Цикл технотриллеров "Джек Райан-Джек Райан младший".Компиляция. Книги 1-14 [Том Клэнси] (fb2) читать онлайн

Том Клэнси Игры патриотов

Посвящается Ванде

Глава 1 СОЛНЕЧНЫМ ДНЁМ В ЛОНДОНЕ

В течение получаса Райан дважды чуть не распрощался с жизнью. Он вышел из такси за несколько кварталов до места, куда направлялся. Был ясный день, солнце уже низко стояло в синем небе. Он не один час просидел на жёстких стульях с прямыми спинками, и теперь ему хотелось пройтись, чтобы размяться. На проезжей части было относительно немного машин, на тротуарах — не так уж много пешеходов. Это его удивило. Впрочем, вечером тут точно будет столпотворение, решил он. Улицы этого города прокладывались ещё тогда, когда никаких автомобилей и в помине не было, так что можно не сомневаться, что в часы пик здесь яблоку негде упасть. «И всё-таки, — подумал Джек, — по Лондону можно преотлично ходить пешком». И он двинулся вперёд своим обычным бодрым шагом, не изменившимся со времён, когда он был морским пехотинцем. Планшет похлопывал по бедру в такт его шагам, он механически фиксировал этот ритм.

Ещё не дойдя до перекрёстка и увидев, что машин нет, он решил перейти улицу. Автоматически взглянув сперва налево, потом направо и опять налево — как это было заучено с детства, — он ступил на мостовую… и едва не был раздавлен в лепёшку двухэтажным красным автобусом, прогремевшим мимо него в каком-нибудь полуметре.

— Прошу прощения, сэр.

Райан обернулся и увидел полицейского, тут же вспомнив, что их здесь зовут констеблями.

— Будьте, пожалуйста, осторожны и переходите улицу только на перекрёстке. Обращайте также внимание на надпись на мостовой, куда смотреть. Это специально для туристов, а то из-за наших правил движения мы рискуем их потерять.

— Откуда вам известно, что я турист? — Теперь американский выговор, бесспорно, выдавал его.

Полицейский снисходительно улыбнулся.

— По тому, как вы смотрели не туда, куда нужно. Да и одеты вы на американский манер. Будьте осторожны, сэр. Всего доброго. — Дружески кивнув, он отошёл, а Райан озадачился: что уж такого американского было в его новой тройке?

Дойдя до перекрёстка, он и в самом деле увидел, что на мостовой белой краской было написано: «Смотри направо», куда указывала и стрелка — для безграмотных. Дождавшись зелёного света, Райан двинулся через дорогу, стараясь не ступать на линии перехода. Когда он возьмёт напрокат машину, надо будет быть особенно внимательным. Англия — одна из последних стран в мире, где люди ездят не по той стороне улицы. Необходимо время, чтобы привыкнуть к этому, подумал он.

«Но вообще-то мне здесь нравится», — с удовольствием заключил он, окинув мысленным взором свой первый день в Англии. Он привык наблюдать и умел делать обобщения на основе нескольких мимолётных штрихов. Райан шагал по деловой части Лондона. «Здешняя деловая публика одета получше, чем американская, — подумал он. — Не считая, конечно, всех этих панков, с их стоящими дыбом оранжевыми и лиловыми волосами». В архитектуре, правда, всего намешано — от Октавиана Августа до Мис ван дер Роз, однако большинство зданий все же по-старомодному уютны — не то, что в Вашингтоне или Балтиморе, где давно уже прямые линии бездушных стеклянных коробок задавили город. Город был Джеку по душе, как и его вежливые обитатели. Райан приехал не столько в отпуск, сколько по делам и, судя по первым впечатлениям, его пребывание здесь обещало быть приятным.

Правда, кое-что вносило дисгармонию. Например, зонтики в руках почти всех пешеходов. Ещё накануне Райан поинтересовался прогнозом — день обещали ясный.

Более того, он даже был назван жарким, хотя речь шла о каких-нибудь шестидесяти восьми градусах по Фаренгейту. Тёплый денёк для этого времени года, что и говорить, но — «жаркий»?.. «Интересно, — подумал он, — у них это тоже называется „индейским летом“? Вряд ли. А зачем тогда зонтики? Что они здесь, не верят службе погоды? Не потому ли полицейский вычислил, что я американец?»

Вот чего он ещё не учёл, хотя и следовало бы, так это обилия «роллс-ройсов». За всю свою жизнь он видел их раз-два и обчёлся, а тут их было не то чтобы на каждом шагу, но более чем достаточно. Сам-то он обычно ездил на стареньком «фольксвагене». Остановившись у газетного киоска, чтобы купить «Экономист», Райан долго путался в британских монетах — продавец взирал на него со снисходительным терпением, тоже, конечно, угадав в нём янки. На ходу Райан принялся проглядывать газету, как вдруг обнаружил, что забрёл куда-то не туда.

Остановившись, он начал припоминать план города, который изучил прежде, чем покинуть гостиницу. Насчёт того, чтобы помнить названия улиц, — с этим у Джека было плохо, зато у него была прекрасная зрительная память на карты. Пройдя до конца квартала, он повернул налево, прошёл ещё два квартала, потом — направо и вышел к парку Сент-Джеймс. Взглянув на часы, он убедился, что у него было в запасе ещё пятнадцать минут. Дальше он зашагал под уклон, миновал памятник герцогу Йоркскому и перешёл улицу возле длинного беломраморного здания эпохи классицизма.

Обилие зелени тоже было приятной особенностью Лондона. Парк был изрядных размеров, и трава аккуратно подстрижена. Похоже, что осень выдалась не по сезону тёплой — листья ещё не начали опадать. Однако не слишком много народу вокруг. «Впрочем, — пожал плечами Джек, — ничего удивительного. Сегодня среда. Средина недели. Детишки в школе, а прочий люд трудится. Тем лучше». Райан нарочно приехал после туристского сезона. Он не любил толпу. И это осталось тоже со времени службы в морской пехоте.

— Па-а-па-а!

Райан вздрогнул и увидел свою дочку — она неслась к нему со всех ног.

Салли, как обычно, со всего размаху налетела на отца. И тоже, как обычно, за Салли спешила Кэти Райан, не в силах угнаться за этим ураганом. Вот Кэти действительно выглядела настоящей туристкой. Через плечо у неё висел фотоаппарат, рядом болтался футляр от него.

— Ну, как дела, Джек?

Он поцеловал жену. «Наверное, британцы не ведут себя так на улице», подумал он.

— Прекрасно, детка. Со мной обращались, словно я важная шишка. Все мои записки здесь, — он похлопал по планшету. — Неужели ты ничего не купила?

Кэти улыбнулась.

— Тут все с доставкой на дом. — Её улыбка означала, что она рассталась со значительной частью той суммы, которую они выделили на покупки. — И мы нашли кое-что действительно стоящее для Салли.

— Ого! — Джек наклонился, чтобы заглянуть дочке в глаза. — Что же это такое?

— Это сюрприз, — ответила она, вертясь и повизгивая, как то и полагается детям её возраста. — Пап, а у них тут пруд с лебедями и пекиланами!

— Пеликанами, — поправил Джек.

— Большие, белые! — Салли обожала пеликанов.

— Ага, — согласился Джек. Он взглянул на жену. — Сделала хорошие снимки?

Кэти похлопала по камере.

— Ещё бы! Весь Лондон уже запечатлён. Или ты хотел, чтобы мы провели в магазинах весь день?

Она любила снимать и знала в этом толк.

— Вот это да! — сказал он, скользнув взглядом по вымощенной красными плитами улице, вдоль которой тянулись вязы. — Мол, наверное? — Точно он не помнил, как это называется, а жену, бывавшую в Лондоне много раз, спрашивать не хотел. Дворец — метрах в трехстах от них — оказался солиднее, чем он ожидал, но довольно скучного вида, к тому же его чуть ли не целиком скрывал какой-то мраморный монумент. Машин тут было больше и двигались они живее. — Где мы ужинаем сегодня?

— Может, поймаем такси и махнём в отель? — Кэти взглянула на часы. — А то можно и пешочком.

— Там должен быть хороший ресторан. Но ещё рано. Раз хороший ресторан, то уж непременно заставят ждать до восьми-девяти вечера.

«Ещё один „роллс-ройс“, — отметил про себя Джек. Они свернули к дворцу. Он предвкушал ужин, но, право, лучше бы без Салли. Малолетки и шикарные рестораны плохо сочетаются. Слева от него взвизгнули тормоза. „Интересно, есть ли в отеле няньки для детей постояльцев?“ — подумал он, и в тот же момент раздалось:.

ТР-РА-АХ!

При звуке взрыва Райан подпрыгнул. Взрыв раздался всего метрах в двадцати пяти от него. «Граната» — мелькнуло у него в голове. В воздухе просвистели осколки и тут же зачастил автомат. Обернувшись, он увидел покорёженный «роллс-ройс», а перед ним перекрывший дорогу чёрный лимузин. Стоявший у правого крыла лимузина человек стрелял из АК-47, целясь в переднюю часть «роллс-ройса», другой бежал к левой задней его двери.

— Ложись! — Райан схватил Салли за плечо и прижал её к земле. Резко дёрнув Кэти за руку, он уложил её рядом с Салли. Метрах в пятнадцати от «роллс-ройса» в беспорядке сгрудилась дюжина машин, защищая Райанов от огня. Движение на дальнем конце улицы было блокировано лимузином. А человек с «Калашниковым» все поливал и поливал огнём «роллс-ройс».

— Сукины дети! — Райан смотрел, не веря собственным глазам. «Эта чёртова Ирландская армия! Наверняка, убивают кого-нибудь стоящего», — пронеслось у него в голове. Он слегка подвинулся влево. Краем глаза ухватил лица тех, кто толпился на улице, — на каждом лице чернело полукружье перекошенного от ужаса рта. «Это правда! — подумал он. — Прямо передо мной, словно в кино про чикагских гангстеров. Два негодяя убивают в открытую. Запросто. Прямо так». Сукины дети! — снова выругался он.

Он сдвинулся ещё чуть влево — под прикрытием переднего крыла одной из застрявших на улице машин. Теперь ему стал виден тот, что стоял у левой задней двери «роллс-ройса», — он стоял, вытянув руку с пистолетом, словно ожидая, что из двери машины вот-вот кто-то выскочит. Корпус «роллс-ройса» прикрывал Райана от автоматчика — он как раз присел, что-то там колдуя над своим «Калашниковым».

Тот, что с пистолетом, стоял спиной к Райану. В каких-нибудь пятнадцати метрах от него. Он не двигался, не спуская глаз с машины. Спиной к нему. Позже Райан не мог припомнить, как в тот момент работало его сознание.

Пригнувшись, он бросился вперёд, все стремительнее набирая скорость и устремив глаза в одну точку — спину того, что стоял у машины. Точь-в-точь, как его учили на тренировках в футбольной команде, ещё в школе. Он думал лишь об одном — чтобы тот так и стоял не двигаясь, хотя бы ещё несколько секунд. За полтора метра до цели Райан пригнулся и прыгнул, оттолкнувшись от земли обеими ногами. Его тренер был бы доволен.

Результат оказался что надо — террорист был захвачен врасплох. Спина его изогнулась, как лук, и Райан сперва услышал, как хрустнули кости, когда тот рухнул лицом вперёд, а потом — с удовлетворением, — звук тупого удара головы о бампер машины. Райан присел на корточки возле тела. Рядом валялся пистолет.

Райан схватил его. Марка была ему незнакома. Что-то вроде 9-миллиметрового «Макарова». Курок был на взводе, предохранитель спущен. Пистолет удобно лёг в правую руку — левая почему-то не очень слушалась, но Райану было некогда об этом думать. Взглянув на распростёртое перед ним тело, Райан выстрелил, целясь в бедро. Потом, держа пистолет на уровне глаз, он, пригнувшись как можно ниже, выглянул из-за кузова «роллс-ройса».

Второй террорист палил теперь по машине из пистолета;

«Калашников» валялся на мостовой. Райан набрал полную грудь воздуха и вывернулся из-за «роллс-ройса», целясь террористу в грудь. Тот оглянулся и тут же, слегка покачнувшись при развороте, навёл пистолет на Райана. Они выстрелили одновременно. Райана сильно толкнуло в левое плечо, и в то же время он увидел, что попал в грудь террористу. Его откинуло назад, словно ему в грудь со всей силы заехали кулаком. Райан вновь прицелился и выстрелил. Пуля попала террористу под подбородок, и из его затылка вырвалось мокрое розовое облачко.

Он рухнул на мостовую, даже не дёрнувшись, словно марионетка, у которой враз обрезали все нити. Райан опять прицелился ему в грудь, но тут взгляд его упал на голову террориста.

— О Боже!

Адреналин стремительно улетучился из его крови. Бег времени замедлился, обретя нормальный темп. Кружилась голова. Он судорожно втягивал воздух ртом.

То, что двигало им мгновение назад — что бы это ни было, — теперь, казалось, испарилось, и он чувствовал, что вот-вот упадёт. Чёрный лимузин попятился, а затем, набирая скорость, рванул по улице и вильнул в ближайший переулок, налево. Райану и в голову не пришло запомнить его номер. Он был ошеломлён стремительным развитием событий, таким стремительным, что сознание за ними не поспевало.

Тот, в кого он всадил две пули, был мёртв — глаза его были открыты, и в них застыло удивление. Из затылка его натекла лужица крови, сантиметров тридцать в ширину. Райан похолодел, увидев в его левой руке гранату. Он наклонился, чтобы убедиться, что чека на месте. Разогнуться стоило немалых усилий. Потом он повернулся к «роллс-ройсу».

Первая граната разворотила весь передок. Приплюснутые к земле колеса смотрели в разные стороны. Шофёр был мёртв. На переднем сиденье скорчилось тело другого человека. Переднее стекло разнесло вдребезги. Лица у водителя не было сплошная красная дырчатая масса. На стеклянной перегородке, отделяющей шофёра от пассажиров, пятна крови. Джек обогнул машину и заглянул в заднее окно. На полу распростёрся какой-то человек, а из-под него виднелся кончик женского платья. Райан постучал рукояткой пистолета по стеклу. Человек чуть шевельнулся, а потом вновь замер. По крайней мере, он был жив.

Раин взглянул на свой пистолет — магазин был пуст. Его дыхание было прерывистым, ноги подкашивались, руки тряслись, а раненое плечо то и дело заливали волны резкой боли. Он оглянулся по сторонам и увидел нечто, заставившее его забыть о боли…

По направлению к нему бежал солдат, а за ним — в нескольких метрах полицейский. «Из дворцового гарнизона», — подумал Джек про солдата. Он был без меховой форменной шапки, однако винтовки со стальным штыком не потерял.

«Интересно, заряжена ли винтовка?» — мелькнуло у Райана. И тут же пришла другая мысль, — что выяснять это было бы дорогим удовольствием. «Этот парень, — сказал он себе, — профессионал из ударных частей. Он научился заряжать винтовку настоящими пулями ещё до того, как его отправили в школу, где муштруют дворцовую стражу, на которую всегда с таким любопытством глазеют туристы. Не исключено, что он знает, как обращаться с оружием. Не хуже морского пехотинца. Как он так быстро оказался тут?»

Райан медленно вытянул руку с пистолетом, нажал на разрядник, и магазин со стуком упал на землю. Затем он повернул пистолет так, чтобы было видно, что он пуст, и, бросив его на мостовую, шагнул в сторону. Он попытался было поднять руки вверх, но левая не двигалась. Солдат бежал грамотно — голова чуть задрана вверх, глаза рыскают туда-сюда, но в то же время ни на секунду не упускают из виду Райана. Он остановился в трех метрах от Райана, нацелив штык прямо ему в горло, как то и требуется в инструкциях по рукопашному бою. Его грудь часто вздымалась, но лицо было, как безжизненная маска. Сзади трусил полицейский со своим радио — он что-то кричал в него, и лицо его было багровым.

— Вольно, солдат, — сказал Райан со всей возможной твёрдостью. Никакого впечатления. — Мы уложили парочку негодяев. А я не из их компании.

Лицо солдата не изменилось. Конечно, мальчик был профессионалом. Райан знал, о чём он думает, — о том, как потом выдернуть штык из тела своей жертвы.

Но у Джека не было сил уклониться.

— Папа-папа-папа!

Райан обернулся — к нему со всех ног неслась, огибая сгрудившиеся машины, Салли. В глазах девочки был ужас. На мгновение она замерла в нескольких метрах от него, но тут же ринулась вперёд и, обхватив обеими руками ноги отца, крикнула солдату: «Не трогай моего папу!»

Солдат ещё изумлённо переводил глаза с дочери на отца, как к ним осторожно приблизилась Кэти, выставив вперёд и вверх ладони и таким образом показывая, что у неё нет оружия.

— Солдат, — сказала она голосом, привыкшим отдавать команды, — я — врач и должна осмотреть раненого. Опустите винтовку!.. Ну!..

Констебль, ухватив солдата за плечо, что-то сказал ему. Тот слегка расслабился, и штык чуть-чуть ушёл в сторону. К месту действия спешили несколько полицейских, ревела сирена санитарной машины. Ситуация, как бы там ни было, понемногу приходила в норму.

— Ты ненормальный, — сказала Кэти.

На рукаве нового пиджака Райана было тёмное пятно, перекрасившее серую шерсть в темно-малиновый цвет. Все его тело сотрясала дрожь. Он едва держался на ногах, а тут ещё Салли, повисшая на нём… Он покачнулся, едва не упав. Кэти подхватила его под руку и помогла опуститься на землю, усадив его так, чтобы спина опиралась о машину. С профессиональным спокойствием Кэти осмотрела рану и пропальпировала её. Отнюдь не нежно. Достав из его брючного кармана платок, прижала его к ране.

— Неважно, — сказала она, не обращаясь ни к кому.

— Папа, ты весь в крови!

Салли взмахивала руками, как птенец. Джек хотел было дотянуться до неё рукой, чтобы показать, что все в порядке, но тот метр, что их разделял, был все равно что тысяча километров.

Теперь вокруг толпилось с десяток полицейских, многие из них с трудом переводили дыхание. Трое, с пистолетами в руках, обшаривали глазами собравшуюся вокруг толпу. Появились ещё двое солдат в красных мундирах дворцового гарнизона. Потом — полицейский сержант. Но прежде чем он вымолвил хоть слово, Кэти отчеканила приказным тоном:

— Вызовите санитарную машину — да поскорей!

— Уже в пути, мэм, — ответил сержант с поразительной вежливостью. — Давайте-ка мы сами займёмся раненым.

— Я — врач, — отрезала она. — Есть у вас нож?

Сержант снял штык с винтовки дворцового охранника и наклонился, чтобы помочь ей. Сперва они разрезали пиджак и жилет, а потом — рубашку, чтобы обнажить плечо Райана. Пропитавшийся кровью платок Кэти отшвырнула в сторону.

Джек запротестовал.

— Замолчи, Джек. — Взглянув на сержанта, она кивнула в сторону Салли: — Уведите её отсюда.

Сержант жестом подозвал охранника. Тот сгрёб Салли в охапку и, бережно прижав к груди, отошёл с ней в сторону. Джек видел, что малышка заливается слезами, но всё это было как бы очень далеко от него. Он почувствовал, что кожа его похолодела и покрылась влагой. Шок, что ли?

— Черт, — мрачно выговорила Кэти.

Сержант протянул ей бинт. Она прижала его к ране, и он тут же стал красным. Она накладывала повязку, а Райан стонал. Болело, словно ему саданули топором по плечу.

— Джек, за каким чёртом ты пытался влезть в это? — проговорила она сквозь зубы, путаясь с повязкой.

Райан вдруг разозлился и, на миг забыв о боли, прорычал:

— Я не пытался — я влез и уделал их! — Выпалив эти слова, он совсем обессилел.

— Ага, — процедила Кэти. — Из тебя кровь льётся, как из поросёнка.

Народ все прибывал с разных сторон. Казалось, воет по крайней мере сотня сирен; из машин выскакивали люди — кто в форме, кто без. Какой-то полицейский чин — видать, старший — начал отдавать распоряжения. Сцена была весьма впечатляющей. Райан фиксировал происходящее с отрешённостью постороннего, как бы со стороны. Вот он сидит, привалившись, к «роллс-ройсу», его рубашка пропиталась кровью, словно та выплеснулась из кувшина. А Кэти, чьи руки в крови мужа, все пытается получше приладить повязку. Его дочь заходится в рыданиях на руках дюжего солдата, который вроде бы что-то там напевает ей на каком-то непонятном языке. Салли не спускает с него расширенных глаз. Отрешённой части его сознания все это представлялось очень впечатляющим, но вот нахлынула очередная волна боли и вышвырнула его на берег реальности.

Подошёл полицейский — тот самый, что был, судя по всему, старшим.

— Сержант, — скомандовал он, окинув взглядом «роллс-ройс» — а ну-ка, оттащите его в сторону. Кэти огрызнулась:

— Можете открыть машину с той стороны, черт побери! У меня тут раненый!

— Её заклинило, мэм. Давайте я помогу.

Они склонились над Райаном, и тут он услышал звук другой сирены. Втроём они подхватили его с земли и оттащили чуть-чуть в сторону, чтобы командир их смог открыть дверь машины. Оттащить-то оттащили, да недалеко — когда дверь открыли, она краем своим ударила его по плечу. Он заорал от боли, и это было последнее, что он услышал, теряя сознание.

В глазах все двоилось, сознание словно заволокло туманом, оно работало с перерывами, поставляя обрывочные, вырванные из временного контекста сведения о несвязанных между собой вещах. Вот он в какой-то машине. Его покачивает из стороны в сторону, и волны боли захлёстывают грудь, а вдали какой-то кошмарный, атональный звук — впрочем, не так уж он и далеко… Два лица — вроде бы смутно знакомые. И Кэти, кажется, тоже тут. Хотя нет, это какие-то незнакомцы в зелёном. Всё было в зыбком тумане, кроме жгучей боли в плече и груди. Он сомкнул глаза, и все исчезло. Он оказался совсем в другом месте.

Потолок был белым — глазу почти не за что уцепиться. Почему-то Райан знал, что он под воздействием лекарств. Он это чувствовал, но не мог понять, с какой стати его накачали лекарствами. Понадобилось несколько минут, чтобы сообразить, что потолок сделан из звукопоглощающих плиток, обрамлённых металлическим каркасом. На некоторых из этих плиток были капли воды, и что-то такое они ему напоминали. Но что? Другие были из прозрачной пластмассы и излучали мягкий флюоресцирующий свет. Под носом у него было что-то прицеплено, и через какое-то мгновение он почувствовал, что в ноздри его втекает прохладный газ. Кислород?

Понемногу начали включаться в работу и другие органы чувств. С перебоями, с провалами они начали поставлять центру — голове — различного рода информацию. К груди были пластырем прикреплены какие-то штуковины, которые невозможно было разглядеть. Пластырь чувствительно прихватил волосы на груди — Кэти, подвыпив, так любила играться с ними… Давало о себе знать левое плечо… Хотя — нет, никаких признаков жизни в нём. Все тело словно свинцом налито — и на сантиметр не подвинуться.

«Больница, — решил он спустя несколько минут. — Почему я в больнице?»

Джек долго пытался сосредоточиться на этой мысли, пока наконец не вспомнил, почему он тут. А когда вспомнил, то происшедшее понемногу стало выплывать из лекарственного тумана.

«В меня, кажется, тоже стреляли?» — Райан медленно повернул голову направо. Возле кровати висела на металлической стойке бутыль с физиологическим раствором, резиновый шланг от неё шёл под простыню, к его руке. Он напрягся, чтобы ощутить кончик катетера — где-то он должен был входить в локоть правой руки, — но так ничего и не уловил. Во рту было сухо до шершавости. «Мне ведь продырявили не правую руку…» — Затем он попытался повернуть голову налево. Но что-то мешало этому — что-то мягкое, однако неподатливое. Что именно — не так уж и важно. Даже собственное состояние его не очень-то занимало. То, что было вокруг, интересовало его больше. Взглянув чуть вверх, Райан увидел нечто вроде телеэкрана и ещё какую-то непонятную электронику. «Экран ЭКГ, что ли? В общем что-то вроде этого», — заключил он. Судя по всему, он был в хирургической палате, весь обмотанный проводами, точно космонавт.

— Ага, мы проснулись, — откуда-то издалека прозвучал голос. Райан упёр подбородок в грудь и только тогда увидел сестру лет пятидесяти. Лицом она была похожа на Бетти Дэвис, только вся в морщинах — должно быть, много лет то и дело что хмурилась. Он хотел сказать что-то, но рот был словно замазкой залеплен.

Получилось нечто среднее между хрипом и кваканьем. Пока он размышлял над тем, что же за звук вырвался из его рта, сестра исчезла.

Минуту спустя появился мужчина — тоже лет пятидесяти, высокий и худой, в зелёном одеянии хирурга. На шее у него висел стетоскоп. Что-то ещё было у него в руках, но что именно Райан не мог понять. Он выглядел довольно усталым, но всё же удовлетворённо улыбался.

— Ну-с, — сказал он, — мы проснулись. Как мы себя чувствуем?

На этот раз у него вырвался только хрип, но хотя бы без этого кваканья.

Врач — или кто он там был — жестом подозвал сестру. Она подошла к Райану со стаканом воды — на самом донышке. Он втянул её через стеклянную трубочку, но этого было слишком мало для глотка — он впитал её, как губка.

— Спасибо. Где я?

— В хирургической палате для выздоравливающих. Это больница св. Томаса. Вы здесь после операции на левом предплечье и плече. Я ваш хирург. Мы трудились над вами часов шесть, и, похоже, — добавил он рассудительно, — вы будете жить.

Райан был для него прежде всего лишь частью удачно проделанной работы.

Райан лениво подумал, что английский юмор, столь восхитительный в иной ситуации, был слишком сух в данных обстоятельствах. Он начал было сочинять, что бы такое сказать врачу, но тут увидел Кэти. Сестра с лицом Бетти Дэвис двинулась к ней, чтобы выпроводить из палаты.

— Прошу прощения, миссис Райан, но только медицинскому персоналу…

— Я — врач, — сказала Кэти и вытащила из кармана удостоверение личности.

— Глазной институт Вилмера, больница Джонса Хопкинса, — прочитал хирург и, протянув ей руку, одарил дружелюбной улыбкой. — Приветствую вас, коллега. Меня зовут Чарлз Скотт.

— Это верно, — слабым голосом подтвердил Райан. — Она — хирург, доктор медицины, а я — историк, тоже доктор…

Но никто, вроде бы, не обратил внимания на его слова.

— Сэр Чарлз Скотт? Профессор Скотт?

— Он самый.

Приятная улыбка.

«Каждый любит, когда его узнают», — подумал Райаи.

— Один из моих учителей, профессор Ноулис, — ваш знакомый.

— А-а, Деннис? Как он поживает?

— Прекрасно, доктор. Он сейчас ассистент профессора ортопедии, — сказала Кэти и перевела разговор на профессиональную почву. — А рентген вы делали?

— Вот он, — доктор Скотт извлёк из просторного конверта снимок и поднёс его к световой панели. — Он сделан до операции.

Кэти сморщила нос.

— Черт побери. — Она надела небольшие полукруглые очки, которыми всегда пользовалась, когда надо было что-то попристальней разглядеть, и которые Райан терпеть не мог. Он видел, как она слегка поворачивала голову из стороны в сторону, изучая снимок. — Я не знала, что это так плохо.

Профессор кивнул.

— Именно. Ключица, похоже, была сломана ещё до выстрела. А пуля прошла вот тут — совсем рядом с плечевым сплетением, так что нерв почти не задет… И всё же она понаделала дел… — Он скользнул карандашом по снимку — на что он там указывал, Райану не было видно. — Потом она развалила тут все в верхней части плечевой кости и застряла уже на выходе, как раз под кожей. Чертовски мощная штука, девятимиллиметровка. Так что, как видите, площадь поражения довольно значительна. Нам пришлось попотеть, пока мы собрали воедино все эти осколки. Но нам это удалось. — Теперь доктор Скотт пристроил рядом другой снимок. Кэти некоторое время молча изучала их.

— Прекрасная работа, доктор!

Сэр Чарлз улыбнулся чуть шире, чем прежде.

— Полагаю, что услышать такое из уст хирурга больницы Джонса Хопкинса комплимент. Эти металлические штифты, боюсь, навсегда тут, так же как и шуруп, но прочее заживёт вполне нормально. Как видите, все большие осколки кости водворены на надлежащее место, и у нас есть все основания надеяться на полное выздоровление.

— Каковы будут последствия?

Вопрос был задан спокойным тоном. Кэти умела быть умопомрачительно бесстрастной, когда дело касалось её работы.

— Трудно сказать, — задумчиво сказал доктор. — Похоже, что незначительные. Но мы не можем гарантировать полное восстановление функций — площадь поражения была всё-таки слишком большой.

— Не расскажете ли вы об этом и мне тоже? — сказал Райан, норовя прозвучать как можно более сурово, но это у него не вышло.

— Я имею в виду, мистер Райан, что подвижность вашей руки, по-видимому, будет ограниченной — пока трудно сказать, до какой степени. А кроме того, отныне у вас всегда будет собственный барометр. Перемену погоды вы будете чувствовать раньше всех.

— Сколько он пробудет в гипсе? — поинтересовалась Кэти.

— Месяц, по крайней мере, — сказал хирург, как бы извиняясь. — Это неудобно, я знаю, но плечо должно быть в полном покое, хотя бы в течение месяца. Потом мы изучим ситуацию и, возможно, перейдём к нормальному гипсу ещё… ну, ещё на месяц, полагаю. Пока все идёт нормально, никаких аллергий — у него отличное здоровье, и вообще он в хорошей физической форме.

— Со здоровьем у Джека все в порядке, за исключением того, что у него в голове не хватает пары шариков, — сказала Кэти усталым голосом. — Он бегает трусцой. Никаких аллергий — если не считать аллергии на амброзию. И вообще он выздоравливает быстро.

— Точно, — подтвердил Райан. — Следы её укусов проходят обычно через неделю. — Он думал, что это ужасно смешно, однако никто не засмеялся.

— Хорошо, — сказал сэр Чарлз. — Итак, доктор, вы видите, что ваш муж в надёжных руках. Я оставлю вас наедине на пять минут. А потом ему надо отдохнуть, да и вам это, кажется, тоже не помешает. — И он ушёл, а за ним и Бетти Дэвис.

Кэти подошла к нему, превратившись из бесстрастного медика в озабоченную жену. Райан вновь подумал — в который раз — что с женой ему несказанно повезло.

У Каролины Райан было маленькое круглое личико, короткие светлые волосы и самые красивые в мире голубые глаза. Но помимо глаз, был ещё и ум.

Каролина была личностью, и этой личностью он восхищался. Он никогда не мог понять, чем он покорил её. Ему было больно сознавать, что даже в лучшие свои дни привлекательностью он не отличался. К тому же, когда они познакомились, он носил бороду. Тяжёлая чёрная борода на вытянутой худосочной физиономии. Точно ворона. А она — кошечка. Райан попытался дотянуться до её руки, но все эти повязки не пускали. Кэти взяла его руку в свои.

— Люблю тебя, детка, — сказал он мягко.

— О Джек. — Кэти попыталась обнять его, но это было невозможно из-за гипса. — Джек, какого черта ты полез в это дело? Он уже приготовил ответ.

— Все позади, и я остался жив, не правда ли? Как там Салли?

— Надеюсь, наконец заснула. Она внизу, с полицейским. — Кэти и в самом деле выглядела усталой.

— Как ты думаешь, Джек, каково ей? Господи, ведь тебя чуть не убили у неё на глазах. Ты обеих нас напугал до смерти.

Веки её были красными, волосы растрёпаны. «Впрочем, — подумал Джек, причёска у неё никогда не держится. Особенно под докторской шапочкой».

— Да, я знаю. В любом случае, я вряд ли впутаюсь в такое дело в ближайшее время, — проворчал он. — Не говоря уже о том, что в ближайшее время я вообще ни на что не буду способен.

Она улыбнулась. Приятно было видеть, как она улыбается.

— Ну и хорошо. Тебе теперь надо беречь силы. Надеюсь, этот урок чему-то тебя научит. И не говори мне обо всех этих ещё не опробованных гостиничных постелях, простаивающих впустую, — она сжала его руку и проказливо улыбнулась.

— Через несколько недель мы, похоже, что-нибудь придумаем. Как я выгляжу?

— Кошмарно, — рассмеялся он. — Я вижу, этот доктор — важная персона?

— В каком-то смысле. Сэр Чарлз Скотт — один из лучших в мире ортопедов. Он учитель профессора Ноулиса. Тебе просто повезло. Ты бы вообще мог без руки остаться. О Боже!..

— Полегче, детка. Все же в порядке, в конце концов.

— Слава Богу.

— Сильно болеть будет, да?

— Не слишком, — улыбнулась она. — Ну ладно, мне пора — надо уложить Салли. Приду завтра.

Она наклонилась и поцеловала его — со всеми лекарствами, которыми его накачали, с этим кислородным шлангом, пересохшим ртом и всем прочим. Это было здорово. «Господи, — подумал он, — Господи, до чего же я её люблю». Кэти ещё раз сжала его руку и ушла.

Вместо неё явилась Бетти Дэвис. Замена была неравноценной.

— Я, вы знаете, тоже доктор, — сказал он.

— Ну и чудесно. А теперь вам надо отдохнуть. Я буду здесь всю ночь. Давайте спать, доктор Райан.

На этой счастливой ноте Джек закрыл глаза. Он знал, что завтра ему будет хуже. И надолго.

Глава 2 ПОЛИЦЕЙСКИЕ И КОРОЛИ

Райан проснулся в 6.35 утра. О том, что было именно 6.35 он узнал по радио, а затем голос диктора заглушила американская песенка в стиле «кантри», при звуках которого дома он немедленно вырубал радио. Певец призывал матерей противиться тому, чтобы их сыновья стали ковбоями, и у Райна спросонья мелькнуло: «Здесь-то уж, наверняка, нет этой проблемы… Или как?» С полминуты он задержался на этой мысли, вопрошая себя о том, есть ли в Британии все эти салуны с опилками на полу, ездой на механических быках и конторскими служащими, щеголяющими остроносыми сапогами и двухкилограммовыми пряжками на ремнях… «А почему бы и нет? — заключил он. — Вчерашнее ведь —

словно из какого-нибудь ковбойского фильма».

Ему хотелось снова погрузиться в сон. Он закрывал глаза и приказывал телу расслабиться, но это не помогало. Из Даллеса он вылетел рано утром. В самолете он не спал — просто не мог. И полет, как всегда, измотал его, так что в отеле он сразу же заснул. А после? Сколько времени он был без сознания в больнице? Долго. Он полностью выспался. Теперь ничего не оставалось, как встретить новый день.

Кто-то справа от него слушал радио, включив его на самую малую громкость. Повернув голову, Райан увидел свое плечо…

«Плечо, — подумал он. — Я тут как раз из-за плеча. Но где я?» Теперь это была другая палата. Потолок был ровно оштукатурен и недавно покрашен. Темно. Свет исходил только от ночника на прикроватном столике. На стене вроде бы картина — во всяком случае нечто прямоугольное. Райан сознательно отдалял момент, когда надо будет посмотреть на свою левую руку. Но вот — делать нечего — он повернул голову налево. И прежде всего увидел свое предплечье. Оно вздымалось в сторону и вверх, все в гипсе, до самой кисти. Пальцы торчали, как нечто лишнее, и были почти того же серого цвета, что и сам гипс. На кисти — металлическое кольцо с крючком, который был прицеплен к металлической раме, нависавшей над кроватью, как подъемный кран.

«Прежде всего это», — сказал Райан себе и попробовал подвигать пальцами. Лишь спустя несколько секунд пальцы подчинились приказу центральной нервной системы. Райан издал долгий вздох облегчения и, закрыв глаза, возблагодарил Господа. Где-то возле локтя металлический прут, изгибаясь вниз, шел дальше, соединяясь с другой частью гипсовой повязки, которая начиналась, как он наконец понял, около шеи и шла к талии. Поэтому-то его левая рука и висела в воздухе как бы сама по себе, этакой половинкой моста. Гипс не плотно прилегал к груди, и кожа под ним зудела, но почесаться не было никакой возможности. «Хирург ведь говорил о том, что плечо будет в полной неподвижности, и, как видно, не шутил», — мрачно подумал Райан. Плечо пока лишь побаливало, но было в этой ноющей боли обещание, что худшее еще впереди. Во рту был какой-то мерзкий вкус. Он повернул голову в другую сторону.

— Есть тут кто-нибудь? — тихо спросил он.

— А-а, доброе утро. — К краю кровати подошел человек — моложе Райана, лет двадцати пяти, худощавый. Одет небрежно, галстук не затянут, на плече — кобура, полускрытая пиджаком. — Как вы себя чувствуете, сэр?

Райан попытался улыбнуться, но не был уверен, что это ему удалось.

— Где я, кто вы и… не найдется ли тут воды?»

Полицейский налил воды со льдом — из пластмассового

кувшина в пластмассовую чашку. Райан протянул правую руку, и только тут сообразил, что она больше не была привязана к кровати. Место, куда был вставлен катетер, побаливало. Он жадно втянул в себя воду через соломинку, и вода эта показалась ему вкуснее кружки пива после целого дня работы.

— Спасибо, друг.

— Меня зовут Антони Вильсон. Меня прислали присматривать за вами. Вы находитесь в больнице Св. Томаса, в отделении для особо важных лиц. Вы помните, почему тут оказались?

— Вроде бы да, — кивнул Райан. — Можете вы отцепить меня от этой штуки? Мне нужно в туалет.

— Я позвоню сестре. Вот звонок, — и Вильсон нажал на кнопку у края подушки Райана.

Через несколько секунд в дверях появилась сестра и зажгла верхний свет, ослепив Райана, так что он не сразу разглядел, что и сестра тоже была новой. Молоденькая и хорошенькая, с лицом, как это водится у медсестер, исполненным заботы к нуждам пациента. Райан знал это выражение лица и терпеть его не мог.

— Ага, мы проснулись, — сказала она радостно. — Как мы себя чувствуем?

— Прелестно, — проворчал Райан. — Можете вы отцепить меня? Мне нужно в уборную.

— Нам ещё нельзя двигаться, доктор Райан. Сейчас я вам подам судно.

Она исчезла прежде чем он нашёлся, как возразить. Вильсон проводил её оценивающим взглядом. «Полицейские и сестры», — подумал Райан. Его отец женился на медсестре — они встретились в неотложке, куда он доставил раненого.

Сестра по фамилии Киттивэйк — как сообщала бирка на её груди — появилась вновь с «уткой» из нержавейки, неся её словно некий драгоценный дар, каковым она и была в данных обстоятельствах. Это Райан признал. Она подняла одеяло, и Райан внезапно понял, что больничный халат вовсе ничего не прикрывает и что, хуже того — сестра собирается помочь ему воспользоваться «уткой». Правая рука его нырнула под одеяло и завладела «уткой».

Слава Богу, он мог справиться с этим делом сам.

— Не могли бы вы… в общем, выйти на минутку? — Она ушла, прикрывая улыбкой разочарование. Он подождал, пока дверь полностью закроется и только тогда приступил к делу, облегчённо вздохнув и не обращая внимания на Вильсона.

Досчитав до шестидесяти, Киттивэйк снова появилась в дверях.

— Спасибо, — сказал Райан и протянул ей сосуд. Она вышла, но тут же вернулась. Теперь она пристроила ему в рот градусник и, ухватив за запястье, проверила пульс. Градусник был электронным, так что она справилась секунд за пятнадцать. Райан спросил, какая у него температура, но в ответ получил только улыбку. Улыбка не сходила с её лица и пока она вписывала показания градусника в его график. Потом она, не переставая сиять, поправила одеяло. «Маленькая госпожа Эффективность, — сказал Райан про себя. — Она ещё надоест мне до зуда в заднице».

— Что-нибудь ещё, доктор Райан? — спросила она, сияя карими глазами и излучая всем своим свежим, точно утренняя роса, обликом свет. Райан не мог долго злиться на хорошеньких женщин и ненавидел их за это. Особенно медсестёр, свежих, словно утренняя роса.

— Кофе? — спросил он с надеждой.

— Завтрак только через час. Принести вам чашку чая?

— Прекрасно, — солгал он, чтобы избавиться от неё хоть ненадолго. Она выпорхнула из палаты, по-прежнему сияя.

— Больницы! — проворчал Райан, когда она скрылась.

— Ну, знаете ли… — сказал Вильсон, на которого сестра произвела сильное впечатление.

— Вам-то что — вам-то тут не будут менять пелёнки, — угрюмо заметил Райан и откинулся на подушку. Он знал, что сопротивляться бесполезно. Сопротивляться бесполезно. Ему уже дважды приходилось лежать в больницах, и оба раза там были юные хорошенькие сестрички. И чем больше он ворчал, тем сильнее они старались быть всепобедительно приятными — на их стороне было время, время и терпение, достаточные, чтобы любого подмять. Он вздохнул, сдавшись. Не стоит тратить силы на это.

— Так вы, значит, полицейский? Спецотдел?

— Никак нет, сэр. С-13. Отдел борьбы с терроризмом.

— Сможете вы дополнить вчерашнюю картину? Я кое-что пропустил.

— Что именно вы помните, доктор? — Вильсон придвинул свой стул поближе к кровати. Райан отметил, что он не выпускал дверь из поля зрения, а правая рука его была наготове.

— Я видел… нет, слышал взрыв. Похоже на ручную гранату. Я повернулся, а там два парня поливают «роллс-ройс». ИРА, думаю. Я прикончил двоих, а третий бежал к машине. Тут набежала полиция, я потерял сознание и очнулся в больнице.

— Это не ИРА, это АОО — Армия освобождения Ольстера, маоисты. Те ещё гады. Один из тех, кого вы прикончили, был Джон Майкл Маккрори, тот ещё тип, из Лондондерри — бежал в июле из тюрьмы. Это он в первый раз вынырнул на поверхность. В первый и последний, — холодно усмехнулся Вильсон. — А второй мы пока ещё не разобрались, кто он. Так оно во всяком случае было три часа тому назад, когда я заступил сюда.

— Армия освобождения Ольстера? — удивился Райан. Вроде бы он это название слышал. — У того, которого я пристрелил… У него был автомат, а когда я наскочил на него, он уже был с пистолетом. Почему так?

— У него, дурака, заело. Он загнал два полных магазина — впритык, точно так, как показывают в кино. У нас в спецчастях специально учат этого не делать. Похоже, он обо что-то шмякнул автомат, вероятно, когда выскакивал из машины. И второй магазин погнулся вверху — его и заело. Так что вам чертовски повезло. Вы знали, что у него был «Калашников»? — Вильсон в упор уставился на Райана.

Джек кивнул.

— Не слишком умно, а?

— Полный кретинизм, — сказал Вильсон как раз в тот момент, как в дверях появилась Киттивэйк с подносом, на котором стоял чайник.

Бросив на полицейского подчёркнуто неодобрительный взгляд, она поставила поднос на столик, подкатила его к кровати Райана и изящно наполнила чашку.

Вильсону пришлось самому позаботиться о себе.

— Ну, а кто же всё-таки был в машине? — спросил Райан. Реакция была странной.

— Как, вы не знали? — поразилась сестра.

— У меня не было времени, чтобы узнать.

Райан высыпал в чашку два пакетика коричневого сахару. Он было начал размешивать его, но замер, услышав слова Вильсона:

— Принц Уэльский с принцессой и ребёнком.

— Что? — вскинул голову Райан.

— Вы в самом деле не знали? — допытывалась сестра.

— Вы это серьёзно? — тихим голосом спросил Райан. «Впрочем, вряд ли они стали бы так шутить», — подумал он.

— Серьёзней некуда, черт побери, — продолжал Вильсон. Голос его был слишком ровен для таких слов, которые как раз и свидетельствовали о том, как глубоко он был всем этим взволнован. — Когда бы не вы, они все погибли бы. Так что вы, доктор Райан, — герой, черт побери.

Он допил свой чай и потянулся за сигаретой. Райан поставил свою чашку на столик.

— А почему они ездят прямо так? — спросил он. — Без полиции, секретной охраны — или как она у вас там называется? Без сопровождения?

— Вероятно, это была незапланированная поездка. Трудно сказать. Организация охраны королевской семьи — это не по моей части. Я полагаю, однако, что соответствующему отделу придётся кое-что пересмотреть.

— Их не ранило?

— Нет. Но шофёр убит. И Чарли Уинстон, агент из ГДО — Группы дипломатической охраны. Я его знал. У него жена и четверо детей. Большие уже.

Райан сказал, что в том «роллс-ройсе» надо было бы поставить пуленепробиваемые стекла.

— Там были эти стекла, — ответилВильсон. — Из пластика особого состава. Но, к сожалению, никто не ознакомился с инструкцией. Гарантия только на год. Выяснилось, что солнечный свет каким-то там образом снижает уровень сопротивляемости этого пластика. Так что в этом смысле стекла «роллс-ройса» мало чем отличались от обычных, и наш приятель Маккрори влепил в них тридцать пуль, разнеся стекло вдребезги и прикончив шофёра. Но внутренняя перегородка была, слава Богу, вне досягаемости солнечного света и потому сохранила нужные качества. Последнее, что успел сделать Чарли, — нажать на кнопку и поднять перегородку. Это-то, вероятно, и спасло его хозяев, но не беднягу Чарли. Он успел выхватить пистолет, но вряд ли у него было время, чтобы выстрелить хоть раз.

И тут Райан вспомнил: пассажирское отделение «роллс-ройса» было испачкано не только кровью. Голову шофёра разнесло на куски, и мозги забрызгали задние сиденья. Шофёр, видимо, сперва поднял перегородку, не думая о самозащите…

«Что ж, — подумал Джек, — за это-то им и платят. Ну и работёнка, черт побери!»

— К счастью тут появились вы — в очень подходящий момент. У них ведь были гранаты, вы знаете?

— Да, я видел одну, — Райан допил свой чай. — О чём же я, черт подери, думал в тот момент?

«Ты ни о чём не думал. Вот об этом ты и думал», — мелькнуло у него.

Киттивэйк, заметив, что Райан побледнел, спросила:

— Как вы себя чувствуете?

— Ничего, — ответил он. — Раз я действовал не думая, следует считать, что сейчас мне вполне хорошо, — мне ведь положено было быть мёртвым.

— Ну, могу вас заверить, что тут вам это не грозит, — она похлопала его по руке. — Позвоните мне, если что-нибудь понадобится, — и, сияя улыбкой, она вышла из палаты.

— А тот что, так и скрылся? — спросил Райан. Вильсон кивнул.

— Машину нашли у станции метро, за несколько кварталов оттуда. Машина краденая, конечно. Бесследно скрыться было нетрудно. Нырнул в метро и все. Доехал до Хитроу, а там — самолётом… скажем, в Брюссель. А уж оттуда можно и в Ольстер лететь, а потом на машине — домой. Это один способ. Есть и другие, и все их перекрыть невозможно. Вчера он, вероятнее всего, потягивал пиво в своей любимой пивной и смотрел новости по телевизору.

Вам удалось его разглядеть?

— Нет, только силуэт. Я даже не сообразил запомнить его номер. Прямо сразу же этот, в красном мундире, ринулся на меня со штыком, — сказал Райан, передёрнувшись. — Клянусь Богом, я думал, он проткнёт меня, как поросёнка. У меня даже мелькнуло: вот я сделал нечто правильное и убит своим же.

Вильсон рассмеялся.

— Вы даже не представляете, как вам повезло. Теперь ведь дворец охраняют как раз ребята из Уэльской гвардии.

— Ну и что?

— Полк Его королевского высочества. И он у них командир. А тут вы с пистолетом — как же ещё ему вести себя? — спросил Вильсон, вминая остаток сигареты в пепельницу. — Другая удача — ваша жена с дочерью. Они бросились к вам, и это немного охладило того парня, а тут как раз подоспел наш человек… А потом ещё сотня моих парней — мы оцепили весь район. Я надеюсь, вы способны оценить это, доктор. Трое убитых, двое раненых, принц с принцессой вроде как застрелены… Ваша жена, кстати, осмотрела их там же и сказала, что с ними все в порядке — ещё до появления «скорой помощи»… Ребёнок, сотня свидетелей, и каждый со своей версией случившегося. Проклятый янки — американский ирландец, конечно! А жена его утверждает, что он — прямо-таки ангел, — снова рассмеялся Вильсон. — Настоящий хаос! Прежде всего, — продолжал он, — надо было доставить королевскую семью в безопасное место. Этим занимались полиция и охрана, наверное, взывая к небесам, чтобы им теперь представился случай проявить храбрость. Они, говорят, до сих пор пребывают в мрачном состоянии духа. Их нетрудно понять. Далее, ваша жена категорически отказалась покинуть вас, пока вы не были доставлены сюда, под опеку врачей. Женщина, говорят, сильного характера.

— Она — хирург, — пояснил Райан, — и привыкла, чтобы всё было, как она скажет. Все хирурги таковы.

— После того как она убедилась, что вы в надёжных руках, мы отвезли её в Скотленд-Ярд. А тут ещё весёленькая работа по выяснению вашей личности. Связались с юрисконсультом американского посольства, и он стал наводить справки через ФБР, плюс запросил данные на вас в управлении морской пехоты.

Райан вытащил сигарету из пачки Вильсона, тот щёлкнул зажигалкой. Райан всегда кашлял от дыма. Но сейчас ему надо было закурить. Кэти ему за это устроила бы весёлую жизнь, но иногда сигарета стоит скандала.

— Понимаете, — продолжал Вильсон, — мы, собственно говоря, с самого начала не верили, что вы можете оказаться одним этих. Только маньяк мог взять с собой на такого рода дело жену с ребёнком. Но проверка-то все равно ведь нужна.

Райан кивал, соглашаясь. От сигареты у него кружилась голова. «Как это им пришло в голову проверять через морское управление?.. Ах, да — моя карточка о членстве в Ассоциации морских пехотинцев…»

— Так или иначе, мы в конце концов во всём разобрались. Ваше правительство выслало нам все, что нужно. Наверное, — Вильсон взглянул на часы, — все уже получено.

— С моей семьёй все в порядке?

Вильсон как-то странно ухмыльнулся.

— За ними очень неплохо ухаживают, доктор Райан. Даю вам слово.

— Меня зовут Джек.

— Хорошо. Друзья зовут меня Тони.

Они пожали друг другу руки.

— И как я уже говорил, вы — герой дня. Интересуетесь, что там в газетах? — спросил он, протягивая Райану «Дейли миррор» и «Таймс».

— О Боже!

Чуть ли не всю первую страницу «Дейли миррор» занимала цветная фотография Райана — сидит, без сознания, привалившись спиной к «роллс-ройсу». Вся грудь залита кровью.

ПОКУШЕНИЕ НА ИХ КОРОЛЕВСКИЕ ВЫСОЧЕСТВА МОРСКОЙ ПЕХОТИНЕЦ СПАС ПРИНЦА УЭЛЬСКОГО И ЕГО СЕМЬЮ

Дерзкая попытка убийства принца и принцессы Уэльских вблизи Букингемского дворца была предотвращена благодаря доблести американского туриста.

Джон Патрик Райан, историк, а в прошлом лейтенант морской пехоты США, буквально с голыми руками вмешался в побоище возле Мола, происходившее на глазах у сотен жителей Лондона, ошеломлённых случившимся. Райан, тридцатиоднолетний житель Аннаполиса (Мэриленд), сумел обезвредить одного из нападавших и, завладев его оружием, застрелил второго. В завязавшейся перестрелке Райан был серьёзно ранен. Его доставили в больницу св. Томаса.

Операция, сделанная хирургом сэром Чарлзом Скоттом, прошла успешно.

Третий террорист, как сообщают, успел скрыться.

Все эксперты едины во мнении, что, когда бы не героический поступок Райана, Их высочества были бы убиты.

Райан перевернул страницу и увидел ещё одну свою фотографию, сделанную при более счастливых обстоятельствах. На ней он был запечатлён в день окончания училища в Куантико. Он не мог удержаться от улыбки при виде всего этого сверкающего великолепия: голубой мундир со стоячим воротничком, две золотые нашивки и кортик. Это был один из самых его удачных снимков.

— Как он к вам попал?

— Ну, ваши коллеги по службе помогли. Кстати, один из ваших кораблей авианосец или что-то в этом роде — как раз сейчас в Портсмуте, и ваши былые товарищи, небось, хлещут вовсю пиво.

Райан рассмеялся. Затем он взялся за «Таймс» — там тон был посдержанней.

Сегодня днём принц и принцесса Уэльские едва избежали смерти. Три, а может, и четыре террориста, вооружённых гранатами и автоматом «Калашников», устроили засаду на их «роллс-ройс». Тщательно разработанный план провалился лишь благодаря смелому вмешательству Дж. П. Райана, бывшего лейтенанта морской пехоты США, в данное время историка…

Райан перескочил на передовицу, под которой стояло имя издателя. Она взывала к мести, превозносила Райана, Америку и морскую пехоту, а также словами, достойными папской энциклики, — воздавала должное Божественному Провидению.

— Читаете о себе?

Райан поднял глаза — возле него стоял, изучая прицепленный к кровати график, сэр Чарлз Скотт.

— Впервые в жизни попал в прессу, — сказал Райан и отложил газеты.

— По заслугам. Я вижу, вы выспались, и это пошло вам на пользу. Как самочувствие?

— Сравнительно неплохо. Как мои дела?

— Пульс и температура нормальные. Почти. Цвет лица неплохой. Если нам повезёт, вы обойдётесь без послеоперационной инфекции, хотя я не стану вам этого обещать наверняка, — сказал доктор. — Сильно болит?

— Болит, но терпеть можно, — не очень уверенно ответил Райан.

— Последний раз вам ввели обезболивающие два часа назад. Я надеюсь, вы не из числа тех пустоголовых, которые отказываются от болеутоляющих?

— Увы, я из их числа, — сказал Райан. — Я, доктор, — медленно продолжал он, — прошёл через это дважды. В первый раз меня накачали ими до предела, и выйти из этого состояния… Мне бы не хотелось повторения этого. Вы понимаете, что я имею в виду?

Райан прослужил в морской пехоте всего три месяца — всё кончилось после того как вертолёт, на борту которого он находился, рухнул у берега Крита во время натовских учений. У него была повреждена спина, и его направили в медицинский центр ВМС в Бетесде, возле Вашингтона. Тамошние врачи переборщили с болеутоляющими, и потом он недели две мучился. Ощущения были не из приятных, и Райану не хотелось бы вновь испытать их.

— Ну, что же, — сэр Чарлз понимающе кивнул головой, — вам видней.

Он что-то отметил в графике, а потом, увидев, что в палату вошла медсестра, сказал ей:

— Поднимите ему постель — чуть-чуть.

Сестра подняла головную часть кровати, рука Райана, подвешенная к раме, чуть опустилась, и он почувствовал себя удобнее.

Доктор взглянул на его пальцы.

— Пошевелите, пожалуйста… Так, хорошо, очень хорошо. Я полагаю, что нерв не повреждён. Я пропишу вам нечто очень слабенькое, только чтобы избавить вас от слишком сильных болей. И я буду настаивать на том, чтобы вы принимали то, что я вам назначу, — он, повернув голову, посмотрел Райану в глаза. — У меня пока ещё не было пациентов, ставших наркоманами, и я не намерен начинать их счёт с вас. Не надо упрямиться — боль, всяческое неудобство, напряжение задержат ваше выздоровление… Если, разумеется, вы сами не хотите проваляться тут несколько месяцев.

— Понял вас, сэр Чарлз.

— Отлично, — улыбнулся тот. — Если вам понадобится что-нибудь посильнее, я весь день в больнице. Просто позвоните сестре Киттивэйк.

Сестра заулыбалась, предвкушая этот момент, и спросила:

— Как насчёт того, чтобы немного подкрепиться?

— Как вы себя чувствуете? Можете что-нибудь съесть? «Если нет, то Киттивэйк с восторгом поможет мне все это выблевать», — подумал Райан.

— Доктор, за последние тридцать шесть часов я съел только завтрак да лёгкий ленч.

— Хорошо. Мы вам дадим что-нибудь жиденькое. — Он опять что-то отметил в графике и бросил на сестру быстрый взгляд, в котором читалось: «Следите за ним». Сестра кивнула в ответ.

— Ваша очаровательная жена сказала, что вы довольно упрямы. Ну что же, посмотрим. Пока у вас все более или менее хорошо. Надо благодарить ваш выносливый организм… ну и моё искусство как хирурга тоже, — усмехнулся он. — После завтрака санитар вам поможет умыться перед приходом так сказать более официальных визитёров. Нет, нет — я не имею в виду ваших близких. Не так скоро. Вчера они здорово намучились. Я дал вашей жене снотворное — надеюсь, она приняла его, — сэр Чарлз со всей серьёзностью заглянул Райану в глаза. — То, что я вам сказал ранее — это не просто так. Чувство неудобства, напряжение действительно замедлят ваше выздоровление. Прислушайтесь к моим рекомендациям, и через неделю вы расстанетесь с постелью, а через пару — мы вас, возможно, и вовсе выпишем. Но вы должны точно выполнять мои предписания.

— Понятно. И спасибо. Кэти сказала, что вы отлично починили моё плечо.

Скотт попытался показать, что не придаёт значения этим словам, однако на губах его чуть обозначилась улыбка.

— Надо окружать своих гостей должной заботой. Вечером я загляну посмотреть, как у вас дела. — И он ушёл, на ходу давая какие-то распоряжения сестре.

* * *

Полиция явилась в 8.30. К этому времени Райан уже управился с завтраком и умылся. Завтрак поверг Райана в уныние, и Вильсон покатывался со смеху от его комментариев по этому поводу. Но Киттивэйк была так удручена его недовольством, что он напрягся и съел все, включая и пареный чернослив, который ненавидел с детства. Только потом он сообразил, что её огорчение было, вероятно, наигранным, чтобы заставить его проглотить эту пакость. «Сестры, — напомнил он себе, — они хитрые». В восемь пришёл санитар и помог ему умыться, а потом подержал перед ним зеркало, пока он брился, вздрагивая при каждом порезе.

Четыре пореза. Он привык к электробритве и уже несколько лет как не держал в руках опасной бритвы. К половине девятого Райан снова почувствовал себя человеком. Киттивэйк принесла ещё чашку кофе. Он был так себе, но всё-таки кофе.

Полицейских было трое — видать, важные шишки, судя по тому как вскочил Вильсон и засуетился, предлагая им стулья, а потом, извинившись, скрылся в коридоре.

Джеймс Оуинс — похоже, старший по рангу — вежливо осведомился о здоровье Райана. Он напомнил ему отца — кряжистый, широкоплечий человек. Судя по большим, грубым рукам, он был из тех, кто пробился в начальники после многих лет трудной службы простым полицейским, обеспечивающим закон и порядок на улицах.

Старший инспектор Уильям Тейлор был моложе своего коллеги из отдела борьбы с терроризмом. Ему было лет сорок и выглядел он поизысканней. Оба офицера были хорошо одеты, и у обоих глаза покраснели от усталости.

Но лучше всех был одет самый молодой из них — Дэвид Эшли. Он походил на Райана ростом и сложением, разве что был лет на пять старше. Он представился сотрудником министерства внутренних дел и держался спокойнее всех.

— Вы уверены, что вам это уже под силу? — спросил Тейлор.

Райан пожал плечами.

— Надеюсь… Да и незачем терять время.

Оуинс извлёк из портфеля магнитофон и пристроил его на прикроватном столике. Воткнув в магнитофон два микрофона, он один нацелил на Райана, а другой — в сторону своих коллег. Нажав кнопку, он объявил, какой сегодня день-месяц-год, час и место записи.

— Доктор Райан, — спросил он официальным тоном, — известно ли вам, что эта беседа фиксируется?

— Да, сэр.

— Есть ли у вас возражения по этому поводу?

— Нет, сэр. Могу я задать вопрос?

— Конечно, — сказал Оуинс.

— Надеюсь, я ни в чём не обвиняюсь? Если я ошибаюсь, то мне надо связаться с моим посольством и попросить адво…

Став объектом внимания столь высокопоставленных полицейских чинов, Райан почувствовал изрядное беспокойство, но ему не удалось договорить до конца — его остановил смех мистера Эшли. Он заметил, что оба других офицера смотрят на Эшли, как бы уступая ему право ответить на слова Райана.

— Доктор Райан, — начал тот, — вы все перепутали. Заявляю официально, что вы ни в чём не обвиняетесь. Вознамерься мы это сделать, нам пришлось бы уже сегодня вечером искать себе другое место службы.

Райан кивнул, пряча овладевшее им чувство облегчения. Он, конечно, знал, что его не в чём винить, но при всём том помнил, что закон — такая штука, в которой мало здравого смысла. Оуинс начал зачитывать вопросы из своего жёлтого блокнота.

— Сообщите, пожалуйста, ваше имя и адрес.

— Джон Патрик Райан. Мой почтовый адрес — Аннаполис, Мэриленд. Наш дом в Перегрин Клифф, милях в десяти к югу от Аннаполиса, на берегу Чесапикского залива.

— Вы где-то работаете? — спросилл Оуинс и что-то черкнул в своём блокноте.

— Полагаю, вы можете записать, что я работаю в двух местах. Преподаю историю в Военно-морской академии в Аннаполисе, время от времени читаю лекции в Военно-морском колледже в Ньюпорте и иногда консультирую на стороне.

— И это все? — спросил Эшли с дружеской улыбкой. «Дружеской ли?» — Джек размышлял о том, сколько они успели разузнать о его прошлом за эти пятнадцать или сколько там? — часов, и на что именно этот Эшли намекает. «Ты — не полицейский, — подумал он. — Но кто ты на самом деле?» В любом случае, ему надо было придерживаться легенды о том, что он время от времени был консультантом в «Майтек корпорейшн».

— Какова цель вашего визита в Англию? — продолжал Оуинс.

— Комбинация отпуска с исследовательской работой. Я собираю материал для новой книги, а Кэти нуждалась в некотором отдыхе. Наша дочь дошкольница, так что мы решили поехать именно сейчас, после туристского сезона.

Райан взял сигарету из пачки, оставленной Вильсоном. Эшли щёлкнул золотой зажигалкой.

— У меня в пиджаке — правда, я не знаю, где он, — есть рекомендательные письма вашему Адмиралтейству и Королевскому военно-морскому колледжу в Дартмуте.

— Мы нашли эти письма, — сказал Оуинс. — Боюсь, их будет трудно прочесть, да и пиджаку вашему пришёл полный конец. Что не сделала кровь, довершили ваша жена и наш сержант штыком. Так, когда вы оказались в Великобритании?

— Сегодня четверг, верно? Мы вылетели во вторник ночью из вашингтонского аэропорта Даллес. Прибыли где-то в полвосьмого утра, в отеле были в полдесятого или около того, позавтракали в номере и легли спать. Перелёты всегда выбивают меня из колеи — разница во времени… В общем, я тут же вырубился.

Это было не совсем так, но Райан считал, что им вовсе не обязательно знать все.

Оуинс кивнул. Они уже знали, почему Райан не любит летать.

— А вчера? — спросил он.

— Я проснулся около семи, кажется, позавтракал и просмотрел газету — все это в номере, — а потом просто валялся на кровати где-то до полдевятого. Я договорился с женой встретиться возле парка около четырех пополудни, а потом отправился на такси в Адмиралтейство — это оказалось недалеко, мог бы и пешком дойти. Как я уже сказал, у меня было рекомендательное письмо к адмиралу сэру Александру Вудсону, который заведует архивами ваших ВМС. Он уже в отставке, правда. С ним мы спустились в затхлый подвал. Он дал мне все материалы, которые мне были нужны, — подборку кое-каких радиодепеш, собственно, обмен депешами между Адмиралтейством и адмиралом Джемсом Сомервиллем. Он командовал вашим флотом в Индийском океане в начале сорок второго года, а это как раз тема моей книги. Так что я провёл три часа, вчитываясь в поблекшие копии радиодепеш и делая всякие выписки из них.

— Пользуясь вот этим? — спросил Эшли, показывая Райану его планшет.

Джек прямо-таки выхватил его из рук Эшли.

— Слава Богу! — воскликнул он. — Я был уверен, что он потерялся.

Открыв планшет и положив на столик, он нажал несколько клавиш на электронной панели.

— Ага, работает!

— Что именно представляет из себя это устройство? — поинтересовался Эшли.

Все трое встали, чтобы посмотреть на планшет.

— Это моя любимая игрушка, — заулыбался Райан. Открыв планшет, он продемонстрировал клавиатуру, как на пишущей машинке, и крохотный, жёлтого цвета экран. Снаружи он выглядел всего лишь как обычный, хотя и дорогой, одетый в кожу планшет, около двух с половиной сантиметров толщиной. — Это портативный компьютер, «Модель-Си», выпускается в Кембридже. Один мой приятель мастерит их. У него микропроцессор МС-68000, память — два мегабайта.

— Нельзя ли переложить это на понятный язык? — спросил Тейлор.

— Прошу прощения. Микропроцессор это то, что и делает всю работу. Два мегабайта значат, что компьютер способен запомнить до двух миллионов знаков — достаточно для целой книги. И вот мой бывший школьный приятель теперь мастерит эти бесценные малютки. Он взял у меня взаймы, чтобы начать это дело. Дома-то я работаю с «Эппл», а этот беру с собой в поездки.

— Мы поняли, что это какой-то компьютер, но наши ребята так и не разобрались, как он работает, — сказал Эшли.

— Предохранитель. Вы вводите ваш личный код — без знания его все блокируется. И если вы приступите к нему без кода, он просто не работает точка.

— Вот оно что! — подал голос Эшли. — И надёжно?

— Это вам надо спросить у Фреда. Не исключено, что как-то прочитать то, что хранится в памяти, всё-таки можно. Сам-то я не очень знаю, как работают компьютеры, я просто пользуюсь ими, — пояснил Райан. — Так или иначе, вот мои выписки.

— Вернёмся к вчерашнему дню, — сказал Оуинс, обдав Эшли холодным взглядом.

— Мы дошли до полудня.

— О'кей. Потом пришло время ленча. Какой-то человек на первом этаже посоветовал мне бар — в двух кварталах от архива. Названия я не помню. Я взял сандвич и пиво и во время еды все забавлялся со своей игрушкой. Что-то с полчаса. А потом ещё с часок я проработал в Адмиралтействе. Ушёл я оттуда около двух. Предварительно поблагодарив адмирала Вудсона — очень хороший человек. Потом на такси отправился… я не помню адреса, он на конверте одного из моих рекомендательных писем. К северу от… от Риджент Парк, кажется. К адмиралу сэру Роджеру Де Виру, который служил под началом Сомервилля. Его не оказалось дома. Горничная сказала, что его нет в Лондоне — получил неожиданное сообщение о смерти кого-то из своих близких и уехал на похороны. Так что я оставил записку, поймал такси и поехал в центр, туда, где мы с женой договорились встретиться. Но остановил такси за несколько кварталов и решил пройтись пешком…

— Почему? — спросил Тейлор.

— Главным образом потому, что я одеревенел от всех этих сидений — в Адмиралтействе, в самолёте, в такси. Надо было подразмяться. Я обычно бегаю по утрам, и мне этого не хватает…

— Где вы вышли из такси? — спросил Оуинс.

— Названия улицы я не знаю. На карте, думаю, показал бы вам.

Оуинс кивнул, давая понять, что Райан может продолжать.

— Тут меня чуть не переехал двухэтажный автобус, и полицейский посоветовал мне не быть ротозеем.

Оуинс удивился этим словам и что-то записал в блокноте. Похоже, они об этом инциденте не знали.

— Я купил журнал и без двадцати четыре — или около того — мы встретились с Кэти. Они с Салли тоже пришли раньше времени.

— А как она провела день? — спросил Эшли. Райан был уверен, что они и так уже все знали.

— По магазинам, в основном. Кэти бывала здесь не раз и без ума от лондонских магазинов. Последний раз она была в Лондоне года три назад, на конференции хирургов. Я тогда не смог поехать с ней.

— Оставила вас с ребёнком дома? — спросил Эшли с улыбкой, в которой была доля сарказма.

Райан почувствовал, что Оуинс раздражён.

— Нет, она была у дедушки с бабушкой. Тогда ещё мать Кэти была жива. Сам я в то время готовился к докторской диссертации, в Джорджтауне, — занят был беспредельно. Чтобы получить степень, мне понадобилось два с половиной года, и в тот последний год я как угорелый метался между университетом и семинарами в Центре стратегических и международных исследований. Так что эта поездка рассматривалась как отпуск, — состроил гримасу Райан. — Первый настоящий отпуск со времён нашего медового месяца.

— Что вы делали в момент нападения на «роллс-ройс»? — вернулся к основной теме Оуинс.

Все трое, казалось, даже подались вперёд, ожидая его ответа.

— Ничего особенного. Мы толковали о том, где бы нам поужинать. И тут я услышал взрыв гранаты.

— Вы сразу определили, что это граната? — спросил Тейлор.

— Да, — кивнул Райан. — У них очень специфический звук. Я терпеть не могу эти чёртовы штуковины, но в морской пехоте, в Куантико, нас учили пользоваться ими. Как и стрельбе из пулемёта. Там нам демонстрировали оружие стран Восточного блока. Так что я знаю АК-47. По звуку он отличается от наших автоматов, и это полезно знать в бою. Странно, что у них обоих не было «Калашниковых».

— Насколько нам известно, — сказал Оуинс, — тот, кого вы ранили, вывел машину из строя при помощи противотанковой винтовочной гранаты. Таковы результаты расследования. Так что, судя по всему, у него была новая модель «Калашникова» — АК-74. Калибр у него поменьше, и он может использоваться как гранатомёт. По-видимому, у него не было времени отцепить гранатомётное приспособление, и он продолжал стрельбу уже из пистолета. А кроме того, вы же знаете, у него была ещё и ручная граната.

Райан не знал о винтовочной гранате, к тому же у него вдруг выпало из памяти, какие он вообще знает типы ручных гранат.

— Тоже противотанковая? — спросил он.

— Вы же в этом разбираетесь, не так ли? — заметил Эшли.

— Я ведь был в морской пехоте. Они называются, вроде бы, РКГ — или что-то в этом роде. Могут проделать дыру в лёгкой бронированной машине и подорвать грузовик, — ответил Райан и подумал: «Где они раздобыли эти штучки-дрючки и почему не пустили их в ход?.. Что-то ты упустил, Джек».

— А потом? — спросил Оуинс.

— Прежде всего я заставил лечь на землю жену и дочку. Уличное движение замерло почти сразу после того взрыва. Я, приподняв голову, пытался понять, что происходит.

— Зачем? — спросил Тейлор.

— Понятия не имею, — ответил Райан задумчиво. — Привычка может быть… Желание узнать, что там, черт побери, делается… Можете назвать это глупым любопытством. Я увидел, что один парень поливает огнём «роллс-ройс», а второй что-то там суетится позади машины, словно бы готовясь перехватить любого, кто вознамерится выскочить из неё. Я понял, что если двинусь влево, то смогу подобраться поближе к месту действия. Меня прикрывали машины на улице. И вот я вдруг оказался всего метрах в пяти оттуда. Автоматчик был где-то за «роллс-ройсом», а другой, с пистолетом, стоял спиной ко мне. У меня был шанс, и я решил воспользоваться им.

— Почему? — опять прозвучал вопрос. На этот раз спрашивал Оуинс, очень тихо.

— Вопрос что надо. Я не знаю. В самом деле, — ответил Райан и замолчал на какое-то время. — Это меня взбесило. Все, кого я до того момента встречал в Лондоне, были симпатичными людьми, и вдруг два эти мудака убивают людей прямо у меня на глазах.

— Были ли у вас какие-то догадки насчёт них? — спросил Тейлор.

— Разве трудно догадаться? И это бесило меня тоже. Гнев — наверное, как раз он и движет людьми в бою, — Райан задумался. — Надо будет обдумать это. Так или иначе, как я сказал, у меня был шанс, и я им воспользовался. Это оказалось легко. Конечно, мне повезло, — сказал Райан и остановился на миг, заметив, что при этих словах брови Оуинса поползли вверх. — Тот, с пистолетом, — дурак. Он даже не оглядывался проверить, что там сзади. Уставился в свою зону обстрела и все — дуб дубом. Надо же всегда смотреть, что по сторонам. Я застал его врасплох, — усмехнулся Райан. — Мой тренер по футболу был бы доволен — я, действительно, врезал ему как надо. Только надо было бы надеть щитки, а то вот доктор говорит, что я сломал себе ключицу. Он довольно сильно ляпнулся. Я схватил его пистолет и выстрелил в него. Вы хотите знать, почему?

— Да, — сказал Оуинс.

— Я не хотел, чтобы он поднялся.

— Он потерял сознание и пришёл в себя только через два часа. У него сильнейшее сотрясение мозга.

«Знай я, что у него граната, я бы не в жопу ему стрелял!..» — подумал Райан.

— Откуда мне было это знать? Я должен был справиться ещё с автоматчиком, и мне было вовсе ни к чему, чтобы у меня за спиной был этот гад. Поэтому я его и обезвредил. Я мог бы всадить пулю ему в затылок — в Куантико, когда приказывают «обезвредить», то имеется в виду убить. Мой отец был полицейским. Но сам я в этом не разбираюсь. О том, как действует полиция, я в основном знаю из телевидения, а это, ясное дело, в основном чушь. Все, что я понимал в тот момент, это то, что нельзя, чтобы этот парень угрожал мне с тыла. Нельзя сказать, что это слишком оригинально, но в тот момент мысль эта казалась мне вполне толковой. Крадучись, я обошёл машину сзади. Смотрю — тот парень ведёт стрельбу из пистолета. Ваш Вильсон уже объяснил, что с этим мне просто повезло. Впрочем, не такой уж я безумец, чтобы идти на автомат с крошечным пистолетом. Он увидел меня. Мы выстрелили практически одновременно — просто я оказался более метким. — Райан замолчал. Это было не совсем то, что он хотел сказать.

«Разве так оно было на самом деле? — подумал он. — Но если ты сам не знаешь, то кто же знает?» Он на себе испытал, что в критические моменты время то сгущается, то растягивается — и при этом чуть ли не одновременно. «И это ведь тоже, наверное, искажает воспоминания? Что ещё мог я тогда сделать?» Он покачал головой:

— Трудно сказать, — продолжал он вслух. — Возможно, мне надо было сделать что-то другое. Может, надо было крикнуть: «Брось оружие!» или: «Ни с места!» — как в кино. Но на это просто не было времени. Это же один миг — или он или я… Понимаете, что я имею в виду? Вам… вам не до того, не до размышлений, когда у вас всего полсекунды, чтобы принять решение. Наверное, тут срабатывают тренаж и инстинкт. Сработал мой тренаж в морской пехоте. А там вас не учат, как арестовывать. Конечно, клянусь Всевышним, я не хотел кого бы то ни было убивать, у меня просто не было иного выхода. — Он снова умолк. — Почему он… не бросил оружие, не бежал? Он же видел, что я взял его на мушку. Он должен был понимать, что тут моя взяла.

Райан откинулся на подушку. Собственный рассказ слишком ярко оживил в памяти случившееся. «Это ты ведь его убил, Джек, Он мёртв, раз и навсегда. У него ведь тоже были инстинкты, не так ли? Но твои сработали лучше. Так почему же это не успокаивает тебя?»

— Доктор Райан, — спокойно произнёс Оуинс, — мы опросили шесть свидетелей, которые видели все. Сравнивая их показания с вашими, следует сказать, что вы описали ситуацию с поразительной чёткостью. Учитывая обстоятельства дела, я… мы не считаем, что у вас была какая-то возможность действовать иначе. Со всей определённостью, какая только возможна в такого рода обстоятельствах, можно утверждать, что вы действовали абсолютно верно. И если вас беспокоит то, что вы произвели второй выстрел, то забудьте об этом — это неважно. Ведь первая ваша пуля попала ему прямо в сердце.

— Да, — кивнул головой Джек, — я видел это. Второй раз я выстрелил чисто автоматически, рефлекторно. Пистолет сам пошёл вниз и — бах! Без всякой мысли… Странно, как работает мозг в такие минуты. Словно одна часть вашего тела делает дело, а другая только наблюдает. «Наблюдающая часть» видела, что я влепил прямо в яблочко, а «действующая часть» продолжала своё дело, пока он не рухнул на землю. Вероятно, я ещё и ещё жал на курок, но там уже не было патронов.

— Вас в морской пехоте, в самом деле, хорошо научили стрелять, — заметил Тейлор.

Райан покачал головой.

— Это отец меня научил, когда я ещё был пацаном. В морской пехоте теперь не очень то придают значение стрельбе из пистолетов — они больше для вида. Если уж неприятель на расстоянии пистолетного выстрела от тебя, то, значит, надо отходить. У меня там была винтовка. Так или иначе, тот парень был от меня всего метрах в пяти.

Оуинс опять что-то пометил в своём блокноте.

— Их машина рванула с места почти тут же. Мне было не до того, чтобы разглядывать водителя. Это мог быть мужчина, а может, и женщина. Единственное, в чём я уверен, это был белый. Машина газанула по улице и скрылась за углом.

— Это было такси. Вы заметили это? — спросил Тейлор.

— А ведь действительно! Мне как-то не пришло это в голову. Вот глупость! Их же, этих такси, миллион. Так что ничего удивительного…

— Точнее — их восемь тысяч шестьсот семьдесят девять, — сказал Оуинс. — Пять тысяч девятьсот девятнадцать из которых чёрного цвета.

И тут Райана озарило:

— Скажите, это была попытка убийства или похищение?

— Трудно сказать. Во всяком случае, политическое крыло ВГИРА — Временной группировки ИРА — «Шин Фейн» — выступило с заявлением, что не имеет никакого отношения к случившемуся.

— И вы верите этому? — спросил Райан. Все ещё под воздействием болеутоляющих, он не заметил, как ловко Тейлор уклонился от прямого ответа.

— Да, мы склонны верить. Всё-таки они не настолько безумны. Политическая цена за такие акции слишком высока. Они усвоили это после убийства лорда Маунтбеттена. Хотя это даже не ВГИРА сделала, а ИНАО — Ирландская национальная армия освобождения. Так или иначе, они на этом потеряли массу денег — недополучили от тех, кто им симпатизирует в Америке, — сказал Тейлор.

— Судя по газетам, ваши сограждане…

— Подданные, — поправил Эшли.

— Неважно… Ваш народ довольно сильно взбудоражен этой историей.

— Это верно. Просто поразительно, как террористам всегда удаётся ошеломить нас. Всякий раз они придумают что-то новое, — заметил Оуинс. Несмотря на бесстрастность тона, приличествующую профессионалу, Райан почувствовал, что глава отдела борьбы с терроризмом готов собственными руками оторвать голову тому бандиту, что сумел скрыться. И руки его были достаточно сильными для такого дела. — Ну, а что дальше?

— Убедившись, что парень мёртв — ну, этот, второй, — я посмотрел, что там в машине. Шофёр… Ну, вы сами знаете, что с ними стало — с ним и с охранником. Это был ваш человек, мистер Оуинс?

— Чарли — мой друг. Он прослужил в охране королевской семьи три года… — сказал Оуинс так, словно Чарли был жив, и у Райана мелькнула догадка, что, вероятно, когда-то они работали вместе. В полиции — он это знал — завязывается особенно прочная дружба.

— Ну, остальное вам известно. Надеюсь, кто-нибудь поблагодарит того, в красном мундире. Он, слава Богу, задумался хоть на мгновение, а тут как раз подоспел ваш человек и охладил его пыл. И мне, и вам было бы ни к чему, если бы он проткнул меня штыком.

— Это уж точно, — согласился Оуинс.

— Кстати, его винтовка была заряжена или как? — спросил Райан.

— Если была, — спросил Эшли, — то почему он не стрелял?

— Когда кругом толпа, не больно-то постреляешь, даже если и можешь как следует прицелиться, — сказал Райан. — Так была она заряжена или нет?

— Мы не можем обсуждать вопросы, связанные с охраной дворца, — сказал Оуинс.

«Я знал, что она заряжена», — сказал самому себе Райан.

— А откуда он прибежал? Дворец ведь от того места довольно далеко…

— Из Клеренс-хауз — такое, знаете, белое здание, оно примыкает к дворцу Сент-Джеймс. Для нападения террористы выбрали плохое время — или, может, плохое место. У юго-западного крыла этого здания — пост охраны. Во время атаки как раз шла смена караула — она там каждые два часа. А следовательно в тот момент там был не один солдат, а целых четверо. Полицейские во дворце услышали взрыв и стрельбу, и сержант, крикнув охраннику, чтобы тот следовал за ним, помчался к воротам выяснить, что там происходит.

— Он-то, верно, и поднял тревогу? Поэтому все остальные и примчались так быстро.

— Нет, это Чарли Уинстон, — сказал Оуинс. — В «роллс-ройсе» есть электронная сигнальная система… Рассказывать об этом кому-либо не обязательно. Она-то и подняла на ноги весь штаб. А сержант Прайс действовал исключительно по собственной инициативе. Но ему не повезло, так как охранник оказался спортсменом, так что ему все препятствия нипочём. Прайс попытался было угнаться за ним, но упал и сломал себе нос. И всё-таки он примчался на место действия, да ещё при этом успел передать по рации сигнал тревоги.

— И слава Богу, что он появился вовремя. Этот охранник напугал меня до чёртиков. Надеюсь, что сержанта тоже как-то наградят.

— Для начала — медаль и личная благодарность Её высочества, — сказал Эшли.

— Доктор Райан, нас смущает один момент. Вы оставили военную службу из-за травмы, однако врачебный осмотр её признаков не обнаружил.

— Я, вы знаете, после военной службы занялся маклерским бизнесом. И когда кое-чего добился в этом деле, отец Кэти сделал мне одно деловое предложение. Тогда-то я и познакомился с Кэти. Я отказался от приглашения перебраться в Нью-Йорк, зато с Кэти у нас пошло все лучше и лучше, и вскоре мы обручились. Я тогда носил корсет, так как спина время от времени давала о себе знать. И вот меня какого опять прихватило — уже после помолвки, — и Кэти заставила меня пройти проверку в больнице Джонса Хопкинса, у одного из её учителей. Некий Стэнли Рабинович, профессор нейрохирургии. Он провозился со мной три дня, всякие там тесты, знаете, — и сказал, что может полностью починить меня, сделать как новеньким.

— Оказалось, что врачи в Бетесде опростоволосились с моим диагнозом. Я без претензий к ним. Они отличные врачи, но Стэн, конечно, лучше. И, как он сказал, так оно и есть. Он в ту же пятницу вскрыл меня, а два месяца спустя я уже был почти как новенький, — сказал Райан. — Так обстоят дела с моей спиной. Мне просто повезло влюбиться в прелестную девушку, которая к тому же училась на хирурга.

— Ваша жена, действительно, человек многообразных талантов, — согласился Оуинс.

— Однако вы сочли её слишком настойчивой, — заметил Райан.

— Ну, не то чтобы… Просто в момент стресса люди поворачиваются не самой лучшей стороной. Зато ваша жена прямо там же обследовала Их высочества, чем сослужила нам немалую службу. Она отказалась оставить вас, пока вы не оказались под опекой врачей, но за это её трудно винить. Наша процедура установления личности показалась ей, думаю, чересчур долгой, и, естественно, она начала беспокоиться за вас. Мы могли бы справиться с этим поживее…

— Не надо извиняться, сэр. Мой отец ведь тоже был полицейским, так что я знаю, как это бывает. Вполне понимаю, что установить мою личность было не так-то просто.

— На это ушло более трех часов, в частности из-за того, что время было неудачным. В пиджаке мы нашли ваш паспорт и права — к счастью, с фотографией.

Где-то около пяти мы связались с юрисконсультом вашего посольства — в Америке это полдень. Время ленча. Он позвонил в балтиморский отдел ФБР, а они в свой черёд, — коллегам в Аннаполис. Процедура опознания личности довольно проста, но сначала им надо было разыскать кого-нибудь в вашей Военно-морской академии, кого-нибудь, кто знал вас там. Потом они нашли агента из бюро путешествий, который заказывал вам билеты и гостиницу. Ну и так далее. Но большинство всех этих людей были на ленче — так что мы потеряли добрый час. Одновременно американское посольство направило запрос по месту вашей былой службы в морской пехоте. В общем через три часа мы получили о вас довольно обширную информацию, включая и отпечатки пальцев. У нас были отпечатки, оставленные вами на самолётном билете и на регистрационной форме, которую вы заполнили в отеле, и они, разумеется, совпали с теми, что в вашем армейском деле.

— За три часа? Вот это да! — «Черт побери! — подумал он, — здесь вечер, там — полдень, и всё-таки они провернули все это за три часа».

— Ну, и пока все это тянулось, нам пришлось несколько раз приступать с расспросами к вашей жене, пока мы не убедились, что она вспомнила все виденное…

— И она всякий раз твердила одно и то же, не так ли? — спросил Райан.

— Именно, — сказал Оуинс и улыбнулся. — Это, знаете ли, прямо из ряда вон выходящее что-то…

Райан усмехнулся.

— Из ряда вон, но не для Кэти. В некоторых вещах, особенно в медицине, она — настоящая машина. Я удивлён, что она не вручила вам ещё и плёнку со снимками.

— Она тоже это сказала, — ответил Оуинс. — Снимки в газетах — это один японский турист сделал. Звучит, как выдумка романистов, не так ли?.. Кстати, возможно, вам интересно узнать, что в вашей армейской части о вас довольно высокого мнения, — сказал Оуинс и сверился со своими записями. — Вы были отличником на курсе, да и отчёты об уровне вашей подготовки весьма лестные.

— Итак, вы удовлетворены? Я оказался хорошим парнем.

— Мы не сомневались в этом с самого начала, — сказал Тейлор.

— Однако в случаях тяжких преступлений приходится быть особенно дотошным. А этот случай — довольно запутанный.

— Меня тревожит одно обстоятельство, — сказал Джек. На самом деле, его тревожило ещё и многое другое, но голова у него работала слишком вяло, чтобы свести все это воедино.

— Что именно? — спросил Оуинс.

— Какого черта ваши… Их высочества, так что ли?… Что они делали на улице? И при одном охраннике только… Погодите, — Райан склонил голову набок.

— Эта засада, — продолжал он медленно, чтобы справиться с напором мыслей, — она ведь была спланирована, это не случайное нападение. И они подстерегли их что надо. Ведь им надо было перехватить конкретную машину в конкретном месте. Кто-то все это рассчитал для них. Так что в атом деле участвовало больше народу, не так ли? — спросил Райан. Гробовое молчание было ему ответом. Но в другом ответе он и не нуждался. — У кого-то была рация… их ведь надо было информировать о маршруте машины и о моменте, когда именно она оказалась в зоне атаки. Даже и это ещё не все — ведь надо было ещё учесть ситуацию с транспортом на улицах…

— Вы всего лишь историк, доктор Райан? — спросил Эшли.

— В морской пехоте учат, как устраивать засаду. Если вам надо устроить засаду на конкретный объект… то прежде всего вам нужна разведывательная информация, во-вторых, надо правильно выбрать место, а в-третьих, вы расставляете дозорных, чтобы те дали знать о приближении объекта атаки… Это всего лишь азбука. Почему именно тут, почему именно Сент-Джеймс парк? Почему Мол? — «Террорист действует из политических побуждений. Объект атаки и место её осуществления выбираются для достижения наибольшего политического эффекта», добавил он про себя. — Вы, — продолжал он вслух, — так и не ответили на мой вопрос: было ли это покушение на жизнь или попытка похищения?

— Мы и сами ещё толком не знаем, — сказал Оуинс. Райан оглядел своих гостей. Своими словами он коснулся больного места. «Машину они вывели из строя при помощи противотанковой винтовочной гранаты, а кроме того, — размышлял Райан, — у них были ещё и ручные гранаты. Если бы они просто хотели убить… эти гранаты сделали бы из машины лепёшку, вместе со всей её броней. Зачем тогда вообще пистолеты? Нет, если бы это было покушение на жизнь, они бы это провернули в два счета. Так что вы солгали мне, мистер Оуинс. Это была попытка похищения, и вы это знаете».

— А почему всего один охранник в машине? — «Что именно сказал Тони? — рассуждал про себя Райан. — Незапланированная поездка? Первейшее условие успешности засады — добротные разведданные… Но нельзя же докапываться до этого тут, идиот!» — обругал он себя.

Положение спас Оуинс.

— Ну-с, мне кажется, мы все обсудили, — сказал он. — Мы, вероятно, ещё навестим вас завтра.

— А что террористы?.. Я хочу сказать, тот, раненный?

— Он не больно-то разговорчив. То есть вообще не желает с нами общаться, даже имени своего не сообщил. Обычная история с этими типами. Мы всего лишь несколько часов назад выяснили, кто он. В полиции за ним ничего не числится.

Правда, он подозревался вучастии в двух мелких делах, но не более того. Он быстро поправляется и недели через три, — холодно сказал Тейлор, — предстанет перед королевским судом. Суд присяжных, полагаю, приговорит его к заключению в надёжной тюрьме до конца его дней.

— Всего через три недели? — удивился Райан.

— Дело-то яснее ясного, — сказал Оуинс. — У нас есть три фотографии, сделанные тем самым японцем. На них этот тип запечатлён возле машины с пистолетом в руке. А кроме того, у нас ещё есть девять надёжных свидетелей. Так что с ним не будет никакой возни.

— И мне предстоит увидеть все это собственными глазами, — констатировал Райан.

— Само собой! Вы — наш главный свидетель, доктор. Чистая формальность, но без неё никуда. И никаких попыток разыгрывать сумасшествие — не то, что у вас, — парень, который стрелял в вашего президента? Этот с отличием окончил университет, из хорошей семьи.

Райан покачал головой.

— Ну, не жутко ли? Но ведь большинство подонков не из таких?

— Вы что-то знаете о террористах? — спросил Эшли.

— Только то, что читал о них, — быстро среагировал Райан. — «Это промах, Джек. Надо замазать его», — тут же подумал он.

— Ваш Вильсон сказал, что АОО — маоисты.

— Верно, — сказал Тейлор.

— Безумие какое-то! Даже китайцы уже перестал быть маоистами… Кстати, как там моя семья?

Эшли рассмеялся.

— Наконец-то. Оставаться в отеле для них было бы не слишком уютно, не так ли? В общем, они в весьма безопасном месте.

— Можете о них не волноваться, — включился Оуинс. — Им ничего не грозит. Даю вам слово.

— Ну а всё-таки — где они? — не унимался Райан.

— Боюсь, мы не имеем права говорить это, — сказал Эшли. Они обменялись между собой каким-то загадочными взглядами. Оуинс взглянул на часы, потом обвёл быстрым взглядом своих коллег.

— Ну-с, — сказал он, выключая магнитофон, — мы не станем больше надоедать вам, тем более, что вы только-только после операции. Позже мы навестим вас, чтобы уточнить кое-какие детали. А пока, сэр, примите благодарность от всего Скотленд-Ярда за то, что проделали за нас нашу работу.

— Как долго ещё мистер Вильсон останется со мной?

— Трудно сказать. Весьма возможно, что АОО вами не очень-то довольна, сказал Оуинс. — И мы будем в весьма неприятном положении, если они попытаются убить вас и окажется, что у вас нет никакой охраны. Мы не думаем, что это вероятно, но осторожность не помешает.

— Ну, что же, — согласился Райан. И подумал: «Я тут весьма удобная мишень. Даже третьеклассник может проткнуть меня леденцом».

— С вами желает пообщаться пресса, — сказал Тейлор.

— Дрожу от нетерпения. — «Только этого мне не хватало», — добавил он мысленно. — Но нельзя ли это немного отложить?

— Проще простого, — сказал Оуинс. — Состояние вашего здоровья не позволяет… Но вам следует привыкнуть к этой мысли. Вы ведь теперь нечто вроде общественной фигуры.

— К чертям собачьим! — фыркнул Райан. — Я люблю жить незаметно. — «В таком случае надо было не высовываться из-за того дерева, тупица! — обругал он себя. — Теперь расхлёбывай!»

— Вы не можете отказывать им до бесконечности, — мягко заметил Тейлор.

Джек глубоко вздохнул.

— Вы правы, конечно. Но не сегодня. Да и завтра не слишком хотелось бы. «Пусть эта шумиха сперва уляжется», — мелькнула у него глупая мысль.

Они покинули палату — полицейские и Эшли, которого Райан определил как шпиона — то ли из разведки, то ли из контрразведки. Зато появились Вильсон с Киттивэйк.

— Они вас утомили? — спросила медсестра.

— Надеюсь, что выживу, — сказал Райан. Чтобы убедиться в этом, Киттивэйк сунула ему в рот градусник.

Через сорок минут после ухода полиции Райан с удовольствием засел за свой игрушечный компьютер, просмотрел старые заметки и принялся за новые. Кэти вечно (и справедливо) жаловалась, что когда её муж читает или хуже того — пишет, мир может провалиться в тартарары, а он этого и не заметит. Это было не вполне так.

Краем глаза он заметил, что Вильсон вдруг вытянулся по стойке смирно, но не оторвался от компьютера пока не закончил абзац. Закончив же его, он увидел перед собой Её величество — королеву Соединённого Королевства Великобритании и Северной Ирландии — и её мужа герцога Эдинбургского. Едва его мысли приняли связный характер, он сперва проклял в душе тех, кто не предупредил его об этом визите, а потом подумал, что, вероятно, выглядит смешным — лежит, разинув рот…

— Здравствуйте, доктор Райан, — приятным голосом сказала королева. — Как вы себя чувствуете?

— Э-э, вполне ничего, спасибо, э-э… Ваше величество. Не присядете ли?.. В смысле — садитесь, пожалуйста, — промямлил он и попытался устроиться попрямее в постели, но вспышка боли в плече остановила его. Зато боль помогла ему собраться с мыслями, одновременно напомнив, что пора уже принять новую дозу обезболивающих.

— Мы не хотели бы вам мешать, — сказала королева. Однако Райан почувствовал, что она не намерена уйти прямо вот сейчас и тут же сформулировал ответ.

— Ваше величество, визит главы государства никак не может быть помехой чему бы то ни было. Я весьма польщён.

Вильсон бросился за стульями, а потом исчез за дверью. На королеве был персикового цвета костюм, чья элегантная простота, должно быть, проделала изрядную дыру даже в её бюджете. На герцоге был костюм темно-синего цвета покрой его наконец-то заставил Райана понять, почему Кэти хотела, чтобы он купил кое-что из одежды именно в Лондоне.

— Доктор Райан, — сказал королева официальным тоном, — мы желаем выразить вам глубочайшую благодарность от нашего собственного имени и от имени нашего народа. Мы у вас в неоплатном долгу.

Райан слегка склонил голову в поклоне, более всего мучаясь мыслью, что выглядит он просто ужасно.

— Я был рад услужить вам, мадам. Но, по правде говоря, я ведь ничего такого не сделал. Любой на моём месте поступил бы так же. Просто я оказался ближе всех к месту происшествия.

— Полиция на этот счёт иного мнения, — заметил герцог. — И после того как я побывал сам на месте происшествия и ознакомился со всеми обстоятельствами, я склонен согласиться с мнением полиции. Думаю, что вы — герой, хотите вы того или нет.

Джек вспомнил, что герцог был когда-то морским офицером — и, наверное, неплохим, судя по его виду.

— Что вас на это подвигло, доктор Райан? — спросила королева. Она не спускала внимательных глаз с его лица.

Джека осенила догадка.

— Простите, Ваше величество, вы спрашиваете, почему я сделал это или же зачем американцу ирландского происхождения надо было делать это? — Он всё ещё никак не мог разобраться в себе, все ещё прокручивал в памяти события того дня.

«Почему ты это сделал? Поймёшь ли ты это когда-нибудь?» Он заметил, что догадка его попала в самую точку и продолжал:

— Ваше величество, я не могу касаться проблемы Ирландии. Я — гражданин США, и нам не до чужих проблем, благо своих хватает. Выходцы из Ирландии неплохо преуспели в Америке. Нас везде полно — и в бизнесе и в политике, хотя более типична ситуация, когда ирландец — это либо полицейский, либо пожарный. Да и мой отец полжизни прослужил в полиции. Кстати, конница, покорившая Запад, на треть состояла из ирландцев, да и по сию пору многие из нас носят военную форму — особенно много ирландцев в морской пехоте. У половины местного отдела ФБР — там, где я живу, — ирландские фамилии: кто Талли, кто Салливан, кто О'Коннор, кто Мэрфи. Я это к тому, Ваше высочество, что в Америке мы — силы порядка, цемент общества. И что же? Сегодня самые прославленные в мире ирландцы — это маньяки, которые подкладывают взрывчатку в машины, убийцы, сеющие смерть ради каких-то политических соображений. Мне это не нравится, и мой отец тоже, уверен, был бы не в восторге от этого. Он всю жизнь очищал улицы от такого рода животных, помещая их в надлежащее место — в клетку. Сегодняшнего положения мы добились тяжким трудом — слишком тяжким, чтобы приходить в восторг от того, что теперь о нас думают как о народе террористов, — улыбнулся Джек. — Я думаю, мне понятны чувства итальянцев в связи с мафией. Конечно, я не хочу сказать, что все эти соображения в ясном виде наличествовали в моей голове вчера, но так или иначе они сыграли свою роль. Я просто не мог остаться в стороне, спокойно наблюдая за убийством и не пытаясь сделать хоть что-то. И когда мне представился шанс, я воспользовался им.

Королева задумчиво кивнула. Некоторое время она смотрела на Райана с дружелюбной улыбкой, а затем обернулась к мужу. Они понимали друг друга без слов. Для этого, подумал Райан, они уже достаточно долго прожили вместе. Когда она вновь повернулась к нему, он понял, что какое-то решение уже принято.

— Итак, как нам следует вознаградить вас?

— Вознаграждение? — Райан покачал головой. — Большое спасибо, но это не нужно. Я рад, что что-то сделал для вас. И этого достаточно.

— Нет, доктор Райан, этого недостаточно. Одна из приятнейших особенностей моего сана в том, что я могу отдавать должное достойным. Корона не может предстать в глазах своих подданных неблагодарной. — В глазах королевы мелькнул весёлый огонёк, видимо, слова эти напомнили ей что-то забавное.

Райан был очарован простотой этой женщины. Ему случалось читать, что кое-кто считает её не слишком умной, и теперь убедился, что это было не так. В этих глазах светился живой ум. И остроумие тоже.

— А посему, доктор Райан, — продолжала королева, — решено, что вы будете произведены в рыцари и кавалеры ордена Виктории.

— Как?.. Прошу прощения, мадам, — Райан заморгал, переваривая услышанное.

— Орден Виктории учреждён относительно недавно — как знак отличия для оказавших личную услугу короне. Вы, безусловно, относитесь к этой категории. Впервые за много лет наследник престола был спасён от верной смерти. Как историку вам, возможно, интересно узнать, что наши учёные не могут прийти к единому мнению относительно аналогичного, последнего по времени, прецедента. Так или иначе, отныне вы будете известны как сэр Джон Райан.

И снова у Райана мелькнула мысль, что он, верно, смешон со своей отвисшей челюстью.

— Ваше величество, законы Америки…

— Мы знаем, — мягко прервала она его. — Наш премьер-министр сегодня же обсудит этот вопрос с вашим президентом. Мы полагаем, что ввиду особенной природы данного случая и в интересах англо-американских отношений, этот вопрос будет решён благоприятно.

— Кроме того, уже были прецеденты, — вступил в разговор герцог. — После второй мировой войны ряд американских офицеров был удостоен этой чести. К примеру, ваш адмирал Нимитц стал рыцарем и кавалером Ордена Бани. И генералы Эйзенхауэр, Брэдли, Паттон тоже.

— Дабы не нарушить американский закон, звание рыцаря будет, вероятно, рассматриваться как почётное, но для нас оно вполне реально.

— Хорошо, — выдавил из себя Райан, подыскивая достойные случаю слова. — Ваше величество, коль скоро это не противоречит законам моей страны, я сочту для себя большой честью принять эту награду.

Королева просияла.

— Значит, этот вопрос решён. А теперь: как вы себя чувствуете? На самом деле.

— Бывало и хуже, мадам. Я не жалуюсь, хотя мне бы и хотелось выписаться отсюда поскорее.

Герцог улыбнулся.

— Ранение представляет вас в ещё более героическом свете. Немного драматизма никогда не мешает.

«Особенно, если это не ваше плечо, мой благородный герцог», — подумал Райан. Вдруг его поразила мысль…

— Простите, — сказал он, — это рыцарство… Это значит, что моя жена будет зваться?..

— Леди Райан, конечно, — снова одарила его рождественской улыбкой королева, Джек заулыбался во весь рот.

— Знаете, когда я женился на Кэти, отец её был просто вне себя — он считал, что я своими книгами по истории никогда ничего не достигну. Может, теперь он изменит своё мнение. — Он был уверен, что Кэти не станет возражать против титула леди Райан. Нет, она не будет возражать, ничуть.

— В конце концов, не так уж и плохо?

— Совсем нет, сэр. И простите, если я вёл себя так, словно не рад этому. Просто все это, боюсь, несколько сбило меня с толку. — Все это чёртово дело полностью сбило меня с толку", — покачал он головой. — Могу я задать вам вопрос, сэр? — спросил он.

— Безусловно.

— Полиция скрывает от меня, где они держат мою семью.

Они рассмеялись от всего сердца. Потом королева сказала:

— Полиция считает, что не исключена возможность мести. Поэтому было решено предоставить им более надёжное место. В данных обстоятельствах мы решили, что лучше всего разместить их во дворце — это самое малое, что мы могли сделать для них. Когда мы отправлялись сюда, ваша жена и дочь крепко спали, и мы строжайше наказали, чтобы их не тревожили.

— Во дворце?

— Уверяю вас, мы вполне можем разместить гостей, — сказала королева.

— О Боже, — пробормотал Райан.

— У вас есть какие-то возражения? — спросил герцог.

— Моя дочка, она…

— Оливия? — удивилась королева. — Она — чудный ребёнок. Когда мы впервые увидели её прошлой ночью, она спала, как ангел.

Оливия — второе имя Салли, в память о её бабушке — было уступкой семье Кэти, уступкой, которая не сработала и мира не принесла.

— Салли, — сказал Райан, — действительно ангел, когда спит. Но днём это ураган, и к тому же она большой мастер все ломать. В особенности ценные вещи.

— Как можно говорить такое о ребёнке! — королева притворно ужаснулась. — Это чудная девочка! Полиция говорит, что вчера она завоевала множество сердец в Скотленд-Ярде. Так что, боюсь, что вы преувеличиваете, сэр Джон.

— Да, мадам. — Не стоило спорить с королевой.

Глава 3 ЦВЕТЫ И СЕМЬИ

Вильсон промахнулся в своей оценке. Побег продолжался куда дольше, чем предполагали в Скотленд-Ярде. Возле города Йорк, в шестистах милях от Лондона, на посадку шёл самолёт авиалинии «Сабена». Занимавший место 23-Д пассажир Боинга-737 был лицом внешне непримечательным. Его песочного цвета волосы были коротко подстрижены, костюм его — приличный, хотя и помятый — соответствовал облику средней руки служащего, который весь день-деньской проработал и не успел толком выспаться перед полётом. Наверняка, бывалый путешественник, судя по тому, что весь багаж его уместился в один саквояж. Если бы его спросили о том, чем он занимается, он бы — с акцентом жителя юго-западной Ирландии — довольно подробно поведал об оптовой рыботорговле. Акцент он умел менять с той же лёгкостью, с какой другие меняют рубашки. Полезный талант, поскольку, благодаря телевидению, местный говор Белфаста, откуда он был родом, узнавали во всём мире. В самолёте он читал «Таймс», и темой, занимавшей всех пассажиров, было сообщение о покушении, которому была посвящена вся первая страница.

— Ужасно, — согласился он с соседом, занимавшим кресло 23-Е, бельгийским торговцем инструментами, которому было невдомёк, что он-то подразумевал под «ужасным» нечто иное.

Все долгие месяцы разработки планов, кропотливый сбор информации, отработка операции прямо под носом у британцев, три маршрута отступления, радиосвязь — все насмарку из-за этого чёртова американца. Он так и сяк изучал его фото на первой странице.

«Где ты теперь, янки? — думал он. — Джон Патрик Райан. Историк! Говенный учёный! Бывший морской пехотинец — солдафон, сующий нос куда не надо! Джон Патрик Райан. Католик, небось, чёрт бы тебя драл? Да, Джонни чуть-чуть не заплатил тебе сполна… Жалко Джонни. Хороший был парень, надёжный. Любил оружие и был предан Делу».

Самолёт наконец замер. Стюардесса отворила дверь, и пассажиры поднялись с мест и потянулись за своими вещами на верхних полках. Он взял свой саквояж и медленно двинулся вместе со всеми вперёд. Он старался настроиться на философский лад. Уже три года как он был «игроком», и насмотрелся, как операции бывало проваливались по самым смехотворным причинам. Но эта была особенно важной. И так ведь тщательно её разработали. Он покачал головой и сунул газету под мышку:

— «Надо ещё раз попытаться, вот и все. Мы можем позволить себе быть терпеливыми. Один провал, — убеждал он себя, — мало что значит. На этот раз повезло тем. Нам бы чуть-чуть везенья — хотя бы разок. — В проходе образовалась пробка. — Что с Сином? Не надо было брать его с собой. Он участвовал в разработке операции с самого начала. Он знает слишком многое об Организации. — Сойдя на землю, он перестал тревожиться. — Син никогда не расколется. Кто угодно, но не Син с его-то девчонкой, которая уже пять лет как в могиле от шальной пули десантника».

Его, конечно, никто не встречал. Все другие участники операции уже вернулись, снаряжение с уничтоженными отпечатками пальцев, выброшено на помойку. Только он и рисковал быть опознанным, однако он был уверен, что этот Райан не сумел толком рассмотреть его. На всякий случай он ещё раз прокрутил в памяти события того дня. Нет. Только удивление да боль были на его лице.

Американец не мог ничего разглядеть, иначе его словесный портрет уже был бы в газетах — с описанием лохматых волос и очков — и то и другое фальшивое.

Закинув саквояж за плечо, он направился к месту парковки, шаря в кармане в поисках ключей. В Брюсселе эти ключи взбудоражили детектор металла в аэропорту — то-то смеху! Он улыбнулся впервые за весь день. А денёк был ясный, солнечный — настоящая ирландская осень. У него был новенький БМВ — отличная машина. Раз уж выступаешь в роли бизнесмена, то надо чтобы все ей соответствовало. И он выехал на дорогу, ведущую к убежищу — дому, где ему ничего не грозило. Голова его уже была занята разработкой следующих двух операций. Обе они потребуют массу времени, но время было единственным, чем он располагал в неограниченном количестве.

* * *

Было довольно легко угадать, когда приходило время для очередной порции обезболивающих. Райан бессознательно сгибал левую руку. Это не ослабляло боли, но вроде бы чуть-чуть перемещало её куда-то в мышцы и сухожилия. Однако, как он ни старался, боль мешала ему думать. Он помнил всю эту телевизионную дребедень, где детектив или иной какой записной герой, будучи ранен в плечо, полностью выздоравливал к моменту, когда фильм прерывался ради очередной рекламы. Плечо во всяком случае, его, а не киногероя — это сложная конфигурация костей, которую пуля, всего лишь одна пуля слишком легко может разрушить. По мере приближения часа приёма болеутоляющих он все отчётливее чувствовал, как кости зазубренными концами трутся друг о друга при каждом его вздохе, и даже мягкое касание пальцами правой руки клавиатуры компьютера отдавало в плечо. Пришлось отказаться от компьютера. Райан лежал, уставясь глазами на настенные часы.

Впервые он с нетерпеньем ждал появления Киттивэйк, которая дарует ему химическое блаженство.

Но это лишь до момента, когда он вспомнил о своих страхах. Тогда, в Бетесде, спина у него так болела, что вся первая неделя была сущим адом. Он понимал, что теперешняя рана не шла ни в какое сравнение с той, но тело ведь не помнит прошлой боли, оно ощущает теперешнюю — сейчас и тут. Он заставил себя вспомнить, что тогда болеутоляющие средства свели его муки к терпимому пределу… но только потому, что врачи там оказались слишком щедры на дозы.

Ведь отвыкание от морфина было куда страшнее самой боли. Это тянулось целую неделю, когда потребность в морфине, казалось, превратила все его тело в некую абсолютную пустоту, в глубине которой где-то там обреталось его «я», одинокое, покинутое и жаждущее… Райан встряхнул головой. Боль стрельнула в левую руку, и он заставил себя принять её как должное. «Я не хочу повторения этого. Никогда».

Дверь отворилась. Но это была не Киттивэйк — до приёма лекарств оставалось ещё четырнадцать минут. Райану показалось, что там, за дверьми, кто-то в военной форме. И точно. В палату вошёл офицер лет тридцати с корзиной цветов, за ним — другой, и тоже с цветами. Одну корзину украшали алые и золотистые ленты — дар морской пехоты, — другая была без лент — от посольства США.

— Это ещё не все, — сказал один из офицеров.

— Тут не очень-то много места, — сказал Райан. — Может лучше дадите мне карточки, а цветы распределите по другим палатам? Я уверен, что тут полно любителей цветов. — «А зачем мне эти джунгли?» — добавил он про себя. Вскоре возле Райана высилась груда карточек, писем и телеграмм. И оказалось, что читая их, он почти забыл о боли.

Появилась Киттивэйк. Она дала ему лекарство и, скользнув взглядом по цветам, поспешила прочь, не вымолвив ни слова.

Через пять минут её молчание разъяснилось.

Следующим визитёром был принц Уэльский. Вильсон снова вскочил. Лекарство уже начало действовать. Плечо уплывало куда-то вдаль, но зато чуть кружилась голова, как от пары рюмок спиртного. Возможно, этим частично объяснялось то, что последовало далее.

— Привет, — сказал Джек. — Как поживаете, сэр?

— Спасибо, хорошо, — принц вымученно улыбнулся. Он выглядел предельно усталым, глаза были грустными. Плечи под серым пиджаком старомодного покроя поникли.

— Садитесь, сэр, — пригласил Райан. — Вы выглядите так, словно ночью вам досталось больше чем мне.

— Спасибо, доктор Райан, — он снова попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло. — А вы как себя чувствуете?

— Терпимо, Ваше высочество. А как ваша жена… Простите… Как себя чувствует принцесса?

Слова давались принцу с трудом.

— Мы оба сожалеем, что она не смогла прийти вместе со мной. Она ещё не вполне пришла в себя — шок, вероятно. Это испытание… было очень тяжёлым для неё.

"Мозги шофёра забрызгали ей лицо. Что же, можно назвать это тяжёлым испытанием", — подумал Райан.

— Я видел это. Насколько я понимаю, ни вы, ни она не были, слава Богу, ранены. И ваш ребёнок ведь тоже?

— Да. И все благодаря вам, доктор.

Джек попытался пожать одним плечом. Боли почти не было.

— Рад быть полезным, сэр. Жаль лишь, что меня самого подстрелили.

Попытка внести в разговор весёлую ноту обернулась неловкостью — он поперхнулся. Не надо было этого говорить вообще и таким тоном в особенности.

Принц не без любопытства взглянул на Джека, но потом в глазах его снова обозначилось безразличие.

— Если бы не вы, мы бы все были убиты… И от имени нашей семьи и моего лично… в общем, мы благодарны вам. Я знаю, этих слов недостаточно… — он с трудом подыскивал нужные слова. — Но лучше у меня не выходит. Вчера я почти совсем не мог говорить, — закончил он, уставившись на ножку кровати.

«Ara!» — подумал Райан. Принц поднялся со стула, намереваясь уйти. «А что мне теперь делать?» — напрягся Райан.

— Сэр, присядьте на минутку и давайте поговорим об этом ещё чуть-чуть. Хорошо?

Принц повернулся к нему. Казалось, он вот-вот скажет что-то, но затем лицо его снова приняло отсутствующее выражение, и он шагнул к двери.

— Ваше высочество, я, право, думаю…

Никакой реакции. «Нельзя, чтобы он ушёл таким вот. Ладно, если хорошие манеры не помогают…»

— Стойте! — жёстко сказал Джек. — Принц обернулся, крайне изумлённый. — Сядьте, черт побери! — указал Райан на стул. — «По меньшей мере, я завладел его вниманием. Интересно, лишат меня рыцарства или нет?..»

Принц слегка покраснел, что несколько оживило его лицо. Секунду поколебавшись, он всё-таки сел, хотя и с неохотой.

— А теперь слушайте, — горячо заговорил Райан. — Мне кажется, я знаю, что вас гложет, сэр. Вам плохо оттого, что вчера вы вели себя не как Джон Уэйн и не расправились с террористами собственными руками, не так ли?

Принц промолчал, но выражение его глаз красноречиво свидетельствовало, что Райан попал в самую точку.

— Какая чушь! — фыркнул Райан. Тони Вильсон, в углу палаты, стал бледным, как смерть. Райан его понимал.

— Вам бы следовало лучше в этом разбираться… сэр, — заспешил Райан. — Вы ведь были в военных училищах, не так ли? Вы ведь пилот, вы прыгали с парашютом и даже командовали кораблём?

Принц кивнул. «Самое время дожать его», — подумал Райан.

— Тогда кому-кому, а вам так думать непростительно. Ведь вы же не дурак, правда?

— Что именно вы имеете в виду?

«Намёк на гнев, — отметил Райан. — Хорошо».

— Думайте головой. Ведь вас учили анализировать обстановку, не так ли? Давайте разберёмся. Рассмотрим вчерашнюю тактическую ситуацию. Вы оказались в ловушке — в машине, — а рядом двое или трое вооружённых до зубов негодяев. Машина бронирована, но вам из неё не выскочить. Что вам делать? По-моему, у вас были три возможности. — Раз. Можно было просто сидеть там, окаменеть и обмочить штаны. Так случилось бы с большинством нормальных людей, захваченных врасплох. Это, вероятно, нормальная реакция. Но с вами этого не случилось. Два. Вы могли выбраться из машины и что-то предпринять, так?

— Да, должен был бы.

— Неверно! — Райан энергично замотал головой. — Прошу прощения, сэр, но это ошибочная идея. Тот, которого я приложил, ждал, что вы поступите именно так. Ваша нога и земли не успела бы коснуться, как он мог бы всадить вам в голову увесистый кусок свинца. Вы, судя по всему, в довольно хорошей форме. Вероятно, у вас хорошая реакция, но пулю ещё никто не сумел перегнать, сэр! Это решение погубило бы и вас, и всю вашу семью. Три. Ваш последний шанс — держать оборону и молиться, чтобы вовремя прибыла помощь. Вы знаете, что вы рядом с домом. Вы знаете, что кругом полно полиции и войск. Так что вы знаете, что время на вашей стороне, если вы сумеете продержаться пару минут. В то же время надо сделать все, чтобы уберечь своих близких. Вы толкаете их на пол и прикрываете своим телом, так что террористам, чтобы убить их, надо сперва прикончить вас. Именно это вы и сделали, — закончил Райан и помолчал с минуту, чтобы дать собеседнику обдумать сказанное. — Вы поступили именно так, как следовало. Черт побери! — забывшись, Райан подался вперёд всем телом, но плечо тут же дало о себе знать, и он снова откинулся на подушку. Видно, не так уж и много дали ему этих обезболивающих. — О Боже, — больно! Смотрите, сэр: вас прихватили там, и набор ваших возможностей был довольно вшивым. Но вы пораскинули мозгами и выбрали единственно верный путь. Лучшего в той ситуации просто не было. Поэтому вам не из-за чего пребывать в дурном расположении духа — повторяю: не из-за чего. Если не верите мне, спросите Вильсона. Он полицейский.

Принц взглянул на Вильсона, и тот откашлялся, прочищая горло.

— Простите, Ваше высочество, — сказал он, — но доктор Райан совершенно прав. Мы в Отделе борьбы с терроризмом вчера обсуждали это… эту проблему и пришли именно к этому выводу.

— И долго вы обсасывали этот вопрос, Тони? — обратился нему Райан.

— Минут десять, — ответил Вильсон.

— Это, Ваше высочество, целых шестьсот секунд. А вам на то, чтобы все обдумать и начать действовать было дано сколько? Пять? Три? Не слишком много времени для решения, от которого зависит жизнь и смерть. Сэр, я вам скажу, что действовали вы чертовски верно. Вам пошло на пользу все то, чему вас когда-то учили. И если бы вы сейчас анализировали не своё поведение в тот день, а кого-нибудь другого в той же ситуации, вы пришли бы к тому же выводу. Как пришли к нему Тони и его коллеги.

— Но пресса…

— Да пошлите вы её подальше. — Райан откинулся на подушку прикидывая, не слишком ли далеко он зашёл. — Что газетчики вообще знают — о чём бы то ни было? Сами они не делают ничего, достойного сообщений, они всего лишь пишут о том, что делают другие. Вы можете сесть за штурвал самолёта, вы прыгали с парашютом… Я, к примеру, терпеть не могу летать, а о том, чтобы прыгать с парашютом, я даже и думать не хочу… Вы командовали кораблём. Плюс к этому вы ездите на лошадях, то и дело рискуя свернуть себе шею, и, в конце концов, вы теперь ещё и отец семейства, не так ли? Разве всего этого мало, чтобы доказать миру, что вы настоящий мужчина. Вы же не сопливый новичок, сэр. Вы профессионал. Ну так и действуйте соответственно.

Принц теперь сидел уже чуть попрямее. Джек видел, что он обдумывал только что услышанное. Губы принца тронуло некое подобие улыбки — свидетельство, что слова Джека имели какое-то воздействие.

— Я не привык, чтобы со мной говорили так напористо.

— Ну, так велите отрубить мне голову, — усмехнулся Райан. — Мне казалось, что вам надо было кое-что объяснить, но прежде всего надо было заставить вас выслушать меня, не правда ли? Я не собираюсь извиняться, сэр. Вместо этого я предлагаю вам посмотреться вон в то зеркало. Бьюсь об заклад — тот, кого вы увидите там, выглядит лучше того, кого вы видели сегодня утром во время бритья.

— Вы в самом деле верите в то, что говорите?

— Безусловно. Все, что вам нужно, сэр, так это взглянуть на ситуацию со стороны. Положение ваше вчера было куда труднее всех ситуаций, которые мы разбирали в Куантико, и всё же вы сумели выкарабкаться. Послушайте, я вам расскажу кое-что.

— Это был мой первый день в Куантико, первый день офицерских курсов. Нас выстроили, и вот появился инструктор строевой подготовки, сержант Вилли Кинг, громадных размеров негр — позже мы его прозвали Сын Конго. Он оглядел нас снизу доверху и сказал: «Девочки, у меня есть для вас хорошие вести, но есть и плохие. Начнём с хороших: если вы докажете, что способны пройти эти курсы, вам больше ничего в жизни доказывать не придётся, — потом помолчал секунду-другую и продолжал: — Плохая весть это то, что вам придётся доказывать это мне!»

— Вы были в числе первых на этих курсах, — сказал принц. Его тоже проинформировали о прошлом Райана.

— Там я шёл третьим. Первым я был позже, на офицерских курсах. Да, я был ничего. Курсы те, я вам скажу… Только сон нам давался там легко — к тому времени, как ты добирался до постели, ты уже с ног валился. Но, знаете. Сын Конго был почти прав. Коль скоро ты прошёл через Куантико, ты знаешь, что кое-что ты уже сделал. С тех пор мне пришлось трудно только в одном случае, но никакая морская пехота тут ничем бы не помогла, — Райан выдержал паузу. — Имя этому случаю Салли. Но ваша семья и вы сами в порядке, сэр. Допустим, я помог этому, но и вы тоже. А если какой-нибудь газетчик считает иначе, у вас ведь есть Тауэр, не так ли? Я помню, что пресса писала о вашей супруге в прошлом году. Да если бы, черт побери, кто-нибудь осмелился так отозваться о Кэти, я бы заставил его запеть иначе.

— В каком смысле? — спросил принц.

— Ну, в смысле, не стал бы с ним церемониться, — засмеялся Райан. — Когда ты важная фигура, то проблема, полагаю, в том, что тебе не к лицу ввязываться в драку. Это хуже некуда. Этим газетчикам не мешало бы поучиться хорошим манерам. Ведь люди вашего круга имеют, в конце концов, право на частную жизнь, как и все мы, простые смертные.

— А что вы скажете по поводу ваших манер, сэр Джон? — спросил принц, наконец-то по-настоящему улыбнувшись.

— Меа maxima culpa, мой принц! Тут вы правы.

— И всё же — когда бы не вы, нас не было бы в живых.

— Просто я не мог остаться в стороне, когда убивают людей. Если бы вы оказались на моём месте, то, готов спорить, вы сделали бы то же самое.

— Вы в самом деле так думаете? — удивился принц.

— Вы шутите, сэр! Всякий, способный прыгнуть с парашютом, способен и на все прочее.

Принц встал со стула и подошёл к настенному зеркалу. То, что он увидел там, ему явно пришлось по душе.

— Хорошо, — пробормотал он, обращаясь к зеркалу. И, вернувшись назад, высказал своё последнее сомнение:

— Ну, а если бы вы были на моём месте?

— Я, наверное, намочил бы в штаны, — ответил Райан. — Но вы ведь тут в лучшем положении, чем я, сэр. Вы ведь думали о возможности такой ситуации не один год, верно? Вы фактически выросли с этим. А кроме того, вас ведь и учили кое-чему. Может, тоже в морской пехоте?

— Да.

— Вот видите, — сказал Райан. — Так что вы как-то проигрывали в голове разные варианты такой ситуации. Конечно, они захватили вас врасплох, но тренаж всё-таки сказался. Вы вели себя отлично. Честно говорю. Присядьте на минутку, может, Тони нальёт нам немного кофе.

Тони налил им кофе — чувствовалось, что он всё ещё не в себе от присутствия столь знатной персоны. Принц Уэльский отхлебнул глоток-другой, а Райан закурил очередную сигарету из пачки Вильсона.

— Это ведь вредно вам, — неодобрительно покачал головой принц.

Райан только рассмеялся.

— Ваше высочество, с первого дня пребывания в вашей стране со мной много чего случилось! Сперва меня чуть не раздавил автобус, потом едва не выпростал мне мозги этот чёртов маоист, а затем чуть не насадил на шампур парень из дворцовой охраны. Так что, — помахал сигаретой Райан, — это самое безопасное из всего, что со мной случилось тут. Ну и отпуск у меня получился!

— Что же, в этом есть свой резон, — признал принц. — И чувство юмора тоже.

— Наверное, валиум — или что они тут дают — помогает. И зовите меня Джеком. — Он протянул руку. Принц пожал её.

— Вчера я видел вашу жену и дочку — вы тогда были ещё без сознания. Я слышал, ваша жена превосходный врач. А ваша дочка просто прелесть.

— Спасибо. А как вам нравится быть отцом?

— Когда впервые берёшь в руки своего ребёнка…

— Да. Вот в этом-то вся и штука, — сказал Райан и вдруг замолчал.

«Вот оно! — подумал он. — Четырехмесячный младенец. Если бы они похитили принца с принцессой, правительство не пошло бы на уступки террористам. Ведь у политиков и полиции, наверное, уже разработаны планы на такой случай. Они бы разобрали этот город по кирпичикам, но не стали бы — не смогли бы — вступать в переговоры с террористами. Для взрослых это скверно, но младенец — дело другое… Тут, черт побери, есть о чём торговаться! Что за люди эти…»

— Сволочи, — прошептал Райан.

Вильсон побледнел, но принц догадался, о чём думал Джек.

— Простите?

— Они не собирались вас убивать. Я даже, черт побери, уверен, что не за вами они на самом деле охотились… — Райан задумался. Напрягшись, он пытался вспомнить все известное ему об Армии освобождения Ольстера. Не так уж и много это ведь в конце концов не его сфера. Всего несколько оперативных сводок разведслужбы вперемешку с чистой воды домыслами. — Готов спорить, они вас вовсе не собирались убивать. И прикрыв своим телом жену с ребёнком, вы похерили их план… Может… может, вы сделали этот неожиданный ход и спутали им весь график.

— Что вы имеете в виду? — спросил принц.

— От этих чёртовых лекарств так туго соображаешь! — сказал Райан — не столько принцу, сколько себе. — Сообщила ли вам полиция о намерениях террористов?

Принц выпрямился на стуле.

— Я не могу…

— И не надо, — обрезал его Райан. — Сказали вам, что это вы, именно вы спасли всю вашу семью?

— Нет, но…

— Тони?

— Меня предупредили, что вы очень умны, Джек, — сказал Вильсон. — Боюсь, большего я сказать не имею права. Ваше королевское высочество, возможно, доктор Райан прав в своей оценке.

— Какой оценке? — озадачился принц. Райан объяснил. На это потребовалось всего несколько минут.

— Как вы, Джек, пришли к этому выводу? Райан все ещё так и сяк обкатывал эту гипотезу.

— Я — историк, сэр. Это моя работа — вычислять. А до того я был биржевым маклером — тоже все вычислял. Это не так уж и сложно, когда вы обдумаете это сами. Вы натыкаетесь на явные несоответствия, а потом стараетесь разобраться, в чём тут дело. Все это, — заключил он, — не более чем мои домыслы, но, готов биться об заклад, что коллеги Тони пришли к тому же выводу.

Вильсон промолчал. Он всего лишь откашлялся, что было вполне красноречивым ответом.

Принц замер, уставившись в свою чашку. На лице его уже не было следов страха и стыда. Теперь оно выражало холодный гнев.

— Да, у них был этот шанс, не так ли?

— Да, сэр. Думаю, если они это попробуют ещё раз, им будет куда труднее. Верно, Тони?

— Очень сомневаюсь, что они ещё раз решатся на такое, — сказал Тони. — Мы после этого, конечно, усилим сбор разведданных… Армия освобождения преступила некую красную черту. Успех усилил бы их политическую позицию, но они ведь провалились, не так ли? Это навредит им, подорвёт «народную» поддержку. Кое-кто из знающих их начнёт переговоры… не с нами, конечно, вы же понимаете, но кое-что из того, что они будут обсуждать, рано или поздно дойдёт до нас. Они были отщепенцами и раньше, а теперь и подавно…

«Извлекут ли они из этого должный урок? — задумался Райан. — И если да, то какого рода урок? Вот в чём вопрос». Джек знал, что тут возможны лишь два взаимоисключающих ответа. Он взял это себе на заметку, чтобы обдумать позже, дома. Для него это не было всего лишь академическим интересом, его плечо было тому доказательством.

Принц поднялся.

— Вы должны извинить меня, Джек. Но у меня ещё масса дел.

— Снова появитесь на людях?

— Если я буду прятаться — они выиграли. И теперь, после разговора с вами, мне это ещё очевиднее. И вообще, мне есть за что быть благодарным вам. Я имею в виду не только вчерашнее.

— Вы бы и сами с этим разобрались рано или поздно. Но чем раньше, тем лучше, не так ли?

— Нам надо ещё увидеться.

— С удовольствием, сэр. Хотя, боюсь, я тут надолго застряну.

— Мы скоро отправляемся за границу — послезавтра. Это официальный визит в Новую Зеландию и на Соломоновы острова. Возможно, вы уже уедете, когда мы вернёмся.

— По силам ли вашей супруге такая поездка, Ваше высочество?

— Думаю, что да. Доктор сказал, что ей именно нужна перемена обстановки. Вчера ей пришлось многое пережить, но, — улыбнулся он, — мне, полагаю, было куда тяжелее.

«Согласен, — подумал Райан. — Она молода и скоро полностью придёт в себя». По крайней мере, у неё будет о чём вспоминать. Прикрыть своим телом от пули это на пользу семейным отношениям".

— Она, конечно, знает, что вы от неё без без ума, сэр.

— Это верно, я её люблю, — сказал принц очень серьёзно.

— Из-за этого обычно и женятся, сэр, — сказал Джек. — Даже и мы, простые люди.

— Вы поразительно непочтительны, Джек.

— Прошу прощения, — улыбнулся Райан. И принц улыбнулся тоже.

— Не стоит извиняться, — принц протянул Райану руку. — Спасибо вам, сэр Джек, за многое.

И он покинул палату, выпрямив спину и печатая шаг.

— Знаешь, Тони, разницу между им и мной? Я могу сказать, что был в морской пехоте, и этого достаточно. Но этот бедолага должен каждый Божий день доказывать это каждому встречному-поперечному. Наверное, это участь всех, кто вечно на виду у публики. Да я бы, — помотал он головой, — ни за какие коврижки не поменялся с ним.

— Он родился для этого, — возразил Вильсон.

— В этом, — сказал Джек, обдумав его слова, — и разница между вашей страной и моей. Вы считаете, что человек рождён для чего-то определённого. Мы же полагаем, что он должен сам дорасти до этого. Это совсем иное дело, Тони.

* * *

— Я думаю, мне надо пойти на это, — сказал Эшли, вновь пробегая глазами телекс. Вызывало тревогу то, что его называли по имени. Руководители Временной группировки ИРА знали не только то, кто он такой, но и то, что в службе безопасности именно он вёл это дело. — Как, черт побери, они это пронюхали?

— Согласен, — сказал Джеймс Оуинс. — Раз они так жаждут побеседовать с нами, они, вероятно, намерены сообщить что-то важное. Конечно, тут есть элемент риска. Вам следует взять кого-нибудь с собой.

Эшли уже думал об этом. Конечно, не исключено, что его могут оставить заложником… Но, странное дело, ВГИРА вела себя, соблюдая определённый кодекс.

В рамках этого кодекса всё было честно — в соответствии с их собственным представлением о честности, конечно. Наметив кого-то в качестве жертвы, они расправлялись с ним безжалостно, но вот с наркотиками они не связываются. Их бомбы убивали детей, но похищением детей они не занимались. Эшли покачал головой.

— Не стоит. Наши люди ведь уже встречались с ними, и никогда не было никаких проблем. Поеду один, — заключил он, направляясь к двери.

* * *

— Папа! — Салли ворвалась в палату и остановилась как вкопанная возле постели, норовя сообразить, как ей туда вскарабкаться, чтобы поцеловать отца.

Ухватившись за боковые прутья, она, поставив ногу на раму, подтянулась. Когда её крохотное тельце перегнулось через край матраца, Райан помог ей сесть на постель.

— Привет, папа, — Салли поцеловала его в щеку.

— Ну, как ты сегодня?

— Хорошо. А что это такое?

— Это гипс, — ответила Кэти. — Я думаю, что тебе надо в уборную.

— О'кей, — согласилась Салли и спрыгнула с постели.

— Я думаю, уборная вон там, — сказал Джек. — Но я не уверен.

— А ну-ка, Салли, давай быстрее, — сказала Кэти. Позади Кэти стоял какой-то человек — лет под тридцать, атлетически сложенный и, разумеется, хорошо одетый. К тому же, как заметил Раин, довольно привлекательный.

— Добрый день, доктор Райан, — сказал он. — Меня зовут Уильям Гревилл.

— Какого полка?

— Двадцать второго, сэр.

— Специальная лётная служба?

Гревилл кивнул и улыбнулся со сдержанной гордостью.

— Когда о вас заботятся, то посылают лучших, — пробормотал Джек. — Вы один?

— Ещё шофёр — сержант Михаэльсон из группы охраны дипкорпуса.

— Почему вы, а не кто-то другой?

— Ваша жена выразила желание осмотреть окрестности. Мой отец в некотором роде присматривает за кое-какими замками, и потому Её высочество подумала, что вашей жене хорошо бы иметь… эскорт, знакомый с предметом. Мой отец бывало брал меня с собой, так что я побывал чуть ли не во всех старинных домах Англии.

Эскорт. Это как раз то самое слово, — подумал Райан, припоминая, что это такое — «Специальная лётная служба». Вся их связь с самолётами состояла в том, что они с них прыгали или подрывали их.

Гревилл продолжал:

— Кроме того, наш полковник просил меня пригласить вас на обед в нашей части.

Райан кивнул на свою руку.

— Спасибо, но с этим придётся подождать.

— Мы понимаем. Ничего, сэр. Когда вы сможете, мы будем рады видеть вас.

— Просто мы тут хотели обскакать пехоту, — улыбнулся Гревилл. — В конце концов, то, что вы сделали, больше по нашей части. Ну, ладно, я все равно должен был передать вам это приглашение.

Райан посмотрел в сторону уборной.

— Вы уж за ними получше присматривайте… Лейтенант?

— Капитан, — поправил Гревилл. — Будет сделано, сэр.

Кэти с Салли вышли из уборной, и Гревилл удалился в коридор.

— Ну, как он тебе? — спросила Кэти.

— Его папа — граф! — объявила Салли. — Он симпатичный.

— Что?

— Его отец — виконт-чего-то-там, — объяснила Кэти, подходя к постели. — Ты выглядишь куда лучше.

— И ты, детка, — он потянулся навстречу её поцелую.

— Джек, ты курил!

Ещё до женитьбы она изводила его с этим куревом. «Вот чутьё, черт побери!» — подумал Джек.

— Не пили — у меня был трудный день.

— Слабак! — припечатала она с отвращением.

Райан уставился в потолок. «Для всего мира я — герой, а из-за одной-двух сигарет она считает меня слабаком». Приходится ему прийти к выводу, что нет в мире справедливости.

— Дай мне передохнуть, детка.

— Где ты их раздобыл?

— У меня тут сиделка — полицейский. Он куда-то вышел.

Кэти поискала глазами пачку сигарет, чтобы уничтожить её.

Джек припрятал её под подушкой. Наконец Кэти села, и Салли взобралась к ней на колени.

— Как ты себя чувствуешь?

— Болит, но терпеть можно. Как прошла ночь?

— Ты знаешь, где мы?

— Слышал.

— Я прямо Золушкой стала, — усмехнулась Кэти. Джек пошевелил пальцами левой руки.

— А я, кажется, тот, кто превратился в тыкву. Полагаю, тебе удастся объездить тут все, что мы запланировали. Я рад.

— Ты, правда, не против?

— Одна из целей нашего отпуска была в том, чтобы оторвать тебя от всех этих больниц. Помнишь? И потом — зачем возвращаться домой с неиспользованной фотоплёнкой?

— Было бы куда приятней поездить с тобой.

Джек кивнул. Ему тоже очень хотелось побывать во всех этих замках. Как и для многих других американцев, сословная система Англии была неприемлема для Райана, но это не мешало ему восхищаться аристократическим стилем жизни со всеми его атрибутами. Теперь, правда, подумал он, когда он сам стал рыцарем, отношение его может ко всему этому измениться, если только он позволит себе отнестись к этому званию слишком серьёзно.

— Не упускай из виду и хорошую сторону ситуации. У тебя есть гид, который расскажет тебе все о замке лорда Джонса на берегу моря или там реки. И кроме того, у тебя будет масса времени для всего этого.

— Да-а. Полиция говорит, что мы тут задержимся куда дольше, чем предполагали. Придётся мне объясняться с профессором Левиндовским, — поёжилась она. — Они должны понять.

— Ну и как тебе на новом месте? Лучше, чем в отеле?

— Тебе это нужно видеть самому. Нет, не видеть, а пожить там, — рассмеялась Кэти. — По-моему, гостеприимство тут — национальный спорт. Им надо ввести этот предмет в школе и чтобы каждый квартал были экзамены. Догадайся, с кем мы обедаем сегодня?

— А мне и не надо догадываться.

— Джек, они такие милые.

— Я это заметил.

— А что это такое — «Специальная лётная служба?» Это вроде десантника?

— Да, что-то вроде этого, — неуверенно ответил Джек. Кэти могла воспротивиться необходимости всё время быть под надзором вооружённого человека. К тому же человек этот был обучен пользоваться оружием без всяких угрызений совести, как не угрызается ею волк, пуская в ход зубы. — Почему ты не спрашиваешь меня о том, как я себя чувствую?

— Я ещё по дороге в палату ознакомилась с твоей историей болезни, — объяснила Кэти.

— Ну и как?

— Отлично, Джек. Я вижу, ты можешь двигать пальцами. Я беспокоилась об этом.

— Почему?

— Плечевое сплетение — это узел нервов… Пуля прошла всего в трех сантиметрах от нервного узла. Именно поэтому ты и можешь теперь шевелить пальцами. Кровотечение было таким сильным что я решила, что перебита плечевая артерия, — она совсем рядом. Это тебя парализовало бы надолго. Но, — улыбнулась она, — ты счастливчик. Только кости поломаны. Это больно, но они заживут.

«Врачи такие всегда объективные, — сказал Райан самому себе. — Даже те, на ком ты женат. Теперь она скажет, что боль мне на пользу».

— Боль хороша тем, — продолжала Кэти, — что она сигнализирует о сохранности нервов.

Джек закрыл глаза и покачал головой.

— Джек, я так горжусь тобой, — сказала она, взяв его за руку. Он открыл глаза.

— Хорошо быть замужем за героем, а?

— Ты всегда был для меня героем.

— В самом деле?

Раньше она такого никогда не говорила. Что уж такого героического в профессии историка? Кэти ничего не знала о других его делах — впрочем, в них тоже ничего особенно героического не было.

— Да. С того дня, как ты сказал моему отцу… ну, ты знаешь. А кроме того, я ведь тебя люблю, не забывай.

— Да-да, мне припоминается, как ты об этом говорила недавно.

Кэти состроила гримасу.

— Ты лучше пока об этом не думай.

— Ясно, — сгримасничал он в свой черёд. — Больной должен беречь силы и так далее. А что случилось с теорией семейного счастья, которое помогает выздоровлению?

— Вот что я имею за то, что разрешаю тебе читать свои журналы. Терпение, Джек!

В палату вошла Киттивэйк, но, увидев всю семью в сборе, тут же ретировалась.

— Я попытаюсь быть терпеливым, — сказал Джек, с тоской глянув на дверь.

— Кобель ты, — заметила Кэти. — Я тебя наизусть знаю. Это правда. «Вот что имеешь, когда любишь свою жену». Кэти погладила его по лицу. — Чем ты сегодня брился? Ржавым напильником, что ли?

— Ах, да… принеси мне бритву. И, может, мои записи тоже?

— Принесу или передам через кого-нибудь, — сказала она подняла глаза на Вильсона, вошедшего в палату.

— Тони, это моя жена Кэти и дочка Салли. Кэти, это Тони Вильсон, моя сиделка-полицейский.

— Не видела ли я вас вчера?

Кэти никогда не забывала ни одного лица. Впрочем, полагал Джек, она вообще никогда ничего не забывала.

— Возможно. Но поговорить нам не удалось — слишком уж все мы были заняты. Как вы себя чувствуете, леди Райан?

— Простите? — удивилась Кэти. — Леди?

— Они что же, не сказали тебе? — хмыкнул Джек.

— Не сказали что?

— Ну и как тебе нравится быть женой рыцаря? — спросил Джек, введя её в курс дела.

— Значит, у тебя, папа, должна быть лошадь? — с надеждой поинтересовалась Салли. — Можно мне будет кататься на ней?

— Это вполне законно, Джек?

— Мне сказано, что их премьер-министр будет сегодня обсуждать этот вопрос с нашим президентом.

— О Боже, — вздохнула леди Райан. Но спустя мгновение она уже улыбалась.

— Держись за меня, детка, — расхохотался Джек.

— Ну, а что же про лошадь, папа? — приставала Салли.

— Я пока не знаю. Посмотрим, — сказал он и зевнул. Райан не видел практической пользы от лошадей — разве что скачки да, может, на предмет списаний с налогов. «Ну, зато я теперь обзавёлся шпагой», — сказал он себе.

— Мне кажется, что папочке пора вздремнуть, — заметила Кэти. — А мне надо кое-что купить для сегодняшнего обеда.

— О, нет! — простонал Райан. — Опять целый гардероб!

Кэти усмехнулась.

— А кто в этом виноват, сэр Джон?

* * *

Они встретились в Дублине на О'Коннел стрит, в ресторанчике «У Фланагана».

Это было неплохое заведение, хотя туристы порой пренебрегали им, благо поблизости был «Макдональдс». Эшли уже сидел со стаканом виски, когда за стол к нему подсел человек. Второй и третий засели в кабинке на той стороне зала и вели наблюдение оттуда. Эшли пришёл один. Это была не первая такого рода встреча, и Дублин считался более или менее нейтральной территорией для этих целей. Те двое были на страже на случай появления людей из республиканской полиции, которую звали «Гарда».

— Добро пожаловать в Дублин, мистер Эшли, — сказал представитель Временной группировки Ирландской освободительной армии.

— Благодарю, мистер Мэрфи, — ответил офицер контрразведки. — Фотография из вашего досье не очень-то соответствует оригиналу.

— Я тогда был молод и глуп. К тому же — тщеславен. Нельзя сказать, чтобы я в те времена слишком часто брился, — объяснил Мэрфи и принялся изучать меню. Мясо тут отличное, а овощи всегда свежие. Летом здесь полно этих чёртовых туристов — из тех, что уже не хотят картошки во фритюре, — и цены из-за них, как всегда, взлетели вверх. Слава Богу, в это время года они уже у себя, в Америке, оставив этой бедной стране изрядное количество своих сбережений.

— Что вы хотели мне сообщить?

— Сообщить?

— Ведь это вы просили о данной встрече, — напомнил Эшли.

— Цель её — заверить вас, что к вчерашней кровавой истории, завершившейся провалом, мы никакого отношения не имеем.

— Это я мог вычитать и в газетах. Что я уже и сделал.

— Мы сочли, что личный контакт будет более убедительным, мистер Эшли.

— Почему мы должны верить вам? — спросил Эшли, потягивая виски. Говорили они тихо-мирно, хотя и тот и другой прекрасно знали, что именно думает о нём собеседник.

— Потому что мы не настолько безумны, — сказал Мэрфи. Подошёл официант и принял заказ. Вино выбрал Эшли — бордо. За обед платил он. И теперь Эшли находился всего в сорока минутах полёта от Лондона. Просьба о встрече прозвучала по телефону ещё на рассвете. Позвонили британскому послу в Дублине.

— Это точно? — дождавшись, когда официант ушёл, спросил Эшли, вперясь в холодные голубые глаза по ту сторону стола.

— Королевское семейство решительно не для нас. Хотя с политической точки зрения они просто превосходны, — улыбнулся Мэрфи, — мы с некоторых пор усвоили, что нападение на них принесёт нам больше вреда, нежели пользы.

— В самом деле? — Эшли выговорил это на сугубо английский манер. Мэрфи вспыхнул от злости; оскорбление было элегантным.

— Мы — враги, мистер Эшли. Я бы предпочёл не обедать с вами, а прикончить вас. Но даже враги могут вступать в переговоры, не так ли?

— Продолжайте.

— Мы к этому не причастны. Даю вам слово.

— Слово марксиста-ленинца? — улыбнулся Эшли.

— Вы умеете провоцировать, мистер Эшли, — улыбнулся и Мэрфи. — Но сегодня это ни к чему. Я здесь с миссией мира и взаимопонимания.

Эшли чуть было не расхохотался, но сдержал себя, прикрыв усмешку стаканом.

— Мистер Мэрфи, я бы не стал плакать, если бы наши парни сцапали вас, но должен признать, что вы достойный противник. И не лишены обаяния.

«Ах уж эта английская учтивость, — подумал Мэрфи. — Именно поэтому мы и победим в конце концов, мистер Эшли».

«Нет, не выйдет», — подумал Эшли. Ему уже приходилось видеть такое выражение лица.

— Что мне сделать, чтобы вы поверили мне? — спросил Мэрфи.

— Имена и адреса, — тихо сказал Эшли.

— Нет. Это невозможно для нас, и вы это знаете.

— Если вы хотите достичь какого-то взаимопонимания, то надо начинать с этого.

Мэрфи вздохнул.

— Вы, конечно, знаете, как мы организованы. Вы что же, думаете, мы можем нажать на кнопку какого-нибудь там вшивого компьютера, и он выдаст список имён? Мы и сами-то толком не знаем, кто это сделал. Есть какие-то люди, которые от нас отпадают. Многие уезжают на юг и растворяются там, больше опасаясь нас, чем вас. И, — прибавил Мэрфи, — на то есть причины. Тот, которого вы поймали, Син Миллер, — мы даже и имени-то его никогда не слышали.

— А Кевин О'Доннелл?

— Этот да. Он, возможно, глава. Он как сквозь землю провалился четыре года тому назад — вы же отлично это знаете… После… э-э, ну, вы знаете эту историю не хуже меня.

"Кевин Джозеф О'Доннелл, — напомнил себе Эшли. — Тридцать четыре года. Рост — шесть футов, вес — сто шестьдесят фунтов. Не женат. Впрочем, эти данные, возможно, устарели. Мастер добиваться своих целей у «Временных». Да и более безжалостного шефа безопасности «Временные» никогда не имели, но они его попёрли, когда оказалось, что он пользовался своей властью для устранения из Организации нежелательных ему политических элементов. Сколько их было, прежде чем командующий бригадой узнал все это, — десять, пятнадцать? Убитых или изувеченных… Поразительно то, — подумал Эшли, — что ему вообще удалось бежать».

— Мне непонятно, почему вы считаете нужным защищать его и его группу. — Он знал, в чём тут дело, но почему бы и не прощупать почву, если есть хоть какой-то шанс на удачу.

— Если мы начнём капать, что станет с Организацией? — спросил Мэрфи.

— Это не моя проблема, мистер Мэрфи, но я вас понимаю. И всё же, если вы хотите, чтобы мы поверили вам…

— Мистер Эшли, сейчас вы затронули самую суть проблемы. Если бы ваша страна когда-либо вела с Ирландией дела в духе взаимного уважения и доверия, нам бы сегодня не пришлось сидеть тут, не так ли?

Эшли задумался. Но всего лишь на секунду — он ведь уже столько раз раздумывал об исторической подоплёке Раздора. Кое-какие умышленные политические ходы вперемешку с историческими случайностями… Кто мог предугадать первую мировую войну? А она-то и блокировала решение вопроса о самоуправлении, а потом консерваторы использовали этот вопрос как сокрушающий молот для победы над лейбористами. И кого теперь за это проклинать? Все давно мертвы и забыты. Этим занимаются только замшелые академики, сами знающие, что их исследования ничего не дают. Слишком поздно теперь. Есть ли вообще выход из этой кровавой трясины? — спросил он себя и отрицательно покачал головой. Это не его сфера. Это для политиков. Для той самой породы, что выстроила башню Раздора, кирпичик за кирпичиком.

— Я вам только одно скажу, мистер Эшли…

Появился официант. Они тут поразительно быстро обслуживали. Откупорив бутылку, он плеснул чуток в стакан Эшли — на пробу. Англичанин поразился — вино было превосходным.

— Вы мне только скажете… — напомнил Эшли, когда официант ушёл.

— Сбор информации у них отличный. Настолько отличный, что невозможно в это поверить. И поступает она с вашей стороны Ирландского моря, мистер Эшли. Но мы не знаем, от кого и как. Был тут один парень, который узнал. Он, умер четыре года назад, — Мэрфи приступил к салату. — Ага, я же говорил вам — овощи тут свежие.

— Четыре года?

— Вы что же, не знаете этот случай? — Мэрфи поднял глаза на Эшли. — Это для меня сюрприз, мистер Эшли. Да. Его звали Мики Бэрд. Он работал с Кевином. Он тот самый парень, который… в общем, можете сами догадаться. Мы как-то с ним побеседовали за стаканчиком, в Дерри, и он сказал, что у Кевина теперь чертовски хороший источник информации. А на следующий день он уже был мёртв. Ещё через день от нас скрылся и Кевин. С тех пор мы его не видели. Если мы его найдём, мы возьмём на себя вашу работу — пусть тело подберут ваши убийцы из СЛС. Устраивает вас такая «игра по правилам»? Мы не можем, так уж помогать вам, но он тоже в списке наших врагов, и, если вы его найдёте, но не захотите пачкаться сами, мы сделаем это для вас. При условии, конечно, что вы не станете мешать парням, которые будут этим заниматься. Согласны?

— Я передам ваши слова по назначению, — сказал Эшли. — если бы это зависело от меня, я бы согласился. В этом вопросе, мистер Мэрфи, думаю, мы можем вам верить.

— Благодарю вас, мистер Эшли. Ведь это было не страшно, не так ли?

Обед был превосходным.

Глава 4 ИГРОКИ

Телевизионная группа устанавливала освещение, а Райан все пытался отделаться от голубых точек, крутившихся перед глазами. Почему газетные фотографы не могли подождать, пока телевизионщики наладят свои мощные лампы?

Все интересуются, как он себя чувствует, но даже приступ удушья не выпроводил бы их отсюда.

Могло быть и хуже, конечно. Доктор Скотт довольно настойчиво заявил газетчикам, что его пациент нуждается в отдыхе, и сестра Китивэйк была тут как тут, сердито таращась на пришельцев. Так что репортёров было не больше, чем могла вместить палата. Включая и телевизионную группу. Это все, что Джеку удалось выторговать. Операторы и техники оккупировали пространство, которое в ином случае было бы заполнено куда более дотошными корреспондентами.

В утренних выпусках «Таймса» и «Дейли телеграф» сообщалось, что Райан был (а может, и есть) сотрудником ЦРУ. (Это было не совсем верно.) А потому ему не положено, мол, представать перед публикой. Райан припомнил, что говорили в Лэнгли об утечке информации.

— Готово, — сказал осветитель. И минуту спустя доказал, что не обманывал, включив три «солнечных» прожектора.

Как Джек ни щурился, на глазах все равно выступили слезы.

— Ужасно яркие, — посочувствовал один из репортёров, пока прочие без передышки щёлкали своими «Никонами».

— В каком-то смысле да, — ответил Джек. К его халату прицепили двухголовый микрофон.

— Скажите что-нибудь, — попросил звукооператор.

— Как вам нравится в Лондоне, доктор Райан?

— Ну, как вам сказать?.. Я не склонен верить жалобам о том, что американские туристы не хотят посетить Англию из-за страха перед террористами.

«Экий ты, однако, прохвост» — сказал он себе и усмехнулся.

— В самом деле! — рассмеялся репортёр. — Все в порядке? — спросил он оператора и звукотехника.

Райан глотнул чаю и отодвинул пепельницу, чтобы она не попала в кадр.

Народ был в основном английский, кроме телекорреспондента Эн-би-си да лондонского корреспондента «Вашингтон пост». Впрочем, как было условлено, материал будет предоставлен в распоряжение и всех прочих средств информации.

Для настоящей пресс-конференции просто-напросто не было места. Заработала камера.

Они начали с обычных вопросов. Затем камера нацелилась на его руку. Потом, подумал Джек, они этими кадрами будут иллюстрировать дикторский рассказ о том, как его подстрелили. Немного драматизма никогда не мешает, как ему уже раз было сказано. Он подвигал пальцами левой руки — для камеры.

— Доктор Райан, американская и британская пресса сообщают, что вы сотрудник ЦРУ.

— Я прочитал об этом сегодня утром. И удивился не менее других, — сказал Райан с улыбкой. — Это какая-то ошибка. Я недостаточно красив, чтобы быть шпионом.

— Итак, вы отвергаете это сообщение? — спросил корреспондент «Дэйли миррор».

— Да. Это не правда. Я преподаю историю в Военно-морской академии в Аннаполисе. Это легко проверить. На прошлой неделе я принимал экзамены. Можете спросить моих студентов, — сказал он и снова — ради камеры — подвигал левой рукой.

— Это сообщение поступило из неких высоких кругов, — заметил парень из «Вашингтон пост».

— Если вы немного займётесь историей, вы узнаете, что высокопоставленные лица тоже допускают ошибки. Полагаю, что именно это и имеет место в моём случае. Я преподаю. Я пишу книги. Я читаю лекции… Верно, как-то раз я читал лекцию и для ЦРУ, но это была та же лекция, что и в Военно-морском колледже. Ничего секретного в ней не было. Возможно, отсюда и возникли эти слухи. Проверьте, я вам говорю. Мой кабинет — в Лихи-холл в Военно-морской академии. Думаю, что тут кто-то попал пальцем в небо. — «Именно, что в небо», — подумал он и продолжал:

— Я могу разыскать вам текст той лекции — не так уж это и сложно.

— По душе ли вам то, что вы оказались в центре внимания? — спросил кто-то из британского телевидения.

«Спасибо за то, что сменили тему», — мысленно поблагодарил его Райан.

— Ничего, можно пережить и это. Хотя я и не кинозвезда, ибо, повторяю, внешностью не вышел.

— Вы слишком скромны, доктор Райан, — заметила женщина-репортёр.

— Будьте осторожны — моя жена может неверно истолковать ваши слова, — парировал он, вызвав общий смех. — Хоть внешностью я и не вышел, ей я вроде бы нравлюсь. И с меня этого довольно. Леди и джентльмены, при всём моем уважении к вам, я вынужден признаться, что был бы рад вновь кануть в неизвестность.

— Думаете, вам это теперь удастся?

— Это зависит от удачи. И от того, позволит ли это мне ваша братия.

— Как, вы думате, следует поступить с террористом Сино Миллером? — спросил корреспондент «Таймса».

— Это дело суда. Я вам для этого не нужен.

— Считаете ли вы, что нам нужна смертная казнь?

— У нас она есть. Что касается вашей страны, это должны решать те, кому народ отдал свои голоса. И вы, и мы ведь живём в демократических обществах, не так ли? Тем, кого вы избрали, надлежит выполнять волю избирателей. — «Это не совсем так на практике, но такова теория…» — подумал он.

— Так вы поддерживаете эту идею? — не унимался «Тайме».

— В определённых случаях, после всестороннего рассмотрения дела судом — да. А теперь вы, разумеется, спросите меня об этом случае, так? Это спорное дело. И вообще, я не специалист. Вот отец мой — он был полицейским, а я всего лишь историк.

— А что вы как американец ирландского происхождения думаете о Раздоре? — пожелал узнать «Дейли телеграф».

— У нас в Америке достаточно своих проблем — ваших нам не надо.

— Так вы считаете, что нам следует решить эту проблему?

— А как вы полагаете? Разве не для того и существуют проблемы?

— У вас наверняка есть предложение на этот счёт. Большинство американцев напичканы предложениями.

— Моё дело — преподавать историю. А предложения — пусть этим занимаются другие. Я предпочитаю быть чем-то вроде репортёра, — улыбнулся Райан. — Я критикую тех, кто когда-то давно принял те или иные решения. Но это вовсе не значит, что я знаю, как надо действовать сегодня.

— Однако во вторник вы знали, как действовать, — напомнил «Таймс».

Райан пожал плечами.

— Да, думаю, что это так, — сказал Райан с телеэкрана.

* * *

— Умён мерзавец, — пробормотал себе под нос Кевин Джозеф О'Доннелл и отхлебнул из стакана пива. Его оперативная база располагалась куда дальше от границы, чем это кому-нибудь могло прийти в голову. Ирландия — маленькая страна, и расстояние там — понятие относительное, особенно для тех, у кого есть все им необходимое. У его бывших соратников из ВГИРА было множество надёжных явок возле границы, откуда было удобно перебираться за кордон — хоть в ту, хоть в эту сторону. Но не для него. И тому была масса причин. Там было полным-полно стукачей и британских разведчиков, плюс ещё диверсанты из СЛС, которые не брезгают ни похищениями, ни убийствами тех, кто сделал ошибку, став чересчур известным. Им ведь близость границы тоже на руку. Но более всего опасна сама ВГИРА, которая тоже не спускает глаз с границы. Хотя он изменил свой облик, претерпев небольшую пластическую операцию и перекрасив волосы, бывшие коллеги все же могли узнать его. Но не здесь. Да и до границы, в конце концов, не так уж было далеко в стране длиной в какие-нибудь три сотни миль.

Он отвернулся от телевизора и уставился в окно — в морскую темь. Вот показались огни парома, идущего из Гавра. Море было прекрасно, как всегда. Даже во время шторма, когда видимость — хуже некуда, ощущаешь мощь стихии, мощь этих серых водяных валов, атакующих скалистый берег. Но сегодня было ясно, воздух прозрачен и студён. Вид открывался до самого горизонта очерченного звёздами.

Вон ещё судовые огни — какое-то торговое судно… спешит на восток. О'Доннеллу льстила мысль, что этот величественный дом некогда принадлежал английскому лорду. Ещё более он был доволен тем, что покупку эту провернул через подставную корпорацию и что все вопросы удалось свести к минимуму благодаря наличным и респектабельному адвокату. До чего же податливо это общество — да и любое, если ты располагаешь хорошими средствами… и толковым советником. До чего все они мелки. Никакого политического кругозора. «Нужно знать своих врагов», повторял себе О'Коннелл десятки раз за день. Впрочем, врагом было не «демократическое» общество. Врагами были те, с кем приходилось иметь дело, идти на компромиссы, быть культурным, ходить застёгнутым на все пуговицы, сотрудничать.

«Глупцы, самоубийственные, невежественные глупцы, заслуживающие смерти», вот что он думал о них.

Придёт день, когда все они исчезнут, как то судно, соскользнувшее за горизонт. История — это наука, поступь неизбежности. О'Доннелл точно знал это.

Отвернувшись от окна, он принялся смотреть в огонь, жарко полыхавший в камине. Во время оно над ним висели оленьи рога и картины. С лошадьми.

О'Доннелл был уверен — именно лошади. Владелец этого дома, думал он, был существом, имевшим все, что желал. В его пустую голову никакая идеология никогда не проникала. Он себе посиживал на стуле, вроде вот этого, потягивал из стакана виски, таращился в огонь — любимая собака у ног — и болтал с соседом о сегодняшней охоте, договариваясь об охоте завтрашней. «Снова дичь или теперь лисица, Берти? Давно уже не охотились на лисиц, пора бы снова, как ты думаешь?»

Что-нибудь в таком духе. Интересно, охотился лорд только в сезон или ему было плевать — что настроение подскажет, то и делал? Теперешний владелец этого дома такой охотой не занимался. Какой прок убивать того, кто не вредит ни тебе, ни твоему делу? И потом, охота это для британцев да для местных джентри. За местными ирландскими джентри он не охотился, он даже не удостаивал их презрения, не говоря уж о каких-то акциях против них. Во всяком случае, пока.

«Деревья не ненавидишь, — говорил он себе. — Их просто игнорируешь, пока не приходит время срубить их». Он снова повернулся к телевизору.

Этот Райан всё ещё был на экране, дружески беседуя с идиотами из прессы.

Чёртов герой. «Чего ты сунул свой нос куда не следует?» Это что-то вроде рефлекса, рассудил О'Доннелл. «Чёртов кретин, лезущий не в своё дело. Наверняка ведь, даже и не знал, что там было. Да и никто не знал и не знает».

Американцы. Эти дураки из «Временной» все ещё обожают толковать с типами, вроде этого, пускать пыль в глаза и притворяться, будто они представляют Ирландию. Разве янки вообще хоть что-то понимают? Эти «Временные» твердят своё:

«Мы не можем позволить себе обижать американцев». Чёртовы американцы, со всеми их деньгами и заносчивостью, со всеми их рассуждениями о том, что такое хорошо и что такое плохо, с их инфантильным представлением о судьбе Ирландии. Как детишки, принарядившиеся по случаю первого причастия. Такие чистенькие. Такие наивные. Толку от их жалких денежных подачек — нуль. Сколько бы по этому поводу ни плакались британцы, О'Доннелл знал, что за последние три года ВГИРА даже и миллиона не выудила из Америки. Все, что эти американцы знают об Ирландии, они почерпнули из фильмов да из полузабытых песенок, исполняемых в день святого Патрика. Ну и время от времени дуют ирландский виски — из патриотизма. Что они знают о жизни в Ольстере, о гнёте империалистов, о том, как Ирландия порабощена загнивающей Британской империей, которая, в свой черёд, порабощена Америкой?

Что они вообще знают? «Но мы не можем обижать американцев». Глава Армии освобождения Ольстера разделался со своим пивом и поставил стакан на край стола.

Для Дела, которому он себя посвятил, фактически не так уж много и надо было. Чётко очерченная идеологическая цель. Несколько хороших людей. Друзья, хорошие друзья с доступом к хорошим ресурсам. Вот и все. Зачем путаться с американцами? А все эти политические игры — люди «Шин Фейн», баллотирующиеся в парламент!.. Экая чушь! Они ждут… Да что там — надеются дождаться признания британских империалистов. И уже провозглашают, что важнейшие наши политические цели недостижимы. А после этого народ ещё удивляется, почему «Временным» ничего не удаётся. Их идеология обанкротилась, а в Бригаде слишком много народу.

Стоило британцам заловить кое-кого из них, как раскололись и позаложили всех своих товарищей. Для такой работы нужна особая преданность Делу, которая по плечу лишь элите а следовательно, единицам. Насчёт такой элиты у О'Доннелла было все в порядке. «И ещё нужен верный план, — сказал он сам себе, при этом тонко улыбнувшись. У него был такой план. — Из-за этого Райана, — напомнил он себе, — мой план не изменился».

— Смотри, этот сукин сын так и светится самодовольством! — обратился он к человеку, находившемуся в комнате, но всё время молчавшему.

Откупорив ещё одну бутылку пива, О'Доннелл наполнил стакан.

— Сину, — сказал он, — надо было поглядывать назад, и тогда этот поганый герой был бы трупом. А дело наше увенчалось бы успехом. Проклятье!

— Ничего, сэр, ещё не все потеряно, — сказал его гость.

— На пустяки мы свою энергию не тратим, нет, — сказал О'Доннелл и покачал головой. — «Временные» уже десять лет только и занимаются, что ерундой. И вот до чего это их довело.

— А что если он из ЦРУ? Что если они проникли в наши ряды, и он был там, потому что?..

— Не будь дураком, — оборвал собеседника О'Доннелл. — Если бы они пронюхали, то вся лондонская полиция, переодевшись в штатское, поджидала бы нас там. — «И я бы знал об этом заранее», — подумал он, не сказав этого вслух.

Об источнике его информации знал лишь ещё один человек из Организации, и он был в Лондоне.

— Это просто вопрос удачи, — сказал О'Доннелл. — На этот раз она оказалась на их стороне. Зато нам повезло в твоём деле, не так ли, Майкл?

Как и всякий ирландец, он верил в удачу. Никакая идеология не способна была отменить этой веры. Никогда.

Собеседник О'Доннелла был моложе его. Он сидел и думал о восемнадцати месяцах, проведённых в блоке Эйч тюрьмы Лонг-Кеш. По телевизору уже тарахтели о чём-то другом.

О'Доннелл пожал плечами. Везенье. Везенье и все. Этому богатому американцу с его длинным носом просто очень повезло. Операция могла бы провалиться и из-за любого другого непредвиденного обстоятельства — прокола шины, севшей батареи в радио или из-за внезапного ливня. Его преимущество в том, что тем Удача нужна всегда, а ему, О'Доннеллу, надо, чтобы повезло всего один раз. Обдумав только что виденное по телевизору, он пришёл к выводу, что на Райана не стоит тратить силы. «Не надо обижать американцев, — снова вспомнил он, на этот раз с удивлением. — Почему? Разве они не враги? Святой Патрик, теперь и ты тоже думаешь, как те идиоты из ВГИРА. Терпение — самое важное качество подлинного революционера. Надо выждать нужный момент — и тогда ударить со всей решимостью».

Он ждал следующего сообщения своей разведки.

* * *

В Берлингтонском пассаже, в самой фешенебельной части Пикадилли, находился магазин редких книг. Он был зажат между ювелиром и портным — из тех, что обслуживают в основном туристов, прячущихся в пассаже от дождя. В магазине стоял запах, привлекавший книголюбов, как цветочный аромат — пчёл: пыльный запах иссохшейся от времени бумаги и кожаных переплётов. Хозяин магазина — он же и продавец — был сравнительно молод. Пиджак его тут и там был испачкан пылью. День он начинал с того, что проходился по полкам метёлочкой из перьев, но это не помогало — книги, казалось, только и делали, что выделяли из себя все новые порции пыли. Он так привык к ней, что она стала ему нравиться. Он любил все в этом магазине. Оборот тут был невелик, но всё же прибыль магазин приносил, причём прибыль эта зависела не столько от туристов, сколько от небольшого числа постоянных покупателей из наиболее богатых слоёв лондонского общества. Мистер Деннис Кули много разъезжал, порой ему приходилось вдруг бросать все и лететь на очередной аукцион, где распродавалась библиотека какого-нибудь усопшего джентльмена. В таких случаях он оставлял магазин на попечение одной юной леди, которую можно было бы назвать хорошенькой, если бы она чуть больше занималась своей внешностью. Сегодня у Беатрис был выходной.

У мистера Кули был старинный стол из тикового дерева — в тон общей атмосфере магазина — и даже дряхлый вращающийся стул с жёстким сиденьем — в качестве свидетельства, что ничего современного в этом магазине быть не может.

Даже бухгалтерские книги заполнялись от руки. Никаких электронных калькуляторов. В потрёпанной временем конторской книге, начатой в тридцатых годах, были зафиксированы тысячи сделок, а книжный каталог наличествовал в виде карточек в деревянных ящичках. В одном каталоге книги значились по названиям, в другом — по авторам. Все записи производились авторучкой, кончик пера которой был золотым. Табличка со словами «Не курить» была единственной данью времени.

Запах табака мог испортить непередаваемый аромат книг. На бланках магазина значилось, что он поставляет книги членам королевского семейства. Пассаж был всего в десяти минутах ходьбы от Букингемского дворца. Над стеклянной дверью магазина висел серебряный колокольчик прошлого века. Он зазвенел.

— Доброе утро, мистер Кули.

— Доброе утро, сэр, — ответил Деннис и поднялся навстречу одному из своих завсегдатаев. У Денниса был такой нечётко выраженный акцент, что посетители не могли толком угадать, из какой части страны он родом. — У меня есть первое издание Дефо. То самое, насчёт которого вы звонили в понедельник. Прибыло как раз вчера.

— То самое, из библиотеки в Корке, о которой вы говорили?

— Нет, сэр. Я думаю, оно прежде находилось в поместье сэра Джона Клаггетта. Я раскопал его в Кембридже.

— Первое издание?

— Никаких сомнений, сэр, — ответил Деннис, почти не интонируя фразу.

Шифрованные фразы были и постоянными, и изменяющимися в то же время. Кули часто бывал в Ирландии, как в Южной так и в Северной, скупая книги у наследников умерших коллекционеров или у перекупщиков. Когда посетитель упоминал какое-нибудь графство Ирландской республики, этим он указывал место, куда надо доставить информацию. Спрашивая о том, какое это издание — первое или второе, — он сигнализировал о важности этой информации. Кули достал книгу с полки и положил её на свой стол. Покупатель бережно взял её и пробежался пальцем по титульному листу.

— В век бумажных обложек…

— В самом деле, — поддакнул Кули. Любовь обоих к переплётному искусству была неподдельной. Со временем хороший переплёт только хорошеет. — Кожа прекрасно сохранилась, — добавил он.

Посетитель хмыкнул в ответ, соглашаясь.

— Я возьму её. Сколько?

Кули не ответил ничего. Вместо этого он достал из ящичка карточку с данными книги и протянул её покупателю. Тот бросил на неё беглый взгляд.

— Идёт, — сказал он, сел на стул и открыл портфель. — У меня для вас ещё одно дело. Это раннее издание «Векфильдского священника». Я набрёл на него прошлом месяцем в маленькой лавчонке в Корнуолле, — он протянул книгу Кули.

— Катастрофа, — сказал тот, с одного взгляда определив состояние книги.

— Сумеет ваш человек реставрировать её?

— Трудно сказать… Кожа потрескалась, некоторые страницы загнулись, а переплёт истрепался донельзя.

— Подозреваю, что на чердаке, где она валялась, текла крыша, — как бы между прочим заметил покупатель.

— Вот оно что! — «Настолько важна эта информация?», — спрашивал глазами Кули. — Преступная небрежность, — сказал он.

— Я не вижу другого объяснения, — пожал плечами покупатель.

— Посмотрим, что можно будет сделать. Он ведь не чудотворец, знаете ли. «Настолько это важно?» — Кули опять взглянул на покупателя.

— Я понимаю. И всё же постарайтесь, — сказал тот. «Да, это очень важно» означал этот ответ.

— Конечно, сэр, — Кули открыл стол и вытащил ящичек с наличными.

Этот покупатель всегда платил наличными. Само собой. Он достал из кармана бумажник и отсчитал пятьдесят фунтов. Кули пересчитал деньги, потом положил книгу в картонную коробку и перевязал её шпагатом. Никаких тебе целлофановых мешочков. Продавец и покупатель обменялись рукопожатием. Сделка состоялась.

Покупатель сперва направился к Пикадилли, потом свернул направо, по направлению к Грин-парку, а затем — к дворцу.

Кули вытащил из книги конверт и сунул его в ящик стола. Внеся соответствующую запись в конторскую книгу, он позвонил своему агенту в бюро путешествий и заказал билет, сказав, что ему нужно срочно в Корк, где у него встреча с перекупщиком редких книг. Ему и в голову не пришло заглянуть в конверт. Это его не касалось. Чем меньше знаешь, тем лучше — на случай ареста.

Кули натаскивали профессионалы, и прежде всего ему втолковали правило о том, что знать надо лишь то, что нужно. Он должен был передавать секретную информацию, и обязан был знать, как это надлежит делать. Но ему вовсе не нужно было знать, какого рода эта информация.

* * *

— Добрый день, доктор Райан.

Голос был типично американским, с бостонским выговором, вполне памятным Джеку ещё со студенческих лет. Приятно было слышать этот выговор. Его обладателю было за сорок, он был атлетического сложения, с чёрными волосами, уже поредевшими. Под мышкой у него была коробка с цветами. Кто бы он ни был, дверь ему открыл стоявший в коридоре полицейский.

— Добрый день. С кем имею честь…

— Дэн Мюррей. Юрисконсульт при посольстве. ФБР, — объяснил он. — Прошу прощения за то, что не мог прийти раньше — слишком был занят.

Мюррей показал своё удостоверение полицейскому, замещавшему Тони Вильсона, у которого был выходной. Полицейский, извинившись, удалился. Мюррей уселся на его стул.

— Выглядите хорошо.

— Вы могли оставить цветы в проходной, — сказал Райан, рукой обведя палату. Как он ни отбрыкивался от цветов, их было полным-полно — из-за них почти и стен не было видно.

— Ага, так я и предполагал. Как тут кормёжка?

— Больница есть больница.

— Это я тоже предполагал, — Мюррей развязал красную ленту и открыл коробку. — Как насчёт гамбургера с жареной картошкой?

Джек рассмеялся и тут же потянул к себе пластмассовую тарелку со всей этой вкуснятиной.

— Я тут уже три года, — сказал Мюррей. — Время от времени я заскакиваю в забегаловки, где тебя обслуживают сходу — чтобы напомнить себе, откуда я родом. От баранины ведь устаёшь. Хотя здешнее пиво вполне ничего. Я бы захватил с собой пивка, да… вы же знаете.

— Я вам обязан по гроб жизни, Мюррей. Даже и без пива.

— Дэн.

— Джек.

Джека одолевало искушение наброситься на гамбургер, как волк, пока не заявилась медсестра и не учинила скандал.

— Местные говорят, что вы побили все рекорды скорости с выяснением моей личности.

— Ничего особенного. Между прочим, вам привет от посла. Он тоже хотел зайти, но у них сегодня вечером большой приём. И мои друзья из соседней комнаты тоже шлют вам привет.

— В каком смысле «из соседней комнаты»?

— Те, на кого вы никогда не работали, — агент ФБР поднял кверху брови.

— А-а, — Джек проглотил несколько ломтиков картофеля. — Откуда, черт побери, выплыла эта история?

— Из Вашингтона. Один репортёр пригласил на ленч одного помощника одного деятеля — неважно какого. Они ведь все болтуны. Очевидно, он запомнил ваше имя по какому-то рапорту и не мог заткнуть своё поддувало. Из Лэнгли меня просили передать вам, что они извиняются. Я видел все это по телику. Вы неплохо отлаивались.

— Я говорил лишь правду. Почти. Все мои чеки шли через «Майте Корпорейшн».

— Однако, насколько я понимаю, рабочее время вы проводили в Лэнгли.

— Ну да, — уютная комнатушка на третьем этаже: письменный стол, компьютер и грифельная доска. Вам приходилось бывать там?

— Разок-другой, — улыбнулся Мюррей. — Я тоже по части терроризма. Я, кстати, видел копию рапорта. Добротная работа, сколько из этого пришлось на вашу долю?

— В основном это моя работа. Но не так уж это и трудно было.

Просто я нащупал новый подход, и все теперь видится несколько иначе.

— Доклад мы передали британцам. Я имею в виду, что он поступил сюда пару месяцев назад, и мы дали его английской разведке. Насколько мне известно, он им понравился.

— Значит, их полиция знает это.

— В этом я не уверен. Впрочем, сегодня-то почти наверняка знают. Оуинс всё время пытается докопаться.

— И Эшли тоже.

— Довольно противный парень, но чертовски умён. Он из «Пятёрки».

— А что это? — поинтересовался Райан.

— MI-5 — военная разведка. Мы называем её просто «Пятёркой». Так что он, — фыркнул Мюррей, — преисполнен чувства причастности к чему-то значительному.

— Я так и думал, что он что-то вроде этого. Двое других начинали как простые полицейские. Это бросается в глаза.

— Кое-кого отчасти удивило, что человек, написавший «Агенты и разведывательные органы», вдруг попал в террористическую заваруху. Поэтому Эшли и пришёл.

— Что мы знаем об этих типах из АОО? — спросил Джек. — В Лэнгли я ничего особенного о них не видел.

— Не больно-то много. Их босса зовут Кевин О'Доннелл. Когда-то он был во Временной группировке Ирландской освободительной армии, сокращённо — ВГИРА. Начинал с того, что бросал камни на улицах, а потом, как мы предполагаем, пробился в начальники контрразведки. Насчёт этого дела ВГИРА на уровне. Без этого им никак. Британцы всегда норовили проникнуть в Организацию. Есть сведения, что он слишком увлёкся чисткой собственных рядов, но всё же успел смыться, прежде чем они ему дали «анальгин» — средство от головной боли за номером триста пятьдесят семь. Просто исчез, и с тех пор пребывает в нетях.

Все, что мы знаем, — это отрывочные сообщения о том, что вроде бы он был в Ливии, вроде бы, изменив внешность, вернулся в Ольстер, вроде бы швыряет налево-направо деньгами. Хотелось бы знать, откуда они у него?.. Единственное, что нам точно известно, это то, что он весьма вредоносная гадина. — Его организация? — продолжал Мэрфи. — Она, наверное, невелика, что-нибудь около тридцати человек. Похоже, он получил пополнение в результате побега из тюрьмы Лонг-Кеш этим летом. Бежали одиннадцать человек — матёрые ребята, из «Временных». Двоих КПО — Королевская полиция Ольстера — поймала, и они сказали, что шестеро из одиннадцати двинулись на юг — вероятно, к Кевину. Это его отчасти огорошило. Они должны были бы вернуться к своим — во Временную группировку, — но кто-то уговорил их попробовать чего-нибудь новенького. Иные из них — настоящие подонки. В общей сложности на них висит пятнадцать убийств. Тип, которого вы пристрелили, единственный, кто после побега всплыл на поверхность.

— Что, они настолько серьёзны? — спросил Райан.

— Да ведь парни из ИРА — лучшие в мире террористы! За исключением этих ублюдков в Ливане. В общем, они отлично организованы, у них отличная выучка, а кроме того, они верят. Вам ясно, что я имею в виду? Они в самом деле болеют за своё дело. Степень их преданности Делу просто невероятна — пока сам не увидишь, не поверишь.

— Вы занимались ими?

— В некотором смысле. Я имел возможность присутствовать на кое-каких допросах, конечно, по ту сторону экрана, через который мне видно, а им нет.

Один из этих типов вообще отказывался говорить целую неделю, даже имени своего не называл. Просто сидел там, как сфинкс. Слушай, я охотился за взломщиками, похитителями детей, шпионами, гангстерами — за кем угодно. Но эти, из «Временной», — настоящие профессионалы. Хотя их всего-то человек пятьсот — не больше чем в каком-нибудь мафиозном семействе Нью-Йорка. И местная КПО, то есть полиция, считает, что ей ужасно повезло, если удаётся предать суду хотя бы полдюжины в год. Право на месть ими блюдётся с такой жёсткостью, что и сицилийцы былых времён удивились бы. Но всё же полиция кое-что знает о них. С Армией освобождения Ольстера — ещё хуже. Мы располагаем всего несколькими снимками да парой имён — и это все. Почти как с исламским «Джихадом». Вы знаете лишь дела их, не более того.

— И что же они делают? — спросил Райан.

— Они, похоже, специализируются на самых рискованных операциях по самому высшему разряду. Почти год ушёл только на то, чтобы установить, что они вообщесуществуют. Сперва мы полагали, что это спецгруппа ВГИРА. На самом деле они аномалия в террористическом сообществе. Они не делают сообщений для печати и не стремятся к завоеванию популярности. Они не размениваются на мелочи и невероятно искусно умеют заметать следы. Для этого нужны хорошие деньги, и кто-то им эти деньги даёт. Нам известно, что по крайней мере девять крупных акций — дело их рук. Есть ещё подозрения насчёт парочки других дел — но это под вопросом. Только три их операции провалились — не так уж и много. Им не удалось убить судью в Лондодерри — ракета не сработала. В феврале этого года они попытались ударить по полицейским казармам, но кто-то заметил, как они закладывают взрывчатку и позвонил в полицию. Но эти сукины дети, похоже, прослушивали переговоры полиции по радио и успели вовремя смыться. Там нашли потом восьмидесятидвухмиллиметровый миномёт и ящик мин. И третья неудачная операция — та, которую вы им провалили. Эти гады все более наглеют. Но зато теперь мы отловили одного.

— Мы? — удивился Райан. — Это не наша война.

— Мы говорим о терроризме, Джек. Все хотят покончить с ним. Мы каждый день обмениваемся информацией со Скотленд-Ярдом. Так или иначе, тот парень у них сейчас в клетке, и они будут пытаться его разговорить. Они его подцепили на один крючок. АОО — это группа отверженных. Так что ему уготована участь парии, и он это знает. Ему предстоит отсидка в тюрьме особо строгого режима, вероятно, на острове Уайт, — а публика там, я вам скажу, та ещё. И хотя к политике большинство из них равнодушно даже обычные грабители и убийцы будут, вероятно… В общем, все они такие патриоты, что диву даёшься. Они терпеть не могут шпионов, как и совратителей малолетних. Этот тип посягнул на королевскую семью, то есть на нечто, что пользуется тут всеобщей любовью. Так что ему предстоят весьма тяжкие времена. Думаете, надзиратели оторвут лишний раз жопу от стула, чтобы с ним там чего-нибудь не сделали? Ему придётся заняться новым видом спорта под названием выживание. Только после того как он вдоволь хлебнёт, с ним начнут разговаривать. Рано или поздно ему придётся решать, насколько он предан своему делу. Возможно, ему придётся кое-чем поступиться. С некоторыми так уже бывало. Вот на это мы и делаем ставку. Инициатива у преступников, а у нас зато организация и система. Когда они делают промах, инициатива оказывается в наших руках.

— Да, — кивнул Райан, — так все разведки работают.

— Именно. Без точной информации мы как без рук. Все, что мы можем, — это выжидать и надеяться на удачу. Но дайте нам хоть один стоящий факт, и мы перевернём весь мир. Это как разбирать каменную стену — труднее всего вытащить первый кирпич.

— Но откуда они получают информацию?

— Мне сказали, что вы этим вопросом сильно заинтересовались, — заметил Мюррей с улыбкой.

— Я не верю, что засада была устроена наудачу. Кто-то должен был подсказывать им, где и как. Та поездка была неожиданной, и всё же они оказались в нужном месте и вовремя.

— Откуда, черт побери, вы все это узнали?

— Неважно откуда. Люди говорят.

— Кому было известно об этой поездке?

— С этим разбираются. Не менее интересно другое: зачем они ехали? Конечно, может, это совпадение… Принц, как и королева, получает информацию по политическим вопросам и вопросам национальной безопасности. И вот кое-что сдвинулось в ирландской ситуации, переговоры между Лондоном и Дублином… И он поехал, чтобы ознакомиться подробнее со всем этим. Это все, что я могу сказать вам по этому поводу.

— Ну, — фыркнул Райан, — вы же меня проверяли!.. Неужели не убедились, что я надёжен?

— Неплохой заход, — усмехнулся Мюррей. — Если бы мы вас не пооверили, я бы не стал рассказывать вам так много. Мы ещё сами пока многого не знаем. Как я сказал, это могло быть просто совпадением. Но вы верно нащупали самое важное звено. Это была незапланированная поездка, и кто-то всё-таки капнул о ней, чтобы устроили засаду. Только так это и могло случиться. Считайте это секретной информацией, доктор Райан. Она не должна выйти за пределы этой палаты.

Мюррей был любезен. Но и очень серьёзен, когда дело касалось службы.

Джек кивнул.

— Само собой разумеется. Но скажите, Дэн, это была попытка похищения?

Мюррей состроил гримасу и затряс головой.

— Я занимался похищениями с полдюжины раз, и каждое дело довёл до суда. Только раз заложник погиб — это был ребёнок. Они пристрелили его в первый же день. Похитителей приговорили к смертной казни. Я, кстати, присутствовал при казни, — холодно сказал Мюррей. — Похищение — крайне рискованное дело. Им ведь надо потом куда-то прийти, чтобы забрать деньги. Там-то их обычно и ловят. Насчёт слежки у нас обставлено — не поверите! И потом мы шлем туда своих людей — в то же мгновение. Но в этом случае… объект обмена весьма впечатляющ. Тут фигурировали бы не деньги, а… Наверняка, они потребовали бы освобождения кое-кого из «политических» заключённых. Некоторые материалы подтверждают такое предположение. А это невероятно усложняет для них проблему отхода, хотя, надо сказать, что эти типы из АОО всегда заранее подготавливают пути отступления. Я бы сказал, что вы, вероятно, правы, но всё же со всей определённостью это трудно утверждать. Оуинс и Тейлор не вполне уверены в этом, а наш друг молчит.

Это для нас большой сюрприз.

— Вы говорите, они никогда не делают публичных заявлений? Не может ли так быть, что как раз в этот раз они собирались сыграть иначе? И потому для первого своего заявления готовили нечто зрелищное, — задумчиво сказал Райан.

— Неплохая гипотеза, — кивнул Мюррей. — Это сослужило бы им хорошую службу. Но, как я уже сказал, разведданные у нас тощие. Почти все из вторых рук — из Временной группировки. Поэтому мы их и подозревали. Мы точно так и не знаем, чего эта АОО добивается. Каждая их операция имеет… как бы это сказать? В общем, они действуют, как бы по определённому образцу. Но по какому именно, никто ещё не сумел установить. Впечатление такое, что их действия политически вовсе не против нас нацелены, но тогда в этом нет никакого смысла. Если у них вообще можно отыскать какой-то смысл, — проворчал Мюррей. — Трудно разобраться, как работают мозги у этих чёртовых террористов.

— Есть какая-то вероятность, что они начнут охоту за мной или?..

Мюррей покачал головой.

— Маловероятно, да и охрана у вас весьма надёжная. Вы знаете, с кем ваша жена и дочь ездят повсюду?

— СЛС. Я спросил.

— Этот малый входит в олимпийскую команду по стрельбе из пистолета, и я слышал, что у него есть и другого рода опыт, из тех, что никогда не попадают в газеты. Эскорт из службы охраны дипломатического персонала тоже на уровне, и куда бы они ни поехали, везде их будет сопровождать спецмашина. То, как вас охраняют, тоже вполне впечатляет. В вашей безопасности заинтересованы большие люди. Так что можете на этот счёт не волноваться. А когда вернётесь домой, все это останется позади. Ни одна из этих групп никогда не действовала на территории США. Мы представляем для них слишком большую ценность. Помощь, поступающая им из Америки, имеет для них не столько финансовое, сколько психологическое значение. Когда они появляются в Бостоне, они словно вновь оказываются в материнском чреве — все это пиво, которое им все выставляют… И они чувствуют там себя хорошими ребятами. Нет, если они начнут безобразничать на нашей улице, думаю, в Бостоне они утратят статус достойных ребят. Это единственное действительно слабое место у «Временных» и прочих, но, к несчастью, мы мало что можем из этого выжать. Каналы поставок оружия из Америки мы почти перерезали, но они, чёрт возьми, почти все получают теперь с другой стороны. Или сами делают оружие. Взрывчатку, например. Все что нужно — это мешок удобрений с аммиаком, и вот уже у вас весьма приличная бомба. Вы же не можете арестовать фермера за то, что у него в грузовике удобрения, верно? Конечно, это пахнет не так элегантно, как пластиковая бомба, но зато такую бомбу куда легче сделать. Насчёт же прочего — любой может раздобыть автоматы АК-47 и РПГ, их полно всюду. Нет, от Америки им нужна именно моральная поддержка, и кое-кто готов им её оказывать, даже в конгрессе. Помните битву по поводу договора об экстрадиции? Поразительно! Ведь эти ублюдки убивают людей — Мюррей замолчал. И те, и другие, — сказал он минуту спустя. — Фанатики-протестанты ничуть не лучше. «Временные» наносят удар, потом Ольстерские добровольческие силы отправляются на машине в ближайший католический квартал и обстреливают всякого, подвернувшегося под руку. Сейчас много убийств происходит именно по принципу наугад. Наверное, треть убитых — просто люди, случайно оказавшиеся не на той улице. Это порочный круг, и там почти уже не осталось нейтральных. Кроме полиции. Я знаю, что Королевская полиция Ольстера тоже вела себя скверно, но сейчас с этим почти покончено. Закон должен быть законом для всех, но порой это легко забывается, как это было в Миссисипи в шестидесятые годы. То же, в сущности, было и в Северной Ирландии. Сэр Джек Хермон старается преобразовать КПО в профессиональные полицейские силы. Там ещё полно всякого отребья — ещё с прежних времён, — но постепенно дело налаживается. Им позарез надо реорганизоваться. Полиция теряет людей на обоих фронтах. Недавно, к примеру, один погиб от рук протестантов. Они забросали его дом гранатами. Поразительно, — покачал он головой. — Я был там всего пару недель назад. Моральное состояние у них будь здоров — особенно среди новых ребят. Я не знаю, как это у них получается… Впрочем, нет — знаю. Это у них тоже миссия. Полиция и суды должны восстановить справедливость, и народ должен видеть, что они стремятся к этому. На них там вся надежда. Они да кое-кто из церковных деятелей. Может, здравый смысл победит когда-нибудь. Но не больно-то обнадеживайся — на это потребуется много времени. Благослови Господи Томаса Джефферсона и Джима Медисона! Иногда я вздрагиваю от мысли, как порой мы бывали близки к таким же сектантским страстям. Это вроде войны между мафиями, в которой каждый может участвовать.

* * *

— Ну что, судья? — адмирал Джеймс Грир выключил телевизор, как только там заговорили о другом, и обратился к директору ЦРУ.

Судья Артур Мур, постучал сигарой по стеклянной пепельнице.

— Мы знаем, что он — парень сообразительный. И похоже, он знает, как вести себя с репортёрами. Но он импульсивен, — сказал Мур.

— Ну-ну, Артур, он ещё молод. Мне нужны тут люди с какими-то свежими идеями. Уж не скажете ли вы, что вам не понравился его доклад? Только-только включился в игру и уже выдал кое-что стоящее.

Судья Мур поднёс сигару к губам и улыбнулся. За окном кабинета заместителя директора ЦРУ моросило. Из-за холмов Потомакской долины не было видно реки, но зато просматривался Дальний берег — тоже в холмах. Вид куда более приятный, чем асфальтовая площадка для парковки.

— Проверили прошлое? — спросил он.

— Мы не слишком копались, но ставлю бутылку вашего любимого виски — с ним все в порядке.

— Не бейтесь об заклад, Джеймс! — Мур уже ознакомился с бумагами на Джека, которые прислали из морской пехоты. Без этого он не прошёл бы в ЦРУ. Они уже подступались к нему, но он отверг их предложение. — Думаете, он справится?

— Вам, судья, и в самом деле надо бы познакомиться с парнем. Я раскусил его за первые десять минут, когда он был здесь в июле.

— Это вы устроили утечку информации?

— Я? Утечку? — усмехнулся адмирал Грир. — Однако смотреть, как он с этим справился, — одно удовольствие. И глазом не моргнул, когда они подкинули этот вопросец. Кстати, — адмирал взял со стола телекс из Лондона, — парень задаёт верные вопросы. Эмиль говорит, что на его человека, Меррея, он тоже произвёл хорошее впечатление. Просто позор, если такой человек тратит время на преподавание истории.

— Даже в вашей альма-матер?

Грир улыбнулся.

— Да, это, конечно, жаль. Но так или иначе, а он мне нужен тут, Артур. Я хочу поднатаскать его, подготовить… Он нашей породы.

— Но, кажется, он много мнения.

— Он его изменит, — сказал Грир тоном, исполненным спокойной уверенности.

— О'кей, Джеймс. Как вы думаете подойти к нему?

— Никакой спешки. Прежде всего я хочу как следует покопаться в его прошлом. И кто знает? Может, он сам придёт к нам.

— Это невозможно, — усмехнулся судья Мур.

— Он придёт к нам за информацией об этой АОО, — сказал Грир.

Судья задумался на миг. Он знал умение Грира разбираться в людях, читать в них, как в открытой книге.

— Это вполне возможно, — сказал он наконец.

— Наверняка. Не сразу… Мюррей говорит, что ему придётся остаться там, чтобы участвовать в суде. Но через две недели после возвращения он явится сюда с просьбой помочь ему разобраться с этой АОО. Если он придёт, я обращусь к нему с предложением — если вы не возражаете, Артур. Кроме того, я хочу поговорить с Эмилем Джекобсом из ФБР и сравнить наши досье на этих типов из АОО.

— О'кей.

И они перешли к другим вопросам..

Глава 5 ПРИВИЛЕГИИ И ПЛАНЫ

День, когда Райан вышел из госпиталя, был счастливейшим в его жизни, не считая дня рождения Салли, четыре года тому назад. В шесть вечера он кое-как оделся — что было нелегко с этим гипсом — и плюхнулся в кресло на колёсах.

Кресло это раздражало его, но, как в американских больницах, так и в английских это было железным правилом: пациентам не разрешается ходить. А то кто-нибудь вообразит, что они уже вылечились. Полицейский выкатил его коляску в коридор.

Райан даже не оглянулся.

В коридоре толпился весь персонал этажа и кое-кто из больных, с которыми он познакомился за последние полторы недели, пока учился заново ходить с этой тяжеленной гипсовой штуковиной. Раздались аплодисменты, вогнавшие Джека в краску. А когда к нему потянулись с рукопожатиями, он и вовсе стал пунцовым. «Я же не космонавт с „Аполло“, — мелькнуло у него. — Британцы вроде бы должны быть посдержанней».

Медсестра Киттивэйк произнесла небольшую речь о том, каким примерным пациентом он был. «Это было одно удовольствие и честь…» Джек снова залился краской, когда она, закончив речь, вручила ему цветы, сказав, что это для его очаровательной жены, и поцеловала его от имени всех. Джек тоже поцеловал её. В конце концов, она была хорошая девушка. Киттивэйк обхватила его, вместе с гипсом и прочим, и слезы потекли из её глаз. Тони Вильсон тоже оказался тут и подмигнул Джеку, имея в виду слезы Киттивэйк. Джек пожал не меньше десятка рук, и полицейский наконец вкатил коляску в лифт.

— В следующий раз, если ваши парни подберут меня раненным на улице, — сказал Джек, — оставьте меня там умереть.

Полицейский рассмеялся.

— Ну и неблагодарный же вы!

— Это верно.

Когда выехали в вестибюль, он обрадовался, что там не было никого, кроме герцога Эдинбургского и стайки людей из отдела безопасности.

— Добрый вечер, сэр, — сказал Райан и попытался встать с кресла, но его качнуло назад.

— Привет, Джек! Как вы?

Они пожали друг другу руки, и на какой-то момент Джек испугался, что герцог сейчас возьмётся сам толкать его кресло.

Это бы не лезло уже ни в какие ворота… Но вот полицейский откатил его коляску, а герцог пристроился рядом.

— Сэр, мне станет вдвое лучше, — сказал Райан, указывая на дверь, — как только мы выберемся отсюда.

— Голодны?

— После больничной еды? Я могу съесть одну из ваших лошадей.

Герцог улыбнулся.

— Мы найдём для вас что-нибудь повкусней.

В холле Джек зафиксировал семерых охранников. На улице ждал «роллс-ройс»… и, по меньшей мере, ещё четыре машины с группой людей, которые не выглядели как обычные прохожие. Было слишком темно, чтобы разглядеть, что делается на крышах, но там, конечно, тоже была охрана. «Ну, что же, — подумал Райан, — они усвоили урок обеспечения безопасности. И все равно — позор. Это ведь значит, что террористы одержали победу. Если они заставили общество измениться, даже чуть-чуть, значит, они кое-чего добились. Ублюдки».

Полицейский подкатил его прямо к «роллс-ройсу». "

— Могу я встать теперь?

Гипс был такой тяжёлый, что Джек тут же потерял равновесие и чуть не шлёпнулся прямо в машину, однако все же удержался на ногах и сердито замотал головой, когда кто-то бросился ему на помощь. Он постоял так секунду, вытянув руку, точно краб клешню, и прикидывая, как бы ему половчее усесться в машину.

Оказалось, что удобнее всего сперва просунуть туда руку в гипсе, а потом втиснуться и самому. Герцогу пришлось войти с другой стороны. Они оказались довольно тесно прижаты друг к другу. Райан никогда прежде не ездил в «роллс-ройсе», и оказалось, что там не так уж и просторно.

— Вам удобно?

— Как бы мне этой штуковиной не высадить стекло, — ответил Райан и, откинувшись назад, закрыл глаза и заулыбался.

— Вы, я вижу, и в самом деле счастливы распрощаться с больницей.

— По этому поводу, сэр, можете держать пари на один из ваших замков. Это уже третий раз, как я оказался в такой ремонтной мастерской, и с меня хватит.

Герцог дал знак шофёру, и они двинулись — две машины впереди, две сзади.

— Сэр, могу я узнать, что намечается на сегодня? — спросил Райан.

— Право, ничего особенного. Небольшая вечеринка в вашу честь в кругу немногих близких друзей.

Джек подумал, что это может значить — «круг близких друзей»? Двадцать? Пятьдесят? Сотня? Он будет ужинать в… «О Боже, дай мне сил!»

— Сэр, вы, право, так добры к нам.

— Чепуха. Помимо того что мы в долгу перед вами — и в немалом долгу, Джек… Помимо этого, весьма приятно встречаться с новыми людьми. Я даже прочитал в воскресенье вашу книгу. Великолепная книга. Пришлите мне следующую. А королева отлично сошлась с вашей женой. С женой вам очень повезло, как и этой маленькой проказницей. Она — прелесть, Джек. Просто прелесть.

Джек кивнул. Он часто задавался вопросом, за что ему так повезло.

— Кэти говорит, что побывала тут чуть ли не во всех замках и очень благодарна вам за тех людей, которых вы к ней приставили. Я тоже чувствовал себя лучше, зная, что она под охраной.

Герцог махнул рукой — не стоит, мол, об этом говорить.

— Как идёт работа над вашей новой книгой? — спросил он.

— Вполне прилично, сэр.

Единственный плюс от пребывания в больнице состоял в том, что у него было время все подробно обдумать. Его компьютер пополнился теперь ещё двумя сотнями страниц, и Райан нащупал ещё один подход к оценке действий других людей.

— Я, кажется, усвоил одну штуку в результате этой эскапады. Сидеть перед компьютером — совсем не то, что смотреть в пистолетное дуло. Перед дулом решения принимаются несколько иначе.

Герцог похлопал его по колену.

— Не думаю, чтобы кто-нибудь усомнился в правоте ваших решений.

— Возможно. Всё дело в том, что мной двигал инстинкт. Если бы я сознавал, что делаю?.. И потом, инстинкт ведь мог подсказать мне и что-то другое, — он посмотрел в окно. — Я считаюсь специалистом по военно-морскому флоту, в частности по вопросу о том, как принимаются решения в стрессовой ситуации. Однако я вовсе не в восторге от собственных решений. Проклятье! — воскликнул он и, немного успокоившись, заключил:

— Сэр, невозможно забыть, когда убил кого-то. Это не забывается.

— Не надо сосредоточиваться на этом, Джек.

— Да, сэр, — Райан снова отвернулся к окну. Герцог смотрел на него так же, как отец когда-то. — Совесть — это цена, которую мы платим за нашу мораль, а мораль — это цена цивилизации. Мой отец бывало говаривал, что у многих уголовников не работает совесть. Наверное, это то, что отличает нас от них.

— Именно. Такого рода рефлексия — здоровая, в сущности, вещь, но не надо пережимать. Все это теперь позади, Джек. Я всегда полагал, что американцы предпочитают смотреть вперёд, а не оглядываться назад. Если вы не можете позволить этого себе с профессиональной точки зрения, то хотя бы постарайтесь сделать это на личностном уровне.

— Понял, сэр. Спасибо.

«Если бы я мог сделать так, чтобы не было этих снов». Чуть ли не каждую ночь он вновь оказывался возле Мола. Почти три недели подряд. О таком они не рассказывают по телевизору. Человеческое сознание казнит само себя за убийство другого человека. Оно помнит обо всём, и снова и снова прокручивает то событие.

Райан надеялся, что когда-нибудь это все же прекратится.

Машина свернула налево, на Вестминстерский мост. Джек толком так и не знал, где именно находилась больница — где-то около вокзала, невдалеке от Вестминстера, судя по тому, что там был слышен Большой Бен.

— Знаете, — сказал он, — работа-то само собой, но мне ещё хотелось и поездить по вашей стране. Теперь уже нет на это времени.

— Джек, вы что же — в самом деле думаете, что мы вас отпустим, не оказав вам гостеприимства? — удивился герцог. — Конечно, у нас замечательные больницы, но не для этого же приезжают сюда туристы. Мы для вас подготовили кое-что.

— Ого!

Райан попытался угадать, где именно они в данный момент были, припоминая карту Лондона. Ara — Бердкейдж-Уок! Это ведь совсем рядом с тем местом, где его подстрелили… Там и тот пруд, что так понравился Салли. Мимо головы сидевшего спереди офицера охраны проплыл Букингемский дворец. Одно дело знать, что ты направляешься туда, и совсем другое, когда дворец все ближе и ближе к тебе тут уж трудно справиться с эмоциями.

Они въехали на территорию дворца через северо-восточные ворота. Прежде Джек видел дворец лишь издалека. С улицы охрана дворца не очень-то впечатляла, но за оградой были такие пространства, что не вдруг скажешь, что именно там скрывается. Там запросто мог размещаться целый полк! Вероятнее всего, конечно, — обычная полиция и разная электроника, с сюрпризами, разумеется. Он решил, что, учитывая былой печальный опыт, да плюс ещё последний по времени инцидент, дворец должен охраняться не хуже Белого Дома. А то и лучше, поскольку и здание самого дворца, и прилегающая к нему территория намного больше.

Было слишком темно, чтобы все рассмотреть как следует. Вот «роллс-ройс», скользнув под аркой, вкатил во внутренний двор и остановился возле входа.

Часовой чётко вскинул винтовку на караул. Слуга в ливрее распахнул двери машины.

Райан вылез из машины задом. Слуга бросился ему помогать.

— Вам надо потренироваться, Джек, — заметил герцог.

— Боюсь, что вы правы, сэр, — согласился Джек и последовал за ним к дверям.

— Скажите, Джек, во время нашего первого визита присутствие королевы вас, кажется, смущало более, нежели моё. Почему?

— Вы ведь, сэр, были морским офицером, не так ли?

— Ну и что? — озадаченно повернулся к нему герцог.

— Сэр, — усмехнулся Райан, — я работаю в академии, в Аннаполисе, где морских офицеров полным-полно. И ещё я ведь был в морской пехоте. Если я буду смущаться перед каждым офицером, у меня отнимут мой кортик.

— Ну и наглец!

Они расхохотались.

Райан ожидал, что дворец произведёт на него большое впечатление. Но, как бы он ни готовился к этому, трудно было справиться с охватившим его волнением.

Когда-то владельцы этого дворца правили доброй половиной мира. Сюда стекались сокровища со всех концов света. Повсюду шедевры живописи и скульптуры. Стены обиты шёлком цвета слоновой кости. Ковры, покрывавшие и мраморные полы и паркетные, конечно, имперского цвета — пурпурного. Умея считать деньги, Джек попытался было прикинуть, сколько все это может стоить, но вскоре отказался от этой задачи в силу её невыполнимости. Одни только картины были столь бесценны, что продажа их вызвала бы переполох на мировом рынке произведений искусства.

Даже одни только рамы… Райан покачал головой, жалея, что нет времени постоять возле каждой картины. «Тут и пять лет проживи, всего толком не осмотришь», подумал он. Стараясь не слишком глазеть по сторонам, он спешил за герцогом.

Однако им все более овладевало замешательство. Для герцога это был его дом может быть, слишком большой, чтобы быть уютным, но всё же тут он был дома, и все здесь было ему привычно, знакомо. Рубенс на стенах был частью интерьера, столь же привычной, как фотографии жены и детей у любого чиновника в конторе.

Глядя на всё это невиданное богатство и имперский размах, хотелось съёжиться, исчезнуть. Одно дело — не растеряться на улице… В морской пехоте его всё-таки натаскивали на это… Но… здесь.

«Успокойся, Джек, — сказал он себе. — Да, это королевская резиденция. Но они англичане, а ты — американец». Не помогло. Это все же была королевская резиденция.

— Ну вот мы и пришли, — сказал герцог, повернув направо. — Это Музыкальная гостиная.

Размером она была с гостиную в доме Райана — это было единственное, чем она походила на его дом, обошедшийся ему в триста тысяч долларов. Потолок здесь был выше и отделан золотом. В гостиной собралось человек тридцать. Едва Райан и герцог вошли как разговоры смолкли, и все уставились на Райана и его руку.

Герцога они, судя по всему, уже и раньше не раз видели.

Джеку больше всего на свете захотелось улизнуть отсюда. Но надо было хотя бы выпить чего-нибудь.

— Прошу прощения, Джек, но мне надо отлучиться. Я вернусь через несколько минут.

«Весьма благодарствую, — подумал Райан, вежливо кивнув головой. — А что теперь?»

— Добрый вечер, сэр Джон, — сказал человек в форме вице-адмирала королевского флота. Райан напрягся, чтобы не издать вздох облегчения. Слава Богу, его передали под опеку человека, знающего что тут и как. Вероятно, это было предусмотрено для новичков. Они пожали друг другу руки, и Райану почудилось что-то знакомое в лице вице-адмирала.

— Я — Безил Чарльстон. «Ага!» — подумал Джек.

— Добрый вечер, сэр. — Он видел его в Лэнгли и цэрэушники сказали, что это — глава британской разведки, некогда известной как MI-6.

— Не хотите ли промочить горло, сэр? — услышал Джек. — Приветствую вас. Я — Билл Холмс. — И он протянул Джеку бокал шампанского.

— Вы вместе работаете? — спросил Райан отпив глоток.

— Судья Мур сказал, что вы — умный парень, — заметил Чарльстон.

— Судья — кто, простите?

— Хорошая работа, доктор Райан, — улыбнулся Холмс, прикончив свой бокал. Насколько мне известно, вы в своё время играли в футбол — американский, конечно. В юношеской университетской команде, не так ли?

— В юношеской университетской — да. Для основного состава я не дорос, — сказал Райан, стараясь не показать охватившего его беспокойства. «Юношеский университет» было названием проекта, для работы над которым в качестве консультанта его пригласили в ЦРУ.

— И вы ничего не слыхали о парне, который написал «Агенты и разведывательные органы»? — улыбнулся Чарльстон. Райан оцепенел.

— Адмирал, я не могу говорить об этом без…

— Экземпляр этой книги за номером шестнадцать лежит на моём письменном столе. Судья просил меня передать вам, что вы можете говорить о «дымящемся компьютере».

Райан вздохнул. Слова эти принадлежали Джеймсу Гриру. Когда Райан представил проект под названием «Ловушка для канареек» замдиректору ЦРУ, адмирал Джеймс Грир в шутку назвал этот проект «дымящимся компьютером». «Вы можете говорить…» Возможно, что и так. Инструкции, полученные им в ЦРУ такой ситуации не предусматривали.

— Прошу прощения, сэр, но никто не давал мне разрешения говорить об этом.

Чарльстон вдруг стал серьёзным.

— Не извиняйтесь. Надо серьёзно относиться к засекреченным материалам. Написанная вами работа — великолепный образчик исследовательского подхода к делу. Как вы, знаете, наша проблема в том, что у нас слишком много информации и извлечь из неё необходимое довольно трудно. Нелегко промывать всю эту руду, чтобы добыть из неё золото. Для человека нового в нашем деле ваш доклад первоклассная работа. Чего я не знал, так это проекта названного судьёй «Ловушкой для канареек». Он сказал, что вы можете лучше него объяснить, что это такое, — Чарльстон жестом подозвал слугу и взял с подноса ещё бокал шампанского. — Вы, конечно, знаете, кто я?

— Так точно, адмирал. В июле я видел вас в Управлении. Вы как раз выходили из лифта на седьмом этаже, а я — из кабинета замдиректора, и мне сказали, кто вы.

— Хорошо. Теперь вы знаете, что все это сугубо между нами. Так что это такое «Ловушка для канареек»?

— Ну, вы ведь знаете обо всех этих проблемах в ЦРУ, связанных с утечкой информации. Когда я заканчивал черновой вариант своего доклада, меня осенило, как сделать каждый экземпляр доклада единственным в своём роде.

— Они это делают уже не первый год, — заметил Холмс. — Только и нужно, что тут и там передвинуть запятую. Нет ничего легче. Если газетчики сваляют дурака и напечатают фотокопию документа, мы можем определить, через кого к ним попал материал.

— Все это так, сэр. Но репортёры — народ тоже ушлый. Они усвоили, что нельзя демонстрировать фотокопии такого рода материалов, дабы не подставить под удар свои источники. Не так ли, сэр? — спросил Райан. — Я нащупал новый подход к этому делу. В моих «Агентах и разведорганах» четыре раздела, в каждом разделе — заключительный параграф, написанный в довольно драматическом стиле.

— Да, я обратил на это внимание, — сказал Чарльстон. — Совсем не похоже на материалы ЦРУ. Больше на наши смахивают. У нас, видите ли, доклады пишут люди, а не компьютеры. Продолжайте.

— Есть шесть разных вариантов заключительного параграфа, и в каждом пронумерованном экземпляре моей работы сочетание этих параграфов уникально. Существует свыше тысячи возможных комбинаций, но лишь девяносто шесть из них использованы в копиях моего доклада — и каждая копия пронумерована. Смысл в томо, что заключительные параграфы столь… ну, цветисты, что ли, чтобы они служили приманкой репортёру, чтобы ему захотелось процитировать их. Стоит ему процитировать несколько строк из двух-трех параграфов, как мы вычислим, из какой именно это копии, и, следовательно, — через кого она к нему попала. Теперь они используют даже более тонкий способ такого рода ловушки. Это можно сделать при помощи компьютера. Программа «Тезаурус» даёт вам богатый набор синонимов, так что вы можете каждую копию документа сделать единственной в своём роде.

— Хоть раз эта ловушка сработала? Они вам говорили? — спросил Холмс.

— Нет, сэр, не говорили. Я не имею ничего общего с проблемами обеспечения безопасности. «И слава Богу», — подумал он.

— Да, она сработала, — сказал сэр Безил, помолчав минуту. — Идея чертовски проста… и чертовски блестяща! Но ведь в вашем рапорте было ещё и некое содержание, не так ли? Сообщили ли вам, что ваш доклад чуть ли не во всех пунктах совпадает с проведённым нами в том году исследованием?

— Нет, сэр, не сообщили. И, насколько мне известно, документы, с которыми я работал, поступали только от наших людей.

— Значит, вы пришли к выводам совершенно самостоятельно? Фантастика!

— Ошибся ли я в чем-нибудь существенном? — спросил Райан адмирала.

— Вам следовало бы попристальней приглядеться к тому парню из Южной Африки. Конечно, это в основном наша сфера, и, возможно, вы не располагали достаточной информацией. В данное время мы очень внимательно приглядываем за ним.

Райан допил свой бокал и задумался. О мистере Мартенсе было много материалов… «Что же я пропустил?» Спросить об этом он не мог. Во всяком случае, не сейчас. Неприлично. Но можно было спросить так:

— Разве южно-африканцы?..

— Боюсь, уровень их сотрудничества теперь уже не тот, что был, и Эрик Мартенс для них — немалая ценность. Их трудно винить за это, знаете ли. Он умеет добывать для их военных то, что им нужно, и это ограничивает правительство в смысле оказания на него давления, — объяснил Холмс. — Нельзя упускать из виду и связи с Израилем. Время от времени они отклоняются от заданного пути, но у нас, как и у ЦРУ, слишком много общих интересов, чтобы раскачивать лодку чересчур сильно.

Райан кивнул понимающе. Оборонная промышленность Израиля старалась извлечь как можно больше доходов из продажи оружия, и это время от времени шло вразрез с интересами его союзников. «Я помню о связях Мартенса, но всё же я упустил что-то важное… Но что?», — продолжал он размышлять.

— Не считайте, пожалуйста, это критикой, — сказал Чарльстон. — Это ведь первая ваша работа, и она просто великолепна. ЦРУ должно взять вас к себе. Это был один из редких докладов ЦРУ, от которого меня не клонило в сон. Вы, как минимум, могли бы, научить их аналитиков, как писать. Не сомневаюсь, что вам предложили остаться там, не так ли?

— Предлагали, сэр. Я решил, что для меня это не подходит.

— Подумайте ещё раз, — сказал сэр Безил. — Идея «юношеского университета» очень хороша, не хуже «команды-Б» — программы семидесятых годов. Мы тоже делаем это — приглашаем учёных со стороны, чтобы они по-новому взглянули на все те данные, которые сыплются на нас со всех сторон. Судья Мур, новый директор ЦРУ, — просто струя свежего воздуха. Великолепный человек. Дело знает отлично, но он слишком долго был в стороне от этого, чтобы родить какие-то новые идеи. Вы — их породы, доктор Райан. Это ваше дело, мой дорогой.

— Я в этом вовсе не уверен, сэр. Моя научная степень по истории…

— Так же, как и моя, — сказал Билл Холмс. — Степени не имеют значения. В разведке нас интересует подходящий склад ума. И вы, похоже, таковым обладаете. Нет, мы вас вовсе не вербуем. Но я буду разочарован, если Артур и Джеймс вас упустят. Подумайте об этом.

«Я уже думал, — сказал сам себе Райан. Он кивнул в ответ на слова Холмса, а сам все думал про своё. — Но мне нравится преподавать историю».

— Вот он — герой дня! — присоединился к ним ещё один человек.

— Добрый вечер, Джеффри, — сказал Чарльстон. — Доктор Райан, это — Джеффри Уоткинс из Иностранного отдела.

— Как Дэвид Эшли из министерства внутренних дел? — протянул руку Райан.

— На самом деле, я провожу большую часть своего времени именно тут, — сказал Уоткинс.

— Джефф — офицер связи между Иностранным отделом и королевским семейством. Он организует брифинги, следит за протоколом и чинит всем всяческие препоны, — объяснил, улыбаясь, Холмс. — И сколько лет уже, Джефф?

Уоткинс нахмурился, подсчитывая.

— Уже более четырех лет, вроде бы. А кажется, словно неделя прошла. И никакого блеска, на самом-то деле. В основном я таскаюсь тут с папкой, где всякие документы, да прячусь по углам.

Райан улыбнулся. Он понимал этого Джеффа.

— Чепуха, — возразил Чарльстон. — Одна из лучших голов в отделе. Иначе его не стали бы тут держать. Уоткинс смущённо отмахнулся.

— Я тут слишком занят.

— А как же иначе? — заметил Холмс. — Кстати, вас уже несколько месяцев не видно в теннисном клубе.

— Доктор Райан, служащие дворца просили меня выразить вам благодарность за ваш поступок, — сказал Уоткинс.

Джеффри Уоткинс был человеком лет сорока, ростом сантиметра на три ниже Райана. Его аккуратно подстриженные чёрные волосы уже начали седеть на висках, кожа была бледной, как у всякого, кто редко бывает на солнце. Более всего он походил на дипломата. Улыбка его была столь совершенной, что, казалось, он разучивал её перед зеркалом. Такая улыбка могла выразить что угодно. Или — что более верно — ничего. Однако в его голубых глазах светилось любопытство попытка разгадать, из какого теста слеплен этот Джон Патрик Райан. Объект сего любопытства уже здорово устал от всех этих испытующих взглядов, но приходилось терпеть.

— Джефф в какой-то мере эксперт по Северной Ирландии, — сказал Холмс.

— В этих делах никто не эксперт, — покачал головой Уоткинс.

— Я был там вначале, ещё в шестьдесят девятом году. Я тогда был в армии, младшим офицером… ну, это не важно. Как по-вашему, доктор Райан, мы должны подходить к этой проблеме?

— Мне вот уже три недели задают этот вопрос. Откуда же мне знать?

— Все ещё в поисках новых идей, Джефф? — спросил Холмс.

— Должна же где-то наличествовать верная идея, — ответил тот, не спуская глаз с Райана.

— У меня таковой нет, — сказал Джек. — А если она у кого-то и есть, как вы об этом узнаете? Я преподаю историю — преподаю, а не творю её.

— Просто учитель истории, и вдруг эти двое падают на вашу голову…

— Мы хотели проверить, правда ли, что он работает на ЦРУ, как о том сообщили газеты, — вклинился Чарльстон.

Джек понял намёк. Уоткинсу вовсе не было положено знать все, тем более о былых контактах Райана с Управлением. Другое дело, если он сам об этом догадывался. Но — правила есть правила. «Вот поэтому-то я и отверг предложение Грира, — вспомнил Джек. — Из-за этих дурацких правил. Нельзя говорить ни с кем о том-то и о том-то. Даже с собственной женой. Безопасность. Безопасность. Безопасность… Чушь! Ясно, что кое-что должно храниться в тайне, но если никому нет доступа к этой тайне, какой же от неё толк? Кому нужна тайна, если вы не можете использовать её?»

— Знаете, так хорошо было бы вернуться в Аннаполис. Курсанты, по крайней мере, не сомневаются в том, что я — преподаватель.

— Верно, — заметил Уоткинс и про себя подумал: «И глава „Интеллидженс сервис“ интересуется вашим мнением о Трафальгарском сражении. Так кто же вы всё-таки, доктор Райан?»

Оставив в 1972 году военную службу и поступив в Иностранный отдел, Уоткинс часто играл в популярную среди мидовских служащих игру под названием: «Кто шпион?» С этим Райаном он никак не мог понять что к чему, и это его интриговало. Уоткинс обожал игры. Всякие.

— Чем вы занимаетесь теперь, Джефф? — спросил Холмс.

— Вы имеете в виду — что я делаю после двенадцатичасового рабочего дня? Умудряюсь ещё что-то читать. Сейчас вот перечитываю «Молль Флендерс».

— Серьёзно? — спросил Холмс. — А я несколько дней тому назад взялся за «Робинзона Крузо». Если хочешь отключиться, нет лучшего способа, чем классики.

— А вы, что скажете о классиках, доктор Райан? — спросил Уоткинс.

— Читывал когда-то. Образование-то я получил у иезуитов, так что… Они без старья никуда. «Разве „Молль Флендерс“ — классика? — мелькнуло у него. Это не латынь и не греческий. Да и не Шекспир…»

— «Старьё». Что за непочтительность! — рассмеялся Уоткинс.

— Вы когда-нибудь пытались читать Вергилия в оригинале? — спросил Райан.

— Arma virumque cano, trojae qui primus ab oris?..

— Мы с Джеффом вместе учились в Винчестере, — пояснил Холмс. — Contiquere omnes, intenteque ara tenebant… — И оба выпускника частных университетов залились смехом.

— У меня тоже был хороший балл по латыни, но сегодня, увы, я ничего не помню, — сказал Райан, как бы оправдываясь.

— Как всякий провинциальный человек, — сказал Уоткинс. Райан заключил, что Уоткинс ему не по душе. Он подначивал его, провоцируя на резкость. Райану эта игра уже давным-давно приелась. Он был вполне доволен тем, чем он был, и для выяснения своих индивидуальных особенностей не нуждался в такого рода любительских допросах.

— Прошу прощения, но у нас отчасти другая шкала ценностей.

— Ну, само собой, — ответил Уоткинс. Улыбка его оставалась в точности прежней. Это удивило Джека, хотя он и не мог понять почему.

— Вы ведь живёте неподалёку от Военно-морской академии, не так ли? Там, кажется, был недавно какой-то инцидент? — спросил сэр Безил. — Я где-то читал об этом, но подробностей так и не уловил.

— Это не был акт терроризма — скорее, обычная уголовщина. Двум курсантам показалось, что они засекли торговцев наркотиками, и они вызвали полицию. Арестованные оказались членами местной мотоциклетной банды. Неделей позже другие члены банды решили отомстить морякам. Где-то часа в три утра они прокрались мимо охраны — это были гражданские охранники — и проскользнули в Банкрофт-холл. Они, видно, считали, что там, как в каком-нибудь студенческом общежитии. Однако курсанты, нёсшие ночную вахту, засекли их и подняли тревогу. Ну, тут и началось. Они заблудились — там одних коридоров километра три, — и их загнали в угол. Поскольку это случилось на территории, принадлежащей государству, вмешалось ФБР, а оно не любит тех, кто пытается сводить счёты со свидетелями. Так что эти банды на какое-то время поутихнут. Хорошо, что в результате всего этого увеличили число морских пехотинцев в охране Академии. Теперь вы можете легко туда войти и легко выйти.

— Легко? — спросил Уоткинс. — Но…

— Если морячки расставлены по внешнему обводу, то, значит, больше ворот остаются открытыми.

— Конечно. Я… — начал было Чарльстон, но что-то вдруг отвлекло его.

По комнате прошло какое-то движение. Чарльстон с Холмсом отвернулись от Райана, а Уоткинс и вовсе куда-то испарился. Райан обернулся — в дверях появилась королева. Возле неё был герцог. А вот показалась и Кэти, держа приличествующую дистанцию, она шла за королевой, чуть в стороне. Королева направилась к Райану.

— Вы теперь выглядите намного лучше.

Джек попытался отвесить поклон так, чтобы не задеть своей закованной в гипс рукой королеву. Труднее всего было, оказывается, хранить равновесие — эта штука сильно тянуло его влево.

— Благодарю вас, Ваше величество. Я чувствую себя намного лучше. Добрый вечер, сэр.

Стоило обменяться с герцогом рукопожатием, как сразу чувствовалось, что имеешь дело с мужчиной.

— Ещё раз здравствуйте, Джек. Будьте как дома. Сегодня мы тут без всяких формальностей. Без приветствий, без протокола. Так что можете расслабиться.

— Шампанское помогает мне в этом.

— Ну и чудесно, — заметила королева. — Я думаю, мы дадим вам возможность поговорить с Каролиной.

И они с герцогом отошли в сторону.

— Полегче со спиртным, Джек.

Кэти было в белом платье — она прямо-таки сияла. Платье было таким великолепным, что Райан даже забыл спросить, во сколько оно обошлось. У неё была красивая причёска. Более того, сегодня она воспользовалась и косметикой, что как врач далеко не всегда могла себе позволить. Но главное было другое: это была его Кэти. Не обращая внимания на присутствующих, он поцеловал её.

— Джек, мы же не одни…

— Плевать, — тихонько шепнул он ей. — Ну, как ты, детка?

В её глазах прыгали чёртики от желания выплеснуть новость, но тон был профессионально сух:

— Беременна.

— Ты уверена? Когда?

— Я уверена, дорогой, потому что, во-первых, я — врач, а во-вторых, у меня уже две недели нет месячных. А насчёт «когда» — помнишь, мы приехали сюда и уложили Салли спать?.. Все эти непривычные гостиничные кровати, Джек. С ними всегда так, — она взяла его за руку.

Ему нечего было сказать ей. Он обнял её за плечи своей здоровой рукой и сжал их. «Если у неё задержка на две недели… А у неё ведь всегда точно, как швейцарские часы… значит, я снова буду отцом!»

— На этот раз я постараюсь мальчика, — сказалаКэти.

— Это не так уж и важно, детка.

— Я вижу — вы сказали ему, — королева подошла к ним по-кошачьи тихо.

Герцог, заметил Райан, беседовал с адмиралом Чарльстоном. О чём, интересно.

— Поздравляю, сэр Джон, — сказала королева.

— Благодарю вас, Ваше величество. И вообще — спасибо за все. Нам никогда не воздать вам должное за вашу доброту. Вновь — рождественская улыбка.

— Это мы пытаемся воздать вам должное. Судя по тому, что сказала мне Каролина, у вас будет хотя бы одно приятное воспоминание о нашей стране.

— Не только это, но и много других, мадам, — сказал Джек в духе принятой тут игры, с правилами которой он уже начал осваиваться.

— Каролина, ваш муж всегда так галантен?

— По совести говоря, нет, мадам. Вероятно, мы захватили его в момент слабости, — сказала Кэти. — Или это влияние здешней Цивилизации.

— Ну и слава Богу. А то, знаете, он наговорил мне таких ужасных слов об Оливии. Вы знаете, что сегодня она отказалась идти спать, не поцеловав меня? Девочка прелестна, просто ангел! А ваш муж так плохо отзывался о ней…

Джек вздохнул. Он легко представил себе, как оно там всё обстоит. За эти три недели Салли, вероятно, научилась делать грациознейшие книксены. Дворцовая прислуга, наверное, дерётся за возможность услужить ей. Салли всегда была папиной дочкой. Она умеет командовать окружающими — натренировалась на папочке.

— Возможно, я преувеличил, мадам.

— Это была настоящая клевета, — в глазах королевы мелькнули весёлые искры.

— Оливия ничего не сломала. Ничего. И я должна сказать вам, что она прекрасная наездница. На редкость.

— Простите?

— Уроки верховой езды, — объяснила Кэти.

— На лошади?

— А на чём же ещё? — спросила королева.

— Салли — на лошади? — спросил Райан, взглянув на жену.

Ему это было отнюдь не по душе.

— И делает великолепные успехи, — поспешила на помощь Кэти королева. — Это вполне безопасно, сэр Джон. Верховая езда — для ребёнка это прекрасно. Она приучает к дисциплине, координации и ответственности, «Не говоря уже о прекрасной возможности сломать шею, которая ещё довольно хрупка, — подумал Райан. — Но, — вспомнил он, — с королевой не спорят. Тем более в её же дворце».

— Вам сейчас, конечно, не до верховой езды, — сказала королева, — но ваша жена чудесно выглядит на лошади.

— У нас теперь хватает земли, Джек, — сказала Кэти. — Тебе это понравится.

— Я упаду, — мрачно сказал Райан.

— Тогда вскарабкаетесь снова, пока не получится, — сказала королева, у которой был более чем пятидесятилетний стаж верховой езды.

«Это то же, что и на велосипеде, только с велосипеда не так высоко падать. А Салли и на велосипед ещё рано, — подумал Райан. Он нервничал, когда Салли ездила даже на трехколесном велосипеде. — Господи, она так мала, что лошадь и не почувствует, что у неё там что-то на спине».

Кэти прочла его мысли.

— Дети должны расти. Ты не можешь защитить её от всего.

— Да, дорогая, я это знаю. — «Но защищать — это мой долг, черт подери!» подумал он.

Несколько минут спустя вся эта публика потянулась в Голубую гостиную прекрасный зал с колоннами, — а затем, через двойные зеркальные двери, — в столовую.

Контраст был потрясающим: после бледно-голубой гостиной — комната, где стены покрывал алый, как пламя, шёлк. Сводчатый высокий потолок был цвета слоновой кости с золотом, а над камином белоснежного мрамора висел портрет…

Чей? Несомненно, короля. Вероятно, восемнадцатого или девятнадцатого века, судя по белым лосинам… или как их там называли? Над дверью красовалась монограмма королевы Виктории. «Чего только не видела эта комната», — подумал Райан.

— Вы, Джек, будете сидеть справа от меня, — сказала королева.

Райан окинул взглядом стол. Места было достаточно — можно не волноваться, что он толкнёт королеву своей клешнёй. Это бы уж ни в какие ворота не лезло.

Позже он так никогда и не мог вспомнить, что там было на столе. А гордость не позволяла ему спросить об этом Кэти. Есть одной рукой ему было не привыкать, но он никогда ещё не делал этого публично, и ему казалось, что все смотрят на него. В конце концов он — янки, диковинка для них всех даже и без своей клешни.

Он то и дело напоминал себе о необходимости быть осторожным, не налегать на вино и следить за своим языком. Временами он поглядывал на Кэти, сидевшую напротив, возле герцога — она явно была всем довольна. То, что она чувствовала себя непринуждённее, чем он, отчасти злило. «Я тут, как белая ворона, — подумал он. — Интересно, — мелькнуло у него, — оказался бы я тут, если в я был полицейским или рядовым солдатом? Вероятно, нет. А почему?» Он не знал. Ибо не сознавал, что нечто в самом институте аристократии противоречило его американскому подходу к жизни. И в то же время ему льстило то, что теперь он рыцарь. Это противоречие вселяло в него какую-то неясную тревогу. «Все это внимание к твоей персоне действует развращающе, — подумал он, отпивая очередной глоток вина. — Хорошо бы от всего этого отделаться, наконец. Или нет? Я знаю, что это не моё. Но хотел бы я, чтобы это стало моим?» В вине ответа не было.

Надо было искать его где-то в ином месте.

Райан глянул на жену — казалось, она чувствовала себя здесь превосходно.

Кэти выросла в богатой семье, в большом доме, где то и дело устраивались приёмы, где все говорили друг другу о том, какие они важные люди. Это была жизнь, которую он отверг, и она вместе с ним. Они были счастливы тем, что имели. Но она была так весела сейчас — не значит ли это, что она тоскует по Другому образу жизни?.. Райан нахмурился.

— Все в порядке, Джек? — спросила королева.

— Да, мадам. Простите меня — боюсь, мне трудно привыкнуть ко всему этому сразу.

— Джек, — сказала она тихо, — мы все вас любим именно таким, какой вы есть. Постарайтесь не забывать этого.

Ничего добрее этих слов он в жизни не слыхал. Возможно, аристократизм это в большей степени образ мыслей, нежели конституция. Его бы тестю поучиться этому, подумал он. Его тестю вообще многому тут надо было бы поучиться.

Три часа спустя он наконец оказался в комнате, отведённой им с женой.

Справа к спальне примыкала гостиная. Постель была уже постелена. Он распустил галстук, расстегнул пуговицы на воротнике рубашки и издал долгий вздох облегчения.

— А ты ведь не шутила насчёт превращения тыквы в карету.

— Я знаю, — сказала Кэти.

Она погасила ночник. Только свет далёких уличных фонарей просачивался сквозь тяжёлые оконные занавеси. В полумраке белело платье Кэти, но лица не было видно, угадывался лишь рот да блестели глаза. Все прочее было в его памяти. Он обнял её здоровой рукой, проклиная гипсовую клешню, не дававшую ему обнять Кэти покрепче. Она положила голову ему на плечо, и щека его ощутила мягкость её волос. Минуты две они стояли молча. Быть вместе в ночной тиши — это было так много.

— Люблю тебя, детка.

— Как ты себя чувствуешь, Джек? — в этом вопросе было нечто большее, чем обычно.

— Неплохо. Я вполне отдохнул. Плечо не так уж болит теперь. Если что — аспирин помогает.

Это было оптимистическим преувеличением, но Джек уже притерпелся к боли.

Она сняла с него пиджак и взялась за рубашку.

— Я и сам могу.

— Замолчи, Джек. Я не намерена ждать всю ночь, пока ты разденешься.

Он услышал, как протяжно жикнула молния на её платье.

— Помочь тебе? — спросил он. В темноте раздался смех.

— Мне это платье ещё понадобится. И будь поосторожней со своей рукой.

— Я пока ещё никого ею не пришиб.

— Ну и отлично. Так и впредь действуй.

Шорох шелка. Она взяла его за руку.

— Иди сюда, сядь.

Он сел на край кровати — Кэти рядом. Он обнял её за талию и скользнул дальше, к животу. «Да, — подумал он, — это тут. Растёт прямо сейчас, пока мы сидим здесь. Поистине — есть Бог и есть чудеса на этом свете».

— Надо же, — нежно сказал он, — у нас будет ребёнок.

Кэти провела рукой по его лицу.

— Да. Поэтому мне нельзя больше пить, особенно после сегодняшнего вечера.

Но сегодня мне хотелось попраздновать.

— Я правда люблю тебя.

— Я знаю, — сказала она. — Откинься назад.

Глава 6 СУДЫ И ТРЕВОГИ

Райан сидел на мраморной скамье возле судебного зала номер два в Олд Бейли. Предварительный опрос свидетелей шёл уже два часа. Он пытался было поработать с компьютером, но не мог сосредоточиться и в какой-то момент обнаружил, что просто глазеет по сторонам.

Охрана в тот день была усилена. Снаружи у всех на виду было расставлено множество полицейских, другие — в форме и в штатском — расположились по ту сторону Ньюгейт-стрит на крышах домов, словно коршуны, высматривающие зайцев.

«С той разницей, что зайцы не бегают с автоматами и базуками», — подумал Райан.

Каждый, кто входил в здание суда, проверялся детектором, столь чувствительным, что он реагировал даже на фольгу в пачке сигарет. И чуть ли не всех обыскивали.

Не избежал этого и Райан, причём дотошная бесцеремонность всех этих касаний-похлопываний настолько его поразила, что он заметил шмональщику, что для первого свидания тот зашёл слишком далеко. Посторонние допущены в Большой зал не были. Слушание менее важных дел перенесли в прочие залы заседаний, дабы ничто не мешало процессу: Корона против Миллера.

Раньше Райану не приходилось бывать в суде. Он усмехнулся при мысли, что даже ни разу не был оштрафован за превышение скорости — жизнь его была до сей поры столь скучной! Мраморные полы в этом здании, которому было уже сто шестьдесят лет, придавали ему сходство с кафедральным собором. На стенах красовались афоризмы, вроде:

«БЛАГОДЕНСТВИЕ НАРОДА — ВОТ ВЫСОЧАЙШИЙ ЗАКОН». Цицерон.

«Вполне уместные слова для храма законности, — подумал Райан. — Интересно, — размышлял он далее, — что думает об этом Армия освобождения Ольстера? Они, небось, тоже оправдывают свою деятельность заботой о народном благоденствии. А кто не оправдывает? — спросил он себя. — Кто из тиранов не оправдывал таким образом свои преступления?»

В зале сидело ещё с полдюжины свидетелей. Джек не вступал с ними в разговоры. Инструкции были недвусмысленны: даже намёк на беседу может дать защите повод заявить о наличии сговора между свидетелями. Обвинение делало всё возможное, чтобы его позиция с процедурной точки зрения была образцово-показательной.

Однако в ведении этого дела были существенные противоречия. Нападение произошло всего четыре недели назад, и то, что процесс уже начался, было крайне быстро даже по британским стандартам. Меры безопасности были исключительно жёсткими. Допуск на галерею для публики контролировался строжайшим образом. И в то же время дело рассматривалось как сугубо уголовное. Слова «Армия освобождения Ольстера» не произносились. Прокурор ни разу не употребил слово «террорист». Полиция откровенно игнорировала политический аспект этого дела.

Убиты двое, в суде слушается дело об убийстве первой степени. Точка. Даже пресса подыгрывала этому, исходя из теории, что нет для обвиняемого большего унижения, чем лишить его святости звания политического преступника и именовать обычным уголовником. Джек подозревал, что тут есть ещё и какие-то другие соображения, связанные с политикой или разведкой, но об этом вообще никто не упоминал. Естественно, что защите, если бы она стала именовать подсудимого террористом, это никак не помогло бы. Одним словом, для прессы и суда это было дело об убийстве.

Однако правда была совершенно иной, и это не было секретом. Но настолько-то Райан знал юристов, чтобы понимать, что они редко интересуются правдой. Правила игры для них куда важнее. Поэтому они не будут выяснять мотивы преступления и королевскую семью не вызовут в суд. Все сведётся к письменному свидетельству, что члены королевской семьи не могут опознать оставшегося в живых преступника.

Равным образом и Кэти не вызвали в качестве свидетеля. Всего обвинение располагало восмью свидетелями, не считая судебных экспертов, допрошенных накануне. Райан был свидетелем номер два. Ожидалось, что суд продлится максимум четыре дня. Как Оуинс сказал ему в больнице, с этим парнем нянчиться не будут.

— Доктор Райан? Будьте любезны следовать за мной.

К нему и тут относились как к важной персоне. Судебный пристав в рубашке с короткими рукавами и при галстуке провёл его через боковую дверь в зал заседаний. Полицейский, отворив дверь, отобрал у него компьютер. «Спектакль», пробормотал себе под нос Райан.

Зал номер два был отделан дубовыми панелями. На них пошло столько дубов, что, будь это в Америке, это вызвало бы протест защитников природы. Сам же зал оказался поразительно мал — не намного больше гостиной в доме Джека. Сходство дополнялось и столом, стоявшим посредине. Там, где размещался судья, было нечто вроде сооружённой из резного дерева крепости, которая примыкала к свидетельской трибуне. Достопочтенный судья Джастис Уиллер восседал на одном из пяти стульев с высокими спинками. Он был великолепен в своём багряном облачении и в парике из конского волоса, локоны которого ниспадали на его узкие плечи. Ложа присяжных заседателей была слева от Райана. Восемь женщин и четверо мужчин сидели там с напряжёнными лицами. Над ними — галерея для публики, высоко, словно хоры, и под таким углом, что людей там почти невозможно было разглядеть.

Защитники находились справа от Райана — в чёрных мантиях и жабо. На головах тоже парики, но поменьше, чем у судьи. Все это создавало какую-то религиозную атмосферу, и Райан, произнося слова присяги, чувствовал себя не слишком спокойно.

Прокурор Вильям Ричардс был ровесником Райана, да и сложением походил на него. Он начал с обычных вопросов: имя, профессия, место жительства, когда прибыли в страну и с какой целью? Когда дошло дело до вопросов о стрельбе, Райан, не глядя, понял, что зал охватило общее волнение.

— Доктор Райан, можете вы описать то, что произошло потом?

На это у Райана ушло минут десять. Он стоял лицом к присяжным и старался не смотреть на них.

Казалось бы, чего ему тут бояться, но именно это чувство он испытывал.

Рассказывая о событиях того дня, он смотрел поверх их голов — на деревянные панели. Он снова переживал все случившееся, и к концу рассказа сердце его колотилось быстрее обычного.

— Доктор Райан, можете вы опознать человека, которого вы сбили с ног? — наконец спросил Ричардс.

— Да, сэр. Это подсудимый. Вот он, — указал Райан. Только теперь Райан действительно рассмотрел его. Его звали Син Миллер — не такое уж ирландское имя, с точки зрения Райана. Ему было двадцать шесть лет, он был невысок, худ, в аккуратном костюме и при галстуке. Когда Райан указал на него, он как раз улыбался кому-то на галерее — какому-нибудь родственнику, вероятно. Все эти недели Райан думал о том, что же это за человек, задумавший и осуществивший такое преступление. Какие именно качества отличают его от большинства цивилизованных людей? Какие качества могут позволить совершить такое?

Худощавое, в рытвинах от прыщей лицо, было совершенно нормальным. Он вполне мог сойти за мелкого служащего любой конторы. Отец Райана всю жизнь имел дело с преступниками, но для Райана они оставались загадочными существами. «Чем он отличаешься от других? Что делает его таким, какой он есть?» — снова и снова задавал себе эти вопросы Райан. Его так и тянуло спросить Миллера об этом, хотя он и знал, что, даже если и получит ответ, вопрос все равно останется неразрешённым. Тогда он посмотрел в глаза Миллера. Он хотел там найти… проблеск человечности что ли — нечто подтверждающее, что перед ним действительно человеческое существо, другое, отличное от него, но в сущности такое же. Прошло каких-то две секунды, но ему они показались долгими — он все смотрел и смотрел в эти блекло-серые глаза и увидел там… Пустоту. Абсолютную пустоту. И тогда Джек начал что-то понимать.

— Запишите, — обратился судья к стенографисту, — что свидетель опознал подсудимого Сина Миллера.

— Благодарю вас, сэр, — закончил свою часть допроса Ричардс.

Райан воспользовался моментом и высморкался. Он обзавёлся насморком на прошлой неделе.

— Вам удобно, доктор Райан? — спросил судья. И Джек сообразил, что стоит, навалившись всем телом на кафедру.

— Простите, сэр. Этот гипс…

— Бейлиф — стул для свидетеля, — распорядился судья. Судебный пристав принёс стул — самый обычный, деревянный, — и Райан сел. Чего ему действительно не хватало, так это крючка, чтобы подвесить левую руку. В общем, он более или менее уже привык к тяжести гипса, но постоянный зуд под этим панцирем просто сводил его с ума, и ничего нельзя было с этим поделать.

Со своего места поднялся адвокат — движения его были отработанно изящны.

Это был Чарльз Аткинсон, более известный как Красный Чарли, поскольку он любил выступать защитником по делам радикалов. Аткинсон был толстяком с маленькой головой, слишком маленькой для такого увесистого тела. Парик съезжал ему на лицо. «Защита террористов, должно быть, хорошо оплачивается, — подумал Райан. Вот чем следует заняться Оуинсу. Откуда ваши деньги, мистер Аткинсон?»

— Могу я начать, ваша светлость? — спросил адвокат, обращаясь к судье и присяжным, как того требовала форма, и направился к Райану. В руках у него была пачка бумаг.

— Доктор Райан… Или, может, лучше — сэр Джон?

— Как вам угодно, сэр, — махнул рукой Райан. Его предупредили насчёт этого Аткинсона. «Очень умная сволочь», — так о нём было сказано. В маклерском деле Райану порой приходилось иметь дело с умными сволочами.

— Насколько известно, вы были лейтенантом американской морской пехоты?

— Да, сэр, это верно.

Аткинсон глянул в свои бумаги, потом — на присяжных.

— Кровожадная толпа, эти морские пехотинцы, — пробормотал он.

— Простите, сэр? Кровожадные? — спросил Райан. — Вы ошибаетесь. Большинство тех, кого я знал, больше по пиву ударяют.

С галереи донёсся смех, и Аткинсон опять повернулся к Райану. Улыбка его была ядовитой. Райана предупреждали, чтобы он опасался софистики Аткинсона и умения ставить тактические ловушки. «К чертям собачьим! — сказал он себе. — Ну, давай, ты, мудила!»

— Простите меня, сэр Джон. Это фигурально. Я хотел сказать, что американские морские пехотинцы имеют репутацию людей агрессивных. Не так ли?

— Это легко оснащённые пехотные части, специализирующиеся на морских десантных операциях. Нас довольно хорошо натаскивали, но по существу мы ничем не отличаемся от любых других солдат. Морская пехота всего лишь обучается действовать в особо трудных условиях, — ответил Райан, надеясь хотя бы отчасти выбить Красного Чарли из равновесия. В фильмах морских пехотинцев изображали этакими забияками. Но в Куантико им втолковывали, что, если ты действительно на уровне, тебе не надо рваться в драку — обычно достаточно сказать, что ты морской пехотинец.

— Штурмовые подразделения?

— Да, сэр. В сущности верно.

— Следовательно, вы были командиром штурмового подразделения?

— Да, сэр.

— Ну, не будьте так скромны, сэр Джон. Какого рода людей отбирают в командиры подобных подразделений? Агрессивных? Решительных? Храбрых? Эти качества у такого командира наверняка должны быть развиты больше, чем у рядового, не так ли?

— Вообще-то, из всех качеств, которыми судя по «Руководству для офицера морской пехоты» должен обладать офицер, я более всего ценю честность, — сказал, улыбаясь, Райан.

Аткинсон к такому ходу не был готов.

— Это верно, — продолжал Райан, — я действительно командовал взводом, но мой капитан сразу же объяснил мне, что прежде всего я должен выполнять его приказы, а также полагаться на опыт взводного сержанта. Так что я не только и не столько командовал, сколько учился командовать. Так, собственно, в любом деле — вы ведь не лезете с нововведениями в первый день службы.

Аткинсон слегка нахмурился — все складывалось не совсем так, как он ожидал.

— Из ваших слов, сэр Джон, вытекает, что лейтенант морской пехоты — это всего лишь вожак бойскаутов. Но надеюсь, вы не это имели в виду? — спросил он с сарказмом.

— Нет, сэр. Извините. Я не намеревался произвести такое впечатление, но, право, мы и не банда сверхагрессивных варваров. Я должен был выполнять приказы, проявлять агрессивность лишь в той мере, в какой этого требует ситуация, и при этом уметь выносить самостоятельные суждения, как то и надлежит офицеру. Но я прослужил всего три месяца, а потом был ранен. Морские пехотинцы следуют приказу. Разумеется, приказы отдают офицеры, но второй лейтенант — самый низший офицерский чин. Вы получаете больше приказов, нежели отдаёте их. Я вижу, вы никогда не служили, — поддел его Райан.

— Так чему именно они там вас обучали? — спросил Аткинсон. Голос его стал злым — то ли он вправду вышел из себя, то ли прикидывался.

Ричардс взглянул на Райана — в глазах его была тревога. Он особенно настаивал, чтобы Райан не вступал в спор с Красным Чарли.

— Ну, основным командирским навыкам. Учили, как командовать людьми в полевых условиях, — ответил Райан. — Как реагировать в данной тактической ситуации. Как использовать вооружение, которое находится в распоряжении взвода. Как организовать поддержку артиллерии и воздушных сил…

— Как реагировать?

— Да, сэр, это часть программы, — Райан старался отвечать как можно подробнее, следя за тем, чтобы голос его был ровен и дружелюбен — голос человека, всего лишь сообщающего некую информацию. — Я никогда не был в ситуации, хоть отчасти напоминающей боевую. Если не считать того, о чём мы тут говорим сегодня… Но наши инструкторы совершенно чётко говорили нам, что, когда кругом свистят пули, там уже нет времени для раздумий. Вы должны знать, как действовать, и действовать быстро, иначе погибнут ваши солдаты.

— Отлично, сэр Джон. Итак, вас учили быстро и решительно реагировать на ситуацию?

— Да, сэр, — ответил Райан, чувствуя какую-то западню.

— Говоря о несчастном случае, который рассматривается в этом суде… Вы показали раньше, что, когда раздался взрыв, вы смотрели в другую сторону. Это так?

— Да, сэр.

— И когда вы повернулись в сторону взрыва?

— Как я уже говорил, прежде всего я уложил жену и дочку на землю. Затем я посмотрел, что там произошло. Сколько это заняло?.. Не меньше одной секунды, от силы — три. Но, прошу прощения, такие подробности трудно запомнить в такой ситуации — у меня ведь не было секундомера.

— Итак, когда вы наконец посмотрели туда, вы не сразу увидели, что там произошло?

— Верно, сэр. — «Давай-давай, Чарли, задавай свой следующий вопрос», мысленно подначивал его Райан.

— Значит, вы не видели, чтобы мой подзащитный стрелял из пистолета или бросал гранату?

«И только-то? — подумал Райан, удивившись тому, что уловка столь незамысловата. — Но, может, он куда-то ещё гнёт?»

— Нет, сэр, не видел. Он в тот момент обегал машину. Потом он остановился около неё — возле задней правой двери, спиной ко мне. В руке у него был пистолет, нацеленный на дверь, словно бы он…

— Предположения — штука шаткая, — прервал его Аткинсон. — Словно бы он что? Это могло быть что угодно. Но — что именно? Как вы можете сказать, что он там делал? Вы ведь не видели, чтобы он вылез из машины, которая позже скрылась. Исходя лишь из того, что вы видели, мой подзащитный, так же как и вы, мог оказаться случайный прохожим, поспешившим на выручку попавшим в беду, не так ли?

Видимо, предполагалось, что Джек этим должен быть озадачен.

— Предположение, сэр? Нет, я бы назвал это суждением. Если бы ваш подзащитный бежал на выручку, он бежал бы с другой стороны улицы. Я сомневаюсь в том, что это физически возможно — в смысле, так быстро. А кроме того, с той стороны находился человек с автоматом — так что не больно-то побежишь. И бежал ваш подзащитный именно с той стороны, где был тот, с автоматом. Если он стремился на выручку, то почему, имея пистолет, он не открыл стрельбу по автоматчику? Он тогда не показался мне «случайный прохожим», да и сейчас мне это представляется довольно маловероятным.

— Это опять ваше заключение, сэр Джон, — сказал Аткинсон, словно поучал недоразвитого ребёнка.

— Сэр, вы задали мне вопрос, и я постарался ответить на него аргументированно.

— И вы хотите, чтобы мы поверили вам, что все это промелькнуло в вашем сознании за какие-то мгновения? — спросил Аткинсон, вновь обратив лицо к присяжным.

— Да, сэр, это так, — твёрдо выговорил Райан. — Так и не иначе.

— Вам, наверное, не сообщили, что мой подзащитный никогда, прежде не подвергался аресту и не обвинялся в каком-либо преступлении?

— Значит, насколько я понимаю, это его первое преступление.

— Оставьте это на усмотрение присяжных заседателей, — отрезал Аткинсон. — Вы ведь не видели, чтобы он стрелял, не так ли?

— Нет, сэр. Но в магазине его пистолета должно было быть восемь патронов, а в нём оказалось лишь три. Я выстрелил из него три раза, и все — там было пусто.

— Ну и что же? Может, кто-то ещё стрелял из этого пистолета. Итак, вы не видели, стрелял ли он?

— Нет, сэр, не видел.

— Значит, не исключено, что кто-то уронил или бросил этот пистолет, а мой подзащитный подобрал его и хотел сделать то же, что и вы, но вы об этом не знали и не могли знать, не так ли?

— Я не могу свидетельствовать о том, чего не видел. Однако я видел улицу, уличное движение и пешеходов. Если ваш подзащитный действовал так, как вы утверждаете, то откуда он появился?

— Именно! Следовательно, вы не знаете? — вскинулся Аткинсон.

— Когда я увидел вашего подзащитного, сэр, он обегал машину. Если он был на тротуаре, а потом успел подобрать пистолет и обежать машину… для этого ему надо было бы быть олимпийским чемпионом по спринту.

— Мы этого не можем знать. Это опять ваше предположение. Ведь сами вы реагировали на ситуацию молниеносно, не так ли? Вы реагировали так, как вас тому обучали в морской пехоте, ни на минуту не задумавшись, не дав себе труда оценить положение. Вы не задумываясь ринулись в битву, напали на моего подзащитного, сбили его с ног и затем пытались убить его.

— Нет, сэр, я не намеревался убивать вашего подзащитного. Я уже… «Тогда почему ты стрелял в беззащитного человека, уже лежавшего без сознания?»

— Ваша светлость, — встал прокурор, — этот вопрос уже задавался.

— Свидетель может ответить, предварительно обдумав свой ответ, — с нажимом сказал судья. Никто не сможет сказать, что суд шёл не по правилам.

— Сэр, я не знал, что он был без сознания, и тем более не знал, когда он вскочит на ноги. Так что я выстрелил, чтобы обезвредить его.

— Я уверен, что так говорили и в той деревне во Вьетнаме, где…

— Я вас понял, сэр, но там морских пехотинцев не было, — отрезал Райан.

— Не нервничайте, — улыбнулся ему адвокат. — Я думаю, что вас там натаскивают умению хранить самообладание и спокойно реагировать на кровь. Наверное, и вас этому обучали…

— Нет, сэр, не обучали — «Он тебя нарочно драконит, Джек», — сказал себе Райан. Он достал носовой платок и высморкался. Два глубоких вдоха помогли успокоиться. — Прошу прощения, но местная погода наградила меня насморком. То, что вы только что сказали… Если бы в морской пехоте учили такого рода вещам, об этом уже давным-давно прокричали бы во всех газетах. Не говоря уже о моральной стороне дела, я скажу вам, мистер Аткинсон, что в морской пехоте понимают, что такое общественное мнение и как важно не уронить себя в его глазах.

— Неужели? — пожал плечами адвокат. — А как насчёт Центрального разведывательного управления?

— В каком смысле?

— Как насчёт сообщений газет, что вы работали на ЦРУ?

— Сэр, я получал деньги от правительства США, — сказал Джек, осторожно выбирая слова, — только в военно-морском министерстве: когда служил в морской пехоте, и позже — собственно, теперь — за то, что преподаю в Военно-морской академии. Я никогда не состоял на службе ни в каком другом правительственном учреждении. Точка.

— Значит, вы не агент ЦРУ? Напоминаю, что вы тут принесли присягу.

— Нет, сэр, я никогда не был агентом. Я не работаю на ЦРУ.

— А что же газеты?

— Боюсь, что об этом вам надо спросить репортёров. Я не знаю, откуда они это взяли. Я преподаю историю. Мой кабинет расположен в Лихи-холл, на территории Военно-морской академии. Оттуда до Лэнгли далеко.

— Лэнгли? Значит, вы знаете, где находится ЦРУ?

— Да, сэр. Однажды я там даже читал лекцию. Ту же самую, что месяцем раньше прочёл в военно-морском колледже в Ньюпорте, Род Айленд. Моей темой была природа принятия тактических решений. Я никогда не работал на Центральное разведывательное управление, но я действительно один раз был там с лекцией. Возможно, что отсюда и пошли все эти сообщения.

— Я думаю, вы лжёте, сэр Джон, — заметил Аткинсон. «Не полностью, Чарли», — мысленно парировал Райан.

— Что вы думаете, сэр, это ваше дело. Я же всего лишь правдиво отвечаю на ваши вопросы.

— И вы никогда не писали официального доклада под названием «Агенты и разведывательные органы»?

Райан заставил себя быть спокойным. «Откуда ты это раскопал, Чарли?» Он ответил, с величайшей осторожностью выбирая слова:

— В прошлом году, сэр… точнее — прошлым летом одна частная фирма, выполняющая правительственные заказы, предложила мне контракт на работу в качестве консультанта. Это «Майте корпорейшн». Работа носила секретный характер и никакого отношения к разбираемому здесь делу не имеет".

— Никакого? Почему бы этого не решить присяжным заседателям?

— Мистер Аткинсон, — устало спросил судья, — вы считаете, что работа, когда-то выполненная свидетелем, имеет прямое отношение к разбираемому в суде делу?

— Я думаю, ваша светлость, что, возможно, нам придётся это установить. Я уверен, что свидетель вводит суд в заблуждение.

— Хорошо, — сказал судья и повернулся к Райану. — Доктор Райан, имеет ли выполненная вами работа какое-либо отношение к убийству в Лондоне или к каким-либо лицам, причастным к данному делу?

— Нет, сэр.

— Вы в этом полностью уверены?

— Да, сэр.

— Являетесь ли вы сейчас или были ли когда-нибудь служащим какого-либо американского разведывательного учреждения или агентства безопасности?

— Правительству США я служил только будучи в морской пехоте, сэр.

— Напоминаю вам, что вы дали присягу и должны говорить только правду. Ввели ли вы суд в заблуждение в какой-то мере?

— Абсолютно ни в какой, сэр.

— Благодарю вас, доктор Райан. Я полагаю, что с этим вопросом теперь всё ясно. Мистер Аткинсон — ваш следующий вопрос, — повернулся он к адвокату.

Аткинсон наверняка был разозлён, но — отметил Райан — и виду не показал.

«Интересно, — подумал Джек, — кто его консультировал насчёт меня?»

— Вы сказали, что выстрелили в моего подзащитного только для того, чтобы он не встал с земли?

— Ваша светлость, — поднялся прокурор. — Свидетель уже…

— Если мне будет позволено задать следующий вопрос, — вежливо прервал его Аткинсон, — то все дело прояснится.

— Продолжайте, — сказал судья.

— Доктор Райан, вы сказали, что стреляли в моего подзащитного для того, чтобы он не поднялся с земли. В американской морской пехоте учат стрелять, чтобы обезвредить или чтобы убить?

— Чтобы убить, сэр.

— И вы утверждаете, следовательно, что поступили наперекор тому, чему вас учили?

— Да, сэр. Это же ясно — я ведь был не на поле боя, а на городской улице. У меня и в мыслях не было убивать вашего подзащитного. — «Лучше бы было, тогда, вероятно, не пришлось бы мне здесь маяться», — подумал Райан, в то же время озадачась вопросом, действительно ли он этого бы хотел.

— Значит, сперва вы действовали в соответствии с тем, как вас учили, но потом, секунду-другую спустя, вы уже действовали вопреки тому, чему вас учили? И вы полагаете, что мы тут должны поверить этому?

Аткинсону наконец удалось сбить с толку Райана. Джек теперь совершенно не понимал, куда тот гнёт.

— Я не думал об этом в таком плане, сэр, но, пожалуй вы правы, согласился он. — Именно так оно все и было.

— А потом вы, подкравшись из-за машины ко второму человеку, пристрелили его без всяких размышлений. В этом случае ясно, что вы вновь действовали согласно усвоенным в морской пехоте навыкам — стрелять, чтобы убить. Не находите ли вы тут некое противоречие?

— Нисколько, сэр, — покачал Джек головой. — Всякий раз я действовал… действовал так, как мне представлялось необходимым применительно к конкретным обстоятельствам.

— Я думаю, вы, сэр Джон, заблуждаетесь. Я полагаю, что вы и в том, и в другом случае действовали так, как и свойственно действовать нерассуждающему офицеру американской морской пехоты. Вы сломя голову ринулись в ситуацию, о которой не имели никакого представления, напали на невинного человека, а затем пытались убить его, хотя он без сознания лежал на земле. Затем вы хладнокровно убили другого человека, даже не попытавшись обезоружить его. Вы и понятия не имели о том, что там на самом деле происходило, не так ли?

— Так как же я, по-вашему, должен был действовать… в случае того, второго?

Аткинсон тут же воспользовался его промахом.

— Вы только что сказали суду, что всего лишь хотели обезвредить моего подзащитного. Хотя на самом деле намеревались убить его. Как вы хотите, чтобы мы поверили вам, если ваш следующий шаг не имел ничего общего со столь миролюбивым намерением?

— Сэр, ведь у того человека, Маккрори, в руках был АК-47. Идти с пистолетом против автомата.

— Но когда вы на него пошли, у него уже не было «Калашникова», не так ли?

— Да, верно. Если бы он у него был… Не знаю, может, я бы не выскочил из-за укрытия, а стрелял бы в него оттуда. Из-за машины, я имею в виду.

— Ага, теперь понятно! — воскликнул Аткинсон, воздев руки вверх. — У него не было в руках автомата, и, следовательно, у вас появился шанс пристрелить его на ковбойский манер, учинить нечто в духе Дикого Запада на улицах Лондона!

— Интересно, что же я должен был, по-вашему, делать в той ситуации? — устало спросил Джек.

— Для такого меткого стрелка, как вы, стрелка, который с первого раза попадает в сердце человека, почему бы вам было не выбить выстрелом пистолет из его рук?

— Ага, ясно, — улыбнулся Райан — теперь был его черёд воспользоваться промахом Аткинсона. — Вам следует выбрать что-то одно, сэр.

— Как? — растерялся адвокат.

— Минуту назад вы заявили, что я пытался убить вашего подзащитного. Я был на расстоянии вытянутой руки от него, но не убил его. Это значит, что я мазила. И при этом вы хотите, чтобы я попал в руку человека на расстоянии пяти-шести метров. Что-то тут не срабатывает, сэр. Или я плохой стрелок или хороший — одно из двух. И вообще, это только в кино выстрелом выбивают пистолет из рук. Это там, для киношных бравых ребят. Но кино — это не реальная жизнь. Из пистолета вам приходится стрелять в самый центр цели, что я и сделал. Я вышел из-за машины, чтобы получше прицелиться… Если бы Маккрори не вскинул пистолет, целясь в меня… Не могу утверждать наверняка, но, возможно, я бы не выстрелил. Но он его вскинул и выстрелил… Вы видите моё плечо… И я выстрелил в ответ. Возможно, мне следовало бы действовать иначе. Но я поступил, к сожалению, именно так. У меня не было времени для раздумий. Я действовал, как мог. Я сожалею, что убит человек, но и он ведь хотел убить меня — он выстрелил первым, сэр.

— Но вы даже слова ему не сказали, не так ли?

— Нет, по-моему, не сказал, — согласился Джек.

— Вы не жалеете, что все произошло именно так, а не иначе?

— Если вам, мистер Аткинсон, будет легче, скажу, что я то и дело возвращаюсь в мыслях к тому, что произошло. Будь у меня тогда больше времени на размышление, я, возможно, действовал бы иначе. Но этого мне знать не дано, поскольку размышлять мне было просто некогда, — сказал Джек и замолк на секунду. — И вообще, было бы лучше, если бы всего этого и вовсе не случилось. Но не я ведь все это заварил, а он, — Джек указал рукой на Миллера.

Миллер, скрестив руки на груди и слегка склонив голову набок, сидел на стуле с прямой спинкой. Он взглянул на Райана, и в углу его рта дрогнула ухмылка — едва приметная, одному Райану предназначавшаяся.

«А, может, не только мне», — подумал Джек. Серые глаза Сина Миллера смотрели, не моргая. Верно, он в этом практиковался. Райан скрестился с ним глазами, стараясь, чтобы взгляд его был максимально равнодушным, и пока секретарь суда записывал его показания, а публика на галерее шёпотом обменивалалась впечатлениями, они смотрели друг другу в глаза, испытывая, чья возьмёт. «Что за этими глазами?» — снова подумалось Джеку. Он не слабак, это точно. Там была сила, но вроде той, что видна в глазах хищного зверя. И ничего, кроме силы. Ничего, смягчающего силу, — ни проблеска морали, совести…

Только сила и воля? С четырьмя полицейскими по бокам, Син Миллер, конечно, чувствовал себя, как волк в клетке. И смотрел на Райана, как смотрел бы волк из-за прутьев — как на нечто, до чего ему хотелось бы дотянуться зубами. Костюм и галстук — только маскировка, как и та его улыбка друзьям или родственникам на галерее. Сейчас он о них забыл. Не думал он и о том, чем кончится суд, как не думал и о тюрьме. Это было ясно Райану. Он думал только об одном — о человеке по имени Райан, о человеке, до которого пока не может добраться. Правая рука Райана инстинктивно сжалась, словно готовая вскинуться и схватить пистолет, лежавший на столе среди других вещественных доказательств, метрах в двух от него.

В конце-то концов, этот Миллер не был зверем. У него был интеллект и даже образование. Он мог думать и разрабатывать планы, как и всякий человек, но когда он принимал решение, человеческие чувства уже не влияли на его действия.

В исследовании, выполненном для ЦРУ, Джек подходил к террористам, как к некоей абстракции, как к роботам, которые что-то там делали и надо было их так или иначе нейтрализовать. Он никогда не думал, что ему придётся встретиться с одним из них. И, что более важно, он не ожидал, что на него будут так смотреть. Он что не понимает, что это был всего лишь его гражданский долг?

«Тебе на это плевать. Я — только некая препона на твоём пути. Я ранил тебя, убил твоего друга и провалил твоё дело, — размышлял Райан. — Ты хочешь посчитаться со мной, не так ли? Раненый зверь всегда рыщет в поисках того, кто его ранил, — сказал самому себе Джек. — А у этого раненого зверя есть мозги. У него есть память, — подумал Джек и тайком вытер вспотевшую руку о брюки. — Он сидит там и думает».

Райаном овладел страх. Такого страха он никогда прежде не испытывал. Но уже несколько секунд спустя он успокоился, напомнив себе, что Миллер под стражей, что присяжные признают его виновным, что его приговорят к пожизненному заключению и что тюрьма изменит это существо или… что там скрывается за этими блекло-серыми глазами.

«Я ведь бывший морской пехотинец, — сказал он себе. — Я не боюсь тебя. Я знаю, как с тобой, сопляком, быть. Один раз я тебя уже уделал, — он улыбнулся Сину Миллеру, тоже уголком рта. — Ты не волк, ты лиса. Противно, конечно, но нечего слишком-то беспокоиться, — сказал он себе и отвернулся от Миллера, как отворачиваются от очередной клетки в зоопарке. — Интересно, — мелькнуло у него, — заметил ли Миллер, что я его не боюсь?»

— Вопросов больше нет, — сказал Аткинсон.

— Свидетель свободен, — произнёс судья Уиллер. Джек поднялся, и глаза его вновь скользнули по лицу Миллера. Его взгляд не изменился, и улыбка в углу рта тоже была прежней.

В холле Райана поджидал Дэн Мюррей.

— Неплохо, — заметил он, — однако не следует скрещивать шпаги с адвокатами. Он чуть-чуть не загнал вас в угол.

— Вы думаете, это имеет значение?

Мюррей покачал головой.

— Ни в коем разе. Суд — чистая формальность. Дело вполне ясное.

— Что он получит?

— Пожизненное. Обычно «пожизненное» здесь значит лет шесть-восемь, но для него это будет действительно пожизненное. Ага, вот и Джимми!

По коридору к ним направлялся Оуинс.

— Ну, как? — спросил он, имея в виду Райана.

— Оскара не получит, но присяжным он понравился, — сказал Мюррей.

— Откуда это вам известно?

— Сразу видно, что вы никогда не были присяжным. Они же сидели совершенно неподвижно, едва дыша, когда вы говорили. Они поверили каждому вашему слову, особенно тому, что и как вы думали и по поводу чего волновались. Вы произвели впечатление честного человека.

— Я и есть честный человек, — сказал Райан. — Ну и что же?

— Не все таковы, — заметил Оуинс. — И присяжные — молодцы, умеют почувствовать. В этом плюс этой системы.

Мюррей кивнул.

— У всех нас есть что сказать — и хорошего, и не очень хорошего — о суде присяжных. Но в основном система эта работает довольно хорошо. Мистер Оуинс, почему бы нам не угостить этого джентльмена пивом?

— Отличная идея, — ответил Оуинс и, подхватив Раина под руку, направился к лестнице.

— Этот парняга страшноват, а? — сказал Райан, чтобы услышать мнение профессионалов.

— Вы тоже заметили это? — спросил Мюррей. — Добро пожаловать в прекрасный мир международного терроризма. Да, этот сукин сын — крепкий орешек. Но большинство из них такие только поначалу.

— Через годишко он немного изменится. Он из крепких, это так, но крепкие зачастую и ломкие, — сказал Оуинс. — Они порой дают трещину. Время очень даже на нашей стороне, Джек. А если даже он и не даст трещину, об этом тоже не следует волноваться.

* * *

— Очень уверенный в себе свидетель, — произнёс телевизионный комментатор новостей. — Доктор Райан парировал выпад защитника Чарлза Аткинсона и совершенно недвусмысленно опознал подсудимого Сина Миллера во время слушания дела об убийстве на Молу.

В кадре появился Райан, выходивший из зала суда вместе с двумя мужчинами.

Американец что-то говорил, жестикулируя, а проходя мимо телекамеры, засмеялся.

— Наш старый приятель Оуинс. А кто второй? — спросил О'Доннелл.

— Дэниел Мюррей, представитель ФБР в американском посольстве, — ответил помощник О'Доннелла по разведке.

— Ага. Раньше мне его видеть не случалось. Так вот он каков. Идут выпить, видно. Герой и его шестёрки. Жаль, что мы этого Оуинса не прикончили…

Как много раз они пытались выследить Оуинса, но за ним всегда следовала машина с охраной, и он никогда не ездил одной и той же дорогой. Возле его дома стояла охрана. Они могли бы убить его, но скрыться потом было бы слишком трудно, а О'Доннелл не хотел отправлять своих людей на явную смерть.

— Райан возвращается домой завтра или послезавтра, — сказал он.

— Вот оно что? — удивился разведчик, подумав про себя:

«Откуда только Кевин получает такую информацию?..»

— Очень жаль, не правда ли? Неплохо было бы отправить его домой в гробу, а, Майкл?

— Ты же сам говорил, что не стоит марать о него руки, — ответил Майкл Маккини.

— Верно. Но уж больно гордо он вышагивает. Скрестил шпаги с нашим другом Чарли и теперь гарцует себе за пинтой пива. Чёртов америкашка, такая самоуверенность…

«Да, было бы неплохо…», — покачал головой Кевин О'Доннелл.

— Нам, — сказал он, — сейчас надо другое планировать. Сэр Джон может подождать, и мы тоже подождём.

* * *

— Я их вынудил к этому чуть ли не под дулом пистолета, — говорил Мюррей через плечо. Он сидел за рулём своей машины, слева от него размещался охранник, а сзади следовала машина с детективами из С-13.

«Следи за этой чёртовой дорогой», — твердил ему про себя Райан. Он всё ещё мало разбирался в том, как тут ездят, и только теперь начал понимать, что к указателям об ограничении скорости тут все относились с полным презрением. Да к тому же ещё эта езда по левой стороне улицы!..

— Том Хьюс, начальник охраны, рассказал мне о своих планах, и я решил, что вам нужен сопровождающий, который знает что и как.

«И умеет нормально водить машину, — подумал Райан, когда они обогнали грузовик совсем не с той стороны. — Или как раз с той? Черт их разберёт!» То, что они прошли в полуметре от грузовика, — это факт. Шириной своей английские дороги отнюдь не впечатляли.

— Стыдобушка, что вы так ничего толком и не посмотрели тут.

— Ничего. Зато Кэти насмотрелась, а я вдоволь поглазел на телевизор.

— И что же вы там смотрели?

— Они то и дело крутили куски из чемпионата по крикету, — рассмеялся Джек.

— Разобрались в правилах? — спросил Мюррей, обернувшись к нему.

— А там есть правила? — недоверчиво поинтересовался Райан. — Зачем портить игру правилами?

— Говорят, что правила там есть, но мне так и не удалось в них разобраться. Но теперь мы с ними сравнялись.

— То есть?

— Футбол тут становится популярным. Наш футбол, я имею в виду. И сколько я ни втолковывал Джимми Оуинсу что к чему, он так ничего и не понял.

— Значит, я мог бы смотреть по телику футбол… Почему же никто не сказал мне?

— Какая жалость, — заметила Кэти.

— Приехали, — сказал Мюррей, притормозил и свернул к реке. Дорога была узкой одноколейкой, но, отметил Джек, Мюррей по крайней мере сбросил скорость.

Машина наконец остановилась.

Темнело.

— Вот вам и ваш сюрприз, — сказал Мюррей, выпрыгнул из машины и открыл дверь. Райан, словно краб, выпростался следом.

— Эй, привет, Том! — крикнул кому-то Мюррей. К ним подошли двое мужчин в красно-голубых мундирах. Первый, лет пятидесяти, направился прямо к Райану.

— Сэр Джон, леди Райан, добро пожаловать в Лондонский Тауэр Её величества. Я — Томас Хьюс, а это — Джозеф Эванс. Я вижу, Дэну удалось доставить вас сюда вовремя.

— А могу я узнать, что за сюрприз поджидает нас?

— Тогда он уже не будет сюрпризом, — заметил Хьюс. — Я хотел сам провести вас по территории, но меня ждут в другом месте. Так что вами займётся Джо, а попозже и я к вам присоединюсь.

И начальник охраны куда-то направился, Мюррей за ним.

— Вам уже приходилось бывать в Тауэре? — спросил Эванс.

Джек покачал головой.

— Я была, когда мне было девять лет, — сказала Кэти. — И мало что помню.

— Ну что же, — сказал Эванс, приглашая их следовать за ним, — на этот раз мы попытаемся сделать так, чтобы это запомнилось вам надолго.

— Вы тут все солдаты, не так ли?

— Фактически мы все, сэр Джон, в прошлом сержанты, хотя двое из нас даже и старшие офицеры. Я был сержантом первого парашютно-десантного полка. Мне пришлось ждать четыре года, прежде чем меня взяли сюда. Работа тут, как можно догадаться, интересная, так что конкуренция очень велика.

На кителе Эванса красовались несколько наград. Было ясно, каково рода людей брали на эту работу. Эванс не шёл, а вышагивал, как и положено человеку, отслужившему тридцать лет в армии.

— Как ваша рука, сэр?

— В порядке. Зовите меня Джек.

— Мне пришлось таскаться с таким же гипсом в шестьдесят восьмом, если не ошибаюсь. Несчастный случай во время учений, — сочувственно сказал Эванс. — Приземлился на каменный забор. Болело дьявольски.

— Но вы продолжали прыгать. И отжиматься одной рукой от земли.

— Конечно, — подтвердил Эванс и остановился. — Перед нами здание Средней башни. Раньше тут было ещё одно здание — вон там, где магазин сувениров. Оно звалось Львиной башней, потому что там был королевский зверинец — до восемьсот тридцать четвёртого года. — Его речь текла плавно, благо он несколько раз на дню говорил все те же слова.

«Мой первый замок», — подумал Джек, разглядывая каменные стены.

— А ров был настоящий?

— О, да, и при том довольно неприятный. Проблема в том, что по проекту тут должна была быть проточная вода, из реки. К несчастью, инженер просчитался и вода оказалась стоячей. Что ещё хуже — обитатели замка бросали все отбросы в воду. Так что тут все гнило. Впрочем, думаю, это преследовало также и тактическую цель. Одной этой вони было достаточно, чтобы все держались подальше ото рва, за исключением разве что самых отчаянных храбрецов. Наконец, в восемьсот сорок третьем году его осушили, и теперь он по-настоящему полезен дети могут гонять там в футбол. А вон там, подальше — качели и трапеции. У вас есть дети?

— Один, а второго ожидаем, — сказала Кэти.

— Правда? — Эванс заулыбался. — Чертовски здорово! Этот янки всегда будет британцем — хотя бы чуть-чуть. У нас с Мойрой двое, и оба родились за границей. А это Башня Байуорд.

— У всех ведь башен были подъёмные мосты, не так ли? — спросил Джек.

— Да. Львиная и Средняя башни были по сути островами, окружёнными рвами с вонючей водой. Обратите внимание, что дорога к замку поворачивает под прямым углом. Это чтобы заставить попотеть тех, кто шёл с тараном. Проследуем в Башню.

Джек, оценив ширину рва — порядка шести метров — и высоту башенных стен, спросил:

— И что же, никому никогда не удалось взять её?

Эванс покачал головой.

— Никто на это всерьёз не решался. И вряд ли этого следует ожидать в наши дни.

— Это верно, — согласился Райан. — Вы не боитесь, что кто-нибудь устроит тут взрыв?

— Это уже было. Лет десять тому назад — в Белой башне. Террористы. С тех пор усилили охрану, — сказал Эванс.

На территории самой Башни, помимо охраны Тауэра, были ещё и гвардейцы в красных мундирах, в медвежьих шапках и с винтовками — как тот, на Молу.

— Вам, несомненно, известно, что это здание в разные времена использовали для разных надобностей. Когда-то здесь была королевская тюрьма, а во время второй мировой войны тут держали Рудольфа Гесса. Знаете ли вы имя первой королевы Англии, казнённой тут?

— Анна Болейн, — сказала Кэти.

— Отлично. Они там преподают в Америке нашу историю? — спросил Эванс.

— Это я почерпнула из телевизионной программы «Шедевры театра», объяснила Кэти.

— Ну, тогда вы знаете, что все казни осуществлялись при помощи топора. Кроме этой. Для неё король Генрих вызвал палача из Франции — он пользовался мечом, а не топором.

— Он хотел, чтобы было не так больно? Это очень мило с его стороны, — сказала Кэти, криво усмехнувшись.

— Да, он был человеком снисходительным, не так ли? А это Врата предателя. Вам, быть может, небезынтересно узнать, что до того они назывались «Уотергейт».

Райан рассмеялся.

— Удачное название.

— Именно. Узников отправляли через эти ворота — на лодке — в Вестминстер, для суда.

— А потом назад — чтобы привести в порядок причёску?

— Только самых важных. Прочих казнили в Зелёной башне. Но это были казни без публики. Публичные казни производились в других местах.

Через ворота они вошли в Кровавую башню, и Эванс рассказал о её прошлом.

Райан подумал, что, если бы написать историю всех этих Башен, это заняло бы множество томов.

Зелёная башня оказалась приятным местечком — как-то не укладывалось в голове, что тут кого-то казнили. С двух сторон её окружали дома (конечно, времён Тюдоров), в северном конце площади было то самое место, где воздвигали эшафот. Эванс подробно объяснил процедуру, которая включала и плату палачу, приговорённый к казни платил палачу, чтобы тот делал своё дело получше.

— Последней женщиной, казнённой здесь, — продолжал Эванс, — была Джейн, виконтесса Рошфор. Это было тринадцатого февраля пятьсот сорок второго года.

— Что она такое сделала? — спросила Кэти.

— Скорее, чего она не сделала. Она не сообщила королю Генриху Восьмому о том, что его пятая жена, Кэтрин Ховард, состояла, э-э, в романтических отношениях с кем-то другим, — деликатно объяснил Эванс.

— Это был действительно исторический случай, — хмыкнул Джек. — Женщину казнили за то, что она умела держать рот на замке.

Кэти улыбнулась.

— Джек, а как насчёт того, чтобы сломать тебе вторую руку?

— А что скажет на это Салли?

— Она меня поймёт, — заверила его жена.

— Ну, не поразительно ли, сержант, как женщины всегда стоят друг за друга?

— Я тридцать один год прослужил и не настолько глуп, чтобы оказаться впутанным в семейные споры, — разумно сказал Эванс.

«Один ноль в его пользу», — сказал себе Райан. После Зелёной башни Эванс провёл их мимо Белой башни, а затем свернул налево, к пространству, огороженному верёвками. Здесь Райан с женой поняли ещё одну причину, почему желающих получить работу в Тауэре было хоть отбавляй.

В каменном строении четырнадцатого века была пивная для служащих Тауэра.

На стенах её красовались бронзовые таблички с названиями всех полков британской армии.

В пивной оказался и Дэн Мюррей.

— Джек, Кэти, — это Боб Халлстон, — представил он им ещё какого-то человека.

— Вы, должно быть, умираете от жажды, — сказал Боб.

— Я не против пива, — сказал Джек. — А ты, Кэти?

— Что-нибудь без алкоголя.

— Вы уверены? — спросил Халлстон.

— Я не из общества трезвости, просто я не пью во время беременности, объяснила Кэти.

— Поздравляю! — Халлстон направился к бару и вернулся со стаканом пива для Джека и с чем-то вроде кока-колы для Кэти. — За ваше здоровье, и за здоровье младенца.

Кэти просияла. «В беременных женщинах есть что-то особенное», — подумал Джек. Кэти уже не была просто хорошенькой, она вся светилась.

— Я слышал, что вы врач.

— Хирург.

— А вы, сэр, преподаёте историю?

— Точно. А вы работаете здесь, как я понимаю.

— Верно. Нас тут тридцать девять. Мы — церемониальная гвардия короля. Мы пригласили вас, чтобы выразить вам благодарность за сделанное вами, а также для участия в нашей небольшой ежевечерней церемонии. Она называется «Церемония передачи ключей».

— Каждый вечер — с тысяча двести сорокового года, — сказал Мюррей.

— С двести сорокового? — спросила Кэти.

— Да. Это вам не стряпня для туристов. Это — настоящее, — сказал Мюррей. — Верно, Боб?

— Самое настоящее. Когда мы запираем замки, эта музейная коллекция становится самым безопасным в Англии местом.

— Я верю этому, — сказал Джек, осушив половину своего стакана. — Ну, а если всё-таки те негодяи проникнут сюда, вам ведь придётся что-то делать, а?

— Куда же денешься? — улыбнулся Халлстон. — Кое-кому из нас пришлось бы вспомнить, чему нас обучали. Я ведь когда-то был в первых формированиях СЛС, гонялся за Роммелем по пустыне. Ужасное это место — пустыня. С тех пор я вечно пребываю в состоянии жажды.

«Есть в них что-то специфическое, в настоящих профессионалах. Они никогда не утрачивают этого, — подумал Райан. — Они стареют, прибавляют в весе, немного мягчают, но за всем этим все равно ощущается дисциплина и хребет. И в этом вся разница. И ещё гордость, сдержанная уверенность в себе, потому что ты прошёл через все это и не обязан говорить об этом каждому встречному-поперечному. Только среди своих. Это никогда не уходит».

— Есть тут у вас парни из морской пехоты?

— Двое, — сказал Халлстон. — Мы стараемся не давать им пускать в ход кулаки.

— Правильно! Я сам был в морской пехоте.

— Никто не совершенен, — посочувствовал ему Халлстон.

— Так в чём же ваша церемония?

— В тысяча двести сороковом году стражник, в чью обязанность входило запирать все замки, подвергся нападению каких-то разбойников. После этого он отказался выполнять свои обязанности без военного сопровождения. С тех пор каждый вечер начальник стражи запирает главных входы, а затем относит ключи в Королевский дом в Зелёной башне. Это все сопровождается небольшой церемонией. Мы думали, что вам с женой она может показаться интересной, — сказал Халлстон и опять приложился к своей кружке. — Вы ведь, насколько я знаю, были сегодня в суде. Ну и как там всё шло?

— Я рад, что это уже позади. По мнению Дэна, я вёл себя правильно, — Райан пожал плечами. — Когда мистер Эванс показал нам тюремную башню, я пожалел, что она теперь уже не используется по назначению, — добавил Райан, вспомнив выражение лица Миллера. «Интересно, где он сейчас? В своей камере? Думает обо мне? — Райан допил пиво. — Уверен, что так оно и есть».

— Простите?

— Этот Миллер. Жаль, что ему тут нельзя привести в порядок причёску.

Халлстон холодно усмехнулся.

— Вряд ли кто-нибудь тут не согласен с вами. Мы бы тут легко нашли добровольцев помахать топором.

— Можно было бы тащить жребий, Боб, — сказал Мюррей, протягивая Джеку очередную кружку пива. — Вы ещё не выбросили его из головы, Джек?

— Мне никогда не приходилось встречать таких.

— Он в тюрьме, Джек, — сказала Кэти.

— Да, я знаю.

«Так почему он все не выходит у тебя из головы? — спросил себя Джек. — К чёрту его! К чёрту все это!»

— Отличное пиво, сержант.

— Из-за него они и рвутся на эту работу, — усмехнулся Мюррей.

— Это одна из причин, — Халлстон прикончил свою кружку. — Ну, что же почти пора.

Джек залпом проглотил своё пиво. Вновь появился Эванс, и они вышли на улицу — воздух был по-ночному свеж. Небо было ясным, луна светила вовсю. Там и сям поблёскивали огни редких фонарей. Джек удивился тишине — в самом центре города, а тихо, как у него дома. Он взял Кэти под руку, и Эванс повёл их по направлению к Кровавой башне. Возле Ворот предателя уже собралась небольшая толпа, и один из стражей Тауэра объяснял им, что они должны соблюдать тишину и ничего не фотографировать. Там стоял часовой и ещё четверо вооружённых гвардейцев — их дыхание клубилось, голубоватое от подсветки фонарей. И это был единственный признак того, что они живые существа. А то можно было бы подумать, что это каменные изваяния.

— Сейчас, — прошептал Мюррей.

Откуда-то спереди донёсся звук запираемой двери. Трудно было что-то разглядеть — уже сгустилась тьма, а свет фонарей был слишком тусклым. Потом Джек услышал, как позвякивает связка ключей — словно колокольчики в такт чьим-то шагам. Потом появилась какая-то светящаяся точка. Она все росла и росла, пока не превратилась в квадратной формы фонарь, внутри которого горела свеча, — его нёс Том Хьюс, начальник стражи. Звук его шагов был чёток, как метроном, спина — пряма, как шомпол. Через минуту к нему, печатая шаг, примкнули четверо солдат. Торжественным маршем они направились дальше, в туннельную тьму. Звяканье ключей и клацанье кованых сапог по мостовой служило им аккомпанементом.

Как они запирали ворота, слышно не было, но через несколько минут снова послышалось звяканье ключей и запрыгал свет фонаря. От всего этого так и несло необъяснимым романтизмом. Джек обнял жену за талию и прижал к себе. Она подняла на него глаза.

— Люблю тебя, — прошептал он.

Звяканье ключей опять приближалось к ним.

Часовой, справа от них, вскинул ружьё и крикнул:

— Стой! Кто идёт?

Том Хьюс крикнул в ответ пароль:

— Ключи!

— Чьи ключи? — требовательно спросил часовой.

— Ключи королевы Анны!

— Дорогу несущим ключи королевы Анны! — часовой вернул ружьё в исходное положение.

Четверо стражей с Хьюсом посредине миновали пост и свернули налево, по направлению к Зелёной башне. Райан и Кэти последовали за ними. На вершине склона, возле Зелёной Башни, Хьюза и сопровождающих его гвардейцев встретил отряд стрелков и горнист. Хьюз и гвардейцы остановились. Отряд приставил ружья к ноге, а начальник стражи обнажил голову.

— Боже, храни королеву Анну!

— Аминь! — откликнулись гвардейцы и стрелки. Горнист протрубил отбой. Эхо запрыгало по древним камням, извещая о конце дня. Как круги от брошенного в воду камня, последние печальные ноты поплыли куда-то вдаль и растворились там в безбрежье ночной тиши. Райан наклонился и поцеловал Кэти.

— Каждый вечер с двести сорокового года? — спросил Джек.

— С одним перерывом — во время войны с наци. Немецкая бомба попала прямо на территорию Тауэра во время этой церемонии. Начальника стражи отбросило взрывной волной, и свеча в фонаре потухла. Ему пришлось снова зажечь её, чтобы довести церемонию до конца, — сказал Эванс. То, что начальник стражи был ранен, к делу не относилось. Есть вещи более важные, нежели это. — Ну, заглянем снова в пивную?

— У нас дома нет ничего похожего на это, — тихо сказала Кэти.

— Для этого Америка ещё недостаточно стара, не так ли?

— Неплохо бы нам тоже обзавестись такого рода церемониями, — сказал Джек.

Мюррей кивнул, соглашаясь.

— Да, что-нибудь такое, что напоминало бы нам, зачем мы тут, на земле.

— Традиция — важная вещь, — сказал Эванс. — Солдату традиция порой помогает выстоять. Это больше, чем ты сам, больше, чем твои товарищи… Это то, что существует не только для солдат. Это для всех.

— Точно, — сказала Кэти. — Так же и в медицине.

— И в морской пехоте, — поддакнул Джек. — Но мы не нашли этому столь красочного выражения, как вы тут.

— У нас было больше практики, — Эванс открыл дверь в пивную. — А кроме того, тут помогает и наше пиво.

— Вам бы ещё научиться должным образом готовить мясо… — сказал, обращаясь к Эвансу, Джек.

— А ну-ка, Джек, врежьте им всю правду, — хмыкнул Мюррей.

— Ещё пива моему собрату из морской пехоты, — кто-то протянул Райану кружку.

— Берт — один из морских пехотинцев, о которых я вам говорил, — пояснил Эванс.

— Я никогда не отзываюсь плохо о тех, кто выставляет мне пиво, — сказал Райан Берту.

— Невероятно разумно! Вы уверены, что были всего лишь лейтенантом?

— И всего три месяца, — сказал Джек и рассказал о вертолёте.

— Это просто невезуха. Ох, уж эти несчастные случаи на ученьях! — сказал Эванс. — Опаснее, чем на фронте.

— Так вы что, ребята, вроде гидов тут?

— Это только часть нашей работы, — вступил в разговор ещё один охранник. — Это неплохой способ за всем тут наблюдать, а также просвещать приблудных лейтенантов. Как раз на прошлой неделе я толковал тут с одним из Уэльской стражи — он не все понимал, как надо делать, и я дал ему одну идею.

— Очень даже верную, — согласился Эванс. — О том, что прежде чем стать офицером, надо побыть в солдатах. Кто сказал, что в Белом Доме самые лучшие дипломаты?

— Я никогда не чувствовал себя полностью бесполезным в качестве второго лейтенанта, — улыбнулся Джек.

— Всё зависит от точки зрения, — вставил другой охранник Тауэра. — Судя по тому, как вы вели себя на Молу, вы в армии были бы на уровне.

— Не знаю, Берт. Лейтенант с героическим комплексом — не того сорта человек, с которым очень-то сладко. Он такое будет чудить!.. Но, думаю, что те, кому удаётся выжить и что-то из этого извлечь, те бывают ничего ребята.

— Скажите, лейтенант Райан, что вы извлекли? Какой урок?

— Не быть подстреленным. В следующий раз я буду стрелять из укрытия.

— Отлично, — к ним присоединился Боб Халлстон. — И не оставляйте никого живым у себя в тылу.

За людьми СЛС не замечалось, чтобы они оставляли в такого рода случаях кого-то в живых. Кэти подобных разговоров терпеть не могла.

— Джентльмены, нельзя просто так убивать людей.

— Лейтенанту повезло, мэм, повезло на редкость. Но если с ним ещё раз такое случится, то надо действовать или, как полицейский, или, как солдат, одно из двух. Вам, молодой человек, очень повезло — могли бы и не выжить. Пусть ваша рука напоминает вам о том, как вам повезло. Хорошо быть храбрым, лейтенант, но ещё лучше быть сообразительным — оно и для ваших близких будет не так болезненно, — Эванс допил своё пиво. — Господи Боже, сколько раз я уже говорил это!

— Сколько раз мы все говорили это? — проговорил Берт. — Но, к сожалению, не все нас слушали. Ну, хватит. Прекрасная леди не желает слушать болтовню старых рубак. Боб сказал, что вы ожидаете ребёнка. А я через два месяца стану дедушкой.

— Он никак не дождётся, когда покажет нам фотографии, — рассмеялся Эванс.

— Кого хотите — мальчика или девочку?

— Всё равно. Лишь бы был здоровым.

С этим все согласились. Райан прикончил вторую кружку.

Пиво было крепким, и голова пошла кругом.

— Джентльмены, — сказал он, — если кто-то из вас будет в Америке и окажется в районе Вашингтона, дайте нам знать.

— А когда вы снова будете в Лондоне, помните — наша пивная открыта для вас, — сказал Том Хьюс. Начальник стражи уже переоделся в гражданское, но на голове у него всё ещё была старинного покроя шляпа. Он снял её и протянул Джеку. — Я надеюсь, в вашем доме найдётся местечко вот для этого. Сэр Джон, примите с благодарностью от всех нас.

— Я буду хранить её, — Райан взял шляпу, хотел было надеть её, но решил, что не достоин такой чести.

— А теперь… Простите меня, но я должен сказать, что если вы не уйдёте сейчас, вам придётся провести тут всю ночь. В полночь все двери будут заперты.

Джек и Кэти пожали всем руки и вышли на улицу вслед за Хьюсом и Мерреем.

Было свежо. «Интересно, как тут насчёт призраков», — думал Джек.

— Что это? — показал он на стену. По ней расхаживала какая-то тень.

— Часовой, — сказал Хьюс.

Они прошли мимо часового возле Кровавой башни — теперь на нём был маскировочный халат, винтовка и прочая амуниция.

— Винтовки заряжены или как? — спросил Джек.

— А какой в них смысл иначе? Но тут совершенно безопасное место, — ответил Хьюс.

«Хорошо знать, что есть такие места, — мелькнуло у Райана. — Интересно, почему я об этом подумал?»

Глава 7 ДОМОЙ — НА БЫСТРОКРЫЛОЙ ПТИЦЕ

Зал ожидания четвёртого терминала в Хитроу был спокойным местечком — там вполне можно было бы расслабиться, если бы Джек, как обычно, не нервничал перед полётом. За стеклянной — от пола до потолка — стеной был виден «конкорд», на котором через несколько минут он должен был отправиться домой. Формой своей он напоминал гигантскую хищную птицу, чья красота внушала восхищение и страх. Она сидела там на бетонной дорожке, бесстрастно глядя на Райана поверх длинного, как кинжал, носа.

— Было бы хорошо, кабы Бюро разрешало мне летать туда-сюда на этой пташке, — сказал Мюррей.

— Красивая! — согласилась Салли.

«Всего лишь ещё один самолёт, — сказал самому себе Райан. — Что его держит в воздухе — не ясно». Он не помнил, был ли это принцип Бернулли или эффект Вентури, но знал, что это нечто незримое, основанное на умозаключении, и это даёт самолёту возможность держаться в воздухе. Над Критом что-то в этом принципе или эффекте не сработало, и он едва не погиб, а полтора года спустя из-за того же рода неполадки погибли его родители неподалёку от чикагского аэропорта. Разумом он понимал, что в его армейском вертолёте случилась какая-то неполадка в механизме и что конструкция пассажирских самолётов проще и надёжнее. Знал он и то, что в авиакатастрофе, в которой погибли его родители, повинны были прежде всего плохие погодные условия. Сейчас погода была отличной, и всё же было в самом факте полёта нечто крайне противоестественное.

«Ладно, Джек. Не возвращаться же в пещеру и к охоте на медведей с рогатиной. А что естественного в преподавании истории, в сидении перед телевизором или в езде на машине? Не будь идиотом. Но я ненавижу летать», снова напомнил он себе.

— С «конкордами» ещё никогда ничего не случалось, — заметил Мюррей. — А ребята Джимми Оуинса все проверили у этой птички.

Вероятность, что эту прекрасную птицу могли начинить взрывчаткой, была вполне реальной. Утром эксперты из С-13 потратили более часа на проверку «конкорда», а теперь полицейские, переодетые в комбинезоны авиамехаников, стояли возле самолёта. Из-за бомб Джек не волновался. Бомбу собаки найдут.

— Я знаю, — устало улыбнулся Джек. — Просто тут у меня кишка тонка.

Мюррея удивляла нервозность Райана, хотя он и отметил, что тот хорошо её скрывал. Сам-то он любил летать. Ещё когда он учился в колледже, вербовщик ВВС чуть-чуть не уговорил его пойти в лётчики.

«Это будет верхом идиотизма, если я не полечу сегодня», — сказал Джек себе.

— Ты действительно слабак. Нечего сказать, морская пехота!"

— Ну, папа, когда же наконец мы взорвёмся и взлетим? — спросила Салли.

— В час. Не приставай к папе, — велела Кэти.

«Взорвёмся, — улыбнулся Джек. — Чёрт возьми, чего тут, в конце концов, бояться?»

В зале ожидания он насчитал четверых охранников, хотя они и прикидывались обычными пассажирами. Оуинс не хотел, чтобы с ним что-то случилось в последний день. Прочее — уже дело британской авиакомпании. С него даже не взяли дополнительной платы за полёт на «конкорде». Интересно, подумал он, предвещает это удачу или напротив?

Женский голос объявил о посадке. Джек поднялся.

— Спасибо за все, Дэн.

— Идём, папа? — радостно спросила Салли.

— Минутку! — Мюррей наклонился к Салли. — А поцелуй?

— Пожалуйста, — весело сказала Салли и поцеловала его. — До свиданья, мистер Мюррей.

— Берегите нашего героя, — сказал Мюррей Кэти.

— Всё будет в порядке, — заверила она его.

— Вас ждёт футбол по телику! — Мюррей чуть не раздавил руку Райана. — Вот по чему я тут в самом деле скучаю.

— Могу прислать вам видеозаписи.

— Это не то. Снова преподавать историю, а?

— Это моя работа, — сказал Райан.

— Посмотрим, — загадочно заметил Мюррей. — И как вы только ходите с этой штуковиной?

— Едва-едва, — хмыкнул Райан. — Наверное, врач встроил туда какую-то свинцовую штуку или, может, забыл там свои инструменты. Ну, вот мы и пришли.

— Ни пуха ни пера, — пожелал им Мюррей и ушёл.

— Добро пожаловать, сэр Джон, — сказала стюардесса. — Ваше место 1-Д. Вы летали раньше на «конкорде»?

— Нет, — с трудом выдавил из себя Джек.

— Это вам запомнится на всю жизнь, — пообещала стюардесса.

«Большое спасибо!» — чуть не задохнулся от злости Райан, и пожалел, что одной рукой придушить её не сможет. От этой мысли ему стало смешно. Он хмыкнул.

Только это ему и оставалось.

Пришлось пригнуться, чтобы не стукнуться о дверную притолоку. Проходя мимо кабины, он заглянул туда — экипаж каким-то чудом умещался там в ужасной теснотище. Проход загородила другая стюардесса — она пристраивала чьё-то пальто на вешалку. Пришлось ждать, пока она, увидев Райана, не шагнула в сторону.

Джек занял своё место у окна, в первом ряду. Кэти и Салли уже сидели на своих местах — по другую сторону прохода. Клешня Джека занимала почти половину соседнего кресла — никто бы там не смог сидеть. Мало того, что с него не взяли дополнительную плату за «конкорд», с него не взяли денег и за второе место. Он попытался было пристегнуть ремень, но с одной рукой это оказалось не так просто. На помощь пришла стюардесса.

— Вам удобно?

— Да, — солгал Джек.

— Чудесно. Тут вся информация о «конкорде», — она указала на серого цвета пластиковый пакет. — Хотите какой-нибудь журнал?

— Нет, спасибо. У меня есть книга.

— Хорошо. Я вернусь после взлёта. Если что, позвоните.

Джек потуже затянул ремень. Дверь всё ещё была открыта — ещё можно было бежать. Но он знал, что не сделает этого. Он откинулся назад. Сиденье было узковатым, но всё же удобным.

И, благо он сидел в первом ряду, можно было вытянуть ноги. Оглянувшись, он увидел, что самолёт на три четверти уже заполнен. Это все были бывалые путешественники, и притом люди богатые. В основном — бизнесмены, угадал Джек, рассмотрев, что многие читали «Файнаншел таймс». И никто из них не боялся летать. Это ясно по выражению их лиц. Ему и в голову не пришло, что выражение его лица было таким же, как и у всех.

— Леди и джентльмены, капитан Найджел Хиггинс приветствует вас на борту «конкорда», рейс сто восемьдесят девять, Лондон — Вашингтон — Майами, Флорида.

Минут через пять мы взлетим. Погода в Вашингтоне отличная, температура пятьдесят шесть градусов по Фаренгейту. Полет займёт три часа двадцать пять минут. Прошу воздержаться от курения, пока мы не взлетим. И — пристегните ремни. Спасибо за внимание.

Пока звучала по радио эта скороговорка, закрыли дверь. «Неплохо отвлекли внимание, отрезав единственный путь к бегству», — кисло отметил про себя Райан.

Он закрыл глаза, отдавшись в руки судьбы. Хорошо, что он сидел в первом ряду никто не видел его. Салли сидела у окна. Только Кэти могла его видеть, но она понимала его состояние или, по меньшей мере, притворялась, что понимает. «Ты жопа! — раздражённо сказал себе Райан, — если бы полёт на „конкорде“ был опасным, хоть один из них уже разбился бы».

Взвыли реактивные турбины, и в желудке у Райана что-то сжалось. Он закрыл глаза. «Бежать все равно некуда». Он уговаривал себя дышать ровнее и максимально расслабиться. И это ему удалось.

Мимо окна медленно поплыл громадный комплекс аэропорта.

Тут и там возле терминалов стояли самолёты, словно корабли в доке. «Лучше бы нам на пароходе…» — подумал он, забыв, что из всех морских пехотинцев на Гуаме он был единственным, кто страдал от морской болезни. «Конкорд» приостановился на несколько секунд и потом-снова покатил. Голос капитана снова зазвучал по радио — он что-то объяснял насчёт взлёта, но что именно, Райан не уловил. Он в это время наблюдал за взлётом Пан-Ам-747. «Конкорд», — подумал Райан, — куда красивее». Он напоминал ему модели истребителей, которые он конструировал в детстве. «Наш — первоклассный».

Самолёт сделал широкий разворот в конце дорожки и замер.

«Вот оно».

«Исходное положение», — прозвучало по радио, Джек вцепился в кресло, словно это был электрический стул, и вот-вот должны были включить ток.

Взревели моторы, и Райана вжало в кресло. «Черт!» — ругнулся он. Старт был мощным — такого ему ещё не приходилось испытывать. Стюардесса была права, такое не забывается! Вот нос самолёта задрался вверх, ещё раз дёрнуло, и «конкорд» взмыл под каким-то немыслимым углом. Он взглянул на Кэти — она на него. В глазах её сиял восторг. Салли сидела, уткнувшись носом в окно.

Самолёт чуть выровнялся, и вот уже стюардессы покатили по проходу коляски со всякими напитками. Джек взял себе шампанского. Настроение вовсе не было праздничным, но эта шипучка всегда ему помогала. Кэти как-то предложила ему, чтобы справляться с этими самолётными страхами, принимать какое-нибудь успокоительное. Но он терпеть не мог лекарств. Вино — другое дело. Он посмотрел в окно. Они все ещё набирали высоту — вполне мягко, отметил он.

Райан извлёк из кармана книгу и раскрыл её. Это было испытанное средство.

Устроившись поудобнее, он погрузился в чтение. Выбор оказался удачным — это была одна из работ Элистера Хорна о франко-германских конфликтах. Правда, с гипсом тяжело было переворачивать страницы.

На какой-то момент оторвавшись от книги, он взглянул в окно — под ними было водное пространство. Судя по часам, лететь оставалось менее трех часов.

«Ну, три-то часа можно вытерпеть. Как будто у тебя есть выбор. — Его взгляд остановился на лампочке. — Как это я раньше не заметил?» Оказывается, над головой у него был спидометр. 1024 мили в час значилось на нём, но при этом последние цифры росли прямо на глазах.

«Черт! Тысяча миль в час. Что сказал бы Робби об этом? Интересно, кстати, как у него дела… — Эти скользящие на спидометре цифры его завораживали. Вот уже перевалило за 1300. Через какое-то время на спидометре обозначилась цифра 1351 и уже больше не менялась. — Тысяча триста пятьдесят одна миля в час, значит, — прикинул он, — около двух тысяч футов в секунду. Это почти скорость пули, то есть двадцать миль в минуту. Ничего себе! — пробормотал он и снова посмотрел в окно. — Но почему такой шум? Если мы идём на сверхзвуковой скорости, почему же шум не остаётся позади нас? Надо спросить Робби. Он знает».

Где-то внизу кучерявились белые, пышные облака. Солнечные лучи отражались от океана, распространяя вокруг сияние. Раина раздражала эта двойственность: он боялся летать и в то же время был зачарован всеми этими красотами, открывавшимися взгляду сверху. Он заставил себя вновь приняться за книгу, в которой речь шла о временах, когда верхом технологического прогресса считался паровоз, скорость которого составляла тридцатую часть той, с которой он нёсся в данный момент. «Это, конечно, повергает в ужас, но зато ты раз-два и дома».

Пришло время обеда. С ним редко бывало, чтобы он ел в полёте, но тут, видно, шампанское придало ему аппетита, и он с удовольствием принялся за еду.

За сёмгой, бифштексом, салатом и клубникой на десерт, запиваемых отличным портвейном, незаметно пролетели сорок минут. Лететь осталось менее двух часов.

— Леди и джентльмены, говорит капитан. Мы летим на высоте пятидесяти трех тысяч футов со скоростью тысяча триста пятьдесят пять миль в час. По мере использования топлива, мы будем забираться все выше, пока не достигнем высоты пятьдесят девять тысяч футов. Температура воздуха снаружи — шестьдесят градусов ниже нуля по Цельсию, а температура обшивки самолёта — около ста градусов. Это результат преодоления сопротивления воздушной среды в ходе полёта. В результате этого объём самолёта увеличивается, он теперь где-то на одиннадцать дюймов длиннее…

«Усталость металла! — смутно припомнилось Райану. — Зачем ты сообщил мне все это?» Он коснулся окна. Оно было тёплым, и он понял, что на наружной обшивке самолёта можно было бы кипятить воду. Интересно, как все это сказывается на самолётной раме? «Назад в девятнадцатый век», — скомандовал он себе. Салли спала, а Кэти сидела, уткнувшись в журнал.

Через какое-то время капитан сообщил, что внизу Новошотландский Галифакс.

Джек взглянул на часы — оставалось менее часа лету. На северном горизонте смутно темнела полоска земли. «Северная Америка — подлетаем, наконец». Как всегда, нервозность плюс узкое кресло привели к тому, что спина задеревенела.

Надо было бы встать, походить, размяться… Но именно этого он никогда не делал в самолёте. Стюардесса подлила ему портвейна в стакан, и он снова уставился в окно. Солнце стояло на той же высоте, что и при вылете из Лондона. Фактически они стояли на месте — самолёт, устремляясь на запад, просто едва поспевал за скоростью вращения земли. В вашингтонский аэропорт Даллес, сообщил пилот, они прибудут в полдень. Джек снова взглянул на часы — оставалось сорок минут. Он поёрзал в кресле и снова погрузился в книгу. Но ненадолго — стюардессы принялись раздавать анкеты, которые надо было заполнить для таможни и иммиграционной службы. Отложив книгу он принялся наблюдать за Кэти — она заполняла анкеты, подробно перечисляя все предметы гардероба, которыми она обзавелась в Лондоне. Салли все ещё спала, свернувшись клубочком, и с чуть ли не ангельским выражением лица. Они стали снижаться где-то возле Нью-Джерси, целясь на запад, а возле Пенсильвании снова повернули на юг. Самолёт теперь шёл совсем низко. «Ну, что же, капитан Хиггинс, давайте посадим эту птичку в целости и сохранности. Надо будет, — решил Райан, — сохранить все бумажки — и багажную квитанцию, и билет, и посадочный талон… — Пусть хранится — как доказательство того, что он летал на „конкорде“. — Я-таки ухитрился пройти через это — через „конкорд“… Зато, тупица ты этакая, будь это Боинг-747, ты бы все ещё тащился над океаном».

Теперь они летели так низко, что уже видны были дороги. Большинство авиакатастроф случается при посадке, но Райан об этом не думал. Они были почти дома — значит, конец всем этим страхам… И вот «конкорд» резко скользнул вниз, мелькнул парапет аэродрома, и почти сразу за этим он почувствовал толчок от соприкосновения с землёй. Все. Они приземлились, и остались целы-невредимы.

Теперь ничего страшного впереди — от силы какая-нибудь там автокатастрофа — не сравнить же её с авиакатасрофой!.. В машине Райан всегда чувствовал себя уверенно, потому что сам контролировал ситуацию. «Ах, да, — вспомнил он, сегодня ведь машину ведёт Кэти».

Самолёт остановился и зажёгся сигнал: отстегнуть ремни — можно было избавится от них наконец. Открыли переднюю дверь. Райан поднялся с кресла и потянулся. Хорошо на твёрдой-то земле… Кэти щёткой расчёсывала волосы Салли, та ещё толком не проснулась и тёрла кулаками глаза.

— Все в порядке, Джек?

— Мы уже дома? — спросила Салли.

— Дома, — заверил её Джек и двинулся к выходу. Стюардесса поинтересовалась, как понравился ему полет, и он искренне сказал, что полностью доволен. «Теперь-то — когда все это позади». Он нашёл себе место в автобусе, а через секунду к нему присоединились и Салли с Кэти.

— В следующий раз надо будет тоже на «конкорде», — сказал он жене.

— Почему? Тебе понравилось? — удивилась она.

— В известном смысле. Ведь вдвое меньше в воздухе, — рассмеялся он — не над ней, над собой. Он чувствовал радостное возбуждение — как всегда после приземления. Он прошёл через нечто неестественное и вот — жив-здоров, дома… И вообще, заметил он, пассажиры, покидающие самолёт, выглядят радостнее тех, что ещё только готовятся к отлёту.

— Сколько у тебя ушло на платья? — поинтересовался Джек, когда автобус остановился. Кэти в ответ протянула ему таможенную декларацию. — Ого!

— А почему бы и нет? — усмехнулась Кэти. — Я заплатила из своего кармана. Могу я или нет?

— Само собой, детка.

— И три костюма для тебя, Джек, — сказала она.

— Как? Зачем это?..

— Когда ты заказывал портному смокинг, я попросила его сшить тебе три костюма. Как только ты избавишься от этого гипса, сможешь носить их.

Что ещё было удобно в «конкорде», так это то, что пассажиров было относительно немного, так что багаж практически не пришлось ждать. Кэти взяла тележку, и Салли, конечно, потребовала, чтобы именно она толкала её. Последним препятствием была таможня, где им пришлось расстаться с тремя сотнями долларов в качестве налога за лондонские покупки. Не прошло и получаса после посадки самолёта, а они уже оказались на улице.

— Джек! — раздалось, едва они вышли из аэропорта. Это был Оливер Вендел Тайлер — человек высокого роста и при этом весьма плечистый. Передвигался он плохо, так как вместо левой ноги у него был протез из алюминия — результат столкновения с машиной, водитель которой был пьян. Протез был просто уродлив, но Оливер был им вполне доволен. С руками у него было все в порядке — если не считать того, что они были чересчур велики. Он обхватил ими Райана и сжал до боли.

— С возвращением, дружище!

— Как дела, Скип? — Джек с трудом высвободился из его объятий. Скип Тайлер был их близким другом. Силушки он был необыкновенной, но не умел соразмерять её.

— Отлично. Привет, Кэти, — сказал он и поцеловал её. — А ты как, Салли?

— Хорошо, — откликнула Салли и потянулась, чтобы её взяли на руки. Но ненадолго — вскоре она вывернулась, чтобы вновь пристроиться к тележке с багажом.

— Ты как здесь оказался? — и подумал: «А-а, это, верно, Кэти позвонила ему…»

— Не беспокойся о машине, — сказал Тайлер. — Мы с Джин забрали её со стоянки, и она ждёт вас дома. Поедете на нашей — к тому же она попросторней.

Джин сейчас подкатит.

— Взял отпуск, а?

— Что-то вроде того. Чёрт возьми, Биллинг замещал тебя в классе две недели. Почему же я не могу отлучиться на полдня?

К ним подошёл носильщик, но Скип отмахнулся от него.

— Как Джин? — спросила Кэти.

— Ещё шесть недель.

— А нам придётся подольше подождать, — сообщила Кэти.

— Правда? — просветлел Тайлер. — Замечательно!

Был прохладный, ясный осенний день. Едва они отошли от терминала, как к ним подкатила Джин Тайлер на громадном «шевроле». Джин была по-прежнему высокой, но уже не такой стройной, ибо ожидала двойню. Едва она выбралась из машины, как Кэти — уже что-то шептала ей на ухо. Что именно — нетрудно было догадаться, так как женщины тут же обнялись. Скип открыл багажник и закинул их чемоданы, словно это были пёрышки.

— Ты отлично все рассчитал, Джек. Прикатил прямо к Рождеству, — сказал Скип, когда все усаживались в машину.

— Так уж само получилось.

— Как плечо?

— Лучше, чем было вначале.

— Я этому верю, — расхохотался Скип и завёл машину. — Поразительно, что они дали вам «конкорд». Ну и как он тебе?

— Всё кончилось намного быстрее.

— Да, все так говорят.

— Как дела в школе?

— Все по-старому. Ты слышал об игре?

— По правде говоря, нет. — «Как я мог забыть об этом?» — подумал он.

— Просто великолепно! Пять очков у них, и всего остаётся три минуты. Томпсон наконец получает мяч и… бум, бум, бум — аж по восемь-десять ярдов каждый раз… Он делает ничью, и те уходят в защиту, так? Значит, нам надо нажать — мы рассеиваемся по бокам. Я — наверху, в ложе для прессы, и вижу, что защита у них что надо! Хоть часы останавливай! И вдруг — как во сне! Томпсон прямо чудо! Так подал!.. Двадцать один — девятнадцать. Надо же — так закончить сезон!

Тайлер был выпускником Аннаполиса и играл даже в сборной Америки, пока не пошёл служить на подлодках. Три года тому назад, как раз когда он уже начал сколачивать собственную футбольную команду, пьяный шофёр оставил его без левой ноги. Но Скип не оглядывался назад. Защитив докторскую в Массачусетском технологическом институте, он получил место преподавателя в Аннаполисе и не только продолжал интересоваться футболом, но иногда и тренировал разные команды. «Интересно, — подумал Джек, — счастливее ли теперь Джин?» В своё время она здорово не любила, когда он уходил в море надолго. Теперь он всё время был у неё под боком. Когда-то она была беззаботной, черноволосой девчонкой, работала секретаршей у адвоката, а сейчас, казалось, всё время была на сносях.

И — счастлива. С мужем они почти не разлучались. Даже за покупками ходили, взявшись за руки.

— Что насчёт рождественской ёлки, Джек?

— Я пока ещё не думал об этом.

— Я нашёл местечко, где можно срубить свеженькую. Еду туда завтра. Хочешь со мной?

— Конечно. Но нам надо ещё всякие закупки сделать.

— Ты, я вижу, совсем не в курсе дела. Кэти позвонила нам на прошлой неделе, так что мы с Джин постарались. Она что же, не сказала тебе?

— Нет, — Райан обернулся, и Кэти улыбнулась ему. — Спасибо, Скип.

— Брось, — махнул тот рукой. Они свернули на окружную дорогу. — Мы собираемся навестить родителей Джин — последняя для неё возможность попутешествовать перед появление двойни. А профессор Биллингс говорит, что тебя ждёт кое-какая работа.

«Кое-какая, — подумал Райан. — Похоже, месяца на два…»

— Когда ты сможешь выйти на работу?

— С этим придётся подождать, пока он не отделается от гипса, — ответила вместо Джека Кэти. — Завтра мы едем в Балтимор, к профессору Хоули — на проверку.

— Да с такой травмой лучше не спешить, — согласился Скип, имея в виду собственный опыт того же рода. — Робби просил передать привет. Сам-то он не смог прийти — он в Пакс Ривер на лётном тренажёре. Они с Сисси в порядке, были у нас недавно. Ты выбрал хороший денёк для возвращения. Почти всю прошлую неделю дождило.

«Я дома, — повторял себе Джек, слушая эту болтовню. — Снова повседневность, которая тяготит тебя, пока ты её почему-либо не лишился. И как хорошо вернуться к обычному распорядку, где нет большей неприятности, нежели дождь, где все размеренно: подъем, работа, еда и снова в постель. Новости по телевизору и футбол. Комикс в газете. Помочь жене с посудой. Развалиться в кресле с книгой в руках и стаканом вина, когда Салли наконец уложена в постель». Теперь это уже не казалось ему скучным — и никогда таковым не будет казаться, пообещал он себе. Последнее время жизнь крутилась в слишком стремительном темпе, и он был рад, что все это осталось там, далеко отсюда, за три тысячи миль.

* * *

— Добрый вечер, мистер Кули, — сказал Кевин О'Доннелл, оторвав глаза от меню.

— Здравствуйте, мистер Джемисон. Рад вас видеть, — ответил книготорговец с хорошо сыгранным удивлением.

— Не присоединитесь ко мне?

— Почему бы и нет? Спасибо.

— Что привело вас сюда?

— Бизнес. На ночь я остановился у друзей в Кобе.

Это было правдой. А кроме того, О'Доннелл, которого тут знали как Майкла Джемисона, понял, что у букиниста есть важное сообщение для него.

— Хотите взглянуть на меню?

Кули наскоро проглядел меню и вернул его О'Доннеллу.

Никто не мог бы заметить, как он вложил между страниц меню небольших размеров конверт. Джемисон тут же незаметно уронил его себе на колени. Потом, где-то с час, они болтали о всяких пустяках. Соседний столик был слишком близок к ним, чтобы говорить о чём-то ином, да и вообще Кули старался никогда не касаться опасных тем. Его дело было войти в контакт и смыться. «Слабак», подумал о нём О'Доннелл. Но вслух он этого никому не стал бы говорить. У Кули не было необходимых качеств для участия в настоящем деле, но для разведки он подходил. На что и был соответственно натаскан. С идеологией у него тоже было все в порядке. И всё-таки О'Доннелл угадывал в нём слабость характера, хотя и при хороших мозгах. Ничего. Зато Кули вне подозрений у полиции. Он никогда даже камней не швырял, не говоря уже о бутылках с зажигательной смесью. Он предпочитал наблюдать со стороны, и ненависть его зрела, не проявляясь в эмоциональных всплесках. Пусть он не мог пролить кровь, но зато не проливал и слезы. «Ты — серенький середнячок, ты можешь очень даже помочь в разведданных, и хотя ты слабак насчёт мокрой работы, все же помог прикончить… десяток, а то и дюжину. Да есть ли у него вообще какие-то эмоции? Похоже, что нет, рассудил О'Доннелл. — Ну и отлично. Хорошо иметь своего собственного маленького Гиммлера, — сказал самому себе О'Доннелл. — Гиммлера или, может, Дзержинского. Дзержинский — более подходящий образец. Вот именно — Железный Феликс — вот кто он. Маленький, дышащий ненавистью человечек. Только лицом, круглым и пухлым, он похож на Гиммлера, но внешность мы ведь себе не выбираем, не так ли? У Кули есть будущее в Организации. Когда придёт время, нам понадобится свой Дзержинский».

Разделавшись с кофе, Кули выписал чек. Он настоял на этом — дела, в конце концов, шли отлично. О'Доннелл сунул конверт в карман и вышел из ресторана. Ему хотелось тут же вскрыть конверт, но он подавил в себе это желание. Терпение не было сильным качеством Кевина, и именно поэтому он принуждал себя к нему. Он знал, что куда больше операций погорело из-за нетерпения, чем из-за британской армии. Это был урок, усвоенный ещё во времена, когда он сотрудничал с «Временными». Не превышая скорости, он вилял на своём БМВ по узким улочкам, пока не выбрался на просёлочную дорогу. Но и тут он не прямо устремился к дому и при этом то и дело поглядывал в зеркало заднего обзора. Он знал, что с безопасностью у него было все в порядке, но не менее отчётливо понимал, как необходимо всегда быть начеку. Машина, в которой он ехал, была зарегистрирована на имя головной конторы его корпорации в Дандолке. Это был настоящий бизнес — девять траулеров бороздили холодные воды, омывавшие Британию. Заправлял корпорацией отличный менеджер, человек, никак не причастный к Раздору, чьи деловые таланты позволяли О'Доннеллу вести жизнь сельского дворянина далеко на юге страны. Традиция полагаться в бизнесе на управляющего была одной из самых старых в Ирландии — английское наследие, как и дом О'Доннелла.

Менее чем через час он уже был у въезда в свои владения, отмеченные двумя каменными столбами, а ещё через пяток минут — в своём доме над морем. Как и водится в тех местах, машину он запарковал на улице и тут же прошёл к себе в кабинет. Там его — с книжкой стихов Йитса в руках — поджидал Маккини. Ещё один книголюб, хотя этот и не испытывал отвращения к крови. Под его внешним спокойствием пряталась взрывчатая готовность к действиям. Майкл был того же типа человеком, что и сам О'Доннелл. И подобно О'Доннеллу десять лет назад, его молодое нетерпение нуждалось в сдерживающем начале. Потому его и назначили шефом разведки, чтобы он научился терпеливо собирать нужную информацию, прежде чем действовать. «Временные» фактически никогда этим не занимались. Они ограничивались сбором разведданных тактического, а не стратегического значения.

Чем и объясняется общая безмозглость их стратегической линии, подумал О'Доннелл. Ещё одна причина, по которой он расстался с «Временными». Хотя он всё равно вернётся в ту стаю. Или, точнее, стая вернётся к нему. Тогда у него будет собственная армия. У Кевина уже был план на этот счёт, хотя даже и ближайшие соратники не знали о нём — точнее, не знали всех деталей.

О'Доннелл расположился в кожаном кресле и извлёк из кармана пиджака конверт. Маккини колдовал у бара в углу комнаты — готовил виски для босса. Со льдом — согласно привычке, которой Кевин обзавёлся за годы жизни в жарких местах. Он поставил стакан на край письменного стола, и Кевин приложился к нему, по-прежнему не произнеся ни слова.

В документе было шесть страниц печатного текста — через один интервал, — и О'Доннелл читал его не менее вдумчиво, нежели Маккини — Йитса. Несмотря на репутацию человека, готового к молниеносным действиям, глава Армии освобождения Ольстера порой казался Маккини существом, вырубленным из камня — особенно когда тот собирал и обрабатывал разведданные. Как компьютер, — заряженный злой энергией компьютер. Ему понадобилось целых двадцать минут, чтобы изучить документ.

— Да-а, наш друг Райан уже в Америке, где ему и место. Прилетел на «конкорде», и, по просьбе его жены, их в аэропорту встретил друг. Наверное, на будущей неделе он уже вернётся в эту свою Военно-морскую академию преподавать. Его высочество с очаровательной супругой прибудут домой через пару деньков. Похоже, что в их самолёте какие-то проблемы с электрической системой, и теперь для них перегонят новый самолёт из Англии — так это, во всяком случае, будет представлено публике. На самом же деле, им так, похоже, понравилось в Новой Зеландии, что они решили остаться там ещё на несколько деньков. По возвращении в Англию, охрана их будет весьма впечатляющей. Можно сказать, что в ближайшие несколько месяцев через их охрану не прорваться.

Маккини фыркнул.

— Нет такой охраны, чтобы уж совсем нельзя было через неё прорваться. И мы уже доказывали это.

— Майкл, мы же не собираемся убивать их. Это-то любой дурак может сделать, — сказал Кевин тоном терпеливого наставника. — Наша цель — взять их живьём.

— Но…

«Неужели они никогда не усвоят?» — подумал О'Доннелл.

— Никаких «но», Майкл. Если бы я хотел их смерти, они уже были бы мертвы, а вместе с ними и этот ублюдок Райан. Убить легко, но тогда мы не получим того, чего хотим.

— Так точно, сэр, — кивнул Маккини. — А Син?

— Ещё недели две он пробудет в брикстонской тюрьме — наши друзья из С-13 пока хотят, чтобы он был у них под рукой.

— Означает ли это, что Син…

— Маловероятно, — перебил его О'Доннелл. — Так или иначе, я полагаю, что Организация сильнее с ним, нежели без него, не так ли?

— Но как мы узнаем?

— Нашим товарищем интересуются на очень высоком уровне, — сказал О'Доннелл многозначительно.

Маккини задумчиво кивнул, стараясь не показать раздражение тем, что командир не хочет сообщать ему, начальнику разведки, о том, кто его информирует. Он понимал всю важность поступающей информации, но что это за источник — было величайшим секретом АОО. Ну что же, справился он с раздражением, у него тоже есть свои источники информации, и он день ото дня все более овладевает искусством использования их. Необходимость слишком долго готовиться к действиям угнетала его, но он был вынужден признать — правда, сперва не очень охотно, — что успех ряда сложнейших операций был обеспечен именно тщательной подготовкой. Одна из операций, проведённая без соответствующей подготовки, закончилась для него пребыванием в блоке Эйч тюрьмы в Лонг-Кеше. И он извлёк из этого должный урок: революции нужны более умелые люди. И за неэффективность Временной группировки Ирландской освободительной армии он возненавидел её руководство даже больше, чем британскую армию.

Революционеру сплошь и рядом приходится больше опасаться друзей, чем врагов.

— Есть что-нибудь новенькое о наших коллегах? — спросил его О'Доннелл.

— Кое-что есть, — ответил Маккини, просветлев. «Нашими коллегами» была Временная группировка Ирландской освободительной армии.

— Одна из ячеек белфастской бригады собирается послезавтра навестить одну пивную. Туда зачастили парни из Добровольческих сил Ольстера. Не шибко-то умно с их стороны…

— Полагаю, мы это можем пропустить, — рассудил О'Доннелл. Конечно, это будет бомба — погибнут несколько человек, в том числе и кто-то из Добровольческих сил. Эти силы он считал реакционной организацией правящей буржуазии, а в сущности — головорезами, поскольку у них не было никакой идеологии. Так что, если кое-кого из них убьют, это хорошо, но, право, достаточно было бы парочки-другой выстрелов, поскольку после этого парни из ДСО все равно прокрадутся в католические кварталы и пристрелят кого-нибудь на улице. И детективы из королевской полиции начнут следствие, но, как всегда, все будут утверждать, что ничего не видели, и в результате католические районы будут по-прежнему пребывать в состоянии революционного брожения. Ненависть это ценное достояние. Для Дела она даже важнее страха.

— Что-нибудь ещё? — спросил он.

— Снова исчезла из поля зрения Двайер, специалистка по изготовлению бомб, — сказал Маккини.

— Последний раз это было… да, в Англии, не так ли? Другая компания?

— Этого наш человек не знает. Он этим занимается, но я предупредил, чтобы он был осторожнее.

— Очень хорошо.

О'Доннелл решил, что надо будет обдумать этот вопрос. У «Временных» Двайер была лучшим специалистом по бомбам, настоящий гений, особенно по бомбам замедленного действия. Парни из скотленд-ярдовской С-13 гонялись за ней настойчивей, чем за кем-либо ещё. Её поимка была бы тяжелейшим ударом по руководству «Временных»…

— Пусть наш парень блюдёт осторожность, — сказал О'Доннелл, — но нам было бы очень полезно узнать, где Двайер.

Маккини понял, что к чему. Что же, жаль, конечно, её, но она сама виновата, раз выбрала не ту сторону.

— А как насчёт начальника белфастской бригады?

— Нет, — покачал головой шеф.

— Но тогда он снова ускользнёт. В тот раз понадобился целый месяц…

— Нет, Майкл. Не тот момент. Помните всегда о верном моменте. Операция это единое целое, а не простое нагромождение событий.

За командиром белфастской бригады ВГИРА («Бригада… Менее двух сотен человек», — криво усмехнулся О'Доннелл) очень даже охотились в Ольстере. Причём охотились не только британцы. Видно, поэтому он и был вынужден сделать так, что захватили его именно британцы. «Плохо. Я бы очень хотел, — думал О'Доннелл, — чтобы ты лично заплатил мне за то, что выбросил меня, Джонни Дойл, за то, что назначил цену за мою голову. Но и тут мне придётся проявить терпение. В конце концов, я хочу большего, нежели всего лишь твоя голова».

— Кроме того, учтите, — сказал он, — что нашим ребятам надо позаботиться и о собственной шкуре. Причина, по которой так важно выбрать нужный момент, в том, что наш план может сработать всего лишь один раз. Вот почему мы должны быть терпеливы. Надо ждать нужного момента и не промахнуться с этим.

«Что значит „нужный момент“? Какой план?» — недоумевал Маккини. Несколько недель тому назад О'Доннелл заявил, — что «момент настал», а потом дал отбой после телефонного звонка из Лондона, прямо-таки в самую последнюю минуту. Син Миллер знал о плане, знали и ещё один-два человека, но кто они, эти привилегированные, — этого Маккини не ведал. Если командир во что-то и верил, так это в секретность. Начальник разведки понимал значение секретности, но молодая кровь его пузырилась от раздражения — он знал о важности происходящего, не зная, что же именно происходит.

— Трудно, Майкл, а?

— Да, сэр, трудно, — признался тот с улыбкой.

— Просто-напросто помни, куда привело нас нетерпение, — сказал О'Доннелл.

Глава 8 ИНФОРМАЦИЯ

— Ну, я думаю, с этим почти все в порядке. Спасибо от имени Бюро за то, что вы выследили этого парня.

— Я, право, не думаю, что мы нуждаемся в такого сорта туристах, Дэн, — ответил Оуинс. Житель Флориды, присвоивший в банке в Орландо три миллиона долларов, допустил ошибку, остановившись в Англии по пути в другую европейскую страну, — страну с отчасти иными банковскими законами. — Я думаю, что в следующий раз, прежде чем арестовать, надо дать ему возможность сделать покупки на Бонд-стрит. Можете назвать это побором — побором за задержание.

— Ха! — гоготнул представитель ФБР и закрыл последнюю папку. Было шесть часов вечера.

Дэн Мюррей откинулся на спинку стула. За окном, по ту сторону улицы, серели в сумерках кирпичные постройки конца восемнадцатого века. На их крышах, как и на всех крышах домов в Гросвенор Скуэар, были тайные посты наблюдения.

Охрана американского посольства не была такой уж многочисленной, но зато были приняты дополнительные меры, поскольку за минувшие шесть лет американцам не раз угрожали террористы. Перед зданием посольства стояли полицейские, а сама улица была закрыта для движения. Тротуар украшали бетонные «цветочные горшки», которые и танку своротить было бы непросто. В проходной, за стойкой из пуленепробиваемого стекла стоял со «смитт-вессоном» на поясе капрал морской пехоты. «Чертовщина, — подумал Мюррей. — Чудесный мир международного терроризма». Мюррей терпеть не мог работать в здании, напоминавшем часть Линии Мажино, терпеть не мог остерегаться каждую минуту, как бы напротив его кабинета, на той стороне улицы, не оказался какой-нибудь иранец, палестинец, ливиец или ещё какой-нибудь безумец с реактивным гранатомётом. Это не был страх за собственную жизнь. Он рисковал своей жизнью не раз. Его выводила из себя сама чудовищность факта, что существуют люди, убивающие других людей для достижения каких-то там политических целей. «Но они вовсе не сумасшедшие. Психологи утверждают, что они психически здоровы. Они, видите ли, романтики верующие, посвятившие себя служению некоему идеалу и готовые ради этого идеала на любое преступление. Романтики!»

— Джимми, помните старые добрые времена, когда мы охотились всего лишь за грабителями банков?

— Я такими делами никогда не занимался. Я чаще гонялся за обычными ворами, а потом меня послали заниматься убийцами. Но терроризм заставляет с тоской вспоминать об обычном ворьё. Я даже помню дни, когда у воров были манеры вполне цивилизованных людей, — Оуинс подлил себе в стакан портвейна. Для полиции все большей проблемой становились участившиеся случаи использования огнестрельного оружия, которое стало популярным благодаря теленовостям о терроризме в Ирландии. И хотя, в отличие от американских, лондонские парки и улицы были ещё относительно безопасны, все же гулять в них было куда более рискованно, чем в совсем недавние времена. Новые веяния коснулись и Лондона, и Оуинс вовсе не был в восторге от этой новизны.

Зазвонил телефон. Мюррей поднял трубку.

— Алло. А-а, привет, Боб. Да, он как раз здесь. Джимми, это Боб Хайленд, — он протянул трубку Оуинсу.

— Слушаю, — сказал Оуинс и отхлебнул из своего стакана, но тут же поспешно поставил его на стол и потянулся за блокнотом и ручкой. — Где именно? И вы уже… Хорошо, отлично. Я сейчас же иду.

— Что там? — тревожно спросил Мюррей.

— Только что поступили сведения о некоей Двайер. В квартире на Тули-стрит у неё мастерская по изготовлению бомб.

— Это прямо напротив Тауэра, через реку?

— Именно, черт побери. Я пошёл, — Оуинс вскочил и схватил своё пальто.

— Не возражаете, если и я с вами?

— Дэн, вы должны помнить, что…

— Не надо вмешиваться, — закончил за него Мюррей и встал со стула. Рука бессознательно коснулась левого бедра, где надлежало быть револьверу — не будь он за рубежом. Оуинс же никогда не носил с собой оружия. Мюррей поражался: как можно быть полицейским и при этом не носить оружия? Они вышли из кабинета и направились к лифту. Через несколько минут они были в подземной гараже посольства. Два охранника уже сидели в своей машине, и шофёр Оуинса вырулил вслед за ними на улицу. Оуинс тут же включил своё радио.

— Люди уже в пути? — спросил Мюррей.

— Да. Боб будет там с командой через несколько минут. Двайер, о Боже!

Описание полностью совпадает, — Оуинс, как ни старался скрыть свои чувства, был взволнован, как мальчишка в рождественское утро.

— Кто вас навёл?

— Аноним. Мужской голос, сообщил, что, выглянув из окна, увидел провода и что-то ещё, упакованное в небольшого размера пакеты.

— Прелестно! Подсматривает за чужими окнами, а потом звонит в полицию…

— Что же, берём то, что дают, — Мюррей усмехнулся.

Улицы, как обычно по вечерам, были забиты машинами, и полицейская сирена ничего поделать с этим не могла. До Тули-стрит было всего пять миль, но тащиться им пришлось двадцать минут — Оуинс всё время принимал рапорты по радио, нервно постукивая кулаком по сиденью. Наконец машина стрелой метнулась по Тауэрскому мосту и свернула направо. Шофёр припарковал её у тротуара, возле двух полицейских машин.

Здание было трехэтажным, из старого, грязного кирпича. Рядом приткнулась крошечная пивнушка. На грифельной доске красовалось нацарапанное мелом меню.

Несколько завсегдатаев таращились на полицию, прихлёбывая из кружек. На той стороне улицы уже собралась небольшая толпа. Оуинс ринулся к двери. Детектив в штатском уже поджидал его.

— Все в порядке, сэр. Подозреваемая задержана. Верхний этаж.

Оуинс затопал наверх, Мюррей — вслед за ним. На верхней площадке их встретил другой детектив. На лице Оуинса играла улыбка — жёсткая, радостная.

— Все закончено, сэр, — сказал Хайленд. — Подозреваемая тут.

Морин Двайер пластом лежала на полу — совершенно голая. Вокруг неё натекла лужа, а чуть дальше были видны влажные следы, ведшие из ванной.

— Принимала ванну, — объяснил Хайленд. — А пистолет оставила в столе на кухне. Прошло без всяких осложнений.

— Вызвали кого-нибудь женского пола?

— Да, сэр. Странно, что её ещё нет.

— Движение просто кошмарное, — заметил Оуинс.

— Какие-либо признаки компаньона?

— Нет, сэр. Ничего, — ответил Хайленд.

В этой невзрачной квартирке был всего один стол, и содержимое его ящика лежало на полу. Там было несколько пакетов с веществом, напоминавшим взрывчатку, несколько капсюлей-детонаторов и радиотаймеров. Один детектив составлял опись, другой фотографировал комнату, а третий уже приступил к сбору улик: все в комнате надо было пронумеровать, уложить в пластиковый мешок и сохранить в целости до дня суда. Все были откровенно довольны — кроме лежавшей лицом вниз Морин Двайер, все ещё голой и все ещё в каплях воды. Над ней стояли два детектива — у каждого в кобуре револьвер, в глазах ни тени сочувствия.

Мюррей встал в дверном проёме, чтобы никому не мешать и в то же время ничего не упустить. Всё шло, как по учебнику: подозреваемая обезврежена, охрана выставлена, сбор вещественных доказательств шёл полным ходом. Вот-вот появится детектив женского пола, и Морин Двайер будет подвергнута обыску, в том числе и осмотру самых укромных мест — не сокрыто ли там чего-нибудь опасного? Это, конечно, нанесёт ущерб скромности Морин Двайер, но суд вряд ли воспримет это как нарушение закона. Морин Двайер была известной специалисткой по изготовлению бомб и занималась этим по меньшей мере три года. Девять месяцев тому назад видели, как она удалялась от места, где — в Белфасте — вскоре взорвалась бомба, убившая четверых и искалечившая троих. Нет, симпатии к себе она на суде не вызовет. Наконец один из детективов догадался стащить с постели простыню и накрыть ею Морин Двайер. Она лежала неподвижно. Только судорожно дышала. И не издавала ни звука.

— Интересно, — сказал один из детективов, извлекая из-под кровати чемодан. Проверив, не заминирован ли он, детектив открыл его и обнаружил набор театрального грима и четыре парика.

— Ого, это и мне подошло бы, — сказала, протиснувшись мимо Мюррея, женщина. — Раньше не было никакой возможности, — объяснила она Оуинсу.

— Давайте к делу, — улыбнулся Оуинс. Он был слишком счастлив, чтобы раздражаться по пустякам.

— Раздвиньте, дорогуша. — Вы же знаете процедуру… Она натянула на руку резиновую перчатку. Мюррей отвернулся. Эта процедура всегда вызывала у него чувство брезгливости. Через какой-то момент он услышал как перчатку резко сдёрнули с руки. Один из детективов протянул Морин Двайер какую-то одежду. Она принялась одеваться — никаких эмоций, словно в комнате никого не было. «Хотя нет, — подумал Мюррей, — как раз, будь она одна, какие-то эмоции проявила бы».

Как только Морин оделась, офицер полиции защёлкнул у неё на запястьях стальные наручники. Затем он сообщил Двайер о её правах — почти так же, как это делается и в Америке. Морин Двайер молча оглядела полицейского с ног до головы — лицо её не выражало ничего, даже гнева. И её увели.

«Да, хладнокровное существо», — сказал самому себе Мюррей.:

Несмотря на мокрые волосы и отсутствие косметики, она была довольно хороша собой. Отлично сложена. Могла бы сбросить фунтов восемь-десять, но при хорошем платье и так неплохо. «Ты бы мог встретить её на улице или, оказавшись рядом с ней в баре, предложить ей рюмку вина — тебе бы и в голову не пришло, что у неё в сумке пара фунтов взрывчатки. Такого у нас дома, слава Богу, ещё не водится…» — думал Мюррей. Мелькнула мысль о том, как Бюро справлялось бы с такими делами. Даже со всеми ресурсами, которыми оно располагало, со всеми научными и уголовными экспертами, помогающими оперативникам, с такого рода делами не так легко справиться. Тут любая полиция ведёт игру под названием «Жди, когда преступник совершит ошибку». Проблема в том, что мошенники становятся все умнее, учась на своих ошибках. Тут как и во всяком соревновании — обе стороны становятся все изощрённее. И при этом инициатива всегда в руках у преступников. Полиции остаётся только поспевать за ними.

— Ну, Ден, есть какие-нибудь критические замечания? Как мы — по стандартам ФБР? — спросил Оуинс не без оттенка самодовольства.

— Оставьте вы это, Джимми, — усмехнулся Мюррей. Дело шло к концу, детективы во всю корпели над описью вещественных доказательств, ничуть не сомневаясь, что материала больше чем достаточно для суда. — Ваше счастье, что у вас нет этих наших правил насчёт незаконного обыска и ареста. «Не говоря уже о некоторых наших судьях», — добавил он про себя.

— Кончено, — сказал фотограф.

— Отлично, — откликнулся сержант Боб Хайленд.

— Кстати, — спросил его Мюррей, — как вы ухитрились так быстро сюда добраться? На метро, что ли?

— Как это я не догадался поехать на метро? — расхохотался тот. — Нам, похоже, повезло с уличным движением. Мы были здесь через одиннадцать минут. Да и вы не то чтобы слишком запоздали. За пять секунд мы вышибли дверь и захватили Двайер. Ну не поразительно ли, как легко все это… когда у тебя есть вся нужная информация?

— Можно мне теперь войти? — спросил Мюррей.

— Конечно, — приглашающе махнул рукой Оуинс. Мюррей направился прямо к ящику стола, где лежала взрывчатка. Он был специалистом по этому делу.

— Похоже, что из Чехословакии, — пробормотал он.

— Да, — согласился один из детективов. — Со «Шкоды», судя по обёртке. А вот эти американские — электронный детонатор, модель за номером тридцать один, — сказал он и подтолкнул пластиковый мешочек к Меррею.

— Вот черт! Они теперь повсюду всплывают — партия этих штуковин была похищена полтора года назад. Они шли на нефтеразработки в Венесуэлу, а их перехватили возле Каракаса, — объяснил Мюррей. — Нефтяники любят их. Надёжные, безопасные и от нечего делать не взрываются. Не хуже, чем армейские. Классные штуковины.

— А где ещё их засекли? — спросил Оуинс.

— Три-четыре места мы знаем наверняка. Проблема в том, что они столь малы, что трудно идентифицировать их по остаткам — в смысле, после взрыва. Банк в Пуэрто-Рико, полицейский участок в Перу — это были политические. Другие случаи связаны с наркотиками. До сего момента они встречались лишь по ту сторону Атлантического океана. Насколько мне известно, это первый случай, когда они обнаружились здесь. На этих детонаторах полно всяких номеров. Надо сверить по накладным — не из числа ли они тех, похищенных? Я могу послать телекс, и через часок у вас будет ответ.

— Спасибо, Дэн.

Мюррей насчитал пять килограммовых пакетов взрывчатки. У чешской продукции была хорошая репутация. Она была не хуже той, что использовалась в американской армии. Один такой пакет, если его положить, куда надо, способен разрушить здание. Мисс Двайер могла заложить пять пакетов, установить там взрыватель замедленного действия — хоть на месяц вперёд, — и в момент взрыва оказаться на другом краю света.

— Вы сегодня спасли немало жизней, джентльмены. И хороших, — сказал Мюррей, озираясь. В квартире было всего одно окно, выходившее во двор. Жалюзи были опущены, до пола свисали дешёвенькие и к тому же грязные занавески.

«Интересно, — подумал Мюррей, — сколько стоит снимать такую квартиру? Немного, наверняка». Отопление было включено на всю мощь, и в комнате было душно. — Вы не против, если я открою окно? — спросил он.

— Отличная идея, Дэн, — сказал Оуинс.

— Позвольте мне, сэр, — сказал один из детективов и, подняв жалюзи, он открыл окно.

— Так-то лучше, — Мюррей сделал глубокий вдох, не обращая внимания на запах бензина, ворвавшийся в окно вместе с холодным воздухом.

Но что-то тут было не так…

Какое-то беспокойство вдруг овладело Мюрреем. Что-то было не так. Но что?

Он выглянул в окно. Налево было что-то вроде склада — глухая высокая стена.

Направо от неё виднелись очертания Лондонского Тауэра, возвышавшегося над Темзой. И это было все. Он повернулся к Оуинсу, тоже смотревшему в окно.

Начальник С-13 взглянул на него — в глазах его был вопрос.

— Да, — сказал Оуинс.

— Что сказал тот парень по телефону? — спросил Мюррей.

Оуинс крикнул:

— Сержант Хайленд!

— Да, командир?

— Голос по телефону. Что — точно — он сказал? И как он звучал?

— Голос… У него был, я бы сказал, акцент человека из центральных графств. Он сказал, что смотрел в окно и увидел взрывчатые вещества и провода. Мы все это, конечно, записали на магнитофон.

Мюррей высунулся в окно и провёл пальцем по внешней стороне стекла. Палец почернел от грязи. «Звонил явно не мойщик окон». Повертев туда-сюда головой, он установил, что пожарной лестницы там не было.

— Может, — сказал Оуинс, — кто-нибудь с крыши склада?.. Хотя нет — не тот угол. Разве что она разложила бы все материалы на полу… Довольно странно…

— Взлом? Может, кто-то вломился сюда, увидел все это хозяйство и решил позвонить в полицию как добропорядочный гражданин? — спросил Мюррей. — Однако это звучит не очень-то убедительно.

Оуинс пожал плечами.

— Трудно сказать. Может, брошенный любовник?.. Но пока нам придётся удовлетвориться добычей, Дэн. Тут пять бомб, которые теперь никому уже не опасны. Ну, ладно, пойдёмте отсюда и — пошлите телекс в Вашингтон. Сержант Хайленд, джентельмены, спасибо за службу! Поздравляю вас всех с отлично выполненной работой. Продолжайте в том же духе.

Оуинс и Мюррей, выйдя на улицу, увидели небольшую толпу, которую сдерживал десяток полицейских. И телевизионщики были тут как тут со своими осветителями.

В этом квартале были три маленькие забегаловки. В дверях одной из них стоял человек с кружкой пива в руке. Он, казалось, не проявлял никакого любопытства просто смотрел себе на ту сторону улицы, вот и все. Но память его чётко фиксировала все лица. Его звали Деннис Кули.

Мюррей с Оуинсом отправились в здание новой штаб-квартиры Скотленд-Ярда, откуда Мюррей и послал телекс в Вашингтон. Они больше не возвращались к той загадке, и вскоре Мюррей распрощался с Оуинсом. С-13 вскрыла очередное дело, связанное с терроризмом, и провернула это блестяще, без единой жертвы. Это означало, что Оуинс и его люди проведут бессонную ночь, подготовляя всякие бумаги и рапорты для министерства внутренних дел, а также — сообщения для прессы. Но лучше уж эта возня с бумагами…

* * *

Первый день на работе оказался куда легче, чем Райан предполагал. Из-за того что он долго отсутствовал, его классы передали другим преподавателям, к тому же надвигались рождественские каникулы, и курсанты с нетерпением ждали возможности отправиться на побывку домой. Все это значило, что Райан мог посвятить день разбору скопившихся за время его отсутствия бумаг. В своём кабинете он был уже в полвосьмого утра, к пяти разделался почти со всемибумагами и исполнился чувством гордости, что день прошёл не впустую. Он уже заканчивал подготовку вопросов к экзаменам, которые должны были состояться в конце семестра, когда до него донёсся запах дешёвой сигары и знакомый голос.

— Хорошо провёл отпуск? — спросил капитан-лейтенант Роберт Джефферсон Джексон — он стоял, привалившись к дверному косяку.

— Было кое-что интересное, Робби.

— Вот оно что, — Джексон положил свою белую фуражку на шкаф с папками и бесцеремонно плюхнулся на стул.

Райан закрыл папку и сунул её в ящик стола. Открыв холодильник, он извлёк оттуда двухлитровую бутыль содовой, а из стола — бутылку ирландского виски.

Робби дотянулся до стаканов на столике возле двери и передал их Джеку. Тот смешал виски с содовой до цвета, напоминавшего невинный лимонад. Распивать спиртное было против правил, что казалось смешным, учитывая морской профиль данного учреждения.

— С прибытием, дружище! — Робби поднял стакан.

— Хорошо вернуться домой, — сказал Райан, и они чокнулись.

— Я рад, что все обошлось, Джек. Мы волновались за тебя. Как рука?

— Сейчас лучше. Ты бы видел гипс в первые дни! В прошлую пятницу они сняли его в больнице Хопкинса. Однако сегодня я понял, что вести машину одной рукой чертовски неудобно.

— Ещё бы, — рассмеялся Робби. — Ты, парень, — безумец.

Райан кивнул, соглашаясь. Он познакомился с Джексоном в прошлом году. Робби носил золотые крылышки морского лётчика. Он служил в испытательном центре морской авиации в Патуксент-ривер — был там инструктором в школе лётчиков-испытателей до того дня, когда в результате какой-то неполадки в тренировочном самолёте не был неожиданно катапультирован. Произошло это настолько неожиданно, что он сломал ногу. В результате его на шесть месяцев освободили от полётов и прикомандировали в качестве инструктора к Академии в Аннаполисе. Тут он работал в инженерном отделе. Это назначение Джексон считал немногим лучше, нежели отправку на галеры.

Джексон был пониже Джека и куда темней и цветом волос, и цветом кожи. Он был четвёртым сыном баптистского проповедника из южной части Алабамы. Когда они только познакомились, Джексон ещё ходил в гипсе, тем не менее он предложил Джеку попробовать силы в кендо. Это японский вид спорта, где вместо; самурайских мечей пользуются бамбуковыми палками. В морской пехоте Райана обучали как орудовать палкой, и он решил, что кендо вряд ли чем-нибудь его удивит. Он принял приглашение, рассчитывая, что рука у него подлиннее, чем у Джексона, да к тому же у того ограничена подвижность, так что… Ему и в голову не пришло, что Джексон уже взял-несколько уроков кендо. А кроме того, у Джексона оказалась молниеносная реакция и способность делать убийственные выпады, как у гремучей змеи.

Райан, со своей стороны, научил Джексона любить настоящее ирландское виски, и у них появилась традиция пропускать после обеда стаканчик-другой в уединении райановского кабинета.

— Что тут нового? — спросил Джек.

— Ничего особенного. Учим молодёжь.

— И тебе, я вижу, начинает это нравиться?

— Не совсем. Нога моя уже в норме, так что уикенды я провожу в Пакс-ривер, чтобы доказать, что ещё не разучился летать. Знаешь, ты тут произвёл фурор.

— Когда меня подстрелили?

— Ага. Я как раз был у начальника, когда позвонили из ФБР и спросили, нет ли у нас чокнутого преподавателя, который отправился в Лондон, чтобы поиграть в полицейских и воров? Я сказал, что да, я знаю этого чудака, но им нужен был кто-нибудь из исторического отдела, чтобы подтвердить мои слова. Но, полагаю, больше всего их интересовало имя агента, у которого ты заказывал билет. Ну, в общем, все были на ленче, и мне пришлось разыскивать профессора Биллингса, да и сам наш начальник побегал изрядно… Всё было, как писали в газетах?

— Более или менее. Британцы все расписали довольно точно.

Джексон щёлкнул сигарой по краю пепельницы.

— Тебе повезло, что тебя не прислали домой по почте.

— Не надо, Робби. Только тебе ещё не хватало называть меня героем. Только попробуй, и я размажу тебя по стенке…

— Герой? Ну, нет! — он энергично замотал головой. — Тебе никто не говорил, что рукопашная — опасная штука?

— Будь ты там, я уверен, что ты тоже влез бы в это.

— Ничего подобного! Святой Боже, есть ли кто-нибудь тупее морского пехотинца? Рукопашная? Боже, это же кровь на кителе, ботинки все в пыли!.. Нет, парень, никогда! Когда я сражаюсь, я делаю это при помощи шрапнельного снаряда или ракеты — культурненько, — усмехнулся Джексон. — И не так опасно.

— Пока не оказываешься в самолёте, который катапультирует тебя без предупреждения, — съязвил Райан.

— Я немного повредил ногу, это верно, но когда я на своём истребителе, я звеню со скоростью свыше шестисот узлов. Тот, кто захочет всадить в меня пулю, он это сможет, конечно, но для этого ему придётся попотеть.

Райан покачал головой. Ему читал наставления о необходимости быть осторожным человек, занятый самым опасным на свете делом, — лётчик-испытатель.

— А как Кэти с Салли? — спросил Робби уже более серьёзно. — Мы хотели заскочить к вам в воскресенье, но пришлось срочно ехать в Филадельфию.

— Всё это было нелегко для них, но они справились.

— У тебя семья, ответственность, — заметил Джексон. — Оставь такого рода риск на долю профессионалов.

Джек знал об этой осторожности Робби. Будучи лётчиком-испытателем, он никогда не рисковал без необходимости. Джек знал пилотов, которые рисковали без особой нужды. Многих из них уже не было в живых. Среди тех, кто носил золотые крылышки, не было ни одного, кто не потерял бы близкого друга, и Джек подумал о том, как, должно быть, сильно все это с годами сказалось на Робби. В одном он, однако, был уверен: как все удачливые игроки, Робби тщательно обдумывал каждый свой ход.

— С этим все, Роб. Все это позади, и другого такого случая не предвидится.

— Будем надеяться. А то с кем мне тогда пить? Ну и как тебе вообще там понравилось?

— Я там мало что видел. Но Кэти повеселилась будь здоров. Она побывала, по-моему, во всех замках… Не говоря уже о том, что мы обзавелась новыми друзьями, как ты знаешь.

— Это, наверное, весьма интересно, — хмыкнул Робби и потушил сигару.

Сигары были дешёвые, вонючие, тоненькие. Джеку казалось, что для Джексона они были всего лишь составной частью образа лихого пилота. — Немудрёно, что ты им понравился.

— Салли тоже пришлась им по душе. Они даже начали обучать её верховой езде.

— Ого! Так каковы они на самом деле?

— Они бы тебе понравились, — заверил его Райан.

Джексон улыбнулся.

— Не исключено. Принц летал на «фантомах», так что он должен быть парень что надо, да и его отец знает, что такое штурвал самолёта. Я слышал, ты вернулся домой на «конкорде». Понравилось?

— Я как раз хотел спросить тебя об одной штуке. Почему там такой шум? Если ты идёшь быстрее скорости звука, разве шум не остаётся позади?

Джексон укоризненно покачал головой.

— Из чего сделан самолёт?

— Из алюминия, полагаю.

— Ты, может, думаешь, что скорость звука в металле быстрее таковой в воздухе? — спросил Джексон.

— Ах, вот оно что. Звук идёт через корпус самолёта.

— Именно. Шум мотора, топливных насосов и так далее.

— Ясно, — сказал Райан.

— Так тебе не понравилось? — Робби забавляло отношение Джека к полётам.

— Почему все меня за это подначивают? — спросил Райан, обращаясь к потолку.

— Потому что это так смешно, Джек. Уж кому-кому, а тебе-то бояться этого не к лицу.

— Ладно, Роб, я ведь летаю всё-таки. Вхожу в самолёт, пристёгиваюсь и лечу.

— Я знаю. Извини, — отступил Джексон. — Просто это такая тема, трудно удержаться, чтобы не поддеть тебя. По-дружески, конечно. Ты молодец, Джек. Мы все гордимся тобой. Но, ради Христа, будь осторожней, ладно? Весь этот дерьмовый героизм кончается смертью.

— Я тебя понял.

— Так Кэти, говоришь, ожидает?

— Ага. Врачи подтвердили.

— Молодцы, ребята! Надо это отметить. Налей-ка ещё. — Роб протянул свой стакан, и Джек налил ему.

— Похоже, что бутылка-то того, — сказал Роб.

— Теперь мой черёд купить новую, не так ли?

— Решительно не помню, это так давно уже было. Но, — милостиво согласился Роб, — я тебе верю.

— Так тебя вернули на самолёты?

— В следующее воскресенье я уже снова на «томкет». А летом я опять вернусь к работе, за которою мне платят.

— Уже получил приказ?

— Да, перед тобой будущий зам-ко-эс-и-6-41.

— Заместитель командира сорок первой эскадрильи истребителей-бомбардировщиков, — перевёл Джек. — Отлично, Роб!

— Да, неплохо, особенно если учесть, что семь месяцев я был не у дел.

— На авианосцах?

— Нет. Какое-то время мы пробудем на берегу, в Ошеане, Вирджиния. Эскадрон размещён сейчас на «Нимитце». Когда он вернётся на ремонт, истребители останутся на берегу на предмет тренажа. Потом нас, вероятно, прикомандируют к «Кеннеди». Они всё время тасуют эскадроны — то туда, то сюда… Да, Джек, вот бы здорово мне снова получить свой истребитель! Мне здесь надоело.

— Нам будет недоставать тебя и Сисси.

— Ну, мы тут все равно проторчим до лета — они требуют, чтобы я тут был до конца учебного года. А кроме того, Вирджиния-Оич не так уж и далеко отсюда.

Приезжай навестить. Тем более что туда можно и машиной добраться — не обязательно лететь.

— А что у вас на Рождество?

— Пока не знаю.

— Ну, тогда приходите к нам на обед.

— А семья Кэти…

— Нет, — сказал Джек.

— Некоторые люди просто не подходят друг другу, — заключил Роб.

— Ну, ты знаешь… Я уже не прихожанин храма всемогущего доллара.

— Но ты ведь неплохо зарабатывал на бирже.

Джек усмехнулся.

— Ну, в каком-то смысле…

— Кстати… Одно маленькое предприятие, около Бостона, скоро соберёт хороший урожай.

— Да? — навострил Джек уши.

— Оно, кажется, зовётся «Холловер». Они разработали новую программу для компьютеров на истребителях. Действительно стоящая штука — экономит треть времени на обработку данных, выдаёт, как волшебник, все варианты перехвата. На тренажёре в Пакс-ривер они у нас уже есть, а скоро последуют и серьёзные закупки.

— Кто об этом уже знает?

Джексон рассмеялся деловитости его тона.

— Сама компания ещё не знает этого. Об этом только что узнал капитан Стивенс от ребят из Управления. Там есть такой Билл Мэй — я когда-то летал с ним. — Так вот, он проверял эту программу месяц назад, и она ему так понравилась, что он почти уговорил ребят из Пентагона обойти все это бюрократическое дерьмо и купить её. Потом где-то заклинило, но теперь этим занялся замначальника лётно-морских операций, и говорят, что адмирал Ренделл очень загорелся этим. Ещё дней тридцать, и эта маленькая компания получит к Рождеству подарок. Немного поздновато, — сказал Робби, — но зато большой рождественский чулок будет набит до отказа. Я посмотрел в газете сегодня просто ради любопытства, — и знаешь: они зарегистрированы на бирже. Можешь проверить.

— А ты?

Джексон покачал головой.

— Я не играю на бирже. Но ты-то ведь все ещё поигрываешь, не так ли?

— Немного. Это засекречено или как?

— Понятия не имею. Засекречена сама программа — это факт. Никто не разберётся. Разве что Скип Тайлер мог бы понять что к чему, но уж во всяком случае не я… Ну, ладно, — сказал он. — Мне пора бежать.

— Пока, Роб.

— Поспеши, Джек! — сказал он на прощанье и закрыл за собой дверь.

Джек с минуту посидел, откинувшись на спинку стула и улыбаясь собственным мыслям, потом сунул кое-какие бумаги в портфель и встал.

— Да, — сказал он вслух. — Просто доказатьему, что я ещё не забыл, как это делается.

Надев пальто, он вышел на улицу. Машину он запарковал на Декатур-роад. У него был «фольксваген» пятилетней давности. Для узких улиц Аннаполиса практичней машины не придумать, так что он решительно отказывался от покупки «порша» — вроде того, что у Кэти, на котором она гоняет в Балтимор. Он тысячу раз говорил ей, что иметь три машины на двоих глупо. Его «фольксваген», её «порш-911» да ещё фургон. И предложение Кэти продать «фольксваген» и ездить на фургоне тоже неприемлемо.

Мотор сразу завёлся — с этим тут в порядке. Но тарахтел он слишком уж сильно. Надо проверить глушитель. Выезжая через ворота номер три, Райан удивился, что часовой отдал ему честь — это было в новинку.

Вести машину было непросто. Тем более, что то и дело приходилось переключать скорости. Да и движение уже было будь здоров — тысячи служащих устремлялись по домам. Райану то и дело приходилось останавливаться и начинать все сначала, с первой скорости. У его «фольксвагена» было пять скоростей, не считая задней, и к тому времени как он добрался наконец до Сентрал-авеню, он уже десять раз спросил себя, почему он в своё время не купил «фольксваген» с автоматикой. Ответ был ясен: экономия бензина. «Стоит ли так потеть из-за двух миль на галлон?» Он свернул в сторону Чесапик-бей, а затем выехал на Дорогу Соколиного гнезда.

Тут движение было редким. Дорога Соколиного гнезда заканчивалась тупиком недалеко от его дома, а несколько ферм, расположившихся по ту сторону дороги, в начале зимы пребывали в спячке. На Перигрин-клифе у Райана было тридцать акров.

Ближайший сосед, инженер Арт Палмер, жил в полумиле от них — через лесистые склоны и угрюмый ручей. Скалы на западном берегу Чесапикского залива, где жил Джек, были почти пятнадцать метров высотой, а дальше, на юг, они были даже выше. Приманка для палеонтологов. То и дело сюда наезжали команды из местных колледжей или из музея и, глядишь, находили какой-нибудь зуб, принадлежавший когда-то созданию величиной с небольшую подлодку. Или кости ещё более немыслимых тварей, живших тут сто миллионов лет назад.

Скверным оказалось то, что скалы были подвержены эрозии. Их дом стоял в тридцати метрах от обрыва, и Салли было строжайше запрещено приближаться к нему. Запрет этот дважды пришлось подкреплять шлёпками. Пытаясь сохранить облик скал, местные защитники окружающей среды убедили Райана и его соседей сажать здесь кудзу, плодовитый сорняк с юга Америки. Сорняк и в самом деле укрепил скалы, но потом начал теснить деревья, и, чтобы спасти их, Джеку приходилось время от времени прибегать к помощи химикалий. Впрочем, в это время года бороться с сорняками не было необходимости.

Участок Райана только наполовину был покрыт лесом. Землю возле дороги когда-то обрабатывали, но без особого успеха, поскольку трактору там негде было разгуляться из-за неровностей почвы. Чем ближе к дому, тем больше было деревьев — старые, корявые дубы и прочие лиственные, теперь обнажённые, тянущие 151 свои костистые ветви навстречу холодному воздуху. Подрулив к гаражу, он понял, что Кэти уже дома — её «порш» стоял под навесом, рядом с фургоном.

Пришлось оставить «фольксваген» на улице.

Салли выскочила навстречу ему с воплем:

— Папа!

— Тут холодно, — сказал он.

— И совсем нет, — ответила Салли, схватила его портфель и, пыхтя, потащила его в дом.

Райан выбрался из пальто и повесил его в стенном шкафу. С одной рукой все становилось проблемой — даже пальто вот… То есть мало-помалу он уже включал левую руку в работу, но так, чтобы не растревожить плечо. Оно практически уже не болело, но он знал, что стоило сделать одно неосторожное движение, и оно даст о себе знать.

Кэти была на кухне — проверяла кладовку и хмурилась при этом.

— Привет, дорогая.

— Привет, Джек. Ты что-то поздно сегодня:

— Ты тоже.

Он поцеловал её, и она, уловив исходящий от него запах, сморщила нос.

— Как Робби?

— Отлично. Я выпил только две маленьких…

— Ясно, — сказала она и снова повернулась к кладовке. — Что тебе на ужин?

— А ты меня удиви чем-нибудь, — предложил он.

— Но от тебя же никакой помощи! Это ты должен меня удивить.

— Очередь не моя! Забыла?

— Не забыла, — вздохнула Кэти. — Надо было мне заскочить в супермаркет…

— Как на работе?

— Всего одна операция — помогала Берни в пересадке роговицы. А потом водила больных на прогулку. Скучный день. Завтра будет повеселей. Кстати, Берни передавал тебе привет. Как ты отнесёшься к сосискам с фасолью?

Джек рассмеялся. С тех пор как они вернулись домой, их меню неизменно состояло из простейших блюд, и сегодня уже было поздновато для чего-нибудь особенного.

— Ладно. Я переоденусь и постучу малость на компьютере.

— Осторожно с рукой, Джек.

«По пять раз в день она меня предупреждает, — вздохнул Джек. — Никогда не женись на враче».

К гостиной примыкала смотревшая на залив просторная терраса. Потолок в гостиной был а-ля готика — уходил вверх углом: от его верхней точки до покрытого ковром пола было около пяти метров. Райан бодро взбежал по ступенькам на второй этаж, где была его с Кэти спальня, отыскал в одном из шкафов домашнюю одежду и приступил к нелёгкому делу — переодеванию при помощи всего лишь одной руки. Потом, миновав гостиную, он спустился на этаж ниже — в библиотеку. Она была обширной. Райан много читал, а кроме того, покупал книги, на чтение которых у него не было времени, — покупал в надежде, что когда-нибудь это время у него появится. Возле выходившего на залив окна просторно раскинулся письменный стол, на котором стоял компьютер со всем хозяйством. Райан включил его, отстукал соответствующую команду и через секунду уже изучал данные об акциях компании «Холловер» за последние три года. Акции этой компании котировались весьма низко — от двух долларов до шести. Правда, это было два года тому назад. Какое-то время эта компания считалась многообещающей, но потом вкладчики почему-то утратили к ней доверие. Судя по последнему годовому отчёту, компания получала всё-таки прибыль, хотя и незначительную. Обычное дело с современной технологией: вкладчики рассчитывают на очень быстрый оборот капитала, а когда этого не случается, ищут что-нибудь другое. Судя по всему, теперь компания нащупала какой-то смелый ход и собиралась сделать его. Райан прикинул, сколько может этой компании принести контракт с ВМС…

«Ладно!» — сказал он, выключив компьютер. Теперь надо было позвонить маклеру.

— Привет, Морт. Это Джек. Как семья?

— Добрый вечер, доктор Райан. Все в порядке. Чем могу служить?

— Компания «Холловер», Хайвей сто двадцать восемь, в пригороде Бостона.

— Сейчас.

Райану было слышно, как тот застучал по клавиатуре компьютера. Везде компьютеры!

— Ага, вот она. Идёт на четыре семьдесят восемь. Довольно вяло… до последнего времени. В последние месяцы признаки кое-какого оживления.

— Какого рода? — спросил Райан.

— Минутку… Ага, ясно. Они покупают свои акции. «Вот оно! — усмехнулся Райан. — Спасибо, Робби. — Интересно, — задумался он, — не подпадает ли это под определение сделок, совершенных на основании внутренней информации? Первоначальную информацию, полученную им, можно было характеризовать подобным образом, но решение покупать акции зиждилось на сведениях, полученных законным образом, и на базе его личного опыта. — О'кей, это вполне законно», — сказал он себе.

— Сколько, думаете, вы могли бы купить для меня?

— Акции-то не больно впечатляющи…

— Как часто я ошибался, Морт?

— Сколько вы хотите?

— Как можно больше.

Все равно он не мог купить больше пятидесяти тысяч акций, но так или иначе он решил завладеть как можно большим числом их. Потеряет так потеряет… Но давно уже не охватывало его такое чувство уверенности в удаче. Если эта компания получит контракт с ВМС, акции подскочат в десятки раз. И сама компания о такой возможности уже знает. Скупка собственных акций при столь тощих ресурсах означает — если Райан верно понимает ситуацию, — что компания намерена резко расширить оперативную базу. Компания делала ставку на будущее, и ставка эта была высокой.

— Что вам известно, Джек? — спросил маклер после довольно продолжительного молчания.

— Я доверяю интуиции.

— О'кей… Я позвоню вам завтра в десять. Думаете, я?..

— Это риск. Но, полагаю, с хорошими шансами…

— Хорошо. Что-нибудь ещё?

— Нет. Меня ждёт ужин. Всего хорошего, Морт.

— Пока, — сказал маклер и, положив трубку, решил, что и для себя купит тысячу этих акций. Райану случалось ошибаться, но когда он был прав, он бывал очень даже прав.

* * *

— В Рождество, — тихо сказал О'Доннелл. — Превосходно.

— Они что, в этот день будут перевозить Сина? — спросил Маккини.

— Его повезут из Лондона в четыре утра, в фургоне. Это чертовски хорошие новости. Я боялся, что потащат его на вертолёте. Какой дорогой они поедут, неизвестно, — читал он. — Но в восемь тридцать они погрузятся на паром в Лаймингтоне. Великолепное время, честно говоря. Большого движения ещё нет. Все сидят по домам и открывают рождественские подарки или наряжаются перед походом в церковь. Может, этот фургон и вовсе будет без сопровождения… Ну кому придёт в голову, что заключённого будут этапировать в Рождество?

— Значит, мы попытаемся освободить Сина?

— Майкл, когда наши люди под замком, от них мало пользы, не так ли? Мы вылетаем вместе завтра утром. Надо съездить в Лаймингтон и взглянуть на паром.

Глава 9 ПРАЗДНИК

— Боже, скорее бы уже моя рука пришла в норму, — сказал Райан.

— Ещё две, от силы три недели. Только не вынимай руку из подвязки, напомнила Кэти.

— Слушаюсь, милая.

Было около двух часов ночи. Согласно семейной традиции — пусть и всего трехлетней давности, — надо было, дождавшись, когда Салли уснёт, прокрасться в подвал, где хранились игрушки, притащить их наверх и украсить ёлку. В предыдущие два года эта операция сопровождалась шампанским. Украшать ёлку, будучи при этом изрядно навеселе, — лучшего праздника не придумать.

Сначала всё шло отлично. К семи вечера Джек отвёз Салли на мессу для детей в церковь Святой Марии, сразу после девяти он уложил её в постель. Её головка ещё дважды высовывалась из-за камина, но Джек самым решительным образом скомандовал:

«Марш в постель!» Салли ушла и вскоре заснула, прижимая к себе говорящего медведя. В полночь они решили, что она спит уже достаточно крепко, так что можно и пошуметь малость. Разувшись, чтобы не издавать лишнего шума, они отправились в подвал. Джек, само собой разумеется, забыл ключ от висячего замка — пришлось ему подниматься за ним в спалню. Наконец, дверь была отперта. Каждый из них спустился в подвал по четыре раза, и вскоре под ёлкой высилась груда разноцветных коробок. Потом Джек притащил ящик с инструментами.

— Знаешь два самых противных слова по-английски? — спросил Джек часа через два.

— Собери сам — ответила Кэти, смеясь. — Милый, я это сказала в прошлом году.

— Отвёртку, — сказал Джек, протягивая руку. Кэти сунула в ладонь отвёртку — как хирургический инструмент. Они сидели на ковре среди разбросанных повсюду игрушек — часть из них уже была собрана, другую ещё только предстояло собрать.

— Давай я буду собирать, — сказала Кэти, увидев, что Джек изрядно уже измучался.

— Это мужская работа, — ответил он и отхлебнул шампанского.

— Ты типичный шовинист, презирающий женщин! Без меня ты не кончишь и к Пасхе.

Она была права. Собирать все это, даже и в подпитии, — несложно. Сложность была в его руке. С одной рукой, да ещё поддавши, — это… Проклятые шурупы не входили куда им было положено, и вообще инструкция могла бы быть и попроще составлена!

— Зачем куклам дом? — жалобно спросил Джек.

— Да, быть шовинистом трудно. Трудно обходиться без женщин. Вы ведь ничего не понимаете, — сочувственно сказал Кэти. — Мужчинам большего, нежели бейсбольные клюшки, не дано, благо клюшка — игрушка примитивная, из одного куска сделанная.

— Ну тогда хотя бы выпей ещё стакан.

— Стакан в неделю — мой предел. И я уже его достигла.

— А мне пришлось выпить всё остальное.

— Это ты ведь купил бутылку. И большую при этом.

Райан повернулся спиной к дому для куклы по имени Барби. Ему казалось, что он помнил, когда именно эта треклятая Барби появилась в продаже — довольно примитивное существо, но все девочки от неё без ума. Ему тогда и в голову не приходило, что однажды у него тоже будет дочь. «Чего только не сделаешь для ребёнка, — сказал он сам себе, усмехаясь. — Конечно, и себе в удовольствие тоже. Завтра все это станет всего лишь забавным воспоминанием, как и прошлогодняя рождественская ночь, когда я вот этой самой отвёрткой чуть не проткнул себе ладонь». Если он не призовёт на помощь жену, подумал он, ему не кончить до следующего Рождества. Он вздохнул и, подавив гордость, сказал:

— На помощь!

Кэти взглянула на часы.

— Для этого тебе потребовалось на сорок минут больше, чем я предполагала.

— С годами, видно, труднее стал соображать.

— Бедняжке пришлось выдуть все шампанское, — она поцеловала его в лоб. — Отвёртку.

Он протянул ей отвёртку. Кэти окинула глазом чертёж.

— Не мудрено… Тут же нужен длинный винт, а не короткий.

— Я всё время забываю, что женился на первоклассном механике. На хорошеньком, умненьком и крайне симпатичном механике, — он провёл пальцем по её шее.

— Вот это уже лучше.

— Который куда лучше управляется с инструментами, чем я, однорукий.

Она обернулась к нему с улыбкой.

— Дай мне ещё один винт, и я тебя прощу.

— Ты не думаешь, что сперва надо достроить кукольный дом?

— Винт, черт побери!

Он протянул ей винт.

— У тебя мозги работают лишь в одном направлении, — сказала она, — но я все равно, так и быть, прощу тебя.

— Спасибо. Если бы это не сработало, у меня все равно было ещё кое-что запланировано.

— Ого, неужели Санта Клаус что-то и для меня принёс?

— Я не уверен. Надо будет проверить.

— Ты не так уж и плохо справился, принимая во внимание… — сказала она, привинчивая оранжевую крышу. — Ну вот, все, кажется.

— Спасибо за помощь, детка, — сказал Джек.

— Рассказывала я тебе… Нет, не рассказывала. Одна фрейлина, графиня… Ну, прямо из «Унесённых ветром», — хохотнула Кэти. Этим эпитетом она обозначала женщин, от которых нет никакой пользы. — Она спросила меня, вышиваю ли я по канве.

«Таких вопросов нельзя задавать моей жене», — ухмыльнулся Джек.

— Ну, и что ты ей ответила?

— Вышиваю, но только на глазных яблоках.

— И, конечно, с такой же, как сейчас, милой и дерзкой улыбкой… Надеюсь, хотя бы не за столом ты её поддела?

— Джек! Ты же меня знаешь. Она была вполне мила и хорошо играла на рояле.

— Так же хорошо, как ты?

— Нет, — улыбнулась Кэти.

Ухватив её за кончик носа, он продекламировал:

— Каролина Райан, доктор, женщина свободных нравов, хирург-офтальмолог, пианистка с мировой известностью, жена и мать, спуску никому не даёт.

— Кроме мужа.

— Когда это я в последний раз тягался с тобой?

— Но мы не соревнуемся. У нас с тобой любовь, — она прижалась к нему.

— Это верно, — сказал он, целуя её. — Многие ли, по-твоему, способны пребывать в любви после стольких, как у нас, лет семейной жизни?

— Не многие, а только везунчики вроде тебя, старый ты болтун. Подумаешь: «После стольких лет семейной жизни». И не стыдно?

Поцеловав её, он встал с пола. С оглядкой миновав всю груду игрушек, он извлёк из-под ёлки маленькую коробочку, завёрнутую в зелёную бумагу. Снова усевшись возле жены, он бросил коробку ей на колени.

— С Рождеством, Кэти.

Она набросилась на подарок с нетерпением ребёнка и разорвала обёртку. Там оказалась бархатная коробочка, а в ней золотое ожерелье — судя по всему, из дорогих. Джек затаил дыхание. Он не был силён в умении выбрать подарок. Но тут ему помогала Сисси Джексон.

— Да, — сказала она восхищённо. — В бассейне я буду его снимать.

— Давай я застегну, — Джек с лёгкостью справился с замочком одной рукой.

— Ты, я вижу, тренировался… Чтобы самому надеть мне его на шею, да?

— Целую неделю. На работе.

— Оно просто великолепно, Джек! — воскликнула Кэти и поцеловала его.

— Оно попалось мне на глаза случайно, — соврал он. На самом деле он искал его не меньше девяти часов и обошёл семь магазинов.

— Джек, а я с подарком оказалась не на уровне…

— Брось. Ты мой самый лучший подарок.

— Ты сентиментальный чудак, прямо из какой-то старой книжки. Но я не возражаю.

— Так тебе оно нравится"? — осторожно спросил он.

— Ты тупица! Я от него без ума!

Они снова поцеловались. Родителей Джек потерял, сестра его жила в Сиэтле, прочие родичи — в Чикаго. Все, что он любил, было сосредоточено здесь, в этом доме: жена, ребёнок и ещё один, будущий. Ему удалось обрадовать жену на Рождество, — значит, в их семейной летописи этот год будет значиться как счастливый.

* * *

Примерно в то время, когда Райан принялся за сборку кукольного дома, четыре одинаковых голубых фургона выехали — с интервалом в пять минут — из ворот брикстонской тюрьмы. Все четыре полчаса кружили по окраинным улицам Лондона, а двое полицейских — в каждом из них — не отрывали глаз от маленького окошечка сзади, высматривая, не пристроится ли к ним какая-нибудь машина.

Для этапирования день был во всех смыслах удачный. Типичное английское зимнее утро. Фургоны продирались сквозь завесу тумана и дождя. На Ла-Манше был шторм, и даже здесь, у Лондоне, это чувствовалось. Но главное — было темно.

Солнце должно было взойти лишь через несколько часов, а пока голубого цвета фургоны были почти не видны в сумерках раннего утра.

Меры безопасности были настолько строгими, что сержант Боб Хайленд из С-13 заранее даже не знал, что его фургон выедет из тюремных ворот третьим по счёту. Не знал он и того, что будет всего в метре сидеть от Сина Миллера и что отправятся они в небольшой порт Лаймингтон. До острова Уайт они могли добраться из трех портов, причём на одном из трех видов паромов: обычном, на воздушной подушке или на подводных крыльях. Не исключено, что они воспользуются вертолётом… Но Хайленд только глянул на беззвёздное небо и тут же отмёл последний вариант.

«Это не то», — сказал он себе. А кроме того, меры безопасности были приняты чрезвычайные. Не более тридцати человек знали о том, что Миллера будут этим утром этапировать. Сам Миллер узнал об этапе только три часа назад. И он понятия не имеет, в какую тюрьму его везут. Об этом он узнает лишь когда окажется на острове.

С годами становилось все яснее, что британская тюремная система далеко не идеальна. Оказалось, что бежать из этих расположенных в уединённых местах Дортмуре или Корнуолле — старинных, внушающих страх стен, поразительно легко. И в результате, на острове Уайт воздвигли две новые тюрьмы особо строгого режима — Олбани и Паркхерст. В этом был свой смысл. Во-первых, на острове легче организовать охрану. А во-вторых, и это было важнее, Уайт был довольно малонаселённым островом и любой незнакомец тут же привлёк бы к себе внимание.

Новые тюрьмы в известном смысле были даже комфортабельнее, чем старые, вековой давности. Но зато вместе с улучшением условий содержания заключённых, здесь использовались все достижения современной техники, затрудняющие побег. Конечно, нет ничего в жизни невозможного, однако тут были установлены телевизионные камеры, благодаря которым просматривался каждый сантиметр тюремной стены, была введена в действие система электронной сигнализации, и охрана вооружена автоматами.

Хайленд потягивался и позевывал. Если повезёт, он вернётся домой где-то после обеда и проведёт с семьёй хотя бы часть Рождества.

— Пока не видать ничего, что могло бы нам помешать, — сказал другой констебль, уткнувшийся носом в дверное окошко. — На улицах машин — раз-два и обчёлся, и ни одна не следует за нами.

— Тем лучше, — заметил Хайленд. Он обернулся — взглянуть, как там Миллер.

Тот сидел на левой скамейке. Его руки были в наручниках, и от них тянулась цепь к ножным кандалам. Если скованному так человеку помочь, то он мог бы не отстать от ползунка, но маловероятно, чтобы он был способен догнать двухгодовалого малыша. Миллер сидел, откинув голову к стене и закрыв глаза.

Голова его моталась туда-сюда, когда фургон подбрасывало на ходу. Казалось, он спал, но Хайленд знал, что это не так. Миллер просто снова ушёл в себя.

«О чём ты думаешь, мистер Миллер?» — хотелось спросить Хайленду. Желание это вовсе не означало, что он был лишён возможности задавать вопросы Миллеру.

Чуть ли не каждый день после инцидента на Молу Хайленд и ещё несколько детективов проводили по несколько часов за грубым деревянным столом, на другом конце которого сидел вот этот молодой человек. Разговорить его было трудно.

Парень был крепким, признался самому себе Хайленд. За всё время он произнёс всего одно слово, и было это девять дней тому назад. Надзиратель, у которого эмоции возобладали над соображениями долга, под предлогом, что в камере Миллера испортился водопровод, временно перевёл его в камеру, где сидели два «ОПП», то бишь «обычные порядочные преступники», как их звали в тюрьме в противовес политическим, с которыми имели дело сотрудники С-13. Один из них ждал приговора по делу о серии уличных грабежей, другой — за убийство владельца магазина в Кенсингтоне. Оба знали, кем был Миллер, и, ненавидя его, усмотрели в нём возможность загладить содеянные ими преступления, в которых они на самом деле ничуть не раскаивались. Когда Хайленд пришёл за ним, чтобы отвести на очередной бесполезный допрос, он увидел, что Миллер лежит на полу лицом вниз штаны его были спущены, а на нём возлежал грабитель. Зрелище было настолько ужасным, что Хайленд, по правде говоря, посочувствовал террористу. По команде Хайленда «ОПП» отошли в угол камеры, и, когда дверь была открыта, Хайленд помог Миллеру подняться с пола и отвёл его в медпункт. И только там Миллер впервые заговорил с ним, словно вдруг усмотрев в нём человеческое существо. «Спасибо», — выговорил он разбитыми, кровоточащими губами.

«Полицейский спасает террориста! Какой заголовочек для газет», — думал Хайленд. Надзиратель, конечно, заявил, что вины его тут нет. Водопровод в камере Миллера действительно был испорчен, а водопроводчик по каким-то причинам не спешил, самого же надзирателя в тот момент вызвали наводить порядок в какой-то другой камере. Он не слышал, чтобы из того блока доносился какой-либо шум. Ни звука. Лицо Миллера было сплошной кровавой массой. И хотя сочувствие к нему недолго жило в душе Хайленда, на надзирателя он был все ещё зол. Содеянное тем было оскорблением чувства профессионализма Хайленда. Мало того, что это было нарушением правил, это потенциально было первым шагом назад — к дыбе и раскалённым щипцам. Закон ведь нацелен не столько на защиту общества от преступников, сколько на защиту общества от самого себя. Эту истину понимали далеко не все полицейские, но Хайленд хорошо усвоил её за пять лет работы в Отделе борьбы с терроризмом. Истина была из трудных, особенно когда ты видишь, что творят террористы.

На лице Миллера ещё были видны следы побоев, но он был молод, и все на нём заживало быстро. Только на несколько минут он предстал в облике жертвы, человека, ставшего жертвой. Теперь он снова был всего лишь животным. Хайленду трудно было заставить себя смотреть на него как на человека, хотя именно этого требовала от него его профессия. «Считать человеком даже таких, как ты». Он отвернулся от Миллера, снова уставясь в заднее окошко.

Скучное это было дело — ни тебе радио, ни поболтать, знай лишь проявляй бдительность, хотя ясней ясного, что опасаться нечего. Хайленд пожалел, что налил в термос чай, а не кофе. Вот они миновали Уокинг, потом Олдершот и Фарнхэм. Теперь они были в Южной Англии, повсюду импоэатные дома владельцев скаковых лошадей и менее солидные дома тех, кто на них работал. Жаль, что было темно, иначе можно было бы поглазеть по сторонам — все не так скучно. В долинах лежал туман, дождь молотил по крыше фургона, а извилистая дорога, характерная для сельских местностей Англии, была узка, так что шофёру надо было быть внимательным. Одно хорошо — дорога была почти пуста. Тут и там порой виднелся свет в каком-нибудь окне, но не более того.

Часом позже фургон, дабы объехать Саутгемптон, вышел на шоссе М-25, а потом свернул на просёлочную дорогу — класса «А», — по направлению к Лаймингтону. Небольшие деревни встречались им каждые несколько миль. Уже тут и там видны были признаки жизни. Возле булочных стояли фургоны — из них выгружали свежий, горячий ещё хлеб. Уже шла в церквах заутреня, но настоящее движение начнётся только с восходом солнца, до которого было ещё часа два. Чем ближе к морю, тем хуже была погода, ветер всё усиливался. Он разогнал туман, но зато пелена дождя стала плотней и порывы ветра неистовей — фургон раскачивало.

— Хреновый денёк для морских путешествий, — сказал второй полицейский.

— Всего полчаса, — ответил Хайленд, но уже при одной лишь мысли о морской качке желудок его сжался. Несмотря на принадлежность к нации моряков, он терпеть не мог морской болтанки.

— В такой день? Не менее часа, — сказал тот и замурлыкал себе под нос «Жизнь на качающейся волне».

Хайленду заранее стало жаль того обильного завтрака, с которым он управился сегодня дома перед поездкой. — «Ничего, — уговаривал он себя. — Доставим мистера Миллера — и домой. Два дня отпуска. Я, черт побери, их заслужил». Через полчаса они прибыли в Лаймингтон.

Хайленду уже приходилось бывать тут, и хотя ничего почти не было видно, он более или менее помнил, как там все выглядит. Ветер с моря дул теперь со скоростью не менее сорока миль в час — настоящий шторм. Паром «Сенлэк» уже ждал их в доке. Только за полчаса до того капитану сообщили, что на борту будет «особый пассажир». Это объясняло наличие четверых вооружённых полицейских, разместившихся в разных концах парома. Операция эта не должна была привлекать к себе излишнего внимания, и уж ни в коем случае осложнять жизнь прочих пассажиров.

Паром отчалил ровно в половине девятого. Хайленд с другим констеблем остались в фургоне, тогда как шофёр с офицером стояли снаружи. «Ещё часок, сказал себе Хайленд, — потом ещё минут десять до тюрьмы — а затем уже спокойненько назад, в Лондон. Можно будет даже вздремнуть». Рождественский обед планировался на четыре часа дня, и он представил себе…

Вдруг его мечтания были прерваны.

«Сенлэк» вошёл в Солент, пролив, отделяющий английский материк от острова Уайт. Считалось, что это спокойные воды… Хайленду даже и думать не хотелось о том, что же тогда творится в открытом море. Паром был небольшой, так что его кренило теперь в обе стороны градусов на пятнадцать.

«Черт побери», — пробормотал сержант и бросил взгляд на Миллера. Выражение его лица не изменилось ни на йоту. Он сидел как истукан — голова откинута к стенке, глаза закрыты, руки на коленях. Хайленд решил тоже расслабиться. За дорогой теперь все равно ведь не надо было наблюдать. Он откинулся назад и вытянул ноги, пристроив их на скамью напротив. Где-то он вычитал, что с закрытыми глазами не так укачивает. Миллера опасаться не приходилось. Оружия у Хайленда, конечно, не было, а ключ от наручников и кандалов находился в кармане у шофёра. Он закрыл глаза. И правда — немного вроде бы полегчало. Желудок хотя и давал о себе знать, но терпимо. Хайленд лишь уповал, что не будет хуже, когда они выйдут в открытое море.

И тут голова его дёрнулась при звуке автоматных очередей. Заверещали голоса женщин и детей, им вторили хриплые мужские выкрики. Где-то заревел гудок машины, да так и не переставал реветь. Опять стрельба. Хайленд узнал отрывистый лай пистолетов, которыми были вооружены детективы, — в ответ им раздалось стаккато автомата. Вряд ли это длилось более минуты. Паром начал издавать короткие, громкие гудки, но потом замолк, и только та машина все гудела и гудела. Крики стихли. Уже не было взвизгов, теперь это скорее напоминало стон ужаса. Ещё несколько автоматных очередей вспороли воздух, и наступило молчание.

Это молчание испугало Хайленда больше всего. Он выглянул в окно — только машина да тёмное море за ней. Это ещё не все, он знал это. Рука его нырнула в карман, но пистолета там не было.

«Как они узнали… как эти гады узнали, что мы тут?» — спрашивал он себя.

Опять громкие выкрики, на этот раз в тоне приказов, которым не воспротивится никто, кто хочет пережить этот рождественский день. Хайленд сжал кулаки. Он взглянул на Миллера. Террорист смотрел на него. Лучше было бы увидеть выражение жестокости, чем ту пустоту, что была на этом молодом, безжалостном лице.

Металлическая дверь затряслась от толчка чьей-то руки.

— Открой или мы её взорвём к чёртовой матери!

— Что делать? — спросил второй полицейский.

— Придётся открыть.

— Но…

— Что «но»? Ждать, когда они приставят револьвер к голове какого-нибудь ребёнка? Они выиграли, — с этими словами Хайленд нажал на ручку, и обе дверцы распахнулись.

Их было трое. В лыжных масках и с автоматами.

— Оружие! — приказал высокий.

Хайленд отметил, что у него ирландский акцент, и это его ничуть не удивило.

— Мы не вооружены, — сказал сержант и поднял руки вверх.

— Выходи. По одному и — ничком на палубу. — Приказы отдавались властно, но голосом, в котором не было и тени угрозы. Он не утруждал себя ими.

Хайленд вылез из фургона и опустился на колени, но тут его пнули в спину, и он упал лицом вниз. Через секунду второй полицейский оказался рядом с ним.

— Привет, Син, — послышался голос. — Ты ведь не думал, что мы забудем тебя, а?

Миллер молчал, к удивлению Хайленда. Он услышал позвякиванье цепи, потом увидел ноги того, кто подошёл к фургону помочь Миллеру спуститься на палубу.

«Шофёр, видно, убит», — подумал Хайленд. Ключи были у террористов. Он услышал позвякиванье кандалов, потом пара рук подхватила Миллера и помогла ему подняться на ноги. Миллер начал растирать запястья и наконец улыбнулся, оглядывая палубу. Затем он посмотрел на Хайленда.

Ему-то не было особого смысла таращиться на террориста. На палубе валялась по меньшей мере трое убитых. Одетый в чёрное бандит столкнул голову мёртвого с руля машины, и гудок наконец смолк. В стороне, метрах в шести, стонал, схватившись за простреленный живот какой-то человек, а над ним склонилась женщина — видно, его жена. Остальные пассажиры сидели группами на палубе — у всех руки на затылке. Возле каждой группы стоял вооружённый террорист. Хайленд отметил, что террористы лишнего шума не производили. Тренированные парни. Шум исходил только от пассажиров. Дети плакали. И характерно, что их родители вели себя лучше, чем те, у кого не было детей. Родителям надо было проявлять выдержку, чтобы как-то защитить своих детей, тогда как одинокие дрожали лишь за свою жизнь. Кое-кто из них плакал, всхлипывая.

— Вы Роберт Хайленд, — спокойно сказал высокий. — Сержант Хайленд из знаменитого С-13?

— Так точно, — ответил сержант. Он знал, что смерть близко. Жутко умирать в день Рождества. Но коли так, ему нечего терять. Просить о пощаде он не будет.

— А вы кто такие?

— Друзья Сина, конечно. Неужели вы думали, мы его оставим в ваших руках? Судя по голосу, это был образованный человек. — Есть у вас что-то ещё сказать? — спросил он.

У Хайленда было что сказать, но он знал, что это уже никакого значения не имеет. Он даже не будет развлекать их проклятьями. Ему вдруг пришло в голову, что сейчас он отчасти понимает Миллера. И мысль эта пронзила его, вытеснив страх. Теперь он знал, почему Миллер молчал. «Что за чушь у меня в голове в такой момент!» — подумал он.

— Кончайте и — к делу, — раздался приказ.

Ему были видны только глаза высокого, а что тот делал, он не видел.

Хайленда это разозлило. Теперь, когда смерть была рядом, он почему-то злился на всякую ерунду. Высокий отстегнул от пояса пистолет и протянул Миллеру.

— Эта работка для тебя, Син.

Син сжал пистолет в левой руке и в последний раз взглянул на Хайленда.

«Этому пидару что меня убить, что кролика», — подумал Хайленд.

— Мне бы оставить тебя там, в той камере, — сказал Хайленд без всякого выражения.

Миллер подумал секунду, подыскивая подходящий ответ. Наконец он вспомнил слова Сталина и поднял пистолет.

— Благодарность, мистер Хайленд… это собачья болезнь. — И выстрелил дважды.

— Пошли, — сказал О'Доннелл.

Ещё один человек в чёрном появился на палубе для машин и вприпрыжку подбежал к О'Доннеллу.

— Оба двигателя выведены из строя.

О'Доннелл посмотрел на часы. Всё шло почти без сучка без задоринки. План был что надо, только вот погода подвела. Видимость была меньше мили и…

— Вот он, заходит с кормы, — крикнул кто-то.

— Терпение, ребята.

— Кто вы, черт побери? — спросил лежавший на палубе полицейский.

Это была оплошность, и О'Доннелл исправил её, дав автоматную очередь.

Вновь взметнулись в небо крики, но тут же угасли в вое ветра. О'Доннелл достал из кармана свисток и дунул в него. Штурмовая группа выстроилась вокруг него. Их было семеро, плюс Син. «Не зря их натаскивали», — с удовлетворением отметил О'Доннелл. Они стояли, нацелив автоматы на этих запуганных до смерти пассажиров, готовые открыть стрельбу, если кто-то из них окажется настолько глуп, чтобы решиться на что-нибудь. Капитан стоял на мостике, более всего озабоченный тем, как ему далее быть с паромом — в такую погоду да ещё без двигателя. О'Доннелл подумывал о том, чтобы перебить всех и затопить паром, однако отринул этот вариант, сочтя, что он принесёт больше вреда, нежели пользы. Лучше оставить в живых свидетелей его победы, а то британцы так и не узнают о ней.

— Готовы! — крикнул стоявший на корме.

Террористы двинулись цепочкой по направлению к корме. За бортом перекатывались трехметровые волны. О'Доннелл знал, что, когда их уже не будет прикрывать мыс Сконс Пойнт, дело будет ещё хуже. Это был риск, но О'Доннелл шёл на него с куда большей готовностью, нежели капитан парома.

Катер марки «Зодиак» — около десяти метров длиной — пришвартовался к парому с подветренной стороны, держась — при помощи двигателей — все же на некотором расстоянии.

— Пошли! — скомандовал О'Доннелл.

Первый террорист прыгнул на палубу катера и тут же откатился к правому борту, освобождая место следующему. За ним второй, третий… Они отрабатывали этот манёвр в качку посерьёзней нынешней, так что всё шло как по маслу — и минуты не потребовалось. Последними были О'Доннелл и Миллер, и, едва они коснулись палубы, катер взревел моторами, отошёл от парома и устремился в направлении Ла-Манша. О'Доннел бросил последний взгляд на паром и прощально махнул рукой стоящим на палубе.

— Добро пожаловать к нам, Син, — прокричал он Миллеру.

— Я не сказал им ни слова, — ответил тот.

— Я знаю.

О'Доннелл протянул Миллеру фляжку с виски. Миллер сделал пару добрых глотков. Он совсем забыл вкус виски, а когда льёт холодный дождь этот вкус ещё прекрасней.

«Зодиак» скользил по верхушкам волн не хуже судна на подводных крыльях, продираясь сквозь завесу дождя и штормовые наскоки ветра. За штурвалом стоял опытный моряк — траулеры О'Доннелла давали ему возможность прибегать к услугам испытанных матросов, и эта операция была не первой, когда он воспользовался их помощью. Один из людей О'Доннела начал раздавать всем спасательные жилеты. Если даже кто-то и увидит их — что было маловероятно, — они сойдут за Специальную службу королевского флота, вышедшую на манёвры в рождественское утро. О'Доннелл всегда разрабатывал свои операции с особой тщательностью, стремясь предусмотреть каждую мелочь. Из всех его людей Миллер был первым, оказавшимся в плену, и вот теперь репутация О'Доннелла вновь безупречна. Его люди спрятали автоматы в пластиковые чехлы, чтобы уберечь оружие от ржавчины. Они о чём-то переговаривались, но ничего невозможно было разобрать из-за рёва ветра и моторов.

Миллер, прыгая в катер, довольно сильно ушибся и теперь потирал спину.

— Пидары тухлые! — выругался он. Это было здорово — иметь возможность снова говорить.

— Что? — спросил О'Доннелл, стараясь перекричать шум. Миллер в трех словах рассказал, что с ним было в тюрьме. Он был уверен, что все это подстроил сам Хайленд, чтобы размягчить его, заставить испытывать благодарность. Вот потому он обе пули всадил Хайленду в брюхо — пусть помучается перед смертью. Но этого Миллер боссу не стал говорить. Такие штуки, как ни верти, не к лицу профессионалу. Босс мог этого не одобрить.

— А где эта падла Райан? — спросил Миллер.

— Дома, в Америке, — О'Доннелл взглянул на часы и отсчитал назад четверть суток. — Дрыхнет, небось, в своей постели.

— Он отодвинул нас на год назад! — крикнул Миллер. — На целый год!

— Я знал, что ты скажешь это. Но — потом, Син.

Миллер кивнул и снова приложился к фляжке.

— Куда мы идём?

— Туда, где потеплее, чем здесь!

«Сенлэк» дрейфовал, гонимый ветром. Как только последний террорист покинул паром, капитал послал свою команду проверить, нет ли где бомб. Они ничего не нашли, но капитан знал, что бомбу могли подложить и в каком-нибудь укромном местечке, благо на пароме их было хоть отбавляй. Инженер вместе с ещё одним матросом возились с дизелем. Ветер гнал паром к берегу. Там воды были поспокойней, но все равно — врезаться при такой погоде в берег, это смерть для всех. Он решил было спустить на воду одну из спасательных шлюпок, но это было слишком уж опасно.

Капитан стоял в рулевой будке и смотрел на свои радиопередатчики, разбитые вдребезги. Будь они в порядке, он бы позвал на помощь — буксир, пароход, все равно что, лишь бы его отбуксировали в гавань. Но террористы изрешетили автоматными очередями все три его передатчика.

«Почему эти ублюдки не убили нас?» — спрашивал он себя в бессильной ярости.

Прибежал инженер.

— Починить невозможно. У нас нет нужных инструментов. Эти гады знали, что именно ломать.

— Они отлично знали, что делали. Это уж верно, — согласился капитан.

— Мы опаздываем в Ярмут. Может быть…

— Они спишут это на погоду. Прежде чем они там спохватятся, мы уже сядем на камни, — сказал капитан и вытащил из ящика стола сигнальный пистолет и пластиковую коробку с осветительными ракетами. — Давайте через каждые две минуты.

Я пойду к пассажирам. Если ничего не случится через… сорок минут, мы спустим на воду шлюпки, — Но мы поубиваем раненых, спуская их в…

— А без этого все будут на дне!

Капитан сошёл с мостика. Оказалось, что среди пассажиров был ветеринар.

Раненых было пятеро, и врач, которому помогал один из членов экипажа, хлопотал над ними. На палубе для машин было мокро и шумно. Паром кренило в обе стороны градусов на двадцать, а одно из окон высадили волны, и теперь палубный матрос пытался залатать эту дыру брезентом. Капитан хотел было помочь ему, но, убедившись, что тот, похоже, и сам справится, направился к раненым.

— Как они?

Лицо ветеринара перекосила боль. Один из его пациентов уже умирал, четверо других…

— Возможно, нам вскоре придётся перенести их на спасательную шлюпку.

— Это убьёт их. Я…

— Радио, — сквозь стиснутые зубы выговорил один из раненых.

— Лежите спокойно, — велел доктор.

— Радио, — упрямо повторил тот. Чтобы не вопить от боли, он с силой прижимал бинты к животу.

— Эти ублюдки разбили передатчики, — сказал капитан. — Так что…

— Фургон… В фургоне…

— Что?

— Полиция, — выдохнул Хайленд. — Полицейский фургон. Радио…

— Боже мой! — капитан взглянул на фургон. Ему пришло в голову, что передатчик мог не сработать из трюма, и он бросился к рулевой будке за инженером. Надо было извлечь передатчик из фургона, и инженер тут же занялся этим. Потом он подсоединил его к одной из антенн парома, и через каких-нибудь пять минут капитан уже связался с диспетчером полиции.

— Кто это? — спросил тот.

— Это «Сенлэк», чтоб тебе провалиться! Наши передатчики разбиты. Машины не работают, мы дрейфуем. В трех милях от Лайсл-корта. Срочно помощь!

— Ясно. Ждите.

Сержант в Лаймингтоне был не новичком в морском деле. Он снял телефонную трубку и пробежал пальцем по списку номеров спасателей, пока не нашёл нужный.

Две минуты спустя он уже связался с капитаном «Сенлэка»:

— К вам направляется буксир. Подтвердите ваше положение. Три мили южнее Лайсл-корта?

— Верно, но мы дрейфуем на северо-восток. Наш радар в порядке. Мы можем ориентировать буксир. Скажите ему, ради Бога, чтобы поспешил. На борту раненые.

Сержант даже подпрыгнул на стуле.

— Повторите. Что вы сказали?

Капитан в двух словах описал случившееся. Сержант позвонил своему начальнику, тот связался с местным начальником морских перевозок, а последний начал названивать в Лондон. Через пятнадцать минут лётный экипаж Королевского флота уже разогревал моторы вертолёта спасательной службы. Сперва они приземлились в Портсмуте, где к ним присоединились врач военно-морского госпиталя и санитар, а затем вертолёт устремился прямо в разверстую пасть шторма. Понадобилось двадцать кошмарных минут, прежде чем на экране их радара обозначился паром. И это была ещё самая лёгкая часть дела.

Надо было сохранять скорость сорок узлов, чтобы только держаться над паромом, а ветер то и дело менялся, вихрясь и взбрыкивая. Командир группы сперва обвязал канатом врача, потом, по приказу пилота, начал потихоньку спускать его через открытую дверь. Слава Богу, палуба парома была довольно обширной. Двое матросов на верхней палубе приготовились принять врача в свои объятья. Раньше им такого никогда не случалось делать, но команда вертолёта была в таких делах опытной — сперва врач спускался по направлению к палубе довольно быстро, но метра за три спуск стал плавным и медленным. Матросы подхватили врача и отвязали канат. Теперь был черёд санитара — тот, спускаясь вниз, громко проклинал свою судьбу и это чёртово море с его штормом. Едва санитара избавили от каната, как вертолёт взмыл вверх — подальше от опасной пучины.

— Лейтенант Дилк, хирург.

— Добро пожаловать. Мой опыт больше был связан с лошадьми и собаками, — поспешил объяснить ветеринар. — Один ранен в грудь, трое — в живот. Один умер.

Я сделал всё возможное, но… — он умолк. Что ещё можно было сказать? — Ебаные убийцы!

Гудок возвестил о том, что буксир на подходе. Матросы,поймав брошенный с буксира трос, закрепили его за кнехты. Но Дилку было не до того — вместе с ветеринаром он принялся за работу.

Вертолёт ушёл на юго-запад. Миссия его на этот раз была более мрачного свойства. Другой вертолёт, с морскими пехотинцами на борту, готовился к взлёту с аэродрома Госпорт, пока первый обшаривал радаром морские просторы, выискивая чёрный катер, десяти метров в длину, типа «Зодиак». Приказ из министерства внутренних дел поступил с рекордной скоростью, и приказ этот был чётким исполнить то, чему их обучали: «Обнаружить и уничтожить».

— От радара мало толку, — сказал второй пилот по переговорному устройству.

Первый кивнул в знак согласия. В спокойный день у них был бы неплохой шанс нащупать этот катер, но в такую погоду, как сегодня, от радара действительно было мало проку.

— Они не могли уйти слишком далеко, а видимость отсюда всё-таки приличная.

Давай прочешем по квадратам.

— Откуда начнём?

— От Нидлс, потом зайдём в залив Крайстчерч, а затем, если понадобится, на запад. Мы этих гадов нащупаем прежде, чем они доберутся до берега, а там их встретит морская пехота. Ты ведь слышал приказ.

— Точно.

Второй пилот привёл в действие тактический навигационный экран. Через полтора часа стало ясно, что они ищут не там. Озадаченные, они были вынуждены вернуться в Госпорт с пустыми руками. Пилот первого вертолёта отправился на доклад в штаб. Там были два больших чина из полиции.

— Ну?

— Мы прочесали все от Нидлс до Пул Бей — ничего не пропустили, — доложил пилот, одновременно показав по карте маршрут полёта. — В такую погоду этот тип катера может делать узлов двадцать — и то, если у них опытная команда. Мы не могли пропустить их, — отхлебнув из кружки чаю, он уставился на карту, в недоумении покачивая головой. — Никак не могли мы их пропустить! Да ещё с двумя вертолётами…

— А что, если они пошли в открытое море, на юг?

— Но куда? Даже если у них достаточно топлива, чтобы пересечь Ла-Манш, в чём я сомневаюсь, только сумасшедший решится на это. Там же шестиметровые волны, а ветер все крепчает. Самоубийство, — заключил пилот.

— Ну, мы знаем, что они не сумасшедшие, для этого они слишком умны.

Значит, они никак не могли проскочить мимо вас и незаметно высадиться на берег?

— Нет, это невозможно. Никак, — ответил пилот с нажимом.

— Тогда куда же, к дьяволу, они подевались?

— Прошу прощения, сэр, но я не имею ни малейшего представления. Может, они пошли ко дну.

— Вы верите в это? — требовательным тоном спросил один из полицейских.

— Нет, сэр.

Джеймс Оуинс отвернулся к окну. Пилт прав: шторм крепчал. Зазвонил телефон.

— Это вас, сэр, — передал Оуинсу трубку младший офицер.

— Оуинс. Да? — на лице его появилось выражение печали, потом гнева и снова печали. — Спасибо. Держите нас в курсе. Это из госпиталя. Ещё один раненый скончался. Сержант Хайленд сейчас в операционной. Одна из пуль попала в позвоночник. Итого — убитых девять. Джентльмены, что вы можете нам предложить?

— В этих обстоятельствах я готов даже обратиться к услугам цыганки.

— Может, от Нидлс они пошли на юг, затем повернули на восток и высадились на острове Уайт. Оуинс покачал головой.

— У нас там люди. Нет.

— Тогда, может, у них условлена встреча с каким-нибудь судном в море. В Ла-Манше всё-таки большое движение.

— Можно ли проверить эту гипотезу?

Пилот покачал головой.

— Нет. В Дувре есть радар слежения за движением судов, но здесь нет. Мы ведь не можем подниматься на борт каждого судна, не так ли?

— Ну что же, джентльмены, благодарю вас за помощь, и в особенности за быструю доставку хирурга. Мне сказали, что это спасло жизнь нескольким людям.

Оуинс вышел на улицу. Он глянул вверх, на затянутое свинцовым покровом небо и выругался про себя. Он привык скрывать и чувства и мысли. Он часто напоминал своим людям, что в работе полицейского нет места эмоциям. Безусловно, это была чушь, и, подобно другим полицейским, Оуинсу всего лишь удавалось прятать свои чувства. В результате, он вечно таскал с собой таблетки против повышенной кислотности, а дома не мог заснуть без успокаивающих пилюль, и его жена к этому давно уже притерпелась. Он полез в карман за сигаретами и, не найдя их, вспомнил, что бросил курить. «И как это тебе удалось, Джимми?» пробормотал он себе под нос. Какое-то время он постоял под открытым небом, словно надеясь, что холодный дождь немного остудит обуревавший его гнев. Но вместо этого почувствовал озноб. Вот это уж было решительно ни к чему. Ему придётся отвечать за все это — отвечать перед комиссаром лондонской полиции, отвечать перед министерством внутренних дел. «А кому-то, слава Богу, не мне, придётся отвечать и перед короной», — подумал он.

Эта мысль доконала Оуинса. Он подвёл их. Подвёл уже дважды. Тогда он не сумел узнать о подготовке нападения возле Мола. Только невероятная удача с этим янки спасла положение. А потом, когда все уже вроде бы наладилось, — опять провал. Такого ещё никогда не бывало. И ответственность за это лежала на Оуинсе. Он сам разрабатывал маршрут этапирования Миллера. И маршрут и способ этапирования, и организацию охраны. Это он выбрал день. Выбрал маршрут. Отобрал людей — теперь все они мертвы, кроме Боба Хайленда.

"Как они узнали? — спрашивал он себя. — Они знали где, они знали когда.

Как? Надо с этим разобраться". Он знал всех, кто располагал информацией об этапировании Миллера. Каким-то образом произошла утечка. Он вспомнил доклад Эшли по возвращении из Дублина. «Настолько хороший, что вы просто не поверите», — так отозвался этот ублюдок из ВГИРА об источнике информации О'Доннелла.

«Мэрфи ошибался, — подумал детектив. — Теперь этому всякий поверит».

— В Лондон, — сказал он шофёру.

* * *

— Чудесный денёк, Джек, — заметил Робби, развалившись на диване.

— Неплохой, — согласился Райан. «Мой дом похож на магазин игрушек, в который угодила бомба», — подумал он.

На ковре перед ними Салли возилась со своими новыми игрушками. Более всего ей нравился кукольный дом, с удовлетворением отметил Джек. Салли вскочила с постели в семь утра, подняв и их с Кэти. Так что им удалось поспать всего пять часов. Для Кэти это было особенно тяжело, так что Джек с Робби сами собрали посуду со стола и запустили посудомойку. Теперь их жены болтали о своих делах на другом диване, а они тут потягивали бренди.

— Ты не летаешь завтра? Джексон покачал головой.

— Птичка лежит кверху лапками. Нужен день-другой для ремонта. К тому же, что за Рождество без хорошей выпивки? Завтра я снова на тренажёре, ну а пока никто не запретит мне выпить от души. Вот завтра к трём часам мне надо уже быть трезвым.

— Соснуть бы часок.

— Во сколько вы вчера завалились?

— Что-то, думаю, после двух.

Робби, убедившись, что Салли не до них, спросил:

— Трудно быть Санта Клаусом, а? Если ты умудрился собрать все это, может, тебе стоит заняться починкой моего самолёта?

— Подожди пока у меня обе руки будут в порядке, — ответил Джек, жестом предлагая Робби последовать за ним в библиотеку. Едва они скрылись из поля зрения Кэти, Джек освободил руку из перевязи и принялся размахивать ею.

— А что Кэти говорит насчёт этого?

— То, что врачи всегда говорят в таких случаях. Если ты поправляешься слишком быстро, это бьёт им по карману! — он повертел туда-сюда запястьем. Срослось! Просто невероятно.

— Все ещё болит?

— Уже нет. Надеюсь, она будет работать по-прежнему, — сказал Джек и взглянул на часы. — Посмотрим новости?

— Давай.

Райан включил портативный телевизор, стоявший на его столе. Кабельное телевидение уже добралось и до их глуши, так что можно было в любое время смотреть хоть американские, хоть международные новости. Джек плюхнулся в кресло посреди комнаты, а Робби выбрал то, что в углу. До программы новостей оставалось ещё несколько минут.

— Как идёт книга?

— Понемногу. Вся информация собрана, наконец. Надо написать ещё четыре главы и кое-что перемарать наново. И тогда все.

— А почему надо переписывать?

— Оказалось, что у меня были неверные сведения. Ты был прав по поводу проблем с палубной посадкой самолётов у японских авианосцев.

— Да, мне тогда показалось это неверным, — ответил Робби. — Они были хороши, но всё же не настолько. Мы будем посильней.

— А что на сегодня?

— Русские? Джек, если кто-то захочет потягаться со мной и моим «томкетом», пусть сперва дважды об этом подумает. Мне, парень, платят не за то, чтобы я проигрывал, — Джексон потянулся всем телом, словно лев, очнувшийся от сна.

— Приятно видеть такую уверенность в себе.

— Есть, конечно, пилоты и получше меня, — согласился Робби. — По правде говоря, трое. Давай поговорим об этом через год, когда я снова войду в форму.

— Ладно! — расхохотался Джек и взглянул на экран. Смех его мгновенно оборвался. — Это он… Но как?

Он увеличил громкость.

«…Убиты, включая пятерых полицейских. Продолжаются интенсивные поиски террористов, освободивших из-под стражи своего товарища во время этапирования последнего в тюрьму на острове Уайт. Син Миллер был всего три недели назад осуждён за участие в дерзком нападении возле Букингемского дворца на принца и принцессу Уэльских. Два полицейских и один террорист погибли в ходе этого нападения. Покушение на королевских особ было сорвано благодаря вмешательству американского туриста Джека Райана из Аннаполиса, Мэриленд».

На экране появились бушующие воды Ла-Манша и рыскающий туда-сюда вертолёт королевских ВМС. Затем показали кадр, заснятый после суда над Сином Миллером.

За секунду до того, как его усадили в полицейский фургон, Миллер повернулся лицом к камере — и теперь, столько недель спустя, глаза его опять впились в Райана.

— Боже мой… — пробормотал Джек.

Глава 10 ПЛАНЫ И УГРОЗЫ

— Не ругайте себя, Джимми, — сказал Мюррей. — Боб должен выздороветь. А это уже кое-что.

— Конечно, — сардоничекски ответил Оуинс. — Даже есть шанс, что он снова научится ходить. А другие, Дэн? Погибло пятеро хороших людей, а заодно и четверо гражданских.

— А, может, и террористы тоже, — заметил Мюррей.

— Вы верите этому не больше меня!

И всё-таки слепая удача вселяла надежду: минный тральщик королевского флота случайно обнаружил на дне Ла-Манша какой-то подозрительный объект.

Видеокамера зафиксировала остатки десятиметрового катера типа «Зодиак». Он, судя по всему, затонул в результате взрыва топливного бака. Однако не было ни трупов людей, ни их оружия. Капитан тральщика тут же понял всю важность этой находки и доложил о ней начальству. Команда спасателей уже готовилась к выходу в море, чтобы поднять на поверхность остатки катера.

— И всё же это не исключено. Возможно, один из них оплошал, катер взлетел в воздух, и все они пошли ко дну…

— А тела?

— Рыбий корм, — ухмыльнулся Мюррей. — Приятная картина, а?

— Вы так любите понтировать, Дэн. Какой процент своего жалованья вы готовы поставить на эту гипотезу?

Оуинсу было не до шуток. Мюррей понимал, что начальник С-13 считал случившееся ударом по себе лично.

— Не слишком большой, — сдался представитель ФБР. — Итак, вы считаете, что их подобрало какое-то судно?

— Только такое предположение имеет хоть каплю смысла. Поблизости находились девять торговых судов. У нас есть список.

Мюррей тоже считал эту версию наиболее вероятной. Свои соображения на этот счёт он уже изложил Вашингтону, и ФБР с ЦРУ будут разрабатывать эту версию. «Но почему они тогда не подняли на борт и катер?»

— Это яснее ясного. А если бы один из наших вертолётов засёк их за этим занятием? А может, это было слишком трудно в такую погоду. Или они не хотели лишних хлопот. Ведь с деньгами-то у них неплохо, не так ли?

— Когда поднимут этот катер?

— Если погода не улучшится, то послезавтра, — сказал Оуинс. Тогда хоть что-то будет в руках, какие-то вещественные доказательства. На всех вещах в этом мире стоят фабричные марки и серийные номера. Где-то должна быть накладная на их продажу. С этого начинались многие успешные расследования: единственный клочок бумаги, квитанция в каком-нибудь магазинчике, а в результате — поимка опаснейших преступников. Судя по видеозаписи, двигатели катера похожи на продукцию «Американ Меркюри». Мюррей уже сообщил об этом в Бюро, и там были готовы действовать в нужном направлении, как только станут известны серийные номера двигателей. Со своей стороны Мюррей выяснил, что двигатели этой фирмы пользуются известностью во всём мире. Это, конечно, усложнит поиск, но всё же это нечто, а нечто всегда лучше, чем ничего.

— Есть какие-нибудь сдвиги насчёт утечки информации? — спросил Мюррей. Это был самый больной, но при этом и самый важный пункт.

— Пусть молится Богу, чтобы мы не нашли его, — тихо выговорил Оуинс.

Пока, правда, особой надежды, что это случится, не было. О маршруте этапирования Миллера знали тридцать один человек. Пятеро из них были мертвы.

Даже водитель фургона ничего не знал заранее. Итого остаётся двадцать шесть человек: несколько сотрудников С-13, двое высокопоставленных чинов из лондонской полиции, десять человек из министерства внутренних дел, несколько из MI-5, из службы безопасности и ещё двое-трое из других ведомств. У всех у них был допуск к государственным секретам. «Все эти проверки и допуски и гроша ломаного не стоят, — в который раз сказал себе Оуинс. — Утечка информации — по определению — может быть устроена лишь сволочью, имеющей допуск к секретам».

Но в этом деле была своя специфика. Тут было предательство, даже нечто худшее, чем предательство. Ведь тот, кто сообщил эти сведения, причастен к нападению на королевскую семью. Выдать секреты государственного значения иностранной державе — дело настолько омерзительное, что Оуинс в таких случаях частенько давал волю эмоциям. Но сознательно поставить под удар королевскую семью — это вообще не укладывалось в его голове. Оуинс с трудом верил в возможность такого преступления. Тут речь не может идти о психически больном.

Это, безусловно, человек умный, прекрасно умеющий скрывать свои чувства.

Когда-то такие люди умирали под пыткой. Нельзя сказать, что Оуинс был в восторге от этого обычая, но теперь он вдруг понял, почему это делалось, почему иные люди с лёгкостью одобряли пытки. Народ Великобритании так любит королевское семейство. Тем не менее кто-то из королевского окружения связан с кучкой террористов. Оуинсу до зарезу нужно было найти его. Он хотел видеть его мёртвым, видеть, как он умирает. Другого наказания за такое преступление не могло быть.

«Одного желания видеть его труп маловато, — охладил он себя. — Тут нужна работа и работа — осторожное, тщательное, скрупулёзное расследование». Как это делается, Оуинс знал. Ни у него, ни у отборной команды следователей не будет отдыха, пока дело не увенчается успехом. А в том, что оно увенчается успехом, он не сомневался.

— У вас два хода, Джимми, — сказал Мюррей, угадав ход мыслей своего друга.

Это было нетрудно. У обоих бывали трудные случаи, а методы полиции во всём мире в сущности похожи.

— Именно, — сказал Оуинс, едва удержавшись от улыбки. — Они, наверняка, сделали всё возможное, чтобы защитить свой источник информации от подозрений. Мы можем сравнить список тех, кто знал о поездке Их высочеств в тот день, со списком знавших о маршруте Миллера.

— И не забудьте телефонных операторов, — напомнил Мюррей. — И секретарш, и прочих сотрудников, кто мог подслушать, а также любовниц и любовников, кто мог узнать об этом, пребывая в горизонтальном положении.

— Спасибо, Дэн. В такие минуты мы все нуждаемся в поддержке.

В углу кабинета Мюррея был шкаф, вот к нему-то и направился Оуинс — там стояла бутылка виски, его подарок к Рождеству. Теперь был уже канун Нового года, а бутылка всё ещё была непочатой.

— Вы правы — они, конечно, всячески прикрыли свой источник информации. Но я уверен, что вы его найдёте, Джимми. Готов поставить на это.

Оуинс налил виски в стаканы. Хорошо, что американец наконец приучился пить виски как следует. А то раньше все совал туда лёд. Просто позор так портить настоящее шотландское виски. Он нахмурился: «Что нам все это говорит о Сине Миллере?» — подумал он.

— Думаете, он более важен, чем вы предполагали? А может, они просто боялись, что он расколется? Или, может, они хотели и впредь считаться организацией, чьи члены никогда не оказываются в тюрьме? Или ещё что-то?

Оуинс кивнул. Помимо тесных рабочих контактов между Скотленд-Ярдом и ФБР, он ещё и просто ценил мнение своего коллеги. Хотя оба были опытными полицейскими, у Мюррея всегда был в запасе какой-нибудь неординарный подход к ситуации. В пользе их содружества Оуинс уже не раз убеждался. Мюррей же, хотя и не отдавал себе в этом отчёта, тоже извлекал пользу из общения с Оуинсом.

— Так кем же может быть этот Син Миллер? — вслух спросил Оуинс.

— Как знать? Начальник операций? — Мюррей поднял свой стакан.

— Ужасно молод для этого.

— Джимми, парень, сбросивший бомбу на Хиросиму, был полковником ВВС, а лет ему было всего двадцать девять. Сколько лет этому чёртову О'Доннеллу?

— Так же и Боб Хайленд думает, — хмуро сказал Оуинс, уставившись в свой стакан.

— Боб — толковый парень. Очень надеюсь, что через какое-то время он вернётся в строй.

— Как минимум, будет сидеть в нашей конторе. У него отличные мозги, что для нашего дела важно. Ну, ладно — мне пора идти. С наступающим, Дэн. За что выпьем?

— Ясно, за что. За успешное расследование. За то, чтобы вы поскорее изловили этого информатора, а потом извлекли из него нужные данные, — Мюррей поднял свой стакан. — За то, чтобы поскорее закрыть это дело.

— Идёт, — сказал Оуинс, и они враз опустошили свои стаканы.

— Джимми, проявите милосердие к самому себе — считайте, что вы эту ночь в отпуске. Выбросьте все из своей бедной головушки, и завтра она будет работать лучше.

— Попробую, — улыбнулся Оуинс и, надев пальто, направился к двери. — Да, ещё одно. Это пришло мне в голову, когда я ехал сюда. Ведь эти парни из АОО они ведь нарушили все правила, не так ли?

— Верно, — сказал Мюррей, запирая в шкафу все свои папки.

— Они не нарушили лишь одно правило.

— Да? — обернулся Мюррей. — Какое же?

— Они никогда ничего не предпринимают в Америке.

— Не только они. И другие тоже.

— У других для этого пока не было особого резона. А вот у АОО такой резон теперь, возможно, есть. К тому же они никогда не стесняются нарушать свои же правила. У меня просто такое чувство, ничего более, — пожал он плечами. — Ну, всего хорошего, и счастливого Нового года, особый агент Мюррей.

Они пожали друг другу руки.

— И вас с наступающим, — сказал Мюррей, — Мои наилучшие пожелания Эмили.

Дэн проводил Оуинса до двери, запер её, проверил, все ли ящики с документацией под замком. За окном было тёмным-темно — на часах без четверти шесть.

— Почему ты сказал это, Джимми? — спросил он, уставившись в заоконную темь.

Ни одна из ирландских террористических групп никогда не оперировала на территории США. Конечно, они собирали там деньги, особенно в ирландских кварталах и салонах Бостона и Нью-Йорка. Произносили зажигательные речи о будущей свободной, объединённой Ирландии, при этом всегда забывая упомянуть, что как убеждённые марксисты-ленинцы, они неизбежно превратят Ирландию в аналог Кубы. У них всегда хватало хитрости сообразить, что эта мелкая деталь может оказаться не по душе американцам ирландских кровей. Было и снабжение оружием из Америки. Но это почти полностью в прошлом. Временная группировка ИРА и Ирландская национально-освободительная армия теперь в основном закупают оружие в открытую на мировом рынке. Были также сообщения, что кое-кто из их людей прошёл обучение в советских военных лагерях — хотя по снимкам, сделанным со спутника, не больно-то скажешь, кто какой национальности, да и черты лица трудно различить. Эти сообщения были настолько неубедительны, что даже не попали в печать. То же самое насчёт лагерей в Ливии, Сирии и Ливане. Какие-то люди — судя по светлой коже, не местные — проходили там обучение. Но что это за люди? Тут у разведки не было полной уверенности. С европейцами вообще труднее, чем с арабами. Те, будучи схвачены, зачастую тут же начинали петь, как канарейки, тогда как из членов ВГИРА, ИНОА, Красных бригад и групп Прямого действия выцарапывать информацию весьма трудно. То ли особенность культурного фона, то ли уверенность, что следствие не будет — не имеет права — прибегать к таким средствам давления, которые все ещё столь обычны на Ближнем Востоке. Всех их выпестовала демократия, и они отлично знают слабости общества, которое намерены ниспровергнуть. То, что они считали слабостями демократии, Мюррей полагал её силой, хотя и признавал, что эта сила является изрядной помехой для тех, кто стоит на страже закона и порядка.

Так или иначе, ни ВГИРА, ни ИНОА никогда не совершали террористических акций в Америке. Никогда. Ни разу.

«Но Джимми прав, — рассуждал Мюррей, — Армия Освобождения Ольстера без колебаний шла на нарушение правил. Королевское семейство никогда не было чьей-либо мишенью, однако АОО замахнулась на него. ВГИРА и ИНОА всегда рекламируют свои акции. Как и все террористические группы. Но не АОО.» — Мюррей покачал головой:

«Впрочем, пока нет доказательств, что они нарушили это правило. Быть может, они пока ещё не выступили с заявлением? С такого рода предположениями расследование не начнёшь», — подумал он и сказал вслух: «Но что у них на уме?»

Этого никто не знал. «Даже название их организации, — продолжал размышлять Мюррей, — было аномалией. Почему они назвали себя Армией освобождения Ольстера?»

Ирландские националисты всегда делают упор на слове «Ирландия», тогда как название АОО строится на слове «Ольстер» и его всегда используют реакционные протестантские группировки. Террористы вовсе не обязаны вносить полную ясность во все свои действия, но хоть какой-то смысл в каждом из этих действий все же должен быть. Все относящееся к АОО, — аномалия. Они делают то, что никто иной не стал бы делать, они называют себя так, как никто себя не назвал бы. Они делают то, что никто другой не делает". Вот что, насколько понимал Мюррей, грызло Джимми. Почему они действуют столь странным образом? Должна тому быть какая-то причина. При всём своём безумии, террористы — в рамках собственных критериев — вполне рациональные люди. Сколь бы извращённой ни казалась их аргументация со стороны, она покоилась на своей внутренней логике. У «Временных» и Национальной армии была такая логика. Они заявили о своей цели, и действия их вполне соответствовали этой цели. Они собирались превратить Северную Ирландию в страну, которой невозможно управлять. Если им это удастся, британцам в конце концов надоест все это, и они уйдут оттуда. Следовательно, их задачей является постоянно подогревать в стране конфликтные ситуации, вынуждая другую сторону к уходу.

Это всё-таки некая концепция.

Но АОО ни разу не заявляла о своих целях. Почему? Почему эти цели должны храниться в тайне? Почему вообще, черт побери, существование террористической группы должно быть тайной… если они осуществляют операции, то какой же тут секрет? И потом — почему они никогда не заявляли о создании своей группировки?

Заявили об этом только в пределах самого сообщества террористов — ВГИРА — ИНОА.

«Что-то за этим должно скрываться, — напомнил он себе. — Они слишком эффективны, чтобы предполагать, что в основе каждого их шага не лежит некий резон».

«Черт!» — выругался Мюррей. Ответ был где-то тут. Мюррей чувствовал, что ответ этот скользит где-то по краю сознания, и не было никакой возможности ухватить его. Мюррей вышел из своего кабинета. По коридору уже вышагивали два морских пехотинца, проверяя, все ли двери заперты. Махнув им на прощанье рукой, он устремился к лифту. Голова его была занята все тем же — попыткой свести воедино обрывки сведений. Жаль, что Оуинс уже ушёл. Хорошо бы ещё раз потолковать обо всём этом с ним. Вдвоём, может быть, удалось бы разгадать эту загадку. Нет, не «может быть», а наверняка. Отгадка была где-то тут, рядом.

«Миллер, наверняка, знал», — подумал Мюррей.

* * *

— Что за кошмарное место, — сказал Син Миллер. Закат был величественным, почти как на море. Небо было чистым, не то что городское, и солнце медленно заваливалось за зубчатую линию дюн на горизонте. Непривычными были тут, конечно, и перепады температуры. Днём она достигала девяносто двух — для здешних это прохладный денёк! — а после захода солнца подымается холодный ветер и начинается холодрыга. Песок не удерживает дневное тепло, и что ни ночь отдаёт его назад, звёздам.

Миллер устал. Целый день ученья. Он не прикасался к оружию почти два месяца, так что надо было освежить в памяти навыки. Реакция стала хуже, сноровки как не бывало. Правда, физически он чувствовал себя неплохо. В тюрьме он даже, к удивлению своему, прибавил в весе. Но через недельку жирок этот уйдёт. Пустыня для этого самое подходящее место. Подобно всем, родившимся в северных широтах, ему трудно было приноровиться к здешнему климату. Аппетит при такой жаре пропадал, зато всё время хотелось пить. Так что он ограничивался лишь водой. Значит, он тут быстро спустит лишний вес и обретёт хорошую физическую форму, — то, что ему и нужно. Но место это он всё равно не мог полюбить.

Кроме него, тут ещё были четверо их людей, а остальные члены спасательной группы тут же вылетели домой — через Рим и Брюссель.

— Это тебе не Ирландия, — согласился О'Доннелл. Его нос поморщился от запаха пыли и собственного пота. Не то что дома. Ни запаха тумана, ни запаха от угля, тлеющего в камине, ни запаха алкогольных испарений в местной пивнушке.

Что особенно раздражало, так это отсутствие выпивки. У здешних начался очередной приступ фанатизма, и они решили, что даже международная революционная община обязана соблюдать установления Аллаха. «Экая, черт бы их драл, досада!»

Нельзя сказать, что этот лагерь был типовым. Шесть строений, одно из которых — гараж. Площадка для вертолёта, дорога, наполовину заметённая во время последнего шторма песком. Колодец. Стрельбище. И все. В былые времена через этот лагерь проходили за раз по пятьдесят человек. Но не теперь. Теперь это был собственный лагерь АОО — в стороне от лагерей, которые использовались другими группами. И каждый тут усвоил значение вопроса о маскировке. На доске в бараке номер один висел график, на котором указывалось время, в которое над этими местами проходили американские спутники-шпионы. Так что каждый тут знал, когда надо было исчезнуть из поля зрения. Все машины тоже были под навесами.

На горизонте появился и начал приближаться свет фар. О'Доннелл заметил этот свет, но ничего не сказал. Горизонт был далеко. Не спуская глаз с этих пучков света, шаривших то справа, то слева, скользя по верхушкам дюн, — он засунул руки в рукава куртки, отгораживаясь от щупальцев вечернего холода.

Шофёр не спешил. Здешний климат не располагал к спешке. Можно все сделать и завтра, если на то будет воля Аллаха. Один «коллега» из Латинской Америки как-то объяснил ему, что инш Алла значит «завтра», что в сущности было весьма необязательным понятием.

Это была «тойота лэнд крузер», с четырьмя ведущими. Она почти везде уже вытеснила «лэнд-ровер». Водитель сразу вкатил в гараж. О'Доннелл взглянул на часы — очередной спутник появится тут через тридцать минут. Довольно скоро. Он встал и направился к бараку номер три. Миллер, приветственно махнув рукой новоприбывшему, последовал за ним. Не обращая на них внимания, солдат из состава охраны лагеря закрыл гараж.

— Рад тебя видеть, Син, — сказал тот, что приехал. В руках у него была небольшого объёма сумка.

— Спасибо, Шамус.

О'Доннелл, открыв дверь, придержал её — он не любил всяких таких церемоний.

— Спасибо, Кевин.

— Вы прямо к ужину, — сказал начальник АОО.

— Значит, в этот раз мне повезло, — сказал Шамус Падрэг Коннолли. Он осмотрелся. — Этих, чернявеньких, тут, надеюсь, нет?

— Здесь нет, — заверил его О'Доннелл.

— Ну и слава Богу, — Коннолли открыл сумку и извлёк оттуда две бутылки. Я подумал, что вы не откажетесь от капли чистенького., — Как это тебе удалось одурачить этих ублюдков? — спросил Миллер.

— Я слышал об этом запрете. Конечно, я сказал им, что у меня в сумке револьвер.

Они рассмеялись. Потом Миллер принёс стаканы и лёд. В здешних местах без льда никак нельзя.

— Когда тебе надо быть в лагере? — спросил О'Доннелл, имея в виду лагерь ВГИРА, в сорока милях отсюда.

— У меня неполадки с машиной, и я вынужден провести ночь с нашими одетыми в форму друзьями. Жаль только, что они конфисковали моё виски.

— Чёртовы дикари! — рассмеялся Миллер. Они подняли стаканы.

— Как было в тюряге, Син? — спросил Коннолли.

— Могло быть и хуже. За неделю до того, как Кевин вызволил меня, ворьё поизмывалось надо мной вволю — конечно, надзиратели подстроили… Уж ворьё повеселилось тогда… Блядские пидеры. А так… Даже забавно сидеть там и смотреть, как они все говорят, говорят и говорят, как куча старых баб.

— Ты ведь не думал, что Син начнёт болтать? — осуждающе спросил О'Доннелл.

И тут же успокоился, увидев улыбку Коннолли. Конечно, все они беспокоились об этом. А больше всего о том, что случилось бы, если бы в тюрьме до него добрались парни из ВГИРА или ИНОА.

— Ну, так что нового в Белфасте? — спросил О'Доннелл.

— Джонни Дойл не в восторге от ареста Морин. Люди начинают беспокоиться.

Не очень, но всё же. Разговорчики всякие… Во всех шести графствах, Син, люди — если ты этого ещё не знаешь — немало выпили за твою операцию в Лондоне.

То, что большинство жителей Северной Ирландии — как протестанты, так и католики, — испытывали отвращение к этому террористическому акту, ничего не значило для Коннолли. Крохотная община революционеров была для него всем миром.

— Какой смысл пить за провал, — с горечью в голосе заметил Миллер. «Этот ублюдок Райан!» — подумал он.

— Но организовано было превосходно. Это была всего лишь невезуха, а все мы — рабы фортуны.

О'Доннелл нахмурился — слишком уж поэтично выражался этот Коннолли. Может, потому он и любил ссылаться на то, что сам Мао пишет стихи.

— Думаешь, они попытаются вытащить Морин? Коннолли рассмеялся.

— После того как вы освободили Сина? Маловероятно. Как вам это удалось, Кевин?

— Есть пути, — сказал О'Доннелл и замолчал. Его источнику информации было строжайшим образом приказано никак не проявляться в течение двух месяцев. Для него книжный магазин Денниса был закрыт. Решение использовать его для организации побега Миллера было принято не без внутренних борений. Это вечная проблема, когда имеешь хороший источник разведданных. Именно это когда-то вдалбливали ему его наставники. Действительно ценный материал представляет опасность для самого источника. Просто парадокс. Самый ценный материал зачастую слишком рискованно использовать, а если его не использовать, то в нём никакого толку.

— В общем, вы сумели привлечь к себе всеобщее внимание. Я здесь для того, чтобы проинформировать наших парней о вашей операции.

— Вот оно что! — рассмеялся Кевин. — Ну и что же мистер Дойл думает о нас?

Коннолли состроил комическую мину и нацелил на Кевина указательный палец:

— Ты — контрреволюционер, чья деятельность направлена на подрыв нашего движения. Операция на Молу серьёзно сказалась по ту сторону Атлантического океана. Мы… Прошу прощения, они через месяц-другой направят своих людей в Бостон, чтобы все поставить на своё место, растолковать янки, что они никакого отношения к этому не имеют.

— Деньги!.. Нам не нужны их поганые деньги! — выкрикнул Миллер. — И пусть идут в жопу со своей «моральной поддержкой»…

— Нельзя раздражать американцев, — заметил Коннопли.

О'Доннелл поднял стакан и провозгласил тост:

— К дьяволу проклятых американцев!

Миллер приложился к стакану, а когда допил его, в глазах у него прорезалось некое сияние, словно его вдруг озарило.

— Кевин, мы ведь пока ничего не собираемся делать в Англии…

— Увы, — многозначительно сказал О'Доннелл. — Надо пока уйти на дно. Надо сосредоточиться на тренаже и выжидать подходящего момента.

— Шамус, насколько эффективны могут оказаться люди Дойла в Бостоне?

Коннолли пожал плечами.

— Влей в них побольше спиртного, и они поверят всему, что им скажут, и начнут, как обычно, кидать деньги в шапку.

Миллер улыбнулся и снова наполнил свой стакан. Те двое о чём-то разговаривали, а у него в голове созревал некий план.

* * *

За долгие годы службы в ФБР Мюррею приходилось много чем заниматься. Был он и просто агентом, преследующим грабителей банков, и инструктором в Академии ФБР в Куантико (Вирджиния), где преподавал тонкости ведения следствия.

Слушателям Академии он не уставал говорить о значении интуиции. Охрана правопорядка — это не только наука, но и искусство. Бюро располагает колоссальными ресурсами для обработки различного рода улик, на все случаи жизни существуют писаные инструкции, но при всём том ничто не может заменить мозгов опытного агента. Прежде всего именно благодаря опыту вы так, а не иначе сопоставляете улики, именно благодаря опыту вы угадываете, что творится в голове противника, и стараетесь предугадать его следующий ход. Но ещё важнее опыта интуиция. То и другое идут рука об руку и не надо давать им разъединяться.

«Вот это-то и проблема, — размышлял Мюррей. Он уже был в машине и направлялся домой. — Потому что интуиция может завести черт знает куда, если у тебя нет достоверного материала, на который она могла бы опираться».

«Вам надо научиться доверять инстинкту», — сказал Мюррей, обращаясь к проносящимся мимо машинам. Так он когда-то поучал слушателей Академии. Инстинкт это ни в коем случае не замена улик и дотошного исполнения всяких процедур, но он может оказаться весьма полезен при отборе нужных улик и отказе от лишних процедур. «Ого, Дэн, — ты прямо-таки настоящий иезуит, — расхохотался он, не обращая внимания на то, что на него таращились из соседней машины справа. — Если это так смешно, то почему это так тебя беспокоит?» — подумал он.

Его инстинкт посылал ему некий сигнал — неотчётливый, но непрерывный.

Почему Джимми сказал это? Это наверняка тоже беспокоит его. Но что именно, черт побери?

Проблема в том, что это не было что-то одно. Теперь-то он понимал это. Тут было несколько моментов, взаимосвязанных, как в кроссворде. Он не знал числа пустых квадратов, у него не было никакого ключа к нужным словам, но приблизительно он знал, что эти слова должны подойти друг к другу. Это уже было нечто. Для начала это уже неплохо, но…

«Черт!» Руки его сжали руль — хорошее настроение вновь сменилось раздражением. Он мог бы все это обговорить с Оуинсом завтра или послезавтра, но инстинкт подсказывал ему, что дело не терпит отлагательств.

«Почему такая срочность? Нет никаких признаков чего-то такого, из-за чего надо так уж нервничать», — говорил он сам себе.

Но тут Мюррей вспомнил своё первое дело, раскрытое им более или менее самостоятельно после десяти месяцев работы в качестве специального агента — все началось с такого же беспокойного чувства. Теперь, оглядываясь назад, казалось, что улики и без того были достаточно красноречивы, но это стало очевидным лишь когда он иначе их осмыслил. Этот иной смысл никому, кроме него, в голову тогда не пришёл. И началось это тогда точно, как сейчас, — с этого внутреннего беспокойства.

Факт: АОО попрала все нормы. Факт: ни одна ирландская террористическая организация никогда не осуществляла свои операции на территории США. И все других фактов нет. Если они задумают операцию против Райана… Они, конечно, с ума сходят от ненависти к нему, но они ничего не предприняли против него, пока он был в Англии, а это было бы куда легче, нежели в Америке. А что если Миллер в самом деле командует у них операциями? Хотя, нет — террористы обычно не сводят личные счёты. Это непрофессионально, а эти ублюдки весьма профессиональны. Для такой операции у них должна быть причина повесомей.

«Дэнни, — сказал он себе, — то, что ты не знаешь причины, ещё не значит, что у них её нет». На мгновение ему показалось, что с возрастом его интуиция превращается в паранойю. «А что если у них не одна причина, а несколько? Это мысль, — сказал он самому себе. Одна причина может служить оправданием для другой. Но что именно они хотят сделать?» Все инструкции по ведению следствия делают упор на поиск мотивов. Ключа к мотивам действий АОО у него не было. «Так и свихнуться можно», — подумал он.

Не доезжая до Кенсингтон-роуд, он свернул налево, к высоченным домам, в одном из которых была его квартира. Машину тут поставить почти невозможно. Даже когда он служил в нью-йоркском отделении контрразведки, проблема парковки не была столь кошмарной. Наконец он разыскал местечко, но оно было всего лишь на каких-нибудь полметра больше его машины, так что он убил минут пять, втискиваясь туда.

Повесив пальто на вешалку, Мюррей прошёл прямо в гостиную. Жена, услышав его шаги, вышла из кухни, но он уже висел на телефоне, и лицо его было свирепым.

— Билл, это Дэн Мюррей… у нас все хорошо, — услышала его жена. — Я хочу, чтобы вы кое-что сделали. Вы знаете этого парня — Джека Райана? Да-да, он самый. Скажите ему… Черт, как бы это сказать? Скажите ему, что, может быть, ему следует быть осторожным. Я знаю это, Билл… Трудно сказать, но что-то меня тревожит, и я не могу… ага, вроде того… Я знаю, они этого никогда раньше не делали, Билл, но все равно что-то меня беспокоит… Нет, ничего конкретного, но Джимми Оуинс высказал такое же опасение, и я теперь тоже начал тревожиться. А-а, вы уже получили рапорт? Ну, тогда вы знаете, что я имею в виду, — откинувшись назад, Мюррей какое-то время созерцал потолок. — Назовите это чувством или инстинктом… как угодно, но это тревожит меня. Я хочу, чтобы кто-нибудь этим занялся… Ну и спасибо. Как семья? Вот оно что? Великолепно! Уверен, что этот год будет хорошим для вас. О'кей. Будьте здоровы. Пока.

Положив трубку, он сказал самому себе: «Ну, теперь немного полегче».

— Ты не забыл, что мы приглашены к девяти на приём? — сказала жена. Она привыкла к тому, что и дома он занимается служебными делами. А он привык к тому, что она напоминала ему об общественных обязательствах.

— Тогда надо переодеться, — Мюррей встал с кресла и поцеловал жену. Ему действительно чуть полегчало. Он был доволен, что хоть что-то сделал, хотя, вероятнее всего, его сослуживцы просто подумают: что это с ним там происходит?

Но это-то он переживёт.

— Старшая дочь Билла обручилась. Он выдаёт её за одного агента из вашингтонского офиса, — сказал он жене.

— Мы его знаем?

— Новый мальчик.

— Нам уже скоро пора.

— Хорошо, хорошо.

Он отправился в спальню, чтобы переодеться к новогоднему приёму в посольстве.

Глава 11 ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ

— Как видите, леди и джентльмены, решение, принятое в данном случае Нельсоном, в перспективе привело к тому, что был положен конец парализующему влиянию подчинённой разным формальностям тактике королевского флота, — сказал Райан, закрывая папку. — Нет ничего лучше, нежели решительная победа, из которой кто-то извлекает урок. Есть вопросы?

После долгого перерыва это была его первая лекция — введение в историю военно-морского флота. Студентов было сорок человек, в том числе шестеро женского пола. Вопросов не последовало. Это его удивило. Но вот поднялся один из студентов — Джордж Уинтон, футболист из Питтсбурга.

— Доктор Райан, — твёрдо выговорил он, — меня попросили сделать заявление от имени класса.

— Ого, — Райан отступил на полшага назад и театральным жестом прикрыл лицо.

Курсант Уинтон выступил вперёд и извлёк из-за спины маленькую коробку, к которой был прицеплен лист бумаги с печатным текстом.

— Зачитываю приказ: «За усердие, превышающее обязанности туриста — даже если это безмозглый морской пехотинец, — класс награждает доктора Джона Райана Орденом пурпурной мишени в надежде, что в следующий раз ему удастся увернуться от пули, дабы не стать всего лишь частью истории, вместо того чтобы учить нас таковой». — Уинтон открыл коробочку и извлёк на свет Божий пурпурного цвета ленту сантиметров в семь шириной — на ней была надпись золотом: СТРЕЛЯЙ В МЕНЯ

Под надписью красовалось изображение «яблочка» мишени. Курсант пришпилил ленту к плечу Райана так, чтобы «яблочко» пришлось как раз на то место, куда его ранило. Райан пожал руку Уинтону, а курсанты встали и принялись аплодировать.

— Это моя жена посоветовала вам? — спросил Райан, поглаживая «награду».

Курсанты взвыли.

Райан, показывая, что сдаётся, поднял руки вверх. Рука все ещё побаливала, когда приходилось вот так подымать её, но хирург из больницы Хопкинса сказал, что сустав постепенно разработается, и общая потеря подвижности плеча составит от силы пять процентов.

— Спасибо вам, но помните, что на следующей неделе экзамен!

Раздался всеобщий хохот, и класс опустел. Это была его последняя в тот день лекция. Он собрал свои бумаги и книги и вышел из аудитории. Чтобы добраться до своего кабинета в Лихи-холл, надо было прошагать довольно много метров, и все вверх, на вершину заснеженного холма.

Январский денёк выдался холодноватым. Джек поглядывал под ноги, чтобы не поскользнуться. Мимо него сновали курсанты — слишком озабоченные и серьёзные, с его точки зрения. Приберегали улыбки для тех закоулков, где посторонние не увидят их. Ботинки их сияли, спины у всех прямые, книги в левой руке, чтобы правой можно было отдавать честь. На вершине холма, у ворот номер три, на посту стояли морской пехотинец и охранник из гражданских. «Нормальный день», — сказал сам себе Джек. Ему нравилось тут работать. Курсантов легко было принять за студентов обычного учебного заведения с их вечной готовностью приставать с разными вопросами, с их любовью ко всяким хохмам, если вы завоюете их доверие.

Случайный посетитель не поверил бы этому, судя по тому, как серьёзно они ведут себя на публике.

В кабинете его уже поджидал Робби.

— Это что за чертовщина? — спросил он, увидев на Райане ленту. Узнав, что это «награда», он зашёлся смехом.

— Приятно, что парни умеют расслабляться даже перед экзаменами.

— Ну, что нового? — спросил Джек.

— А я опять на «томкете», —объявил Робби. — Четыре часа за уикенд. Джек, клянусь — эта малышка разговаривала со мной. Вышел с ней над морем, заправился в воздухе, потом пару раз спикировал… это, дружище, так здорово! Ещё два месяца, и я вернусь туда наконец.

— Так долго, Роб?

— Летать на этой птичке нелегко. Иначе им не нужны были бы пилоты моего калибра, — с серьёзным видом сказал Джексон.

Раздался стук в дверь, а потом в кабинет просунулась голова и спросила:

— Доктор Райан?

— Да. Входите.

— Я Билл Шоу, ФБР, — представился вошедший и показал удостоверение.

Такого же примерно роста, что и Робби, он был худощав, лет сорока пяти, глаза у него сидели так глубоко, что он чем-то напоминал енота. Впрочем, такие глаза бывают у человека, работающего по шестнадцать часов в день. Отлично одетый, он производил впечатление очень серьёзного человека.

— Дэн Мюррей просил меня навестить вас.

Райан поднялся, чтобы пожать его руку и представил Робби:

— Это капитан-лейтенант Джексон.

— Здравствуйте, — протянул руку Робби.

— Надеюсь, не помешал?

— Ничуть. На сегодня мы закончили свои лекции. Садитесь. Чем могу служить?

Шоу взглянул на Джексона, однако ничего не сказал.

— Если вам надо поговорить, то я…

— Успокойся, Роб. Мистер Шоу, это мой друг. Хотите что-нибудь выпить?

— Нет, спасибо. Я, видите ли, работаю в отделе борьбы с терроризмом. Дэн попросил меня… Ну, вы ведь знаете, что АОО освободила этого Миллера.

Райан стал серьёзным.

— Да. Я видел по телевизору. Какие-нибудь сведения о том, куда он двинулся?

Шоу покачал головой.

— Они просто как в воду канули.

— Неплохая операция, — заметил Робби. — Ушли в сторону моря, не так ли? А там, наверное, их подобрало какое-нибудь судно, — сказал он и, увидев, какой взгляд метнул на него Шоу, продолжал:

— Вы видите мою форму, мистер Шоу? Я получаю своё жалованье за то, что летаю над морем.

— Мы не уверены, но это не исключено.

— Чьи суда были там в море? — не отставал Джексон. Для него это был сугубо профессиональный вопрос.

— Это сейчас выясняют.

Джексон с Райаном переглянулись. Робби достал сигару и закурил.

— На прошлой неделе мне позвонил Дэн. Он немного — я хотел бы подчеркнуть: немного — озабочен тем, что АОО может… В общем, у них нет оснований любить вас, доктор Райан.

— Дэн говорил, что ни одна из этих групп никогда не предпринимала что-либо здесь, — сказал Райан.

— Совершенно верно, — кивнул Шоу. — Этого никогда не было. И, наверное, Дэн объяснил вам почему. Временная группировка ИРА продолжает получать отсюда деньги. Немного, но получают. Да и кое-какое оружие тоже. Есть основания предполагать, что они даже располагают несколькими ракетами «земля — воздух»…

— Чёрт возьми! — подскочил на стуле Джексон.

— Было несколько случаев похищения портативных ракет «ред ай», которые сейчас уже не используются армией. Их выкрали из арсенала Национальной гвардии. Это не новость. Таким же образом, к примеру, в Ольстере оказались пулемёты М-60. Это оружие или похищается или покупается у интендантов, которые забыли, кому они служат. В прошлом году кое-кто из них предстал перед судом, и армия теперь вводит новую систему охраны арсеналов. Пока в дело пошла только одна ракета. Несколько месяцев назад ВГИРА попыталась сбить вертолёт британских ВВС. В газеты это не попало — в основном потому, что они промазали. Ну а британцы замяли это дело. Так или иначе, — продолжал Шоу, — если они попытаются что-то делать тут, они перестанут получать деньги и оружие. ВГИРА знает это, отсюда мы заключаем, что АОО тоже это понимает.

— О'кей, — сказал Джек. — Тут они ни разу не проявляли себя. И всё же Мюррей попросил вас предупредить меня. Как же так?

— У нас нет ничего реального. Если бы это исходило от кого угодно другого, я бы не пришёл, но Мюррей — очень опытный агент, и он малость встревожен… И хочет, чтобы вы знали о его… Это не значит, что вам надо всех подозревать, доктор Райан. Назовём это подстраховкой, вроде проверки шин перед дальней дорогой.

— Ну так что же, в конце концов, вы хотите мне сказать? — испытующе посмотрел на него Райан.

— АОО исчезла из поля зрения. Это, конечно, мало о чём говорит. Это нормально. Они провернули довольно дерзкую операцию и, — он щёлкнул пальцами, — забились в нору.

— Разведка, — пробормотал Райан.

— Что такое? — спросил Шоу.

— Опять то же самое. То покушение в Лондоне — результат хорошей работы их разведки. И с этим побегом Миллера тоже, не так ли? Ведь Миллера этапировали в полной тайне, и однако они в эту тайну проникли, а?

— Конкретных деталей я не знаю, но думаю, что вы правы, — согласился Шоу.

— Знаете ли вы хоть что-то определённое? С кем мы имеем дело? — спросил Джек.

— Они профессионалы. Это плохо и для британцев, и для ольстерской полиции, но для вас это хорошо.

— Как так? — удивился Робби.

— Их недовольство доктором Райаном носит, так сказать, личный характер. И предпринимать против него какие-то акции было бы делом, не достойным профессионалов.

— Другими словами, — спросил пилот, — говоря о том, что Джеку нечего на самом деле особенно беспокоиться, вы делаете ставку на «профессиональную этику» террористов?

— Можно и так сказать. Но можно и по-другому: у нас большой опыт работы с такого типа людьми.

— Ага, — Робби ткнул в воздух сигарой. — В математике это называется доказательством методом индукции. То бишь выводы ваши не покоятся на твёрдых доказательствах? В инженерном деле мы зовём это ДДМ.

— ДДМ? — удивился Шоу.

— Домыслы дикого мудака, — Джесон уставился в глаза Шоу. — Как почти всегда с оперативными разведданными, вы не можете знать, какие из них хороши, а какие нет, пока… пока уже не станет поздно. Извините меня, мистер Шоу, но мы, те, кто действует, далеко не всегда в восторге от того материала, который получаем от разведки.

— Я знал, что не следует мне приходить сюда, — заметил Шоу. — Слушайте, Дэн сказал мне по телефону, что у него нет никаких данных, чтобы предполагать, что может случиться что-то необычное. Я последние два дня потратил на то, чтобы просмотреть все материалы об этой организации, и ничего, за что можно было бы уцепиться, не нашёл. Он ссылается на инстинкт. Будучи полицейским, вы начинаете доверять инстинкту.

Робби кивнул, соглашаясь. Лётчики тоже доверяют инстинкту. Теперь хоть что-то прояснялось.

— Итак, — откинулся Джек на спинку стула, — что же мне надлежит делать?

— Лучший способ — отказаться от привычного распорядка. Ездите на работу каждый раз по-другому пути. Не возвращайтесь домой всегда в одно и то же время. За рулём поглядывайте по сторонам и назад. Если более трех раз засечёте поблизости от себя ту же машину, запомните номер и позвоните мне. Я наведу справки по компьютеру — это не проблема. Беспокоиться, по-видимому, нет оснований, но быть начеку не помешает. Надеюсь, что через несколько дней или, может, недель мы сможем сообщить вам, чтобы вы обо всём этом забыли. Я, вероятнее всего, напрасно встревожил вас, но вы же знаете, что лучше проявить излишнюю бдительность, нежели потом сожалеть о недосмотре, не так ли?

— А если вы получите информацию иного характера? — спросил Джек.

— Вы об этом узнаете на пять минут позже меня — я вам позвоню. Бюро не нравится сама мысль о том, что террористы могут начать действовать тут. Мы многое делаем, чтобы не допустить этого, и пока нам это вполне удавалось.

— Может, вам больше везло, чем?.. — спросил Робби.

— На везение мы ставки не делаем, — ответил Шоу. — Итак, доктор Райан, я ещё раз прошу прощения за то, что побеспокоил вас. Вероятно, за всем этим ничего не стоит. Вот моя карточка. Если мы можем что-то сделать для вас, не стесняйтесь, звоните.

— Благодарю вас, мистер Шоу.

Джек взял карточку и проводил Шоу до двери. Молча постояв несколько секунд, он полистал телефонную книгу и набрал номер 011-44-1-499-9000.

— Американское посольство, — услышал он голос оператора.

— Мистера Мюррея, пожалуйста.

— Минуточку.

Через пятнадцать секунд Джек услышал:

— Не отвечает. Мистер Мюррей ушёл домой… Хотя нет, извините, — его нет в городе, и не будет до конца недели. Что-то передать ему?

Джек нахмурился.

— Спасибо, ничего. Я позвоню на следующей неделе.

Робби не спускал с него глаз. Джек барабанил пальцами по телефонной трубке — перед ним вновь стояло лицо Сина Миллера. «Он за три тысячи миль отсюда, Джек», — сказал он себе.

— Эй, — окликнул его Робби.

— Я, кажется, никогда не рассказывал тебе о том типе, которого я поймал?

— Которого они освободили? Который был по телевизору?

— Роб, ты встречал кого-нибудь?.. Как бы это сказать? Кого-нибудь, кого ты просто автоматически боишься?

— Мне кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду, — ответил Робби, чтобы избежать ответа. Он не знал, как ответить на такой вопрос. Будучи пилотом, он знал, что такое страх, но с ним можно было справиться, на то у него и был опыт.

В его мире страх не был связан с угрозой от людей.

— Во время суда я посмотрел на него и понял…

— Он — террорист, убийца. Это бы и меня вывело из себя, — Джексон встал со стула и выглянул в окно. — Боже, и таких-то они называют профессионалами? Вот я — да, профессионал. Я придерживаюсь правил поведения, я тренируюсь, я следую стандартам и правилам.

— Они действительно умеют делать то, что делают, — тихо выговорил Джек. — Именно поэтому они опасны. А эта АОО непредсказуема. Дэн Мюррей так и сказал мне.

Джексон отошёл от окна.

— Пойдём — я тебя познакомлю кое с кем.

— С кем?

— Пойдём. Не спрашивай, — в голосе Джексона прозвенели командирские нотки.

И жест, каким он надел свою офицерскую белую фуражку, тоже был по-военному чёток.

Они спустились по лестнице и зашагали мимо часовни и массивного, как тюремный комплекс, здания Банкрофт-холл. Эта часть территории Академии не нравилась Райану. Они шли молча. Курсанты то и дело отдавали честь Джексону, и он отвечал им с некоторым шиком. Минут через пять они подошли к огромному зданию из мрамора и стекла — совершенно непохожему на Банкрофт-холл. Это здание называлось Ле-Жён. В вестибюле мимо них прошла ватага курсантов в спортивных костюмах. Вслед за Робби Джек спустился в подвальный этаж. Покрутившись там, они в конце концов очутились в тускло освещённом коридоре — впереди был тупик.

Райану послышался пистолетный выстрел — так оно и оказалось, когда Джесон толкнул тяжёлую металлическую дверь, и они вошли в зал для стрельбы. Там был только один человек — он стоял, вытянув вперёд руку с пистолетом.

Сержант Ной Брекенридж был воплощением идеального сержанта морской пехоты.

Метр восемьдесят семь, восемьдесят килограммов, жиру ровно столько, сколько в тех двух сосисках, которые он умял на завтрак. На нём была безрукавка цвета хаки. Райану приходилось видеть Брекенриджа, человека известного в Академии, хотя знаком с ним он не был. За двадцать восемь лет службы Брекенридж был везде, где только мог быть морской пехотинец и участвовал во всём, в чём только мог участвовать морской пехотинец. Грудь его украшали пять рядов наград, почётнейшей из которых был Военно-морской крест, полученный им во Вьетнаме.

Кроме наградных ленточек, были у него и медали за мастерство в стрельбе, самой скромной из которых была Медаль Мастера. Каждый год он участвовал во всеамериканском чемпионате, и дважды выигрывал Кубок Президента по стрельбе из 45-миллиметрового кольта. Его ботинки ослепительно сияли. Волосы были коротко подстрижены; если в них и была седина, с первого взгляда её не было видно. В Академии он был инструктором по стрельбе в звании дивизионного сержанта.

Говорили, что года через два, когда исполнится тридцать лет его службы, он станет начальником корпуса. Его присутствие в Аннаполисе не было случайным.

Даже то, как он шагал по территории Академии, было красноречивым вызовом любому курсанту, ещё не определившему, какую карьеру ему избрать. Вся его манера вести себя как бы говорила: «И не думай стать офицером морской пехоты, если не сумеешь командовать таким человеком, как я». Это был вызов сильнейшего свойства, и мало кто из курсантов мог отмахнуться от него. Формально наряд морской пехоты, дежуривший на территории Академии вместе с гражданской охраной, был под командованием капитана. На деле же, как это частенько бывает в морской пехоте, капитан был достаточно умён, чтобы во всём полагаться на Брекенриджа.

Традиции морской пехоты хранятся и передаются молодёжи не столько офицерским, сколько сержантским составом.

Райан с Джексоном смотрели, как сержант извлёк из ящика очередной пистолет, всадил в него обойму, сделал два выстрела и приник к оптическому прибору, проверяя, что там с мишенью. Затем он, нахмурившись, вытащил из кармана рубашки крохотную отвёртку и что-то там поковырялся с мушкой. Ещё два выстрела, проверка, и снова — отвёртка. Опять два выстрела. Теперь пистолет был пристрелян, и Брекенридж положил его назад, в ящик.

— Как дела, Пушка? — спросил Робби.

— Добрый день, лейтенант, — дружелюбно отозвался Брекенридж. Голос его, в котором ощущался акцент уроженца южной части Миссисипи, мягко пролился на холод цементного пола. — Как у вас?

— Жаловаться не на что. Я привёл человека — хочу, чтобы вы познакомились. Это Джек Райан.

Они обменялись рукопожатием. В отличие от Скипа Тайлера, Брекенридж знал собственную силу и умел контролировать её.

— Привет. Я знаю, вы тот, про кого писали в газетах, — Брекенридж изучающе уставился на Райана.

— Верно.

— Рад познакомиться, сэр. Я знаю парня, который муштровал вас в Куантико.

Райан рассмеялся.

— Как он поживает, Сын Конго?

— Теперь он в отставке. У него магазин спорттоваров в Роаноке. Он вас помнит. Говорит, что для студента колледжа вы были довольно толковым парнем. Судя по газетам, вы помните кое-что из того, чему он вас натаскивал, — в глазах Брекенриджа светилось приятное удовлетворение, словно лондонское «приключение» Райана было очередным доказательством, что морская пехота, которой он посвятил свою жизнь, — штука и в самом деле кое-что значащая. Он это и без того знал, но всё же случаи, вроде этого, ещё более укрепляли его приверженность службе. — Если газеты ничего не переврали, вы, лейтенант, действовали как надо.

— Ну, не так уж и хорошо, сержант.

— Пушка, — поправил тот. — Все зовут меня Пушкой.

— Когда всё кончилось, — продолжал Райан, — я дрожал, как детская погремушка.

Это Брекенриджу понравилось.

— Сэр, так со всеми, черт побери. Важно, чтобы дело было сделано. Что потом — не считается. Ну, так чем я могу быть вам полезен, джентльмены? Может, хотите — от нечего делать — пострелять для практики?

И тут Джексон пересказал ему то, что они узнали от агента ФБР. Лицо Брекенриджа потемнело, челюсти стиснулись. Потом он покачал головой.

— В холодный пот, небось, бросает, а? Я вас, лейтенант, не виню. «Террористы!» — фыркнул он. — Террорист, — это панк с пулемётом. Вот и все. Всего лишь хорошо вооружённый панк. Не велико дело выстрелить кому-нибудь в спину или полить огнём зал ожидания в аэропорту. Так вы, лейтенант, хотите обзавестись чем-нибудь для защиты, так? С собой носить и чтобы дома что-нибудь было?

— Я, право, не знаю… А как вы посоветуете. — Райан вообще-то не думал об этом, хотя Робби, судя по всему, считал, что оружие ему нужно.

— Как у вас было со стрельбой в Куантико?

— Я в основном стрелял из кольта и винтовки М-16. Ничего особенного, но и неплохо.

— А сейчас? — нахмурившись спросил Брекенридж. «Неплохо» — мало что значило, с точки зрения профессионала.

— Во время охоты я свою норму по уткам и гусям выполняю. Хотя этот сезон я пропустил, — сказал Джек. — У меня «ремингтон-1100».

Брекенридж кивнул.

— Для начала неплохо. Это ваше оружие для дома. Нет ничего лучше короткостволки, когда стреляешь сблизи, — улыбнулся он. — Есть у вас ствол на оленя? Нет? Ну, надо обзавестись. Он сантиметров пятьдесят, нарезка у него винтовочного типа. Вставляете магазин и пожалуйста пятизарядка. Вы ведь ещё способны попасть в цель метров за семьдесят-восемьдесят? И это все, что вам нужно. Кстати, я могу раздобыть для вас подкалиберные патроны.

— Что это такое? — спросил Райан.

— Это экспериментальная штука, с которой они забавляются в Куантико — для полиции или для охраны посольств. Вместо свинцовой дроби там порядка шестидесяти дротиков, вроде крошечных стрел. Надо видеть, что они способны натворить, эти крохотульки. Кошмар. Итак, это у вас дома. А нужно ведь и что-то с собой носить?

«Это значит, — подумал Райан, — надо будет получить разрешение. Можно обратиться в местное отделение полиции… или даже, чтобы наверняка, — в ФБР». — Так или иначе, он уже начал обдумывать этот вопрос.

— Может быть, — выговорил он наконец.

— О'кей. Давайте проведём небольшой опыт. — Брекенридж удалился в свой кабинет и через минуту вернулся с картонной коробкой в руках.

— Это пистолет 22-го калибра, — сказал он, протягивая пистолет Райану.

Райан прежде всего проверил, заряжён ли пистолет. Брекенридж с удовлетворением наблюдал за тем, с какой сноровкой Райан это проделал. Как обращаться с пистолетом его обучал ещё отец, двадцать лет тому назад.

— В руке лежит хорошо, — сказал Райан. — Хотя и малость полегче кольта.

— Вот с этим он будет потяжелее, — Брекенридж протянул ему обойму. — Тут пять патронов. Вставьте обойму, но не загоняйте патрон в ствол, пока я вам не скажу, сэр. — Брекенридж привык отдавать приказы офицерам и умел делать это вежливо. — Примите исходную позицию. Расслабьтесь. Сегодня прекрасная погода, не так ли?

— Ara, — криво усмехнулся Райан.

Брекенридж выключил почти все лампы.

— О'кей, лейтенант, пусть ваш пистолет смотрит вниз, в пол. Теперь патрон в ствол. И расслабьтесь.

Джек приказал себе расслабиться и играть по всем правилам. Сзади раздался щелчок зажигалки — вероятно, Робби раскуривает свою сигару. Он не обернулся.

— В газетах я видел снимок вашей малышки, лейтенант. Очень хороша.

— Спасибо, Пушка. Я, кстати, тоже видел одну из ваших — тут, в Академии. Тоже хороша, хотя и не малышка. Я слышал, что она помолвлена с курсантом.

— Да, сэр. Моя малышка уже помолвлена. — Это было сказано совсем другим тоном, с нежностью. — У меня их трое. Эта младшая. Вот выйдет замуж…

Райан аж подпрыгнул, когда у ног его начала взрываться цепочка хлопушек.

Он было начал разворачиваться к ним боком, как раздался рёв Брекенриджа:

— Там, там, там ваша цель!

Тут же вспыхнула лампочка, обозначив цель — силуэт человека в пятнадцати метрах от него. Краем сознания Райан отдавал себе отчёт, что это всего лишь тренаж, но только краем. Пистолет как бы сам собой нацелился в картонную мишень. Райан выпустил пять патронов менее чем за три секунды. Эхо ещё не утихло, когда он дрожащей рукой положил пистолет на стол. Вспыхнули и остальные лампочки. В комнате пахло порохом. Робби спокойно стоял возле дверей кабинета Брекенриджа. Сам Брекенридж — за спиной Райана, готовый схватить его за руку с пистолетом, если бы он сделал что-то не то.

— Среди прочего я устраиваю и нечто вроде лунной ночи. Знаете, чертовски трудно создать стрессовую ситуацию, напоминающую боевую. Вы вот видели, что я придумал. Ладно, давайте взглянем на мишень.

— Черт, — проворчал Райан.

— Не так уж и плохо, — рассудил Брекенридж. — Четыре пули — в мишени: две на белом поле, две — в чёрное. Обе в грудь. Ваш враг на земле и тяжело ранен.

— Две из пяти… Должно быть, две последние. Я чуть задержался и получше прицелился.

— Я это заметил, — кивнул Брекенридж. — Первая пуля пошла вверх и чуть влево — мимо мишени. Две следующие легли тут и тут. А последние две легли хорошо. Не так уж и плохо, лейтенант.

— В Лондоне я был куда лучше, — оправдывался Райан не очень уверенно. Две точки в белой части силуэта, а одна пуля и вовсе ушла за «молоко»…

— В Лондоне, если телик не соврал, у вас была секунда, а то и две, чтобы сообразить, как действовать, — сказал Брекенридж.

— Да, похоже на то, — согласился Райан.

— Видите? Вот это-то как раз и важно. Две-три секунды — большое дело, потому что у вас есть время обдумать ситуацию. Пусть даже две-три секунды… Многие полицейские погибают именно потому, что у них нет в запасе этих секунд. Эти секунды дают вам возможность сообразить, как обстоит дело и как вам надлежит действовать. Сейчас я вас заставил пройти через все эти ступени сразу. Первая ваша пуля ушла за «молоко». Вторая и третья легли лучше, а последние две свалили вашего врага. Это, сынок, неплохо. Это почти на уровне вполне тренированного полицейского. Но вам нужно добиться большего.

— В каком смысле?

— Задача полицейского — охранять закон и порядок. Ваша задача — уцелеть. А это малость полегче. Это хорошо. Плохо же то, что те гады не намерены давать вам двух секунд, если вы не принудите их к тому или если вам сильно не повезёт. Пойдёмте ко мне, — жестом пригласил он их к себе в кабинет, где тут же плюхнулся в кресло и закурил сигару — не такую дешёвую, как у Робби, но тоже довольно вонючую.

— Вам надо сделать две вещи. Первое: я хочу видеть вас тут каждый день. Каждый день в течение месяца, лейтенант. Вам надо научиться стрелять лучше. Стрельба, как гольф: надо тренироваться каждый день. Вам надо поработать над этим, и надо, чтобы кто-то показал вам, как делать все правильно, — улыбнулся он. — Это не проблема. Я покажу вам что и как. Второе: если они придут по вашу душу, вы должны заручиться временем.

— Тот парень из ФБР сказал ему, что надо ездить, как посольские служащие, — сказал Джексон.

— Ну что же, для начала и это хорошо. Как во Вьетнаме — никаких устоявшихся привычек. А что если они попытаются напасть на вас дома?

— Его дом на отшибе, Пушка, — сказал Робби.

— Есть система сигнализации? — спросил Брекенридж Райана.

— Нет. Но я могу установить её, — ответил Райан.

— Хорошая мысль. Я не знаю планировки вашего дома, но если вы обеспечите себе несколько секунд, и у вас есть короткостволка, то вы, лейтенант, заставите их пожалеть, что они явились к вам. По меньшей мере, вы сумеете продержаться, пока не подоспеет полиция. Как я уже сказал, игра эта называется: «Останемся в живых». А что насчёт вашей семьи?

— Моя жена врач, и она в положении. Моя дочка… ну, вы сами видели её по телевизору.

— Умеет ваша жена стрелять?

— Вряд ли она хоть раз в жизни держала в руках оружие.

— Я веду занятия по стрельбе с женщинами тоже — в рамках моей работы в местной полиции.

Райан подумал о том, как на всё это отреагирует Кэти.

— Так какое оружие вы мне посоветуете приобрести? — спросил он.

— Приходите завтра, и мы чего-нибудь подберём для вас. Прежде всего это должно быть что-то, что вам кажется удобным. Но не покупайте «магнум». Вам надо что-то, из чего стрелять одно удовольствие, чтобы оно не отдавало в руку. Лично я люблю кольт, но я ведь стреляю из этой малютки уже двадцать с лишним лет, — при этих словах Брекенридж взял руку Райана и так и сяк повертел её, разглядывая ладонь. — Думаю, вам лучше начать с девятимиллиметрового браунинга. У вас достаточно большая рука, чтобы держать его как следует — у браунинга тринадцать патронов, и нужна довольна большая ладонь, чтобы он работал уверенно. И к тому же он хорош с точки зрения безопасности. Если у вас дома ребёнок, то надо думать и насчёт безопасности тоже. Ясно, лейтенант?

— Это несложно, — сказал Райан. — Я могу хранить его там, где она не найдёт. У нас есть большой чулан, а там полка высокая — два метра от пола. Могу ли я попрактиковаться тут и с крупнокалиберным оружием?

Брекенридж рассмеялся.

— В принципе можно, конечно. Но скажу вам, что, когда у вас появится настоящая сноровка с пистолетом, у вас не будет никаких проблем с любым оружием. Поверьте мне. Этим я зарабатываю свой хлеб насущный.

— Во сколько мне прийти?

— Скажем, около четырех, каждый день.

Райан кивнул.

— Насчёт вашей жены. Просто приведите её сюда как-нибудь — может, в субботу. Я посижу с ней и потолкую. Многие женщины просто боятся самого звука выстрела. А тут ещё эти страсти-мордасти по телевидению. Как минимум, научим её стрелять из дробовика. Вы говорите, она врач? Значит, человек толковый… А может, ей и вообще это понравится. Вы не поверите, сколько девочек, с которыми я занимаюсь, действительно полюбили это дело.

Райан покачал головой. Кэти не только ни разу не прикоснулась к его короткостволке, но стоило ему приняться за её чистку, как она уводила подальше Салли. «Ремингтон» у него всегда был в разобранном виде и хранился в подвале.

Как отреагирует Кэти на то, что он будет держать заряженное ружьё всегда под рукой?

«А как она отреагирует на то, что ты будешь повсюду ходить с пистолетом?» — подумал Райан. И что если те сволочи начнут и за ними охоту?.."

— Я знаю, лейтенант, о чём вы сейчас думаете, — сказал Брекенридж. — Но ведь тот из ФБР сказал, что это вообще маловероятно, не так ли?

— Да.

— Так что все это не более чем страховка. Так к этому и относитесь, о'кей?

— Он это тоже говорил, — усмехнулся Райан.

— Слушайте, сэр, мы тут тоже получаем сообщения от разведки. Да-да, не удивляйтесь. С того дня, как эти мотобездельники ворвались сюда, мы получаем кое-что из полиции, ФБР и ещё кое-откуда. Даже от Береговой охраны — их ребята приходят ко мне пострелять. Им это нужно — они же теперь с контрабандой наркотиков борются. Так что я тоже буду держать ухо востро, — пообещал Брекенридж.

«Информация… Все это — борьба за информацию, — думал Райан. — Надо знать, что происходит, если ты намерен как-то защищаться».

— А что если вам сообщат, что те мотоциклисты опять намерены проникнуть сюда? — с улыбкой спросил Райан.

— Лучше бы им не делать этого, — серьёзно ответил Брекенридж. — Это территория военно-морского флота США, охраняемая морской пехотой, сэр.

— Ну ладно. Спасибо, Пушка, — сказал Райан. — Мне пора.

Брекенридж проводил их до двери.

— Шестнадцать ноль-ноль завтра, лейтенант. А вы не собираетесь потренироваться, лейтенант? — обратился он к Робби.

— Я привык к ракетам и пушкам. С ними безопасней. Всего хорошего. Пушка.

— Всего хорошего, джентльмены.

Робби проводил Джека до его кабинета и распрощался. Какое-то время Райан сидел, уставившись на телефон. Ему давно уже хотелось позвонить по этому номеру, хотя бы для того чтобы получить дополнительную информацию об АОО, но он всё-таки по какой-то смутной причине избегал этого. Но теперь дело было уже не в удовлетворении любознательности. Перелистав телефонную книгу, он остановился на странице, где были фамилии на "Г". Уже набирая номер, он всё ещё колебался нужно ли это?

— Миссис Камингс, — услышал он в трубке.

— Приветствую вас, Нэнси, это доктор Райан. Босс у себя?

— Я проверю. Подождите секундочку.

— О'кей.

«Нужно ли все это?» — спросил он себя. И признался, что не знает.

— Джек? — раздался в трубке знакомый голос.

— Приветствую вас, адмирал.

— Как семья?

— Все в норме, сэр.

— Прошли через все это на уровне?

— Да, сэр.

— И, насколько мне известно, вы ждёте пополнения. Примите мои поздравления.

«Откуда вы это узнали, адмирал?» — подумал он, но не спросил. Впрочем, замдиректору ЦРУ положено знать все.

— Спасибо, сэр.

— Так чем я могу быть вам полезен?

— Адмирал, я… — заколебался он. — Я бы хотел ознакомиться с материалами насчёт этой АОО.

— Ага, мне приходила в голову мысль, что вам это может быть интересно. У меня как раз тут доклад ФБР об этой группе, а в последнее время мы координируем свои действия также и с СЛС. Мне бы хотелось, Джек, чтобы вы снова поработали у нас. Может, даже на более постоянной основе. Думали ли вы о нашем предложении с тех пор, как мы последний раз с вами беседовали? — невинным голосом спросил Грир.

— Да, сэр, я думал, но… Я уже занят до конца учебного года, — увильнул Джек. Именно на этот вопрос ему не хотелось давать ответа. Если его припрут к стенке, он скажет «нет», и это закроет ему дорогу в Лэнгли.

— Я понимаю. Спешить некуда. Когда вы планируете заскочить к нам?

«С какой стати вы с такой готовностью откликаетесь на мою просьбу?»

— Завтра утром удобно? — спросил он. — У меня лекция только в два часа.

— Отлично. Будьте у главных ворот в восемь утра. Вас там встретят. Пока.

— До свиданья, сэр.

«Все оказалось совсем просто. Слишком даже, — подумал Джек. — На что он рассчитывает?»

Ему хотелось ознакомиться с материалами ЦРУ. Не исключено, что у них было нечто, чем не располагало ФБР. И в любом случае, он почерпнёт какие-то новые сведения.

Возвращаясь домой, Джек испытывал беспокойство. Он не спускал глаз с зеркала заднего обзора, поскольку вспомнил, что едет с работы обычной дорогой.

И в зеркало он, черт побери, видел знакомые машины. Это неизбежно, раз едешь по одной и той же дороге в одно и то же время. Он узнал по меньшей мере двадцать машин. Вон чья-то секретарша на «камаро зет-28». Наверняка, секретарша слишком хорошо одета, чтобы быть кем-то другим. Вон молодой адвокат в БМВ. Раз БМВ, то должен быть адвокатом, подумал Райан. «А что если появится какая-то новая машина? — спрашивал он себя. — Сможешь ли ты определить, что в ней террорист?» Ответ он знал: вряд ли. Даже Миллер, несмотря на всю зловещность его физиономиии, если будет в пиджаке и галстуке, вполне сойдёт за обычного служащего…

— Паранойя, чистой воды паранойя, — пробормотал Джек. Скоро дойдёт и до того, что он начнёт, прежде чем сесть в машину, заглядывать на заднее сиденье не прячется ли там кто-то с пистолетом или удавкой, как то и дело видишь по телевизору. Не глупая ли все это трата времени и нервов? Мало ли какая блоха укусила Дэна Меррея? Или он вообще предупредил его из чистой перестраховки?

ФБР, конечно же, требует от своих людей, чтобы они проявляли особую осторожность в таких делах. Стоит ли пугать Кэти всем этим? Что если все это чушь? «А что если нет? Вот затем я и еду завтра в Лэнгли», — ответил он сам себе.

В половине девятого они втиснули Салли в пижаму-комбинезон и отправили в постель. Джек считал, что она уже достаточно большая, чтобы обходиться без этой пижамы, но Кэти не соглашалась с ним, поскольку ночью Салли сбрасывала одеяло на пол.

— Что было на работе? — спросила Кэти.

— Курсанты выдали мне награду, — похвалился он и, рассказав ей, как было дело, продемонстрировал Орден пурпурной мишени. Кэти посмеялась вместе с ним, но, когда он начал рассказывать о визитёре из ФБР, она улыбаться перестала.

Джек постарался не упустить ничего из слов мистера Шоу.

— Так он, значит, не думает, что это может случиться в самом деле? — с надеждой спросила Кэти.

— Мы не можем полностью исключить возможность этого.

Она отвернулась в сторону. Она не знала, как реагировать на всё это. «Конечно, — подумал Джек. Я тоже не знаю».

— И что же ты намереваешься делать? — спросила наконец Кэти.

— Ну, прежде всего надо связаться с компанией по установке сигнализации. Потом, я уже собрал своё ружьё и зарядил его…

— Нет, Джек, — запротестовала Кэти, — только не дома. Тут же Салли…

— Оно на верхней полке в моём шкафу. Оно заряжено, но в стволе патрона нет. Ей до него не дотянуться даже со стула. Ружьё должно быть заряжено, Кэти. Кроме того, я собираюсь попрактиковаться в стрельбе и, может быть, куплю пистолет. Да… — заколебался он. — Было бы неплохо, если бы и ты научилась стрелять тоже.

— Нет! Я врач, Джек. Оружие не для меня.

— Оно не кусается, — терпеливо сказал он. — Я хочу только, чтобы ты встретилась с человеком, который обучает женщин стрельбе. Тебе надо просто поговорить с ним.

— Нет, — отрезала она.

Джек вздохнул. Потребуется добрый час, чтобы убедить её. Чтобы пробудить в ней здравый смысл, способный преодолеть её предрассудки, ему обычно требовался час. Но сейчас ему не хотелось тратить время на всё это.

— Так ты вызовешь монтёра из компании по установке сигнализации уже завтра утром? — спросила она.

— Утром? Нет. Мне надо кое-где побывать.

— Куда это ты? У тебя ведь утром нет лекций. Райан набрал в грудь воздуху.

— Я еду в Лэнгли.

— И что там в Лэнгли?

— ЦРУ.

— Что?

— Помнишь, прошлым летом я получил деньги за консультацию из «Майте корпорейшн»?

— Ну?

— Я делал ту работу в штаб-квартире ЦРУ.

— Но… в Англии ты заявил, что никогда…

— Я работал на «Майте корпорейшн». Но сидел я в здании ЦРУ.

— Ты лгал? — Кэти была потрясена. — Ты лгал в суде?

— Ничего подобного. Я сказал, что никогда не состоял на службе в ЦРУ. И это правда.

— Но ты никогда не говорил мне об этом.

— Тебе ни к чему это было знать, — ответил Джек. — «Я же знал, что это неудачная идея…» — подумал он.

— Я твоя жена, чёрт возьми! И что ты там делал?

— Я был в составе группы академических работников. Каждые несколько лет они приглашают туда людей со стороны, чтобы ознакомиться с их материалами, просто вид проверки работы их постоянных сотрудников. Я не агент или что там ещё. Я сидел себе в крохотной комнатушке за маленьким столом на третьем этаже. Я всего лишь написал доклад — и все.

Объяснять ей всё остальное просто не имело смысла.

— И о чём был доклад?

— Я не могу этого говорить.

— Джек! — не на шутку разозлилась она.

— Слушай, детка, я подписал обязательство ни с кем, кто не получил на это специального разрешения, не обсуждать эту тему. Я дал слово, Кэти.

Это её немного охладило. Она знала, что он всегда держит своё слово. И она очень любила это в нём. Её раздражало, что он сейчас укрылся за этим, но в то же время она знала, что это та стена, которую ей не пробить. Тогда она прибегла к иной тактике.

— Так зачем ты теперь опять едешь туда?

— Я хочу ознакомиться с кое-какими данными у них. Ты понимаешь, какие данные я имею в виду.

— Насчёт этих — из АОО?

— Ну, давай просто скажем, что на сегодня меня не волнуют китайцы.

— Ты в самом деле обеспокоен, не так ли? — спросила она, тоже начиная волноваться.

— Похоже, что да.

— Но почему? Ты же сказал, что ФБР говорит…

— Я не знаю… О черт, нет, я-таки знаю. Это все тот ублюдок Миллер. Он хочет убить меня, — сказал Райан, глядя вниз. Впервые он высказал это вслух.

— Откуда ты это знаешь?

— Я видел его лицо, Кэти. Я видел его, и я боюсь… Не только за себя.

— Но мы с Салли…

— Ты что, в самом деле думаешь, ему это важно? — гневно прервал он её. — Эти ублюдки убивают людей, которых они и в глаза не видели. Для них это чуть ли не забава. Они хотят переделать мир по своему усмотрению, и им плевать на тех, кто у них на пути. Они просто плевали на это!

— Так зачем тебе идти в ЦРУ? Способны ли они защитить тебя… нас, я хочу сказать?

— Я хочу получше разобраться в этих людях.

— Но ведь ФБР знает их, не так ли?

— Я сам хочу проанализировать имеющуюся у них информацию. Я с этим неплохо справился, когда работал там, — объяснил Джек. — Они даже просили меня остаться там на постоянную работу. Но я отказался.

— Ты мне об этом никогда не говорил, — проворчала Кэти.

— Ну вот, теперь ты знаешь.

И он начал пересказывать ей советы Шоу насчёт мер предосторожности. Когда он сказал, что ей надо быть начеку, когда она едет на работу и с работы, Кэти заулыбалась. Её шестицилиндровый «порш-911» был как торпеда. Джек вечно удивлялся, почему её ещё ни разу не оштрафовали за превышение скорости. То ли она умудрялась очаровывать полицейских, то ли дурачила их своим удостоверением врача, плетя что-нибудь насчёт того, что у неё срочный вызов к больному… Так или иначе, она гоняла со скоростью сто двадцать миль в час, и при этом машина её обладала манёвренностью шустрого зайца. Она водила «порш» с шестнадцати лет, и уж кто-кто, а Джек-то знал, как она умела гнать даже по просёлочной дороге.

Возможно, что это умение — лучшая для неё защита, даже лучше, чем пистолет.

— Так ты запомнила? Будешь делать все это?

— Это действительно надо?

— Мне жаль, что я вовлёк всех нас в эту историю. Я никогда, поверь, никогда не предполагал, что все так обернётся. Может, мне надо было просто остаться тогда в стороне.

Кэти обняла его за шею.

— Теперь уже поздно говорить об этом. Может, они ошибаются. Может, как ты сказал, у них у всех приступ паранойи.

— О'кей.

Глава 12 ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

Райан выехал из дому задолго до семи. Выбравшись на пятидесятую дорогу, он устремился на запад, по направлению к округу Колумбия. Шоссе было, как обычно, забито машинами тех, кто ежедневно устремлялся на работу в различные федеральные агентства, которые превратили округ Колумбия из некогда живописного местечка в некий город, на который ежедневно совершали нашествие полчища кочевников. Затем он выехал на окружную дорогу I-495 — там движение было ещё плотнее. Интересно бы узнать, как это получается, что приходится ехать со скоростью пятнадцать миль в час по дороге, предназначенной для езды со скоростью семьдесят миль в час?

Он беспокоился о Кэти: будет ли она делать все, как положено? Проблема в том, что дорог до Балтимора не так уж и много — выбирать-то особенно не из чего. А кроме того, ей ведь надо отвозить Салли в детсад на шоссе Ритчи, а оттуда на Балтимор и вовсе всего одна дорога. Зато шоссе Ритчи никогда не бывает пустынным, и это скоростная дорога, так что перехватить её там не так-то легко. В самом Балтиморе до больницы можно было добраться множеством разных дорог, и она обещала каждый раз менять их. Джек взглянул вперёд — машины едва тащились. Он выругался. Вопреки сказанному Кэти, он не очень-то беспокоился о своей семье. Это ведь именно он стал на пути террористов, и если они движимы желанием личной мести, то объектом её должен стать только он. Может быть.

Наконец, Райан пересёк Потомак и выехал на шоссе Джорджа Вашингтона. Через четверть часа он подкатил к котрольно-пропускному пункту. Офицер охраны подошёл к машине и спросил его имя, хотя уже и сверил номер его «фольксвагена» со списком в планшете. Райан протянул свои шофёрские права, и тот внимательно сверил фотографию с лицом предъявителя.

— Сэр, парковка для посетителей налево, потом второй поворот направо.

— Спасибо. Я бывал тут.

— Отлично, сэр, — сказал офицер и махнул рукой на прощанье.

Деревья были голыми. Штаб-квартира ЦРУ находилась за первым рядом холмов, глядевших на Потомакскую долину. Когда-то тут был непроходимый лес. Впрочем, осталось ещё довольно большое количество деревьев, так что из-за них не больно-то видно само здание ЦРУ. Возле стоянки для посетителей тоже был постовой — на этот раз женщина. Она махнула рукой, показывая, где есть свободное место, и записала номер его машины в журнал, а потом показала, как дойти до главного входа. Справа от него был «Пузырь» — аудитория, выстроенная в форме эскимосской хижины из замёрзшего снега. Когда-то Райан читал тут лекцию о военно-морской стратегии. Прямо перед ним возвышалось здание самого ЦРУ — семиэтажная громадина то ли из белого камня, то ли из бетона. Едва он вошёл внутрь, как окунулся в специфическую атмосферу этого заведения, — весьма для него неприятную. В вестибюле крутились восемь офицеров из службы безопасности они были в штатском, пиджаки расстёгнуты… Значит, револьверы на боку, решил Джек. Но тут же увидел, что это была рация. Все равно, подумал он, где-то поблизости должна быть и вооружённая охрана. На стенах висели телекамеры, но где был центральный наблюдательный пункт, Райан понятия не имел. На самом деле он знал лишь ту часть здания, где находился лифт, поднимавший его на третий этаж, где была его конура с письменным столом. Да ещё знал коридор с мужской уборной и кафетерием на том же третьем этаже. Случалось ему бывать и на самом верхнем этаже, но всякий раз его кто-нибудь сопровождал туда, поскольку у него не было соответствующего пропуска.

К нему направился какой-то человек — Райан вроде бы знал его, однако не мог вспомнить имени.

— Доктор Райан, — окликнул его тот. — Я — Марти Кэнтор. Я работаю наверху. Вот ваш пропуск.

Пожимая его руку, Райан вспомнил наконец, кто это такой. Кэнтор был помощником адмирала Грира.

— Мне не надо идти через проходную для посетителей?

— Все уже организовано. Идёмте со мной.

Кэнтор направился к первому КПП. Сняв с висевшей на шее цепочки пропуск, он сунул его в нужную щель. Небольшие воротца с оранжевыми и жёлтыми полосами поднялись вверх. Но едва Кэнтор прошёл в них, они тут же вернулись в исходное положение. Пришла очередь Райана — компьютер где-то там в подвале изучил его пропуск и решил, что его вполне можно допустить в здание. Воротца снова поползли вверх. Джеку здесь было не по себе. «Совсем как тогда, — подумал он. Как в тюрьме. Хотя тюрьма самого строгого режима — ничто по сравнению со здешними порядками». Что-то было тут такое, что вызывало в нём тревогу.

Джек, прежде чем опять пристроить пропуск себе на шею, взглянул на него там была фотография, сделанная ещё в прошлом году, и какой-то номер, имя не значилось. Он вспомнил, что на пропусках тут имён не ставили. Кэнтор энергично зашагал сперва направо, потом свернул налево — к лифту. Они миновали киоск, где можно было купить кока-колу, и бар, который обслуживали слепые. Ещё одна странная и зловещая особенность этого учреждения под названием ЦРУ. Конечно, в смысле безопасности слепые надёжнее зрячих, но как, подумал Райан, они каждый день приезжают на работу? Все тут было на удивление каким-то затасканным, пол отнюдь не сиял чистотой, стены — скучного желтовато-бежевого цвета. Многих удивляло, почему ЦРУ экономит на отделке интерьеров своей штаб-квартиры. Но прошлым летом Джек узнал, что здесь даже по-своему гордились этой запущенностью.

Все тут спешили как на пожар. На некоторых поворотах в коридоре даже висели зеркала, чтобы можно было, увидев, что творится за углом, избежать столкновения с коллегой-разведчиком… или предупредить вас о том, что за углом кто-то притаился и подслушивает.

«Зачем ты пришёл сюда?» — спросил он себя.

Кэнтор нажал верхнюю кнопку. Через минуту они вышли на седьмом этаже столь же скучном, как и первый. Кэнтор повернул налево, потом направо… Мимо них проносились всякие служащие — со скоростью, которая способна была впечатлить тренера, подыскивающего кандидатов в олимпийскую команду по спортивной ходьбе. Он было заулыбался этому сравнению, но тут же посерьёзнел, сообразив, что улыбчивое лицо здесь неуместно. Очень уж серьёзнаяэта организация — ЦРУ.

Но вот они свернули в устланный ковром коридор, параллельный главному. Тут размещались кабинеты начальства. Офицер службы безопасности ещё раз проверил пропуск Райана, и Кэнтор наконец подвёл его к нужной двери и распахнул её.

Адмирал Джеймс Грир был, как обычно, в штатском, сидел, как обычно, на стуле с высокой спинкой, листал всегдашние свои бумаги, прихлёбывая из чашки всегдашний свой кофе. Таким его всегда и видел Райан. Ему было сильно за шестьдесят, он был высокого роста, обладал аристократической внешностью, голос его был, когда надо, сердечен, когда надо, резок. У него был акцент уроженца штата Мэн, и Райан знал, что изысканность его манер благоприобретённая — отец его был фермером. Окончив Военно-морскую академию, Грир сорок лет прослужил во флоте — сперва офицером подводной лодки, а потом в разведке. Райану редко случалось встречать столь ярких людей. И столь непростых. Джек был убеждён, что этот седовласый джентльмен умел читать чужие мысли. Наверняка, это входило в его обязанности в качестве замдиректора ЦРУ по разведке. Все данные, собранные агентурой, спутниками и Бог ещё знает кем, оказывались здесь. Если Грир чего-то не знал, это значило, что сие не достойно того, чтобы его знать.

— Приветствую вас, доктор Райан, — оторвался он от своих бумаг и поднялся со стула. — Я вижу, вы не опоздали.

— Да, сэр. Я ведь помню, как трудно к вам добираться. Дороги забиты…

Они сели на стулья возле низкого стола, а Кэнтор принёс кофе. С кофе у Грира всегда было отлично, вспомнил Джек. Высшего качества.

— Как рука, сынок? — спросил адмирал.

— Почти в норме, сэр. Хотя я могу теперь предсказывать дождливую погоду. Врачи говорят, что это пройдёт, но это как артрит.

— А как ваша семья?

«Этот человек не упускает ни одной возможности», — подумал Джек. Но сегодня у Джека был припасён контрудар.

— В данный момент наличествует некоторое напряжение, сэр. Вчера я посвятил во все эти дела Кэти. Она не в большом восторге, как, впрочем, и я сам.

«Давайте перейдём к делу, адмирал», — мысленно сказал Джек.

— Так чем же конкретно мы можем вам помочь? — спросил Грир, но уже не тоном пожилого обаятельного джентльмена, а кадрового офицера разведки.

— Сэр, я знаю, что хочу слишком многого, но всё же мне хотелось бы посмотреть, какими материалами располагает Управление об этих типах из Армии освобождения Ольстера.

— Не слишком многим, — сказал Кэнтор и хмыкнул. — Эти парни умеют маскироваться, как настоящие профессионалы. Они получают довольно большие деньги. Это, конечно, всего лишь умозаключение, но оно очень похоже на правду.

— Откуда у вас эти данные?

Кэнтор взглянул на Грира, и тот разрешающе кивнул.

— Доктор, давайте прежде решим вопрос о секретности.

— О'кей. Что я должен подписать?

— Мы этим займёмся перед вашим уходом. Мы покажем вам почти все, чем располагаем. Но вам следует знать, что этот материал идёт под грифом секретности «Эс-ай».

— Ничего удивительного, — вздохнул Райан. Гриф «Эс-ай» — «Специальная разведка» — означал более высокий уровень секретности, чем даже материалы с грифом «Совершенно секретно». Допуск к такого рода материалам давался лишь единицам. Даже само название грифа хранилось в тайне. Райан лишь дважды в жизни знакомился с материалами этого уровня. «А теперь они выложат все это передо мной, — подумал он, глядя на Кэнтора. — Грир, должно быть, действительно хочет заполучить меня, раз так широко распахивает передо мной двери секретности».

— Кое-что от британцев… Точнее от ВГИРА через британцев. Некоторые новые данные от итальянцев…

— Итальянцев? — изумился Райан. — А-а, ну, конечно… У них ведь полно своих людей в стране солнца и песка, не так ли?

— Один из них на прошлой неделе опознал вашего приятеля Сина Миллера. Он сходил с некоего судна, оказавшегося — прямо-таки чудом — в Ла-Манше в Рождество, — сказа Грир.

— Но известно ли, где он сейчас?

— Вместе с невыясненным числом сообщников он отправился на юг. Конечно, — улыбнулся Кэнтор, — все, что ниже Средиземного моря, — юг. Так что толком мы пока не знаем, где именно он находится.

— ФБР располагает всем, что мы имеем, и британцы тоже, — сказал Грир. Это не так уж и много, но мы создали группу, которая анализирует все материалы.

— Спасибо, адмирал, за допуск.

— Мы, доктор Райан, это делаем не из филантропических побуждений, — сказал адмирал. — Я надеюсь, что вы сможете нащупать что-нибудь полезное и для себя, и для нас. А кроме того, если захотите, то уже к концу сегодняшнего дня вы будете служащим Управления. Мы даже сможем устроить вам разрешение на ношение оружия.

— Откуда вам известно, что я…

— Это моя работа, сынок, — знать, — усмехнулся Грир.

Райану эта ситуация ничуть не казалась забавной, но пришлось признать, что адмирал был в этом смысле прав.

— Когда я могу приступить?

— Какое у вас расписание?

— Надо прикинуть, — осторожно сказал Райан. — Я могу быть здесь во вторник утром… Может, я смогу работать тут весь день раз в неделю, плюс дважды по полдня. По утрам. Большая часть моих лекций после обеда. К тому же надвигается конец семестра — каникулы. Значит, я смогу быть здесь целую неделю.

— Очень хорошо. Утрясите детали с Марти. Ну, ладно… Рад вас снова видеть у нас, Джек.

— Спасибо, сэр, — Джек протянул ему руку.

Грир выждал с минуту, чтобы Райан с Кэнтором не увидели его в коридоре, а потом отправился в кабинет директора ЦРУ.

— Ну? — спросил судья Артур Мур.

— Мы его заполучили, — доложил Грир.

— Что дала проверка?

— Чист. Несколько лет назад он оказался несколько чересчур проницательным в операциях на бирже, но он ведь, черт побери, и должен быть проницательным.

— Ничего противозаконного? — спросил судья Мур.

Грир покачал головой.

— Нет. Просто очень хорошие мозги.

— Отлично. Но пока он не пройдёт всю процедуру проверки, не показывайте ему ничего, кроме материалов об этих террористах.

— О'кей, Артур!

— И замдиректора не обязан сам заниматься вербовкой, — заметил судья Мур.

— Вы уж слишком близко к сердцу принимаете это. Неужели бутылка виски так уж скажется на вашем банковском счёте?

Судья рассмеялся. В день побега Миллера, Грир предложил Муру пари насчёт Райана. Мур не любил проигрывать ни в чём, но всё же приятно было сознавать, что у его заместителя хорошая голова, способная прогнозировать события.

— Кроме того, я велел Кэнтору оформить Райану разрешение на ношение оружия.

— Вы уверены, что это правильно?

— Думаю, что да.

* * *

— Так решено, значит? — тихо спросил Миллер.

О'Доннелл знал, почему был разработан этот план. План, он это признавал, был отличный. Дерзкий, неординарный. Но Син поддался личным чувствам. А это было плохо.

Он повернулся к окну. Далеко внизу лежала Франция. Все эти обыватели спят в своих кроватях, в мире и покое. Они летели ночным рейсом, и самолёт был почти пуст. В нескольких рядах от них дремала стюардесса. Подслушать их никто не мог.

Даже будь тут подслушивающая аппаратура, при таком шуме моторов от неё мало толку. Да и откуда ей быть? Они очень тщательно замели следы. Сперва они полетели в Бухарест, потом в Прагу, затем в Париж и теперь — домой, в Ирландию.

Причём в их паспортах стояли отметки лишь французского аэропорта. О'Доннелл был человеком предусмотрительным — вплоть до заметок в записной книжке о якобы имевших место во Франции деловых встречах. В таможне, он был уверен, всё пройдёт нормально. Было уже поздно, и служащие в паспортном контроле ждут этого последнего рейса, чтобы поскорее смыться домой.

У Сина был совершенно новый паспорт — со всеми положенными печатями, конечно. Благодаря контактным линзам, глаза его теперь были карими, волосы другого цвета и подстрижены иначе, аккуратная бородка изменила форму лица. Син эту бороду терпеть не мог, потому что она чесалась. О'Доннелл усмехнулся в заоконную темь. Ну что же, придётся ему к ней привыкнуть.

Син молчал. Откинувшись на спинку, он делал вид, что читает журнал, извлечённый из кармана в спинке переднего кресла. Это притворное терпение было по душе его шефу. Юноша с большой охотой прошёл курс переподготовки (О'Доннелл о такого рода вещах думал в военных терминах), сбросил лишний вес, восстановил навык обращения с оружием, встречался с офицерами разведки — да не с арабами, а из цивилизованных стран. И при этом выдержал их критические замечания относительно той операции в Лондоне. Эти «друзья» не признавали такую штуку, как удача, и утверждали, что для обеспечения успешности операции нужна была ещё одна машина с вооружёнными людьми. И Син выслушал все это молча и вежливо. А теперь он терпеливо ждал решения относительно предложенного им плана операции.

Видимо, этот юноша кое-чему научился в тюрьме.

— Да, решено, — выговорил наконец О'Доннелл.

* * *

Райан подписал соответствующую бумагу о получении секретных материалов.

Его снова поместили в том же закутке на третьем этаже — без окон, крохотном, как чулан. Меньших размеров стола в тюремной мастерской просто не делали, и стул его тоже был из самых дешёвых. Таков был стиль ЦРУ.

Посыльный сложил всю гору документов на край стола и укатил свою тележку.

Сняв картонную крышку со стакана кофе, купленного в коридоре, он высыпал в него сахар и, благо тут не было Кэти, которая подняла бы крик, размешал его карандашом.

Груда материалов была высотой сантиметров в двадцать пять. Они были рассортированы по большим пакетам, на каждом из которых стоял кодовый номер. На самих папках были красные наклейки — издалека видно было, что это нечто серьёзное. Такие папки надлежало каждый вечер запирать в сейфы и никогда ни на минуту не оставлять на столе без присмотра, чтобы кто-нибудь не заглянул в них. Все страницы в папках были пронумерованы. На обложке первой папки было аккуратно отпечатано кодовое слово: «ВЕРНОСТЬ». Райан знал, что кодовые имена выбирались компьютером наугад. Прежде чем открыть папку, он помешкал с минуту словно, открыв её, он бесповоротно обяжется стать сотрудником ЦРУ. Как будто первый шаг в этом направлении уже не был сделан им…

Мысленно одёрнув себя, он решительным жестом открыл папку. Это был первый официальный отчёт ЦРУ об Армии освобождения Ольстера, составленный менее года тому назад.

«Армия освобождения Ольстера» — так был озаглавлен отчёт. «Происхождение аномалии» — стояло в подзаголовке.

«Аномалия». Райан вспомнил, что этим же словом пользовался Мюррей. В первом же параграфе с обезоруживающей честностью сообщалось, что изложенное далее на тридцати страницах — не столько факт, сколько домыслы, основанные прежде всего на показаниях, полученных от осуждённых членов ВГИРА, в основном на их отрицаниях. Будучи арестованы, некоторые из них заявляли: «Это не наша операция». Райан нахмурился. Свидетельство не из самых надёжных. Однако авторы отчёта проделали огромную работу по сопоставлению источников. Самая невероятная история, если сведения о ней поступают из четырех разных источников, превращается уже в нечто не столь невероятное. Иным способом трудно было добыть информацию о такой высокопрофессиональной организации, как ВГИРА. Джек знал, благо уже ранее занимался этим вопросом в том же ЦРУ, что Временная группировка Ирландской революционной армии была организована по классическому образцу отдельных ячеек. Она ни в чём не уступала любой разведывательной организации.

За исключением самого верхнего звена: конкретные детали той или иной операции доводились до сведения только тех, кому об этом было положено знать.

«Следовательно, — говорилось в отчёте, — если детали какой-то операции широко известны, значит, ВГИРА к этой операции не имеет отношения. В ином случае о подробностях её не знало бы так много людей, и они не обсуждали бы их даже в своей среде». «Это перевёрнутая логика, — подумал Джек. Но тем не менее вполне убедительная». Далее в отчёте говорилось, что та же логика применима и к основному сопернику ВГИРА — Ирландской национально-освободительной армии, организации, ответственной за убийство лорда Луиса Маунтбеттена. Между ВГИРА и ИНОА существовало жесточайшее соперничество, и последняя, хуже организованная и раздираемая внутренними противоречиями, уступала ВГИРА.

Армия освобождения Ольстера всплыла на поверхность и обрела некую форму менее года тому назад. Сначала британцы считали её всего лишь группой специального назначения ВГИРА, неким ударным отрядом. Но эта теория рухнула после того, как один из арестованных членов ВГИРА с негодованием отверг какую-либо причастность своей организации к убийству, совершенному АОО. Далее авторы отчёта анализировали операции, осуществлённые судя по всему АОО, пытаясь выявить их почерк. В частности, они отметили, что в операциях АОО участвует в среднем больше людей, чем в операциях такого же масштаба, подготовленных «Временными».

«Это интересно…» Райан вышел из кабинета и купил в киоске пачку сигарет.

Вернувшись, он не сразу попал к себе в кабинет — пришлось изрядно повозиться с замком, шифр которого он ещё как следует не освоил.

«Больше людей в каждой операции», — задумался он, закурив сигарету. Это ведь нарушение основных правил безопасности. Чем больше людей участвуют в операции, тем серьёзнее риск её провала. В чём же тут дело? Он решил повнимательней присмотреться к описанию самих операций АОО. Вскоре ему стало ясно, в чём тут дело. Армия освобождения Ольстера была в большей степени, нежели «Временные», организацией военизированного типа и опиралась не на малочисленные независимые группы, а действовала скорее в духе полноценной армейской единицы. ВГИРА зачастую действовала не силами групп специального назначения, а делала ставку на какого-нибудь одного «ковбоя» — убийцу. Райану было известно много случаев, когда какому-нибудь боевику выдавали оружие, и он, словно охотник на оленей, выжидал в засаде — порой несколько дней, подстерегая конкретного человека, намеченного к убийству руководством ВГИРА.

АОО действовала иначе. Во-первых, они обычно не полагались на действия одного-единственного боевика. Они, казалось, опирались на разведывательную и штурмовую группы, работающие в тесном контакте. Однако все это были выводы, основанные опять же не столько на фактах, весьма скудных, сколько на умозаключениях. Так или иначе, АОО умела заметать следы. И значит, в основе её действий лежало планирование и она располагала ресурсами.

Раз АОО действовала по образцу воинской единицы, следовательно, она верила в своих людей и в надёжность предпринятых ею мер безопасности. Джек начал делать заметки. С фактами как таковыми в отчёте было не густо. Райан насчитал шесть. Зато анализ их был любопытен. АОО отличалась высоким уровнем профессионализма в планировании и осуществлении операций — уровень этот был значительно выше такового ВГИРА, организации, которая на нехватку специалистов тоже не жаловалась. Вместо опоры на действия небольшого числа действительно толковых оперативников, в АОО ставка делалась, судя по всему, на то, чтобы все её члены профессионально владели оружием. Это было интересным.

«Военное обучение? — записал Райан. — Насколько серьёзное? Где осуществляется? Откуда деньги?»

Он принялся за следующий отчёт, который был составлен несколько месяцев спустя после первого и посвящён личности Кевина О'Доннелла, предполагаемого шефа Армии освобождения Ольстера. На первой странице была фотография О'Доннелла, раздобытая британской разведкой. Единственная примечательная особенность О'Доннелла — высокий рост, все прочее было вполне ординарно. Снимок был давнишний, и позже, прочитал Райан, О'Доннелл сделал пластическую операцию.

Но все равно Джек принялся внимательно разглядывать фотографию. Она была сделана во время похорон члена ВГИРА, убитого ольстерской — полицией. Лицо О'Доннелла было торжественным, в глазах угадывалась жестокость. Решив, что вряд ли он почерпнёт многое из этого снимка, Райан отложил его в сторону и принялся за чтение биографии О'Доннелла.

Из рабочих. Отец — водитель грузовика. Мать умерла, когда ему было девять лет. Конечно, католическая школа. Копия диплома свидетельствует, что учился он отлично. Университет окончил с отличием, специализировался в изучении политологии. Посещал все университетские курсы по марксизму, в конце шестидесятых и начале семидесятых годов участвовал в деятельности различных групп, боровшихся за гражданские права. Это привлекло к нему внимание и Королевской полиции Ольстера, и британской разведки. После окончания университета он на год исчез из поля зрения. Вновь объявился в 1972 году, после «Кровавого воскресенья». В тот день британские парашютисты-десантники потеряли самообладание и открыли огонь по толпе демонстрантов, убив четырнадцать человек, никто из которых, как оказалось, не был вооружён. Парашютисты до сих пор утверждают, что по ним выстрелили из толпы, и они были вынуждены открыть огонь в целях самозащиты. Правительство Англии выступило с заявлением, подтверждающим эту позицию. А что ещё им оставалось делать? А может, это даже и правда. Самая большая ошибка британцев — отправка войск в Северную Ирландию. На самом деле им для восстановления там закона и порядка нужна была хорошая полиция, а не армия. Но в те времена КПО действовала, фактически, бесконтрольно, так что выбора у британцев на самом деле не было. Поэтому послали солдат, и те оказались в ситуации, к которой не были подготовлены…

Отсюда и неумение не поддаваться на провокации.

Дойдя до этой мысли, Райан чуть-чуть насторожился. «Политолог, перегружен марксистскими идеями». О'Доннелл исчез из поля зрения, потом опять появился после «Кровавого воскресенья», и вскоре поступило новое донесение, что он — шеф службы безопасности ВГИРА. Должность эту ему дали не за успехи в университете.

Что-то такое особенное ему надо было сделать, чтобы получить её. В терроризме, как и в любой профессии, надо пройти через стадию ученичества. Каким-то образом этот Кевин Джозеф О'Доннелл взлетел вверх. «Как ты этого добился? Может, ты был одним из тех, кто занимался провокациями? Если это так, то где ты этому научился, и не связан ли с этим тот год, когда тебя не было видно? Где ты обучался тактике партизанской войны в городе?.. Не в Крыму ли?.. Слишком много совпадений», — сказал самому себе Джек. Идея относительно советских тренировочных лагерей для наиболее преданных членов ВГИРА и ИНОА так часто муссировалась, что утратила доверие. К тому же, все это вообще могло быть намного проще. Они могли и сами разработать верную тактику или вычитать об этом в книгах. Книг о тактике ведения партизанских действий в городских условиях полным-полно. Джек и сам читал несколько таких книг.

Теперь Райан принялся за чтение сообщений о втором исчезновении О'Доннелла. Тут информация британских источников была довольно полной. Как начальник безопасности О'Доннелл был очень эффективен. Почти половина убитых им и в самом деле были информаторами того или иного толка. Неплохой процент в такого рода делах. В конце отчёта были приведены сведения, собранные Дэвидом Эшли в результате его поездки в Дублин… «О'Доннелл малость увлёкся…» Он использовал своё положение для того, чтобы разделаться с теми из ВГИРА, чья линия не совпадала с его. Это выплыло наружу, и тогда он опять исчез. Но куда?

Он, безусловно, убедил кого-то предоставить его только-только создававшейся организации поддержку — деньгами и возможностью тренажа. Но откуда, озадачился Райан, появилась эта новая организация? Между исчезновением О'Доннелла из Ольстера и первой операцией АОО прошло полных два года.

Британские разведывательные данные предполагают, что он сделал пластическую операцию. Где? Кто её оплатил? "Конечно, он делал её не в какой-нибудь замшелой стране «третьего мира», — решил Райан и подумал, что надо будет попросить Кэти разузнать у коллег в больнице Хопкинса, где есть хорошие специалисты по пластическим операциям. «Два года, чтобы изменить облик, получить финансовую поддержку, навербовать бойцов, заложить оперативную базу и приступить к действиям… Неплохо», — подумал Райан с завистливым восхищением. Всего два года.

Кто-то завозился с замком его кабинета. Оказалось — Марти Кэнтор.

— Я думал, вы бросили курить, — сказал он, войдя в кабинет. Райан погасил сигарету.

— Моя жена тоже так думает. Вы видели все эти материалы?

— Да, — кивнул Марти. — Босс велел мне просмотреть их — весь уикенд убил на это. Ну, и что вы думаете об этом?

— Я думаю, что этот О'Доннелл — незаурядная сволочь. Он организовал и обучил свою группу прямо-таки по армейскому образцу. Армия его невелика, зато он знает в ней всех. И, видать, он очень осторожен в вопросе вербовки. Отсюда его уверенность в своих людях. Он — политик, но при этом умеет мыслить и действовать, как солдат. Кто его обучал?

— Этого никто не знает, — ответил Кэнтор. — Не исключено, что вы переоцениваете это обстоятельство.

— Может быть, — согласился Райан. — Но я ищу… как бы это сказать? Аромат, что ли. Я пытаюсь почувствовать, как он думает. Хорошо бы ещё узнать, кто его финансирует, — он замолчал на секунду, и вдруг его осенила новая идея.

— А каковы шансы, что у него есть свои люди в ВГИРА?

— Что вы имеете в виду?

— Он успевает смыться, когда узнает, что руководство ВГИРА решило расправиться с ним. Два года спустя он опять в деле, уже со своей организацией. Откуда он набрал бойцов?

— Некоторые наверняка ушли к нему из ВГИРА, — сказал Кэнтор.

— Конечно, — кивнул Райан. — Те, кому он доверял. Но мы ведь знаем, что он занимался контрразведкой, не так ли?

— Ну и что? — все никак не мог уловить Кэнтор.

— Кто основная угроза для О'Доннелла?

— За ним гоняются все…

— Кто хочет убить его? — переиначил свой вопрос Райан. — У британцев нет смертной казни. А вот у ВГИРА есть.

— Ну так что же?

— А то, что если бы вы были на месте О'Доннелла, то, вербуя людей во ВГИРА и зная при этом, что она хочет выставить вашу голову на городской стене, вы разве не захотели бы, чтобы внутри ВГИРА остались люди, которые сообщали бы вам что и как?

— В этом есть зерно, — задумчиво сказал Кэнтор.

— Потом — кто является политической мишенью АОО?

— Нам это неизвестно.

— Оставьте эту ерунду, — разозлился Райан. — Большая часть информации в этих материалах поступила от «Временных», не так ли? Откуда, черт побери, они знают о делах АОО? Как они получают эти данные?

— Вы пережимаете, Джек! — предупредил Кэнтор. — Я с этими данными тоже знаком. Они в основном носят негативный характер. Члены ВГИРА, из кого удалось выжать какую-то информацию, в основном говорили, что те или иные операции — не их рук дело. Так что вывод, что эти операции на совести АОО — спекулятивен. В отличие от вас, все это мне кажется не столь уж очевидным.

— Нет, вы ошибаетесь. Авторы отчёта проделали отличную работу по выявлению почерка АОО. Во всех действиях АОО чувствуется свой стиль, Марти! И он поддаётся выявлению, не так ли?

— Ваша логика притянута за уши, — не соглашался Кэнтор. — О'Доннелл вышел из ВГИРА, следовательно, он вербует людей там, следовательно, у него есть там свои люди, и так далее. Ваши основные аргументы логичны, но не забывайте, что они покоятся на очень шатком основании. А что если АОО всё-таки спецгруппа ВГИРА? Разве они не заинтересованы в том, чтобы иметь нечто вроде этого?

Кэнтор был великолепен в роли «адвоката дьявола» — одна из причин, почему Грир взял его к себе в помощники.

— О'кей, в этом есть некая правда, — признал Райан. — И всё же, если исходить из того, что АОО — независимая группа, в сказанном мною есть свой смысл.

— Согласен. Это логично. Но не доказано.

— Значит, это первая логическая цепочка, ведущая к объяснению действий этих типов. О чём ещё нам говорят эти материалы?

Кэнтор ухмыльнулся.

— Дайте мне знать, когда докопаетесь до этого.

— Могу я с кем-нибудь обсуждать эти вопросы?

— Например? Мне надо знать, с кем… прежде чем я скажу «нет».

— Юрисконсульт нашего посольства в Лондоне — Дэн Мюррей, — сказал Райан. — Он, я уверен, имеет допуск ко всем этим материалам. Я не ошибаюсь?

— Да… С допуском у него все в порядке. И вообще он сотрудничает с нашими людьми. О'кей, вы можете обсуждать с ним эти вопросы.

— Спасибо.

Через пять минут Кэнтор уже сидел в кабинете адмирала Грира.

— Он действительно знает, как ставить нужные вопросы.

— Так на чём он споткнулся? — спросил адмирал.

— Те же вопросы, что задавал Эмиль Джекобс и его команда: каковы цели О'Доннелла? Есть ли его люди во ВГИРА? И если да, то зачем?

— И что же Джек?

— Его мнение совпадает с мнением Джекобса и ФБР: О'Доннелл по нутру своему контрразведчик. ВГИРА хочет снять с него скальп, и лучший способ для него спасти свою шкуру — иметь своих людей в логове ВГИРА, чтобы вовремя предупреждали его об опасности.

Адмирал кивнул в знак согласия и задумался. Чутьё подсказывало ему, что это ещё не все.

— Что ещё? — спросил он.

— Насчёт тренажа. Он ещё не ознакомился со всеми материалами. На это ему потребуется какое-то время. Но вы, сэр, были правы — он очень проницателен.

* * *

Мюррей поднял трубку и, не глядя, нажал кнопку справа.

— Да?

— Дэн? Это Джек Райан.

— Как дела, педагог?

— Ничего. Мне бы хотелось кое-что обсудить с вами.

— Валяйте.

— Я думаю, что у АОО есть свои люди во ВГИРА.

— Что? — подскочил на стуле Мюррей. — Эй, послушайте, я не могу… — он взглянул на телефон. — Как вы, черт побери, попали на особую линию?

— Допустим, я снова на государственной службе, — скромно сказал Джек.

— Мне об этом никто не сказал.

— Так что вы думаете?

— Я думаю, что это не исключено. Джимми пришёл к этой идее три месяца тому назад. Бюро согласно, что в этом есть резон. У нас нет объективных доказательств, но все полагают, что это логично. Я имею в виду, что со стороны Кевина было бы неглупо это сделать, если он может, конечно. Но помните, Джек, что у ВГИРА очень хорошая служба безопасности.

— Вы сами говорили мне, что большая часть сведений, которыми мы располагаем, поступила из кругов ВГИРА. Откуда у них эта информация? — быстро спросил Джек.

— Что? Я вас не понял?

— Как ВГИРА узнает, чем занимается АОО?

— Ага… Этого мы не знаем.

Этим вопросом Мюррей с Оуинсом и сами задавались не раз. Впрочем, работникам полиции частенько приходилось иметь дело с анонимными источниками информации.

— С какой бы стати им делать это? — спросил Джек.

— Ставить ВГИРА в известность о своих делах? Не знаю. Если у вас есть какие-то идеи на этот счёт, рад буду выслушать.

— А как насчёт вербовки людей для своей команды?

— Почему бы вам сперва не обдумать эту идею как следует? Даю вам несколько секунд, — тут же среагировал Мюррей, дав понять Райану, что не в восторге от того, что тот набрёл на идею о том, что земля плоская.

В трубке на какое-то мгновение воцарилось молчание.

— О'кей… Ну тогда, чтобы «Временные» сами не проникли к нему в организацию.

— Ну и ну!.. Если О'Доннелл проник в ряды ВГИРА для обеспечения своей безопасности, зачем ему допускать, чтобы члены организации, которая охотится за его головой, проникли в его стаю? Для самоубийства есть более лёгкие способы, — рассмеялся Мюррей.

Он слышал, как Джек тяжко вздохнул.

— О'кей, я догадывался, что тут какой-то прокол. Спасибо, — сказал Райан.

— Прошу прощения, за то, что испортил вам настроение, но мы эту идею похоронили уже месяца два назад.

— Но чтобы с чего-то начать, ему ведь надо было сперва навербовать людей из ВГИРА, — спохватился Джек, обругав себя за несообразительность. Впрочем, Мюррей ведь специализировался на этом годы и годы.

— Это уже кое-что. Но число его людей очень невелико, — сказал Мюррей. — Чем больше организация, тем больше риск, что «Временные» проникнут в неё и разделаются с ним. Помните, что они в самом деле хотят содрать с него шкуру.

Мюррей замолчал, чтобы не упомянуть ненароком о сделке Дэвида Эшли с ВГИРА. ЦРУ об этом ещё не знало.

— Как семья? — сменил он тему.

— Все в порядке.

— Билл Шоу сказал, что говорил с вами на прошлой неделе…

— Ну да. Поэтому я тут и оказался. Вы заставили меня оглядываться, Дэн. Есть какие-нибудь намёки, что мне надо быть настороже?

Настал черёд Мюррея тяжко вздохнуть.

— Чем больше я об этом думаю, тем яснее вижу, что беспокоиться было не о чём. Никаких свидетельств. Джек. Это было просто чутьё — знаете, как бывает у старух. Прошу прощения. Полагаю, что я слишком нервно отреагировал на слова Джимми. Надеюсь, что не причинил вам слишком много беспокойства.

— Не переживайте, — утешил его Джек. — Ну ладно, мне пора домой. Пока.

— До свиданья, Джек, — Мюррей положил трубку и вернулся к своим бумагам. "

Райан сделал то же самое. Ему пора было ехать, чтобы успеть на лекции.

Появился посыльный со своей тележкой и забрал все папки и записи Джека, которые теперь тоже стали секретным материалом. Несколько минут спустя он уже выходил из здания ЦРУ, все ещё занятый тем, что узнал сегодня.

Джек не знал, что в новой пристройке к штаб-квартире ЦРУ располагается Национальное агентство военно-воздушной разведки — НАВВР. Это было объединённое агентство ЦРУ и ВВС, занимавшееся обработкой данных, полученных при помощи спутников и разведывательных самолётов. Новые спутники действовали уже не при помощи фотосъёмок, а посредством сканирующих камер, типа телевизионных.

Благодаря этому, в частности, можно было не тратить время на обработку фотоплёнок, а непосредственно следить за тем, что происходит на территории СССР и его сателлитов. Это позволяло НАВВР собирать куда большее количество данных о том, что происходит в мире. Обработкой их" и занимались сотни аналитиков, трудившихся в новой пристройке к штаб-квартире ЦРУ.

В задачу одного из младших аналитиков входила оценка данных о лагерях, относительно которых было подозрение, что они используются для обучения террористов. Ничего особенного пока найдено не было, хотя так или иначе все данные по этой теме и фотографии были переданы Оперативной группе по борьбе с терроризмом. Там поахали и поохали по поводу чёткости снимков, высказали сожаление в связи с тем, что все равно нельзя разглядеть номера машин, да тут же и забыли о них. Аналитическое прочтение данных фоторазведки всегда было уделом лишь узких специалистов.

Младший же аналитик был на самом деле не столько аналитиком, сколько человеком, выполнявшим некую подготовительную работу. Он собирал и классифицировал данные, но не анализировал их. Этим должен был заняться кто-то другой — позже. В данном случае аналитик обрабатывал эти данные на предмет фиксации инфракрасного свечения. Лагерей, изучением которых он занимался, было более двухсот, и располагались они в основном в пустынях — что было большой удачей. Все знают, что днём в пустыне дикая жара, но мало кто принимает во внимание, что по ночам там холодно — зачастую даже ниже нуля. Таким образом аналитик был занят тем, что пытался выявить уровень активности лагерей по числу жилищ, которые отапливались по ночам. Этому весьма помогало инфракрасное свечение на снимках — ярко-белые шарики на холодном, чёрном фоне.

Аналитик набирал на компьютере цифровое обозначение очередного лагеря и вписывал в память число отапливаемых жилищ. Лагерь номер 11-5-18 с параметрами 28 градусов, 32 минуты, 47 секунд северной широты и 19 градусов, 7 минут, 52 секунды восточной долготы имел шесть зданий, одно из которых служило гаражом. В гараже было по меньшей мере две машины. Хотя это здание не отапливалось, тепло, исходившее от двух моторов, чётко просвечивало даже сквозь железную крышу. Из других пяти зданий отапливалось одно. Аналитик проверил данные недельной давности — тогда отапливались три здания. Те же данные свидетельствовали о том, что в этом отапливаемом помещении располагалась охрана — немногочисленная — и группа по материально-техническому обеспечению — порядка пяти человек. Там, судя по всему, была кухня, так как одна часть здания всегда была теплее другой.

Другое здание было столовой. Она, как и спальни, была пустой теперь. Аналитик сделал соответствующие отметки, и компьютер вычертил некий график, пик которого приходился на время, когда в лагере кипела жизнь, а нижняя часть графика — на время, когда жизнь там замирала. Аналитик не располагал временем, чтобы изучить этот график, но он был уверен, что этим непременно займётся кто-то другой. В этом он заблуждался.

* * *

— Не забывайте, лейтенант, — сказал Брекенридж. — Глубокий вдох, потом полувыдох — и нажимайте плавно.

Райан навёл девятимиллиметровый браунинг на круг мишени и плавно нажал на курок. Вспышка и звук выстрела… Браунинг выбросил гильзу и снова был готов к стрельбе. Джек прицелился… И так четыре раза. Потом он снял наушники. Уши его вспотели.

— Две девятки, три десятки, две из которых в кольце Икс, — сказал Брекенридж. — Хуже, чем в тот раз.

— Рука устала, — объяснил Райан. Браунинг весил более килограмма. Вроде бы не велика тяжесть, но попробуй-ка подержи её с часок в вытянутой руке.

— Подзаймитесь с лёгкими гантелями — вроде тех, знаете, какими бегуны пользуются. Это укрепит вашу кисть и предплечье.

Брекенридж вогнал в обойму браунинга пять патронов и прицелился. Пять выстрелов прозвучали менее чем за три секунды. Райан прильнул к телескопу. В самой сердцевине мишени было пять дырочек — как пять лепестков цветка.

— Черт, — сказал главный сержант, — я совсем забыл, какое это удовольствие — хороший браунинг. Прицел тоже в порядке.

— Я это заметил, — запнувшись, сказал Джек.

— Не огорчайтесь, лейтенант. Я этим занимался, ещё когда вы под стол пешком ходили.

Он снова загнал пять патронов. Пять выстрелов, и центр мишени, словно ножницами вырезанный, оказался на полу.

— Почему мы стреляем по круглым мишеням? — спросил Джек.

— Я хочу, чтобы вы привыкли попадать точно туда, куда хотите, — объяснил Брекенридж. — Над всякими хитроумными мишенями мы ещё попотеем в своё время. Сейчас нам надо овладеть основами. Вы, лейтенант, сегодня выглядите поспокойней.

— Ну… В общем, я имел разговор с агентом ФБР, который тогда предупредил меня обо всём этом. Теперь он говорит, что, возможно, он к этому отнёсся излишне серьёзно. И я, наверное, тоже.

Брекенридж пожал плечами.

— Вы, лейтенант, никогда не были в бою. А я бывал. И извлёк из этого один важный урок: первая реакция обычно самая верная. Помните об этом.

Джек кивнул, однако слова эти не принял всерьёз. За сегодняшний день он многое успел. Изучение данных об АОО немало рассказало ему об этой организации, но там и намёка не было на то, что они когда-либо предпринимали какие-либо действия в Америке. У «Временных» было полно всяких связей в Америке, но никто не верил, что подобными связями располагала и Армия освобождения Ольстера. Даже если они задумают что-то совершить тут, рассуждал Райан, им для этого понадобятся здешние связи. Конечно, О'Доннелл мог бы связаться с кем-то, кого знал в Америке ещё будучи в рядах ВГИРА, но это было маловероятно. Он был опасным человеком, но лишь на своей территории. Америка его территорией не была. Таковы были данные. Джек знал, что после одного дня работы такого рода заключение слишком поспешно. Но он будет этим заниматься ещё недели две-три.

Кроме всего прочего, ему хотелось разобраться в отношениях между О'Доннеллом и ВГИРА. У него было ощущение, что там было что-то странное, и он хотел все досконально проанализировать, чтобы прийти к какому-то правдоподобному заключению. Надо же было как-то отплатить ЦРУ за проявленную к нему любезность.

* * *

Шторм был великолепен. Миллер с О'Доннеллом стояли у окна и смотрели, как ураган швырял на утёс гигантские волны, все в рваном кружеве пены. Удары волн рождали басовые ноты, а ветер в это время тонко завывал и свистел, и дождь барабанил по крыше дома, стоявшего на вершине утёса.

— В такой денёк в море лучше не выходить, — сказал О'Доннелл, отхлёбывая из стакана виски.

— Когда наши коллеги собираются в Америку?

— Через три недели. Не так уж и много времени. Ты всё ещё не отказался от своего намерения?

— Такую возможность упускать нельзя, Кевин, — ровным голосом ответил Миллер.

— Нет ли тут у тебя какого-то другого мотива? — спросил О'Доннелл, решив, что лучше играть в открытую.

— Я учёл все последствия. «Временные» едут туда, чтобы заявить о своей непричастности и…

— Да, я знаю. Это прекрасная возможность. Очень даже. Когда ты намерен выехать?

— В среду утром. Нам надо спешить. Даже с нашими связями это будет нелегко.

Глава 13 ПОСЕТИТЕЛИ

Двое мужчин сгорбились над картой, вокруг которой лежало несколько фотографий.

— Это будет трудно, — сказал Алекс. — Тут я вам не смогу помочь.

— В чём проблема?

Син сам знал, в чём проблема, но ему хотелось прощупать своего партнёра.

Ему никогда прежде не случалось работать вместе с неграми, и хотя он уже год как знал Алекса и его группу, в деле ему с ними бывать не случалось.

— Он всегда выезжает из ворот номер три, вот здесь. Эта улица, как видите, тупик. Ему надо ехать или прямо на запад или поворачивать на север. Он ездит и так и сяк. Вот эта улица достаточно широкая, чтобы сделать дело прямо из машины, но эта — чересчур узкая и ведёт не туда. Так что единственное подходящее место вот тут, на углу. Светофоры здесь и здесь, — ткнул в карту пальцем Алекс. — Обе эти улицы узки, у тротуаров всегда с обеих сторон стоят машины. Тут жилой многоквартирный дом. А тут виллы. Пешеходов до странности мало. Один человек, может быть, ещё и скроется, но двое-трое — никак, — он покачал головой. — И к тому же это район белых. Чёрный будет бросаться в глаза.

Вашему парню придётся провернуть все это самому, причём без машины. Возможно, вот за этой дверью лучше всего, но ему надо быть наготове каждую секунду, а не то цель скроется.

— Как он сам оттуда смоется? — спросил Син.

— Я могу припарковать машину за этим углом. Или вот тут. Придётся только подождать, чтобы освободилось место для машины. Но мы можем выехать сильно загодя. Насчёт того, куда потом бежать — тоже не проблема. Тут большой выбор направлений. В часы пик улицы запружены. Это тоже работает на нас. Полиции трудно будет организовать слежку, а мы возьмём самую заурядную машину. Все машины подряд они останавливать не могут. Так что отход будет лёгким. Проблема — это ваш человек. Он должен быть вот здесь.

— А почему бы ему не быть в своей машине? А потом он бы пересел в вашу.

Алекс покачал головой,

— Это слишком трудно. Дороги слишком запружены — его легко потерять. Вы же видели, какое там движение, Син, а он никогда не ездит той же дорогой. Если хотите знать моё мнение, операцию надо разбить на две части — сначала сделать одно, а потом другое.

— Нет, — твёрдо заявил Миллер. — Мы сделаем так, как я наметил.

— Ладно, парень. Но предупреждаю, что вашего человека засекут.

Миллер на какой-то момент задумался, потом улыбнулся и сказал:

— У меня есть для этого самый подходящий человек. Что там со второй частью? — спросил он. Алекс достал другую карту.

— Это легко. Наш объект может выбрать любую дорогу, но все они сойдутся вот тут ровно в четыре сорок пять. За прошедшие две недели мы делали проверку шесть раз, и разница во времени никогда не превышала пяти минут. Надо провернуть это тут, возле моста. С этим любой справится в одиночку. Можно даже — специально для вас — устроить репетицию.

— Когда?

Сегодня после полудня — устраивает? — улыбнулся Алекс.

— Идёт. Пути отхода?

— Мы вам покажем. Пусть уж будет настоящая репетиция.

— Отлично.

Миллер был доволен. Добраться сюда было сложно. Не трудно, но сложно.

Пришлось пять раз менять самолёты. Не обошлось и без юмористических моментов. В этот раз Син Миллер путешествовал с британским паспортом, и в Майами служащий паспортного контроля принял его белфастский выговор за шотландский. «Если таков уровень американских блюстителей порядка, — сказал себе Миллер, — эта операция пойдёт у нас как по маслу».

Они отрепетируют это сегодня же. Если все пойдёт нормально, он вызовет команду, и дня через четыре они будут тут. Оружие было уже на месте.

* * *

— Ваши выводы? — спросил Кэнтор.

Райан подцепил с края стола пачку листов.

— Вот мой анализ. Шестьдесят страниц. Есть ли в них какой прок — не уверен, — признался Джек. — Ничего нового я не открыл. Имеющиеся в вашем распоряжении отчёты — это хорошая работа, учитывая отсутствие серьёзных фактов. Армия освобождения Ольстера — действительно, организация странная. С одной стороны, их операции вроде бы не имеют реальных целей, поддающихся выявлению. Но при этом такой высокий уровень профессионализма!.. Они слишком профессиональны, чтобы действовать бесцельно.

— Это верно, — сказал Кэнтор. Они сидели в его кабинете, напротив кабинета замначальника ЦРУ. Адмирала Грира не было в городе. — Пришли ли вы вообще к какому-то заключению?

— Я классифицировал их операции географически и по времени их осуществления. Никакой закономерности тут не усматривается. Единственная отличительная черта — в самом типе операций, в их исполнении, но это мало о чём говорит. Они любят выбрать цель большой значимости, но какой, черт побери, террорист не любит этого? Ведь в этом весь смысл терроризма — участвовать в большой игре, не так ли? Чаще всего они используют оружие из стран Восточного блока, но таким же оружием пользуется и большинство других групп. Напрашивается вывод, что их щедро финансируют. Это логично, судя по их активности, но реальных доказательств этого у нас опять же нет.

— У О'Доннелла подлинный талант исчезать из поля зрения. Мы ничего не знаем о трех годах его жизни: год до «Кровавого воскресенья» и два после того как «Временные» решили разделаться с ним. Оба этих периода — белые пятна. Я спрашивал жену о пластических операциях…

— Что? — реакция Кэнтора была негативной.

— Она не знает, зачем мне это. Я просто попросил её разузнать у коллег, где в наше время можно обзавестись новым лицом. Я был удивлён, узнав, что таких мест не так уж и много. Два — за железным занавесом. Оказывается, первые работы в этом направлении осуществлялись в Москве ещё до второй мировой войны. Врачи избольницы Хопкинса были в этом институте — чьего-то там, не помню, имени, — и обнаружили там кое-что странное.

— Как, например? — спросил Кэнтор.

— Как, например, два этажа, куда невозможно попасть. Анетт Дисалви, приятельница Кэти ещё по колледжу — была там два года назад. На два верхних этажа можно попасть только специальным лифтом, а лестница, которая туда ведёт, снабжена железными воротами. Странная штука для больницы. Я нашёл эти сведения довольно курьёзными. Может, они окажутся полезными для кого-то ещё.

Кэнтор кивнул. Он кое-что знал об этой клинике, но сведения о закрытых этажах были новинкой для него. «Поразительно, — подумал он, — как случайно порой всплывают какие-то крохи информации». Удивился он и тому, что группе хирургов из больницы Хопкинса разрешили посетить ту клинику. Он взял это себе на заметку.

— Кэти говорит, что «обретение нового лица» — это не совсем то, что себе представляют по всяким сенсационным публикациям. Чаще всего это восстановительная хирургия, необходимая после какой-то травмы, ну, скажем, после автомобильной катастрофы. В таких случаях хирурги не столько что-то меняют, сколько восстанавливают. То есть они делают при этом и какие-то косметические манипуляции — я не имею в виду исправление формы носа, подтягивание кожи и тому подобное. В конце концов изменения внешности вы можете добиться, отпустив бороду или переменив причёску. Но хирурги-косметологи могут менять форму подбородка и скул, при этом частенько остаются шрамы. Анетт говорит, что московская клиника на уровне — почти не хуже больницы Хопкинса или Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. В Калифорнии вообще много отличных специалистов по пластическим операциям. Но мы ведь говорим не об изменении формы носа или подтягивании кожи. Чтобы значительно изменить лицо, нужно множество хирургических процедур, и на это уходит несколько месяцев. Из двух лет, что О'Доннелл отсутствовал, он значительную часть этого времени провёл в такой больнице.

— Ага, — догадался Кэнтор. — Тогда, он и вправду шустрый.

Джек ухмыльнулся.

— Именно этим я и заинтересовался. Он находился вне поля зрения в течение двух лет. По меньшей мере полгода ему надо было провести в клинике. Значит, за оставшиеся полтора года он навербовал людей, создал оперативную базу, начал сбор разведданных и провернул первую свою операцию.

— Неплохо, — задумчиво сказал Кэнтор.

— Вот видите? Итак, ему надо было вербовать людей из рядов ВГИРА. Те должны были притащить с собой какой-то материал. Готов спорить, что первые его операции были когда-то подготовлены ВГИРА, но по той или иной причине они от них отказались. Вот почему британцы и решили сперва, что АОО — на самом деле, часть ВГИРА.

— Вы поскромничали, сказав, что ничего серьёзного не нащупали, — заметил Кэнтор. — Ваши выводы представляются мне очень проницательными.

— Может быть. Я всего лишь переорганизовал имеющийся в вашем распоряжении материал. Тут ничего нового, однако ответа на свой вопрос я не нашёл. Мне так и неясно, какова их цель, — в голосе Райан заметно было разочарование. Он не привык к неудачам. — Мы до сих пор не знаем, откуда эти ублюдки появились. Они что-то замышляют, но что именно?..

— Есть у них связи в Америке?

— Никаких. То есть — нам об этом ничего не известно. Мне от этого легче на душе. Нет никаких намёков на контакты с американскими организациями, и вместе с тем у АОО есть масса причин не вступать в такого рода контакты. О'Доннелл слишком хитёр, чтобы пользоваться старыми связями, времён его пребывания во ВГИРА.

— Но он же вербует… — возразил Кэнтор.

— Я имею в виду здесь, в США, — прервал его Райан. — Как бывший шеф безопасности он знает кто есть кто в Белфасте и в Лондондерри. Тогда как американские контакты ВГИРА осуществляются через «Шин Фейн», политическое крыло «Временных». Он не сумасшедший, чтобы доверять им. Вспомните, что он ведь хотел сменить идеологическую базу ВГИРА и провалился с этим.

— О'кей. Я понимаю, что вы имеете в виду. А возможны его контакты с другими группами?

Райан покачал головой.

— Никаких свидетельств. Я не стал бы зарекаться насчёт контактов с какими-то европейскими группами или даже исламскими, но не со здешними. О'Доннелл — ещё та штучка. Появиться тут — слишком уж это сложно. О'кей, они не любят меня. Я их понимаю. Но ФБР право: мы имеем дело с профессионалами. А я с политической точки зрения никакой ценности не представляю. Охота за моей головой не представляет никакой политической ценности, а они люди политики. И слава Богу, — заключил Джек.

— Известно вам, что делегация ВГИРА — точнее, «Шин Фейн» — прибывает сюда послезавтра?

— Для чего?

— Та лондонская операция повредила им в Бостоне и Нью-Йорке. Они уже сотни раз заявляли о своей непричастности, а теперь эта группа приедет сюда на пару недель, чтобы лично заявить о том же местным ирландским общинам.

— О, чёрт! — выругался Райан. — Почему бы не запретить этим ублюдкам въезд сюда?

— Это не так-то просто. Те, которые едут сюда, не числятся в списке подозрительных. Они тут уже бывали и прежде. Формально они чисты. Мы живём в демократической стране, Джек. Ещё Оливер Уэнделл Холмс сказал, что конституция написана для людей с кардинально различными убеждениями. Что-то в этом роде. Короче говоря: свобода слова.

Райан не мог удержаться от улыбки. Многие считали сотрудников ЦРУ фашистами, людьми, представляющими угрозу для американских свобод, коррумпированными и некомпетентными приверженцами оторванных от жизни схем. Они же оказались на деле в политическом смысле весьма умеренными — даже более умеренными, чем он сам. Если эта правда выйдет наружу, пресса объявит её очередным зловещим трюком ЦРУ. Даже ему самому это казалось довольно странным.

— Надеюсь, за ними будут присматривать, — заметил Джек.

— В каждом баре будут люди ФБР. Они вместе с ними будут пить пиво и распевать «Люди за колючей проволокой». И при этом не дремать. Бюро знает своё дело. Оно почти уже перекрыло источники снабжения оружием.

— Чудесно. Значит теперь плохие парни пользуются «Калашниковыми» и так далее, сделанными в Сингапуре.

— Это не наша ответственность, — сказал Кэнтор.

— Ну, ладно. Значит, тут все, до чего я сумел докопаться, Марти, — Джек положил свой отчёт на колени Кэнтора.

— Я прочту и верну вам. Теперь снова преподавать историю?

— Ага, — Райан поднялся и снял своё пальто со спинки стула. — А что если что-нибудь об этих парнях всплывёт где-то в другом месте?

— Джек, вы можете работать только в этой части здания…

— Я это знаю. Я имею в виду другое: как вы сопоставляете материалы из других отделов?

— Для этого у нас есть специальная группа и ещё — компьютеры, — ответил Кэнтор, в то же время подумав про себе: «Не сказал бы, что это всегда продуктивно…».

— Если обнаружится что-то новое…

— Взято на заметку, — сказал Кэнтор. — Как здесь, так и в ФБР. Если мы что-нибудь получим об этих парнях, вы будете знать об этом в тот же день.

— Идёт, — сказал Райан. — Спасибо. И, пожалуйста, поблагодарите адмирала от моего имени. Вы не обязаны были делать это для меня. Я ваш должник.

— Мы будем держать вас в курсе дела, — пообещал Кэнтор.

Райан кивнул и, проверив, правильно ли висит пропуск на груди, вышел в коридор. Они будут поддерживать с ним контакт, о'кей. И снова сделают предложение, и он снова откажется от него. Не без больших колебаний, конечно.

Он изо всех сил старался быть скромным и вежливым с Кэнтором. На самом деле, он был довольно высокого мнения о своём отчёте — особенно в смысле организации материала, которым они тут располагали. Так что, на самом деле, он им ничего не должен.

* * *

Жизнь Каролины Мюллер Райан была очень жёстко расписана. И это ей нравилось. В больнице она всегда работала с одной и той же группой врачей, медсестёр и технического персонала. Они знали её стиль работы, где и как должны лежать её инструменты. У большинства хирургов свои привычки, а офтальмологи к тому же славятся особой требовательностью. Работавшие с ней мирились с её требовательностью не только потому, что она была лучшим в своей возрастной группе специалистом, но и потому, что испытывали к ней симпатию. Она редко срывалась и умела находить общий язык с медсёстрами, что удавалось далеко не всем докторам. В связи с беременностью у неё возникли некоторые сложности. В частности, ей приходилось избегать долгого пребывания в операционной, если там шли в ход определённые химикалии. Живот мешал ей работать у стола.

Любовь к порядку распространялась также и на домашнюю жизнь. Кэти водила свой «порш» с точностью механизма, словно была образцовым водителем из учебника. Для неё повторять одни и те же движения было не скукой, а процессом совершенствования. Так же она и на рояле играла. Сисси Джексон, пианистка по профессии, как-то заметила, что игра Кэти слишком безупречна, и в ней мало души. Кэти восприняла это как комплимент. У хирурга не должно быть собственного почерка в работе — он должен её каждый раз делать правильно и точно.

Именно поэтому теперешняя ситуация её раздражала. На самом деле необходимость каждый раз ездить на работу другой дорогой была мелочью, но эта мелочь раздражала, поскольку она внушила себе, что должна укладываться в обычное время. Обычно дорога занимала у неё не больше пятидесяти семи минут и не меньше сорока пяти (за исключением уикендов, когда движение спадало). Салли она всегда забирала из садика без четверти пять. Новые маршруты угрожали привычному расписанию, но не так уж и много было дорожных проблем, которые были бы не под силу «поршу».

Сегодня Кэти ехала по третьей дороге, а потом свернула на просёлочную, которая вывела её на скоростную дорогу Ричи, в шести милях от детсада «Гигантские шаги». Кэти проскочила светофор как раз вовремя, повернула на второй скорости и тут же газанула, чтобы перейти на третью, а потом и на четвёртую. Шестицилиндровый мотор по кошачьи мягко урчал. Кэти любила свой «порш». До замужества она ни на чём другом не ездила — это теперь ей приходилось пользоваться фургоном, когда она ехала за покупками или они выбирались куда-нибудь всей семьёй. Теперь она с некоторым беспокойством задумывалась, что будет, когда родится второй ребёнок. Главное, удастся ли ей уговорить Джека взять няньку. В этом отношении Джек был немножко чересчур пуританином — ему не нравилась мысль о прислуге, даже на полдня. Это тем более идиотство, что сам-то Джек изрядный разгильдяй, даже повесить на место пальто не может. Теперь, когда у них есть горничная, положение чуть-чуть изменилось к лучшему — Джек перед её приходом более или менее приводит дом в порядок, чтобы она не считала, что это семья нерях. «Да, — подумала Кэти, — мы всё-таки заполучим няню. В конце концов, Джек ведь теперь рыцарь», — улыбнулась она. Так что подтолкнуть Джека в правильном направлении не составит особого труда. Она перешла в левый ряд и обогнала грузовик.

К детсаду Кэти подкатила всего на две минуты позже обычного.

— Мама! — бросилась к ней Салли.

Кэти наклонилась, чтобы взять её на руки. С каждым днём становилось все труднее нагибаться, а уж поднимать Салли и того тяжелей. Она надеялась, что Салли не будет ревновать их с Джеком к новому малышу. У некоторых детей это бывает, но она уже рассказала Салли о том, что предстоит, и той вроде бы понравилось, что у неё будет маленький брат или сестричка.

— Ну, чем же сегодня занималась моя большая девочка? — спросила Кэти.

Салли любила, когда её называли «большой девочкой», и это обнадёживало Кэти, что возможные осложнения в связи появлением малыша будут сведены к минимуму.

Салли выскользнула из её объятий, и они вместе отправились забрать пальто Салли и коробку для завтрака. Кэти проверила, застегнула ли Салли пальто до самого верха, и они двинулись к машине. Кэти открыла её, усадила Салли, пристегнула её предохранительным поясом и направилась к своей дверце.

На той стороне скоростной дороги был небольшой супермаркет, магазин под названием «7-11», химчистка, магазин видеофильмов и лавка хозяйственных принадлежностей. У магазина «7-11» опять стоял синий фургон. Она уже дважды видела его на прошлой неделе. Кэти пожала плечами, отбросив в сторону дурацкую мысль. «7-11» — магазин быстрого обслуживания, так что многие заскакивают туда по пути домой.

— Привет, леди Райан, — сказал сидевший в фургоне Миллер. В задних дверях были два окошка — как в том полицейском фургоне, улыбнулся Миллер. Сквозь них нельзя было разглядеть, что внутри фургона. Алекс был в магазине — закупал, как было заведено в последние две недели, батарею кока-колы.

Миллер засёк время: она приехала в 4.46, уезжает в 4.52. Рядом с ним человек с фотоаппаратом фиксировал все на плёнку. Миллер приник к биноклю. За зелёным «поршем» легко будет следить, к тому же у него и номер персонализирован — КР-СРГН. Алекс объяснил, что любой человек может заказать номер со своими инициалами, и у Миллера мелькнул вопрос: кто будет пользоваться этим сочетанием букв в следующем году? Наверняка ведь есть тут люди с такими же инициалами.

Алекс вышел из магазина, сел за руль и завёл машину. Фургон выехал со стоянки, как раз когда «порш» отъезжал от детсада. Сперва Алекс свернул на север по скоростной дороге Ричи, потом развернулся на ближайшем повороте и устремился на юг вдогонку за «поршем». Миллер сидел рядом с ним, справа.

— Она идёт по этому шоссе до пятидесятой дороги, а потом переходит на двойку. Так вот, прежде чем она перейдёт на двойку, мы и должны врезать ей. Потом мы проскочим дальше, свернём и сменим машину — я покажу тебе где.

— Жалко, — сказал Алекс. — Жалко фургон — я уже полюбил его.

— За те деньги, что мы платим, ты можешь купить другой.

Улыбка разрезала чёрное лицо надвое.

— Надеюсь. И выберу, чтобы интерьер был получше. — Он свернул вправо и вывернул на пятидесятую дорогу. Движение там было довольно интенсивным. Алекс объяснил, что в это время тут всегда так.

— Никаких проблем — сработаем чисто, — заверил он Миллера.

— Отлично, — похвалил его Миллер. — Подготовка на уровне, Алекс. «Несмотря на то, что рот у тебя до ушей», — подумал он.

* * *

Когда Салли была с ней, Кэти вела машину аккуратней. Салли все тянула шею, высматривая что-то в окно, левая рука её, как обычно, теребила пряжку ремня. На душе у Кэти наконец-то стало спокойно. После напряжённого рабочего дня она всегда отходила примерно в это время. Сегодня, правда, день был не из самых тяжёлых — всего две операции. И завтра так же. Она любила своё дело. Ко многим людям вернулось зрение благодаря её искусству, и это приносило такое чувство удовлетворения, которое трудно было передать даже Джеку. Конечно, за удовлетворение приходилось платить — работа была порой очень тяжёлой. Перед операцией она отказывала себе даже в кофе, чтобы никакого дрожания рук… В медицине были и потрудней профессии, но таких было мало. Вот поэтому-то она в основном и любила «порш». Он помогал ей расслабиться и успокоиться, словно вбирая в себя все её дневное раздражение. Домой Кэти почти всегда приезжала в отличном настроении. А сегодня и вообще хороший день, благо была очередь Джека готовить ужин. Будь машина живой, она бы заметила, что нога хозяйки уже не так жёстко жала на педаль скорости, когда они выбрались на вторую дорогу. Машина была теперь обласкана, как верная скаковая лошадь, чётко взявшая все барьеры.

* * *

— О'кей? — спросил Алекс, проскочив мимо поворота на вторую дорогу.

Другой парень, сидевший сзади, протянул Миллеру блокнот, где было зафиксировано время, когда и куда приезжала Кэти, во сколько уезжала и в какой момент миновала тот или иной пункт. Син отметил, что леди Райан точно придерживалась своего графика.

— Прекрасно, — сказал он.

— Я не могу точно-сказать, где нам надлежит врезать по ней — движение на дороге невозможно предугадать. Я бы сказал, что нам надо постараться сделать это на восточной стороне моста.

— Идёт.

* * *

Кэти приехала домой на пятнадцать минут позже обычного. Она расстегнула молнию на пальто Салли и её «большая девочка» начала выкручиваться из рукавов искусство, которому она ещё только училась. Повесив её пальто на вешалку и раздевшись сама, Кэти проследовала в кухню. Там такой шум стоял, что можно было безошибочно сказать, что Джек возится с ужином и в то же время смотрит телевизор.

— Привет, детка, — сказал Райан и поцеловал Кэти. — Как дела?

— Две пересадки роговицы. Берни помогал. Тебе от него привет, кстати, сказала Кэти, оглядывая кухню. Она частенько задавалась вопросом, стоит ли принуждать Джека возиться с обедом-ужином, если в результате такой хаос и бардак. Не то чтобы он плохо готовил, но он был так неаккуратен! Кухонная утварь у него всегда в полном беспорядке. А Кэти любила, чтобы на кухне была чистота и порядок, как в операционной. Джек же разбрасывал все как попало, а потом ничего не мог найти.

— Хорошие новости, — сказал Джек.

— Ого?

— Сегодня я разделался с ЦРУ.

— И чему же ты так радуешься?

— Я не обнаружил ничего подозрительного. Так что волноваться нам не из-за чего. Они никогда не действовали тут, — принялся он объяснять Кэти. — Нам не известно, чтобы у них тут были какие-то контакты. А главное — мы для них никакой реальной ценности не представляем.

— Почему?

— Мы не политики. Они охотятся за военными, политиками, судьями, мэрами и тому подобное.

— Не говоря уже о принцах, — заметила Кэти.

— Но мы ведь и не принцы тоже.

— Так что ты хочешь сказать?

— Народ они ужасный. Этот Миллер… О'кей, мы об этом уже говорили. У меня полегчает на душе, когда его наконец опять упрячут за решётку. Но они профессионалы. Они не попрутся за столько тысяч километров ради личной мести.

Кэти взяла его руку.

— Ты уверен?

— Вполне. Насколько вообще можно быть уверенным в таких вещах. Разведка не математика, но ты обретаешь возможность понять образ мыслей другого человека. Террорист убивает из политических соображений. И мы в этом смысле никакого интереса для них не представляем.

— Итак, — улыбнулась ему Кэти, — я могу успокоиться теперь?

— Думаю, что да. Но не забывай все же поглядывать в зеркало, когда едешь.

— И ты больше не будешь ходить с этим пистолетом? — с надеждой спросила она.

— Я люблю стрелять, детка. Я было совсем забыл, какое это удовольствие палить из пистолета. В Академии я буду ходить на стрельбище, но с собой я пистолет больше носить не буду.

— А ружьё?

— Оно-то тут при чём?

— Мне это не нравится, Джек. По крайней мере, не держи его заряженным, ладно?

Она пошла в спальню переодеться.

«Ладно», — подумал он. Это было не так уж важно. Он будет держать коробку с патронами на той же верхней полке, чтобы Салли туда не добралась. Даже и Кэти трудно туда дотянуться. Джек окинул мысленным взором все, чем он занимался в последние три недели, и решил, что, как бы там ни было, он проделал полезную работу. Система сигнализации в доме — право, неплохая идея, да и браунинг был ему по душе. Он теперь уже куда лучше стрелял. Через год тренировок он мог бы потягаться с самим Брекенриджем.

Он проверил духовку. Ещё десять минут. Потом он переключил телевизор на новости.

— У нас в нашей бостонской студии, — сказал комментатор, — мистер Падрэг… Правильно я произношу?.. О'Нил, представитель «Шин Фейн», член британского парламента. Мистер О'Нил, с какой целью вы прибыли в Америку в этот раз?

— Я и многие из моих коллег часто бываем в Америке, чтобы рассказать американскому народу об угнетении, которому подвергается ирландский народ со стороны британского правительства, о том, что нас лишают возможности развивать экономику, лишают основных гражданских прав, рассказать о беспорядках, которые царят в судах, о том, как зверски британские солдафоны расправляются с народом Ирландии, — без запинки выговорил О'Нил. Он эти слова произносил далеко не в первый раз.

— Мистер О'Нил, — сказал сотрудник британского посольства в Вашингтоне, — политический представитель Временной группировки так называемой Ирландской республиканской армии. Это террористическая организация, находящаяся вне закона как в Северной Ирландии, так и в Ирландской республике. В США он, как обычно, приехал для сбора денег, чтобы его организация могла купить оружие и взрывчатку. Этот финансовый источник оказался под угрозой после подлого нападения на королевскую семью в Лондоне. Так что О'Нил попытается внушить американцам ирландского происхождения, что ИРА к этому не причастна.

— Мистер О'Нил, — спросил ведущий программы, — что вы скажете в ответ на это?

Ирландец выдал благосклонную улыбку.

— Мистер Беннет, как обычно, забыл упомянуть о кое-каких политических проблемах. Лишены ли католики Северной Ирландии равных с англичанами экономических и политических возможностей? Да, лишены. Вмешивается ли — по политическим соображениям — британское правительство в работу судов в Северной Ирландии? Да, вмешивается. Приблизились ли мы к политическому урегулированию этого кризиса, современная фаза которого началась в 1969 году? Увы, нет. Если я террорист, то почему мне разрешили въезд в вашу страну? Я член британского парламента, избранный жителями моего округа.

— Но вы не участвуете в работе парламента — возразил ведущий.

— Участвовать?.. Чтобы присоединиться к правительству, убивающему моих избирателей?

— О, Боже! — сказал Райан. — Что за белиберда.

Он выключил телевизор.

* * *

— Какой умеренный человек, — сказал Миллер. Он сидел у Алекса дома и смотрел ту же программу новостей. — Расскажи своим здешним друзьям, Падди, какой ты умеренный человек. А вечером в пивной растолкуй всем, что ты никогда и пальцем не тронул никого, кто не имеет отношения к подлинным угнетателям ирландского народа.

Досмотрев программу до конца, Миллер выключил телевизор и набрал номер телефона-автомата, что возле одной пивной в Дублине.

Следующим утром из Дублина в Париж вылетели четверо. Аккуратно одетые, они походили на молодых служащих, отправившихся за границу по делам. В аэропорту Шарль де Голль они пересели на самолёт, отправлявшийся в Каракас. Оттуда они долетели до Атланты, а потом — до Вашингтона. Все эти перелёты замучили их несказанно, а потому, взяв такси, они отправились в ближайший отель отсыпаться.

Утром следующего дня они покинули отель. На улице их поджидала машина.

Глава 14 ВТОРОЙ ШАНС

«Должен быть закон против понедельников», — думал Райан, глядя на то, что было бы плохим началом для любого дня недели — обрывок шнурка от ботинка. Где запасные? Он не знал. Кэти он тоже не мог спросить — вместе с Салли они уже уехали: одна в детсад, другая на работу. Проклятье! Он принялся рыться в ящиках. Бесполезно. На кухне. Пустой номер. Спустился вниз и начал рыться в чулане. Под какими-то блокнотами, ножницами и магнитами он разыскал наконец один шнурок, но он был не того цвета. Райан уже вспотел. Ещё несколько минут поисков, и он раскопал другой — под пару первому.

Теперь надо было выбрать галстук. Это было всегдашней его проблемой, но хорошо хоть не было под боком жены, которая непременно заявила бы, что у него плохой вкус. Костюм на нём был серый, так что он выбрал темно-синий галстук в красную полоску. Джек до сих пор носил белые, хлопчатобумажные сорочки с пуговицами сверху донизу. Старые привычки отмирают долго. Пиджак сидел хорошо.

Это был один из костюмов, которые Кэти купила ему в Лондоне. Не хотелось признаваться самому себе, что она разбиралась в одежде куда лучше его. Да и тот лондонский портной был тоже что надо. Он ухмыльнулся своему отражению в зеркале — «Дьявольски хорош!» — и направился к выходу. Его портфель стоял на столике в передней, набитый всякими лекционными бумагами. Надев пальто, Райан схватил портфель, вышел из дому и запер за собой дверь.

— Опа! — вспомнил он. Пришлось снова отпереть дверь и включить сигнализацию.

* * *

Главный сержант Брекенридж шёл вдоль двойной шеренги морских пехотинцев, и от опытного глаза его ничто не могло ускользнуть. У одного рядового к мундиру прицепилась нитка. Другому следовало бы получше надраить ботинки. Двоим надо было подстричься. Но вообще-то всё было в порядке. Обычную проверку они бы прошли, но тут был не обычный пост, а потому и требования были особые.

Брекенридж не был придирой. Теперь это в прошлом. Он к своим подопечным ныне относился скорее по-отечески. При всём том приказы его должны были выполняться беспрекословно. По окончании проверки одни промаршировали к постам у ворот, другие погрузились на пикапы — им предстояло добраться до более отдалённых постов и сменить там караул ровно в восемь. У каждого был на поясе пистолет, но они были не заряжены, как того требовал мирный характер их служебных обязанностей в Академии. Однако обоймы с патронами всегда были под рукой этого требовала сама суть службы в морской пехоте.

* * *

«Ну, доволен своей формой?» Джек, казалось, израсходовал остаток энергии просто на то, чтобы всего лишь задать себе этот вопрос. Никаких оправданий больше не было. В Лондоне ему мешала рана. То же в течение первых недель по возвращении домой. Затем по утрам надо было ездить в ЦРУ. Это было последним оправданием. Больше их не было.

«Риковер-холл, — сказал он себе. — Там остановлюсь». В носоглотке было сухо, и сердце готово было выскочить из груди. Джек не бегал вот уже несколько месяцев и теперь расплачивался за свою лень.

До Риковер-холла было, казалось, тысячу миль, хотя на самом деле, он знал это, до него было ещё всего лишь несколько сотен метров. Давно ли он запросто пробегал это расстояние? Теперь же он едва одолел половину, и при этом смерть начала казаться ему упоительным отдыхом. Ноги были как резиновые, его даже покачивало от усталости — верный признак, что он перестарался.

«Ещё сотню ярдов. Ещё каких-нибудь пятнадцать секунд», — говорил он себе.

Теперь он расплачивался за всё время, что провёл в больничной постели, за все сигареты, выкуренные тайком в ЦРУ. А ведь в Куантико он бегал куда больше.

«Тогда ты был намного моложе», — усмехнулся он.

Повернув голову, он увидел, что поравнялся с восточной стеной Риковер-холла. Он перешёл на шаг, держа руки на бёдрах и ловя ртом воздух.

— У вас все в порядке, доктор? — приостановился курсант.

— Ага. Просто потерял форму, — едва выговорил Джек.

— Это дело постепенное, — сказал курсант и умчался.

Джек рассмеялся над собой, но тут же закашлялся. Затем мимо него пробежала девушка. От её усмешки он почувствовал себя ещё хуже.

«Только не садиться. Что угодно, но не садиться». Он повернулся и потихоньку побрёл назад. Ноги не хотели слушаться. Сняв с шеи полотенце, он вытер пот с лица. Постепенно дыхание выравнивалось. Потом, он знал, перестанут подгибаться ноги. А через минут десять он и вовсе почувствует себя хорошо.

Завтра его пробежка будет немного подлиннее, пообещал он себе. К маю курсанты уже не будут так легко обгонять его — во всяком случае, не девчонки. Джеку было уже за тридцать. Следующая остановка — сорок.

* * *

Кэти Райан старательно мыла руки. Резинка её форменных зелёных брюк сидела высоко, чтобы не давить на живот, и из-за этого брюки получались слишком короткими, как это было модно в годы её юности.

«Пора приступать к игре», — сказала она себе и открыла дверь локтем, высоко держа руки. Сестра Бернис уже держала перчатки наготове, и они плотно охватили её кисти. Из-за этого она редко когда могла носить обручальное кольцо.

— Спасибо.

— Как ребёночек? — спросила Бернис. У неё было трое.

— В данный момент он учится бегать, — улыбнулась Кэти, хотя улыбки её не было видно из-за маски.

— Красивое ожерелье.

— Это все Джек. Рождественский подарок.

Терри Митчелл, анестезиолог, подключила пациентку к своей аппаратуре. Кэти бросила беглый взгляд на инструменты, уверенная, что у Лиз-Мэри, как всегда, все в порядке.

— О'кей, — сказала Кэти. — Давайте попробуем помочь этой леди, — она взглянула на часы. — Сейчас восемь сорок одна. Начинаем.

* * *

Миллер собирал автомат. Он не спешил — времени в запасе было много. Оружие было тщательно вычищено и смазано после того как его опробовали вчера в каменоломне, в двадцати милях к северу от Вашингтона. Автомат работал что надо.

Миллеру он был по душе. Весил он около пяти килограммов — лучше не бывает: не слишком лёгкий, но и не чересчур тяжёлый. Миллер поставил его на предохранитель и вогнал в обойму тридцать девятимиллиметровых патронов. Потом он сложил приклад и опробовал, насколько удобно автомат прилегает к телу, когда цепляешь его за крючок, специально вшитый внутри его пальто. Прятать автомат, вероятно, не придётся, но Миллер привык все предусматривать. Этот урок дался ему нелегко.

— Нэд?

— Да, Син.

Имон Кларк, или Нэд, как его называли друзья, все ещё изучал карты и фотографии. Этот симпатичный молодой человек был одним из самых бывалых террористов Ирландии, он был одним из тех, кого в прошлом году АОО освободила из тюрьмы в Лонг-Кеш. Весь предыдущий день Кларк провёл, шатаясь по территории Военно-морской академии с фотоаппаратом и снимая всякие достопримечательности… На самом же деле его более всего интересовали ворота за номером три. Райан поедет вверх, на холм, так что у него в запасе примерно пятнадцать секунд. Надо быть наготове. Главное — они знали расписание своей жертвы. Последняя его лекция кончается в три, и он выедет из ворот в обычное время. Алекс уже припарковал машину на Кинг Джордж-стрит — так что для отхода все готово. У Кларка были какие-то дурные предчувствия, но он их не высказывал.

В конце концов, именно Син Миллер организовал побег из тюрьмы, и теперь он свободный человек. Это была его первая операция в рядах АОО. Кларк полагал, что кое-чем обязан им, а потому решил быть лояльным по отношению к АОО. Кроме того, охрана Академии оказалась, с его точки зрения, несерьёзной. Нэд знал, что он тут не из самых умных, но им нужен был человек, способный провернуть такое дело в одиночку. А он уже семь раз доказывал, что знает, как это делать.

Возле дома стояли три машины, включая фургон. Фургон они используют для второй части операции, а на двух машинах ринутся, когда всё будет кончено, в аэропорт.

Миллер поудобнее устроился в кресле и мысленно заново прошёлся по всем деталям операции. «А что если движение на дорогах будет слишком большим? — начал он задавать себе разные вопросы, чтобы предусмотреть все варианты. — А что если…»

В комнату вошёл один из людей Алекса. В руке у него была фотография.

— Точно по расписанию?

— Точняк, парень.

На фотографии была Кэти Райан — она шла, держа за руку дочь… Как зовётся это место? Ах, да — «Гигантские шаги». Миллер улыбнулся этому названию.

Сегодня, действительно, будет сделан гигантский шаг. Миллер опять откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и принялся заново просчитывать все варианты.

* * *

— Но ведь угрозы не было, — возразил курсант.

— Верно. То есть мы знаем это теперь. Но как это представлялось тогда Спруансу? Он знал, сколько кораблей было у японцев. А что если они пришли с востока, что если их так и не отозвали? — спросил Джек, тыча указкой в диаграмму на доске. — Примерно через триста часов произойдёт столкновение. Кто, по-вашему, выиграет это сражение?

— Но у него же ещё есть шанс нанести удар с воздуха, — не сдавался курсант.

— Атаковать? А чем? Давайте посмотрим на потери в авиации. После потери всех бомбардировщиков, какого удара вы от него ещё ожидаете?

— Но…

— Вы же должны помнить слова из песни Кении Роджерса: «Надо знать, когда уйти, а когда бежать стремглав». Охотничья лихорадка не к лицу настоящему охотнику. Для адмирала, командующего флотом, она может обернуться катастрофой. Спруанс изучил имеющуюся в его распоряжении информацию, проверил наличные средства и решил, что день настал. Что он ещё имел в виду?

— Прикрыть Мидуэй? — спросил другой курсант.

— Верно. Что если они решатся на вторжение? Однажды это разыграли в Ньюпорте, и вторжение было успешным. Пожалуйста, обратите внимание на то, что это пример ситуации, когда логика оказывается сильнее реальности. Такова была раскладка, и Спруанс не мог позволить себе проигнорировать её. Его первейшая задача состояла в том, чтобы нанести как можно больший урон японскому флоту. Второй его задачей было предотвратить оккупацию Мидуэя. Он тут нащупал баланс, который можно назвать шедевром оперативного искусства…

Райан запнулся на мгновение. Как он только что сказал? Логика сильнее реальности. Разве не на основании всего лишь логики заключил он, что АОО не станет… Нет, тут совсем другая ситуация. Он отогнал от себя эту мысль и вернулся к урокам, которые можно было извлечь из битвы за Мидуэй. Курсантов удалось увлечь, и идеи вспыхивали одна за другой, как зарницы.

* * *

— Великолепно, — сказала Кэти, стягивая с лица маску. Она встала со стула и вытянула занемевшие руки. — Отлично сделано, ребята.

Пациентку укатили в палату, а Лиз-Мэри принялась проверять свою аппаратуру. Кэти прижала руку к животу — ребёночек вовсю брыкался там.

— Футболист? — спросила Бернис.

— Наверное, центральный нападающий. Салли не была такой активной. Так что похоже, что мальчик, — заключила Кэти, хотя отлично знала, что это вовсе не обязательно. В любом случае хорошо, что ребёнок проявляет такую активность. Она улыбнулась его нетерпению, такому страстному желанию поскорее появиться на свет Божий. — Ну ладно, мне надо пообщаться с семьёй.

Она вышла из операционной. Комната ожидания была всего метрах в пятнадцати оттуда. Муж её пациентки, Джефферс, и её дочь сидели на диване с неизбежными журналами в руках. Едва увидев Кэти, они вскочили на ноги. Она улыбнулась им, чтобы сразу сказать, что все в порядке.

— О'кей? — спросил отец, совершенно измотанный ожиданием.

— Все прошло прекрасно, — сказала Кэти.

— Когда она сможет?..

— Через неделю. С этим нужно терпение. Через полтора часа вас пустят к ней. Почему бы вам пока не перекусить чего-нибудь? Когда пациент в порядке, а семья его падает с ног…

— Доктор Райан. Доктор Каролина Райан, — раздалось по радио.

— Одну минуту, — сказала Кэти Джефферсу и, направившись к столику дежурной сестры, сняла телефонную трубку. — Доктор Райан у телефона.

— Кэти, это Джин из неотложки. У меня серьёзная глазная травма.

Десятилетний мальчик, негр, врезался на велосипеде в витрину магазина, — торопливо выговорил женский голос. — Левый глаз сильно повреждён.

— Пришлите его в шестую.

Кэти положила трубку и вернулась к Джефферсам.

— Мне надо бежать, — сказала она. — Неотложный случай. С вашей женой всё будет в порядке. Я вас увижу завтра. — И поспешила в операционную. «Выше голову — срочная операция. Серьёзная травма глаза, мальчик десяти лет», — повторяла она себе.

Лиз-Мэри тут же принялась за работу. Кэти набрала номер комнаты отдыха.

— Это Райан из шестой. Где Берни?

— Сейчас, — ответила секретарша. И минуту спустя:

— Доктор Кац слушает.

— Берни, у меня серьёзная травма глаза — в шестой. Джин из неотложки говорит, что очень плохая.

— Иду.

— Терри? — обернулась Кэти к анестезиологу.

— Все готово, — ответила та.

— Мне надо ещё пару минут, — сказала Лиз-Мэри. Кэти отправилась опять мыть руки. Тут появился Берни Кац. У него была решительно нереспектабельная внешность, он был чуть выше Кэти, носил длинные волосы и бисмарковские усы.

Вместе с тем он был одним из лучших хирургов в клинике.

— Лучше, если вы будете вести операцию, — сказала Кэти. — У меня уже давно не было серьёзных травм.

— О'кей. Как ваш малыш?

— Отлично.

До них донёсся крик боли — тонкий мальчишеский голос… Они вошли в палату, где санитары привязывали мальчика к операционному столу. «Почему ты не был в школе?» — беззвучно спросила его Кэти. Левая сторона его лица была сплошным месивом. Позже этим займутся специалисты по восстановительной хирургии. Прежде всего — глаза. Мальчик уже чуть-чуть пришёл в себя и начал храбриться, но боль была слишком сильной. Терри сделала укол. Секунду спустя Кэти и Берни склонились над его лицом.

— Плохо, — сказал доктор Кац. — У меня, — взглянул он на сестру, — на час назначена процедура. Придётся отложить. Здесь надо изрядно потрудиться.

— С этой стороны все готово, — сказала сестра.

— Ещё две минуты, — попросила анестезиолог. Когда наркоз даёшь ребёнку, приходится быть особенно осторожным.

— Перчатки, — сказала Кэти.

— Как это его угораздило? — спросил Берни.

— Ехал на велосипеде по Монумент-стрит, — сказал санитар. — Ударился обо что-то и влетел в витрину магазина.

— Почему он не в школе? — спросила Кэти, внимательно рассматривая левый глаз пациента. Ей было ясно, что проработать придётся не один час, а результат был сомнителен.

— День Президента, — пояснил санитар.

— Ах, да.

— Я не знаю, Кэти, — сказал Берни, изучавший глаз через увеличительные линзы. — Должно быть, дешёвое стекло — масса осколков. Я насчитал пять проникающих ранений. Вот смотрите, как этот вошёл в роговицу… Ну ладно, начнём.

* * *

«Чеви» вкатил на одну из многоэтажных стоянок для машин больницы Хопкинса.

Сверху открывался отличный обзор — главный вход самой больницы был как на ладони. При гараже была, конечно, охрана, но машины тут то и дело въезжали-выезжали и к тому же не было ничего необычного, когда кто-то сидит в машине, ожидая возвращения родственников или знакомых, отправившихся навестить больного. Он откинулся назад и закурил сигарету, потом включил радио послушать музыку.

Райан положил на поднос ростбиф, кусок булки и холодный чай. В Клубе офицеров была странная манера оплаты: поднос ставили на весы и кассир взимал с вас по весу. Джек заплатил два десять. Для ленча это недорого. Удивляло другое — эта вот метода оценки по весу. Он подсел к столику Робби Джексона.

— Ох уж эти понедельники! — заметил он, обращаясь к Робби.

— Шутишь? Я вот отдыхаю сегодня. Летал всю субботу и воскресенье.

— Мне казалось, что ты это дело любишь.

— Это уж точно, — заверил его Робби. — Но в оба эти дня я освободился только в семь вечера. Как семья?

— Хорошо. У Кэти сегодня тяжёлый день, так что она уехала раньше обычного. Плохо быть женатым на хирурге — они всегда начинают работу слишком рано утром. Для Салли это не всегда легко.

— Да, рано ложиться, рано вставать… Уж лучше быть покойником, — согласился Робби. — Как ребёночек?

— Супермен, — заулыбался Джек. — Активный тип. Я никак не могу взять в толк, как женщины справляются с этим — все эти толчки, брыканья изнутри, повороты-развороты…

— Можно присоединиться? — подошёл к ним Скип Тайлер.

— Как близнецы? — тут же поинтересовался Джек. В ответ раздалось лишь мучительное мычанье. А под глазами у Тайлера были круги — красноречивей всяких слов.

— Главное, никак их спать не уложить. Только успокоишь одного, другой вдруг начинает, как пожарная сирена. Не знаю, как Джин ухитряется всё-таки их убаюкать. Конечно, — усмехнулся Тайлер, — она может с ними ходить туда-сюда. А когда я их ношу, то получается хруп-хруп, хруп-хруп.

Все трое рассмеялись. Скип Тайлер вечно первым начинал подшучивать над своей одноногостью.

— Значит, Джин все же справляется? — спросил Робби.

— Ещё как!.. Она спит, когда они спят… А вся работа по хозяйству на мне.

— Так тебе и надо, котяра, — заметил Джек. — Почему бы тебе не сделать передышку с детками?

— Что же я должен делать, если я такой темпераментный? — парировал Скип.

— Так не подряд же… Надо же с перерывом, — сказал Робби.

— У меня все прекрасно рассчитано, — заверил его Скип.

— Тогда не жалуйся, — поддел его Джек.

— Я слышал, ты сегодня бегал, — переменил тему Тайлер.

— И я слышал об этом, — рассмеялся Робби.

— Как видите, жив, — отшутился Джек.

— Один из моих курсантов говорит, что завтра они будут сопровождать тебя с каретой скорой помощи. Просто на всякий случай, — хмыкнул Скип. — Пусть тебя утешит мысль, что ребята знают, как оказывать первую помощь.

— Ну почему все понедельники такие? — спросил Джек.

* * *

Алекс с Миллером сделали финальный прогон по пятидесятой дороге. Они внимательно следили за тем, чтобы не превышать скорость. По какой-то причине всюду было полно полицейских машин с радарами. Алекс заверил Миллера, что к половине пятого ситуация изменится — движение станет слишком интенсивным, так что полиции будет трудно следить за нарушением правил. Сзади в фургоне сидели ещё двое, оба с оружием.

— Где-то здесь, думаю, — сказал Миллер.

— Да, тут лучше всего, — согласился Алекс.

— Маршрут отхода, — Син щёлкнул кнопкой секундомера.

— О'кей, — Алекс тут же вырулил в другой ряд и наддал. — Но не забывай, что к вечеру тут скорость будет поменьше.

Миллер кивнул. В желудке у него что-то трепыхалось, как всегда перед операцией. Он ещё раз мысленно проверил все детали плана, обдумывая возможные осложнения. В общем, дороги тут были куда лучше, чем в Ирландии, но движение, черт их побери, правостороннее. Зато водят здесь культурнее, если сравнить с Европой, особенно с Францией и Италией… Он отбросил эти не относящиеся к делу мысли и вновь сосредоточился на предстоящей задаче.

После атаки им потребуется менее десяти минут, чтобы добраться до того места, где надо будет пересесть на другие машины. Нэд Кларк будет уже ждать их там. Судя по всему, план был что надо — Миллер удовлетворённо вздохнул.

* * *

— Вы сегодня рано, — сказал Брекенридж.

— Дело в том, что после обеда мне надо будет помочь двум курсантам. Я не нарушил ваших планов?

Сержант взял со стола коробку с 9-миллиметровыми патронами.

— Нет. Все в порядке.

Райан вынул из кобуры пистолет и, проделав все необходимые манипуляции, доложил:

— О'кей, Пушка, — я готов.

— Думаю, попробуем сегодня скоростную стрельбу. Райан вставил в обойму пять патронов.

— Прикройте уши, лейтенант, — протянул ему Брекенридж защитные наушники.

Райан надел их, вставил обойму в пистолет и спустил предохранитель. Оружие было готово к бою. Он опустил пистолет дулом к полу и ждал. Через секунду над мишенью вспыхнула лампочка. Джек вскинул пистолет, поймалчёрный кружок в прорезь мушки и нажал на курок. Согласно правилам скоростной стрельбы, на каждый выстрел ему давалась одна секунда. С первым он чуть затянул, но так почти у всех получается. Далее пошло побыстрей.

— Неплохо, лейтенант, — сказал Брекенридж. — Все в чёрном: одна девятка, четыре десятки, одна из них в кольце Икс. Ещё раз.

Райан заулыбался. Он совсем было забыл, какое это развлечение — стрельба из пистолета. Тут проверялась твоя сноровка, и удовлетворение от удачного выстрела было не меньшим, чем при удачном ударе в гольфе. Это не совсем то, что ружьё. Из пистолета стрелять куда труднее, и когда попадаешь в цель — это такое удовольствие, которое трудно передать словами тому, кто его никогда не испытывал. Райан перезарядил пистолет. Теперь все пять пуль легли в десятку.

Потом он попробовал стрелять из двуручной позиции Уивера, и влепил четыре пули из пяти в кольцо Икс — кружок, диаметром вдвое меньше «десятки».

— Неплохо для штатского, — сказал Брекенридж. — Кофе?

— Спасибо, Пушка, — сказал Райан, принимая от того чашку.

— Больше обращайте внимания на второй выстрел. Вы с ним слишком спешите, и он у вас уходит чуть вправо.

Речь, собственно, шла об отклонении на пять сантиметров — при расстоянии в пятнадцать метров это не так уж и много, но Брекенридж непреклонно стремился к полному совершенству. Джеку пришло в голову, что в этом Брекенридж похож на Кэти: или то, что вы делаете, совершенно правильно, или полностью неверно.

— Просто стыд, доктор, что вы вышли из строя из-за той аварии, — сказал Брекенридж. — Вы могли бы стать отличным офицером. При хорошем сержанте, конечно. Без хорошего сержанта никто не обходится.

* * *

— Этот Райан — довольно умный парень, а? — Оуинс протянул бумаги Мюррею.

— Здесь на самом деле нет ничего нового, но материал, по крайней мере, хорошо классифицирован, — сказал Мюррей. — А вот тут, посмотрите, — кое-что другое.

— А-а, наши друзья в Бостоне. Как там Пэдди О'Нил?

Оуинса эта публика более чем раздражала. Падрэг О'Нил, этот рупор ВГИРА, был оскорблением британской парламентарной системы. Однако за целых десять лет ни его отдел по борьбе с терроризмом, ни Королевская полиция Ольстера ни разу не сумели установить его причастности к каким-то незаконным действиям.

— Поглощает много пива, много толкует с массой людей и в результате, как всегда, соберёт немного денег, — Мерей отхлебнул портвейна из стакана. — Наши люди ходят за ним по пятам. Он, конечно, об этом знает. Стоит ему только плюнуть на тротуар, мы его отправим домой следующим же самолётом. И это он знает тоже. Знает, и ни одного закона не нарушает. Даже его шофёр ни капли в рот не берет. Вынужден, увы, признать, что этот подлец умеет не подставляться.

— О, да, он просто очарователен, этот Пэдди, — сказал Оуинс, пролистав папку. — Кстати, дайте-ка мне ещё раз взглянуть на отчёт вашего Райана.

Оуинс наскоро пролистал отчёт и наконец дошёл до заключительной части.

— Вот оно! — воскликнул он минуту-другую спустя. — Боже Всемогущий!

— Что? — подался вперёд Мюррей.

— Связь! Эта чёртова связь. Вот же она!

— О чём вы, Джимми? Я читал это дважды.

— Тот факт, что АОО, судя по всему, в основном вербует своих людей из «экстремистских элементов» ВГИРА, — начал читать вслух Оуинс, — означает нечто большее, чем явствует из наличных материалов. Представляется вероятным, что кое-кто из «внутренних эмигрантов», оставшихся по заданию АОО в рядах ВГИРА, поставляют нужную информацию своему подлинному хозяину. Из этого следует, что такого рода информация может служить не только контрразведывательным целям, но и оперативным". Оперативным, — тихо произнёс Оуинс. — Мы же всегда исходили из мнения, что О'Доннелл просто стремится к тому, чтобы обезопасить себя… А он, возможно, играет совсем в другую игру.

— Я всё ещё никак не могу ухватить вашу мысль, Джимми, — Мюррей поставил стакан на стол и нахмурился, задумавшись. — А-а, Морин Двайер… Вы ведь так и не узнали, кто вам на неё стукнул, не так ли?

Оуинс думал совсем о другом случае, но слова Мюррея словно вдруг зажгли какую-то лампочку у него в голове. Он молча смотрел на своего коллегу, а в голове у него одна за другой мелькали догадки.

— Но зачем? — спросил Мюррей. — Что они этим выигрывают?

— Они могут создать массу препятствий руководству ВГИРА, срывать их операции.

— Но зачем это АОО? О'Доннелл слишком профессионален, чтобы стараться поиметь своих былых коллег просто так, ради удовольствия. ИНОА могла бы пойти на это, но они всего лишь шайка глупых ковбоев. АОО же слишком изощрённа, чтобы заниматься такой ерундой.

— Да-а… Мы, едва одолев одну стену, тут же утыкаемся в другую. Но так или иначе — одну стену мы все же одолели. Это даёт нам кое-что, о чём надо будет порасспрашивать юную мисс Двайер.

— Да, это неплохая идея. Итак, АОО имеет своих людей во ВГИРА и время от времени подкидывает вам информацию, чтобы насолить «Временным».

— Выходит, — покачал головой Мюррей, — одна террористическая организация старается подорвать другую? — Есть у вас какие-то доказательства в защиту этой гипотезы? — спросил он.

— В прошлом году нам трижды анонимно сообщали сведения о членах ВГИРА, за которыми мы более всего гонялись. И ни разу мы не дознались, откуда эта информация.

— Но если «Временные» дознаются… Впрочем, оставим это. Они в любом случае мечтают добраться до О'Доннелла, чтобы отомстить за всех их людей, с которыми он в своё время расправился. О'кей, создание затруднений для руководства ВГИРА может быть самоцелью…

Оуинс выругался про себя. Расследование преступления, частенько говорил он, подобно возне с головоломкой-мозаикой, когда у вас не хватает массы частей и к тому же вы не знаете, какой они формы. Но одно дело говорить это своим подчинённым, а другое — самому возиться с этой головоломкой. Если бы только они не потеряли Сина Миллера!.. Может, теперь бы они что-нибудь вытащили из него.

Чутьё подсказывало ему, что какой-то один самый маленький, но критический факт прояснил бы всю картину. А без такого факта все его догадки — всего лишь спекуляция. И всё же одна из этих догадок была особенно навязчивой.

— Дэн, — спросил он, — если бы вы хотели испортить жизнь руководству «Временных», как и где бы вы этим занимались?

* * *

— Да, доктор Райан слушает.

— Это Бернис Вильсон из больницы Хопкинса. Ваша жена просила передать, что у неё срочная операция, и она будет дома на полчаса позже.

— О'кей. Спасибо.

«Ох уж, эти понедельники», — сказал он себе и снова принялся обсуждать с курсантами контрольные работы в связи с окончанием семестра. Часы на столе показывали четыре. Но ведь спешить было некуда, не так ли?

У ворот номер три произошла смена караула. Гражданского охранника звали Боб Риггс. Раньше он служил во флоте, но теперь, когда ему перевалило за пятьдесят, он отрастил брюхо, из-за которого с трудом мог разглядеть свои ботинки. Его донимал насморк и большую часть времени он скрывался в будке. Он не заметил, как какой-то молодой человек на той стороне улицы подошёл к дверям жилого дома. Не заметил его и морской пехотинец сержант Том Каммингс, который, заступив на вахту, просматривал в будке журнал дежурств. Для сержантского состава служба при Академии открывала хорошие возможности. Поблизости было много приличных питейных заведений, полным-полно доступных женщин, хотя сама по себе служба в Аннаполисе была довольно скучной. Каммингс же был молод и жаждал каких-то событий. Это был типичный понедельник, и он уже заранее позевывал.

* * *

Напротив, в пятнадцати метрах от него, пожилая дама подошла к дверям жилого дома и удивилась, увидев там привлекательного молодого человека. Она полезла в карман за ключами и уронила сумку.

— Могу я вам помочь? — вежливо спросил молодой человек. Дама отметила его странный выговор, но голос был добрым. Он поднял её сумку и держал её, пока она отпирала дверь.

— Я, видите ли, жду свою даму, но, кажется, пришёл слишком рано, — объяснил он, очаровательно улыбаясь. — Извините, если я напугал вас. Просто прячусь от этого дикого ветра.

— Хотите подождать в парадном? — предложила она.

— Вы очень добры, но, право, не стоит. Спасибо. Я могу пропустить её, а у меня, знаете ли, есть для неё маленький сюрприз. Всего доброго. — И рука его в кармане пальто расслабилась на рукоятке ножа.

* * *

Сержант Каммингс, закончив просмотр журнала дежурств, вышел из будки и заметил какого-то человека в дверях дома напротив. Похоже, что тот ждал кого-то. Прячется от ветра, решил сержант. Это понятно. Сержант взглянул на часы. Четверть пятого.

* * *

— Это все, полагаю, — сказал Берни Кац.

— Всё-таки сумели, — поддакнула Кэти. Все в операционной улыбались.

Операция длилась более пяти часов, но всё-таки они собрали глаз этого мальчишки. Ему, вероятно, понадобится ещё операция и, конечно, — очки на всю жизнь, но все равно это лучше, чем остаться без глаза.

— Неплохо, Кэти. Тем более, что вы не занимались этим добрых четыре месяца. Мальчишка будет с двумя глазами. Хотите сообщить это его родным? Мне надо в уборную.

Мать мальчика сидела точно там же, где утром сидели Джефферсы, и выражение беспокойства на её лице было точно таким же. Рядом с ней сидел какой-то человек с фотоаппаратом.

— Мы спасли его глаз, — сказала Кэти и села рядом с ней на диван.

Фотограф — по его словам, из «Балтимор сан» — несколько раз щёлкнул своим «Никоном». Кэти объяснила матери мальчика в чём был смысл операции и попыталась как-то успокоить её. Это было нелегко, но тут у Кэти был большой опыт.

Наконец подоспел кто-то из Общественной службы, и Кэти отправилась в раздевалку. Она стянула с себя форменные брюки и швырнула их в ящик для стирки.

На скамейке сидел Берни и растирал себе шею.

— Растём в объёме, — сказал он, увидев Кэти, которая стояла в проходе — в нижнем бельё — и потягивалась, разминая спину. — Как спина?

— Немеет. Так же, как было с Салли. Отвернитесь доктор. Вы же женатый человек.

— Что же мне делать, если беременные женщины так привлекательны?

— Рада это слышать, хотя в данный момент и не чувствую, что могу быть привлекательной, — она опустилась на скамейку перед своим шкафчиком. — Мне не верилось, что мы справимся с этим, Берни.

— Нам повезло, — согласился Берни. — К счастью, Бог милостив к дуракам, пьяным и детям. По крайней мере, иногда.

Кэти отперла свой шкафчик и взглянув в зеркальце, увидела, что волосы у ней всклокочены, как у Медузы Горгоны. Она недовольно сморщилась.

— Мне нужен ещё отпуск.

— У вас же только что был, — заметил Берни.

— Верно, — фыркнула в ответ Кэти. Она просунула ноги в брюки и потянулась за блузкой.

— А когда ваш плод решит наконец стать ребёнком, вы получите ещё один отпуск. Теперь черёд жакета.

— Берни, если бы вы работали в роддоме, ваши пациенты прикончили бы вас за такие разговорчики.

— Это была бы страшная потеря для медицины, — сказал Берни.

Кэти рассмеялась.

— Сегодня вы отлично поработали, Берни. Поцелуйте Энни за меня.

— Спасибо. А вы полегче теперь, знаете… А то я настучу Мадж Норт, чтобы она присматривала за вами.

— Я увижу её в пятницу. Она говорит, что у меня все в порядке, — с этими словами Кэти выпорхнула в дверь. Помахав рукой медсёстрам и на ходу похвалив их за сегодняшнюю работу, она устремилась к лифту. Ключи от машины были уже у неё в руке — наготове.

Зелёный «порш» ждал её. Она отперла дверь и, прежде чем сесть за руль, швырнула сумку на заднее сиденье. Шестицилиндровый мотор тут же заработал. Она дала чуть-чуть прогреться мотору, пока пристёгивала ремень, а потом отпустила ручной тормоз. Горловое рычанье мотора отдавалось эхом от бетонных стен гаража.

Выехав на улицу, она взглянула на часы и скисла. А надо было ещё заехать в магазин и кое-что купить. О'кей, её «порш» может поиграть сегодня в догонялки.

* * *

— Цель двинулась, — сказал голос по радио. Об этом тут же передали по телефону Алексу.

— Какого черта так поздно? — пробурчал Миллер. Последний час вымотал ему все нервы. Первые полчаса он ещё надеялся, что она появится вовремя, а потом потерял было всякую надежду. Он приказал себе успокоиться. Все равно она должна заехать в детсад забрать ребёнка.

— Она врач. Это бывает, парень, — сказал Алекс. — Двинулись.

Сначала снялся с места пикап, за ним — фургон. «Форд» должен был быть у магазина «7-11» ровно через тридцать минут.

* * *

— Наверное, какую-нибудь красавицу ждёт, — сказал Риггс, вернувшись в будку.

— Все ещё там? — удивился Каммингс. Три недели тому назад Брекенридж предупредил всю охранную службу о возможности покушения на доктора Райана.

Каммингс знал, что преподаватель истории всегда выезжает через эти ворота.

Сегодня он запаздывал. Из будки были видны окна его кабинета — там все ещё горел свет. Хотя постовая служба была штукой унылой, Каммингс к своим обязанностям относился серьёзно. Три месяца службы в Бейруте научили его многому. Он вышел из будки и остановился возле дороги, почти напротив того жилого дома, наблюдая за выезжающими из ворот машинами. В большей части из них были штатские, но, когда ему случалось видеть морского офицера, он отдавал честь. Ветер становился все холоднее. Хорошо, что под форменной блузой у него был свитер. Но рукам в белых перчатках было холодно — от этих перчаток почти никакого проку. Он старался не смотреть на тот дом, старался показать, что не знает, что там кто-то есть. Темнело и все равно невозможно было ничего разглядеть. Но кто-то там был.

* * *

— Шустро она, — сказал человек в пикапе. Он взглянул на часы — сэкономила пять минут на этой скорости. «Черт, — подумал он, — хорошо бы заиметь такой „порш“. Он ещё раз всмотрелся в номер её машины: КР-СРГН. Да, тот что нужно.

— Привет, мам, я дома, — сказа он по радио.

— Будь готов, — ответил мужской голос. Фургон был в полумиле оттуда — на Джойс Лейн, к западу от скоростной дороги Ричи.

Две минуты спустя женщина вышла из детсада. Она явно спешила.

— Едем, — сказал он по радио.

— О'кей, — раздалось в ответ.

— Давай скорее, Салли, мы опаздываем. Застегни ремень.

Кэти терпеть не могла опаздывать. Она завела машину. Уже более месяца как она не приезжала домой так поздно, но если она поднажмёт, то, может, ещё опередит Джека.

Был самый час пик, но «порш» мал, мощён и увёртлив. Уже через какую-то минуту на спидометре было шестьдесят пять миль.

Несмотря на все приготовления, Алекс чуть не упустил её. Фургон пыхтел на подъёме в правом ряду, когда рядом с ним вдруг возник «порш». Алекс газанул изо всех сил и стрелой вывернул в левый ряд перед носом у какой-то машины водитель её нажал на тормоза и одновременно дал гневный сигнал. Алекс не обернулся. Миллер с переднего сиденья перебрался на заднее — к дверным окнам.

— Ого, дамочка торопится сегодня!

— Можешь догнать её? — спросил Миллер. Алекс ухмыльнулся в ответ.

— Смотри.

* * *

— Проклятье! Ты только глянь на этот «порш»! — воскликнул полицейский Сэм Вевирли. Он сидел за рулём полицейской машины Джей-30. Позади было дежурство на пятидесятке, а теперь они с Ларри Фонтана — тот на Джей-19 — возвращались в свой участок в Аннаполисе. Вот тут-то они и заметили эту зелёную спортивную машину, вывернувшуюся со скоростной дороги Ричи. Обе полицейских машины гнали на скорости шестьдесят пять миль в час, что было привилегией, дарованной их профессией. На их машинах не было опознавательных знаков, так что нарушители слишком поздно обнаруживали, что это именно полицейские машины. Они обычно работали в паре — один засекал при помощи радара нарушителя правил движения, а второй — на полмили впереди — уже поджидал его с квитанцией о штрафе.

— Ещё один! — сказал Фонтана по радио. Фургон вывернул в левый ряд так неожиданно, что шедший там «понтиак» вынужден был резко затормозить. — Давай-ка прихватим их.

Они были молодыми парнями, и хотя, вопреки легенде, в полиции не существует нормы на штрафы, каждый знал, что, чем больше их выпишешь, тем лучше твои шансы на продвижение по службе. А кроме того, это сделает движение на дорогах более безопасным, а именно в этом и состояла их миссия. Никто из полицейских не в восторге от необходимости штрафовать, но они ещё в меньшем восторге от необходимости расследовать случаи автомобильных катастроф.

— О'кей, я беру «порш».

— Давай, — сказал Фонтана.

Это было не так-то легко. Прежде всего надо было засечь скорость, ибо чем больше превышение скорости, тем значительнее сумма штрафа. Потом надо было догнать нарушителей — а те шли метров на двести впереди, — пристроиться им в хвост и помигать фарами, давая знать, чтобы они свернули на обочину.

Кэти опять взглянула на часы. Она уже наверстала почти десять минут. Потом она посмотрела в зеркало заднего обзора: нет ли поблизости полицейской машины?

Ей вовсе не хотелось быть оштрафованной. Никакого намёка на полицейских кругом обычные легковушки да грузовики. Ей пришлось сбросить скорость, так как на подходе к мосту Северн-ривер поток машин значительно уплотнился. Она было хотела нырнуть в правый ряд, но передумала — скоро надо было съезжать на вторую дорогу, а пристроиться потом в свой ряд будет трудно. Салли, как обычно, глазела по сторонам, теребя пряжку пристяжного ремня.

* * *

Миллер сантиметра на два приоткрыл боковую дверь фургона. Другой человек придерживал дверь, пока он пристраивался у щели с автоматом.

Теперь, кисло признался себе Вевирли, он не мог оштрафовать её — она сбросила скорость, прежде чем он успел засечь её радаром. Он отставал от неё на сто метров. Однако Фонтана мог оштрафовать фургон за нарушение правил при смене рядов. Поймать одного из двух нарушителей — не так уж и плохо. Вевирли взглянул в зеркало — Джей-19 нагоняла его. Что-то необычное было с этим фургоном…

Боковая дверь была приоткрыта.

* * *

— Давай! — сказал Алекс.

* * *

Кэти заметила, что слева с ней поравнялся фургон. Чуть скосив глаза, она увидела приоткрытую боковую дверь и человека, стоящего на одном колене. В руках у него была какая-то штуковина. Холодок пробежал по спине Кэти — мелькнула страшная догадка. За мгновение до того, как она увидела белую вспышку, она успела нажать на тормоз.

— Что?! — изумился Вевирли, увидев язычок огня, выплеснувшийся из боковой двери фургона.

Ветровое стекло «порша» разлетелось тучей брызг, машина вильнула влево, потом вправо и — на скорости пятьдесят миль в час врезалась в цементный парапет моста. Тут же начали тормозить все машины на дороге. Кроме фургона. Он мчался на полной скорости.

— Ларри, выстрелы!.. Выстрелы из фургона. Попали в «порш»! — Вевирли нажал на тормоза, и машина его пошла юзом и чуть не врезалась в «порш». — Гони за фургоном! За фургоном!..

— Иду, — ответил Фонтана. Он вдруг понял, что пламя, которое он видел, значило, что кто-то стрелял из автомата. — Вот блядь! — выругался он.

Из мотора «порша» валил пар.

— Джей-30 докладывает, — закричал он по радио, — была стрельба… похоже на автомат… и ещё тут машина разбилась — дорога номер пятьдесят, мост Северн-ривер. Похоже, что дело серьёзное. Джей-19 преследует вторую машину. Следите.

— Слежу, — ответил диспетчер.

— Что за чертовщина!..

Вевирли схватил свой огнетушитель и ринулся к «поршу». Всё вокруг было усеяно осколками стекла и обломками искорёженного металла. Мотор, слава Богу, не загорелся. Он заглянул в машину, ахнул и бегом вернулся к своей.

— Джей-30. Давайте вертолёт, срочно! Серьёзное дело! Две жертвы — женщина и девочка, белые. Повторяю: серьёзная катастрофа, дорога номер пятьдесят, мост Северн-ривер, восточная сторона. Из фургона открыли стрельбу. Нужна срочная помощь.

— Джей-19, — докладывал в свою очередь Фонтана. — Я преследую тёмного цвета фургон с номером: Генри-6772. Иду по пятидесятой дороге, на запад от моста Северн-ривер. Из фургона стреляли. Нужна помощь, — сказал он хладнокровно. «Вот блядство…»

* * *

— Попал? — обернулся назад Алекс.

Миллер тяжело дышал. Он не был уверен. Как раз когда он нажал на курок, «порш» вдруг затормозил. Но потом он видел, как «порш» врезался в парапет и подскочил вверх, как пластмассовая игрушка. После такого удара не выживают — в этом он был уверен.

— Попал.

— О'кей. Тогда — драпать.

Алекс не позволял, чтобы эмоции примешивались к делу. А дело это означало оружие и деньги для его движения. Конечно, жалко эту женщину и ребёнка, но не его вина, что они выбрали себе таких врагов.

* * *

Диспетчер в Аннаполисе уже связался по радио с полицейским вертолётом Труппер-1, и тот тут же поднялся в воздух с заправочной площадки аэропорта Балтимор — Вашингтон.

— Вас понял, — сказал пилот, нацелившись на юг и включив полную скорость.

Рядом с ним, слева, сидел врач скорой помощи.

— Трупер-1, — сказал пилот. — Джей-30, иду к вашей позиции. Буду через четыре минуты.

Вевирли не ответил. Вместе с двумя подоспевшими на помощь гражданскими он пытался открыть дверь «порша». Женщина и ребёнок были без сознания, все кругом залито кровью. «Наверное, была хорошенькой», — подумал Вевирли. Все лицо в крови — толком не разглядеть. Девочка лежала наполовину на сиденье, наполовину на полу, точно сломанная кукла. Сердце у Вевирли колотилось как бешеное, и к горлу подкатывала тошнота. «Ещё один ребёнок погиб, — подумал он. — О Господи…»

— Трупер-2, Аннаполис, — вызывали диспетчера.

— Аннаполис, Трупер-2, где вы?

— Мы над Мэй-бич, к северу. Принял ваш вызов. У меня на борту губернатор и главный прокурор штата. Нужна помощь?

Диспетчер быстро прикинул ситуацию. Трупер-1 будет на месте катастрофы минуты через три. Джей-19 нужна срочная подмога. Это прямо-таки удача. К району действий уже стягивались шесть машин, плюс ещё три с полицейского участка в Эджвотере.

— О'кей, — сказал он. — Трупер-2, свяжитесь с Джей-19.

— Я — Трупер-2. Джей-19, сообщите ваше местонахождение.

— Дорога номер пятьдесят, к западу, только что миновал бульвар Роу. Преследую тёмного цвета фургон. С Джей-30 мы засекли стрельбу из этого фургона. Повторяю: стрельба из автомата. Мне нужна помощь.

Засечь их было нетрудно: над местом катастрофы кружился вертолёт, а далее — по направлению к бульвару Роу — шоссе было почти свободно от машин, так что пилот Трупера-2 сразу разглядел полицейскую машину и тот самый фургон. «О'кей, суки!» — угрожающе сказал пилот.

— Что там? — спросил сидевший сзади губернатор, и фельдшер, слева от пилота, наскоро объяснил ему ситуацию.

— Джей-19, я — Трупер-2. Вижу вас и фургон, — сказал он по радио и пошёл на снижение. — Трупер-2, Аннаполис, я нащупал их. Тёмный или, может, синий фургон идёт на запад по дороге номер пятьдесят. За ним полицейская машина без опознавательных знаков.

* * *

Алекс все не мог понять, что это за машина пристроилась за ними. Судя по виду, не из дорогих.

— Ага-а!.. — вдруг дошло до него. — Полиция за нами! — закричал он.

Один из людей Миллера высунулся в окно. Полицейские машины без опознавательных знаков не были новинкой для той страны, откуда он прибыл.

— Убери его! — прорычал Алекс.

Фонтана держался в метрах сорока пяти от них. Этого было достаточно, полагал он, для безопасности. По радио то и дело сообщали, что на подмогу ему идут все новые и новые машины. Из-за радио-то он и упустил момент, когда распахнулась задняя дверь фургона. Фонтана побледнел и вдавил в пол педаль тормоза.

Как только дверь распахнулась, Миллер прицелился и выпустил очередь по полицейской машине — десять пуль. Он видел, как машина клюнула носом, когда полицейский в панике ударил по тормозу, затем её занесло в сторону, и она перевернулась. Все в Миллере запело от восторга. Дверь снова захлопнулась.

* * *

Фонтана сперва почувствовал удар пули в грудь, а уж потом увидел, как вдребезги разлетелось ветровое стекло. Его правая рука дёрнулась вниз, слишком резко развернув машину вправо. Она пошла юзом, покрышка правого заднего колеса лопнула, и машина перевернулась. Как большинство полицейских. Фонтана не пристёгивался ремнём — он врезался головой в крышу, а та, прогнувшись от удара об землю, сломала ему шею. Но это уже было не важно — шедшая сзади машина врезалась в него, докончив дело, начатое Миллером.

* * *

— Блядство! — рявкнул пилот Трупера-2. — Трупер-2, Аннаполис, Джей-19 перевернулся, на пятидесятке, к западу от съезда на двойку. Где же, черт подери, другие машины?

— Трупер-2, сообщите о состоянии Джей-19.

— Он мёртв, парень… Я иду за этим ебаным фургоном. Где эта говеная подмога?

— Трупер-2, туда идут одиннадцать машин. Мы блокируем дорогу у Саут Хэвн.

Две машины на пятидесятке, в полумиле от вас и ещё две подходят к съезду на шоссе Генерала.

— Вас понял. Иду за фургоном, — ответил пилот.

* * *

— Алекс, жми! — закричал Миллер.

— Почти на месте, парень, — ответил тот, выруливая в правый ряд к съезду.

Где-то в полумиле впереди мелькали красно-синие огни двух полицейских машин, но они шли в восточном направлении, по той стороне дороги, и съезда там не было.

«Так вам и надо, свиньи!» Насчёт «порша» он не был в большом восторге, зато полицейского замочить — всегда приятно. — Вот он — съезд!

* * *

— Аннаполис, я — Трупер-2. Фургон свернул на север с пятидесятой дороги.

— Вот гады, — откликнулся диспетчер. Он тут же отдал соответствующее распоряжение. Полицейские машины, шедшие в восточном направлении, притормозили и потом ринулись через заросшую болотистой травой полосу, разделяющую встречные потоки шоссе. Одна тут же застряла в вязкой трясине, но другая сумела вырулить на асфальт и рванула к съезду.

Алекс как раз вовремя проскочил через светофор, пересёк Вест-стрит и устремился в северном направлении. Справа от себя, метрах в ста пятидесяти, он успел заметить полицейскую машину, застрявшую, несмотря на сигнальные огни и сирену, в густом потоке прочих легковушек. «Прозевали, свиньи!» Он проехал ещё сотни две метров и свернул налево.

Пилот Трупера-2 начал материться, забыв, что сзади сидели губернатор с прокурором. Он видел, как фургон въехал на огромную стоянку машин возле гигантского супермаркета «Аннаполис мол», в то время как три полицейские машины ещё только втягивались в Вест-стрит.

— Сукин сын! — рявкнул пилот и резко пошёл вниз, к стоянке.

* * *

Алекс припарковал машину. Как только та остановилась, они распахнули двери и выскочили на асфальт, а потом чинно направились к входу в супермаркет.

Услышав рёв вертолёта, Алекс удивился и взглянул вверх — тот завис над ними метрах в тридцати. Алекс прижал шляпу к затылку, чтобы не сдуло, и, уже входя в двери супермаркета, прощально махнул рукой вертолёту.

Пилот взглянул на фельдшера — рука того яростно сжимала рукоятку револьвера. Сам-то он ничего не мог поделать — для управления вертолётом нужны обе руки.

— Ушли, — сказал фельдшер в переговорное устройство.

— Что вы имеете в виду, когда говорите «ушли»?! — вскипел губернатор.

Под ними две полицейские машины, взвизгнув тормозами, замерли у входа в супермаркет. Там было порядка трех тысяч покупателей, а как выглядят преступники, никто не знал.

Двое людей из организации Алекса уже поджидали их с сумками в руках в уборной. Они тут же переоделись, смешались с толпой покупателей и потихоньку направились, каждый вроде бы сам по себе, к одному из множества выходов. Они не спешили. Спешить не было оснований.

— Он махнул нам рукой, — сказал губернатор. — Делайте же что-нибудь!

— Что? — сказал пилот. — Что мы можем сделать? Кого будем ловить? Они ушли.

Губернатор все никак не мог взять в толк, что же случилось, но наконец понял и замолчал, тогда как прокурор всё еще продолжал сыпать проклятьями. То, что обещало быть всего лишь обычной предвыборной поездкой в Солсбери, обернулось погоней, завершившейся таким разочарованием. На глазах губернатора убили полицейского, и никто ничего не мог поделать. Он выругался. Избиратели, услышь они его, были бы шокированы.

* * *

Трупер-1 сел на мост Северн-ривер. Фельдшер и Вевирли, положив женщину с ребёнком на носилки, готовились к погрузке их на вертолёт. Им помогали двое гражданских, чьи машины стояли тут же, на обочине. Точнее, помогал один из них, оказавшийся пожарником, второй же стоял, побелев лицом, возле полицейской машины, и возле него густела блевотина. К месту происшествия уже приближалась пожарная машина, а двое полицейских ждали момента, когда вертолёт поднимется в воздух, чтобы можно было вновь открыть движение. Шоссе было забито машинами уже мили на четыре. Услышав по радио о том, что случилось с их коллегой из машины Джей-19, они молча переглянулись.

Вевирли, разыскав сумочку потерпевшей, извлёк оттуда водительские права.

Ему предстояло заполнить массу всяческих форм и уведомить о случившемся родственников потерпевших. Носилки с девочкой в этот момент поставили в задний отсек вертолёта, рядом с теми, где уже лежала её мать. Вот туда же вскарабкался и фельдшер — винт вертолёта завертелся все стремительней, и Вевирли обдало тучей пыли. Девочку было безумно жалко. «Ну, ладно, — сказал он себе, — к делу». В кошельке он нашёл маленькую записную книжку в красной обложке.

Проверив по правам фамилию, он открыл записную книжку на букве "Р". Там значилось лишь имя: Джек и рядом с ним номер телефона с припиской «работа».

Наверное, её муж. Кому-то надо поставить его в известность о случившемся.

— Я — Трупер-1, на борту раненые.

— Трупер-1, вас понял. Заходите на посадку, курс три-четыре-семь, ответил диспетчер аэропорта Балтимор — Вашингтон и тут же связался с больницей Хопкинса. — Неотложка Хопкинса, тут Трупер-1 — женщина и девочка, белые, жертвы катастрофы.

— Это Хопкинс. У нас полно, направьте в университетскую больницу.

— Вас понял. Университет, вы готовы?

— Готовы.

* * *

— Пушка, это Каммингс; — третьи ворота, — сказал по телефону сержант.

— Что там у тебя, сержант? — спросил Брекенридж.

— Тут какой-то человек… На углу, на той стороне улицы, в дверях, стоит уже минут сорок пять. Что-то странное тут. Он не на нашей территории, но какое-то у меня чувство… Вы знаете?..

— Вызвал полицию? — спросил сержант.

— Для чего? Я даже не смогу заявить, что он плюнул на тротуар.

— О'кей, я сейчас подойду.

Брекенридж все равно изнывал от скуки. Надев фуражку, он вышел на улицу.

До третьих ворот было пять минут ходу, и за эти пять минут он отдал честь шести офицерам и куда большему числу курсантов. Было зябко — он вообще не любил холода. Но скоро уже весна.

Каммингс был в будке. Отличный служака этот Каммингс, хоть и молодой ещё.

Типичный представитель нового поколения морских пехотинцев. Сам-то Брекенридж был из старой гвардии — в духе Джона Вейна: широченные плечи и внушительный торс. А Каммингс, этот чёрный парень, поджарый, как марафонец. Он мог целый день бегать, что Брекенриджу никогда не было под силу. И, главное, понимал, что требуется от морского пехотинца. Брекенридж покровительствовал ему, делясь с ним опытом. Сержант знал, что скоро он станет всего лишь частью прошлого корпуса морской пехоты. А Каммингс был его, этого корпуса, будущим и, будущее это выглядело вполне прилично, считал Брекенридж.

— Этот тип ещё там? — спросил он.

— Почти с четырех часов. Он там не живёт, — сказал Каммингс. — Какое-то у меня странное чувство.

— Что же, дадим ему ещё несколько минут.

* * *

— Я терпеть не могу ставить отметки.

— Ну так и будь помягче к своим ребятам, — рассмеялся Робби.

— А сам-то ты как со своими? — спросил Райан.

— У меня дело другое — я же технику преподаю. Это дело серьёзное.

— Ну как же — инженеры!.. Умножать умеют, а писать-читать кое-как!..

— Ты чего сегодня такой раздражительный?

— А черт его знает.

Зазвонил телефон, и Джек снял трубку.

— Доктор Райан. Да. Кто?.. — лицо его посерьёзнело, в голосе появилась насторожённость. — Да, верно…

Робби увидел, как Джек выпрямился в кресле и застыл.

— Вы уверены? Где они сейчас? О'кей, ладно… Я… да, спасибо, — пробормотал Джек.

На другом конце провода уже отключились, а он все смотрел на трубку.

— В чём дело, Джек? — спросил Робби. Райан ответил не сразу.

— Это из полиции. Мои попали в аварию.

— Где они? — вскочил на ноги Робби.

— Их отправили вертолётом в Балтимор. Мне надо сейчас туда… — Райана начало трясти.

— Пошли, я тебя отвезу, — сказал Робби.

— Нет, я сам…

— Заткнись, Джек. — Робби взял своё пальто. — Шевелись! — приказал он Джеку и кинул ему в руки его пальто.

— Они их на вертолёте…

— Куда? Куда именно?

— Университетская больница, — сказал Джек.

— Возьми себя в руки, Джек, — Робби схватил его за плечо и потащил к выходу. Его красный «корвет» был запаркован метрах в ста от выхода из здания.

* * *

— Все ещё там, — доложил охранник, входя в будку.

— О'кей, — сказал Брекенридж и поднялся на ноги. Он взглянул на пистолет в кобуре, лежавший на столе, но решил обойтись без него.

* * *

Нэду Кларку это дело с самого начало было не по душе. Син слишком уж страстно к этому относился. Но он этого ему не стал говорить. Ведь это Син в конце концов организовал его побег из тюрьмы. Одного этого достаточно, чтобы быть до конца верным Делу. Но тут он стоял на виду, и это было ему не по душе.

Правда, ему сказали, что охранники здесь — растяпы. К тому же, как ему было видно, они были без оружия. И вообще за пределами территории Академии у них нет никаких прав.

Но все это слишком уж долго тянулось. Его объект запаздывал на тридцать минут. Он не курил, не делал ничего, что могло бы вызвать к нему подозрение, и был уверен, что его трудно заметить тут, в дверях. Тем более что света в подъезде не было — об этом заранее позаботился один из людей Алекса.

«Надо бы сообщить, чтобы отменили эту операцию», — сказал он самому себе.

Но всё же не хотелось подводить Сина. Из будки охранников вышли двое — чёртовы морские пехотинцы, такие аккуратные, такие привлекательные без своих пистолетов… Пришить их запросто… Так рука и тянется…

— «Отлично, капитан», — говорит он ему, — громко рассказывал тот, что повыше ростом. — «Забери эту хреновину у моего каптёра!»

Второй зашёлся смехом.

— Ну, даёт!

— Что насчёт пары пива? — спросил первый. Они ступили на мостовую, направляясь к Кларку.

— Идёт, Пушка. Ты платишь?

— Разве сегодня мой черёд? А ну-ка, гляну, есть ли у меня деньги, — сказал высокий и вроде бы полез в карман, но вдруг повернулся к Кларку. — Простите, сэр, чем могу вам помочь?

Кларк среагировал мгновенно, но всё же чуть-чуть опоздал. Не успел он двинуть рукой в кармане, как её словно тисками, зажал Брекенридж.

— Я спрашиваю: чем могу быть вам полезен? — вежливо повторил Брекенридж. — Что у вас в руке?

Кларк дёрнулся, но этот верзила прижал его к стене.

— Не рыпайся, парень, — посоветовал ему сержант. Каммингс прошёлся ладонями по карманам Кларка.

— Ага, пистолет, — лаконично сообщил он.

— Не рыпайся, парень. Тебе же лучше, — сказал Брекенридж, левой рукой прихватив Кларка за глотку.

Кларк проклинал себя за глупость: как же это он подпустил их к себе вплотную?! Он скосил глаза вправо, но человек, поджидавший его в машине, был за углом. Он ещё не сообразил, что бы такое предпринять, как второй негр уже выкрутил ему руку и вытащил из его кармана пистолет, а потом и нож.

— Ну-ка, расскажи о себе, — сказал Брекенридж и, не дождавшись ответа, надавил на глотку Кларка. — Пожалуйста, расскажите мне о себе, сэр.

— Убери руки, падла! Кто вы тут такие?

— Откуда ты, мальчик? — спросил Брекенридж. На самом деле ему и не надо было никакого ответа. — О'кей, сынок, сейчас мы пойдём вон туда, к воротам, и ты там будешь сидеть себе спокойненько, пай-мальчиком, пока мы вызовем полицию. Будешь рыпаться, вырву руку и засуну её тебе в жопу. Пойдём, сынок.

Шофёр, поджидавший Кларка, подошёл к углу улицы. Ему достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что к чему. Он тут же развернулся и направился к своей машине. Минуту спустя его и след простыл.

Каммингс приковал Кларка наручниками к стулу. Брекенридж ещё раз прошёлся по карманам Кларка и никаких документов, из которых можно было бы узнать, что это за человек, не обнаружил. Впрочем, пистолет говорил сам за себя. Сперва он доложил о задержании своему командиру, а потом позвонил в полицию.

Глава 15 ШОК И ТРАВМА

Если бы Джек когда-либо сомневался в том, что Робби Джексон лётчик-истребитель, то теперь он бы излечился от такого рода сомнений. У него был двухлетней давности «шевроле-корвет» красного цвета, и водил он его весьма нахально. Робби вылетел из западных ворот Академии, круто свернул налево и довольно быстро пробился к бульвару Роу. Ещё издалека он увидел, что пятидесятая дорога забита в западном направлении, он тут же переориентировался и устремился на восток, в объезд. Через минуту он уже летел по мосту Северн-ривер. Джек был слишком занят своими мыслями, чтобы видеть, что там за окном, но Робби заметил искорёженный кузов «порша» на той стороне дороги. И похолодел. Отбросив все посторонние мысли, он сосредоточился на дороге, выжимая из своего «корвета» боле восьмидесяти миль в час. На той стороне дороги было слишком много полицейских, чтобы стоило беспокоиться о штрафе. Через минуту он съехал на скоростную дорогу Ричи и устремился по направлению к Балтимору. Час пик был в самом разгаре, хотя все же большая часть машин двигалась в обратном направлении. Он использовал все возможности, то и дело меняя ряды.

Джек сидел справа от него — сидел, устремив глаза вперёд и не видя ничего.

Он лишь раз поморщился, когда Робби пришлось притормозить из-за двух, идущих бок о бок грузовиков. Но едва один из них чуть-чуть опередил другой, как Робби стрелой метнулся между ними, совсем впритирку. Гневные вопли гудков тут же остались позади, и Джек вновь погрузился в себя.

* * *

Брекенридж считал своего капитана толковым офицером ещё и потому, что у того хватало здравого смысла во всём полагаться на своего сержанта. Капитан Майк Питерс умудрился прибыть на несколько минут раньше полицейских, достаточное время, чтобы выслушать Брекенриджа и Каммингса.

— Так в чём дело, джентльмены? — спросил полицейский. Капитан Питерс кивнул Брекенриджу, чтобы тот объяснил ситуацию.

— Сэр, сержант Каммингс заметил этого типа на той стороне улицы, и мы стали наблюдать за ним, поскольку на местного он не смахивает. Наконец мы с сержантом подошли к нему и спросили, не можем ли чем-то помочь ему. Он попытался выхватить из кармана вот это вот, — при этих словах Брекенридж осторожно, словно не желая стереть с него отпечатки пальцев, взял со стола пистолет. — Кроме того, в кармане у него был ещё и нож. Оружие — это нарушение закона, так что мы задержали его и вызвали вас. У него никаких документов, и он отказался говорить с нами.

— Что это за пистолет? — спросил полицейский.

— Это Эф-эн, девятимиллиметровый, — сказал Брекенридж. — То же что и браунинг повышенной мощности, только другая марка. Обойма — тринадцать пуль. Пистолет был заряжён, патрон загнан в ствол. Предохранитель спущен. Нож дешёвка. Обычная дребедень, с такими хулиганы ходят.

Полицейский улыбнулся. Он знал Брекенриджа как спеца по оружию.

— Могу я узнать ваше имя? — спросил он Имона Кларка. «Подозреваемый» молча смотрел на него. — Сэр, у вас имеются определённые конституционные права, с которыми я вас сейчас ознакомлю, но при этом вам не позволяется скрывать своё имя. Вы обязаны сообщить мне своё имя.

Полицейский выждал какое-то время, не спуская глаз с Кларка. Наконец, пожав плечами, он извлёк из планшета карточку с отпечатанным на ней текстом прав подозреваемого.

— Сэр, у вас есть право хранить молчание…, — отчётливо начал он и дочитал всю эту литанию до конца, закончив вопросом: «Вам понятны ваши права?»

Кларк по-прежнему молчал. Полицейский начал выходить из себя. Взглянув на Питерса, Брекенриджа и Каммингса, он спросил их: «Джентльмены, готовы ли вы засвидетельствовать, что я ознакомил этого человека с его правами?»

— Да, сэр, без всякого сомнения, — ответил капитан Питерс.

— Вам бы, — сказал Брекенридж, — не помешало проверить этого парня через ФБР.

— Почему?

— У него странный выговор, — объяснил главный сержант. — Он не здешний.

— Ничего себе — второй такой случай за день.

— В каком смысле? — спросил Брекенридж.

— Только что на пятидесятой дороге обстреляли машину. Похоже, что связано с наркотиками. Та же банда убила полицейского и смылась, — он наклонился вперёд и заглянул Кларку в лицо. — Вам, сэр, лучше бы начать говорить. Полиция в этом городе сегодня в плохом настроении. Я вам хочу сказать, парень, что мы тут не намерены канителиться со всяким говном. Понятно?

Кларку не было понятно. В Ирландии иметь оружие без соответствующего на то разрешения — серьёзное преступление. В Америке с этим куда легче, поэтому здесь такое количество граждан и имеют его. Стоило Кларку заявить, что он ждал на улице приятеля на улице и взял с собой пистолет из страха, что на него могут напасть, его могли бы отпустить, наведя лишь поверхностные справки о его личности. Но он упорно молчал, чем разозлил полицейского, а это значило, что теперь им займутся всерьёз.

Капитан Питерс с сержантом Брекенриджем многозначительно переглянулись.

— Я бы очень советовал вам проверить этого человека через ФБР, — сказал капитан полицейскому. — У нас… в общем, несколько недель назад нас предупредили — неформально, правда, — насчёт террористов. Это в вашей юрисдикции, поскольку он задержан в черте города, но…

— Я вас понял, капитан, — сказал полицейский. Несколько секунд подумав, он пришёл к выводу, что случай этот более серьёзен, чем кажется с первого взгляда.

— Если вы проследуете со мной в участок, мы выясним, кто такой на самом деле этот мистер Икс.

* * *

Райан буквально ворвался в здание, на дверях которого значилось: «Шок. Травма».

В приёмной он назвал своё имя, и его направили в комнату ожидания, бесстрастно присовокупив, что сообщат о состоянии его родственников как толькотаковое станет известно. Ещё минуту назад он что-то делал, мчался по дороге, а теперь надо было просто сидеть ждать — это сводило Джека с ума. В голове у него было пусто, случившееся никак не поддавалось объяснению. Когда Робби, запарковав машину, появился в комнате ожидания, он увидел, что Джек сидит на диване, тупо пролистывая какую-то брошюру, чьи некогда плотные страницы стали мягкими, как замша, — их в этой комнате листало такое количество рук родителей, жён, мужей, детей и друзей пациентов…

В брошюре бюрократическим языком излагалась история мэрилендского Института скорой помощи — первого и самого лучшего учреждения такого рода.

Институт был детищем одного блестящего, энергичного и крайне самонадеянного хирурга, которому для реализации своей мечты о создании Центра скорой помощи двадцать первого века пришлось одолеть неисчислимое множество бюрократических препон. Однако начинание оказалось фантастически успешным. Тут применялась самая современная медицинская технология. Тут не боялись новинок, некоторые из которых похоронили ряд традиционных методов лечения. И хотя основатель Института так и не добился признания своих коллег, ибо оказался почти во всём прав, его преемникам было легче идти уже проторённой дорогой. Под сень Института слетались самые талантливые, способные и готовые дерзать специалисты.

«Но хватит ли их умения в этот раз?» — спрашивал себя Райан.

Он потерял всякое представление о времени, боясь даже взглянуть на часы.

Один, совершенно один в своём закрытом для всех мире, он думал о том, что Господь дал ему жену и ребёнка, которых он любит больше самого себя, о том, что первейшей его обязанностью было защищать их от столь враждебного порой мира, чего он не сумел сделать, и вот теперь жизнь их в руках чужих людей. Сейчас все его знания и умения были ни к чему. И это было хуже всего. Шли часы за часами, а он все сидел, уставившись на пол, неспособный даже молиться.

Джексон сидел молча возле Райана, погруженный в свой собственный мир.

Морской лётчик, он не раз сталкивался со смертью друзей — смертью в результате какой-нибудь глупой ошибки или технической неисправности. Не так давно он и на своём плече ощутил прикосновение холодной руки смерти. Она не внушала страха ему, человеку, который выбрал столь опасную профессию. Но тут речь шла о молодой женщине и ребёнке. И он не знал, что сказать Джеку, где найти слова утешения. Все, что ему оставалось, просто быть рядом с Джеком.

Часа через два Джексон на цыпочках вышел из комнаты ожидания, чтобы позвонить жене и незаметно для Джека справиться в приёмной о положении Кэти и Салли. Дежурная сестра, покопавшись в картотеке, кратко сообщила: «Женщина, блондинка, около тридцати лет, травма головы. И ребёнок женского пола, блондинка, около четыре лет, травма грудной клетки». Джексон едва справился с искушением придушить эту сестру за равнодушие её тона. Пригвоздив её гневным взглядом, он вернулся к Джеку. И снова потекли часы в молчании. За окном пошёл дождь — холодный дождь, под стать их настроению.

* * *

Специальный агент Шоу только вошёл в двери своего дома, как зазвенел телефон. Трубку подняла его младшая дочь, сказала: «Сейчас» и протянула её отцу.

— Шоу на проводе.

— Мистер Шоу, это Ник Напитано из полиции Аннаполиса. Мы задержали человека с пистолетом и ножом, но без документов. Он отказывается говорить, но ранее он сказал несколько слов двоим морским пехотинцам, и у него акцент.

— Очень мило, — раздражённо сказал Шоу. — И что же это за акцент?

— Похоже, ирландский, — сказал Напитано. — Его задержали возле ворот Военно-морской академии. У нас тут морской пехотинец, и он говорит, что у них там есть преподаватель по фамилии Райан и что того предупреждали из отдела борьбы с терроризмом.

«Что за чертовщина!» — выругался про себя Шоу и спросил:

— Вам удалось установить его личность?

— Нет, сэр. Мы сняли у него отпечатки пальцев и сфотографировали — то и другое отправлено в Бюро. Он отказывается что-либо говорить. Просто молчит и все, сэр.

— О'кей, — сказал Шоу. — Через полчаса я буду у себя в офисе. Пусть мне пошлют туда копию его фотографии и отпечатков. И разыщите доктора Райана пусть кто-нибудь будет возле него.

— Хорошо.

Шоу положил трубку и набрал номер своего офиса.

— Дейв, это Билл. Позвони в Лондон и передай Дэну Мюррею, Чтобы через полчаса был у себя в кабинете — мне надо поговорить с ним. У нас тут, похоже, что-то происходит.

— Пока, папа, — сказала его дочь. Шоу даже не успел снять пальто.

Через двадцать семь минут он был у себя в кабинете. Прежде всего он позвонил Нику Напитано.

— Что-нибудь новое есть?

— Нет, сэр. Служба безопасности в Аннаполисе никак не может найти этого Райана. Машина его на стоянке в Академии, а самого его нигде нет. Я запросил местную полицию, чтобы они там послали машину к нему домой проверить, не там ли он. Тут у нас малость все наперекосяк идёт. Как раз в то время, когда задержали этого мистера Икса, на шоссе обстреляли из автомата машину.

— Это ещё что такое, черт побери?

— Этим занимается полиция штата, так что подробностей мы пока не знаем, объяснил Напитано.

— Пошлите туда своего человека, — тут же распорядился Шоу.

В кабинет вошла секретарша и положила на стол папку. Там была фотография задержанного — анфас и в профиль. Секретарша была уже в дверях, когда он остановил её.

— Минуточку! Перешлите это телефаксом в Лондон.

— Хорошо, сэр.

Шоу набрал номер американского посольства в Лондоне.

— Я только-только завалился спать, а тут… — услышал он голос Мюррея.

— Привет, Дэн. А я собирался поужинать… Жизнь — штука суровая. Я сейчас послал тебе снимок, — сказал Шоу и пересказал Мюррею всё, что знал сам.

— О, Боже! — Мюррей отхлебнул из чашки большой глоток кофе. — Где Райан?

— Мы не знаем. Может, просто шатается где-нибудь поблизости. Я имею в виду, что его машина до сих пор на стоянке в Аннаполисе, в Академии. Ребята из безопасности ищут его. Я думаю, с ним все в порядке, Дэн. Если я верно понимаю ситуацию, этот тип поджидал как раз его.

Фотография Имона Кларка уже пришла в посольство. ФБР использовало для связи ту же сеть спутников, что и разведывательные службы. Работавшие в отделе связи посольства люди были на самом деле служащими Агентства национальной безопасности и дежурили круглосуточно. Фотография пришла с пометкой «Молния», и потому рассыльный, схватив её, опрометью бросился к кабинету Мюррея.

— Минутку, — сказал Мюррей Шоу. Фотография после всех этих передач по телефаксу была нечёткой, но всё же давала какое-то представление об облике задержанного. — Знакомое лицо. Я не могу прямо так сразу назвать его имя, но он из этой сволоты.

— Сколько времени вам понадобится, чтобы опознать его?

— Я сейчас позвоню Джимми Оуинсу. Вы у себя в кабинете?

— Да, — сказал Шоу.

— Я вам перезвоню.

Мюррей набрал домашний номер Оуинса.

— Привет, Джимми. Это Дэн.

— Привет. Вы знаете, сколько сейчас времени? — спросил Оуинс.

— Наши ребята там задержали одного типа. Не исключено, что он вас заинтересует.

— Кто такой?

— У меня есть снимок, но нет имени. Его прихватил в Аннаполисе, возле Академии…

— Райан?

— Возможно.

— Встретимся в Скотленд-Ярде, — сказал Оуинс.

— Выхожу.

Мюррей устремился на улицу, к своей машине. Оуинсу было легче — возле его дома всегда дежурила полицейская машина с двумя детективами. Стоило ему появиться в дверях и махнуть рукой, как «ленд-ровер» подкатил к нему. Он опередил Мюррея на пять минут. Когда тот появился, Оуинс уже проглотил чашку чая и принялся за другую. Увидев коллегу, он достал вторую чашку.

— Знаком ли вам этот парень? — спросил Мюррей, передав снимок.

Глаза Оуинса расширились.

— Имон Кларк, — выдохнул он. — В Америке, говорите?

— То-то я чувствовал, что вроде как знаю его. Его прихватили в Аннаполисе.

— Это один из бежавших из тюрьмы Лонг-Кеш. Очень опасный человек. На его совести несколько убийств. Спасибо, Дэн.

— Это заслуга тех ребят из морской пехоты, — Мюррей присосался к чашке — ему и в самом деле надо было взбодриться. — Можно позвонить от вас?

Через минуту он уже связался с Шоу. Телефон был с микрофоном, так что Оуинс мог слышать их разговор.

— Билл, — сказал Мюррей, — задержанный — Имон Нэд Кларк, убийца, сбежавший в прошлом году из тюрьмы. Когда-то он был спецом по мокрым делам у «Временных».

— У меня плохие новости, Дэн, — сказал ему в ответ Шоу. — Похоже, что на семью этого Райана было покушение. Полиция расследует это дело — там обстреляли из автомата машину доктора Каролины Райан. Преступники были в фургоне, убили полицейского и скрылись.

— Где Джек Райан? — спросил Мюррей.

— До сих пор не знаем. Тут видели, что он уезжал с территории Академии вместе со своим другом. Его ищут.

— Так что с его семьёй? — вмешался Оуинс.

— Их вертолётом доставил в Институт скорой помощи в Балтиморе. Местную полицию предупредили, чтобы они наладили там охрану, но это место и без того неплохо охраняется. Как только мы найдём Райана, мы приставим к нему своих людей. О'кей. Что касается этого Кларка, к утру я его переведу в федеральную тюрьму. Я полагаю, что мистер Оуинс захочет заполучить его, не так ли?

— Да, — сказал Оуинс и откинулся на спинку кресла. Как это частенько бывает в работе полиции, плохие новости шли вперемежку с хорошими.

— Мистер Райан?

Это был врач. Вероятно, врач. Его халат странного розового цвета весь был забрызган кровью. Ему вряд ли было намного больше тридцати, отметил Райан. Лицо усталое, а к груди приколота карточка: «Д-р Барри Шапиро, зам главного хирурга». Райан хотел было встать, но ноги его не слушались.

Доктор протестующе замахал рукой, чтобы он не вставал, и сам сел в кресло рядом с диваном.

«Что ты принёс мне?» — подумал Райан. Он и жаждал знать и боялся этого.

— Я — Барри Шапиро. Я оперировал вашу дочь, — быстро заговорил врач с каким-то странным акцентом. — С вашей женой ничего страшного. У неё раздроблено левое предплечье и сильно изрезана голова. Фельдшер, увидев, что у неё ранена голова, а голова всегда сильно кровоточит, — отправил её сюда просто из перестраховки. Мы сделали все, что нужно, и теперь всё будет в порядке.

Небольшое сотрясение мозга, но это не беда. Она быстро поправится.

— Она беременна…

— Это мы заметили, — улыбнулся Шапиро. — На беременности это никак не сказалось.

— Она хирург. И вот, вы говорите, рука… Не скажется ли это на её профессии?

— Вот как? Я не знал, что она хирург. Нет, с этим тоже не будет никаких осложнений. Рука повреждена, но ничего страшного. Все функции будут восстановлены.

Райан кивал, страшась задать следующий вопрос. Доктор на секунду замолчал.

«Неужели теперь черёд плохих новостей?..»

— Положение вашей дочери очень серьёзное.

Райан чуть не задохнулся, потом железный кулак, сжавший его горло, чуть-чуть ослаб. «Всё-таки она жива. Салли жива!»

— Очевидно, предохранительный ремень не был на ней застегнут, и её очень сильно бросило вперёд.

Райан кивнул. Салли всегда играла с пряжкой ремня, и нас это так умиляло, с горечью припомнил он.

— У неё сломаны обе ноги, сломаны все ребра с левой стороны и шесть с правой. Она не может самостоятельно дышать — мы её подключили к респиратору.

Она поступила с сильным внутренним кровотечением, тяжёлыми повреждениями печени и селезёнки, а также кишок. Когда её доставили сюда, у неё остановилось сердце, но мы тут же это дело наладили и сделали ей вливание крови. Так что, — продолжал без остановки Шапиро, — это уже позади. Мы с доктором Кинтер занимались ею почти пять часов. Нам пришлось удалить ей селезёнку. Это ничего, можно жить и без селезёнки, — сказал он, утаив, однако, что селезёнка важнейшая часть защитного механизма организма от инфекций. — Печень тоже была сильно повреждена, и нам пришлось удалить четверть её. Но это тоже ничего. Печень — это очень важно. Но я надеюсь, мы её неплохо подлатали, и если функции печени в основном сохранятся, то… все, вероятно, наладится. Повреждение кишок было незначительным, мы удалили всего сантиметров тридцать. Ноги — в гипсе. Мы займёмся ими потом. Ребра… Да, это болезненно, но угрозы жизни тут нет. Повреждения же черепа относительно невелики. Похоже, что основной удар пришёлся на грудь. Есть небольшое сотрясение, но без внутреннего кровоизлияния, — Шапиро потёр руками своё заросшее густой бородой лицо. — Сейчас главное — печень. Если печень придёт в норму, она, вероятно, полностью выздоровеет. Мы ведём за ней наблюдение, и часов через восемь-девять картина станет яснее.

— Не раньше? — лицо Райана перекосило от боли. «Она ещё может умереть…» — подумал он.

— Мистер Райан, — медленно выговорил Шапиро, — я понимаю ваши чувства. Если бы её не доставили сюда на вертолёте, она бы уже была мертва. На пять минут позже, и мы бы её не смогли спасти. Видите, как всё это было на грани? Но сейчас она жива, и обещаю вам, что мы сделаем всё возможное, чтобы она жила. Ею занимаются лучшие в мире врачи. Точка. Лучшие! Если есть хоть какая-то возможность спасти её, мы её спасём.

«А если такой возможности нет, то не спасём», — подумал Райан, но не сказал.

— Можно мне к ним?

— Нет, — покачал головой Шапиро. — Обе сейчас в палате для особо тяжёлых случаев. Там стерильность, как в операционной. Малейшая инфекция может оказаться роковой. Прошу прощения, но это опасно для них. Мы с них не спускаем глаз, при них постоянно сестра — очень опытная сестра.

— О'кей, — с трудом выговорил Райан. Он прислонился затылком к стене и закрыл глаза. «Ещё восемь часов? Но выбора у тебя нет. Надо ждать. Надо делать то, что они говорят».

Шапиро вышел, и Джексон устремился за ним, нагнав его уже возле лифта.

— Доктор, разрешите Джеку посмотреть на дочку. Она…

— Ни в коем случае, — Шапиро привалился к стене — он так устал, что ноги не держали его. — Слушайте, она сейчас… Как её звать?

— Салли.

— Так вот, она сейчас в постели, совершенно голая, со всякими там трубками… Голова наполовину обрита. Ноги в гипсе… Все, что вы сможете увидеть, это сплошной кровоподтёк, от головы до бёдер, — Шапиро поднял глаза на пилота. Он был слишком измотан, чтобы выказывать хоть какие-то эмоции. Слушайте, она может умереть. Я надеюсь, что нет, но гарантий никаких нет. Когда повреждена печень, трудно что-либо сказать, пока анализ крови не покажет, что там делается. А до тех пор — ничего определённого сказать нельзя. Просто нельзя. Если она-таки умрёт, разве вам хочется, чтобы у вашего друга она запечатлелась в памяти именно в таком виде? Чтобы он такой вспоминал её всю жизнь?

— Да, вы правы, — согласился Джексон, в то же время удивившись охватившему его яростному желанию, чтобы Салли обязательно выжила. У них с женой не было детей, и Салли была ему вроде дочери. — Каковы шансы?

— Тут не до подсчёта шансов. Да и цифры в таких случаях ничего не значат. Она, простите, или выживет, или нет. Слушайте, я не втирал очки вашему другу, сказав, что лучшего ухода, чем здесь, она нигде бы не получила, — глаза Шапиро остановились на груди Джексона. Он тронул пальцем нашивку с золотыми крылышками. — Вы — лётчик?

— Да. Истребитель.

— "Фантомы"?

— Нет. F-14. «Томкэт».

— Я тоже летаю, — улыбнулся Шапиро. — Я был хирургом в ВВС. А в прошлом году я обзавёлся планёром. Когда мне удаётся выбраться из этого сумасшедшего дома, я сразу — в небо. Там так тихо. Ни телефонов, ни суматохи этой… Только облака, — сказал он не столько Джексону, сколько самому себе.

Робби положил ему руку на плечо.

— Послушайте, док, спасите девочку, и я дам вам полетать на любой машине. Вы когда-нибудь летали на Т-38?

— Это что? — Шапиро был слишком измочален, чтобы припоминать, видел ли он такой самолёт раньше.

— Маленький сверхзвуковой. Тренировочный. Двухместный, двойное управление, и летит… как во сне. Я могу выдать вас за одного из наших.

— И мы сможем проделать всю эту воздушную акробатику? — Шапиро заулыбался, как маленький мальчик.

— Конечно, док! — ухмыльнулся в ответ Джексон.

— Ловлю вас на слове. Для нас все пациенты одинаковы, но я ловлю вас на слове. И присматривайте за вашим другом. Он выглядит плохо. Не в себе. Это нормально. Такое часто сильнее сказывается на родных, чем даже на самих больных. Если он не очухается сам, скажите дежурной в приёмной. У нас для таких случаев есть психиатр. Это ещё одно наше новшество — помогать родственникам пациентов справиться с потрясением.

— А что с руками Кэти. Она — глазной хирург. Тонкая работа, вы знаете… Вы уверены, что обойдётся?

— Ничего серьёзного, — затряс головой Шапиро. — Всего лишь перелом плечевой кости. А пуля прошла навылет. Ей очень, знаете ли, повезло.

Рука Робби непроизвольно схватила запястье доктора.

— Пуля?!

— А разве я не сказал об этом? Боже, я, наверно, даже больше устал, чем думаю. Это рана от огнестрельного оружия. Но совершенно чистая. Хорошо бы все раны были такими чистыми. Если не ошибаюсь, девятимиллиметровка. Ну ладно, мне пора — надо работать, — сказал он и вошёл в лифт.

— Блядство! — выругался Джексон. Сзади него раздались мужские голоса.

Говоривших оказалось двое. Дежурная сестра в приёмной сказала им, чтобы они прошли в комнату ожидания. Робби последовал за ними. Тот, что был выше ростом, подошёл к Райану и спросил:

— Сэр Джон?

Райан поднял на него глаза.

«Сэр Джон?» — удивился Робби.

— Я — Джефри Беннетт, поверенный в делах посольства Великобритании, — он извлёк из кармана конверт и протянул его Райану. — По поручению Её величества я должен лично вручить вам это и ждать вашего ответа.

Джек какое-то время лишь моргал глазами, потом надорвал конверт и вытащил телеграмму. Текст её был краток и исполнен тревоги. «Сколько же сейчас там времени? — подумал Райан. — Два ночи? Или три?» Значит, её разбудили, и она послала ему телеграмму. А теперь ждёт ответа. Райан закрыл глаза и сказал себе, что пора возвращаться в мир реальности. Он с силой потёр лицо и встал с дивана.

— Передайте, пожалуйста. Её величеству, что я чрезвычайно благодарен ей за заботу. Врачи считают, что моя жена полностью выздоровеет, но дочь в критическом состоянии, и только через восемь или девять часов её ситуация прояснится. Пожалуйста, передайте Её величеству… что я глубоко тронут её заботой… и что все мы очень ценим её дружеское расположение.

— Спасибо, сэр Джон, — сказал Беннетт, делая какие-то пометки в блокноте.

— Я немедленно телеграфирую ваш ответ. Если вы не возражаете, сотрудник нашего посольства останется с вами.

Джек удивился, но возражать не стал. И Беннетт удалился. Робби все это удивило. В голове у него вертелось множество вопросов. «Кто этот парень?» Он представился как Эдвард Уэйсон и сел на стул в углу, лицом к двери. Оглядел Джексона с головы до ног. Глаза их на секунду встретились, оценивая друг друга.

Глаза у Уэйсона были холодными, отрешёнными, а в уголках рта таилась усмешка.

Робби осмотрел его повнимательней — под левой подмышкой у того что-то топорщилось. В левой руке была книга, и он делал вид, что читает её, но каждые две-три секунды глаза его обращались к двери. Поймав взгляд Робби, он кивнул ему. «Ага, — заключил Робби, — шпион или, по меньшей мере, офицер безопасности. Так вот в чём тут дело». Понимание смысла случившегося ударило, как кнутом.

Кулаки его сжались при мысли о тех, кто покушался на жизнь женщины и ребёнка.

Минут через пять появились наконец полицейские. Минут десять они говорили с Райаном. Робби увидел, как лицо Джека побледнело от гнева, когда он отвечал на какие-то вопросы. Уэйсон не смотрел в ту сторону, но все слышал.

* * *

— Вы были правы, Джимми, — сказал Мюррей. Он стоял у окна — на улице только-только начиналось движение.

— Пэдди О'Нил в Бостоне, вероятно, толкует направо и налево, какие чудесные парни они там, в «Шин Фейн», — вслух рассуждал Оуинс. — А наш друг О'Доннелл решил испортить им игру. Мы не могли этого знать, Дэн. Подозрение ещё не улика, вы это знаете. Не было оснований давать более серьёзное предупреждение, чем мы это сделали. И вы ведь их предупредили, Дэн.

— Она прелестная крошка. Обняла меня и поцеловала на аэродроме, — Мюррей взглянул на часы. — Джимми, бывает порой… Пятнадцать лет назад мы арестовали одного… он охотился за маленькими мальчиками. Я его допрашивал. Он пел, как канарейка, страшно был доволен собой. Он признался в шести случаях, описал самые сокровенные подробности — и все с этой своей грязной ухмылкой. Тогда Верховный суд как раз отменил смертную казнь, так что он знал, что доживёт до весьма почтенного возраста. Знаете, как близок я был к тому, чтобы… — он запнулся. — Иногда мы слишком уж цивилизованы, Джимми.

— Альтернатива, Дэн, — стать такими же, как они.

— Я знаю, Джимми. Это правда. Но она мне в данный момент не по вкусу.

* * *

Когда Барри Шапиро опять взглянул на часы, было пять утра. «Немудрёно, что я так устал, — подумал он. — Двадцать часов на ногах. Я слишком стар для этого». Он был опытным врачом. Об усталости ему надлежало знать все.

Первым признаком переутомления было слишком долгое пребывание в больнице, слишком личностное чувство ответственности, слишком большой интерес к судьбе пациентов. Некоторые из них умирали. Несмотря на все его искусство, несмотря на все старания медиков, они порой умирали. А когда ты так устал, то даже сон не идёт. Их раны — и хуже того: их лица — все не уходили из памяти. Врачам надо спать даже больше, чем обычным людям. Устойчивая бессонница — это последний и самый опасный признак переутомления. Это значит, что пора брать отпуск, а иначе может случиться срыв, каковые очень даже часто бывают у сотрудников Института скорой помощи.

Они тут мрачно шутили, что их пациенты, поступавшие с переломанными костями и израненными телами, большей частью возвращались домой исцелёнными, тогда как врачи и сестры, воодушевлённые высокими идеями служения людям, зачастую уходили отсюда сломленными духом. Такова ирония этой профессии каждый успех провоцирует ожидание ещё большего успеха, тогда как неудача бьёт по врачу порой почти столь же тяжко, как и по пациенту.

Шапиро ещё раз просмотрел листок с данными анализа крови и передал его медсестре.

— Её отец там, внизу, — сказал он ей. — Пойдите и скажите ему, как обстоят дела. А я пойду перекурить.

Пройдя по коридору до пожарной лестницы, он медленно поплёлся по ней наверх, на крышу. «О, Боже, как я устал. Как я устал». Крыша была плоской, покрытой асфальтом и мелким гравием, тут и там утыканной антеннами и ящиками для кондиционеров. Шапиро закурил сигарету, привычно кляня себя за неспособность бросить курить. Он прикрывал эту слабость утверждением, что есть в этом мире вещи поопасней табака. Большинство его пациентов были слишком молоды, чтобы успеть обзавестись хроническими болезнями. Их травмы были результатом чудес века техники: машин, мотоциклов, огнестрельного оружия и всякой промышленной машинерии.

Подойдя к краю крыши, Шапиро поставил ногу на парапет, затянулся и выпустил струю дыма. Её тут же унёс прозрачный утренний бриз. Он потянулся, разминая затёкшие руки и шею. Ночной дождь умыл небо, и в предрассветной полумгле там, наверху были видны звезды.

Своим странным акцентом он был обязан своему детству. Его детство прошло в Нью-Йорке. Дед Шапиро был раввином, позже переехавший с семьёй в Южную Каролину. Там Барри ходил в дорогую частную школу, но в результате у него выработался смешанный акцент — нью-йоркская отрывистость тона наложилась на южную тягучесть. А потом добавились ещё носовые звуки, свойственные жителям прерий, — это когда он учился в университете в Техасе. Его отец был незаурядным учёным и часто читал лекции в Колумбийском университете в Южной Каролине.

Специалист по американской литературе девятнадцатого века, он был без ума от Эдгара По. Барри же этого По терпеть не мог и называл не иначе, как поэтом смерти и извращений. Он очень удивился, когда узнал, что По умер в Балтиморе, заснув по пьянке в сточной канаве, и что дом его был всего в нескольких кварталах от университетской больницы. Нечто вроде святыни для местных литераторов.

Шапиро казалось, что все, связанное с этим писателем, носит какой-то тёмный и извращённый характер, всегда исполнено чувством неизбежности смерти смерти от насилия, смерти преждевременной, то есть той смерти, что была личным врагом Шапиро как врача. Эдгар По стал для него олицетворением этого врага, которого порой удавалось побить, а порой нет. Он на эту тему никогда не беседовал со штатным психологом, в чьи обязанности входило наблюдать также и за медперсоналом Института. Но теперь, когда он был совсем один, он смотрел в ту сторону, где был дом Эдгара По.

— Ты — сукин сын. — прошептал он. Себе. Эдгару По. Никому. — Ты — сукин сын. Эту ты оставь. Эту тебе не заполучить.

Он отшвырнул сигарету и проследил взглядом за её огоньком, полетевшим вниз, на пустынный асфальт улицы. Потом пошёл вниз. Пора было хоть немного вздремнуть.

Глава 16 ПАТРИОТЫ И ИХ ЦЕЛИ

Подобно большинству профессиональных военных, Робби Джексон не видел от прессы большого проку. Ирония состояла в том, что именно Джек, случалось, говорил ему, что он не прав, что пресса не менее важна для охраны американской демократии, чем ВМС. И вот теперь Робби видел, как репортёры досаждали Джеку вопросами, большинство из которых были либо дурацкими, либо оскорбительно бесцеремонными. С какой стати надо сообщать о том, что Джек чувствует в связи с критическим состоянием его дочери? Разве нужно кому-то объяснять, что чувствует любой человек, когда его ребёнок на грани жизни и смерти? И откуда Джеку знать, кто стрелял? Если даже полиция этого не знает, то откуда он может знать это?

— А как ваше имя? — добралась одна корреспондентка наконец и до Робби. Он сообщил ей своё имя и звание.

— Что вы тут делаете? — пристала она.

— Мы друзья с Джеком. Я его привёз сюда. — «Кретинка», — добавил он мысленно.

— Что вы думаете обо всём этом?

— А как вы полагаете, что я могу думать? Если бы там была дочка вашего друга, что бы вы тогда, черт побери, думали? — взорвался пилот.

— Вы знаете, чья это работа?

— Я — лётчик, а не полицейский. Вот их и спрашивайте.

— Они молчат.

Робби ехидно усмехнулся. «Что же, один-ноль в их пользу. И вообще, почему бы вам не оставить этого человека в покое? Если бы с вами случилось такое, как бы вы реагировали на все эти вопросы? Он мой друг, и мне не нравится, что вы его терзаете».

— Мистер Джексон, нам известно, что на его жену и дочь напали террористы…

— Кто вам сказал? — потребовал ответа Джексон.

— А как вы думаете, кто? Считаете нас дураками, что ли?

Робби на это ничего не ответил.

— Впервые, — продолжала корреспондентка, — группа террористов из-за границы осуществляет акцию на территории США! Если мы верно понимаем суть дела. Это важно. Люди имеют право знать, что случилось и почему, — сказала она, и в этом был известный смысл.

«Она права», — признался себе, не без колебаний, Робби. Ему это было не по душе, но она была права, чёрт возьми!

— Вам будет легче, если я скажу, что у меня есть сын того же возраста? — сказала она.

Джексон пытался выискать в ней что-нибудь такое, за что можно было бы испытать к ней неприязнь.

— Скажите, — спросил он, — будь у вас возможность взять интервью у тех, кто это сделал, пошли бы вы на это?

— Это моя работа. Мы должны знать, кто они и откуда?

— Да они убивают людей просто для забавы! — воскликнул Робби и вспомнил кое-какие сообщения разведки. — Года два тому назад вы бы такого от меня не услышали.

— Не для записи, — серьёзно пообещала она.

— Я служил на авианосце, неподалёку от Бейрута. И нам показывали сообщения разведки и фотографии людей, которые прилетали из Европы с террористическими целями. Это были в основном почти дети, наверняка, из хороших семей. Я сужу по одежде. Это все не туфта, это правда, и я видел их фотографии. Они вступали в контакт с какими-то безумцами, получали оружие и начинали устраивать стрельбу и взрывы — в кого попало и где попало. Они стреляли с крыш многоэтажных отелей и вообще откуда попало. Из винтовки можно ведь попасть в человека и за тысячу метров. Просто ради удовольствия. Что-то там шевелится на улице — раз, и нету его. А потом они разъезжались по домам. Они убивали людей для забавы! Может, некоторые из них потом доросли и до настоящих террористов, я не знаю. Это была такая мерзость, но забыть это тоже невозможно. Вот такого рода типы и тут действовали! И мне плевать на их политические взгляды, леди! Когда я был мальчишкой в Алабаме, там было такое же дерьмо — эти ку-клукс-клановцы. И за их взгляды я тоже гроша ломаного не дам. Одно хорошо в этом ку-клукс-клане — все они там сплошь идиоты. Эти-то террористы куда эффективней. Возможно, это делает их действия более законными в ваших глазах. В моих же — нет.

— Эти вещи насчёт Бейрута никогда не печатались в газетах, — сказала она.

— Один репортёр — я точно знаю — видел эти данные. Может, он решил, что никто этому не поверит. Я и насчёт себя-то не уверен, если бы не те фотографии. Но я их видел, даю вам слово, леди.

— Какого рода снимки это были?

— Вот этого я не знаю. Но они были достаточно чёткими, чтобы видеть эти сияющие молодые лица. Те снимки были сделаны с американских и израильских разведывательных самолётов.

— Ну, хорошо… Так что же с ними делать?

— Если бы вы смогли сделать так, чтобы все эти ублюдки были собраны в одном месте, я думаю, что вместе с морскими пехотинцами мы сумели бы что-нибудь придумать, — высказал Робби желание, типичное для солдат всего мира. — Мы тогда даже пригласили бы вас, газетчиков, на это торжество. А это кто такие? — спросил он, увидев, что в зал ожидания вошли двое.

Джек слишком устал, чтобы воспринимать вполне связно происходящее.

Сообщение, что смерть отступила от Салли, словно сняло немыслимой тяжести груз с его плеч, и теперь он ждал, когда ему разрешат повидаться с женой, которую вскоре должны были перевести в обычную палату. Сидевший метрах в двух от него офицер британской службы безопасности Уэйсон смотрел на репортёров с нескрываемым презрением, и, сколько они ни приставали с нему с вопросом о его имени, он не удостоил их ответом. Полиция не сумела предотвратить проникновение репортёров в Институт, хотя персонал госпиталя категорически воспротивился тому, чтобы сюда притащились ещё и из телевидения. Все то и дело возвращались к главному вопросу: кто это сделал? Джек отвечал, что не знает. Хотя он полагал, что знает. Это были, вероятно, те самые люди, относительно которых он решил, что можно уже не волноваться.

«Могло быть куда хуже», — уговаривал он себя. По крайней мере было ясно, что Салли будет жить. Что она не погибла в результате его глупости. В этом было хоть какое-то утешение.

— Мистер Райан? — спросил один из новоприбывших.

— Да, — ответил Джек, даже не поднимая глаз, — настолько он был измучен.

Ему надо было бы выспаться, но нервы были слишком напряжены, чтобы он мог заснуть.

— Я — Эд Донохо, специальный агент бостонского отделения ФБР. Со мной тут человек, и он хочет кое-что сказать вам.

«Никто ещё никогда не считал Пэдди О'Нила дураком», — подумал Донохо. Как только по телевидению сообщили о покушении, этот тип из «Шин Фейн» спросил свой «эскорт» из ФБР, не разрешат ли ему побывать в Балтиморе. У него было полное право бывать где угодно в Америке, так что Донохо был вынужден даже вызваться сопровождать его.

— Мистер Райан, — сказал О'Нил голосом, источавшим сочувствие, — мне сказали, что состояние вашей дочери стало лучше. Я надеюсь, что и мои молитвы тоже помогли, и…

Райан не сразу узнал это лицо, которое он видел несколько дней назад на экране телевизора. Он даже рот разинул от изумления. Слова этого типа проникали в его уши, но он как будто не слышал их, словно они выговаривались на каком-то неизвестном языке. Он видел только глотку этого человека, в полутора метрах от себя. «Всего полтора метра», — сказал он себе.

— А-а! — выдохнул Робби в другом конце комнаты. Он видел, как лицо сидевшего на диване Джека сперва налилось кровью, а потом стало бледным как смерть. Джек поджал ноги и наклонился вперёд.

Робби кинулся вперёд, оттолкнув в сторону агента ФБР, и как раз вовремя:

Джек вскочил с дивана и бросился на О'Нила, норовя вцепиться тому в глотку. Ещё бы миг… но тут плечо Джека врезалось в грудь Робби, и тот сжал его, обхватил, тесня назад. Три репортёра успели запечатлеть эту сцену на фотоплёнку. Наконец Робби удалось повалить Джека на диван и, обернувшись, он рявкнул: «Уведите эту скотину отсюда пока я его не придушил!» Ирландец был на десять сантиметров выше Джексона, но тот дышал такой яростью, что все поняли, что ирландцу и вправду не сдобровать. «Уберите отсюда этого ублюдочного террориста!»

Полицейский уже схватил О'Нила за плечо и выталкивал из комнаты. Репортёры ринулись вслед за ирландцем, громко кричавшим, что он ни в чём не виноват.

— Вы что, совсем спятили? — набросился Джексон на агента ФБР.

— Успокойтесь. Я на вашей стороне, ладно? Малость успокойтесь.

Джексон сел рядом с Райаном. Джек дышал, как лошадь после скачек. Донохо пристроился с другой стороны.

— Мистер Райан, я не мог запретить ему приехать сюда. Прошу прощения, но у нас нет таких прав. Он хотел сказать вам… Вот блядство! Всю дорогу в самолёте он только и твердил, что его организация не имеет к этому никакого отношения, что для неё это чистая катастрофа. Он, полагаю, хотел засвидетельствовать вам своё сочувствие.

Донохо было мерзко выговаривать все эти слова, хотя они были правдой. Ещё более он ненавидел себя за то, что он — в ходе минувшей недели — начал даже по-своему как-то симпатизировать Пэдди О'Нилу. У этого «рупора» «Шин Фейн» был свой шарм, он обладал даром убеждать людей в обоснованности своей позиции. Эд Донохо спрашивал себя, почему именно ему дали это задание. «Почему бы им не поручить это какому-нибудь итальянцу?» Конечно, он знал ответ на этот вопрос, но из-за того, что у начальства были свои резоны, — вовсе не значило, что этот ответ должен был быть ему по душе.

— Я приму меры, доктор Райан, чтобы он вам более не докучал.

— Непременно позаботьтесь об этом, — жёстко сказал Райан. Донохо вышел в приёмный покой. О'Нил разглагольствовал перед репортёрами, что Донохо отнюдь не удивило.

— Мистер Райан не в себе, как и всякий в такой ситуации, — вещал О'Нил.

Сперва Донохо относился с неприязнью к этому человеку, а потом начал даже восхищаться его ораторским даром и умением очаровывать людей. Теперь же слова этого типа вызвали у него отвращение. И вдруг в голову ему пришла одна идея. Он не знал, как к этому отнесутся в Бюро, но решил рискнуть. Прежде всего он схватил за руку полицейского и велел тому, чтобы он не отходил от Райана. Потом он отвёл в сторону фотографа и кратко переговорил с ним. Затем они вместе с фотографом пошли искать врача.

— Нет, решительно нет, — отрезал тот.

— Эй, док, — сказал фотожурналист. — Моя жена беременна. Это у нас первый ребёнок. Если это поможет этому человеку, я «за». И это не попадёт в газеты.

Даю слово, док.

— Я думаю, это поможет, — сказал агент ФБР. — Серьёзно.

Минут через десять агент ФБР, прежде чем отвезти О'Нила в аэропорт, позвонил в штаб-квартиру ФБР в Вашингтоне, и двое агентов тут же выехали по направлению к дому Райана.

Сигнализация в его доме не была им помехой.

* * *

Джек не спал уже более суток. Будь он в состоянии думать об этом, он бы поразился тому, что бодрствовал так долго и при этом был способен функционировать. Впрочем, насчёт последнего многие, видевшие его, усомнились бы. И вот теперь он был один. Робби пришлось куда-то уехать. Куда — Джек не помнил.

В любом случае он в этот момент был один, так как Кэти перевели в главный корпус больницы, и ему наконец разрешили навестить её. Он плёлся по невзрачному коридору, как приговорённый к смерти. Завернув за угол, он безошибочно признал, где палата Кэти, — возле неё стояли двое полицейских. Они тут же уставились на него, а он — на них, пытаясь углядеть, нет ли в их глазах намёка на то, что они знают: случившееся — это его вина. Ведь его жена и дочь едва не погибли только потому, что он решил, что беспокоиться не о чём. Он презирал себя, и полагал, что и весь мир смотрит на него с презрением. «Ты ведь такой ебаный умник!» говорил он себе.

Ему казалось, что не он приближается к двери, а она надвигается на него, становясь все больше и больше. За этой дверью находилась обожаемая им женщина.

Женщина, которая едва не погибла из-за его дурацкой самоуверенности. Что она скажет ему? Он на какое-то мгновение остановился перед дверью. Полицейские старались не таращиться на него. Наверное, они сочувствовали ему, не зная, что он этого сочувствия не заслуживает. Дверная ручка была холодной Кэти лежала на постели. Её рука была в гипсе. На правой стороне лица был гигантских размеров кровоподтёк, половина головы забинтована. Она лежала с открытыми глазами, но в них почти не было проблеска жизни. Джек приблизился к ней, как во сне. Медсестра подвинула к постели стул. Он сел, и взял Кэти за руку, пытаясь что-нибудь сказать. Но ничего не приходило в голову. Она повернулась к нему — в глазах её появилось какое-то выражение, и они наполнились слезами.

— Прости меня, Джек, — прошептала она.

— Что?

— Я видела, что она возится с ремнём, но я ничего не сделала, потому что спешила. А потом этот грузовик… и мне всё было некогда. Если бы я проверила ремень, с ней бы ничего страшного не случилось… Но я так спешила, — она отвела глаза в сторону. — Прости, Джек.

«Господи, она считает, что это она виновата… Что ей сказать?» — думал он, потрясённый услышанным.

— С Салли всё будет в порядке, детка, — выговорил он наконец, поднёс руку Кэти к губам и поцеловал. — И с тобой тоже. Остальное все неважно.

— Но…

— Никаких «но».

Она повернула к нему лицо и попыталась улыбнуться, несмотря на слезы, катившиеся из глаз.

— Я говорила с доктором Эллингстоуном из Хопкинса — он приходил сюда и видел Салли. Он говорит… он говорит, она поправится. И он говорит, что это Шапиро спас её.

— Я знаю.

— Я даже не видела её… Я помню только мост, а очнулась я всего два часа назад, и… О Джек!..

Он крепко сжал её руку и наклонился, чтобы поцеловать её в губы, но не успел коснуться их, как оба они разрыдались.

— Всё будет хорошо, Кэти, — сказал Джек, сам тоже начиная верить, что все придёт в норму. Жизнь его ещё не кончилась.

«Но кое для кого кончится», — сказал он себе. Эта мысль пришла как бы со стороны, родилась в той части мозга, что уже заглядывала в будущее. Мысль о том, кто был причиной всего этого, родила в нём холодную ярость, и успокоить её могла только смерть той сволочи.

Время печали подходило к концу, уносимое в прошлое его собственными слезами. Оно ещё не ушло совсем, но голова его уже начала думать о том времени, когда чувства его успокоятся. Почти успокоятся. Но одно чувство всё-таки не будет знать покоя. И хотя он может держать его под контролем, тем не менее он будет слушать то, что диктует это чувство. И пока он не избавится от него, ему не суждено вновь обрести радость жизни.

Какова бы ни была ситуация, а бесконечно плакать невозможно. Кэти провела рукой по мокрому от слез лицу мужа. Теперь она по-настоящему улыбалась. Джек давно не брился, и касаться его было все равно, что касаться наждачной бумаги.

— Который час?

— Пол-одиннадцатого, — сказал Джек.

— Тебе надо бы поспать, — сказала Кэти.

— Да, надо бы, — согласился он и потёр глаза.

— Привет, Кэти, — сказал, входя в палату, Робби. — Я пришёл за ним.

— Хорошо.

— Мы остановимся в «Холидей Инн», неподалёку отсюда.

— Мы? Робби, ты не должен…

— Оставь это, Джек, — сказал Робби. — Как ты, Кэти?

— Голова болит так, что не поверишь.

— Рад снова видеть твою улыбку, — сказал Робби. — Сисси приедет после обеда. Что тебе привезти?

— Пока ничего не надо. Спасибо, Роб.

— Поправляйся, — Робби взял Джека за руку и потянул к двери. — Попозже я его опять привезу сюда.

Через двадцать минут они уже были в своём номере. Робби вытащил из кармана таблетки. «Врач сказал, что тебе надо это принять».

— Я не принимаю снотворного.

— Ты примешь одну, вот эту маленькую. Это не просьба, Джек, а приказ. Тебе надо выспаться. Вот.

Робби не спускал с Джека глаз, пока тот наконец не проглотил таблетку.

Через десять минут Джек уже спал. Прежде чем лечь на другую кровать, Джесон проверил запор на двери. Ему приснились те, кто устроил все это. У них был самолёт, и он всадил в него четыре ракеты. А потом их тела вываливались из пробоин, и, ещё прежде чем они упали в море, он успел ударить по каждому из них из пушки.

* * *

Бар «Клуб патриотов» находился напротив станции «Бродвей», в одном из ирландских кварталов Бостона. Название его имело отношение не столько к революции 1770-х годов, сколько выражало представление его владельца о самом себе. Когда-то Джон Донохо служил в Первой дивизии морской пехоты. Дважды раненный, он отказался уйти из своего взвода. И проделал с ним весь путь отступления. С тех пор он прихрамывал, так как на правой ноге у него не хватало четырех пальцев, отмороженных в том походе. Этим он гордился даже больше, чем наградами, помещёнными в рамку, которая висела на стене за стойкой бара, под знаменем корпуса морской пехоты. Любой человек в форме морского пехотинца получал здесь первый коктейль или кружку пива бесплатно, а в придачу и истории о Старом корпусе, в котором капрал Джон Донохо оказался по достижении восемнадцати лет.

Кроме того, он осознавал себя истинным ирландцем. Каждый год он отправлялся из бостонского Международного аэропорта Лоуген на родную землю, чтобы убедиться, где его корни, освежить произношение и отведать наилучшие сорта виски, которые по тем или иным причинам никогда не ввозились в Америку в достаточном количестве. Донохо также старался быть в курсе всего, что происходило в «Шести графствах», как он называл Северную Ирландию, дабы не терять духовной связи с повстанцами, которые мужественно сражались за избавление страны от британского ига. В его баре немало долларов было собрано для помощи тем, на Севере, немало стаканов осушалось за их здоровье и за успех Дела.

— Джонни, привет! — крикнул Пэдди О'Нил ещё с порога.

— Добрый вечер, Пэдди! — Донохо уже нацеживал пиво для дорогого гостя, когда увидел, что за О'Нилом в дверях показался и его племянник. Эдди был единственным сыном его любимого брата — славный мальчик, окончивший колледж, где играл в футбольной команде, пока не поступил в ФБР. Это, конечно, не так хорошо, как служить в морской пехоте, зато платят там куда больше. Ему уже говорили, что Эдди повсюду сопровождает О'Нила, но все равно ему стало малость грустно, когда он собственными глазами увидел это. Наверное, рассуждал он, это для охраны О'Нила от британских убийц.

Джон и Пэдди выпили по кружке пива, а потом Пэдди направился в комнату в задней части бара, где его ждала небольшая компания местных ирландцев. Эдди Донохо остался у стойки бара — пил свой кофе и посматривал вокруг. Через какое-то время Джон Донохо направился к племяннику, чтобы поболтать о том о сём.

— Привет, дядюшка, — сказал Эдди.

— Ну что, назначили день? — спросил Джон, подчёркнуто выговаривая слова на ирландский манер. Этот ирландский выговор прорезался у него особенно сильно, когда поблизости находился О'Нил.

— Может, в сентябре, — нехотя ответил Эдди.

— А что сказал бы твой отец, узнай он, что ты уже почти год живёшь с этой девушкой? И что вообще сказали бы добрые люди, если бы они?..

— Вероятно, то же самое, что они говорят тебе по поводу тех денег, что собираются для террористов, — ответил Эдди. Он терпеть не мог, когда его учили, как надо жить.

— Я не хочу слышать таких слов в моём баре.

— Именно этим, дорогой мой дядюшка, и занимается О'Нил.

— Они — борцы за свободу. Я знаю, что иногда они нарушают законы, но нарушение английских законов это не наша с тобой забота, — твёрдо сказал Джон Донохо.

— Ты смотришь телевизор?

Вопрос был неуместен — на стене бара висел широкоформатный телевизор, чтобы не упустить очередного матча по футболу или бейсболу. Интерес дядюшки Джона к телевизору ограничивался этими сюжетами, политические передачи его не привлекали. Каждые шесть лет он отдавал свой голос за Тедди Кеннеди и считал себя твёрдым сторонником усиления вооружённых сил страны.

— Тут вот кое-какие фотографии — взгляни, — сказал Эдди и положил первую из них на стойку бара. — Девочку зовут Салли Райан. Она живёт в Аннаполисе.

Джон взял фото и заулыбался.

— Моя Катлин когда-то была точно такой же.

— Её отец преподаёт в Военно-морской академии, когда-то был лейтенантом морской пехоты. А его отец был полицейским.

— Похоже, что он хороший ирландец. Твой друг?

— Не совсем, — сказал Эдди. — Мы с Пэдди впервые встретились с ним сегодня. А вот как его дочь выглядит сейчас, — он выложил на стойку второй снимок.

— Иисус, Мария и Иосиф!

За всем нагромождением этих медицинских штук трудно было разглядеть, что на постели лежала девочка. Ноги были в гипсе, изо рта торчала широкая пластиковая трубка, и всюду кровоподтёки, ужасный цвет которых фотографу удалось запечатлеть с большим мастерством.

— Ей ещё повезло, дядюшка. Её мать тоже лежит в госпитале — вот она, — на стойку легли ещё два снимка.

— А что случилось-то? Авария? И вообще, зачем ты все это показываешь мне?

— Она — хирург, беременна, хотя этого и не видно на снимке. Её машину вчера обстреляли из автомата около Аннаполиса. Минуту спустя был убит полицейский. Вот он, — ещё одна фотография пошла в ход.

— Что? Чья это работа?

— Вот отец, Джек Райан, — это был тот же снимок, что когда-то появился в лондонских газетах: Джек Райан был запечатлён там в форме лейтенанта морской пехоты. Эдди знал, что стоило его дядюшке увидеть эту форму, как он преисполнялся гордости.

— Я уже где-то видел его…

— Ну да. Несколько месяцев тому назад он помешал террористам в Лондоне. Похоже, что они настолько обозлилилсь, что начали охоту на него и его семью здесь. Бюро занимается этим сейчас.

— Кто это сделал?

На стойку бара лёг последний снимок: руки Райана были уже готовы сомкнуться на горле Пэдди О'Нила, а сбоку — негр, отталкивающий Райана.

— Кто этот черномазый? — спросил Джон. Племянник его вышел из себя.

— Черт побери! Этот человек — морской лётчик!

— А-а! — Джон на секунду смутился. Он не любил чёрных, хотя те из них, что носили форму морской пехоты, тоже получали в баре первую выпивку бесплатно. В форме — это совсем другое дело, говорил он себе. Всякий, кто служил Америке, как он, был в порядке. «Кое-кто из моих лучших друзей в Корпусе были…» Он помнил, как бомбардировщик морской авиации прикрывал отход их подразделения к морю, отгоняя китайцев ракетами и напалмом. О'кей, может, этот негр тоже не такой, как все они. Он долго пялился на фотографию и наконец спросил:

— Так ты говоришь, что Пэдди имеет к этому отношение?

— Я тебе который год уже говорю, за кого этот ублюдок. Если не веришь мне, то, может, хочешь спросить у мистера Райана? Мало того, что этот О'Нил оплёвывает всю нашу страну всякий раз, как приезжает сюда, теперь его друзья чуть не убили всю эту семью. Одного-то мы уже поймали. Два морских пехотинца из Военно-морской академии схватили его, когда он там поджидал Райана с пистолетом. Его звать Имон Кларк, и мы знаем, что он работал на Временную группировку ИРА — мы знаем это, дядя Джон. Он был осуждён за убийство. И вот его заловили с заряженным пистолетом в кармане. И ты всё ещё считаешь их хорошими парнями? Проклятье, теперь они начали охотиться уже и за американцами!

Если не веришь мне, то поверь хотя бы вот этому! — Эдди Донохо разложил снимки один к одному. — Эта девочка, её мать и ещё не родившийся ребёнок едва не были убиты вчера. Этот вот полицейский убит. У него остались жена и ребёнок. А этот твой приятель собирает у тебя в баре деньги на покупку оружия. Он связан с теми, кто все это сделал.

— Но почему?

— Потому что, как я уже сказал, отец этой малышки встал на пути убийц в Лондоне. Думаю, что они решили сквитаться с ним — и не только с ним, но и со всей его семьёй, — отчётливо выговаривая каждое слово, объяснил агент ФБР.

— Девочка ведь не…

— Черт побери! Вот поэтому-то они и зовутся террористами! — снова не удержался Эдди, но теперь он увидел, что слова его наконец проняли Джона.

— Ты уверен, что Пэдди связан с этим? — спросил тот.

— Сам он, насколько нам известно, никогда оружием не пользовался. Он — их рупор, он приезжает сюда и собирает деньги, чтобы они могли творить такие вот вещи там, дома. Нет, сам он руки кровью не марает. Он слишком умён для этого. Но собранные им деньги идут на такие вот вещи. В этом у нас нет никаких сомнений. А теперь они начали свои игры и тут.

Агент ФБР Донохо знал, что такие приезды в Америку преследовали прежде всего психологические цели, а не денежные, но в данный момент ему было ни к чему вдаваться во все эти детали. Дядя его все пялился на фотографии маленькой девочки, и на лице его было смущение — признак, что его посетила некая непривычная мысль.

— Ты уверен? Действительно уверен?

— Дядя Джон, над этим делом сейчас работают более тридцати агентов, не считая местной полиции. Ещё бы мне не быть уверенным!.. И мы их поймаем. Директор поклялся насчёт этого. Чего бы это нам ни стоило, мы сцапаем этих ублюдков, — решительно заявил Эдвард Майкл Донохо.

Джон Донохо взглянул на своего племянника и впервые увидел, что перед ним настоящий мужчина. Работа Эдди в ФБР была предметом семейной гордости, но только сейчас до него дошло, что тот уже больше не мальчишка. Это был мужчина, который предельно серьёзно относится к своему делу. Это подействовало на Джона даже сильнее, чем фотографии, ибо словам такого мужчины можно было верить.

Джон Донохо вышел из-за стойки бара и направился в заднюю комнату племянник за ним.

— Но наши парни отбиваются, — услышали они слова Пэдди, обращённые к слушателям, которых было человек пятнадцать. — Каждый день они дают бой… О, Джонни, давай присоединяйся!

— Вон, — спокойно произнёс Донохо.

— Что?.. Я не понимаю, Джон, — искренне изумился О'Нил.

— Вы, должно быть, думаете, что я полный дурак. По-видимому, я и был им. А теперь убирайтесь, — сказал он громче и без всякого ирландского акцента. — Вон из моего клуба и не вздумайте появляться здесь вновь.

— Но, Джонни, в чём дело?

Донохо ухватил его за ворот, приподнял со стула и, не обращая внимания на его протесты, потащил к дверям и вышвырнул на улицу. Эдди, спеша за своим подопечным, обернулся в дверях и помахал рукой дяде.

— А в чём дело-то? — спросил один из слушателей О'Нила. Другой, оказавшийся репортёром из «Бостон глоб», тут же начал записывать в блокнот слова Джона, который с пятого на десятое пересказал им то, что только что узнал.

До этого момента ни одно сыскное агентство ещё не заявляло, что к покушению на семью Райан причастна какая-то конкретная организация. Не говорил этого фактически и специальный агент Донохо. Он получил на этот счёт инструкции из Вашингтона — сформулированы они были очень осторожно, и он от них не отступил. Однако в передаче Джона Донохо и репортёра все акценты — что неудивительно — слегка сместились, и через несколько часов Ассошиэйтед-пресс уже сообщила всему миру, что нападение на Джека Райана и его семью было осуществлено Временной группировкой ирландской республиканской армии.

Так правительственная организация США помогла успешному завершению миссии Сина Миллера.

Миллер со своими людьми был уже дома. Из Вашингтона они полетели в Мехико, потом — на Антильские острова, а уж затем только — в Ирландию. Все, что для этого нужно, это хорошие документы и энное количество денег. Документы, которые могли вызвать подозрение, были уничтожены, а деньги — они пользовались наличными, так чтобы не найти концов. Кевин О'Доннелл сидел за своим столом, а Миллер — напротив.

— А что с Нэдом? — спросил Кевин.

Согласно правилу АОО О'Доннеллу никогда не звонили домой из-за границы.

— Человек Алекса сказал, что Нэда сцапали, — Миллер пожал плечами. — Это был риск, но на него стоило идти. Я остановился на Нэде, потому что он очень мало знает о нас.

Миллер знал, что О'Доннеллу придётся согласиться с этим. Кларк был новичком в их организации, и попал он в неё не в результате вербовки, а по стечению случайных обстоятельств, прежде всего потому, что один из его друзей по блоку Эйч захотел вступить в АОО. Это было неплохо, поскольку О'Доннеллу нужны были убийцы, умеющие работать в одиночку. Но Кларк был туповат. Им двигала не идеология, а эмоции. Фактически он был типичным головорезом из ВГИРА, мало чем отличающимся от таких же типов из Добровольческих сил Ольстера.

Польза от него была не больше, чем от сторожевого пса. Он знал лишь несколько человек из Организации. Погано всё-таки, что он завалился. Одно в нём было хорошо — собачья преданность. Он не сломался в Лонг-Кеш, не сломается, вероятно, и теперь. У него нет воображения.

— Отлично, — сказал Кевин после минутного размышления. — Кларка запомнят как мученика, провал послужит увековечению его памяти больше, нежели любой успех. А прочее?

— Великолепно. Жена и ребёнок погибли, а мы ушли с концами, — Миллер улыбнулся и плеснул себе в стакан виски.

— Они не погибли, Син, — сказал О'Доннелл.

— Как так?

Через два с небольшим часа после акции Миллер уже был в самолёте, так что понятия не имел о том, что произошло на самом деле. Он с недоверием выслушал рассказ О'Доннелла.

— Но это неважно, — заключил О'Доннелл. И объяснил почему. Сообщение Ассошиэйтед-пресс было перепечатано дублинской газетой «Айриш таймс». — Это был, в любом случае, отличный план, Син. Несмотря на то что всё пошло не совсем так, как нужно, миссия успешно завершена.

Син промолчал. Он считал, что, если две операции подряд провалились, это плохо. До фиаско в Лондоне у него вообще не было провалов. Тогда он списал это на случайную неудачу. Но два провала подряд, это уже не вопрос фортуны. И он знал, что третьего провала Кевин не потерпит. Набрав в грудь воздуху, он приказал себе быть объективным. Он позволил себе рассматривать Райана как личного своего врага. Это была первая его ошибка. Вторая — хотя Кевин не сказал этого — потеря Нэда. Миллер заново окинул мысленным взором основные узлы операции. Охотиться только за женой и ребёнком было бы простым убийством, он бы такое никогда не одобрил, ибо это было непрофессионально. Охотиться только за самим Райаном — это не дало бы нужного политического эффекта, а ради него и замышлялась вся операция. Так что без всей этой семейки никак нельзя было обойтись. Значит; в смысле выбора целей всё было в норме, но…

— Мне надо было получше подготовиться, не спешить, — выговорил он наконец. — Я слишком уж напирал на драматический эффект. Нам, вероятно, следовало бы выждать.

— Именно, — сказал босс, довольный тем, что Син понял, в чём его ошибка.

* * *

— Если нужна какая-то помощь, — сказал Оуинс, — мы в вашем распоряжении. Вы это знаете, Дэн.

— Да, это привлекло внимание кое-кого в верхах, — сказал Мюррей, только что получивший телеграмму от самого директора, Эмиля Джейкобса. — Но в любом случае это был лишь вопрос времени. То, что случилось, должно было случиться рано или поздно. — «И если мы не упрячем в клетку этих гадов, — подумал он, — это случится снова. АОО доказала, что террористы вполне могут действовать и на территории США».

Будучи профессионалом, он знал, что это просто везение, что такого рода акция не произошла раньше. Местные террористические группы были неопытны. В своё время они подложили несколько бомб и убили несколько человек, но Бюро сумело быстренько справиться с ними. Никто из них даже не пытался обратиться за поддержкой за границу. А теперь и тут ситуация меняется. Пилот вертолёта сказал, что один из террористов негр, а негров в Ирландии немного.

Игра вступала в новую фазу, и при всём своём опыте работы в ФБР Мюррей не был уверен, удастся ли Бюро справиться с этой ситуацией. Директор был прав в одном: это миссия первостепенной важности. Этим делом будет заниматься Билл Шоу, и Мюррей знал, что у Билла голова работает лучше, чем у многих в Бюро. Под начало Шоу выделили тридцать агентов, но число их будет через несколько дней утроено, а потом опять утроено. Единственный способ добиться того, чтобы это не повторилось, — продемонстрировать, что Америка — слишком опасная страна для террористов. В глубине души Мюррей, однако, знал, что это было невозможно: никакая страна не могла быть слишком опасной. Никакая демократическая страна.

Но у ФБР колоссальные возможности, да и не одно оно будет заниматься этим делом.

Глава 17 ВЗАИМНЫЕ УПРЁКИ И РЕШЕНИЯ

Райан проснулся оттого, что Робби водил у него перед носом чашкой кофе. На сей раз Джек спал без всяких снотворных, и пребывание в забытьё столь долгое время подействовало на него поразительно.

— Сисси была у Кэти и говорит, что она выглядит хорошо. И насчёт того, чтобы повидать Салли, всё устроено. Она будет спать, но повидать её можно.

— Где она?

— Сисси? Пошла за покупками.

— Побриться бы надо.

— Мне тоже. Она принесёт всё необходимое. Но сначала я запихаю в тебя некоторое количество продуктов, — сказал Робби.

— Я обязан тебе, Робби, — сказал Джек, вставая с кровати.

— Оставь ты, Джек. Именно для этого Господь и даёт нам жизнь, как мой родитель говорит. А теперь — ешь! — скомандовал Робби.

Едва Джек сообразил, что уже сутки не ел, у него подвело кишки. Он мигом умял пару яиц, бекон, несколько ломтиков картофеля и четыре куска хлеба, запив все это двумя чашками кофе.

— Жаль, что они не дают тут овсянку, — заметил Робби. В дверь постучали, и тут же в комнату влетела Сисси — в одной руке у неё была сумка с покупками, в другой — портфель Джека.

— Ты бы побрился, Джек, — сказала она. — А то Кэти выглядит лучше тебя.

— Ничего удивительного, — весело ответил Джек, и тут же удивился этой своей весёлости.

После душа Джек соскрёб бритвой щетину, почистил зубы и вышел из ванной новым человеком.

— Спасибо, ребята, — сказал он.

— Сегодня я отвезу тебя домой, — сказал Робби. — У меня завтра лекция, а у тебя — нет. Я тебе устроил это с начальством.

— О'кей.

Сисси отправилась домой, а Джек с Робби пошли в больницу к Кэти.

* * *

— Уж не герой ли наш явился собственной персоной? — произнёс Джо Мюллер, отец Кэти.

Он был небольшого роста, смуглый. Кэти цветом волос и сложением пошла в покойную мать. Вице-президент компании «Мерилл Линч», выпускник одного из самых элитарных университетов Новой Англии, он, как и Райан, начинал маклером, и тоже — пусть и недолго — служил в армии, хотя в отличие от Джека давно уже позабыл об этом. Когда-то у него были грандиозные планы насчёт Джека, и он до сих пор не мог простить ему ухода из бизнеса. Мюллер был человеком страстным, а кроме того, отлично понимал своё влияние в финансовом сообществе. За три последних года они с Джеком не обменялись ни одним добрым словом. И непохоже было, чтобы ситуация эта изменилась к лучшему.

— Папа, — сказала Кэти, — давай без этого.

— Приветствую вас, Джо, — сказал Райан и протянул руку. Но Джо как бы не заметил этого.

Робби сказал, что ему надо сходить куда-то по делу, и удалился.

— Ты выглядишь лучше, детка, — сказал Джек, поцеловав жену.

— Ну, и что ты теперь скажешь? — требовательно спросил Мюллер.

— Вчера арестовали человека, который намеревался убить меня. Он в ФБР, — спокойно сказал Джек и удивился своему спокойствию. По сравнению с жизнью Кэти и Салли, все прочее казалось ерундой.

— Это ведь твоя вина, ты знаешь, — выговорил наконец Мюллер слова, которые репетировал не один час.

— Знаю, — согласился Джек.

— Папа… — попыталась вмешаться Кэти.

— А ты не лезь, — грубо прикрикнул Мюллер.

— Можете говорить мне что угодно, но её не обижайте, — предупредил Джек.

— Ого, он, видите ли, защищает её! А где ты был вчера?

— В своём офисе, как и вы в своём.

— Нужно тебе было совать свой нос в чужие дела, а? Тебе хотелось разыграть из себя героя, а семью чуть не убили из-за этого! — выплёскивал Мюллер все, что у него накопилось.

Джек говорил себе то же самое уже не раз. Но одно дело терзаться самому, другое — выслушивать упрёки от тестя.

— Слушайте, мистер Мюллер, — сказал он, — если вам известна компания, производящая машину времени, тогда — дело другое. Если же нет, то нам не дано переиграть прошлое, не так ли? Все, что мы можем сделать, это помочь властям поймать этих типов.

— Почему же ты, чёрт бы тебя взял, не подумал об этом раньше?

— Папа, хватит! — вновь вмешалась Кэти.

— Заткнись! Тебя это не касается!

— Если вы ещё раз заорёте на неё, — рассвирепел Джек, — берегитесь.

— Успокойся, Джек, — сказала Кэти, не понимая, что лишь подливает масла в огонь. И всё же Джек через какое-то мгновение взял себя в руки, но Мюллер продолжал кипятиться.

— Ты ведь теперь у нас большой человек, не так ли?

«Давай, давай, Джо…» — сказал себе Райан. Он взглянул на Кэти и, набравшись духу, произнёс:

— Если вы пришли сюда, чтобы наорать на меня, то я ничего против этого не имею, но давайте займёмся этим как-нибудь с глазу на глаз. А сейчас… Тут ваша дочь, и, возможно, вы ей нужны. Я буду в коридоре, — сказал он Кэти и вышел из палаты.

У дверей все ещё стояли двое полицейских, лица их были предельно серьёзными. Джек вспомнил, что при нападении погиб их коллега и Кэти единственный человек, который в какой-то мере может рассматриваться как свидетель этого убийства. В вестибюле сидел Робби и, увидев Джека, махнул ему рукой, подзывая.

— Садись, — сказал он.

— Вот уж кто умеет выпроваживать меня!.. — сказал Джек.

— То, что он — мудак, я знаю, но всё же не забывай, что он едва не потерял дочь. Терпение, Джек…

— Ты что — философ? — улыбнулся Джек.

— Я — лётчик, но зато мой отец был проповедником. Ты и представить себе не можешь, чего я только не наслушался, когда к нему кто-нибудь приходил поговорить о том о сём. А этот… он не столько зол на тебя, сколько перепуган случившимся.

— Я тоже, — сказал Райан.

— Но у тебя было больше времени, чтобы прийти в себя.

— Это верно, — согласился Джек и, помолчав, добавил:

— Все равно я этого сукина сына терпеть не могу.

— Он дал тебе Кэти, а это кое-что.

— Ты уверен, что правильно выбрал профессию? Тебе бы надо было стать священником.

— Я — голос разума в мире хаоса. Если ты отдаёшься во власть эмоций, многого ты не достигнешь. Вот почему мы требуем профессионализма во всём. Если хочешь добиться хороших результатов, помни, что эмоции этому только мешают. Ты ведь с ним уже поквитался, не так ли?

— В каком-то смысле… Но спокойно я к нему все равно не могу относиться.

В этот момент из палаты Кэти вышел Мюллер и тут же устремился к Джеку.

— Не уходи, — попросил Джек Робби.

— Ты едва не погубил мою дочь, — с места в карьер начал Мюллер.

Джек промолчал.

— Вы не правы, мистер Мюллер, — вступился за друга Робби.

— А вы кто такой?

— Я его друг, — ответил Робби.

Они с Джо были примерно одинакового роста, но Робби был на двадцать лет моложе, и во взгляде, которым Робби окинул отца Кэти, об этом говорилось вполне недвусмысленно. «Голос разума» не любил, когда на него кричали. Насчёт того, чтобы выводить людей из себя, у Джо Мюллера был особый талант. На Уолл-стрите это ему сходило с рук, и он вообразил, что может позволить себе такое где угодно.

— Мы все равно не можем изменить того, что уже произошло, — миролюбиво сказал Джек. — Надо лишь стремиться к тому, чтобы такое не повторилось.

— Если бы ты делал, как я тебе говорил, этого никогда не случилось бы!

— Если бы я делал, как вы говорили, я бы каждый день сидел с вами бок о бок, переписывая цифры из колонки А в колонку В и делая вид, что это ужасно важное занятие, а на самом деле ненавидя все это. И в один прекрасный день я бы наконец полностью превратился в жалкого финансиста. Я доказал, что могу это делать не хуже вас, но однажды я решил, что с меня хватит, и теперь занимаюсь тем, что мне нравится. Мы, по меньшей мере, пытаемся как-то улучшить мир, а не просто делать деньги. Мы с Кэти живём так, как нам нравится.

— Так, как тебе нравится, — съязвил Мюллер, решительно не согласный с мнением, что финансовая деятельность не может приносить удовольствия и не является чем-то самоценным. — Улучшить мир, а?

— Именно. И в частности, я намерен помочь изловить этих ублюдков.

— И как, если не секрет, господин учитель истории намерен это сделать?

— А вот этого, — сказал Джек, улыбаясь самым лучезарным образом, — я вам не могу сказать.

Мюллер выругался и зашагал прочь.

«Помирились, называется», — сказал себе Джек. Он был бы не против, чтобы всё было иначе, поскольку Кэти порой очень переживала все эти стычки.

Джек вернулся к Кэти и пробыл у неё минут двадцать, но её начало клонить ко сну, и он распрощался с ней и пошёл в Институт «Шока и травмы».

Здесь его прежде всего заставили тщательно вымыть руки, затем сестра отвела его в палату. То, что он увидел, ужаснуло его. Если бы ему уже не сообщили, что Салли выздоровеет, он бы этого зрелища не перенёс. Она была без сознания от всех этих лекарств. Джек стоял и все прислушивался к ритмическим вздохам респиратора, дышавшего вместо неё. Салли кормили при помощи каких-то трубок, воткнутых в вены. Врач объяснил Джеку, что ей на самом деле куда лучше, чем можно судить по её внешнему виду. Её печень функционирует нормально относительно, разумеется. А через два-три дня приведут в порядок и её ноги.

— Она будет хромать? — тихим голосом спросил Джек.

— Нет. Никаких оснований беспокоиться об этом нет. Кости у детей срастаются… как мы говорим, они срастутся, если только все обломки костей находятся в одной комнате. Ещё как срастутся. Все выглядит чуточку страшней, чем обстоит на самом деле. С детьми ведь знаете как? Главное — это чтобы миновал кризис, а там все идёт как по маслу. Через месяц, другой она будет прыгать, словно ничего и не было. Это звучит не правдоподобно, но это так. Никто не выздоравливает быстрее ребёнка. Сейчас она, конечно, в тяжёлом состоянии, но это совсем не то, что было вначале. Кому, как не мне, судить? Я ведь был тут, когда её привезли.

— Как вас зовут?

— Рич Кинтер. Мы всегда работаем на пару с Барри Шапиро. Ваша девочка… она была на волоске… На самом краешке! Но мы её вытащили. Вот так-то. Вытащили! И скоро вы заберёте её домой.

— Спасибо, доктор. Тут любые слова, любая благодарность ничего не отражают. — Джек поперхнулся, не зная, что ещё сказать.

— А вы, — сказал Кинтер, — привезите её сюда, когда она совсем поправится. У нас каждые несколько месяцев бывает встреча бывших наших пациентов. Для нас нет большего удовольствия, чем видеть, как вчерашние больные детишки резвятся и прыгают.

— Договорились, — сказал Джек.

«Имей этот хирург частную практику, он бы давно уже разбогател», — думал Джек. Он понимал его, понимал, почему тот работал здесь, а вот тестю его это было недоступно. Джек поцеловал Салли в лоб и ушёл. Ему теперь стало намного легче, во всех смыслах. Кроме одного. Оставались те, кто так изувечил его дочь.

* * *

— У них был номер для инвалидов, — сказала продавщица магазина «7-11», но тот хлыщ за рулём совсем не был калекой.

— Вы помните, как он выглядел? — спросил специальный агент Ник Напитано, который вместе с майором полиции вёл опрос свидетелей.

— Ну, такой же чёрный, как и я. Высокий такой пижон. В тёмных очках, зеркальные такие. С бородкой. В фургоне всегда ещё кто-то был, но я его не видела. Знаю только, что тоже чёрный.

— А что на нём было?

— Джинсы и коричневая кожаная куртка, вроде бы. Знаете, как рабочий на стройке.

— Туфли или сапоги? — спросил майор.

— Вот этого я не заметила, — сказала продавщица, подумав секунду.

— Как насчёт украшений — рубашка с узорами, что-нибудь такое необычное?

— Ничего такого, вроде бы.

— Что он тут покупал?

— Он всегда покупал упаковку кока-колы — шесть банок. Иногда ещё какое-нибудь питьё, но уж кока-колу всегда.

— Как он говорил? Что-нибудь приметное?

— Не-е, — покачала головой продавщица. — Просто пижон, знаете?

— Думаете, смогли бы узнать его? — спросил Напитано.

— Может быть… У нас тут полно народу бывает. Всегдашние и проезжие…

— Что скажете, если мы вам предложим посмотреть кое-какие фотографии?

— Надо спросить у хозяина. Я в смысле — мне нужна эта работа, но, вы говорите, этот тип пытался убить девочку… Да, конечно, я помогу вам.

— С хозяином мы договоримся, — заверил её майор. — На вашей работе это не скажется.

— Перчатки, — вдруг сказала она. — Забыла сказать: у него были перчатки.

Кожаные, думаю.

«Перчатки» — записали оба в свои блокноты.

— Спасибо, мэм. Мы позвоним вам вечером. Завтра машина заедет за вами, чтобы вы глянули на кое-какие фотографии, — сказал агент ФБР.

— Машина заедет за мной? — удивилась продавщица.

— А как же?

Майор и Ник вышли. В машине Напитано начал просматривать свои записи.

Неплохо для первого дня. Он вместе с майором и пятнадцатью другими полицейскими весь день расспрашивал продавцов в магазинах и лавках в радиусе пяти миль от скоростной дороги Ричи. Четверо из них полагали, что вроде бы припоминают фургон, но эта продавщица была первой, кто видел преступников и могла хоть какого описать их. Это было не Бог весть что, но для начала неплохо. Кто стрелял, они уже знали. Кэти Райан узнала его — это был Син Миллер. То есть, поправил себя Капитане, она думает, что узнала его. Если это был Миллер, то у него теперь, значит, бородка — темно-каштановая и аккуратно подстриженная.

Ещё двадцать агентов и детективов провели весь день в трех местных аэропортах, показывая фотографии кассирам и прочим служащим. Ничего интересного им добыть не удалось. Правда, в тот день у них не было фотографии Миллера.

Завтра они сделают ещё один заход. Через компьютер проверялись все международные рейсы, благодаря которым можно было как-то добраться до Ирландии.

Проверка эта займёт около недели, и шансы на то, что какой-нибудь работник того или иного аэропорта опознает преступников, становились час от часа меньше.

Фургон опознали только через день после покушения. Его похитили за месяц до того в Нью-Йорке, перекрасили — вполне профессионально — и заменили номер.

Бандиты, видно, имели несколько комплектов номеров, поскольку тот, что был на фургоне в день покушения, был похищен за два дня до того с фургона инвалидного дома в Хагерстоуне, Мэриленд, за две сотни миль отсюда. Все — от начала до конца указывало, что работали преступники-профессионалы. Вся операция была великолепно спланирована, а исчезновение в супермаркете было и вовсе блестящим завершением её. Ник Напитано с майором понимали это. Объективность оценки была им необходима, поскольку именно им предстояло ловить преступников. Речь шла не об обычных головорезах. Эти были профессионалами — во всех смыслах этого слова.

— Вы думаете, они сами раздобыли этот фургон? — спросил Напитано.

— Вряд ли, — проворчал в ответ майор. — В Пенсильвании есть шайка, которая крадёт их со всех концов северо-востока, перекрашивает, меняет интерьер и продаёт. Ваши парни ведь, вроде, занимаются ими?

— Я кое-что слышал об этом деле, но это не в моей компетенции. Этим, конечно, занимаются. Я-то лично думаю, что они сами украли фургон. Зачем им рисковать, втягивая в дело посторонних?

— Возможно, — согласился после некоторых колебаний майор.

Фургон уже осмотрели эксперты и не нашли никаких отпечатков. Его тщательно вычистили — от кузова до оконных ручек. Теперь все, что пылесосу удалось извлечь из коврика и сидений фургона, тщательно анализировалось в Вашингтоне, но такой анализ приводит к удачным находкам чаще в телевизионных фильмах, нежели на практике. Если преступники настолько умны, чтобы вычистить весь фургон, у них, конечно, достало ума сжечь и всю одежду, в которой они были тогда. Но в любом случае все подлежало проверке, ибо и самые умные люди делают ошибки.

— Есть что-нибудь у экспертов по баллистике? — спросил майор, сворачивая на бульвар Роу.

— Есть, наверное. Но я пока не в курсе.

Всего было найдено почти двадцать гильз, плюс две 9-миллиметровые пули в корпусе «порша» и одна, прошившая насквозь тело полицейского и застрявшая в обшивке его машины. Всё это было отправлено на анализ в вашингтонскую лабораторию ФБР. Разумеется, анализ подтвердит то, что и без того известно: стреляли из автомата. Но, возможно, они сумеют выяснить марку автомата. Патроны были бельгийского производства — с оружейного завода в Льеже. Анализ, возможно, даже установит серийный номер патронов, но на том заводе производят их миллионы в год, и они расходятся по всему миру. Так что эта ниточка вряд ли куда приведёт. Зачастую грузы с патронами просто исчезают — чаще всего из-за промахов в ведении отчётности, промахов — иногда по небрежности, а кое-когда и умышленных. Поди разберись.

— Известно ли, чтобы какие-то негритянские группы вступали в контакт с этой АОО? Сколько таких групп?

— Ни одной, насколько нам известно, — ответил Напитано. — Этим вопросом нам придётся заняться вплотную.

— Отлично.

* * *

Возле дома Райана уже поджидала полицейская машина, в которой расположился агент ФБР. Райану нечего было сказать о покушении на его семью и на него самого, поскольку он практически ничего об этом не знал.

— Что-нибудь известно, где они? — спросил он агента.

— Мы проверяем аэропорты, — ответил тот. — Эти парни, судя по всему, ребята ушлые, так что, думаю, они уже давно смылись.

— Насчёт ушлости это точно, — мрачно согласился Райан. — А что с тем, которого вы поймали?

— Изображает из себя захлопнувшую створки раковину. И удачно, надо сказать. Теперь у него, конечно, есть адвокат, и тот советует ему держать язык за зубами. Насчёт этого на адвокатов всегда можно полагаться.

— Откуда взялся этот адвокат?

— Он из общественных защитников. Но это все законно. Вы держите под стражей подозреваемого, а он, в свою очередь, имеет право на адвоката. Впрочем, я думаю, в данном случае это неважно. Он, вероятно, и с адвокатом не говорит. Мы держим его на основании нарушения закона о ношении оружия и иммиграционных правил. Как только кончится бумажная волокита, его отправят в Великобританию недели через две-три, полагаю. Никогда не знаешь, — продолжал агент, — а вдруг он заговорит? Впрочем, особенно-то на это рассчитывать не приходится. Тем более, что из Англии нам сообщили, что он не самая большая умница на свете. Он — ирландский вариант гангстера, туповатого, хотя и большого мастера пострелять.

— Если он так туп, то как же тогда?..

— Как же тогда он умеет делать своё дело? Много ли ума надо, чтобы убивать? Кларк — личность патологическая в социальном смысле. У него явное нарушение эмоциональной сферы. Есть такие люди. Они не воспринимают окружающих как реальных людей. Для них они лишь объекты для тех или иных действий, и какова судьба этих объектов — им неважно. Однажды я знал одного типа, который пристрелил четверых, просто так, и глазом не моргнув. Но видели бы вы, как он зарыдал, когда ему сказали, что сдохла его кошка. Такого рода люди даже не понимают, за что их отправляют в тюрьму. В самом деле, не понимают. Это, заключил он, — страшная публика.

— Я с вами не согласен, — сказал Райан. — Страшны те, у кого есть мозги, те, кто верит в пользу убийств.

— Таких я ещё ни разу не встречал, — признался агент.

— А мне приходилось.

Джек проводил его до дверей. Дом был пуст. Без Салли с её неугомонной беготнёй, без Кэти с её рассказами о больничных делах все тут было мертво. Джек бесцельно бродил по комнатам, словно надеясь встретить их там. Принялся было смешивать коктейль, но передумал, вспомнив, что ему сейчас надо быть трезвым.

Наконец он подошёл к телефону и набрал знакомый номер.

— Да, — ответил голос.

— Адмирал, это Джек Райан.

— Насколько мне известно, вашей девочке лучше, — сказал Джеймс Грир. — Я этому рад, сынок.

— Спасибо, сэр. Скажите, Управление занимается этим?

— По этому телефону, Джек, не стоит говорить о таких вещах.

— Мне бы хотелось поговорить с вами, — сказал Райан.

— Приходите завтра утром.

Райан положил трубку и отправился на поиски своего портфеля. Разыскав его, он вытащил браунинг и разобрал его, разложив детали на кухонном столе. Потом спутился в подвал, принёс короткостволку и тоже разобрал её. Следующий час он провёл за смазкой и сборкой своего арсенала. А потом зарядил и браунинг и короткостволку.

В Лэнгли Джек выехал в пять часов утра. В это время дороги ещё не были забиты машинами, хотя шоссе Джорджа Вашингтона никогда не пустовало, поскольку по нему туда-сюда курсировали машины служащих правительственных учреждений.

Последние же, как известно, всегда более или менее бодрствуют. Уже войдя в здание ЦРУ, Джек подумал, что сколько бы раз он тут ни был, адмирал всегда был на месте. «Что же, — сказал он себе, — значит, есть в мире нечто, на что можно положиться».

Офицер из службы безопасности проводил его до седьмого этажа.

— Доброе утро, сэр, — сказал Джек, войдя в кабинет.

— Вы выглядите лучше, чем я думал, — приветствовал его Грир.

— Не так хорошо, как хотелось бы… В общем, сэр, прячась от проблем, их не решить. Могу я попросить вас рассказать мне, что происходит?

— Ваши ирландские друзья привлекли к себе большое внимание. Сам президент заинтересовался этим делом. На нашей территории международный терроризм до сих пор не проявлял себя, во всяком случае до сих пор о нём не сообщалось, в прессе, — загадочно сказал Грир. — Так что это дело у нас сейчас первоочередное. И в нашем распоряжении большие ресурсы.

— Я бы хотел поучаствовать в этом, — сказал Джек.

— Если вы думаете, что можете участвовать в операциях…

— Я надеюсь оказаться вам полезным в другой сфере.

— Рад это слышать, сынок, — улыбнулся адмирал. — Я всегда знал, что с мозгами у вас все в порядке. Так чем конретно вы хотели бы заняться?

— Нам известно, что у них целая сеть. Данные, с которыми вы дали мне ознакомиться, довольно ограничены. Вы, безусловно, будете стараться раздобыть информацию о всех террористических группах, выискивая нить, ведущую к АОО. Может, я смогу быть полезным вам в этой работе.

— А как с вашим преподаванием?

— Я могу приезжать сюда в свободное время. Тем более, что в данный момент дома меня ничего не удерживает.

— Вообще-то мы полагаем, что нехорошо, когда в расследовании того или иного дела участвует человек, лично заинтересованный в нём, — счёл нужным отметить Грир.

— Сэр, я же не прошусь в группу захвата преступников. Я знаю, адмирал, вы хотите, чтобы я работал у вас в качестве полноценного служащего. Если вы действительно хотите этого, то дайте мне для начала заняться тем, что я считаю важным и для себя, и для вас, — Джек помолчал, подыскивая ещё какой-то аргумент. — И это, кстати, даст возможность выяснить, подхожу ли я вам.

— Кое-кому это может не понравится.

— Со мной, сэр, частенько происходит такое, что мне не по душе, и, однако, я вынужден мириться с этим. Если я не в состоянии нанести ответный удар по тем, кто на меня посягает, то мне лучше просто сидеть дома. Вы — мой единственный шанс что-то сделать, чтобы защитить свою семью.

Грир повернулся к угловому столику, где стоял кофейник, и налил ещё одну чашку кофе. Джек понравился ему с самой первой встречи. Этот молодой человек умеет добиваться своего, и причём без всякой наглости. Это говорит в его пользу: знает, чего он хочет, но при этом не нахрапист. Им не движут амбиции ещё одно очко в его пользу. И, наконец, в нём масса талантов, которые, разумеется, подлежат шлифовке и нуждаются в руководстве. Грир всегда искал таланты. Адмирал вновь повернулся лицом к Джеку.

— О'кей, вы будете зачислены в команду. Координатор информации — Марти, и вы будете работать в прямом контакте с ним. Я надеюсь, что вы не разговариваете во сне, потому что вас ознакомят с такими материалами, которые вам даже во сне не разрешено видеть.

— Сэр, все мои сны теперь только об одном…

* * *

Этот месяц был для Денниса Кули крайне хлопотливым. После смерти одного графа в Восточной Англии его наследники были вынуждены распродать его библиотеку, чтобы расплатиться с долгами, оставленными покойным, и Кули пустил в дело практически все свои сбережения, чтобы приобрести двадцать одну книгу.

Но затраты стоили того. Среди приобретённых книг был даже Марло — первое издание его пьес. К тому же покойный граф тщательнейшим образом заботился о сохранности книг — время от времени он их подвергал замораживанию, чтобы уничтожить насекомых, способных обратить в прах эти бесценные сокровища.

Несмотря на водяные подтёки на обложке, оттолкнувшие других, менее опытных покупателей, Марло был в прекрасном состоянии. Кули, склонившись над столом, читал первый акт «Мальтийского еврея», когда в дверях звякнул колокольчик.

— Это то самое издание? — с места в карьер спросил покупатель.

— Да, — улыбнулся Кули, пытаясь справиться с удивлением. Он не ожидал, что этот человек появится так скоро. — Напечатано в шестьсот тридцать третьем году, сорок лет спустя после смерти Марло. Некоторые куски текста, конечно, под вопросом, но эта книга — одна из нескольких, которые сохранились от первого тиража Марло.

— Действительно, подлинник?

— Конечно, — сказал Кули, слегка даже обиженный этим вопросом. — В дополнение к моим скромным знаниям в этом вопросе, имеется и заключение сэра Эдмунда Грея из Британского музея.

— С этим не поспоришь, — согласился покупатель.

— Боюсь, я ещё не пришёл к выводу, какова должна быть цена. — И про себя добавил: «С какой целью ты явился?»

— Цена меня не волнует. Я понимаю, что вам, вероятно, хочется сохранить Марло для себя, но я должен его приобрести.

Слова эти должны были объяснить Кули, какова цель этого визита.

Покупатель, перегнувшись через плечо Кули, принялся разглядывать книгу.

— Великолепно, — сказал он, незаметно опустив в карман букиниста небольшого формата конверт.

— Может, мы договоримся. Через две-три недели, — согласился Кули и бросил взгляд в окно. На той стороне пассажа, возле витрины ювелирного магазина стоял какой-то человек. Но вот он оторвался от витрины и ушёл.

— Я хотел бы пораньше, — сказал покупатель.

Кули вздохнул.

— Приходите на следующей неделе, и мы обсудим это. У меня есть и другие желающие, знаете ли.

— Ну, такой цены, как я, никто не даст.

Кули дважды моргнул, что означало согласие. Джеффри Уоткинс ещё какое-то время покопался в книгах и остановился на Китсе — тоже из коллекции покойного графа, — за которого выложил шестьсот фунтов наличными. Выйдя из пассажа, он не обратил внимания на молодую даму возле газетного киоска, тем более не мог он видеть ещё одну даму, стоявшую в другом конце пассажа. Та, что последовала за ним, была одета так, чтобы привлекать всеобщее внимание — даже волосы у неё были покрашены в оранжевый цвет. Она шла за ним два квартала, но, когда он перешёл на другую сторону улицы, продолжала идти в прежнем направлении. Возле Грин-парка за Уоткинсом пристроился офицер полиции.

В тот вечер данные о результатах наружного наблюдения поступили в Скотленд-Ярд и были, как обычно, введены в компьютер. Операция эта осуществлялась совместными силами лондонской полиции и службы безопасности, известной как MI-5. В отличие от ФБР «пятёрка» не имела права производить аресты и должна была, чтобы довести дело до конца, работать вместе с полицией.

Этот «брак» не был счастливым. По условиям его, Джеймс Оуинс должен был тесно сотрудничать с Дэвидом Эшли. И он полностью разделял оценку своего коллеги из ФБР, данную этому молодому человеку: «мерзкий ублюдок».

Прихлёбывая чай, Эшли читал распечатку. Они выявили тридцать девять человек, которые знали или могли знать о неожиданной поездке королевского семейства, закончившейся покушением, и о маршруте этапирования Сина Миллера на остров Уайт. Через кого-то из этих тридцати девяти и произошла утечка информации. За каждым из них установили наблюдение. Пока что удалось выявить одного тайного гомосексуалиста, двух мужчин и одну женщину, состоявших между собой в нетипичных сексуальных отношениях, и ещё одного мужчину, который оказался завсегдатаем киношек в Сохо, где крутили порнофильмы.Исследование финансовой ситуации всех тридцати девяти ничего интересного не дало, как ничего не дало и наблюдение за повседневным образом их жизни. У многих из них было, как водится, своё хобби, другие увлекались театром, третьи предпочитали сидеть перед телевизором. У некоторых был довольно обширный круг знакомств, а у нескольких вообще не было никаких друзей. Последние невольно вызывали чувство благодарности у детективов, поскольку не надо было проверять ещё и их друзей-приятелей. Операция эта была необходима, хотя Оуинсу она и была неприятна. Все равно что подсматривать в замочную скважину. От магнитофонных записей иных телефонных разговоров, особенно между любовниками, он порой ёжился. Оуинс считал, что человек имеет право на невмешательство в его личную жизнь. Нельзя так совать нос в чужие дела. Но, говорил он себе, надо найти того человека — вот ради этого и приходится заниматься столь дурнопахнущим делом.

— Я вижу, что мистер Уоткинс побывал сегодня в букинистическом магазине, — заметил Оуинс, просматривая свою копию распечатки.

— Да. Он коллекционирует книги. Я тоже, — сказал Эшли. — Я, кстати, тоже бывал в том магазине пару раз. Недавно была распродажа библиотеки одного графа. Верно, Кули что-нибудь раздобыл там, а Джеффри хочет заполучить это для себя, сказал Эшли и подумал, что надо бы и ему заглянуть в тот магазин. — Он пробыл там десять минут, — продолжал Эшли, — разговаривал с Деннисом…

— Вы его знаете? — поднял на него глаза Оуинс.

— Он один из лучших букинистов, и у него отлично налаженная торговля, — сказал Эшли и улыбнулся этому своему слову — «торговля». Года два назад я купил у него в подарок своей жене Бронте. Этакий маленький толстячок, но своё дело он знает. Джеффри поговорил с ним минут десять, что-то купил и ушёл. Интересно, что он купил? — Эшли потёр глаза. Он работал по четырнадцать часов в день уже так давно, что и забыл, когда это началось.

— Первое новое лицо, с которым Уоткинс встретился за несколько недель, — заметил Оуинс.

Он какое-то время раздумывал над этим. Но были и более обещающие ситуации, нежели эта. А людей у него было не так уж и много.

* * *

— Итак, можем мы договориться по вопросу об иммиграции? — спросил адвокат.

— Ни в коем разе, — сказал Билл Шоу, сидевший по ту сторону стола, и подумал: «Надеешься, мы предоставим ему политическое убежище?»

— Вы ни в чём не идёте нам навстречу, — заметил адвокат. — Могу поспорить, что я опровергну обвинение в незаконном ношении оружия, а доказать участие в заговоре вам никак не удастся.

— Ну и чудесно. Мы можем выпустить его, вручить ему билет на самолёт и отправить — под эскортом — домой.

— В тюрьму особо строгого режима, — сказал адвокат, закрывая папку с делом Имона Кларка. — Вы не предлагаете ничего, о чём можно было бы договориться.

— Если он признает себя виновным в незаконном ношении оружия и в участии в заговоре и если он поможет нам, то получит всего несколько лет тюрьмы куда более мягкого режима. Но если вы полагаете, что мы позволим человеку, осуждённому за убийство, просто так отделаться от нас, вы, господин хороший, очень сильно заблуждаетесь. А что вы можете предложить со своей стороны?

— Это может оказаться для вас сюрпризом, — сказал адвокат загадочно.

— Вот оно как? Готов поспорить, что и вам он тоже ничего не сказал, — поддел Шоу адвоката, а сам не спускал глаз с него, ловя каждую реакцию. Билл Шоу и сам работал когда-то в адвокатуре, хотя в те времена был скорее был озабочен защитой общественных интересов, нежели тем, как избавить от тюрьмы очередного преступника.

— Разговоры между адвокатом и его клиентом — профессиональная тайна, — заявил адвокат. Он всего два с половиной года занимался этими делами, и опыт его преимущественно сводился к одному правилу: избавлять своих подзащитных от лап полиции. Сначала он был доволен тем, что Кларк ничего не сказал ни полиции, ни ФБР, но потом его удивило, что и с ним тот не хочет говорить. В конце концов, несмотря на слова этого типа из ФБР, они, может, смогли бы прийти к какому-то соглашению. Но ему нечего было предложить. Он подождал секунду-другую, но агент ФБР лишь смотрел на него в упор ничего не выражающими глазами. Пришлось адвокату признать поражение — молча, конечно. Ну что же, по совести говоря, он знал, что шансы его на сделку невелики.

— Так я и думал, — сказал Шоу, поднимаясь из-за стола. — Передайте своему клиенту, что, если он не заговорит до послезавтра, он отправится восвояси отбывать пожизненное заключение. Не забудьте передать ему это. Если он захочет поговорить с нами после возвращения домой, мы отправим туда своих людей. Я бы и сам не против слетать туда — там, говорят, отличное пиво.

У ФБР против Кларка было лишь одно оружие — страх. Операция, в которой он участвовал, нанесла вред «Временным», и молодому глуповатому Нэду мог не понравиться приём, который ожидал его в английской тюрьме. В американской тюрьме ему было бы куда безопасней, но Шоу сомневался в том, понимает ли это Кларк, как сомневался он и в том, что тот вообще расколется. Может, когда он вернётся в Англию, можно будет там что-нибудь организовать.

Дело подвигалось плохо. Но он и не ожидал иного. Такие дела или удаётся раскрыть сразу или приходится возиться с ними месяцами, а то и годами. Те, за кем они охотились, слишком хитры, чтобы подставляться под удар. Оставалось лишь цепляться зубами за каждую улику и разрабатывать её до предела, всесторонне.

Так примерно и говорилось в учебнике о технике ведения следствия. Шоу это знал достаточно хорошо, поскольку был автором одного из таких учебников.

Глава 18 ОГНИ

Было четыре пополудни, когда Эшли вошёл в букинистический магазин.

Истинный библиофил, он чуть задержался на пороге, чтобы вдохнуть аромат старых книг.

— Мистер Кули сегодня тут? — спросил он помощницу Кули.

— Нет, сэр, — ответила Беатриса. — Он за границей, по делам. — Чем могу служить вам?

— Насколько мне известно, у вас есть новые поступления.

— О, да. Вы слышали о первом издании Марло?

Беатриса походила на мышь, особенно цветом волос — серо-коричневым. Лицо у неё было отёчным — то ли от переедания, то ли от пристрастия к спиртному. Глаз не разглядеть за толстыми стёклами очков. Одета в нечто старомодное, словно для того чтобы вполне вписываться в атмосферу магазина. «Жаль, — подумал Эшли. — Немного усилий, и она могла бы стать вполне привлекательной».

— Марло? — спросил он. — Первое, говорите, издание?

— Да, сэр. Из библиотеки покойного графа Крандейла. Как вы знаете, пьесы Марло напечатали только через сорок лет после его смерти, — продолжала Беатриса, демонстрируя знания, которые трудно было в ней предположить, судя по её убогой внешности. Эшли слушал её с уважением. Эта мышка знала своё дело не хуже какого-нибудь оксфордского спеца.

— Как вам удаётся находить такие редкости? — спросил он, когда Беатриса кончила экскурс в историю изданий и переизданий Марло.

— У мистера Денниса прямо-таки нюх на раритеты, — улыбнулась она. — Он частенько разъезжает туда-сюда, в постоянном контакте с другими букинистами, со всякими адвокатами и так далее. К примеру, сегодня он в Ирландии. Просто поразительно, какое количество книг он оттуда всякий раз привозит. У той кошмарной публики просто поразительные библиотеки.

— Любопытно, — сказал Эшли, ничем не выдавая, что его действительно заинтересовала эта информация. Внешне он был равнодушен, но в голове у него уже вспыхнула некая сигнальная лампочка. — В литературе ирландцы молодцы, они нам дали несколько действительно хороших писателей. И ещё виски у них отличное.

— И бомбы тоже, — заметила Беатриса, не скрывая неодобрительного отношения к ирландцам. — Лично я туда бы ездить не стала.

— А я туда частенько езжу в отпуск. Рыбка там ловится просто сказочно.

— Лорд Маунтбеттен тоже так полагал, — заметила Беатриса.

— И часто Деннис там бывает?

— Раз в месяц, как минимум.

— Могу я взглянуть на Марло?

— Конечно, — сказала она, и, достав с полки книгу, бережно раскрыла её. Хотя обложка, как видите, в плохом состоянии, страницы сохранились просто чудесно.

Эшли, склонившись над книгой, забегал глазами по строчкам.

— Да, в самом деле. И сколько вы за неё хотите?

— Мистер Деннис ещё не назвал цену. И, насколько мне известно, книгой интересуется ещё один покупатель.

— Вы не знаете, кто?

— Нет, сэр, не знаю. А если бы и знала, все равно не могла бы назвать его имя — это не в наших правилах.

— Это понятно. Так оно и должно быть, — согласился Эшли. — Так когда мистер Кули вернётся? Я хочу с ним самим поговорить насчёт Марло.

— Завтра после обеда.

— Вы завтра тоже будете здесь, — спросил Эшли, и выдал самую чарующую из своих улыбок.

— Нет, завтра я буду на другой работе.

— Очень жаль. В любом случае — спасибо, — откланялся Эшли и направился к дверям.

— Заходите ещё, сэр.

Выйдя из пассажа, Эшли повернул направо. Подождав пока схлынул поток машин, он перешёл на другую сторону улицы. Ему надо было в Скотленд-Ярд и, решив пройтись пешком, он направился по Сент-Джеймс-стрит, обогнул слева королевский дворец, а затем вышел на Мол.

«Именно здесь это и произошло, — остановился он, припоминая те события. Та машина, что скрылась, повернула как раз тут. А саму засаду устроили в сотне метров от этого вот места».

С личностной точки зрения, офицеры службы безопасности похожи друг на друга во всём мире. Они не верят в совпадения, хотя и верят в случай. Когда дело касается их работы, с чувством юмора у них плохо — преобладает смертельная серьёзность. В основе этого лежит понимание ими того факта, что только самые доверенные люди становятся предателями — и прежде чем предать свою страну, они предают тех, кто оказал им доверие. Эшли более всего на свете ненавидел предателей, он всех подозревал и никому не верил.

Через десять минут он уже был в Скотленд-Ярде, в кабинете Джеймса Оуинса.

— Так вот. Об этом Кули, — сказал он.

— Кули? — не сразу понял Оуинс. — А… тот, кого Уоткинс навестил вчера, букинист. Вы что, побывали у него?

— Прелестный магазинчик. А владелец его сейчас в Ирландии, — сказал Эшли без всякого выражения.

Оуинс задумался. Ситуация, казавшаяся малоинтересной, представилась в несколько ином свете. Эшли вкратце пересказал то, что ему удалось выведать. Это ещё не было нужной ниточкой, но всё же этим следовало заняться вплотную.

Впрочем, оба они знали массу случаев, когда такие нити все же никуда не приводили, так что особенно-то обольщаться не стоило. Расследование пока ничего реального не дало. Агенты собирали информацию, но толку от неё пока не было.

Этим Кули надо, конечно, всерьёз заняться — а вдруг да что-то выйдет.

* * *

В одиннадцать утра состоялось координационное совещание между представителями ЦРУ и ФБР. Райана на это совещание не пригласили, поскольку, как объяснил ему Марти Кэнтор, ФБР, возможно, пришлось бы не по душе его присутствие. Джек отнёсся к этому спокойно. Все равно после ленча Марти даст ему сводку всей информации, и этого достаточно. Конечно, Кэнтор перескажет ему и всякие соображения тех, кто руководит следствием, но это ему было ни к чему он предпочитал сырой материал, чтобы самому обмозговать его. Оценка материала взглядом человека со стороны уже давала в прошлом неплохие результаты, могло это сработать и теперь. Он, во всяком случае, надеялся на это.

«Да, мир международного терроризма обширен», — думал Джек, просматривая данные, полученные при помощи разведывательных спутников. Данные эти, составлявшие объёмистый том, содержали, в частности, и карты — шестнадцать штук. На них маленькими красными треугольниками были обозначены местности в четырех странах, где предположительно размещались тренировочные лагеря террористов. Наблюдение за этими подозрительными местами велось со спутников почти ежедневно. Райана более всего интересовали лагеря, расположенные в Ливии.

Имелось агентурное сообщение из Италии, что Сина Миллера видели, как он сходил на берег в порту Бенгази с грузового судна. Судно это было зарегистрировано на Кипре и формально принадлежало сети корпораций, которые вряд ли знали, как оно использовалось на самом деле. Американский эскадренный миноносец, случайно встретившись с этим судном возле Сицилии, сфотографировал его. Судно было старым, но при этом в поразительно хорошем состоянии, оборудовано всякими техническими новинками, включая и радар. Выяснилось, что оно совершало регулярные рейсы из портов стран Восточной Европы в Сирию и Ливию, доставляя туда оружие.

Райан нашёл данные об изучении ЦРУ и Управлением национальной безопасности ряда лагерей в пустыне Северной Африки. К датированным снимкам этих лагерей прилагались графики, фиксировавшие степень активности в них. Райан искал лагерь, чья активность изменилась в день, когда судно, на борту которого находился Миллер, прибыло в Бенгази. К его разочарованию, получалось, что к числу таковых относятся целых четыре лагеря. Относительно одного из них было известно, что он используется Временной группировкой ИРА. Эти данные были получены в ходе следствия по делу одного, позже приговорённого к заключению, террориста. Относительно трех других ничего не было известно. Судя по фотографиям, там была не только ливийская обслуга и охрана, но и люди со светлой кожей, скорее всего европейцы. К сожалению, лица рассмотреть было невозможно — снимки зафиксировали только цвет кожи да порой, при удачном освещении, цвет волос. Можно было понять также какого типа машины там использовались, но номера их идентификации не поддавались. Чёткость сделанных в ночное время снимков была странным образом лучше. Дело в том, догадался Джек, что днём, в жару воздух струится, тогда как ночами там холодно, и он как бы застывает. Лагеря, которыми он заинтересовался, значились под номерами 11-5-04, 11-5-18 и 11-5-20. Почему они были пронумерованы именно так, а не иначе, он не знал да и не интересовался этим. Лагеря эти мало чем отличались друг от друга разве что расположением жилых и подсобных помещений.

Просидев добрый час над этими снимками, Джек пришёл к выводу, что это чудо современной техники давало массу сведений технического свойства и ничего из того, что его действительно интересовало. Кто бы ни был хозяином этих лагерей, они знали о разведывательных спутниках, и, когда те пролетали над лагерями, прятали людей в укрытия. Не прятались лишь от одного спутника, который тоже делал съёмки, но об этом никто не знал. Но даже и на снимках, сделанных с этого спутника, число людей в лагерях почти всегда было разным, и, значит, судить о мере реальной активности лагерей приходилось с большой долей неопределённости.

Это обескураживало.

Откинувшись на спинку стула, Райан закурил очередную сигарету. Сигареты да кофе помогали ему взбодриться. Опять он упёрся в глухую стену. В голову пришло сравнение с компьютерными играми «Зорк» и «Алтиме», которыми он порой, устав от писаний, забавлялся дома. Анализ разведданных зачастую напоминает эти игры: надо нечто угадать, но что именно — вам никогда до конца не ясно. Надо нащупать некий ключ, который может оказаться весьма своеобразным, ни на что не похожим, и непохожесть эта в одних случаях действительно существенна, а в других ерундовая, случайная.

Два лагеря, относительно которых были подозрения, что они принадлежат АОО, находились в сорока милях от заставы ИРА. «Менее часа езды, — подумал Джек. Если только они знают об этих лагерях». Можно было бы дать знать об этом «Временным», и они бы расправились там с АОО. Британцы, похоже, тоже подумывали о том, как расправиться с АОО руками ВГИРА. «Интересно, — сказал себе Джек, что по поводу этой конкретной ситуации думает мистер Оуинс?» Прикинув, он пришёл к выводу, что Оуинсу, видимо, неизвестно о близости этих лагерей к заставе ВГИРА.

Мысль о том, что теперь он располагает данными, которых нет в распоряжении даже таких опытных спецов, как Оуинс, показалась Джеку странной. Он снова вернулся к изучению фотографий.

На одной, сделанной через неделю после того, как Миллера видели в Бенгази, была зафиксирована машина — по виду, «тойота ленд крузер», — в миле от лагеря 11-5-18. Райан записал дату и время. А минут через десять он наткнулся на другую фотографию — та же машина находилась на следующий день на территории лагеря 11-5-09 — лагерь ВГИРА, находившийся в сорока милях от лагеря номер 11-5-18.

Джек заволновался, но тут же приказал себе успокоиться. Ведь лагерь 11-5-18, возможно, принадлежит не АОО, а западногерманской фракции «Красной армии» или итальянским «Красным бригадам», или ещё какой-нибудь организации, с которой ВГИРА сотрудничает. Но в любом случае эти данные подлежали изучению.

Затем он принялся за графики, фиксирующие степень заселённости лагерей.

Графики показывали число помещений, в которых жизнь теплилась или бурлила по ночам. Они охватывали период более чем двухгодичной давности. Он сравнил данные графиков со списком операций АОО и сперва абсолютно ничего не обнаружил.

Периоды, когда число занятых людьми помещений повышалось, никак не соотносились с периодами террористической активности АОО. И всё же прослеживалась некая закономерность…

«Какая именно закономерность?» — спросил он сам себя. Примерно каждые три месяца заселённость помещений в этом лагере возрастала на одну единицу.

Независимо от того, сколько людей было в лагере, число используемых помещений возрастало на одну единицу в течение трех дней. Райан выругался, увидев, что эта закономерность все же не была строгой. О чём все это говорит?

«Вы в лабиринте равно запутанных ходов», — пробормотал Джек слова, возникавшие на экране компьютера, когда он запутывался в очередной головоломке одной из игр. В установлении закономерностей он никогда не был особенно силён.

Джек вышел из своего кабинета и отправился за кока-колой, чтобы малость освежиться. Через пять минут он уже снова сидел за своим столом.

Теперь он принялся за графики заселённости двух других лагерей. Надо было бы сделать копии всех этих графиков, но в ЦРУ были слишком строгие правила использования копировальных машин, а терять время на бюрократические хлопоты ему не хотелось. Два эти лагеря вообще не давали оснований для каких-либо обобщений. Отложив графики, Джек опять принялся за изучение фотографий. На одном из снимков лагеря номер 11-5-20 была видна девушка. То есть, судя по купальному костюму, это должна была быть особа женского пола. Какое-то время он пытался разглядеть её, пока не отвернулся с отвращением: что за извращение, в самом деле, высматривать прелести бабёнки, которая, вероятно, террористка! Лиц женского пола в лагерях 11-5-04 и 11-5-18 не наблюдалось, и он задумался над этим, пока не вспомнил, что снимки, сделанные в дневное время, поступали только с одного спутника.

— Ты так ни к чему и не пришёл, — сказал он сам себе вслух.

— Остальные тоже, — сказал Марти Кэнтор. Джек обернулся.

— Как вы здесь оказались? — удивился он.

— Вы, Джек, когда на чём-то сосредоточены, то уж, действительно, ничего, помимо этого, не видите. Я тут уже минут пять стою, — усмехнулся Кэнтор. — Мне по душе ваше горение, но всё же мне кажется, вы перегибаете палку.

— Ничего, авось не загнусь.

— Ну, смотрите сами, — с некоторым сомнением сказал Кэнтор. — Как вам наш фотоальбом?

— Если этим заниматься каждый день, можно рехнуться.

— Кое-кто и рехнулся, — огласился Кэнтор.

— Мне надо бы кое-что проверить, — сказал Джек и принялся объяснять свои подозрения насчёт лагеря номер восемнадцать.

— Неплохо. Кстати, двадцатый лагерь, похоже, принадлежит «Action-Directe» — знаете, французская группа, недавно появившаяся на свет Божий? Так, во всяком случае, полагает французская разведка.

— Вот оно что! Тогда, возможно, что-то проясняется с этой девицей на снимке, — Джек отыскал нужную фотографию.

— Иван, слава Богу, не знает, на что способна наша поднебесная птица, кивнул Кэнтор. — Ага… Возможно, нам удастся опознать её.

— Как? Ведь лица её не разобрать.

— Но можно определить длину волос, пусть и приблизительно, а также размер её грудей.

— Что?

— Ребята из отдела анализа фотоснимков, они… в общем, у них техника будь здоров. Они разработали математические схемы для опознания личности по комбинации таких параметров, как цвет и длина волос, размер бюста и так далее. В «Action-Directe» полно женщин. Наши французские коллеги, возможно, заинтересуются этим фактом. — «Если захотят иметь с нами дело», — подумал он, но не сказал этого вслух.

— А что насчёт восемнадцатого лагеря?

— Понятия не имею. В действительности, мы никогда по настоящему не занимались им. А раз там эта машина, то, наверное, он тоже принадлежит ВГИРА.

— Не забывайте, что АОО имеет своих людей во ВГИРА.

— Вы ещё не расстались с этой идеей, а? О'кей, это, конечно, не стоит упускать из виду, — согласился Кэнтор. — А что это за закономерность, которую вы нащупали?

— Это пока всего лишь проблеск, не более того, — признался Джек.

— Давайте глянем на график.

Джек разложил его на столе. «Примерно каждые три месяца число занимаемых помещений возрастает».

Кэнтор какое-то время, рассматривал, нахмурившись, график, потом принялся пролистывать фотографии, пока не остановился на той, сделанной в дневное время, где были видны три людские фигуры, стоявшие возле стрельбища.

— Возможно, в этом что-то есть, — сказал он.

— Что именно? — спросил Райан — этот снимок ничего ему не говорил.

— В чём особенность АОО?"

— Профессионализм, — ответил Райан.

— Помните, в последней своей разработке вы отмечали, что в военном смысле они организованы куда лучше прочих групп? У них каждый, насколько нам известно, мастерски владеет оружием.

— Ну и что?

— Думайте! — насмешливо порекомендовал Кэнтор, но увидев, что Джек все же не может сообразить, что к чему, задал наводящий вопрос:

— Что вы скажете о регулярных тренировках?

Стрельбы, например?

— А ведь верно! Я об этом как-то и не подумал. Как это никому в голову не пришло?..

— Знаете, сколько таких вот снимков поступает сюда? То есть я и сам точно не знаю, сколько, но могу вас заверить, что очень много. И для изучения каждого нужно минимум пять минут. Мы же прежде всего занимаемся Россией — ракеты, военные заводы, передислокация войск, танковые соединения и так далее. Именно на это и брошены наши основные аналитические таланты. И они просто не могут справиться со всем материалом, поступающим со спутников. Так что такими вот снимками занимаются не аналитики, а техники, — Кэнтор замолк на секунду. — Восемнадцатый лагерь представляет некоторый интерес, так что надо нам попытаться определить, кто там обитает. В общем, неплохо, Джек.

* * *

— Он нарушил правила конспирации, — вместо приветствия сказал О'Доннелл.

Он выговорил это тихим голосом, так что в шуме, царившем в пивной, никто не мог услышать его.

— Может, у него были на то основания, — ответил Кули. — Какие-нибудь инструкции?

— Когда вы возвращаетесь?

— Завтра утром.

О'Доннелл кивнул, допил пиво и вышел на улицу. Через двадцать минут он был у себя дома, а ещё через десять минут в его кабинете уже сидели начальник оперативного отдела АОО Син Миллер и начальник разведслужбы Майкл Маккини.

— Син, каково ваше мнение об организации Алекса?

— Они вроде нас — их мало, но они профессионалы. Алекс насчёт техники операций очень на уровне, хотя и заносчив. Настоящей выучки у него, правда, нет, но он умён, и даже очень. И жаждет действий.

— Ну что же, возможно, этим летом у него будет шанс отличиться.

О'Доннелл помолчал, затем вытащил из кармана письмо, только что доставленное Кули.

— Похоже, Его королевское высочество осчастливит посещением Америку. Этим летом. Выставка королевских сокровищ пользовалась таким успехом, что они намерены устроить ещё одну. Чуть ли не девяносто процентов работ Леонардо да Винчи принадлежит королевскому дому, и они отправят все это в Америку, чтобы собрать средства для всяких там благотворительных целей. Выставка начнёт работать первого августа, и откроет её лично принц Уэльский. Объявят об этом только в июле, но у нас уже есть маршрут его поездки и даже сведения о том, какие меры охраны будут предприняты. Пока ещё неизвестно, поедет ли вместе с ним его очаровательная супруга, но мы будем исходить из предположения, что поедет.

— А ребёнок?

— Скорее всего, что нет, но и это не исключено, — сказал О'Доннелл и передал письмо Майклу Маккини, который тут же погрузился в его изучение.

— Охрана будет очень серьёзной, — сказал он наконец. Как и всем разведчикам, противник представлялся ему крайне мощным. — У американцев уже были кое-какие инциденты, и они извлекли из них урок. Но если они примут именно эти меры…

— Именно эти, — сказал О'Доннелл. — Я хочу, чтобы вы вдвоём поработали над этим. Времени у нас достаточно и надо использовать его с толком.

Он взял письмо из рук Маккини и, прежде чем передать его Миллеру, ещё раз перечитал. После их ухода он написал письмо с инструкциями своему агенту в Лондоне.

* * *

Кули, едва войдя в здание аэропорта, увидел связника. Он направился в кафе, чтобы за чашкой кофе скоротать время до отлёта. Но вот объявили посадку на его самолёт, он расплатился и направился к выходу. Связник в это время как раз входил в кафе — они едва разминулись в дверях. Письмо незаметно перекочевало из рук одного в карман другого — в точном соответствии с наукой, каковую преподают в каждой шпионской школе.

* * *

— Он много разъезжает, — заметил Эшли. Детективам Оуинса потребовалось менее часа, чтобы разыскать бюро путешествий, где Кули всегда заказывал билеты.

Теперь перед ними был список всех его поездок за последние три года. Двое других сыщиков собирали биографические данные. Работёнка из числа самых заурядных. Оуинс и его люди старались не поддаваться надежде, что эта ниточка выведет их куда надо. Радужные надежды слишком часто мешают сохранять объективность. На счётчике машины Кули, запаркованной возле аэропорта Гатвик, значилось большое число миль, учитывая возраст самой машины. Но это понятно он ведь всё время в разъездах, в погоне за редкими книгами. Таковы были сведения, добытые за последние восемнадцать часов. Теперь надо набраться терпения и ждать дополнительных данных.

— Как часто он бывает в Ирландии?

— Довольно часто. Но он ведь скупает там книги, — сказал Эшли.

— А в Америке? — спросил Оуинс.

— Похоже, что раз в год. Думаю, на ежегодной книжной ярмарке. Но я это проверю. Шекспир ведь там не жил и книг своих там не издавал. В Америке не так уж много старых изданий, чтобы привлечь таких знатоков, как Кули. Может, он скупает там книги, что когда-то уплыли от нас за океан, но вероятнее всего, он ищет там покупателей. Нет, как ни верти, Ирландия для него идеальное прикрытие — если, конечно, он занимается тем, чем мы думаем. Мой букинист, «Сэмюэль Пикетт и Сыновья», тоже наведывается туда… хотя и не так часто.

— Может, нам что-то подскажет его биография, — заметил Оуинс.

— Будем надеяться, — сказал Эшли. Ему хотелось, чтобы в конце этого тёмного туннеля наконец прорезался свет, но пока впереди была лишь сплошная темь.

* * *

— Это ничего, Джек, — сказал Кэти.

Он кивнул. Она была права. Когда они пришли навестить Салли, медсестра, рассказывая о том, как стремительно выздоравливает девочка, прямо-таки сияла.

Но одно дело — знать, а другое — видеть, как мучается твой ребёнок. Салли не могла говорить, так как во рту у неё был шланг респиратора, но она пыталась что-то пробормотать, и смысл этого бормотанья был один: «Больно». И все эти кровоподтёки… Он знал, что они исчезнут, но легче от этого знания не было. И боль тоже со временем уйдёт… Со временем! Но ведь больно-то ей было именно сейчас. Кэти ещё могла говорить о том, что только живое существо испытывает боль, что, несмотря на все страдания, это положительный знак. Он такого сказать не мог, его такие слова не утешали. Кэти и Джек оставались возле Салли, пока она не заснула.

— Ну, как ты? — спросил Джек Кэти, когда они вышли на улицу.

— Лучше. Завтра вечером ты можешь уже забрать меня домой.

Джек как-то даже и не думал об этом. Ему почему-то мерещилось, что Кэти останется здесь, поближе к Салли.

— Без тебя дома пусто, — сказал он минуту спустя.

— И без неё там будет пусто, — сказала Кэти и снова заплакала. — Она такая маленькая…

— Да, — ответил он и снова увидел голубые глаза Салли и кровоподтёки. — Она поправится… И я больше не хочу слышать всей этой ерунды: «это моя вина» и так далее.

— Но так ведь оно и есть!

— Нет не так. Ты и знать не знаешь, как мне повезло, что вы обе всё-таки живы. Я видел сегодня рапорт ФБР. Если бы ты вовремя не нажала на тормоз, вас обеих изрешетили бы пулями. Ты все правильно сообразила. Это и спасло вам обеим жизнь.

Кэти отреагировала не сразу.

— А откуда ты знаешь об этом рапорте?

— ЦРУ. Они участвуют в разбирательстве вместе с ФБР и полицией. Я попросил, чтобы меня тоже включили в эту команду.

— Но…

— Над этим сейчас работает много людей. Я — один из них. Единственное, что важно сейчас, — это найти их.

— Ты думаешь, что…

— Да, я так думаю. — «Рано или поздно», — добавил он мысленно.

* * *

Билл Шоу был настроен куда менее оптимистично. Потенциально наиболее перспективной была ниточка, ведущая к негру, который вёл фургон. От прессы это скрывалось. Из сообщений телевидения и газет следовало, что все преступники были белыми. ФБР не столько лгало прессе, сколько позволило ей сделать ложные выводы на основании тех отрывочных сведений, что были предоставлены в её распоряжение. Такова была обычная практика. Делалось это для того, чтобы подозреваемый не чувствовал, что за ним идёт охота. Единственный, кто видел его вблизи, была продавщица из «7-11». Она провела несколько часов над фотографиями негров, относительно которых были подозрения, что они состояли в тех или иных «революционных» группировках, и наконец остановилась на трех. Двое из них сидели в тюрьме: один за ограбление банка, другой — за доставку взрывчатки из-за границы. Третий скрылся из поля зрения семь лет тому назад. Это была всего лишь фотография. Имя, которое на ней значилось, было вымышленным, отпечатками пальцев этого человека ФБР тоже не располагало. Было известно, что он полностью порвал с прежними своими друзьями — умный ход, поскольку большинство сидело по тюрьмам, — и просто исчез. Вероятнее всего, говорил себе Шоу, он вернулся к нормальной жизни и разве что изредка вспоминает о прошлых делах, Шоу снова пролистал досье. «Константин Дуппенс» — таково было его условное имя. По отзыву информатора, у него хорошо подвешен язык, хотя он и не из болтливых. Вероятно, получил какое-то образование. Был связан с группой, за которой Бюро вело слежку, но реально в её деятельности никакого участия не принимал. Более того, он вообще не был замешан ни в каких противозаконных действиях, и как только главари этой группы начали толковать о том, чтобы добывать деньги посредством ограбления банков и перевозкой наркотиков, прекратил всякие с ней контакты. "Не исключено, что дилетант, — подумал Шоу, — студентик с вывихом в сторону радикализма — посмотрел-посмотрел на этих революционеров да и понял, что они на самом деле всего лишь идиоты, гангстеры, чьи головы забиты ошмётками фразеологических клише марксизма или фашизма.

Кое-каким группкам время от времени удавалось подложить где-нибудь бомбу, но это случалось так редко, а результат этих эскапад был столь ничтожным, что широкие слои американской общественности едва ли и слышали о таких актах. Если им удавалось ограбить банк, публика приходила к выводу, что для грабежа банка вовсе не обязательны политические мотивы — достаточно всего лишь алчности.

Число террористических актов достигло пика в 1982 году — пятьдесят один случай, но в 1985 их было уже всего лишь семь. Благодаря хорошо поставленной информационной службе и решительным действиям, ФБР в предыдущем году сумело расправиться с многими из этих любительских групп и предотвратить более двадцати террористических актов. Чаще всего группки этих безумцев распадались сами, ибо состояли из любителей. В Америке не было идеологически мотивированных террористических групп, по крайней мере в европейском смысле этого понятия.

Были группы армянских террористов, охотившихся за турецкими дипломатами, и группы белых расистов. Но в обоих случаях вся их идеология сводилась к ненависти. — к туркам, неграм, евреям и так далее. Они, конечно, были вредны, но реальной опасности для общества не представляли, поскольку были движимы лишь негативными устремлениями, и у них не было каких-то долговременных политических целей. Самыми опасными террористами всегда, конечно, являются идеалисты, но Америка — не та страна, где можно с лёгкостью вдохновиться мыслью о преимуществах марксизма или нацизма. Когда даже у тех, кто живёт на пособие по бедности, дома цветные телевизоры, кого увлечёшь проповедью социалистического благосостояния? Когда в стране нет чётко выраженных классовых различий, какую группу населения можно ненавидеть до самозабвения? А потому все эти мелкие банды чувствовали себя партизанами, которые плавают не в море сочувствующего им крестьянства, а в океане всеобщей апатии. И ни одна из этих групп не сумела привлечь к себе общественного внимания. Очень быстро Бюро засылало в их ряды своих людей, а там уж недалеко было и до полного разгрома, причём террористам приходилось убеждаться, что все их манифесты, даже в связи с разгромом их группы, помещались в газетах разве что на одиннадцатой странице да и то петитом. Безликие редакторы полагали, что манифесты эти не представляют интереса для широкой публики. То же и с сообщениями о судебных процессах над террористами.

В этом смысле ФБР пало жертвой собственной эффективности. Ибо успех его в борьбе с терроризмом привёл к тому, что возможность терроризма в Америке не стала объектом общественного интереса и беспокойства. Даже к «делу Райана», как оно стало теперь называться, относились, как к всего лишь особо жестокому уголовному преступлению, а не как к предвестнику чего-то нового в Америке. Для самого Шоу оно было и тем и другим. Официальная точка зрения ФБР на терроризм трактовала таковой как уголовное преступление без всякой политической окраски, способной придать ему хоть какую-то респектабельность. И дело тут было не только в семантике. Террористы ведь покушаются на сами основы цивилизованного общества, а следовательно, наделять их даже тенью респектабельности равносильно самоубийству. Но, на самом деле. Бюро понимало, что они — не просто желающие разбогатеть уголовники. Цель их куда опаснее. А посему в отличие от обычных уголовных дел, которыми занималась полиция, террористы были в ведении ФБР.

Шоу вновь принялся изучать фотографию «Константина Дуппенса». Рассчитывать на то, что продавщица действительно запомнила лицо одного из сотен посетителей магазина, причём запомнила настолько, чтобы безошибочно опознать его на снимке, сделанном несколько лет назад, не приходилось. То, что она действительно старалась быть им полезной, это факт. Согласилась она и молчать обо всём этом.

У них было описание одежды «Дуппенса», наверняка, уже сожжённой, и был фургон, разобранный экспертами до последнего винтика. Знали они теперь и тип оружия, из которого велась стрельба. Но это было все. Инспектору Шоу оставалось лишь ждать, что его детективам удастся раздобыть что-нибудь новенькое. Может, платный доносчик подслушает что-нибудь или найдётся какой-то новый свидетель, или эксперты раскопают что-нибудь неожиданное в этом фургоне. Шоу призывал себя к терпению. Несмотря на двадцать два года службы в ФБР, терпение давалось ему с большим трудом.

* * *

— Твоя борода начинает мне понемногу нравиться.

— Если бы она ещё так не зудела! — сказал Александр Константин Доббенс. — Я только и делаю, что чешусь.

— Ага, у меня так же было, — сказал коллега, с которым они делили один кабинет. — Не то что, когда ты молод.

— Говори о себе, дедуля! — рассмеялся Доббенс. — Ты — старый, женатый индюк.

— Тебе, Алекс, тоже пора уже остепениться.

— Слушай, в мире столько всего интересного — делать не переделать, а я ещё ничего не успел. — И про себя добавил: «Это не совсем так».

Он служил инженером в балтиморской электрокомпании и обычно работал по ночам. Ему приходилось много разъезжать, проверяя оборудование и работу обслуживающего персонала. Алекс пользовался уважением на службе — в основном потому, что он не только не брезговал физической работой, но и любил её, в отличие от большинства других инженеров. Сам себя он называл человеком из народа. Руководство раздражала его активность в профсоюзе, но он всё же был хорошим инженером, и притом — негром. Хорошего инженера, человека, пользующегося уважением коллег, и к тому же негра не больно-то уволишь. По его рекомендации в компанию приняли немалое число представителей всяких нацменьшинств. Некоторые из них оказались действительно толковыми работниками.

Правда, кое у кого из них было довольно сомнительное прошлое, но Алекс поручился за них.

Ночные смены были обычно спокойными, так оно было и в тот день. Алекс принялся за «Балтимор сан». Их дело уже перекочевало с первых страниц на задворки, в отдел местных происшествий. ФБР и полиция штата, прочитал он, продолжают заниматься этим делом. У него до сих пор все не укладывалось в голове, как эта женщина с ребёнком остались в живых. Вероятно, благодаря предохранительным ремням и великолепным качествам кузова «порша». «Ладно, решил он, — это даже хорошо». Убийством ребёнка и беременной женщины не больно-то будешь хвастаться. А вот то, что они пустили в расход полицейского, это дело другое. Но ему не давала покоя мысль об аресте этого Кларка. «Ведь говорил же я этому мудаку, что парень будет торчать там у всех на виду! Так нет — ему, видите ли, обязательно надо было расправиться со всем семейством сразу!»

Алекс понимал, почему Миллер этого хотел, но считал, что рвение того перевесило чувство реализма. «Идиоты, начитавшиеся политических книг, они воображают, что если чего-то очень сильно хочешь, то оно непременно случится». Инженеры куда большие реалисты.

Доббенса успокаивало то, что, судя по газетным отчётам, все подозреваемые были белыми. Он сделал ошибку, помахав рукой вертолёту. В революционной деятельности нет места браваде. Слава Богу, что в данном случае все обошлось.

Странно, что, несмотря на все проколы, операция все же завершилась успехом. Эта дешёвка из ИРА удрала из Бостона, поджав свой поросячий хвост. Так или иначе, операция получила политическое звучание. А именно это и есть мера успеха, говорил он себе.

Он полагал, что успех этот должен был послужить ему трамплином. Он и его люди оказали квалифицированное содействие известной группе революционеров, так что теперь он мог рассчитывать на денежную помощь своих африканских друзей. На самом-то деле, они не африканцы, с его точки зрения, но им нравилось так величать себя. Есть много способов нанести вред Америке, много способов привлечь внимание к своей группе так, как это никакой другой революционной группе ещё не удавалось. Что если он, к примеру, отключит электричество сразу в пятнадцати штатах? Алекс Доббенс знал, как это сделать. Революционер должен знать, как задеть людей за живое. А что может быть лучше, нежели вселить сомнение в надёжность того, что они привыкли рассматривать как символ надёжности? Если он сумеет показать, что коррумпированное правительство этой страны не в состоянии дать людям уверенность даже в том, что свет будет гореть по ночам, то потом в эти бараньи головы можно будет заронить и многие другие сомнения. Америка, думал он, — страна, где на первом месте стоят вещи. А что если эти вещи перестанут функционировать? Что тогда начнут думать люди? Он не знал ответа на этот вопрос, но был уверен, что тогда что-то изменится. А именно перемен-то он и желал.

Глава 19 ИСПЫТАНИЯ И ОЦЕНКИ

— Странное он всё-таки существо, — заметил Оуинс. Собранное досье было результатом трехнедельной работы. Можно было бы собрать все эти данные и быстрее, но если вы не хотите, чтобы объект вашего интереса что-то заподозрил, надо действовать с оглядкой.

Деннис Кули был уроженцем Белфаста, из семьи среднего достатка. Родители его были католиками, однако церковь не посещали, что было весьма странно для тех мест, где религия определяет границу между жизнью и смертью. Пока Деннис учился в приходской школе он ходил в церковь, но, поступив в университет, более там уже не появлялся. Никаких правонарушений за ним не числилось. Никаких. В университете он поддерживал какие-то отношения с рядом политически активных групп, однако членом их никогда не был, явно предпочитая отдаваться изучению литературы. Университет он окончил с отличием. Несколько курсов марксизма, несколько по экономике — и всегда, отметил Оуинс, у преподавателей с отчётливым уклоном влево. Таких в лондонском Институте экономики всегда было полным-полно.

За два года после окончания университета, кроме записей об уплате налогов, о нём ничего не было. Он работал в букинистическом магазине отца и, с точки зрения полиции, просто не существовал: всегдашняя проблема с полицией — она обращает внимание только на преступников. Несколько осторожно сделанных изысканий в Белфасте ничего не дали. Магазин посещали самые разные люди, включая и солдат британской армии. Витрину магазина раз-другой разнесли вдребезги бесчинствующие толпы протестантов, но этим дело и ограничилось.

Молодой Деннис не был завсегдатаем пивных, не принадлежал ни к одной церковной организации, ни к какому-либо политическому клубу, ни даже к какой-либо спортивной ассоциации. «Он всё время что-нибудь читал», — сказал детективу один из опрошенных. «Великое открытие! — усмехнулся про себя Оуинс. — Владелец книжного магазина, любящий читать книги…»

Потом его родители погибли в результате автомобильной катастрофы. После скромной заупокойной службы в местной церкви Деннис Кули вернулся к прежней размеренной жизни, теперь уже сам став владельцем магазина. Несколько лет спустя он продал магазин и перебрался в Лондон. Сперва он открыл торговлю вНайтсбридже, а затем переехал в тот пассаж, где обретался и в данное время.

Согласно отчётам налогового управления, он неплохо зарабатывал. Вместе с тем осмотр его квартиры свидетельствовал, что он жил в рамках своих возможностей.

Коллеги по книжному бизнесу были о нём хорошего мнения. Единственной его служащей, Беатрисе, явно нравилось работать с ним. Друзей у Кули не было, пивные он по-прежнему посещал редко, жил один, никаких сексуальных отклонений за ним замечено не было. Очень много ездил по делам.

— Полный нуль, — сказал Оуинс.

— Да, — согласился Эшли. — Но, по крайней мере, теперь ясно, где Джефф с ним пересёкся — он был лейтенантом одного из первых подразделений, отправленных в Белфаст, и, вероятно, как-то раз забрёл в магазин Кули. Вы же знаете, как болтлив Джефф Уоткинс. Они, вероятно, начали говорить о книгах — вряд ли о чём-либо другом. Сомневаюсь, чтобы у Кули в то время были какие-либо другие интересы.

— Да, он типичный книжный червь. Или, по меньшей мере, пытается внушить это окружающим. А его родители?

— Они, — улыбнулся Эшли, — были коммунистами. Ничего серьёзного, тем более что их большевизм поувял с началом восстания в Венгрии в пятьдесят шестом году. Венгерские события поохладили их. Они так и остались откровенными леваками, но прекратили какую-либо политическую активность. Их помнят как вполне приятных людей, хотя и со странностями. Приучали местных детишек к книжкам — может, из чисто деловых соображений… Вовремя платили по счетам. Вот и все о них.

— А эта Беатриса?

— Окончила школу. В университете не училась, но занималась самообразованием в области литературы и истории книгопечатания. Живёт вместе с престарелым отцом — он сержант в отставке, служил в королевских ВВС. Никаких друзей-приятелей. По вечерам, вероятно, сидит перед телевизором и потягивает винцо. Она довольно откровенно не любит ирландцев, что не мешает ей работать с «мистером Деннисом», поскольку он знаток своего дела. Вот и все, что мы о ней знаем.

— Итак, мы имеем дельца в сфере купли-продажи редких книг, чьи родители были марксистами, сам же он ни в каких связях с подозрительными людьми, не говоря уже о террористических группах, не замечен, — подытожил Оуинс. — Он учился в университете примерно в то же время, что и наш друг О'Доннелл, не так ли?

— Так. Однако никто не помнит, чтобы они встречались друг с другом. Фактически они жили недалеко друг от друга, но опять же никто не припоминает, чтобы Кевин посещал его магазин, — сказал Эшли. — Не забывайте, что в те годы никто к О'Доннеллу серьёзно не присматривался. Если между ними и была какая-то связь в те годы, документально она нигде не зафиксирована. Лекции по экономике они слушали у одного и того же преподавателя. Это могло бы что-то нам дать, но тот помер года два назад. Их сокурсники рассеялись по всему свету, и нам ещё предстоит найти кого-нибудь, кто знал их обоих в те годы.

«Парень, так или иначе причастный к марксизму, посещал тот же университет, и в то же время, что и О'Доннелл», — задумался Оуинс. Одного этого достаточно, чтобы приглядеться к нему повнимательней, даже несмотря на отсутствие видимых связей с какой-либо террористической группой. Если им удастся нащупать хоть что-то, свидетельствующее о том, что Кули и О'Доннелл знали друг друга, тогда не исключено, что Кули — как раз тот мост, что связывает Уоткинса с АОО.

— Хорошо, Дэвид, так что вы предполагаете делать?

— Мы, само собой, установим микрофоны у него дома и в магазине и будем фиксировать все его телефонные разговоры. В поездках его будут сопровождать.

Оуинс одобрительно кивнул. Он бы себе такого позволить не мог, но служба безопасности проводит операции согласно одним правилам, а лондонская полиция другим.

— А магазин?

— Это непросто, учитывая его расположение. Но мы попытаемся посадить нашего человека в одну из соседних лавок.

— Кажется, напротив там ювелирный магазин, не так ли?

— «Николас Риммер и сыновья», — сказал Эшли. — Владелец и двое служащих.

Оуинс задумался. «Я могу найти опытного детектива, специалиста по кражам со взломом…»

* * *

— Доброе утро, Джек, — поздоровался Кэнтор.

— Привет, Марти.

Райан уже неделю назад отложил в сторону снимки, сделанные со спутников, отчаявшись прийти к какому-то заключению. Теперь он изучал сеть террористических групп. Какие группы связаны друг с другом? Откуда они получают оружие? Где проходят обучение? Кто им помогает с обучением? Кто финансирует их?

Откуда документы для поездок? Какие страны они используют — с ведома местных властей — в качестве транзитных пунктов?

Ответ найти было сложно не из-за недостатка информации, а именно из-за её избытка. Буквально тысячи оперативных работников и агентов ЦРУ и всех других западных разведслужб прочёсывали весь мир в поисках такого рода информации.

Многие из агентов ЦРУ — иностранцев, завербованных Управлением, — писали подробнейшие отчёты о самых незначительных событиях в надежде, что в их нагромождении где-то скрывается то жемчужное зерно истины, что поможет подобрать ключ к организации Абу Нидаля или какой-либо другой столь же значительной террористической группе и принесёт автору отчёта заслуженное вознаграждение. В результате в ЦРУ поступали тысячи рапортов, большая часть которых никакого интереса не представляла, но в то же время в этой куче чепухи порой попадался и золотник, достойной внимания. Джек только теперь понял всю неохватность этой проблемы. Те, к кому поступали эти данные, были людьми знающими, но они буквально тонули в море сырой информации, которую, прежде чем подвергнуть соответствующей аналитической обработке, надо было проверить и перепроверить. И чем меньше террористическая организация, тем труднее собрать о ней нужные данные, а иные из этих организаций состоят всего лишь из членов одной семьи.

— Марти, — сказал Джек, кивнув на груду бумаг на своём столе, — ничего более сложного я в жизни не видел.

— Охотно вам верю. Но я принёс вам одну хорошую весть.

— А именно?

— Помните тот снимок девушки в бикини. Французы полагают, что опознали её: Франсуаза Теру. Высокая, темноволосая, отлично сложена и была за пределами страны в момент, когда сделано фото. Это подтверждает, что данный лагерь принадлежит «Action-Directe».

— Так кто она такая?

— Убийца, — ответил Марти и протянул Джеку фотографию, сделанную вблизи. — И причём опытная. Подозревается в совершении трех убийств: два политика и один промышленник. Все трое убиты из пистолета, вплотную. Вот вообразите, что вы средних лет человек, идёте себе по улице, видите хорошенькую девушку, она вам улыбается, спрашивает, как пройти куда-то там и вдруг — в руке её пистолет. И прощай, мой Чарли.

Джек посмотрел на снимок — девушка вовсе не выглядела опасным существом, она, напротив, казалась воплощением мечты любого мужчины.

— Она, как говорили у нас в колледже, не из тех, кого выталкивают из постели. Боже, в каком мире мы живём, Марти?

— Вам это известно лучше, чем мне. Так или иначе, нас попросили понаблюдать за этим лагерем. Если мы снова засечём её там, надо будет срочно переслать им снимки.

— Они что, хотят захватить её?

— Этого они не сказали, но не забывайте, что в Чаде есть французские части, это где-то в милях четырехстах оттуда. Воздушно-десантные подразделения, с вертолётами и так далее.

Джек вернул ему фотографию и вздохнул:

— Такой товар пропадает.

— Именно, — согласился Кэнтор и спросил:

— Ну, как идут дела с вашими данными?

— Весь стол, как видите, завален, а толку никакого. Те, которые занимаются этим на всю катушку…

— Да, сперва они работали круглые сутки. Пришлось остановить их, а то они прямо-таки таяли на глазах. Закладывали все это в компьютеры — от этого тоже мало толку. Однажды мы получили сведения относительно главы одной группы. Согласно им, он в один и тот же день был в шести разных аэропортах. Естественно, мы поняли, что все это чушь. Но в такой чуши бывает и что-то реальное. Так мы упустили того самого парня в марте того же года в пригороде Бейрута. Опоздали всего на полчаса. Всего на каких-то проклятых тридцать минут! — сказал Кэнтор. — Но со временем привыкаешь к такого рода вещам.

«Тридцать минут, — подумал Джек. — Если бы я ушёл с работы на тридцать минут раньше, я был бы покойником. Вряд ли я к такому способен привыкнуть».

— И что бы вы сделали с ним?

— Его конституционные права мы бы зачитывать ему не стали, — ответил Кэнтор. — Ну, так удалось вам установить какие-то связи?

Райан покачал головой.

— Эта АОО чертовски мала. Я нащупал шестнадцать случаев контактов ИРА с другими организациями. Кто-то из связников, возможно, наши парни, но как это знать? В сообщениях нет фотографий, а данные там словесные описания могут подойти к кому угодно. Даже когда у нас есть сообщение о контакте ИРА с какой-то из тех групп, с которой она вроде бы не должна общаться (может, это как раз АОО?), то информация может быть неверной и этот контакт, возможно, всего лишь первый и единственный. Марти, ну кто способен разобраться во всей этой горе мусора?

— Ну что же, — улыбнулся Кэнтор, — теперь когда кто-нибудь спросит вас о том, как ЦРУ борется с терроризмом, вам нечего будет сказать в ответ. Слушайте, Джек, те, за кем мы гоняемся, — не дураки. Они знают, что с ними будет, если их схватят. Даже если мы не сделаем этого сами, решив не марать рук, мы всегда можем дать информацию о них Израилю. Террористы при всей своей ублюдочности хорошие, стойкие бойцы, но противостоять регулярным частям они не в силах, и знают это. Вот это-то и бесит. Мой шурин — майор, служит в дивизии «Дельта». Я видел, как они действуют. Они бы в этом лагере за пару минут всех перестреляли, и ещё эхо бы не умолкло, а их бы там уже и в помине не было. Они весьма эффективны, но без нужной информации они не знают, где и когда им надлежит быть эффективными. То же самое и с полицией. Думаете, мафия уцелела бы, если бы полиция точно знала, где и когда они орудуют? Сколько ограблений банков увенчалось бы успехом, если грабителей внутри поджидала бы вооружённая засада? Но надо знать, где эти типы собираются орудовать. Это дело разведки, а разведка это, оказывается, команда безликих бюрократов, которые копаются во всём этом бумажном мусоре. Добытчики информации поставляют её нам, мы её обрабатываем и снабжаем ею группы оперативников. Битва идёт и здесь тоже, Джек. Здесь, в этом здании. И ведут её люди из группы GS-9 и GS-10, те самые, которые каждый вечер возвращаются к своим семьям.

«Да, но битву-то эту мы проигрываем, — сказал сам себе Джек. — И ни одного тухлого шанса, что мы её выиграем».

— Как там в ФБР? — спросил он.

— Ничего нового. Этот негр… Да и вообще толком не известно, был ли он. У них имеется фото изрядной давности, вместо имени — кличка и никаких отпечатков. Да ещё лаконичное описание его, смысл которого в основном сводится к тому, что парень этот умён и умеет держать язык за зубами. Бюро ищет его через посредство бывших членов радикальных групп… Забавно порой узнавать, до какой степени большинство их остепенилось. В общем, пока безрезультатно.

— А что с группой, которая летала туда года два назад? — спросил Райан, имея в виду известный случай, когда члены нескольких радикальных групп Америки побывали в Ливии на встрече с «прогрессивными элементами» стран «третьего мира».

— Вы ведь обратили внимание на то, что из Бенгази у нас нет ни одной фотографии? Наш агент там попался — по случайности, как порой бывает. Нам это стоило фотографий, а ему — головы. К счастью, им не удалось пронюхать, что он работал на нас. Нам известны имена некоторых из тех, кто там был, но не всех.

— А штампы в паспорте?

Кэнтор прислонился к дверному косяку.

— Ну, скажем, мистер Икс летит в Европу. Ведь американцы любят проводить каникулы в Европе — десятки тысяч каждый месяц. Он вступает в контакт с нужными людьми, и они организуют ему поездку в нужную страну — без таможни и паспортного контроля. Это легко. Мы это частенько делаем. Будь у нас его имя, мы могли бы проверить, уезжал ли он из страны как раз в то время. Это уже было бы что-то. Но имени-то его у нас как раз и нет.

— У нас ничего нет!

— Нет, кое-что всё-таки есть. Хотя бы вот это, — он махнул рукой в сторону заваленного документами стола. — И ответ на наш вопрос кроется где-то там.

— Вы, в самом деле, верите в это?

— Всякий раз, когда нам удаётся добраться до одного из этих типов, мы обнаруживаем, что вся необходимая информация месяцами уже лежала у нас под носом. Комиссии конгресса, контролирующие нашу работу, вечно долбят нас за это. Вы, Джек, сидите на этой груде материала, и где-то там кроется ключ к загадке. Статистически это почти аксиома. Но у вас две-три сотни всяких рапортов, и только один из них — тот, что нам нужен.

— Я не ожидал чудес, но на какой-то прогресс я всё-таки рассчитывал, — с горечью сказал Джек.

— А он у вас и есть. Вы заметили нечто, ускользнувшее от внимания всех других. Взять хотя бы ту же Франсуазу Теру. И теперь если какой-то французский агент узнает что-то, представляющее интерес для нас, они, возможно, сообщат нам об этом. В разведке ведь как в меновой торговле былых времён. Мы даём им, они дают нам, а иначе мы в другой раз уже никогда ничего им не дадим. А если они изловят эту девицу, они нам многим будут обязаны. Она пришила близкого друга их президента, и он к вопросу о её поимке относится весьма серьёзно. В общем, адмирал считает, что вы много сделали. И, кстати, он считает, что вы чересчур уж налегаете на работу, что надо бы вам полегче…

— Когда я найду этих ублюдков, тогда можно будет и расслабиться, — сказал Райан.

— Передышка тоже нужна. Вы плохо выглядите. Усталость чревата ошибками, а мы таковых не любим. Джек, больше не засиживайтесь до ночи. Это не только моё пожелание, но и Грира тоже. Не позже шести вечера, — сказал Кэнтор и вышел, не дав Джеку возможности возразить.

Джек вернулся было к своим бумагам, но вместо изучения их какое-то время сидел, уставясь в стенку. Кэнтор был прав. Он засиживался здесь так поздно, что уже не было времени съездить в Балтимор навестить Салли. Конечно, там возле неё Кэти, но всё же…

«Итак, — сказал он, обращаясь к стене, — по крайней мере хоть что-то я сумел раскопать». Он помнил, конечно, что это было случайностью и что к верному заключению пришёл не он, а Марти. Но правдой было и другое — он сделал то, что и ожидается от аналитика: найти нечто необычное и привлечь к этому чьё-то внимание. Так что это была и его заслуга тоже. Он ведь, похоже, нащупал террориста, хотя и не того, которого искал.

«Это начало», — сказал он себе.

Он задумался над тем, как французы обойдутся с этой девицей, если поймают её, и что он сам будет чувствовать в этой связи. Было бы куда лучше, решил он, если бы террористы были уродливы. Вздохнув, он вернулся к своим бумагам. Где-то тут, в этой груде таилась информация о тех, кто его интересует. Он обязан разыскать её.

* * *

— Привет, Алекс, — сказал Миллер, садясь в машину. На этот раз он прилетел в Мексику, оттуда пересёк границу на машине и только потом добрался самолётом до Вашингтона.

— Как поездка? — поинтересовался Алекс. Миллер так и не сбрил бороду. Но ничего, подумал Доббенс, никто ведь его толком не видел.

— Проверка на границе у вас — чистой воды ерунда.

— Тебе что, было бы лучше, будь это по-другому? — спросил Алекс. — Но давай о деле.

Резкость его тона удивила Миллера. «Неужто ты не гордишься такой операцией?» — мысленно спросил он его.

— У нас есть для тебя ещё работёнка, — сказал Миллер.

— Вы мне ещё и за ту не заплатили.

Миллер протянул ему банковскую расчётную книжку.

— Нумерованный счёт, багамский банк. Сумма, надеюсь, выписана верно.

Алекс сунул книжку в карман.

— Так-то лучше. Значит, другая работёнка? Надеюсь, не такая спешная, как та?

— У нас впереди несколько месяцев, чтобы подготовиться, — ответил Миллер.

— Слушаю.

Миллер изложил ему план АОО.

— Да вы что, совсем спятили? — разозлился Алекс.

— Насколько трудно будет раздобыть нужную нам информацию?

— Проблема не в этом, Син. Проблема в том, как вы доставите сюда своих людей и потом вывезете их отсюда. Тут я вам ничем не смогу быть полезным.

— Это моя забота.

— Ерунда! Если мои люди участвуют в этом, это и моя забота тоже. Если этот индюк Кларк расколется, то и малина наша погорит, и я сам.

— Но он ведь не раскололся. И не расколется. Именно поэтому мы и выбрали его.

— Слушай, что ты делаешь со своими людьми, мне насрать, но о своих я забочусь. Та игра, что мы разыграли для тебя, Син, была не фонтан.

Миллер только из контекста понял, что это значит — «не фонтан».

— Операция имела политическое значение, — сказал он. — И ты знаешь это. Или ты забыл, что наши цели всегда имеют политическое значение? И в политическом смысле, та операция была очень успешной.

— Спасибо за науку! — съязвил Алекс. — Ты потерял бойца, потому что ты подошёл к этому делу со слишком личных позиций, а это непрофессионально. Я знаю, что ты думаешь. Это была наша первая большая совместная игра, так? Верно, парень. И мы доказали, что можем сварить кашу вместе с вами. Но я же предупреждал тебя, что этот Кларк будет там слишком на виду. Если бы ты послушал меня, они бы не сцапали его. Я знаю, что ты человек опытный, но в здешних делах я разбираюсь лучше.

Миллеру пришлось проглотить и эти слова, и этот уничижительный тон. Лицо его оставалось бесстрастным.

— Алекс, если бы мы были хоть в какой-то мере недовольны тобой, мы бы не обратились к тебе снова. Один раз мы сварили вместе кашу, надо и ещё разок её сварганить, Алекс. — Ему хотелось вместо «Алекс» сказать «паршивый негр», но он сдержался.

— Так, можешь ты добыть нам нужную информацию? — спросил он.

— Конечно. За хорошую цену. Вы хотите, чтобы мы участвовали в операции?

— Этого мы ещё не решили, — честно признался Миллер. «Главное для них деньги. Поганые американцы», — раздражённо подумал он.

— Если вы надумаете, я должен участвовать в планировании операции. И прежде всего мне надо знать, как вы въедете в страну и как выберетесь отсюда. Возможно, мне придётся отвалить вместе с вами. Если вы и в этот раз пошлёте меня в жопу с моими советами, я уйду и заберу с собой своих людей.

— Пока ещё рановато говорить со всей уверенностью, но план наш довольно прост…

— Думаешь, вы сумеете устроить это? — одобрительно кивал головой Алекс. — Ловко. Это я вам раздобуду. Ловко!.. Теперь — о цене.

Син написал цифру на листе бумаги и передал её Алексу.

— Справедливо? — спросил он, зная, что такая цифра впечатлит всякого, кто любит деньги.

— Хотел бы я, браток, иметь счёт в твоём банке.

— Если операция пройдёт нормально, то будешь иметь его.

— Ты серьёзно? Миллер кивнул.

— Прямой доступ. Тренаж, помощь насчёт документов и так далее. Ты очень профессионально помог нам в прошлый раз, и это привлекло к тебе внимание. Нашим друзьям по душе мысль о создании активной революционной ячейки в Америке. «Если только они и в самом деле захотят иметь дело с тобой. Но это их забота», — добавил он про себя, а вслух спросил:

— Когда ты сможешь раздобыть информацию?

— К концу недели устроит?

— Так быстро и при этом не насторожить никого?

— Оставь эту заботу мне, — улыбнулся в ответ Алекс.

* * *

— Есть у вас что-нибудь новое? — спросил Оуинс.

— Не так много, — признался Мюррей. — У нас масса заключений всяких экспертов, но только одна свидетельница, видевшая одного из подозреваемых в лицо, да и то от неё не слишком-то много толку.

— Кто-то из местных?

— Ну да. Его-то мы и пытаемся опознать. С прочими пока ничего не ясно.

Может, они следуют образцу АОО. Никаких манифестов, никаких заявлений о том, что это их работа. Наши люди в кое-каких радикалистских группах — в смысле, в тех, что ещё существуют, — пока ничего не могут разузнать. Мы продолжаем работать над этим, уже выбросили на это дело кучу денег, но результат пока неважнецкий. Однако, — сказал, секунду помолчав, Мюррей, — ситуация в конце концов изменится. Билл Шоу — гений, один из умнейших людей в нашем Бюро. Несколько лет тому назад его перебросили из контрразведки на терроризм, и он добился больших успехов. А что нового у вас?

— Я пока не могу вдаваться в детали, — сказал Оуинс. — Но не исключено, что у нас намечается одна небольшая удача. Сейчас мы как раз думаем над тем, настоящая она или не очень. Это хорошие новости. Плохие же состоят в том, что Его высочество этим летом едет в Америку. И о его маршруте знают довольно многие, включая и тех шестерых, что в нашем списке подозреваемых.

— Как вы могли допустить это, Джимми?

— Со мной никто не советовался, Дэн, — угрюмо ответил Оуинс. — В ряде случаев… если людей не поставить в известность, они решат, что происходит нечто странное. Нельзя же просто так взять и перестать доверять людям, не правда ли? В других случаях это был просто очередной промах. Одна секретарша раздала описание маршрута тем, кому его давать не следовало… Но она предварительно согласовала этот вопрос со службой безопасности.

В практике обоих это был далеко не первый случай. Всегда найдётся человек, который чего-то не поймёт или перепутает.

— Чудесно. Так отмените эту поездку. Пусть он простудится или… придумайте что-нибудь, — предложил Мюррей.

— На это Его высочество не пойдёт. В таких вопросах он стал непреклонен. Он не позволит, чтобы угрозы террористов как-то влияли на его жизнь.

Мюррей хмыкнул.

— Трудно не восхищаться выдержкой этого парня, но…

— Совершенно верно, — согласился Оуинс, хотя ему не очень-то было по душе, когда его будущего короля именовали «парнем». Но он давно уже привык к языку американцев. — Нам от этого не легче.

— Насколько точно разработан маршрут? Окончательный он или как? — спросил Мюррей.

— Кое-какие детали — предварительные, конечно, но большая часть маршрута уже окончательно утверждена. Люди из нашей службы безопасности встретятся с вашими в Вашингтоне. Они вылетают на следующей неделе.

— Ну, вы знаете, там вам окажут полную поддержку. И разведслужба, и ФБР, и местная полиция — все. Мы там о нём позаботимся, — заверил его Мюррей. — Они у нас очень популярны. Кстати, возьмут они с собой ребёнка?

— Нет. В этом вопросе нам удалось его переубедить.

— О'кей. Я позвоню завтра в Вашингтон, и все покатится, как положено. А что там с нашим другом Нэдом Кларком?

— Пока ничего. Его «коллеги» явно устроили ему тяжёлую жизнь, но он слишком туп, чтобы сломаться.

Мюррей кивнул. Он знал этот тип людей.

* * *

В тот вечер Райан, подчинившись пожеланиям Кэнтора и Грира, ушёл раньше обычного. Он решил побывать на одной лекции в Джорджтаунском университете.

Лекция, к сожалению, оказалась неинтересной. Профессор Дэвид Хантер, enfant terrible Колумбийского университета, считался признанным авторитетом по проблемам стран Восточной Европы. Его недавно вышедшая книга «Отсроченная революция» была глубоким исследованием политико-экономических проблем советской империи, и Райан, подобно прочим слушателям, надеялся почерпнуть что-то новое.

Однако лекция профессора свелась практически к пересказу этой книги. А в конце он и вовсе выступил с довольно странным утверждением о том, что страны НАТО должны действовать более напористо в направлении попыток оторвать от Советского Союза страны-сателлиты. Идея показалась Райану безумной, хотя она, разумеется, вызвала оживлённую дискуссию.

После лекции Райан поспешил в зал, где давался приём — он в тот день отказался от обеда, чтобы не пропустить лекцию. На длиннющем столе было множество всяких закусок, он наполнил тарелку и пристроился в углу, возле лифта, где было поспокойнее.

— Прошу прощения, доктор, — вдруг услышал он. Рядом с ним стоял среднего роста человек с румяным лицом. Костюм на нём был дешёвым. В голубых глаза искрилось веселье.

— Как вам лекция? — спросил голубоглазый. Говорил он с заметным акцентом.

— Довольно интересно, — уклончиво сказал Райан.

— Ага. Я вижу, что капиталисты умеют врать не хуже нас, бедных социалистов.

Смеялся этот человек заразительно, но тут Джеку почудилось, что в глазах его искрилось не только веселье, но и что-то другое. Была в них некая оценивающая насторожённость. Человек этот ему не нравился.

— Мы с вами где-то встречались?

— Сергей Платонов.

Райану, чтобы пожать протянутую руку, пришлось сперва пристроить свою тарелку на угол стола.

— Я третий секретарь советского посольства. Вероятно, моя фотография в Лэнгли не лучшего качества, раз вы меня не узнали.

«Русский, — подумал Райан, стараясь не показать удивления. — И при этом знает, что я работаю на ЦРУ». Третий секретарь — это вполне могло означать, что он из КГБ. Не исключено, что специализируется на сборе разведданных среди дипломатов или же он состоит при Иностранном отделе ЦК КПСС.

Впрочем, разницы тут никакой нет. Разведчик с дипломатическим прикрытием. «Что мне теперь делать?» Он знал, что завтра ему придётся написать рапорт об этой встрече — о том, как она произошла и о чём они говорили. Не меньше часа работы.

Он сделал усилие, чтобы вежливость не изменила ему.

— Вы, мистер Платонов, вероятно, ошиблись. Я — преподаватель истории и работаю в Военно-морской академии в Аннаполисе.

— Нет, нет, — покачал головой Платонов. — Я узнал вас по фотографии на обложке вашей книги. Прошлым летом я купил их аж десять штук.

— Вот как? — не мог скрыть удивления Джек. — Благодарю вас, сэр. От себя лично и от лица моего издателя.

— Наш военно-морской атташе очень заинтересовался ею. Он полагает, что следует обратить на неё внимание Академии имени Фрунзе и, думаю, Военно-морской академии имени Гречко, в Ленинграде, — сказал Платонов, прямо-таки излучая очарование. Райан знал цену такого рода очарованию, однако… — Честно говоря, — продолжал Платонов, — сам-то я только пролистал книгу. Она отлично составлена. Наш атташе считает, что ваш анализ принятия решений в разгаре сражения чрезвычайно точен.

Райан не знал, что сказать. Слова эти польстили ему. Академия имени Фрунзе готовила офицеров для верхнего эшелона армейского руководства. То же самое и Академия имени Гречко — с той разницей, что последняя была разве что чуть менее престижным заведением.

— Сергей Николаевич, — протрубил знакомый голос, — нехорошо играть на тщеславии молодых авторов.

К ним подошёл священник отец Тимоти Райли. Иезуит, он во время оно — когда Райан писал свою докторскую диссертацию — возглавлял в Джорджтаунском университете исторический факультет. Этот раскормленный коротышка обладал блестящим интеллектом и был автором массы книг, в том числе и двух, посвящённых глубинному анализу истории марксизма. У Райана мелькнуло, что вряд ли книги отца Райли имеются в библиотеке Академии имени Фрунзе.

— Как семья, Джек? — спросил Райли.

— Кэти уже вернулась на работу, а Салли наконец перевели в больницу Хопкинса. Если повезёт, в начале следующей недели мы её заберём домой.

— Она полностью выздоровеет? Ваша дочь, я имею в виду, — спросил Платонов. — Я читал в газетах о нападении на вашу семью.

— Надеемся, что да. Хотя у неё и удалили селезёнку, но врачи заверяют, что это не страшно. Поправляется она довольно быстро. Кэти видится с ней каждый день там, в Хопкинсе.

Райан умолчал о том, что Салли сильно изменилась. Дело даже было не в том, что она ещё не ходила. Его тревожило, что она уже не искрилась весельем, в глазах её залегла печаль. Ей пришлось слишком рано усвоить урок о том, что мир — опасная штука, даже если ты окружена заботой родителей. Это страшный урок для ребёнка. «Но она всё-таки жива, — в который раз повторял себе Джек, — и это главное. Время и любовь способны вылечить все… Только от смерти нет лекарств». Врачи и медсёстры в Хопкинсе заботились о Салли, как о собственном ребёнке. Это было осязаемое преимущество от жены-врача.

— Страшная вещь, — Платонов покачал головой с выражением отвращения на лице, вроде бы искренним. — Страшная вещь — вот так вот беспричинно покушаться на жизнь невинных людей.

— В самом деле, — пронзительным голосом, так хорошо знакомым Райану, произнёс Райли. Об отце Тимоти студенты говорили, что он мог бы, если бы захотел, распилить своим голосом бревно. — Ленин, припоминается, говорил, что цель террора — терроризировать и что чувство жалости столь же противопоказано революционеру, как и трусость на поле боя.

— Тогда были трудные времена, — примирительным тоном сказал Платонов. — Мы не имеем ничего общего с этими безумцами из ИРА. Они — не революционеры, как бы они ни старались выдавать себя за таковых. У них нет революционной этики. То, что они делают, — безумие. Рабочие всех стран вместо того, чтобы убивать друг друга, должны сотрудничать в борьбе с эксплуататорами. Обе стороны конфликта жертвы своих боссов, которые натравливают их друг на друга. Но вместо того, чтобы осознать этот факт, они убивают друг друга, как бешеных собак. Они бандиты, а не революционеры, — заключил Платонов с достоинством, которое, однако, никакого впечатления на его слушателей не произвело.

— Может, и так, но если бы они мне попались, я бы преподал им урок революционной справедливости, — сказал Джек, чувствуя, какое это облегчение — в открытую высказать свою ненависть.

— Я вижу, у вас обоих нет к ним никакого сочувствия — поддел Платонов. — В конце концов, оба вы в каком-то смысле тоже жертвы британского империализма. Разве ваши предки не бежали в своё время в Америку именно поэтому?

Райан разозлился. Даже не верилось, что можно всерьёз городить такую чепуху, но он тут же сообразил, что этот русский нарочно провоцирует его, чтобы посмотреть, как он на такие слова отреагирует.

— А что вы скажете о советском империализме? — спросил он, с вызовом уставясь в глаза Платонову. — У тех двоих в Лондоне были «Калашниковы». И у того, что стрелял в мою жену тоже было оружие советского производства, — солгал он. — Такие штуковины в местных магазинах скобяных изделий не купишь. Одобряете вы их или порицаете, но большинство ирландских террористов исповедуют марксизм. Это делает их вашими союзниками, а не моими. И вовсе не случайно, что вооружены они советским оружием.

— Знаете ли вы, сколько стран производит оружие советского образца? Так что, увы, неизбежно, что часть такого оружия попадает не в те руки.

— Так или иначе, моё сочувствие их целям никак не распространяется на методы, к которым они прибегают. Невозможно построить правовое государство на базе убийства, — заключил Райан. — Многие уже пытались, и не вышло.

— Было бы прекрасно, если бы на земле вечно царил мир, — сказал Платонов, игнорируя выпад Райана против СССР. — Но это же исторический факт, что рождение всех государств сопровождает кровь. В том числе и рождение вашего государства. С течением времени государства, взрослея, отказываются от такой методы. Мы ведь все согласны с преимуществами мирного сосуществования. Что касается меня, то я, доктор Райан, вас понимаю. У меня у самого два сына. Была у нас и дочь, Надя, но она умерла, когда ей было семь лет. От лейкемии. Я знаю, что это такое видеть, как мучается твой ребёнок. И всё же вам в этом смысле повезло больше, чем мне. Ведь ваша дочь жива, — сказал он, подпустив мягкости в голос. — Мы несогласны по многим вопросам, но все мы любим своих детей. А кстати, — сменил он тему, — как вам понравилась лекция профессора Хантера? Должна ли Америка поддерживать контрреволюцию в социалистических странах Европы?

— Почему бы вам не спросить об этом госдепартамент? Это ведь не моя специальность. Я преподаю историю военно-морского флота. Но если вас интересует моё мнение, то скажу: я не вижу, как мы можем поощрять повстанческие настроения, если потом мы будем не в силах оказать восставшим непосредственную помощь, когда ваша страна начнёт расправляться с ними при помощи танков.

— Ага, понятно. Значит, вы понимаете, что мы обязаны делать всё возможное, дабы оградить наших союзников от агрессии.

Демагог этот Платонов был ещё тот — чувствовалось, что у него богатый опыт.

— Я бы, мистер Платонов, не назвал поддержку людей, борющихся за свою свободу, «какой-то формой агрессии». Мне бы хотелось напомнить вам, что ваша страна подавила демократические устремления народов Венгрии и Чехословакии при помощи войск. Именно это я имел в виду, говоря о лекции профессора Хантера: призывать народы, на которые распространяется ваша власть, к восстанию — это все равно что подталкивать их к самоубийству. Это и аморально, и не даёт нужных результатов.

— Это ваша позиция. Ну, а как поведёт себя ваше правительство? — рассмеялся Платонов.

— Я — историк, а не предсказатель. Тут полно народу из «Вашингтон пост». Спросите их.

— В общем, — продолжал Платонов, — хочу сказать вам, что наш военно-морской атташе хотел бы встретиться с вами, чтобы поговорить о вашей книге. Двенадцатого числа следующего месяца у нас в посольстве будет приём. Отец Райли тоже будет там, так что он присмотрит за вашей душой. Приходите вместе с женой.

— Боюсь, что это невозможно. Мы скоро заберём девочку домой, и мне надо всё время быть возле неё.

Но от этого дипломата трудно было отделаться.

— Да, это вполне понятно, — сказал он. — Может, в какое-то другое время?

— Конечно. Как-нибудь позвоните мне летом.

— Отлично. Разрешите откланяться — я хотел бы побеседовать с профессором Хантером.

Платонов пожал обоим руки и двинулся к профессору, вокруг которого теснилась толпа, ловившая каждое его слово.

— Любопытный парень этот Сергей, — сказал Райли. — Любит уязвить человека, чтобы прощупать его реакцию. Интересно, действительно ли он верит в правильность советской системы или только разыгрывает правоверность?…

Но Райана интересовало нечто более насущное.

— Чего ему от меня надо? — спросил он Райли.

— Он проверял вас, — рассмеялся тот.

— Зачем?

— Вряд ли вы нуждаетесь в моём ответе. Вы ведь работаете на ЦРУ. Если я верно понимаю ситуацию, адмирал Грир хочет, чтобы вы были при нём. В следующем году Марти Кэнтор уходит — будет работать в Техасском университете, — и вы один из кандидатов на его теперешнюю должность. Я не знаю, осведомлён ли об этом Сергей, но вы попались ему на глаза, и он решил прощупать вас на всякий случай.

Это вполне естественно.

— На место Кэнтора? Но мне об этом никто ничего не говорил!

— Жизнь полна неожиданностей. Они, вероятно, ещё не завершили полную проверку вашего прошлого. Я полагаю, что у вас ещё маловато нужной вам информации, а? Насчёт этих террористов…

— Извините, но я не могу обсуждать этот вопрос.

Священник улыбнулся.

— Понятное дело. Работа, проделанная вами там, произвела впечатление на нужных людей. Если я правильно оцениваю ситуацию, они связывают с вами известные надежды, — Райли отпил глоток шампанского из бокала. — Я знаю Джеймса Грира, и он от вас не откажется просто так. Ваша «Ловушка для канареек» произвела на него сильное впечатление. Да и не только на него.

— Откуда вы все это знаете? — поразился Райан.

— Джек, ну, а как, по-вашему, вы вообще попали туда? В Центре стратегических и международных исследований тоже понравилась ваша работа. Марти сравнил их оценку с моей и пришёл к выводу, что вас следует попробовать. И вы оказались на уровне. В этом городе есть люди, которые считаются с моим мнением.

— Ах, вот оно что, — Райан улыбнулся, хотя и с некоторым усилием. Он позволил себе забыть самое главное об иезуитском ордене: они знают всех, через кого могут разузнать практически что угодно. Время от времени каждый человек нуждается в совете, и многие прибегают к помощи священнослужителей. И нет лучших советчиков, чем иезуиты, прекрасно образованные, хорошо знающие мирские дела и в то же время далёкие от них… большую часть времени. Как и все священники, они прекрасные слушатели. Орден иезуитов настолько преуспевает в сборе информации, что однажды госдепартамент поручил своим дешифровальщикам разгадать его код. И когда это удалось, в госдепартаменте очень были удивлены, возможностями иезуитов.

Основав орден, Игнатий Лойола поставил перед ним две задачи: рассылать по всему свету миссионеров и строить школы. И в том, и в другом иезуиты преуспели.

Те, кто окончил иезуитские учебные заведения, несли на себе печать их влияния.

В их колледжах и университетах наравне с обычными науками преподавали философию, теологию и этику, стремясь свести к минимуму все низшие инстинкты и отшлифовать интеллект. Интеллектуальные способности отца Райли были хорошо известны, с его мнением учёного многие считались, а кроме того, у него был и большой моральный авторитет.

— На нас можно положиться, Джек, — кротко выговорил Райли. — Вряд ли вы заподозрите, что среди нас может оказаться коммунистический агент. Итак, заинтересованы ли вы в этой работе?

— Не знаю, — признался Джек, уставясь на своё отражение в окне. — Это значит, что я смогу меньше времени быть со своей семьёй. А мы ожидаем второго ребёнка этим летом.

— Поздравляю. Это хорошая весть. Я знаю, что вы человек семейный. Эта работа потребует известной жертвенности, но вы для неё подходящий человек.

— Вы так думаете?

— Не все, кто там работает, мне по душе, а вот таких, как вы, там надо бы побольше. Джек, у вас хорошие мозги, вы умеете принимать верные решения. Но ещё важнее то, что вы — хороший человек. Я знаю, что вы честолюбивы, но у вас есть моральные ценности. И я один из тех, кто считает, что таковые все ещё кое-что значат в этом мире, как бы мерзко в нём ни обстояли дела.

Секунду помолчав, Райан сказал:

— Мне надо найти этих мерзавцев, отец.

— Насколько вы продвинулись к тому, чтобы поймать их?

— Не то, чтобы очень… — сказал Джек и запнулся, сообразив, что нельзя было этого говорить. — Здорово вы меня…

— У меня этого и в голове не было, — искренне сказал Райан. — Мир стал бы лучше без этой публики. У них что-то не в порядке с мозгами. Трудно понять, как кому-то приходит в голову желание причинить боль ребёнку.

— Отец, их совсем не обязательно понимать. Важно знать, где и как их поймать.

— Это дело полиции и суда. На то у нас и законы, Джек, — сказал Райли, и в голосе его прозвучала укоризна.

Райан снова посмотрел на своё отражение в окне, как бы не узнавая себя.

— Вы, отец, хороший человек, но у вас никогда не было детей. Я, может быть, готов простить тех, кто покушается на меня, но на мою дочь — нет, никогда! Если я их найду… Черт, конечно, я не смогу!.. Но мне очень хотелось бы, — сказал он уже не столько Райли, сколько своему отражению в окне.

И в глазах отражения читалось согласие: «Да».

— Ненависть — плохое чувство. Она может ударить по вас самому, она может привести к перерождению вашей личности.

Райан отвернулся от окна — тот, кого он там увидел, странным образом беспокоил его.

— Не исключено, что это уже произошло, — сказал он.

Глава 20 ДАННЫЕ

Эта магнитофонная запись была особенно скучной. Оуинсу было не привыкать к чтению полицейских рапортов, протоколов допросов и — что было хуже всего документов разведслужбы, но эта магнитофонная запись была скучнее некуда.

Микрофон, установленный службой безопасности в магазине Кули, был очень чувствителен и фиксировал всякий шорох. А тут ещё Кули то и дело что-то мурлыкал себе под нос. Детектив, в чьи обязанности входило прослушивать запись ещё до подчистки её, дал своему начальнику послушать её в первозданном виде, чтобы продемонстрировать, каково ему приходится в этом мире какофонии.

Оуинс услышал, как звякнул дверной колокольчик, потом — скрип колёсиков кресла по полу. Одно колёсико, видать, ржавое, отметил Оуинс.

— Доброе утро, сэр! — послышался голос Кули.

— Доброе утро, — сказал покупатель. — Ну, как насчёт Марло? Вы решили?

— Да, решил.

— Так какова же цена?

Молчание. Эшли объяснил Оуинсу, что владелец магазина никогда не называл цены вслух — он протягивал покупателю карточку с соответствующей цифрой.

Наверное, подумал Оуинс, чтобы не вовлекаться в спор о цене.

— Это, знаете, довольно дорого, — послышался голос Уоткинса.

— Я мог бы запросить и больше, но вы — один из лучших наших клиентов, — ответил Кули.

Послышался вздох.

— Хорошо. Она стоит того.

Зашелестели банкноты.

— Скоро у нас, возможно, будет кое-что новенькое из одной коллекции в Керри, — сказал Кули.

— Вот как? — с интересом откликнулся Уоткинс. — Надо будет посмотреть.

— Само собой, сэр.

— В этот момент, — сказал Оуинс Эшли, — Уоткинс наклонился вперёд, и наш человек, наблюдавший за ними из ювелирного магазина, потерял его из виду.

— Возможно, он передал какое-то послание.

— Возможно, — согласился Оуинс и выключил магнитофон — прочее не представляло интереса.

— Во время последней поездки в Ирландию Кули не был в графстве Керри. Он был только в Корке. Навестил трех букинистов, провёл ночь в отеле и выпил несколько пинт пива в местной пивной, — сообщил Эшли.

— Пивная?

— Именно. В Лондоне он не пьёт, а в Ирландии — да.

— Он с кем-нибудь встречался там?

— Вот на это ответа нет. Наш человек держался вдали — ему было приказано не вызывать подозрений…

Эшли помолчал с минуту, припоминая, что именно насторожило его во время прослушиванья магнитофонной записи.

— Мне показалось, что Уоткинс расплатился за книгу наличными.

— Вы правы. И это довольно необычно. Как правило, он пользуется чеками и кредитными карточками. За исключением случаев, когда делает покупки в этом магазине. В его банк чеки из этого магазина никогда не поступали. Временами он берет в банке Довольно значительные суммы наличными. Но совпадают ли они с его покупками в этом магазине или нет, сказать невозможно.

— Очень странно, — задумчиво сказал Эшли.

— Может, потому, что на чеках ставится дата? — предположил Оуинс.

— Возможно.

У Эшли за спиной было множество дел такого рода, и он знал, что на все вопросы ответы получить невозможно. Какие-то подробности так и остаются неразгаданными.

— Вчера я ещё раз просмотрел послужной список Джеффа, — сказал он. — Вы знаете, что когда он был в Ирландии, в его взводе погибли четыре человека?

— Что? Похоже, мы не зря им интересуемся!

— У меня это тоже мелькнуло, — поддакнул Эшли. — Наш человек вГермании порасспросил одного из сослуживцев Уоткинса. У него был взвод в том же полку, а сейчас он подполковник. Он рассказал, что Джефф гибель своих солдат принял очень близко к сердцу, что он всё время кричал, что им тут нечего делать в Ирландии, что они занимаются тут не солдатским делом и потому напрасно теряют людей. Не правда ли, все это придаёт делу несколько другой поворот?

— Очередной лейтенант со своим пониманием, как решить ирландскую проблему, — презрительно фыркнул Оуинс.

— Именно. Надо уйти, и пусть эти чёртовы ирландцы сами разбираются со своими делами. В армии, как вы знаете, многие так думают.

Оуинс знал, что так некоторые думают не только в армии, но и во всей Англии.

— И всё же это ещё не может рассматриваться как мотив, — сказал он.

— Всё-таки лучше, чем ничего. Оуинс кивнул, соглашаясь.

— Что ещё рассказал тот подполковник?

— Служба у Джеффа была явно нелёгкой. Он и его люди понасмотрелись там на всякое. Он был там, когда католики приветствовали армию и когда ситуация стала обратной. Правда, это для всех было тяжёлое время, — прибавил Эшли.

— Да, в общем, у нас пока мало данных. Офицер, которому не по душе служба в Северной Ирландии, покупал редкие книги у местного жителя, который теперь открыл магазин в центре Лондона. Любой адвокат скажет вам, что это чистой воды совпадение. У нас нет ничего, что хоть отдалённо напоминает доказательство. Биография у того и другого чистенькая — хоть в святые производи.

— Но это именно те, кого мы ищем, — твёрдо выговорил Эшли.

— Я знаю это, — сказал Оуинс, сам удивившись своим словам. Профессионализм подсказывал ему, что такое утверждение — ошибка, но инстинкт говорил совсем другое. Такое ощущение не впервые посещало начальника С-13, и всегда он в таких случаях испытывал беспокойство. Случалось, что инстинкт его подводил, и тогда он делал ложные шаги. Но это было очень редко. — Вы знаете правила игры, и согласно этим правилам у меня нет достаточных оснований, чтобы явиться к Верховному комиссару. Он вышвырнет меня из кабинета коленкой под зад и будет прав. У нас нет ничего, кроме подозрений.

Они какое-то время молча смотрели друг на друга.

— Я никогда не хотел быть полицейским, — улыбаясь и покачивая головой сказал Эшли.

— Я тоже не об этом мечтал. Когда мне было шесть лет, я хотел водить паровозы, но отец сказал, что в нашей семье и без меня хватает машинистов. Пришлось стать полицейским.

Они рассмеялись. Больше им ничего не оставалось делать.

— Я усилю наблюдение за поездками Кули за границу, — сказал, отсмеявшись, Эшли.

— Надо ждать, когда они совершат какой-то промах. Рано или поздно, вы же знаете, все они делают ошибочный шаг.

— Не будет ли поздно?

Вот в чём был вопрос.

* * *

— Все в порядке, — сказал Алекс.

— Как ты раздобыл это? — изумился Миллер.

— Проще простого, парень. Электрические компании регулярно делают аэроснимки своей территории. А вот тут, — он открыл свой портфель и запустил туда руку, — топографическая карта. И вот оно — то местечко, парень, которое тебя интересует, — Алекс протянул ему лупу. Снимок был цветным, сделали его в яркий, солнечный денёк. Видны были даже марки машин. Снимали, похоже, прошлым летом — трава только-только скошена…

— Какой высоты утёс?

— Приличной. Не завидую тому, кто с него свалится. И коварный к тому же. Известняк какой-то что ли. В общем, крошится под ногами. Видишь забор вот тут? Значит, надо держаться подальше от края.

— Дорога только одна, я вижу, — отметил Миллер.

— Да, тут тупик. И это проблема. Тут вот и тут лощины. Обрати внимание на высоковольтную линию — она идёт по пересечённой местности, вот от этой дороги. Похоже, что там когда-то была просёлочная дорога, связанная с этой, но потом она заросла травой. Но, может, мы сумеем ею воспользоваться.

— Как?

— Я потом объясню. В пятницу мы с тобой едем ловить рыбу.

— Что? — удивился Миллер.

— Ты ведь хочешь взглянуть на утёс, не так ли? Кроме того, сейчас сезон голубой рыбы. Я её страсть как люблю.

* * *

Наконец Брекенридж установил силуэтные мишени. Джек теперь заглядывал сюда регулярно, в основном по утрам, до лекций. Тот инцидент у ворот заставил и морских пехотинцев, и гражданских охранников намного серьёзнее относиться к своей службе. Два морских пехотинца и один из гражданских охранников тоже палили по мишеням, ведя счёт попаданиям.

— Очень даже неплохо, — сказал Брекенридж, проверив мишень Джека. — Если хотите, можем включить вас в нашу команду на соревнования. Я полагаю, что вы уже вполне созрели для медали.

Джек покачал головой.

— Мне это не для медали нужно, Пушка.

— Когда ваша крошка возвращается домой?

— В следующую среду, надеюсь.

— Чудесно, сэр. А кто будет за ней присматривать?

— Кэти возьмёт отпуск на несколько недель.

— Моя жена велела спросить, не нужна ли вам какая-нибудь помощь, — сказал Брекенридж.

— Большое спасибо, Пушка. Очень даже… У нас будет бывать Сисси, жена Джексона.

— Но если что, то… Какие-нибудь сдвиги насчёт тех ублюдков?

Ежедневные поездки Райана в штаб-квартиру ЦРУ уже не были большим секретом.

— Пока никаких.

* * *

— Доброе утро, Алекс, — сказал управляющий полевыми работами. — Вы сегодня, вижу, задержались. Что-нибудь случилось?

Берт Гриффин всегда приходил на работу рано, но с Доббенсом он редко пересекался, так как тот обычно уходил домой в семь часов.

— Я искал спецификации для этого нового трансформатора «Вестингхауз».

— Что, скучно стало работать ночами? — с улыбкой поинтересовался Гриффин.

Это было самое лёгкое время года. Летом, когда начнут работать все кондиционеры, начнётся запарка. А весна всегда была временем для обдумывания новых идей.

— Я думаю, пора опробовать его.

— Уже все отладили?

— Более или менее. Так что пора, думаю, провести испытания.

— О'кей, — Гриффин откинулся на спинку стула. — Так что там?

— Меня, сэр, более всего беспокоят старые трансформаторы, когда мы начнём их заменять, дело и того будет хуже.

— Ox, и не говорите, — Гриффин закатил глаза. — Алекс, если вы сумеете наладить эти «вестингхаузы», я вам лично презентую новую машину от имени нашей компании.

— Ну что же, я попробую. Один «вестингхауз» работает за полтора старых трансформатора.

— Будем надеяться… Но там, кажется ещё не устранены какие-то неполадки.

— Да нет, в основном уже справились. Так они говорят, по крайней мере. Но все равно надо провести полевые испытания. Что-то у них там вольтаж прыгает.

— И серьёзные флуктуации?

— Когда как. Вот гляньте, — Алекс достал из ящика стола таблицы и зачитал цифры. — Судя по всему, это влияние окружающей среды. Похоже, что это происходит только в случае резких перепадов температуры в данной местности. Если это и вправду так, то мы запросто с этим справимся.

Гриффин подумал с минуту и спросил:

— Где вы хотите проводить испытания?

— В местечке к югу от Аннаполиса.

— Экая даль! Почему именно там?

— Там наша линия заканчивается. Если трансформатор забарахлит, пострадает не так уж много домов. С другой стороны, одна из моих команд всего в двадцати милях от этого места, и я их уже поднатаскал с этим новым оборудованием. Так что в течение первых месяцев они каждый день будут проверять, как работает новый транформатор. Если он окажется в порядке, то уже осенью можно будет заказать целую партию, а следующей весной начать их установку.

— О'кей. Так где, говорите, это место?

Доббенс развернул на столе Гриффина карту.

— Вот.

— Тут живут люди зажиточные, — сказал Гриффин с сомнением.

— Да ладно вам, босс! — рассмеялся Алекс. — Вы представляете, что будет, если газеты пронюхают, что мы экспериментируем только в районах бедняков? Да и вообще, эти защитники природы — богачи!

Доббенс неспроста упомянул о защитниках окружающей среды. Гриффин терпеть не мог этих, как он их величал, «защитников природы с Парк-авеню». У него была маленькая ферма, и он не любил, когда городские жители заводили разговоры о спасении природы.

— О'кей, можете приступать к проверке. Когда вы установите новый трансформатор?

— Где-то через неделю. Но сперва мне самому надо съездить туда, проверить линию, если вы не против.

Гриффин одобрительно кивнул.

— Я таких инженеров уважаю, — сказал он. — А то нынешние все боятся запачкать руки. Держите меня в курсе дела.

— Есть, сэр.

— Я вас там, наверху, всегда хвалю, так что…

— Благодарю вас, мистер Гриффин.

Менее чем через час Доббенс уже был дома. Син Миллер только-только встал с постели, а теперь пил чай и смотрел телевизор. Алекс удивлялся, как это можно начинать день с чая. Себе он приготовил кофе.

— Ну? — спросил Миллер.

— Никаких проблем, — улыбнулся Алекс. Однако улыбка тут же исчезла с его лица — ему вдруг пришла в голову мысль, что, может, то, чем он занимается в электрической компании, и есть его настоящее призвание. После всех этих, в бытность студентом, разговоров о служении народу… Ведь именно народу он и служит, работая в этой компании. Пусть это служение и не бросается в глаза.

О'кей, решил он, в будущем, когда у него будет власть, надо будет помнить о всех этих скромных служащих — сколь бы они ни были скромны, они всё-таки служат народу.

— Подробности обговорим в лодке.

* * *

Среда была особым днём. Джек в этот день отпросился с работы — они забирали Салли домой.

У Джека в руках был гигантский медведь в шляпе — подарок его курсантов, а Кэти катила кресло с Салли. Полицейский отворил перед ними двери больницы Хопкинса. На улице было прохладно, как всегда в марте, но их машина стояла почти возле самого подъезда. Пока Кэти прощалась с сёстрами, Джек взял Салли на руки и, бережно усадив её на сиденье, застегнул на ней предохранительный ремень. Медведя пришлось пристроить на заднем сиденье.

— Ты готова Салли?

— Да, — прошелестела она в ответ.

Сестры говорили, что она всё ещё плачет по ночам. Ноги её наконец зажили, и она могла ходить — с трудом, неуклюже, но всё же… Если бы не селезёнка, то можно было бы сказать, что она вполне выздоровела. Врачи уверяли, что шрамов со временем почти не будет видно, а ночные кошмары и вовсе скоро прекратятся. Джек погладил её по голове, и она улыбнулась ему. Но улыбка была не та, что раньше.

В груди у него снова закипела ненависть, и он принялся уговаривать себя, что сейчас не время для этого чувства — Салли сейчас нужен отец, а не мститель.

— Дома тебя ждёт сюрприз, — сказал он.

— Какой?

— Если я скажу, это уже будет не сюрприз.

— Ну, папа! — воскликнула она — совсем как в прошлом.

— Потерпи и увидишь.

— О чём речь? — спросила Кэти, садясь в машину.

— О сюрпризе.

— О каком?

— Видишь, — сказал Джек дочери, заводя машину, — даже мама не знает.

— Джек, ты о чём?

— Мы с доктором Шенком беседовали на прошлой неделе, — только и сказал Райан.

— Я хочу медведя, — попросила Салли.

— Он слишком большой, детка, — не уместится тут, — сказала Кэти.

— Зато ты можешь поносить его шляпу, — Джек протянул руку назад. — Он говорит, что разрешает тебе носить его шляпу. На вот.

— Ты сказал им спасибо за медведя? — спросила Кэти.

— А как же? — улыбнулся Джек. — Кстати, все как один сдали экзамены. Только не говори об этом никому.

У Джека была репутация строгого экзаменатора. К следующему семестру репутация эта могла измениться. «К чертям собачьим принципы!» — сказал он себе.

Его курсанты то и дело посылали Салли цветы, игрушки и открытки, а потом и вовсе повадились ходить в больницу, возясь там не только с Салли, но и ещё чуть ли не с пятью десятками детишек. Гигантский медведь был венцом этой кампании.

По словам сестёр, он действительно помог Салли поправиться — она не расставалась с ним ни днём, ни ночью.

Джек ехал не спеша, очень осторожно, словно в машине был хрупкий фарфор.

За время работы в ЦРУ он пристрастился к сигаретам, ему и сейчас ужасно хотелось закурить, но он сдерживался, дав себе слово отказаться от этой привычки — во всяком случае, не курить дома, при Кэти. Он ехал так, чтобы миновать то место, где Кэти обстреляли. Стоило ему вспомнить об этом, как руки судорожно сжали руль. Надо перестать всё время думать об этом, уговаривал он себя. Он стал просто одержим этой ненавистью… А толку от этого никакого нет и не может быть.

Уже повсюду чувствовалась весна. Начали набухать почки, в полях тут и там разгуливали лошади и коровы, и нос Салли, разглядывавшей их, расплющился о стекло. Жизнь опять брала своё, говорил себе Джек. Вот и последний поворот на дорогу Соколиного гнезда. Джек обратил внимание, что возле поворота все ещё стояли грузовики электрокомпании и удивился. Что они тут делают?

— Скип у нас? — спросила Кэти.

— Похоже, что да, — ответил Джек, удержавшись от усмешки.

* * *

— Они катят домой, — сказал Алекс.

— Ага, — откликнулся Луис, линейный монтёр. Они были на самой верхушке столба, делая вид, что пристраивают там экспериментальный трансформатор.

— Знаешь, на следующий день после того дела в газете было фото этой дамы. Какой-то мальчонка въехал в витрину магазина и изрезал себе все лицо. Это был наш мальчишка, чёрный. И она спасла ему глаза.

— Я помню, Луис, — сказал Алекс.

Он прицелился из фотоаппарата и щёлкнул им несколько раз.

— Мне, парень, не по душе вся эта еботня с детишками, — сказал Луис. Полицейский — дело другое, — решительно заключил он, не сочтя нужным объяснять, что под полицейским он имеет в виду отца этой девочки. Это и так было ясно — он всё равно что полицейский. Как и у Алекса, у него ещё были какие-то остатки совести, и мысль о девочке вызывала в душе неясное беспокойство.

— Ну, она же жива всё-таки. Так что в каком-то смысле нам повезло, — сказал Алекс.

Объективно говоря, Алекс знал, что революционеру такие слова не к лицу. Всякие сантименты только мешают делу. Знал он и то, что табу на причинение какого-либо вреда детям заложено в генетическом коде человека. Со времён Маркса и Ленина, считал он, человечество здорово продвинулось в своём понимании мира и самого себя. Так что он будет избегать необходимости причинять вред детям… если это окажется возможным. Он прикинул, что такая линия послужит усилению его популярности в обществе, за свободу которого он борется.

— Это правда.

— Так что ты там увидел?

— У них служанка. Чёрная, конечно. Симпатичная, ездит на «чеви». Сейчас у них там ещё один какой-то — здоровенный лоб. Ходит как-то смешно.

— Ясно, — сказал Алекс. Он повторил про себя, чтобы не забыть сказанное о служанке и проигнорировал вторую часть сообщения, рассудив, что это какой-нибудь друг Райанов.

— Полицейские заглядывают сюда минимум каждые два часа. Один из них спросил меня вчера, что мы тут делаем. Они за этим домом присматривают. У них есть там вторая телефонная линия, наверное, от компании по установке сигнализации. Так что у них есть сигнализация, и полиция всё время под боком.

— О'кей. Наблюдай за ними, но так, чтобы не привлекать к себе внимания.

— Понятно.

* * *

— Ну вот и дома! — сказал Райан. Выйдя из машины, он обошёл её и открыл ту дверь, где сидела Салли. Расстегнув ремень, он взял её на руки, и как только она прильнула к нему, его обдало волной счастья.

— Добро пожаловать, — сказал Скип, распахнув двери.

— Где мой сюрприз?

— Сюрприз? — удивился захваченный врасплох Тайлер. — Первый раз слышу.

— Папа! — укоризненно уставилась Салли на Джека.

— Входите, — сказал Тайлер.

Миссис Хэкитт тоже была тут. Мать-одиночка с двумя детьми, она тяжко работала, чтобы вырастить их и поставить на ноги. Поздоровавшись со всеми, она тут же ушла на кухню — готовить ленч.

— Как дети выздоравливают — просто чудо! — воскликнул Скип, наблюдая за тем, как Салли проковыляла на кухню, вслед за Хэкитт. — Однажды я сломал ногу на футбольном поле, так пока она у меня зажила!..

Взяв Райана за локоть, он повлёк его на улицу. Сперва он заглянул в машину — посмотреть, что там за медведь такой. «Ничего себе! Действительно, медведь. Да ещё какой!» — восхитился он. Потом они подошли к дереву, к которому и был привязан «сюрприз». Джек отвязал цепочку и взял щенка на руки.

— Спасибо, что привёз его сюда, — сказал он Скипу.

— Да ладно тебе!.. Знаешь, я так рад, что Салли наконец дома.

Они вошли в прихожую, и Джек, осторожно заглянув на кухню, увидел, что Салли уже расправлялась с куском булки, намазанным толстым слоем орехового масла.

— Салли, — окликнул он дочь Она обернулась как раз в тот момент, когда он опустил щенка на пол. Это был чёрной масти лабрадор, только-только оторванный от материнских сосцов.

Щенок тут же сообразил, кто его настоящий хозяин. Он бочком-бочком заскакал по полу, виляя хвостом. Салли тоже уже была на полу и схватила его, прижав к груди. И щенок тут же принялся её облизывать.

— Он же слишком маленький! — воскликнула Кэти.

— О'кей, можешь вернуть его мамаше прямо сегодня же, — предложил Джек.

Салли метнула на него гневный взгляд.

— Тогда сам и обучай его!

— Это нетрудно. У него хорошая родословная. Его отец — чемпион Чесапика Виктор Хьюго Чёрный. Представляешь? Лабрадоры любят детей, — продолжал Джек. — И я уже договорился насчёт его обучения.

— Уже? — Кэти была прямо-таки потрясена.

— Эта порода зовётся «Лабрадор поисковый», — сообщил Джек.

— Он, верно, здоровым вырастет?

— Килограммов тридцать.

— Ого! Так он будет даже больше Салли.

— Ага. И ещё они любят плавать. Так что он будет присматривать за ней в бассейне.

— У нас же нет бассейна.

— Его начнут сооружать через три недели. — снова расплылся в улыбке Джек. — Доктор Шенк сказал, что для Салли это будет очень полезно.

— Ты, я вижу, не терял времени зря, — улыбнулась Кэти.

— Я хотел было купить ньюфаундленда, но они уж чересчур громадные.

Джек умолчал, что сперва ему хотелось обзавестись собакой именно как можно более крупной, способной оторвать голову любому, кто посягнёт на его дочь.

Однако здравый смысл подсказал ему, что это ни к чему.

— Ну, вот тебе и работа есть, — сказала Кэти, указывая на лужицу на полу.

— И это только начало.

Джек нагнулся было, чтобы осушить её бумажным полотенцем, как на шее у него повисла Салли. Он едва сдержался, чтобы не заплакать. Вот бы Салли удивилась, увидев, что её отец плачет. Всё вернулось, наконец, на свои места.

«Только бы так оно и шло впредь», — подумал он.

* * *

— Снимки будут готовы завтра, — сказал Алекс, заканчивая сообщения о проделанной работе.

— А что там с сигнализацией?

Алекс снова открыл блокнот и зачитал свои записи.

— Как, черт побери, ты все это раскопал?

Доббенс хихикнул.

— Проще простого, — сказал он и открыл очередную банку пива. — Если тебе нужны данные о любой системе сигнализации, ты просто звонишь туда, где её делают, и говоришь, что ты из страховой компании. Называешь им номер страхового полиса — вымышленный, конечно, — и они тебе дают всю необходимую информацию. У Райана система сигнализации расположена по периметру дома, а кроме того есть ещё и дублирующая система — «с ключами», — что значит, что у компании, установившей ему сигнализацию, есть запасные ключи от его дома. Где-то на его участке установлена система с инфракрасными лучами. Вероятнее всего, на подъезде к дому, там, где деревья. Этот парень не дурак.

— Это неважно.

— О'кей, я просто ставлю тебя в известность. И ещё одно.

— Да?

— На этот раз — чтобы ни ребёнок, ни жена не пострадали… Если это в принципе возможно.

— В наши намерения это не входит, — заверил его Миллер.

«Тухлый слизняк, — выругался он про себя. — Тоже мне, революционер!..»

— Это пожелание моих людей, — продолжал Алекс, отчасти приврав. — Ты должен понимать, что когда что-то случается с ребёнком… тут на это смотрят очень плохо. Это не та репутация, которая нам нужна. Сечёшь?

— Так ты идёшь с нами на это дело? Доббенс кивнул.

— Без этого, похоже, не обойтись.

— Я думаю, мы можем избежать этого. Если… Ведь мы обязаны уничтожить всех, кто видел нас.

«Ты… кровожадный хуесос», — подумал Доббенс, хотя про себя и признал, что в этих словах была правда. Мёртвые молчат.

— О'кей. Наша задача теперь — придумать, как хоть чуть-чуть ослабить бдительность охраны, — сказал ирландец. — Мне бы хотелось избежать необходимости прибегать к грубой силе.

— Я всё время думаю об этом, — сказал Алекс и помолчал, прежде чем продолжить. — Как выигрывают сражение армии?

— Что ты имеешь в виду? — спросил Миллер.

— Я имею в виду стратегический план — настоящий стратегический план сражения. Он срабатывает потому, что ты демонстрируешь противнику то, что он ожидает увидеть, не так ли? Надо заставить его клюнуть на фальшивку. Но фальшивка эта должна быть действительно на уровне. Мы должны сбить их с толку.

— Да, но как этого добиться? — спросил Миллер. Воцарилось молчание, и минуты через две Миллер кивнул:

— Ага, ясно.

Вскоре Алекс ушёл к себе в спальню, а Миллер остался сидеть возле телевизора, ещё раз просматривая все материалы. В целом, поездка оказалась очень полезной. План уже начал оформляться. Реализация его потребует массы людей, но в этом ничего удивительного не было.

Забавно, что он теперь стал куда меньше уважать Алекса. Парень он, конечно, компетентный, мозги у него работают будь здоров… Но эта дурацкая сентиментальность! Не то чтобы Миллеру доставляла удовольствие мысль об убийстве детей, но если революция этого требует, надо быть готовым заплатить эту цену. А кроме того, такие акты приковывают к себе внимание людей. Это говорит обществу, что ты и твоя организация — штука серьёзная. Пока Алекс не преодолеет в себе этих сентиментов, ему нечего рассчитывать на успех. Но это не его, Миллера, дело. Первая часть операции уже была ясна ему. Вторая часть тоже понемногу вырисовывалась. Однажды она уже провалилась… «Но в этот раз я её доведу до конца», — пообещал себе Миллер.

На следующий день Алекс вручил ему фотографии и подбросил до ближайшей станции вашингтонского метро. Оттуда Миллер сам добрался до аэропорта — ему надо было срочно вернуться домой.

* * *

Было уже около одиннадцати, когда Джек зашёл в спальню Салли. Собака, которую дочь назвала Эрни, спала в углу, свернувшись чуть видным клубочком.

Более умного шага он в жизни не совершал: Салли была без ума от собаки, и у неё почти не оставалось времени помнить о своей болезни. Она ковыляла за щенком изо всех сил. За это Джек прощал собаке и изжёванные ботинки, и все эти лужицы на полу. Ещё несколько недель и Салли совсем придёт в норму. Поправив одеяло, Джек тихонько вышел и направился в свою спальню. Кэти уже была в постели.

— Ну, как она?

— Спит ангельским сном, — ответил Джек и скользнул под одеяло.

— А Эрни?

— В углу. Его почти не видать. Только слышно, как хвостом по стенке колотит.

Он обнял Кэти. Прижиматься к ней, как прежде теперь надо было с оглядкой.

Он положил руку ей на живот — там, в глубине, угадывался ребёнок. «Как он там?» — спросил он.

— Успокоился, наконец. Такой шустрый… Не разбуди его.

Джеку показалось до смешного абсурдным, что можно разбудить ещё не рождённого ребёнка. Но с врачом не поспоришь.

— Его? — спросил он.

— Так утверждает Медж.

— А что она говорит о тебе?

— Со мной все в порядке. Не беспокойся.

— Хорошо, — выдохнул он и поцеловал её.

— И это все? — спросила она.

— Думаешь, тебе не повредит?

— Мне ведь завтра не надо на работу, — напомнила она.

— Но я-то иду, — запротестовал он, но вскоре почувствовал, что это не имеет значения.

Глава 21 ПЛАНЫ

— Дотошный парень, — заметил О'Доннелл.

Миллер привёз с собой сделанные Доббенсом копии аэроснимков, топографические карты, снимки дома Райана и запись результатов наблюдения, которое велось людьми Алекса.

— К сожалению, — холодно сказал Миллер, — он не умеет отделять личные чувства от дела.

— А сам ты, Син? — усмехнулся О'Доннелл.

— Это было в первый и последний раз, — заверил его Миллер.

— Чудесно. Насчёт ошибок важно то, что мы учимся на них. Ну ладно, давай-ка обсудим операцию.

Син расстелил на столе две карты и в течение двадцати минут излагал О'Доннеллу свои соображения, завершив их идеей Доббенса об отвлекающем манёвре.

— Очень неплохо, — сказал Кевин. — А что ты думаешь, Майкл? — повернулся он к шефу разведки.

— Охрана будет очень серьёзной, конечно. Но в плане это тоже предусмотрено. Единственное, что меня тревожит, это то, что нам придётся задействовать в этой операции почти всех наших.

— Без этого не обойтись, — сказал Миллер. — И трудность не столько в том, как выйти на цель, сколько в том, как потом оттуда убраться. Тут крайне важен точный расчёт времени.

— А когда расчёт времени стоит в центре внимания, то необходима максимальная простота операции, — заметил О'Дониелл. — Есть ещё что-то, к чему может прибегнуть противник?

— Вроде бы все предусмотрено, — сказал Маккини. — Мы и так исходим из наихудшего варианта.

— Вертолёты, — сказал Миллер. — Они нас в последний раз чуть-чуть не прикончили. Надо принять это во внимание.

— Отлично, — сказал О'Доннелл. — А что со второй частью операции?

— Ясно, что нам надо знать, где будут находиться все её объекты, — сказал Маккини. — Когда мне надо задействовать наших людей?

По приказу О'Доннелла, агентура Маккини вот уже несколько недель сидела притаившись, ничего не предпринимая.

— Пока ещё рано, — сказал, секунду подумав, О'Доннелл. — Опять это вопрос расчёта времени.

— Думаю, — сказал Миллер, — надо подождать, пока вся операция не будет разработана до последней детали.

— Да, в прошлый раз это хорошо сработало, — согласился О'Доннелл. — Сколько людей тебе понадобится?

— Не меньше пятнадцати. Плюс трое опытных людей Алекса, включая и его самого. Можно бы и больше попросить у него, но не надо, чтобы его доля участия была слишком значительной.

— Согласен, — сказал Маккини.

— А подготовка? — спросил О'Доннелл.

— Более серьёзная, чем когда-либо.

— Когда приступаем?

— За месяц до начала, — сказал Миллер. — Раньше не стоит — это пустая трата ресурсов. И мне ещё надо проделать подготовительную работу, а это — будь здоров сколько.

* * *

— Вот они, планы, — сказал Мюррей. — Они могут остановиться или в вашем посольстве или в Блэрхаузе, прямо напротив президента.

— При всём уважении к вашим парням из службы безопасности… — начальник группы охраны дипломатического корпуса замолчал — продолжать не было нужды.

Забота об их безопасности лежала на нём, и он не собирался передоверять её кому бы то ни было без крайней на то необходимости.

— Понятное дело. Они получат подробную информацию от службы безопасности. ФБР выделит связников, ну и обычная помощь со стороны местной полиции. Само собой, что будут задействованы две спецгруппы — одна в Вашингтоне, другая в Куантико.

— Сколько народу знает об этом? — спросил Эшли.

— Полную информацию получила только служба безопасности и Бюро. Местная полиция будет поставлена в известность только в самый последний момент.

— Вы сказали, что большинство мест уже обследованы, но почему не все? — спросил Оуинс.

— Вы хотите, чтобы мы проверили и те места, о посещении которых ещё не объявлено?

— Нет, — покачал головой шеф группы охраны дипломатов. — Чем позже кто бы то ни было узнает о всех деталях маршрута, тем лучше. Неожиданность — лучшая форма защиты.

Оуинс посмотрел на своего коллегу, но ничего не сказал. Начальник группы охраны дипломатов был в его списке подозреваемых. Сам-то Оуинс полагал, что на это нет оснований, однако детективы обнаружили кое-что необычное в его личной жизни, каким-то образом ускользнувшее от их внимания раньше. До тех пор пока это дело не прояснится, нельзя, чтобы он знал, что кто-то из числящихся в списке подозреваемых видел маршрут.

— Я думаю, вы, джентльмены, слишком уж перестраховываетесь. Но это ваше дело, — сказал, поднявшись со стула, Мюррей. — Ваши люди летят туда завтра?

— Да.

— Хорошо. Чак Эвери из службы безопасности встретит их в аэропорту.

Скажите им, чтобы не стеснялись задавать вопросы. Полное сотрудничество вам гарантировано, — сказал он, провожая их до двери.

Пять минут спустя Оуинс вновь вошёл в его кабинет, что отнюдь его не удивило.

— Да, Джимми? — сказал Мюррей.

— Есть что-нибудь новое о тех, кто обстрелял Райанов?

— За последние две недели — ничего, — сказал Мюррей. — А у вас?

— Мы нащупали возможного связника. Точнее — мы подозреваем, что нащупали возможного связника.

Мюррей ухмыльнулся.

— Да, я знаю, как это бывает. И кто же это?

— Джеффри Уоткинс.

— Этот — из иностранного отдела? Черт! Есть ещё кто-нибудь в вашем списке из тех, кого я знаю?

— Тот, с которым мы только что говорили. Люди Эшли выяснили, что он изменяет своей жене.

— Мальчики или девочки?

Оуинс только хмыкнул в ответ, но так, что Мюррей все понял.

— Итак, насколько я могу понять, он не знает, что о маршуте, возможно, осведомлены и подозреваемые люди? — спросил Мюррей.

— Именно. И Уоткинс среди них.

— Прелестно! Не исключена утечка информации, но вы не можете сообщить об этом сотруднику службы безопасности, поскольку он сам числится в подозреваемых… Просто прелесть!

— Насчёт него это очень маловероятно, но мы не можем исключить этого.

— Отмените поездку, Джимми. Отмените, если даже ради этого надо сломать ногу Его высочества.

— Это невозможно. Он не откажется от поездки. Я беседовал с Его высочеством позавчера и объяснил ситуацию. Он не хочет, чтобы его жизнь подчинялась такого рода обстоятельствам.

— Зачем вы все это говорите мне? — Мюррей в упор посмотрел на Оуинса.

— Мне надо кому-то сказать это, Дэн. Если я не могу рассказать об этом своим людям, то… — Оуинс развёл руками.

— Вы хотите, чтобы мы отменили эту поездку? — настойчиво домогался Мюррей.

Он знал, что Оуинс не мог ответить на этот вопрос. — Давайте, Джимми, проясним этот вопрос. Вы хотите, чтобы наши люди осознали всю серьёзность возможности нападения и того, что один из тех, кому вы здесь доверяете, может оказаться сволочью.

— Точно.

— Это наших людей вовсе не обрадует.

— Я тоже не в восторге, Дэн, — сказал Оуинс.

— Ну что же, придётся Биллу Шоу и над этим поломать голову.

Лучше всего было бы придумать способ, как отменить поездку и таким образом отфутболить эту головоломку назад — Оуинсу и Эшли. Но для этого надо привлекать государственный департамент. А ребята из этого учреждения отвергнут эту идею. В этом Мюррей не сомневался. Немыслимо отменить приглашение будущего короля только потому, что ФБР и служба безопасности считают, что есть шанс, что они не сумеют гарантировать его безопасность. Репутация органов правопорядка сильно пострадает в результате этого, скажут они. Скажут, и не раз, поскольку не госдепартамент несёт ответственность за безопасность важных персон.

— А что конкретно у вас есть об Уоткинсе? — спросил он через какое-то время. Оуинс пересказал Мюррею имеющиеся в его распоряжении улики.

— И это все?

— Мы продолжаем копать, но пока ничего более существенного не нашли. Конечно, все это может оказаться и совпадением…

— Нет, мне кажется, что ваши подозрения обоснованы, — сказал Мюррей. Он тоже не верил в совпадения. — А не думали ли вы о том, чтобы перетасовать всю колоду?

— Вы хотите сказать, изменить весь маршрут и расписание? Да, думали. Но что потом? Если Уоткинс после этого пойдёт в книжный магазин, мы можем арестовать их обоих… Но сумеем ли мы доказать, что они являются теми, за кого мы их принимаем? А главное, это значит, что мы потеряем единственную ниточку, ведущую к АОО. Сейчас мы не спускаем глаз с Кули. Он всё ещё разъезжает. Если мы выясним, с кем он в контакте, тогда не исключено, что мы можем прихлопнуть их всех. То, что вы предлагаете, — это одна из возможностей, и не лучшая. У нас пока ещё есть время. Несколько месяцев. Если к тому времени нам ничего иное не удастся, то, может, придётся прибегнуть и к такой мере.

Мюррей кивнул, не столько в знак согласия, сколько в знак понимания.

Надежда на обнаружение и ликвидацию группы О'Доннелла преследовала Скотленд-Ярд. Арест Кули означал бы конец этой надежде. На такое они просто так не пойдут. Он знал, что Бюро в аналогичной ситуации поступило бы так же.

* * *

— Джек, пойдёмте со мной, — сказал Марти Кэнтор. — И ничего не спрашивайте.

— А что такое? — спросил Джек и был награждён укоризненным взглядом. Хорошо, хорошо.

Сунув папки в шкаф, он запер его и двинулся вслед за Кэнтором. Они спустились на лифте на первый этаж и направились в здание, примыкавшее к штаб-квартире. Там им пришлось пройти через пять контрольно-пропускных пунктов. Через десять минут они были в какой-то комнате на четвёртом этаже. На её двери ничего не значилось, кроме номера.

— Джек, это Жан-Клод, наш французский коллега. Райан протянул руку.

Жан-Клод бы старше его лет на двадцать, лицо его было живым воплощением ироничности.

— Профессор Райан, — сказа Жан-Клод, — Мне сообщили, что именно вас нам следует поблагодарить.

— За что?.. Ах, да..

Француз, взяв его под руку, подвёл к телеэкрану.

— Джек, вы этого ещё не видели, — сказал Кэнтор, пока на экране постепенно вырисовывалась какая-то фотография, а за ней другая-третья и так далее. Конечно же, съёмка, сделанная со спутника, догадался Райан.

— Когда сделана? — спросил он.

— Вчера ночью — около трех часов, по местному времени.

— Верно, — сказал Жан-Клод, не спуская глаз с экрана. "Это лагерь номер двадцать, — подумал Райан. — Тот самый, что принадлежит «Action-Directe».

Расположение строений было знакомым. Съёмка, сделанная при помощи инфракрасных лучей, показывала, что в трех помещениях работала отопительная система. К югу от лагеря, за грядой дюн, стояли две машины — то ли джипы, то ли небольших размеров грузовики. Приглядевшись, он различил силуэты нескольких человек.

Похоже, что солдаты. Восемь человек, по четыре в каждой группе. Возле одного из строений свет был ярче, чем возле других. Вроде бы там стоял какой-то человек.

Наверное, охранник курил на посту, отгоняя предутреннюю дремоту. Это было нарушением правил. Райан знал, что это запрещено — когда прикуриваешь, то потом на какое-то время как бы слепнешь.

— Сейчас… — сказал Жан-Клод.

Высветилась вспышка огня — кто-то из тех восьми выстрелил. Сигарета охранника описала дугу и упала на землю — самого его видно не было. «Это убийство, — сказал сам себе Райан. — Или что это?» Восемь бледно очерченных силуэтов приблизились к лагерю. Сперва они вошли в помещение для охраны, а через минуту они его уже покинули. Опять разбившись на две группы, они направились к тому помещению, где работало отопление.

— Кто это? — спросил Джек.

— Парашютисты, — ответил Жан-Клод.

Через какое-то время они вышли и Райан отметил, что теперь людей: в этих группах было больше. Двое, кажется, что-то несли. Потом появилось нечто непонятное, излучавшее яркий свет, исказивший часть снимков. Ага, — вертолёт! И ещё два. Один приземлился возле джипов, и те вкатились в его чрево. Вертолёт поднялся в воздух, а два других заскользили над самой поверхностью земли, стирая воздушным потоком от своих винтов следы машин. Но вот и они взмыли вверх. Вся операция заняла менее десяти минут.

— Быстро и чисто, — восхищённо сказал Марти.

— Вы её поймали? — не мог не спросить Джек.

— Да, — ответил Жак-Клод. — И ещё пятерых. Живыми взяли четверых.

Охранники, увы, погибли.

Сожаление это было не более чем данью условностям. Лицо француза выражало совсем иные чувства.

— Кто-нибудь из ваших людей пострадал? — спросил Кэнтор.

Француз даже удивился.

— Нет. Видите ли, в лагере все спали. Возле одного был пистолет, и он сделал ошибку, потянувшись к нему.

— Вы всех забрали, даже трупы охранников?

— Конечно. Они все в Чаде теперь. Живых допрашивают.

— Как вы организовали эти съёмки со спутника? Прямо в нужное время…

— Счастливое совпадение! — пожал плечами Жан-Клод.

«Верно, — подумал Джек. — Просто совпадение. Мне только что продемонстрировали снимки, на которых запечатлена смерть троих или четверых человек. Террористов, — поправил он себя. — Кроме охранников, которые только помогали террористам. Съёмки, произведённые именно в тот момент, не могут быть простым совпадением. Французы дают нам знать, что они и в самом деле предпринимают антитеррористические операции».

— А почему вы показали мне все это?

— Но именно благодаря вам нам и удалось все это провернуть, — сказал Жан-Клод. — И примите благодарность от имени моей страны.

— Что будет с теми, кого вы захватили? — спросил Джек.

— Вы знаете, скольких они убили? И они ответят за эти преступления. Справедливое возмездие — вот что ждёт их.

— Вы хотели видеть успешный результат своих трудов Джек, — сказал Кэнтор.

— Вы получили эту возможность.

Джек задумался. Тот факт, что все тела были увезены из лагеря, подсказывал ему; каков будет конец всего этого дела! Никто не должен был узнать, что там случилось. Конечно, там остались какие-то следы от пуль, два-три кровавых пятна, но тел никаких. Так что от этой операции можно отречься. Десантники в буквальном смысле слова замели все следы. Так что там нет ничего, что может указать на французов. В этом смысле операция была совершена мастерски. Но если так много усилий приложено к тому, чтобы замести все следы, тогда нет оснований ожидать, что террористы предстанут перед судом. «Вы, месье, не пошли бы на все эти хлопоты ради того, чтобы потом все это стало достоянием широкой публики во время суда, — сказал себе Райан. — Прощай, Франсуаза Теру… А ведь это я приговорил их к смерти», — осознал он наконец.

— Она убила по меньшей мере троих, — сказал Кэнтор, словно прочитав его мысли.

— Профессор Райан, эта девица бессердечна. Никаких эмоций. Её лицо пусть не вводит вас в заблуждение, — сказал Жан-Клод. — Не могут же они все походить на Гитлера.

«Это верно, да не совсем, — подумал Райан. — Как бы то ни было, она была человеком, чья жизнь вот-вот должна была оборваться. Как она сама обрывала жизнь других», — подсказал сам себе Джек. И тут же отметил, что будь на её месте Син Миллер, никаких угрызений совести у него не возникло бы.

— Прошу прощения, — сказал он. — У меня некоторый романтизм взыграл.

— Это понятно, — с готовностью откликнулся француз. — Все это достойно сожаления, профессор, но эти люди сами выбрали свой путь. Вы помогли отомстить за смерть многих невинных людей и спасли жизнь многим другим, которые никогда об этом даже не узнают. Вы получите официальное письмо с благодарностью. Конечно, секретное.

— Всегда рады содействовать, полковник, — сказал Кэнтор. Распрощавшись с Жан-Клодом, они вышли в коридор.

— Сомневаюсь, что захотел бы ещё раз увидеть подобное, — сказал Райан. — В том смысле, что я не хочу видеть их лица. В том смысле… Черт, я не знаю, в каком смысле! Может… в общем, совсем другое дело, когда ты не знаешь их в лицо. Это было, словно смотришь футбол по телевизору, но это был вовсе не футбол. Кто этот человек, кстати?

— Жан-Клод, он из французской службы безопасности. Всего полтора дня назад мы получили новые снимки лагеря, сделанные в дневное время. Они уже были готовы к операции, и он за шесть часов сумел все это провернуть. Производит впечатление, не так ли?

— Похоже, они как раз этого и хотели. Ведь вряд ли они будут их судить, как думаете?

— Да, сомневаюсь в этом. Помните, как оно было, когда судили в последний раз людей из «Action-Directe»? Присяжным начали звонить по ночам с угрозами, и все дело провалилось. Вряд ли они вновь пойдут на такой скандал, — сказал, нахмурившись Кэнтор. — Ну, это не наше дело. Их система всё-таки отличается от нашей. Все, что мы сделали, это передали информацию нашему союзнику.

— В американском суде это назвали бы соучастием в убийстве.

— Возможно, — согласился Кэнтор. — Но лично я предпочитаю определение, которое дал Жан-Клод: справедливое возмездие.

— Тогда почему вы уходите в августе? — спросил Райан.

— Может, однажды вы это узнаете, Джек, — ответил Кэнтор, даже не повернувшись к нему.

Райан вернулся в свой кабинет. Он все никак не мог отделаться от мысли, что, может, прямо сейчас, за тысячи миль отсюда, агенты французской службы безопасности допрашивают ту девушку. Если судить по кино, техника таких допросов свирепая. Как оно в реальной жизни, ему даже не хотелось знать. Он все повторял сам себе, что террористы сами в этом виноваты. Во-первых, они сознательно выбрали свой жизненный путь. Во-вторых, подрывая правовую систему Франции, они дали основание своим противникам поставить их вне закона… Но было ли это настоящим основанием? «Как бы мой отец отреагировал на это?» подумал он. И вдруг другая мысль пронзила его. Он набрал номер Кэнтора.

— Кэнтор слушает.

— Марти, зачем?

— Что «зачем», Джек?

— Зачем вы дали мне просмотреть это?

— Жан-Клод хотел встретиться с вами. И кроме того, он хотел, чтобы вы посмотрели, что им удалось сделать благодаря вам.

— Это чушь, Марти! Вы дали мне просмотреть съёмки со спутника. Не так уж много людей имеют допуск к таким материалам. Вы ведь могли бы сказать ему, что у меня нет допуска.

— О'кей, у вас уже было время обдумать все это. Ну и что вы думаете?

— Мне это не нравится.

— Почему? — спросил Кэнтор.

— Это — нарушение закона.

— Не нашего. Как я уже говорил вам, все, что мы сделали, это снабдили информацией дружественную нам державу.

— Но они использовали её для убийства людей.

— А для чего же, по вашему, развединформация, Джек? Что же им надо было делать? Нет, вы мне сперва ответьте на такой вопрос: что если бы они были гражданами другой страны, убившими французов в… скажем, в Лихтенштейне, и потом снова укрывшимися на этой своей базе?

— Это не то же самое. Это больше… больше походило бы на акт войны. Но они ведь французы и совершили преступление против своих соотечественников, на территории своей страны, а значит, они должны предстать передфранцузским судом.

— А если бы это случилось в другом лагере? Что если бы те десантники сделали работу для нас или англичан и захватили бы ваших друзей из АОО?

— Это другое дело! — отрезал Джек. И тут же спросил самого себя: «А почему — другое?» — Это — личное. Вы не можете ожидать от меня, чтобы я к этому относился так же.

— Не могу? — спросил Кэнтор и повесил трубку. Джек задумался: что это Кэнтор имел в виду? Мысленно он опять прошёлся по всей цепи событий, пытаясь прийти к какому-то заключению, нащупать в них некий смысл. Но был ли там какой-то смысл? Какой смысл политическим инакомыслящим прибегать к языку бомб и автоматов? Какой смысл малым государствам прибегать к оружию террора, дабы изменить политику больших государств? Конечно, усмехнулся Райан, это зависит от того, на чьей ты стороне. Во всяком случае, есть люди, которые во всём этом находят некий смысл. Есть ли во всём этом что-то, чего не было в истории?

Поощряемый государством терроризм в форме пиратства был первым испытанием, выпавшим на долю американского народа. Неприятелем тогда двигала примитивная алчность. Эти государства требовали от плававших под американским флагом судов выкупа за право пользоваться международными водами, но в какой-то момент с этой практикой было покончено. Покончено при помощи орудий американского флота, вошедшего в воды Средиземного моря.

«А ведь это произошло как раз там же», — подумал Джек. «К берегам Триполи» — поётся в гимне морской пехоты. Именно там лейтенант Пресли О'Бэннон (морская пехота США) атаковал форт Дёрне. Интересно, подумал Джек, сохранилось ли то место? Трудно сказать. Но, что проблема сохранилась, это точно.

Насилие по-прежнему царит в мире. Изменились лишь правила реагирования на него больших государств. Два столетия тому назад, если малое государство причиняло ущерб большому, конфликт решался с помощью кораблей и войск. Теперь такая метода уже не работает. Малые страны в наше время располагают арсеналами новейшего оружия, которое сделало отправку карательных экспедиций слишком дорогим удовольствием для тех государств, которые дорожат жизнью своих граждан.

Одного полка сегодня для урегулирования конфликта недостаточно, а отправка целой армии стала слишком сложным делом. Понимая это, малые страны или сами наносят удары или поощряют к этому других (так, чтобы от этого можно было отречься), дабы подвигнуть своего неприятеля к шагам в выгодном для них направлении. Причём они даже не очень спешат. Угли таких конфликтов могут тлеть годами, ибо они не требуют от террористических государств больших ресурсов, а отношение к ценности человеческой жизни — других ли народов, своего ли — весьма разнится от такового в правовых государствах.

Таким образом, насилие не новинка в этом мире. Новое в другом. В том, что страны, практикующие насилие, чувствуют себя в полной безопасности. И пока это не изменится, убийства не прекратятся.

На международном уровне терроризм стал формой войны, которая даже не ведёт к прекращению обычных дипломатических отношений между воюющими сторонами. Даже Америка до сих пор имеет посольства в ряде стран, ведущих против неё террористическую войну. Более того, в цивилизованных странах терроризм рассматривается как уголовное преступление. Ведь и Сина Миллера судил не военный трибунал, вспомнил Райан. «Они могут вести против нас свою войну, но мы не может признать её в качестве таковой, не поступившись при этом интересами нашего общества, — сформулировал он для себя с некоторым удивлением. — Если мы будем обращаться с террористами как с людьми, действующими из политических побуждений, мы окажем им честь, которой они не заслуживают. Если мы будем считать их солдатами и убивать их в качестве таковых, это будет означать легитимизацию терроризма и в то же время нарушение наших собственных законов».

Единственное слабое место террористов — их негативизм. Это политическое движение, у которого за душой нет ничего, кроме убеждения, что общество, в котором они живут, устроено несправедливо. И пока большинство данного общества считает иначе, именно террористы, а не кто-либо другой, отчуждены от этого общества. Равным образом и демократия, столь облегчающая активность террористов, в то же время является их злейшим врагом. Следовательно, первейшая цель террористов в разрушении демократии, в превращении справедливости в несправедливость, чтобы члены данного социума преисполнились сочувствием к террористам.

Концепция эта была обескураживающе проста и элегантна. Террористы могут вести свою войну и при этом рассчитывать на защиту со стороны правового механизма демократических стран, с которыми они воюют. Если устранить эти правовые механизмы, террористы добьются политической поддержки, но пока эти механизмы работают, террористам довольно трудно проиграть это сражение. Они могут разъезжать по всему свету, пользуясь свободами демократических стран и при этом получая от государств, им враждебных или просто недружественных, всю необходимую помощь в борьбе с демократиями.

Единственное решение проблемы — международное сотрудничество в борьбе с терроризмом. Террористов надо отрезать от источников снабжения. Когда они будут вынуждены пользоваться только своими ресурсами, они превратятся всего лишь в разновидность уголовной организации… Но демократические страны ограничиваются риторикой и, вместо того чтобы объединиться и нанести решительный удар по тем, кто стоит за террористами, предпочитают действовать в одиночку, пытаясь противостоять терроризму лишь в пределах собственной территории. Разве что в последнее время наметились какие-то сдвиги. Ведь вот же ЦРУ поделилось информацией о террористах с Францией, и это привело к определённым результатам.

Так что намечается какой-то сдвиг в верном направлении. Но… в результате этого сдвига…

Кэнтор вошёл в кабинет адмирала Грира.

— Ну? — спросил замдиректора ЦРУ.

— Ещё не вполне ясно, какой урок он из всего этого извлечёт.

— Совесть заела? — спросил Грир.

— Именно.

— Ну что же, пора ему понять, чего всё это стоит. Через это всем приходится пройти. Он останется у нас, — сказал Грир.

— Вероятно.

* * *

Пикап попытался было припарковаться возле Института Гувера, но охранник велел ему проваливать. Водитель не знал, что делать, раздираемый противоречивыми чувствами, — злостью и растерянностью. А тут ещё движение на улицах такое, что не больно-то развернёшься. Наконец, он двинулся в объезд владений Гувера, покружился малость и въехал на стоянку. Служащий, увидев пикап, состроил презрительную мину — он привык иметь дело с машинами куда более шикарными. Но водителю и его сыну было на это плевать. До дверей они дошли пешком.

Агент, дежуривший у входа, увидел, как в дверь вошли двое — одеты во что попало. У старшего под мышкой какой-то предмет, завёрнутый в кожаную куртку.

Агент насторожился и поманил их к себе левой рукой, поскольку правая легла на сигнальную кнопку под столом.

— Чем могу служить, джентльмены? — спросил он.

— Привет, — сказал старший. — Я тут принёс кое-что для вас. С этими словами он извлёк из-под куртки автомат. И тут же понял, что это вовсе не лучший способ завоевать расположение агента ФБР, — тот, подбледнев, тут же одной рукой выхватил у него автомат, а другой уже доставал из кобуры револьвер.

По сигналу тревоги явились ещё двое агентов. И только тут дежурный увидел, что затвора в автомате нет, как и магазина.

— Это я нашёл его! — с гордостью сообщил мальчик.

— А я подумал, что надо принести его сюда, — сказал отец.

— Что за чертовщина? — недоуменно сказал один из агентов. Из дежурной комнаты появился старший по смене.

— Ну-ка, дайте взглянуть, — сказал он.

Это оказался «узи» — израильский автомат, известный своим удобством и надёжностью. Автомат был покрыт ржавчиной, из ствольной коробки капала вода.

Старший по смене открыл затвор и обследовал ствол. Из автомата стреляли, а потом его не почистили. Но когда именно стреляли, трудно было определить сходу, тем более что в ФБР мало было дел, связанных с этим типом оружия.

— Где вы его нашли, сэр?

— В каменоломне. Это миль тридцать отсюда.

— Это я его нашёл! — уточнил мальчик.

— Точно, это он нашёл, — подтвердил отец. — Я решил, что именно сюда надо его принести.

— Правильно вы решили, сэр. Давайте пройдём вместе со мной.

Дежурный выдал им временные пропуска. Они поднялись на лифте на верхний этаж. Встречавшиеся им в коридоре люди невольно косили глазом на автомат. Но в ФБР не принято слишком-то удивляться чему бы то ни было. Впрочем, когда дежурный вошёл в предбанник одного из кабинетов, секретарша встрепенулась.

— Билл у себя? — спросил агент.

— Да… — глаза её все никак не могли оторваться от автомата. Агент Ричард Элден открыл дверь кабинета Шоу и, пригласив отца с сыном следовать за ним, направился к столу Шоу и положил на него автомат.

— Что это, Ричи? — Шоу переводил глаза с агента на автомат.

— Билл, вот эти двое только что пришли к нам, прямо с улицы, и принесли вот эту штуковину. Я решил, что вам это, возможно, будет интересно.

Шоу, окинув взглядом отца с сыном, предложил им располагаться на диване у стены. Затем по телефону он распорядился, чтобы к нему пришли ещё двое агентов и эксперт из лаборатории баллистики. Пока длилась вся эта организационная суета, секретарша принесла отцу чашку кофе, а сыну стакан лимонада.

— Как вас звать-величать? — спросил Шоу.

— Я — Роберт Ньютон, а это мой сын Леон, — сказал отец и тут же, не дожидаясь вопроса, назвал свой адрес и номер телефона.

— И где вы нашли автомат?

— Это называется «Каменоломня Джонса». Я могу показать вам на карте.

— Я ловил рыбу. Это я его нашёл, — напомнил им Леон.

— Я пошёл туда за дровами, — пояснил отец.

— В это время года?

— Лучше, чем летом, когда жара, — рассудительно заметил мистер Ньютон. — Сам-то я строитель, работаю по железу, а сейчас с работой не очень-то, вот я и поехал за дровами. У парня сегодня нет школы, так я взял его с собой. Пока я колю дрова, он себе ловит рыбу. Там пруды и ловится неплохо… Большие бывают, — сказал он, подмигнув.

— О'кей, — усмехнулся Шоу. — Леон, ты сегодня поймал что-нибудь?

— Нет… Но одна чуть-чуть не клюнула, — сообщил мальчик.

— Ну, а дальше что?

— Рассказывай, — велел мистер Ньютон сыну.

— Крючок зацепился за что-то тяжёлое, знаете… Я тянул, тянул… Оно немножко подалось, но все равно я не мог… Я позвал папу.

— Я вытащил, — сказал мистер Ньютон. — А когда увидел, что это автомат, то чуть не обосрался. Крючок-то как раз ведь за курок зацепился. А что это за автомат, кстати?

— «Узи». Делают в основном в Израиле, — сказал эксперт по баллистике. — Он пролежал в воде не меньше месяца.

При этих словах Шоу переглянулся с одним из агентов.

— Боюсь, я его зацапал руками, — сказал Ньютон. — Надеюсь, я не стёр отпечатки.

— Вряд ли там есть отпечатки после воды-то, — сказал Шоу. — И вы поехали с ним прямо сюда?

— Да. Мы его нашли всего… — он взглянул на свои часы, — часа полтора назад. Мы с ним ничего не делали — как он был, так и есть. Без магазина…

— Вы разбираетесь в оружии? — спросил эксперт по баллистике.

— Я провёл год во Вьетнаме. В 173-м воздушно-десантном. Прилично знаю М-16, — улыбнулся Ньютон. — А кроме того я хожу на охоту. В основном — на птицу да зайца.

— Расскажите нам об этой каменоломне, — попросил Шоу.

— Это, думаю, с три четверти мили от основной дороги. По краю лесок. Там я и разживаюсь дровишками. Есть ли у неё хозяин, понятия не имею. Там полно машин бывает. Знаете, молодёжь туда ездит по субботам… Такое вот место.

— Не доводилось вам слышать, чтобы там стреляли?

— Нет. Только в охотничий сезон. Там белки. Полно белок. Так что с этим автоматом? Даёт он вам что-то?

— Не исключено. Из такого типа оружия был убит один полицейский и…

— Ах, да! Та леди с ребёнком около Аннаполиса, да? — он помолчал немного и выдохнул: — Вот черт!

Шоу взглянул на мальчика. Ему было лет девять, глаза смышлёные — так и шарят по сторонам.

— Мистер Ньютон, — сказал Шоу, — вы нам очень услужили.

— Да? — обрадовался Леон. — А что вы будете делать с автоматом?

— Сначала, — ответил ему эксперт по баллистике, — мы его вычистим, а потом постреляем из него. Вы, — сказал он, обращаясь к Шоу, — можете забыть о прочих экспертизах. Вода в каменоломне была, видимо, с химическими примесями. Коррозия металла очень значительная. Если, сынок, — снова обернулся он к Леону, — ты поймаешь там рыбу, то не ешь её, пока папа не разрешит тебе.

— О'кей, — пообещал Леон.

— Кстати, — сказал эксперт по баллистике, продолжавший изучать автомат, — эта игрушка прибыла из Сингапура. А значит, автомат довольно новый. Израиль всего полтора года тому назад выдал им лицензию на производство «узи». Это то же предприятие, что делает М-16 по лицензии от «Кольта». А вот и серийный номер, — он прочитал его вслух, а один из агентов записал, чтобы тут же сообщить сотруднику ФБР в Сингапуре. — Я хочу заняться этой штуковиной прямо сейчас.

— Можно я посмотрю? — спросил Леон. — Я не буду мешать.

— Я тебе вот что скажу, — предложил ему Шоу. — Мне надо ещё поговорить с твоим отцом. Как насчёт того, чтобы посмотреть наш музей? Тебя кто-нибудь проводит туда. Посмотришь там, как мы ловили в старые времена разных нехороших людей. Ты подожди за дверью, а я пошлю кого-нибудь проводить тебя туда. Идёт?

— Идёт!

— Нам не следует болтать об этом, верно? — спросил мистер Ньютон, когда сын его вышел из кабинета.

— Совершенно верно, сэр, — сказал Шоу. — И на то есть две причины. Во-первых, мы не хотим, чтобы преступники знали, что мы что-то нащупали. А это может оказаться очень серьёзным, сэр. Вы очень помогли нам… А во-вторых, это важно с точки зрения безопасности вашей семьи. Причастные к этому делу люди очень опасны. Вы же сами знаете, что они пытались убить беременную женщину и ребёнка.

Роберт Ньютон сделался серьёзным — у него было пятеро детей.

— Теперь скажите, видели ли вы когда-либо каких-то людей в каменоломне или около?

— Что вы имеете в виду?

— Любых людей.

— Ну, там бывают ещё двое-трое — тоже за дровами приезжают. Я знаю, как их зовут. Но только по именам. Знаете как оно бывает?.. И, как я уже сказал, там молодёжь любит бывать. Как-то раз, — рассмеялся он, — я даже помог одному. Дорога там не ахти, и он увяз в грязи… — Ньютон вдруг замолчал, лицо его вытянулось. — Это было во вторник… У нас сломался кран, и я не работал. А дома сидеть не люблю, ну и поехал за дровами. А там как раз этот фургон застрял в грязи. Я, наверно, минут десять ждал — он заблокировал проезд и все буксовал и буксовал…

— Что за фургон?

— Тёмного цвета. С откатывающейся дверью, а окна затемнённые, знаете?

«В самую точку!» — воскликнул про себя Шоу.

— Видели вы водителя или ещё кого-нибудь там внутри? Ньютон задумался.

— Да… пижон такой, чёрный. И он… да, он орал, как будто… Я имею в виду: я не слышал, как он орал, но было видно… Вы знаете? У него была борода и кожаная куртка, вроде той, что я ношу на работе.

— Что-нибудь ещё помните о фургоне?

— Мотор очень ревел — сдвоенный, похоже. Надо иметь денежки, чтобы купить такой фургон.

Шоу взглянул на своих людей, которые записывали каждое слово, хотел что-то сказать им, но передумал.

— В газетах говорили, что все те гады были белые, — сказал Ньютон.

— Газеты не всегда правы, — заметил Шоу.

— Вы хотите сказать, что тот ублюдок, который убил полицейского, был черным? — огорчился Ньютон. Такой уж человек он был. — И потом ещё стрелял в женщину с ребёнком?… Вот блядство!

— Мистер Ньютон, это секрет. Вы понимаете? Не говорите об этом никому, даже своему сыну. Кстати, он тогда был с вами?

— Не-е, он был в школе.

— О'кей, никому не говорите об этом. Это ради вас и вашей семьи. Это очень опасные люди.

— О'кей, — сказал Ньютон и, помолчав некоторое время, спросил:

— Вы хотите сказать, что у нас тут бегают с автоматами, убивают людей?.. У нас? Не в каком-нибудь там Ливане, а у нас?

— Бывает и такое.

— Эй, парень, я не для того торчал во Вьетнаме, чтобы это говно тут безобразничало.

Несколькими этажами ниже два эксперта-оружейника уже разобрали «узи».

Маленьким пылесосом они прошлись по всем частям автомата в надежде обнаружить волокна материи, которые могли бы оказаться идентичны тем, что были обнаружены в фургоне. Все детали были подвергнуты тщательному осмотру. Начальник лаборатории сам смазал все части и собрал автомат — просто чтобы показать своим подчинённым, что он ещё не забыл, как это делается.

— Порядок, — наконец сказал он, достал из шкафа магазин «уэи» и загнал в него двадцать патронов. — Пока я вымою руки, вы отстреляйте их, — распорядился он.

Через минуту перед ним лежала коллекция пуль, только что выпущенных из «узи». Он извлёк из ящика с уликами пулю, что прошила тело полицейского. «Такая малюсенькая штучка, — подумал он, — а вот же — раз, и нет человека». Теперь в ход пошёл микроскоп — с одной стороны эта пуля, с другой одна из только что отстрелянных. Они были… очень похожи. Надо было пропустить через микроскоп все двадцать отстрелянных пуль, так как при всей их одинаковости, они все чем-то отличаются друг от друга, поскольку дуло автомата расширяется при стрельбе. Вторая пуля ещё больше походила на ту, убившую полицейского.

Третья… четвёртая… Вот она!

— Совпадают, — констатировал он и жестом пригласил к микроскопу одного из техников убедиться в том, что он не ошибается.

— Да, совпадают. На сто процентов, — подтвердил тот.

— Шоу слушает.

— Это тот же самый автомат. На сто процентов. Совпадает с пулей, которой убит полицейский. Сейчас мы проверяем с той, что извлекли из «порша».

— Отлично, Пол!

— О'кей. Я буду у вас через пять минут.

Шоу положил трубку и окинул взглядом своих людей.

— Джентльмены, в «деле Райана» наконец-то есть сдвиг.

Глава 22 ПРОЦЕДУРЫ

В каменоломню агенты отправились вместе с Робертом Ньютоном в тот же вечер. С раннего утра следующего дня целая команда судебных экспертов «оккупировала» каменоломню. В тёмных водах пруда работали два водолаза, в лесочке притаился десяток агентов. Другая группа агентов, разыскав тех, кто, подобно Ньютону, ездил в эти места за дровами, расспрашивала их о том, что они здесь видели и слышали. Не обошли вниманием и фермеров, живших поблизости.

Взяли образцы почвы, чтобы сравнить их с теми пылинками, что были добыты из фургона при помощи насоса. Сфотографировали следы, оставленные колёсами машин, чтобы потом подвергнуть их соответствующему анализу.

Эксперты по баллистике уже пришли к выводу, что патроны, отстрелянные из «узи» совпадают с той пулей, которой был убит полицейский, и с той, что была извлечена из «порша». Из Сингапура пришло подтверждение того, что автомат с таким серийным номером местного производства, и теперь выясняли, в какой партии и когда этот автомат был отправлен. Имена всех на свете торговцев оружием значились в компьютере ФБР.

ФБР достаточно было одной серьёзной зацепки, чтобы, ухватившись за неё, начать разматывать весь клубок. Но исключить возможность, что кто-то увидит их за этим делом, они не могли. Алекс Доббенс каждый день, отправляясь на работу, проезжал мимо каменоломни. Он увидел, как две машины выруливают на шоссе с покрытой грязным гравием просёлочной дороги, ведущей от каменоломни. И хотя на них не было никаких знаков, указывающих на их принадлежность ФБР, номера их свидетельствовали, что они из парка федеральных властей. Этого было достаточно.

Доббенс не был из числа нервных. Он был достаточно профессионален, чтобы смотреть на мир как на собрание малых проблем, каждая из которых поддаётся решению. И если ты способен решить изрядное число малых проблем, тогда — в своё время — придёт решение и больших. Кроме того, он был большой педант. Все, что он делал, было частью чего-то большего. Его людям понимание этого далось с трудом, однако с успехом не поспоришь, а все, что он делал, оборачивалось успехом. Этим он заслужил уважение тех, кто сперва слишком уж нервно относился к тому, что именно Доббенс определял их жизненный путь.

Это необычно, подумал Доббенс, чтобы сразу две машины оказались на той дороге. И уж совсем маловероятным казалось такое совпадение, чтобы обе машины принадлежали федеральным властям. Следовательно, заключил он, власти как-то пронюхали, что он использовал каменоломню под стрельбище. Но как они это узнали? Может, охотник? Один из этих деревенских, что охотятся тут на белок и птиц? Или кто-то из тех, что заготавливает тут дрова? Или какой-нибудь мальчишка с ближайшей фермы? Насколько серьёзно все это?

Стрелять они туда ездили всего четыре раза. Последний раз, когда этот ирландец приехал. «Та-ак, о чём это говорит? — спросил он себя. — Это было несколько недель тому назад». Стреляли они утром, когда на дороге сплошная стена шума от потока машин. Маловероятно, чтобы кто-либо слышал их. «О'кей».

После стрельбы Алекс следил за тем, чтобы все гильзы были собраны. Так что там никаких следов, даже окурков сигарет нет. Конечно, со следами от машины, ничего не сделаешь… Но он именно потому и выбрал это место, что по субботам-воскресеньям сюда съезжается молодняк и следов от машин там не счесть.

И тут он вспомнил, что они бросили в воду автомат. Но найти его невозможно. Глубина — метров двадцать. Он сам проверял. Да ещё вода чуть ли не чёрная от грязи. Вряд ли там кто будет купаться. Они утопили автомат, из которого тогда стреляли, и, как это ни невероятно, похоже, что его нашли. Как именно это случилось, в данный момент значения не имело. «Ну что же, придётся теперь и от других избавиться, — сказал он себе. — Ничего, новые раздобыть — не проблема. Что, в конце концов, может раскопать полиция?» — спрашивал он себя. О том, как работает полиция, он был хорошо осведомлён. Врага надо знать, и у Алекса было полно всяких учебников по технике ведения расследования: «Расследование убийств», «Библия охраны правопорядка» и т. п. По этим учебникам полицейские осваивали свои премудрости. Не только сам он, но и его люди ревностно штудировали эти книги.

На автомате не могло остаться отпечатков пальцев. Да и сам он, пролежав столько дней в воде, насквозь проржавел. Значит, волноваться не о чём.

С фургоном тоже все чисто. Он был краденый, потом один из людей Алекса перекрасил его. Номера на нём то и дело меняли — их было четыре набора. А теперь они зарыты под столбом телефонной сети под Аннаполисом. Сам фургон полностью обработали, уничтожили все следы. Частицы почвы, идентичные с той, что в каменоломне… Над этим стоило подумать. Но так или иначе фургон приведёт полицию в тупик. В нём нет ничего, что какого связано с их группой.

Может, кто-то из его людей начал болтать? Может, у кого-то совесть заговорила из-за того, что чуть не погиб ребёнок? Но тогда его бы уже одним прекрасным утром разбудили, приставив к носу полицейский револьвер. Так что это отпадает. Вероятно отпадает. Но всё же надо будет ещё раз потолковать с людьми и внушить, чтобы не вздумали хоть кому-то болтнуть о том деле.

Мог ли кто-то видеть его лицо? Алекс снова чертыхнулся, вспомнив свою дурацкую браваду — то, как он махнул рукой вертолёту. Но на нём тогда была шляпа, тёмные очки… Да к тому же тогда он был без бороды. Всех этих вещей уже нет, включая и куртку с джинсами и сапогами. Остались только рабочие перчатки, но это не улика — в каждой скобяной лавке можно купить такие. «Ну и выбрось их, жопа, и купи другие! — сказал он себе — Чтобы были того же цвета. Да сохрани квитанцию о покупке».

Он снова и снова перебирал все детали, пока не сказал себе, что, наверное, чересчур серьёзно все это воспринимает. Ведь не исключено, что те полицейские машины ездили туда в связи с каким-то другим делом, не имеющим к ним никакого отношения. И всё же было бы глупо не предпринять особых мер предосторожности.

Надо будет, сказал он себе, составить список всего, что может представить собой потенциальную опасность, и устранить все улики. В каменоломню они теперь, конечно, не вернутся. У полицейских свои правила и процедуры, а у него — свои.

Он их выработал после того, как насмотрелся на крах тех радикальных группировок, с которыми поддерживал контакты в студенческие годы. Они погибали из-за самоуверенности и глупости, а также из-за недооценки возможностей своего врага. «Победа приходит лишь к тому, кто способен добиться её», — подумал Алекс. Он даже не стал поздравлять себя с тем, что засёк эти две полицейские машины. В конце концов, это был результат всего лишь трезвого расчёта, а не гениальной прозорливости. Он специально ездил на работу этой дорогой, чтобы приглядывать за каменоломней. А стрельбище… Он уже присмотрел другое местечко.

* * *

— Эрик Мартенс, — вздохнул Райан. — Опять мы встретились.

Все собранные ФБР данные тут же пересылались в ЦРУ, где попадали в руки рабочей группы. Этот «узи» (как только они его раскопали?) изготовлен в Сингапуре, на том же самом заводе, выпускавшем многие другие разновидности оружия для продажи его странам «третьего мира»… и другим заинтересованным сторонам. Ещё во время прошлогодней работы в ЦРУ Джек узнал о существовании энного количества такого рода заводов. Сделки по продаже оружия осуществлялись через дельцов, репутация которых была, как правило, весьма сомнительна, но которые, в то же время, были людьми со связями в различных правительственных кругах.

Как раз таков был и этот мистер Мартенс. Большой спец в своём деле, человек с большими связями. Мартенс когда-то был в контакте с повстанческим движением «Унита» в Анголе, которое пользовалось поддержкой ЦРУ. Позже, когда ЦРУ наладило более регулярные контакты с повстанцами, надобность в услугах Мартенса отпала. Основная ценность его была, однако, в умении добывать то, что было нужно правительству Южной Африки. В последний раз он отличился тем, что сумел раздобыть для южно-африканцев инструментарий, необходимый для производства итальянских противотанковых ракет, которые не могли быть проданы Южной Африке по условиям эмбарго. У него ушло на это три месяца, зато благодаря его изобретательности, южно-африканцы теперь будут сами изготовлять эти ракеты.

Услуги его, без сомнения, были щедро оплачены, хотя ЦРУ и не сумело выяснить, в какой цифре выразилась эта щедрость. У Мартенса был собственный реактивный самолёт. Он летал по всему свету, поставляя оружие разным странам — от африканских до южно-американских, умея завязывать деловые отношения чуть ли не с кем угодно.

Сингапурские «уэи» шли через него. От этих «узи» все без ума. Даже чехи пытались скопировать «узи», но без большого коммерческого успеха. Израильтяне продавали большие партии их, но всегда — или почти всегда — с соблюдением правил, на которых настояли в своё время США. Согласно документам, с которыми ознакомился Райан, энное число изготовленных в Израиле «уэи» поступало и в Южную Африку, пока введённое западными странами эмбарго не затруднило такого рода поставки. «Не потому ли они в конце концов разрешили кому-то другому изготовлять „узи“ по лицензии? — подумал Райан. — Пусть кто-то другой расширяет для вас рынок, а вы себе только отсчитывайте прибыли…»

Эта закупленная Мартенсом партия состояла из пяти тысяч единиц оружия… порядка двух миллионов долларов. Не так уж и много — всего лишь и хватит, чтобы вооружить полицию какого-нибудь средних масштабов города или полк парашютистов.

То есть довольно много, чтобы принести изрядный доход мистеру Мартенсу, но не так уж и много, чтобы привлечь к этой сделке слишком большое внимание. Один грузовик — ну, может, два. Ящики с оружием запихнут в угол какого-нибудь склада, формально принадлежащего правительству, а в реальности являющегося владением Мартенса…

«Об этом мне и говорил сэр Безил Чарльстон на приёме, — напомнил себе Райан. — Что я, мол, не обращаю должного внимания на этого южно-африканского парня… Значит, британцы полагают, что он связан с террористами?.. Неужели напрямую? Нет, вряд ли. Этого американское правительство не потерпело бы. Вероятно, не потерпело бы, — поправил он себя. Значит, скорее всего, тут действует какой-то посредник». Райан принялся разыскивать нужную папку — на это у него ушло почти полчаса. Но сведения, содержащиеся в ней, ясности в вопрос не внесли. У Мартенса было восемь точно установленных посредников и ещё пятнадцать предполагаемых. Райан позвонил Кэнтору.

— Я догадываюсь, что мы никогда не говорили с Мартенсом? — сказал он.

— За последние несколько лет — нет. Он отправлял для нас кое-какое оружие в Анголу, но нам не нравилось, как он это делал.

— А что так?

— Он отчасти мошенник, — сказал Кэнтор. — Это обычно в такого рода бизнесе, но мы все же стараемся избегать контактов с мошенниками. После того как Конгресс снял возражения насчёт тех операций, мы разработали другой способ поставок в Анголу.

— Я нашёл тут двадцать три имени, — сказал Райан.

— Да, я знаком с этой папкой. Мы было заподозрили, что в прошлом ноябре он поставил партию оружия одной проиранской группе, но потом оказалось, что он там был ни при чём. Нам потребовалось два месяца, чтобы разобраться в этом. Если бы мы могли потолковать с ним, было бы куда легче.

— А что британцы? — спросил Джек.

— Каменная стена, — сказал Марти. — Каждый раз, когда они пытаются потолковать с ним, кто-то из важных африканеров говорит им «нет». И я их, право, не могу винить за это. Если Запад обращается с ними, как с париями, то они, конечно, вынуждены действовать, как парии. Но следует при этом помнить, что парии держатся друг за друга.

— Значит, нам неизвестно то, что должно было бы быть известно об этом парне, и мы даже не собираемся раздобыть эти сведения.

— Этого я не говорил.

— Значит, мы всё-таки работаем над этим? — с надеждой поинтересовался Райан.

— Этого я тоже не говорил.

— Черт побери, Марти!

— Джек, у вас нет допуска к сведениям о наших полевых операциях. Может, вы не обратили внимание на одну деталь, так я вам скажу: в тех досье, что поступают к вам, ничего не сообщается о том, как мы получаем информацию.

Райан и сам заметил это. Ни имён информаторов, ни мест встречи агентов, ни способов передачи информации.

— О'кей, — сказал он. — Могу я с достаточной долей уверенности предположить, что какими-то, мне не известными путями мы получим больше данных об этом джентльмене?

— Вы можете вполне серьёзно предполагать, что такая возможность рассматривается.

— Он может оказаться самой лучшей ниточкой, ведущей куда надо, — заметил Джек.

— Я знаю.

— Все это, Марти, способно ввергнуть прямо-таки в депрессию, — вырвалось у Райана.

— Вы мне говорите! — усмехнулся Марти. — Подождите, пока вам придётся иметь дело с чем-то действительно серьёзным. Вы знаете, что я имею в виду. Что, например, действительно думают в Политбюро? Насколько точны и мощны их ракеты? Или есть ли их люди в этом вот здании?

— Не все сразу. Сперва одна проблема, потом другая…

— Да, это была бы красивая жизнь — если бы не все сразу.

— Когда я могу надеяться получить что-то о Мартенсе? — спросил Райан.

— Как только у нас что-то появится, вы узнаете об этом, — пообещал Кэнтор.

— Пока.

— Прекрасно.

Следующие два дня Джек провёл над изучением списка лиц, с которыми Мартенс имел дело. И наконец нащупал нечто, что могло оказаться интересным: тот тип мотора, что был на катере «Зодиак», использованный АОО, судя по некоторым данным, поступал на рынок через одного дельца с Мальты. А Мартене имел с ним кое-какие деловые отношения.

* * *

Эрни быстро усваивал науку приличного поведения. Уже через две недели он научился справлять нужду на дворе, что избавило Джека от необходимости прибегать к помощи половой тряпки при очередном возгласе Салли: «Папа, у нас одна маленькая про-бле-ма…» И тут же следовал неизбежный вопрос жены: «Кейфуешь, Джек?»

На самом же деле, даже Кэти не отрицала, что с собакой всё было придумано здорово. Эрни можно было оттащить от Салли только силой. Он теперь спал в её постели, вылезая из неё лишь для того, чтобы — каждые два-три часа — побегать по дому, обнюхивая все углы. Сперва они даже вздрагивали, когда эта пушистая, чернее ночи, масса шерсти выныривала из-за какого-нибудь угла, чтобы, сунувшись к самому вашему носу, как бы сообщить, что все, дескать, в порядке, и теперь он может вернуться в комнату Салли подремать ещё пару часиков. Он всё ещё был щенком с немыслимо длинными лапами и с привычкой жевать всякие вещи. Когда он принимался жевать ногу любимой куклы Салли и получал изрядный от неё нагоняй, тогда — в знак признания своей вины — он принимался лизать лицо своей владычицы.

Салли наконец совсем поправилась. Ноги её зажили, и она теперь носилась, как и прежде, подчас ломая посуду. Но Джек с Кэти были слишком рады её выздоровлению, чтобы ругать её за это. Они то и дело тискали девочку в объятьях. Почему? Она никак не могла этого взять в толк. Ну, она болела, а теперь выздоровела. Так и что? Джек не сразу сообразил, что она так и не догадалась, что оказалась в больнице в результате нападения. Когда она вспоминала о своей болезни, то всегда говорила: «Тогда, когда сломалась машина». Каждые две-три недели ей ещё надо было бывать в больнице. Она ненавидела и боялась этих визитов, но дети свыкаются с новыми обстоятельствами куда скорее взрослых.

Одним из таких новых обстоятельств была и её мать. Объём её живота становился все больше — Кэти, такая хрупкая, казалось, не была предназначена для такой тяжести. Каждое утро после душа она рассматривала себя в зеркале со смесью гордости и печали.

— Будет ещё хуже, — утешил её Джек в то утро, входя в ванную.

— Спасибо, Джек, — ответила она. — Это так приятно слышать.

— Ты хоть ноги-то свои видишь?

— Нет. Зато я их чувствую. Распухли. И ступни, и лодыжки.

— Что касается меня, то ты выглядишь великолепно, — сказал он, обнимая её сзади так, чтобы руки пришлись на её живот.

— Тебе-то что!

Ему показалось, что она чуть улыбнулась. Приглашение. Он сместил руки чуть повыше, чтобы проверить, так ли это.

— Ой! — поёжилась она. — Тут слишком чувствительно.

— Извини, — чуть отпрянул он. — Уже какие-то перемены там?

— Ты только что заметил? — улыбнулась она. — Извини, что…

— А я что? Разве я жалуюсь? Ты всегда на отлично. Ну, сейчас, может чуть-чуть не совсем, да и то только в одном смысле.

— Ох уж мне этот профессор! — улыбнулась Кэти.

— Ты сегодня как-то особенно хороша. Прямо сияешь вся.

— Сияй не сияй, а надо на работу, Джек, — сказала она. Но Джек объятий не ослабил. — Надо одеваться… Не сейчас — ты, старый развратник!..

— Почему?

— Потому что через три часа у меня операция, а тебе пора в твой шпионский город.

И всё же она стояла, не в силах уйти. Не так уж часто им удавалось побыть наедине.

— Сегодня мне туда не надо. У меня семинар в Академии. Я думаю, в Академии отчасти сердиты на меня, — сказал он, глядя на отражение Кэти в зеркале. Глаза её были закрыты. — К чёрту Академию!.. Боже, как я люблю тебя!

— Вечером, Джек.

— Обещаешь?

— О'кей, ты меня поймал на слове. А теперь… — она взяла его за руки и сместила их ниже, прижав к животу. Ребёнок там, во тьме своей тёмной и тесной клетки, лягался и ворочался.

— Ого, — сказал Джек. — И как ты все это выносишь?

— Нормально. Кроме ночей, когда он не даёт мне заснуть или когда начинает лягаться во время больничных процедур.

— Салли тоже так безобразничала?

— Нет, она была поспокойней… Ну, ладно — пора одеваться.

— О'кей, — он поцеловал её в шею.

За завтраком она увидела, что лицо его как-то посерьёзнело.

— Тебя что-то беспокоит? — спросила она, догадываясь, что мысли его уже далеко. — Могу я чем-то помочь?

— Мне, по правде сказать, нельзя говорить об этих вещах. — Это, конечно, надо было сделать, но удовольствия от этого мало.

— Те, которые?..

— Нет, не они. Если бы это были они… — взглянул он ей в глаза. — Если бы это были они, я был бы сплошной улыбкой. Но в общем-то, у нас есть сдвиг. ФБР… Я не должен бы говорить этого, и пусть это останется между нами… Они нашли автомат. Это может оказаться важным, хотя полной уверенности у нас ещё нет. И ещё… Нет, извини, я не могу говорить об этом. Хотелось бы рассказать тебе, да нельзя. Извини.

— Ты не сделал ничего такого, что тебя мучает?

Лицо его изменилось при этом вопросе.

— Нет. То есть сперва мне показалось, что да… Помнишь тот случай, когда тебе пришлось удалить одной пациентке глаз? Это было необходимо, но все равно на душе у тебя было тяжко. То же самое и у меня.

— Джек, я верю в тебя. Я уверена, что все, что ты делаешь, правильно.

— Спасибо. А то порой меня одолевают сомнения.

Он обнял её, а в голове крутилась мысль, что в это время где-то в Чаде, на одной из французских военных баз другую женщину никто не обнимает. «Но кто в этом виноват? И уж одно-то точно: она совсем не то, что моя жена». Для них — тех, кто тренируется в таких лагерях, Кэти и все, вроде неё, — абстракция. А они не абстракция — они живые существа. Террористы сами исключили себя из рамок цивилизованного общества и потому за ними охотятся всеми возможными средствами. «Если можно нейтрализовать их способами, согласующимися с нормами цивилизованного мира, — отлично. Но если нет, то все равно надо их нейтрализовать, хотя и прислушиваясь к голосу совести, чтобы не перейти границ морали». Он поцеловал Кэти в шею.

— О'кей, дорогуша, уже двенадцать.

Вслед за семинаром надвинулись две решающие недели лекций накануне экзаменов, после которых курсантам предстояла практика во флоте и в корпусе морской пехоты. Кампус затих, так как курсанты ненадолго разъехались по домам перед выходом в море. Райан все последние дни был очень занят, утонув в груде бумаг, — теперь ни Академия, ни ЦРУ не были в восторге от него. Попытку служить двум хозяевам сразу трудно было назвать во всех смыслах успешной. И та и другая работы в некотором смысле страдали от его раздвоенности, и он понимал, что ему надо остановиться на чём-то одном, но все оттягивал момент, когда надо будет принять окончательное решение.

— Привет, Джек, — вошёл к, нему в кабинет Робби.

— Садись, Робби. Как с полётами?

— Жалоб нет. Я снова на коне, — сказал он, усаживаясь. — Вот бы тебе слетать разок со мной… Я опять в форме. На прошлой неделе я схлестнулся с одним парнем в воздухе… Ну, знаешь, — военная игра. Да, испортил я ему тот денёк. Чудесно было, — он осклабился в широкой усмешке, словно лев, оглядывающий стадо искалеченных антилоп.

— Когда уезжаешь?

— Вернуться на службу мне надо пятого августа. Так что, думаю, первого отваливаю.

— Не раньше чем вы с Сисси придёте к нам на обед, — Джек пролистал календарь. — Тринадцатого, это пятница. В семь. Идёт?

— Есть, сэр.

— А чем Сисси будет заниматься в Норфолке?

— Там есть небольшой симфонический оркестр. Она будет с ним играть. Ну и ещё будет преподавать.

— А чего вы не заведёте ребёнка?

— Кэти уже говорила об этом с Сисси. Мы подумываем об этом, но… У Сисси было много разочарований в этой связи, ты знаешь…

— Хочешь, чтобы Кэти потолковала с ней об этом поподробней?

Робби на секунду задумался.

— Да, Кэти знает, как потолковать. О'кей. А как она справляется?

— Сильно переживает по поводу фигуры, — усмехнулся Джек. — Они все комплексуют, когда беременны, не понимая особой своей привлекательности в эти месяцы.

— Это точно, — согласился Робби, прикидывая, будет ли Сисси привлекательна с огромным-то животом.

— Между прочим, — сменил тему Джек, чувствуя, что задел больную струну, — что там с кораблями? Вся верфь ими забита…

— Там решили поменять сваи на морской базе. Месяца два займёт. Старые забарахлили. Обычная штука с этими правительственными субподрядчиками. Но ничего особенного. К началу следующего учебного года закончат. Меня-то это не колышет. К тому времени я уже буду что ни день парить на высоте двадцати пяти тысяч футов. А какие у тебя планы?

— В каком смысле?

— В смысле — останешься тут или переберёшься в Лэнгли?

Райан уставился в окно.

— Будь я проклят, если я знаю. У нас ребёнок на подходе, и ещё куча всяких проблем…

— Вы их ещё не разыскали?

Джек покачал головой.

— Одно время казалось, что что-то нащупали, но это не сработало. Эти парни — профессионалы, Робби.

— Дерьмо они! — вдруг взорвался Джексон. — Профессионалы не стреляют в детей. Когда они стреляют в солдата или в полицейского — о'кей, это я ещё могу понять… У солдата и полицейского есть оружие, они люди обученные. Так что они по-своему равны: на одной стороне неожиданность, на другой тренированность. Но охотиться за гражданскими?! Да они просто гангстеры, Джек. Может, они и умны, но уж никак не профессионалы!

Джек несогласно покачал головой. Робби был не прав, но он не находил слов, чтобы переубедить его. Он жил в рамках воинского понятия о чести, где правило номер один гласило: не причини вреда беззащитному. Порой это случается непреднамеренно, и это очень плохо. Но уж умышленно наносить вред беззащитному — это трусость, достойная всяческого презрения. И виновные в этом заслуживают только смерти. Они вне закона.

— Они затеяли дьявольскую игру, Джек, — продолжал Робби. — Об этом даже песня есть — я её слышал как-то в день святого Патрика. «Мой идеал — герои. Стремясь им подражать, хочу я в игры патриотов тоже поиграть». Что-то в этом роде, — Джексон с отвращением покачал головой. — Война — не игра, а профессия. Они играют в свои маленькие игры и считают себя патриотами, убивая детей. Ублюдки! Джек, мы у себя в небе играем наши игры с русскими. Я не шибко-то люблю их, этих русских, но они знают своё дело. Мы знаем своё дело, они своё, и мы уважаем друг друга. Есть правила, и мы играем по правилам. Так оно и должно быть.

— Но мир не так-то прост, Робби, — спокойно сказал Джек.

— А я бы его упростил! — воскликнул Джексон, удивив Райана страстностью своего тона. — Ты скажи там этим, в ЦРУ: пусть найдут их, дадут команду, а я ударю по ним.

— Ладно… Но сначала, — улыбнулся Джек, — не забудь про обед у нас дома.

— О'кей. При парадной форме?

— Робби, ты знаешь, что у нас всегда запросто…

* * *

— Я сказал им, чтобы приходили запросто, — сказал Джек.

— Правильно, — согласилась Кэти.

— Я так и знал, что ты согласишься. Ты при этом лунном свете прямо-таки излучаешь сияние какое-то…

— Я тебе не верю…

— Не шевелись. Сиди, как сидишь, — сказал он обнимая её.

— Я вовсе не чувствую себя привлекательной сейчас.

— Кэти, ты споришь со специалистом, — нарочно скучным голосом прогундосил Джек. — Я единственный человек в этом доме, который способен дать объективную оценку любого женского существа, живого или мёртвого, и я утверждаю, что ты прекрасна. Конец дискуссии.

Кэти была о себе иного мнения. Её живот был обезображен, груди вспухли и воспалились, щиколотки и ступни раздулись…

— Джек, ты — дурак.

— Она никогда не слушает то, что ей говорят, — сказал он, обратив лицо к потолку.

Кэти хотела была опять съязвить, но вдруг ойкнула.

— Опять он проснулся! Брыкается…

Глава 23 ДВИЖЕНИЕ

— Мы получили их прошлой ночью, — сказал эксперт, выкладывая на стол фотографии. В волосах его уже пробивалась седина, на носу сидели очки без оправы, галстук он носил бабочкой. Похож на заурядного конторского служащего.

Марти стоял в углу и молчал как рыба. — Мы полагаем, что это один из тех трех лагерей, верно?

— Да, остальные уже идентифицированы, — кивнул Райан.

Эксперт фыркнул в ответ.

— Вы так думаете, мой друг?

— О'кей, эти два функционируют…

— А что с лагерем «Action-Directe»? — спросил Кэнтор.

— Мёртв после операции французов. Я видел снимки, — восхищённо улыбнулся эксперт. — Во всяком случае — вот, глядите.

Это была одна из редких фотографий, сделанных в дневное время. Даже цветная. На лагерном стрельбище стояли — в одну линию — шесть человек. Угол съёмки не позволял рассмотреть, было ли у них у руках оружие.

— Стреляют, что ли? — спросил Райан.

— Или стреляют или нарочно выставились, чтобы мы знали, сколько их там, — сострил эксперт.

— Минутку. Вы ведь сказали, что получили это вчера ночью.

— Посмотрите сами на то, под каким углом солнце, — с насмешкой сказал эксперт.

— Ага. Раннее утро.

— Что означает около полуночи у нас, — заключил эксперт, подумав про себя: «Дилетанты. Каждый считает, что может запросто расшифровать аэрофотоснимки!»

— Оружия не видно, но обратите внимание на эти вот блёстки света тут. Не исключено, что это отсвет от использованных гильз. О'кей, у нас тут шесть человек. Вероятно, они европейцы, северяне, судя по цвету кожи. Один из них видите? — обгорел на солнце. Рука у него розовая. Все вроде бы мужчины, судя по длине волос и одежде. Теперь вопрос: кто они?

— Они не из «Action-Directe», — сказал Марти.

— Откуда вы знаете?

— Тех, кого захватили, уже нет в живых. Военный трибунал приговорил их к смертной казни — приговор приведён в исполнение две недели тому назад.

— О, Боже! — Райан отвернулся к окну. — Я не хотел бы этого знать, Марти.

— Те из них, кто попросил, причастились перед смертью. Очень порядочно со стороны наших коллег, — Марти помолчал, потом продолжал:

— Оказывается, французский закон разрешает прибегать к помощи такого трибунала при особых обстоятельствах. Так что, несмотря на все наши с вами, Джек, опасения, всё было сделано в соответствии с буквой закона. Вам теперь легче?

— Отчасти, — согласился, подумав, Райан. Террористам, вероятно, это было все равно, но всё же формальности были соблюдены, а именно в этом и состоит одно из достижений цивилизации.

— Хорошо. Двое из них перед смертью начали петь, как канарейки. В результате, французы сцапали ещё двоих из этой шайки. Возле Парижа. До газет это ещё не дошло… Плюс склад оружия и взрывчатки. Так что эта группа если и не полностью уничтожена, то во всяком случае сильно пострадала.

— Точно, — подтвердил эксперт. — А это, — кивнул он в сторону Райана, — и есть тот парень, что помог нам с этим делом?

— Все потому, что он любит разглядывать женские груди с высоты трех тысяч миль, — сказал Кэнтор.

— Как случилось, что никто раньше не обратил на это внимание? — спросил Джек, вовсе не в восторге от похвалы. Он предпочёл бы, чтобы кто-то другой, а не он, продемонстрировал тогда наблюдательность.

— Потому что в моём отделе мало людей. Я только-только получил разрешение набрать ещё десятерых. И я уже их нашёл. Они демобилизуются из ВВС. Профессионалы.

— О'кей. Что с другим лагерем?

— Вот, — ткнул тот пальцем в другой снимок. — Довольно похоже. Здесь видны двое…

— Одна из них — женщина, — сразу сказал Райан.

— Волосы до плеч, — сказал эксперт. — Но это вовсе не обязательно значит, что это женщина.

Джек, присмотревшись к позе и фигуре обсуждаемого субъекта, признал возможную справедливость этого уточнения.

— А если мы предположим, что это женщина, что это нам даёт? — спросил он Марти.

— Это я вас должен спрашивать.

— Мы не располагаем сведениями, что в рядах АОО есть женщины. Зато во ВГИРА они есть. Тогда, это их лагерь… Помните джип, который побывал в одном лагере, а потом оказался в другом? Он ведь как раз в этом лагере позже запарковался… Минутку! — Джек схватил снимок, где была зафиксирована та шестёрка. — Это лагерь АОО.

— Откуда вы это взяли? — спросил эксперт по снимкам.

— Считайте, что это интуиция, — ответил Райан.

— Прекрасно. Следующий раз, когда я пойду на скачки, я спрошу вас, на какую лошадь мне ставить. Послушайте, всё дело в том, вы не можете углядеть на этих снимках большего, чем там запечатлено. Если вы начнёте слишком многое предполагать, вы не избежите ошибок. Причём серьёзных. Все, что мы имеем тут, это шесть человек, которые, по-видимому, стреляют. И это все.

— Что-нибудь ещё? — спросил Кэнтор.

— В десять вечера по местному времени там пройдёт спутник. Как только я получу снимки, дам вам знать.

— Отлично. Спасибо, — сказал Кэнтор.

— Таких, — сказал Райан, когда эксперт вышел, — зовут ведь у вас эмпириками?

Кэнтор усмехнулся.

— Что-то вроде этого. Он этим делом занимается ещё с тех времён, когда наши У-2 летали над Россией. Он настоящий специалист. Что в нём хорошо, так это то, что он никогда ничего не утверждает, не будучи действительно уверен. И он прав — всегда есть соблазн усмотреть на снимках больше, чем там есть на самом деле.

— О'кей. Но вы ведь согласны со мной?

— Да, — сказал Кэнтор и принялся изучать снимок через лупу.

Очертания фигур этой шестёрки были неясными — даже ранним утром там уже было жарко, и дрожание воздуха, как в знойный день над шоссе, искажало все линии. Можно было безошибочно разглядеть лишь цвет их волос да одежду — бежевые рубашки с короткими рукавами и брюки. У одного из них поблёскивало что-то на запястье — то ли часы, то ли браслет. Лицо другого было светлее, чем у остальных, но запястья были тёмными. Вероятно, у него была борода… «У Миллера теперь борода», — вспомнил Райан.

— Черт, будь снимок хоть чуточку почетче…

— Да-а, — согласился Марти. — Но даже ради такого качества нам понадобилось тридцать лет трудов и куча денег. В местах с холодным климатом снимки получаются лучше, но лиц все равно нельзя разглядеть.

— Это лагерь АОО, Марти. Нам надо раздобыть что-то, что подтверждает это.

— Где раздобыть-то? Наши французские коллеги спрашивали тех, захваченных. Ответ один: лагеря полностью изолированы друг от друга. Если группы и встречаются, то только на нейтральной территории. Они даже не были вполне уверены, что там вообще был какой-то лагерь.

— Это кое о чём говорит!

— А машины… Это мог быть кто-нибудь из армии. Может, начальник охраны. Не обязательно один из террористов, разъезжающий из этого лагеря в другой, принадлежащий «Временным». Ведь они строго блюдут правило об изолированности лагерей. Эти ребята понимают важность проблемы безопасности, а если они это подзабыли, то операция французов освежила им память.

Райан об этом как-то даже не подумал. Французский рейд ведь должен был оказать определённое воздействие на поведение других террористов.

— Вы хотите сказать, что мы сами себе навредили?

— Нет. Мы послали им сигнал, который стоило послать. Насколько нам известно, никто толком не знает, что же именно там произошло. У нас есть основания предполагать, что они думают, будто это было какое-то сведение внутренних счётов. Не все ведь эти группы любят друг друга. Так что мы, как минимум, укрепили у них чувство взаимной подозрительности, а также подозрительности по отношению к ним их хозяев. Это, возможно, даст нам со временем кое-какую информацию, хотя и не скоро.

— О'кей, но теперь, когда мы знаем, что это, вероятно, лагерь АОО, что мы намерены делать?

— Мы занимаемся этим. Большего я пока сказать не могу.

— Хорошо, Марти. Хотите кофе?

— Спасибо. С кофе я завязал.

Кэнтор не сказал Райану, что было принято решение о проведении серьёзной операции. Таково было правило — только очень малое число даже из тех, кто должен был участвовать в операции, заранее получали о ней информацию. Через несколько дней авианосец «Саратога» с подразделением десантников на борту должен был направиться к западным берегам Средиземного моря и пройти через залив Сидра. Как водится, один из советских траулеров, занимающийся не ловлей макрели, а радиотехнической разведкой, засечёт этот манёвр, и информация об этом поступит к ливийцам. В полночь, когда авианосец окажется прямо напротив Триполи и находящиеся на нём самолёты приступят к ночным полётам, французский агент прервёт электроснабжение ряда радарных установок. Сам командир авианосца не будет ни о чём догадываться — для него это будут обычные ночные полёты.

Предполагалось, что французские десантники, так отличившиеся недавно, сумеют осуществить налёт и на лагерь номер восемнадцать. Кэнтор не мог сказать Райану, что готовность французов помочь американцам свидетельствовала о том, как высоко они оценили помощь последних в разгроме «Action-Directe». Хотя это не было первым случаем международного сотрудничества в борьбе с терроризмом, операция оказалсь одной из трех увенчавшихся успехом. ЦРУ помогло отомстить за смерть друга французского президента. И, каково бы ни было отличие одной страны от другой, долг чести подлежал полной оплате. Кэнтору это казалось самом собой разумеющимся, но в ЦРУ об этом знали разве что два десятка человек. Операция должна была начаться через четыре дня. Один из офицеров Оперативного управления уже работал с французами, которые, как он сообщал, исполнены желания ещё раз продемонстрировать своё мастерство. Если повезёт, то группа террористов, имевшая наглось совершать убийства в США и Великобритании, понесёт серьёзные потери от подразделения, принадлежащего третьей стране. Если операция окажется удачной, она станет серьёзным шагом в деле борьбы с терроризмом.

* * *

Дэннис Кули сидел над своей конторской книгой. Было рано, и магазин ещё не работал — самое время, чтобы проверить счета. Кули что-то мурлыкал себе под нос, понятия не имея о том, как это раздражает того, кто, благодаря спрятанному за одной из его книжных полок микрофону, подслушивает все, что происходит в магазине. И вдруг он замолчал, оторвав голову от конторской книги. Что случилось?..

Кули соскочил со стула, учуяв едкий запах дыма. Повертев головой туда-сюда, он наконец догадался взглянуть наверх — дым шёл от люстры. Он ринулся к стене и хлопнул ладонью по выключателю. Из стены полыхнуло голубым, и его шарахнуло током. Он дёрнулся, потом пошевелил пальцами, проверяя, работают ли они. Из выключателя тоже потянулась струйка дыма. Тогда Кули ринулся в заднюю комнату, где был огнетушитель. Вытащив предохранитель, он направил пенистую струю на выключатель. Затем он встал на стул и нацелился было на люстру, но люстра уже не дымилась. Кули постоял на стуле с минуту, принюхиваясь к остаткам запаха дыма и не зная, что же делать. Позвать пожарников? Но огня ведь уже не было… Все его драгоценные книги!.. Он многому учился, но не пожарному делу. Стул под ним покачивался, руки дрожали, он тяжело дышал, понемногу приходя в себя. Повернувшись к окну, он увидел, что с той стороны к нему прилипли трое любопытных прохожих.

Смутившись, он опустил огнетушитель и слез со стула. Света не было.

Выключатель не работал. Надо было вызвать электрика. Кули открыл дверь, чтобы рассказать владельцам соседних магазинов о том, что случилось. Один из них сказал, что проводка в этих домах давно уже на ладан дышит. Это было нечто такое, о чём Кули никогда даже и не задумывался. Электричество есть электричество. Вы щёлкаете выключателем — и становится светло. Раздражала мысль, что нечто столь надёжное оказалось ненадёжным. Затем он позвонил и вызвал электрика. Ему обещали, что тот приедет через полчаса.

Электрик появился через сорок минут. Он постоял с минуту, принюхиваясь, потом сказал:

— Судя по запаху, загорелась проводка. Вам повезло, сэр. Это частенько кончается пожаром.

— Большая работа?

— Придётся менять всю проводку. Это надо было бы сделать ещё года два назад. Это старый дом… Проводку тут делали, когда меня ещё и на свете не было, — улыбнулся он.

Кули провёл электрика в заднюю комнату, где был щиток с пробками, и он приступил к работе. Прежде всего он посмотрел на дату последней проверки электросети. Там значился 1919 год. Монтёр покачал головой. Почти семьдесят лет! Надо было где-то расковырять стену, чтобы добраться до проводки. Он осмотрел кусок стены возле щитка и удивился, увидев в одном месте, что там штукатурка была недавнего происхождения. Ему было все равно откуда начинать.

Почему бы и не отсюда? Ударив молотком несколько раз по долоту, он, врубившись в штукатурку, дошёл до провода… Но это был не тот провод, который он искал.

Этот был с изоляцией из пластика, а не из гуттаперчи, какими пользовались во времена его дедушки. Кроме того, провод вообще был не совсем там, где следовало. «Странно», — подумал он и потянул провод на себя, и тот легко поддался.

— Мистер Кули! — крикнул он. Владелец магазина показался в двери. — Вы в курсе, что это такое?

— Черт побери! — ругнулся детектив, сидевший в комнате наверху. — Вот блядство! — он обернулся к своему напарнику. — Звони Оуинсу!

— Я никогда такого не видел, — сказал монтёр. Отрезав кусок провода, он протянул его Кули. Тот побледнел.

Кули тоже никогда такого не видел, но он знал, что это. Провод этот никуда не вёл, но на конце его была какая-то крошечная штучка, и Кули понял, что это микрофон. Кули собрал все силы, чтобы скрыть смятение.

— Я не знаю, что это такое, — сказал он хриплым голосом. — Продолжайте.

— О'кей.

Монтёр опять приступил к работе, а Кули бросился к телефону.

— Беатриса?

— Доброе утро, мистер Дэннис. Как дела?

— Скажите, не могли бы вы сегодня поработать в магазине? У меня тут одно срочное дельце…

— Конечно. Буду минут через пятнадцать.

— Спасибо, Беатриса. Вы просто прелесть.

Голова Купи лихорадочно работала. Ни в магазине, ни дома не было ничего, что можно было бы предъявить в качестве улики. Он было снова взялся за телефон, но заколебался. Согласно инструкции, он в таком случае должен был позвонить по одному номеру. Но если в магазине оказался микрофон, то его телефон… Да и домашний телефон… Кули покрылся холодным потом. Секунду-другую подумав, он велел себе успокоиться. Он ведь никогда ничего такого по телефону не говорил.

Несмотря на многолетнюю работу, Кули никогда ещё не попадал в такую переделку.

Он сосредоточился, припоминая все детали инструкции. Вроде бы он ни разу её не нарушил. Ни в чём. Ни разу. Он был уверен в этом. К тому моменту, когда он окончательно взял себя в руки, в дверях звякнул колокольчик. Это пришла Беатриса. Кули схватил с вешалки пальто.

— Вы вернётесь сегодня? — спросила она.

— Не знаю. Я вам позвоню, — сказал он на бегу. Беатриса удивлённо посмотрела ему вслед.

* * *

Понадобилось десять минут, чтобы разыскать Оуинса. Тот распорядился следовать за Кули по пятам, и арестовать его, если выяснится, что он намерен покинуть страну. Двое агентов уже расположились неподалёку от машины Кули, готовые повсюду следовать за ней, ещё двое были посланы к его магазину и подъехали к нему как раз в тот момент, когда Кули вышел на улицу. Один агент, выскочив из машины, устремился за ним, полагая, что Кули направляется в своё бюро путешествий и потому свернёт на Беркли-стрит. Однако Кули нырнул в метро, а тут навстречу агенту высыпала толпа из только что прибывшего поезда, и пока он сквозь неё продирался. Кули и след простыл.

Выскочив на улицу, агент по радио связался со своим начальством, чтобы оно предупредило полицию аэропорта Хитроу, где заканчивалась эта линия метро, а также направило машины ко всем станциям метро этой линии. Вот для последнего-то времени как раз и не было.

Кули поступил согласно инструкции — вышел на следующей остановке. Там, взяв такси, он поехал на станцию Ватерлоо. Но прежде чем сесть в поезд, он позвонил по телефону.

— Пять-пять-два-девять, — ответил ему мужской голос.

— Ах, простите, я набирал шесть-шесть-три-ноль. Извините.

На том конце провода на секунду воцарилось молчание, затем Кули услышал: «Ага… Ничего, все в порядке». Однако, судя по тону, слова Кули посеяли на том конце провода замешательство.

Повесив трубку. Кули зашагал к поезду, с трудом подавляя в себе желание оглянуться.

* * *

— Джеффри Уоткинс слушает.

— Ах, прошу прощения, — сказал мужской голос. — Мне нужен мистер Титус. Это шесть-два-девять-один?

Это значило: «Все контакты прекращены до последующего оповещения. Не исключено, что вы в опасности. Буду вас информировать по мере возможности».

— Нет. Это шесть-два-один-девять, — ответил Уоткинс. Положив трубку, он выглянул в окно. В желудке появилось ощущение, словно там оказался холодный кусок свинца. До самого ленча он все никак не мог сосредоточиться на бумагах Иностранного отдела, которые ему надлежало изучить. Только за ленчем, выпив несколько порций виски, он отчасти пришёл в себя.

* * *

В полдень Кули был уже в Дувре. Сидя в углу на верхней палубе парома, он поглядывал из-за газеты по сторонам, выискивая что-нибудь подозрительное. Он было сел на паром, направлявшийся в Кале, но в последний момент передумал. До Кале было Дороже, чем до Дюнкерка, а наличных у него было в обрез — пришлось бы давать чек и, следовательно, оставлять за собой какой-то след. Плыть в конце концов нужно было всего два часа с четвертью. Во Франции он мог добраться поездом до Парижа, а уж там можно и самолётом воспользоваться. На минуту в него вселилось чувство безопасности, но это было коварное чувство, и он тут же подавил его. Кули такого страха прежде никогда не испытывал, и теперь, когда чуть-чуть отпустило, его начала снедать копившаяся годами ненависть. Они вынудили его бежать. Они шпионили за ним! Он всегда был предельно осторожен, всегда пунктуально соблюдал все инструкции, а потому всерьёз как-то не представлял себе, что однажды его могут нащупать. Он считал себя слишком искусным, чтобы попасться. То, что он оказался не прав, разъярило его, и впервые в жизни он принялся поносить себя последними словами. Теперь пропало любимое дело, пропали все его книги — и все из-за этих проклятых британцев!

Паром уже вышел в воды Ла-Манша. Кули аккуратно свернул газету, положил её себе на колени и принялся смотреть на игру волн за бортом. Лицо его напоминало лицо человека, умиротворённо созерцающего красоты своего сада, на самом же деле в голове его вихрем проносились кровавые сцены.

* * *

В состоянии такой ярости Оуинса никто прежде не видел. Слежка за Кули была делом лёгким, но это вовсе не оправдание, заявил он своим людям. Этот такой безвредный с виду маленький «педрила», как называл его Эшли, ускользнул от филёров с ловкостью матёрого агента, прошедшего обучение где-нибудь в самой Москве. Во всех международных аэропортах уже находились агенты с фотокарточкой Кули в руках. Если бы он воспользовался своей кредитной карточкой для покупки любого билета, компьютеры тут же передали бы эти данные в Скотленд-Ярд… Но Оуинсом владело тошнотворное предчувствие, что этот «педрила» уже за пределами страны. Отпустив своих людей, начальник С-13 и Эшли, тоже бывший тут, обменялись взглядами, в которых были гнев и отчаяние.

Оуинс уже имел магнитофонную запись телефонного звонка Джеффри Уоткинсу, который последовал вскоре после исчезновения Кули.

Теперь он дал её прослушать Эшли. Разговор продолжался двадцать секунд. И это не был голос Кули. Будь это его голос, они бы тут же арестовали Уоткинса.

Несмотря на все старания, у них до сих пор не было ни одной весомой улики против него.

— Там действительно есть некий мистер Титус. И голос назвал верный номер номер этого Титуса. Строго говоря, это вполне могла бы быть и обычная ошибка.

— Но это, конечно же, была не ошибка.

— Именно так это и делается, как вы знаете. Вы передаёте кодовую фразу, внешне звучащую вполне невинно. Этих парней неплохо натаскали. А что в магазине? — спросил Эшли.

— Эта Беатриса абсолютно ничего не знает. Наши люди сейчас обыскивают магазин, но там нет ничего, кроме этих проклятых книг. То же самое и в его квартире. Монтёр… — с горечью выговорил Оуинс. — Месяцы работы полетели к чертям собачьим только из-за того, что он наткнулся не на тот провод.

— Он проявится. Вряд ли он успел захватить с собой достаточно денег. Ему придётся воспользоваться кредитной карточкой.

— Он уже за пределами страны. И не спорьте об этом!

— Да, — кивнул Эшли. — Не всегда выигрываешь, Джеймс.

— Приятно слышать! — огрызнулся Оуинс. — Эти ублюдки всё время опережают нас на один ход. Верховный комиссар спросит меня, почему получается, что вечно мы оказываемся с носом, и мне нечего будет сказать ему в ответ.

— Так каков же наш следующий шаг?

— Как минимум, у нас есть его снимки. Надо будет обо всём поставить в известность американцев. Сегодня вечером у меня встреча с Мюрреем. Он намекнул, что у них что-то готовится, но не захотел говорить об этом по телефону. Несомненно, какая-то операция ЦРУ.

— Идёт. Вы встречаетесь с ним тут или у него?

— У него. Тут… все мне тут противно, глаза бы мои не смотрели…

— Ну-ну… Успехов у вас не меньше, чем неудач, — сказал Эшли. — За многие годы у нас не было на этом посту такого толкового человека, как вы.

Оуинс что-то проворчал себе под нос. Он знал, что это правда. При нём удалось нанести ряд чувствительных ударов по «Временным». Но в таком деле, как и во многих других, начальство вечно задаёт всегда один и тот же вопрос: «А чего вы достигли сегодня?» Вчерашние успехи не идут в счёт, они уходят в область преданий.

— Человек, который, как мы подозреваем, был связником Уоткинса, скрылся, — сообщил он тремя часами позже.

— Что случилось? — спросил Мюррей. Пока Оуинс рассказывал, он сидел, закрыв глаза и печально покачивая головой.

— У нас такое тоже недавно стряслось, — сказал он, когда Оуинс замолчал. — Один тип из ЦРУ продался Москве. Мы следили за его домом… Так наладили слежку, что это стало простым делом, совершенно необременительным, и потом раз! Он провёл филёров, а неделю спустя вынырнул в Москве. Такое, Джимми, случается порой.

— Не со мной! — чуть ли не взревел Оуинс. — До этого случая со мной такого не было.

— Как он выглядит?

Оуинс выложил на стол пачку фотографий. Мюррей перебрал их одну за другой.

— Этакий маленький мерзкий мышонок… Почти лысый, — заметил он и, подняв телефонную трубку, набрал четыре цифры:

— Фред? Это Дэн. Не зайдёте ли ко мне на минутку?

Минуту спустя в кабинет его вошёл Фред. Мюррей не сказал Оуинсу, что он из ЦРУ, да Оуинс и не спрашивал, он и без того все понял. Мюррей протянул Фреду по два экземпляра каждой фотографии Кули.

— Кто это такой? — спросил Фред.

Вкратце объяснив, что и как, Оуинс заключил словами:

— Он, вероятно, уже за границей.

— Если он окажется в поле зрения наших людей, мы дадим вам знать, — пообещал Фред и вышел из кабинета.

— Вы в курсе: что они там замышляют? — спросил Оуинс.

— Нет. Я знаю только, что что-то готовится. ФБР и ЦРУ создали объединённую оперативную группу, но они действуют втайне, и мне ни к чему знать их дела.

— Ваши парни участвовали в рейде на лагерь «Action-Directe»?

— Понятия не имею, о чём вы говорите, — удивился Мюррей и внутренне преисполнился особого уважения к Оуинсу. «Как, черт побери, вы разнюхали это, Джимми?»

— Догадываюсь, что «да», — сказал Оуинс, чертыхнувшись про себя: «Ох уж эта секретность!» — Дэн, мы озабочены вопросом личной безопасности некоторых…

Мюррей всплеснул руками.

— Я знаю, знаю. И вы правы. Мы должны ввести ваших людей в это дело. Я сам позвоню директору.

Тут зазвонил телефон. Мюррей поднял трубку.

— Это вас, — сказал он.

— Да? — какое-то время начальник С-13 слушал молча, потом, сказав: «Спасибо», — положил трубку.

— Дэн, — вздохнул он, — этот Кули уже на материке. Три часа назад он купил по кредитной карточке билет на поезд Дюнкерк — Париж.

— Французы сцапали его?

— Слишком поздно. Поезд пришёл двадцать минут назад. А кроме того, на каком основании мы его арестуем?

— И Уоткинс, как вы говорите, уже предупреждён.

— Если только это и вправду не был звонок по ошибке. Я в этом сильно сомневаюсь, но для суда это не доказательство.

— Это точно. Судьи не признают за кем-либо право на чутьё. Только за собой.

— И не говорите мне, что невозможно всё время одерживать победы! Именно за это мне и платят — сказал Оуинс, уставясь на пол. Потом, секунду спустя, он добавил:

— Простите меня, Дэн.

— Да ладно вам! — отмахнулся Мюррей. — Вам ведь и раньше случалось переживать тяжкие времена. Мне тоже. Это часть нашей работы. В такие моменты человек более всего нуждается в кружке пива. Пойдёмте вниз — я ставлю.

— Когда вы позвоните своему директору?

— Сейчас там время ленча. У него во время ленча всегда какие-нибудь деловые встречи. Позвоню часа через два.

* * *

В этот день Райан завтракал вместе с Кэнтором в кафетерии ЦРУ. Кафетерий этот ничем не отличался от подобного рода заведений в любом правительственном учреждении. Еда тоже была так себе. Джек взял лазанью, а Марти — фруктовый салат и пирожное. Прежде чем приступить к еде, Марти проглотил какую-то таблетку, запив её молоком.

— Язва, Марти?

— Как вы догадались?

— У меня жена — врач. И кроме того, вы только что проглотили «тагамет». Так что…

— Тут поработаешь, неизбежно получишь язву, — сказал Кэнтор. — Мой желудок забарахлил в прошлом году. У нас в семье рано или поздно все обзаводятся язвой. Плохая наследственность, наверное. Лекарства помогают, но не очень. Врачи говорят, что надо сменить обстановку. Поменьше стрессов, мол… — улыбнулся он.

— Вы и в самом деле работаете допоздна, — заметил Райан.

— Так или иначе, моей жене предложили работу в Техасском университете. Она математик. И чтобы она согласилась, мне тоже предложили место на кафедре политологии. И жалованье, кстати, повыше, чем здесь. Я ведь тут уже двенадцать лет, — сказал он тихо. — Немало.

— Так что же тут плохого? Преподавать — отличное дело. Я это очень люблю. И у вас это прекрасно будет получаться. Да и время, чтобы смотреть футбол, появится.

— Гм, ну да… Жена уже уехала, а я вслед за ней — через несколько недель. Я буду скучать по этой работе.

— Пройдёт со временем. Вообразите, как приятно появляться на работе и при этом не получать на то специальное разрешение от компьютера. Кстати, я ведь ушёл со своей работы в Академии.

— И каковы ваши планы на будущее?

— Спросите меня об этом после того, как у нас родится ребёнок, — уклонился от ответа Райан.

— Управлению нужны такие люди, как вы, Джек. У вас есть необходимое в таком деле чутьё. Вы думаете и действуете, как надо. Не как бюрократ. И говорите то, что думаете. Не все тут способны на это, и потому адмирал вас любит.

— Черт побери, я ведь не виделся с ним с…

— Он знает, чем вы занимаетесь, — улыбнулся Кэнтор.

— Ага, вот оно что?

— Именно. Старик в самом деле хочет заполучить вас, Джек. Вы ведь до сих пор не понимаете, насколько важной оказалась для нас та ваша догадка — с фотографией.

— Все, что я сделал, это показал её вам, Марти, — запротестовал Райан. Это именно вы пришли к верному выводу.

— Да, но вы сделали как раз то, что нужно, что и положено делать аналитику. У вас талант к такого рода делам. Если вы этого не понимаете, то я-то понимаю. — Кэнтор глянул на лазанью и состроил кислую мину:

— Как можно поглощать эту жирную отраву?.. Года через два вы могли бы занять мой пост.

— Не все сразу, Марти.

Больше они к этой теме не возвращались. Но час спустя, когда Райан сидел в своём кабинете, к нему опять пришёл Кэнтор.

— Что-нибудь новенькое? — спросил Джек.

— Вот снимок одного типа. Подозревается в членстве в АОО. Снимок сделан всего неделю назад. Мы его получили из Лондона пару часов назад.

— Деннис Кули, — прочитал Райан и, посмотрев на фотографию, рассмеялся. — С виду — прямо какой-то слизняк. Что за история?

Кэнтор рассказал, заключив:

— Британцам не повезло, но, может, это обернётся удачей для нас. Гляньте на снимок и скажите мне что-то этакое весомое.

— Вы имеете в виду?.. Ага, он же почти лысый! Если он появится в одном из лагерей, мы сумеем опознать его. Там ведь других лысых нет.

— Вы правы. И босс только что дал вам допуск к кое-чему. Готовится операция. И цель её — лагерь номер восемнадцать.

— Какого рода операция?

— Того же, что и французы недавно провернули. Вас все ещё это тревожит?

— Уже нет. Точнее — не очень. — И подумал: «Скорее меня тревожит то, что меня это уже более не тревожит. Может, это плохо…»

— Во всяком случае, не по поводу этих ублюдков, — сказал он. — А когда?

— Этого я сказать вам не могу. Но — скоро.

— Так зачем же тогда вы вообще мне сказали об этом? Не слишком тонко это, Марти… Адмирал хочет, чтобы я всё ещё занимался этим лагерем?

— Само собой.

Через час к нему пришёл эксперт по дешифровке аэрофотоснимков. Ещё один спутник пролетел над изучаемым лагерем в 22.08 по местному времени. На снимке были зафиксированы восемь человек на стрельбище. Это были ночные учения. Итак, их там теперь восемь человек.

* * *

— Что стряслось? — спросил О'Доннелл. Он встретил Кули в аэропорту.

Связник сообщил ему, что Кули бежал, но причина этого ещё не была известна.

— В моём магазине была подслушка.

— Точно?

Кули достал из кармана кусок провода. О'Доннелл, съехав на обочину, остановил машину. Так и сяк повертев в руках провод, он сказал: «Ясно. Очень чувствительная штука. Сколько времени, думаете, это было у вас?»

Кули не мог припомнить, чтобы кто-то заходил в заднюю комнату его магазина.

— Понятия не имею, — признался он. О'Доннел дал газ. Проехав с милю, он свернул в сторону пустыни. Что-то пошло в их деле наперекосяк. Но где?..

— Замечали ли вы за собой когда-нибудь слежку?

— Никогда.

— Вы уверены?

Кули заколебался, и О'Доннелл расценил это как ответ на свой вопрос.

— Как ваш бизнес? Никаких незаконных сделок?

— Нет, Кевин, Ни в коем случае. Не верю, чтобы они засекли Уоткинса. Я ведь уже несколько недель не пересекался с ним.

— С последней вашей поездки в Корк, — сказал О'Доннелл, щурясь, — солнце так и било в глаза.

— Именно. Ваш человек ведь подстраховывал меня там… Заметил ли он слежку?

— Если там и был филёр, он был дьявольски хитёр… И близко к вам он не мог бы подойти.

О'Доннелл не мог исключить и другой возможности — того, что Кули стал предателем. «Но будь это так, он бы сюда не явился, не так ли? — рассуждал глава АОО. — Он знает меня, знает, где я живу, знает Маккини, знает Сина Миллера, знает насчёт рыболовной флотилии в Дандолке. Нет, — решил О'Доннелл, стань он стукачом, он бы сюда не явился.

На лбу Кули выступили капли пота. И О'Доннелл подумал: Для таких рискованных ситуаций, кишка у него тонковата».

— Так как нам теперь быть с тобой, Дэннис?

Сердце Кули забилось с усиленной частотой, однако голос его был исполнен решимости:

— Я хочу участвовать в следующей операции.

— Что? — удивился О'Доннелл, поворачиваясь к нему.

— Эти ебаные британцы!.. Они, Кевин, охотятся за мной!

— Но это требует мастерства. И — дело рискованное…

— Я говорю серьёзно, — настаивал Кули.

«Лишний человек нам не помешает…» — подумал О'Доннелл. Он уже принял решение:

— Тогда приступайте к тренировкам прямо сегодня же.

— А что я должен делать?

О'Доннелл объяснил.

* * *

— Похоже, доктор Райан, ваше предположение подтверждается, — сказал на следующий день сослуживец Райана. — Гляньте-ка на этот снимок.

Возле одного из строений стоял маленький человечек — лысина его ярко сияла на солнце. Это был лагерь номер 18.

— Отлично, — заметил Кэнтор. — Наши британские друзья хоть на этом выиграли. Спасибо, — поблагодарил он эксперта.

— Когда операция? — спросил Райан, после того как за экспертом закрылась дверь.

— Послезавтра, рано утром. По нашему времени, это в восемь вечера.

— Смогу я наблюдать за её ходом?

— Может быть.

— Это тайна, которую трудно держать в секрете, — сказал Джек.

— Так оно почти со всеми настоящими тайнами, — согласился Марти. — Но…

— Да, я знаю, — сказал Джек, заперев ящик с папками и надевая пиджак. Скажите адмиралу, что я его должник.

По дороге домой Райан все пытался представить, как будут развиваться события. Он поймал себя на том, что предвкушает этот момент, как… наступления Рождества? Нет, это сравнение не годилось. Он раздумывал о том, что чувствовал его отец в канун ареста преступника, за которым долго охотился. Он его об этом никогда не спрашивал. Уже на подъезде к дому Райан приказал себе выбросить все это из головы, как это и положено было по инструкциям — забыть обо всём, что он видел и слышал в Лэнгли.

Возле котлована для бассейна стояла какая-то машина. Он пригляделся — у неё был дипломатический номер. Райан вошёл в дом — там трое неизвестных разговаривали с его женой. Правда, один из них показался Джеку знакомым, но имени его он вспомнить не мог.

— Здравствуйте, доктор Райан. Я — Джеффри Беннет из британского посольства. Мы с вами встречались в…

— Да, да. Я помню. Чем мы можем быть полезны?

— Через несколько недель Их королевские высочества посетят с визитом Америку. Насколько я понимаю, вы в своё время предложили им своё гостеприимство, и они хотят знать, остаётся ли в силе ваше приглашение.

— Вы шутите?

— Они не шутят, Джек, — сказала Кэти. — И я уже сказала «Да».

— Конечно. Пожалуйста, передайте им, что мы сочтём за честь… Они останутся тут на ночь?

— Вероятнее всего, что нет. Они надеются посетить вас вечером.

— Чудесно. Когда?

— В пятницу, тридцатого июля.

— Договорились.

— Чудесно. Надеюсь, вы не будете возражать, если наши люди из службы безопасности — вместе с вашими, из секретной службы — побывают тут на следующей неделе?

— Мне надо быть для этого дома?

— Я ведь буду дома, Джек. Ты забыл, что я теперь в отпуске?

— О, да. Конечно, — сказал Беннет — Когда вы ждёте ребёнка?

— В первую неделю августа… Да, это может испортить наши планы — с опозданием сообразила Кэти.

— Если случится что-то непредвиденное, можете быть уверены, что Их высочества поймут это. И ещё одно. Это — частный визит, он не предназначен для общественного внимания. Мы просим вас держать это в полной тайне.

— Конечно. Я понимаю, — сказал Райан.

— Если они будут обедать у нас, есть ли нечто такое, что не следует подавать к столу? — спросила Кэти.

— Что вы имеет в виду? — спросил Беннет.

— Ну, знаете, у некоторых людей, например, аллергия к рыбе.

— А, понятно. Нет, вроде ничего такого нет.

— О'кей, значит — обычный обед семьи Райанов. — Но… э-э-э…

— В чём дело? — спросил Беннет.

— Но у нас приглашены гости на этот день.

— Да, — кивнула Кэти. — Робби и Сисси.

— Это нельзя отменить?

— Нет, это прощальный вечер. Робби — лётчик-истребитель. Мы с ним вместе преподавали в Академии. А сейчас он возвращается во флот. Он морской лётчик. Как они на это смотрят?

— Доктор Райан, Его высочества…

— Его высочество — отличный парень, И Робби — тоже. Он мой друг. Я не могу сказать ему, что, мол, не приходи. И уверяю вас, что Его высочеству он понравится. Он ведь тоже летал на истребителях, не так ли?

— Да, но…

— Вы помните тот вечер в больнице? Без Робби я бы, возможно, не перенёс всего этого. Послушайте, он — лейтенант ВМС США, он летает на истребителе, который стоит сорок миллионов долларов. С точки зрения службы безопасности, он вне подозрений. Его жена — пианистка, — частил Райан, видя, что его доводы не убеждают Беннета. — Мистер Беннет, проверьте Робби по своим каналам и спросите Его высочество, не возражает ли он.

— А если он будет возражать?

— Он не будет. Я же встречался с ним. Возможно, что он куда лучше, чем вы думаете.

«Не будет он возражать, дурак ты этакий… Это охрана будет возражать, а не он».

— Хорошо, — неожиданно сдался Беннет. — Я не могу требовать от вас отказа от дружбы. Я передам вашу просьбу Его высочеству. Но я всё же настаиваю, чтобы вы ничего не говорили мистеру Джексону.

— Даю слово, — сказал Джек, едва не расхохотавшись: он вообразил, какая физия будет у Робби в тот вечер. Вот тогда-то он с ним и посчитается за проигрыш в кендо.

— Схватки усиливаются, — сказал Джек.

В ожидании дня родов Кэти училась правильно дышать. Это было делом серьёзным, как бы смешно это ни выглядело со стороны. Кэти делала вдохи-выдохи, а Джек проверял число их по часам. — Схватки кончились. Глубокий, очищающий выдох. Я думаю, мы подадим стейки, печёный картофель, кукурузу и салат.

— Это слишком уж просто, — запротестовала Кэти.

— Тут везде, где они появятся, их будут пичкать этой французской ерундой. Кто-то ведь должен накормить их обычной американской едой. Я сделаю отличный стейк, а твой салат из шпината… Ты же славишься своими салатами!

— О'кей, — рассмеялась Кэти. — Но учти, что через несколько минут у плиты меня начнёт тошнить.

— Да, видно, трудная это штука — беременность.

— Тебе бы самому попробовать, знал бы.

— Это трудная штука, конечно, — продолжал Джек, — но это единственная трудная вещь в жизни женщины.

— Что?! — вытаращила глаза Кэти.

— Ты историю знаешь? Кто должен был охотиться на бизонов? Мужчина. Кто тащил бизона домой? Мужчина. Кто отгонял от пещеры медведя? Мужчина. На нашу долю выпадает все самое трудное. И ещё я каждый вечер должен выносить мусор. Разве я жалуюсь на это?

Она опять рассмеялась.

— Я бы врезала тебе бейсбольной клюшкой по голове, но жалко клюшку.

— А кроме того, — продолжал Райан, — я ведь присутствовал при первых родах, и мне это не показалось таким уж трудным.

— Если бы я могла двигаться, я бы убила тебя за эти слова, Джек!

— Ладно, сдаюсь, — сказал он, придвигаясь к ней. — Я хочу, чтобы ты представила себе картину.

— Картину чего?

— Каково будет лицо у Робби, когда он явится к нам на обед.

— Спорим, Сисси справится с этим сюрпризом куда лучше, чем Робби.

— На сколько?

— На двадцадку.

— Идёт.

Он взглянул на часы.

— Итак, начинаются схватки. Глубокий вдох.

Джек и не заметил, как какое-то время спустя начал дышать в унисон с Кэти. Они зашлись хохотом.

Глава 24 СВЯЗИ

В день рейда на восемнадцатый лагерь снимков со спутника получить не удалось. В тот момент, когда он пролетал над ним, там бушевала гроза. Райан нервничал в ожидании новостей. Тщательный анализ имевшихся у него фотографий показал, что в лагере было, не считая охраны, от двенадцати до шестнадцати человек. Если их там было действительно человек шестнадцать, то это составляло более половины общей численности АОО — при условии, опять же, что эти сведения были верными. Шестнадцать… Если французы отправили туда всего восемь десантников… Но потом ему вспомнились времена пребывания в морской пехоте.

Они нападут в три часа утра. На их стороне будет преимущество внезапности. А те будут спать. Отборные коммандос, плюс элемент внезапности — это, как торнадо, все сокрушающий на своём пути.

«Сейчас они в вертолётах, — думал Райан, и ему вспоминалось, как он чувствовал себя в этих ненадёжных хлипких сооружениях. — Сидишь там, все упаковано, смазано-вычищено, оружие наготове, и все равно ты беззащитен, как дитя во чреве матери. Интересно, — подумал он, — что за парни эти парашютисты? Вряд ли они чем-то особенно отличаются от морских пехотинцев. Тоже, конечно, добровольцы. Они идут туда частично из-за добавочного жалованья, частично из-за возможности гордиться принадлежностью к отборным силам, но более всего из-за понимания особой важности того, что им предстоит делать в составе этого подразделения. Профессиональный солдат презирает террористов и мечтает о том, чтобы встретиться с ними в открытом бою. Мечта о рыцарском поединке никогда не покидает подлинного профессионала. Именно там торжествует доблесть, мастерство и мужество. В сущности настоящий профессиональный солдат — всегда романтик, человек, искренне верящий в игру по правилам. Некоторые нервничают, ёрзают на сиденьях, но стыдятся этого. Другие демонстративно осматривают оружие. Третьи острят. Лица склонившихся над картой офицера и сержанта спокойны — им надо подавать пример. Но все они нервничают, и все тайно ненавидят этот вертолёт, эту ловушку… — На какой-то момент Джек почувствовал себя вместе с ними. Удачи вам, ребята», — прошептал он обращаясь к стене.

Время ползло медленно. Райану казалось, что стрелки на часах вообще разучились двигаться. Ему было не до работы сегодня — мысли то и дело убегали не в ту сторону. Рука его время от времени непроизвольно тянулась к снимкам лагеря, глаза все пересчитывали фигурки людей, и он прикидывал, как лучше всего подкрасться к лагерю. «Интересно, — думал он, — а что если они получили приказ захватить террористов живьём? С точки зрения законности, это вряд ли имело какое-либо значение. Поскольку терроризм — современное проявление пиратства, АОО могла стать добычей вооружённых сил любой страны. С другой стороны, захватив их, можно было устроить открытый суд. Психологическое воздействие такого суда на аналогичные группы могло бы оказаться существенным. Если это и не внушит им страх передБогом, то, как минимум, заставит бояться суда людей, ибо они поймут, что даже самые надёжные их убежища не так уж и надёжны. Кое-кто из них, возможно, отойдёт от терроризма, а кое-кто, глядишь, расколется».

Теперь-то Райан понимал, что это не такая уж сложная работа — накрыть их. Все, что для этого нужно, — это узнать, где расположен лагерь. В кабинет вошёл Марти.

— Ну, что — пойдём посмотрим? Хотите?

— Ещё бы, черт побери!

— Вы обедали?

— Нет. Может, попозже.

Коридоры были почти безлюдны в этот час. В основном ЦРУ работало, как и все другие учреждения. В пять вечера большинство служащих отправлялись по домам — к своим семьям и телевизорам.

— О'кей, Джек, — сказал Кэнтор, и Райан обратил внимание на то, что у него усталый вид. — Только помните, что говорить об этом с кем бы то ни было нельзя.

— Марти, если операция удастся, я скажу жене, что АОО больше не существует. Она имеет право знать это.

— Я понимаю вас. Но при условии, что она не узнает, как это случилось.

— Об этом она даже не спросит, — заверил его Джек.

— Добрый вечер, — приветствовал их Жан-Клод, когда они вошли в комнату, где стоял телевизионный монитор.

— Как идёт операция?

— Сейчас они соблюдают радиомолчание. — пояснил полковник французской службы безопасности.

— Чего я не понимаю, так это того, как они могут дважды провернуть одну и ту же операцию, — сказал Райан.

— Риск в этом есть, конечно. Но в дело пошла кое-какая дезинформация, — загадочно произнёс Жан-Клод. — А кроме того, все их внимание сосредоточено сейчас на вашем авианосце.

— На «Саратоге» сейчас полная боевая тревога, — пояснил Марти. — В воздухе две эскадрильи истребителей и три — штурмовиков, плюс радиопомехи, плюс выведенные из строя радары. Они как раз сейчас патрулируют так называемую «Линию смерти». Согласно данным радиоразведки, ливийцы слегка ошалели от всего этого.

— Спутник появится из-за горизонта через двадцать четыре минуты, — доложил старший техник. — Гроза прошла, погода приличная. Так что снимки должны получиться вполне чёткими.

Райана тянуло закурить. С сигаретой легче даётся ожидание, но Кэти, узнав о том, что он опять курил, каждый раз закатывала дикий скандал. Как раз сейчас десантники, наверное, ползут по песку, одолевая последнюю тысячу метров. Райану и самому когда-то приходилось ползать по-пластунски. Он знал, что это такое.

После все руки и колени в крови, а раны саднит от набившегося в них песка. Это и вообще-то трудно, а тем более когда надо незаметно подобраться к вооружённым часовым. Надо рассчитывать каждое движение и продвигаться вперёд лишь тогда, когда часовой отвернётся. У десантников с собой, наверное, лишь минимум снаряжения: личное оружие, несколько гранат, пара радиопередатчиков… Они крадутся по пустыне, словно тигры, готовые к прыжку, — насторожённые, все замечающие. Собравшиеся перед телевизором сидели, уставившись на его экран; там было пусто. Но в воображении каждого из них разыгрывались самые драматические картины.

— О'кей, — сказал техник. — Через девяносто секунд… Экран высветился, и на нём появилось изображение лагеря. Райан чуть не закричал от негодования изображение была инфракрасным. Он совсем забыл об этом и настроился на иное. В лагере не было видно никакого движения. Техник нахмурился и увеличил поле обзора. Ничего, кроме лагеря… Даже вертолётов там не было.

Угол съёмок постепенно менялся. Как-то не верилось, что разведывательный спутник несётся над этой территорией со СКОРОСТЬЮ, превышающей восемнадцать тысяч миль в час. Наконец стали видны все лагерные постройки. Райан замигал от волнения.

Только одно из них светилось. «Черт! Только одно… Только в одном отопление! — лихорадочно соображал он. — Там, где охрана. Что это значит? Они смылись… И десантников тоже нет».

— Что-то стряслось, — вырвалось у него. Те же слова вертелись на языке у всех присутствующих.

— Когда они смогут сообщить нам, в чём дело? — спросил Кэнтор.

— Только через несколько часов. Они не могут нарушить радиомолчание.

Следующие два часа они провели в кабинете Марти. Туда им принесли ужин, который явно разочаровал Жан-Клода, хотя он ничего и не сказал по этому поводу.

Кэнтор вообще не притронулся к еде. Зазвонил телефон. Жан-Клод поднял трубку.

Минут пять он с кем-то говорил по-французски.

— В сотне километров от лагеря наша группа наткнулась на армейское подразделение, — сказал он, положив трубку. — Похоже, что механизированная часть на манёврах. Это не было предусмотрено. Наши шли на низкой высоте и вдруг наткнулись на них. Те открыли огонь по вертолётам. Эффект неожиданности был утрачен, и им пришлось вернуться, — сказал Жан-Клод. Объяснять присутствующим, что такого рода операции разве что в половине случаев бывают успешными, не было нужды.

— Вот этого я и боялся, — сказал Джек, уставясь в пол. Ему было ясно, что третьей попытки не будет. Достаточно рискованным было уже пытаться провести того же рода операцию дважды. — Никто из ваших людей не пострадал?

— Нет. Один вертолёт подбит, но всё же он дотянул до базы.

— Поблагодарите ваших людей за службу, полковник, — сказал Кэнтор.

Извинившись, он поспешным шагом направился в примыкавший к его кабинету туалет.

Снова разыгралась его язва. Сперва его вырвало, а потом он и вовсе потерял сознание — упал, ударившись головой о дверь.

Услышав звук удара, Джек пошёл посмотреть, в чём там дело. Дверь не сразу подалась, пришлось приналечь плечом. Увидев на полу Марти, Джек сперва хотел было крикнуть Жан-Клоду, чтобы тот позвал врача, но он понятия не имел, есть ли тут медслужба. С помощью Джека Марти кое-как поднялся на ноги и доковылял до своего кресла.

— Что случилось? — удивился Жан-Клод.

— Вырвало кровью… Как это у них зовётся, — сказал Райан и набрал номер адмирала.

— Марти плохо. Нужен врач.

— Я вызову. Буду у вас через несколько минут, — ответил адмирал.

Джек принёс из уборной стакан воды и туалетную бумагу. Обтерев Марти рот, он поднёс к его губам стакан.

— Прополощите рот.

— Я уже пришёл в себя, спасибо, — запротестовал тот.

— Я вижу, как вы пришли! — разозлился Джек. — Все оттого, что вы работали сверхурочно, норовя закончить дела в лучшем виде перед тем, как уволиться…

— Я должен был…

— Единственное, что вы должны, Марти, это выбраться отсюда, прежде чем эта штука дожуёт вас до конца.

Марти снова потянуло на рвоту.

«Марти не шутил, — подумал Джек. — Здесь тоже идёт война, здесь тоже не обходится без потерь. Ты, Марти, переживал за эту операцию не меньше, чем я».

— Что за черт! — появился Грир. На лице его даже были признаки некоторой растерянности.

— У него открылась язва, — объяснил Джек. — Рвота с кровью.

— О Господи, Марти! — воскликнул адмирал.

Наконец пришёл фельдшер. Наскоро осмотрев Марти, он с помощью одного из охранников усадил его в кресло на колёсах и укатил в медчасть.

— Как часто умирают от язвы желудка? — спросил Джек жену. Дело было уже к полуночи, когда он наконец добрался до дому.

— А сколько ему лет? — спросила она. Джек сказал. Кэти подумала секунду. Может, конечно, случиться, но вряд ли. Кто-то на службе?

— Мой начальник в Лэнгли. Он давно уже сидит на «тагамете», а сегодня его вырвало кровью.

— Может, он пытался обойтись без лекарств. Это бывает. Ты прописываешь человеку лекарство, а он, как только ему становится получше, перестаёт его принимать. Даже и с умными людьми такое бывает, — заметила Кэти. — Скажи, там такое напряжение?

— Для него, думаю, да.

— Прелестно. — Обычно после такого рода ремарки Кэти поворачивалась к нему спиной, но сейчас это было ей слишком трудно. — Он, вероятно, выздоровеет, — сказала она. — Чтобы в наши дни так серьёзно страдать от язвы, надо очень и очень стараться. Ты уверен, что хочешь работать там?

— Нет. Они-то меня хотят заполучить туда, но я не намерен ничего решать до тех пор, пока ты малость не похудеешь.

— Ты лучше будь где-нибудь поблизости, когда я лягу в больницу.

— В нужный момент я там буду, около тебя.

* * *

— Чуть не накрыли их, — сказал Мюррей.

— Та же команда, что ударила по «Action-Directe», не так ли? Да, я слышал, что они это здорово провернули. А что случилось в этот раз? — спросил Оуинс.

— Их засекли в милях семидесяти от цели. Пришлось им возвращаться. Но, судя по снимкам, похоже, что к тому моменту наши друзья уже убрались из лагеря.

— Чудесно. Я вижу, удача прямо-таки преследует нас по пятам. И куда же они, по-вашему, ушли?

— Приходится лишь гадать, — проворчал в ответ Мюррей.

— Увы, это так, — Оуинс подошёл к окну. До восхода солнца было уже недалеко. — Кстати, мы, завершив проверку, выложили начальнику группы охраны дипломатов все бумаги в его досье.

— Ну и как он к этому отнёсся?

— Он тут же подал в отставку, но мы с комиссаром уговорили его отказаться от этой затеи. У нас у всех свои причуды, — добродушно заключил Оуинс. — А в своём деле он дока. Вам приятно будет узнать, что он предложил точно то же, что и вы. Он сказал, что надо сделать так, чтобы Его высочество, упав с лошади, сломал ногу. Только не надо, пожалуйста, цитировать меня!

— Да, трусов охранять куда как легче. А вот храбрые, те осложняют нашу жизнь. Знаете что? Он будет хорошим королём. Если он, — добавил Мюррей, проживёт долго. — Невозможно не восхищаться этим парнем. А его жена — настоящий динамит. Что же касается мер безопасности в Штатах, то они будут на уровне. Мы будем охранять их, как нашего президента.

«И он думает, что это способно меня утешить? — удивился про себя Оуинс. Разве он не помнит об убийстве Джона Кеннеди или о том, что жизнь нескольких их президентов висела на волоске из-за всяких сумасшедших». Не исключено, конечно, что АОО вернулась в своё логово, но инстинкт подсказывала ему иное. Он с уважением относился к работе американской службы безопасности. И всё же охрана жизни Их высочеств — дело Скотленд-Ярда, и ему было не по душе, что теперь это дело в значительной мере возложено на американцев. Когда во время последнего визита американского президента в Великобританию американская служба безопасности сделала всё возможное, чтобы оттеснить местные силы, он как профессионал почувствовал себя оскорблённым. Теперь он отчасти стал понимать их.

* * *

— Сколько в месяц? — спросил Доббенс.

— Четыреста пятьдесят. Меблированный, — ответил агент по продаже недвижимости.

Мебель была дешёвая, но это не имело значения.

— Когда мой кузен может перебраться сюда?

— Разве это не для вас?

— Нет, это для моего кузена, — объяснил Алекс. — Он тут новичок. Квартплату я беру на себя, конечно. Залог за три месяца вперёд, вы говорите?

— Да.

— Наличными пойдёт? — спросил Доббенс.

— Конечно. Сейчас поедем в офис и оформим все бумаги.

— Вообще-то я опаздываю. Разве у вас нет при себе контракта?

— Ладно, давайте прямо тут все оформим, — кивнул агент и направился к своей машине. Через минуту он вернулся с планшетом и контрактом на аренду дома.

Агент не знал, что обрёк себя на смерть. Никто из его офиса, кроме него самого, не видел этого клиента.

— Письма мне приходят на почтовый ящик, я их забираю по дороге на работу, — сказал Алекс, чтобы избежать вопроса об адресе.

— Что за работа у вас, вы говорите?

— Я работаю в лаборатории прикладной физики. Инженером-электриком. Боюсь, что подробней не могу ничего сказать. Мы, видите ли, работаем также и для правительства.

Алекс испытывал некое смутное чувство жалости к этому человеку. Он был вполне услужлив и не крутил мозги, как это часто бывает с агентами по недвижимости. Жалко, конечно. Но такова уж жизнь.

— Вы всегда платите наличными?

— А как иначе уверовать самому, что у тебя водятся кое-какие деньжишки? — рассмеялся Алекс.

— Подпишите здесь, пожалуйста.

Алекс достал свою ручку и расписался левой рукой.

— Вот, — сказал он, достав из кармана портмоне, — тысяча триста пятьдесят.

— Держите ключи от дома и квитанцию.

— Спасибо, сэр, — пожал ему Алекс руку. — Он, вероятно, въедет на следующей неделе или, самое позднее, — через неделю.

Попрощавшись, они разошлись — каждый к своей машине. Алекс записал номер машины агента, чтобы его люди не перепутали и не убили кого-то другого. Он был рад, что это хотя бы не женщина. Он знал, что рано или поздно ему надо будет перешагнуть через этот предрассудок, но… хорошо, что не сейчас. Несколько кварталов он следовал за машиной агента, потом развернулся и направился к дому, который только что снял.

Этот дом вполне подходил для дела. Три спальни, просторная кухня и не менее просторная гостиная. Самое главное, что тут был гараж и около акра земли, огороженной от прочего мира живой изгородью. Как это частенько бывает в пригородных рабочих районах, дома тут отстояли друг от друга метров на пятнадцать, что давало дополнительный плюс. Дом собирались использовать как убежище.

Покончив с этим делом, Алекс отправился в вашингтонский аэропорт и взял билет до Майами. Там, прождав три часа, пересел на самолёт до Мехико, где в одном из отелей, его ждал Миллер.

— Привет, Син.

— Привет, Алекс. Выпьешь?

— А что у тебя есть?

— Я прихватил с собой бутылку приличного виски. Или ты предпочитаешь что-нибудь местное? Может, пиво?

Алекс открыл банку пива и приложился к ней, не озаботясь поисками стакана.

Вроде полегчало. Всё время вести игру — от этого устаёшь. А тут можно было расслабиться.

— С убежищем все в норме. Я организовал его сегодня утром. А где твои люди?

— Они уже в пути. Прибудут, как запланировано.

Алекс кивнул одобрительно и открыл ещё одну банку.

— Ну, что же, давай потолкуем насчёт операции.

— Алекс, ты истинный её вдохновитель, — сказал Миллер. Но Алекс даже не улыбнулся в ответ — он не любил, когда его гладили по головке. Миллер открыл портфель и, достав оттуда карты и схемы, разложил их на кофейном столике и принялся объяснять Алексу что и как.

— Неплохо, — выслушав его, одобрил Алекс. — Но кое-что надо бы изменить.

— Что именно? — спросил Миллер, чувствуя, как его захлёстывает волна неприязни от этого тона.

— Смотри, парень, вот тут, — ткнул Алекс пальцем в карту, — будет по меньшей мере пятнадцать человек из службы безопасности. И ты намерен справиться с ними раз-два? Это тебе не уличные полицейские. Они люди обученные и хорошо вооружённые. И при этом не такие уж дураки. Если ты хочешь, чтобы все это сработало, надо чтобы первый удар был помощней.

— Но они же будут не в том месте, — как можно бесстрастней возразил Миллер.

— А ты хочешь, чтобы они через какое-то время включились в дело? Нет, так не годится! Надо думать о том, как их вырубить из игры в первые же десять секунд. Эй, смотри на них, как на солдат! Это тебе не гоп-стоп. Мы тут имеем дело с боевой ситуацией.

— Но если меры безопасности будут такими жёсткими, как ты говоришь…

— Я могу с этим справиться. Я могу расставить твоих стрелков в нужных местах.

— И как ты, черт побери, намерен устроить это? — взорвался Миллер. Этот Алекс раздражал его до невозможности.

— Легче лёгкого, парень, — улыбнулся Доббенс, наслаждаясь возможностью продемонстрировать этому позёру высший класс. — Все, что вам надо будет сделать, это…

— И ты в самом деле думаешь, что мы можем так вот запросто пройти мимо них? — спросил Миллер, выслушав Алекса.

— Запросто. Не забывай, что я сам выписываю себе рабочие разнарядки.

Миллер с трудом подавил раздражение, сказав себе, что ради пользы дела надо объективно отнестись к идее Алекса. А она, как ни неприятно ему было признать это, имела смысл. Этот чернокожий дилетант учил его, профессионала, и тот факт, что идея его была толковой, вызывал ещё большее чувство неприязни.

— Эй, парень, это ведь не только лучше, но и легче осуществить, — сказал Алекс, стараясь звучать подобродушней. Белым при всей их заносчивости надо тоже порой отдавать должное. Этот парень привык все делать по-своему. Толковый парень, сообразительный, признался самому себе Доббенс, но ему не хватает гибкости. Если уж уцепится за какую-нибудь идею, в сторону его не свернёшь. Хорошего инженера из него бы не вышло. — Помнишь последнее дело, что мы провернули для вас? Поверь мне. Я ведь оказался прав тогда, не так ли?

При всех своих прочих достоинствах, Алекс, что касается умения обращаться с людьми, особым искусством не отличался. При этих словах Миллер опять едва не взорвался. Ему стоило огромного усилия воли сохранить хотя бы видимость спокойствия. «Теперь я понимаю, — подумал он, — почему янки так сильно любят этих нигеров».

— Дай мне обдумать это, — сказал он, уткнувшись в карту.

— Конечно. Вот что — я малость посплю, а ты можешь сидеть тут над картой сколько влезет.

— Кто ещё там будет, кроме охраны и… этих?

Алекс потянулся.

— Может, они собираются потчевать их обедом. Черт их знает… Думаю, там будет прислуга. Я хочу сказать: ведь не собирают же такую компанию и чтобы при этом не было прислуги? Её тоже надо какого обойти. Она наша сестра, и при этом — привлекательная женщина. И помни, что я сказал насчёт дамы и ребёнка. Если без этого никак, я переживу, но если твои люди, Син, шлёпнут их просто так, ты мне ответишь за это. Давайте вести себя в этом вопросе как профессионалы. У нас три фигуры политического значения, и этого достаточно. Прочие… Мы можем использовать их, чтобы продемонстрировать наше человеколюбие. Для тебя, парень, это, может, и неважно, а для меня — очень. Усёк?

— Хорошо, Алекс, — согласился Миллер, уже твёрдо решив, что этот нигер до конца операции не доживёт. Это будет несложно устроить. С этой своей абсурдной сентиментальностью из него ревоюционера не выйдет. «Ты падёшь смертью храбрых. И мы, по крайней мере, сделаем из тебя мученика».

* * *

Их было трое, во главе с Чаком Эвери из службы безопасности.

— Прошу прощения — мы запоздали, — сказал Чак, протягивая Райану руку. Это Берт Лонгли и Майк Китон, наши британские коллеги.

— Приветствую вас, мистер Лонгли, — сказала, появившись в дверях, Кэти.

Лонгли, увидев её, вытаращил глаза.

— Боже мой, уж не понадобится ли нам врач? Я и понятия не имел, что у вас дело зашло так далеко.

— Этот будет наполовину англичанином, — сказал Джек.

— Мистер Лонгли побеспокоился о том, чтобы у меня была охрана, когда ты был в больнице, — объяснила Кэти мужу. — Рада снова встретиться с вами.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Лонгли.

— Немного устала, но вообще-то все в порядке, — ответила Кэти.

— Насчёт Робби вы выяснили? — спросил Джек.

— Да, выяснили. Пожалуйста, извините мистера Беннета. Боюсь, он отнёсся к данным ему инструкциям слишком буквально. У нас нет никаких возражений против вашего друга. Более того. Его высочество с удовольствием повидается с ним. Итак, можем мы осмотреть ваши владения?

— Если не возражаете, я хотел бы глянуть на этот ваш утёс, — сказал Эвери.

— Тогда за мной, джентльмены, — сказал Джек и провёл гостей на террасу, выходившую на Чесапикский залив.

— Великолепно! — заметил Лонгли.

— Одно мы плохо рассчитали — то, что гостиная не отделена от столовой. Зато из всех этих окон открывается прекрасный вид, не так ли?

— Действительно. И для наших ребят видимость тоже отличная, — заметил, озираясь вокруг, Китон.

«Не говоря уже о хорошем секторе обстрела», — подумал Райан.

— Сколько ваших людей будет тут? — спросил Джек.

— Об этом, боюсь, нам не положено говорить, — ответил Лонгли.

— Больше двадцати? — на сдавался Джек. — Мне же надо организовать кофе и бутерброды для ваших людей. Не беспокойтесь. Я даже Робби ничего не сказал.

— Если сделаете для двадцати, это будет более чем достаточно, — сказал Эвери. — Да и вообще, хватит одного кофе.

— О'кей, давайте посмотрим, что там с утёсом, — Джек спустился с террасы на газон. — Но будьте тут осторожны. Эррозия. Утёс из какой-то мягкой породы, песчаник, я полагаю. Чтобы как-то укрепить почву, я посадил тут чёртову кудзу.

Китон переступил через низенький заборчик.

— Дальше не ходите, — посоветовал Джек. — Года два назад я видел, как тут обвалился кусок величиной с грузовик. Поэтому я и посадил тут вьюн. Думаете, тут может кто-нибудь вскарабкаться по утёсу?

— Не исключено, — сказал Лонгли.

— Но это не так-то просто. Сколько-нибудь серьёзного веса он не выдержит. Разве что белка может тут взобраться, но не человек.

— Какая тут высота? — спросил Эвери.

— Там метров тринадцать, а тут почти пятнадцать. А из-за кудзу тут и вовсе трудно продраться. Эту чёртову лозу ничем не изничтожить, но если вы ухватитесь за неё, вас ждёт большой сюрприз. Как я уже сказал, если хотите проверить, то попробуйте подняться сюда снизу, — предложил Райан.

— Непременно попробуем, — сказал Эвери.

— Подъездная дорога к дому что-то порядка трехсот метров? — спросил Китон.

— Около четырехсот, считая с поворотами.

— А что это за рабочие у бассейна? — поинтересовался Китон.

— Они должны закончить работу в следующую среду.

Эвери с Китоном зашли с северной стороны дома. Там, метрах в двадцати, была небольшая рощица. Вдоль границы участка тянулся длинный ряд кустов.

— Выглядит вполне надёжно, — сказал Эвери. — Около двухсот метров открытого пространства от дороги до деревьев, и потом ещё открытое пространство от бассейна до дома.

— Верно, — усмехнулся Райан. — Вы можете поставить пулемёты возле деревьев, а миномёты — около бассейна.

— Доктор Райан, мы к этому относимся вполне серьёзно, — осадил его Лонгли.

— Я ничуть в этом не сомневаюсь. Но ведь о том, что они приедут сюда, публично не сообщали, не так ли? Они не могут… — сказал Джек и запнулся, увидев выражение лиц англичан.

— Мы, — сказал Эвери, — всегда исходим из предположения, что другая сторона знает о наших намерениях.

— Вот оно что.

«И это все? Или есть и что-то другое?» Спрашивать — он это знал — не имело смысла.

— Как бывший морской пехотинец скажу, что я бы отказался от мысли что-то устраивать тут. Я малость знаком с тем, какую подготовку проходят ваши парни, и связываться с ними не стал бы.

— Стараемся, — сказал Эвери, все ещё изучая местность Он прикинул, что на подъездной дороге можно поставить машину связи, и она блокирует дорогу. Он вновь перебрал в уме наличный состав: десять человек из его службы, шесть британцев офицер связи из ФБР, а на шоссе — два-три полицейских из транспортного контроля. Каждый будет вооружён револьвером и автоматом. В стрельбе они практикуются по меньшей мере раз в неделю.

«Нет, — думал Эвери, — вряд ли следует ожидать нападения какой-то террористической группы. Так или иначе во всех аэропортах был усилен состав филёров, все местные полицейские формирования предупреждены. Тут всего-навсего одна дорога. Подходы к дому трудные. Здесь и взводу солдат не справиться. А уж внимание они наверняка к себе привлекут. Да и террористы не та публика, чтобы идти на настоящий бой. Это им не Лондон, тут те, за кем они охотятся, не разъезжают беспечно в сопровождении всего лишь одного охранника».

— Спасибо, доктор Райан. Мы ещё глянем на утёс со стороны моря. Если увидите катер береговой охраны, это мы.

Агент по продаже недвижимости вышел из своей конторы около десяти вечера.

В его портфеле был конверт с чеками и несколько контрактов, которые он намеревался просмотреть следующим утром, до работы. Положив портфель на соседнее сиденье, он завёл машину. Сзади вспыхнули фары, и какая-то машина пристроилась рядом с ним.

— Можно вас на минутку? — раздался из темноты голос. Агент повернулся, но ничего, кроме тёмного силуэта, направлявшегося к нему, не разглядел.

— Мы уже закрылись сегодня. Приходите завтра… — он замолчал, увидев нацеленный на него пистолет.

— Деньги, парень. Не дёргайся, и всё будет в порядке, — сказал террорист.

Незачем было пугать этого бедолагу. Ещё выкинет что-нибудь и, глядишь, сумеет удрать.

— Но у меня нет…

— Портфель и бумажник. Спокойно и тихо, и тогда через полчаса ты будешь дома.

Сначала он полез за бумажником — руки его дрожали, и кнопка на заднем брючном кармане никак не хотела поддаваться. Потом он протянул портфель.

— Там только чеки. Наличных нет.

— Вы все так говорите. Ложись на сиденье и считай до ста. Не поднимай головы, пока не кончишь, и всё будет просто прекрасно. Считай вслух, чтобы я слышал тебя.

«Ага, сердце у него, значит, с этой стороны», — соображал террорист. Он просунул руку с пистолетом в окно машины. Агент посчитал до семи. Звук выстрела был почти не слышен — во-первых, помог глушитель, а во-вторых, он ведь прозвучал внутри машины. Тело дёрнулось несколько раз и затихло. Террорист открыл дверь и поднял стекло. Затем он выключил мотор, и погасил фары. Сев в свою машину, он выехал на дорогу и минут десять ехал, старательно соблюдая все правила движения. Затем, подрулив к какому-то магазину, он опорожнил портфель и бумажник и швырнул их в ящик для мусора. Выехав на шоссе, он устремился в обратном направлении — надо было поставить машину на место. Владелец её был в отпуске — пусть так и пребывает в неведении относительно того, что его машиной кто-то воспользовался. Собственная его машина была в двух кварталах оттуда.

«Алекс оказался, как всегда, прав, — думал он. — Если ты все спланировал, все рассчитал и — самое главное — умеешь не оставлять следов, то можешь убить кого угодно. И ещё одно: надо уметь держать язык за зубами».

* * *

— Привет, Эрни, — шёпотом сказал Джек. Собаку было едва видно — просто тёмный комок на светлом ковре. Было четыре часа утра. Эрни, спавший в комнате Салли, услышал шум в гостиной и вышел посмотреть, что там происходит. Собаки спят не как люди. Эрни завилял хвостом, ожидая когда его погладят, а дождавшись, удалился в комнату Салли.

«Итак, они, что же, снова тут появятся?» — спросил он, обращаясь к ночи.

За окном мерцало звёздное небо. В заливе виднелись огни кораблей и барж — одни тянулись к балтиморскому порту, другие от него.

Уже две недели как сведения о приезде в США высоких гостей из Англии стали достоянием общественности, а ведь АОО уже продемонстрировала способность действовать и на территории США. «И мы приглашаем тех, за кем они охотятся в наш дом! Очень, Джек, умно с твоей стороны!» Оглядываясь назад, он теперь поражался. Они с Кэти согласились на посещение этих гостей сразу, без оглядки… И даже когда люди из службы безопасности были здесь, он продолжал дурацки острить. «Ну и жопа же ты!» — обругал он себя.

Вспомнив былые времена, он постарался посмотреть на свой дом с военной точки зрения. Успешно атаковать его было трудно. С востока к нему не подобраться — утёс там опаснее минного поля. С севера и юга лесные заросли были слишком густыми, чтобы через них можно было пробраться, не произведя шума. А приобрести необходимые навыки они там, в своей пустыне, конечно же, не могли.

Значит, им остаётся только запад — оттуда они и придут. «Сколько, Эвери сказал, у них людей? Хотя нет, он именно этого не сказал, но, кажется, человек двадцать». Двадцать хорошо вооружённых и обученных людей. Пришли на память дни, когда он был в Куантико. Двадцатидвухлетний, непобедимый и бессмертный, поглощавший невообразимое количество пива во всех местных барах. А как-то вечером на командном пункте — там ещё был портрет Паттона на стене — он разговорился с двумя инструкторами из академии ФБР, которая была рядом с базой морской пехоты. Они были ничуть не менее горды, чем морские пехотинцы. Им даже в голову не приходило говорить: «Мы самые лучшие». Они просто верили в то, что все это и так знают. Точь в точь, как пехотинцы. На другой день он пришёл к ним на полигон пострелять на пари. Удовольствие это обошлось ему в десять долларов. Тот, с кем он спорил, оказался инструктором по стрельбе. «Ещё неизвестно, смог бы Брекенридж побить его!» — подумал Джек. — «Парни из службы безопасности, которых пришлют сюда, вряд ли будут хуже. Я бы с ними связываться никому не рекомендовал. Нет! А если эти типы из АОО действительно так толковы, как это кажется… Но о посещении нашего дома никому неизвестно… Так что они тоже не узнают. А если и узнают, то тут такая охрана… Они слишком умны, чтобы идти против такой охраны… Тогда, никакой опасности, выходит?"

Однако слово «безопасность» давно и навсегда утратило для него свой смысл.

Джек направился к комнате Салли. Она спала, Эрни — тоже, свернувшись клубком у неё в ногах. Едва Джек вошёл, собака подняла голову, как бы спрашивая: «В чём дело?» Он поправил одеяло и, погладив Эрни, вышел.

Джек задумался о положении тех общественных деятелей, которые всегда живут в таком вот страхе. Вспомнилось, как он с похвалой отозвался о принце за то, что тот не позволяет, чтобы такого рода угрозы оказывали влияние на стиль его жизни. «Молодец, старина! Пусть знают! В тебя целятся, а ты себе стой, не вздрагивай!» Легко другого похваливать, печально усмехнулся Райан, а когда самого-то коснулось, иначе запел. Ходишь, напуская на себя храбрость, блюдёшь инструкции и присматриваешься к каждой машине — не сидит ли там некое существо с автоматом, намеренное использовать твою смерть для какой-то там политической декларации. Днём, когда ты занят работой, ещё можно как-то отвлечься от таких мыслей, но не ночами, когда тебя посещают всякие страхи и кошмары не дают уснуть…

И главное — ты всегда во власти двойственных чувств. С одной стороны, нельзя зацикливаться на этих страхах, а с другой — нельзя забывать о них.

Нельзя позволить, чтобы твоя жизнь шла под знаком страха, но и чувство безопасности тебе не дано. Вот если бы он был фаталистом… Но Райан был из тех, кто полагал, что он хозяин своей судьбы. Иного он ни за что не принял бы.

«Ведь мы чуть-чуть их не накрыли!» — едва не вырвалось у него.

Чуть-чуть. Не говоря уже о той помощи французам. Он мог наносить ответные удары, и они, он знал, были бы куда существеннее, согласись он полностью посвятить себя работе в Лэнгли. Конечно, это не то, чем ему хотелось бы заниматься, но… Итак, решено. Те, с автоматами, будут делать своё дело, а он, за своим столом, будет делать своё. Придётся расстаться с Академией, расстаться с этими славными ребятами-курсантами, но такова цена, если он хочет сыграть свою роль в этой игре.

* * *

«Лето первокурсников» началось согласно расписанию. Джек с вялым сочувствием наблюдал за тем, как вчерашних школьников приобщали к трудностям военной жизни. Процесс был сознательно ориентирован на отсев слабаков в самом начале. И занимались этим старшекурсники, которые и сами не так уж давно прошли через эту процедуру. Новички были полностью в руках старшекурсников, и те гоняли их почём зря.

— Привет, Джек! — подошёл к нему Робби.

— Да, Роб, в Бостонском колледже такого не водилось.

— Это ещё что! — фыркнул Робби. — Посмотрел бы ты, как нас в своё время гоняли.

— Могу поспорить, что так говорят все, кто уже прошёл через это.

— Может быть.

Группа салажат протопала мимо них, как стадо бизонов, — рты у всех разинуты, хватают воздух… А на дворе душно и влажно.

— И всё же мы лучше держали строй, — заметил Робби.

— Прямо в первый день?

— Да, первые несколько дней ты как в тумане, — согласился Джексон.

— Укладываетесь?

Джексон кивнул.

— Почти все уже упаковали. Мне надо только оформить тут увольнение.

— Мне тоже.

— Ты уходишь отсюда? — удивился Робби.

— Я сказал адмиралу Гриру, что хочу поработать у него.

— Адмирал?.. А, этот, из ЦРУ. Так, значит, ты согласился? А как твой факультет к этому отнёсся?

— Можно сказать, что им удалось не расплакаться. Босс не очень-то был доволен моими пропусками в последний год. Так что мы расстанемся друг с другом при взаимном удовлетворении.

— Мы ужинаем в пятницу?

— Именно. Можете вы приехать в начале девятого?

— Ладно. Можно не при параде, запросто?

— Конечно, — улыбнулся Джек. «Давай-давай, Робби!» — ехидно подумал.

* * *

Самолёт VC-10 Королевских воздушных сил приземлился в восемь вечера на военной базе Эндрюс и подкатил к тому же терминалу, который использовался для самолёта президента США. Репортёры отметили, что охрана была многократно усилена — помимо полицейских, кругом были агенты службы безопасности в штатском. Наконец из самолёта появились принц и принцесса. Помахав рукой находившимся в отдалении зрителям, они бодро, несмотря на занемевшие в полёте ноги, спустились по трапу. Внизу им отсалютовал почётный караул, состоявший из американских и английских офицеров, а представительница госдепартамента сделала реверанс, В утреннем выпуске «Вашингтон пост» её за этот реверанс отчитал специалист по дипломатическому протоколу. Шестилетняя малышка — внучка командующего базой — вручила Её высочеству букет жёлтых роз. Защёлкали фотоаппараты, и Их высочества, одаривая будущих читателей газет дежурными улыбками, в то же время успевали сказать что-нибудь приятное каждому из встречающих. Принц пошутил с морским офицером, который когда-то был его командиром, а принцесса сказала что-то насчёт душно-влажной погоды, которая к вечеру все хуже и хуже. Жена посла Великобритании заметила, что климат в Вашингтоне столь плох, что одно время пребывание здесь приравнивалось к службе, сопряжённой с риском для здоровья. Малярийных комаров тут давно уже нет, однако сам климат ничуть не изменился. К счастью, тут все имеют кондиционеры.

Репортёры зафиксировали цвет, стиль и покрой туалета принцессы, особенно отметив «смелость» фасона её шляпки. Осанка у принцессы была, как у профессиональной манекенщицы, а принц смахивал на техасского ковбоя: одна рука в кармане, на лице беззаботная ухмылка. Всем американцам эта манера держаться пришлась по душе, а мужчины, разумеется, влюбились в принцессу, присоединившись в этом к мужскому населению всей Западной Европы.

Однако людям из службы безопасности было не до того. Они стояли спиной к главным действующим лицам, глаза их шарили по толпе, физиономии — сама серьёзность, а в голове у каждого только одна мысль: «Боже, только не в моё дежурство!»

Наконец Их высочества двинулись к посольскому «роллс-ройсу», позади которого уже выстроился эскорт машин. На базе было несколько ворот, и только час тому назад было решено, через какие из них проедут почётные гости. Дорога в город кишела полицейскими машинами — с надлежащими знаками и без таковых. В процессии участвовали ещё два «роллс-ройса», такой же модели и окраски, и каждый со своим эскортом. В небе за происходящим наблюдал вертолёт. Если бы кто-то взялся подсчитать количество единиц огнестрельного оружия, задействованного в этой операции, ему бы пришлось считать не меньше чем до ста.

Время приезда высоких гостей было рассчитано таким образом, чтобы как можно быстрее проскочить через Вашингтон — и не прошло и получаса, как они подкатили к зданию британского посольства. Здесь Их высочества были в безопасности.

Большинство агентов службы безопасности разошлись — кто домой, кто ещё куда, но возле здания посольства остались десять человек, притаившись в машинах. По тротуарам расхаживали полицейские — числом втрое больше обычного.

* * *

— Америка — страна невероятных возможностей, — сказал О'Доннелл, не отрываясь от телевизора, где в программе новостей показывали церемонию встречи Их высочеств в аэропорту.

— Чем, думаешь, они сейчас занимаются? — спросил Миллер.

— Разминают ноги после полёта, полагаю, — ответил О'Доннелл. — Готовятся к тому, чтобы как следует отоспаться. Ну так что, там все готово?

— Да. Убежище уже подготовлено, Алекс со своими людьми на месте, поправки в план внесены.

— Поправки Алекс предложил?

— Да. И если я ещё услышу хоть одно замечание от этого наглого ублюдка…

— Он — один из наших братьев по оружию, — заметил Кевин с улыбкой. — Но я понимаю тебя.

— А где Майк?

— В Белфасте. Он отвечает за вторую фазу операции.

— Время рассчитано?

— А как же? Оба командира бригад и весь армейский совет. Мы сможем накрыть всех их…

И О'Доннелл наконец-то полностью рассказал о своём плане. Агенты Маккини проникли в окружение практически всего руководства ВГИРА. По команде О'Доннелла они должны были их перебить, таким образом разом ликвидировав все военное руководство «Временных». Руководить организацией будет некому… кроме одного, того, кто следующим мастерским ходом вновь завоюет уважение в глазах её рядового состава. С такими заложниками он, О'Доннелл, сумеет добиться освобождения всех, кто «томится в узилище». Всех. Англичане пойдут на уступки, ибо английские короли уже несколько столетий не смотрели смерти в глаза, а ореол мученичества — в отличие от революционеров — утратил для них свой смысл.

Им придётся вступить в переговоры. Ради спасения жизни наследника трона. Размах этой операции исполнит новой энергией Движение, и Кевин Джозеф О'Доннелл возглавит революцию, возродившуюся в крови и отваге…

* * *

— Итак, Джек, смена караула? — сказал Марти. Он уже упаковал своё хозяйство в картонную коробку.

— Как самочувствие?

— Лучше.

— Принимаете эти свои пилюли? — спросил Райан.

— Я теперь не расстаюсь с ними, как с любимой женщиной, — пошутил Марти.

— О наших друзьях, я вижу, нет ничего нового.

— Увы. Они нырнули во тьму своей норы… ФБР, конечно, беспокоится, как бы они не объявились тут, но на это нет никаких намёков. Правда, с этими ублюдками как только расслабишься, то так и жди, что они схватят тебя за задницу. В общем все силы в состоянии готовности, кроме частей «Дельта». Если они действительно здесь, то стоит им высунуть нос, на них обрушится весь свет. Так мы говорили во Вьетнаме: «Зови на подмогу весь свет», — усмехнулся Кэнтор. — Джек, я не прощаюсь с вами, потому что ещё появлюсь тут в понедельник и во вторник. Отдохните в выходные.

— И вы тоже, Марти.

Райан вышел на улицу, закинув пиджак на плечо. Парило, а в его «фольксвагене» не было кондиционера. Шоссе было забито машинами, устремлявшимися к океану, чтобы спастись от проклятья жары. «Но всех нас ждёт сюрприз», — подумал Джек, услышав по радио, что с севера наползают холода.

* * *

— Полиция графства Ховард, — сказал дежурный сержант. — Чем могу вам помочь?

— Это девятьсот одиннадцать? — спросил мужской голос.

— Да, сэр. В чём дело?

— Слушай… Жена говорит, чтобы я не совался не в своё дело, но, знаешь…

— Можете вы назвать ваше имя и дать номер телефона?

— Нет, это не пойдёт… Слушай, этот дом… Там люди с пулемётами, понял? С пулемётами.

— Повторите, пожалуйста, — глаза сержанта сузились.

— Пулемёт… Пулемёт, а не говно какое-нибудь. Я видел М-60, точь-точь как в армии… Знаешь, тридцатый калибр, с патронной лентой, тяжёлый, настоящий пулемёт. И другое оружие тоже.

— Где?

Голос зачастил:

— Одиннадцать-шестнадцать, переулок Грин Коттедж. Их там, похоже… Короче, я видел четверых — один чёрный и три белых. Они выгружали оружие из фургона. Это было в три утра, мне приспичило в уборную, ну я и выглянул из окошка… Дверь гаража была открыта, там горел свет, и когда они передавали внутрь оружие… в общем, клянусь, это был М-60. Эй ты, слушай, у меня такой был в армии! Я-то знаю. В общем, так-то, парень. Если вы там хотите что-то делать — это ваша забота. — Голос умолк, в трубке щёлкнуло. Сержант тут же вызвал своего начальника, капитана и протянул ему блокнот, где вкратце зафиксировал только что состоявшийся разговор.

— Что такое?! Пулемёт?! М-60?

— Он сказал… он сказал, что тридцатый калибр, с патронной лентой. Это М-60. Это предупреждение, что мы получили из ФБР…

— Да-а…

Капитан уже предвкушал грядущее продвижение по службе, но предвкушение это омрачала мысль о том, как его люди справятся с этой бандой, столь хорошо вооружённой.

— Пошли туда машину. Но скажи, чтобы они там не маячили и ничего не предпринимали. Я пока свяжусь с ФБР.

Менее чем через минуту полицейская машина устремилась в указанный район.

Сидевший в ней полицейский уже шесть лет служил в полиции, и ему очень даже хотелось, чтобы этот год не оказался последним в его жизни. Минут через десять он добрался до места. Он оставил машину за квартал до нужного дома — отсюда можно было наблюдать за домом и при этом ничем не обнаружить себя. В потных руках он судорожно сжимал винтовку. Спустя четыре минуты подъехала ещё одна машина, и к нему присоединились двое других полицейских. А потом и в самом деле, казалось, нагрянул «весь свет». Сперва — патрульный сержант, потом лейтенант, затем — два капитана, и, наконец, — два агента из балтиморского отделения ФБР. Первый полицейский теперь оказался на положении рядового индейца в племени, где больше вождей, нежели бойцов.

Начальник балтиморского отделения ФБР находился в постоянном радиоконтакте со своей штаб-квартирой в Вашингтоне, однако осуществление операции оставил на усмотрение сил местной полиции. Как и большинство полицейских формирований различных административных единиц, местная полиция располагала своей антитеррористической группой, и та тут же приступила к делу. Прежде всего надо было эвакуировать жителей близлежащих домов. Ко всеобщему облегчению, в каждом из этих домов был чёрный ход — вот им-то и воспользовались для эвакуации, и тут же всех опросили. Да, они видели людей в том доме. Да, они были белыми, но по крайней мере один из них — чёрный. Оружие? Нет, этого они не видели. Одна женщина сказала, что у них, вроде бы есть фургон, но, если она не ошибается, он всё время стоит в гараже. Расспросы ещё продолжались, а штурмовой отряд АТГ уже исследовал соседние дома — все они были более или менее на один лад, и это давало возможность сообразить, какова планировка интересовавшего их здания.

Другое подразделение антитеррористической группы из ближайшего к цели дома вела — через оптическое устройство винтовок — наблюдение за окнами.

АТГ могла бы и не спешить, но чем дольше все это тянулось, тем больше был риск, что там, в доме, что-то заподозрят. Они понемногу начали подтягиваться к дому — осторожно, используя каждое прикрытие, — пока не оказались в пятнадцати метрах от него. Глаза их насторожённо шарили по окнам, но те были мертвы.

«Неужели все спят?» Командир группы стремглав одолел дворик и скрючился под окном с револьвером наготове. Он прикрепил к окну микрофон и надел наушники.

Через мгновение онсообщил по радио: «Телевизор включён. Голосов не слышно. Что-то там ещё — не могу определить». Знаком он приказал своей группе подтянуться к дому. Короткими, стремительными перебежками, один за другим, они пересекали дворик и скапливались возле стен дома. Через три минуты группа была готова к штурму.

— Командир группы, — затрещало радио. — Это лейтенант Хабер. У нас тут один говорит, что фургон выехал отсюда что-то без четверти пять. Как раз когда в полицию поступило сообщение, и она начала радиопереговоры.

Командир группы махнул рукой, давая знать, что понял сообщение, и в то же время продолжал действовать так, словно никакого сообщения не было. По его сигналу одновременно раздались два выстрела — дверь слетела с петель. Но она ещё не успела грохнуться на землю, как командир был уже внутри дома — с револьвером наготове. Никого. Пригнувшись, на полусогнутых ногах, словно исполняя некий зловещий танец, группа рассыпалась по дому. Все это заняло не более минуты. И вот по радио прозвучало сообщение: «В доме пусто».

Командир группы появился в дверном проёме, стянул с лица чёрную маску и просигналил обеими руками отбой. Лейтенант и старший агент ФБР бросились через улицу.

— Ну?

— Вам это понравится, — сказал командир, отирая пот с лица.

— Входите.

На столе в гостиной стоял портативный цветной телевизор.

Пола почти не было видно из-за бесчисленного числа коробок, в которые в Мак-Дональде пакуют еду, а в раковине на кухне были аккуратно составлены бумажные стаканчики — штук пятьдесят, не меньше. Одна из спален была превращена в арсенал. Тут был американский пулемёт М-60 с двумя ящиками патронов — по двести пятьдесят штук в каждом, — дюжина штурмовых винтовок АК-47 (три из них разобраны для чистки) и винтовка со скользящим затвором и оптическим прицелом.

На дубовом комоде стояло радио со сканирующим устройством — один из его индикаторов был настроен на волну полиции графства Ховард. В отличие от ФБР, полиция не зашифровывала свои радиопереговоры. Агент ФБР вышел на улицу и направился к своей машине. Связавшись по радио с Биллом Шоу, он доложил ему обстановку.

— Значит, они прослушивали переговоры полиции и, как только… Смылись, значит, — подытожил Шоу.

— Похоже на то. Местные тут дали описание фургона. Одно утешение — они так спешили смыться, что оставили тут кучу оружия. Они, вероятно, в панике теперь.

Есть у вас что-нибудь новое?

— Ничего хорошего.

Шоу находился в комнате номер 5005, где располагался командный центр «срочного реагирования». Он знал о попытке французов ликвидировать тренировочный лагерь АОО. «Итак, опять им удалось улизнуть. Везёт же им…» подумал он.

— О'кей, — сказал он агенту. — Я переговорою с полицейским управлением.

Эксперты уже выехали к вам. Оставайтесь и действуйте в контакте с местной полицией.

— Вас понял. Отбой.

* * *

Работники службы безопасности были уже на месте. Джек увидел несколько машин возле бассейна, в который налили воду всего два дня назад, а возле подъездной дороги стоял фургон — судя по всему, с аппаратурой связи. Джек насчитал восемь человек, двое из них с «узи». Был ли ещё кто-то в укрытии, он не знал. У дома его уже поджидал Эвери.

— Сначала хорошие новости, а потом — плохие.

— Слушаю вас, — сказал Райан.

— Кто-то позвонил в полицию и сообщил, что видел людей с оружием. Полиция тут же нагрянула, но те бежали — они прослушивали радиопереговоры. Зато захвачена куча оружия. Похоже, что это было убежище наших друзей. Мы знаем какая у них машина, полиция полностью перекрыла весь район, а мы начали прочёсывать весь штат. Губернатор даже дал разрешение использовать для поисков вертолёты национальной гвардии.

— Где они были?

— Графство Ховард, маленький посёлок на юге Колумбии. Мы опоздали всего минут на пять, но зато теперь мы вынудили их к игре в открытую. Так что теперь это лишь вопрос времени.

— Я надеюсь, что полиция будет настороже, — сказал Райан.

— Само собой.

— У вас тут все в порядке?

— Все отлично. Ваши гости прибудут около восьми. Что на обед? — спросил Эвери.

— Да вот, по пути домой я купил свежей кукурузы. Стейки уже на жаровне… Потом — жареная картошка и салат из шпината. Пусть отведают простой американской кухни, — сказал Джек и, открыв багажник, извлёк оттуда большой пакет с кукурузой. Эвери осклабился в улыбке.

— У меня слюнки текут.

— В половине седьмого приедет прислуга — она приготовит для ваших людей кофе и бутерброды. Бдительность притупляется, когда человек голоден.

— Хорошо. Там будет видно. В общем, спасибо. Кстати, я попробовал включить свет возле бассейна, но он не работает.

— Я знаю. Последние пару дней электричество у нас что-то барахлит.

Компания говорит, что у них новый трансформатор и что-то там у них не ладится, — пожал плечами Райан. — Но вы ведь не собираетесь купаться?

— Нет, конечно. Но мы хотели воспользоваться одной из розеток там, а она тоже не работает.

— Очень жаль. Ну ладно, мне надо идти — дел ещё по горло.

Эвери ещё раз мысленно проверил всю систему охраны. Две полицейские машины за несколько сотен метров от дома будут останавливать и проверять всех, кто направляется сюда. Большая часть его людей будут следить за дорогой. Двое будут наблюдать за открытым пространством перед домом — со стороны леса вряд ли стоит чего-то опасаться, но всё же они и на него будут поглядывать. Все это задача Первой команды. Вторая состоит из шести человек. Трое из неё будут находиться в самом доме, двое в машине связи и один — в рощице возле бассейна.

О том, что этот отрезок семидесятой дороги используется полицией для засады на тех, кто превышает скорость, было хорошо известно. Об этом и в местной газете писали. Но жители других штатов газеты этой, конечно, не читали. Полицейский встал сразу за небольшим холмом — машины, разогнавшись, проносились мимо него, не успев заметить засаду. Улов всегда был настолько богатым, что он даже не обращал внимания на тех, кто ехал со скоростью шестьдесят пять миль. Превышение на пять миль было сущей ерундой по сравнению с теми, кто гнал со скоростью восемьдесят. И по крайней мере двоих таких он ловил каждый вечер.

— Следите за черным фургоном, марка и год неизвестны, — поступило сообщение за несколько минут до того, как полицейский расположился в засаде. Он подумал, что в штате Мэриленд таких фургонов по крайней мере тысяч пять, и все они будут на дороге вечером в пятницу. Об этом фургоне надо бы кому-то другому позаботиться, тем более что в сообщении говорилось: «Приближаться с крайней осторожностью».

На радаре обозначилась цифра 83 — полицейская машина тут же рванула с места. Вот и подвернулось дельце. Полицейский наддал, понемногу сокращая расстояние до машины нарушителя и только тут увидел, что это был фургон чёрного цвета. «Приближаться с крайней осторожностью… Они не сообщили номера», промелькнуло у него в голове.

— Хагерстаун, это одиннадцатый. Преследую чёрный фургон, идёт на восьмидесяти трех милях. Я иду на запад по семидесятой, около трех миль к востоку от тридцать пятого съезда.

— Одиннадцатый — засеките номер фургона, но не пытайтесь его задержать. Повторяю: не пытайтесь задерживать. Засеките номер, отстаньте и держитесь на расстоянии, но не теряйте из виду. Шлем подмогу.

— Ясно. Подхожу ближе, — отрапортовал он и про себя добавил: «Черт бы вас побрал!»

Его спидометр показывал девяносто. Фургон чуть сбросил скорость. До него теперь было метров двести. Полицейский прищурился, стараясь разглядеть номер.

Но увидел его только с расстояния в пятьдесят метров. Это был номер для инвалидов. Полицейский уже взялся за микрофон, чтобы сообщить номер, как задняя дверь фургона распахнулась.

«Вот, значит, как убили Ларри Фонтана!» — мелькнуло у него в голове. Он нажал на тормоз и попытался бросить машину в сторону, но ему мешал шнур микрофона, прихвативший руку. Полицейский съёжился и скользнул под приборную доску. В этот момент из двери фургоны выплеснулось белое пламя. Лопнула левая шина и взорвался радиатор — вверх взметнулась струя пара. Несколько пуль прошили капот с правой стороны. Машину несколько секунд бросало из стороны в сторону. Но наконец она замерла. Полицейский поднял голову — фургон стремительно уходил по шоссе. Он схватил передатчик, но связи не было. Он всё ещё не верил, что остался жив. Через несколько минут к нему подъехала другая полицейская машина.

Его колотило, и микрофон пришлось держать обеими руками.

— Хагерстаун, эти сволочи обстреляли мою машину! Это «форд», похоже, что восемьдесят четвёртого года, инвалидный номер — Нэнси 2-2-9-1. Идёт на запад по семидесятой, к востоку от тридцать пятого съезда.

— Вы ранены?

— Нет, Но машина вдребезги. Из пулемёта врезали!

Полиция немедленно известила ФБР и выслала вертолёты в Район Хагерстауна. Впервые вертолёты укомплектовали полицейскими с автоматами. В Аннаполисе губернатор прикидывал, не пустить ли в ход вертолёты национальной гвардии. Пехотным частям он уже отдал приказ о боевой готовности. Охота началась. По радио и телевидению прозвучало сообщение об опасности.

Глава 25 ПРИЁМ

Они прибыли точно. Две полицейские машины остались сзади, на дороге, а три другие с людьми из службы безопасности подкатили вслед за «роллс-ройсом» к самому дому Райанов. Шофёр выскочил из машины и открыл заднюю дверь. Его высочество вышел первым и подал руку жене. Джек направился к высоким гостям.

— Добро пожаловать, — сказал он.

— Здравствуйте, Джек! — протянул руку принц. — Вы выглядите просто великолепно.

— Вы тоже, сэр. — Джек повернулся к принцессе. — Ваше высочество, мы рады оказать вам гостеприимство. Это большое удовольствие.

— Для нас тоже, доктор Райан.

Джек повёл гостей к дому.

— Как ваша поездка?

— Ужасная жара, — сказал принц. — У вас всегда так летом?

— Последние две недели просто кошмар, — согласился Джек.

— Но обещают, что завтра будет полегче.

Кэти ждала их в доме. Там же была и Салли. Для Кэти в её положении жара была особенно тяжким испытанием. Она пожала руки гостям, зато Салли, наученная пребыванием в Англии, сделала изящный реверанс и тут же рассмеялась от смущения.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Её высочество у Кэти.

— Спасибо, хорошо. Только жара вот донимает. Если бы не кондиционер, то беда.

— Давайте я вам покажу наш дом, — сказал Джек. Они вошли в гостиную, которая ничем не была отгорожена от столовой.

— Вид просто чудесный, — заметил принц.

— Между прочим, у нас дома никто не носит пиджаков, — сказал Райан.

— Отличная идея, — сказал принц и тут же избавился от свого пиджака — Джек повесил его в шкафу в прихожей. Свой пристроил там же. Вернувшись в гостиную, он обнаружил, что все уже расселись.

— Когда вы ждёте маленького? — спросила принцесса.

— Что-нибудь дней через восемь, но со вторым это ведь может случится в любой момент.

— Мне это тоже предстоит испытать — через семь месяцев.

— В самом деле? Поздравляю!

Обе женщины были очень довольны друг другом.

— Так и нужно действовать, — заметил Райан.

— Спасибо, Джек. А как ваши дела?

— Я думаю, вы в курсе работы, которой я занимаюсь?

— Да, я слышал. Мне сообщили, что вы сумели нащупать один лагерь террористов, который затем был… нейтрализован, — сказал принц.

Райан кивнул.

— Боюсь, мне нельзя говорить на эту тему.

— Понятно. А как маленькая девочка после…

— Салли? — Джек повернулся к дочери.

— Я не маленькая, я большая, — с нажимом выговорила Салли.

— А как вам кажется? — спросил Джек принца.

— Я думаю, вам чертовски повезло, — ответил тот. Услышав, что к дому подкатила машина, Джек поднялся и пошёл к дверям. Робби и Сисси, выбравшись из машины, удивлённо оглядывались.

— Что тут происходит? — спросил Робби, поднимаясь на крыльцо. — Ты принимаешь президента?

Судя по всему, Кэти всё-таки как-то намекнула им, сообразил Джек. Сисси выглядела очень нарядно в своём голубом платье, а Робби нацепил галстук. Жаль.

— Входите, — хитро ухмыльнулся Джек.

Робби взглянул на двоих у бассейна (пиджаки у них были расстёгнуты), окинул Джека недоумевающим взглядом, но подчинился. Войдя в гостиную, он вытаращил глаза.

— Мистер Джексон, если не ошибаюсь? — поднялся ему навстречу принц.

— Джек, — прошептал тот, — я тебя убью! Как поживаете, сэр? — сказал он громко. Познакомьтесь, это моя жена, Сесилия.

Как обычно, все тут же разбились на две группы — мужчины отдельно, женщины отдельно.

— Вы ведь морской лётчик, не так ли?

— Да, сэр. Я как раз сейчас возвращаюсь в свой эскадрон. Я летаю на F-14, — сказал Робби, стараясь, чтобы голос его не выдал волнения.

— Да, да — «томкэт». А я летал на «фантомах». Вам приходилось?

— Я на них налетал сто двадцать часов, сэр, и только начал привыкать, как их забрали. А вы, сэр… вы тоже морской офицер?

— Да. Я — капитан, — ответил принц.

— Спасибо, капитан. Теперь я знаю, как мне к вам обращаться, — с видимым облегчением сказал Робби. — Это ничего, если я буду обращаться к вам «капитан»?

— Конечно. Знаете, когда люди вокруг тебя чувствуют себя скованно, это так утомляет… А ваш друг Джек несколько месяцев назад просто отчитал меня за это.

Робби наконец-то заулыбался.

— Вы знаете морских пехотинцев, сэр. Длинный язык и маленький мозг.

Джек понял, что теперь все пойдёт как по маслу.

— Дамы и господа, — сказал он, — а не выпить ли нам чего-нибудь?

— У меня завтра полет, — сказал Робби и посмотрел на часы. — Я на двенадцатичасовом запрете.

— Вы в самом деле так серьёзно к этому относитесь? — спросил принц.

— Конечно, капитан. Ведь моя птичка стоит около сорока миллионов. Если вы её грохнете, то уж лучше по какой угодно причине, но не по пьянке. Тем более, что мне уже случалось бывать в переделках.

— Ого! Как это произошло?

— Мотор загорелся. Пришлось выброситься с парашютом. И ещё у меня был случай. Так что, право, с меня хватит.

Джек отправился на кухню за чаем со льдом. Там сидели двое охранников американец и англичанин.

— Все в порядке? — спросил Райан.

— Ага. Похоже, что наших друзей нащупали возле Хагерстауна. Они обстреляли полицейскую машину и удрали. Полицейский в порядке, в этот раз они промазали. В общем, куда-то на запад подались, — сообщил американец с видимым удовольствием.

Джек выглянул в окно — на террасе стоял ещё один охранник.

— Вы уверены, что это были именно они? — спросил Райан.

— Это был фургон. И номер опять инвалидный. Они частенько идут накатанной дорожкой, — объяснил охранник, — но рано или поздно на этом попадаются. Весь этот район окружён. Так что мы их, конечно, возьмём.

— Отлично, — сказал Джек, нагружая поднос стаканами с чаем.

Когда он вернулся в гостиную, Робби обсуждал с принцем всякие лётные штуковины, насколько можно было понять по тому, как оба они жестикулировали, изображая воздушные виражи.

— Так что, если вы выстрелили в пределах этого радиуса, ему уже не уйти. Ракета сплошь и рядом куда точнее попадает, чем пилот, — заключил Джексон.

— Ну, конечно. И со «спэрроу» ведь так же.

— Точно, капитан. Но у него радиус меньше, — глаза у Робби сияли. — Вы когда-нибудь летали на «томкэте»?

— Нет. Хотя и очень хотелось бы.

— Ну, не велика проблема! С нами даже гражданские иногда летают. То есть, конечно, надо получить разрешение и прочее… Но мы возили даже актёров из Голливуда. Так что для вас получить разрешение — ерунда! Я в том смысле, что уж вам-то допуск дадут к нашим секретам, — расхохотался Робби и ухватил с подноса стакан чая. — Спасибо, Джек. Так что, капитан, если у вас есть время, то моя птичка в вашем распоряжении.

— Очень бы хотелось. Но наше расписание…

— Я вижу, вы нашли общий язык, — сказал Джек.

— Нашли. Я давно уже хотел поговорить с пилотом F-14, — сказал принц и повернулся опять к Робби, но Джек прервал их.

— Давайте я покажу вам дом. «Всегда вот так, — подумал он, — хлопочешь, чтобы гостям не было скучно, а потом сам оказываешься лишним».

— Сколько лет дому, Джек?

— Мы въехали в него незадолго до рождения Салли.

— Это библиотека внизу?

— Да, сэр. Мы специально так спроектировали, чтобы её видно было из гостиной. Но давайте сперва наверх.

Над библиотекой размещалась спальня. В стене её было ромбовидное окно, так что можно было видеть все, что делается в гостиной. Однако Джек загородил его картиной, которая, впрочем, держалась на железном стержне и легко сдвигалась в сторону. Потом Джек повёл гостей в библиотеку. Её окно выходило на залив, и все повосхищались открывавшимся из него видом.

— Обходитесь без прислуги, Джек? — полюбопытствовал принц.

— Да, сэр. Кэти хотела бы взять няньку, но я пока сопротивляюсь. Но не пора ли нам за стол?

В ответ вырвалось дружное «да».

Картошка была уже в печке, и Кэти готова была заняться кукурузой. Джек извлёк из холодильника бифштексы и повёл гостей на террасу.

— Вам это понравится, капитан, — сказал Робби. — У Джека это отлично получается.

— Весь секрет в том, какой у вас уголь, — объяснил Джек. — Ну и качество мяса тоже кое-что значит.

— Вид — не оторваться, — сказал принц.

— Я люблю смотреть, как проплывают лодки, яхты, — сказал Джек. — Хотя сегодня их что-то не очень много.

— Сегодня ночью обещали шторм… — заметил Робби.

— Я не слыхал.

— Тебе-то что, а у меня завтра полет, так что я должен знать прогноз. Штормяга будет здоровый, сюда доберётся часам к десяти.

— И часто у вас такое бывает? — спросил принц.

— Увы, капитан. Не то чтобы торнадо, но тоже грохочет-рычит что надо. Год… нет, два года назад я как-то возвращался из Мемфиса, и такие воздушные ямы были, что я с трудом сохранял контроль над своей птичкой.

— Потом надо будет чуть остудить это дело, — сказал Джек, переворачивая бифштексы на решётке гриля.

— В известном смысле сегодня вполне нормальный шторм. По-настоящему серьёзные бывают раза три-четыре в год. Деревья выворачивает. Но если вы не в воздухе или не в маленькой лодке в открытом море, то не велика беда. Как-то раз мне надо было сесть на палубу авианосца. Ночью, в шторм. Я тогда чуть не обмочился, чего со мной не случалось с двухлетнего возраста.

— Ваше высочество, — рассмеялся Джек, — мне никогда бы не извлечь из Робби таких подробностей, если бы не вы. Я знаю его более года, но он ни разу не признавался, что хоть изредка нервничает там, в небе.

— Я не хотел разрушать образ, — объяснил Робби. — Заставить Джека подняться на борт самолёта можно только под дулом пистолета. Так что я не хотел пугать его — он и без того паникует.

— Ну что же, один-ноль в пользу Робби.

Терраса теперь была в тени, а с севера задувал бриз. В заливе было совсем мало судов, да и те в большинстве своём, направлялись в гавань. Джек возился над жаровней и чуть не подпрыгнул, когда над самым утёсом вдруг проревел реактивный истребитель.

— Робби, какого черта они тут шныряют? Вот уже две недели, как от них покоя нет.

Джексон, проследив взглядом за самолётом, пояснил:

— Проверяют новое оборудование. Это F-18. Чем они тебе мешают?

— Шумом — вот чем, — сказал Джек, переворачивая бифштексы.

Робби рассмеялся.

— Это не шум, Джек. Это зов свободы.

— Не слабо сказано! — похвалил принц.

— О'кей, а как насчёт обеденного зова? Желающие, подходите с тарелками.

— Джек, свет что-то снова барахлит, — сообщила Кэти. — Я уж думала, что кукуруза так и не сварится вовремя.

Фургону пришлось остановиться — посреди дороги стоял агент секретной службы.

— Да, сэр? — сказал водитель.

— Что вы тут делаете?

Пиджак агента был расстёгнут. Оружия не было видно, но водитель знал, что оно есть. Метрах в десяти от агента он насчитал шестерых других, чуть подальше стояли ещё четверо.

— Эй, я ведь только что объяснился с полицейским, — он махнул рукой назад.

Две полицейские машины стояли на дороге в двухстах метрах от агента.

— Ну а теперь, будьте добры, объяснитесь и со мной.

— Там проблема с трансформатором, в конце дороги. Вы что же не видите, что это фургон электрокомпании?

— Подождите секунду.

— Ладно, — сказал водитель и обменялся взглядами со своим товарищем.

Через секунду агент вернулся, но не один. Рядом с ним был другой агент, в руках у него была рация.

— В чём дело? — спросил он. Водитель вздохнул.

— В третий раз объясняю. Там, в конце дороги трансформатор. Что-то с ним неладно, барахлит. Жаловались тут люди на электричество?

— Да, — сказал Эвери. Это был он. — Я тоже обратил на это внимание. А в чём там дело?

Сидевший справа от водителя, пояснил:

— У нас на этой линии новый трансформатор. Экспериментальный. Я — Алекс Доббенс, выездной инженер. Там установлен проверочный монитор, и он шлёт нам какие-то странные сигналы, словно вот-вот выйдет из строя. Вот мы и приехали проверить.

— Есть у вас какие-то документы?

— Конечно, — Алекс вылез из фургона и, обойдя его сзади, подошёл к Эвери и протянул удостоверение личности, из коего следовало, что он работает в балтиморской компании «Газ-электричество». — А что тут происходит-то?

— Не могу сказать, — Эвери проверил удостоверение и вернул его Алексу. — У вас есть разнарядка?

— Эй, — насмешливо сказал Алекс, — если сомневаетесь, можете позвонить в наш офис в Балтиморе. Спросите мистера Гриффина. Тут вот телефон, — протянул он Эвери свой планшет. — На первой странице, вверху.

Эвери продиктовал по передатчику номер телефона, приказав позвонить в этот офис, а потом спросил Алекса:

— Вы не против, если мы посмотрим, что в фургоне?

— Пожалуйста, — сказал Доббенс и направился к задней двери фургона — двое агентов двинулись за ним. Он заметил, что четверо других тоже не спускали с него глаз — они стояли не группой, а рассредоточились полукругом, держа руки полусогнутыми, наготове. И ещё несколько агентов тут и там виднелись во Дворе.

Он распахнул дверь фургона. Там валялась груда инструментов, кабелей и каких-то приборов. Один из агентов принялся ворошить эту кучу.

— Вы не могли бы отложить это до другого раза? — спросил Эвери.

— Трансформатор же может полететь. Мне-то что, но те, кто живёт тут, будут недовольны, если погаснет свет. Вы же знаете людей. А кто вы сами-то, если не секрет?

— Секретная служба, — протянул своё удостоверение Эвери.

Доббенс удивился.

— Ого! Неужели тут президент?

— Не могу сказать, — ответил Эвери. — А что за проблема с трансформатором? Вы же сказали, что он новый.

— Новый-то новый, да это ведь экспериментальная модель. Я уже два месяца вожусь с этим трансформатором. Обычно я посылал сюда своих людей, а сегодня босс велел мне отправиться самому, — пожал он плечами. — Потому что это мой проект.

Агент, обыскивавший фургон, вылез из кузова и отрицательно покачал головой. Эвери кивнул в ответ. Тем временем проверка личности Доббенса была закончена. В офисе электрокомпании подтвердили, что это их служащий, выехавший на место неполадки трансформатора.

— Хотите, чтобы ваш человек наблюдал за нашей работой? — спросил Доббенс.

— Это ни к чему. Сколько времени это займёт? — спросил Эвери.

— Хотел бы я знать!.. Вероятно, ерунда какая-нибудь, но, с другой стороны, кто его знает. Бывает, что с ерундой больше проваландаешься, чем с чем-нибудь сложным.

— Надвигается шторм. Если он застигнет вас на столбе, я вам не завидую, — заметил второй агент.

— Это точно. Но пока мы тут стоим, работа-то не движется. Ну что, все в порядке теперь?

— Да, можете двигать.

— Вы, в самом деле, не можете сказать мне, кого вы тут охраняете?

— Увы, нет, — улыбнулся Эвери.

— Ну что же, я все равно не голосовал за него, — рассмеялся Доббенс.

— Подождите! — остановил его второй агент.

— В чём дело?

— Левая передняя шина, — ткнул он пальцем. — Она же у вас еле дышит.

— Луис, черт побери! — рявкнул Доббенс на водителя.

— Эй, босс, я тут ни при чём! Они должны были заменить её утром. Я жаловался ещё в среду, — запротестовал водитель. — У меня даже и наряд тут, с собой.

— Ну ладно, ладно. Только давай поосторожней. Спасибо, парень, — поблагодарил Доббенс агента.

— А чего бы вам не сменить её?

— У нас домкрата нет. Кто-то украл. Это вечная проблема с нашими фургонами — всегда чего-нибудь не хватает. Ну ничего, всё будет в порядке. — Алекс взобрался в кабину фургона и махнул рукой агенту. — Пока.

* * *

— Пронесло, Луис.

Тот ухмыльнулся в ответ.

— Я насчитал четырнадцать.

— Верно. Трое в роще. Думаю, что ещё четверо в доме. Но это не наша забота. — Он помолчал, вглядываясь в тучи на горизонте.

— Надеюсь, что у Эда и Вилли все в порядке.

— А почему бы и нет? Им, правда, пришлось вдарить по машине одного полицейского пса и сменить свою тачку. А тут псы оказались не такими уж бдительными. Я ожидал иного, — признался Луис.

— А чего им нервничать? Они думают: мы в каком-то другом месте, — Алекс открыл ящик для инструментов и извлёк оттуда радиопередатчик. Агент, делавший обыск, видел его, однако никаких вопросов не задал. В фургоне не было оружия, но в данном случае радиопередатчик был куда опаснее. Алекс сообщил по радио все, что им удалось узнать. Получив подтверждение о приёме сообщения, он улыбнулся. Агентов не заинтересовали также и две лестницы, прикреплённые к крыше фургона. Алекс посмотрел на часы. Приём гостей должен был состояться через девяносто минут…

* * *

— Проблема в том, что иным — более культурным, так сказать, — образом кукурузу в початке есть невозможно, — заметила Кэти. — Не говоря уж о том, что её ведь надо мазать маслом.

— Очень вкусно, — сказал принц. — С местной фермы, Джек?

— Сорваны этим утром, — похвалился он. — Когда она свежая — вкуснее не бывает.

— Джек, Кэти, — угощение на славу! Спасибо, — сказал принц.

— И без застольных речей, — поддакнула его жена.

— Могу себе представить, как надоедают все эти формальности, — сказал Робби. Это, правда, было не совсем то, что он хотел сказать. На самом деле ему хотелось спросить: каково это — быть принцем?

— Будь эти речи оригинальными, ещё куда ни шло, но мне приходится годами выслушивать все то же! — желчно пожаловался принц. — Впрочем, прошу прощения. Такое нельзя говорить даже в кругу друзей.

— Это мало чем отличается от речей на собраниях исторического факультета, — утешил его Джек.

* * *

В Куантико зазвонил телефон. Группа спасения заложников располагала собственным зданием на дальнем краю стрельбища, которое было тренировочным центром ФБР. Позади этого здания стоял DC-4, на котором отрабатывалась техника штурма захваченного террористами самолёта. Ниже, у подножия холма, размещался так называемый «Дом заложников» и возле него — всякие хитроумные приспособления для шлифовки мастерства членов группы. Телефонную трубку поднял специальный агент Гас Вернер.

— Привет, Гас, — сказал Билл Шоу.

— Ну, нашли их, в конце концов? — спросил Вернер. Ему было тридцать пять лет, роста он был небольшого, но при этом жилист. Он носил пушистые усы, которые были бы просто немыслимы во времена Гувера.

— Нет. Но всё же сколотите команду и пусть готовится к вылету. Если что-то не заладится, нам, возможно, придётся пустить вас в ход.

— Мы вполне готовы. А куда надо лететь?

— Хагерстаун, казармы полиции штата.

— О'кей. Я возьму шестерых. Мы двинемся минут через тридцать-сорок — как только прибудет вертолёт. Звоните, если что.

— Ладно. Пока.

После этого Вернер позвонил вертолётчикам и направился в класс, где шли занятия. Те пятеро, которых он наметил для операции, тоже сидели там, склонившись над книгами. Они уже в течение нескольких дней пребывали в ожидании этого момента. Тренировались больше обычного, но главным было другое — умение преодолеть томительное ожидание решительного часа. Они вовсе не походили на киношных агентов ФБР. На них были мешковатые комбинезоны парашютистов с массой карманов. Это были опытные бойцы и отличные стрелки.

— Внимание, — сказал Вернер. — Они хотят, чтобы мы заранее прибыли в Хагерстаун. Вертолёт будет здесь через полчаса.

— Объявили, что ожидается шторм.

— Так прихватите пилюли от тошноты, — посоветовал Вернер.

— Они их уже нащупали?

— Пока нет, но люди там начинают нервничать.

— Нормальное дело, — сказал снайпер, баскетбольного роста детина. Его сделанная на заказ винтовка была уже упакована в чехол с мягкой подкладкой.

Снаряжение группы уместилось в дюжине рюкзаков. Одни принялись застёгивать комбинезоны, другие направились в туалет — облегчиться перед полётом.

Особенно-то никто не взволновался. Им куда больше приходилось ждать, чем действовать. Группа спасения заложников была создана уже несколько лет назад, но до сих пор им ни одного заложника освобождать не доводилось. Вместо этого группа использовалась в составе антитеррористических команд, в результате чего заслужила себе довольно устрашающую репутацию. Впрочем, таковая была известна лишь среди тех, кто служил закону и порядку.

* * *

— Ого! — воскликнул Робби. — Вот он, надвигается. Красотища!

За считанные минуты на смену мягкому бризу пришли резкие порывы ветра, от которых шёл гул по всему дому.

— Это была мрачная, штормовая ночь… Так, кажется, пишут в романах? — сказал Джек, направляясь на кухню, где трое охранников уписывали бутерброды.

— Надеюсь, у вас есть плащи? — спросил Джек.

— К дождям мы привычные.

— Это хотя бы будет тёплый дождь, — сказал англичанин. — Спасибо вам за еду и кофе.

В воздухе прогремел первый отдалённый раскат грома.

— Не стойте под деревьями, — посоветовал Джек. — Молния может испортить вам весь сегодняшний день.

Он вернулся в гостиную. Все общество оживлённо о чём-то беседовало.

— Привыкнуть к этому невозможно, — говорил Робби принцу, рассказывая о катапультировании. — Вот ты в состоянии неподвижности и вдруг — через какую-то секунду — летишь со скоростью ста пятидесяти узлов.

— А если что-то не так? — спросил принц.

— Тогда придётся поплавать в море.

— Мистер Эвери, — проквакал передатчик.

— Да.

— На линии Вашингтон.

— О'кей, я буду на связи через минуту.

Эвери зашагал к машине с аппаратурой. Лонгли, начальник британского отряда, потащился за ним. Вспышки молнии, сперва сверкавшие вдали, теперь все стремительней приближались.

— Ну и погодка, — сказал Лонгли.

— Я надеялся, что чаша сия минует нас, но увы…

По ним снова хлестнул порыв ветра, обдав их тучей пыли. Они миновали двоих охранников, нагруженных тарелками с бутербродами. За ними трусил чёрный щенок в надежде, что они уронят хоть один бутерброд.

— Этот Райан — приятный парень.

— А девочка у него — просто прелесть. По ребёнку многое можно сказать о человеке, — вслух подумал Эвери. Они уже подходили к фургону, как замолотили по земле первые капли дождя.

— Слушаю, — сказал Эвери в микрофон.

— Чак, это Билл Шоу. Мне только что позвонили насчёт расследования в графстве Ховард.

— Ну и?..

Шоу хмуро разглядывал карту.

— В общем, там никаких отпечатков пальцев. В доме оружие амуниция и так далее, но отпечатков нет. Даже на обёртке от еды.

Что-то тут не то.

— А что насчёт машины, из которой стреляли?

— Ничего, абсолютно ничего. Как сквозь землю провалились. Большего Шоу не мог сказать, да в этом и не было необходимости. Чак Эвери всю свою сознательную жизнь работал в секретной службе, а в последние годы — преимущественно в группе охраны президента. Он мыслил исключительно в терминах опасности. Таково неизбежное следствие этого типа работы. Он охранял одних людей от других — от тех, что хотели убить первых. В результате у него выработался довольно узкий, с оттенком паранойи взгляд на жизнь. Он сразу понял смысл сообщения Шоу.

«Враг исключительно хитёр…»

— Спасибо за информацию, Билл. Мы будем смотреть в оба.

Эвери натянул на себя плащ и сказал в радиопередатчик:

«Первая группа, это Эвери. Внимание. Всем собраться у въезда. Не исключена угроза».

— В чём дело? — спросил Лонгли.

— В доме не оказалось настоящих улик, даже отпечатки пальцев не обнаружены.

Лонгли тоже мгновенно оценил смысл этого сообщения.

— Времени, чтобы уничтожить отпечатки, у них не могло быть, — сказал он. — Так что все это, возможно, инсценировка.

— Вот именно. Давай пойдём потолкуем с ребятами. Прежде всего надо распределиться чуть подальше от дома. Потом надо связаться с полицией, чтобы они обеспечили подкрепление. Ого, — сказал он, прислушиваясь к дробному стуку дождя по крыше фургона. — Похоже, мы промокнем насквозь.

— Мне нужно бы ещё парочку человек в самом доме, — сказал Лонгли.

— Согласен. Но сперва давай проинформируем людей, — он распахнул дверь фургона, и они нырнули в пелену дождя.

Агенты, нёсшие внешнюю охрану, сошлись у того места, где подъездная дорога выходила на шоссе. Они были начеку, хотя это и невозможно было понять по их лицам, тем паче что по ним теперь хлестали струи дождя. Кое-кто ещё дожёвывал бутерброды. Старший группы, пересчитав наличный состав, обнаружил, что один человек отсутствует. Возможно у него вышел из строя передатчик. Он послал за ним одного из агентов.

* * *

— Может, переместимся в гостиную? — предложила Кэти. — А я пока уберу посуду со стола.

— Сиди, я этим займусь, — сказала Сисси. Она пошла на кухню за фартуком.

Теперь-то Джеку было яснее ясного, что Кэти всё-таки предупредила Джексонов. Он отметил, что платье на Сисси было дорогим и красивым. Все встали из-за стола и перешли в гостиную, а Робби направился в уборную.

— Пора, — сказал Алекс. Он сидел за рулём. — Все готовы?

— Пошли! — скомандовал О'Доннелл. Как и Алекс, он хотел быть на передовой, вместе со своими бойцами. — Погодка выдалась на славу.

— Точно, — согласился Алекс и включил дальний свет. Фары высветили из штормовой мглы две группы охранников, стоявших в нескольких метрах одна от другой.

Охранники видели приближающиеся к ним огни, и хотя они знали, кто это такие, они, будучи людьми опытными, не спускали глаз с фургона. Метрах в тридцати от них вдруг что-то полыхнуло и треснуло, как взрыв. Охранники инстинктивно схватились за оружие, но тут же вздохнули с облегчением — это лопнула левая передняя шина. Фургон понесло влево, и водитель бешено крутил баранку, пытаясь справиться с машиной. Она остановилась прямо у начала подъездной дороги. Как никто до того не обратил внимания на лестницы на крыше фургона, так и сейчас никто не заметил их отсутствия. Водитель вылез из фургона и, взглянув на колесо, выругался: «Вот блядство!»

Эвери, находившийся метрах в двухстах от того места, увидев замерший на дороге фургон, почувствовал неладное и пустился бегом.

Дверь фургона скользнула в сторону. В дверном проёме стояли четверо с автоматами.

Агенты отреагировали моментально, но было уже поздно. Как только дверь скользнула в сторону, раздалась первая очередь из автомата. Звук выстрелов почти не был слышен благодаря глушителю, но белые языки пламени так и метались, отчётливо видные в темноте. Пятерых в первую же секунду сразило наповал. Тут же включились другие автоматы, и вся группа охранников была смята, прежде чем они успели дать хоть один ответный выстрел. Террористы, спрыгнув на землю, атаковали вторую группу. На этот раз ответная очередь из «узи» уложила одного из террористов, но стрелявший тут же рухнул на землю, сражённый пулей. Тут же упал и другой агент. Четверо оставшихся залегли и открыли ответный огонь.

* * *

— Что за чертовщина? — спросил Райан. Сквозь шум дождя и раскаты грома вроде как доносились звуки выстрелов. Все находившиеся в доме насторожились, прислушиваясь. Британский агент службы безопасности на кухне и двое агентов секретной службы, находившиеся на террасе, вскочили на ноги.

У Эвери револьвер был уже в руке. В качестве главы группы он не утруждал себя другим оружием. К тому же вторая его рука все равно была занята рацией.

— Сообщите в Вашингтон — нас атаковали! Нужна помощь. Немедленно, черт побери! Неизвестные лица — с западной стороны дома. Есть убитые. Срочно пришлите помощь!

Алекс ринулся к фургону и извлёк оттуда реактивный гранатомёт РПГ-7. Надо было вывести из строя две полицейские машины на шоссе, в двух сотнях метров отсюда. Полицейских невозможно было разглядеть, но они должны были быть там. Он прицелился из гранатомёта и нажал на курок — грохот выстрела слился с очередным ударом грома. Граната не долетела до цели метра на два, но осколки пробили бензобак одной из машин, она взорвалась, а за ней полыхнула бензиновым факелом и другая.

— Ara! — взревел Алекс.

Теперь террористы обходили охранников с обоих флангов. Они вывели из строя обе группы и лишь один агент продолжал ещё отстреливаться. Подкравшись к нему поближе, террористы дружно ударили по нему из всех стволов.

Эвери видел, как погиб последний охранник из этой группы. «Боже мой!» выдохнул он. Они с Лонгли обменялись взглядами, и каждый знал, что в этот момент подумал другой. Оба решили стоять насмерть.

— Шоу слушает.

В радиотелефоне потрескивали разряды статического электричества.

— Нас атакуют. У нас большие потери, — раздалось по стенному громкоговорителю. — Сколько их — непонятно. Это прямо настоящая война! Нужна помощь. Немедленно!

— Будьте на телефоне, помощь сейчас организуем.

Сперва Шоу связался с ближайшими к дому Райанов полицейскими участками, потом приказал, чтобы задействовали вашингтонскую группу спасения заложников, а под конец позвонил в Куантико.

— Вертолёт только что приземлился, — доложил ему Гас Вернер.

— Вы знаете, где дом Райанов? — спросил Шоу.

— Да, он отмечен на карте. Там ведь сейчас наши гости, верно?

— Он атакован. Через какое время вы сумеете добраться туда?

— Какова там ситуация? — спросил Вернер, следя за тем, как его люди грузят амуницию в вертолёт.

— Ситуация непонятная. Мы организуем поддержку отсюда, но вы, наверное, раньше всех туда доберётесь. Нам только что сообщили оттуда, что они атакованы. Много убитых.

— Если будет что-то дополнительное, тут же сообщите нам. Мы поднимемся в воздух через две минуты.

Вернер выскочил на улицу и помчался к вертолёту. Из-за рёва винта приходилось орать, чтобы быть услышанным. Затем он бегом вернулся в штаб и приказал дежурному офицеру собрать остальную часть группы. И опять помчался к вертолёту. Десантники были готовы к действию. Оружие вынуто из чехлов. Вертолёт оторвался от земли и устремился в шторм.

* * *

Британец, выскочив из кухни, рысцой промчался на террасу и, быстро переговорив с двумя охранниками, устремился назад, но полыхнула серия автоматных очередей. Один из охранников, повернувшись в сторону сада, нацелил в темноту автомат, но тут же рухнул навзничь. Позади него со звоном разбилось стекло. Второй охранник тут же упал возле своего товарища. Британец влетел в гостиную и крикнул, «Ложись! Все на пол!» Джек не успел ещё как следует испугаться, как вдребезги разлетелось ещё одно окно, и британца прошила автоматная очередь. На террасе появились четверо вооружённых людей в масках. Их чёрная одежда была заляпана грязью. Тот, что был впереди, стащил с лица маску.

Это был Син Миллер.

Эвери и Лонгли лежали посреди двора. Им было видно, как террористы, повозившись возле тел убитых охранников, разбились на две группы и двинулись к дому.

— Мы тут слишком на виду, — прошептал Лонгли. — Надо перебраться к роще.

Здесь нам вообще ничего не удастся сделать.

— Сперва ты, я — за тобой, — сказал Эвери. Он держал револьвер обеими руками, целясь в одну из чёрных фигур — её видно было лишь при вспышках молнии.

До цели было метров сто — слишком далеко для револьвера. Вот опять полыхнула молния, и Эвери выстрелил — он промазал, и вызвал на себя шквал огня. Пули зашлёпали по грязи совсем рядом с ним. Потом огонь переместился резко в сторону. Вероятно, они засекли Лонгли, перемещавшегося перебежками в сторону деревьев. Эвери вновь прицелился и выстрелил — на этот раз террорист упал, схватившись за ногу. И опять серия автоматных очередей — ещё ближе к нему.

Эвери снова и снова нажимал на курок, пока не расстрелял все патроны. Ему показалось, что он сразил ещё одного террориста. Это была последняя его мысль.

Потом все для него кончилось.

Лонгли, добежав до рощи, оглянулся. Отсюда ему был виден Эвери, лежавший ничком, — он не двигался, хотя двое террористов были уже совсем недалеко от него. Выругавшись, Лонгли начал звать оставшихся в живых. Их было всего пятеро, не считая самого Лонгли. У агента ФБР был только револьвер, у троих британцев пистолеты, у агента секретной службы — «узи» с двумя запасными обоймами.

Защищать им уже было некого, но и бежать тоже некуда.

* * *

— Итак, мы снова встретились, — сказал Миллер. В руках у него был «узи».

Увидев, что возле убитого агента британской службы безопасности валяется автомат, он поднял его. С террасы в гостиную вошли ещё пятеро и тут же распределились по гостиной полукругом, наставив оружие на заложников.

— Встать! — скомандовал Миллер.

Джек поднялся, рядом с ним — принц, потом встала Кэти, держа на руках Салли, последней поднялась с пола принцесса. Вдруг распахнулась, стукнув о стену, дверь кухни, и в проёме появилась Сисси с горкой тарелок в руках. Один из террористов схватил её за руку — тарелки рухнули на пол.

«У них же прислуга, — вспомнил Миллер, увидев фартук Сисси. — Чёрная, симпатичная…» Он заулыбался.

— Давай туда, к остальным, — распорядился он.

— Какого черта…

— А ну, шевелись, черномазая! — рявкнул коротышка, стоявший рядом с Миллером, и грубо толкнул её.

Джек скользнул по коротышке глазами, напрягаясь вспомнить, где он видел это лицо.

— Ах ты — падаль! — рванулась к коротышке Сисси — глаза её гневно сверкали.

— Спокойней, эй ты там! — прикрикнул на неё Миллер. — Надо было раньше думать, когда нанималась в прислуги. Хозяев надо лучше выбирать… Шевелись! — наставил он на неё автомат.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Райан.

— Ну зачем же портить сюрприз?

Робби был в туалете, в дальнем конце дома. Он мыл руки, не обращая внимания нараскаты грома, как вдруг до него донеслись звуки автоматных очередей. Выскользнув из туалета, он выглянул в коридор, ведший в гостиную, но ничего не увидел. Однако сомнений быть не могло — он не ослышался. Тогда он на цыпочках поднялся на второй этаж, в спальню. Первым его побуждением было броситься к телефону и вызвать полицию. Но в трубке была мёртвая тишина. Голова Робби лихорадочно работала: что же делать? что же делать? Если бы он был за штурвалом истребителя — другое дело. А тут… «У Джека ведь есть оружие… вспомнил он. — Но где?..» В спальне было темно, но зажечь свет Робби боялся.

* * *

Терористы, растянувшись цепью, двинулись в сторону рощи. Лонгли приказал своим людям подпустить их поближе. Он давно уже порастерял навыки, когда-то усвоенные в армии, а работа в службе безопасности никогда не была связана с такого рода действиями. И всё же он принял верное решение. Людей он распределил так, чтобы сектор обстрела был как можно шире. Тому, что с автоматом, он велел держаться слева от себя. Деревья прикрывали их от пуль.

— ФБР, мы приближаемся к реке Патуксент, квадрат четыре-ноль-один-девять. Конец.

Пилот вертолёта вглядывался в карту. Он знал, как нужное им место выглядит на снимке, но снимок-то делался в дневное время. А ночью все выглядит иначе, да тут ещё этот чёртов шторм. Он шёл со скоростью сорок узлов при боковом ветре, и погодные условия становились хуже с каждой милей. Позади него, группа десантников, чертыхаясь, напяливала на себя маскировочное облачение.

Наконец он услышал команду:

— Возьмите левей — ноль-два-четыре. Высота та же. Предупреждаю: вы входите в район шторма. Рекомендую не превышать тысячи футов.

— Вас понял, — отрапортовал пилот, состроив гримасу. Стало ясно, что шторм даже сильнее, чем он предполагал. Он до предела опустил сиденье, затянул потуже ремни и включил штормовые огни. Это все, что он мог сделать. Теперь оставалось только глядеть в оба да потеть за штурвалом. — Эй, вы там, сзади! Привяжитесь покрепче!

* * *

О'Доннелл приказал своим людям остановиться. До рощицы было около ста метров, и он знал, что там притаилась опасность. Одна группа пошла в обход справа, другая — слева. Им предстояло передвигаться по очереди — одни поливают огнём рощицу, другие продвигаются вперёд, потом наоборот. Все его люди были вооружены автоматами, кроме одного, что тащился сзади, отстав на несколько метров. О'Доннелл пожалел, что у них нет чего-нибудь посолидней автоматов.

Работы предстояло ещё много. К тому же надо было что-то делать с двумя ранеными. Убит был пока только один человек. Но сперва надо очистить эту рощицу. Он отдал приказ первой группе начать движение.

Справа от О'Доннелла агент секретной службы привалился грудью к дереву и прижал к плечу «узи». Отступать ему было некуда. Полыхнула молния, высветив зелень травы и несколько фигур в чёрном. Агент прицелился и дал короткую очередь, но промазал. Обе группы атакующих открыли ответный огонь — он сжался за деревом, в ствол которого впилось с полдюжины пуль.

Все вокруг ожило, озарённое вспышками выстрелов. Агент снова высунулся из-за дерева и нажал на курок. Группа террористов, надвигавшаяся прямо на него, метнулась влево, в кусты, обходя его с фланга. Но едва они приблизились к кустам, как кто-то открыл по ним огонь. Террористы в растерянности отступили.

Потребовалось какое-то время, прежде чем О'Доннелл сумел оценить ситуацию и начал отдавать приказы.

* * *

Райана распирала ярость. Террористы знали своё дело, и шансы предпринять что-то равнялись нулю. На них были нацелены шесть автоматов, и шесть пар глаз следили за каждым их движением. Справа от него стояла Кэти. Даже Салли притихла, прижавшись к бедру матери.

— Син, это Кевин, — протрещал радиопередатчик. — Мы наткнулись на сопротивление в роще. Ты взял их?

— Да, Кевин. Все под контролем.

— Мне нужна тут помощь.

— Идём.

Миллер сунул рацию в карман и скомандовал: «Вы трое остаётесь тут. Если начнут брыкаться — всех убить. Вы двое — за мной». Они вышли на террасу и растворились во тьме.

— Душно, — сказал один из оставшихся террористов, и все они, словно по команде, сняли маски. Один из них оказался блондином, другой — негром, третий коротышка — был почти лыс. «Я тебя знаю. Но откуда?» — подумал Джек. Коротышка был самым злобным. Лицо его искажала гримаса ненависти. Блондин бросил коротышке связку верёвок, чтоб тот связал заложников.

«Робби, где ты, черт побери?» — недоумевал Джек и, взглянув на Сисси, понял, что она думает о том же. Она незаметно кивнула ему. В глазах её ещё была надежда. И коротышка заметил это.

— Не волнуйся, — сказал он. — Вы тут все получите сполна. Он положил автомат на стол и двинулся к пленникам — двое других прикрывали его. Дэннис Кули начал с принца. Завернув ему руки за спину, он связал их.

— Ага! — шёпотом воскликнул Робби. Короткостволка оказалась на верхней полке в чулане, там же лежала и коробка с патронами. Когда он доставал то и другое, на пол шлёпнулся пистолет в кобуре. Робби вздрогнул, испугавшись, что шум привлечёт внимание террористов. Но все вроде бы было спокойно. Он сунул пистолет за пояс, потом проверил короткостволку — она была заряжена. «О'кей», прошептал он. Набив карманы патронами, Робби вернулся в спальню. «А что теперь?» Это не то что в F-14, с его радаром, способным нащупать цель за сотни миль от тебя, да ещё с ведомым, что прикрывает тебя сзади.

«Картина…» — вспомнил он. Но, чтобы увидеть, что делается внизу, надо было стать коленями на кровать. «И какого черта Джек так расставил мебель?» злился Джексон. Положив короткостволку на кровать, он осторожно взялся обеими руками за картину и сдвинул её в сторону сантиметра на два. «Сколько их?.. Раз, два… три. Это все или есть ещё? А что если один уцелеет?..»

Он увидел, что руки принца были связаны, и низкорослый террорист занимался Джеком. Связав Джека, он толкнул его на диван и повернулся к Сисси.

— Что вы собираетесь сделать с нами? — спросила она.

— Заткнись, черномазая! — сказал коротышка.

Хотя Робби понимал, что сейчас не до каких-то там тривиальных расистских выпадов, все же он вскипел, увидев, как обращается с его женой этот…

«Недоносок, белое дерьмо! — прорычал он. — Спокойно, спокойно, — сказал он себе. — Не суетись. Второй попытки тут не будет — надо с первого разу… Не горячись, Робби».

* * *

У Лонгли забрезжила надежда. Откуда-то слева пришла поддержка. «Может, это те, что были в доме» — подумал он. По меньшей мере один из них располагал автоматом. Судя по всему, трое террористов были убиты — во всяком случае, они лежали на траве и не подавали признаков жизни. Лонгли расстрелял пять патронов и ни разу не попал — в темноте для револьвера расстояние было слишком большим.

Но это по крайней мере задержало террористов. Вот-вот придёт помощь. Должна прийти. В машине связи уже никого не было, но справа от него притаился агент ФБР. «Ещё несколько минут, несколько минут», — думал Лонгли.

— Вижу вспышки внизу, — сказал пилот. — Я … На мгновение молния выхватила из темноты дом. Людей там, внизу, они рассмотреть не могли, но это был тот самый дом, и вспышки огня — это перестрелка… Большего сквозь пелену дождя увидеть было невозможно. Все эти лампочки на приборной доске и вспышки молнии слепили пилота, перед глазами мелькали голубые и зелёные пятна.

— Боже, — сказал Гас Вернер в переговорное устройство, — куда мы попали?

— Во Вьетнаме, — спокойно ответил пилот, — мы называли это высадкой в пекло. «И там я тоже страшно боялся», — прибавил он про себя.

— Вызови Вашингтон.

Второй пилот переключил радио на другую частоту и махнул рукой Вернеру, сидевшему сзади.

— Это Вернер, — немедленно начал передачу Вернер.

— Гас, это Билл Шоу. Где вы?

— Дом уже в пределах видимости, и там настоящая война. Вы в контакте с нашими людьми?

— Связи нет. Вашингтонской команде до вас ещё полчаса ходу. Люди из полиции на подходе, но движение затруднено — шторм вырывает деревья с корнями, кое-где завалило дороги. Так что, Гас, придётся вам… Давай, приступайте к действиям.

Обычно перед группой спасения заложников ставили следующие задачи: оценить наличную ситуацию, взять её под контроль и освободить заложников, по возможности, без применения силы. Если же это невозможно, то с применением таковой. Но они не были десантниками, они были специальными агентами ФБР.

Однако сейчас там, внизу, были их собратья по оружию, их коллеги.

— О'кей. Будем стараться держать вас в курсе.

— Ладно. Будьте осторожны, Гас.

— Иди на посадку, — сказал Вернер пилоту.

— О'кей. Я обогну дом и сяду с подветренной стороны. Я не смогу высадить вас вплотную к дому. Уж больно сильный ветер, меня может занести.

— Давай, — сказал Вернер и окинул взглядом своих людей. У каждого пистолет, у четверых, как и у него самого, пулемёты МП-5. Верзила-снайпер и наводчик выскочат первыми. — Садимся, — объявил он. Один из агентов выставил вперёд кулак с поднятым большим пальцем. Это выглядело лихо, но не совсем отвечало тому, что они все чувствовали.

Вертолёт резко пошёл вниз, но тут по нему, словно молотом, ударил порыв ветра. Пилот с трудом вырвался вверх и завис над рощей. До дома было всего несколько сотен метров. Потом вертолёт прошёл над просекой, совсем низко, чтобы каждый успел рассмотреть, что там внизу, и оценить положение.

— Между домом и утёсом вполне хватает места, — сказал пилот и прибавил скорость, развернувшись против ветра.

— Вертолёт! — проорал кто-то справа от О'Доннелла. Он взглянул вверх — точно! Но О'Доннелл к этому был готов. Один из его людей, затаившихся возле дороги, снял чехол с ракетной установки «Ред ай».

— Придётся включить посадочные огни, — сказал пилот в переговорное устройство. Он повернул на запад и отошёл от дома на полмили. Он хотел пройти прямо над домом, потом нырнуть вниз, развернуться и сесть с подветренной стороны. «Боже, — думал он, — ну точно, как во Вьетнаме». Пилот включил посадочные огни. Это был риск, но иначе он не мог посадить вертолёт. «Зато хоть что-то видно», — пробормотал он себе под нос. Сквозь мерцающую сетку дождя теперь виднелась земля. Он ещё успел подумать, что шторм усиливается… как навстречу ему рванулся поток огня, и он понял, что это ракета класса «земля-воздух». Следующие две секунды длились, казалось, целый час — ракета прошла через крылья несущего винта и исчезла вверху. Пилот попытался вновь вздёрнуть машину вверх, но было уже поздно. Вертолёт плюхнулся посреди вспаханного поля, в четырех сотнях метров от дома Райана. Он уже отлетал своё.

Это было чудо, что никто не погиб. Раненых было двое, в том числе Вернер.

Ощущенье было такое, словно ему в спину всадили пулю. Первыми спрыгнули на землю снайпер и наводчик, за ними остальные.

* * *

Принцесса была выше Кули и, когда он подошёл к ней, окинула его взглядом, который трудно было назвать всего лишь презрительным. Кули грубо рванул её, повернул к себе спиной и принялся связывать ей руки.

— У нас особые на вас виды, — сказал он, закончив работу.

— Подонок. И сам, уверена, не знаешь, какой ты подонок, — сказала Сисси.

Кули злобно оскалился и влепил ей пощёчину. Робби и это стерпел, выжидая момент, когда можно будет получше прицелиться в блондина. Наконец блондин шагнул в сторону…

Глава 26 ГОЛОС СВОБОДЫ

Дробь короткостволки ложится в цель кучно. За окном полыхнула очередная молния, и Райан вздрогнул от тут же ухнувшего грома, но мгновение спустя сообразил, что это не гром, — слишком уж быстро он грохнул. Заряд дроби прошёл всего в каком-нибудь метре мимо его головы — он ещё не понял, что это такое, как увидел, что голова блондина дёрнулась назад и лопнула, взметнув вверх красное облачко. Тело его рухнуло навзничь, ударившись о ножку стола. Негр в это время смотрел в угловое окно, когда он повернулся, товарищ его уже был на полу — почему и как, непонятно. Глаза его безумно заметались по гостиной, и вдруг вся грудь окрасилась красным и его отбросило к стене. Кули в это время связывал Кэти и был слишком занят своим делом. Первый выстрел он принял за гром, когда прозвучал второй, он понял, что это такое, но было уже поздно.

Принц прыгнул на него, выставив вперёд плечо и, прежде чем самому рухнуть на пол, сбил его с ног. Джек перемахнул через кофейный столик и со всего маху врезал ногой по голове Кули, сам же, потеряв равновесие, упал. Кули на мгновение потерял сознание, но тут же очухался, поднялся на ноги и бросился к столу, где лежал его автомат. Однако и Райан тоже успел подняться с пола и кинулся Кули под ноги. Кули бешено забрыкался и успел ещё ударить принца, тоже вставшего с пола, но в ту же секунду в нос ему упёрлось дуло короткостволки, ещё тёплое.

— Не дёргайся, говнюк, или я разнесу твой череп.

Кэти уже выпросталась из верёвок и первым делом развязала руки Джеку. Он склонился над блондином. Тело ещё подёргивалось, лицо стало кровавой массой. Джек разжал пальцы его правой руки, сжимавшие приклад «узи», и подобрал с пола запасной магазин. Принц завладел автоматом негра.

— Робби, — сказал Джек, осматривая автомат, — надо отсюда смываться.

— Согласен. Но куда? — ответил Джексон и дулом пригнул голову коротышки к полу. Кули скосился на дуло короткостволки — вид у него был комичный. — Я думаю, этот тип знает кое-что полезное для нас, — сказал Робби и, повернувшись к Кули, спросил:

— Как вы собирались скрыться отсюда, ну?

— Не знаю, — выдавил тот из себя, с ужасом поняв, что такая работа, в конце концов, не для него.

— Ах, не знаешь? — злым, хриплым голосом сказал Робби. — Слушай меня, парень. Вот та вот дама, которую ты назвал черномазой, она — моя жена. Я видел, как ты её ударил. Уже за одно это я готов пришить тебя. Усёк? — Робби злобно оскалился и приставил дуло короткостволки к паху Коротышки. — Но я убивать тебя не буду. Я тебе кое-что другое устрою. Я из тебя, пидор, девочку сделаю. А ну, отвечай!

Джек прямо диву дался — ему и в голову не могло прийти, чтобы Робби мог так вот заговорить. Но он не сомневался, что Робби вполне мог осуществить свою угрозу.

Кули тоже не сомневался в этом. «Лодки… лодки у подножья утёса», выговорил он наконец.

— Придумал бы что-нибудь поумней! Ну, можешь попрощаться со своим хозяйством, парень, — ствол чуть наклонился, нащупывая верный угол.

— Две моторные лодки у подножья утёса. Там есть лестница…

— Сколько людей их охраняют? — наседал Робби.

— Один. Всего один человек.

Робби взглянул на Райана.

— Ну, Джек?

— Я предлагаю захватить лодки. Судя по стрельбе, террористы приближаются к дому.

Джек выбежал в коридор и вернулся с плащами для всех. Робби он протянул свою старую куртку.

— Набрось её на себя, а то твоя белая рубашка слишком заметна.

— Я нашёл ещё коробку патронов для короткостволки, — сказал Робби и принялся извлекать патроны из брючных карманов, перекладывая их в карманы куртки. Затем, забросив за спину автомат коротышки, он тихо выговорил:

— Мы ведь оставляем тех, кто умирает за нас.

Райан тоже не был в восторге от этого.

— Я знаю, но, если они захватят принца, — они выиграли. И кроме того, у нас на руках женщины и ребёнок.

— О'кей, ты морской пехотинец, тебе лучше знать, — кивнул Робби.

— Давай выбираться отсюда. Я пойду гляну, что там и как, а ты, Роб, стереги этого типа. Принц, на вас забота о женщинах. А ты, — Джек нагнулся и схватил Дэниса Кули за глотку, — если дёрнешься, считай, что ты покойник. Робби, не церемонься с ним.

— Само собой, — сказал Джексон и отступил на шаг от террориста. — А ну, вставай, мразь!

Джек вывел их через разбитые стеклянные двери на террасу. Там лежали, скорчившись, тела двух агентов. Надо было бы хоть посмотреть, что с ними, но Райан, мысленно горько упрекнув себя, все же прошагал мимо. Все заложенное в него в годы службы в морской пехоте теперь всплыло в памяти. Он был на поле боя.

Джек спустился с террасы, и тут же дождь обрушил на него свои потоки.

Подкравшись к углу дома, он осторожно выглянул.

Лонгли и его люди были слишком заняты тем, чтобы отразить фронтовую атаку, и забыли про свой тыл. Британский агент службы безопасности выпустил четыре пули по надвигавшейся на него чёрной фигуре и ухмыльнулся удовлетворённо, увидев, как та дёрнулась и склонилась к земле. В тот же миг сокрушительной силы удар отбросил его к дереву. Он ещё успел обернуться и увидел двоих в чёрном.

Снова прозвучала автоматная очередь, и через несколько секунд в лесу все стихло.

— О, Боже, — пробормотал снайпер, перепрыгнув через труп ещё одного агента. Это был уже пятый. Он бежал, низко пригнувшись к земле. Остановиться хоть на секунду не было никакой возможности. Добежав до ближайшего куста он плюхнулся на землю, через мгновение наводчик оказался возле него. Включив прибор ночного видения, он навёл его на рощу, что была от него в нескольких сотнях метров, — к ней приближались фигуры в чёрном.

— Я насчитал одиннадцать, — сказал наводчик.

— Похоже, — согласился снайпер. Он мог за двести метров с первого раза попасть в цель величиной не более семи сантиметров. Но сейчас в его задачу входил всего лишь сбор разведданных. Прежде чем действовать, командир группы должен знать, что тут делается.

— Вернер, это Паульсон. Я насчитал одиннадцать, движутся по направлению к роще, что между нами и домом. Вооружены, похоже, автоматами. У них убито — он туда-сюда поводил, словно указкой, винтовкой — что-то человек шесть. И наших полно лежит… Боже мой! Надеюсь, хоть санитарные-то машины идут сюда?

— Видишь кого-нибудь из наших?

— Нет. Советую вам двигаться с другой стороны. Можете прислать мне сюда подмогу?

— Только одного. Когда он подойдёт, начинайте осторожно продвигаться вперёд. Не спеши, Паульсон.

— Хорошо.

Вернер, отдав этот приказ, двинулся вместе с двумя своими людьми вдоль линии деревьев. Светло-зелёная раскраска их маскировочных халатов — плод расчётов компьютера — делала их почти невидимыми даже при вспышках молнии.

* * *

Джек видел, как там вдруг полыхнули вспышки автоматных очередей, и потом все стихло. Вопреки сказанному Робби, ему было вовсе не по душе покидать поле боя. Но разве мог он поступить иначе? Их было всего трое, и надо было спасать женщин и Салли, а сколько там террористов, никто не знал. Выругавшись, он вернулся к своим.

— Где тут спуск? — спросил Райан, прижав дуло автомата к груди Кули.

— Вот там, — ткнул Кули пальцем в темноту.

Райан выругался. Кули показывал в сторону утёса. Всё время он только о том и заботился, чтобы держаться подальше от края утёса и тем более не подпускать к нему Салли. Утёс был высокий, и вид, открывавшийся из окон дома, был великолепен, но это значило также, что внизу простиралось неизвестное ему пространство — обширная зона, которая из дома не просматривалась. Вот её-то террористы и использовали для подхода с моря. И захватили с собой раздвижную лестницу, чтобы подняться по утёсу. Подход к лестнице был отмечен согласно правилу, общему во всех руководствах, палками, обмотанными белой марлей.

— О'кей, — сказал Райан, вглядываясь в темноту. — Мы с этим типом идём первыми, вы, Ваше высочество, и женщины — следом, ты, Робби, держись в десяти метрах от нас и прикрывай тыл.

— Джек, я хорошо стреляю, — сказал принц.

— Нет, — мотнул головой Джек, — если они вас заполучат — они выиграли. На вас лежит забота о женщинах и о моей дочери. В случае чего направляйтесь к югу. Где-то через полмили наткнётесь на глубокий овраг, он вас выведет к просёлочной дороге и тогда шуруйте по ней. Робби, стреляй по всему, что шевелится.

— А если это…

— Никаких «если», черт побери! Все, что движется, — враг.

Джек последний раз огляделся вокруг. «Мне бы пяток обученных людей, таких как Брекенридж»… подумал он.

— О'кей, Коротышка, ты идёшь впереди. Если что, если хоть чуть-чуть что, я тебя из автомата пополам перережу. Понял?

— Понял.

— Тогда двигай.

Кули начал спускаться по лестнице, за ним, почти наступая ему на руки, Райан. Алюминиевые перекладины были скользкими от дождя, зато тут, за утёсом, почти не было ветра. Лестница прогибалась, качалась. «Как они её, суки, доставили сюда?» — думал Джек. Он не спускал глаз с Кули и раз чуть не соскользнул с лестницы. Он уже одолел полдороги, когда начала спускаться вторая группа. Принцесса подстраховывала Салли, готовая в любой момент прижать её своим телом к лестнице. И все равно девочка плакала от страха. Джек старался не слышать этого. Ему сейчас было не до гнева и не до жалости. Сверкнула молния и высветила две лодки — чуть в стороне от спуска. До них было метров сто. Был там кто-то или нет — не разглядеть. Наконец он спустился на землю. Кули был уже в двух метрах от лестницы, и Джек прыжком настиг его, выставив вперёд автомат.

— Стоп! — шёпотом приказал он. — Замри!

Потом появился принц, за ним женщины. Теперь пришла очередь спускаться Робби. В куртке морского пехотинца он был почти невидим на чёрном фоне неба.

— Когда я начал спускаться, — сказал Робби, — они вошли в дом. Может, — он помахал в воздухе обмотанными марлей палками, — это их отчасти задержит. Им трудней будет найти спуск.

— Молодец, Робби, — сказал Джек, всматриваясь в море. Лодки были где-то тут, но разглядеть их в такой тьме было невозможно. Коротышка сказал, что охраняет их всего один человек. «А что если он врёт? — подумал Джек. — Готов ли он умереть за своё дело? Способен ли заорать, чтобы дать сигнал тревоги, и умереть? Впрочем, какая разница? У нас ведь все равно нет выбора!»

— Давай вперёд, — ткнул он Кули автоматом в спину. — Только помни, кто умрёт первым.

Был прилив, и вода плескалась всего метрах в двух от подножия утёса. Песок был мокрым и твёрдым — ноги не вязли. «Сколько до лодок? Сотня метров?» Они шли, держась как можно ближе к покрытому щетиной кустов утёсу. Вряд ли их можно было увидеть из лодок.

Ударом молнии расщепило дерево на вершине утёса. Тьма на секунду рассеялась, и Джек увидел лодки — в каждой из них было по человеку. «Так, говоришь, всего лишь один человек?» — злобно прошипел он Кули. На секунду Кули остановился. Теперь, после молнии, Джек вообще ничего не видел, но он тут же сообразил, что ничего не видят и все другие. Джек припомнил, что стоявший в ближней к ним лодке человек вроде бы держал в руках оружие — то ли автомат, то ли винтовку. Во всяком случае, не пистолет. Его распирала ненависть к Кули.

— Какой пароль?

— Никакого, — ответил Кули дрожащим голосом, прикидывая своё положение. Он оказался в прямом смысле меж двух огней — обе стороны были готовы в любой момент открыть стрельбу.

«Врёт или нет» — думал Райан.

— Шагай, — приказал он Кули.

В темноте обрисовалось что-то чёрное, а потом чуть обозначились контуры лодки. До неё было метров пятьдесят. Райан взмолился, чтобы только не полыхнула молния. Тогда те, что в лодках смогут разглядеть их лица, а если они увидят, что впереди идёт коротышка…

«Что же теперь делать?.. Можно быть или полицейским или солдатом, но никак не тем и другим сразу», — припомнились ему слова Джо Эванса из лондонского Тауэра. И вовремя — теперь он знал, как ему действовать.

Ещё сорок метров. На каждом шагу попадались камни, и надо было глядеть в оба, чтобы не споткнуться. Вытянув вперёд левую руку, он свинтил с дула массивный глушитель и сунул его за пояс. Теперь автомат стало удобней держать.

Тридцать метров. Джек спустил предохранитель и прижал железный приклад к подмышке, готовый в любой момент вскинуть его к плечу. «Ещё несколько секунд…» — подумал он.

Двадцать пять метров. Теперь лодка уже хорошо была видна — длиной метров в шесть, с тупым носом… И за ней вторая, метрах в двадцати — точно такая же.

Возле левого борта первой лодки стоял человек. Он вглядывался в темноту, пытаясь угадать, кто идёт. Джек нащупал пальцем курок. Из «узи» ему случалось стрелять лишь однажды, в Куантико. Автомат был невелик, но в руке лежал надёжно. Однако в такой тьме толку от прицельной планки практически никакого, так что придётся…

Двадцать метров. «Джек, ты должен уложить его сразу».

Джек сделал полшага вправо, встал на колено, прицелился, взяв чуть вниз и влево, и нажал на курок. Автомат дёрнулся вверх и вправо — короткая очередь пошла по диагонали. Тот, на борту лодки, тут же упал. А Райан на миг ослеп — на этот раз от вспышки, вырвавшейся из дула автомата. Кули, едва прозвучала очередь, плюхнулся на песок.

— Вставай! — Райан схватил его за шиворот, поставил на ноги и подтолкнул вперёд.

Это отвлекло Джека, он споткнулся и чуть не упал. Кули воспользовался моментом и, подняв голову, Джек увидел, что он мчится по направлению к лодке.

«А там ведь автомат, и он откроет стрельбу по нам!» — с ужасом подумал он. Кули что-то выкрикивал на бегу.

Джек бросился за ним, но Кули уже был возле самой лодки, уже повис на её борту. И тут со второй лодки прозвучала длинная очередь. Голова Кули дёрнулась, и он рухнул, как куль с картошкой, на дно лодки. Джек прицелился и дал ответную очередь. Человек в лодке упал. Попал он или нет, Джек не знал. «Совсем как на учениях в Куантико», — мелькнуло у него: полный хаос, и выигрывает тот, кто делает меньше ошибок.

Он прыгнул в лодку и крикнул своим: «Давай сюда!» Выпрямившись во весь рост и держа автомат наготове, он не спускал глаз со второй лодки. Не оглядываясь, он слышал, как остальные карабкались на борт. Сверкнула молния, и Джек увидел труп убитого им террориста — в груди у того были три кровавых отверстия, в глазах застыло удивление. Кули валялся рядом в луже крови, половины черепа у него как не бывало. Наконец и Робби прыгнул в лодку. Над бортом второй лодки появилась голова, и Джек нажал на курок.

— Робби, быстро! — крикнул Джек и на карачках пробрался к другому борту, проверяя на ходу, все ли лежат, прижав голову к палубе.

Джексон уселся за руль. Ключ зажигания был на месте. Он повернул его, и мотор закашлял, заводясь, как вдруг со второй лодки опять заработал автомат.

Пули застучали по обшивке. Джек дал ответную очередь.

— Люди на утёсе! — крикнул принц.

* * *

О'Доннелл был уверен, что все агенты убиты, но тот вертолёт, похоже, всё-таки сел где-то на поле. Если бы ракета попала в него, был бы взрыв…

— Спасибо за помощь, Син. Они оказались лучше, чем я ожидал. Ты захватил их?

— А как же? Я оставил там Дэниса и ещё двоих. Думаю, пора нам уходить.

— Самое время! — подал голос Алекс. — Сдаётся мне, — махнул он рукой в сторону поля, — оттуда идёт ещё свора псов.

— Син, — распорядился О'Доннелл, — возвращайся в дом и гони их на утёс.

Миллер и ещё двое бросились к дому. Алекс с ними. Парадная дверь была открыта. Войдя в гостиную, Миллер застыл от удивления и ужаса.

* * *

Паульсон, а за ним наводчик бежали вдоль опушки — туда, где подъездная дорога сворачивала к дому. Там Паульсон плюхнулся на землю и установил винтовку на сошки. Вдали слышно было завывание сирен, и он мысленно обругал эту чёртову полицию, которой всё не было и не было. Настроив прибор ночного видения, он увидел несколько человек, бегом огибавших дом с северной стороны.

— Что-то тут не то, — сказал он.

— Ясно, что по дороге они не собираются отходить, — сказал наводчик. — Но другого-то пути у них ведь вроде бы нет?..

— Да, задачка… — пробормотал Паульсон и включил радиопередатчик.

Вернер старался не обращать внимания на боль в спине. Он и двое его людей бежали, пригнувшись, по направлению к дому. Выслушав донесение Паульсона, он приказал своим людям продвигаться с удвоенной осторожностью.

* * *

— Так где же они? — спросил Алекс.

Миллер озирался вокруг, все ещё не придя в себя от изумления. Двое его людей были убиты… Их автоматы исчезли… «Эти» — тоже…

— Так где же они, черт побери? — снова спросил Алекс.

— Обыскать дом! — заорал Миллер.

Трое террористов бросились наверх, а Алекс даже не шелохнулся. Он смотрел на Миллера с нескрываемой ненавистью.

— Столько работы, — выдавил он из себя, — и опять ты все просрал.

Обшарив весь дом, террористы доложили, что никого нет. Миллер и сам уже понял, что случилось что-то непредвиденное. Он выбежал из дома. Остальные за ним.

* * *

Паульсон перебежал на новое место и опять установил винтовку. Сперва он насчитал двенадцать террористов, потом из дома выскочили ещё человек пять. Судя по беспорядочной жестикуляции, у них там что-то случилось. Но что именно, Паульсон понять не мог.

— Они смылись, — опередил Миллера Алекс. О'Доннелл просто не мог поверить этому Син наскоро объяснил ситуацию. Голос его прерывался от волнения.

— Ваш мальчик все просрал, — сказал Доббенс. Это было уж слишком. Миллер заученным движением сдёрнул с плеча «узи» и дал очередь по Алексу — с расстояния в какой-нибудь метр. Луис, увидев, что его босс свалился на землю, схватился за пистолет, но Миллер опередил его, полоснув из автомата.

* * *

— Что за черт? — воскликнул наводчик.

Паульсон снял предохранитель и прицелился в того, кто только что убил двоих. Но кого он убил? Он мог стрелять только для того, чтобы спасти жизнь своих, а те, кого только что убили, были, почти наверняка, террористами.

Насколько он мог судить, в этой группе не было заложников. «Так где же, чёрт возьми, заложники?» На краю утёса обозначилась фигура террориста, и он вроде бы что-то кричал — все бросились к нему. Паульсон не знал, что делать — то ли стрелять, то ли нет.

* * *

— Давай, давай, бэби, — уговаривал Джексон мотор. Он ещё не разогрелся и работал с перебоями. Робби включил заднюю скорость. Лодка медленно заскользила назад, удаляясь от берега. Райан не спускал глаз с другой лодки, держа «узи» наготове. Вот над бортом её снова появилась голова, и Джек выпустил очередь. Но она оказалась слишком короткой — всего три пули. Кончился магазин.

Чертыхнувшись, Джек перезарядил автомат и опять ударил по той лодке.

— Люди на утёсе, — снова предупредил принц. Наверху появились вспышки и в ту же секуннду пули замолотили по воде. Две из них угодили в саму лодку. Сисси вскрикнула и дёрнулась. Тут принц вскинул короткостволку и дал ответный залп.

Робби отплыл от берега метров на тридцать, резко крутанул штурвал и дал полный вперёд. Мотор опять закашлял и уже казалось, что он вот-вот заглохнет, но потом взревел мощно, и лодка рванулась вперёд.

— Порядок! — проорал Робби. — Джек, куда правим? Как насчёт Аннаполиса?

— Давай! — крикнул в ответ Джек. Он оглянулся: на лестнице чернели фигуры — все ближе, ближе к земле… Сверху, с утёса, по лодке все ещё вели стрельбу, но опасности она уже не представляла. Джек отвернулся и только тут увидел, что Сисси сидит согнувшись, обхватив обеими руками левую лодыжку.

— Кэти, поищите — нет ли тут пакета первой помощи, — сказал принц. Он всё ещё стоял на корме с короткостволкой в руках, не спуская глаз с берега. Джек увидел под сиденьем рулевого белую пластиковую коробку, дотянулся до неё ногой и отфутболил её Кэти.

— Робби, Сисси ранена в ногу, — сказал он.

— Это ничего, Роб, — сказала Сисси. Однако, судя по голосу, чувствовала она себя неважно.

— Как ты? — придвинулась к ней Кэти. — Сейчас я тебя перевяжу.

— Больно, но терпеть можно, — сквозь зубы ответила Сисси и попыталась улыбнуться.

— Тебе правда не очень плохо? — спросил, обернувшись, Робби.

— Да… — выдохнула она. — Жми, Робби!

— Робби, может, мне встать за штурвал? — спросил принц.

— О'кей, капитан, — согласился Робби и передал штурвал принцу. — Курс ноль-три-шесть. Учтите: как только утёс не будет нас прикрывать, волны будут посерьёзней.

— Учту. Значит — в Аннаполис? А как я его узнаю?

— Когда увидите мосты при входе в залив — на них должны гореть лампы, крикните мне. Я знаю эту гавань.

Принц кивнул головой и сбросил скорость — волны достигали уже полутора метров. Джексон подошёл к Сисси.

Лодка, на которой они плыли, была обычной моторкой, которой пользовались местные рыбаки. Она развивала приличную скорость в штиль, и ей нипочём было мелководье. Но в непогоду она была ненадёжна. Тупой её нос плохо справлялся с волнами, они то и дело перехлёстывали через него. Спасало лишь защитное стекло рулевой будки — оно рикошетом отбивало воду.

Джек начал понемногу приходить в себя. Они ушли, и теперь их судьба снова была в их собственных руках.

— За нами погоня, — сообщил Робби и загнал в короткостволку два патрона. Метрах в трехстах. Я их засёк, когда вдарила молния. Но они нас потеряют — при таком-то дожде… если нам повезёт.

— Какая сейчас, по-твоему, видимость?

— Ну, если не считать молний… — Робби пожал плечами. — От силы, метров сто. А куда мы идём, они не знают. Да, — помолчав добавил он, — чего нам не хватает, так это радиосвязи. Мы могли бы вызвать береговую охрану и устроить им отличную ловушку.

Джек взглянул на Салли — она спала на коленях у принцессы. «Хорошо быть ребёнком», — подумал он.

— Да, повезло нам, Робби.

— Ещё как! Вовремя мне приспичило в сортир. Райан хохотнул в ответ.

— А я и не знал, что ты такой мастак стрелять.

— Давно, когда я ещё был мальчишкой, у Ку-клукс-клана было одно хобби. Они напивались по вторникам и поджигали негритянские церкви. Просто чтобы мы знали своё место, понимаешь? И вот однажды дошла очередь до церкви моего отца. Но нас предупредил владелец винной лавки — не все ведь у нас там были говнюками. В общем, мы с отцом устроили им засаду. Убить мы никого не убили, но напугали их до смерти. А машину я одному там искорёжил будь здоров, — зашёлся смехом Робби. — Полиция никого не арестовала, но больше поджогов в нашем городе не было. Так что они этот урок хорошо усвоили. Ты знаешь, Джек, — сказал он, посерьёзнев, сегодня я впервые убил человека. И странно — никаких особенных переживаний в связи с этим. Совсем никаких.

— Подожди до завтра. — у Робби взглянул на него.

— Ты думаешь?

Райан, не выпуская из рук «узи», всматривался в темноту, но ничего не было видно. Всё было объято бесформенным, серым месивом. Дождь хлестал по лицу, заставляя щуриться. Лодку бросало с волны на волну, и Джек подумал, что в другое время он от такой качки давно бы уже блевал. Сверкнула молния, но и при её свете он ничего не разглядел.

Они ушли. После того как снайпер сообщил, что террористы скрылись, люди Вернера обыскали весь дом — там никого, кроме двоих убитых, не нашли. Тут прибыла вторая группа спасения, более двух десятков полицейских и целая толпа пожарников и фельдшеров. Прочесав всю местность, они обнаружили четверых раненых: троих агентов секретной службы и одного террориста. Их тут же отправили в госпиталь. Таким образом, всего погибло семнадцать охранников и шестеро террористов, двое из которых были, очевидно, убиты своими же.

— Они погрузились в лодку и отплыли, — сказал Паульсон. — Я мог бы снять парочку, но совершенно невозможно было различить, кто есть кто.

Он был прав. Он знал это, как и Вернер. Нельзя стрелять в кого попало.

— Так что же, черт побери, теперь делать? — спросил капитан полиции.

Вопрос был риторическим — ответа на него пока никто дать не мог.

— Так вы полагаете, что наши ушли? — спросил Паульсон. — Я не видел никого, кто походил бы на наших. А террористы вели себя так… В общем, видно было, что что-то у них пошло наперекосяк.

«Да, что-то пошло наперекосяк, это так, — подумал Вернер. — Прямо настоящая война. Более двадцати человек убито».

— Давайте исходить из того, что наши каким-то образом бежали… Нет, давайте лучше исходить из того, что террористы ушли на лодке. Так куда они могут направиться? — спросил Вернер.

— Знаете, сколько здесь лодочных пристаней? — спросил капитан полиции. — А домов со своими эллингами и вообще не счесть! Сотни! Все их проверить нам не под силу.

— Но надо же что-то делать, — обрезал его Вернер. Злость так и бурлила в нём, а тут ещё эта боль в спине…

К ним подбежала чёрная собака. Вид у неё, как и у всех тут, был растерянный.

* * *

— Похоже, они потеряли нас.

— Не исключено, — ответил Джексон. Опять полыхнула молния, но ничего подозрительного не высветила. — Залив ведь большой, а видимость — хуже некуда.

Но дождь косой, бьёт сзади — нам в глаза, когда стоишь на корме, а им нет. Так что у них видимость лучше — метров на двадцать. А эта малость может оказаться решающей.

— А что если нам забрать подальше к востоку? — спросил Джек.

— Там ходят большие суда. А сегодня пятница — их там будет полно, из Балтиморы. И идут они со скоростью десять-двенадцать узлов — причём, вслепую, как и мы. Не-ет, — покачал головой Робби, — не для того мы спаслись от террористов, чтобы нас потопила какая-нибудь ржавая греческая посудина. Это было бы совсем ни к чему.

— Впереди огни, — доложил принц.

— Мы дома, Джек! — Робби рванулся вперёд. Вдали мерцали огни на двух мостах — ошибки быть не могло, это были мосты Чесакпикского залива. Принц уступил Джексону место у штурвала. Джексон взял западнее. Вблизи гавани волны слегка улеглись, но дождь лил как из ведра, и Робби вёл лодку, больше полагаясь на память, нежели на глаза. В какой-то момент он едва не наткнулся на буй, но в самый последний миг сумел вильнуть в сторону. Наконец показалась бетонная стена, к которой были пришвартованы серые катера патрульной службы. Робби сманеврировал и причалил к стене.

— Эй, там, отваливай отсюда! — появился на причале морской пехотинец. — Тут нельзя швартоваться.

— Я — лейтенант Джексон, — ответил Робби. — Я тут работаю. Джек, займись канатом там, в носовой части.

Джек подождал, пока Робби развернёт лодку, прижав её бортом к причалу, а потом выпрыгнул и закрепил канат за кнехты. Принц тоже выскочил на причал и закрепил кормовой канат. Робби заглушил мотор и выбрался на причал вслед за ними.

— Узнаешь меня, старина? — спросил он морского пехотинца. Тот отдал честь.

— Прошу прощения, лейтенант, но… — он направил луч фонаря на лодку. — Боже мой!

Единственная польза от дождя была в том, что он смыл почти всю лужу крови.

Морской пехотинец разинул рот от изумления, увидев двух убитых, трех женщин, одна из которых была ранена, и спящего ребёнка. Только тут он заметил, что на плече у Райана висит автомат. Скучный дождливый вечер обернулся для него зловещим приключением.

— Радиопередатчик есть? — спросил Робби. Пехотинец протянул ему радиотелефон.

— Алло, это лейтенант Джексон.

— Лейтенант? Я — сержант Брекенридж. Я не знал, что вы сегодня на дежурстве. Чем могу служить?

Джексон вздохнул с облегчением.

— Хорошо, что это вы, Пушка. Слушайте внимательно: вызовите дежурного офицера. Потом пошлите сюда несколько морских пехотинцев. Немедленно. И с оружием. Мы на причале для яхт. У нас тут крупная рыба. Так что давайте на подмогу!

— Есть, сэр!

— Как тебя звать, старина? — спросил Робби морского пехотинца.

— Младший капрал Грин, сэр!

— О'кей, Грин, помоги нам с женщинами — надо их как-то на берег…

Грин спрыгнул в лодку и помог выбраться на причал сперва Сисси, потом Кэти и принцессе, на руках которой мирно спала Салли.

— А что с этими, сэр? — ткнул рукой в сторону убитых Грин.

— Эти могут и подождать.

Пехотинец ещё раз бросил взгляд на тела и пробормотал:

«Подождать так подождать…»

— Что тут происходит? — раздался женский голос. — А, это вы, лейтенант!

— А вы что тут делаете, шеф?

— А то вы не знаете? Я ведь должна присматривать за лодками, сэр. А то ветер расколотит их в щепки о причал, — сказала Мэри Знамировски, начальник причала. Оглядев всех, она спросила удивлённо:

— А что, черт побери, случилось.

— Шеф, — прервал её Робби, — будьте добры — отведите женщин куда-нибудь под крышу. Объяснения потом.

Тут подкатил пикап. Из кабины выскочил Брекенридж, за ним — ещё трое.

Бросив быстрый взгляд на женщин, сержант повернулся к Джексону и тоже спросил:

— Что, черт побери, происходит?

Робби махнул рукой в сторону лодки. Брекенридж, окинув её взглядом, тихо воскликнул:

— Боже мой!

— Мы ужинали у Джека, — объяснил Робби. — И кое-кто испортил нам вечеринку. Они охотились за ним, — Джексон кивнул на принца Уэльского.

Принц улыбнулся Брекенриджу. Сержант вытаращил глаза от изумления — он узнал принца.

Рот его приоткрылся на мгновение, но он тут же захлопнул его и отдал честь, как обычно поступают морские пехотинцы, когда не знают, что им делать.

— Они, — продолжал Робби, — убили кучу охранников. А нам повезло. Они планировали бежать на лодках. Но на одной бежали мы, а вторая гналась за нами.

— Чем они вооружены? — спросил Брекенридж.

— Вот этим, Пушка, — показал Райан на свой «узи». Сержант кивнул и извлёк из-под плаща рацию.

— Вахта? Это Брекенридж. Объявите боевую тревогу номер один. Поднять всех людей. Вызовите капитана Петерса. Чтобы через пять минут тут было отделение с оружием. Живо!

— Вас понял. Тревога номер один.

— Можете вы куда-нибудь убрать отсюда женщин? — спросил Райан.

— Не сейчас, сэр, — ответил Брекенридж и огляделся, оценивая обстановку. — Надо прежде всего позаботиться о безопасности. Наши друзья, возможно, высадились выше по реке и могут притопать сюда по суше. Я бы на их месте именно так сделал. Через пять минут сюда прибудет отделение морской пехоты, через десять — взвод начнёт прочёсывать местность. Если только они не перепились, — прибавил он тихо, и Райан вспомнил, что сегодня ведь пятница, а в Аннаполисе полно баров. — Каммингс и Фостер, присмотрите за женщинами. Мендоза, давай-ка в одну из этих лодок и следи за морем. Вы слышали, что тут произошло, так что не зевайте!

Брекенридж прошёлся туда-сюда по причалу, прикидывая возможный сектор обстрела. «Кольт» казался игрушечным в его руке. По его лицу можно было понять, что ситуация ему не по душе, и он не успокоится, пока не подойдёт подкрепление, а женщин не уведут в безопасное место. Он направился к ним.

— У вас все в порядке, леди?.. Ах, простите, миссис Джексон. Потерпите малость — скоро мы вас отправим в госпиталь.

— Нельзя ли выключить все эти лампы? — спросил Райан.

— Понятия не имею. Мне тоже не слишком нравится быть на свету. Давайте прикинем обстановку, лейтенант. Позади нас открытое пространство, так что оттуда незаметно к нам подобраться нельзя. Как только прибудет подмога, мы отправим женщин в госпиталь и приставим к ним охрану. Как, кстати, вам удалось бежать?

— Нам, как говорит Робби, повезло. Он прикончил двоих из короткостволки, а я уложил одного в лодке. Четвёртого пристрелил свой же, — Райан передёрнулся. В какой-то момент было жутковато.

— Могу себе представить. Эти типы чего-то стоят?

— Террористы? Ещё бы! Они умеют нападать неожиданно, и это даёт им массу преимуществ.

— Ну, здесь у них это не пройдёт, — сказал Брекенридж.

— Лодка! — крикнул Мендоза.

— О'кей, ребята, — сказал Брекенридж, вскинув «кольт». — Нам надо продержаться всего пару минут, пока не подойдёт подкрепление.

— Подходят, но медленно, — доложил Мендоза. Брекенридж приказал всем рассредоточиться, используя в качестве прикрытия бетонный парапет причала.

Присев возле Райана, он сказал:

— Они метрах в восьмидесяти. Идут то влево, то вправо — пытаются оценить ситуацию. Дайте мне только несколько минут.

— Да-а, — поддакнул Джек и спустил предохранитель автомата. Чуть приподняв над парапетом голову, он пытался разглядеть лодку. Вот она, приглушённо рокоча мотором, ещё покрутилась на одном месте и направилась к тому же причалу, где только недавно пришвартовалась лодка с беглецами.

«Это они дали промах», — подумал Джек.

— Отлично, — сказал Брекенридж и прицелился из «кольта».

— О'кей, джентльмены. Раз уж пришли, то милости просим…

Тут подкатил пикап. Фары у него были потушены. Из него выскочили восемь человек. Двое морских пехотинцев вбежали на причал и попали в полосу света от одной из ламп. С лодки ударили из автоматов — пехотинцы залегли. Пули забарабанили по парапету и яхтам.

— Огонь! — взревел Брекенридж.

Все потонуло в грохоте стрельбы. Райан целился не спеша и жал на курок как можно более плавно. Но уже после второй очереди автомат его замолчал кончились патроны. Он выругался, не зная, что делать, но тут вспомнил, что у него за поясом пистолет. Он выхватил его и нажал курок, но тут же сообразил, что лодка уже исчезла из поля зрения. Только слышен был неистовый рёв мотора.

— Прекратить огонь! Прекратить огонь! Они уходят! — крикнул Брекенридж. — Есть раненые?

— Есть, — отозвался кто-то справа.

Сержант направился на голос. Райан за ним. Ранены были те двое морских пехотинца — один легко, в мякоть плеча, другой серьёзнее — в бедро. Кэти склонилась над ним, чтобы осмотреть рану, но едва она дотронулась до неё, как он пронзительно вскрикнул.

— Мендоза, что там? — крикнул Брекенридж.

— Они уходят… Погодите… Да, идут на восток!

— Ничего, ничего, — успокаивала в это время Кэти раненого.

— Заживёт. Это больно, я знаю, но — заживёт.

Брекенридж нагнулся и поднял с земли лежавшую возле раненого винтовку.

— Держи, — сказал он сержанту Каммингсу и кинул винтовку ему.

— Кто здесь командует? — требовательным тоном спросил капитан Майк Петерс.

— Вроде бы, я, — сказал Робби.

— Боже, Робби, что здесь происходит?

Подъехал ещё один пикап с шестью морскими пехотинцами.

— Так в чём дело, Робби? — вскричал не в себе капитан.

— Террористы. Они попытались накрыть нас у Джека дома. Хотели захватить… Видите?..

— Добрый вечер, капитан, — поздоровался принц. — Попали мы хоть в кого-то? Мне ни разу не удалось толком прицелиться, — разочарованно сказал он.

— Не знаю, сэр, — ответил Брекенридж. — С такого расстояния, в темноте… Трудно сказать. А из пистолета тем более.

Блеснули одна за другой несколько молний, осветив залив.

— Я их вижу! — крикнул Мендоза. — Уходят в залив!

— Черт! — прорычал Брекенридж. — Вы, четверо, доставьте женщин в медчасть.

Он наклонился, помогая принцессе подняться на ноги.

— Мадам, может, лучше если девочку возьмёт кто-то из солдат?

— Робби! — окликнул Джексона Райан, глядя на один из патрульных катеров, пришвартованных у причала.

— Да?

— Есть на этом катере радар?

— А как же, — сказала Мэри Знамировски. — На всех этих катерах есть радары.

Один из морских пехотинцев, откинув задний борт пикапа, помог Сисси залезть в кузов.

— Что ты предлагаешь, Джек? — спросил Робби.

— Какая скорость у патрульных катеров?

— Узлов тринадцать… Так себе скорость.

Мэри Замировски, окинув взглядом ряд катеров, вдруг сказала:

— При такой погоде я, клянусь, могла бы нащупать даже и такую малышку, махнула она в сторону похищенной у террористов лодки. — Но мне нужен кто-то, кто умеет работать с радаром. Своего оператора у меня сейчас нет.

— Я могу с этим справиться, — предложил принц. Ему надоело быть всего лишь мишенью. — С большим удовольствием.

— Робби, ты у нас старший тут, — сказал Джек.

— Как насчёт… как это с точки зрения законности? — спросил капитан Петерс.

— Послушайте, — быстро заговорил Робби, — иностранные подданные только что совершили вооружённое нападение на собственность правительства США. Это акт войны, и нам надлежит действовать соответственно. Есть у вас готовый к выходу в море катер? — повернулся он к Замировски.

— Есть. Мы можем взять семьдесят шестой.

— Заводи! Капитан Петерс, нам нужно несколько морских пехотинцев.

— Сержант Брекенридж, обеспечьте охрану и приведите сюда десять человек.

Брекенридж тут же подозвал к себе сержанта Каммингса.

— Сержант, позаботьтесь о гражданских — отвезите их в госпиталь и приставьте к ним охрану. Учтите, их безопасность на вашей ответственности. Это приказ, и только я могу отменить его. Ясно?

— Ясно, Пушка.

Райан помог Кэти взобраться в кузов пикапа.

— Мы отправляемся в погоню.

— Будь осторожней, Джек. Прошу тебя.

— Буду. Но уж теперь-то мы их сцапаем! — заверил он её и поцеловал.

Выражение лица её показалось ему несколько странным. — У тебя все в порядке?

— Да, да. Береги себя, Джек. Будь осторожен!

— Само собой, детка. Я скоро вернусь. — «А они — нет!» — сказал он про себя. Ещё раз поцеловав жену, он направился к лодке. Из рубки трап вёл на капитанский мостик — туда он и поднялся.

Мэри Замировски совсем не походила на командира — скорее уж на юнгу. Но вела она себя по-командирски.

— Задний ход, — скомандовала она. — Лево руля!

— Есть лево руля! — отозвался матрос. Через несколько секунд причал начал стремительно удаляться от них.

— Полный вперёд! — крикнула Замировски. — Курс один-три-пять. Как с радаром? — обернулась она к принцу.

Принц все ещё возился с радаром — эта система была ему незнакома.

— Ага! — наконец выдохнул он, разобравшись со всеми этими кнопками на щитке управления. — Цель — один-один-восемь, расстояние — тысяча триста, курс северо-восток, скорость… около восьми узлов.

— Ясно, — сказала Замировски и подумала: «Волны дальше могут оказаться посерьёзней».

— Какова наша задача, лейтенант? — спросила она Робби.

— Можем мы догнать их?

— Ещё бы! — воскликнула Мэри. — Они стреляли по моим катерам. Да я из них лепёшку сделаю, сэр! Мы можем делать тринадцать узлов. А они при такой погоде вряд ли смогут выжать больше десяти.

— О'кей. Желательно максимально приблизиться к ним, но так, чтобы они нас не засекли.

Замировски оценивающе окинула взглядом воды залива и сказала:

— Мы можем подойти к ним метров на триста. Есть ещё какие-то распоряжения?

— Пока давайте нагоним их, а там посмотрим, — ответил Робби.

— Как бы нам угадать, куда они идут? — спросил Джек. — Тогда бы мы могли вызвать подмогу.

— В этом что-то есть. Если они попытаются высадиться на берег… О Боже, я ведь лётчик, а не полицейский! — воскликнул Робби и взялся за микрофон: Морская база — Аннаполис. Это патрульный катер номер семьдесят шесть. Вы меня слышите? Перехожу на приём.

Ему пришлось дважды повторить вызов, прежде чем пришло подтверждение.

— Аннаполис, свяжите меня с адмиралом Рейнольдсом.

— Сэр, он только что звонил нам. Ждите.

Через минуту по радио раздался голос:

— Адмирал Рейнольдс слушает.

— Это лейтенант Джексон, сэр. Патрульный катер семьдесят шесть. Мы преследуем лодку, из которой обстреляли наш причал. Мы в миле от дока, на юго-востоке.

— Вот оно что! Хорошо. Кто у вас на борту?

— Замировски, моряк из её команды, капитан Петерс, несколько морских пехотинцев, доктор Райан и… гм, капитан Уэльский, сэр… из… капитан Королевского флота, — отрапортовал Робби.

— Так вот он где! У меня тут ФБР на другом телефоне… О Господи, Робби! О'кей, гражданские уже в госпитале, под присмотром, ФБР и полиция на подходе. Ещё раз доложите ситуацию и сообщите о своих намерениях.

— Сэр, мы преследуем лодку с террористами. Мы намерены приблизиться к ней, определить при помощи радара её курс и затем вызвать на помощь силы правопорядка, — доложил Робби и ухмыльнулся этим словам. — Сейчас я намерен связаться с балтиморской береговой охраной, сэр. Похоже, что в данный момент они движутся как раз в сторону Балтимора.

— Вас понял. Действуйте. Но помните, что безопасность… э-э, капитана Королевского флота полностью на вашей ответственности. Никакого ненужного риска. Повторяю: никакого! Вы меня поняли?

— Есть, сэр. Без необходимости не рисковать, — повторил Робби и, повернувшись к Джеку, добавил:

— Ну что же, мы получили вотум доверия.

— Мыс Гринбери по курсу. Пятнадцать градусов левее, — приказала Замировски. — Курс — ноль-два-ноль.

— Цель по курсу ноль-один-четыре, расстояние — тысяча четыреста, скорость прежняя — восемь узлов, — доложил принц. — Они тут, — ткнул он пальцем в карту, — срезали угол.

— Это ерунда, — сказала Замировски. — Зато теперь мы вышли на глубокую воду.

— Есть тут кофе? — спросил Джек.

— В камбузе есть кофейник, но кто этим займётся? — спросила Замировски.

— Я сам займусь, — вызвался Джек. Спустившись по трапу вниз, он добрался до камбуза, нашёл внушительных размеров кофейник и включил его. Поднявшись на палубу, Райан увидел, что Брекенридж раздаёт всем спасательные пояса.

— Через десять минут будет кофе, — сообщил Джек.

— Береговая охрана! — надрывался в микрофон Робби. — Плохо слышу вас! Повторите!

— Семьдесят шесть, это береговая охрана. Балтимор. Вы нас слышите? Перехожу на приём.

— Теперь лучше.

— Что там у вас?

— Мы преследуем лодку, метров шести в длину, с террористами… Их человек десять, возможно, и больше…

— Вас понял. Повторяю: лодка с вооружёнными негодяями на борту. Вы не ошибаетесь? Перехожу на приём.

— Никаких сомнений, сынок. А теперь — хватит трепаться. К делу.

— Вас понял, — прозвучало с явной обидой в голосе. — Сейчас отчаливает катер, двенадцати метров, а минут через десять — ещё один, десяти метров. Это патрульные катера, оперирующие в пределах гавани. У них нет экипировки для боевых действий.

— У нас на борту десять морских пехотинцев, — ответил Джексон. — Вы запросили о помощи?

— О, чёрт!.. Да… У меня на телефоне полиция и ФБР. Они направляются в ваш район.

— О'кей. Пусть ваша двенадцатиметровка свяжется с нами, когда покинет док.

Пусть она идёт у них перед носом, а мы будем висеть сзади. Если мы поймём, куда террористы идут, я свяжусь с вами, а вы — с полицией.

— Это мы сделаем. Дайте мне тут все наладить… Подождите минуту.

— А что если какое-нибудь судно? — спросил принц.

— Этого можно ожидать, — сказал Райан. — Так вот они выручили эту суку Миллера из тюрьмы… Робби, можешь ты связаться с береговой охраной? Пусть дадут нам список кораблей в заливе.

* * *

Обе группы спасения заложников были уже в пути. Вернер все ломал себе голову над тем, что же произошло в доме. В данный момент он и обе группы спасения, разместившись по полицейским машинам, мчались по направлению к Военно-морской академии, чтобы взять под свою охрану тех, кого немного ранее они намеревались спасти из рук террористов. «Если бы только можно было воспользоваться вертолётами», — думал он… Но погода была слишком кошмарной для вертолётов.

* * *

— Вот список кораблей в порту, — сказал по радио лейтенант береговой охраны. — Многие ушли вечером в пятницу, так что список короткий. Я начинаю с морского терминала Дандэлк. «Ниссан Курьер», японец, порт приписки — Иокогама, доставил груз легковых машин и грузовиков. «Вильгельм Шернер», немец, порт приписки — Бремен, сухогруз. «Костанца», киприот, порт приписки — Валлетта, Мальта…

— То самое! — сказал Райан.

— … по расписанию, уходит через пять часов. «Джордж Макреди», американец, порт приписки — Орегон…

— Что у вас есть ещё о «Костанце»? — спросил Робби.

— Отплывает до рассвета, груз — сельскохозяйственное оборудование, направляется в Валлетту.

— Это, вероятно, то самое.. — тихо сказал Джек.

— Береговая, обождите, — сказал Робби и повернулся к Джеку. — Откуда ты знаешь, Джек?

— Я не знаю, но у меня есть все основания предполагать это. Когда эти ублюдки устроили побег Миллеру, их, вероятно, подобрало судно, зарегистрированное на Кипре. Далее: мы считаем, что они получают оружие через одного мальтийского дельца, который сотрудничает с южно-африканским правительством. И вообще, через Мальту проходит много террористов. Тамошнее правительство состоит в дружеских отношениях с одной южной страной. Сами мальтийцы рук не пачкают, но когда дело касается барышей, они умеют на многое смотреть сквозь пальцы.

Робби кивнул понимающе и снова взялся за микрофон. «Береговая, вы в контакте с местной полицией?»

— Так точно.

— Сообщите им: у нас есть основания предполагать, что террористы идут на «Констанцу».

— Вас понял. Мы пошлём к «Констанце» патрульный катер — понаблюдать… И сейчас я свяжусь с полицией.

— Только чтобы они не засекли катер, береговая!

— Понял. Это мы устроим. Подождите… Катер, двенадцатиметровка, сообщает, что видит вас и цель на радаре. Он сейчас огибает мыс Бодкин. Все верно? Перехожу на приём.

— Верно, береговая. Скажите вашему катеру, чтобы держался за пятьсот метров от лодки, впереди неё. Подтвердите.

— Понял. Пятьсот метров.

— Им конец, — сказал Райан не столько Робби, сколько себе.

— Минутку, лейтенант. Стойте спокойно, сэр, — подошёл к нему Брекенридж.

Он протянул руку и вытащил у Райана из-за пояса «браунинг». Джек поразился, увидев, что предохранитель спущен. Брекенридж поставил его на место и снова сунул за пояс Джеку.

— Давайте, не будем небрежничать, сэр. О'кей? А не то вы можете потерять кое-что стоящее.

Райан смутился.

— Спасибо, Пушка.

— Кто-то ведь должен заботиться о лейтенантах, — усмехнулся Брекенридж.

— Вы приставили кого-нибудь к принцу? — спросил Джек.

— Ещё до того как адмирал потребовал этого, — Брекенридж махнул рукой в сторону капрала, стоявшего с винтовкой в руках в метре от принца. — Ему приказано прикрывать принца от огня. Даже собственным телом.

Пять минут спустя три полицейские машины подкатили к Шестому причалу терминала Дандэлк. Фары на машинах были выключены, они остановились под одним из портовых кранов. Пятеро полицейских направились к трапу судна. Матрос, дежуривший у трапа, попытался остановить их, но через секунду руки у него оказались в наручниках, и ему пришлось проследовать на судно вслед за полицейскими. Старший группы, одолев три трапа, оказался наконец на капитанском мостике.

— В чём дело?

— А вы кто такой? — спросил полицейский, выставив вперёд винтовку.

— Я капитан судна! — заявил Николай Френза.

— Я — сержант Уильям Пауэрс, полиция штата Мэриленд. Я должен задать вам кое-какие вопросы.

— Ваша власть на территорию моего судна не распространяется! — ответил Френза. Он говорил с греческим и ещё каким-то акцентом. — Я готов к вопросам береговой охраны, и только.

— Сейчас я вам всё объясню, — сказал Пауэре и придвинулся к капитану, покрепче сжав в руке винтовку. — Вы пришвартованы к берегу, который принадлежит штату Мэриленд, а вот эта вот винтовка свидетельствует, что у меня достаточно власти. Мы располагаем информацией, что сюда идёт лодка, набитая террористами. Они убили кучу народу, — с этими словами он уткнул дуло винтовки в грудь капитана. — Так что, если они и вправду идут сюда, то не вздумайте выкинуть какую-то штуку… Вы окажетесь в таком дерьме, капитан, какое вам и не снилось. Вы меня поняли?

Капитан сник. «Итак, информация правильная. Отлично», — констатировал про себя Пауэрс.

— Я вам советую оказать нам содействие, поскольку сейчас тут будет столько полицейских, сколько вы за всю свою жизнь не видели. Вам вскоре может понадобиться дружеская помощь, мистер. Если вы хотите что-то сказать, то я вас слушаю.

Френза колебался, глаза его бегали. Он оказался в трудном положении: уплаченные ему деньги не стоили несчастья, которое могло на него обрушиться.

— У нас их четверо на борту. Они в носовой части судна. Мы не знали…

— Выключи, — велел сержант капралу, державшему в руке портативный приёмопередатчик. — Что делает команда?

— Команда внизу, готовится к отплытию.

— Сержант, береговая сообщает, что они в трех милях отсюда и направляются сюда.

— Отлично.

Пауэрс извлёк из-за пояса связку наручников. При помощи других полицейских он заковал в наручники четверых матросов, стоявших на вахте на верхней палубе.

— Капитан, имейте в виду, если вы или ваши люди начнут шуметь, я сюда вернусь и размажу вас по палубе. Я не шучу.

Пауэрс направился со своими людьми на нижнюю палубу, а оттуда — в носовую часть судна, которая вся была заставлена контейнерами, каждый размером с хороший грузовик. Между контейнерами были узкие — менее метра шириной проходы, что позволило полицейским передвигаться незаметно. У сержанта не было опыта, которым располагали штурмовые группы, но у всех его людей были винтовки, и кое-что о тактике ведения боя ему было все же известно.

Они продвигались между нагромождёнными друг на друга контейнерами, как по узким городским улицам. С той разницей, что дома тут были из ржавого железа.

Дождь чуть поутих наконец, но не прекратился и шумно колотил по железным бокам контейнеров. Дойдя до последнего контейнера, они увидели, что носовая часть судна была ничем не загромождена — там высился лишь грузовой кран. Пауэрс выглянул из-за контейнера и увидел двоих мужчин, стоявших в дальнем конце палубы, у правого борта. Они вглядывались в море, куда-то на юго-восток, где был вход в гавань. Полицейские, пригнувшись, направились к ним. Они уже одолели полдороги, когда один из террористов обернулся.

— Кто вы такие?

— Полиция! — крикнул Пауэрс и вскинул винтовку, но, к несчастью, споткнулся и пуля ушла в сторону. Террорист выхватил пистолет, выстрелил и тоже промазал. Оба террориста нырнули за контейнер. Один из полицейских, подкравшись с другой стороны палубы, пальнул из винтовки в угол контейнера, чтобы не дать террористам высунуться. До Пауэрса донёсся пулемётный обмен репликами, а затем — топот ног. Он набрал воздуха в грудь и ринулся к правому борту.

Никого. И никаких тебе верёвок, чтобы, скажем, спуститься в море. Валялся лишь кем-то обронённый радиопередатчик.

— Вот блядство!

С тактической точки зрения ситуация была вшивой. У него под боком были вооружённые преступники — но где? И через минуту, другую подойдёт лодка с их товарищами. Одного полицейского он поставил по правому борту, другого по левому — следить за тем, чтобы никто не мог незаметно пришвартоваться к судну Затем связался с береговой охраной. Береговая заверила, что подкрепление вот-вот подойдёт. Пауэрс решил держать ухо востро и, если подвернётся подходящая возможность, не упускать её. Он знал Ларри Фонтана и помогал выносить из церкви его гроб, и будь он проклят, если упустит теперь шанс поквитаться с теми, кто убил Ларри.

Они мчались через мост. Ведущей была полицейская машина. Ещё немного, и они свернут на дорогу, ведущую к морскому терминалу. Полиция уверяла, что знает короткий путь. В этот самый момент под мостом проплывала лодка длиной в шесть метров.

— Цель проходит справа, похоже, что направляется к судну, пришвартованному к набережной, курс три-пять-два, — отрапортовал принц.

— Так оно и оказалось, — сказал Райан. — Мы их сцапали.

— Давайте поближе к ним, — сказал Робби, обращаясь к Замировски.

— Они могут засечь нас, сэр. Дождь затихает. Они идут к тому судну…

— Хотите, чтобы мы перехватили их как раз когда они доберутся до него? — спросила Замировски.

— Именно.

— О'кей. Я поставлю кого-нибудь к прожектору. Капитан Петерс, отправьте ваших ребят на правый борт. Будьте готовы к десанту.

Согласно флотским правилам, Мэри Замировски не могла служить на военном корабле, но теперь, похоже, она докажет своё право быть военным моряком.

— Есть, — козырнул Петерс и отдал соответствующее распоряжение Брекенриджу.

Райан спустился на палубу и двинулся на корму. Он уже решил, что ему делать. Ему предстояла встреча с Сином Миллером.

* * *

— Слышу мотор лодки, — тихо сказал один из полицейских.

— Отлично, — Пауэрс загнал патрон в ствол. Оглянувшись, он увидел на корме троих человек с оружием в руках и в полицейской форме — они направлялись к нему.

— Кто здесь командует? — спросил капрал.

— Я, — ответил Пауэрс. — Вы оставайтесь тут, а вы, двое, давайте на корму. Если из-за контейнера высунется голова, бейте по ней, чтобы мозги разлетелись к чёрту.

— Вижу лодку! — крикнул полицейский. Пауэрс тоже увидел её. Белого цвета лодка появилась в сотне метров от судна и медленно направилась к нему.

— О Господи!

Лодка была битком набита людьми с автоматами. Бессознательно Пауэрс пощупал стальную обшивку судна, прикидывая, достаточно ли это надёжная защита от пуль. Большинство полицейских носили пулезащитные жилеты, но Пауэрс их не любил.

Он спустил предохранитель. И вовремя.

Лодка приближалась к корабельному трапу. Вот она ткнулась носом в нижнюю перекладину, и стоявший на носу парень закрепил канат. Двое террористов вылезли из лодки и остановились на узкой нижней платформе трапа. Протянув руки, они помогли выбраться из лодки своему товарищу и понесли его вверх по трапу. Пауэрс подождал, когда они добрались до середины.

— Ни с места! Полиция! — он и другие полицейские нацелили винтовки на лодку. — Только шевельнитесь — и вам конец, — добавил он и тут же пожалел об этом: прозвучало слишком уж по-киношному.

Пауэрс увидел, как задрались вверх головы, а руки автоматически потянулись к оружию. Но тут со стороны моря ослепительно засиял, ударив в лодку, мощный прожектор. Это сильно облегчило положение. Пауэрс видел, как головы в лодке сперва дёрнулись в сторону моря, а потом опять задрались вверх, по направлению к нему. Теперь он мог разглядеть выражение их лиц.

Они попались, и понимали это.

— Эй, на лодке! — разнёсся над водой женский голос, усиленный громкоговорителем. — Ни с места! У меня тут десять морских пехотинцев. Если шевельнётесь, они из вас котлету сделают.

Сержант Пауэрс скривился от этих слов.

Вспыхнул второй прожектор.

И снова над морем прозвучали слова:

— Говорит береговая охрана. Капитан «Констанцы», ваше судно и пришвартовавшаяся к вам лодка арестованы.

— Ничего себе! — заорал Пауэрс. — Это я поймал их! Большой, серого цвета патрульный катер подошёл вплотную к лодке, и Пауэрс увидел, как на террористов нацелился десяток винтовок.

— Бросить оружие! По одному — наверх, — приказал Пауэрс.

Позади него раздался выстрел из пистолета и тут же — ответный залп из винтовки. Пауэрс вздрогнул, но не обернулся, не спуская глаз с лодки.

— Я видел одного! — сказал полицейский. — Метрах в тридцати.

— Не давай ему высунуться, — приказал Пауэрс. — О'кей, эй вы там, внизу давай по одному сюда и ложитесь на палубу, лицом вниз.

Поднялись первые двое террористов — они несли третьего, раненного в грудь.

По приказу Пауэрса, они легли ничком на палубу. За ними последовали остальные.

По одному. Всего он насчитал двенадцать человек, некоторые были ранены. В лодке осталась груда оружия и тело убитого.

— Эй, на лодке, — крикнул Пауэрс, — тут нужна помощь! Райан только и ждал этого — он тут же прыгнул на палубу лодки террористов. За ним последовал Брекенридж. Они осмотрели тело, оставленное террористами. Во лбу его зияла дыра сантимерта полтора в диаметре.

— Я чувствовал, что разок неплохо всадил, — с удовлетворением сказал Брекенридж. — Давайте, лейтенант, — махнул он рукой в сторону трапа. Райан начал подниматься наверх, держа в одной руке пистолет. Сзади что-то кричал капитан Петерс, но ему было плевать.

— Осторожно, — предупредил его Пауэрс. — Тут меж контейнерами прячется ещё один тип из этой компании.

Джек увидел, что на палубе лежали лицом вниз более десятка людей. Руки они держали на затылке. Над ними возвышались двое полицейских с винтовками. Ещё шестеро морских пехотинцев появились на борту, а с ними и капитан Петерс. Он подошёл к сержанту Пауэрсу, и тот доложил:

— Капитан, двое, а может, и четверо террористов прячутся между контейнерами.

— Хотите, поможем выкурить их оттуда?

— Да, надо бы заняться ими, — усмехнулся Пауэрс. Он собрал своих людей, оставив охрану террористов на Брекенриджа и троих морских пехотинцев. Райан пошёл вдоль ряда лежащих людей, вглядываясь в их лица.

Миллер, лёжа на палубе, поглядывал по сторонам, все ещё надеясь выискать возможность побега. Он повернул голову влево и увидел, что к нему приближается Райан. Они мгновенно узнали друг друга, и тут Миллер увидел в глазах Райана то выражение, право на которое всегда оставлял только за собой. Он понял, что это его смерть.

Райану казалось, что тело его стало сплошным куском льда. Пальцы заледенели на рукоятке пистолета, глаза застыли на лице Миллера. Он подошёл к нему и, пнув в бок, жестом приказал встать. Слова тут были неуместны. «Со змеёй не разговаривают. Змею убивают», — подумал он.

— Лейтенант!.. — заспешил к нему Брекенридж.

Джек, ухватив Миллера рукой за глотку, прижал его спиной к контейнеру. Это было непередаваемое чувство — сжимать горло врага. «Эта падаль чуть не убила моих близких», — думал он. Но лицо его было абсолютно бесстрастно Миллер смотрел ему в глаза и видел… пустоту. И впервые в своей жизни Син Миллер испугался. Он ощутил дыхание смерти, и ему вспомнилась католическая школа, и то, что ему вдалбливали там, и стало страшно, что те слова могут оказаться правдой. Холодный пот прошиб его. Ему показалось, что все, что он слышал о вечных муках в аду, — правда.

Райан понял, что происходило в душе Миллера.

— Прощай, Син. Надеюсь, тебе там придётся по нраву…

— Лейтенант!

Джек знал, что времени у него в обрез. Он поднял пистолет и силой втолкнул его в рот Миллера. Плавно нажал на курок… но выстрела не последовало. На руку его легла тяжёлая лапа Брекенриджа.

— Он не стоит того, лейтенант, просто не стоит, — Брекенридж с силой потянул руку Джека на себя, и только тут Райан увидел, что пистолет его стоит на предохранителе.

Джек сглотнул слюну и перевёл дыхание. Теперь Миллер уже не казался ему таким чудовищем. Страх изменил выражение его лица, в нём проглядывало что-то человеческое. Миллер судорожно хватал ртом воздух — рука Джека все ещё сжимала его горло. Райан разжал пальцы, и Миллер упал на палубу.

— Я знаю… — сказал Брекенридж, положив руку на плечо Райану. — Он искалечил вашу дочь… Я знаю… Но все равно не стоит. Я мог бы заявить полиции, что вы пристрелили его при попытке к бегству. И мои люди подтвердили бы это. Так что до суда бы не дошло, но все равно не стоит… Вы не убийца, — мягко подытожил Брекенридж.

Джек молча кивал, словно лишившись дара речи. Миллер так и лежал ничком, страшась поднять голову, чтобы не встретиться глазами с Райаном. Джек почувствовал, что волна ненависти отпускает его. «Я победил, — повторял он про себя. — Я победил. Я уничтожил его и при этом не сломался сам». Рука его, судорожно сжимавшая пистолет, расслабилась наконец.

— Спасибо, Пушка. Если бы не вы…

— Если бы вы действительно хотели шлёпнуть его, вы не забыли бы спустить предохранитель. Я вас, лейтенант, давно уже знаю, так что… — Брекенридж кивнул, чтобы подчеркнуть смысл сказанного. — А ты, — приказал он Миллеру, давай перемещайся к своим.

Миллер, с трудом поднявшись на ноги, сделал несколько шагов и снова растянулся на палубе, возле остальных террористов.

— Если кто-то из вас решит, что ему подвернулся удачный случай бежать, пусть прежде подумает. Я изрешечу его из этой вот штуки, — объявил Брекенридж.

— Вы совершили убийство в штате, где есть смертная казнь. Так что снисхождения от меня не ждите. Запомните это.

Потом прибыла группа спасения заложников. В это время цепочка морских пехотинцев и полицейских, прочёсывая проходы между контейнерами, продвигалась по направлению к корме. Но оставшихся четверых членов АОО нигде не было видимо, они успели перебраться куда-то в надпалубные сооружения. Вернер принял командование на себя.

К причалу подкатили три фургона с телевизионщиками и включили осветительные лампы — стало ещё светлей, почти как днём. Полиция не подпускала телевидение к судну, тем не менее телезрители всего мира уже получили свою порцию новостей о происходящем. Полковник полиции сделал заявление для прессы, смысл которого сводился к тому, что ситуация под контролем — отчасти благодаря некоторому везению, но в основном вследствие блестящей работы полиции.

Все террористы были уже подвергнуты обыску. Агенты ФБР зачитали им параграфы о их конституционных правах. На палубе появился принц в сопровождении многочисленной охраны. Он подошёл к группе сидевших на палубе террористов, постоял, разглядывая их, и отошёл в сторону, так и не вымолвив ни слова. Слова тут были не нужны.

— Мы закупорили все входы и выходы, — сказал десантник из группы спасения заложников. Четверо террористов — так говорит команда — прячутся на судне. Надо их найти и попытаться уговорить сдаться. Вряд ли это будет трудно, и у нас в запасе бездна времени.

— А если они откажутся, то как вы их будете выкуривать? — спросил Пауэрс.

— Мы ещё не решили, но прежде всего надо убрать отсюда всех гражданских. И мы предпочли бы, чтобы вы увели своих людей тоже. К морским пехотинцам это тоже относится, — обернулся он к капитану Петерсу. — И спасибо за помощь, капитан.

— Надеюсь, мы ничего не напортачили?

Пауэрс покачал головой.

— Вы действовали в соответствии с законом. А кроме того, у нас все необходимые улики налицо.

— О'кей, тогда мы возвращаемся в Аннаполис.

— Отлично. Там вас расспросят агенты ФБР.

— Сержант, распорядитесь.

— О'кей. Морская пехота, по коням! — рявкнул Брекенридж.

Две минуты спустя патрульный катер вышел в море. Дождь наконец прекратился, и небо прояснилось. Морские пехотинцы тут же вскарабкались на койки. А остальные набились в камбуз, где их ждал кофе.

— Денёк сегодня оказался долгим, — сказал Джексон, взглянув на часы. — Мне через несколько часов положено было бы быть в небе.

— Похоже, что мы выиграли этот раунд, — заметил капитан Петерс.

— Довольно дорогой ценой, — сказал Райан.

— Такое, сэр, всегда дорого обходится, — заключил, помолчав, Брекенридж.

Катер вдруг наддал, задрожав от работавших на полную мощь моторов. Джексон потянулся к телефонной трубке — спросить, в чём дело. Услышав ответ, он заулыбался во весь рот, но никому ничего не сказал.

Райан поднялся наверх. Ему не хотелось сидеть в помещении. Свежий ветер дул ему в лицо и, казалось, что обуревавшие его чувства и мысли наконец-то улягутся. Увидев забытые кем-то сигареты, он жадно закурил. Балтиморская гавань уже была еле видна, и катер шёл по направлению к Аннаполису, выжимая все свои тринадцать узлов. Дым от сигареты стремительно таял в воздухе. «Прав ли Брекенридж, остановив меня? — спросил он себя. — В одном-то он точно прав: убийцей мне быть не дано».

— Устали, Джек? — спросил принц. Джек и не заметил, когда он подошёл.

— Вроде бы должен, но не чувствую — верно, перевозбуждён.

— Ещё бы. Я, — тихо сказал принц, — хотел спросить их: почему? Когда я подошёл к ним, я хотел…

— Да-а, — Райан сделал последнюю затяжку и швырнул окурок за борт. — Вы могли бы спросить, но сомневаюсь, чтобы ответ их был вразумителен.

— Тогда как же нам решать эту проблему?

«Мою-то проблему мы уже решили, — подумал Джек. — Ни за мной, ни за моей семьёй они уже охотиться не будут. Но вы ведь, принц, ждёте не такого ответа, не так ли?»

— Я думаю, — сказал он, — все сводится к понятию справедливости. Если люди верят в справедливость общества, в котором живут, они не нарушают законов. Но фокус состоит в том, как сделать, чтобы они верили в это. Справедливость далеко не всегда легко даётся. У каждой проблемы есть своё решение, если только вы всерьёз его ищете. У вас там вполне хорошая система. Надо только, чтобы плюсы её распространялись на всех, и тогда люди уверуют в неё. Это трудно, но, думаю, это все же возможно. Рано или поздно, цивилизация все равно берет верх над варварством. Я, во всяком случае, на это надеюсь.

Принц Уэльский помолчал, потом произнёс:

— Джек, вы очень хороший человек.

— Вы — тоже, дружище. Поэтому мы и победим.

* * *

Вид был ужасный, но никто из присутствовавших чувства жалости не испытывал. Тело Джеффри Уоткинса ещё не остыло, а кровь ещё капала с потолка.

Когда фотограф кончил съёмку, один из детективов вынул из руки Уоткинса пистолет. Телевидение продолжало работать. В программе «Доброе утро, Британия» шли репортажи из Америки. Все террористы были уже в тюрьме.

«Вот это его, верно, и прикончило», — подумал Мюррей.

— Кретин, — сказал Оуинс. — У нас против него никаких существенных улик не было.

— Зато теперь есть, — сказал один из детективов. В руке у него было три листа бумаги. — Это, я вам скажу, то ещё письмо, — усмехнулся он и вложил листы в пластиковый конверт.

Сержант Боб Хайленд тоже был тут. Он лишь недавно начал понемногу ходить, нога его ещё была в гипсе, в руках — трость. Он молча смотрел на тело человека, из-за которого его дети едва не осиротели.

— Итак, Джимми, дело закрыто, — заметил Мюррей.

— Не совсем так, как мне этого хотелось бы, — ответил Оуинс.

— Но в данный момент мистер Уоткинс, полагаю, держит ответ перед более высоким судией.

* * *

Катер добрался до Аннаполиса через сорок минут. Райан удивился, что Мэри Замировски направила катер к больничному причалу. Она мастерски пришвартовалась, и все, кроме команды катера, выбрались на берег. Там их поджидали двое морских пехотинцев.

— Все в порядке, — доложил Брекенриджу сержант Каммингс.

— У нас тут миллион полицейских и прочих. Все пребывают в отличном настроении.

— Отлично. Вы свободны.

— Доктор Райан, — сказал Каммингс, — не пройдёте ли вы со мной. Нам надо поспешить, — и он пустился почти рысцой. Райан едва поспевал за ним — ноги не больно-то слушались его от усталости. Наконец они добрались до госпиталя.

— Минутку! — остановил их стоявший у входа агент ФБР и вытащил из-за пояса Райана пистолет. — Верну, когда будете уходить. Не возражаете?

— Прошу прощения, — смутился Джек.

— Ничего, ничего… Проходите.

В холле никого не было.

— А где же все? — спросил Джек Каммингса.

— Сэр, ваша жена сейчас в родильной палате, — обернулся тот, улыбаясь.

— Почему же мне никто не сказал? — встревожился Джек.

— Она просила не говорить, чтобы не волновать вас, сэр.

Через минуту они были уже на нужном этаже.

— Вот там, — ткнул Каммингс пальцем в дальний конец коридора.

Джек кинулся бегом. У дверей палаты его остановил санитар и направил в раздевалку — облачиться в больничный халат. От усталости и возбуждения у Джека дрожали руки, и тесёмки халата никак не завязывались. Наконец он кое-как справился с ними и вошёл в приёмный покой. Все друзья были в сборе. Он махнул им рукой и проследовал за санитаром в родильную.

— Давненько я этим делом не занимался, — услышал он голос врача.

— Я тоже. Последний раз — несколько лет тому назад, — ответила Кэти и снова сделала глубокий вдох, чтобы умерить боль, а потом прибавила:

— Вы ведь должны стараться внушить пациенту доверие к себе.

— Привет, милая, — схватил её руку Джек.

— Идёт как по расписанию, — заметил врач.

— Могло бы и чуть поскорей — не повредило бы, — сказала Кэти. — У тебя все в порядке?

Лицо её, мокрое от пота и измученное, было прекрасно.

— Всё кончено. Всё кончено, — сказал Джек. — Как ты?

— Воды отошли два часа тому назад, — сообщил врач. — Она вполне могла бы уже родить, если бы не ждала вашего появления. В общем, все в норме, — бодро заключил он, хотя на самом деле нервничал даже больше, чем роженица. — Вы готовы сделать ещё одно усилие? — спросил он Кэти.

— Да!

Кэти сжала руку Джека, закрыла глаза и напряглась изо всех сил.

— Показалась голова. Все прекрасно. Ещё чуть-чуть и все! — сказал врач.

И тут же раздался крик новорождённого. И это тоже, — подумал Джек, — голос свободы".

— Мальчик, — сказал жене и поцеловал её Джон Патрик Райан-старший.

Медсестра помогла врачу перерезать пуповину, затем запеленала ребёнка в белое одеяльце и отошла в сторону. Послед отошёл без особых усилий.

— Небольшие разрывы, — сообщил врач. — Сейчас введём обезболивающее и зашьём.

— Как он? — спросила, морщась от боли, Кэти.

— Все в порядке, — сказала сестра. — Ровно восемь фунтов, и все на своих местах. Лёгкие работают, и сердечко колотится отлично.

Джек взял свёрток в руки — маленький крикливый комок красной плоти с крохотной кнопкой вместо носа.

— Добро пожаловать, — тихо сказал он. — Я твой отец. — «И твой отец не убийца, — подумал он. — Это куда важнее, чем многие думают». Он прижал ребёнка к груди и побаюкал его с минуту, думая в это время, что Бог всё-таки есть на небесах.

— Хочешь посмотреть на сына? — спросил он Кэти.

— Боюсь, он испугается меня — я еле жива.

— Не бойся, — сказал Джек сыну. — Она у нас красавица. Как ты? — опять спросил он Кэти, передавая ей ребёнка.

— Только Салли мне не хватает, а так все хорошо.

— Закончено, — сказал врач. — Я не штатный гинеколог, но зашил, по-моему, прекрасно.

Медсестра унесла Джона Патрика Райана младшего в детскую.

Джек видел, что глаза Кэти смыкаются от усталости. Он взглянул на часы двадцать три часа она была на ногах. Ей нужен был сон. И ему тоже, хотя сейчас было и не до этого. Ещё раз поцеловав Кэти, он вышел в приёмный покой, чтобы сообщить всем о рождении сына, прекрасного мальчугана, у которого будут две такие разные пары крёстных родителей.

Том Клэнси Реальная угроза

Закон, не подкреплённый силой, беспомощен.

Паскаль

Назначение полиции — применить силу или угрожать её применением при решении задач, связанных с жизнедеятельностью государства внутри его и при нормальных условиях. Задана вооружённых сил — использование силы или угроза её применения за пределами государства при нормальных обстоятельствах или внутри его лишь в том случае, когда эти обстоятельства становятся ненормальными...

Степень силового давления, к которому готово прибегнуть государство для своей защиты... в первую очередь зависит от того, насколько важным или целесообразным оно считает это, чтобы избежать лишения власти и невозможности выполнения принятых на себя обязательств.

Генерал сэр Джон Хэккетт

Пролог Ситуация

Внутри все ещё никого не было. Овальный кабинет расположен в юго-восточном углу Западного крыла Белого дома. В него ведут три двери: одна из кабинета личного секретаря президента, вторая из маленькой кухни, выходящей, в свою очередь, в кабинет президента, и ещё одна, последняя дверь, в коридор — прямо напротив комнаты Рузвельта. Сам по себе Овальный кабинет невелик для государственного деятеля такого ранга, и посетители всегда замечают потом, что он меньше, чем они ожидали. Письменный стол президента, расположенный прямо перед окнами, стекла в которых заменены толстыми листами пуленепробиваемого пластика, искажающего панораму парка и газонов вокруг Белого дома, изготовлен из дубовых бимсов британского корабля «Резолют», затонувшего близ берегов Америки в середине девятнадцатого века. Американцы подняли корабль и вернули его Англии, а королева Виктория в знак признательности приказала изготовить письменный стол для американского президента. Этот стол был сделан в век, когда люди не отличались таким ростом, как ныне, и потому во время президентства Рейгана его высоту несколько увеличили.

На столе президента громоздились стопки папок и информационных докладов, а сверху лежала распечатка с расписанием рабочего дня; тут же находились аппарат селекторной связи, обычный кнопочный телефон с выходом на общую телефонную сеть, а также внешне заурядный, но созданный на основе новейших достижений высокой технологии аппарат, позволяющий вести самые секретные переговоры.

Рабочее кресло президента было изготовлено по специальному заказу и удовлетворяло всем потребностям в комфорте того, кто им пользовался. Его высокую спинку защищали листы кевлара — пластика, выпускаемого химическим концерном Дюпона, более прочного и лёгкого, чем сталь, что служило дополнительной защитой от пуль какого-нибудь безумца, вздумавшего стрелять в окна президентского особняка.

Разумеется, в этой части Белого дома постоянно находилось десять-двенадцать сотрудников Секретной службы, особенно в дневные часы. Чтобы попасть сюда, большинство посетителей проходили через металлодетектор: в общем-то эти устройства, обнаруживающие наличие металлических предметов, «прощупывали» всех без исключения — никак не замаскированные, они были нарочито заметными. Затем посетители подвергались пристальному осмотру: вежливость агентов Секретной службы с крошечными наушниками телесного цвета в ухе и проводами, исчезающими под пиджаком, отступала перед их главной задачей охраной жизни президента. Кроме радиоприёмника под пиджаком каждого агента скрывался крупнокалиберный пистолет, и все сотрудники Секретной службы были призваны рассматривать всякого посетителя как потенциальную угрозу Ковбою, таким было сейчас кодовое имя президента. В него не вкладывали особого смысла просто его было легко произносить и распознать по радиосвязи.

Вице-адмирал военно-морского флотаСША Джеймс Каттер находился в противоположном, северо-западном, углу Западного крыла с 6.15 утра. Советнику президента по вопросам национальной безопасности приходится вставать рано.

Когда часы показывали без четверти восемь, он допил вторую чашку утреннего кофе — здесь его готовили особенно хорошо — и уложил сводки в кожаную папку. Он миновал пустой кабинет своего заместителя, который находился в отпуске, затем прошёл по коридору направо мимо также пустого кабинета вице-президента, улетевшего в Сеул, и свернул налево, не заходя в кабинет начальника аппарата президента. Каттер был одним из немногих доверенных лиц в Вашингтоне, вице-президент не принадлежал к их числу, — которым не требовалось разрешения руководителя аппарата Белого дома, чтобы войти в Овальный кабинет, когда он считал это необходимым, хотя обычно советник по национальной безопасности сообщал о своём приходе, чтобы секретарши успевали приготовиться к этому событию. Руководителю аппарата не нравилось давать кому-то такую привилегию, но недовольство соперника даже раззадоривало Каттера и делало право неограниченного доступа к президенту ещё приятнее. По пути он встретил четырех сотрудников безопасности, которые поздоровались с ним. Каттер ответил на их приветствия со сдержанностью, свойственной отношениям одного из высокопоставленных чиновников со слугами. Официальное кодовое имя советника по национальной безопасности было Лесоруб, и хотя Каттер знал, что агенты Секретной службы в разговорах между собой называют его иначе, мнение маленьких людишек ничуть его не интересовало. В приёмной уже сидели на своих местах и печатали три секретарши, а сотрудник безопасности находился у двери.

— Босс не опаздывает? — спросил Каттер.

— Ковбой сейчас придёт, сэр, — ответил специальный агент Пит Коннор. Ему было сорок лет, он занимал должность руководителя охраны президента и с полным безразличием относился к должности Каттера, равно как и к его мнению о нём.

Президенты и их помощники приходят и уходят, некоторых из них уважают, некоторых ненавидят, но профессионалы из Секретной службы заботятся о безопасности всех без исключения. Опытный взгляд Коннора пробежал по костюму Каттера и его кожаной папке. Оружия у советника по национальной безопасности не было. Внимание агента отнюдь не означало, что он страдал паранойей. Несколько лет назад король Саудовской Аравии погиб от руки родственника, а бывший премьер-министр Италии, преданный собственной дочерью, попал в руки террористов, в конце концов убивших его. Коннор охранял президента не только от безумцев — опасность могла исходить от кого угодно. Коннору повезло, разумеется, — он заботился лишь о физической безопасности президента.

Существовали и другие виды опасности, но ими занимались не такие профессионалы, как он.

Все, конечно, встали, когда вошёл президент, сопровождаемый своим личным телохранителем — стройной женщиной лет тридцати, чьи длинные тёмные локоны так хорошо скрывали, что она один из лучших стрелков, находящихся на правительственной службе Дага — такой была кличка женщины среди агентов Секретной службы — улыбнулась Коннору и чуть заметно кивнула. День не будет особенно трудным: Президент не собирался никуда уезжать. Список людей, с которыми он намеревался встретиться, был тщательно проверен — номера социального обеспечения тех, кто должен был прийти сюда впервые, пропустили через компьютеры ФБР на предмет выявления преступных связей, да и сами посетители подвергнутся тщательнейшему осмотру, хотя и не переходящему в обыск.

Президент махнул рукой, предлагая вице-адмиралу Каттеру следовать за ним.

Агенты Секретной службы, оставшиеся в приёмной, ещё раз проверили список. Это было повседневным занятием, и старший агент не имел ничего против того, что мужскую работу выполняет женщина Дага заслужила свою репутацию, задерживая преступников. Все сходились во мнении — будь она мужчиной, у неё между ног болталась бы пара здоровенных чугунных яиц, и если неудачливый убийца, решивший посягнуть на жизнь президента, принял бы её за обычную секретаршу, винить ему следовало бы только себя. Через каждые несколько минут, пока Каттер не покинет Овальный кабинет, один из агентов будет подходить к белой двери и заглядывать в глазок, чтобы убедиться, что с президентом ничего не случилось. Президент находился на своём посту уже более трех лет и привык к постоянному наблюдению.

Сотрудникам безопасности даже не приходило в голову, что нормальному человеку такая слежка не может не действовать на нервы. Задачей агентов Секретной службы было знать все о президенте — от того, как часто он посещает туалет, до того, с кем он спит. Их подразделение недаром называлось Секретной службой.

Предшественники современных агентов были знакомы с самыми разнообразными грешками, водившимися за президентами. Жёнам президентов не следовало знать, чем заняты их мужья в рабочее время, — по крайней мере, таким было решение некоторых президентов, — а вот президентская охрана знала каждый их шаг.

Войдя в кабинет, президент закрыл дверь, подошёл к столу и опустился в кресло. Из кухни тут же появился стюард-филиппинец с подносом, на котором стоял кофе с булочками, и вытянулся, прежде чем уйти. На этом утренняя церемония закончилась, и Каттер начал свой доклад с разведывательных данных. Сводка была доставлена ему из ЦРУ домой в Форт-Майер, штат Виргиния, ещё до рассвета, и у адмирала оказалось достаточно времени, чтобы подготовить изложение сводки своими словами. Доклад оказался довольно коротким. Заканчивалась весна, и в мире не было особенно острых ситуаций. Войны в Африке и в других частях света не имели большого значения для американских интересов, а на Ближнем Востоке даже царило спокойствие, так что можно было посвятить своё внимание другим вопросам.

— Как дела с операцией «Речной пароход»? — спросил президент, намазывая булочку маслом.

— Ведётся подготовка, сэр. Люди Риттера уже занимаются ею.

— Меня по-прежнему беспокоит безопасность операции.

— Господин президент, мы приняли все разумные меры. Избежать риска нельзя, но мы сократили число тех, кто принимает в ней участие, до абсолютного минимума; к тому же эти люди тщательно подобраны и проверены.

В ответ президент только хмыкнул. Он знал, что попал в ловушку, — подобно почти всем президентам. ловушку он создал сам, она основывалась на его же собственных словах. Заявления и обещания президента . У людей была неприятная привычка запоминать их. Даже если президентские обещания не помнил народ, существовали журналисты и политические соперники, не упускавшие случая напомнить о них. За три с лишним года первого президентского срока было сделано немало полезного, однако многое из этого оставалось тайным, и, к неудовольствию Каттера, эти тайны часто сохранялись. Впрочем, разумеется, многие секреты приходилось хранить. С другой стороны, на политической арене не существовало по-настоящему надёжных секретов, особенно в год выборов. В обязанности Каттера не входило беспокоиться об этом. Он был профессиональным морским офицером и потому не должен был руководствоваться политическими соображениями при выполнении своих обязанностей советника по национальной безопасности, однако тот, кто сформулировал подобный подход, был, видно, не от мира сего. Члены высшей исполнительной власти не дают клятвы бедности и целомудрия, да и повиновение их тоже не абсолютно.

— Я обещал американскому народу, что приму необходимые меры в этом направлении, — раздражённо заметил президент. — А пока мы ни черта не добились.

— Нельзя решать проблемы, связанные с угрозой национальной безопасности, через полицейские агентства, сэр. Вам решать, подвергается безопасность нашей страны серьёзной угрозе или нет. — Каттер неустанно повторял эту точку зрения в течение нескольких лет, и вот теперь к его мнению начали прислушиваться.

— Ну хорошо, хорошо, я ведь согласен с этим, не так ли? — проворчал президент.

— Да, господин президент. Пришло время дать им понять, что они имеют дело с серьёзным противником. — Такова была точка зрения Каттера с самого начала, ещё с того времени, когда он занимал пост заместителя Джеффа Пелта, а теперь, когда Пелта не стало, мнение Каттера победило.

— Ладно, Джеймс, я согласен. Передаю это вам. Действуйте, но имейте в виду, что нам нужны результаты.

— Вы их получите, сэр, можете на меня положиться.

— Пора дать хороший урок этим мерзавцам. — Президент выразил вслух свои мысли. Он не сомневался, что урок окажется достаточно жестоким. В этом президент действительно был прав. Он и его советник сидели в кабинете, где сосредоточивалась и откуда исходила колоссальная мощь самой могучей державы в истории цивилизации. Люди, избравшие человека, что занял место в этом кабинете, поступили так прежде всего ради собственной защиты, защиты от притязаний иностранных государств и внутренних врагов, защиты от всех опасностей и угроз.

Враги американского народа принимали самые разные обличья, о некоторых из них основатели государства даже не помышляли. Но одну разновидность они предвидели, она существовала в этом самом кабинете... хотя президент имел в виду иного врага.

* * *

На побережье Карибского моря солнце встало на час позже, и в отличие от прохладного кондиционированного воздуха Белого дома здесь атмосфера была тяжёлой и влажной; судя по всему, предстоял ещё один душный день — центр высокого давления навис именно над этим районом. Поросшие лесом холмы к западу от порта превращали местные ветры в едва заметное дуновение, и хозяин яхты «Основатель империи» уже давно с нетерпением ждал момента, когда можно будет выйти в море, где воздух был прохладнее и дули вольные бризы.

Члены его экипажа прибыли с опозданием. Они не понравились ему с первого взгляда, но от него и не требовалось испытывать к ним тёплые чувства. Лишь бы они умели себя вести. В конце концов, на борту яхты находилась его семья.

— Доброе утро, сэр. Меня зовут Рамон, а это — Хесус, — произнёс тот, что был повыше. Хозяина яхты беспокоило то, что эти двое выглядели столь ухоженными образчиками...кого? Или им просто хотелось произвести благоприятное впечатление?

— Вы действительно справитесь с управлением? — спросил он.

— Si. Мы имеем опыт плавания на океанских яхтах. — По лицу высокого пробежала улыбка. Его зубы были ровными и белыми. Да, он похож на человека, постоянно заботящегося о своей внешности, подумал хозяин яхты. Не стоит беспокоиться, решил он, скорее всего это излишняя осторожность. — А Хесус превосходный кок, вы сами убедитесь.

Хочет понравиться, стервец, мелькнула мысль у хозяина яхты.

— О'кей, можете разместиться в носовом кубрике. Баки заполнены и двигатели прогреты. Выходите побыстрее в море.

— Mu bien, Capitan[1].

Рамон и Хесус выгрузили из джипа свой багаж. Им понадобилось подняться и спуститься по трапу несколько раз, наконец они перенесли и уложили свои вещи, и к девяти утра огромная яхта «Основатель империи» отдала швартовы и направилась в море, обгоняя несколько яхт поменьше, тоже направлявшихся из порта с туристами-янки на борту и ощетинившихся множеством удочек. Выйдя в открытое море, яхта взяла курс на север. До места назначения — три дня хода.

Рамон занял место у штурвала. Это означало, что он сидел в широком высоком кресле, а автопилот «Джордж» вёл судно. Яхта шла превосходно. Она принадлежала к классу океанских яхт «Родс» и была оснащена стабилизаторами, гасящими бортовую качку. Единственное, что разочаровало, — в кубрике экипажа отсутствовали телевизор и видеомагнитофон для развлечения членов команды, свободных от вахты. Как типично для американцев, подумал Рамон. Шикарная яхта, строительство которой обошлось в миллионы долларов, оснащённая радиолокатором и прочим, а вот о команде даже не подумали...

Он наклонился вперёд, вытянул шею и посмотрел на полубак. Там лежал хозяин яхты — он спал, издавая храп, словно устал от подготовки к отплытию. А может, его утомила жена? Она лежала рядом с мужем на купальном полотенце лицом вниз, расстегнув застёжку лифчика своего бикини, чтобы светлая полоска не нарушала ровного загара. Рамон улыбнулся. У мужчин существует немало способов развлечься. Но лучше подождать. Предвкушение делает это лишь более приятным. Он слышал доносившиеся из кают-компании звуки фильма, записанного на видеокассете.

Там, позади мостика, перед экраном телевизора сидели их дети. Рамону и в голову не могло прийти испытывать жалость и к этой семье из четырех человек, и к кому-то из её членов. И всё-таки он не был совсем уж бессердечен. Хесус отличный повар. И он и Рамон считали, что приговорённых к смерти нужно хорошо покормить.

* * *

Было уже настолько светло, что очки ночного видения больше не требовались.

Наступили утренние сумерки, которые ненавидят пилоты вертолётов, потому что глазам нужно приспосабливаться к светлеющему небу и земной поверхности, все ещё скрытой полумраком. Отделение сержанта Чавеза сидело в креслах, каждый солдат надёжно пристегнут ремнями безопасности, проходящими через грудь и бедра, и сжимает в руках оружие. Вертолёт «Блэкхок UН-60А» устремился вверх, миновал вершину холма и тут же нырнул вниз.

— Тридцать секунд, — услышал Чавез в наушниках слова пилота.

Операция планировалась тайной; это означало, что вертолёты носились вверх и вниз по долинам, стремясь к тому, чтобы наблюдатели не сумели распознать её тактический план. «Блэкхок» резко упал вниз и завис в нескольких футах от земли, когда пилот взял на себя рычаг управления шагом и дросселем. Машина застыла с поднятым носом. Это было сигналом для сержанта ВВС, что руководил десантом, сдвинуть широкую дверь по правому борту, открывшую обширный проем, и для солдат — расстегнуть замки ремней безопасности. Вертолёт мог оставаться у поверхности всего несколько секунд.

— Вперёд!

Чавез первым бросился в проем, пролетел от борта футов десять и распластался по земле. Солдаты последовали за ним, позволив вертолёту тут же набрать высоту. Ротор вонзился в воздух, устремляя машину вверх, и лежащих плашмя солдат обдало грязью, поднятой вихрем. Теперь «Блэкхок» появится над южным краем холма и никто не заподозрит, что он на мгновение замер, высадив десяток вооружённых солдат. Внизу, на земле, отделение поднялось и двинулось к лесу. Солдаты приступили к выполнению задачи. Сержант, что бежал впереди, жестами подавал команды. Это была его последняя операция, а затем он сможет отдохнуть.

* * *

На полигоне в Чайна-Лек, штат Калифорния, где велась разработка и производились испытания оружия для военно-морского флота, группа штатских специалистов и несколько офицеров ВМФ собрались вокруг новой бомбы. По размерам она примерно соответствовала старой, двухтысячефунтовой, однако весила почти на семьсот фунтов меньше. Её корпус был сделан не из стали, а из целлюлозы, усиленной кевларом; эту идею позаимствовали у французов, которые делали корпусы снарядов из натуральных волокнистых материалов и использовали минимум металлических деталей — ровно столько, сколько требовалось, чтобы укрепить стабилизаторы или более сложные приборы наведения, превращавшие их в управляемые снаряды, способные находить заданную цель. Мало кто отдавал себе отчёт в том, что «умная» бомба — это всего лишь стальная бомба с закреплённым на ней устройством точного наведения.

— Но от этой бомбы будет разлетаться чертовски мало осколков, — возразил один штатский.

— А какой смысл в создании невидимого бомбардировщика типа «Стелс», заметил другой специалист, — если противник сумеет увидеть на экране радиолокатора сигнал, отразившийся от металлической бомбы?

— Это верно, — буркнул первый, — однако кому нужна бомба, от взрыва которой противник всего лишь рассердится, и не больше?

— Наведи её так, чтобы она попала ему прямо в парадную дверь, и у него не останется времени сердиться, верно?

— Пожалуй. — Теперь штатский знал, каково действительное назначение бомбы.

Придёт время, и она будет висеть под фюзеляжем УТБ — усовершенствованного тактического бомбардировщика, построенного на основе технологии «Стелс» и базирующегося на авианосцах. Наконец-то, подумал он, и военно-морской флот взялся за осуществление этой программы. И вовремя. Сейчас, однако, нужно убедиться в том, как эта бомба, обладающая иным центром тяжести и другим весом, будет наводиться на цель обычной системой лазерного наведения.

Подъехал подъёмник и снял обтекаемую бомбу с поддона. После чего техник начал устанавливать её под центральными точками крепления ударного бомбардировщика «Интрудер» А-6Е.

Гражданские специалисты и офицеры прошли к вертолёту, который доставит их на полигон. Они не спешили. Час спустя, когда все расположились в безопасности бункера, один из специалистов направил на цель какой-то странный прибор. Целью был пятитонный грузовик, от которого отказался корпус морской пехоты и которому сейчас предстояло, если все пойдёт в соответствии с планом, умереть страшной и эффектной смертью.

— Самолёт приближается к цели. Включайте музыку.

— Включаю, — ответил гражданский специалист, нажимая кнопку на приборе лазерного наведения. — Цель освещена.

— Самолёт докладывает, что видит цель. Приготовиться... — сообщил связист, В другом углу бункера офицер смотрел на экран — телевизионная камера следила за приближающимся бомбардировщиком.

— Бомба отделилась. Аккуратно и чётко сорвалась с точек крепления.

Позднее офицер сверит полученное изображение с телевизионной картинкой с истребителя-бомбардировщика «Скайхок» А-4, летящего рядом с бомбардировщиком «Интрудер» А-6Е. Мало кто отдавал себе отчёт в том, что простое сбрасывание бомбы с самолёта — сложный и потенциально опасный манёвр. Третья камера провожала падающую и стремительно удаляющуюся бомбу.

— Стабилизаторы двигаются нормально. Приготовьтесь...

Телевизионная камера, установленная на грузовике, действовала со скоростью, во много раз превышающей обычную. Иначе было нельзя. Бомба падала настолько стремительно, что при первом просмотре её никто не увидел, но к моменту, когда низкий рёв сокрушительного взрыва потряс бункер, техник уже начал перематывать видеоленту. Она проигрывалась кадр за кадром.

— О'кей, вот бомба. — На экране был отчётливо виден её нос в сорока футах над грузовиком. — Какие на ней взрыватели?

— РВ, — ответил один из офицеров. РВ означало радиовзрыватель. На бомбе был установлен миниатюрный радиолокационный приёмопередатчик, который запрограммировали на взрыв при определённом расстоянии от поверхности; в данном случае в пяти футах от земли, практически в тот момент, когда бомба ударит в грузовик. — Угол выбран правильно.

— Я считал, что так все и произойдёт, — негромко заметил инженер. Именно он высказал предположение, что раз бомба по весу приближается к полутонне, устройство наведения можно запрограммировать на более лёгкий вес. Правда, бомба была несколько тяжелее, но пониженная плотность её пластмассового корпуса делала баллистические траектории примерно одинаковыми. — Взрыв!

Как происходит со всеми высокоскоростными фотографиями подобного явления, экран был залит сначала белым цветом вспышки, затем он стал жёлтым, далее красным и наконец черным по мере того, как бризантная взрывчатка превращалась в раскалённые газы, охлаждающиеся в воздухе. Перед глазами двигался фронт взрывной волны, воздуха, сжатого до такой степени, что он был плотнее стали и двигался со скоростью, превышающей скорость полёта любой пули. Ни один механический пресс не в состоянии создать подобную мощность.

— Мы только что ухлопали ещё один грузовик. — Это замечание было совершенно излишним. Примерно четверть общей массы грузовика оказалась вогнанной прямо в мелкую воронку около ярда глубиной и диаметром ярдов двадцать. Остальное разлетелось по сторонам стремительно, как шрапнель.

Суммарный результат не так уж значительно отличался от взрыва автомобиля, начинённого большим количеством взрывчатки, — того типа бомбы, которым любят пользоваться террористы, — зато был чертовски безопаснее для тех, кто доставил её к цели, подумал один из гражданских специалистов.

— Проклятье. Я и не мыслил, что всё пройдёт так гладко. Ты был прав, Эрни, нам даже не понадобится вносить поправки в систему наведения, — произнёс морской офицер, капитан третьего ранга. Он подумал о том, что только что тут сберегли больше миллиона долларов для Военно-морского флота. Капитан третьего ранга ошибся.

Это было началом того, что даже ещё не началось и окончится не скоро при участии многих людей во многих местах, действующих в разных направлениях и выполняющих разные операции, которые, как они ошибочно считали, были им понятны. Впрочем, это было к лучшему. Будущее оказалось слишком ужасным для размышлений, и далеко за пределы ожидаемого, иллюзорного конца выходили поступки, основанные на решениях, принятых этим утром, и после принятия этих решений лучше было не видеть их последствий.

Глава 1 Король СИПО

Нельзя смотреть на него и не испытывать чувства гордости, отметил про себя Уэгенер по кличке Рыжий, или Рэд. Фрегат береговой охраны «Панаш» был спроектирован и построен, вообще-то, по ошибке, но это был его корабль. Корпус фрегата был таким же белоснежным, как айсберги, — за исключением оранжевой полосы на носу, означающей принадлежность судна к береговой охране Соединённых Штатов. «Панаш» имел в длину двести восемьдесят футов, и его нельзя было назвать крупным судном, но он являлся его кораблём, самым большим из тех, которыми ему доводилось командовать, и уж, несомненно, последним. Уэгенер был самым старым капитан-лейтенантом в береговой охране, но в то же время это был Командир, Шкипер, Король спасательных и поисковых операций.

Его карьера началась так же, как начинается карьера многих офицеров береговой охраны. Никогда не видевшим моря, совсем зелёным юнцом с канзасской фермы, где выращивали пшеницу, он вошёл в вербовочный пункт береговой охраны на другой день после окончания средней школы. Ему не хотелось провести жизнь, управляя тракторами и комбайнами, и потому Рэд постарался найти что-то, в корне отличное от Канзаса. Сержанту-вербовщику береговой охраны даже не пришлось особенно его уговаривать, и неделю спустя Рэд уже ехал на автобусе в Кэмп-Мей, штат Нью-Джерси. Уэгенер до сих пор помнил слова главного старшины, что открыл зелёному юнцу заповедь береговой охраны: «Мы должны выходить в море. На возвращение обратно мало кто рассчитывает».

В учебном лагере на мысе Мей юный Уэгенер обнаружил лучшую в западном мире школу, обучающую профессии моряка. Там он научился обращаться с тросами и вязать морские узлы, гасить пожары, бросаться в воду ради спасения раненого или панически перепуганного человека, причём делать все это правильно, безошибочно с первого раза — исключая риск навсегда там остаться. После выпуска его направили служить на побережье Тихого океана. Уже через год Рэд получил звание старшины второй статьи.

С самого начала обучения в лагере на мысе Мей инструкторы обратили внимание на то, что Уэгенер наделён самым редкостным из всех природных талантов — у него «морской глаз». Этот термин включает в себя все качества, присущие настоящему моряку, и означает, что его руки, глаза и мозг, управляя судном, действуют как одно целое.

Под руководством старого, просоленного всеми ветрами мичмана Рэд вскоре стал «командиром» своего «собственного» патрульного катера длиной в тридцать футов, в задачу которого входило патрулирование порта. Если предстояло выполнить особенно сложное задание, старый боцман сам выходил в море на катере, чтобы следить за девятнадцатилетним старшиной. Однако с самого начала Уэгенер продемонстрировал задатки моряка, которому достаточно показать все только один раз, — повторения не требовалось. Теперь капитан-лейтенанту казалось, что первые пять лет службы, пока он овладевал морским делом, промелькнули как миг.

За эти пять лет не произошло ничего выдающегося, одна операция следовала за другой, и он выполнял их в точном соответствии с уставами и положениями о береговой охране — быстро и успешно. К тому времени, когда он задумался о своей дальнейшей судьбе и решил остаться на сверхсрочную службу, было известно, что, если требовалось выполнить трудное задание, имя Уэгенера называлось одним из первых. Ещё до конца второго срока офицеры начали обращаться к нему за советами. К тридцати годам Уэгенер был самым молодым главным старшиной в службе береговой охраны, приобрёл немалый опыт и, пустив в ход свои связи, был назначен командиром «Инвинсибл», сорокавосьмифутовой шхуны береговой охраны, имевшей репутацию надёжного и прочного судна. «Инвинсибл» базировался на побережье Калифорнии, где особенно часты штормы, и именно здесь слава Уэгенера впервые распространилась за пределы береговой охраны. Стоило рыбаку или яхтсмену потерпеть бедствие, как поблизости всегда оказывался «Инвинсибл», бросаемый как щепка огромными тридцатифутовыми волнами, с командой, которую едва удерживали на раскачивающейся палубе тросы и ремни безопасности, с рыжеволосым шкипером у штурвала с погасшей вересковой трубкой в зубах. Уже за первый год Уэгенер спас по меньшей мере пятнадцать человек.

Это число выросло до пятидесяти, прежде чем он закончил службу на отдалённом посту. Ещё через пару лет Уэгенер возглавил собственный пост и получил титул, иметь который стремятся все моряки, — он стал капитаном, хотя по званию все ещё оставался главным старшиной. Его пост находился на берегу небольшой реки, впадающей в крупнейший океан мира. Уэгенер руководил своим постом образцово, как военным кораблём, и проверяющие офицеры посещали его пост не ради того, чтобы убедиться, что там все в порядке, а ради того, чтобы увидеть пример безупречной службы.

Хорошо это или плохо, но служебная карьера Уэгенера изменилась после одного особенно свирепого зимнего шторма у берегов Орегона, где он командовал крупной спасательной станцией возле устья реки Колумбия с её песчаной косой, пользующейся весьма дурной славой. Был принят по радио отчаянный сигнал бедствия с гибнущего рыбацкого судна «Мэри-Кэт» — машина и управление вышли из строя, судно несёт на берег, где гибнут корабли. Личный флагманский корабль Уэгенера — восьмидесятидвухфутовый «Пойнт Габриэль» вышел в море через полторы минуты после получения сигнала со смешанным экипажем ветеранов и новичков, поспешно пристегнувших ремни безопасности; сам Уэгенер руководил спасательной операцией по радиоканалам.

Это была поистине эпическая битва После шести часов тяжелейших испытаний Уэгенеру удалось спасти шестерых рыбаков; это было не просто — его корабль безжалостно трепали ветер и разбушевавшийся океан. Едва последний рыбак покинул палубу гибнущего судна, как «Мэри-Кэт» наткнулась на подводный камень и раскололась пополам.

По счастью, на борту корабля Уэгенера находился молодой репортёр из «Портленд Орегониэн», опытный яхтсмен, считавший, что познал все тайны моря.

Когда «Пойнт Габриэль» пробивался через гигантские валы у песчаной косы Колумбии, репортёр не выдержал качки, рвота хлынула на его записную книжку, однако он вытер блокнот о джинсы и продолжал писать. Серия статей, опубликованная позже, была озаглавлена «Король песчаной гряды» и принесла журналисту Пулитцеровскую премию за художественный репортаж.

На следующий месяц в Вашингтоне старший сенатор от штата Орегон, племянник которого оказался одним из тех, кого спас Уэгенер с гибнущей «Мэри-Кэт», выразил вслух своё крайнее изумление, почему столь хороший моряк, как Уэгенер, все ещё не стал офицером, а поскольку в кабинете находился начальник службы береговой охраны, который пришёл к сенатору по вопросу финансирования, этот адмирал с четырьмя звёздами на погонах решил прислушаться к замечанию сенатора.

К концу недели Уэгенера произвели в лейтенанты — сенатор высказал мнение, что Уэгенеру слишком много лет, чтобы служить младшим лейтенантом. Три года спустя он стал кандидатом на место командира следующего крупного корабля береговой охраны, вводимого в строй.

Тут была, по мнению адмирала, лишь одна проблема. Вакантным оказался только пост командира фрегата, которым являлся «Панаш». Однако были здесь и свои положительные, и свои отрицательные стороны. Строительство фрегата подходило к концу. Это был головной корабль нового класса, но финансирование сократили, верфь обанкротилась, и шкипер фрегата, следивший за строительством судна, был уволен за плохую работу. Таким образом, у береговой охраны оказался недостроенный фрегат с бездействующими двигателями, к тому же на опустевшей верфи. С другой стороны, за Уэгенером шла слава человека, способного творить чудеса, вспомнил начальник службы береговой охраны, сидя у себя в кабинете.

Чтобы предоставить ему соответствующие возможности, адмирал распорядился укомплектовать неопытный экипаж хорошим старшинским составом.

Верфь пикетировали недовольные рабочие, это задержало прибытие Уэгенера к недостроенному кораблю, и, когда он, наконец, прорвался через пикеты, у него исчезли последние надежды на то, что положение может оказаться лучше, чем он ожидал. И тут Уэгенер увидел то, что именовалось кораблём. Это был стальной корпус, заострённый с одной стороны и тупой с другой; наполовину окрашенный, увешанный кабелями и заваленный ящиками, он напоминал пациента, скончавшегося на столе в ходе хирургической операции и оставленного там для дальнейшего разложения. А если уж и этого недостаточно, «Панаш», как оказалось, нельзя было даже отбуксировать с места стоянки — крановщик, покидая своё рабочее место, сжёг мотор на кране, и теперь металлическая станина преграждала путь.

Предыдущий шкипер уже покинул верфь после того, как впал в немилость. Команда, оставшаяся без командира, собралась на вертолётной площадке, чтобы познакомиться с новым шкипером; они походили на детей, которых заставили присутствовать на похоронах нелюбимого дяди, а когда Уэгенер попытался обратиться к ним, выяснилось, что и микрофон не работает. Каким-то образом это обстоятельство нарушило злые чары; он улыбнулся и жестом пригласил их подойти поближе.

— Парни, — произнёс он, — я Рэд Уэгенер. Через шесть месяцев это будет лучший корабль в береговой охране Соединённых Штатов, а вы станете лучшей командой. Этого добьюсь не я — нет, этого добьётесь вы, а я буду помогать вам по мере сил. Сейчас разрешаю увольнение на берег всем, без кого можно обойтись, пока я обдумаю положение. Повеселитесь как следует. Когда вернётесь на корабль, все возьмёмся за работу. Разойтись!

Раздался общий вздох изумления — команда ожидала криков и ругани. Заново назначенные старшины обменялись удивлёнными взглядами, а молодые офицеры, уже предвидевшие позорный конец своей едва начавшейся карьеры, удалились в кают-компанию озадаченные и потрясённые. Но, прежде чем встретиться с ними, Уэгенер отвёл в сторону трех старшин, занимающих ключевые должности.

— Начнём с машинного отделения, — сказал он.

— Я могу обеспечить пятьдесят процентов мощности в течение неограниченного времени, но стоит попытайся включить турбонаддув, как все выходит из строя через пятнадцать минут, — заявил механик Оуэнс. — И я не знаю почему. — Марк Оуэнс занимался морскими дизелями шестнадцать лет — Мы сможем добраться своим ходом до Кертис-Бей?

— Если вы не возражаете против лишнего дня в пути, капитан.

И тут Уэгенер сообщил им первую ошеломляющую новость.

— Очень хорошо, потому что мы выходим в море через две недели и будем заниматься оснащением уже там.

— Раньше чем через месяц новый мотор на кране не установят, — заметил боцман Боб Райли.

— Стрела крана поворачивается?

— На кране сгорел мотор, капитан.

— Когда наступит время, мы зацепим тросом противовес крана. Перед нами семьдесят пять футов чистой воды. Отключим редуктор на кране и осторожно начнём тянуть, повернём кран, затем дадим задний ход, — сообщил капитан.

Боцман насторожённо взглянул на шкипера.

— Можем сломать кран, — произнёс Райли после некоторого размышления.

— Это не мой кран, но, клянусь Всевышним, это мой корабль.

Райли рассмеялся.

— Черт побери, как приятно снова служить с тобой, Рэд, извините, капитан Уэгенер.

— Итак, проблема номер один заключается в том, чтобы привести корабль к Балтимор для завершения работ и оснастки. Давайте подумаем, как это сделать, и будем решать вопросы один за другим. Встретимся завтра в семь ноль-ноль. Всё ещё сам готовишь кофе, Португалец?

— Клянусь своей задницей, сэр, — ответил старшина рулевой группы Ореза, — Сейчас принесу кофейник.

Уэгенер оказался прав. Через двенадцать дней «Панаш» был действительно готов к выходу в море, хотя вряд ли для чего-нибудь ещё; ящики и оборудование принайтовили по всей палубе. Кран передвинули ещё до рассвета — чтобы никто не заметил, — и когда пикеты появились на верфи, им потребовалось несколько минут, пока они не увидели, что корабля больше нет. Невозможно, подумали все. Он даже ещё не покрашен полностью.

Окраска была закончена во Флоридском проливе вместе с чем-то намного более важным. Уэгенер находился на мостике и дремал в своём кожаном кресле во время утренней вахты, когда загудел бортовой телефон и чиф Оуэнс попросил его спуститься в машинное отделение. Уэгенер спустился вниз и увидел единственный рабочий стол, покрытый схемами и чертежами, и ученика механика, склонившегося над ним. Позади него стоял офицер, командир БЧ-5.

— Вы не поверите этому, капитан! — заявил Оуэне. — Расскажи ему, сынок.

— Матрос Обрески, сэр. Двигатель не правильно установлен, — произнёс юноша.

— Почему вы так считаете? — спросил Уэгенер.

Большие морские дизели были новой конструкции и, как ни странно, спроектированы таким образом, что обращение с ними и уход были несложными. В помощь механикам для каждого составили простые инструкции, снабжённые покрытой пластиком диаграммой, пользоваться которой было куда легче, чем чертежами. Увеличенный план, тоже покрытый пластиком, был также сделан заводом-изготовителем и представлял собой слоистое покрытие рабочего стола.

— Видите ли, сэр, этот двигатель очень похож на дизель трактора у моего отца, больше по размерам, разумеется, но...

— Верю вам на слово, Обрески.

— Механизм турбонаддува установлен неверно, сэр. Он точно соответствует вот этим чертежам, однако масляный насос прокачивает масло через турбину в обратную сторону. Чертежи составлены не правильно, сэр. Какой-то чертёжник напутал. Вот посмотрите, сэр. Масляный трубопровод должен присоединяться вот сюда, но чертёжник поставил его на противоположную сторону фитинга, никто не заметил этого, и...

Уэгенер расхохотался и посмотрел на чифа Оуэнса.

— Сколько времени понадобится на исправление?

— Обрески считает, что всё будет закончено и станет действовать к этому же времени завтра, капитан.

— Сэр, — послышался голос лейтенанта Майкельсона, командира БЧ-5. — Это я во всём виноват. Мне следовало... — Лейтенант ждал, что сейчас на него обрушится небо.

— Это вам урок, мистер Майкельсон, нельзя доверять даже инструкции. Пошёл он вам на пользу, мистер?

— Да, сэр!

— Вот и хорошо. Обрески, вы матрос первой категории, верно?

— Так точно, сэр.

— Нет, неверно. Вы — машинист третьей категории.

— Сэр, мне нужно сдать письменный экзамен...

— Вы считаете, что Обрески успешно сдал этот экзамен, мистер Майкельсон?

— Никаких сомнений, сэр.

— Молодцы, парни. Итак, в это время дня завтра я хочу плыть со скоростью в двадцать три узла.

С этого момента всё пошло гладко. Двигатели — это механическое сердце корабля, и не сыскать ни одного моряка в мире, который предпочёл бы медленный корабль скоростному. Когда «Панаш» развил скорость в двадцать пять узлов и поддерживал её на протяжении трех часов, маляры стали красить лучше, коки тратили больше времени на приготовление пищи, а техники туже затягивали свои болты. Их корабль перестал быть калекой, и гордость вспыхнула в членах экипажа подобно радуге после летнего ливня, особенно потому, что проклятие было снято одним из их числа. Фрегат прибыл на верфь в Кертис-Бей подобно ликующей собаке, несущей кость в зубах. На мостике стоял Уэгенер, и он использовал все своё мастерство, чтобы щегольски, с первого захода ошвартоваться у причала.

— А старик-то, — шепнул один матрос из палубной команды другому, — на самом деле умеет управлять этим чёртовым кораблём!

На следующий день на доске объявлений фрегата «Панаш» появился плакат, гласящий: «ПАНАШ» — ЛИХАЯ ЭЛЕГАНТНОСТЬ В ПОВЕДЕНИИ И СТИЛЕ». Прошло семь недель, фрегат вступил в строй и отправился на юг, в Мобил, где и начал службу береговой охраны. У него уже возникла репутация, соответствующая названию.

Утро было туманным, и это устраивало капитана, хотя операция была ему не по вкусу. Король СИПО превратился в полицейского. На второй половине его карьеры предназначение береговой охраны изменилось, хотя у песчаной косы Колумбии этого он не заметил бы, — там врагом по-прежнему являлись волны и ветер. В Мексиканском заливе ему противостоял тот же противник, но теперь к нему прибавился другой враг — наркотики.

Уэгенер не слишком задумывался о наркотиках. Для него все лекарства являлись чем-то непременно прописанным врачом: вы принимаете их в соответствии с указаниями до тех пор, пока запас не истощится, и тогда флакон выбрасывают.

Когда Уэгенеру хотелось изменить настроение, он поступал так, как традиционно предпочитают делать моряки, — пиво или спиртное, хотя за последнее время, по мере того как его возраст приближался к пятидесяти, он прибегал к этому все реже. Он всегда боялся игл — у каждого человека есть свои тайные страхи, — и мысль о том, что кому-то приходит в голову по своей воле вонзать иглы себе в тело, изумляла его. А чтобы нюхать какой-то белый порошок, втягивать его себе в нос — в это было просто трудно поверить. Точка зрения Уэгенера объяснялась не столько его наивностью, сколько отражением времени, когда он рос. Ему было известно, что проблема употребления наркотиков чрезвычайно серьёзна. Подобно всем военнослужащим, Уэгенеру приходилось каждые несколько месяцев сдавать мочу для анализа, чтобы доказать, что он не употребляет «запрещённые вещества». Хотя молодые члены экипажа воспринимали это как само собой разумеющееся, для Уэгенера и моряков его возраста подобная процедура представляла собой источник раздражения и унижения.

Люди, занимавшиеся распространением наркотиков, привлекали его пристальное внимание, но сейчас он проявлял ещё больший интерес к изображению, появившемуся на экране корабельного радиолокатора.

Фрегат находился в сотне миль от побережья Мексики и далеко от дома. А «Родс» запаздывал. Хозяин яхты связался по радио несколько дней назад и сообщил, что выйдет в море на пару дней позже... однако его деловому партнёру это показалось странным, и он сообщил о своих подозрениях в местное отделение береговой охраны. В результате проведённого расследования установили, что хозяин яхты, богатый бизнесмен, редко уходил в море на расстояние, превышающее три часа хода. Крейсерская скорость «Родса» составляла пятнадцать узлов.

Яхта была длиной в шестьдесят два фута — достаточно большая, чтобы для управления ею требовалось несколько человек... и в то же время достаточно маленькая, чтобы обходиться без квалифицированного шкипера с соответствующим образом оформленными документами. На такой океанской яхте размещались пятнадцать пассажиров плюс два члена экипажа, и стоила она пару миллионов долларов. Хозяин, занимающийся строительством и продажей недвижимости, имел собственную маленькую империю рядом с Мобилем, был новичком в морском деле и вёл себя в море очень осторожно. По мнению Уэгенера, это свидетельствовало о его здравом смысле. Он достаточно умён, чтобы не уходить далеко от берега, знает свои слабые стороны, что является редкостью среди яхтсменов, особенно богатых. Две недели назад он отплыл на юг, двигаясь вдоль берега и заходя по пути в порты, но запаздывал с возвращением и не явился на деловое совещание. По мнению партнёра, он никогда бы не сделал этого без серьёзной на это причины.

Патрульный самолёт, что совершал обычный облёт берега, обнаружил яхту днём раньше, однако устанавливать с ней контакт не стал. Начальник района береговой охраны пришёл к выводу, что здесь дело неладно. «Панаш» был тем фрегатом, который находился ближе всех к яхте, и Уэгенеру поручили выяснить обстановку.

— Шестнадцать тысяч ярдов. Курс ноль-семь-один, — доложил чиф Ореза, наблюдавший за экраном радиолокатора. — Скорость двенадцать узлов. Он не направляется в Мобил, капитан.

— Через час, может быть, полтора, туман рассеется, — решил Уэгенер. Давайте-ка подойдём поближе. Мистер О'Нил, полный вперёд. Курс перехвата, чиф?

— Один-шесть-пять, сэр.

— Вёл ваш курс, мистер О'Нил. Если туман не рассеется, мы изменим курс, когда подойдём на две или три мили, и окажемся у него за кормой.

Младший лейтенант О'Нил дал соответствующую команду рулевому. Уэгенер подошёл к прокладочному столику.

— Куда он направляется, по-твоему, Португалец?

Старшина рулевой группы проложил курс, по которому следовала яхта, дальше — курс не вёл никуда...

— Он движется с самой экономной крейсерской скоростью... и направляется вовсе не в порты Мексиканского залива, готов биться об заклад.

Капитан взял измерительный циркуль и принялся «шагать» им по карте.

— У яхты этого класса запас топлива рассчитан на... — Уэгенер нахмурился.

— Будем исходить из того, что он пополнил запас перед выходом в море. В этом случае он может запросто доползти до Багам, там заправиться и добраться до любого порта на восточном побережье.

— Ковбой, — высказал своё мнение О'Нил. — Впервые встречаю такого.

— Почему вы так считаете?

— Будь у меня такая большая яхта, сэр, уж я бы никогда не решился идти в тумане без радиолокатора. Его радар выключен

— Хочется думать, что ты ошибаешься, сынок, — произнёс капитан. — Сколько времени прошло с момента встречи с последним, чиф?

— Лет пять, — ответил старшина, — может быть, больше Мне казалось, что все это осталось впрошлом.

— Через час узнаем. — Уэгенер вглядывался в туман. Видимость не превышала двухсот ярдов. Затем он посмотрел на экран радиолокатора, покрытый нависающим кожухом. Яхта оставалась самой ближней целью. Он задумался на минуту, затем щёлкнул выключателем, переведя систему локации с активного сканирования на ожидание. Из разведывательных сведений было известно, что контрабандисты, пытающиеся провезти наркотики, часто имели в своём распоряжении аппаратуру, способную обнаружить действующий радиолокатор.

— Включим снова, когда подойдём мили на четыре.

— Слушаюсь, капитан, — кивнул молодой офицер. Уэгенер поудобнее устроился в своём кожаном кресле и вытащил из нагрудного кармана рубашки трубку. Он заметил, что курит все меньше, однако трубка была частью созданного им образа.

Через несколько минут вахта на мостике шла как обычно. В соответствии с традицией капитан поднялся на мостик, чтобы провести здесь пару часов утренней вахты вместе с самым молодым вахтенным офицером, однако О'Нил быстро овладел специальностью и не так уж нуждался в надзоре, особенно когда рядом находился Ореза. «Португалец» Ореза был сыном рыбака из Глостера, и его репутация мало чем уступала известности капитана. Он провёл три срока в академии береговой охраны и помог воспитать целое поколение офицеров, подобно тому как Уэгенер раньше обучал матросов.

Кроме того, Ореза был человеком, понимавшим толк в хорошем кофе, и всякий раз, поднимаясь на мостик, когда там находился Португалец, можно было рассчитывать на чашку кофе, приготовленную лично старшиной. И на этот раз кофе прибыл точно вовремя, причём в специальной кружке, которыми пользуются на судах береговой охраны. По форме кружка напоминала вазу: широкая у основания, покрытого резиновым составом, она сужалась кверху, чтобы предупредить расплескивание и не опрокидываться. Такие кружки были приспособлены для малых патрульных судов, но и на «Панаше» они пришлись ко двору, потому что фрегат нередко изрядно трепало штормами. На этот раз Уэгенер едва заметил принесённый кофе.

— Спасибо, чиф, — пробормотал он.

— Думаю, через час подойдём.

— Да, около этого, — согласился с ним капитан. — Объявим боевую тревогу в семь сорок. Кто сейчас в составе досмотровой группы?

— Мистер Уилкокс, а также Крамер, Эйбл, Доуд и Обрески.

— Обрески уже принимал участие?

— Он с фермы. Знает, как пользоваться оружием сэр. Райли сам проверил.

— Распорядись, чтобы Райли заменил Крамера.

— Считаете, могут быть неприятности, сэр?

— У меня предчувствие, что здесь что-то не так.

— Может быть, просто радио вышло из строя? Нам ничего подобного не попадалось вот уже... проклятье, не могу даже припомнить, когда такое было в последний раз. Но вы правы, сэр. Вызвать Райли?

Капитан кивнул. Ореза подошёл к телефону, и через пару минут на мостике появился Райли. Капитан посоветовался со старшинами на крыле мостика. Младший лейтенант О'Нил заметил по часам, что для этого потребовалась всего минута.

Молодому офицеру казалось странным, что капитан полагался на своих старшин и доверял им больше, чем офицерам, но у офицеров, выдвинувшихся из старшинского состава, были свои причуды.

«Панаш» пробивался через волны полным ходом. Предельная скорость фрегата равнялась двадцати трём узлам, и хотя он несколько раз развивал двадцать пять узлов, это происходило при облегчённом судне, с заново покрашенным дном и в штиль. Даже сейчас, когда система турбонаддува загоняла воздух в дизели, предельная скорость чуть превышала двадцать два узла. В результате судно резко сотрясалось от ударов волн в форштевень. Вахтенные, находившиеся на мостике, удерживали равновесие, широко расставив ноги, а О'Нил старался как можно больше ходить. Стекла мостика запотели, и молодой офицер включил дворники. Выйдя на крыло мостика, он уставился в гущу тумана, стараясь пронизать его взглядом. Ему не нравилось мчаться вперёд без включённого радиолокатора. О'Нил прислушался: доносился только приглушённый рёв собственных дизелей. Такое часто случается в тумане. Подобно мокрому одеялу, он лишает вас зрения и глушит звук. О'Нил постоял минуту, но услышал только шёпот корабельного корпуса, разрезающего воду. Прежде чем вернуться в рубку, он взглянул в сторону кормы. Белая окраска фрегата сливалась с туманом.

* * *

— Не слышно туманных сирен. Солнце пробивается, — сообщил он. Капитан кивнул.

— Туман рассеется меньше чем через час. День будет тёплым. Получен прогноз погоды?

— Вечером ожидается шторм, сэр. Примерно в полночь прошёл через Даллас. Причинил немалый урон. Пара торнадо смела стоянку трейлеров.

Уэгенер недоуменно покачал головой.

— У меня такое впечатление, что у трейлеров есть что-то привлекающее к себе торнадо... — Он встал и подошёл к радиолокатору. — Ты готов, чиф?

— Так точно, сэр.

Уэгенер переключил радар с режима ожидания на активный и склонился к верхней части резинового кожуха.

— Точно по твоим расчётам, чиф. Пеленг на цель один-шесть-ноль, расстояние шесть тысяч. Мистер О'Нил, измените курс вправо на один-восемь-пять. Ореза, дай мне время зайти слева позади него.

— Слушаюсь, капитан. Потребуется не больше минуты.

Уэгенер включил радиолокатор и выпрямился.

— Боевая тревога.

Как и предполагалось, команда разбежалась по своим постам, успев позавтракать. Разумеется, все уже знали о происходящем. В тумане скрывался, по-видимому, контрабандист, перевозящий груз наркотиков. Досмотровая группа собралась у надувного «Зодиака». Все были вооружены: у одного автоматическая винтовка М-16, у другого короткоствольное крупнокалиберное ружьё, у всех остальных пистолеты «Беретта» калибра 9 миллиметров. На баке у сорокамиллиметрового орудия выстроился расчёт. Это был изготовленный в Швеции «Бофорс», когда-то состоявший на вооружении эскадренного миноносца, он был по возрасту старше всех членов команды, кроме капитана. Сразу позади мостика матрос снял пластиковый чехол с пулемёта М-2 калибра 0,50 дюйма, который был лишь немного моложе.

— Считаю, сейчас надо повернуть налево, сэр, — произнёс старшина Ореза.

Капитан снова включил радиолокатор.

— Поворачиваем налево на курс ноль-семь-ноль. Расстояние до цели три-пять-ноль-ноль. Приближаться будем к левому борту.

Туман начал рассеиваться. Видимость уже достигла пятисот ярдов — чуть больше или чуть меньше, потому что туман на глазах расползался клочьями.

Старшина Ореза сосредоточил все внимание на экране радиолокатора, по мере того как мостик наполнялся матросами, прибывшими по сигналу боевой тревоги. На экране появилась новая цель милях в двадцати — по-видимому, танкер, направлявшийся в Галвестон. Его координаты тут же были нанесены на карту.

— Расстояние до нашего приятеля — две тысячи ярдов. Пеленг не меняется ноль-семь-ноль. Курс и скорость цели прежние.

— Очень хорошо. Увидим его минут через пять. — Уэгенер окинул взглядом рулевую рубку. Его офицеры стояли, приложив к глазам бинокли. Напрасная трата сил, но они ещё не знают этого. Капитан вышел на правое крыло мостика и посмотрел в сторону кормы на досмотровую группу. Лейтенант Уилкокс поднял вверх большой палец — все в порядке. Стоящий позади него боцман Райли кивнул, подтверждая мнение лейтенанта. Опытный старшина замер у лебёдки, готовясь к спуску «Зодиака». Спуск надувной шлюпки при таком волнении на море не представлял особого труда, но море всегда могло преподнести сюрприз.

Крупнокалиберный пулемёт был направлен дулом вверх в целях безопасности, и слева с него свисала коробка с лентами. С бака донёсся металлический щелчок — в сорокамиллиметровую пушку загнали первый снаряд.

Было время, когда мы подходили к борту судна, терпящего бедствие, чтобы оказать помощь. А теперь заряжаем автоматическую пушку, подумал Уэгенер.

Проклятые наркотики...

— Вижу цель, — донёсся возглас вперёдсмотрящего. Капитан поднял голову. В тумане трудно было рассмотреть белую яхту, но мгновение спустя он отчётливо увидел тупой транец кормы. Уэгенер поднёс к глазам бинокль и прочёл название «Основатель империи». Да, именно эту яхту он ждал увидеть. Флага на ней не было, хотя так случается, не было и людей, однако яхта продолжала идти вперёд, как и раньше. Именно поэтому Уэгенер принял решение сблизиться со стороны кормы. С того самого момента, как люди впервые вышли в море, ни один вперёдсмотрящий даже не подумал о том, чтобы оглянуться назад. Его ждёт большой сюрприз, подумал О'Нил, подходя к капитану. Закон моря.

На миг Уэгенер почувствовал раздражение и тут же взял себя в руки.

— Радиолокатор не вращается. Конечно, он мог выйти из строя.

— Вот фотография владельцев яхты, сэр.

Раньше капитан не видел её. Хозяину яхты было за сорок. По-видимому, он женился поздно, потому что, судя по информации, у него двое детей восьми и тринадцати лет, которые вместе с женой тоже находились на борту. Высокий мужчина, около метра девяноста ростом, лысый и слишком полный, он стоял на каком-то причале рядом с крупной меч-рыбой.

Должно быть, ему пришлось немало потрудиться, чтобы вытащить её, подумал Уэгенер, разглядев солнечные ожоги вокруг глаз и на ногах ниже шорт... Капитан снова поднял бинокль.

— Подходите слишком близко, — заметил он. — Уклонитесь влево, мистер.

— Слушаюсь, сэр. — О'Нил вернулся в рулевую рубку.

Идиоты, подумал капитан, вы не можете не слышать нас. Ну ничего, сейчас вы убедитесь в этом. Он сунул голову в рубку.

— Разбудите-ка их!

На середине мачты фрегата была установлена сирена, подобная тем, что используются на машинах «скорой помощи» и полицейских автомобилях, только побольше и помощнее. Через мгновение раздался завывающий рёв, настолько громкий, что капитан сам едва не подпрыгнул. Это возымело желаемый эффект. Не успел Уэгенер досчитать до трех, как из рубки яхты высунулась чья-то голова.

Это не была голова владельца. И тут же яхта резко начала правый поворот.

— Ну и осел! — проворчал капитан. — Следуйте за ними! — скомандовал он.

Фрегат тоже повернул направо. Яхта чуть присела на корму, когда увеличилась подаваемая на винт мощность, однако у «Родса» не было никаких шансов уйти от «Панаша». Ещё через две минуты фрегат поравнялся с яхтой, все ещё продолжавшей поворачивать вправо. «Панаш» был слишком близко, чтобы рискнуть выстрелом из «Бофорса». Уэгенер приказал пулемётчику дать очередь перед форштевнем «Основателя империи».

Короткая очередь — пять патронов — прогремела из крупнокалиберного пулемёта. Даже если на яхте не увидели всплесков от пуль у самого носа, грохот выстрелов нельзя было не услышать. Уэгенер вошёл в рубку и взял микрофон громкоговорителя.

— Служба береговой охраны Соединённых Штатов. Приказываю немедленно остановиться и приготовиться к приёму досмотровой группы!

Почти физически ощущалась нерешительность, царящая на яхте. Она повернула налево, но в течение одной-двух минут не сбавляла хода. Затем на корме появился мужчина и поднял флаг Панамы. Сейчас по радио сообщат, что мы не имеем права досматривать яхту, с усмешкой подумал Уэгенер. Но капитан тут же решил, что у него нет времени на развлечения.

— «Основатель империи», с вами говорит фрегат береговой охраны Соединённых Штатов. Мы высаживаем досмотровую группу на борт вашей яхты. Немедленно остановиться, немедленно!

И яхта тут же выключила двигатель. Корма поднялась, как только винт перестал вращаться. Фрегату пришлось дать полный назад, чтобы не промчаться мимо «Родса». Уэгенер вышел на крыло мостика и махнул досмотровой группе. Когда они заметили своего капитана, он сделал движение, словно передёргивал затвор автоматического пистолета. Это означало, что им следует быть настороже. Райли похлопал ладонью по кобуре пистолета, давая знать капитану, что они тоже не дураки. «Зодиак» коснулся поверхности моря. Уэгенер приказал через громкоговоритель, чтобы команда яхты вышла на открытое место. На палубе появились двое. И опять ни один не походил на владельца яхты. Ствол крупнокалиберного пулемёта на борту фрегата был направлен прямо на них, несмотря на качку. Это был самый опасный момент. Капитан «Панаша» мог гарантировать безопасность своих людей, приближающихся к яхте, лишь одним-единственным способом — первым дать команду открыть огонь, но именно на это он не имел права. До сих пор береговая охрана не потеряла при досмотре ни одного человека, однако это всего лишь вопрос времени, и ожидание трагического момента только увеличивало напряжение.

Пока «Зодиак» плыл к яхте, Уэгенер не сводил бинокля с двух мужчин на палубе. Лейтенант, стоящий рядом с пулемётчиком, тоже следил за ними. Вроде у них нет оружия, но пистолет можно легко спрятать под рубашкой, выпущенной поверх брюк. Разумеется, это безумие — сопротивляться в подобных условиях, однако капитан знал, что мир полон безумцев, — он провёл тридцать лет, спасая их. Теперь ему приходится арестовывать таких безумцев, потому что их безумие стало более зловещим, чем обычная глупость.

О'Нил снова подошёл и встал рядом со своим капитаном. «Панаш» замер на месте, его машины вращались на холостых оборотах, и поскольку теперь волны накатывались с борта, фрегат раскачивался медленнее, но более размашисто.

Уэгенер опять взглянул на пулемёт. Матрос направил ствол в правильную сторону, но большие пальцы его рук были отведены от гашетки — точно, как это предписывалось наставлением. Капитан слышал, как пять патронных гильз катались по палубе. На мгновение он нахмурился. Эти гильзы представляли угрозу безопасности. Надо сделать так, чтобы стреляные гильзы падали в какой-нибудь мешок, иначе этот юнец у пулемёта случайно наступит на одну из них, поскользнётся и нажмёт на гашетку...

Уэгенер повернулся в сторону яхты. «Зодиак» стоял у кормы. Отлично. Группа высаживается на борт яхты. Капитан увидел, что лейтенант Уилкокс первым поднялся на палубу, затем остановился, ожидая остальных. Когда последний из группы досмотра покинул шлюпку, рулевой тут же оттолкнул её от борта, затем быстро пробрался на нос, прикрывая движение группы. Уилкокс прошёл вперёд по левому борту, Обрески защищал его сзади, подняв ради пущей безопасности дуло ружья вверх. Райли со своим напарником спустился вниз. Лейтенант подошёл к двум мужчинам меньше чем через минуту. Было странно видеть, как он разговаривает с Ними, не слыша ни единого слова...

Кто-то сказал что-то. Уилкокс быстро повернул голову в одну сторону, затем в другую. Обрески сделал шаг вправо и опустил ружьё. Члены экипажа яхты легли на палубу и исчезли из поля зрения.

— Похоже, лейтенант принял решение об их аресте, сэр, — заметил О'Нил.

Уэгенер вошёл внутрь рубки.

— Радио!

Матрос бросил капитану карманную рацию. Уэгенер прислушался к разговору, но не сделал вызова. Что бы ни обнаружили его люди, ему не хотелось отвлекать их от главного. Обрески остался рядом с лежащими на палубе, а Уилкокс спустился внутрь яхты. Райли точно обнаружил что-то серьёзное. Ружьё в руках матроса было направлено на лежащих, и напряжение в его руках передавалось на фрегат через разделяющее два судна водное пространство. Капитан взглянул на пулемётчика, ствол был все ещё направлен на яхту.

— Отбой боевой готовности на пулемёте!

— Слушаюсь! — тотчас отозвался матрос, опустил руки, и ствол поднялся к небу. На лице стоящего рядом офицера отразилось смущение. Ему преподали ещё один урок. Через час-другой капитан скажет ему несколько слов. С пулемётом лейтенант совершил ошибку.

Прошло несколько мгновений, и Уилкокс появился на палубе, за ним вышел Райли. Боцман передал офицеру две пары наручников, и тот наклонился к лежащим на палубе, защёлкивая их. Значит, на борту оказались всего двое. Райли опустил пистолет в кобуру, и Обрески снова поднял вверх дуло ружья. Уэгенеру показалось, что матрос поставил ружьё на предохранитель.

Действительно, этот парень с фермы разбирается в оружии, научился, наверно, стрелять Так же, как в прошлом его шкипер. Но почему он вообще снимал ружьё с предохранителя?.. И тут же, как только Уэгенер задал себе этот вопрос, затрещал динамик рации.

— Капитан, говорит Уилкокс. — Лейтенант выпрямился, держа у рта микрофон.

Оба офицера смотрели друг на друга, разделённые сотней ярдов водного пространства.

— Да, слушаю.

— Здесь... здесь произошло что-то ужасное, сэр, все залито кровью. Один из них мыл палубу в кают-компании, но здесь все походит на бойню.

— Их всего двое?

— Так точно, сэр. На борту только два человека. Мы надели на них наручники.

— Проверьте ещё раз, — приказал Уэгенер. Уилкокс словно читал мысли капитана: он остался с арестованными и предоставил боцману Райли заняться обыском. Три минуты спустя боцман появился на палубе, качая головой. Уэгенер заметил в бинокль, что его лицо стало пепельным. Что заставило Боба Райли так побледнеть?

— Их действительно всего двое. Никаких документов. Мне кажется, нам не следует производить тщательный обыск...

— Вы правы, лейтенант. Я пришлю ещё одного матроса и оставлю с вами Обрески. Вы сможете отвести яхту в порт?

— Конечно, капитан. Здесь достаточно топлива.

— Сегодня вечером будет штормить, — предостерёг Уэгенер.

— Я проверил прогноз погоды этим утром. Всё будет в порядке, сэр.

— О'кей. Тогда я сообщу о случившемся на берег и займусь подготовкой. Не теряйте бдительности.

— Обязательно, сэр. Капитан, было бы неплохо прислать сюда телевизионную камеру и запечатлеть на видеоплёнку все, что мы видели. Это подкрепит надёжность сделанных нами фотографий.

— Через несколько минут телекамера будет у вас.

* * *

Базе береговой охраны потребовалось полчаса, чтобы убедить ФБР и Управление по борьбе с наркотиками прийти к общему согласию. Пока на фрегате ожидали команды с берега, «Зодиак» доставил на яхту ещё одного матроса с портативной телекамерой и видеомагнитофоном. Один из членов досмотровой группы сделал шестьдесят снимков «Полароидом», и все на яхте было запечатлено на полудюймовую видеоплёнку. Служащие береговой охраны включили двигатели «Основателя империи» и направились на северо-запад к Мобилю, а фрегат сопровождал яхту, следуя по левому борту. Наконец поступило указание — Уилкокс и Обрески поведут яхту в Мобил, а вертолёт с берега снимет с фрегата обоих «яхтсменов» — если не изменится погода. До базы вертолётов было далеко.

Вообще-то, на борту «Панаша» должен быть свой вертолёт, но береговой охране сократили финансирование, и денег не хватало. На яхту высадился третий матрос, и наступило время перевести задержанных на фрегат.

Боцман отвёл их на корму. Уэгенер отчётливо видел, что Райли чуть ли не швырнул их в «Зодиак». Через пять минут шлюпку подняли на борт фрегата. Яхта взяла курс на северо-запад, а «Панаш» продолжил патрулирование. Первый матрос, поднявшийся на борт фрегата, оказался тем, кто работал с «Полароидом». Он передал капитану полдюжины цветных снимков.

— Чиф собрал на борту яхты вещественные доказательства и хочет, чтобы вы посмотрели на них. На самом деле все гораздо хуже, чем кажется по этим снимкам. Подождите, пока увидите видеозапись. Её уже поставили на видеомагнитофон, чтобы сделать копию.

Уэгенер возвратил снимки матросу.

— Хорошо, все это поместите в ящик для вещественных доказательств. Вы сами не отходите от остальных членов досмотровой группы. Пусть Майерс поставит новую кассету на видеомагнитофон, и вы расскажете перед камерой, что видели на яхте. Знаете, как это делается? Примите меры, чтобы все соответствовало правилам.

— Слушаюсь, сэр!

Ещё через минуту перед капитаном появился Райли. Роберт Тимоти Райли выглядел как самый типичный боцман на военном корабле. Ростом почти метр девяносто и весом за сто килограммов; у него были волосатые лапы гориллы, брюхо человека, неравнодушного к кружке пива, и грохочущий голос моряка, способного перекричать рёв зимнего шторма. Его огромная правая рука держала два пластиковых мешка, а на лице отражался гнев, пришедший на смену шоку.

— Там настоящая бойня, сэр, словно кто-то разлил пару банок коричневой краски — только это не краска. Боже мой! — Он поднял один из мешков. — Тот, что поменьше ростом, мыл палубу, когда мы подошли к борту. В кают-компании стояла корзина для мусора, а в ней полдюжины стреляных гильз. Ещё две я поднял с ковра — как нас учили, капитан. Сунул внутрь каждой шариковую ручку и положил их в мешок. Два пистолета я оставил на яхте. Но это не самое худшее.

В пластиковом пакете лежала небольшая фотография в рамке — владелец яхты со своей семьёй. А в следующем пакете...

— Нашёл вот это под столом. Изнасилование. У неё были, по-видимому, месячные, однако это их не остановило. Возможно, изнасиловали только жену, а может быть, и девочку. В камбузе лежат окровавленные ножи. Думаю, что они изрезали трупы и выбросили за борт. Теперь эти четверо в брюхе у акул.

— А наркотики?

— В кубрике экипажа нашли килограмм двадцать белого порошка. Есть и марихуана, но её запас, наверно, только для личного употребления. — Райли пожал плечами. — Я даже не стал брать пробу порошка, сэр. Это не имеет значения. Перед нами акт откровенного пиратства и убийство четырех человек. В палубе я видел пулевую пробоину — сквозную. Понимаешь, Рэд, я не встречал ничего подобного за всю жизнь. Это как фильм ужасов, только ещё хуже.

— Что нам известно про арестованных?

— Ничего. Они не произнесли ни единого слова, только бормотали что-то себе под нос — по крайней мере, в моём присутствии. У них нет никаких документов, и я решил не копаться в вещах, разыскивая паспорта и тому подобное. Пусть этим занимаются настоящие полицейские. В рулевой рубке все чисто, как и в одном из туалетов. Мистер Уилкокс без особого труда приведёт яхту в порт, и я слышал, как он предупредил Обрески и Брауна, чтобы они ни к чему не прикасались. Топливные баки почти полны, так что лейтенант сможет идти полным ходом. Если сохранится хорошая погода, он войдёт в Мобил ещё до полуночи. Хорошая яхта.

Райли снова пожал плечами.

— Приведи их сюда, — распорядился Уэгенер после недолгого раздумья.

— Слушаюсь. — Райли спустился на корму.

Капитан набил трубку и попытался вспомнить, где оставил спички. Пока он занимался другими проблемами, мир переменился, и Уэгенеру это не нравилось. В море и без того было достаточно опасно. Ветер и волны являлись смертельным врагом человека. Море всегда ждало удобного момента. Не имело никакого значения, каким опытным моряком вы себя считали, — стоило допустить одну, всего одну ошибку, и всё кончено. Уэгенер был человеком, который помнил о предательском море, знал, что ему нельзя доверять, и потому не допускал ошибок. Он посвятил жизнь спасению тех, кто допускал их, и это сделало его жизнь богатой и увлекательной. Уэгенеру нравилось быть ангелом-спасителем на белоснежном судне. Когда Рэд Уэгенер поблизости, вы не погибнете. У вас всегда оставалась надежда, что он появится рядом, опустит голые руки в мокрую бушующую могилу и вытащит вас... но сейчас акулы пировали телами четверых людей. Уэгенер любил море, несмотря на всю его переменчивость, но ненавидел акул, и при одной мысли, что сейчас акулы пожирают людей, которых он мог спасти... четырех человек, забывших о том, что не все акулы плавают в море, напомнил себе капитан. Вот что изменилось. Пиратство. Он покачал головой.

Именно так называют подобное в море. Пиратство. В юности Уэгенер смотрел кинофильмы о пиратах с участием Эррола Флинна. Но пираты исчезли два века назад. Пиратство и убийство — то, о чём старались не говорить в фильмах.

Пиратство, убийство и насилие, причём каждое из этих преступлений в прежние дни влекло за собой смертную казнь...

— Стоять прямо! — рявкнул Райли. Боцман держал обоих за руки. Арестованные были в наручниках, и Райли помогал им сохранять равновесие. Поблизости находился старшина Ореза, готовый действовать в случае необходимости.

Обоим было лет по двадцать пять, оба худые. Один из них был высокий, футов шести ростом, с высокомерной гримасой на лице — это показалось капитану странным. Неужели он не понимает, в каком положении находится? Его горящие глаза смотрели на капитана, который ответил ему бесстрастным взглядом из-за своей незажженной трубки. В этих глазах было что-то странное, но Уэгенер не понимал, что именно.

— Как вас зовут? — спросил капитан. Ответа не последовало. — Вы должны назвать своё имя, — спокойно объяснил Уэгенер. И тут произошло нечто невероятное. Высокий парень плюнул на рубашку капитана. Прошла необычайно долгая минута, в течение которой Уэгенер отказывался поверить в случившееся, на его лице даже не отразилось изумление. Райли оказался первым, отреагировавшим на это богохульство.

— Ах ты сукин сын! — Боцман поднял арестованного, взмахнул им, как тряпичной куклой, и грохнул его о бортовой леер. Арестованный ударился о леер пряжкой пояса, и на мгновение показалось, что он переломится пополам. Воздух с хрипением вырвался из его рта, ноги взметнулись, пытаясь опереться о палубу, прежде чем он упадёт за борт.

— Господи, Боб. — едва вымолвил Уэгенер, когда Райли снова поднял мужчину.

Боцман повернул его, схватил левой рукой за горло, а правой сумел оторвать от палубы. — Сейчас же опусти его, Райли!

По крайней мере, Райли удалось нарушить высокомерие парня. На мгновение в его глазах отразился подлинный страх — арестованный хватал ртом воздух. Ореза уже уложил на палубу второго. Райли швырнул своего парня рядом с ним. Пират — Уэгенер уже называл его про себя именно так — упал вперёд, пока его лоб не коснулся палубы. Он хрипел, безуспешно стараясь вдохнуть воздух; боцман Райли, все такой же бледный, с трудом восстановил самообладание.

— Извините, капитан. Боюсь, что он на мгновение вывел меня из себя.

Боцман ясно дал понять, что извиняется только за то, что поставил своего командира в неловкое положение.

— В камеру обоих, — приказал Уэгенер. Райли увёл арестованных в сторону кормы.

— Черт побери, — тихо пробормотал Ореза. Он вытащил носовой платок и вытер рубашку капитана. — Боже мой, Рэд, что происходит в этом мире?

— Не знаю, Португалец. Боюсь, мы оба слишком стары, чтобы ответить на этот вопрос. — Уэгенеру удалось найти спички, и он закурил трубку. В течение нескольких секунд он смотрел в море, прежде чем нашёл нужные слова. — Когда я поступил на службу, меня обучал старый мичман, любивший рассказывать про годы сухого закона. Послушать его — не было в то время ничего особенно страшного, что-то вроде большой увлекательной игры.

— Может быть, тогда люди были цивилизованными, — заметил Ореза.

— Скорее, дело заключалось в том, что на катере нельзя было перевезти спиртного на миллион долларов. Ты что, не смотрел «Неприкасаемых» по телевидению? Войны между бандами были в то время не менее кровопролитными, чем те, о которых мы читаем сейчас. Может быть, даже хуже. Но я поступал в береговую охрану не для того, чтобы стать полицейским, чиф.

— Я тоже, — проворчал Ореза. — Просто мы постарели, а мир взял и переменился. Лишь об одной перемене я жалею, правда.

— Какой именно, Португалец?

Главный старшина повернулся к своему капитану.

— Несколько лет назад в Нью-Лондоне я узнал одну вещь Тогда мне было нечего делать, и я решил ходить на курсы. Там говорили, что в старое время, когда захватывали пиратов, то имели право осуществить суд трибунала прямо на месте захвата и привести приговор в исполнение немедленно. И ты знаешь результаты сразу сказались. — Ореза покачал головой. — Думаю, по этой причине все и кончилось.

— Значит, подвергнуть их справедливому и беспристрастному суду — и повесить?

— А почему нет, сэр?

— Так мы больше не поступаем. Теперь мы стали цивилизованными.

— Да, цивилизованными. — Ореза открыл дверь в рубку. — Знаю, что это такое. Видел фотографии.

Уэгенер улыбнулся, потом подумал — а почему? Трубка потухла. Он не мог понять, в чём причина, что он не бросает курить совсем, пытаясь разыскать спички в карманах, но трубка стала частью его образа. Старый моряк, действительно, подумал Уэгенер, он постарел. Порыв ветра подхватил спичку, когда капитан хотел выбросить её за борт, и та упала на палубу. Неужели он уже начинает забывать про направление ветра, спросил себя Уэгенер, наклоняясь за спичкой.

В шпигате, наполовину высовываясь из него, лежала пачка сигарет. Капитан фанатично следил за чистотой на палубе и уже приготовился было рассердиться на того, кто выбросил здесь пустую пачку, как вдруг заметил, что такой сорт сигарет не курят на его фрегате. Название на пачке было «Калверт», этот сорт, припомнил он, производится американской фирмой для Латинской Америки. Картонная коробка с откидывающейся крышкой, и Уэгенер поднял её из простого любопытства.

Внутри были не сигареты. По крайней мере, не сигареты с табаком. Капитан достал одну из них. Сигарета не ручного изготовления, это точно, но, с другой стороны, она не походила на аккуратную продукцию американской раковой индустрии. Он даже улыбнулся — против воли. Какой-то хитроумный предприниматель придумал ловкий способ маскировать эти — как их... самокрутки с марихуаной? под настоящие сигареты. А может быть, так их более удобно носить. Должно быть, эта пачка вывалилась из кармана рубашки высокого парня, когда Райли встряхнул его, с опозданием подумал Уэгенер. Он закрыл пачку и положил в карман. Как только представится возможность, нужно опустить её в ящик, где хранятся остальные вещественные доказательства.

Ореза вернулся из рубки.

— Новая сводка погоды. Граница надвигающегося шторма приблизится к нам не позднее двадцати одного часа. Он будет более жестоким, чем ожидали. Порывы могут достигать сорока узлов. Дунет не на шутку, сэр.

— С Уилкоксом и яхтой ничего не случится? — спросил Уэгенер. У него ещё оставалось время отозвать их.

— Вряд ли, сэр. Шторм движется на юг. Область высокого давления идёт к нам из Теннесси. У мистера Уилкокса всё пройдёт гладко, шторм минует его, а вот с вертолётом дело сложнее. Они собирались послать его к нам лишь после восемнадцати часов — это слишком рискованно. На обратном пути он может натолкнуться на передний фронт шторма.

— А что предсказывают на завтра?

— Надеются, что ещё до рассвета облака рассеются и затем придёт область высокого давления. Сегодня вечером нас покачает, зато дальше наступят четыре дня хорошей погоды. — Ореза не высказал вслух своего совета, да это и не требовалось. Два старых моряка понимали друг друга без слов.

Уэгенер кивнул, соглашаясь.

— Передай в Мобил, чтобы отложили прибытие вертолёта до завтрашнего полудня.

— Слушаюсь, капитан. Незачем рисковать вертолётом для перевозки дерьма.

— Ты прав, Португалец. И позаботься об Уилкоксе. Нужно сообщить ему о погоде — вдруг шторм изменит направление. — Уэгенер взглянул на часы. — Пора садиться за бумаги.

— Завтра предстоит нелёгкий день, Рэд.

— Это верно.

Каюта Уэгенера была, разумеется, самой большой на фрегате и единственной, рассчитанной на одного человека, потому что уединённость и одиночество являлись роскошью, по традиции принадлежащей шкиперу. Но «Панаш» не был крейсером, и потому каюта Уэгенера чуть превышала площадью десять квадратных метров, правда, с отдельным гальюном — удобство, за которое на корабле стоило бороться. На протяжении всей своей карьеры в береговой охране Уэгенер всячески избегал канцелярской работы. У него был помощник, способный молодой лейтенант, и на него капитан взваливал столько канцелярской работы, сколько позволяла его совесть. Таким образом, на долю Уэгенера выпадало два или три часа в день, во время которых он корпел над бумагами. Капитан набросился на документы с энтузиазмом приговорённого, идущего к виселице. Полчаса спустя он понял, что сегодня эта работа давалась ему труднее обычного. Уэгенер никак не мог сосредоточиться — убийство на борту яхты постоянно вторгалось в его сознание.

Убийство в море, подумал он, глядя на иллюминатор в правой переборке. Конечно, нельзя считать это таким уж необычным. Ему приходилось слышать о нескольких случаях, хотя непосредственно капитан не имел к ним отношения. Однажды на корабле у побережья Орегона обезумевший матрос едва не убил своего товарища.

Впоследствии оказалось, что у бедняги опухоль головного мозга, от которой он и умер позднее, вспомнил Рэд. «Пойнт Габриэль» вышел в море и забрал безумца, уже связанного по рукам и ногам и усыплённого большой дозой транквилизатора. Этим и ограничивалось непосредственное знакомство Уэгенера с насилием в море. По крайней мере с тем насилием, источником которого является человек. Море само по себе достаточно опасно и без человеческой помощи. Подобная мысль всё время возвращалась к нему, как надоевший припев песни. Он попытался вернуться к работе, но безуспешно.

Уэгенер нахмурился, недовольный собственной нерешительностью. Нравится ему канцелярская работа или нет, она составляет часть его обязанностей. Капитан раскурил трубку, надеясь, что это поможет сосредоточиться. Но и это не помогло.

Уэгенер выругался про себя, отчасти изумлённо, отчасти с раздражением, и вошёл в гальюн, чтобы напиться. Разложенные на столе бумаги тянули к себе. Он взглянул в зеркало и понял, что нужно побриться. В то же самое время бумаги сиротливо лежали на столе, и канцелярская работа не продвигалась.

— Ты стареешь, Рэд, — сообщил он лицу в зеркале. — Становишься старым маразматиком.

Уэгенер решил, что сначала побреется. Он совершал эту процедуру старомодным способом, с помощью мыльной пены и кисточки, и его единственной уступкой современности была безопасная бритва. Уэгенер намылил лицо и наполовину побрился, когда раздался стук в дверь.

— Заходите!

В дверях стоял боцман Райли.

— Извините, капитан, я не знал, что вы...

— Ничего страшного, Боб, в чём дело?

— Я подготовил первый черновик отчёта о досмотре яхты, сэр. Решил, что вам захочется его прочитать. Мы записали свидетельства всех на аудио-и видеоплёнку. Майерс снял копию видеокассеты происшедшего на яхте. Оригинал находится в ящике с остальными вещественными доказательствами, а сам ящик заперт в сейфе с секретными документами, как и полагается по инструкции. Если хотите, у меня с собой копия черновика.

— О'кей, положи на стол. Что-нибудь новое от наших гостей?

— Нет, сэр. А день сегодня просто великолепный.

— День-то великолепный, а вот я занимаюсь проклятыми бумагами.

— Боцман трудится с утра до ночи, а шкипер и ночью спать не хочет, — продекламировал Райли.

— Не следует издеваться над своим капитаном, боцман. — Уэгенер подавил смех, лишь когда вспомнил, что держит бритву у своего горла.

— Покорно прошу извинения у капитана. Между прочим, сэр, мне тоже есть чем заняться.

— Юноша, который стоял у пулемёта сегодня утром, нуждается в лекции о безопасности. Он не отвёл вовремя пулемёт от яхты. Только не надо слишком уж его ругать, — заметил Уэгенер, закончив бриться. — А я поговорю с мистером Петерсоном.

— Вы правы, сэр, с этими вещами нужно обращаться осторожно. Поговорю с парнем сразу после очередного обхода.

— Я тоже хочу осмотреть судно — вечером ожидается шторм.

— Португалец уже сказал мне. Мы все принайтовим.

— Хорошо, Боб, скоро увидимся.

— Есть, сэр. — Райли вышел из каюты.

Уэгенер убрал свои бритвенные принадлежности и снова сел за стол. Черновик доклада о высадке на яхту и аресте подозреваемых лежал сверху. Сейчас печатается окончательный, полный вариант того же, но капитан предпочитал ознакомиться с черновиком. Он, как правило, был более точен. Уэгенер просмотрел его, отхлёбывая из чашки холодный кофе. Цветные фотографии, сделанные «Полароидом», лежали в кармане пластиковой обложки. Они не улучшили его настроение, и так плохое из-за навалившейся канцелярской работы. Капитан решил вложить видеокассету в свой плеер и просмотреть запись перед обедом.

Качество съёмки было намного хуже того, что можно назвать профессиональной работой. Вести съёмку портативной телекамерой на раскачивающейся яхте оказалось почти невозможно, да и не хватало света для получения достаточно высокого качества кадров. И несмотря на всё это, то, что увидел капитан, встревожило его. Микрофон схватывал отрывки разговора, и время от времени экран ярко освещался, когда срабатывала фотовспышка «Полароида».

Было совершенно очевидно, что на борту «Основателя империи» погибли четыре человека, и все они оставили после себя кровавые следы. Пятна крови не были слишком уж выразительными, однако воображение заполняло пробелы. Койка в каюте, судя по всему принадлежавшая сыну, была обильно залита кровью в районе подушки.

Выстрел в голову. Ещё три комплекта кровавых пятен украшали кают-компанию. В этом помещении на борту яхты было наиболее просторно, и именно здесь пираты развлекались. Развлекались, подумал Уэгенер. Три комплекта кровавых пятен. Два рядом, один в стороне. У владельца яхты были привлекательная жена и дочь тринадцати лет... Не иначе пираты заставили его наблюдать за представлением, верно?

— Боже мой, — выдохнул Уэгенер. Именно так все и произошло. Они заставили его наблюдать и затем убили всех... изрезали тела и бросили их за борт. Мерзавцы.

Глава 2 Ночные хищники

В этом паспорте было вписано имя Дж. Т. Уилльямса, однако у него было много паспортов. Сейчас его прикрытием была должность представителя американской фармацевтической фирмы, и он мог пространно рассуждать о различных синтетических антибиотиках. С не меньшим знанием дела он был в состоянии говорить о достоинствах и недостатках тяжёлых землеройных машин как специальный представитель компании «Катерпиллар трактор», а также имел ещё две легенды и был способен переключаться на них с такой же лёгкостью, как менял одежду, Уилльямс — его ненастоящая фамилия. Он был известен в оперативном управлении ЦРУ как Кларк, но и это не являлось его фамилией, хотя именно как Кларк он жил и растил семью. Вообще-то, он был инструктором в школе оперативников ЦРУ, известной как «Ферма», однако инструктором он был потому, что прекрасно владел своей профессией, и по той же самой причине часто выполнял оперативные задания.

Кларк был высоким, крепким мужчиной шести футов роста, с пышными тёмными волосами и квадратной челюстью, позволяющей догадываться о его происхождении, с голубыми глазами, которые весело улыбались, когда он хотел этого, и горели яростным пламенем, если ему не хотелось улыбаться. Несмотря на то, что возраст Кларка давно перешагнул за сорок, у него не было брюшка, обычно появляющегося у тех, кто проводит время за письменным столом, а широкие мощные плечи красноречиво свидетельствовали о количестве часов, проведённых в тренировочном зале. Несмотря на всё это, сейчас, в век всеобщего внимания к физическому состоянию, он ничем не выделялся — за исключением одной заметной детали. На кисти руки у него был вытатуирован улыбающийся красный тюлень. Вообще-то, татуировку следовало бы удалить, но Кларк не делал этого по сентиментальным причинам. Тюлень был частью прошлого, которое он когда-то выбрал для себя. Если ему задавали вопрос во время полёта в авиалайнере, он отвечал совершенно честно, что когда-то служил на флоте, и затем принимался лгать о том, как военно-морской флот заплатил за его обучение в колледже, где он стал фармацевтом, механиком или специалистом в другой области, соответствующей его легенде. Если говорить честно, Кларк не заканчивал колледж и не имел никакой учёной степени, хотя за много лет накопил столько специального опыта, что мог бы получить полдюжины таких степеней. Отсутствие высшего образования могло бы должно было бы — воспрепятствовать его службе на должности, которую он занимал в ЦРУ, но у Кларка был талант, чрезвычайно редкий для большинства западных разведывательных служб. Впрочем, и потребность в этом таланте тоже возникала не часто, однако эта потребность временами бывала критически важной, и один из высших руководителей ЦРУ однажды понял, что такой человек будет полезным, и зачислил его в штат. То, что он превратился в исключительно способного офицера-оперативника, — особенно когда требовалось выполнять специальные, непродолжительные и опасные поручения, — принесло только пользу управлению.

Кларк стал человеком-легендой, хотя причину этого знала в Лэнгли только горстка людей. В конце концов, существовал всего один мистер Кларк.

— Какова причина вашего приезда в нашу страну, сеньор Уилльямс? — спросил сотрудник иммиграционной службы.

— Бизнес. Кроме того, перед возвращением домой я надеюсь посвятить некоторое время рыбной ловле, — ответил Кларк по-испански. Он свободно владел шестью языками, причём тремя из них так, что мог бы сойти за жителя этих стран.

— Вы превосходно говорите по-испански.

— Спасибо. Я вырос в Коста-Рике, — солгал Кларк. В этом искусстве он тоже преуспел. — Мой отец работал там много лет.

— Да, это сразу заметно. Добро пожаловать в Колумбию.

Кларк отправился за своим багажом. Здесь разреженный воздух, заметил он.

Ежедневные пробежки помогли ему справиться с недостатком кислорода, но он напомнил себе, что придётся подождать несколько дней, прежде чем ему удастся заняться чем-то действительно изнурительным. Сюда он приехал впервые, но интуиция говорила ему, что этот визит будет не последним. Все крупные операции начинались с разведки. Это и было его теперешним заданием. Когда его инструктировали относительно предмета разведки, Кларк понял, в чём будет заключаться сама операция. Ему приходилось заниматься подобным и прежде, напомнил себе Кларк. Более того, именно то, что он осуществил раньше подобную операцию, и заставило ЦРУ взять его к себе, изменить ему имя, биографию и дать жизнь, которую он вёл почти двадцать лет.

Одной из необычных черт Колумбии было то, что здесь разрешалось ввозить оружие почти без всяких формальностей. На этот раз Кларк не воспользовался этим. Интересно, подумал он, может быть, в следующий приезд ему придётся поступить по-другому. Кларк знал, что не сможет обратиться за помощью в этом к местному резиденту ЦРУ. В конце концов, резидент даже не знал, что он прибыл в Колумбию. Кларк так и не понял почему. Это обстоятельство не должно интересовать его. Целью приезда была операция.

* * *

Всего несколько лет назад армия Соединённых Штатов вернулась к мысли о восстановлении дивизии лёгкой пехоты.Сформировать такие дивизии оказалось совсем несложно. Следовало всего лишь взять механизированную пехотную дивизию и убрать из неё все механизированное снаряжение. После этого осталась дивизия примерно из 10 тысяч 500 человек, чьи организация и вооружение были даже легче, чем у воздушно-десантной дивизии, которая традиционно считалась самой лёгкой из всех войск и потому способной к переброске по воздуху «всего» пятью сотнями рейсов самолётов транспортной авиации ВВС. Но дивизии лёгкой пехоты, или ДЛП, как их стали называть, были совсем не такими бесполезными, как это могло показаться стороннему наблюдателю. Скорее наоборот.

Воссоздавая «лёгких бойцов», армия решила вернуться к основам истории, освящённым веками. Любой думающий воин засвидетельствует, что существуют два типа бойцов: пехота и те, кто тем или иным способом обеспечивают её поддержку.

Дивизии лёгкой пехоты в большей степени, чем что-нибудь ещё, представляли собой курсы совершенствования для опытных пехотинцев — завершалось формирование настоящих бойцов, доводились до блеска навыки боевой подготовки. Именно то этих дивизий армия получала сержантов, воспитанных древним способом. Признавая это, армия тщательно отбирала своих самых опытных офицеров, чтобы командовать ими.

Полковники, командующие бригадами, и генералы, стоящие во главе дивизий, были ветеранами, прошедшими Вьетнам, чья память о том страшном времени смешивалась с восхищением по адресу их врагов и особенно по поводу того, как Вьетконг и армия Северного Вьетнама превратили свой недостаток снаряжения и огневой мощи в самое ценное качество. Руководители армии пришли к выводу, что американские пехотинцы вполне могут достичь того же уровня искусства боя, что и солдаты Во Нгуен Гиапа. И тогда боевая подготовка американских пехотинцев поднимется на новый, более высокий уровень, потому что они совместят восточную хитрость с традиционным преклонением Америки перед новейшим снаряжением и огневой мощью. В результате были созданы четыре отборные дивизии: 17-я в зелёных холмах Форт-Орда, штат Калифорния, 10-я горная в Форт-Драме, штат Нью-Йорк, 25-я в казармах Шофилд-Бэрракс на Гавайях и 6-я, разместившаяся в Уэйнрайте, штат Аляска У каждой из этих дивизий возникли трудности — командиры безуспешно старались удержать у себя сержантов и молодых офицеров, командиров взводов и рот, однако это было частью общего, более широкого плана. Лёгкие пехотинцы ведут трудную жизнь, и по достижении тридцати лет даже лучшие из них начинают мечтать о том, чтобы мчаться в бой на вертолёте или бронетранспортёре, или же о том, чтобы провести некоторое время со своими молодыми жёнами и детьми вместо беспрестанного лазанья по горам. Таким образом, лучшие из солдат, те, что остались в армии, сумели закончить весьма непростые сержантские школы, существующие в каждой дивизии. Только те, кто понял, что и сержанты могут иногда действовать без указаний своих лейтенантов, переводились в тяжёлые формирования, составляющие остальную армию, забирая с собой приобретённый ими опыт и навыки, которые они уже никогда не забудут. ДЛП представляли собой, короче говоря, что-то вроде фабрик, где армия производила сержантов, обладающих исключительными способностями вести за собой, и навыками полевого боя вечными, никогда не меняющимися истинами вооружённой борьбы. В конце концов, судьба сражений решалась солдатами в грязных сапогах и пропахших потом мундирах, способными использовать условия местности и ночь как своих союзников, чтобы обрушить огонь и смерть на врагов.

Старший сержант Доминго Чавез был одним из них. Ему было двадцать шесть лет, и его знали под кличкой Динг. Сейчас за его плечами было уже девять лет армейской службы; он начал свою карьеру как участник одной из многочисленных юношеских банд в Лос-Анджелесе, и его природный здравый смысл сумел преодолеть отсутствие образования — он понял, после того как его лучший друг был убит выстрелом из проезжающей машины и он так и не узнал причины убийства, что ничего хорошего от пребывания в bandidos ожидать не приходится. Утром следующего понедельника Чавез сел в автобус и приехал в ближайший вербовочный пункт, где шёл набор в армию, поскольку в корпус морской пехоты его не приняли.

Несмотря на почти полную неграмотность Чавеза, сержант, ведающий вербовкой, сразу зачислил его; дело в том, что квота набора ещё не была выполнена сержантом, и юноша выразил желание стать пехотинцем, в результате чего заполнились сразу два белых пятна в ежемесячном отчёте. Более того, Чавез изъявил готовность немедленно отправиться в казарму. Лучшего клиента для вербовщика было трудно придумать.

Юноша почти ничего не знал о военной службе, да и то немногое, что было ему известно, оказалось непохожим на действительность. Потеряв волосы и крысиную бородку, он понял, что упрямство мало что значит без дисциплины и что армия не терпит непокорных. Этот урок был преподан ему за окрашенной в белый цвет казармой сержантом-строевиком, чьё лицо казалось чернее ночи в джунглях.

Однако в жизни Чавеза не было лёгких уроков, и потому он привык не обижаться на трудные. Узнав, что в армии тоже существует своя иерархия со строгими правилами подчинения младших старшим, юноша подчинился правилам и с течением времени постепенно превратился в неплохого солдата-первогодка. Пройдя начальную подготовку в уличных бандах, Чавез уже познал важность товарищества, взаимодействия и чувства локтя и сумел теперь дать этим качествам нужное направление, что оказалось для него совсем просто. К тому моменту, когда завершился период учебной подготовки, его худощавое тело стало подтянутым и сильным, словно вместо мышц у него были стальные тросы; с чувством определённой гордости Чавез смотрел на себя в зеркало, к тому же он уже овладел почти всеми видами оружия, которые состояли на вооружении пехоты. Где ещё, подумал однажды юноша, тебе дают пулемёт, да ещё платят за то, что ты из него стреляешь?

Но солдатами не рождаются, ими становятся. Сначала Чавеза направили для прохождения службы в Корею, где он познакомился с холмами и понял, насколько опасными могут быть вражеские банды, поскольку службу в демилитаризованной зоне уж никак нельзя назвать спокойной. Здесь он узнал раз и навсегда, что дисциплина имеет глубокий смысл. Она позволяет тебе сохранить жизнь. Небольшая группа лазутчиков из Северной Кореи выбрала дождливую ночь для того, чтобы пересечь участок, охраняемый его подразделением, для целей, известных только их командирам. По пути они натолкнулись на скрытый передовой пост; находящиеся там два американских солдата решили ночью поспать и... больше не проснулись. Части южнокорейских войск позднее перехватили и уничтожили лазутчиков, но именно Чавез обнаружил солдат из своего взвода, лежавших с перерезанными глотками, точно так же, как это делалось в его родном городе. Военная служба, тут же решил он — дело серьёзное, и ему захотелось овладеть этим искусством. Первым заметил это взводный сержант, затем лейтенант обратил внимание на способного солдата. Чавез не пропускал занятий, старался запомнить то, что ему говорили, и даже пытался вести конспект. Поняв, что этот солдат не в состоянии читать и писать, — за исключением тех слов, которые он тщательно выучил заранее, — взводный сержант обратился к офицеру за помощью в обучении Чавеза. Молодой солдат посвятил этому все свободное время и к концу года сумел сдать экзамены, соответствующие по уровню средней школе, причём с первой попытки, о чём Чавез говорил этим памятным вечером каждому, кто готов был слушать. Теперь он стал специалистом 4-го класса и получил лишние 58 долларов 50 центов в месяц.

Лейтенант, командир взвода, так и не осознал — хотя взводный сержант понял, что эти события навечно изменили Доминго Чавеза. Несмотря на то, что у него в сердце всегда пылала гордость, свойственная латинским расам, восемнадцатилетний солдат понял, что сумел, наконец, добиться чего-то, чем действительно стоит гордиться. Этим, решил юноша, он обязан армии и с глубоким чувством благодарности, тоже составляющим часть его культурного наследия, поклялся себе не пожалеть сил, чтобы верной службой расплатиться с армией за хорошее к нему отношение.

Некоторые черты остались у него навсегда. Чавез стремился к физическому совершенству. Отчасти это объяснялось тем, что он был небольшого роста — всего пять футов восемь дюймов, — но сумел понять, что жизнь — это не поле для американского футбола и что лучше всего выдерживают длительные переходы выносливые и терпеливые солдаты, которыми чаще всего являются худощавые, подтянутые бойцы. Чавез заставил себя полюбить бег и получал немалое удовольствие от хорошего пота. Благодаря всему этому его перевод в 7-ю дивизию лёгкой пехоты был почти неизбежным. Несмотря на то, что 7-я дивизия расположена в Форт-Орде, рядом с Монтереем, на побережье Калифорнии, её подразделения ведут боевую подготовку ниже по побережью, в военной резервации Хантер-Лиггетт, бывшей когда-то огромным ранчо семьи Херста.

Резервация, во время влажной зимы представляющая собой великолепные зелёные холмы, превращается раскалённым калифорнийском летом в нечто напоминающее поверхность Луны: бесчисленные крутые холмы с резкими очертаниями, искривлённые бесформенные деревья и трава, превращающаяся в пыль под сапогами. Для Чавеза это был родной дом. Он прибыл сюда только что произведённым в звание младшего сержанта категории Е-5, и его тут же направили на дивизионные двухнедельные курсы боевых командиров, являющиеся школой подготовки взводных сержантов, откуда, в свою очередь, для него открылась дорога для поступления в школу рейнджеров — бойцов военного диверсионно-разведывательного отряда — в Форт-Беннинге, штат Джорджия. По возвращении из этой школы, самой тяжёлой и сложной по обучению в армии, Чавез стал ещё более худощавым и уверенным в себе.

Его прибытие в Форт-Орд совпало с приездом сюда нового пополнения рекрутов для его батальона. Динга Чавеза назначили командовать отделением новобранцев, только закончивших своё обучение в пехотной школе продвинутого типа. Наконец-то молодой сержант получил возможность вернуть хотя бы часть своего долга. Армия вложила в него немало времени и средств, сделала Динга Чавеза человеком, гордым своими достижениями, и теперь наступило время передать эти навыки девяти зелёным новобранцам, а также продемонстрировать армии, что он сделан из материала, годного для настоящего боевого командира. Чавез принял командование отделением подобно приёмному отцу в большой и непокорной семье заново приобретённых детей. Он хотел, чтобы новобранцы превратились в хороших солдат, потому что они принадлежали ему, а поскольку они принадлежали ему, Чавез принял все меры, чтобы эти птенцы стали настоящими бойцами.

В Форт-Орде он овладел искусством несения военной службы, ибо тактика пехоты для лёгких пехотинцев является именно искусством. Приписанный к роте «Браво» 3-го батальона 17-ю пехотного полка, чей несколько претенциозный девиз гласил: «Ниндзя! Ночь принадлежит нам!» — Чавез отправлялся в поле с лицом, покрытым маскировочной краской — в 7-й ДЛП даже вертолётчики носили её, — и по-настоящему овладел этой специальностью, обучая своих солдат. Но самое главное — он полюбил ночь. Чавез научился сам и научил новобранцев скользить в ночи подобно шёпоту ветерка. Цель подобных учений была, в общем-то, одинакова.

Чавез знал, что он не сможет одержать верх над тяжёлым формированием при лобовом столкновении, и потому учил своих людей утончённым хитростям, неприятным и страшным для противника, которые всегда использовались лёгкими пехотинцами: налётам и засадам, просачиванию через вражеские линии и сбору разведывательной информации. Скрытые передвижения были их главным оружием, а элемент неожиданности усиливал мощь ударов. Они появлялись там, где их меньше всего ожидали, и накосили свирепый удар — часто в рукопашной схватке или с очень близкого расстояния, исчезая в темноте прежде, чем противник успевал прийти в себя. Когда-то американцы немало страдали от подобных трюков, и потому только справедливо, что теперь они овладели ими, чтобы расплатиться сполна.

Короче говоря, старший сержант Доминго Чавез стал человеком, которого апачи или Вьетконг признали бы самым или одним из самых опасных врагов.

— Эй, Динг! — послышался голос взводного сержанта. — Тебя ищет лейтенант.

Ночь в Хантер-Лиггетт оказалась длинной и тяжёлой, и для них она закончилась с наступлением рассвета два часа назад. Учения длились почти девять суток, и даже Чавез испытывал усталость. Ему больше не семнадцать, с каким-то удивлением говорили гудящие ноги. По крайней мере, это были его последние учения с ниндзя. Его переводили в другую часть, и теперь он станет сержантом-строевиком в школе начальной подготовки в Форт-Беннинге, штат Джорджия. Чавез безгранично этим гордился. Армия настолько высоко ценила его, что решила сделать примером для новобранцев. Сержант встал, но, перед тем как отправиться к своему лейтенанту, сунул руку в карман и достал метательную звезду. С того самого момента, как полковник стал называть своих подчинённых «ниндзя», этот маленький, но смертельно опасный метательный снаряд превратился в предмет заботы и беспокойства для командования дивизии. Однако для хороших сержантов всегда было послабление, а Чавез являлся одним из них. Он швырнул звезду внешне малозаметным, но мощным движением кисти, и метательный снаряд на дюйм вонзился в ствол дерева, стоящего в пятнадцати футах. Чавез выдернул звезду, положил в карман и пошёл к командиру.

— Прибыл, сэр! — произнёс Чавез, вытягиваясь по стойке смирно.

— Вольно, сержант, — ответил лейтенант Джексон. Он сидел, опираясь спиной о ствол дерева, чтобы дать отдых покрытым водяными пузырями ногам. Выпускник академии в Уэст-Пойнте, всего двадцати трех лет, он начинал понимать, как трудно угнаться за солдатами, которых должен вести за собой. — Мне только что позвонили. Поступил приказ прислать вас в штаб дивизии. Необходимо выправить какие-то документы, связанные с вашим переводом Можете отправиться на вертолёте, доставившем припасы в хозчасть батальона. Он должен совершить посадку в штабе через час. Между прочим, вы образцово сработали прошлой ночью. Мне жаль расставаться с вами, Динг.

— Спасибо, сэр. — Джексон был не так уж плох для молодого офицера, подумал Чавез. Зелёный и неопытный, разумеется, зато старается поскорее научиться и овладевает мастерством. Он вытянулся и отдал честь лейтенанту.

— Не рискуйте понапрасну, сержант. — Джексон встал, чтобы отсалютовать, как положено.

— Ночь принадлежит нам, сэр! — ответил Чавез, как это было принято в 3-м батальоне 17-го пехотного полка. Двадцать пять минут спустя он поднялся на борт вертолёта Сикорский UН-60А «Блэкхок» и разместился поудобнее, чтобы отдохнуть во время пятидесятиминутного полёта в Форд-Орд. Главный сержант батальона вручил ему предписание, когда Чавез поднимался на борт. Ему давали час, чтобы помыться и привести себя в порядок перед тем, как явиться в отдел кадров дивизии. Чавезу понадобился продолжительный душ, чтобы смыть с себя солёный пот и маскировочную краску, но он сумел прибыть даже раньше назначенного срока одетым в свой лучший пятнистый комбинезон.

— Привет, Динг, — окликнул его другой старший сержант, работавший в отделе кадров, пока заживала сломанная нога. — Тебя ждут в конференц-зале, в конце коридора на втором этаже.

— А в чём дело, Чарли?

— Понятия не имею. Какой-то полковник выразил желание поговорить с тобой, вот и все.

— Черт побери, мне следовало подстричься, — пробормотал Чавез, поднимаясь по деревянной лестнице. Да и ботинки можно было почистить получше. Чертовски плохо появляться в таком виде перед каким-то полковником, однако можно было и предупредить заранее. Всё-таки это было одной из положительных сторон службы в армии, подумал сержант. Правила применялись ко всем без исключения. Он постучал в нужную ему дверь, чувствуя себя слишком усталым, чтобы проявлять беспокойство. В конце концов, скоро он уедет отсюда. Его документы для отбытия в Форт-Беннинг были уже готовы, и сейчас Чавеза интересовало, какими окажутся женщины лёгкого поведения в Джорджии. Может быть, более оседлая жизнь сержанта-строевика позволит ему...

— Войдите! — громыхнул голос в ответ на его стук. Полковник сидел за дешёвым деревянным письменным столом. На нём был чёрный свитер поверх светло-зелёной рубашки, а на груди висела карточка с надписью «Смит». Динг вытянулся по стойке смирно.

— Старший сержант Доминго Чавез прибыл по вашему приказанию, сэр.

— Вольно, сержант, ведите себя свободно. Садитесь. Я знаю, что вы прибыли прямо с учений. Если хотите, в углу кофеварка.

— Нет, сэр, спасибо. — Чавез опустился на стул и только было сочувствовал, как спадает охватившее его напряжение, как увидел на столе перед полковником обложку своего личного дела. Смит раскрыл папку. Вообще не слишком приятно, когда кто-то копается в твоём досье, но полковник взглянул на Чавеза с ободряющей улыбкой. Тут сержант обратил внимание, что у полковника над карточкой с именем нет знака принадлежности к роду войск, отсутствует даже штык, означающий 7-ю дивизию лёгкой пехоты. Откуда взялся этот полковник? Кто он?

— Ваше личное дело, сержант, производит превосходное впечатление. Мне кажется, что через два-три года вас могут повысить до категории Е-7. Кроме того, я вижу, что вы бывали к югу от границы. Три раза, верно?

— Так точно, сэр. Дважды в Гондурасе и один раз в Панаме.

— И действовали там отлично. Здесь говорится, что вы в совершенстве владеете испанским.

— Я вырос в этой среде, сэр. — Это сразу узнавали по его акценту. Чавезу хотелось спросить, что происходит, но старшие сержанты не задают вопросов полковникам. И тут же получил ответ на незаданный вопрос.

— Сержант, мы формируем группу специального назначения и предлагаем вам войти в неё.

— Но у меня уже есть приказ, сэр, и...

— Я знаю. Нам нужны люди с хорошим знанием языка, и, черт побери, нам требуются лучшие бойцы, лёгкие пехотинцы, которых только можно найти. Судя по имеющимся у меня данным, вы один из лучших в дивизии. — Выбор, павший на Чавеза, основывался и на других критериях, о которых «полковник Смит» не упомянул. Чавез был неженат. Родители умерли, у него не осталось близких родственников, по крайней мере таких, с кем бы он часто переписывался или разговаривал по телефону. Вообще-то, Чавез не совсем соответствовал предъявляемым требованиям. У него отсутствовали некоторые свойства, обладание которыми было бы желательно, но всё остальное было в норме. — Предстоит выполнить особое задание. Не исключено, что оно может быть сопряжено с опасностью, но, возможно, никакой опасности не будет. В этом мы ещё не уверены. Потребуется, наверно, пара месяцев на его выполнение, но, во всяком случае, не больше полугода. Затем вы получите категорию Е-7 и сможете сами выбрать место дальнейшей службы.

— А в чём будет заключаться это специальное задание? — с интересом спросил Чавез. Возможность получить категорию Е-7 на год-два раньше обычного очень ему понравилась.

— Я не имею права говорить об этом, сержант. Мне самому не нравится вербовать людей вслепую, — солгал «полковник Смит», — но и я вынужден подчиняться приказам. Пока могу лишь сказать, что вас направят к востоку отсюда для усиленной подготовки. Может быть, на этом все и кончится, а может быть, и нет. Если действительно все закончится на этом, вы все равно получите категорию Е-7 и право выбора места службы. А если дело пойдёт всерьёз, вас пошлют кое-куда, где понадобятся ваши навыки и опыт для выполнения этого специального задания. Ну хорошо, могу сообщить, что речь идёт о тайном сборе разведывательных данных. Мы не собираемся высаживать вас в Никарагуа или где-то в этом роде. Вам не придётся вести секретную войну. — Строго говоря, такое заявление не было ложью. «Смит» не знал точно, каким будет специальное задание, и от него не требовалось высказывать свои догадки по этому поводу. Ему всего лишь сообщили, что требуется для выполнения операции, и его почти завершённая работа заключалась в том, чтобы подобрать людей, способных осуществлять задание, каким бы оно ни было, черт побери.

— Так или иначе, это все, что я могу вам сказать. Наш разговор не должен выйти за пределы этой комнаты — то есть вы не должны обсуждать его ни с кем, ни с кем без моего разрешения, понятно? — властно закончил полковник.

— Понятно, сэр.

— Сержант, мы вложили в вашу подготовку немало времени и массу денег. Настало время вернуть долг. Страна нуждается в вас. Нам требуются люди с вашими способностями, люди, которые знают, как добиваться цели.

— Когда мне отправляться, сэр?

Смит тут же проявил себя исключительно энергичным человеком. Из центрального ящика стола он достал большой конверт из плотной бумаги. Фломастером на нём было написано «Чавез».

— Сержант, я позволил себе сделать кое-что от вашего имени. Здесь находятся ваши медицинские документы и денежный аттестат. Кроме того, я уже договорился с почтой, а также составил доверенность, чтобы вы могли поручить кому-то переслать личные вещи, — адрес написан на бланке.

Чавез молча кивнул, полный изумления. Кем бы ни был этот «полковник Смит», он обладал немалым весом, чтобы так быстро провести все эти документы через легендарную армейскую бюрократию. При обычных условиях только на почту требуется пять дней ожидания. Он взял конверт из рук полковника.

— Уложите вещи и возвращайтесь сюда ровно в восемнадцать ноль-ноль. Не тратьте времени на стрижку или там ещё на что. Все равно вам придётся некоторое время отращивать волосы. Я сам решу все проблемы с командованием дивизии. И запомните: вы не должны обсуждать этого ни с кем. Если вас спросят, просто отвечайте, что получили приказ прибыть в Форт-Беннинг немного раньше. Это будет вашим объяснением, и, я надеюсь, вы станете придерживаться его. — «Полковник Смит» встал и протянул руку, произнеся очередную ложь, приправленную долей правды:

— Вы поступили правильно, сержант. Я знал, что мы можем рассчитывать на вас.

— Ночь принадлежит нам, сэр!

— Можете идти.

«Полковник Смит» уложил личное дело Чавеза к себе в портфель. Вот и все.

Большинство завербованных уже были на пути в Колорадо. Чавез принадлежал к числу немногих, оставшихся напоследок. Интересно, подумал «Смит», что получится из всего этого? Его настоящее имя было Эдгар Джеффрис, когда-то он служил в армии, но уже давно его сначала откомандировали в Центральное разведывательное управление, а потом он стал работать на него. С удивлением он заметил, что ему хочется, чтобы всё закончилось хорошо, в соответствии с разработанным планом, но он не первый день служил в управлении и потому не слишком полагался на планы. Уже не впервые он производил вербовку. Далеко не все операции заканчивались благополучно и ещё меньше их проходило, как запланировано. С другой стороны, Чавез и все остальные добровольно поступили на военную службу, так же добровольно продлили её и добровольно приняли его предложение сделать 'что-то новое и необычное. Мир был опасным местом, и эти сорок человек приняли сознательное решение выбрать одну из самых опасных профессий. Это несколько утешало, и, поскольку у Эдгара Джеффриса имелись ещё остатки совести, он нуждался в утешении. Удачи тебе, сержант, произнёс он про себя.

Чавез был очень занят весь день. Он переоделся в штатское, выстирал свою форму, привёл в порядок и почистил снаряжение, которое оставлял в роте. Снаряжение пришлось чистить особенно тщательно, потому что сдавать его следовало в лучшем состоянии, чем при получении, как ожидал этого сержант Митчелл. К тому времени, когда остальная часть взвода прибыла с Хантер-Лиггетта в 13.00, Чавез уже завершал работу. Другие сержанты обратили внимание на деятельность Чавеза, и скоро к нему подошёл взводный сержант.

— Ты чего это собираешь вещи, Динг? — спросил Митчелл.

— Мне сообщили, что я должен прибыть, в Форт-Беннинг раньше назначенного срока, — вот почему... да, именно поэтому я и прилетел сюда на вертолёте сегодня утром.

— А лейтенант знает об этом?

— Наверно, ему сообщили — да, конечно, они должны были передать ротному писарю, правда? — Чавез испытывал некоторое смущение, ведь ему приходилось обманывать взводного сержанта, и это беспокоило его. Боб Митчелл был хорошим другом и учителем на протяжении почти четырех лет службы в Форт-Орде. Но приказ о сохранении тайны Чавез получил от полковника.

— Динг, тебе нужно освоить ещё одну вещь — канцелярскую работу. Пошли, сынок. Лейтенант у себя в кабинете.

Лейтенант Тимоти Вашингтон Джексон, командир пехотного взвода, ещё не успел привести себя в порядок, но уже приготовился отправиться в общежитие для холостых офицеров, именуемое 0Х0, или просто О. Он взглянул на своих старших сержантов.

— Лейтенант, Чавез получил приказ как можно быстрее отправиться в Форт-Беннинг. Его забирают сегодня вечером.

— Да, мне сообщили. Только что звонил главный сержант батальона. Почему такая спешка, черт побери? У нас так не поступают, — недовольно проворчал лейтенант. — Когда отправляетесь?

— В восемнадцать ноль-ноль, сэр.

— Превосходно. Мне нужно помыться и переодеться перед встречей с командиром роты. Сержант Митчелл, вы успеете справиться с приёмом снаряжения?

— Успею, сэр.

— Хорошо, тогда я вернусь в семнадцать ноль-ноль и закончу остальное. Чавез, не уезжайте до моего возвращения.

Вторая половина дня прошла быстро. Митчелл с готовностью согласился переслать личные вещи Чавеза — да и вещей-то было немного — и помог молодому сержанту, дав ему несколько полезных уроков относительно канцелярской работы Лейтенант Джексон вернулся вовремя и пригласил обоих сержантов к себе в кабинет. Кругом было тихо. Почти весь взвод уже отправился в город, в заслуженное увольнение.

— Динг, я ещё не могу так просто расстаться с вами. Мы не решили, кто заменит вас на посту командира отделения. Сержант Митчелл, помнится, речь шла об Озканьяне?

— Совершенно верно, сэр. Как ваше мнение, Чавез?

— Думаю, он почти готов, — высказал свою точку зрения Чавез.

— Хорошо, дадим капралу Озканьяну возможность проявить себя. Вам повезло, Чавез, — продолжил лейтенант Джексон. — Я успел справиться со всеми бумагами ещё перед тем, как мы отправились на учения. Хотите, чтобы я высказал о вас своё мнение?

— Будет достаточно краткой оценки, сэр, — усмехнулся Чавез. Он знал, что лейтенант высоко его ценит.

— О'кей. Я считаю, что вы — отличный боец и умеете вести за собой солдат. Жаль, что вы уезжаете так быстро. Подвезти вас?

— Не стоит, сэр. Я собирался пойти пешком.

— Чепуха. Прошлой ночью мы достаточно походили пешком. Уложите свои вещи в мою машину. — Лейтенант бросил ему ключи. — Что-нибудь ещё, сержант Митчелл?

— Ничего срочного, сэр. Остальное можно отложить до понедельника. Думаю, мы заслужили отдых на предстоящий уик-энд.

— Ваше мнение, сержант, безукоризненно, как всегда. В город приехал мой брат, и я уезжаю до шести утра понедельника.

— Ясно, сэр. Желаю хорошо провести время. У Чавеза было совсем мало личных вещей и, что уж совсем необычно, даже отсутствовал автомобиль. По правде говоря, он копил деньги, чтобы приобрести «Корветт», выпускаемый фирмой «Шевроле», — эта машина пленила его ещё в юности, и сейчас оставалось присобрать меньше пяти тысяч долларов, чтобы заплатить за неё наличными. Когда лейтенант вышел из казармы, вещи Чавеза были уже погружены на заднее сиденье «Хонды Сивик», принадлежавшей Джексону. Чавез кинул ключи лейтенанту.

— Где у вас место сбора?

— Мне сказали прийти в отдел кадров дивизии.

— Почему именно туда? Почему не в зал Мартинеса? — спросил Джексон, включая двигатель. Чавез вспомнил, что отъезжающие собирались, как правило, в зале Мартинеса.

— Лейтенант, я делаю то, что мне приказано.

— И не только вы, — рассмеялся Джексон. На дорогу потребовалось всего несколько минут. Джексон остановился и попрощался с Чавезом, пожав ему руку.

Лейтенант мельком заметил, что отправления ждали ещё пять солдат. Все сержанты, с удивлением подумал он. К тому же все вроде испанского происхождения. Джексон знал двоих. Леон служил во взводе Бена Таккера, а Муньоз принадлежал к дивизионной разведке. Отличные бойцы, не хуже Чавеза. Лейтенант отпустил сцепление и уехал, не задумываясь особенно об увиденном.

Глава 3 «Панаш». Процедура

Уэгенер обошёл фрегат до обеда, а не после. У него не было замечаний.

Прежде осмотр совершил боцман Райли. Если не считать нескольких банок с краской и кистей, которые были нужны для работы, — а окраска на судне никогда не начинается и не заканчивается, — он не увидел незакреплённого снаряжения.

Корабельное орудие, как и якорные цепи, было закреплено должным образом.

Штормовые леера натянуты, а люки задраены в ожидании вечернего шторма.

Несколько матросов, свободных от вахты, отдыхали здесь и там, читая или загорая на солнце. Они вскочили и вытянулись, услышав грохочущий возглас Райли:

«Внимание на палубе!» Один матрос третьей категории просматривал журнал «Плейбой». Уэгенер добродушно напомнил ему, что во время следующего рейса придётся быть поосторожнее, потому что три женщины станут членами корабельного экипажа меньше чем через две недели и «Плейбой» может задеть их самолюбие. То обстоятельство, что сейчас на борту «Панаша» не было женщин, представляло собой статистическую аномалию, и предстоящее событие мало беспокоило капитана, хотя старшины воспринимали появление женщин, мягко говоря, весьма скептически. Кроме того, возникнет проблема, кто и когда будет пользоваться гальюнами, поскольку инженеры, проектировавшие фрегат, не предусмотрели присутствия в экипаже женщин. Для Уэгенера сегодня это стало первым поводом для улыбки. Женщины выходят в море... и улыбка тут же исчезла с лица, когда капитан мысленно увидел образы, вызванные к жизни видеокассетой. Эти две женщины... нет, женщина и маленькая девочка, тоже отправились в море... не так ли?

Теперь воображение не давало ему покоя.

Уэгенер стянулся вокруг и увидел, какими озадаченными стали лица матросов, окружающих его. Ясно, что шкипер чем-то недоволен Они не знали чем, но ничуть не сомневались в том, что лучше не находиться рядом с капитаном, когда он рассержен. Затем они увидели, что выражение на лице капитана изменилось. Он просто задал себе вопрос, решили они.

— Ну что ж, мне кажется, все в порядке, парни. Пусть и дальше будет так же, — заметил Уэгенер и направился к себе в каюту. И тут же вызвал старшину, Орезу.

Главный старшина прибыл — не прошло и минуты. «Панаш» был небольшим судном, и явиться по вызову шкипера больше чем через минуту просто невозможно.

— Прибыл по вашему приказанию, капитан.

— Закрой дверь, Португалец, и садись.

Главный старшина родился в семье, предки которой были португальцами, однако по своему акценту он походил на уроженца Новой Англии. Подобно Райли, он был прирождённым моряком и так же, как и капитан, способным инструктором. Целое поколение офицеров береговой охраны научилось владению секстаном у этого смуглого массивного профессионала. Именно такие, как Мануэль Ореза, обеспечивали бесперебойное функционирование береговой охраны, и Уэгенер иногда жалел, что оставил их ряды ради того, чтобы стать офицером. Но он сохранил контакты с ними, и наедине Уэгенер и Ореза обращались друг к другу на «ты».

— Я просмотрел видеозапись, сделанную досмотровой группой, Рэд, — произнёс Ореза, читая мысли своего капитана. — Жаль, что ты не разрешил Райли переломить этого засранца пополам.

— Мы не должны так поступать, — ответил Уэгенер неуверенно.

— Пиратство, убийство, изнасилование, добавь к этому контрабанду наркотиков. — Главный старшина пожал плечами. — Я-то знаю, как следует поступать с такими. Проблема в том, что никто не делает этого.

Уэгенер знал, что он имеет в виду. Несмотря на принятие федерального закона, предусматривающего смертную казнь за убийства, связанные с наркотиками, к нему прибегали крайне редко. Дело просто заключалось в том, что каждый арестованный торговец наркотиками знал кого-то, стоящего выше его в иерархии наркобизнеса и представлявшего поэтому более желанную цель, — по-настоящему крупные бароны картеля никогда не попадали в положение, при котором их могла загрести якобы длинная рука закона. Федеральные агентства, следящие за осуществлением законов, может быть, и являлись всемогущими на территории Соединённых Штатов, а береговая охрана обладала неограниченной властью на море — даже до такой степени, что им разрешалось останавливать и досматривать многочисленные суда под иностранным флагом на основе простого подозрения, — но всему был предел. Без этого нельзя обойтись. Враг знал об этих пределах, и приспособиться к ним было, вообще-то, очень просто. В этой игре правилам подчинялась только одна сторона; другая — могла менять правила игры по собственному желанию. Руководители наркобизнеса без труда держались в стороне, и всегда было немало мелкой рыбёшки, готовой рискнуть, выполняя опасные задания, особенно потому, что получаемая ими выгода превышала жалованье, существовавшее в любой армии за всю историю человечества. Эти рядовые солдаты наркобизнеса были достаточно умными и опасными, так что борьба с ними проходила трудно, но даже в тех случаях, когда удавалось поймать их с поличным, они всегда шли на то, чтобы выторговать некоторые льготы в обмен на информацию.

В результате никто из них не нёс наказания в полном объёме. За исключением жертв, разумеется. Размышления Уэгенера были прерваны чем-то ещё худшим.

— Ты знаешь, Рэд, эти двое могут вообще оказаться оправданными.

— Перестань, Португалец, я не могу...

— Моя старшая дочь учится на юридическом факультете, шкипер. Хочешь, я поделюсь с тобой по-настоящему плохими новостями? — мрачно спросил старшина.

— Валяй.

— Мы доставим этих бандитов в порт — ладно, вертолёт перебросит их завтра на материк, — и они тут же потребуют адвоката, верно? Всякий, кто смотрит американское телевидение, знает об этом. Предположим, что до встречи с адвокатом они не раскроют рта. Тогда их адвокат заявит, что его клиенты увидели вчера утром дрейфующую яхту, на борту никого не было, и они поднялись на борт яхты, чтобы получить вознаграждение за спасение судна. Рыбацкое судно, на котором они находились, вернулось в свой порт, а эти двое решили остаться, привести яхту в ближайшую американскую гавань и потребовать там вознаграждение.

Они не пользовались радиопередатчиком, потому что не знали, как с ним обращаться, — это было заметно даже на нашей видеокассете. Радиопередатчик на яхте является одним из самых современных аппаратов, управляемых компьютером, то же самое относится к радиолокатору; чтобы разобраться в них, нужно прочитать инструкцию в сто страниц, а наши друзья недостаточно владеют английским.

Появятся члены команды рыбацкого судна, готовые подтвердить эти показания. Так что все происшедшее — ужасное недоразумение, понимаешь? В результате федеральный прокурор в Мобиле приходит к заключению, что его обвинение будет недостаточно убедительным, и наши друзья соглашаются признаться в каком-нибудь незначительном нарушении. Так обычно и бывает. — Ореза замолчал.

— В это трудно поверить.

— У нас нет трупов жертв. У нас нет свидетелей. Мы обнаружили оружие на борту яхты, но кто произвёл выстрелы из этих пистолетов? Улики, имеющиеся в нашем распоряжении, косвенные. — По лицу старшины промелькнула мрачная улыбка.

— Как раз в прошлом месяце моя дочь подробно объясняла, как это происходит. Они призовут на помощь кого-нибудь, готового поддержать их объяснение о том, как они поднялись на борт яхты, — обычных людей, никогда не подвергавшихся судебному преследованию, — и вдруг окажется, что все настоящие свидетели на их стороне, а у нас одно дерьмо, а не доказательства, Рэд. Парни согласятся признаться в каком-нибудь незначительном проступке, вот и все.

— Но если они не чувствуют за собой никакой вины, почему...

— Почему не объяснят, как все произошло? Это, черт побери, очень просто. Военный корабль под иностранным флагом подходит вплотную к яхте и высаживает вооружённую группу. Люди с автоматами и пистолетами направляют на них оружие, применяют силу — кое-кто даже пострадал, — и парни так испуганы, что отказываются говорить. Именно это заявит их адвокат. Я готов спорить, что так все и произойдёт. Разумеется, их, наверно, так просто не отпустят, но прокурор будет бояться совсем проиграть процесс и согласится пойти на компромисс. Наши друзья получат год или два отсидки, и затем им вручат бесплатный билет для возвращения домой.

— Но они — убийцы!

— Да, конечно, — согласился Португалец. — Чтобы избежать сурового наказания, от них требуется лишь одно — быть умными убийцами. Кроме того, они могут сделать даже иные заявления. Моя девочка научила меня, что все это не так просто, как кажется с первого взгляда, Рэд. Тебе нужно было разрешить Бобу заняться ими. Парни поддержали бы тебя, капитан. Ты бы только услышал, что они говорят о случившемся.

Капитан Уэгенер задумался. А ведь действительно в этом есть смысл, верно?

Моряки мало изменились за прошедшие годы. Спустившись на берег, они приложат массу усилий, чтобы залезть под юбки всех женщин, попавшихся им на пути, но когда заходит речь об убийстве и изнасиловании, парни испытывают те же самые чувства, что и старые моряки. В конце концов, времена мало изменили человеческую природу. Мужчины остались мужчинами. Несмотря на суды и адвокатов, они понимали, что такое справедливость.

Рэд подумал об этом ещё несколько секунд, затем встал и подошёл к книжной полке. Рядом с современными томами «Общий кодекс военного правосудия» и «Руководство по военным трибуналам» стояла очень старая книга, известная больше по своему неофициальному названию, «Скалы и мели». Это был древний справочник, включающий правила и законы, истоки которых уходили в восемнадцатый век. Эту книгу заменил «Общий кодекс военного правосудия», вступивший в силу вскоре после окончания второй мировой войны. Экземпляр, стоящий на полке Уэгенера, был библиографической редкостью. Он нашёл его пятнадцать лет назад в пыльном картонном ящике на старом посту береговой охраны на побережье Калифорнии.

Напечатана книга была в 1897 году, когда правила были совершенно другими. Да, тогда мир был куда безопаснее, подумал капитан, и было нетрудно понять причину.

Стоило всего лишь прочитать правила, существовавшие в давно ушедшие годы...

— Спасибо, Португалец. Мне нужно закончить с бумагами. Прошу тебя явиться ко мне ровно в пятнадцать ноль-ноль вместе с Райли.

Ореза встал.

— Слушаюсь, капитан, — произнёс он, пытаясь понять, за что поблагодарил его шкипер. Ореза умел читать мысли капитана, однако на этот раз потерпел неудачу. Он знал, что в голове капитана зародилась какая-то идея, но какая?

Старшина также знал, что узнает об этом в пятнадцать часов. Можно и подождать.

Несколько минут спустя Уэгенер обедал в кают-компании со своими офицерами.

Он спокойно сидел у торца стола, читая полученные радиограммы. Офицеры фрегата были молоды и вели себя непринуждённо. Как всегда, разговор состоял в свободном обмене мнениями, и на этот раз его тема была очевидна. Уэгенер не вмешивался, просматривая жёлтые страницы, вышедшие из-под корабельного принтера. Мысль, пришедшая ему в голову в каюте, начала обретать очертания. Он молча взвесил положительные и отрицательные стороны. Что с ним могут сделать? Да почти ничего, решил он. Поддержат ли его подчинённые?

— Ореза говорил, что в старое время знали, как поступать с такими мерзавцами, — заметил младший лейтенант, сидевший на противоположном конце стола. Остальные офицеры закивали в знак согласия.

— Да, общественный прогресс не всегда играет позитивную роль, — произнёс другой лейтенант. Двадцатичетырехлетний офицер не знал, что его слова заставили капитана принять решение.

Да, решил Уэгенер, это осуществимо. Он поднял голову от пачки радиограмм и взглянул на лица офицеров. Я не напрасно потратил время на их подготовку, подумал капитан. Они служили на фрегате почти десять месяцев и выполняют свои обязанности так, что любой командир может позавидовать. Когда Уэгенер прибыл на верфь, офицеры выглядели несчастными и подавленными, а теперь прямо горели энтузиазмом. Двое отпустили усы, чтобы больше походить на моряков, которыми они стали. Все непринуждённо сидели на своих стульях с жёсткими спинками, уверенные в себе и знающие морское дело. Они гордились кораблём — и гордились своим капитаном. Офицеры поддержат его. Рэд вступил в разговор, чтобы убедиться в своей правоте, ещё раз проверить, ещё раз решить, кому поручить дело, а кому нет.

Он закончил обед и вернулся в каюту. Бумаги все ещё лежали на столе, и Уэгенер постарался разделаться с ними как можно быстрее, затем открыл «Скалы и мели». В пятнадцать ноль-ноль появились Ореза и Райли, и он рассказал им о своём замысле. И один, и другой старшины сначала удивились, затем дали согласие.

— Райли, вы отнесёте вот это нашим гостям. Один из них выронил её на мостике. — Уэгенер достал из кармана пачку сигарет. — В камере есть вентиляционное отверстие, верно?

— Конечно, есть, шкипер, — удивлённо ответил боцман. Он не знал, что представляют собой сигареты «Калвертс».

— Начнём в двадцать один час, — произнёс капитан.

— Как раз в это время погода успеет разгуляться, — заметил Ореза. — Ну что ж, хорошо, Рэд. Только хочу напомнить тебе, что нужно проявить максимальную осторожность в этом...

— Я знаю, Португалец. Что за жизнь, если ничем не рискуешь? — улыбнулся Уэгенер.

Райли ушёл первым. Он направился к трапу, спустился вниз на две палубы и приблизился к камере. Оба арестованных находились внутри клетки размером десять футов на десять. Они лежали на койках. Возможно, они разговаривали между собой, но замолчали, когда открылась дверь. Боцману пришла в голову мысль, что было бы неплохо подумать об установке микрофона внутри камеры, но окружной военный юрист объяснил однажды, что такая установка будет нарушением конституционных прав задержанных, или нарушением процедуры обыска и ареста, или ещё какой-то юридической глупостью, подумал он.

— Эй, недоумок, — позвал боцман. Тот, что лежал на нижней койке, —это его боцман грохнул животом на леер, — повернулся, чтобы увидеть, кто обращается к ним. Райли с удовлетворением отметил раскрывшиеся от удивления глаза. — Вам дали пообедать? — спросил боцман.

— Да. — В голосе был заметён акцент, но какой-то странный.

— Вы, парни, потеряли на мостике сигареты. — Райли бросил пачку через решётку. Пачка упала на палубу, и Пабло — боцману показалось, что это имя подходит ему, — поспешно схватил сигареты с изумлённым лицом.

— Спасибо, — произнёс он.

— Не стоит. Только смотрите, ребята, никуда не уходите без моего разрешения, слышите? — Райли ухмыльнулся и вышел. Камера была настоящей. Эту часть фрегата проектировщики придумали здорово, отметил про себя боцман. В ней был даже свой гальюн. Это не нравилось Райли. Тюремная камера на борту фрегата береговой охраны. Гм... По крайней мере, не нужно выделять пару часовых для охраны недоумков. Точнее сказать, пока не нужно. Вас, ребята, улыбнулся Райли, ждёт большой сюрприз.

Море производит большое впечатление в любую погоду. Может быть, это объясняется тем, что перед глазами расстилается уходящая вдаль водная поверхность или человек сознаёт, что погода в море обладает мощью, которой ей не хватает на суше. Сегодня вечером на небе сияла почти полная луна, три четверти диска, что позволяло Уэгенеру наблюдать за границей приближающегося шторма, который надвигался со скоростью, превышающей двадцать узлов. Внутри штормового фронта дули ветры в двадцать пять узлов, а их порывы порой достигали и пятидесяти. Опыт подсказал капитану, что небольшие четырехфутовые волны, по которым скользил «Панаш», скоро превратятся в бешеную стихию мчащихся валов и летящих брызг. Вообще-то, не так уж и страшно, но достаточно, чтобы фрегат изрядно поболтало. Кое-кто из молодых матросов скоро начнёт жалеть, что хорошо поужинал. Ну что ж, всегда узнаешь о море что-то новое. Оно не позволяет морякам переедать.

Уэгенер был рад шторму. Помимо созданной им атмосферы шторм давал ему повод осуществить перестановки вахтенных офицеров. Младший лейтенант О'Нил ещё не стоял вахту в штормовую погоду, и сегодня вечером ему представится такая возможность.

— Есть какие-нибудь трудности, мистер? — спросил капитан младшего офицера.

— Нет, сэр.

— Хорошо, только запомните: если что-нибудь случится, я в кают-компании.

Один из постоянно действующих приказов Уэгенера гласил: ни при каких условиях вахтенный офицер не получит выговора за вызов капитана на мостик. ДАЖЕ ЕСЛИ ВАМ НУЖНО УЗНАТЬ ТОЧНОЕ ВРЕМЯ, ВЫЗЫВАЙТЕ МЕНЯ! Он знал, что такие вещи необходимо всё время повторять, потому что младшие офицеры иногда так боятся побеспокоить шкипера, что предпочтут столкнуться с танкером, лишь бы не нарушить сон капитана, — и завершат таким образом свою карьеру. Отличительное качество настоящего морского офицера, не уставал повторять Уэгенер, обращаясь к своим юнцам, — это готовность признать, что ему ещё есть чему поучиться.

О'Нил кивнул. Оба знали, что нет никаких оснований для беспокойства. Дело заключалось всего лишь в том, что молодой офицер ещё не успел познакомиться с тем, как управлять судном, когда ветер и волны бьют в борт. К тому же рядом находился старшина Оуэне.

Уэгенер спустился по трапу на корму, и вахтенный боцман объявил:

— Капитан покинул мостик.

В кубрике экипаж фрегата рассаживался перед экраном. Сейчас они увидят новый видеофильм, на пластмассовой коробке кассеты было помечено «Крутой „Р“.

Об этом позаботился боцман Райли. На экране будут постоянно мелькать женские груди и бедра, так что оторваться от зрелища матросы не пожелают. Такая же кассета была в видеотеке офицерской кают-компании; у молодых офицеров гормоны не отличались от матросских, но сегодня вечером офицерам предстояло иное занятие.

Налетающий шторм отобьёт у команды желание подышать на палубе свежим воздухом, да и шум пойдёт на пользу. Уэгенер удовлетворённо улыбнулся, открывая дверь в кают-компанию. Трудно было бы создать более благоприятную обстановку.

— Все готовы? — спросил капитан.

Первоначальный энтузиазм уже пропал. Суровый реализм предстоящего стал более ощутимым. Впрочем, этого следовало ожидать, подумал Уэгенер. Молодые офицеры выглядели серьёзно, но никто не захотел отступить. Они ждали, чтобы кто-нибудь ободрил их, и капитан стал источником твёрдости.

— Готовы, сэр, — донёсся голос Ореза с дальнего конца стола. Офицеры кивнули, соглашаясь. Рэд подошёл к своему креслу в середине стола. Он взглянул на Райли.

— Приведите обвиняемых.

— Слушаюсь, сэр.

Боцман вышел из кают-компании и направился камере. Снова открыв дверь, он почувствовал резкий запах, и сначала ему показалось, что горит бухта каната в рундуке, ко через мгновение понял, в чём дело.

— Марихуана! — с отвращением проворчал он. — На моём корабле? Эй вы, недоноски, вставайте! — И прибавил громким голосом:

— Вставайте оба!

Парень, лежавший на нижней койке, небрежно, бросил окурок в унитаз и медленно встал. На его лице была высокомерная улыбка. Райли ответил на неё презрительным взглядом и достал ключ. Улыбка на лице Пабло несколько изменилась, но не исчезла.

— Прогуляетесь со мной, молокососы — Боцман держал в руках наручники.

Райли не сомневался, что без труда справится с обоими, особенно после того, как они накурились, но указания шкипера были ясными и недвусмысленными. Он протянул руки сквозь решётку и грубым движением повернул одного к себе спиной. Парень не сопротивлялся и позволил надеть наручники. Так же поступил он и со вторым.

Отсутствие сопротивления удивило боцмана. Далее он отпер замок на двери и жестом скомандовал выходить. Когда мимо проходил «Пабло», Райли достал из его кармана пачку сигарет, на мгновение замешкался и бросил её на койку.

— Пошли. — Боцман схватил их за локти и повёл вперёд. Шли они неуверенно мешала растущая качка, однако главная причина заключалась в другом.

Потребовалось три или четыре минуты, чтобы добраться до кают-компании.

— Обвиняемым сесть, — объявил Уэгенер, когда Райли вошёл с ними в кают-компанию. — Суд приступает к заседанию.

Оба парня замерли, услышав слова капитана, — каждый истолковал их по-своему. После короткого замешательства боцман подвёл их к двум свободным стульям у столика защитника. Человеку трудно выносить молча взгляды других, особенно когда он знает — что-то происходит, но не может понять что. Через минуту высокий парень нарушил молчание.

— Что это?

— Сэр, — бесстрастно ответил Уэгенер, — вы присутствуете на суде военного трибунала. — Парень ответил ему только недоумевающим взглядом, и капитан продолжил:

— Прокурор сейчас зачитает статьи обвинения.

— Господин президент, подсудимые обвиняются в пиратстве, изнасиловании и убийстве, подпадающих под одиннадцатую статью Военного кодекса США. Каждое из этих преступлений влечёт за собой высшую меру наказания. Подробности: четырнадцатого числа этого месяца подсудимые поднялись на борт моторной яхты «Основатель империи»; на этой яхте они убили четырех человек, уже находившихся на ней, а именно: владельца яхты, его жену и двух несовершеннолетних детей; далее, во время этих событий они изнасиловали жену и дочь владельца яхты, после чего расчленили трупы и выбросили их за борт ещё до того, как досмотровая группа нашего фрегата остановила яхту и произвела обыск утром пятнадцатого числа. Обвинение докажет, что эти действия имели место в процессе операции по контрабандной перевозке наркотиков. Убийство, связанное с контрабандой наркотиков, карается смертной казнью по Кодексу Соединённых Штатов, снабжённому примечаниями. Более того, убийство и изнасилование во время пиратского промысла подпадают под Военный кодекс США и караются смертной казнью. Как это известно суду, пиратство является преступлением по закону международного права и как таковое находится в юрисдикции любого военного корабля, захватившего пиратов.

Как я уже сообщил, убийство в процессе пиратских действий карается смертной казнью. Хотя мы, являясь кораблём береговой охраны Соединённых Штатов, имеем право «де юре» проводить досмотр и задерживать любое судно под американским флагом, строго говоря, эти полномочия не являются необходимыми в данном случае.

Исходя из вышесказанного, настоящий суд имеет полное право расследовать, привлекать к судебной ответственности и приводить в исполнение вынесенный приговор. Таким образом, обвинение будет настаивать на вынесении смертного приговора каждому подсудимому.

— Спасибо, — произнёс Уэгенер, поворачиваясь к столу защиты. — Вам понятно, в чём вас обвиняют?

— Ха?

— Прокурор только что объяснил, что вас судят по обвинению в пиратстве, изнасиловании и убийстве. Если вы будете признаны виновными в совершении этих преступлений, суд Примет решение, подвергнуть вас смертной казни или нет. Вы имеете право на защиту. Лейтенант Алисой, сидящий за столом рядом с вами, является вашим адвокатом. Это вам понятно? — Высокому парню потребовалось ещё несколько секунд, но затем он понял все. — Согласна ли защита отказаться от подробного чтения всех обвинений и доказательств?

— Да, господин президент. Сэр, защита просит, чтобы вина каждого подсудимого подверглась отдельному рассмотрению, а также короткого совещания защитника с подсудимыми.

— Сэр, обвинение возражает против отдельного рассмотрения вины подсудимых.

— Какие аргументы? — спросил капитан. — Первой выступает защита.

— Сэр, поскольку, как сообщил нам прокурор, он будет настаивать на смертной казни в случае доказательства вины подсудимых, убедительно прошу суд позволить мне обеспечить моим клиентам лучшую защиту при создавшихся обстоятельствах и потому...

Уэгенер прервал его взмахом руки:

— Защита справедливо обращает внимание на то, что, поскольку обвиняемым инкриминируется преступление, влекущее за собой высшую меру наказания, разрешается принять все возможные усилия для защиты интересов подсудимых. Суд считает это весьма убедительным и становится на точку зрения защиты. Кроме того, защита получает возможность в течение пяти минут посовещаться с подсудимыми. Суд обращается к защите с предложением убедить подсудимых назвать свои имена для правильного занесения их в протокол судебного заседания.

Лейтенант отвёл своих клиентов в угол кают-компании и обратился к ним тихим голосом. Наручники остались на кистях подсудимых.

— Итак, я лейтенант Алисон, и мне поручили попытаться сохранить жизнь вам, двум недоноскам. Для начала скажите, черт побери, кто вы такие!

— Что это за маскарад? — спросил высокий парень.

— Этот маскарад является судом военного трибунала. Вы находитесь в открытом море, мистер, и в данном случае, если это вам неизвестно, капитан американского военного корабля может поступить с вами, мудозвонами, так, как ему хочется. Вам не следовало выводить его из себя.

— Ну и что дальше?

— Дальше будет продолжаться заседание трибунала, идиот! Знаешь, что это такое: судья и заседатели. Они могут приговорить вас обоих к смертной казни и привести в исполнение этот приговор прямо на борту судна.

— Чепуха!

— Как тебя зовут, черт побери?

— Мать твою... — презрительно выругался высокий. Другой парень казался не таким уверенным. Лейтенант почесал макушку. Капитан Уэгенер тут же обратил на это внимание.

— Какого черта вы поднялись на борт этой яхты?

— Требую настоящего адвоката!

— Мистер, я — единственный адвокат, которого вы можете получить, — ответил лейтенант. — Неужели это все ещё непонятно?

Высокий парень не поверил офицеру — именно такого поведения от него и ожидали. Защитник отвёл подсудимых обратно к столику.

— Суд возобновляет заседание, — объявил Уэгенер. — Какое заявление желает сделать защита?

— Если будет угодно узнать суду, ни один из подсудимых не захотел сообщить своего имени.

— Суду это совсем не угодно, однако приходится согласиться. Для ведения настоящего заседания мы станем обращаться к вашим клиентам, как к Джону Доу и Джеймсу Доу. — Уэгенер показал рукой, кому какое имя принадлежит. — Суд принял решение рассмотреть дело Джона Доу первым. Возражения? Тогда попросим прокурора изложить обвинительный акт.

В течение следующих двадцати минут офицер, исполняющий обязанности прокурора, зачитал обвинения и вызвал только одного свидетеля, боцмана Райли, рассказавшего о подробностях досмотра яхты, а также красочно прокомментировал видеозапись обыска на «Основателе империи».

— Подсудимый хочет что-то сказать?

— Нет, сэр.

— Вы не могли бы описать содержание вот этого пакета с вещественными доказательствами? — обратился прокурор к боцману.

— Сэр, насколько мне известно, это называется тампон; судя по всему, он был использован, сэр, — произнёс Райли после некоторого замешательства. — Я нашёл его под кофейным столиком в кают-компании яхты рядом с пятном крови вообще-то, на фотографии два пятна, сэр. Как вы понимаете, сэр, сам я ими не пользуюсь, однако знаю по опыту, что женщины не бросают их на пол. С другой стороны, если кто-то намеревается изнасиловать женщину, эта штука будет, по-видимому, мешать, и насильник может извлечь её и отбросить в сторону, чтобы продолжить дальше. Если вы посмотрите, где я подобрал это и где находятся пятна крови, становится совершенно очевидно, что там произошло, сэр.

— У меня больше нет вопросов. Обвинение закончило обращение к суду.

— Понятно. Прежде чем защита приступит к изложению своих доводов, суду хочется спросить, не желает ли защита вызвать других свидетелей в дополнение к обвиняемому?

— Нет, господин президент.

— Хорошо. В данный момент суд желает обратиться непосредственно к обвиняемому. — Уэгенер повернул голову и чуть наклонился вперёд:

— Выступая в свою защиту, сэр, вы можете выбрать один из трех путей. Первый состоит в том, что вы примете решение не делать никаких заявлений, и в этом случае суд будет исходить исключительно из улик, имеющихся в его распоряжении, и не примет во внимание ваше поведение. Второй — вам разрешают сделать заявление, не присягая в суде; тогда вы не подвергнетесь перекрёстному допросу. Наконец, вы можете выбрать третий путь: сделать заявление под присягой, и прокурор получит право подвергнуть вас перекрёстному допросу. Вам понятны ваши права, сэр?

«Джон Доу», следивший на протяжении часа за процедурой в полной тишине и с насмешливой улыбкой, с трудом встал. Поскольку руки его были скованы наручниками за спиной, ему пришлось наклониться вперёд, и, чтобы сохранить равновесие на раскачивающемся фрегате, он был вынужден напрягать все силы, стараясь не упасть.

— Что это за говенный спектакль? — спросил он, и присутствующие снова были озадачены его акцентом. — Я хочу вернуться в камеру и требую, чтобы меня оставили в покое до тех пор, пока рядом не будет моего адвоката.

— Мистер Доу, — ответил Уэгенер, — вы, по-видимому, все ещё не понимаете, что происходит. Вас обвиняют в пиратстве, изнасиловании и убийстве. В этой книге, — капитан поднял со стола «Скалы и мели», — говорится, что я имею право судить вас прямо на борту своего фрегата, причём немедленно, и в вей же сказано, что, если мы признаем вас виновным, можем повесить на ноке реи.

Признаться, береговая охрана не прибегала к этому на протяжении более пятидесяти лет, однако советую вам не сомневаться, что я поступлю так, как считаю нужным! Власти не подумали о том, чтобы отменить этот закон. Таким образом, ситуация совсем не такая, как вы ожидали, не так ли? Вам нужен адвокат? За столом с вами сидит мистер Алисон. Хотите сказать что-нибудь в свою защиту? У вас есть такая возможность. Только учтите, мистер Доу, обжалованию решение этого суда не подлежит, так что хорошенько подумайте о том, как поступить, и побыстрее.

— Я думаю, что все это дерьмовая чепуха. Насрать мне на вас!

— Суд не должен принимать во внимание заявление подсудимого, — произнёс Уэгенер, изо всех сил стараясь сохранить на лице выражение равнодушия и беспристрастности, как полагается председательствующему на суде трибунала, где речь идёт о казни подсудимого.

Защитник говорил в течение пятнадцати минут, сделав героическую, но бесполезную попытку опровергнуть веские улики, уже представленные прокурором.

Затем каждый из них — и защитник, и прокурор — кратко, по пять минут, коснулись сути рассматриваемого дела. Снова наступила очередь капитана Уэгенера.

— Выслушав улики против подсудимого, члены суда сейчас выскажутся относительно приговора. Голосование будет тайным, каждый из членов суда выскажет своё мнение в письменном виде. Прокурор раздаст бюллетени и затем соберёт их.

На всё это потребовалось меньше минуты. Прокурор вручил членам суда по листку бумаги. Каждый из них взглянул на подсудимого перед тем, как выразить свою точку зрения на бюллетене, и после этого. Прокурор собрал листки, перетасовал их, как карты, и вручил капитану. Уэгенер развернул бюллетени и разложил их перед собой, затем что-то пометил в жёлтом блокноте и лишь после этого заговорил:

— Подсудимому встать и повернуться к судьям. Мистер Доу, хотите сказать что-нибудь перед тем, как выслушаете приговор?

Высокий парень молчал, с его лица не сходила насмешливая недоверчивая ухмылка.

— Ну что ж, хорошо. Суд постановил двумя третями голосов, что подсудимый виновен в предъявленных ему обвинениях, и приговорил его к смертной казни через повешение. Приговор будет приведён в исполнение не позже чем через час. Да смилуется Господь над вашей душой. Объявляется перерыв.

— Извините, сэр, — пробормотал защитник, обращаясь к своему клиенту, — я не получил от вас никакой помощи и потому не смог высказать веских доводов против повешения.

— Мне нужен адвокат! — прохрипел «мистер Доу».

— Сэр, сейчас вам нужен не адвокат, а священник.

Тут же, словно подчёркивая слова лейтенанта, боцман Райли взял приговорённого за руку.

— Пошли, милок. У тебя свидание с верёвкой. — Боцман вывел его из кают-компании.

Второй подсудимый, известный как «Джеймс Доу», наблюдал за происходящим словно загипнотизированный, не веря своим глазам. Недоверие все ещё не исчезло, это видел каждый, но это было недоверие, появляющееся на лице человека, навстречу которому мчится курьерский поезд.

— Теперь ты понимаешь, что здесь происходит? — спросил лейтенант.

— Но ведь все это не всерьёз, — проговорил подсудимый голосом, в котором уже не было той уверенности, что звучала около часа назад.

— Слушай, парень, неужели до тебя не доходит? Разве тебе не говорили, что молодцы вроде вас двоих просто исчезают здесь? Мы занимаемся такими делами почти шесть месяцев. Тюрьмы переполнены, и судьи не проявляют к вашей судьбе никакого интереса. Если нам удаётся задержать кого-нибудь и у нас достаточно доказательств, власти не возражают против того, чтобы мы вершили правосудие прямо в море. Неужели ты не знаешь, что правила игры теперь изменились?

— Но вы не имеете права!

— Вот как? Тогда скажу тебе следующее. Минут через десять я выведу тебя на палубу, и сам убедишься. Но предупреждаю тебя, приятель, мы не собираемся тратить время на глупости, это нам смертельно надоело. А пока посиди тихо и спокойно, подумай о положении, в котором оказался, а когда наступит время, я покажу тебе, насколько серьёзно мы относимся к делу. — Лейтенант налил себе кофе, чтобы убить время, и перестал разговаривать с подзащитным. К тому времени, когда он выпил кофе, дверь снова открылась.

— Все на верхнюю палубу — будете свидетелями осуществления приговора, объявил главный старшина Ореза.

— Пошли, мистер Доу. Вам будет интересно. — Лейтенант взял его за руку и повёл рядом. Сразу за дверью кают-компании находился трап, который вёл наверх.

Там протянулся узкий коридор, и лейтенант со своим подзащитным направился в сторону кормы, где размещалась пустующая сейчас вертолётная площадка.

Лейтенанта звали Рик Алисон. Чернокожий парень из Олбани, штат Нью-Йорк, он служил корабельным штурманом и каждый вечер, ложась спать, благодарил Бога за то, что Он дал ему возможность служить под началом Рэда Уэгенера, самого лучшего капитана, которого доводилось встречать Алисону. До встречи с Уэгенером лейтенант не раз задумывался о том, чтобы уйти из береговой охраны, однако теперь собирался служить как можно дольше. Он остановился в тридцати футах от того места на корме, где будет проводиться церемония.

Алисон заметил, что море разбушевалось не на шутку. Прикинув на глаз, лейтенант пришёл к выводу, что ветер уже узлов за тридцать, а волны вздымаются до двенадцати-четырнадцати футов. «Панаш» раскачивался на двадцать пять градусов от вертикального положения влево и вправо, бросаясь из одной стороны в другую наподобие детских качелей. Алисон вспомнил, что вахту на мостике несёт О'Нил, и с надеждой подумал о старшине Оуэнсе, находящемся рядом с юношей.

Новый младший лейтенант был неплохим юнцом, но ему нужно ещё многому научиться, прежде чем он сможет самостоятельно управлять кораблём, подумал штурман, который сам-то был всего на шесть лет старше. Время от времени по правому борту небо рассекала молния, освещая палубу бледным пламенем. Дождь лил сплошным потоком, капли проносились над палубой под острым углом и с такой силой, что больно жалили щеки. В общем, ночь была такой, что сам Эдгар Аллан По пустил бы слюни, думая об открывающихся возможностях. На верхней палубе не было видно включённых огней, но белая краска, которой был покрыт фрегат, отражала их призрачным сиянием, указывая на расположение. Алисон не мог понять, решился ли Уэгенер на такое из-за штормовой погоды или это было просто удачным совпадением.

Капитан, с того момента, как вы поднялись на борт фрегата, вы не раз проделывали безумные штучки, но эта превзошла все, подумал Рик.

Лейтенант увидел верёвку. Кто-то пропустил её через блок на мачте фрегата, где располагались корабельные антенны и антенное устройство радиолокатора. Вот уж это действительно цирковой фокус — залезть на вершину мачты, подумал Алисон.

Не иначе боцман Райли. Кому ещё придёт в. голову так рисковать?

И тут на палубе появился приговорённый. Руки все ещё за спиной. Капитан и помощник рядом. Уэгенер произносил что-то, по-видимому, официальный приговор, но Алисон не слышал слов из-за ветра, со свистом проносящегося над палубой сквозь оснастку мачты со множеством фалов для подъёма сигнальных флагов, — ну конечно, вот как поступил Райли, понял Алисон. Он привязал пеньковую дюймовую верёвку к концу фала, потянул за него, и верёвка прошла через блок. Даже Райли не был настолько сумасшедшим, чтобы карабкаться на клотик мачты в такую погоду.

Вспыхнули палубные прожекторы, использующиеся при посадке вертолёта. Они освещали главным образом льющиеся потоки дождя, но всё-таки делали более реальной картину происходящего. Уэгенер сказал ещё что-то приговорённому, лицо которого по-прежнему не покидала высокомерная усмешка. Он всё ещё не верит, что ему вынесен приговор. Интересно, когда парень поймёт, изменится ли выражение его лица, подумал Алисой. Капитан покачал головой и сделал шаг назад. Райли накинул на шею приговорённого петлю.

И тут улыбка исчезла с лица «Джона Доу». Он всё ещё не верил в то, что с ним происходит, но внезапно ситуация стала какой-то более серьёзной. У конца верёвки, пропущенной через блок на вершине мачты, столпились пять человек.

Алисон с трудом удержался от смеха. Он знал, как будут развиваться события дальше, хотя и не ожидал, что шкипер решится зайти так далеко...

Последним штрихом стал чёрный капюшон. Райли повернул приговорённого в сторону кормы, где стояли Алисон со вторым пиратом (на то была и другая причина), прежде чем неожиданно накинуть ему на голову чёрный капюшон. И наконец «мистер Доу» понял, что сейчас произойдёт.

— Не-е-е-т!.. — Вопль был настоящим, ужасным криком человека за несколько мгновений до смерти и слился с рёвом шторма и завыванием ветра намного лучше, чем можно было надеяться. Как и предполагалось, его колени подогнулись, пятеро выбрали слабину на верёвке и побежали в направлении кормы. Ноги приговорённого оторвались от палубы, покрытой черным пластиком, предупреждающим скольжение, и тело поднялось вверх. Несколько раз дёрнулись ноги, и тело застыло ещё до того, как верёвка была закреплена за пиллерс.

— Вот и все, — заметил Алисон. Он взял второго «мистера Доу» за локоть и повёл вперёд. — Теперь твоя очередь, приятель.

В тот момент, когда они подошли к двери, ведущей в надстройку корабля, совсем рядом у борта сверкнула молния. Парень внезапно остановился и в последний раз посмотрел назад. Там висел его компаньон, обмякшее тело которого раскачивалось подобно маятнику под реей, мёртвый, заливаемый потоками дождя.

— Надеюсь, теперь ты мне веришь, — произнёс штурман, вталкивая парня внутрь. Штаны «мистера Доу» уже насквозь промокли, и не только от дождя.

Первым делом нужно было переодеться. Когда суд собрался для продолжения заседания, на всех была сухая одежда. «Джеймса Доу» тоже одели в синий комбинезон береговой охраны. С него сняли наручники, и на столике защиты его ждала чашка горячего кофе. Он не заметил, что старшина Ореза уже не сидел за длинным столом, да и боцмана Райли не было в кают-компании. Обстановка изменилась и стала более спокойной, чем раньше, но на это подсудимый не обратил внимания. Состояние его нельзя было назвать безмятежным.

— Мистер Алисон, — произнёс капитан, — если хотите, можете поговорить со своим подзащитным, — Как видишь, все очень просто, приятель, — сказал лейтенант «мистеру Доу». — Или ты выложишь нам все, или тебя повесят. Шкиперу совершенно безразлично. Начнём с того, как тебя зовут.

Хесус заговорил. Один из членов трибунала взял портативную телекамеру — ту же самую, которой пользовались при досмотре, — и Хесуса попросили начать снова.

— Хорошо. Вы понимаете, что имеете право хранить молчание? — задал кто-то вопрос. Подсудимый даже не услышал этих слов, и вопрос пришлось повторить.

— Да, я понимаю, о'кей? — ответил парень, не поворачивая головы. — Что вас интересует?

Вопросы, разумеется, были написаны заранее. Алисой, являющийся одновременно корабельным юристом, читал их один за другим перед телевизионной камерой. Его главная проблема состояла в том, чтобы задавать вопросы медленно и внятно. Допрос длился сорок минут. Парень говорил быстро, но конкретно, и не заметил взглядов, которые бросали на него члены суда.

— Спасибо за помощь, оказанную правосудию, — произнёс Уэгенер, когда все подошло к концу. — Мы постараемся облегчить вашу участь, принимая во внимание чистосердечное признание. Вы сами понимаете, что помочь вашему партнёру мы вряд ли сможем. Это вам понятно, верно?

— Да, я сожалею, что он повёл себя так, — ответил парень, и все сидящие в кают-компании вздохнули с облегчением.

— Мы поговорим с федеральным прокурором, — пообещал капитан. — Лейтенант, отведите арестованного в камеру.

— Слушаюсь, сэр. — Алисон пошёл вместе с парнем к выходу, и глаз телекамеры следил за ними. Подойдя к трапу, ведущему вниз, арестованный споткнулся. Он не заметил руки, заставившей его споткнуться, да и времени у него для этого не было, потому что другая невидимая рука нанесла ему сильный удар по затылку. Затем боцман Райли сломал кисть арестованному, который потерял сознание, а старшина Ореза прижал к его лицу марлю, смоченную в эфире. Потом они отнесли парня в санчасть, где санитар фрегата наложил гипс на руку пострадавшего. Перелом оказался простым и не потребовал сложного лечения.

Здоровую руку арестованного пристегнули наручниками к койке и оставили его в санчасти на ночь.

Проснулся он поздно. Ему принесли завтрак из кают-компании и разрешили умыться, прежде чем отвести к вертолёту, совершившему посадку на палубу фрегата, Ореза спустился, чтобы проводить его, поднялся с арестованным на палубу и прошёл на корму, где уже стоял боцман Райли, который привёл второго арестованного. «Джеймс Доу» — его настоящее имя оказалось Хесус Кастильо, — к своему изумлению, увидел, что «Джон Доу» — Рамон Хозе Капати — жив. Пара сотрудников Федерального агентства по борьбе с наркотиками постарались усадить их как можно дальше друг от друга, чтобы не допустить общения между ними.

Капитан объяснил, что один из арестованных сделал чистосердечное признание и второму это может не понравиться. Кастильо не сводил взгляда с Капати, и изумление в его глазах очень походило на страх, так что агенты — которым всегда нравится признание в деле, по которому предусмотрена смертная казнь, — решили держать арестованных настолько далеко друг от друга, насколько позволяли обстоятельства. На этом же вертолёте были отправлены все улики и несколько видеокассет. Наблюдая, как «Дельфин» береговой охраны поднялся с палубы и взлетел вверх, Уэгенер раздумывал о том, как будут реагировать власти на берегу. Наступил момент сурового осмысления, который всегда следует за слегка сумасшедшим поступком, но Уэгенер предвидел и это. Более того, ему казалось, что он сумел приготовиться ко всему. Только восемь человек из команды знали о происшедшем, и он объяснил им, как нужно отвечать на вопросы. Рядом появился помощник капитана.

— На самом деле ничто не походит на то, как это видится с первого взгляда, правда?

— Пожалуй, но теперь мы знаем, что погибли три невинных человека. Три, а не четыре. — Да, уж конечно, владелец яхты не был ангелом, подумал Уэгенер.

Однако зачем было убивать его жену и детей? Он смотрел на никогда не меняющееся море, не сознавая, какие силы привёл в действие и сколько людей найдут свою смерть в результате этого.

Глава 4 Предварительные манёвры

Чавез впервые понял, насколько необычным будет это задание, в тот момент, когда он прибыл в аэропорт Сан-Хосе. Они приехали сюда в самом обычном маленьком автобусе, взятом напрокат, оказались в той части аэропорта, которая была отведена для частных самолётов, и увидели, что их ждёт частный реактивный самолёт. Этого никто не ожидал. «Полковник Смит» не стал подниматься по трапу.

Он пожал руку каждому улетающему, сообщил, что их встретят, и вернулся в автобус. Сержанты вошли в самолёт, оказавшийся не столько частным реактивным самолётом, сколько мини-авиалайнером. В нём была даже стюардесса, которая предлагала напитки. Каждый сержант уложил свой рюкзак и с удовольствием принял предложенный стакан — все, кроме Чавеза, слишком усталого даже для того, чтобы взглянуть на девушку. Он едва не пропустил момент взлёта и заснул ещё перед тем, как лайнер набрал высоту. Что-то говорило ему, что нужно выспаться, пока есть время. У пехотинцев это общий инстинкт, и он, как правило, оправдывается.

* * *

Лейтенант Джексон никогда раньше не бывал на базе в Монтерее, но старший брат проинструктировал его, и лейтенант без труда нашёл офицерский клуб.

Неожиданно он почувствовал себя очень одиноким. Запирая дверцу своей «Хонды», Джексон заметил, что он здесь единственный пехотный офицер. По крайней мере, оказалось несложно выяснить, кому отдавать честь. Младшему лейтенанту пришлось приветствовать практически каждого.

— Эй, Тимми! — окликнул брат, когда Джексон вошёл в бар.

— Привет, Робби. — Братья обнялись. У них была дружная семья, но Тимми не видел своего старшего брата, капитана третьего ранга Роберта Джефферсона Джексона, ВМФ США, почти год. Мать Робби умерла уже много лет назад. Ей было всего тридцать девять лет. Однажды она пожаловалась на головную боль, решила прилечь на несколько минут и больше не шевельнулась — её постигло сильнейшее кровоизлияние в мозг. Уже позднее установили, что у неё было высокое кровяное давление, о чём она не подозревала, являясь одной из множества темнокожих американок, страдающих от болезни, не проявляющейся никакими симптомами. Её муж, священник Осайя Джексон, оплакивал тяжёлую утрату вместе с округой, в которой они вырастили семью. Однако священник Джексон, хотя и являлся набожным человеком, был одновременно и отцом, дети которого нуждались в матери. Четыре года спустя он женился снова, на двадцатитрехлетней прихожанке, и начал семейную жизнь заново. Тимоти оказался первым сыном от его второго союза, а вообще — четвёртым и пошёл по стопам старшего. Выпускник училища в Аннаполисе, Робби Джексон стал лётчиком-истребителем военно-морского флота Тимми добился места в Уэст-Пойнте и надеялся сделать карьеру в пехоте. Ещё один брат стал врачом, а последний — адвокатом и мечтал о политической карьере. Времена в штате Миссисипи переменились.

Стороннему наблюдателю было бы трудно определить, кто из братьев больше гордился другим. Робби, с тремя золотыми полосками на погонах, носил на левой стороне груди золотую звезду, означавшую, что он уже командовал лётным подразделением в море, — в его случае это была VF-41, эскадрилья истребителей F-14 «Томкэт». Сейчас Робби служил в Пентагоне, ожидая назначения командиром авиакрыла, базирующегося на авианосце, за чем последует, возможно, собственный авианосец. Тимоти, с другой стороны, на протяжении многих лет был самым маленьким в семье, но учёба в Уэст-Пойнте все это резко изменила. Сейчас он был выше своего старшего брата на добрых два дюйма и превосходил его на пятнадцать фунтов в весе, состоя из одних только мышц. Над эмблемой его дивизии стилизованным изображением штыка — виднелась плечевая нашивка рейнджера. Ещё один мальчишка превратился в настоящего мужчину, пройдя путь, который проходили в старину.

— Ты здорово выглядишь, малец, — заметил Робби. — Выпьем чего-нибудь?

— Только не слишком много, у нас были учения, так что пришлось всё время быть на ногах.

— Длинные сутки?

— Я бы сказал — длинная неделя, — ответил Тимоти, — но вчера мне удалось подремать.

— Хорошо же обращаются с вами, — произнёс старший Джексон с отеческой заботой.

— Не стоит обо мне беспокоиться. Если в я искал лёгкой жизни, то служил бы на флоте. — Братья рассмеялись и направились к стойке бара. Робби заказал себе «Джонни Джеймисона» — виски, рекомендованное другом и пришедшееся ему по вкусу.

Тим ограничился пивом. Разговор за обедом начался, разумеется, обсуждением семейных проблем, затем братья перешли на профессиональные темы.

— Мы занимаемся почти тем же, чем и ты, — объяснил Тимоти. — Ты стараешься сблизиться с противником и пустить в него ракету, прежде чем он догадается, что ты где-то рядом Мы стараемся сблизиться с противником и застрелить его, прежде чем он догадается, где мы. Это тебе понятно, не так ли, старший брат? — спросил Тимми с улыбкой, не лишённой зависти. Робби уже принимал участие в боевых действиях.

— Одного раза для меня оказалось достаточно, — рассудительно ответил Робби. — Оставляю эти идиотские схватки лицом к лицу для болванов вроде тебя.

— Так вот, вчера ночью мы находились в передовом охранении нашего батальона. Моё отделение, расположенное на острие охранения, великолепно проявило себя. Роль противника играли парни из калифорнийской гвардии, у них были главным образом танки. При разбивке лагеря они утратили бдительность, и сержант Чавез оказался внутри их базы до того, как они заметили это. Ты бы только видел, Робби, как действует этот парень. Клянусь, когда ему хочется, он становится почти невидимым. Заменить его будет непросто.

— А зачем?

— Сегодня во второй половине дня его перевели в другую часть. Я знал, что через пару недель Чавеза все равно заберут у меня, но поступил приказ откомандировать его как можно быстрее в Форт-Беннинг. Сегодня уехала целая группа лучших сержантов. — Он задумался. — Между прочим, все испанского происхождения... Редкое совпадение. — Тим снова замолчал. — А ведь странно. Разве Леон не должен был через две недели тоже отправиться в Форт-Беннинг?

— Кто этот Леон?

— Старший сержант, категория Е-6 Он служил во взводе Бена Таккера — мы с Беном вместе играли в футбол в Уэст-Пойнте. Да, конечно, Леона переводили в школу рейнджеров, инструктором. Интересно, почему же они с Чавезом выехали вместе? Ну ладно, таковы армейские порядки. А как тебе нравится Пентагон?

— Ожидал худшего, — заметил Робби. — Ещё двадцать пять месяцев, и, спасибо Всемогущему Господу, я, наконец, свободен. Есть шанс стать командиром авиакрыла авианосного базирования, — объяснил старший брат. Он достиг в своей карьере того уровня, когда ситуация становится не такой простой. Количество хороших командиров превосходило число вакантных должностей. Как и во время боевых действий, одним из решающих факторов стало везение. Тимми, понял он, ещё не знал этого.

* * *

Реактивный мини-лайнер совершил посадку после почти трехчасового полёта.

Коснувшись посадочной полосы, он направился к грузовому терминалу небольшого аэропорта. Чавез не сумел разобрать, какого именно. Он проснулся, так и не успев как следует выспаться, когда дверь самолёта распахнулась. Его первым впечатлением было то, что воздух здесь разрежен и дышется с трудом. Это показалось Чавезу странным, и он отнёс свои ощущения на счёт обычного замешательства, наступающего сразу после того, как внезапно просыпаешься после дневного сна.

— Куда мы прилетели, черт побери? — спросил один из сержантов.

— Вам все объяснят на месте, — ответила стюардесса. — Желаю хорошо провести время. — Улыбка её была слишком очаровательна, чтобы осмелиться задавать дальнейшие вопросы.

Сержанты собрали рюкзаки, вышли вереницей из самолёта и увидели, что их снова ожидает автобус. Чавез узнал ответ на вопрос ещё до того, как поднялся в его салон. Воздух действительно был очень разреженным, и сержант, взглянув на запад, понял причину. Последние лучи заходящего солнца освещали резкие очертания горных вершин на западе. Итак, самолёт летел в восточном направлении, сейчас они видят горы, и полет продолжался три часа: значит, сразу понял Чавез, они находятся где-то в Скалистых горах, хотя ему ни разу не доводилось там бывать. Он в последний раз взглянул на самолёт, когда автобус тронулся, и увидел, что к нему подкатила заправочная цистерна. Чавез не сумел увязать одно с другим. Самолёт взлетит меньше чем через тридцать минут. Мало кто заметит, что он совершал здесь посадку, и уж почти никто не задумается, с какой целью он был здесь.

* * *

Комната Кларка в отеле была удобной и дорогой, что соответствовало его легенде. Боль в затылке не утихала, напоминая, что он всё ещё не привык к высоте, но пара таблеток тилеонола уже действовала, и тому же Кларк знал, что задание не связано со значительными физическими нагрузками. Он позвонил и заказал завтрак в номер, а затем принялся за физические упражнения, чтобы слегка размять мышцы. Однако утреннюю пробежку придётся отложить. Закончив гимнастику, он принял душ и побрился. Обслуживание в отеле было превосходным.

Не успел он одеться, как прибыл завтрак, и к девяти часам Кларк был готов к работе. Он спустился на лифте вниз, в вестибюль, и вышел наружу. Автомобиль ждал у подъезда. Кларк открыл дверцу и сел на переднее сиденье рядом с водителем.

— Buenos dias[2], — произнёс водитель — После обеда может пойти дождь.

— Ничего страшного, у меня плащ.

— Это может оказаться холодный дождь.

— У плаща тёплая подкладка, — произнёс Кларк, завершая обмен кодовыми фразами.

— Тот, кто придумал это, попал в самую точку, — заметил водитель — По прогнозу действительно ожидается дождь. Меня зовут Ларсон.

— Кларк.

Они не обменялись рукопожатием. Такое не допускается. Ларсону, фамилия которого скорее всего тоже вымышленная, подумал Кларк, было около тридцати. Его чёрные волосы никак не соответствовали скандинавской фамилии. В местном обществе Карлоса Ларсона считали сыном отца-датчанина и уроженки Венесуэлы. У него была школа, где обучали управлению самолётом, — спрос на такие уроки весьма велик. Сам Ларсон был искусным лётчиком, который учил тому, что знал, и не задавал лишних вопросов, — последнее качество нравилось его клиентуре.

Впрочем, расспрашивать не было нужды — пилоты, особенно ученики, любят поговорить, а у Ларсона была отличная память, он запоминал даже мельчайшие детали. К тому же он обладал опытом и знаниями, и к нему часто обращались за советами. Многие считали, что Ларсон присобрал денег для открытия школы, совершив несколько тайных полётов, а затем решил больше не рисковать, повёл образ жизни человека, удалившегося от дел, и жил в роскоши. Эта легенда помогала ему завоевать доверие людей, к которым он проявлял интерес, одновременно не возбуждая чувства соперничества. Ларсон был человеком, сумевшим достичь того, к чему стремился, и жизни, о которой мечтал Этим объяснялся автомобиль — самый мощный из всех, выпущенных фирмой «БМВ», дорогая квартира и любовница, стюардесса колумбийской авиакомпании «Авианка», в действительности курьер ЦРУ. Ларсон считал, что о такой работе можно только мечтать, особенно потому, что стюардесса и впрямь была его любовницей — дополнительное благо, которое вряд ли понравилось бы управлению кадров в Лэнгли, если бы там узнали об этом. Единственное, что беспокоило Ларсона, так это то, что о его деятельности резидент ЦРУ в Колумбии даже не подозревал. Несмотря на то, что Ларсон был сравнительно неопытным агентом — Кларк очень удивился бы, узнав, что это его настоящая фамилия, — он достаточно хорошо познакомился с деятельностью ЦРУ, чтобы понять, что раздельные каналы подчинения агентов обычно являются признаком какой-то специальной операции. Прикрытие Ларсона разрабатывалось более восемнадцати месяцев, в течение которых он почти не занимался тайной работой. Прибытие Кларка, по-видимому, означало, что положение теперь изменится, наступит время отрабатывать аванс.

— Какой у нас план на сегодня? — спросил Кларк.

— Немного полетаем. Вернёмся обратно ещё до того, как испортится погода, — добавил Ларсон.

— Мне известно, что вы сдали экзамен на право полёта вслепую по одним приборам.

— Будем считать это заявление признаком доверия к моему искусству пилотирования, — улыбнулся лётчик, направляя машину к аэропорту — Вы, конечно, сумели ознакомиться с фотографиями?

— Да, потратил на это три дня. Но я достаточно старомоден, чтобы самому не взглянуть на то, что на них изображено. Карты и фотографии не дают полного представления.

— Мне сообщили, что моей задачей будет простой полет — мы не будем снижаться или летатькругами: это может не понравиться владельцам. — Ларсон знал, что одним из достоинств лётной школы являются постоянные полёты принадлежащих ей самолётов; их воспринимают как нечто само собой разумеющееся.

Однако стоит обнаружить повышенный интерес к некоторым местам, и их владельцы могут проявить подозрительность, записав регистрационные номера, и явиться в аэропорт с расспросами. Люди, живущие в Медельине, задавая такие вопросы, не отличаются особой вежливостью. Но Ларсон их не боялся Пока его прикрытие надёжно — оснований для беспокойства нет. В то же самое время он был профессиональным разведчиком, а профессионалы склонны проявлять максимальную осторожность, особенно если хотят выжить.

— Не возражаю.

Кларк был хорошо знаком с этими же правилами. Он сумел сохранить жизнь, занимаясь столь опасной профессией в течение многих лет, потому, что рисковал лишь тогда, когда это вызывалось необходимостью. Но даже это. было достаточно плохо. Его работа мало отличалась от лотереи. Несмотря на то, что шансы угадать номер очень малы, если будешь играть очень долго, счастливый — или несчастливый — номер неизбежно выпадет, как бы осторожно ты ни играл. Вот только в этой лотерее призом являются не деньги. Здесь когда выпадает твой номер, он означает неглубокую безымянную могилу, причём даже это лишь в том случае если противник достаточно религиозен.

Кларк не мог окончательно решить, нравится ему эта операция или нет. С одной стороны, цель операции достойна похвалы, но с другой... Однако Кларку платили деньги не за то, чтобы он рассуждал о нравственных аспектах операции.

Его задачей было действовать, а не задумываться об этом. Главной проблемой тайных операций являлось именно то, что ему приходилось рисковать жизнью, полагаясь на здравый смысл кого-то другого. Вообще-то, было бы неплохо познакомиться с причинами, но те, кто принимает решение, считают, что знание причин сделает операцию ещё более опасной. Оперативники не всегда верят такому суждению, и теперь перед Кларком возникла именно эта проблема.

Двухмоторный «Твин-бич» стоял в той стороне международного аэропорта «Эльдорадо», которая была отведена для частных самолётов. Не требовалось особенно богатого воображения, чтобы точно оценить, кто пользуется самолётами.

Здесь находилось слишком много дорогих автомобилей или самолётов, чтобы их можно было отнести на счёт местного высшего общества. Это были игрушки нуворишей. Кларк окинул взглядом длинные ряды, сохраняя бесстрастное выражение лица.

— Плата за грехи достаточно высока, так ведь? — ухмыльнулся Ларсон.

— А как относительно бедняг, которые выделяют для этого деньги?

— Да ведь я не спорю. Всего лишь хочу сказать, что это превосходные самолёты. Вон стоят «Гольфстримы» — я получил право управления ими. Великолепные «птички».

— Сколько они стоят? — спросил Кларк.

— Мудрец заметил однажды: если ты спрашиваешь цену, то не можешь позволить себе покупать их.

— Верно. — Губы Кларка искривились в улыбке. Но есть вещи, цена которых измеряется не в долларах. Он понял, что уже обретает соответствующее настроение для операции.

Ларсон готовил самолёт к взлёту минут пятнадцать. Он совершил посадку всего девяносто минут назад, и большинство лётчиков, пилотирующих частные самолёты, не стали бы снова полностью проверять приборы, однако Ларсон был хорошим пилотом, а это означало прежде всего то, что он осторожный пилот. Кларк занял кресло справа от пилота и пристегнулся, делая вид, что готовится к своему первому учебному полёту. В это время дня интенсивность движения невелика и вырулить для взлёта несложно. Единственное, что удивило Кларка, так это продолжительный разгон перед взлётом.

— Это из-за большой высоты, — объяснил Ларсон по внутренней связи, накренив самолёт и поворачивая в сторону от оставшейся сзади и внизу взлётной дорожки. — Да и управление самолётом при небольшой скорости здесь становится излишне мягким — слишком разреженный воздух. Впрочем, это не вызывает никаких затруднений. Похоже на то, как ведёшь автомобиль по свежему снегу, — нужно всего лишь как следует собраться. — Он передвинул рычаг, шасси поднялось и скрылось в корпусе. Теперь самолёт, с двумя ревущими на полной мощности двигателями, устремился вверх, стараясь побыстрее оставить внизу предательскую землю. Кларк окинул взглядом приборы на контрольной панели и не заметил ничего необычного, хотя казалось очень странным, что альтиметр показывал высоту девять тысяч футов, а Людей на земле можно было легко разглядеть невооружённым глазом.

Самолёт накренился, делая левый поворот и направляясь к северо-западу.

Ларсон убавил газ, заметив вслух, что здесь нужно обращать особое внимание на температуру в системе охлаждения двигателей, хотя на обоих «Континенталях» система охлаждения намного эффективнее обычной, чтобы компенсировать нехватку кислорода. Они летели в сторону высоких гор, похожих на спинной хребет страны.

Небо было чистым, и солнце ярко сияло.

— Живописно, правда?

— Да, — согласился Кларк. Горы были покрыты изумрудно-зелёным лесом, листва которого мерцала от влаги после ночного дождя. Однако опытный взгляд Кларка отметил совсем иное. Передвигаться в этих горах будет невероятно трудно.

Разве что под густой листвой можно надёжно укрыться. Сочетание крутых склонов и разреженного воздуха сделает передвижение крайне утомительным. Его не проинструктировали перед отъездом относительно конкретного характера предстоящей операции, но Кларк узнал достаточно о ней, чтобы подумать, как ему повезло, — самая тяжёлая её часть выпадет не на его долю.

Горные хребты в Колумбии протянулись с юго-запада на северо-восток. Ларсон выбрал самый удобный перевал, чтобы пролететь между горными пиками, однако ветры, дующие с находящегося рядом Тихого океана, изрядно болтали самолёт.

— Привыкайте к этому. Сегодня ветры посильнее обычного из-за штормового фронта, надвигающегося к нам. В этом случае они прямо-таки кипят вокруг этих гор. Стоит посмотреть, что за погода бывает здесь

— Спасибо, обойдусь. В случае, если двигатели выйдут из строя, трудно найти место для посадки...

— Выйдут из строя? — повторил Ларсон. — Именно поэтому я так тщательно проверяю показания приборов. К тому же здесь гораздо больше посадочных площадок, чем это кажется с первого взгляда. Правда, далеко не всегда вас примут с распростёртыми объятиями, если вы совершите посадку на одну из них. Впрочем, не беспокойтесь. Я заменил двигатели на своей птичке всего месяц назад. Установил новые, а старые продал одному из своих учеников для его «Кинг эйр». Сейчас его самолёт принадлежит местной таможенной службе, — объяснил Ларсон.

— Вы как-то связаны с нею?

— Ни в коем случае! Видите ли, от меня ожидают, что мне известны причины, почему все эти парни обучаются лётному делу. Ведь никто не считает меня идиотом, правда? Поэтому я учу их не только летать, но и обучаю элементарным манёврам уклонения. Об этом написано в каждом приличном учебнике, и они рассчитывают, что я тоже этого не забуду. Пабло не слишком любил читать, зато был настоящим, прирождённым лётчиком. Вообще-то, мне его жаль — хороший парень. Его прихватили с пятьюдесятью килограммами. Насколько мне известно, он молчит. Впрочем, это и не удивительно. Смелый мерзавец.

— Чем мотивируются поступки всех этих ребят? — В своё время Кларк принимал участие во множестве боев и знал, что качества противника измеряются отнюдь не количеством оружия, которым он располагает.

Ларсон нахмурился, глядя в небо.

— Это зависит от того, что вы имеете в виду. Если под мотивацией понимать мужское начало — объяснение будет намного проще. Понимаете, культ мужественности. Кое-что в нём достойно восхищения. У этих людей странное чувство гордости. К примеру, те, с кем я знаком, обращаются со мной с уважением. Их гостеприимство поразительно, особенно если проявить долю почтения, а это делают все. К тому же я не являюсь их соперником в бизнесе.

Короче говоря, я неплохо разбираюсь в этих людях. Научил многих летать. Если бы у меня возникла нужда в деньгах, то смог бы, по-видимому, обратиться к ним за помощью и получить её. Речь может идти о сумме вроде полумиллиона долларов под честное слово — и я выйду с гасиенды, держа в руке кейс, набитый деньгами.

Разумеется, потом мне придётся совершить несколько полётов с контрабандой, чтобы расплатиться за услугу. И никто не потребует возвращения долга. С другой стороны, если я подведу их, они приложат все усилия, чтобы я расплатился и за это. У них свои правила. Если живёшь по их законам, можешь считать себя в безопасности — более или менее. Если же нет — лучше сразу собирать чемоданы.

— Я знаком с их жестокостью. А вот как относительно мозгов?

— Они достаточно умны — по крайней мере, настолько, насколько требуют обстоятельства. Если же у них не хватает мозгов, они просто покупают их. Они могут купить что угодно и кого угодно. Их не следует недооценивать. К примеру, системы безопасности, которыми они пользуются, лучшие в мире, вроде тех, что мы устанавливаем на шахтах межконтинентальных баллистических ракет, — да у них эти системы даже лучше, черт побери. Охраняют их ничуть не хуже, чем мы охраняем своего президента, с той лишь разницей, что их стрелки могут стрелять по собственному желанию, поскольку не ограничены существующими у нас правилами.

Знаете, лучшим доказательством того, что они умны, является создание картеля, в котором участвуют все. Они поняли, что бандитские войны дорого обходятся для всех, кто в них принимает участие, и потому решили образовать что-то вроде не очень тесного союза. Нельзя сказать, что он действует идеально, но всё-таки действует. Те, кто пытается вмешаться в их дела, большей частью гибнут. В Медельине умереть очень легко.

— А полицейские? Органы правосудия?

— Местные власти пробовали. Доказательством является множество мёртвых полицейских, множество убитых судей, — покачал головой Ларсон. — Нужно обладать немалым мужеством, чтобы продолжать работу, когда видишь, что все бесполезно. Добавьте к этому деньги. Скажите, часто бывает, что человек уносит с собой чемодан, полный стодолларовых банкнот, о которых не нужно сообщать в налоговой декларации? Особенно когда альтернативой является верная смерть как для тебя, так и для всей твоей семьи. Картель состоит из умных людей, приятель, и они проявляют терпение, в их распоряжении неограниченные средства, а жестокости может позавидовать самый безжалостный нацист. Короче говоря, это такой враг, что ему трудно противостоять. — Ларсон сделал жест в сторону серого пятна на грунте вдали. — Вон там Медельин. Все находится в этом небольшом городе, наркотики и деньги, в этом маленьком городе на дне долины. Сбросить туда ядерную бомбу, скажем, в пару мегатонн, с высотой взрыва в четыре тысячи футов — и не останется никаких проблем. Интересно, как отнесётся к этому остальное население Колумбии?..

Пассажир повернул голову и взглянул на Ларсона. Пилот жил среди этих людей, был знаком со многими, и некоторые даже нравились ему, как он сам только что сказал. Но сквозь маску профессионального спокойствия у Ларсона иногда проглядывала ненависть ко всем им. Да, это лучший вид двуличности. У этого парня отличное будущее в управлении, подумал Кларк. Ум и целеустремлённость.

Если он сумеет поддерживать между этими двумя качествами соответствующий баланс, многого добьётся. Кларк подвинул к себе сумку, достал оттуда фотокамеру и бинокль. У него не было особого интереса к самому городу. — Хорошие усадьбы, правда? Наркобароны стали заботиться о своей безопасности. Вершины холмов вокруг города все очищены от деревьев. Кларк насчитал по крайней мере десять новых домов. Домов, фыркнул он. Скорее их следует назвать замками, крепостями.

Огромные строения со стенами вокруг, и далее сотни ярдов склонов, с которых убрана всякая растительность, способная обеспечивать прикрытие. Элегантное расположение итальянских деревень и баварских замков всегда казалось людям крайне живописным. Они располагались, как правило, на вершинах холмов или гор.

Было нетрудно представить себе, сколько труда тратилось на строительство такого живописного сооружения — требовалось срубить деревья, затащить на вершину каменные блоки, и в результате открывался потрясающий вид окружающей местности, простирающийся на мили. Но замки и деревни строили в таких местах не ради удовольствия; то же самое относилось и к домам, окружающим Медельин.

Господствующее расположение означало, что никто не сможет приблизиться к ним без риска быть обнаруженным. Местность, очищенная от всех видов прикрытия вокруг домов, называлась на чётком военном языке простреливаемой зоной, открытым полем обстрела для автоматического оружия. У каждого дома были всего одни ворота и одна дорога, ведущая к ним. Внутри двора находились посадочные площадки для вертолётов на случай, если понадобится немедленная эвакуация.

Окружающие стены построены из камня и способны выдержать огонь любого стрелкового оружия до пуль калибра 0.50. В бинокль Кларк видел с внутренней стороны каждой стены дорожки из гравия или бетона для патрулирования. Целая рота хорошо подготовленных пехотинцев может не одолеть сопротивления, чтобы овладеть такой гасиендой. Может быть, вертолётный десант, поддержанный миномётным огнём и атакой бронированных вертолётов, снаряжённых ракетами и автоматическими орудиями... Боже мой, очнулся Кларк, о чём я думаю?

— Как относительно планов?

— С этим никаких трудностей. Эти дома спроектированы тремя архитектурными фирмами. Проблемы безопасности в них не существуют. К тому же недавно меня пригласили в один из таких домов на вечеринку — ровно две недели назад, между прочим. По-видимому, тут они не проявляют свойственной им бдительности. Они любят хвастать своими домами. Думаю, мне удастся достать поэтажные планы. Спутниковые фотографии покажут вам количество охранников, места размещения автомобилей и тому подобное.

— Это мы уже получили, — улыбнулся Кларк.

— Вы не могли бы сказать мне, в чём заключается ваше задание?

— Видите ли, им потребовалась оценка физических характеристик окружающей местности.

— Понятно. Черт побери, да я запросто смог бы сделать это по памяти!

Вопрос Ларсона был вызван не столько любопытством, сколько чувством лёгкого оскорбления из-за того, что ему не поручили самому осуществить это задание.

— Вы ведь знаете, как думают в Лэнгли. — Этим заявлением Кларк закончил обсуждение проблемы.

Ты лётчик, мог бы сказать ему Кларк. Тебе никогда не приходилось продираться сквозь джунгли с тяжёлым рюкзаком на спине. А вот мне приходилось.

Если бы Ларсон был знаком с прошлым Кларка, он мог бы сам догадаться о сути предстоящей операции, однако то, чем занимался Кларк в ЦРУ, и то, что он делал до службы в управлении, не было достоянием широкой общественности. Говоря по правде, мало кто знал об этом.

— Ничего не поделаешь, мистер Ларсон, к заданию допускаются лишь те, кому необходимо знать о нём по роду занятия, — произнёс Кларк после очередной паузы.

— Это верно, — согласился пилот по внутренней связи — Давайте совершим пролёт для фотографирования.

— Только сначала вернёмся в аэропорт и приземлимся на несколько минут. Нужно, чтобы это походило на учебный полет.

— Не возражаю, — ответил Кларк.

— А что вам известно относительно мест, где производится очистка? — спросил Кларк после того, как самолёт развернулся и полетел назад к «Эльдорадо».

— Они находятся главным образом к юго-западу отсюда, — ответил Ларсон, уводя «Бич» от долины. — Я ни разу не был там, я не имею отношения к этой части деятельности картеля, и им это хорошо известно. Если вам нужно произвести разведку, придётся отправиться ночью с прибором инфракрасного видения, но отыскать эти места очень трудно. Ведь оборудование является портативным, его легко унести и так же просто установить на новом месте. Все снаряжение кустарной фабрики размещается на грузовике средних размеров, а его можно увезти на десятки миль и там возобновить работу.

— Но здесь не так много дорог...

— А что вы будете делать — обыскивать каждый грузовик? — спросил Ларсон. — Уж не говоря о том, что транспортировку можно осуществить на спинах людей. Рабочая сила стоит дёшево. Руководители наркобизнеса умны и легко приспосабливаются к изменяющейся ситуации.

— Насколько вовлечена в эти дела армия? — спросил. Кларк. Он, разумеется, получил все необходимые сведения ещё до прибытия в Колумбию, но хорошо знал, что точка зрения на месте не всегда соответствует мнению в Вашингтоне и даже может оказаться более правильной.

— Армия делала много попыток. Их самая большая проблема состоит в том, что им приходится заботиться о своём содержании, и вертолёты не проводят и двадцати процентов времени в воздухе. Это значит, что организуется слишком мало операций. В результате, если кто-нибудь ранен, он не может рассчитывать на немедленную эвакуацию в госпиталь, а это влияет на психологическое состояние солдат, проводящих операции. Более того, вы ведь знаете, сколько получает капитан на государственной службе, например. А теперь представим, что кто-то встречает этого капитана в местном баре, предлагает выпить и заводит разговор.

Он говорит капитану — было бы неплохо, если бы его подразделение оказалось завтра вечером в юго-западной части своего сектора или вообще в любой части, кроме северо-восточной, понятно? Если капитан согласится патрулировать один сектор, но не другой, ему заплатят сто тысяч долларов. У баронов наркобизнеса так много денег, что они могут заплатить ему авансом лишь затем, чтобы убедиться, согласится ли капитан на сотрудничество. Это вроде как плата за вербовку. После того как офицер соглашается на сотрудничество, ему начинают платить не такие большие деньги, зато регулярно. Более того, главари картеля имеют достаточно наркотиков и время от времени позволяют ему перехватывать небольшие партии, с тем чтобы капитан хорошо выглядел в глазах начальства.

Когда-нибудь капитан станет полковником и будет контролировать намного большую территорию. Дело совсем не в том, что они плохие люди, просто ситуация здесь так невероятно безнадёжна. Органы правосудия бессильны и... да черт побери, взгляните, что происходит у нас дома! Я...

— Я ведь не собираюсь кого-то критиковать, Ларсон, — прервал его Кларк.

— Мало кто согласится принять на себя выполнение безнадёжного задания и не впасть в отчаяние. — Он повернул голову, взглянул в боковое окно и улыбнулся про себя: чтобы пойти на такое, нужно быть слегка чокнутым.

Глава 5 Первые шаги

Чавез проснулся с головной болью, обычно сопровождающей первые несколько часов, проведённые в разреженном воздухе. Эта головная боль возникает где-то позади глаз и распространяется по всей голове. Несмотря на это, он был благодарен судьбе. На протяжении всей своей армейской карьеры он всегда просыпался за несколько минут до подъёма. Это позволяло ему постепенно перейти от сна к бодрствованию, и потому процесс пробуждения становился немного более лёгким. Чавез повернул голову налево и направо, осматривая все вокруг в оранжевом свете, проникающем сюда через окна без занавесок.

Здание назвал бы казармой всякий, кому не приходится постоянно жить в ней.

Чавезу оно казалось скорее охотничьим домиком — догадка, оказавшаяся совершенно правильной. В спальне площадью примерно в две тысячи квадратных футов он насчитал ровно сорок железных кроватей, на каждой из которых были тонкий армейский матрас и коричневое армейское одеяло. Простыни, однако, были пристёгнуты по углам эластиком. Чавез пришёл к выводу, что заниматься разными глупостями здесь не придётся, и это его вполне устраивало. Пол был голым — из гладкой, натёртой воском сосны, а сводчатый потолок опирался на тёсаные сосновые столбы, заменяющие готовые балки. Сержанту показалось удивительным, что во время охотничьего сезона находятся люди — богатые люди, — готовые платить деньги, чтобы жить в таких условиях: ещё одно доказательство того, что деньги не наделяют мозгами их владельцев. Самому Чавезу казармы не так уж нравились, и единственной причиной, почему он не захотел жить на частной квартире внутри Форт-Орда или поблизости от него, было его желание скопить деньги на «Корветт». Иллюзия пребывания в казарме становилась окончательной из-за того, что у ножек каждой кровати стоял настоящий армейский шкафчик, приобретённый в магазине, торгующем списанным армейским имуществом.

Он подумал, а не стоит ли приподняться на локтях, чтобы выглянуть в окно, но тут же пришёл к выводу, что скоро в любом случае все увидит. От аэропорта они ехали два часа, и сразу после прибытия каждому выделили койку в здании.

Остальные кровати были заполнены спящими и храпящими солдатами. Чавез сразу понял, что это солдаты: никто другой не может так храпеть. Тогда это обстоятельство показалось ему зловещим. Единственная причина, по которой молодые мужчины спят и храпят уже в десять вечера, объясняется усталостью.

Значит, это не санаторий. Ну что ж, и в этом нет ничего удивительного.

Сигнал пробудки прозвучал в виде электрического звонка, похожего на звучание дешёвого будильника. Это понравилось Чавезу. По крайней мере, не звук горна — он ненавидел звуки горна по утрам Подобно большинству профессиональных солдат, Чавез знал цену сну, и побудка не была поводом для ликования. Тут же вокруг него зашевелились мужские тела под аккомпанемент обычного ворчания и ругани. Чавез сбросил одеяло, сел и с удивлением заметил, какой колодный здесь пол.

— Ты кто? — спросил мужчина на соседней койке.

— Чавез, старший сержант. Рота «Браво», 3-й батальон 17-1 о полка.

— А я Вега, тоже старший сержант. Штабная рота, 1-й батальон 22-го полка. Приехал вчера вечером?

— Да. Что здесь происходит?

— Я толком не знаю, но вчера нас изрядно погоняли, — заметил старший сержант Вега. Он протянул руку. — Меня зовут Джулио.

— Доминго. Все зовут меня Динг.

— Откуда родом?

— Из Лос-Анджелеса.

— Я из Чикаго. Вставай. — Вега поднялся. — Единственным здешним достоинством является то, что тут сколько угодно горячей воды и отличное хозяйство, без всяких фокусов. Вот если бы ещё по ночам включали отопление .

— Где мы, черт побери?

— Колорадо. Это я, по крайней мере, знаю. Больше ничего. — Оба сержанта пристроились в колонну солдат, направляющихся в душ.

Чавез огляделся вокруг. Ни одного человека в очках. Все выглядели подтянутыми, в отличной физической форме, даже для пехотинцев. Несколько явно увлекались гантелями, однако у большинства, подобно Чавезу, были худощавые подтянутые тела бегунов на средние дистанции. Ещё одно обстоятельство оказалось настолько очевидным, что ему потребовалось на осознание его целых полминуты.

Все без исключения походили на выходцев из Латинской Америки.

После душа он почувствовал себя намного лучше. В раздевалке лежала высокая стопка чистых полотенец, а у стен было достаточно умывальников, чтобы каждый мог побриться, не толкая друг друга локтями. Даже у кабин в уборной были дверцы. Если не принимать во внимание разреженный воздух, пришёл к выводу Чавез, место выглядело многообещающе. Тот, кто составлял распорядок дня, выделил сержантам двадцать пять минут на то, чтобы прийти в себя и приготовиться. Да, отношение к ним было почти цивилизованным.

В 6.30 цивилизованности пришёл конец. Солдаты надели форму, в том числе тяжёлые сапоги, и вышли из казармы. Там их ожидали четверо, стоявшие на одной линии. По мнению Чавеза, это были офицеры. Да и кто другой мог иметь такое выражение лица и манеру стоять? Позади этих четверых стоял ещё один мужчина, он был старше других, но тоже выглядел и вёл себя как офицер, но... не совсем, подумал Чавез.

— Куда мне идти? — спросил Динг Вегу.

— Ты должен следовать за мной. Третье отделение, Капитан Рамирес. Крутой, сукин сын, но хороший мужик. Надеюсь, ты ничего не имеешь против пробежки?

— Попытаюсь не обосраться перед тобой, — ответил Чавез.

На лице Веги появилась усмешка.

— Именно это я и сказал им.

— Доброе утро, парни! — пророкотал голос старшего. — Для тех, кто ещё не знает меня, сообщаю, что я — полковник Браун. Всех, кто прибыл вчера вечером, я приветствую в нашем маленьком горном убежище. Вас уже распределили по отделениям, и теперь я заявляю, что организационная фаза подготовки закончена. Наша группа полностью укомплектована.

Чавеза ничуть не удивило, что Браун оказался единственным мужчиной, не относящимся к латиноамериканской расе. Однако он не знал, почему это не удивило его. Четверо офицеров направлялись теперь к строю солдат. Это были инструкторы физической подготовки, что сразу было видно по белым чистым майкам и непоколебимой уверенности в повадках, — они не сомневались, что сумеют загнать кого угодно.

— Надеюсь, все хорошо выспались, — продолжал Браун. — Начнём день с гимнастических упражнений...

— Да, конечно, — пробормотал себе под нос сержант Вега, — и загнёмся ещё до завтрака.

— Ты здесь сколько времени? — негромко спросил Чавез.

— Второй день. Господи, надеюсь, скоро станет легче. Офицеры прибыли, видно, по крайней мере, на неделю раньше — они не блюют после пробежки.

— ...и непродолжительного трехмильного кросса по холмам, — закончил Браун.

— Ну это-то не слишком страшно, — заметил Чавез.

— Именно так я думал вчера утром, — ответил Вега. — Слава Богу, что я бросил курить.

Динг не знал, что сказать в ответ. Вега был тоже лёгким пехотинцем из 10-й горной дивизии и, подобно Чавезу, способен был передвигаться весь день с пятнадцатью фунтами снаряжения на спине. Однако воздух был очень разреженным, до такой степени, что Чавез не мог понять, на какой высоте они находятся.

Они начали с обычной дюжины физических упражнений, да и число повторений не было слишком уж большим, хотя Чавез почувствовал выступающий пот. Лишь во время пробежки он понял, насколько трудно ему придётся. Солнце взошло над горами, и сержант впервые сумел оценить, какая местность их окружает. Лагерь находился в глубокой долине и занимал примерно пятьдесят акров почти ровной площадки. Всё остальное вокруг казалось вертикальным, однако при более близком знакомстве склоны были не круче сорока пяти градусов и местами покрыты приземистыми карликовыми соснами, которые никогда не достигнут высоты, необходимой для рождественских украшений. Четыре отделения — каждое с инструктором и капитаном во главе — двинулись в разных направлениях по тропинкам, выбитым в горных склонах. На протяжении первой мили, по оценке Чавеза, они поднялись примерно футов на пятьсот, постоянно пробираясь по причудливым изгибам в сторону возвышенности, покрытой скалами. Инструктор не дал команды петь, что обычно является составной частью пробежки строем.

Впрочем, и строя-то никакого не было, просто вереница солдат, старающихся не отстать от безликого робота, чья белая майка звала их навстречу смерти от изнеможения. Чавез, не начинавший ни одного дня за последние два года без пробежки длиной в добрых три мили, заметил, что задыхается уже после первой.

Ему хотелось сказать что-то вроде: «Здесь нет проклятого воздуха, нечем дышать!» — но он понимал, что нельзя понапрасну расходовать кислород, каждая молекула которого была необходима для обогащения его крови, циркулирующей в теле. Инструктор остановился на вершине холма и обернулся, чтобы убедиться, все ли следуют за ним;

Чавез, который напрягал все силы, чтобы сохранить своё место в цепочке бегущих, получил возможность увидеть панораму, достойную фотографии самого Анселя Адамса, причём она казалась удивительно живописной в ослепительном свете утреннего солнца. Но единственной мыслью сержанта, когда он увидел горы, протянувшиеся перед ним больше чем на сорок миль, был ужас, что его заставят пробежать все эти мили. Господи, а мне казалось, что я в отличной форме! Черт побери, я действительно в отличной форме!

Следующая миля пролегала на восток по узкой полоске хребта, и сверкающее солнце безжалостно светило в глаза, которым нужно было постоянно оставаться настороже. Тропинка, проложенная по вершине хребта, была узкой, и стоило ступить в сторону от неё, как можно было упасть и сильно разбиться. Инструктор постепенно увеличил темп бега — или, по крайней мере, так казалось солдатам, пока, наконец, не остановился на другой вершине.

— А ну, не стойте на месте! — заворчал он на тех, кто прибежал вместе с ним. Чавез заметил, что отстали всего два человека, оба из числа тех, кто прибыл вчера, да и то всего на двадцать ярдов. На их лицах был виден стыд и решимость выдержать все. — О'кей, парни, отсюда наш путь лежит под гору.

Так оно и было большей частью, но из-за этого бег стал лишь более опасным.

Ногам, словно резиновым от усталости, вызванной кислородным голоданием, приходилось спускаться по ведущему вниз склону, причём его крутизна менялась от плавной до опасно крутой, он был усыпан камнями, угрожающими неосторожным.

Здесь инструктор сбавил скорость бега ради безопасности, как подумали все.

Капитан пропустил мимо себя солдат и занял место в арьергарде, чтобы следить за развитием событий. Теперь их глазам открылся лагерь. Пять зданий. Из трубы одного поднимался дым, обещая завтрак. Чавез увидел вертолётную площадку, полдюжины автомашин, причём все с приводом на обе оси, и то, что могло быть только стрелковым полигоном. Никаких других следов проживания людей заметно не было, и сержант понял, что даже с высоты, с какой он смотрел вчера, не было видно строений ближе к их лагерю, чем в пяти или шести милях. Нетрудно было понять, почему этот район населён так редко. Но Чавез в настоящий момент не имел ни сил, ни времени для раздумий. Устремив взгляд на тропинку, он старался сохранять скорость бега и не потерять равновесия. Он занял место рядом с одним из тех двоих, что раньше отставали, и наблюдал за ним. Чавез думал уже об этом отделении, как о своём, а сослуживцы должны присматривать друг за другом. Но минутная слабость оставила солдата. Теперь он бежал, высоко подняв голову, стиснув руки в тугие кулаки, с силой выдыхая воздух и уверенно глядя вперёд.

Наконец склон постепенно перешёл в равнину, и перед ними показался лагерь С противоположной стороны приближалась другая группа.

— Выстроиться по двое, парни! — в первый раз крикнул капитан Рамирес. Он обогнал своих подчинённых и занял место инструктора, отбежавшего теперь в сторону. Пробегая мимо, Чавез заметил, что этот сукин сын даже не вспотел.

Третье отделение перестроилось в двойную колонну за своим командиром.

— Отделение! Быстрым шагом, марш! — Бегущие тут же перешли на быстрый шаг.

В результате нагрузка на лёгкие и ноги уменьшилась, они поняли, что перешли в подчинение капитана и все ещё находятся в армии. Рамирес провёл их до казармы Капитан не требовал, чтобы они хором отсчитывали шаг Это показывало, подумал Чавез, что он не дурак и достаточно умён, чтобы понять, что у его подчинённых не осталось сил на это. Наверно, Джулио был прав — Рамирес может оказаться хорошим командиром.

— Отделение, стой! — скомандовал капитан и повернулся к строю. — Вольно, ребята. Ну что, все оказалось не так уж плохо, верно?

— Madre de Dios — еле слышно пробормотал кто-то В задней шеренге кого-то тошнило, но желудок был пуст, и всё кончилось одними судорогами.

— О'кей, улыбнулся Рамирес своим подчинённым. — Это все из-за высоты. Но я провёл здесь две недели и знаю, что вы все привыкнете к этому очень быстро. Две недели спустя мы будем пробегать в день по пять миль с полной выкладкой, и вы будете чувствовать себя совершенно нормально.

Чепуха. Чавез разделял эту мысль с Джулио Вега, Одновременно понимая, что капитан, разумеется, прав.

Первый день в учебном лагере для новобранцев был куда хуже этого... а может быть, нет?

— Мы сделаем все, чтобы вы не слишком утомлялись. Вам даётся час, чтобы расслабиться и позавтракать. Не увлекайтесь пищей: после полудня предстоит ещё одна маленькая пробежка. В восемь ноль-ноль собираемся здесь для дальнейшей подготовки. Разойтись.

* * *

— Ну какое впечатление? — спросил Риттер. Они сидели на тенистой веранде старого дома плантатора на острове Сент-Кристофер. Интересно, что здесь выращивали раньше, подумал Кларк. По-видимому, сахарный тростник, хотя сейчас тут ничего не росло. То, что раньше было усадьбой плантатора, теперь должно было походить на островной приют богатого промышленника и его гарема любовниц.

На самом же деле все это принадлежало ЦРУ и использовалось как тайное место встреч, особенно хорошо укрытое место для допросов очень важных перебежчиков и для других, более земных, целей — вроде дома для отдыха руководителей управления.

— Общая информация относительно точна, но в ней недооцениваются чисто физические трудности Я не хочу критиковать тех, кто собрал её. Чтобы оценить ситуацию должным образом, нужно побывать там. Обстановка исключительно сложная.

Кларк вытянулся в плетёном кресле и протянул руку за стаканом. Его положение в управлении было много ниже положения Риттера, но, Кларк являлся одним из горстки сотрудников ЦРУ, чья роль была уникальной. Это обстоятельство, а также и то, что он часто выполнял личные поручения заместителя директора ЦРУ по оперативным делам, давало ему право вести себя в присутствии Риттера непринуждённо. Отношение самого Риттера к более молодому подчинённому не было почтительным, однако он уважал Кларка.

— Как дела у адмирала Грира? — спросил Кларк. Именно Грир завербовал его в Центральное разведывательное управление много лет назад.

— Никаких изменений. Ему осталось жить не более двух месяцев, — ответил Риттер.

— Плохо. — Кларк опустил взгляд в свой стакан, затем поднял голову. — Я многим ему обязан. Даже не многим — всей жизнью. Неужели ничего нельзя сделать?

— Нет, болезнь зашла слишком далеко. Ему дают обезболивающее, чтобы облегчить страдания, но это все. Мне очень жаль. Он и мой друг тоже.

— Да, сэр, я знаю. — Кларк осушил стакан и вернулся к прежней теме:

— Я всё ещё не совсем понимаю, в чём заключается ваш замысел, но, если вы намереваетесь захватить их в усадьбах, нужно сразу от него отказаться.

— Неужели такая операция окажется слишком трудной?

Кларк кивнул.

— Да. Придётся привлечь к операции пехотные части с необходимой поддержкой, и даже в этом случае мы понесём потери. Судя по словам Ларсона, служба безопасности у этих бандитов на очень высоком уровне. Думаю, можно попытаться подкупить кого-нибудь из охраны, но им и так платят достаточно много, так что это может обернуться против нас самих. — Кларк не спрашивал, какова цель операции, хотя и предполагал, что её целью является захват нескольких вершителей судеб в Медельинском картеле и переброска их внутрь Соединённых Штатов, где их поставят перед ФБР или на пороге какого-нибудь федерального суда. Подобно всем остальным, эта догадка была неверной. — То же самое относится и к попытке перехватить одного из них во время поездки. Они предпринимают все необходимые предосторожности — меняют время и маршрут поездок, к тому же их повсюду сопровождает вооружённая охрана. Таким образом, чтобы захватить кого-нибудь во время поездки, потребуется надёжная и своевременная информация, а для этого нужна помощь кого-то из близких к ним лиц. Ларсон ближе всех из числа тех, кто находится под нашим контролем, но и он недостаточно посвящён в их дела. Если попытаться убедить Ларсона, чтобы он занял положение, при котором будет посвящён во все подробности, его почти наверняка раскроют и убьют. Он передал нам немало полезной информации — Ларсон хорошо работает, — и попытка проникнуть в тайные дела боссов наркомафии подвергнет его слишком большой опасности. Полагаю, местные правоохранительные органы уже пытались...

— Пытались. Шестеро убиты или бесследно исчезли. То же самое относится к осведомителям. Они просто исчезают. Местная полиция так и кишит агентами наркомафии. Полицейские не в состоянии вести какую-либо операцию в течение длительного времени, не подвергая риску своих людей. Проходит некоторое время, и добровольцев больше не находится.

Кларк пожал плечами и взглянул на море. На горизонте вырисовывался белый силуэт круизного теплохода, направляющегося в порт.

— Думаю, не следует удивляться, почему эти бандиты действуют так успешно. Ларсон был прав — он сказал, что если им не хватает мозгов, они просто их покупают А где они вербуют советников?

— На открытом рынке, главным образом в Европе, и...

— Я имею в виду специалистов по разведке. Судя по всему, это настоящие мастера своего дела.

— Ну что ж, у них есть Феликс Кортес. Это всего лишь слух, но за последние несколько месяцев его имя возникало раз шесть.

— Полковник кубинской секретной полиции, который исчез, — кивнул Кларк.

Секретная полиция Кубы была создана по образцу КГБ. В прошлом поступали сообщения, что Кортес был советником у «мачетерос», террористической организации на Пуэрто-Рико. ФБР практически полностью уничтожило её за последние годы. Ещё один полковник секретной полиции по имени Филиберто Ойеда попал в руки ФБР, и после этого Кортес исчез. Выходит, он решил остаться за пределами своей страны. Тогда возникает следующий вопрос: работает ли Кортес в этой самой бурно развивающейся отрасли свободного предпринимательства или продолжает действовать под контролем кубинской секретной полиции? Как бы то ни было, секретная полиция Кубы создана русскими советниками. Её высший эшелон учился в академии КГБ. Таким образом, кубинские агенты являются достойными уважения противниками. Кортес, без сомнения, относился к их числу. Его досье в ЦРУ доказывало, что он истинный гений, когда речь заходит о сборе информации путём компромата нужных ему людей.

— Ларсон знает об этом?

— Да. Он слышал его имя на вечеринке. Разумеется, было бы неплохо знать, как выглядит Кортес, но в нашем распоряжении находится всего лишь описание, под которое подпадает половина мужчин, живущих к югу от Рио-Гранде. Впрочем, не беспокойтесь. Ларсон знает, как важно проявлять осторожность, а если уж действительно запахнет жареным, у него есть собственный самолёт, на котором он сможет вылететь из Колумбии. На эту тему у него совершенно определённые указания Я не хочу терять хорошего оперативника лишь потому, что ему поручают работу полицейского. Вас я послал туда, — добавил Риттер, — чтобы получить свежий взгляд на ситуацию Вы знаете, в чём заключается общая цель А теперь скажите, что, по вашему мнению там можно сделать для достижения этой цели?

— Хорошо Наверно, вы правы, проявляя интерес к местным аэродромам и ограничивая операцию сбором разведывательной информации Если в нашем распоряжении окажутся достаточные силы, чтобы вести наблюдения, мы также сможем без особого труда найти немало установок по переработке, но их очень много, и их мобильность требует мгновенного реагирования для прибытия в место расположения По моему мнению, нам удастся повторить это не больше полудюжины раз, прежде чем противник поймёт, в чём дело После этого у нас начнут увеличиваться потери, а если противнику повезёт, мы можем потерять всю штурмовую группу. Разумеется, если речь идёт именно об этом. Проследить перевозку законченного продукта наземным транспортом окажется, на мой взгляд, невозможно без поддержки большого количества людей — слишком большого, чтобы такую операцию можно было сохранить в тайне, да и выгода, полученная нами, будет не очень велика В северной части страны находится множество грунтовых аэродромов, и проследить за всеми будет нелегко, но, по мнению Ларсона, эти люди могут оказаться жертвами своего собственного успеха Они так успешно подкупали военных и полицию в этом районе, что совершат крупную ошибку — начнут пользоваться местными аэродромами по определённой схеме, не прибегая к мерам, рассчитанным на беспорядочное их использование Если разведывательная группа не будет привлекать к себе внимания, она сможет успешно действовать на протяжении двух месяцев — впрочем, это излишне оптимистическая оценка, — прежде чем мы примем решение вывезти их оттуда. Мне нужно познакомиться с этими группами, увидеть, на что они способны.

— Я это организую, — кивнул Риттер. Он уже принял решение послать Кларка в Колорадо Лучше его никто не сможет оценить потенциальные возможности готовящихся там групп — Продолжайте

— Операция, которую мы подготавливаем, будет приносить плоды в течение одного-двух месяцев. Мы сможем следить за взлётом их самолётов и сообщать об этом тому, кто в них заинтересован. — Это была единственная часть операции, с которой познакомили Кларка. — В результате мы причиним противнику определённые неприятности на протяжении этого времени, но рассчитывать на большее не приходится.

— Картина, которую вы рисуете, Кларк, выглядит очень мрачной.

Оперативник наклонился вперёд.

— Сэр, если вы собираетесь провести тайную операцию с целью сбора тактической разведывательной информации о противнике, собственные операции которого децентрализованы, — да, такое возможно, но только на протяжении ограниченного времени и с получением ограниченного объёма сведений. Если вы увеличите объём операции, используете в ней больше агентов и попытаетесь получить более значительную отдачу, она обречена. Такую операцию можно вести, но время её действия ограничено. Я не понимаю, стоит ли вообще стараться. — Это было не совсем так. Кларк пришёл к выводу — совершенно правильному, — что главной причиной являлись выборы, проводящиеся в этом году, но решил промолчать. От агента-оперативника ждали иных сведений и не поощряли высказывать догадки, особенно верные.

— Почему мы стараемся, не должно интересовать вас, — напомнил ему Риттер.

Он не повышал голоса. Этого не требовалось, да и запугать Кларка трудно.

— Хорошо, но подобный замысел не является серьёзным Понимаете, сэр, это старая история. Поручите нам операцию, которую мы в состоянии провести, а не такую, которая для нас неосуществима. Скажите, насколько серьёзно мы относимся к этому делу?

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Риттер.

Кларк объяснил ему Лицо Риттера оставалось бесстрастным, когда он выслушивал ответ на свой вопрос. Одно из достоинств Кларка, подумал Риттер, состоит в том, что онединственный человек в управлении, способный обсуждать подобные темы спокойно, без всяких эмоций, и самое главное — говорить по существу дела. В ЦРУ было немало людей, для кого такие беседы представляли интересное интеллектуальное занятие, наводя на размышления, далёкие от профессионального знания предмета, сознательно или бессознательно полученные в результате чтения шпионских боевиков. «Господи, как было бы хорошо, если бы мы смогли...» — рассуждали они. Все почему-то думают, что в Центральном разведывательном управлении служат много профессиональных экспертов в этой области. Это не так. Даже КГБ перестал проводить подобные операции, поручая эту работу болгарам, которые считались их же союзниками, неотёсанными варварами, или настоящим третьим лицам вроде террористических групп в Европе и на Ближнем Востоке. Политическая цена этих операций была слишком велика, и, несмотря на маниакальную секретность, свойственную каждой разведывательной службе в мире, рано или поздно такие сведения становились достоянием общественности. Мир стал куда более цивилизованным с того времени, как Риттер закончил курсы «Фермы» на реке Йорк, и, хотя, по его мнению, это очень хорошо, бывали моменты, когда возвращение к добрым старым временам, обещавшим простое решение все ещё сохранившихся проблем, казалось таким заманчивым.

— Насколько трудной будет подобная операция? — спросил он, не скрывая интереса.

— При соответствующей поддержке и некоторые дополнительных мерах всё пройдёт очень легко — Кларк объяснил, какие потребуются дополнительный меры.

— Все, что они сделали, нам на руку. Это их самая главная ошибка. Дело в том, что они не отходят от принятых традиций при защите своих успехов. Так часто бывает. Вопрос состоит в том, кто определяет правила игры. В данный момент, при существующем положении вещей, и мы и они играем по одинаковым правилам, а эти правила дают преимущество нашему противнику. Создаётся впечатление, что мы не хотим учиться на своём опыте, позволяем противной стороне создавать правила игры и принимаем их. Мы можем помешать им, причинять неудобства, уменьшить уровень получаемых ими доходов, но ведь, черт побери, при тех суммах, о которых идёт речь, это пустяк. Все это может изменить лишь одно.

— Что именно?

— Как бы вам понравилось жить в доме вроде этого? — спросил Кларк, показывая Риттеру одну из фотографий, сделанных им самим.

— Сочетание искусства Фрэнка Ллойда Райта с запросами Людвига Чокнутого, усмехнулся Риттер.

— Человек, построивший себе этот дом, верит в своё всемогущество, сэр. Он и его соратники подчинили своему влиянию целые правительства. Что там говорить, все считают, что они и есть правительство, если не обращать внимания на формальности. То же самое говорили в Чикаго во времена сухого закона про Капоне, будто именно он управляет городом — только одним городом, верно? Так вот, эти люди вот-вот станут настолько могущественными, что будут управлять своей собственной страной и брать в аренду другие. Давайте признаем, что они обладают фактической мощью правительства. Теперь умножим это на растущий эгоцентризм. Рано или поздно они поведут себя именно таким образом. Я знаю, что мы не пойдём на нарушение правил. Но меня ничуть не удивит, если они выйдут за их рамки раз или два, просто чтобы убедиться, удастся им это или нет.

Понимаете, что я имею в виду? Они стремятся как можно больше расширить пределы своего могущества и пока ещё не натолкнулись на кирпичную стену, границу, которая способна заставить их остановиться.

— Джон, ты превращаешься в настоящего психолога, — заметил Риттер с натянутой улыбкой.

— Возможно. Эти ребята торгуют наркотиками, химическими соединениями, ведущими к образованию труднонарушимой привычки, правда? Сами они обычно не пользуются своим товаром, но мне кажется, что они начинают привыкать к самому сильному наркотику в мире.

— Власти.

Кларк кивнул.

— Так вот, рано или поздно они примут слишком большую дозу этого наркотика. Ещё до этого момента, сэр, нужно, чтобы кто-то серьёзно задумался над моим предложением. Когда достигаешь вершины своей лиги, правила меняются. Разумеется, для этого нужно принять политическое решение.

* * *

Он был повелителем всего, что видел, и, как обычно бывает со всеми подобными афоризмами, это может быть одновременно и правильно, и ошибочно. Не вся долина, в которую он смотрел, принадлежала ему; участок земли, где он сейчас стоял, занимал меньше тысячи гектаров, а панорама, открывающаяся перед ним, охватывала целый миллион. Но ни один человек, живущий в обозреваемом им пространстве, не мог продолжать жить, если ему этого не хотелось. Таким было могущество, которым он обладал, и подобную власть он использовал слишком часто, чтобы запомнить отдельные случаи. Лёгкое движение руки, небрежное замечание, брошенное одному из компаньонов, и всё кончено. Нельзя сказать, что он относился к таким вещам бездумно, смерть — серьёзное дело, но он знал, что такое в его власти. Действительно, это безграничное могущество может свести человека с ума. Он не раз наблюдал, как это происходило с его деловыми партнёрами, причём неоднократно, к их глубокому сожалению. Но он любил изучать мир и его историю. Он извлёк немалую пользу из хорошего образования, навязанного ему отцом, одним из первых путепроходцев, что было весьма необычно для человека, выбравшего такую профессию. Больше всего он сожалел о том, что до смерти отца так и не проявил должную благодарность за полученное образование.

Благодаря ему он разбирался в экономике не хуже профессора университета. Он понимал силы, движущие рынком, и образующие их тенденции. Он понимал и исторические течения, которые вели к их формированию. Он изучал марксизм и, несмотря на то, что отверг его по многим причинам, знал, что в марксизме скрывается не одно зерно истины, смешанное с политической тарабарщиной.

Остальную часть своего профессионального образования он получил в процессе, Как это называют американцы, «обучения на рабочем месте». Пока его отец принимал участие в создании совершенно нового вида коммерческой деятельности, он наблюдал за ним, давал советы и осуществлял конкретные шаги. Он исследовал новые, ещё не открытые рынки — под руководством отца — и завоевал репутацию осторожного человека, стремящегося тщательно разрабатывать планы. Его часто разыскивала полиция, но никогда не задерживала. Он подвергался аресту лишь однажды, но после того, как скончались два следователя, у остальных наступил внезапный провал в памяти. В итоге его непосредственный контакт с полицией и правосудием закончился.

Себя он считал пережитком прошлого — классическим примером капиталиста, нажившего состояние, не брезгуя применением силы. Сто лет назад по территории Соединённых Штатов — он был подлинным знатоком этой страны — прокладывали железные дороги и при этом сокрушали все на своём пути. Индейские племена рассматривались как двуногая порода степных буйволов и подвергались безжалостному уничтожению. Профсоюзы — вербовались наёмные бандиты для борьбы с ними. Правительства — их подкупали или свергали. Пресса — ей позволяли истошно вопить... пока к ней не начинало прислушиваться слишком много людей. Этому он научился у своего отца. Местные газеты старались не быть излишне откровенными, особенно когда выяснилось, что их сотрудники простые смертные люди.

Железнодорожные короли выстроили для себя дома, похожие на дворцы, — зимние в Нью-Йорке и летние «коттеджи» в Ньюпорте. Стоит ли говорить, что они не сталкивались с проблемами, встающими на его пути, но любые исторические параллели разрушаются, если сравнение заходит слишком далеко. Он предпочитал также не обращать внимания на то обстоятельство. что Гоулды и Гарриманы создали нечто полезное для своего общества, а не ведущее к его уничтожению Наконец, ещё один полезный пример, который он извлёк из предыдущего столетия, заключался в том, что острая конкуренция крайне разорительна. Он уговорил своего отца начать переговоры с соперниками. Даже в то время у него был немалый талант убеждения.

Более того, был выбран момент, когда опасность извне сделала сотрудничество привлекательным. Лучше не ссориться друг с другом, увеличивая свою уязвимость, чем понапрасну тратить время, деньги, силы и кровь, — было его аргументом.

Разум одержал верх.

Его звали Эрнесто Эскобедо. Он был одним из многих главарей картеля, но большинство партнёров прислушивались к его мнению. Не то чтобы они всегда соглашались с ним, не все принимали его советы, но мысли, высказанные им, воспринимались с пониманием, которого они заслуживали, потому что, как правило, были эффективными.

У картеля не было главы как такового, поскольку картель не являлся единым предприятием, а скорее представлял собой группу лиц, тесно сотрудничающих друг с другом на конфедеративной основе, — почти комитет, но не совсем, едва ли не друзья, однако и это не соответствовало истинному положению вещей. Возникало желание сравнить картель с американской мафией, но картель был одновременно более цивилизованным и действовал в случае необходимости с большей свирепостью.

По мнению Эскобедо, картель лучше организован и более энергичен, что является признаками молодой и жизнеспособной организации по сравнению с мафией — формацией старого и феодального типа.

Он знал, что сыновья баронов-грабителей использовали богатство, накопленное их предками, для того, чтобы образовать могущественную элиту, которая правила своей нацией, придя к ней на «службу». Эскобедо, однако, не хотел оставлять такое наследство своим сыновьям. К тому же, если уж говорить строго, он сам являлся представителем второго поколения. Теперь всё происходило намного быстрее, чем раньше. Для накопления колоссального состояния больше не требовалась вся жизнь, и потому, убеждал себя он, не обязательно оставлять все сыновьям. Эрнесто сам мог распоряжаться деньгами. Первым шагом в достижении поставленной цели является признание, что это возможно. Он уже давно признал это.

Теперь он поставил перед собой цель осуществить поставленную задачу.

Эскобедо было сорок лет, и он отличался исключительной жизненной силой и решительностью. Он никогда не пользовался товаром, поставляемым другим, предпочитал отключаться с помощью вина, да и то прибегал теперь к этому очень редко. Бокал-другой перед обедом, коктейль во время деловых встреч с соратниками, но обычно — минеральная вода «Перье». Это качество завоевало ему ещё большее уважение среди остальных главарей картеля. Эскобедо был трезвым, рассудительным человеком, это знали все. Он регулярно занимался физическими упражнениями и следил за своей внешностью. В юности курил, но покончил с этой привычкой совсем молодым. Соблюдал режим питания. Его матери было семьдесят три года, но она была все ещё энергичной и живой женщиной. То же самое относилось к её матери, которой исполнился девяносто один год. Его отцу исполнилось бы семьдесят пять лет на прошлой неделе, если бы... но те, кто убил его отца, заплатили страшную цену за это преступление вместе со всеми членами их семей, причём большей частью от руки Эскобедо. Он вспоминал об этом с сыновней гордостью, особенно то, что изнасиловал жену последнего из убийц на глазах умирающего мужа, прикончив затем и её, и двух маленьких детей до того, как его веки сомкнулись навсегда. Эскобедо не получал никакого удовольствия, убивая женщин и детей, разумеется, но такие вещи необходимы. Он продемонстрировал убийцам своего отца, что он сильнее их, и, когда слава о его поступке распространилась, стала маловероятной попытка покушения на членов его семьи.

Такая жестокость была не по душе Эскобедо, но он знал, что подобные уроки укрепляют память. Он понял также, что те, кто не преподаёт своим врагам жестокие уроки, утрачивают уважение в глазах окружающих, а Эскобедо требовал больше всего уважения к себе Его личное участие в расправе — вместо того, чтобы поручить сведение счётов наёмным убийцам, — привело к тому, что его престиж внутри организации ощутимо возрос. Эрнесто — мыслитель, говорили его соратники, но знает, как отомстить врагам.

Состояние Эскобедо было столь огромным, что считать не имело смысла. Он обладал божественной властью над жизнью и смертью. У него были прелестная жена и три восхитительных сына. Когда его интерес к брачной постели угас, он начал выбирать любовниц. Всё, что можно было приобрести за деньги, любую роскошь, он покупал. Эскобедо принадлежали дома в городе, расположенном ниже, эта горная крепость и несколько ранчо на океанском побережье — фактически на побережье двух океанов, поскольку Колумбию омывают воды как Тихого, так и Атлантического океанов. На ранчо — конюшня с арабскими скакунами. Кое-кто из его соратников завели у себя площадки для боя быков, но его этот вид развлечений никогда не интересовал. Великолепный стрелок, Эскобедо охотился на все живущее в его стране — включая людей, конечно. Он попытался убедить себя, что ему следует быть удовлетворённым, но не смог.

Американские бароны-грабители путешествовали по всему свету, их приглашали ко дворам коронованных особ в Европе, они выдавали потомков за наследников благородных семей — циничный ритуал, конечно, но он полностью понимал его ценность. Эскобедо чувствовал себя лишённым свободы, и, хотя причина этого была очевидна, его оскорбляло, что человек, обладающий таким богатством и могуществом, лишён чего-то. Несмотря на все, что ему удалось достичь, он был не в силах преодолеть ограничения своей жизни, но, что казалось ещё хуже, это были ограничения, наложенные людьми, обладающими меньшей властью. Двадцать лет назад он выбрал свой путь к величию, и, несмотря на очевидный успех, то, что он когда-то выбрал именно такой путь, лишило его плодов, на которые он имел полное право, — лишь потому, что маленькие людишки не одобряли выбранный им путь.

Но такое положение существовало не всегда. «Закон? — произнёс когда-то один из великих железнодорожных королей. — Какое мне дело до закона?» И этот магнат сумел добиться своего, путешествовал, где хотел, и был признан великим человеком.

Тогда почему это не могу сделать я? — спросил себя Эскобедо. Часть его сознания знала ответ, но другая часть, более сильная, отвергала это. Он был неглупым человеком, даже умным, но, достигнув таких вершин, Эскобедо не хотел, чтобы его жизнью управляли другие. Говоря по правде, он нарушал все человеческие правила, какие хотел, и это шло ему только на пользу. Он стал таким могущественным, потому что создавал свои собственные правила, говорил себе делец. Придётся заставить себя придумать новые. Они будут вынуждены иметь с ним дело на его условиях. Приняв решение, Эрнесто стал искать пути его осуществления.

Что принесло пользу другим?

Самый очевидный ответ — успех. Если нельзя что-то преодолеть, приходится это что-то признать. В международной политике, как и в любом крупном предприятии, мало правил, за исключением одного — необходимости успеха. В мире нет страны, которая в конце концов не шла бы на сделки с убийцами; требовалось лишь одно — убийцы должны быть ловкими. Стоит убить несколько миллионов людей, и ты — государственный деятель. Разве не лебезит каждая нация в мире перед китайцами — а разве они не убили миллионы своих соплеменников? Разве Америка не старалась примириться с русскими — после того, как они убили многие миллионы собственных народов? При Картере американцы поддерживали режим Пол Пота, а ведь полпотовцы умертвили миллионы жителей своей страны. Когда Рейган был президентом, Америка пыталась установить modus vivendi[3] с теми самыми иранцами, которые убили столько своих соотечественников, и среди них множество тех, кто думали об Америке как о дружественной стране и оказались покинутыми. Среди друзей Америки было немало диктаторов с руками, обагрёнными кровью, принадлежащих и к левому крылу, и к правому, — и все это ради Realpolitik, причём отказывались поддерживать умеренных — как левых, так и правых, опасаясь, что они окажутся недостаточно умеренными. Итак, любая страна, у которой до такой степени отсутствуют принципы, может признать его, Эскобедо, вместе с его партнёрами по картелю, не так ли? Такой выглядела, по мнению Эскобедо, Америка. Ведь у него были принципы, от которых он отказывается отойти, тогда как у Америки их не было.

Коррумпированность Америки была для Эрнесто очевидна. В конце концов, именно он питал её. На протяжении многих лет в этой стране, его самом крупном и прибыльном рынке, существовали силы, стремящиеся превратить его бизнес из нелегального в легальный. К счастью, все они потерпели неудачу. Легализация наркотиков означала бы катастрофу для картеля, но у правительства не хватило здравого смысла добиться этого. Оно могло бы извлечь миллиардные прибыли от продажи наркотиков — подобно тому, как это делал Эскобедо со своими компаньонами, — но у правительства было недостаточно воображения и проницательности для этого. И ещё они считают себя великой державой! Несмотря на всю видимость мощи, у этих янки нет силы воли, нет мужества. Он мог контролировать происходящее в стране, где живёт, а вот они не могут. Они могут захватить океаны, поднять в небо тысячи самолётов, но не в состоянии воспользоваться ими для защиты собственных интересов. Эскобедо недоуменно покачал головой. Нет, американцы не заслуживают уважения.

Глава 6 Устрашение

Феликс Кортес воспользовался для этой поездки костариканским паспортом. В случае, если кто-нибудь заметит его кубинский акцент, он сумеет объяснить, что его семья покинула Кубу, когда он был ещё мальчиком, но Кортес уделял особое внимание выбору пункта въезда и пока избегал подобной ситуации. К тому же он старался избавиться от акцента. Помимо родного испанского Кортес свободно говорил по-английски и по-русски. Он был привлекательным мужчиной, всегда готовым улыбнуться, а смуглый цвет его лица мало отличался от загара, приобретённого на курорте. Аккуратно подстриженные усы, сшитый на заказ костюм — все указывало на преуспевающего бизнесмена, а ослепительная улыбка делала его и приятным человеком. В очереди к сотруднику иммиграционной службы в международном аэропорту Даллеса он разговорился с женщиной, что стояла позади него. Пассажир, стоявший перед ним, прошёл вперёд, и Кортес оказался перед инспектором. Не спеша, словно примирившись с бюрократической рутиной, подобно побывавшему всюду путешественнику, он шагнул к будке.

— Добрый день, сэр, — произнёс инспектор, едва поднимая голову от паспорта Кортеса. — Причина въезда в Америку?

— Бизнес, — ответил Кортес.

— Понятно, — пробормотал инспектор. Он перелистнул страницы паспорта — там имелось множество штампов о пересечении границы. Да, этот джентльмен много разъезжает и последние четыре года... часто бывал в Соединённых Штатах. Въезжал через Майами, Вашингтон и Лос-Анджелес, примерно равное число раз через каждый из этих городов. — Сколько времени собираетесь пробыть здесь?

— Пять дней.

— Есть вещи, облагаемые пошлиной?

— Нет, у меня только одежда и деловые записи. — Кортес поднял свой кейс.

— Добро пожаловать в Америку, мистер Диас. — Инспектор поставил штамп и вернул паспорт Кортесу.

— Спасибо.

Он прошёл за чемоданом, большим и изрядно поношенным, рассчитанным на два костюма. Кортес старался прибыть в американские аэропорты в то время, когда пассажиров было мало. Не ради удобства — просто для человека, намеренного провезти что-то в своём багаже, это являлось необычным. В такие часы у инспекторов хватает времени для пассажиров, а собаки-ищейки не носятся взад-вперёд вдоль рядов чемоданов. К тому же, когда подъезд к аэропорту свободен и там не толпятся пассажиры, легче заметить слежку, а Кортес (или Диас) был мастер обнаруживать пристроившийся хвост.

Теперь он направился к стоянке компании «Хертц», где взял напрокат «Шевроле». Кортес не питал особой любви к американцам, но ему нравились их большие удобные автомобили. Процедура у него была отработана. На этот раз он воспользовался кредитной карточкой «Виза». Молодая женщина за стойкой компании задала ему обычный вопрос — не хочет ли он вступить в клуб «Избранных клиентов» фирмы «Хертц», и Кортес с притворным интересом взял предложенную брошюру.

Единственной причиной, почему он пользовался услугами компании по прокату автомобилей повторно, был недостаток таких агентств в Америке Точно так же Кортес никогда не пользовался дважды одним паспортом или одной и той же кредитной карточкой. В укромном месте неподалёку от дома у него хранилось много и тех и других. Сейчас Кортес прилетел в Вашингтон, чтобы встретиться с одним из тех, кто за колоссальные деньги мог оказать ему любую помощь.

Он направился за машиной, стараясь размять затёкшие от продолжительного сидения ноги. Можно было воспользоваться бесплатным автобусом авиакомпании, но Кортес решил, что и так сидел слишком долго. Влажная жара поздней весны напомнила ему родину. Нельзя сказать, что он вспомнил Кубу с ностальгической нежностью, но всё-таки там он получил подготовку, столь необходимую ему для своей теперешней работы. Все эти бесконечные лекции по марксизму-ленинизму, когда людям, которым не хватало пищи, твердили, что они живут в раю. Ему эти лекции позволили понять, что нужно получить от жизни. Обучение в кубинской секретной полиции дало ему почувствовать первый вкус привилегий, а нескончаемая зубрёжка политических дисциплин лишь доказала, сколь смехотворны притязания и цели правительства. Однако Кортес играл в предложенную ему игру, знакомился с тем, что ему требовалось, обменивая время на подготовку, и приобретал мастерство по части полевых операций, познавал жизнь в капиталистическом обществе — и все ради того, чтобы проникнуть в него и подрывать изнутри, используя его достоинства и недостатки. Бывшего полковника занимал контраст между капитализмом и социализмом. Относительная нищета Пуэрто-Рико казалась ему раем, хотя в то время он работал вместе с полковником Ойедой и дикарями «мачетерос» ради свержения капитализма на этом острове, чтобы заменить его кубинским вариантом социализма. Изумлённо покачав головой, Кортес направился к стоянке.

* * *

Лиз Мюррей остановилась позади автобуса, полного пассажиров, чтобы высадить мужа. У неё едва хватило времени, чтобы поцеловать его. Дел было невпроворот, а Дэна через десять минут пригласят на посадку.

— Надеюсь вернуться домой завтра вечером. — сказал он, выходя из машины.

— Отлично, — кивнула Лиз. — Не забудь, что мы сегодня переезжаем.

— Не забуду. — Дэн закрыл дверцу и сделал пару шагов. — То есть я хочу сказать, что помню, милая... — Он повернулся и успел увидеть в исчезающем автомобиле смеющееся лицо жены — она снова поддела его. Справедливо ли, посетовал он про себя, только вернулся из Лондона, получил повышение по службе, и уже на второй день посылают в командировку. Мюррей прошёл через автоматически раздвигающиеся двери в здание аэропорта и отыскал телевизионный экран с информацией о времени отправления своего рейса. У него был только один небольшой чемодан, который можно было взять с собой. Он уже проверил материалы — их переслали факсом из отделения ФБР в Мобиле и успели подробно обсудить в здании Гувера, где находилась штаб-квартира Федерального бюро расследований.

Теперь ему предстояло пройти через металлодетектор. Но Мюррей просто обошёл его. Служащий аэропорта окликнул обычным: «Извините, сэр, здесь прохода нет». Но Дэн предъявил удостоверение личности, где значилось, что он, Дэниэл Е. Мюррей, является помощником заместителя директора ФБР. Другого выхода не было, подчинившись правилам, пройти через металлодетектор Мюррей не мог, поскольку слева к поясу у него была пристёгнута кобура с автоматическим «Смит-Вессоном».

Пассажиры и служащие аэропорта начинали нервничать, если он показывал, что скрыто под пиджаком. Нельзя сказать, что Мюррей так уж хорошо стрелял из этого пистолета, — он ещё не успел сдать экзамен, который был намечен на следующую неделю. К высшему эшелону ФБР относились не так строго, как к рядовым сотрудникам, да и не мудрено — больше всего таким, как Мюррей, угрожала опасность проколоть палец канцелярским скоросшивателем. Тем не менее, хотя Мюррей и не отличался тщеславием, он гордился своим мастерством снайпера. Как ни странно, теперь это беспокоило его. Пробыв четыре года в Лондоне в качестве юридического советника при американском посольстве, он знал, что понадобится немало времени в стрелковом тире, прежде чем снова удастся сдать экзамен на право именоваться отличным стрелком, одинаково хорошо владеющим стрельбой как левой, так и правой рукой, да ещё из нового пистолета. Его любимый револьвер, «Магнум» 357-го калибра, «Смит-Вессон» из нержавеющей стали, пришлось спрятать в глубь стола. ФБР переходило на пистолеты, и, когда Мюррей впервые вошёл в свой новый кабинет, на письменном столе лежал гравированный автоматический пистолет, тоже фирмы «Смит-Вессон», подарок его друга Билла Шоу, недавно назначенного заместителем директора бюро (по расследованию преступлений). Билл всегда помнил о друзьях. Мюррей перекинул чемодан в левую руку и незаметно сунул правую под пиджак, проверяя, на месте ли пистолет, подобно тому, как рядовые граждане ощупывают карман с бумажником. Единственное, что пришлось Мюррею не по вкусу в Лондоне, так это необходимость всё время ходить без оружия. Подобно любому американскому полицейскому, без револьвера он чувствовал себя каким-то голым и незащищённым, даже если не было никакой надобности прибегать к нему. Теперь, по крайней мере, Мюррей позаботится, чтобы его рейс не закончился в Гаване. Да, конечно, на новой должности ему не придётся охранять закон с оружием в руках. Отныне он является одним из руководителей Федерального бюро расследований; другими словами, он стал слишком стар, чтобы приносить настоящую пользу, напомнил себе Мюррей, выбирая кресло поближе к выходу на посадку. Впрочем, порученная ему задача мало чем отличалась от настоящего расследования и всплыла лишь потому, что директор затребовал материалы и подключил Билла Шоу, который счёл, что кому-то следует внимательно этим заняться. Проблема обещала стать весьма щекотливой. Мюррей начинал свою службу в штаб-квартире ФБР с трудного дела.

Рейс продолжался чуть больше двух часов — обычная скука, перемежаемая сухой и невкусной пищей. У входа в аэропорт сразу после прилёта его встретил специальный агент Марк Брайт, заместитель старшего агента, стоящего во главе отделения ФБР в Мобиле.

— У вас ещё есть багаж, мистер Мюррей?

— Нет, только вот этот. И, пожалуйста, зовите меня Дэн, — ответил Мюррей — Кто-нибудь уже разговаривал с ними?

— Никто — по крайней мере, насколько мне известно — Брайт взглянул на часы — Им надлежало прибыть в порт около десяти, однако прошлым вечером потребовалась их помощь. Какое-то рыболовецкое судно взорвалось в море, и фрегат отправили спасать экипаж. Отчёт о спасательной операции передавали утром по телевидению. Между прочим, судя по всему, они отлично справились с этим.

— Блестяще, — поморщился Мюррей. — Итак, мы собираемся допросить с пристрастием проклятого героя, а он вышел в море и совершил новый героический подвиг.

— Вы знакомы с прошлым этого капитана? — поинтересовался Брайт. — У меня ещё не было возможности...

— Да, я видел досье. Когда его называют героем, это совсем не преувеличение. Этот Рэд Уэгенер — ходячая легенда. Его прозвали Королём СИПО, королём «спасательных и поисковых операций». За время своей службы он спас половину людей, выходивших в море. По крайней мере, так о нём говорят. К тому же у него мощная поддержка в Капитолии.

— Какая именно?

— Сенатор Биллингс из Орегона, — ответил Мюррей и объяснил причину — Председатель Юридического комитета.

— Почему он не захотел, как и раньше, заниматься транспортом? — спросил Брайт, глядя в потолок. В функции Юридического комитета Сената входил надзор за деятельностью ФБР — Насколько хорошо вы ознакомлены с этим делом?

— Мне поручили его потому, что я занимаюсь связью с Федеральным агентством по борьбе с наркотиками. Материалы принесли перед самым обедом. Дело в том, что два дня меня не было, — заметил Брайт, направляясь к двери. — У нас родился ребёнок.

Действительно, нельзя винить человека, у которого только что появился ребёнок, подумал Мюррей.

— Поздравляю. Все в порядке?

— Сегодня утром привёз Марианну домой, а Сандра — самый прелестный комочек, который мне доводилось видеть. Правда, очень шумный.

Мюррей рассмеялся. Прошло порядочно времени с тех пор, как у него самого на руках был новорождённый ребёнок.

Машиной Брайта оказался «Форд», и двигатель урчал, как хорошо накормленный тигр. На переднем сиденье лежали материалы по делу капитана Уэгенера. Мюррей перелистал их, пока Брайт выбирался со стоянки перед зданием аэропорта В материалах содержались кое-какие дополнительные сведения кроме тех, что он получил в Вашингтоне.

— Н-да, ну и фокус они выкинули!

— В самом деле, — кивнул Брайт. — Как вы считаете, все это похоже на правду?

— Мне приходилось слышать о невероятных поступках, но такая безумная штука ещё никому не приходила в голову. — Мюррей задумался. — Самое забавное заключается в том ..

— Совершенно верно, — согласился молодой агент. — Мне тоже. Наши коллеги из Федерального агентства по борьбе с наркотиками верят этому, но те данные, которые выявились вроде бы случайно.. Я имею в виду, если даже доказательства получены не совсем законным путём, мы получили такие сведения ..

— Верно. — Это было одной из причин, почему Мюррея подключили к расследованию. — Насколько видное положение занимал погибший владелец яхты?

— Самые тесные связи с крупными политическими деятелями, был членом совета директоров нескольких банков, выпускник университета Алабамы, как обычно, член ряда гражданских организаций — короче говоря, широко известен. Этот парень был не просто видным общественным деятелем, а, черт побери, почти национальным героем Юга. Семья с традициями, старинный род — восходит к генералу Гражданской войны. Дед был губернатором штата.

— Крупное состояние?

— Денег столько, что можно грести лопатой, — проворчал Брайт. — Крупное поместье к северу от города, все ещё действующая плантация — так, по-моему, это называют, но не в том источник его богатства. Он вложил все семейные деньги в недвижимость. Насколько нам известно, очень успешно. Эта недвижимость представляет собой сложнейшее переплетение небольших корпораций — такое часто бывает. Там по нашему поручению работает специальная группа, но понадобится немало времени, прежде чем что-то прояснится. Штаб-квартиры некоторых корпораций расположены в других странах, правда, и мы никогда не сумеем добраться до истины. Знаете, как это делается. Мы только начали копать.

— «Видный бизнесмен штата имел связи с главарями наркомафии». Боже мой, он действительно спрятал все концы в воду. Никаких сигналов раньше?

— Никаких, — признался Брайт. — Ни нам, ни Федеральному агентству, ни в адрес местной полиции. Абсолютно ничего.

Мюррей закрыл папку и уставился на проносящиеся мимо автомобили. Это всего лишь первая щель в деле, а для полного расследования, возможно, понадобится несколько лет. Черт побери, мы даже не знаем пока, что искать, напомнил себе помощник заместителя директора ФБР. Все, что нам известно, — на борту яхты «Основатель империи» находился целый миллион долларов наличными — подержанные двадцати — и пятидесятидолларовые банкноты. Такое количество денег может означать лишь одно — впрочем, нет: оно может означать массу вещей, подумал Мюррей.

— Приехали.

Проехать на территорию базы оказалось несложно, и Брайт знал путь к пирсу, «Панаш» выглядел из окна машины весьма внушительно — над головой высилась белая стена с ярко-оранжевой полосой и тёмными обгорелыми пятнами в центральной части. Мюррей знал, что фрегат — небольшой корабль, но, чтобы убедиться в этом, требовался океан. К точу моменту, когда они с Брайтом вышли из машины, кто-то, стоявший на борту у трапа, успел связаться по телефону, и через несколько секунд там появился ещё один моряк. Мюррей узнал его по фотографии из досье. Это был Уэгенер.

На голове у него были землистые остатки того, что раньше было рыжей шевелюрой, но теперь к ней добавилось столько седины, что трудно было найти чёткое описание цвета. Зато сам моряк выглядит подтянутым, подумал сотрудник ФБР, поднимаясь с причала по алюминиевому трапу на борт корабля. Едва заметный жирок у поясницы, но не более. Татуировка на кисти выдавала в нём моряка, а непроницаемое выражение лица — человека, не привыкшего к допросам.

— Добро пожаловать на борт. Я — Рэд Уэгенер, — произнёс мужчина с достаточно широкой улыбкой, чтобы выглядеть вежливым.

— Спасибо, капитан. Я — Дэн Мюррей, а это — Марк Брайт.

— Мне сообщили, что вы из ФБР, — заметил капитан.

— Да, я — помощник заместителя директора ФБР из Вашингтона, а Марк помощник специального агента, начальника отделения бюро в Мобиле.

Мюррей заметил, что выражение лица Уэгенера слегка изменилось.

— Ну что ж, я знаю причину вашего приезда. Давайте пройдём в мою каюту и все обсудим. — Почему у вас на борту пятна гари? — спросил Дэн, следуя за капитаном. В тоне Уэгенера было что-то странное, когда он сказал, что знает причину их приезда. Что-то... непонятное.

— Пожар в машинном отделении судна, занимавшегося ловлей креветок. Это произошло в пяти милях от нас, когда мы возвращались в порт. В тот самый момент, когда мы подошли к пылающему судну, взорвались топливные баки. Нам повезло — никто не погиб, только помощник капитана получил ожоги. Все рыбаки спасены.

— А рыболовное судно? — спросил Брайт.

— Его спасти не удалось. Даже команду едва спасли. — Уэгенер распахнул перед гостями дверь каюты. — Иногда не все получается, тогда стараешься, чтобы никто не погиб. Хотите кофе, джентльмены?

Мюррей отказался. Его глаза сейчас прямо-таки буравили капитана. По какой-то непонятной причине тот выглядел смущённым. Почему именно смущённым?

Уэгенер усадил гостей и сел в своё кресло за столом.

— Я знаю, почему вы здесь, — заявил Рэд. — Во всём виноват я.

— Э-э, капитан, прежде чем вы продолжите... — попытался вмешаться Брайт.

— Мне приходилось не раз совершать глупости, однако на этот раз я превзошёл себя, — продолжал Уэгенер, раскуривая трубку. — .Ничего, если я буду курить?

— Курите, — ответил Мюррей. Он не знал, что последует дальше, но догадывался, что их ждёт нечто, противоречащее ожиданиям Брайта. Помимо всего, Дэн знал ещё кое-что, чего Брайт не знал. — Тогда расскажите нам обо всём.

Уэгенер сунул руку в ящик стола, достал что-то и бросил Мюррею. Это была пачка сигарет.

— Один из наших друзей выронил её на палубу, и я разрешил боцману вернуть сигареты арестованным. Подумайте сами, пачка выглядит, как самые обыкновенные сигареты. Не так ли? Когда у нас на борту находятся арестованные, мы должны обращаться с ними как положено, верно? Так что я разрешил передать сигареты арестованным. А сигареты оказались самокрутками с марихуаной. Таким образом, когда мы принялись допрашивать их — особенно это относится к тому, который разговорился, — он так накурился марихуаны, что почувствовал себя выше облаков. Наверно, это подрывает доверие к его признанию?

— Но ведь это ещё не все, капитан, правда? — невинным тоном спросил Мюррей.

— Да, боцман Райли ударил одного из них. Признаю, это тоже моя вина. После случившегося я поговорил с боцманом. Этот — я забыл его имя, — неприятный такой, он плюнул в меня; Райли стоял рядом, рассердился и обошёлся с ним грубо.

Я знаю, ему не следовало так поступать, но у нас военный корабль, и, когда кто-то плюёт на капитана, понимаете, подчинённым это может не понравиться. Так что Райли нарушил дисциплину, но, поскольку это произошло на моём корабле, я принимаю ответственность за случившееся на себя.

Мюррей и Брайт переглянулись. Подозреваемые не сказали об этом ни слова.

— Видите ли, капитан, мы приехали не по этой причине, — произнёс Мюррей после недолгого молчания.

— Не по этой? — удивился Уэгенер. — Тогда почему?

— Они утверждают, что вы казнили одного из них, — ответил Брайт. На мгновение воцарилось молчание. Откуда-то доносились удары молотка, тишину в каюте нарушал только шум кондиционера.

— Но ведь оба живы, верно? Их было только двое, и оба живы. Когда производился досмотр яхты, мы вели съёмку на видеоплёнку, и я послал кассету на вертолёте. Я хочу сказать, оба были живы — тогда кого мы расстреляли?

— Повесили, — уточнил Мюррей. — Они говорят, что вы одного повесили.

— Одну минуту. — Уэгенер поднял трубку телефона и нажал на кнопку. — Мостик, говорит капитан. Передайте помощнику, чтобы прибыл ко мне в каюту.

Спасибо. — Уэгенер положил трубку и посмотрел на сотрудников ФБР. — Если не возражаете, я хочу, чтобы эти обвинения услышал мой помощник.

Усилием воли Мюррей заставил себя сохранить на лице бесстрастное выражение. Как ты мог упустить это из виду, Дэнни, сказал он себе. У них было достаточно времени, чтобы согласовать малейшие детали, а мистер Уэгенер совсем не дурак. Он передал нам на тарелочке двух безжалостных убийц и может обратиться за помощью к сенатору Соединённых Штатов. Даже без этого признания у нас достаточно доказательств для обвинения в убийстве, причём самый вероятный исход суда — смертная казнь. А вот если ты докажешь, что Уэгенер нарушил их права, рискуешь проиграть дело совсем. Видное положение владельца яхты, убитого с такой жестокостью, — никакой федеральной прокурор не захочет проиграть подобный процесс, ни в каком случае... Во всей Америке не найдётся прокурора без политических амбиций, а в случае, если эти двое окажутся на электрическом стуле, прокурор, выигравший дело, получит полмиллиона дополнительных голосов избирателей. Мюррей не мог так рисковать. Директор ФБР Джейкобс был раньше федеральным прокурором, и он поймёт. Мюррей пришёл к выводу, что это значительно упростит ситуацию.

Через несколько секунд в каюту вошёл помощник, его представили сотрудникам ФБР, после чего Брайт изложил версию того, что рассказали подозреваемые в местном отделении ФБР На это ему потребовалось пять минут. В течение этого времени Уэгенер курил трубку... и глаза его все больше округлялись.

— Сэр, — произнёс помощник капитана, обращаясь к Брайту, когда тот закончил, — мне приходилось слышать интересные морские рассказы, но этот превосходит их все.

— Во всём виноват я, — ворчал Уэгенер, качая головой, — взял и вернул им травку.

— А почему никто не заметил запаха, доносящегося из камеры? — спросил Мюррей. Его вопрос был продиктован не столько любопытством, сколько ожиданием искусного ответа Уэгенера. К его удивлению, ответ дал помощник капитана.

— Совсем рядом с камерой расположен вытяжной вентилятор. У нас не принято ставить часового у камеры, где находятся арестованные. Кстати, эти двое были первыми, кого туда поместили, потому что это может быть истолковано как запугивание или что-то ещё. Короче говоря, в правилах говорится, чтобы мы не делали этого. К тому же на борту фрегата не так много матросов, и нелегко выделить несколько человек для несения караульной службы. Таким образом, дым вытягивало из камеры, и до наступления того вечера никто не заметил запаха. А потом стало уже слишком поздно. Когда их привели в кают-компанию для допроса, по одному, — об этом тоже говорится в правилах, — они оба выглядели как-то странно, с остекленевшими глазами. Первый молчал, второй разговорился. Ведь кассета у вас, правда?

— Да, я видел её, — ответил Брайт.

— Значит, вы обратили внимание, что мы ознакомили их с конституционными правами, прочитали прямо с таблички, которая находится у нас на борту, все по закону. Но чтобы повесить их? Это какое-то безумие, черт побери. Вы понимаете, это настоящее безумие. Мы никого не вешаем, просто не можем даже мысли допустить. Я не знаю, разрешалось ли когда прибегать к таким мерам.

— Насколько мне известно, последний раз такое случилось в 1843 году, заметил капитан. — Военно-морская академия находится в Аннаполисе именно по той причине, что несколько человек были повешены на корабле ВМФ США «Сомерс». Один из повешенных оказался сыном министра обороны. Предполагается, что на борту корабля была попытка мятежа, но шум из-за всего этого поднялся немалый. С тех пор не вешаем людей. — На лице Уэгенера появилась кривая улыбка. — Я служу в береговой охране очень давно, но не припомню ничего подобного.

— Знаете, мы даже не можем организовать суд военного трибунала, — добавил помощник капитана. — Я имею в виду, своими силами. Наставление по военносудебному производству весит фунтов десять. Господи, для этого нужен судья, настоящие адвокаты и тому подобное. Я прослужил почти девять лет и никогда не видел военного трибунала — только во время практических занятий по военному праву в Академии. На борту корабля можно только рассматривать проступки членов команды, и это прерогатива капитана. Впрочем, и такое случается редко.

— А ведь это было бы совсем неплохо. Я с удовольствием повесил бы обоих мерзавцев, — произнёс Уэгенер. Мюррея поразило, насколько умно и странно прозвучала эта фраза. Он даже почувствовал жалость к Брайту, у которого, по-видимому, никогда не было подобных случаев. В этом смысле Мюррей был благодарен судьбе за то время, что он провёл в Лондоне в качестве юридического советника. Теперь он разбирался в политике лучше большинства сотрудников ФБР.

— Вот как?

— Когда я был совсем маленьким, было принято вешать убийц. Я вырос в Канзасе. И знаете — убийств в то время почти не было. Конечно, сейчас мы слишком цивилизованы для этого, а потому убийства происходят каждый день. Цивилизованы, — фыркнул Уэгенер. — Помощник, а пиратов вешали таким образом?

— По-моему, нет. Команду капитана Чёрная Борода судили в Уилльямсбурге, не приходилось бывать там? — старое здание суда расположено в туристской части города. Припоминаю, что их действительно повесили на том месте, где сейчас находится гостиница «Холидей Инн». А капитана Кидда увезли в Англию и повесили там, правда? Точно, у них было место, которое называлось Скамьёй Приговорённых или как-то вроде этого. Нет, не думаю, что когда-нибудь казни совершалисьна борту корабля, даже в старое время. И уж, конечно, мы не делаем ничего подобного. Господи, что за сказка.

— Значит, никого не вешали, — произнёс Мюррей не в виде вопроса, а в виде утверждения.

— Нет, сэр, никого, — подтвердил Уэгенер. Помощник кивнул, поддерживая капитана.

— И вы готовы подтвердить это под присягой?

— Конечно. Почему бы и нет?

— Если не возражаете, мне хотелось бы поговорить с одним из ваших старшин. С тем, что «грубо обошёлся» с...

— Райли на борту? — спросил помощника Уэгенер.

— Да. Они с Португальцем чем-то занимались в «козлином закутке».

— Хорошо, пойдём и поговорим с ними. — Уэгенер встал и сделал знак гостям следовать за ним.

— Я нужен вам, сэр? У меня много работы.

— Занимайтесь делами, помощник. Спасибо.

— Слушаюсь, капитан. Надеюсь, джентльмены, ещё увидимся, — произнёс лейтенант и скрылся за углом.

Они шли дольше, чем рассчитывал Мюррей. По пути пришлось обойти две группы матросов, красивших переборки. Кубрик старшин — его называли «козлиным закутком» по древним и не совсем понятным причинам — находился на корме. Райли и Ореза, два главных старшины на борту фрегата, занимали каюту рядом с небольшим помещением, где они с остальными старшинами могли принимать пищу в относительном уединении. Уэгенер подошёл к открытой двери и погрузился в облако дыма. Боцман держал в зубах сигару и манипулировал отвёрткой, которая казалась до смешного маленькой в его огромных руках. Когда капитан вошёл в каюту, оба старшины встали.

— Вольно. Чем вы тут занимаетесь, черт побери?

— Его нашёл Португалец. — Райли передал предмет капитану. — Очень старый, и сейчас мы пытаемся отремонтировать его.

— Представляете, сэр, произведён в 1778 году! — воскликнул Ореза. — Секстан, сделанный Генри Эджуэртом! Я нашёл его в старой лавке, где торгуют разным барахлом. Если удастся почистить и отремонтировать, за него немало заплатят.

— 1778 год, говоришь? — Уэгенер присмотрелся к прибору повнимательнее.

— Так точно, сэр. Это значит, что я нашёл один из секстанов самой старой модели. Стеклянные части разбились, но их легко восстановить. Я знаю музей, готовый оторвать его с руками. Впрочем, может быть, оставлю его себе.

— Эти джентльмены, — Уэгенер перешёл к делу, — хотят поговорить относительно тех двух молодцов, что мы сняли с яхты.

Мюррей и Брайт показали свои удостоверения. Дэн заметил на переборке телефон. Помощник капитана, понял он, мог предупредить боцмана о предстоящей теме разговора. На сигаре Райли едва появился пепел.

— Будем рады ответить на все вопросы, — ответил Ореза. — Что вас интересует относительно этих мерзавцев?

— Этим будет заниматься федеральный прокурор, — пояснил Брайт. — Мы всего лишь ведём предварительное расследование, чтобы дело, поступившее к прокурору, было достаточно убедительным. Сейчас нам нужно установить, что делали вы во время их ареста.

— Тогда вам нужно поговорить с мистером Уилкоксом, сэр. Он командовал досмотровой группой, — заметил Райли. — Мы всего лишь выполняли его приказы.

— Лейтенант Уилкокс в увольнении, — напомнил капитан.

— А что произошло после того, как вы доставили их на борт своего корабля? — спросил Брайт.

— Вот вы о чём, — виновато проговорил Райли. — Ну хорошо, признаюсь, что поступил не правильно, но этот засранец... я хочу сказать... ведь он плюнул на капитана, сэр, а разве можно такое допустить, верно? Ну вот я и обошёлся с ним чуть грубовато. Пожалуй, этого не следовало бы делать, но и молодому недоумку надо знать правила вежливости.

— Мы приехали сюда не потому, — произнёс Мюррей после короткого молчания.

— Он утверждает, что вы повесили его.

— Повесили его? Как? — удивился Ореза.

— Мне кажется, у вас это называют на рее.

— Вы хотите сказать — повесили? То есть повесили за шею? — недоумевал Райли.

— Совершенно верно.

Послышался шум, напоминавший землетрясение, — это смеялся боцман.

— Сэр, если уж я кого-нибудь повешу, он не станет жаловаться на это на следующий день.

Мюррей повторил услышанный им рассказ почти слово в слово. Райли покачал головой.

— Так это не делается, сэр.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы говорите, что, по словам того, что поменьше, он видел, как его друг раскачивался взад и вперёд, верно? Так не делается.

— Я всё ещё не понимаю.

— Когда вешают кого-то на борту корабля, ему связывают ноги и крепят оттяжной линь к стойке бортового ограждения или к пиллерсу. Тогда тело не будет раскачиваться. Это необходимо, сэр. Если что-то висящее — ну, пусть больше сотни фунтов — начнёт качаться подобно маятнику, это может нанести ущерб кораблю. Поэтому его крепят в двух точках — поднимают над палубой через блок и крепят внизу, чтобы всё было аккуратно. В противном случае это нарушит корабельный порядок. Черт побери, это всем известно.

— А вы откуда это знаете? — спросил Брайт, пытаясь скрыть раздражение.

— Сэр, спускать шлюпки на воду и крепить предметы на палубе — моя работа. Мы называем это морской практикой. Предположим, какой-то предмет палубного снаряжения весит столько, сколько человек. И что, допустить, чтобы он раскачивался над палубой вроде какой-нибудь люстры на длинной цепи? Господи, да ведь он в конце концов ударит по антенному устройству радиолокатора, сорвёт его с креплений. А в ту ночь изрядно штормило. Нет, тут нужно поступать так же, как это делалось в прошлом, — крепить подобно поднятому сигнальному флагу: один фал наверху и один внизу, прочно и аккуратно, чтобы не качался. Да черт побери, если кто-нибудь из палубной команды оставит что-то незакреплённым, я оторву ему голову собственными руками. Снаряжение на палубе стоит немалых денег Мы не можем допустить, чтобы его повреждали просто так, для забавы. Как ты считаешь, Португалец?

— Он прав, сэр. В ту ночь дунуло изрядно — разве капитан не рассказал вам? Единственная причина, по которой эти недоноски остались на борту, заключалась в том, что из-за плохой погоды нам пришлось отказаться от посадки вертолёта. Тем вечером, помнится, у нас не было и работавших на палубе матросов, правда?

— Ни в коем случае, — согласился Райли. — Когда наступила темнота, мы принайтовили все на палубе и задраили люки. Понимаете, сэр, мы можем находиться на палубе и работать даже во время урагана, если в этом есть надобность, но если её нет, незачем рисковать людьми на открытых палубах во время шторма. Это опасно. Можно оказаться за бортом.

— Насколько серьёзным был тот шторм? — спросил Мюррей.

— Кое-кто из юнцов провёл ночь с головами в унитазах. Да и кок решил приготовить котлеты на ужин. — Ореза засмеялся. — Именно благодаря этому мы и узнали, верно, Боб?

— Да, только благодаря этому. — согласился Райли.

— Значит, никакого трибунала в ту ночь не было?

— Что? — На лице Райли появилось подлинное недоумение и тут же исчезло. — А-а, вы имеете в виду подвергнуть их справедливому суду и затем повесить, как в этой старой рекламе пива?

— Не обоих, только одного, — подсказал ему Мюррей.

— А почему не обоих? Они ведь мерзкие убийцы, верно? Видите ли, сэр, я был на борту той яхты в составе досмотровой группы. Я видел, что они натворили. А вы? Там была настоящая бойня. Вам, наверно, приходится видеть такое каждый день. А вот я увидел впервые и скажу откровенно, сэр, это потрясло меня. Если вы примете решение повесить их, вызовите меня, и на следующий день они уже не смогут жаловаться. Ну хорошо, мне не следовало бросать этого кретина на леер я потерял самообладание, и напрасно, — я сожалею об этом. Но эти два молодых засранца вырезали целую семью и к тому же изнасиловали женщин. У меня тоже есть семья, сэр. Есть дочери. У Португальца тоже. Если вы хотите, чтобы мы проливали слезы из-за этих мудаков, вам надо бы обратиться к кому-то другому, сэр. Посадите их на электрический стул, и я с радостью включу рубильник.

— Значит, вы не вешали их? — спросил Мюррей.

— Нет, сэр, и очень сожалею, что это не пришло мне в голову, — заявил Райли. В конце концов, это пришло в голову Орезе.

Мюррей взглянул на Брайта, лицо которого казалось краснее обычного. Да, все прошло даже более гладко, чем он ожидал. Ну что ж, ему говорили, что капитан фрегата — умный парень. Действительно, командование кораблями не поручают идиотам — по крайней мере, не должны поручать.

— Хорошо, джентльмены, мы получили ответы на все вопросы. Спасибо за оказанную помощь.

Через несколько секунд Уэгенер вёл их к трапу. Там все трое на мгновение остановились. Мюррей сделал так Брайту идти к машине и повернулся к капитану.

— На ту палубу действительно совершают посадку вертолёты?

— Очень часто. Жаль, что у нас нет собственного.

— Нельзя ли посмотреть на неё? Я ещё никогда не был на борту фрегата.

— Следуйте за мной. — Меньше чем через минуту Мюррей стоял в центре посадочной площадки, прямо в том месте, где пересекались жёлтые полосы, нанесённые па чёрное пластиковое покрытие, не допускающее соскальзывания.

Уэгенер объяснял, как действуют прожекторы при посадке вертолёта, но Мюррей, глядя на мачту, провёл воображаемую линию от реи до палубы. Да, решил он, это несложно осуществить.

— Капитан, ради вас самого я надеюсь, что вы никогда больше не повторите такой сумасшедший поступок.

Уэгенер повернулся и изумлённо взглянул на Мюррея.

— Что вы хотите этим сказать?

— Мы оба понимаем, что я хочу сказать.

— Неужели вы верите рассказу этих двух...

— Да, верю. Присяжные вряд ли поверят — по крайней мере, так мне кажется, однако никогда нельзя заранее сказать, к какому заключению придут присяжные заседатели. Но вы сделали это. Я знаю, что вы не можете признаться...

— Почему вы так думаете...

— Капитан, я прослужил в бюро двадцать шесть лет. Мне приходилось слышать самые безумные истории — некоторые были выдуманными, некоторые оказались правдой. Постепенно появляется чувство, которое позволяет сразу определить, что было в действительности, а что — нет. Мне кажется, что можно протянуть верёвку через вон тот блок и затем на палубу без особого труда, а если умело оценить волнение на море, раскачивание тела не будет иметь особого значения. И при этом уж никак не пострадает радиолокационная антенна, о которой так беспокоился Райли. Как я уже сказал, только не делайте такого ещё раз. Считайте, что вам повезло, — обвинение обладает достаточными доказательствами, так что можно выиграть дело без использования полученного вами признания. Только остановитесь вовремя. Я уверен, что вы прислушаетесь к моему совету. Ведь вы уже поняли, что в этом деле все гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд, верно?

— Мне показалось странным, что владелец яхты, убитый этими подонками, был...

— Совершенно точно. Вы открыли огромную банку с червями и ухитрились не запачкать руки. Вам повезло. Главное, перестаньте испытывать судьбу, — ещё раз повторил Мюррей.

— Спасибо, сэр.

Ещё через минуту Мюррей сидел в автомобиле. Брайт все ещё испытывал негодование.

— Когда-то, едва закончив академию ФБР, совсем зелёным агентом меня направили в Миссисипи, — произнёс Мюррей. — В штате исчезли три борца за гражданские права, и я оказался самым младшим сотрудником группы, которая провела расследование. В общем-то, моё участие заключалось главным образом в том, что я держал плащ инспектора Фитцджеральда. Вам доводилось слышать о Большом Джо?

— Мой отец с ним работал, — ответил Брайт.

— Тогда ты знаешь, что Джо был своеобразной личностью, настоящим полицейским старого закала. Так вот, нам стало известно, что местные куклуксклановцы поговаривали о том, что собираются убить несколько агентов ФБР, — ты наверняка слышал об этом, они причиняли немало беспокойства их семьям и тому подобное. Джо рассердился. Я отвёз его на встречу с... забыл имя этого остолопа, он был Великим Драконом местной ячейки ККК, и именно он угрожал больше других. Когда мы приехали, он сидел на лужайке перед своим домом в тени деревьев. Рядом лежало заряженное ружьё, и он уже был наполовину готов от выпитого самогона. Джо направился к нему. Кретин протянул было руку за ружьём, но Джо только посмотрел на него, и рука отдёрнулась. Фитцджеральд обладал таким взглядом — он лично отправил на тот свет троих, и по его лицу было видно, что он этого не скрывает. Я начал немного беспокоиться, положил ладонь на рукоятку револьвера, но Джо своим взглядом привёл куклуксклановца в полное замешательство и сказал, что, если не прекратятся разговоры об убийстве агентов ФБР и анонимные звонки, беспокоящие жён и детей, он, Большой Джо, вернётся и прикончит его прямо на лужайке перед домом. Джо не повышал голоса, не кричал, Просто говорил таким тоном, словно заказывал завтрак. Великий Дракон поверил ему. Я — тоже. Как бы то ни было, после этого все разговоры прекратились. Этот поступок Джо нарушал все законы, — продолжал Мюррей. — Иногда приходится их обходить. Мне случалось делать это — как сейчас. И тебе тоже.

— Но я никогда...

— Перестань трястись от негодования, Марк. Я сказал «обходить», а не «нарушать». Существующие правила не в состоянии предвидеть всех ситуаций, которые могут возникнуть. Именно поэтому мы надеемся, что агенты будут полагаться на здравый смысл. Только так может функционировать общество. В данном случае эти парни из береговой охраны сумели добыть ценную информацию, и мы сможем воспользоваться ею лишь в том случае, если сделаем вид, что не заметили, как она получена. Они не причинили особого вреда, потому что задержанные подвергнутся суду по обвинению в убийстве и все предъявленные улики будут физическими — вещественными доказательствами. Их или приговорят к электрическому стулу, или они признаются в убийствах и окажут содействие следствию, снова предоставив в наше распоряжение всю ту информацию, которую уже получил капитан Уэгенер, перепугав их до смерти. Как бы то ни было, именно такое решение принято в Вашингтоне. Предавать гласности все то, что мы обсуждали на борту фрегата, значит поставить очень многих в неловкое положение По твоему мнению, местные присяжные...

— Нет, — тут же признал Брайт. — Не нужно быть слишком ловким адвокатом, чтобы разнести все это на части, и даже если он не сделает этого...

— Совершенно точно. Будем только дуть в собственные паруса. Мы живём в несовершенном мире, но я не думаю, что Уэгенер когда-нибудь снова совершит подобную ошибку.

— О'кей. — Брайту такой исход был не по душе, но это не имело значения.

— Теперь нам нужно как можно точнее выяснить, почему этого беднягу и его семью убил наёмный убийца — sicario — со своим копьеносцем. Знаешь, когда я преследовал мафиози в Нью-Йорке, никто не трогал семей. Не допускалось даже убивать в присутствии семьи — разве что требовалось что-то особенно подчеркнуть.

— Да, у торговцев наркотиками другие правила, — напомнил Брайт.

— Верно. А мне казалось, что террористы — жестокий народ.

* * *

Его нынешняя работа была куда легче, чем работа с «мачетерос», подумал Кортес. Вот он сидит за столом в углу прекрасного дорогого ресторана, держа в руках карту вин на десяти страницах, — Кортес считал себя экспертом по винам. И это вместо нищей лачуги в баррио[4], полном крыс, где ему приходилось есть бобы и произносить революционные речи, обращённые к народу, чьё представление о марксизме сводится к ограблениям банков и героическим заявлениям, которые без конца крутят местные радиостанции, перемежая их роком и рекламой. Америка, решил Кортес, это единственная страна в мире, где бедняки едут на демонстрации на своих автомобилях и где самые большие очереди, в которых им приходится выстаивать, — это очереди перед кассами в супермаркетах.

Он выбрал малоизвестное вино из долины Луары. Метрдотель одобрительно щёлкнул шариковой ручкой, забирая карту вин.

Кортес вырос там, где бедняки — в эту категорию попадали почти все клянчат подачки на хлеб и обувь. В Америке в бедных районах живут те, кому еженедельно нужны сотни долларов наличными для покупки наркотиков. Такое бывшему полковнику казалось более чем странным. В Америке наркотики попадали в богатые пригороды из трущоб, неся с собой процветание для тех, кто имел то, что искали другие.

В общем то же самое происходило, конечно, и в международном масштабе.

Янки, столь скупые при распределении официальной помощи своим менее процветающим соседям, теперь затопили их деньгами, пользуясь принципом «от человека к человеку». Прямо смешно! Кортес не знал, и его не интересовало, сколько американское правительство выделяло своим друзьям, но он не сомневался, что рядовые граждане — так измученные своей богатой жизнью, что нуждались в химическом возбуждении, — давали намного больше, причём без всяких ограничений, связанных с «правами человека». Он провёл столько лет в должности профессионального разведчика, пытаясь найти способ унизить Америку, подорвать её престиж, уменьшить влияние. Однако теперь Феликс понял, что вёл свою работу не правильно. Он старался использовать марксизм для борьбы против капитализма, несмотря на то, что имел все доказательства его бессмысленности. Но он смог применить капитализм против самого капитализма и осуществить свою первоначальную миссию, одновременно наслаждаясь всеми преимуществами той системы, против которой боролся. И вот что самое странное: его бывшие хозяева считали его предателем именно потому, что он нашёл, наконец, способ, приводящий к желанным результатам...

Сидящий напротив мужчина — типичный американец, подумал Кортес. Слишком толстый от избытка отличной пищи, не обращает внимания на свой дорогой костюм.

Наверно, не чистит обувь. Кортес вспомнил, что почти всю юность проходил босиком и считал себя счастливым, когда у него появились три собственные рубашки Этот мужчина ездил в дорогом автомобиле, жил в удобной квартире, получал на работе жалованье, достаточное для десяти полковников кубинской секретной полиции, — и этого было для него мало. Вот она, Америка, перед ним — сколько бы человек ни зарабатывал, ему все равно не хватает.

— Итак, что у вас для меня на этот раз?

— Четыре возможных кандидатуры. Вся информация находится в моём кейсе.

— Насколько они хороши? — спросил Кортес.

— Все удовлетворяют вашим требованиям, — ответил мужчина. — Разве я не всегда...

— Да, на вас можно положиться. Именно поэтому мы так много вам платим.

— Приятно, когда тебя ценят, Сэм, — ответил мужчина не без самодовольства.

Феликс — ужинавший с ним мужчина знал его как Сэма — всегда высоко ценил людей, с которыми работал. Он понимал значение того, что они могли сделать. Он был благодарен за предоставляемые ему сведения. Но Кортес презирал их за слабость. И всё-таки разведчик — а он считал себя таковым — не должен быть излишне разборчивым. В Америке было полно людей, похожих на этого. Кортес не задумывался над тем, что и его купили, что он тоже работает за плату. Себя он считал искусным профессионалом, до некоторой степени наёмником, но ведь такова традиция, освящённая временем, ведь правда? К тому же он занимался именно тем, чем всегда заставляли его заниматься бывшие хозяева, и намного успешнее, чем в рядах кубинской секретной полиции, да и платит за эту работу кто-то другой. В конечном итоге сами американцы платят ему жалованье.

Ужин прошёл спокойно. Как он и ожидал, вино оказалось превосходным, а вот мясо было пережарено, и овощи не показались вкусными. Вашингтон как город ресторанов, подумал Кортес, явно переоценивают. При выходе он просто взял кейс своего партнёра и направился к автомобилю. К отелю он ехал не спеша и через двадцать минут остановился у входа. Затем несколько часов он изучал документы.

На этого человека можно положиться, решил Кортес, и он заслуживает похвалы.

Каждый из четырех кандидатов выглядел весьма многообещающе.

Завтра следует приняться за вербовку.

Глава 7 Известное и неизвестное

Как и обещал Джулио, на то. чтобы привыкнуть к высоте, потребовалась неделя. Чавез снял с плеч лямки рюкзака. Это ещё была не полная нагрузка, всего двадцать пять фунтов, но программа подготовки предусматривала постепенность.

Это вполне устраивало сержанта, который всё ещё тяжело дышал после восьмимильной пробежки. У него побаливали плечи, как обычно, гудели ноги, но вокруг уже не было слышно, чтобы кого-то рвало, и больше никто не отставал.

Раздавались лишь обычное ворчание и ругательства.

— Знаешь, на этот раз совсем неплохо. — Джулио даже не задыхался. — Однако моё мнение не изменилось — лучше всего тренироваться в постели с женщиной.

— Да, в этом ты прав, — кивнул Чавез и засмеялся. — В работу включаются именно те группы мышц, которые обычно бездействуют, как говорят специалисты по пребыванию в невесомости.

Самым большим достоинством лагеря была пища. Для питания в поле им выдавали МГУ-пакеты — «мясо, готовое к употреблению», ничуть не оправдывающее столь пышное название, — зато завтрак и ужин были отлично приготовлены, и можно было даже выбирать из меню. В лагере была огромная кухня. Чавез неизменно заказывал фрукты, стараясь взять блюдо побольше, но всё-таки не переходя границу, за которой на него станут смотреть с удивлением; свежие фрукты он щедро посыпал сахарным песком, чтобы создать в организме запас энергии, и пил крепкий армейский кофе, так как кофеин, содержащийся в нём, всегда давал дополнительный заряд бодрости по утрам. Он с удовольствием навалился на глубокую миску, полную нарезанных грейпфрутов, апельсинов и всяких других плодов, пока его партнёры по столу пожирали яичницу с беконом, залитую жиром.

Очистив миску, Чавез встал в очередь за мясом с овощами. Он слышал, что углеводы тоже создают запас энергии, и теперь, когда он уже почти привык к высоте, жирный завтрак его уже не очень беспокоил.

Всё шло хорошо. Работать здесь приходилось как следует, но все соответствовало уставу, без всяких глупостей. Каждый из сорока был высоким профессионалом, и с ними обращались как с профессионалами. Тратить силы на тщательную заправку постелей не приходилось; сержанты давно к этому привыкли, так что, если, уголок одеяла не был правильно подвернут, взгляда соседа было достаточно, чтобы исправить положение без всякого крика со стороны офицеров.

Они были молодыми мужчинами, серьёзно относящимися к своей работе, и всё-таки среди них царили и веселье, и дух приключений. Никто ещё не знал, ради чего они готовятся. Не обошлось без предположений и догадок, перешёптывания, постепенно переходящего в симфонию храпа по вечерам, после того как достигали соглашения по некоторым самым невероятным точкам зрения.

Хотя Чавез не был образованным человеком, он был неглуп. Он почему-то понимал, что все высказанные предположения не соответствуют истине. Война в Афганистане закончилась; туда их не пошлют. К тому же все до единого говорили здесь по-испански, как на родном языке. Он размышлял над этой проблемой, набив рот нарезанными киви, — ещё неделю назад он даже не подозревал, что существует такое удовольствие. Значительная высота лагеря... их готовили здесь, в горах, совсем не ради забавы. Значит, Куба и Панама не в счёт. Может быть, Никарагуа?

Есть ли там высокие горы? В Мексике и других странах Центральной Америки тоже немало гор. Все до единого здесь были сержантами. Каждому приходилось командовать отделением и пройти подготовку — того или иного рода. Каждый из них принадлежал к лёгкой пехоте. Может быть, их пошлют на какое-нибудь специальное тренировочное задание, готовить других лёгких пехотинцев? Это значило, что операция связана с борьбой против партизан. Разумеется, в каждой стране к югу от Рио-Гранде действовали партизаны или иные подпольные формирования. Их появление было результатом несправедливых действий правительств, экономических проблем, однако для Чавеза все объяснялось намного проще и конкретнее — эти страны катились в пропасть. Он убедился в этом во время пребывания со своим батальоном в Гондурасе и Панаме. Местные города выглядели грязными — даже баррио, где он вырос, казалось по сравнению с ними земным раем. Что касается полиции — он никогда не восхищался полицией Лос-Анджелеса, но полиция в этих странах не шла ни в какое сравнение с нею. Однако к здешним военным он относился с ещё большим презрением. Толпы ленивых громил, они мало отличались от уличных банд, если не считать того обстоятельства, что у всех было одинаковое оружие (банды Лос-Анджелеса предпочитали индивидуальный выбор стволов). Умение владеть оружием было примерно на том же уровне. Да и требуется ли особое умение солдату, чтобы ударить прикладом какого-нибудь беднягу? Что касается офицеров, то такие, которых можно было бы сравнить с лейтенантом Джексоном, ему не встречались: ведь Джексон совершал пробежки наравне со своими солдатами и не боялся ни испачкаться в грязи, ни пропотеть до вони, как и подобает настоящему пехотинцу. Однако больше всего Чавез презирал тамошних сержантов. В Корее ирландец сержант Макдевитт открыл Чавезу глаза: гордость заключается в мастерстве и профессионализме. И если уж говорить по существу, заслуженная гордость — это все, что нужно мужчине. Именно гордость заставляла его бежать вперёд, не допускала, чтобы он отстал, сдался во время этих проклятых пробежек по горным склонам. Нельзя подвести своих товарищей. Нельзя, чтобы они заметили, что ты не то, чем хочешь казаться. Короче говоря, это было все то, чему он научился в армии, и Чавез знал, что то же самое относится ко всем остальным присутствующим в этом зале. Таким образом, их готовили для того, чтобы они сумели готовить других овладеть своей специальностью. Таким образом, это была достаточно обычная армейская операция. По той или иной причине возможно, политической, но Чавез не любил связываться с политикой; к тому же в ней, по его мнению, было мало смысла и её трудно было понять — эта операция являлась секретной. Он был достаточно умён, чтобы сообразить — раз ведутся такие тайные приготовления, значит, операция связана с ЦРУ. Тут он оказался прав, хотя и ошибался в характере операции.

Завтрак закончился в обычное время. Они встали из-за своих столов, отнесли подносы и тарелки на стол, где собирали грязную посуду, и направились к выходу.

Большинство по дороге завернули в туалет, и многие, включая Чавеза, переоделись в чистые, сухие майки. Сержант не был излишне привередлив, но всё-таки предпочитал свежий запах только что выстиранной майки. В лагере была отличная прачечная. Чавез подумал о том, что будет скучать по лагерю, высоте и всему остальному. Каждый день они слышали вдали одинокий вой сирен дизельных поездов, въезжающих в туннель Моффат, который видели во время пробежек, совершаемых дважды в день. По вечерам они замечали двухэтажные вагоны поездов компании «Амтрак», направляющихся на восток, в Денвер. Интересно, подумал Чавез, хорошая ли здесь охота? На кого охотятся? Может быть, на оленей? Они видели оленьи стада — крупных самцов, встречались тут и странные белые фигуры горных козлов, которые мчались вверх по крутым скалистым склонам, испуганные приближением солдат. Вот эти «сволочи» действительно находятся в настоящей спортивной форме, заметил накануне Джулио. Но после недолгого размышления Чавез выбросил эту мысль из головы. Он охотится на двуногих животных, которые отстреливаются, если не проявить необходимую осторожность.

Четыре отделения выстроились на плацу. Капитан Рамирес скомандовал «смирно» и повёл их в сторону выделенного им участка, примерно в полумиле от зданий лагеря, в дальнем конце горной долины. Там их ждал чернокожий мужчина в майке и тёмных шортах, причём оба предмета одежды с трудом сдерживали его рвущиеся на свободу мышцы.

— Доброе утро, парни, — произнёс мужчина. — Меня зовут мистер Джонсон.

Сегодня мы начнём подготовку, по-настоящему направленную на выполнение предстоящей операции. Все вы прошли курс обучения рукопашной схватке. Моя задача заключается в том, чтобы убедиться, насколько хорошо вы подготовлены, и научить вас кое-чему, что было упущено во время предыдущих тренировок Убивать беззвучно совсем нетрудно. Самое сложное заключается в том, чтобы суметь достаточно близко подойти. Всем нам это известно. — Руки Джонсона, пока он говорил, исчезли за спиной — Существует другой способ убивать беззвучно.

Его руки появились из-за спины. Он сжимал в них пистолет с похожим на консервную банку утолщением на дуле Не успел Чавез сказать себе, что это глушитель, как Джонсон поднял пистолет и, держа его обеими руками, трижды выстрелил. Динг сразу понял, что глушитель по-настоящему отличный. Металлическое клацанье затвора было едва слышно — меньше, чем звон разбивающейся в двадцати футах бутылки, тогда как звуки выстрелов не слышались совсем. Поразительно.

На лице Джонсона появилась озорная улыбка — Да и руки страдают куда меньше, — продолжал он — Как я уже говорил, все вы знакомы с приёмами рукопашной схватки, и мы займёмся ими. Но я далеко не новичок в этой профессии — как и все вы, — и давайте не будем обманывать друг друга. Когда у тебя в руках хорошее оружие, это куда лучше рукопашной. Так что сегодня мы начнём учиться совершенно новому виду схватки — беззвучной вооружённой схватке — Он наклонился и сдёрнул одеяло с автомата. Его ствол тоже заканчивался глушителем. Чавез упрекнул себя за преждевременные выводы. Какой бы ни была предстоящая операция, никакого отношения к обучению лёгких пехотинцев она не имеет.

* * *

Вице-адмирал Джеймс Каттер, ВМФ США, был аристократом. По крайней мере, выглядел как аристократ, подумал Райан, — высокий и худощавый, с благородно седеющими волосами и уверенной улыбкой, не покидающей розовое лицо. А уж вёл себя несомненно аристократически — или считал, что так, поправил себя Джек. Райан придерживался точки зрения, что по-настоящему выдающиеся люди не лезут из кожи вон, чтобы подчеркнуть своё величие То, что Каттер был специальным помощником президента по национальной безопасности, отнюдь не означало, что он принадлежал к высшей знати. Райан был знаком с несколькими людьми, действительно принадлежащими к этому сословию. Каттер принадлежал к одной из тех старых американских семей, что из поколения в поколение выращивали скалы на болотистых полях своих имений в Новой Англии, позже обратились к занятиям торговлей и, как это случилось с Каттером, посылали лишних сыновей на военно-морскую службу Однако Каттер принадлежал к числу моряков, для которых морская служба послужила средством достижения цели. Больше половины времени он провёл в Пентагоне, а это, подумал Райан, не место для настоящего моряка. Действительно, Каттер прослужил необходимое время на командных должностях — сначала на эсминце, затем на крейсере. И всякий раз он хорошо справлялся со своими обязанностями — достаточно хорошо, чтобы его заметили, а это самое главное. Карьера многих весьма талантливых офицеров заканчивалась должностью капитана первого ранга только потому, что они не привлекли внимания какого-нибудь высокопоставленного покровителя Так что же сделал Каттер, чем сумел выделиться из толпы?..

Может быть, преданно начищал до блеска дверную ручку у начальника? — подумал Джек, заканчивая доклад.

Впрочем, теперь это не имело значения. Президент обратил на него внимание, когда Каттер был в составе команды Джеффа Пелта, и после возвращения Пелта в академические круги — он занял должность профессора кафедры международных отношений Виргинского университета — Каттер перешёл на его должность так же аккуратно, как эсминец ошвартовывается у пирса. Каттер сидел за своим столом в образцово сшитом костюме и пил кофе из кружки с выгравированной на ней надписью «Белкнап», что должно было напоминать посетителям, что он когда-то командовал этим крейсером. На случай, если какой-то посетитель не заметит этого — в кабинете советника по национальной безопасности редко бывали «какие-то» посетители, — стена с левой стороны была сплошь покрыта памятными знаками с кораблей, на которых он служил, и таким количеством фотографий с автографами их владельцев, что сделала бы честь конторе агента, представляющего интересы актёров в Голливуде Морские офицеры называют такой феномен стеной под названием «Я люблю себя!», и, хотя у большинства они есть, моряки предпочитают держать их дома.

Райану не нравился Каттер. Ему не слишком нравился и Пелт, но разница между ними заключалась в том, что Пелт был почти так же умён, как и считал сам, тогда как у Каттера между собственным мнением и действительностью был немалый разрыв. Адмирал с тремя звёздами на погонах оказался на посту, где требовался ум, намного превосходящий тот, что был у него, но у адмирала не хватало здравого смысла догадаться об этом. А вот уж совсем плохо было то, что, хотя Райан тоже занимал пост специального помощника, это не был пост специального помощника президента. В результате Райану приходилось докладывать Каттеру, нравилось это ему или нет. А пока его босс находился в госпитале, подобные доклады станут частым явлением.

— Как дела у Грира? — спросил адмирал. У него был гнусавый акцент уроженца Новой Англии. Но Райан ничего против этого не имел — акцент напоминал Джеку о годах учёбы в Бостонском колледже.

— Врачи ещё не закончили обследование. — В голосе Райана звучало беспокойство. Он знал, что все указывало на рак поджелудочной железы и шансы на выздоровление практически были равны нулю. Он проверил это у Кэти и попытался было устроить своего босса в больницу Джонса Хопкинса, но Грир служил на военно-морском флоте, а потому его отправили в Бетесду. И хотя военно-морской медицинский центр в Бетесде являлся лучшим госпиталем на флоте, ему всё-таки далеко было до больницы Хопкинса.

— Вы собираетесь исполнять его обязанности? — спросил Каттер.

— Извините, адмирал, но это деликатный вопрос, — ответил за своего коллегу Боб Риттер. — В отсутствие адмирала Грира доктор Райан будет иногда представлять его.

— Если вы сумеете справляться с этим так же успешно, как с сегодняшним докладом, мы сработаемся. Жаль Грира Надеюсь, его состояние улучшится. — В голосе Каттера эмоций было не больше, чем если бы он справлялся о номере нужного дома.

У тебя по-настоящему отзывчивое сердце, правда? — подумал Райан, закрывая свой кейс. Не сомневаюсь, команда крейсера «Белкнап» души в тебе не чаяла. Но Каттеру платили не за доброту и отзывчивость. Ему платили за то, что он давал советы президенту США. А Райану требовалось информировать советника, а не испытывать к нему тёплые чувства.

Каттер был совсем не дурак, этого Райан не мог не признать. Он не был экспертом по части разведки и не мог похвастать специальными знаниями Джека, как не обладал и инстинктом Пелта в закулисных политических комбинациях, и в отличие от последнего предпочитал действовать, не консультируясь с Госдепартаментом. И уж вне всяких сомнений, адмирал не имел ни малейшего представления о том, что происходит в Советском Союзе, какие процессы там развиваются. Он сидел в этом кресле с высокой спинкой за письменным столом из тёмного дуба потому, что был известным экспертом в других областях, где, по-видимому, в данный момент сосредоточивались интересы президента. Здесь интуиция подвела Райана. Он вернулся к своей информации, касающейся интриг, которые КГБ вёл в Центральной Европе, вместо того чтобы довести до логического завершения первоначальную мысль. Вторая его ошибка была более существенной.

Каттер знал, что ему далеко до Джеффа Пелта, но считал это поправимым.

— Мне было приятно снова встретиться с вами, доктор Райан. Это был превосходный доклад. Я сообщу об этом президенту. А теперь прошу нас извинить, мы с заместителем директора должны кое-что обсудить.

— Встретимся в Лэнгли, Джек, — сказал Риттер. Райан кивнул и вышел из кабинета. Они подождали, пока за ним закрылись двери, и заместитель директора ЦРУ по оперативной деятельности представил свой доклад по операции «Речной пароход». Доклад занял двадцать минут.

— Каким образом будут координироваться действия? — спросил Риттера адмирал.

— Как обычно. Единственным положительным моментом в провале операции «Пустыня-1» было то, что она доказала надёжность спутниковой связи. Вам уже приходилось знакомиться с портативной аппаратурой связи? — спросил заместитель директора. — Она входит в стандартное снаряжение лёгкой пехоты.

— Нет, я знаком лишь с корабельной аппаратурой. Её никак не назовёшь портативной.

— Так вот, пехотный вариант состоит из двух частей — Х-образной антенны и небольшого проволочного штатива, похожего на пару проволочных вешалок. Сам приёмопередатчик помещается в рюкзаке, вместе с телефонной трубкой он весит пятнадцать фунтов, но имеется и телеграфный ключ на случай, если говорить опасно. Связь осуществляется на одной волне очень высокой частоты и ведётся в кодированном режиме. Надёжность связи исключительно высока.

— А если нужно сохранить связь в полной тайне? — Каттера это очень беспокоило.

— Если операция проводится в густонаселённом районе, — объяснил усталым голосом Риттер, — активные действия противника исключены. Более того, по совершенно очевидным причинам он будет действовать главным образом ночью. Поэтому наши люди днём станут отсыпаться, а передвигаться будут только в темноте. Они подготовлены и экипированы именно для ночных операций. Мы все обдумали и предусмотрели. Наши люди уже прекрасно подготовлены, и мы...

— Как будет производиться их снабжение?

— Вертолётом, — ответил Риттер. — Группой спецназа во Флориде.

— А может, лучше использовать морскую пехоту?

— У морской пехоты иные задачи. Мы уже обсуждали это, адмирал. Наши парни лучше подготовлены, у них отличное снаряжение, большинство уже побывали в таких районах, и их проще незаметно подключить к программе, — по крайней мере, в двадцатый раз объяснил Риттер.

Каттер не любил прислушиваться к тому, что говорят другие. Собственные мнения, по-видимому, блокировали его слух. Интересно, подумал заместитель директора ЦРУ, как справляется с ним президент, однако тут ответ был ясен.

Шёпот президента был для него куда громче чьих угодно воплей. Беда была лишь в том. что президент слишком часто полагался на мнения идиотов, которые превращали его желания в действительность. Риттер ничуть бы не удивился, если бы узнал, что его мнение о советнике по национальной безопасности совпадало с мнением Джека Райана; просто Райан не подозревал о причине.

— Хорошо, это ваша операция, — произнёс Каттер после секундного молчания.

— Когда начнёте?

— Через три недели. Вчера вечером получил сообщение. Подготовка продвигается отлично Все уже приобрели нужные навыки. Следует всего лишь отработать кое-какие тонкости. Пока нам везло. В процессе подготовки никто не пострадал.

— Кстати, давно вам принадлежит этот лагерь?

— Тридцать лет. Первоначально он предполагался как радиолокационная станция противовоздушной обороны, но по какой-то причине сократили ассигнования, и ВВС передали лагерь нам. С тех пор мы используем его для подготовки агентов. Его нет ни на одной военной карте. Формально он принадлежит некой зарубежной корпорации и используется в случае надобности. Осенью мы иногда сдаём его в аренду как охотничий лагерь. Он даже приносит нам доход, что даёт все основания не наносить его на карты среди военных баз. Вы можете спросить, так ли уж он скрыт? Достаточно сказать, что во время войны в Афганистане мы занимались там тем же, чем и сейчас, и никто ни о чём не пронюхал.

— Значит, через три недели.

Риттер кивнул.

— Может быть, чуть больше. Мы все ещё занимаемся координацией разведданных, полученных со спутников и от наших агентов внутри страны.

— Думаете, всё будет в порядке? — задал риторический вопрос Каттер.

— Послушайте, адмирал, мы уже говорили об этом. Если вы хотите явиться к президенту с волшебым решением проблемы, его у нас нет. Мы можем причинить им неприятности. Результаты вызовут благоприятный резонанс в прессе да и, может быть, спасут в конце концов несколько жизней. Лично я считаю, что нам стоит заняться этим, даже если отдача будет не очень велика.

Достоинство Риттера состояло в том, что он не подчёркивал очевидные факты.

Отдача будет немалой. Все знали, о чём идёт речь. Операция вовсе не являлась циничным манёвром, хотя многим она могла показаться именно такой.

— Как относительно зоны действия радиолокатора?

— Там будут находиться всего два самолёта. Они испытывают новую систему обнаружения радиолокатора — НВО: низкая вероятность обнаружения радиолокационного излучения. Я не знаком со всеми подробностями, но при таких параметрах трудно обнаружить действие радиолокационного излучателя. Это не позволяет противнику обнаружить радары. Таким образом, мы можем прибегнуть к помощи наших наземных групп, которые способны вести наблюдение за несколькими секретными аэродромами — от четырех до шести — и сообщать нам, когда очередная партия груза отправляется с одного из них. Усовершенствованные Е-2 засекут взлетевший самолёт к югу от Кубы и будут вести его до того момента, пока его не перехватит истребитель F-15, — я вам говорил о его пилоте: чернокожий парень; говорят — настоящий ас, прирождённый лётчик. Он из Нью-Йорка. Наркоман остановил его мать на улице, потребовал денег и сильно избил. Повреждения оказались тяжёлыми, и она умерла. Эта женщина являет собой пример того, как и в гетто люди добиваются успеха, — вряд ли вам доводилось слышать о подобном. У неё было трое детей, и все вышли в люди. Лётчик-истребитель питает ненависть ко всему, что связано с наркотиками. Он будет работать на нас и никогда не проговорится.

— Ну что ж, — скептически заметил Каттер. — А вдруг позднее его замучает совесть, и он...

— Этот парень сказал мне, что готов сбить все самолёты с грузом наркотиков, — только прикажите. Наркоман убил его мать! Теперь он хочет расквитаться с ними! На базе ВВС в Эглине ведётся немало тайных операций. Его истребитель выведен из подчинения командованию базы как принимающий участие в работе над проектом НВО. Радиолокационные антенны будут находиться на двух самолётах военно-морского флота, которые тоже пилотируют подобранные нами экипажи. И с их родственниками или близкими случилось нечто похожее. Кроме того, не забывайте, что, установив контакт с F-15, самолёт радиолокационного обнаружения тут же выключает свой локатор и уходит в сторону.Таким образом, если Бронко — так зовут чернокожего лётчика — расстреляет в воздухе самолёт с грузом контрабандных наркотиков, об этом никто не узнает. Как только он посадит самолёт контрабандистов, его экипаж будет встречен нашими людьми, которые напугают их до смерти. Эту часть операции я готовил сам. А если кто-то из членов экипажей с этих самолётов исчезнет — вообще-то я далёк от мысли, что такое произойдёт, — и об этом есть кому позаботиться. Морские пехотинцы — все из подразделений спецназа. Один из моих людей сделает вид, что он из ФБР, а судья, к которому доставят задержанных, тот самый, кого президент...

— Да, я знаю. — Странно, какое продолжение получают порой мимолётные мысли, подумал Каттер. Сначала президент не сдержался и дал волю гневу, узнав о смерти родственника его близкого друга от слишком большой дозы наркотиков. Он поделился этим с Риттером, у того зародилась идея, и Каттер высказал её президенту. Месяц спустя приступили к разработке плана. Ещё через два месяца стадия планирования закончилась. Секретное распоряжение президента было оформлено и подшито в дело — всего четыре экземпляра, и каждый под строжайшим контролем. И вот теперь пришла очередь осуществления операции. Было уже поздно отступать, попытался убедить себя Каттер. Он принимал непосредственное участие во всех этапах подготовки, и всё-таки операция каким-то образом близилась теперь к завершающей стадии, совершенно неожиданно...

— А если что-нибудь сорвётся? — спросил он Риттера.

— Заметьте, в полевых операциях сорваться может Что угодно. Всего несколько месяцев назад так случилось лишь из-за того, что незаконный...

— Это был КГБ, — прервал его Каттер. — Джефф Пелт рассказал мне...

— То же самое может произойти и с нами. Как говорят, если что-то должно случиться, то обязательно случится. Но мы приняли все меры. Каждая часть операции отделена от остальных. Так, лётчик-истребитель не знает самолёт радиолокационного обнаружения и обслуживающий его экипаж — для пилота это всего лишь кодированные сигналы и голоса. Те, кто находится на земле, не имеют представления о том, какие самолёты принимают участие в операции. Вооружённые группы, что будут высажены нами, получают команды по спутниковой связи — они не будут даже знать, от кого эти команды поступают. А высадившие их не знают, каково их задание и откуда поступают приказы. Только горстка людей знакома со всем планом. Общее количество тех, кто знает хотя бы что-то, связанное с операцией, меньше сотни, тогда как всего десять человек посвящены во все подробности. В большей мере ужесточить положение невозможно. Сейчас мне нужно получить от вас указание, приступаем мы к осуществлению операции или отменяем её. Вам решать, адмирал Каттер. Разумеется, — добавил Риттер для пущего эффекта, — я исхожу из того, что вы ознакомили президента со всеми деталями.

Каттер не сдержал улыбки. Не так уж часто случается, даже в Вашингтоне, что можно говорить правду и одновременно лгать.

— Конечно, мистер Риттер.

— И это указание мне требуется .в письменном виде, — добавил Риттер.

— Нет.

— В таком случае я отменяю операцию, — тихо произнёс заместитель директора ЦРУ. — Я не хочу принимать всю ответственность на себя.

— И требуете этого от меня? — спросил Каттер. Он удержался от того, чтобы выдать голосом свой гнев, но лицо его исказила гримаса ярости.

Риттер был вынужден решиться на очередной шаг.

— Этого потребует от меня судья Мур. Или вы предпочитаете, чтобы он лично переговорил с президентом?

Каттер понял, что загнан в тупик. В конце концов, его делом было оградить президента от всех нежелательных расспросов. Он пытался возложить ответственность на Риттера и (или) на судью Мура, но оказалось, что его перехитрили в собственном кабинете. Кому-то приходится нести ответственность; независимо от системы управления её груз неизменно падает на одного человека.

Это похоже на игру в музыкальные стулья — после каждого тура один человек все равно оставался стоять. Такого называли проигравшим. Несмотря на все своё искусство, вице-адмирал Каттер оказался без места на этом последнем стуле.

Разумеется, морская подготовка приучила его принимать ответственность на себя, но, хотя Каттер называл себя морским офицером и считал себя таковым — даже без мундира, — на протяжении многих лет ему удавалось уклоняться от этого. Тому учила его служба в Пентагоне, а служба в Белом доме — тем более. И вот бремя ответственности снова опускается на его плечи. Каттер не чувствовал себя таким уязвимым с того момента, как его крейсер во время заправки едва не врезался в танкер, — на помощь пришёл помощник, который успел вовремя дать команду рулевому, вспомнил адмирал. Жаль, что карьера помощника завершилась званием капитана первого ранга, но Эдд просто не обладал способностями, необходимыми для адмирала...

Каттер выдвинул ящик стола и достал бланк, в верхней части которого тиснением значилось: «Белый дом». Он извлёк из кармана автоматическую ручку фирмы «Кросс» и почерком, которым мог бы гордиться сам Пальмер, написал чёткое указание Риттеру приступить к операции.

«Президент уполномочивает вас...»

Адмирал подписался, свернул лист, вложил его в конверт и протянул через стол.

— Спасибо, адмирал. — Риттер сунул конверт в карман пиджака. — Буду держать вас в курсе дела.

— Смотрите, чтобы эта записка не попала в руки людей, не знакомых с операцией, — произнёс Каттер ледянным голосом.

— Я знаю, как хранить секреты, сэр. Не забывайте — это моя работа.

Риттер встал и вышел из кабинета, чувствуя, как по спине расползается тёплое ощущение удовлетворения. Он сумел прикрыть свой зад. К этому стремились многие в Вашингтоне. Но этого лишился сейчас советник президента по национальной безопасности, однако Риттер был убеждён, что Каттер должен винить здесь только самого себя, так как не продумал все до конца.

* * *

Кабинет заместителя директора ЦРУ, которое находилось в пяти милях от Белого дома, казался Райану холодным и одиноким. Здесь стояли старинные книжные полки и кофеварка, в которой Джеймс Грир варил той кофе, кресло с высокой спинкой, где старик устраивался поудобнее, прежде чем профессорским тоном приступить к изложению всякого рода заявлений, а также рассказывать анекдоты, внезапно вспомнил Джек. У ею босса было поразительное чувство юмора. А ведь он мог бы стать блестящим учителем — впрочем, по отношению к Джеку он им и был.

Когда это началось? Всего шесть лет назад он пришёл работать в Центральное разведывательное управление. Джек познакомился с Гриром меньше семи лет назад, и за это время адмирал превратился для него в отца, которого он потерял в авиакатастрофе, происшедшей в Чикаго. В этот кабинет он приходил в поисках совета и утешения. Сколько раз?

На верхушках деревьев за окнами седьмого этажа трепетала летняя зелёная листва, закрывая вид на реку Потомак. Райан вспомнил, что по-настоящему безумные события разыгрывались в то время, когда ветви деревьев были голы. Он вспомнил, как расхаживал взад-вперёд по роскошному ковру, глядя вниз на кучи снега, оставленные снегоочистителями, и пытаясь найти ответы на мучившие его трудные вопросы.

Вице-адмиралу Джеймсу Гриру не дожить до следующей зимы. Свой последний снег он видел прошлой зимой, во время Рождества. Сейчас босс Райана лежал в палате для особо важных пациентов в морском медицинском центре в Бетесде, все ещё полный интереса к происходящему, все ещё думающий, все ещё рассказывающий анекдоты. Но за последние три недели он похудел на пятнадцать фунтов; химиотерапия не позволяла ему принимать какую-либо пищу, кроме питательного раствора, поступающего в его тело через трубки. Его мучила неотступная боль.

Нет ничего хуже, Райан знал это, чем наблюдать за страданиями других. Он видел, как страдали в больнице от боли его жена и дочь, и это было куда хуже того, что переживал он сам во время пребывания в госпиталях. Ему было трудно смотреть на адмирала, видеть его худое лицо, напряжение мышц, временами наступающее от спазм, иногда вызванных болезнью, иногда лекарствами. Грир стал сейчас таким же членом его семьи, как... Бог мой, я думаю о нём; как об отце.

— Черт побери, — тихо выругался Джек, не заметив, что говорит вслух.

— Я хорошо вас понимаю, доктор Райан.

— Что? — Джек оглянулся. Шофёр и телохранитель адмирала молча стоял у двери, пока Райан собирал документы. Несмотря на то, что он занимал должность специального помощника заместителя директора ЦРУ и фактически являлся заместителем директора, за ним следили, пока он просматривал материалы, к которым имел право доступа лишь один адмирал Грир. Правила безопасности в ЦРУ были строгими, логичными и нерушимыми.

— Я знаю, что вы чувствуете, сэр. Я работал с ним одиннадцать лет. Он для меня не только босс, но и друг. Накануне каждого Рождества дарил что-нибудь моим детям. И никогда не забывал моего дня рождения. Как вы считаете, есть хоть какая-то надежда?

— Кэти попросила одного из знакомых, профессора Голдмана, осмотреть его. Расе — превосходный врач, специалист-онколог в больнице Хопкинса, консультант Национального центра здравоохранения и тому подобное. По его мнению, у адмирала один шанс из тридцати. Болезнь зашла слишком далеко и слишком быстро, Микки. Он вряд ли продержится больше двух месяцев. Надеяться на большее — значит верить в чудо. — Райан едва не улыбнулся. — Я обратился за помощью к священнику.

Мэрдок кивнул.

— Да, я знаю, он дружит с отцом Тимом из Джорджстаунского университета. Вчера вечером отец Тим заезжал в госпиталь сыграть партию в шахматы. Адмирал на сорок восьмом ходу поставил ему мат. Вам не приходилось с ним играть?

— Мне не сравниться с ним классом. Наверно, уже никогда.

— Нет, сэр, вы ошибаетесь, — произнёс Мэрдок после короткого молчания. — По крайней мере, так говорит адмирал.

— Это на него похоже. — Райан покачал головой. Черт побери, Грир был бы недоволен таким разговором. Следует браться за работу. Он достал ключ и отпер специальный ящик письменного стола, затем положил ключ на столешницу, чтобы Микки мог забрать его. Протянув руку, Джек хотел выдвинуть ящик, но его рука опустилась на ручку выдвижной доски, предназначенной для письма, но испещрённой коричневыми кольцами от кофейной кружки адмирала. В самом её конце Райан увидел квадратик плотной бумаги, прикреплённый клейкой лентой Характерным почерком Грира на картоне были написаны две комбинации цифр сейфового замка. У адмирала в кабинете стоял свой специальный сейф, и такой же сейф стоял в кабинете Риттера. Джек вспомнил, что его босс всегда путался с секретными замками и, по-видимому, решил записать комбинацию цифр, чтобы не забыть. Сначала ему показалось странным, что здесь были обе комбинации — и его собственная, и Риттера, но по недолгом размышлении понял, что в этом есть свой смысл. Если вдруг понадобится срочно открыть сейф заместителя директора по оперативной работе — например, если его похитят и нужно будет убедиться, какие секретные материалы хранятся в сейфе Риттера для повседневной работы, — этим человеком должен быть кто-то, занимающий очень высокий пост, вроде заместителя директора по исследовательской работе. Вполне вероятно, что и у Риттера хранилась комбинация цифр, открывающая сейф Грира. Интересно, кому ещё известны эти комбинации, подумал Джек, тут же пожал плечами, задвинул обратно доску и выдвинул ящик. В нём хранилось шесть папок, причём все они имели отношение к долгосрочным прогнозам по разведке, которые хотел ещё раз прочитать адмирал. В них не было ничего критически важного. Более того, они даже не были особенно секретными, но чтение материалов поможет адмиралу отвлечься. В госпитале, у двери его палаты, постоянно находилась охрана — всегда не меньше двух сотрудников безопасности ЦРУ, — и Грир все ещё мог иногда заниматься работой.

— Проклятье! — снова проворчал Джек. Сейчас же прекрати думать об этом, мысленно приказал он себе. У адмирала ещё осталась надежда. Даже крошечная надежда лучше, чем никакой.

* * *

Чавезу не приходилось прежде стрелять из автомата. В прошлом его личным оружием была винтовка М-16, часто с прикреплённым под стволом гранатомётом М-203. Он умел обращаться с бельгийским лёгким пулемётом, недавно принятым на вооружение армией США, и раньше отлично владел пистолетом. Но в армии к автоматам давно утратили интерес. Для солдата они просто не являлись серьёзным оружием.

Это не значило, однако, что этот автомат не понравился Чавезу. У него в руках был немецкий автомат МР-580-2 фирмы «Хеклер и Кох». Внешне он выглядел просто безобразно. Его черно-матовое покрытие было шероховатым на ощупь, и он лишён был приятной компактности израильского «Узи». С другой стороны, автомат рассчитан не на то, чтобы красиво выглядеть, подумал Чавез. Он предназначен для хорошей, точной и надёжной стрельбы. Конструктор этого оружия, решил Чавез, беря его в руки первый раз, превосходно разбирался в своём деле. Автомат имел немного составных частей, что было весьма необычно для немецкого оружия. Его можно легко и быстро разобрать для чистки, а на сборку уходило меньше минуты.

Приклад лёг в плечо словно влитой, голова опустилась точно на положенное место, и глаз глянул в щель прицела.

— Огонь! — скомандовал мистер Джонсон. Чавез поставил переключатель автомата на одиночную стрельбу. Он нажал на спусковой крючок, стараясь почувствовать необходимую силу тяги. Ударник сорвался и ударил по капсюлю при тяге около одиннадцати фунтов, отдача толкнула Чавеза в плечо прямо назад, но не очень сильно. Он заметил, что ствол не подпрыгнул вверх и не ушёл от цели, как это случается с некоторыми видами стрелкового оружия. Пуля поразила, разумеется, самый центр головы на силуэтной мишени. Он снова нажал на спусковой крючок, и произошло то же самое, затем сделал пять выстрелов в быстрой последовательности, один за другим. Повторные выстрелы отбросили Чавеза назад на пиру дюймов, но пружина подавления отдачи смягчили удары. Он поднял голову и увидел семь пробоин близко друг к другу — отличная тесная группа попаданий, внешне напоминающая нос на освещённом фонаре из тыквы. О'кей.. Затем он передвинул переключатель на автоматический огонь — пора испытать оружие во всех режимах Чавез всадил три пули в грудь силуэта. Эти пробоины разошлись одна от другой побольше, однако любая пуля была бы равно смертельной. Выпустив ещё одну очередь, Чавез пришёл к выводу, что, стреляя короткими очередями, он сможет каждый раз попадать всеми тремя пулями в цель. Нет необходимости стрелять длинными очередями — после трех-четырех патронов боеприпасы будут расходоваться напрасно. Такое мнение может показаться для солдата странным, но Чавез был лёгким пехотинцем и понимал, что боеприпасы приходится нести на собственной спине. Расстреливая оставшиеся патроны в тридцатизарядном рожке, он послал очереди в разные части мишени — которые оставались нетронутыми — и с удовлетворением увидел, что пробоины появились именно там, куда он целился.

— Бэби, почему ты не попался мне раньше?

Однако лучше всего было то обстоятельство, что звуки выстрелов казались не громче шуршания сухих листьев под ногами, и вовсе не потому, что автомат был снабжён глушителем — глушителем служил весь ствол. Были слышны лёгкое щёлканье затвора и свист пролетающей пули. Инструктор сказал им, что боеприпасы снабжены более слабым, чем обычно, метательным зарядом пороха, и потому пули летят с дозвуковой скоростью. Чавез взял из коробки один патрон. Нос пули был пустотелым, словно в нём собирались смешивать коктейль. При попадании в человеческое тело она расплющивалась до размеров десятицентовой монеты. Мгновенная смерть при попадании в голову, при попадании в грудь смерть наступит чуть медленнее, но раз их тренировали стрельбе с применением глушителя, значит, рассчитывали на стрельбу в голову.

Чавез решил, что в этом случае может надеяться на попадание с расстояния в пятьдесят или шестьдесят футов при идеальных условиях, но солдаты не рассчитывают на идеальные условия. Судя по всему, предполагалось, что он сумеет подползти на пятнадцать-двадцать ярдов к цели и снять врага беззвучным выстрелом.

Какой бы ни была предстоящая операция, снова подумал Чавез, их готовили не с учебными целями, это уж точно, черт побери.

— Хорошая кучность, Чавез, — заметил инструктор. Вместе с Чавезом на линии огня находилось всего четверо пехотинцев. В каждом отделении будут только два автоматчика, двое с бельгийскими лёгкими пулемётами — Джулио один из них, — у остальных винтовки М-16, причём две в комбинации с гранатомётами. Кроме того, у всех — пистолеты. Это показалось Чавезу странным, но он не возражал, несмотря на дополнительный вес.

— Этот малыш здорово бьёт, сэр.

— Он теперь ваш. А как у вас с пистолетом?

— Более или менее. Обычно я...

— Да, мне известно. Ну что ж, будете практиковаться. От пистолета, вообще-то, мало пользы, но бывают моменты, когда он может пригодиться.

Джонсон повернулся, обращаясь к остальным:

— Теперь слушайте, вы четверо. Необходимо, чтобы все овладели этими видами оружия. Мы хотим всех сделать снайперами.

Чавез передал автомат другому солдату и отошёл от линии огня. Он всё ещё пытался разобраться в происходящем. Схватка пехотинцев ведётся насмерть, лицом к лицу, когда видишь, что ты делаешь и по отношению к кому. То обстоятельство, что Чавезу ещё не приходилось заниматься этим на практике, не имело отношения к делу; это все равно затрагивало его, а из организации своего подразделения он понял, какая им предстоит задача. Специальная операция. Другого мнения быть не может — только специальная операция. Он был знаком с парнем, служившим в подразделении «Дельта» в Форт-Брэгге. Специальные операции представляли собой всего лишь дальнейшее развитие простой пехотной схватки. Нужно подкрасться как можно ближе, снять часовых и нанести затем неожиданный и мощный удар, быстрый, как удар молнии. Если это продлится больше десяти секунд — ну что ж, тогда ситуация может обостриться. Чавезу казалось забавным, что подобная тактика напоминала действия уличной банды. Во время пехотного боя не действуют никакие правила — ты подкрадываешься к противнику и без предупреждения наносишь удар в спину. Ни в коем случае нельзя позволить ему прийти в себя и начать защищаться.

Однако поведение, которое член уличной банды сочтёт трусливым и предательским, для солдата является правильным тактическим ходом. Чавез не удержался от улыбки. Со стороны это вряд ли покажется честной игрой. Армия всего лишь лучше организована, чем уличная банда, вот и все. И, разумеется, жертвы выбирает кто-то другой. Весь смысл армейских действий, по-видимому, заключается в том, что они имеют смысл для кого-то. Правда, то же самое можно сказать и о бандах, но предполагается, что армия действует по указанию какого-то важного лица, действительно понимающего смысл собственных действий. Даже в том случае, если для него самого действия не имеют особого смысла — такое часто случается с солдатами, — кто-то отдаёт себе отчёт в происходящем.

Чавез был слишком молод и не знал Вьетнама.

* * *

Совращение являлось самой печальной частью работы.

В осуществлении этого этапа, как и при выполнении остальных профессиональных действий разведчика, Кортеса обучили действовать с холодным бесстрастием и по-деловому. Правда, в интимных деталях невозможно сохранять ледяное равнодушие — по крайней мере, если надеешься чего-то добиться. Это признавали даже в академии КГБ. Он припомнил с иронической улыбкой длинные лекции о возможных ошибках — подумать только, русские пытаются научить представителя латинской расы тайнам обольщения. Возможно, им мешает климат.

Кортес знал, что нужно менять методы в зависимости от индивидуальных особенностей намеченного объекта, — в данном случае им являлась сорокашестилетняя вдова, на удивление хорошо сохранившаяся, не утратившая пыла юности, заставляющего её искать мужское общество после того, как дети легли спать или сами отправились на свидания, чья постель превратилась в обитель остывших воспоминаний. Вдова не была его первым объектом такого рода, и всегда в них чувствовалась какая-то отвага, а иногда трогательность. Предполагалось, что он будет придерживаться, точки зрения — как его учили, — что их проблемы были их личными трудностями, а для него они представляли только благоприятную возможность. Но разве может мужчина решиться на близость с такой женщиной, не разделив её боль? Инструкторы в академии КГБ не давали ответа на вопрос, хотя и обучили его соответствующей технике. Значит, решил Кортес, и ему следует перенести боль внезапной утраты.

Его «жена» тоже умерла от рака, рассказал он ей. Это был поздний брак — он решился на женитьбу после того, как сумел снова наладить семейный бизнес. До этого ему приходилось тратить много времени на работу, летать повсюду, стараясь укрепить дело, оставленное ему отцом. Он женился на Марии всего три года назад.

Она ждала ребёнка, но, когда посетила врача, чтобы удостовериться в предстоящем радостном событии, были сделаны обычные анализы... жить ей оставалось всего шесть месяцев. Ребёнок так и не родился, и у несостоявшегося отца не осталось от Марии ничего, Кроме воспоминаний. Может быть, сказал он, глядя в свой бокал, это Божья кара за то, что он женился на такой молодой девушке, или за бессмысленную жизнь повесы и развратника.

И тут рука Мойры протянулась через стол и коснулась его руки. Ну конечно, это не его вина, прошептала женщина. Он поднял голову и увидел сочувствие в глазах человека, который задавался вопросами, не очень далёкими от тех, что приписал себе. Как легко предсказать реакцию людей, подумал Кортес. Стоит только нажать на соответствующие кнопки — и сразу проявятся чувства, на которые рассчитываешь. В тот момент, когда её руки протянулись к нему через стол, совращение завершилось. В её прикосновении ощущалась теплота человеческого чувства. Но если он увидит в ней легкодоступную цель, как сможет должным образом отреагировать на её эмоции и как сумеет завершить операцию? Он ощущал её боль, её одиночество. Он решил, что будет нежен с нею.

Так и произошло через два дня. Процедура могла показаться комичной, не будь она такой трогательной — Мойра готовилась к встрече подобно юной девушке, идущей на первое свидание; этого она не делала вот уже двадцать лет, и её дети, несомненно, нашли это забавным. Но после смерти их отца прошло немало времени, и они больше не возмущались склонностями матери, наоборот, поддержали её ободряющей улыбкой, когда она направилась к автомобилю. Затем последовал короткий ужин, сопровождаемый нервной тишиной, и недолгая поездка к его отелю.

Ещё немного вина, чтобы преодолеть робость, ощутимую в обоих, хотя у женщины страх был заметнее. Но награда стоила длительного воздержания. Она утратила навыки, зато её реакция оказалась намного искренней, чем у его обычных партнёрш по постели. Кортес в совершенстве владел секретами секса. Он гордился своим талантом и продемонстрировал его во всём блеске: подготовка, длившаяся целый час, медленно вознёсшая её на пик страсти, и затем плавное скольжение вниз.

Теперь они лежали рядом в тишине, она положила голову ему на плечо, слезы струились по её щекам. В самом деле, она оказалась прекрасной женщиной. Хотя её муж умер молодым, он имел все основания считать себя счастливым человеком, его жена понимала, что тишина может быть самой пылкой страстью. Кортес следил за часами на столике в ногах кровати. Прошло десять минут, прежде чем он прервал молчание.

— Спасибо, Мойра... я даже не подозревал... насколько... — Он откашлялся.

— Первый раз за такое долгое время... — По правде говоря, прошла неделя, как в его постели побывала последняя женщина, которой он заплатил тридцать тысяч песо. Такая молодая и искусная. Но...

Его изумила сила женщины. Он едва сумел вздохнуть — настолько крепким было её объятие. Часть того, что являлось его сознанием, настаивала, что ему нужно стыдиться, однако победило чувство уверенности, что он дал ей больше, чем взял.

Такое не сравнить с купленным сексом, такие эмоции нельзя купить. Эта мысль одновременно ободряла и раздражала Кортеса и усиливала чувство стыда. И снова он нашёл оправдание в том, что без её пылкого объятия не возникло бы чувства стыда и что это объятие говорит о доставленном ей огромном наслаждении.

Кортес протянул руку назад, к столику в изголовье, и взял пачку сигарет.

— Тебе не следует курить, — сказала ему Мойра Вулф.

— Да, я знаю, — улыбнулся он. — Хочу бросить. Но после того, что ты со мной сделала, — Кортес озорно блеснул глазами, — мне нужно восстановить силы.

Наступила тишина.

— Madre de Dios! — воскликнул он тихо после минуты молчания.

— Что случилось?

Ещё одна озорная улыбка.

— Вот мы лежим с тобой рядом, а я даже не знаю, кто ты!

— Что тебе хотелось бы узнать?

Короткий смешок. Пожатие плеч.

— Это не так важно — я хочу сказать, что может быть важнее того, что ты уже сделала? — Поцелуй. Ласковое прикосновение руки. Снова тишина. Он погасил сигарету, не докурив её до половины, чтобы показать, как ценит её мнение. — Я не эксперт в подобных делах.

— Вот как? — Наступила её очередь усмехнуться и его — покраснеть.

— Нет, Мойра, это совсем иное. Я — когда был молодым, в то время считалось, что... считалось, что это не имеет значения, но... теперь я умудрён опытом и не могу оставаться... — Смущение. — Если ты не возражаешь, мне хотелось бы побольше узнать о тебе, Мойра. Я часто бываю в Вашингтоне и хочу... я устал от одиночества. Я устал от... мне хочется быть ближе к тебе, — произнёс он наконец голосом, полным убеждения. Затем, запинаясь, с надеждой и одновременно страхом, что будет отвергнут:

— Если ты позволишь...

Она нежно поцеловала его в щеку.

— Позволю.

Вместо того чтобы крепко обнять её, Кортес облегчённо вздохнул и расслабил мышцы, причём это облегчение не было таким уж притворным. И опять тишина, прежде чем он заговорил снова.

— Тебе тоже нужно больше узнать обо мне. Я состоятелен. Мои предприятия выпускают инструменты и запасные детали для автомобилей. Они находятся в Коста-Рике и Венесуэле. Мой бизнес сложен и... нет, не опасен, но... иметь дело с крупными производителями непросто. У меня два брата, оба моложе меня и оба работают вместе со мной. А ты... чем ты занимаешься?

— Я вот уже двадцать лет работаю личным секретарём.

— Вот как? У меня тоже есть секретарша.

— И ты гоняешься за ней по кабинету, пытаясь завалить на...

— По возрасту Консуэла годится мне в матери. Она работала ещё с отцом. У вас в Америке что — боссы гоняются за своими секретаршами? — Намёк на древность.

Ещё одна усмешка.

— Я бы не сказала. Я — личный секретарь Эмиля Джейкобса. Он является директором ФБР.

— Это имя мне незнакомо. — Ложь. — ФБР, я знаю, это ваша федеральная полиция. И ты, значит, там главная секретарша?

— Не совсем так. Моя работа в основном состоит в том, чтобы вести дела мистера Джейкобса. Ты не поверишь, какой у него загруженный рабочий день — одни совещания и встречи, а я должна следить за распорядком. Иногда приходится прямо-таки жонглировать временем.

— Да, Консуэле тоже приходится заниматься этим. Если бы она не помогала мне... — Кортес рассмеялся. — Возникни необходимость выбирать между ней и одним из братьев, я выбрал бы её. В конце концов, нанять управляющего не так и трудно. А что он за человек, этот Джейкобс — так его зовут? Знаешь, в детстве я хотел быть полицейским, носить револьвер и разъезжать на машине. Наверно, это очень интересно, занимать пост самого главного полицейского.

— Его работа заключается большей частью в чтении бумаг. Мне приходится много печатать и подшивать документы. На такой должности, как у него, заниматься приходится главным образом вопросами финансирования, а также присутствовать на совещаниях.

— Но ведь не обходится и без... без интересных вещей? Самое интересное в полицейской работе заключается в том, что ты знаешь вещи, не известные никому больше. Знаешь, кто преступник, и преследуешь его.

— Не только это. ФБР занимается не только полицейскими проблемами. На них возложена задача преследовать шпионов — контрразведка, понимаешь?

— Но ведь шпионами занимается ЦРУ?

— Нет. Конечно, я не могу говорить об этом, однако контрразведка относится к сфере деятельности ФБР. Впрочем, это то же самое — совсем не похоже на телевидение. Почти всегда скучно. Я читаю отчёты всё время.

— Поразительно, — произнёс Кортес удовлетворённо. — Сколько у тебя женских талантов, и ты ещё учишь меня. — Он ободряюще улыбнулся, надеясь, что Мойра будет продолжать. Этот идиот, который навёл его на эту женщину, вспомнил Кортес, посоветовал предложить ей деньги. Бывший полковник подумал, что инструкторы в академии КГБ могут гордиться им и его способностями. КГБ всегда неохотно расставался с деньгами.

— Он заставляет тебя много работать? — спросил Кортес после минутного молчания.

— Иногда приходится задерживаться на работе, но обычно он хорошо относится ко мне.

— Если он заставит тебя работать слишком много, придётся поговорить с этим мистером Джейкобсом... Что, если я приеду в Вашингтон и не смогу встретиться с тобой, потому что ты занята?

— Ты действительно хочешь...

— Мойра. — Тон его изменился. Кортес знал, что для первого раза он расспрашивал её слишком много. Она отвечала слишком охотно, и потому он задал слишком много вопросов. В конце концов, независимо от того, испытывает эта женщина чувство одиночества или нет, она интеллигентна и умна. В то же время Мойра чувствительная и страстная женщина. Кортес шевельнулся. На её лице он прочитал вопрос: снова? И улыбнулся в ответ: да.

На этот раз он не был таким терпеливым, теперь он не исследовал неизвестное. Теперь её реакция была ему знакома. Поняв, как возбудить её, Кортес приступил прямо к делу. Десять минут спустя Мойра забыла о всех вопросах. В её памяти останется только запах его кожи и нежность ласкающих её тело мужских рук. Она будет наслаждаться вернувшейся молодостью. Мойра станет задумываться над тем, куда все это приведёт, но даже не вспомнит, как это началось.

Любовные свидания принято хранить в тайне. Вскоре после полуночи Кортес отвёз Мойру туда, где стоял её автомобиль. И снова она изумила его своим молчанием. Она держала его за руку подобно школьнице, но это прикосновение хранило бездну чувств. Последний поцелуй перед тем, как она вышла из машины, Мойра не захотела, чтобы он провожал её.

— Спасибо, Хуан, — тихо прошептала она. Следующую фразу Кортес произнёс совершенно искренне:

— Мойра, ты возродила во мне мужчину. Я так тебе обязан. Когда я снова приеду в Вашингтон, мы должны...

— Обязательно...

Следуя за машиной Мойры, Кортес провожал её почти до самого дома — ему хотелось продемонстрировать свою потребность заботиться о ней, и он остановился лишь недалеко от порога, чтобы не привлечь внимания детей, которые, несомненно, не ложились спать. После этого Кортес вернулся в свой отель. На лице его была улыбка, лишь отчасти объяснимая успехом операции.

Сотрудники в штаб-квартире ФБР сразу все поняли. Проспав чуть больше шести часов, Мойра впорхнула в здание, облачённая в костюм, который не надевала с год. Её глаза сияли, и эту радость было невозможно скрыть. Даже директор ФБР Джейкобс обратил на это внимание, но никто не обмолвился ни словом. Джейкобс все понял. Он похоронил жену всего через несколько месяцев после того, как овдовела Мойра, и скоро узнал, что работа не способна заполнить такую пустоту в человеческой жизни. Как я рад за неё, подумал он. У Мойры все дети ещё дома. Не следует перегружать её работой. Она заслуживает, чтобы ей предоставили ещё один шанс на настоящую жизнь.

Глава 8 Развёртывание

Просто удивительно, как гладко все прошло, подумал Чавез. В конце концов, все они были сержантами, но тот, кто занимался организацией этого дела, был, несомненно, знающим и умным человеком, потому что все обошлось без слепых поисков, кому какие обязанности поручить. В их отделении были сержант, что помогал капитану Рамиресу в оперативном планировании, санитар, превосходно подготовленный в подразделении сил спецназа, уже прошедший курс владения оружием. Джулио Вега и Хуан Пискадор были раньше пулемётчиками, и сейчас им передали лёгкие бельгийские пулемёты. То же относилось и к радисту. Каждый член группы сразу вписался в отделение, занял отведённое ему место. Все прошли достаточную подготовку и потому с уважением относились к опыту и навыкам другого, а дальнейшая подготовка, при которой каждый овладевал дополнительными навыками, чтобы в случае необходимости заменить товарища, ещё больше заставила их уважать друг друга. Напряжённый режим подготовки усилил чувство гордости, с которым они прибыли в лагерь, и спустя две недели группа действовала, как хорошо оглаженный механизм. Чавез, прошедший обучение в школе рейнджеров, занимался разведкой и шёл впереди. Его задачей было прощупать обстановку, беззвучно передвигаться с одного места на другое, наблюдать и прислушиваться, а затем докладывать капитану Рамиресу.

— О'кей, где они? — спросил капитан.

— Двести метров отсюда, за тем выступом, — прошептал в ответ Чавез. — Пятеро. Трое спят, двое охраняют. Один сидит у костра, второй ходит с автоматом.

В горах было прохладно даже летом. Где-то вдалеке койот выл на луну.

Иногда слышался шорох — это олень пробирался среди деревьев, и единственным звуком, принадлежащим человеку, был отдалённый гул реактивных самолётов. В ясной ночи видимость казалась удивительной, даже не требовались очки, повышающие остроту зрения в темноте, которые имелись у каждого. В разреженном горном воздухе звезды на небе не сверкали, а просто светились, напоминая отдалённые сияющие точки. При обычных условиях Чавез обратил бы внимание на красоту ночи, но сейчас он думал только об операции.

Рамирес и сержанты были одеты в четырехцветные маскировочные комбинезоны, сделанные в Бельгии. Их лица тоже были соответственно раскрашены косметическими палочками (разумеется, в армии их так не называли), причём настолько умело, что люди слились с тенями подобно уэллсовскому человеку-невидимке. Но самое главное — они чувствовали себя в темноте как дома. Ночь была их лучшим и самым надёжным союзником. По своей природе человек дневной охотник. Все его органы чувств, все инстинкты, а также все изобретения лучше всего работают при дневном свете.

Первобытные ритмы сковывают его по ночам, если только он не прошёл подготовки, направленной на преодоление этого. Даже американские индейцы, казалось, растворившиеся с природой, боялись ночи и почти никогда не вели по ночам боевых действий; больше того, у них не принято было охранять ночью свой лагерь, что позволило американской армии разработать свою первую действенную стратегию ночных операций. В темноте человек разжигает костры не только для того, чтобы обогреться, но и для того, чтобы увеличить поле обзора, однако тем самым уменьшает этот обзор до нескольких футов, тогда как человеческий глаз, подготовленный должным образом, способен достаточно хорошо видеть в темноте.

— Всего пять?

— Я насчитал только пять.

Рамирес кивнул и сделал знак ещё двум солдатам приблизиться к нему.

Шёпотом отдав несколько приказов, он вместе с этими двумя двинулся вправо, чтобы подняться над лагерем. Чавез вернулся вперёд. В его задачу входило снять часового и солдата, что сидя дремал у костра. Двигаться в темноте, не нарушая тишины, труднее, чем видеть. В темноте человеческий глаз легче распознает движущиеся предметы, чем стоящие на месте. Чавез осторожно переставлял ноги, чтобы что-то не хрустнуло или не выскользнуло, нарушив тишину, — не следует недооценивать возможности человеческого слуха. При дневном свете этот способ передвижения мог произвести комическое впечатление, но имел явные преимущества.

Правда, красться так довольно медленно, а Динг, как всякий молодой мужчина, не отличался терпением. Это было его слабостью, от которой он стремился избавиться. Пригнувшись, держа наготове оружие, готовый к любой неожиданности, Чавез ощущал, как обострены все его органы чувств, — словно по телу протекал электрический ток. Он медленно поворачивал голову то в одну сторону, то в другую, а глаза его никогда не замирали на одном предмете — ведь стоит только остановить взгляд на чем-нибудь в темноте, как этот предмет через несколько секунд начинает исчезать, словно растворяясь во мраке.

Чавез ощущал беспокойство, но не мог понять отчего Он замер, осмотрелся, секунд на тридцать обратив все свои органы чувств на поиск слева от себя.

Ничего. впервые за сутки ему захотелось надеть очки ночного видения. Динг отогнал от себя эту мысль. Белка или другой ночной грызун. И уж, конечно, не человек. Никто не может передвигаться в темноте беззвучнее, чем ниндзя, улыбнулся он. Через несколько минут он достиг намеченной позиции и под прикрытием карликовой сосны опустился на колени. Сдвинув крышку с зелёного циферблата своих электронных часов, он наблюдал, как цифры мелькают одна за другой, приближая момент нападения. Часовой ходил по кругу, огибая костёр. Он не удалялся от него больше чем на тридцать футов, стараясь глядеть в сторону, чтобы не нарушить ночное зрение. Но пламя костра отражалось от камней и сосен вокруг, и отражённый свет не мог не влиять на ночное зрение часового — он дважды взглянул прямо на Чавеза, но не увидел его. Время.

Чавез поднял свой МР-5 и выстрелил в грудь часового. Тот вздрогнул от резкого удара, схватился за место попадания и, удивлённо застонав, свалился на землю. Выстрел сопровождался лишь едва слышным металлическим щелчком, похожим на удар одного скатившегося камушка о другой, однако в сонной ночной тишине он показался необычным. Солдат, дремавший у костра, шевельнулся, но не успел закончить движение, повалившись от второй пули Чавеза. Все развивалось отлично.

Чавез прицелился в одного из спящих, когда услышал характерный звук пулемётной очереди Джулио, напоминающий треск разрываемой ткани. Трое спавших вскочили на ноги и упали, не успев выпрямиться.

— Откуда ты взялся, черт побери? — недовольно произнёс «мёртвый» часовой.

Место на груди, куда подала восковая пуля, болело, и досада от неожиданности нападения усиливала боль. К тому моменту, когда он встал, Рамирес и остальные уже вошли в лагерь.

— Парень, а ты молодчина, — раздался голос позади Чавеза, и на плечо его опустилась рука. Сержант едва не подпрыгнул — мимо прошёл незнакомый мужчина и остановился у костра. — Иди сюда.

Ошеломлённый Чавез подошёл к костру. По пути он вынул обойму — при попадании в лицо восковые пули могут нанести нешуточные ранения.

— Итак, признаем результат успешным, — заметил мужчина. — Пятеро убитых, причём они даже не успели опомниться. Капитан, ваш пулемётчик немного перестарался. Я бы чуть повременил с очередью — пулемётная стрельба разносится очень далеко. Кроме того, я попытался бы подобраться поближе — впрочем, эта скала была наилучшим прикрытием. Ладно, забудем об этом. Моя ошибка. Не всегда удаётся выбрать подходящую местность. Мне понравилась дисциплина вашего отделения во время подхода, а само развёртывание было превосходным. Ваш разведчик, капитан, производит прекрасное впечатление. Он едва не заметил меня.

Последняя похвала показалась Чавезу сомнительной.

— А вы кто такой, чёрт возьми? — тихо спросил Динг.

— Парень, я занимался такими операциями в боевой обстановке, когда ты бегал с игрушечным пистолетом. К тому же я смошенничал. — Кларк поднял руку с очками ночного видения. — Я осторожно пробирался вперёд и замирал всякий раз, когда ты поворачивал голову. То, что ты слышал, было моим дыханием. Ты едва не раскрыл меня. Мне даже показалось, что учебную операцию из-за меня придётся отменить. Извини. Между прочим, меня зовут Кларк. — Он протянул руку.

— А меня — Чавез. — Сержант пожал протянутую руку.

— У тебя это здорово получается, Чавез. За последнее время мне не приходилось встречаться с таким искусством. Особенно мне понравилось, как ты передвигаешься. Мало у кого хватает терпения. Ты мог бы пригодиться нам в третьей группе спецназа. — Это была самая высокая похвала Кларка, которая звучала очень редко.

— Что это за группа?

Кларк ухмыльнулся и покачал головой.

— Нечто, чего никогда не было, — не забивай себе голову.

Кларк подошёл к тем двоим, которых «застрелил» Чавез. Оба потирали одинаковые места на бронежилетах, у самого сердца.

— Да, ты умеешь стрелять, парень.

— Из этого кто угодно попадёт в цель.

Кларк повернулся и взглянул на молодого человека.

— Имей в виду, когда начинается настоящая схватка, всё становится другим.

Чавез почувствовал подлинный смысл в этих словах.

— А что именно становится другим, сэр?

— Вот тут самое трудное, — признался Кларк; отделение капитана Рамиреса собиралось вокруг костра. Кларк обращался к Чавезу, как учитель к талантливому ученику:

— С одной стороны, ты должен относиться к этому как к учебной операции, с другой помнить, что здесь всякие ошибки исключены. Ты должен учитывать и одно, и другое. У тебя отличное природное чутьё, парень. Положись на него. Оно сохранит тебе жизнь. Если тебе что-то кажется подозрительным, скорее всего так оно и есть. И не путай это чувство со страхом.

— Почему?

— Тебе будет страшно в бою, Чавез. Мне всегда было страшно. Приучи себя к этой мысли, и она будет помогать тебе, а не мешать. Ради Бога, не стыдись страха. Половина трудностей, с которыми сталкиваются солдаты, возникает оттого, что люди боятся показать свой страх.

— Сэр, а для чего нас готовят?

— Этого я не знаю. Подготовкой занимаются другие. — Кларку удалось скрыть свои опасения на этот счёт. Солдат готовили как-то необычно, не в соответствии с той операцией, которую, как полагал Кларк, им предстоит осуществить. Должно быть, Риттер снова решил перехитрить всех. Ничто так не беспокоило Кларка, как умный начальник.

— Но ведь вам придётся работать с нами в поле.

Удивительно точное замечание, подумал Кларк. Он сам попросил, чтобы его направили сюда; но он, конечно, понимал, что Риттер сделал все, чтобы заставить Кларка обратиться с такой просьбой. В ЦРУ он был самым квалифицированным специалистом по операциям такого рода. Вообще в СШАмало кто обладал подобным опытом, а те, кто относился к этой категории, становились слишком старыми для оперативной работы. Может быть, всё дело в этом? Кларк не знал, хотя и подозревал, что Риттер любит скрывать такие операции, особенно если хочет проявить осторожность. Умные и осторожные люди часто кончают тем, что обманывают самих себя, подумал Кларк, и Риттер тут не составлял исключения.

— Может быть, — неохотно ответил Кларк. Не то чтобы он не хотел общаться с этими парнями, он боялся к ним привязаться, не зная, что произойдёт дальше и сможет ли он им помочь.

* * *

— Итак? — Директор ФБР Джейкобс повернулся к Мюррею. Мюррей протянул руку за чашкой кофе. — Но доказать будет нелегко. Он умён и хитёр, да и вся команда придёт на помощь. Если вы читали его досье, то поймёте почему. Настоящий морской офицер. В тот самый день, когда я прибыл в Мобил, он спас команду с горящего рыболовного судна — говори после этого про удивительное совпадение. Он так близко подвёл свой фрегат, что на борту выгорела краска. Разумеется, можно изолировать всех членов команды и допросить по одному, но вот как это сделать? Ведь сначала нужно определить, кто принимал участие. Мне очень не хочется говорить это, но скорее всего затраченные усилия не оправдают себя, особенно если принять во внимание, что его несомненно поддержит член сената США, да и прокурор федерального округа вряд ли проявит особый интерес. Все это Брайту не понравилось, но мне удалось убедить его. Между прочим, у этого парня большое будущее.

— А насколько убедительной является защита у двух арестованных? — спросил Джейкобс.

— Их положение почти безнадёжно. Вещественные доказательства очень убедительны. Данные баллистических испытаний показывают, что пуля, извлечённая полицией Мобиля из палубы, была из пистолета, найденного на яхте, и на пистолете обнаружены отпечатки пальцев обоих подозреваемых — в этом нам здорово повезло. Группа крови на краях пробоины в палубе — АВ, резус положительный, это совпадает с группой крови жены владельца яхты. Кровяное пятно на ковре в трех футах подтверждает, что у неё были месячные, а это вместе с пятнами семенной жидкости, обнаруженными тут же, даёт все основания подозревать их в изнасиловании. Сейчас в лаборатории ведётся анализ по ДНК — сравнивают семенную жидкость, пятна которой были найдены на ковре, — хотите, заключим пари, что результаты окажутся положительными? Мы сняли полдюжины кровавых отпечатков пальцев, совпадающих с отпечатками пальцев подозреваемых не меньше, чем по десяти точкам сравнения. У нас очень много вещественных доказательств, гораздо больше, чем нужно для того, чтобы выиграть процесс, — уверенно произнёс Мюррей, — а парни в лаборатории ещё не добрались даже до половины собранных материалов. Федеральный прокурор будет требовать смертной казни. Думаю, он своего добьётся. Вопрос заключается лишь в том, давать ли нам согласие на смягчение Приговора в обмен на информацию, которую могут дать Подозреваемые. Впрочем, не я веду это расследование.

При последней фразе Мюррея директор ФБР Джейкобс улыбнулся:

— Предположим, дело поручено вам.

— Примерно через неделю нам станет известно, нуждаемся ли мы в информации. Чутьё подсказывает мне, что нет. Мы, наверно, сможем определить, на кого работал убитый владелец яхты и, следовательно, кто распорядился его убить, — а вот почему, нам пока неизвестно. Однако маловероятно, что подозреваемые знают имя этого человека. Думаю, нам в руки попали два на-емных убийцы — sicarios, которые надеялись, выполнив задание, получить доступ к более выгодной сфере бизнеса. На мой взгляд, эти двое — мелкая сошка, рассчитаны на одноразовое использование. Если так, то они не знают ничего такого, что мы сами не сумеем узнать. Пожалуй, стоит дать им последний шанс, но я бы возражал против смягчения приговора. Четыре убийства, причём с отягчающими обстоятельствами. У нас существует закон о применении смертной казни, а за такое преступление они, безусловно, заслуживают электрический стул.

— Сколько злости у тебя накопилось к старости, — заметил Шоу.

Это была ещё одна шутка, понятная лишь полицейским. Билл Шоу являлся сотрудником ФБР и отличался незаурядным умом. Он выдвинулся на борьбе с внутренним терроризмом и достиг немалых успехов, радикально перестроив систему сбора и анализа информации в ФБР. Этот высокий худощавый мужчина, блестящий шахматист, спокойный и собранный, был в прошлом хорошим оперативником и, приводя разумные и убедительные доводы, отстаивал необходимость применения смертной казни. Здесь мнение полицейских было едва ли не единодушным. Чтобы встать на их сторону, достаточно было увидеть место преступления со всеми его ужасными подробностями.

— Федеральный прокурор согласен, Дэн, — произнёс директор ФБР — Эти двое больше никогда не станут перевозить наркотики.

Будто это имеет какое-то значение, подумал Мюррей. Самым важным для него было то, что убийцы заплатят жизнью. Поскольку на борту яхты был найден достаточно крупный груз кокаина, федеральный прокурор мог прибегнуть к закону, предусматривающему высшую меру наказания за преступления, связанные с наркотиками. В данном случае взаимосвязь, может быть, и являлась несколько натянутой, но для трех руководителей ФБР это не имело значения. Убийства четырех человек — зверского и заранее подготовленного — было достаточно. Однако будет циничной ложью утверждать — как это сделают и они, и федеральный прокурор Южного округа Алабамы, — что ведётся борьба с наркомафией.

Мюррей получил классическое образование тридцать лет назад в Бостонском колледже. Он всё ещё мог читать наизусть по-латыни отрывки из «Энеиды» Вергилия или пламенную обвинительную речь Цицерона против Катилины. Греческий язык он изучал, лишь чтобы читать, — иностранные языки для Мюррея представляли собой одно, а вот различные алфавиты — совсем другое, тем не менее он помнил легенду о Гидре, мифическом чудище с семью или даже больше головами. Каждый раз, когда отрубали одну голову, на её месте вырастали две. То же самое относилось к торговле наркотиками. Слишком уж колоссальные деньги связаны с ней. Деньги, при обладании которыми исчезает понятие жадности, деньги, которые позволяют купить все, что только может пожелать человек с достаточно простыми запросами, — а большинство баронов наркомафии относились к их числу. Только одна успешная сделка могла обогатить человека на всю жизнь, и потому было немало тех, кто охотно и сознательно рисковал жизнью ради одной такой сделки. Решив поставить на карту собственную жизнь, разве могли они думать о жизни других? Ответ был очевидным. Поэтому убивали они с таким же равнодушием и жестокостью, как и ребёнок, топчущий муравейник. Они убивали соперников, потому что не хотели их иметь. Они убивали семьи соперников, поскольку боялись, что через пять, десять или двадцать лет вырастет сын, желающий отомстить, а также потому, почему государства вооружаются ядерным оружием: важную роль играл принцип сдерживания и устрашения. Ведь даже тот, кто готов поставить на карту собственную жизнь, может дрогнуть при мысли о жизни своих детей.

Итак, в данном случае у Гидры удалось отрезать две головы. Месяца через три материалы расследования поступят в федеральный суд округа. Процесс продлится около недели. Защита будет стараться изо всех сил, но, если федеральный прокурор проявит осторожность при представлении суду вещественных доказательств, он выиграет процесс. Защитники попытаются опровергнуть улики, представленные береговой охраной, однако нетрудно предвидеть точку зрения прокурора: присяжные заседатели, глядя на капитана Уэгенера, увидят героя, а посмотрев на обвиняемых, увидят подонков. Единственная тактика, которую может выбрать защита, почти несомненно принесёт обратные результаты. Далее, судья должен вынести своё решение — но процесс будет проходить на Юге, где даже у федеральных судей представление о правосудии простое и ясное. Как только обвиняемых признают виновными, начнётся этап вынесения приговора, и снова это произойдёт на Юге, там, где население читает Библию. Присяжные заседатели примут к сведению отягчающие обстоятельства: убийство всей семьи, состоящей из четырех человек, вероятность изнасилования, убийство детей и провоз наркотиков.

Да, но на борту яхты было спрятано много денег — миллион долларов, возразит защита. Убитый глава семьи связан с наркобизнесом. А какие у вас доказательства? — благочестиво спросит прокурор. Кроме того, какова вина жены и детей? Присяжные заседатели выслушают все это внимательно, трезво, едва ли не с благоговением, получат рекомендации от того же судьи, который посоветовал с самого начала признать обвиняемых виновными. Затем присяжные удалятся на заседание, проведут там достаточно времени, обдумывая своё решение, делая вид, что взвешивают доказательства «за» и «против», и придут к заключению, принятому несколько дней назад. После этого вернутся в зал суда и объявят приговор: смерть. Преступники, больше не являющиеся обвиняемыми, будут переведены в федеральную тюрьму. Без сомнения, приговор будет автоматически обжалован, однако, если судья не допустил никаких серьёзных ошибок во время процесса, отмена приговора маловероятна — слишком очевидны вещественные доказательства.

Потянутся годы обжалований. Представители общественности станут возражать против смертной казни из философских соображений — Мюррей не был согласен с такой точкой зрения, хотя и уважал подобных людей за их настойчивость. Рано или поздно Верховный суд примет решение по этому вопросу, однако верховники, как звала их полиция, отдавали себе отчёт в том, что, несмотря на прошлые решения, отвергающие смертную казнь, в конституции ясно предусматривалась её неизбежность, а воля народа, выраженная через представителей в конгрессе, недвусмысленно требовала смертной казни при определённых преступлениях, связанных с наркотиками. Большинство конгрессменов выразили эту точку зрения сухим и точным языком. Таким образом, лет через пять, после того как все обжалования будут рассмотрены и отклонены, обоих убийц посадят на деревянный стул, пристегнут электроды и включат рубильник.

Это удовлетворит Мюррея. Несмотря на весь опыт и обширный кругозор, он оставался прежде всего полицейским. Было время, после выпуска из академии ФБР, когда он считал, что вместе со своими однокашниками — большинство их уже ушли на пенсию — действительно сумеет изменить мир. Судя по статистическим данным, они добились немалого, однако статистика — наука слишком сухая, слишком удалённая от простых людей. Для Мюррея борьба с преступным миром состояла из множества маленьких схваток. Жертвы преступления всегда оказывались в одиночестве — их грабили в одиночестве, похищали, насиловали и убивали в одиночестве, и все они являлись отдельными личностями, которых могли спасти или отомстить за них — жрецы-воители из ФБР. И здесь его взгляд на мир определялся ценностями католического образования, поскольку бюро оставалось цитаделью ирландско-католической Америки. Может быть, он не сумел изменить мир, зато спас немало жизней и отомстил за многих погибших. Как всегда, появятся новые преступления, но все битвы Мюррея заканчивались победами, и в конечном итоге, верил он, наступит перемена для его общества, и эта перемена принесёт положительные результаты. Он верил в это так же твёрдо, как верил в Бога, каждый схваченный преступник означал скорее всего спасённую жизнь когда-то в будущем.

И в данном случае он ещё раз способствовал торжеству справедливости.

Но это отнюдь не повлияет на торговлю наркотиками. На своём новом посту Мюррей получил возможность заглядывать далеко вперёд, о чём рядовые агенты ФБР говорят лишь после окончания рабочего дня, сидя за коктейлем. Хотя им и удалось отрубить две головы, арестовав этих убийц, у Гидры уже выросли две новые, а может быть, их уже и больше. Ошибка Мюррея заключалась в том, что он не следовал развитию мифа до его логического завершения, как сделали это до него другие. Геракл убил Гидру после того, как изменил тактику. Один из людей, помнивших это, находился в кабинете рядом с ним. Но Мюррею ещё не было известно, что, достигнув того уровня, на котором ты получаешь возможность принимать решения, открывающаяся панорама постепенно меняет твою точку зрения.

* * *

Кортесу тоже нравилась открывающаяся перед ним панорама, хотя на высоте этой крепости атмосфера была достаточно разреженной. Его новый босс отлично владел примитивными способами демонстрации своего могущества. Массивный письменный стол с креслом был повёрнут по отношению к широкому окну так, что сидящие напротив не могли рассмотреть выражение его лица. Он говорил спокойным, тихим голосом, в котором ощущалась недюжинная сила. Жесты его были сдержанными, речь мягкой. На самом же деле это был человек исключительной жестокости и, несмотря на все своё образование, гораздо менее интеллектуальный, чем он себя считал. Но именно поэтому ему и понадобились услуги Кортеса. Тем временем бывший полковник кубинской секретной полиции, получивший подготовку в Москве, устремил свой взгляд на зелень раскинувшейся перед ним долины. Он не возражал против того, чтобы Эскобедо занимался играми, давая своему посетителю зримое доказательство своего могущества. Кортес играл в подобные игры с намного более опасными людьми, чем этот.

— Итак?

— Я завербовал двоих, — ответил Кортес. — Один будет снабжать нас информацией за деньги, другой — по иным причинам. Кроме того, я познакомился ещё с двумя потенциальными кандидатами, но счёл их неприемлемыми.

— Кто эти, услугами которых вы будете пользоваться?

Кортес покачал головой.

— Я уже говорил, что личности моих агентов будут храниться в секрете. Это — основа разведывательных операций. Внутри вашей организации имеются осведомители, и неосторожное слово может поставить под угрозу наш сбор информации, в которой мы так нуждаемся. Хефе, — произнёс он заискивающе — этот человек любил лесть. — Хефе, вы наняли меня, чтобы использовать мой опыт и знания. Вы должны позволить мне вести работу как положено. Осведомлённость и надёжность моих источников вы оцените по полученной от меня информации. Мне понятны ваши чувства. Это вполне нормально. Кастро тоже задавал мне этот вопрос, и я отвечал ему точно так же. Давайте сохраним подобный порядок.

В ответ он услышал удовлетворённое ворчание. Эскобедо любил сравнивать себя с главой государства, особенно таким, который вот уже на глазах целого поколения безнаказанно занимает вызывающую позицию по отношению к янки. Феликс, даже не поворачивая головы, знал, что на красивом лице сияет довольная улыбка.

Он солгал дважды: Кастро никогда не спрашивал его об этом, как и никто на острове не осмелился бы возразить диктатору, задай он такой вопрос.

— Ну и что вы узнали?

— Американцы что-то готовят, — произнёс Кортес почти насмешливо, и в то же время по-деловому сухо. В конце концов, нужно оправдывать своё жалованье. — Правительство разрабатывает новую программу с целью помешать проникновению нашего товара к ним. Мои источники ещё не знают ничего конкретного, но сведения поступили от нескольких человек, так что в них, по-видимому, не приходится сомневаться. Мой второй источник сможет подтверждать информацию, которую я буду получать от первого. — Феликс чувствовал, что его уроки ничему не научат Эскобедо. Вербовка для одной операции двух взаимодополняющих источников вызвала бы восторженную письменную благодарность от любой настоящей разведывательной службы.

— И сколько будет стоить нам эта информация?

Деньги, произнёс про себя Кортес, подавив вздох. Для него все сводится к деньгам. Неудивительно, что для осуществления операций по безопасной транспортировке грузов Эскобедо понадобился профессиональный разведчик. Только дурак считает, что все покупается за деньги. Но иногда деньги приносят пользу, и хотя Эскобедо не знал этого, он платил их своим американским наёмникам и предателям больше, чем все разведслужбы коммунистических стран.

— Гораздо выгоднее заплатить огромную сумму одному, который занимает высокий пост, чем разбрасывать деньги по мелочам среди множества мелких чиновников. Чтобы получить нужную нам информацию, четверти миллиона долларов будет достаточно. — Разумеется, он львиную долю этой суммы оставит себе, ведь нужно покрывать собственные расходы.

— И это все? — недоуменно произнёс Эскобедо. — Да я плачу куда больше за...

— Шеф, у вас неправильный подход. Вы платите людям, исходя из их положения, а не за те сведения, к которым они имеют доступ. Вы никогда не думали о системном подходе в борьбе с врагами. Получая необходимую информацию, вы сможете намного эффективнее расходовать имеющиеся в вашем распоряжении средства. Вы сумеете разработать стратегию действий, а не тактику, — заключил Кортес.

— Да, конечно! Они поймут, что с нами надо считаться!

Уже не в первый раз Кортес подумал о том, что его главной задачей было побыстрее заработать побольше денег и скрыться... Может быть, дом в Испании... а может — занять место этого самовлюблённого клоуна. А ведь неплохая мысль...

Но не сейчас. Самодовольство Эскобедо потрясало, но в то же время он был умным человеком, способным на быстрые действия. Главным различием между ним и теми, кто руководил секретной полицией, где раньше служил Кортес, было то, что этот человек не боялся принимать решения и принимал их мгновенно. Здесь не было бюрократии, отсутствовали бесчисленные ряды столов, по которым передавались документы. За это он уважал эль хефе. По крайней мере, тот знал, как принимать решения. Может быть, когда-то и в КГБ знали это, даже в американских спецслужбах. Но все это в прошлом.

* * *

— Осталась неделя, — сообщил Риттер советнику по национальной безопасности.

— Приятно слышать, что дела продвигаются, — заметил адмирал. — И что тогда?

— Почему бы вам не сказать мне об этом? Это поможет разъяснить ситуацию, ответил заместитель директора ЦРУ, затем напомнил. — В конце концов, операция с самого начала была задумана вами.

—  — Верно, я убедил в её целесообразности директора ФБР Джейкобса. — Каттер улыбнулся собственной находчивости. — Когда мы будем полностью готовы к началу операции — останется только нажать кнопку, так сказать, — Джейкобс полетит туда для встречи с их министром юстиции. Посол считает, что колумбийцы практически согласятся на что угодно. Они находятся в ещё более отчаянном положении, чем мы, и...

— Вы не сообщили...

— Нет, Боб, послу ничего не известно. О'кей? — Я вовсе не такой идиот, за какого ты меня принимаешь, мог прочитать в его глазах представитель Центрального разведывательного управления. — Если Джейкобс сумеет убедить его, мы тут же высадим наши группы, сбросим воздушный десант. Только мне хотелось бы внести одно изменение.

— Какое именно?

— Это касается авиационной части операции. В вашем докладе говорится, что в результате тренировочных операций по слежению мы уже обнаруживаем цели.

— Это верно, — признался Риттер. — Две или три каждую неделю.

— Необходимые средства для этого уже развёрнуты. Почему бы не приступить к перехвату? Мне кажется, что это даже поможет опознать районы, куда мы решим высадить наши диверсионные группы, а также получить более подробные разведывательные данные и тому подобное.

— Я предпочёл бы подождать, — осторожно заметил Риттер.

— Почему? Если нам удастся обнаружить те районы, которые используются чаще других, это поможет сократить перемещение групп по местности. Ведь именно в этом наибольший оперативный риск, не так ли? А так мы сумеем получить сведения, которые облегчат осуществление всего оперативного плана.

С Каттером трудно иметь дело, подумал Риттер, этот сукин сын достаточно хорошо разбирается в операциях, чтобы наломать дров. Что ещё хуже, он обладает властью и способен добиться своего, к тому же помнит о недавних успехах, которых так не хватало оперативному управлению ЦРУ. Как это он сказал несколько месяцев назад? За последнюю пару лет лучшие операции ЦРУ фактически вышли из управления Грира... Тут он имел в виду Джека Райана — стремительно восходящую звезду адмирала Грира и судя по тому, как сейчас вырисовывается ситуация, возможного нового заместителя директора по разведывательной работе. Это уже плохо. Риттеру искренне нравился адмирал Грир, его коллега по руководству ЦРУ, а вот к Райану, успевшему быстро зарекомендовать себя, Риттер относился с меньшей симпатией. И тем не менее это верно — две самые успешные операции ЦРУ за последние годы были задуманы не в том управлении, которому следовало это сделать, так что наступило время для оперативного управления подтвердить свою ведущую роль. Интересно, подумал Риттер, неужели Каттер намеренно пользуется успехами Райана, чтобы заставить его перейти к активным действиям? Вряд ли, решил он. Каттер ещё не столь опытен в политических схватках. Впрочем, он быстро научится.

— Начинать слишком рано — классическая ошибка в полевых операциях, — неуверенно заметил заместитель директора.

— Но мы-то начинаем не слишком рано. По сути дела у нас две отдельные операции, не так ли? — спросил Каттер. — Авиационная часть может действовать независимо от наземной. Я готов признать, что это сделает её менее эффективной, но обе части всё-таки могут функционировать раздельно. Разве это не позволяет нам проверить осуществимость той части плана, которая представляется более лёгкой, прежде чем приступить к более опасной? Ведь при этом мы продемонстрируем колумбийцам серьёзность наших намерений.

Слишком рано, твердил Риттеру внутренний голос, но на лице его отразилась нерешительность.

— Вы что, хотите, чтобы я обратился за окончательным решением к президенту? — спросил Каттер.

— Где он сегодня — в Калифорнии?

— Предвыборная поездка. Мне не хотелось бы беспокоить его по этому вопросу, но...

Создалась странная ситуация, подумал Риттер. Он недооценил Каттера, тогда как советник по национальной безопасности явно переоценил себя самого.

— Хорошо, вы правы. Операция «Орлиный глаз» начнётся послезавтра. Это время мне понадобится для того, чтобы оповестить всех участников и привести их в готовность.

— А «Речной пароход»?

— Ещё одна неделя для подготовки групп, затем четыре дня на переброску в Панаму и встречу с воздушной поддержкой, проверку систем связи и тому подобное.

Каттер усмехнулся и протянул руку за чашкой кофе. Теперь следует пригладить взъерошенные перья, подумал он.

— Господи, как приятно работать с настоящим профессионалом. Да вы взгляните на светлую сторону вещей, Боб. У нас будет целых две недели для допроса тех, кто попадает в нашу воздушную сеть, а диверсионные группы получат намного лучшее представление о том, где больше всего необходимо их присутствие.

Ты уже одержал верх, сукин ты сын, промелькнуло в голове Риттера. Неужели обязательно втирать соль в рану? Каким был бы исход спора, если бы Риттер не поддался нажиму советника по национальной безопасности? Что сказал бы президент? Положение Риттера было уязвимым. Он постоянно ворчал среди сотрудников спецслужб, что ЦРУ не провело ни одной серьёзной полевой операции за... пятнадцать дет? Все зависело от того, что называть «серьёзной», правда?

Теперь ему дали такую возможность, и оказалось, что интересная тема разговора за чашкой кофе во время заседаний высокопоставленных правительственных чиновников превратилась в ловушку для него самого. Полевые операции такого рода всегда связаны с немалым риском. Они опасны для тех, кто в них участвует.

Опасны для отдавших приказ. И, наконец, опасны для проводящего их правительства. Он не раз говорил об этом Каттеру, но советник по национальной безопасности, подобно многим другим, был загипнотизирован романтическим ореолом полевых операций. Разведчики называли это синдромом «Операция невозможна» — по названию знаменитого телевизионного сериала. Даже профессионалы могут спутать телевизионную драму с действительностью, а правительственные чиновники склонны слышать лишь то, что им хочется, и не обращать внимания на неприятные для них стороны. Правда, предупреждать об опасности Риттеру было поздновато. В конце концов, именно он в течение нескольких лет утверждал, что такая операция возможна и даже может оказать полезное воздействие на международную политику, и часто повторял, что его управление все ещё знало, как её провести. То обстоятельство, что ему пришлось набирать оперативников в армии и ВВС, осталось незамеченным. Было время, когда ЦРУ могло воспользоваться своими собственными ВВС и собственной армией... а если эта операция окажется успешной, такие времена могут и вернуться. В этом нуждалось и ЦРУ, и страна, думал Риттер. Так что открывается возможность осуществить желаемое. Если для этого надо прибегнуть к союзу с такими политическими деятелями, как Каттер, держащими в руках власть, он готов заплатить эту цену, хотя опасно доверять дилетантам.

— Хорошо, я пускаю машину в ход.

— А я сообщу об этом боссу. Как вы думаете, когда мы получим результаты?..

— Этого никто не знает.

— Но ещё до ноября, — намекнул Каттер.

— Да, наверно. — И здесь политика, разумеется. Ничего не поделаешь, такова жизнь.

* * *

1-е авиакрыло специальных операций базировалось в Харлберт-Филд, в западной части комплекса ВВС на базе Эглин, штат Флорида. Это было уникальное подразделение, но любое военное подразделение, именуемое «специальным», по самой природе является уникальным. Это прилагательное призвано обозначать самые разные вещи. «Специальное оружие» очень часто означает ядерное оружие, и в данном случае слово применяется для того, чтобы не оскорблять чувствительный слух тех, кто связывает прилагательное «ядерный» с грибовидными облаками и миллионами погибших, словно замена прилагательного может повлиять на существо проблемы, что, впрочем, характерно для всех правительств мира. «Специальные операции», с другой стороны, означали нечто иное. Обычно это было связано с тайными делами, с доставкой людей в места, где им не следует находиться, со снабжением их во время прерывания там и обратной транспортировкой после завершения мероприятия, которым этим людям вообще не следовало заниматься. В этом наряду с другими заключались обязанности 1-го авиакрыла.

Полковник Пол Джоунс — Пи-Джи — не был знаком со всем, что входило в обязанности подразделения. Авиакрыло представляло собой странный конгломерат, где власть командира не всегда совпадала с воинским званием, где военнослужащие, и технический персонал, и экипажи не всегда знали, для чего они это делают, где самолёты и вертолёты совершали посадку и взлетали без всякого расписания и где не поощрялось любопытство. Авиакрыло было разделено на отдельные княжества, которые взаимодействовали друг с другом по мере необходимости и снова замыкались в себе, когда эта необходимость исчезала.

Княжество Пи-Джи включало полдюжины вертолётов МН-53Д «Пейв-лоу». Джоунс служил здесь уже очень долго и каким-то образом ухитрился почти все это время провести в воздухе. Выбранная им в ВВС карьера гарантировала интересную, захватывающую, вполне удовлетворяющую его стремлениям службу, но в то же время она стопроцентно исключала вероятность того, что на его погонах когда-нибудь появятся генеральские звезды. Однако его это мало интересовало. Он пришёл в ВВС, чтобы летать, а это не удел генералов. Джоунс выполнил свою часть принятых обязательств, а ВВС выполнили свою, что случается совсем не так часто, как иногда считают. С самого начала он сторонился самолётов, этих стремительных машин, что сбрасывают бомбы или сбивают друг друга.

На протяжении всей жизни Джоунс оставался простым человеком, он начал свою карьеру на «весёлых зелёных гигантах», спасательных вертолётах НН-3, прославившихся во Вьетнаме, затем перешёл на «супервеселые» НН-53, входящие в состав спасательных служб ВВС. Ещё молодым дерзким капитаном он принял участие в рейде на Сонг-Тай, где был вторым пилотом вертолёта, совершившего — намеренно — вынужденную посадку в лагере для военнопленных в двадцати милях к западу от Ханоя, что составляло часть операции по спасению содержащихся там американцев, которых, как выяснилось потом, перевели оттуда перед самым началом операции.

Это была одна из немногих неудач в его жизни. Полковник Джоунс не привык к неудачам. Если вас сбивали, можно не сомневаться — Пи-Джи прилетит и спасёт вас. В настоящее время он был лучшим спасателем в ВВС. Генерал, являющийся ныне начальником штаба ВВС, и ещё два генерала сумели избежать пребывания в ханойском «Хилтоне» благодаря ему и его команде. Пи-Джи был одним из тех, кому редко доводится самому расплачиваться в баре. И хотя он имел воинское звание полковника, генералы вытягивались перед ним первыми. Это была традиция, сопутствующая высшей воинской награде, вручаемой американскому военнослужащему за мужество, — Медали конгресса.

Подобно большинству героев, он выглядел на удивление заурядно. Ростом всего пять футов шесть дюймов, полковник Джоунс весил сто тридцать фунтов и ничем не отличался от любого мужчины средних лет, зашедшего в базовую пекарню за буханкой хлеба. Теперь ему приходилось для чтения надевать очки, и потому он походил на добродушного банкира из пригородного банка; вдобавок Пи-Джи никогда не повышал голос. Когда у него оставалось время, он косил траву на лужайке, а когда времени не было, этим занималась его жена. Ездил Джоунс в автомобиле «Плимут-Хорайзон», расходовавшем мало топлива. Его сын учился в Технологическом институте Джорджии, а дочь сумела получить стипендию в Принстоне; в результате они с женой остались одни в излишне тихом доме на базе, вспоминали прошлое и задумывались о жизни по уходе на пенсию, который был не за горами.

Однако сейчас полковник Джоунс сидел в левом кресле «Пейв-лоу», проверяя возможности способного молодого капитана, который, по общему мнению, был готов занять кресло командира вертолёта. Винтокрылая машина стоимостью в миллионы долларов мчалась над самыми верхушками деревьев со скоростью чуть меньше двухсот узлов. Над узким выступом Флориды царила тёмная облачная ночь, да и комплекс Эглин тут не был ярко освещён, однако для пилотов это не имело значения. У них — и у полковника, и у капитана — были специальные шлемы с очками ночного видения, мало отличающимися от тех, что носил Дарт Вейдер в «Звёздных войнах». Однако эти очки исправно действовали, превращая неясную темноту, проносящуюся под ними, в чёткую серо-зелёную картину. Пи-Джи крутил головой, глядя по сторонам, и следил за тем, чтобы и капитан поступал так же.

Опасность применения приборов ночного видения заключалась в том, что ощущение глубины — вопрос жизни и смерти для пилота, ведущего вертолёт на малой высоте, — из-за искусственного изображения, создаваемого масками, резко ухудшалось. Не исключено, думал Джоунс, что около трети катастроф, происходящих в полёте с вертолётами эскадрильи, следует отнести за счёт именно этого недостатка, а технические специалисты так и не сумели до сих пор найти решение проблемы. В эскадрилье «Пейв-лоу» потери во время операций и тренировочных полётов были относительно высокими. Такова была цена за подготовку к тому, что им предстояло осуществить, а исправить положение можно было только ещё более усиленной подготовкой.

Над вертолётом стремительно вращался несущий ротор с шестью лопастями, приводимый в движение двумя газовыми турбинами. «Пейв-лоу» был самым большим из вертолётов, его команда состояла из шести человек, и он мог нести более сорока солдат в полном боевом снаряжении. В носовой части корпуса то тут, то там виднелись выступы, скрывавшие радиолокационное, инфракрасное и прочее оборудование, так что со стороны вертолёт походил на гигантское инопланетное насекомое. У дверей по обе стороны фюзеляжа стояло по шестиствольному вращающемуся авиационному пулемёту на турели, третий такой пулемёт помещался у двери в грузовом отсеке, в кормовой части, потому что главным назначением вертолёта была тайная высадка и поддержка подразделений, принимающих участие в специальных операциях, а это дело опасное, так же, как и вторая по важности задача, к которой они готовились сегодня, — поиск и спасение в боевых условиях.

Во время службы в Юго-Восточной Азии Пи-Джи работал с ударными бомбардировщиками А-1 «Скайрейдер», последними поршневыми боевыми самолётами, прозванными «Сэндиз». Никто не знал, кто будет поддерживать их сейчас. Для собственной защиты помимо пулемётов на борту находились подвесные контейнеры с осветительными ракетами и мелко нарезанной алюминиевой фольгой, приборы инфракрасного и радиолокационного глушения и... команда безумцев.

На лице Джоунса, скрытом шлемом, появилась улыбка. Вот это настоящий полет, и таких осталось не так уж много. У них была возможность лететь на автопилоте — радар позволял вести вертолёт над самыми вершинами деревьев и холмов без участия человека. Однако сегодня тренировочный полет проходил под управлением пилотов — имитировался выход из строя автоматической системы.

Впрочем, не имело значения, на автопилоте совершался полет или нет, — в любом случае ответственность за пилотирование несли люди, и сейчас Уиллис делал всё возможное, чтобы «прижать» вертолёт к верхушкам деревьев. Джоунс то и дело удерживал себя, чтобы не вздрогнуть, когда ветка, казалось, вот-вот хлестанёт по фюзеляжу. Однако молодой капитан Уиллис был превосходным пилотом и удерживал вертолёт на малой, но не слишком малой, высоте. К тому же Пи-Джи на долгом опыте убедился, что верхушки деревьев, тонкие и гибкие, в худшем случае только поцарапают краску. Ему не раз доводилось возвращаться домой на вертолёте, исполосованном зеленью, словно извоженные джинсы.

— Расстояние? — спросил Уиллис.

Полковник Джоунс посмотрел на показания навигационных приборов. Он мог ориентироваться по системе Допплера, спутниковой или инерционной, вдобавок к обычной навигационной карте, на которой велась прокладка курса, и настаивал на том, чтобы все его подчинённые тоже овладевали этим.

— Две мили, курс ноль-четыре-восемь.

— Ясно. — Уиллис сбросил газ.

Принять участие в этой тренировочной операции «вызвался» добровольно настоящий лётчик-истребитель. Его доставили на автомобиле в глубь леса, там ещё один вертолёт сбросил на вершину дерева парашют, имитируя выбросившегося из падающего самолёта лётчика. Лётчик-истребитель, в свою очередь, включил спасательный радиомаяк, который входит в снаряжение каждого пилота. Одним из усовершенствований, которое предстояло проверить на практике, была краска на куполе парашюта — она светилась в ультрафиолетовых лучах. Джоунс, выполняя обязанности второго пилота, в поисках ответного сигнала включил низкоэнергетический ультрафиолетовый лазер, сканирующий пространство перед вертолётом. Изобретатель этого метода, думал Джоунс, явно заслуживает награды.

Самой тяжёлой и самой страшной частью любой спасательной операции, которая кажется всегда особенно продолжительной, являются визуальные поиски пострадавшего. Ведь противник, находящийся на земле, тоже разыскивает выбросившегося с парашютом лётчика и, услышав шум вертолёта, решает, что совсем неплохо захватить вместо одного два экипажа, причём в один день... Почётная Медаль конгресса украсила грудь Джоунса именно за такую операцию в Восточном Лаосе, когда экипаж истребителя-бомбардировщика F-105 «Вайлд визел» привлёк внимание взвода северовьетнамской армии. Несмотря на активную поддержку со стороны ударных бомбардировщиков «Скайрейдер», сбитые лётчики не рискнули обнаружить своё местоположение. Однако Джоунс принял твёрдое решение не возвращаться обратно пустым, и его вертолёт получил в отчаянной перестрелке двести пробоин, прежде чем удалось спасти обоих лётчиков. Джоунс часто задумывался о том, хватило ли бы ему теперь храбрости — или безумия — совершить ещё одну такую попытку.

— Вижу парашют на два часа.

— «Эксрей два-шесть», вас вызывает «Папа Лима»; обнаружили парашют. Можете указать своё местоположение?

— Да, зажигаю дымовую шашку, зажигаю зелёную дымовую шашку.

Лётчик следовал установленным правилам, сообщив команде спасательного вертолёта, какую дымовую шашку он зажигает, но рассмотреть в темноте цвет шашки не удалось. Однако тепло, излучаемое пиротехническим устройством, светилось на инфракрасном экране подобно маяку, и вертолётчики увидели пилота, которого искали.

— Засекли?

— Да, — ответил Уиллис и бросил старшине экипажа:

— Приготовиться, мы нашли его.

— Готовы, сэр. — В хвостовом отсеке механик вертолёта главный сержант Циммер — они с полковником давно летали вместе — взглянул на рычаги управления лебёдкой. На конце стального троса находилось стальное приспособление, которое называлось проникателем. Достаточно тяжёлое, чтобы пробить любую крону, оно раскрывалось на конце подобно лепесткам цветка, образуя сиденье для спасаемого.

Затем проникатель поднимали через листву, и, что казалось самым удивительным в этом манёвре, при подъёме ещё никто не погиб. На случай, если спасаемый окажется ранен, сержант Циммер или санитар, находящийся на борту вертолёта, должен спуститься вместе с проникателем, усадить пострадавшего на сиденье и подняться вместе с ним. Иногда приходилось искать раненого лётчика под огнём противника. Вот почему пилоты спасательных вертолётов относятся к членам своего экипажа с особым уважением. Ничто так не пугает пилота, как мысль о том, что можно оказаться на земле, да ещё под вражеским огнём.

Но не на этот раз. В мирное время соблюдаются правила безопасности тренировочный это полет или нет: подъем спасаемого лётчика осуществляется с небольшой поляны. Циммер потянул рычаг управления лебёдкой. Находившийся на земле лётчик раздвинул лепестки проникателя, просунул ноги в сиденье и постарался держаться как можно крепче, зная, что последует за этим. Механик начал выбирать слабину лебёдкой, убедился, что спасаемый надёжно закреплён, и сообщил об этом пилоту.

Капитан Уиллис тут же на полную мощность включил турбину и начал подъем.

Через пятнадцать секунд спасённый лётчик оказался на высоте трехсот футов, удерживаемый стальным тросом толщиной в четверть дюйма, и впервые задумался над тем, каким нужно быть идиотом, чтобы вызваться для такого задания. Ещё через пять секунд сильная рука сержанта Циммера втащила его внутрь вертолёта.

— Эвакуация закончена, — доложил Циммер. Капитан Уиллис подал вперёд рычаг управления шагом, и вертолёт нырнул к земной поверхности. Пилот знал, что во время эвакуации поднялся слишком высоко, и теперь пытался продемонстрировать полковнику Джоунсу, что может очень быстро вернуться под прикрытие леса. Он успешно закончил манёвр, хотя и чувствовал на себе взгляд командира. Уиллис понимал, что совершил ошибку, а Джоунс ошибок не допускал и ежедневно твердил, что от них гибнут люди и ему надоело видеть это.

— Вы не могли бы на минуту взять управление на себя? — спросил Уиллис.

— Управление принимает второй пилот, — тут же отозвался Джоунс, кладя ладонь на рычаг управления и опуская «Сикорского» ещё на фут. — Не надо было так высоко подниматься при приёме спасённого на борт — внизу могут оказаться ракеты «земля — воздух».

— Ночью следует больше опасаться стрелкового оружия, чем зенитных ракет.

В общем-то, Уиллис был до некоторой степени прав. Трудно предсказать, чем это кончится. К тому же Уиллис знал, какой ответ последует.

— Вертолёт защищён против огня из стрелкового оружия, а крупнокалиберные пули не менее опасны, чем ракеты «земля — воздух». В следующий раз держитесь поближе к земле, капитан.

— Слушаюсь, сэр.

— В остальном совсем неплохо. Рука немного онемела?

— Да, сэр.

— Это, по-видимому, из-за перчаток. Они должны точно облегать кисть, в противном случае возникает желание стиснуть рычаги управления как можно туже, и тогда напряжение передаётся на всю руку. В конечном итоге рука немеет, и это сказывается на управлении вертолётом. Закажите себе самые удобные. Моя жена сама шьёт перчатки для меня. У вас может не оказаться второго пилота, готового принять на себя управление, а занемевшая рука отвлекает внимание. Управлять вертолётом и без этого достаточно трудно.

— Так точно, сэр.

— Между прочим, вы сдали экзамен.

Капитан Уиллис знал, что не следует благодарить полковника, и, размяв онемевшую руку, просто сказал:

— Принимаю управление на себя.

Пи-Джи убрал руки с рычагов управления.

— Второй пилот управление сдал, — отозвался он. — Между прочим...

— Да, сэр?

— Примерно через неделю мне предстоит специальная операция. Вас это может заинтересовать?

— В чём она заключается?

— Об этом не положено спрашивать, — упрекнул его полковник. — Назовём её ВСЗ. Недалеко отсюда. Полетим на этом вертолёте.

— Отлично, — кивнул Уиллис. — Я готов. А кто ещё...

— Говоря попросту, никто. С нами отправятся Циммер, Чайлдс и Бин, а также группа поддержки. Для всех остальных мы осуществляем тренировочные полёты с побережья Калифорнии. Пока это все, что вам нужно знать.

Под маской шлема брови Уиллиса поползли вверх. Циммер служил с полковником ещё с Таиланда, где они летали на «весёлых зелёных гигантах», и был одним из немногих сержантов с опытом боевых действий. Бин славился как лучший пулемётчик эскадрильи, а Чайлдс если и уступал ему, то совсем немного. Каким бы ни было это ВСЗ — временное самостоятельное задание, — оно явно было делом серьёзным.

Это значило также, что Уиллис останется вторым пилотом дольше, чем он рассчитывал, но в такой ситуации это было неважно. Всегда приятно быть вторым пилотом у чемпиона боевых операций по спасению. По первым буквам этих слов составился сигнал вызова полковника; «БОС».

* * *

Чавез изумлённо переглянулся с Джулио Вегой:

— Jesuscristo!

— Есть вопросы? — спросил офицер, проводивший инструктаж.

— Есть, сэр, — послышался голос радиста. — Что произойдёт после того, как мы передадим эту информацию?

— Самолёт будет перехвачен.

— Как перехвачен, сэр? По-настоящему?

— Это зависит от экипажа самолёта. Если они не послушаются приказа, отправятся плавать. Больше мне нечего сказать. Джентльмены, все, что вы слышали здесь, является совершенно секретным.Никто — я подчёркиваю, никто! — не должен знать, о чём я говорил. Стоит услышать про это не тем, кому надо, и многие пострадают. Цель операции — помешать ввозу наркотиков в Соединённые Штаты. Не стану обманывать: дело может оказаться опасным.

— Наконец-то, — заметил кто-то негромко.

— Так вот, теперь вы об этом знаете. Повторяю, джентльмены, эта операция может оказаться опасной. Мы даём вам возможность все обдумать. Ваш отказ от участия не вызовет возражений. Против нас там серьёзный противник. Разумеется, — он улыбнулся, — у наc тоже парни что надо.

— Это точно, — подтвердил кто-то.

— Как бы то ни было, у вас целая ночь на раздумье. Отправляемся завтра в восемнадцать ноль-ноль. Вот тогда передумывать будет поздно. Все понятно? Хорошо. Мне больше нечего добавить.

— Встать! Смирно! — скомандовал капитан Рамирес. Все вскочили и вытянулись. Офицер вышел. Теперь наступила очередь капитана:

— О'кей, вы слышали, что он сказал. Подумайте как следует, парни. Мне хотелось бы, чтобы все вы приняли участие в операции — чёрт возьми, да мне понадобится каждый из вас, — но если предложение вам не по душе, лучше скажите сразу. Есть вопросы ко мне? — Вопросов не было. — Хорошо. Кто-то из вас знает таких, кто пострадал из-за наркотиков. Родственники ли это ваши или друзья, я не знаю. Теперь у нас есть возможность расквитаться. Эти мерзавцы разлагают нашу страну, и наступило время преподать им небольшой урок. Подумайте об этом.

Если возникнут сомнения, сразу сообщите мне. Я не буду против. — По его лицу и голосу было ясно, что всё обстоит как раз наоборот. Всякий, кто пожелает уклониться от участия в операции, окажется слабаком в глазах их офицера, а это будет вдвойне неприятно, потому что Рамирес вёл за собой отделение, разделяя с ними все лишения и трудности, также, как и они, обливаясь потом всё время подготовки. Он повернулся с вышел.

— Черт побери, — заметил, наконец, Чавез. — Я подозревал, что дело окажется серьёзным, но чтобы так... проклятье...

— У меня был приятель, который умер от слишком большой дозы, — произнёс Вега. — Он даже не принимал наркотики всерьёз, баловался, что ли, по-видимому, состав оказался плохим. Это перепугало меня до смерти. С тех пор я сам не притрагивался ни к чему. Я тогда страшно разозлился. Томас был другом, близким другом. Попадись мне тот мерзавец, что продал ему эту отраву, я познакомил бы его со своим пулемётом.

Чавез задумчиво кивнул, насколько это позволял его возраст и знание окружающего мира. Он вспомнил банды своего детства, казавшиеся ему такими жестокими, но теперь это напоминало шалости. Теперь схватки за свою территорию перестали определять, кто правит кварталом. Теперь были схватки за большие деньги, за право торговать наркотиками в определённом районе, и суммы, о которых шла речь, более чем оправдывали убийства. Вот это и превратило место, где он вырос, из района нищеты в зону военных действий. Бывшие соседи Чавеза порой боялись ходить по улицам своего квартала — там сновали люди с наркотиками и револьверами. Пули случайно залетали в окна и убивали сидящих перед телевизорами, а полицейские зачастую опасались заглядывать сюда и приезжали лишь группами, такими многочисленными и так вооружёнными, что они походили на оккупационную армию... и все из-за наркотиков. А те, кто был этому причиной, жили в роскоши и безопасности в полутора тысячах миль отсюда...

Чавез даже не задумывался над тем, как искусно управляли им и его товарищами — даже капитаном Рамиресом. Все они были военнослужащими, постоянно готовыми защитить свою страну от врагов, являлись продуктом системы, забравшей у них молодость и энтузиазм и наградившей взамен целеустремлённостью и чувством гордости за свои успехи, направлявшей их безграничную энергию в определённое русло и требовавшей от них только преданности. Поскольку военнослужащие рядового и сержантского состава приходят в армию главным образом из бедных слоёв общества, они быстро узнают, что их принадлежность к национальным меньшинствам не имеет значения — армия ценит поступки независимо от цвета кожи или акцента. Все они ещё до армии близко познакомились с несчастьями, вызванными наркотиками, и принадлежали теперь к той части общества, где применение наркотиков не допускается, — усилия военных, направленные на то, чтобы очистить свои ряды от наркоманов, были болезненными, но плодотворными.

Те, кто остался в армии, понимали, что для них употребление наркотиков исключено. На них смотрели как на удачников, сумевших вырваться из плена трущоб, добившихся успеха в жизни. Они принадлежали к числу смелых, не боящихся риска, дисциплинированных «выпускников» уличных банд.

А теперь им предлагали принять участие в такой операции, они получали возможность защитить не только свою страну, но и barios, где выросли. Уже завоевавшие видное место в рядах самых требовательных частей армии, прошедшие дополнительную подготовку, позволившую гордиться собой все больше, они не могли отказаться от участия в такой операции, как не могли отречься от мужественности. Среди них не было ни одного, кто хоть раз в жизни не задумывался бы над тем, чтобы прикончить торговца наркотиками. А теперь армия предлагает им нечто несравненно лучшее. Разумеется, они согласны.

— Пусть сбивают этих мерзавцев! — воскликнул радист. — В зад им «Сайдуайндером»! У тебя есть право на смерть, сволочь!

— Да, — кивнул Вега. — Хотелось бы мне взглянуть на это. Черт побери, с каким удовольствием я поохотился бы за их главарями прямо у них дома. Думаешь, мы смогли бы взять их, Динг?

Чавез усмехнулся.

— Шутишь, Джулио? Кто, по-твоему, у них в телохранителях, солдаты? Как-бы не так. Бандиты с автоматами, которые они даже не чистят. И это против нас? Чепуха. Может быть, такая охрана и годится для защиты от тех, кто угрожает им там, но не против нас. Да я подкрадусь поближе, аккуратно прихлопну часовых тихо, без единого звука — из своего «Хеклер и Кох» и дам вам, молокососам, закончить дело.

— Опять эти рассуждения о ниндзя, — шутливо заметил стрелок.

Динг достал из нагрудного кармана рубашки одну из металлических звёзд и лёгким движением кисти послал её в притолоку двери, что находилась в пятнадцати футах.

— Надеюсь, ты шутишь, парень, — засмеялся Чавез.

— Послушай, Динг, когда ты научишь меня этому? — спросил стрелок. Больше никто не говорил об опасности, обсуждали только методы проведения операции.

* * *

Его звали Бронко. А настоящее имя было Джефф Уинтерс. Он совсем недавно получил звание капитана ВВС США и как лётчик-истребитель имел код вызова. Его код вызова — Бронко — своим происхождением был обязан давней пирушке в Колорадо — он тогда только закончил академию ВВС и там, празднуя выпуск, ухитрился свалиться с лошади такой смирной, что несчастное животное едва не испустило дух от испуга. Шесть банок пива «Куэрс» содействовали падению, сопровождаемому смехом однокашников. После этого события один из них — он так и не стал настоящим лётчиком, с холодной улыбкой вспомнил Уинтерс — тут же прилепил ему эту кличку. Парень умел ездить на лошадях, сообщил Бронко темноте ночи, но так и не научился летать на истребителях F-15. Нельзя сказать, что миром правит справедливость, но её всё-таки порой кое-где можно встретить.

Уинтерс был молодым мужчиной небольшого роста. Говоря точнее, ему исполнилось двадцать семь лет, и он успел налетать семьсот часов на истребителе фирмы «Макдоннел-Дуглас». Подобно тому как некоторые рождены для бейсбола, автогонок или сцены, Бронко Уинтерс появился на свет с единственной целью — быть лётчиком-истребителем. Зрение у него было таким, что повергло в шок офтальмологов, а по координации он превосходил эквилибриста на трапеции под куполом цирка; кроме того, Бронко обладал гораздо более редким даром, известным в небольшом обществе лётчиков-истребителей как нюх на ситуацию. Уинтерс всегда ощущал, что происходит вокруг. Самолёт был такой же неотъемлемой частью этого молодого человека, как мышцы собственной руки. Он передавал свои желания самолёту, и F-15С немедленно повиновался им.

Сейчас Бронко барражировал в двухстах милях от побережья Флориды, со стороны Мексиканского залива. Сорок минут назад он взлетел с базы ВВС в Эглине, пополнил баки от воздушного танкера КС-135, и в настоящий момент у него было достаточно топлива, чтобы оставаться в воздухе не меньше пяти часов, если экономить горючее, что он и собирался делать. Вдоль бортов самолёта находились топливные ячейки. При обычных условиях там находилось бы до восьми ракет, но для операции, предстоящей сегодняшней ночью, ему требовались только снаряды для 20-миллиметровой вращающейся авиапушки, а эти снаряды всегда хранились на борту самолёта, потому что их вес был необходим для поддержания равновесия.

Бронко описывал гигантские овалы над предписанным ему районом, до предела уменьшив скорость. Его тёмные, ничего не упускающие глаза непрерывно смотрели то в одну, то в другую сторону, разыскивая ходовые огни другого самолёта, но вокруг виднелись одни звезды. Ожидание ничуть не беспокоило его. Откровенно говоря, Бронко испытывал чувство невыразимой, тихой радости от того, что налогоплательщики его страны были настолько глупы, что платили ему свыше тридцати тысяч долларов в год за то, что он с готовностью делал бы бесплатно, а то и сам готов был приплачивать. Ну что ж, сказал он себе, пожалуй, именно это я делаю сегодня.

— Два-шесть «Альфа», говорит восемь-три «Квебек», как слышите? — раздалось по радиосвязи. Бронко нажал кнопку на ручке управления.

— Восемь-три «Квебек», это два-шесть «Альфа». Слышу вас хорошо. — Канал радиосвязи был шифрованным. Только два самолёта пользовались этой ночью для обмена шифрованными донесениями — единственным в своём роде алгоритмом; любой, включивший радиоприёмник на их частоте, услышал бы завывание радиопомех.

— Видим цель на экране, пеленг один-девять-шесть, расстояние два-один-ноль от нас. Двухмоторный. Курс цели ноль-один-восемь. Скорость два-шесть-пять. Конец.

Никакого приказа не последовало. Несмотря на защищённость радиосвязи, переговоры были сокращены до минимума.

— Принято. Конец.

Капитан Уинтерс передвинул штурвал влево. Курс и скорость, необходимые для перехвата, автоматически возникли у него в уме. Истребитель повернул к югу.

Уинтерс опустил нос самолёта и чуть-чуть увеличил скорость. Гирокомпас указывал курс 180. Вообще-то ему казалось, что он жестоко обращается с истребителем, совершая полёт на такой малой скорости, однако на самом деле двигателям ничто не угрожало.

Капитан Уинтерс увидел перед собой двухмоторный «Бич» — самолёт, чаще всего используемый для перевозки наркотиков. Это означало, что на его борту находится скорее кокаин, чем марихуана, занимавшая куда больше места, Бронко остался доволен — его мать наверняка искалечил кокаинист. Он выровнял свой F-15 прямо в хвост «Бича» примерно в полумиле от него. Ему доводилось перехватывать самолёт с грузом наркотиков уже восьмой раз, но впервые он мог что-то предпринять. Раньше ему даже не разрешали передавать информацию о контрабандистах таможенной службе. Бронко проверил курс цели — для лётчиков-истребителей любой самолёт, кроме чётко опознавшего себя как «свой», являлся целью — и взглянул на приборную панель. Радиопередатчик с направленной антенной находился в подвесном обтекаемом контейнере под центром фюзеляжа и был соединён с радиолокатором, замкнувшимся на «Биче». Лётчик вызвал по радио летящий перед ним самолёт и включил мощные посадочные прожекторы, осветившие «Бич» ослепительными лучами. Маленький самолёт мгновенно нырнул к поверхности залива, и F-15 последовал за ним. Бронко сделал повторный вызов и снова не получил ответа. Он передвинул кнопку на верхней части штурвала в положение «огонь». Третий вызов сопровождался очередью из автоматической пушки. «Бич» тут же осуществил серию манёвров уклонения, бросаясь из стороны в сторону. Уинтерс пришёл к выводу, что цель не собирается повиноваться его приказам. О'кей.

Рядовой пилот, сидящий за штурвалом маленького самолёта, был бы перепуган ослепительным светом прожектора и мог бы повернуть, чтобы избежать столкновения, но обычный пилот не совершил бы манёвр, на который пошли контрабандисты. «Бич» снизился до самой поверхности залива, едва не касаясь гребней волн, уменьшил скорость и выпустил закрылки. Самолёт летел теперь с посадочной скоростью, намного меньше той, на которую был способен F-15 без срыва воздушного потока. Такой манёвр часто заставлял самолёты Управления по борьбе с наркотиками и береговой охраны отказываться от преследования. Но задача Бронко заключалась не в преследовании контрабандистов. Когда «Бич» повернул на запад в сторону мексиканского берега, капитан Уинтерс выключил огни, увеличил мощности и поднялся на полторы тысячи футов. Там он резко развернулся, опустил нос машины и осуществил круговой радиолокационный осмотр горизонта. Вот он направляется на запад со скоростью 85 узлов, всего в нескольких футах от воды. Смелый парень, подумал Бронко, лететь так низко и с такой малой скоростью. Впрочем, это не имело значения.

Уинтерс выдвинул закрылки и воздушные тормоза и опустил истребитель вниз.

Он убедился, что кнопка управления огнём находится в боевом положении, и неотрывно следил за экраном прицела, ожидая, когда мигающая точка сольётся с целью. Если бы «Бич» увеличил скорость и попытался маневрировать, это затруднило бы задачу Бронко, но особого значения не имело. Бронко был слишком хорошим пилотом, а в своём F-15 просто почти непобедимым. Когда расстояние сократилось до четырехсот ярдов, его палец на мгновение нажал кнопку.

Светящаяся зелёная линия прочеркнула небо.

Несколько снарядов, по-видимому, пролетели мимо «Бича», зато остальные попали прямо в его кабину. Бронко не слышал никаких звуков попадания, а увидел только мгновенную яркую вспышку и затем взлёт фосфоресцирующей белой пены в том месте, куда упал самолёт.

У него мелькнула мысль, что он только что убил человека, может быть, двух.

Ничего страшного. Их не будут искать.

Глава 9 Первые контакты

— А дальше? — Эскобедо смотрел на Ларсона холодным взглядом, словно биолог на сидящую в клетке белую мышь. У него не было оснований подозревать Ларсона, но он был в ярости, а Ларсон являл собой ближнюю цель, на которую можно было выплеснуть эту ярость.

Однако Ларсон привык к этому.

— А дальше я не знаю, хефе. Эрнесто был хорошим учеником и стал отличным пилотом. То же самое могу сказать про второго — Круза. Двигатели на самолёте были практически новыми — всего двести часов налёта. Корпус служил уже шесть лет, но в этом нет ничего необычного — за самолётом хорошо ухаживали. На всём северном направлении погода отличная, редкая высокая облачность над Юкатанским проливом, вот и все. — Лётчик пожал плечами. — Случается, что самолёты исчезают, хефе. И не всегда удаётся выяснить, почему.

— Он мой двоюродный брат! Что я скажу его матери?

— Вы проверили аэродромы в Мексике?

— Да! И на Кубе, и в Гондурасе, и в Никарагуа!

— А сигналов бедствия не было? Никаких сообщений с кораблей или самолётов, находившихся в том районе?

— Нет, ничего. — Эскобедо немного успокоился, и Ларсон продолжал обдумывать вероятные причины, как всегда бесстрастно и профессионально.

— Если у него вышла из строя система энергоснабжения, он мог совершить где-то посадку, но... У меня мало надежд, хефе. Если бы они благополучно приземлились, то сообщили бы уже к этому времени. Мне очень жаль, хефе. По-видимому, он пропал. Такое случалось и раньше. И нельзя исключить вероятность подобных происшествий в будущем Существовала и ещё одна вероятность — Эрнесто и Круз решили работать на самих себя, совершили посадку в другом месте, а не в намеченной точке, продали свой груз — сорок килограммов кокаина — и исчезли, но такую вероятность серьёзно не рассматривали Да и о наркотиках даже не упоминали, потому что Ларсон, вообще-то, не являлся участником операции, он был просто техническим консультантом, пожелавшим не принимать участия в этой части дела. Эскобедо доверял Ларсону, считал его честным и объективным — в прошлом лётчик всегда проявлял эти качества. Он брал деньги и выполнял — причём выполнял хорошо свою работу. Эскобедо доверял Ларсону ещё и потому, что тот не был дураком, последствия обмана были лётчику хорошо известны.

Они сидели в роскошной квартире Эскобедо в Медельине. Она занимала весь верхний этаж здания. Этажом ниже жили его слуги и приспешники. Охранники у лифта знали, кого пропускать, а кого — нет. За улицей перед зданием следили. У Ларсона мелькнула мысль, что здесь хоть колпаки не снимут с колёс. Он всё ещё не мог понять, что случилось с Эрнесто. Может быть, просто несчастный случай?

Подобное происходило, и нередко. Ведь отчасти потому его и наняли лётным инструктором — при операциях, связанных с переброской наркотиков, теряли слишком много самолётов, причём часто по самым прозаическим причинам. Однако Ларсон был действительно не дурак. И он подумал о тех, кто навестил его недавно, и о недавних приказах, полученных им из Лэнгли; занятия на «Ферме» отучают верить в совпадения. Готовилась какая-то операция. Возможно, это её начало?

Вряд ли. ЦРУ уже давно миновало такую стадию, хотя, по мнению Ларсона, об этом следовало только сожалеть; и тем не менее факт был налицо.

— Он был хорошим пилотом? — снова спросил Эскобедо.

— Я сам учил его, хефе. Он налетал четыреста часов, хорошо разбирался в технике и неплохо — для молодого лётчика — владел слепым полётом. Единственное, что всегда беспокоило меня, — это его склонность летать низко.

— Почему?

— Лететь на малой высоте над водной поверхностью опасно, особенно ночью. В таких условиях слишком легко утратить ориентировку. Забываешь, где находится горизонт, и вместо того, чтобы смотреть на приборы, не отрываешься от ветрового стекла. Случалось, в таких условиях даже опытные пилоты загоняли свои самолёты прямо в воду. К сожалению, полёты на малой высоте доставляют огромное удовольствие, к тому же многие лётчики, особенно молодые, считают такие полёты испытанием мужества. Это глупо, и с течением времени пилоты начинают это понимать.

— «Хороший пилот — осторожный пилот»? — спросил Эскобедо.

— Я твержу это каждому ученику, — серьёзно ответил Ларсон. — Не все мне верят, и тем не менее это правда. Спросите любого инструктора военно-воздушных сил в любой стране мира. Молодые пилоты совершают глупые промахи, потому что они зелёные и неопытные. Здравый смысл приходит с опытом, и очень часто после какого-то ужасного случая. Те, кому удаётся уцелеть, познают истину, но дорогой ценой.

Эскобедо задумался на несколько секунд.

— Эрнесто был гордым парнем, — произнёс он. Для Ларсона эти слова прозвучали подобно эпитафии по погибшему.

— Я проверю журнал техобслуживания машины, — предложил лётчик, — и запрошу метеорологическую сводку на тот день.

— Спасибо, что вы приехали так быстро, сеньор Ларсон.

— Всегда к вашим услугам, хефе. Если узнаю что-нибудь новое, сразу сообщу.

Эскобедо проводил гостя к выходу, затем вернулся и сел за письменный стол.

Кортес вошёл в кабинет из соседней комнаты.

— Какое ваше мнение?

— Мне он нравится, — ответил Кортес. — Он говорит правду. Он — гордый человек, но не слишком гордый.

Эскобедо согласно кивнул:

— Наёмник, но хороший, — ... подобно вам, мысленно добавил он.

Кортес никак не отреагировал на скрытый смысл его слов.

— Сколько самолётов мы потеряли за эти годы?

— Мы начали регистрировать пропавшие самолёты только восемнадцать месяцев назад. С того времени девять. Это одна из причин, почему мы решили воспользоваться услугами Ларсона. Мне казалось, что гибели самолётов объяснялась недостаточной квалификацией пилотов и слабым техническим обслуживанием. Карлос оказался превосходным инструктором.

— Но сам он никогда не проявлял желания принять участие?

— Нет. У него умеренные запросы. Он ведёт хорошую жизнь и занимается любимым делом. В этом есть свой смысл, — с улыбкой заметил Эскобедо. — Вы изучили его прошлое?

— Si. Все совпадает, но...

— Но?

— Но если бы он не был тем, за кого выдаёт себя, все тоже совпало бы. — В такой момент обычный человек говорит что-то вроде: «Но нельзя же подозревать каждого». Эскобедо не сказал этого, что свидетельствовало о его опыте и широте кругозора, решил Кортес. Его хозяин был хорошо знаком с правилами конспирации и понимал, что в этом деле приходится подозревать каждого. Нельзя сказать, что Эскобедо был профессионалом, но и простофилей тоже не был.

— Вы считаете...

— Нет. Он находился далеко от аэродрома, с которого взлетел самолёт, и не имел представления, что происходило той ночью. Я проверил: он был в Боготе со своей любовницей. Они пообедали наедине и рано легли спать. Может быть, происшедшее с самолётом явилось несчастным случаем, но нам совсем недавно стало известно, что североамериканцы что-то готовят против нас, и потому мы не должны считать это случайностью. Думаю, мне следует вернуться в Вашингтон.

— Что вы хотите обнаружить там?

— Попытаюсь что-то узнать про их замыслы.

— Попытаетесь?

— Сеньор, сбор развединформации — искусство...

— За деньги можно купить что угодно!

— В этом вы не правы. — Кортес посмотрел на Эскобедо бесстрастным взглядом.

— Лучшие источники информации никогда не работают за деньги. Опасно — глупо считать, что преданность можно купить.

— А как же тогда с вами?

— Этот вопрос вам следует обдумать, однако я уверен, что вы уже сделали это. — Лучший способ завоевать доверие этого человека — постоянно настаивать, что доверия не существует. По мнению Эскобедо, если доверие нельзя купить за деньги, его можно добиться страхом. В этом отношении хозяин Кортеса вёл себя глупо. Он предполагал, что его репутация человека крайней жестокости и насилия устрашит кого угодно, и редко задумывался над тем, что есть люди, способные и тут преподать ему урок. В характере Эскобедо было немало такого, что вызывало у Кортеса восхищение, но ещё больше того, что заставляло презирать его. По сути дела Эскобедо был дилетантом — правда, весьма одарённым, — который легко учился на собственных ошибках, но ему недоставало профессиональной подготовки, в результате которой он мог бы учиться на ошибках других. А что такое разведывательная деятельность, как не профессиональная память уроков, извлечённых из ошибок прошлого? Ему требовался не столько советник по вопросам разведки и безопасности, сколько эксперт по проведению тайных операций, но именно тут ни один из этих людей не захочет выслушивать советы и не будет следовать им. Они вышли из поколений контрабандистов и потому полагались на собственный опыт по части коррупции и подкупа. Дело в том, что они так и не научились вести игру против хорошо организованного и грозного противника колумбийцы тут в счёт не шли. Наркосиндикату просто повезло, что янки пока не обнаружили в себе мужество и решительность, необходимые для того, чтобы полностью использовать своё могущество. А КГБ вдолбил Кортесу, что везения не существует.

* * *

Капитан Уинтерс вместе с представителями Вашингтона просматривал видеоплёнку, снятую через прицел своей пушки. Они сидели в угловом кабинете одного из зданий для спецопераций — в Эглине таких зданий было немало. Двое, прилетевшие из Вашингтона, были в мундирах офицеров ВВС, причём у обоих были знаки различия подполковников — удобное промежуточное звание; множество подполковников наезжало в Эглин в состояний полной анонимности.

— Отличная меткость, сынок, — заметил один.

— Он мог бы затруднить мои действия, — спокойно отозвался Бронко. — Но не стал.

— Как относительно судов в этом районе?

— Ничего в радиусе тридцати миль.

— Поставьте плёнку с «Хокая», — приказал старший. Плёнка в три четверти дюйма, популярная среди военных, позволяла получать больше информации.

Видеокассета была уже обработана. На ней виднелся летящий «Бичкрафт», помеченный на дисплее как XXI, одна из многих светящихся точек, большинство которых было чётко обозначено как авиалайнеры, летящие высоко над местом атаки.

Кроме того, на поверхности моря виднелось много судов, однако все на большом расстоянии от зоны нападения, и эта плёнка закончилась ещё до момента атаки.

Как и планировалось, команда самолёта раннего обнаружения не была непосредственным свидетелем того, что произошло после передачи информации истребителю.

— О'кей, — произнёс старший из офицеров. — Условия операции соблюдены.

Они снова заменили кассеты.

— Сколько снарядов израсходовано? — спросил младший.

— Сто восемь, — ответил капитан Уинтерс. — Стреляя из «Вулкана», трудно израсходовать меньше, слишком большая скорострельность.

— По «Бичу» словно прошлись механической пилой.

— Я к этому и стремился, сэр. Можно было бы сбить его чуть раньше, но ведь вы предпочитаете, чтобы снаряды не попали в топливные баки, правда?

— Совершенно верно.

— На случай, если кто-нибудь увидел бы вспышку, было готово объяснение здесь часты учебные стрельбы самолётов из Эглина, при которых сбивают воздушные цели и беспилотные снаряды, но куда лучше, чтобы этого никто не видел.

Бронко не нравилась атмосфера секретности. По его мнению, было вполне справедливо и правильно сбивать мерзавцев. Цель операции, сообщили ему при вербовке, состояла в том, чтобы помешать транспортировке наркотиков в Соединённые Штаты, что угрожало национальной безопасности страны. Подобная формулировка делала операцию совершенно законной.

Являясь лётчиком-истребителем системы противовоздушной обороны, Бронко был готов бороться со всякой угрозой национальной безопасности единственным доступным ему способом — сбивать мерзавцев, очищая небо с равнодушием стрелка по глиняным тарелочкам К тому же, полагал он, если это действительно угрожает национальной безопасности, почему нужно скрывать подобные действия от общественности? Но рассуждать не входило в его обязанности. Он всею лишь капитан, и его дело — действовать. Кто-то в высших эшелонах власти решил, что будет правильно сбить самолёт, так что ничего больше ему не требовалось. Сбив «Твин-Бичкрафт», он практически совершил убийство, но во время боевых операций происходит то же самое. В конце концов, если люди хотят использовать равные возможности, пусть соревнуются на Олимпийских играх, а тут речь идёт о жизни.

Если кто-то настолько глуп, что позволяет загнать очередь себе в зад, это его не станет беспокоить, особенно когда против его страны фактически ведутся военные действия. А ведь «угроза национальной безопасности» означала именно это, правда?

К тому же он по всей справедливости предупредил Хуана — или как там звали этого мерзавца, правда? Если засранец считает, что может ускользнуть от лучшего истребителя в мире, — ну что ж, ему дали понять, что он ошибается. Сам виноват.

* * *

— У вас пока нет проблем, капитан? — спросил старший.

— Каких проблем, сэр? — Что за идиотский вопрос, подумал Вронко.

Аэродром, куда они прибыли перед началом подготовки, был слишком мал для настоящего самолёта военно-транспортной авиации. Сорок четыре участника операции «Речной пароход» приехали на автобусе на базу ВВС Питерсон, в нескольких милях к востоку от академии ВВС в Колорадо-Спрингс. Разумеется, в темноте. За рулём автобуса сидел один из «лагерных советников», как привыкли называть их солдаты, и поездка была спокойной, без происшествий, так что после изнурительных тренировок, проходивших накануне, многие заснули. Остальные ушли в свои мысли. Чавез наблюдал за тем, как мимо окон мелькали горные вершины автобус ехал по извилистой дороге, минуя последний хребет. Солдаты достигли пика готовности.

— Живописные вершины, дружище, — сонным голосом заметил Джулио Вега.

— Особенно если учесть, что автобус спускается с них.

— Это уж точно! — усмехнулся Вега. — Знаешь, когда-нибудь я вернусь в тот лагерь покататься на лыжах. — Пулемётчик поудобнее устроился в кресле и провалился в глубокий сон.

Через тридцать пять минут, после того как они миновали ворота базы, их разбудили. Автобус подкатил прямо к хвостовому пандусу самолёта С-141 «Старлифтер». Солдаты быстро и чётко разобрали снаряжение; капитаны, командиры отделений, прежде чем все вышли из автобуса, убедились,что ничего не забыто.

Направляясь к самолёту, оглядывались по сторонам. В самом вылете не было ничего необычного — даже службы безопасности, всего лишь группа обслуживания, которая подготовила транспортный самолёт к немедленному взлёту. На другой стороне аэродрома взлетел заправщик КС-135, никто и не подумал, что с этой птичкой им ещё вскоре предстояло встретиться. Сержант ВВС разместил солдат внутри транспортного самолёта как можно удобнее — насколько позволяла спартанская обстановка; главным образом это сводилось к тому, что всем раздали защитные наушники.

Экипаж завершил обычную предвзлетную подготовку, и наконец «Старлифтер» тронулся с места. Несмотря на защитные наушники, шум был оглушающим, но экипаж состоял из резервистов ВВС, все они летали на гражданских авиалайнерах, и полет проходил неплохо — если не считать дозаправки в воздухе. Как только С-141 поднялся на заданную высоту, он сблизился с танкером КС-135, чтобы пополнить запас горючего, сожжённого во время взлёта и набора высоты. Для пассажиров это означало обычную болтанку, как на аттракционе в парке, разве что ощущение усиливалось из-за почти полного отсутствия иллюминаторов В результате желудки у некоторых решительно поползли к горлу, хотя со стороны казалось, что привыкшие ко всему солдаты спокойно переносят это испытание. Через полчаса после взлёта С-141 окончательно повернул к югу, и солдаты от усталости и скуки погрузились в сон на всё время перелёта.

Вертолёт МН-53.1, пополнив топливные баки после прогрева двигателей, взлетел с базы ВВС в Эглине примерно в то же самое время полковник Джоунс поднял его на тысячу футов и лёг на курс два-один-пять в направлении Юкатанского пролива. Спустя три часа самолёт заправки и боевой поддержки МС-130Е догнал его, и Джоунс решил доверить процедуру заправки в воздухе капитану Уиллису. Им придётся заправляться ещё трижды, так что танкер будет следовать за ними до места назначения с группой технического обслуживания и запасными частями на борту.

— Готов к вводу, — сообщил Пи-Джи командиру танкера.

— Действуйте, — ответила капитан Монтань на МС-130Е, удерживая танкер на прямом курсе и высоте.

Джоунс следил за тем, как Уиллис ввёл зонд в конус, что тянулся на шланге за танкером.

— О'кей, ввод завершён.

Капитан Монтань, сидящая в кокпите танкера, заметила, что включилась сигнальная лампочка, и нажала на кнопку микрофона.

— О-о-о! — прошептала она со страстью в голосе. — Только вы способны на это, полковник!

Джоунс рассмеялся и дважды нажал на кнопку своего микрофона — раздался двойной щелчок, означающий согласие, затем он переключился на систему внутренней связи.

— Стоит ли расстраивать женщину? — бросил он Уиллису, который, к сожалению, был нетерпимым в вопросах нравственности. Заправка длилась шесть минут.

— Как вы думаете, сколько времени мы пробудем там? — спросил капитан Уиллис после того, как операция закончилась.

* * *

— Мне об этом не говорили, но если пребывание затянется, обещали прислать замену.

— Приятно слышать, — заметил капитан. Его взгляд перемещался с приборов на контрольной панели в пространство за бронированной кабиной вертолёта.

Винтокрылая машина была загружена боевым снаряжением даже больше обычного. Джоунс твёрдо верил в огневую мощь, — а крепления для средств электронного глушения были пустыми. Какой бы ни была предстоящая операция, им не придётся заботиться о радиолокаторах противника, а это означало, что операция не будет проводиться в Никарагуа или над Кубой. В результате освобождалось больше места для пассажиров и устранялась надобность во втором механике.

— Вы были правы относительно перчаток. Жена сшила мне пару, и действительно стало много легче управлять вертолётом.

— Есть пилоты, которые просто летают без них, но мне не нравится, когда за штурвал держатся потными руками.

— Неужели будет так жарко?

— Жара бывает разной, — напомнил Джоунс. — Руки могут потеть не только от высокой температуры снаружи.

— А-а, понятно, сэр. — Боже, неужели и он не лишён чувства страха — как и все мы? — подумал молодой пилот.

— Я не устаю твердить: чем тщательнее вы обдумаете предстоящие действия, прежде чем ситуация станет по-настоящему захватывающей, тем менее захватывающей она будет в действительности. А она и так будет достаточно захватывающей.

— Если вы будете и дальше рассуждать таким образом, сэр, мы можем даже напугаться, — послышался третий голос по системе внутренней связи.

— Сержант Циммер, как обстоят дела у вас в хвосте? — осведомился Джоунс.

Обычно сержант сидел сразу за спинами обоих пилотов, наблюдая за множеством приборов на своей контрольной панели.

— Что вам подать, сэр, кофе, молоко или чай? Во время полёта будут готовить куриные котлеты по-киевски с рисом, ростбиф с печёным картофелем, а для тех, кто сидит на диете, — апельсиновый мусс и овощи, припущенные без мосла. Впрочем, если вы поверите этому, сэр, значит, слишком долго не отрывались от контрольной панели. Почему, черт побери, у нас нет на борту стюардессы?

— Потому что мы с тобой, Циммер, слишком старые для таких глупостей, — рассмеялся Пи-Джи.

— Нет, сэр, такая акробатика на вертолёте очень даже... Вся эта вибрация и тому подобное...

— Я пытаюсь наставить его на путь истинный с самого Кората, — объяснил Джоунс капитану Уиллису. — Сколько лет твоим детям. Бак?

— Семнадцать, пятнадцать, двенадцать, девять, шесть, пять и три года, сэр!

— Господи! — воскликнул Уиллис. — Ну и жена у вас, сержант.

— Она боится, что я заведу себе кого-нибудь на стороне, и потому лишает меня всех сил, — объяснил Циммер. — Вот я и стараюсь проводить побольше времени в полётах — чтобы улизнуть от неё. Только так мне и удаётся выжить.

— Судя по тому, как сидит на тебе мундир, она неплохая повариха.

— Неужто полковник снова принимается за своего сержанта? — спросил Циммер.

— Ничуть. Просто мне хочется, чтобы ты выглядел гак же хорошо, как и Кэрол.

— Боюсь, это невозможно, сэр.

— Это точно. Чашка кофе не повредила бы.

— Сейчас приготовлю, сэр.

Циммер вернулся в кокпит меньше чем через минуту. Контрольная панель вертолёта была большой и сложной, но Циммер уже давно установил на ней держатели на кардановом подвесе, в которые устанавливал чашку для полковника Джоунса. Пи-Джи отхлебнул глоток.

— И кофе она отлично готовит, Бак.

— Какой странной иногда бывает судьба, верно? — Кэрол Циммер знала, что её муж поделится кофе с полковником. Кэрол не было именем, полученным ею при рождении. Она родилась в Лаосе тридцать шесть лет назад и была дочерью вождя племени ххмонг, длительное время боровшегося за страну, переставшую быть его страной. Она оказалась единственной из десяти членов его семьи, кому удалось остаться в живых. Пи-Джи и Бак сняли девушку и горстку её соплеменников с вершины холма во время заключительного этапа вьетнамского наступления 1972 года. Америка не оправдала надежд семьи этого человека, но по крайней мере не обманула ожиданий его дочери. Циммер влюбился в неё с первой минуты, и теперь все соглашались, что их семеро детей — самые прелестные во всей Флориде.

— Это точно.

* * *

В Мобиле был поздний вечер, а тюрьмы — особенно тюрьмы на Юге — славятся жёстким соблюдением правил. Для адвокатов, однако, правила часто смягчают, и, как ни парадоксально, в случае этих двух к применению тюремных правил относились с большой снисходительностью. Этим двум предстояло встретиться когда, ещё не было известно, — с электрическим стулом в тюрьме Эдмор, поэтому тюремщики в Мобиле опасались каким-то образом нарушить конституционные права заключённых, доступ адвоката или разрешённые законом удобства. Адвокат по имени Эдвард Стюарт получил исчерпывающий инструктаж до приезда в тюрьму и свободно говорил по-испански.

— Как они сделали это?

— Не имею представления.

— Ты визжал и дёргал ногами, Рамон, — сказал Хесус.

— Знаю. А ты пел, как канарейка.

— Все это не имеет значения, — сказал им адвокат. — Они не обвиняют вас ни в чём, кроме убийства, связанного с провозом наркотиков, и пиратства. Сведения, полученные от Хесуса, в этом деле не будут использованы.

— Тогда примените свои адвокатские знания и выручите нас!

Лицо Стюарта недвусмысленно отразило его реакцию на это требование.

— Передайте нашим друзьям — если нас не выручат, мы все расскажем.

Тюремщики уже объяснили обоим с самыми трогательными подробностями, какая их ждёт судьба. Один но же продемонстрировал Рамону плакат с изображением электрического стула и надписью: «Хорошо прожаренный или с хрустящей корочкой».

Хотя Рамон был жестоким и сильным человеком, мысль о том, что его посадят на деревянный стул с высокой спинкой, затем подсоединят медное кольцо к левой ноге, а небольшую круглую пластинку наложат на выбритое накануне тюремным парикмахером голое место на макушке, о губке, пропитанной соляным раствором, чтобы увеличить электрическую проводимость, о кожаной маске, не позволяющей глазам выпасть из орбит... Рамон был храбр, когда судьба жертвы находилась в его руках и одна из этих рук сжимала пистолет или нож, нацеленный на безоружную или связанную жертву. Вот тогда он был по-настоящему бесстрашен. Ему и в голову не приходило, что когда-нибудь он может оказаться в подобном положении сам. За последнюю неделю он похудел на пять фунтов, у него пропал аппетит, и он начал проявлять необычный интерес к электрическим лампочкам и настенным розеткам.

Рамон был испуган, но ещё больше был зол — на себя из-за охватившего его страха, на тюремщиков и полицию за этот страх и на своих бывших партнёров за то, что те не торопились выручать его из беды.

— Мне многое известно, многое из того, что может оказаться полезным.

— Это не имеет значения. Я говорил с federales — их не интересует ваша информация. Федеральный прокурор утверждает, что ему не нужны эти сведения.

— Но такого не может быть. Раньше они всегда смягчали наказание в обмен на информацию, всегда...

— Но не в данном случае. Правила игры изменились.

— Тогда что вы можете сказать нам?

— Я сделаю все, что от меня зависит, — произнёс Стюарт. Меня просили передать, чтобы вы умерли как мужчины, подумал, он, но не смог сказать этого вслух. — За несколько недель многое может измениться.

Лица подзащитных выражали скепсис, но не лишённый надежды. Сам адвокат ни малейшей надежды не питал. Федеральный прокурор намерен был лично участвовать в процессе, чтобы попасть в программу новостей «Глазами свидетеля», которая демонстрируется по телевидению в 5.30 и 11.00. Этот процесс закончится очень быстро, и место в сенате США освободится чуть больше, чем через два года. Будет хорошо, если прокурор сможет напомнить о своей неустанной борьбе с преступностью, за закон и порядок. Стюарт знал, что смерть на электрическом стуле двух торговцев наркотиками, пиратов, насильников и убийц несомненно получит одобрение граждан суверенного штата Алабама. Сам адвокат был принципиально против смертной казни и потратил немало времени и денег, добиваясь её отмены. Однажды ему удалось довести апелляцию до Верховного суда и добиться пересмотра дела, причём голоса судей разделились — пять к четырём. А однажды смертный приговор был заменён пожизненным тюремным заключением плюс девяносто девять лет. Стюарт считал это победой, хотя его клиент прожил после этого ровно четыре месяца, пока кто-то из обитателей тюрьмы, питающий неприязнь к детоубийцам, не вонзил заточку в поясничную часть его позвоночника. Стюарт не считал, что должен испытывать расположение к своим клиентам — и большей частью его не испытывал. Иногда он боялся их, особенно контрабандистов наркотиков. Они наивно ожидали, что за определённую сумму наличными — обычно это были наличные, — которыми оплачивались его услуги, в обмен получат свободу Они не понимали, что у правосудия нет гарантий, особенно для виновных. А эти двое были виновны да ещё как. И всё-таки они не заслуживали смерти. Стюарт был убеждён, что общество не могло позволить себе опуститься до уровня... его клиентов. Такая точка зрения не пользовалась популярностью на Юге, но он не собирался становиться народным избранником.

Как бы то ни было, он являлся их адвокатом, и его задачей было обеспечить им наилучшую защиту. Стюарт уже прощупал возможности добиться смягчения наказания в обмен на признание вины — пожизненное заключение за информацию. Он внимательно изучил позицию обвинения. Доказательства были косвенными — свидетелей не было, за исключением его клиентов, разумеется, — но вещественные доказательства выглядели невероятно убедительными, причём береговая охрана намеренно покинула место преступления, собрав лишь некоторые улики, которые теперь замкнули необходимую цепь доказательств. Тот, кто обучил и готовил этих людей, отлично справился со своим делом. Здесь вряд ли удастся чего-нибудь добиться. Значит, его единственная реальная надежда заключается в том, чтобы поставить под сомнение правдоподобие улик, собранных береговой охраной.

* * *

Несмотря на поздний час, специальный агент Марк Брайт тоже был занят работой. Дел было немало. Пришлось произвести обыск в конторе и дома длительная процедура, хотя и первый шаг в процессе, которому, возможно, суждено затянуться на месяцы, потому что все документы, все телефонные номера, обнаруженные в каждом из одиннадцати мест, все фотографии на столах и стенах, а также всё остальное, найденное при обыске, должно подвергнуться изучению.

Каждый деловой партнёр убитого будет допрошен, равно как и соседи, те, чьи офисы были поблизости, члены загородного клуба и даже прихожане его церкви. И несмотря на всё это, удача пришла к ним уже на втором часе четвёртого обыска, производимого в доме убитого, через целый месяц после того, как началось расследование. Интуиция подсказывала, что где-то здесь должно находиться что-то ещё. И в самом деле, вкабинете убитого обнаружили встроенный в пол сейф (при отсутствии всяких сведений относительно его покупки и установки), тщательно спрятанный под незакреплённым участком огромного ковра, покрывавшего пол от стены до стены. Чтобы отыскать сейф, потребовалось тридцать два дня. Чтобы открыть его — девяносто минут; опытный агент сделал это, начав экспериментировать с цифрами дней рождения всех членов семьи убитого, а затем перешёл к вариациям на ту же тему. Оказалось, что комбинация из трех сочетаний цифр была составлена из порядкового числа месяца рождения убитого, к которому прибавили единицу, дня рождения с прибавлением двойки и года рождения с прибавлением тройки. Дверца дорогого мослеровского сейфа открылась, шурша по откинутому краю ковра.

Внутри не было ни денег, ни драгоценностей, ни письма адвокату — всего лишь пять дисков, совместимых с персональным компьютером компании Ай-би-эм.

Агентам стало всё ясно. Брайт тут же перенёс диски и компьютер убитого в собственный офис, тоже оборудованный компьютерами Ай-би-эм и устройствами, совместимыми с ним. Марк Брайт был хорошим следователем, а это значило, что у него было терпение. Первым делом он вызвал по телефону местного специалиста по компьютерам, время от времени помогавшего ФБР. Это был выполнявший отдельные работы консультант-программист. Сначала он начал возражать, говоря, что занят, но после того, как Брайт сообщил ему о крупном уголовном расследовании, возражения стихли. Подобно большинству людей, неофициально помогающих ФБР, он считал деятельность полиции волнующим и интересным делом, но не настолько интересным, чтобы перейти совсем работать в лабораторию ФБР. Работа в государственных учреждениях оплачивалась куда хуже, чем он получал на стороне.

Брайт угадал его первую просьбу: принести собственный компьютер убитого с жёстким диском.

Эксперт сделал сначала точные копии пяти дисков, пользуясь программой под названием «Пояс целомудрия», отдал их Брайту и приступил к работе. Информация, содержащаяся на дисках, была, разумеется, зашифрованной. Существовало множество способов шифрования, и эксперту были известны все. Как и предполагали они с Брайтом, шифровальный алгоритм хранился на жёстком диске. Начиная с этого момента оставалось всего лишь выяснить, какой вариант и какой личный шифровальный ключ использовался при накоплении информации на дисках. Для этого потребовалось девять часов непрерывной работы, во время которых Брайт кормил своего друга бутербродами, готовил ему кофе и пытался понять, что заставляет его выполнять эту работу бесплатно.

— Вот и все! — Грязный палец нажал на клавишу «Печать»; лазерный принтер загудел и начал выбрасывать листы бумаги. Информация с пяти дискет заняла более семисот страниц текста, напечатанного через один интервал. К тому моменту, когда была отпечатана третья страница, консультант уже ушёл. На то, чтобы прочитать все, Брайту понадобилось три дня. Затем он снял шесть ксерокопий для остальных старших агентов, занимающихся расследованием. Сейчас они сидели вокруг стола, перебирая страницы.

— Господи, Марк, это настоящая фантастика!

— Согласен.

— Триста миллионов долларов! — воскликнул ещё один. — Боже, да я сам совершаю там покупки...

— Какова общая сумма? — задал трезвый вопрос третий.

— Я всего лишь просмотрел материалы, — ответил Брайт, — по моим расчётам, около семисот миллионов. Восемь торговых центров от Форт-Уэрта до Атланты. Инвестиции проводятся через одиннадцать разных корпораций, двадцать три банка и...

— Я застрахован в этой компании! — Они занимаются моими налогами и...

— Все организовано так, что знал обо всём лишь он один. Настоящий артист, вроде Леонардо...

— Просто сукин сын захотел слишком много. Если я правильно понимаю, он снял в свою пользу, не сообщая никому больше, примерно тридцать миллионов...

Боже милосердный...

Замысел, как и все великие замыслы, был прост и элегантен. Существовало восемь объектов недвижимого имущества. В каждом случае убитый являлся старшим партнёром, представляющим зарубежные капиталовложения, всякий раз они значились принадлежащими нефтяным компаниям Персидского залива или японским промышленным корпорациям, причём деньги были отмыты через невероятный по сложности лабиринт банков за пределами Соединённых Штатов. Старший партнёр пользовался «нефтедолларами» — термин, ставший почти общепринятым при описании капиталовложений в коммерческие предприятия, — для приобретения земельных участков и начала строительства, затем добивался получения займов для дальнейшего развития объектов у партнёров, не имеющих права голоса в управлении этими объектами, но чьи доходы почти гарантировались прошлой успешной деятельностью синдиката. Даже торговый центр в Форт-Уэрте приносил прибыль, несмотря на недавний спад в деловой активности местной нефтяной промышленности. К тому моменту, когда начиналось само строительство на каждом участке земли, фактическое право владения ещё больше маскировалось крупными вложениями со стороны банков, страховых компаний и частного капитала, причём основная доля первоначальных заокеанских вложений полностью изымалась и переводилась обратно в Банк Дубая и множество других банков, хотя контрольный пакет акций всегда оставался у тех, кто сделал начальные инвестиции. Таким образом, иностранные вкладчики быстро получали обратно свои деньги вместе с немалой прибылью и продолжали извлекать крупные доходы, готовясь к будущей продаже объекта местным компаниям по огромной цене. По оценке Брайта, за каждые сто миллионов долларов, вложенных в строительство объекта недвижимости, вкладчики получали сто пятьдесят миллионов уже отмытых долларов. И это было самым главным. Сто миллионов долларов, возвращённых после начала строительства, и пятьдесят миллионов прибыли оказывались чистыми, как мрамор на памятнике Вашингтону. Придраться было не к чему.

Если бы не эти диски.

— Финансирование каждого из этих объектов, каждый цент, израсходованный на инвестиции и полученный в качестве прибыли, — все это прошло через Главную налоговую инспекцию, Комиссию по биржевым операциям и ценным бумагам. Все это проверялось таким количеством юристов, что они могут заполнить весь Пентагон, и никто ничего не заметил Он хранил эти материалы на случай, если сгорит, но тогда он надеялся воспользоваться ими в обмен на применение к нему программы защиты свидетелей и ..

— И стать самым богатым человеком в Коди, штат Вайоминг, — заметил Майк Шратц. — Однако об этом пронюхали не те люди. Интересно, как они догадались?

Что говорят наши друзья?

— Им это неизвестно. Они всего лишь получили задание убить всех четверых и обставить это как исчезновение. Их боссы явно ожидали, что парней арестуют, и потому полностью лишили их остальной информации. Ты считаешь, так уж трудно нанять подобных парней для контрактного убийства? Да нет ничего проще, все равно, что во время вечеринки пригласить девушку на танец.

— Это верно. А в Вашингтоне уже знают о том, что ты обнаружил?

— Нет, Майк. Мне хотелось сначала ознакомить всех вас, — ответил Брайт. — Итак, каково ваше мнение, джентльмены?

— Если мы будем действовать быстро... можно захватить огромные деньги... может быть, они уже куда-нибудь перевели их? — размышлял вслух Шратц. — Они умные парни, если судить по этим материалам... Впрочем, готов поспорить, что это не пришло им в голову. Кто согласен?

— Можешь спорить, но только не со мной, — объявил другой агент. По специальности он был юристом и дипломированным бухгалтером-ревизором. — Думаешь, они станут беспокоиться? Это почти идеальный — нет, черт побери, просто идеальный план. Полагаю, нам нужно выразить своё восхищение — в конце концов, они окажут немалую пользу в решении проблемы нашего торгового баланса.

Во всяком случае, парни, эти деньги не принадлежат никому — их не будут требовать обратно. Можно конфисковать все.

— Эта сумма равняется бюджету бюро за два года...

— Плюс эскадрилья истребителей для ВВС. Конфискация такой суммы причинит им серьёзный ущерб. Марк, мне кажется, ты должен сообщить об этом директору, — подвёл итог Шратц. — Сидящие вокруг стола закивали.

— А где сегодня Пит? — Пит Мариано был специальным старшим агентом и возглавлял отделение ФБР в Мобиле.

— Скорее всего в Венеции, — ответил один из агентов. — Здорово расстроится, когда узнает, что пропустил такое крупное дело.

Брайт закрыл папку Он уже забронировал место на утренний рейс в международный аэропорт «Даллес».

* * *

Транспортный самолёт С-141 совершил посадку на аэродроме Говард-Филд на десять минут раньше расписания. После чистого сухого воздуха Колорадских Скалистых гор и ещё более сухого, разреженного и чистого воздуха, которым они дышали в полёте, влажность Панамского перешейка была такова, что им казалось, будто в дверях они наткнулись на плотную завесу. Солдаты собрали снаряжение, и сержант, ответственный за транспортировку, вывел их из самолёта. Все были спокойными и серьёзными. Перемена в климате была физическим доказательством того, что время игр кончилось. Началась операция. Они тут же вошли в зелёный автобус и приехали к полуразвалившимся казармам Форт-Коббе.

Вертолёт МН-53J совершил посадку на том же аэродроме несколькими часами позже, и его без особых церемоний закатили в ангар, где окружили вооружёнными часовыми. Полковника Джоунса и его экипаж отвели в соседнюю казарму и предложили подождать.

Ещё один вертолёт, на этот раз СН-53Е «Суперстэллен», принадлежащий корпусу морской пехоты, перед самым рассветом взлетел с палубы вертолётоносца «Гвадалканал». Он направился на запад через Панамский залив к Корезалу, маленькой военной базе рядом с Гейллард-Кат, наиболее трудным участком первоначального проекта по сооружению канала. Перед вылетом обслуживающий персонал присоединил к стропу, свисающему с нижней части вертолёта, какой-то крупный предмет, и СН-53Е неуклюже доставил его через двадцать минут к намеченному месту. Пилот уменьшил скорость до нуля, завис над точкой назначения и осторожно опустил свой груз на землю, прислушиваясь к указаниям сержанта, ответственного за транспортировку. Наконец связной фургон опустился на бетонную площадку. Строп отсоединили, и вертолёт тут же ушёл в сторону, уступая место вертолёту транспортно-десантной группы СН-46, который высадил рядом с фургоном четырех человек и вернулся на свой корабль. Высаженные специалисты тут же принялись за работу, приводя фургон в состояние готовности.

Связной фургон имел самый обычный вид и больше всего походил на грузовой контейнер на колёсах, хотя и имел стандартную для большинства военных автотранспортных средств маскировочную пятнистую окраску Однако облик ею быстро изменился, как только связисты начали устанавливать на нём различные радиоантенны, в том числе и круглую спутниковую антенну диаметром в четыре фута. Кабели энергоснабжения подсоединили к генераторам, уже размещённым рядом, и тут же включили кондиционеры для защиты чувствительного электронного оборудования, а вовсе не ради комфорта связистов. Все связисты были в комбинезонах военного образца, хотя ни один из них не являлся военнослужащим.

Теперь всё было готово.

Или почти все. На мысе Канаверал начался окончательный отсчёт перед запуском ракеты «Титан-IIID». Трое старших офицеров ВВС и полдюжины штатских следили за работой сотни техников, завершающих приготовления. Настроение у всех было подавленное. Запланированный груз был снят в последнюю минуту и заменён менее важным (с их точки зрения). Полученное объяснение не показалось убедительным, а количество ракет для вывода спутников на орбиту было недостаточно для того, чтобы играть в такие игры. Но никто не пожелал рассказать им, что это за игры.

* * *

— Вот он, вижу цель, — доложил Бронко.

Его истребитель находился в полумиле от цели и чуть ниже её. На этот раз целью являлся, по-видимому, четырехмоторный «Дуглас» типа С-4, -6 или -7 — самый большой самолёт, который до сих пор приходилось перехватывать Бронко Четыре поршневых двигателя и один вертикальный руль-стабилизатор указывали на то, что это продукт фирмы «Дуглас» и по своему возрасту он был несомненно старше человека, преследующего его сейчас. Уинтерс видел голубое пламя, что вырывалось из выхлопных труб огромных радиальных двигателей, и лунный свет, отражающийся от пропеллеров.

Лететь теперь было труднее. Он сближался с целью и был вынужден сбавить скорость, чтобы не обогнать «Дуглас». Уменьшив подачу топлива в двигатели «Пратт энд Уитни», а также выпустив закрылки, чтобы увеличить подъёмную силу и воздушное сопротивление, Бронко заметил, что скорость упала до двухсот узлов.

Когда F-15 оказался в сотне ярдов от хвоста цели, Бронко уравнял свою скорость со скоростью «Дугласа». Тяжёлый истребитель потряхивало — это мог заметить только пилот — от турбулентности воздушного потока летящего впереди большого самолёта. Время. Он глубоко вздохнул и размял пальцы рук, удерживающие штурвал, затем включил мощные посадочные прожекторы. Капитан Уинтерс тут же убедился, что экипаж «Дугласа» настороже. Через мгновение после того, как ослепительные лучи его прожекторов осветили бывший авиалайнер, кончики крыльев качнулись.

— Находящийся передо мной самолёт — опознайте себя! — скомандовал он на частоте береговой охраны.

Самолёт начал поворот — да, это, судя по всему, ОС-7В, подумал Бронко, последний из поколения огромных поршневых авиалайнеров, так быстро снятых с эксплуатации в конце пятидесятых после появления реактивных машин. Пламя выхлопных газов резко удлинилось после того, как пилот увеличил скорость.

— Находящийся передо мной самолёт, вы находитесь в запретном воздушном пространстве. Немедленно опознайте себя! — скомандовал на этот раз Бронко.

Слово «немедленно» имеет для лётчиков особое значение.

Теперь ОС-7В пикировал вниз, к гребням волн. Истребитель следовал за ним словно привязанный.

— Находящийся передо мной самолёт, повторяю, вы находитесь в запретном воздушном пространстве. Сейчас же опознайте себя!

«Дуглас» поворачивал на восток, к полуострову Флорида. Капитан Уинтерс взял на себя штурвал и при-готовил к бою бортовую авиапушку. Затем быстро оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что на морской поверхности нет судов.

— Самолёт передо мной, если вы немедленно не опознаете себя, я открываю огонь!

Никакой реакции.

Самым трудным теперь было то обстоятельство, что система вооружения истребителя, готовая к бою, делала все, чтобы облегчить пилоту попадание в цель. Но они захотели получить один самолёт в целости и сохранности, так что Бронко пришлось приложить все силы, чтобы не ударить очередью по самолёту. Он нажал на спуск, словно погладив его.

Половина снарядов в магазине были трассирующими, и шестиствольный пулемёт выплюнул очередь со скорострельностью, близкой к сотне снарядов в секунду. В результате перед истребителем появился длинный язык зелено-жёлтого пламени, напоминающий лазерный луч в научно-фантастическом фильме, и на мгновение повис всего в десятке ярдов от кокпита ОС-7В.

— Самолёт передо мной, выровняйтесь и опознайте себя — в противном случае следующая очередь попадёт в вас!

— Кто это? Какого черта? — «Дуглас» выровнялся.

— Опознание! — резко скомандовал Уинтерс.

— Транспортный «Кариб» — совершаем специальный рейс из Гондураса.

— Вы находитесь в запретном воздушном пространстве. Поворачивайте налево на курс три-четыре-семь.

— Послушайте, мы ничего не знали относительно запретного пространства. Скажите, куда лететь, и мы уйдём отсюда, хорошо?

— Поворачивайте налево на курс три-четыре-семь. Я буду следовать за вами. Готовьте убедительные объяснения, «Кариб». Вы выбрали плохое место для полёта без опознавательных огней Надеюсь, ваш рассказ будет весьма доказательным, потому что полковник недоволен вами. Поворачивайте свою толстозадую птицу — немедленно!

На мгновение все осталось по-прежнему. Бронко почувствовал раздражение оттого, что они не принимают его всерьёз, отвёл истребитель чуть вправо и выпустил ещё одну очередь, стараясь поторопить цель.

И «Дуглас» повернул налево и лёг на курс три-четыре-семь. Вспыхнули опознавательные огни.

— Вот так, «Кариб», сохраняйте курс,и высоту. Никаких радиопереговоров. Повторяю, полное радиомолчание до тех пор, пока не получите указаний. Не ухудшайте и без того плохую ситуацию. Я буду следовать за вами. Конец связи.

Потребовалось около часа, причём каждая секунда казалась Уинтерсу бесконечной, словно он в час пик ехал в гоночном «Феррари» по улицам Манхэттена. Облака катились с севера, и в них сверкали молнии. Но мы успеем совершить посадку, подумал Уинтерс. И тут же, словно кто-то услышал его мысли, внизу вспыхнули посадочные огни.

— «Кариб», заходите на. посадку на освещённую перед вами дорожку и в точности исполняйте все их приказы. Конец связи. — Бронко взглянул на индикатор запаса горючего. Хватит ещё на несколько часов. Чтобы сбросить напряжение, он позволил себе взвиться на высоту в двадцать тысяч футов, наблюдая за тем, как мигающие огни «Дугласа» вошли в голубой прямоугольник старого аэродрома.

— Все в порядке, он наш, — послышалось в наушниках лётчика-истребителя.

Бронко не ответил. Он развернул свой F-15 в сторону базы ВВС в Эглине, рассчитывая совершить посадку до наступления грозы. Завершилась ещё одна ночная смена.

* * *

DС-7В докатился до конца посадочной дорожки и замер. В тот момент, когда самолёт остановился, вспыхнули огни вокруг. В пятидесяти ярдах от носовой кабины «Дугласа» стоял джип с пулемётом М-2 калибра 0.50 на турели; с левой стороны свесилась большая коробка с патронами. Дуло пулемёта было направлено прямо на кабину самолёта.

— Быстро выйти из самолёта, amigo ! — загремел из громкоговорителей чей-то яростный голос.

С левой стороны кокпита открылась дверца. Оттуда выглянул мужчина, ему было далеко за сорок. Его лицо казалось бледным от испуга. Ослеплённый ярким светом прожекторов, направленных ему прямо в глаза, он ничего не понимал. Это, разумеется, было частью общего плана.

— Вниз на бетон, amigo, — послышался голос откуда-то из-за прожекторов.

— Что здесь происходит? Я...

— Вниз на бетон, проклятый красный шпион, — быстро, черт побери!

На аэродроме не было лестницы. Рядом с пилотом появился второй мужчина. По очереди они сели на порог, опустились вниз, пока не повисли на руках, и затем спрыгнули на потрескавшуюся поверхность дорожки, пролетев оставшиеся четыре фута. Их встретили сильные руки солдат в закатанных до локтя маскировочных комбинезонах.

— Лечь на бетон лицом вниз, проклятый красный шпион! — громко крикнул молодой голос.

— Черт побери, наконец-то удалось поймать одного! — произнёс другой. — Только посмотрите, да мы выловили шпионский самолёт кубинцев!

— Какого дьявола... — попытался заговорить один из лежащих на дорожке и тут же замолчал — ему в шею упёрся трезубый пламегаситель автоматической винтовки М-16. Одновременно он почувствовал горячее дыхание на лице.

— Если мне понадобятся твои замечания, amigo, я вырву их из тебя, — послышался голос, который явно принадлежал человеку старше остальных. — Кто ещё в самолёте?

— Никого. Послушайте, мы...

— Проверить самолёт! И будьте поосторожнее! — скомандовал сержант.

— Слушаюсь, Ганни, — отозвался капрал морской пехоты. — Прикройте меня у дверцы.

— Как тебя зовут? — спросил сержант и, чтобы придать больше убедительности вопросу, ткнул пламегасителем в шею лежащего пилота.

— Берт Руссо. Я...

— Ты выбрал неудачное время, чтобы шпионить за манёврами, Роберто. На этот раз мы приготовились к встрече, парень! Интересно, захочет ли Фидель получить обратно своего педераста?..

— Эй, Ганни, мне кажется, он не похож на кубинца, — заметил молодой голос.

— Думаешь, это русский?

— Я не понимаю, о чём вы говорите, — запротестовал Руссо.

— Да, Роберто, конечно. Я... мы здесь, капитан!

Послышались приближающиеся шаги, и заговорил кто-то другой:

— Извините, что я опоздал, Ганни Блэк.

— Все взято под контроль, сэр. В самолёт поднимаются мои парни для осмотра. Наконец нам удалось поймать кубинских шпионов. Вот этого зовут Роберто. Со вторым ещё не разговаривали.

— Переверните его.

Чья-то грубая рука перевернула пилота на спину, словно тряпичную куклу, и тот увидел, наконец, откуда исходит горячее дыхание. Огромная немецкая овчарка — самая большая, которую ему приходилось встречать, — смотрела на него с расстояния в три дюйма. Когда он взглянул на собаку, она угрожающе зарычала.

— Не смей пугать моего пса, Роберто, — заметил сержант Блэк безо всякой необходимости.

— Имя?

Берт Руссо не мог различить окружающие его лица. Они скрывались за слепящими глаза прожекторами. Он всего лишь видел карабины и собак, одна из которых стояла рядом с его вторым пилотом. Едва он открыл рот, чтобы заговорить, собака у его лица шевельнулась, и дыхание застыло у него в груди.

— Вы, кубинцы, ничего не поняли. Мы предупреждали вас, чтобы вы не шпионили за нами, ещё в прошлый раз, но вам захотелось проделать это снова, правда? — заметил капитан.

— Я не кубинец — я американец. Не понимаю, о чём вы говорите, — сумел, наконец, выдавить пилот.

— Есть документы? — спросил капитан.

Берт Руссо поднял руку, чтобы достать бумажник, однако на этот раз рычание собаки было по-настоящему пугающим.

— Не дразни пса, — предостерёг его капитан. — Они немного нервничают, понимаешь?

— Проклятые кубинские шпионы, — заметил сержант Блэк. — Может, их лучше просто прикончить, сэр? Кого это интересует?

— Эй, Ганни? — донёсся голос из самолёта. — Это не разведывательный самолёт. Здесь полно наркотиков! Мы поймали контрабандистов!

— Сукины дети! — разочарованно произнёс сержант. — Всего лишь наркотики?

Вот дерьмо!

— Мистер, вы уж действительно выбрали неудачное место для полёта этой ночью, — рассмеялся капитан. — Сколько там наркотиков, капрал?

— Полный самолёт, сэр. Травка и кокаин.

— Проклятый контрабандист, — повторил сержант и на мгновение задумался. — У меня есть предложение, капитан.

— Слушаю.

— Видите ли, сэр, эти самолёты совершают посадку, команды разбегаются, и никто не может потом их найти, сэр.

Словно кто-то прочитал мысли сержанта — из болота, окружающего аэродром, донёсся гортанный рёв. Альберт Руссо вырос во Флориде и знал, кому он принадлежит.

— Понимаете, сэр, кто будет разбираться с этим? Самолёт совершил посадку, члены экипажа выпрыгнули из кабины и бросились в разные стороны, прежде чем мы успели их остановить, попали в болото, мы услышали крики... — Наступило молчание. — Я хочу сказать, это всего лишь контрабандисты — и везли к тому же наркотики. Всем на них наплевать, правда, сэр? Мир станет от этого только лучше, верно? Черт побери, да и аллигаторов нужно подкормить. Судя по реву, сэр, они изрядно проголодались.

— Никаких доказательств, — задумчиво произнёс капитан.

— Поверьте, сэр, никто не будет задавать вопросов, — настаивал сержант. Ведь об этом знаем мы одни, сэр.

— Нет! — пронзительно завопил второй пилот, впервые открыв рот и заставив вздрогнуть стоящую рядом собаку.

— Молчать, мы занимаемся делом, — заметил сержант.

— Джентльмены, доводы сержанта представляются мне весьма убедительными, — произнёс капитан после недолгого раздумья. — Аллигаторы действительно проголодались. Но сначала пристрелите задержанных, сержант. Не надо проявлять излишнюю жестокость, а аллигаторам всё равно. Только не забудьте забрать у них все документы.

— Слушаюсь, шкипер, — ответил сержант. Как он, так и остальные солдаты из дежурного отделения — на аэродроме их было всего восемь — прибыли из Центра специальных операций в Макдилле. Все они принадлежали к разведывательному подразделению корпуса морской пехоты, и необычные виды деятельности были для них скорее правилом, чем исключением. Их вертолёт стоял в полумиле отсюда.

— О'кей, приятель, — сказал Блэк, наклоняясь к лежащему пилоту. Одним мощным рывком он поднял его на ноги. — Это верно, ты выбрал неудачное место для провоза наркотиков, парень.

— Подождите! — закричал второй пилот. — Мы не... мы можем рассказать...

— Рассказывай сколько угодно, парень. Я получил приказ. Пошли. Если хочешь помолиться, у тебя ещё есть время.

— Мы прилетели из Колумбии...

— Это действительно сюрприз, правда? — заметил Блэк, подталкивая пилота к деревьям. — Постарайся лучше поговорить с Господом, парень. Может, он выслушает тебя. А может, и не выслушает.

— Я все расскажу, — взмолился Руссо.

— Меня это не интересует.

— Но вы не можете...

— Могу, конечно. Как ты думаешь, чем я зарабатываю на жизнь? — На лице сержанта появилась удивлённая улыбка. — Да ты не беспокойся. Все произойдёт быстро, не успеешь ничего почувствовать. Я не заставляю людей мучиться, как делаете это вы своими наркотиками. У меня все просто.

— У меня семья, — в голосе Руссо уже чувствовалось отчаяние.

— Почти у всех людей семьи, — согласился Блэк. — И неплохо живут. Надеюсь, у тебя есть страховка. Смотри!

Ещё один морской пехотинец направил в кусты луч своего фонаря, осветив огромного аллигатора, — Руссо никогда не доводилось видеть такого — длиной больше двенадцати футов. В свете фонаря глаза рептилии жёлто мерцали, а тело походило на зелёное бревно. С пастью.

— Все, больше не пойдём, — решил Блэк. — Отведите собак, черт побери!

Аллигатор — солдаты звали его Никодемус — открыл пасть и зашипел. Звук был невыразимо страшным.

— Прошу вас... — прошептал Руссо.

— Я все расскажу! — снова выкрикнул второй пилот.

— О чём? — с отвращением пробормотал капитан. — Почему вы отказываетесь умереть, как подобает мужчинам? — казалось, хотел сказать он.

— Откуда мы прилетели. Кто передал нам груз наркотиков. Место назначения. Радиокоды. Кто должен нас встретить. Расскажу все!

— Да, конечно, — кивнул капитан. — Сержант, соберите их личные документы и всё остальное. Впрочем, лучше пусть сначала разденутся, и уж потом расстреляйте. Сделайте это поаккуратнее.

— Но мне всё известно! — в ужасе закричал Руссо.

— Ему всё известно, заметил сержант Блэк. — Разве это не здорово? Раздевайся, парень.

— Минутку, сержант. — Капитан подошёл поближе и направил свет фонаря в лицо пилота. — Вы знаете что-то, что может заинтересовать нас? — Это был голос, которого раньше они не слышали. Несмотря на то, что мужчина был в маскировочном комбинезоне, он не принадлежал к корпусу морской пехоты.

Десять минут спустя все показания были записаны на магнитофонную ленту.

Конечно, основную часть сведений они уже знали, однако информация о расположении посадочной площадки и радиокодах была новой.

— Итак, вы добровольно отказываетесь от адвоката? — спросил штатский.

— Да!

— И готовы сотрудничать с нами?

— Да!

— Отлично. — После этого Руссо и второму пилоту по фамилии Беннетт завязали глаза. Их отвели к вертолёту. К полудню следующего дня они предстали перед полицейским судьёй, а затем перед федеральным судьёй округа; ещё до заката они оказались в отдалённой части базы ВВС в Эглине, в недавно построенном здании, окружённом высоким забором. Его охраняли молчаливые часовые в военной форме.

Руссо и Беннетт не подозревали, как им повезло. Для получения звания аса требовалось сбить пять самолётов, и Бронко успешно продвигался к цели.

Глава 10 Сухие ноги

Марк Брайт зашёл к помощнику заместителя директора ФБР Мюррею, считая это долгом вежливости. Затем он собирался пойти к директору Джейкобсу.

— Вижу, ты успел прилететь первым рейсом. Как идёт расследование?

— «Дело пиратов» — так называют его в газетах — продвигается хорошо. Но я прилетел в Вашингтон из-за того, что косвенно с ним соприкасалось и прояснилось неожиданно. Убитый оказался намного теснее связан с преступным миром, чем мы предполагали. — Брайт объяснил создавшееся положение за несколько минут, достав из кейса одну из папок.

— О какой сумме идёт речь?

— Мы ещё не уверены. Для оценки потребуется тщательный анализ, проведённый людьми, превосходно разбирающимися в финансах, особенно в корпоративных и международных, но... по-видимому, это семьсот миллионов долларов.

Мюррей заставил себя поставить чашку, не расплескав кофе.

— Ты можешь повторить ещё раз?

— Да, слух тебя не обманул. Я не знал об этом ещё позавчера и закончил чтение документов всего сутки назад. Господи, Дэн, я всего лишь просмотрел их. Если я и ошибаюсь, то скорее в сторону недооценки упомянутых сумм. Как бы то ни было, я решил, что директор захочет ознакомиться с материалами как можно быстрее.

— Не говоря уже о министре юстиции и президенте. Когда ты идёшь к Эмилю?

— Через полчаса. Хочешь пойти со мной? Ты лучше разбираешься в международных финансах, чем я.

В ФБР было много помощников заместителей директора, и должность Мюррея определялась достаточно смутно; сам Мюррей в шутку называл свой пост «свободный полузащитник». Являясь главным экспертом по терроризму, он был также специалистом в вопросах, связанных с тем, как различные международные группы перевозят людей, оружие и деньги из одной точки мира в другую. Это вместе с его огромным опытом агента-оперативника позволяло ему исполнять поручения директора или Билла Шоу, заместителя Джейкобса по расследованию преступлений, — Мюррей осуществлял функции надзора над некоторыми особо важными делами. Брайт вошёл в кабинет Мюррея совсем не случайно.

— Насколько надёжна эта информация?

— Как я уже говорил, мы ещё не принимались за проверку, но у меня здесь номера счётов, даты банковских операций, переведённые суммы и убедительный след, ведущий к месту, откуда первоначально переводились деньги.

— И все это благодаря тому, что береговая охрана...

— Нет, сэр. — Брайт заколебался. — Впрочем, может быть. Мы поняли, что убитый имел контакты с преступным миром, и потому расследовали его прошлое более тщательно, чем обычно. Может быть, мы получили бы эти сведения в любом случае. Но при создавшемся положении я всё время возвращался в этот дом. Ты ведь знаешь, как это бывает.

— Да. — Мюррей кивнул. Одним из качеств хорошего агента является настойчивость. Другим — инстинкт. Брайт возвращался в дом, принадлежавший жертвам, пока его не покидало чувство, что там должно быть что-то ещё. — Как ты обнаружил сейф?

— У бывшего владельца под креслом на колёсиках был подложен такой коврик из резины, чтобы колёсики свободно катались. А ты знаешь, что такие коврики, если всё время поворачиваться в кресле, постоянно сдвигаются? Я просидел за этим письменным столом в общей сложности не меньше часа и заметил, наконец, что коврик сместился. Тогда откатил кресло в сторону, чтобы убрать коврик, и тут мне пришла в голову мысль — какое это идеальное место для тайника. И оказался прав. — Брайт улыбнулся. У него были для этого все основания.

— Тебе следует написать об этом для «Следователя». — Мюррей имел в виду информационный бюллетень для внутреннего пользования. — Пусть все знают, где следует искать тайники.

— У нас в отделении хороший специалист по сейфам. Ну а дальше понадобилось всего лишь найти ключ к информации, накопленной на дисках. В Мобиле есть специалист, который иногда помогает нам в этом, — нет. он не знает, что в них содержится. Он привык не обращать на это внимания, да и не так уж это интересует его. Я решил, что все полученные сведения лучше хранить в полной тайне, пока не примем решение о конфискации вкладов.

— Знаешь, по-моему, бюро ещё никогда не доводилось загрести торговый центр. Однажды, насколько я помню, мы прихватили бар со стриптизом. — Мюррей засмеялся, поднял трубку телефона и набрал номер кабинета директора.

— Доброе утро, Мойра Это Дэн Мюррей, Передай боссу, что у нас есть для него что-то крайне интересное. И Биллу Шоу будет полезно послушать. Подойдём через пару минут. — Мюррей положил трубку. — Пошли, агент Брайт. Не часто случается выиграть «Большой шлем», принимая участие в турнире в первый раз Ты встречался с директором?

— Всего лишь раскланивался раза два на приёмах.

— Он — хороший парень, — заверил Мюррей молодого агента, выводя его в коридор. Пройти нужно было всего несколько шагов. По пути они встретили Билла Шоу.

— Привет, Марк. Как отец?

— Ловит много рыбы.

— Сейчас он живёт на Флорида-Кис, не так ли?

— Да, сэр.

— Эта информация придётся тебе по вкусу, Билл, — заметил Мюррей, открывая дверь в приёмную директора ФБР. Он пропустил вперёд Шоу и Брайта и замер на месте от удивления, увидев секретаршу Джейкобса. — Господи, Мойра, да ты красавица!

— Следите за собой, мистер Мюррей, иначе я сообщу вашей жене! — Но наблюдательность не изменила Мюррею. На Мойре был отменный костюм, идеальный макияж, а лицо её прямо-таки светилось от вновь познанной любви.

— Почтительнейше прошу извинить меня, мадам, — галантно произнёс Мюррей. Этот красивый молодой человек — Марк Брайт.

— Вы пришли на пять минут раньше назначенного времени, агент Брайт, — заметила миссис Вулф, не глядя на расписание назначенных встреч. — Хотите кофе?

— Нет, мадам, спасибо.

— Хорошо — Она убедилась, что директор не говорит по телефону. — Заходите.

Кабинет директора ФБР был достаточно просторным для проведения совещаний.

Эмиль Джейкобс пришёл в Бюро после завершения безупречной карьеры на посту федерального прокурора США в Чикаго и занял должность директора, отказавшись от назначения в Апелляционный суд. Само собой разумеется, что он мог бы стать партнёром в любой юридической фирме страны, занимающейся уголовным судопроизводством, но с того самого дня, как Джейкобс стал адвокатом, он посвятил жизнь преследованию преступников. Отчасти это объяснялось тем, что его отец пострадал во время «пивных войн» периода сухого закона. Джейкобс до сих пор не забыл шрамы отца, после того как тот отказался исполнить требования гангстера из банды Саут-Энда. Небольшого роста, как и его отец, Эмиль Джейкобс видел своей миссией в жизни защиту слабых от преступников и осуществлял её с религиозным пылом, скрывающимся за блестящим умом аналитика. Еврей — что было редким исключением в Бюро, состоящем главным образом из ирландских католиков, он был избран почётным членом семнадцати ирландских лож. Тогда как Дж. Эдгар Гувер был известен сотрудникам ФБР как «директор Гувер», для сегодняшних агентов Джейкобс был Эмилем.

— Ваш отец когда-то работал вместе со мной, — заметил Джейкобс, протягивая руку агенту Брайту. — Он живёт сейчас на Маратон-Кис? Все ещё ловит тарпонов?

— Да, сэр. Откуда вы знаете?

— Каждый год в праздник Ханука он присылает мне открытку, — засмеялся директор ФБР. — Это длинная история. Удивительно, что он не рассказал её вам. Итак, что у вас?

Брайт сел, открыл кейс и достал из него скреплённые вместе копии документов. Затем он начал рассказ, сначала неуверенно, запинаясь, но уже через десять минут продолжая с увлечением. Джейкобс быстро перелистывал страницы, но не упустил ни одного сказанного Брайтом слова.

— Мы полагаем, что общая сумма превышает полмиллиарда долларов, — закончил он.

— Из того, что я вижу, сумма покрупнее, сынок.

— У нас не было времени проверить полученные сведения, сэр. Подробный анализ можно сделать позже Я решил, что следует проинформировать вас как можно быстрее.

— Вы приняли правильное решение, — ответил Джейкобс, не отрывая взгляда от документов. — Билл, кому в Министерстве юстиции лучше всего поручить но?

— Помните парня, который занимался банковским расследованием: банк брал вклады у населения и давал деньги взаймы? Парень оказался прямо-таки волшебником, когда понадобилось проследить перевод денег из одного места в другое. Его зовут Марти — фамилию не помню, — произнёс Шоу. — Молодой парень. У него нюх, как у ищейки. Думаю, следует подключить и Дэна.

Джейкобс поднял голову.

— Каково ваше мнение?

— Не возражаю. Жаль, что мы не можем получить комиссионные от общей суммы конфискованных денег. Но нужно действовать как можно быстрее. Стоит им пронюхать, как...

— Может оказаться, что это не будет иметь значения, — задумчиво сказал Джейкобс. — Но и затягивать расследование не стоит. Потеря такой суммы окажется для них серьёзным делом. А если прибавить к этому другие вещи, которыми мы... извините меня. Отлично, Дэн, принимайтесь за работу не теряя времени. А с делом «пиратов» никаких осложнений?

— Никаких, сэр. Вещественные доказательства достаточно убедительны для вынесения обвинительного приговора Федеральный прокурор принял решение полностью отказаться от признания, данного одним из них, когда адвокат начал возражать по поводу обстоятельств, при которых оно получено. Говорят, он улыбнулся при этом. Заявил адвокату, что не пойдёт ни на какие сделки, что у него достаточно доказательств, чтобы послать обоих на электрический стул — и он именно это и собирается сделать. Настаивает на скорейшем начале процесса и будет сам участвовать в нём в качестве обвинителя, с начала до конца.

— Похоже, мы являемся свидетелями многообещающей политической карьеры, заметил Джейкобс. — Сколько во всём этом рекламы и сколько подлинной решительности?

— В Мобиле он относится к нам очень хорошо, сэр, — ответил Брайт.

— Да, друзья в Капитолии всегда пригодятся, — согласился Джейкобс. — Значит, вы вполне удовлетворены готовностью дела к процессу.

— Да, сэр. Доказательства весьма убедительны. То, что лишь косвенно связано с делом, может расследоваться само по себе как самостоятельный случай.

— Если они всего лишь собирались убить его, почему на яхте было так много денег? — спросил Мюррей.

— Приманка, — ответил агент Брайт. — В признании, от которого мы отказались, говорится, что эти двое должны были доставить деньги кому-то на Багамских островах. Из находящегося перед вами документа видно, что убитый временами сам перевозил крупные суммы. По-видимому, по этой причине он и купил яхту.

— Звучит убедительно, — кивнул Джейкобс. — Дэн, ты объяснил этому капитану...

— Да, сэр. Он усвоил полученный урок.

— Отлично. Вернёмся к деньгам. Дэн, ты будешь поддерживать связь с Министерством юстиции и информировать меня через Билла. Мне нужно, чтобы мы установили день, когда будет осуществлена конфискация вкладов, — даю вам три дня, чтобы согласовать эту дату. Агент Брайт и отделение в Мобиле получат благодарность за раскрытие этого дела, но оно останется под кодовым названием до того момента, пока мы не будем готовы действовать.

Кодовое название означало, что дело будет засекречено на уровне операций ЦРУ. Ничего необычного для бюро, которое занималось контрразведывательной деятельностью внутри страны, в этом не было. — Марк, выбери кодовое название операции.

— «Тарпон». Отец всегда охотился за ними, и эти рыбы легко не сдаются.

— Вот выберу время, поеду к нему и посмотрю сам. Мне никогда не удавалось поймать ничего больше щуки. — Джейкобс задумался. Интересно, о чём он думает, пронеслось в голове Мюррея. Что бы это ни было, выражение лица Эмиля было хитрым. — Трудно подобрать более удобное время для такого дела. Жаль, что я не могу посвятить вас во все подробности. Марк, передай отцу от меня привет.

Директор встал, давая понять, что совещание закончено.

Миссис Вулф обратила внимание, что все вышедшие из кабинета директора улыбались. Шоу даже подмигнул ей. Через десять минут она поставила в стальной шкаф новую папку, пока пустую, на которой было напечатано «Тарпон». Папка была помещена в секцию под заголовком «Наркотики», и Джейкобс сообщил ей, что через несколько, дней в неё будут вложены документы.

Мюррей и Шоу проводили агента Брайта к его машине.

— Что это происходит с Мойрой? — спросил Дэн, когда машина уехала.

— Все считают, что у неё появился друг.

— Давно пора.

* * *

В 16.45 Мойра Вулф опустила пластмассовый чехол на свой компьютер и второй — на пишущую машинку. Прежде чем выйти из комнаты, она ещё раз проверила макияж и лёгким пружинистым шагом направилась по коридору. Самым странным было то, что она не замечала, как все сотрудники поддерживают её. И секретарши, и помощники, и даже служба охраны директора старательно избегали каких-либо замечаний по этому поводу, опасаясь смутить её. Но сегодня она шла на свидание. Все признаки этого были налицо, хотя Мойре казалось, что она сумела это скрыть.

Миссис Мойра Вулф, являющаяся старшим исполнительным секретарём, имела право на собственное место для стоянки автомобиля, что было одной из многих привилегий, облегчавших жизнь. Несколько минут спустя она выехала на 10-ю улицу Северо-Запада и затем повернула на Конститьюшн-авеню. Вместо того чтобы направиться, как обычно, в Александрию и домой, она поехала на запад через мост Теодора Рузвельта в Арлингтон. Казалось, что поток автомашин, особенно тесный в часы пик, расступается перед ней, и через двадцать пять минут она остановилась возле маленького итальянского ресторана у Семи Углов. Прежде чем выйти из машины, она снова проверила макияж в зеркале заднего обзора. Её дети сегодня вечером поужинают в Макдональдсе, но они поймут. Мойра сказала им, что остаётся на работе допоздна, и была уверена, что они ей поверили, хотя ей следовало догадаться, что дети распознают её обман с такой же лёгкостью, как она распознавала их ложь.

— Извините меня, — обратилась она, войдя к Хостес.

— Вы, должно быть, миссис Вулф, — тут же отозвалась девушка. — Пройдите за мной, пожалуйста. Мистер Диас ждёт вас.

Феликс Кортес — Хуан Диас — сидел за угловым столиком в дальней части ресторана. Мойра была уверена, что он выбрал столик в тёмном углу ради большего уединения и сидел спиной к стене, чтобы видеть, когда она войдёт в ресторан. И в том, и в другом случае она была отчасти права. Но только отчасти. В этом районе Кортес чувствовал себя неуверенно. Штаб-квартира ЦРУ находилась всего в пяти минутах, тысячи сотрудников ФБР жили поблизости, а вдруг одному из старших офицеров контрразведки захочется посетить этот ресторан? Он был уверен, что никто не знает, как он выглядит, но разведчики рассчитывают дожить до пенсии, потому что действуют тольконаверняка. Его нервозность, таким образом, была не совсем притворной. С другой стороны, Кортес не имел при себе оружия Он занимался работой, в которой огнестрельное оружие не столько решало проблемы, сколько причиняло неприятности, какого бы мнения ни придерживалась общественность.

Увидев Мойру, Феликс встал ей навстречу. Хостес, проводившая её, сразу же ушла, как только поняла смысл «деловой встречи», оставив возлюбленных — ей это показалось даже прелестным — наедине, чтобы они могли взять друг друга за руки и обменяться поцелуями, которые выглядели достаточно страстными, несмотря на то, что ресторан, в общем-то, место общественное. Кортес усадил свою даму, налил ей бокал белого вина и лишь после этого сам опустился в кресло. В его первых словах звучало робкое смущение.

— Я боялся, что ты не придёшь.

— Ты давно здесь? — спросила Мойра. В пепельнице лежало с полдюжины окурков.

— Почти час, — ответил он с улыбкой. По-видимому, он удивлён собственным поведением. подумала Мойра.

— Но я приехала раньше намеченного времени.

— Я знаю. — На этот раз он рассмеялся. — Здесь я веду себя по-дурацки, Мойра. Дома я совсем другой.

Она не правильно истолковала его слова.

— Извини, Хуан, я совсем не хотела...

Идеальный ответ подсказал Кортесу его ум. Лучше не придумаешь Он протянул руку к ней через стол и взглянул на неё сияющими глазами.

— Не беспокойся ни о чём. Иногда мужчине даже полезно вести себя по-дурацки. Это я должен просить прощения за то, что позвонил тебе так неожиданно. У меня возникла маленькая деловая проблема. Мне пришлось срочно вылететь в Детройт, и поскольку я оказался поблизости, то захотел повидаться с тобой, прежде чем отправиться домой.

— Что за проблема?

— Пришлось внести изменения в устройство карбюратора. Это связано с экономией топлива. Мне понадобилось заменить кое-какое оборудование на моих фабриках — Он махнул рукой — Проблема уже решена. Такие вещи происходят не так уж редко — к тому же у меня появился повод остановиться здесь по пути обратно.

Может быть, мне стоит благодарить ваше Агентство по охране окружающей среды или другую правительственную организацию, которая следит за вредным влиянием выхлопных газов.

— Если хочешь, я сама напишу им письмо.

— Я так счастлив, что мы снова встретились, Мойра, — произнёс Кортес дрогнувшим голосом.

— А я боялась, что...

Облегчение на его лице было очевидным.

— Нет, Мойра, это мне следовало бояться. Я — иностранец. Я редко бываю в вашей стране, и, уж конечно, здесь немало мужчин, которые...

— Хуан, в каком отеле ты остановился? — спросила миссис Вулф.

— В «Шератоне».

— Там обслуживают клиентов в их номерах?

— Да, но почему ты...

— Я проголодаюсь лишь через два часа, — ответила она и осушила бокал. — Может быть, поедем к тебе в отель?

Феликс бросил на стол пару двадцатидолларовых банкнот и вышел следом за ней из ресторана. Хостес это напомнило песню из «Король и я». Меньше чем через шесть минут они были в вестибюле «Шератона», быстро прошли к лифту, оба с беспокойством оглянулись по сторонам, надеясь, что их никто не заметит, хотя и по разным причинам. Комната Кортеса на десятом этаже отеля представляла собой скорее дорогой номер люкс. Мойра едва ли заметила это и в течение следующего часа видела только мужчину, которого ошибочно считала Хуаном Диасом.

— Как это великолепно, — произнёс он наконец.

— Что именно?

— Как это великолепно, что возникли проблемы с карбюратором.

— Хуан!

— А теперь я постараюсь придумать затруднения с контролем качества обработки деталей, тогда меня начнут приглашать в Детройт каждую неделю, — шутливо заметил он, нежно поглаживая её руку.

— Почему бы тебе не построить фабрику здесь?

— Слишком дорого обходится рабочая сила, — ответил он серьёзно. — С другой стороны, проблема наркотиков решится намного проще.

— Неужели и у вас?

— Да. Их называют «basuco» — это отвратительная смесь, непригодная для экспорта, и слишком много моих рабочих употребляют её. — Он замолчал на мгновение. — Мойра, я пытаюсь шутить, а ты заставляешь меня говорить о деле. Неужели я тебя больше не интересую?

— Как ты сам считаешь?

— Я считаю, что должен вернуться в Венесуэлу, пока могу ходить.

Пальцы Мойры скользнули по его телу.

— Мне кажется, ты быстро оправишься.

— Приятно слышать.

Он повернул голову, чтобы поцеловать её, и его взгляд замер на её теле в алевших лучах заходящего солнца, светившего в окно. Она заметила это и потянула на себя простыню. Кортес остановил её.

— Я уже не молода, — прошептала она.

— Каждый ребёнок в мире, глядя на свою мать, видит самую красивую женщину, хотя многие матери некрасивы. И знаешь почему? Ребёнок смотрит глазами любви и получает в ответ нежный взгляд. Любовь — вот источник красоты. Мойра, поверь, ты для меня прекрасна.

Свершилось. Он произнёс это слово. Кортес следил за тем, как расширились её глаза, шевельнулись губы, участилось дыхание. И уже вторично его охватило чувство стыда, но он мысленно отмахнулся. Вернее, попытался отмахнуться.

Разумеется, он поступал так и раньше, но это всегда было с молодыми женщинами, юными, прелестными, одинокими, ищущими приключений, жаждущими чего-то нового.

Мойра во многом отличалась от них. Отличается она от них или нет, напомнил он себе, дело прежде всего.

— Извини. Я смутил тебя?

— Нет, — тихо ответила она. — Теперь нет.

Кортес улыбнулся ей.

— А теперь ты достаточно проголодалась?

— Да.

— Это хорошо.

Кортес встал, принёс махровые халаты, висевшие на внутренней стороне двери, ведущей в ванную комнату. Обслуживание в отеле было превосходным. Пока официант вкатывал в гостиную их ужин. Мойра оставалась в спальне, Кортес открыл дверь, как только официант ушёл.

— Ты сделала из меня бесчестного человека. Официант так подозрительно посмотрел на меня.

Она рассмеялась.

— А ты знаешь, сколько лет прошло с тех пор, как мне приходилось прятаться в другой комнате?

— К тому же ты заказала слишком мало. Неужели можно насытиться ложкой салата?

— Если я растолстею, ты бросишь меня.

— Там, откуда я приехал, не считают у женщин ребра, — ответил Кортес. — Если я вижу слишком худого человека, тут же приходит в голову мысль о basuco. В моей стране такие люди даже забывают о еде.

— Неужели дело обстоит так плохо?

— А ты знаешь, Мойра, что такое basuco?

— Судя по материалам, которые поступают ко мне, это кокаин.

— Очень низкого качества, даже преступники отказываются переправлять его к norteamericanos, и с химическими добавками, от которых гибнет человеческий мозг. Basuco превращается в проклятье моей страны.

— И у нас положение очень плохое, — заметила Мойра. По лицу любовника она поняла, что все это весьма беспокоит его. Совсем как директора Джейкобса, подумала она.

— Я даже обратился в свою полицию. Разве могут мои рабочие нормально трудиться, если эта отрава разрушает их мозг? И что сделала полиция? Они пожимают плечами и находят себе оправдания — а люди умирают. Умирают от basuco.

От этих пуль торговцев наркотиками. И никто не предпринимает никаких действий, чтобы прекратить это — Кортес беспомощно развёл руками. — Ты ведь понимаешь, Мойра, я не просто капиталист. Мои фабрики обеспечивают людей работой, чтобы они могли строить дома и давать образование детям, в страну поступают деньги из-за рубежа. Я богат, это верно, но я помогаю моей стране — вот этими руками я помогаю ей. Мои рабочие... они приходят ко мне и говорят, что их дети... Но я бессилен что-нибудь предпринять. Наступит время, и торговцы наркотиками придут ко мне и захотят отнять мою фабрику, — продолжал он. — Я обращусь в полицию, и полиция откажет мне в помощи. Ты работаешь на своих federales, правда? Неужели нельзя сделать что-то? — Кортес затаил дыхание, ожидая ответа.

— Ты бы прочитал доклады, которые я печатаю для директора.

— Доклады, — презрительно фыркнул он. — Все умеют писать доклады. У меня дома полиция пишет много докладов, судьи ведут расследования — и никаких результатов. Если бы я так же руководил свой фабрикой, мне скоро пришлось бы жить в трущобе на склоне холми и выпрашивать подаяние на улице! А вот что предпринимают твои federales?

— Куда больше, чем тебе кажется. Прямо сейчас готовятся операции, о которых я не имею права говорить. Мои начальники говорят между собой, что правила меняются, — но я не знаю, что это означает. Директор скоро вылетит в Колумбию для встречи с министром юстиции и... Господи, я не должна была говорить об этом. Это секрет.

— Я никому не расскажу, — заверил её Кортес, — Впрочем, я и сама мало что знаю. — В её голосе звучала осторожность. Готовится что-то новое, я не имею представления, что. Но директору это не нравится.

— Если это наносит ущерб преступникам, почему такие действия не нравятся ему? — произнёс озадаченно Кортес. — Пусть всех этих мерзавцев застрелят прямо на улице, и в благодарность я приглашу твоих federales на торжественный ужин!

Мойра улыбнулась.

— Я передам твою просьбу. Именно об этом говорится в письмах — мы получаем письма от самых разных людей.

— Твоему директору следовало бы прислушаться к их пожеланиям.

— И президенту тоже.

— Может быть, он и впрямь прислушается, — небрежно заметил Кортес.

Возможно, ведь приближаются выборы...

— А вдруг он уже прислушивается? Какие бы ни были изменения, они исходят от него — А твоему директору это не нравится? — Он недоуменно покачал головой. Даже у себя дома я не понимаю деятельности правительства, так что вряд ли сумею разобраться в поступках твоего.

— Знаешь, всё-таки это странно. Впервые я ничего не знаю — впрочем, об этом нельзя говорить. — Мойра доела салат и посмотрела на пустой бокал. Феликс-Хуан тут же наполнил его.

— А ты можешь сказать мне одну вещь?

— Какую?

— Позвони мне, когда твой директор отправится в Колумбию, — сказал он.

— Но зачем? — Мойра была настолько удивлена этой просьбой, что ей в голову не пришло отказаться.

— Государственные визиты длятся несколько дней, правда?

— Да, пожалуй. Я не знаю этого.

— Когда твой директор отсутствует на работе, ведь тебе, его секретарше, нечем заниматься?

— Да, вообще-то, работы немного.

— Вот я и прилечу в Вашингтон. — Кортес встал со своего стула и сделал три шага к ней. Халат Мойры распахнулся. Феликс сразу воспользовался этим.

— Завтра, рано утром, мне нужно вернуться домой. Одного дня, проведённого с тобой, мне уже мало, милая. Гм, вижу, ты уже готова.

— А ты?

— Посмотрим. Я никак не понимаю одного, — заметил Кортес, помогая ей встать.

— Чего именно?

— Зачем пользоваться этой дурацкой пудрой, когда лучше всего запах настоящей женщины? — Действительно, Кортес не мог понять этого, но в его обязанности не входило понимать.

— Любой женщины? — спросила Мойра, направляясь к двери, ведущей в спальню.

Кортес снял халат с её плеч.

— Нет, не любой.

— Боже мой, — прошептала Мойра спустя полчаса. Её грудь блестела от пота, и его тоже.

— Я ошибся, — произнёс Кортес, лёжа лицом вниз и тяжело дыша.

— В чём?

— Когда твой директор federales отправится в Колумбию, не звони мне! — Он засмеялся, показывая, что шутит. — Мойра, я не уверен, что выдержу такое чаще одного дня в месяц.

Она хихикнула.

— Может быть, тебе не следует так трудиться, Хуан.

— Да разве я могу упустить такую возможность? — Он повернулся и взглянул на неё. — Я не испытывал ничего похожего с юношеских лет. Но ведь я больше не юноша. Почему женщины могут оставаться молодыми, тогда как мужчины — нет?

Мойра улыбнулась, не скрывая удовольствия от очевидной лести. Он доставил ей огромное наслаждение.

— А я и не могу позвонить тебе.

— Почему?

— У меня нет номера твоего телефона. — Она рассмеялась. Кортес вскочил с кровати, вытащил из кармана пиджака бумажник и тут же пробормотал что-то похожее на ругательство.

— У меня нет визитных карточек... ага! — Он взял со столика блокнот и написал на нём номер. — Это телефон в моём кабинете. Обычно меня там не бывает — я провожу весь день в цехах, — недовольно проворчал он. — Я провожу на фабрике ночи. Я провожу там уикэнды. Иногда я даже сплю там. Но Консуэла найдёт меня, где бы я ни был.

— А мне пора идти, — заметила Мойра.

— Передай своему директору, пусть он уезжает на субботу и воскресенье. Мы проведём с тобой пару дней ни природе. Я знаю отличное тихое местечко в горах, моего в нескольких часах езды отсюда.

— Думаешь, тебе это по силам? — спросила она, обнимая Кортеса.

— Я буду хорошо питаться и займусь физическими упражнениями, — пообещал он.

Последний поцелуй, и дверь за Мойрой закрылась. Кортес вошёл в ванную. Ему стало известно не так уж много, но эти сведения могут оказаться исключительно важными. «Правила меняются». Что бы они там ни меняли, директору ФБР Джейкобсу это не нравится, но он вынужден подчиниться. Он отправляется в Колумбию для обсуждения этой проблемы с министром юстиции. Джейкобс, вспомнил Кортес, хорошо знал министра юстиции. В своё время, больше тридцати лет назад, они учились на одном курсе в колледже. Колумбийский министр прилетал в Америку на похороны миссис Джейкобс. Да и президент одобрил эту операцию. Так. Два сотрудника находятся сейчас в Новом Орлеане. Там они встречаются с адвокатом двух кретинов, не сумевших должным образом справиться с убийством на яхте. ФБР, несомненно, сыграло в этом какую-то роль, и случившееся там может дать Кортесу ключ к разгадке проблемы.

Он поднял голову, продолжая намыливать руки, и взглянул в зеркало на человека, сумевшего раздобыть отрывки этой секретной информации. Он пришёл к выводу, что человек ему не нравится И тут же пожал плечами. Не впервые. И уж точно не в последний раз.

* * *

Запуск произошёл в 23.41. Две мощных ракеты-ускорителя, работающих на твёрдом топливе, включились в положенное время, создав тягу больше чем в миллион фунтов, и «Титан-IIID» сорвался со стартовой площадки, волоча за собой ослепительный газовый шлейф, который увидят от Саванны до Майами.

Ракеты-ускорители действовали в течение 120 секунд, а затем были отстрелены.

Тут же включились ракетные двигатели на жидком топливе, расположенные в центральной части, и швырнули оставшийся груз дальше, все быстрее и выше, к намеченной цели. На протяжении всего времени приборы, находящиеся на борту, передавали данные на наземную станцию, расположенную на мысе Канаверал. Кроме того, эти же данные поступали на советскую станцию слежения на северной оконечности Кубы и на «рыбацкий траулер», плывший неподалёку от мыса Канаверал, тоже под красным флагом. Ракеты «Титан-IIID» использовались исключительно для запуска военных спутников, и Советы проявляли интерес к запуску потому, что в ГРУ поступила неподтверждённая информация о том, что спутник в головной части ракеты сконструирован специально для перехвата очень слабых электронных сигналов — каких именно, неизвестно.

Все выше и быстрее мчалась ракета. Её нижняя часть упала вниз после разделения ступеней, топливо во второй ступени выгорело, и на высоте тысячи миль включилась третья ступень. В бункерах управления на мысе Канаверал технические специалисты отметили, что все идёт как надо, чего, впрочем, и следовало ожидать от ракеты-носителя, впервые испытанной в конце 50-х годов.

Третья ступень отработала необходимое время и точно выполнила свою задачу.

Полезный груз вместе с четвёртой, заключительной, ступенью продолжал движение по заданной траектории. Там ждали команды о включении последней ступени, которая и должна была вывести полезный груз на запланированную геоцентрическую высоту, где он должен был повиснуть над заданной точкой экватора. За это время персонал, обслуживающий запуск, успел налить свежий кофе, посетить туалет и сделать оценку данных, переданных из космоса, которые, по всеобщему мнению, были, как и следовало ожидать, идеальными.

Неприятности начались через полчаса. Последняя ступень включилась, по-видимому, сама по себе, без команды с Земли, и вывела полезный груз на необходимую высоту, но не в точке с заданными координатами; кроме того, вместо остановки в стационарном положении полезный груз начал двигаться по эксцентрической траектории, описывая кривобокую восьмёрку над экватором — как к северу, так и к югу от него. Даже если бы полезный груз находился на требуемой долготе, подобная траектория не позволила бы обслуживать высокие широты, нарушая связь на непродолжительные отрезки времени, что тем не менее было очень неприятно. Несмотря на то, что всё было сделано совершенно точно и многие тысячи деталей внутри ракеты функционировали нормально, запуск оказался неудачным. Техники, обслуживающие первые ступени, сочувственно покачивали головами, глядя на своих коллег, которые несли ответственность за последнюю ступень и теперь, подавленные и удручённые, осматривали приборы на панели управления. Запуск своей цели не достиг.

Однако полезный груз не знал этого. В предписанный момент он отделился от четвёртой ступени и начал действовать в соответствии с программой.

Десятиметровые рычаги с утяжелениями на концах выдвинулись из корпуса. Сила земного притяжения, действующая с расстояния, превышающего двадцать тысяч миль, будет отныне влиять на них подобно приливным силам, и спутник окажется навсегда повёрнутым в сторону Земли. Далее открылись солнечные панели, преобразующие солнечный свет в электричество для подзарядки находящихся на борту спутника аккумуляторов. Наконец, начала разворачиваться огромная дисковая антенна. Её каркас, сделанный из специальной металлокерамики, «помнил» заданную ему форму и под нагревом солнечных лучей за три часа разворачивался до тех пор, пока не превратился в почти идеальную параболическую антенну тридцати метров в диаметре. Окажись кто-то поблизости, он мог бы заметить на борту спутника пластинку с названием фирмы, изготовившей его. Это был один из анахронизмов, потому что читать такие надписи было некому, но таков был обычай. На золотой фольге значилось, что главным подрядчиком была фирма «Трансуорлд», а спутник назывался «Риолит-1». Последний в серии устаревших спутников такого типа, он был изготовлен в 1981 году и с тех пор состоял на хранении, что обходилось в сто тысяч долларов в год, в ожидании запуска, надеяться на который, вообще-то, не приходилось, потому что за прошедшие после этого годы ЦРУ и АНБ разработали новые, более компактные спутники электронной разведки, несущие на борту приборы для сбора информации, основанные на последних достижениях высокой технологии.

Правда, кое-какое новейшее снаряжение было установлено и на этой устаревшей птичке; оно стало ещё более эффективным благодаря огромной приёмной антенне.

Первоначальным назначением «Риолита» было подслушивание электронных излучений в Советском Союзе, получение телеметрических данных при запуске космических ракет, гармоник радиолокационных установок ПВО, побочных излучений микроволновых релейных линий и даже передач разведывательных установок, размещённых агентами ЦРУ в особо важных районах страны.

Но для обслуживающего персонала на мысе Канаверал это не имело значения.

Пресс-офицер ВВС сделал заявление, в котором говорилось, что секретные запуск потерпел неудачу и спутник не вышел на заданную орбиту. Это было подтверждено советскими источниками, уверенными, что спутник повиснет над Индийским океаном, тогда как он сейчас двигался по траектории не правильной восьмёрки над границей между Бразилией и Перу, откуда территория СССР даже не просматривалась.

Странно, пожимали плечами советские специалисты, что американцы вообще допустили его включение, получив сообщение с борта ещё одного «рыбацкого траулера» у побережья Калифорнии. Антенны «траулера» обнаружили периодические зашифрованные передачи со спутника на какую-то наземную станцию. Но эти передачи мало беспокоили Советский Союз.

Передачи принимались в Форт-Хуачаче, штат Аризона. Техники, что сидели внутри ещё одного ничем не выделяющегося связного фургона со спутниковой антенной на крыше, принялись за калибровку своих приборов. Они не подозревали, что запуск оказался неудачным. Им было известно лишь одно — все связанное с запуском являлось совершенно секретным.

* * *

Джунгли, подумал Чавез. Здесь отвратительно пахло, но запах мало его беспокоил — он опасался только змей. Чавез никогда не рассказывал об этом, но он ненавидел и боялся их. Причём он ненавидел и боялся всех змей. Чавез не знал почему, но его беспокоило и то, что страх перед змеями обычно типичен для женщин, а не для мужчин; однако при одной мысли об этих ползающих, скользких, безногих ящерицах с глазами без век и мелькающими расщеплёнными языками он чувствовал, как его тело покрывается холодным потом. Они свисают с веток или прячутся под упавшими деревьями, ожидая, когда он пройдёт вблизи, чтобы ужалить его в ту часть тела, которая окажется ближе. Чавез был уверен, что змея неминуемо ужалит его, если только ей представится такая возможность, и тогда он обязательно умрёт. Поэтому он постоянно был настороже. А пока ты настороже, тебя не укусит никакая змея. Во всяком случае, у него было оружие бесшумного действия, так что он сможет убить любую змею, не поднимая шума. Проклятые змеи.

Наконец Чавез вышел на дорогу. Вообще-то, следовало остаться в болоте, но ему хотелось лечь на сухом месте, которое он присмотрел в свой прицел ночного видения АN/РVS-7. Все в порядке, змей нет. Он глубоко вздохнул и достал пластмассовую флягу. Они были на ногах уже шесть часов и прошли за это время почти пять миль — вообще-то, слишком много, — но им нужно было добраться до этой дороги до рассвета, причём остаться незамеченными противником, которого предупредили об их приближении. Чавез уже дважды замечал противника, и каждый раз, по его мнению, это была американская военная полиция, служащие которой не являются настоящими солдатами, — по крайней мере, на его взгляд. Чавез провёл своё отделение вокруг них, обошёл их по болоту, двигаясь так же бесшумно, как... как змея, подумал он с кривой улыбкой. Он мог запросто снять всех четверых, но задача заключалась в другом.

— Молодец, Динг. — Рядом с ним появился капитан Рамирес. Они разговаривали шёпотом.

— Но ведь они спали.

Капитан усмехнулся в темноте.

— Ненавижу проклятые джунгли. Кругом столько насекомых.

— Насекомые — не самое страшное, сэр. Змеи куда хуже.

Они посмотрели в обе стороны. Пусто. Рамирес хлопнул сержанта по плечу и отправился проверить остальное отделение. Едва капитан ушёл, как из-за деревьев в трехстах ярдах появилась фигура. Человек шёл прямо на Чавеза. Так.

Динг отступил назад, в тень куста, и положил рядом автомат. Он всё равно не был заряжён, даже учебными патронами с восковыми пулями. На дороге появилась вторая фигура, но человек шёл в противоположную сторону. Неудачный тактический ход, подумал Чавез. Парням следует идти в одну сторону, чтобы обеспечить поддержку друг друга. Впрочем, сами виноваты. Последняя полоска луны исчезла за верхним краем трехэтажного леса, а у Чавеза был к тому же ночной прицел.

Мужчина шёл к нему, шёл неслышно — по крайней мере, он знал хотя бы это — и медленно, не отрывая взгляда от обочины дороги и прислушиваясь. Чавез ждал, выключив прибор ночного видения и убрав его. Затем он вытащил из ножен лезвие боевого ножа. Все ближе и ближе, теперь их разделяло всего пятьдесят ярдов; сержант собрался, подтянув ноги к груди. Когда мужчина приблизился на тридцать футов, Чавез затаил дыхание. Будь в его власти остановить биение сердца, он сделал бы это, чтобы уменьшить шум. Все это для забавы, подумал сержант. Если бы всё происходило на самом деле, в боевой обстановке, в голове мужчины уже была бы девятимиллиметровая пуля.

Патрульный прошёл совсем рядом с местом, где находился Динг; он взглянул на тёмную фигуру под кустом, но не увидел её. Он успел сделать ещё шаг, как услышал свистящий звук, но было уже слишком поздно. Он оказался сбитым на траву лицом вниз и чувствовал на шее рукоятку ножа.

— Ночь принадлежит ниндзя, парень! Ты уже в прошлом.

— Черт побери, ловко же ты прихватил меня! — услышал он ответный шёпот.

Чавез перевернул мужчину на спину. Это был майор, из «зелёных беретов».

Противник и впрямь был достойным.

— Кто вы? — спросил майор.

— Старший сержант Доминго Чавез, сэр.

— Ну что ж, старший сержант, вы только что убили инструктора по боевым действиям в джунглях. Молодец. Не возражаете, если я выпью пару глотков? Это была длинная ночь. — Чавез отпустил офицера, и тот перекатился в кусты; там майор достал фляжку и напился. — Что это за форма? Одну минуту... третий полк 17-й дивизии, верно?

— Ночь принадлежит нам, сэр, — кивнул Чавез. — Вы там служили?

— Меня переводят туда, в штаб батальона. — Майор вытер кровь с лица. Когда Чавез повалил его, офицер сильно ударился о камни дороги.

— Извините, сэр.

— Я сам виноват, сержант. Вы здесь ни при чём. Вон там у нас двадцать человек. Я не предполагал, что вы сумеете пробраться так далеко незамеченными.

С дороги донёсся шум автомобиля. Через минуту показались широко расставленные фары «Хаммера» — нового, более крупного воплощения древнего «джипа». Это означало, что учения завершились. «Убитый» майор встал и отправился за своими солдатами. Капитан Рамирес поступил так же.

— Это был последний экзамен, парни, — сказал он отделению. — Постарайтесь выспаться как следует. Отправляемся сегодня вечером.

* * *

— Этого не может быть, — произнёс Кортес. Он прилетел в Атланту из международного аэропорта «Даллес» первым же рейсом. Там его встретил сотрудник на взятом в аренду автомобиле, и теперь они обсуждали полученную информацию в полной безопасности, которую создавала случайная машина, едущая с предписанной законом скоростью по кольцевому шоссе вокруг Атланты.

— Считайте это этапом психологической войны, — отозвался спутник. — Никакого смягчения наказания в обмен на признание вины, ничего. Это рассматривается, как простой суд над убийцами. Рамону и Хесусу не на что надеяться.

Кортес смотрел на проносящиеся мимо машины. Его совершенно не интересовала судьба двух sicarios, которых было так же легко заменить, как всяких других террористов, и которые ничего не знали о причине убийства. Он думал о ряде сведений, на первый взгляд ничем не связанных между собой, которые так или иначе выстраивались в серию американских операций по сдерживанию. Исчезает необычно большое количество самолётов с грузом наркотиков. Изменилось отношение американцев к делу об убийстве. Директор ФБР занимается чем-то, что не нравится ему самому, и его личная секретарша об этом не знает ничего конкретного..«Правила меняются». Это может означать что угодно.

Что-то крайне серьёзное. Даже исключительное. Но что именно?

У Кортеса было немало хорошо оплачиваемых и весьма надёжных осведомителей в государственных учреждениях Америки, в таможенной службе, Управлении по борьбе с наркотиками, береговой охране, и ни один из них не сообщил ничего необычного. Сотрудники агентств по охране законности и порядка ни о чём не подозревают — за исключением, может быть, директора ФБР, которому это не нравится, но который скоро вылетает в Колумбию...

Какая-то операция по сбору сведений... нет. Активное противодействие? Эта фраза из обихода КГБ могла значить что угодно, начиная с подачи дезинформации и кончая мокрыми делами. Пойдут ли на это американцы? В прошлом этого никогда не происходило. Кортес, угрюмо нахмурившись, смотрел на проносящийся пейзаж. Он опытный разведчик, и его профессионализм в том, чтобы на основании отдельных бессвязных фактов определить, чем занимаются люди. То, что он работал на человека, которого презирал, не имело значения. Для Кортеса это было делом чести, и к тому же американцев он презирал не меньше.

Итак, чем они занимаются?

Кортес был вынужден признаться себе, что не знает; однако через час ему придётся подняться на борт авиалайнера, а через шесть часов сказать своему хозяину, что у него нет объяснений. Это тревожило его.

Что-то крайне серьёзное. Правила меняются. Директору ФБР не нравится происходящее. Его секретарша ничего не знает. Поездка в Колумбию сохраняется в секрете.

Кортес успокоился. Чем бы это ни было, непосредственной угрозы здесь нет.

Картель хорошо и надёжно обезопасил себя. У них будет время проанализировать ситуацию и принять меры В цепи контрабанды наркотиков участвует множество людей, которых можно принести в жертву, они даже будут бороться за то, чтобы им предоставили такую возможность. С течением времени картель, как всегда, сумеет приспособиться к новым условиям. Кортесу нужно всего лишь убедить своего хозяина в этом простом факте. Какое дело эль хефе до Рамона, Хесуса или другой мелкоты, что перевозит наркотики или в случае надобности занимается убийствами?

Главное — это обеспечить непрерывные поставки потребителям.

Он снова задумался об исчезающих самолётах. В прошлом американцам удавалось ежемесячно перехватывать одну-две машины — это ничтожно мало при всех их радиолокационных станциях и туче истребителей. Однако в последнее время пропало сколько? Четыре самолёта с грузом наркотиков за две недели? Почему?

Американцы не знали, что при транспортировке всегда происходили «технические» потери — за этим военным термином скрывались всего лишь катастрофы машин и ничего таинственного. Одной из причин, почему его хозяин нанял Ларсона, и было желание уменьшить эти случайные потери: причём на первых порах положение действительно улучшилось — до последнего времени. Почему такой неожиданный скачок? Если бы американцы перехватывали эти самолёты, их экипажи появлялись бы в судах и тюрьмах, ведь так? Кортесу пришлось отказаться от такой версии.

Может быть, саботаж? Что, если кто-то устанавливает на самолётах взрывные устройства, как это делали арабские террористы? Маловероятно... А если нет7 Кто-нибудь занимался проверкой? Для этого не требуется мощной бомбы. На низко летящем самолёте даже небольшое повреждение поставит пилота в опасное положение, из которого выйти намного труднее, чем на самолёте, совершающем полёт на большой высоте. Даже простой детонатор может привести к катастрофе, и взрывчатки не потребуется... да, это следует проверить. Но тогда кто устанавливает на самолётах взрывные устройства? Американцы? Вряд ли.

Слишком велик политический риск. Кто тогда? На эго могли пойти колумбийцы.

Какой-нибудь высокопоставленный военный чин, действующий по собственной инициативе... или получающий за это плату от янки? Не исключено. Во всяком случае, подобную операцию правительство проводить не станет. К тому же там у него тоже достанет осведомителей.

А нужна ли для этого бомба? Почему не загрязнённое авиационное топливо?

Или даже незаметное повреждение двигателя? Порванный проводок, а может быть, вышедший из строя прибор на контрольной панели? Помнится, Ларсон говорил что-то о необходимости во время полёта на малой высоте постоянно следить за приборами... Что, если механик провёл неверную калибровку прибора искусственного горизонта? Или сделал так, что он вышел из строя... скажем, нарушение электроснабжения? Насколько трудно вывести из строя небольшой самолёт? Кого спросить об этом? Ларсона?

Кортес что-то пробормотал себе под нос, недовольный ходом собственных мыслей. Это всего лишь бессмысленные размышления, недостойные профессионала.

Исчезновения самолётов могут вызвать бесчисленные причины. Пока он знал только одно — что-то действительно происходит. Но что именно? Да и происходит ли, усомнился он. Необычное число пропавших самолётов может быть всего лишь статистической аномалией, случайным отклонением от нормы — он не верил в это, но заставил себя рассмотреть и эту возможность. Серия случайностей — ни одна академия в мире, готовящая офицеров разведки, не поощряла у своих слушателей подобные размышления. И тем не менее разве мало необычных случайностей происходило с ним на протяжении его профессиональной карьеры?

— Правила меняются, — пробормотал он.

— Что? — спросил водитель.

— Поехали в аэропорт. Мой самолёт на Каракас отправляется меньше чем через час.

Авиалайнер взлетел точно по расписанию. Кортесу пришлось сначала вылететь в Венесуэлу — причина этого была очевидной. Мойра может проявить любопытство, захочет взглянуть на его билет, спросит номер рейса; к тому же сотрудники американских спецслужб меньше интересовались теми, кто летел в Каракас, чем теми, кто направлялся в Боготу. Через четыре часа он пересел на самолёт авиакомпании «Авианка», вылетающий в международный аэропорт «Эльдорадо». Там его ждал частный самолёт, на котором Кортес совершит заключительный перелёт через горы.

* * *

Снаряжение выдавали как обычно, но за одним исключением. Чавез заметил, что ни от кого не требовали расписаться в получении. Значительное отклонение от существующих правил. В армии в таких случаях всегда расписывались. Если снаряжение вышло из строя по твоей вине или ты умудрился потерять что-то, тебя, может быть, и не заставят платить, но вот отчитаться придётся — тем или иным способом.

Но не в данном случае.

Вес полученного солдатами снаряжения был различным — он отличался незначительно, но всё-таки отличался. Чавез, шедший впереди отделения как бы в роли разведчика, оказался нагруженным меньше всех, тогда как Джулио Вега, один из пулемётчиков, получил самый тяжёлый груз. Дингу выдали одиннадцать обойм для автомата МР-5, в общей сложности 330 патронов. Самым тяжёлым вооружением в отделении были гранатомёты М-203, прикреплённые к винтовкам двух сержантов.

Обмундирование Чавеза отличалось от принятого в американской армии: вместо комбинезонов с коричнево-зелёными пятнами на них были комбинезоны цвета хаки из нервущейся ткани, обычные для колумбийской армии. Вместо каски — мягкая зелёная шляпа и шарф, чтобы повязывать поверх неё. Маленькая канистра зелёного спрэя и два бруска маскировочной краски для лица. Водонепроницаемый планшет с несколькими картами — такой же у капитана Рамиреса. Двенадцать футов прочного троса со стальным карабином — это выдавалось каждому. Портативная рация коммерческого типа, дорогая, но все равно лучше и дешевле раций, применяемых в армии. Небольшой бинокль с семикратным увеличением, сделанный в Японии. Поясной и наплечные ремни американского типа, применяемые всеми армиями мира, но производства Испании. Две фляжки по кварте каждая, крепящиеся к поясному ремню, и ещё одна вместимостью в две кварты в рюкзаке, который можно купить во всех американских магазинах, торгующих туристским снаряжением. Большой запас таблеток для очистки воды — они будут пользоваться местными источниками.

Динг получил фонарь-мигалку с инфракрасным светофильтром — в число его обязанностей входил выбор посадочной площадки для вертолёта, — а также сигнальное полотнище для него. Зеркальце (стальное) для подачи сигналов на случай, если нельзя воспользоваться радиосвязью. Электрический карманный фонарик и бутановая газовая зажигалка — куда надёжнее спичек. Бутылка с таблетками тиленола, прозванного «леденцами лёгких пехотинцев». Бутылка с микстурой от кашля со щедрой дозой кодеина. Маленькая баночка вазелина.

Баллончик с концентрированным нервно-паралитическим газом С5. Набор для чистки оружия, в который включена зубная щётка. Запасные батарейки для всех приборов, нуждающихся в них. Противогаз.

У Чавеза было самое лёгкое снаряжение, если не считать четырех ручных гранат типа МК-20С1, сделанных в Голландии, и двух дымовых шашек, также голландского производства. У остальных членов отделения тоже были осколочные голландские гранаты, а также гранаты со слезоточивым газом. Вообще все оружие и все патроны были приобретены в Колоне, Панама. Этот город быстро завоевал репутацию самого удобного места торговли оружием в Западном полушарии. Каждый, у кого есть наличные, может купить там что угодно.

В качестве пищи выдали обычные сухие пайки. Наибольшее беспокойство вызывала питьевая вода, но их подробно проинструктировали относительно таблеток для её очистки. На случай, если кого подведёт память, имелся запас противодизентерийных таблеток, за которыми последует строгий выговор от капитана Рамиреса. Всем ещё в Колорадо сделали прививки от тропических болезней, свойственных той местности, куда они направлялись; кроме того, у каждого был лишённый запаха репеллент, отпугивающий насекомых, выпускаемый для армии той же компанией, что производит составы для коммерческого использования.

Санитар получил медицинскую сумку с полным набором, а каждый солдат одноразовый шприц с морфием и пластиковый баллончик с физиологическим раствором.

Кроме всего у Чавеза был мачете, острый как бритва складной нож с четырехдюймовым лезвием и, разумеется, три его собственные метательные звезды, о которых не знал капитан Рамирес. В общей сложности Чавезу досталось нести ровно пятьдесят восемь фунтов, что делало его груз самым лёгким в отделении.

Вега и второй пулемётчик взвалили на свои плечи самый тяжёлый груз — по семьдесят одному фунту. Динг подкинул рюкзак на спине, чтобы лучше распределить тяжесть, затем попробовал подтянуть лямки, чтобы было удобно. Это оказалось бесполезным. Ведь он взвалил на себя треть собственного веса — максимально допустимая нагрузка для продолжительных переходов. Несколько больше — и возникает опасность физического истощения. Его сапоги были хорошо разношены, а в рюкзаке лежала запасная пара носков.

— Динг, помоги мне, — попросил Вега. Чавез подтянул одну из лямок его рюкзака.

— Так лучше?

— В самый раз, приятель. Господи, приходится расплачиваться за то, что у тебя самое мощное вооружение.

— Это уж точно, Осо. — Джулио, который продемонстрировал, что может нести больше любого в отделении, получил новое прозвище — Осо, или «медведь».

Капитан Рамирес прошёл вдоль строя, осматривая каждого и проверяя снаряжение. Кое-кому он поправил лямки и ремни, приподнял рюкзаки, убеждаясь в готовности солдат. Когда осмотр закончился, Динг проверил снаряжение капитана, и Рамирес вышел на своё место перед строем.

— О'кей, парни. Есть какие-нибудь болячки, волдыри, мозоли?

— Нет, сэр! — дружно ответили солдаты.

— Значит, мы готовы к выполнению задания? — спросил Рамирес с широкой улыбкой, скрывающей то, что он нервничает не меньше любого из своих подчинённых.

— Да, сэр!

Только одно оставалось ещё невыполненным. Рамирес прошёл вдоль строя, собирая личные нашейные знаки каждого. Они попадали по отдельности в прозрачные пластиковые пакеты, где уже лежали их бумажники и документы. Закончив процедуру, капитан снял свой номерной знак, уложил его в пакет и пересчитал пакеты, затем оставил их на столе. Теперь не опознать никого. У входа каждое отделение погрузилось на свой пятитонный грузовик. Почти никто не обменялся приветствиями — обычно узы дружбы ограничивались пределами отделения. Каждая группа из одиннадцати человек представляла собой автономную единицу, способную к самостоятельным действиям. Все члены такой автономной группы знали друг о друге все — от подробностей отношений с женщинами до искусства меткой стрельбы.

Некоторые стали друзьями, некоторые — соперниками, что ценилось не меньше. По сути дела, их связали прочные узы, более тесные, чем могли когда-либо стать отношения между друзьями. Каждый знал, что его жизнь зависит от навыков товарищей, и ни один из них не хотел показаться слабым в глазах других.

Независимо от прошлых споров теперь они превратились в единое целое. Хотя едкие замечания не были редкостью, за последние недели солдаты стали одним сложным организмом, где капитан Рамирес был мозгом, Чавез — глазами, Джулио Вега и второй пулемётчик — кулаками, да и каждый из остальных являлся жизненно важным компонентом. Подготовка завершилась, отделение было готово к действию.

Грузовики подъехали к вертолёту, и отделения одно за другим начали погрузку. Первое, что заметил Чавез, — это шестиствольный пулемёт на турели калибра 7.62 с правого борта. Рядом с пулемётом стоял сержант ВВС в зелёном маскировочном комбинезоне и лётном шлеме такого же цвета, длинная пулемётная лента с необычно крупными патронами опускалась в огромный; удобнее устроился в кресле. Двадцать минут спустя они «замочили ноги», войдя в воздушное пространство над Карибским морем, где им предстояло одолеть самый длинный этап перелёта по курсу ноль-девять-ноль, направляясь точно на восток.

— Вы только гляньте! — воскликнул Уиллис, когда прошло минут двадцать. С помощью приборов ночного видения они заметили двухмоторный самолёт, который летел на север, милях в шести от них. Он был отчётливо виден из-за инфракрасного излучения своих поршневых двигателей.

— Действительно, не несёт ходовых огней, — согласился полковник.

— Интересно, что у него на борту?

— Да уж точно не груз из «Федерэл экспресс». — И что ещё более важно, подумал Джоунс, он не видит нашу машину, если только у пилота, как и у нас, нет очков ночного видения.

— Можно подлететь сбоку и нашими шестиствольными пулемётами...

— Только не сегодня. А ведь очень жаль. Я бы не возражал...

— Как вы считаете, наши пассажиры...

— Если бы считали нужным, нам сообщили бы об этом, капитан, — ответил Джоунс. Разумеется, и его не покидало любопытство. Господи, но ведь эти парни вооружены до зубов, подумал полковник. Одеты не в обычную армейскую форму...

Очевидно, тайная высадка — черт побери, да я знал об этом этапе операции уже несколько недель, — но им явно предстоит провести там длительное время. Джоунс не слышал, чтобы американское правительство когда-либо давало согласие на такую операцию. Интересно, проводится ли она вместе с колумбийскими властями?.. Вряд ли. А нам предписано оставаться на базе по крайней мере месяц, значит, придётся взять на себя снабжение, может быть, эвакуировать их, если положение окажется слишком опасным... Бог мой, да ведь это повторение той операции в Лаосе, мысленно заключил он. Хорошо, что я догадался захватить с собой Бака. Мы с ним единственные оставшиеся ветераны. Полковник Джоунс покачал головой. Господи, куда делась молодость? Ты провёл её пристёгнутым к вертолёту, занимаясь разными безумными штуками.

— Вижу на горизонте корабль в направлениипримерно одиннадцать часов, — произнёс капитан и изменил курс на несколько градусов вправо. В этом отношении инструкции, полученные ими, были ясными и недвусмысленными, никто не должен видеть или слышать их во время перелёта. Это значило, что им надлежало избегать судов, рыбацких лодок и любопытных дельфинов, не приближаться к берегу, лететь на высоте меньше тысячи футов и без ходовых огней. Осуществление операции точно соответствовало тому, как проводился бы перелёт в военное время, причём многие правила безопасности переставали действовать. Даже при проведении специальных операций это последнее обстоятельство вызывало удивление, напомнил себе Джоунс.

Полная готовность открыть огонь и тому подобное.

Они подлетели к берегу Колумбии без инцидентов. Как только вертолёт приблизился к побережью, Джоунс привёл свою команду в готовность. Сержанты Циммер и Бин включили питание шестиствольных вращающихся пулемётов, приводимых в действие электричеством, и отодвинули дверцы, через которые смотрели их стволы.

— Так вот, мы только что проникли в воздушное пространство дружественной страны, — заметил Уиллис, когда вертолёт «высушил ноги» к северу от Толу. Они воспользовались приборами, способными различать предметы при слабой освещённости, стараясь обнаружить наземный транспорт, который им тоже надлежало избегать. Курс вертолёта был проложен таким образом, что они обходили населённые районы страны. Шестилопастный ротор вращался с шумом, не похожим на дребезжащий свист ротора небольших вертолётов. На расстоянии его шум не слишком отличался от звуков самолётных турбин; кроме того, он казался обманчивым, и угадать направление, откуда он доносился, было трудно — вы слышите шум, но нелегко определить, где находится его источник. Они пересекли Панамериканское шоссе и свернули к востоку от Плато.

— Циммер, МВ-1 через пять минут.

— Ясно, Пи-Джи, — ответил бортмеханик. Ещё раньше приняли решение оставить у пулемётов Бина и Чайлдса, тогда как Циммер займётся высадкой.

Не иначе это боевое задание, улыбнулся про себя Джоунс. Бак так зовёт меня лишь в том случае, когда ожидает огонь с земли.

В хвостовой части вертолёта Циммер прошёл по середине отсека, дал команду первым двум отделениям отстегнуть пристяжные ремни и поднял руку, показывая, сколько минут осталось до десантирования. Оба капитана, командующие отделениями, кивнули.

— Вижу МВ-1, — вскоре произнёс Уиллис.

— Беру управление на себя.

— Управление передано первому пилоту.

Полковник Джоунс облетел вокруг места высадки, описывая спиральные круги над поляной, выбранной с помощью спутниковых фотографий. Уиллис всматривался вниз, стараясь различить признаки жизни на земле, но всё было тихо.

— По-моему, все в порядке, полковник.

— Начинаю снижение, — произнёс Джоунс по системе внутренней связи.

— Приготовиться! — крикнул Циммер, когда нос вертолёта приподнялся.

Чавез встал вместе с остальными солдатами отделения, повернувшись лицом в сторону открывающейся в хвосте грузовой двери «Сикорский» коснулся земли, и колени сержанта слегка согнулись.

— Вперёд! — махнул рукой Циммер, указывая на открытую дверь грузового отсека и хлопая по плечу каждого пробегающего мимо солдата, чтобы не сбиться со счёта.

Чавез выпрыгнул вслед за своим капитаном и тут же, как только коснулся ногами земли, свернул влево, чтобы не попасть под лопасти хвостового пропеллера. Он пробежал десять шагов и бросился на траву. Ротор вертолёта все ещё вращался над головой с максимальной скоростью, удерживая смертоносные лопасти на высоте шестнадцати футов от земли

— Высадка закончена, высадка закончена — отрапортовал Циммер, когда все солдаты покинули вертолёт.

— Ясно, — ответил Джоунс и повернул рычаг управления шагом и газом, начиная взлёт.

Чавез повернул голову, услышав растущий рёв турбин. Вертолёт с выключенными огнями поднимался в небо, однако сержант ощущал неясные очертания машины и чувствовал, как его лицо обожгли частицы почвы, когда мощный воздушный поток, рвущийся вниз со скоростью в сто узлов, начал постепенно ослабевать и, наконец, исчез совсем. Вертолёт пропал.

Чавезу следовало ожидать этого, но его охватило неожиданное чувство одиночества. Он находился на вражеской территории. На этот раз это не было учебной высадкой, все обстояло по-иному, по-настоящему Единственный вид транспорта, на котором можно было выбраться отсюда, только что скрылся вдали, стал невидимым. Несмотря на то, что рядом находились ещё десять человек, ощущение уязвимости, одиночества было непреодолимым. Но Чавез был превосходно подготовленным бойцом, профессиональным солдатом. Он стиснул заряженный автомат, и это придало ему сил. Нет, он не один.

— Вперёд, — послышался рядом с ним голос капитана Рамиреса.

Чавез направился к тёмной стене деревьев, зная, что отделение следует за ним.

Глава 11 Внутри страны

В трехстах милях от старшего сержанта Динга Чавеза полковник Феликс Кортес, бывший сотрудник кубинской секретной полиции, сидел в кабинете своего шефа и дремал. Когда он прибыл сюда несколько часов назад, ему сообщили, что высокий шеф в настоящий момент занят. Не иначе с любовницей, подумал Кортес, может быть, даже с женой — маловероятно, но возможно. Он выпил две чашки превосходного местного кофе; который был раньше наиболее ценным экспортным продуктом Колумбии, но это не помогло Кортес устал от напряжения предыдущей ночи, от утомительного путешествия, а теперь ему приходилось снова привыкать к разреженному воздуху высоты. Хотелось спать, но сначала следовало доложить хозяину о результатах. Ну разве не сукин сын этот Эскобедо? Сколько презрения и высокомерия! Даже служа в кубинской секретной полиции, можно было представить поспешно написанный отчёт и поспать несколько часов, прежде чем выйти на работу в обычное время. Но секретная полиция состояла из профессионалов, а он решил работать на дилетанта В половине второго ночи Кортес услышал шаги в коридоре. Он встал и стряхнул с себя остатки сна. Дверь открылась и в кабинет вошёл его шеф. Лицо Эскобедо было довольным и безмятежным. Ясно, провёл время с одной из любовниц.

— Что удалось выяснить? — спросил он, не теряя время на приветствия.

— Пока ничего конкретного — Кортес широко зевнул. Затем он говорил минут пять, повторив то, что сумел узнать в США.

— Я плачу вам за результаты, полковник, — напомнил Эскобедо.

— Это верно, однако для получения информации от источников, занимающих ответственные должности, требуется время. При тех методах сбора данных, которыми вы пользовались до меня, сейчас вы все ещё ничего не знали бы, кроме того, что исчезло несколько самолётов, а два ваших курьера попали в руки янки.

— Насколько правдив их рассказ о допросе на борту корабля?

— Звучит совершенно невероятно, скорее всего плод воображения — Кортес опустился в кресло, думая о том, что было бы неплохо выпить ещё чашку кофе — А может быть, и правда, хотя я сомневаюсь. Мне не приходилось встречаться ни с одним из них, и потому я не могу оценить достоверность их заявлений

— Они оба из Медельина. Старший брат Рамона верно служил мне. Он погиб во время боев с М-19 Умер как настоящий мужчина. Рамон тоже служил мне, так что я должен был предоставить ему шанс, — заметил Эскобедо. — Это дело чести. Он не слишком сообразителен, но в его преданности не приходится сомневаться.

— Его смерть не повлечёт за собой никаких неприятностей?

Эскобедо покачал головой не раздумывая.

— Нет. Он знал, на что идёт. Ему не было известно, почему следует убить американца. Тут он не сможет ничего рассказать. Что касается американца, то он был вором, и к тому же глупым вором. Ему казалось, что мы никогда не узнаем про его воровство. Он ошибся. Поэтому мы ликвидировали его.

И всю его семью, подумал Кортес. Убивать людей — одно дело. А вот насиловать детей... совсем иное. Но ею все это не касается.

— Вы уверены, что они не могут рассказать американцам...

— Им сказано было подняться на борт яхты и спрятать там груз наркотиков. Убив находившихся на яхте, они должны были отправиться на Багамы, передать деньги одному из моих банкиров, как можно незаметнее уничтожить яхту и затем обычным способом провезти наркотики в Филадельфию. Они знали, что я недоволен американцем, но не подозревали причины.

— Эти двое не могли не знать, что американец отмывал деньги, и наверняка рассказали об этом во время допроса, — терпеливо объяснил ему Кортес.

— Si. К счастью, американец делал это очень хитро. Мы проявили тут немалую осторожность, полковник, и заранее убедились в том, что никто не сумеет выяснить, что делал этот вор и каким образом. — Эскобедо улыбнулся, с удовольствием вспоминая искусные ласки Пинты. — Этот американец был очень умён.

— Что если он оставил копии документации?

— Не оставил. Полицейский, живущий в этом городе, по нашему поручению обыскал его офис и дом, в котором жил американец, — причём так умело, что американские federales не догадались, что сделал это он, прежде чем я дал согласие на ликвидацию.

Кортес глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться.

— Хефе, неужели вы не понимаете, что должны говорить мне о таких вещах до того, как они произошли. Зачем нанимать меня, если вы все равно не хотите воспользоваться моими знаниями?

— Мы занимались этим на протяжении многих лет. Свои проблемы мы решаем без посторонней помощи.

— Русские сослали бы вас в Сибирь за подобный идиотизм!

— Вы забываетесь, сеньор Кортес! — злобно откликнулся Эскобедо.

Феликс взял себя в руки и попробовал говорить спокойно и рассудительно.

— Вы считаете американцев дураками, потому что они не могут помешать вашим контрабандным перевозкам. Это вызвано всего лишь политическими причинами, а вовсе не отсутствием профессионального опыта. Вы не понимаете этого, поэтому разрешите мне объяснить. Их границы несложно нарушить, потому что у американцев традиционно сохраняются открытые границы. По вашему мнению, это глупо, а потому вы путаете это с недостаточной эффективностью. Это не так. У американцев очень действенная полиция, отлично справляющаяся со своими обязанностями, а их научные методы — лучшие в мире. Вам известно, что КГБ в России читает американские полицейские учебники и подражает их методике? Американская полиция вынуждена действовать не в полную силу, потому что их политики не разрешают ей работать так, как она считала бы нужным и как могла бы действовать с того момента, когда с неё сняли бы эти ограничения. Американское ФБР — их federales — имеет в своём распоряжении возможности, которые могут потрясти ваше воображение. Уж я-то знаю это — они преследовали меня на Порто-Рико и не схватили вместе с Ойедой просто чудом. А ведь я — профессиональный разведчик!

— Да-да, — терпеливо произнёс Эскобедо. — Понимаю. Но зачем вы все это мне говорите?

— Конкретно — какие поручения выполнял для вас этот американец?

— Он отмывал колоссальные суммы денег, и эти деньги продолжают приносить нам доход, но уже чистый, источник которого законный Он создал систему отмывания денег, и мы продолжаем пользоваться ею и ..

— Немедленно заберите все свои средства. Если этот янки был настолько умён, как вы считаете, он наверняка оставил доказательства. А если он действительно оставил какие-то документы, скорее всего их найдут.

— Но тогда почему их federales до сих пор не приняли никаких мер? Ведь прошло уже больше месяца. — Эскобедо повернулся и взял бутылку бренди.

Вообще-то он пил редко, но в такой момент следовало выпить. Пинта сегодня вечером доставила ему небывалое наслаждение, да и не стоит отказывать себе в удовольствии указать Кортесу, что, хотя его опыт кое-чего стоит, он вовсе не решает всего.

— Хефе, сейчас это может сойти с рук, но придёт время и вы убедитесь, что риск, на который вы пошли в этом деле, просто глуп.

Эскобедо водил бокалом у носа, наслаждаясь ароматом.

— Будем считать, полковник, что вы объяснили мне свою точку зрения. А что это за новые правила, о которых вы говорили?

* * *

Чавез получил, разумеется, исчерпывающий инструктаж. Они участвовали в «походном» учении на макете местности, что составляло часть подготовки к проведению операции, и каждый её участник наизусть запомнил рельеф местности и способы передвижения по ней. Целью этого этапа операции был аэродром под кодовым названием «Рено». Чавез видел снимки местности, сделанные из космоса, и фотоперспективы, сделанные с небольшой высоты. Сержанту не было известно, что именно на этот аэродром навёл их некто Берт Руссо, подтвердивший достоверность разведывательной информации, собранной ранее. Аэродром представлял собой покрытую гравием взлётно-посадочную дорожку длиной около пяти тысяч футов, вполне пригодную для двухмоторных лёгких самолётов и более или менее подходящую для больших с малым грузом на борту — скажем, с лёгкой травкой, которая занимает много места.

Сержант вёл свою группу по компасу. Каждые пятьдесят ярдов он смотрел на его стрелку, брал пеленг на дерево или другой предмет, расположенный в нужном направлении, и двигался к нему. Там процедура повторялась. Он двигался тихо, не слеша, прислушиваясь к любому звуку, даже отдалённо напоминающему исходящий от человека, и всё время оглядываясь по сторонам с помощью прибора ночного видения. Его оружие было заряжено и курок взведён, но предохранитель он не снимал. Вега, второй, или «свободный», член группы, являлся буфером между Чавезом, представлявшим острие отделения, и остальными солдатами, которые следовали в пятидесяти метрах позади. Его пулемёт служил грозным буфером на случай, если авангард натолкнётся на кого-нибудь. Чавез и Вега постараются уклониться от контакта, но если это окажется невозможным, они должны будут устранить того или тех, кто оказался на пути группы, как можно быстрее и жёстче.

Пройдя два километра за два часа, Динг нашёл место для отдыха, это был заранее согласованный пункт сбора Он поднял руку и покрутил ею над головой, словно бросая лассо, тем самым давая понять следующим за ним о своих намерениях. Можно было бы поднапрячься и пройти дальше, однако этот перелёт, как и все продолжительные перелёты на вертолёте, оказался утомительным, и капитан предпочёл обойтись без лишнего напряжения. К тому же их прибытие к месту назначения ожидалось лишь следующей ночью. А вот при инструктаже чаще всего повторялось слово «осторожность». Чавез вспомнил, что ухмылялся всякий раз, когда слышал его. Теперь, однако, было не до веселья. Этот Кларк был прав. В джунглях все оказалось иным. Здесь цена неудачи не измеряется твоим смущением от совершенного промаха или гудением нагрудного сигнального устройства, означающего, что тебя якобы убили.

Чавез тряхнул головой, стараясь избавиться от этой мысли. У него есть задание, для выполнения которого он отлично подготовлен и снаряжён и которое намерен выполнить.

Местом отдыха он выбрал невысокий сухой холм, который, прежде чем сесть на траву, внимательно осмотрел. Змей не было. Чавез в последний раз окинул взглядом окружающую местность и лишь после этого выключил очки ночного видения, чтобы продлить срок действия батареек. Затем достал фляжку. Хотелось пить. Было жарко, правда, не очень — где-то около тридцати градусов, подумал Чавез, да и влажность очень высока. Если такая духота ночью, то не хотелось ниже думать о дневной жаре. По крайней мере. в светлое время суток они будут отдыхать. К тому же Чавез привык к жаре. При подготовке в лагере Хантер-Лиггет ему приходилось совершать переходы по горам при сорока градусах. Нельзя считать, что это доставляло удовольствие, но он выдерживав и такое, причём без особого труда.

— Как дела, Чавез?

— Muy bien, Capitan, — ответил сержант. — Думаю, мы прошли две мили, может быть, две с половиной. Вот там находится контрольный пункт «Гаечный ключ», сэр.

— Ничего не заметили?

— Нет. Только птицы и насекомые. Не попадалось даже диких свиней или чего-то вроде... Как вы думаете, здесь охотятся?

— Пожалуй, — ответил Рамирес после недолгого размышления. — Это нужно иметь в виду и быть наготове, Динг.

Чавез огляделся вокруг. Он различил одного из солдат, зато остальные сливались с растительностью вокруг. У него вызывал беспокойство цвет формы расцветка хаки представлялась ему менее эффективной, чем та, к которой он привык, — но в джунглях она оказалась отличной. Динг выпил ещё глоток, затем потряс фляжку, чтобы проверить, насколько громко плещется вода. Действительно, в пластмассовых фляжках вода плещется не так громко, как в старых алюминиевых.

Но всё-таки плещется, и этого забывать нельзя. В джунглях тебя может выдать любой шум. Он сунул в рот таблетку от кашля, чтобы не пересыхало во рту, и сделал знак. что готов продолжать движение.

— Следующая остановка — Контрольный пункт «Цепная пила». Скажите, капитан, а кто придумывает такие идиотские названия?

Рамирес негромко рассмеялся.

— Я, конечно. Но не стоит расстраиваться по этому поводу. Моей бывшей жене мой вкус тоже не нравился, поэтому она и ушла от меня к торговцу недвижимостью.

— Да, есть бабы — настоящие стервы.

— Уж моя-то точно относилась к их числу.

Вот и у капитана, подумал Чавез. Господи, ни у кого из нас не осталось дома семьи или хотя бы невесты... Эта мысль почему-то беспокоила, но сейчас главным было миновать контрольный пункт «Гаечный ключ» и меньше чем за два часа добраться до «Цепной пилы».

При следующем переходе нужно было пересечь дорогу — то, что здесь называлось дорогой. Она представляла собой широкую прямую тропу, местами покрытую гравием, которая исчезала в бесконечности в одну и другую стороны.

Приблизившись к дороге, Чавез не спешил пересекать её. Отделение остановилось в пятидесяти метрах от обочины, чтобы идущий впереди разведчик убедился в безопасности перехода. Проверив участок влево и вправо от места перехода, сержант по-испански коротко доложил по радио капитану Рамиресу: «Все в порядке». В ответ Чавез услышал в наушниках двойной щелчок — это капитан дважды нажал на клавишу передачи. Чавез ответил тем же и остался на обочине, ожидая, пока отделение не окажется на противоположной стороне.

Местность здесь оказалась ровной, отчего сержант с недоумением подумал о необходимости подготовки в скалистых безвоздушных горах. Скорее всего из-за того, что лагерь там хорошо укрыт, решил он. Местные леса, или джунгли, были густыми, но всё-таки не такими непроходимыми, как в Панаме. Повсюду виднелись следы людских рук — многочисленные вырубки свидетельствовали, что крестьяне очищали здесь поляны для посадок, сжигая срубленные кусты и деревья. Чавез заметил с полдюжины полуразрушенных сараев, где бедняки пытались поселиться со своими семьями, чтобы выращивать бобы или что-то ещё, и в результате потерпели неудачу. Свидетельства такой нищеты действовали угнетающе. Жители этих мест носили имена, мало отличающиеся от его собственного, и говорили на языке, очень похожем на тот, которым пользовался в детстве он сам, — разве что без акцента.

Не переселись его прадед в Калифорнию, чтобы стать сборщиком овощей, может, и он сам вырос бы в таком месте? И тогда кем бы он стал? А вдруг контрабандистом, перевозящим наркотики, или наёмным убийцей для главарей картеля? Думать об этом было неприятно. Гордость не позволяла серьёзно рассматривать подобную вероятность, однако мысли о её правдоподобии всё время таились где-то рядом.

Здесь царила нищета, а бедняки хватаются за первую предоставившуюся им возможность. Да разве может человек посмотреть в глаза свои детям и объяснить, что не в состоянии накормить их, не совершив что-то, нарушающее закон? Нет, конечно. Разве ребёнок понимает что-то, кроме боли в пустом желудке? У бедняков невелик выбор. Чавез попал в армию едва ли не случайно и нашёл там уверенность в завтрашнем дне, дружбу, уважение и чувство локтя. Кроме того, перед ним открылись новые перспективы. Но здесь?..

Бедняги. Но ведь и у жителей его barrio жизнь отравлена, разлагающе действует среда. Кто виноват во всём этом?

Меньше думай и больше делай, приятель, напомнил он себе и включил прибор ночного видения для следующего этапа перехода.

Он двигался в полный рост, а не пригнувшись, как можно было бы ожидать.

Ступни его касались земли осторожно, почти нежно, проверяя, нет ли там сучка, который может треснуть под ногой. Чавез старался избегать кустов — их листья или шипы, цепляясь за одежду, издают характерный шорох. Он стремился пересекать поляны у края леса, не выходя на открытое место, где его силуэт был бы заметён на фоне неба, покрытого облаками. Но его главным ночным врагом был шум, а не опасность быть замеченным. Поразительно, каким острым становится человеческий слух в джунглях. Чавезу казалось, что он слышит каждое насекомое, каждый птичий крик, каждое дуновение ветерка в листве высоко над головой. Но здесь не было звуков, издаваемых человеком. Сержант не слышал кашля или шёпота, позвякивания металла, характерных для человека. Хотя напряжение всё-таки не покидало Чавеза, он двигался уверенно, совсем как во время учений Каждые пятьдесят метров сержант останавливался и прислушивался к звукам, издаваемым идущими следом. Но всё было тихо, даже Осо со своим пулемётом и тяжёлым грузом двигался бесшумно Их безопасность таилась в тишине Насколько хорошо подготовлен противник? — думал Чавез. Снаряжён скорее всею неплохо. С такими деньгами можно приобрести любое оружие как в Америке, так и где угодно. Но имеются ли у него обученные солдаты? Конечно, нет. Итак, насколько опасны те, кто противостоит нам? — задал себе вопрос Динг.

Наверно, они походят на членов нашей старой банды. Скорее всего, просто громилы, смелые и уверенные, когда оказываются в большинстве или с оружием в руках перед безоружными. Так что они не отличаются ни искусством владения оружием, ни мастерством при проведении полевых операций — они будут полагаться на устрашение и несказанно удивятся, когда против них выступят люди, которых не возьмёшь на испуг. Некоторые из них могут оказаться хорошими охотниками, но вряд ли способными действовать вместе, объединёнными силами. Им неизвестны методы несения караулов, огневой поддержки и флангового манёвра. С засадами эти парни, по-видимому, знакомы, а вот постигнуть тонкости разведки и рекогносцировки им не дано. И с дисциплиной наверняка дело плохо. Чавез не сомневался, что, выйдя к назначенной цели, они увидят часовых, курящих на посту. Чтобы приобрести навыки армейской службы, требуется время — и не только время, а также желание и дисциплина. Нет, им определённо будут противостоять обычные громилы, а громилы всегда трусливы. Они всего лишь наёмники, исполняющие свои обязанности за деньги. Сам Чавез гордился тем, что выполнял обязанности из чувства патриотизма, любви к своей стране и, хотя он не задумывался об этом, преданности своим товарищам-солдатам. Его опасения, возникшие при подъёме вертолёта, теперь рассеялись. Несмотря на то, что им предстоит провести только рекогносцировку — собрать разведданные, он почувствовал, что ему хотелось бы проверить в деле свой МР-5 802.

Он достиг контрольного пункта «Цепная пила» точно по графику. Здесь отделение снова остановилось для короткого отдыха, и затем Чавез повёл его дальше к заключительному контрольному пункту ночного перехода — «Рашпилю». Это был небольшой холмик, поросший лесом, расположенный в пяти километрах от цели.

Динг тщательно осмотрел контрольный пункт «Рашпиль». В первую очередь его интересовали следы животных, за которыми могут охотиться, и людей, охотящихся за ними. Однако никаких следов Чавез не обнаружил. Отделение прибыло через двадцать минут после того, как он оповестил их по радио, причём они сделали петлю и снова вышли на свой путь следования, чтобы удостовериться, что за ними никто не идёт. Капитан Рамирес осмотрел холм не менее тщательно, чем Чавез, и пришёл к такому же заключению. Солдаты разбились на пары и нашли места, чтобы поесть и выспаться. Динг оказался в паре с сержантом Вегой и занял позицию вдоль наиболее вероятного направления угрозы — северо-западного, чтобы именно здесь разместить один из двух пулемётов отделения. Санитар, сержант Оливеро, прихватив в помощь одного из солдат, отправился к ближайшему ручью, чтобы пополнить запас воды во фляжках, причём особенно позаботился о том, чтобы все пользовались таблетками для её очистки. Было выбрано место для временного туалета, и все пользовались только им, попутно выбрасывая туда же мусор от сухого пайка. Но прежде всего взялись за чистку оружия, хотя оно и не применялось. В каждой паре оружие чистили по очереди — сначала один, затем второй, и лишь после этого взялись за пайки.

— А ведь совсем неплохо, — заметил Вега, наблюдая за солнцем, поднимающимся над деревьями.

— Да, местность ровная и без особых препятствий. — Чавез широко зевнул. — День будет жаркий, правда?

— На, выпей. — Вега протянул Дингу пакетик с порошкообразным концентратом лимонада «Гаторэйд».

— Спасибо, дружище. — Чавез обожал лимонад. Он разорвал пакетик, высыпал содержимое во фляжку и поболтал её, чтобы порошок растворился. — Капитан знает об этом?

— Нет. Я решил не беспокоить его по мелочам.

— Правильно. — Чавез сунул пустой пакетик в карман. — Жаль, что ещё не научились делать растворимое пиво, правда? — Сержанты фыркнули от сдержанного смеха. Ни один из них, разумеется, не совершил бы такого глупого поступка, но оба согласились, что выпить холодного пивка — мысль совсем неплохая, если рассуждать теоретически.

— Кинем, кому спать первым? — предложил затем Вега. Для этой цели у него в кармане оказался американский двадцатипятицентовик. Каждому было выдано по пятьсот долларов в местной валюте, но только банкнотами, потому что монеты звенят. Выпал орёл, и Чавез занял место у пулемёта.

Динг устроился поудобнее. Джулио выбрал хорошее место. Они расположились за пышным кустом — сержант не разбирался в местных породах: впереди поднимался песчаный вал, похожий на бруствер, — хорошая преграда для вражеских пуль, в то же время не закрывающая обзор, так что перед пулемётчиком открывалось поле огня на добрые триста метров. Он проверил, в казённике ли находится патрон, но пулемёт был поставлен на предохранитель, и взял бинокль, чтобы осмотреться.

— Как обстановка, сержант? — тихо спросил капитан Рамирес.

— Ни малейшего движения, сэр. Почему бы вам не поспать немного? Мы не сомкнём глаз и будем настороже. — Динг знал, что за офицерами нужно присматривать, и если этого не сделают сержанты, то кто же тогда?

Рамирес осмотрел место расположения отделения. Выбрано превосходно. Его солдаты поели, освежились, как надлежит в армии, и к заходу солнца — до которого оставалось больше десяти часов — успеют хорошо отдохнуть. Капитан похлопал Чавеза по плечу и вернулся на своё место.

— Все готово, сэр, — доложил связист, сержант Инглес. Антенна спутниковой радиосвязи была установлена два стальных отрезка, напоминающие школьные линейки, соединённые в виде креста и опирающиеся на кусок проволоки. Рамирес взглянул на часы. Время для сеанса связи.

— «Переменный», говорит «Кинжал». — Радиосигнал сорвался с антенны и полетел на высоту двадцати двух тысяч миль к спутнику связи на геосинхронной орбите, который ретранслировал его вниз, к Панаме. На это понадобилось примерно две трети секунды, и прошло ещё две, прежде чем поступил ответ. Эфир был, ни удивление, свободен от радиопомех.

— «Кинжал», говорит «Переменный». Слышим вас хорошо.

— Мы вышли на позицию, контрольный пункт «Рашпиль». Все спокойно, докладывать не о чём. Конец связи.

— Понятно, приняли. Конец.

* * *

Мистер Кларк сидел в углу возле двери в фургоне связи, установленном на вершине холма. Он не имел отношения к руководству операцией — даже наоборот, однако Риттер хотел, чтобы он находился здесь на случай, если понадобится его тактический опыт. На стене фургона, напротив той, что была занята оборудованием связи, была прикреплена большая карта местности. На карту были нанесены координаты всех отделений и различных контрольных пунктов. Все четыре отделения прибыли на свои контрольные пункты в соответствии с графиком. По крайней мере те, кто планировал эту операцию, знали — или прислушивались к советам тех, кто знал, — что по силам людям, двигающимся в джунглях, и что нет. Расстояния между контрольными пунктами и время, выделенное для их прохождения, были вполне разумными.

Хоть это хорошо, подумал Кларк. Он огляделся по сторонам. В фургоне, кроме двух техников-связистов, находились два старших офицера из Оперативного управления.

Ни один из них не обладал тем, что Кларк называл опытом по проведению подобных операций, зато они работали рядом с Риттером и на них можно было положиться. Ничего не поделаешь, признался Кларк, люди, обладающие моим опытом, почти все на пенсии.

Кларк всем сердцем был там, в джунглях, вместе с солдатами. Ему никогда не приходилось участвовать в полевых операциях в Латинской или Центральной Америке, по крайней мере не в джунглях, однако он знал, что значит «побывать» там, — судьба забрасывала его в самые медвежьи углы, где испытываешь невыносимое одиночество, будучи связанным со своими только вертолётом, который то ли прилетит, то ли нет, и прикованным к месту невидимой нитью радиоизлучения. Теперь радиосвязь стала куда надёжнее, это изменило ситуацию к лучшему, насколько можно изменить к лучшему такое положение. Ведь случись что-нибудь трагическое, радиосвязь не выручит, не приведёт на помощь эскадрилью «небесных спасателей», чьи двигатели через пятнадцать минут, после того как ты попросил о помощи, на форсажном режиме взревут в небе, а сброшенные бомбы начнут сотрясать землю. Нет, на этот раз этого не случится.

Господи, да знают ли об этом парни, находящиеся в джунглях? Действительно ли они понимают, что это значит?

Нет, не знают. Не могут знать. Они слишком молоды, эти ребята. Да-да, совсем юные ребята. В данный момент не имело значения, что эти парни старше, сильнее и жёстче его собственных детей. Кларк был одним из тех, кто действовал в Камбодже и во Вьетнаме, как в Северном, так и Южном. И всегда в составе небольших групп с автоматами и рациями, почти всегда стараясь остаться незамеченным, собирая информацию и надеясь выбраться оттуда живым, прежде чем тебя обнаружат. И всякий раз успешно, хотя бывал и на волосок от гибели.

— Ну что ж, пока все идёт хорошо, — произнёс старший сотрудник Оперативного управления, протягивая руку за чашкой кофе. Его партнёр согласно кивнул.

Кларк только поднял брови. Да вы двое разве понимаете, что предстоит этим ребятам?

* * *

Мойра сразу заметила, что операция «Тарпон» волновала директора. И не мудрено, подумала она, делая записи. Потребуется примерно неделя, но уже готовились распоряжения о конфискации. Четыре сотрудника Министерства юстиции потратили больше суток, изучая предоставленные Марком Брайтом документы. Ей стало ясно, что электроника намного упростила банковские операции. Где-то в Министерстве юстиции был кто-то, имеющий доступ к электронным операциям, ведущимся компьютерами во всех банках мира. А может быть, и не в Министерстве юстиции. Скажем, в одной из спецслужб, или это даже частный подрядчик, потому что законность такого дела несколько расплывчата. Как бы то ни было, сравнивая документы Комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям с многочисленными банковскими расчётами, уже удалось обнаружить, что деньги наркобизнеса использовались для финансирования проектов, в которых «жертва» — по крайней мере члены его семьи были настоящими жертвами, сказала себе Мойра, — старалась отмыть их. Ей ещё никогда не приходилось видеть, чтобы колеса правосудия вращались с такой быстротой.

Какие всё-таки это высокомерные и наглые люди, собирающиеся вкладывать и отмывать свои грязные деньги прямо здесь! Да, Хуан был прав, говоря об их самоуверенности. Ну что ж, теперь улыбки исчезнут с их лиц. Правительство намеревается конфисковать по крайней мере шестьсот миллионов долларов, вложенных в акции, и это не считая доходов, на которые они рассчитывали.

Шестьсот миллионов долларов! Сумма поистине колоссальная. Да, ей приходилось слышать о миллиардах наркодолларов, исчезающих из страны, однако надёжность подобных оценок была сродни метеорологическим прогнозам. Совершенно очевидно, заметил директор, диктуя заметки Мойре, что картель был недоволен существовавшей системой отмывания денег, а может быть, обнаружил, что при возвращении уже отмытых денег в Колумбии снова возникает не меньше проблем.

Поэтому можно предположить, что, произведя отмывание первоначально вложенных сумм — и получив при этом значительную прибыль, — они распоряжались своими средствами таким образом, что создавался колоссальный фонд капиталовложений, которым распоряжался по их доверенности кто-то иной. Затем эти инвестиции использовались для того, чтобы совершенно законно подчинить себе все коммерческие предприятия у себя дома или в любой другой стране, где им хотелось завоевать надёжные политические или экономические позиции. При этом весьма интересным, продолжал Эмиль, было то обстоятельство, что подобные шаги могли предвещать попытку очистить самих себя — используя старую американскую преступную фразеологию, «перейти на законное положение» — до такой степени, что боссы картеля рассчитывали стать полностью принятыми в местной латиноамериканской политической системе.

— Эти материалы нужны вам срочно, сэр? — спросила мисс Вулф.

— Завтра утром у меня встреча с президентом.

— Сколько экземпляров?

— Пять, и все пронумерованные. Имейте в виду, Мойра, всё это совершенно секретно, — напомнил ей директор ФБР.

— Закончив работу, я тут же проглочу дискету, — пообещала она. — Вы обедаете сегодня с заместителем директора Грэди, а министр юстиции отменил завтрашний ужин. Ему нужно срочно вылететь в Сан-Франциско.

— Отчего такая спешка?

— Его сын решил жениться, причём не откладывая.

— Да, это важная причина, — согласился Джейкобс. — А вам далеко до такого события?

— Не очень Вы уже знаете, когда состоится ваш визит в Колумбию, чтобы я могла заняться перестановкой в расписании ваших встреч?

— Извините, пока нет. Впрочем, это вряд ли нанесёт большой ущерб нашим планам. Поездка рассчитана на уик-энд. Так что крупных изменений не произойдёт.

— Тогда хорошо. — Мойра вышла из кабинета директора с улыбкой.

* * *

— Доброе утро. — Федеральный прокурор был тридцатисемилетним мужчиной по имени Эдвин Давидофф. Он надеялся стать первым за всю историю поколения сенатором США европейского происхождения от штата Алабама. Высокий и крепкий, весом в двести фунтов, бывший борец, выступавший в университетских чемпионатах страны, Давидофф был назначен на эту должность президентом и завоевал репутацию настойчивого, делового и безукоризненно честного защитника интересов народа.

Когда ему приходилось участвовать в процессах, затрагивающих гражданские права, в своих заявлениях он всегда ссылался на законы страны и на защиту интересов населения, на которое он рассчитывает. В общем-то прокурор выступал очень часто. В Алабаме не было клуба или общества, где бы он не выступал за последние три года, да и на собраниях полицейских управлений Давидофф был частым гостем.

Его должность главного представителя американского правительства в сфере юстиции в этом округе являлась в общем-то административной, но время от времени он выступал на отдельных процессах, как правило очень громких. Особенно строго Давидофф преследовал политическую коррупцию, к запоздалому раскаянию трех членов законодательного собрания штата. Сейчас они разравнивали песок на поле для гольфа в офицерском клубе базы ВВС в Эглине.

Эдвард Стюарт опустился в кресло напротив письменного стола прокурора.

Давидофф был вежливым и хорошо воспитанным человеком и при входе Стюарта встал.

Вежливые прокуроры очень беспокоили Стюарта.

— Нам удалось, наконец, получить подтверждение относительно личности ваших клиентов, — произнёс Давидофф голосом, в котором можно было бы заподозрить притворное удивление, но на самом деле он был всего лишь деловым. Оказывается, оба — граждане Колумбии и в прошлом неоднократно подвергались арестам — в общей сложности больше десяти раз. Вы вроде говорили, что они из Коста-Рики?

— Почему потребовалось столько времени для их опознания? — уклонился от прямого ответа Стюарт.

— Не знаю. К тому же это не имеет значения. Я обратился с просьбой о скорейшем начале процесса.

— А как относительно обещания, данного моему клиенту офицером береговой охраны?

— Это заявление было сделано после его признания — и к тому же мы не собираемся использовать это признание в ходе процесса, потому что не нуждаемся в нём.

— Оно было получено в результате возмутительного нарушения...

— Чепуха, и это вам отлично известно. Впрочем, мы не будем ссылаться на него. Я исхожу из того, что этого признания просто не существует, понятно? Эд, ваши клиенты совершили четыре убийства и должны расплатиться за это, причём сполна.

Стюарт наклонился вперёд.

— Я могу предоставить вам информацию...

— Я не нуждаюсь ни в какой информации, — прервал его Давидофф. — Рассматривается дело об убийстве.

— Но так не делается, — возразил Стюарт.

— Может быть, это и есть часть всей проблемы. Этим процессом мы хотим известить всех о позиции, которую занимаем.

— Значит, вы собираетесь казнить моих подзащитных только ради того, чтобы объяснить занятую позицию. — Это прозвучало утвердительно.

— Мне известно, что мы расходимся по вопросу о значении смертной казни как средства борьбы с преступностью.

— Я готов согласиться на то, что мои подзащитные признаются в совершенных убийствах и предоставят в распоряжение следствия имеющуюся у них информацию в обмен на пожизненное заключение.

— Нет.

— Вы действительно так уверены, что выиграете процесс?

— Вам известны все доказательства, которыми мы собираемся воспользоваться, — ответил Давидофф. В соответствии с законом обвинение было обязано предоставить в распоряжение защиты все улики, которыми располагает, тогда как от защиты этого не требовалось. Это являлось надёжным способом обеспечить справедливое рассмотрение дела в суде, хотя не все прокуроры и полицейские одобряли его. Тем не менее таков был закон, а Давидофф никогда не нарушал законы. Стюарт знал, что именно поэтому прокурор является очень опасным противником. Давидофф ещё ни разу не проиграл процесса или апелляции по процедурным соображениям. Он был блестящим юристом и знал все тактические уловки.

— Если мы убьём этих двоих, то опустимся на тот же уровень, где находятся, по вашим словам, они.

— Эд, мы живём в демократическом государстве. Окончательное решение о том, какими должны быть законы, принимают его граждане, и в данном случае они высказались за смертную казнь.

— Я приложу все силы, чтобы не допустить этого.

— Я был бы крайне разочарован, поступи вы иначе.

Боже мой, да из тебя получится превосходный сенатор, подумал Стюарт. Такой справедливый, так терпимо относящийся к людям, принципы которых ты не одобряешь. Неудивительно, что пресса так любит тебя.

* * *

— Значит, такова обстановка в Восточной Европе на этой неделе, — заметил судья Мур. — Похоже, там все успокаивается.

— Да, сэр, — ответил Райан. — В настоящее время похоже на то.

Директор Центрального разведывательного управления кивнул и сменил тему;

— Вы были вчера у Джеймса?

— Да, сэр. Он всё ещё не падает духом, но уже знает. — Райан не любил отчитываться о посещении адмирала. В конце концов, он не врач.

— Сегодня я навещу его, — произнёс Риттер. — Может быть, ему что-нибудь нужно? Или я могу в чём-то заменить его?

— Он всего лишь хочет продолжать свою работу.

— И мы удовлетворим его любое желание, — ответил Мур. При этих словах, заметил Райан, Риттер чуть заметно шевельнулся. — Итак, доктор Райан, вы отлично справляетесь со своими обязанностями. Я выскажу предложение президенту, что вы могли бы стать новым заместителем директора ЦРУ по разведке. Я понимаю ваши чувства относительно Джеймса; не забудьте, что я работал с ним дольше вас, правда? — и...

— Сэр, адмирал Грир жив, — запротестовал Джек. Он едва не сказал «все ещё» и мысленно выругал себя за то, что даже подумал так.

— Он не выживет, Джек, — мягко заметил Мур. — Мне очень жаль. Ведь он и мой друг тоже. Но наш долг — служить своей стране, а это важнее отдельных личностей, даже таких, как Джеймс. Более того, Джеймс — профессионал, и ваше поведение разочаровало бы его.

Райан едва удержался, чтобы не вздрогнуть от этого упрёка. Но ему всё-таки стало больно — хотя бы потому, что судья Мур был прав. Джек глубоко вздохнул и кивнул.

— На прошлой неделе Джеймс сказал мне, что видит в вас своего преемника и надеется, что вы займёте эту должность. Мне кажется, что вы уже готовы для такой работы. Как вы сами считаете?

— Сэр, на мой взгляд, я в состоянии исполнять обязанности заместителя директора. Мне знакомы технические проблемы, но у меня не хватает политического опыта и кругозора, необходимого для такой должности.

— Существует только один способ овладеть этой частью работы — к тому же, черт побери, политика не должна играть большую роль в управлении разведкой.

Мур улыбнулся, словно подчёркивая иронию подобного заявления.

— Вы нравитесь президенту и членам конгресса. Короче говоря, с данного момента будете исполнять обязанности заместителя директора по разведке. Назначение на эту должность будет производиться только после выборов, но пока вы будете временно исполнять обязанности заместителя директора. Если Джеймс поправится, тем лучше. Дополнительная работа под его руководством принесёт вам только пользу. Но даже в этом случае приближается время его ухода в отставку. Незаменимых людей нет, всем нам понадобится замена, и, по мнению Джеймса, вы готовы для этого поста. Я тоже так считаю.

Райан не знал, что ответить. Ему ещё не было сорока, и он занимает теперь пост руководителя одной из самых крупных разведок в мире. Практически он занимал этот пост вот уже несколько месяцев — даже несколько лет, можно сказать, — однако с этого момента назначение стало официальным, и это каким-тообразом все изменило. Отныне к нему будут обращаться с просьбой высказать своё мнение, дать свою оценку ситуации. Так оно и было в течение длительного времени, но раньше Райан всегда мог обратиться за советом. Теперь ситуация изменилась. Он будет представлять свою информацию судье Муру и ожидать окончательного решения, но с этого момента ответственность за правильное решение лежит на нём. Раньше он высказывал своим начальникам точки зрения и варианты. Сейчас всё будет по-другому, и ему придётся представлять готовые решения тем, кто формирует высшую политику. Ответственность резко возрастала, хотя внешне мало что менялось.

— Принцип «знаешь лишь то, что требуется для работы» будет действовать по-прежнему, — напомнил Риттер.

— Разумеется, — ответил Райан.

— Я сообщу о своём решении Нэнси и руководителям отделов, — сказал Мур. — Джеймс подготовил письмо, которое я зачитаю. Вот ваш экземпляр.

Райан встал и взял лист бумаги.

— Теперь, мне кажется, у вас много работы, доктор Райан.

— Да, сэр. — Джек повернулся и вышел из кабинета. Он понимал, что должен испытывать приподнятое настроение, но вместо этого чувствовал себя в ловушке.

Ему казалось, что он знает причину.

— Слишком рано, Артур, — сказал Риттер, когда Джек ушёл.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, Боб, но мы не можем оставить службу разведки без начальника лишь потому, что ты не хочешь посвящать его в операцию «Речной пароход». Мы будем держать его в стороне, по крайней мере, изолируем от деятельности Оперативного управления. Но Райана придётся посвятить в получаемую нами информацию. Господи, Боб, его опыт банковских операций очень пригодится. Просто ему необязательно знать метод получения информации. К тому же, если президент согласится и даст команду начинать после одобрения конгрессом, нам не о чём беспокоиться.

— Ты когда встречаешься с конгрессменами, Артур?

— Четверо приезжают сюда завтра после обеда. Беседа будет вестись в соответствии с правилом, касающимся сохранения тайны специальных и опасных операций.

Правило, при котором соблюдалась тайна проведения опасных и специальных операций — ПОСО, было неофициальным дополнением к правилам надзора и контроля.

Хотя конгресс имел в соответствии с законом право контролировать все разведывательные операции, два года назад в результате утечки информации из одного из особых комитетов конгресса погибли резидент ЦРУ, стоявший во главе отдела, и перебежчик, занимавший в своей стране видное положение. Вместо того чтобы возмутиться, возбудив публичный скандал, судья Мур встретился с членами обоих комитетов и заручился письменным заверением о том, что в отдельных случаях только председатель и заместитель председателя каждого комитета получат доступ к необходимой информации. После этого на них ложилась ответственность, связанная с принятием решения, следует ли огласить полученную информацию и поделиться ею со всеми членами комитетов. Поскольку в комитеты входили члены обеих партий, можно было бы полагать, что удастся избежать политической демагогии. Более того, судья Мур заманил их всех в искусно поставленную ловушку. Тот, кто настаивал на оглашении полученной информации перед всеми членами комитета, рисковал получить ярлык политикана. Наконец, повышенная избранность всех четырех конгрессменов, получающих доступ к информации ПОСО, уже создала атмосферу привилегированности, препятствующую дальнейшему распространению сведений. Таким образом, если операция не являлась особенно чувствительной с политической точки зрения, можно было гарантировать, что конгресс не станет вмешиваться в деятельность ЦРУ. Самым поразительным было то, что судье Муру удалось убедить оба комитета согласиться с его предложением.

Впрочем, немалую роль сыграло то, что директор ЦРУ привёл на слушания в конгрессе вдову и ребёнка убитого резидента. Абстрактные рассуждения о величии закона — одно, а вот совсем иное — необходимость наглядно видеть результат совершенной ошибки, особенно если одним из этих результатов является десятилетняя девочка, оставшаяся без отца. Политический театр не принадлежит к исключительной сфере деятельности избранников народа.

— А решение президента? — спросил Риттер.

— Уже оформлено. «Установлено, что контрабанда наркотиков представляет собой источник явной и реальной угрозы безопасности Соединённых Штатов». Президент разрешает разумное использование военной силы в соответствии с одобренными оперативными принципами для защиты наших граждан и тому подобное.

— Мне не нравится политическая заострённость всего этого.

Мур засмеялся.

— Конгрессменам это тоже не понравится, так что всем нам лучше хранить это в тайне, не так ли? Если президент обнародует своё решение, стараясь показать, что он «предпринимает нечто практическое», оппозиция поднимет крик о политической окраске операции. А если оппозиция попытается воспрепятствовать ей, то президент сделает то же самое. Таким образом, обе стороны заинтересованы в том, чтобы сохранить тайну и не вовлекать сюда политические интересы. Год выборов президента имеет свою политическую окраску, что нам на руку. Этот адмирал Каттер — умный парень.

— Не такой умный, как считает себя сам, — фыркнул Риттер. — Но всякий о себе повышенного мнения.

— Действительно, всякий. Знаешь, Боб, жаль, что Джеймс не смог принять участие в этом деле.

— Да, нам его не хватает, — согласился Риттер. — Господи, как мне хочется помочь ему, облегчить ему жизнь.

— Разделяю твои чувства, — согласился судья Мур. — Однако рано или поздно нам придётся посвятить в эту операцию Райана.

— Мне это совсем не нравится.

— Тебе не нравится, Боб, то, что Райан принимал участие в двух исключительно успешных полевых операциях помимо той работы, которую он делает за своим письменным столом. Может быть, он действительно вторгся на твою территорию, но в обоих случаях ты поддержал его. Неужели ты предпочёл бы, чтобы он потерпел неудачу? Роберт, у меня начальники управлений не занимаются соперничеством друг с другом, подобно Каттеру и тем парням из Капитолия.

Риттер вздрогнул — это был выговор.

— Я уже давно утверждаю, что мы продвигаем его слишком быстро. Да, согласен, он отлично проявил себя. Но не нужно упускать из виду, что для такого дела ему не хватает политического здравого смысла. Он должен ещё доказать, что обладает способностями руководителя. Райану придётся лететь в Европу, где он будет представлять нас на совещании разведывательных служб НАТО. Пожалуй, не стоит до этого посвящать его в подробности операции «Речной пароход», верно?

Мур едва не ответил, что адмирал Грир не участвует в проведении операции главным образов из-за физической слабости; это было правдой, но только отчасти.

Указание президента гласило, что во все подробности операции против наркобизнеса должно быть посвящено весьма ограниченное число людей. Это старая история в деятельности разведки: иногда условия безопасности были такими, что люди, способные предложить что-то важное, не могли сделать этого. Бывали случаи, что те, кого не посвящали в особо секретные операции, обладали информацией, критически важной для их успешного завершения. Однако нередко происходило и такое: в истории немало примеров неудач, когда операцию опекало столько людей, что процесс принятия решений был парализован, а безопасность операции подорвана. С исторической точки зрения для руководителей разведслужб самым трудным всегда было установить нужное равновесие между безопасностью операции и её эффективностью. Одной из наиболее распространённых ошибок, встречающихся в шпионских романах, является мнение, что руководители спецслужб обладают сверхъестественным безошибочным шестым чувством, помогающим им проводить операции. Но если лучшие хирурги в мире совершают ошибки, если самые искусные лётчики-испытатели чаще всего гибнут в авиакатастрофах — наконец, если пас, посланный профессиональным футболистом, участником матча на Суперкубок, перехватывает противник, — почему самые опытные разведчики должны быть непогрешимы? Мур знал, что единственная разница между мудрым человеком и дураком заключается в том, что мудрый склонен совершать более серьёзные ошибки, да и то потому, что никто не доверит дураку принятие по-настоящему важных решений; только умные люди получают возможность проигрывать битвы или подрывать существование наций.

— Ты прав относительно конференции НАТО, Боб. Я согласен с тобой — пока. — Судья Мур, нахмурившись, посмотрел на стол. — Как развиваются события?

— Все четыре группы находятся в нескольких часах перехода от выбранных для них пунктов наблюдения. Если всё будет развиваться в соответствии с планом, завтра к рассвету они займут исходные позиции, а ещё через день мы начнём получать от них информацию. Захваченный недавно экипаж самолёта выложил все предварительные сведения, в которых мы нуждались. По крайней мере, два из аэродромов, за которыми будет установлено наблюдение, активно эксплуатируются. И ещё один, наверно, тоже.

— Президент встречается со мной завтра. Похоже, ФБР наткнулось на что-то очень важное. Эмиль прямо-таки ликует. Им, вроде, удалось раскрыть крупную операцию по отмыванию денег.

— Мы сумеем воспользоваться этим?

— Сумеем, наверно. Эмиль рассматривает полученный материал как секретный.

— Ну что ж, — улыбнулся Риттер. — Если это на пользу бюро, то и нам пригодится. Может быть, нам удастся серьёзно расстроить планы картеля.

* * *

Чавез проснулся после очередного периода, отведённого ему для отдыха, за час до заката. Заснуть оказалось непросто. Днём температура перевалила далеко за тридцать пять, а в результате повышенной влажности, царившей в джунглях, ему казалось, что он находится в раскалённой печи, хотя лежал в тени. Первым осознанным движением было достать фляжку и выпить пинту воды — лимонада, чтобы компенсировать жидкость, утраченную его телом во время сна. Затем пришла очередь пары таблеток тиленола. Бойцы лёгкой пехоты всегда прибегают к тиленолу, чтобы усмирить боль, возникающую в результате постоянного физического напряжения, близкого к работе на износ. В данном случае Чавезу таблетки понадобились, чтобы избавиться от головной боли, вызванной жарой и напоминающей лёгкое похмелье.

— Зачем нам понадобилось вмешиваться в их жизнь? — пробормотал он, обращаясь к Джулио. — Пусть живут в этом проклятом месте.

— Согласен, дружище, — усмехнулся в ответ Вега. Чавез с трудом сел, стараясь прийти в себя. Он провёл ладонью по лицу. Густая чёрная борода, мучающая его ещё с юности, росла с прежней быстротой, но сегодня он бриться не будет. При этой мысли он недовольно фыркнул. Обычно в армии обращали особое внимание на личную гигиену, и лёгкие пехотинцы, относящиеся к армейской элите, должны были выглядеть «красиво». Чавез чувствовал, что от него уже несёт, как от баскетбольной команды после двух дополнительных таймов, но и мыться сегодня он тоже не будет, не говоря уже о смене белья. Однако он, разумеется, ещё раз почистит своё оружие. Убедившись, что Джулио уже почистил пулемёт, сержант разобрал МР-5 на шесть составных частей и внимательно осмотрел их. Чёрное матовое покрытие надёжно противостояло ржавчине. На всякий случай Чавез протёр все детали масляной тряпкой, провёл зубной щёткой по механизму, чтобы убедиться, что все пружины сохраняют упругость, а в магазин не попали грязь или песок. Затем он собрал автомат и передёрнул затвор, стараясь не шуметь. Все функционировало нормально. Наконец сержант вставил на место магазин, загнал патрон в казённик и поставил оружие на предохранитель. Затем он убедился, что ножи по-прежнему чистые и острые. То же самое Чавез проделал и с метательными звёздами.

— Капитану не понравится, если он увидит эти штуки, — еле слышно заметил Вега.

— Они приносят мне удачу, — ответил Чавез, убирая их в карман — К тому же мало ли что... — В заключение сержант осмотрел снаряжение. Все оказалось в порядке. Теперь он был готов к работе и достал карту.

— Куда мы направляемся?

— Вот сюда. — Чавез показал точку на карте. — Место назначения — «Рено», чуть меньше пяти миль. — Он внимательно изучил направление движения, запоминая ориентиры и прочие детали. Разумеется, на карте не было никаких пометок. Если её потеряют или захватят Чавеза в плен, пометки могут выдать то, о чём никому не следует знать.

— Вот, посмотрите. — К двум сержантам подошёл капитан Рамирес и передал Чавезу фотоснимок, сделанный со спутника.

— Наши карты, должно быть, совсем новые, сэр.

— Совершенно точно, новые. КУМО, — он имел в виду Картографическое управление Министерства обороны, — до недавнего времени совсем не имело хороших карт этого района. Их изготовили на основе спутниковой фотосъёмки. Есть какие-нибудь проблемы?

— Нет, сэр. — Чавез поднял голову и улыбнулся. — Местность ровная, без особых препятствий, да и лес не такой густой — похоже, что переход окажется проще, чем прошлой ночью, капитан.

— Когда подойдём вплотную, вам нужно приблизиться к намеченной цели — там пункт сбора — вот с этого направления. — Рамирес провёл пальцем по фотографии.

— Окончательный подход я осуществлю вместе с вами, чтобы тоже вести разведку.

— Вы — командир, сэр, — кивнул Динг.

— Рассчитывайте на первый контрольный пункт — «Штырь», вот здесь.

— Слушаюсь, сэр.

Рамирес поднял голову, осматривая местность.

— Не забудьте, что говорилось во время инструктажа. У этих ребят может оказаться превосходная система охраны, и особенно остерегайтесь мин-ловушек. Увидите что-то подозрительное, тут же сообщите мне — если сможете сделать это, не привлекая внимания. Если возникнут сомнения, имейте в виду, что наша операция проводится в полной тайне.

— Не беспокойтесь, сэр, я проведу отделение к цели.

— Извините, Динг. — Рамирес смущённо посмотрел на сержанта. — Должно быть, я со своими наставлениями похож на нервную бабу.

— У вас фигура другая, сэр, — улыбнувшись, заметил Чавез.

— Ну что, Осо, сумеете пронести пулемёт ещё одну ночь? — Рамирес повернулся к Веге.

— Приходилось таскать и более тяжёлые зубочистки, хефе.

Капитан засмеялся и пошёл к другой паре солдат.

— Знаешь, Динг, мне попадались офицеры куда хуже этого, — заметил Вега, когда Рамирес скрылся вдали.

— Любит работу, — согласился Чавез, и тут же рядом появился сержант Оливеро.

— Как у вас с водой? — спросил санитар.

— У нас обоих не хватает примерно по кварте, — ответил Вега.

— Сейчас же выпейте кварту.

— Брось, док, — запротестовал Чавез.

— Не валяйте дурака, парни. У кого-нибудь случится тепловой удар, а обвинят меня. Если вы мало мочитесь, значит, недостаточно много пьёте. Сделайте вид, что курите хорошую сигару, — предложил он, когда оба взялись за фляжки. — И запомните: если вам не хочется мочиться, значит, организм нуждается в воде. Черт побери, Динг, уж тебе-то следует знать, ты провёл время в Хантер-Лиггетт. А в этом проклятом климате у тебя мгновенно высохнет зад, и я покрывать его не буду, каким бы он ни был.

Оливеро был, конечно, прав. Чавез осушил фляжку тремя глубокими глотками.

Вега последовал за санитаром к ближайшему ручью с пустыми флягами. Он вернулся через несколько минут и удивил своего друга, достав из кармана два пакета сухого лимонадного концентрата. У санитара, сообщил он, свой собственный запас.

Единственной плохой новостью являлось то, что таблетки, очищающие воду, плохо смешивались с «Гаторэйдом», но в результате менялись только электролитические свойства, а не вкус.

Рамирес собрал отделение перед самым закатом и повторил инструкции для ночного перехода, уже известные караульным постам. Повторение — мать учения.

Чавез знал; что так говорится в каком-то уставе. Все солдаты выглядели грязными. Густая растительность на лице и спутанные волосы улучшат их маскировку, даже камуфляж почти не понадобится. Несколько человек жаловались на боль здесь и там, главным образом из-за неудобного положения во время сна, однако в остальном все были готовы к переходу. Мусор собрали и закопали. Прежде чем над местом захоронения мусора' заровняли землю, Оливеро посыпал место слезоточивым порошком СS. Теперь несколько недель дикие звери не будут раскапывать яму. Капитан Рамирес воспользовался тем, что ещё не совсем стемнело, и ещё раз осмотрел место, где отдыхало отделение. К тому моменту, когда Чавез вышел из лагеря и возглавил марш, там не осталось никаких следов пребывания людей.

Динг пересекал поляны как можно быстрее, сохраняя правила безопасности и всё время пользуясь очками ночного видения. Снова применяя компас для взятия пеленгов на ориентиры, он двигался теперь намного быстрее — сержант уже овладел искусством передвижения по этой местности. Как и в прошлую ночь, всё было тихо, не слышалось никаких звуков, за исключением тех, что издавала природа, и, что ещё лучше, растительность не была такой густой, как раньше. Теперь он проходил за час больше километра. Но особенно Чавез радовался тому, что ему не попалось ни одной змеи.

Сержант достиг контрольного пункта «Штырь» меньше чем через два часа. Он почувствовал себя уверенно и спокойно. Прогулка по джунглям лишь разогрела мышцы. Чавез дважды останавливался, чтобы напиться, ещё чаще, чтобы прислушаться, и не услышал ничего необычного. Каждые тридцать минут он связывался по радио с капитаном Рамиресом.

Прошло десять минут после того, как Чавез выбрал место для непродолжительного отдыха, прежде чем появилось остальное отделение. Ещё десять минут, и сержант отправился к последнему контрольному пункту «Киянка». У него появилась надежда, что запас названий слесарных инструментов истощается.

Теперь он вёл себя более осторожно. Карту местности помнил наизусть и понимал, что по мере приближения к цели вероятность натолкнуться на кого-нибудь возрастала. Он начал двигаться медленнее, даже не подумав об этом, совершенно бессознательно, Пройдя половину километра от контрольного пункта «Штырь», сержант услышал, как что-то движется справа от него. Едва слышно. Скорее всего, это животное. Он дал отмашку, и отделение прекратило движение, пока Чавез проверял источник шума. Вега прикрывал его, направив ствол пулемёта в ту же сторону. Однако источник шума двигался на юго-запад. Несомненно, какое-то животное, подумал Чавез, и тем не менее подождал несколько минут, прежде чем решил, что можно возобновить движение. Он проверил направление ветра, дувшего слева и сзади, пытаясь решить, различим ли для человеческого обоняния запах его потного тела, — вряд ли, заключил он. Зловонный запах джунглей подавляет всё остальное. С другой стороны, может быть, и стоит иногда мыться...

Он прибыл на контрольный пункт «Киянка» без дальнейших инцидентов. Теперь его отделял от конечной цели всего один километр. И снова на контрольном пункте собралось все отделение. Меньше чем в пятидесяти метрах протекал ручей, и солдаты снова пополнили запасы воды. Теперь они остановятся всего через час на сборном пункте, выбранном потому, что его было просто опознать. Динг провёл их к сборному пункту меньше чем через час. Отделение образовало оборонительную формацию, пока командир и разведчик, идущий во главе группы, обсуждали план выхода к цели.

Рамирес снова извлёк карту. Чавез и капитан включили инфракрасные приборы, входящие в комплект ночного видения, и провели пальцами по карте и спутниковым фотографиям возможные маршруты. Здесь же присутствовал сержант, отвечающий за оперативное планирование, причём его имя, по странному совпадению, было Гуэрра — «война» Дорога подходила к аэродрому с противоположной стороны, делая петлю вокруг ручья, вдоль которого отделение вышло на сборный пункт. Единственное строение, видное на фотографии, тоже находилось на дальней стороне цели.

— Я бы выбрал вот этот путь, сэр, — высказал свою точку зрения Чавез.

— Думаю, вы правы, — ответил Рамирес. — Сержант Гуэрра?

— Вполне разумно, сэр.

— О'кей, парни, если встретите кого-нибудь, то это произойдёт вот в этом районе. Время отправляться в путь. Чавез, я пойду с вами. Гуэрра, на случай тревоги вы проведёте отделение позади нас.

— Понятно, сэр, — ответили оба сержанта. Уже по привычке Чавез извлёк бруски маскировочной краски и наложил чёрные и зелёные полосы себе на лицо.

Затем он натянул перчатки, хотя потные руки и раздражали его, но тёмные кожаные перчатки скрывали светлую кожу. Он осторожно двинулся вперёд, и капитан Рамирес последовал вплотную за ним. У обоих были включены очки ночного видения, и оба шли очень медленно.

Ручей, вдоль которого они двигались последние полкилометра, обеспечивал хороший дренаж окружающей местности, и потому под ногами ощущалась сухая твёрдая почва — по этой причине, разумеется, кому-то и пришло в голову выровнять бульдозерами в этом районе посадочную площадку. Чавез особенно остерегался мин-ловушек. Делая каждый шаг, он сначала проверял, нет ли на земле проводов, затем повторял то же на уровне поясницы и лица. Кроме того, сержант внимательно наблюдал за тем, не нарушен ли где-нибудь земляной покров. И снова у него в голове промелькнула мысль о дичи в этих местах. Если здесь водятся животные, они, понятно, тоже будут наталкиваться на ловушки, правда? И как тогда будет реагировать противник, услышав взрыв мины? Наверно, отправят кого-нибудь проверить... это будет неприятно, независимо от того, что он надеялся обнаружить, ведь так?

Самое главное, приятель, это хладнокровие, напомнил себе Чавез.

И вот, наконец, он услышал шум, который доносился против направления ветра. Отдалённые, едва различимые голоса людей. Звуки были слишком разрозненными и неясными, чтобы понять, на каком языке разговаривают, но это, несомненно, были голоса людей.

Контакт.

Чавез повернулся к капитану, указал в ту сторону, откуда доносились звуки, и постучал пальцем себе по уху. Рамирес понял и дал знак сержанту продолжать движение.

А вы не слишком умны, парни, мысленно произнёс Чавез, обращаясь к тем, кого он выслеживал. Глупо разговаривать так громко, что речь слышится на расстоянии двухсот метров. Вы облегчаете мою работу. Правда, на это я не обижаюсь. Одно пребывание в джунглях уже было достаточно трудным.

А теперь следы.

Чавез наклонился и начал искать отпечатки ног. Да, вот и они, направляются в ту сторону и возвращаются обратно. Он широко перешагнул узкую тропинку Здесь Чавез остановился. Теперь Рамирес и он образовали связку, находясь достаточно далеко друг от друга, чтобы не оказаться поражёнными одной очередью, но в то же время обеспечивая взаимную поддержку. Капитан Рамирес был опытным офицером, в течение последних восемнадцати месяцев он командовал ротой лёгких пехотинцев, но даже ему мастерство Чавеза в скрытном передвижении по джунглям внушало огромное уважение. Наступал решающий момент, как он сказал солдатам несколько минут назад, и на долю Рамиреса выпала самая большая ответственность. Капитан командовал отделением. Это означало, что он был обязан обеспечить успех операции. Но в равной степени Рамирес отвечал за жизнь своих подчинённых.

Вместе с ним здесь высадились десять человек, и от него ждали, что все десять вернутся обратно. Более того, будучи единственным офицером в этой группе, он должен был по крайней мере ни в чём не уступать любому из своих солдат, а желательно превосходить их. И хотя это было нереальным, подтверждения тому ждали все, в том числе и сам капитан Рамирес, который был достаточно опытен, чтобы понимать невозможность подобных требований. Однако, глядя на Чавеза, двигающегося в десяти метрах перед ним, на его серо-зелёную фигуру в приборе ночного видения, напоминающую призрак, скользящий подобно дуновению ветерка, Рамирес испытывал какое-то чувство собственной неполноценности и безуспешно пытался избавиться от него. Через мгновение его сменило ощущение безудержного восторга Командовать таким отделением лучше, чем ротой. Десять отборных специалистов, каждый сержант — из лучших во всей армии, и все под его командованием... И тут же Рамирес понял, что его охватывает быстрая смена настроений, обычная перед началом боевых операций. Умный и достаточно молодой, чтобы все ещё набираться опыта, капитан овладел очередным уроком, о котором история много говорит, но никогда не может внушить по-настоящему: одно дело говорить, думать и читать о таких действиях, но только реальная действительность создаёт подлинное представление о них, и заменить это учениями или тренировками невозможно. Подготовка помогает смягчить стресс боевых операций, но не в состоянии устранить его совсем. Молодого капитана удивило, что все казалось ему таким ясным и понятным. Его ощущения, его чувства были поразительно обострены, а мозг работал быстро и продуктивно.

Он сознавал приближение опасности, но был готов к этому. И снова капитан почувствовал безудержный восторг на новой волне эмоционального взлёта. Какая-то отдалённая часть сознания следила за его действиями и оценивала его поведение, обращая внимание на то, что, как в любом контактном спорте, каждый солдат отделения нуждается в потрясении подлинного столкновения, прежде чем окончательно возьмёт себя в руки и приступит к эффективному исполнению своих обязанностей. Проблема заключалась лишь в том, что им следовало избежать этого столкновения.

Рамирес заметил, как взлетела вверх рука Чавеза, и тут же разведчик спрятался за деревом. Капитан ступил за куст и сразу увидел, почему остановился сержант.

Перед ними был аэродром.

Вдобавок в нескольких сотнях ярдов на нём стоял самолёт с выключенными двигателями, которые ярко светились в инфракрасном изображении, созданном очками ночного видения.

— Похоже, пора приступать к делу, капитан, — прошептал Чавез.

Рамирес и сержант разошлись влево и вправо, не выходя из-под покрова леса, чтобы установить расположение сил противника, но никого не нашли. Цель — объект «Рено» — очень походила на то, что они узнали во время инструктажа. Рамирес и Чавез, разумеется, не торопились и проверили это, а затем капитан отправился на сборный пункт. Чавез остался на краю леса, чтобы наблюдать за происходящими событиями. Через двадцать минут отделение расположилось на небольшом холме к северо-западу от аэродрома, выходящем на поле фронтом ярдов в двести. Когда-то это место было, по-видимому, фермой какого-то крестьянина, и сожжённые поля просто сливались со взлётно-посадочной площадкой. С холма открывалась отличная панорама аэродрома. Чавез находился на правом фланге с сержантом Вегой, Гуэрра — на левом фланге со вторым пулемётчиком, а капитан Рамирес был в центре вместе с радистом, сержантом Ингелесом.

Глава 12 Операция «Речной пароход» начинается

— «Переменный», это «Кинжал». Приготовьтесь к приёму.

Радиосигнал, ретранслированный через спутниковый канал, звучал совершенно чисто, подобно передаче местной коммерческой станции. Техник-связист погасил окурок сигареты и включил передатчик.

— «Кинжал», это «Переменный». Слышу вас хорошо. Готовы к приёму. — За его спиной Кларк повернулся на своём вращающемся стуле, чтобы взглянуть на карту.

— Мы находимся у цели «Рено», и, представьте себе, — на взлётной полосе стоит двухмоторный самолёт, и в него грузят коробки.

Кларк резко повернулся и удивлённо посмотрел на радиоаппаратуру. Неужели их оперативная разведка поставлена так хорошо?

— Можете сообщить номер на хвостовом киле, вопрос.

— Нет, угол расположения самолёта по отношению к нам неудачен. Но он совершит разгон прямо мимо нас. Мы находимся на запланированной позиции. Пока не обнаружили никакой охраны.

— Черт побери, — заметил один из сотрудников Оперативного управления. Он поднял трубку. — Докладывает «Переменный». «Рено» сообщает, что в гнезде сидит птичка, время сейчас ноль-три-один-шесть по Гринвичу... Ясно. Будем держать в курсе. Конец связи. — Он повернулся к сотруднику. — Из Штатов сообщают, что будут готовы через час.

Ну что ж, превосходно, подумал второй сотрудник.

* * *

Под внимательными взглядами Рамиреса и Чавеза, наблюдающими в бинокли за происходящим, погрузка коробок в самолёт закончилась. По мнению обоих, это был «Пайпер-Шайен», небольшой двухмоторный самолёт, используемый частными компаниями, рассчитанный на относительно продолжительные перелёты в зависимости от полезной нагрузки и характера полёта. В местных мастерских на них устанавливались дополнительные топливные баки, увеличивающие радиус действия сверх того, что рассчитан заводами-изготовителями. Грузы, перевозимые контрабандистами в Америку, не отличались большим весом или — за исключением марихуаны — объёмом. Определяющим их количество фактором являлись деньги. Всего лишь один самолёт мог перевезти такое количество очищенного кокаина, что даже при оптовых ценах рассчитаться за него не хватило бы наличных средств в большинстве федеральных резервных банков.

Пилоты поднялись в самолёт, пожав руки наземной команде, — это показалось наблюдателям таким же обычным, как и процедура вылета любого самолёта. Начали вращаться пропеллеры, и рёв моторов пронёсся по открытому пространству в сторону лёгких пехотинцев.

— Господи, — мечтательно заметил сержант Вега, — да я мог бы поджарить эту птичку, не сходя с места. — Его пулемёт, разумеется, стоял на предохранителе.

— Наша жизнь станет тогда слишком интересной, — заметил Чавез. — Да, ты был прав, Осо. Раньше охранники окружали самолёт. Теперь они расходятся.

Сержант схватил портативную рацию.

— Капитан...

— Вижу. Всем приготовиться на случай, если потребуется быстро отойти в лес.

«Пайпер» вырулил к самому концу взлётной дорожки, двигаясь подобно раненой птице, подпрыгивая на амортизаторах шасси. Взлётная дорожка была освещена только несколькими пылающими факелами — намного меньше, чем используется обычно для того, чтобы обозначить края взлётной дорожки. Солдатам показалось, что это опасно, и внезапно Чавезу пришла в голову мысль, если самолёт разобьётся при взлёте, его обломки могут упасть там, где находится часть отделения.

Нос самолёта опустился, когда пилот включил полный газ, готовясь к разгону, затем уменьшил обороты, чтобы проверить, что моторы не выйдут из строя при нормальной работе. Убедившись в их надёжности, он снова увеличил газ, убрал тормоза, и самолёт двинулся вперёд. Чавез опустил бинокль, чтобы следить за взлётом «Пайпер», тяжело нагруженный, с полными топливными баками, сумел пролететь всего в двадцати метрах над вершинами деревьев справа от Чавеза.

Пилот, по-видимому, настоящий сорвиголова. Это слово, промелькнувшее в мозгу сержанта, показалось ему очень подходящим для характеристики пилота.

— Самолёт взлетел. Это «Пайпер-Шайен». — Рамирес прочиал регистрационный номер на вертикальном руле. Самолёт был американским. — Курс примерно три-три-ноль. — Это означало, что он направляется к Юкатанскому проливу, между Кубой и Мексикой.

Связист в фургоне сделал соответствующие пометки.

— Что происходит на «Рено»? — спросил один из сотрудников Оперативного управления.

— Я насчитал шесть человек У четверых винтовки; про остальных сказать ничего не могу. Один грузовик у сарая, точно как на спутниковых фотографиях. Грузовик уезжает, и, по-моему... да, они гасят взлётные факелы. Просто засыпают их землёй. Одну минуту, грузовик направляется в нашу сторону.

Слева от Рамиреса сержант Вега установил пулемёт на сошки, и длинный ствол неотрывно следовал за грузовиком, двигавшимся к восточной части взлётно-посадочной полосы. Через каждые несколько метров грузовик останавливался, из кабины выскакивал мужчина и засыпал землёй очередной затухающий факел.

— А ты не стой, пройди дальше и коснись кого-нибудь... — шептал Джулио.

— Держи себя в руках, Осо, — предостерёг его Динг.

— Все в порядке, не беспокойся — Большой палец Веги касался предохранителя, все ещё не снятого, а указательный лежал не на спусковом крючке, а на скобе.

Факелы гасили один за другим. Грузовик остановился на короткое время метрах в ста пятидесяти от солдат, но ни разу не направился в их сторону. Они просто оказались в том месте, мимо которого пролегал его маршрут. Вега вёл ствол пулемёта вслед за грузовиком, пока тот не повернул от них. Тогда Джулио опустил приклад на землю и повернулся к приятелю.

— По-видимому, местная полиция или армия их не беспокоит, — произнёс капитан.

— Думаете, их купили? — поинтересовался Вега.

— Вряд ли, скорее, у них отбили охоту. После этого контрабандисты остановились на транспортировке наркотиков с полудюжины аэродромов вроде вот этого. Нам придётся побыть здесь некоторое время. — Наступило молчание. — Если что-нибудь случится...

— Мы сейчас же оповестим вас, сэр, — пообещал Вега.

— Змей не заметили? — спросил Рамирес.

— Слава Богу, нет. — Белозубая улыбка капитана была видна даже в темноте.

Он хлопнул Чавеза по плечу и отошёл назад, в кусты.

— Причём тут змеи? — озадаченно спросил Вега.

* * *

Наблюдая за посадкой «Пайпера», капитан Уинтерс испытывал разочарование.

Это уже второй самолёт подряд. Большой авиалайнер, который он привёл сюда раньше, уже исчез. Куда их переправляли, Уинтерс не знал. Может быть, на огромную свалку в пустыне. Ещё одна поршневая птичка вряд ли вызовет интерес. С другой стороны, продать такие самолёты, как этот «Пайпер», совсем нетрудно.

Крупнокалиберный пулемёт выглядел ещё более впечатляюще на уровне глаз, хотя сейчас, когда наступал рассвет, прожекторы слепили не так сильно. На этот раз уловку с кубинским разведывательным самолётом не применяли. Морские пехотинцы обращались с контрабандистами так же грубо, как и раньше, и их действия принесли желанный эффект. Сотрудник ЦРУ, руководивший операцией, раньше служил в Управлении по борьбе с наркотиками, и он с удовольствием использовал другие методы убеждения. Оба пилота, несмотря на американский регистрационный номер самолёта, оказались колумбийцами. При всей их мужской гордости им достаточно было первого же взгляда на Никодемуса. Можно проявить бесстрашие перед пулей или даже свирепым псом, но храбрость перед живым гигантским аллигатором... На допрос потребовалось меньше часа, а затем обоих отвезли к «ручному» судье федерального округа.

— Интересно, сколько самолётов не долетает к нам? — поинтересовался сержант Блэк, когда арестованных увезли.

— Что вы имеете в виду?

— Я видел истребитель, сэр. Полагаю, он скомандовал пилоту: «Лети в этом направлении или пеняй на себя!» А ведь нас вызывали сюда гораздо чаще, чем прилетало самолётов, верно? Я хочу сказать, сэр, совершенно очевидно, что некоторые парни не понимают намёка, и тогда лётчик в истребителе показывает им, что он имел в виду, говоря «пеняй на себя».

— Вы не должны знать этого, сержант Блэк, — напомнил ему сотрудник ЦРУ.

— Отлично понимаю. Меня устраивает и то, и другое, сэр. Я был ещё совсем молодым, когда меня послали во Вьетнам. Там я видел, как погибло все отделение только потому, что несколько солдат были наркоманами. Я поймал гада, продававшего наркотики солдатам моего отделения, — это было в семьдесят четвёртом или семьдесят пятом году — и избил его до полусмерти. Чуть не попал из-за этого под трибунал.

Сотрудник ЦРУ сочувственно кивнул, словно заявление сержанта удивило его.

Вообще-то, ничего странного в словах сержанта не было.

— Вам не полагается знать об этом, сержант, — повторил он.

— Слушаюсь, сэр. — Сержант Блэк собрал своих людей в повёл их в сторону готового к вылету вертолёта. Так всегда случается с секретными «чёрными» операциями, думал сотрудник ЦРУ, глядя вслед уходящим морским пехотинцам. Для них нужны надёжные люди, умные и сообразительные, на которых можно положиться.

Однако у надёжных, умных и сообразительных людей — у всех без исключения — есть воображение и здравый смысл, поэтому разобраться в секретах операции не составляет особого труда. После того как ситуация повторяется несколько раз, «чёрные» операции начинают превращаться в серые, подобно уже начинающемуся рассвету. Вот только яркий свет не всегда идёт на пользу, верно?

* * *

Адмирал Каттер встретил директора ЦРУ Мура и директора ФБР Джейкобса в вестибюле служебного крыла, и они сразу направились в Овальный кабинет. Агенты Секретной службы Коннор и Д'Агустино несли охрану в приёмной, где сидели секретарши, и по привычке внимательно осмотрели всех троих. Затем — это было необычно для Белого дома — трое посетителей прошли прямо в кабинет для встречи с «Ковбоем»

— Доброе утро, господин президент, — по очереди поздоровались они.

Президент встал из-за стола и занял место в старинном кресле у камина.

Именно здесь он обычно сидел во время «откровенных» разговоров. Президент сожалел об этом. Старинное кресло было далеко не таким удобным, как специально изготовленное для него за письменным столом, к тому же у него болела спина, но даже президентам приходится поступать так, как от них того ожидают.

— Насколько я понимаю, вы собираетесь доложить о развитии событий. Может быть, начнёте вы, судья Мур?

— Операция «Речной пароход» идёт полным ходом. Между прочим, нам очень повезло. Как раз в тот момент, когда группа наших наблюдателей вышла к намеченной цели, они увидели взлетающий самолёт. — Мур окинул всех присутствующих торжествующей улыбкой. — Дальше все развивалось в точном соответствии с планом. Захваченные контрабандисты арестованы и находятся под охраной федеральных властей Разумеется, это было просто везение. Мы не можем рассчитывать, что такое будет случаться очень часто, но в данном случае мы перехватили девяносто килограммов кокаина, а это неплохо для одной ночи. Все четыре разведывательные группы заняли отведённые им места. Им удалось избежать обнаружения.

— А как функционирует спутник?

— Все ещё проводится калибровка в некоторых сферах. Впрочем, эта работа ведётся главным образом компьютером. То, для чего мы предполагаем использовать «Риолит», начнёт действовать примерно через неделю. Как вы знаете, этот элемент плана был задействован несколько поздно, и в настоящее время приходится импровизировать. Проблема, если я так могу сказать, заключается в программировании компьютера, и им потребуется ещё пара дней.

— Как относительно Капитолия?

— Я встречаюсь с ними сегодня после обеда, — ответил судья Мур — Не думаю, что возникнут трудности.

— Вы и раньше так говорили, — напомнил Каттер. Мур повернулся и смерил его усталым взглядом.

— Мы провели тщательную подготовку. Я редко прибегаю к правилу ПОСО, и ещё никогда у меня не было при этом никаких проблем.

— Я тоже не думаю, что против нас выступит активная оппозиция, Джим, — согласился президент. — Я тоже занимался подготовкой. Эмиль, что-то вы сегодня молчите.

— Мы обсуждали этот этап операции, господин президент. У меня нет никаких замечаний с точки зрения закона, потому что по этому вопросу закона фактически не существует. В соответствии с конституцией у вас чрезвычайные полномочия в применении вооружённой силы после того, как установлено — вами, разумеется, что наша безопасность находится под угрозой. Юридические прецеденты уходят далеко в историю, до президентства Джефферсона. Политические аспекты — это другое дело, но мой департамент ими не занимается. Как бы то ни было, бюро сумело раскрыть операцию, которая, по-видимому, связана с крупным отмыванием наркодолларов, и мы готовимся к её завершению.

— Насколько крупная операция? — спросил адмирал Каттер, вызвав неприятную гримасу у президента, который собирался задать такой же вопрос.

— Нам удалось опознать общую сумму в пятьсот восемьдесят восемь миллионов наркодолларов, вложенных в двадцать два разных банка от Лихтенштейна до Калифорнии. Инвестиции осуществлялись в несколько проектов, связанных с недвижимостью, причём все они находятся в Соединённых Штатах. У нас вот уже неделю этим занимается группа специалистов, причём они работают круглые сутки.

— Повторите сумму, — сумел на этот раз первым сказать президент. Он был не единственным в кабинете, кто пожелал ещё раз услышать эту цифру.

— Почти шестьсот миллионов долларов, — повторил директор ФБР — Эта сумма была несколько больше два дня назад, но крупный трансфер был осуществлён в среду — похоже, что это самая обычная банковская операция, но мы всё-таки следим за этими банковскими счетами.

— И что вы собираетесь предпринять?

— Сегодня к вечеру у нас будет полная документация по всем этим счетам.

Начиная с завтрашнего утра советники по юридическим вопросам во всех наших посольствах за рубежом и отделения ФБР, осуществляющие надзор за банками внутри страны, предпримут действия, направленные на замораживание счётов, и...

— Согласятся ли швейцарские и европейские банки сотрудничать с нами? — прервал его Каттер.

— Согласятся. Весь этот покров тайны относительно номерных счётов весьма преувеличен, как это стало известно президенту Маркосу несколько лет назад. Если мы сумеем доказать, что вклады в банки являются результатом преступных операций, все заинтересованные правительства тут же заморозят активы. В Швейцарии, например, конфискованные деньги поступают в распоряжение правительства — кантонов — для использования внутри страны. Даже не принимая во внимание моральные соображения, немалую роль играет материальная заинтересованность, простая и элементарная, и у нас заключены договоры по этому вопросу. Ведь швейцарская экономика ничуть не пострадает, если эти деньги останутся внутри страны, правда? Если всё пройдёт удачно — а у меня нет оснований сомневаться в этом, — картель потерпит убыток на общую сумму в миллиард долларов. Эта цифра является нашей оценочной и включает потери доходов от капиталовложений и операций с ценными бумагами. А вот пятьсот восемьдесят восемь миллионов, с другой стороны, это твёрдая цифра. Мы назвали эту операцию «Тарпон». Здесь, в США, юстиция полностью на нашей стороне, и после тщательного изучения вопроса мы пришли к выводу, что вряд ли кому-нибудь удастся забрать у нас эти деньги. За рубежом ситуация более запутанная, но я рассчитываю на то, что с нами станут охотно сотрудничать. Правительства Европы тоже начали обращать внимание на проблему наркотиков в своих странах, и у нихесть методы решения юридических проблем более... ну, я бы сказал, более прямо, весьма практически, — закончил Джейкобс с улыбкой. — Полагаю, вы пожелаете, чтобы заявление об этом сделал министр юстиции.

В глазах президента можно было заметить искорку интереса. Пресс-релиз будет роздан в зале для прессы Белого дома. Он, разумеется, поручит департаменту юстиции заниматься этим, но объявление об этом будет сделано в Белом доме, чтобы у журналистов создалось верное представление. Доброе утро, дамы и господа! Я только что сообщил президенту, что мы добились крупного успеха в непрекращающейся войне против...

— Насколько тяжёлым будет этот удар для наркомафии? — спросил президент.

— Сэр, сколько денег имеется в их распоряжении, всегда оставалось для нас только предположением. Особенно интересным во всём этом проекте является то, что вся операция по отмыванию наркодолларов была, по-видимому, направлена на то, чтобы узаконить деньги после того, как они вернутся в Колумбию. Это трудно понять, но создаётся впечатление, что картель пытается найти более законные способы вкладывать деньги в национальную экономику своей страны. Поскольку, строго говоря, с экономической точки зрения это не является необходимым, можно предположить, что цель операции чисто политическая. Теперь позвольте мне ответить на ваш вопрос. Потеря такой денежной суммы нанесёт им заметный ущерб, но этот ущерб не будет таким уж решающим. А вот политические последствия могут принести немалую пользу, и их значение мы ещё не можем оценить.

— Миллиард долларов — произнёс президент — О такой сумме действительно можно говорить с колумбийцами, правда?

— Не думаю, что это может им не понравиться. Политический нажим со стороны картеля весьма беспокоит их.

— Если и беспокоит, то недостаточно, чтобы они приняли против него решительные меры, — заметил Каттер.

Джейкобсу это замечание ничуть не понравилось.

— Адмирал, министр юстиции в Колумбии — мой друг. Он ездит по стране с охраной, вдвое превышающей ту, что обеспечивает безопасность нашего президента, и ему приходится всё время подвергаться такой опасности, что большинство людей бросалось бы в укрытие всякий раз, когда слышится особенно громкий выхлоп автомобиля. Колумбия прилагает отчаянные усилия, чтобы следовать по пути демократии в регионе, где демократы являются весьма редким явлением, а если вы забыли, то с исторической точки зрения в этом наша вина. А чего вы тогда ждёте от них? Махнуть рукой на те национальные институты, которые у них имеются, поступить так, как это сделала Аргентина? Боже мой, Бюро и Управление по борьбе с наркотиками, вместе взятые, не обладают достаточной мощью, чтобы успешно преследовать известные нам организации торговцев наркотиками, а ведь наши ресурсы в тысячу раз превышают возможности Колумбии. Так какого черта вы ждёте от них? Неужели того, чтобы они вступили на фашистский путь снова и принялись преследовать наркомафию лишь потому, что мы хотим этого? Мы рассчитывали на это и добивались своего на протяжении более сотни лет, и посмотрите, каков результат! — А ведь этот клоун считается специалистом по Латинской Америке, подумал Джейкобс, но не сказал вслух. Да и кто считает его экспертом? Готов побиться об заклад, что он даже кораблём как следует управлять не умеет!

Смысл всего сказанного, заметил про себя судья Мур, заключается в том, что Эмилю не нравится вся эта операция, не так ли? С другой стороны вспышка директора ФБР потрясла Каттера. Мужчина небольшого роста Эмиль обладал чувством собственного достоинства и моральной убеждённостью, которые измеряются в мегатонном масштабе.

— Вы что-то хотите сказать нам, Эмиль, — шутливо произнёс президент, — Выкладывайте.

— Прекратите эту операцию — посоветовал директор ФБР — Остановите её, пока она не зашла слишком далеко Дайте мне людские ресурсы, и я сумею добиться большего прямо здесь, у нас дома в полном соответствии с законом — намного большего, чем нам удастся добиться с помощью этих тайных глупостей. Лучшим доказательством этого является «Тарпон» Обычная полицейская работа, и в результате мы добились самого крупного успеха за всё время.

— И это произошло только потому, что командир одного из кораблей береговой охраны вышел за границы дозволенного законом, — заметил судья Мур — Если бы этот шкипер сам не нарушил правила, вы вели бы расследование простого убийства и пиратства. Вы ухитрились умолчать об этом, Эмиль.

— Такое случилось не впервые, и разница заключается в том, что это не было запланировано в Вашингтоне, Артур.

— Надеюсь, с этим капитаном ничего не произойдёт? — спросил президент — Нет, сэр. Мы уже позаботились об этом, — заверил его Джейкобс.

— Отлично. Пусть так и будет. Эмиль, я уважаю нашу точку зрения, произнёс президент, — но мы пытаемся предпринять нечто иное. Я не сумею убедить конгресс вдвое увеличить бюджет ФБР или Управления по борьбе с наркотиками, и вам это известно.

Но вы даже не попытались, хотел было сказать Джейкобс. Вместо этого он промолчал и покорно кивнул головой — Мне казалось, что мы получили ваше согласие на проведение операции.

— Совершенно верно, господин президент. — Каким образом получилось так, что я ввязался в это дело? — подумал Джейкобс. Этот путь, подобно многим другим, вымощен добрыми намерениями. То, чем они занимались, нельзя назвать совсем уж незаконным; точно так же и акробатика с парашютами не является такой уж опасной — при условии, если все развивается в соответствии с планом.

— Итак, когда вы отправляетесь в Боготу?

— На будущей неделе, сэр. Я направил посыльного с письмом к нашему атташе по юридическим вопросам в Колумбии, и он лично передаст письмо министру юстиции. Наша встреча будет проходить под охраной, в условиях строжайшей безопасности.

— Отлично. Надеюсь, Эмиль, вы проявите осторожность. Вы нужны мне. И в особенности мне нужен ваш совет, — добавил президент тёплым голосом. — Даже если я не всегда ему следую.

Президент, по-видимому, лучше всех в мире умеет успокаивать людей, сказал себе судья Мур. Однако он действительно заинтересован в Эмиле Джейкобсе. Эмиль входил в состав команды ещё с того времени, когда он начал работать в составе группы федерального прокурора в Чикаго, — да, тридцать лет назад.

— Что ещё?

— Я назначил Джека Райана исполняющим обязанности заместителя директора по разведке, — сказал Мур. — Джеймс рекомендует его, и, по моему мнению, он уже готов для этой должности.

— Вы собираетесь ознакомить его с операцией «Речной пароход»? — тут же спросил Каттер.

— Но ведь для этого он ещё не готов, правда, Артур? — высказал свою точку зрения президент.

— Нет, сэр, в соответствии с вашим приказом лишь очень ограниченное число людей допущено к этой операции.

— У Грира нет изменений к лучшему?

— Нет, господин президент, и ситуация ухудшается, — ответил Мур.

— Очень жаль. На будущей неделе мне придётся побывать в Бетесде, чтобы пройти медицинский осмотр. Я загляну к нему.

— Это очень любезно с вашей стороны, сэр.

* * *

Все чертовски старались помочь, подумал Райан. В своём новом кабинете он чувствовал себя непрошеным гостем, однако Нэнси Каммингс — она работала секретарём у заместителя директора ЦРУ по разведке задолго до того, как сюда прибыл адмирал Грир, — не рассматривала Райана как захватчика, а охранники, которые теперь заботились о его безопасности, обращались к нему «сэр», несмотря на то, что двое из них были старше Джека. А действительно хорошая новость — он узнал об этом лишь после того, как ему сообщили о ней, — была в том, что теперь ему полагался лимузин с шофёром. Смысл этого заключался в том, что шофёр был одновременно сотрудником службы безопасности и носил слева под пиджаком наплечную кобуру с пистолетом «Беретта» 92-F (ещё более мощное оружие было спрятано под щитком управления автомобиля). Но самым важным для Райана было то, что теперь ему больше не нужно управлять машиной в течение пятидесяти восьми минут по пути в Лэнгли. Начиная с данного момента он превратился в одну из Очень Важных Персон, сидящих на заднем сиденье мчащегося автомобиля, разговаривающих по телефону и читающих по пути на работу Важные Документы или, чаще всего, утреннюю газету. Его служебный автомобиль будет отныне стоять в подземном гараже ЦРУ, в специально отведённом для него месте рядом с лифтом, предназначенным для руководителей управления, и этот лифт будет доставлять Райана в мгновение ока прямо на седьмой этаж, минуя службу безопасности и металлодетекторы, что всегда так раздражало Джека. Обедать теперь он будет в буфете для руководящего персонала, где стены обшиты красным деревом, а ножи, вилки и ложки — из серебра, с элегантным дизайном, не бросающимся в глаза.

Жалованье тоже заметно увеличилось, составив немалую сумму; вернее, могло бы составить, если бы приближалось к жалованью его жены Кэти. Она получала его за свою работу хирургом, которой дополняла должность адъюнкт-профессора в больнице Джонса Хопкинса. Однако не было ни единого государственного служащего — включая даже президента, — чьё жалованье могло соперничать с тем, что зарабатывал хороший хирург. По своей новой должности чин Райана равнялся теперь генерал-полковнику или адмиралу, несмотря на то, что он всего лишь «исполнял обязанности».

Первое, что сделал Райан после того, как закрыл дверь кабинета, — открыл сейф заместителя директора. В нём не было ничего. Джек запомнил цифровую комбинацию и снова обратил внимание на то, что комбинация, необходимая для того, чтобы открыть сейф заместителя директора по оперативной работе, была записана на листке бумаги. Новый кабинет Джека обладал самым ценным преимуществом, существовавшим в правительственных учреждениях, персональным туалетом. Кроме того, в кабинете находился телевизионный монитор с высокой разрешающей способностью, на котором Райан мог следить за передачами со спутника, не заходя в просмотровый зал, размещённый в недавно построенном северном крыле здания, а также защищённый от постороннего любопытства компьютерный терминал, с помощью которого при желании он мог связываться с другими кабинетами, — на клавиатуре была пыль; Грир почти никогда не пользовался им. Но самое главное — кабинет был просторным. Джек мог встать из-за стола и расхаживать по нему. По вопросам, связанным с исполнением своих обязанностей заместителя директора ЦРУ по разведке, Райан обладал правом неограниченного доступа к директору. В случае, если директор отсутствовал — и даже когда он была на месте, — Райан мог обратиться в Белый дом и потребовать немедленной встречи с президентом. Правда, сделать это придётся через главу его администрации — при надобности Райан мог обойти Каттера, — но достаточно сказать:

«Мне нужно немедленно увидеть президента!» — и он тут же попадёт к нему.

Разумеется, для такой встречи причина должна быть очень веской.

Только сидя в кресле с высокой спинкой, отгораживающей его от широкого окна с толстыми стёклами, Джек понял наконец, что попал в этот кабинет. Он никогда не надеялся занять более высокий пост в ЦРУ, Ему нет ещё и сорока. Он создал состояние брокерской работой, и это состояние продолжало расти; жалованье заместителя директора ЦРУ нужно было ему примерно так же, как третий ботинок. Он защитил докторскую диссертацию, написал несколько книг, преподавал историю, нашёл новое и увлекательное поле деятельности и сделал карьеру, не достигнув сорока. Он улыбнулся бы сейчас мягкой довольной улыбкой, если бы не пожилой джентльмен, заменивший ему отца, который умирал медленной мучительной смертью в Медицинском центре ВМС в Бетесде. И именно это обстоятельство сделало Джека заместителем директора ЦРУ, возвело его в эту должность, усадило в это кресло в этом кабинете.

Награда не стоит затраченных усилий. Не стоит, черт побери, сказал себе Джек. Его родители погибли при авиационной катастрофе в Чикаго, и он вспомнил эту внезапную страшную утрату, этот неожиданный удар судьбы, нанесённый словно исподтишка. И всё-таки их смерть была мгновенной. В то время он не подумал об этом, но теперь осознал все её милосердие. Райан навещал адмирала Грира три раза в неделю и видел, как съёживается его тело, сохнет, подобно умирающему растению, следил за тем, как на лице старика, полном достоинства и силы, появляются глубокие морщины, вызванные страданиями и болью, как смело и решительно борется он за жизнь в этой безнадёжной схватке. Родители Джека погибли ужасной смертью, но её нельзя было назвать мучительной, и ему не пришлось наблюдать их страдания. И вот теперь Райан выполнял сыновний долг по отношению к человеку, заменившему ему отца. Теперь он понял, почему его жена выбрала профессию хирурга-офтальмолога. Это занятие было тяжёлым, очень сложным технически, малейшее неточное движение могло лишить пациента зрения, но Кэти не приходилось наблюдать, как умирают люди. Нет ничего страшнее этого — Райан видел, как его дочь находилась на пороге смерти, её спасли случайность и поразительное искусство хирургов.

Откуда черпают они такое мужество? — подумал Джек с изумлением. Одно дело воевать с людьми — Райану приходилось делать это. Но бороться со смертью, зная, что в конце концов они проиграют, и всё-таки продолжать бороться... Такова природа профессии врача.

Господи, ну и мрачное же у тебя настроение сегодня утром, сукин ты сын, Джек.

А каково было бы мнение адмирала?

Он сказал бы: перестань мучить себя и займись работой.

Смысл жизни заключался именно в этом — продолжать трудиться, стараться выполнить свои обязанности как можно лучше, сделать мир безопасным и пригодным для жизни. Конечно, признался Джек, ЦРУ может показаться странным местом для осуществления таких целей, очень странным, но не для Райана, которому приходилось заниматься здесь весьма необычными, но в то же время очень полезными вещами.

Его внимание привлёк запах. Он повернулся и увидел, что кофеварка на тумбочке включена. Должно быть, это Нэнси, понял он. Но кружки адмирала Грира исчезли, и вместо них на серебряном подносе появились обычные кофейные чашки с надписью «ЦРУ». Раздался стук в дверь. Появилась голова Нэнси.

— Через две минуты у вас встреча с начальниками отделов, доктор Райан.

— Спасибо, миссис Каммингс. Это вы сварили кофе? — спросил Джек.

— Сегодня утром позвонил адмирал. Он сказал, что в первый день кофе вам очень понадобится.

— А-а... Я буду у него сегодня вечером и поблагодарю за заботу.

— У него был бодрый голос, — заметила Нэнси с надеждой.

— Хорошо бы так.

Начальники отделов собрались точно в назначенное время. Джек налил себе чашку кофе, предложил собравшимся, и минуту спустя они принялись за работу. Как всегда, первый утренний доклад касался Советского Союза, за ним последовали остальные. Интересы ЦРУ охватывали весь земной шар. Джек присутствовал на таких совещаниях уже несколько лет, так что ничего необычного для него в этом не было — только теперь он сидел за столом начальника управления. Он знал, как должны проходить подобные совещания, и не нарушал их привычного течения. Дело оставалось делом. Адмирал хотел от Джека именно этого.

* * *

Одобрение президента было получено, и события стали развиваться намного быстрее. Как всегда, каналы связи с зарубежными государствами шли через Агентство национальной безопасности, и контакты с ними затруднялись только разницей во времени. Ещё раньше в несколько посольств США в Европе была послана шифрограмма, предупреждающая советников по юридическим вопросам о том, что следует быть наготове. В назначенное время — сначала в Берне — телетайпы, работающие по закрытым спутниковым каналам, застучали, и длинные бумажные ленты поползли из них. В центрах связи всех посольств США техники-связисты сразу обратили внимание на то, что шифровки поступают по самым закрытым и надёжным системам. Первый, или регистрационный, лист предупредил связистов, что дальнейшая информация поступит по шифровальным кодам разового использования, и соответствующие блокноты пришлось извлекать из сейфов, где хранились и ключи к ним.

Для сообщений особой важности — таких, например, которые сопровождают предупреждение о возможном начале войны, — обычные шифровальные аппараты просто были недостаточно надёжны. Это было доказано агентурной сетью Уолкера Уитуорта. В результате американские системы шифров подверглись быстрым и коренным изменениям. В каждом посольстве находился специальный сейф фактически это был сейф внутри ещё одного сейфа. Там хранились кассеты, на первый взгляд самые обычные. Каждая из них была обтянута прозрачным, но кодированным по цвету плотным пластиковым покрытием, причём на кассете были нанесены два номера. Один номер — в данном случае 342 — представлял собой регистрационный номер оригинала кассеты. Второй — в посольстве США в Берне номер 68 — означал индивидуальную кассету и серии 342. В случае, если пластиковое покрытие одной из этих кассет в любой стране мира было нарушено, поцарапано или даже просто сдвинуто, все кассеты этой серии немедленно сжигались — исходя из вероятности, что шифр мог попасть в руки противника.

В данном случае техник-связист извлёк кассету из места её хранения, проверил номер и дал старшему смены убедиться, что номер на кассете действительно тот, что требовался.

— Я вижу на кассете номер три-четыре-два.

— Согласен, — ответил его начальник. — Номер три-четыре-два.

— Начинаю открывать кассету, — произнёс техник, покачивая головой из-за абсурдной торжественности всего процесса.

Пластиковый облегающий чехол упал в четырехугольную корзину, стоящую рядом с его столом, и техник вставил кассету во внешне самый обыкновенный, но дорогой плеер, соединённый электронным каналом с другим телетайпом, расположенным в десяти футах.

Затем он поставил первоначальную распечатку переданного сообщения на пюпитр и начал печатать.

Текст сообщения, уже зашифрованный на оригинале кассеты серии 342 в Агентстве национальной безопасности, находящемся в Форт-Миде, штат Мэриленд, был дополнительно зашифрован перед передачей по системе спутниковой связи самым надёжным шифром Государственного департамента под названием «Страйп», но даже если бы кто-то располагал необходимым ключом к разгадке текста, зашифрованного кодом «Страйп», он получил бы текст вроде «деерамо верак кеуджрт» или вроде того, что объяснялось супершифром, заключённым в кассете. Это повергло бы в отчаяние любого, кто счёл, что ему удалось разгадать секрет кодированной американской связи. Во всяком случае, это вызвало недоумение техника-связиста, которому пришлось сконцентрировать все своё внимание на печатании слов вроде «деерамо верак кеуджрт» вместо слов, имеющих какой-то смысл.

Каждая буква проходила через плеер, принимавший её и рассматривавший как цифру, начиная от 1(А) до 26(2), и затем прибавляющий цифру, на кассете. Таким образом, если 1(А) в первоначальном тексте соответствовал ещё одному 1(А) на кассете, единица прибавлялась к единице и получалось 2(В) на расшифрованном тексте. Транспозиции на кассете были совершенно случайными, их источником были атмосферные радиопомехи, проведённые через компьютер в Форт-Миде. Такая система не поддавалась расшифровке и относилась к одноразовым шифрам. Определить порядок или угадать случайное, произвольное поведение исключалось. До тех пор, пока кассета не попадала в руки противника, разгадать подобный шифр не представлялось возможным. Система эта, известная как «Тэпданс», не использовалась для всех каналов шифрованной связи только по одной причине было очень непросто изготовить, разослать, хранить и следить за тысячами кассет, необходимых для этого. Скоро, однако, положение должно было измениться — лазерные диски заменят кассеты с магнитными лентами. Профессия дешифровальщиков применялась со времён королевы Елизаветы, и это техническое нововведение угрожало её существованию, подобно тому, как после появления калькуляторов и компьютеров устарела логарифмическая линейка.

Техник сосредоточенно продолжал нажимать на клавиши, ворча себе под нос о позднем времени. Он рассчитывал уйти с работы в шесть часов и заранее предвкушал, как сядет за ужин в уютном ресторанчике в двух кварталах от посольства. Разумеется, он не мог видеть расшифрованный «чистый» текст, что выползал из телетайпа в десяти футах от него, но, говоря по правде, это ничуть его не интересовало. Он занимался своей работой уже девять лет, и единственной причиной, по которой оставался на ней, была возможность путешествовать. Берн являлся уже третьей иностранной столицей, куда его направили. Он не был таким интересным, как Бангкок, но и не таким скучным, как город, где техник провёл своё детство, — Итака, штат Нью-Йорк.

В шифрограмме содержалось семнадцать тысяч знаков, что соответствовало примерно двум с половиной тысячам слов, подумал техник. Он отпечатал текст с такой быстротой, на какую только был способен.

— Ну как, порядок? — спросил он, закончив работу. Последнее слово, отпечатанное им, было «эпитресм».

— Да, — ответил советник по юридическим вопросам.

— Отлично. — Техник взял распечатку, полученную по телексу, с которой он печатал, и сунул её в электрический измельчитель центра связи. Она превратилась в нечто, напоминающее лапшу. Затем он извлёк из плеера кассету, взглянул на начальника смены, тот кивнул, и техник направился в угол комнаты. Там, на тросе, прикреплённом к стене, — вообще-то, это был спиральный телефонный провод — висел большой магнит в форме подковы. Он провёл магнитом по кассете, навсегда уничтожив содержащуюся на магнитной ленте информацию. Далее кассета попала в мешок, содержимое которого будет сожжено. В полночь один из морских пехотинцев, охранявших посольство, под надзором кого-то из сотрудников отнесёт мешок к печи для сжигания отходов, и оба будут наблюдать за тем, как сгорают документы и другие секретные отходы, накопившиеся за день, в пламени газа. Мистер Бернарди просмотрел расшифрованный текст и поднял голову.

— Жаль, что моя секретарша не умеет печатать так хорошо, Чарли. Я насчитал две — всего две! — опечатки. Извини, что мы задержали тебя так поздно. — Советник передал технику банкноту в десять франков. — Выпей за мой счёт пару кружек.

— Спасибо, мистер Бернарди.

Чак Бернарди был старшим агентом ФБР, и его ранг в государственной службе соответствовал чину бригадного генерала в армии США, где он служил в качестве офицера-пехотинца много лет назад и очень далеко от Швейцарии. Ему оставалось прослужить в посольстве ещё два месяца, после чего его переведут в штаб-квартиру ФБР в Вашингтоне и, может быть, назначат на должность специального агента, возглавляющего отделение ФБР в средних размеров городе. В бюро он занимался борьбой с организованной преступностью, для чего там было создано особое управление. Именно поэтому он и попал в Швейцарию. Чак Бернарди был специалистом по розыску «грязных» денег, добытых преступным путём и принадлежащих преступным синдикатам. Значительная часть этих денег проходила через швейцарскую банковскую систему. Находясь на должности советника посольства США по юридическим вопросам, Бернарди был наполовину полицейским чиновником, а наполовину дипломатом. В результате он установил связь со всеми высшими полицейскими чиновниками Швейцарии, причём их отношения были тесными, дружескими и основанными на профессиональном уважении. Швейцарские полицейские отличались умом и выполняли свои обязанности исключительно эффективно. К этому мнению Бернарди пришёл давно. Маленькая старушка могла идти по улице Берна с хозяйственной сумкой, набитой банкнотами, и чувствовать себя при этом в полной безопасности. И наверняка часть старушек, ухмыльнулся он, направляясь к себе в кабинет, так и поступает.

В кабинете Бернарди включил лампу на столе и протянул руку за сигарой. Ещё не успев стряхнуть первый пепел, он откинулся на спинку кресла и уставился в потолок.

— Черт побери! — пробормотал он, снял телефонную трубку и набрал номер самого главного полицейского чиновника, с которым ему приходилось соприкасаться.

— Говорит Чак Бернарди. Мне хотелось бы поговорить с доктором Лангом... Спасибо. Привет, Карл, это Чак. Нам нужно срочно встретиться... чем быстрее, тем лучше... Это очень важно, Карл, честное слово... Лучше всего у тебя... Нет, по телефону не могу... Спасибо, дружище. Поверь мне, ты останешься доволен. Буду через пятнадцать минут.

Он положил трубку. Затем встал, подошёл к ксероксу, снял копию документа, расписался в журнале, указав, кто пользовался ксероксом и сколько копий снято.

Прежде чем выйти из кабинета, Бернарди запер оригинал в свой личный сейф, а копию сунул в карман. Карл может остаться недоволен тем, что опоздает к ужину, подумал он, однако не каждый день кто-то делает добровольный вклад в национальную экономику страны на такую сумму — двести миллионов долларов.

Швейцарские власти заморозят банковские вклады. Это значит, что в соответствии с законом шесть банков смогут забрать себе весь процентный доход, а может быть, и сами вклады; пока национальная принадлежность правительства, которому принадлежат деньги, не выяснится окончательно, швейцарцы будут «вынуждены» хранить их у себя и в конечном итоге передать кантональному правительству. А все ещё изумляются, отчего Швейцария такая очаровательная, мирная, богатая маленькая страна. Она славится не только лыжными курортами и шоколадом.

Не прошло и часа, как шесть посольств получили такие же шифрограммы, и, как только солнце начало свой дневной путь, специальные агенты ФБР побывали в кабинетах нескольких американских коммерческих банков Там они вручили директорам номера счётов или имена их владельцев, с тем чтобы их значительные вклады были немедленно заморожены, причём сделано это было простейшим образом блокировкой компьютерного доступа к этим счетам. В каждом случае это было сделано тихо, без лишнего шума. Никому не полагалось знать о происшедшем, и важность сохранения тайны была подтверждена весьма убедительно — как в Америке, так и в других странах — видными правительственными чиновниками, причём президенты банков проявили готовность к полному сотрудничеству в каждом случае (в конце концов, ведь это не их деньги, правда?). Почти всякий раз полицейским чиновникам сообщали, что вклады не принадлежали к числу активных и сделки по ним совершались не чаще двух-трех раз в месяц, причём каждый раз, конечно, на крупные суммы. Взносы на счета все ещё будут приниматься. Больше того, один бельгийский банкир высказал предложение: если у ФБР есть номера счётов такого рода в других банках, переводы с одного счета, находящегося под наблюдением, на другой следует разрешить — в пределах одной страны, разумеется, поспешил добавить бельгиец, — чтобы вкладчики чего не заподозрили. В конце концов, добавил он, наркотики — общий враг всех цивилизованных людей, и особенно всех полицейских. Это предложение было немедленно принято директором ФБР Джейкобсом и одобрено министром юстиции. Навстречу пошло даже голландское правительство, хотя в Нидерландах продажа наркотиков официально разрешена в специальных магазинах особо пресыщенным молодым гражданам этой страны. В общем, это было чётким примером капитализма в действии. В банках хранились «грязные» деньги, заработанные нечестным путём, а правительства неодобрительно относятся к таким деньгам. Именно поэтому и было решено конфисковать их для собственных целей.

Что касается банков, от них потребовали хранить все это в секрете, и эта секретность была не менее святой, чем тайна вкладов.

К концу рабочего дня в пятницу всё было закончено. Компьютерные системы банков функционировали беспрерывно. Органы правопорядка получили теперь два дополнительных дня, чтобы поискать следы остальных денег. Если удастся обнаружить счета, имеющие отношение к уже блокированным вкладам, они тоже будут заморожены, а в европейских банках — конфискованы. Напасть на первый след удалось в Люксембурге. Несмотря на то, что швейцарские банки славятся во всём мире своей конфиденциальностью и законами, охраняющими тайну вкладов, единственной реальной разницей в безопасности счётов, вложенных в них и в банки большинства других европейских стран, было то, что Бельгия, например, не окружена альпийскими вершинами и что Швейцария не была оккупирована иностранными армиями в течение более длительного срока, чем её европейские соседи. Во всех других отношениях надёжность банков не отличалась друг от друга, и соответственно банкиры из остальных стран Европы с раздражением поглядывали на Альпы, предоставившие их швейцарским коллегам дополнительное и чисто случайное преимущество в ведении банковских операций. Однако в данном случае все руководствовались правилом международного сотрудничества. К вечеру воскресенья удалось опознать ещё шесть вкладов с «грязными» деньгами, и под компьютерную блокировку поместили дополнительные сто тридцать пять миллионов долларов.

В Вашингтоне директор ФБР Джейкобс, помощник заместителя директора Мюррей, специалисты из управления по борьбе с организованной преступностью и их коллеги из Министерства юстиции отправились в ресторан жокей-клуба, чтобы отпраздновать заслуженную победу. Под бдительной охраной, сопровождавшей директора ФБР, они вдесятером уселись за стол, чтобы отдать должное превосходной кухне, причём за счёт государства. Не исключено, что последнее могло бы вызвать протест оказавшегося поблизости репортёра или сторонника организации «Общее дело», но нельзя не признать, что участники ужина заслужили это. Операция «Тарпон» была самым крупным успехом в борьбе против наркомафии. Все согласились, что о её успехе будет объявлено к концу недели.

* * *

— Господа, — произнёс Дэн Мюррей, поднимая бокал шабли — он не мог вспомнить, который по счёту; рыбные блюда сменяли одно другое. — Выпьем за американскую береговую охрану!

Все весело поднялись, что явно шокировало остальных посетителей ресторана.

— Да здравствует береговая охрана Соединённых Штатов!

Очень жаль, заметил один из сотрудников Министерства юстиции, что никто не знал слов гимна «Semper Paratus».

Ужин закончился около десяти вечера. Охрана директора ФБР переглядывалась.

Эмиль редко пил и плохо переносил спиртное, так что завтра утром станет ворчать на всех, будто маленький медведь с похмелья, — правда, ещё до ленча извинится перед всеми.

В неприкосновенности своего служебного «Олдсмобиля» он обратился к охранникам.

— Во второй половине дня в пятницу мы вылетаем в Боготу, — сказал он. Запланируйте все, но до среды не сообщайте об этом ВВС. Мне не хочется, чтобы новость о поездке в Колумбию просочилась.

— Слушаюсь, сэр, — ответил начальник охраны. Ему совсем не нравилась эта командировка. Особенно сейчас. Боссы наркомафии будут вне себя от ярости.

Однако приезд директора ФБР застигнет их врасплох. В газетах появятся статьи о том, что Джейкобс продолжает расследование в Вашингтоне, так что они не будут ждать его появления в Колумбии. И всё-таки меры безопасности следует ужесточить. Он сам и его агенты несколько лишних часов проведут на стрельбище в здании Гувера, оттачивая искусство стрельбы из автоматических пистолетов и автоматов. Нельзя допустить, чтобы что-то случилось с Эмилем.

Мойра узнала о предстоящем отъезде Джейкобса во вторник утром. К этому времени ей, конечно, тоже всё было известно и про операцию «Тарпон». Поездка директора ФБР должна была быть тайной, и она не сомневалась, что пребывание Эмиля в Колумбии будет опасным. Она ничего не скажет Хуану до вечера четверга.

В конце концов, следует соблюдать осторожность. Мойра провела остаток недели, думая о том специальном, особом, уединённом укрытии, что приготовил Хуан в Блю-Ридж-Маунтинс.

* * *

Больше не имело значения, что на них форма цвета хаки. Добавив к первоначальной окраске пятна пота и грязи, солдаты теперь ничем не отличались по цвету от земли, на которой лежали. Они уже один раз помылись в ручье, из которого брали воду для питья, но не пользовались мылом, опасаясь, что мыльная пена, или запах, или что-то ещё может встревожить людей, живущих вниз по течению. При создавшихся обстоятельствах мыться без мыла было даже менее приятно, чем целовать собственную сестру. Правда, холодная вода немного охладила их, и для Чавеза это осталось самым лучшим воспоминанием. В течение скольких? — целых десяти чудесных минут он чувствовал себя хорошо. А уже после этого сержант снова вспотел. Климат здесь был ужасным, и однажды после обеда, когда на небе не было ни облачка, температура перевалила за сорок пять градусов. Если это джунгли, спросил себя Чавез, то почему, черт побери, здесь нет дождей? Но была тут и хорошая сторона — им не приходилось много передвигаться. Два кретина, охранявшие взлётно-посадочную полосу, главным образом спали, курили — не иначе, марихуану, с отвращением подумал Чавез, — и вообще валяли дурака. Однажды они напугали его, открыв огонь из автоматов по консервным банкам, расставленным на дорожке. Это могло оказаться опасным, однако направление стрельбы было не в сторону наблюдательного поста, и Чавез воспользовался этой возможностью, чтобы оценить навыки стрелков. Дерьмовая подготовка, тут же сообщил он Веге. И вот теперь они снова принялись за стрельбу. Поставили три банки из-под бобов — большие банки — на расстоянии метров ста от сарая и принялись палить по ним, стреляя с бедра, подобно актёрам в кино.

— Господи, какие идиоты, — заметил Чавез, наблюдая за ними в бинокль.

— Дай взглянуть. — Вега встал, и как раз в этот момент один из охранников ухитрился попасть в банку с третьей попытки.

— Черт побери, да я сбил бы эти банки прямо отсюда...

— Наблюдательный пункт, что у вас там происходит, черт побери! — послышался в следующее мгновение голос «Шестого». Вега ответил на вызов:

— «Шестой», это наблюдательный пункт. Наши друзья снова расстреливают консервные банки. Направление огня в противоположную сторону от нас, сэр. Они ни хрена не соображают в стрельбе, капитан.

— Сейчас подойду.

— Ясно. — Сержант опустил рацию. — Капитан хочет взглянуть на молодчиков сам. Думаю, он нервничает из-за шума.

— Капитан слишком беспокоится, — заметил Вега.

— За то офицерам и платят, правда?

Рамирес появился на наблюдательном пункте через три минуты. Чавез хотел было передать ему бинокль, однако на этот раз капитан принёс свой. Он лёг на землю и поднёс бинокль к глазам как раз в тот самый момент, когда, пробитая пулями, упада вторая банка.

— Вот оно что.

— Две банки и два полных магазина, — объяснил Чавез. — Видно, патроны здесь слишком дёшевы.

Оба охранника не выпускали изо рта сигарет. Капитан и сержант следили за тем, как они смеялись, шутили и давали очередь за очередью. Наверно, подумал Рамирес, им так же скучно, как и нам. После вылета первого самолёта на аэродроме «Рено» ничего не происходило, а солдаты переносят безделье ещё хуже, чем гражданские. Один из охранников — было трудно определить, который именно, поскольку оба походили друг на друга ростом, телосложением и одеждой, — вставил в свой АК-47 новый магазин и выпустил очередь патронов на десять. Крохотные фонтанчики грунта переместились в сторону банки, все ещё нетронутой, но не достали её.

— Я даже не подозревал, сэр, что всё будет так просто, — заметил Вега, приложив щеку к прикладу и глядя в прицел своего пулемёта. — Ну и мудаки!

— Думая так о них, Осо, вы рискуете стать ничем не лучше, — серьёзно напомнил Рамирес.

— Вы правы, капитан, просто я вижу то, что вижу.

— Пожалуй, вы правы. — Капитан смягчил улыбкой своё укоризненное замечание.

Наконец слетела и третья банка. На каждую охранникам понадобилось в среднем по тридцать патронов. Теперь они принялись гонять автоматными очередями уже изрешечённые банки по аэродрому.

— Знаете, — заметил Вега после короткого молчания, — я ещё не видел, чтобы они чистили своё оружие. — Для солдат отделения чистка оружия была такой же святой обязанностью, как утренняя и вечерняя молитва для священника.

— Автоматы Калашникова рассчитаны на самое неприхотливое обращение. Они простые и надёжные, — напомнил Рамирес.

— Да, сэр.

Вскоре эта игра надоела и охранникам. Один из них собран банки. Пока он занимался этим, на поле появился грузовик, причём совершенно неожиданно, с удивлением заметил Чавез. Ветер задувал с противоположной стороны, но даже в этом случае сержант рассчитывал, что услышит шум мотора по крайней мере за минуту или две. Это следовало иметь в виду. В грузовике были трое, причём один из них — в кузове. Водитель, выйдя из кабины, направился к охранникам. И тут же принялся кричать, указывая пальцем на грунт. Его крик в отличие от приближения грузовика был слышен с пятисот ярдов. Это показалось Чавезу весьма странным.

— Чего это он? — спросил Вега. Капитан Рамирес негромко рассмеялся.

— ПОП, — произнёс он. — Это парень рассержен на ПОП.

— Это ещё что такое? — недоуменно поинтересовался Вега.

— Повреждения от посторонних предметов. Если одна из этих гильз попадёт в авиационный двигатель, скажем в газовую турбину, она выведет его из строя. Точно — смотрите, они подбирают гильзы.

Чавез снова направил бинокль на грузовик.

— В кузове видны коробки, сэр. Может быть, сегодня вечером за грузом прилетит самолёт. Но почему там нет канистр с горючим... точно! Помните, капитан, когда мы прошлый раз следили за вылетом самолёта, они не заправляли его, верно?

— Но рейс начинается с обычного аэродрома в двадцати милях отсюда, объяснил Рамирес. — Может, им просто не потребовалось пополнять баки...

Впрочем, это действительно странно.

— А вдруг у них в сарае хранятся бочки с топливом... — предположил Вега.

Капитан Рамирес что-то проворчал под нос. Ему хотелось послать пару своих людей поближе, чтобы проверить окружающую местность, но приказ запрещал это. Им разрешалось всего лишь убедиться, что по периметру аэродрома нет дополнительной охраны. Им была дана команда не приближаться больше чем на четыреста метров к открытому пространству взлётно-посадочной площадки, и от этого они не отступали, непрерывно наблюдая за двумя охранниками. Капитан получил строжайший приказ ни в коем случае не рисковать и не обнаруживать своё присутствие. Таким образом, им запрещалось патрулировать окружающую местность, хотя они могли бы узнать о противнике намного больше, чем знали сейчас, узнали бы то, что могло бы им пригодиться. Рамиресу хотелось нести военную службу должным образом, и приказ не делать этого был глупым приказом, поскольку, выполняя его, они подвергались такому же — если не большему — риску, какого старались избежать.

Но приказы остаются приказами. Тот, кто отдавал их, мало понимал в полевых операциях. Рамирес впервые столкнулся с таким явлением, потому что был слишком молод, чтобы помнить Вьетнам.

— Они потратят на это целый день, — заметил Чавез. По-видимому, водитель грузовика заставил охранников сосчитать гильзы, а те никак не могли все их отыскать. Вега взглянул на часы.

— Через два часа закат. Держу пари, сегодня вечером здесь будет что-то интересное. Ставлю сто песо — ещё до десяти вечера прилетит самолёт.

— Никаких пари, — сказал Рамирес. — Вот парень у грузовика только что открыл ящик с факелами.

Капитан скрылся в листве. Ему предстоял сеанс радиосвязи.

* * *

Прошедшие два дня в Корезале были спокойными. Кларк только что вернулся после затянувшегося обеда в офицерском клубе Форт-Амадора. Его удивило, что командующий армией Панамы размещался в том же здании; это было весьма странно, потому что в настоящее время панамский генерал не пользовался особой популярностью среди американских военных. После обеда Кларк прямо в клубе насладился недолгой сиестой. Местные обычаи, ответил он, иногда очень разумны.

Как этот — самое жаркое время дня проводить в дремоте. Холодный воздух внутри фургона — кондиционирование защищало чувствительные электронные приборы от душной влажности — сразу приободрил его.

Группа «Кинжал» в первый же день добилась успеха, сообщив о вылете самолёта. Две другие группы тоже действовали успешно, и всё-таки одному самолёту удалось добраться до места назначения, потому что на истребителе F-15 через десять минут после взлёта вышел из строя радиолокатор. Факт раздосадовал всех. Однако этого следует ожидать, когда в операции задействовано так мало сил. Два из трех — совсем не так плохо, особенно если принять во внимание, что всего месяц назад береговой охране удавалось перехватывать в лучшем случае один самолёт в месяц. Однако одному из отделений не повезло. Оказалось, что их аэродром не эксплуатируется, хотя разведданные всего за неделю до этого выглядели весьма многообещающими. И это явилось одной из случайностей, свойственных операциям, проводимым в реальном мире — «Переменный», это «Кинжал», ответьте, — неожиданно, без всякого предупреждения, донеслось из громкоговорителя.

— «Кинжал», это «Переменный». Слышу вас хорошо. Готовы к приёму.

— На пункте «Рено» развиваются события. Возможен вылет сегодня вечером.

Будем поддерживать связь. Конец.

— Принято, вас поняли Будем наготове. Конец. Один из сотрудников Оперативного управления поднял телефонную трубку другого радиоканала.

— «Орлиное гнездо», это «Переменный»... Приготовьтесь... Понятно... Сразу сообщим. Конец. — Он положил трубку и повернулся. — Они сразу приведут все в действие. Истребитель снова в строю. Оказалось, в радиолокационной системе давно следовало заменить кое-какие детали. Сейчас все впорядке, и ВВС приносит извинения.

— Ещё бы не принесли, — проворчал второй оперативник.

— Послушайте, ребята, вам никогда не приходило в голову, что операция может проходить слишком гладко? — раздался из угла фургона голос Кларка.

Старший сотрудник Оперативного управления, как заметил Кларк, хотел было огрызнуться, но передумал.

— Они не могут не знать, что происходит что-то странное. Не надо, чтобы всё выглядело слишком очевидным, — объяснил Кларк другому оперативнику, затем откинулся назад и прикрыл глаза. Было бы неплохо продолжить сиесту, подумал он.

Ночь может оказаться длинной.

* * *

Желание Чавеза исполнилось почти сразу же после захода солнца. Пошёл лёгкий дождь, и облака, надвинувшиеся сзапада, обещали настоящий ливень.

Наземная команда аэродрома зажгла факелы — на этот раз их было куда больше, обратил внимание сержант, — и вскоре после этого совершил посадку самолёт.

Видимость из-за дождя ухудшилась. У Чавеза создалось впечатление, что из сарая к самолёту протянули шланг. Возможно, там находились баки с горючим и ручной насос, но Чавез далеко не всегда мог различить, что происходило на расстоянии пятисот или шестисот ярдов, — и все из-за дождя. Произошло непредвиденное. Проехав по середине взлётной полосы, водитель бросил из кабины с десяток дополнительных факелов, обозначивших центральную линию взлёта. Через двадцать минут после посадки самолёт взлетел, и Рамирес уже докладывал об этом по системе спутниковой связи.

— Вам удалось заметить номер на хвосте? — спросил «Переменный».

— Нет, — ответил капитан. — Идёт сильный дождь. Видимость очень плохая.

Однако он взлетел в двадцать часов пятьдесят одну минуту по Гринвичу, курс северо-северо-запад.

— Понятно. Конец связи.

У Рамиреса возникли сомнения по поводу безопасности отделения из-за плохой видимости. Он направил к наблюдательному пункту ещё двоих солдат, но тревога оказалась напрасной. На этот раз охранники не стали гасить факелы, решив, что это сделает за них ливень. Грузовик вскоре уехал, и обруганные охранники тут же спрятались от дождя в сарай, опасаясь промокнуть. В общем, подумал капитан, вряд ли все могло пройти проще.

* * *

Бронко тоже было скучно. Не то чтобы ему не нравилось это занятие, но оно было слишком простым, не ощущалось вызова, настоящей опасности. К тому же ему удалось сбить только четыре самолёта, и на этой цифре все застопорилось.

Требовался ещё один сбитый самолёт, чтобы попасть в категорию асов. Лётчик знал, что операция проходила более успешно, когда в руки закона попадали живые пилоты, — но, черт побери, сбивать этих мерзавцев было... так приятно, хотя и удивительно просто. Бронко сидел за штурвалом истребителя, способного вступить в бой с лучшими перехватчиками, сделанными в России. На таком самолёте сбить «Твин-Бич» так же просто, как заехать в офицерский клуб за кружкой пива. Может быть, сегодня вечером он придумает что-нибудь новое... Но что? Размышляя над этой проблемой, Бронко барражировал над Юкатанским проливом, чуть позади Е-2С и, конечно, далеко от коридора коммерческих авиалайнеров. Вызов поступил как раз вовремя. Он повернул на юг, чтобы найти цель, для чего ему потребовалось чуть больше десяти минут.

— Все в порядке, парни, — передал он «Хокаю». — Вижу цель.

Ещё один двухмоторный самолёт — следовательно, перевозчик кокаина. Гнев у капитана Уинтерса по поводу неудачи прошлой ночью все ещё не угас. Кто-то забыл проверить график технического обслуживания его истребителя, и эта крошечная деталь вышла из строя именно в тот момент, как и предсказывал подрядчик, через пятьсот три часа эксплуатации. Поразительно, как это им удалось рассчитать все с такой точностью. Ещё более поразительно, что самолёт, на который затрачено столько миллионов долларов, вышел из строя из-за крохотной штучки стоимостью в пять долларов, или диода, или чипа, или чего там ещё. Эта штуковина стоила ровно пять долларов. Бронко знал это, потому что спросил у сержанта.

Ну ладно, вот он. Двухмоторный, похож на «Бич-кинг-эйр». Летит без опознавательных огней и намного ниже, чем его наиболее выгодная крейсерская высота.

О'кей, подумал Бронко, уменьшая до предела скорость своего истребителя и передавая по радио первое предупреждение.

Да, конечно, это контрабандист, перевозящий наркотики. Он проделал тот же самый идиотский манёвр, который делают все, — уменьшил газ, опустил закрылки и нырнул к самой поверхности моря. Уинтерсу никогда не удавалось подняться выше четвёртого уровня, преследуя вражеский самолёт на игровом автомате, но сбить настоящий самолёт при таких обстоятельствах было куда проще, причём даже не приходилось опускать монету в двадцать пять центов... Однако это такая скука.

Нет, нужно попробовать что-то другое.

Он позволил самолёту контрабандиста снизиться, сохраняя прежнюю высоту и скорость, чтобы сразу опередить его. Бронко убедился, что опознавательные огни на его истребителе выключены, и бросил свой F-15 в крутой левый поворот, едва не поставив его на крыло. В результате радиолокационный прицел замкнулся на цели, и лётчик увидел «Кинг-эйр» на своём инфракрасном сканнере, присоединённом к видеорекордеру подобно системам вооружения истребителя.

Ты думаешь, скрылся от меня...

Наступило время позабавиться. Сегодня было по-настоящему темно. На небе ни луны, ни звёзд, да и вообще неба не видно — сплошные облака на высоте десяти или двенадцати тысяч футов. F-15 был серо-голубого цвета, который днём сливался с небом, а ночью казался матово-черным. Сейчас машина была невидима. Команда «Кинг-эйр» смотрела, должно быть, во все стороны, пытаясь увидеть его, — Бронко не сомневался в этом. Глядят по сторонам вместо того, чтобы смотреть прямо перед собой.

Самолёт контрабандистов летел на высоте пятидесяти футов, и на экране капитан Уинтерс видел, как воздух от винтов сбивал пену с морских волн — пяти или шести футов высотой, подумал он, — на расстоянии чуть больше мили от истребителя. Бронко мчался навстречу «Кингу» со скоростью пятьсот узлов и на высоте сто футов. Ровно в миле от цели лётчик снова включил огни.

Предсказать остальное было так просто. Пилот «Кинга» увидел прямо перед собой стремительно летящий самолёт с ослепительными, как солнце, прожекторами и, стремясь избежать, казалось, неминуемого столкновения, поступил так, как должен был поступить любой лётчик. Он резко свернул вправо, инстинктивно нырнув вниз — ровно на пятьдесят футов, — коснулся правым крылом волн и живописно кувыркнулся в море. Наверно, даже не успел понять, что он натворил, подумал Бронко, рассмеялся, взял штурвал на себя и повернул истребитель на крыло, чтобы последний раз взглянуть на место гибели самолёта контрабандистов Вот это настоящий класс, решил капитан Уинтерс и направился домой. Парням из ЦРУ очень не понравится, но самое главное — он завоевал звание аса. Ведь совсем не обязательно расстреливать самолёт противника, чтобы занести его гибель на свой счёт. Достаточно сделать так, чтобы он разбился.

Глава 13 Кровавый уик-энд

Пожалуй, несправедливо томить его в ожидании, ведь правда? — думала Мойра по пути домой вечером в среду. Что, если он не сможет приехать? А вдруг ему нужно знать об этом заранее? Наконец, он может запланировать на уик-энд что-то важное? Вдруг не сумеет изменить свои планы?

Нужно позвонить ему.

Миссис Вулф опустила руку в сумку, что лежала на сиденье рядом, и попыталась нащупать обрывок почтовой бумаги из отеля — он всё ещё лежал в карманчике, застёгнутом на молнию. Ей показалось, что цифры, написанные на нём, обжигают пальцы. Она должна позвонить.

Движение сегодня было необычайно напряжённое. У кого-то спустила шина на мосту с 14-й улицы, и Мойра чувствовала, как потеют её руки на пластиковом покрытии руля. Что, если он не сможет приехать?

И как поступить с детьми? Они достаточно взрослые, чтобы справиться без неё, как раз в этом не было ничего сложного, но как объяснить детям, что их мать уезжает на весь уик-энд, чтобы — какое слово они для это употребляют? «переспать» с кем-то. Их мать. Как они к этому отнесутся? Мойре и в голову не могло прийти, что её ужасный секрет значил совсем иное для её детей, для её коллег по работе, для её босса, и она была бы ошеломлена, узнав, что все они болеют за неё, сочувствуют ей, хотят, чтобы она «переспала» с этим мужчиной, имени которого никто не знал. Мойра Вулф запоздала к началу сексуальной революции всего на один или два года. Дрожащая, страстная, полная надежд, она попала в брачную постель девственницей и всегда считала, что её муж тоже был девственником. Да, конечно, говорила она себе тогда и вспоминала позднее, уж слишком неловко вели они себя в первый раз. Но уже через три дня они разобрались с основными правилами — молодая страсть и любовь могут справиться с чем угодно, — и на протяжении последующих двадцати двух лет молодожёны действительно превратились в одно существо.

Пустота, образовавшаяся в её жизни после смерти мужа, походила на никак не заживающую открытую рану. Его фотография стояла на столике рядом с её кроватью.

Снимок был сделан всего за год до смерти, когда он занимался ремонтом парусной яхты. В тот момент он уже не был молодым человеком, складки на пояснице, поредевшие волосы, но всё та же улыбка. Как это сказал Хуан? Ты смотришь глазами любви и видишь любовь в ответ. Как нежно сказано, подумала Мойра.

Боже мой, что подумал бы Рич? Она уже не раз задавала себе этот вопрос.

Всякий раз, когда смотрела на фотографию, перед тем как заснуть. Всякий раз, когда она смотрела на своих детей, выходя из дома или возвращаясь домой, надеясь, что они ничего не заподозрят, и всё-таки бессознательно понимая, что они должны знать об этом. Но разве у неё был выбор? Неужели она должна до конца своих дней носить вдовий траур? Этот обычай должен остаться в далёком прошлом.

Она оплакивала мужа должное время, разве не так? Мойра плакала, одиноко лёжа в постели, когда эта мысль приходила ей в голову, во все годовщины особых событий, получивших особый смысл за те двадцать два года, когда две жизни слились в одну, и нередко просто глядя на фотографию Рича, занимающегося яхтой, для покупки которой они так долго копили деньги...

Чего ждут от меня люди? — спросила она себя в приступе внезапной мучительной боли. У меня ещё есть жизнь. У меня желания обычной женщины.

Что бы сказал обо всём этом Рич?

У него не было времени сказать что-то. Рич умер по пути на работу, через два месяца после ежегодного медицинского осмотра, в результате которого врач сказал, что ему следует сбросить несколько фунтов, что кровяное давление у него несколько выше нормы, но не внушает беспокойства, что содержание холестерина для человека его лет у него отличное и что ему следует снова явиться на осмотр на следующий год. Затем в 7.39 утра его автомобиль свернул с дороги, упёрся в дорожный брус на обочине и остановился. Полицейский, находившийся всего в квартале, подошёл к машине и с удивлением увидел, что водитель все ещё сидит за рулём, и успел подумать, неужели человеку может прийти в голову напиться так рано, и только потом заметил, что не может нащупать пульс. Тут же вызвали «скорую помощь», и её персонал обнаружил, что полицейский оказывает мужчине первую помощь, как при сердечном приступе. Медики пришли к такому же заключению и приняли все известные им меры. Но все это оказалось напрасным. Аневризма сосуда головного мозга. После вскрытия патологоанатом объяснил, что смерть вызвана ослаблением стенки кровеносного сосуда. Спасти его было невозможно.

Почему это произошло?.. Возможно, наследственное заболевание, а может, и нет.

Повышенное кровяное давление не имело к смерти никакого отношения. Даже при самых благоприятных обстоятельствах поставить диагноз в таких случаях практически невозможно. Он жаловался на головные боли? Значит, даже такого предостережения не было. Затем доктор быстро ушёл, жалея, что не может дать более подробного объяснения, не рассерженный, а скорее опечаленный тем, что медицина не в состоянии ответить на все вопросы и часто ему просто нечего сказать. (Между собой врачи говорили «один из таких случаев», но ведь этого не скажешь родственникам покойного?) Он вряд ли почувствовал боль, объяснил врач, не зная сам, правда это или ложь, но теперь это не имело значения, и он уверенно сказал, что нет, вдова может успокоиться, смерть наступила почти безболезненно. Затем похороны. Эмиль Джейкобс присутствовал на похоронах, уже предчувствуя кончину своей жены; она вышла из больницы, чтобы присутствовать на церемонии вместе с мужем, которого скоро оставит. Сколько было слез...

Как это несправедливо. Несправедливо, что он был вынужден оставить Мойру, даже не попрощавшись. Пахнущий кофе поцелуй у двери, что-то относительно посещения магазина «Сейфуэй» после работы по пути домой — и она отвернулась, даже не видела, как он сел в машину в тот последний раз. В течение нескольких месяцев она упрекала себя только за это, за то, что не видела, как он уехал.

Так что сказал бы Рич?

Но Рич умер, и два года — достаточно продолжительный срок.

Когда Мойра вернулась домой, дети ужинали. Она поднялась к себе в спальню, чтобы переодеться, и заметила, что не может отвести взгляда от телефона на столике у кровати. Рядом с фотографией Рича. Мойра села на край кровати и смотрела на него, пытаясь решиться. Она колебалась минуту или чуть больше.

Затем достала из сумочки листок бумаги и, сделав глубокий вдох, принялась нажимать кнопки телефона. В трубке послышались обычные при международной связи щелчки.

— Диас и Диас, — ответил женский голос.

— Мне хотелось бы поговорить с мистером Хуаном Диасом, — произнесла Мойра.

— Кто его просит? — спросил голос, переходя на английский.

— Мойра Вулф.

— А-а, сеньора Вулф! Меня зовут Консуэла. Подождите одну минуту. — В трубке послышались атмосферные помехи. — Сеньора Вулф, он где-то в цехах. Я не могу разыскать его. Можно, я скажу ему, чтобы он позвонил вам?

— Да. Я у себя дома.

— Si, я передам ему. Сеньора?..

— Да?

— Извините меня, но я должна сказать вам что-то. После смерти Марии сеньор Хуан стал мне вроде сына. Встретив вас, он снова превратился в счастливого человека. Я боялась, что он никогда больше... Прошу вас, не говорите ему об этом, но я так благодарна вам за то, что вы сделали для него. Он опять улыбается, снова счастлив. Мы молимся за вас обоих, надеемся, что вы будете счастливы оба.

Именно это хотелось услышать Мойре.

— Консуэла, Хуан так много рассказывал мне о вас. Прошу вас, зовите меня Мойра.

— Я уже слишком много разболтала. Сейчас найду сеньора Хуана, где бы он ни был.

— Спасибо, Консуэла. До свидания.

Консуэла, чьё настоящее имя было Мария, — у неё Феликс-Хуан позаимствовал имя для своей якобы умершей жены — была молодой женщиной двадцати пяти лет, закончившей местную школу для секретарей. Но ей хотелось заработать больше, чем получает обычная секретарша, и она согласилась заняться контрабандной перевозкой наркотиков в Америку. Мария въезжала в Америку через Атланту и Майами и успела сделать полдюжины успешных ездок, пока однажды не оказалась на волосок от катастрофы и потому решила сменить вид деятельности. Теперь она выполняла различные поручения своих бывших боссов и основала своё маленькое дело на окраине Каракаса. Лишь за то, что она сидела у телефона в ожидании звонка, ей платили пять тысяч долларов в неделю. Разумеется, это была всего лишь половина работы. Теперь она принялась за выполнение второй половины и набрала телефонный номер. Последовала необычная серия щелчков и писков, поскольку, как подозревала Мария, вызов перешёл с телефонного номера, который она набрала, на другой номер, ей неизвестный.

— Слушаю.

— Сеньор Диас? Это Консуэла.

— Да?

— Только что позвонила Мойра. Она просит вас позвонить ей домой. Спасибо. — Связь оборвалась.

Кортес посмотрел на настольные часы. Пусть подождёт... двадцать три минуты. Он находился в своей роскошной квартире в Медельине, во владениях своего босса, через два здания от него самого. Значит, это тот самый звонок? Он вспомнил, что было время, когда терпение нередко изменяло ему, но тогда, много лет назад, он был всего лишь начинающим разведчиком. И Кортес снова склонился над бумагами.

Двадцать минут спустя он снова взглянул на часы и закурил, следя за тем, как стрелки двигаются по циферблату. Кортес улыбнулся, зная, с каким нетерпением Мойра ждёт его звонка в двух тысячах миль отсюда. О чём она думает?

Он не успел докурить сигарету, когда настал момент выяснить это. Он поднял трубку и набрал номер. Первым поднял телефонную трубку Дэйв.

— Алло! — Он нахмурился. — Вас плохо слышно. Вы не могли бы повторить ещё раз? А-а, сейчас. Обождите минутку. — Дэйв поднял голову и увидел глаза матери.

— Это тебя, мама.

— Я буду говорить из спальни, — тут же сказала она и направилась к лестнице, сдерживая себя и стараясь не спешить.

Дэйв закрыл микрофон ладонью и оглянулся вокруг.

— Как вы думаете, кто это?

С разных сторон столовой на него смотрели понимающие глаза.

— Слушаю, — послышался её голос в трубке, и Дэйв тут же положил свою. Будь счастлива, мама, подумал он.

— Мойра, это Хуан.

— Ты свободен в этот уик-энд? — спросила она.

— Уже в этот? Ты уверена?

— Я свободна с середины пятницы до утра понедельника.

— Дай подумать... — В двух тысячах миль Кортес уставился через окно на здание на другой стороне улицы. А вдруг это ловушка? Вдруг разведывательное управление ФБР... что, если все это заранее подготовлено? Нет, конечно. — Мойра, мне нужно посоветоваться со своим заместителем. Ты могла бы подождать и не вешать трубку?

— Конечно!

Энтузиазм в её голосе был очевиден. Кортес нажал на клавишу, отключившую его трубку. Он подождал две минуты, прежде чем снова восстановил связь.

— Я буду в Вашингтоне в пятницу после обеда.

— Ты прилетишь как раз в то время, когда... в нужное время.

— Где мы с тобой встретимся? Лучше всего в аэропорту. Ты можешь встретить меня там?

— Да.

— Я не знаю, каким рейсом прилечу. Давай встретимся у агентства Хертца... в три часа. Ты приедешь?

— Приеду.

— И я тоже, Мойра, До встречи, любимая.

Мойра Вулф посмотрела на фотографию снова. Улыбка по-прежнему оставалась на лице Рича, и она пришла к выводу, что в ней не было обвинения.

* * *

Кортес поднялся из-за стола и вышел из комнаты в холл. Увидев его, охранник встал.

— Мне нужно поговорить с эль хефе, — произнёс Кортес. Охранник поднял свой сотовый телефон, чтобы сообщить об этом.

Технические проблемы были исключительно сложными. Главной была проблема мощности. Если базовые станции излучали сигналы мощностью около пятисот ватт, передвижным удавалось концентрировать мощность, не превышающую семи, а ручные аппараты, работающие на батарейках, которые так всем нравятся, могли излучать сигналы мощностью в триста милливатт. Даже применение огромной параболической антенны для их приёма не делало сигналы громче шёпота. Однако спутник связи «Риолит-1» являлся в высшей степени совершенным аппаратом, на создание которого пошли многие миллиарды долларов. Сверхохлажденная электроника решила часть проблемы. Остальным занимались различные компьютеры. Поступающие сигналы кодировались относительно простым компьютером и поступали по каналу связи в Форт-Гаучача, где компьютер неизмеримо большей мощности изучал отрывки поступающей информации и пытался в них разобраться. Случайные атмосферные помехи отделялись с помощью математически простой, но всё-таки исключительно монотонной процедуры — алгоритма, который сравнивал один с другим соседние биты информации и на основе процесса усреднённых числовых величин отфильтровывал более девяноста процентов посторонних шумов. Это позволяло компьютеру выделять осмысленную речь из того, что поступало на приёмную антенну спутника. Однако это было только началом.

Причина, по которой картель пользовался сотовыми телефонами для каждодневной связи, заключалась в их безопасности. Существовало около шестисот различных частот, причём все в сверхвысокочастотном диапазоне от 825 до 845 и от 870 до 890 мегагерц. Небольшой компьютер на базовой станции осуществлял связь, выбрав наугад свободную в данный момент частоту, а в случае звонка с мобильного телефона автоматически изменял эту частоту на другую, если качество связи ухудшалось. Наконец, одна и та же частота могла одновременно использоваться для нескольких разговоров между соседними «сотами» (отсюда название всей системы) одной сети. Из-за этой операционной особенности ни одна полиция мира не могла подслушать разговоры, осуществляемые на сотовом оборудовании. Переговоры можно было вести открытым текстом, ибо необходимости прибегать к кодам и радиошифрам совсем не было.

По крайней мере, так думали все.

Правительство Соединённых Штатов занималось перехватом радиопереговоров иностранных государств ещё со времён знаменитой «Чёрной камеры» Ярдли. Среди специалистов это называлось «радиоразведка», и не существовало более надёжной формы информации, чем общение противника со своими собственными людьми. В этой области Америка добивалась крупных успехов на протяжении поколений. В космосе были развёрнуты целые созвездия спутников, назначением которых было подслушивать переговоры, ведущиеся в иностранных государствах, перехватывать обрывки радиосообщений, прослушивать гармоники сигналов, передающихся по микроволновым релейным линиям. Часто собранная информация была зашифрована разными кодами и обычно обрабатывалась в штаб-квартире Агентства национальной безопасности (АНБ) в Форт-Миде, штат Мэриленд, расположенном между Вашингтоном и Балтимором, в огромных подвалах которого, измеряемых многими акрами, находились самые совершенные в мире суперкомпьютеры.

Задача заключалась в том, чтобы непрерывно следить за шестьюстами частотами, использующимися для сотовой телефонной сети в Медельине. То, что являлось неосуществимым для любого полицейского агентства в мире, было совсем несложным делом для АНБ, которое постоянно следило буквально за десятками тысяч радиоканалов и прочих электронных коммуникаций. Агентство национальной безопасности было намного больше, чем ЦРУ, несравненно более секретным и куда лучше финансировалось. Одна из его станций размещалась на территории Форт-Гуачача, штат Аризона. Там был даже свой собственный суперкомпьютер «Крей» самой новой модели, соединённый кабелем-световодом с одним из многих фургонов, где была смонтирована аппаратура связи, причём о выполняемых ими задачах спрашивать было не принято.

Следующая проблема заключалась в том, чтобы заставить компьютер действовать. Имена и личности многих главарей картеля были, разумеется, хорошо известны американскому правительству. Их голоса записали на плёнку, и программисты начали с этого. Используя звуковые характеристики известных голосов, техники разработали алгоритмы, с помощью которых могли опознать их голоса, какой бы частотой сотовой сети они ни пользовались Затем взялись за электронное опознание голосов тех, кто их вызывал. Скоро компьютер автоматически опознавал и записывал более тридцати известных голосов, и число лиц с известными голосами ежедневно увеличивалось Иногда опознание голоса усложнялось из-за уровня мощности, излучаемого сотовым источником, да и некоторые переговоры неизбежно ускользали от внимания АНБ, но, по мнению начальника технического отдела, удавалось перехватить и записать более шестидесяти процентов голосов, и по мере разрастания банка данных эффективность обещана увеличиться до восьмидесяти пяти процентов.

Те голоса, владельцы которых ещё не были опознаны по именам, обозначались номерами. Голос 23 только что связался с голосом 17. Двадцать третий голос принадлежал охраннику. Его удалось опознать, потому что он говорил с голосом 17, который являлся охранником субъекта «Эхо» — под этим кодовым названием в службе радиоразведки проходил Эскобедо. «Он прибывает на встречу», — это было все, что гласила магнитная запись. А вот кто «он», служба радиоразведки не знала. Это был голос, которого они ещё не слышали или, скорее, ещё не сумели опознать. Специалисты, занятые в службе радиоразведки, отличались терпением.

Это дело развивалось намного быстрее, чем обычно. Несмотря на весь свой жизненный опыт, главари картеля и те, кто разговаривал с ними, не подозревали, что кто-то может прослушивать их переговоры, и в результате не принимали никаких мер предосторожности. Не пройдёт и месяца, как группа радиоразведки накопит достаточный опыт прослушивания и сможет тогда разработать самые разные способы применения данных тактической разведки Это был всего лишь вопрос времени. Техников интересовало, когда начнутся настоящие действия. В конце концов, сбор радиоразведывательных данных всегда предшествует развёртыванию оперативных сил.

* * *

— Что случилось? — спросил Эскобедо, как только Кортес переступил порог кабинета.

— Директор американского ФБР завтра вылетает в Боготу. Он вылетит из Вашингтона после полудня. Его визит в Колумбию будет тайным. Полагаю, он прибудет сюда на правительственном самолёте. У американцев эскадрилья таких самолётов, базирующихся на базе ВВС Эндрюз. Будет составлен маршрут полёта, наверно, каким-то образом замаскированный. Любой рейс, прибывающий в промежутке с четырех до восьми вечера, может оказаться тем, на котором прилетит директор ФБР. Полагаю, это будет двухмоторный реактивный самолёт того типа, на котором летают президенты крупных компаний, что-нибудь вроде 0-3, хотя не исключён и другой вариант. Здесь он встретится с министром юстиции, без сомнения, для обсуждения очень важных вопросов. Я немедленно вылетаю в Вашингтон, чтобы узнать всё возможное. Через три часа отправляется самолёт в Мехико-Сити. Я полечу этим рейсом.

— Ваш источник, по-видимому, очень надёжный, — заметил Эскобедо, на этот раз действительно изумлённый такой новостью.

— Si, хефе, — улыбнулся Кортес. — Даже если вам не удастся выяснить здесь, о чём будут вестись переговоры, я надеюсь узнать это во время уик-энда. Не могу ничего обещать, но приложу все усилия.

— Наверняка это женщина, — произнёс Эскобедо. — Молодая и красивая, не сомневаюсь.

— Вы так считаете? Ну, мне пора отправляться.

— Постарайтесь насладиться своим уик-эндом, полковник. Я сделаю то же самое.

После отъезда Кортеса прошёл всего час, как прибыл телекс, информирующий Эскобедо, что ночной самолёт не прибыл к месту назначения в юго-западной Джорджии. Удовольствие от получения совершенно секретных сведений тут же перешло в ярость. Эль хефе хотел было вызвать Кортеса по телефону, находящемуся у него в автомобиле, однако вспомнил, что его наёмник наотрез отказывается обсуждать важные вопросы по каналу связи, который он не считает надёжным.

Экскобедо покачал головой. Этот полковник кубинской секретной полиции — да он просто старая баба. И тут же зазвучал вызов на телефоне самого эль хефе.

— Наконец, — произнёс мужчина, сидевший в фургоне за две тысячи миль от наркомагната.

ОПОЗНАНИЕ ГОЛОСА, — появился текст на экране его компьютера. — СУБЪЕКТ БРАВО ВЫЗВАЛ ПО ТЕЛЕФОНУ СУБЪЕКТА ЭХО, ЧАСТОТА 848,970 МГц ВЫЗОВ СДЕЛАН 23.49, ПЕРЕХВАТ ОПОЗНАН 345.

— Это может оказаться очень важным, Тони.

Старший техник, которого сорок семь лет назад нарекли именем Антонио, надел наушникк. Разговор записывался на магнитной ленте, протягивающейся с большой скоростью, — вообще-то, это была видеолента в три четверти дюйма, протяжка которой велась с большой скоростью, чтобы повысить качество записи. Разговор записывали четыре автономных рекордера. Это были коммерческие рекордеры фирмы «Сони», отчасти модифицированные техниками АНБ.

— Обратите внимание! Сеньор Браво вне себя — заметил Тони, услышав отрывок разговора. — Сообщи в Форт-Мид, что нам удалось, наконец, перехватить замёрзшую верёвку на левом крыле игрового поля.

В Агентстве национальной безопасности «замёрзшая верёвка» означала исключительную важность информации, перехваченной станцией. Шёл бейсбольный сезон, и «Ориолес» из Балтимора исправлял турнирное положение.

— Каково качество перехвата?

— Чёткое и ясное, как звучание церковного колокола. Господи, ну почему я не купил акции «Трансуорлд»? — произнёс Антонио, едва удерживаясь от смеха. — Боже мой, до чего он рассержен!

Через минуту разговор закончился. Тони переключил свои наушники на проигрывание записанного текста по одному из рекордеров, покачивая кресло с боку на бок, передвинулся к телепринтеру и начал печатать.

Срочно

Совершенно секретно ***** Кейпер 23.68 Гринвич Доклад радиоразведки Перехват 345. Начало 23.49 Гринвич. Частота 836,970 МГц.

Вызов: Субъект Браво. Принявший вызов: Субъект Эхо Б: Пропала ещё одна партия. (Взволнованно.)

Э: Что с ней случилось?

Б: Проклятый самолёт не прибыл. Как твоё мнение? (Взволнованно.)

Э: Они принимают какие-то другие меры. Я говорил тебе об этом. Мы пытаемся выяснить, в чём они заключаются.

Б: Ну и когда тебе станет известно об этом?

Э: Мы сейчас занимаемся этим. Наш человек вылетает в Вашингтон, чтобы прояснить ситуацию. Кроме того, происходят и другие события.

Б: Какие? (Взволнованно.)

Э: Я предлагаю встретиться завтра, чтобы обсудить их.

Б: Обычно мы собираемся во вторник.

Э: Это очень важно. Все должны узнать об этом, Пабло.

Б: Ты не мог бы сообщить мне что-нибудь?

Э: Они меняют правила игры, эти североамериканцы. Какие конкретные изменения происходят, нам пока неизвестно.

Б: Тогда за что мы платим этому кубинскому ренегату? (Взволнованно.)

Э: Он отлично справляется со своей работой. Может быть, он узнает что-то новое во время своей поездки в Вашингтон. Но предметом нашего обсуждения на завтрашней встрече будет то, что нам уже известно сейчас.

Б: Хорошо. Я организую эту встречу.

Э: Спасибо, Пабло.

Конец разговора, сигнал прерванной связи, перехват закончен.

— А что это ты всё время пишешь «взволнованно»?

— Не могу же я напечатать в официальном тексте, что он намочил в штаны. Слушай, это важный перехват. В нём содержится оперативная разведывательная информация. — Он нажал клавишу передачи в адрес с кодовым названием «Кейпер», это было все, что знали те, кто работал в фургоне.

* * *

Боб Риттер уже ехал домой и успел миновать всего милю по бульвару Джорджа Вашингтона, когда раздался характерный неприятный звонок автомобильного телефона, надёжно защищённого от подслушивания.

— Да?

— Информация по операции «Кейпер», — послышался голос.

— Понятно, — с грустным вздохом ответил заместитель директора ЦРУ по оперативной работе и приказал водителю:

— Поехали обратно.

— Слушаюсь, сэр.

Чтобы возвратиться обратно, даже для высшего чина ЦРУ нужно было найти место, где можно развернуться, и затем пришлось пробираться в потоке автомобилей, которым славится в поздний час пик округ Колумбия. Причём величие демократии состоит в том, что богатые, бедные и важные государственные лица ползут в своих автомобилях с одинаковой для всех скоростью в двадцать миль в час. Охранник у наружных ворот махнул рукой, пропуская автомобиль заместителя директора во внутренний двор, и уже через пять минут после этого Риттер вошёл в свой кабинет на седьмом этаже. Судья Мур уже уехал. Только четверо дежурных офицеров имели допуск к этой операции. Это было минимальное число сотрудников, от которых требовалось только ждать получения шифровок о ходе операции и затем оценивать их значение. Дежурный офицер только что заступил на смену. Он передал заместителю директора полученную шифрограмму.

— Здесь у нас нечто очень важное, — заметил офицер.

— Это уж точно. Речь идёт о Кортесе, — ответил Риттер, прочитав текст.

— Да, скорее всего, сэр.

— Итак, он прибывает в Вашингтон... но мы не знаем, как он выглядит. Жаль, что ФБР не сумело заполучить фотографию мерзавца, когда он был на Пуэрто-Рико. Вы ведь знаете описание Кортеса, которое имеется в нашем распоряжении? — Риттер посмотрел на дежурного офицера.

— Чёрные волосы, смуглое лицо. Средний рост, среднее телосложение, иногда носит усы. Никаких особых примет или характерных черт, — отчеканил офицер.

Запомнить отсутствующую информацию особых усилий не требовалось, а относительно Феликса Кортеса информация полностью отсутствовала.

— С кем вы поддерживаете связь в Бюро?

— Там есть Том Бёрк, в разведывательном управлении. Очень хороший парень.

Он принимал участие в деле Гендерсона.

— Хорошо, передайте ему эту информацию. Может быть, сотрудникам ФБР удастся найти способ поймать этого мерзавца. Что ещё?

— Ничего, сэр.

Риттер кивнул и снова поехал домой. Дежурный офицер вернулся к себе на пятый этаж и позвонил в Бюро. Этим вечером ему повезло — Бёрк всё ещё был на месте. Разумеется, они не могли обсуждать эту проблему по телефону. Дежурный офицер ЦРУ, Пол Хукер, вызвал машину и поехал в штаб-квартиру ФБР на углу Десятой улицы и Пенсильвания-авеню Несмотря на то, что ЦРУ и ФБР иногда соперничают в области разведки, стараясь опередить друг друга в борьбе за финансирование своих организаций, на оперативном уровне их сотрудники поддерживают между собой хорошие отношения, и если порой и обмениваются колкостями, то, как правило, добродушными.

— В течение нескольких ближайших дней в Вашингтон прилетает один турист, — заявил Хукер, как только за ним закрылась дверь кабинета.

— И кто это? — поинтересовался Бёрк, делая жест в сторону кофеварки.

Хукер покачал головой, отклоняя предложение.

— Феликс Кортес, — произнёс он и вручил Бёрку ксерокопию телекса. Кое-что в тексте было, разумеется, вымарано чёрной краской. Бёрк не счёл это оскорбительным. Являясь сотрудником разведывательного управления ФБР, задачей которого была борьба со шпионажем, он привык к принципу «знакомства лишь с теми материалами, которые необходимы для работы».

— Но вы только предполагаете, что это Кортес, — напомнил агент ФБР. Затем он улыбнулся. — Конечно, я не стану заключать с вами пари. Будь в нашем распоряжении фотография этого клоуна, мы могли бы рассчитывать на то, чтобы арестовать его. А сейчас... — Он вздохнул — Я пошлю дополнительных сотрудников в международный аэропорт «Даллес» и в Балтиморский аэропорт. Сделаем все, что можем, но ты сам понимаешь, насколько малы у нас шансы. Если бы ЦРУ сумело получить фотографию этого мерзавца, когда он занимался оперативной работой или когда учился в Академии КГБ, наша работа была бы куда проще... Ладно, я буду исходить из того, что он прилетает сюда в течение ближайших четырех дней. Мы станем проверять все прямые рейсы из Латинской Америки, а также те, когда требовалась пересадка.

В общем-то проблема была чисто математической. Количество прямых рейсов из Колумбии, Венесуэлы, Панамы и других соседних стран было небольшим, и проверить пассажиров, прибывающих на них в округ Колумбия, несложно. Но если субъект розыска совершил пересадку и прилетел в Вашингтон через Пуэрто-Рико, Багамские острова, Мексику или другие города, включая американские, количество возможных рейсов увеличивалось сразу на порядок А вот сделай он ещё одну пересадку в Соединённых Штатах, число рейсов, которые следовало проверить агентам ФБР, возрастало в сотни раз. Кортес был профессиональным разведчиком, выпускником Академии КГБ, и был знаком с этим обстоятельством ничуть не хуже сотрудников ЦРУ и ФБР, обсуждавших сейчас эту проблему. Вообще-то, задача не была безнадёжной. Полиция рассчитывает на удачный случай, потому что даже самые опытные и искусные противники совершают ошибки как по небрежности, так и по стечению обстоятельств В этом и заключалась игра. Им оставалось надеяться на удачу.

Но им не повезёт. Кортес вылетел рейсом колумбийской компании «Авианка» в Мехико-Сити, оттуда направился на самолёте компании «Америкэн эйрлайнс» в Даллас-Форт-Уэрт, прошёл таможню и другим рейсом той же авиакомпании вылетел в Нью-Йорк. Там Кортес остановился в отеле «Сент-Мориц» на Сентрал-Парк-Саут. К этому времени было уже три утра, и он нуждался в отдыхе. Кортес наказал разбудить его в десять и попросил консьержа приобрести ему билет первого класса на экспресс «Метролайнер», отправляющийся в 11.00 из Нью-Йорка в Юнион-Стейшн, Вашингтон. Ему было известно, что в поездах есть телефоны. Если что-нибудь произойдёт, он успеет позвонить. Или, может быть... нет, решил он, звонить ей на работу не стоит; не приходится сомневаться, что ФБР прослушивает свои собственные телефоны. Наконец, прежде чем рухнуть в кровать, Кортес разорвал на мелкие клочки свои авиабилеты и талоны на багаж.

Телефонный звонок разбудил его в 9.56. Удалось поспать почти семь часов, подумал он. А показалось, что спал всего несколько секунд, но надо было торопиться. Спустя полчаса он появился в вестибюле, расплатился за комнату и получил билет на поезд. Как всегда, автомашины на улицах Манхэттена двигались со скоростью улитки, и он едва не опоздал к отходу поезда, но всё-таки успел в последнюю минуту и занял кресло в последнем ряду вагона первого класса для курящих. К нему тут же подошёл улыбающийся стюард в красном жилете, принёс чашку кофе и свежий номер «США сегодня». Затем последовал завтрак, который ничем не отличался — хотя и был чуть лучше подогрет — от завтрака на борту авиалайнера. Когда поезд сделал остановку в Филадельфии, Кортес уже спал. Он пришёл к выводу, что ему нужно отдохнуть как можно лучше. Стюард увидел улыбку на его лице, когда собирал посуду после завтрака, и у него промелькнула мысль: а какие сны снятся сейчас этому пассажиру?

* * *

В час дня, когда «Метролайнер-111» приближался к Балтимору, в зале для прессы в Белом доме включили юпитеры для телевизионных передач. Репортёрам уже сообщили — «информация, которую не следует приписывать какому-либо источнику», — что последует очень важное заявление министра юстиции, каким-то образом связанное с наркотиками. Главные телекомпании не прерывали свои дневные мыльные оперы — чтобы нарушить расписание и не показывать очередную серию «Молодых и неугомонных», требовалось что-то поистине сногсшибательное, — однако Си-эн-эн, как всегда, поставила заставку «Специальное сообщение». На это сразу обратили внимание дежурные офицеры службы разведки в Национальном командном центре Пентагона, перед каждым из которых на столе стоял телевизор, постоянно настроенный на передачи компании Си-эн-эн. Это обстоятельство является, наверно, самым красноречивым комментарием относительно способности американских спецслужб информировать своё правительство. Впрочем, три главные телевизионные компании США никогда, по понятным причинам, не касались этого вопроса.

Министр юстиции неуверенным шагом направился к трибуне. Несмотря на весь свой опыт адвоката, он не обладал искусством обращения с аудиторией. Да и к чему такое искусство, когда его главным занятием являлись корпоративное законодательство и политические кампании. И всё-таки он был фотогеничен, отлично одевался и всегда мог сообщить что-то интересное в те дни, когда новостей было мало. Этим и объяснялась его популярность у средств массовой информации.

— Дамы и господа, — начал он, перебирая лежащие перед ним записи. — Скоро вам будут розданы тексты заявления для печати относительно операции «Тарпон». Она является самой успешной операцией в борьбе против международной наркомафии.

Он поднял голову, силясь разглядеть лица репортёров против бьющих огней юпитеров.

— Расследование Министерства юстиции, проведённое ФБР, сумело опознать ряд банковских счётов как в Соединённых Штатах, так и за рубежом. Эти счета использовались для отмывания денег в неслыханном ранее масштабе. Счета размещались в двадцати банках от Лихтенштейна до Калифорнии, и общая сумма вкладов превышает, по нашим подсчётам в настоящий момент, шестьсот пятьдесят миллионов долларов — Он снова поднял голову, услышав чьё-то «черт побери!». На лице министра появилась улыбка. Всегда непросто произвести впечатление на журналистов, аккредитованных в Белом доме. Видеокамеры работали вовсю.

— Действуя совместно с шестью иностранными правительствами, мы предприняли необходимые шаги, чтобы конфисковать все эти деньги, а также наложить арест на капиталовложения в восьми совместных предприятиях по торговле недвижимым имуществом здесь, в Соединённых Штатах, которые и являлись главным средством по отмыванию наркодолларов. Это было сделано в соответствии с законодательным актом об организациях, находящихся под влиянием рэкетиров и коррумпированных лиц. Мне хотелось бы подчеркнуть, что в торговле недвижимым имуществом принимают участие многие ни в чём не повинные вкладчики, и их инвестиции ни в коей мере — повторяю, ни в коей мере — не пострадают от этих шагов, предпринятых правительством. Картель использовал их как подставных лиц, и арест, наложенный на капиталовложения, им ничуть не повредит.

— Извините меня, — прервал министра юстиции корреспондент «Ассошиэйтед пресс». — Вы упомянули сумму в шестьсот пятьдесят миллионов долларов?

— Совершенно верно, больше полумиллиарда. — Министр юстиции описал в общих чертах, как была получена информация, не коснувшись того, как удалось на неё впервые натолкнуться, а также избегая говорить о методах, использованных для слежения за преступными вкладами. — Вам известно, что у нас заключены договоры с несколькими иностранными правительствами для расследования подобных случаев. Вклады, признанные принадлежащими главарям наркобизнеса и помещённые в иностранные банки, будут конфискованы правительствами этих стран. В швейцарских банках, например, находится приблизительно... — он снова заглянул в лежащие перед ним записи, — двести тридцать семь миллионов долларов, и все они принадлежат теперь швейцарскому правительству.

— А какова наша доля? — Вопрос корреспондента газеты «Вашингтон пост».

— Этого мы пока не знаем. Мне трудно описать всю сложность операции только на проверку бухгалтерских книг потребуются недели.

— Как вы оцениваете сотрудничество с другими правительствами? — поинтересовался другой репортёр.

Да ты шутишь, подумал журналист, сидящий с ним рядом.

— Мы получили от иностранных правительств всю помощь, которую запросили. Желание сотрудничать с нами было поразительным. — Министр юстиции широко улыбнулся. — Наши коллеги за рубежом действовали быстро, как и полагается настоящим профессионалам.

Ещё бы, не каждый день удаётся украсть столько денег и назвать свои действия направленными на Общее Благо, сказал себе молчаливый репортёр.

Компания Си-эн-эн охватывает весь мир. Передача была принята в Колумбии двумя техниками, им в обязанности вменялось следить за американскими средствами массовой информации. Они и сами были журналистами, работали в колумбийской телекомпании «Инправижн». Один из них извинился, вышел из студии и прежде чем вернуться обратно, позвонил по телефону.

Когда Тони и его партнёрвернулись на дежурство в фургоне их ждал прикреплённый к стене телекс. В нём говорилось, чтобы они были наготове: около восемнадцати часов по Гринвичу ожидались оживлённые переговоры по системе сотовой связи. Так и произошло.

— Мы не могли бы поговорить по этому вопросу директором ФБР Джейкобсом? — спросил репортёр.

— Мистер Джейкобс лично занимается этим делом, однако в настоящее время он не сможет побеседовать с вами, — ответил министр юстиции. — Вы сможете встретиться с ним на будущей неделе, но сейчас он и его сотрудники очень заняты.

Этим объяснением министр не нарушил никаких договорённостей. Он создал впечатление, что Эмиль находится в Вашингтоне, и репортёры, совершенно правильно истолковав, что и как сказал министр юстиции, решили больше не задавать вопросов. А тем временем Эмиль двадцать пять минут назад вылетел с базы ВВС Эндрюз.

— Madre de Dios! — воскликнул Эскобедо. Совещание едва успело покончить с обычным обменом любезностями, так необходимым при встрече головорезов. Все члены картеля собрались в одной комнате, что случалось крайне редко. Хотя здание было в буквальном смысле окружено стеной охранников, каждый из участников беспокоился о собственной безопасности. На крыше здания находилась параболическая спутниковая антенна, и её тут же настроили на приём передачи Си-эн-эн. Обсуждение странных происшествий с контрабандной перевозкой наркотиков внезапно переросло в нечто гораздо более тревожное. Это было особенно неприятно для Эскобедо, поскольку он вместе с тремя членами картеля убедил своих партнёров в целесообразности именно такой системы отмывания денег.

И хотя последние два года в связи с этим его осыпали комплиментами, сейчас он чувствовал на себе взгляды отнюдь не восторженные.

— И мы не в силах что-либо предпринять? — спросил один.

— Говорить об этом слишком рано, — отозвался другой, исполняющий обязанности главного финансового распорядителя картеля. — Мне бы хотелось напомнить всем вам, что мы уже вернули себе практически все средства, первоначально вложенные в эти операции, и даже получили прибыль, не уступающую обычной. Так что мы потеряли очень немного — всего лишь те доходы, которые надеялись получить от капиталовложений. — Объяснение прозвучало неубедительно даже для него самого.

— По-моему, мы терпели достаточно, — решительно заявил Эскобедо. Директор американского federales сегодня во второй половине дня прилетает в Боготу.

— Вот как? И откуда это стало тебе известно?

— Через Кортеса. Я говорил вам, что его стоит нанять, что от него будет немалая польза. Я попросил вас собраться, чтобы поделиться информацией, полученной от него.

— Действительно, дальше нельзя мириться с такой ситуацией, — поддержал Эскобедо другой член картеля. — Нужно принять решительные меры.

Все согласились с этим. Они ещё не имели достаточного опыта, чтобы понимать, что важные решения не принимаются под воздействием гнева или других эмоций. Среди членов картеля не было никого, кто бы мог порекомендовать спокойствие и выдержку. Те, кто собрались в этой комнате, никогда не отличались такими качествами.

* * *

Поезд 111, «Метролайнер» из Нью-Йорка, прибыл на минуту раньше расписания — в 1.48 пополудни. Кортес вышел из вагона, держа два чемодана, и тут же направился к стоянке такси перед станцией. Водитель с радостью согласился отвезти пассажира в аэропорт Даллес. Поездка продолжалась чуть больше тридцати минут, и таксист получил два доллара чаевых — такую сумму Кортес счёл вполне разумной. Затем он поднялся на второй этаж здания, повернул налево, спустился по эскалатору вниз и остановился у агентства Хертца. Там он взял напрокат большой «шевроле» и не спеша уложил в него свои чемоданы. Когда он вернулся в здание аэропорта, было уже почти три часа. Мойра приехала точно вовремя. Они обнялись. Мойра не принадлежала к числу тех, кто целуется в общественном месте.

— Ты где оставила свой автомобиль?

— На стоянке, где принимают машины на продолжительный срок. Мои вещи в багажнике.

— Пойдём и заберём их.

— Куда мы едем?

— Есть нечто вроде отеля на Скайлайн-драйв, где компания «Дженерал моторс» иногда проводит важные конференции. Там в комнатах нет телефонов и телевизоров, туда не приносят газет.

— Я знаю это место! Но как тебе удалось снять там комнату за такое короткое время?

— Я бронировал люкс на каждый уик-энд со дня нашей последней встречи, — честно признался Кортес. И тут же остановился с озадаченным выражением лица. Но, может быть, это было... предосудительно с моей стороны? — Теперь он уже научился искусно имитировать смущение.

Мойра взяла его за руку.

— Только не для меня.

— Надеюсь, у нас будет продолжительный уик-энд.

Уже через несколько минут они выехали на шоссе 66, направляясь на запад к Блю-Ридж-Маунтинс.

* * *

Четыре сотрудника службы безопасности из американского посольства, одетые в комбинезоны служащих аэропорта, в последний раз оглянулись по сторонам, затем один из них достал новейшую рацию, действующую через спутник связи, и сообщил об окончательной готовности.

VС-20А, военный вариант двухмоторного коммерческого реактивного самолёта G-111, зашёл на посадку, подобно обычному рейсовому лайнеру, руководствуясь сигналом своего радиолокационного транспондера, и в 5.39 вечера приземлился в международном аэропорту «Эльдорадо», примерно в восьми милях от Боготы. В отличие от большинства таких VС-20А, принадлежащих 89-му транспортному авиакрылу, приписанному к базе ВВС Эндрюз, штат Мэриленд, этот самолёт был специально подготовлен для полётов в опасных районах. У него на борту находилось устройство для создания радиопомех, первоначально изобретённое израильтянами для борьбы с ракетами класса «земля — воздух», которые могли оказаться в руках террористов... или бизнесменов. Самолёт выпустил закрылки, потом воздушные тормоза и мягко, словно пушинка, коснулся посадочной дорожки навстречу слабому западному ветру. После этого развернулся и покатил в сторону дальнего угла грузового терминала, куда уже направлялись легковые автомобили и «джипы». Теперь, разумеется, принадлежность самолёта уже не составляла секрета ни для кого, кто проявил хотя бы малейшее любопытство. Едва самолёт остановился, как с его левой стороны выстроились «джипы». Из них выпрыгнули вооружённые солдаты и образовали кольцо, направив автоматы в сторону воображаемой — или реальной — угрозы. Дверь самолёта открылась и опустилась вниз. В неё были встроены ступеньки, образующие трап, но первый, кто показался из салона, не воспользовался ими Мужчина спрыгнул прямо на бетонное покрытие аэродрома, держа одну руку в правом кармане плаща. Тут же за ним последовал второй телохранитель. Оба были специальными агентами ФБР, и в их обязанности и входило охранять босса, директора Федерального бюро расследований Эмиля Джейкобса. Они стояли внутри кольца колумбийских солдат, каждый из которых был членом отборного подразделения, сформированного специально для выполнения особых задач. Телохранители нервничали. В этой стране нельзя было относиться к вопросу безопасности как к рядовой проблеме. Слишком много людей погибло, доказывая обратное.

Далее по ступенькам трапа спустился Джейкобс, за ним последовал его специальный помощник и наконец — Гарри Джефферсон, директор Управления по борьбе с наркотиками. Едва эти трое спустились на бетон дорожки, как к трапу подкатил лимузин посла. Автомобиль оставался здесь недолго. Посол вышел из лимузина, пожал руки гостям, и все оказались внутри автомобиля раньше чем через минуту. Затем солдаты быстро забрались в «джипы», которые последовали за лимузином в качестве эскорта. Старший стюард «Гольфстрима» закрыл дверь, и VC-20А, двигатели которого не прекращали работать, немедленно развернулся для взлёта. Теперь местом назначения самолёта будет аэропорт на Гренаде, где усилиями кубинских рабочих и инженеров был построен для американцев аэропорт.

Там самолёт будет в большей безопасности, да и охранять его легче, чем здесь.

— Как долетели, Эмиль? — спросил посол.

— Чуть больше пяти часов. Не так уж плохо, — ответил директор ФБР. Он откинулся на бархатную спинку длинного лимузина, наполненного до отказа.

Впереди сидели водитель и телохранитель посла. Это означало, что в машине находилось четыре автомата, да и Гарри Джефферсон наверняка не расставался со своим табельным пистолетом. Джейкобс ни разу в жизни не носил с собой оружия, такое ему и в голову не приходило. Если два его охранника и специальный помощник — блестящий стрелок — не смогут защитить его, разве ещё один пистолет изменит положение? Это не означало, что Джейкобс был совсем уж бесстрашным человеком, просто после почти сорока лет преследования преступников самых разных мастей он устал от всего этого. С течением времени он просто привык к опасности, насколько возможно свыкнуться с постоянно угрожающей тебе смертью.

Теперь она превратилась в неотъемлемую часть его окружения, и подобно тому, как перестаёшь замечать узоры на обоях или цвет стен, Эмиль больше не замечал её. А вот на разреженный воздух директор ФБР обратил внимание. Богота расположена на высоте почти 8700 футов — около грех тысяч метров — в котловине, окружённой со всех сторон горными пиками. Дышать здесь было очень трудно, и Джейкобс не мог понять, как послу удаётся переносить это. Ему больше нравились пронизывающие зимние ветры с Мичигана. Даже духота, опускающаяся на Вашингтон каждое лето, всё-таки лучше, подумал он.

— Значит, завтра в девять, верно? — спросил Джейкобс.

— Да, — кивнул посол. — Думаю, они согласятся почти со всеми нашими предложениями. — Посол, разумеется, не знал цели предстоящей встречи, что ему не могло нравиться. До Колумбии он занимал пост поверенного в делах в Москве, и тамошняя безопасность не шла ни в какое сравнение с требованиями безопасности здесь.

— Дело не в этом, — заметил Джефферсон, — Я знаю, что они готовы согласится с нами — у них погибло достаточно судей и полицейских, так что сомневаться в этом не приходится. Вопрос стоит так: согласны ли они сотрудничать с нами?

— А как поступили бы мы при подобных обстоятельствах? — задумчиво произнёс Джейкобс и тут же перевёл разговор в более безопасное русло. — Вам приходило в голову, что мы никогда не были для них хорошими соседями, а?

— Что вы имеете в виду? — спросил посол.

— Я хочу сказать, что, когда было в наших интересах, чтобы во главе этих стран стояли бандиты, мы не возражали. Когда, наконец, демократия здесь начала укрепляться, мы обычно стояли в стороне и ворчали, если их принципы не совпадали полностью с нашими. А теперь, когда торговцы наркотиками угрожают их правительствам, потому что наши граждане хотят покупать производимый здесь товар, мы обвиняем их.

— Демократии приходится идти в этих странах по тернистому пути, — напомнил посол. — Испанцы не слишком стремились...

— Да если бы мы выполнили свой долг сотню лет назад — даже пятьдесят — у нас не было бы и половины тех трудностей, с которыми мы столкнулись сейчас. А вот теперь уж ничего не поделаешь, приходится исполнять эту работу.

— Если у вас есть предложения, Эмиль... — Джейкобс рассмеялся.

— Черт побери, Энди, я всего лишь полицейский — ну если не полицейский, то юрист, а не дипломат. Это ваша проблема. Как поживает Кэй?

— Превосходно. — Посол США в Колумбии Энди Уэстерфилд знал, что нельзя интересоваться самочувствием миссис Джейкобс. Эмиль похоронил свою жену девять месяцев назад после мужественной борьбы с раком. Он был, разумеется, потрясён утратой, но у него остались такие приятные воспоминания о Руфи. И работа отнимала у него всё время. Оно нужно было всем, и Джейкобсу — больше многих других.

В здании аэропорта у окна стоял мужчина с тридцатипятимиллиметровой камерой «Никон»; снабжённой телеобъективом. На протяжении двух последних часов он всё время фотографировал. Когда лимузин и сопровождающие его машины направились к воротам аэропорта, он снял объектив, уложил его и камеру в сумку и направился к ряду телефонов.

Лимузин набрал скорость и поучался по шоссе. Один «джип» ехал впереди, другой — сзади. Дорогие автомобили с вооружённым эскортом не являются таким уж необычным зрелищем в Колумбии, и процессия ехала быстро. Чтобы узнать, что автомобиль принадлежит американскому посольству, необходимо было разглядеть регистрационный номер. Четверо вооружённых солдат в каждом «джипе» узнали о предстоящем им задании всего за пять минут до выезда в аэропорт, и дорога, хотя её и можно было предсказать, не была длинной. Вряд ли у кого-нибудь будет достаточно времени, чтобы организовать засаду, — даже если предположить, что найдутся безумцы, готовые пойти на это.

В конце концов, покушение на американского посла — безумный поступок; за последнее время послов США убивали только в Судане, Афганистане и Пакистане. И ещё ни разу никто не совершал покушение на жизнь директора ФБР.

Автомобиль, в котором они ехали, был «Кадиллаком» на шасси «Флитвуд». Его специальное снаряжение включало толстые лексановые стекла, которые не могла пробить пулемётная пуля, а отделение для пассажиров защищала броня из кевлара.

Шины лимузина были наполнены пластмассовой пеной и потому не могли спустить, а бензобак был сконструирован наподобие баков военных самолётов, чтобы предупредить взрыв. Нет ничего удивительного в том, что в посольском гараже машину называли танком.

Шофёр умел водить «Кадиллак» подобно профессиональному гонщику. Мощный двигатель позволял развивать скорость больше сотни миль в час, и при необходимости водитель мог мгновенно развернуть трехтонную машину на сто восемьдесят градусов сухим заносом и изменить направление движения подобно каскадёру в кино. Сейчас он вёл машину, и его взгляд то устремлялся вперёд, то в зеркала заднего вида. На протяжении двух или трех миль за ними следовал автомобиль, но затем свернул в сторону. Скорее всего, просто попутная машина, решил водитель. Кто-то ещё возвращается домой из аэропорта... В лимузине находилось также самое совершенное радиооборудование, с помощью которого можно было вызвать помощь. Вереница машин мчалась к посольству. Несмотря на то, что у посла была личная резиденция — прелестная двухэтажная вилла на шести акрах идеально ухоженных лужаек, сада и леса, — для его гостей этот дом был недостаточно надёжен. Подобно большинству современных посольств США, его здание на-поминало гибрид невысокого конторского строения и укреплённой огневой точки линии Зигфрида.

Опознание голоса появилось на экране его компьютора в двух тысячах миль:

Голос 34 вызвал неизвестный номер. Частота 889,980 МГц. Вызов осуществлён в 22.58 по Гринвичу. Номер перехвата 381.

Тони надвинул наушники и прислушался к записи, повторенной с замедлением.

— Ничего интересного, — заметил он спустя мгновение. — Кто-то едет куда-то.

В посольстве советник по юридическим вопросам нервно расхаживал по вестибюлю. Вообще-то, специальному агенту ФБР Питу Моралесу следовало находиться в аэропорту. Приезжал его начальник, директор Федерального бюро расследований, однако мудаки из службы безопасности заявили, что выезжает всего один автомобиль, потому что визит является неожиданным, а неожиданность, как известно, намного лучше из соображений безопасности, чем демонстрация мощной вооружённой силы. Все, кто шал это, не включали Моралеса, который куда больше доверял демонстрации силы. Жить здесь, в Колумбии, и без того достаточно плохо. Моралес родился в Калифорнии, и хотя его фамилия очень походила на испанскую, семья Моралеса жила в Сан-Франциско, когда туда прибыл майор Фремонт. Моралесу понадобилось овладеть своим изрядно подзабытым родным языком, чтобы занять эту должность в Колумбии, да ещё пришлось оставить жену и детей в Штатах. Как говорилось в его последнем докладе, посланном в штаб-квартиру ФБР, пребывание здесь опасно. Оно опасно для местных жителей, опасно для американцев, но особенно опасно для американских полицейских.

Моралес посмотрел на свои часы. Ещё две минуты. Он повернулся и пошёл к двери.

— Точно по графику, — заметил мужчина в трех кварталах от посольства и произнёс несколько слов в портативную рацию.

До недавнего времени РПГ-7Д состоял на вооружении советской армии как переносное противотанковое оружие. Своим происхождением этот ручной противотанковый гранатомёт обязан немецкому «Панцерфаусту», и лишь недавно ему на смену пришёл РПГ-18, очень похожий на американский ракетный гранатомёт М-72LAW. После принятия на вооружение новой системы понадобилось принять меры, чтобы избавиться от миллионов гранатомётов старого образца, и в результате рынки оружия, и без того богатые во всём мире, получили новое пополнение.

Предназначенный для поражения боевых танков, РПГ-7Д сложен в применении, и потому на лимузин посла было направлено сразу четыре гранатомёта.

Процессия направлялась по Каррера-13 в районе, известном под названием Палермо, двигаясь теперь медленнее из-за скопления автомашин. Если бы телохранители директора ФБР знали название района и назначение улицы, они возражали бы против этого маршрута из простого суеверия. Замедленное движение автомобильного транспорта в городе заставляло нервничать всех, особенно солдат в «джипах», которые вытягивали шеи, пытаясь заглянуть в окна соседних зданий.

Вполне очевидно, что при обычных условиях заглянуть в окно снаружи невозможно, однако не все это понимают. Даже открытое окно — не более чем прямоугольник, темнеющий на фоне стены, и человеческий глаз, привыкший к обычному свету, не может мигом перестроиться на иное освещение. Все произошло мгновенно, без малейшего предупреждения.

Гибель американцев была неизбежной из-за такой прозаической вещи, как светофор. У неисправного светофора находился техник — на плохую работу светофора на перекрёстке жаловались всю неделю, — и, проверяя действие таймера, он переключил его на красный свет. Транспорт на улице замер, а до посольства оставался всего квартал. Из открытых окон третьего этажа зданий по обе стороны улицы к лимузину устремились четыре противотанковые ракеты РПГ-7Д. Три из них попали в автомобиль, причём две — в крышу.

Вспышки было достаточно. Моралес бросился бежать ещё до того, как грохот взрыва достиг ворот посольства, и он бежал, вполне осознавая всю бесполезность этого. Правой рукой он выхватил из кобуры на поясе автоматический пистолет «Смит-Вессон» и направил его, в точном соответствии с уставом, прямо перед собой. На все ему потребовалось чуть больше двух минут.

Водитель был ещё жив. Сила взрыва выбросила его из лимузина, он истекал кровью от ран, которые не смог бы перевязать никакой врач. В «джипе», который ехал перед посольским автомобилем, никого не было, хотя на заднем сиденье виднелись пятна крови. Водитель второго «джипа», замыкающего процессию, все ещё сидел за рулём, прижав руки к лицу, изрезанному осколками стекла, сидящий рядом с ним солдат был мёртв, но двух остальных не было видно...

Моралес тут же понял причину. В здании слева послышались автоматные очереди, прекратились, послышались снова. Из окна донёсся крик и тут же стих.

Моралесу хотелось броситься на помощь, но он не имел права, на него не распространялась юрисдикция. К тому же он был профессионалом и не хотел так глупо рисковать жизнью. Моралес подошёл к взорванному лимузину, хотя и понимал, насколько это бесполезно.

Все погибли мгновенно или настолько быстро, насколько могут умереть люди.

Телохранители директора ФБР были одеты в бронежилеты из кевлара, способного предохранить от пуль, но бессильного против стремительно летящих осколков боеголовки и оказавшегося не более эффективным, чем броня «танка». Моралес знал, что попало в лимузин: ракеты, предназначенные для борьбы с настоящими танками. Что касается тех, кто находился внутри автомобиля, единственно поразительным было то, что в них ещё оказалось возможным опознать людей. Им уже не нужна была чья-либо помощь, разве что помощь священника... или раввина.

Через несколько секунд Моралес отвернулся.

Он стоял на улице один, все ещё действуя, как подсказывала ему профессиональная выучка, не позволяя человеческим чувствам повлиять на его суждения. Единственный живой солдат, находящийся поблизости, был слишком тяжело ранен, чтобы его трогать, — он, видимо, даже не представлял, где находится и что с ним произошло. Моралес понял, что повреждения, причинённые лимузину, дали понять всем, кто находился поблизости, где им лучше всего провести ближайшее время. Агент ФБР повернулся и окинул взглядом улицу У светофора никого не было.

Техник, занимавшийся его регулировкой, исчез.

Из здания вышли двое солдат, в руках одного было что-то походившее на установку для запуска РПГ-7Д. Моралес узнал капитана Эдмондо Гарзу. Его рубашка и брюки цвета хаки были залиты кровью, а такого дикого взгляда Моралес не видел после ухода из корпуса морской пехоты. Позади него ещё два солдата тащили кого-то, он был ранен в обе руки и в живот. Прежде чем двинуться им навстречу, Моралес сунул пистолет в кобуру, потом медленно пошёл, держа руки на виду, пока не убедился, что ею узнали.

— Kapitan... — произнёс Моралес.

— Ещё один из них лежит мёртвый наверху, и там же один из моих солдат. Действовали четыре группы. Машины, чтобы ускользнуть отсюда, — в переулках.

Гарза посмотрел на окровавленную руку с отвращением, которое быстро сменилось озабоченностью при виде собственных ран. Но во взгляде капитана было нечто большее, чем потрясение от полученных ранений, что не позволяло ему впасть в шоковое состояние. Гарза впервые увидел взорванный автомобиль, словно надеясь, что первое впечатление окажется ошибочным, и одновременно понимая своё бессилие. Его мужественное окровавленное лицо повернулось к американцу, и Моралес отрицательно покачал головой Гарза был гордым мужчиной, профессиональным военным, преданным своей стране; его выбрали для этого ответственного задания потому, что надеялись на его опыт и неподкупность.

Мужчина, не боящийся смерти, сейчас увидел то, чего солдаты боятся больше смерти. Капитан не выполнил порученное ему задание, а непонимание причины только делало эту боль ещё чувствительней.

Все ещё не обращая внимания на собственные раны, Гарза повернулся к пленнику.

— Мы поговорим с тобой, — пообещал он ему и упал без сознания на руки Моралеса.

* * *

— Привет, Джек — Дэн и Лиз Мюррей только что вошли в дом Райана. Дэну пришлось снять кобуру с автоматическим пистолетом, которую он, сконфужено улыбаясь, положил на полку в шкафу.

— А я-то думал, что ты предпочитаешь револьвер, — поддел его Джек. Мюрреи пришли к ним в гости впервые.

— Действительно, я чувствую себя как-то неловко без своего «магнума», но Бюро переходит на автоматические пистолеты. К тому же я больше не преследую преступников. Теперь я преследую памятные записки, доклады и черновики бюджетных ассигнований. — Он печально покачал головой. — Представляешь, какое удовольствие я получаю от этого.

— Это чувство мне тоже знакомо, — согласился Джек, провожая Мюррея в кухню. — Выпьешь пива?

— Не откажусь.

Впервые они встретились в Лондоне, а точнее — в больнице Св. Томаса, несколько лет назад, когда Мюррей был советником по юридическим вопросам в посольстве США, Райан оказался жертвой нападения террористов, хотя и невольной.

Все ещё высокий и подтянутый, с поредевшими, но ещё не седыми волосами, Мюррей был приветливым добродушным мужчиной, никак не похожим на полицейского и тем более на одного из лучших. Блестящий следователь, он охотился за самыми разными преступниками и хотя сейчас ворчал из-за отсутствия практической работы, исполнял свои административные обязанности так же хорошо, как и все остальные.

— Я слышал, вам удалось здорово подкосить наркомафию? — спросил Джек.

— Ты имеешь в виду операцию «Тарпон»? Убийцы картеля убрали банкира, который отмывал их деньги в колоссальных масштабах — и одновременно снимал в свою пользу немалые сливки. Он оставил подробные документы. Мы нашли их. Трудились две недели без отдыха, чтобы отыскать все вклады и капиталовложения.

— Говорят, речь идёт о шестистах миллионах долларов?

— Ещё больше. Швейцарцы сумели найти сегодня вечером ещё один счёт.

— Здорово. — Райан открыл две банки пива. — Это нанесёт им серьёзный удар, не так ли?

— Да, на этот раз они почувствуют его, — согласился Мюррей. — Это правда, что ты получил новое назначение?

— Думаю, слухи соответствуют действительности. Только не слишком приятно продвигаться вперёд таким образом.

— Это верно. Я никогда не встречался с адмиралом Гриром, но наш директор о нём очень высокого мнения.

— Они похожи друг на друга. Настоящие джентльмены старой школы, — заметил Джек. — Вид, находящийся под угрозой исчезновения.

— Здравствуйте, мистер Мюррей. — На пороге стояла Сэлли Райан.

— Как, уже мистер?

— Дядя Дэн! — Сэлли подбежала к нему и крепко обняла. — Тётя Лиз говорит, что вам и папе нужно побыстрее уйти из кухни, — хихикнула девочка.

— Как ты думаешь. Джек, почему мы разрешаем им командовать нами?

— Может быть, это потому, что они сильнее нас, а? — задумчиво произнёс Райан.

— Пожалуй, так оно и есть. Я... — И в этот момент загудело сигнальное устройство. Мюррей вытащил небольшую пластмассовую коробочку, пристёгнутую к его поясу. Через мгновение крошечный экран на жидких кристаллах показал телефонный номер, по которому ему нужно позвонить. — Знаешь, Джек, я готов прикончить сукина сына, который изобрёл эти штуки.

— А его уже прикончили, — ответил Джек не моргнув глазом. — Его привезли в больницу на «скорой помощи» — он жаловался на боль в груди. После того как врач понял, кто перед ним, персонал больницы как-то не сразу приступил к лечению. Позднее дежурный врач объяснил, что ему понадобилось срочно позвонить по телефону и... ну, сам понимаешь... — Выражение лица у Джека изменилось. — Тебе нужна надёжная линия, защищённая от прослушивания? Телефон у меня в библиотеке.

— Хорошо занимать важную должность, — заметил Мюррей. — Нет. Можно воспользоваться вот этой линией?

— Конечно. Нажми на нижнюю кнопку — это связь с Вашингтоном.

Мюррей набрал номер, не сверяясь с экраном сигнального устройства. Он звонил в кабинет Билла Шоу.

— Говорит Мюррей. Это ты вызывал меня, Элис? Хорошо... В чём дело, Билл?

В комнате словно подул ледяной ветер. Райан почувствовал это, ещё не увидев, как изменилось выражение лица Мюррея.

— Никакой надежды на то, что... да, конечно, я знаю Пита. — Мюррей взглянул на часы. — Буду через сорок минут. — Он положил трубку.

— Что случилось?

— Кто-то убил директора ФБР, — коротко ответил Дэн.

— Что... где?

— В Боготе. Он вылетел туда для проведения секретных переговоров вместе с директором Управления по борьбе с наркотиками. Сегодня после обеда. Визит старались не афишировать.

— А не может быть...

Мюррей покачал головой.

— Пит Моралес служит там советником по юридическим вопросам. Хороший агент, однажды мне пришлось вместе с ним участвовать в операции. Он говорит, что все погибли мгновенно. Эмиль, Джефферсон, посол, все телохранители. — Он замолчал и понял по выражению лица Джека, о чём тот подумал. — Да, кто-то передал в Колумбию надёжную информацию о предстоящем визите.

— Тогда этим предстоит заняться мне, — кивнул Райан.

— Не думаю, что в Бюро был хоть один человек, который не любил бы своего директора. — Мюррей поставил на буфет нетронутую банку пива.

— Извини, дружище.

— Как ты назвал их? Вид, находящийся под угрозой исчезновения? — Мюррей медленно покачал головой и пошёл искать жену. Райан не успел даже закрыть за ним дверь, когда в библиотеке зазвонил телефон прямой связи с Лэнгли.

* * *

«Хайдэуэй» — «Убежище» — расположенный всего в нескольких милях от Лурей-Кэвернс, представляет собой современный отель, несмотря на то, что в нём намеренно отсутствуют некоторые современные удобства. Хотя здесь нет кабельного телевидения и спутниковой антенны, не доставляются по утрам газеты, но есть кондиционеры, горячая и холодная вода и меню для обслуживания в комнатах занимает шесть страниц, а карта вин — десять. Отель был построен специально для молодожёнов, которые не нуждались в посторонних развлечениях, и для тех, кто пытался спасти от посторонних развлечений свою семейную жизнь. Обслуживание соответствовало европейскому образцу. От гостей требовалось одно: есть, пить и усердно мять простыни на широких постелях, хотя у отеля были верховые лошади, теннисные корты и плавательный бассейн для тех немногих, кому ванна в номере была недостаточно велика. Мойра следила за тем, как её любовник сунул посыльному десятидолларовую банкноту в качестве чаевых — намного больше, чем обычные чаевые Кортеса, — перед тем как задать ему самый очевидный вопрос:

— Под какими именами мы зарегистрированы?

— Мистер и миссис Хуан Диас. — Снова сконфуженный взгляд. — Извини меня, но я не знал, как поступить иначе. Я не успел подумать, — солгал он запинаясь.

— И мне не хотелось... Что ещё я мог сказать? — спросил он, наконец, с отчаянием в голосе.

— Ну что же, я хочу принять душ. Поскольку мы теперь муж и жена. ты можешь присоединиться ко мне.

— Душевое отделение кажется мне достаточно вместительным. — Она вошла в ванную, сбросив по пути на кровать свою шёлковую блузку.

Через пять минут Кортес пришёл к выводу, что там хватило бы места и для четверых. Однако по мере развития событий это понравилось им даже больше, чем они думали.

* * *

Президент прилетел на уик-энд в Кэмп-Дэвид и едва успел принять душ, как его младший адъютант — на дежурстве находился лейтенант морской пехоты — вошёл в его комнату с беспроводным телефоном в руках.

— В чём дело?

Первой реакцией лейтенанта на поведение президента было сожаление, что он не захватил с собой табельный пистолет.

— Передайте, чтобы сюда немедленно прилетели министр юстиции, адмирал Каттер, судья Мур и Боб Риттер. Пусть пресс-секретарь позвонит мне через пятнадцать минут — он займётся заявлением для прессы. Пока я останусь здесь. Как доставить их обратно? У нас будет пара часов, чтобы решить этот вопрос. Пока соблюдайте обычный протокол. Совершенно верно. Нет, никаких заявлений из Госдепартамента. Я займусь этим делом отсюда, а уж затем госсекретарь может говорить что угодно. Спасибо. — Президент нажал кнопку, отключающую связь, и передал аппарат обратно лейтенанту.

— Сэр, у вас не будет никаких указаний охране...

— Нет. — Несколькими словами президент объяснил, что произошло. — Несите службу как обычно, лейтенант.

— Слушаюсь, сэр. — Офицер морской пехоты вышел в коридор.

Президент надел свой махровый халат и подошёл к зеркалу, чтобы причесаться. Ему пришлось протереть рукавом халата запотевшее зеркало. Если бы президент обратил внимание на выражение своих глаз, то мог бы задуматься над тем, почему он не разнёс стекло вдребезги.

— О'кей, — произнёс президент Соединённых Штагов, обращаясь к зеркалу Значит, вот как вам хочется вести игру.

С базы Эндрюз в Кэмп-Дэвид их доставил один из новых вертолётов УН-60 «Блэкхок», совсем недавно полученных 89-м транспортным авиакрылом И хотя внутри вертолёт был очень удобным и даже комфортабельным, поскольку предназначался для важных лиц, в нём всё ещё было слишком шумно чтобы вести разговор нормальным голосом Каждый из четверых пассажиров смотрел в иллюминаторы на сдвигающихся дверях, как внизу проносятся холмы западного Мэриленда, и каждый оставался наедине со своим горем и своей яростью На перелёт потребовалось двадцать минут. Пилоту дали приказ спешить. Сразу после посадки четвёрка разместилась в автомобиле для непродолжительной поездки к коттеджу президента. Когда они вошли туда, президент клал трубку телефона. Чтобы разыскать пресс-секретаря, понадобилось полчаса, из-за чего настроение президента, и без того плохое, ухудшилось ещё больше Адмирал Каттер начал было говорить о том, как все сожалеют о случившемся, но тут же замолчал, увидев выражение лица президента. Президент сел на кушетку напротив камина. Перед ним был столик, который всякий принял бы за журнальный, но сейчас, со снятой крышкой, это был миниатюрный центр связи с дисплеями и бесшумными принтерами, подключёнными к основным телеграфным агентствам и правительственным информационным каналам. В соседней комнате были установлены четыре телевизора, настроенные на Си-эн-эн и три главные телекомпании. Четверо прибывших стоя смотрели, как из президента, подобно пару из кипящего чайника, исходит гнев.

— Мы не допустим, чтобы это событие прошло безнаказанным, мы не будем стоять в стороне, сожалея о происшедшем, — тихо проговорил президент, подняв голову — Они убили моего друга. Они убили моего посла. Они бросили прямой вызов суверенной мощи Соединённых Штатов Америки. Им захотелось играть в высшей лиге. — Президент говорил зловеще спокойно.

— Ну что ж, теперь им придётся играть по правилам высшей лиги. Питер, — обратился он к министру юстиции, — я подготовил неофициальное президентское решение, где говорится, что картель развязал необъявленную войну против правительства Соединённых Штатов. Дельцы наркобизнеса повели себя как враждебное государство. Мы отнесёмся к ним соответственно — как к враждебному государству. И я как президент Соединённых Штатов решил вести войну с врагом точно так же, как мы стали бы воевать против любого инициатора терроризма, поддерживаемого каким-нибудь государством.

Слова президента не понравились министру юстиции, но он всё-таки согласно кивнул. Президент повернулся к Муру и Риттеру — Отныне мы снимаем перчатки, и драка будет вестись голыми руками. Я только что продиктовал обычное негодующее заявление, которое будет передано моим пресс-секретарём. Это, однако, ничего не значит. Мы снимаем перчатки. Ваша задача заключается в том, чтобы разработать план. Мне нужно, чтобы эти мерзавцы понесли серьёзный урон. Впредь мы не станем заниматься глупостями вроде тех, что собирались сделать раньше, — дать им понять серьёзность наших намерений. Они должны осознать это независимо от того, позвонит у них телефон или нет. Мистер Риттер, вам даётся лицензия на право охоты без всяких ограничений добытой дичи. Это достаточно ясно?

— Да, сэр, — ответил заместитель директора ЦРУ по оперативным вопросам. На самом деле слова президента не прояснили сути задачи. Он ни разу не употребил слова «убить», и это будет зарегистрировано на магнитофонах, несомненно включённых где-то в этой комнате. Но существуют вещи, которые не принято делать, и одной из них было то, что нельзя заставить президента говорить чётко и ясно, когда он стремится к тому, чтобы избежать чёткости и ясности.

— Найдите свободный коттедж и разработайте там план действий. Питер, прошу вас остаться со мной на некоторое время. — И эта просьба была легкообъяснимой: министр юстиции, согласившись с желанием президента «предпринять что-то», не должен знать, что конкретно будет предпринято. Адмирал Каттер, лучше других знакомый с Кэмп-Дэвидом, повёл двух руководителей ЦРУ в один из гостевых коттеджей. Поскольку он шёл впереди, Мур и Риттер не видели удовлетворённой улыбки на его лице.

Райан приехал в Лэнгли в собственном автомобиле, едва начав отвыкать от этой привычки. Когда Джек вышел из лифта, в коридоре его ждал старший дежурный офицер по разведывательному управлению. Для доклада потребовалось целых четыре минуты, после чего Райан оказался за столом в своём кабинете, не зная, что предпринять. Это чувство было для него странным. Теперь ему было известно все, что знало американское правительство относительно убийства его представителей, — немногим больше того, что он слышал по радио по пути в Лэнгли, хотя теперь он знал имена тех, кого раньше именовали «неназванными источниками». Иногда это было важно, но не в данном случае. И тут же ему стало известно, что директор ЦРУ и заместитель директора по оперативным вопросам находятся в Кэмп-Дэвиде, где совещаются с президентом.

Но почему не пригласили меня? — неожиданно для себя подумал Райан.

Разумеется, этот вопрос должен был возникнуть у него сразу же, но он ещё не вошёл в роль одного из ведущих руководителей. Объяснение было очевидным. Не хотели, чтобы он знал, о чём идёт разговор, — но ведь это значит, что какие-то действия уже ведутся, не так ли? А если это так, то какие? И в течение какого времени?

* * *

В полдень следующего дня транспортный самолёт ВВС С-141В «Старлифтер» совершил посадку в международном аэропорту «Эльдорадо». Подобной охраны не видели со дня похорон Анвара Садата. Над головой кружили вертолёты, ощетинившиеся стволами пулемётов. Танки и бронетранспортёры объяли аэропорт железным кольцом, направив орудия в сторону от аэропорта. Целый батальон десантников оцепил «Эльдорадо», закрытый за три часа до приземления «Старлифтера». В это число охранников не входил почётный караул, конечно, и все его участники испытывали чувство, но почёт и гордость украли у них, лишили армию и весь народ... Эти...

Кардинал Эстебан Вальдес, сопровождаемый главным раввином небольшой еврейской общины Боготы, произнёс молитву у гробов. От имени американского правительства на церемонии присутствовал вице-президент, и офицеры колумбийской армии подняли и понесли закрытые гробы к самолёту, где их приняли американские солдаты из всех родов войск. Прозвучали обычные стандартные речи, и наиболее красноречивым было короткое выступление министра юстиции Колумбии, который говорил, не стыдясь слез, катившихся по щекам, о своём друге и университетском товарище. Вице-президент поднялся в свой самолёт, который тут же взлетел, и за ним последовал огромный транспортный «Локхид».

Заявление президента было уже сделано. В нём говорилось о решимости исполнительной власти следовать по пути законности, которому Эмиль Джейкобс посвятил свою жизнь. Но это заявление показалось таким же бессодержательным, каким разреженным был воздух Эльдорадо, даже для тех, кто не разбирался в политике.

* * *

В городке Эйт-Майл, пригороде Мобиля, сержант полиции по имени Эрни Брейден, сидя на механической косилке, подравнивал траву на лужайке перед своим домом. Он занимался расследованием дел, связанных с ограблением, и был знаком со всеми уловками, к которым прибегали преступники, чтобы обойти сложные охранные системы, даже с новейшими их моделями, используемыми богатыми банкирами, занимающимися инвестициями в недвижимое имущество. Его огромный опыт в этой области плюс сведения, получаемые им во время разговоров в коридоре, комнаты, где размещались полицейские, занимающиеся борьбой с контрабандой наркотиков, находились рядом с отделом, который расследовал ограбления, позволили ему предложить свои услуги людям, способным платить за лечение зубов и образование его детей. Нельзя сказать, что Брейден поддался коррупции, нет, просто он служил в полиции больше двадцати лет, и ему уже было на все плевать.

Если людям хочется принимать наркотики — пусть принимают, а если контрабандистам нравится убивать друг друга, тем лучше для остального общества.

Ну а если какой-то высокомерный банкир, хрен собачий, оказывается мошенником даже среди мошенников, что ж, это его вина; в конце концов, Брейдена всего лишь попросили обыскать его дом и убедиться, что он не оставил никаких документов.

Разумеется, жаль его жену и детей, но, когда играешь с огнём, можно обжечься.

Брейден оправдывал ущерб, причинённый обществу, тем, что продолжал расследовать ограбления и даже время от времени арестовывал настоящего преступника, хотя такое случалось редко. Ограбления принадлежали к разряду преступлений, которые раскрывают редко. Им никогда не уделяют должного внимания.

То же самое можно сказать и о людях, этим занимающихся. Полицейские, расследующие ограбления, относятся к самой незаметной категории тружеников, усилия которых направлены на сохранение правопорядка. Брейден сдавал экзамены на звание лейтенанта уже девять лет, и всякий раз неудачно. Ему были нужны или по крайней мере он хотел получить — деньги, связанные с продвижением по службе, однако он видел, как более высокие должности занимали выскочки из отделов по борьбе с наркотиками или по расследованию убийств, тогда как он трудился, как раб... Так почему же не взять деньги, если тебе их предлагают?

Больше всего остального Эрни Брейдену надоела служба в полиции. Надоело работать с утра до позднего вечера, надоело общаться с жертвами ограблений, вымещавшими на нём своё недовольство, хотя он старался хорошо исполнять свои обязанности, надоело оставаться незамеченным в своём собственном сообществе полицейских, надоело ездить по окрестным школам и читать лекции о вреде преступности, которые никто не слушал. Ему даже надоело тренировать бейсбольную команду малой лиги, хотя это было единственным светлым пятном в его жизни.

Надоело почти все. Но позволить себе уйти на пенсию он не мог. По крайней мере пока.

Шум косилки, купленной сержантом в «Сиэрсе», нарушал тишину улицы, где он жил со своей семьёй. Брейден вытер платком потный лоб — горячий воздух был влажным — и начал мечтать о холодном пиве, которым утолит жажду, как только закончит работу. Ведь всё обстоит не так уж плохо. Ещё три года назад ту же трапу на лужайке ему приходилось подстригать, толкая перед собой проклятую ручную косилку. А вот теперь он сидит на механической косилке, выполняя свою еженедельную обязанность. Жена обращала особое внимание на лужайку и сад. Будто это имеет какое-то значение, проворчал про себя Брейден.

Он снова сосредоточился на работе, стараясь, чтобы сверкающие лезвия проходили по крайней мере два раза над каждым квадратным дюймом зелёного дерьма, которое сейчас, в самом начале лета, выпирало из земли, едва успевала пройти косилка. Брейден не обратил внимания, когда на улице показался мини-фургон «Плимут». Да и откуда ему было знать, что те, кто обеспечивал его дополнительный заработок, остались крайне недовольны результатами недавнего тайного обыска, сделанного по их просьбе.

Брейден отличался некоторыми чудачествами, как это бывает у многих, а у полицейских чаще других. Одним из таких чудачеств было то, что сержант никогда не выходил из дома без оружия, даже если подстригал траву налужайке. Под опущенной на шорты грязной рубашкой у него был «Смит-Вессон чифс спешиэл», пятизарядный револьвер из нержавеющей стали, единственный принадлежащий ему предмет, на котором красовалась надпись «чиф». Когда он, наконец, обратил внимание на мини-фургон, остановившийся позади его «шевроле вэгон», то не придал этому особого значения, заметив лишь, что в нём были двое и что они, казалось, смотрели на него.

И всё-таки его инстинкт полицейского не изменил ему. Они действительно смотрели на Брейдена, смотрели очень пристально. Это заставило сержанта тоже по-смотреть в их сторону, главным образом из любопытства. Кто это проявляет такой интерес к нему в жаркий воскресный день? Когда открылась дверца на пассажирской стороне мини-фургона и оттуда выглянул ствол, этот вопрос исчез. Брейден бросился с сиденья косилки в сторону, и его нога соскользнула с педали тормоза, которая на газонокосилке действует не так, как на автомобиле, а наоборот. Косилка остановилась через два фута и острые лезвия продолжали вращаться, подравнивая на одном месте газонную смесь пырея и овсяницы, которой была засеяна эта часть лужайки перед домом сержанта. Брейден упал на землю как раз в том месте, где из газонокосилки выбрасывался поток скошенной травы, и почувствовал, как по его коленям барабанят песчинки и комочки земли, но это в данный момент не имело значения. Когда мужчина в мини-фургоне сделал первый выстрел, револьвер сержанта был уже наготове.

Мужчина, стрелявший из открытой дверцы фургона, вёл огонь из «Инграм-Мак-10», по-видимому, девятимиллиметрового калибра, и плохо владел этим автоматом. Его первый выстрел был сделан почти в нужном направлении, но остальные восемь всего лишь ушли в небо, поскольку это оружие, известное своей неустойчивостью, тут же вышло из-под контроля стрелка, и ни одна пуля не попала даже в газонокосилку. Сержант Брейден дважды выстрелил в ответ, однако расстояние до мини-фургона превышало десять ярдов, а «чифс спешиэл» имел ствол в два дюйма, потому его действенная дистанция измерялась не ярдами, а футами.

Потрясённый неожиданным нападением, стреляя из неудачно выбранного револьвера, сержант сумел попасть лишь в фургон, да и то один раз.

Однако звуки выстрелов из автоматического оружия очень характерны, их нельзя спутать с хлопушками, автомобильным выхлопом или другими звуками, и все в округе тут же поняли, что происходит что-то в высшей степени необычное В доме по другую сторону улицы пятнадцатилетний юноша чистил свою винтовку. Это был старенький «Марлин» 22-го калибра, который раньше принадлежал дедушке паренька.

Этот гордый владелец оружия учился у сержанта Брейдена в бейсбольной команде играть на третьей линии. К тому же он считал сержанта по-настоящему клёвым мужиком. Этот парень, которого звали Эрик Сандерсон, бросил на стол свои орудия труда, подошёл к окну тут же увидел, как его бывший тренер, укрывшись за газонокосилкой, стреляет в кого-то. В момент полной ясности, наступающий в подобные мгновения, Эрик Сандерсон понял, что пытаются убить его бывшего тренера, сержанта полиции, что совсем рядом с ним, в десяти футах, лежат винтовка и патроны и будет совершенно правильно, если он придёт на помощь полицейскому, стреляя из своей винтовки. А то обстоятельство, что он провёл все утро, сбивая консервные банки, всего лишь подтверждало его готовность. Целью жизни Эрика Сандерсона было стать морским пехотинцем, и теперь он воспользовался шансом узнать, как все это обстоит в действительности.

Пока грохот автоматных очередей раздавался на тихой, заросшей деревьями улице, юноша схватил винтовку, пригоршню маленьких латунных патронов и выбежал на крыльцо. Сначала он повернул стержень с пружиной, который удерживал патроны в длинном, похожем на трубку магазине, закреплённом под стволом винтовки.

Стержень выскочил из магазина и упал на землю, но у юноши хватило здравого смысла не нагибаться за ним в этот момент. Он начал один за другим опускать в трубку магазина маленькие патроны, удивлённый тем, что у него вспотели ладони.

Когда в магазине оказалось четырнадцать патронов, Эрик наклонился за стержнем, и из магазина выпало два патрона Он не спеша поднял их, снова сунул в магазин, вставил стержень с пружиной и повернул его. Затем юноша откинул вниз затвор, вернул его в прежнее положение — теперь патрон находился в казённике и курок был взведён.

С удивлением юноша увидел, что стрелять с крыльца плохо, спустился на тротуар и занял позицию у капота грузовика, что принадлежал его отцу. Отсюда он отлично видел двух мужчин, которые стреляли из автоматов, держа приклады у бёдер. В это мгновение сержант Брейден сделал последний выстрел и промахнулся, как и все четыре раза до этого. Тогда он повернулся и бросился к дому, но споткнулся и упал. Бандиты двинулись к нему, вкладывая в автоматы новые магазины. Эрик Сандерсон приложил приклад винтовки к плечу. Его руки дрожали. У винтовки были старомодный железный щиток с прорезью и мушка на конце ствола, и юноша напомнил себе, что нужно совместить мушку с серединой прорези, как его учили в бойскаутах, причём вершина мушки должна совпадать с верхним срезом щитка и нужно направить ствол в цель.

Он с ужасом увидел, что опоздал. Мужчины подошли к его бывшему тренеру вплотную и длинными очередями разнесли его на части. В это мгновение что-то изменилось в сознании Эрика. Он прицелился в голову ближайшего к нему бандита и выстрелил.

Подобно большинству молодых и неопытных стрелков, юноша тут же поднял голову, чтобы увидеть результат. Ничего. Он промахнулся — стреляя с расстояния всего в тридцать ярдов! Потрясённый этим, он снова прицелился и нажал на спусковой крючок, но выстрела не последовало. Курок был спущен. Он забыл взвести его. Бормоча под нос ругательства, за которые мать задала бы ему жару, он перезарядил свой «Марлин», тщательно прицелился и медленно нажал на спусковой крючок.

Убийцы не слышали его первого выстрела — в ушах звенело от собственных автоматных очередей — и не услышали второго, но голова одного из них дёрнулась, когда в неё попала пуля, словно бандита ужалила оса. Он тут же понял, что происходит, повернулся и выпустил в Эрика длинную очередь, хотя голову мгновенно сжала страшная боль. Второй бандит тоже увидел юношу и начал стрелять в него.

Но Эрик загонял теперь патроны в казённик с предельной быстротой и тут же спускал курок. Полный ярости, он видел, что его пули пролетают мимо, и невольно вздрагивал при ответных очередях. Ему хотелось убить обоих бандитов, прежде чем они вернутся в свой фургон. Эрик с удовлетворением увидел, как они спрятались в укрытие, и потратил три последних патрона, пытаясь достать их. Но патроны 22-го калибра слишком слабы для этого, и машина рванулась вперёд.

Эрик следил за тем, как уезжают убийцы, сожалея, что не успел зарядить больше патронов в магазин своей винтовки, что не успел выстрелить в заднее окно фургона, прежде чем он повернул направо и исчез из виду.

У юноши не хватило мужества подойти к сержанту Брейдену и посмотреть, что с ним. Он остался у грузовика, опершись на капот, проклиная себя за то, что дал бандитам улизнуть. Эрик не знал и никогда бы не поверил, что в действительности проявил себя намного лучше многих полицейских.

Один из двух бандитов, находившихся в мини-фургоне, чувствовал острую боль от пули, попавшей ему в грудь. Но умер он от пулевого ранения в голову. Когда он наклонился, повреждённая артерия в голове лопнула, и струя крови залила стенку фургона, к полному изумлению умирающего, которому оставалось всего несколько секунд, чтобы понять, что слу...

* * *

Ещё один рейс, совершаемый самолётом ВВС, по счастливой случайности оказавшимся тоже С-141В, захватил мистера Кларка из Панамы. Самолёт летел на базу Эндрюз, где поспешно готовились к прибытию транспорта из Колумбии с гробами погибших. Прежде чем этот самолёт совершил посадку, Кларк находился уже в Лэнгли, докладывая о ходе операции своему боссу Бобу Риттеру. Впервые на протяжении целого поколения Оперативное управление получило от президента США лицензию на неограниченную охоту. Джон Кларк, числящийся в списках отдела кадров как инструктор по ведению полевых операций, являлся главным охотником ЦРУ. Ему долгое время не поручали использовать свой талант, однако навыков он не утратил Риттер и Кларк не следили по телевидению за прибытием самолёта из Колумбии. Всё это было теперь историей, и, хотя оба сотрудника ЦРУ проявляли интерес к истории, та её часть, в формировании которой они принимали участие, никогда не записывалась для будущих поколений.

— Мы собираемся ещё раз изучить эту мысль, что вы подсказали мне во время нашей встречи на острове Сент-Кристофер.

— Какова цель операции? — поинтересовался Кларк. Ему было нетрудно догадаться, что происходив или от кого исходит приказ. В этом и заключалась причина его осторожности.

— Если говорить коротко — месть, — ответил Риттер.

— Слово «возмездие» звучит лучше, — высказал своё мнение Кларк. Несмотря на недостаток систематического образования, он много читал.

— Объекты представляют реальную и несомненную угрозу безопасности Соединённых Штатов.

— Это слова президента?

— Да, — кивнул Риттер.

— Отлично. Это делает операцию законной. Не менее опасной, но юридически законной.

— Вы можете взять на себя её осуществление?

На лице Кларка появилась задумчивая улыбка, словно он смотрел куда-то вдаль.

— Я буду вести порученную мне часть операции по-своему. В противном случае можете считать меня вышедшим из игры. У меня нет ни малейшего намерения умереть из-за чьей-то халатности. Я хочу, чтобы никто из центра мне не мешал. Вы скажете мне о задачах и передадите необходимые средства. Я сделаю всё остальное так, как считаю нужным, и сам выберу сроки.

— Согласен, — кивнул Риттер. Кларка это крайне удивило.

— Тогда я выполню это. А как дела с теми парнями, что находятся там, в джунглях?

— Сегодня ночью мы их эвакуируем.

— И куда их переместят?

Риттер объяснил.

— Это по-настоящему опасно, — ответил оперативник, хотя объяснение Риттера его ничуть не удивило. Скорее всего, это планировалось с самого начала. Но если...

— Нам это известно...

— Мне не нравится такой оборот дела, — заметил Кларк после недолгого размышления. — Это осложняет ситуацию.

— Мы платим вам не за то, что вам нравится.

С этой точкой зрения Кларк был вынужден согласиться. Он был достаточно честен, чтобы признать, что часть операции его всё-таки привлекает. В конце концов именно такое задание поставило Кларка под широко распростёртые заботливые крылья Центрального разведывательного управления столько лет назад. Но то задание он выполнил в качестве агента, работающего по найму, а эта операция была законной с юридической точки зрения, хотя кое-что можно оспаривать. Когда-то, такие соображения заставляли мистера Кларка задумываться, но теперь, когда у него были жена и дети, ситуация изменилась.

— Мне можно пару дней побыть с семьёй?

— Конечно. Понадобится некоторое время для размещения необходимых средств.

Всю информацию, которая будет вам необходима, я перешлю с нарочным на «Ферму».

— И как назвали операцию?

— «Обмен любезностями».

— Ну что ж, название вполне подходящее. — На лице Кларка появилась усмешка. Он вышел в коридор и направился к лифту.

По тому же коридору в сторону кабинета судьи Мура шёл новый заместитель директора ЦРУ по разведке доктор Райан. Никогда раньше они, Кларк и Райан, не встречались, не произошло этого и сейчас, хотя их жизни уже соприкасались дважды.

Глава 14 Подхватить и вывезти

— Я должен поблагодарить твоего директора Джейкобса, — заметил Хуан. — Может быть, мы встретимся с ним когда-нибудь. — Он не спешил с этой фразой.

Скоро, решил он, можно будет получить у неё всю информацию с помощью доверительной интимности, которую следует ожидать от мужа и жены — в конце концов, у настоящей любви нет секретов, правда?

— Может быть, — через мгновение ответила Мойра. Она уже думала о том, что директор придёт на её свадьбу. Это не значит, что она мечтает о слишком многом, не так ли?

— А что ему понадобилось там, в Колумбии? — поинтересовался Кортес, лаская кончиком пальцев то место, которое стало таким знакомым.

— Теперь это уже передано средствами массовой информации. Они назвали операцию «Тарпон». — В течение нескольких минут Мойра объясняла суть операции, а ласки Хуана не прекращались ни на мгновение.

Их подсказывал только его опыт офицера-разведчика. Он даже заметил, что лениво улыбается, глядя на потолок. Какой идиот. Я предупреждал его.

Предупреждал не один раз в его собственном кабинете, но нет — он считает себя таким умным, так уверен в своей дальновидности, что отказался следовать моему совету. Может быть, теперь этому кретину понадобится мой совет... Прошло несколько минут, прежде чем он задал себе вопрос: а как будет реагировать его босс на это известие? И тут улыбка исчезла с его лица, а ласки прекратились.

— Что с тобой, Хуан?

— Твой директор выбрал опасное время для визита в Боготу. Эти бандиты будут вне себя от ярости. Если они узнают, что он в Колумбии...

— Эта поездка хранится в тайне. Их министр юстиции — его старый друг. Насколько я помню, они вместе учились в университете и знают друг друга уже сорок лет.

Поездка хранилась в секрете. Кортес попытался убедить себя, что они не решатся на такой глупый шаг, как... нет, могут решиться. Его удивило, что Мойра не почувствовала, как похолодело его тело. Но что он мог сделать?

* * *

Как обычно бывает с семьями военных и коммивояжёров, родные Кларка привыкли к его внезапным отъездам и возвращениям после разных по продолжительности командировок. Они привыкли и к тому, что он обычно приезжал домой без предупреждения. Это стало почти игрой, и его жена, как ни странно, не возражала против неё. В данном случае Кларк взял машину в гараже ЦРУ и, сидя за рулём, и течение двух с половиной часов, которые потребовались, чтобы добраться до Йорктауна, штат Вирджиния, обдумывал предстоящую операцию К тому моменту, когда машина свернула с шоссе 64, он нашёл ответ почти на все основные вопросы, хотя конкретные детали будут разработаны после того, как Кларк прочитает материалы, содержащиеся в пакете с разведывательной информацией, который Риттер обещал прислать ему домой.

Дом Кларка ничем не отличался от дома государственного служащего среднего ранга — кирпичное строение с четырьмя спальнями и просторной гостиной, расположенное на акре леса из длинноиглых сосен, распространённых на американском Юге. Отсюда до «Фермы» можно было доехать за десять минут.

«Ферма», место подготовки агентов ЦРУ, имела почтовый адрес Уилльямсбург, штат Вирджиния, хотя на самом деле находилась ближе к Йорктауну, поблизости от складов, где ВМФ хранил как баллистические ракеты, запускаемые из подводных лодок, так и их ядерные боеголовки. В этом районе проживали главным образом сотрудники ЦРУ, так что не было нужды придумывать сложные версии о местах работы мужчин для любопытных соседей. Семья Кларка имела, разумеется, представление о том, как он зарабатывал на жизнь. Две его дочери семнадцатилетняя Мэгги и четырнадцатилетняя Патриция — иногда называли отца тайным агентом — выражение, которое они подхватили из возобновлённого телесериала Патрика Макгухэна, передаваемого по одному из кабельных каналов.

Однако они понимали, что не следует обсуждать этот вопрос с остальными школьниками, хотя время от времени предупреждали своих друзей вести себя в присутствии их отца вежливо и без лишних шуток. Впрочем, это предупреждение было излишним. В большинстве своём люди совершенно инстинктивно следили за своим поведением в присутствии мистера Кларка. У Джона Кларка не было рогов и копыт, но редко требовалось больше одного-единственного взгляда, чтобы понять, что с ним лучше не вступать в пререкания. Сэнди, его жена, знала о нём ещё больше, в том числе и то, чем он занимался перед тем, как стал работать в ЦРУ.

Сэнди была медицинской сестрой и учила молодых медсестёр в операционных местной учебной больницы. Поэтому она привыкла иметь дело с жизнью и смертью, и её утешало то, что её муж является одним из немногих «непосвящённых», понимавших эти проблемы, хотя и с противоположной точки зрения. Для жены и детей Джон Теренс Кларк был преданным мужем и любящим отцом, правда, иногда излишне старающимся защитить их от суровой действительности. Мэгги как-то пожаловалась, что он спугнул нравящегося ей парня одним взглядом. То, что юношу вскоре арестовали за управление автомобилем в нетрезвом виде, к досаде дочери, лишь доказывало правоту отца. С другой стороны, он был куда мягче матери, когда заходил разговор о родительских уступках, и всегда готов был выслушать историю девических огорчений. Бывая дома, Кларк давал советы самым мягким и убедительным тоном, его поведение было спокойным и разумным, но родные знали, что за пределами семьи он был совсем другим. На это они старались не обращать внимания.

Он подъехал к крыльцу перед самым ужином и прошёл через кухню, держа в руке чемодан с двумя костюмами. Здесь царил аппетитный запах. Его неожиданное возвращение домой слишком часто заставало Сэнди врасплох, и потому она привыкла готовить больше, чем требовалось ей с дочерьми.

— Где ты был? — задала Сэнди риторический вопрос и тут же начала, как обычно, отгадывать. — Загар не слишком хороший. Где-то в холодном климате или там, где всё время облачно?

— Почти всё время сидел в помещении, — ответил Кларк совершенно честно.

Вместе с парой недоносков в проклятом фургоне связи на вершине холма посреди джунглей, подумал он. Как в плохие старые дни. Почти. Несмотря на всю свою проницательность, жена почти никогда не догадывалась, где он бывал. С другой стороны, ей и не следовало знать об этом.

— Сколько времени...

— Всего пару дней, затем снова придётся уезжать. Важная работа.

— Это как-то связано с... — Сэнди кивнула в сторону телевизора, стоявшего в кухне.

Кларк только улыбнулся и покачал головой.

— Как ты думаешь, что там случилось?

— Насколько мне известно, просто здорово повезло наркомафии, — ответил он шутливо.

Сэнди знала, как относится её муж к торговцам наркотиками и почему. У каждого в душе скрывалась ненависть к чему-то. Ненависть к наркотикам сжигала душу Кларка — и его жены. Она слишком долго была медицинской сестрой, слишком часто видела последствия наркомании. Кларк читал лекции своим девочкам только по этому вопросу, и, хотя они относились к наставлениям старших с таким же отвращением, как пара любых других здоровых подростков, Мэгги и Патриция никогда не приближались к этой линии, не говоря уже о том, чтобы пересечь её.

— Похоже на то, что президент с трудом сдерживает себя.

— А как бы ты чувствовала себя на его месте? Директор ФБР был его другом, насколько могут быть друзьями политические деятели. — Кларку захотелось как-то смягчить это заявление. Сам он относился к политическим деятелям с недоверием, даже к тем, за кого голосовал.

— И что он собирается теперь предпринять?

— Не знаю, Сэнди. — Я ещё не обдумал план операции. — Где девочки?

— Они ушли в Буш-Гарденс со своими друзьями. Гам установлены новые аттракционы, и сейчас они, наверно, носятся на них и визжат от страха.

— У меня есть время принять душ? Сегодня весь день я переезжал с места на место.

— Ужин будет готов через пятнадцать минут.

— Отлично. — Он снова поцеловал её и направился в спальню со своим чемоданом. Перед тем как войти в ванную, он сложил грязное бельё в корзину.

Кларк решил, что посвятит один день отдыху с семьёй, а затем примется за планирование операции. Спешить с этим не стоит. При операциях такого рода спешка кончается смертью. Он надеялся, что политики поймут это.

Нет, разумеется, не поймут, сказал он себе по пути к душу. Этого они никогда не понимали.

— Не переживай, — сказала Хуану Мойра. — Ты устал. Извини, что я так утомила тебя. — Она прижала его лицо к своей груди. Мужчина, в конце концов, не машина, а пять раз на протяжении одних суток... разве можно ожидать большего от любовника? Ему нужно поспать, отдохнуть. Как, впрочем, и ей самой, поняла Мойра засыпая.

Через несколько минут Кортес осторожно освободился от её объятий, прислушиваясь к медленному, спокойному дыханию женщины, глядя на мечтательное выражение её умиротворённого лица. Как же ему поступить, черт побери? Что предпринять? Позвонить по телефону — рискнуть всем ради короткого разговора по линии, не защищённой от прослушивания? Колумбийская полиция, или американцы, или кто-нибудь ещё уж точно установили жучки на всех этих телефонах. Нет, это более опасно, чем ничего не предпринимать.

Профессионализм офицера-разведчика говорил ему, что безопаснее всего дать событиям развиваться своим чередом. Кортес опустил голову и посмотрел на себя.

Ничто несравнимо с тем, чего он сумел добиться. Эта мысль пришла ему в голову впервые за длительное время.

* * *

Группа «Кинжал», разумеется, совершенно — если не блаженно — не подозревала о том, что случилось накануне. В джунглях нет службы новостей, а радиосвязью они могли пользоваться лишь для получения распоряжений и передачи собранной информации. Ввиду этого переданное им новое распоряжение показалось крайне неожиданным. Чавез и Вега снова несли дежурство на наблюдательном пункте, перенося влажную духоту, которая последовала за сильнейшей грозой. На протяжении предыдущего часа выпало два дюйма дождя, и наблюдательный пункт превратился теперь в мелкую лужу. Ожидалось, что ещё до того, как рассеются тучи, после обеда снова пойдёт дождь.

Появился капитан Рамирес, причём появился совершенно неожиданно, удивив на этот раз даже Чавеза, который гордился своим мастерством поведения в лесу.

Сержант тут же успокоил себя, подумав, что капитан научился передвигаться настолько бесшумно, потому что многое перенял у него.

— Привет, капитан, — поздоровался со своим офицером сержант Вега.

— Ну что там происходит? — спросил Рамирес. Чавез ответил на вопрос капитана, не отрывая глаз от бинокля.

— Наши два друга наслаждаются утренней сиестой. — После обеда, подумал он, наступит время ещё для одной, разумеется. Следующее заявление капитана заставило его опустить бинокль:

— Надеюсь, им нравится отдых. Он для них последний.

— Как вы сказали, капитан? — озадаченно переспросил Вега.

— Сегодня вечером за нами прилетит вертолёт. Этот аэродром представляет для нас посадочную площадку, парни. — Рамирес указал на взлётно-посадочную дорожку. — Перед тем как улететь отсюда, мы все уничтожим.

Чавез на короткое время задумался над словами капитана. Он всегда ненавидел торговцев наркотиками. Время, в течение которого Чавез был вынужден сидеть здесь и следить за тем, как эти ленивые мерзавцы занимались своим грязным делом в сущности абсолютно безнаказанно, подобно игрокам на поле для гольфа, ничуть не изменило его точку зрения.

— О'кей, капитан, — кивнул Динг. — Как мы будем действовать, сэр?

— Как только стемнеет, вы и я обойдём аэродром с северной стороны. Остальные разделятся на две огневые группы, чтобы в случае необходимости обеспечить нам поддержку. Вы, Вега, останетесь здесь со своим пулемётом. Второй пулемётчик отойдёт на расстояние метров в четыреста. После того как снимем обоих охранников, заминируем бочки с горючим, что в сарае, — это в качестве прощального сюрприза. Вертолёт заберёт нас на дальнем конце аэродрома в двадцать три ноль-ноль. Тела охранников возьмём с собой, наверно, сбросим их в море.

Да, какое-то неожиданное приказание, подумал Чавез.

— Нам понадобится примерно тридцать-сорок минут, чтобы подобраться к ним, не подвергаясь риску, но, судя по поведению этих недоносков, это будет нетрудно, сэр. — Сержант знал, что убивать охранников придётся ему — ведь оружие с глушителем находилось у него.

— Я полагал, что вы спросите меня, является ли это дело настоящим, — напомнил капитан Рамирес. Он только что задал такой вопрос по спутниковой связи.

— Если вы отдаёте такой приказ, я не сомневаюсь, что речь идёт о деле, проводящемся всерьёз. Моральные соображения меня ничуть не беспокоят, — заверил своего командира старший сержант Доминго Чавез.

— Хорошо. Операция начнётся, как только стемнеет.

— Так точно, сэр, — Капитан похлопал обоих по плечу и ушёл на сборный пункт Чавез посмотрел ему вслед, затем достал фляжку, отвинтил крышку, выпил пару глотков и лишь после этого посмотрел на Вегу.

— Черт побери! — негромко заметил пулемётчик.

— Да, у тех, кто руководит операцией, неожиданно прорезалась смелость, — согласился Чавез.

— С удовольствием вернусь в такое место, где есть душ и кондиционер, — произнёс Вега через некоторое время. То, что на пути к этому придётся убить двух человек, мало интересовало солдат. Их даже развеселило, что после нескольких лет службы в армии им, наконец, поручили выполнить именно то задание, ради успеха которого было потрачено на подготовку столько времени. Обоих не интересовали моральные соображения. Они служили в армии своей страны. Их страна приняла решение, что двое дремлющих в нескольких сотнях метров мужчин были врагами и заслуживали смерти.

Вот и все, хотя оба думали о том, как все это произойдёт по-настоящему, а не во время учения.

— Давай договоримся о сегодняшнем вечере, — сказал Чавез, снова поднимая бинокль. — Ты уж поосторожней со своим пулемётом, Осо.

Вега задумался.

— Я не буду стрелять слева от сарая, если только ты не подашь мне сигнал.

— Да, хорошо. Я буду подкрадываться вон от того толстого дерева. Вряд ли предстоят неприятности, — произнёс он, размышляя вслух.

— Нет, всё должно пройти гладко.

Если не считать, что на этот раз всё будет всерьёз. Чавез не отрывал от глаз бинокля, рассматривая охранников, убить которых ему предстояло через несколько часов.

* * *

Полковник Джоунс получил приказ о предстоящем вылете примерно в то же самое время, что и все оперативные группы, причём ему передали комплект совершенно новых тактических карт, которые ещё предстояло изучить. Вместе с капитаном Уиллисом он тщательно обсудил план ночного рейда в тишине своей комнаты. Им предстояло подхватить и эвакуировать солдат. Тех самых, которых они высадили несколько дней назад. Они возвращались обратно гораздо раньше, чем предполагалось. Пи-Джи подозревал, в чём тут причина. По крайней мере отчасти.

— Прямо с аэродромов? — удивился капитан — Да. Или все четыре оказались запасными и не использовались, или наши друзья собираются захватить их перед тем, как мы прилетим за ними.

— Вот как, — понял капитан Уиллис после недолгого размышления.

— Отыщите Бака, пусть он проверит ещё раз готовность шестистволок. Он сразу поймёт, в чём дело, как только вы скажете А я выясню погоду на ближайшие сутки.

— Эвакуация в обратном порядке по отношению к высадке?

— Да, мы дозаправимся в пятидесяти милях от берега и ещё раз на обратном пути.

— Ясно. — Капитан Уиллис отправился искать сержанта Циммера. Пи-Джи пошёл в противоположную сторону, к метеорологической станции базы. Прогноз на вечер и ночь разочаровал его: слабый ветер, безоблачное небо и луна во второй четверти.

Идеальная лётная погода для всех, но лётчики, занятые специальными операциями, рассчитывают на обратное. Ну что ж, ничего с этим не поделаешь.

* * *

Они уехали из мотеля в полдень. Кортес мысленно поблагодарил судьбу, которая улыбнулась ему на этот раз, — Мойре захотелось закончить этот уик-энд пораньше. Она заявила, что ей нужно вернуться к детям, хотя Кортес заподозрил, что она приняла это решение лишь для того, чтобы избавить своего измученного любовника от дальнейших усилий. Ещё ни разу женщины не испытывали надобности жалеть его, и тяжесть унижения компенсировалась желанием как можно быстрее выяснить, что за чертовщина происходит в Колумбии.

Они ехали по шоссе 81, как всегда молча. Кортес взял автомобиль с обычным сиденьем во всю ширину машины, и Мойра сидела на середине, склонившись ему на плечо, а он обнимал её правой рукой. Почти как подростки, если не принимать во внимание тишину, и он снова ощутил к ней чувство благодарности. Но теперь это объяснялось не тихой страстью. Его ум работал с быстротой, намного опережавшей движение автомобиля, который ехал по шоссе в точном соответствии с разрешённым пределом скорости. Он мог бы включить радио, но это нарушило бы атмосферу в салоне. Можно ли пойти на такой риск? Если его работодатель положился на свой здравый смысл — а у Эскобедо его было немало, заставил себя признаться Кортес, — то сейчас он всё ещё обнимает правой рукой исключительно ценный источник развединформации. Эскобедо всегда заглядывал далеко в будущее, готовя свои деловые операции. Он понимал значение этого — и тут же Кортес вспомнил про его высокомерие и самомнение. Вспомнил, как легко было его обидеть, и если он считал, что простая победа недостаточна, чтобы излечить его гордость, Эскобедо шёл на то, чтобы унизить, сокрушить, полностью уничтожить тех, кто как-то задел его, даже совсем незначительно. В руках у него была огромная власть и такие деньги, которые обычно имеются только у государства. А вот чувства перспективы ему недоставало. Несмотря на незаурядный ум и здравый смысл, Эскобедо находился во власти ребяческих эмоций, и эта мысль все более укреплялась в сознании.

Кортеса, когда он свернул на шоссе I-66, направляясь теперь на восток, в сторону Вашингтона. Как это странно, думал он с горькой улыбкой, что в мире, переполненном информацией, ему приходится размышлять подобно ребёнку, когда достаточно лишь одного — нажать кнопку радиоприёмника, но он заставил себя не делать этого.

Они въехали на стоянку аэропорта как раз вовремя. Он остановился возле машины Мойры и вышел, чтобы перенести её чемоданы.

— Хуан...

— Да?

— Не расстраивайся из-за того, что произошло ночью. Это я виновата во всём, — тихо проговорила она. Кортес заставил себя улыбнуться.

— Я ведь предупреждал тебя, что отнюдь не молод. И доказал это. В следующий раз постараюсь побольше отдохнуть, чтобы не разочаровать тебя.

— Когда...

— Не знаю. Я позвоню тебе. — Он нежно поцеловал Мойру. Через минуту она выехала со стоянки, а он замер у своего автомобиля, глядя ей вслед, как она и рассчитывала.

Затем Кортес сел в машину. На часах было почти четыре, и он включил радио, чтобы услышать новости, которые передавались каждый час. Ещё через две минуты он вернул автомобиль на стоянку компании «Хертц», забрал багаж и вошёл в здание аэропорта, надеясь улететь первым же самолётом, куда бы он ни отправлялся. На самолёте авиакомпании «Юнайтед», вылетающем в Атланту, были свободные места, и Кортес знал, как приобрести билет в похожем на муравей-ник здании аэропорта Он успел подняться в самолёт, когда уже собирались откатывать трап.

* * *

Мойра Вулф ехала домой. С лица её не сходила улыбка, но в то же время она чувствовала себя виноватой. То, что произошло с Хуаном прошлой ночью, было очень унизительно для мужчины, но все это из-за неё. Она хотела от него слишком многого, а ведь он, по его собственному признанию, не молод. Её чувства взяли верх над здравым смыслом, и в результате она обидела мужчину, которого... которого любила. Мойре долго казалось, что она больше никогда не будет испытывать это чувство, но оно вернулось, принеся с собой всю страсть молодости, и хотя Хуану недоставало энергии юноши, он вполне компенсировал этот недостаток своим терпением и фантастическим искусством обращения с её телом.

Она протянула руку и включила радиоканал, по которому передавали старые мелодии. В течение всего пути Мойра находилась во власти воспоминаний о самых сладостных минутах, её переполняло ощущение молодого счастья, усиленное мелодиями, под которые она танцевала тридцать лет назад.

Её удивило, что на противоположной стороне улицы, прямо напротив её дома, стоит автомобиль, очень напоминающий машины Бюро, хотя это могла оказаться и дешёвая машина, взятая напрокат. Но нет — над крышей автомобиля торчала антенна. Да, это машина Бюро. Как странно, подумала она. Остановив свой автомобиль у входа в дом и достав чемоданы из багажника, Мойра направилась к двери, но, когда открыла её, увидела Фрэнка Уэбера, одного из агентов, служивших в охране директора Джейкобса.

— Привет, Фрэнк, — поздоровалась она. Уэбер помог ей с багажом, сохраняя мрачное выражение лица. — Что случилось?

Как бы сказать помягче, подумал Уэбер, чувствуя себя виноватым, что нарушает столь приятный уик-энд.

— Вечером пятницы убили Эмиля. Мы все это время пытаемся разыскать тебя.

— Что ты сказал?

— Это произошло по пути к посольству. Погибли все, включая охрану. Похороны Эмиля состоятся завтра. Остальных хоронят во вторник.

— Боже мой. — Мойра опустилась на стоящий рядом стул. — А Эдди, Лео? — Она подумала о молодых агентах из охраны, к которым относилась как к собственным детям.

— Все до единого, — повторил Уэбер.

— Я не знала, — прошептала она. — Я не читала газет и не включала телевизор с... с вечера пятницы. А где?..

— Твои дети в кино. Мы просим тебя приехать в штаб-квартиру и помочь нам. Здесь останется человек, который присмотрит за твоими детьми.

Прошло несколько минут, прежде чем она смогла встать. Но как только смысл сказанного проник через заново выросший заслон эмоций, хлынули слезы.

* * *

Капитану Рамиресу не хотелось сопровождать Чавеза. Дело было не в трусости, просто у него существовали другие обязанности. В своём представлении об ответственности командира он теперь изрядно запутался. Рамирес ещё недавно командовал ротой, а вести группу совсем не то же самое, что командовать.

Командир роты должен оставаться позади своих солдат, управляя — в армии не любили это слово — боевыми действиями, перемещать свои подразделения, следить за ходом боя, чтобы контролировать происходящее, а командиры взводов принимали непосредственное участие в схватке вместе со своими солдатами. Научившись вести за собой подчинённых, будучи лейтенантом, он должен был применить накопленный опыт на следующем, более высоком уровне, хотя бывали случаи, когда капитану приходилось возглавлять действия своей роты. В данном случае он командовал всего лишь отделением, и хотя для успешного выполнения операции требовались осторожность и опыт командира, размеры его подразделения означали, что он должен принять на себя личное руководство. К тому же он просто не мог послать двоих солдат на убийство, не присутствуя при этом лично, хотя Чавез был подготовлен для выполнения этого задания намного лучше его, мог ориентироваться в темноте и двигаться в джунглях тише и незаметнее самого капитана Рамиреса.

Противоречие между командованием и ответственностью за руководство отделением беспокоило молодого офицера, но, как и следовало поступить, он склонился в сторону непосредственного руководства. В конце концов, разве можно командовать своими людьми, если они не уверены в его способности вести их? Подсознательно его не покидала мысль, что, если сегодня ночью он проявит себя должным образом, впредь такая проблема перед ним не возникнет.

Разместив огневые группы, они с Чавезом вышли из лагеря, обходя аэродром с северной стороны. Сержант шёл впереди. Все развивалось по плану. Охранники все ещё сидели возле сарая, курили свои самокрутки — или что там ещё — и беседовали так громко, что их было слышно в лесу за сотню метров. Чавез тщательно рассчитал переход, основываясь на патрулировании периметра аэродрома, который по приказу капитана осуществили прошлой ночью. Не столкнувшись ни с какими неожиданностями, они через двадцать минут повернули обратно и снова увидели аэродром. Теперь они двигались медленнее.

Первым по-прежнему шёл Чавез. Узкая колея, по которой подъезжали к аэродрому грузовики, служила удобным ориентиром. Они шли по её северной стороне, чтобы не попасть в огневые зоны своего же отделения. Точно по графику они увидели сарай. Как и было заранее запланировано, Чавез подождал, пока его капитан приблизится с дистанции в десять метров, на которую отставал. Они обменялись знаками. Теперь Чавез пойдёт прямо, а капитан будет идти справа.

Стрелять станет сержант, но, если произойдёт что-то непредвиденное, Рамирес окажется на месте и тут же поддержит его. Капитан четыре раза нажал на клавишу передачи своей портативной рации и услышал в ответ два тире. Отделение заняло свои позиции на дальней стороне взлётно-посадочной площадки и было готово в случае необходимости выполнить свою задачу, Рамирес сделал знак Дингу, посылая его вперёд.

Чавез глубоко вздохнул, удивлённо почувствовав, как быстро забилось сердце. В конце концов, он сотни раз проделывал это во время учений. Динг взмахнул несколько раз руками, чтобы расслабить их, затем подтянул ремень на автомате. Большим пальцем передвинул селектор ведения огня, поставив свой МР-5 на огонь очередями по три патрона. Прицел и мушка, покрытые крошечными пятнышками трития, светились в темноте экваториального леса. Очки ночного видения он сунул в карман — они будут только мешать.

Теперь сержант двигался совсем медленно, обходя деревья и кусты, ступая на твёрдые, ничем не покрытые участки земли или раздвигая носком листья, чтобы затем встать сапогом на землю и приготовиться к следующему шагу. Здесь нельзя допустить ошибки. Напряжение в теле исчезло, и только звон в ушах свидетельствовал о том, что это не учение.

Все.

Охранники стояли на открытом месте, метрах в двух друг от друга, в двадцати метрах от дерева, на которое опирался Чавез. Они все ещё разговаривали, и, хотя сержант достаточно легко понимал слова, по какой-то странной причине звуки, издаваемые ими, казались ему чужими, словно лай собак.

Динг мог подойти поближе, но не хотел рисковать, ведь двадцать метров — это достаточно близко, всего шестьдесят шесть футов. От того места, где он стоял, до охранников не было никаких препятствий, только ещё одно дерево, чуть в стороне от них.

Отлично.

Он медленно поднял автомат, направил кольцо мушки на переднем срезе ствола так, что оно оказалось в середине щели ближней части прицела, убедился, что отчётливо видит белый кружок на фоне чёрной округлости, представляющей собой затылок человеческой головы, которая больше не принадлежала человеку, — это была всего лишь цель. И Чавез мягко нажал на спусковой крючок.

Автомат чуть вздрогнул в руках, но ремень, намотанный на руку, твёрдо удерживал оружие на месте. Цель упала. Сержант тут же перевёл прицел вправо.

Вторая цель удивлённо поворачивалась, и теперь в кружке прицела оказалось нечёткое белое пятно, отражающее свет луны. Ещё одна короткая очередь. Звука выстрелов почти не было слышно. Чавез ждал, переводя ствол автомата от одного распростёртого тела к другому, но они не шевелились.

Сержант быстро выбежал из-под прикрытия деревьев. Рядом с одним трупом лежал АК-47. Чавез пинком отбросил его в сторону, достал из нагрудного кармана маленький электрический фонарик размером с карандаш и осветил лежащие тела.

Один получил все три пули в затылок. В другого попали только две, однако обе в середину лба. У первого лица не было совсем, тогда как на лице второго отражалось изумление. Сержант присел рядом с телами и оглянулся по сторонам в поисках малейшего движения. В этот момент он испытывал душевный подъем. Все, ради чего он готовился и тренировался, сбылось на практике. Нельзя сказать, что дело оказалось таким уж простым, но и особенно трудным назвать убийство двух охранников тоже было нельзя.

Ночь действительно принадлежит ниндзя. Через мгновение подошёл Рамирес. Он мог сказать только одно:

— Отличная работа, сержант. Проверьте сарай. — Капитан включил рацию. — Говорит «Шестой». Цели сняты, всем двигаться ко мне.

Отделение собралось у сарая через пару минут. Как это обычно происходит, солдаты столпились у мёртвых тел, впитывая первое впечатление от настоящих боевых действий. Сержант, отвечавший за сбор разведданных, обыскал карманы, а капитан расставил солдат по оборонительному периметру.

— Ничего особенного, — доложил сержант, обыскав трупы.

— Пошли заглянем в сарай. — Чавез уже убедился, что там нет ещё одного охранника, которого они могли не заметить раньше. В сарае Рамирес обнаружил четыре бочки горючего и ручной насос. На одной из бочек лежал блок сигарет, что вызвало презрительное замечание капитана. На грубых полках — консервы и два рулона туалетной бумаги. Никаких книг, документов, лишь одна изрядно потрёпанная колода игральных карт.

— Как, по-вашему, установить мины-ловушки? — спросил капитана сержант, отвечающий за сбор разведданных. Раньше он служил в частях «зелёных беретов» и был специалистом по минированию.

— Тремя способами.

— О'кей, — согласился сержант.

Установить мины-ловушки было достаточно просто. Сержант разгрёб руками небольшую ямку в земляном полу и укрепил её по сторонам деревянными щепками. В неё аккуратно поместил однофунтовый кубик пластиковой взрывчатки С-4 — ею пользовались во всём мире. Затем он установил два электрических детонатора и один, срабатывающий от давления, — как в противопехотной мине. Провода он вывел по земляному полу к двери и окну, убедился, что они невидимы снаружи, и разместил включатели, срабатывающие от размыкания. Провода засыпал землёй.

Осмотрев свою работу и оставшись довольным, сержант осторожно передвинул одну бочку и поставил её край на детонатор, срабатывающий от давления. Как только кто-нибудь откроет дверь или окно, фунт пластиковой взрывчатки мгновенно взорвётся, а в бочке — двести литров авиационного бензина, так что результат однозначен Но ещё лучше, если противник окажется очень умным и сумеет обезвредить контакты на двери и окне, затем проследит провода, что тянутся к бочкам с горючим, и попытается извлечь взрывчатку... Тут уж этот очень умный специалист мигом будем навсегда потерян для врага. Устранить глупого противника может каждый. А вот справиться с умным врагом потребуется артистизм.

— Готово, сэр. Никто не должен подходить к сараю, — доложил сержант капитану.

— Точно. — Приказ был отдан немедленно. Двое солдат вытащили тела убитых на середину аэродрома, и все отделение принялось ждать вертолёт. Рамирес расставилсвоих людей так, чтобы никто не приблизился к ним незамеченным, но больше всего его беспокоило, чтобы солдаты проверили своё имущество и не оставили что-нибудь здесь после вылета.

* * *

Пи-Джи взял на себя процедуру дозаправки в воздухе. При хорошей видимости это было несложно, но и с земли было легко заметить их. Конус начал выдвигаться из бака в крыле МС-130Е «Боевого когтя» на конце бронированного резинового шланга, и заправочный штырь «Пейв-лоу» выдвинулся навстречу, попав в самую середину конуса. Хотя нередко высказывалась точка зрения, будто такая заправка дело безумное — конус и заправочный штырь соединялись в двенадцати футах от сверкающего круга, образованного стремительно вращающимся ротором, и контакт между кончиком лопасти и шлангом означал неминуемую гибель вертолёта, — команда «Пейв-лоу» считала эту операцию совершенно нормальной, и каждый из членов экипажа имел в этом деле немалую практику. Впрочем, это не значило, что полковник Джоунс и капитан Уиллис не следили за процедурой с неослабным вниманием, не произнося ни единого лишнего слова, пока дозаправка не закончилась.

— Разделение, разделение, — произнёс Пи-Джи, втягивая штырь и удаляясь от конуса Он потянул на себя рычаг управления шагом ротора, чтобы подняться выше и удалиться от шланга. Услышав команду из вертолёта, воздушный танкер-заправщик принялся набирать высоту, где будет крейсировать в ожидании, когда вертолёт возвратится для следующей заправки. «Пейв-лоу» повернул к берегу, чтобы пересечь береговую черту в ненаселенном месте.

* * *

— Внимание, — прошептал Чавез, услышав шум. Это было тяжёлое дыхание восьмицилиндрового двигателя, нуждающегося в техническом обслуживании и установке нового глушителя. Шум становился все громче.

— «Шестой», говорит «Передовой», — сообщил он по радио.

— «Шестой» слушает. Говорите, — ответил капитан Рамирес.

— К нам едут гости. Судя по звуку, это грузовик, сэр.

— «Кинжал», говорит «Шестой», — немедленно скомандовал Рамирес. — Всем отступить к западной стороне и спрятаться в укрытия. «Передовой», отойдите назад!

— Выполняю. — Чавез оставил свой наблюдательный пост на просёлочной дороге и бросился бежать мимо сарая — он обогнул его на приличном расстоянии — через взлётно-посадочную полосу. Там он увидел Рамиреса и Гуэрру, которые оттаскивали мёртвых охранников к дальнему краю леса. Он помог сначала капитану, а потом, вернувшись на площадку, и Гуэрре. Всем троим удалось укрыться за двадцать секунд до появления грузовика.

Грузовик ехал с включёнными фарами. Их свет метался по дороге то влево, то вправо, освещая кусты, и остановился, наконец, рядом с сараем. Ещё до того, как был выключен двигатель и приехавшие спрыгнули на землю, было видно, что они озадачены. Как только водитель выключил фары, Чавез надел очки ночного видения;

На этот раз, их было четверо: двое в кабине и двое в кузове. Старшим был, по-видимому, водитель. Он огляделся по сторонам, не скрывая раздражения. Ещё через мгновение он что-то крикнул, ткнув пальцем в сторону одного из тех, что спрыгнули из кузова. Мужчина направился прямо к сараю... ( — Черт побери! Рамирес включил рацию. — Всем лечь! — приказал он безо всякой необходимости.)... и резким рывком распахнул дверь.

Пробив крышу, бочка с бензином, подобно космической ракете, взлетела вверх, оставляя за собой огненный след. Пламя от взрыва остальных бочек брызнуло по сторонам. Казалось, мужчина, который открыл дверь сарая, распахнул двери ада, но уже в следующее мгновение его чёрный силуэт исчез в пламени. Двух его спутников, что стояли поблизости, тоже поглотил этот бело-жёлтый пылающий костёр. Третий бросился бежать прямо в сторону солдат, но капли горящего бензина из взлетевшей бочки попали на него, и он превратился в пылающий факел, не успев сделать и десяти шагов. Кольцо огня охватило ярдов сорок, а в центре его метались четверо ещё живых людей, их пронзительные крики доносились сквозь низкое гудение пламени. И тут, прибавив новую силу к бушующему пожару, взорвался топливный бак грузовика. В общей сложности там находилось более двухсот галлонов бензина, и над лесом поднялось грибовидное облако, освещённое снизу языками пламени. Меньше чем через минуту к реву огня добавились хлопки рвущихся патронов в оружии охранников и вновь прибывших. Только ливень, прошедший в сумерках, помешал пламени перекинуться на окружающий лес.

Чавез обратил внимание, что лежит рядом с минёром.

— Твоя ловушка здорово сработала.

— Жалко, что эти мудаки приехали так быстро. — К этому времени крики уже стихли.

— Это верно.

— Всем собраться, — скомандовал по радио капитан Рамирес. Все подошли к капитану. Никто не пострадал.

Пожар быстро стихал. Бензин разнесло на большую площадь, и его тонкий слой быстро выгорел. Через три минуты от пожара осталась широкая выжженная площадка, по периметру которой все ещё горели трава и кусты. От грузовика остался почерневший остов, освещённый ящиком горящих факелов в кузове. Они будут гореть тут дольше всего.

— Что за чертовщина? — удивился капитан Уиллис, сидевший в левом кресле вертолёта. Они только что подобрали первую группу и набирали крейсерскую высоту. В системе ночного видения яркий отблеск на горизонте казался рассветом — Не иначе, разбился самолёт Да ведь это прямо на пеленге, где нам нужно забрать последнюю группу! — с опозданием понял полковник Джоунс.

— Превосходно.

— Бак, имей в виду, что в районе приземления номер четыре возможна вражеская активность.

— Слушаюсь, полковник, — коротко ответил сержант Циммер.

Полковник Джоунс продолжал выполнять задание. Он скоро и так узнает все.

Стоит ли торопиться?

Через тридцать минут после взрыва пламя исчезло, и пожарище остыло до такой степени, что сержант, собирающий разведданные, надел перчатки и пошёл к сараю, чтобы забрать то, что осталось от взрывного устройства. Ему удалось найти часть одного контакта, но в остальном попытка оказалась безуспешной.

Трупы оставили на месте, не попытались даже обыскать, несмотря на то, что можно было найти документы, удостоверяющие личность. Кожаные бумажники хорошо противостоят огню, и их отсутствие заметили бы. Трупы охранников снова оттащили на середину северной части площадки, где должен был совершить посадку вертолёт.

Рамирес расположил солдат таким образом, что, если бы пожар заметили и сообщили о нём, отделение оказалось бы готовым встретить противника. Затем пришлось подумать о том, что самолёт мог прилететь за грузом наркотиков сегодня ночью.

По опыту они знали, что до этого момента больше двух часов, но полной уверенности не было, так как они только однажды наблюдали всю процедуру.

Что, если самолёт всё-таки прилетит? — задал себе вопрос Рамирес. Он уже думал о такой возможности, но сейчас она переросла в реальную опасность.

Нельзя допустить, чтобы команда самолёта сообщила о том, что видела большой вертолёт. С другой стороны, самолёт, пробитый пулями, явится не менее убедительным доказательством их пребывания здесь.

Тогда какого черта нам приказали убить двух несчастных охранников и улететь на вертолёте прямо с аэродрома, вместо того чтобы сделать это с заранее подготовленной эвакуационной площадки, подумал Рамирес.

Действительно, вдруг самолёт совершит посадку?

У него не было ответа на этот вопрос. Но, поскольку посадочная площадка не будет обозначена факелами, самолёт может не приземлиться. Более того, на грузовике доставили небольшую рацию, работающую на СВЧ. Контрабандисты поняли, что им понадобятся радиокоды, чтобы убедить экипаж самолёта в безопасности приземления. А что, если самолёт станет просто барражировать над аэродромом?

Так скорее всего и произойдёт. Сумеет ли вертолёт сбить его? Что, если он попытается и потерпит неудачу? Что, если? . Что, если?.

Перед высадкой Рамирес пришёл к выводу, что операция блестяще спланирована, предусматривает все случайности. Может быть, так оно и было, но теперь планируемое пребывание прерывают, их эвакуируют, забирают, а план рушится. Какому идиоту пришло такое в голову?

Что происходит, черт побери? — в который раз подумал он. Солдаты надеются на него, считают, что он располагает информацией, имеет представление о целях операции, рассчитывают на его опыт командира, на его уверенность и твёрдость. А ему приходится притворяться, будто все и на самом деле так. Однако это, разумеется, ложь. По ходу операции он всего лишь понял, как мало о ней знает.

Рамирес привык, что его передвигают с места на место, словно шахматную фигуру, — такова участь младшего офицера. Но ведь сейчас ведутся настоящие боевые действия. Шутка ли — шесть мёртвых тел.

— «Кинжал», говорит «Ночной ястреб», — послышалось в наушнике его высокочастотной раций.

— «Ночной ястреб», это «Кинжал». Посадочная площадка на северном краю «Рено».

— Браво, «Эксрей».

Полковник Джоунс запрашивал, насколько безопасно совершать посадку. «Джулиет Зулу» было кодированным предупреждением, что они находятся в руках противника и эвакуация невозможна. «Чарли-Фокстрот» означало, что идёт бой, но их всё-таки можно спасти. «Лайма-Виски» — что все в порядке.

— «Лайма-Виски», конец.

— Повторите, «Кинжал», конец.

— «Лайма-Виски», конец.

— Понятно, принято. Заходим на посадку через три минуты.

— Приготовить пулемёты, — скомандовал Пи-Джи экипажу вертолёта. Сержант Циммер оставил свои приборы и занял место у пулемёта с правой стороны фюзеляжа. Он включил подачу электроэнергии к своему шестиствольному авиационному пулемёту. Новейшего образца пулемёт Гатлинга начал вращаться, готовый захватить патроны из загрузочного магазина с левой стороны турели.

— Правый готов к бою, — доложил он по системе внутренней связи — Левый готов к бою, — послышался голос сержанта Бина.

Оба пулемётчика смотрели вниз, стараясь с помощью очков ночного видения разглядеть среди деревьев признаки присутствия противника.

— Вижу мигающий огонь в направлении на десять часов, — сообщил Уиллис полковнику.

— Я тоже вижу. Боже, что здесь произошло?

По мере снижения «Сикорского» все отчётливее становились видны четыре трупа возле чего-то, что раньше было примитивным деревянным сараем... Рядом стоял сожжённый грузовик. Группа «Кинжал» находилась именно там, где должна была находиться. Впрочем, с ними было ещё два мёртвых тела.

— Похоже, все в порядке, Бак.

— Ясно, Пи-Джи. — Циммер оставил свой пулемёт и направился к кормовому люку. Сержант Бин мог в случае необходимости перебежать к пулемёту у противоположного борта, но в обязанности Циммера входило пересчитать всех, кто поднимается в вертолёт на последнем пункте эвакуации. Он старался по мере возможности не беспокоить сидящих солдат, но солдаты не обижались, когда его сапоги прошлись и задели несколько ног. Люди, как правило, с готовностью прощали тех, кто подбирал их с вражеской территории.

Чавез держал мигалку включённой до тех пор, пока вертолёт не опустился на площадку, затем побежал к своему отделению. Он увидел, что капитан Рамирес стоит у откидного трапа, пересчитывая своих солдат, вбегающих внутрь вертолёта.

Динг подождал своей очереди и почувствовал, как рука капитана хлопнула его по плечу.

— Десять! — услышал он, перепрыгивая через несколько распростёртых тел.

Потом, когда капитан Рамирес поднялся внутрь, послышался возглас: Одиннадцать! — и команда:

— Взлетаем!

Вертолёт тут же взмыл вверх. Чавез грохнулся на стальную палубу, где Вега подхватил его, смягчив падение. Рядом сидел Рамирес, затем он поднялся и прошёл в кабину пилотов.

— Что там произошло? — спросил Пи-Джи капитана.

Капитан лёгкой пехоты вкратце объяснил. Полковник Джоунс увеличил мощность турбин и постарался прижаться пониже — впрочем, он летел бы над самыми деревьями в любом случае. Полковник приказал Циммеру несколько минут оставаться у пулемёта на случай, если появится самолёт, но тот не появился. Бак снял питание со своего пулемёта, прошёл вперёд и занял место у приборной панели.

Через десять минут они «замочили ноги» и принялись искать самолёт-заправщик, чтобы получить топливо для возвращения в Панаму. В огромном трюме вертолёта пехотинцы пристегнулись к палубе и тут же уснули.

Это не относилось к Чавезу и Веге. Они сидели рядом с шестью трупами, распростёртыми у кормового люка. Даже для профессиональных солдат — один из которых убил двух из шестерых — зрелище было ужасным, хотя и не таким пугающим, как взрывы. Ни Чавез, ни Вега не видели до сих пор людей, сгоревших заживо, и даже для торговцев наркотиками, признали оба, такая смерть была страшной.

Вертолёт стало бросать, когда он вошёл в поток воздуха, отбрасываемый винтами самолёта-заправщика, но это скоро кончилось. Несколько минут спустя сержант Бин — Чавез думал о нём, как о маленьком сержанте, — подошёл к ним, осторожно переступил через ноги и тела спящих, пристегнул свой ремень безопасности к скобе на палубе, затем произнёс что-то в микрофон внутренней связи. Кивнув, он подошёл к заднему люку, подал знак Чавезу, чтобы тот держал его сзади за пояс, и начал сталкивать трупы из вертолёта. Это казалось жестоким и бессердечным, но, с другой стороны, подумал сержант, контрабандистам теперь всё равно. Он не стал смотреть, как трупы падают в воду, а сел на палубу и тоже задремал.

В ста милях позади них двухмоторный частный самолёт кружил над посадочной площадкой — она была известна экипажу только как номер шесть и все ещё выделялась в темноте, обрисованная не правильным кольцом пламени. Площадка была видна, однако никакие факелы не обозначали посадочную дорожку, а без них совершить визуальный заход на посадку было бы безумием. Раздражённые, но с некоторым облегчением — они знали, что случилось с контрабандными рейсами на протяжении последних недель, — пилоты вернулись на свой аэродром. Совершив посадку, они тут же сообщили обо всём по телефону.

* * *

Кортес рискнул вылететь в Медельин из Панамы прямым рейсом, оплатив билет по ещё ни разу не использованной кредитной карточке, чтобы нельзя было проследить его маршрут по имени. Приехав домой на своём автомобиле, он немедленно попытался связаться с Эскобедо, но ему сообщили, что босс находится в своей гасиенде на вершине холма. У Феликса уже не осталось сил, чтобы ехать так далеко и в столь позднее время за рулём, а говорить о таких серьёзных делах по сотовому телефону он не решался, несмотря на все заверения, что этот вид связи совершенно безопасен и гарантирован от прослушивания. Усталый, раздражённый и недовольный по десятку разных причин, он налил себе полный бокал виски и отправился спать. Сколько потрачено усилий, выругался он в темноте, и все напрасно. Он больше не сможет встретиться с Мойрой. Не сможет позвонить ей, не сможет увидеть её, не сможет поговорить с ней. А то обстоятельство, что он потерпел неудачу в своей последней попытке, что было вызвано охватившей его тревогой за действия босса — оказавшейся совершенно оправданной! — только добавило искренности в его проклятия.

Ещё до рассвета полдюжины грузовиков побывали на таком же числе аэродромов. Две группы из шести, приехавшие на грузовиках, погибли в пожаре.

Третья группа обнаружила на аэродроме в сарае именно то, что и рассчитывала, ничего. Остальные три группы нашли свои аэродромы в нормальном состоянии, охранники были на месте, довольные всем, хотя и умирающие от скуки. После того как два грузовика не вернулись, за ними были высланы другие машины, и сведения о происшедшем сразу оказались в Медельине. Кортеса разбудил телефонный звонок, и он получил новые указания.

В Панаме все лёгкие пехотинцы пребывали в блаженном сне. Им разрешили весь день отдыхать, и сон под тёплыми одеялами в комфорте казарм с кондиционерами после горячего душа и плотного завтрака, который, хотя и не был особенно вкусным, всё-таки приятно отличался от сухих пайков, которыми они питались всю прошлую неделю, был особенно крепок. А вот четырех офицеров разбудили рано и отвезли на новый инструктаж. Операция «Речной пароход», сообщили им, приняла совершенно иной оборот. Они узнали и причину этого, источник новых приказов был одновременно волнующим и вселял беспокойство.

Новый S-3, начальник оперативного отдела третьего батальона 17-го пехотного полка, входящего в первую бригаду 7-й дивизии лёгкой пехоты, пока его жена занималась грузчиками, зашёл в свой кабинет. На его столе находился шлем из кевлара Марк-2, прозванный «Фрицем» из-за сходства с касками старого немецкого вермахта. У пехотинцев 7-й дивизии каски были покрыты камуфляжной тканью с прикреплёнными к ней лоскутками материала от маскировочной боевой одежды. Офицерские жены называли эти каски «капустными кочанами», и на самом деле, ровные лоскутики скрывали форму шлема, что затрудняло обнаружение.

Командир батальона находился на инструктаже вместе с помощником, и новый S-3 решил встретиться с S-1, ответственным за кадры. Оказалось, что они вместе служили в Германии пять лет назад, и теперь за чашечкой кофе им было о чём поговорить.

— Как было в Панаме?

— Жарко, скверно, а что касается политической атмосферы, ты и сам знаешь. Но странная вещь — перед самым отъездом оттуда я столкнулся с одним из ваших ниндзя.

— Вот как? С кем именно?

— Его фамилия Чавез. По-моему, старший сержант. Этот сукин сын прикончил меня на первом же учении.

— Я помню его. Он превосходно проявил себя здесь с... сержант Баскомб?

— Да, майор? — В дверном проёме появилась голова.

— Старший сержант Чавез — с кем он у нас служил?

— В роте «Браво», сэр. Взвод лейтенанта Джексона... по-моему, второй взвод. Да, точно, его заменил капрал Озканьян. Чавеза перевели в Форт-Беннинг, там он служит инструктором у новобранцев, — вспомнил сержант Баскомб.

— Вы уверены в этом, сержант? — спросил новый S-3.

— Совершенно уверен. Нам пришлось поторопиться с оформлением документов. Он был одним из тех, кого затребовали туда очень срочно. Помните, майор?

— Да, конечно. Была идиотская спешка, верно?

— Совершенно верно, майор, — согласился сержант.

— Так какого черта он оказался в зоне Панамского канала на полевых учениях? — недоуменно спросил начальник оперативного отдела.

— Может быть, это знает лейтенант Джексон, сэр, — высказал предположение Баскомб.

— Ты встретишься с ним завтра, — напомнил S-1 новому S-3.

— Как он, хороший офицер?

— Для молодого паренька только что с Гудзона он отлично со всем справляется. Из хорошей семьи. Сын священника, брат служит в военно-морском флоте — насколько помню, командует эскадрильей истребителей. Недавно я встретился с ним в Монтерее. Как бы то ни было, у Тима отличный взводный сержант, который многому уже его научил.

— Ну что ж, этот Чавез — превосходный солдат. Я не привык, чтобы ко мне подкрадывались сзади так незаметно — S-3 провёл пальцем по шраму на лице. Впрочем, ему это удалось.

— Здесь немало опытных бойцов, Эд. Ты останешься доволен. Пошли пообедаем?

— Хорошая мысль. Когда утром начинается физическая подготовка?

— В шесть пятнадцать. Наш босс любит бег.

Новый S-3 что-то проворчал себе под нос, направляясь к двери. Добро пожаловать в настоящую армию.

* * *

— Похоже, что наши друзья на Юге немного расстроены, — заметил адмирал Каттер. Он держал в руке телекс, полученный от той части общей операции, которая носила название «Кейпер». — Кому пришла в голову мысль прослушивать их переговоры?

— Мистеру Кларку, — ответил заместитель директора ЦРУ по оперативным вопросам.

— Тому самому, который...

— Тому самому.

— Что вы можете рассказать о нём?

— Бывший член спецгруппы военно-морского флота, прослужил девятнадцать месяцев в Юго-Восточной Азии, принимал участие в операциях спецгруппы, которой официально никогда не существовало. Несколько раз ранен, — объяснил Риттер. — Уволили с флота в звании главного старшины, тогда ему было двадцать восемь лет. Один из лучших специалистов. Это он высадился и спас сына Максвелла.

В глазах Каттера мелькнул интерес.

— Я был знаком с Максвеллом, служил у него в штабе младшим лейтенантом. Значит, это Кларк спас сынка? Я так и не узнал, как всё это произошло.

— Адмирал Максвелл тут же произвёл его в главные старшины. Тогда адмирал командовал авианосными силами Тихоокеанского флота. Короче говоря, Кларк уволился с флота и занялся подводными работами в промышленности — расчисткой подводными взрывами; он отменный эксперт и по взрывчатым веществам. Но тут в автомобильной катастрофе в Миссисипи погибла его жена. После этого всё пошло наперекосяк. Он встретил девушку, но её похитили и убили местные торговцы наркотиками — выяснилось, что до встречи с Кларком она занималась переправкой наркотиков через границу. Тогда наш бывший главный старшина взялся за охоту на крупного зверя, причём в одиночку. Сначала у него все получалось лучшим образом, но вскоре полиция напала на его след. Как бы то ни было, к этому времени адмирал Максвелл занимал пост руководителя морских операций. До него тоже дошли слухи. Максвелл много лет назад познакомился с Джеймсом Гриром, тут он и обратился к нему за помощью. Мы пришли к заключению, что мистер Кларк обладает способностями, которые могут нам пригодиться. Поэтому ЦРУ помогло инсценировать его «смерть» во время прогулки на яхте. Мы изменили ему имя — он получил новую биографию, другую личность, словом, стал иным человеком и теперь работает на нас.

— Но как..

— Для этого не потребовалось особых усилий. Его документы, связанные со службой на флоте, изъяты и уничтожены. То же самое мы проделали с документами тех, кто принимает участие в операции «Речной пароход». Отпечатки его пальцев в досье ФБР изменены — это произошло ещё во времена Гувера, у нас с ними существует, ну, договорённость и есть такие способы. Короче говоря, он умер и заново родился как Джон Кларк.

— И что он делал с того момента? — спросил Каттер, увлечённый приключенческой стороной рассказа.

— Вообще-то, он служил инструктором на «Ферме». Время от времени ему поручают выполнить задание, для которого требуются его специальные таланты, объяснил Риттер. — Например, это он вывез с берега жену и дочь Герасимова.

— Вот как. И все это пошло из-за того происшествия с наркотиками?

— Совершенно верно. У него в сердце выделено особое ледяное и тёмное место для торговцев наркотиками. Он ненавидит этих мерзавцев. Пожалуй, это единственное, в чём он непрофессионален.

— Непро...

— Нет-нет, я не имел в виду это. Он с радостью исполнит данное ему поручение. Его чувства не повлияют на то, как он выполнит работу, но мистер Кларк получит от неё удовольствие. Мне не хочется, чтобы вы не правильно истолковали мои слова. Мистер Кларк — исключительно способный оперативник. Он умён, и у него поразительный инстинкт. Он в равной степени умеет планировать операции и их осуществлять.

— И какой же план он предложил?

— Вам этот план очень понравится. — Риттер открыл портфель и начал доставать бумаги. В большинстве своём, заметил Каттер, это были «вертикальные изображения» — спутниковые фотографии.

* * *

— Лейтенант Джексон?

— Доброе утро, сэр. — Вытянувшись в струнку и приложив руку к головному убору, приветствовал Тим нового руководителя оперативной группы батальона:

S-3 обходил подразделения батальона, знакомясь с личным составом.

— Я слышал, вы пользуетесь хорошей репутацией, лейтенант. — Молодому офицеру всегда приятно слышать такие похвалы. — Кроме того, мне довелось встретиться с одним из ваших командиров отделений.

— С кем именно?

— По-моему, с Чавезом.

— Значит, вы прибыли к нам из Форт-Беннинга, майор?

— Нет, я служил инструктором школы ведения боевых действий в джунглях, в Панаме.

— А чем занимался там Чавез? — недоуменно спросил лейтенант Джексон.

— Убивал меня, — ответил майор с улыбкой. — Неужели все ваши люди так хорошо подготовлены?

— Чавез был у меня лучшим командиром отделения. И всё-таки странно, его собирались сделать инструктором по строевой подготовке.

— Это и есть армейские порядки. Завтра вечером я отправляюсь с ротой «Браво» на учения в Хантер-Лиггетт. Хотел предупредить вас об этом.

— Буду очень рад вашей компании, сэр, — ответил майору Тим Джексон.

Конечно, это не было правдой. Лейтенант все ещё овладевал искусством руководства взводом, и посторонний наблюдатель заставлял испытывать дополнительную неловкость, хотя Джексон понимал, что и к этому нужно привыкнуть. Кроме того, лейтенант был озадачен новостью о Чавезе и решил поручить сержанту Митчеллу проверить полученную информацию. В конце концов, Динг всё ещё был одним из «его» людей.

* * *

— Кларк. — Так он всегда отвечал по телефону. А этот звонок поступил по «служебной» линии.

— Решено приступать к операции. Ждём вас завтра в десять утра.

— Ясно. — Кларк положил трубку.

— Когда? — спросила Сэнди.

— Завтра.

— Сколько времени?

— Пара недель. Не больше месяца. — Наверно, подумал он, но не сказал этого вслух.

— А это...

— Опасно? — Джон Кларк улыбнулся жене. — Милая, если я буду все делать как надо, то нет, не опасно.

— Тогда почему, — удивлённо подняла брови Сандра Берне Кларк, — именно у меня седые волосы?

— Потому что я не могу зайти в салон красоты и покрасить их. А вот ты можешь.

— Это связано с наркотиками, правда?

— Ты ведь знаешь, что я не могу говорить про это. К тому же ты начнёшь беспокоиться, тогда как оснований для беспокойства нет. — солгал он жене. Кларк привык частенько уклоняться от правды. Сэнди это великолепно, конечно, понимала и большей частью предпочитала, чтобы он не говорил ей правду. Но не в этот раз.

Кларк снова повернулся к телевизору. На лице его промелькнула угрюмая улыбка. Он не преследовал торговцев наркотиками уже долгое, очень долгое время и ещё никогда не пытался добраться до руководителей картеля — в прошлом он не знал, как сделать это, да и не располагал нужными сведениями. Теперь у него было все, что требовалось для проведения такой операции. Даже разрешение президента. Всё-таки работа в Центральном разведывательном управлении имеет свои преимущества.

* * *

Кортес осмотрел аэродром — вернее то, что осталось от него, — с чувством удовлетворения и гнева. Ни полиция, ни армия ещё не побывали здесь, хотя, в конце концов, обязательно прибудут. Тот, кто занимался этим, проделал тщательную, профессиональную работу.

Итак, что я должен, по их мнению, думать? — спросил он себя. Может быть, американцы послали сюда подразделение своих «зелёных братьев»? Это был последний из пяти аэродромов, которые он успел осмотреть сегодня, перелетая с одного на другой на вертолёте. И хотя Кортес не был профессиональным следователем, он получил превосходную подготовку в установке мин-ловушек и знал, что и где нужно искать. Именно там, где бы он сам решил установить такие мины.

Два охранника, оставленные на этом аэродроме, как и на других, просто исчезли. Это означало, конечно, что их убили, но у него не было доказательств, поэтому Кортес мог всего лишь утверждать, что они исчезли. Возможно, от него ждали, что он подумает, будто охранники сами взорвали горючее, но это были всего лишь простые крестьяне, взятые на службу картелем, самые обычные громилы, которые, по-видимому, даже не патрулировали охраняемый ими аэродром, чтобы убедиться...

— Следуйте за мной. — Он спустился из вертолёта в сопровождении одного из своих помощников. Этот помощник был прежде полицейским и потому обладал самыми рудиментарными навыками; но по крайней мере он понимал, что должен исполнять простые приказы.

Если бы я захотел следить за тем, что происходит на таком аэродроме... я подумал бы, где укрыться, и выбрал бы путь для быстрого отступления в случае необходимости...

У военных есть одно качество не в их пользу — их действия можно предвидеть.

Они выбрали бы место, откуда открывается обзор всей взлётно-посадочной площадки и одновременно был бы виден сарай с запасом горючего. Это значило, что они расположились в одном из двух углов, решил Кортес, и направился к северо-западному. Он потратил полчаса, молча расхаживая меж кустов рядом с ничего не понимающим помощником.

— Они находились вот здесь, — пробормотал Феликс. Земля за глиняным холмиком была тщательно приглажена. Здесь лежали люди. Он обнаружил отпечаток сошек пулемёта.

Кортес не мог определить, сколько времени они следили за аэродромом, но подозревал, что это объясняло исчезновение самолётов. Американцы? Если да, то из какой организации? ЦРУ? Управление по борьбе с наркотиками? Может быть, какое-то специальное военное подразделение?

Но почему они улетели отсюда?

И почему сделали это нарочито очевидным?

Что, если охранники не погибли? А вдруг американцы подкупили их и переманили на свою сторону?

Кортес встал и отряхнул грязь с брюк. Они послали предупреждение?

Разумеется. После убийства директора ФБР — он ещё не успел поговорить со своим хефе об этом безумном поступке — они послали предупреждение, причём такое убедительное, что подобные вещи больше не повторятся.

Сам по себе такой поступок американцев был необычным, разумеется. В конце концов, похищение и (или) убийство американских граждан было самым безопасным поступком для международных террористов. ЦРУ допустило, что один из их резидентов погиб под пытками в Ливане, — и не приняло никаких мер. Сколько морских пехотинцев было убито в результате взрыва, и американцы бездействовали.

Если не считать, что время от времени они посылали предупреждения. Идиотское поведение. На протяжении почти десяти лет американцы посылали предупреждения северовьетнамцам, потерпели полную неудачу и все равно ничему не научились.

Поэтому сейчас, вместо того чтобы никак не отреагировать, они совершили поступок, оказавшийся менее полезным, чем если бы они даже ничего не сделали.

Иметь такую мощь и так мало ценить её, подумал Кортес В отличие от русских.

Когда в Ливане похитили несколько русских, Первое главное управление КГБ тут же отдало приказ своим оперативникам похитить прямо с улицы нескольких заложников, их вернули, по некоторым сведениям, без голов, по некоторым — с другими отрезанными органами, и тут же похищенные русские были доставлены обратно чуть ли не с извинениями. Несмотря на всю свою неотёсанность, русские разбирались в правилах игры. Их действия можно было предвидеть, и игра велась по всем классическим правилам тайной войны, так что их враги знали, чего русские не потерпят. Они вели себя серьёзно, и потому их принимали всерьёз.

В отличие от американцев. Хотя Кортес предостерегал своего босса, что к ним нужно относиться с осторожностью, он был уверен, что они не нанесут ответного удара, даже после такого безумного и вызывающего поступка, как убийство высших чиновников своей администрации!

Очень жаль, сказал себе Кортес. Он мог бы сделать так, что это сработало бы в его пользу.

* * *

— Добрый вечер, босс, — произнёс Райан, опускаясь на стул.

— Привет, Джек — Адмирал Грир улыбнулся, насколько это было в его силах. — Тебе нравится новая работа?

— Ну что ж, по крайней мере, я не даю остынуть вашему креслу.

— Это теперь твоё кресло, сынок, — напомнил ему заместитель директора ЦРУ по разведке — Даже если мне удастся выбраться отсюда, мне кажется, что наступило время уйти на пенсию. Джеку не понравилось, как Грир произнёс слово «если».

— Я не уверен, сэр, что готов к исполнению ваших обязанностей.

— Никто никогда не бывает готов к этому. Черт побери, ещё когда я был морским офицером, к тому моменту, как я почувствовал себя готовым исполнять обязанности, наступило время уходить с флота. Такова жизнь.

Джек Райан задумался над этим, осматривая комнату. Адмирал Грир получал питание через прозрачные пластиковые трубки. Сине-зелёный прибор, похожий на шину, накладываемую при переломах, удерживал на месте иглы, входящие в его руку Однако Джек видел безобразные синяки там, куда раньше вставлялись иглы для внутривенного вливания.. Это было плохим признаком. Рядом с сосудом с физиологическим раствором находился сосуд поменьше с надписью DSW. Это было средство, применяемое при химиотерапии. Так затейливо именовался яд, а это был действительно яд, биоцид, который убивал клетки, поражённые раком, чуть быстрее, чем пациента. Джек не знал, что означает это сокращение, какой-то акроним, означающий соединение, разработанное Национальным институтом здравоохранения, а не Армейским центром химической войны. А может быть, подумал он, эти две организации работают вместе, создавая подобные снадобья. Глядя на Грира, можно было подумать, что адмирал стал жертвой какого-то ужасного, бесчеловечного эксперимента. Но это было не так. Лучшие специалисты в области онкологии объединили свои усилия, чтобы как можно дольше сохранить ему жизнь. И все их усилия были обречены на неудачу. Райан ещё никогда не видел своего босса таким худым и измождённым. Казалось, всякий раз, когда Райан приходил навестить его — не реже трех раз в неделю, — Грир выглядел ещё хуже. Его глаза горели вызывающим пламенем, он отказывался сдаваться, однако свет в конце этого туннеля, полного боли и страданий, не вёл к выздоровлению И адмирал знал об этом. Джек — тоже.

Существовал всего один способ, с помощью которого Джек мог облегчить эту боль, и он взялся за дело. Райан крыл портфель и достал пачку документов.

— Вы хотели взглянуть вот на это, — и он протянул Гриру. Адмирал взял протянутые ему документы, едва не запутав трубки для внутривенного вливания. Джек услышал, как Грир недовольно заворчал, осторожно расправляя эти пластмассовые спагетти.

— Ты летишь в Бельгию завтра вечером?

— Да, сэр.

— Передай привет от меня Руди и Францу из BND. И не увлекайся тамошним пивом, сынок.

— Не буду, сэр, — рассмеялся Райан. Адмирал Грир взглянул на первый документ.

— Вижу, что венгры все ещё не прекратили свои штучки.

— Им передали, чтобы они умерили активность, и они выполнили просьбу, но проблема, лежащая в основе всего этого, не исчезает с такой лёгкостью. Думаю, в наших общих интересах убедить их сбавить обороты. Наш друг Герасимов дал нам кое-какие рекомендации относительно того, кому нужно намекнуть и как, — мы сделаем это сами.

Грир едва не рассмеялся.

— Уж он-то знает. Ну и как бывший председатель КГБ осваивает жизнь в Америке?

— Не с такой лёгкостью, как его дочь. Оказалось, что ей хотелось проделать косметическую операцию на переносице. Теперь её желание сбылось. — Джек усмехнулся. — Когда я видел её последний раз, она загорала. Будущей осенью возобновит учёбу в колледже. Жена все ещё не беспокоится, а сам Герасимов оказывает нам помощь. Впрочем, мы так и не решили, как поступить с ним, после того как выкачаем из него всю информацию.

— Передай Артуру, пусть покажет ему мой старый дом в штате Мэн. Герасимову понравится климат, да и охранять его там будет просто.

— Обязательно передам.

— Ну и как тебе нравится знать все о проводящихся операциях? — поинтересовался Джеймс Грир.

— Ну что ж, то, что мне позволяют увидеть, производит немалое впечатление, и всё-таки приходится постоянно думать о принципе «следует знать лишь то, что нужно для работы».

— Это кто сказал тебе? — удивлённо спросил заместитель директора по разведке.

— Судья Мур, — ответил Джек. — У них проводится пара операций, к которым меня не допускают.

— Вот как? — Адмирал Грир на мгновение задумался. — Джек, если тебе ещё никто не говорил об этом, то директор ЦРУ, его заместитель — они все ещё не назначили постоянного заместителя, не так ли? — и начальники главных управлений имеют допуск ко всем материалам и операциям без исключения. Сейчас ты занимаешь пост начальника главного управления, поэтому должен допускаться ко всему и знакомиться со всеми операциями. Ты просто не можешь не иметь такого допуска, иначе как ты сумеешь информировать конгресс?

Райан попытался перевести разговор на другую тему. В конце концов, подумал он, это не так уж важно.

— Может быть, судья Мур считает по-другому и... — Заместитель директора ЦРУ попытался сесть в постели.

— Слушай, сынок. Не говори таких глупостей. Ты обязан знать обо всём. Передай Артуру, что об этом сказал тебе я. Этот идиотский принцип «знать лишь то, что необходимо для работы» перестаёт работать у дверей моего кабинета.

— Да, сэр. Я займусь этим. — Райану не хотелось, чтобы его начальник расстраивался по этому поводу. В конце концов, Райан всего лишь исполнял обязанности начальника главного управления и привык к тому, что его не допускают к оперативным проблемам; более того, на протяжении шести лет был даже этим доволен — пусть их решают другие. Джек не собирался припирать директора ЦРУ к стенке или требовать от него чего-то. А вот что касается того, как ему информировать конгресс по вопросам, связанным с деятельностью разведывательного управления, — об этом он поговорит с судьёй Муром.

— Послушай, Джек, это ведь совсем не шутки.

— Да, сэр, — повторил Райан и указал на другую папку. Он уже решил, что поднимет этот вопрос после возвращения из Европы. — Вот посмотрите, эти события в Южной Америке представляют для нас особый интерес, и мне хотелось бы узнать ваше мнение...

Глава 15 Специалисты по доставке

После прибытия в Сан-Диего Кларк вышел из самолёта авиакомпании «Юнайтед» и арендовал машину, чтобы доехать до расположенной поблизости военно-морской базы. При виде грозно возвышающихся серо-голубых корпусов кораблей он, как всегда, почувствовал приступ ностальгии. Когда-то он тоже был частицей этого огромного механизма и, хотя был тогда молодым и неопытным, с радостной грустью вспоминал времена, когда всё было намного проще.

Авианосец «Рейнджер» находился в центре общего оживления. Кларк поставил автомобиль там, где стояли машины рядового и старшинского состава, и направился к пирсу, лавируя между грузовиками, подъёмными кранами и другими машинами, сновавшими туда-сюда, выполняя свои многочисленные задачи. Авианосец готовился к отплытию через восемь часов, и тысячи матросов его экипажа грузили на борт самые разные припасы. Взлётно-посадочная палуба была пуста, за исключением одного старого истребителя F-4 «Фантом», с него уже сняли двигатели и использовали в качестве тренажёра для подготовки палубной команды. Авиакрыло, базирующееся на авианосце, было распределено между тремя береговыми авиационными базами военно-морского флота и переберётся на авианосец после того, как тот выйдет в море. Это помогало лётчикам избежать нервотрёпки, обычной перед отплытием авианосца. Всем лётчикам, за исключением одного.

Кларк подошёл к офицерскому трапу, у которого стоял капрал морской пехоты с блокнотом, где его имя должно было значиться в списке официальных посетителей. Морской пехотинец нашёл имя подошедшего и поднял трубку телефона, чтобы сообщить об этом, — таково было правило. Кларк, не останавливаясь, продолжал подниматься по трапу, вошёл на авианосец на уровне ангаров и огляделся по сторонам, стараясь найти путь на лётную палубу. Для непосвящённых ориентироваться на авианосце всегда трудно, но если идти вперёд и не останавливаться, то рано или поздно попадёшь на лётную палубу. Кларк быстро нашёл такой способ, направившись к носовому лифту по правому борту. Там стоял офицер, на воротнике его мундира цвета хаки красовался серебряный лист — эмблема капитана третьего ранга ВМФ США. Кроме того, у него на груди была золотая звезда, что означало командование морскими операциями. Кларк приехал сюда, чтобы поговорить с командиром эскадрильи средних ударных бомбардировщиков Грумман А-6Е «Интрудер».

— Это вы — Дженсен? — спросил Кларк. Он специально прилетел так рано для этой встречи.

— Совершенно верно, сэр. Рой Дженсен. А вы мистер Карлсон?

Кларк улыбнулся.

— Что-то вроде этого.

Он сделал знак офицеру, чтобы тот следовал за ним в сторону носа. Лётная палуба здесь пустовала. Лихорадочная деятельность, погрузка и всё остальное велись на корме. Они подошли к самому носу, ступая по чёрному нескользкому пластику, которым была устлана палуба, — внешне он мало отличался от обычного асфальта на шоссе. Обоим приходилось разговаривать громко, чтобы слышать друг друга. С пирса доносился громкий шум, да и к тому же со стороны берега дул ветер узлов в пятнадцать. Несколько человек обратили внимание на беседующих офицеров, но на кормовой части лётной палубы кипела такая лихорадочная работа, что вряд ли кто-нибудь мог придать этому особое значение. Да и установить подслушивающие устройства на лётной палубе невозможно. Кларк передал лётчику запечатанный конверт, и Дженсен, прежде чем вернуть его обратно, прочитал то, что в нём находилось. Они стояли между рельсами двух катапульт.

— И это будет настоящая операция, не учение?

— Да. Вы справитесь с этим?

Дженсен на мгновение задумался, глядя на военно-морскую базу.

— Конечно. Кто будет находиться на земле и осуществлять наводку на цель?

— Вообще-то, вам не положено это знать, но там буду я.

— Понимаете, авианосная группа направляется не в ту сторону...

— Это уже изменилось.

— А как относительно боезапаса?

— Его погрузят на борт «Шасты» завтра. Бомбы будут окрашены в синий цвет и могут показаться слишком лёгкими для...

— Я знаю. Несколько недель назад я производил бомбометание на полигоне Чайна-Лейк.

— Командир авианосной группы получит приказ через три дня. Однако ему не будет известно, что происходит на самом деле. Этого никто не будет знать. Вместе с бомбами на борт авианосца должен прибыть «технический представитель». Он будет следить за выполнением операции с вашей стороны. Ему вы передадите видеокассеты с записью бомбометания. Кроме него, никто не должен их видеть. Он привезёт с собой свои кассеты, они будут окрашены особым цветным кодом — с оранжево-пурпурной полосой, — чтобы не спутать их с чем-нибудь иным. У вас в эскадрилье есть штурман-бомбардир, который умеет хранить тайну?

— Получив такой приказ? — спросил капитан третьего ранга Дженсен. — Разумеется.

— Отлично. Когда «технический представитель» прибудет на борт авианосца, он доставит все дальнейшие подробности операции. Сначала он доложит командиру авианосной группы, азатем обратится с просьбой поговорить с вами. Начиная с того момента, всё будет идти под грифом «только для вас». Командиру авианосной группы сообщат, что операция должна проводиться без лишнего шума. Если он начнёт расспрашивать вас, просто передайте, что вам поручено произвести учебное бомбометание, чтобы оценить качества нового вооружения. — Кларк посмотрел на лётчика лукавым взглядом. — Ведь это и вправду учебное бомбометание, верно?

— Те, на кого...

— Кто они? Вам не нужно этого знать. Вы просто не захотите этого знать, — прервал его Кларк. — Если у вас есть сомнения, скажите мне об этом прямо сейчас.

— Ну что вы, я ведь уже сказал, что мы выполним приказ. Просто мне интересно.

— Вы достаточно взрослый человек, чтобы понимать, насколько ошибаетесь, проявляя любопытство. — Кларк произнёс эту фразу как можно мягче. Ему не хотелось обижать офицера, хотя предупреждение было необходимо.

— О'кей.

Авианосец «Рейнджер» отправлялся в длительное плавание в составе авианосной группы для осуществления целого ряда учебных операций, назначением которых была подготовка для развёртывания группы в Индийском океане. Им предстояло провести три недели напряжённых учений, включавших все — от посадки на авианосец до пополнения запасов во время плавания, причём им понадобится отразить учебную атаку со стороны другой авианосной группы, возвращающейся из западного района Тихого океана. Капитану третьего ранга Дженсену только что стало известно, что учения будут проводиться примерно в трехстах милях от Панамы вместо ранее намеченной более западной точки. Командир эскадрильи попытался догадаться, кто обладает такой властью, чтобы изменить район учений, куда направляется тридцать один военный корабль, причём некоторые из них потребляют просто невероятное количество топлива. Это лишь подтверждало, из какого источника поступил приказ, который он только что прочитал. Дженсен был осторожным человеком; несмотря на то, что совсем недавно он получил по телефону официальное распоряжение от очень высокопоставленного лица, а в приказе, переданном ему из рук в руки мистером Карлсоном, все излагалось совершенно ясно и недвусмысленно, всё-таки получить дополнительное подтверждение было неплохо.

— Тогда все. Вам сообщат, когда вы понадобитесь. Рассчитывайте примерно на восемь часов перед моментом вылета. Этого достаточно?

— Вполне. Я приму меры, чтобы оружейники уложили бомбы в соответствующее место. А вы будьте поосторожнее там, на земле.

— Постараюсь. — Кларк пожал руку лётчику и направился в сторону кормы, чтобы спуститься на пирс. Через два часа ему предстояло лететь обратно.

* * *

Настроение в полицейском департаменте Мобиля было отвратительным. Мало того, что один из сотрудников департамента был убит, причём на редкость зверски и жестоко, роковую ошибку совершила миссис Брейден: она вышла на крыльцо, чтобы увидеть, что происходит перед её домом, и в неё попали две пули. Хирурги сделали невероятное и почти спасли ей жизнь, но через тридцать шесть часов миссис Брейден всё-таки умерла. И после всего происшедшего полиция могла пользоваться только показаниями мальчишки, ещё не достигшего возраста, когда разрешается водить автомобиль, который утверждал, что попал в одного из убийц из малокалиберки, принадлежавшей ещё его деду, да пятнами крови, возможно, даже не имеющими никакого отношения к показаниям мальчишки. Полицейские предпочитали точку зрения, что сам сержант Брейден, конечно, ранил одного из бандитов, однако опытные следователи понимали, что маленький револьвер с двухдюймовым стволом практически бесполезен, разве что перестрелка ведётся внутри переполненной кабины лифта. Каждый полицейский в Миссисипи, Алабаме, Флориде и Луизиане участвовал в поисках синего мини-фургона марки «Плимут вояджер» с двумя белыми мужчинами, черноволосыми, среднего телосложения, среднего роста, вооружёнными и очень опасными, которые подозревались в убийстве полицейского.

Фургон обнаружили вечером понедельника, когда обеспокоенный гражданин, стремившийся помочь полиции, — оказалось, в штате Алабама ещё остались такие люди, — позвонил местному шерифу, а оттуда, в свою очередь, сообщили в полицию Мобиля.

— А ведь мальчишка был прав, — заметил лейтенант, стоящий во главе следственной группы. Труп, найденный в кузове, выглядел так же ужасно, как и любое мёртвое тело, пролежавшее двое суток в запертом фургоне в июне, да ещё в Алабаме. Однако, несмотря на всё это, рана у основания черепа, как раз в том месте, где начинают расти волосы, без сомнения, была сделана пулей двадцать второго калибра. Также было очевидно, что убитый сидел на правом сиденье, рядом с водителем, и умер после того, как из раны брызнул поток крови. Но следователи обнаружили и ещё кое-что.

— Я видел этого парня. Он наркоман, — заметил, второй детектив.

— Тогда во что был замешан Эрни?

— Одному Богу известно. А что будет с его детьми? — спросил детектив. — У них убили отца и мать — и теперь мы собираемся объявить на весь мир, что их отец был связан с наркомафией? Неужели мы нанесём такой удар двум маленьким сиротам?

Детективам понадобилось только переглянуться, чтобы прийти к выводу, что они не способны на это. Они сумеют превратить Эрни в героя и примут все меры, чтобы этого паренька Сандерсона как следует похвалили.

* * *

— Неужели вы не понимаете, что натворили? — спросил Кортес. Перед тем, как войти в кабинет босса, он напряг все силы, чтобы сохранить самообладание. В организации, состоящей из латиноамериканцев, его голос будет — должен быть единственным голосом разума. Они будут уважать этот голос, подобно тому как римляне уважали целомудрие: редкое и достойное восхищения качество, которое лучше всего искать у других.

— Я преподал этим norteamericanos хороший урок, — ответил Эскобедо с таким высокомерием, что Феликс едва не утратил самообладания.

— И что они сделали в ответ?

Эскобедо надменно махнул рукой — жест неограниченной власти и удовлетворения.

— Всего лишь комариный укус.

— Вы понимаете, разумеется, что после всех усилий, потраченных на то, чтобы получить исключительно ценный источник информации, вы выбросили все это на помойку, как...

— Что за источник?

— Личная секретарша директора ФБР, — ответил Кортес с самодовольной улыбкой.

— И теперь вы больше не можете пользоваться этим источником? — Эскобедо выглядел озадаченным. Какой дурак! — подумал Кортес.

— Если только вы не хотите, чтобы меня арестовали, хефе. Если такое произойдёт, я уже ничем не смогу быть вам полезен. Мы могли использовать получаемую от этой женщины информацию осторожно, на протяжении ряда лет. Можно было бы узнать и о попытках проникнуть в нашу организацию. Мы узнали бы, какие новые методы намереваются применить против вас norteamericanos, и прибегали бы к контрмерам, тоже осторожно и тщательно, оберегая нашу организацию и давая им возможность добиться некоторых успехов, чтобы они считали, что достигли своей цели. — Кортес едва не сказал, что понял, почему исчезают все эти самолёты, но удержался. Он с трудом сдерживал гнев.

Феликс только что начал размышлять над тем, что он действительно в состоянии занять место человека, который сидит сейчас перед ним за столом. Но сначала ему необходимо продемонстрировать свою ценность для картеля и постепенно убедить объединённых в него преступников, что он куда более полезен, чем этот шут. Нет, пусть пока поварятся в собственном соку, и тогда сами убедятся, насколько велика разница между отлично подготовленным профессиональным разведчиком и толпой слишком богатых самоучек-контрабандистов.

* * *

Райан смотрел на поверхность океана в сорока двух тысячах футов внизу Не так уж трудно привыкнуть к тому что с тобой обращаются как с важной персоной. Являясь начальником главного управления, он тоже мог рассчитывать на специальный рейс с базы Эндрюз прямо на военный аэродром рядом со штаб-квартирой НАТО в Монсе, Бельгия. Райан представлял Центральное разведывательное управление на конференции, проводящейся дважды в году, где принимали участие его коллеги по разведке из различных стран Европейского сообщества. Это будет важное совещание Ему придётся сделать сообщение и постараться произвести благоприятное впечатление на участников. Хотя Райан был знаком с большинством руководителей разведслужб, раньше он всегда представлял Джеймса Грира. Теперь ему понадобится продемонстрировать свои личные качества.

Но Райан был уверен, что это ему по силам. С ним летели три начальника отделов, и удобное кресло на VС-20А напоминало ему, какой важный пост он занимает. Джек не подозревал, что именно на этом самолёте прилетел в Колумбию Эмиль Джейкобс. Впрочем, это к лучшему. Несмотря на блестящее образование, Райан был суеверен.

* * *

Занимая пост заместителя директора ФБР по следственной работе, Билл Шоу являлся теперь старшим по должности в Бюро, и до тех пор, пока президент не назначит нового директора и этот новый директор не будет утверждён в сенате, он исполнял обязанности директора ФБР. Такое положение могло продлиться достаточно долго. Шёл год президентских выборов, и с наступлением лета люди начинали думать о конвенциях, а не о новых назначениях Как ни странно, Шоу не возражал против этого. Теперь он будет управлять деятельностью ФБР — при операции столь крупного масштаба во главе Бюро должен стоять опытный полицейский. «Политические реалии» не имели для Билла Шоу особого значения. Агенты ФБР вели расследование преступлений, и для него самым главным сейчас было расследовать это преступление. Узнав о смерти директора ФБР Эмиля Джейкобса, Шоу тут же вызвал своего друга Дэна Мюррея. Именно Дэну он поручил вести наблюдение за расследованием убийства Эмиля из кабинета помощника заместителя директора ФБР, поскольку в этом деле было по крайней мере два важных аспекта: расследование в Колумбии и расследование в Вашингтоне. Опыт, накопленный Мюрреем на посту советника по юридическим вопросам в Лондоне, поможет ему правильно разобраться в политических сторонах и понять, что расследование за пределами Соединённых Штатов может быть проведено не так, как этого хотелось бы ФБР. В семь утра Мюррей вошёл в кабинет Шоу. За последние двое суток им не пришлось спать по-настоящему, но они сумели поспать во время полёта. Сегодня состоятся похороны директора Джейкобса в Чикаго, и они полетят туда на самолёте вместе с гробом Эмиля, чтобы принять в них участие.

— Что нового?

Дэн открыл папку.

— Я только что говорил с Моралесом в Боготе. Убийца, которого им удалось захватить, — мелкая сошка и не знает ничего, но является членом революционной организации М-19. Зовут его Гектор Буэнте, ему двадцать лет, исключён из Андского университета за неуспеваемость. По-видимому, тамошняя полиция навалилась на него как следует. Моралес говорит, что они вне себя от ярости из-за того, что не сумели защитить американцев, но мальчишка ничего не знает. Стрелков предупредили о том, что им предстоит важная работа, за несколько дней, но им не было известно, что это за работа и где, подробности сообщили только за четыре часа. Они даже не знали, кто находился в автомобиле кроме посла. Между прочим, была подготовлена ещё одна группа стрелков, которая расположилась по другому возможному маршруту. Полицейским удалось узнать некоторые имена, и сейчас они обшаривают весь город, разыскивая их. Думаю, это не даст никаких результатов. Убийцы работали по контракту, и те, кому что-либо известно, уже давно скрылись.

— Как относительно мест, откуда они стреляли?

— Вломились в обе квартиры. Нет никаких сомнений, что квартиры были выбраны заранее. Когда подошло время, они взломали двери, связали владельцев вообще-то, надели на них наручники — и принялись ждать. Настоящая профессиональная работа — от начала до конца, — заключил Мюррей.

— Ты говоришь, их предупредили за четыре часа до нападения? — спросил Шоу.

— Да.

— Значит, это произошло уже после того, как самолёт взлетел с базы Эндрюз, — заметил Шоу. Мюррей кивнул.

— Отсюда следует, что сведения просочились с нашей стороны. План полёта составили так, что маршрут был проложен на Гренаду, — там самолёт и оказался в конце концов. Маршрут был изменён через два часа после вылета. Министр юстиции Колумбии был единственным человеком, который знал, что Эмиль летит в Боготу для встречи с ним, и он сообщил об этом только за три часа до посадки. Остальные влиятельные члены правительства знали о том, что что-то происходит, и этим можно объяснить приказ стрелкам из М-19 приготовиться, но точный расчёт времени показывает, что это могло произойти только с нашей стороны. Если, конечно, министр юстиции не сообщил кому-нибудь ещё, сорвав тем самым завесу секретности. Моралес утверждает, что это крайне маловероятно. Этот министр местный Оливер Кромвель, честнее Господа Бога и с яйцами, как у льва. У него нет любовницы, так что и разболтать было некому. Сведения просочились с нашей стороны, Билл.

Шоу потёр глаза; он подумал — не выпить ли ему ещё кофе, но потом решил, что в его организме столько кофеина, что даже каменная статуя стала бы излишне активной.

— Продолжай.

— Мы опросили всех, кто знал о предстоящей поездке. Стоит ли говорить, что все утверждают, что ни с кем об этом не говорили. Я приказал получить в суде разрешение на проверку документов в телефонных компаниях, но не рассчитываю на что-то серьёзное.

— А как относительно...

— Ребят на базе Эндрюз? — Дэн улыбнулся. — Они все у меня в списке. Там не больше... ну... сорока человек, которые знали, что директор ФБР вылетает куда-то. В это число входят и те, кто узнал о полёте через час после того, как птичка вылетела из гнезда.

— Физические доказательства?

— В нашем распоряжении одно из пусковых устройств РПГ и другое оружие. Солдаты колумбийской армии отреагировали поразительно быстро. Господи, чтобы вбежать в здание, в котором, как тебе известно, находится мощное вооружение, требуется настоящее мужество. У парней из М-19 было советское оружие, по-видимому, полученное с Кубы, но это не имеет прямого отношения к делу. Мне хотелось бы запросить русских, чтобы они помогли нам опознать партию, в которую входил захваченный противотанковый гранатомёт, и время её доставки.

— Думаешь, они пойдут нам навстречу?

— Самое худшее для них будет, если они откажутся, Билл. Тогда мы узнаем, является их гласность настоящей или нет.

— Хорошо, запроси их.

— Всё остальное, что относится к вещественной стороне дела, просто. Оно подтверждает, что нам уже известно, но не больше. Может быть, колумбийцам удастся выяснить что-то через М-19, но я сомневаюсь. Они пытаются проникнуть в эту группу уже длительное время, но безуспешно. Это — крепкий орешек.

— Хорошо..

— Ты выглядишь совсем измученным, Билл, — заметил Мюррей. — У нас есть молодые агенты, способные жечь свечу с обоих концов. А вот нам, старым пердунам, нужно пользоваться опытом и экономить силы.

— У меня вот сколько материала, с которым нужно ознакомиться. — Шоу сделал жест в сторону стола.

— Когда отправляется самолёт?

— В десять тридцать.

— Тогда я пойду к себе в кабинет и полежу на кушетке. Советую тебе сделать то же самое.

Шоу понял, что эта мысль совсем неплохая. Через десять минут он вытянулся на диване и заснул, несмотря на выпитый кофе. Час спустя, за несколько минут до прихода секретарши Шоу, к его двери подошла Мойра Вулф. Она постучала, но не услышала ответа. Ей не хотелось открывать дверь, не хотелось беспокоить мистера Шоу, хотя нужно было сказать ему нечто важное. Придётся подождать, пока все они не окажутся в самолёте.

— Привет, Мойра, — поздоровалась секретарша Шоу, когда та выходила из приёмной. — Что-нибудь случилось?

— Мне нужно поговорить с мистером Шоу, но, похоже, он спит. Он работал не смыкая глаз с того самого момента...

— Да, я знаю. Похоже, что и тебе не мешало бы отдохнуть.

— Может быть, сегодня вечером.

— Хочешь, я передам ему...

— Нет, я увижу его в самолёте.

* * *

С разрешением суда ознакомиться с материалами телефонной компании произошла путаница. Агент, который обо всём договорился, получил от федерального прокурора имя другого судьи и был вынужден ждать его в приёмной до половины десятого, потому что в это утро понедельника судья задержался. Через десять минут у агента были уже подписанные документы. Впрочем, в этом было и нечто хорошее — отсюда до местного отделения телефонной компании было недалеко, и местная контора компании «Белл» имела доступ ко всем материалам, в которых нуждался агент. В общем списке насчитывалась почти сотня имён, больше двухсот телефонных номеров и шестьдесят одна кредитная карточка, причём не все принадлежали «Америкэн телеграф энд телефон». Понадобился час, чтобы получить копию всех материалов, и агенту пришлось ещё раз проверить их, чтобы убедиться, что он ничего не пропустил и не напутал. Это был молодой агент ФБР, он окончил академию несколько месяцев назад и впервые получил назначение в вашингтонское отделение Бюро. Строго говоря, он выполнял важное поручение своего начальника, одновременно знакомясь с практической стороной дела, и не обратил особого внимания на только что собранные материалы. Он не знал например, что код 58, предшествующий телефонному номеру, означает международный звонок в Венесуэлу. Но он был молод и узнает об этом ещё до обеда.

* * *

Самолёт был VС-135, военный вариант старого авиалайнера 707 В нём не было иллюминаторов, что всегда нравилось пассажирам, а также имелся большой грузовой люк, который оказался необходимым, чтобы погрузить на борт директора Джейкобса для его последнего перелёта в Чикаго. Президент летел на другом самолёте и должен был совершить посадку в аэропорту О'Хара за несколько минут до этого. Он Собирался говорить как в храме, так и у могилы. Самолёт, в котором летели Шоу, Мюррей и несколько других высокопоставленных сотрудников ФБР, нередко использовался для таких целей и имел крепления необходимые для того, чтобы закрепить гроб в передней части самолёта. Так что всем пассажирам пришлось смотреть на полированный дубовый гроб на протяжении всего полёта, не имея возможности даже отвести взгляд и посмотреть в окно. Каким-то образом это подчёркивало тщету человеческой жизни больше, чем что-нибудь другое. Полет проходил очень спокойно, и тишину внутри нарушал только вой турбовинтовых двигателей.

Однако самолёт являлся частью президентского авиакрыла, и потому на борту находились все необходимые системы связи. Лейтенант ВВС вышел из кабины пилотов, разыскивая мистера Мюррея, и провёл его к пункту связи.

Миссис Вулф сидела в кресле у прохода, в тридцати футах позади высших чиновников ФБР. По её лицу текли слезы, и хотя она помнила, что хотела о чём-то поговорить с мистером Шоу, ей казалось, что это не место для подобного разговора. К тому же это не имело особого значения — просто она допустила ошибку, когда накануне с ней беседовал агент ФБР. Объяснялось все потрясением.

Она восприняла смерть босса так близко к сердцу За последние несколько лет у неё в жизни было столько личных утрат, к тому же резкая смена настроений во время уик-энда... Запутала её? Она не знала. Но говорить сейчас с мистером Шоу не следовало. Сегодня надо вспоминать самого лучшего начальника, с которым ей пришлось работать, человека, который относился к ней так же заботливо, как к агентам, боготворившим его. Она заметила, что мистер Мюррей зачем-то прошёл вперёд, мимо гроба, по которому она провела рукой, входя в самолёт, — её последнее прощание с директором Джейкобсом.

На разговор потребовалось не больше минуты. Мюррей вышел из крохотной радиорубки с бесстрастным лицом, на котором не было заметно никаких эмоций. Он не посмотрел на гроб, всего лишь взглянул между рядов кресел вдоль прохода и опустился рядом со своей женой.

— Черт побери! — пробормотал Дэн, сев в кресло, Голова жены тут же повернулась в его сторону. Такие вещи не принято говорить на похоронах. Она коснулась его руки, но он только покачал головой. Когда Мюррей повернулся к ней, она увидела, что на его лице не было горя, а только глубокая печаль.

Полет продолжался чуть больше часа. После приземления через задний грузовой люк в самолёт вошёл почётный караул — солдаты, одетые в сверкающую парадную форму, чтобы вынести гроб с телом директора ФБР, и затем на бетон аэродрома спустились остальные пассажиры. Все участники печальной церемонии уже ждали их там, а издалека на них смотрели телевизионные камеры. Почётный караул пронёс свай груз мимо двух флагов — национального и знамени ФБР, на котором красовался девиз Бюро — «Верность, мужество, неподкупность». Мюррей наблюдал за тем, как ветер играл со знаменем, как разворачивались на ветру эти слова, и понимал, насколько неосязаемыми они являлись на самом деле. И всё-таки он ещё не мог сказать Биллу. Это могут заметить.

— Ну что ж, теперь мы знаем, почему уничтожили аэродром. — Чавез следил за церемонией на экране телевизора в помещении казармы, выделенном для их отделения. Сейчас всё стало для него кристально ясным.

— Но зачем им понадобилось эвакуировать нас? — спросил Вега.

— Мы ещё вернёмся, Осо. И там, где будем действовать, воздух будет по-настоящему разреженным.

* * *

Ларсону было не до того, чтобы следить за телевизионной передачей. Он склонился над картой, нанося на неё уже известные и подозреваемые места к юго-западу от Медельина, где велась переработка сырья. Районы были ему хорошо известны — кто не знает о них? — но вот выделить конкретные места... — это было труднее, но, с другой стороны, являлось чисто техническим вопросом. Соединённые Штаты изобрели современную технику разведки и потратили почти тридцать лет, совершенствуя её. Ларсон находился во Флориде, прилетев в Соединённые Штаты якобы для того, чтобы получить здесь новый самолёт, у которого неожиданно обнаружились неисправности двигателей.

— Сколько времени мы занимались этим?

— Всего пару месяцев, — ответил Риттер. При всей скудности собранных сведений работа оказалась несложной. Все города и деревни, даже отдельные дома были, разумеется, нанесены на карту. Почти во всех было электричество, их было просто опознать, и после этого компьютер сразу устранял их электронным способом. В результате оставались источники энергии, которые не были городами, деревнями и отдельными фермами. Из них некоторые были постоянными, а некоторые — похожими на них. Было принято произвольное решение, что все, что появлялось чаще двух раз в неделю, представляло собой нечто слишком очевидное, чтобы составлять интерес, и все это тоже стиралось с карты. В конце концов оставалось около шестидесяти точек, которые то появлялись, то исчезали в соответствии с графиком, лежащим рядом с картой и фотографиями. Каждая представляла собой возможное место, где начинался процесс переработки и очистки сырья листьев коки. Во всяком случае, эти точки не были лагерями колумбийских бойскаутов.

— Проследить места очистки с помощью химических методов невозможно, — заметил Риттер. — Я уже проверил это. Концентрация эфира и ацетона, попадающих в воздух, мало отличается от той, что бывает при пролитой жидкости для снятия лака, не говоря уже о биохимических процессах, происходящих в такой естественной среде. Ведь мы имеем дело с джунглями, правда? Огромное количество биологических веществ разлагается на земле, и при этом выделяется масса самых разных химических соединений. Таким образом, мы получили со спутников обычные инфракрасные снимки. Там все ещё ведётся переработка по ночам? Интересно, почему?

Ларсен что-то проворчал, соглашаясь.

— Думаю, это осталось ещё с того момента, когда армия охотилась за ними. По-видимому, такая процедура прослеживается просто в силу привычки.

— Что ж, теперь у нас есть кое-что, правда?

— И что мы собираемся делать с этим?

* * *

Мюррею ещё никогда не доводилось бывать на еврейских похоронах. Они мало отличались от католических. Молитвы произносили на непонятном языке, но смысл был достаточно схожим. Господи, мы посылаем в Твоё царство хорошего человека. Спасибо Тебе за то, что Ты позволил ему оставаться с нами некоторое время.

Надгробное слово, произнесённое президентом, было особенно впечатляющим, и не мудрено — текст написал лучший специалист Белого дома, с цитатами из Торы, Талмуда и Нового Завета. Затем он начал говорить о Справедливости, этом светском боге, которому Эмиль служил все свои зрелые годы. Но когда в заключение президент произнёс слова о том, что сердца людей не должны отдаваться мести, Мюррею показалось, что... что это не просто слова.

Выступление президента звучало так поэтично, как никогда раньше. Он заговорил в этот момент как политик, подумал Дэн. Или это просто мой цинизм? В конце концов, он был полицейским, и справедливость означала для него, что преступники должны понести наказание. Судя по всему, таково было и мне-ние президента, несмотря на официальные фразы, которые он произносил. Мюррея это вполне удовлетворяло.

Солдаты следили за церемонией похорон по телевизору в относительной тишине. Кое-кто точил ножи на оселках, но большинство сидели и смотрели на экран, слушая своего президента, зная, кто убил этого человека, имени которого не знал почти никто из них до тех пор, пока его не убили. Чавез был первым, сделавшим правильный вывод, но, в конце концов, это не было слишком большим прыжком воображения, верно? Они восприняли ещё не высказанные новости достаточно флегматично. Перед ними было ещё одно дополнительное доказательство того, что их враг нанёс прямой удар против одного из самых главных символов нации. Они видели на гробе флаг своей страны. Рядом был и флаг Федерального бюро расследований, директором которого служил убитый, но ведь такая работа не для полицейских, верно? Поэтому солдаты молча переглядывались, слушая речь своего главнокомандующего. Когда церемония закончилась, дверь в помещение открылась и вошёл их командир.

— Сегодня вечером мы возвращаемся обратно. Есть и хорошие новости — там, куда мы направляемся, заметно прохладнее, — произнёс капитан Рамирес, обращаясь к своему отделению. Чавез приподнял бровь, глядя на Вегу.

* * *

Авианосец «Рейнджер» вышел из порта во время высшей точки прилива, от причала к выходу в океан его направляла целая флотилия буксиров. Корабли сопровождения, уже раскачивающиеся на плавных воинах Тихого океана, готовились выстроиться вокруг авианосца и прикрыть его. Не прошло и часа, как «Рейнджер» шёл впереди, делая двадцать узлов. Ещё через час начались лётные операции.

Первыми на палубу авианосца опустились вертолёты. Один из них заправился и снова взлетел, заняв позицию над правым бортом корабля. Затем один за другим начали совершать посадку ударные бомбардировщики «Интрудер» во главе, разумеется, с командиром эскадрильи капитаном третьего ранга Дженсеном. По пути к авианосцу с берегового аэродрома он увидел корабль с боезапасом «Шаста», поднимающий пары и готовящийся к выходу в море. «Шаста» присоединится к группе кораблей, которым предстоит доставить припасы, — эта группа выйдет в море через два часа после боевых кораблей авианосной группы. На борту «Шасты» будут находиться бомбы для «Интрудера» под командой капитана третьего ранга Дженсена — он должен сбросить их в соответствии с полученным приказом. Лётчик уже знал, какой будет цель. Ему ещё не было известно её местоположение, но он примерно догадывался о нём. Спускаясь из кабины бомбардировщика, он решил, что не стоит больше гадать, — и этого достаточно. Строго говоря, «попутный ущерб» не должен затрагивать капитана, как предупредили его несколько часов назад. Какой странный термин, подумал Джейсен. Попутный ущерб. Так небрежно называть людей, обречённых на смерть лишь потому, что судьба выберет для них роковое место в момент операции. Ему было жалко этих людей, но не слишком...

Кларк прилетел в Боготу в конце дня. В аэропорту его никто не встречал, и он, как всегда, арендовал машину. В часе езды от аэропорта Кларк свернул на просёлочную дорогу и остановился. Сдерживая раздражение, он подождал несколько минут, пока рядом не встала ещё одна машина. Водитель, сотрудник ЦРУ, служащий в местной резидентуре, передал ему пакет и тут же, не произнося ни единого слова, уехал. Пакет был небольшой, весил около двадцати фунтов, и половина веса приходилась на массивный треножник. Кларк осторожно положил пакет на пол перед задним сиденьем и тронулся с места. В своё время ему поручали «передать» множество предупреждений, но такое категорическое выпало на его долю впервые.

Именно он придумал все это. Или, уточнил он, почти все. Такая постановка вопроса показалась ему более приемлемой.

* * *

VС-135 взлетел через два часа после похорон. Жаль, что поминки не состоялись в Чикаго. Это был ирландский обычай, он не соответствовал обычаям детей евреев из Восточной Европы, но Дэн Мюррей не сомневался, что Эмиль отнёсся бы к нему с одобрением. Он понял бы, что много пива и виски будет выпито в его память сегодня вечером, и, по своей привычке, даже посмеялся бы над этим. Но не сейчас. Дэн поручил своей жене пригласить миссис Шоу на другую сторону самолёта, чтобы он мог сесть рядом с Биллом. Шоу тут же заметил это, разумеется, но подождал, пока самолёт не набрал высоту, и лишь тогда задал очевидный вопрос.

— Что случилось?

Мюррей передал ему лист бумаги, извлечённый им из факсимильного принтера самолёта несколько часов назад.

— Черт меня побери! — выругался Шоу еле слышно. — Только не Мойра. Нет, только не она.

Глава 16 Список целей

— Готов выслушать твои предложения, — произнёс Мюррей и тут же пожалел, что произнёс эти слова таким тоном.

— Боже мой, Дэн! — Лицо Шоу на мгновение побелело, и теперь на нём появилось сердитое выражение.

— Извини, Билл, но, черт побери, нужно решить, будем мы рассматривать этот вопрос прямо и непредвзято или станем ходить вокруг да около?

— Никаких уловок. Прямо и откровенно.

— Один из агентов, входящих в состав следственной группы, задал ей все обычные вопросы, и она ответила, что никому не говорила... может быть, и так, но тогда кому она звонила в Венесуэлу? В телефонной компании проверили все звонки из её дома — ни одного такого звонка за целый год. Парень, которому я поручил работу, проделал дополнительную проверку — телефонный номер в Венесуэле, по которому она звонила, находится в квартире, и через несколько минут после звонка Мойры по нему уже звонили кому-то в Колумбию.

— Боже мой! — Шоу покачал головой. По отношению к любому другому он испытывал бы сейчас чувство ярости, но Мойра работала секретарём директора ФБР ещё до того, как Билл вернулся в Вашингтон, оставив пост руководителя отдела Бюро в Нью-Йорке.

— Может быть, все это легко объяснить. Возможно, простое совпадение, — высказал предположение Мюррей, но это ничуть не улучшило настроение Билла.

— Ты готов оценить вероятность такого совпадения, Дэнни?

— Нет.

— Мы все возвращаемся на службу в здание Гувера. Я приглашу её к себе в кабинет через час после возвращения. И ты заходи.

— Ладно. — Теперь уже Мюррей растерянно покачал головой. Мойра плакала у могилы. За годы своей службы в полиции Дэну приходилось видеть немало примеров двуличия, но чтобы Мойра... Нет, это всего лишь совпадение. Может быть, у одного из её детей там живёт приятель. Или что-то ещё, подумал он.

* * *

Детективы, обыскавшие дом сержанта Брейдена, нашли то, что искали. Это не было чем-то особенно важным, всего лишь фотокамера. Однако это был «Никон F-3» с набором объективов, причём таких, что все это стоило восемь или девять тысяч долларов — намного дороже, чем мог позволить себе сержант полиции в Мобиле.

Остальные полицейские продолжали обыск, а старший детектив позвонил в американский филиал фирмы «Никон» и передал номер камеры, надеясь, что владелец зарегистрировал её при покупке, желая приобрести годовую гарантию. Так и произошло. А когда ему сообщили имя владельца, детектив понял, что должен немедленно сообщить о находке в ФБР. Это было частью федерального расследования, но детектив надеялся, что там всё-таки согласятся сохранить в чистоте имя полицейского, несомненно замаравшего себя коррупцией. Ведь у него остались дети. Может быть, это поймут и в ФБР.

* * *

Адвокат знал, что нарушает федеральные законы, но, по его мнению, интересы его подзащитных были выше их. Это был один из тех «серых», сомнительных случаев, редко освещаемых в учебниках юриспруденции, но то и дело попадающихся в толстых томах судебных постановлений. Адвокат знал — был уверен, — что совершено преступление, не сомневался, что никто не предпринял мер по его расследованию, и потому считал необходимым разоблачить виновных, чтобы спасти своих клиентов от смертной казни. Он надеялся, что его поступок не будет раскрыт, но если его поймают с поличным, то он сумеет весьма убедительно защитить себя перед Комитетом профессиональной этики Ассоциации юристов штата.

Долг Эдварда Стюарта по отношению к его клиентам, даже не говоря о личном неприятии смертной казни, заставил адвоката решиться на такой шаг.

* * *

В клубе старшинского состава военно-морской базы это время суток больше не называли «счастливым часом», однако в остальном тут мало что изменилось. Стюарт служил несколько лет в качестве военного юриста на авианосце — на военно-морском флоте тоже существует нужда в адвокатах на борту плавающего города с населением в шесть тысяч человек — и потому был хорошо знаком с моряками и их пристрастием к пиву. Он зашёл в магазин, торгующий форменной одеждой, и приобрёл там форму старшего писаря со всеми нашивками и лентами.

После этого Стюарт переоделся и прошёл на территорию военно-морской базы, направляясь к клубу старшинского состава. Адвокат знал, что, пока он будет расплачиваться наличными, никто не обратит на него особого внимания. В своё время у него тоже был писарь на борту авианосца «Эйзенхауэр», так что Стюарт хорошо знал морской жаргон и мог сойти за моряка, если, разумеется, разговор не будет касаться специфических тем. Но сначала ему, конечно, требовалось найти члена экипажа с судна береговой охраны «Панаш».

Фрегат находился в гавани на профилактическом обслуживании, что всегда проводилось после длительного пребывания в море, накануне выхода на очередное дежурство. Экипаж фрегата, таким образом, каждый вечер после окончания работ спускался на берег, чтобы вдоволь насладиться пивом, пока оставалась такая возможность Проблема, следовательно, заключалась лишь в том, чтобы найти тех, кто был нужен адвокату. Он знал их имена, а посмотрев материалы местной телестудии, познакомился и с лицами. Но ею встреча с Бобом Райли оказалась всего лишь счастливой случайностью И впрямь Стюарт был знаком с биографией боцмана лучше, чем с прошлым других главных старшин.

Боцман «Панаша» вошёл в клуб в половине пятого, проведя десять часов на раскалённой палубе фрегата, где руководил работой по профилактическому ремонту палубных механизмов. За это время он всего лишь перекусил парой бутербродов и теперь надеялся, что несколько кружек пива возместят все те жизненные соки, что исчезли из его организма вместе с потом под воздействием жаркого солнца Алабамы. Официантка увидела, когда Райли входил в бар, и налила кружку «Самуэля Адамса» ещё до того, как боцман через пол горы минуты подошёл к стойке.

— Вы случайно не Боб Райли?

— Да, — произнёс моряк, не поворачиваясь к говорящему. — А вы кто?

— Вряд ли вы помните меня. Я — Мэтт Стивенс. Когда-то на «Меллоне» вы устроили мне изрядную выволочку — сказали, что такое дерьмо и с палубы собирать не стоит.

— Похоже, я ошибся, — заметил Райли, пытаясь припомнить этот случай.

— Нет, вы были совершенно правы. В то время я был всего лишь молокососом зелёным и неопытным, тогда как вы... в общем, я очень вам благодарен. Я всё-таки добился своего и теперь знаю, что такое дерьмо стоило собрать с палубы. И все потому, что урок пошёл мне на пользу. — Стюарт протянул руку. — По крайней мере, позвольте предложить вам кружку пива.

Райли нередко приходилось выслушивать подобные признания.

— Черт побери, нам всем пришлось изрядно поучиться. Меня тоже возили в своё время мордой по палубе.

— И меня тоже, — усмехнулся Стюарт. — Теперь вы боцман, заслуженный и уважаемый моряк, верно? В противном случае кто будет учить офицеров морскому делу?

Райли кивнул .

— А теперь вы где служите?

— У адмирала Хэлли, на Баззардс-Пойнт. Пришлось сопровождать его сюда — у него встреча с командующим базой. По-моему, сейчас где-то играет в гольф. А вот я так этому и не научился. Вы ведь служите на «Панаше», верно?

— Это точно.

— С капитаном Уэгенером?

— Да. — Райли осушил кружку, и Стюарт дал знак, чтобы официантка снова наполнила её.

— Он что, на самом деле настоящий морской волк?

— Ред лучше знает морское дело, чем я, — честно признался Райли.

— Нет, боцман, в это нельзя поверить. Таких офицеров не бывает. Я помню, как вы спасли команду с того судна... как название контейнеровоза, расколовшегося пополам?

— «Арктическая звезда», — улыбнулся Райли, вспоминая прошлое. — Господи, в тот день мы действительно отработали своё жалованье — честно и полностью.

— Помню, я наблюдал за этим. Мне показалось, что вы все чокнулись. А теперь я управляюсь с компьютером в офисе адмирала. Правда, и мне пришлось отработать своё на небольшом спасательном боте, прежде чем получил лычки главного старшины. Мы базировались в Норфолке. Впрочем, ничего похожего на «Арктическую звезду» нам спасать не пришлось.

— Не преуменьшай свои заслуги, Мэтт. Один из выходов в море, когда приходится спасать гибнущих людей, стоит пары лет воспоминаний. Придёт время, и я тоже найду работу полегче. Чувствую, становлюсь слишком старым для таких рискованных выходок.

— Слушай, Боб, здесь хорошо готовят?

— Неплохо.

— Пообедаешь со мной?

— Мэтт, я даже не помню того случая.

— Зато я помню, — заверил его Стюарт. Бог знает, кем бы я стал, не направь ты меня на путь истинный. Честно, приятель. Я в долгу у тебя. Пошли. — Он сделал жест в сторону столика у стены.

Они быстро осушили кружки, и тут в бар вошёл старшина Ореза.

— Привет, Португалец, — окликнул его Райли.

— Вижу, пиво сегодня особенно холодное, Боб.

Райли показал на своего компаньона.

— Познакомься, это Мэтт Стивенс. Мы с ним служили на «Меллоне». Я тебе рассказывал о том, как спасал «Арктическую звезду»?

— Уже раз тридцать, — заметил Ореза.

— Расскажи ему ещё раз, Мэтт, — предложил Райли.

— Да я не все и видел, понимаешь...

— Это точно, половина команды травила за милую душу. Тогда был настоящий шторм. Вертолёт не мог прийти на помощь, а этот контейнеровоз — кормовая его часть, носовая уже потонула, — казалось, вот-вот перевернётся...

Не прошло и часа, как компания выпила ещё по две кружки, и трое мужчин с аппетитом поглощали сосиски с тушёной капустой, что отлично шли под пиво.

Стюарт старался не уклоняться от рассказов про своего нового адмирала, начальника юридического управления береговой охраны, в котором офицеры-юристы являются одновременно строевыми офицерами, способными управлять кораблями и командовать матросами.

— Слушайте, ребята, а что это за рассказы относительно вашего корабля и двух мудаков-наркоманов? — спросил наконец адвокат.

— Какие рассказы? — Португалец ещё не успел растерять бдительность, свойственную трезвому моряку.

— Да парни из ФБР заходили к Хэлли, понимаете? Потом мне пришлось перепечатывать документы своём «Зените».

— Ну и что говорили фэбээровцы?

— Я не имею права рассказывать... да хрен с ними! Так вот, дело закрыто. К вам нет никаких претензий. Бюро не проявляет больше никакого интереса к происшедшему. Они сказали вашему шкиперу: «Больше не выкидывай таких фокусов». Ясно? Знаете, к чему привёл этот суд над колумбийскими недоносками? К операции «Тарпон», вот к чему! Это вы накололи мерзавцев, да ещё как! Вы что, не знаете об этом?

— Какая операция? — Райли не читал газет и не включал телевизор уже несколько дней. Ему было известно о смерти директора ФБР, однако о связи между убийством Джейкобса и «своей новой профессией палача», как он шутливо называл происшедшее в «козлином закутке», Райли не имел представления.

Стюарт тут же рассказал всё, что знал, а известно ему было немало.

— Пятьсот миллионов долларов? — тихо произнёс Ореза. — За эти деньги можно построить не один корабль.

— Одному Богу известно, как они нужны нам, — согласился Стюарт.

— А вы, парни, на самом деле... я хочу сказать, неужели вам удалось создать впечатление, что вы его повесили? — Стюарт сунул руку в карман, включил крохотный магнитофон, купленный им в магазине, и перевёл громкость записи на полную мощность.

— Вообще-то все придумал Португалец, — заметил Райли.

— Да разве я смог бы проделать это без тебя, Боб? — великодушно отозвался Ореза.

— Понимаешь, фокус заключался в том, как его повесить, — объяснил Райли. Дело в том, что всё должно было выглядеть так убедительно, чтобы второй который поменьше — напугался до полусмерти. После того как я обдумал все, это оказалось совсем несложно. Как только мы увели высокого парня, фельдшер сделал ему укол, тот потерял сознание на несколько минут, и я пропустил верёвку у него под мышками и закрепил на спине. У петли был также крюк, так что, когда его вывели на палубу, накинув петлю на шею, мне оставалось только зацепить крюком за крепление на спине, поэтому мы вздёргивали его не за петлю, а за крепление.

Нам не хотелось убивать этого засранца — откровенно говоря, я-то ничего не имел против, — признался Райли. — А вот Ред запретил, поэтому пришлось подчиниться. — Боцман ухмыльнулся, глядя на главстаршину.

— Но тут была ещё одна тонкость — это чтобы он ещё раз потерял сознание, вступил в разговор Ореза. — Мы накинули ему на голову чёрный капюшон, а внутри была марлевая подушечка, пропитанная эфиром. Когда сукин сын почувствовал запах, то завопил как резаный, но тут же потерял сознание, и мы вздёрнули его на рею.

— А второй поверил в этот спектакль, причём даже напустил в штаны. Господи, как гладко всё пошло дальше! Он запел как канарейка, рассказалобо всём, как только его привели в кают-компанию. Мы, понятно, тут же опустили высокого засранца с реи и привели в чувство. А вообще-то, они оба и так витали где-то за облаками, потому что весь день курили марихуану. Не думаю, что они понимали, что с ними вообще происходит.

Конечно, не понимали, подумал Стюарт.

— Откуда взялась травка?

— Это придумал Ред. У них был свой запас — выглядели совсем как настоящие сигареты. Мы просто вернули им пачку, и они накурились до потери сознания. Добавь к этому эфир и всё остальное, и я готов побиться об заклад, что они не поняли, что случилось.

Почти так и было, решил Стюарт, надеясь, что магнитофон все это записывает.

— Жаль, что нельзя было повесить их по-настоящему, — произнёс Райли после короткого молчания. — Ты ещё никогда не видел то, что мы обнаружили на яхте, Мэтт. Четыре человека — эти ублюдки зарезали их, как скот. Тебе приходилось чувствовать запах крови? Я не знал, что кровь пахнет. Но она пахнет, да ещё как, — заверил его боцман. — Они изнасиловали жену владельца яхты и малолетнюю дочь, затем порезали на куски. Господи! Знаешь, с тех пор мне начали сниться кошмары по ночам. Представляешь, это у меня кошмары? Боже мой, как бы мне хотелось забыть это морское происшествие! У меня дочка такого же возраста. Представляешь, эти гады изнасиловали девочку, убили её, порезали на куски и бросили за борт акулам. Маленькую девочку, которая ещё не может водить машину или ходить на свидания.

— От нас хотят, чтобы мы вели себя как профессиональные полицейские, верно? Чтобы мы хладнокровно смотрели на вещи и не позволяли чувствам мешать исполнению обязанностей и тому подобное дерьмо, согласен?

— Да, так написано в уставе, — согласился Стюарт.

— Для подобных случаев законы не писаны, — проворчал Португалец. — Люди, способные на такое, — это не люди. Я не знаю, как их назвать, но только не людьми. Нельзя совершать подобные поступки и оставаться людьми, Мэтт.

— Ну и что ты от меня хочешь? — спросил Стюарт, внезапно забыв о исполняемой им роли и пытаясь оправдаться. — У нас есть законы, и подобные преступники отвечают за свои поступки по закону.

— Законы не предусматривают всего, правда? — заметил Райли.

Разница между теми, кого он обязан защищать, и людьми, которых теперь он сможет обвинить в нарушении закона, состоит в том, подумал Стюарт сквозь окутывающий его алкогольный туман, что преступники — его клиенты, а честные люди — нет. И теперь, переодевшись в старшину береговой охраны, он тоже нарушил закон, подобно тому как сделали эти двое раньше, и в точности, как и они, он сделал это ради чего-то более важного, ради более возвышенных моральных принципов. А правильно ли я поступил? — спросил себя Стюарт. Впрочем, это не имело значения, конечно. Представление о правильном и не правильном где-то затерялось, и теперь отыскать его в томах юриспруденции или в моральных канонах стало невозможно. И всё-таки, если его нельзя отыскать, где эта разница между правильным, черт побери? Но Стюарт был адвокатом и служил закону, а не моральному кодексу. Дело судей и присяжных определить, что является правильным, а что — нет. Или что-то вроде этого. Стюарт напомнил себе, что не следует пить так много. Алкоголь запутывает ясные и понятные вещи, а запуганные превращает в ясные.

* * *

На этот раз болтанка была намного сильнее. Западные ветры, дующие с Тихого океана, натыкались на склоны Анд и круто вздымались вверх в поисках перевалов, через которые могли бы продолжать движение на восток. В результате воздушная турбулентность ощущалась на высоте тридцати тысяч футов, а здесь, всего в трехстах футах НУЗ — над уровнем земли, — болтало и швыряло особенно сильно, если принять во внимание к тому же, что вертолётом управлял автопилот, строго выдерживающий заданное расстояние от земной поверхности. Джоунс и Уиллис были пристёгнуты к креслам, чтобы меньше ощущать болтанку, и оба понимали, что солдаты в задней части вертолёта страдают от резких бросков намного больше.

Огромный «Сикорский» подпрыгивал вверх и опускался вниз футов на двадцать по крайней мере десять раз за каждую минуту. Пи-Джи не отрывал руки от штурвала управления, следя за действием автопилота, но готовый немедленно принять на себя пилотирование, стоит только автопилоту продемонстрировать, что он теряет контроль над ситуацией. Полковник любил говорить, что лишь полёт на малой высоте — настоящий полет. Обычно это являлось исключительно опасным.

Пролететь через горный перевал — вообще-то, он больше напоминал седловину — было непросто. К югу располагался пик высотой почти в десять тысяч футов. В узкий перевал устремлялся мощный поток тихоокеанского воздуха, и «Пейв-лоу» с рёвом ворвался сюда на скорости в двести узлов. Вертолёт только несколько минут назад дозаправился у тихоокеанского побережья Колумбии и потому был очень тяжёлым.

— Вот Мистрато, — произнёс полковник Джоунс. Компьютер навигационной системы уже дал команду системе управления повернуть на север, чтобы подальше облететь сам город и ведущие к нему дороги. Оба пилота внимательно следили за земной поверхностью, стараясь заметить все, что напоминало человека, жилой дом или автомашину. Маршрут полёта был выбран, разумеется, на основе спутниковых фотографий, сделанных как в дневное, так и в ночное время с помощью инфракрасных лучей, но всё-таки следовало быть наготове и ждать любых сюрпризов.

— Бак, первый район приземления через четыре минуты, — произнёс Пи-Джи по системе внутренней связи.

— Ясно.

Сейчас они летели над провинцией Рисаральда, составляющей часть огромной долины, которая лежала между двумя колоссальными горными хребтами, вздымающимися к небу в результате сдвига земной коры. Пи-Джи в свободное время увлекался геологией. Он знал, какую мощность должны развивать газовые турбины, чтобы поднять его вертолёт на такую высоту, но какие космические силы могли поднять на такую высоту горные пики?

— Вижу посадочную площадку номер один, — доложил капитан Уиллис.

— Я тоже, — ответил полковник Джоунс и сжал штурвал, принимая управление вертолётом на себя. Он включал систему связи. — Одна минута. Пулемёты к готовности.

— Исполняю. — Сержант Циммер встал с кресла и пошёл в сторону кормы.

Сержант Бин привёл в готовность пулемёт на случай неожиданности. Циммер поскользнулся и едва не упал в лужу рвоты. Ничего необычного в этом не было.

Теперь, когда они летели под прикрытием горных вершин, болтанка уменьшилась, но на палубе сидели измученные парни, думающие только о том, чтобы побыстрее ступить на твёрдую землю. Циммеру было трудно понять их желание. На земле им угрожала опасность.

К тому моменту, когда вертолёт замер, готовясь к посадке, первое отделение было на ногах, и, едва он коснулся земли, солдаты бросились к кормовому люку.

Циммер пересчитал их, убедился, что все благополучно покинули вертолёт, и сообщил об этом пилоту. Винтокрылая машина взмыла в небо.

В следующий раз, сказал себе Чавез, в следующий раз, чёрт возьми, я пойду пешком и туда, и обратно! Ему приходилось переносить не один трудный перелёт на вертолёте, но такой он испытал впервые. Чавез направился к лесу и там подождал, когда его нагонит остальное отделение.

— Ты рад, что ходишь, наконец, по земле? — спросил Вега, поравнявшись с ним.

— Я и не подозревал, что так много съел, — простонал Динг. Все, что было у него в желудке, осталось на полу вертолёта. Он достал фляжку и жадно проглотил пинту воды, чтобы смыть отвратительный вкус во рту.

— И мне не нравятся аттракционы, — согласился Осо. — Никогда больше, приятель!

— Полностью согласен. — Чавез вспомнил, как стоял в очереди, чтобы прокатиться в Нотт-Берри-Фарм и других увеселительных парках Калифорнии. Больше — ни разу!

— Как чувствуете себя, Динг? — спросил капитан Рамирес.

— Извините меня, сэр. Такого со мной ещё не было — ни разу! Через минуту я буду в полном порядке, — пообещал он командиру.

— Можете не спешить. Мы выбрали для посадки спокойное, тихое место. — По крайней мере надеюсь, что это так, подумал Рамирес.

Чавез потряс головой, стараясь избавиться от головокружения. Он даже не подозревал, что воздушная болезнь начинается во внутреннем ухе, а полчаса назад не знал, что такое вообще воздушная болезнь. Но он поступил правильно, делая глубокие вдохи и встряхивая головой, чтобы восстановить равновесие. Он знал, что земля у него под ногами неподвижна, но часть его мозга сомневалась в этом.

— Куда теперь, капитан?

— Мы уже двигаемся в нужном направлении. — Рамирес хлопнул его по плечу. — В путь.

Чавез надвинул на глаза очки ночного видения и пошёл через лес. Господи, как неловко. Больше никогда он не попадёт в такое неприятное положение, пообещал себе сержант. Поскольку голова по-прежнему убеждала его, что он двигается, по-видимому, в том направлении, куда его не в силах нести ноги, Чавез сконцентрировал все внимание на местности и на том, чтобы бесшумно ступать на землю Скоро он опередил отделение на двести метров. Первый этап перехода болотистой местности несложен, это всего лишь тренировка, в ней нет ничего серьёзного, убеждал он себя. Однако на самом деле операция началась.

Поняв это, Чавез победил последние остатки тошноты и взялся за дело всерьёз.

* * *

Этим вечером все трудились допоздна. Следствие продолжалось, да и будничными делами тоже приходилось заниматься. Когда Мойра вошла в кабинет мистера Шоу, она обдумала всё, что хотела ему сказать. Присутствие мистера Мюррея её тоже не удивило, хотя, когда он заговорил первым, это застало её врасплох.

— Мойра, вас расспрашивали относительно поездки Эмиля? — спросил Дэн. Она кивнула.

— Да, но я кое-что забыла. Я хотела сказать вам об этом сегодня утром, мистер Шоу, но, когда я пришла раньше обычного, вы спали. Меня видела Конни.

— Продолжайте, — подбодрил её Билл, не зная, следует ему чувствовать себя от этих слов лучше или нет.

Миссис Вулф села, затем повернулась и взглянула на открытую дверь. Мюррей подошёл к двери, закрыл её и на обратном пути положил руку ей на плечо, стараясь ободрить женщину.

— О'кей, Мойра.

— У меня есть друг. Он живёт в Венесуэле. Мы встретились... в общем, мы встретились полтора месяца назад и... мне трудно это объяснить. — Она колебалась, глядя на ковёр, потом снова подняла голову. — Мы полюбили друг друга. Каждые несколько недель он приезжает в Штаты по делам, а когда директор Джейкобс уехал, мы решили провести вместе уик-энд в мотеле «Хайдэуэй», в горах, недалеко от Лурей-Кэвернс.

— Я знаю это место, — кивнул Шоу. — Там очень хорошо, если хочешь укрыться от всего окружающего.

— Так вот, когда я узнала, что мистер Джейкобс собирается уезжать и у нас появилась возможность провести длинный уик-энд, я позвонила ему. У него фабрика, где производятся запчасти для автомобилей, — вообще-то, две фабрики: одна в Венесуэле и другая в Коста-Рике. Изготавливаются карбюраторы и тому подобное.

— Вы звонили ему домой? — спросил Мюррей.

— Нет. Он работает очень много, почти всё время проводит на фабрике, туда я ему и звонила. Вот у меня номер телефона. — Мойра достала обрывок почтовой бумаги из «Шератона», где Хуан написал номер. — Короче говоря, у него там секретарша — её зовут Консуэла, — я говорила с ней, потому что он был в цехе. Он позвонил мне, и я сказала ему, что мы можем встретиться. Он приехал — мы встретились в аэропорту вечером пятницы. Я уехала с работы раньше обычного, потому что мистер Джейкобс уже был в пути.

— В каком аэропорту?

— Даллес.

— Как его зовут? — спросил Шоу.

— Диас. Хуан Диас. Можете позвонить ему на фабрику и...

— Этот номер телефона в квартире, а не на фабрике, Мойра, — сказал Мюррей.

Его ответ был слишком быстрым и чётким.

— Но... но он... — Она замолчала. — Нет. Нет. Он не может...

— Мойра, нам нужно его полное описание.

— О-о, нет. — Она приоткрыла рот и растерянно посмотрела на Шоу, затем на Мюррея. Весь ужас случившегося стал ей теперь понятен. Мойра была одета во всё чёрное — по-видимому, это был тот же костюм, и котором она хоронила мужа. На протяжении нескольких предыдущих недель она выглядела красивой, цветущей, снова счастливой женщиной. Но все это осталось в прошлом. Оба сотрудника ФБР чувствовали её боль и ненавидели себя за то, что причинили ей эту боль. Она тоже была жертвой. Но у Мойры была ценная информация, и они в ней нуждались.

Мойра Вулф собралась с силами, со всеми остатками достоинства и дала самое подробное и точное описание мужчины, которое им когда-либо приходилось слышать.

Её голос дрожал, но она сумела договорить до конца, прежде чем потеряла самоконтроль. Шоу поручил своему личному помощнику отвезти её домой.

— Кортес, — произнёс Мюррей, как только за ней закрылась дверь.

— Да, сомнений почти нет, — согласился заместитель директора ФБР по следственной работе. — В его досье говорится, что он настоящий мастер по компрометации людей. Господи, как это похоже на него! — Шоу покачал головой и протянул руку за чашкой кофе. — Но ведь он не знал, что они собираются предпринять, верно?

— Если бы знал, зачем ехать сюда? — заметил Мюррей. — Однако почему следует считать преступников такими умными, а их поступки — логичными? Ну что ж, начнём проверять иммиграционные пункты, отели, авиалинии. Может быть, нам удастся выследить этого ублюдка. Я займусь этим. Как мы поступим с Мойрой?

— Она ведь не преступила закон, верно? — Это действительно было странным.

— Найдём ей место работы, где она не будет иметь доступа к секретным материалам, может быть, в каком-нибудь министерстве. Мы не имеем права разрушить её жизнь, Дэн.

— Согласен.

* * *

Мойра Вулф вернулась домой за несколько минут до одиннадцати. Дети не ложились спать и ждали её. Они решили, что её слезы были реакцией на похороны директора Джейкобса. Все они знали Эмиля и скорбели о его смерти не меньше сотрудников ФБР. Мойра почти ничего не говорила и пошла к себе в спальню, а дети остались в гостиной смотреть телевизор. Войдя в ванную, она подошла к зеркалу и уставилась на женщину, которая допустила, чтобы её соблазнили и использовали как... идиотку, нет, куда хуже, чем идиотку. Глупая, самовлюблённая, одинокая пожилая женщина, пытавшаяся вернуть молодость. Ей так хотелось любви, что... Что она обрекла на смерть — сколько человек? Семерых?

Мойра не могла вспомнить, глядя на пустое лицо в зеркале. У молодых агентов в охране Эмиля были семьи. Она связала крохотный свитер для первого ребёнка Лео.

И сейчас мальчик был слишком мал — он не запомнит, каким хорошим, красивым, прекрасным человеком был его отец.

Она виновата во всём.

Они погибли из-за меня.

Мойра открыла дверцу настенного шкафчика, где хранились лекарства. Подобно большинству людей, в семье Вулф никогда не выбрасывали старые лекарства и... вот она, пластиковая коробочка с пласидилом. Сколько осталось? Шесть, сосчитала она. Этого хватит.

* * *

— Что привело тебя сюда на этот раз? — спросил Тимми Джексон старшего брата.

— Я выхожу на «Рейнджере» для участия в морских учениях. Проверим тактику перехвата, которую я помог разработать. Кроме того, мой приятель назначен командиром авианосца «Энтерпрайз», так что я решил приехать на день раньше и присутствовать на церемонии. Завтра отправлюсь в Сан-Диего, а оттуда меня подбросят на «Рейнджер». Я уже договорился с пилотом САС.

— САС?

— Самолёт авианосного снабжения, — объяснил Робби. — Двухмоторная транспортная птичка. А теперь скажи мне, как обстоят дела в лёгкой пехоте?

— Все ещё носимся по горам. Во время недавних учений получил взбучку. Мой новый командир отделения сумел блистательно провалиться. Это несправедливо, — заметил Тим.

— Что значит несправедливо? — Лейтенант Джексон откинул назад голову и осушил стакан.

— Зелёный лейтенант и зелёный командир отделения — это слишком тяжёлый груз для любого взвода так выразился новый S-3. Он принимал участие в учениях вместе с нами. Разумеется, майор выбрал другие слова. За эти дни я чуть похудел — он устроил мне изрядную порку. Господи, как бы мне хотелось вернуть обратно Чавеза.

— Кто это?

— Командир отделения, которого у меня забрали. Он — вот тут и начинается что-то странное, — его должны были сделать инструктором в центре начальной подготовки рекрутов, но он, по-видимому, потерялся в пути. S-3 утверждает, что Чавез несколько недель назад был в Панаме. Я поручил взводному сержанту отыскать его, выяснить, что это за чертовщина, — в конце концов, он всё ещё мой сержант, понимаешь? — Робби кивнул. Это было ему понятно. — Оказалось, что все его документы исчезли, и писари безуспешно пытаются отыскать их. Позвонили из Форт-Беннинга и спросили, куда он запропастился. Там все ещё ждут его прибытия. Никто не имеет представления, куда исчез Динг. Скажи, а на флоте такое случается?

— Когда кто-то пропадает, это значит, что он хочет этого.

Тим покачал головой.

— Только не Динг. Он готов служить в армии всю жизнь — не думаю, что он уйдёт после двадцатилетнего срока. Уверен, что Динг уволится в звании главного полкового сержанта. Нет, Чавез никуда не сбежал.

— Значит, его досье просто затерялось, — высказал предположение Робби.

— Наверное. Я всё ещё недостаточно опытен в подобных делах, — напомнил себе Тим. — И всё-таки странно, как это он оказался в джунглях. Ну хватит об этом? Как сестрёнка?

* * *

Чавезу нравилось здесь лишь одно — тут было не жарко. Больше того — здесь было очень холодно. Может быть, когда так мало воздуха, температура не поднимается высоко, подумал Динг. Они находились на высоте чуть меньше той, на которой они готовились в Колорадо, но с тех пор прошло несколько недель, и понадобится время, чтобы солдаты прошли повторную акклиматизацию. Пока придётся передвигаться немного^ медленнее, однако в общем Чавез считал, что жара изматывает человека больше, чем разреженный воздух, и к ней труднее привыкнуть.

Горы — никто не осмеливался назвать эти дьявольские пики холмами — были такими трудными для передвижения; сержант никогда не подозревал об этом. Их склоны поросли густым лесом, и ему приходилось обращать особое внимание на то, куда ставить ногу. В таком лесу видимость ограничена до предела, и это хорошо.

Прибор ночного видения, напоминавший плохо сшитую кепку, позволял различать предметы на расстоянии не больше сотни метров, а то и того меньше, но всё же что-то было видно, когда смыкающиеся над головой кроны деревьев не позволяли свету проникать вниз и невооружённый глаз был беспомощен. Обстановка была пугающей, человек в таком лесу чувствовал себя одиноко, но для Чавеза это был родной дом.

К намеченной для ночного перехода цели сержант шёл не напрямик; в соответствии с армейскими правилами он уходил то влево, то вправо от направления движения. Через каждые полчаса он останавливался, проходил немного назад и ждал, пока в его поле зрения не появится все отделение. Затем наступал их черёд немного отдохнуть и проверить, не следуют ли за ними люди, пожелавшие проявить интерес к незваным пришельцам, явившимся в высокогорные джунгли.

Ремень его автомата МР-5 был перекинут через шею так, что оружие находилось на груди, всегда готовое к стрельбе. Дуло автомата Чавез заклеил отрезком изоляционной ленты, чтобы внутрь ствола ничего не попало. Такими же отрезками были обмотаны места крепления ремня к корпусу автомата и прикладу; это он сделал, чтобы избежать возможного шума. Динг понимал, что шум — главный враг в джунглях, поэтому обращал внимание на то, чтобы избежать его, внимательно смотрел вперёд и следил за десятком других вещей. Операция была по-настоящему нелёгкой. Во время инструктажа им сообщили об этом. На этот раз целью операции была не разведка.

После шести часов хода он увидел впереди намеченное место отдыха, где предполагалось провести день. Чавез сообщил об этом капитану Рамиресу — он пять раз нажал на клавишу передачи своей рации и услышал в ответ три точки: это означало, что отделение должно оставаться на месте, пока он не проверит безопасность подхода. Для отдыха они выбрали вершину горного пика, похожую на орлиное гнездо, откуда при дневном свете можно увидеть шоссе, протянувшееся от Манисалеса к Медельину. Предполагалось, что по сторонам этого шоссе находились площадки, где велась очистка наркотика. Шесть из них должны располагаться в пределах ночного перехода от места отдыха отделения. Чавез осторожно обошёл вокруг вершины горы, стараясь обнаружить отпечатки ног, мусор и все, что могло указывать на присутствие людей. Горная вершина была слишком хорошим наблюдательным пунктом, чтобы кто-нибудь не воспользовался ею по той или иной причине. Вдруг, например, фотограф из журнала «Нэшнл джиогрэфик» пожелает сделать отсюда снимки долины. С другой стороны, подняться на вершину очень непросто. Солдаты находились на добрые три тысячи футов выше шоссе, и по такой местности нельзя проехать даже на танке, не говоря уж об автомобиле. Чавез завершил обход, ничего не обнаружив. Может быть, они находятся далеко от проторённых путей? Через полчаса сержант снова нажал на клавишу передачи. За это время остальное отделение наверняка успело проверить свой тыл, и если бы кого-нибудь обнаружили, то его уже предупредили бы об этом. Когда рядом с Дингом появился капитан Рамирес, солнце уже красным светом залило восточный склон долины. Тайная высадка сократила тёмное время суток, и солдаты прошли только половину расстояния, отведённого для ночного перехода. Они устали, но не слишком, и за день успеют отдохнуть, а также заново привыкнуть к высоте. Если считать по прямой, то они прошли пять миль от места высадки, а вообще-то больше семи, причём всё время вверх, и поднялись на две тысячи футов.

Как и раньше, капитан Рамирес разделил отделение на пары. Недалеко журчал ручей, но на этот раз никто не испытывал особой жажды. Чавез и Вега расположились у одного из наиболее вероятных направлений, по которому мог приблизиться противник, — относительно плавный склон, не слишком заросший деревьями, представлял собой хорошее поле для стрельбы. Нечего и говорить, что Динг поднимался к вершине не с этой стороны, так что его следов здесь не было.

— Как чувствуешь себя, Осо?

— Почему нас никогда не посылают на такое место, где легко дышать и нет крутых подъёмов и спусков? — Сержант снял тяжёлый рюкзак и положил его на траву — теперь им можно было пользоваться, как удобной подушкой. Чавез последовал его примеру.

— В таких местах не ведут боевых действий, приятель. Их используют для игры в гольф.

— Это уж точно! — Вега положил свой пулемёт рядом со скалистым выступом. На дуле висел кусок маскировочной ткани. Сержанту хотелось вырвать куст и скрыть за ним пулемёт, но нужно было оставлять как можно меньше следов своего пребывания на местности. На этот раз жребий оказался милостивым к Дингу, и он тут же заснул.

* * *

— Мама?! — Шёл уже восьмой час, и она всегда вставала к этому времени, чтобы приготовить завтрак для семьи, привыкшей просыпаться очень рано. Дэйв постучал в дверь, но не услышал ответа. Теперь его охватил страх. Он уже потерял отца и знал, что даже родители не бессмертны, что это отнюдь не неменяющиеся существа, так необходимые детям в качестве ядра их постоянно растущей вселенной. Сознание этого было кошмаром, преследующим каждого из детей Мойры, о котором они никогда не говорили вслух, даже между собой, опасаясь, что в этом случае такая опасность увеличится ещё больше. А вдруг с мамой что-нибудь случилось? Дэйв ещё не успел взяться за дверную ручку, а глаза его уже наполнились слезами от страха перед тем, что он может увидеть в спальне.

— Мама?! — Его голос дрожал, и мальчик стыдился этого, боясь, что остальные услышат. Он повернул ручку и медленно открыл дверь.

Шторы были раздвинуты, и комнату заливал утренний свет. Мойра лежала на кровати, все ещё в чёрном траурном платье, совершенно неподвижная.

Дэйв замер у двери. По щекам текли слезы — воображаемый кошмар воплотился в реальность, в жестокую действительность.

— Мама...

Дэйв Вулф не уступал в мужестве обычным юношам, и этим утром оно подверглось суровому испытанию. Он собрался с силами, подошёл к кровати и взял руку матери. Она была ещё тёплой. Затем он проверил пульс. Сердце билось, слабо и медленно, но билось. Это побудило его к действиям. Дэйв поднял телефонную трубку и нажал на кнопки: 911.

— Полиция, — тут же ответил мужской голос.

— Нам нужна «скорая.помощь». Мама не просыпается.

— Адрес, — произнёс голос. Дэйв тут же назвал адрес. — Опишите её состояние.

— Она спит, я не могу разбудить её, и...

— Ваша мать пьёт спиртное?

— Нет! — возмущённо воскликнул Дэйв. — Она работает в ФБР. Вчера вечером, вернувшись с работы, она легла спать. Она... — И тут же заметил бутылочку совсем рядом, на столике у кровати. — Боже! Здесь лежит флакончик из-под таблеток...

— Прочтите вслух название, — послышался голос.

— Пласидил. Его принимал мой отец, он... — Но полицейскому этого было достаточно.

— «Скорая помощь»приедет через пять минут.

Но в действительности сирена послышалась у дома уже через четыре. Дом Вулфов находился всего в трех кварталах от станции «Скорой помощи». Санитары вбежали в дом ещё до того, как остальные дети поняли, что произошло, и тут же поднялись в спальню. Там у кровати стоял Дэйв, все ещё держа руку матери, он дрожал, как листок на ветру.

Первый санитар оттолкнул его в сторону, проверил, свободен ли дыхательный тракт, посмотрел в глаза и начал считать частоту сердечных сокращений.

— Сорок, вялое. Частота дыхания... восемь и поверхностное. Да, это пласидил, — сообщил он.

— Только не это дерьмо! — Второй санитар повернулся к Дэйву. — Сколько было таблеток?

— Не знаю. Его принимал отец и...

— Поехали, Чарли. — Первый санитар поднял женщину на руки. — Отойди, парень, у нас нет времени. — Спускаться за носилками они не решились. Санитар широкоплечий крепкий мужчина — вынес Мойру из спальни, как ребёнка. — Если хочешь, можешь ехать вместе с нами в больницу.

— Как она...

— Твоя мать все ещё дышит, парень. Это все, что я могу тебе сказать, — произнёс второй санитар, выходя из спальни.

* * *

Что здесь происходит, черт побери? — недоуменно подумал Мюррей. Он приехал за Мойрой — её автомобиль все ещё стоял в гараже ФБР, — надеясь успокоить её, снять чувство вины, которое она, несомненно, испытывала. Она нарушила правила безопасности, глупо вела себя, но ведь Мойра тоже стала жертвой человека, разыскавшего и выбравшего её из-за свойственной ей ранимости, а потом с искусством профессионала воспользовавшегося её слабостями. У каждого есть слабые стороны. Этот урок он тоже постиг в Бюро.

Мюррею не доводилось встречаться с детьми Мойры, хотя он слышал о них, так что нетрудно было догадаться, кто следует за санитаром, вышедшим из дома.

Мюррей остановил машину ФБР посреди улицы и выпрыгнул из неё.

— И чем дело? — спросил он второго санитара. Он держал в руке удостоверение сотрудника ФБР, и ответ не замедлил последовать:

— Попытка самоубийства. Таблетки. Ещё есть вопросы? — Санитар пошёл к месту водителя.

— Отправляйтесь. — Мюррей обернулся, чтобы проверить, не закрывает ли его автомобиль дорогу машине «скорой помощи».

Когда Дэн посмотрел на детей, ему стало ясно, что слово «самоубийство» ещё не было произнесено вслух, и ужас этого слова потряс детей.

Этот ублюдок Кортес! Остерегайся попасть мне в руки!

— Ребята, я — Дэн Мюррей. Я работаю с вашей матерью. Хотите, я отвезу вас в больницу? — Расследование подождёт. Мёртвые уже не оживут и могут проявить терпение. Эмиль поймёт это.

Он высадил их рядом с подъездом, где останавливались машины «скорой помощи», а сам поехал на стоянку. Там он позвонил по телефону из своего автомобиля.

— Соедините меня с Шоу, — сказал он дежурному офицеру. Времени потребовалось немного.

— Привет, Дэн, это Билл. Что случилось?

— Мойра попыталась покончить с собой. Снотворное.

— Что ты собираешься предпринять?

— Кому-то нужно побыть с её детьми. У неё есть друзья, которых можно было бы попросить об этом?

— Сейчас проверю.

— Пока они не приедут, я должен остаться с ними, Билл. Понимаешь...

— Понимаю. У меня нет возражений. Держи меня в курсе.

— Хорошо. — Мюррей положил трубку и пошёл в больницу. Дети все ещё сидели в приёмной. Дэн знал, что значит ждать сообщения врача в приёмной. Он знал также, что золотой знак агента ФБР может открыть почти любую дверь. И на этот раз его надежда оправдалась.

— Сюда только что доставили женщину, — обратился он к ближайшему врачу. — Мойру Вулф.

— Да, со слишком большой дозой снотворного.

Это человек, а не слишком большая доза снотворного, черт побери! Но Мюррей сдержался и кивнул.

— Где она?

— Туда нельзя.

Мюррей оборвал его.

— Она проходит по важному делу. Мне нужно знать, что с ней происходит.

Врач провёл его в палату. Зрелище было не из приятных. Ей уже ввели в горло трубку респиратора, а в каждую руку поступал физиологический раствор.

Присмотревшись, Дэн понял, что по одной трубке вытекала её кровь и, пройдя через какой-то аппарат, возвращалась в ту же руку. С неё сняли одежду, и датчики электрокардиографа были прикреплены к груди. Мюррей ненавидел себя за это, но выяснить её состояние было необходимо. В конце концов, разве можно рассчитывать на человеческое достоинство в больнице? Жизнь куда важнее достоинства, правда?

Почему Мойра не задумалась над этим?

А вот ты, Дэн, почему ты сам не догадался? — спросил себя Мюррей. С неё следовало не спускать глаз. Господи, да лучше было бы арестовать её — тогда она не смогла бы сделать этого!

Может быть, надо было кричать на неё, а не успокаивать. Может, она истолковала все это не так, как нужно. Может...

Кортес, мерзавец, ты — труп. Просто я ещё не решил, когда это произойдёт.

— Она выживет? — спросил Мюррей.

— Кто вы такой, черт побери? — не поворачивая головы, спросил врач, стоявший рядом с ней.

— Я из ФБР, и мне необходимо это знать. — Врач так и не повернулся.

— Мне тоже, приятель. Она приняла пласидил. Это очень сильное снотворное, его прописывают теперь редко — слишком велика опасность принять излишне большую дозу. ЛД-50 колеблется от пяти до десяти таблеток. ЛД-50 означает, что погибнет пятьдесят процентов людей, принявших такую дозу, — летальная доза. Я не знаю, сколько таблеток она приняла. По крайней мере, она ещё жива, но жизненные показатели внушают серьёзные опасения. Сейчас мы проводим диализ её крови, чтобы не допустить проникновения пласидила в организм. Надеюсь, это не напрасная трата времени. Она дышит чистым кислородом, скоро мы накачаем её физиологическим раствором и будем ждать. Она не придёт в сознание по крайней мере сутки, может быть, двое или даже трое. Не могу сказать, насколько велики её шансы. Теперь вам известно все. Уходите, мне нужно заниматься работой.

— В приёмной трое детей, доктор.

Услышав это, врач повернул голову почти на две секунды.

— Передайте, что у нас хорошие шансы, но придётся потерпеть. Честное слово, извините меня, но я действительно не могу предсказать исход. Хорошо уже то, что, если она придёт в себя, с ней всё будет в порядке. От пласидила вредных последствий не бывает. Если человек, разумеется, остаётся в живых, добавил врач.

— Спасибо.

Мюррей поспешил рассказать детям о том, что он узнал. Не прошло и часа, как приехали соседи, чтобы остаться с детьми Мойры Вулф. После того как явился специально выделенный агент и расположился в гостиной, Дэн уехал. Мойра была, по-видимому, их единственным звеном, ведущим к Кортесу, а это значило, что её жизнь могла снова подвергнуться опасности, причём на этот раз от рук других людей. Мюррей вошёл в свой кабинет чуть позже девяти, одновременно в подавленном и гневном настроении. В приёмной его ждали трое агентов, и он пригласил их заходить.

— Итак, что вы узнали?

— «Мистер Диас» пользовался в «Хайдэуэй» кредитной карточкой фирмы «Америкэн экспресс». Нам удалось обнаружить номер этой же карточки у двух стоек, где он купил авиабилеты, — слава Богу, что существуют компьютеры, запоминающие все покупки, совершенные по кредитным карточкам. Сразу после того, как он высадил миссис Вулф, он отправился первым же рейсом из аэропорта Даллес в Атланту, а затем в Панаму. Там он исчез. Должно быть, купил авиабилет за наличные, потому что ни на одном рейсе тем вечером Хуана Диаса нет. Парень, что регистрирует пассажиров в Даллесе запомнил его — он очень спешил на рейс, отправляющийся в Атланту. Описание соответствует тому, что имеется у нас. Каким бы путём он ни въехал в страну на прошлой неделе, это был не аэропорт Даллес.

Сейчас мы проверяем компьютерные банки данных, чуть позднее получим всю информацию. Думаю, что наши шансы определить место въезда — половина на половину. Я считаю, что это был один из крупных аэропортов:

Даллас — Форт-Уэрт, Канзас-Сити, Чикаго. Но мы обнаружили ещё кое-что весьма интересное.

В «Америкэн экспресс» только что выяснили, что на имя Хуана Диаса выдано много кредитных карточек. Несколько из них появилось совсем недавно, и в компании не могут понять, как это произошло.

— Вот как? — Мюррей налил чашку кофе. — Почему их не обнаружили раньше?

— Начать с того, что расходы оплачивались вовремя и полностью, так что на это жаловаться не приходилось. Адреса в каждом случае немного разные, да и имя не такое уж необычное, поэтому при беглом взгляде на материалы ничего не заподозришь. Скорее всего, кто-то смог подключиться к их компьютерной системе, так что это для нас ещё один путь проверки. Он решил, по-видимому, придерживаться этого имени на случай, если Мойра взглянет на его кредитные карточки. Однако нам стало известно, что за последние четыре месяца он приезжал в округ Колумбия пять раз. Кто-то играет с компьютерной системой «Америкэн экспресс», кто-то, превосходно знающий это дело. И этот «кто-то», — продолжал агент, — способен подключиться к массе компьютеров. Такой эксперимент может создать для Кортеса — или кого-нибудь другого — целые системы кредитов. Вообще-то, это следует проверить, наверняка существует способ, но я не думаю, что нам удастся выйти на него достаточно быстро.

Послышался стук в дверь, и вошёл ещё один молодой агент.

— Даллас — Форт-Уэрт, — произнёс он, передавая лист телефакса. — Подписи совпадают. Он прибыл туда и поздно вечером вылетел в аэропорт «Ла-Гардия» в Нью-Йорке, куда и прибыл после полуночи по местному времени в пятницу.

По-видимому, отправился на -«Шаттле» в Колумбию, чтобы встретиться с Мойрой.

Проверка продолжается.

— Просто великолепно, — покачал головой Мюррей. — Он отлично разбирается в деле, всюду опережает нас. Откуда он прилетел?

— Все ещё проверяем, сэр. Он приобрёл билет в Нью-Йорке прямо у стойки. Выясняем у иммиграционных властей, где он прошёл таможенный контроль.

— Хорошо, что дальше?

— Теперь у нас есть его отпечатки пальцев. Мы получили что-то похожее на левый указательный палец с почтовой бумаги, которую он оставил мисс Вулф, и сравнили его с квитанцией в Далласе. Это оказалось нелегко, но ребята из лаборатории использовали лазер и сумели проявить отпечатки пальцев на квитанции. В «Хайдэуэй» выехала наша группа, но пока оттуда нет известий. Там слишком тщательно убирают комнаты, вряд ли удастся найти что-нибудь, но наши парни делают всё возможное.

— Теперь у нас есть все, кроме фотографии ублюдка. Недостаёт только фотографии, — повторил Мюррей. — А что в Атланте?

— По-моему, я уже говорил. Он сделал пересадку и вылетел и Панаму.

— Что за адрес на кредитной карточке?

— Каракас, скорее всего, просто почтовый ящик. Обычно так и бывает.

— Но почему служба иммиграции не сумела... ладно. — На лице Мюррея появилась виноватая гримаса. — Паспорт был, разумеется, на другое имя или у него их несколько — каждый соответствует отдельной кредитной карточке.

— Мы имеем дело с настоящим профессионалом. Даже то, что нам удалось собрать о нём, объясняется везением.

— Что нового из Колумбии? — обратился Дэн к следующему агенту.

— Не так уж много. Поступили данные из лаборатории, но там нет ничего, чего бы мы не знали и раньше. Колумбийская полиция заполучила имена половины подозреваемых в покушении — арестованный утверждает, что остальные ему неизвестны, и, наверное, говорит правду. Колумбийцы развернули там целую операцию, стараясь найти их, но Моралес сомневается в успехе. Это имена тех, за кем полиция охотится уже длительное время. Все из М-19. Как мы и предполагали, им предложили контракт на убийство.

Мюррей взглянул на часы. Сегодня состоятся похороны двух агентов из службы охраны Эмиля. Они будут похоронены на Национальном кладбище, и президент тоже будет присутствовать. Зазвонил телефон.

— Мюррей.

— Это Марк Брайт из Мобиля. У нас есть кое-что новое.

— Выкладывай.

— В субботу застрелили полицейского. Убили по контракту, стреляли с близкого расстояния из «Ингрэмов», однако мальчишка, живущий поблизости, сумел ухлопать одного из убийц. Он попал ему в затылок из своей верной малокалиберки. Вчера нашли мини-фургон и в нём тело убитого. Мёртвого опознали как наркомана он был известен в полиции. Местные полицейские произвели обыск в доме убитого полицейского — сержанта Брейдена — и обнаружили фотокамеру, принадлежащую хозяину яхты в деле пиратов. Мёртвый полицейский был детективом в отделе, занимающемся расследованием грабежей. Мне представляется, что он работал на наркомафию и, наверно, обыскал дом бизнесмена незадолго до убийства его и всей семьи, стараясь обнаружить инкриминирующие картель документы, которые мы потом обнаружили.

Мюррей задумчиво кивнул. Теперь они знали о происшедшем немного больше.

Значит, главари картеля хотели убедиться, что бизнесмен не оставил спрятанных документов, прежде чем распорядиться убить его, но убитый сержант произвёл обыск недостаточно хорошо, и за это с ним расплатились. Это было также связано с убийством директора Джейкобса, ещё одна деталь в операции «Тарпон». Значит, эти мерзавцы взялись за дело всерьёз, верно?

— Есть что-нибудь ещё?

— Местные полицейские вне себя от ярости. Впервые убили одного из них таким образом. Убийство было совершено демонстративно, на виду у всех, и жена сержанта погибла от случайной пули. Полицейские хотят расквитаться. Вчера убили торговца наркотиками. Внешне это выглядит как законное убийство — тот пытался защищаться, — но я не думаю, что это простое совпадение. У меня все.

— Спасибо, Марк, — Мюррей положил трубку. — Эти сволочи действительно объявили нам войну, — пробормотал он.

— Что вы сказали, сэр?

— Ничего. Вы проверили прошлые наезды Кортеса в Вашингтон — отели, аренда автомобилей?

— Этим занимаются сейчас двадцать человек. Через пару часов должны получить первые сведения.

— Держите меня в курсе дела.

* * *

Стюарт был первым в списке посетителей федерального прокурора этим утром и выглядел слишком уж уверенным в себе, заметила секретарша. Следов похмелья она не увидела.

— Доброе утро, Эд, — поздоровался Давидофф, не вставая из-за стола, заваленного кучей бумаг. — Чем могу помочь?

— Отмена смертного приговора, — произнёс Стюарт, опускаясь в кресло. — Я согласен на то, что мои клиенты признают себя виновными и их приговорят к двадцати годам тюремного заключения. Ничего лучше предложить тебе не могу.

— Увидимся в суде, Эд, — ответил Давидофф, снова склоняясь над бумагами.

— Неужели тебе неинтересно, что нового я получил?

— Если что-то важное, не сомневаюсь, ты сообщишь мне об этом, когда придёт время.

— Вполне возможно, что мои подзащитные будут даже оправданы. Тебе хочется этого?

— Поверю этому, когда увижу доказательства, — произнёс Давидофф, но теперь он уже смотрел на адвоката. Стюарт — отличный защитник, умный и настойчивый, подумал федеральный прокурор, и честный. Он никогда не лжёт, по крайней мере наедине.

По старой привычке Стюарт ходил с портфелем из грубой кожи, а не с кейсом, как остальные адвокаты. Из портфеля он извлёк маленький магнитофон. Давидофф молча смотрел на него. Оба были практикующими адвокатами, выступающими в суде, и умели скрывать свои чувства и говорить, невзирая на эмоции, которые испытывали. Но поскольку оба обладали талантом игроков в покер и угадать их чувства по выражению лица было невозможно, они замечали едва видимые детали, незаметные для других. Стюарт понял, что его соперник обеспокоен, как только нажал на кнопку воспроизведения записи. Лента двигалась с одной катушки на другую всего несколько минут. Качество записи было ужасным, но различить слова всё-таки удавалось, и после обработки в аудиолаборатории качество станет достаточно хорошим.

Реакция Давидоффа была очевидной.

— Это не имеет отношения к предъявленному обвинению. Вся информация, полученная в результате признания одного из подсудимых, исключена из обвинительного акта. Мы ведь договорились об этом.

Теперь, когда Стюарт понял, что одерживает победу, он заговорил спокойнее.

Сейчас он мог проявить великодушие.

— Это вы договорились. Я ничего не говорил. Государство самым жестоким образом нарушило конституционные права моих клиентов. Притворная казнь одного из них представляла собой моральную пытку, никак не меньше. И, уж конечно, является грубейшим нарушением закона. Вам придётся привлечь этих двух старшин, чтобы заслушать их свидетельские показания, и во время перекрёстного допроса я их уничтожу. Вполне вероятно, что после этого их показаниям просто не поверят. Трудно предсказать, какой будет реакция присяжных, не так ли?

— Они могут вскочить и захлопать в ладоши, поняв, что теперь доказательства вины преступников неопровержимы, — произнёс Давидофф осторожно.

— Ну что ж, придётся пойти на такой риск, правда? Тогда мы узнаем, кто из нас прав. Итак, встретимся в суде. — Стюарт убрал магнитофон в портфель. — Вы по-прежнему настаиваете на немедленном процессе? Получив в своё распоряжение эту информацию, я смогу подвергнуть сомнению все ваши доказательства — в конце концов, если офицеры береговой охраны пошли на такой безумный шаг, мои клиенты могут заявить, что их принудили мастурбировать, чтобы в распоряжении обвинения оказались пятна их семенной жидкости, о чём вы сообщили вгазетах. Или заставили взять в руки пистолеты, и таким образом появились отпечатки пальцев между прочим, я ещё не обсуждая эти подробности со своими подзащитными. Затем я постараюсь объединить все это с тем, что нам известно об убитом. Думаю, теперь у меня есть надежда отправить обоих парней домой живыми и свободными. — Стюарт опёрся руками на письменный стол прокурора и наклонился вперёд. — С другой стороны, как вы только что заявили, трудно предсказать поведение присяжных.

Таким образом, я предлагаю, пусть они признают себя виновными в тех преступлениях, обвинение в которых вы им предъявите. Только никаких закулисных рекомендаций судье, чтобы парни отбыли в тюрьме все двадцать лет от звонка до звонка, — тогда они выйдут на свободу, скажем, через восемь лет. Вы сообщите прессе, что возникли проблемы с доказательствами, вам это не нравится, но сделать что-нибудь не в ваших силах. Мои клиенты пробудут в заключении длительное время. Вы сумеете добиться их осуждения, но все останутся живы. Короче говоря, это моё предложение. Подумайте над ним, у вас есть пара дней.

Стюарт встал, взял портфель и молча вышел. Оказавшись в коридоре, он начал искать мужской туалет. Адвокату отчаянно хотелось вымыть руки, только он не понимал причины этого желания. Он был уверен, что поступил правильно.

Преступники — в этом не приходилось сомневаться — будут признаны виновными, но не умрут на электрическом стуле. Кто знает, подумал Стюарт, вдруг они поймут полученный ими урок и станут в дальнейшем честными людьми. Адвокаты нередко пытаются убедить себя в этой лжи. Тогда ему не придётся подрывать карьеру служащих береговой охраны, один раз преступивших линию закона и больше никогда не захотевших повторить этот шаг. Он был готов пойти на это, хотя и безо всякого удовольствия. Таким образом, убеждал себя Стюарт, довольными останутся все, а для адвоката такой исход дела является самым благоприятным. Но ему всё-таки хотелось вымыть руки.

* * *

Для Эдвина Давидоффа ситуация была намного сложнее. Ведь предстоящий процесс не был простым уголовным делом, верно? Тот самый электрический стул, который отправит в ад двух пиратов, вознесёт его в кабинет, расположенный в здании сената США. С того самого часа, когда он прочёл в школе книгу «Советуй и соглашайся», Давидофф мечтал о кресле в сенате Соединённых Штатов. И он приложил немало усилий для осуществления своей мечты: лучший студент курса в юридической школе Университета Дюка, нескончаемые часы на службе, за которую Министерство юстиции платило ему гроши, бесконечные выступления по всему штату, из-за чего едва не пошла под откос его семейная жизнь. Давидофф принёс собственную жизнь на алтарь справедливости и борьбы с преступниками... и честолюбия, признался он себе. И вот теперь, когда всё было почти в руках, когда он собирался по всей справедливости лишить жизни двух преступников, утративших право на неё, это могло перечеркнуть все его усилия. Если он сделает такой шаг, будучи обвинителем на этом процессе, согласится с признанием вины этими ублюдками и не станет возражать против двадцатилетнего приговора, все его усилия, все его речи в защиту справедливости будут забыты. Да, будут забыты в мгновение ока.

С другой стороны, если он откажется от предложения Стюарта и потребует суда над ними, он рискует оказаться человеком, начисто проигравшим процесс.

Можно винить береговую охрану за её глупый поступок, но тогда разве он не принесёт их карьеру и, возможно, свободу на алтарь... чего? Справедливости?

Честолюбия? А как относительно возмездия? — спросил он себя. Независимо от того, выиграет он процесс пиратов или проиграет, служащие береговой охраны пострадают, хотя из-за их поступка правительством Соединённых Штатов наркомафии нанесён самый мощный за всю историю удар.

Наркотики. Все сводилось к наркотикам. Здесь способность к коррупции была настолько велика, что ему не приходилось встречаться с чем-то подобным.

Наркотики разрушали жизни людей и в конце концов убивали их. Наркотики являлись источником такого количества денег, что даже те, кто не употреблял их, все равно становились их жертвой, поддаваясь разложению и коррупции. Наркотики подрывали человеческие институты любого уровня и типа. Наркотики разрушали целые правительства. Как же решить эту проблему? Давидофф не знал ответа, хотя не сомневался, что, попади он в сенат, будет с важным видом заявлять перед телевизионными камерами, будто сумеет найти решение — или, по крайней мере, часть решения, — если граждане Соединённых Штатов доверят ему...

Господи, как же мне поступить?

Эти два пирата несомненно заслуживают смерти. А как относительно моего долга перед их жертвами? Это не было целиком ложью, более того, это не было ложью совсем. Давидофф действительно верил в справедливость, верил, что закон создан людьми, чтобы предохранить их от хищников, верил, что его цель в жизни состоит в том, чтобы стать инструментом правосудия. Иначе зачем он так трудился всю жизнь, получая столь мало? В конце концов, честолюбие не было его главной жизненной целью, правда?

Нет.

Один из четырех убитых замарал себя, но остальные трое? Как называют это военные? «Попутный урон».

Этот термин относится к такому случаю, когда нападение против отдельной цели случайно приводит к гибели всех, кто оказывается поблизости. Попутный урон. Одно дело, когда такое происходит на войне, ведущейся государством. В данном случае это просто убийство.

Нет, это не просто убийство. Эти мерзавцы не спешили. Они наслаждались своим поступком. Неужели восемь лет — достаточная расплата за такое деяние?

А вдруг ты совсем проиграешь процесс? Даже если выиграешь его, имеешь ли ты право принести в жертву судьбы старшин и офицеров береговой охраны? Или это тоже «попутный урон»?

Нужно найти выход. Его всегда можно найти, а у Давидоффа была пара дней, чтобы придумать что-нибудь.

* * *

Они хорошо выспались, и разреженный горный воздух не оказал на них дурного влияния, чего они опасались. К закату солдаты отделения были на ногах, готовые продолжать движение. Чавез пил свой растворимый кофе, глядя на карту и пытаясь угадать, какую из помеченных целей выберут на сегодня. В течение дня наблюдатели следили за шоссе в долине, более или менее догадываясь, чего им ждать. Грузовик с контейнерами кислоты. Дешёвые местные рабочие руки разгрузят банки и понесут их в лес, сопровождаемые людьми с мешками листьев коки за плечами.

Перед самым заходом солнца на шоссе действительно остановился грузовик.

Уже стемнело, когда они увидели, что происходит, правда, очки ночного видения не увеличивали изображения. Грузовик уехал довольно скоро, и всё это произошло на расстоянии трех километров от «Отеля», одной из целей в списке.

За работу. Каждый из солдат щедро опрыскал себя составом, отпугивающим насекомых, натёр руками лицо, шею и уши. Состав не только отпугивал насекомых, на него легче было нанести маскировочную краску, которая походила на какую-то ужасную губную помаду. В каждой паре один солдат помогал другому. Более тёмные оттенки наносились на лоб, нос и скулы, а более светлые — на места, где обычно была тень, — под глазами и на щеках. Это не было боевой раскраской, как иногда думают, глядя на солдат в кинофильмах. Суть её заключалась не в том, чтобы запугать противника, а в том, чтобы затруднить обнаружение. После того как светлые места на лице сделали тёмными, а тёмные осветлили, лица солдат уже не походили на лица.

Пришло время отрабатывать жалованье. Пути подхода и места сбора были выбраны заранее и знакомы каждому солдату. Получены ответы на все вопросы, рассмотрены непредвиденные обстоятельства, разработаны запасные планы. Рамирес вместе с отделением отправился в путь, пока ещё был свет на восточном склоне долины. Они шли вниз, к намеченной цели.

Глава 17 Исполнение

В армии приказ для исполнения боевой задачи сводится к акрониму — СОИПОРС: ситуация, операция, исполнение, поддержка и обслуживание, руководство и связь.

Ситуация — это заранее собранная информация, необходимая для осуществления операции, которую следует знать солдатам.

Операция — описание предстоящей задачи, заключающееся в одном предложении.

Исполнение — методологические указания, касающиеся того, как нужно осуществить операцию.

Поддержка и обслуживание касаются помощи, которая может понадобиться солдатам при осуществлении операции.

Руководство определяет тех, кто отдаёт приказы по каждому командному звену всей цепи, теоретически до самого Пентагона, и вниз до самого младшего участника операции, который в крайнем случае будет командовать самим собой.

Связь — общий термин, определяющий процедуры обмена информацией.

* * *

Солдаты уже получили инструктаж относительно общей ситуации, хотя и не особенно в нём нуждались. Как ситуация, так и предстоящая им операция несколько изменились, но и это они знали. Капитан Рамирес проинструктировал их, как исполнять операцию, и сообщил солдатам всё, что может им понадобиться этим вечером. Никто не будет их поддерживать; они предоставлены самим себе.

Тактическое командование брал на себя капитан, он же назначил заместителя на случай ранения или гибели. Радиокоды тоже были известны. Прежде чем повести отделение вниз по крутому склону, Рамирес сообщил о своих намерениях по радио «Переменному», расположение которого ему не было известно, но одобрение которого он получил.

Как всегда, на острие марша двигался старший сержант Доминго Чавез, он опережал на сотню метров Джулио Вегу, который тоже «оторвался» на пятьдесят метров от остальной группы, шедшей не вплотную друг к другу, а рассредоточившись метров на десять. Спуск вниз по склону давал ногам порядочную нагрузку, но солдаты не обращали на это внимания. Они испытывали слишком большое возбуждение. Через каждые несколько сотен метров Чавез находил место, откуда можно было взглянуть на цель перехода, — там они нанесут удар, — и через линзы бинокля различал смутный свет керосиновых фонарей. Солнце было у него за спиной, И он мог не беспокоиться, что свет отразится от объективов. Цель располагалась именно там, где находилась на карте, — интересно, как получена такая точная информация, подумал он, — и они в точности соблюдали предписанную процедуру. Кто-то, решил Динг, проделал большую работу по подготовке операции.

Предполагалось, что в пункте «Отель» они обнаружат от десяти до пятнадцати человек. Чавез надеялся, что и эти сведения окажутся точными.

Иди было не так уж трудно. Лес оказался не таким густым, как джунгли в низменностях, да и москитов меньше. Может быть, подумал Чавез, и для них воздух слишком разрежен. Слышали крики птиц, болтающих между собой, обычный лесной шум, маскирующий передвижение отделения, но этих криков было слишком мало.

Чавез услышал, как один из солдат поскользнулся и упал в сотне метров позади него, однако распознать шум падения мог только ниндзя. Сержант сумел пройти половину расстояния меньше чем за час и остановился на контрольном пункте, ожидая, пока его догонит остальное отделение.

— Пока все идёт хорошо, хефе, — сказал он Рамиресу. — Я никого не встретил по пути, даже ламы, — добавил Чавез, чтобы показать капитану, что чувствует себя свободно и уверенно. — До цели осталось меньше трех тысяч метров.

— Хорошо. Остановитесь на следующем контрольном пункте. Имейте в виду, что в районе цели могут оказаться люди, вышедшие оглядеться вокруг.

—  — Слушаюсь, капитан. — Динг тут же отправился в путь. Остальные солдаты последуют за ним через пару минут.

Теперь он шёл медленнее. С каждым шагом он приближался к «Отелю», и вероятность натолкнуться на кого-то возрастала. Люди, занимающиеся изготовлением наркотиков, не могут быть настолько глупы, предостерёг он себя. У них должны быть хоть какие-то мозги, да и те, кто им помогает, принадлежат к местным жителям, выросшим в этой долине и потому знакомым с окружающей обстановкой. И они наверняка вооружены. Чавез с удивлением обнаружил, что чувствует себя совсем по-иному, не так, как в прошлый раз, но тогда он оценил возможности охранников, наблюдая за ними на протяжении нескольких дней. А сейчас сержант не знал, сколько их, как они вооружены, хорошо ли подготовлены.

Господи, вот это настоящий бой. Мы не знаем о них ни хрена.

Но именно тут пригодится искусство ниндзя, напомнил он себе, ободряя себя нарочитой храбростью.

Время, казалось, то замедлялось, то ускорялось. Каждый шаг длился целую вечность, но, когда Чавез достиг контрольного пункта, все произошло неожиданно быстро. Он видел освещённую поляну, там располагалась цель — неясный зелёный полукруг в очках ночного видения, но по-прежнему Динг не заметил никакого движения в лесу и не слышал незнакомых звуков. Остановившись в контрольном пункте, он выбрал дерево и встал с ним рядом, насторожённо оглядываясь по сторонам, стараясь увидеть как можно больше. Теперь он вроде слышал что-то. Шум то усиливался, то исчезал совсем, но время от времени слышались необычные звуки, доносящиеся со стороны цели. Его беспокоило, что он всё ещё ничего не видел. Всего лишь неясный свет — и ничего больше.

— Ну? — прошептал капитан Рамирес.

— Прислушайтесь.

— Да, — ответил офицер через несколько секунд. Подошедшие солдаты сбросили рюкзаки и заняли позиции в соответствии с планом. Чавез, Вега и Ингелес начнут двигаться прямо к «Отелю», тогда как остальная группа обойдёт цель слева.

Ингелес, сержант-радист, был вооружён гранатомётом М-203, прикреплённым под стволом винтовки, у Веги был пулемёт, а Чавез держал наготове бесшумный автомат МР-5. Их задачей являлось наблюдение. Они подберутся как можно ближе и обеспечат огневое прикрытие для атаки. Если кто-нибудь попадётся им по пути, Чавез устранит его, не поднимая шума. Динг повёл свою группу, и через минуту отправился капитан Рамирес с оставшимися солдатами. В обеих группах интервал между солдатами сократился до пяти метров. Теперь возникла ещё одна серьёзная опасность — замешательство. Если один из солдат в каждой группе потеряет связь с товарищами или вдруг вражеский часовой каким-то образом окажется среди них, результаты как для операции, так и для её участников будут фатальными.

Чтобы преодолеть последние пятьсот метров, Дингу понадобилось больше получаса. Выбранная для его группы наблюдательная позиция была чётко обозначена на карте, однако в лесу, да ещё ночью, эта определённость исчезла. Ночью все обычно выглядит по-другому, и даже в очках ночного видения лес кажется каким-то... другим. Словно глядя на себя со стороны, Чавез понимал, что нервничает. Не то чтобы он боялся, просто чувствовал себя менее уверенным.

Каждые две-три минуты он убеждал себя, что совершенно точно знает, как нужно себя вести, и всякий раз успешно, но проходило всего несколько минут, и неуверенность снова охватывала его. Логика говорила ему, что это чувство тревоги в армейских наставлениях называется естественным состоянием солдата перед боем. Чавезу это не нравилось, но он сохранял самообладание. Точно, как говорилось в наставлениях.

В это мгновение он заметил впереди какое-то движение и замер на месте.

Левая рука опустилась вниз, за спину, ладонью в сторону идущих позади — сигнал остановиться и ждать. И снова сержант не растерялся, полагаясь на свою армейскую подготовку. Из армейских уставов и собственного опыта Чавез знал, что ночью человеческий глаз способен увидеть только движущиеся предметы. Если у противника нет приборов ночного видения, разумеется...

А у этого человека такого прибора не было. Человеческая фигура находилась на расстоянии почти ста метров и медленно и осторожно двигалась через лес между тем местом, где сейчас находился Чавез, и тем, куда шли трое солдат. Всё было так просто, что движущаяся тень не подозревала о вынесенном ей смертном приговоре. Динг махнул рукой, приказав Веге и Ингелесу оставаться на месте, а сам пошёл вправо, пересекая направление движения охранника, чтобы оказаться позади него. По какой-то причине Чавез двигался теперь быстро. Через пятнадцать минут всем троим нужно было занять наблюдательную позицию. Глядя через очки и выбирая места, свободные от травы и веток, ступая как можно легче, Динг шёл почти со скоростью пешехода. Беспокойство исчезло, потому что он понял, что нужно сделать, и на смену пришла уверенность. Сержант двигался беззвучно, скользил по лесу, как бесплотная тень, пригнувшись, поворачивая голову от цели к направлению, по которому шёл, и обратно. Через минуту он нашёл хорошее место для засады. Рядом проходила утоптанная тропинка, по которой и двигался охранник. Господи, да этот кретин шёл прямо по ней, понял Чавез. Нельзя поступать так глупо, надеясь остаться в живых.

Теперь охранник возвращался, двигаясь медленными, едва ли не детскими шагами, высоко поднимая колени, но двигался он по утоптанной тропинке беззвучно, с опозданием заметил Динг. Может быть, охранник и не был таким уж кретином. Он смотрел вверх по склону, однако на плече его висел автомат. Чавез ждал, давая ему возможность подойти поближе. Когда охранник посмотрел в сторону, сержант снял очки. Внезапное ухудшение видимости заставило Чавеза на несколько секунд потерять цель, его едва не охватила паника, но он взял себя в руки. Охранник обязательно появится в поле зрения, поскольку он шёл назад на юг.

Почти тут же возникла человеческая фигура, сначала неясная, напоминающая чёрную массу, двигающуюся по коридору в джунглях. Динг присел на корточки у основания дерева, направив дуло автомата в голову человека и ожидая, когда он подойдёт ещё ближе. Лучше подождать и выстрелить безошибочно. Переключатель автомата стоял на указателе одиночного огня. Охранник был сейчас в десяти метрах. Чавез затаил дыхание, прицелился в середину головы и нажал на спусковой крючок.

Металлический щелчок затвора показался поразительно громким, но охранник сразу рухнул вниз, и рядом с приглушённым стуком упал его автомат. Чавез рванулся вперёд, не сводя дула своего МР-5 с цели, но человек — это действительно был человек, а не просто цель — не шевелился. Динг снова надел очки и увидел небольшое отверстие прямо в середине переносицы. Пуля прошла вверх, пробив основание головного мозга, — бесшумное убийство.

Ниндзя! — восторженно пронеслось в сознании. Чавез встал рядом с трупом, посмотрел вперёд на склон холма и поднял над головой автомат. Сигнал — все в порядке. Через мгновение сквозь очки он увидел смутные зелёные очертания Веги и Ингелеса, спускающихся к нему. Динг повернулся, выбрал место, откуда можно было следить за объектом, пока они подойдут к нему.

Вот он, объект предстоящей атаки, в семидесяти метрах. В очках ночного видения свет керосиновых ламп казался ослепительно ярким, и Чавез понял, что очки ему больше не понадобятся. Теперь слышалось несколько голосов, и Динг мог даже различить разговор людей, исполняющих скучную работу. Раздавался плеск, словно... что? Динг не знал этого, да это и не имело сейчас значения. Перед собой сержант увидел выбранную позицию, откуда они должны были обеспечить огневую поддержку атакующей группы. Но возникла небольшая проблема.

Позиция была направлена не в ту сторону, в какую следовало. Деревья, которые должны были прикрыть их с правого фланга, не позволяли им видеть цель.

Чавез понял, что наблюдательный пункт они выбрали не правильно. Он нахмурился и принялся искать выход, зная, что капитан сделает то же самое. Наконец в пятнадцати метрах они нашли для себя позицию, откуда объект был виден, как на ладони. Чавез взглянул на часы. Вот-вот наступит момент начала атаки. У него ещё было несколько секунд, чтобы в последний раз окинуть взглядом цель.

Он насчитал двенадцать человек. В центре находилось что-то... что-то похожее на ванну. В ней топтались двое, мешая ногами какую-то кашу из листьев коки и... что говорили при инструктаже? Боже, подумал Чавез, они месят ногами, листья коки и серную кислоту! Топчутся голыми ногами в кислоте! Мужчины, выполнявшие эту неприятную работу, занимались ею по очереди. Сержант видел, как произошла смена, и те двое, что вышли из ванны, поливали водой ступни и икры ног. Должно быть, понял Динг, кислота обжигает кожу. И всё-таки их разговор звучал добродушно, отчётливо слышный на расстоянии в тридцать метров. Один рассказывал о своей подруге, описывая довольно грубо, что делала она с ним и как поступал с нею он.

На объекте находились шестеро мужчин с автоматами Калашникова. Господи, весь мир вооружён этими автоматами, подумал Чавез. Они стояли по периметру объекта, однако смотрели скорее внутрь, чем наружу. Один из них курил. Рядом с керосиновой лампой стояла сумка. Рабочий произнёс что-то, обращаясь к охраннику, и достал бутылку пива для себя и вторую для того, кто дал ему разрешение.

Идиоты! — подумал Динг. В крошечном наушнике послышалось три всплеска атмосферных помех. Рамирес занял свою позицию и спрашивал Динга, готов ли он.

Чавез дважды нажал на клавишу передачи и огляделся по сторонам. Вега установил пулемёт на сошки, его брезентовая сумка с патронами была расстёгнута. Двести патронов наготове, и рядом с первой сумкой лежит вторая.

Чавез снова плотно прижался к толстому стволу дерева и выбрал самую дальнюю цель. По его мнению, расстояние составляло метров восемьдесят далековато для стрельбы из автомата и уж точно слишком далеко, чтобы попытаться попасть с голову, решил Динг. Он сдвинул переключатель на стрельбу короткими очередями, прицелился через отверстие диоптического прицела и нажал на спусковой крючок.

Три гильзы вылетели из автомата. Лицо охранника вытянулось в гримасе удивления, когда две пули угодили ему в грудь. Хриплый выдох перешёл в пронзительный стон, и несколько человек повернулись к нему. Чавез тут же прицелился в соседнего охранника, который уже снимал с плеча автомат. В него тоже попали две или три пули, но это не помешало ему попытаться открыть ответный огонь.

Как только стало ясно, что может начаться перестрелка, Вега нажал на спусковой крючок пулемёта, перерезав охранника трассирующими пулями, и тут же перенёс огонь на двух вооружённых мужчин. Одному из них удалось дважды выстрелить в ответ, но пули пролетели высоко над головами нападающих.

Невооружённые мужчины отреагировали на стрельбу медленнее охранников. Двое бросились бежать, но упали под пулями Веги. Остальные кинулись на землю и поползли. Обнаружились ещё два охранника — вернее, их автоматы. Вспышки автоматического оружия осветили ночь из леса на дальнем краю поляны. Их огонь был направлен в сторону группы Чавеза. Точно, как планировал капитан Рамирес.

С правого фланга открыли огонь солдаты Рамиреса. Характерный стрекот автоматических винтовок М-16 донёсся из гущи деревьев. Чавез, Вега и Ингелес продолжали поливать очередями людей на поляне, не мешая наступлению группы Рамиреса. Один из охранников, стрелявших из-за деревьев, должно быть, получил ранение. Вспышки из дула его автомата изменили направление, и пули полетели в небо. Однако двое оставшихся в живых отстреливались до тех пор, пока не упали.

Теперь солдаты стреляли во всех, кто ещё мог двигаться. Один из рабочих, топтавших смесь в ванне, попытался схватить брошенный автомат, но не успел.

Другой встал и захотел, должно быть, сдаться, но не успел поднять руки, как очередь из второго пулемёта прочертила линию трассирующих пуль через его грудь.

Теперь Чавез и двое сопровождавших его солдат прекратили огонь, чтобы позволить атакующей группе спуститься на поляну. Двое прошли среди лежащих, добивая всех, кто подавал признаки жизни. Затем наступила тишина. Керосиновая лампа продолжала с шипением освещать поляну, но больше не было слышно ни звука, разве что крики испуганных птиц.

Четверо солдат осмотрели убитых. Остальные образовали круговую защиту вокруг захваченного объекта. Чавез, Вега и Ингелес поставили своё оружие на предохранители и присоединились к отделению.

Чавез увидел ужасную картину. Двое ещё были живы, но недолго. Один попал под очередь Веги, и его живот прошила строчка пуль. Ноги второго были практически оторваны очередью, и кровь хлестала на утоптанную землю. Санитар взглянул на умирающего без малейшей жалости. Через минуту оба скончались.

Приказы, полученные отделением относительно пленных, были весьма расплывчатыми.

В соответствии с законом никто не мог запретить американским солдатам брать пленных, и эта неопределённость составляла немалую проблему для капитана Рамиреса, однако смысл приказов был достаточно ясен. Жаль пленных, но ничего не поделаешь. Эти люди убивали американскую молодёжь своими наркотиками, и это тоже не подпадало под правила ведения войны, верно? Ничего не поделаешь. К тому же нужно было подумать и о других проблемах.

Едва Чавез спустился на поляну, как что-то услышал. Впрочем, это услышали все. Кто-то убегал вниз по склону. Рамирес сделал жест в сторону Динга, и сержант тут же бросился вдогонку.

Он схватил очки ночного видения и попытался держать их в руке во время бега, а затем понял, что бежать глупо. Он остановился, приложил к глазам очки и увидел тропинку и бегущего по ней мужчину. Есть время для осторожности и есть время для храбрости. Инстинкт подсказал ему, что сейчас важнее последнее. Чавез побежал по тропинке, полагаясь на умение сохранять равновесие, и начал быстро настигать мужчину, пытавшегося скрыться. Не прошло и трех минут, как Динг услышал, что мужчина, то и дело падая, продирается сквозь заросли. Сержант остановился и снова приложил очки к глазам. Бегущий опережал его только на сотню метров. Чавез снова побежал, ощущая, как тяжело бьётся сердце. Пятьдесят метров. Мужчина снова упал. Динг сбавил скорость. Сейчас нужно больше следить за тем, чтобы приблизиться к нему бесшумно, напомнил себе Чавез. Этот парень уже не сумеет скрыться. Сержант сошёл с тропинки и начал двигаться под углом к ней, налево, переставляя ноги, как в сложном танце, и стараясь идти побыстрее.

Через каждые пятьдесят ярдов он останавливался и смотрел через очки. Кем бы ни был этот мужчина, он явно устал и двигался уже медленнее. Чавез опередил его, снова свернул направо и остановился на тропинке, ожидая, когда он приблизится.

Динг едва не ошибся в своих расчётах. Он только успел снять автомат, как перед ним появилась тёмная фигура, и сержант инстинктивно выстрелил ей в грудь с расстояния в десять футов. Мужчина со стоном отчаяния свалился прямо на Чавеза. Динг оттолкнул тело в сторону и послал ему в грудь ещё одну очередь.

Наступила тишина.

— Господи, — произнёс сержант, пытаясь отдышаться. Кого же он убил? Он приложил к глазам очки и посмотрел на мёртвое тело.

Мужчина был бос. На нём были простая рубашка и штаны... Значит, он застрелил крестьянина, одного из тех бедняг, которые топтали кашу из листьев коки и серной кислоты в ванне. Разве можно этим гордиться?

Восторг, который часто приходит вслед за успешным осуществлением операции, покинул его, словно воздух из проколотого воздушного шарика. Какой-то бедняк у него даже не было ботинок. Торговцы наркотиками наняли его перенести груз наверх по склону, заплатили гроши за то, что он проделал тяжёлую, отвратительную работу по предварительной очистке кокаина-сырца.

У мёртвого был расстёгнут ремень. Он зашёл в кусты и едва успел присесть на корточки, как началась стрельба. Ему хотелось одного — убежать, но наполовину спущенные штаны лишили его этой возможности. Ему было примерно столько же лет, сколько и Дингу, он был меньше ростом и худощавее, хотя с более полным лицом — особенность местного питания, в котором много крахмала.

Обыкновенное лицо, все ещё со следами страха, паники и боли в момент наступления смерти. Он был безоружен. Всего лишь грубая рабочая лошадка. Умер он потому, что оказался не там, где следовало, и не в тот момент.

Этим не придётся гордиться. Чавез включил рацию.

— «Шестой», это «Первый». Я прикончил его. Всего один.

— Тебе нужна помощь?

— Нет. Справлюсь сам.

Чавез взвалил тело на плечо и начал карабкаться вверх по тропинке.

Понадобилось десять утомительных минут, но это входило в его обязанности. Динг чувствовал, как кровь из ран течёт по его спине, оставляя следы на рубашке цвета хаки. А может быть, не только на рубашке..

Когда Чавез вернулся на поляну, трупы уже обыскали и уложили в ряд. Динг добавил свой груз к концу ряда. На поляне лежало много мешков с листьями коки, несколько банок с кислотой и четырнадцать трупов.

— Ты выглядишь усталым, — заметил Вега.

— Просто у меня нет такой силы, как у тебя, Осо, — ответил Динг, тяжело дыша.

Среди вещей, найденных у убитых, были две рации и разные личные принадлежности, но ничего ценного с военной точки зрения. Кое-кто из солдат взглянул на сумку с бутылками пива, но ни один не пошутил:

«Только „Миллер“ — настоящее пиво», — как можно было ожидать. Если у кого-то из убитых и были радиокоды, они навсегда остались в голове того, кто был здесь старшим. Определить, кто из них босс, было невозможно — мёртвые, они все выглядели одинаково. Одежда убитых была похожей, если не считать ремней и сумок для патронов у охранников. Зрелище, в общем-то, было печальное. Люди, живые всего полчаса назад, лежали распростёртыми на траве. Это было единственным результатом операции.

Впрочем, гораздо более важным оказалось то, что никто из отделения не пострадал, хотя автоматная очередь прошла совсем рядом с сержантом Гуэррой.

Рамирес закончил осмотр объекта и выстроил своё отделение для дальнейшего перехода. Впереди опять шёл Чавез.

Подниматься вверх по крутому склону было трудно, и у капитана Рамиреса появилось время для размышлений. Он быстро понял, что задуматься над этим следовало намного раньше.

В чём заключалась цель этой операции? Рамирес считал, что в их высадке на высоких плато Колумбии, а не в уничтожении группы, производящей кокаин.

Капитан понимал, что наблюдение за аэродромами оказывало непосредственное воздействие на сокращение поставок контрабандного кокаина в Соединённые Штаты.

Четыре группы, высаженные в Колумбии, вели здесь тайную разведку, и собранные ими сведения каким-то образом использовались. Подобная операция была не только простой, но и несомненно приносила пользу. А вот чем они занимались сейчас? Его отделение только что осуществило идеальный налёт на временную базу, где готовили наркотическое сырьё. Солдаты действовали, как превосходно отлаженный механизм, не совершили ни единой ошибки — этому, впрочем, способствовала слабая подготовка противника.

Однако ситуация быстро изменится. Противник многому научится. Охрана будет гораздо лучше. Картель усилит её ещё до того, как поймёт, что происходит.

Уничтоженная база по переработке сырья даст им понять, что организация охраны нуждается в улучшении.

А чего мы добились этим нападением? — подумал Рамирес. Этой ночью не будет переработано несколько сотен фунтов листьев коки.

Капитану не было дано никаких указаний, как поступить с листьями, и даже если бы он получил эти указания, уничтожить листья можно только огнём, а капитан был не настолько глуп, чтобы ночью разводить костёр на горном склоне, какие бы приказы он ни получил. Выходит, нападение было совершенно бесполезным.

Переработке подвергаются многие тонны листьев коки на десятках — скорее сотнях — временных баз. За эту ночь его отделение не нанесло наркобизнесу даже комариного укуса — картель попросту не заметит понесённого ущерба.

Тогда ради чего, черт побери, мы рискуем нашими жизнями? — спросил себя Рамирес. Этот вопрос ему следовало задать ещё в Панаме, но капитан, подобно трём другим офицерам, был охвачен яростью из-за убийства директора ФБР и остальных американцев. К тому же он был только капитаном и потому скорее исполнял приказы, чем отдавал их. Профессиональный офицер, он привык получать приказы от командиров батальона или бригады, старших офицеров, которые отдавали себе в них отчёт — большей частью. На этот раз, однако, он получил приказ из какого-то другого места — от кого? Теперь Рамирес уже не был уверен в правильности приказа, сомневался в том, что тот, кто отдал его, понимал последствия.

Но почему он не задал вопросов тогда?

Сегодня операция была проведена успешно. До этого все его мысли были направлены на исполнение определённой задачи. Теперь задача выполнена, и перед ним открылась пустота. Об этом следовало подумать раньше. Теперь Рамирес понял это, однако понял слишком поздно.

Вторая половина ловушки, в которую он попал, беспокоила его ещё больше.

Ему придётся убедить солдат, что они действовали правильно. Действительно, лучшего исполнения обязанностей не мог бы пожелать от них никакой командир.

Но...

Чем мы занимаемся здесь, черт побери? Он не знал этого, потому что ему не объяснили целей операции, потому что он был отнюдь не первым молодым капитаном, спохватившимся слишком поздно, потому что в вооружённых силах США для молодых капитанов стало почти традицией задавать себе вопрос: почему их заставляют что-то делать? Но почти всегда они задают себе этот вопрос слишком поздно.

У него, разумеется, не было выбора. Рамиресу приходилось исходить из того — как подсказывали ему подготовка и опыт, — что в проведении операции есть здравый смысл. И хотя у него были все основания сомневаться в этом — капитан был отнюдь не глуп, — он заставил себя верить в мудрость общего замысла.

Рамирес должен был верить в это. Стоит начать сомневаться в правильности приказов, и армия перестанет существовать.

Чавез, идущий в двухстах метрах впереди, чувствовал на спине мокрое липкое пятно и задавал себе другие вопросы. Ему никогда не приходило в голову, что придётся нести кровоточащий труп врага вверх по горному склону. Он не предполагал, что это станет ему напоминанием о том, что он совершил, заставит испытывать угрызения совести. Он убил крестьянина. Не вооружённого охранника, даже не врага, а какого-то бедняка, согласившегося выполнить работу, чтобы, наверно, накормить семью, — если такая у него была. Но разве у Чавеза был выбор? Неужели он должен был дать ему убежать?

Вопросы, стоявшие перед сержантом, были простыми. Но над ним — офицер, отдающий приказы. Капитан Рамирес знал, что делает. В этом и заключалась его работа: знать, что происходит, и отдавать приказы. Поэтому Чавез, поднимаясь по крутому склону к месту отдыха на вершине горы, почувствовал себя немного лучше, хотя окровавленная рубашка липла к спине, как угрызение совести.

* * *

Тим Джексон вошёл в свой кабинет в половине одиннадцатого вечера, закончив непродолжительные учения с отделениями прямо на территории Форт-Орда. Он едва успел опуститься в дешёвое вращающееся кресло, как зазвонил телефон. Учения прошли не слишком успешно. Озканьян осваивался с обязанностями командира отделения очень медленно. Уже второй раз он допустил ошибки и поставил командира взвода в неловкое положение, чем разозлил взводного сержанта Митчелла, который предсказывал молодому лейтенанту блестящую карьеру. И Джексон, и Митчелл понимали, что нельзя воспитать хорошего командира отделения меньше чем за четыре года, да и то лишь в том случае, если у него редкие способности, такие, как у Чавеза. Но сейчас Озканьян исполнял обязанности командира отделения, и потому Митчелл решил объяснить ему кое-что. Делал это взводный сержант энергично и с энтузиазмом, время от времени упоминая предков Озканьяна.

— Лейтенант Джексон, — ответил Тим после второго звонка.

— Лейтенант, с вами говорит полковник О'Мара из управления специальными операциями.

— Слушаю, сэр!

— До меня дошли слухи, что вы пытаетесь разыскивать старшего сержанта по имени Чавез. Это верно?

Джексон поднял голову и увидел вошедшего Митчелла с каской, обтянутой маскировочной тканью, в потной руке и довольной улыбкой на губах. На этот раз Озканьян все понял.

— Совершенно верно, сэр. Он не прибыл в часть, куда должен был прибыть. Чавез — один из моих...

— Вы ошибаетесь, лейтенант. Теперь он один из моих людей. Сейчас Чавез занимается кое-чем, о чём вам знать не положено, и отныне вы больше не будете никому звонить, повторяю — никому, вмешиваясь в дела, которые вас, черт побери, совсем не касаются. Вам это понятно, лейтенант?

— Но, сэр, извините меня, но я...

— У вас плохо со слухом, сынок? — Полковник говорил теперь тихо, и лейтенант, у которого и без того был трудный день, понял, насколько зловеще звучит его голос.

— Нет, сэр. Просто мне сообщили...

— Мне известно об этом. Я уже все уладил. Сержант Чавез принимает участие в операции, о которой вам не следует знать. Точка. Это ясно?

— Так точно, сэр.

Послышался низкий звук из положенной трубки.

— Проклятье! — выругался лейтенант Джексон. Сержант Митчелл не слышал ни слова из их разговора, но до двери, у которой он стоял, донёсся низкий гудок.

— Насчёт Чавеза?

— Да. Какой-то полковник из управления по спецоперациям — думаю, из Форт-Макдилла — говорил, что Чавез у них и принимает участие в чём-то. Мне не положено знать, в чём именно. Полковник утверждает, что все, уладил с Форт-Беннингом.

— Вот как, — заметил Митчелл, садясь на стул напротив лейтенанта, и тут же спросил:

— Вы не возражаете, если я сяду, сэр?

— Как вы думаете, что происходит?

— Ни хрена не понимаю, сэр. Но у меня есть приятель в Макдилле. Пожалуй, завтра я ему звякну. Мне совсем не нравится, когда мои парни исчезают, не оставляя следов. Так не должно быть. Да и разговаривать с вами этот полковник должен был повежливей, сэр. Вы ведь только исполняете свои обязанности, заботитесь о подчинённом, а разве можно ругать людей, исполняющих свой долг. Если вам ещё не говорили об этом, сэр, — объяснил Митчелл, — полковник не имел права набрасываться на лейтенанта. Если уж полковнику так хотелось уладить это дело, ему следовало позвонить командиру батальона или его заместителю по личному составу. Лейтенантам и без того достаётся от своих полковников, так что постороннее начальство не должно вмешиваться в наши дела. Именно для этого и существует цепь командиров, чтобы знать, кого ругать и за что.

— Спасибо, сержант, — улыбнулся Джексон. — Вы ободрили меня.

— Теперь об Озканьяне, — продолжал Митчелл. — Я посоветовал ему обращать больше внимания на своё отделение, а не на то, как он сам выглядит со стороны. Подумаешь, пытается создать образ железного сержанта! Думаю, на этот раз он понял. Вообще-то, Озканьян неплохой парень, просто должен поднабраться опыта. Митчелл встал. — До завтра, сэр. Я выведу взвод на утреннюю пробежку. Спокойной ночи.

— Хорошо, Спасибо, сержант. — Тим Джексон потянулся и решил, что сейчас лучше поспать, а канцелярской работой можно заняться и завтра. Он встал и пошёл к своей машине. По пути к общежитию холостых офицеров лейтенант продолжал размышлять о телефонном разговоре с полковником О'Марой. Кто этот полковник, черт бы его побрал? Лейтенанты обычно не встречаются с полковниками — Джексон появлялся дома у командира своей бригады на Новый год потому, что этого от него ждали, но не чаще. Лейтенанты, недавно закончившие академию, не должны слишком уж высовываться. С другой стороны, в Уэст-Пойнте ему дали понять чётки и ясно, что он несёт ответственность за своих подчинённых. То обстоятельство, что Чавез не прибыл в Форт-Беннинг, что его отъезд из Орда был... на удивление поспешным и что вполне естественная попытка Джексона выяснить, не произошло ли чего с его бывшим сержантом, привела к резкому выговору со стороны старшего офицера, всего лишь возбудило любопытство лейтенанта. Хорошо, решил он, пусть Митчелл свяжется со своими приятелями, а сам он пока останется в стороне и не будет привлекать к себе внимание, пока не выяснит подробности. В этом Тиму Джексону повезло. В Пентагоне у него служил старший брат, разбирающийся в подобных тонкостях, и немудрёно — его вот-вот должны были произвести в капитаны первого ранга или полковники, хотя он и морской лётчик. Робби даст ему совет, а сейчас лейтенанту совет и требовался.

* * *

Перелёт на САС был плавным и без приключений. И всё-таки Робби Джексон чувствовал себя не в своей тарелке. Ему совсем не нравилось сидеть в кресле, глядя назад, но ещё больше ему не нравилось летать на самолёте, если за штурвалом сидел кто-то другой. Робби был лётчиком-истребителем, затем стал испытателем и последнее время командовал отборной эскадрильей истребителей «Томкэт» ВМФ. Он знал, что является одним из лучших лётчиков в мире, и не хотел, чтобы его жизнь находилась в руках пилота, не обладающего таким опытом.

К тому же на самолётах авианосного снабжения стюардессы оставляли желать много лучшего. На этом самолёте, например, пассажиров обслуживал прыщавый парень судя по акценту, из Нью-Йорка, — который ухитрился тут же пролить кофе на пассажира, сидящего в соседнем кресле.

— Ненавижу полёты на самолётах такого класса, — пробормотал пострадавший.

— Действительно, это не авиакомпания «Дельта», не так ли? — заметил Джексон, укладывая папку в кейс. Новая тактическая схема навсегда запечатлелась у него в памяти. В конце концов, это он придумал её.

На пассажире была форма цвета хаки с буквами USA на воротнике. Значит, это технический представитель, штатский сотрудник одной из компаний, выполняющий какую-то работу для ВМФ. На борту авианосца всегда можно было их встретить эксперты по электронике либо инженеры, настраивающие новое оборудование или обучающие личный состав обращению с ним.

Им присваивали временное звание мичмана, однако обращались с ними, как с офицерами. Питались они в офицерской кают-компании, и размещали их в удобных каютах. Впрочем, все удобства на кораблях ВМФ были весьма относительными, если только вы не являлись капитаном первого ранга или адмиралом, а технические представители к их числу не относились.

— Ну и чем вы будете заниматься? — спросил Робби.

— Мы проверяем эффективность нового вида вооружения. Боюсь, что не имею права вдаваться в подробности.

— Один из видов тайного оружия?

— Пожалуй, — пробормотал мужчина, рассматривая кофейное пятно на колене.

— И часто приходится летать?

— Первый раз. А вы?

— Вообще-то я лётчик и базируюсь на авианосцах, но сейчас служу в Пентагоне, в оперативном управлении. Отдел управления тактическими истребителями.

— Мне ещё не приходилось совершать посадку на авианосец, — нервно заметил мужчина.

— Ничего страшного, —заверил его Робби. — Особенно днём.

— Вы так считаете? — Мужчина был так напуган, что даже не заметил, как наступила темнота.

— Да, в дневное время посадка на палубу авианосца производится достаточно просто. Приземляясь на обычный аэродром, смотришь вперёд и выбираешь место, где коснёшься дорожки. То же самое и на палубе авианосца, только здесь дорожка короче. А вот ночью не видишь места касания, поэтому посадка не так проста. Да вы не беспокойтесь, девушка, которая управляет нашим самолётом...

— Девушка?

— Да, на многих самолётах авианосного снабжения летают женщины. Мне сказали перед вылетом, что наш самолёт ведёт опытная лётчица, пилот-инструктор. Всегда пассажиров почему-то успокаивает, если им говоришь, что самолёт ведёт инструктор. Но сегодня посадку совершает ученик. — Джексон любил поддразнивать тех, кто боялся летать. К их числу относился и его друг Джек Райан.

— Ученик?

— Да, молодой курсант из Пенсаколы. Судя по всему, ему не доверили летать на истребителях или бомбардировщиках, вот он и попал на самолёт снабжения. В конце концов, курсантам тоже нужно учиться, ведь так? Когда-то всем приходится совершать первую ночную посадку на авианосец. Это выпадало и на мою долю уверяю вас, ничего страшного, — успокоил соседа Джексон, затем тщательно проверил, надёжно ли пристёгнуты ремни безопасности. За много лет он убедился, что лучший способ избавиться от страха — передать его кому-то другому.

— Спасибо.

— Вы будете принимать участие в стрельбах?

— Что?

— В этом и заключается цель учений. Будем сбивать боевыми ракетами беспилотные цели.

— Нет, у меня другая задача.

— Мне показалось, что вы из компании «Хьюз эйркрафт». Нам нужно убедиться, что система наведения «Феникс» работает достаточно надёжно.

— Нет. Я из другой компании.

— Хорошо. — Робби достал из кармана книгу и начал читать. Теперь, когда он убедился, что на борту самолёта находится ещё кто-то, обеспокоенный больше его, можно было и почитать. Разумеется, он не испытывал страха. Робби просто надеялся, что новый мастер высшего пилотажа, сидящий в кресле второго пилота, не грохнет САС со всеми пассажирами о палубу авианосца. Но это от него не зависело.

* * *

Когда отделение поднялось на вершину горы, место отдыха, солдаты устали.

Они заняли позиции, пока капитан провёл сеанс радиосвязи. По одному из каждой пары немедленно разобрали оружие для чистки и смазки, даже те из них, кто не произвёл ни единого выстрела.

— Ну что ж, Осо со своим пулемётом сегодня ночью отличились, — заметил сержант Вега, протягивая шомпол с куском ветоши через ствол длиной в двадцать один дюйм. — Между прочим, ты здорово поработал, Динг, — добавил он.

— Просто эти парни оказались слабоваты против нас.

— Ну что ты, приятель, если мы будем делать все как надо, у них не будет возможности проявить свои способности.

— Пока все получалось удивительно просто. Это может измениться.

Вега поднял голову и взглянул на небо.

— Пожалуй, ты прав.

* * *

Метеорологический спутник Национального управления по наблюдению за океаническими и атмосферными процессами, застывший на геосинхронной высоте над Бразилией, наблюдал направленной вниз камерой с низкой разрешающей способностью за планетой, с которой он взлетел одиннадцать месяцев назад и куда больше никогда не вернётся. Спутник завис, казалось, почти неподвижно на высоте двадцати двух тысяч шестисот миль над изумрудно-зелёными джунглями долины Амазонки, однако на самом деле он двигался со скоростью примерно семь тысяч миль в час, и его направленная на восток орбита точно соответствовала скорости вращения планеты далеко внизу. У спутника было, разумеется, немало приборов, но эта телевизионная камера цветного изображения исполняла самую простую работу.

Она следила за облаками, плававшими в воздухе, подобно далёким ватным шарикам.

То обстоятельство, что такая прозаическая работа может оказаться настолько важной, было совершенно очевидным и потому не всегда понятным. Этот спутник и его предшественники спасли тысячи человеческих жизней и потому являлись — хотя об этом и спорили — самой полезной и эффективной частью американской космической программы. Спасённые жизни принадлежали главным образом морякам, чьи корабли в противном случае могли столкнуться с непредсказанным штормом.

Находясь на такой громадной высоте, спутник следил за всем, что происходило на океанских просторах до Антарктики и Нордкапа, и ни один шторм не мог ускользнуть от его зоркого глаза.

Почти непосредственно под спутником в результате сочетания условий, ещё не понятых полностью, возникали циклонические штормы на просторе огромных тёплых вод Атлантики у западного берега Африки. Затем штормы переносились на запад к Новому Свету, где были известны под своим западно-индийским названием «ураганы». Информация, собранная спутником, поступала в Национальный центр слежения за ураганами, расположенный в Корал-Гейблс, штат Флорида. Метеорологи и специалисты по компьютерам работали там над многолетним проектом, целью которого было определить, почему возникают ураганы и по какой причине они движутся именно в этом направлении. Как раз сейчас началось самое напряжённое время года для этих учёных. Не меньше сотни научных сотрудников — многие из которых защитили докторские диссертации по этому вопросу, — прибывших сюда из десятков университетов для ведения исследований в летний период, изучали фотографии первого шторма этого года. Некоторые надеялись, что штормов будет много, что даст массу материалов, на основе которых удастся научиться кое-чему.

Более опытные учёные понимали их чувства, но в то же время знали, что океанские штормы колоссальной силы представляли собой самое разрушительное и ужасное проявление мощи природы и всякий раз влекли за собой гибель тысяч людей, живших вблизи морского побережья. Они знали также, что эти урагану возникают по ещё не известным науке причинам, так что никому пока не удавалось разработать надёжную модель их точного предсказания. Люди могли всего лишь наблюдать за ними, следить за их продвижением, измерять силу и предупреждать тех, кто оказывался на их пути. Учёные присваивали ураганам имена. Эти имена выбирались ещё загодя и всегда в алфавитном порядке. Первым именем для урагана этого года было «Адель».

Под внимательным взглядом телевизионной камеры в пятистах милях от островов Зелёного мыса, колыбели ураганов, скапливались облака и поднимались к небу. Ещё никто не мог сказать, будет ли это тропический циклон или просто ещё один сильный ливень. Сезон штормов только начинался, но все указывало на то, что он окажется редким по силе ураганом. Пустыня в Западной Африке была необычайно раскалённой для весны, а жара в этой части Африканского материка оказывает заметное влияние на возникновение и развитие циклонической деятельности.

Грузовик прибыл в положенное время, чтобы забрать людей и пасту, выработанную из листьев коки. Однако на место встречи никто не пришёл. Шофёр прождал час, и все напрасно. С ним, разумеется, приехали ещё двое, и он послал их на базу, где велась переработка листьев коки. Шофёр был старшим и не имел ни малейшего желания карабкаться по этим проклятым горам. Поэтому, пока его помощники лезли наверх, он сидел и курил. Прошёл ещё час. По шоссе мчались автомобили, особенно много было огромных дизельных грузовиков, глушители которых закреплены не так надёжно, как в других, более процветающих районах страны. К тому же отсутствие глушителей улучшало экономичность двигателей, увеличивая шум и количество выхлопных газов. Мимо него уже пронеслось немало таких чудовищ. Они раскачивали его собственный грузовик в потоке воздуха и вибрации бетонной поверхности шоссе. Именно поэтому он и не услышал взрыва.

Прождав в общей сложности девяносто минут, шофёр понял, что ему придётся самому взбираться на гору. Он запер машину, закурил и начал карабкаться по тропинке.

Подъем оказался нелёгким. Несмотря на то, что он вырос в окрестных горах и отлично помнил, как в детстве подъем на тысячу футов был всего лишь соревнованием с другими мальчишками, за годы, проведённые за рулём грузовика, мышцы его ног больше привыкли нажимать на педали управления. Если раньше он взобрался бы на гору за сорок минут, теперь ему пришлось потратить больше часа, и, когда, наконец, цель была близка, он был вне себя от ярости, слишком разъярённый и слишком усталый, чтобы обратить внимание на очевидные вещи. Он всё ещё слышал грохот проносящегося внизу транспорта, слышал щебет птиц вокруг — и больше ничего, хотя к этому времени уже следовало заметить необычное. Он остановился, чтобы перевести дыхание, и увидел нечто, впервые заставившее его насторожиться. Он наклонился. Это было тёмное пятно на тропинке. По какой-то причине коричневая глина стала чёрной, но это могло случится по какой угодно причине, он спешил, и у него не было времени задуматься над увиденным. В конце концов, за последнее время их не беспокоила ни армия, ни полиция, и он не мог понять, почему первичная очистка делалась так высоко на склоне горы. В этом, казалось, не было необходимости.

Ещё через пять минут он увидел небольшую поляну и только сейчас понял, что оттуда не доносится никаких звуков, хотя исходит какой-то странный резкий запах. Ну конечно, это из-за кислоты, которая применяется при обработке листьев, решил он. Затем тропинка повернула в последний раз, и он увидел...

Для водителя грузовика кровь и смерть не были внове. Ещё до основания картеля он принимал участие в боях и своими руками убил несколько сторонников группы М-19. Именно в результате этих войн и образовался картель. Так что ему приходилось не только видеть кровь, но и проливать её самому.

Но не таким образом. Все четырнадцать человек, которых он привёз прошлой ночью к подножию горы, лежали рядом, плечом к плечу, длинной полосой на земле.

Мёртвые тела уже распухли от жары, и животные ковырялись в открытых ранах. Те двое, которых он послал пару часов назад, умерли совсем недавно. Хотя водитель не разбирался в подробностях боевых действий, они погибли от взрыва противопехотной мины, выпрыгнувшей из земли, когда они наклонились, чтобы осмотреть трупы. Тела этих двоих разорвало на части, причём в тех местах, куда попали стальные шарики от мины, части тел совсем отсутствовали. Из трупов ещё текла кровь. На лице одного отражались удивление и ужас. Второй лежал ничком, и из его спины был вырван кусок размером с обувную коробку.

Шофёр замер на месте. Примерно с минуту он боялся шевельнуться, затем дрожащими руками достал пачку сигарет, вынул одну, тут же уронил две и не решился наклониться за ними. Прежде чем достать третью, он повернулся и осторожно пошёл обратно по той же тропинке. Ещё через сто метров он бежал как безумный — каждый птичий крик и шум ветра в деревьях казались ему шагами догоняющего солдата. Он не сомневался, что нападение совершено солдатами.

Только солдаты убивают так точно и аккуратно.

* * *

— Ваш доклад, сделанный сегодня, был великолепен. Нам и в голову не приходило так детально изучить национальный вопрос в Советском Союзе. Ваш анализ, на мой взгляд, просто блестящий. — Сэр Бэзил Чарлстон торжественно поднял рюмку. — Вы честно заработали новое назначение. Примите мои поздравления, сэр Джон.

— Спасибо, Бэз. Жаль только, что это назначение не произошло по другому поводу, — произнёс Райан.

— С ним так плохо?

— Боюсь, что да, — кивнул Джек.

— Да ещё смерть Эмиля. Неудачный год для вас, парни.

На лице Райана появилась мрачная улыбка.

— Это уж точно.

— Ну и что вы собираетесь предпринять?

— Боюсь, не смогу говорить об этом, — выбирая слова, ответил Джек. А сам подумал: не имею ни малейшего представления, но разве могу в этом признаться?

— Понимаю. — Руководитель Секретной разведывательной службы её королевского величества согласно кивнул. — Какой бы вы ни выбрали ответный шаг, не сомневаюсь, он будет правильным.

В этот момент Райан понял, что адмирал Грир совершенно прав. Ему необходимо знать о таких вещах, иначе его коллеги и здесь, и в других странах будут считать его дураком. Через несколько дней он вернётся домой и все обговорит с судьёй Муром. Теперь у Джека немалое влияние. Он воспользуется им, чтобы убедиться, насколько оно велико.

* * *

Капитан третьего ранга Джексон проснулся после шестичасового сна. Он тоже получил возможность воспользоваться величайшей роскошью на борту военного корабля — уединением. Его звание и предыдущая должность командира эскадрильи были достаточны, чтобы оказаться включённым в список почётных гостей и на авианосце, — в этом огромном плавучем городе нашлась свободная одноместная каюта. Правда, судя по грохоту, она находилась под одной из передних катапульт на лётной палубе, и поэтому ни один из командиров эскадрильей «Рейнджера» не пожелал выбрать её для проживания. После прибытия на борт авианосца Джексон посетил начальство и ещё три часа мог не заниматься никакими официальными обязанностями. Приняв душ, побрившись и выпив чашку кофе, Робби решил заняться своими задачами. Он направился на склад, где хранились боеприпасы.

Склад представлял собой большое помещение с относительно низким потолком.

Здесь хранились бомбы и ракетные снаряды. Вообще-то, он состоял из нескольких помещений, рядом с которыми находились мастерские, где «умные» боеприпасы испытывались и ремонтировались техническими специалистами. Джексона больше всего интересовали ракетные снаряды «Феникс» А1М-54 класса «воздух — воздух». У этих снарядов в прошлом возникали проблемы с системой наведения, и одной из задач учений авианосной группы была проверка этих систем. Лётчики хотели убедиться, что подрядчики устранили недостатки.

Вход в эти помещения был по вполне очевидным причинам строго ограничен.

Робби показал свои документы главному старшине, и тут же выяснилось, что несколько лет назад они вместе служили на авианосце «Кеннеди». Главный старшина провёл Джексона в мастерскую, где специалисты по боеприпасам занимались ракетными снарядами. На заострённом носу одного из снарядов висел странно выглядевший прибор.

— Какое твоё мнение? — спросил один техник.

— Мне кажется, все в порядке, Дюк, — ответил второй, глядя на экран осциллоскопа. — Давай попробуем смоделировать глушение системы наведения.

— Это и есть снаряды, которые мы готовим для учений, сэр, — объяснил главный старшина. — Пока вроде работают нормально, но...

— Но ведь проблему с наведением с самого начала обнаружили именно вы? — спросил Робби.

— Я и мой первый босс, лейтенант Фредериксон, — кивнул главстаршина.

Недостатки в системе наведения обошлись подрядчику в несколько миллионов долларов штрафа, не говоря уже о том, что все ракетные снаряды А1М-54 были лишены сертификата, в результате чего самый надёжный снаряд класса «воздух-воздух» был снят с вооружения самолётов ВМФ. Главный старшина подвёл Джексона к стойке, где были уложены ракетные снаряды, предназначенные для испытаний.

— Сколько штук будет использовано при стрельбах?

— Пока не убедимся, что все получается хорошо, — ответил Робби.

Главный старшина что-то пробурчал.

— В этом случае стрельбы будут продолжительными, сэр.

— Ну и что? Беспилотные машины — дешёвая штука! — произнёс Робби, повторяя самую невероятную ложь на флоте. Однако старшина понял, что он имел в виду.

Стрелять по беспилотным мишеням куда дешевле, чем отправиться в Индийский океан и попытаться вести бои с иранскими истребителями F-14А «Томкэт» (в иранских ВВС они тоже состояли на вооружении) и уже там убедиться, что системы наведения на проклятых «Фениксах» не действуют. Такой метод проверки эффективности ракет класса «воздух — воздух» невероятно дорог, потому что здесь ставится на карту жизнь лётчика-истребителя, на подготовку которого потрачены миллионы долларов.

Но Джексон всё-таки убедился, что системы наведения действуют безукоризненно, по крайней мере во время тестов, проводимых техниками. Чтобы избежать недопонимания, Робби сказал главному старшине, что во время стрельб будет использовано от десяти до двадцати «Фениксов-С», а также большое количество ракет «Спэрроу» и «Сайдуайндер», после чего пошёл к выходу. Он увидел все, что ему было нужно, да и техникам предстояло ещё немало работы.

— Похоже, сэр, что на этот раз будет использовано много боеприпасов. Вы уже знаете, что к нам доставили для испытания новые бомбы?

— Нет. Во время перелёта на САС я встретил технического представителя, однако он оказался крайне неразговорчивым. Не понимаю, что нового может быть в бомбах? Это всего лишь бомбы, верно?

Главный старшина рассмеялся.

— Пойдёмте, сэр, я покажу вам «тихую бомбу».

— Что?

— Неужели вы не помните телевизионные передачи о Рокки и Бульвинкле, сэр?

— Старшина, я просто не понимаю, о чём вы говорите.

— Видите ли, сэр, в детстве я любил смотреть передачи о летучей белке по имени Рокки и лосе Бульвинкле. В одной из таких передач речь шла о том, как Борис и Наташа — они были плохими — пытались украсть нечто под названием «тихий взрыв». Это было взрывчатое вещество, уничтожающее все вокруг без малейшего шума. Так вот, судя по всему, наши парни на полигоне Чайна-Лейк сумели разработать что-то похожее!

Главный старшина открыл люк, что вёл в бомбохранилище. Длинные обтекаемые цилиндры — до тех пор, пока их не поднимут на лётную палубу, с бомб были сняты взрыватели и хвостовые стабилизаторы — лежали на деревянных поддонах, надёжно прикреплённых к стальной палубе цепями. На поддоне рядом с грузовым лифтом, который поднимет поддоны на палубу, было уложено несколько бомб, окрашенных в синий цвет. Обычно так окрашивали учебные боеприпасы, однако на поддоне виднелся ярлык, чётко показывающий, что эти бомбы несут боевой заряд взрывчатки. Робби Джексон был лётчиком-истребителем, и ему обычно не приходилось заниматься бомбометанием, но это являлось одной из сторон его профессии. Перед ним лежали самые обычные авиационные бомбы в обтекаемом корпусе весом в две тысячи фунтов, что означало боевой заряд в девятьсот восемьдесят пять фунтов и чуть больше тысячи фунтов стального корпуса.

Единственная ризница между «глупой», или «железной», бомбой и наводящейся на цель «умной» бомбой заключалась в том, что к ней были присоединены два дополнительных приспособления: искатель системы наведения в носовой части и управляемые стабилизаторы в хвостовой. Оба приспособления присоединялись к обычным местам крепления и представляли собой, по сути дела, часть общей системы наведения. По очевидным причинам они хранились в отдельном помещении. В остальном же синие бомбовые корпуса имели самый обычный вид.

— Ну и что? — спросил Джексон.

Главный старшина постучал по ближайшей бомбе костяшками пальцев. Звук был очень странным, настолько странным, что и Робби последовал примеру старшины.

— Это не сталь.

— Клетчатка, сэр. Они делают чёртовы бомбы из бумаги! Как вам это нравится?

— Ну конечно, — понял офицер. — Технология «Стелс».

— И всё-таки этих малышей нужно наводить на цель. Ведь при взрыве не образуется никаких осколков. — Назначением стального корпуса было то, что при взрыве бомба превращалась в тысячи острых как бритва осколков, летящих с огромной скоростью и разрывающих все, что находилось в радиусе их действия после детонации. Людей убивает не взрыв — хотя именно для этой цели и создавались бомбы, — а осколки, образующиеся после него. — Вот почему мы и называем их «тихими бомбами». Правда, при взрыве этой стервы грохот оглушительный, сэр, но после того, как рассеется дым, возникает вопрос: а что произошло?

— Новые чудеса с Чайна-Лейк, — заметил Робби. Кому нужна такая бомба, подумал он. Впрочем, это, наверно, для создающегося тактического бомбардировщика «Стелс». Сам Джексон пока ещё мало что знал о «Стелсе». В Пентагоне его никто не инструктировал по этому вопросу. Зато тактические операции истребителей его очень интересовали, и Робби отправился на поиски командира авианосной группы истребителей, чтобы обсудить с ним свои заметки.

Первая часть учений начнётся для авианосной группы примерно через двадцать четыре часа.

* * *

Информация о случившемся поступила, разумеется, в Медельин довольно быстро. К полудню стало известно, что две временные базы по первоначальной очистке наркотиков были уничтожены, причём погиб тридцать один человек. Потеря рабочей силы существенной роли не играла. В каждом случае больше половины убитых были нанятые местные крестьяне, выполнявшие работу носильщиков, да и остальные вряд ли что-нибудь значили для картеля, хотя и работали в нём постоянно. Их назначением было не допускать, чтобы кто-нибудь проявлял лишний интерес к ведущимся операциям, и они, вооружённые автоматами, решали эту задачу не убеждением, а наглядным примером. Беспокоило, однако, то, что, если слухи о происшедшем распространятся, могут возникнуть трудности с вербовкой рабочих для первичной очистки наркотиков.

Но самым неприятным было другое — никто просто не понимал, что происходит.

Может быть, колумбийская армия возобновила рейды в горы? Или М-19 нарушила обещание, а может быть, ФАРК? Или кто-нибудь ещё? Никто не имел представления.

Это раздражало картель, потому что главари платили за информацию немалые деньги. Тем не менее картель представлял собой группу людей, и действия могли быть предприняты лишь после того, как между ними будет достигнута договорённость. Было принято решение провести встречу. Но тут главари организации забеспокоились, не подвергнется ли опасности их жизнь. В конце концов, где-то, совершенно очевидно, находились группы вооружённых людей, не испытывающих ни малейшего уважения к человеческой жизни, и это пугало главарей картеля. Хуже всего было то, что у этих вооружённых групп имелось тяжёлое оружие и навыки его применения. Поэтому решили провести встречу в самом безопасном месте.

Молния.

Совершенно секретно ***** Кейпер.

19.14 по Гринвичу.

Доклад радиоразведки Перехват 1993. Начало 19.04 по Гринвичу. Частота 887,020 МГц.

Вызов: Субъект Фокстрот.

Принявший вызов: Субъект Униформ.

Ф: Вопрос решён. Встречаемся в твоём доме завтра вечером в 20.00 (время местное).

У: Кто примет участие?

Ф: Субъект Эхо не может приехать, однако производство все равно не его сфера деятельности. Со мной приедут субъекты Альфа, Гольф и Виски. Насколько надёжна твоя охрана?

У: В моём (удивлённое восклицание) замке? (Смех.) Приятель, мы сумеем выстоять здесь против целого полка, да и мой вертолёт всегда наготове. На чём ты приедешь?

Ф: Ты видел мою новую машину?

У: Твои большие ноги? (Смысл непонятен.) Нет, я ещё не видел твою новую чудесную игрушку.

Ф: Я обзавёлся ею из-за тебя, Пабло. Почему ты отказываешься отремонтировать дорогу к своему замку?

У: Дожди постоянно разрушают её. Действительно, следовало бы заняться ею, но я прилетаю сюда на вертолёте.

Ф: И ты ещё жалуешься по поводу моих игрушек? (Смех.) До встречи завтра вечером, дружище.

У: До свиданья.

Конец разговора, сигнал прерванной связи, перехват закончен.

Не прошло и несколько минут после приёма перехвата, как его текст доставили Бобу Риттеру. Итак, вот он, этот шанс, цель всей операции. Он тут же послал необходимые указания, не советуясь с Каттером или президентом. В конце концов, это ему была выдана лицензия на охоту.

На борту авианосца «Рейнджер» мнимый технический представитель получил зашифрованное сообщение меньше чем через час. Он тут же позвонил капитану третьего ранга Дженсену, затем пошёл к нему. Найти каюту командира эскадрильи оказалось нетрудно. «Технический представитель» был опытным оперативником и превосходно разбирался в картах. Это качество пришлось очень кстати на авианосце, где даже бывалые моряки иногда терялись в сером лабиринте коридоров.

Капитан третьего ранга Дженсен удивился, что «технический представитель» пришёл к нему так быстро, но он всё-таки успел вызвать к себе своего штурмана-бомбардира, чтобы тот присутствовал при инструктаже.

* * *

Примерно в то же время получил распоряжение и Кларк. Он позвонил Ларсену и немедленно договорился о полёте вдоль долины к югу от Медельина для окончательной рекогносцировки цели.

* * *

Сомнения, мучившие Динга Чавеза, исчезли после того, как он выстирал рубашку. В сотне метров от их базы протекал небольшой ручей, и солдаты по очереди выстирали в нём свои вещи, а также помылись, насколько это возможно без мыла. В конце концов, рассуждал сержант, каким бы бедным и глупым ни был этот крестьянин, он занимался делом, которым ему не следовало заниматься. Больше всего Чавеза беспокоило то, что он уже потратил полтора магазина патронов, а у отделения стало меньше на одну противопехотную мину типа «клеймор», которая, как они слышали несколько часов назад, взорвалась точно, как запланировано. Их подрывник был настоящим экспертом по минам-ловушкам. Покончив со своей урезанной личной гигиеной, Динг вернулся к периметру. Сегодня вечером они отдохнут, выставив сторожевой пост в нескольких сотнях метров и патрулируя базу — на всякий случай, чтобы их никто не потревожил. В остальном это будет спокойная ночь.

Капитан Рамирес объяснил им, что не стоит проявлять в этом районе излишнюю активность. Так можно спугнуть дичь раньше назначенного времени.

Глава 18 Непредвиденные обстоятельства

Для сержанта Митчелла проще всего было позвонить своему приятелю в Форт-Макдилл. Когда-то он служил с Эрни Дэвисом в 101-й воздушно-десантной дивизии, жил вместе с ним в доме на две семьи и осушил бесчисленное множество пивных банок после ужинов с бюргерами и колбасками, жаренными на углях, Они оба достигли ранга Е-7, превосходно разбирались в армейских делах, которые, если уж говорить честно, находятся в руках опытных сержантов. Офицеры получают более высокое жалованье, и на них сыплются все шишки, тогда как сержанты-сверхсрочники поддерживают в армии порядок. На столе у Митчелла лежал справочник, в котором числились все армейские телефоны, и он набрал соответствующий номер.

— Эрни, привет. Это Митч.

— Здорово, дружище. Как жизнь в долине, где выделываются лучшие вина?

— Бегаем по горам, парень. Как семья?

— Все в порядке, Митч. А у тебя?

— Энни превращается в настоящую маленькую леди. Слушай, я позвонил тебе вот почему. Хочу убедиться, что один из моих парней попал к тебе и не затерялся по дороге. Старший сержант Доминго Чавез. Знаю, Эрни, он тебе понравился. Хороший парень. Дело в том, что у нас произошла путаница с его бумагами, и мне хочется, чтобы он попал куда нужно.

— Нет проблем, — ответил Эрни. — Как ты говоришь, Чавез?

— Точно. — И Митчелл повторил фамилию Динга по буквам — Не могу припомнить. Не вешай трубку, я позвоню по другому телефону. Через мгновение снова послышался голос Эрни в сопровождении щёлкающего звука компьютера. Куда мы идём? — изумлённо подумал Митчелл. Даже сержанты в армии вынуждены пользоваться проклятыми аппаратами.

— Ну-ка, повтори ещё раз, Митч.

— Чавез, зовут Доминго, Е-6. — Митчелл продиктовал служебный номер, который соответствовал номеру социального страхования Чавеза.

— Нет, Митч, его у нас нет.

— То есть как это нет? Нам позвонил ваш полковник О'Мара...

— Кто?

— Какой-то полковник, сказал, что его фамилия О'Мара. Мой лейтенант говорил с ним, и ваш полковник крыл его почём зря. Он у нас совсем молодой, только из академии, ему ещё нужно многому учиться, — объяснил Митчелл.

— Послушай, Митч, я ни разу не слышал о полковнике О'Маре. По-моему, ты перепутал название базы.

— Вот как? — Митчелл был действительно озадачен. — Мой лейтенант, по-видимому, на этот раз дал маху. О'кей, Эрни, дальше я займусь этим сам.

Передай привет Хейзл.

— Обязательно, сынок. У тебя очаровательная жена, Митч. Пока.

— Так. — Митчелл недоуменно уставился на телефон. Что это за чертовщина?

Динга нет в Беннинге, и теперь ясно, что он не в Макдилле. Тогда где же он, черт побери7 Взводный сержант набрал номер Центра личного состава, расположенного в Александрии, в Вирджинии. Сержантский клуб представлял собой дружную организацию, а сообщество тех, кто сумел достичь категории Е-7, не только дружное, но и небольшое. Сейчас он звонил сержанту первого класса Питеру Стэнковски. Митчелл дозвонился со второй попытки.

— Привет, Стэн! Это Митч.

— Ты что, хочешь сменить работу? — Стэнковски являлся распределителем. Его обязанностью было распределять товарищей-сержантов по новым должностям. Занимая такую должность, Стэн обладал немалой властью.

— Нет, Стэн, мне нравится служить в лёгкой пехоте. Это правда, что ты собираешься отныне разъезжать в личной бронемашине? — Недавно Митчелл узнал, что скоро Стэнковски переводится в 1-ю механизированную дивизию в Форт-Худе и будет руководить действиями своего отделения из боевой бронемашины «Брэдли М-2».

— Ничего не поделаешь, Митч, у меня плохо с коленями. Тебе не приходило в голову, как хорошо воевать, сидя в удобном кресле? Не говоря уж о том, что двадцатипятимиллиметровая автоматическая пушка обладает способностью убедить кого угодно. Ну, чем могу помочь?

— Пытаюсь разыскать одного из моих бывших сержантов. Видишь ли, у меня во взводе служил Е-6. Пару недель назад его забрали у нас, нам пришлось спешно оформлять документы на него, а теперь выясняется, что он не там, где ему следовало быть.

— Сей...час узнаем. Дай-ка мне включить свою волшебную машину, и мы тут же разыщем твоего парня. Как его фамилия? — спросил Стэнковски. Митчелл сообщил ему всю необходимую информацию. — Одиннадцать-«Браво», верно? — 11-Б была военно-учётная специальность Чавеза, или ВУС. Это значило, что он относится к лёгкой пехоте. Военно-учётная специальность механизированной пехоты была Одиннадцать-«Майк» — 11-М.

— Точно. — Митчелл услышал звуки нажимаемых клавиш.

— Ты говоришь — Ч-а-в-е-з?

— Да.

— Все в порядке, я нашёл его. Сначала его должны были направить в Беннинг, в компанию «Зелёных беретов»...

— Да, это он! — с облегчением воскликнул Митчелл.

— ... но потом приказ изменили и послали твоего сержанта в Макдилл.

Но его нет в Макдилле! Митчелл с трудом удержался от такого ответа.

— Там подозрительные ребята и могут не ответить на твои вопросы. Ты знаком с Эрни Дэвисом, верно? Так вот, он служит в Макдилле. Спроси его.

— О'кей, — ответил Митчелл, изумлённый по-настоящему. Но ведь я только что говорил с ним. — Ты когда переводишься в Худ?

— В сентябре.

— Ладно, я позвоню... Да-да, сейчас позвоню Эрни. Береги себя, Стэн.

— Звони, если что. Передай привет семье. Ну пока.

— Проклятье, — пробормотал Митчелл, положив трубку. Ему только что удалось доказать, что Чавеза больше не существует. Это было в высшей степени необычно.

В армии не пропадают люди, по крайней мере не таким образом. Сержант не знал, что делать дальше, — разве что ещё раз поговорить с лейтенантом?

* * *

— Вчера мы нанесли ещё один удар, — сказал Риттер адмиралу Каттеру. — Пока нам везёт. Один из наших получил царапину, ничего серьёзного, зато мы ликвидировали три базы, погибло сорок четыре вражеских наёмника...

— Ну и что ещё?

— А ещё сегодня вечером четыре видных главаря картеля собираются на совещание, вот здесь. — Риттер передал советнику по национальной безопасности спутниковую фотографию вместе с текстом радиоперехвата. — Причём все это те, кто занимается производством наркотиков: Фернандес, Д'Алехандро, Вагнер и Унтиверос. Судьба их задниц в наших руках.

— Отлично. Займитесь этим, — ответил Каттер.

* * *

В это время Кларк рассматривал ту же самую фотографию. Рядом лежали несколько перспективных аэрофотоснимков и поэтажные планы дома.

— Вы считаете, они соберутся в этой комнате, вот здесь?

— Мне не приходилось бывать там, но это очень походит на зал для заседаний, — ответил Ларсон. — На какое расстояние вам понадобится приблизиться?

— Хотелось бы не дальше четырех тысяч метров, хотя наземный лазерный указатель цели действует до шести.

— Тогда как вам нравится вот эта горная вершина? Оттуда открывается вид на всю усадьбу.

— Сколько времени нам понадобится, чтобы добраться до вершины?

— Три часа. Два часа езды на машине и ещё час пешком. Знаете, это можно даже осуществить с самолёта...

— Вашего? — лукаво усмехнулся Кларк.

— Этого ещё не хватало! — Оба знали, что отправятся на японском вездеходе «Субару» с приводом на обе оси. У Ларсона было в запасе несколько комплектов номерных знаков, да и автомобиль принадлежал не ему. — Я знаю номер телефона, и у меня есть сотовый аппарат.

Кларк удовлетворённо кивнул. Он предвкушал предстоящую работу. Ему приходилось заниматься подобным против людей вроде этих, но ни разу с официального одобрения, причём полученного от такого высокого лица.

— О'кей, мне потребуется окончательное заключение. Заезжайте за мной в три.

* * *

Мюррей поспешно выбежал из своего кабинета, как только ему позвонили из больницы. Люди, лежащие в больничных палатах, никогда не выглядят красивыми, но ему показалось, что Мойра за последние шестьдесят часов постарела на десять лет. Да и о человеческом достоинстве в больницах не слишком заботятся. Её руки были прикреплены к раме кровати. Здесь все ещё боялись новой попытки самоубийства. Мюррей знал, что это необходимо, более чем необходимо, но за последнее время Мойра перенесла так много, и потому его задача не стада легче.

Больничная палата была уставлена цветами. Всего лишь горстка агентов ФБР знала, что произошло на самом деле, и почти все остальные в Бюро сделали вывод, что смерть Эмиля так сильно повлияла на Мойру Вулф. Впрочем, это было недалеко от истины.

— Ты всех нас изрядно напугала, малышка, — заметил он.

— Это все — моя вина. — Мойра не могла заставить себя смотреть на него и через несколько секунд отвела глаза в сторону.

— Нет, Мойра, просто ты оказалась жертвой. Ты попала в руки одного из лучших в мире специалистов. Такое бывает даже с очень опытными. Поверь мне, уж я-то знаю, о чём говорю.

— Я позволяла ему использовать себя. Чувствую себя хуже проститутки.

— Не хочу и слышать об этом. Ты сделала ошибку. Это случается. Ты не хотела никому причинить вреда и не нарушила законов. Стоит ли из-за этого умирать? Нет, конечно, когда у тебя есть дети, о которых нужно заботиться.

— Что подумают они о своей матери? Что подумают, когда узнают...

— Ты уже и так напугала их, Мойра. Они любят тебя. Разве может что-нибудь повлиять на любовь? — Мюррей покачал головой. — Вряд ли.

— Они будут стыдиться меня.

— Мойра, они страшно испуганы, стыдятся своего поведения. Им кажется, что отчасти это и их вина. — Слова Мюррея попали в цель.

— Нет! Во всём виновата только я.

— Мойра, я только что сказал, что твоей вины в случившемся нет. Ты всего лишь оказалась на пути эксперта по имени Феликс Кортес.

— Это его настоящее имя?

— Да. Раньше Кортес был полковником в секретной полиции Кубы. Закончил академию КГБ и является действительно превосходным агентом. Тебя он выбрал потому, что ты вдова — красивая и молодая. Он изучил тебя, выяснил, что ты одинока, подобно большинству вдов, и использовал все своё очарование. Думаю, он одарён от природы и к тому же обучен настоящими экспертами. Ты просто не смогла бы устоять перед ним. Скоро сюда приедет психиатр, доктор Лодж из университета Темпля, и скажет тебе то же самое, что сказал я, только у него гонорар за консультацию намного выше. Впрочем, ты об этом не беспокойся. Оплата врачебной помощи идёт за счёт профессиональной страховки.

— Но я не могу больше работать в Бюро.

— Это верно. Тебе придётся отказаться от допуска к секретным документам, согласился Дэн. — Впрочем, это не такая уж и потеря, верно? Теперь ты будешь работать в Министерстве сельского хозяйства, совсем рядом со зданием Гувера, на той же улице. Там ты будешь получать такую же зарплату и займёшь тот же уровень в таблице государственных служащих, — мягко заметил Мюррей. — Билл лично занимался этим.

— Мистер Шоу? Но почему?

— Потому что ты — хороший человек, Мойра. Понятно?

* * *

— А что конкретно мы собираемся делать? — спросил Ларсон.

— Подождём — увидим, — ответил Кларк, рассматривая дорожную карту.

Недалеко от места, куда они собирались, находился городок под названием Сан-Диего. Интересно, подумал Кларк, может быть, там действительно жил некто по имени Зорро.

— Какая у вас версия прикрытия, если нас увидят вместе?

— Вы — геолог, а я перебрасываю вас на самолёте из одного места в другое. Вы ищете новые месторождения золота.

— Отлично. — Кларк обычно использовал именно такие версии прикрытия.

Геология относилась к числу его увлечений, и он мог рассуждать на эту тему с таким знанием дела, что ему поверил бы профессор геологии. Более того, несколько раз Кларк именно так и поступал. Вдобавок этой легендой можно воспользоваться, чтобы объяснить наличие инструментов в багажнике «джипа» — вездехода, по крайней мере, неопытному или . недостаточно подготовленному наблюдателю. Например, наземный лазерный указатель цели, объяснят они, это геодезический инструмент, что почти соответствовало действительности.

Сама поездка не была чем-то необыкновенным. Покрытие на местных дорогах по качеству уступало американским шоссе, да и отбойные брусы на поворотах встречались крайне редко, однако главная опасность состояла в том, что здешние водители увлекались ездой на большой скорости и, мягко говоря, не слишком обращали внимание на правила дорожного движения, думал Кларк. Однако это ему нравилось. Ему вообще нравилась Южная Америка. Несмотря на многочисленные социальные проблемы, её жители любили жизнь, были открытыми и честными.

Соединённые Штаты были, наверно, такими же сотню лет назад. Дикий Запад уж точно выглядел таким. В Южной Америке можно было восхищаться многим. Жаль, конечно, что экономика этих стран развивалась по-другому, не так, как следовало, но Кларка не интересовали социальные теории. Ведь и он вышел из рабочего класса своей страны, а во всех важных вопросах трудящийся народ везде одинаков. Несомненно, местные жители не испытывали особой любви к производителям наркотиков, особенно тем из них, кто похваляется своим богатством и властью. Крестьяне, скорее всего, недовольны тем, что их полиция и армия не предпринимают ничего, чтобы разгромить главарей наркомафии. Недовольны и беспомощны. Единственная «народная» организация, пытавшаяся покончить с наркомафией, была М-19 — марксистская партизанская группа. В общем-то, это было элитарное сообщество выросших в городе и получивших университетское образование интеллектуалов. Когда они похитили сестру крупного торговца кокаином, остальные дельцы, связанные с наркобизнесом, сплотились, чтобы спасти её. Они убили свыше двухсот боевиков М-19, и результатом стало появление медельинского картеля.

Поэтому Кларк восхищался картелем. Неважно, плохими они были людьми или хорошими, но они заставили марксистскую революционную организацию сдаться, ведя с ней партизанскую войну в городах по её же собственным правилам. Ошибка картеля — если даже не принимать во внимание то обстоятельство, что он занимался делом, вызывающим отвращение и ненависть у Кларка, заключалась в том, что его главари решили, будто способны воевать против иного, гораздо более сильного противника по тем же правилам, и притом сочли, что противник не ответит им тем же. Такой поворот представлял собой честную игру, подумал Кларк.

Он откинулся на спинку сиденья и задремал. Теперь они поймут подобное предупреждение.

* * *

В трехстах милях от побережья Колумбии авианосец «Рейнджер» развернулся навстречу ветру, и с его лётной палубы начали взлетать самолёты. Авианосная группа состояла из самого авианосца и его сопровождения: крейсера «Томас С. Гейтс» класса «Иджис», ещё одного ракетоносного крейсера, четырех эсминцев, фрегатов, вооружённых ракетными снарядами, и двух миноносцев противолодочной обороны. Их сопровождала группа обеспечения, состоящая из танкера, корабля «Шаста» с грузом боеприпасов и трех кораблей охраны. Группа обеспечения находилась на пятьдесят миль ближе к побережью Южноамериканского континента. В пятистах милях от этой боевой группы в сторону моря дислоцировалась ещё одна похожая группа, возвращающаяся на базу после длительного пребывания на «Верблюжьей стоянке» в Индийском океане. Эта возвращающаяся группа изображала вражеские корабли — раньше, до периода «гласности», их назвали бы русскими, но не теперь.

Робби Джексон, наблюдавший за лётными операциями с мостика, обратил внимание, что первыми с авианосца взлетели истребители-перехватчики F-14 «Томкэт», нагруженные до предельного взлётного веса. Перед моментом взлёта истребители сидели на катапультах, уже со струями пламени, вырывавшимися из дюз каждого двигателя. Как всегда, картина взлёта была захватывающе интересной.

Молодые парни в грязных, разных цветов рубашках — каждый цвет соответствовал выполняемой ими задаче — мастерски управляли этим действом, напоминающим танковый балет, — массивные, тяжело нагруженные самолёты повиновались каждому жесту этих парней, которые старались ещё так двигаться на четырех акрах лётной палубы, чтобы не попасть под воздухозаборники или выхлопные дюзы реактивных двигателей самолётов. Для парней всё это было игрой, более опасной, чем мчаться на огромной скорости через центр города в час пик, и куда более интересной.

Члены команд в пурпурных рубашках — из-за них парней называли виноградом, заправляли самолёты топливом. Парни в красных рубашках прикрепляли к самолётам учебные боеприпасы, окрашенные в синий цвет. Настоящие стрельбы начнутся только на следующий день. Сегодня лётчики будут практиковаться в тактике перехвата других самолётов военно-морской авиации. Завтра вечером с аэродромов в Панаме взлетят самолёты ВВС С-130. Они встретятся с возвращающейся авианосной группой и запустят оттуда беспилотные самолёты, которые — надеялись все — будут сбиты «Томкэтами», поднявшимися с «Рейнджера». «Томкэты» перехватят их заново отрегулированнымиракетными снарядами А1М-54С «Феникс». Намеченные на завтрашний день учения будут проводиться не подрядчиками, а потому рассчитывать на скидки не придётся. Беспилотные цели будут находиться под дистанционным управлением сержантов ВВС на борту самолётов С-130, и их задача заключается в том, чтобы ускользнуть от ракетных снарядов истребителей-перехватчиков, словно от этого зависит их жизнь. В случае успеха экипаж истребителя, не сумевший сбить свою цель, будет вынужден расплатиться с ними немалым количеством пива или другого обменного средства.

Робби наблюдал, как взлетели двенадцать самолётов, и после этого спустился на лётную палубу. Он уже был одет в свой лётный костюм оливкового цвета и нёс свой личный шлем. Сегодня ему предстояло лететь на самолёте раннего обнаружения Е-2С «Хокай» — уменьшенный вариант более крупных самолётов Е-ЗА «АВАКС», разработанный специально для военно-морского флота. Из этого самолёта Джексон увидит, действует ли его тактическая разработка лучше существующих, гораздо нагляднее. Она успешно прошла компьютерное моделирование, однако компьютеры всё-таки далеки от реальности — обстоятельство, которое часто не принимают люди, работающие в Пентагоне.

Экипаж Е-2С встретил его у двери, ведущей на лётную палубу. Через мгновение подошёл механик команды, обслуживающей «Хокай», старшина первой статьи, одетый в коричневую рубашку, который и повёл их к самолёту. Лётная палуба была слишком опасным местом, чтобы лётчики могли ходить по ней без должного сопровождения, потому-то и появился двадцатипятилетний гид, знавший местные порядки. По пути к корме авианосца Робби заметил бомбардировщик А-6Е «Интрудер», к которому крепили одну синюю бомбу с закреплённым на ней устройством наведения, что превращало её в управляемый снаряд, наводимый на цель лазерным лучом. Джексон увидел, что «Интрудер» является личной птичкой командира эскадрильи. Это, подумал он, должно быть, и составляет часть испытания эффективного нового оружия. Не часто доводится сбрасывать настоящую бомбу с мощным боевым зарядом — командирам эскадрилий тоже нравится позабавиться. Интересно, подумал Робби, какой будет цель бомбометания наверно, плот, решил он, — но сейчас он думал о другом. Через минуту их подвели к самолёту. Механик произнёс несколько слов, обращаясь к лётчику, затем щеголевато отсалютовал и пошёл назад, чтобы продолжить исполнение своих обязанностей. Робби пристегнулся к откидному сиденью в радиолокационном отделении самолёта, снова недовольно подумав о том, что опять летит не в качестве пилота, а как пассажир.

Когда закончился обычный ритуал предполётной подготовки, капитан третьего ранга Джексон почувствовал вибрацию — заработали турбовинтовые двигатели. Затем «Хокай» начал двигаться, медленно и рывками, к одной из катапульт, расположенных в средней части авианосца. После того как носовое колесо самолёта закрепили на катапульте и двигатели заработали на полную мощность, лётчик предупредил свой экипаж по системе внутренней связи, что сейчас взлетает. На протяжении трех потрясающих секунд самолёт, построенный на заводе Груммана, набрал скорость от нуля до ста сорока узлов. Едва отделившись от лётной палубы, они почувствовали, как провалился хвост, но тут же выровнялся, и самолёт снова поднял нос, начав подъем на высоту, в двадцать тысяч футов. Почти немедленно наблюдатели, сидящие в хвосте у радиолокационных экранов, начали проверку своего оборудования, и уже через двадцать минут Е-2С находился на позиции в восьмидесяти милях от авианосца с вращающимся радиолокационным куполом, посылающим радарные лучи во все стороны, готовый приступить к учениям. Джексон сидел таким образом, что мог наблюдать за течением «битвы» на экранах радиолокаторов, наушники его шлема были подключены к системе командной связи, и он следил за тем, как авиакрыло, поднявшееся с «Рейнджера», осуществляет его план. Тем временем «Хокай» барражировал в небе.

Находясь на этой позиции, они видели также, разумеется, и авианосную группу. Через полчаса после взлёта Робби заметил, как с лётной палубы одновременно взлетели два самолёта. Радиолокационная компьютерная система автоматически следила и за ними. Самолёты поднялись на высоту тридцати тысяч футов и встретились для заправки. Тренировка в дозаправке боевого самолёта из воздушного танкера, тут же понял Джексон. После заправки один из самолётов немедленно вернулся на авианосец, а другой полетел на восток — юго-восток. В это время началось учение по перехвату, но Робби всё-таки каждые несколько секунд наблюдал за полётом одиночного самолёта, пока тот не исчез с, радиолокационного экрана, все ещё направляясь к побережью Южной Америки.

* * *

— Да, конечно, сейчас выезжаю, — ответил Кортес. — Я ещё не готов, но выезжаю. — Он положил телефонную трубку, выругался и протянул руку за ключами от автомобиля. Феликс даже не успел посетить одну из уничтоженных баз, а они захотели, чтобы он проинформировал «производственный комитет» — так назвал его эль хефе. Забавно. В своём стремлении захватить правительство страны эти идиоты начали даже прибегать к полуофициальной терминологии. Направляясь к двери, Кортес выругался ещё раз. Придётся ехать в замок на вершине горы, принадлежащий этому жирному самодовольному дураку. Он взглянул на часы. Потребуется немало времени, по крайней мере два часа, — и он приедет туда с опозданием. Более того, Кортес не сможет сообщить им ничего интересного, потому что не успел ничего выяснить. Эти идиоты рассердятся, и ему снова придётся унижаться перед ними. Как это надоело. Они платили ему колоссальные деньги, но никакие деньги не могут компенсировать потерю уважения к самому себе. Об этом следует подумать, прежде чем возобновлять контракт, напомнил себе Кортес и снова выругался.

Следующий радиоперехват носил номер 2091 по каналу «Кейпер». Это был перехват разговора с сотового телефона в автомобиле, адресованного в дом субъекта «Эко». Текст перехвата появился на принтере личного компьютера Риттера. И тут же последовал ещё один, меньше чем через тридцать секунд. Он передал оба текста своему специальному помощнику.

— Кортес... направляется на совещание? Ну и подарок, прямо-таки Рождество в июне.

— Как бы нам сообщить об этом Кларку? — задумчиво произнёс Риттер.

— Мы не сможем сделать этого, — покачал головой помощник.

— Почему?

— У нас нет надёжного канала голосовой связи. Если только... мы можем воспользоваться надёжным голосовым каналом для контакта с авианосцем, через него связаться с А-6 и через А-6 — с Кларком.

На этот раз выругался Риттер. Нет, они не вправе пойти на это. Слабым звеном станет авианосец. Офицер-оперативник, находящийся на борту корабля для контроля операции в той её части, будет вынужден обратиться к командиру авианосца. Трудности, возможно, там не начнутся, но все, черт побери, может сразу там же и закончиться. Ведь сотруднику ЦРУ придётся попросить освободить для него рубку радиосвязи, чтобы передавать и получать, сообщения, адресованные лишь ему одному. Даже если предположить, что командир авианосца пойдёт на это, риск слишком велик. Сразу возникнет масса вопросов, слишком много людей будут втянуты в сферу операции. Риттер выругался снова, затем взял себя в руки. Может быть, Кортес приедет туда вовремя. Господи, как было бы приятно сообщить ФБР, что им удалось прикончить ублюдка! Или выбрать иной путь, более подходящий, сказать, что это сделал кто-то другой, ведь тогда можно и отказаться в случае необходимости. А может быть, и нет. Риттер плохо знал Билла Шоу и не представлял себе, как тот отреагирует.

* * *

Ларсон поставил «Субару» в сотне ярдов от шоссе в заранее выбранном месте, где обнаружить вездеход практически невозможно. Подъем на вершину холма не был трудным, и они расположились там задолго до захода солнца. Судя по аэрофотоснимкам, они выбрали идеальное место, прямо на вершине горного хребта, откуда открывалась великолепная панорама, от которой перехватывало дыхание. Дом виднелся прямо перед ними — двадцать тысяч квадратных футов, равносторонний прямоугольник со сторонами по сто футов, двухэтажный, без цокольного этажа, расположенный на участке в шесть акров и окружённый стеной. Дом находился в четырех километрах от них, футов на триста ниже. Кларк достал бинокль с семикратным увеличением и направил его в сторону дома. Пока ещё позволяло освещение, он сосчитал количество охранников — двадцать человек, вооружённых автоматами. В двух специально построенных укреплённых точках на стене находились крупнокалиберные пулемёты с обслуживающим персоналом. Да, Боб Риттер нашёл подходящее название, когда они встречались на острове Сент-Кристофер, подумал Кларк: помесь Фрэнка Ллойда Райта с Людвигом Чокнутым. Дом, был великолепным — если тебе нравится неоклассический испанский стиль, укреплённый с использованием всех последних достижений высокой технологии, чтобы защититься от непокорных крестьян. И здесь же обязательная вертолётная площадка с новым «Сикорским» 8-76.

— Есть что-нибудь особенное в конструкции дома, о чём мне следует знать? — спросил Кларк.

— Как видите, это весьма массивное сооружение. Меня такая конструкция очень беспокоила бы. Ведь здесь нередки землетрясения, и я предпочёл бы что-нибудь полегче — деревянные стены и столбы, такие же балки, но им нравится сооружать свои дома из бетона, способного противостоять пулям и минам.

— Да, это нравится мне все больше и больше, — заметил Кларк и подтянул к себе рюкзак. Он достал из него тяжёлую треногу и установил её на твёрдом грунте. Его движения были быстрыми и уверенными. Затем пришла очередь наземного лазерного указателя цели — Кларк присоединил его к треноге и навёл в сторону дома. Наконец он достал из рюкзака прибор ночного видения «Варо-Ноктрон-V».

Указатель цели обладал теми же свойствами, но Кларку не хотелось сдвигать его после наводки на цель. «Ноктрон» имел всего лишь пятикратное увеличение, однако Кларк всегда предпочитал оптическую систему линз, как у бинокля, и к тому же «Ноктрон» был маленьким, лёгким и удобным прибором. Кроме того, он увеличивал яркость света в пятьдесят тысяч раз. Со времени службы Кларка в Юго-Восточной Азии прошло немало времени, и технология за эти годы развивалась семимильными шагами, но она по-прежнему казалась ему чёрной магией. Он вспомнил, как ему приходилось сидеть в джунглях, держа в руках всего лишь бинокль Марк-1. Итак, Ларсон возьмёт на себя радиосвязь — его аппаратура уже развёрнута. Остаётся только ждать. Ларсон достал еду, и они начали есть.

— Теперь мы знаем, что значит «большие ноги», — усмехнулся Кларк через час. — Шифровальщикам следовало догадаться.

Он передал «Ноктрон» Ларсону.

— Святое небо! Единственная разница между мужчиной и мальчишкой...

По дороге поднимался пикап фирмы «Форд» с приводом на все колеса. По крайней мере, таким он был, когда вышел с заводского конвейера. После этого его переделали в автомастерской, и теперь у него были колеса с покрышками диаметром в четыре фута. Пикап не выглядел, правда, таким уж фантастическим, чтобы заслужить название «большие ноги», которым именовали чудовищные грузовики, такие популярные на выставках автомобилей, но выглядел он действительно впечатляюще. Самое странное заключалось в том, что всё это было очень практично. Дорога, ведущая к замку, местами изрядно пострадала от дождей и действительно нуждалась в ремонте, но для такого пикапа не представляла никаких препятствий. А вот мудозвоны из его охраны наверняка проклинали все на свете, стараясь не отстать от новой удивительной игрушки своего босса.

— Представляю, сколько бензина жрёт такая машина, — заметил Ларсон, наблюдая, как пикап въезжает в ворота. Он повернулся и передал «Ноктрон» Кларку.

— Он может позволить себе такую роскошь. — Кларк приложил к глазам прибор ночного видения, следя за тем, как машина проезжает вокруг дома. Вряд ли можно было рассчитывать на это, однако случилось именно то, о чём мечтал Кларк: кретин, сидящий за рулём, поставил пикап у самого дома, прямо под окнами зала заседаний. Может быть, ему не хотелось упускать из виду свою новую игрушку.

Из кабины вышли двое. Хозяин дома тепло приветствовал их на веранде. Кларк не мог вспомнить испанское название веранды, — обнял и пожал обоим руки.

Вооружённая охрана стояла вокруг, нервно поглядывая по сторонам, прямо как агенты Секретной службы президента США. Он увидел, что охранники успокоились лишь после того, как все трое вошли внутрь дома и смешались затем с местной охраной, — в конце концов, картель — это одна большая счастливая семья, верно?

По крайней мере пока, подумал Кларк. Он с изумлением покачал головой, глядя на то, как удачно поставил свою машину хозяин пикапа.

— А вот и последний участник, — произнёс Ларсон, показывая на свет фар машины, ползущей по неровной дороге.

Это был «растянутый» «Мерседес», несомненно бронированный, подобно танку, — в точности, как автомобиль посла, напомнил себе Кларк. Какая поэтическая справедливость! Этого важного гостя тоже приветствовали с уважением и почтением. Теперь во дворе было не меньше пятидесяти охранников. Каменная стена, окружающая усадьбу, тоже бдительно охранялась, и патрули постоянно ходили по двору. Как странно, подумал Кларк, что снаружи замок никто не охраняет. Не может быть, чтобы хотя бы несколько групп вооружённых охранников не патрулировали местность за пределами стен, но Кларк не мог их заметить.

Впрочем, это не имело значения. В зале позади пикапа зажёгся свет. Итак, они правильно угадали, где будет проходить совещание.

— Похоже, приятель, ты не ошибся.

— Мне за это и платят, — напомнил Ларсон. — Как, по-вашему, далеко от стены дома эта машина?

Кларк уже рассчитал расстояние, направив поочерёдно лазер на пикап и стену дома.

— Три метра. Это достаточно близко.

* * *

Капитан третьего ранга Дженсен закончил дозаправку топливных баков и отсоединился от КА-6, как только стрелки приборов коснулись предельных цифр.

Затем он втянул штырь и направил самолёт вниз, чтобы позволить танкеру покинуть этот район. Порядок проведения операции был прост до предела. Он сдвинул штурвал вправо, лёг на курс один-один-пять и выровнял бомбардировщик на высоте тридцати тысяч футов. Его прибор «свой — чужой» был сейчас отключён. Дженсен откинулся на спинку кресла, получив возможность расслабиться и насладиться полётом. Он почти всегда испытывал от этого удовольствие. Кресло пилота на «Интрудере» установлено относительно высоко, чтобы улучшить видимость во время захода на бомбёжку, — и в результате ты чувствуешь себя очень уязвимым, когда по тебе ведут огонь, вспомнил Дженсен. Ему довелось совершить несколько вылетов перед концом войны во Вьетнаме, и он отчётливо помнил разрывы 100-миллиметровых зенитных снарядов над Хайфоном, подобных черным ватным шарикам со зловеще-красными сердцевинами. Но сегодня ему это не угрожает. Сегодня высокое кресло пилота напоминает трон в небе. Над головой сияли яркие звезды. Скоро появится убывающая луна. Все хорошо в этом мире. Вдобавок предстояла интересная операция Такое в жизни бывает нечасто.

При сиянии одних лишь звёзд он видел побережье с расстояния больше двухсот миль. «Интрудер» летел с крейсерской скоростью около пятисот узлов. Как только его самолёт оказался за пределами досягаемости радиолокаторов Е-2С, Дженсен сдвинул штурвал вправо и взял больше к югу, в сторону Эквадора. После пересечения береговой черты он свернул налево, направляясь вдоль хребта Анд. И тут же включил определитель «свой — чужой». Ни у Эквадора, ни у Колумбии нет радиолокационной сети ПВО. Эти страны не нуждаются в подобной роскоши. В результате на дисплее «Интрудера» виднелись только радиолокационные установки, управляющие полётом гражданских самолётов. Это было недавним нововведением.

Малоизвестный парадокс радиолокационной технологии заключается в том, что эти новейшие современные радары, вообще-то, не обнаруживают самолёты. Вместо этого они «видят» радиолокационные транспондеры. На борту каждого гражданского самолёта находится маленький «чёрный ящик» — так неизменно называется электронное снаряжение самолёта, который принимает сигнал от наземного радиолокатора и посылает в ответ свой собственный сигнал, позволяющий опознать его и одновременно подучить другую необходимую информацию, появляющуюся затем на контрольных дисплеях радиолокационных станций — обычно расположенных в аэропортах — для использования авиадиспетчерами. Это дешевле и надёжнее, чем радиолокационное обнаружение по поверхности самолёта, осуществлявшееся старыми радарами, когда самолёты появлялись на экранах только как безымянные точки, чью скорость, курс и принадлежность приходилось потом устанавливать людям на земле, работающим в состоянии постоянной запарки. Таким оказалось странное примечание к истории технологии, когда новая система означает одновременно шаг вперёд и отступление назад.

Скоро «Интрудер» вошёл в зону действия воздушного контроля международного аэропорта Эльдорадо, расположенного недалеко от Боготы. Авиадиспетчер аэропорта вызвал «Интрудер», как только у него на экране радиолокатора появился его альфа-числовой код.

— Слышу вас, «Эльдорадо», — тут же ответил капитан третьего ранга Дженсен.

— Мои позывные три-четыре-кило. Совершаем грузовой рейс Интер-Америка-Шесть из Кито, направляемся в ЛА. Высота три-ноль-ноль, курс три-пять-ноль, скорость четыре-девять-пять. Конец.

Авиадиспетчер проверил направление полёта по своему дисплею и ответил на английском, который является языком международных воздушных сообщений.

— Три-четыре-кило, слышу вас хорошо. В вашем коридоре других самолётов нет, он свободен. Погода отличная, потолок и видимость неограниченные. Продолжайте полёт на той же высоте и с такой же скоростью. Конец связи.

— Понятно, спасибо, желаю удачи, сэр. — Дженсен выключил радио и обратился по системе внутренней связи к своему штурману-бомбардиру.

— Видишь, как просто? А теперь за работу.

Офицер военно-морской авиации, сидящий в правом кресле немного ниже и позади пилота, включил аппаратуру датчиков поиска и наведения на цель, находящуюся в обтекаемом подвесном контейнере под центральными точками крепления «Интрудера». После этого он установил свою линию радиосвязи.

* * *

Когда до момента сбрасывания бомбы оставалось пятнадцать минут, Ларсон поднял трубку своего сотового телефона и набрал соответствующий номер.

— Senor Wagner, por favor.

— Momento, — ответил кто-то. Интересно, кто этот человек, подумал Ларсон.

— Вагнер слушает, — раздался через несколько секунд другой голос. — Кто это?

Ларсон снял целлофановую обёртку с пачки сигарет и принялся шуршать ею перед микрофоном телефонной трубки, одновременно произнося отрывки слов. Он закончил фразой: «Я не слышу тебя, Карлос. Перезвоню через несколько минут», и отключил телефон. Усадьба Вагнера действительно находилась на самом краю района слышимости сотовой связи.

— Здорово придумано, — одобрительно отозвался Кларк. — Вагнер?

— Его отец служил в СС, в концлагере Собибор, в сорок шестом году перебрался сюда, женился на местной девушке и занялся контрабандой. Умер ещё до того, как его начали разыскивать. У сына отцовские гены, — пояснил Ларсон. Карлос — настоящий садист. Он любит насиловать женщин и бить их до синяков.

Остальные главари картеля симпатий к нему не питают, но в своём деле он знаток.

— Рождество, — заметил Кларк. Через пять минут из рации послышался голос.

— «Браво-Виски», это «Зулу Эксрей».

— «Зулу Эксрей», это «Браво-Виски». Слышу вас хорошо, — тут же ответил Ларсон. У него была рация такого же типа, каким пользуются авиадиспетчеры, она работала на шифрованной УВЧ.

— Сообщите ситуацию.

— Заняли позицию. Готовы действовать. Выполняйте операцию. Повторяю, выполняйте операцию.

— Понятно, выполняем операцию. Находимся в десяти минутах. Включайте музыку. Конец связи.

Ларсон повернулся к Кларку.

— Освещайте цель:

Лазерный указатель цели был уже прогрет и готов к действию. Кларк щёлкнул переключателем, переводя его с режима ожидания на режим активного поиска. Этот прибор был предназначен для использования на поле боя и фокусировал через систему сложных, но достаточно прочных и надёжных линз узкий инфракрасный (а следовательно, невидимый) лазерный луч. На одной оси с лазерной системой находился отдельный инфракрасный датчик, позволяющий оператору видеть, куда направлен этот луч. По сути дела, это был телескопический прицел. Грузовой отсек «больших ног» был накрыт фиберглассовой крышей, и Кларк нацелил перекрестие прицела на одно из его маленьких окон, пользуясь для точного наведения верньером, находящимся на треноге. Лазерная точка появилась там, где хотел Кларк, но затем он передумал, воспользовался тем, что они находятся чуть выше цели, и навёл перекрестие на центр крыши пикапа. Наконец он включил видеорекордер, получающий изображение от лазерного указателя цели, — начальство в Вашингтоне желало лично убедиться в точности операции.

— О'кей, — тихо произнёс он. — Цель освещена.

— Оркестр играет, и музыка великолепна, — передал по рации Ларсон.

* * *

Кортес медленно взбирался по разбитой дороге к вершине горы, уже миновав контрольный пост у её основания. Там находились два вооружённых охранника. Он с презрением заметил, что они пили пиво. Дорога ничем не отличалась от тех, по которым он ездил на Кубе, и потому ехать приходилось медленно. Он не сомневался, что в опоздании будут винить только его.

* * *

Все это слишком просто, подумал Дженсен, услышав ответ с земли. Летит, не меняя курса, на высоте тридцать тысяч футов, небо безоблачное, не приходится беспокоиться о том, чтобы уклоняться от ракетных снарядов или зенитного огня.

Даже испытания, проводимые подрядчиками, не были такими простыми.

— Вижу цель, — произнёс штурман-бомбардир, глядя в свой бомбовый прицел. С высоты тридцать тысяч футов в ясную ночь видно очень далеко, особенно если в твоём распоряжении система поиска и наведения стоимостью в несколько миллионов долларов. Сложнейшие электронные датчики, находящиеся в обтекаемом контейнере под корпусом «Интрудера», уже засекли лазерную точку, хотя она всё ещё была в шестидесяти милях от бомбардировщика. Луч был, конечно, модулированным, и его несущая частота известна системе поиска. Теперь они точно опознали цель.

— «Зулу Эксрей» подтверждает, что музыка превосходна, — заметил Дженсен в микрофон радиосистемы, связывающей его с Ларсоном на земле. И тут же скомандовал по системе внутренней связи:

— Приступай к следующему этапу.

Датчик наведения бомбы, закреплённой у корпуса бомбардировщика с левого борта, ожил. Он тоже немедленно «увидел» лазерную точку. Компьютер внутри самолёта следил за скоростью, положением, высотой и курсом бомбардировщика.

Штурман-бомбардир ввёл в него данные о координатах цели с точностью до двухсот метров. Он мог бы сделать это даже с большей точностью, разумеется, но в том не было необходимости. Бомба будет сброшена автоматически, и на такой высоте окно сбрасывания растягивается до нескольких миль. Компьютер мгновенно обработал полученную информацию и принял решение сбросить бомбу в наиболее оптимальный момент, в самой благоприятной точке этих нескольких миль допуска.

Кларк не отрывался теперь от лазерного указателя цели. Он опирался на локти и не касался ни единой частью тела прецизионного инструмента — только бровь нависла над резиновой защитой окуляра.

— В ближайшие несколько секунд, — произнёс штурман-бомбардир.

Дженсен удерживал «Интрудер» на неизменном курсе и высоте, ведя бомбардировщик по электронному коридору, определённому компьютерными системами на борту самолёта. Теперь операция будет развиваться без участия людей. На крепёжных болтах была получена команда от компьютера. Несколько ружейных патронов — именно они использовались с этой целью — отстрелили крепления, удерживавшие корпус бомбы, и она плавно и ровно отделилась от бомбардировщика.

Самолёт подпрыгнул вверх, после того как его вес уменьшился на одну тонну.

— Пошла, пошла, — сообщил Дженсен.

— Бомба сброшена, — сказал Ларсон Кларку.

Кортес, наконец, увидел стену. Его автомобиль — если ездить сюда часто, придётся купить «джип» — все ещё с трудом поднимался по дороге, усыпанной гравием, но сейчас он проедет через ворота и дальше; если он не ошибается, по периметру усадьбы идёт прилично вымощенная дорога — на это, по-видимому, пошли материалы, оставшиеся от строительства вертолётной площадки.

Бомба все ещё летела со скоростью пятьсот узлов. После того как она отделилась от бомбардировщика, под действием силы тяжести траектория её начала изгибаться в сторону земли. В разреженной атмосфере скорость бомбы даже увеличилась. Головка системы наведения чуть повернулась, вводя небольшую поправку на снос ветром. Головка была из фибергласса и походила на тупоносую пулю с прикреплёнными к ней небольшими стабилизаторами. Когда лазерная точка, на которую была нацелена бомба, сдвигалась в сторону от центра её поля зрения, вся головка вместе с подвижными хвостовыми стабилизаторами смещалась в соответствующем направлении, и точка снова возвращалась в центр. Бомбе предстояло пролететь ещё достаточное расстояние, чтобы её электронный мозг, управляющий системой наведения, исправил возможные погрешности.

* * *

Вообще-то, Кларк не знал, чего следует ожидать. Прошло слишком много времени с тех пор, когда он вызывал воздушную поддержку, и он успел позабыть некоторые детали — когда приходится обращаться с просьбой о поддержке с воздуха, тебе обычно не до мелких подробностей. У него мелькнула мысль, а не раздастся ли свист, — он так и не запомнил этого со времён своей военной службы. Не сводя глаз с цели, он всё ещё старался не прикасаться к лазерному прицелу, опасаясь что-нибудь испортить. Рядом с пикапом стояло несколько человек. Один из них закурил, и казалось, что все они ведут общий разговор.

Кларк не мог понять, почему все ещё нет взрыва, хотя прошло ужасно много времени. Когда взрыв, наконец, произошёл, это случилось совершенно неожиданно, не было слышно ни свиста, ни каких-либо других признаков его приближения.

Кортес почувствовал, что передние колеса автомобиля, въехав в мощёный двор, чуть подпрыгнули.

Гарантированная точность попадания в цель у авиационной бомбы с лазерной системой наведения меньше трех метров, но это в боевой обстановке, а сейчас испытание проходило при намного более простых условиях. Она попала в цель всего в нескольких дюймах от её центра, точно в середину крыши пикапа. В отличие от своего первого испытания на Чайна-Лейк, её детонаторы были установлены на мгновенный взрыв. Два взрывателя — один в носовой части и другой в хвосте сработали через микросекунду после того, как головка искателя ударила по фиберглассовой крыше автомобиля. Помимо электронных взрывателей в бомбе были установлены и запасные, механические. На этот раз они не понадобились, но от детонации до самого взрыва требуется время, и бомба пролетела ещё тридцать дюймов, прежде чем взорвалась. Корпус бомбы едва пробил крышу грузового отсека, как взрывчатое вещество, содержащееся внутри, детонировало от двух взрывателей.

Теперь процесс пошёл быстрее. Бомба была наполнена октолом — это очень дорогая химическая взрывчатка, применяемая также при детонации ядерных зарядов; скорость распространения взрывной волны у неё свыше восьми тысяч метров в секунду. Горючий бомбовый корпус из клетчатки испарился за несколько микросекунд. Затем газ, образовавшийся в результате взрыва, разметал пикап во все стороны — кроме верха, — и сразу за этим пошла твёрдая, как скала, ударная волна. Как и обломки машины, взрывная волна ударила по бетонной стене дома меньше чем через тысячную долю секунды. Результат было нетрудно предугадать.

Стена распалась, обратившись в миллионы крошечных осколков, летящих со скоростью пули, причём мощь ударной волны обрушилась на другие части дома.

Нервная система человека просто не в состоянии реагировать с такой быстротой, и люди, сидевшие в зале, дне успели даже почувствовать надвигающуюся смерть.

* * *

Датчик лазерного указателя цели, ЛУЦ, сделался белым (с зеленоватым оттенком). Кларк инстинктивно сжался и отвёл взгляд от объектива, увидев совсем белую вспышку в районе цели. Они находились слишком далеко, чтобы сразу услышать грохот взрыва. Не так часто случается, что удаётся увидеть звук, но при взрыве крупных бомб это возможно. Сжатый воздух ударной волны превратился в призрачную белую стену, распространяющуюся радиально от места, где только что стоял пикап, со скоростью больше тысячи футов в секунду. Прошло около двенадцати секунд, прежде чем грохот взрыва достиг ушей Кларка и Ларсона. К этому моменту все, кто находился в зале на совещании, конечно, погибли, и звуковая волна прозвучала как отчаянный вопль затерянных душ.

— Боже мой, — пробормотал Ларсон, потрясённый происшедшим.

— Ты считаешь, что заложил достаточно динамита, Бутч? — процитировал Кларк героя знаменитого фильма. Он с трудом удержался от смеха. Это всего лишь первый шаг. Он убил немало врагов и никогда не радовался этому. Однако сама природа цели и метод её уничтожения превратили всю операцию во что-то, похожее на славную проделку. Сукин сын! — обругал он себя. Через мгновение веселье уступило место трезвым раздумьям. Его «проделка» только что закончилась гибелью нескольких десятков человек, причём только четверо из этого числа были целью операции. Это совсем не шутка. Желание смеяться исчезло. Кларк был профессионалом, а не психопатом.

В момент взрыва Кортес находился почти в двухстах метрах от эпицентра, но все ещё ниже уровня дома, что и спасло ему жизнь. Большая часть обломков пролетела над головой. Но ударная волна выбила ветровое стекло прямо ему в лицо, оно потрескалось, но не разлетелось — полимерный наполнитель в средней части стеклянного «сандвича» не допустил этого. Автомобиль перевернулся на крышу, но и тут Кортес сумел выползти, даже не осознав, что произошло прямо перед ним. Миновало не меньше шести секунд, прежде чем ему в голову пришло слово «взрыв». После этого реакция Кортеса стала более быстрой, чем у охранников, половина которых в любом случае погибла или умирала от ран. Он вытащил пистолет и направился к дому.

Вот только дома-то больше не было. Кортеса оглушил грохот взрыва, и он не слышал стонов раненых. Несколько охранников бессмысленно бродили по двору, держа наготове автоматы, — для какой цели, они не понимали. Те из них, кто в момент взрыва находился в дальнем углу каменной стены, пострадали меньше других. Бетонная громада дома поглотила почти всю мощь взрывной волны, защитив их от всего, кроме летящих обломков, которые были опасны сами по себе.

— «Браво-Виски», это «Зулу Эксрей» запрашивает ВЭБ.

ВЭБ означало взрывной эффект бомбы. Ларсон включил микрофон в последний раз.

— Оцениваю точность попадания как максимальную, повторяю, максимальную, при высокой эффективности детонации. Считайте успех полным. Конец связи.

* * *

— Принято. Конец. — Дженсен снова выключил радио. — Знаешь, — произнёс он, обращаясь по системе внутренней связи к штурману-бомбардиру, — помню, когда я ещё лейтенантом служил на «Кеннеди», во время плавания по Средиземному морю офицеры опасались заходить в некоторые отсеки авианосца, потому что матросы принимали наркотики.

— Верно, — кивнул штурман. — Будь они прокляты. Не беспокойтесь, шкипер. У меня не будет угрызений совести. Если Белый дом заявляет, что все в порядке, значит, все действительно в порядке.

— Точно, — Дженсен погрузился в молчание. Он полетит по этому курсу до тех пор, пока не выйдет из зоны действия радиолокаторов аэропорта «Эльдорадо», и свернёт затем на юго-запад к «Рейнджеру». Ночь была чудесной. Интересно, подумал лётчик, как проходят учения по противовоздушной обороне...

Кортес не слишком хорошо разбирался во взрывах, и последствия их были для него незнакомы. Так, фонтан перед домом продолжал работать. Электрические кабели, снабжающие дом электроэнергией, были проложены под землёй и не пострадали, и щит энергоснабжения тоже не вышел из строя. Кортес погрузил лицо в воду, чтобы охладить его. Когда он снова поднял голову, то чувствовал себя почти нормально.

В момент взрыва внутри усадьбы, окружённой стеной, находилось с дюжину автомобилей. Примерно половина была разбита, топливные баки горели, освещая ночь отдельными кострами. Новый вертолёт Унтивероса отбросило к треснувшей стене, и он превратился в металлолом. Кругом бегали люди. Кортес выпрямился и огляделся вокруг.

Он вспомнил, что видел небольшой грузовик, скорее пикап, с огромными колёсами, стоявший совсем рядом с... Кортес пошёл в ту сторону. Хотя весь трехгектарный участок вокруг дома был усыпан обломками, когда он приблизился к этому месту, то увидел, что здесь обломков не было. Он всмотрелся повнимательнее... перед ним была воронка не меньше двух метров в глубину и шести метров диаметром.

Бомба, привезённая на автомобиле.

Очень большая, пожалуй, в тысячу килограммов, подумал он, отворачиваясь от воронки. Его мозг принялся за работу.

* * *

— Думаю, мы уже узнали все, что нужно, — заметил Кларк. Он посмотрел в последний раз в окуляр ЛУЦ и выключил прибор. Понадобилось меньше трех минут, чтобы разобрать его и уложить.

— Кто это был, по вашему мнению? — спросил Ларсон, просовывая руки в лямки рюкзака. Он передал «Ноктрон» Кларку.

— Кто-то приехавший на БМВ и опоздавший к началу совещания. Думаете, он важная шишка?

— Не знаю. В следующий раз не уйдёт.

— Верно. — Кларк начал спускаться по склону холма.

* * *

Американцы, разумеется. ЦРУ, без сомнения. Они подкупили кого-то и сумели подложить тонну взрывчатки в кузов этого грузовика с огромными колёсами. Кортес почувствовал невольное уважение к хитрости замысла. Грузовик принадлежал Фернандесу — он слышал о нём, хотя и никогда не видел. А теперь и не смогу увидеть, подумал Кортес. Фернандес души не чаял в своей новой машине и всегда ставил его рядом с... Да, конечно. Американцам повезло. Ну хорошо, подумал он, а вот как это им удалось? Сами они, разумеется, не захотят быть замешанными в такое грязное дело. Значит, договорились с кем-то... С кем же? И это был не один человек, по крайней мере четыре или пять из М-19 или, может быть, из ФАРК?

Да, конечно, в этом есть смысл. Но, возможно, не сами американцы вступили в контакт с ними? А вдруг всё это было организовано через кубинцев или КГБ?

Благодаря всем переменам в отношениях между Востоком и Западом ЦРУ могло пойти на сотрудничество с ними. Маловероятно, подумал Феликс, но возможно. Прямое нападение на высокопоставленных правительственных чиновников, организованное картелем, могло привлечь самых странных партнёров. С кем не поведёшься, когда нужна помощь?

А вот как попала эта бомба сюда именно в этот момент? Неужели американцы узнали о предстоящей встрече?

Из кучи строительного мусора, которая когда-то была замком, доносились голоса. Охранники бросились на помощь, и Кортес присоединился к ним. В доме была семья Унтивероса, жена и двое детей, а также обслуживающий персонал человек восемь или даже больше. Хозяин наверняка обращался с ними, как с рабами, подумал Кортес. Все главари картеля в этом отношении вели себя одинаково. Может быть, Унтиверос нанёс кому-то из слуг смертельное оскорбление — приударил за дочерью, например. Многие позволяли себе такое. Кретины, подумал Кортес.

Охранники уже принялись раскапывать развалины. Поразительно, если там кто-нибудь остался в живых. Слух постепенно возвращался к Кортесу. Он слышал пронзительные крики какого-то бедняги. Интересно, подумал Кортес, сколько человек погибло? Пожалуй, все. Да. Он повернулся и пошёл обратно к перевёрнутому БМВ. Из-под пробки топливного бака сочился бензин, но Кортес протянул руку и достал из машины сотовый телефон. Он отошёл от машины метров на двадцать, прежде чем включил аппарат.

— Хефе, это Кортес. Здесь произошёл взрыв.

* * *

Это ирония судьбы, подумал Риттер, что первое сообщение об успехе проведённой операции он получил из следующего радиоперехвата по каналу «Кейпер». По-настоящему хорошей новостью, передали ему из АНБ, явилось то, что им удалось, наконец, получить характеристику голоса Кортеса. Это резко увеличило вероятность его обнаружения. Ну что же, это лучше, чем ничего, подумал заместитель директора ЦРУ по оперативной работе, когда уже во второй раз сегодня к нему прибыл тот же посетитель.

— Мы упустили Кортеса, — сказал он адмиралу Каттеру. — Зато прикончили Д'Алехандро, Фернандеса, Вагнера и Унтивероса, а также погибли многие другие, относящиеся к категории «попутный урон».

— Что это значит?

Риттер снова взглянул на фотографию дома, сделанную со спутника. Теперь ему придётся запросить новую, чтобы оценить причинённый ущерб.

— Этим термином определяются все, кто оказался в районе операции, охранники, например, их погибло немало, если не все. К сожалению, в доме была также семья Унтивероса — жена, двое детей, а также прислуга.

Каттер резко выпрямился в своём кресле.

— Но вы ни слова не говорили мне об этом! Я полагал, что бомбовый удар будет хирургическим. Риттер посмотрел на него с раздражением.

— Боже мой, Джимми! Вы что, ждёте от меня чудес? Вам, морскому офицеру, должно быть известно, черт побери, что всегда недалеко от места взрыва находятся посторонние люди. Мы сбросили на дом Унтивероса бомбу, верно?

Хирургические операции не проводятся с помощью авиационных бомб, что бы там ни утверждали так называемые эксперты. Нельзя быть таким наивным! — Риттеру тоже не слишком нравилась гибель людей, случайно оказавшихся поблизости, но этим приходилось платить за борьбу с картелем — его члены отлично это понимали.

— Но я сказал президенту...

— Президент разрешил мне охотиться за дельцами наркобизнеса, не ограничивая количество добытой дичи. Вы не забыли, что руководство операцией поручено мне?

— Но мы рассчитывали, что она будет проходить по-другому! А вдруг о происшедшем узнают газеты? Ведь это преднамеренное убийство!

— Вот как? Значит, это преднамеренное убийство, а ликвидация главарей наркомафии и их телохранителей нечто совершенно иное? И те и другое является убийством, вот что. Или являлось бы, не скажи президент, что мы начинаем вести драку без перчаток. Вы сами говорили мне, что это война. Президент приказал относиться к таким операциям, как к военным действиям. Вот мы и ведём военные действия. Мне жаль, что пострадали посторонние люди, но ведь, черт побери, так всегда происходит во время войны. Если бы у нас был способ прикончить этих ублюдков, не подвергая опасности невинных, мы воспользовались бы им, — но такого способа не существует. — Сказать, что Риттер был изумлён заявлением Каттера, значит не сказать ничего. Этот человек считал себя профессиональным военным. А отнимать у людей жизнь — это часть военной профессии. Разумеется, напомнил себе Риттер, Каттер сделал карьеру, командуя письменным столом в Пентагоне, — он, наверно, и кровь-то видел, только когда учился бриться.

Кошечка в шкуре тигра. Нет, просто кошечка. Носит военную форму тридцать лет и забыл, что настоящее оружие убивает людей не так аккуратно и точно, как в кино.

Тоже мне, профессиональный офицер. Подумать только, и этот человек даёт советы президенту по вопросам национальной безопасности. Просто великолепно.

— Давайте договоримся вот о чём, адмирал. Если вы не расскажете о случившемся репортёрам, я тоже промолчу. Вот текст радиоперехвата. По мнению Кортеса, взрыв произошёл от бомбы, доставленной туда на автомобиле. Кларк, должно быть, устроил все именно так, как мы надеялись.

— А вдруг расследованием займётся колумбийская полиция?

— Прежде всего я не уверен, что полицейских туда пустят. Во-вторых, почему вы считаете, что у них есть оборудование, которое позволит докопаться до правды? Я приложил немало усилий, чтобы взрыв походил на детонацию самодельной бомбы, и теперь мне кажется, что Кортес поверил в это. Наконец, откуда вы знаете, что полицейским не наплевать на убийство главарей картеля?

— Но средства массовой информации!

— Господи, до чего эти средства массовой информации терзают вас! Вспомните, именно вы добивались, чтобы против этих ублюдков были приняты решительные меры, причём заняться такой деятельностью должно ЦРУ. У вас сейчас другая точка зрения? Боюсь, уже поздно, — произнёс Риттер, не скрывая отвращения. Подумать только, его управление провело самую успешную операцию за последние годы, а этот парень, который задумал операцию, теперь с перепугу намочил в штаны.

Адмирал Каттер не обращал внимания на резкость Риттера и не рассердился.

Он обещал президенту устранить тех, кто убил Джейкобса, и остальных с хирургической точностью. При этом Каттер не предполагал, что могут погибнуть невинные люди. Но ещё более важным было то, что и Ковбой не ожидал этого.

* * *

Чавез находился слишком далеко к югу и потому не слышал взрыва. Отделение заняло позицию ещё у одной базы по переработке наркотиков. Судя по всему, такие базы действовали поочерёдно. Под его взглядом двое мужчин установили переносную ванну, и Чавез слышал ругательства и тяжёлое дыхание людей, взбирающихся по крутому склону. Несколько вооружённых охранников стояли рядом. На поляне появились четверо крестьян с бутылями кислоты в рюкзаках. Их сопровождали ещё два охранника.

По-видимому, новость об уничтожении предыдущей базы ещё не распространилась по округе, подумал Динг. Он не сомневался, что боевые действия их отделения прошлой ночью отбили бы охоту у местных жителей зарабатывать деньги таким образом. Сержанту не приходила в голову мысль, что крестьяне могут пойти на такой риск, чтобы прокормить свои семьи.

Десять минут спустя третья группа из шести человек в сопровождении пяти охранников принесла листья коки. У всех рабочих были складные брезентовые ведра. Они отправились к соседнему ручью за водой. Начальник охраны послал двух вооружённых людей в лес, чтобы нести там караульную службу, и положение сразу осложнилось. Один из охранниковнаправился прямо к штурмовой группе, скрывающейся в пятидесяти метрах.

— Ого, — тихо произнёс Вега.

Чавез четыре раза нажал на клавишу передачи — сигнал опасности.

Вижу, ответили два тире капитана. Затем последовали три — приготовиться.

Осо установил пулемёт и снял его с предохранителя.

Может быть, они справятся с ними тихо, промелькнула надежда у Чавеза.

Мужчины с вёдрами как раз возвращались обратно, когда Чавез услышал слева от себя крик. Охранники на поляне отреагировали немедленно, и Вега тут же открыл огонь.

Внезапная стрельба с противоположного направления смутила охранников, и те сделали то, что обычно делают люди с автоматическим оружием в руках, когда их захватывают врасплох, — они принялись стрелять во все стороны.

— Проклятье! — прошипел Ингелес и выстрелил из гранатомёта. Граната разорвалась среди бутылок с серной кислотой, едкая жидкость обрызгала всех.

Трассирующие пули летели повсюду, люди падали на землю, царили такая паника и смятение, что солдаты не успевали следить за происходящим. Через несколько секунд стрельба прекратилась. На поляне больше никто не стоял. Тут же из леса вышла штурмовая группа, и Чавез побежал к ней. Он принялся считать трупы, и оказалось, что троих не хватает.

— Гуэрра, Чавез, найдите их! — приказал капитан Рамирес. Добавлять «и убейте» не требовалось.

Гуэрра натолкнулся на одного из них и застрелил его. Через некоторое время на поляне появился Чавез — он никого не нашёл и ничего не слышал. Сержант добежал до ручья и нашёл в трехстах метрах одно брезентовое ведро. Если рабочие были у ручья, когда началась стрельба, то они бросились бежать за четыре или пять минут до начала поисков, причём в местности, где выросли. Оба солдата потратили полчаса на бесплодные поиски в лесу, бежали, останавливаясь, прислушиваясь, но двое всё-таки сумели скрыться.

Когда они вернулись на поляну, оказалось, что новости, которые они принесли, были не самыми худшими. Погиб один из отделения. Роха, автоматчик, нарвался на очередь, попавшую ему прямо в грудь, и был убит на месте. Солдаты молчали.

* * *

Джексон тоже был в отвратительном настроении. Атакующие самолёты одержали верх. Истребителям «Рейнджера» не повезло. Когда одна из эскадрилий повернула по ошибке в другую сторону, вся тактическая схема Джексона рассыпалась, как карточный домик, и вместо хитроумной ловушки образовалось открытое пространство, в которое ворвались «русские» и оказались настолько близко к авианосцу, что могли уничтожить его ракетами. Джексон чувствовал себя очень неловко, что, впрочем, не было для него неожиданностью. Чтобы новые идеи прижились на практике, требовалось время, и ему придётся, пожалуй, изменить кое-что в своей системе. Если все получается гладко при компьютерном моделировании, это вовсе не значит, что разработанный план является идеальным, напомнил себе Джексон. Он продолжал смотреть на экран радиолокатора, стараясь вспомнить, как развивались учения и куда перемещались эскадрильи, как «свои», так и «вражеские». В этот момент на экране появилась яркая точка, направляющаяся на юго-запад в сторону авианосца. «Хокай» уже заходил на посадку, и Джексон пытался вспомнить, что это за самолёт и откуда он взялся.

Е-2С коснулся палубы, захватив трос номер три, и покатился вперёд, чтобы освободить место для посадки следующего самолёта. Робби успел выйти из кабины как раз в тот момент, когда посадку совершил бомбардировщик. Это был «Интрудер», тот самый, которого он заметил, поднимаясь на борт самолёта раннего оповещения несколько часов назад. Личная птичка командира эскадрильи, подумал он тогда. Тот самый бомбардировщик, который полетел в сторону побережья.

Впрочем; это было неважно. Капитан третьего ранга Джексон сразу направился в кабинет командира авиагруппы, чтобы начать разбор учения.

* * *

Капитан третьего ранга Дженсен тоже вырулил с посадочной площадки. Крылья «Интрудера» сложились, чтобы не занимать много места на отведённой ему площади:

К тому моменту, когда Дженсен со своим штурманом-бомбардиром вышли из кабины бомбардировщика, их уже ждал механик. Старшина успел достать видеокассету из носового приборного отсека и тут же передал её шкиперу — командиры эскадрилий носят это звание, — прежде чем они направились к безопасной надстройке, именуемой на авианосце «островом». Там их встретил «технический представитель», и Дженсен передал ему видеокассету.

— С земли сообщили, что точность попадания максимальная, — сообщил лётчик и направился к себе в каюту.

«Технический представитель» отнёс видеокассету в свою каюту и уложил в металлическую коробку с замком. Затем он запечатал её многоцветной лентой и приклеил к обеим сторонам табличку «совершенно секретно». Далее металлическая коробка была помещена внутрь ещё одного контейнера, в котором и отправится к месту назначения. После этого оперативник отнёс контейнер в помещение на палубе 0-3. Через тридцать минут предстоял вылет самолёта авианосного снабжения.

Контейнер будет уложен в карман курьера, и тот доставит его в Панаму. Там его примет ещё один оперативный представитель ЦРУ, который прилетит вместе с контейнером ни базу ВВС Эндрюз, недалеко от Вашингтона, и уж оттуда контейнер попадёт в Лэнгли.

Глава 19 Последствия

Разведывательные службы гордятся тем, что могут очень быстро доставить полученную информацию из пункта А в пункты Б, В, Г и так далее. Когда речь идёт об очень секретной информации или о сведениях, которые могут быть получены исключительно тайными способами, спецслужбы бывают особенно эффективны. Однако в случае передачи информации, открытой для всего мира, разведывательные службы обычно значительно отстают от средств массовой информации, отсюда и восхищение американских спецслужб — и, возможно, многих других — кабельной сетью новостей Теда Тернера Си-эн-эн.

Поэтому Райан не был особенно удивлён, когда впервые узнал о взрыве, происшедшем к югу от Медельина, с телевизионного экрана. Было сказано, что информация получена от Си-эн-эн и других служб новостей. В Монсе только что настало время завтрака. Райан размещался в апартаментах, отведённых для высокопоставленных американских гостей в комплексе НАТО, и имел доступ к службе новостей Си-эн-эн через спутник связи. Он включил телевизор, успев выпить только половину первой чашки кофе, и увидел панораму, снятую, по-видимому, телевизионной камерой, способной вести съёмку в сумерках. Надпись под изображением гласила: «Медельин, Колумбия».

— Боже! — пробормотал Райан, опуская чашку на стол. Вертолёт находился довольно высоко, его пилот опасался, очевидно, что люди, толпящиеся на земле, могут открыть по нему огонь, но, чтобы оценить нанесённый ущерб, не требовалась особая чёткость изображения. То, что раньше было массивным зданием, теперь представляло собой кучу развалин рядом с глубокой воронкой. Картина была в высшей степени характерна. Джек пробормотал «бомба в автомобиле» ещё до того, как голос диктора произнёс эту же фразу. А раз так, был уверен Джек, ЦРУ не имело к взрыву никакого отношения. Американцы не закладывали бомбы в автомобили. Они полагались на меткие пули. В конце концов, снайперская стрельба была американским изобретением.

При некотором размышлении, однако, его точка зрения изменилась. Во-первых, к этому времени ЦРУ наверняка следило за главарями картеля, а в слежке его агенты — непревзойдённые мастера. Во-вторых, если за главарями картеля велась слежка, он услышал бы о взрыве по своим каналам, а не из сводки новостей. Здесь что-то не так.

Как выразился сэр Бэзил? Наш ответ будет, несомненно, соответствующим. Что бы это могло значить? За последние десять лет разведка велась цивилизованными средствами. В пятидесятые годы свержение правительств было обычным методом решения проблем национальной политики. Убийства государственных деятелей были редкой, но вполне реальной альтернативой по отношению к более сложным дипломатическим манёврам. Фиаско ЦРУ в заливе Свиней и критическое отношение прессы к некоторым операциям во Вьетнаме — а ведь там, в конце концов, велась война, а в войнах насилие является обычным средством решения проблем — положили конец подобным операциям. Странно, но верно. Даже КГБ теперь редко занимался «мокрыми делами» — русское выражение ещё с тридцатых годов, подчёркивающее то обстоятельство, что от крови руки становились мокрыми, — передавая их своим марионеткам вроде болгар или ещё чаше террористическим группам, берущимся за такую работу как услуга за услугу, — в обмен террористы получали оружие и возможность подготовки. Ещё более странным было то, что и такое отмирало тоже.

Как ни удивительно, но, по мнению Райана, подобные решительные действия иногда необходимы, и потребность в них росла по мере того, как мир теперь отказывался от ведения открытых военных действий, сдвигаясь в сумеречную зону конфликтов, не слишком заметных для широкой общественности, и терроризма, основывающегося на государственной поддержке. Силы «специального назначения» являлись реальной и почти цивилизованной альтернативой лучше организованным и разрушительным формам насилия, связанного с регулярными войсками. Если война представляет собой более или менее разрешённое убийство на промышленной основе, то разве не гуманнее пользоваться насилием в более узком и осторожном масштабе?

Ему не хотелось заниматься таким этическим вопросом за завтраком.

Но что на таком уровне является правильным, а что — нет? — спросил себя Райан, Закон, этика и религия признавали, что солдат, убивающий противника на войне, — не преступник. Тогда возникал неизбежный вопрос: что такое война?

Поколением раньше ответить на такой вопрос было бы просто. Государства собирали свои армии и флоты и посылали их воевать ради какого-то идиотского разногласия.

Потом обычно становилось очевидным, что вопрос можно было решить мирным путём.

И такая война являлась морально оправданной? Однако теперь менялась и сама война, верно? А кто решил, насколько оправданной она является? Сами государства. Итак, могло ли государство определить, каковы его жизненные интересы, и принять соответствующие меры? Какое отношение имеет ко всему этому терроризм? Несколькими годами раньше, когда он сам был целью для террористов, Райан пришёл к выводу, что терроризм следует рассматривать, как современное проявление пиратства, и те, кто вовлечён в эту деятельность, всегда считались врагами всего человечества. Таким образом, с исторической точки зрения существовала ситуация не совсем военная, но в которой можно использовать вооружённые силы.

А к какой категории относились дельцы международного наркобизнеса?

Является ли это уголовным преступлением, которое должно преследоваться как таковое? Что, если такие дельцы в состоянии подчинить своей воле целую страну и использовать её для коммерческих целей? Становится ли такая нация врагом всего человечества, как пираты старых времён?

— Черт побери, — пробормотал Райан. Он не знал, какова точка зрения закона. По своему образованию Джек был историком, и его познания мало помогали ему в решении такого вопроса.

Образование Джека заставило его искать оправдание. Он был человеком, верившим в то, что Справедливость и Несправедливость действительно существовали как абстрактные, поддающиеся опознанию ценности, но поскольку своды законов не всегда давали определённые советы на подобные вопросы, то нередко ему приходилось искать эти ответы в других местах. Как отец, он относился к торговцам наркотиками с отвращением. Кто может гарантировать, что когда-нибудь его дети не поддадутся искушению попробовать проклятого зелья? Разве он не был обязан защищать своих детей? Являясь представителем разведслужбы своей страны, разве он не должен защитить всех детей, проживающих на территории государства, доверившего ему заботу о безопасности своих граждан? Что, если враг бросил прямой вызов его стране? Разве это не меняет правила, действующие в мирное время? Когда речь шла о терроризме, Райан уже принял решение: вызов, брошенный государству, подвергает тех, кто пытается подорвать его устои, серьёзной опасности. Страны вроде Соединённых Штатов обладают мощью, оценить которую почти невозможно. У них есть люди в военной форме, единственным занятием которых является совершенствование искусства убивать других людей. Они способны доставлять к цели ужасные орудия своей профессии — начиная с пули, способной пробить грудь человека с расстояния в тысячи ярдов, и кончая «умной» бомбой весом в две тысячи фунтов, наведённой с такой точностью, что она может влететь в окно чьей-то спальни...

— Боже мой!

В дверь постучали. Райан открыл её. В коридоре стоял один из сотрудников сэра Бэзиля. Он передал Джеку конверт, повернулся и ушёл.

Когда вернёшься домой, передай Бобу, что операция проведена превосходно. Бэз.

Джек сложил лист бумаги, сунул его обратно в конверт и спрятал в карман пиджака. Он прав, конечно.

Райан не сомневался в этом. Теперь ему предстояло решить, насколько справедливым был подобный поступок. Скоро он понял, что оценивать решения, принятые другими людьми, намного легче.

* * *

Им, разумеется, было необходимо покинуть это место. Капитан Рамирес дал поручение каждому из них. Чем больше они заняты, тем реже приходят в голову непрошеные мысли. Им требовалось устранить все следы своего пребывания здесь.

Похоронить Роху. Когда придёт время — если оно придёт вообще, — его семье (опять же если у него есть семья) будет передан запечатанный металлический гроб со ста пятьюдесятью фунтами балласта внутри, чтобы заменить вес тела, похороненного в горах Колумбии. Чавезу и Веге поручили вырыть могилу. Они выкопали яму глубиной в положенные шесть футов. Им не нравилось оставлять здесь тело одного из своих товарищей. Хотелось надеяться, что когда-нибудь сюда вернутся и заберут его, но все понимали, насколько призрачна эта надежда.

Несмотря на то, что они служили в армии в мирное время, смерть постоянно ходила с ними рядом. Чавез вспомнил двух парней, убитых в Корее, и остальных, погибших во время учений, катастроф вертолётов и тому подобного. Жизнь солдата постоянно подвергается опасности, даже если нет войны, поэтому смерть получает название «несчастный случай». Но Роха погиб не в результате несчастного случая. Его убили, когда он выполнял свой солдатский долг перед страной, которой присягнул, чей мундир носил с гордостью и честью. Он знал, какие опасности ему угрожают, встречал их как мужчина, и вот теперь его похоронят в чужой земле.

Чавез понимал, что бессмысленно надеяться, будто такое не может никогда случиться. Однако его удивляло другое. Роха, подобно остальным солдатам отделения, был профессиональным воином — сообразительный, отлично подготовленный, он отменно обращался с оружием, беззвучно передвигался в джунглях, был предан своему делу и с готовностью уничтожал всех, кто замешан в наркобизнесе, — причины последнего он так никому и не объяснил. Чавез вдруг почувствовал, как на душе у него стало легче. Смертью Солдата умер Роха. Дингу эти слова показались отличной эпитафией на могиле любого солдата. Когда могила была выкопана, труп Роха осторожно опустили на дно. Капитан Рамирес произнёс краткую надгробную речь. Затем все бросили в могилу по горсти земли и засыпали её. Как всегда, Оливеро обсыпал её порошком слезоточивого газа, чтобы отвадить животных, а сверху уложили срезанный дёрн. И следов могилы не осталось. Рамирес тем не менее записал местоположение на случай, если кто-нибудь захочет вернуться за убитым. Наступила пора отправляться в путь.

Отделение продолжало движение даже после заката, направляясь к запасной базе в пяти милях от той, которую теперь охранял один Роха. Капитан Рамирес намеревался предоставить отдых своим солдатам, а затем как можно быстрее совершить очередной рейд. Пусть уж лучше действуют, чем слишком много раздумывают. Именно так говорилось в уставах.

* * *

Авианосец представляет собой сообщество людей, а не только военный корабль; это плавающий город, в котором проживают свыше шести тысяч человек, со своей больницей и универсамом, церковью и синагогой, полицейским участком и видеоклубом. Здесь есть даже своя газета и телевидение. Люди, живущие в этом городе, трудятся без ограничения рабочего дня, и обслуживание, которое они получают, когда всё-таки заканчивают его, ими полностью заслужено — ещё более важно то, что военно-морской флот установил, что именно из-за такого обслуживания моряки работают намного лучше.

Робби Джексон встал, принял душ, как он всегда поступал по утрам, затем отправился в кают-компанию выпить кофе. Сегодня он будет завтракать с командиром авианосца, но прежде ему хотелось окончательно проснуться. В углу кают-компании, под потолком, на кронштейнах был укреплён телевизор. Офицеры следили за его экраном, как привыкли делать это дома и по той же причине.

Большинство американцев начинают день с того, что узнают новости, переданные по телевидению. В данном случае комментатору не платили полмиллиона долларов в год, и потому он не считал необходимым гримироваться. Правда, ему всё-таки приходилось готовить текст, который он читал.

— Примерно в девять часов вечера вчера — для нас на «Рейнджере» это двадцать один ноль-ноль — в доме некоего Эстебана Унтивероса произошёл мощный взрыв. Сеньор Унтиверос являлся одним из главарей Медельинского картеля. Похоже на то, что кто-то из его приятелей относился к нему не столь дружелюбно, как казалось. По сообщениям средств массовой информации, бомба, находившаяся в автомобиле, полностью уничтожила дорогой дом Унтивероса вместе со всеми, кто находился в тот момент внутри.

У нас дома, в Чикаго, на следующей неделе состоится первое крупное политическое событие лета — выдвижение кандидата на пост президента. Губернатор Дж. Роберт Фаулер, возглавляющий президентскую гонку от своей партии, все ещё нуждается в сотне голосов, необходимых для этого, и встречается сегодня с представителями...

* * *

Джексон огляделся. Капитан третьего ранга Дженсен сидел в тридцати футах и, показывая рукой на телевизор, что-то с улыбкой рассказывал одному из офицеров, который молча усмехался, глядя в чашку.

В голове Робби что-то сработало.

Учения по оценке эффективности бомбового удара.

Технический представитель, предпочитающий отмалчиваться.

Бомбардировщик А-6Е направляется к побережью курсом один-один-пять в сторону Эквадора и возвращается на «Рейнджер» курсом два-ноль-пять. Значит, последняя сторона треугольника должна — может — провести «птичку» командира эскадрильи над... Колумбией.

Сообщение о мощном взрыве бомбы в автомобиле.

Авиационная бомба в горючем корпусе из клетчатки. Нет, «умная» бомба в горючем корпусе из клетчатки, поправил себя капитан третьего ранга Джексон.

Тогда, черт побери...

Происшедшее казалось Джексону интересным в нескольких отношениях. Убийство одного из главарей наркобизнеса не отягощало его совесть. Более того, он нередко удивлялся, почему не сбивают самолёты, доставляющие в США контрабандные грузы наркотиков. Столько разговоров политических деятелей относительно угрозы безопасности Соединённых Штатов и химической войны против американцев — тогда почему бы, подумал он, не провести настоящее испытание эффективности авиационных ракет? И не понадобится тратить деньги на беспилотные цели. Не было ни одного лётчика в военно-морской авиации, кто с удовольствием не сбил бы несколько самолётов с грузом наркотиков на борту. Враг находится там, где его удаётся обнаружить — вернее, где его обнаруживает Национальное командование, а профессия капитана третьего ранга Роберта Джефферсона Джексона заключалась в том, чтобы избавить свою родину от её врагов. Если удаётся сделать это с помощью «умной» бомбы и при этом заставить всех поверить в то, что взрыв вызван какой-то иной причиной, — ну что ж, это демонстрирует подлинный артистизм.

Но по-настоящему любопытным было то, что Робби казалось, будто он понимает смысл происходящего. В этом и заключается недостаток тайн. Их невозможно сохранить. Так или иначе, они неизбежно становятся известны многим. Сам-то он, разумеется, никому не скажет о том, что стало ему очевидным. И всё-таки жаль, что об этом не узнают все.

Зачем скрывать это от общественности? — не мог понять Робби. Главари наркобизнеса убили директора ФБР, это ясно всем. Таким образом они объявили войну Соединённым Штатам. Почему бы тогда не заявить во всеуслышание: мы объявляем войну вам! К тому же в год выборов президента. Да разве бывало, чтобы американский народ не поддерживал своего президента, когда он заявлял о необходимости уничтожить врага, угрожающего безопасности нации?

Но профессия Джексона не была связана с политикой. Кроме того, пора отправляться к командиру авианосца. Через пару минут Джексон подошёл к каюте шкипера. Морской пехотинец, застывший у двери, распахнул её при виде офицера.

Робби вошёл в каюту командира авианосца и увидел, что тот занят чтением шифровок.

— Вы не соблюдаете форму одежды, — сурово заявил шкипер, посмотрев на Джексона.

— Что... извините меня, капитан первого ранга. — Робби остановился и посмотрел вниз — ему показалось, что у него расстёгнута прореха.

— Смотрите. — Командир «Рейнджера» протянул ему копию радиограммы. — Вы только что произведены в очередное звание, Робби, — извините меня, капитан первого ранга Джексон. Поздравляю. Такое известие ранним утром взбадривает куда лучше чашки кофе, верно?

— Благодарю вас, сэр.

— Теперь нам остаётся одно: добиться того, чтобы эта ваша тактическая схема с перехватчиками оказалась успешной.

— Так точно, сэр.

— Можешь звать меня просто Риччи, Роб.

— Хорошо, Риччи.

— Впрочем, пока лучше всё-таки обращаться ко мне на мостике «сэр», да и в присутствии других офицеров тоже, — напомнил ему шкипер. Джексон не обиделся.

Над офицерами, только что повышенными в звании, всегда подшучивают. Кроме того, им приходится организовывать за свой счёт вечеринки, на которых «обмывают» новые погоны.

* * *

Телевизионщики прибыли рано утром. Им тоже пришлось нелегко на подъёме к дому Унтивероса. Полиция уже была здесь, и никому из репортёров не пришло в голову, относятся ли эти полицейские к категории «ручных», купленных баронами наркобизнеса? Полицейские были в обычных мундирах, с пистолетами у пояса и вели себя, как самые обычные парни. Поиски уцелевших при взрыве — настоящие поиски, — проводившиеся под руководством Кортеса, были закончены, двоих, кого удалось найти, уже отправили отсюда вместе с большинством уцелевших охранников. Увезли также и почти все оружие. Вообще-то, охранники в Колумбии не являются чем-то особо необычным, хотя автоматическое оружие и крупнокалиберные пулемёты, что у них на вооружении, не вызывают одобрения. Разумеется, Кортес тоже уехал до прибытия телевизионщиков, и когда начались съёмки, полицейские уже вовсю вели осмотр места происшествия. Несколько групп, представляющих крупные телевизионные компании, повели передачу через спутники связи, хотя один из тяжёлых грузовиков с оборудованием не справился с крутым подъёмом и остался на полпути.

Самая простая часть осмотра, запечатлённая навечно портативными телекамерами, началась в том месте, где раньше находился конференц-зал. Сейчас он превратился в кучу обломков высотой в три фута. Самая крупная из найденных частей тела принадлежала одному из членов производственного комитета (его название тоже скрыли от тележурналистов) — поразительно целая правая нога от колена до ботинка, все ещё аккуратно зашнурованного. Позднее удастся установить, что она принадлежала Карлосу Вагнеру. Жена и двое детей Унтивероса находились в противоположной части дома, на втором этаже, наверно, смотрели фильм. Видеомагнитофон, все ещё включённый, был обнаружен рядом с телами.

Телевизионная камера следовала за одним из уцелевших охранников, который на этот раз вместо своего АК-47 нёс изуродованное, окровавленное тело мёртвого ребёнка к машине «скорой помощи».

— Боже мой! — выдохнул президент, который следил за этой сценой по одному из нескольких телевизоров в Овальном кабинете. — Если кто-нибудь дознается...

— Господин президент, мы уже занимались подобными акциями в прошлом, напомнил Каттер. — Налёт на Ливию при Рейгане, бомбардировки Ливана и...

— И всякий раз разражался грандиозный скандал! Никого не интересует, почему мы решились на это, им важно лишь одно — погибли посторонние люди. Господи, Джим, но ведь там был ребёнок! Как нам объяснить это? Простите, но он просто случайно оказался в доме, на который мы сбросили бомбу?

— Утверждают, — говорил телевизионный репортёр на экране, — что владелец этого дома был одним из главарей Медельинского картеля, однако в местной полиции нам сообщили, что он никогда официально не привлекался к суду ни по какому обвинению и потому... — Репортёр замер перед камерой. — Вы сами видели, как пострадали его жена и дети от взрыва бомбы, доставленной сюда на автомобиле.

— Просто великолепно! — Президент выключил телевизор. — Эти мерзавцы делают что им угодно с нашими детьми, но, если мы начинаем преследовать их у них дома, внезапно оказывается, что жертвы именно они! Мур уже докладывал конгрессу об этом?

— Нет, господин президент. ЦРУ не обязано информировать их, пока не пройдёт сорока восьми часов с начала операции, а эта операция официально началась только вчера вечером.

— Они не узнают ничего об этом без нас, — сказал президент. — Но, если мы сообщим об этой операции представителям конгресса, невозможно будет сохранить происшедшее в тайне. Передайте об этом Муру и Риттеру.

— Господин президент, я не могу...

— То есть как это не можете? Это не предложение, а приказ, мистер. Потрудитесь исполнить его. — Президент подошёл к окну. — Всё должно было произойти по-другому, — добавил он.

Каттер понимал, разумеется, в чём было дело. Съезд оппозиционной политической партии откроется через несколько дней. Её кандидат, губернатор Миссури Боб Фаулер, опережал президента в опросах общественного мнения. В этом, конечно, не было ничего странного. Президент, баллотирующийся на второй срок, прошёл через первичные выборы без серьёзного сопротивления, результат оказался заранее предрешённым и потому неинтересным. А вот Фаулеру пришлось биться, не жалея сил, за выдвижение своей кандидатуры от оппозиционной партии, и даже сейчас ему все ещё не хватало голосов для достижения желанной цели. Избиратели всегда проявляли интерес к кандидатам, активно борющимся за выдвижение своей кандидатуры и отстаивающим что-то новое. Несмотря на то, что в кандидатуре Фаулера не было ничего нового и интересного, а сам он по живости и характеру не особенно отличался от половой тряпки, людей привлекала сама острота борьбы.

Подобно любому кандидату, начиная с Никсона, когда впервые была объявлена война наркотикам, Фаулер утверждал, что президент не выполняет обещание бороться с наркобизнесом. Это заявление было знакомо человеку, занимающему сейчас Овальный кабинет, — ведь он и сам четыре года назад отстаивал аналогичную платформу.

Сумев успешно доказать избирателям, что именно он в состоянии решить эту и другие проблемы, он переселился в дом на Пенсильвания-авеню. И вот теперь президент действительно попытался выполнить данное им обещание. Попытался — и вот результат. Правительство Соединённых Штатов только что применило самое страшное в мире оружие, чтобы убить пару детей и их мать. Именно это громогласно заявит Фаулер. В конце концов, сейчас год выборов президента.

— Господин президент, в данный момент неблагоразумно прерывать операции, которые мы сейчас проводим. Если вы действительно хотите отомстить за смерть директора ФБР Джейкобса и остальных американцев, а также нанести серьёзный ущерб контрабанде наркотиков, сейчас нельзя останавливаться. Впервые появились заметные результаты. Число контрабандных рейсов уменьшилось на двадцать процентов, — напомнил Каттер, — прибавьте к этому удачную операцию по конфискации денег наркобизнеса, которые они пытались отмыть здесь, и можно считать, что удалось достичь настоящей победы.

— А как мы объясним бомбардировку?

— Я думал об этом, сэр. Что, если заявить, что причина взрыва нам неизвестна, однако есть два разумных объяснения. Первое: нападение могла произвести одна из фракций М-19. За последнее время их политические руководители явно отрицательно относятся к деятельности наркомафии. И второе: внутри Медельинского картеля идёт борьба за власть.

— Доказательства? — спросил президент, не поворачивая головы. Каттер знал, что, когда Ковбой не смотрит тебе в лицо, это плохой знак. Адмирала это беспокоило. Политика — не очень приятная и явно небезопасная игра, но здесь, в столице страны, она особенно интересна.

— Убийство Джейкобса и сопровождающих его лиц было безответственным поступком. С этим никто не сможет спорить. Мы пустим слух, что некоторые главари картеля выступили против тех, кто решился на такой опасный шаг, потому что это поставило в сложное положение всю деятельность организации. — Каттеру нравилось такое объяснение. Вообще-то, его выдвинул Риттер, но президент этого не знал. — Нам известно, что главари картеля, не колеблясь, убивают членов семей предателей — более того, это их отличительный знак. Таким образом мы объясним, что они убивают друг друга. У нас будут и волки сыты, и овцы целы, — закончил Каттер, улыбаясь спине президента.

Президент отвернулся от окна. Выражение его лица было скептическим, но...

— Вы действительно считаете это осуществимым?

— Да, сэр, считаю. Кроме того, мы получим возможность нанести ещё один удар в ходе операции «Обмен любезностями».

— Я должен продемонстрировать, что мы предпринимаем какие-то меры, — тихо сказал президент. — А как относительно тех солдат, что действуют у нас в джунглях?

— Они устранили пять временных баз, занимающихся очисткой наркотиков. Погибли двое и ещё два человека ранены, но легко. Ничего не поделаешь, сэр, на это пришлось пойти. Это профессиональные военные. Они сознательно пошли на такой риск, гордясь полученным заданием. В этом отношении у вас не будет никаких проблем, сэр. Очень скоро в окрестных деревнях станет известно, что работать на картель опасно, и крестьяне откажутся от предложений. Это затруднит обработку наркотиков. Пусть ненадолго, всего на несколько месяцев, но затруднения будут реальными. Вы сможете отметить, что объём ввозимых в страну наркотиков заметно сократился. Скоро повысится и цена кокаина. И на это тоже можно указать. Именно так мы оцениваем успех или провал операций по перехвату. Перед тем как вы выступите с таким заявлением, газеты опубликуют новости по поводу сокращения контрабанды наркотиков — мы организуем это.

— Ну что ж, тем лучше. — На лице президента впервые за день появилась улыбка. — Продолжайте — только постарайтесь действовать поосторожнее.

— Непременно, господин президент.

* * *

Утренняя зарядка для 7-й дивизии началась в 6.15. Это отчасти объясняло пуританские добродетели, которыми отличалась дивизия лёгкой пехоты. И хотя солдаты, особенно молодые, любят выпить ничуть не меньше всех американцев, физическая тренировка с похмелья — это всего лишь один шаг до мучительной смерти. В Форт-Орде было уже тепло, и к семи часам, когда закончилась ежедневная трехмильная пробежка, все солдаты взвода выглядели изрядно взмыленными. Затем наступило время завтрака.

Этим утром офицеры ели вместе, и разговоры за столом ничем не отличались от того, о чём говорили по всей стране.

— Так им и надо, этим ублюдкам, — заметил один капитан.

— По телевидению говорили, что бомбу привезли в автомобиле, — добавил другой.

— Будьте уверены, в ЦРУ знают толк в таких вещах. У них такой опыт в Ливане, да и в других местах, — послышался голос помощника командира роты.

— Это не так просто, как тебе кажется, — заметил батальонный 8-2, начальник разведки. Раньше он командовал ротой в подразделении «рейнджеров» и неплохо разбирался в бомбах и минах-ловушках. — Но кто бы это ни сделал, работа — блеск.

— Жаль, что нас там нет, — сказал лейтенант. Младшие офицеры согласно закивали. Те, что постарше, помалкивали. Планы, предусматривающие в случае необходимости развёртывание военных действий, обсуждались при штабных учениях на уровне дивизии и корпуса уже несколько лет. Проблема ведения военных действий — а именно об этом и шла речь — обсуждалась очень серьёзно, хотя большинство старших офицеров придерживались мнения, что такое возможно... разумеется, при условии согласия правительства этих стран. А вот на это рассчитывать, конечно, не приходилось, хотя, по мнению офицеров, правительство можно было понять. Трудно переоценить уровень отвращения, которое армия испытывает к наркотикам. Старшие офицеры, командующие батальонами, майоры и чины повыше слишком хорошо помнили семидесятые годы, когда армия страдала от наркотиков ничуть не меньше, чем её обвиняли, и были известны случаи, когда офицерам кое-где приходилось бывать только в сопровождении вооружённой охраны.

Понадобилось много лет упорной борьбы, чтобы справиться с этой болезнью. Даже сегодня каждый американский военнослужащий мог быть подвергнут неожиданной проверке. Для старших сержантов и всех офицеров прощения не существовало, следовало немедленное увольнение из армии. В отношении рядового состава и сержантов ранга Е-5 и ниже были некоторые послабления: в случае, если обнаруживались в крови следы наркотиков, виновный получал строгий выговор и наказание в соответствии со статьёй 15 Военного кодекса; за следующим нарушением следовало немедленное увольнение. Официальным лозунгом было: «Только не в нашей армии!» Были и другие причины ненависти к наркотикам. Многие из сидевших за столом офицеров имели семьи, и рано или поздно мог настать момент, когда торговцы наркотиками попытаются предложить свой товар их детям. Тут все придерживались единой точки зрения: всякий, кто попытается продать наркотики детям профессиональных военных, подвергает свою жизнь смертельной опасности.

Подобные случаи происходили редко: военные — народ дисциплинированный, однако стремление покончить с торговцами наркотиками было налицо. И не только стремление, но и реальная возможность.

Когда всё-таки происходило неизбежное и торговцы наркотиками исчезали, это событие всегда приписывали ссорам за сферы влияния. Большинство таких убийств оставались нераскрытыми.

И сейчас Чавез занимается именно этим, внезапно понял Тим Джексон. В конце концов, произошло слишком много совпадений. Чавез, Муньос и Леон. Все говорят по-испански. Все уехали в один и тот же день. Значит, они принимали участие в специальной операции, скорее всего, по поручению ЦРУ. Такое задание является, несомненно, опасным, но все они солдаты, такова их профессия. Лейтенант Джексон вздохнул теперь свободнее — он знал то, чего знать ему не полагалось. Чем бы ни занимался Чавез, это его работа, а значит, с ним всё будет в порядке. Тим Джексон впредь не станет выяснять его местонахождение. По-видимому, Чавез справится с заданием. Лейтенант помнил, что Динг — превосходный солдат. Если операция вообще кому-то по силам, Чавез с ней справится.

* * *

Телевизионщики вскоре закончили съёмку, им надоело пребывание в разрушенной цитадели, и они уехали, чтобы подготовить комментарии и сопроводительный текст. Как только последний телевизионный фургон скрылся из виду, направляясь к Медельину, на вершине горы тут же появился Кортес. На этот раз он приехал на «джипе». Он устал, испытывал раздражение, но его снедало любопытство. Произошло нечто в высшей степени странное, и он не мог понять, что именно. Кортес знал — он не успокоится, пока не выяснит все до конца. Два человека из находившихся внутри дома во время взрыва чудом уцелели и уже были доставлены в Медельин, где находились в руках надёжного врача. Кортес позже собирался допросить их, но сначала ему нужно было выяснить ещё одно обстоятельство. Отряд полицейских, находившихся вблизи развалин, подчинялся капитану, который уже давно нашёл общий язык с картелем. Феликс не сомневался, что капитан не будет испытывать горя от смерти Унтивероса и остальных главарей картеля, но какое это имеет значение, правда? Кубинец остановил «джип», вышел из него и направился к капитану, который беседовал с двумя полицейскими.

— Доброе утро, капитан. Вы уже выяснили, что это была за бомба?

— Без сомнения, она находилась внутри автомобиля, — заверил его капитан.

— Да, у меня тоже возникло такое подозрение, — терпеливо согласился Кортес. — А что за взрывчатое вещество?

— Не имею представления, — пожал плечами капитан.

— Может быть, вам удастся выяснить это, — подсказал Кортес, — в ходе вашего расследования.

— Хорошо. Я займусь этим.

— Спасибо, капитан. — Кортес направился к своему «джипу», чтобы отправиться теперь на север. При изготовлении кустарной бомбы могли использовать динамит — здесь было немало этого взрывчатого вещества, используемого в рудниках и горных разработках, — или пластическую взрывчатку, производимую для промышленных целей, или даже азотную селитру, необходимую для удобрения полей. Но если бомбу изготовила М-19, то, по мнению Кортеса, для неё использовали бы семтекс, чешскую разновидность RDX, популярную сейчас среди марксистских террористических организаций из-за большой мощности, доступности и дешевизны. Если удастся определить, что за взрывчатое вещество использовалось, возможно, он узнает, кто её изготовил. Кортес удовлетворённо улыбнулся — ведь он заставил капитана полиции получить для него эту информацию. Спускаясь по крутому горному склону, он подумал, что это лишь одно из нескольких обстоятельств, являющихся поводом для удовлетворения.

Действительно, были и другие. Гибель четырех главарей картеля причинила ему ничуть не больше грусти, чем капитану полиции. В конце концов, они были всего лишь бизнесмены, а не личности, по отношению к которым Кортес испытывал уважение. Они только платили ему, вот и все. Те, кто взорвал эту мощную бомбу, обнаружили удивительный профессионализм. Кортес снова задумался над тем, что вряд ли всё-таки это могло быть делом рук ЦРУ. Американцы не умеют убивать людей. Он не был испуган тем, что сам едва не погиб. Тайные операции являлись его профессией, в конце концов, и он отдавал себе отчёт в угрожающей ему опасности. К тому же если бы именно он был главной целью такого изощрённого и элегантного плана, то вряд ли смог бы сейчас искать виновников. Как бы то ни было, гибель Унтивероса, Фернандеса, Д'Алехандро и Вагнера означала, что в руководстве картеля образовались четыре вакантных места, там стало на четыре человека, обладавших властью, деньгами и престижем, меньше... Если бы Кортес захотел, ему теперь не понадобилось бы одолевать их сопротивление. Если...

Почему бы и нет? Ведь ему хочется завоевать для себя место за столом, где сидят руководители картеля. Несомненно, место. А может быть, нечто большее. А пока ему предстояла работа, в ходе которой нужно было найти виновников совершенного «преступления».

Когда он приехал в Медельин, двоих, что уцелели при взрыве в доме, уже перевязали и вместе с полудюжиной слуг погибшего главаря приготовили для допроса. Их поместили на верхнем этаже многоэтажного здания в Медельине, прочного и пожаростойкого, со звуконепроницаемыми стенами и полом, что было в данном случае очень кстати. Кортес вошёл в комнату. Все восемь преданных слуг сидели, прикованные наручниками к стульям с высокими спинками.

— Кто из вас знал о предстоящей встрече? — спросил он тихим приятным голосом.

Все закивали. Разумеется, о намеченном на вчерашний вечер совещании знали все. Унтиверос любил поговорить, а слуги поневоле выслушивали его.

— Отлично. Кто из вас рассказал об этом и кому? — Теперь голос Кортеса звучал бесстрастно — голос образованного человека. — Ни один из вас не выйдет отсюда, пока я не получу ответ на этот вопрос.

Тут же послышались бессвязные возражения. Он ожидал этого. Большинство отрицаний соответствовало действительности. Кортес в этом не сомневался.

Очень жаль.

Феликс взглянул на старшего охранника и показал на служанку, прикованную к стулу, крайнему слева.

— Начнём с неё.

* * *

Губернатор Фаулер вышел из номера отеля, уверенный, что цель, которой он посвятил последние три года жизни, теперь в пределах досягаемости. Почти в пределах, напомнил он себе, — в политике не бывает стопроцентно определённого.

Однако конгрессмен из Кентукки, который, на удивление всем, сопротивлялся крайне успешно, только что согласился уступить голоса делегатов, обещавших ему поддержку, в обмен на пост в кабинете министров. В результате Фаулер не только получил гарантированное большинство голосов, но и несколько сотен их на всякий непредвиденный случай. Разумеется, он умолчал об этом. Фаулер дал возможность конгрессмену из Кентукки самому выступить с заявлением, намеченным на второй день съезда, чтобы покрасоваться ещё раз в ослепительных лучах солнца — или, вернее, юпитеров. Новости просочатся из лагерей обоих соперников, но конгрессмен только улыбнётся по-мальчишески и скажет слушателям, что, если им нравится, пусть придумают что угодно, — все равно лишь он один знает правду.

Политика, подумал Фаулер, бывает иногда такой фальшивой. Это казалось особенно странным, потому что сам Фаулер был прежде всего очень честным человеком, что, впрочем, отнюдь не мешало ему нарушать все правила игры.

И сейчас, стоя перед сияющими юпитерами телевизионщиков и не сказав ничего за все шесть минут непрерывных ответов на вопросы, он пользовался этими правилами. Да, они вели «интересные дискуссии» о «важных проблемах, стоящих перед нашей страной». Губернатор и конгрессмен придерживались «одинаковой точки зрения в своём стремлении видеть новое руководство» для страны, которая — оба были уверены, хотя и не могли пока сказать более определённо, — будет процветать независимо от того, кто одержит победу в ноябре. Действительно, незначительные политические расхождения между президентами и политическими партиями терялись в шуме Капитолия, к тому же американские партии становились стольдезорганизованными, что от раза к разу выборы президента все больше превращались в конкурс красоты. Возможно, это и к лучшему, подумал Фаулер, хотя не очень приятно сознавать, что власть, к которой так стремишься, на самом деле всего лишь иллюзия. Затем пришло время вопросов.

Первый же вопрос удивил его. Фаулер не видел, кто его задал. Лучи юпитеров и вспышки фотоаппаратов слепили его — после нескольких месяцев бесчисленных выступлений и пресс-конференций Фаулер начал сомневаться, что у него когда-нибудь полностью восстановится зрение, — но это был мужской голос, и губернатору показалось, что он принадлежит репортёру какой-то крупной газеты.

— Господин губернатор, из Колумбии поступило сообщение, что мощный взрыв бомбы в автомобиле уничтожил дом одного из главарей Медельинского картеля вместе с его семьёй. Поскольку это событие последовало сразу же после убийства директора ФБР и нашего посла в Колумбии, нам хотелось бы знать ваше мнение на этот счёт.

— Боюсь, что у меня не было времени выслушать утренние новости, потому что я завтракал с конгрессменом. Что вы хотите сказать этим вопросом? — спросил Фаулер. Его манера поведения изменилась — теперь он был уже не полный оптимизма кандидат, а осторожный политик, рассчитывающий стать государственным деятелем, что бы ни подразумевалось под этим, черт побери, подумал Фаулер. Когда-то всё было так ясно.

— Ходят слухи, сэр, что в этом покушении может быть замешана Америка, — пояснил репортёр.

— Вот как? Вы знаете, что между мной и президентом немало расхождений во мнениях, причём отдельные расхождения по весьма важным вопросам, но я не могу предположить, чтобы наш президент способен был пойти на заранее обдуманное хладнокровное убийство, и уж, вне всякого сомнения, я не могу обвинить в этом нашего теперешнего президента, — произнёс Фаулер голосом, присущим, по его мнению, настоящему государственному деятелю. Вообще-то, он не собирался говорить ничего; в конце концов, именно для этого и даны государственным деятелям голоса — ими или произносят совершенно очевидные вещи, или не вкладывают в слова никакого значения. На протяжении почти всей кампании Фаулеру удавалось добиваться этого. Даже злейшие враги — а таких было несколько даже в его собственной партии, не говоря про оппозиционную, — считали, что он честный мыслящий человек, обращающий внимание на важные проблемы и избегающий оскорбительных выпадов. Только что сделанное заявление лишь подтверждало это.

Он не собирался менять политику, проводимую американским правительством, и не думал о том, чтобы загнать в ловушку своего будущего оппонента. Однако, сам не сознавая этого, Фаулер сделал и то, и другое.

* * *

Свою поездку президент запланировал заранее. По традиции было принято, чтобы глава исполнительной власти не проявлял особой инициативы во время проведения съезда оппозиционной партии Работать в Кэмп-Дэвиде было так же просто, как и в Вашингтоне, — даже проще, потому что здесь не требовалось отвечать на вопросы журналистов. Но чтобы попасть в Кэмп-Дэвид, приходилось преодолевать сложные препятствия. Пока вертолёт корпуса морской пехоты VН-З ждал президента на лужайке Белого дома, он вышел из дверей первого этажа вместе с супругой и двумя сопровождающими сотрудниками. И тут же их встретила толпа репортёров и множество телевизионных камер. Интересно, промелькнуло в голове президента, понимают ли русские со своей гласностью, что их ожидает.

— Господин президент! — выкрикнул один из самых старших телерепортёров. — Губернатор Фаулер заявил, что надеется, мы не имеем никакого отношения к взрыву этой бомбы в Колумбии! Что можете сказать вы по этому поводу?

Уже по пути к канату, отгораживающему его от журналистов, президент понял, что совершил ошибку, но вопрос притягивал его к журналистам, как лемминг стремится к гибели в море. У президента не было выбора. Вопрос был задан так громко, что все слышали его, и не ответить — значило дать определённый ответ.

Президент отказался ответить на вопрос о... Он не мог покинуть Вашингтон на неделю, уступив главную роль на политической сцене сопернику, если оставить этот вопрос без ответа на лужайке Белого дома.

— Соединённые Штаты, — произнёс президент, — не убивают невинных женщин и детей. Соединённые Штаты воюют против тех, кто так поступает. Мы не можем опуститься до такого отвратительного уровня, как эти люди. Это достаточно ясный ответ? — Голос президента был спокойным и размеренным, но взгляд, который он бросил на репортёра, задавшего вопрос, заставил этого опытного журналиста упасть духом прямо на глазах. Как приятно, подумал президент, что его власть иногда заставляет этих сукиных сынов почувствовать глупость собственных вопросов.

Это была вторая крупная политическая ложь, выпущенная на свободу в этот день, к тому же в день, когда не было особенных новостей. Губернатор Фаулер отлично помнил, что Джон и Роберт Кеннеди разрабатывали план убийства Кастро и других политических деятелей с увлечением дилетантов, начитавшихся романов Яна Флеминга, и вскоре поняли, причём поняли на собственной шкуре, что политические убийства — дело грязное и не из приятных. Даже очень неприятное, потому что, как правило, рядом оказываются люди, которых вам не хотелось бы убивать.

Теперешнему президенту было известно все о «попутном уроне» — этот термин казался ему отвратительным, хотя одновременно чётко говорил о чём-то и совершенно необходимом, что невозможно объяснить людям, не понимающим жестокую реальность современного мира: террористы, преступники и самые разные трусы — а жестокие люди являются, как правило, трусами — стараются спрятаться за спины невинных или среди них, бросая вызов закону, используя альтруизм своих врагов в качестве оружия против них же. Вы не смеете тронуть нас. Мы — преступники, тогда как вы — на стороне закона. Вы не сможете напасть на нас, не уронив свой престиж. Это наиболее отвратительная сторона этих наиотвратительнейших людей, и иногда — редко, но всё же иногда — им приходилось доказывать, что они ошибаются. А это всегда грязное и неприятное дело, не так ли? Нечто вроде международной автокатастрофы.

Но как мне объяснить это американскому народу, черт побери?! Да ещё в год выборов президента. Голосуйте за президента, который только что убил женщину с двумя её детьми и нескольких домашних слуг для того, чтобы защитить от наркотиков ваших детей?.. Понимает ли губернатор Фаулер, подумал президент, насколько иллюзорна власть президента и какой возникает шум, когда один принцип сталкивается с другим? Это куда хуже, чем шум репортёров, решил он. Направляясь к самолёту, он покачал головой. Сержант морской пехоты отсалютовал ему у ступеней. Президент ответил ему тем же — такова традиция, несмотря на то, что ни один из последних президентов не носил мундир. Президент опустился в кресло, пристегнул ремни и взглянул на собравшуюся толпу. Камеры продолжали работать, снимая взлёт. Телевизионные компании не включали эти кадры в свои передачи, но на всякий случай — вдруг вертолёт взорвётся или потерпит катастрофу во время полёта — настаивали на съёмке до последнего момента.

* * *

Сообщение об этом поступило в полицейское управление Мобиля, когда было уже поздно. Канцелярской работой в суде занимался судебный секретарь, и когда информация просачивается из здания суда, обычно это происходит в последнюю минуту. В данном случае секретарь был вне себя от гнева. Судебные дела при нём поступали в суд, рассматривались и, уже решённые, передавались для исполнения.

Ему было далеко за пятьдесят, он воспитал своих детей, дал им образование — они закончили колледж, — и им удалось избежать повального увлечения наркотиками. Но так повезло не всей молодёжи в квартале, где он жил. В семье, жившей рядом с его домом, самый младший сын купил пакетик дешёвого кокаина — крэка — и на скорости свыше сотни миль в час врезался на автомобиле в береговой устой моста.

Живя рядом с юношей, секретарь суда видел его каждый день, он вырос у него на глазах, иногда подстригал ему лужайку. Похороны проходили в баптистской церкви на Сайпресс-Хилл, и гроб во время церемонии был наглухо закрыт. Мужчина слышал, что мать погибшего все ещё сидит на лекарствах, после того как ей пришлось опознать труп, вернее — то, что осталось от тела. Во время похорон священник говорил о язве наркотиков, ниспосланной обществу, с жаром, словно описывал казнь Христа. Священник был превосходным оратором, красноречивым и талантливым, воспитанным в традициях южной баптистской церкви, и когда он призывал всех молиться за душу безвременно погибшего юноши, его страсть и поистине искренняя ненависть к наркотикам ещё более усиливали возмущение, уже испытываемое прихожанами. Секретарь не мог понять, что случилось. Давидофф был отличным прокурором. Он, хоть и родился евреем, принадлежал к числу людей, избранных Господом, — истинный подвижник в своей профессии, где большинство являлись шарлатанами. Как он мог допустить это? Теперь эти два негодяя избегнут заслуженного наказания, думал секретарь. Так не должно быть!

Он не привык к барам. Баптист, строго соблюдавший требования своей религии, он никогда не употреблял напитков, содержащих алкоголь, и лишь однажды, будучи ещё юношей, на спор попробовал пиво — попробовал и с тех пор испытывал чувство вины и раскаяния. Это было одной из двух странностей в остальном честного и скромного человека. Другой являлось его отношение к правосудию. Он верил в правосудие так же неистово, как верил в Бога, и эта вера каким-то образом сохранилась после тридцати лет работы в федеральных судах.

Правосудие, считал он, ниспослано Богом, а вовсе не дело рук человеческих.

Разве все западные законы не основываются в той или иной мере на Священном писании? Он преклонялся перед конституцией своей страны, считая её документом, вдохновлённым свыше, поскольку Бог желал, чтобы люди жили как свободные существа, чтобы они могли научиться служить Господу своему не как рабы, а как избранники Правоты и Справедливости. Именно так должны развиваться события в мире. Проблема заключалась в том, что справедливость не всегда одерживала верх.

На протяжении многих лет жизни он привык к этой мысли. Сколько она ни разочаровывала его, он не сомневался, что Господь является Верховным Судией и его Правосудие обязательно восторжествует. Но иногда возникали случаи, когда Правосудие Господне нуждалось в помощи, и всем было известно, что Бог выбирал орудия этой помощи через Веру. Таким образом, этим жарким душным вечером, нависшим над Алабамой, Господь выбрал своё орудие потому, что Вера делопроизводителя в Его Справедливость была беспредельна.

Секретарь суда находился в баре, куда часто заходили полицейские, потому что бар был расположен по соседству с полицейским управлением. Он пил содовую, чтобы не выделяться среди других посетителей. В полиции знали, разумеется, кто он. Секретарь неизменно присутствовал на всех похоронах полицейских. Он возглавлял гражданский комитет, оказывавший помощь семьям полицейских и пожарных, погибших при исполнении служебных обязанностей, никогда не спрашивая вознаграждения. Он ни разу не просил избавить его от штрафа за нарушение правил движения — вообще-то, за всю жизнь его ни разу не штрафовали.

— Привет, Билл, — поздоровался секретарь с полицейским из отдела по расследованию убийств.

— Привет. Ну как жизнь в федеральном суде? — спросил лейтенант, руководитель группы детективов. По его мнению, секретарь суда был несколько странным, хотя и не таким странным, как большинство других. Лейтенанта вполне устраивало, что судебный секретарь заботился о семьях полицейских. Этого было достаточно.

— Я услышал кое-что и решил, что вас это заинтересует.

— Вот как? — Лейтенант поднял голову от кружки пива. Он тоже был баптистом, хотя и не столь ревностным. Мало кто из полицейских серьёзно относился к своей религии, даже в Алабаме, и лейтенант, подобно многим, чувствовал себя виноватым.

— Пиратам дадут возможность чистосердечно признаться в совершенном ими преступлении, и приговор будет совсем другим, — сообщил ему секретарь.

— Что? — Лейтенант не занимался расследованием этого дела, но заявление секретаря означало, что все идёт наперекосяк. Кроме того, пираты содержались в той же тюрьме, где гостями были его подследственные.

Секретарь объяснил, что ему было известно, хотя известно было немного.

Что-то не так с вещественными доказательствами. Какие-то формальности не выполнены вовремя. Судья не стал подробно объяснять. Давидофф очень рассержен, но сделать ничего не может. Они пришли к выводу, что прокурору удивительно не повезло. Давидофф относится к числу хороших, честных людей. И тогда секретарь солгал детективу. Он не любил лгать, но иногда Правосудие требовало этого.

Годы, проведённые им в федеральных судах, не прошли даром. Это являлось всего лишь практическим применением того, что говорил священник:

«Господь вершит свои дела непонятными нам путями и творит при этом чудеса».

Самое забавное, однако, заключалось в том, что сказанное секретарём не было ложью.

— Преступники, убившие сержанта Брейдена, оказались связанными с пиратами.

ФБР считает, что пираты могли отдать приказ об убийстве его и его жены.

— Насколько вы уверены в этом? — спросил детектив.

— Полностью. — Секретарь суда осушил свой бокал и поставил его на стол.

— Хорошо, — ответил лейтенант. — Спасибо. Мы ничего от вас не слышали. Мы благодарны вам за то, что ваш комитет делает для детей Брейдена.

Эти слова смутили секретаря. То, что делал он для семей пожарных и полицейских, не требовало благодарности. Это был его Долг, простой и очевидный.

Вознаграждение поступит от Него — того, кто поручил ему исполнять этот Долг.

Секретарь суда покинул бар, а лейтенант детективов подошёл к столику в углу, где сидели несколько других полицейских. Скоро было достигнуто соглашение, что пираты не получат возможности — не смогут её получить — сделать признание и смягчить тем самым предписанное законом наказание. Независимо от того; является ли их дело подсудным федеральным органам или нет, они виноваты в изнасиловании и убийстве и, по-видимому, замешаны ещё в одном двойном убийстве, к которому полиция Мобиля проявляет непосредственный интерес. По улицам города уже распространился слух, что торговцев наркотиками полиция не будет арестовывать — продолжая заниматься продажей наркотиков, они рискуют жизнью. А теперь будет послано новое предупреждение. Полицейские обладали преимуществом перед федеральными чиновниками, занимавшими более высокое положение: они говорили на языке, понятном преступникам.

— Но кто, — задал вопрос один детектив, — передаст это предупреждение торговцам наркотиками?

— Почему бы не воспользоваться братьями Паттерсон? — предложил лейтенант.

— В самом деле. — Капитан задумался, а потом согласился:

— О'кей. — В общем, это решение было достигнуто с гораздо большей лёгкостью, чем судьбоносные решения правительства. К тому же осуществить его было куда проще.

* * *

Два крестьянина прибыли в Медельин перед самым закатом. К этому времени раздражение Кортеса перешло в бессилие. Теперь следовало избавиться от восьми трупов — что само по себе в Медельине не составляло проблемы, — не продвинувшись ни на шаг в решении его задачи. Сейчас он ничуть не сомневался в этом. Точно так же, как был уверен в противоположном шесть часов назад. Итак, откуда просочилась информация? Трое женщин и пятеро мужчин только что убедительно доказали, что не имеют к этому никакого отношения. Двух последних пришлось просто застрелить, потому что они находились в состоянии кататонического оцепенения, вызванного зрелищем смерти первых шести при гораздо более мучительных обстоятельствах. Обстановка в комнате напоминала скотобойню, и Кортесу казалось, что он весь залит кровью. Сколько потрачено сил — и все напрасно. Он был настолько раздражён, что не испытывал стыда.

Кортес встретился с крестьянами в другой комнате на другом этаже, предварительно вымыв руки и сменив одежду. Пришельцы выглядели испуганными, однако боялись они не Кортеса, что его крайне удивило. Через несколько минут он понял, в чём дело. Крестьяне путано и поспешно рассказали о происшедшем, однако Кортес не прерывал их, запоминая подробности. Порой детали противоречили друг другу, но в этом не было ничего необычного, потому что крестьян было двое.

Затем он начал задавать вопросы сам.

— Автоматы у них были не АК-47, — категорически заявил один из крестьян. — Я знаю звук их выстрелов. Это были другие автоматы. — Второй крестьянин пожал плечами. Он не разбирался в оружии.

— Вы кого нибудь видели?

— Нет, сеньор. Мы слышали шум и крики и убежали.

Весьма разумно с вашей стороны, заметил про себя Кортес.

— Говорите, слышали крики? На каком языке?

— То есть как это на каком? На нашем, конечно. Мы слышали, что они бежали за нами, но мы убежали. Они не смогли поймать нас. Мы же знаем горы, — объяснил тот, что разбирался в оружии.

— Значит, вы больше ничего не видели и не слышали?

— Выстрелы, взрывы, вспышки от стрельбы — вот и все.

— А место, где всё это произошло, — сколько раз вы бывали там?

— Много раз, сеньор, мы готовили там пасту.

— Много раз, — подтвердил второй крестьянин. — Мы работали там больше года.

— Вы никому не расскажете о том, что с вами произошло. И не скажете ни слова, что заходили сюда, — предупредил их Феликс.

— Но семьи...

— Вы не обмолвитесь ни единым словом, — тихо повторил Кортес. Оба крестьянина поняли, что им угрожает в случае неповиновения. — Вам выдадут крупное вознаграждение за то, что вы сделали, и семьи убитых получат компенсацию.

Кортес считал себя справедливым человеком. Эти два горца выполнили своё и получат за это. Он всё ещё не знал, откуда просочился слух о предстоящей встрече, но если ему удастся захватить одного из членов этих — чего? Банд М-19?.. Кортес почему-то сомневался в этом.

Тогда кто же виноват в рейдах?.

Неужели американцы?

* * *

Чавез знал, что смерть сержанта Рохи только укрепила их решимость. Капитан Рамирес воспринял гибель своего подчинённого тяжело, как и следует хорошему офицеру. Их новая база находилась всего в двух милях от одной из многих кофейных плантаций в этом районе и в двух милях — в противоположном направлении — от ещё одного места, где перерабатывали листья коки. Солдаты действовали по дневному распорядку — одна половина спала, другая — охраняла спящих.

Рамирес сидел один. Чавез был прав. Капитан воспринял смерть сержанта Рохи, как тяжёлый удар. Здравый смысл говорил, что ему следует отнестись к потере одного из своих солдат, как к цене за выполнение порученной ему операции. Однако чувства не всегда соответствуют здравому смыслу. Рамирес совершил ошибку, типичную для командиров боевых подразделений: он стал слишком близко соотносить себя со своими солдатами, перестал смотреть на них, как на пешки, которые приносятся в жертву в случае необходимости. Этот недостаток никак не был связан с его личной храбростью. Капитан обладал достаточным мужеством и знал, что опасность, которой он подвергает свою жизнь, является частью его профессии, и с готовностью воспринимал это. Его ошибка заключалась в непонимании того, что риск, которому подвергается жизнь его солдат, — причём он сознавал, что и это составляет часть его профессии, — неизбежно ведёт к смерти некоторых из них. Вот это он и упустил из виду. Он вёл своих солдат во время бесчисленных полевых учений, готовил их, учил, как следует выполнять обязанности, выговаривал им, когда их датчики, чувствительные к лазерным лучам, показывали, что они условно убиты. Но Роха погиб не условно, правда? И не потому, что оказался новичком, нет, сержант был опытным, отлично подготовленным профессионалом. Следовательно, говорил себе капитан, он как-то подвёл своих людей. Если бы он по-другому развернул своё отделение, если бы обратил больше внимания... если... если... если. Молодой капитан пытался забыть мучительные мысли, но не мог. А прекратить операцию было не в его силах, поэтому в следующий раз он будет более осторожным.

* * *

Обе видеокассеты прибыли сразу после обеда. Рейс САС с «Рейнджера» без ведома лиц, принимавших в этом участие, был согласован с прибытием курьера на специальном рейсе из Боготы. В этом принимал участие, и Ларсон — он доставил видеокассету ЛУЦ в международный аэропорт «Эльдорадо», где передал её другому сотруднику ЦРУ. Обе кассеты были уложены в сумку курьера ЦРУ, занявшего переднее отделение на транспортном самолёте ВВС С-5А и проспавшего несколько часов на узкой и короткой койке справа позади кабины пилотов. Самолёт совершил посадку на базе ВВС Эндрюз, сразу после приземления сорокафутовая лестница опустилась в огромное грузовое пространство, и курьер спустился через открытый грузовой люк в ждущий автомобиль, доставивший его прямо в Лэнгли.

У Риттера в кабинете было два телевизора, каждый со своим видеомагнитофоном. Он наблюдал за ними наедине, подгоняя изображение одно к другому, так что наконец они более или менее совпали. На видеокассете из бомбардировщика видно было немного — лазерная точка и смутные очертания дома и больше почти ничего до вспышки взрыва. Видеокассета Кларка оказалась намного лучше. На экране был виден дом с освещёнными окнами, ярко сияющими благодаря увеличенной силе света, и охранники, ходящие вокруг него, — те из них, которые курили, походили на светлячков; всякий раз, когда они затягивались, их лица освещались. А вот и бомба. Все это очень походит на фильмы ужасов Хичкока, подумал Риттер. Он знал, что происходит, но те, кто изображён на экране, ещё ни о чём не подозревали. Они бесцельно бродили вокруг, ничего не зная о своей роли в драме, написанной в кабинете заместителя директора ЦРУ по оперативной работе.

Но...

— Как странно... — пробормотал себе под нос Риттер. Он нажал на кнопку дистанционного управления, остановил ленту и перемотал её назад. За несколько секунд до взрыва бомбы в воротах показался ещё один автомобиль.

— Кто ты такой? — спросил Риттер, обращаясь к экрану. Затем он быстро пропустил ленту дальше, после момента взрыва. Автомобиль, на котором приехал ещё кто-то, — БМВ, его опрокинуло взрывной волной, но через несколько секунд водитель вылез из машины и достал пистолет.

— Кортес... — Риттер остановил кадр. Изображение мало что говорило ему.

Был виден мужчина среднего роста и телосложения. Пока все остальные носились вокруг разрушенного дома, не зная, что предпринять, этот мужчина замер на месте, затем подошёл к фонтану, сполоснул лицо — как странно, что фонтан все ещё действовал! — и направился к месту взрыва бомбы. Он не мог быть сотрудником какого-то из главарей картеля — все охранники, оставшиеся в живых, к этому времени уже принялись раскапывать обломки дома. Нет, вновь приехавший мужчина уже пытался выяснить, что произошло. И в тот самый момент, когда лента кончилась и изображение исчезло, на последнем кадре Риттер увидел самое чёткое изображение мужчины. Да, это наверняка Феликс Кортес. Смотрит вокруг, оценивает обстановку, старается найти причину. Вот что значит настоящий профессионал.

— Черт побери, всего несколько секунд! — с сожалением выдохнул Риттер. Ещё минута, и ты поставил бы свой автомобиль рядом с остальными. Только одна минута! — Риттер извлёк обе кассеты и спрятал их в сейф вместе с материалами по операциям «Орлиный глаз», «Речной пароход» и «Обмен любезностями». В следующий раз мы тебя накроем, пообещал он кассете. И тут же задумался. А был ли Кортес замешан в убийстве американцев?

— Боже мой! — громко произнёс Риттер в тишине своего кабинета. Он исходил из этого, но... Зачем нужно было готовить преступление и затем ехать в Америку?

Какой в этом смысл? Судя по заявлению, сделанному секретаршей, он даже не особенно старался получить от неё информацию. Вместо этого все походило на самый обычный уикэнд, который проводят вместе любовники. Кортес прибегнул к классической технике. Сначала нужно соблазнить цель. Затем выяснить, удастся ли получить от неё информацию (в западных спецслужбах компрометировали обычно его, но в восточном блоке ситуация была обратной). И, наконец, закрепить отношения и приступить к использованию источника. Если Риттер правильно истолковывал полученные доказательства, Кортес ещё не успел приступить к настоящей работе...

Значит, виновником был совсем не Кортес, верно? Он, видимо, передал полученную им информацию, совсем не ожидая, что на основании её будут предприняты какие-нибудь действия, не подозревая про операцию ФБР, направленную на конфискацию денег картеля. Его не было в Колумбии, когда там приняли решение совершить покушение на директора ФБР. Окажись он там, Кортес выступил бы против такого шага. Какой смысл мстить, когда ты только что получил превосходный источник разведывательной информации? Нет, такое поведение было бы непрофессиональным.

Итак, Феликс, какие чувства испытываешь ты сейчас? Риттер многое отдал бы, чтобы задать этот вопрос, хотя ответ на него был очевиден. Политики, стоящие во главе спецслужб, нередко предают профессиональных разведчиков. Для Кортеса это не первый случай, но это не значит, что он воспринял его спокойно. Такой шаг главарей картеля не мог не привести его в ярость — точно так же, как поведение адмирала Каттера приводит в ярость его самого.

В первый раз Риттер по-настоящему задумался, чем занимается Кортес. Скорее всего, он просто покинул Кубу и стал наёмником. Картель взял его на службу из-за большого опыта и прекрасной подготовки, думая, что они нанимают всего лишь ещё одного профессионала — очень хорошего, несомненно, но всё-таки нанимают. Подобно тому, как они покупают местных полицейских — черт побери, и американских тоже — и политических деятелей. Но полицейский не является профессиональным разведчиком, прошедшим подготовку в Московском центре. Он давал советы главарям картеля и потому решил, что они предали его — или, по крайней мере, действовали исключительно глупо, потому что убийство Эмиля Джейкобса было эмоциональным актом, а не разумным поступком.

— Ну почему я не увидел этого раньше! — проворчал себе под нос Риттер. И тут же нашёл ответ: потому что, не видя этого, получил повод сделать что-то, что ему всегда хотелось. Он не решался задуматься, потому что знал — стоит задуматься, и он поймёт, что не следует предпринимать такие действия.

Кортес ведь не террорист, не так ли? Он — офицер разведки. Ему пришлось работать с «мачетерос», потому что он получил приказ. До этого вся его карьера заключалась в одном шпионаже, а они пришли к выводу, что, раз он работал с этими чокнутыми пуэрториканцами... Может быть, он и бросил Кубу по этой причине.

Теперь ситуация прояснялась. Картель нанял Кортеса за его опыт и профессиональную подготовку. Сделав это, однако, они приняли к себе на службу ручного волка. А ведь волки — опасные животные, даже если они кажутся ручными...

В данный момент он мог сделать только одно. Риттер вызвал помощника и распорядился, чтобы тот выбрал лучший кадр с изображением Кортеса, пропустил его через специальный компьютер, максимально возможно улучшающий изображение, и переслал в ФБР. Сделать это стоило, если только удастся выделить фигуру на заднем плане, но такую задачу предстояло уже решить компьютеру.

* * *

Адмирал Каттер оставался в своём кабинете в Белом доме, пока президент находился среди холмов западного Мэриленда. Ему предстояло летать в Кэмп-Дэвид каждое утро для обычного инструктажа, который будет проводиться несколько позже обычного, пока президент отдыхает, но основную часть недели Каттер проведёт в Белом доме. У него были свои обязанности, одна из которых заключалась в том, чтобы играть роль «высокопоставленного представителя администрации». ВПА — так он называл себя — являлось его именем, когда Каттер проводил обычные брифинги «не для печати», общаясь с представителями средств массовой информации.

Сведения, которые, пресса узнавала во время подобных брифингов, представляли собой важную часть политической линии, проводимой президентом, изощрённую игру, в которой принимали участие правительство и пресса — «официальная утечка информации». Каттер запускал «пробные шары», то есть делал то, что сотрудники, занимающиеся исследованием спроса на товары широкого потребления, называли «изучением рынка». Когда у президента возникает новая идея, в разумности которой он не особенно уверен, Каттер — или соответствующий член кабинета министров, каждый из которых тоже именовался ВПА, — поделится с журналистами основным смыслом идеи, и в крупных газетах появятся статьи, что позволит конгрессу и широкой общественности проявить свою реакцию на подобную идею, прежде чем она получит официальное одобрение президента. Таким образом, выборные чиновники и другие исполнители танцевали и двигались на вашингтонской сцене без всякого риска потерять лицо — восточный обычай, отлично проявляющий себя в пределах кольцевого шоссе вокруг столицы Америки.

Боб Хольцман, старший корреспондент одной из вашингтонских газет, аккредитованный при Белом доме, опустился в кресло напротив Каттера, ожидая глубоких откровений. Обе стороны отлично понимали установленные правила. Каттер может говорить все, что ему угодно, не опасаясь, что его имя, должность или положение станут известны читателям. Хольцман имеет право писать статью, как он считает нужным, в разумных пределах, не компрометируя источник полученных сведений и не сообщая, от кого получена информация, всем, кроме своего редактора. Ни один из собеседников не испытывал к другому тёплых чувств.

Отвращение Каттера к журналистам было единственным качеством, все ещё объединяющим его с остальными офицерами, хотя ему казалось, что он умело скрывал это чувство. Он считал журналистов, особенно того, что сидел перед ним в данный момент, ленивыми и глупыми людьми, не способными думать и не умеющими писать. По мнению Хольцмана, Каттер оказался не тем человеком, что нужен на этом посту. Журналисту не нравилось, что военный офицер является советником президента по столь важным вопросам; более того, он считал Каттера недалёким своекорыстным льстецом, страдающим манией величия, не говоря уже о том, что адмирал просто высокомерный сукин сын, видящий в журналистах не слишком полезную разновидность ручного стервятника. Поскольку каждый из них придерживался такой точки зрения, отношения между ними были хорошими.

— Вы собираетесь следить за съездом, который будет проводиться на будущей неделе? — спросил Хольцман.

— Я стараюсь не заниматься политикой, — ответил Каттер. — Хотите кофе?

Ага! — воскликнул про себя репортёр.

— Нет, спасибо. Как по-вашему, что за чертовщина происходит в стране листьев коки?

— Я знаю об этом не больше вашего. Впрочем, не совсем так. Мы следим за этими ублюдками уже длительное время. Думаю, что Эмиля убила одна из фракций картеля — в этом нет ничего удивительного, — но не получив официального одобрения всего руководства. Взрыв бомбы, происшедший вчера, может свидетельствовать о внутренней борьбе в картеле.

— В самом деле, кто-то внутри их организации рассердился всерьёз, — заметил Хольцман, делая заметки на странице, помеченной им «Каттер», которого он именовал ВОЛ — «высокопоставленное официальное лицо». — Ходят слухи, будто картель заплатил М-19 за непосредственную организацию покушения, и колумбийцы как следует занялись тем террористом, которого удалось схватить.

— Вполне возможно.

— Откуда им стало известно о приезде директора ФБР Джейкобса?

— Не знаю, — пожал плечами Каттер.

— Вот как? Известно, что его секретарша пыталась покончить с собой. Бюро отказывается говорить по этому поводу, но такое совпадение представляется мне не случайным.

— Кто у них руководит расследованием? Вы, наверно, не поверите мне, но я не знаю даже этого.

— Дэн Мюррей, помощник заместителя директора. Вообще-то, он не занимается следственной работой, но именно Мюррей докладывает Шоу о ходе расследования.

— Ничего не поделаешь, это не входит в сферу моих обязанностей. Меня интересует международная сторона этого дела, а расследование, ведущееся внутри страны, относится к другой организации, — напомнил Каттер, воздвигая каменную стену, которую Хольцман не мог преодолеть.

— Итак, картель разъярён операцией «Тарпон», и некоторые его главари предприняли радикальные шаги, чтобы ликвидировать Джейкобса, не получив одобрения всего комитета. Другие члены Медельинского картеля, по вашим словам, пришли к заключению, что это было опрометчивым поступком, и решили устранить тех, кто дал согласие на убийство, я так вас понял?

— Да, именно так мне представляется. Надеюсь, вы понимаете, что наша информация по этому поводу недостаточно проверена.

— Ваша информация всегда недостаточно проверена, — напомнил Хольцман.

— Об этом вы можете поговорить с Бобом Риттером. — Каттер поставил на стол чашку.

— Конечно. — На лице Хольцмана появилась улыбка. В Вашингтоне были два человека, никогда не соглашавшиеся на утечку информации, — Боб Риттер и Артур Мур.

— А как относительно Джека Райана?

— Он только начал осваиваться с делами. К тому же всю неделю провёл в Бельгии, на конференции разведывательных органов НАТО.

— В Капитолии поговаривают, что было бы неплохо, если бы кто-нибудь предпринял ответные меры против картеля, ибо убийство Джейкобса явилось неприкрытым нападением на...

— Мало ли что там болтают, Боб.

— А сегодня губернатор Фаулер заявил на утренней пресс-конференции...

— Пусть политикой занимаются политические деятели.

— А вам известно о том, что уличная цена кокаина подпрыгнула?

— Да? Вообще-то, этот рынок меня не интересует. Действительно подпрыгнула?

Этой новости Каттер ещё не знал. Значит, уже...

— Ненамного, но заметно. Ходят слухи, что с поставками кокаина непредвиденная задержка.

— Приятно слышать.

— Но как-то прокомментировать не хотите? — спросил Хольцман. — Ведь это вы заявляли, что с торговцами наркотиками идёт настоящая война и к ней следует именно так и относиться.

Улыбка на мгновение застыла на лице Каттера.

— Такие проблемы, как война, решает президент.

— А конгресс?

— Да, конечно, и конгресс тоже, но с тех пор, как я занял должность в правительстве, конгресс не делал никаких заявлений по этому поводу.

— Если бы мы оказались замешаны в этом взрыве, какой была бы ваша личная реакция?

— Не знаю. Мы не имеем к взрыву никакого отношения. — Интервью шло не так, как хотелось Каттеру. Может быть, Хольцману что-то известно?

— Впрочем, этот вопрос был сугубо гипотетическим, — заметил репортёр.

— Ну хорошо. Я отвечу неофициально, — не для печати — в данный момент. Говоря гипотетически, следует убить всех этих мерзавцев, и я не пророню ни единой слезы. А вы?

— Если не для печати, я придерживаюсь такого же мнения, — фыркнул Хольцман. — Я помню время, когда можно было ходить по улицам, ничем не рискуя. А теперь я читаю о погибших за ночь и не могу понять, находимся мы в Вашингтоне или в Бейруте. Значит, мы не имеем отношения к взрыву?

— Нет. Судя по всему, в картеле наводят порядок. Это, разумеется, лишь предположение, но более надёжных сведений у нас нет.

— Хорошо. Наверно, для статьи мне этого хватит.

Глава 20 Развитие событий

Это было поистине поразительно, но тем не менее правда. Кортес провёл здесь больше часа. С ним приехали шесть вооружённых охранников и собака-ищейка, обыскавшая окрестности в поисках тех, кто напал на базу по переработке наркотиков. Пустые стреляные гильзы были главным образом калибра 5,56 мм — ими пользуются сейчас почти все страны НАТО, да и многие другие во всём мире, однако начало боевому оружию этого калибра было положено патроном, применявшимся в спортивных целях, — 0,223 «Ремингтон» в Америке. На поляне было также немало гильз калибра 9 мм и одна от сорокамиллиметровогр гранатомёта.

Судя по всему, один из нападавших получил ранение, по-видимому, серьёзное. Само нападение было организовано по классической схеме — огневая группа на возвышенности и штурмовая на том же уровне, с северной стороны. Они покинули поляну поспешно, не закладывая мин-ловушек, как это произошло в двух других случаях. Наверно, из-за раненого, решил Кортес. А также потому, что они знали или подозревали? Нет, скорее всего знали, что двое сумели скрыться и побежали за помощью.

Итак, нет сомнений в том, что в горах скрывалась не одна вооружённая группа. Скорее всего, три или четы-ре, судя по числу и расположению баз, подвергшихся нападению. Значит, это не М-19. У М-19 слишком мало подготовленных бойцов, чтобы предпринимать такое, — и к тому же, чтобы он не узнал об этом, напомнил себе Кортес, Картель не только подчинил себе местные партизанские группы. У него были и платные осведомители в каждой из них — именно этого не сумело добиться колумбийское правительство.

Таким образом, подумал он, по всей вероятности, в этом горном районе сейчас действуют тайные американские группы; Кто они и что собой представляют?

Похоже, это солдаты или отлично подготовленные-наёмники. Более вероятно первое. Международное сообщество наёмников уже не то, каким было раньше, — да и, по правде говоря, оно никогда не представляло серьёзной силы. Он бывал в Анголе и познакомился с африканскими солдатами, знал их достоинства и недостатки. Действия наёмников не отличались особой эффективностью, хотя сейчас это менялось, как менялось и всё остальное в мире.

Кем бы ни были эти группы, сейчас они находятся далеко — достаточно далеко, чтобы ему не беспокоиться о своей безопасности, но охоту за ними он поручит другим. Он был разведчиком и не питал иллюзий относительно собственных способностей как боевого командира. В данный момент он собирал вещественные доказательства почти как полицейский. Винтовочные и пулемётные патроны, заметил Кортес, выпущены одним заводом. Он не помнил все подробности, однако обратил внимание на то, что девятимиллиметровые гильзы имели на головках те же номера партии, что и гильзы, которые он собрал на одном из аэродромов северного побережья Колумбии. Весьма маловероятно, что это простое совпадение, подумал Кортес. Значит, те, кто следил за аэродромами, переместились теперь сюда?..

Как? Самое простое — перебраться на грузовике или автобусе, но это было бы слишком примитивно — так поступили бы боевики М-19. А вот для американцев слишком опасно. Янки воспользуются вертолётом. С какой базы? Возможно, с корабля, но скорее всего откуда-нибудь из Панамы. Кортес не слышал, чтобы вблизи побережья проводились американские морские манёвры, — значит, это большой вертолёт, способный заправляться в воздухе. На такое пойдут только американцы. И обязательно с базы в Панаме. А у Кортеса в Панаме было немало своих людей. Он уложил в карман гильзы и начал спускаться вниз. Теперь он знал, с чего начать, а при его профессиональной подготовке большего не требовалось.

* * *

Райановский VС-20А — Джеку все ещё требовалось немалое воображение, чтобы считать его своим самолётом, — взлетел с аэродрома вблизи Монса в середине дня.

Его первое официальное выступление в высшей лиге международной разведки оказалось успешным. Доклад о Советском Союзе и его деятельности в странах Восточной Европы был встречен с интересом и одобрением, и Джек с удовлетворением узнал, что руководители аналитических отделов всех без исключения спецслужб НАТО придерживаются той же точки зрения на перемены в политике их главного противника, что и он: никто не знал, что за чертовщина происходит там на самом деле. Теории аналитиков колебались между двумя крайностями: вот-вот разразится мир, и что тогда предпринять, и столь же маловероятной точкой зрения, что все это ловкий обман. Когда же дело дошло до составления официальной оценки ситуации, основывающейся на разведданных, специалисты, занимавшиеся сбором информации ещё до того, как Джек появился на свет, только качали головами и что-то бормотали себе под нос — но именно так поступал по большей части и сам Райан. Поистине хорошими новостями за истёкший год были поразительно успешные операции контрразведки в сфере проникновения в деятельность КГБ по всей Европе, и хотя ЦРУ никому не сообщило (за исключением сэра Бэзиля, который присутствовал при разработке плана), каким образом этого удалось достигнуть, престиж ЦРУ значительно возрос из-за успехов в этой области. Основная мысль, на которую часто ссылался Джек ещё во время своей инвестиционной деятельности, была достаточно очевидна: с военной точки зрения НАТО находилось в превосходном положении, лучше, чем когда-либо, а его службы безопасности добились успехов, о которых не приходилось даже мечтать. Проблема заключалась в другом: общее направление деятельности Северо-Атлантического союза становилось все более неопределённым в политическом отношении. С точки зрения Райана, такое положение выглядело благоприятным — если только политических деятелей не опьянят достигнутые успехи, что само по себе достаточно серьёзное предупреждение для кого угодно.

Таким образом, у него были все основания для хорошего настроения.

Территория Бельгии исчезала позади, похожая на весьма привлекательное лоскутное одеяло, сшитое в голландских районах Пенсильвании. По крайней мере, можно было с улыбкой думать о непосредственных проблемах НАТО.

Но самым явным доказательством хорошего настроения, царящего среди руководителей спецслужб НАТО, были разговоры на банкетах и за кофе в перерывах между пленарными заседаниями. Эти разговоры касались отнюдь не «бизнеса», как называли они свою профессиональную деятельность. Специалисты по разведывательному анализу из Германии и Италии, Англии и Норвегии, Дании и Португалии — все выражали беспокойство по поводу растущего проникновения наркотиков в их страны. Деятельность Медельинского картеля распространялась на восток, в Европу. Наркобизнес уже не довольствовался продажей своего товара только в Америке. Руководители спецслужб обратили особое внимание на убийство Эмиля Джейкобса. Не скрывая своих чувств, вслух они высказывали опасения, что международный наркотерроризм встал на совершенно новый и опасный путь, и размышляли,как о этим бороться. Французы, за спиной которых была длительная история энергичных действий, направленных на защиту своей страны, восторженно одобряли взрыв бомбы недалеко от Медельина и потому недоумевали, когда Райан удивлённо и даже не без раздражения пожимал плечами, отвечая: «У меня нет никаких сведений». Их реакция на это тоже, разумеется, была очевидной. Если бы совершили убийство французского чиновника столь же высокого ранга, к тому же получившее резонанс во всём мире, французская тайная полиция немедленно провела бы ответную операцию. В таких делах французы были на высоте. К тому же французские средства массовой информации и, что ещё более важно, французский народ поняли бы необходимость такой операции и одобрили бы её. Поэтому сотрудники французской разведки полагали, что Райан ответит на их вопрос многозначительной улыбкой, даже отрицая свою причастность к взрыву, а не озадаченным взглядом. Это резко отличалось от европейских правил игры, и потому союзники из Старого Света недоумевали. Стоит ли американцам отрицать своё участие во взрыве перед ними, причём внутри спецслужб? — спрашивали себя европейцы. Обманывать русских — это ещё есть смысл, но зачем обманывать союзников?

И уже совсем плохо, подумал Райан, когда пытаются обмануть представителя американского же правительства. Так, черт побери, что же там происходит, в Колумбии?

Находясь в трех милях от дома, Райан мог позволить себе посмотреть на происходящее бесстрастным взглядом аналитика. Возможно, из-за отсутствия разумного законодательства, направленного на борьбу с подобными преступлениями, прямые действия и имеют смысл. Противник бросает неприкрытый вызов могущественному государству — и оказывается под угрозой ответного удара с его стороны. Если мы подвергаем бомбардировке иностранное государство из-за того, что оно поддерживает действия террористов, убивших американских солдат в берлинской дискотеке, тогда почему не ликвидировать главарей враждебной организации на территории дружественной Америке страны?

Но приняты ли при этом во внимание политические последствия подобного шага?

Именно в этом загвоздка, не так ли? У Колумбии существуют свои законы. Это не Ливия, где у власти стоит опереточный диктатор, стабильность правления которого вызывает немало сомнений. Это и не Иран, где господствует жестокая теократия, управляемая человеком, являющимся наглядным свидетельством искусства геронтологов. Колумбия — страна с подлинно демократическими традициями, рискующая как своим государственным строем, так и жизнью многих у себя дома, прилагающая все усилия, чтобы защитить граждан другой страны от... самих себя?

Так чем всё-таки мы занимаемся?

Справедливость и преступление имеют иную ценность на этом уровне управления государством, не так ли? А может быть, нет? Есть ли правила, которым подчиняются все? Существуют ли законы? Перед тем, как ответить на эти вопросы, понимал Райан, он должен узнать факты. Это будет достаточно убедительно. Джек откинулся на спинку удобного кресла и посмотрел вниз, на пролив Ла-Манш, расширяющийся подобно воронке под самолётом, летящим на запад по направлению к мысу Лэндс-Энд. Там, где кончается эта одинокая каменистая коса, на которой погибло столько кораблей, открывался простор Северной Атлантики, а за ней, на далёком берегу, был дом. У Райана было семь часов, чтобы решить, какой выбрать путь после возвращения в Америку. Целых семь часов, подумал Джек. Интересно, сколько раз он будет задавать себе одни и те же вопросы и вместо ответов сталкиваться с новыми загадками?

* * *

Закон, сказал себе Мюррей, — это ловушка. Богиня, которой нужно поклоняться, — прекрасная бронзовая дама с фонарём в поднятой руке, чтобы освещать путь странникам. А что, если этот путь ведёт в никуда? Сейчас у них были неопровержимые доказательства против одного из «подозреваемых» в убийстве директора ФБР. Колумбийцы располагали его признанием — тридцать страниц текста, напечатанного через один интервал, лежали на столе перед Мюрреем. Масса улик, обработанных должным образом в легендарных лабораториях Бюро. Короче говоря, в распоряжении ФБР было все, оставалось преодолеть лишь одно маленькое препятствие — в настоящий момент договор о выдаче преступников между Колумбией и Соединёнными Штатами не действовал. Верховный суд Колумбии — точнее, те его члены, которые остались в живых после того, как не так давно двенадцать их коллег погибли от пуль боевиков М-19 (между прочим, все погибшие единодушно поддерживали договор, пока их не постигла насильственная смерть), — пришёл к заключению, что договор каким-то образом противоречит конституции страны. Итак, больше договора не было, и убийца не будет выдан Соединённым Штатам. Преступник предстанет перед колумбийским судом, и его, несомненно, приговорят к длительному сроку тюремного заключения. Однако Мюррей и все в ФБР хотели, чтобы убийца хотя бы отбывал наказание в Марионе, штат Иллинойс, — тюрьме максимально строгого режима для особо опасных преступников, подобие Алькатраса, только в менее живописном окружении. Кроме того, Министерство юстиции надеялось, что им удастся прибегнуть к закону, в соответствии с которым убийство, связанное с торговлей наркотиками, каралось смертной казнью. Однако признание, полученное колумбийцами, не совсем соответствовало американским законам и, по мнению юристов, может быть отвергнуто судом в Соединённых Штатах. В результате о смертной казни не могло быть и речи. Кроме того, парень, сумевший ликвидировать директора ФБР, стал бы в Марионе чем-то вроде знаменитости, поскольку большинство заключённых не относились к ФБР с той любовью и уважением, которые были свойственны почти всем американским гражданам. Накануне Райану стало известно, что аналогичная ситуация возникла и. в деле с пиратами. Какой-то адвокат, хитрый сукин сын, разнюхал про фокус, который выкинула береговая охрана, так что от требования смертной казни преступникам придётся отказаться.

Единственной хорошей новостью за последнее время было то, что, по мнению Мюррея, его правительство решилось, наконец, на ответный удар, который ему весьма понравился, хотя и подпадал под юридическое определение преднамеренного убийства.

Дэна Мюррея беспокоило, что он рассматривал убийство главарей Медельинского картеля как хорошую новость. Это не походило на поведение правительства, о котором он слушал лекции — а в дальнейшем читал их другим курсантам — в академии ФБР, верно? Что происходит, если правительства начинают нарушать законы? Стандартный ответ гласил — наступает анархия. По крайней мере, так случается, когда обнаруживается, что правительство нарушает свои собственные законы. Но ведь как раз таково существующее определение преступника — человек, пойманный за нарушение закона. Разве не так?

— Нет, — тихо вздохнул Мюррей. Он потратил свою жизнь на то, что следовал за этим путеводным светом, потому что тёмными ночами этот свет являлся единственным маяком разума и здравого смысла, освещающим путь обществу. Задача Мюррея — и Бюро — заключалась в том, чтобы преданно и честно осуществлять соблюдение законов его страны. Можно было допустить некоторые отклонения, это неизбежно, потому что законы, написанные на бумаге, и к тому же много лет назад, не в состоянии предусмотреть все возможные ситуации. Однако в этом случае, когда нельзя было следовать букве закона, следовало руководствоваться его духом, принципом, на котором он основывался. Может быть, подобное решение проблемы и не являлось совершенно удовлетворительным, зато оно позволяло обходиться без альтернативных решений. Но что делать, если закон не действует совсем? Неужели это представляет собой часть игры? Или, в конце концов, все является игрой, решение в которой принимается одним человеком, а правила меняются по мере необходимости?

* * *

Точка зрения Кларка была иной. Проблема соблюдения законов никогда его не интересовала — по крайней мере, не слишком беспокоила. Слово «законный» означало для него, что все в порядке, а не то, что группа законодателей составила перечень правил, утверждённых затем каким-нибудь президентом. Это слово означало, что президент, находящийся в данный момент в Белом доме, решил, что продолжающееся существование кого-то или чего-то противоречит интересам его страны. Служба Кларка началась в военно-морском флоте Соединённых Штатов, где он был членом отборной тайной группы коммандос. В этом небольшом и тихом сообществе холодных, великолепно подготовленных мужчин он получил кличку, которую до сих пор произносили с уважением, — «Змея»; так прозвали его потому, что никто не слышал его шагов. Насколько было известно самому Кларку, не осталось в живых ни одного врага, который бы увидел его и затем мог рассказать об этой встрече. В то время у него было другое имя, разумеется. Но роковую ошибку он совершил только после того, как ушёл с флота, — Кларк искренне считал это ошибкой, хотя лишь методического характера. Она заключалась в том, что он попытался использовать свои способности и приобретённый опыт, основав собственное дело. Нужно отметить, что поначалу всё шло хорошо — до тех пор, пока полиция не сумела установить его личность.

Извлечённый из этого урок гласил, что, хотя происходящее на поле боя редко подвергается расследованию, то же самое, случающееся в обычной жизни, влечёт за собой пристальное внимание властей и потому требует значительно большей осторожности. Оглядываясь назад, он понимал, что совершил глупую ошибку, результатом которой едва не стали его раскрытие и арест местной полицией. Это, однако, привлекло к нему внимание Центрального разведывательного управления, которому время от времени требовались люди с уникальными способностями Кларка.

Получила даже хождение полушутка: «Если требуется убить кого-нибудь, поручите дело человеку, зарабатывающему этим на жизнь». В то время, почти двадцать лет назад, это, по крайней мере, казалось забавным.

Решение, кому жить, а кому умирать, принимали другие. Этими другими являлись должным образом избранные представители американского народа, которому Кларк служил — так или иначе — почти всю свою сознательную жизнь. Закон, как он однажды потрудился выяснить, заключается в том, что его не существует.

Если президент прикажет: «Убей», — это делает Кларка всего лишь инструментом должным образом сформулированной государственной политики, поскольку избранные члены конгресса вынуждены согласиться с исполнительной властью. Правила, время от времени запрещающие подобные действия, основывались на распоряжениях исполнительной власти, исходящих из Белого дома, и потому президент мог свободно их нарушать — или, если быть более точным, пересматривать в условиях изменившейся ситуации. Впрочем, к этому таланту Кларка прибегали крайне редко. Его деятельность в ЦРУ заключалась главным образом в том, что он проникал в определённые места и затем исчезал оттуда, не будучи обнаруженным. В таких делах ему не было равных. Но, вообще-то, его взяли на службу в первую очередь благодаря способности убивать, и для Кларка, крещённого как Джон Терренс Келли в церкви Св. Игнатиуса в городе Индианаполис, штат Индиана, это был всего лишь ещё один этап войны, санкционированной как его страной, так и религией, причём к последней он относился достаточно серьёзно.

Война во Вьетнаме так и не была объявлена официально, и если в то время являлось законным убивать врагов твоей страны, то почему сейчас ситуация должна быть другой? Для Джона Т. Кларка убийство заключалось в ликвидации людей без законного основания. Законами должны заниматься юристы, считал он, и его определение понятия «законное основание» было куда более практичным и несравненно более эффективным.

В данный момент ему предстояло решить вопрос о следующей цели. Ещё двое суток в его распоряжении будут находиться самолёты авианосной группы, и ему хотелось нанести ещё один внезапный бомбовый удар — если позволят обстоятельства.

Кларк поселился в уединённом доме на окраине Боготы, приобретённом ЦРУ лет десять назад. Дом был зарегистрирован как принадлежащий местной корпорации и обычно сдавался внаём приезжающим в Колумбию американским бизнесменам. В нём отсутствовали какие-либо характерные признаки принадлежности.

Здесь был установлен самый обыкновенный телефон, правда, Кларк мог подсоединить к нему портативное устройство, исключающее возможность прослушивания линии. Устройство было простым, и применять его в Восточной Европе было бы недопустимо, однако в этой части мира, где вероятность перехвата считалась минимальной, оно являлось достаточно надёжным. Кроме того, на чердаке дома была установлена параболическая спутниковая антенна, обеспечивающая устойчивую связь через не слишком заметное отверстие в крыше. Этот канал связи тоже защищало от прослушивания аналогичное портативное устройство, походившее на маленький переносной магнитофон.

Итак, каким должен быть следующий шаг? — спросил он себя. Взрыв дома Унтивероса был тщательно подготовлен и вызван, по общему мнению, бомбой, доставленной во двор цитадели на автомобиле. Тогда почему не произвести взрыв, настоящей бомбы в автомобиле? Целью Кларка было напугать главарей картеля и загнать их туда, куда удобнее всего было нанести мощный бомбовый удар. Для этого попытка должна выглядеть очень правдоподобно, но в то же время не причинить вреда посторонним людям. Добиться этого было очень трудно, потому что бомбы, заложенные в автомобили, убивают всех, кто находится поблизости. В этом их главный недостаток.

Взрыв, небольшой по силе? — подумал он. Неплохая мысль. Что, если изготовить бомбу, в последний момент не сумевшую взорваться с мощью, для которой её готовили? Нет, это слишком сложно, решил он.

Лучше всего элементарное убийство выстрелом из винтовки, но для подготовки требуется слишком много времени и сил. Даже найти место, откуда открывается вид на цель, не так-то просто и опасно. Главари картеля следили за каждый окном, из которого можно заглянуть туда, где они проживают. Стоит американцу снять такую комнату и если после этого кто-то из их компании погибнет от винтовочной пули, выпущенной оттуда, — это уже не походит на тайную операцию. Весь смысл в том, чтобы они не догадывались, что же произошло на самом деле.

Оперативный замысел Кларка был так элегантен и прост, что до него не додумались так называемые эксперты по «черным» операциям в Лэнгли. Кларк собирался убить стольких из списка, переданного ему, что среди главарей картеля возникнет паранойя. Он понимал, что убить всех, как бы ему этого ни хотелось, невозможно. Поэтому он намеревался убить как можно больше и сделать это так, чтобы вызвать среди руководства наркомафии совершенно новую реакцию.

Во главе картеля находились исключительно жестокие люди, интеллект которых проявлялся в виде хитрости, весьма походившей на поведение опытного врага на поле боя. Подобно хорошим солдатам, они всегда готовы реагировать на опасность, однако в отличие от солдат им приходится постоянно ждать удара не только снаружи, но и изнутри. Несмотря на успех их совместного предприятия, эти люди остаются соперниками. Располагая неслыханным количеством денег и имея почти неограниченную власть, они стремятся получить как можно больше и того и другого, и им всегда мало как денег, так и власти. Самое сильное — стремление к власти. Кларку, как и многим другим, казалось, что их конечной целью является захват политической власти в стране. Однако страной не может управлять многочисленный комитет. От Кларка требовалось одно: заставить главарей картеля поверить в то, что в их среде кто-то стремится завладеть всей полнотой власти.

Тогда они тут же примутся убивать друг друга, следуя примеру американской мафии тридцатых годов.

По-видимому, так оно и будет, подумал Кларк. Он пришёл к выводу, что вероятность полного успеха такого плана не меньше тридцати процентов. Но даже если его замысел потерпит неудачу, со сцены будут удалены некоторые важные фигуры. Это тоже явится тактическим, хотя и не стратегическим успехом. В случае ослабления картеля у правительства Колумбии будет больше возможностей для борьбы с ним — это можно было рассматривать, как ещё один стратегический исход операции. К сожалению, последний вариант не был единственным. Оставалась вероятность того, что война внутри картеля, на которую рассчитывал Кларк, приведёт к такому же результату, как заключительный этап войны Кастелламаре, или Итальянской вечерни, когда десятки мафиози погибли от руки собственных коллег. После этой кровавой ночи на свет появилась более сильная, лучше организованная и более опасная преступная сеть, действующая под умелым руководством Карло Лючиано и Вито Дженовезе. Это действительно представляет немалую опасность, подумал Кларк. Но трудно представить себе, чтобы ситуация стала хуже, чем в настоящее время. По крайней мере, так решили в Вашингтоне.

Стоило рискнуть.

В дом вошёл Ларсон. До этого он появлялся здесь лишь однажды, и хотя все соответствовало разработанной для Кларка легенде приезжего геолога, занимающегося разведкой полезных ископаемых — в доме даже находилось несколько ящиков с образцами горных пород, — появление Ларсона всё-таки обеспокоило его.

— Какие новости?

— Все считают, что бомбу привезли туда на автомобиле, — хитро улыбнулся Ларсон. — В следующий раз нам так не повезёт.

— Пожалуй. Следующий взрыв должен быть по-настоящему впечатляющим.

— Только не смотрите на меня! Уж не считаете ли вы, что мне удастся узнать, где состоится следующая встреча?

Это было бы неплохо, подумал Кларк, хотя не мог рассчитывать на подобное и отказался бы передать любой приказ, предписывающий Ларсону предпринять такие шаги.

— Нет, нам остаётся рассчитывать на новый перехват. Им придётся встретиться. Им необходимо собраться и обсудить, что происходит.

— Согласен. Однако встреча может состояться и не в горной местности.

— Вот как?

— У каждого из них есть виллы и на равнине.

Кларк упустил из виду это обстоятельство. Да, в этом случае наведение на цель намного усложнится.

— А можно нацелить лазерный луч с самолёта?

— Думаю, да. Но в этом случае сразу после взрыва я совершу посадку, заправлю баки и улечу из этой страны к чёртовой матери — навсегда.

* * *

Генри и Харви Паттерсон были братьями-близнецами двадцати семи лет от роду и являли собой убедительное доказательство справедливости любой теории, какой бы ни придерживался криминолог. Их отец был профессиональным преступником, хотя и не очень искусным, на протяжении всей своей недолгой жизни, которую в тридцать два года оборвал хозяин магазина спиртных напитков выстрелом из обоих стволов охотничьего ружья двенадцатого калибра с расстояния в одиннадцать футов. Это представлялось важным обстоятельством для сторонников бихевиористской школы, состоящей в основном из политических консерваторов.

Лишённые одного из родителей, братья выросли в неполноценной семье, получили плохое школьное образование, жили в бедных трущобах, постоянно преследуемые одногодками. Эти факты были важными для приверженцев социальной теории влияния окружающей среды на формирование мировоззрения, принадлежащих главным образом к политическим либералам.

Какой бы ни была причина поведения братьев в обществе, они стали профессиональными преступниками, получающими удовольствие от своего образа жизни. Им было в высшей степени наплевать, сформировалось их сознание под влиянием родительских генов или на них оказало влияние детство, проведённое в трудных условиях. Братьев нельзя было назвать глупыми. Если бы тесты на уровень развития не склонялись в пользу грамотной молодёжи с хорошим образованием, их коэффициент интеллектуальности оказался бы чуть выше среднего. У братьев было звериное чутьё, и полиции было трудно преследовать их, а полученное на улице знание уголовного законодательства позволило им поразительно успешно манипулировать судебным делопроизводством. Кроме того, братья Паттерсон придерживались определённых принципов. Как один, так и другой увлекались спиртным — по сути дела, оба находились на грани превращения в алкоголиков, но не были наркоманами. Это являлось несколько необычным, но, поскольку братья ни в чём не соблюдали закона, такое отклонение от нормальных преступных привычек ничуть их не беспокоило.

Объединив усилия, братья Паттерсон оставили позади себя след грабежей, взломов и тяжких телесных повреждений по Южной Алабаме начиная с того времени, когда были ещё мальчишками. Собратья по профессии относились к ним с уважением.

Несколько человек неосторожно навлекли на себя гнев одного из них или обоих братья были близнецами и походили друг на друга как две капли воды, а потому навлечь на себя гнев одного автоматически означало поссориться с обоими — и скончались. Причиной смерти была либо закрытая травма, нанесённая дубинкой или любым тяжёлым предметом, либо открытая, причинённая ножом или пулей. Полиция подозревала их в пяти убийствах. Вопрос, однако, заключался в следующем: кто из них был виновным? То обстоятельство, что они были близнецами, постоянно вызывало осложнения при судопроизводстве, которые их адвокат — весьма способный и опытный юрист, защищавший братьев с самого начала их карьеры, — использовал на всю катушку. Всякий раз, когда кто-то из врагов братьев погибал, полицейские могли биться об заклад, не рискуя потерять своё месячное жалованье, что тот из близнецов — обычно им оказывался брат, у которого были свои счёты с убитым, находился в нескольких милях от места преступления в большой компании, у всех на виду. Вдобавок жертвы братьев Паттерсон никогда не относились к числу законопослушных граждан и принадлежали к своему собственному преступному сообществу, что неминуемо охлаждало пыл полиции.

Но не в данном случае.

Понадобилось четырнадцать долгих лет с момента первого нарушения закона и столкновения братьев с полицией, чтобы вот теперь, наконец, Генри и Харви допустили по-настоящему крупную ошибку. Полицейские всего штата узнали от своих начальников, что уж теперь-то эти двое попались на серьёзном преступлении, и не скрывали удовольствия. Произошло это из-за другой пары близнецов. Две проститутки, очаровательные девушки восемнадцати лет, покорили сердца братьев Паттерсон. За последние пять недель Генри и Харви не могли насытиться прелестями Норин и Дорин, и пока патрульные полицейские с интересом наблюдали за удивительной любовной связью, в местном полицейском участке оживлённо обсуждали, каким образом близнецы — как мужского, так и женского пола отличают своих партнёров. Полицейские, придерживающиеся бихевиористской теории развития общества, считали, что это вообще не имеет значения, тогда как сторонники теории, которая решающее влияние отводила окружающей среде, отметали такую точку зрения как псевдонаучную, не говоря уже о том, что определяли связь как сексуальное извращение. Тем не менее спор занимал обе группы полицейских.

Как бы то ни было, горячая любовь стала причиной краха братьев Паттерсон.

Генри и Харви решили освободить сестёр Грейсон от тирании их сутенёра, снабжавшего девушек наркотиками. Это был опасный человек, за которым шла сомнительная слава жестокого преступника. Его подозревали как соучастника в исчезновении нескольких принадлежавших ему девушек. Чаша терпения братьев переполнилась, когда сутенёр жестоко избил сестёр за то, что те не передали ему подарки — ювелирные украшения, — вручённые им братьями Паттерсон в ознаменование месячного юбилея встречи. Сутенёр сломал Норин челюсть, Дорин лишилась шести зубов, и, кроме того, он избил их. В результате обе девушки оказались в медицинском центре Алабамского университета. Это привело братьев в ярость. Близнецы не привыкли сносить подобные оскорбления, и неделю спустя, стоя в тени неосвещённого переулка, они разрядили одинаковые револьверы «Смит-Вессон», оборвав жизнь Элрода Макилвейна. Однако братьям очень не повезло. В этот момент совсем рядом, в полуквартале от места убийства, находился патрульный полицейский автомобиль. Даже по мнению полицейских, в данном случае братья оказали немалую услугу населению города Мобиля.

Лейтенант полиции допросил их в участке. Вызывающее поведение братьев Паттерсон на этот раз как-то завяло. Меньше чем в пятидесяти ярдах от места преступления обнаружили оба револьвера. Несмотря на то, что на них не удалось найти отпечатков пальцев, которые можно было бы использовать в качестве улики, — огнестрельное оружие в этом отношении не всегда предоставляет такую возможность — четыре пули, извлечённые из тела Макилвейна, были, несомненно, выпущены из обоих револьверов. Близнецов Паттерсон взяли в четырех кварталах от трупа; на руках братьев оказались следы пороховых ожогов, неизбежно появляющиеся при стрельбе из ручного оружия; наконец, у них была очевидная причина — хорошо известная полиции — для расправы с сутенёром. Трудно представить себе набор более убедительных доказательств при совершении уголовного преступления. Единственное, что отсутствовало у полиции, — это признание убийц. Период везения у близнецов наконец кончился. Даже адвокат предупредил их об этом. Они не могли надеяться на то, что признание снизит им срок наказания: местный прокурор ненавидел братьев ещё больше, чем полиция. И всё же, хотя близнецам предстояло отбыть длительный срок тюремного заключения за убийство, не всё было для них так уж и безнадёжно. Электрический стул им не угрожал, поскольку присяжные вряд ли согласятся приговорить к смертной казни людей, убивших сутенёра, торгующего к тому же наркотиками, который зверски избил двух проституток, находящихся в больнице, и, вероятно, лишил жизни ещё нескольких. Убийство сутенёра можно было подвести под статью о преступлении, совершенном под действием эмоций и негодования, а в Америке это обычно считается смягчающими обстоятельствами.

Братья Паттерсон, одетые в одинаковую тюремную одежду, сидели напротив старшего офицера полиции. Лейтенант не знал, кто из них Генри, а кто Харви, да это его и не интересовало. К тому же братья почти наверняка солгут, чтобы хоть чем-то напакостить полиции, спроси он их об этом.

— Где наш адвокат? — поинтересовался Генри или, может быть, Харви.

— Да, где он? — поддержал брата Харви или Генри.

— Для, этого разговора он нам не потребуется. Скажите, ребята, вам не хотелось бы сослужить нам службу? — спросил лейтенант. — Вы сделаете нам маленькое одолжение, и мы, может быть, ответим вам тем же, а? — Таким образом вопрос о присутствии адвоката был снят.

— Чепуха! — ответил один из братьев, приступая, разумеется, к переговорам.

Сейчас приходилось хвататься и за соломинку. Перед ними маячила тюрьма, и хотя ни один из братьев не отбывал пока длительного срока, им приходилось сидеть в окружной тюрьме, и они знали, что пребывание в федеральной тюрьме будет намного хуже.

— Как вам нравится идея пожизненного тюремного заключения, парни? — спросил полицейский, не обращая внимания на ответ одного из братьев. — Вы ведь знаете, что произойдёт: придётся отбывать семь или восемь лет, прежде чем встанет вопрос о вашем условно-досрочном освобождении. Если, разумеется, вам повезёт. Восемь лет — это долгий срок. Ну как?

— Не принимайте нас за идиотов. Что вам от нас надо? — спросил второй из Паттерсонов, давая понять, что он готов обсудить условия сделки.

— Вы сделаете для нас несложную работу, а затем, глядишь, с вами случится нечто приятное.

— Что за работа? — Оба брата уже проявили готовность пойти на уступки.

— Вам приходилось видеть Рамона и Хесуса?

— Пиратов? — спросил один. — Вот дерьмо.

В преступном мире, как и в любом другом сообществе, существует иерархический статус. Насильники женщин и детей находятся на самой нижней ступеньке лестницы. Братья Паттерсон были жестокими преступниками, но они никогда не насиловали женщин. Они нападали только на мужчин — большей частью это были мужчины гораздо меньше и слабее их., но всё-таки мужчины. Это было очень важно для их представления о себе.

— Да, мы видели этих ублюдков, — подхватил второй, поддерживая более сочное выражение брата. -Последние два дня ведут себя как короли. Проклятые желтомордые. Мы не скрываем, что совершили немало плохого, но мы никогда не насиловали маленьких девочек и не убивали их. А теперь их выпускают из тюрьмы? Вот ведь дерьмо. Мы прикончили засраного сутенёра, избившего наших девочек, и нам угрожает пожизненное заключение. Что это за правосудие, мистер полицейский?

— Если с Рамоном и Хесусом что-нибудь случится — что-то по-настоящему серьёзное, — тихо заметил лейтенант, — может случиться и что-то ещё, но уже приятное для вас, парни.

— Что именно?

— Может быть, вам удастся регулярно встречаться с Норин и Дорин. Не исключено, что вы захотите остепениться и завести семьи.

— Черт побери! — воскликнули Генри и Харви.

— Это лучшее, что я могу предложить вам, парни, — сказал лейтенант.

— Итак, вам нужно, чтобы мы убили этих засранцев? — Этот вопрос задал Харви, расстроив своего брата, считавшего себя умнее его.

Лейтенант ответил им молчаливым бесстрастным взглядом.

— Мы выслушали ваше предложение, — произнёс Генри. — Откуда мы знаем, что вы сдержите слово?

— Какое слово вам ещё нужно? — Лейтенант сделал паузу. — Рамон и Хесус убили целую семью из четырех человек, причём сначала изнасиловали жену и девочку, и, по-видимому, имеют отношение к убийству в Мобиле полицейского и его жены. Но улики против них оказались собраны не совсем правильно, и потому они получат не больше двадцати, а через семь или восемь лет выйдут на свободу. И это за убийство шести человек. По-вашему, это справедливо?

Теперь близнецы поняли, что от них требуется. Лейтенант заметил, как в обеих парах глаз мелькнуло одинаковое выражение. На мгновение братья задумались, затем на их лицах появились безмятежные улыбки. Братья Паттерсон кивнули. Все.

— Будьте поосторожней, ребята. Тюрьма может оказаться очень опасным местом. — Лейтенант встал, чтобы вызвать тюремщика. Если его спросят, он объяснит, что, после того как получил от братьев Паттерсон согласие на беседу без их адвоката, разумеется, ему захотелось расспросить их об ограблении, в котором сами братья участия не принимали, но могли знать кое-какие подробности.

Лейтенант добавит, что предложил замолвить за них словечко окружному прокурору в обмен на их помощь. Но, увы, оказалось, что братья Паттерсон ничего не знали об этом ограблении, и потому после пятиминутного разговора лейтенант отправил их обратно в тюремную камеру. Если братья когда-нибудь захотят рассказать о подлинном содержании разговора, слушателям придётся выбирать, кому верить: двум профессиональным преступникам, обвиняемым в совершении убийства при всех требуемых уликах, или лейтенанту полиции. Самое большее, к чему это может привести, так это к статье на пятой страничке газеты «Мобил реджистер», очень сурово относившейся к преступникам, связанным с насилием. Кроме того, вряд ли братья решатся сделать признание в двойном убийстве независимо от того, сделано оно по просьбе полиции или нет.

* * *

Лейтенант был честным человеком и немедленно занялся выполнением своей стороны сделки с братьями, надеясь, что те тоже сдержат своё слово. Из четырех пуль, извлечённых из тела мёртвого Элрода Макилвейна, одну нельзя было использовать для баллистической экспертизы из-за того, что она расплющилась такое нередко случается с мягкими свинцовыми пулями без латунной оболочки, — а оставшиеся три, хотя и были использованы для экспертизы, могли вызвать некоторые сомнения. Лейтенант распорядился, чтобы ему доставили эти четыре пули из сейфа, где они хранились, поскольку, по его словам, ему понадобилось ещё раз осмотреть их. Вместе с пулями ему принесли заключение эксперта и сделанные фотографии. Разумеется, лейтенанту пришлось расписаться в получении этих материалов, чтобы сохранить «цепь вещественных доказательств». Это юридическое требование было составлено для того, чтобы гарантировать, что вещественные доказательства, собранные на месте преступления и признанные важными для судебного процесса, всегда находятся в поле зрения и под соответствующей охраной. При этом гарантировалось, что среди улик не появятся незаконные изобличающие вещественные доказательства. Если какое-либо вещественное доказательство было утеряно, его уже нельзя использовать в суде, даже если оно будет затем найдено, потому что его подлинность может быть подвергнута сомнению. Лейтенант взял пакет, доставленный ему, спустился с ним в лабораторию, но техники, работающие там, уже собирались идти домой. Он спросил эксперта по баллистике, не согласится ли тот провести ещё одну экспертизу пуль в деле братьев Паттерсон утром в понедельник. Эксперт согласно кивнул: в самом деле, сравнение одной из пуль с контрольной выглядит не слишком убедительно, хотя, по его мнению, этого достаточно для судебного процесса. Но он готов произвести сравнение пуль ещё раз.

Полицейский вернулся к себе в кабинет. Пакет из плотной бумаги, в котором находились пули и остальные материалы, был помечен номером судебного дела, и, поскольку он по-прежнему находился под соответствующей охраной, в руках должностного лица, расписавшегося в его получении, цепь вещественных доказательств не была нарушена. Лейтенант сделал пометку в настольном блокноте, что не хочет оставлять пакет в столе на субботу и воскресенье, и забирает его с собой, чтобы хранить дома в кейсе, запертом на комбинационный замок. Лейтенанту было пятьдесят три года, и через четыре месяца он уходил на пенсию со всеми выплатами. По его мнению, тридцать лет службы в полиции достаточно, и он заранее предвкушал, как будет пользоваться своим катером для рыбалки. Но лейтенант знал, что его замучает совесть, если он уйдёт со службы, оставив двух преступников отбывать восемь лет тюремного заключения за убийство четырех человек и соучастие в убийстве полицейского.

* * *

Приток огромного количества наркодолларов в Колумбию привёл к самым разным последствиям, и одним из них по невероятной иронии судьбы было то, что колумбийская полиция получила в своё распоряжение новую криминологическую лабораторию с оборудованием, основанным на последних достижениях высокой техники. Частицы взрывчатого вещества, собранные на месте взрыва бомбы у дома Унтивероса, подверглись обычным химическим тестам, и через несколько часов удалось установить, что им являлась смесь циклотетра-метилентатранитрамина и тринитротолуола. Эти два вещества, смешанные в соотношении 70:30, писал в своём заключении химик, образовывали соединение под названием октол, являющееся дорогим, очень устойчивым и исключительно мощным взрывчатым веществом, производимым главным образом в Соединённых Штатах, однако его можно приобрести через американские, европейские и одну азиатскую химические фирмы. На этом его работа закончилась. Химик передал своё заключение секретарше, которая переслала его телефаксом в Медельин, где другая секретарша сняла с него ксерокопию, оказавшуюся через двадцать минут в руках Кортеса.

Заключение полицейского эксперта стало ещё одним звеном в разгадке тайны взрыва дома Унтивероса. Бывший разведчик знал, что ни одна колумбийская горнодобывающая компания не пользовалась октолом. Он был слишком дорог и для промышленных целей — вполне достаточно взрывчатых гелей, основанных на простых нитросоединениях. Если требовался более мощный взрыв, чтобы разбить горные породы, бурили скважину пошире и закладывали больше взрывчатых веществ. А вот при военных операциях, однако, так нельзя было поступить. Размеры артиллерийского снаряда ограничивались диаметром пушечного ствола, а размеры авиационной бомбы зависели от аэродинамического сопротивления, которое она оказывала на самолёт, несущий её к цели. По этой причине военные постоянно искали более мощные взрывчатые вещества, чтобы снарядить ими своё вооружение, размеры которого были ограничены. Кортес снял с полки своей библиотеки справочник и убедился, что октол используется почти исключительно для военных целей... а также в качестве взрывателя для ядерных зарядов. Прочитав последнее, он хрипло рассмеялся.

Это объясняло несколько ранее непонятных вещей. Сначала Кортес пришёл к выводу, что для взрыва использовалась тонна динамита. Однако точно такой же результат можно достигнуть с помощью заряда, состоящего меньше чем из пятисот килограммов октола. Он взял ещё один справочник и увидел, что взрывной заряд авиационной бомбы в две тысячи фунтов составляет чуть меньше тысячи.

Но почему от взрыва авиационной бомбы не осталось осколков? Больше половины веса такой бомбы приходится на стальной корпус. Кортес решил обдумать это потом.

Авиационная бомба объясняла почти все. Он вспомнил свою подготовку на Кубе, когда офицеры из Северного Вьетнама читали в его классе лекции об «умных» бомбах, нёсших гибель и разрушение мостам и электростанциям их страны во время непродолжительной, но свирепой бомбовой операции «Лайнбэккер-П» в 1972 году.

После нескольких лет дорогостоящих неудач американские истребители-бомбардировщики за несколько дней уничтожили десятки надёжно охраняемых зенитными батареями целей с помощью новейших управляемых авиабомб.

Если такая бомба нацелена на грузовик, разве не создастся полное впечатление, что произошёл взрыв заряда, находящегося внутри его?

Но почему не осталось осколков? Кортес ещё раз прочитал заключение полицейской лаборатории. Внутри воронки обнаружены следы клетчатки, эксперт объяснил, что это остатки картонных коробок, в которых находилась взрывчатка.

Клетчатка? Это означало бумажные или деревянные волокна, верно? Сделать бомбу из бумаги? Кортес поднял со стола один из своих справочников: «Системы вооружения» Джейнса. Это была тяжёлая книга в плотном твёрдом переплёте... картон, оклеенный тканью. Неужели все так просто? Если можно изготовить столь прочную бумагу для такой прозаической цели, как книжный переплёт...

Кортес откинулся на спинку кресла и закурил сигарету, поздравляя себя — и norteamericanos. Блестящий замысел и не менее блестящее исполнение. Они послали бомбардировщик со специальной «умной» бомбой, нацелив её на этот абсурдный пикап, и после взрыва от бомбы не осталось ничего, что можно было бы даже с большой натяжкой использовать в качестве вещественных доказательств. Интересно, подумал Кортес, кому пришло это в голову. Его поразило, что у американцев могла возникнуть столь элегантная мысль. КГБ собрал бы у цитадели Унтивероса роту спецназа и вступил бы в отчаянную схватку, оставив на месте боя массу улик, дав понять главарям картеля типично русским способом — эффективным, но грубейшим, что им не нравится поведение колумбийской наркомафии. А вот американцы на этот раз додумались до утончённого метода выражения своего явного неудовольствия, достойного испанца... даже Кортеса, усмехнулся Феликс от такой остроумной двусмысленности. Просто поразительно.

Теперь ему понятно, как произведён взрыв. Оставалось выяснить причину. Ну конечно! В одной американской газете промелькнула статья о ведущейся внутри картеля войне. Ещё недавно главарей картеля было четырнадцать. Теперь осталось десять. Американцы постараются и дальше уменьшить это число... до какого уровня? Неужели они считают, что взрыв одной бомбы даст толчок жестокой внутренней войне? Нет, решил Кортес. Одного такого инцидента недостаточно.

Может быть, два взрыва и сыграют роль детонатора, но не один.

Итак, американцы послали в Колумбию группы коммандос, скрывающиеся в горах к югу от Медельина, сбросили одну авиабомбу и предпринимают ещё какие-то меры, чтобы ограничить количество контрабандных рейсов с наркотиками. Это тоже стало ему очевидно. Они, разумеется, сбивают эти самолёты. У них есть люди, которые следят за аэродромами и передают собранную информацию для принятия мер. Все это представляет собой единую операцию. Самым невероятным являлось то, что операция действительно приносила плоды. Американцы решили, наконец, предпринять что-то решительное. Это было поразительно. За всю свою карьеру офицера разведки Кортес впервые видел такое. ЦРУ с достаточной эффективностью собирало информацию, но ещё никогда не предпринимало решительных действий.

Феликс встал из-за стола и подошёл к своему бару. Все это требовалось серьёзно обдумать, а как размышлять без хорошего бренди? Он налил щедрую порцию в широкий бокал, задумчиво взболтал солнечный напиток, согревая его теплом руки, чтобы выделяющиеся ароматные пары позволили ему насладиться запахом ещё до того, как он сделает первый глоток.

Китайский язык основан на идеографическом письме — Кортесу доводилось встречаться и с китайскими офицерами разведки, — и иероглиф, обозначающий понятие «кризис», являлся комбинацией символов, выражающих «опасность» и «благоприятная возможность». Двойственность этого значения сразу произвела на него впечатление, и Кортес навсегда запомнил её. Подобные возможности выдаются исключительно редко и являются одновременно крайне опасными. Главная опасность, это было ясно Кортесу, заключалась в том простом факте, что он не знал, каким образом американцы получают разведывательные данные. Все указывало на то, что внутри картеля находится их агент. Кто-то, занимающий высокое положение, но не настолько высокое, как ему хотелось бы. Американцы сумели привлечь кого-то на свою сторону с помощью шантажа, как это часто делал он сам. Обычный приём в разведке, и ЦРУ проделывает такие вещи мастерски. Кто этот человек? Кто-то очень оскорблённый, пожелавший расквитаться с обидчиками и одновременно получить место у стола, за которым сидят главари картеля. В эту категорию попадало немало людей, включая самого Кортеса. И теперь он вместо того, чтобы начинать собственную операцию для достижения подобной цели, мог подождать, пока это сделают за него американцы. Это показалось ему очень странным — полагаться на помощь американцев — и в то же время крайне забавным. Такая операция по сути дела является по-настоящему тайной, достойной гения. От него требовалось одно предоставить американцам возможность осуществить свой план, самому наблюдая из-за кулис, как это происходит. Понадобятся терпение и вера в способности врага — не говоря уже освязанной с этим опасностью, — но, по мнению Кортеса, подождать стоило.

Поскольку он не знал, как предоставить американцам важную для них информацию, то решил положиться на везение и удобный случай. Нет, не на везение. Они, судя по всему, каким-то образом получали необходимые данные и, вероятно, получат их и на этот раз. Кортес поднял телефонную трубку и позвонил, что было для него весьма необычным. Затем, подумав, он пришёл к ещё одному выводу. В конце концов, он не мог рассчитывать на то, что американцы сделают все в точности так, как и когда ему хочется. Кое-что придётся взять на себя.

* * *

Самолёт Райана совершил посадку на базе Эндрюз чуть позже семи вечера.

Один из его помощников — все же приятно иметь помощников — принял от него секретные документы и повёз их в Лэнгли. Джек уложил вещи в свой «Ягуар» и поехал домой. Там он как следует выспится, чтобы избавиться от последствий смены часовых поясов, и завтра будет сидеть за столом в своём кабинете. Первое, что он сделает, напомнил себе Райан, выводя машину на шоссе ь 50, — это выяснит, чем занимается ЦРУ в Южной Америке.

* * *

Риттер покачал головой, полный изумления и благодарности. Операция «Кейпер» снова принесла плоды. На этот раз перехвачен разговор Кортеса. Эти недотёпы все ещё не догадались, что их связи прослушиваются. Впрочем, ничего нового в этом не было. То же самое происходило с немцами и японцами во время второй мировой войны, да и после этого случалось не раз. Просто американцы умели пользоваться своими преимуществами. Да и трудно придумать более удачное время. Авианосцем можно пользоваться ещё только тридцать часов — едва хватит времени, чтобы послать шифровку представителю ЦРУ на «Рейнджере». Риттер напечатал на своём персональном компьютере указания и подробности осуществления операции. Затем документ был запечатан в конверт и передан одному из заместителей Риттера, который тут же вылетел на самолёте снабжения ВВС в Панаму.

* * *

Капитан первого ранга Робби Джексон чувствовал себя немного лучше. Хотя бы из-за того, подумал он, что дополнительный вес четвёртой полоски на плечах повседневной форменной белой рубашки едва ощущался, а серебряный орёл, заменивший дубовый лист на воротнике мундира цвета хаки, гораздо более приятный символ для пилота, не правда ли? То, что он получил новое, более высокое воинское звание, хотя и продолжал занимать должность командира эскадрильи, означало, что его кандидатура на пост командира собственного авианосного авиакрыла рассматривается всерьёз. Джексон знал, что эта должность станет его последней должностью в качестве лётчика, но зато она весьма заметна. Ему придётся пройти испытания и получить разрешение летать на разных типах самолётов, под его командованием будут находиться свыше восьмидесяти «птичек», их экипажи и обслуживающий персонал, без которых самолёты являются всего лишь привлекательным украшением лётной палубы авианосца.

А плохой новостью было то, что разработанные Джексоном тактические планы плохо воплощались на практике, но он утешал себя мыслью, что все новые идеи для воплощения в жизнь требуют времени. Теперь он сам убедился в том, что некоторые из его замыслов были ошибочными, а предложение, выдвинутое командиром одной из эскадрилий «Рейнджера», из-за его возражений с трудом прошло, хотя заметно улучшило первоначальный замысел. Это тоже было обычным явлением. То же самое можно сказать о ракетах «Феникс», система наведения которых действовала теперь достаточно хорошо, — правда, не так здорово, как обещал подрядчик, но ведь и это было обычным явлением. Верно?

Робби находился в центре управления боевыми действиями авианосца. В данный момент лётные операции не проводились. Авианосная группа попала в зону плохой погоды, которая улучшится через несколько часов, и пока техники из групп обслуживания занимались своими самолётами, Робби и старшие офицеры ПВО уже в шестой раз просматривали ленты, на которых были записаны бои истребителей.

«Вражеская» авианосная группа проявила себя удивительно хорошо, её самолёты распознавали оборонительные действия «Рейнджера» и реагировали на них быстро и эффективно, позволив своим ракетоносцам приблизиться на расстояние, откуда те смогли нанести удар по авианосцу. То, что истребители, взлетевшие с «Рейнджера», уничтожили возвращающиеся ракетоносцы, не имело отношения к делу.

Весь смысл учебной операции «Дальняя битва» заключался в том, чтобы уничтожить вражеские ракетоносцы при подходе к цели.

Видеозапись была сделана с радиолокаторов самолёта раннего обнаружения «Хокай» Е-2С, на борту которого Робби находился во время первого столкновения истребителей, но шестикратного просмотра было достаточно. Он увидел все, что мог, и начал думать о других вещах. Вот на экране этот «Интрудер», он заправляется от воздушного танкера, затем летит в сторону Эквадора и исчезает ещё до того, как пересекает берег. Капитан первого ранга Джексон поудобнее устроился в кресле. Вокруг шло жаркое обсуждение проведённых учений. Они перемотали ленту, чтобы ещё раз взглянуть на этап сближения, провели больше часа, просматривая воздушный бой — если это можно назвать воздушным боем, подумал Джексон, нахмурившись, — затем снова перемотали ленту вперёд. Командиру авиакрыла «Рейнджера» особенно не нравилось, как апатично перестраивались экскадрильи перед возвращением на авианосец. Плохая организация захода на посадку истребителей вызвала едкие замечания капитана первого ранга, занимавшего должность, к которой стремился сейчас Джексон. В общем, можно было многому научиться, слушая комментарии командира авиакрыла, хотя тот не утруждал себя выбором выражений. Пока шло обсуждение, на экране продолжался показ изображения, записанного радиолокаторами «Хокая». Вот снова появился бомбардировщик А-6, направляясь к авианосцу после выполнения того, что ему было поручено выполнить. Робби понимал, что его точка зрения основана на догадках, а для профессионального офицера догадки всегда опасны. Ничего не поделаешь.

— Капитан первого ранга Джексон, сэр?

Робби обернулся и увидел писаря, держащего в руке радиограмму. Это была радиограмма, предписывающая предпринять немедленные действия, поэтому Джексону пришлось расписаться в получении перед тем, как матрос вручил ему листок.

— Что случилось, Роб? — спросил начальник оперативного отдела авианосца.

— Адмирал Пойнтер вылетает в школу обучения технических специалистов. Он хочет встретить меня там, так что мне не придётся лететь в Вашингтон. Наверно, ему не терпится услышать про успехи моей новой удивительной тактики, — ответил Джексон.

— Не расстраивайся. Знаки отличия капитана первого ранга у тебя не отнимут.

— Понимаешь, я недостаточно продумал все это, — произнёс Робби, делая жест в сторону экрана.

— Этого ещё никому не удавалось.

Час спустя «Рейнджер» покинул сектор плохой погоды. Первым самолётом, взлетевшим с него, был САС, направляющийся в Панаму, чтобы оставить там почту и забрать все, ожидающее доставки на борт авианосца. Он вернулся через четыре часа. Одним из тех, кто ждал его возвращения, был «технический представитель», получивший невинное на первый взгляд предупреждение по незащищённому каналу связи. Закончив читать адресованную ему телеграмму, он позвонил в каюту капитана третьего ранга Дженсена.

* * *

Фотография Кортеса была размножена; несколько экземпляров её повезли в «Хайдэуэй», однако ближайший свидетель, способный опознать его, находился в Александрии, и Мюррей поехал туда сам.

Он понимал, что нет смысла спрашивать о происхождении фотографии. Вернее сказать, Мюррей знал, что её привезли из ЦРУ и получена она каким-то скрытым образом, однако ему не требовалось знакомиться с подробностями операции — так, по крайней мере, ответят ему, если он вздумает поинтересоваться этим, поэтому Дэн интересоваться не стал. Это было к лучшему, потому что он мог не согласиться на этот раз с правилом «знать лишь то, что требуется для работы».

Мойре было гораздо лучше. Её руки освободили от капельниц, но какие-то побочные последствия продолжали сказываться, и она оставалась в больнице.

Что-то связанное с печенью, сказали ему, но лечение проходит успешно. Когда Мюррей вошёл в палату, она сидела на своей кровати, спинка которой поднималась при нажатии кнопки. Время посещения закончилось — сегодня её навестили дети, и это, по мнению Дэна, было лучшим лечением. По официальной версии Мойру лечили от случайного отравления излишне большой дозой снотворного. В больнице, разумеется, знали правду, и эта новость просочилась за её пределы, но ФБР твёрдо заявило, что отравление было случайным, поскольку принятая доза не оказалась смертельной. Психиатр, работающий в Бюро, навещал Мойру дважды в день, и его точка зрения была оптимистической. Попытка совершить самоубийство оказалась действительной, но основывалась на импульсивном, а не на заранее обдуманном решении. Нужно только внимательно к ней относиться, заботиться и присматривать, и женщина придёт в себя и, надо думать, выздоровеет полностью.

Кроме того, психиатр придерживался мнения, что намерения Мюррея тоже пойдут на пользу.

— Ты выглядишь куда лучше, — сказал Дэн. — Как дети?

— Я больше никогда не сделаю такого, — ответила Мойра Вулф. — Это был глупый, эгоистичный поступок — я даже не подумала о детях.

— Ведь я говорил тебе, что ты стала жертвой превосходного специалиста.

Мюррей взял стул, поставил его рядом с кроватью и сел. Затем открыл конверт из плотной бумаги, который принёс с собой. — Посмотри, это он?

Мойра взяла фотографию и несколько мгновений разглядывала её. Качество изображения оставляло желать лучшего. Снимок, сделанный на расстоянии более двух миль с помощью великолепной оптики и даже улучшенный компьютером, и отдалённо не приближался по качеству к любительской фотографии, сделанной ребёнком. Но в снимке было нечто более важное, чем выражение лица, — это форма головы, причёска, поза, манера держать руки, наклон головы...

— Да, это он, — сказала Мойра. — Это Хуан Диас.

Где вы взяли этот снимок?

— Мы получили его из другого правительственного агентства, — ответил Мюррей. Выбранные им слова не сказали ей ничего — абсолютно ничего, что означало ЦРУ. — Они следили за каким-то местом — я не знаю каким — и сделали эту фотографию. Им пришло в голову, что он может оказаться тем, к кому мы проявляем интерес. Для твоего сведения — это первый подтверждённый снимок, оказавшийся у нас, полковника Феликса Кортеса, ранее служившего в кубинской секретной полиции. По крайней мере, теперь мы знаем, как выглядит этот мерзавец.

— Найдите его, — сказала Мойра.

— Об этом можешь не беспокоиться — мы его найдём, — пообещал Мюррей.

— Я знаю, через что мне придётся пройти, — давать показания и тому подобное. С адвокатами всегда нелегко. Но я готова на это, мистер Мюррей.

А вот она действительно не шутит, понял Дэн. В его практике не впервые желание отомстить помогало спасти чью-то жизнь, и Мюррей был рад этому. Это будет ещё одна цель, ради которой Мойра захочет жить, А его задача состоит в том, чтобы отомстить за неё и за директора ФБР. Общепринятый термин в Бюро был не «месть», а «возмездие», но сотни агентов, работающих по этому делу, уже не пользовались общепринятым термином.

* * *

Когда Джек ранним утром следующего дня вошёл в свой кабинет, он обнаружил на письменном столе кипу бумаг, накопившихся за время его отсутствия, которую ожидал увидеть. Наверху лежала записка от судьи Мура.

«Сегодня вечером заканчивается съезд, — гласила записка. — Вам заказан билет на последний рейс в Чикаго. Завтра утром Вы проинформируете губернатора Фаулера о положении дел в управлении. Это — нормальная процедура для кандидата в президенты. К моей записке приложены основные направления вашей беседы, а также копия аналогичной беседы, проводившейся с предыдущим кандидатом в президенты. Вы можете обсуждать информацию, проходящую под грифами „Для служебного пользования“ и „Конфиденциально“. Информацию с грифом „Секретно“ и выше обсуждать запрещается. К пяти вечера представьте мне письменный текст».

Таким образом, все, что запланировал Райан, пришлось менять. Он позвонил домой и сообщил семье, что будет отсутствовать ещё одну ночь, затем взялся за работу. Теперь ему не удастся расспросить Мура и Риттера до следующего понедельника. Риттер, узнал он, в любом случае проведёт почти весь день в Белом доме. Далее Джек позвонил в Бетесду, чтобы поинтересоваться самочувствием адмирала Грира, сообщить о своём прибытии и получить указания. Он с удивлением узнал, что в прошлый раз такую беседу с кандидатом в президенты проводил лично Грир. А вот то, что голос больного заметно ослаб со времени их предыдущей встречи, его не удивило. По-прежнему в нём слышалась бодрость, но, несмотря на это, в сознании Джека появился образ фигуриста-олимпийца, завоёвывавшего медаль, катаясь по тонкому хрупкому льду.

Глава 21 Объяснения

Ему никогда не приходило в голову, что САС занят полётами больше всех остальных самолётов в авианосном авиакрыле. Разумеется, именно так всегда обстояло дело, но полёты безобразного, медлительного самолёта с поршневыми двигателями не представляли интереса для пилота, «родившегося» в кресле истребителя-бомбардировщика F-4N «Фантом-11» и вскоре после этого поднявшегося в классе к перехватчику F-14А «Томкэт». Джексон не летал на истребителе уже несколько недель и, направляясь к САС — официальное название которого было С-2С «Грейхаунд» — «Борзая», что почти соответствовало внешнему виду самолёта, действительно летающему подобно собаке, — принял решение, что выберет несколько часов и отправится на базу ВВС в Пакс-Ривер, чтобы полетать на подходящем реактивном самолёте, как только выдастся такая возможность.

— Как хочется снова испытать настоящую скорость, — пробормотал с улыбкой Робби.

САС разместился для взлёта с носовой катапульты правого борта. Джексон пошёл к нему и снова увидел бомбардировщик А-6Е «Интрудер» — личный самолёт командира эскадрильи, стоящий рядом с «островом» авианосца. У самой надстройки размещался небольшой сектор, известный как «Бомбовая ферма», которым пользовались для хранения и подготовки авиабомб. Такое расположение было очень удобным — его площадь была слишком мала для размещения самолёта, и «Бомбовая ферма» находилась совсем рядом с бортом авианосца, так что в случае необходимости бомбы просто сбрасывались в воду. Их перевозили на низеньких тележках, и как раз в тот момент, когда Джексон поднимался на борт САС, он увидел, что к «Интрудеру» подкатывают на такой тележке учебную авиабомбу, окрашенную в синий цвет. В её носовой части находились необычные приспособления для лазерного наведения на цель.

Значит, сегодня предстоит ещё одно учение? Новое испытание только созданной бомбы? Вот уж действительно причина для улыбки. В прошлый раз ты попал бомбой прямо в игольное ушко, Дженсен, подумал Робби.

Через десять минут САС поднялся в воздух, направляясь в Панаму. Там Джексон найдёт самолёт ВВС, вылетающий в Калифорнию.

* * *

Райан летел над Западной Виргинией на борту рейсового лайнера в туристском классе. DС-9 компании «Америкэн» направлялся в Чикаго. По сравнению со специальным самолётом ВВС это походило на унижение, но сейчас подобного обхождения не требовалось. Джека сопровождал телохранитель — он начал Постепенно привыкать к тому, что его охраняют. На этот раз роль телохранителя исполнял оперативник, пострадавший при исполнении служебных обязанностей, — он где-то упал и повредил бедро. После выздоровления его, по-видимому, заберут обратно в оперативное управление. Звали парня Роджер Хэррис, на взгляд Райана, ему было лет тридцать, и он производил хорошее впечатление.

— Где вы служили до ЦРУ? — спросил его Джек.

— Видите ли, сэр...

— Моё имя — Джек. Меня повысили в должности, но не выдали нимб.

— Ты не поверишь, Джек. Раньше я был полицейским в Ньюарке. Затем решил: поищу-ка менее опасную работу. И вот что получилось, — усмехнулся он.

В салоне была занята едва ли половина мест. Райан оглянулся вокруг, убедился, что поблизости никого нет, а аппаратура подслушивания, установленная на самолётах, функционирует крайне неудовлетворительно — мешает рёв двигателей.

— Где это случилось?

— В Польше. У меня была намечена встреча, но все обернулось плохо — то есть мне показалось, что за мной следят, и я дал знак, отменяющий встречу. Поляк, с которым намечалась встреча, сумел скрыться, а я направился в противоположную сторону. В двух кварталах от посольства я перепрыгнул через забор — вернее, попытался перепрыгнуть. Там, рядом с забором, сидела кошка самая обыкновенная уличная кошка. Я наступил на неё, она дико завизжала, я упал и сломал проклятое бедро. Вроде старой дамы, поскользнувшейся в ванне. — На его лице появилась удручённая улыбка. — Такие шпионские ситуации не показывают в кинофильмах, правда?

Джек согласно кивнул.

— Когда-нибудь я расскажу тебе о том, как со мной случилось нечто похожее.

— Во время полевой операции? — спросил Хэррис. Он знал, что Райан возглавлял разведывательное управление, а не оперативное.

— Очень любопытный случай. Жаль, что не могу никому о нём рассказать.

— А что ты собираешься сообщить губернатору Роберту Фаулеру?

— В этом и заключается самое забавное. Информацию, которую он получит от меня, можно прочитать в газетах, но она становится официальной лишь после того, как о ней говорит один из нас.

Мимо прошла стюардесса. Рейс был слишком коротким, и еду не подавали, но Райан заказал две бутылки пива.

— Сэр, мне нельзя пить во время исполнения служебных обязанностей.

— Считай, что тебе разрешили отступить от этих правил, — сказал ему Райан.

— Я не люблю пить в одиночку, а когда летаю на самолётах, то не могу не пить.

— Это верно, я слышал, ты не любишь летать, — заметил Хэррис.

— Я уже преодолел свои страхи, — ответил Джек, говоря почти правду.

* * *

— Итак, что же происходит? — спросил Эскобедо.

— Многое, — ответил Кортес. Он говорил медленно, осторожно, обдумывая каждое слово, стремясь показать эль хефе, что пока не сумел выяснить все подробности, но прилагает массу усилий, использует свои незаурядные аналитические способности, чтобы найти правильный ответ. — По моему мнению, американцы заслали в горы две, может быть, три группы наёмников. Вам известно, что нападают на наши базы, где ведётся переработка товара. Цель операций скорее всего психологическая. Местные крестьяне уже неохотно помогают нам. Напугать их нетрудно. Ещё несколько таких налётов, и мы столкнёмся с трудностями при переработке.

— Наёмники?

— Это — технический термин, хефе. Как вы знаете, наёмником считается тот, кто работает за деньги, однако часто под этим словом подразумевают полувоенные формирования. Кто они? Мы знаем, что они говорят по-испански. Это могут быть колумбийцы, недовольные своими порядками аргентинцы — помните, norteamericanos пользовались военнослужащими из аргентинской армии для подготовки и обучения контрас. Во времена хунты многие из них были опасны. Не исключено, что сейчас, когда у них в стране беспорядки, некоторые решили поступить на службу к американцам, выполняя отдельные задания. Это всего лишь одна из возможностей. Понимаете, хефе, подобные операции следует проводить так, чтобы в случае необходимости от них можно было отмежеваться — и достаточно убедительно. Кем бы ни были эти наёмники, они могут даже не знать, что работают на американцев.

— Неважно, кто они. Что вы собираетесь предпринять?

— Мы разыщем их и уничтожим, разумеется, — сухо ответил Кортес. — Нам понадобятся примерно двести вооружённых людей, но набрать такое количество несложно. Мои разведчики уже прочёсывают местность. Мне требуется ваше разрешение на формирование такой группы, чтобы должным образом осуществить эту операцию.

— Вы получите разрешение. Что вам стало известно относительно взрыва у дома Унтивероса?

— Кто-то погрузил четыреста килограммов высококачественной взрывчатки в кузов грузовика. Это здорово придумано, хефе. Перевезти такое количество взрывчатого вещества в любом другом автомобиле было бы невозможно, но в грузовике...

— Si. Каждая покрышка весила больше. Кто сделал это?

— Не американцы и не их наёмники, — уверенно ответил Кортес.

— Но...

— Хефе, подумайте сами, кто имел доступ к этому грузовику?

Эскобедо задумался. Они сидели на заднем сиденье «Мерседеса» растянутой модели. Это был «Мерседес-600» старого образца в превосходном состоянии. Машины такого типа пользуются особой популярностью среди людей, у которых есть основания опасаться врагов, не стесняющихся прибегать к насилию. И без того тяжёлый, с мощным двигателем, лимузин легко нёс дополнительную тысячу фунтов брони из кевлара, установленной в самых ответственных местах, а толстые стекла из поликарбоната выдержат попадание пулемётных пуль калибра 0,30. Шины автомобиля были наполнены не воздухом, а пластмассовой пеной, так что никакой прокол не скажется на них — по крайней мере не сразу. Топливный бак состоял из ячеистой металлической решётки, которая, хотя и не могла помешать пожару, но не допускала гораздо более опасного взрыва. В пятидесяти метрах впереди и позади «Мерседеса» ехали машины БМВ, полные вооружённых охранников, — в точности, как это диктуется соображениями безопасности при охране глав правительств.

— Значит, по-вашему, один из нас? — спросил Эскобедо после минутного размышления.

— Вполне возможно, хефе. — По тону было ясно, что Кортес считает такое не только возможным, но и вероятным. Он не спешил делиться с шефом своими соображениями и то и дело поглядывал в окно на придорожные знаки.

— Но кто?

— Полагаю, на этот вопрос должны ответить вы, а не я. Я — разведчик, а не детектив.

То, что Эскобедо поверил в эту поразительную ложь, объяснялось исключительно его паранойей.

— А исчезновение самолётов?

— Тоже не до конца ясно, — сообщил Кортес. — Кто-то следил за аэродромами, возможно, американские полувоенные группы, но скорее всего те же наёмники, которые скрываются теперь в горах. По-видимому, они каким-то образом вывели из строя самолёты; не исключено, что с помощью охранников, оставшихся на аэродромах. Мне представляется, что, когда наёмники уходили в горы, они убили охранников, чтобы невозможно было показать, чем они занимались, и заминировали сараи с горючим, стараясь убедить нас в чём-то совершенно ином. Отлично задуманная и осуществлённая операция, но мы разгадали бы её и справились с наёмниками — если бы не убийство американцев в Боготе. — Кортес сделал глубокий вдох, прежде чем продолжить. — Покушение на американцев было ошибкой, хефе. Оно заставило противника перейти от действий, которые всего лишь досаждали нам, к действиям, непосредственно угрожающим нашему существованию.. Им удалось переманить на свою сторону кого-то из нашей организации, осуществив желание отомстить нам. Они воспользовались честолюбием или недовольством одного из ваших коллег, хефе, занимающих видное положение.

Он продолжал говорить тем же спокойным, убедительным голосом, которым пользовался для докладов кубинским руководителям в Гаване, подобно учителю, беседующему с талантливым учеником, подающим большие надежды. Его манера напоминала врача и была поразительно эффективной, когда требовалось убедить кого-то, в особенности представителей латинской расы, склонных полемизировать, однако в то же самое время уважающих людей, способных сдерживать свои страсти и излагать мысли в чёткой и понятной форме. Упрекнув Эскобедо в бессмысленности убийства американцев — Эскобедо не любил, когда его упрекают, Кортес знал это, и Эскобедо догадывался, что Кортес знает эту привычку, — Феликс придал своим словам ещё большую убедительность

— Американцы поступили глупо, сами сказав об этом, возможно, неуклюже пытаясь ввести нас в заблуждение, упомянув «внутреннюю войну» в нашей организации. Между прочим, именно они изобрели такой приём — говорить правду, чтобы её опровергнуть. Это хитроумный способ, но они прибегали к нему слишком часто, и все, кто вовлечён в работу спецслужб, знакомы с ним. — Кортес забирался все дальше и только что придумал это, однако, по его мнению, такая идея действительно звучала хорошо. И она оказала соответствующее воздействие.

Эскобедо смотрел через толстое стекло, обдумывая эту новую мысль.

— Интересно, кто...

— Я не знаю ответа на этот вопрос. Может быть, вы с сеньором Фуэтесом сумеете сегодня вечером найти ответ. — Самым трудным для Кортеса было удержать на лице бесстрастное и серьёзное выражение. Несмотря на свой незаурядный ум, хитрость и жестокость, эль хефе походил на ребёнка, и его было просто подтолкнуть в нужном направлении — требовалось лишь знать, на какие кнопки нажать.

Дорога проходила по дну долины. Здесь же протянулся железнодорожный путь, и обе дороги шли параллельно руслу, прорезанному в скальной породе горной рекой. С чисто тактической точки зрения Кортес знал: такое расположение шоссейной дороги являлось неудачным. Несмотря на то, что он никогда не служил в армии и не проходил военного обучения — если не считать уроков в школе, как у всех кубинских детей, — Кортес понимал всю невыгодность положения шоссе по дну долины, когда вокруг возвышаются горы. Машины здесь были видны издалека — если смотреть с высоты. Придорожные знаки, мелькающие по сторонам, приобрели какое-то новое, зловещее значение. Феликс знал о «Мерседесе» все. Им занимался лучший в мире специалист по бронированным автомобилям, руководивший модификацией, и техники из его фирмы регулярно проводили техническое обслуживание машины. Дважды в год меняли стекла, потому что солнечный свет влиял на кристаллическую структуру поликарбоната, причём этот процесс шёл быстрее вблизи экватора и на большой высоте над уровнем моря. Стекла должны были выдержать попадание пуль калибра 7,62 мм, выпущенных из пулемёта типа, принятого на вооружение в НАТО, а листы кевлара в дверцах и вокруг двигателя могли при благоприятных обстоятельствах выдержать попадания пуль и большего калибра. Всё-таки Кортес нервничал, хотя усилием воли заставил себя не показывать, что боится угрожающей им опасности.

— Кто это?.. — спросил Эскобедо, когда автомобиль выехал из-за поворота.

Всего здесь разместились пять групп по два человека в каждой, пулемётчики и заряжающие. Они были вооружены немецкими пехотными пулемётами МG3, только что полученными колумбийской армией, потому что эти пулемёты стреляли теми же патронами калибра 7,62, тоже произведёнными в Германии, что использовались для всего лёгкого вооружения пехоты. Эти пять пулемётов были «украдены» вообще-то, куплены у нечистого на руку сержанта из управления по снабжению — с армейского склада. Являющиеся модификацией старого немецкого МG-42, так хорошо зарекомендовавшего себя во время второй мировой войны, новые МG3 обладали такой же скорострельностью, как и их предшественник, — 1200 выстрелов в минуту, или 20 в секунду. Размещались они в тридцати метрах друг от друга, причём по два были нацелены на едущие впереди и позади машины с охранниками, и только один должен был обстреливать «Мерседес». Кортес всё-таки не слишком полагался на броню автомобиля. Он взглянул на электронные часы; — секунда в секунду. У Эскобедо были отличные шофёры. С другой стороны, у Унтивероса тоже были превосходные охранники.

На конце ствола каждого пулемёта был навинчен конический стальной раструб — пламегаситель. Непрофессионалы часто не знают, что его назначение в защите глаз пулемётчика от огня, вырывающегося из дульной части ствола, чтобы не ослепить его собственными выстрелами. Скрыть пламя выстрелов от всех остальных просто невозможно.

Пулемётчики открыли огонь одновременно, и пять метровых цилиндров ослепительно белого пламени появилось с правой стороны дороги. Каждый пулемёт стрелял трассирующими пулями — это облегчало задачу пулемётчиков и позволяло им направлять огонь в цель, не пользуясь прицелами.

Ни один из сидящих в автомобилях не слышал выстрелов, но все слышали удары пуль о металл — по крайней мере те, кто не погиб сразу.

Когда Эскобедо увидел жёлтые линии трассирующих пуль, устремившиеся к едущему впереди БМВ, его тело напряглось, как сталь. Этот автомобиль не обладал такой мощной броневой защитой, как «Мерседес». Было видно, как его хвостовые огни вильнули влево, вправо, и затем автомобиль скатился в кювет, опрокинувшись на крышу. Но ещё до этого Эскобедо и Кортес почувствовали попадание нескольких десятков пуль в свою машину. Звуки напоминали град, сыплющийся на металлическую крышу. Но это были пулемётные пули, каждая весом в десять граммов, бившие по кевларовой броне. Водитель Эскобедо, отлично подготовленный и всегда находящийся настороже, мгновенно бросил массивный автомобиль в сторону, чтобы объехать опрокинувшийся БМВ, и тут же выжал до предела педаль газа.

Шестицилиндровый двигатель «Мерседеса», тоже защищённый листами кевлара, сразу отреагировал и уже через пару секунд вдвое увеличил мощность и вращающий момент. Всех пассажиров отбросило на спинки сидений. Когда Эскобедо повернул голову, чтобы взглянуть на угрожающую им опасность, ему показалось, что трассирующие пули летят прямо в лицо и каким-то чудом падают, не пробив толстых стёкол. И тут же он увидел, что прозрачная броня рушится от ударов пуль.

Кортес бросился на Эскобедо и опрокинул его на пол. Ни тот, ни другой не успели произнести ни слова. В тот момент, когда в автомобиль попала первая пуля, он мчался со скоростью семьдесят миль в час. Теперь скорость приближалась к девяноста, и «Мерседес» покидал зону обстрела быстрее, чем пулемётчики успевали приспособиться к новой ситуации. В машину попало больше сорока пуль.

Через две минуты Кортес поднял голову.

Он с удивлением увидел, что две пули попали в окна с левой стороны автомобиля изнутри. Пулемётчики оказались слишком меткими и сумели вести огонь через пробитые стекла на правой стороне. Он не увидел ни одного из автомобилей охраны и глубоко вздохнул. Ему удалось осуществить самый дерзкий план в его жизни.

— При первой же возможности сворачивай с дороги! — крикнул Кортес шофёру.

— Нет! — послышался голос Эскобедо мгновением позже. — Поезжай прямо к...

— Это глупо! — Кортес поднял эль хефе с пола. — Неужели вы хотите напороться ещё на одну засаду? Как вы думаете, откуда они узнали о нашем приезде? Сворачивай при первой возможности!

Шофёр, неплохо разбирающийся в тактике организации засад, нажал на тормоза и повернул с дороги;

Поворот вёл направо, к лабиринту узких просёлочных дорог, соединяющих местные кофейные плантации.

— Выбери место, где можно укрыться, и останови машину, — скомандовал Кортес.

— Но...

— Они надеются, что мы попытаемся скрыться, вместо того чтобы подумать о происшедшем. Они решат, что мы поступим именно так, как рекомендуют поступать все инструкции по борьбе с терроризмом. Поведение дураков легко предсказать, — заметил Кортес, смахивая осколки поликарбонатового стекла с волос. В руке он держал пистолет и демонстративно вложил его в наплечную кобуру. — Хосе, ты прекрасно вёл машину!

— Остальные машины остались где-то сзади, — сообщил шофёр.

— Ничего удивительного, — ответил Кортес, причём совершенно честно. — Боже мой, мы были на волосок от гибели!

Никто не мог назвать Эскобедо трусом. Он тоже увидел повреждённое окно, причём в нескольких дюймах от своей головы. В салон машины влетели две пули сейчас они застряли в толстом стекле, не сумев пробить его. Эскобедо достал одну из них и покатал на ладони. Она была ещё тёплой.

— Нужно поговорить с теми, кто поставил нам эти стекла, — невозмутимо произнёс он, понимая, что Кортес спас ему жизнь. Самым странным было то, что Эскобедо оказался прав. Однако наибольшее впечатление на Кортеса произвела его собственная молниеносная реакция — он, хотя и знал о засаде, действовал с удивительной быстротой и спас таким образом собственную жизнь. Прошло много лет с того времени, когда ему приходилось проходить испытания по физической подготовке, — это требовалось от всех сотрудников кубинской секретной полиции.

Именно в такие мгновения даже самые осторожные люди начинают чувствовать себя непобедимыми.

— Кому было известно, что мы едем к Фуэнтесу? — спросил он.

— Мне нужно... — начал Эскобедо, снял телефонную трубку и набрал номер.

Кортес тут же осторожно взял трубку из его руки и положил на место.

— Это может оказаться серьёзной ошибкой, хефе, — бесстрастно заметил он.

— При всём уважении, сеньор, будет куда лучше, если я займусь этим делом. Здесь требуется профессиональный опыт.

Ещё никогда Кортес не производил такого глубокого впечатления на своего шефа, как в это мгновение.

— Вы получите щедрое вознаграждение, — сказал Эскобедо преданному слуге.

Мысленно он упрекнул себя, что иногда не проявлял к нему должного уважения и, ещё хуже, не прислушивался к его умным советам. — Как нам сейчас поступить?

— Хосе, — обратился к шофёру Кортес, — постарайся найти место повыше, откуда виден дом Фуэнтеса.

Меньше чем через минуту шофёр развернулся у вершины с видом на всю долину.

Он съехал на обочину, все трое вышли из машины, и Хосе впервые увидел, насколько пострадал его автомобиль. К счастью, ни двигатель, ни шины не были повреждены. Несмотря на то, что придётся провести капитальный ремонт кузова, «Мерседес» остался в строю и его способность передвигаться ничуть не нарушилась. Хосе любил этот автомобиль, и, хотя при виде многочисленных пробоин ему стало грустно, сердце его едва не разрывалось от гордости при мысли о том, что «Мерседес» и мастерство водителя спасли их от гибели.

В багажнике лежало несколько винтовок — немецкие, точно такие, какие состояли на вооружении армии, но приобретённые законным путём, — и бинокль.

Кортес не обратил внимания на винтовки, которыми тут же вооружились водитель и Эскобедо, взял бинокль и направил его на ярко освещённый дом Луиса Фуэнтеса, расположенный милях в шести от них.

— Что вас там интересует? — спросил Эскобедо.

— Хефе, если засада организована с его ведома, сейчас он уже знает, что она, по-видимому, потерпела не-удачу, и мы заметили бы оживление у дома. Если же Фуэнтес не имеет к ней отношения, там всё должно быть тихо.

— А как относительно тех, кто стрелял в нас?

— Вы хотите сказать, знают ли они, что нам удалось скрыться? — Кортес покачал головой. — Нет, полной уверенности у них быть не может, и потому прежде всего они попытаются найти нас. Что, если обстрелянный ими автомобиль проехал всего лишь небольшое расстояние? Хосе, сколько раз ты повернул, прежде чем остановился здесь?

— Шесть раз, сеньор. В этой местности целая сеть просёлочных дорог, — ответил шофёр. С винтовкой в руках он выглядел очень грозным.

— Теперь вы понимаете, хефе? Чтобы обыскать все эти дороги, требуется много людей. Мы имеем дело не с полицией или армейским подразделением. Если бы нам противостояла армия или полиция, мы не остановились бы. Такие засады — нет, хефе, если уж они терпят неудачу, то окончательно. Вот, посмотрите сами. — Он передал бинокль Эскобедо. Пришло время продемонстрировать зрителям, насколько он хладнокровен. Кортес открыл дверцу машины и достал из салона несколько бутылок минеральной воды «Перье» — Эскобедо обожал именно этот сорт. Он открыл бутылки, вставляя горлышки в пулевые пробоины, оставшиеся в крыше багажника.

Даже Хосе изумлённо хмыкнул при виде такого щегольского поведения, а Эскобедо восхищённо покачал головой.

— Опасность возбуждает у меня жажду, — объяснил Кортес, раздавая бутылки.

— Да, ночь была наполнена волнениями, — согласился Эскобедо, сделав большой глоток.

* * *

Но не для капитана третьего ранга Дженсена и его штурмана-бомбардира.

Первый рейд, как все происходящее в первый раз, был интересным, но уже второй вылет никаких волнений не обещал. Причина заключалась в том, что все проходило слишком просто. Дженсену едва перевалило за двадцать, когда ему пришлось впервые столкнуться с ракетами ПВО и зенитным огнём, управляемым с помощью радиолокаторов, — он закалил своё мужество и профессиональное мастерство в борьбе против северовьетнамских артиллеристов, обладающих немалым опытом, а также целым набором коварных уловок. Этот вылет предвещал не больше волнения, чем прогулка к почтовому ящику. Впрочем, напомнил он себе, по почте нередко приходят важные вещи. Операция проходила в точном соответствии с планом.

Компьютер сбросил бомбу в нужный момент, и штурман-бомбардир следил с помощью системы наведения за целью. На этот раз Джексон взглянул правым глазом на телевизионный дисплей.

* * *

— Не могу понять, почему задержался Эскобедо? — проворчал Ларсон.

— Может быть, он приехал сюда заранее? — подумал вслух Кларк, прильнув глазом к прибору лазерного указателя цели.

— Может быть, — согласился второй оперативник. — Вы обратили внимание, что на этот раз у дома не стоят автомобили?

— Действительно. Ну что же, взрыватель у авиабомбы установлен на детонацию с задержкой в одну сотую секунды, — сообщил Кларк. — Взорвётся сразу, как только долетит до письменного стола в кабинете.

* * *

С этого расстояния взрыв выглядел ещё более впечатляюще, подумал Кортес.

Он не видел полёта бомбы, не слышал звука двигателей сбросившего её самолёта впрочем, это показалось ему странным — и заметил вспышку намного раньше, чем до него донёсся грохот взрыва. Американцы со своими игрушками, промелькнуло в голове Кортеса. Они могут быть опасными. Но самым опасным было то, что источник их информации очень надёжен, а Феликс не имел представления, где его искать.

Это постоянно беспокоило его.

— По-видимому, Фуэнтес никак не был связан с засадой, — заметил Кортес ещё до того, как они услышали грохот взрыва.

— Но мы могли в этот момент находиться вместе с ним!

— Могли, но вышло по-другому. Мне кажется, хефе, что пора уезжать.

* * *

— А это что? — удивлённо спросил Ларсон. На склоне горы, милях в трех, зажглись две автомобильные фары. Ни он, ни Кларк не заметили остановившегося там «Мерседеса». Они обратили все своё внимание на цель, но Кларк упрекнул себя, что не посмотрел на то, что происходит по сторонам. Такая ошибка часто оказывалась смертельной, а он позволил себе забыть, насколько опасной может она стать.

Кларк взглянул в окуляр своего «Ноктрона», как только лучи фар свернули в сторону. Это был большой...

— В каком автомобиле ездит Эскобедо?

— У него широкий выбор, — ответил Ларсон. — Напоминает конскую выставку в Черчилл-Даунс: «Порше», «Ролле», «Мерседес»...

— Точно, этот автомобиль походил на растянутый лимузин, может быть большой «Мерседес». Странное для него место, между прочим. Давай-ка уберёмся отсюда, и поскорее. Мне кажется, что мы слишком часто ходим к одному колодцу. Больше бомбами заниматься не будем.

Через восемьдесят минут их «Субару» пришлось сбавить скорость. Множество карет «скорой помощи» и полицейских машин стояло на обочине, а люди, одетые в форму, появлялись и исчезали в розоватом свете аварийных фонарей. Два чёрных БМВ лежали, опрокинувшись, рядом с дорогой. Кому-то здорово не нравились их владельцы, решил Кларк. По этому шоссе редко ездили автомобили, но, как и в любом месте мира, где существуют машины, водители сбавляли скорость, чтобы взглянуть на место происшествия.

— Кто-то вытряхнул из них мозги, — заметил Ларсон. Оценка Кларка была более профессиональной:

— Пулемёты тридцатого калибра, огонь вели с близкого расстояния. Хорошо организованная засада. Это автомашины БМВ типа М-3.

— Большие, с мощными двигателями? Тогда это парни из высшей лиги. Вы не считаете?..

— В нашем деле редко приходится «считать». Сколько времени нужно, чтобы узнать о том, что здесь случилось?

— Два часа после нашего возвращения.

— Хорошо.

Полицейские смотрели на проезжающие машины, но не обыскивали их. Один полицейский посветил фонариком внутрь «Субару». Сзади лежали кое-какие необычные предметы, но размерами и формой они не походили на пулемёты. Он махнул рукой, разрешая продолжать путь. Кларк задумался об увиденном. А вдруг вооружённая война между фракциями картеля, на которую он надеялся, уже началась?

* * *

Робби Джексону пришлось ждать два часа, прежде чем он поднялся на борт С-141В, который с присоединённым заправочным шлангом походил на зелёного змея, откинувшего назад крылья. Внутри находилось примерно шестьдесят солдат в полном снаряжении. Лётчик-истребитель посмотрел на них с улыбкой. Вот так же зарабатывает на жизнь его младший брат. Спросив разрешения — капитан первого ранга выше по званию на две ступени, — рядом сел майор.

— Вы из какой части?

— Седьмая дивизия лёгкой пехоты. — Майор откинулся назад, стараясь устроиться как можно удобнее. У него на коленях лежал шлем. Робби взял шлем и с любопытством посмотрел на него. Похож по форме на немецкий времён второй мировой войны, только сделан из кевлара и покрыт маскировочной тканью, а вокруг удерживаемые эластичной лентой узловатые полоски из такой же ткани.

— Знаете, майор, мой брат тоже носит такую штуку. Тяжёлая. Для чего она?

— Называется «капустой». — Майор улыбнулся, не открывая глаз. — Ну, назначение кевлара — предохранить голову, а этот веник вокруг шлема меняет его очертания — затрудняет распознавание на местности, сэр. Вы говорите, ваш брат служит с нами?

— Недавно закончил академию — у вас его называют младшим лейтенантом. Служит в каком-то подразделении «Ниндзя» или что-то вроде...

— Три-семнадцать. Первая бригада. Я — начальник разведотдела во второй. А вы чем занимаетесь?

— Сейчас отбываю срок в Пентагоне, от двух до трех. Вообще-то лётчик-истребитель, если начальство не поручит летать на письменном столе.

— Наверно, приятно служить сидя, — заметил майор.

— Не скажите, — усмехнулся Робби. — Лучшее заключается в том, что в случае необходимости могу тут же спастись в укрытии.

— Это действительно здорово, капитан. Что привело вас в Панаму?

— Недалеко отсюда в море авианосная группа. Прилетелпосмотреть. А вы?

— Обычная подготовка на местности с одним из батальонов. Нас готовят к действиям в джунглях и лесу. Стараемся прятаться как можно лучше, — объяснил майор.

— Вроде партизанских действий?

— Тактика примерно та же. Вообще-то, проводилось разведывательное учение пытались подобраться поближе и собрать информацию, провести несколько скрытых рейдов и тому подобное.

— Ну и как, получилось?

Майор недовольно покачал головой.

— Не так хорошо, как хотелось бы. Недавно у нас забрали несколько отлично подготовленных специалистов, занимавших ключевые должности. У вас, наверно, происходит то же самое. Кого-то переводят к нам, а кого-то у нас забирают.

Потому требуется время, чтобы приучить новичков к уверенным действиям. На этот раз больше всего специалистов забрали у разведывательных подразделений, это нанесло немалый урон. Вот почему мы проводим учения, — заключил майор. Подготовка у нас некогда не прекращается.

— У нас все иначе. Мы развёртываем свои части, и все остаются на местах до возвращения на сушу.

— Я всегда считал, что на флоте служат умные парни, сэр.

— А что, у вас действительно бывают трудные времена? Брат говорил мне, что у него забрали превосходного командира отделения. Неужели это имеет такое значение?

— Случается. У меня был сержант по имени Муньос. Прирождённый разведчик, умел скрываться на местности и неслышно подкрадываться. Вдруг мне объявляют в один прекрасный день, что он исчез, срочно переведён куда-то для проведения специальных операций, черт побери. А парень, занявший его место, уже не так хорош. Ну что же, бывает. Приходится мириться.

Джексон вспомнил имя Муньос, но вот где он его слышал?

— Как бы мне добраться до Монтерея?

— Да это совсем рядом. Хотите, отправляйтесь с нами, капитан. Правда, у нас нет такого комфорта, как на флоте.

— Нам тоже иногда приходится нелегко. Черт побери, один раз, помню, мне не меняли постельное бельё целых три дня. И всю неделю нам давали на ужин «хот догс»! Никогда не забуду тот рейс. Хуже не бывает. Надеюсь, у вас в «джипах» есть кондиционеры? — Офицеры посмотрели друг на друга и рассмеялись.

* * *

Райана поселили в люксе из двух комнат, этажом выше губернаторской свиты.

К удивлению Джека, его пребывание в отеле было оплачено кандидатом. Такое расположение номера понравилось Джеку — не придётся беспокоиться о безопасности. Теперь у Фаулера была охрана, как у президента, и останется до ноября, а если он победит на выборах, то и ещё на четыре года. Отель был новым, современным и удобным, с толстыми бетонными перекрытиями между этажами, но шум вечеринок всё-таки доносился снизу.

Едва выйдя из душа, Джек услышал стук в дверь. В ванной висел махровый халат с монограммой отеля, и Райан надел его, направляясь к двери. В коридоре стояла женщина лет сорока, в эффектном красном платье — модный цвет для деловых женщин. Не будучи специалистом по женской моде, Джек не мог понять, каким образом цвет одежды может влиять на что-то, за исключением зрения.

— Вы — доктор Райан? — спросила женщина. Тон её голоса внушил Джеку мгновенную неприязнь. Она разговаривала с ним, как с разносчиком инфекции.

— Да. А вы кто?

— Я — Элизабет Эллиот, — ответила она.

— Привет, мисс Эллиот, — произнёс Джек. Она выглядела как «мисс». — У вас преимущество передо мной. Я не знаю, кто вы.

— Я занимаю должность помощника советника по иностранным делам.

— А-а. Ну что ж, заходите. — Райан открыл дверь настежь и жестом пригласил её войти. Да, ему следовало помнить это. Перед ним стояла Э. Э., профессор политологии в Беннингтоне, чьи геополитические взгляды, по мнению Райана, заставляли Ленина походить на Теодора Рузвельта. Он сделал несколько шагов и вдруг заметил, что Эллиот не идёт за ним.

— Вы собираетесь заходить или нет?

— Когда вы так одеты? — произнесла она вызывающе и, прежде чем заговорить снова, замерла на месте на добрых десять секунд. Джек продолжал вытирать полотенцем волосы, молча глядя на неё. В нём пробудилось любопытство.

— Я знаю, кто вы, — заметила она наконец. Ну и что? — подумал Джек, не понимая, что происходит. К тому же у Райана был трудный и долгий день, он всё ещё не оправился от смены нескольких часовых поясов при перелёте из Европы и успел сменить ещё один часовой пояс в центральной части Америки. Этим можно объяснить резкость его ответа.

— Послушайте, док, это вы постучали в дверь, когда я выходил из душа. У меня двое детей и жена — между прочим, тоже выпускница Беннингтона. Я не Джеймс Бонд и не увлекаюсь посторонними женщинами. Если вы хотите что-то сказать мне, будьте добры, говорите. Я провёл неделю, перелетая из одного места в другое, очень устал и хочу спать.

— Вы всегда так невежливы? Господи!

— Доктор Эллиот, если вы собираетесь играть в высшей лиге в Вашингтоне, вот урок номер один — дело есть дело. Хотите сказать мне что-то, говорите. Если нужно, спрашивайте.

— Чем вы занимаетесь в Колумбии, черт побери? — резко бросила она.

— Не понимаю, о чём вы говорите, — ответил Джек уже более спокойно.

— Вы отлично знаете, что я имею в виду. Я знаю, что вам это известно.

— В таком случае вас не затруднит освежить мою память?

— Только что взорвали дом ещё одного главаря Медельинского картеля, — ответила она, нервно оглядываясь по сторонам, словно опасаясь, что кто-то, проходящий по коридору, подумает, что она ведёт переговоры о цене. Во время съездов такое случается очень часто, а Э.Э. была привлекательной женщиной.

— Мне ничего не известно ни о каких операциях такого рода, проводимых американским правительством. Могу уточнить — по интересующему вас вопросу я не располагаю никакой, абсолютно никакой информацией. Я не всеведущ. Хотите верьте, хотите — нет, но даже если на вас снизошла благодать и вы служите в Центральном разведывательном управлении, это совсем не значит, что вы знаете обо всём, происходящем на каждом квадратном метре земного шара. Ну и что говорят средства массовой информации?

— Но вы должны знать, — запротестовала Элизабет Эллиот. Она выглядела озадаченной.

— Доктор Эллиот, два года назад вы написали книгу о том, что агенты ЦРУ находятся повсюду. Это напомнило мне старый еврейский анекдот. Какой-то старик-еврей, живущий в царской России за чертой оседлости со своими двумя курицами и хромой клячей, читает омерзительную газетёнку, выпускаемую антисемитами. Понимаете, в газетёнке говорится, что евреи захватили то, овладели тем и тому подобное. К нему подходит сосед и спрашивает, зачем он читает такую чепуху. Старик отвечает, что ему приятно узнать, какой он всемогущий. Такова и ваша книга, вы уж извините меня: один процент правды и девяносто девять процентов брани. Если вас действительно интересует, на что мы способны и на что нет, я могу кое-что рассказать вам — в пределах допуска к секретной информации, разумеется. Уверяю вас, вы будете не менее разочарованы, чем часто бываю я сам. Очень сожалею, что мы не обладаем даже половиной той мощи, какую вы нам приписываете.

— Но вы убивали людей!

— Вы имеете в виду меня лично?

— Да.

Может быть, этим и объясняется её отношение ко мне, подумал Джек.

— Да, мне приходилось убивать людей. Когда-нибудь я расскажу вам о кошмарах, которые меня мучают. — Райан помолчал. — Горжусь ли я этим? Нет. Рад ли, что сумел убить их? Да, рад. Вы можете спросить — почему? Моя жизнь, жизнь моей жены и дочери, жизни других невинных людей подвергались опасности, и я сделал это, чтобы защитить себя и этих людей. Ведь вы помните обстоятельства, правда?

Это не интересовало Эллиот.

— Губернатор хочет встретиться с вами в восемь пятнадцать.

Значит, мне удастся поспать шесть часов, подумал Райан.

— Я приду в назначенное время.

— И он спросит вас относительно Колумбии.

— Тогда вы можете завоевать расположение своего босса, передав ему ответ прямо сейчас: я ничего не знаю.

— Если он одержит победу на выборах, доктор Райан, вас...

— Выбросят вон? — Джек посмотрел на неё с добродушной улыбкой. — Знаете, доктор Эллиот, это напоминает мне сцену из плохого фильма. Если ваш кандидат в президенты победит, у вас, может быть, и появится возможность уволить меня.

Позвольте объяснить, что это будет для меня значить.

Вы лишите меня необходимости проводить каждый рабочий день по два с половиной часа в автомобиле; лишите меня тяжёлой, напряжённой, полной стрессов работы, из-за которой я вынужден бывать дома с семьёй гораздо меньше, чем мне хотелось бы. Вы позволите мне вести образ жизни, соответствующий тому количеству денег, которое я заработал лет десять назад, заставите меня вернуться к письменному столу, где я смогу писать книги по истории, или снова заняться преподаванием — ведь именно благодаря этому я и получил учёную степень доктора. Мне пришлось, доктор Эллиот, видеть заряженные автоматы, направленные на мою жену и дочь, и я успешно справился с этой опасностью. Если вы серьёзно намерены угрожать мне, придумайте нечто большее, чем увольнение с работы. Думаю, утром мы снова увидимся, но должен предупредить вас, что мне поручено ознакомить с положением дел только губернатора Фаулера. Я получил распоряжение беседовать с ним с глазу на глаз, и в комнате не должно быть больше никого.

Джек закрыл дверь на засов и накинул цепочку. Он сознавал, что выпил в самолёте слишком много пива, но ещё никто и никогда не пытался так жёстко и бесцеремонно обращаться с ним.

Доктор Эллиот предпочла лестницу лифту. В отличие от большинства сопровождающих губернатора Фаулера лиц его главный советник был совершенно трезв — он вообще редко пил спиртное — и уже занимался составлением плана кампании, которая должна начаться через неделю, не ожидая, как это принято, Дня труда.

— Ну и что? — спросил он Э.Э.

— Говорит, что ему ничего не известно. Думаю, он лжёт.

— Что ещё? — Арнольд ван Дамм поднял голову.

— Он высокомерен, нагл и несдержан.

— Ты тоже, Бет. — Они рассмеялись. Вообще-то, они не любили друг друга, но во время политических кампаний могут появляться самые странные союзники.

Директор политической кампании губернатора Фаулера как раз читал характеристику Райана, написанную конгрессменом Эланом Трентом, недавно избранным председателем Специального комитета конгресса по контролю за деятельностью спецслужб. Доктор Эллиот не видела её. Она рассказала ван Дамму, который уже сам знал об этом (хотя ни один из них не имел представления о том, как все это случилось и почему), что Райан в Вашингтоне публично обозвал Трента гомосексуалистом. Трент никогда не забывал и не прощал оскорблений и не был склонен хвалить кого-то без серьёзных на то оснований. Однако, говоря о Райане, он называл его умным, бесстрашным и честным человеком. Что бы это могло значить, черт побери, удивился ван Дамм.

* * *

Чавез не сомневался, что нынешнюю ночь они в третий раз проведут без рейда. Они двинулись в путь сразу после захода солнца и только что миновали вторую поляну, где, как подозревалось, велась первичная очистка кокаина.

Действительно, там были видны следы недавней деятельности. Трава, выжженная пролитой кислотой, утоптанная почва, разбросанный мусор — все указывало на то, что здесь бывали люди и посещали, по-видимому, это место регулярно, но не сегодня и, наверно, не в течение двух предыдущих ночей. Динг знал, что этого следовало ожидать. Во всех уставах, руководствах, во всех прослушанных им за время армейской службы лекциях подчёркивался тот факт, что боевые операции являются безумным сочетанием скуки и ужаса, — скуки из-за того, что большей частью ничего не происходит, а ужаса потому, что «это» может случиться в любую минуту. Теперь он понимал, почему солдаты могут стать небрежными и рассеянными при операциях. Во время учений всегда знаешь — что-то обязательно произойдёт.

Армия редко тратила время понапрасну на манёвры, при которых воинские части не вступают в соприкосновение друг с другом, потому что это обходится слишком дорого. И вот теперь он столкнулся с неприятным и раздражающим его обстоятельством, заключающимся в том, что действительные боевые операции менее интересны, чем учения, но несравненно более опасны. От подобной двойственности у молодого сержанта болела голова.

Впрочем, болела у него не только голова. Теперь он проглатывал пару таблеток тиленола каждые четыре часа из-за боли в мышцах и неопасных, но многочисленных растяжений, а также в результате самого обычного стресса. Он был ещё молод, но уже познал, что сочетание телесной усталости и умственного напряжения быстро превращает тебя в старика. Говоря по правде, он устал ничуть не более конторского служащего, который провёл за своим письменным столом несколько удлинённый рабочий день, однако операция и условия, в которых она проводилась, во много раз увеличили эту усталость и все переживания, выпавшие на его долю. Печаль и ликование, восторг и депрессия, страх и уверенность в своей непобедимости — все это ощущалось здесь намного сильнее. Короче говоря, боевые операции вовсе не служили источником веселья. Но если дело обстояло именно так, то почему он... не то, чтобы они ему нравились, но... Чавез отогнал от себя эту мысль. Она мешала сосредоточенности.

И хотя Динг Чавез не знал этого, ответ заключался в том, что он был прирождённым солдатом, самой природой созданным для боя. Однако как хирург больницы «скорой помощи» не получает удовольствия, глядя на изувеченные тела пострадавших в несчастных случаях, так и Чавез предпочёл бы сидеть у стойки бара с хорошенькой девушкой или смотреть футбольный матч со своими друзьями. Но хирург знает, что его мастерство критически необходимо у операционного стола и может спасти жизнь пациентов, и Чавез тоже понимал, что его сноровка и опыт разведчика, прокладывающего путь, исключительно важны для успеха операции.

Именно здесь его место. При проведении операции всё было на удивление ясно, даже в тех случаях, когда он испытывал замешательство, но и это казалось ясным в каком-то ином, очень странном смысле. Все его органы чувств были направлены вдаль, в гущу деревьев, прощупывая окружающий мир подобно локатору, отфильтровывая щебет птиц и шорохи животных — за исключением тех случаев, когда эти звуки имели особый смысл. Сознание Чавеза представляло собой идеально сбалансированное сочетание уверенности и паранойи. Он был оружием своей страны.

По крайней мере, это он понимал, и, несмотря на испытываемый им страх, сопротивляясь надвигающемуся равнодушию, стараясь быть настороже, чтобы защитить своих товарищей, Чавез превратился теперь в дышащую, думающую машину, единственной целью которой было уничтожение врагов пославшей его страны.

Задание было не из лёгких, но оно было ему по плечу.

И всё-таки они ничего не могли найти этой ночью. Следы, попадавшиеся ему, были старыми. Базы, которые раньше использовались для переработки, оказались заброшенными. Чавез остановился в намеченном месте сбора и подождал, пока не подойдёт все отделение. Он снял очки ночного видения — все равно пользовался ими меньшую часть времени — и выпил воды. Хоть вода здесь была вкусной холодная и свежая, из быстрых горных ручьёв.

— Абсолютно ничего, капитан, — сообщил он Рамиресу, когда офицер подошёл к нему. — Ничего не слышно и ничего не видно.

— Какие-нибудь следы?

— Оставлены два, может быть, три дня назад.

Рамирес умел различать «возраст» следов, но не мог в этом сравниться с сержантом Чавезом. Он вздохнул едва ли не с облегчением.

— Ну хорошо, поворачиваем обратно. Отдохните ещё пару минут и затем ведите отделение.

— Слушаюсь. Позвольте заметить, сэр.

— Говорите, Динг.

— В этом районе мы вряд ли обнаружим кого-нибудь.

— Пожалуй, вы правы. И всё-таки подождём ещё несколько дней, чтобы окончательно убедиться, — ответил Рамирес. Отчасти он был доволен тем, что после смерти Рохи они ещё ни разу не сталкивались с противником, и это заглушало тревожный голос, звучащий внутри. Эмоционально он чувствовал подъем, тогда как здравый смысл офицера и анализ ситуации должны были предупредить о появлении опасности.

Чавез тоже не обращал внимания на её симптомы. Где-то далеко-далеко, едва ли не за границами сознания, били колокола тревоги — уж слишком вокруг было тихо, напоминало тишину перед землетрясением, перед грозой при ясном небе, когда у самого горизонта вдруг появляются чёрные тучи. Однако Динг был ещё слишком молод и недостаточно опытен, чтобы заметить приближение бури. Он был способным солдатом, точно соответствовал выбранному для него месту, но находился на нём ещё недостаточно долго. И не подозревал об этом.

Однако дело ещё не кончено. Пять минут спустя он уже снова вёл за собой отделение, взбираясь на горные склоны, обходя все тропинки, идя по следу, не пересекающемуся с тем, вдоль которого они шли раньше, насторожённо оглядываясь по сторонам, готовый к любой опасности, но не замечающий далёкой угрозы, не менее очевидной и реальной.

* * *

Транспортный самолёт С-141В коснулся посадочной дорожки, на взгляд Робби, излишне жёстко, хотя солдаты, похоже, не заметили этого. Более того, почти все спали, и их пришлось будить. Джексон редко засыпал при перелётах. По его мнению, лётчику опасно приобретать такую привычку. Самолёт сбросил скорость и покатил по бетонному полю так же неуклюже, как истребитель, с трудом пробирающийся по тесной палубе авианосца. Наконец он остановился, и грузовые двери в кормовой части открылись.

— Если хотите, можете поехать со мной, капитан, — сказал майор. Он встал и накинул на плечо свой рюкзак. Тот оказался тяжёлым. — Я попросил жену пригнать сюда автомобиль.

— Как же она добралась домой?

— Взяла машину из полкового гаража, — объяснил майор. — Зато теперь мы с командиром батальона сможем по пути в Форт-Орд подробно обсудить результаты учения. Мы отвезём вас в Монтерей.

— А вы не могли бы захватить меня прямо к себе? Я постучусь в двери своего младшего брата.

— Он может оказаться на полевых учениях.

— Вечером пятницы? Я согласен рискнуть. — Истинной причиной просьбы было то, что разговор с майором стал его первой за несколько лет встречей с армейским офицером. Теперь, когда Джексон получил звание капитана первого ранга, предстояло сделать следующий шаг — стать контр-адмиралом. Если он хотел добиться этого — Робби был уверен в своих способностях, как и любой другой лётчик-истребитель, но этот этап считался на флоте самым трудным, — будет неплохо получить несколько более широкие знания. По крайней мере, это не повредит. В результате он станет опытным штабистом, а после пребывания в должности командира авианосного авиакрыла — если ему удастся занять эту должность — рано или поздно придётся снова вернуться к штабной работе.

— О'кей.

Двухчасовая поездка от базы ВВС Трэвис до Форт-Орда — тамошний аэродром был слишком мал для приёма транспортных самолётов — оказалась интересной, и к тому же ему повезло. После двух часов, во время которых он рассказывал морские истории и слушал в ответ армейские, Джексон узнал много такого, о чём и не подозревал раньше. Приехав в Форт-Орд, он выяснил, что Том как раз возвращается домой после вечера, проведённого в городе. Старший брат решил, что диван вполне его устроит. Разумеется, он не привык к таким неудобствам, но как-нибудь стерпит.

* * *

Джек прибыл в сопровождении своего телохранителя к дверям номера губернатора Фаулера точно в назначенное время. Он не был знаком с агентами Секретной службы, составляющими его охрану, но они знали о его прибытии, к тому же у него был пропуск службы безопасности ЦРУ — прямоугольник из ламинированного пластика размером с игральную карту. На пропуске были фотография и номер, но отсутствовало имя. Обычно его носили на цепочке на шее подобно талисману. На этот раз Райан показал его агентам и тут же сунул обратно в карман пиджака.

Информативная беседа была организована в виде самой драгоценной из политических традиций — рабочего завтрака. Завтраки, хотя и не такие важные с общественной точки зрения, как ленчи, не говоря уже об ужинах, по какой-то причине считались мероприятием огромного значения. За ними обсуждались серьёзные дела.

Достопочтенный Дж. (что расшифровывалось как Джонатан и не нравилось владельцу) Роберт (зовите меня просто Боб) Фаулер, губернатор штата Огайо, был мужчиной в возрасте, где-то между пятьюдесятью и шестьюдесятью годами. Подобно президенту, занимавшему сейчас Белый дом, Фаулер был раньше генеральным прокурором штата, и его деятельность, направленная на борьбу с преступностью и поддержанием правопорядка, производила немалое впечатление. На волне репутации человека, сумевшего очистить Кливленд, он попал в конгресс и оставался там в течение шести сроков полномочий. Как правило, однако, из конгресса в Белый дом попасть невозможно, а места сенаторов от штата Огайо были заняты политиками, закрепившимися там очень прочно, поэтому Фаулер ушёл из конгресса, шесть лет назад стал губернатором штата и, судя по всему, там тоже проявил себя с лучшей стороны. Но конечная цель его политической карьеры была определена ещё более двадцати лет назад, и вот теперь ему удалось выйти на финишную прямую.

Подтянутый мужчина — рост пять футов одиннадцать дюймов — с карими глазами и сединой на висках, он выглядел очень представительно. И устало. Американцы требуют многого от своих кандидатов в президенты. По сравнению с предвыборной кампанией учебный лагерь корпуса морской пехоты походил на прогулку с девушкой по парку. Райан смотрел на человека, который был старше его на двадцать лет и последние шесть месяцев жил на огромном количестве кофе и плохо приготовленной пище, подаваемой на официальных ужинах, но умевшего каким-то образом выслушивать с улыбкой глупые анекдоты, рассказываемые людьми, ему ничуть не нравящимися. Но самое поразительное, заключалось в том, что речи, произносимые им не реже четырех раз в день, всегда были интересными, свежими и волнующими для всех слушателей. К этому следует добавить, подумал Райан, что кандидат в президенты разбирался в международной политике ничуть не лучше, чем Джек в общей теории относительности Эйнштейна.

— Насколько я понимаю, вы — доктор Джон Райан, — поднял голову от страниц утренней газеты Фаулер.

— Да, сэр.

— Извините, что здороваюсь сидя. На прошлой неделе я растянул лодыжку, и она очень болит. — Фаулер указал жестом на трость, стоящую рядом. Во время утренней передачи новостей Джек не видел никакой трости. Значит, Фаулер выступал вчера с речью о согласии баллотироваться в президенты, ходил по сцене... испытывая боль, но не подал и виду. Да, мужества ему не занимать. Джек подошёл и пожал протянутую руку.

— Мне сказали, что вы исполняете обязанности заместителя директора разведывательного управления.

— Извините, губернатор, но правильное название должности — заместитель директора Центрального разведывательного управления по разведке. Это означает, что в настоящее время я возглавляю одно из главных управлений ЦРУ. Остальные три — это оперативное управление, научно-техническое и административное. Чем занимается административное управление — понятно из названия. Сотрудники оперативного управления собирают сведения старомодным способом, их можно назвать тайными агентами или шпионами, работающими в других странах. Парни из научно-технического занимаются космическими программами, спутниками и тому подобным. А мы в разведывательном управлении стараемся разобраться в материалах, которые поставляют нам оперативники и ребята из научно-технического управления. Вот этим я и занимаюсь. Должность заместителя директора по разведке, вообще-то, принадлежит адмиралу Джеймсу Гриру, но сейчас он...

— Я слышал об этом. Очень жаль. Даже его враги не подвергают сомнению честность адмирала. Не часто человека удостаивают подобного комплимента. Давайте позавтракаем вместе? — Фаулер выполнил, таким образом, первое требование политической жизни. Он был любезным и обаятельным.

— С удовольствием, сэр. Разрешите помочь?

— Нет, спасибо, я сам. — Фаулер опёрся на трость, чтобы встать. — Мне известно, что в прошлом вы служили в морской пехоте, работали брокером на бирже и преподавали историю. Я знаю также о деле с террористами, что случилось несколько лет назад. Мои люди — скажем, мои осведомители, — произнёс он с улыбкой, опускаясь на стул, — сообщили мне, что вы сделали в ЦРУ стремительную карьеру, но не смогли объяснить, каким образом. В прессе об этом тоже ничего нет. Меня это озадачило.

— Видите ли, сэр, у нас тоже есть свои тайны. Я не имею права обсуждать с вами все, что вас интересует, да и к тому же лучше спросить обо мне у других. Моя точка зрения вряд ли объективна.

Губернатор вежливо кивнул.

— Некоторое время назад вы публично поссорились с Элом Трентом, однако сейчас он отзывается о вас так лестно, что можно покраснеть от смущения. Почему?

— Об этом лучше спросить мистера Трента, сэр.

— Я так и поступил. Он не захотел говорить про это. Между прочим, вы, вообще-то, не слишком ему нравитесь.

— Я не имею права обсуждать этот вопрос. Извините, сэр. Если в ноябре вас выберут в президенты, узнаете сами. — Как объяснить, что Эл Трент помог ЦРУ организовать бегство главы КГБ, чтобы поквитаться с теми, кто заключил в концентрационный лагерь его очень близкого друга. Даже если Джек и сможет рассказать о случившемся, кто этому поверит?

— Вчера вечером вы поссорились с Бет Эллиот, да ещё как.

— Сэр, вы хотите, чтобы я занимался политическими играми, в которых ничего не понимаю, или рассказать прямо?

— Говорите прямо, сынок. Это одно из самых редких удовольствий, которое может позволить себе человек в моём положении.

Райан совершенно не обратил внимания на скрытый смысл слов Фаулера.

— На мой взгляд, поведение доктора Эллиот было высокомерным и некорректным. Я не привык, чтобы мне плевали в лицо. Может быть, мне и следовало извиниться перед ней, но и она заслуживает порицания.

— Ей нужна ваша шкура, а предвыборная кампания даже не началась, — заметил Фаулер со смешком.

— Моя шкура не принадлежит ей, губернатор. Она, возможно, сумеет её поцарапать, но не сможет получить.

— Не советую вам когда-нибудь, доктор Райан, баллотироваться на выборах.

— Поймите меня правильно, сэр, но я никогда не соглашусь подвергнуться тому, чему готовы подвергаться люди вроде вас.

— А вам нравится быть на государственной службе? Это вопрос, а не угроза, — объяснил Фаулер.

— Сэр, я занимаюсь своим делом, потому что оно представляется мне важным и потому что я считаю, что хорошо с ним справляюсь.

— Полагаете, страна нуждается в вас? — насмешливо спросил кандидат в президенты. Вопрос заставил заместителя директора ЦРУ насторожиться. — Вам будет нелегко ответить на этот вопрос, доктор Райан, правда? Если вы скажете «нет», это значит, что вам не следует занимать свою должность, потому что кто-то другой может лучше исполнить вашу работу А если ответите утвердительно, то представитесь высокомерным сукиным сыном, считающим себя лучше всех остальных. Пусть это чему-нибудь научит вас, доктор Райан. Это мой сегодняшний урок для вас. Теперь расскажите, что происходит в мире, — как вы это представляете, разумеется.

Джек достал свои записи и говорил около часа, выпив две чашки кофе Фаулер умел слушать. Вопросы, которые он задавал, всегда попадали в самую точку.

— Если я правильно вас понял, вы не знаете о намерениях Советов. Вы ведь встречались с Генеральным секретарём, не так ли?

— Видите ли... — тут Райан спохватился. — Сэр, я не могу... то есть хочу сказать, что встречался с ним пару раз на приёмах.

— Вы встречались с ним не только на приёмах, но не имеете права говорить об этом. Очень интересно. Вы действительно не политик, доктор Райан, говорите правду, прежде чем вам приходит в голову, что нужно солгать. Насколько я понял, по вашему мнению, сейчас в мире царит спокойствие.

— Были времена, когда в мире ситуация была намного хуже, губернатор, — ответил Джек, довольный тем, что они ушли от щекотливой темы.

— Тогда почему не уменьшить напряжённость, не сократить вооружения, как я предлагаю?

— Мне кажется, время для этого ещё не наступило.

— А я думаю по-другому.

— Значит, мы расходимся с вами во мнениях, губернатор.

— Так что же происходит в Южной Америке?

— Я не знаю.

— Значит ли это, что вы не знаете, чем мы там занимаемся, или вы не знаете, занимаемся ли мы там чем-то, или знаете, но вам приказали не обсуждать этот вопрос?

Он действительно рассуждает как юрист, подумал Джек.

— Как я сказал вчера мисс Эллиот, я ничего об этом не знаю. Это правда. Я уже обрисовал темы, которые мне знакомы, но обсуждать которые не имею права.

— Исходя из положения, которое вы занимаете, это представляется очень странным.

— Когда все это началось, я был в Европе на совещании руководителей разведок НАТО. К тому же я специалист по Европе и Советскому Союзу.

— Как, по-вашему, мы должны реагировать на убийство директора ФБР Джейкобса?

— Рассуждая абстрактно, нам следует активно реагировать на убийство любого из американских граждан, а в данном случае нужно принять ещё более решительные меры. Но в моём ведении — разведка, а не полевые операции.

— Активное реагирование включает, по-вашему, преднамеренное убийство?

— Если правительство приходит к заключению, что ликвидация людей является оправданной и соответствует нашим национальным интересам, такой шаг выходит за пределы юридической интерпретации убийства, верно?

— Интересное утверждение. Продолжайте, доктор Райан.

— Ввиду государственного устройства нашей страны такое решение должно быть принято... должно отражать желания американского народа, если бы у него была информация, которой располагает правительство. Поэтому конгресс осуществляет наблюдение за тайными операциями, чтобы убедиться как в том, что они направлены на достижение соответствующей цели, так и в том, что их проведение не продиктовано политическими мотивами.

— Значит, вы говорите, что такое решение зависит от разумных людей, принимающих разумное решение — совершить убийство.

— Это излишнее упрощение ситуации, но в общем — да.

— А вот я не согласен. Американский народ поддерживает смертную казнь — и это тоже неправильно. Мы роняем своё достоинство и предаём идеалы нашей страны, когда предпринимаем подобные шаги. Как вы считаете?

— Мне кажется, губернатор, что вы ошибаетесь, но я не формирую политику правительства. Я предоставляю информацию тем, кто делает это.

Голос Боба Фаулера изменился — таким его Райан ещё не слышал этим утром.

— По крайней мере, мы прояснили свои позиции. Говоря о себе, вы не ошиблись, доктор Райан. Вы действительно честный человек, однако, несмотря на молодость, ваша точка зрения отражает давно ушедшие времена. Люди вроде вас всё-таки формируют политику правительства, преломляя сделанный вами анализ в желаемом направлении. Одну минуту! — Фаулер предостерегающе поднял руку. — Я далёк от того, чтобы сомневаться в вашей честности и правдивости. У меня нет никаких сомнений в том, что вы выполняете порученную вам работу в меру своих возможностей, но только не говорите, что люди вроде вас не формируют политику государства — это сущий вздор.

Джек покраснел, почувствовал это, сделал усилие, пытаясь справиться с собой, и потерпел неудачу. Фаулер подвергал сомнению не его честность и правдивость, а то, чем Райан гордился ничуть не меньше, — его интеллектуальные способности. Ему захотелось бросить в лицо губернатору все, что он думает, но Райан сдержался.

— Теперь вы собираетесь сказать, что, если бы я знал, что знаете вы, я изменил бы свою точку зрения, так? — спросил Фаулер.

— Нет, сэр. Я не прибегаю к такой аргументации — она походит на дерьмо. Вы или верите мне, или не верите. В моих силах лишь попытаться убедить вас. Возможно, иногда я ошибаюсь, — признался Джек, успокаиваясь. — Я могу только дать то, чем владею. Вы разрешите преподать вам свой урок на сегодня, сэр?

— Валяйте.

— Мир не всегда такой, как нам хочется, однако желаниями его не изменить.

На лице Фаулера появилась насмешливая улыбка.

— Иными словами, мне следует прислушиваться к вам, даже если вы ошибаетесь? А вдруг я знаю, что вы не правы?

Далее могла последовать чудесная философская дискуссия, но Райан понял, что проиграл. Он потратил понапрасну девяносто минут. Впрочем, стоит сделать ещё одну попытку, последнюю.

— Губернатор, в нашем мире есть и хищники. Однажды я видел свою дочь в больнице умирающей, потому что люди, что ненавидели меня, пытались убить её. Мне это не понравилось, и я подумал — как хорошо, если бы ситуация изменилась. Но перемен не последовало. Возможно, тогда я получил более жестокий урок. Надеюсь, вам этого не понадобится.

— Спасибо. До свидания, доктор Райан.

Райан собрал свои бумаги и вышел.

Все случившееся походило на отрывок из Библии, сохранившийся где-то в дальнем уголке его памяти. Человек, который может стать следующим президентом, подверг Джека испытанию, и Джек провалился. Но ещё больше его беспокоила собственная реакция: ну и черт с ним. Он оправдал мнение Фаулера. Думать так — глупо.

* * *

— Просыпайся, старший брат! — раздался голос Тима Джексона. Робби с трудом приоткрыл один глаз и увидел Тима, одетого в маскировочный комбинезон и сапоги.

— Пора отправляться на утреннюю пробежку.

— Я ещё не забыл, как менял тебе подгузники.

— Сначала попробуй догнать меня. Вставай, у тебя пять минут.

Капитан первого ранга Джексон усмехнулся, глядя на младшего брата. Он был в отличной форме и к тому же эксперт по кендо.

— Ещё посмотрим, кто кого будет догонять.

Гордыня не доводит до добра, подумал капитан первого ранга Джексон десять минут спустя. Как хорошо было бы упасть и полежать хотя бы несколько секунд. Когда он начал пошатываться, Тим сбавил темп.

— Ты победил, — произнёс, задыхаясь, Робби. — Больше мне не придётся менять тебе подгузники.

— Эй, в чём дело? Мы пробежали только две мили!

— Палуба авианосца всего тысячу футов длиной.

— Да, и сейчас ты скажешь, что стальная палуба плохо влияет на твои колени при беге. Ладно, отправляйся обратно. Приготовьте завтрак, сэр. Мне осталось ещё две мили.

— Слушаюсь, сэр. — Где мои палки кендо? — подумал Робби. — Уж в кендо я всё ещё могу его победить?

Робби понадобилось пять минут, чтобы вернуться в здание офицерского общежития для холостяков. По пути ему встретилось немало офицеров, выходящих на пробежку или кончающих её. Впервые за свою жизнь Робби Джексон почувствовал себя старым. Это показалось ему несправедливым. Он был одним из самых молодых капитанов первого ранга на флоте и все ещё оставался превосходным лётчиком-истребителем. Робби не забыл, как готовить завтрак, и когда Тимми вернулся, всё было на столе.

— Не расстраивайся, Роб. Так я зарабатываю на жизнь. Зато не умею управлять самолётами.

— Замолчи и пей свой сок.

— Так где ты был?

— На борту «Рейнджера» — это авианосец. Наблюдал за проведением операций у берегов Панамы. Сегодня после обеда мой босс прибывает в Монтерей, и я должен встретиться с ним.

— Там, где взрываются все эти бомбы, — заметил Тим, намазывая гренку джемом.

— Ещё одна прошлой ночью? — спросил Робби. Ну что ж, следовало ожидать.

— Похоже, мы прикончили ещё одного главаря наркомафии. Приятно видеть, что у ЦРУ или кого-то ещё выросла, наконец, пара чугунных яиц. Хотелось бы узнать, как эти парни доставляют туда бомбы.

— Что ты хочешь этим сказать? — озадаченно произнёс Робби. Разговор внезапно повернул в опасное русло.

— Роб, я знаю — там что-то происходит. Среди парней, занимающихся этим, мой сержант.

— Тим, я совсем не понимаю тебя.

Младший лейтенант пехоты Тимоти Джексон наклонился через стол с заговорщицкой миной на лице, как любят делать молодые офицеры.

— Послушай, Роб, я знаю, что это засекречено и все такое, но, черт побери, неужели, чтобы догадаться, нужно быть таким уж умным? В данный момент там находится один из моих людей. А теперь сам подумай. Исчезает мой лучший сержант и не появляется там, куда его официально откомандировали — куда его направило армейское начальство; Он говорит по-испански. Такая же ситуация и с другими сержантами, переведёнными на новое место службы. Все уезжали от нас очень поспешно — Муньос из разведки, Леон, ещё двое. И все говорят по-испански, понимаешь? Проходит некоторое время, и в банановой стране начинаются таинственные происшествия. Ты по-прежнему считаешь, что для разгадки нужно иметь семь пядей во лбу?

— Ты говорил об этом с кем-нибудь?

— Зачем? Я немного обеспокоен судьбой Чавеза — он был моим сержантом и превосходным командиром отделения. У меня нет возражений, пусть убивает как можно больше торговцев наркотиками. Мне просто хочется узнать, как они подкладывают бомбы. Когда-нибудь это может пригодиться. Я собираюсь перейти в части специального назначения.

Флотские лётчики сбросили эти бомбы, пронеслось в голове Робби.

— Об этом у вас много разговоров?

— Когда произошёл первый взрыв, все думали о том, как здорово они это организовали. Но говорить, что там действуют наши люди? Нет. Может быть, кое-кто вроде меня и думает так, но до разговоров дело не доходит. О таких вещах не говорят, верно?

— Верно, Тим.

— Ты ведь знаком с мужиком, что занимает видный пост в ЦРУ, правда?

— Более или менее. Был крёстным отцом Джека-младшего.

— Передай ему от нас — пусть убивает как можно больше.

— Передам, — тихо ответил Робби. Да, эту операцию наверняка проводит ЦРУ.

По замыслу она должна быть совсем «чёрной», с крайне ограниченным допуском, но оказалась совсем не такой «чёрной», как им хотелось бы. Если молодой лейтенант, всего год назад закончивший академию, догадался о происходящем... Техники, занимающиеся боеприпасами на «Рейнджере», кадровики и сержанты во всей армии множество людей сумели уже проникнуть в тайну. И не все, слышавшие эти разговоры, окажутся на стороне ангелов.

— Позволь дать тебе совет, Тим. Услышишь разговоры об этом, скажи ребятам, чтобы немедленно прекратили. Стоит разойтись слухам о такой операции, и люди начнут гибнуть.

— Ну что ты, Роб, всякий, кто встретился в джунглях с Чавезом и Муньосом...

— Слушай меня, парень! Я принимал участие в боевых действиях. В меня стреляли из пулемётов, и однажды в мой «Томкэт» попала ракета. Едва не погиб мой лучший офицер радиолокационной разведки. Учти, там очень опасно, а болтовня закончится смертью многих. Запомни. Это уже не школа, здесь все всерьёз.

Тим на мгновение задумался. Да, его брат прав. А брат в этот момент раздумывал, какие действия следует предпринять и надо ли предпринимать. Роб едва не пришёл к выводу, что пусть все останется, как раньше. Но он был лётчиком-истребителем, человеком действия. По крайней мере, решил он, надо предупредить Джека, что безопасность операции сильно подорвана.

Глава 22 Разоблачения

В отличие от армейских генералов и генералов ВВС большинство флотских адмиралов не имеют в своём распоряжении личных самолётов, которые перебрасывали бы их в случае надобности, и пользуются главным образом гражданскими авиалиниями. Свита из адъютантов и шофёры, ждущие прибытия у ворот аэропортов, разумеется, несколько смягчают досаду, и Робби Джексон счёл необходимым закрепить расположение своего босса, приехав в аэропорт Сан-Хосе. Ему, конечно, пришлось подождать, пока сойдут пассажиры первого класса, потому что даже адмиралы летают в туристском.

Вице-адмирал Джошуа Пейнтер занимал в настоящее время должность заместителя начальника морских операций по войне в воздухе и был известен посвящённым под шифром «ОР-05», или просто «ноль-пять». Его ранг вице-адмирала с тремя звёздами на погонах был чудом. Во-первых, Пейнтер был честным человеком; во-вторых, всегда высказывал то, что думал; в-третьих, считал, что настоящий военно-морской флот должен находиться в море, а не плавать вдоль реки Потомак. Последним и самым вредным для репутации адмирала было то, что он являлся автором книги, а это само по себе редчайшее явление среди морских офицеров. Военно-морской флот весьма неодобрительно относится к тем из них, кто излагает свои мысли на бумаге, если только это не редкая статья по термодинамике или о поведении нейтронов в ядерном реакторе. Интеллектуал, склонный к инакомыслию, и боец в том виде вооружённых сил, который все меньше требовал мысли, становился конформистом и бюрократом, Пойнтер считал себя очевидным исключением на флоте. Рождённый в Вермонте, он был резким, раздражительным, невысок ростом, худощав, с бледно-голубыми, почти бесцветными глазами. Он не стеснялся выражать своё мнение,. причём нередко в манере весьма язвительной и желчной. Вдобавок Пейнтер был живой легендой. Он совершил свыше четырехсот вылетов над Северным Вьетнамом на нескольких типах истребителя F-4 «Фантом» и сбил два МИГа — боковая панель его самолёта с нарисованными на ней двумя красными звёздами висит на стене его кабинета в Пентагоне рядом с надписью: «Стреляй первым, чтобы не раскаиваться». Требовательный начальник, стремящийся к совершенству во всём, он старался удовлетворить нужды своих лётчиков и военнослужащих сержантского и рядового состава, в особенности последних.

— Вижу, вы получили уведомление, — заметил Джош Пейнтер, постучав пальцем по новеньким сверкающим погонам Джексона.

— Так точно, сэр.

— Кроме того, мне стало известно, что ваша тактическая схема не оправдала себя.

— Да, она могла бы сработать и лучше, — признался капитан первого ранга.

— Верно. Самое главное — не допустить противника к авианосцу. Может быть, служба в должности командира авианосного авиакрыла укрепит эту мысль у вас в голове. Я только что подписал приказ о вашем назначении, — сообщил адмирал. — К вам переходит шестое авиакрыло. После того как «Инди» уйдёт на капитальный ремонт, ваши самолёты перебазируются на «Линкольн». Поздравляю, Робби. Постарайтесь не причинять мне слишком много неприятностей в следующие восемнадцать месяцев. Итак, почему не сработала ваша тактическая схема? — спросил он по пути к автомобилю.

— «Русские» смошенничали, — ответил Робби. — Они оказались умнее, чем я ожидал.

Услышав это, адмирал рассмеялся. Несмотря на всю своюрезкость, Пейнтер обладал редким чувством юмора. Обсуждение тактических учений заняло время поездки до адмиральского дома на территории школы усовершенствования специалистов ВМФ в Монтерее, на побережье Калифорнии.

— Есть какие-нибудь новости об этих ублюдках из наркомафии? — поинтересовался Пейнтер, следуя за адъютантом, несущим вещи адмирала.

— Да, на этот раз мы им задали жару, — отозвался Джексон.

Адмирал внезапно остановился и взглянул на него.

— Что вы хотите этим сказать, черт побери?

— Я знаю, что не имею допуска к этой операции, сэр, но ведь я был там и видел, как это происходило. — Пейнтер сделал знак, приглашая Джексона войти.

— Загляните в холодильник. Попытайтесь смешать мартини, а я пока откачаю воду из трюма. И себе что-нибудь возьмите.

Робби принялся за работу. Люди, которым был поручен уход за адмиральским домом, знали вкусы Пейнтера. Себе Джексон открыл банку светлого пива «Миллер».

Адмирал скоро появился в гостиной уже без форменной рубашки и сделал глоток из стакана. Затем отпустил адъютанта и внимательно посмотрел на Джексона.

— Теперь повторите, что вы сказали, когда мы шли к дому, капитан.

— Адмирал, мне известно, что я не допущен к этой операции, но я не слепой. Я видел на экране радиолокатора, как бомбардировщик А-6 направился к побережью, и не думаю, что это простое совпадение. Тот, кто засекречивал операцию, здорово оплошал.

— Джексон, вы уж извините меня, но я просидел пять с половиной часов у самых двигателей старого «Боинга-727». Вы утверждаете, что две бомбы, которые прикончили столько главарей картеля; были сброшены с моего А-6?

— Да, сэр. А вы разве не знали?

— Нет, Робби, не знал. — Пейнтер осушил стакан и поставил его на стол. — Боже мой! Какой безумец решился сделать такую глупость?

— Но эта новая бомба, она должна была пройти... понимаете, сэр, разрешения и приказы и тому подобное... черт побери, для её применения документы должны быть оформлены в «05».

— Какая новая бомба? — едва не закричал Пейнтер, но сумел взять себя в руки.

— С корпусом, сделанным из пластика или фибергласса, — в общем, с новым корпусом. Внешне походит на самую обычную обтекаемую модель весом в две тысячи фунтов, со стандартными точками крепления приборов наведения «умной» бомбы, только она сделана не из стали или другого металла и покрашена в синий цвет под учебную бомбу.

— А-а, понятно. Вообще-то, велась работа над «невидимой» бомбой для тактического штурмовика. — Пейнтер имел в виду новый штурмовой самолёт с технологией «Стелс», разрабатываемый ВМФ. — Но, черт побери, мы провели только предварительные испытания, бомбу сбрасывали не больше двенадцати раз. Да и вся программа является экспериментальной. Для неё даже не применяется обычная взрывчатка, и вообще я собираюсь положить конец работам, потому что эта программа вряд ли стоит затраченных на неё денег. Бомбы ещё не вывозили с базы на Чайна-Лейк.

— Сэр, несколько таких бомб находилось в бомбохранилище на борту «Рейнджера». Я видел их, адмирал, трогал руками. Одну из них подвесили к бомбардировщику А-6. Я следил за полётом этого бомбардировщика, когда находился на самолёте раннего оповещения Е-2 во время флотских учений. А-6 полетел в сторону южно-американского берега и вернулся уже другим курсом. Временной фактор может быть просто совпадением, но я бы поставил на то, что никаким совпадением это не было. Когда я поднимался в самолёт, чтобы вернуться на берег, снова увидел тот же самый А-6, и к нему крепили такую же бомбу. На следующий день узнаем, что взрывом уничтожен дом ещё одного главаря наркомафии. Нет сомнений в том, что полтонны взрывчатки справится с такой задачей, а горючий корпус бомбы не оставит следов, так что никаких вещественных доказательств.

— Девятьсот восемьдесят пять фунтов октола — именно это взрывчатое вещество используют для таких авиабомб, — проворчал адмирал Пейнтер. — От дома останутся одни развалины, можете не сомневаться. Кто пилотировал бомбардировщик?

— Рой Дженсен, он командир.

— Я знаю его. Мы были вместе на... Робби, что происходит, черт побери? Начните сначала и рассказывайте. Я хочу услышать от вас все, что вы видели.

Капитан первого ранга Джексон подробно, не упуская никаких мелочей, рассказал о том, что видел на борту авианосца. На это потребовалось десять минут. Адмирал внимательно слушал и ни разу не прервал его.

— А этот «технический представитель» откуда взялся? — спросил он.

— Я не спросил его, сэр.

— Хотите пари, что его больше нет на борту «Рейнджера»? Так вот, сынок, нас поимели. Меня — да-да, меня! — тоже поимели. Проклятье! Этот приказ должен был пройти через моё управление. Кто-то пользуется моими самолётами и даже не говорит мне об этом.

Робби понял, что адмирала возмутил не сам факт бомбардировки. Нет, речь шла о существующих правилах — и о проблеме безопасности. Если бы операцию проводил флот, всё было бы сделано лучше. Пейнтер и его главный эксперт по бомбардировщикам А-6 организовали бы все так, что не было бы никаких свидетелей вроде Джексона, находившегося на Е-2. Сейчас адмирал больше всего боялся, что он и его люди окажутся виноватыми в проведении операции, навязанной сверху, в обход принятых командных структур.

— Что, если вызвать Дженсена сюда? — предложил Джексон.

— Я уже думал об этом. Шито белыми нитками. Все сразу заметят. У Дженсена могут быть крупные неприятности. Но мне нужно выяснить, откуда, черт побери, он получил этот приказ. «Рейнджер» будет находиться в море ещё дней десять, правда?

— Думаю, да, сэр.

— Это наверняка работа ЦРУ, — тихо произнёс Пейнтер. — Указание поступило сверху, но непосредственный организатор — ЦРУ.

— Если хотите, сэр, могу предложить вот что. У меня там хороший друг, и занимает он очень высокое положение. Его сын — мой крестник.

— Ну и кто это?

— Джек Райан.

— Да, я встречался с ним. Он был со мной на «Кеннеди» день или два, когда... я уверен, вы помните то плавание, Роб. — Адмирал улыбнулся. Незадолго до того, как вас подбили зенитной ракетой. К этому времени он уже перебрался на английский авианосец «Инвинсибл».

— Что? Тогда Джек был на борту? Но почему... почему он не пришёл встретиться со мной?

— Вы ведь так и не узнали, какова была цель операции, правда? — Пейнтер покачал головой, вспоминая про историю с «Красным Октябрём». — Может быть, он сможет рассказать вам об этом. Я не могу.

Робби выслушал адмирала, не задавая вопросов, и вернулся к главному делу.

— В операции, о которой мы ведём речь, задействованы и сухопутные группы, адмирал. — После этого в течение двух коротких минут он объяснил ситуацию.

— Чарли-Фокс, — произнёс Пейнтер, когда Робби закончил. Это был морской вариант выражения, первоначально возникшего в корпусе морской пехоты, приспособленный для употребления в цивилизованном обществе. Оно характеризовало запутанную военную операцию, плохо подготовленную и обречённую на неудачу. — Роберт, сейчас же отправляйтесь в Вашингтон первым рейсом, на который сумеете достать билет, и сообщите своему другу, что его операция блистательно проваливается. Господи, неужели эти клоуны из ЦРУ так ничему и не научатся? Если об этом узнают средства массовой информации — а судя по тому, что вы мне рассказали, в этом не приходится сомневаться, — произойдёт сенсационный скандал. У нас будет масса неприятностей, да и у правительства тоже. Нам это совсем ни к чему, особенно в год выборов президента, на пост которого претендует этот мудак Фаулер. И скажите Райану, что в следующий раз, когда ЦРУ захочется поиграть в солдатики, пусть хотя бы проконсультируются заранее с теми, кто в этом разбирается.

* * *

У картеля был немалый запас людей, привыкших носить оружие, и потребовалось всего несколько часов, чтобы собрать их. Руководство операцией поручили Кортесу. Он будет координировать поиски из деревни Ансерма, находящейся в центре района, где, судя по всему, действовали группы «наёмников». Кортес, разумеется, не рассказал своему шефу все, что было ему известно, и не сообщил о действительной цели операции. Картель представлял собой предприятие, члены которого сотрудничают друг с другом. Почти триста человек были доставлены машинами, грузовиками и автобусами. Этих людей отобрали из личных охранников главарей картеля. Каждый из них был неплохо подготовлен как с точки зрения выносливости, так и по владению оружием — и привык к применению силы. То обстоятельство, что они находились теперь у Кортеса, ослабило охрану главарей. Эскобедо получил таким образом заметное преимущество над остальными и возможность сейчас, пока Кортес занимается «наёмниками», выяснить, кто из его партнёров «пытается захватить власть».

Бывший полковник кубинской секретной службы намеревался преследовать американские отряды, окружить их и уничтожить. Однако спешить с этим не следовало. У Феликса были все основания полагать, что против него выступают отборные солдаты, возможно, даже американские «зелёные береты» — грозный соперник, которого он уважал. Таким образом, в рядах его людей будут немалые потери. Феликс старался угадать, сколько человек из своих подчинённых следует убить, чтобы изменить баланс сил внутри картеля в свою пользу.

Разумеется, он не посвятил собравшуюся толпу в эти планы. Жестокие люди, для которых убийства и насилие превратились в образ жизни, они привыкли потрясать оружием, подражая японским самураям в бесчисленных бездарных кинофильмах, весьма популярных в их среде. Подобно актёрам, играющим роли гангстеров, они привыкли, что все вокруг съёживаются от страха, когда всесильные, непобедимые воины картеля, вооружённые своими АК-47, торжествующе расхаживают по деревенским улицам. Комические подонки, подумал Кортес.

Да, говоря по правде, и всё остальное выглядело достаточно комически.

Впрочем, Кортесу это было лишь на руку. Забавное и увлекательное развлечение пятивековой давности, когда на привязанного медведя спускали собак. В конце концов медведь погибал, хотя и собакам часто доставалось. В то же время всегда можно найти других собак. Новые собаки получат новую подготовку, будут преданы новому хозяину... Спустя мгновение Кортес осознал, как это здорово. Он играл в игру, только медведей и собак в ней заменили люди. Такой игры не было со времён цезарей. Теперь он понимал, почему некоторые главари наркомафии стали такими, как сейчас. Неограниченная власть разрушает душу. Надо постоянно помнить об этом. Но прежде следует заняться работой.

Был установлен порядок подчинённости. Вооружённых людей он разбил на группы по пятьдесят человек. Каждой выделил район действий. Связь будет осуществляться по радио через него самого. Он же будет находиться вдали от мест боевых действий, в надёжно охраняемом доме на окраине деревни. Единственным возможным осложнением могло стать вмешательство колумбийской армии. Это взял на себя Эскобедо. М-19 и ФАРК начнут действовать в другом районе страны, таким образом армия будет занята борьбой с ними.

«Солдаты», как сразу стали называть себя эти подонки, отправились на грузовиках в горные ущелья.

«Buena suerte», — проводил Кортес их руководителей. Желаю удачи. В глубине души он, разумеется, желал им обратного. Удача не была положительным фактором в этой операции, так устраивавшей бывшего полковника. Если операция спланирована должным образом, в ней нет места везению.

* * *

В горах было тихо. Откуда-то издалека, слышал Чавез, доносился звон церковных колоколов, сзывающих верующих на воскресную литургию. Значит, сегодня воскресенье? — подумал сержант. Он не различал дней недели. Каким бы днём ни был сегодняшний, движение автомашин не было таким интенсивным, как обычно. Всё было хорошо — если не считать смерти Рохи. Они потратили мало боеприпасов, даже слишком мало — ведь вертолёт, обеспечивающий поддержку операции, через несколько дней сбросит им новый запас. Правда, лишние боеприпасы никогда не повредят. Чавез твёрдо усвоил этот урок. Счастье — это когда у тебя полный патронташ. И полная фляга. И горячая пища.

Топография долины была такова, что звуки доносились к ним с удивительной чёткостью. Поднимаясь вверх по склону гор, звуки почти не ослабевали, а горный воздух, хотя и разреженный, придавал им, казалось, ясность колокола. Чавез услышал шум грузовиков издалека и навёл бинокль на поворот шоссе в нескольких милях от них. Ему хотелось понять, что это. Страха не было. Грузовики служили мишенью, так что не давали оснований для беспокойства. Он отфокусировал бинокль, чтобы изображение было максимально чётким. Да и глаза у сержанта были исключительно зоркими. Через минуту он увидел три грузовика — вроде тех, которыми пользуются фермеры, с откидными деревянными бортами. Однако в этих грузовиках было полно людей, похоже, вооружённых. Машины остановились, и люди высыпали из кузова. Чавез толкнул спящего партнёра.

— Осо, быстро позови сюда капитана!

Меньше чем через минуту подошёл Рамирес со своим биноклем.

— Вы стоите, сэр! — проворчал Чавез. — Ложитесь, черт побери!

— Извините, Динг.

— Видите их?

— Вижу.

Спустившиеся люди пока просто топтались возле грузовиков, но не заметить у них за плечами винтовки было невозможно. Вскоре они выстроились в четыре группы и через несколько секунд исчезли в лесу.

— Им понадобится три часа, чтобы добраться до нас, капитан, — прикинул сержант.

— К этому времени мы будем в шести милях отсюда. Приготовиться к отходу.

* * *

— «Переменный», вас вызывает «Кинжал».

Рамирес услышал ответ после первого же вызова.

— «Кинжал», это «Переменный». Слышим вас хорошо.

— «Кинжал» докладывает: вооружённые люди входят в лес к юго-востоку от нашего расположения. Оцениваем их как усиленный взвод. Направляются в нашу сторону.

— Это солдаты — вопрос.

— Нет, повторяю, нет. Видно вооружение, однако нет обмундирования. Повторяю, они не в армейской форме. Готовимся к отходу.

— Поняли, «Кинжал», действуйте. Начинайте отход немедленно, связывайтесь с нами, как только сможете. Мы попытаемся выяснить, что происходит.

— Поняли, действуем. «Кинжал» закончил.

— Что там такое? — спросил один из сотрудников ЦРУ.

— Не знаю. Жаль, что здесь нет Кларка, — ответил второй. — Давай-ка посоветуемся с Лэнгли.

* * *

Джексону удалось успеть на рейс авиакомпании «Юнайтед», направляющийся из Сан-Франциско прямо в международный аэропорт «Даллес». Адмирал Пейнтер успел позвонить в Вашингтон, и ожидавший капитана первого ранга автомобиль из автобазы ВМФ доставил его в Национальный аэропорт Вашингтона, где Джексон оставил свой «Корветт». К его изумлению, спортивный автомобиль все ещё стоял на месте. Весь перелёт из Сан-Франциско Робби обдумывал ситуацию. Рассуждая абстрактно, операции ЦРУ любопытны: шпионы крадутся в сумерках и проделывают свои тёмные делишки. Вообще-то, Робби не слишком интересовала сама операция, но, черт побери, они использовали для неё военно-морской флот, а для этого им следовало поставить в известность соответствующие инстанции ВМФ. Сначала он заехал домой и переоделся. Затем позвонил по телефону.

* * *

Райан был дома и наслаждался этим. Вечером в пятницу ему удалось вернуться домой за несколько минут до приезда жены из больницы Хопкинса, а на следующий день, в субботу, он позволил себе поспать подольше обычного, чтобы избавиться от последствий, вызванных сменой часовых поясов. Остальную часть дня он играл с детьми, а затем отправился с ними к вечерней мессе, так что сумел снова как следует выспаться рядом с женой. А теперь Райан сидел за рулём маленького трактора «Джон Дир». В ЦРУ он, может, и занимал одну из руководящих должностей, но дома все ещё любил сам косить траву у себя на лужайке. Засевали и подкармливали почву наёмные специалисты, но пасторальное занятие подравнивания травы было для Джека своего рода терапией. Этим трехчасовым ритуалом он занимался каждые две недели, весной несколько чаще. Ему нравился запах скошенной травы. Если уж говорить по правде, ему нравились и запах машинного масла, исходящий от трактора, и вибрация двигателя. Впрочем, полностью отключиться от окружающей действительности он при этом всё-таки не мог. К его поясному ремню был пристегнут портативный телефон, и характерный звонок он услышал сквозь шум мотора. Джек выключил двигатель и нажал кнопку на трубке.

— Алло?

— Это ты, Джек? Говорит Роб.

— Как дела, Робби?

— Меня повысили в звании.

— Поздравляю, капитан первого ранга Джексон! Тебе не кажется, что для такого звания ты слишком молод?

— Назовём это ответным ударом — теперь лётчики начинают догонять моряков. Слушай, мы с Сисси едем в Аннаполис. Не будешь возражать, если завернём к тебе?

— Ну что ты, Робби. Приезжайте. Пообедаете с нами?

— Ты уверен, что мы не причиним вам слишком много хлопот?

— Робби, я не узнаю тебя, — удивился Райан. — С каких это пор ты стал таким робким?

— С того времени, как ты стал важным начальником.

Ответ Райана нарушил одно из важнейших правил федеральной службы связи, запрещающее употребление нецензурных выражений в эфире.

— Тогда мы приедем через час с небольшим.

— Отлично. Успею закончить лужайку. До встречи, приятель. — Райан нажал на кнопку, выключающую линию связи, и позвонил снова, на этот раз жене, находящейся дома. Может показаться странным, но этот звонок был междугородным.

Канал связи с округом Колумбия был нужен Джеку для работы. Кэти нуждалась в связи с Балтимором, а третья линия использовалась для местных телефонных разговоров.

— Алло? — ответила Кэти.

— Роб и Сисси приезжают к нам на обед, — сказал Джек жене. — Мы сможем поджарить колбаски на гриле?

— Я не успею сделать причёску, — заявила Кэролайн Райан.

— Можешь рассчитывать на мою помощь и в этом. А пока приготовь угли для гриля, пожалуйста. Минут через двадцать я закончу.

На самом деле потребовалось чуть больше тридцати. Райан загнал трактор в гараж, где он стоял рядом с «Ягуаром», и пошёл в дом, чтобы принять душ и переодеться. Кроме того, ему пришлось и побриться. Едва он успел завершить эту процедуру, как машина Джексона въехала во двор.

— Как тебе удалось добраться так быстро? — удивился Джек. Он был все ещё в рваной майке и шортах.

— Вы предпочитаете, чтобы я опоздал, доктор Райан? — спросил Робби, помогая жене выйти из машины. На крыльце появилась Кэти. Последовали рукопожатия, поцелуи, обмен новостями, происшедшими за период с последней встречи. Сисси и Кэти пошли в гостиную, а Джек и Робби достали колбаски и отправились на лужайку позади дома. Угли ещё не успели разгореться.

— Нравится быть капитаном первого ранга?

— Понравится ещё больше, когда мне будут платить столько, сколько полагается. — Повышение в звании означало, что Робби получил право носить четыре полоски капитана первого ранга, но пока получал жалованье простого кап-три. — Кроме того, меня назначили командиром авиакрыла. Адмирал Пойнтер сказал об этом вчера вечером.

— Черт побери, поздравляю! — Джек хлопнул его по плечу. — Это ещё один важный шаг вперёд, правда?

— Если я сам что-нибудь не испорчу. Флот даёт, и он же забирает обратно. В течение полутора лет я буду проходить испытательный срок. Это означает, что мне придётся отказаться от столь приятного пребывания в Пентагоне ещё до того, как истечёт положенное время, черт побери. Впрочем, — Робби помолчал и затем продолжил, но уже серьёзно, — я приехал к тебе по другой причине.

— Вот как?

— Джек, что вы делаете в Колумбии, а?

— Роб, мне ничего не известно.

— Послушай, Джек, я не прошу тебя разглашать тайну, понимаешь? Мне всё известно! Про операцию знают многие, и её безопасность под угрозой. Я знаком с вашим правилом «знать лишь то, что требуется для работы», но мой адмирал рассержен тем, что вы используете его матчасть, не поставив его в известность.

— Что за адмирал?

— Джош Пойнтер, — ответил Джексон. — Ты встречался с ним на «Кеннеди», помнишь?

— Откуда ты знаешь это?

— Из надёжного источника. Я думал об этом. Тогда велись разговоры, что «Иван» потерял подводную лодку, и мы пришли на помощь, стараясь найти её. Но потом все осложнилось, и это объясняет, почему моему офицеру радиолокационной разведки пришлось перенести трепанацию черепа, а моему «Томкэту» понадобилось три недели, прежде чем он смог снова подняться в воздух. Думаю, на самом деле всё было куда запутаннее, но дело замолчали, и в газеты ничего не попало. Жаль, что я ничего об этом не знаю. Но давай пока отложим это в сторону. А приехал я сюда вот почему: бомбы на те два дома, что принадлежали торговцам наркотиками и были взорваны, сбросил А-6Е «Интрудер», средний бомбардировщик из состава военно-морского флота США, Об этом знаю не только я. Тот, кто организовывал эту операцию, не сумел засекретить её должным образом, Джек. Кроме того, там у вас солдаты из лёгкой пехоты. Я не знаю, чем они занимаются, но многим об этом известно. Может быть, ты не можешь сказать мне, что происходит. О'кей, мне понятно, что каждый должен заниматься своими делами и не лезть в чужие, поэтому ты не имеешь права говорить об этом, но я хочу предупредить тебя, Джек, что об операции становится известно, и кое-кто в Пентагоне будет в ярости, когда узнают журналисты. Парень, задумавший эту операцию, теряет над ней контроль, и нам, военным лётчикам, дали понять с самого верха, что на этот раз флот не возьмёт на себя вину за неудачу.

— Успокойся, Роб. — Райан открыл банку пива для Робби и ещё одну — для себя.

— Джек, мы друзья, и ничто это не изменит. Я знаю, что ты никогда не сделаешь подобной глупости, но...

— Я действительно не понимаю, что происходит. Неужели этого недостаточно? На прошлой неделе я был в Бельгии и сказал им, что мне ничего не известно. Утром в пятницу побывал в Чикаго и на вопросы этого Фаулера и его советника ответил, что ничего не знаю. И тебе говорю то же самое.

Джексон задумался.

— Любого другого я назвал бы лжецом. Я знаю о твоей новой должности, Джек. Итак, ты утверждаешь это совершенно серьёзно? Речь идёт об очень важных вещах.

— Поверь мне, Роб, я не допущен к этой операции.

Джексон осушил свою банку и раздавил её в ладони.

— Так всегда бывает, черт побери, — согласился он, — там у нас солдаты, убивающие людей, их тоже, наверно, убивают, и никто ничего не знает. Господи, я чувствую себя пешкой в чьей-то игре. Понимаешь, Джек, я готов рисковать жизнью, но хочу знать почему.

— Приложу все усилия, чтобы выяснить.

— Постарайся. Значит, тебя не посвятили в происходящее там, верно?

— Меня намеренно держат в неведении, но я все равно узнаю. А ты намекни пока своему боссу.

— О чём?

— Пусть потерпит и не высовывается, пока я не свяжусь с тобой.

* * *

Все сомнения, ещё остававшиеся у братьев Паттерсон относительно того, как им поступить, были развеяны вечером в воскресенье. Их пришли проведать сестры Грейсон, сели напротив мужчин — ни у кого из обеих пар близнецов не было ни малейших трудностей, они сразу распознали, кто есть кто, — и заявили, что любят до гроба тех, кто освободил их от этого ублюдка-сутенёра. Теперь перед братьями вопрос уже стоял не только о том, чтобы выбраться из тюрьмы. Возвращаясь в камеру, они пришли к окончательному решению.

Генри и Харви находились в одной камере главным образом из соображений безопасности. Стоило их поместить отдельно друг от друга, как они тут же, просто поменявшись рубашками во время прогулки, окажутся в других камерах и сумеют каким-то образом — тюремщики не сомневались, что братья — хитрые мерзавцы, — натворить неприятностей. Дополнительным преимуществом было то, что братья не устраивали драк друг с другом — немаловажное соображение, потому что драки — обычное явление в тюрьмах. Близнецы вели себя спокойно, не причиняли хлопот и потому занимались своими делами в мире и тишине.

Тюремные здания строят таким образом, чтобы они могли выдержать любое обращение. Полы делаются из голого железобетона, поскольку коврики или плитку несложно сорвать, чтобы устроить пожар или иные неприятности. В результате гладким и твёрдым бетонным полом удобно пользоваться, чтобы точить металлические предметы. Каждый из братьев вырвал из своей кровати по железному пруту. Пока ещё никому не удалось изобрести тюремную кровать, в которой не было бы металла, а из металла нетрудно изготовить хорошее оружие. В тюрьме такие штуки называют заточками — неприятное слово, точно соответствующее страшной цели, для которой они используются. В соответствии с требованиями закона, тюрьмы не должны быть всего лишь клетками для заключённых, находящихся там подобно зверям в зверинце, и в этой тюрьме, как и во всех остальных, была мастерская. Лень — мать всех пороков, рассуждали юристы на протяжении десятилетий. То обстоятельство, что порок уже таится в сознании преступников, всего лишь означает, что мастерские предоставляют в их распоряжение материалы и инструменты, делающие изготовление заточек ещё более эффективным. Таким образом, у братьев оказалось по небольшой деревянной шпонке с желобком и изоляционная лента. По очереди Генри и Харви оттачивали свои заточки на бетонном полу, пока те не стали острыми, как иголки, — один из братьев работал, а второй стоял на стрёме, чтобы предупредить о приближающейся опасности. Прутья оказались сделанными из высококачественной стали, и точить пришлось очень долго, но у заключённых много времени. Закончив работу, братья вложили тупые концы острых лезвий в желобки деревянных шпунтов — вырезанные на фасонно-фрезерном станке, эти желобки в точности соответствовали ширине заточек. Изоляционная лента закрепила их на месте, и теперь в распоряжении каждого из братьев была шестидюймовая заточка, острая, как игла, и способная нанести глубокую рану.

Они спрятали своё оружие — заключённые умеют делать это с особой изобретательностью — и обсудили тактические стороны предстоящей операции. На любого выпускника школы, готовящей партизан или террористов, это обсуждение оказало бы глубокое впечатление. Несмотря на то, что слова были грубыми и братьям недоставало терминов, которыми пользуются эксперты по ведению партизанских действий в условиях города, они чётко спланировали задачу. Понятие скрытого подхода, важность манёвра и отвлекающих действий, а также необходимость покинуть место действий после успешного завершения операции — все это братья хорошо понимали. Во всём этом они рассчитывали на молчаливую поддержку остальных заключённых, потому что тюрьмы, хотя и являются отвратительными заведениями, где насилие — событие самое рядовое, остаются сообществами людей: там пираты находятся на самом дне, тогда как братья Паттерсон занимают весьма видное место в иерархической лестнице как крутые, но «честные» бандиты. Вдобавок все знали — с братьями лучше не связываться, что поощряло желающих им помочь и приводило в уныние осведомителей.

Помимо всего прочего, тюрьмы являлись заведениями, где строго соблюдаются правила гигиены. Поскольку преступники нередко относятся к числу тех, кто уклоняется от мытья и чистки зубов, а подобное поведение может оказаться причиной эпидемических заболеваний, регулярное посещение душа там — неуклонное правило. Братья Паттерсон очень рассчитывали на него.

* * *

— Что вы имеете в виду? — спросил мужчина с испанским акцентом мистера Стюарта.

— Я хочу сказать, что их выпустят через восемь лет. Принимая во внимание, что они убили семью из четырех человек и были пойманы с большим количеством кокаина, подобный исход следует считать просто удивительным, — ответил адвокат.

Он не любил заниматься делами в воскресенье. Особенно ему не нравилось вести разговоры с этим мужчиной в своём домашнем кабинете, когда его семья находилась на заднем дворе.

Но он согласился иметь дело с представителями наркобизнеса, поэтому приходилось мириться. Стюарт по меньшей мере десяток раз укорял себя за то, что снова соглашался защищать торговцев наркотиками, что поступил глупо, приняв первое дело и выиграв его. Первый клиент был оправдан ввиду недостатка доказательств. Управление по борьбе с наркотиками не правильно оформило ордер на арест, перепутало улики, и вообще агенты УБН вели себя, как дилетанты. Судья отказался от процесса, сославшись на юридические формальности. Этот процесс, который принёс Стюарту пятьдесят тысяч долларов за четыре дня работы, прославил его среди торговцев наркотиками, позволяющих себе бросаться деньгами — или нанимать хороших юристов. Таким людям трудно отказать. Их поведение было по-настоящему пугающим. Адвокатов, которые вызывали у них неудовольствие, они просто убивали. Да и расплачивались они щедро, так щедро, что Стюарт мог тратить время и свой немалый талант на оказание юридической помощи местным жителям, слишком бедным, чтобы платить известному адвокату. По крайней мере, таков был один из аргументов, используемых Стюартом для оправдания своего сотрудничества с этими животными, когда он лежал ночами, укоряя себя и не смыкая глаз.

— Смотрите, этим парням грозил электрический стул или самое меньшее — пожизненное заключение. Мне удалось добиться смягчения наказания до двадцати лет тюрьмы и условно-досрочного освобождения через восемь. Боже мой, да ведь это такой успех!

— Мне кажется, вы могли добиться большего, — произнёс мужчина. Его лицо было совершенно бесстрастным, лишённым всякого выражения, в голосе отсутствовали эмоции. Он казался говорящей машиной и наводил ужас на адвоката, никогда в жизни даже не стрелявшего из пистолета.

Это была вторая сторона уравнения. Они не просто наняли его. Где-то находился ещё один адвокат, дававший им советы, но не принимавший непосредственного участия. Этим он обеспечивал свою безопасность. С профессиональной точки зрения это был, разумеется, правильный шаг — запросить точку зрения второго юриста. Таким образом в некоторых случаях деятели наркобизнеса удостоверялись, что нанятый ими адвокат не заключал какой-либо сделки с представителями правительства, а это нередко случалось в странах, гражданами которых они были. И, можно сказать, имело место в данном случае.

Стюарт мог пользоваться информацией, полученной им от старшин береговой охраны, на всю катушку, чтобы добиться прекращения процесса над пиратами. По его мнению, шансы были равны — половина на половину. Стюарт был отличным, более того — блестящим адвокатом и успешно защищал своих клиентов в зале суда, но и Давидофф ничем не уступал ему, и ни один юрист в мире не мог предсказать, как поведут себя присяжные в южной Алабаме при рассмотрении такого дела. Кто бы не скрывался за кулисами, давая советы мужчине, сидящему сейчас в рабочем кабинете Стюарта, вряд ли он мог сравниться со Стюартом в зале суда. Какой-нибудь учёный-юрист, подумал адвокат, может быть, профессор, решивший пополнить своё академическое жалованье неофициальными юридическими советами. Стюарт сразу возненавидел его — или её? — причём чисто инстинктивно.

— Если я поступлю так, как вы мне советуете, мы рискуем проиграть процесс, и мои клиенты могут оказаться приговорёнными к смертной казни. — При этом, подумал Стюарт, будут разрушены карьеры старшин и офицеров береговой охраны, которые тоже нарушили закон, но совсем не с такой жестокостью, как это сделали, несомненно, его подзащитные. И этический долг адвоката заключался в том, чтобы обеспечить клиентам самую лучшую защиту в пределах закона, в пределах правил профессионального поведения юриста, но, самое главное, руководствуясь знаниями и опытом, инстинктом, который был не менее реальным и важным, хотя определить его невозможно. Вопрос об этике и долге адвоката, о том, как взвесить все три проблемы одновременно, был предметом бесконечных занятий на юридическом факультете, однако ответы, полученные в результате дискуссий в лекционных залах, похожих на театр, были всегда более чёткими, чем в реальном мире правосудия за пределами зелёных лужаек университетского кампуса.

— Но могут и оказаться на свободе.

Он рассчитывает на кассацию судебного решения в Апелляционном суде, понял Стюарт. Значит, действительно пользуется советом учёного-юриста.

— Как адвокат, я обязан посоветовать своим клиентам согласиться с условиями, предложенными прокурором.

— Ваши клиенты отклонят это предложение. Завтра утром они потребуют от вас — как звучит эта фраза? — все или ничего? — Мужчина улыбнулся подобно опасной машине. — Поступайте так, как вам говорят, мистер Стюарт. До свидания. Я найду выход, — Бесчувственная машина ушла.

В течение нескольких минут Стюарт смотрел не отрываясь на книжные полки и лишь затем протянул руку к телефону. Нет смысла ждать, лучше сделать это сейчас, пусть Давидофф узнает об этом решении. Ещё не успели объявить о договорённости между адвокатом, взявшим на себя защиту пиратов, и обвиняющей стороной, как слухи уже начали распространяться. Как воспримет это федеральный прокурор? Проще предсказать, что он скажет. Вслед за негодующим «Я считал, что мы пришли к соглашению» последует решительное «Хорошо, посмотрим, каким будет мнение присяжных». Давидофф мобилизует свои немалые способности, и юридическая битва в окружном суде превратится в эпическую дуэль. Но ведь суды для того и существуют, не так ли? Это станет захватывающей проверкой технических аспектов теории юриспруденции, но, подобно многим аналогичным случаям такого рода, она будет иметь мало общего с выяснением правоты и несправедливости и ещё меньше с тем, что произошло на борту яхты «Создатель империи». Что касается правосудия, его этот процесс не коснётся совсем.

* * *

Мюррей находился у себя в кабинете. Переселение в новый дом оказалось чистой формальностью. Он там спал — почти каждую ночь, — но видел его намного реже, чем свою служебную квартиру в Лондонском районе Кенсингтон, когда занимал должность советника по юридическим вопросам в посольстве США на Гросвенор-сквер. Такое положение казалось ему несправедливым. Особенно если принять во внимание затраты на возвращение из Лондона в округ Колумбия — город, являющийся местом пребывания правительства Соединённых Штатов, не мог обеспечить приличным жильём тех, кто в нём работает.

Секретарши Мюррея в воскресенье, разумеется, не было на службе, и ему приходилось отвечать на телефонные звонки самому. Сейчас звонил его личный телефон прямой связи.

— Мюррей слушает.

— Это Марк Брайт. У нас происходят новые события, связанные с делом пиратов, и мне кажется, что они тебя заинтересуют. Адвокат подсудимых только что говорил по телефону с федеральным прокурором и сообщил ему, что отказывается от достигнутой ранее договорённости. Сказал, что требует передачи дела в суд, Он собирается вызвать моряков береговой охраны в качестве свидетелей и потребовать прекращения дела на основании фокуса, который они выкинули. Давидофф очень обеспокоен.

— А ты как считаешь? — спросил Мюррей.

— Он говорит, что придётся начинать процесс с того обвинения, которое первоначально им предъявлялось, — преднамеренное убийство, связанное с контрабандой наркотиков. Если при этом будет нанесён тяжёлый удар береговой охране — ничего не поделаешь, такова цена правосудия. Это его слова, не мои, — подчеркнул Брайт. Подобно большинству агентов ФБР, он был тоже членом коллегии адвокатов. — На основе собственного опыта, не его, могу сказать, что ситуация весьма сложная, Дэн. Давидофф — отличный прокурор, я хочу сказать, он хорошо ведёт себя в суде, обращаясь к присяжным с обвинительной речью, но и адвокат, защищающий пиратов, этот Стюарт, ничем не хуже. Агенты местного отделения Управления по борьбе с наркотиками ненавидят его, но Стюарт, надо признать, здорово проявил себя и выиграл немало процессов. Законодательство по этому вопросу крайне запутанно. Каким будет мнение судьи? Это зависит от того, кто поведёт процесс. А как решат присяжные — зависит от поведения судьи и от того, что он им скажет. Короче говоря, исход предсказать невозможно, вроде как ставить на победителя Суперкубка по футболу ещё до того, как начнётся игровой сезон, прямо сейчас. И это не принимая во внимание, что произойдёт в апелляционном суде после завершения процесса в окружном суде. Но как дело ни обернись, морякам береговой охраны придётся плохо. Давидофф разнесёт их в клочья, когда начнётся допрос свидетелей, — он в ярости из-за того, что они поставили его в идиотское положение.

— Предупреди их о такой возможности, — произнёс Мюррей. Он верил в закон, но в правосудие верил больше.

— Повторите, что вы сказали, сэр.

— Они дали нам ключ к операции «Тарпон».

— Мистер Мюррей, — он перестал быть Дэном для Брайта, — не исключено, что мне придётся арестовать их. Вдруг Давидофф захочет созвать Большое жюри, чтобы решить вопрос о предании...

— Предупредите их, мистер Брайт. Это приказ. Полагаю, у местных полицейских есть хороший адвокат, защищающий их интересы. Рекомендуйте этого адвоката капитану Уэгенеру и его подчинённым.

Чувствовалось, что Брайт колеблется, прежде чем ответить.

— Сэр, ваш приказ может быть истолкован, как...

— Марк, я служу в Бюро уже много лет. Может быть, слишком много, — это говорили усталость и другие чувства Мюррея. — И я не хочу бездействовать и смотреть на то, как людей, оказавших нам такую помощь, за это наказывают. Им придётся предстать перед судом, рискуя попасть в тюрьму. Но, клянусь Богом, у них будут те же шансы, что и у проклятых пиратов. Мы должны помочь им, Марк. Прими это как мой приказ и выполняй его.

— Слушаюсь, сэр. — Мюррей чувствовал, как Брайт подумал, но не произнёс:

«Черт побери!».

— Теперь относительно подготовки к процессу. Тебе нужна наша помощь в чем-нибудь?

— Нет, сэр. Мы получили все результаты судебно-медицинской экспертизы: С этой точки зрения улики исключительно весомы. Анализ ДНК подтверждает, что семенная жидкость принадлежит обвиняемым, а исследования ДНК кровавых отпечатков убедительно показывают, что это кровь двух жертв. Жена бизнесмена была донором и сдавала свою кровь — мы обнаружили кварту её крови в морозильнике Красного Креста. Второй образец крови принадлежит дочери. Давидофф, возможно, сумеет добиться приговора на основании одного этого.

Сравнение ДНК быстро становилось одним из самых надёжных козырей ФБР из сферы судебно-медицинской экспертизы. Два жителя Калифорнии, уверенные в том, что им удалось совершить идеальное, без всяких улик, изнасилование, закончившееся убийством женщины, сейчас находились в камере смертников, ожидая своей очереди в газовую камеру, — и все благодаря усилиям двух биохимиков из штата ФБР, которые провели относительно недорогое лабораторное исследование.

— Если понадобится что-нибудь, звони прямо мне.

Это дело непосредственно связано с убийством Эмиля, и у меня развязаны руки. — Хорошо, сэр. Извините, что побеспокоил вас в воскресенье.

— Ничего. — Мюррей положил трубку и ухмыльнулся. Так уж и в воскресенье.

Он повернулся в своём вращающемся кресле и взглянул в окно на Пенсильвания-авеню. Превосходный воскресный день, люди прогуливаются по улице президентов, как пилигримы, останавливаясь, чтобы купить мороженое и майки у уличных торговцев. В дальней части улицы, за Капитолием, в том районе города, куда остерегались заходить туристы, находились места, где люди тоже ходили, как пилигримы и тоже останавливались, чтобы сделать покупки.

— Проклятые наркотики, — тихо пробормотал Мюррей. — Неужели мы допустим, чтобы они продолжали причинять нам такой вред?

* * *

Заместитель директора ЦРУ по оперативной деятельности тоже сидел у себя в кабинете. На протяжении двух часов поступило три радиограммы от «Переменного».

Ну что ж, нет ничего неожиданного в том, что противник предпринимает ответные меры. Он действовал быстрее и более организованно — так казалось Риттеру, — чем ожидалось, но заместитель директора ЦРУ предвидел и это. Весь смысл использования солдат из тех войск, которые он предпочёл, заключался в их превосходной подготовке к действиям на местности... и полной анонимности. Если бы Риттер подключил к операции «зелёные береты» из Центра ведения специальных боевых действий имени Джона Ф. Кеннеди, расположенного в Форт-Брэгге, штат Северная Каролина, или «рейнджеров» из Форт-Стюарта в Джорджии, или, наконец, солдат из недавно организованных частей специального назначения в Мак-Дилле, это значило бы, что пришлось бы забрать слишком много специалистов из небольших воинских подразделений. Такое не останется незамеченным. Но в армии были четыре почти полностью укомплектованные дивизии лёгкой пехоты, расквартированные далеко друг от друга, более сорока тысяч человек, разбросанных от Нью-Йорка до Гавайских островов, обладающих таким же мастерством ведения полевых операций, как и солдаты более знаменитых частей. Забрать сорок человек из сорока тысяч намного легче, и вряд ли это можно заметить. Некоторые из них погибнут. Он знал об этом, начиная операцию, и солдаты тоже знали, разумеется. Они принадлежали армии, а с потерей армейского имущества иногда приходится мириться. Это жестоко, но такова жизнь. Если бы лёгкие пехотинцы хотели жить в безопасности, ничем не рискуя, они не стали бы пехотинцами и не оставались бы добровольно каждый ещё по крайней мере на один срок и не вызвались бы для участия в операции, о которой было объявлено, что она является опасной. Это были не государственные служащие, брошенные в джунглях на произвол судьбы, а профессиональные солдаты, знавшие, на что идут.

Так убеждал себя Риттер. Но, возражал его ум, если даже ты не знаешь, что происходит на самом деле, как могут знать это солдаты?

Самой безумной частью всего этого было то, что операция развивалась в точности, как планировалось, особенно её полевая часть. Блестящее озарение Кларка, основанное на том, чтобы использовать несколько разрозненных нападений и взрывов для разжигания войны внутри картеля, начало, казалось, осуществляться. Иначе чем объяснить неудавшееся покушение на Эскобедо? Теперь главари картеля начнут мстить друг другу, в наркомафии воцарятся путаница, беспорядок и смятение, что позволит ЦРУ незаметно сойти со сцены и замести следы.

Неужели вы думаете, что это дело наших рук? — недоуменно спросит ЦРУ в ответ на вопросы журналистов, которые, Риттер не сомневался, будут заданы завтра. Более того, он не мог понять, почему расспросы ещё неначались. Но отдельные части головоломки уже распадались, вместо того чтобы объединяться в единое целое. Авианосная группа «Рейнджера» отплывает на север, продолжая свои учения во время медленного возвращения в Сан-Диего. Представитель ЦРУ покинул авианосец и направлялся домой со второй, и последней, видеокассетой.

Неиспользованные «учебные» бомбы будут сброшены в море, нацеленные на спасательные плотики как обычная часть испытания нового оружия. Никто даже не заметит, что на их применение не было получено официального разрешения, не говоря о том, что забрали бомбы с испытательного полигона ВМФ в Калифорнии без одобрения флотского командования. А если и заметят? Обычная канцелярская путаница, такое происходит постоянно. Нет, единственной нерешённой задачей остаются солдаты в джунглях. Риттер мог распорядиться об их немедленной эвакуации. Впрочем, нет. Лучше оставить их там ещё на несколько дней. Вдруг понадобится выполнить ещё какие-нибудь задания, и, пока они ведут себя осторожно, с ними ничего не случится. Противник не так уж силён.

* * *

— Ну? — спросил Циммера полковник Джоунс.

— Придётся заменить двигатель. Этот полностью вышел из строя. Форсунки в порядке, однако компрессору пришёл конец. Может быть, дома и удастся отремонтировать его, однако справиться с такой работой здесь невозможно, сэр.

— Сколько времени уйдёт на это?

— Если примемся за дело прямо сейчас, шесть часов, полковник.

— Действуйте, Бак.

Разумеется, у них были с собой два запасных двигателя. Ангар, в котором стоял вертолёт «Пейв-лоу», был слишком мал, чтобы вместить его и самолёт МС-130, обеспечивавший дозаправку в воздухе и доставивший запчасти для вертолёта. Циммер жестом показал сержанту ВВС, чтобы тот нажал на кнопку, открывающую ворота ангара. Все равно для замены двигателя требовались специальная тележка и подъёмное устройство с талями — без них турбины Т-64 не поднять.

Ворота ангара покатились по своим металлическим рельсам, и в это время на лётное поле въехал грузовичок с прохладительными напитками и закусками. Тут же его окружила толпа. В зоне Панамского канала жарко — здесь можно увидеть снег только на экране телевизоров, — и выпить что-нибудь холодное всегда приятно.

Водитель грузовичка, местный житель, приезжал сюда Бог знает сколько лет, его знали все, и он неплохо зарабатывал на жизнь.

Помимо всего прочего, он был большим любителем самолётов. За многие годы наблюдений и разговоров с техниками, обслуживающими их, он познакомился со всеми видами самолётов, находящихся на вооружении американских ВВС, и мог бы стать полезным источником разведывательной информации, если бы кому-нибудь захотелось завербовать его. Впрочем, он никогда не пошёл бы на такое — это могло принести вред его друзьям, работающим здесь. Не один раз что-нибудь портилось в его грузовичке, и неисправность тут же устранялась механиком в зелёном комбинезоне, не требовавшим никакой платы за работу, а накануне Рождества — все знали о его детях — водителя ждали подарки для него самого и сыновей. Ему даже удалось несколько раз прокатиться на американском вертолёте, причём вместе с детьми, которым он показал, как выглядит сверху их дом, расположенный за пределами американской базы. Не каждый отец может сделать такое для своих детей! Он знал, что nortoamericanos далеко не идеальные люди, но они были справедливы и щедры, если ты с ними честен, поскольку честность являлась чертой, которую они не рассчитывали увидеть у «туземцев». Это стало особенно ясно теперь, когда у них возникли трудности с прыщаволицым шутом, возглавляющим правительство его страны.

Раздавая бутылки кока-колы и сандвичи, он заметил, что в ангаре на противоположной стороне аэродрома стоит «Пейв-лоу» — огромный, грозный и по-своему очень красивый вертолёт. Ну что ж, это объясняет присутствие «Боевого когтя» — транспортного самолёта, используемого также для заправки в воздухе. Он был хорошо знаком с обоими, и, хотя, разумеется, никогда не будет рассказывать про их технические характеристики, нет ничего преступного в том, что он сообщит, что они находятся здесь, правда?

Но в следующий раз, после того как ему передадут деньги, его попросят записать время их вылета и возвращения на базу.

* * *

В течение первого часа они шли очень быстро, затем замедлили движение и перешли на обычный размеренный шаг, принимая все предосторожности. Но даже передвигаясь медленно и осторожно, при дневном свете они чувствовали себя не в своей тарелке. Хотя ниндзя могут действительно быть хозяевами ночи, день принадлежал всем, и при дневном свете научить людей охотиться намного проще, чем в темноте. Несмотря на то, что у солдат по-прежнему сохранялось преимущество над всеми, кто мог попытаться преследовать их, — даже над другими солдатами, — это преимущество намного уменьшилось из-за необходимости действовать при свете дня. Лёгкие пехотинцы, подобно профессиональным игрокам, предпочитают использовать каждую карту в колоде. При этом они сознательно избегают ситуации, при которой у них будут — как говорят спортсмены — равные шансы с противником. Дело в том, что боевые действия перестали быть спортом после того, как один гладиатор по имени Спартак принял решение убивать по собственному желанию, хотя римлянам потребовалось ещё несколько поколений, чтобы осознать это.

У всех лица были покрыты маскировочной краской, на руках, несмотря на жару, — перчатки. Они знали, что ближайшая группа, действующая в рамках операции «Речной пароход», находится в пятнадцати милях к югу, и потому все, кто мог попасться на пути, относились к категории либо невиновных, либо врагов, никак не своих, а для солдат, старающихся не выдать своего присутствия, понятие «невиновных» звучит несколько расплывчато. Их цель заключалась в том, чтобы избежать контакта с кем бы то ни было, но если им встретится кто-то, следовало сейчас же сообщить об этом.

Изменились и другие правила. Теперь они не передвигались цепочкой. Когда слишком много людей идёт по одной тропе, остаются следы. Хотя Чавез по-прежнему шёл впереди, а в двадцати метрах за ним следовал Осо, остальные солдаты передвигались, вытянувшись в линию, часто меняя направление движения, почти как футболисты, ведущие мяч, только на значительно большей площади. Скоро они начнут описывать петли, чтобы убедиться, следует ли кто-нибудь за ними. Если кому-то такое пришло в голову, его ждёт неприятный сюрприз. А пока перед ними была поставлена задача: двигаться к заранее выбранной точке, оценивая силу противника. И ждать приказа.

* * *

Лейтенант полиции редко посещал вечернюю службу в баптистской церкви Благодати, однако на этот раз изменил своему обычаю. Он запаздывал, но лейтенант был известен тем, что всегда опаздывает, хотя всюду ездит в полицейском автомобиле, оборудованном радиосвязью и без опознавательных знаков.

Он поставил автомобиль на краю площадки, отведённой для парковки машин прихожан, которая была уже заполнена, вошёл в церковь и сел на скамью в задних рядах вместе с остальными верующими. Затем он убедился, что его голос, полностью лишённый музыкального слуха, привлечёт внимание соседей по скамье.

Пятнадцать минут спустя ещё один автомобиль без опознавательных знаков остановился рядом с машиной лейтенанта. Из него вышел мужчина с монтировкой в руке, разбил стекло в передней правой дверце и принялся снимать полицейскую рацию, затем достал ружьё, прикреплённое под приборной доской, и, наконец, взял кейс с вещественными доказательствами, который лежал на полу. Меньше чем через минуту он сел в свою машину и уехал. Кейс снова найдут только в том случае, если братья Паттерсон не сдержат своего обещания. Полицейские — честные люди.

Глава 23 Игры начинаются

Утренняя процедура была точно такой же, несмотря на то, что Райан отсутствовал неделю. Его шофёр проснулся рано, сел в свой автомобиль и поехал в Лэнгли. Там он оставил свою машину, пересел в «Бьюик» и забрал документы для своего пассажира. Они были заперты в металлическом кейсе с кодовым замком и находящимся внутри устройством для их уничтожения в случае необходимости. До сих пор ещё никто не пытался напасть на «Бьюик» или тех, кто сидел в нём, но это не значило, что такое исключается. Шофёр, один из сотрудников службы безопасности ЦРУ, был вооружён пистолетом «Беретта» 92-Ф девятимиллиметрового калибра, а под приборным щитком у него был прикреплён автомат «Узи». Он прошёл подготовку вместе с агентами секретной службы и ничуть не уступал им в способности защитить своего «шефа» — так он думал о человеке, исполняющем обязанности заместителя директора ЦРУ. Шофёру хотелось, чтобы шеф жил поближе к округу Колумбия или чтобы ему платили за каждую милю, которую ему приходилось проезжать при исполнении своих обязанностей. Он проехал по внутренней петле кольцевой автодороги, опоясывающей американскую столицу, затем по «клеверному листу» развилки направился на восток, по шоссе 50 Мэриленда.

Джек Райан встал в 6.15 — по мере того как его возраст приближался к сорока, ему казалось, что он просыпается все раньше и раньше, — и последовал той же утренней процедуре, что и большинство государственных служащих. Правда, поскольку его жена была врачом, это гарантировало, что завтрак предстоит из здоровой пищи, а не из той, что ему нравилась. Что плохого в жире, сахаре и консервах, а?

К 6.55 он закончил завтрак, оделся и успел прочитать половину утренней газеты. Готовить детей к школе было обязанностью Кэти. Выходя из дома, Джек поцеловал дочь, а вот Джек-младший считал себя слишком взрослым для таких телячьих нежностей. «Бьюик» ЦРУ подъехал к дому в тот момент, когда Райан вышел на крыльцо, — с точностью, к которой стремятся авиакомпании и железнодорожные поезда.

— Доброе утро, доктор Райан.

— Доброе утро, Фил.

Как обычно, Райан сам открыл заднюю дверцу и опустился на сиденье. Сначала он закончит чтение «Вашингтон пост», с удовольствием взглянув на рисунки комиксов и отложив Гэри Ларсона до самого последнего момента. Вот в чём больше всего нуждаются сотрудники ЦРУ — в ежедневной порции «Дальней стороны», комикса, по вполне понятной причине пользующегося наибольшей популярностью в Лэнгли. Когда Райан отложил газету и открыл замок металлического кейса, автомобиль снова ехал по шоссе 50 среди множества машин, направляющихся в Вашингтон. Открыв кейс с документами, он тут же отключил механизм уничтожения с помощью пластиковой карточки, удостоверяющей его личность как сотрудника ЦРУ. Находящиеся в кейсе документы несомненно являются важными, но те, кто может напасть на автомобиль, в первую очередь захотят захватить именно Райана, а не какие-то документы. Ни у кого в ЦРУ не было иллюзий относительно способности Райана — или любого другого человека противостоять попыткам получить требуемую информацию. Теперь у него оставалось сорок минут, чтобы познакомиться с событиями, происшедшими за ночь — в данном случае на протяжении уикэнда, — и после приезда в Лэнгли задавать разумные вопросы руководителям отделов и дежурным офицерам, когда те явятся к нему с докладами.

Райан всегда читал сначала газету, потому что после этого официальные сводки ЦРУ представали перед ним в ином, более понятном свете. У него бывали сомнения относительно журналистов — нередко сделанный ими анализ оказывался ошибочным, — однако сама суть их работы мало чем отличалась от назначения ЦРУ: сбор и распространение информации, и за исключением некоторых в высшей степени технически сложных областей, являющихся тем не менее жизненно важными в таких вопросах, как контроль над вооружениями, деятельность журналистов обычно ничем не уступала, а иногда и превосходила по качеству сообщения специально подготовленных сотрудников, поступающие в Лэнгли. Разумеется, хороший иностранный корреспондент получал значительно более высокое жалованье, чем сотрудник ЦРУ, занимающий двенадцатую графу в сетке жалованья государственных служащих, и часто талант искал себе место там, где лучше платят. К тому же журналистам разрешалось писать книги, приносящие настоящие деньги, — как это сообразили многие корреспонденты, работавшие в Москве. На протяжении ряда лет Райан понял, что допуск к секретной работе означает, по сути дела, знакомство с источниками информации. Даже на занимаемом им уровне Джек часто получал сведения, мало отличающиеся по своей сути от информации, присылаемой хорошими журналистами. Разница заключалась в том, что он знал источники этой информации и мог потому оценить её надёжность. Это была трудноуловимая, но часто критически важная разница.

Первой лежала папка, содержащая сообщения о Советском Союзе. В этой стране происходила масса интересных событий, хотя никто не знал, что они означают и куда ведут. Ну что ж, превосходно. Райан и ЦРУ передавали подобную информацию в течение длительного времени, более длительного, чем ему хотелось. От них ждали чего-то иного. Подобно этой Эллиот, подумал Джек, ненавидевшей ЦРУ за его деятельность — впрочем, такими делами управление больше не занималось — и одновременно ожидавшей, что ЦРУ всезнающе и всесильно. Когда они, наконец, очнутся и поймут, что предсказывать будущее для разведки ничуть не легче, чем для хорошего спортивного корреспондента заявлять, кто будет играть в финале бейсбольного сезона? Даже сейчас, после того как положение стало более определённым, в восточном дивизионе три команды шли во главе таблицы почти с одинаковым количеством набранных очков. Только букмекеры могли разобраться в этом. Как жаль, подумал Райан, что в Лас-Вегасе не принимают ставки на членство в советском политбюро, или на гласность, или на то, как решится «национальный вопрос». В этом случае у него было бы больше ясности. К моменту, когда автомобиль выехал на кольцевое шоссе, Райан читал материалы из Латинской Америки. Действительно, какой-то наркобарон по имени Фуэнтес был взорван бомбой.

Так ему и надо, мелькнуло в голове Райана, но он тут же спустился на землю. Плохо было совсем не то, что его убили. Райана беспокоила мысль, что один из главарей наркомафии погиб от американской авиабомбы. Именно за это ненавидела ЦРУ Элизабет Эллиот, напомнил себе Джек. Исполнение роли судьи, присяжных и палача одновременно. Подобная реакция никак не связана с понятиями справедливости и несправедливости. Для неё главным является политическая целесообразность. Политики больше беспокоились о вопросах, чем о принципах, однако рассуждали так, словно это одно и то же.

Господи, у тебя прорывается цинизм, обычный для утра понедельника, верно?

Каким образом, черт побери, узнал все это Робби Джексон? Кто организовал операцию? Что произойдёт, если о ней станет известно?

Или ещё лучше: а стоит ли мне думать об этом? Если да, то почему? А если нет, почему нет?

Это связано с политикой, Джек. Каким образом твоя работа оказалась связана с политикой? Разве политика имеет к ней какое-нибудь отношение?

Как случается со многими, эта тема могла бы стать превосходным предметом философских дискуссий, для которых образование Райана в колледже ордена иезуитов великолепно его подготовило и к которым привило вкус. Но данная проблема не относилась к изучению абстрактных принципов и гипотетических проблем. От него могут потребовать ответа. Что, если член Специального комитета задаст ему вопрос, на который придётся дать ответ? Такое может случиться каждую минуту. Отложить ответ на подобный вопрос можно лишь на то время, которое потребуется, чтобы приехать из Лэнгли в Капитолий.

И если Райан солжёт, его ждёт тюрьма. Это являлось негативным аспектом продвижения по службе.

Более того, если он честно ответит, что не знает, ему могут не поверить ни члены комитета, ни присяжные в суде. Даже честность не обеспечивает надёжной защиты. Не смешно ли?

Джек посмотрел через стекло на храм мормонов, мимо которого они проезжали, в том месте, где кольцевое шоссе соединяется с Коннектикут-авеню. Поистине странное здание с мраморными колоннами и позолоченными шпилями, придающими ему известное величие. Вера, представленная этим зданием, казалась удивительной католику Райану, но те, кто придерживался её, были честными и работящими людьми, всей душой преданными своей стране, потому что они верили в принципы, которые отстаивала Америка. А ведь это, в конце концов, самое главное, правда?

Или ты отстаиваешь что-нибудь, или тебе все безразлично, подумал Райан. Любой дурак может выступать против всего подобно капризному ребёнку, отказывающемуся от фруктов, которые он даже не пробовал. Здесь сразу было ясно, к чему стремятся эти люди. Мормоны платили своей церкви десятую часть всех получаемых доходов, и на эти деньги она воздвигла вот этот монумент, прославляющий их веру, совсем как средневековые крестьяне, выделявшие средства из своих скудных заработков на строительство величественных соборов, причём по той же самой причине. Крестьян забыли все, кроме Бога, в которого они верили, а соборы живое доказательство их веры — остались, возносясь к небу в своей гордой красоте, и по-прежнему использовались для той цели, ради которой их построили.

Кто сейчас помнит политические проблемы того времени? Аристократы со своими замками превратились в прах, королевские династии почти все вымерли, и все, что осталось от тех веков, — это памятники религии, вере во что-то более важное, чем телесная оболочка человека, выраженной в камне и созданной человеческими руками. Разве существует лучшее доказательство того, что действительно имеет значение? Райан знал, что не ему пришла впервые в голову эта мысль, далеко не ему, однако нечасто человек осознает Истину с такой поразительной ясностью, как в это утро понедельника произошло с Райаном. Он понял, что практическая целесообразность в отличие от принципиальных соображений является малозначащим, преходящим и в конечном итоге бесполезным предметом. Райан все ещё не решил, что следует предпринять, он знал, что его действия, вполне возможно, будут зависеть от других людей, однако теперь он не сомневался, чем нужно руководствоваться при выборе своих действий. Пока этого достаточно, решил он.

Пятнадцать минут спустя автомобиль въехал в Лэнгли, обогнул здание и нырнул в гараж. Райан уложил документы в стальной кейс и поднялся на лифте на седьмой этаж. Нэнси уже включила кофеварку у него в кабинете. Через несколько минут прибудут начальники отделов и начнётся утреннее совещание. У него оставалось немного времени для размышлений.

То, что казалось ему достаточным на кольцевом шоссе, рассеялось в стенах кабинета. Теперь он понял, что должен действовать, и, хотя будет руководствоваться принципами, поступать нужно, рассчитав все с тактической точки зрения. А у Райана не было ключа к разгадке.

Начальники отделов пришли в назначенное время, и началось совещание.

Подчинённые заметили, что исполняющий обязанности заместителя директора по разведке как-то странно замкнут в себе и молчалив. Обычно он задавал вопросы и не упускал случая пошутить. На этот раз только кивал и отделывался односложными замечаниями. Ну что ж, может быть, у него был неудачный уик-энд.

* * *

Утром в понедельник содержащиеся в тюрьме вызывались в суд, встречались с адвокатами и появлялись перед судом присяжных. Поскольку обвиняемые имеют право предстать перед присяжными в лучшем виде, чтобы оказать на них благоприятное впечатление, для заключённых в тюрьме Мобиля утром понедельника отводилось время принять душ.

В соответствии со всеми законами тюремной жизни самым главным тут была безопасность. Открылись двери камер, и заключённые, в сандалиях и с полотенцами вокруг пояса, направились в конец коридора под бдительным оком трех надёжных охранников. Утренние разговоры были обычными: ворчали, шутили, иногда переругивались. Предоставленные самим себе во время прогулки или приёма пищи, заключённые тяготели к представителям своей национальности, однако тюремное начальство запрещало сегрегацию при размещении в камерах. Охранники знали, что в результате там процветало насилие, но юристы, пишущие законы, руководствуются принципами, а не действительностью. К тому же, если кого-нибудь убивают в тюрьме, вина ложится на тюремную охрану. Из всех сотрудников правоохранительных ведомств тюремные охранники были самыми циничными. Полицейские избегали их, считая охранников обычными тюремщиками, заключённые ненавидели, да и свободные граждане не относились к ним с уважением. Охранники не слишком уважали свою работу и заботились прежде всего о личной безопасности. Для служащих тюрем страх был вполне оправданным. Смерть заключённого являлась серьёзным делом вне всякого сомнения — начиналось тщательное расследование, проводимое тюремным начальством, полицией и в некоторых случаях федеральными властями. Однако жизнь преступника значила куда меньше, чем жизнь охранника, — по крайней мере, для самих охранников.

Несмотря на это, они прилагали все усилия. Охранники были главным образом опытными людьми и знали, что им следует ожидать. То же самое относилось, разумеется, к заключённым, и потому события, происходящие в тюрьмах, по своей сути мало отличались от того, что происходит на поле боя или в тайных войнах между разведслужбами. С течением времени менялись методы ведения действий и контрмеры, что приводило к разработке новых тактических приёмов. Заключённые отличались друг от друга: одни были хитрее других, а некоторые — прямо-таки гениальны. Но основная масса, особенно молодые, была запуганными смиренными людьми, и цель у них была та же, что и у охранников, — выжить в опасном, окружении. Каждая группа заключённых требовала своего подхода, и потому к охранникам предъявлялись жёсткие требования. В такой обстановке избежать ошибок было невозможно.

Полотенца повесили на крючки с номерами. У каждого заключённого был собственный кусок мыла, и под пристальным взглядом охранника они прошли голыми — в душевое отделение, где их ждали двадцать «дождиков». Охранник следил за тем, чтобы у заключённых не было с собой оружия. Но он оказался молодым и ещё не знал, что по-настоящему опытный преступник всегда найдёт, где его спрятать.

Генри и Харви выбрали душ напротив пиратов, которые по глупости остановились на месте, где охранник, стоящий у двери, не мог их видеть. Братья обменялись удовлетворёнными взглядами. Эти ублюдки считают себя королями, но с головами у них, не все в порядке. В данный момент оба брата испытывали определённое неудобство. Деревянные шпонки толщиной в три, четверти дюйма были обмотаны изоляционной лентой, но края их были острыми, и, чтобы пройти через душевую нормальным шагом, потребовалась немалая сила воли. Больно... Тут же хлынула горячая вода, и душевая стала наполняться паром. Братья Паттерсон намылили себе определённое место, чтобы легче было извлечь заточки, часть которых внимательный наблюдатель все равно мог бы заметить, но они знали, что в дверях душевой будет стоять новичок. Харви кивнул паре заключённых, что стояли у входа в отделение. Действие началось с обычного импровизированного диалога.

— А ну отдай моё мыло, сволочь!

— ... твою мать, — последовал ответ, подготовленный заранее.

За ним удар, затем ответный.

— Прекратите немедленно, черт побери! — крикнул охранник.

И тут же в драку ввязались ещё двое: один, кому было известно, в чём дело, другой, молодой, впервые отбывающий срок в тюрьме, знал лишь, что надо постараться защитить себя. Наступила цепная реакция, и схватка разгорелась по всей душевой. Охранник, стоявший у двери, выскочил в коридор, призывая на помощь.

Генри и Харви повернулись с заточками, скрытыми в ладонях. Рамон и Хесус наблюдали за дракой, уверенные, что им ничто не угрожает. Они не подозревали, что всё было хорошо организованным спектаклем.

Харви взял на себя Хесуса, а Генри — Рамона.

Хесус даже не предполагал нападения, только заметил, что к нему приблизилась коричневая фигура, как вдруг почувствовал удар в грудь, затем другой. Он опустил голову и увидел, что из раны бьёт струя крови — с каждым ударом сердца она становилась все больше, затем коричневая рука нанесла третий удар — и рядом с двумя струями крови хлынула третья. Охваченный паникой, он попытался зажать рану рукой, чтобы остановить кровотечение, не подозревая, что от этого кровь поступает в перикардиальную сумку и смерть наступает от остановки сердца. Завалившись назад, он соскользнул по стене на пол и умер, даже не успев осознать почему.

Генри был сообразительнее брата и решил умертвить своего противника быстрее. Рамон сам облегчил ему задачу — заметив приближающуюся опасность, он отвернулся. Генри прижал его к выложенной плитками стене и вонзил заточку в висок, где, как он знал, кость была хрупкой и тонкой, как яичная скорлупа.

Вонзив заточку, он пошевелил ею из стороны в сторону и вверх и вниз. Рамон забился, как рыба, пойманная на крючок, и через несколько секунд ослаб, безвольно опустился на пол, словно тряпичная кукла.

Каждый из братьев вложил оружие в руку жертве друг друга — беспокоиться об отпечатках пальцев в душе не приходилось, — затем они подтолкнули мёртвые тела поближе одно к другому и вернулись в свои душевые отсеки, где принялись усердно намыливаться, чтобы смыть кровь, которая могла брызнуть на них. К этому времени все в душевой пришло в порядок. Двое заключённых, повздоривших из-за куска мыла, пожали руки, извинились перед охранником и продолжили утреннее омовение.

В помещении по-прежнему клубился пар, и братья Паттерсон все ещё тщательно мылись. Чистота особенно близка к благочестию, когда речь заходит о том, чтобы смыть улики. Через пять минут поток воды прекратился, и заключённые вышли из душевой, Охранник снова пересчитал их (самое главное для тюремных охранников — это уметь считать) и обнаружил, что двух не хватает. Остальные восемнадцать принялись вытираться насухо, дурачась и хватая друг друга за зад, как это принято у заключённых в мужской среде. Охранник заглянул в душевую и собрался было выкрикнуть что-то по-испански — этот язык он освоил в школе, — как увидел на полу, под облаком пара, что-то похожее на лежащее тело.

— Черт побери! — Он повернулся и крикнул остальным охранникам, чтобы они вернулись. — Никому не двигаться! — завопил он, глядя на заключённых.

— В чём дело? — послышался чей-то голос.

— Эй, приятель, через час я должен быть в суде, — напомнил другой.

Братья Паттерсон вытерли насухо тело, надели сандалии и спокойно ждали, что будет дальше. Другие на их месте обменялись бы удовлетворёнными взглядами — ведь только что в присутствии охранника, стоявшего в пятнадцати футах, они совершили идеальное двойное убийство, но близнецам этого не требовалось. Каждый знал, о чём думает другой: свобода. Они сумели избавиться от обвинения в одном убийстве, совершив ещё два. Братья знали, что полицейские выполнят данное ими слово. Тот лейтенант был справедливым полицейским, а справедливые полицейские держат слово.

* * *

Известие о смерти пиратов распространилось с такой быстротой, что ею могла бы гордиться любая служба новостей. Лейтенант сидел за своим столом и писал объяснительную записку, когда ему сообщили об этом. Он кивнул и продолжил унизительную работу, пытаясь объяснить, как преступники сумели проникнуть в его полицейский автомобиль и украсть дорогую рацию, кейс и, что хуже всего, ружьё.

Из-за последнего пришлось заполнять массу всяких бланков.

— Наверно, это Бог предупреждает тебя, что лучше оставаться дома и смотреть телевизор, — заметил другой лейтенант.

— Как тебе не стыдно, несчастный агностик, ты ведь знаешь, что я наконец решил... о-о, чёрт побери!

— Ещё какие-нибудь неприятности?

— Дело Паттерсонов. В кейсе были заперты все пули, я забыл вынуть их. Они пропали! Дьюэйн, пропали все пули! Записи эксперта, фотографии, все!

— Прокурор будет в восторге, приятель. Этим ты выпустил братьев Паттерсон на свободу.

Но результат стоил этого, мог сказать, но промолчал лейтенант полиции.

* * *

Стюарт, сидя в своём кабинете в четырех кварталах от полицейского управления, положил телефонную трубку и вздохнул с облегчением. Ему следовало стыдиться этого чувства, разумеется, он знал это, однако на этот раз не мог заставить себя оплакивать бывших клиентов. Стюарт скорбел по системе, из-за которой они погибли, но не из-за их смерти. Жизнь Рамона и Хесуса, совершенно очевидно, никому не была на пользу.

Через пятнадцать минут федеральный прокурор сделал заявление, в котором выразил своё возмущение по поводу того, что подследственные, находящиеся в федеральной тюрьме, погибли таким образом и что по этому вопросу соответствующими федеральными властями будет проведено расследование. Он добавил, что надеялся добиться смертного приговора законными методами, но смерть в соответствии с законом резко отличается от смерти от руки неизвестного убийцы. В общем, это было превосходное заявление, успевавшее к полуденным и вечерним новостям, и это радовало Эдварда Давидоффа даже больше, чем смерть пиратов. Проигрыш этого процесса мог положить конец его стремлению занять место в сенате. Теперь всем станет ясно, что справедливость восторжествовала, и его заявление, его лицо будет ассоциироваться с торжеством справедливости. Это было почти так же хорошо, как и успешное окончание процесса со смертным приговором убийцам.

* * *

В комнате присутствовал, разумеется, адвокат братьев Паттерсон. Они никогда не беседовали с полицейскими без своего адвоката — по крайней мере, так он считал.

— Эй, парни, — произнёс Харви, — ко мне никто не приставал, и я не приставал ни к кому. Я слышал звуки потасовки, вот и все. Больше ничего мне неизвестно. Когда слышишь, что кто-то дерётся, лучше всего даже не смотреть в ту сторону, понимаете? Гораздо лучше ничего не знать.

— Мне кажется, что мои клиенты ничем не могут помочь в проведении вашего расследования, — обратился к детективам адвокат. — А вы исключаете возможность того, что они убили друг друга?

— Мы не знаем этого. Сейчас мы всего лишь расспрашиваем тех, кто находился там в это время.

— Следовательно, насколько я понимаю, вы не собираетесь обвинять моих клиентов в том, что они имеют какое-то отношение к этому достойному сожаления инциденту?

— В данный момент — нет.

— Очень хорошо, я прошу, чтобы всё это было записано в протоколе. Прошу также записать, что мои клиенты не имеют сведений, относящихся к вашему расследованию. Наконец, прошу записать и это: вы не будете допрашивать моих клиентов иначе, как в моём присутствии.

— Хорошо, сэр.

— Спасибо. Теперь, с вашего разрешения, мне хотелось бы поговорить со своими клиентами наедине.

Беседа адвоката с братьями Паттерсон продолжалась примерно пятнадцать минут, и после неё адвокат узнал, что произошло. Это не значит, что он узнал в юридическом смысле слова или в любом смысле, имеющем отношение к юридической этике, — но всё-таки узнал. Разумеется, принимая во внимание каноны юридической этики, он не сможет предпринять никаких действий, основывающихся на догадках, не нарушив клятвы служащего суда. Поэтому он сделал то, что мог. Адвокат написал новое обращение в суд с ходатайством о прекращении дела в связи с новыми обстоятельствами. К концу дня он получит дополнительные доказательства того, что ещё не было ему известно.

* * *

— Доброе утро, мистер Мур, — произнёс Райан.

— Привет, Джек. У меня совсем мало времени. Через несколько минут я уезжаю из города.

— Сэр, если кто-нибудь спросит меня, что за чертовщина происходит в Колумбии, что мне ответить?

— Мы ведь старались не допускать вас к этой операции, правда? — спросил судья Мур.

— Да, сэр.

— Я получил приказ поступить так. Вы можете сами догадаться, от кого исходит этот приказ. Так вот, могу сказать вам следующее: ЦРУ никого не взрывало, ясно? Мы проводим там операцию, но не подкладываем бомбы в автомобили.

— Рад слышать это, мистер Мур. Откровенно говоря, я и сам сомневался, что мы занялись взрывами бомб в автомобилях, — небрежно заметил Райан.

Черт побери! Неужели и судья тоже замешан в этом?

— Таким образом, если меня вызовут в Капитолий, я должен сказать им это, верно?

Судья Мур, улыбаясь, встал из-за стола.

— Вам придётся привыкать к общению с ними, Джек. Это непросто и частенько не так уж приятно, но, мне кажется, вы увидите, что, по крайней мере, они занимаются делом лучше, чем Фаулер и его компания, если судить по тому, что мне стало известно сегодня утром.

— Да, это могло бы пройти достойнее, сэр, — согласился Райан. — Насколько я знаю, в прошлый раз инструктаж проводил адмирал. Видимо, мне следовало поподробнее расспросить его, прежде чем лететь в Чикаго.

— Мы не рассчитываем на ваше идеальное поведение, Джек.

— Спасибо, сэр.

— А сейчас мне нужно успеть на самолёт, вылетающий в Калифорнию.

— Желаю вам благополучного приземления, мистер Мур, — сказал Джек и покинул кабинет. Он вошёл к себе и запер дверь, прежде чем позволил бесстрастной маске исчезнуть с лица.

— Боже мой! — вздохнул он. Если бы судья Мур солгал просто и бесхитростно, ему было бы легче. Но все произошло по-другому. Ложь была обдумана и подготовлена заранее. Мы не подкладываем бомбы в автомобили.

Это верно. Самолёты ВМФ сбрасывают бомбы по вашему приказу.

Как же теперь поступить, Джек?

Этого он не знал, но впереди был целый день, полный беспокойства.

* * *

Если у них и оставались ещё сомнения, они исчезли к рассвету понедельника.

Люди, пришедшие в горы, не ушли. Они провели ночь в своём базовом лагере, в нескольких милях к югу, а сейчас Чавез слышал, как они бродят в джунглях. Он услышал даже один выстрел, но целью не был никто из солдат его отделения. Может быть, стреляли в оленя или стрелявший поскользнулся и случайно нажал на спусковой крючок. Ситуация становилась зловещей.

Отделение заняло оборонительную позицию. Солдаты хорошо укрылись, просматривались зоны ведения огня, однако в целом позиция не казалась удобной.

По пути сюда солдаты наполнили фляги, источник водоснабжения находился далеко; их преследователи станут искать их в другом месте. Они также решат, что солдаты укрылись на возвышенности, однако место, где находилась позиция, почти не уступало вершине. Та сторона, что находилась над ними, поросла густым лесом, и незаметно приблизиться оттуда будет трудно. Противоположная сторона, на уходящем вниз склоне, тоже была полна препятствий, а тропы, ведущие к командной высоте, просматривались с позиции отделения, так что при необходимости сменить место солдаты могли выбрать наиболее удобную. Рамирес умел выбирать позиции и хорошо знал местность. Сейчас им приказали избегать столкновения, насколько это возможно, если невозможно — нанести мгновенный удар и отойти. Это также значило, что Чавез и его товарищи больше не были единственными охотниками в лесах. Никто из команды не признался бы, что испытывает страх, но их бдительность удвоилась.

Чавез находился за пределами оборонительного периметра, занимая наблюдательный пост. Отсюда открывался наиболее вероятный путь подхода к расположению отделения и вела скрытая тропа на случай, если он захочет сменить позицию. Гуэрра, сержант-оперативник, расположился рядом с ним. Рамирес принял решение держать оба пулемёта возле себя.

— Может быть, они всё-таки уйдут, — шёпотом выразил своё желание Динг.

Гуэрра фыркнул.

— Мне кажется, приятель, мы слишком часто дёргали их за хвост. Теперь нам лучше бы поискать глубокую нору.

— Судя по звукам, они остановились, чтобы перекусить. Интересно, сколько времени у них уйдёт на это?

— А мне сдаётся, опять же судя по звукам, что они прочёсывают лес вверх и вниз словно метлой. Если я прав, мы увидим их вон на том перевале, потом они спустятся в ту маленькую лощину и пройдут прямо перед нами. — Похоже, Пако, ты прав.

— Нам нужно сменить позицию.

— Лучше сделать это ночью, — ответил Динг. — Теперь, когда мы знаем, чем они занимаются, будем всякий раз уходить с их пути.

— Может быть. Похоже, пойдёт дождь. Как по-твоему, а вдруг они уйдут домой, вместо того чтобы макнуть вроде нас, дураков?

— Через час или два станет ясно.

— Видимость во время дождя сразу ухудшится.

— Это верно.

— Смотри! — показал Гуэрра.

— Вижу. — Чавез навёл бинокль на далёкий край леса и тут же увидел двоих и меньше чем через минуту ещё шестерых людей. Даже на расстоянии в несколько миль было видно, что они устали и тяжело дышат. Один мужчина остановился и приложил ко рту бутылку — пиво? Господи, подумал Динг, прямо на открытом месте, стоя, словно ему нравится играть роль цели. Кто эти подонки? Одеты как все, ничего маскировочного, только ремни, как у него самого. А вот вооружены явно автоматами АК-47, главным образом со складными прикладами.

— «Шестой», вызывает дозор.

— «Шестой» слушает.

— Вижу восемь... нет, десять человек, вооружённых «Калашниковыми», в полумиле на восток и вниз по склону холма два-ноль-один. В данный момент ничем не занимаются, просто стоят.

— Куда смотрят, вопрос.

— Не могу ответить определённо, сэр.

— Держите меня в курсе событий, — распорядился капитан Рамирес.

— Будет исполнено, сэр. Конец связи. — Чавез выключил рацию и снова поднял бинокль.

Один из людей жестом указал на вершину холма. Трое других повернулись и без всякого энтузиазма пошли в том направлении.

— В чём дело? Малютка не хочет отдать мне этот проклятый холм? — пробормотал Динг. Гуэрра не знал, что Чавез цитировал своего первого взводного сержанта из Кореи. — Мне кажется, Пако, они устали.

— Хорошо бы. Может, тогда они разойдутся по домам.

Они действительно устали. Трое посланных на вершину холма не спешили подняться туда. Когда, наконец, достигли вершины, крикнули сверху, что никого не видят. Остальные, оставшиеся у подножия, стояли, ничего не предпринимая, как идиоты, подумал удивлённо Чавез. Уверенность — важная черта солдата, но у этих людей не было уверенности, и они не были солдатами. К тому времени, когда трое поднимавшихся на вершину прошли половину спуска, тучи закрыли солнце. Почти сразу после этого пошёл дождь. На западном склоне горы образовался мощный фронт кучевых облаков, предвещающих сильную тропическую грозу. Через пару минут после начала дождя сверкнула молния. Она ударила в самую вершину, где только что были трое людей противника. Молния застыла на удивительно долгий отрезок времени, подобно пальцу разъярённого божества. Затем засверкали новые молнии и хлынул настоящий ливень. Если раньше видимость была неограниченной, сейчас она уменьшилась до четырехсот метров, то увеличиваясь, то сокращаясь, по мере того, как проносились матовые непрозрачные завесы дождя. Чавез и Гуэрра обеспокоенно посмотрели друг на друга. Их задачей было наблюдать за обстановкой и внимательно слушать, а теперь они мало что видели и почти ничего не слышали.

Когда гроза кончится, их положение станет ещё хуже — все вокруг промокнет.

Мокрые листья и сучки не будут шуршать, когда по ним пройдёт человек.

Повышенная влажность поглотит звуки. В результате неумелые клоуны, за действиями которых они наблюдали, смогут незамеченными приблизиться к наблюдательному посту. С другой стороны, если отделению нужно сменить позицию, оно сможет сделать это гораздо быстрее и без особого риска быть обнаруженным по той же причине. Окружающая среда, как это обычно случается, занимала нейтральную позицию, давая преимущество лишь тем, кто знал, как воспользоваться им, а иногда уравновешивая силы обеих сторон.

Гроза продолжалась всю вторую половину дня, сбросив на землю не один дюйм воды. Однажды молния ударила всего в сотне ярдов от сержантов. Такое случилось с ними впервые. Сверкание молнии, ударившей совершенно неожиданно, и грохот впечатляли не меньше артиллерийского обстрела. А вообще-то, было мокро, холодно и неуютно. Температура упала до пятнадцати градусов.

— Динг, впереди слева, — послышался быстрый шёпот Гуэрры.

— Черт побери! — Чавезу не понадобилось задумываться над тем, как им удалось подойти так близко. В ушах у солдат ещё звенело от раскатов грома, все вокруг пропиталось влагой — поэтому меньше чем в двухстах метрах они увидели двух мужчин.

— «Шестой», докладывает дозор. Двести метров от нас к юго-востоку двое, доложил Гуэрра капитану. — Будьте наготове.

— Понял, мы готовы, — ответил Рамирес. — Сохраняйте спокойствие.

Вместо ответа Гуэрра нажал на клавишу передачи. Чавез двигался очень медленно, выдвинув автомат в удобное для стрельбы положение и убедившись, что оружие на предохранителе, но держа большой палец наготове. Он знал, что заметить их практически невозможно, они почти невидимы, скрыты травой и зарослями молодых деревьев. Лица их покрыты маскировочной краской, и даже с расстояния в пятьдесят футов солдат не отличить от окружающей местности. Важно не двигаться, потому что человеческий глаз очень чуток к малейшим движениям, но если лежать неподвижно — как сейчас, — они невидимы. Это было наглядной демонстрацией того, почему армия приучает солдат к дисциплине. Обоим сержантам хотелось, чтобы на них были маскировочные комбинезоны, к которым они привыкли, но думать об этом, они понимали, слишком поздно. К тому же их форма цвета хаки стала коричневой от дождя и грязи. Им не требовалось говорить — с молчаливого согласия каждый следил за своим сектором, чтобы не приходилось особенно поворачивать голову. Они знали, что могут переговариваться, но только шёпотом, да и то, когда это совсем необходимо.

— Слышу что-то сзади, — прошептал Чавез спустя десять минут.

— Посмотри, — ответил Гуэрра.

Динг не спешил, ему понадобилось больше тридцати секунд, чтобы повернуть голову и тело.

— Ага. — Он увидел, что несколько человек раскладывают на земле походные одеяла. — Готовятся к ночёвке.

Теперь им стало ясно, что происходит. Люди, за которыми они наблюдали, продолжили патрулирование и остановились на ночёвку таким образом, что окружили наблюдательный пункт. Теперь солдаты насчитали больше двадцати человек.

— Нам предстоит весёлая ночь, — прошептал Гуэрра.

— Это точно. А мне так хочется помочиться. — Динг тут же понял, что шутка никуда не годится. Он посмотрел на небо. Дождь ослаб и едва моросил, но небо было по-прежнему затянуто облаками. Стемнеет раньше обычного, часа через два.

Противникрасположился на ночь тремя группами. Это было неглупым решением, но каждая группа развела костёр для приготовления пищи, что демонстрировало отсутствие опыта. Кроме того, они громко разговаривали, шумели, словно сидели за ужином в деревенском трактире. Чавезу и Гуэрре их поведение было на руку теперь они могли пользоваться рацией.

— «Шестой», вызывает дозор.

— «Шестой» слушает.

— «Шестой», у нас... — Чавез заколебался. — Противник остановился на ночь.

Они разбили лагерь вокруг нас. Им неизвестно, что мы здесь.

— Сообщите, что вы собираетесь предпринять.

— Пока ничего. Думаю, мы сумеем проскользнуть между их группами, когда стемнеет. О времени предупредим.

— Согласен. Конец связи.

— Сумеем проскользнуть между группами? — прошептал Гуэрра.

— Не стоит беспокоить капитана, Пако.

— Это беспокоит меня, приятель.

— Беспокойством делу не поможешь.

* * *

Наступил вечер, а ответить на тревожившие его вопросы Райан так и не сумел. Он вышел из кабинета после на первый взгляд самого обычного рабочего дня, прочитав накопившиеся материалы, требующие его внимания. Вообще-то, сделать удалось не так много. Райана отвлекали проблемы, отмахнуться от которых он не мог.

Он сказал водителю, чтобы ехал в Бетесду. О своём приезде Райан не предупредил заранее, но посещение адмирала Грира не вызовет удивления ни у кого. Палата, в которой лежал адмирал, была, как всегда, под строгой охраной, но сотрудники службы безопасности знали Райана. Охранник, стоявший у двери, когда Джек подошёл к нему, печально покачал головой. Райан сразу понял, остановился и постарался сделать так, чтобы ничем не выдать себя. Гриру не следует видеть потрясение и боль на лицах людей, приходящих проведать его. Но сам Джек испытал шок при виде адмирала.

Грир весил сейчас меньше ста фунтов — мумия, бывшая когда-то мужчиной, морским офицером, командовавшим кораблями и подчинёнными на службе своей стране. Перед Райаном на больничной койке умирал человек, который преданно служил нации на протяжении пятидесяти лет. Это было нечто большее, чем смерть человека. Умирала эпоха, пример образцового поведения. Пятьдесят лет опыта и мудрости уходили от людей. Джек сел рядом с кроватью и сделал знак, чтобы охранник покинул комнату.

— Здравствуйте, босс.

Глаза адмирала открылись.

Что сказать теперь? Как вы чувствуете себя? Разве можно задавать такой глупый вопрос умирающему человеку?

— Как съездил, Джек? — Голос адмирала был едва слышен.

— Совещание в Бельгии прошло хорошо. Все шлют вам самые лучшие пожелания. В пятницу меня послали провести брифинг Фаулера, как вы проводили четыре года назад.

— Какое у тебя мнение о Фаулере?

— У меня создалось впечатление, что ему понадобится помощь по вопросам международной политики.

— У меня тоже. — На измученном лице появилось подобие улыбки. — А вот речи он произносит здорово.

— У меня не сложились отношения с одним из его помощников, с Эллиот, — это профессор из Беннингтона. На редкость противная баба. Если победит её кандидат, заявила она, меня отправят в отставку. — И тут же Райан понял, что этого не следовало говорить. Грир попытался приподняться, но не смог.

— Вот что, Джек. Найди её и помирись. Если она потребует, чтобы ты поцеловал ей задницу посреди белого дня у всех на виду на лужайке женского колледжа в Беннингтоне, сделай это. Когда ты откажешься от своего ирландского упрямства? Спроси Бэзиля, нравятся ли ему люди, с которыми он вынужден работать. Ты служишь стране, Джек, а не тем, кто тебе нравится.

Удар, нанесённый боксёром-профессионалом, не потряс бы Райана больше, чем шёпот умирающего человека.

— Да, сэр, вы совершенно правы. Мне нужно многому учиться.

— Учись побыстрее, сынок. Вряд ли я успею дать тебе много уроков.

— Не говорите так, адмирал. — Слова Райана прозвучали подобно мольбе ребёнка.

— Моё время на земле подошло к концу. Мои сослуживцы, с которыми я сражался рядом у острова Саво, или Лейте, или в других частях океана, погибли. Мне повезло больше, чем им, но настало и моё время. А ты должен занять моё место. Я хочу, чтобы ты заменил меня, Джек.

— Мне нужен ваш совет, адмирал.

— Ты имеешь в виду Колумбию?

— Мне, пожалуй, следует спросить вас, откуда вы знаете, но я не буду спрашивать.

— Когда такой человек, как судья Мур, избегает прямого взгляда, нетрудно понять — что-то неладно. Он был здесь в субботу и не смог посмотреть мне прямо в глаза.

— Я говорил с ним сегодня — и он солгал мне. — В течение пяти минут Райан объяснял, что произошло, рассказывал, что ему известно, о чём он догадывается и чего опасается.

— И ты хочешь знать, как тебе поступить? — спросил Грир.

— Хороший совет пришёлся бы кстати, адмирал.

— Тебе не нужен совет, Джек. Ты достаточно умён. У тебя есть все необходимые связи. И ты знаешь сам, что следует предпринять.

— Но как относительно...

— Политики? Всего этого дерьма? — Грир чуть не рассмеялся. — Джек, когда лежишь вот здесь, знаешь, о чём думаешь? Думаешь о том, как бы ты поступил во многих случаях, предоставься тебе ещё одна возможность, о всех своих ошибках, о людях, которых обидел, — и благодаришь Господа, что все не вышло ещё хуже.

Запомни, Джек, тебе не придётся жалеть о честных поступках, даже если от них страдают люди. Когда ты стал лейтенантом морской пехоты, ты дал клятву перед Богом. Мне понятно, о чём идёт речь. Это совет, а не угроза. Ты должен помнить, как важны слова. Идеи, принципы и слова имеют большое значение. Но самым важным является твоё слово, потому что оно показывает, кто ты. Это мой последний урок, Джек. Теперь тебе придётся действовать самостоятельно. — Он замолчал, и Джек увидел на его лице невыносимую боль, проступающую даже сквозь лечебную анестезию. — У тебя есть семья, Джек. Отправляйся к ней. Передай самые лучшие пожелания от меня, скажи, что, по моему мнению, их отец — очень хороший человек и они должны гордиться им. Спокойной ночи, Джек.

Грир закрыл глаза и уснул.

Джек посидел ещё несколько минут. Ему понадобилось время, чтобы успокоиться. Он вытер глаза и вышел из комнаты. Навстречу ему шёл врач. Джек остановил его и назвал своё имя.

— Да, я знаю. Уже скоро. Меньше недели. Мне очень жаль, но с самого начала было мало надежд на выздоровление.

— Постарайтесь, чтобы эти дни он не страдал, — тихо произнёс Райан. Ещё одна мольба.

— Мы делаем всё необходимое, — ответил онколог. — Именно поэтому он редко приходит в сознание. Адмирал, когда просыпается, все ещё рассуждает вполне здраво. Мы много с ним говорили. Он произвёл на меня большое впечатление.

Врач привык к тому, что пациенты уходили из жизни, и всё-таки ему было грустно.

— Ещё несколько лет, и мы могли бы спасти его. Прогресс не так скор.

— Спасибо, доктор, за заботу о нём. — Райан спустился на лифте в вестибюль, и водитель повёз его домой. По пути они снова проехали мимо храма мормонов. Мраморное здание было освещено лучами прожекторов. Джек все ещё не знал, что предпринять, но зато не сомневался в правильности поставленной цели.

Он дал молчаливую клятву умирающему человеку, и ничто не может быть твёрже такого обещания,

* * *

Облака рассеивались, и скоро на небе появится луна. Пора. Противник выставил охрану. Часовые ходили вокруг лагеря, точно вокруг баз, где велась первичная обработка наркотиков. Костры продолжали гореть, но разговоры стихли.

Усталые люди заснули.

— Встанем и пойдём рядом, — сказал Чавез. — Если попытаемся ползти или красться, часовые сразу поймут, что дело неладно. А если будем спокойно идти, могут принять за своих.

— Звучит разумно, — согласился Гуэрра. Сержанты накинули ремни автоматов на шею, так что они теперь висели на груди. Очертаниями автоматы резко отличались от «Калашниковых», однако, прижатые к груди, почти сливались с телом, а оружие должно быть готово к немедленному применению. Динг рассчитывал, что в случае необходимости с помощью своего МР-5 сумеет бесшумно устранить противника. Гуэрра приготовил мачете. Длинное металлическое лезвие подверглось, конечно, анодированию и стало черным, блестящим был только самый край, острый как бритва. Гуэрра умело обращался с холодным оружием и постоянно оттачивал свой мачете. Вдобавок, свободно владея обеими руками, он держал мачете в левой руке, тогда как правая лежала на спусковом крючке винтовки М-16.

Отделение уже оставило позицию и, вытянувшись в линию, находилось сейчас примерно в сотне метров от вражеского лагеря, через который предстояло пройти.

Солдаты готовы были прийти на помощь, если она потребуется. Обстановка создалась очень сложная, но все надеялись, что это не понадобится.

— О'кей, Динг, иди первым. — Гуэрра, вообще-то, был старше Чавеза, но в данном случае требовалось прежде всего умение.

Чавез начал спуск по склону, стараясь, насколько это было возможно, оставаться под прикрытием, затем повернул на север и налево, где было уже безопасно. Его очки ночного видения находились в рюкзаке, а рюкзак остался в расположении отделения, потому что смена должна была прийти к наблюдательному пункту ещё до наступления темноты. Динг чувствовал, как ему не хватает очков.

Очень не хватает.

Они старались двигаться как можно тише, и в этом их союзником был влажный грунт, однако в выбранном направлении оказалась очень густая растительность. До безопасного места оставалось всего триста или четыреста метров, но на этот раз путь был долгим.

Они, разумеется, избегали троп, но обойти их совсем было невозможно. Одна из тропинок поворачивала под крутым углом, и в тот самый момент, когда Чавез и Гуэрра пересекали её, из-за поворота, всего в десяти футах от них, вышли двое.

— Что вы здесь делаете? — спросил один. Чавез дружески взмахнул рукой, надеясь, что этот жест остановит их, однако мужчина, задавший вопрос, приблизился, стараясь рассмотреть лица. Его напарник шёл рядом. Но к тому моменту, когда он увидел, что у неизвестных совсем другое оружие, было слишком поздно.

Чавез держал обе руки на своём автомате и, мгновенно повернув его на двойном ремне, сделал одиночный выстрел. Пуля попала в горло часовому, под самый подбородок, и вышла через затылок, словно взорвавшись внутри головы.

Гуэрра взмахнул мачете и, словно в кино, снёс голову второму патрульному Оба тут же рванулись вперёд и подхватили тела жертв, прежде чем они могли с шумом упасть на землю.

Проклятье, подумал Динг. Теперь станет известно, что кто-то ещё находится поблизости от лагеря. На то, чтобы спрятать тела, не осталось времени — они могли натолкнуться на кого-то. Лучше, решил он, извлечь из происшествия как можно больше пользы. Динг поднял отрубленную голову и поставил её на грудь трупа, подняв к ней безжизненные руки. Смысл был ясен:

НЕ СВЯЗЫВАЙТЕСЬ С НАМИ!

Гуэрра одобрительно кивнул, и Динг снова двинулся в путь. Прошло десять минут, и они услышали, как справа кто-то сплюнул.

— Я слежу за вами целую вечность, — послышался голос Осо.

— Все в порядке? — шепнул Рамирес.

— Мы встретили и убили двоих, — тихо ответил Гуэрра.

— Тогда отправляемся, пока трупы не обнаружили.

Но все обернулось иначе. В следующее мгновение они услышали звук падения, крик, перешедший в вопль, и затем длинную очередь из АК-47. Огонь был направлен не в их сторону, но грохот выстрелов разбудил всех спящих в пределах двух миль. Солдаты включили очки ночного видения, чтобы легче пробираться через растительность. В лагере противника слышались крики, ругательства и шум. Отделение не останавливалось в течение двух часов. Ситуация, в которой они оказались, была не менее чёткой и ясной, чем приказы, получаемые Рамиресом по спутниковой связи: из охотников они превратились в преследуемых.

* * *

Это произошло с непривычной быстротой, в ста милях островов Зелёного Мыса.

Камеры, установленные на спутнике, следили за штормом уже несколько дней, изучая его в нескольких световых диапазонах. Фотографии передавались вниз на Землю, их принимали все, кто располагал соответствующей аппаратурой, и корабли уже меняли курс, чтобы избежать встречи со штормом. Очень горячий сухой воздух поступал из пустынь Западной Африки, где господствовало жаркое лето с почти рекордными температурами. Раскалённый воздух, гонимый восточными пассатами, смешивался с влажным морским воздухом, образуя огромные грозовые облака, сотни облаков, начавших сливаться вместе. Облака опускались до тёплой воды на морской поверхности, захватывая из неё тепло, насыщая дополнительной энергией колоссальную толщу облаков. Когда тепло, влага и облака достигали какой-то критической массы, начинал формироваться шторм. Сотрудники Национального центра слежения за ураганами все ещё не понимали, почему так происходило — или почему при тех же обстоятельствах это случалось крайне редко. Но сейчас события развивались именно таким образом. Один из них, нажав на кнопки своего компьютера, пропустил вперёд в быстрой последовательности снимки, полученные со спутника, затем перемотал ленту обратно и снова быстро вперёд Он отчётливо видел, что происходит. Облака начали вращаться против часовой стрелки относительно определённой точки в пространстве. Возникал настоящий шторм, причём круговое движение увеличивало его плотность и мощь, словно шторм знал, что круговращение облаков придаст ему силу. Это не был самый ранний шторм, но в этом году создались условия, исключительно благоприятные для его формирования.

Как прекрасно выглядели эти облака на спутниковых фотографиях, напоминая картины, написанные в современной манере, — огромные перистые колеса из прозрачных облаков. Или, напомнил себе сотрудник, так выглядели бы они, если бы не являлись причиной гибели огромного количества людей. Если уж говорить честно, то штормам давали имена по той причине, что не подобает присваивать всего лишь номер явлению природы, уносящему сотни или даже тысячи человеческих жизней. Как вот этот, что превратился именно в такой ураган. Пока его будут считать всего лишь тропическим циклоном, но если он и дальше будет расти, увеличиваясь в размерах и мощи, то превратится в тропический ураган. И тогда ему дадут имя «Адель».

* * *

Единственное, в чём не грешат против истины шпионские кинофильмы, подумал Кларк, так это в том, что разведчики часто встречаются в барах. В цивилизованных странах бары — штука полезная. Мужчины любят заходить туда, чтобы пропустить по стаканчику, встречаются друг с другом и заводят случайные разговоры при тусклом освещении под оглушительные звуки плохой музыки, отчего произносимые слова невозможно расслышать за пределами весьма небольшого расстояния. Ларсон пришёл с опозданием на минуту и пробрался к месту, где стоял Кларк. В этом баре не было стульев, всего лишь длинный латунный брус, протянувшийся вдоль стойки, на который посетители ставили ноги. Ларсон заказал кружку пива местного розлива, отлично приготовленного колумбийскими пивоварами.

Впрочем, колумбийцы могли гордиться многим, подумал Кларк. Если бы не проблема наркотиков, эта страна достигла бы огромных успехов. От наркотиков Колумбия страдала, как... Америка? Нет, гораздо больше. Её правительству приходилось мириться с тем, что в войне против наркомафии оно проиграло. Как и Америка, промелькнуло в голове сотрудника ЦРУ. Колумбийское правительство в отличие от его страны находилось под угрозой. Да, признал он, всё-таки мы в куда лучшем положении.

— Какие новости? — спросил Кларк, когда хозяин бара отошёл к другому краю стойки.

Ларсон ответил тихим голосом по-испански:

— В сведениях не приходится сомневаться. На улицах число солдат, что на службе у членов картеля, резко сократилось.

— Куда они делись?

— Один парень сказал мне, что их послали на юго-запад. Идут разговоры об охоте на кого-то в горах.

— Бог мой... — пробормотал по-английски Кларк.

— А в чём дело?

— Там находятся около сорока лёгких пехотинцев... — И Кларк а течение нескольких минут объяснял смысл создавшейся ситуации.

— Мы высадили здесь регулярные войска? — Ларсон посмотрел на стойку бара. — Господи, какому безумцу пришла в голову такая мысль?

— Мы оба служим у него — пожалуй, следует сказать, у них.

— Черт побери, но ведь это именно то, чего мы не должны делать!

— Вот и хорошо. Лети в Вашингтон и скажи это заместителю директора по оперативной работе. Если у Риттера осталось что-нибудь в голове, он тут же эвакуирует их — прежде чем начнётся настоящая бойня. — Кларк повернулся к собеседнику. Он отчаянно пытался найти выход, но не мог ничего придумать. — А если мы отправимся туда и посмотрим, что там происходит?

— Вы действительно хотите уничтожить мою крышу? — заметил Ларсон.

— У вас приготовлено надёжное убежище? — Кларк знал, что каждый агент ЦРУ, ведущий полевые операции под прикрытием, готовит себе укрытие, куда можно спрятаться в случае необходимости.

— А как вы думаете? — фыркнул Ларсон.

— Как относительно вашей подруги?

— Если мы не позаботимся о ней, в ЦРУ останется обо мне одно воспоминание.

Центральное разведывательное управление заботилось о своих агентах, даже когда его сотрудники не спали с ними, а Ларсон был нормальным мужчиной, сохранившим привязанность к своей любовнице.

— Будем действовать под видом геологоразведчиков, но после возвращения, по моему официальному указанию ваша крыша будет ликвидирована и вам надлежит вернуться в Вашингтон для получения нового назначения. Вместе с ней. Считайте это приказом.

— Я не знал, что у вас такие полномочия...

Кларк улыбнулся.

— В общем-то, у меня их нет, но вы скоро увидите, что мы с мистером Риттером достигли взаимопонимания. Я занимаюсь полевыми операциями, а он меня поддерживает.

— Ни у кого нет такого влияния на заместителя директора.

Кларк не ответил, только поднял бровь, и в его глазах появилось выражение куда более угрожающее, чем Ларсону приходилось когда-нибудь видеть.

* * *

Кортес разместился в единственной удобной комнате дома. Это была кухня очень большая по местным масштабам, здесь стоял стол, на котором он установил рацию и разложил карты и журнал для записей и расчётов. Пока его потери составляли одиннадцать человек, погибших в коротких яростных и большей частью бесшумных столкновениях, — и он не узнал ничего нового. «Солдаты» Кортеса всё ещё были слишком разъярены, и это вполне соответствовало его намерениям. На главной тактической карте лежало прозрачное пластиковое покрытие, на котором Кортес отмечал жирным красным карандашом места столкновений. До настоящего времени произошли стычки с двумя — может быть, тремя — американскими группами.

Стычки определялись, разумеется, по местам, где он потерял одиннадцать человек.

Ему хотелось надеяться, что эти одиннадцать относились к числу самых глупых и неудачливых. Правда, тут все весьма относительно, потому что на поле боя везение всегда играет немалую роль, однако известно из истории, что тупые и плохо подготовленные солдаты гибнут в первую очередь, — во время боевых действий проявляется закон Дарвина о естественном отборе. Кортес рассчитывал потерять ещё человек пятьдесят, прежде чем предпримет другие меры. Тогда он запросит подкрепление и снова ослабит охрану главарей картеля. Затем сообщит своему боссу, что ему удалось установить, чьи люди странно ведут себя во время полевых операций. Он, разумеется, уже знал, против кого выдвинуть такое обвинение, — на следующий день после разговора с Эскобедо он предупредит одного из них, он уже выбрал кого. Ему он скажет, что его собственный босс ведёт себя подозрительно, а что сам он, Кортес, предан не одному из главарей картеля, а всей организации, оплачивающей его усилия, направленные на то, чтобы защитить её от врагов. Он надеялся, что в результате будет принято решение о ликвидации Эскобедо. Это было необходимо и не заслуживало особого сожаления. Американцы уже убили двух самых умных главарей, и он сделает все, чтобы устранить ещё двух. Оставшимся боссам понадобятся его услуги. Они поймут, что без него им не обойтись. Пост начальника службы безопасности и разведки станет очень важным, сделает его одним из членов совета картеля, тогда как полномочия других главарей будут урезаны в соответствии с планом превращения картеля в более гибкую и надёжно защищённую организацию. Уже через год он превратится в первого среди равных; пройдёт ещё год — и станет во главе картеля. Убивать остальных даже не понадобится. Эскобедо относился к числу умных главарей, а с какой лёгкостью, словно марионеткой, удавалось управлять им. Оставшиеся в живых главари будут как дети проявлять интерес к деньгам и дорогим игрушкам, не обращая особого внимания на деятельность всего картеля. Кортес имел пока смутное представление об этом. Он не относился к числу тех, кто может строить планы на десять шагов вперёд. Четырех или пяти ему было достаточно.

Кортес ещё раз посмотрел на карты. Скоро американцы почувствуют опасность, угрожающую им со стороны его сил, и примут ответные меры. Он открыл кейс и достал оттуда аэрофотографии, положил их на стол и сравнил с картами. Теперь ему было известно, что высадка и снабжение американцев осуществляются скорее всего одним вертолётом. Это показалось Кортесу таким рискованным, что он счёл действия американцев глупыми. Неужели попытки применения вертолётов на равнинах Ирана их ничему не научили? Необходимо определить места посадки...

Кортес закрыл глаза и заставил себя сосредоточиться на основных принципах.

В этом заключалась главная опасность подобных операций — так увлекаешься происходящим, что теряешь контроль над общей ситуацией. Может быть, стоит поискать другой способ? Американцы уже помогли однажды ему. Не исключено, что они помогут ещё раз. Как добиться этого? Что он может сделать для них? И что сделают они для него? Эти мысли роились у него в голове в течение оставшихся часов бессонной ночи.

* * *

Из-за плохой погоды они не сумели опробовать новый двигатель прошлой ночью, и по той же причине им пришлось ждать до трех часов этой. «Пейв-лоу» было запрещено при всех обстоятельствах показываться днём — для этого требовалось особое разрешение с самого верха.

Тягач вытянул вертолёт из ангара. Перед тем как включить двигатель, они развернули ротор и установили его на место. Пи-Джи и капитан Уиллис управляли вертолётом, а Циммер сидел на месте механика за приборной панелью. Они вырулили, как всегда, на взлётную площадку и взлетели подобно всем вертолётам, поднимая в воздух сопротивляющиеся тонны металла и топлива, раскачиваясь и вздрагивая, совсем как маленький мальчик, карабкающийся на первую в жизни лестницу.

Трудно сказать, что случилось раньше. Ужасный визг пронзил уши пилотов, несмотря на звукозащитный слой пенопласта в шлемах. В тот же самый миг, может быть за миллисекунду до этого, по системе внутренней связи послышался слишком громкий предупредительный возглас Циммера. Неважно, что произошло раньше.

Взгляд полковника Джоунса остановился на приборной панели, и он увидел, что показания приборов, контролирующих работу двигателя номер один, говорят о возникших неполадках.

Уиллис и Циммер отключили двигатель, пошедший вразнос, а Пи-Джи начал опускать раскачивающийся вертолёт, довольный тем, что они успели подняться всего на пятьдесят футов. Меньше чем через три секунды вертолёт коснулся взлётной площадки, и единственный работающий двигатель перешёл на нейтральный режим.

— Ну что там?

— Это новый двигатель, сэр. Он сразу вышел из строя — похоже, отказал компрессор, а может быть, и хуже, судя по шуму. Придётся посмотреть, не повреждено ли что-нибудь ещё, — доложил Циммер.

— Никаких трудностей при установке?

— Никаких. Все осуществлялось точно по инструкции, сэр. Это уже вторая авария с двигателями такого типа. Подрядчик усовершенствовал его, заменив турбинные лопасти новыми, сделанными из композитного материала. Теперь придётся проверять все двигатели, а для этого оставить на земле вертолёты с композитными лопастями, и не только на флотских вертолётах, но и на армейских, ВВС и всех остальных. — В турбине нового типа стальные лопасти заменили более лёгкими композитными. Это позволяло захватить чуть больше топлива и было дешевле.

Испытания, проведённые подрядчиками, показали, что двигатели новой серии не менее надёжны — по крайней мере до тех пор, пока не пошли в серийное производство. Первую аварию отнесли за счёт того, что в воздухозаборник попала птица, однако затем бесследно исчезли два флотских вертолёта с новыми двигателями, совершавшие полет над морем. Циммер был прав. Все вертолёты, на которых установлены двигатели этой серии, останутся на аэродромах до тех пор, пока не удастся установить и ликвидировать причину аварий.

— Хуже не придумаешь, Бак, — недовольно проворчал Джоунс. — А второй запасной двигатель?

— Как вы сами считаете, сэр? — откликнулся Циммер. — Но я могу запросить двигатель прежней модели, прошедший капитальный ремонт.

— Что предлагаешь?

— Думаю, лучше установить отремонтированный двигатель или снять его с другой «птички» на базе в Хэрлберте.

— Как только он охладится, осмотри его и немедленно садись за телефон, — распорядился полковник. — Мне нужны два хороших двигателя, и как можно быстрее.

— Слушаюсь, сэр. — Мысли всех членов экипажа сходились на одном: продержатся ли солдаты, которые ждут их помощи, в течение этого времени.

* * *

Его звали Эстевес, и он тоже был старшим сержантом лёгкой пехоты в армии США. До того, как все это началось, он служил в разведке пятого батальона четырнадцатого полка первой бригады 25-й дивизии лёгкой пехоты «Тропическая молния», размещённой в Шофилд-Бэрракс на Гавайях. Молодой, сильный и выносливый, гордящийся своей профессией, как и любой другой участник операции «Речной пароход», сейчас он чувствовал себя усталым и разочарованным. А кроме того, и больным. Наверно, что-то съел, может быть выпил. Когда предоставится возможность, он поговорит с фельдшером, и тот даст ему таблетки, но в данный момент у него урчало в желудке, а руки казались какими-то ослабевшими. Они находились в поле ровно на двадцать семь минут меньше, чем группа «Кинжал», но не столкнулись ни с кем с того момента, как уничтожили тот маленький аэродром.

Отделение Эстевеса обнаружило шесть баз, где велась первичная обработка, причём четыре использовались совсем недавно, но сейчас все шесть были покинуты, Эстевесу хотелось улучшить послужной список отделения подобно тому — он не сомневался в этом, — как поступали другие группы. Как и Чавез, старший сержант вырос в городских трущобах, где уличные банды вели нескончаемую войну между собой. В отличие от Чавеза, однако, Эстевес принимал самое активное участие в боевых действиях одной банды, но неожиданный поворот судьбы отбросил его на обочину, и он успел вступить в армию. Он отличался от Чавеза и тем, что принимал наркотики до тех пор, пока его сестра не умерла от излишней дозы героина. Он был рядом с ней и видел, как ушла из неё жизнь, словно из настенной розетки выдернули вилку. На другой день он разыскал торговца, продавшего ей наркотик, и тут же вступил в армию, чтобы избежать обвинения в убийстве.

Эстевес никогда не думал, что станет профессиональным военным, ему даже в голову не приходило, что перед ним могут открыться новые возможности, выходящие за пределы мойки автомобилей и получения чеков социального страхования. Он схватился за предоставленный ему шанс обеими руками, чтобы расквитаться с подонками, убившими его сестру поработившими его народ. Но пока ему не удалось убить ни одного человека, так что его послужной список оставался незаполненным.

Усталость и разочарование — опасное сочетание чувств перед лицом противника.

Ну вот, наконец, подумал он. В полумиле Эстевес заметил отблеск костра. Он поступил в соответствии с правилами: доложил капитану о том, что увидел, подождал, пока отделение развернётся в две группы и приступит к ликвидации этих десяти — или сколько их там — кретинов, исполняющих свой идиотский танец в ванне с кислотой. Несмотря на усталость и стремление поскорее приступить к делу, дисциплина по-прежнему оставалась основой его жизни. Эстевес повёл свою группу из трех человек, чтобы занять удобную позицию для поддержки огнём штурмовой группы во главе с капитаном. В тот самый момент, когда он уверился, наконец, что сегодня всё будет по-другому, именно так и произошло.

На поляне не оказалось ни ванны с кислотой, ни рюкзаков с листьями коки там расположились пятнадцать вооружённых мужчин. Эстевес тут же нажал на передаточный клавиш рации, давая сигнал тревоги, но не услышал ответа. Он не знал, что десятью минутами раньше антенна рации, задев за ветку, обломилась. Он стоял, пытаясь решить, как поступить дальше, оглядываясь по сторонам в поисках разгадки, а солдаты, стоящие рядом, не понимали, из-за чего задержка. И в этот момент желудок снова подвёл его. Эстевес согнулся от боли, споткнулся о выступающий корень дерева и выронил автомат. Выстрела не последовало, однако приклад ударился о землю с такой силой, что послышался металлический лязг затвора. Лишь теперь он заметил, что в двадцати футах находился человек, которого он не видел до сих пор.

Мужчина не спал, он массировал икры ног, болевшие так, что он не мог уснуть. Внезапный шум заставил его вздрогнуть. Он привык охотиться, поэтому сначала не поверил ушам. Неужели кто-то мог находиться так близко? Мужчина был уверен, что никто из его спутников не выходил за пределы расположения группы, по крайней мере не рядом с его наблюдательным постом, однако звук могло вызвать только какое-то оружие. Его группу уже предупредили о стычках с неизвестным противником, который убивал людей, призванных охотиться за пришельцами. Это удивило и встревожило его. Внезапный шум сначала заставил мужчину вздрогнуть, и тут же его охватил страх. Он направил винтовку влево и открыл огонь, расстреляв весь магазин. Четыре пули попали в Эстевеса, который умер, едва успев проклясть судьбу. Два его товарища выпустили по длинной очереди в ту сторону, откуда слышались выстрелы, убив мужчину многочисленными попаданиями и нарушив тишину ночи. Однако остальные, кто сидел у костра, уже вскочили и побежали, а штурмовая группа ещё не успела занять позицию. Реакция капитана была вполне логичной. Он сделал вывод, что группа огневой поддержки попала в засаду, и решил как можно быстрее занять позицию, чтобы отвлечь внимание на себя. Группа поддержки повернула теперь в сторону вражеского лагеря и открыла огонь по нему.

Тут же выяснилось, что число вражеских солдат намного больше, чем они предполагали. Большинство бросились бежать от костра и натолкнулись на штурмовую группу, спешащую в противоположном направлении.

Если бы после окончания схватки составили отчёт о том, как она протекала, прежде всего пришлось бы написать, что контроль над ситуацией был утерян обеими сторонами. Капитан, возглавлявший отделение, действовал опрометчиво, двигался впереди своих солдат, вместо того чтобы остановиться и подумать. В результате он погиб первым. Теперь отделение осталось без командира, но не подозревало об этом. Мастерство солдат от этого не уменьшилось, разумеется, однако солдаты представляют собой прежде всего живую и думающую единицу, общая мощь которой намного превышает простую сумму составляющих её частей. Лишившись командира, солдаты могли руководствоваться одной лишь индивидуальной подготовкой, но и здесь им мешали шум и темнота. Теперь противники смешались. Для колумбийцев отсутствие профессиональной подготовки и руководства не было столь важным сейчас, когда бой шёл между отдельными вооружёнными людьми, действующими индивидуально, с одной стороны, и парами солдат, поддерживающими друг друга, со стороны американцев. Схватка продолжалась пять кровавых беспорядочных минут.

Наконец верх одержали «пары». Они убивали противника умело и непринуждённо, всецело отдавшись смертельной борьбе, затем быстро отползли в сторону, встали и бросились бежать к месту сбора. Люди противника, оставшись одни, не сразу заметили это и продолжали пальбу, главным образом друг в друга. К месту сбора прибыли всего пять американцев, трое из штурмовой группы и два солдата из группы огневой поддержки, которой руководил Эстевес. Погибла половина отделения, включая капитана, фельдшера и радиста. Солдаты так и не поняли, с кем им пришлось воевать, — из-за срыва радиосвязи их не предупредили о начавшихся против них действиях карателей. Но и того, что они узнали, было достаточно. Солдаты вернулись в базовый лагерь, забрали рюкзаки с припасами и отправились в путь.

Колумбийцы знали одновременно и больше, чем американцы, и меньше. Они знали, что убили пятерых американцев — к этому моменту труп Эстевеса ещё не был обнаружен — и потеряли двадцать шесть человек, причём некоторые погибли от собственных пуль. Им не было известно, удалось ли американским солдатам скрыться, какова сила подразделения, напавшего на них, и они даже не были до конца уверены в том, что это были американцы. Собранное оружие оказалось главным образом американского производства, однако винтовки М-16 пользуются популярностью во всей Южной Америке. Подобно тем, кто скрылся от них в джунглях, колумбийцы поняли, что произошло нечто ужасное. Они собрались вместе, сели на землю, сотрясаясь в приступах рвоты и переживая шок от происшедшего боя. Им впервые стало ясно, что обладание автоматическим оружием ещё не превращает человека в бога. Постепенно шок проходил, они принялись собирать убитых, и на смену растерянности пришла ярость.

Группа «Флаг» — вернее, то, что осталось от неё, — не могла позволить себе такую роскошь. У них не было времени раздумывать о том, кто победил и кто потерпел поражение. Каждый из них получил страшный урок, впервые побывав в бою.

Человек с хорошей эрудицией мог бы объяснить им, что в мире происходят самые неожиданные события, однако каждый из группы «Флаг» успокаивал себя самым мрачным солдатским утешением: попасть в дерьмо может всякий.

Глава 24 Основные правила

Кларк и Ларсон отправились в путь задолго до восхода солнца, снова выбрав дорогу, ведущую на юг, во взятом у знакомых «Субару» с приводом на все колеса.

На полу у переднего сиденья стоял кейс. В багажном отделении сзади — несколько ящиков с образцами скальных пород, а под камнями были спрятаны два автоматических пистолета «Беретта» с нарезанной на концах стволов резьбой для глушителей. Жалко портить пистолеты, наваливая на них столько камней, однако ни Ларсон, ни Кларк не собирались после окончания операции брать их домой, и оба горячо желали, чтобы им не понадобилось прибегать к помощи оружия.

— Вы не можете мне сказать, что мы ищем? — спросил Ларсон после часа молчания.

— А я надеялся, что вы знаете. Что-то необычное.

— Если мы увидим людей, расхаживающих с автоматами, здесь в этом нет ничего необычного — надеюсь, вы уже обратили на это внимание.

— Может быть, какая-то организованная деятельность?

— И это тоже, но задуматься следует. Вот военные подразделения нам вряд ли встретятся, — заметил Ларсон.

— Почему?

— Вчера вечером партизаны совершили нападение на небольшой армейский пост — слышал по радио утром. Или М-19, или ФАРК — кто-то из них проявляет активность.

— Рука Кортеса, — сразу отозвался Кларк.

— Да, похоже на него. Оттянуть внимание властей в другом направлении.

— Мне придётся встретиться с этим парнем, — заметил Кларк, повернувшись в сторону проносящегося мимо пейзажа.

— И что тогда? — спросил Ларсон.

— А вы как думаете? Этот ублюдок участвовал в заговоре, в результате которого убиты наш посол, директор ФБР, директор Управления по борьбе с наркотиками, а также шофёр и несколько телохранителей. Он является террористом.

— Вывезете его в Соединённые Штаты?

— Неужели я похож на полицейского? — спросил Кларк.

— Послушайте, приятель, мы не...

— А вот я — да. Между прочим, вы уже забыли про две бомбы? Припоминаю, что вы присутствовали при этом.

— Но ведь это...

— Что-то иное? — усмехнулся Кларк. — Именно так все и оправдываются — это нечто иное. Ларсон, я не учился, как вы, в Дартмуте и потому не замечаю особой разницы.

— Это вам не кино, черт побери! — В голосе Ларсона звучал гнев.

— Карлос, если бы это было кино, на вашем месте сидела бы блондинка вот с такой грудью, в расстёгнутой блузке. Видите ли, я занимался нашими делами ещё в то время, когда вы играли с игрушечными автомобилями, и за такой срок ни разу не переспал с женщиной по долгу службы. Ни единого раза. Мне это кажется несправедливым. — Кларк мог бы добавить, что он женат и воспринимает супружескую верность очень серьёзно, но стоит ли сбивать с толку молодого парня? Он и так добился своего. Ларсон улыбнулся. Напряжение исчезло.

— Думаю, вы правы, мистер Кларк.

— Где она?

— Не вернётся до конца недели — улетела в Европу. Я сообщил в три разных места, чтобы ей передали — она должна немедленно скрыться. Как только она вернётся, тут же вылетит следующим рейсом в Майами.

— Отлично. Это становится и без того слишком запутанным. Когда дело кончится, женитесь на девушке, ведите спокойную семейную жизнь, воспитывайте детей.

— Я думал об этом. А как... я хочу сказать, будет ли это справедливо по отношению...

— Работа, которой вы занимаетесь, по статистическим данным менее опасна, чем управлять магазином, торгующим спиртным в большом городе. И всё-таки все продавцы таких магазинов имеют семьи. Мысль о том, что нас ждут дома, помогает оперативникам, выполняющим опасную работу где-то у черта на куличках. Ты уж поверь мне, сынок.

— Но сейчас мы находимся в том районе, на который вы хотели взглянуть. Что делать дальше?

— Поездим по просёлочным дорогам. Не слишком спешите. — Кларк опустил стекло и начал нюхать воздух. Затем открыл кейс и достал топографическую карту.

Он замолчал на несколько минут, стремясь лучше почувствовать ситуацию. Где-то здесь, в лесах, находились солдаты, профессиональные лёгкие пехотинцы. За ними охотятся, и они пытаются избежать контактов. Нужно войти в соответствующее настроение, что он и делал, глядя по очереди то на каргу, то на местность. Господи, как дорого заплатил бы я за хорошую рацию. Сам виноват, Джонни, напомнил себе Кларк. Надо было добиться этого. Ты должен был сказать Риттеру, что кому-то нужно находиться в районе операции, чтобы поддерживать связь с солдатами. А вместо этого ЦРУ пытается руководить их действиями с помощью спутниковой связи, словно это штабное учение.

— Чтобы просто разговаривать с ними?

— Послушай, парень, ты заметил где-нибудь силы безопасности?

— Нет. А почему вы спрашиваете?

— В этом всё дело. Будь у меня рация, я мог бы вызвать их с гор, помыть и отвезти в аэропорт, откуда они вернулись бы домой. — В голосе Кларка звучало бессилие.

— Но это без... Господи, вы совершенно правы. Создавшаяся ситуация безумна. — Ларсон внезапно осознал это, и его поразило, что он до сих пор толковал события настолько ошибочно.

— Запомните — это может понадобиться, если вы вдруг попытаетесь руководить операцией из Вашингтона вместо того, чтобы находиться в районе действий. Когда-нибудь вам поручат нечто подобное. Риттер считает себя опытным разведчиком в отличие от простого оперативника вроде меня. Но он слишком долго сидит в штабе и потерял навыки полевой работы. В этом заключается главная проблема Лэнгли: те, кто руководит операциями, забыли, как проходят они на практике, и не принимают во внимание то обстоятельство, что правила игры резко изменились с тех пор, как они собирали донесения у своих тайных агентов в Будапеште. Более того, ситуация совсем непохожа на ту, что они ожидают. Она заключается не в сборе разведывательной информации. Здесь ведутся боевые действия — в небольшом масштабе Необходимо понимать, когда следует действовать открыто, отказаться от крыши. Короче говоря, происходящее здесь — совершенно новый этап операций.

— Во время обучения на «Ферме» об этом нам не говорили.

— Ничего удивительного. Большинство инструкторов — старые... — Кларк замолчал. — Сбавьте скорость.

— Зачем?

— Остановите машину.

Ларсон подчинился, свернув с гравия просёлочной дороги на обочину. Кларк тут же выпрыгнул из машины, держа в руке кейс — это показалось Ларсону очень странным — и прихватив с собой ключи зажигания. Далее он открыл багажник и бросил ключи обратно Ларсону. Кларк наклонился над ящиком с образцами золотоносных пород и выпрямился, держа в руках «Беретту» с глушителем, навинченным на конец ствола. Он был в длинной маскировочной куртке, и пистолет вместе с глушителем, который Кларк засунул за пояс на спине, оказался скрыт её полами. Затем он подал знак Ларсону, чтобы тот ехал за ним в машине, а сам пошёл, держа в руках карту и аэрофотоснимок местности. Впереди виднелся поворот дороги, и сразу за ним стоял грузовик. Рядом с грузовиком — вооружённые люди.

Кларк смотрел на карту, когда они окликнули его, и он изумлённо поднял голову.

Один из них недвусмысленно взмахнул своим «Калашниковым» — подойди сюда или буду стрелять.

Ларсон с трудом удержался, чтобы не намочить в штаны, однако Кларк подал сигнал следовать за ним и уверенно пошёл к грузовику. Груз, находящийся в кузове, был покрыт брезентом, но Кларк уже знал, что скрывается под ним. По запаху... Именно поэтому он и остановил машину ещё до поворота дороги.

— Доброе утро, — обратился он к ближайшему мужчине с винтовкой в руках.

— Ты выбрал неудачный день для поездки, приятель.

— Он сказал мне, что я встречусь с ним. У меня есть разрешение, — ответил Кларк.

— Что? Разрешение? Чьё разрешение?

— Сеньора Эскобедо, разумеется, — услышал Ларсон ответ Кларка.

Боже мой, что здесь происходит? Святая Богородица, скажи, что этого не может быть!

— Кто вы такие? — спросил мужчина. В его голосе звучали недовольство и страх.

— Я — геолог. Ищу золото. Вот, смотрите. — Кларк повернул фотоснимок в сторону мужчины. — В помеченном мной районе обнаружены следы золота. Разумеется, я бы не поехал сюда без разрешения сеньора Эскобедо, но он сказал, чтобы я предупредил всех, кого встречу, что я нахожусь под его защитой.

— Золото — вы ищете золото? — раздался голос другого мужчины. Первый замолчал, и Кларк понял, что говорит теперь состаршим в этой группе.

— Да. Вот, смотрите, я покажу. — Кларк подвёл их к багажнику «Субару», открыл его и достал два образца из картонной коробки. — Мой шофёр — сеньор Ларсон. Это он познакомил меня с сеньором Эскобедо. Вы ведь знаете сеньора Эскобедо, правда?

Босс явно не знал, что думать или как поступить. Кларк говорил на хорошем испанском языке с лёгким акцентом, спокойно и уверенно, словно спрашивал у полицейского, как ему проехать по определённому адресу.

— Видите вот это? — Кларк указал на образец скальной породы. — Вот золото. Открытое мной месторождение может оказаться самым крупным со времён Пизаро! Мне кажется, что сеньор Эскобедо со своими друзьями купит всю эту землю.

— Мне не говорили об этом, — попытался пойти на компромисс мужчина.

— Разумеется. Это тайна. И я должен предупредить вас сеньор, никому не рассказывайте о том, что узнали, иначе вам придётся побеседовать с самим сеньором Эскобедо.

Ларсон чувствовал, что самым главным является контроль над мочевым пузырём.

— Мы когда поедем? — спросил кто-то из грузовика. Пока два вооружённых охранника пытались решить, что делать дальше, Кларк огляделся по сторонам. В грузовике — водитель и, возможно, ещё один охранник. Больше он никого не видел и не слышал. Кларк направился к грузовику, сделал два шага и увидел то, что хотел и боялся увидеть. Из-под брезента высовывался конец ствола с мушкой автоматическая винтовка М-16А2. Решение относительно того, как поступить дальше, он принял меньше чем за секунду. Даже Кларк был поражён тем, как быстро вернулись обратно старые привычки.

— Стойте! — крикнул старший.

— Вы не будете возражать, если я погружу свои образцы на грузовик? — не оборачиваясь, спросил Кларк. — Вы отвезёте их сеньору Эскобедо. Обещаю вам, он останется очень доволен тем, что я нашёл.

Оба вооружённых мужчины побежали, чтобы остановить его, автоматы опущены дулом вниз. Они успели подбежать к нему на десять футов, когда он повернулся.

Во время поворота правая рука осталась на месте и скользнула под куртку позади тела, выхватив «Беретту», тогда как левая размахивала картой и фотоснимком.

Ларсон понял, что колумбийцы ничего не заметили. Кларк действовал настолько умело...

— Нет, сеньор, не в этот грузовик, я...

Это был ещё один сюрприз для охранника, но он стал последним. Рука Кларка вытянулась, и пуля попала в лоб мужчины с расстояния в пять футов. Он ещё не успел упасть, как второй охранник умер от того же. Не останавливаясь, Кларк пробежал вдоль правой стороны грузовика, вскочил на подножку и увидел, что в кабине сидит только шофёр. Он тоже получил пулю из бесшумного пистолета. К этому моменту Ларсон вышел из машины, подошёл сзади к Кларку и едва не расстался с жизнью.

— Никогда не делайте этого! — произнёс Кларк, ставя пистолет на предохранитель.

— Господи, да я не хотел...

— В такой ситуации предупреждайте о своём приближении. Вы только что едва не получили пулю, потому что пренебрегли этим правилом. Запомните это. Теперь за дело. — Кларк поднялся в кузов грузовика и сдёрнул брезент.

В кузове лежали главным образом трупы колумбийцев, судя по одежде местных жителей, но два лица показались Кларку смутно знакомыми. Понадобилось несколько секунд, прежде чем он вспомнил...

— Капитан Рохас. Прости меня, дружище, — тихо сказал он.

— Кто это?

— Он командовал группой «Флаг». Один из наших. Эти ублюдки убили нескольких наших солдат. — Голос Кларка казался усталым.

— Похоже на то, что и наши парни потрудились неплохо.

— Позвольте мне объяснить вам, приятель, основные принципы боевых действий. На поле боя существуют лишь две категории людей: свои и все остальные. Во вторую категорию может входить мирное население, и тогда ты стараешься не наносить им вреда, если у тебя есть такая возможность, но заботишься прежде всего об интересах своих. Есть носовой платок?

— Даже два.

— Давайте сюда.

Кларк отвинтил крышку с бензобака, находящегося прямо под кабиной грузовика, связал платки вместе и опустил их в бак. Бензина было много, и платки сразу пропитались им.

— А теперь обратно в машину. — Кларк снял глушитель с пистолета и спрятал и то, и другое под образцы скальных пород, затем захлопнул крышку багажника и сел на переднее сиденье. — Подъезжайте поближе, — сказал он и нажал на прикуриватель на панели.

Ларсон подъехал к грузовику в тот момент, когда раскалённый прикуриватель выпрыгнул из гнезда. Кларк взял его и приложил к платкам, пропитанным бензином.

Мгновенно вспыхнуло пламя. Ларсон не стал ждать и тут же рванул с места. Когда грузовик вспыхнул, они были уже за следующим поворотом.

— Едем в город, и как можно быстрее, — распорядился Кларк. — Сколько понадобится времени, чтобы долететь до Панамы?

— Я мог бы доставить вас туда за два часа, но это означает...

— У вас есть радиокоды для посадки на базе ВВС?

— Да, но...

— Вы должны немедленно покинуть Колумбию, потому что раскрыли себя, — сказал Кларк. — Передайте своей девушке — пусть летит в Майами, не возвращаясь сюда. Убедите её скрыться, бросить рейс или как это называется. Она тоже раскрыта. Ваши жизни в опасности — страшной опасности. Не исключено, что за нами кто-нибудь следит. Может быть, кто-то заметил, что вы поехали со мной на машине. Или могли узнать, что вы дважды брали этот автомобиль. Это маловероятно, но, если хочешь дожить до старости, в нашем деле лучше не рисковать. Вы с нею больше ничем не можете содействовать дальнейшему развитию операции, поэтому уносите ноги.

— Хорошо, сэр. — Только после выезда на шоссе Ларсон снова нарушил тишину.

— То, что вы сделали...

— Ну?

— Вы поступили правильно. Нельзя допускать, чтобы с нашими парнями...

— Ошибаетесь. Разве не ясно, почему я сделал это? — спросил Кларк. Он говорил тоном преподавателя, читающего лекцию слушателям, но привёл только одну причину. — Вы думаете как разведчик, а эта операция больше не является разведывательной. Там, в горах, наши люди. Они скрываются от преследования. Я постарался отвлечь внимание противника. Если противник придёт к выводу, что наши парни начали мстить за гибель своих ребят, это может оттянуть силы противника от преследования, заставит его начать поиски в другом месте. Это поможет нашим ребятам. Немного, но поможет. Я сделал все, что в моих силах. Он задумался на мгновение. — Не буду утверждать, что это не доставило мне удовольствия. Не люблю, когда убивают наших солдат, но ещё больше мне не нравится, когда кто-то мешает мне оказать им помощь. Такое случалось слишком часто — на Ближнем Востоке, повсюду, — мы теряем людей и ничего не предпринимаем в ответ. На этот раз я нуждался только в поводе. И знаете что мне это понравилось! — холодно признался Кларк. — А теперь молчите и жмите на газ. Мне нужно подумать.

* * *

Райан молча сидел в своём кабинете и размышлял. Судья Мур придумывал самые разные оправдания, чтобы не приезжать в Лэнгли. Риттер, как обычно, отсутствовал. Джек не мог задать вопросы и потребовать ответа, если их не было в здании. В их отсутствие Райан становился к тому же старшим по должности, так что ему приходилось заниматься дополнительной работой и отвечать на массу телефонных звонков. Может быть, подумал он, это обернётся в его пользу. В одном Джек был уверен — ему нужно выяснить, что происходит. Кроме того, обнаружилось ещё одно обстоятельство — Мур и Риттер совершили две серьёзные ошибки.

Во-первых, они считали, что Райану ничего неизвестно, и не понимали, что он сумел так быстро продвинуться в ЦРУ именно потому, что обладал незаурядными аналитическими способностями. А вторая ошибка заключалась в том, что, по их мнению, относительный недостаток опыта не позволит ему делать далеко идущие выводы, даже если у Джека возникнут подозрения. Дело в том, что оба рассуждали как чиновники. Люди, которые прослужили всю жизнь в государственных структурах, боятся, как правило, нарушить установившиеся традиции. Это, считали они, верный путь к увольнению, и потому предпочитали не рисковать своей карьерой. Но Райан уже давно принял решение по этому вопросу. Он не знал, какая у него профессия.

Ему приходилось быть офицером морской пехоты, брокером, профессором истории, и только после всего этого он стал сотрудником ЦРУ. Он мог в любой момент вернуться к чтению лекций. Виргинский университет уже предлагал Кэти занять должность профессора на медицинском факультете, и даже Джефф Пелт предлагал Райану несколько оживить их исторический факультет в качестве нештатного преподавателя. Действительно, неплохо снова заняться чтением лекций, подумал Джек. И уж сама работа будет, вне всякого сомнения, легче, чем здесь. Как бы он ни смотрел в будущее, он не чувствовал, что эта должность, какой бы важной она ни была, держала его мёртвой хваткой. К тому же Джеймс Грир дал ему превосходный совет: поступать так, как считаешь нужным.

— Нэнси, — произнёс Джек в аппарат селекторной связи, — когда должен вернуться мистер Риттер?

— Завтра утром. Он собирался с кем-то встретиться на «Ферме».

— Хорошо, спасибо. Позвоните моей жене и передайте, что сегодня вечером я вернусь очень поздно.

— Непременно, доктор.

— Да, и вот ещё что. Мне понадобятся документы по контролю над ядерными ракетами средней дальности, тот предварительный доклад, что подготовило Управление по исследованиям в области стратегических вооружений.

— Доктор Молина находится в Саннивейл вместе с судьёй, — напомнила Нэнси.

Том Молина возглавлял это управление, которое занималось проверкой деятельности двух других департаментов, разрабатывающих методы контроля за ракетами средней дальности с атомными боеголовками.

— Я знаю. Просто хочу подробнее ознакомиться с докладом, чтобы обсудить его, когда Том вернётся.

— Понадобится минут пятнадцать, пока его принесут.

— Можно не торопиться. — Райан знал, чтобы подробно ознакомиться с этим докладом даже царю Соломону потребовалось бы не меньше трех дней. Таким образом у Джека появится благовидный предлог, чтобы остаться у себя в кабинете допоздна. По мере того как обе стороны приступили к уничтожению последних пусковых установок, у конгресса возникало все больше технических вопросов, вызывающих беспокойство. На будущей неделе Райану и Молине предстояло дать показания на слушаниях конгресса. Он выдвинул доску из письменного стола, хотя и не собирался пользоваться ею для работы, — Джек знал, что ему предстоит, после того как Нэнси и весь обслуживающий персонал уйдут домой.

* * *

Кортес великолепно разбирался в политике. Это была одна из причин, по которым он быстро продвинулся по службе и стал полковником в столь бюрократической организации, как кубинская секретная полиция. Во всём подражающая КГБ, секретная полиция Кубы быстро обросла таким количеством служащих, инспекторов и офицеров безопасности, что по сравнению с нею американское ЦРУ походило на семейное предприятие. Однако в результате этого разница в их эффективности стала ещё разительней. Несмотря на все свои достоинства, американцам не хватало политических устремлений, они постоянно препирались по вопросам, которые должны были являться совершенно очевидными. В академии КГБ один преподаватель сравнивал их со старинным польским сеймом, где более пятисот дворян-шляхтичей каждый по отдельности должны были дать своё согласие, прежде чем что-либо предпринималось, и поэтому не предпринималось ничего, отчего Польша становилась лёгкой добычей каждого, кто был способен просто принять решение.

Однако в данном случае американцы действовали, причём действовали быстро, умело и решительно. Так что же изменилось?

А изменилось то, что должно было измениться теперь, — американцы нарушили собственные законы. Их реакция основывалась на эмоциях — нет, это несправедливо, поправил себя Феликс. Их реакция была решительной — суровый ответ на прямой и высокомерный вызов, она походила на реакцию русских при подобных условиях, хотя и с незначительными тактическими отличиями.

Эмоциональный аспект их реакции заключался лишь в том, что они, найдя правильное решение проблемы, нарушали свои собственные невероятные правила контроля за разведывательными операциями. А ведь в этом году в Америке предстояли выборы президента...

— Так вот в чём дело... — произнёс вслух Кортес. Все так просто, правда?

Американцы, которые уже пришли к нему на помощь, сделают это снова. Ему нужно всего лишь навести их на соответствующую цель. На это потребуется ещё десять минут. Как удачно, что его воинское звание — полковник. В истории Латинской Америки на протяжении целого столетия такими делами занимались именно полковники.

Что бы сказал по этому поводу Фидель? При этой мысли Кортес едва не рассмеялся. Пока этот бородатый идеолог способен дышать, он будет ненавидеть norteamericanos, как евангелисты ненавидят грех, будет наслаждаться каждым булавочным уколом, на который только способен, — как он, например, выслал всех сумасшедших и преступников в Америку по призыву ничего не заподозрившего Картера — впрочем, обмануть этого дурака мог кто угодно, с удовольствием подумал Кортес, — поддерживал партизан дипломатическими и иными ходами, лишь бы причинить вред американцам. Да, Фидель остался бы очень доволен. Теперь Феликсу нужно было придумать, как сообщить американцам. Разумеется, он шёл на немалый риск, однако до сих пор все его ходы оказывались успешными, и игральная кость жгла ему руку.

* * *

Может быть, это было ошибкой, подумал Чавез. Возможно, вид головы на груди мертвеца только привёл их в ярость. Какой бы ни была причина, колумбийцы обшаривали теперь леса с подлинно охотничьей страстью. Им ещё не удалось напасть на след группы «Кинжал», и солдаты прилагали массу усилий, чтобы не оставлять следов, но Чавезу было ясно: предстоит ожесточённый бой и ждать его долго не придётся.

Однако капитану Рамиресу это ясно не было. Полученные им распоряжения гласили: избегать контактов с противником, и он неотступно следовал приказам.

Большинство солдат делали то же, а вот Чавез был несогласен — или, точнее, хотел бы быть. Но сержанты не подвергают сомнению действия капитанов, во всяком случае, не слишком часто, да и то в тех случаях, когда ты являешься его непосредственным заместителем и можешь отвести капитана в сторону. Если предстояла вооружённая схватка, а все указывало именно на это, то почему бы не сделать так, чтобы все благоприятствовало тебе? Десять отличных бойцов, вооружённые автоматическим оружием и гранатами, имеющие в своём распоряжении два пулемёта, могут организовать чертовски эффективную засаду. Оставить след, по которому пойдёт противник, и завести его в зону огня.. У них все ещё оставалась пара противопехотных мин системы «клеймор». Если всё будет развиваться удачно, уже в первые три секунды погибнет десять-пятнадцать солдат противника. После этого те немногие, кто останется в живых и умеет бегать достаточно быстро, сразу утратят излишний пыл. Интерес к преследованию у них мгновенно улетучится. Почему это непонятно Рамиресу? Вместо этого он заставил отделение быстро уходить от преследования, утомляет своих людей, не ищет хорошего места для отдыха. Как славно было бы отдохнуть, приготовиться к засаде, нанести сокрушительный удар, а уж потом уходить, зная, что противник если и преследует их, то без особого рвения. Иногда надо проявить осторожность, а иногда — вступить в бой. Самое уважаемое слово в любом военном лексиконе — инициатива, оно означает, что преимущество на стороне, которая приняла правильное и своевременное решение о необходимости действий. Чавез инстинктивно чувствовал, что время пришло. А вот Рамирес, подозревал сержант, слишком долго думал. О чём он думал, Чавез не знал, но размышления капитана начали беспокоить сержанта.

* * *

Ларсон вернул «Субару» хозяину и отправился в аэропорт вместе с Кларком на своём БМВ. Когда они подходили к самолёту, Ларсон подумал, что ему будет недоставать машины, к которой он успел привязаться. Кларк нёс с собой только секретные документы — и ничего больше. Он не заехал, чтобы собрать вещи, даже бритву и ту бросил, а вот «Беретту» с глушителем снова заткнул за пояс. Он шёл спокойно, не торопясь, но Ларсон уже знал, каковы внешние признаки напряжения, владеющие мистером Кларком. Он казался расслабленным более обычного, его движения выглядели небрежными, даже рассеянными, так что окружающие принимали мистера Кларка за безобидного чудака. Да, в который раз подумал Ларсон, это очень опасный человек. Лётчик вспомнил события, разыгравшиеся несколько часов назад, то, как мистер Кларк сначала успокоил боевиков, затем сбил с толку, обратившись за помощью. Ларсон даже не подозревал, что в ЦРУ остались такие люди, особенно после расследования, проведённого комитетом сенатора Чёрча.

Кларк вскарабкался в самолёт, бросил вещи за кресло и даже заставил себя выглядеть нетерпеливым, пока Ларсон готовился к взлёту. Лишь после того как самолёт поднялся в воздух и лётчик убрал шасси, на лице Кларка появилась улыбка.

— Сколько лететь до Панамы?

— Два часа.

— Как только представится возможность, летите над морем.

— Вы нервничаете?

— Сейчас только из-за вашей манеры управлять самолётом, — произнёс Кларк по внутренней связи. — Куда больше меня беспокоит судьба тридцати парней, которых могут бросить на произвол судьбы.

Через сорок минут самолёт, оставив пределы воздушного пространства Колумбии, летел над Панамским заливом. Кларк протянул руку за кресло, достал свои вещи, с трудом приоткрыл дверцу и выбросил их в море.

— Вы не разрешите мне поинтересоваться?..

— Положим, вся операция идёт псу под хвост. Вы считаете, что все эти материалы нужно принести с собой, когда меня вызовут в сенатскую комиссию по расследованию? — Кларк замолчал. — Разумеется, опасность невелика, но что, если кто-то обратит внимание на вещи, которые у нас с собой, и задумается над тем, что это такое и почему мы прилетели с ними?

— Понятно.

— Всегда старайтесь думать, Ларсон. Генри Киссинджер однажды сказал: даже у параноиков есть враги. Если кто-то готов бросить на произвол судьбы этих солдат, почему не поступить так же и с нами?

— Но... Ведь мистер Риттер...

— Мы знакомы с Бобом Риттером уже много лет. Я собираюсь задать ему несколько вопросов и надеюсь, что у него наготове ответы, которые удовлетворят меня. Нет ни малейших сомнений, что он не информировал нас о вещах, нам необходимых. Может быть, это ещё один пример неразберихи, царящей в округе Колумбия. А может быть, причина в чём-то ином.

— Неужели вы думаете...

— Я не знаю, что думать. Свяжитесь с базой, — распорядился Кларк.

Не следует давать Ларсону возможность задумываться о происходящем. Он в ЦРУ недавно и ещё не понимает всех проблем.

Лётчик кивнул и начал действовать. Он включил радиопередатчик на длину волны, которой пользуются очень редко, и начал передавать.

— Сектор захода на посадку Хауэрд, это специальный рейс, радиус Х Гольф Виски — Дельта, запрашиваю разрешение на посадку.

— Виски — Дельта, сектор посадки Хауэрд, ждите ответа, — послышался голос какого-то безымянного диспетчера, явно открывшего книгу с радиокодами. Он не знал, что это за ХГВД, однако позывные значились в секретном приложении. ЦРУ, подумал диспетчер, или ещё какое-то ведомство, засылающее людей туда, куда не следует. Это все, что ему надлежит знать.

— Виски — Дельта, опознавательный номер один-три-один-семь. Разрешается посадка, заходите визуально. Направление ветра один-девять-пять, скорость десять узлов.

— Понял, спасибо. Конец связи. — По крайней мере, хоть что-то сегодня получилось так, как следует, подумал Ларсон. Десять минут спустя он посадил свой «Бичкрафт» и последовал за «джипом» к выделенному ему месту парковки. Там их уже ждала полиция службы безопасности ВВС и быстро доставила обоих в штаб базы. В данный момент база ВВС находилась в состоянии учебной тревоги; все были одеты в зелёные мундиры и вооружены. Что касается оперативного персонала, они красовались в лётных костюмах и выглядели весьма воинственно.

— Когда следующий рейс в Штаты? — спросил Кларк у молодой женщины-капитана. Её форменный лётный мундир был украшен серебряными крылышками, и Кларк подумал, каким самолётом она может управлять.

— У нас готовится к взлёту С-141, пункт назначения — Чарлстон, — ответила она, — но если вы хотите лететь этим рейсом... — Прошу вас проверить оперативные инструкции — там должно быть это имя. — Кларк протянул ей свой паспорт на имя Дж. Т. Уилльямса. — Загляните в раздел СР, капитан, — добавил он, стараясь ей помочь.

Женщина поднялась с кресла и выдвинула верхний ящик сейфа, где хранились секретные документы. Как обычно, ящик был закрыт на двойной наборный замок. Она достала оттуда папку с красной полосой по краям и открыла её последний раздел.

Это был раздел, посвящённый «специальной разведке», — там перечислялись определённые вещи и лица, охраняемые более строго, чем документы с грифом «совершенно секретно». Уже через несколько секунд она вернулась к столу.

— Благодарю вас, полковник Уилльямс. Самолёт вылетает через двадцать минут. Чем ещё могу помочь вам и вашему адъютанту, сэр?

— Сообщите в Чарлстон, чтобы там держали наготове небольшой самолёт — мне срочно нужно лететь в Вашингтон, капитан. И спасибо за помощь.

— Я только рада сделать все, что в моих силах, — ответила она, улыбаясь вежливому полковнику.

— Вы ещё и полковник? — спросил Ларсон, направляясь к выходу.

— И не простой, а из управления специальных операций. Совсем неплохо для старого боцмана, а?

Стоящий наготове «джип» за пять минут доставил их к огромному «Локхид Старлифтер». Грузовой отсек, напоминающий железнодорожный туннель, был пуст. Сержант из наземной команды обслуживания объяснил, что самолёт принадлежит к действующему резерву ВВС, доставил сюда груз, но обратно в Штаты летит пустым. Это вполне устраивало Кларка, который вытянулся на полу, едва они взлетели. Поразительно, подумал он, погружаясь в сон, насколько умело способны выполнять задачи его соотечественники. За несколько часов можно перенестись из смертельной опасности в полную безопасность. Одна и та же страна не сумела обеспечить соответствующей поддержкой своих высадившихся солдат в Колумбии и обращалась с ним и Ларсоном как с королевскими особами — если, разумеется, имелись на то соответствующие документы, а также записи в специальных книгах, словно это имеет какое-то значение. Просто невероятно, что мы способны предпринимать и чего не предпринимаем. Вот уж действительно безумный мир. Несколько секунд спустя он уже храпел рядом с поражённым Ларсоном и не проснулся до самого приземления, проспав пять часов.

* * *

Как это принято во всех правительственных учреждениях, в ЦРУ действовали нормальные часы работы. В половине четвёртого здание начали покидать служащие, приехавшие на работу рано, — они надеялись проскочить ещё до. наступления часа пик, а к половине шестого обезлюдел и седьмой этаж. В приёмной перед кабинетом Джека его секретарша, Нэнси Каммингс, накрыла чехлом свою электрическую пишущую машинку фирмы «Ай-би-эм» — Нэнси предпочитала её, хотя пользовалась и текстовым процессором, — и нажала кнопку на аппарате селекторной связи.

— Я ещё нужна вам, доктор Райан?

— Нет, спасибо. До завтра.

— Хорошо. До свиданья, доктор Район.

Джек повернулся в кресле и снова уставился в окно, на деревья, которые непроницаемой стеной окружали здание, закрывая его от любопытных глаз. Он пытался думать, но никак не мог заставить себя. Джек не имел представления, что предстанет его глазам. Ему хотелось надеяться, что ничего особенного. Он знал, что тем самым кладёт конец своей карьере в Центральном разведывательном управлении, но теперь это его не волновало. Если работа в ЦРУ требовала такого, её не следовало ценить.

Но что скажет об этом адмирал?

Джек не знал ответа на этот вопрос. Он достал книгу из ящика стола и начал читать. Пролистав несколько сотен страниц, он взглянул на часы. Семь вечера.

Пора действовать. Райан снял трубку и вызвал сотрудников службы безопасности, дежуривших на седьмом этаже. После того как секретарши уезжали домой, поручения руководителей ЦРУ исполняли офицеры безопасности.

— Говорит доктор Райан. Мне нужны документы из центрального архива. — Он прочитал номера папок. — Учтите, они тяжёлые, — предупредил Райан дежурного. — Возьмите кого-нибудь себе в помощь.

— Слушаюсь, сэр. Сейчас отправляемся.

— Можно не торопиться, — заметил Райан и положил трубку. У него уже создалась репутация босса, с которым легко ладить. Едва положив трубку, он тут же вскочил и включил свой ксерокс, стоявший в кабинете.

Затем вышел в приёмную, приблизился к двери, что вела в коридор, и услышал удаляющиеся шаги сотрудников службы безопасности.

На седьмом этаже двери кабинетов не запирались. Это не имело смысла. Чтобы попасть сюда, требовалось миновать десять пунктов безопасности, у каждого из которых находились вооружённые сотрудники, причём каждый пункт находился под наблюдением центрального поста безопасности на первом этаже. Кроме того, по коридорам здания постоянно ходили вооружённые патрули. ЦРУ охранялось лучше федеральных тюрем, и это действовало не менее гнетуще, чем там. Однако к руководству строгие правила не имели отношения, и Джеку понадобилось всего лишь пересечь коридор и открыть дверь, ведущую в кабинет Боба Риттера.

Сейф в кабинете заместителя директора по оперативной работе — правильнее назвать его не сейфом, а стальным хранилищем — был установлен на том же месте, что и в кабинете Райана, — за декоративной панелью в стене. Это было сделано не столько для того, чтобы скрыть сейф, — любой взломщик обнаружит его в течение минуты, — сколько из сугубо эстетических соображений. Известно ли Риттеру, подумал Джек, что комбинацию, открывающую замок, знает Грир? Известно, наверно, но Риттер уж никак не может знать, что адмирал записал комбинацию в укромном месте. Для ЦРУ это было таким необычным и странным, что никому и в голову не пришло задуматься над подобным. Даже самые умные в мире люди иногда не замечают очевидного.

Дверцы сейфов соединены с сиренами тревоги, разумеется. Системы, подающие сигнал тревоги, исключительно надёжны и действуют аналогично замкам на ядерном оружии, а ведь это самые лучшие в мире, верно? Ты должен сразу набрать правильную комбинацию, иначе раздаётся сигнал тревоги. Если, набирая код замка, делаешь ошибку, над наборным диском вспыхивает лампочка — это значит, что в твоём распоряжении десять секунд, чтобы исправиться и набрать правильную комбинацию. В противном случае на столах двух дежурных офицеров безопасности загораются сигнальные лампы. В случае повторной ошибки раздаётся сигнал тревоги, а после третьей — дверца сейфа автоматически запирается на два часа, и открыть её уже невозможно. Несколько сотрудников ЦРУ совершили подобные ошибки, став предметом шуток службы безопасности. К Райану это не относилось — кодовые замки не пугали его, и ошибок он не допускал. Компьютер, следивший за замками сейфов, сделал вывод, что это, конечно, сам мистер Риттер.

Теперь сердце Джека забилось чаще. Внутри находилось больше двадцати папок, а время, имеющееся в его распоряжении, измерялось минутами. Но и тут ему на помощь пришли правила, принятые в ЦРУ. Первой страницей в каждой папке было краткое содержание хранящихся в ней документов, сообщающее о цели данной операции. Райан воспользовался этим, чтобы отобрать интересующие его папки.

Меньше чем через две минуты он отложил в сторону папки под названием «Орлиный глаз», «Речной пароход-I» и «Речной пароход-II», «Кэйпер» и «Ответный удар».

Собранные им папки составили стопку высотой в восемнадцать дюймов. Джек запомнил, в каком порядке они хранились, затем закрыл дверцу сейфа, не запирая её. Вернувшись в свой кабинет, он положил папки на пол за столом и взялся за «Орлиный глаз».

— Господи Боже мой! — пробормотал Райан. «Обнаружение и перехват самолётов с контрабандным грузом наркотиков», понял он, означает приказ сбивать и топить эти самолёты. Раздался стук в дверь.

— Заходите. — Это были сотрудники службы безопасности, которые принесли затребованные Райаном документы. Он показал на кресло, куда следует положить их, и затем отпустил охранников.

Джек пришёл к выводу, что в его распоряжении час, самое большее два. Это означало, что материалы придётся всего лишь просматривать, а не читать. В каждой папке, отведённой отдельной операции, перечислялись её цели и методы осуществления и имелся журнал, куда заносились происшедшие за время её события и ежедневные сообщения о ходе операции.

Персональный ксерокс Джека был весьма совершенной копировальной установкой, которая сама раскладывала и проверяла страницы и, самое главное, действовала очень быстро. Он стал вкладывать страницы в загрузочное отделение.

Автоматическая система подачи позволяла ему одновременно читать и снимать копии. Через девяносто минут он скопировал более шестисот страниц, примерно четверть общего объёма материалов, взятых им из сейфа Риттера. Этого было недостаточно, но ничего не поделаешь, пришлось остановиться. Джек вызвал сотрудников службы безопасности и поручил им отнести обратно в центральный архив принесённые папки — прежде он всё-таки пролистал их. Как только они ушли, Джек собрал папки... украденные им? Внезапно он понял, что нарушил закон.

Раньше это как-то не приходило ему в голову. Нет, не нарушил. Укладывая папки в сейф Риттера, Джек сказал себе, что никакого нарушения он не совершил. Являясь одним из руководителей ЦРУ, он должен знакомиться с подобными документами, так что эти правила не для него. Нет, напомнил он себе, рассуждать так опасно.

Просто, поступая так, он служит справедливости. Он...

— Черт побери! — ругнулся Джек вслух, закрывая дверцу сейфа. — Ты просто не знаешь, как оправдаться. — Ещё через минуту он вернулся в свой кабинет.

Пора ехать. Но прежде он сделал пометку на странице журнала, где вёлся счёт страниц, копии которых были сняты на ксероксе. В этом здании нельзя снимать копии на любом копировальном аппарате, не расписавшись в том. Райан, однако, заранее принял меры предосторожности. Примерно такое же количество страниц было собрано в стопку и уложено в его сейф — копии доклада, подготовленного Управлением по исследованиям в области стратегических вооружений, взятого Нэнси. Начальникам департаментов разрешалось снимать такие копии. Внутри сейфа находилась инструкция по смене комбинации кодового замка.

Снятые им ксерокопии Джек уложил в свой кейс и перед уходом сменил комбинацию сейфового замка. По пути к лифту он кивком попрощался с дежурным сотрудником службы безопасности, сидящим за столом в коридоре. Когда он спустился в подземный гараж, там его уже ждал служебный «Бьюик».

— Прости, Фред, что заставил тебя долго ждать, — извинился Джек, садясь в машину. Фред был его шофёром, работающим в вечернюю смену.

— Ничего страшного, сэр. Домой?

— Да.

Потребовалась вся сила воли, чтобы не взяться за чтение прямо в машине, но Райан переборол себя, откинулся на спинку сиденья и задремал. Он не сомневался, что спать этой ночью ему не придётся, поэтому следует подремать хотя бы по дороге.

* * *

Кларк попал на базу ВВС Эндрюз ещё до восьми вечера. Сначала он позвонил Риттеру, но его звонок прервали, и он узнал, что до утра встретиться с заместителем директора ЦРУ не удастся. Делать было нечего, и Кларк с Ларсоном разместились в мотеле неподалёку от Пентагона. Кларк зашёл в магазин отеля «Мэрриот», купил там принадлежности для бритья и зубную щётку и улёгся спать, чем немало удивил своего молодого спутника, который от нервного напряжения не мог заснуть.

* * *

— Насколько сложна ситуация? — спросил президент.

— Мы потеряли девять человек, — ответил Каттер. — Это неизбежно, сэр. Приступая к операции, мы знали, что идём на немалый риск. Они тоже отдавали себе отчёт в этом. Сейчас нам надо...

— Сейчас нам надо прекратить дальнейшие действия, и прекратить немедленно. А затем хранить полное молчание. Никакой операции не было. Я не рассчитывал на что-либо подобное, не ожидал, что погибнут гражданские лица и уж тем более девять наших военнослужащих. Черт побери, адмирал, вы уверяли меня, что эти парни так хорошо подготовлены...

— Господин президент, я никогда...

— Не говорите ерунды! — прервал его президент, причём так громко, что заставил вздрогнуть агента Секретной службы, стоящего у дверей кабинета. — Каким образом вы втянули меня в эти неприятности?

Породистое лицо Каттера покрыла трупная бледность. Все, ради чего он работал, что отстаивал целых три года... Риттер утверждал, что успех обеспечен.

Это больше всего приводило в бешенство.

— Сэр, мы поставили перед собой задачу нанести ущерб картелю. Мы добились этого. Сотрудник ЦРУ, руководящий операцией «Ответный удар», находится сейчас в Колумбии, и, по его мнению, нам удастся начать вооружённую борьбу между главарями наркомафии. Этой цели мы тоже добились. Они только что пытались убить одного из своих же людей — Эскобедо. Количество наркотиков, поступающих в Штаты, уменьшилось. Мы ещё не сделали заявления по этому поводу, но в газетах уже пишут, что цена на наркотики возросла. Мы одерживаем победу.

— Одерживаем победу? Великолепно! Попытайтесь убедить в этом Фаулера!

Президент грохнул папкой о стол. Социологические исследования, проведённые по его указанию и содержащиеся в папке, указывали на то, что Фаулер опережает президента на четырнадцать процентов.

— Сэр, после съезда оппозиционной партии кандидат всегда...

— Вы собираетесь давать мне политические советы? Мистер, даже в той области, где вы считаете себя экспертом, вам не удалось проявить достаточной компетентности.

— Господин президент, я...

— Я требую немедленного прекращения операции. По её окончании все подробности следует хранить в полной тайне. Я хочу, чтобы вы занялись этим как можно скорее. Вы были инициатором этой операции, так что расхлёбывайте неприятности сами.

Каттер заколебался.

— Сэр, какой способ прекращения операции вы требуете от меня?

— Я не хочу этого знать. От вас требуется одно — сообщите мне, когда все успокоится.

— Но в этом случае мне придётся исчезнуть на некоторое время, сэр.

— Тогда исчезайте!

— Моё отсутствие могут заметить...

— В таком случае вы исполняете специальное секретное поручение президента. Адмирал, я требую немедленного прекращения операции. Как вы собираетесь осуществлять это, меня не интересует.

Каттер вытянулся перед своим президентом. Он всё ещё не забыл, как это делается.

— Слушаюсь, господин президент.

* * *

— Повернуть руль, — скомандовал Уэгенер. «Панаш», фрегат береговой охраны США, сделал поворот, повинуясь рулю и двигателям, и лёг на курс вдоль фарватера канала.

— Руль по оси судна.

— Руль по оси судна, исполняю. Сэр, руль установлен по оси судна, — ответил молодой рулевой под бдительным взглядом главного старшины Орезы.

— Хорошо. Машины вперёд на одну треть, курс один-девять-пять. — Уэгенер взглянул на молодого вахтенного офицера. — Принимайте командование. Выходите в море.

— Слушаюсь, сэр. Принял командование, — отозвался младший лейтенант с некоторым удивлением. «Выходите в море» обычно означает, что вахтенный офицер принимает на себя управление судном с момента отдачи швартовов, однако сегодня шкипер проявил необычную осторожность. Теперь с выходом в море мог справиться молодой рулевой, стоящий у штурвала. Уэгенер раскурил трубку и направился на крыло мостика. Португалец последовал за ним.

— Давно я не испытывал такой радости при выходе в море, — заметил Уэгенер.

— Разделяю ваши чувства, капитан.

Им действительно пришлось пережить трудный день. Всего один, но его они запомнят надолго. Предупреждение агента ФБР потрясло их. Уэгенер опросил членов экипажа по одному — процедура оказалась для него неприятной и к тому же не принесла плодов, — пытаясь выяснить, кто разболтал о случившемся. Ореза подозревал виновника, но не был уверен. К счастью, заниматься дальнейшими поисками не потребовалось. Опасность исчезла со смертью пиратов в федеральной тюрьме Мобиля. Однако оба моряка поняли преподанный им урок. Отныне они будут вести себя в строгом соответствии с правилами.

— Как вы думаете, шкипер, почему этот парень из ФБР предостерёг нас?

— Хороший вопрос, Португалец. Думаю, в результате того, что нам удалось выжать из этих ублюдков, сумели заморозить все те вклады, о которых писали в газетах. Пожалуй, ФБР решило, что обязано нам как-то помочь. Не забудь, местный агент сообщил, что предупредить нас поручил ему его босс в Вашингтоне.

— Теперь, по-видимому, мы у него в долгу, — сказал Ореза.

— Наверно, ты прав.

Оба остались на мостике, чтобы насладиться ещё одним морским закатом.

«Панаш» повернул на курс один-восемь-один, направляясь на патрулирование Юкатанского пролива.

* * *

У Чавеза остался последний комплект батареек. Положение не только не улучшилось, а стало хуже. Где-то позади них двигалась какая-то группа, и потому требовалось выставлять охрану. Самого Чавеза, находящегося впереди отделения, это не затрагивало, но беспокойство всё-таки не покидало его, такое же реальное, как боль в мышцах, из-за чего каждые несколько часов ему приходилось принимать тиленол. Может быть, их преследовали. А возможно, это чистая случайность — или капитан Рамирес не проявил достаточной изобретательности в тактике уклонения. В этом Чавез сомневался, но он слишком устал, чтобы логически мыслить, и знал это. Ему пришла в голову мысль о том, что и капитан мог столкнуться с такой же проблемой. Это превратилось в источник особого беспокойства. Сержантам платят за то, что они участвуют в боях, а капитанам чтобы думали. Но если Рамирес слишком устал и больше не способен думать, зачем он им нужен?

Послышался шорох. Едва заметный, словно шёпот внезапно выпрямившейся ветки. Но никакого ветра не было. Может быть, её согнуло дикое животное. А может, и нет.

Чавез остановился и поднял вверх руку. Вега, шедший в пятидесяти метрах позади, передал сигнал дальше. Динг подошёл к дереву и замер, оглядываясь по сторонам. Он попытался опереться на ствол плечом и почувствовал, что у него кружится голова. Сержант помотал ею, чтобы избавиться от головокружения.

Усталость одолевала все больше, Опять. Какое-то движение. Человек. Спектральная зелёная фигура, всего лишь призрак в поле зрения очков ночного видения, почти в двухстах метрах впереди и справа от Динга. Двигается вверх по склону, а вот ещё один, метрах в двадцати позади него. Они двигаются... да, как солдаты, выбирая, куда ставить ногу, походка кажется такой странной, когда следишь со стороны.

Проверить можно лишь одним способом. В нижней части очков находится небольшая инфракрасная лампочка для чтения карт. Она невидима для невооружённого человеческого глаза, но светит подобно маяку для человека, снаряжённого очками ночного видения. Чавезу даже не нужно двигаться. Если это солдаты, они всё время оглядываются вокруг.

Впрочем, это тоже опасно.

Чавез отошёл от дерева. Слишком далеко и не видно, есть ли у них очки...

Точно. Фигура, идущая впереди, поворачивает голову влево и вправо. Она замерла, глядя в сторону Чавеза. Динг поднял голову, чтобы лучше было видно инфракрасную лампочку, и трижды мигнул ею. И тут же увидел, как со стороны неясно видимой фигуры последовал аналогичный ответ.

— Мне кажется, это наши парни, — прошептал Чавез в микрофон рации.

— Если это так, то они заблудились и зашли очень далеко от своего участка, — послышался голос Рамиреса в наушнике. — Действуйте осторожно, сержант.

Чавез дважды нажал на клавишу передачи. Понятно. Он подождал, пока Осо установит пулемёт в удобном для него месте, и направился к едва различимой фигуре, стараясь идти так, чтобы Вега мог прикрыть его. Расстояние, казалось, было очень большим, особенно потому, что сержант не мог направить на приближающуюся цель свой автомат. Затем Чавез увидел ещё одну фигуру: наверняка там находились и другие, наблюдающие за его приближением в прицелы. Если сейчас он направляется не к американским солдатам, подумал Чавез, то его шансы увидеть рассвет колеблются между нулём и ничем.

— Динг, это ты? — услышал он шёпот, когда до фигуры оставалось метров десять. — Это я, Леон.

Чавез кивнул. Оба сержанта направились навстречу друг другу, осмелившись наконец глубоко дышать. Они обнялись. Простого рукопожатия тут было недостаточно. — Вы заблудились, Берто.

— Ещё бы, друг. Я отлично знаю, где мы находимся, но ты прав — мы потерялись.

— А где капитан Рохас?

— Убит. Эстевес, Дельгадо — половина отделения погибла.

— Ладно. Оставайтесь на месте. — Динг включил рацию. — «Шестой», это дозор. Мы встретили группу «Флаг». У них неприятности. Вам лучше подойти сюда.

Двойной щелчок.

Леон сделал знак своим людям подойти. Чавезу не понадобилось даже считать — было видно, что солдат осталось меньше половины. Оба сержанта сели на ствол упавшего дерева.

— Как это случилось?

— Мы натолкнулись прямо на них. Думали, база по переработке. Оказалось, что ошиблись. Там было человек тридцать-сорок вооружённых боевиков. По-видимому, Эстевес проявил неосторожность, и все сразу пошло к чертям. Началось что-то вроде драки в баре, только с перестрелкой. Потом убили капитана Рохаса и... короче говоря, кончилось плохо. Вот мы и старались уйти из того района как можно дальше.

— За нами тоже охотятся.

— А хороших новостей у тебя нет? — спросил Леон.

— Последнее время не слышал, — покачал головой Динг. — Думаю, пора уносить отсюда ноги.

— Это точно, — согласился Леон, и тут подошёл капитан Рамирес. Сержант встал и доложил капитану о случившемся.

— Капитан, — обратился к Рамиресу Чавез, когда Леон кончил. — Мы все очень устали. Было бы неплохо найти место и передохнуть.

— Да, он прав, — поддержал Гуэрра.

— Но ведь нас преследуют.

— Вот уже два часа они не подают признаков жизни. Вон тот холмик кажется мне неплохим местом для отдыха. — Сержант понимал, что слишком давит на капитана, но наконец тот сдался:

— Хорошо, разместите на этом холмике людей.Установите охрану по периметру и два сторожевых поста. Постараемся отдохнуть до заката, а потом я попробую выйти на связь и запросить помощь.

— Слушаюсь, капитан. — Гуэрра принялся за размещение солдат. Чавез сразу пошёл прочёсывать окрестности, а все остальные стали располагаться на бивуак, только на этот раз бивуак был не ночным, а дневным, и проведут они здесь не ночь, а день.

* * *

— Боже милосердный, — потрясение выдохнул Райан. Было четыре часа утра, и он не заснул только благодаря бесчисленным чашкам кофе и чувству страха. Он и раньше немало узнал о Центральном разведывательном управлении. Но такое..

Первое, что надо сделать... а что надо сделать прежде всего?

Поспать хотя бы пару часов, подумай он. Джек поднял трубку и позвонил в Лэнгли. Там всегда находилась смена дежурных во главе со старшим офицером.

— Говорит доктор Райан. Я приеду попозже, не с самого утра. У меня, по-видимому, расстройство желудка — съел что-то несвежее. Тошнило всю ночь... нет, не беспокойтесь, вроде прошло, но мне нужно выспаться. Не присылайте машину — я завтра приеду сам — то есть сегодня, — поправился он. — Да, совершенно верно. Спасибо. До свидания.

Джек оставил жене записку на холодильнике и лёг спать в комнате для гостей, чтобы не разбудить Кэти.

* * *

Передать сообщение не составило для Кортеса ни малейшего труда. Такая задача оказалась бы не по силам любому другому, но не ему. Поступив на службу в картель, он первым делом обзавёлся номерами некоторых телефонов в Вашингтоне, округ Колумбия. Раздобыть список оказалось довольно просто. Ему понадобилось, как и при решении любой проблемы, всего лишь найти человека, имеющего доступ к интересующей его информации. Тут Кортесу не было равных. После того как список оказался у него в руках — Кортес заплатил за список десять тысяч долларов и счёл, что нашёл деньгам отличное применение, причём даже не своим, а наркомафии, — оставалось познакомиться с режимом дня людей, которым принадлежали эти номера. В этом заключалась немалая опасность. Человек, с которым хотелось связаться Кортесу, мог отсутствовать, что влекло за собой риск разоблачения, однако, если предварить текст фразой «только для адресата», это сразу отпугнёт большинство любопытных. Секретари таких людей относились, как правило, к числу дисциплинированных сотрудников и рисковали работой, если начинали проявлять излишнее любопытство.

Но процесс передачи сообщения намного облегчали достижения современной технологии, а именно наличие телефакса. Обладание телефаксом свидетельствовало о видном положении, равно как и прямая телефонная линия в обход секретаря; это особенно импонировало тем, кто стремился продемонстрировать свою значимость.

Прямая телефонная линия и телефакс объединялись в единое целое Приехав в свой офис в Медельине, Кортес сам напечатал текст. Он знал, как выглядят американские правительственные сообщения, и сделал всё возможное, чтобы напечатанный им текст походил на американский. Сначала шла фраза «ТОЛЬКО ДЛЯ АДРЕСАТА — НИМБУС», имя пославшего факс в графе «Отправитель» было вымышленным, зато имя адресата — подлинным, и это сразу привлечёт его внимание. Сам текст был кратким, содержательным, в нём указывался и зашифрованный адрес отправителя. Какова будет реакция адресата? Трудно сказать. Однако и здесь шансы, по мнению Кортеса, были достаточно велики. Он вложил лист бумаги с текстом сообщения в свой телефакс, набрал соответствующий номер в Вашингтоне и принялся ждать. Всё остальное делалось автоматически. Как только послышался электронный призывный зов другого телефакса, текст сразу был передан. Кортес извлёк из аппарата оригинал и спрятал его в бумажник.

Услышав жужжание своего телефакса, печатающего текст сообщения, адресат, находящийся в Вашингтоне, удивлённо обернулся. Поступающее сообщение должно быть официальным, потому что лишь полдюжины людей знали номер этой прямой линии (ему и в голову не пришло, что номер известен и компьютеру телефонной компании). Он закончил работу, которой занимался, и протянул руку за переданным текстом.

Что за «Нимбус»? — удивился он. Кто бы ни скрывался за этим, тексту предшествовала фраза «Только для адресата», и потому он начал читать сообщение.

При этом он отхлебнул кофе — из третьей чашки, приготовленной за это утро.

Содержание оказалось настолько неожиданным, что он поперхнулся и закашлялся, так что кофе выплеснулся из чашки, к счастью, на стол, а не на брюки.

* * *

Кэти Райан всегда была пунктуальной. Телефон в комнате для гостей зазвонил ровно в половине девятого. Голова Джека дёрнулась на подушке, словно от удара током, и он тут же протянул руку к трубке.

— Алло?

— Доброе утро, Джек, — послышался приветливый голос жены. — Что это с тобой?

— Мне пришлось работать почти всю ночь. Ты взяла, что я просил?

— Да, но это...

— Я знаю, что там написано, крошка, — прервал её Джек. — Позвони, пожалуйста, прямо сейчас. Это очень важно.

Доктор Кэролайн Райан сразу поняла смысл этих слов.

— Хорошо, Джек. Как ты себя чувствуешь?

— Ужасно. Но все равно пора браться за дело.

— Мне тоже, милый. До свиданья.

— До свиданья. — Джек положил трубку и заставил себя подняться. Прежде всего нужно принять душ, решил он.

Кэти шла в операционное отделение, и нужно было торопиться. Она подняла трубку телефона и набрала номер прямой линии, связывающей больницу с Вашингтоном. Ей ответили после первого же звонка.

— Дэн Мюррей слушает.

— Дэн, это Кэти Райан.

— Доброе утро. Что я могу сделать для вас в столь прекрасный день, доктор?

— Джек просил передать, что приедет к тебе сразу после десяти. Он хочет, чтобы ты разрешил ему поставить машину во внутреннем дворе, и настоятельно просил ничего не говорить друзьям в соседней комнате. Я не знаю, что все это значит, но он сказал, чтобы я передала тебе именно это. — Кэти не знала, нужно ли принимать все всерьёз. Джек любил такие игры, которыми он занимался с людьми, имеющими высокую степень допуска. Самой Кэти такие игры казались глупыми, и сейчас она начала думать, что это какая-то шутка. Джек особенно любил подобные забавы, когда их участником был его приятель из ФБР.

— Хорошо, Кэти. Я приму меры.

— Вот и отлично. А сейчас мне пора в операционную — нужно заняться глазным яблоком одного бедняги. Передавай привет Лиз.

— Обязательно. Желаю удачи.

Мюррей положил трубку. На его лице появилось озадаченное выражение. Ничего не говорить «друзьям в соседней комнате». Эту фразу Мюррей впервые произнёс, когда оси встретились в больнице Св. Томаса в Лондоне. В то время Дэн был советником по юридическим вопросам при посольстве США на Гросвенор-сквер, а «друзьями в соседней комнате» он называл сотрудников ЦРУ.

Но ведь Райан был одним из шести руководителей Центрального разведывательного управления и, по-видимому, одним из трех, занимающих там самое влиятельное положение.

Что это за чертовщина?

— Н-да. — Он вызвал секретаршу и попросил её предупредить службу безопасности, чтобы те пропустили Райана во внутренний двор, расположенный под главным входом в здание Гувера. Если Джек хочет рассказать ему что-то, ну что ж, можно подождать.

* * *

Кларк приехал в Лэнгли в девять утра. У него не было пропуска — такие вещи не берёшь с собой, когда занимаешься оперативной работой, — и ему понадобилось прибегнуть к устному коду, чтобы въехать через ворота. Это показалось ему поистине таинственным и достойным конспираторов. Он поставил машину в месте, отведённом для посетителей, — в ЦРУ существовало и такое, — вошёл внутрь здания через главный вход и тут же свернул налево. Там он быстро получил карточку, похожую на гостевую, с помощью которой, однако, прошёл через дверь, контролируемую электронным устройством. Далее Кларк повернул направо, миновал фрески, напоминающие мазки грязи, нанесённые на стены каким-то огромным ребёнком, и подошёл к лифту. Относительно фресок у Кларка была своя теория: или роспись поручили художнику, согласившемуся на самую низкую оплату, или же скорее всего стены расписывал агент КГБ. В лифте он поднялся на седьмой этаж и прошёл по коридору к кабинетам руководства ЦРУ, у дверей которых проходит собственный коридор вдоль лицевой части здания. Он остановился перед столом секретарши заместителя директора по оперативным вопросам.

— Меня зовут Кларк. Мне нужно видеть мистера Риттера, — сказал он.

— Вы договаривались о встрече? — осведомилась секретарша.

— Нет, но мне кажется, что он захочет поговорить со мной, — вежливо ответил Кларк. Нет смысла обижать женщину. К тому же его с детства воспитали в духе уважения к слабому полу.

Секретарша подняла трубку телефона и сообщила о приходе мистера Кларка.

— Заходите, мистер Кларк, — улыбнулась она, положив трубку.

— Спасибо. — Он вошёл в кабинет и закрыл за собой дверь, которая была тяжёлой и звуконепроницаемой.

— Какого черта вы делаете здесь? — недовольно спросил заместитель директора ЦРУ.

— Необходимо сейчас же прекратить операцию «Речной пароход», — заявил Кларк без лишних слов. — Там все разваливается. Противник охотится за нашими парнями и...

— Да, я знаю. Мне сообщили об этом вчера поздно вечером. Послушайте, Кларк, я с самого начала не верил, что при проведении этой операции нам удастся избежать потерь. Одна из наших групп сильно пострадала тридцать шесть часов назад, но мы перехватили переговоры противника и знаем, что наши парни нанесли им куда более ощутимые потери, а затем расквитались и с другими, которые...

— Это был я, — прервал его Кларк.

— Что?! — удивился Риттер.

— Мы с Ларсоном отправились в горы вчера утром и встретились с тремя боевиками. Они только закончили грузить в машину трупы, вот я и решил, что им не стоит больше жить, — спокойно произнёс Кларк. Прошло очень много времени с тех пор, как кто-либо в ЦРУ говорил о подобных вещах.

— Боже мой, Джон! — Риттер был настолько изумлён, что даже не обрушился на Кларка, который рисковал собственной безопасностью, вмешавшись в проведение совершенно другой операции.

— Среди трупов я узнал одного из наших ребят, — продолжал Кларк. — Капитан Эмилио Рохас из армии США. Между прочим, он был отличным парнем.

— Мне очень жаль. Но никто не говорил, что операция — дело безопасное.

— Не сомневаюсь, что его семью успокоит это заявление, — если у него есть семья. Так вот, операция сорвалась. Необходимо спасать тех, кто ещё остался в живых. Как мы собираемся эвакуировать их оттуда? — спросил Кларк.

— Я занимаюсь этой проблемой. Мне необходимо обсудить её ещё кое с кем. Я не уверен, что он согласится.

— В этом случае, сэр, — Кларк внимательно посмотрел на своего босса, — постарайтесь изложить доводы в пользу немедленной эвакуации как можно убедительнее.

— Вы мне угрожаете? — тихо спросил Риттер.

— Нет, сэр, мне бы не хотелось, чтобы вы так истолковали мои слова. Просто информирую вас на основании своего опыта, что операцию следует немедленно приостановить. Ваша задача заключается в том, чтобы это поняли люди, распорядившиеся о её проведении. В случае, если вам не удастся убедить их в этом, настоятельно советую прекратить операцию без их согласия.

— Меня уволят за это, — заметил заместитель директора ЦРУ.

— После того как я опознал тело капитана Рохаса, я поджёг грузовик. На это у меня было две причины. Нужно было отвлечь внимание противника от преследования тех ребят, которые ещё остались в живых, и, кроме того, нужно было, разумеется, сделать невозможным опознание трупов. Никогда раньше мне не приходилось сжигать тело нашего офицера, но я вынужден был сделать это. Ларсон все ещё не знает, почему я поджёг грузовик. Он слишком молод, чтобы понять это.

А вот вы, сэр, не можете использовать молодость в качестве оправдания. Вы послали этих парней для участия в операции и несёте за них ответственность.

Если вы утверждаете, что ваша работа важнее жизни десятков солдат, я готов доказать, что вы ошибаетесь, сэр. — Кларк ни разу не изменил тон разговора, со стороны могло показаться, что два разумных человека обсуждают повседневные проблемы, но Боб Риттер впервые за очень долгое время почувствовал смертельную опасность.

— Между прочим, Джон, ваша попытка отвлечь противника от преследования оказалась успешной. Сейчас у противника сорок боевиков заняты поисками там, где нет наших солдат.

— Отлично. Это облегчит эвакуацию.

— Джон, вы не имеете права командовать мной.

— Сэр, вы ошибаетесь. Я вовсе не командую вами, а просто говорю, что следует предпринять. Вы уверяли меня, что операцией буду руководить я один.

— Речь шла об «Ответном ударе», а не об операции «Речной пароход».

— Сейчас не время заниматься семантикой, сэр. Если вы не эвакуируете этих ребят, погибнут многие — может быть, все. Ответственность за это ляжет на вас. Нельзя отправлять людей на проведение операции и отказывать им в поддержке. Вы знаете это.

— Да, вы правы, — произнёс Риттер после недолгого размышления. — Но осуществить это я один не смогу. Мне нужно известить о создавшемся положении вы знаете кого. Я беру это на себя. Мы вывезем их оттуда как можно быстрее.

— Отлично. — Кларк перевёл дыхание. Риттер — мужик себе на уме, часто проявляет поразительную хитрость в отношениях со своими подчинёнными, но слово держит всегда. К тому же заместитель директора ЦРУ по оперативным вопросам слишком умён, чтобы пытаться обмануть его. В этом Кларк не сомневался. Он чётко и недвусмысленно выразил свою точку зрения, и Риттер сразу понял, какими могут быть последствия.

— Как относительно Ларсона и его курьера?

— Я отозвал их обоих. Самолёт Ларсона в Панаме, а сам он — в отеле «Мэрриотт» недалеко отсюда. Между прочим, он превосходный оперативник, но действовать в Колумбии, по-видимому, больше не сможет. Я предложил бы дать обоим несколько недель отдыха.

— Я согласен. А что делать с вами?

— Если хотите, я готов отправиться обратно уже завтра. При эвакуации может понадобиться моя помощь.

— Видите ли, Джон, не исключено, что нам удалось выяснить местопребывание Кортеса.

— Неужели?

— А вы — первый, кому удалось его сфотографировать.

— Понятно. Только где? Ну конечно, это тот самый парень у дома Унтивероса, которому удалось чудом спастись?

— Да, это он. Его опознала женщина, которую он соблазнил. Кортес руководит боевиками, что охотятся за нашими солдатами, из крестьянского дома рядом с Ансермой.

— Тогда мне придётся взять с собой Ларсона.

— Думаете, такой риск оправдан?

— Захватить Кортеса? — Кларк задумался. — Пожалуй. Стоит попытаться. Что нам известно про его охрану?

— Ничего, — признался Риттер. — Мы узнали о том, где он примерно находится, из радиоперехвата. Было бы неплохо взять его живым. Ему известно очень многое, о чём нам хотелось бы узнать. Доставим его сюда и сможем предъявить ему обвинение в преступлении, которое карается смертной казнью.

Обвинение в убийстве.

Кларк кивнул. Ещё одним элементом шпионских романов была выдумка о том, что разведчики, захваченные противником, с радостью проглатывают ампулы с цианистым калием или идут на расстрел с улыбкой на лице и песней в сердце.

Действительность совсем не походила на шпионские романы. Люди смело смотрели в лицо смерти лишь в тех случаях, когда у них не было выхода. Уловка контрразведчиков заключалась в том, чтобы предоставить им такую альтернативу, при которой не требовался гений учёного-ракетчика, как говорилось в новейшем афоризме. Если им удастся схватить Кортеса и вывезти его в Соединённые Штаты, они смогут подвергнуть его самому обычному суду, который приговорит бывшего полковника к смертной казни — для этого потребуется всего лишь найти подходящего судью, а в вопросах национальной безопасности судья всегда имеет немалую свободу выбора, — и затем взяться за дело. Рано или поздно Кортес не выдержит, скорее всего, ещё до начала суда. Кортес вовсе не дурак и быстро поймёт, когда и как пойти на компромисс. Он уже один раз предал собственную страну. По сравнению с этим измена картелю — дело тривиальное.

— Мне понадобится несколько часов, чтобы все обдумать, — произнёс Кларк.

* * *

Райан повернул налево с Десятой улицы и въехал в проезд, что вёл к зданию Гувера. Впереди стояли охранники — как в форме, так и в штатском. У одного в руках был блокнот. Он подошёл к автомобилю.

— Меня зовут Джек Райан, и я приехал к Дэну Мюррею.

— Прошу предъявить удостоверение личности.

Джек достал свой пропуск в здание ЦРУ. Охранник сразу узнал его и дал знак другому охраннику. Тот нажал на кнопку, и массивный стальной барьер, перекрывающий въезд потенциальным самоубийцам с взрывчаткой внутри машин, лёг на асфальт. Райан миновал барьер и нашёл свободное место, чтобы поставить автомобиль. В вестибюле его встретил молодой сотрудник ФБР и передал ему пропуск, позволяющий проходить через двери, управляемые электронными устройствами. Сумей кто-то внедрить в электронную систему Вашингтона соответствующий компьютерный вирус, подумал Райан, и половина государственных служащих не сможет попасть на рабочие места. Впрочем, не исключено, что стране это только пойдёт на пользу.

Расположение кабинетов и коридоров внутри здания Гувера было совершенно необычным — лабиринт диагональных коридоров пересекался с коридорами, идущими под прямым углом. Для новичков найти нужную комнату здесь было труднее, чем в Пентагоне. Когда проводник подвёл Райана к приёмной Мюррея, Джек полностью потерял ориентировку. Дэн ждал его и сразу проводил в свой кабинет; Джек плотно прикрыл за собой дверь.

— Что-нибудь случилось? — спросил Мюррей. Райан положил кейс на стол и открыл его.

— Мне нужен совет.

— По какому вопросу?

— Это касается того, что является, по-видимому, незаконной операцией даже несколькими, если говорить честно.

— Насколько незаконной?

— Речь идёт об убийстве, — произнёс Джек, стараясь говорить без лишнего драматизма.

— Ты имеешь в виду взрывы бомб в Колумбии, заложенных в автомобили? — спросил Мюррей, останавливаясь у своего кресла.

— А ты следишь за тем, что происходит в мире, Дэн. Только это не бомбы в автомобилях.

— Вот как?

Дэн сел и задумался, прежде чем ответить. Он вспомнил, что происходящее являлось возмездием за гибель Эмиля и остальных американцев.

— Чем бы они ни были, законодательство по этому вопросу весьма запутанно.

Запрещение убивать во время проведения тайных операций основывается на президентском приказе. Стоит ему написать «за исключением данного случая», и всё становится законным или почти законным. Закон, регулирующий этот вопрос, какой-то странный. Он более любого другого закона исходит из положений конституции, а конституция всякий раз, когда это требуется, сформулирована расплывчато и неопределённо.

— Да, я знаю. Но эти операции стали незаконными потому, что меня заставили предоставить конгрессу неверную информацию. Если бы о происходящем знали те, кому поручен надзор за проведением таких операций, это не было бы убийством.

Напротив, все превратилось бы а должным образом сформулированную государственную политику. Более того, насколько я понимаю законодательство, это не было бы убийством даже в том случае, если бы мы сначала совершили его, а уже потом сообщили конгрессу, потому что нам предоставляется время для осуществления операции, если лица, ответственные за осуществление надзора, находятся вне нашей досягаемости. Но когда директор ЦРУ приказывает мне предоставить членам конгресса ложные сведения, это превращается в убийство, потому что мы нарушаем действующие законы. Но это всё-таки благоприятные новости, Дэн.

— Продолжай.

— Плохие новости заключаются в том, что о происходящем знают слишком многие. Если сведения об операции вырвутся наружу, пострадают парни, которых мы послали для участия в ней. Пока я не буду говорить о политических аспектах всего этого, только добавлю, что их немало. Дэн, я не знаю, что делать.

Оценка происходящего, сделанная Райаном, была, как всегда, точной. И всё-таки он допустил одну ошибку — Райан не знал, в чём. заключаются по-настоящему плохие новости.

Мюррей улыбнулся — не потому, что ему было весело, просто его друг нуждался в этом.

— Почему ты считаешь, что я знаю это?

Райан почувствовал, что напряжение начинает исчезать.

— Видишь ли, я мог бы обратиться к священнику и спросить его совета, но священники не имеют необходимого допуска для работы с совершенно секретными сведениями. А вот у тебя такой допуск есть, и ФБР является организацией, лишь немного уступающей священникам в праве на исповедь, правда? — Это была шутка, смысл которой известен лишь им двоим. Оба являлись выпускниками Бостонского колледжа.

— Откуда осуществляется руководство операцией?

— Сам попробуй догадаться. Но не из Лэнгли, по крайней мере не полностью. Ею руководят из места, что ровно в шести кварталах отсюда — и на этой же улице,

— Выходит, я даже не смогу обратиться к министру юстиции.

— Это верно. Ведь министр юстиции может сообщить о разговоре своему боссу, не так ли?

— Значит, у меня будут неприятности с чиновниками, — благодушно заметил Мюррей.

— Скажи, неужели государственная служба стоит всего этого? — мрачно спросил Джек. Он чувствовал, как его снова охватывает уныние. — Чёрт возьми, может быть, мы вместе уйдём в отставку. Есть ли человек, которому ты доверяешь?

Это был вопрос, на который Мюррей мог ответить не задумываясь:

— Билл Шоу. — Дэн встал. — Пошли, поговорим с ним.

* * *

«Замкнутая система управления» — один из терминов вычислительной техники, перенесённый затем на общество. Под ним подразумевается система управления с замкнутым посредством обратной связи контуром передачи воздействий. В социальном плане она включает происходящие события, и люди, их вызывающие, и представляют собой цикл действий или решений, существующий независимо от окружающих обстоятельств. В любом правительстве существует практически неограниченное количество таких замкнутых систем, причём каждая из них определяется своими собственными правилами, понятными для игроков. В течение нескольких следующих часов была создана ещё одна такая система. В неё входили несколько избранных сотрудников ФБР, но не был включён министр юстиции, которому ФБР подчиняется. Кроме того, её участниками стали агенты Секретной службы, хотя и в этом случае их босс, министр финансов, не удостоился такой чести. Расследования подобного рода заключались обычно в изучении документов и анализе, и Мюррей, которому поручили возглавить эту группу, с удивлением увидел, что один из тех, к действиям которого он проявлял интерес, начал неожиданно быстро передвигаться. Изумление Мюррея ничуть не уменьшилось после того, как он узнал, что «объект» выехал на базу ВВС Эндрюз.

К тому времени Райан вернулся к себе в кабинет, несколько осунувшийся, по мнению сотрудников, однако все знали, что прошлой ночью он плохо себя чувствовал. По-видимому, съел что-то, не пришедшееся по вкусу его желудку.

Теперь Джек знал, что ему следует предпринять: ничего. Риттер уехал, а судья Мур все ещё не вернулся. Ничего не делать оказалось непросто. Ещё труднее было заниматься делами, которые сейчас мало что значили. И всё-таки Джек чувствовал себя лучше. Теперь этой проблемой занимались другие. Он не знал, что лучше чувствовать себя из-за этого не следовало.

Глава 25 Досье «Одиссей»

Мюррей, разумеется, тут же отправил на базу Эндрюз старшего агента, и тот едва успел увидеть, как небольшой реактивный самолёт вырулил на конец взлётной дорожки «первой левой». Агент предъявил удостоверение и проник в кабинет полковника, командующего 89-м транспортным авиакрылом. Там он ознакомился с маршрутом самолёта, который только что взлетел. После этого агент воспользовался телефоном полковника, позвонил Мюррею и далее предупредил командира авиакрыла, что он, агент ФБР, никогда не был на базе Эндрюз, никогда не вёл никаких официальных расспросов; все это, убедительно объяснил агент, является частью крупного уголовного расследования и проходит под секретным кодовым названием «Одиссей».

Не прошло и минуты после разговора Мюррея с агентом, который позвонил с базы Эндрюз, как Дэн встретился в Биллом Шоу. Теперь Шоу знал, что может справиться с исполнением обязанностей директора ФБР. Он не сомневался, что не займёт эту должность в качестве постоянного директора и, после того как будет найден политик, способный стать номинальным директором ФБР, вернётся к исполнению своих прежних обязанностей — исполнительного заместителя директора по следственной работе. Иногда у него мелькали мысли, что, вообще-то, директором Федерального бюро расследований должен быть кадровый полицейский. В то же время Шоу понимал, что должность директора — это пост политического деятеля, а не полицейского, и за тридцать лет службы в правоохранительных органах убедился, что в политику ему лучше не ввязываться.

— Нам нужно срочно послать туда кого-нибудь, — заметил Шоу. — Но каким образом?

— Почему не поручить это юридическому атташе в Панаме? — спросил Мюррей. — Я знаю его. Надёжный парень.

— Он сейчас занят, работает с Управлением по борьбе с наркотиками. Будет в отъезде ещё пару дней. Его заместитель не справится с заданием. У него недостаточно опыта для самостоятельных действий.

— В Боготе — превосходный сотрудник, Моралес, но его отсутствие могут заметить... Мы занимаемся пока разговорами, а этот тип летит сейчас туда со скоростью пятьсот миль в час... Что, если поручить это Марку Брайту? Может быть, ему удастся украсть реактивный самолёт на базе береговой охраны.

— Действуй!

— Специальный агент Брайт, — сказал он, подняв трубку.

— Марк, слушай, это Дэн Мюррей. У меня есть для тебя задание. Начинай записывать, Марк. — Мюррей продолжил инструктаж. Через две минуты Брайт выругался и достал телефонную книгу. Сначала он позвонил на базу ВВС Эглин, затем в Управление береговой охраны и, наконец, домой. Он не сомневался, что вернуться к ужину не успеет. Выходя из кабинета, Брайт прихватил кое-что из вещей, и другой агент местного отделения ФБР отвёз его на станцию береговой охраны, где Брайта ждал вертолёт. Как только он поднялся внутрь, винтокрылая машина взлетела и направилась на восток, к базе ВВС Эглин.

В данный момент в распоряжении ВВС находилось всего три штурмовика F-15 для поддержки наземных сил (прототипы большого двухмоторного истребителя); два из них проходили технические испытания на базе Эглин, пока конгресс принимал решение, стоит ли запускать штурмовики в серийное производство. Если не считать тренировочных самолётов, рассеянных по различным базам, F-15 являлся единственным боевым истребителем ВВС, рассчитанным на завоевание превосходства в воздухе, которым управляют два лётчика. Майор ВВС, пилот истребителя, стоял рядом со своей «птичкой», когда Брайт спустился из приземлившегося вертолёта.

Пара сержантов-техников помогла агенту ФБР натянуть на себя лётный комбинезон, парашют и спасательный жилет. Шлем, предназначенный для Брайта, лежал на заднем катапультируемом кресле. Через десять минут самолёт был готов к взлёту.

— В чём проблема? — спросил лётчик.

— Мне нужно как можно быстрее быть в Панаме.

— Господи, значит, я могу развить максимальную скорость? — поинтересовался майор и рассмеялся. — Тогда незачем торопиться.

— Это почему?

— Самолёт-заправщик взлетел три минуты назад. Мы дадим ему подняться на тридцать тысяч футов, прежде чем взлетим сами. Там мы заправимся и уже затем помчимся сломя голову. Другой заправщик взлетит навстречу нам из Панамы снабдить нас топливом для посадки, сэр. В результате мы почти всё время будем лететь со сверхзвуковой . скоростью. Вы действительно очень спешите?

— Угу. — Брайт пытался поудобнее приладить свой шлем. Он чувствовал себя в нём не слишком удобно. Кроме того, и кабине истребителя было очень тепло система кондиционирования воздуха ещё не успела дать ощутимых результатов. — А если второй заправщик не взлетит нам навстречу?

— Мой «Орёл» отлично планирует, — заверил его майор. — Так что плыть далеко не придётся.

В наушниках Брайта что-то треснуло и послышались неразборчивые слова.

Майор ответил, затем обратился к пассажиру:

— Хватайтесь за яйца, сэр. Взлетаем.

Истребитель вырулил на самый конец взлётной дорожки, на мгновение замер, пока пилот довёл мощность двигателей до предела и самолёт не завибрировал, а затем отпустил тормоза. Через несколько секунд Брайт подумал, что старт с помощью авианосной катапульты вряд ли более захватывающий. F-15Е врезался в небо под углом сорок градусов и всё время наращивал скорость, оставляя далеко позади берег Флориды. В сотне миль от побережья была произведена заправка — Брайт был настолько увлечён процедурой, что забыл о страхе, хотя истребитель изрядно болтало, — и после отделения «Орёл» вскарабкался ещё выше, до сорока тысяч футов. Там пилот включил форсаж.

Вообще-то, задачей второго пилота было сбрасывать в цель бомбы и ракеты, но и перед ним размещались кое-какие приборы. Судя по одному из них, истребитель уже превысил тысячу миль в час.

— А зачем такая спешка? — спросил пилот.

— Мне нужно прибыть в Панаму раньше кое-кого.

— Вы не могли бы объяснить более конкретно? Это пойдёт только на пользу.

— Он вылетел на одном из небольших частных реактивных лайнеров — по-моему, 0-3 — с базы ВВС Эндрюз восемьдесят пять минут назад.

— Всего-то? — рассмеялся майор. — Да вы успеете разместиться в отеле, прежде чем он совершит посадку. Мы уже опережаем его. Совершая полет с такой скоростью, лишь напрасно жжём топливо.

— Жгите, не стесняйтесь, — отозвался Брайт.

— У меня нет никаких возражений, сэр. У меня жалованье не меняется — сижу ли я на базе или лечу со скоростью в пару Махов. Ну хорошо, мы опередим его на девяносто минут. Как вам нравится полет?

— Скоро будут развозить напитки?

— Пошарьте возле правого колена — там должна быть бутылочка. Отличный напиток домашнего производства, превосходно пахнет, хотя не претендует на медаль на выставке.

Брайт нашёл бутылку и из любопытства сделал глоток.

— Смесь соли и электролитов, помогает поддерживать нервное напряжение, — объяснил пилот через несколько секунд. — Вы ведь из ФБР, верно?

— Да.

— Что происходит?

— Не имею права рассказывать. А это что? — В наушниках послышались гудки.

— Радиолокатор зенитных ракет, — объяснил майор.

— Что?!

— Вот там Куба. У них здесь расположена батарея зенитных ракет, и эти парни не любят американские военные самолёты. Не понимаю почему. Впрочем, мы все равно вне пределов досягаемости, так что не беспокойтесь. Мы пользуемся этими сигналами для калибровки наших систем. Это все часть игры.

* * *

Мюррей и Шоу углубились в материалы, которые оставил им Джек. Прежде всего нужно было выяснить, как планировалось провести операцию, затем определить, что происходит там в действительности, а также являются ли эти действия законными или нет; наконец, если ведущиеся операции нарушают американское законодательство, принять соответствующие меры, как только им удастся решить, какие меры кажутся соответствующими. Джек вывалил перед ними не банку отвратительных червей — на столе Мюррея копошился клубок змей.

— Ты представляешь себе, чем все это может кончиться?

Шоу отвернулся от стола.

— Нашей стране не нужен ещё один скандал такого масштаба, — заметил Билл.

По крайней мере, я не хочу стать тем, кто его вызовет, подумал он про себя.

— Скандал уже возник независимо от нашего желания, — произнёс Мюррей. Признаюсь, что-то во мне торжествует и твердит: «Молодцы!» — по поводу того, что они делают, но, судя по словам Джека, перед нами, по крайней мере, нарушение закона о контроле за проведением тайных операций и, вне всякого сомнения, нарушение президентского указа.

— Если только там нет секретной оговорки, о которой нам ничего не известно. А вдруг министр юстиции знает о происходящем? Что, если он один из участников? В тот день, когда убили Эмиля, министр юстиции вылетел вместе с остальными в Кэмп-Дэвид, помнишь?

— Больше всего мне хочется узнать, ради чего наш друг вылетел в Панаму?

— Может быть, мы узнаем об этом. Он отправился один. Никакой охраны, все сохраняется в тайне. Ты кого послал в Эндрюз, чтобы выжать у них информацию?

— Пэта О'Дэя, — ответил Мюррей. Это многое объяснило. — Я хочу поручить ему также связь с парнями из Секретной службы. Ему часто приходилось работать с ними. Не сейчас, а когда придёт время. Пока мы ещё очень далеки от этого.

— Согласен. «Одиссеем» у нас занимаются восемнадцать человек. Этого недостаточно.

— Пока придётся довольствоваться этим, если хотим сохранить расследование в секрете, Билл. Мне кажется, следующим шагом должно быть приглашение кого-то из министерства юстиции. Нам нужно прикрыть свои задницы, чтобы в них не пнули. Вот только кого?

— Господи, я не имею ни малейшего представления, — раздражённо бросил Шоу.

— Одно дело вести расследование, о котором известно министру юстиции, который не должен принимать в нём непосредственного участия, но я не припомню, чтобы когда-либо велось расследование, о котором ему совершенно неизвестно.

— Тогда не будем спешить. Самое главное сейчас — выяснить, в чём состоял план, и уж потом действовать. — Такое заключение Мюррея выглядело вполне логичным. Одновременно оно являлось ошибочным. Весь день был полон ошибок.

* * *

F-15Е совершил посадку на Хауэрд-Филд точно вовремя, за восемьдесят минут до запланированного прибытия рейса с базы Эндрюз. Брайт поблагодарил пилота, тот заправился и тут же вылетел обратно в Эглин, на этот раз без всякой спешки.

Начальник службы безопасности встретил Брайта в сопровождении самого старшего агента из отдела юридического атташе в Панама-Сити — молодого, энергичного и умного парня, но все ещё новичка на своей должности, требовавшей опыта и умения находить с людьми общий язык. Марк Брайт информировал своих коллег о том немногом, что ему было известно, и потребовал от них соблюдения полной тайны.

После этого события начали развиваться быстрее. Сначала Брайт переоделся, выбрав незаметную потрёпанную одежду. Начальник службы безопасности базы предоставил в его распоряжение обычный неброский автомобиль с местными номерами, стоящий у въезда на базу. На Хауэрд-Филд они будут пользоваться анонимным автомобилем ВВС — синим, ничем не отличающимся от остальных. Когда VС-20А совершил посадку, их «Плимут» стоял недалеко от площадки, куда выруливали приземлившиеся самолёты. Брайт достал из сумки свой «Никон» и присоединил к нему телеобъектив. Самолёт, прибывший с базы ВВС Эндрюз, остановился у дальнего ангара, и из открывшегося люка опустилась лестница.

Брайт направил камеру и начал крупным планом делать снимок за снимком с расстояния в несколько сотен ярдов. Он сумел запечатлеть каждое движение единственного пассажира, вышедшего из самолёта и севшего в ожидающий его автомобиль.

— Господи, это действительно он. — Брайт перемотал плёнку, достал кассету из фотоаппарата, передал её сидящему рядом агенту ФБР и вложил в камеру новую, рассчитанную на тридцать шесть снимков.

Машина, за которой они следовали, как две капли воды походила на их автомобиль. Она тронулась с места, как только пассажир захлопнул дверцу. Брайт и те, кто его сопровождал, едва успели пересесть в другой автомобиль, но полковник ВВС, сидящий за рулём, считал себя, по-видимому, профессиональным автогонщиком и занял позицию в сотне ярдов от объекта.

— Почему с ним нет охраны? — спросил полковник.

— Мне сообщили, что он обычно не пользуется ею, — ответил Брайт. — Мне это тоже показалось странным.

— Разумеется, принимая во внимание его должность, то, что ему известно и где он сейчас находится.

Поездка оказалась ничем не примечательной. Лимузин ВВС высадил Каттера у роскошного отеля на окраине Панама-Сити. Брайт успел выскочить из машины и увидел, как адмирал зарегистрировался у стойки подобно человеку, совершающему деловую поездку. Второй агент подошёл через несколько минут, а полковник остался в автомобиле.

— Что дальше?

— Есть ли кто-нибудь в местной полиции, кому вы доверяете? — спросил Брайт.

— Нет. Я знаком с несколькими, некоторые из них — хорошие парни, но доверять здесь? Нет, нельзя никому.

— Ясно. — Помощник атташе достал бумажник и направился к стойке. Две минуты спустя он вернулся. — Бюро должно мне двадцать баксов. Он зарегистрировался как Роберт Фишер. Вот номер кредитной карточки «Америкэн экспресс». — Он передал Брайту смятый листок копирки, на котором виднелась подпись.

— Позвоните в. посольство, и пусть сотрудники вашего отдела проверят этот номер. Мы останемся здесь и будем следить за отелем. Нам понадобится... сколько человек вы сможете выделить для работы? — Марк Брайт сделал знак, приглашая агента выйти наружу.

— У нас очень мало людей.

На лице Брайта появилась гримаса недовольства. Ему придётся пойти на крайние меры. «Одиссей» был секретной операцией, и Мюррей потребовал от него соблюдения всех мер предосторожности, но — в таких делах всегда появляется «но» — такой шаг неизбежен. Он здесь самый старший, ему поручено возглавить операцию, и принятие решения зависит лишь от него. Брайт знал, что именно в такие моменты можно сделать карьеру, а можно и безвозвратно разрушить её. Было очень жарко, влажная жара окутывала их, словно мокрым одеялом, но Брайт вспотел не только из-за этого.

— Ну хорошо, передай ему, что нам понадобится для содействия в наблюдении полдюжины хороших ребят.

— Вы уверены...

— В данный момент я ни в чём не уверен! Человек, за которым нам поручили следить — если мы подозреваем его, — Боже милостивый, если мы и вправду его заподозрим... — Брайт замолчал. Что ещё мог он сказать?

— Понятно.

— Я останусь пока здесь. Передайте полковнику, чтобы брался за дело.

Оказалось, однако, что можно было не торопиться. Субъект — именно так он стал теперь называться, подумал Брайт, — спустился в вестибюль через три часа, свежий и отдохнувший, в своём лёгком тропическом костюме. Снаружи его появления ждали четыре автомобиля, но Каттер знал лишь об одном — маленьком белом «Мерседесе», в который он сел и который тут же поехал на север. Остальные три машины поддерживали с ним визуальный контакт.

Темнело. Из своей второй кассеты Брайт сделал всего три снимка. Он извлёк эту кассету из фотоаппарата и заменил её другой, с черно-белой плёнкой исключительно высокой чувствительности, заснял «Мерседес», стараясь, чтобы на снимках был виден номер автомобиля. Теперь у них за рулём сидел не полковник, а сержант из следственного отдела, хорошо знающий город. Он был должным образом потрясён, узнав, что будет работать с агентами ФБР, принимая участие в совершенно секретной операции. «Мерседес» остановился у дома, и сержант тут же сообщил им имя владельца. Впрочем, агенты и сами могли бы догадаться.

Сержант знал место, откуда открывается вид на дом, причём на расстоянии меньше тысячи ярдов, но они приехали туда слишком поздно и не решились оставить автомобиль на обочине шоссе. Брайт и местный сотрудник ФБР выпрыгнули из машины, нашли место — сырое и дурно пахнущее, — легли там и принялись ждать.

Сержант оставил им портативную рацию, чтобы они могли вызвать его, и пожелал удачи.

* * *

Хозяин дома был в отъезде, разумеется, занятый государственными делами, но он оказался гостеприимным человеком и предоставил в их распоряжение свой дом, окружённый прекрасным парком. Вместе с виллой он оставил им несколько доверенных слуг, которые приготовили гостям коктейли, напитки и лёгкую закуску, а затем удалились, оставив включённые магнитофоны для записи разговоров. В этом оба не сомневались. Но, может быть, это не имело значения?

Как же не имело! Оба понимали, насколько щекотливыми будут затронутые темы, но именно Кортес удивил Каттера, любезно предложив, невзирая на погоду, поговорить в парке. Оба сняли пиджаки и через балконные двери вышли в парк.

Здесь единственным преимуществом оказались синие фонари, призванные защищать посетителей от комаров и москитов, — насекомые, привлечённые светом, летели к ним и гибли, поражённые электрическим током. Треск вспышек нарушит любую попытку записать их разговор, и ради одного этого стоило пренебречь кондиционированным воздухом внутри дома.

— Спасибо, что вы отозвались на моё приглашение, — любезно начал Кортес.

Сейчас не время угрожать или становиться в позу, он понимал это. Нужно заниматься делом, и ему придётся проявить перед этим американцем должное смирение. Впрочем, Кортеса это ничуть не беспокоило. Когда ведёшь переговоры с людьми такого ранга, приходится идти на уступки, подумал Феликс, и к этому следует привыкнуть. Они требуют почтительного обращения. В результате уступают куда легче.

— О чём вы хотели говорить со мной? — спросил адмирал Каттер.

— Относительно ваших операций против картеля, разумеется. — Кортес махнул рукой в сторону плетёного кресла. На мгновение он исчез и тут же вернулся, держа в руках поднос со стаканами и бутылками. Сейчас оба налили себе только «Перье», не тронув алкогольных напитков. Феликс заметил это и понял как хороший знак.

— Что за операции вы имеете в виду?

— Надеюсь, вы понимаете, что лично я не имел никакого отношения к убийству мистера Джейкобса. Нападение на автомобиль посла было актом безумия.

— Почему я должен вам верить?

— В это время я был в Америке. Разве вам не рассказали об этом? — Кортес добавил кое-какие подробности. — Источник информации вроде миссис Вулф, — закончил он, — куда более ценен, чем глупая месть, основанная на одних эмоциях.

И ещё глупее бросить могучей стране такой очевидный вызов. Ваш ответ оказался превосходным. Более того, операции, проводимые вами, исключительно успешны. Я даже не подозревал, что вы ведёте наблюдение за нашими аэродромами, пока оно не прекратилось, а взрыв цитадели Унтивероса, который у нас до сих пор считают результатом взрыва мощной бомбы в автомобиле, — это просто высший класс. Вы не могли бы объяснить, какова стратегическая цель вашихопераций?

— Перестаньте, полковник.

— Адмирал, в моей власти разоблачить все ваши действия перед прессой, — почти печально заметил Феликс. — Вам придётся рассказать обо всём или мне, или членам вашего конгресса. Уверяю вас, во мне вы найдёте куда более понимающего слушателя. В конце концов, у нас общая профессия.

Каттер задумался и рассказал. Когда Кортес, внимательно прислушивавшийся к его словам, начал смеяться, адмирал почувствовал раздражение.

— Блестяще! — воскликнул Кортес, переведя дыхание. — Мне хотелось бы встретиться с человеком, придумавшим все это. Он — настоящий профессионал!

Каттер кивнул, словно соглашаясь с комплиментом. на мгновение у Феликса мелькнула мысль, а не действительно ли.. впрочем, выяснить это нетрудно.

— Извините меня, адмирал Каттер. Вы можете подумать, что я легкомысленно отношусь, к вашей операции. Честно признаюсь, это не так. По сути дела вы достигли своей цели.

— Мы знаем. Нам это стало ясно, когда была сделана попытка убить вас и Эскобедо.

— Да, — кивнул Феликс, — конечно. Мне также хотелось бы узнать, каким образом вам удаётся получать о нас такие точные сведения, но я знаю, что этого вы не скажете.

Каттер продемонстрировал свою последнюю козырную карту.

— У нас есть возможности, о которых вы не подозревайте, полковник, — произнёс он.

Однако его слова не произвели должного впечатления.

— Не сомневаюсь, — согласился Кортес с вежливой улыбкой. — Мне кажется, мы можем достигнуть соглашения.

— В чём?

— Вы стремитесь развязать войну внутри картеля. Я тоже хочу этого.

Каттер затаил дыхание и этим выдал себя.

— Вот как? Каким образом?

Кортес понял, что одержал победу. Подумать только, что этот недоумок является советником американского президента!

— Очень просто. Я стану фактическим участником вашей операции и перестрою картель. Это означает, разумеется, что придётся избавиться от самых неприятных главарей.

Каттер не был полным идиотом, но совершил ещё одну ошибку, задав вопрос, ответ на который являлся совершенно очевидным.

— А вы сами встанете во главе картеля?

— Знаете ли вы, адмирал, что представляют собой эти так называемые «бароны наркомафии»? Жестокие плебеи, варвары, не получившие никакого образования, опьянённые безграничной властью. И они ещё имеют наглость жаловаться, что их не уважают! — Кортес поднял голову к небу и улыбнулся. — Такие люди, как мы, не должны принимать их всерьёз. Согласны ли вы со мной, что без них мир станет лучше?

— Как вы уже сказали, такая мысль приходила мне в голову.

— Значит, мы достигли единой точки зрения?

— В чём она заключается?

— Ваши «бомбы в автомобилях» уже ликвидировали пятерых главарей. Я приму меры, чтобы их число уменьшалось и дальше. Те, кто уже погиб, включают всех принявших решение об убийстве вашего посла и остальных американцев. Мы не можем допустить, чтобы подобные действия оставались безнаказанными, или мир превратится в хаос. Далее, чтобы доказать всю серьёзность своих намерений, я в одностороннем порядке вдвое сокращу поставки кокаина в вашу страну. Торговля наркотиками утратила порядок и стала источником насилия, — рассудительно заявил бывший полковник кубинской секретной полиции. — Она нуждается в коренной перестройке.

— Мы хотим, чтобы она прекратилась совсем. — И тут же Каттер понял, насколько глупым является такое требование.

Кортес отпил из стакана несколько глотков «Перье» и покачал головой.

— Прекратить торговлю наркотиками невозможно, — бесстрастно произнёс он. — Пока граждане вашей страны хотят отравлять свой мозг наркотиками, всегда появится кто-то, готовый снабжать их этим ядом. Вопрос, таким образом, заключается в следующем: как навести порядок в этом деле? Со временем ваши усилия, направленные на перевоспитание граждан, принесут плоды, и потребление наркотиков сократится до приемлемого уровня. А пока я буду регулировать поставки кокаина, чтобы свести до минимума распад американского общества. Я не только сокращу количество наркотика, поступающего к вам, но и дам возможность произвести аресты крупных торговцев со значительными партиями кокаина, так что ваша полиция сможет приписать эти успехи себе. Ведь приближаются выборы президента, не так ли?

У Каттера снова перехватило дыхание. Игра шла на самые высокие ставки, и Кортес только что сообщил ему, что карты меченые.

— Продолжайте, — с трудом пробормотал он.

— Разве не это было целью ваших операций в Колумбии? Нанести ущерб картелю и сократить поставки наркотиков в Америку? Я предлагаю вам путь к успеху успеху, на который сможет указать ваш президент. Уменьшение количества кокаина, попадающего в Америку, сенсационные аресты и война внутри картеля, в которой никто не сможет обвинить вас, но зато вы сможете отнести этот успех на свой счёт. Я дам вам возможность одержать победу, — закончил Кортес.

— Что вы потребуете взамен?

— Мне тоже нужна маленькая победа, чтобы укрепить своё положение среди главарей картеля. Вы перестанете поддерживать свои «зелёные береты», действующие в этих ужасных горах. Надеюсь, вы понимаете меня — прекратите поддержку солдат, которую осуществляете с помощью огромного чёрного вертолёта, стоящего в ангаре номер три на базе ВВС в Хауэрд-Филд. Дело в том, что главари, которых я собираюсь устранить от власти, имеют в своём подчинении значительное количество боевиков, и для меня проще всего избавиться от них — это позволить вашим солдатам убить их как можно больше. В то же самое время, к моему глубокому сожалению, чтобы завоевать доверие этих главарей, — Кортес произнёс это слово с нескрываемой иронией, — моя кровавая и сложная операция должна, в конце концов, завершиться успехом. Это очень прискорбно, однако необходимо. С другой стороны, тем самым будет устранена возможная утечка информации, не так ли?

Боже мой, — безмолвно воскликнул Каттер и посмотрел мимо Кортеса, мимо синих фонарей, защищающих их от москитов, в джунгли.

* * *

— Как ты думаешь, о чём они говорят?

— Не имею ни малейшего представления, — ответил Брайт. Он только что вложил в камеру последнюю кассету. Даже пользуясь самой высокочувствительной плёнкой, ему приходилось увеличивать выдержку, а для этого было необходимо удерживать фотоаппарат совершенно неподвижно, как охотничье ружьё, направленное на далёкую антилопу.

* * *

Что говорил тогда президент? «Прекратите операцию, и меня не интересует, как вы сделаете это...» Но пойти на такую сделку я не могу.

— Извините, — ответил Каттер. — Это невозможно.

Кортес беспомощно развёл руками.

— В таком случае мы заявим на весь мир, что ваше правительство напало на Колумбию и совершило массовое убийство. Вы, разумеется, понимаете, что после этого случится с вами лично, вашим президентом и многими членами вашего правительства. Вам понадобилось столько времени, чтобы преодолеть последствия прошлых скандалов. Придут к заключению, что очень трудно иметь дело с правительством, устанавливающим собственные законы и затем применяющим их против своих же граждан.

— Вы не сможете шантажировать правительство Соединённых Штатов.

— Почему, адмирал? Наша профессия сопряжена с немалым риском, не правда ли? Вы едва не убили меня своей первой «бомбой в автомобиле», однако я отнюдь не испытываю чувства личного негодования. Вы рискуете разоблачением. Вы не можете не знать, что в разрушенном доме Унтивероса находилась его семья — жена и двое маленьких детей, а также, насколько я помню, одиннадцать слуг. И все они погибли от вашей бомбы. Я не говорю уже о тех, кто был вооружён и нёс охрану, солдатам приходится рисковать, такова их служба. И мне тоже. Да и вам приходится идти на риск, хотя он несколько иной и не угрожает вашей жизни. Вы, адмирал, будете вынуждены предстать перед американским судом и журналистами, а также отвечать на вопросы членов комитетов конгресса. — Как сказано в офицерском кодексе чести? — подумал Кортес. Лучше смерть, чем позор? Он знал, что его собеседник не готов ни на первое, ни на второе.

— Мне нужно время, чтобы...

— Подумать? Извините, адмирал, но через четыре часа я уже должен быть дома. Это означает, что в моём распоряжении пятнадцать минут. Мои хозяева не знают, что я здесь. У меня просто нет времени. Впрочем, у вас тоже. Я сделал предложение, приняв которое вы и наш президент достигнете цепи, на которую рассчитывали. В качестве компенсации мне требуются некоторые уступки с вашей стороны. Если мы не сумеем договориться, для нас обоих последствия окажутся тяжкими. Так что все очень просто. Так да или нет, адмирал?

* * *

— Интересно, о чём они договорились? Видишь, пожимают руки.

— Навряд ли Каттер остался доволен. У него мрачное выражение лица. Быстро вызывай машину! Похоже, они собираются уезжать.

— Кто этот парень, с которым он встретился? Я не узнаю его. Если он замешан во всё это дело, то уж точно не местный. Не знаю.

Их автомобиль прибыл с опозданием, однако запасной, оставленный именно на подобный случай, проводил Каттера до самого отеля. К тому времени, когда Брайт приехал на аэродром, он узнал, что адмирал решил провести ночь в отеле и вылет VС-20А запланирован на полдень. Самолёт отправлялся прямо в Эндрюз. Брайт решил опередить его, отправившись самым первым рейсом в Майами и пересев там на самолёт одной из авиалиний, прибывающий в Национальный аэропорт Вашингтона.

Пусть он прилетит туда полумёртвый от усталости, но опередит Каттера.

* * *

Райан снял трубку вместо директора — судья Мур наконец возвращался в Лэнгли, но ему все ещё оставалось три часа пути от аэропорта Даллеса. В подземном гараже шофёр Джека держал машину наготове, и они тут же отправились в Бетесду. Однако прибыли туда слишком поздно. Открыв дверь палаты, Джек увидел, что кровать закрыта простыней. Врачи уже ушли.

— Я был здесь до самого конца. Он ушёл из жизни без мучений, — сказал один из сотрудников ЦРУ. Джек не узнал его, хотя ему и показалось, что агент ждал приезда заместителя директора. — Ведь вы доктор Райан?

— Да, — тихо произнёс Джек.

— Примерно за час до кончины он что-то сказал — просил, чтобы вы не забыли, о чём он говорил с вами. Я не знаю, что он имел в виду, сэр.

— Ваше лицо мне незнакомо. Кто вы?

— Джон Кларк. — Мужчина подошёл к Райану и пожал ему руку. — Я из оперативного управления, но завербовал меня адмирал Грир, много лет назад. — У Кларка перехватило дыхание. — У меня такое чувство, словно я ещё раз потерял отца.

— Да, — хрипло прошептал Райан. Он слишком устал, чувствовал себя выжатым словно губка и был не в силах скрывать свои чувства.

— Пошли, доктор Райан, выпьем по чашке кофе, и я расскажу несколько случаев из жизни старого адмирала. — Кларк тоже ощущал глубокую печаль, но он привык к смерти, Райан же — нет, и это говорило о том, что в жизни ему везло много больше.

Больничный кафетерий был закрыт, и они налили по чашке кофе из кофейника в комнате ожидания. Разогретый кофе был кислым на вкус, но Райану не хотелось возвращаться домой. Слишком поздно он вспомнил, что ему придётся возвращаться в собственном автомобиле, а он так устал. Он решил позвонить домой и предупредить Кэти, что останется ночевать в городе — у ЦРУ существовала договорённость с отелем «Мэрриотт», где бронировалось несколько комнат. Кларк ещё раньше предложил отвезти его обратно в Вашингтон, и Райан отпустил шофёра. К этому времени оба — Джек и Кларк — решили, что будет неплохо чего-нибудь выпить.

Ларсона в отеле не было. Он оставил записку, в которой говорилось, что поздно вечером прилетит Мария и он поедет встречать её. У Кларка оказалась небольшая бутылка виски, а в отеле в номерах были настоящие — не пластмассовые — стаканы. Он налил два стакана и передал один Райану.

— За Джеймса Грира, последнего из хороших людей, — поднимая стакан, произнёс Кларк.

Джек отпил глоток. Коктейль, приготовленный Кларком, показался ему слишком крепким, и он закашлялся.

— Если вас завербовал адмирал, как вы оказались...

— В оперативном управлении? — Кларк улыбнулся. — Видите ли, сэр, я не учился в колледже, но Грир обратил на меня внимание с помощью своих сослуживцев в ВМФ. В общем, это длинная история, и кое о чём я не должен рассказывать. Но вас заинтересует иное: наши пути — ваш и мой — пересекались трижды.

— Каким же образом?

— Когда французы начали операцию по захвату этих парней из Армии освобождения Ольстера в том лагере, который вы обнаружили на спутниковых фотоснимках, я был офицером связи в Чаде. Во второй раз, когда они попытались захватить этих подонков из АОО, так возненавидевших вас, я находился в вертолёте. Наконец, именно я оказался тем кретином, который высадился на пляж, чтобы вывезти из России госпожу Герасимову — жену председателя КГБ — и её дочь Это, между прочим, все произошло с вашей подачи, сэр. Я действительно люблю такие безумные операции, — объяснил Кларк. — Занимаюсь оперативной работой, от одной мысли о которой у разведчиков делаются мокрыми штаны. Впрочем, это говорит о том, что они просто умнее меня.

— Я не знал этого.

— Вам и не нужно было знать. Мне очень жаль, что мы тогда упустили тех ублюдков из АОО. Мне всегда хотелось встретиться с вами и извиниться. Французы прямо-таки посыпали себе головы пеплом. Они были так рады, что мы обнаружили для них лагерь «Аксьон директ», что захотели передать нам головы террористов на тарелках. Но в том районе оказался этот батальон ливийской армии, проводящий учения, и вертолёт натолкнулся прямо на них по чистой случайности — это иногда бывает, когда совершаешь скрытый полёт на малой высоте, — да и вообще лагерь оказался пустым. Все были так расстроены, что сорвалось такое дело. Обернись операция по-другому, вам не пришлось бы подвергаться такой опасности. Мы действительно сделали всё возможное, доктор Райан, старались как могли.

— Зовите меня Джек. — Райан протянул пустой стакан за новой порцией виски.

— А я — Джон. — Кларк плеснул виски в стакан и долил содовой. — Адмирал сказал, что об этом можно рассказать вам. Он добавил, что вы догадались о том, что происходит в Колумбии. Я принимал участие в тех операциях, — произнёс он. Итак, что вас интересует?

— Вы уверены, что имеете право говорить об этом?

— Адмирал разрешил. А ведь он является — извините, являлся — заместителем директора. Отсюда следует вывод, что я могу делать то, на что он дал разрешение. Все эти бюрократические запреты сбивают с толку такого простого парня, как я, но мне кажется, что невозможно ошибиться, если будешь говорить правду. К тому же Риттер сказал, что все наши операции являются совершенно законными, и, прежде чем начать свою охотничью экспедицию, он получил добро с самого верха. Кто-то пришёл к выводу, что наркотики представляют собой цитирую — «реальную и несомненную угрозу» безопасности Соединённых Штатов. Лишь один человек имеет право прийти к такому выводу, и если он принимает подобное решение, то получает возможность предпринять необходимые меры. Я никогда не учился в колледже, зато много читал. С чего начать?

— С самого начала, — ответил Джек и в течение часа или более, не прерывая, слушал повествование Кларка.

— Вы собираетесь вернуться обратно? — спросил Райан, когда рассказ закончился.

— Думаю, ради возможности захватить Кортеса стоит сделать такую попытку Кроме того, я смогу помочь спасти наших парней, которые сейчас находятся там в горах. Вообще-то, не горю желанием снова совать голову в пекло, но этим я зарабатываю на жизнь. Спросите свою жену — так ли уж ей нравится все, что приходится делать во время хирургических операций.

— Хочу задать ещё один вопрос. Какие чувства испытывали вы, наводя на цель авиабомбы?

— А какие чувства испытывали вы, стреляя в людей, когда в этом была необходимость, ещё в то время?

— Извини, Джон, — кивнул Райан. — Я сам напросился.

— Я поступил на флот добровольцем и скоро попал в группу коммандос. Провёл много времени в Юго-Восточной Азии. Получал приказы принимать участие в операциях и убивать людей. Я шёл и убивал. Ведь и там велась необъявленная война, правда? Такими вещами не будешь хвастать, но работа есть работа. После начала службы в ЦРУ мне редко приходилось выполнять подобные приказы, и я даже иногда жалел об этом, потому что в конечном итоге мог бы спасти не одну жизнь.

Однажды я держал на прицеле главу террористической группы Абу Нидала, но у меня не было приказа прикончить этого ублюдка. То же самое случилось с ещё двумя мерзавцами, ничуть ему не уступающими. Я мог бы прикончить всех троих, тихо и незаметно, никто бы не узнал о том, что это сделано нами, и объяснениям все поверили бы, но чистюли в Лэнгли, от которых зависело принять решение, никак не могли отважиться на этот шаг. Мне дали приказ убедиться, возможно ли устранить этих террористов, а ведь это ничуть не менее опасно, чем нажать на спусковой крючок, и в результате я так и не получил приказа о ликвидации. С моей точки зрения, операция была бы полезной. Эти ублюдки — враги нашей страны, убивают американцев — убили пару сотрудников ЦРУ, причём не заботясь о том, чтобы сделать это быстро и безболезненно, — а мы ничего не предпринимаем в ответ. Неужели ты считаешь, Джек, что это правильно?

— Но я всего лишь выполняю приказы.

— Ни разу не нарушил ни одного с момента поступления на службу.

— Тебе не приходило в голову обратиться в ФБР?

— Шутишь. Даже если бы и захотел, а я совсем не хочу этого. Меня больше всего беспокоит судьба наших парней, брошенных в горах Колумбии. Если ты вмешаешься в это дело, Джек, и задержишь меня, многие из них могут погибнуть. Сегодня днём Риттер спросил, готов ли я вернуться туда. Я вылетаю завтра утром в Панаму в восемь сорок, и оттуда меня перебросят в Колумбию.

— Ты знаешь, как связаться со мной в случае необходимости?

— Да. Если понадобится, это может оказаться полезным, — согласился Кларк.

* * *

После отдыха все почувствовали себя намного лучше. Боль в мышцах утихла, и можно было надеяться, что после нескольких часов ходьбы она исчезнет совсем.

Капитан Рамирес собрал солдат и рассказал им о том, что ситуация изменилась. Он связался с базой по системе спутниковой связи и обратился с просьбой об эвакуации группы. Это сообщение было встречено всеобщим одобрением. К сожалению, продолжал капитан, эту просьбу направят для поддержания наверх «Переменный» сообщил ему, что окажет всяческую поддержку, — но и в любом случае вертолёт сейчас не может прилететь, потому что на нём меняют двигатель. Это значит, что им придётся провести здесь ещё одну ночь, может быть, даже две.

Отныне до момента эвакуации их задача заключается в том, чтобы всячески избегать контакта с противником и прибыть на место, удобное для посадки вертолёта. Оно уже было выбрано, и Рамирес указал, куда они сейчас направятся.

Место располагалось в пятнадцати километрах к югу. Таким образом, этой ночью им придётся обойти группу, преследующую их. Это будет непросто, но, оставив эту. группу за спиной, они окажутся в безопасности, потому что будут двигаться по уже прочесанной врагом местности. В первую ночь нужно попытаться пройти восемь или девять километров, а остальное расстояние — следующей ночью. Как бы то ни было, операция закончена, и скоро они окажутся дома. Остаток группы «Флаг», присоединившийся к ним, образует третью команду, увеличив и без того большую огневую мощь «Кинжала». У всех осталось по две трети боеприпасов. Правда, с пищей худо, но если поэкономить, то на двое суток хватит. Рамирес закончил инструктаж словами, полными оптимизма. Операция, в которой они принимали участие, далась им нелегко и не обошлось без потерь, однако она была успешной и торговцы наркотиками понесли изрядный урон. Теперь будем держаться вместе и скоро вернёмся домой. Солдаты обменялись кивками и приготовились к маршу.

Чавез отправился в путь через двадцать минут. Было решено держаться как можно выше к вершинам гор. По опыту они знали, что противник предпочитает разбивать лагерь пониже, в долинах, и, продвигаясь поближе к гребню хребта, у них больше шансов избежать нежелательных встреч. Как всегда, Динг старался миновать места, где могли проживать люди. Это означало, что придётся обходить плантации кофе и деревни, расположенные рядом с ними, но они и раньше избегали их. Кроме того, все знали, что нужно двигаться осторожно, но как можно быстрее, а это значило, что осторожность отходит на второй план. Часто такое делалось во время манёвров, когда уверенность в исходе была гарантирована. Уверенность Динга в таком передвижении также зависела от его опыта. С другой стороны; он чувствовал, что Рамирес снова стал вести себя как офицер. Может быть, раньше он просто слишком устал, как и все остальные.

Когда обходишь кофейные плантации вплотную, то заросли вокруг них не такие густые, а это облегчает передвижение. Жители ходят в лес за дровами, и потому он становится реже. Отрицательное влияние вырубки леса на эрозию почвы Чавеза не интересовало. Просто вблизи плантаций он мог идти быстрее и сейчас проходил почти два километра в час — намного больше, чем рассчитывал. К полуночи ноги гудели и каждый метр давался с большим трудом. Усталость, начинал понимать Чавез, была кумулятивной и постепенно накапливалась в организме. Для того чтобы избавиться от всех её последствий, требовался не один день отдыха, а много больше, независимо от твоей подготовки. А может быть, подумал он, к этому имеет отношение и высота. Как бы то ни было, Динг старался не сбавлять темп, следить за происходящим вокруг, не терять бдительности, помнить направление, по которому должен двигаться. Передвижения пехоты предъявляют особенно высокие требования к мыслительным процессам, гораздо большие, чем принято думать, а первой жертвой усталости становится способность мыслить.

Чавез вспомнил, что видел на карте маленькую деревушку примерно в полукилометре вниз по склону от того места, где находился сейчас. Километром раньше он повернул направо у приметного места — Чавез проверил это во время короткого отдыха сорок минут назад. И с той стороны доносился шум. Это показалось ему странным. Он знал, что местные крестьяне усердно трудятся на кофейных плантациях и потому к этому времени должны крепко спать. Динг упустил очевидное объяснение. Однако он не упустил сдавленный крик — он больше походил на тяжёлое дыхание, звук, издаваемый, когда...

Чавез включил очки ночного видения и тут же заметил бегущую к нему фигуру.

Он сразу же рассмотрел: это была девушка, ловко двигающаяся среди лесных зарослей. Позади неё слышался шум ещё одного бегущего человека, но не такого ловкого, не привыкшего к ночному лесу. Динг подал сигнал тревоги, дважды нажав клавишу передачи на портативной рации. Все идущие позади замерли, ожидая его сигнала, разрешающего продолжать движение.

Но сигнала пока не было. Девушка споткнулась, изменила направление бега, споткнулась ещё раз и упала прямо к ногам Чавеза.

Сержант мгновенно зажал ей рот ладонью, а указательный палец второй руки остановил у губ в общепринятом сигнале молчания. Глаза девушки расширились в паническом страхе, когда она увидела Чавеза: пятна маскировочной краски на лице делали его похожим на чудовище из фильма ужасов.

— Сеньорита, не бойтесь меня. Я солдат и не пристаю к женщинам. Кто гонится за вами? — Динг убрал ладонь от её рта, надеясь, что она не закричит.

Но девушка не могла закричать, даже если бы хотела. Она задыхалась от бега. Наконец, она хрипло выдавила:

— Один из них. Они называют себя «солдатами», бандиты с винтовками. Я...

Сержант снова закрыл ладонью рот девушки — треск веток под тяжёлыми ногами раздавался все ближе.

— Где ты, милая? — прозвучал притворно ласковый мужской голос. Проклятье!

— Беги вон туда, — шепнул на ухо девушке Чавез. — Беги и не оглядывайся. Вперёд!

Девушка бросилась бежать, и мужчина сразу услышал звук её шагов. Он побежал за ней, он двигался прямо на Чавеза и поравнялся с сержантом в футе от него. Чавез одной рукой схватил мужчину за лицо и опрокинул на спину, стараясь как можно дальше отогнуть назад его голову. В тот момент, когда оба упали на землю, острый нож в другой руке сержанта чиркнул по горлу преследователя.

Раздавшийся звук удивил Чавеза. Воздух, вылетающий из трахеи, и брызнувшая кровь слились в странное бульканье, от которого Динг похолодел. Пару секунд мужчина пытался бороться, затем его тело обмякло. У жертвы оказался собственный нож, и Чавез воткнул его в рану. Он надеялся, что в убийстве не обвинят девушку, но сделать что-то иное было выше его сил. Через минуту подошёл капитан Рамирес, и зрелище ничуть не обрадовало его.

— У меня не было выбора, сэр, — попытался оправдаться Чавез, но в глубине души он чувствовал гордость. В конце концов, разве не долг солдата защищать слабых?

— Ладно, быстро продолжаем движение! Отделение постаралось как можно скорее покинуть район, но, если кто-то и отправился на поиски любвеобильного лунатика, солдаты этого не слышали. Это был последний инцидент, случившийся ночью. Ещё до рассвета отделение прибыло на место, где им предстояло провести день. Рамирес установил антенну и приступил к сеансу радиосвязи.

— Отлично, «Кинжал», мы приняли ваше сообщение о месте отдыха и предстоящем направлении движения. Мы ещё не получили сведений относительно вашей эвакуации. Свяжитесь с нами в восемнадцать часов местного времени. К этому моменту, мы надеемся, ситуация прояснится. Конец.

— Понятно, следующий сеанс в восемнадцать ноль-ноль. «Кинжал» заканчивает связь.

— Как жаль, что с «Флагом» случилось такое, — произнёс один связист, обращаясь к другому.

— Ничего не поделаешь, бывает.

* * *

— Это вы, Джоунс?

— Совершенно верно, — ответил полковник, не торопясь повернуться. Он только что совершил посадку после испытательного полёта. Новый — точнее, капитально отремонтированный старый — двигатель, собранный пять лет назад, работал отменно. «Пейв-лоу» снова был готов к полётам. Полковник Джоунс повернулся, чтобы увидеть, с кем он разговаривает.

— Вы узнаете меня, полковник? — коротко бросил адмирал Каттер. На этот раз он был в форме. Последний раз он надевал мундир несколько месяцев назад, но три звезды на каждом шитом золотом погоне сверкали в утренних лучах солнца вместе с наградами и значками офицера надводного флота. Эффект новенького, с иголочки, адмиральского мундира — до белых щегольских ботинок — был поразительным. Именно к этому и стремился Каттер.

— Так точно, сэр, узнаю. Извините меня, сэр.

— Вам отдан новый приказ, полковник. Немедленно возвращайтесь на прежнюю авиабазу на территории Штатов, сегодня же, — подчеркнул Каттер.

— Но ведь там остались...

— Об этом позаботятся другими средствами. Надеюсь, вы понимаете, от чьего имени я отдаю этот приказ?

— Так точно, сэр; понимаю.

— Вам запрещается обсуждать эту тему с кем бы то ни было. Это означает, что вы не имеете права говорить об этом ни с кем, нигде и никогда. Вам требуются дальнейшие разъяснения, полковник?

— Никак нет, сэр. Ваши распоряжения совершенно ясны и понятны.

— Тогда приступайте к их выполнению.

Каттер повернулся, подошёл к своему служебному автомобилю, сел на заднее сиденье, и автомобиль тут же тронулся с места. Теперь адмирал направлялся к вершине холма близ Гейлорд-Кат. Там стоял фургон связи. Каттер прошёл мимо вооружённого часового — на нём была форма морского пехотинца, однако на самом деле он был штатским — и поднялся внутрь фургона. Там он отдал аналогичный приказ. Адмирал с удивлением узнал, что убрать фургон с вершины холма будет непросто и для этого потребуется вертолёт, поскольку фургон был слишком тяжёлым и большим, чтобы протянуть его по узкой дороге. Тем не менее он распорядился, чтобы связисты прекратили все операции, и позаботился о том, чтобы сюда прибыл грузовой вертолёт. Адмирал подчеркнул, что до этого момента им надлежит оставаться в своём фургоне и ничего не предпринимать. Он объяснил, что безопасность операции находится под угрозой и дальнейшие передачи только затруднят положение людей, связь с которыми они поддерживают.

Получив заверения, что эти указания будут исполнены, Каттер вышел из фургона. В одиннадцать утра он поднялся в самолёт. К ужину он будет в Вашингтоне.

* * *

Марк Брайт прилетел в Вашингтон сразу после обеда. Он вручил кассеты с заснятой плёнкой специалисту из фотолаборатории и направился в кабинет Дэна Мюррея. Там он рассказал обо всём случившемся.

— Я не знаю, с кем он встречался, но вы, наверно, узнаете лицо этого человека. Есть что-нибудь новое относительно номера кредитной карточки «Америкэн экспресс»?

— Это счёт ЦРУ, к которому он имеет доступ на протяжении последних двух лет. Впрочем, воспользовался он им впервые. Из Панамы нам переслали телефаксом копию, так что удалось проверить подпись. Эксперты из лаборатории утверждают, что нет сомнений — подпись подлинная, — ответил Мюррей. — А ты выглядишь совсем измученным.

— Не знаю почему, черт побери, последние полтора суток я вряд ли спал больше трех часов. В своё время я честно трудился в Вашингтоне и успел позабыть, что значит работать по-настоящему. Служба в Мобиле должна была казаться синекурой — по крайней мере, так мне говорили.

— Добро пожаловать обратно в нереальный мир Вашингтона, — усмехнулся Мюррей.

— Мне понадобилась помощь, чтобы выполнить твоё задание, — сообщил Брайт.

— Чья помощь? — улыбка исчезла с лица Мюррея.

— Офицеров ВВС, службы безопасности и полиции. Я объяснил им, что проводится совершенно секретная операция, да и к тому же, черт побери, даже если бы я захотел рассказать им все, что мне известно, вряд ли это могло нанести ущерб делу — я и сам почти ничего не знаю. Разумеется, всю ответственность за это я принимаю на себя, но без их помощи мне вряд ли удалось бы получить эти снимки.

— Думаю, ты поступил правильно, — согласился Дэн. — У тебя просто не было выбора. Такое иногда случается.

— Спасибо, — кивнул Брайт, восприняв эти слова как официальное одобрение своих действий.

Фотографий пришлось ждать ещё пять минут. Для их обработки все остальные дела были отложены, но даже для самых экстренных случаев требуется время, как бы досадно это ни было. Техник — им оказался начальник лаборатории — вошёл в кабинет, держа в руках ещё влажные отпечатки.

— Я решил, что вы захотите взглянуть на них как можно скорее.

— Ты совершенно правильно поступил, Марк...

— Пресвятая богородица! — воскликнул Мюррей. — Эти снимки идут по высшей категории секретности.

— Ты уже предупредил меня об этом, Дэн. Никто не узнает про них. Мы можем улучшить изображение, однако для этого потребуется ещё час. Ну как, приниматься за работу?

— Да, и как можно быстрее, — ответил Мюррей. Начальник фотолаборатории вышел. — Боже мой, — ещё раз произнёс Мюррей, рассматривая снимки. — Да, Марк, эти фотографии — настоящий динамит. Ты молодец.

— Кто же этот мужик?

— Феликс Кортес.

— А кто он такой?

— Раньше был полковником в кубинской секретной полиции. Мы чудом упустили его, когда арестовали Филиберто Ойеду.

— Ты имеешь в виду дело «Мачетерос»? — Марк ничего не понимал.

— Не совсем, — покачал головой Мюррей. Его голос звучал почти благоговейно. Он задумался, потом снял трубку внутреннего телефона и попросил зайти к нему Билла Шоу. Исполняющий обязанности директора ФБР вошёл в кабинет меньше чем через минуту. Брайт стоял у стола с недоуменным выражением лица, когда Мюррей показал своему боссу фотографии.

— Билл, ты не поверишь этому.

— Так кто же этот Феликс Кортес, черт побери? — спросил Брайт.

— После того как ему удалось скрыться из Пуэрто-Рико, — ответил Шоу на вопрос Брайта, — Кортес поступил на службу в Медельинский картель. Он оказался как-то замешан в убийстве Эмиля — конкретные подробности нам неизвестны, но его участие в этом не вызывает сомнений. И вот теперь мы видим, как он сидит рядом с советником президента по национальной безопасности. Как вы думаете, о чём им понадобилось поговорить?

— Этого снимка нет в первой партии, которую проявили в лаборатории, но я сфотографировал их в тот момент, когда они пожимали друг другу руки, — сообщил Брайт.

Шоу и Мюррей молча уставились на него, затем переглянулись. Самый главный специалист по национальной безопасности, правая рука президента, обменивается рукопожатием с человеком, который служит наркомафии...

— Дэн, — произнёс Шоу, — что происходит? Неужели весь мир сошёл с ума?

— Похоже на то, не так ли?

— Позвони своему другу Райану и скажи... Нет, передай его секретарше, что у нас возникла проблема с террористами. Нет, это слишком рискованно.

— Перехватить его по пути домой?

— Он ездит в служебной машине с водителем.

— Так как же нам поступить?

— Слушай, Билл, у меня появилась мысль. — Мюррей снял телефонную трубку и набрал номер Балтимора. — Кэти? Это Дэн Мюррей. Да, спасибо, у нас все в порядке. Когда обычно приезжает домой Джек? А-а, он не ночевал дома. Ну хорошо, мне нужно поговорить с ним по важному делу, Кэти. Передай ему, чтобы он заехал на обратном пути к Дэнни — тут я приготовил ему... ну... книги. Так и передай. Нет, Кэти, я не шучу. Так сделаешь? Большое спасибо, доктор. — Он положил трубку. — Правда, похоже на заговор?

— Что это за Райан — он не из ЦРУ?

— Совершенно верно, — кивнул Шоу. — Именно он передал нам это дело. Извини, Марк, но у тебя нет допуска к этой информации.

— Понимаю, сэр.

— Почему бы тебе сейчас не вернуться домой? Твой ребёнок уже заметно подрос. Между прочим, ты справился с заданием просто блестяще. Я не забуду этого, — пообещал исполняющий обязанности директора ФБР.

* * *

Пэт О'Дэй, который недавно получил звание инспектора и служил сейчас в штаб-квартире ФБР, сидел в машине и наблюдал за своим подчинённым — одетый в грязный комбинезон сержанта-техника ВВС, он стоял неподалёку от посадочной дорожки. На базе ВВС Эндрюз был ясный и жаркий день. За несколько секунд перед посадкой VС-20А приземлился истребитель резерва национальной гвардии F-4С.

Совершив посадку, небольшой реактивный лайнер покатил к зданию 89-го транспортного авиакрыла ВВС на западной стороне базы. Открылась дверца, опустились ступеньки, и на бетонное покрытие сошёл адмирал Каттер, он был в штатском. К этому времени — прибегнув к помощи Службы безопасности ВВС сотрудникам ФБР было уже известно, что Каттер встречался утром с командой вертолёта и обслуживающим персоналом фургона связи. До настоящего момента никто не вступал с ними в контакт, чтобы выяснить, о чём шла речь, потому что руководители ФБР все ещё пытались разобраться — по мнению О'Дэя, без малейшего успеха, — что происходит. Впрочем, решил он, для того и существует руководство Бюро. Новоиспечённому инспектору хотелось побыстрее вернуться к оперативной работе, которой и занимаются настоящие полицейские, хотя у этого расследования были свои интересные особенности. Каттер подошёл к месту, где его ждал собственный автомобиль, бросил чемодан на заднее сиденье и уехал. Машина, в которой сидели О'Дэй и его подчинённый, последовала за Каттером, не теряя его из виду. Советник по национальной безопасности выехал на Сьютленд-паркуэй, ведущий к Вашингтону, затем, оказавшись в городе, свернул на I-395.

Преследователи ожидали, что адмирал покинет шоссе у выезда на Мэн-авеню, направляясь, скорее всего, к Белому дому, однако Каттер поехал в свою официальную резиденцию в Форт-Майер, Виргиния. Скрытое наблюдение за кем-то проще не бывает.

* * *

— Кортес? Мне знакомо это имя. Неужели Каттер встречался с бывшим полковником кубинской секретной службы? — удивился Райан.

— Вот фотография. — Мюррей передал ему снимок. Техники в фотолаборатории ФБР, прибегнув к помощи компьютера, улучшили качество снимков. Одно из многих тайных искусств, практикуемых в Бюро и сохраняемых в секрете от широкой публики, оно превращало крупнозернистый расплывчатый снимок в идеальную фотографию. Мойра Вулф снова подтвердила, что на снимке — Кортес. В этом, однако, никто и так не сомневался. На второй фотографии было видно, как Каттер и Кортес пожимают друг другу руки.

— Это произведёт большое впечатление во время суда, — заметил Райан, возвращая фотографии.

— Снимки, имеющиеся в нашем распоряжении, не являются доказательством, — покачал головой Мюррей.

— Почему?

Билл Шоу объяснил причину.

— Высокопоставленные государственные служащие встречаются с... разными людьми довольно часто. Помните, когда Киссинджер совершил тайную поездку в Китай?

— Но это было... — и Райан замолчал, почувствовав, насколько глупы его возражения. Он вспомнил про свою встречу на даче с генеральным секретарём КПСС, о которой он так и не рассказал сотрудникам ФБР. Какое впечатление произвела бы такая встреча на некоторых государственных служащих в США?

— Эти фотографии не являются доказательством преступления, даже заговора, если нам неизвестно, о чём они говорили. Лишь в том случае, если тема разговора нарушала законодательство, снимки могут стать доказательством совершения преступления, — произнёс Мюррей, обращаясь к Джеку. — Его адвокат станет доказывать — и скорее всего успешно, — что встреча с Кортесом, хотя и выглядит на первый взгляд странной, имела своей целью осуществление должным образом одобренной правительственной политики.

— Дерьмовый аргумент, — заметил Джек.

— Адвокат запротестует против подобного выражения, судья даст указание вычеркнуть его из протокола, напомнит присяжным о необходимости не принимать ваши слова во внимание и предупредит вас о недопустимости использования таких выражений во время судебного заседания, доктор Райан, — произнёс Шоу. — Разумеется, я согласен с вами — аргумент действительно дерьмовый.

— Знаете, я беседовал с парнем, который наводил на цель так называемые «автомобильные бомбы».

— Где он сейчас? — тут же спросил Мюррей.

— Наверно, снова в Колумбии. — В течение нескольких минут Райан объяснял, что ему удалось выяснить.

— Господи, что это за парень?

— Давай пока не будем называть его имя, ладно?

— А вот мне кажется, что нам нужно поговорить с ним, — покачал головой Шоу.

— Он не хочет встречаться с сотрудниками ФБР. Видимо, тюрьма его не манит.

— В тюрьму он не попадёт. — Шоу встал и начал расхаживать по кабинету. — Я, кажется, не говорил вам об этом, доктор Райан, я ведь юрист по образованию.

И даже доктор юриспруденции. Если мы попытаемся привлечь вашего знакомого к суду, его адвокат тут же сошлётся на прецедент Мартинеса — Баркера. Вы слышали о таком? Это малоизвестный результат процесса об Уотергейте. Помните, Мартинес и Баркер принимали участие в проникновении в штаб-квартиру демократической партии. Их защита, возможно, вполне искренне, основывалась на том, что, по её мнению, проникновение было санкционировано соответствующими властями как часть расследования, связанного с проблемами национальной безопасности. В несколько растянутом заключении апелляционного суда признавалось, что у обвиняемых не было преступных намерений, они всё время действовали, исходя из добросовестных побуждений, и потому не могут обвиняться в совершении преступления. Ваш знакомый, доктор Райан, заявит на суде, что, как только его начальники сообщили ему о существовании «реальной и несомненной угрозы», а также о том, что операция одобрена высшими инстанциями, он всего лишь следовал приказам людей, наделённых соответствующими конституционными полномочиями. Думаю, Дэн уже говорил вам, что в таких делах не существует чётко обозначенных и ясно сформулированных законов. Черт побери, да большинство моих агентов поставят вашему знакомому выпивку за свой счёт в знак благодарности — ещё бы, ведь он отомстил за смерть Эмиля.

— Пока я могу лишь сказать вам, что мой знакомый — ветеран тайных операций и, насколько я мог увидеть, честный человек, не способный нарушить закон.

— Ничуть в этом не сомневаюсь. Что касается убийства — некоторые юристы утверждают, что действия полицейских снайперов находятся на самой грани преднамеренного убийства. Провести границу между полицейской работой и боевыми действиями не всегда так просто, как нам хотелось бы. В данном случае как можно отличить убийство от законных и вполне оправданных операций, направленных против террористов? В конечном итоге всё будет зависеть главным образом от политических взглядов судей, которые будут вести процессы, рассматривать кассационные жалобы, апелляции и все остальные аспекты юридических процедур. Все опять упирается в политику. Знаете, — улыбнулся Шоу, — преследовать грабителей банков было куда проще. По крайней мере, мы знали, кто является преступником.

— Именно в политике и заключается разгадка всего дела, — заметил Райан. — Могу побиться об заклад, все это началось потому, что предстоят выборы президента.

На столе Мюррея зазвонил телефон.

— Да? Хорошо, спасибо. — Он положил трубку. — Каттер только что сел в машину и направляется по шоссе Джорджа Вашингтона. Как вы думаете, куда он едет?

Глава 26 Инструменты государственной политики

Инспектор О'Дэй благодарил свою счастливую звезду — будучи ирландцем, он искренне верил в это, — что Каттер оказался таким идиотом. Подобно предыдущим советникам президента по национальной безопасности, он отказался от охраны, и теперь инспектору было ясно, что адмирал не имеет ни малейшего представления о тактике уклонения от слежки. Каттер выехал прямо на шоссе Джорджа Вашингтона и направился к северу, твёрдо убеждённый, что никто за ним не следит, Он не пытался свернуть назад и сделать петлю, или проехать по улице с односторонним движением, или воспользоваться другой уловкой, знакомой каждому, кто любит смотреть полицейские фильмы или, что ещё лучше, читать детективы про частного сыщика Филиппа Марлоу — именно этим увлекался последнее время Патрик О'Дэй.

Даже на службе, во время слежки или наблюдения, он ставил кассеты с записями приключений сыщиков по романам Чандлера. Нередко, пытаясь разгадать вымышленные уловки вымышленных преступников, О'Дэй сталкивался с большими трудностями, чем выслеживая настоящих жуликов в реальной жизни. Впрочем, это всего лишь доказывало, что из Марлоу получился бы чертовски хорошийполицейский. В данном случае подобного таланта не требовалось. Каттер, возможно, и был высоким морским чином с тремя адмиральскими звёздами на погонах, но как конспиратор никуда не годился. Его автомобиль даже не переезжал с одной полосы шоссе на другую, а когда он притормозил и начал поворачивать, О'Дэй ни на мгновение не усомнился, что адмирал едет в ЦРУ. Правда, тут же подумал инспектор, Каттер мог направиться на научно-исследовательскую станцию Федеральной администрации шоссейных дорог — что было весьма необычно, особенно если принять во внимание, что её давно закрыли. И тут же инспектор недовольно покачал головой: когда адмирал Каттер покинет ЦРУ и направится обратно в Вашингтон, возобновить слежку будет непросто — остановиться на этом участке шоссе негде, да и служба безопасности у них работает отлично. О'Дэй высадил своего спутника, чтобы тот следил за выездом, спрятавшись в лесу, а сам вызвал ещё один автомобиль — на всякий случай. Он не сомневался, что Каттер скоро уедет отсюда и вернётся домой.

* * *

Советник по национальной безопасности даже не подумал, что за ним могут следить, въехал на территорию ЦРУ и поставил машину в месте, отведённом для особо важных посетителей. Как всегда, его встретили у входа и проводили на седьмой этаж к двери кабинета Риттера. Не поздоровавшись, адмирал Каттер сел в кресло.

— Ваша операция стремительно летит под откос, — резко произнёс он, обращаясь к заместителю директора ЦРУ.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что встретился вчера вечером с Феликсом Кортесом. Он все знает о наших солдатах. Ему известно относительно наблюдения за аэродромами. Наконец, Кортес знает о бомбах и о вертолёте, которым мы пользовались для поддержки операции «Речной пароход». Я принял решение прекратить все операции. Уже вернул вертолёт в Эглин и приказал радистам, обслуживающим связь по коду «Переменный», покинуть эфир и не возобновлять сеансы радиосвязи.

— Черта с два! — крикнул Риттер.

— Не зарывайтесь! Вы подчиняетесь моим распоряжениям, Риттер. Вам это понятно?

— Что будет с нашими людьми в Колумбии? — спросил заместитель директора ЦРУ.

— Я сам занимаюсь этой проблемой. Вас она не должна интересовать. Скоро все успокоится, — пояснил Каттер. — Ваше желание исполнилось. Внутри картеля началась междоусобная война. Контрабандный ввоз наркотиков сократится наполовину. Мы сообщим прессе, что победили в борьбе против торговцев наркотиками.

— И во главе картеля станет Кортес, верно? Неужели вам не пришло в голову, что, как только он укрепит свои позиции, все снова станет по-прежнему?

— А вам не пришло в голову, что он может сообщить средствам массовой информации о наших операциях? Как вы думаете, что ждёт вас и судью Мура в этом случае?

— То же самое, что и вас, — огрызнулся Риттер.

— Ошибаетесь. Я присутствовал при этом разговоре — и министр юстиции тоже. Президент не давал никаких указаний относительно убийства мирных граждан, равно как и не приказывал вести военные операции на территории дружественного государства.

— Вся эта операция задумана вами, Каттер.

— А кто это подтвердит? У вас есть хотя бы один документ с моей подписью? — спросил адмирал. — Если начнётся скандал, лучшее, на что вы можете надеяться, — это то, что мы оба окажемся в одной тюрьме. В случае победы Фаулера на выборах нас обоих ждут крупные неприятности. Это значит, что в наших интересах не допустить такого скандала, не так ли?

— У меня есть ваша подпись на меморандуме.

— Ну и что? Операция прекращена, и не осталось никаких доказательств. Как вы сможете обвинить меня, не рискуя нанести вред самому себе и ЦРУ? Причём и вас, и Центральное разведывательное управление обвинят в намного более серьёзных нарушениях. — Каттер даже гордился этими умозаключениями. Возвращаясь на самолёте из Панамы, он тщательно всё обдумал. — Как бы то ни было, всем распоряжаюсь я. Участие ЦРУ в данной операции подошло к концу. Вы единственный человек, у которого остались документы, связанные с ней. Предлагаю избавиться от них. Все материалы по операциям «Речной пароход», «Переменный», «Ответный удар» и «Орлиный глаз» нужно уничтожить. Это — единственный аспект операции, о котором не знает противная сторона. Стоит превратить её в настоящую тайную операцию, и мы ещё сможем воспользоваться ею. Вы получили приказ. Выполняйте его.

— Все равно останутся нерешённые проблемы.

— Какие? Неужели вы думаете, что найдутся добровольцы, желающие провести немалый срок в федеральной тюрьме? Или ваш «мистер» Кларк публично заявит, что он убил больше тридцати человек? А может быть, команда бомбардировщика напишет книгу о том, как они сбрасывали две «умные» бомбы на частные дома жителей дружественной нам страны? Ваши связисты в пункте «Переменный» ничего не видели и не могут дать показания. Лётчик, пилотировавший истребитель, сбил несколько самолётов, но что он скажет? Самолёт радиолокационной разведки, наводивший его на цель, не видел его атак, потому что перед их началом операторы радаров переставали вести наблюдение по приказу из центра управления полётами. Офицеры спецназа, руководившие наземной частью операции из Пенсаколы, не скажут ни слова. А из членов экипажей захваченных нами самолётов с грузами наркотиков на борту осталось всего несколько человек. Уверен, мы сумеем договориться с ними.

— Вы забыли про наших парней в горах Колумбии, — тихо напомнил Риттер. Он уже догадывался, каким будет ответ и что случится с ними в действительности.

— Мне нужны сведения о том, где они сейчас находятся. В этом случае я возьмусь за их эвакуацию. Если вы не возражаете, я сделаю это по своим каналам. Итак, где они сейчас?

— Я отказываюсь говорить об этом.

— Вы не хотите понять меня, Риттер. Это не просьба. Знаете, а ведь я могу просто разоблачить вас. И тогда ваши попытки вовлечь меня в эти дела как соучастника будут выглядеть вроде неудачных усилий свалить вину на других.

— Но президент провалится на выборах.

— Да. Зато вы гарантированно окажетесь в тюрьме. Черт побери, вы же знаете, что Фаулер против смертной казни даже для особо жестоких убийц, виновных в гибели многих, и предпочитает настаивать на длительных сроках тюремного заключения вместо электрического стула. Так какой же будет его реакция, когда он узнает, что есть люди, приказавшие сбросить бомбы на тех, кому и обвинение-то не предъявлено. А как относительно «попутного ущерба», о котором вы говорите с таким пренебрежением? У нас остался лишь один выход, Риттер.

— Кларк уже вернулся в Колумбию. Я послал его за Кортесом. В этом случае нерешённых проблем тоже не останется. — Это был последний козырь Риттера, но он не оказался достаточно сильным.

Каттер резко выпрямился в кресле.

— Вдруг он потерпит неудачу? Сейчас мы не можем так рисковать. Немедленно отзовите его. Считайте и это приказом. А теперь сообщите мне, где находятся солдаты, и приступайте к уничтожению документов.

Риттер заколебался, однако альтернативы действительно не было. Заместитель директора ЦРУ по оперативным вопросам подошёл к сейфу в стене кабинета декоративная панель была сдвинута в сторону — и достал оттуда папки. В одной из них — по операции «Речной пароход-II» — находилась карта, на которой были нанесены намеченные места эвакуации. Он передал её Каттеру.

— Всё должно быть закончено сегодня.

— Будет закончено, — вздохнул Риттер.

— Хорошо. — Каттер сложил карту и сунул её в карман, затем вышел из кабинета, не произнеся больше ни слова.

Вот чем всё кончилось, подумал Риттер. Тридцать лет на государственной службе, руководство действиями агентов во всех странах мира, выполнение всего, что требовала от него родина, и теперь он оказался перед выбором: или подчиниться бесчеловечному приказу, или предстать перед конгрессом и судом, а потом отправиться в тюрьму. Во втором случае он сможет всего лишь забрать с собой остальных. Нет, это не имеет смысла. Боб Риттер беспокоился об этих парнях в горах Колумбии, но ведь Каттер сказал, что позаботится о них.

Заместитель директора ЦРУ по оперативной работе постарался убедить себя, что можно положиться на слово этого человека, хотя и знал, что это не так, знал, что проявляет трусость, притворяясь, будто верит, что адмирал Каттер выполнит данное им слово.

Он снял со стальных полок сейфа тяжёлые папки и отнёс их к себе на стол. У стены стоял механический измельчитель бумаг, один из самых важных инструментов современных правительственных учреждений. Лежащие перед Риттером папки являлись оригиналами, с них не снимали копий. Связисты, работающие в фургоне на вершине холма в Панаме, уничтожали все материалы сразу после передачи информации Риттеру. Операция «Кэйпер» шла через Агентство национальной безопасности, но по этой операции не проходили агентурные сведения, а оставшиеся документы затеряются среди массы других бумаг в подвалах комплекса Форт-Мид.

Измельчитель был большим, снабжённым корзиной, из которой внутрь гудящей машины поступали документы, подлежащие уничтожению. Для высокопоставленных государственных служащих избавляться от старых документов было нормальной процедурой. Лишние копии секретных материалов не приносили никакой пользы и только причиняли неприятности. В результате никто не обратит внимания на то, что прозрачный пластмассовый мешок, ещё недавно пустой, наполнился теперь какой-то бумажной лапшой, являвшейся раньше важными оперативными материалами.

Каждый день в ЦРУ сжигали тонны измельчённых документов, причём тепло, образующееся при их сгорании, использовали для нагревания воды, поступающей в туалеты. Риттер опускал пачки толщиной в полдюйма, и на его глазах вся история операции превращалась в мусор.

* * *

— Вот он! — произнёс агент ФБР в свою портативную рацию. — Направляется к югу.

О'Дэй увидел автомобиль Каттера через три минуты. Резервный автомобиль уже следовал за адмиралом, и, когда инспектор догнал их, стало ясно, что Каттер всего лишь возвращается в Форт-Майер, район, где проживают высокопоставленные государственные служащие, рядом с Шерман-Роуд, к востоку от офицерского клуба.

Каттер жил в красном кирпичном доме с верандой, выходящей на Арлингтонское национальное кладбище, место упокоения героев. Для инспектора О'Дэя, служившего во Вьетнаме, то немногое, что он знал о советнике президента по национальной безопасности и ведущемся расследовании, делало его проживание здесь чем-то похожим на святотатство.

Сотрудник ФБР попытался убедить себя, что не следует делать скоропалительных выводов, однако инстинктивно чувствовал обратное, следя за тем, как адмирал запирает автомобиль и входит в дом.

Одной из привилегий члена ближайшего окружения президента было то, что адмирал Каттер мог чувствовать себя в полной безопасности и под охраной агентов Секретной службы, когда у него возникало такое желание. К тому же в его распоряжении находились не только вооружённые агенты, но и лучшие средства технической безопасности. Сотрудники Секретной службы и других правительственных агентств прилагали немало усилий, чтобы гарантировать телефон Каттера от прослушивания. Чтобы поставить на любой телефонной линии адмирала свой «жучок», ФБР придётся помимо решения суда получить их согласие. К таким шагам ещё никогда не прибегали. Набрав номер восемь-ноль-ноль, Каттер вышел на международную автоматическую телефонную сеть и соединился со своим абонентом.

Убедившись, что говорит именно с тем, кому принадлежал номер, он произнёс несколько слов. Если бы кто-то даже записал разговор, все равно бы не сумел понять смысл сказанного. Каждое слово, произнесённое Каттером, было первым словом на странице словаря, а в числах на пронумерованных страницах было по три цифры. Старый словарь в бумажной обложке он получил, выходя из дома в Панаме, и скоро его выбросит. Такой шифр был простым и одновременно весьма эффективным, а несколько произнесённых слов означали страницы, номера которых, составленные вместе, указывали на координаты нескольких мест в Колумбии. Абонент Каттера повторил слова, чтобы исключить ошибку, и повесил трубку. Разговор по международной автоматической телефонной сети не будет обозначен в счёте на оплату телефонных услуг как международный. На следующий день все следы разговора по международной автоматической телефонной связи, включая номер счета, делающий возможным выход на неё, будут уничтожены. Наконец Каттер достал из кармана небольшой компьютерный диск. Подобно многим, адмирал пользовался магнитами на дверце холодильника, чтобы прикреплять к ней записки. Сейчас он оторвал от дверцы один из магнитов и несколько раз провёл им над диском, чтобы стереть записанную информацию. Это было последнее упоминание о солдатах, принимавших участие в операции «Речной пароход», последняя возможность восстановить с ними спутниковую связь. И Каттер бросил диск в мусорную корзину.

Операции «Речной пароход» никогда не существовало.

Так, по крайней мере, думал вице-адмирал военно-морского флота США Джеймс А. Каттер. Он смешал себе коктейль и вышел на веранду, глядя на бесчисленные надгробья за зелёным ковром лужайки. Сколько раз он навещал могилу Неизвестного солдата, наблюдая за доведёнными до автоматизма движениями солдат президентской гвардии перед местами последнего упокоения тех, кто отдал своей стране самое ценное — жизнь. У него промелькнула мысль о том, что теперь появится ещё немало неизвестных солдат, сложивших головы на безымянных полях боев. Лежащий здесь неизвестный солдат погиб во Франции во время первой мировой войны и знал, за что сражается, — или думал, что знал, поправил себя Каттер. Почти всегда солдаты не имели представления, из-за чего ведутся войны. То, что им говорили, не всегда было правдой, но их звала родина, и солдаты отправлялись исполнять свой долг. Однако чтобы понять, что происходит, какая ведётся игра, нужно владеть чувством перспективы. А это не всегда — или никогда? — совпадало с тем, что говорили солдатам. Каттер вспомнил своё участие в боевых действиях — он был тогда молодым офицером на эскадренном миноносце у берегов Вьетнама и наблюдал за тем, как пятидюймовые снаряды разрываются на далёком берегу. В то время он задумывался над тем, что значит быть солдатом и воевать, закапываясь в глину.

Но солдаты всё-таки прибывали на службу стране, не догадываясь, что сама страна не отдаёт себе отчёта в том, что за служба ей требуется. Армия состояла из молодых парней, исполняющих свои обязанности без раздумий, приносящих пользу родине до самой смерти, а иногда, как в этом случае, даже и после неё.

— Бедняги, — прошептал он.

Жаль, не правда ли? Однако ничего не поделаешь.

* * *

Все были удивлены, когда не удалось установить радиосвязь. Сержант-радист проверил передатчик и заявил, что он в полном порядке, однако в шесть часов вечера «Переменный» не ответил на вызов. Капитану Рамиресу это показалось подозрительным, но он принял решение продолжать двигаться к месту, откуда их должны забрать. Капитан не упрекнул Чавеза в ночном приключении с любителем молодых девушек, и сержант отправился в путь, считая предстоящий переход последним. Вооружённые боевики противника прочесали эту местность глупо и неквалифицированно, так что появятся здесь не скоро. Ночь прошла спокойно. Они совершали часовые переходы, останавливаясь на сборных пунктах, делали петли, чтобы обнаружить преследователей, и всякий раз никого не находили. К четырём утра группа оказалась там, где их должен был забрать вертолёт. Поляна находилась чуть ниже вершины в восемь тысяч футов, которая была меньше соседних действительно высоких горных вершин. К этой поляне можно подлететь незаметно.

Вертолёт мог бы забрать их почти из любой точки, но, естественно, они по-прежнему стремились к скрытности. Они улетят — и никто ничего не узнает.

Жаль, что понесли такие потери, но никому не удастся узнать, какова была цель их пребывания здесь, и операция, хотя и обошлась дорого, оказалась успешной.

Так сказал им капитан Рамирес.

Капитан расставил своих людей по широкому периметру, чтобы перекрыть все пути подхода на случай чего-то неожиданного и непредвиденного. Закончив с этим, он установил антенну, включил спутниковую рацию и начал вызывать «Переменного».

И снова не получил ответа. Рамирес не мог понять причины, но пока ничто не указывало на неприятности, а трудности со связью хорошо знакомы каждому пехотному офицеру.

Капитана это не слишком обеспокоило. По крайней мере — пока.

* * *

Шифровка застала Кларка врасплох. Когда она прибыла, они с Ларсоном готовились к вылету в Колумбию. Самый обычный бланк с несколькими словами, зашифрованными кодом, но этого было достаточно, чтобы вывести Кларка из себя.

Он отличался чрезмерной вспыльчивостью и постоянно старался сдерживать себя, понимая, что столь необузданный нрав — его злейший враг. В первое мгновение он хотел позвонить в Лэнгли, но затем взял себя в руки и передумал. Кларк опасался, что приказ окажется выраженным в такой форме, что не обратить на него внимания будет невозможно. Постепенно он успокоился и снова Начал мыслить рационально. В этом все зло его вспыльчивого характера, напомнил себе Кларк, он не даёт ему думать. А сейчас это было необходимо. Спустя минуту Кларк пришёл к выводу, что нужно проявить инициативу.

— Пошли, Ларсон, прокатимся на машине, — предложил он.

Добиться своего оказалось несложно. Для ВВС он был по-прежнему «полковником Уилльямсом» и тут же получил автомобиль. Следующим этапом стала карта, и Кларк постарался вспомнить дорогу к вершине холма... Они ехали час, и последние сотни ярдов узкой, разбитой, изрытой выбоинами дороги были настоящим кошмаром. Фургон все ещё стоял на холме, а рядом с ним — вооружённый часовой, который оказал им отнюдь не дружеский приём.

— Дайте пройти, мистер, я уже был здесь.

— А-а, это вы, сэр... но мне отдан приказ.

Кларк резко оборвал его.

— Перестаньте пререкаться. Я хорошо знаком с этим приказом. Иначе почему я оказался здесь, черт побери? А теперь будь паинькой, приятель, и убери своё ружьё — не дай Бог, поранишь себя.

Кларк прошёл мимо озадаченного часового, снова изумив Ларсона, на которого нацеленные автоматы оказывали куда большее воздействие.

— Что случилось? — спросил Кларк, войдя в фургон. Он огляделся по сторонам. Вся аппаратура была выключена. Единственным звуком в фургоне было гудение кондиционера.

— Нас закрыли, — ответил старший связист.

— Кто вас закрыл?

— Послушайте, я не имею права говорить об этом. Просто получил приказ закрыть станцию и прекратить связь. Хотите узнать подробности, спросите мистера Риттера.

Кларк подошёл прямо к старшему связисту.

— Он слишком далеко.

— Но я получил приказ!

— Что за приказ?

— Прекратить работу, черт побери! Со вчерашнего дня мы ничего не передавали и не принимали, — сказал связист.

— Кто отдал такой приказ?

— Я не имею права говорить!

— Тогда кто занимается группами, действующими в поле?

— Не знаю. Кто-то другой. Он сказал, что безопасность нашей связи нарушена и её будет осуществлять кто-то ещё.

— Кто этот человек — теперь вы можете сказать, — произнёс Кларк спокойным, но внушающим ужас голосом.

— Не могу!

— Вы можете установить связь с группами, действующими в полевой обстановке?

— Нет.

— Почему?

— Каналы спутниковой радиосвязи зашифрованы. Алгоритм — на компьютерном диске. Мы загрузили информацией все три экземпляра и два стёрли. Он следил за нашими действиями и забрал третий.

— А если понадобится заново установить связь?

— Это невозможно. Зашифрованные каналы радиосвязи основывались на специальном алгоритме, полученном из передач времени со спутников навигационной системы, применяемых при кораблевождении. Они абсолютно безопасны при использовании и не поддаются расшифровке.

— Иными словами, эти парни полностью отрезаны?

— Не совсем так, ведь он забрал третий диск, так что кто-то ещё возьмёт на себя...

— Неужели вы верите этому? — спросил Кларк. Связист заколебался и тем самым красноречиво ответил на его вопрос. Когда оперативник заговорил снова, это был голос человека, не терпящего возражений:

— Вы только что сообщили мне, что код канала связи не поддаётся расшифровке, но подчинились приказу человека, которого никогда раньше не видели. Он сообщил вам, что безопасность связи нарушена, а вы согласились. Там у нас тридцать молодых парней, и, похоже, они брошены на произвол судьбы. Я спрашиваю ещё раз — кто отдал приказ?

— Каттер.

— Он что, был здесь?

— Да, вчера.

— Боже милосердный. — Кларк огляделся по сторонам. Второй связист не решался поднять голову и посмотреть ему в глаза. Оба техника уже размышляли о том, что происходит на самом деле, и пришли к тому же заключению, что и Кларк.

— Кто планировал систему связи для этой операции?

— Я.

— Но у солдат есть и портативные рации тактического типа, верно?

— Вообще-то есть, но это обычные коммерческие трансиверы, слегка модернизированные, с набором десяти частот в диапазоне коротких волн.

— У вас есть список частот?

— Есть, но...

— Сейчас же дайте их мне.

Связист хотел ответить, что не имеет права, но передумал. Он просто скажет, что Кларк угрожал ему, а открывать боевые действия в маленьком фургоне ему не хотелось. Говоря по правде, связист не кривил душой. Ледяное спокойствие Кларка пугало его. Связист выдвинул ящик стола и достал листок бумаги со списком частот. Каттеру не пришло в голову уничтожить этот список; впрочем, это не имело значения — связист помнил частоты наизусть.

— Если кто-нибудь спросит...

— Вы никогда не появлялись в нашем фургоне, сэр.

— Отлично. — Кларк вышел наружу, в темноту ночи. — А сейчас — обратно на базу, — сказал он Ларсону. — Нужно отыскать вертолёт.

* * *

Кортес вернулся в Ансерму; никто не заметил его семичасового отсутствия.

Он оставил инструкции относительно связи с ним и теперь, отдохнув и приняв душ, ждал, когда зазвонит телефон. Кортес поздравил себя с тем, что проявил дальновидность и обдумал систему связи с Америкой сразу после того, как начал работать на Медельинский картель. Далее он пришёл к выводу, что правильно провёл разговор с Каттером, хотя исход и был известен заранее. Кортес изначально не сомневался в успехе, правда, глупость американца облегчила ему решение задачи. Аналогичный промах допустил Каттер с marielitos, хотя бывший президент, по крайней мере, руководствовался гуманными соображениями и не стремился извлечь политическую выгоду. Теперь оставалось только ждать. И в применении словаря для шифровки сообщения был свой забавный аспект. Обычно все делалось наоборот: книжный код использовался передачей цифр, по которым определялись слова, а в данном случае слова обозначали цифры. У Кортеса уже были американские тактические карты — любой мог купить такие карты в Картографическом управлении Министерства обороны, он уже пользовался этими картами при планировании операций против заброшенных в Колумбию «зелёных беретов». Шифровальная система, основанная на книжном коде, всегда представляла собой надёжный способ передачи информации, а сейчас это было особенно важно.

Как и всякий человек, Кортес не любил ждать, но он воспользовался этим временем для дальнейшего планирования своих действий. Он знал, какими будут два следующих шага. А что после них? Во-первых, решил Кортес, картель не обращает должного внимания на европейский и японский рынки сбыта. Оба региона переполнены твёрдой валютой, и, хотя проникнуть на японский рынок окажется нелёгкой задачей — вообще импорт зарубежных товаров в Японию весьма затруднён, — доступ на европейский рынок скоро заметно облегчится. После того как страны ЕЭС завершат интеграцию в единое экономическое целое, торговые барьеры станут ослабевать. Откроются новые возможности. Понадобится всего лишь найти методы ввоза наркотиков в Европу и создать оптовую распределительную сеть. В конце концов, сокращение поставок в Америку не должно отразиться на доходах картеля.

Европейский рынок до сих пор практически не использовался, и именно там он начнёт расширять операции, поставляя оставшиеся наркотики. Что касается Америки, то сокращение ввоза кокаина всего лишь повысит цену на него. По сути дела, Кортес рассчитывал, что его обещание Каттеру уменьшить поставки наркотиков — на непродолжительный отрезок времени — окажет благотворное воздействие на доходы картеля. В то же время, после того как поставки сократятся, неорганизованная сеть американских торговцев наркотиками быстро придёт в порядок. Крупные и жестокие торговцы выживут и поведут дело эффективнее, уничтожив более слабых соперников. Американцы куда больше возмущаются не воздействием наркотиков на свою молодёжь, а связанными с ними преступлениями и насилием. Стоит насильственным преступлениям сократиться, и проблема наркомании несколько утратит свою важность в пантеоне социальных проблем Америки. Картель от этого не пострадает. Пока люди готовы платить немалые деньги за наркотики, он будет богатеть и укреплять свою мощь.

А тем временем эрозия власти в самой Колумбии продолжится, но уже более утончённо. Это была ещё одна сфера подрывной деятельности, в которой Кортес получил профессиональную подготовку. Современные главари картеля прибегали исключительно к грубой силе, предлагая деньги и угрожая смертью в случае неповиновения. Кортес положит этому конец. Страсть к кокаину в развитых странах когда-нибудь начнёт спадать, не так ли? Рано или поздно мода на наркоманию пройдёт, и потребность в наркотиках станет постепенно уменьшаться. Вот этого и не понимали главари картеля. Когда начнётся этот процесс, у картеля должны быть надёжная политическая база и прочная экономика, основывающаяся на участии в различных предприятиях. В противном случае он не сумеет сохранить свою прежнюю мощь. Для достижения этой цели требовались более тесные отношения с правительством страны, где находятся предприятия картеля. Кортес был готов и к этому шагу. Важным этапом на пути к этой цели станет устранение тех главарей, которые пользуются особенно дурной репутацией. Он знал из истории, что мирное сосуществование возможно практически с кем угодно. Кортес только что подтвердил своими действиями справедливость такой точки зрения.

Зазвонил телефон. Он поднял трубку, записал продиктованные ему слова, положил трубку и открыл словарь. Уже через минуту он делал пометки на крупномасштабной карте. И сразу убедился, что американские «зелёные береты» совсем не дураки. Их группы располагались в местах, приблизиться к которым будет непросто. Придётся понести немалые потери, прежде чем американцы будут уничтожены. Очень жаль, но за все надо платить. Кортес вызвал своих помощников и начал сеансы радиосвязи. Меньше чем через час подразделения боевиков двинулись по горным склонам вниз для перегруппировки. Он решил уничтожать американские группы одну за другой, поочерёдно. В этом случае у него будет достаточно солдат, чтобы обеспечить подавляющее численное превосходство, и атакующие понесут такие потери, что ему придётся потребовать дополнительные подкрепления. Таким образом, у каждого главаря медельинского картеля уменьшится число боевиков. Кортес, разумеется, не будет сопровождать свои подразделения, когда они отправятся обратно в горы. Жаль. Было бы интересно понаблюдать.

* * *

Райан не мог уснуть. Одно дело — заговор, направленный против внешнего врага. Его служба в ЦРУ именно в этом и заключалась: стараясь поставить свою страну в более выгодное положение, он часто причинял вред другой. И совсем иное — когда ты принимаешь участие в заговоре, целью которого является, можно предположить, разоблачение действий своего собственного правительства. Это не давало ему заснуть.

Джек сидел у себя в библиотеке. Стоящая рядом лампа освещала стол. Тут же находились два телефона: один — подключённый к линии, защищённой от прослушивания, другой — обычный. Зазвонил обычный телефон.

— Алло?

— Говорит Джон, — послышался голос в трубке.

— Что-нибудь случилось?

— Кто-то отдал приказ лишить солдат поддержки.

— Но почему?

— По-видимому, кому-то хочется, чтобы они просто исчезли.

Джек почувствовал, как у него по коже пробежал мороз.

— Ты сейчас где?

— В Панаме. Связь с ними прекращена, и вертолёта нет. Тридцать молодых парней брошены на произвол судьбы. Они ждут в горах помощи, которая не придёт.

— Как мне связаться с тобой? — Кларк продиктовал номер. — Хорошо. Позвоню тебе через несколько часов.

— Не теряй времени. — Раздался щелчок, и связь прервалась.

— Боже мой. — Джек посмотрел в темноту библиотеки. Снял трубку и сообщил дежурному офицеру, что приедет на службу на своей машине — посылать за ним автомобиль не надо. Затем позвонил Дэну Мюррею.

Через шестьдесят минут Райан въехал во внутренний двор здания ФБР. Мюррей ждал его у входа, и они поднялись наверх. Там сидел Шоу. Все налили себе по чашке кофе, в котором очень нуждались.

— Мне позвонил домой наш оперативный агент. Пункт связи «Переменный» закрыт, и вертолёт с командой, уже готовый к вылету для эвакуации наших солдат, отозван. По его мнению, этих парней — черт побери, этих ребят...

— Понятно, — заметил Шоу — Если это так, мы имеем дело с возможным нарушением закона — заговор с целью совершения убийства. Правда, доказать это в суде будет нелегко.

— Да наплевать на законы — что будет с нашими парнями?

— Это верно, их нужно спасать, — согласился Мюррей. — Может быть, обратимся за помощью — нет, мы не можем вовлекать в это дело колумбийские власти.

— Как, по-твоему, они отнесутся к вторжению на их территорию воинских подразделений иностранной армии? — спросил Шоу и тут же сам ответил:

— Примерно так же, как и мы.

— Что, если потребовать ответа у Каттера? — произнёс Джек.

— На основании чего? У нас есть какие-нибудь доказательства? Никаких. Да, конечно, можно допросить связистов и членов экипажа вертолёта, но сначала они откажутся давать показания, а потом? К тому времени, когда мы сумеем собрать достаточно доказательств, солдаты погибнут.

— Даже если мы спасём их, с чем обратимся в суд? — спросил Мюррей. — Все, кто связан с этим делом, уничтожат компрометирующие документы, откажутся говорить.

— У меня есть предложение, джентльмены. Может быть, прекратим пока разговоры о суде и сосредоточимся на спасении наших солдат, а?

— Конечно, спасти их было бы неплохо, но...

— По-вашему, обвинение будет звучать более убедительно, если жертв будет на тридцать — или сорок человек больше? — резко бросил Райан. — Какой цели мы хотим достигнуть?

— Ты несправедлив, Джек, — упрекнул его Мюррей.

— На чём основывается обвинение, мистер Шоу? Что, если президент дал согласие на проведение операции? Каттер обеспечивает связь, а письменных приказов не существует. ЦРУ действовало в соответствии с устными указаниями, эти указания являются, по-видимому, законными с юридической точки зрения, за исключением того, что я получил приказ дать ложные показания в конгрессе, если там начнут задавать вопросы, — а ведь вопросы ещё не задавали! Кроме того, в законе есть маленькая заковыка, гласящая, что мы имеем право начать тайную операцию, не информируя о ней конгресс, — не забудьте, наши тайные операции ограничиваются лишь распоряжением президента — при условии, что мы всё-таки сообщим об этом. Поэтому ликвидация кого-либо, осуществлённая в соответствии с распоряжением президента, превратится в убийство и приобретёт обратную силу только в том случае, если возникнут какие-то дополнительные обстоятельства! Какой кретин создавал такие законы? Их когда-нибудь испытывали в настоящем судебном процессе?

— Но ведь это ещё не все, — заметил Мюррей.

— Да, конечно. Каттер, скорее всего, ответит, что это не было тайной операцией, а представляло собой боевые действия, направленные против террористов. В результате вопрос о контроле конгресса за деятельностью разведывательных органов даже не возникнет. Теперь мы подпадаем под действие Резолюции о военных полномочиях, которая предусматривает дополнительное время, прежде чем вопрос будет рассматриваться в конгрессе Неужели ни один из этих законов не подвергся испытанию судом?

— По-настоящему нет, — покачал головой Шоу. — Все ходили вокруг да около, но серьёзно приступить к делу не решились. Особенно щекотливой является конституционность вопроса о военных полномочиях, и потому обе стороны боятся его рассмотрения в суде. А какова ваша позиция, Райан?

— Мне приходится отстаивать интересы моего управления, верно? Если эта авантюра станет достоянием широкой общественности, ЦРУ отступит на позиции, которые оно занимало в семидесятые годы. Например, что произойдёт с вашими программами, направленными на борьбу с терроризмом, когда мы перестанем снабжать вас информацией? — Джек заметил, что его заявление нанесло чувствительный удар. ЦРУ принимало активное участие в борьбе против терроризма, хотя и не афишировало этого. Оно передавало полученные сведения в ФБР, и Шоу хорошо это знал. — С другой стороны, исходя из наших бесед за последнюю пару дней, какова наша юридическая позиция?

— Если Каттер, лишив поддержки подразделения, принимавшие участие в операции «Речной пароход», облегчил задачу Кортеса, стремящегося уничтожить их, тем самым он нарушил закон округа Колумбия, направленный против заговора с целью совершения убийства. При отсутствии федерального закона преступление, совершенное на федеральной территории, подпадает под действие внутригосударственного закона. Хотя бы часть того, что он сделал, была наверняка совершена на федеральной территории, и вот тут-то и вступает в действие внутригосударственное законодательство. Именно так расследовались нарушения, совершенные в семидесятых годах.

— Что за нарушения? — спросил Джек у Шоу.

— Главным образом те, что всплыли при слушаниях комитета Чёрча. Мы расследовали заговоры ЦРУ, направленные на убийство Кастро и некоторых других лиц, хотя и не передали материалы в суд. Они основывались на законодательном акте о заговоре, но конституционные аспекты были настолько запутаны, что расследование скончалось естественной смертью, и все вздохнули с облегчением.

— Перед нами такая же проблема, не так ли? Вот только пока мы занимаемся пустяками...

— Вы убедили меня, — согласился исполняющий обязанности директора ФБР. — Прежде всего нам нужно спасти солдат, неважно какими средствами. Можно сделать это тайно, не привлекая внимания?

— Пока не знаю.

— Для начала, Джек, давай поговорим с твоим оперативным агентом, — предложил Мюррей.

— Но ведь он не...

— Я гарантирую ему неприкосновенность, он не подвергнется судебному преследованию, вообще исполним все, что он хочет, — поспешно произнёс Шоу. — Даю слово. Черт побери, насколько я понимаю, он на самом деле не нарушил никаких законов — помните прецедент Мартинеса-Баркера? Но я всё-таки гарантирую, Райан, что он не подвергнется преследованию.

— Хорошо — Джек достал из кармана листок бумаги. Телефонный номер, который дал ему Кларк, не был обычным телефоном, разумеется, но, прибавив и вычтя цифры заранее согласованным образом, он связался с Кларком.

— Это Райан. Я говорю из кабинета директора ФБР. Слушай, что он скажет тебе. — Райан передал трубку.

— Говорит Билл Шоу. Я исполняю обязанности директора. Первое: я только что сказал Райану, что вы не нарушили законов и не подвергнетесь преследованию, Даю своё слово. Вы готовы поверить мне? Отлично. — Шоу улыбнулся, и на его лице отразилось изумление. — Далее, я говорю с вами по специальной линии, гарантированной от прослушивания. Надеюсь, что и ваш телефон достаточно надёжен. Мне нужно выяснить, что там происходит и что, по вашему мнению, мы можем предпринять Нам известно о брошенных в горах солдатах, и мы предпринимаем усилия, чтобы спасти их. Судя по словам Джека, у вас есть предложения. Говорите.

Шоу нажал кнопку, и разговор начал передаваться по трансляции.

Все присутствующие в кабинете склонились над блокнотами.

— Как скоро сумеете установить радиосвязь? — спросил Райан, когда Кларк закончил говорить.

— Техники начнут прибывать примерно в половине восьмого, так что к обеду, полагаю, закончат. Что с транспортом?

— Думаю, мы справимся с этим, — ответил Джек. — Если ты хочешь, чтобы все прошло скрытно, я сделаю и это. Понадобится привлечь кое-кого, Но это надёжные люди, на которых можно положиться.

— А мы сможем поговорить с ними? — обратился Шоу к Кларку, имени которого он ещё не знал.

— Нет, — донеслось из динамика. — Вы уверены, что сумеете сделать все, что обещаете?

— Нет, но приложим чертовские усилия, — ответил Шоу.

— Тогда увидимся вечером. — Линия замолчала.

— Теперь нам требуется лишь украсть где-то самолёты, — подумал Мюррей вслух. — А может быть, и корабль? Будет куда лучше, если нам удастся провести все это дело тайно, правда?

— Почему? — недоуменно спросил Райан, и Мюррей объяснил.

* * *

Адмирал Каттер вышел из своего дома в 6.15 для утренней пробежки. Он направился вниз к реке и побежал трусцой по тропинке, проложенной рядом с шоссе Джорджа Вашингтона. Инспектор О'Дэй последовал за ним. Бывший курильщик, он отказался от этой привычки и теперь без труда бежал следом, стараясь не пропустить ничего необычного, однако все прошло без происшествий. Каттер не передавал никаких записок, не закладывал ничего в тайные места — всего лишь мужчина средних лет, старающийся поддерживать форму. Когда адмирал повернул и направился в обратный путь, за ним последовал другой агент. О'Дэй тем временем переоденется и будет готов следовать за Каттером, когда тот поедет на работу.

Может быть, подумал инспектор, именно тут случится что-то необычное.

* * *

Джек приехал в Лэнгли к началу рабочего дня. Он выглядел таким же усталым, как и чувствовал себя. Утреннее совещание в кабинете судьи Мура началось в половине девятого, и на этот раз присутствовали все. Директор ЦРУ и заместитель директора по оперативным вопросам, заметил Джек, внимательно слушали и кивали, однако почти не делали записей.

Все хорошо, но это не друзья, подумал Райан. Вот адмирал Грир — тот был другом и учителем. Однако судья Мур — хороший начальник, и хотя Джек и Риттер не всегда ладили между собой, заместитель директора по оперативной работе относился к нему справедливо. Нужно предоставить им ещё один шанс, вдруг решил Райан. После совещания он не спешил собрать документы и задержался в кабинете, когда остальные его покинули. Судья Мур — да и Риттер тоже — понял намёк.

— Джек, ты хочешь что-то сказать?

— Я не уверен, что вы сделали правильный выбор, назначив меня заместителем директора по разведке, — начал Джек.

— Почему ты так считаешь? — спросил судья Мур.

— Что-то происходит, и вы не говорите мне об этом. А поскольку мне не доверяют, я не могу занимать такой пост.

— Нам приказали, — произнёс Риттер, безуспешно пытаясь скрыть неловкость.

— Тогда посмотрите мне в глаза и скажите, что все это осуществляется без нарушений закона. Я должен знать. Я имею право знать.

Риттер посмотрел на судью Мура.

— Мне очень жаль, доктор Райан, что мы не имеем права говорить об этом, — сказал директор ЦРУ. Он поднял голову и попытался посмотреть Джеку в глаза, однако тут же отвёл взгляд на стену. — Но я должен исполнить приказ.

— Хорошо. У меня остался неиспользованный отпуск. Мне нужно подумать кое о чём. Не доведённых до конца дел в управлении разведки нет. Я буду отсутствовать несколько дней, и мой отпуск начинается через час.

— Завтра похороны, Джек.

— Знаю. Я не пропущу их, судья, — солгал Райан и, встав, вышел из кабинета.

— Он обо всём догадался, — заметил судья Мур, когда дверь закрылась.

— Этого не может быть.

— Ему всё известно, и он не хочет сейчас находиться на службе.

— Тогда как нам поступить, если это так? — На этот раз директор ЦРУ поднял голову и взглянул на Риттера.

— Никак. Это лучшее, что мы можем предпринять сейчас.

Ситуация была совершенно ясной. Каттер сделал своё дело даже лучше, чем ожидал. Уничтожив радиокоды, необходимые для связи со всеми четырьмя группами «Кинжал», «Флаг», «Черта» и «Знак», — он лишил ЦРУ возможности как-то воздействовать на дальнейшее развитие событий. Ни судья Мур, ни Риттер не надеялись, что советник по национальной безопасности возьмётся за эвакуацию солдат, но выбора не оставалось. Что бы они ни предприняли, это нанесёт ущерб им самим, ЦРУ, президенту — а следовательно, всей стране. Если Райану хотелось остаться в стороне в тот момент, когда всё рухнет, — ну что ж, подумал судья Мур, может быть, он почувствовал неладное. Директор ЦРУ не мог винить его в этом.

И всё-таки Райану пришлось довести до конца некоторые дела, прежде чем он покинул Лэнгли чуть позже одиннадцати утра. В «Ягуаре» у него был телефон, и Джек позвонил в Пентагон.

— Пригласите капитана первого ранга Джексона, пожалуйста, — попросил он. — С ним хочет говорить Джек Райан. — Робби взял трубку через несколько секунд.

— Привет, Джек.

— Не хочешь пообедать со мной?

— Буду только рад. У меня или у тебя, дружище?

— Ты знаешь, где находится закусочная Арти?

— У реки, улица «К». Знаю.

— Встретимся там через полчаса.

— Хорошо.

Робби заметил своего друга за столом в углу и подошёл к нему. Вместе с Райаном там сидел ещё один мужчина, и было накрыто третье место для Джексона.

— Надеюсь, тебе нравится тушёное мясо, — сказал Джек и указал рукой в сторону своего спутника. — Это — Дэн Мюррей.

— Из Бюро? — спросил Робби, обмениваясь рукопожатием.

— Совершенно верно, капитан. Я — помощник заместителя директора.

— И чем занимаетесь?

— Вообще-то, я числюсь в управлении, расследующем уголовные преступления, но после возвращения из Лондона мне поручили контролировать два крупных дела. Думаю, вы и сами догадаетесь, что это за дела.

— Ясно. — Робби принялся есть.

— Нам требуется твоя помощь, Роб, — сказал Джек.

— А именно?

— А именно нам нужно, чтобы ты перебросил нас кое-куда — незаметно для всех.

— Куда?

— Херлбурт-Филд. Это находится в...

— Я знаю, в Эглине.В Херлбурте базируется авиакрыло специального назначения, это рядом с Пенсаколой. За последнее время множество людей прибегают к помощи самолётов ВМФ. Боссу это нравится.

— Вы можете посоветоваться с ним по поводу нашей просьбы, — заметил Мюррей. — Постарайтесь только, чтобы это не вышло за пределы его кабинета. Мы пытаемся исправить кое-что.

— Что именно?

— Не имею права говорить об этом, Роб, — ответил Джек, — но отчасти это основывается на той информации, которую сообщил ты. Оказалось, что в действительности ситуация хуже, чем ты думаешь. Нам нужно действовать как можно быстрее и сохранить все в тайне. В данный момент нам требуется транспортное агентство, на молчание которого можно положиться.

— Я могу оказать эту услугу, но сначала должен посоветоваться с адмиралом Пойнтером.

— А потом?

— Встретимся в два часа у реки Пакс, внизу, рядом со входом в лётный центр. Очень удачно, я как раз собирался немного полетать. Пока сидишь в Пентагоне, утрачиваешь навыки лётчика.

— Не спеши, заканчивай сначала обед.

Джексон уехал через пять минут. Райан и Мюррей последовали его примеру и отправились домой к Мюррею. Оттуда Джек позвонил жене и сказал, что уезжает на несколько дней. На её вопрос ответил, что беспокоиться не о чём, поездка чисто ознакомительная. Затем на машине Райана они поехали на встречу с Джексоном.

Испытательный лётный центр морской авиации на реке Патьюксент находится примерно в часе езды от Вашингтона, на западном берегу Чесапикского залива.

Раньше здесь была огромная плантация одного из южан, сторонников Конфедерации, расположенная в довоенном Мэриленде. Теперь она превратилась в главный испытательный центр морской авиации, решающий практически те же задачи, что и намного более известная база ВВС Эдвардс в Калифорнии. Здесь же находится школа морских лётчиков-испытателей, где Робби служил когда-то инструктором, и размещаются различные испытательные управления; одно из них, в миле или двух от основного аэродрома, носит название Управления ударной авиации и занимается истребителями и ударными бомбардировщиками — самыми скоростными самолётами ВМФ.

Мюррей предъявил удостоверение агента ФБР, и их пропустили на территорию базы.

Они направились в здание, где размещалась служба безопасности управления, и стали ждать, прислушиваясь к реву реактивных двигателей, работающих на форсаже.

Робби приехал в своём «Корветте» через двадцать минут, вышел из машины и проводил их внутрь ангара.

— Вам повезло, — улыбнулся он. — Нам понадобилось перегнать два «Томкэта» в Пенсаколу. Адмирал уже позвонил сюда, и сейчас двух «птичек» готовят к полёту. Я...

В помещение вошёл незнакомый офицер.

— Капитан первого ранга Джексон? Меня зовут Джо Бремер, — представился лейтенант. — Я слышал, что мы с вами направляемся на юг, сэр.

— Совершенно верно, мистер Бремер. Эти господа летят с нами. Джек Мэрфи и Дэн Томлинсон. Государственные служащие, которым нужно ознакомиться с правилами полётов, принятыми у нас на флоте. Вы сумеете раздобыть два лётных костюма и пару шлемов?

— Конечно, сэр. Сейчас принесу.

— Вы хотели, чтобы все осталось в тайне, — усмехнулся Джексон, когда Бремер вышел. — Так и будет. — Он достал из сумки свой лётный костюм и шлем. У вас есть багаж?

— Бритвенные принадлежности и одна сумка, — ответил Мюррей.

— С этим проблем не возникнет.

Через пятнадцать минут все четверо поднялись по трапам и разместились в двух истребителях. Джек летел со своим другом. Ещё через пять минут «Томкэты» выруливали на взлётную дорожку.

— Только не увлекайся, Роб, — попросил Джек, когда истребители замерли, ожидая разрешения на взлёт.

— Полетишь, как в авиалайнере, — пообещал Джексон. И тут же стало ясно, что в действительности дело обстояло несколько по-другому. Истребители оторвались от земли, словно подброшенные вверх, и устремились к крейсерской высоте, поднимаясь вдвое быстрее «Боингов-727». Однако Джексон держал слово поднявшись на нужную высоту, они полетели плавно, как настоящий лайнер.

— А теперь рассказывай, Джек, — послышался его голос по системе внутренней связи.

— Робби, я не имею права...

— Я не рассказывал тебе, какие штуки можно выделывать на такой «птичке»? Джек, дружище, в моих руках она может петь! Я могу заставить её кувыркаться подобно куропатке!

— Робби, мы пытаемся спасти людей, которых намереваются бросить на произвол судьбы. И если ты расскажешь об этом кому-нибудь, даже своему адмиралу, то можешь оказаться виновником их гибели. Теперь решай сам.

— Ладно, понимаю. Что делать с твоим автомобилем?

— Пусть стоит там, где я его оставил.

— Я скажу ребятам, чтобы на него оформили соответствующий пропуск.

— Отличная мысль.

— А ты начинаешь привыкать к полётам, Джек. На этот раз ты ни разу не захныкал.

— Да, конечно. Сегодня мне предстоит ещё один полет — на каком-то говенном вертолёте! Я не летал на этих «сундуках» с того дня, как сломал позвоночник на Крите. — Райан чувствовал себя лучше, когда говорил об этом. Вопрос на самом деле заключался в другом — удастся ли им достать вертолёт. Но это уже забота Мюррея. Джек повернулся, чтобы посмотреть, где его спутник, и с ужасом увидел, что второй «Томкэт» летит всего в нескольких футах от их правого крыла. Мюррей приветственно помахал ему рукой.

— Боже мой, Робби!

— В чём дело?

— Да ты посмотри на второй самолёт!

— А что? Я предупредил его, чтобы не подлетал слишком близко, вот он и летит чуть дальше обычного, футах в двадцати. Мы всегда летаем в боевом порядке.

— Поздравляю, Робби, вот я и захныкал.

Полет продолжался чуть больше часа. Мексиканский залив показался сначала как голубая лента на горизонте, а затем, когда истребители начали снижаться, заходя на посадку, превратился в гигантскую водную гладь. Дорожки аэродрома Пенсаколы виднелись на востоке, потом затерялись в дымке Райану показалось странным, что он не так боится полётов, когда летает на военных самолётах.

Здесь лучше видишь происходящее, и это каким-то образом меняет ситуацию. Однако истребители даже посадку совершали в боевом порядке, что представлялось безумно опасным, хотя ничего не произошло. Ведомый первым коснулся посадочной дорожки, а через секунду или две приземлился и самолёт Робби. Оба «Томкэта» прокатились до конца дорожки и развернулись у двух стоящих там автомобилей. Наземная команда стояла наготове с лестницами.

— Желаю удачи, Джек, — произнёс Робби, и тут же фонарь кабины поднялся.

— Спасибо за прекрасный полет, дружище. — Джеку удалось выбраться из кабины без посторонней помощи, и он спустился по лестнице. Минуту спустя рядом с ним оказался Мюррей. Они сели в ожидавшие их автомобили, а истребители начали разбег, чтобы закончить перелёт на расположенной поблизости базе морской авиации в Пенсаколе.

Оказалось, Мюррей заранее сообщил о прилёте. Встречавший их офицер был начальником разведгруппы Первого авиакрыла специального назначения.

— Нам нужно встретиться с полковником Джоунсом, — сказал Мюррей, предъявив свои документы. Этого было достаточно для первого разговора. Автомобиль ехал мимо самых больших вертолётов, которые когда-либо приходилось видеть Джеку, и остановился, наконец, у низкого одноэтажного здания с маленькими окнами. Офицер разведки ввёл их внутрь и представил находящемуся там лётчику, ошибочно принимая и Райана за сотрудника ФБР. затем вышел, оставив гостей наедине с полковником.

— Чем могу быть полезен? — спросил Пи-Джи, глядя на них с нескрываемым подозрением.

— Мы хотим поговорить относительно полётов в Панаму и Колумбию, — ответил Мюррей.

— Извините, но мы не рассказываем о своей работе. В конце концов, это авиакрыло специального назначения.

— Пару дней назад вы получили приказы от вице-адмирала Каттера. Тогда вы находились в Панаме, — произнёс Мюррей. — До этого на вашем вертолёте были переброшены в Колумбию вооружённые солдаты. Сначала их высадили в прибрежных низменностях, затем вывезли в Панаму и снова доставили в Колумбию, но уже в горные районы Это верно?

— Сэр, я ничего не могу ответить на это, и, если вы делаете какие-то выводы, это ваше дело.

— Я — полицейский, а не репортёр. Приказы, полученные вами, были незаконными. Выполняя их, вы становитесь соучастником тяжкого преступления.

Мюррей решил, что лучше выложить карты на стол. И тут же увидел, что его слова возымели желаемый эффект. Услышав от высокопоставленного сотрудника ФБР, что полученные приказы незаконны, полковник Джоунс пробормотал в свою защиту:

— Сэр, вы задаёте мне вопросы, на которые я не знаю, как ответить.

Мюррей достал из сумки конверт из плотной бумаги, открыл его, извлёк фотографию и передал полковнику.

— Человек, который отдал вам этот приказ, является, разумеется, советником президента по национальной безопасности. До встречи с вами он беседовал вот с этим мужчиной на фотографии. Это полковник Феликс Кортес. Раньше он служил в кубинской секретной полиции, но сейчас занимает пост начальника службы безопасности Медельинского картеля, занимающегося контрабандным ввозом наркотиков в США. Он виновен в убийстве американских граждан в Боготе. Нам неизвестно, о чём договорились эти двое, но кое о чём мы догадываемся. Так вот, мы знаем следующее. На холме над Гэйллард-Кат находится фургон с аппаратурой спутниковой радиосвязи. Он обеспечивал связь с четырьмя группами, действующими на земле. Каттер побывал там и распорядился эту связь прервать. После этого он приехал к вам и приказал вернуться домой, причём запретил говорить с кем-нибудь о выполненных вами полётах. А теперь попытайтесь соединить все это в одно целое и скажите мне, готовы ли вы принимать участие в том, что у вас получилось.

— Не знаю, сэр, — произнёс Джоунс. Его ответ был автоматическим, однако лицо покраснело.

— Полковник, эти группы солдат уже понесли потери. Представляется вероятным, что отданный вам приказ имел целью добиться их полного уничтожения. Сейчас, в данный момент, за ними охотятся, — сказал Райан. — Чтобы спасти их, нужна ваша помощь.

— А кто вы такой?

— Я из ЦРУ.

— Но ведь это ваша операция, чёрт возьми!

— Нет. Однако я не собираюсь утомлять вас подробностями, — ответил Джек. — Мы просим вас о помощи. Если к солдатам не придёт помощь, они погибнут. Все очень просто.

— Значит, вы посылаете нас обратно, чтобы мы исправили то, что вы натворили. Так всегда с вами, вы хотите, чтобы мы...

— Вообще-то, мы собираемся отправиться с вами, — перебил его Мюррей. — По крайней мере, часть пути проделаем вместе. Когда вы будете готовы к вылету?

— Объясните точно, что от меня требуется.

Мюррей начал говорить. Полковник Джоунс кивнул и посмотрел на часы:

— Через девяносто минут.

Вертолёт МН-53J был намного больше того СН-46, который едва не прикончил Райана, когда ему исполнилось двадцать три года, но от этого не стал менее пугающим. Джек посмотрел на единственный гигантский ротор и вспомнил, что им предстоит продолжительный перелёт над морем. Члены команды вели себя очень профессионально и по-деловому, подключили обоих пассажиров к системе внутренней связи и показали, где можно сесть. Райан особенно внимательно выслушал наставления, как поступать в случае вынужденной посадки в море. Мюррей то и дело посматривал на шестиствольные пулемёты, установленные на турелях, и огромные коробки, полные пулемётных лент. В вертолёте их было три, и они производили внушительное впечатление. Сразу после четырех винтокрылая машина поднялась в воздух и полетела на юго-запад. Мюррей попросил одного из членов экипажа пристегнуть его к полу двадцатифутовым страховочным тросом, чтобы получить возможность передвигаться. Люк в задней части вертолёта был полуоткрыт, он подошёл к нему и увидел, что внизу проносится морская поверхность. Райан не двинулся с места. Полет был более плавным, чем на вертолётах морской пехоты (прошло много лет, но Джек все ещё помнил их), однако ему по-прежнему казалось, что он сидит на люстре во время землетрясения. Машина вибрировала и раскачивалась под гигантским шестилопастным ротором. Он взглянул вперёд и увидел одного из пилотов, удобно сидящего в кресле, словно за рулём автомобиля. Но Райан напомнил себе, что это не автомобиль.

Он ещё не знал, что им предстоит дозаправка топливом в воздухе. Джек почувствовал, что вертолёт увеличил обороты и занял положение, чуть подняв кверху нос. Затем через иллюминатор он увидел крыло самолёта. Мюррей поспешил вперёд, чтобы следить за дозаправкой, стоя позади сержанта Циммера. Мюррей и Райан были подключены к системе внутренней связи и могли разговаривать с пилотами.

— Что случится, если вы запутаетесь в заправочном шланге? — поинтересовался Мюррей, следя за тем, как вертолёт приближается к воронке.

— Не знаю, — равнодушно ответил полковник Джоунс. — Со мной такого ещё не случалось. Вы не могли бы помолчать, сэр?

Райан оглянулся по сторонам в поисках «удобств» и увидел что-то вроде сортира, которые бывают в маленьких автобусах, однако, чтобы добраться до него, следовало отстегнуть страховочный трос. Он предпочёл воздержаться. Дозаправка прошла благополучно благодаря, Джек не сомневался в этом, его молитвам.

* * *

«Панаш» крейсировал в районе Юкатанского пролива, назначенном для патрулирования, между Кубой и Мексиканским побережьем. С того момента, как фрегат прибыл сюда, не было обнаружено ничего необычного, однако само возвращение в море успокаивало команду. В данный момент самым интересным было наблюдать за новыми членами экипажа — женщинами. На борту находились новый младший лейтенант, только что закончившая академию береговой охраны в Коннектикуте, и полдюжины других женщин, главным образом матросов без специальности, однако среди них были две старшины, специалистки по электронике.

Их коллегам-мужчинам с неохотой пришлось признать, что они обе неплохо разбираются в своём деле. Капитан Уэгенер следил за младшим лейтенантом, которая несла вахту. Подобно все молодым офицерам, она нервничала, немного побаивалась, но старалась показать себя с лучшей стороны, особенно в присутствии шкипера. Кроме того, на неё было приятно смотреть, что было в высшей степени необычным для Уэгенера, никогда прежде не думавшего так о младших лейтенантах.

— Вызываю капитана, вызываю капитана, — донеслось из громкоговорителя на переборке. Уэгенер взял телефонную трубку с аппарата у своего кресла.

— Капитан слушает. — Вас просят срочно зайти в радиорубку, сэр.

— Иду. — Рэд Уэгенер встал. — Продолжайте нести вахту, — произнёс он, направляясь в сторону кормы.

— Сэр, — обратилась к нему радистка, когда он вошёл в радиорубку, — мы только что приняли передачу с вертолёта ВВС. В ней говорится, что им нужно высадить на борт нашего фрегата одного человека. Просят держать это в тайне. Мне не было передано никаких инструкций по этому поводу и... я не знала, сэр, как поступить, и вызвала вас, сэр.

— Вот как? — удивлённо произнёс Уэгенер, взял у радистки микрофон, поднёс его ко рту и нажал на кнопку передачи. — Говорит капитан фрегата «Панаш». С кем я разговариваю?

— «Панаш», это «Босс». К вам направляется вертолёт, осуществляющий «Сьерра-Оскар». Должен высадить человека. Конец.

«Сьерра-Оскар» означало какую-то специальную операцию. Уэгенер задумался на мгновение, затем решил, что здесь не о чём размышлять.

— Действуйте, «Босс». Сообщите время прибытия.

— Время прибытия — через один-ноль минут.

— Понял, один-ноль минут. Ждём. — Уэгенер вернул микрофон радистке и поднялся обратно на мостик.

— Приготовиться к приёму вертолёта, — обратился он к вахтенному офицеру. Мисс Уолтерс, судно в положение «отель Корпин».

— Слушаюсь, сэр.

События начали развиваться быстро, в соответствии с давно отработанной процедурой. Вахтенный боцман включил бортовую трансляцию:

— Все наверх, приготовиться к приёму вертолёта, команде вертолётной палубы занять свои места. Дымовую шашку на палубу. — Мгновенно сигареты полетели; за борт, матросы сняли головные уборы, чтобы их не втянуло в воздухозаборники вертолёта. Младший лейтенант определила направление ветра и соответственно изменила курс, увеличив скорость до пятнадцати узлов и приведя таким образом корабль в положение «отель Корпин», наиболее благоприятное для приёма вертолёта. И все это, подумала она с гордостью, сделано самостоятельно, без подсказок со стороны. Уэгенер отвернулся, скрывая улыбку. Девушка сделала один из многих начальных шагов в карьере молодого офицера. Она действительно знала, что предпринять, и сделала все как надо. Капитану казалось, что он наблюдает за своим ребёнком, делающим первые шаги. Усердная и понятливая.

— Ты только посмотри, какой огромный, — раздался голос Райли с крыла мостика. Уэгенер подошёл к нему, чтобы взглянуть на вертолёт. Он сразу определил, что это АР-53, который намного больше всех вертолётов, имеющихся у береговой охраны. Пилот приблизился со стороны кормы, развернул свою машину и летел теперь боком. Кто-то, прикреплённый к спасательному тросу, опускался в руки четырех матросов палубной команды. Как только были отстёгнуты ремни крепления, вертолёт опустил нос и направился на юг. Уэгенер с одобрением заметил, как быстро и умело провёл операцию пилот.

— А я и не ожидал, что к нам прилетит гость, — заметил Райли и достал сигару.

— Отбоя ещё не было, старшина! — резко бросила младший лейтенант Уолтерс из рулевой рубки.

— Так точно, мисс. Извините, забыл, — отозвался боцман, хитро глянув в сторону Уэгенера. Выдержано ещё одно испытание. Она не побоялась поставить на место главного старшину, несмотря на то, что он старше её отца.

— Можете объявить отбой, — произнёс капитан. Затем он повернулся к Райли.

— Я тоже не ожидал этого. Пойду на корму и посмотрю, кого нам высадили. Спускаясь на кормовую палубу, он слышал команды младшего лейтенанта Уолтерс, за действиями которой следили лейтенант и два старшины.

Уэгенер увидел, что гость, приближаясь к вертолётной палубе, снимает зелёный лётный костюм. Это показалось капитану странным. Затем мужчина повернулся, и всё стало ещё непонятнее.

— Привет, капитан, — произнёс Мюррей.

— Что случилось?

— У вас есть тихое место, где можно поговорить?

— Пошли.

Вскоре они сидели в капитанской каюте.

— Я вам премного благодарен, — обратился Уэгенер к Мюррею. — Вы могли бы доставить мне массу неприятностей из-за того глупого фокуса, который мы выкинули. Спасибо и за адвоката. То, что он мне сказал, здорово меня напугало оказалось, правда, что я беседовал с ним уже после того, как обоих ублюдков убили в тюрьме. Больше никогда не сделаю такой глупости, — пообещал Уэгенер. Вы, по-видимому, прилетели сюда, чтобы востребовать долг?

— Правильное предположение.

— Так что же происходит? Вряд ли можно позаимствовать один из этих вертолётов специального назначения для личных целей.

— Мне нужно, чтобы завтра вечером вы находились в определённом месте.

— Где именно?

Мюррей достал из кармана конверт.

— Вот координаты. Я подготовил и план радиосвязи. — Затем Мюррей объяснил более подробно.

— Вы разработали все это сами? — спросил капитан.

— Да. А что?

— Вам следовало, бы ознакомиться с прогнозом погоды.

Глава 27 Битва за холм

У армии свои обычаи. Постороннему наблюдателю это часто кажется странным или даже безумным, однако каждый из этих обычаев основан на четырехтысячелетнем опыте войн. Уроки, извлечённые из этого опыта, в основном указывают на то, чего делать не надо. Всякий раз, когда воины бессмысленно погибали, армии учились на этих ошибках, стараясь никогда больше их не повторять. Разумеется, ошибки все равно повторялись, однако среди военных, как и среди других специалистов, есть настоящие профессионалы, которые никогда не забывают основных принципов.

Капитан Рамирес принадлежал к их числу. Однако, хотя капитан сознавал свою излишнюю сентиментальность, смерть подчинённых, являющаяся неотъемлемой частью выбранной им профессии, была для него слишком тяжким грузом, чтобы пренебречь уроками, один из которых был недавно подкреплён самым трагическим образом. Он всё ещё надеялся, что вечером их заберёт вертолёт ВВС, и был уверен, что ему удалось ускользнуть от вооружённых боевиков, преследовавших группу «Кинжал».

Тем не менее капитан Рамирес не забыл, как погибли его солдаты из-за того, что их командир не проявил должной осторожности, пренебрегая основными принципами.

Одно из главных правил гласило, что подразделение, перестав двигаться, особенно уязвимо, и, чтобы обезопасить себя, хороший командир разрабатывает план обороны. Рамирес не думал, что кто-то нападёт на его группу этой ночью, однако приготовился к этому.

Его план обороны отражал характер угрозы, которая, по его оценкам, могла исходить от очень большой группы относительно плохо обученных боевиков, и основывался на двух преимуществах своих солдат: во-первых, на том, что у всех были портативные трансиверы для поддержания связи между собой, и, во-вторых, на том, что в его распоряжений находились три бесшумных автомата. Надеясь, что нападения не будет, но всё же допуская такую возможность, Рамирес рассчитывал преподнести противнику несколько неприятных сюрпризов.

Всех солдат он разделил на пары для обеспечения взаимной поддержки — нет ничего страшнее, чем вести бой в одиночку, и эффективность каждого солдата многократно увеличивается всего лишь благодаря тому, что рядом находится его товарищ. Каждая пара вырыла для себя три укрытия, носившие названия «главного», «запасного» и «дополнительного», которые составляли часть независимых оборонительных систем. Все они были тщательно замаскированы и располагались таким образом, чтобы обеспечить взаимную поддержку. Там, где это было возможно, расчистили огневые зоны, но всегда их направление выбиралось таким образом, чтобы огонь бил противника с фланга, а не спереди, и часть плана заключалась в том, чтобы заставить нападающих двигаться в направлении, удобном для группы.

Наконец, если близилось поражение, можно было воспользоваться тремя заранее подготовленными путями отхода, ведущими к соответствующим сборным пунктам.

Солдаты работали весь день, копая окопы, готовя огневые позиции, устанавливая противопехотные мины «клеймор», и время, оставшееся для отдыха, использовали только для сна, а не для разговоров. И всё-таки капитан не мог принудить себя не думать.

Ситуация в течение дня все усугублялась. Радиосвязь установить не удалось, и всякий раз, когда наступало время очередного сеанса, а эфир молчал, надежд становилось все меньше. Он больше не мог объяснить это отсутствием питания или выходом из строя оборудования на принимающей станции. Всю вторую половину дня он убеждал себя, что их не могли лишить связи, и отказывался даже рассмотреть вероятность такого поворота событий, однако эта мысль не оставляла его и звучала все настойчивей. Неужели их бросили, оставили один на один с противником вдали от дома и теперь они могут рассчитывать лишь на то, что имеют с собой?

* * *

Вертолёт совершил посадку на той же базе, которую покинул всего двое суток назад, и въехал в ангар. Ворота за ним немедленно закрылись. Сопровождавший их М-130 тоже был спрятан от посторонних взоров. Райан, измученный перелётом, вышел из вертолёта, едва переставляя ноги, и увидел, что Кларк ждёт его.

Единственной хорошей новостью было то, что Каттер даже не подумал о том, чтобы встретиться с начальником базы, — ему и в голову не пришло, что его распоряжения не будут выполнены. В результате возвращение вертолёта сил специального назначения оказалось самым рядовым происшествием, а один зелёный вертолёт — в тени все они выглядели чёрными — ничем не отличался от другого.

Побывав в туалете и выпив там пол-литра воды, Джек вернулся к вертолёту.

Все были уже представлены друг другу, и он увидел, что между полковником Джоунсом и Кларком установились дружеские отношения.

— Вот как, Третья группа специального назначения?

— Совершенно верно, полковник, — ответил Кларк. — Сам я так и не побывал в Лаосе, но ваши парни спасли немало наших. С тех пор я служил в ЦРУ — почти с тех пор, — поправился Кларк.

— Но ведь я даже не знаю, куда лететь. Этот придурок из ВМФ заставил нас уничтожить все карты. Циммер помнит некоторые радиочастоты, но...

— У меня есть список всех частот, — заметил Кларк.

— Это хорошо, но нам все равно нужно сначала разыскать их. Даже при поддержке воздушного танкера моя дальность полёта недостаточна для серьёзных полётов. Там огромная территория, да и полёты на большой высоте пожирают массу топлива. Что у нас за противник?

— Масса людей с автоматами Калашникова. Знакомо, должно быть.

— Знакомо. — По лицу Пи-Джи пробежала усмешка. — У меня три шестиствольных. Но без воздушной поддержки...

— Точно. Вы и есть воздушная поддержка. Шестиствольные пулемёты — это хорошо. Итак, места эвакуации были согласованы заранее? — спросил Кларк.

— Да. Для каждой группы одно основное и два запасных, всего двенадцать.

— Придётся исходить из того, что их расположение Известно противнику. Наша задача на сегодня — отыскать парней и перебросить их в какое-то другое место, известное нам, но о котором не подозревает противник. Тогда завтра вечером вы летите и забираете их.

— А после этого... Этот парень из ФБР хочет, чтобы мы совершили посадку на маленькое судно. Меня беспокоит «Адель». В последнем метеопрогнозе — я видел его в полдень — говорилось, что она перемещается на север в сторону Кубы. Мне хотелось бы получить свежую информацию.

— Я только что получил её, — произнёс Ларсон, присоединившийся к группе. «Адель» изменила направление и снова движется на запад. Час назад её переклассифицировали в ураган. Скорость ветра в центре составляет сейчас семьдесят пять миль.

— Проклятье! — выругался полковник Джоунс. — Насколько быстро она перемещается?

— Завтра вечером будет где-то рядом, но сегодняшнему полёту не помешает. О каком полёте вы говорите?

— Мы с Ларсоном собираемся отправиться на юг и отыскать группы. — Кларк достал портативную рацию из сумки, раньше принадлежавшей Мюррею. — Будем летать взад и вперёд по долине, вызывая их по этому радио. Если повезёт, установим контакт.

— Должно быть, сынок, ты действительно веришь в удачу, — заметил Джоунс.

* * *

О'Дэй думал о том, что жизнь агента ФБР не всегда такая романтическая, как считают многие. Дело в том, что в слежке принимало участие меньше двадцати сотрудников, и он не мог поручить это пренеприятное задание агенту помладше.

Однако и помимо этого при осуществлении расследования он сталкивался с массой проблем. Агенты ФБР даже и не подумали о том, чтобы получить ордер на обыск, а попытка проникнуть в дом Каттера без законного основания — не говоря о том, что Бюро редко прибегало к подобной мере, — была теперь неосуществима. Жена Каттера только что вернулась обратно и распоряжалась прислугой, словно прирождённая аристократка. С другой стороны, несколько лет назад Верховный суд постановил, что осмотр мусора не требует оформления особого ордера. В результате Пэт О'Дэй получил возможность поупражнять свой плечевой пояс так, как ему не доводилось уже несколько лет. Теперь, загрузив тонны вонючих мешков с мусором и отбросами в кузов мусоровоза, окрашенного в белый цвет, он с трудом поднимал руки. То, что искало ФБР, могло находиться в любом из нескольких мусорных ящиков. Район Форт-Майера, где жили высокопоставленные лица, все ещё считался военным поселением; даже мусорные ящики размещались в строго установленном порядке, и в данном случае на каждые два дома приходилась общая точка сбора для мусоровоза, принадлежащего подрядчику, исполнявшему своё дело с военной чёткостью. О'Дэй пометил их, и сейчас в одной из лабораторий ФБР находилось пятнадцать дурно пахнущих мешков. Правда, эта лаборатория не принадлежала к числу тех, которые охотно показывают туристам, поскольку ФБР предпочитало показывать гостям лишь самые привлекательные стороны своей деятельности. Таким образом, группы туристов, посещающие здание Гувера, видят только хорошо оборудованные, чистые, антисептические лаборатории. Однако и у этой лаборатории были свои достоинства; в частности, здесь превосходно работала вентиляция и имелось несколько баллонов освежителя воздуха, скрадывающего запахи, проникающие через хирургические маски. Инспектору казалось, что эскадрильи трупных мух будут теперь преследовать его до конца жизни. На поиски потребовалось больше часа — отбросы рассыпали на широкий белый стол с крышкой из искусственного мрамора, и сотрудники методично просматривали четырехдневную коллекцию кофейной гущи и недоеденных булочек, гниющих пирожных с кремом и грязных пелёнок — последние попали сюда случайно: к хозяину соседнего дома привезли внучку.

— Вот! — произнёс техник. Его рука в резиновой перчатке сжимала компьютерный диск. Несмотря на перчатки, он держал его пальцами за края и осторожно опустил в протянутый пластиковый пакет. О'Дэй тут же понёс его наверх для проявления скрытых отпечатков пальцев.

Сегодня два старших специалиста работали сверхурочно. В общем-то, они немного смошенничали. У них уже были отпечатки пальцев адмирала Каттера, полученные из центрального перечня отпечатков — при поступлении на воинскую службу каждый обязан предоставить свои отпечатки пальцев, — и наготове имелось самое хитроумное оборудование, включая лазер.

— Как он лежал? — спросил один из них.

— На пачке газет, — ответил О'Дэй.

— Ага! Никакой посторонней грязи и отлично изолирован от теплового воздействия. Есть некоторые шансы. — Техник извлёк диск из прозрачного пластикового пакета и принялся за работу. Ему потребовалось десять минут, в течение которых инспектор расхаживал по комнате.

— Я обнаружил отпечаток большого пальца с восемью точками сходства на лицевой стороне и что-то похожее на размазанный отпечаток безымянного пальца с одной точкой сходства и ещё одной сомнительного качества. Кроме того, есть и целый набор совершенно непохожих отпечатков, однако размазанных, их опознать будет трудно. Впрочем, узор ничуть не похож и принадлежит, наверно, другому человеку.

О'Дэй решил, что это лучше, чем можно было ожидать при таких обстоятельствах. Для опознания человека по отпечаткам пальцев требуется обычно десять независимых точек сходства — индивидуальных отклонений, свойственных лишь одному лицу, что и составляет искусство опознания, — но это число всегда является произвольным. Инспектор не сомневался, что Каттер держал этот компьютерный диск в руках; правда, если дело дойдёт до суда, присяжные могут усомниться в этом. Теперь нужно выяснить, что записано на диске, и он направился в другую лабораторию.

После того как персональные компьютеры поступили в продажу, их применение в преступных целях явилось всего лишь вопросом времени. Для расследований этой стороны использования компьютеров у Бюро имеется собственный отдел, однако наибольшую пользу приносят частные консультанты, занимающиеся «хакингом» доскональным изучением вычислительных систем с целью расширения их возможностей. Для таких консультантов — или «хакеров», как называют их на профессиональном жаргоне, — компьютеры представляют собой увлекательные игрушки, а работа с ними является удивительно занимательной игрой. Когда важный государственный департамент приглашает «хакеров» для консультаций и платит за такие игры, это рассматривается ими как высокое профессиональное признание, подобное приглашениям в профессиональном футболе. Специалист, ожидавший О'Дэя, принадлежал к числу самых лучших. Ему было двадцать пять лет, и он всё ещё учился в местном колледже, хотя на его счёту уже имелись пакеты программ более чем на двести часов работы, причём самой низкой оценкой при их составлении была В+. У него были длинные рыжие волосы и борода — и то, и другое нуждалось в воде и мыле. Инспектор передал ему диск.

— Это совершенно секретное дело, — напомнил О'Дэй.

— Интересно, — заметил консультант. — Это «Сони», гибкий микродиск MFD-200, двусторонний, с двойной записью информации, 135ТРI, форматированный, по-видимому, для 800К. Что на нём может быть?

— Мы не уверены, однако считаем, что здесь шифровальный алгоритм.

— Вот как! Русские системы связи? Советы овладевают сложной технологией?

— Вам не нужно знать этого, — напомнил консультанту О'Дэй.

— С вами и пошутить нельзя, — проворчал парень и вложил диск в дисковод, присоединённый к новому компьютеру «Эппл Макинтош IIx», в котором каждое расширительное гнездо занимала специальная монтажная плата, две из которых были сконструированы самим техником. Ходили слухи, что он согласится работать на компьютере IВМ, только если к его виску приставят пистолет.

Для своей работы он использовал программы, составленные другими «хакерами» для получения информации с повреждённых дисков. Первая программа называлась «Рескьюдейта». Операция была весьма деликатной, Сначала считывающие головки составляли схемы каждой магнитной зоны на диске, перенося полученную информацию в восьмимегабайтовую память компьютера и одновременно делая постоянную копию в накопителе на жёстком магнитном диске и копию на флоппи-диске. Это позволило ему выбросить оригинал из дисковода, и О'Дэй тут же спрятал диск обратно в пластиковый пакет.

— Стёрли, — произнёс консультант.

— Что?

— Информацию стёрли — не уничтожили, а просто стёрли запись. По-видимому, маленьким игрушечным магнитом.

— Проклятье, — пробормотал инспектор. Он достаточно разбирался в компьютерах, чтобы понять, что под воздействием магнита накопленная информация разрушается.

— Не переживайте.

— Почему?

— Если бы этот парень решил очистить диск, вот тогда бы все пропало, но он всего лишь поводил над ним магнитом. Часть информации исчезла, но кое-что, возможно, осталось. Дайте мне пару часов, и, может быть, удастся восстановить её — вот здесь есть немного. Но я незнаком с методами шифровки, сэр. Выглядит довольно сложно. — Он огляделся по сторонам. — Мне нужно время.

— Сколько?

— А сколько времени нужно, чтобы нарисовать Мону Лизу? Сколько — чтобы построить собор? Сколько... — О'Дэй вышел из комнаты ещё до того, как послышалось третье сравнение. Он спрятал диск в сейф у себя в кабинете, затем направился в гимнастический зал, чтобы принять душ и провести полчаса в бассейне. Под душем он смыл пот и, пока вода в бассейне усмиряла боль в теле, пришёл к выводу, что расследование махинаций этого ублюдка продвигается совсем неплохо.

* * *

— Сэр, на том конце никого нет.

Рамирес кивнул, вернул радисту наушники. Теперь сомнений не было. Он посмотрел на Гуэрру, своего сержанта-оперативника.

— Думаю, о нас просто забыли.

— Это хорошая новость, капитан. И что же теперь нам делать?

— Наш следующий выход в эфир в ноль-один-ноль-ноль. Дадим им ещё один шанс. Если и тогда связи не будет — ну что ж, придётся уходить.

— Куда, сэр?

— Спустимся с гор, постараемся найти транспорт и... Господи, дальше и не знаю. У нас, наверно, хватит наличных, чтобы купить билеты на самолёт и вылететь отсюда...

— Но нет ни паспортов, ни других документов.

— Да. Направимся в посольство в Боготе?

— Это нарушает целую дюжину полученных нами приказов, сэр, — напомнил Гуэрра.

— Все когда-нибудь случается в первый раз, — заметил капитан Рамирес. Пусть все доедят пайки и постараются как можно лучше отдохнуть. Подъем через два часа, и всю ночь не смыкаем глаз. Пусть Чавез и Леон патрулируют местность вниз по склону, скажем, в двух километрах. — Рамиресу не требовалось объяснять, что его беспокоит. Хотя рассудок убеждал их в маловероятности атаки противника, они с Гуэррой мыслили одинаково и не хотели рисковать. — Все в порядке, капитан, — заверил Рамиреса сержант. — К тому времени, когда эти парни решатся напасть, мы будем наготове.

На инструктаж потребовалось пятнадцать минут. Боевики не могли успокоиться от понесённых ими потерь. Они не осознавали опасность предстоящей операции и думали только о том, чтобы отомстить за товарищей. Какое бесстрашие, думал Кортес, сколько мужества. Дураки.

Одна из цепей находилась всего в тридцати километрах — по очевидным причинам Кортесу хотелось в первую очередь покончить с той группой противника, которая была ближе всего. Из этих тридцати километров двадцать два можно было проехать на грузовиках. Им, разумеется, пришлось подождать наступления темноты, и, когда стемнело, в направлении гор выехало шестнадцать грузовиков, человек по пятнадцать в каждом. Кортес наблюдал, как отъезжали грузовики, как переговаривались сидящие в них боевики. Наконец последняя машина скрылась из виду. Собственно, его люди, конечно, остались с ним. До настоящего времени Кортесу удалось завербовать десять человек, преданных ему душой и телом.

Разумеется, он выбирал своих боевиков самым тщательным образом. Никаких глупостей относительно того, кто их родители или откуда они взялись.

Единственным мерилом была подготовка. Многие из них когда-то были членами М-19 или ФАРК и были по горло сыты пятилетней игрой в партизаны. Некоторые прошли подготовку на Кубе или в Никарагуа и овладели начальными навыками солдата вообще-то, террористическими навыками, но и этого было достаточно, чтобы они заметно выделялись среди «солдат» картеля, не имевших вообще никакой профессиональной подготовки. Боевики, набранные Кортесом, были наёмниками. С ним их связывали только деньги, которые он платил и обещал платить ещё больше.

Однако самое главное — им больше некуда было идти. Колумбийское правительство отказывалось брать их на службу. Картель им не доверял. К тому же они поклялись в верности двум марксистским группировкам, политически настолько обанкротившимся, что они соглашались выполнять задания картеля. Оставался лишь Кортес. Если он прикажет, они будут убивать. Кортес не посвящал их в свои планы, потому что доверял только одно: убивать по его приказу. Но все великие движения начинались с маленьких групп, их методы действий были такими же туманными, как и их цели, а их члены оставались верными одному человеку. По крайней мере, так учили Кортеса. Вообще-то, сам он не слишком этому верил, но пока этого было достаточно. Кортес не собирался руководить революцией. Он всего лишь осуществлял — как это называется? — вооружённый переворот. Да, совершенно верно. Он усмехнулся и пошёл обратно в дом, где склонился над картами.

* * *

— Хорошо, что мы с тобой не курим, — заметил Ларсон, когда убрал шасси.

Позади них, прямо в кабине, находился запасной бак с горючим. Им предстояло лететь два часа к долине и затем два часа обратно. Таким образом, оставалось три часа лётного времени, и в течение этих трех часов они будут барражировать над долиной, стараясь установить радиосвязь с группами американских солдат. Думаешь, у нас что-нибудь получится?

— Если не получится, то кому-то придётся дорого заплатить за это, — ответил Кларк. — Как там с погодой?

— Мы успеем вернуться до прихода урагана. А вот на завтра лучше не рассчитывать.

* * *

Чавез и Леон находились в двух километрах от ближайшего дозорного поста своей группы. Оба были вооружены автоматами, снабжёнными глушителями. В группе «Флаг» Леон не был разведчиком, но он умел ориентироваться в лесу, и это нравилось Чавезу. Настроение у них было хорошее — пока ничего не обнаружили.

Капитан Рамирес проинструктировал их, и они знали теперь, что его беспокоит.

Сначала сержанты направились на север, затем начали описывать дугу в несколько километров, постепенно двигаясь к югу. Они старались уловить малейший шум присматривались к местности и уже было собирались повернуть и направиться вверх по склону к расположению группы, как Чавез остановился и прислушался.

Это был звук от удара металла о металл. Динг сделал, знак Леону, чтобы тот замер, и начал поворачивать голову, надеясь... Надеясь на что, спросил он себя.

Надеясь, что он действительно что-то услышал? Или что ему показалось? Чавез включил очки ночного видения и принялся осматривать склон, уходящий вниз.

Где-то там проходила дорога. Если придут незваные гости, то именно оттуда.

Сначала было трудно что-нибудь разобрать. Густые облака нависали над головой, и мрак заставил сержанта до максимума увеличить яркость очков. В результате картинка стала расплывчатой подобно телевизионному сигналу из отдалённого города ещё до наступления эры кабельного телевидения, а Чавез искал что-то, расположенное далеко от него, — по крайней мере, в пятистах метрах, там, где лес был пореже. Напряжение обострило все его чувства, в том-числе и воображение, и Динг опасался увидеть то, чего на самом деле не существовало.

Однако что-то всё-таки там было. Он почувствовал это ещё до того, как снова услышал шум. Металлических звуков больше не было, но снизу доносился... слишком громкий шёпот листвы. Затем все стихло, и под прикрытием горы снова воцарилась спокойная ночь, Чавез взглянул на Леона, который тоже надвинул и включил очки ночного видения, тоже смотрел в сторону, откуда донёсся звук.

Зелёное лицо Леона в выступающих вперёд очках повернулось к Чавезу и кивнуло. В этом движении не было эмоций, всего лишь профессиональное подтверждение надвигающейся опасности. Чавез встал на колени и включил рацию.

— «Шестой», говорит дозор, — произнесён.

— «Шестой» слушает.

— Мы на месте поворота. Заметили движение внизу по склону, примерно в полукилометре. Собираемся подождать и посмотреть, кто это.

— Понял. Осторожнее, сержант, — сказал Рамирес.

К нему подошёл Леон.

— Что ты думаешь делать? — спросил он.

— Останемся на месте, постараемся не передвигаться, пока не увидим, что они задумали.

— Правильно. Но лучше подняться вверх по склону метров на пятьдесят.

— Иди первым, я — за тобой. — Чавез последний раз взглянул вниз и последовал за напарником к зарослям толстоствольных деревьев. На зелёном экране он по-прежнему никого не видел. Две минуты спустя Чавез расположился на новой позиции.

Альберто увидел их первым и указал рукой. Двигающиеся точки выглядели крупнее, чем мелькающие фоновые искорки на экране. Головы.Метров четыреста или пятьсот. Направляются прямо к вершине.

О'кей, подумал Чавез. Посчитаем. Теперь он чувствовал себя спокойно. Это его профессия. Ему приходилось заниматься подобными делами И раньше. Пугающая неизвестность осталась позади. Предстоит бой. Он знает, как сражаться.

— «Шестой», докладывает дозор. Численность противника — около роты, движется прямо к вам.

— Что ещё?

— Идут как-то странно. Медленно. Словно чего-то боятся.

— Сколько времени можете оставаться на своей позиции?

— Несколько минут.

— Оставайтесь на позиции, не подвергая себя опасности, затем начинайте движение. Постарайтесь двигаться с такой же скоростью, как противник, ещё километр. Нам нужно заманить их в ловушку как можно больше.

— Понятно.

— Мне не нравится, сколько их, приятель, — прошептал Леон.

— А мы их поубавим — перед тем как отступать, правда? — Чавез снова посмотрел на приближавшегося противника. Никакой организации. Идут медленно вверх по склону, не торопятся, теперь отчётливо слышен шум их движения, идут группами по три-четыре человека. Наверно, друзья, подумал сержант, как в уличных бандах. Там принято, чтобы сзади был друг.

Уличные хулиганы, решил Чавез. Даже маскировочных курток нет, только эти проклятые АК-47. Никакого плана, нет разделения на огневые группы и группы поддержки. Интересно, есть ли у них трансиверы для координации наступления.

Вряд ли. И только сейчас, с опозданием, сержант понял, что они точно знают, куда идут. Он не понимал, как это получилось, но сейчас это означает одно — они направляются к засаде, в настоящий огневой мешок. И всё-таки их слишком много.

Очень много.

— Время, — прошептал Динг Леону.

Они устремились вверх по склону, беззвучно и незаметно, пользуясь своей подготовкой, выбирая один наблюдательный пункт за другим, постоянно сообщая командиру о своей позиции и передвижении врага. Там, на вершине горы, у отделения было почти два часа для того, чтобы сняться с прежней позиции и подготовить засаду. По трансиверам Чавез и Леон слышали команды Рамиреса.

Отделение двигалось вперёд, чтобы встретить наступающего противника задолго до его прихода к первой линии обороны. Солдаты расположились между двумя особенно крутыми участками склона, нацеливая пулемёты на участок шириной метров в триста, по которому ожидалось приближение вражеских групп. Если противник настолько глуп, что готов пройти именно в этом месте, ну что же, это его проблема, верно? До сих пор он двигался к району эвакуации прямо, не отклоняясь в стороны. Может быть, противник каким-то образом узнал, что группа «Кинжал» находится в этом месте, подумал Чавез, когда они с Леоном выбрали позицию чуть вниз по склону от одного из пулемётных гнёзд.

— «Шестой», говорит дозор, заняли позицию. Противник в трехстах метрах от нас, поднимается вверх.

Двойной щелчок.

По радио одно за другим слышались донесения о том, что и остальные пары увидели противника.

— Внимание всей группы «Кинжал», — раздался голос капитана Рамиреса. — Соблюдайте спокойствие. Похоже, они идут прямо через парадный вход. Помните сигнал...

Потребовалось ещё десять минут. Чавез выключил очки ночного-видения, чтобы сберечь батареи и чтобы глаза привыкли к темноте. Он снова и снова проигрывал в уме огневой план отделения. Им с Леоном были даны особые задания. Каждый солдат вёл огонь по ограниченной дуге.

Все дуги совмещались одна с другой и даже перекрывались, но солдаты всё-таки должны были уничтожать противника в выделенном им участке, и не поливать огнём все поле боя. Даже пулемёты — те два, что выдвинулись вперёд, будут простреливать свои участки. Третий пулемёт находился далеко от огневого рубежа с небольшой резервной группой — их задача заключалась в том, чтобы прикрыть отделение во время отхода или прийти на помощь в случае необходимости.

Первые группы противника приблизились на сто метров. В авангарде шла цепь — восемнадцать или девятнадцать человек, следом старались не отставать остальные. Боевики двигались осторожно, боясь оступиться, держа автоматы поперёк груди. Чавез насчитал в отведённом ему секторе троих. Он поднял свой автомат. Лежавший рядом Леон смотрел вниз.

В прежние времена использовали стрельбу залпами. Пехота Наполеона выстраивалась рядами плечом к плечу, глубиной в два или четыре ряда, по команде опускала мушкеты и стреляла — ряд за рядом, — посылая в противника смертоносный ураган пороха и пуль. Цель такой стрельбы — потрясти неприятеля. Она не менялась и в настоящее время — потрясти противника, вызвать у него шок. Шок у тех, кому повезло и кто не погиб в первые мгновения, — шок, предупреждающий, что лучше всего побыстрее покинуть это место, он мешает врагу должным образом реагировать на нападение, приводит в замешательство. Теперь это делается не числом мушкетов. Современная тактика требует, чтобы противник подошёл как можно ближе, однако конечная цель остаётся прежней — и психологически, и физически.

Чавез услышал в трансивере три щелчка. Это была команда Рамиреса приготовиться. По всей линии огня солдаты прижали приклады к плечу и прицелились. Пулемёты приподнялись на сошках. Предохранители сняты. Капитан, находившийся в середине огневого рубежа, намотал на руку конец телефонного провода. Он был пятидесяти ярдов длиной, и на другом его конце, уходящем вниз по склону, была привязана пустая консервная банка с несколькими камешками внутри.

Медленно, осторожно капитан потянул провод на себя, выбирая слабину. Затем резко дёрнул.

Внезапный звук заставил время остановиться. Всё замерло на мгновение, казалось, растянувшееся на долгие часы. Боевики, шедшие в первом ряду, инстинктивно повернулись к источнику звука, раздавшемуся где-то посреди них, уже не глядя в сторону опасности, угрожающей как с фронта, так и с флангов, не ведая, что пальцы уже начали нажимать на спусковые крючки.

Застывшее время снова пошло в тот момент, когда из стволов вырвались белые всплески пламени. В следующее мгновение полтора десятка боевиков упали на землю. Из тех, что шли следом, попадало ещё несколько человек — убитых или раненых, — прежде чем раздался ответный огонь. И тут же стрельба, которая велась сверху, прекратилась. Наступающие отреагировали на это с опозданием.

Многие из них опустошили целые магазины патронов, стреляя в сторону вершины, но солдаты уже скрылись в подготовленных укрытиях.

— Кто стрелял? Что здесь происходит? — послышался голос сержанта Оливеро, блестяще имитирующего колумбийский акцент.

Замешательство всегда является союзником тех, кто приготовился заранее.

Многие из боевиков, шедших сзади, бросились вперёд, в зону поражения, чтобы узнать, что случилось, не понимая, кто начал стрелять. Чавез насчитал их до десятка, прежде чем снова открыть огонь. В тридцати метрах перед ним стояли двое. Он выпустил очередь из трех патронов, убил одного и ранил второго. Ещё дюжина боевиков упала на землю.

— Всем отходить, — донёсся из трансиверов голос капитана Рамиреса.

Порядок отхода соблюдался по всей линии. Один солдат каждой пары мгновенно встал и бросился вверх по склону, остановившись через пятьдесят метров в заранее обусловленной точке. Пулемёты, стрелявшие до сих пор короткими очередями подобно автоматам, теперь стали поливать противника непрерывным огнём, чтобы прикрыть отступление. Не прошло и минуты, как группа «Кинжал» покинула сектор, по которому теперь секли очереди запоздалого и неточного огня.

Случайная пуля задела одного из солдат, но он не обратил на это внимания. Как всегда, последним отходил Чавез, перебегая от одного дерева к другому.

Вражеский огонь усилился. Сержант включил очки ночного видения, чтобы оценить ситуацию. В зоне поражения лежало примерно тридцать тел, и только немногие из них двигались. Сейчас, когда стало слишком поздно, противник опомнился и начал обходный манёвр, пытаясь окружить уже оставленные позиции. Чавез видел, как боевики вышли на место, которое они с Леоном занимали всего несколько минут назад, и остановились в замешательстве, все ещё не понимая, что произошло.

Доносились стоны раненых, слышались ругательства, грубые непристойные ругательства приведённых в ярость мужчин, которые привыкли убивать других, а теперь сами становились жертвами. Это, наверно, их командиры отдают приказы на языке, понятном всем солдатам, подумал Чавез. Вначале он полагал, что группа капитана Рамиреса одержит лёгкую победу, но очень скоро изменил точку зрения, в последний раз взглянув на противника.

— Проклятье! — пробормотал он и включил рацию. — «Шестой», говорит дозор. Численность противника намного больше роты. Сэр, повторяю, намного больше роты. По моей оценке, выведено из строя тридцать — три-ноль — человек. Противник только что продолжил движение вверх по склону. Несколько десятков направились на юг. Кто-то руководит ими, дал команду, чтобы окружить нас.

— Ясно, Динг. Иди в нашу сторону.

— Исполняю. — Чавез повернулся и побежал, обходя позицию, занятую Леоном.

* * *

— Мистер Кларк, вы заставили меня поверить в чудеса, — произнёс Ларсон, сидящий за штурвалом своего «Бичкрафта». С третьего захода им удалось установить контакт с группой «Знак», и Кларк приказал группе переместиться на пять километров к поляне, достаточно большой, чтобы принять «Пейв-лоу».

Следующий успех дался им труднее, они потратили почти сорок минут Теперь начались поиски группы «Флаг» или, напомнил себе Кларк, того, что от неё осталось. Он не знал, что уцелевшие солдаты «Флага» присоединились к группе «Кинжал», являвшейся последней в его списке.

* * *

Вторая оборонительная позиция была поневоле менее плотной, чем первая, и Рамирес начал беспокоиться. Его люди провели первую засаду настолько успешно, что когда-нибудь её станут приводить в пример в школе пехотных офицеров Однако непреложный закон военных операций гласит, что удачи редко повторяются. Чтобы преподать кому-то урок, нет ничего лучше смерти. Теперь противник будет маневрировать, растянет группы, постарается координировать их действия или, по крайней мере, лучше использовать своё численное превосходство Наконец противник начал действовать разумно. Узнав, что ему противостоят настоящие солдаты, вооружённые современным оружием, он инстинктивно понял, что лучше всего перехватить инициативу, повысить быстроту боевых действий, усилить напор.

Противостоять этому Рамирес был не в силах. Однако и у него остались козырные карты.

Его разведчики на флангах сообщили о движении противника. Теперь против американских солдат действовали три группы человек по сорок в каждой Рамиресу не хватало сил бороться со всеми тремя одновременно, однако наносить удары по каждой в отдельности он всё ещё мог. В его распоряжении тоже имелись три огневые группы по пять человек. Одну — остатки отделения «Флаг» — он оставил в центре, придав ей разведчика на левом фланге, чтобы следить за передвижением третьей вражеской группы, а свои главные силы незаметно переместил к югу, расположив их вдоль косой линии вниз и вверх по склону, образовав засаду почти в форме латинской буквы «L», поддерживаемую в верхней части обоими пулемётами Им не пришлось долго ждать. Противник передвигался быстрее, чем рассчитывал Рамирес, и люди капитана едва успели выбрать огневые позиции.

Однако наступающие по-прежнему маневрировали на местности, не проявляя особого воображения, и их действия легко поддавались разгадке, за что им предстояло дорого заплатить Чавез находился впереди, в самом низу, и предупредил капитана о приближении противника И на этот раз солдаты позволили боевикам подойти на пятьдесят метров. Чавез и Леон расположились в нескольких метрах друг от друга — их задачей было вывести из строя командиров. Стреляя из автоматов, снабжённых глушителями, они должны были тихо и незаметно ликвидировать тех, кто руководил действиями боевиков и координировал их с манёврами других групп. Вот перед Дингом показался мужчина, который делал какие-то жесты остальным. Сержант опустил свой МР-5, прицепился и выпустил короткую очередь. На этот раз пули пролетели мимо пели. Несмотря на глушитель, гасящий звуки выстрелов, металлическое клацанье затвора насторожило приближающихся боевиков, и один из них выстрелил. Тут же открыло огонь все отделение. В рядах противника упали пять человек. Оставшиеся в живых повели ответный огонь, причём на этот раз гораздо точнее, и начали выстраиваться для штурма защитной позиции, но, как только вспышки из их автоматов выдали, где они находятся, заработали оба пулемёта Сцена боевых действий казалась ужасной и в то же время неотвратимо влекла к себе. После того как началась стрельба, глаза, привыкшие к темноте, на мгновение ослепли. Чавез попытался сохранить ночное зрение, закрыв — как его учили — один глаз, и тут же понял, что это бесполезно. По всему лесу мелькали цилиндрические языки пламени, вырывающегося из стволов, которое освещало двигающихся людей подобно множеству фонарей-мигалок. Трассирующие пули позволяли пулемётчикам направлять огонь в живых людей. А вот для автоматчиков они значили иное — в каждом магазине три последних патрона имели трассирующие пули, давая знать стрелку, что пора выбрасывать пустой магазин и вставлять новый. Никогда раньше Чавезу не приходилось слышать такой шум боя — стрекот американских М-16, более медленный и громкий грохот АК-47, крики отдаваемых приказов, вопли боли и ярости, стоны умирающих.

— Отходим! — скомандовал капитан Рамирес по-испански. И снова они отступали парами — или по крайней мере попытались. Двое солдат оказались ранены. Чавез споткнулся об одного, пытающегося ползти. Сержант поднял его на плечи и побежал вверх по склону, стараясь не обращать внимания на боль в ногах.

Раненый — им оказался Ингелес — умер на месте сбора. Для печали не было времени; неиспользованные магазины погибшего тут же распределили среди остальных. Пока капитан Рамирес старался навести какой-то порядок, со стороны другой группы донеслись звуки выстрелов, крики, стоны и проклятья. Сборного пункта не достиг ещё один солдат. Теперь у группы «Кинжал» погибли двое и один был серьёзно ранен. Им занялся сержант Оливеро, который отвёл раненого к вершине холма, к походному госпиталю у посадочной площадки. За пятнадцать минут ещё двадцать вражеских боевиков были выведены из строя, но и отделение потеряло тридцать процентов своего состава. Если бы у капитана Рамиреса нашлось время подумать, он сразу понял бы, что при всём его искусстве гибель солдат неизбежна. Но времени для размышлений не было.

Группа «Флаг» отбросила наступающего противника несколькими очередями, но во время отхода потеряла одного из своих. Следующая линия обороны находилась в четырехстах метрах. Она была плотнее предыдущих, но в непосредственной близости к последней оборонительной позиции. Наступило время пустить в ход оставшийся козырь.

Противник снова захватил покинутые позиции. Боевики по-прежнему не имели представления о том, какие потери им удалось нанести злым духам, которые появлялись, убивали и снова исчезали, словно демоны из ночного кошмара. Двоих боевиков, являвшихся чем-то вроде командиров, вывели из строя — один был убит, второй тяжело ранен, — и теперь, пока оставшиеся в живых командиры совещались, боевики остановились, чтобы перегруппировать свои силы.

У американских солдат ситуация была схожей. Как только закончился подсчёт потерь, Рамирес перегруппировал солдат, чтобы уравновесить оборону. Он испытывал какое-то смутное чувство благодарности судьбе за то, что у него нет времени скорбеть о павших, что обстановка заставляет в первую очередь заботиться о живых. Вертолёт не прилетит вовремя. Или прилетит? А это имеет значение? Что вообще имеет сейчас значение?

Прежде всего следовало ещё больше сократить численность противника, чтобы попытка ускользнуть от него имела хоть какие-то шансы на успех. Им нужно скрыться, но прежде придётся снова убивать. До сих пор капитан не пускал в ход гранаты и мины. И оборонительная позиция, которую они сейчас занимали, была защищена оставшимися противопехотными минами «клеймор», установленными перед окопами стрелков.

— Чего вы ждёте? — крикнул капитан Рамирес боевикам, расположившимся ниже по склону. — Наступайте, мы ведь ещё не покончили с вами! Сначала поубиваем вас, затем изнасилуем ваших женщин!

— У них нет женщин, — послышался издевательский ответ сержанта Веги. — Они трахаются друг с другом. Давайте, педерасты, идите сюда. Пришло время умирать!

И боевики кинулись в атаку. Подобно тому как уличный драчун кидается на боксёра, выведенные из себя яростью, не обращая внимания на понесённые потери, взбешённые насмешками, проклиная врага, боевики двинулись вперёд. Но теперь они были куда осторожнее: солдаты преподали им жестокие уроки, перебегая от одного дерева к другому, прикрывая наступление непрерывным огнём, чтобы не дать врагу поднять голову.

* * *

— Что-то происходит на юге, вон там. Видишь вспышки? — заметил Ларсон. — В направлении на два часа, на горном склоне.

— Вижу. — Они потратили больше часа, пытаясь установить связь с группой «Флаг», пролетая над всеми тремя посадочными площадками, снова и снова посылая кодированные радиосигналы, — и все безуспешно.

Кларку не хотелось покидать этот район, но у них не было выбора. Если там идёт бой, нужно подлететь поближе. Даже в зоне прямой видимости эти маленькие трансиверы имели дальность действия меньше десяти миль. — Вот что, приятель, обратился он к пилоту. — Полетели в ту сторону — и побыстрее.

Ларсон убрал закрылки и открыл до отказа дроссельные клапаны.

Это называлось «огневой мешок» — термин, позаимствованный у Советской Армии и в точности соответствующий своему назначению. Отделение расположилось широкой дугой, каждый солдат в своём окопе, хотя четыре окопа были заняты одним солдатом вместо двух и ещё в одном не было никого. Перед каждым окопом установлены противопехотные мины «клеймор» — одна или две — выпуклой стороной в сторону противника. Оборонительная позиция находилась внутри рощи, в нескольких метрах от места, по которому прошёл небольшой оползень, создавший открытое пространство метров семидесяти шириной. Здесь лежали поваленные деревья и уже начали расти молодые деревца. Судя по шуму и вспышкам выстрелов, противник подошёл к открытому пространству и остановился, хотя стрельба продолжалась.

— Ну, парни, приготовились, — послышался в трансиверах голос капитана Рамиреса. — По моей команде быстро выходим к посадочной площадке и оттуда двигаемся по трассе Х-2. Но сначала придётся основательно их потрепать.

Боевики тоже переговаривались и теперь, наконец, делали это разумно. Они больше не говорили открыто и прибегали к примитивному шифру, достаточному, чтобы скрыть свои намерения. В храбрости им не откажешь, подумал Рамирес; кем бы они ни были, опасность их не пугала. Им бы немного подготовки и одного-двух хороших командиров — и битва давно закончилась бы.

Чавез занимался другим. Его автомат был не только почти бесшумным, но при стрельбе не выдавал себя вспышками, поэтому Динг с помощью очков ночного видения выбирал цели и уничтожал их без малейшего сожаления. Ему уже удалось ликвидировать одного командира. Порученное задание казалось даже слишком простым. Грохот автоматных очередей, доносившийся со стороны противника, заглушал металлическое клацанье затвора. Но когда Чавез проверил запас патронов, он понял, что, кроме магазина, вставленного в автомат, у него осталось только два полных магазина — всего шестьдесят патронов. Капитан Рамирес вёл тонкую игру, однако она могла оказаться чересчур тонкой.

Из-за дерева показалась чья-то голова, затем последовал жест рукой. Динг прицелился и выстрелил один раз. Пуля попала прямо в горло, отчего последовал какой-то булькающий звук, почти вскрик. Чавез не знал, что это он убил командира всей группы боевиков. Вскрик заставил их двигаться. По всей линии замелькали вспышки выстрелов, и с дикими криками противник бросился в атаку, Рамирес дал им пробежать половину расстояния, отделяющего их от солдат, и выпустил гранату. Она содержала фосфор, который создал ослепительно яркий белый фонтан света. И тут же солдаты привели в действие взрывные механизмы противопехотных мин.

— Черт побери, да ведь это «Кинжал» со своими «клейморами»! — Кларк высунул в окно самолёта антенну рации.

— «Кинжал», вызывает «Переменный», «Кинжал», вызывает «Переменный».

Отвечайте! — Кларк не знал, что выбрал самый неудачный момент для оказания помощи.

Противопехотные мины «клеймор», подброшенные вышибными зарядами и взлетевшие на высоту человеческого роста, осыпали нападающих убийственным градом осколков. Ещё тридцать боевиков упали замертво и с десяток раненых корчились на земле. В следующее мгновение последовал залп из гранатомётов — в противника полетели зажигательные гранаты с белым фосфором. Те из нападающих, что оказались достаточно далеко, чтобы не погибнуть на месте, но всё-таки слишком близко к месту разрыва гранат, были осыпаны градом пылающего фосфора и превратились живые костры. Их вопли присоединились к ночной какофонии звуков.

Затем солдаты начали бросать ручные гранаты, нанося противнику дальнейшие потери. И тут же Рамирес скомандовал по радио:

— Отходим, немедленно отходим!

На этот раз, однако, команда прозвучала в неудачно выбранное мгновение.

Как только солдаты выскочили из окопов, они попали под град пуль, выпущенных инстинктивно в ответ на неожиданные взрывы. Боевики стреляли не целясь, и длинные очереди из АК-47 прошлись косой по оборонительной позиции «Кинжала». Те солдаты, у которых ещё остались гранаты — как дымовые, так и со слезоточивым газом, — бросили их в сторону противника, пытаясь прикрыть отступление, но разрывы всего лишь привлекли внимание боевиков, и в сторону каждого устремились пули из десятков автоматов. Двое солдат погибли и один был ранен в результате того, что поступили именно так, как их учили. До сих пор капитан Рамирес блестяще руководил действиями своего отделения, но с этого момента он утратил контроль над ситуацией. Наушник у него в ухе внезапно ожил, и Рамирес услышал незнакомый голос, вызывающий «Кинжал».

— «Кинжал» слушает, — произнёс он, вставая во весь рост. — «Переменный», где вы, черт побери?

— Прямо над вами, мы прямо над вами. Сообщите о положении. Конец.

— Мы с головой в дерьме, отступаем к посадочной площадке, садитесь там, садитесь там скорее! — Рамирес повернулся к своим солдатам. — Отступайте к посадочной площадке, нас сейчас заберут!

— Нет, нет! «Кинжал», мы не можем совершить посадку! Вы должны оторваться от противника, должны оторваться от противника! Сообщите, как поняли! — прокричал в рацию Кларк. Ответа не последовало. Он ещё раз повторил указания и снова не услышал ответа.

И вот теперь осталось всего восемь человек от того, что недавно было двадцатью двумя. Рамирес нёс раненого, и, когда он бежал вверх по склону между последними деревьями на открытое место, куда должен совершить посадку вертолёт, у него из уха выпал наушник.

Но вертолёта не было. Рамирес положил раненого на землю, посмотрел на небо сначала невооружёнными глазами, затем через очки ночного видения и не увидел ни вертолёта, ни вспышек света от мигалки, ни инфракрасного излучения от вертолётных турбин, освещающих ночное небо. Тогда капитан поднёс к губам рацию и закричал в неё.

— «Переменный», черт побери, где вы?

— «Кинжал», это «Переменный». Мы летаем у вас над головой в самолёте. Мы не можем забрать вас до завтрашнего вечера. Вы должны уйти от противника, должны уйти от противника. Сообщите, как поняли!

— Нас осталось всего восемь человек, нас... — Рамирес замолчал, и здравый смысл вернулся к нему в последний раз, в самый последний раз. — Господи Боже мой! — Он заколебался, только сейчас поняв, что почти все его солдаты погибли, а ведь он был их командиром, он несёт за это ответственность. То, что он не был виноват в их смерти, ему так и не станет известно.

Противник приближался теперь к ним, приближался с трех сторон. Спастись можно было только в одном направлении. Именно туда и вёл заранее спланированный путь отхода, но капитан посмотрел на раненого, которого принёс на посадочную площадку, — тот умирал на его глазах. Он снова посмотрел вокруг, на своих людей, не зная, что делать дальше. Рамирес забыл обо всём, чему его учили, а чтобы вспомнить, уже не оставалось времени. Из-за деревьев, в сотне метрах от них, появились первые преследователи и открыли огонь. Солдаты начали отстреливаться, но их было слишком мало, к тому же в автоматах — последние обоймы.

Все произошло на глазах у Чавеза. Вместе с Вегой и Леоном он поднимался по склону, помогая раненому, и увидел, как вооружённые люди вбежали на посадочную площадку. Рамирес лёг на землю, выпуская очередь за очередью в наступающего противника, но было ясно, что Динг и его товарищи ничем не смогут ему помочь, поэтому они направились на запад, по пути отхода. Они не оглядывались назад, всё было ясно и без того. Достаточно прислушаться к звукам боя. Лихорадочный треск М-16 перекрывался более громкими выстрелами АК-47. Последовали взрывы нескольких гранат. Крики и проклятия мужчин, все по-испански. А затем грохот... одних автоматов Калашникова. Битва за холм окончилась.

* * *

— Это именно то, что мне кажется? — спросил Ларсон.

— Какой-то тыловой ублюдок в Вашингтоне заплатит жизнью за это, — тихо произнёс Кларк. У него на глазах были слезы. Он однажды уже видел похожее, когда его вертолёт успел подняться в воздух, а другой — нет, и долгое время он испытывал глубокое чувство стыда за то, что остался жив, тогда как остальные погибли. — Мерзавцы! — пробормотал он, покачивая головой и стараясь взять себя в руки.

— «Кинжал», это «Переменный». Слышите меня? Отвечайте. Называйте имя. Повторяю, называйте имя.

— Одну минуту, — произнёс Чавез. — Говорит Чавез. Кто на этом канале связи?

— Слушай внимательно, парень, потому что разговоры по этому каналу связи для тебя рискованны Это я, Кларк. Мы встречались не так давно. Двигайся в том же направлении, как ты делал это ночью во время учебного перехода. Помнишь?

— Понял. Да, помню.

— Завтра я вернусь за вами. Только продержитесь. Дело ещё не кончено. Повторяю — я вернусь за вами. А теперь быстро уходите. Конец.

— О чём это ты говорил? — спросил Вега.

— Идём вперёд, делаем петлю к востоку, спускаемся по холму и поворачиваем на север и снова на восток.

— И что потом? — удивился Осо.

— Откуда я знаю, черт побери?

* * *

— Поворачивай на север, — приказал Кларк.

— Что это ты говорил о тыловых ублюдках? — спросил Ларсон, начиная поворот.

— Тыловые ублюдки — это все те бесполезные самодовольные сволочи, из-за которых гибнем мы, рядовые солдаты. И один из них пожалеет о том, что он сделал, Ларсон. А теперь замолчи и летим дальше.

В течение следующего часа они продолжали безуспешно поиски группы «Флаг», а затем вернулись в Панаму. На перелёт потребовалось два часа пятнадцать минут, и за все это время Кларк не произнёс ни слова, а Ларсон боялся нарушить молчание. Лётчик загнал самолёт прямо в ангар, где размещался «Пейвлоу», и за ним закрылись ворота. Их ждали Райан и Джоунс.

— Ну? — спросил Джек.

— Мы установили связь с группами «Знак» и «Черта», — ответил Кларк. — Идите сюда. — Он проводил их в кабинет и разложил на столе свою карту.

— А как с другими? — Этот вопрос задал Джек, потому что полковник Джоунс все понял по лицу Кларка.

— «Знак» будет находиться вот здесь завтра вечером, а «Черта» — здесь. Кларк указал на две точки, помеченные на карте.

— Отлично, с этим мы справимся, — заметил Джоунс.

— Черт побери! — проворчал Райан. — А как с другими?

— Установить связь с группой «Флаг» нам не удалось. Что касается «Кинжала», мы видели, как противник захватил позицию этой группы и уничтожил солдат. Почти всех, — поправился Кларк. — По крайней мере, одному удалось уйти.

Я отправлюсь за ним сам, на автомобиле. — Он повернулся к лётчику. — Ларсон, а ты отправляйся спать. Понадобишься мне через шесть часов весёлым и отдохнувшим.

— Есть новости относительно погоды? — спросил лётчик у полковника Джоунса.

— Этот проклятый ураган виляет вроде самолёта, пытающегося уклониться от зенитной ракеты. Никто не знает, где его ждать, но туда он ещё не направлялся, да и вообще мне приходилось летать в плохую погоду, — ответил Пи-Джи.

— О'кей. — Лётчик вышел из кабинета. В соседней комнате были установлены раскладные койки. Ларсон вытянулся на одной из них и тут же заснул.

— Отправляешься на автомобиле? — спросил Райан.

— А что мне делать — бросить их на произвол судьбы? Разве недостаточно так делали? — Кларк отвернулся, стараясь скрыть красные глаза. Один Пи-Джи догадывался, что это не от усталости или недосыпания. — Извини, Джек. Там наши ребята. Я должен попытаться. Окажись я в таком положении, они сделали бы то же самое. Не беспокойся, приятель. Я знаю, как поступить.

— Как? — спросил Пи-Джи.

— Мы с Ларсоном прилетим туда около полудня, возьмём машину и поедем в тот район. Я сказал Чавезу — этот парень, с которым я установил связь, — чтобы он обошёл боевиков картеля и двигался на восток, вниз по склону. Мы постараемся отыскать их, отвезём в аэропорт и отправим в Штаты.

— Вот просто так? — Райану показалось, что он ослышался.

— Конечно. А почему нет?

— Существует разница между храбростью и глупостью, — ответил Райан.

— Кого интересует храбрость? Я просто делаю свою работу. — Кларк отправился спать.

— Знаете, чего вы действительно боитесь? — спросил Джоунс, когда Кларк вышел из кабинета. — Вы боитесь вспомнить моменты, когда могли бы поступить как надо и не сделали этого. Я могу перечислить малейшие подробности каждой неудачи, которую потерпел больше чем за двадцать лет. — На полковнике была синяя рубашка с крыльями командира эскадрильи на груди и множеством боевых наград, но внимание Джека привлекла одна ленточка — светло-голубая, с пятью белыми звёздочками.

— Но вы награждены...

— Её приятно носить и приятно видеть, когда генералы с четырьмя звёздами на погонах первыми приветствуют тебя и относятся с особым уважением. Но знаете, что для меня самое важное? Я спас двух парней. Один из них стал генералом, другой — командир авиалайнера компании «Дельта». Оба живы. У обоих семьи. Вот что важнее всего. Я помню и тех, кого не сумел спасти, и это тоже важно. Некоторые из них там, потому что я не проявил достаточного умения, или опоздал, или мне не повезло. А может быть, не повезло им. Или что-то ещё. Но я должен был спасти их. В этом моя работа, — тихо произнёс Джоунс.

Это мы послали их туда, подумал Джек. Моё управление послало их в Колумбию. И сколько уже погибло, а мы позволяем кому-то говорить нам, что предпринимать ничего не надо. А ведь я должен... — Наверно, это опасное дело.

— Похоже на то.

— У вас на вертолёте три шестиствольных пулемёта, — через мгновение заметил Райан. — И только два пулемётчика.

— За такое короткое время мне не удастся вызвать третьего, да и к тому же...

— Я — неплохой стрелок, — сказал Джек.

Глава 28 Окончательные расчёты

Кортес сидел за столом, подводя итоги. Американцы проявили себя наилучшим образом. Почти двести боевиков картеля начали подъем на гору. Живыми вернулось девяносто шесть, из них шестнадцать ранены. Они даже сумели доставить Кортесу живого американца. Солдат был тяжело ранен, четыре раны все ещё кровоточили, да и боевики картеля обращались с ним не очень-то мягко. Парень был молодым и мужественным, сдерживал стоны, весь дрожал, пытаясь не потерять контроль над собой. Какой храбрый молодой человек, этот «зелёный берет», подумал Кортес. Он не оскорбит эту храбрость допросом. К тому же американец впал в забытьё и бредил, а у Кортеса были другие проблемы В Ансерму прибыла группа врачей для ухода за «своими» ранеными. Кортес вышел из дома, взял из их снаряжения одноразовый шприц и наполнил его морфием.

Затем вернулся в дом, воткнул иглу в вену на здоровой руке американца и нажал на поршень. Солдат тут же расслабился, боль исчезла, и его охватило короткое чувство эйфории. В следующее мгновение дыхание прекратилось, и жизнь погасла.

Очень жаль. Ему могли бы пригодиться такие мужественные люди, но они редко соглашались работать за плату.

Кортес подошёл к телефону и набрал номер.

— Хефе, мы уничтожили вчера одну из вражеских групп... Да, хефе, в ней было, как я и подозревал, десять человек, и мы убили всех. Сегодня вечером отправляемся за второй группой... У нас возникла проблема, хефе. Они сражались до последнего, и у нас большие потери. Мне нужны люди для предстоящей операции. Си, спасибо, хефе. Этого достаточно. Пошлите их в Рисикьо, и пусть командиры явятся ко мне после обеда. Что? Да, так лучше всего. Мы будем ждать их.

Если всё будет так же, подумал Кортес, второе подразделение американцев окажет не менее упорное сопротивление, чем первое, и тогда за одну неделю ему удастся уничтожить две трети боевиков картеля. А потом за ними последуют их боссы. Кортес знал, что теперь будет легче. Он все поставил на карту, отчаянно рискуя, но самое трудное осталось позади.

* * *

Похороны назначили на ранний час. Грир был вдовцом и жил отдельно от жены задолго до её смерти. Причина раздельной жизни покоилась в земле рядом с прямоугольной могилой, вырытой на Арлингтонском кладбище, — простой белый памятник с надписью «Старший лейтенант Роберт Уайт Грир», единственный сын адмирала, который закончил военно-морскую академию и отправился во Вьетнам, чтобы. умереть. Ни судья Мур, ни Риттер никогда не встречались с молодым офицером, и Грир не держал его фотографии у себя в кабинете. Бывший заместитель директора ЦРУ по разведке был сентиментальным мужичиной, но умел владеть своими чувствами. И тем не менее много лет назад он попросил, чтобы его похоронили рядом с сыном. Принимая во внимание его чин и занимаемую должность, было сделано исключение и оставлено место на случай события, одновременно неизбежного и всегда безвременного. Адмирал Грир был действительно сентиментален, но лишь в тех случаях, когда такое допускалось. Немало свидетельств этого видел Риттер. Адмирал оказывал покровительство талантливой молодёжи, привлекая молодых людей к сотрудничеству в ЦРУ, следил за их продвижением по службе, помогал советами.

Церемония была тихой и незаметной. Присутствовали несколько близких друзей Джеймса вместе с гораздо большим числом членов правительства. Среди последних были президент США и, к негодованию Боба Риттера, вице-адмирал Джеймс А. Каттер. Президент выступил в часовне. Он рассказал о достойном пути покойного, который на протяжении более полувека самоотверженно служил своей стране. В семнадцать лет поступив добровольцем в военно-морской флот, он затем закончил академию, дослужился до контр-адмирала и, уже находясь на посту заместителя директора ЦРУ, получил третью звезду на адмиральских погонах. «Он был образцом профессионализма, честности и преданности своей стране, с ним немногие могут сравниться, и его никто не способен превзойти», — так закончил свою речь президент США.

И слушая все это, здесь, рядом с ним, в первом ряду сидит этот мерзавец Каттер, с яростью подумал Риттер.

Эта мысль не покидала его, когда почётный караул из Третьего пехотного полка сложил флаг, прикрывавший гроб. Передавать флаг оказалось некому. Риттер полагал, что его примет...

Но где же Райан? Заместитель директора ЦРУ незаметно повернул голову, пытаясь посмотреть по сторонам. Он не обратил внимания на отсутствие Джека, потому что тот был в отпуске и не ехал из Лэнгли вместе с остальными руководителями ЦРУ. После короткого замешательства флаг принял судья Мур.

Последовали рукопожатия, слова соболезнования. Да, слава Богу, что он так быстро ушёл из жизни в конце болезни, словно погасла свеча. Да, такие люди не рождаются каждый день. Да, это конец династии Гриров, но ведь тут ничего не поделаешь, верно? Нет, я не встречался с его сыном, но слышал о нём...

Через десять минут судья Мур и Риттер сидели в «Кадиллаке» ЦРУ, мчащемся по шоссе Джорджа Вашингтона.

— Куда делся Райан, черт побери? — спросил директор ЦРУ.

— Не знаю. Думал, он приедет на похороны сам.

Нарушение приличий не рассердило, а скорее расстроило судью Мура. Он всё ещё держал в руках переданный ему флаг, держал его нежно, будто новорождённого, не понимая почему, — и в эту самую минуту понял: если действительно есть Бог, как уверяли его баптистские проповедники в молодости, и если у Джеймса была душа, он, директор Центрального разведывательного управления Артур Мур, держит в руках завещание старого адмирала. Ткань казалась тёплой на ощупь, и хотя он знал, что это всего лишь его воображение или в лучшем случае тепло, оставшееся от солнечных лучей, энергия, излучаемая флагом, которому Джеймс служил с юношеских лет, казалось, обвиняла в предательстве. Они только что присутствовали на похоронах, а в двух тысячах миль отсюда находятся люди, посланные ЦРУ для выполнения операции, которым не суждено получить даже бесполезное утешение могилы в стране своих отцов.

— Боб, что мы с тобой натворили? — спросил судья Мур. — Как мы оказались замешанными в это?

— Не знаю, Артур. Не знаю.

— А ведь Джеймсу повезло, — пробормотал директор ЦРУ. — По крайней мере, он ушёл...

— С чистой совестью? — Риттер смотрел в окно, не в силах взглянуть в лицо своему боссу. — Послушай, Артур... — Он замолчал, не зная, что сказать дальше.

Риттер служил в ЦРУ с пятидесятых годов — сначала руководил несколькими тайными агентами, потом стал резидентом, далее начальником отдела в Лэнгли. У него гибли сотрудники, гибли агенты, но он никогда не предавал их. Видимо, все когда-нибудь случается в первый раз, подумал он. И тут же впервые у него мелькнула мысль, от которой болезненно защемило сердце, что для каждого человека наступает время умирать и бесчестно встретить момент подведения окончательных итогов — худшее проявление трусости, самая крупная неудача в жизни. Но что ещё могли они предпринять?

До Лэнгли было недалеко, и автомобиль остановился ещё до того, как он нашёл ответ на этот вопрос. Они поднялись в лифте на седьмой этаж. Судья Мур направился в свой кабинет, Риттер — в свой. Секретарши ещё не вернулись. Риттер расхаживал по кабинету, ожидая их возвращения, затем подошёл к миссис Каммингс.

— Доктор Райан не звонил?

— Нет, я его не видела. Вы не знаете, где он? — спросила Нэнси.

— Нет, не знаю. — Риттер вернулся в кабинет. Вдруг ему пришла в голову мысль, и он позвонил Райану домой, но там был только автоответчик. Тогда он проверил список телефонов, нашёл рабочий телефон Кэти и через секретаря добрался до неё.

— Это Боб Риттер. Мне нужно знать, где Джек.

— Я не знаю, — послышался осторожный ответ доктора Кэролайн Райан. — Вчера он сказал мне, что должен уехать на несколько дней. Куда — не сказал.

В груди Риттера похолодело.

— Кэти, я должен знать. Это очень важно — даже не могу сказать тебе насколько. Прошу, доверься мне. Я должен знать.

— Но я не знаю. А разве у вас не знают, где он? — В её голосе звучала тревога. Да, Райану всё известно, понял Риттер.

— Не беспокойся, Кэти, я разыщу его. Только не беспокойся, ладно? — Усилия успокоить её оказались напрасными, и Риттер при первой возможности повесил трубку, как только смог. Затем встал и прошёл в кабинет директора. Флаг лежал посреди стола судьи Мура, все ещё сложенный в форме треуголки. Артур Мур, директор ЦРУ, неподвижно сидел, глядя на флаг.

— Джек исчез. Его жена говорит, что не знает, куда он уехал. Джек все знает, Артур, и он что-то предпринимает.

— Откуда он мог узнать?

— Не имею представления. — Риттер на мгновение задумался, затем сделал знак своему боссу. — Идём. У меня появилась мысль.

Они вошли в кабинет Райана. Риттер сдвинул панель, скрывавшую дверцу стенного сейфа, набрал нужную комбинацию — и ничего не получилось, если не считать того, что над кодовым замком зажёгся тревожный огонёк.

— Черт побери, — пробормотал Риттер. — Мне казалось, что я помню шифр. Шифр Джеймса?

— Да. Ты же знаешь, какой он был, — ему не нравились сейфы, и он, наверно... — Риттер огляделся по сторонам и нашёл с третьей попытки. Он вытянул из стола доску и — вот она, эта комбинация.

— Странно. Ведь я набрал именно этот шифр. — Риттер. повернулся и повторил операцию. На этот раз раздался гудок. Он снова подошёл к столу, чтобы проверить шифр, и заметил, что там написано ещё что-то;

Риттер вытянул доску подальше.

— Боже милосердный...

Судья Мур кивнул и подошёл к двери.

— Нэнси, сообщите службе безопасности, что это мы пытались открыть сейф. Похоже, Джек изменил шифр на его замке и не сообщил нам, как следовало бы.

Директор ЦРУ закрыл дверь и вернулся к столу.

— Я ведь говорил, Артур. Ему всё известно.

— Может быть. Как это проверить?

Минутой позже они вошли в кабинет Риттера. Он измельчил и уничтожил документы, но не память. Трудно забыть имя человека, награждённого Почётной медалью конгресса. Дальше всё было просто — он перелистнул страницы своего телефонного справочника и набрал номер телефона Первого авиакрыла специального назначения на базе ВВС Эглин.

— Мне нужно поговорить с полковником Полом Джоунсом, — сказал Риттер, обращаясь к сержанту, поднявшему трубку.

— Полковник Джоунс за пределами базы, сэр. Я не знаю где.

— А кто знает?

— Может быть, начальник оперативного отдела авиакрыла, сэр. Мы говорим по незащищённому каналу связи, сэр, — напомнил ему сержант.

— Продиктуйте мне его телефонный номер.

Сержант назвал номер, и теперь Риттер позвонил, пользуясь линией, защищённой от прослушивания.

— Мне нужен полковник Джоунс, — произнёс Риттер, назвав себя.

— Сэр, мне приказано не сообщать эти сведения никому. Никому, без исключения, сэр.

— Майор, если он снова в Панаме, мне нужно знать об этом. Его жизнь может быть в опасности. Происходят события, о которых я должен известить его.

— Сэр, я получил приказ...

— К чёрту ваши приказы, сынок. Если вы не скажете мне и полковник погибнет вместе со своим экипажем, вы понесёте ответственность! А теперь решайте, майор. Да или нет?

Офицеру неприходилось бывать в бою, и вопросы жизни и смерти имели для него всего лишь теоретическое значение — по крайней мере, до настоящего момента.

— Сэр, они вернулись туда, где были раньше. Тот же самый экипаж, то же самое место. Это все, что я могу сказать вам, сэр.

— Спасибо, майор. Вы приняли правильное решение. Поверьте мне, совершенно правильное. Теперь сделайте запись в журнале об этом разговоре и его содержании.

Риттер положил трубку. Сообщать судье Муру о том, что узнал, не требовалось — разговор транслировался через усилитель.

— Да, это работа Райана, — согласился директор ЦРУ. — А теперь что?

— Твоя очередь, Артур.

— Сколько ещё людей мы с тобой собираемся убить, Боб? — спросил судья Мур.

Сейчас он больше всего боялся зеркал, боялся посмотреть на себя и увидеть вместо знакомого лица что-то другое.

— Ты отдаёшь себе отчёт о возможных последствиях?

— К чёрту последствия, — фыркнул бывший главный судья техасского апелляционного суда.

Риттер кивнул и нажал кнопку на своём телефоне. Когда он заговорил, это был его обычный решительный голос человека, привыкшего отдавать приказы.

— Принесите мне все материалы по операции «Кэйпер» за последние два дня. Новая кнопка. — Сообщите резиденту в Панаме, чтобы он позвонил мне через тридцать минут. Пусть на сегодня отложит все дела — он будет занят. — Риттер положил трубку. Им придётся несколько минут подождать, но сейчас не обязательно ждать в тишине.

— Слава Богу, — произнёс Риттер через некоторое время. На лице судьи Мура впервые за день появилась улыбка.

— Я разделяю твои чувства, Роберт. Приятно снова стать человеком, правда?

* * *

Сотрудники службы безопасности, держа под прицелом, привели мужчину в светло-коричневом костюме. Он сказал, что его зовут Люна. С ним был кейс сотрудники службы безопасности осмотрели его и не нашли спрятанного оружия.

Кларк узнал мужчину.

— Как ты оказался здесь, черт побери, Тони?

— Кто это? — спросил Райан.

— Наш резидент в Панаме, — ответил Кларк. — Тони, я надеюсь, что твоё появление здесь вызвано очень серьёзными причинами.

— У меня телекс для доктора Райана от судьи Мура.

— Что?

Кларк взял Люну за рукав и отвёл в кабинет. У него не было времени — они с Ларсоном вылетали через несколько минут.

— Это не какая-нибудь идиотская шутка? — спросил Кларк.

— Я всего лишь доставил почту, ясно? — огрызнулся Люна. — Нечего пугать меня. Ты что, забыл — я только рассыльный, говорящий по-испански. — Он передал Джеку первую страницу.

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО — ПРОЧЕСТЬ ЗАМЕСТИТЕЛЮ ДИРЕКТОРА ПО РАЗВЕДКЕ НЕ МОЖЕМ ВОССТАНОВИТЬ СВЯЗЬ С ГРУППАМИ ОПЕРАЦИИ «РЕЧНОЙ ПАРОХОД». ПРИМИТЕ ВСЕ ВОЗМОЖНЫЕ МЕРЫ, ЧТОБЫ ВЕРНУТЬ НАШИХ ЛЮДЕЙ. ПЕРЕДАЙТЕ КЛАРКУ — ПУСТЬ ДЕЙСТВУЕТ ОСТОРОЖНО. ПРИЛАГАЕМЫЕ СВЕДЕНИЯ МОГУТ ПРИГОДИТЬСЯ. К. НИЧЕГО НЕ ЗНАЕТ.

ЖЕЛАЕМ УДАЧИ. М/Р.

— Да, в глупости их не обвинишь, — кивнул Джек и отдал страницу Кларку.

Первая фраза являлась отдельным и самостоятельным предложением, содержание которого не имело никакого отношения к грифу и допуску. Таким образом, нижеследующий материал могли читать те, кого Райан решил ознакомить с ним. Какова твоя точка зрения?

— Я больше не считаю его — их — тыловыми ублюдками, — заметил Кларк и начал перелистывать последующие страницы телекса. — Боже милосердный! — Он положил пачку страниц на стол и прошёлся по кабинету, глядя в окно на самолёты, стоящие в ангаре. — Ладно, — пробормотал он себе под нос.

Кларк никогда не медлил при составлении планов. Он несколько минут поговорил с Райаном, затем повернулся к Ларсону:

— Поехали, приятель. Пора заниматься делом.

— Запасные рации? — остановил Кларка полковник Джоунс.

— Две запасные, в каждой новые батарейки и комплект запасных, — ответил Кларк.

— Приятно работать с человеком, который ничего не оставляет на волю случая, — одобрительно кивнул Пи-Джи. — Ну, удачи, мистер Кларк.

— Непременно, полковник Джоунс. — Кларк направился к выходу. — Ждите нас через несколько часов.

Ворота ангара раздвинулись. Небольшой тягач выкатил «Бичкрафт» под лучи солнца, и ворота закрылись за ним. Райан слышал, как заработали двигатели самолёта: их шум постепенно стихал, по мере того как «Бич» выруливал к взлётной площадке.

— А как мы? — обратился он к полковнику Джоунсу.

* * *

В кабинет вошла капитан Франсис Монтань. Она выглядела как настоящая француженка, полностью оправдывая своё происхождение, — невысокая, волосы — как вороново крыло. В ней не было особой прелести, но у Райана создалось впечатление, что в постели с ней не придётся скучать, — и тут же он поймал себя на этой мысли, пытаясь понять, почему это ему могло прийти в голову. Но ещё более странным ему показалось то, что она командует самолётом в авиакрыле специального назначения.

— Погода может все нам испортить, полковник, — заявила капитан Монтань, стоя у входа. — «Адель» снова движется на запад со скоростью двадцать пять узлов.

— Погода от нас не зависит. Мы все равно сумеем совершить посадку и забрать парней.

— Вот только вернуться обратно будет непросто, — мрачно бросила Франсис. — Нас изрядно потреплет.

— Не заглядывай так далеко, Фран. Кроме того, мы можем совершить посадку на запасной площадке.

— Полковник, даже вы не такой сумасшедший для этого.

Пи-Джи повернулся к Райану и печально покачал годовой:

— У младших офицеров исчезло уважение к старости.

* * *

На протяжении почти всего перелёта они летели над морем. Ларсон управлял самолётом, как всегда, уверенно и точно, но не мог удержаться от взглядов в сторону северо-востока. Да, сомневаться не приходилось — появились высокие перистые облака, верные предвестники надвигающегося урагана. Сзади на самолёт наступала «Адель». Она уже успела внести новую страницу в историю бурь.

Зародившись у островов Зелёного Мыса, она промчалась через Атлантику со средней скоростью семнадцать узлов, внезапно остановилась, войдя в восточную часть Карибского моря, утратила силу, снова набрала её, метнулась на север, затем на запад и даже попробовала двигаться на восток. Такого безумного урагана не помнили много лет, с момента прохождения «Джоун». «Адель» была не слишком мощным ураганом и по силе не могла сравниться с «Камиллой», но всё-таки составляла опасность — порывы ветра достигали семидесяти пяти морских миль в час. Вблизи тропических циклонов осмеливались летать лишь самолёты наблюдения за ураганами — у их пассажиров смертельная опасность вызывала просто скуку.

Находиться в этом районе на «Бичкрафте» было нельзя, даже если за штурвалом Чак Игэр. Ларсон уже обдумал, как станет действовать дальше. В случае, если операция окажется неудачной или ураган снова изменит курс, он совершит посадку на одном из выбранных им аэродромов, заправится и полетит на юго-восток, в обход надвигающегося серого мальстрема. Погода была спокойной и тихой, воздух обманчиво неподвижным. Лётчик попытался прикинуть, как скоро она резко изменится. Впрочем, эта опасность была лишь одной из многих.

Кларк сидел в правом кресле и молчал; глядя вперёд. Его лицо было спокойным и каким-то слишком безмятежным, однако мысли его сменяли одна другую со скоростью, намного превышающей вращение винтов «Бича». За ветровым стеклом ему виделись лица. Одни принадлежали живым, другие — мёртвым. Он вспоминал пережитые бои, опасности, страхи, удивительные избавления от смерти, где каждое из лиц играло свою роль. Вспоминал и приобретённые уроки — не те, что получил на лекциях и при подготовке, а те, что извлёк из собственного опыта. Джон Теренс Кларк был человеком, который никогда не забывал о главном. Он последовательно продумал все то, что понадобится ему сегодня для действий в одиночку на вражеской территории, и приступил к планированию операции. Кларк взвешивал альтернативные планы и шаги, которые, вероятнее всего, могут оказаться неудачными. И тут в какой-то момент он заставил себя остановиться.

Кларк знал, как легко перешагнуть хрупкую границу, за которой воображение превращается из союзника в противника. Каждая деталь предстоящей операции была теперь заперта в свою маленькую клетку, и он откроет эти клетки по очереди, когда наступит время. Он верил в свой опыт и инстинкт, хотя где-то в подсознании копошилась мысль о том, что когда-нибудь эти качества изменят ему.

Рано или поздно это произойдёт, признал Кларк. Но не сегодня. Он всегда убеждал себя в этом.

* * *

Для инструктажа участников предстоящей операции полковнику Джоунсу потребовалось два часа. Он, капитан Уиллис и капитан Монтань разработали все детали: где произойдёт дозаправка; в каком месте будет барражировать самолёт, если что-нибудь сорвётся; какой путь выбрать в случае провала операции. Каждый участник операции получил самую полную информацию о том, что ему предстоит делать. По мнению полковника Джоунса, это диктовала не только необходимость, но и его моральный долг. Сегодня вечером люди рискуют жизнью, а потому должны знать почему. Как всегда, сержант Циммер задал несколько вопросов и высказал важное предложение, которое тут же было включено в план операции. Затем пришло время готовить вертолёт к полёту и проверить готовность воздушного танкера. Все бортовые системы и приборы подверглись тщательнейшему осмотру и контролю, несколько часов ушло на подготовку новых членов экипажа.

— Вы знакомы с пулемётами? — спросил Райана Циммер.

— Из такой «малышки» никогда стрелять не приходилось, — ответил Джек, поглаживая ручки шестиствольного пулемёта. Это был уменьшенный вариант авиационной двадцатимиллиметровой пушки «Вулкан» с шестью стволами калибра 7,62 миллиметра, вращающимися по часовой стрелке от электромотора. Патроны в каждый из стволов поступали из огромного бункера слева от установки. У пулемёта были два режима скорострельности: четыре тысячи выстрелов в минуту и шесть тысяч (соответственно шестьдесят шесть или сто выстрелов в секунду). Почти наполовину пули были трассирующими. Объяснялось это в первую очередь психологическим воздействием. Огонь, ведущийся из такого пулемёта, выглядел со стороны как лазерный луч в научно-фантастических фильмах, олицетворяя собой смерть.

Вдобавок стрельба трассирующими пулями облегчала наведение на цель, поскольку, уверял Циммер, пламя, вырывающееся из стволов, настолько ослепительно, что уступает лишь солнцу. Он убедился, что Райан разобрался в том, как функционирует система: знает, где расположены переключатели, как стоять, как прицеливаться.

— Вы знакомы с ведением боевых действий, сэр?

— Смотря что вы имеете в виду, — ответил Райан.

— Боевые действия, сэр, — это когда в вас стреляют и стараются убить, — терпеливо объяснил Циммер. — Это опасно.

— Знаю. В меня стреляли и раньше. Давайте не будем говорить об этом, ладно? Я достаточно напуган. — Райан посмотрел вдоль стволов пулемёта на открытую дверцу вертолёта, силясь понять, почему оказался таким дураком, что добровольно ввязался в операцию. Но разве у него был выбор? Неужели он может послать других на опасное задание, а сам остаться на базе? Чем же тогда он отличается от Каттера? Джек обвёл глазами помещение вертолёта. На бетонном полу ангара он казался таким огромным, прочным и безопасным. Однако предназначение его — полёты в штормовом воздухе чужих небес. Хуже всего было то, что предстояло на нём лететь, — Райан больше всего ненавидел вертолёты.

— А ведь забавно, сэр, что, по всей вероятности, операция пройдёт без осложнений, — заметил Циммер после короткой паузы. — Если мы выполним правильно свои обязанности, то просто прилетим туда и вернёмся обратно.

— Именно это и пугает меня больше всего, сержант, — ответил Райан, посмеиваясь главным образом над самим собой.

* * *

Они совершили посадку в Сантагуэде. Ларсон был знаком с хозяином местной лётной службы и уговорил его дать им взаймы свой микроавтобус «Фольксваген», Сотрудники ЦРУ поехали в нём на север и через час миновали деревню Ансерма. На окраине они остановились и провели там полчаса, пока не увидели именно то, на что надеялись: несколько грузовиков въехало на частную грунтовую дорогу и выехало с неё, а вместе с ними и дорогой автомобиль иностранной марки. Значит, «Кэйпер» прав, подумал Кларк, здесь и есть это место. Они поехали дальше, не останавливаясь в течение часа, и после Вегас-дель-Рио свернули на шоссе, ведущее в горы. Кларк не отрывался от карты, а Ларсон въехал на холм, развернулся и остановил машину. Наступила очередь радиосвязи.

— «Кинжал», говорит «Переменный», отвечайте. — Несмотря на пять минут непрерывных вызовов, единственным ответом было молчание. Ларсон завёл двигатель и поехал дальше на запад по узким просёлочным дорогам, стараясь найти место повыше, чтобы Кларк мог снова попробовать выйти на связь. Было три часа дня, и с пятой попытки им повезло.

— «Кинжал» слушает. Говорите.

— Чавез, это Кларк. Где ты, черт побери? — спросил Кларк, разумеется, по-испански.

— Давай сначала поговорим.

— А ты молодец, парень. Ты мог бы пригодиться нам в Третьей группе особого назначения.

— Почему я должен тебе верить? Нас кто-то решил оставить здесь, приятель.

— Это не я.

— Приятно слышать, — последовал скептический горький ответ.

— Чавез, ты говоришь по каналу, который, возможно, прослушивается. Если у тебя есть карта, то разверни её — мы находимся на следующих координатах... Кларк назвал цифры. — Нас двое в голубом микроавтобусе марки «Фольксваген». Проверь нас, не торопись.

— Уже проверил! — донеслось из трансивера. Кларк резко обернулся. В двадцати футах стоял мужчина с АК-47.

— Спокойно, ребята, — произнёс сержант Вега. Из леса вышли ещё трое. У одного на бедре виднелась окровавленная повязка. В руках у Чавеза тоже был «Калашников», но он не бросил и свой МР-5 с глушителем. Чавез направился прямо к машине.

— Молодец, это ты здорово, — одобрительно кивнул Кларк. — Как догадался?

— Длина волны — УВЧ. Тебе пришлось вести передачу с вершины холма, верно? Я определил по карте, что в этом районе таких вершин всего шесть. Мы слышали вас и раньше, а полчаса назад я заметил, как вы направляетесь в эту сторону. Итак, что происходит, чёрт возьми?

— Прежде всего разреши мне заняться раненым. — Кларк вышел из «Фольксвагена» и вручил Чавезу свой пистолет, рукояткой вперёд. — На заднем сиденье у меня аптечка первой помощи.

Раненым оказался сержант Хуардо из Десятой горной дивизии, расквартированной в Форт-Драме.

Кларк помог уложить его внутрь фургона, затем снял повязку.

— А ты в этом разбираешься? — спросил Вега.

— Служил в подразделении особого назначения ВМФ, — ответил Кларк, показывая кисть, на которой виднелась татуировка — синий тюлень. — Третий особый. Провёл немало времени во Вьетнаме. Там мы занимались тем, что никогда не попадало в телевизионные новости.

— Кем ты был?

— Главный старшина. Е-7 по-вашему. — Кларк осмотрел рану. Она выглядела пугающе, но жизни не угрожала, если только не возобновится кровотечение. Пока, решил он, пехотинцы неплохо позаботились о товарище. Кларк разорвал пакет и посыпал рану сульфамидным препаратом. — У вас есть кровяная плазма?

— Вот. — Сержант Леон передал Кларку стерильную упаковку для внутривенного вливания. — Мы не знаем, как этим пользоваться.

— Это несложно. Вот, смотрите. — Кларк взял Хуардо за предплечье и попросил его сжать руку в кулак. Затем воткнул иглу шприца в выступающую вену на внутренней части локтя. — Ясно? Не расстраивайтесь, ребята, я обманул вас. У меня жена — медсестра, и иногда я практикуюсь у неё в больнице, — признался он.

— Как себя чувствуешь, парень? — обратился Кларк к раненому.

— Гораздо лучше. По крайней мере, сидеть мне легче.

— Я мог бы дать тебе обезболивающий укол, но сейчас опасно. Ты можешь понадобиться. Сумеешь потерпеть?

— Думаю, да. Эй, Динг, у тебя остались леденцы?

Чавез передал ему бутылочку с таблетками тиленола.

— Это последние. Постарайся растянуть их подольше.

— Спасибо, Динг.

— Вон там бутерброды, — сказал Ларсон.

— Еда! — Вега тут же устремился к пакетам. Через минуту все четверо жевали бутерброды, запивая их кока-колой, которую Ларсон купил по дороге.

— Где вы взяли это оружие? — спросил Кларк.

— Забрали у противника. У нас уже кончались патроны к М-16, и я решил воспользоваться их автоматами.

— Неплохо соображаешь, парень, — похвалил его Кларк.

— Ладно, что дальше?

— Это вам решать, — ответил Кларк. — Одно из двух. Может, отвезти вас в аэропорт и отправить самолётом. Потребуется три часа на дорогу в машине, затем ещё три часа в самолёте — и всё кончено, вы на американской территории.

— А второе?

— Чавез, тебе хотелось бы расквитаться с тем, кто все это устроил? — Он догадался, каким будет ответ ещё до того, как договорил.

* * *

Каттер сидел у себя в кабинете, откинувшись на спинку кресла. Раздался звонок телефона. Президент, определил Каттер по мигающему огоньку на аппарате.

— Слушаю, господин президент.

— Зайдите ко мне.

— Иду, сэр.

Лето в Белом доме — мёртвый сезон, как и в большинстве правительственных учреждений. Расписание президента было наполнено протокольными событиями, которые он как политический деятель обожал, зато как глава исполнительной власти — ненавидел. Приходилось постоянно пожимать руки множеству «мисс-цельное-молоко», как он называл непрерывный поток посетителей, хотя, мелькала порой у него мысль, не встречался ли среди них «мисс-презерватив», настолько быстро менялись за последнее время в обществе взгляды на секс.

Нагрузка была значительно больше, чем многие думают. Визиту каждого посетителя предшествует листок бумаги с несколькими параграфами информации о нём, так что гость уйдёт с мыслью: ты смотри, президент слышал обо мне! Он проявил настоящий интерес! Пожимать руки и беседовать с рядовыми гражданами — важная и обычно приятная обязанность, но только не сейчас, не за неделю до начала съезда, когда он, согласно опросу общественного мнения, все ещё отстаёт от соперника, о чём, по крайней мере, дважды в неделю сообщает каждое агентство новостей.

— Как дела с Колумбией? — спросил президент, едва дверь закрылась за адмиралом.

— Сэр, вы приказали прекратить операции. Они прекращены.

— Никаких трудностей с ЦРУ?

— Никаких, господин президент.

— Если конкретно, то как вы...

— Сэр, вы сказали мне, что не хотите знать подробностей.

— Значит ли это, что существуют детали, о которых мне не следует знать?

— Я говорю вам, сэр, что выполнил ваши указания. Мной были отданы распоряжения. Они приведены в исполнение. Не думаю, что у вас будут возражения против последствий.

— Вот как?

— Видите ли, сэр, с практической точки зрения операция увенчалась успехом, — спокойно произнёс Каттер. — Количество контрабандных наркотиков, поступающих к нам, уменьшилось, и эта тенденция продолжится в будущем, на протяжении нескольких месяцев. Я бы порекомендовал, сэр, чтобы прессе была дана возможность поговорить об этом. Вы всегда можете потом сослаться на их статьи. Мы причинили немалый ущерб наркобизнесу. Можно напомнить об успехе операции «Тарпон». Продолжая операцию «Кэйпер», мы соберём значительный объём разведывательной информации. Кроме того, через пару месяцев будет произведено несколько эффектных арестов.

— Откуда вам это известно?

— Я сам принял соответствующие меры, сэр.

— И каким же это образом?.. — начал было президент и тут же замолчал — Это тоже относится, к тем вещам, о которых мне не следует знать?

Каттер согласился.

— Значит, я могу исходить из того, что все осуществлённое вами было сделано в рамках закона? — спросил президент, чтобы эти слова легли на магнитофонную плёнку, которая сейчас записывала их разговор.

— Да, сэр, вы можете сделать такой вывод. — Ответ был сформулирован очень искусно — он мог значить что угодно в зависимости от точки зрения слушателя.

Каттер знал о включённом магнитофоне.

— И у нас нет сомнений относительно того, были ли выполнены ваши указания?

— Нет, сэр.

— Проверьте ещё раз.

* * *

Бородатому консультанту потребовалось куда больше времени, чем он рассчитывал. Сейчас распечатка была в руках у инспектора О'Дэя. Её содержание вполне могло быть на курдском языке — половина страницы выглядела, на его взгляд, в высшей степени странно — она состояла из одних нулей и единиц.

— Машинный язык, — объяснил консультант. — Специалист, создавший эту программу, — настоящий профессионал. Мне удалось восстановить примерно сорок процентов материала. Как я и думал, это перестановочный алгоритм.

— Вы уже говорили вчера об этом.

— Но русские не имеют к этому никакого отношения. Задача алгоритма состоит в следующем он принимает текст и зашифровывает его. В этом нет ничего потрясающего — каждый может сделать такое. Вся хитрость данной системы состоит в том, что она основывается на независимом входном сигнале, уникальном для каждого сообщения, — причём это происходит в дополнение к кодирующему алгоритму, уже действующему в системе.

— Вы не могли бы объяснить это подробнее?

— Для этого необходимо, чтобы действие программы обеспечивалось исключительно качественным компьютерным подключением. Такое не может быть русским — у них ещё нет соответствующего технического обеспечения, если только им не удалось украсть у нас что-то особенно выдающееся. Кроме того, входной сигнал, вносящий в систему переменную величину, поступает, скорее всего, от спутников обеспечения навигации. В данном случае это всего лишь моя догадка, но мне кажется, что здесь применяется исключительно точная отсечка времени, необходимая для ввода ключа кодирования, уникального для каждого сообщения. Да, по-настоящему умный специалист. Это значит, что здесь принимало участие Агентство национальной безопасности. Для измерения времени с максимальной точностью в таких спутниках используются атомные часы, а самая важная часть системы тоже зашифрована. Короче говоря, перед нами хитрый метод шифровки сообщения, осуществлённый таким образом, что, даже если вам известно, как это делалось, расшифровать или продублировать его невозможно. Человек, создавший эту «крошку», имел доступ ко всему, чем мы располагаем. Меня привлекали для консультаций в АНБ, но даже я никогда не слышал о чём-либо подобном.

— Значит, если диск уничтожен...

— Связь тоже уничтожена, дружище. Подчёркиваю, уничтожена. Если это именно то, что мне кажется, мы имеем орбитальную систему связи, контролирующую алгоритмы, и наземные станции дублируют его. Стоит стереть этот алгоритм, как сделал кто-то в данном случае, и те, с кем вы разговаривали, лишаются этой возможности, и вообще никто больше не может связаться с ними. Более надёжную систему придумать невозможно.

— Это все, что вам стало известно? Что ещё?

— Половину из того, что вы слышали от меня, составляют разумные догадки. Я не могу восстановить алгоритм, но могу сказать вам, как он, по-видимому, действовал. Объяснения о спутниках НАВСТАР — предположение, но вполне обоснованное. Перестановочная обработка отчасти восстановлена, и на основе этого нет сомнений в участии АНБ. Специалист, сделавший это, здорово разбирается в том, как составлять машинный код. Несомненно, это сделано у нас. Вполне вероятно, что это самый совершенный машинный код, имеющийся в нашем распоряжении. Человек, получивший возможность пользоваться им, должен обладать огромным влиянием. Кем бы он ни был, он стёр его с диска. Снова воспользоваться им невозможно. Должно быть, операция, для которой применялась эта система. закончилась.

— Да, — произнёс О'Дэй, похолодев от услышанного. — Вы хорошо потрудились.

— Теперь вам осталось одно — написать записку моему профессору и объяснить, почему я пропустил сегодня утром экзамен.

— Я поручу сделать это, — пообещал О'Дэй, выходя из комнаты. Он направился в кабинет Дэна Мюррея и с удивлением обнаружил, что его там нет. Тогда инспектор пошёл к Биллу Шоу.

Спустя полчаса стало ясно, что, по всей вероятности, совершено преступление. Оставалось решить, как действовать дальше.

* * *

Вертолёт взлетел без нагрузки. Требования к предстоящей операции были относительно сложными — сложнее, чем во время предыдущих высадок, — и скорость на этот раз имела большое значение. Как только «Пейв-лоу» поднялся на крейсерскую высоту, он дозаправился от танкера МС-130Е. Шуток при дозаправке не прозвучало.

Райан сидел в хвосте фюзеляжа, пристёгнутый ремнями безопасности, пока вертолёт швыряло из стороны в сторону в потоке турбулентного воздуха, отбрасываемого назад заправщиком. На Джоне был зелёный лётный костюм, такой же шлем, а также бронежилет. Циммер объяснил ему, что это обезопасит его от пистолетных пуль и, может быть, некоторых осколков, однако рассчитывать на защиту от автоматных и винтовочных пуль не приходится.

Едва вертолёт отсоединился от воздушного танкера после заправки — им придётся заправиться ещё раз перед посадкой, — Райан повернулся и посмотрел через отодвинутую дверь. Облака находились уже почти над головой, предупреждая о приближении «Адели».

Рана Хуардо осложнила положение и в какой-то степени заставила изменить планы. Его посадили в кресло Кларка на «Бичкрафте», оставив ему рацию и запасные батарейки. После этого Кларк и все остальные поехали обратно в Ансерму. Ларсон по-прежнему следил за погодой, меняющейся каждый час. Ему предстояло вылететь через девяносто минут, осуществляя свой этап операции.

— Как у вас с патронами? — спросил Кларк у солдат.

— Для «Калашниковых» — сколько угодно, — ответил Чавез. — И по две обоймы — шестьдесят патронов — к М-16 и вот к этому «малышу». — Он похлопал по прикладу МР-5. — Никогда раньше не подозревал, каким полезным может оказаться бесшумное оружие.

— Действительно, приходится кстати. Гранаты?

— У всех нас? — спросил Вега. — Пять осколочных и две со слезоточивым газом.

— Куда мы едем сейчас? — поинтересовался Динг.

— В крестьянский дом на окраине Ансермы.

— Как его охраняют?

— Пока не знаю.

— Куда ты хочешь затянуть нас? — проворчал Вега.

— Успокойся, сержант. Если окажется, что охрана слишком многочисленная, мы просто развернёмся и поедем обратно. Пока мне известно одно — нужно внимательно изучить обстановку. Этим займёмся мы с Чавезом. Между прочим, вон в той сумке запасные батарейки. Они вам нужны?

— Ещё бы! — Чавез достал ночной прицел и тут же сменил батарейки. — А кто в этом доме?

— Двое, те, кто нам особенно нужен. Номер один — Феликс Кортес. — Кларк сообщил солдатам некоторые подробности. — Это он руководит действиями против групп «Речного парохода» — таково кодовое название нашей операции, если вам ещё не сообщили об этом. Кроме того, он замешан в убийстве посла. Он нужен мне, и нужен живым. Номер два — сеньор Эскобедо. Это один из главарей картеля. Немало людей хотят поговорить с ним.

— Мы тоже, — кивнул Леон. — Нам ещё не удалось захватить никого из главарей.

— Пока мы прикончили пять или шесть этих ублюдков. Я сам занимался этой частью операции. — Кларк повернулся и взглянул на Чавеза. Он должен был сказать об этом, чтобы ему верили.

— Но как, когда...

— Мы не рассказываем об этом, ребята, — сообщил им Кларк. — Нет смысла рекламировать, что убиваешь людей, независимо от того, кто отдал приказ.

— Ты действительно такой специалист в этом деле?

Кларк только покачал головой.

— Иногда. А иногда не получается. Вы сами, парни, не оказались бы здесь, не будь вы такими умелыми в этом. А иногда это просто элементарное невезение.

— Вот и мы нарвались однажды, — сказал Леон. — Я даже не знаю, что там на самом деле произошло, но капитан Рохас...

— Да, я видел, как несколько подонков грузили его тело в кузов...

Леон посмотрел на него ледяным взглядом:

— И что же ты...

— Предпринял? — спросил Кларк. — Их было трое, и я уложил их вместе с капитаном в кузове, затем поджёг грузовик. Понимаю, что этим нечего гордиться, но мне хотелось отвлечь хотя бы часть внимания от парней из группы «Флаг». Не слишком большая помощь, но в то время я не мог сделать большего.

— А кто лишил нас поддержки вертолёта?

— Тот же, кто лишил вас связи. Мне известно его имя. Когда все закончится, я достану и его. Никто не имеет права вовлекать людей в полевую операцию и затем бросать на произвол судьбы.

— И что же ты сделаешь с ним? — поинтересовался Вега.

— Накажу. Теперь слушайте, парни, давайте думать о том, что предстоит нам сегодня вечером. Всему своя очередь. Вы солдаты, а не молодые девицы. Меньше. разговоров и больше дела.

Чавез, Леон и Вега молча согласились. Они взялись за проверку снаряжения.

Внутри микроавтобуса было достаточно места, чтобы разобрать и смазать оружие.

Перед самым закатом Кларк въехал в Ансерму. Он оставил машину в тихом месте примерно в миле от дома, затем взял у Веги очки ночного видения и вместе с Чавезом вышел прогуляться.

Ещё недавно здесь занимались земледелием. Кларк не сумел разобраться, чем именно, однако то обстоятельство, что так близко от деревни были вырублены деревья на топливо, означало, что понадобились дрова для приготовления пищи. В разреженном лесу они двигались быстро. Уже через полчаса перед ними был дом, отделённый от леса двумястами метрами открытого поля.

— Да, не слишком здорово, — заметил Кларк, наблюдая за домом.

— Я насчитал шестерых — все с АК-47.

— А вот и гости едут. — Кларк повернулся в сторону шума. Это был «Мерседес». Его сопровождали ещё две машины — одна спереди, другая сзади. Из них высыпали шесть охранников, чтобы осмотреть окрестности.

— Эскобедо и Ла-Торре, — сказал Кларк, разглядывая пассажиров «Мерседеса» в бинокль. — Две крупные шишки из картеля приехали повидаться с полковником Кортесом. Интересно, почему...

— Слишком много охранников, приятель, — заметил Чавез.

— А ты обратил внимание, что они не обменялись ни паролем, ни отзывом?

— Ну и что?

— Если мы выберем правильное направление действий, это нам по плечу.

— Но каким образом?

— Воспользуйся воображением, — посоветовал Кларк. — Пошли к машине. — На обратный путь им потребовалось двадцать минут. Когда они подошли к «Фольксвагену», Кларк включил один из своих трансиверов.

— «Босс», это «Змея», приём.

* * *

Вторая дозаправка произошла, когда был уже виден берег. Перед тем как возвращаться обратно в Панаму, придётся дозаправиться по крайней мере ещё раз.

Альтернатива в данный момент не выглядела многообещающей. Впрочем, была и хорошая новость — Франси Монтань управляла своим «Боевым Когтем» с обычной уверенностью, и четыре больших пропеллера вращались непрерывно, с равномерным рёвом. Её радисты уже установили связь с уцелевшими группами на земле, облегчив таким образом задачу экипажа вертолёта. Впервые за всю операцию экипажу «Боевого Когтя» предоставили возможность действовать так, как их учили. С МС-130Е будут координировать различные этапы спасения, направляя «Пейв-лоу» в нужные районы, помогая ему уклониться от опасности и к тому же обеспечивая горючим.

Внутри вертолёта все успокоилось. Райан встал и начал расхаживать по палубе. По прошествии некоторого времени трусить надоело, и он даже побывал в туалете и сумел не промахнуться. Экипаж уже воспринимал его как незваного, но одобренного полковником гостя, и по какой-то странной причине это показалось Райану очень приятным.

— Райан, вы слышите меня? — спросил Джоунс по системе внутренней связи.

Джек нажал на кнопку микрофона.

— Слушаю, полковник.

— Ваш сотрудник на земле хочет, чтобы мы предприняли нечто другое, не согласованное ранее.

— А именно?

Пи-Джи объяснил смысл предложения Кларка.

— Как видите, для этого потребуется ещё одна дозаправка, но в остальном ничего особенного. Как вы считаете?

— Вы уверены?

— Нам платят за проведение специальных операций.

— Ну что ж, хорошо. Этот подонок нам очень нужен.

— Ясно. Сержант Циммер, через минуту полетим над сушей. Проверить системы.

Бортовой инженер взглянул на приборную панель.

— Понял, Пи-Джи. У меня все в порядке. Зелёные огоньки, сэр.

— О'кей. Первая посадка — группа «Знак». Предполагаемое время — через два-ноль минут. Райан, держитесь за что-нибудь. Дальше летим на бреющем полёте. А сейчас мне нужно поговорить с Франси.

Едва вертолёт пересёк первую гряду прибрежных вершин, как Райан понял, что имел в виду полковник. «Пейв-лоу» прыгал, как обезумевший лифт: вверх, через гребень горы, вниз, казалось, у него отваливается днище. Вертолётом сейчас управлял компьютер, машина летела вниз вдоль шестиградусного склона — у Джека создавалось впечатление, что спуск намного круче, — прыгала вверх и вниз над возвышенностями, проносилась у самой поверхности. Временами от земли их отделяло всего несколько футов. При полётах главное — безопасность, а не комфорт. Райан не испытывал ни того, ни другого.

— Первая посадка через три минуты, — объявил полковник Джоунс половину вечности спустя. — Пулемёты — в боевую готовность, Бак.

— Слушаюсь. — Циммер протянул руку и щёлкнул переключателем на контрольной панели. — Пулемёты готовы.

— Пулемётчикам приготовиться. Это относится и к вам, Райан, — добавил Пи-Джи.

— Спасибо, — пробормотал Джек, не включив микрофон. Он встал у левой двери вертолёта и запустил электрический мотор, который тут же начал вращать стволы пулемёта.

— Посадка через минуту, — послышался голос второго пилота. — Вижу мигалку в направлении на одиннадцать часов ясно и отчётливо. «Знак», это «Босс», слышите меня?

Джек слышал лишь одну половину разговора и всё-таки был благодарен лётчикам за то, что они дали возможность слышать хотя бы это.

— Понятно, «Знак», сообщите ещё раз ситуацию... Понятно, заходим на посадку. Ясно вижу мигалку. Тридцать секунд. Приготовиться у заднего люка, — скомандовал капитан Уиллис. — Пулемёты на предохранитель, пулемёты на предохранитель.

Райан сейчас же снял большие пальцы с кнопки открытия огня и направил свой пулемёт в небо. Вертолёт задрал нос, постепенно снижаясь, остановился и завис в футе над поверхностью земли, не касаясь её.

— Бак, передай капитану: пусть тут же подойдёт ко мне.

— Слушаюсь, Пи-Джи. — Райан услышал шаги сержанта, побежавшего к люку, и затем, судя по сотрясению корпуса, внутрь начали подниматься солдаты. Он смотрел вдоль вращающихся стволов пулемёта до тех пор, пока вертолёт не начал взлетать, но даже и тогда продолжал целиться на поверхность земли.

— Ну как, не так уж плохо, верно? — заметил полковник Джоунс, направляя вертолёт на юг. — Мне даже непонятно, почему нам за это платят. Так, где этот землепроходец?

— Пристёгиваю его к тросу безопасности, сэр, — ответил Циммер. — Все на борту. Все здоровы, раненых нет.

— Капитан?..

— Да, полковник?

— Если вы не возражаете, у нас есть работа для вашей группы.

— В чём она будет заключаться, сэр?

* * *

Воздушный танкер МС-130Е «Боевой Коготь» совершал полет по замкнутому кругу над территорией Колумбии, и это тревожило команду, поскольку разрешения они не запрашивали. Но сейчас их главной задачей было принимать и передавать сообщения, а осуществлять эту работу, находясь над океаном, несмотря на самое совершенное оборудование, они не могли.

Чего им действительно не хватало, так это радиолокатора. Группа из вертолёта «Пейв-лоу» и танкера «Боевой Коготь» должна действовать под наблюдением самолёта раннего оповещения АВАКС, однако его у них не было. Вместо радиолокатора лейтенант и несколько сержантов вели расчёты на картах, одновременно переговариваясь по каналам связи, защищённым от прослушивания.

— «Босс», сообщите о запасе горючего, — запросила капитан Монтань.

— Все в порядке, «Коготь». Совершаем полет у поверхности земли, в долинах.

По нашим оценкам, понадобится заправка через восемь-ноль минут.

— Понятно, через восемь-ноль минут. Информируем, что на данный момент никаких враждебных радиопереговоров.

— Принято. — Это могло составлять несомненную опасность. А вдруг картель имеет своих людей в колумбийских ВВС? Несмотря на то, что и вертолёт, и воздушный танкер были весьма совершенными летательными аппаратами, истребитель F-51, оставшийся со времён второй мировой войны, сбил бы обоих без труда.

Кларк ждал их, причём уже с двумя машинами. Вега украл в деревне грузовик, достаточно большой для их нужд. Оказалось, что он — знаток автомобилей и искусно умеет заводить их, не прибегая к ключу зажигания. На вопрос об источнике подобных навыков он давал туманные ответы. Вертолёт на мгновение коснулся земли, и солдаты выбежали из него, направляясь к фонарю-мигалке, все ещё сохранившемуся у Чавеза. Кларк быстро информировал их командира о предстоящем задании. Вертолёт взлетел и направился на север, подгоняемый попутным ветром в двадцать узлов. Затем он повернул на запад, намереваясь встретиться с МС-130Е и снова заправиться.

* * *

Мини-автобус и грузовик направились к уединённому крестьянскому дому. В голове Кларка роились мысли. По-настоящему умный человек руководил бы операцией из дома, расположенного в центре деревни, — тогда было бы намного труднее к нему приблизиться. Кортесу хотелось находиться подальше от посторонних взоров, но он упустил из виду военные моменты собственной безопасности. Он мыслил как разведчик, для которого в основе безопасности лежит невидимость, незаметность, а не как солдат, считающий, что безопасность — это мощное вооружение и открытая зона обстрела. Да, решил Кларк, у каждого свои недостатки. Сам он ехал в кузове грузовика. вместе с группой «Знак», держа начерченную от руки схему местности.

Как все повторяется, думал он, снова требуется провести операцию немедленно, без тщательной подготовки. Оставалось лишь надеяться, что эти молодые пехотинцы ничем не уступают парням из Третьей группы специального назначения. Впрочем, и у Кларка были недостатки. Парни из Третьей группы тоже когда-то были молодыми.

— Значит, десять минут, — закончил он.

— Хорошо, — согласился капитан. — Мы почти не участвовали в боевых действиях, так что у нас сохранилось все вооружение и почти полный боекомплект.

* * *

— И что это значит? — спросил Эскобедо.

— Это значит, что мы вчера вечером убили десять nortoamericanos, а сегодня ночью убьём ещё десятерых.

— Но какие потери! — возразил Ла-Торре.

— Мы ведём боевые действия против отлично подготовленных профессионалов. Наши люди уничтожили их, но противник сражался мужественно и умело. Только один из вражеских солдат остался в живых, — добавил Кортес. — Его тело в соседней комнате. Он умер вскоре после того, как его привезли сюда.

— А вы уверены, что их нет поблизости? — Эскобедо не упускал из виду вопрос физической опасности.

— Мне известно расположение каждой группы. Сейчас они ждут эвакуации вертолётом и не знают, что вертолёт отозван.

— Как же вам удалось это узнать? — выразил сомнение Ла-Торре.

— Позвольте мне пользоваться своими методами сбора информации. Вы наняли меня из-за моего опыта, поэтому не удивляйтесь, когда я демонстрирую его.

— Что теперь?

— Наша штурмовая группа — на этот раз почти двести человек — сейчас должна приближаться к позиции американцев. Там расположена вторая группа американских солдат. Её кодовое название — «Черта», — пояснил Кортес. — А затем, конечно, возникает вопрос, кто из руководства картеля пользуется этим — или, вернее, какие члены картеля работают на американцев, используют их в своих корыстных интересах. Как это часто бывает в таких операциях, обе стороны прибегают к помощи друг друга.

— Вот как? — удивился Эскобедо.

— Си, хефе. Надеюсь, ни один из нас не удивится, когда я смогу назвать имена тех, кто предал своих товарищей. — Кортес смотрел на них с холодной улыбкой на губах.

* * *

На дороге стояло всего два охранника. Кларк сидел теперь в микроавтобусе, а группа «Знак» бежала по лесу, чтобы занять отведённую ей позицию. Вега и Леон вынули боковое стекло, и теперь Вега, сидящий сзади, придерживал его рукой.

— Все готовы? — спросил Кларк.

— Поехали! — ответил Чавез.

— Тогда вперёд. — Кларк проехал последний поворот и затормозил, остановившись прямо перед охранниками. Те сняли автоматы и приняли угрожающий вид, — Извините, но я заблудился, — сказал он.

Эти слова послужили сигналом для Веги — он тут же отпустил стекло. Как только оно упало, Чавез и Леон, встав на колени и направив свои МР-5 на охранников, без всякого предупреждения выпустили по короткой очереди в их головы. Охранники безмолвно осели на землю. Как ни странно, но внутри маленького автобуса грохот автоматов показался оглушительным.

— Молодцы, — одобрительно кивнул Кларк. Прежде чем ехать дальше, он поднял рацию.

— Это «Змея», вызываю «Знак», отвечайте.

— «Змея», докладывает «Знак шестой». Находимся на позиции. Повторяю, находимся на позиции.

— Отлично. Будьте наготове. «Босс», вызывает «Змею», слышите меня?

— «Змея», это «Босс», слышу вас хорошо.

— Сообщите положение.

— Мы находимся в пяти милях.

— Понял вас, «Босс», продолжайте оставаться в пяти милях. Сообщаю, что мы начинаем операцию.

Кларк выключил фары и проехал ещё сто ярдов, выбрал место, где дорога делала поворот, остановил микроавтобус и развернул его так, что он полностью перекрыл путь.

— Дайте мне осколочную гранату, — произнёс он, выходя наружу. Ключ зажигания Кларк оставил в замке. Он взял гранату, ослабил чеку, прикрепил корпус гранаты к ручке дверцы и протянул проволоку от чеки к педали газа.

Теперь всякого, кто попытается открыть дверцу, ждал неприятный сюрприз.

— Ну, пошли.

— А вы злой человек, мистер Кларк, — заметил Чавез.

— Парень, я был «ниндзей» ещё в те времена, когда это не было модным. Теперь молча принимайся за дело. Никакой улыбки, никаких шуток.

Кларку казалось, что вернулась молодость, но, хотя это ощущение было приятным, оно было бы ещё приятнее, если бы в молодости не доводилось заниматься вещами, о которых лучше не вспоминать. Зато появившееся радостное возбуждение, с которым он вёл за собой людей в бой, необмануло его. Дело было страшным, смертельно опасным, но он чувствовал себя, как рыба в воде. Ом перестал быть мистером Кларком. Он снова превратился в «Змею», в человека, шаги которого никто не слышит. Понадобилось пять минут, чтобы занять исходную позицию.

Армия Северного Вьетнама была более опасным противником. Кларк обнаружил, что все охранники собрались возле дома. Он взял у Веги ночной прицел, сосчитал их и окинул взглядом окрестности, стараясь обнаружить отошедших в сторону, но таких не оказалось.

— «Знак шестой», это «Змея». Сообщите, где находитесь.

— Мы у края леса к северу от цели.

— Включите мигалку, чтобы показать позицию.

— Включаем.

Кларк повернул голову и с помощью прибора ночного видения заметил инфракрасную мигалку на открытом пространстве, в тридцати футах от края леса.

Чавез, прислушивающийся к разговору на этом канале связи, сделал то же самое.

— Понятно, приготовьтесь. «Босс», это «Змея». Мы заняли исходную позицию к востоку от цели, там, где подъездная дорога проходит между деревьями. «Знак» расположился к северу. У нас включены две инфракрасные мигалки, отмечающие наши позиции. Сообщите, как поняли.

— Поняли вас хорошо, вы находитесь у края леса на дороге к востоку от цели, а «Знак» расположился к северу. Позиции обозначены мигалками. Продолжаем оставаться в пяти милях, — послышался голос Пи-Джи, похожий на голос компьютера.

— Понял. Начинайте двигаться к цели. Наступил момент атаки. Повторяю, двигайтесь к цели.

— Ясно, начинаем движение к цели с пулемётами наготове.

* * *

Кортес противопоставил обоих главарей картеля друг другу, хотя ни один из них не сознавал до конца почему. Накануне Кортес заверил Ла-Торре, что предателем является Эскобедо. Поэтому Ла-Торре тут же достал пистолет.

— В чём дело? — раздражённо спросил Эскобедо.

— Засада была хитрой уловкой, хефе, но я разгадал ваши намерения, — ответил Кортес.

— О чём вы говорите?

Кортес не успел произнести заранее подготовленный ответ, когда с северной стороны донеслись автоматные очереди. Первым делом он выключил в комнате свет.

Ла-Торре все ещё держал Эскобедо на мушке, поэтому Кортес кинулся к окну, чтобы посмотреть, что происходит. В следующее мгновение он понял, что сглупил, и опустился на колени, выглядывая из-за подоконника. Бетонные блоки стен. выдержат попадание автоматных пуль, мелькнуло в голове, а вот окна — нет.

Перестрелка была редкой, судя по всему, в ней участвовало всего несколько человек, так что охранники справятся с нападающими, решил Кортес. И тут же его люди вместе с телохранителями Эскобедо и Ла-Торре открыли ответный огонь.

Кортес следил за своими людьми. Они действовали, как солдаты, сразу разделившись на две огневые группы, и попеременно вели стрельбу, меняя позиции.

Да, конечно, каким бы опасным ни было нападение, они быстро ликвидируют угрозу.

Телохранители главарей картеля, как всегда, оказались храбрыми, но неуклюжими.

Двое уже лежали на земле.

Ну вот, увидел Кортес, все происходит именно так, как он ожидал. Огонь, ведущийся из леса, начал ослабевать. Наверно, какие-то бандиты, слишком поздно осознавшие, что этот орешек им не по...

Кортес ещё никогда не слышал такого ужасного рёва.

* * *

— Вижу цель, — послышалось по системе внутренней связи. Райан, смотрел в дверь с противоположной стороны. Хотя он и стоял у пулемёта, полковник Джоунс не считал его пулемётчиком, по крайней мере настоящим. У пулемёта справа, со стороны пилотского кресла, находился сержант Циммер. Они подлетали к цели на такой малой высоте, что Райан чувствовал — нет, знал, — что, протянув руку, может коснуться верхушек деревьев. Затем вертолёт развернулся. Оглушительный звук — и вибрация обрушились на Райана, а серия вспышек, слившихся в непрерывное сияние, была настолько яркой, что Джек отчётливо увидел на земле перед собой тень вертолёта.

* * *

Это походит на гигантский цилиндр жёлтого неона, мелькнуло в мозгу Кортеса. Там, где пламя касалось земли, поднималось огромное облако пыли.

Огненный цилиндр прошёлся по полю между домом и краем леса. И через несколько секунд, все прекратилось. В облаке пыли ничего не было видно, и лишь через пару секунд Кортес понял, что должен был что-то видеть, по крайней мере, вспышки автоматных очередей. И тут он заметил их, но на опушке леса, и теперь вспышек было заметно больше.

* * *

— «Босс», прекратить огонь, прекратить огонь!

— Есть, — ответил по радио полковник Джоунс. Ужасный рёв над головой прекратился. Кларк не слышал этого звука так долго. Ещё одно воспоминание из его молодости, и сейчас он звучал не менее устрашающе, чем тогда.

— Вставайте, «Знак», мы начинаем штурм, повторяю, «Змея» начинает штурм. Как слышите?

— «Знак», говорит «Шестой», прекратить огонь, прекратить огонь! — Стрельба из леса затихла. — «Змея» — штурм!

— Вперёд! — Кларк понимал, что глупо вести людей в атаку с одним бесшумным пистолетом в руке, но хороший командир сам возглавляет штурм. Они пробежали двести ярдов, отделяющих их от дома, за тридцать секунд.

— Дверь! — скомандовал Кларк Веге. Тот сбил петли очередями из АК-47, и дверь рухнула под ударом его сапога. Кларк бросился внутрь, упал на пол, откатился в сторону и увидел лишь одного охранника. Тот поднял автомат, выстрелил, но пули пролетели над головой Кларка, который не промахнулся: его первая пуля попала охраннику в лицо, а вторая, уже когда тот падал, — в грудь, В соседнее помещение вёл открытый дверной проем. Кларк дал знак Чавезу, и сержант бросил туда гранату со слезоточивым газом. Они подождали её разрыва и нырнули в комнату, снова падая на пол и откатываясь в сторону.

Там были трое. Один, с пистолетом в руке, сделал шаг в их сторону. Кларк и Чавез выстрелили почти одновременно, попав ему в грудь и голову. Второй вооружённый мужчина, стоявший на коленях у окна, попытался повернуться, но, не удержав равновесия, упал на бок. Чавез мгновенно оказался рядом, ударив прикладом ему в лицо. Кларк бросился на третьего, сбив его толчком и ударив о бетонную стену. В следующее мгновение в комнату вбежали Леон и Вега и распахнули последнюю дверь. Там было пусто.

— Здание захвачено, — крикнул Вега. — Эй, парни, я...

— Пошли! — Кларк потащил захваченного им пленника ко входу.

Чавез последовал его примеру, прикрываемый Леоном. Вега повернулся и как-то вяло пошёл следом. Они не поняли почему, пока не оказались снаружи.

Кларк успел достать рацию.

— «Босс», это «Змея». Все в порядке. Немедленно уходим.

— Леон, — пробормотал Вега. — Посмотри.

— Тони! — вскрикнул сержант. Он, единственный из группы «Флаг», тоже уцелел во время битвы за холм. Леон повернулся к Эскобедо, который не потерял сознания. — Ублюдок! — выпалил он. — Ты мёртв! — И направил на него автомат.

— Стой! — крикнул Кларк. Его команда ни к чему не привела, и все едва не кончилось смертью Эскобедо, но Кларк успел сбить Леона с ног. — Ты — солдат, чёрт возьми, изволь вести себя должным образом! Вместе с Вегой отнесите своего друга к вертолёту.

Солдаты группы «Знак» двигались по полю, осматривая охранников. Как ни странно, несколько человек были ещё живы. Это было тут же исправлено одиночными автоматными выстрелами. Капитан собрал своих людей и пересчитал.

— Отличная работа, — сказал ему Кларк. — Все здесь?

— Да.

— Хорошо. Вот и наш вертолёт.

«Пейв-лоу» появился на этот раз с запада и снова замер, не касаясь земли. Как в старые времена, подумал Кларк.

Приземлившись на грунт, вертолёт мог нарваться на мину. Здесь это маловероятно, но Пи-Джи дожил до зрелых лет и стал полковником не потому, что шёл на ненужный риск. Кларк схватил Эскобедо за руку — он успел взглянуть ему в лицо и опознать — и подтолкнул к пандусу. Один из членов экипажа встретил их у пандуса, пересчитал пассажиров, и, ещё до того как Кларк опустился на пол вместе со своим пленником, МН-531 уже поднимался в небо, направляясь на север.

Он подозвал одного из солдат, поручил ему не спускать глаз с сеньора Эскобедо, а сам прошёл вперёд.

Милосердная дева Мария, подумал Райан. Он успел насчитать восемь трупов, причём это были лишь те, что оказались недалеко от места посадки. Джек выключил электромотор пулемёта и расслабился — на этот раз по-настоящему. Он успел понять, что расслабление — вещь относительная. Когда в тебя стреляют — это всё-таки хуже, чем лететь внутри проклятого вертолёта. Поразительно, подумал он, и почувствовал, как его схватили за плечо.

— Мы захватили живыми Кортеса и Эскобедо! — прокричал ему на ухо Кларк.

— Эскобедо? А он как там оказался?

— Ты что, недоволен?

— Что мы будем с ним делать, черт побери? — спросил Джек.

— Но я ведь не мог оставить его там, правда?

— Что...

— Если хочешь, я могу поучить его летать. — И Кларк сделал жест в сторону ещё незакрытого заднего люка. — Коли ему удастся овладеть этим искусством прежде, чем он разобьётся о землю, — все хорошо...

— Ни в коем случае, я запрещаю! Это — убийство! Кларк усмехнулся.

— Этот пулемёт рядом с вами — тоже не инструмент для ведения переговоров, доктор.

— Итак, ребята, — донёсся по системе внутренней связи голос Пи-Джи ещё до того, как этот разговор зашёл слишком далеко, — ещё одна остановка — и мы отправляемся домой.

Глава 29 Развитие событий

Все началось из-за предупреждения президента. Адмирал Каттер не привык проверять, выполнены ли его распоряжения. В его морской карьере приказы были тем, что он отдавал, а другие выполняли или делали это после того, как им поручали. Он позвонил в ЦРУ, поговорил с Риттером и задал вопрос, который сам по, себе являлся оскорбительным. Каттер знал, что он уже унизил этого человека, и понимал, что продолжать унижать его дальше не слишком умно, но вдруг президент действительно прав? В этом случае требовались дополнительные действия. Риттер отреагировал как-то странно, оставив тревожное впечатление. В его голосе следовало ожидать раздражения, но оно отсутствовало. Вместо этого он отвечал подобно любому государственному служащему: да, распоряжения, разумеется, были выполнены. Риттер был холодным и бесстрастным сукиным сыном, но даже у таких людей есть предел, за которым эмоции начинают одерживать верх.

Каттер знал, что в общении с заместителем директора ЦРУ по оперативной работе он достиг этого предела и превзошёл его. В тоне Риттера не было гнева, а его следовало ожидать.

Здесь что-то не так. И тут же советник президента по национальной безопасности взял себя в руки. Здесь может быть что-то не так. Не исключено, что Риттер занимается моральными экзерсисами. А вдруг он понял, что этот способ действий является единственно правильным, и примирился с неизбежным? В конце концов, Риттеру нравилось быть заместителем директора ЦРУ. Это его талон на питание, как принято говорить среди правительственных чиновников. Даже самым высокопоставленным чиновникам требуется их должность. Даже они часто неохотно думают о том, что придётся покинуть удобный кабинет, секретаря, но больше всего должность, означавшую, несмотря на скудное жалованье, их принадлежность к числу Важных Персон. Как сказано было в каком-то фильме: оставляя правительственный пост, ты входишь в реальный мир. А в реальном мире от людей ждут, чтобы они подкрепляли делами свои доклады и оценки, полученные по результатам разведывательной деятельности. Сколько людей оставалось на государственной службе из-за безопасности, уверенности в завтрашнем дне, привилегий и изоляции от «реального» мира? Каттер не сомневался, что таких людей гораздо больше, чем тех, которые рассматривали себя, как честных слуг народа.

Но даже если есть какая-то вероятность этого, решил Каттер, нет никаких гарантий, и следует продолжить проверку. Поэтому он позвонил на базу в Херлбурт-Филд и попросил связать его с оперативным дежурным по авиакрылу специального назначения.

— Мне нужно поговорить с полковником Джоунсом.

— Полковник Джоунс отсутствует и находится вне пределов досягаемости.

— Мне нужно знать, где он.

— У меня нет таких сведений, сэр.

— Что вы хотите этим сказать, капитан?

Офицер, несущий дежурство по авиакрылу, успел смениться, и эти обязанности сейчас исполнял один из пилотов-вертолётчиков.

— Я хочу сказать, что не знаю, сэр, — ответил капитан. Ему хотелось ответить на такой глупый вопрос с большим пренебрежением, но это был специальный канал связи, и кто его знает, с кем он сейчас говорит?

— Кто может ответить на этот вопрос?

— Не знаю, сэр, но могу попытаться выяснить.

А вдруг это просто какая-то путаница? — спросил себя Каттер. Но если нет?

— Скажите, капитан, все ваши танкеры МС-130 на месте? — спросил он.

— Три «птички» отсутствуют — их куда-то послали, сэр. Куда конкретно, сказать не имею права, это секретная информация, сэр, — вернее, хочу сказать, что местонахождение наших, самолётов почти всегда является секретной информацией. К тому же к югу от нас движется этот ураган, и мы готовимся перебросить множество наших «птичек» на другие базы, если ураган изменит курс и направится в нашу сторону.

Каттер мог потребовать, чтобы ему сообщили требуемые сведения. Но при этом придётся назвать себя, и даже в этом случае молодой офицер может отказаться выполнить приказ, потому что не получил никаких указаний. Офицер знает, что его не накажут за отказ проявить инициативу и сделать что-то ему запрещённое, — по крайней мере не по телефону, защищён он или нет, Кроме того, такое требование может привлечь внимание к кое-чему нежелательному...

— Хорошо, — произнёс наконец Каттер и повесил трубку. Затем позвонил на базу Эндрюз.

* * *

Первая тревожная новость поступила от Ларсона, барражирующего на своём «Биче» над посадочной площадкой «Черты». Хуардо, все ещё чувствующий боль от раны в бедре, смотрел через борт самолёта в свои очки ночного видения.

— Эй, приятель, вижу на земле грузовики в направлении на три часа. Их там штук пятнадцать.

— Ну вот, прямо-таки великолепно, — произнёс Ларсон и включил микрофон.

— «Коготь», вызывают «Маленькие глазки», как — слышите?

— «Маленькие глазки», это «Коготь», слышу вас хорошо, — отозвался «Боевой Коготь».

— Сообщаю, что мы заметили возможное скопление противника на местности в шести километрах к юго-востоку от «Черты». Повторяю, видим внизу грузовики. Люди не замечены. Советую информировать «Черту» и «Босса» о возможном наступлении.

— Вас поняли.

— Господи, надеюсь, что сегодня они опоздают, — произнёс Ларсон по внутренней связи. — Сейчас спустимся пониже и посмотрим.

— Если ты так считаешь, приятель, то действуй.

Ларсон выдвинул закрылки и уменьшил газ до предела. Уже почти стемнело, а летать на малой высоте среди горных вершин не относилось к числу развлечений лётчика. Хуардо смотрел вниз, но кроны деревьев ограничивали обзор.

— Ничего не вижу.

— Интересно, сколько времени стоят здесь эти грузовики...

Снизу, метрах в пятистах ниже горной вершины, мелькнула яркая вспышка. За ней последовало несколько других, поменьше, похожих на искры. Ларсон снова включил микрофон.

— «Коготь», это «Маленькие глазки». По нашему мнению, ниже посадочной площадки «Черты» идёт бой.

— Понятно.

* * *

— Спасибо, принял, — ответил полковник Джоунс на информацию, переданную с МС-130. — Командир сообщает экипажу: у следующей посадочной площадки, возможно, идёт бой. Не исключено, что придётся подбирать их под вражеским огнём. — И в этот момент что-то изменилось. Вертолёт грузно осел и замедлил движение. — Бак, в чём дело?

— Значит, так, — послышался голос бортмеханика. — Думаю, у нас уменьшается давление из-за утечки воздуха, возможно, вышел из строя клапан на двигателе номер два. Уменьшается скорость Nf и скорость Ng, сэр. Немного поднимается температура Т5.

В десяти футах над головой бортмеханика лопнула пружина, и клапан открылся шире, чем следует. Из него начал сочиться воздух, предназначенный для циркуляции внутри турбины. В результате уменьшилось сгорание в двигателе, что выразилось в уменьшении Nf, или свободной скорости вращения турбины, а также в уменьшении мощности Ng от турбины, вырабатывающей газ, и, наконец, в потере объёма воздуха, результатом чего стало повышение температуры в выхлопной трубе, называемой Т5. Джоунс и Уиллис видели все это по показаниям приборов, но только сержант Циммер мог сообщить им причину. Забота о двигателях была его делом.

— Продолжай, Бак, — приказал Джоунс.

— Мы утратили двадцать шесть процентов мощности в двигателе номер два, сэр. Исправить повреждение я не могу. Вышел из строя клапан, значит, вряд ли положение ухудшится. Температура выхлопных газов должна стабилизироваться на уровне, не выходящем за пределы максимально допустимого... по-видимому. Это ещё не авария, Пи-Джи. Буду следить за происходящим.

— Ладно, — проворчал пилот. Это относилось не к Циммеру, а к клапану.

Всё-таки плохая новость. До сих пор дела шли хорошо, слишком хорошо. Подобно многим боевым ветеранам, Пол Джоунс был подозрительным человеком. Сейчас он производил в уме расчёты мощности тяги и веса. Для того чтобы заправиться и лететь обратно в Панаму, придётся перебраться через эти проклятые горы...

Однако сначала нужно подобрать солдат.

— Каково время подлёта?

— Четыре минуты, — ответил капитан Уиллис. — Увидим, перелетев через следующий хребет. Начинаем проваливаться — не удерживаем высоту, сэр.

— Да, чувствую. — Полковник Джоунс посмотрел на приборы. Двигатель номер один работал на ста четырех процентах нормальной мощности, номер два — на семидесяти трех, чуть больше. Поскольку завершить следующий этап операции они могут, несмотря на возникшие затруднения, Пи-Джи перестал пока думать о возможных последствиях. Он ввёл в автопилот новые исходные данные, требующие большей высоты. Теперь, когда нагрузка на корпус вертолёта увеличилась, а мощность несущих двигателей упала, перелетать хребты будет труднее.

— Да, там идёт настоящий бой, — через минуту заметил Джоунс. Его система ночного видения позволяла следить за событиями на земле, которые развивались весьма активно. Полковник включил радио.

— «Черта», это «Босс». Отвечайте. Молчание.

— «Черта», это «Босс». Отвечайте! Потребовалось ещё две попытки, прежде чем они услышали ответ с земли.

— «Босс», это «Черта», мы отражаем нападение.

— Понятно, «Черта». Я и сам вижу это, сынок. Вы находитесь в трех сотнях метров вниз по склону от посадочной площадки. Поднимайтесь к вершине, мы вас прикроем. Повторяю, мы вас прикроем.

— Мы ведём бой вблизи от противника, «Босс».

— Бегите. Повторяю, бегите, мы прикроем вас, — спокойно заверил командира полковник Джоунс. — Не теряйся, малыш. Такое бывало и у меня. Я знаю, что делать... Немедленно отрывайтесь от противника!

— Слушаюсь. «Черта», говорит «Шестой». Всем сейчас же прекратить огонь и отойти к посадочной площадке. Повторяю, все к посадочной площадке! — Голос капитана был отчётливо слышен внутри вертолёта.

Пи-Джи включил микрофон.

— Бак, приготовить пулемёты. Пулемётчикам занять места. Внимание, под нами свои солдаты. Повторяю, внизу свои солдаты. Будьте очень внимательны с проклятыми пулемётами!

Джоунсу отчаянно хотелось, чтобы во время полётов над Лаосом у него был хоть один такой вертолёт. «Пейв-лоу» нёс на себе титановую броню весом более тысячи фунтов, закрывающую, разумеется, двигатели, топливные баки и коробки передач. Кабина пилотов была защищена менее надёжным кевларом. Остальная часть вертолёта находилась в худшем положении — проткнуть отвёрткой алюминиевое покрытие мог даже ребёнок. Впрочем, такова жизнь, Джоунс знал это. Он кружил в тысяче футов над посадочной площадкой, в двух тысячах ярдов в стороне от неё по часовой стрелке, стараясь прочувствовать ситуацию, которая выглядела не слишком многообещающей.

— Не нравится мне это, Пи-Джи, — сообщил ему Циммер по системе внутренней связи. Сержант Бин у пулемёта, направленного в кормовой люк, разделял это чувство, но молчал. Райан, до сих пор не видевший ничего на любой из посадочных площадок, тоже не открывал рта.

— Они пошли, Бак.

— Похоже на это.

— Все, начинаю снижаться. Командир — экипажу: мы снижаемся, чтобы получше рассмотреть место посадки. Разрешаю вести ответный огонь, если в нас будут стрелять, но не открывайте огня по своей инициативе, пока не получите команды. Сообщите, как поняли.

— Циммер — понял.

— Бин — понял.

— Райан — понял. — Все равно я не вижу, куда стрелять, подумал Джек.

На самом деле ситуация была намного хуже, чем выглядела со стороны.

Нападающие боевики картеля приблизились к посадочной площадке с той стороны, откуда их не ждали. В результате они прошли через запасную площадку группы «Черта», и у солдат не хватило времени, чтобы полностью подготовиться к обороне. Хуже всего оказалось то, что среди наступающих были боевики, уцелевшие после боя с группой «Кинжал» и кое-чему уже научившиеся. Например, они поняли, что иногда безопаснее быстро переходить в атаку, чем медлить. Им было также известно про вертолёт, хотя недостаточно. Знай они о его вооружении, бой мог бы закончиться, едва начавшись, но они рассчитывали, что спасательный вертолёт не несёт никакого вооружения, потому что никогда не видели других. Как всегда случается в бою, судьба его решалась целеустремлённостью и ошибками, опытом и неподготовленностью. Группа «Черта» быстро отходила, отрываясь от противника, оставляя за собой поспешно приготовленные ловушки и противопехотные мины «клеймор», но и в этом случае понесённые потери не столько останавливали нападающих, сколько гнали их вперёд. К тому же ветераны боя за холм приобрели некоторый опыт. Теперь они разделились на три группы и начали обходить посадочную площадку, расположенную на вершине.

— Вижу мигалку, — произнёс Уиллис.

— «Черта», это «Босс». Обозначьте посадочную площадку.

— «Босс», говорит «Черта». Площадка обозначена мигалкой.

— Понятно. Заходим на посадку. Соберите своих людей на открытом месте.

Повторяю, соберите своих Людей на открытом месте, чтобы мы видели вас.

— У нас трое раненых, мы несём их. Делаем все, что в-наших силах.

— У вас тридцать секунд, — сообщил Пи-Джи.

— Будем наготове.

Как и раньше, пулемётчики слышали только половину разговора, за которым последовали указания:

— Командир обращается к экипажу. Я приказал нашим солдатам собраться на открытом месте. Как только мы сосчитаем их и разберёмся в обстановке, вы должны полить всех остальных пулемётным огнём. Если увидите кого-то, он скорее всего наш. Всех стреляющих подавляйте беспощадно. Райан, это значит — выбивайте из них последнее дерьмо.

— Понял, — ответил Джек.

— Пятнадцать секунд. Приготовиться!

Все случилось без всякого предупреждения. Никто не заметил, откуда он появился. «Пейв-лоу» спускался круто, но всё-таки не мог не пролететь над противником. Шестеро боевиков услышали его приближение и заметили чёрную массу, двигающуюся на фоне облаков.

Они мгновенно направили автоматы в небо и начали выпускать в вертолёт очередь за очередью. Пули калибра 7,62 миллиметра пробивали пол вертолёта с характерным звуком, напоминающим град, падающий на железную крышу. Каждый, кто услышал это, сразу понял, откуда исходит опасность. Тот, кто не успел сообразить, отреагировал, когда послышался крик раненого. В кого-то попала пуля.

— Пи-Джи, нас обстреливают, — сообщил Циммер по внутренней связи и, направив свой пулемёт вниз, выпустил короткую очередь. Снова корпус вертолёта завибрировал. Линия трассирующих пуль продемонстрировала всему миру, где находится «Пейв-лоу» и что это такое, и огонь с земли усилился.

— Боже мой! — Пули защёлкали по бронестеклу кабины. Они не пробивали его, но оставляли царапины и при попадании искрились подобно светлячкам. Джоунс инстинктивно бросил вертолёт вправо, уходя от вражеского огня, и левый борт повернулся к полю боя.

Райан был испуган, как никогда в жизни. Казалось, на земле мелькает сотня, две сотни, тысяча вспышек и все выстрелы нацелены прямо на него. Ему хотелось куда-то спрятаться, но Джек понимал, что самое безопасное место за тысячефунтовой пулемётной турелью. У пулемёта не было настоящего прицела. Райан посмотрел вдоль вращающихся стволов, направил их на особенно многочисленные вспышки и нажал на кнопку.

Ему показалось, что он держит в руках отбойный молоток, а грохот был таким, словно великан разрывает на куски парусину. Перед глазами Райана вырос язык пламени в шесть футов длиной и три шириной, — пламени настолько яркого, что он едва различал что-то сквозь него. Однако протянувшийся вниз компактный цилиндр из трассирующих пуль был ясно виден, и он провёл им по сверкающим на земле вспышкам автоматных очередей. Райан водил смертоносной струёй взад и вперёд, в этом ему помогали колебания корпуса вертолёта и невероятная вибрация самого пулемёта. В течение нескольких секунд линии трассирующих пуль поливали район пели. Когда он оторвал большие пальцы от кнопки, вспышек больше не было.

— Вот сукин сын, — пробормотал он себе под нос, настолько удивлённый, что даже позабыл об угрожающей опасности. Но в вертолёт стреляли из нескольких мест. Райан выбрал другую цель и принялся за дело. На этот раз он ограничивался короткими очередями, по несколько сотен выстрелов. Тут вертолёт развернулся, и цели исчезли.

Джоунс и Уиллис, сидящие в кабине, поглядывали на приборы. Было очевидно, что многочисленные попадания не нанесли серьёзного ущерба машине. Системы управления, также защищённые броней, двигатели, коробки передач, топливные баки — всё это было недоступно для автоматных пуль. По крайней мере, таковы были расчёты проектировщиков.

— У нас есть раненые, — доложил Циммер. — Нужно бы закончить с этим побыстрее, Пи-Джи.

— Знаю, Бак, — отозвался полковник. Он снова развернул вертолёт, заходя теперь слева. — «Черта», это «Босс», начинаем новую попытку. — Даже в голосе полковника больше не было ледяного спокойствия. Боевые действия не изменились, зато он постарел.

— Они приближаются. Быстрее, мистер! Мы все здесь, мы все здесь!

— Ещё двадцать секунд, сынок. Командир — команде: возвращаемся через двадцать секунд.

Вертолёт словно замер в воздухе, развернулся, внезапно прекратив величественное скольжение. Джоунс надеялся, что противник на земле окажется не готовым к этому манёвру. Он повернул ручку управления, увеличил обороты до предела и опустил нос, ныряя в сторону посадочной площадки. Снизившись на двести метров, полковник рванул на себя ручку управления, уменьшил скорость снижения и поднял нос вертолёта. Это был его обычный манёвр, отработанный до полного совершенства. «Пейв-лоу» сбросил скорость движения точно в нужном месте — и грузно упал вниз из-за утерянной мощности второго двигателя. Джоунс весь сжался при ударе, словно ожидал взрыва мины, но этого не произошло.

Казалось, время остановилось. Именно так происходит с людьми, когда тела переполняются адреналином и события начинают совершаться в ином, своём собственном темпе. Райан думал, что способен видеть проносящиеся над головой лопасти ротора. Ему хотелось оглянуться назад, хотелось увидеть, успели ли солдаты подняться внутрь вертолёта, однако он нёс ответственность за происходящее перед левой дверцей, куда смотрело дуло пулемёта. И тут он осознал, что нет смысла экономить боеприпасы. Едва Райан убедился, что перед ним нет своих, он нажал на кнопку ведения огня и начал поливать очередями край леса на высоте фута над землёй. Циммер сделал то же самое с противоположной стороны.

Кларк смотрел в кормовой люк. Бин стоял у своего пулемёта, однако не мог стрелять. Именно здесь находились свои. И вот, наконец, показались солдаты, передвигая ногами, как при беге, но медленно-медленно, словно при телевизионном повторе. И тут из леса полетели пули.

Райан был изумлён, что кто-то остался ещё жив в том месте, которое он только что поливал смертоносными очередями, но там были люди, и они обстреливали вертолёт. Мелькнули искры — в раму двери попала пуля, и он понял, что стреляют в него. Джек не сжался от испуга. Прятаться было некуда, и он понимал, что в борт пуль попадает куда больше. Он поднял на мгновение голову, заметил, откуда ведётся стрельба, прицелился и открыл огонь. Казалось, отдача сдвинет вертолёт. Раскалённые газы, вылетающие из шести стволов, пробили туннель в облаке пыли, поднятом вращающимся ротором, однако из леса все ещё летели пули и там мелькали вспышки автоматных очередей.

Кларк слышал крики внутри и снаружи, доносящиеся сквозь низкий рёв пулемётов. Он чувствовал, как пули ударяют в обшивку, и вдруг увидел, что двое солдат упали у самого хвостового винта, тогда как остальные вбегают внутрь вертолёта — Проклятье! — Он встал и вместе с Чавезом и Вегой выскочил наружу, поднял одного из упавших солдат и потащил к пандусу. Чавез и Вега подхватили второго.

Пули взбивали пыль у ног. Вега упал в пяти футах от вертолёта вместе с раненым солдатом. Кларк передал своего бойца в руки, уже протянутые навстречу, и повернулся, чтобы оказать помощь. Сначала он поднял лежащего солдата, затем наклонился к Веге и увидел, что Чавез старается поднять его. Кларк схватил сержанта за плечи и потащил, упав на самый край пандуса. Динг забросил внутрь ноги Осо и успел схватиться за основание пулемётной турели. Вертолёт оторвался от земли и начал подниматься. Автоматные пули летели теперь у открытого люка, но перед Бином открылось огневое пространство, и его пулемёт загрохотал, поливая огнём край леса.

Подъем шёл медленно. Сейчас на борту вертолёта находилось несколько тонн дополнительного груза, высота местности превышала пять тысяч футов над уровнем моря, приходилось лететь на сниженной мощности двигателей. Джоунс, сидящий в кресле первого пилота, проклинал неуклюжую машину. «Пейв-лоу» поднимался фут за футом, все ещё под непрерывным огнём.

Боевики противника, наступавшие на группу «Черта», пришли в ярость, видя, что люди, которых они собирались убить, ускользают от них, и выбежали на открытое место, пытаясь предотвратить это. Они смотрели на вертолёт, как на фантастическое чудовище, лишившее их победы, а погибших товарищей — жизни, и решили не допустить этого. Свыше сотни автоматов нацелилось на вертолёт.

Райан почувствовал, как рядом просвистело несколько пуль, — они влетали прямо в открытую дверь, нацеленные в него и в пулемёт. Он больше не испытывал страха. Вспышки автоматных очередей стали для него целями, и он вёл по ним ответный огонь. Джек выбирал цели одну за другой, быстро прикасался к кнопке стрельбы и тут же снова прицеливался. Безопасность — или то, что от неё осталось, — заключалась в том, насколько успешно ему удастся устранить угрозу.

Бежать было некуда, и Райан понимал, что способность отвечать огнём на огонь являлась роскошью, к которой стремился каждый из тех, кто находился на борту вертолёта, но только трое имели такую возможность. Он их не подведёт. Джек переводил стволы пулемёта слева направо и обратно, выпуская секундные очереди, казалось, длящиеся часами, и ему мерещилось, что он слышит каждую пулю, выплюнутую его пулемётом. В голову что-то ударило и отбросило её назад, однако он снова наклонился вперёд и нажал на кнопку ведения огня, поливая местность внизу сплошным ливнем свинца. Внезапно Райан заметил, что цель исчезает под ним, и ему пришлось опустить вниз стволы пулемёта. Наступило мгновение, когда Джеку показалось, что это цель ускользает от него, а не вертолёт уходит в небо.

И тут же к нему вернулось сознание. Он попытался оторвать руки от пулемёта и сделать шаг назад, но не смог и только усилием воли заставил пальцы разжаться.

Райан выпрямился, и руки его бессильно упали вдоль бёдер. Он потряс головой.

Грохот пулемёта оглушил его, и понадобилось несколько секунд, чтобы различить стоны раненых. Он огляделся по сторонам и увидел серое облако, едко пахнущее порохом и уже исчезающее от усиливающеюся воздушного потока. Райан все ещё плохо видел из-за ослепительных вспышек пулемётных очередей, и колени его начали подгибаться от огромного напряжения и внезапно навалившейся усталости.

Ему хотелось опуститься на металлический пол, заснуть и проснуться где-то в другом месте.

Один из кричавших лежал совсем рядом. Это был Циммер. Он перекатывался с боку на бок, схватившись руками за грудь. Райан наклонился, чтобы посмотреть, куда ранен сержант.

Три пули пробили ему грудь. Он дышал кровью, выбрасываемой из носа и рта.

Ещё одна пуля раздробила ему правое плечо, но жизни угрожали ранения лёгких.

Райан понял, что сержант истекает кровью. Есть ли здесь санитар? А вдруг что-то можно сделать?

— Говорит Райан, — произнёс он по системе внутренней связи. — Сержант Циммер тяжело ранен.

— Бак! — тут же послышался голос полковника Джоунса. — Бак, что с тобой?

Циммер попытался поднять голову, но не смог. Он крикнул что-то, но Райан его не понял. Тогда Джек закричал изо всех сил, обращаясь ко всем остальным, к тем, кто словно не замечал и не проявлял интереса к случившемуся:

— Врача! Санитара! — требовал он, не зная, кто выполняет в армии эти обязанности. Кларк услышал крики и направился к ним.

— Успокойся, Циммер, всё будет в порядке. — Райан старался успокоить раненого сержанта. Из своего недолгого пребывания в корпусе морской пехоты он помнил, как важно сохранить у раненых желание жить. — Мы вылечим тебя, сержант, всё будет хорошо. Только потерпи, я знаю, тебе больно, но потерпи, и ты выздоровеешь.

Через мгновение рядом был Кларк. Не обращая внимания на крики боли, он сорвал с бортмеханика защитную куртку. Для Кларка все это слишком походило на прошедшие годы и полузабытые переживания. Он каким-то образом забыл, насколько пугающе, насколько ужасно происходящее, а поскольку приходил в себя гораздо быстрее многих, его едва не охватил страх от беспомощности перед вражеским огнём и его последствиями. А сейчас Кларк испытывал беспомощность, понимая, что положение безвыходно, — это было ясно при первом же взгляде на раны. Он посмотрел на Райана и покачал головой.

— Мои дети! — простонал Циммер. У сержанта было ради чего жить, но одного желания оказалось недостаточно.

— Расскажи мне о своих детях, — наклонился к нему Райан. — Поговори о детях.

— Семь! У меня семеро детей — нет, я не могу умереть! Дети — я нужен своим детям!

— Потерпи, сержант, мы спасём тебя. Всё пройдёт, — произнёс Райан. На глазах у него выступили слезы — он обманывал умирающего.

— Я нужен детям, — еле слышно прошептал Циммер. Кровь наполняла его лёгкие и горло.

Райан взглянул на Кларка, надеясь, что тот сумеет как-то утешить сержанта, вселить в него надежду, но Кларк только посмотрел на Джека немигающим взглядом.

Тогда Райан снова наклонился к Циммеру и взял его за левую руку.

— У тебя их семеро? — спросил он.

— Без меня им не обойтись, — простонал Циммер, понимая теперь, что не вернётся домой, не увидит, как растут, как становятся взрослыми его дети, как у них появятся свои семьи и свои дети, не сможет помогать им и защищать. Он не смог сделать то, что обязан делать отец.

— Так вот, Циммер, сейчас я скажу тебе о твоих детях то, чего ты не знаешь, — произнёс Райан, обращаясь к умирающему.

— Да? Что? — На лице сержанта отразилось недоумение. Он взглянул на Райана, ожидая получить ответ ну самый главный вопрос жизни. Джек не мог ответить на этот вопрос, однако сказал Циммеру о другом, не менее важном.

— Все твои дети поступят в колледж, дружище. — Райан сжал его руку. — Даю тебе слово, Циммер, все твои дети поступят в колледж. Я позабочусь о них. Клянусь тебе перед Богом.

Лицо сержанта просветлело при этих словах, но, прежде чем Райан сумел понять, какие эмоции оно отражает, снова изменилось и на этот раз окончательно, выражая бесстрастие смерти. Райан нажал на кнопку микрофона.

— Циммер умер, полковник.

— Ясно, — услышал он в ответ, и его охватило негодование от холодного и равнодушного ответа. Райан не знал, что в это мгновение Джоунса охватила паника: Боже мой, о Боже мой, что я скажу Кэрол и детям?

Джек осторожно поднял голову Циммера со своих коленей и опустил на металлический пол вертолёта. Кларк могучими руками обнял его за плечи.

— Я исполню все, что обещал, — произнёс Джек, едва сдерживая рыдания. — Это не было ложью. Я не оставлю его детей!

— Да, я знаю. И он понял это. Понял и умер спокойным.

— Ты уверен? — По щекам Джека текли слезы, и ему трудно было повторить этот самый важный сейчас вопрос:

— Ты действительно уверен?

— Он слышал тебя, Джек, и поверил. Ты поступил правильно, Джек, удивительно правильно. — Кларк прижал к себе Райана, как мужчины прижимают к себе только своих жён, детей и тех, вместе с кем они смотрели в лицо смерти.

Полковник Джоунс усилием воли отогнал от себя чувство утраты.

Сейчас не время, сейчас нужно выполнять операцию. Бак поймёт его. А горе... Джоунс решил, что его черёд наступит позже.

* * *

Реактивный самолёт Каттера совершил посадку на аэродроме Херлбурт-Филд уже после того, как стемнело. Его встретили в машине и отвезли к оперативному дежурному по авиакрылу. Адмирал прибыл совершенно неожиданно и вошёл в дежурку подобно злому духу.

— Кто здесь главный, черт побери?

Сержант, сидящий за письменным столом, тут же узнал в нём советника президента по национальной безопасности — он видел Каттера по телевидению.

— Проходите в эту дверь, сэр.

Каттер увидел там молодого капитана, дремавшего во вращающемся кресле.

Услышав звук открывающейся двери, двадцатидевятилетний офицер вскочил и от неожиданности потерял равновесие.

— Я хочу знать, где полковник Джоунс, — тихо произнёс вице-адмирал Каттер.

— Сэр, я не имею права говорить кому-нибудь...

— Да вы знаете, кто я, чёрт возьми?

— Так точно, сэр.

— И вы хотите отказать мне, капитан?

— Сэр, я выполняю приказ.

— Капитан, я отменяю все ваши приказы. А теперь отвечайте на мой вопрос немедленно! — Голос Катера зазвучал на несколько децибелов громче.

— Сэр, я не знаю, где...

— Тогда найдите того, кто знает, и сделайте это побыстрей!

К этому времени капитан изрядно перепугался и потому избрал путь наименьшего сопротивления. Он вызвал майора, который проживал на базе и прибыл в дежурку меньше чем через восемь минут.

— Какого черта меня вызвали? — проворчал он в дверях.

— Это я распорядился, майор, — сообщил ему Каттер. — Мне нужно знать, где полковник Джоунс Ведь он командует вашим подразделением?

— Так точно, сэр. — Какого черта он хочет? — подумал майор.

— И вы утверждаете, что офицеры этого подразделения не знают, где находится их командир? — Каттер не понимал, почему его появление не вызвало немедленного повиновения, и потому отвлёкся от первоначальной задачи.

— Сэр, в частях специального назначения мы...

— У вас здесь какой-то лагерь бойскаутов или воинская часть?! — выкрикнул адмирал.

— Это воинская часть, сэр, — ответил майор. — Полковник Джоунс выполняет задание. Я получил приказ, сэр, не обсуждать это задание или место, где находится полковник, ни с кем, за исключением людей, обладающих специальным разрешением, а вы не включены в этот список, сэр. Таков приказ, адмирал.

Каттер был поражён и рассердился ещё больше.

— Разве вам не известно, какую должность я занимаю и кому подчиняюсь?

Вот уже больше десяти лет младшие офицеры не осмеливались так разговаривать с ним. Карьеру последнего смельчака Каттер сломал, как спичку.

— Сэр, у меня письменный приказ Между прочим, президент тоже не включён в список лиц, обладающих допуском, сэр, — произнёс майор, стоя по стойке смирно.

Проклятый водоплавающий осмелился назвать военно-воздушные силы Соединённых Штатов лагерем бойскаутов! Да я в гробу тебя видел — тебя и лошадь, на которой ты приехал, сэр адмирал, было отчётливо видно по выражению его лица

Каттеру пришлось взять себя в руки, смягчить голос, подавить эмоции. Этим наглым молокососом он займётся потом, а сейчас нужно получить сведения. Поэтому адмирал обратился к майору с извинением, как мужчина к мужчине — Прошу извинить меня, майор, за несдержанность. Порученный мне вопрос исключительной важности, я даже не могу сказать вам, насколько он важен. Возникла ситуация, при которой речь идёт о жизни и смерти. Не исключено, что ваш полковник Джоунс находится в положении, где ему необходима помощь. Возможно, что операция терпит неудачу, и мне действительно нужно знать, где он. Ваша преданность командиру похвальна, а исполнение обязанностей является образцовым, но офицеры должны руководствоваться создавшимися обстоятельствами. Сейчас вам придётся принять решение, майор. Ещё раз повторяю, эти сведения мне совершенно необходимы — причём как можно быстрее.

Разум победил там, где угрозы потерпели неудачу.

— Адмирал, полковник вылетел обратно в Панаму вместе с одним из наших МС-130 Цель мне неизвестна, и я не знаю подробностей. Это — нормальное явление при проведении специальных операций, сэр. Практически все, чем мы занимаемся, хранится в тайне от остальных служащих авиакрыла — ознакомлены лишь те, кто принимает участие в данной операции. А в этом случае секретность соблюдается ещё строже. Я сказал вам, сэр, все, что мне известно.

— Куда они вылетели?

— Хауэрд, сэр.

— Хорошо. Как связаться с ними?

— Сэр, они могут вызвать нас, однако мы вызвать их не можем.

— Но это невероятно! — запротестовал Каттер.

— Нет, адмирал, такое случается у нас сплошь и рядом. Вместе с вертолётом вылетел МС-130, и они составили самостоятельную, полностью автономную единицу. На борту «Геркулеса» находятся техники, обеспечивающие уход за механизмами и их ремонт, так что необходимость связи с базой отсутствует. В случае крайней нужды — скажем, несчастье в семье кого-то из личного состава группы — мы можем попытаться установить связь через оперативный отдел базы Хауэрд, но в данном случае нам ещё не приходилось прибегать к этому. Если хотите, сэр, я постараюсь установить радиоканал, однако для этого может потребоваться несколько часов.

— Спасибо, но через несколько часов я буду уже в Панаме.

— В том районе объявлена угроза урагана, — предупредил майор.

— Ничего страшного. — Каттер вышел изпомещения и направился к автомобилю.

Его самолёт уже заправился и через десять минут взлетел.

* * *

Выбранный Джоунсом курс — он летел на северо-восток вдоль огромной долины в гигантской горной системе Андов, протянувшихся по всей Колумбии, — был сейчас менее сложным, и полет проходил достаточно гладко, но полковнику приходилось думать о трех проблемах, которые скоро придётся преодолеть. Во-первых, вертолёт не обладал достаточной мощностью, чтобы перелететь через горы, расположенные на западе, при том полётном весе, который он теперь приобрёл. Во-вторых, меньше чем через час ему предстоит дозаправка. В-третьих, погода в районе, который придётся пересечь, быстро ухудшалась.

— «Босс», это «Коготь». Как слышите?

— Слышу хорошо, «Коготь».

— Когда предполагаете заправляться, сэр? — спросила капитан Монтань.

— Сначала хочу поближе подлететь к берегу и, если сожгу побольше топлива, направлюсь для заправки на запад.

— Понятно, однако хочу предупредить вас, что начинаем обнаруживать лучи радиолокаторов, — возможно обнаружение. Правда, это радары пунктов контроля за полётами, но моя «птичка» слишком велика, и её могут увидеть по отражению лучей от обшивки корпуса, сэр.

Проклятье! Джоунс почему-то забыл об этом.

— У нас возникает проблема, — обратился Пи-Джи к Уиллису.

— Да. В двадцати минутах полёта находится перевал, через который мы, возможно, сумеем перелететь.

— Какова высота?

— На карте даётся восемь тысяч сто. Дальше есть место гораздо ниже, но теперь, когда возникла опасность обнаружения... да и погода. Не знаю, полковник.

— Сейчас увидим, насколько высоко можем подняться, — заметил Джоунс. На протяжении последнего получаса он старался не форсировать двигатели, однако теперь наступил решающий момент. Пи-Джи повернул до предела ручку мощности, наблюдая за показаниями приборов двигателя номер два. Стрелка не достигла на этот раз даже семидесяти процентов.

— Утечка увеличилась, полковник, — сообщил Уиллис.

— Да, вижу. — Они старались получить от ротора максимальную силу тяги, но не знали того, что и ротор получил повреждение и не мог развить эту силу.

«Пейвлоу», напрягаясь изо всех сил, поднимался вверх, достиг высоты в семь тысяч семьсот футов, прекратил подъем и затем начал опускаться, отдавая каждый фут в тяжёлой борьбе, но постепенно теряя высоту.

— Может быть, если сожжём побольше топлива... — высказал надежду Уиллис.

— Не рассчитывайте на это. — Пи-Джи включил микрофон. — «Коготь», говорит «Босс». Мы не сможем перелететь через горы.

— Тогда мы прилетим к вам.

— Нет. Заправляться нужно ближе к побережью.

— «Босс», это «Маленькие глазки». Я слышал о ваших затруднениях. Каким топливом вы пользуетесь? — спросил Ларсон. В соответствии с планом с момента эвакуации последней группы он летел недалеко от вертолёта.

— Слушай, сынок, сейчас я готов жечь в своих турбинах даже мочу — если её много.

— Можете долететь до побережья?

— Сможем. На пределе, но, думаю, сумеем дотянуть.

— Могу направить вас на аэродром в один-ноль-ноль милях от побережья. Там сколько угодно авиабензина. Кроме того, у меня в самолёте раненый — у него открылась рана, кровоточит, и он нуждается в помощи.

Джоунс и Уиллис взглянули друг на друга.

— Где этот аэродром?

— При сохранении скорости — минутах в сорока. Называется Эль-Пиндо. Маленький аэродром для частных самолётов. В ночное время он, по-видимому, пуст. Там у них подземный резервуар на десять тысяч галлонов. Это концессия фирмы «Шелл». Я бывал там много раз.

— На какой высоте расположен аэродром?

— Меньше пятисот футов — хороший густой воздух для вашего ротора, полковник.

— Нужно попробовать, — согласился Уиллис.

— «Коготь», вы слышали это? — спросил Джоунс.

— Да.

— Мы намерены попытаться. Летите на запад. Оставайтесь в радиусе радиосвязи, но постарайтесь избежать радиолокационного обнаружения.

— Ясно, летим на запад, — ответила Монтань. Райан сидел сейчас у своего пулемёта. В вертолёте находились восемь раненых, но ими занимались два санитара, и помощь Райана была не нужна. Кларк опустился рядом.

— Что будем делать с Кортесом и Эскобедо?

— Кортес нам нужен, а что делать со вторым — не знаю. Как мы сумеем объяснить его похищение?

— Ты что, собираешься подвергнуть его суду? — спросил Кларк.

Его голос был едва слышен сквозь рёв двигателей и вой ветра.

— Любой другой шаг явится заранее обдуманным убийством. Не забудь, он у нас в плену, а ликвидация пленника — убийство.

Опять юридические тонкости, подумал Кларк. И всё-таки он понимал, что Райан прав. Нельзя убивать пленных, это противоречит правилам.

— Значит, отправим его назад?

— Тогда вся операция будет раскрыта, — ответил Райан. Он знал, что нельзя говорить об этом так громко. Следовало бы обдумать, спокойно и хладнокровно принять решение, однако окружение, в котором он находился, и события, происшедшие за ночь, измучили его. — Я не знаю, что предпринять.

— А куда мы сейчас летим? То есть я хочу сказать, куда летит вертолёт?

— Не имею представления. — Райан включил микрофон и задал тот же вопрос. Ответ изумил его, и он передал Кларку слова Джоунса.

— Слушай, Джек, положись на нас. У меня появилась мысль. Когда вертолёт совершит посадку, я заберу его. Мы с Ларсоном уладим эту часть операции. Я уже понял, как сделать это.

— Но...

— Вряд ли ты захочешь узнать подробности, верно?

— Только убивать его нельзя!

— Не беспокойся, я не сделаю этого, — ответил Кларк. Райан не знал, как истолковать его ответ. Но предложение Кларка позволяло выйти из затруднительного положения, и он согласился.

* * *

Первым совершил посадку Ларсон. Аэродром освещался плохо, всего несколькими фонарями, но Ларсону удалось совершить посадку, и он, мигая бортовыми огнями, вырулил к месту заправки. Он даже не успел остановиться, когда в пятидесяти ярдах приземлился вертолёт.

Ларсон был поражён, когда в свете тусклых синих ламп увидел, что обшивка вертолёта изрешечена пулевыми отверстиями. К нему подбежал человек в лётном комбинезоне. Ларсон встретил его и отвёл к месту, где находился заправочный шланг — длинный, диаметром в дюйм, используемый для заправки частных самолётов.

Энергопитание насосов было отключено, но Ларсон знал, где находится рубильник, достал пистолет и начал стрелять в замок. Ему никогда раньше не доводилось делать подобного, он только видел, как делают это в кино, но пять пуль сбили замок с деревянной двери. Через минуту сержант Бин сунул шланг в первый из наружных баков. В это мгновение появился Кларк с Эскобедо. Пока сотрудники ЦРУ совещались, солдат держал дуло автомата у головы Эскобедо.

— Мы возвращаемся обратно, — сказал Кларк, обращаясь к лётчику.

— Что?! — Ларсон повернулся и увидел, как двое солдат помогли Хуардо выйти из кабины «Бичкрафта» и повели к вертолёту.

— Нужно доставить нашего друга в Медельин. Правда, сначала мы кое-что предпримем...

— Просто великолепно, — покачал головой Ларсон. Он подошёл к самолёту и поднялся на крыло, чтобы открыть крышку топливных баков. Ему пришлось ждать пятнадцать минут — обычно баки вертолёта заправлялись через шланг намного большего диаметра. Когда один из членов экипажа вертолёта принёс обратно шланг, ротор снова начал вращаться, и вскоре винтокрылая машина скрылась в ночной мгле. На севере сверкали молнии, и Ларсон был рад, что ему не нужно лететь туда. Он поручил Кларку заняться топливом, а сам подошёл к телефону, чтобы позвонить. Самое забавное было то, что он в результате неплохо заработает.

Правда, в том, что произошло на протяжении прошлого месяца, не было ничего забавного.

* * *

— Ну теперь все в порядке, — произнёс Пи-Джи по системе внутренней связи.

— Это была последняя заправочная станция, и мы летим домой.

— Двигатели перегреваются, — предупредил его Уиллис. Турбины Т-64 СЕ-7 рассчитаны на авиационный керосин, а не на более капризное и взрывоопасное высокооктановое топливо, которым пользуются маленькие частные самолёты.

Технические правила допускали использование такого горючего в течение тридцати часов, по истечении которых турбины полностью выходят из строя, однако в них ничего не говорилось относительно лопнувших пружин клапанов и снижения воздушного давления Р3 — Похоже, мы сумеем их как следует охладить, — заметил полковник, кивая в сторону клубящихся перед ними облаков.

— Считаете, что конструктивное мышление поможет, полковник? — поинтересовался Уиллис, стараясь говорить как можно спокойнее. Впереди была не гроза, нет, между вертолётом и Панамой двигался ураган. Откровенно говоря, это пугало капитана больше, чем пули. От урагана невозможно отстреливаться.

— «Коготь», говорит «Босс», как слышите? — произнёс Джоунс, вызывая МС-130.

— Слышу вас хорошо, «Босс».

— Как там с погодой?

— Плохо, сэр. Советую лететь на запад, найти место, где сможете пересечь горный хребет, и попытаться зайти с Тихого океана.

Уиллис окинул взглядом приборный дисплей и покачал головой.

— «Коготь», мы только что заправились, и наш полётный вес увеличился на пять тысяч фунтов. Мы... похоже, нужно придумать что-то другое.

— Сэр, ураган перемещается на запад со скоростью в пятнадцать узлов, а при полёте по вашему теперешнему курсу вы попадаете в правый нижний квадрат.

Ясно, подумал Пи-Джи, придётся всё время преодолевать встречный ветер ураганной силы.

— Сообщите вашу оценку.

— Оцениваем порывы ветра по вашему курсу полёта в Панаму в семь-ноль узлов.

— Вот это да' — не удержался Уиллис. — Можем дотянуть домой, а можем и не дотянуть. Второе более вероятно.

Джоунс кивнул. Встречный ветер будет тяжёлым испытанием, а сопровождающий его дождь резко ухудшит работу двигателей. В результате реальная дальность полёта уменьшится вдвое, даже больше.. Заправиться при урагане невозможно...

Самым правильным было бы совершить где-то посадку и переждать, но он не мог пойти на это... Джоунс снова включил канал радиосвязи.

— «Коготь», это «Босс». Направляемся на запасную посадочную площадку.

— Вы сошли с ума! — послышался голос Франси Монтань.

— Я бы не советовал, сэр, — заметил Уиллис.

— Отлично. Когда-нибудь дадите показания по этому поводу. Расстояние всего сто миль, и, если потерпим неудачу, воспользуемся ветром, чтобы увеличить свою скорость. «Коготь», мне нужны координаты запасной площадки.

— Сумасшедший, — выдохнула про себя Монтань и повернулась к связистам, — Вызовите «Панаш». Мне нужны его координаты, и как можно скорее.

* * *

Мюррей не испытывал никакой радости. Правда, Уэгенер сказал ему, что «Адель» не является по-настоящему грозным ураганом, но всё-таки Мюррей видел перед собой зрелище, которого никак не ожидал. Высота волн достигала сорока футов, и «Панаш», когда-то показавшийся ему у причала непоколебимым стальным утёсом, теперь больше походил на игрушечный кораблик в ванне. Низко за ухом у сотрудника ФБР был прикреплён скополаминовый пластырь для предупреждения морской болезни, однако в данный момент его влияние на самочувствие Мюррея казалось явно недостаточном. Уэгенер сидел в своём кресле на мостике и курил трубку, напоминая старого моряка, тогда как Мюррей судорожно вцепился в поручень над головой и походил на циркового артиста на раскачивающейся трапеции.

Корабль не находился теперь в расчётной точке. Уэгенер объяснил гостю, что им надлежало быть в постоянно перемещающемся небольшой секторе — он назвал его «оком» урагана, — и Мюррей испытывал чувство благодарности за то, что высота волн здесь начала уменьшаться. Он пробрался к двери и посмотрел на громоздящиеся облака.

— «Панаш», это «Коготь», как слышите меня, — донеслось из громкоговорителя. Уэгенер поднялся и взял микрофон.

— «Коготь», говорит «Панаш». Слышимость слабая, но мы вас понимаем.

Говорите.

— Сообщите, где находитесь.

Уэгенер продиктовал лётчику — судя по голосу, женщине — координаты корабля. Боже мой, теперь их можно найти повсюду, подумал он.

— «Босс» летит к вам.

— Понял вас. Сообщите «Боссу», что условия для приёма и посадки хуже минимально допустимых. Повторяю, условия плохие.

— Ясно, ждите ответа, — послышался снова через пару минут женский голос. — «Панаш», говорит «Коготь». «Босс» передаёт, что хочет попробовать.

— Согласен, уж попытаться-то стоит. Сообщите предполагаемое время подлёта.

— Примерно шесть-ноль минут.

— Понял вас, будем наготове. Держите нас в курсе дела. Конец. — Уэгенер взглянул на мостик. — Мисс Уолтерс, принимаю командование. Вызовите ко мне старшин Орезу и Райли.

— Капитан принял командование, — произнесла младший лейтенант Уолтерс. Она испытывала разочарование. Вот стоит она в центре тропического урагана, наслаждаясь самыми радостными в своей молодой жизни переживаниями. Она даже не испытывала приступов морской болезни, хотя многих укачало. Ну почему бы шкиперу не дать ей довести вахту до конца?

— Лево руля, — скомандовал Уэгенер. — Курс три-три-пять. Обе машины две трети вперёд.

— Лево руля, перехожу на курс три-три-пять. — Рулевой повернул штурвал, затем протянул руку к машинному телеграфу. — Две трети, сэр.

— Хорошо. Как чувствуете себя, Обрески? — спросил капитан.

— Как на качелях, .вот только не знаю, когда это кончится, сэр. — Юный матрос ухмыльнулся, но не оторвал взгляда от компаса.

— Я доволен вами. Но когда устанете, скажите.

— Слушаюсь, сэр.

Минуту спустя на мостике появились Ореза и Райли.

— В чём дело? — спросил первый.

— Через тридцать минут готовимся к приёму вертолёта, — сообщил им капитан.

— Черт побери! — воскликнул Райли. — Извини меня, Рэд, но... вот чертовщина!

— О'кей, главный старшина, теперь вы облегчили свою душу, я рассчитываю, вы примете все меры для выполнения своих обязанностей, — сурово произнёс Уэгенер. Райли воспринял упрёк, как и полагается профессионалу.

— Извините, капитан, приложу все силы. Может быть, помощник займёт место на вышке?

Уэгенер кивнул. Помощник капитана лучше всех сможет руководить совместными действиями с вышки контроля лётных операций.

— Вызовите его.

Райли ушёл, и Уэгенер повернулся к своему старшине-рулевому.

— Португалец, займёшь место рулевого, когда перейдём к «отелю Корпин». Я уже принял командование.

— Это совсем не «отель Корпин», сэр.

— Именно поэтому я хочу, чтобы ты стоял у штурвала. Сменишь Обрески через полчаса и прочувствуешь движение корабля. Нужно предоставить самые благоприятные условия.

— Боже милосердный! — Ореза выглянул в иллюминатор. — Положись на меня, Рэд.

* * *

Джоунс летел на небольшой высоте, всего пятьсот футов от поверхности. Он отключил автопилот, больше полагаясь теперь на свой опыт и инстинкт, передал управление дроссельными клапанами Уиллису и обратил самое пристальное внимание на приборы. Через мгновение вертолёт оказался внутри урагана. Только что он летел в чистом воздухе, и тут же по обшивке забарабанил дождь.

— А ведь совсем не так уж плохо, — выдал Джоунс невероятную ложь по внутренней связи.

— Нам даже платят за такие полёты, — произнёс Уиллис с непроницаемым лицом, скрывая иронию.

Пи-Джи окинул взглядом навигационный дисплей. Ветер сейчас дул с северо-запада, несколько тормозя движение вертолёта, но скоро это изменится. Он пробежал глазами указатель воздушной скорости и другой указатель, действующий от доплеровского радиолокатора, направленного на землю. Спутниковая и инерционная навигационные системы передавали на дисплей местоположение вертолёта и куда он направлялся — красная точка на экране. На другом экране демонстрировались результаты действия радиолокационной системы, которая направляла своё излучение перед вертолётом, оценивая интенсивность урагана, причём худшие его участки обозначались красным. Джоунс попытается облететь их, но и жёлтые участки были достаточно неприятными, а пролетать через них приходилось.

— Смотрите! — крикнул Уиллис. Оба пилота схватились за ручку управления шагом и дросселем и увеличили мощность до предела. Вертолёт попал в нисходящий поток воздуха. Две пары глаз не отрываясь смотрели на прибор, указывающий изменение вертикальной скорости в футах за минуту. На мгновение скорость достигла тысячи в минуту — меньше тридцати секунд оставалось до гибели вертолёта, летящего на высоте в пятьсот футов. Однако местные воздушные потоки обладают малой мощностью. Вертолёт прекратил снижение на высоте двухсот футов и начал медленно карабкаться вверх. Пи-Джи пришёл к выводу, что безопасной крейсерской высотой будет семьсот футов вместо пятисот.

— Едва, — произнёс он одно-единственное слово. Уиллис что-то пробормотал вместо ответа. За их спинами все были пристёгнуты к полу. Райан сделал это с самого начала и держался мёртвой хваткой за турель пулемёта, словно надеясь таким образом на спасение. Через открытую дверцу он глядел наружу, фактически в пустоту. Там виднелась только серая мгла, рассекаемая иногда вспышками молний.

Вертолёт бросало вверх и вниз, швыряло подобно детскому бумажному змею, кувыркающемуся в потоках воздуха, хотя он в отличие от змея весил сорок тысяч фунтов. Однако здесь Райан был бессилен. Его судьба находилась в руках других людей, и его знания, его опыт не имели ни малейшего значения. Даже после приступа рвоты ему не стало лучше, хотя и он, и все остальные уже не могли удержаться от этого. Ему просто хотелось, чтобы всё кончилось как можно быстрее, и лишь рассудок говорил, что совсем не безразлично, каким будет конец.

Рывки и броски продолжались, однако по мере проникновения вертолёта внутрь урагана направление ветра менялось. Он дул с северо-востока, но быстро переходил по направлению против часовой стрелки и скоро был с левой стороны вертолёта. Это увеличивало скорость полёта. При воздушной скорости в сто пятьдесят узлов они набрали теперь скорость по отношению к земной поверхности в сто девяносто и продолжали ускоряться.

— Это будет чудесно для экономии топлива, — заметил Джоунс.

— Пятьдесят миль, — ответил Уиллис.

— «Босс», это «Коготь», как слышите?

— Слышу вас хорошо, мы сейчас на расстоянии в пять-ноль миль от запасной площадки. Полет несколько тряский...

Да уж, тряский, врёт и не краснеет, подумала капитан Монтань. Её самолёт, который находился за сотню миль в заметно более спокойных погодных условиях, и то изрядно трепало.

— А в остальном у нас все в порядке, — сообщил Джоунс. — Если нам не удастся совершить посадку, думаю, можно попытаться воспользоваться ветром недалеко от центра урагана, набрать скорость, вылететь с другой стороны и направиться к берегу Панамы.

В ветровое стекло ударил поток воды, и полковник нахмурился. Одновременно вода попала в двигатели.

— Аварийное выключение! Двигатель номер два остановился!

— Включите его, — произнёс Джоунс, стараясь сохранять спокойствие. Он опустил нос вертолёта и набрал скорость за счёт высоты, стараясь побыстрее выйти из зоны особенно плохой погоды. Такое тоже должно быть явлением местного характера. Должно быть...

— Делаю все, что в моих силах, — прохрипел Уиллис.

— Теряю мощность в номере первом, — произнёс Джоунс. Он повернул до предела ручку дроссельного клапана и сумел отчасти восстановить мощность.

Теперь его двухмоторный вертолёт летел на одном двигателе, способном развить лишь восемьдесят процентов номинальной мощности. — Постарайтесь включить номер второй, капитан. Сейчас мы снижаемся со скоростью сто футов в минуту.

— Работаю, — повторил Уиллис.

Дождь чуть ослаб, двигатель номер два включился, но развивал только сорок процентов номинальной мощности.

— Думаю; потеря давления Р стала больше. Дело — труба, полковник. Осталось сорок миль. Теперь у нас нет иного выхода, как совершить посадку на запасной площадке.

— По крайней мере, у нас есть выбор. Я так и не научился плавать как следует. — Пи-Джи чувствовал, что у него вспотели руки. Даже внутри сшитых специально для него перчаток они скользили. Наступило время оповестить всех находящихся на борту.

— Говорит командир, — раздался по внутренней связи голос полковника Джоунса. — Мы в пятнадцати минутах от площадки. До посадки один-пять минут.

* * *

Райли подобрал группу из десяти опытных матросов со страховочными тросами вокруг пояса, старшина лично проверил каждый узел и каждую застёжку. Хотя на всех были спасательные жилеты, для спасения человека, упавшего за борт в такую погоду, потребуется личное вмешательство Господа, испытывающего к неудачнику особое расположение, несмотря на то, что в эту ночь Он особенно занят, подумал Райли. Наготове держали двухдюймовые тросы и крепёжные цепи, всюду, где это возможно, уже прикреплённые к палубе. Райли вывел свою команду на палубу и поставил их под прикрытием обращённой к корме надстройки.

— У нас все готово, — доложил он по телефону помощнику капитана на вышке управления лётными операциями, затем повернулся к матросам:

— Если кто-нибудь окажется настолько глуп, что упадёт за борт, я тут же прыгну следом и удавлю кретина собственными руками!

* * *

Их окружал мальмстрем ветров. Судя по навигационному дисплею, сейчас они находились к северу от цели и двигались со скоростью, достигающей почти двухсот пятидесяти узлов. Вертолёт швыряло из стороны в сторону с невероятной силой.

Однажды нисходящий поток воздуха бросил их вниз, и Джоунсу удалось остановить падение всего в сотне футов от пенящихся чёрных волн. Болтанка достигала такой степени, что даже пилот начал испытывать позывы к тошноте. Ему ещё никогда не приходилось летать в подобных условиях, и ситуация была куда хуже, чем говорилось в наставлениях.

— Далеко ещё?

— Мы где-то совсем рядом, сэр! — произнёс Уиллис. — Он должен быть к югу от нас.

— Понятно. — Джоунс перевёл налево ручку управления. Внезапное изменение в направлении полёта по отношению к ветру едва не опрокинуло вертолёт, но лётчик сумел удержать его и перевёл на другой курс. Две минуты спустя они вырвались из пелены дождя.

— «Панаш», говорит «Босс», где вы, чёрт возьми?

* * *

— Включить все огни, немедленно! — крикнул Уэгенер, как только услышал вызов. В следующую секунду «Панаш» осветился подобно новогодней ёлке.

— А вы здорово смотритесь там, внизу! — раздался голос спустя несколько секунд.

«Адель» была слабым, небольшим, беспорядочным ураганом, превращающимся снова в тропический шторм из-за переменчивых погодных условий, царящих в этом районе. При этом её ветры оказались слабее, чем опасались, однако и «око» урагана оказалось маленьким и плохо выраженным, а для посадки им требовалось отыскать именно этот участок в центре циклона.

Распространено ошибочное мнение, что в «оке» урагана царит безветрие. Это не так, хотя, испытав мощные ветры в стене облаков, окружающих внутреннюю часть урагана, ветры в пятнадцать узлов кажутся наблюдателю даже спокойнее безветрия.

Однако эти ветры неустойчивы и постоянно меняют направление, а волны вблизи «ока» урагана хотя и не такие высокие, как снаружи, но беспорядочны и создают то, что моряки называют «толкотнёй». Уэгенер расположил фрегат примерно в миле от северо-западного края «ока», составляющего едва ли четыре мили в диаметре.

Шторм перемешался со скоростью около пятнадцати узлов. Единственная хорошая новость заключалась в том, что внутри центральной части урагана царила ясная погода. Дождь прекратился, моряки на мостике видели волны и вносили необходимые поправки.

Помощник капитана, находящийся на вышке управления лётными операциями позади рубки, надел наушники с микрофоном и установил канал радиосвязи с вертолётом.

— «Босс», говорит «Панаш». Я буду направлять вас при сближении в заходе на посадку. Ветер у нас пятнадцать узлов, и направление его всё время меняется. Корабль подвергается килевой и бортовой качке при волнах высотой футов в пятнадцать. У нас есть примерно десять-пятнадцать минут, так что спешить некуда. — Последняя фраза имела своей целью всего лишь успокоить экипаж: вертолёта. Сам лейтенант сомневался, что кому-нибудь удастся совершить посадку на палубу фрегата.

— Шкипер, если мы увеличим скорость на несколько узлов, я смогу удерживать корабль в более устойчивом положении, — сообщил Португалец, стоявший у штурвала.

— Мы не должны оставлять центральный район урагана.

— Понимаю, но мне требуется скорость чуть побольше.

Уэгенер вышел на крыло мостика, чтобы оценить обстановку. Вертолёт был уже виден, его мигающие огни прорезали ночную темноту. Он описывал круг, облетая судно, чтобы пилот мог лучше прочувствовать ситуацию. Если что-то и помешает посадке, понял Уэгенер, так это бортовая качка. Португалец прав относительно скорости. Капитан повернулся и открыл дверь, ведущую в рубку.

— Обе машины вперёд, две трети мощности.

* * *

— Боже мой, какой маленький корабль, — услышал Джоунс изумлённый вздох Уиллиса.

— Ничего страшного, лишь бы весла не мешали. — Пи-Джи снизился, описал последний круг и вышел на прямой курс с кормы фрегата. Он выровнял вертолёт на высоте в сотню футов и тут же обнаружил, что тот почти утратил способность зависать на месте. Мощности явно недоставало, и машину раскачивало из стороны в сторону.

— Держите свой проклятый корабль поустойчивей! — рявкнул Джоунс в микрофон.

— Мы пытаемся, сэр, — донёсся голос помощника капитана. — Сейчас ветер дует в левую скулу. Попробуйте зайти с левого борта и всё время находиться под углом к палубе.

— Ясно, постараюсь последовать совету. — Джоунс ещё раз отрегулировал мощность и зашёл на посадку.

— О'кей, все по местам! — скомандовал Райли своим матросам. Они разделились на три группы — по группе на каждую пару колёс.

Джоунс увидел, что палуба недостаточно велика для посадки вдоль оси корабля в направлении нос — корма, но, если зайти под углом, он сумеет, пожалуй, опустить все шесть колёс на чёрную посадочную палубу. Он приблизился медленно, узлов на пятнадцать превышая скорость корабля, и по мере приближения начал сбавлять скорость, однако ветер переменился и развернул вертолёт. Джоунс выругался, совершил полный поворот, чтобы сделать новый заход.

— Извините, — произнёс он в микрофон, — у меня трудности с двигателями.

— Понятно, сэр, — ответил помощник капитана, — у вас есть время, попробуйте снова.

Пи-Джи начал сближение, когда находился в тысяче ярдов. На этот раз ему удалось зайти хорошо. Он опустил корму в сотне ярдов, стараясь сбросить лишнюю скорость, выровнял вертолёт и двинулся вперёд. Колеса коснулись палубы именно там, где он рассчитывал, Однако в это мгновение корабль резко накренился, и вертолёт швырнуло к правому борту. Совершенно инстинктивно Джоунс дал двигателям полную мощность и взлетел с палубы. Он тут же понял, что этого делать не следовало.

— Да, непросто, — заметил он, удержавшись от ругательства, и полетел для нового захода.

— Жаль, что у нас не было возможности попрактиковаться, — согласился офицер береговой охраны. Вы зашли на посадку плавно и хорошо. Нам просто не повезло, что корабль сделал крен именно в этот момент. У вас здорово получается, сэр, давайте ещё раз.

— О'кей, захожу снова. — Вертолёт развернулся и начал сближаться.

Несмотря на стабилизаторы, корабль кренился налево и направо на двадцать градусов, но Джоунс сосредоточил внимание на осевой линии судна, которая не меняла положения и оставалась неподвижной точкой в пространстве. Именно так и надо действовать, подумал он, выбрать точку, которая не двигается. И снова он опустил корму вертолёта, сбрасывая скорость, затем медленно, дюйм за дюймом, начал «ползти» к посадочной площадке. Приблизившись к палубе, Джоунс перевёл взгляд на то место, которого должна коснуться пара носовых колёс, и тут же сбросил газ. Вертолёт упал вниз, ударившись о палубу, словно при аварии, но вращающийся ротор удержал его на месте.

Райли первым вскочил и бросился под вертолёт к носовому шасси. За ним последовал матрос из боцманской команды с крепёжными цепями наготове. Старший боцман тут же отыскал подходящее место, перебросил цепь и вытянул руку, сжатую в кулак. Двое матросов на другом конце мгновенно затянули и закрепили цепи.

Райли выкатился из-под вертолёта и перебрался к основному шасси, чтобы заняться им с левого борта. На всю работу потребовалось несколько минут. Прежде чем его закрепили окончательно, «Пейв-лоу» дважды переместился, но скоро пары колёс были закреплены не только цепями, но и двухдюймовыми тросами, страхующими цепи.

Когда Райли закончил работу, сдвинуть вертолёт с палубы можно было только взрывчаткой. Палубная команда поднялась внутрь вертолёта по кормовому пандусу, и пассажиров начали выводить наружу. Райли насчитал пятнадцать человек, что удивило его. Его предупредили, что пассажиров гораздо больше. Затем он увидел неподвижные тела и людей, склонившихся над ними.

В кабине Джоунс и Уиллис выключили двигатели.

— «Коготь», «Босс» совершил посадку. Возвращайтесь на базу. — Джоунс снял шлем слишком поспешно и не слышал ответа, но Уиллис разобрал его:

— Понятно. Конец связи.

Джоунс огляделся вокруг. Он больше не чувствовал себя пилотом. Его вертолёт совершил посадку. Опасность больше не угрожала. Теперь нужно выйти наружу и заняться другими делами. Он не мог открыть дверцу и выйти — носовая часть нависала над водой, кроме того... он позволил себе забыть о Баке Циммере.

Теперь дверца в это отделение открылась в его сознании. Ничего, сказал он себе, Бак понял бы его. Полковник перебрался через приборную консоль бортмеханика.

Райан все ещё оставался внутри вертолёта. Его лётный комбинезон был испачкан рвотой. Джоунс встал на колени рядом с сержантом. Они служили и летали вместе более двадцати лет.

— Он сказал мне, что у него семеро детей, — сказал Райан.

Голос Джоунса звучал слишком устало, чтобы выражать эмоции. Он говорил так, будто ему тысяча лет, он чувствовал себя усталым — от полётов, от жизни, от всего.

— Да, прелестные детишки. У него жена из Лаоса. Зовут Кэрол. Господи, Бак, почему именно сейчас?

— Я помогу вам, — произнёс Джек. Джоунс взял Циммера за руки, Джек — за ноги. Им пришлось подождать. Нужно было вынести и другие тела. Некоторые были мёртвыми, некоторые — ранеными, и последними следовало заняться как можно быстрее. Джек заметил, что солдаты сами выносили своих товарищей, им помогал сержант Бинг. Матросы предложили помочь, но это предложение отклонили — без гнева, но отклонили. Матросы поняли причину. Райан и Джоунс тоже отказались от помощи, полковник из-за многих лет, проведённых со своим другом, а сотрудник ЦРУ из-за принятого на себя долга. Райли и его люди остались в вертолёте, чтобы собрать рюкзаки и оружие. Затем и они спустились вниз. Трупы временно уложили в коридоре, раненых отнесли в матросскую кают-компанию.

Райана и офицеров ВВС проводили в офицерскую кают-компанию. Там они встретили человека, который начал все это несколько месяцев назад, хотя никто из присутствующих не понимал, как это произошло, — и никогда не узнает. Но там было ещё одно лицо, которое Джек узнал.

— Привет, Дэн.

— Было нелегко? — спросил сотрудник ФБР. Джек не ответил на вопрос.

— Мы захватили Кортеса, — сказал он. — По-моему, его отвели вместе с остальными ранеными, и двое солдат не спускают с него глаз.

— А кто это тебя? — спросил Мюррей и указал на шлем Джека.

Райан снял шлем и посмотрел на него. Пуля калибра 7,62 прочертила по фиберглассу царапину глубиной в четверть дюйма. Джек знал, что должен отреагировать на это, но та часть его жизни была в четырех сотнях миль позади.

Вместо этого он сел и молча уставился на палубу. Через пару минут Мюррей уложил его на диван и накрыл одеялом.

* * *

Капитану Монтань пришлось пробиваться последние две мили через сильный встречный ветер, но она была очень искусным лётчиком, а «Локхид Геркулес» очень хорошим самолётом. Посадка оказалась немного жестковатой, но не слишком, и МС-130 последовал за ведущим «джипом» к своему ангару. Там, в окружении нескольких офицеров, капитана ждал мужчина в штатском. Как только двигатели стихли, она спустилась из самолёта и пошла им навстречу, но заставила подождать, потому что сначала направилась в туалет, невольно улыбаясь, несмотря на усталость, — в Америке не найдётся мужчины, осмелившегося помешать женщине зайти в сортир. От её лётного комбинезона исходил ужасный запах, причёска была испорчена — она убедилась в этом, заглянув в зеркало, перед тем как выйти. Её ждали у самой двери.

— Капитан, я хочу знать, чем вы занимались этой ночью, — спросил штатский — однако он не был штатским, сразу поняла Монтань, хотя ублюдок не заслуживал быть никем иным. Она не знала, что скрывалось за всем этим, но и этого было достаточно.

— Я принимала участие в длительном полёте, сэр. Мой экипаж, да и я сама очень устали.

— Мне нужно поговорить с каждым из вас относительно этого полёта.

— Сэр, это мой экипаж. Если вы собираетесь вести какие-то разговоры, разговаривать вам придётся со мной! — бросила она резко.

— Чем вы занимались? — потребовал ответа Каттер. Он попытался вообразить, что перед ним женщина. Каттер не знал, что Монтань пыталась представить себе, что он — мужчина.

— Полковник Джоунс занимался спасением солдат, выполнявших специальное задание. — Она провела руками по затылку. — И мы спасли их — он спас их, почти всех, по-моему.

— Тогда где полковник?

Монтань посмотрела ему прямо в глаза.

— Сэр, у него возникли трудности с двигателями, и потому он не сумел подняться к нам — не мог перелететь через горы. Тогда полковник полетел прямо навстречу урагану. Он не пытался скрыться от него. Что ещё вас интересует? Мне хочется принять душ, выпить кофе и подумать относительно поиска и спасения.

— Аэродром закрыт, — заметил командир базы. — В течение ближайших десяти часов никто не вылетит отсюда. Мне кажется, капитан, вам нужно отдохнуть.

— Думаю, вы правы, сэр. А сейчас извините меня, я должна встретиться со своим экипажем. Через несколько минут я предоставлю вам координаты. Кому-то придётся попытаться, — добавила она.

— Послушайте, генерал, я хочу... — начал Каттер.

— Вот что, мистер, оставьте этот экипаж в покое, — прервал его бригадный генерал ВВС, который все равно скоро уходил на пенсию.

* * *

Ларсон совершил посадку в городском аэропорту Медельина примерно в то же самое время, когда МС-130 приблизился к Панаме. Во время полёта в кабине не раз звучали крепкие выражения. Кларк сидел сзади вместе с Эскобедо, руки которого были связаны за спиной. В бок колумбийца упирался пистолет сотрудника ЦРУ. Пока они летели к Медельину, прозвучало немало обещаний расправиться со всеми. Эскобедо грозился убить Ларсона, Кларка, девушку Ларсона, работавшую в авиакомпании «Авианка», и многих других. Кларк молча улыбался.

— Так что же вы собираетесь со мной сделать? Убьёте? — спросил наконец Эскобедо, когда лётчик выпустил шасси, заходя на посадку.

— Я уже предлагал выбросить вас из вертолёта, но мне это запретили. Похоже, что нам придётся отпустить вас.

Эскобедо не знал, что ответить. Его угрозы не принимали во внимание того обстоятельства, что эти двое не пожелают пачкать руки кровью. Наконец он пришёл к выводу, что они просто трусят.

— Я поручил Ларсону сообщить о нашем прибытии, — сообщил Кларк.

— Ларсон, паршивый предатель, неужели ты надеешься остаться в живых?

Кларк ткнул дулом пистолета в ребра Эскобедо.

— Не сметь мешать человеку, управляющему самолётом. И вообще, сеньор, на вашем месте я бы радовался возвращению домой. Мы даже организовали вам встречу в аэропорту.

— Кто меня встречает?

— Ваши друзья, — пояснил Кларк, и в это мгновение колеса коснулись посадочной полосы. Ларсон включил реверс, чтобы затормозить самолёт.

Лишь теперь Эскобедо осознал угрожающую ему опасность.

— Что вы им сказали?

— Правду, — ответил Ларсон. — Что вы улетали из страны при очень странных обстоятельствах — действительно, шторм и все такое. А если принять во внимание необычные события, случившиеся за последние несколько недель, я пришёл к выводу, что это какое-то удивительное совпадение.

— Но ведь Я расскажу им...

— Что? — спросил Кларк. — Что вы им расскажете? Объясните своим партнёрам, что мы рисковали жизнью, чтобы доставить вас обратно? Что это все обман? Правильно, рассказывайте.

Самолёт встал, но двигатели продолжали работать. Кларк заткнул кляп в рот главарю наркомафии, затем расстегнул пристяжной ремень и толкнул Эскобедо к двери. Рядом уже стоял автомобиль. Кларк вышел из самолёта, держа бесшумный пистолет у спины Эскобедо.

— Вы не Ларсон, — произнёс мужчина с автоматом в руках.

— Я его друг. Ларсон сидит за штурвалом. Вот человек, которого мы обещали доставить вам. У вас должно быть кое-что для меня.

— Вам не обязательно спешить с вылетом, — сказал другой мужчина с кейсом в руке.

— У него слишком много друзей. Лучше всего, если мы улетим отсюда.

— Как хотите, — пожал плечами мужчина. — Но вам не следует нас бояться.

Он передал Кларку кейс.

— Cracia, хефе, — поблагодарил Кларк. Они любят, когда их так называют, подумал он и толкнул Эскобедо в сторону встречающих.

— Тебе не следовало предавать своих друзей — поднимаясь в самолёт, услышал Кларк голос второго мужчины. Замечание было адресовано связанному, с кляпом во рту главарю наркобизнеса, смотревшему широко раскрытыми глазами на Кларка.

— Полетели отсюда побыстрее, — сказал он, закрывая дверцу.

— Следующая станция — Венесуэла, — произнёс Ларсон, увеличивая обороты двигателей.

— Потом Гуантанамо. Думаешь, справишься с перелётом?

— Мне понадобится кофе, в Венесуэле он очень хорош. — Самолёт оторвался от взлётной дорожки, и у Ларсона мелькнула мысль: хорошо, что все позади. Это соответствовало действительности для него, но не для всех.

Глава 30 Честь офицера

Когда Райан проснулся на диване в кают-компании, самое плохое уже миновало. Фрегат шёл со скоростью десять узлов курсом на восток, а поскольку шторм двигался на северо-запад, сохраняя скорость пятнадцать узлов, уже через шесть часов погода и волнение на море стихли. Курс изменили на северо-восточный, и «Панаш» развил предельную крейсерскую скорость в двадцать узлов.

Солдат разместили вместе с матросами и обращались с ними, как с почётными гостями. Каким-то чудом были обнаружены бутылки со спиртным — наверно, из кают старшин, но никто не осмелился этим поинтересоваться, — тут же опустошённые.

Солдатам выдали чистую одежду из корабельных запасов. Мёртвые тела поместили в просторный холодильник, причём все согласились, что это единственный выход.

Убитых было пятеро; двое, в том числе Циммер, погибли во время операции по спасению последней группы. Восемь солдат были ранены, один серьёзно, но два армейских санитара и корабельный медик сумели принять меры, хотя и временные.

Солдаты главным образом спали, ели и снова спали в течение всего непродолжительного плавания.

Кортеса, раненного в руку, заперли в камере. За ним приглядывал Мюррей.

Когда Райан проснулся, они спустились к арестованному, установили на треноге видеозаписывающую аппаратуру и начали задавать ему вопросы. Скоро стало очевидным, что Кортес не имеет никакого отношения к убийству Эмиля Джейкобса.

Это показалось удивительным Мюррею, Но после изучения полученных сведений оказалось вполне реальным. Ни один из двоих не предвидел подобного осложнения, однако Райан тут же понял, что это может пойти им на пользу. Он начал расспрашивать Кортеса относительно его работы в кубинской Секретной полиции.

Тот охотно отвечал на вопросы. Он уже предал одного хозяина и предавать второго оказалось просто, особенно после того, как Джек пообещал, что, в случае если он окажет содействие расследованию, его не привлекут к суду. Это обещание было выполнено на все сто процентов.

* * *

Каттер остался в Панаме ещё на день. Операцию, целью которой являлось отыскать вертолёт, совершивший вынужденную посадку, пришлось отложить из-за плохой погоды, и адмирала ничуть не удивило, что не удалось обнаружить никаких его следов. Шторм двигался в сторону северо-запада и окончательно истощил свою мощь на Юкатанском полуострове, завершив существование в виде шквалов, вызвавших спустя несколько дней серию торнадо в Техасе. Каттер не испытал их воздействия. Как только погода улучшилась, он вылетел прямо в Вашингтон несколько часов спустя после возвращения капитана Монтань на базу ВВС в Эглин.

С экипажа самолёта была взята подписка о неразглашении, соблюдать которую их командиру были определённые причины.

* * *

«Панаш» прибыл на военно-морскую базу Гуантанамо через тридцать шесть часов после того, как принял на свою палубу вертолёт. Капитан Уэгенер послал радиограмму, в которой запрашивал о разрешении войти в гавань, ссылаясь на неисправность в машинном отделении и желание уйти от урагана «Адель». В нескольких милях от побережья полковник Джоунс поднял вертолёт и прибыл на базу, где его тут же закатили в ангар. Фрегат вошёл в гавань через час, на нём были заметны следы перенесённого шторма, отчасти настоящие.

Кларк и Ларсон ждали фрегат на причале. Их самолёт тоже находился в укрытии. Райан и Мюррей сошли на причал и встали рядом. Отделение морских пехотинцев поднялось на борт фрегата за Кортесом. Затем было сделано несколько телефонных звонков, наступило время решать, как поступить дальше. Простых решений проблемы, таких, что являлись полностью законными, не было. Солдаты побывали в госпитале базы и на другой день вылетели на самолёте в Форт-Макдилл, штат Флорида. В тот же самый день Кларк и Ларсон перегнали «Бичкрафт» в Вашингтон, остановившись для заправки на Багамских островах. А в Вашингтоне самолёт был передан небольшой корпорации, принадлежащей ЦРУ. Ларсон ушёл в отпуск, так и не решив окончательно, следует ли ему действительно жениться на девушке и пестовать детей. Лишь в одном он был уверен: в Центральном разведывательном управлении ему не место.

Как и следовало ожидать, один из случившихсямоментов оказался совсем неожиданным и навсегда останется тайной для всех, кроме одного.

* * *

Адмирал Каттер вернулся в Вашингтон двумя днями раньше и занялся своей обычной работой. Президент совершал турне по Америке, стараясь восстановить своё политическое реноме у избирателей и сократить разрыв между собой и кандидатом при опросах общественного мнения, поскольку до начала съезда оставалось две недели. В результате жизнь советника по национальной безопасности стала немного легче, особенно после нескольких прошедших недель, полных напряжения. В конце концов, решил Каттер, с меня достаточно. Он хорошо служил своему президенту, сделал все, что следовало сделать, и теперь заслуживал награды. Пожалуй, решил адмирал, будет неплохо командовать флотом, лучше всего занять пост главнокомандующего Атлантическим флотом. Эту должность уже обещали вице-адмиралу Пейнтеру, который сейчас являлся заместителем начальника военно-морских операций (ведение воздушных боевых действий), однако окончательное решение должен принять президент, а Каттер считал, что может получить от него все, что пожелает. А после переизбрания президента на новый срок, может быть, должность председателя Объединённого комитета начальников штабов... Об этом следует подумать за завтраком, который сегодня состоится, для разнообразия, не слишком рано. У него даже останется время для утренней пробежки, после того как состоится брифинг с сотрудником ЦРУ. Дверной звонок послышался в 7.15. Каттер сам подошёл и открыл дверь.

— Кто вы?

— Сотрудник, проводящий утренний брифинг, сэр, заболел. Сегодня это поручили мне, — сказал незнакомец.

Ему уже за сорок, подумал Кларк, не иначе раньше был опытным полевым агентом.

— Хорошо, заходите. — Каттер провёл его в свой кабинет. Мужчина сел и с удовольствием заметил, что здесь у адмирала стоят телевизор и видеомагнитофон.

— Ну с чего мы начнём? — спросил Каттер, закрыв дверь, — С Гуантанамо, сэр.

— Что же происходит на Кубе?

— Откровенно говоря, все это записано на видеокассете. — Сотрудник ЦРУ вложил кассету в видеомагнитофон и нажал кнопку.

— Что это?.. Боже мой! — едва сдержал восклицание адмирал.

Через несколько минут сотрудник ЦРУ остановил демонстрацию.

— Ну и что? Это говорит человек, который предал собственную страну, — ответил Каттер на улыбку мужчины.

— У нас есть кое-что ещё, — Он показал фотографию, на которой были запечатлены оба. — Откровенно говоря, мне хотелось бы видеть вас в федеральной тюрьме. Именно на этом настаивает ФБР. Они собираются арестовать вас сегодня. Вы можете представить себе, в чём вас обвинят. Расследованием руководит помощник заместителя директора Мюррей. Сейчас он, по-видимому, у судьи — я незнаком с юридической процедурой ареста. Мне бы не хотелось видеть вас арестованным.

— Тогда почему...

— Дело в том, что я любитель кинофильмов. И к тому же служил в военно-морском флоте. В фильмах, когда наступает подобная ситуация, виновному всегда предоставляется возможность спасти честь офицера, самому решить создавшуюся проблему — так обычно говорят. И не пытайтесь скрыться. Если вы ещё не заметили, за вами следит группа агентов ФБР. Принимая во внимание то, сколько времени требуется на решение самых простых проблем в этом городе, не думаю, что вы встретитесь с ними раньше десяти или одиннадцати часов. Но если вас арестуют, адмирал, вам сможет помочь только Бог. Приговором будет пожизненное заключение. Жаль, что с вами не могут сделать ничего худшего, но вы проведёте остаток жизни в федеральной тюрьме, где какой-нибудь уголовник будет трахать вас в тугую адмиральскую задницу, стоит охране отвернуться. Хотелось бы мне посмотреть и на это. Впрочем, решайте. — Он забрал кассету и фотографию, которую сотрудники Бюро, вообще-то, не должны были давать ему и сказали Райану, чтобы её использовали только для опознания Кортеса. — Прощайте, сэр.

— Но ведь вы...

— А что я сделал? .Я не давал клятвы хранить в секрете эти сведения. Да и какие тайны я раскрыл, адмирал? Вы знакомы с каждой из них.

— Вы — Кларк, правда?

— Извините меня, сэр. Кто? — произнёс он, выходя из кабинета.

* * *

Через полчаса Пэт О'Дэй увидел Каттера бегущим трусцой вниз по склону холма в направлении шоссе Джорджа Вашингтона. Одной из приятных сторон жизни в Вашингтоне, когда здесь нет президента, подумал инспектор, является то, что ему не приходится вставать с постели в половине пятого, чтобы встречаться с этим ублюдком Каттером. О'Дэй находился на своём посту всего сорок минут, занимаясь физическими упражнениями, и тут показался Каттер. Инспектор пропустил его и побежал следом, без труда выдерживая ритм бега, потому что адмирал был заметно старше.

О'Дэй следовал за ним на протяжении мили, затем двух, и они начали уже приближаться к Пентагону. Каттер Двигался по отведённой для бега тропинке между шоссе и рекой. Инспектор решил, что он, по-видимому, плохо себя чувствует.

Адмирал то бежал, то переходил на ходьбу. Не исключено, что он пытается обнаружить, следят ли за ним, подумал сотрудник ФБР, но... И тут Каттер снова побежал.

Напротив северной площадки, отведённой для стоянки автомобилей служащих Пентагона, адмирал оставил тропинку и направился к шоссе, словно намереваясь пересечь его. Инспектор приблизился теперь к нему на пятьдесят ярдов.

Происходило что-то странное. Он не понимал, что именно. Это было...

Да, Каттер как-то странно смотрел на проезжающие автомобили, будто не искал просвета в транспортном потоке, слишком поздно понял О'Дэй. Появился автобус, едущий на север, рейсовый автобус, только что съехавший с моста Четырнадцатой улицы, и...

— Осторожно! — Но Каттер не прислушался к предостерегающему крику.

Взвизгнули тормоза. Автобус попытался объехать мужчину, врезался в автомобиль, затем ещё пять машин одна за другой, не сумев затормозить, увеличили скопление разбитых автомобилей. О'Дэй подошёл к месту катастрофы лишь потому, что был полицейским, а от полицейских ждут в таких случаях принятия мер. Вице-адмирал Джеймс А. Каттер все ещё лежал на асфальте, отброшенный на пятьдесят футов.

Он хотел, чтобы это выглядело, как несчастный случай, подумал инспектор, но это не было несчастным случаем. О'Дэй не заметил проезжающий по противоположной стороне шоссе дешёвый автомобиль, взятый с автобазы, принадлежащей какому-то правительственному агентству. Сидящий в нём мужчина повернул голову к месту аварии подобно водителям всех проезжающих машин, с любопытством смотрящим на мёртвое тело и кровь на асфальте. На его лице, однако, вместо ужаса отражалось удовлетворение.

* * *

Райан ждал приёма у президента в Белом доме. Президент вернулся в Вашингтон из-за гибели своего помощника, однако он оставался президентом, исполняющим свои обязанности, и, если заместитель директора ЦРУ по разведке выразил желание встретиться с ним, значит, это было вызвано важными причинами.

Президент с изумлением увидел, что вместе с Райаном пришли Эл Трент и Сэм Феллоуз, сопредседатели Специального комитета конгресса по контролю за деятельностью спецслужб.

— Заходите, — сказал президент, величественным жестом приглашая их в Овальный кабинет. — Случилось нечто важное?

— Господин президент, мы пришли по поводу некоторых секретных операций, особенно той, что получила название «Речной пароход».

— Вот как? — спросил президент насторожившись. Райан кратко объяснил смысл возникшей проблемы.

— А, так вот в чём дело. Понятно. Проведение операции «Речной пароход» было поручено этим двум людям лично судьёй Муром в соответствии с правилами тайных операций ЦРУ.

— Доктор Райан сообщил нам, что есть и другие вопросы, к которым проявляет интерес наш комитет. Особенно это касается других операций, имеющих отношение к «Речному пароходу», — произнёс конгрессмен Феллоуз.

— Мне ничего о них не известно.

— Это не так, господин президент, вы знаете о них, — спокойно заметил Райан. — Вы дали согласие на проведение этих операций. В соответствии с законом мой долг сообщить об этом конгрессу. Однако до этого я счёл необходимым предупредить вас и попросить этих двух конгрессменов быть свидетелями.

— Мистер Трент, мистер Феллоуз, вы не могли бы оставить нас наедине с доктором Райаном? Происходят вещи, о которых мне ничего не известно. Мне хотелось бы задать ему несколько вопросов.

Откажитесь! — мелькнуло отчаянное желание у Джека, но не принято отказывать президенту в подобных просьбах, и через несколько секунд они остались одни.

— Что вы скрываете, Райан? — спросил президент. — Я знаю, что-то вы скрываете.

— Совершенно верно, сэр. Мне известны имена людей — как в ЦРУ, так и в армии, — которые действовали, исходя из ошибочного представления, что операции, в которых они принимали участие, являются законными. — Райан продолжил объяснения, не зная, что из рассказанного им уже известно президенту и что нет. Он не сомневался, что так никогда и не узнает ответа. Большинство наиболее важных секретов Каттер унёс с собой в могилу. Райан подозревал, что произошло на самом деле, но... не надо пробуждать спящее чудовище. Неужели возможно, спросил он себя, быть связанным с чем-то вроде этого и не поддаться соблазну?

— То, что сделал Каттер, что, по вашим словам, он сделал, — я ничего об этом не знаю. Мне очень жаль. И мне особенно жалко этих солдат.

— Нам удалось спасти примерно половину, сэр. Я был там. И это то, чего я не могу простить. Каттер намеренно бросил их там на произвол судьбы, чтобы вы смогли увеличить политический...

— Я не санкционировал этого! — Ответ президента прозвучал почти как крик.

— Вы допустили, чтобы это произошло, сэр. — Райан попытался взглянуть ему прямо в глаза, президент заколебался и через мгновение отвёл взгляд. — Боже мой, сэр, как вы могли?

— Народ требует, чтобы мы положили конец контрабандному ввозу наркотиков.

— Примите соответствующие меры, именно то, что вы пытались сделать, но поступайте в соответствии с законом.

— Так не получится.

— Почему вы так считаете? — спросил Райан. — Разве американский народ когда-нибудь возражал против использования силы для защиты своих интересов?

— Но меры, к которым нам пришлось прибегнуть, нельзя огласить.

— В этом случае, сэр, вам нужно было всего лишь обратиться в конгресс с соответствующим извещением по закрытым каналам. Вы получаете предварительное одобрение, приступаете к проведению операции, и политические аспекты не обязательно должны быть связаны с её исходом. А вот нарушив закон, сэр, вы превратили проблему национальной безопасности в политическую.

— Райан, вы умный, знающий человек, отличный специалист, однако ведёте себя наивно.

Джек не был таким уж наивным.

— Чего вы ждёте от меня, сэр?

— Насколько важно посвящать конгресс во все подробности?

— Вы хотите, чтобы я ради вас солгал конгрессу, сэр? Господин президент, вы назвали меня наивным. Два дня назад у меня на руках умер человек, сержант ВВС. Он оставил семерых детей. Скажите мне, сэр, если я отказываюсь пойти на то, чтобы это отягощало мою совесть, значит, моё поведение является наивным?

— Вы не имеете права так говорить со мной.

— Поверьте, сэр, это не доставляет мне никакого удовольствия. Но лгать ради вас я отказываюсь.

— Однако вы пошли на то, чтобы скрыть имена тех, кто...

— Кто выполнял ваши распоряжения, считая их законными? Да, господин президент, на это я готов пойти.

— Что тогда случится со страной, Джек?

— Я согласен с вами, что ещё один скандал не принесёт ей пользы, но это политический вопрос. По этому поводу вам следует поговорить с другими. Моя задача заключается в том, чтобы обеспечивать правительство информацией и выполнять определённые поручения исполнительной власти. Я представляю собой инструмент политики. Такую же роль играли те, кто умер за свою страну, и они имеют право надеяться, что их жизни окажутся более ценными для правительства, которому они служили. Это были люди, господин президент, главным образом молодые парни, и они согласились выполнить поставленное перед ними задание потому, что их страна — вы, сэр, — считала это важным. Они не знали, что в Вашингтоне есть враги. Они не подозревали об этом, и многие из них поэтому погибли. Сэр, когда люди надевают на себя военную форму, от них требуется дать клятву, заявить, что они будут верно и преданно служить своей стране. Разве где-то не написано, что и страна обязана отвечать им тем же? Такое случилось не в первый раз, но раньше я не имел к происшедшему отношения, а теперь я отказываюсь лгать, сэр, ради того, чтобы защитить вас или кого-либо другого.

— Я не знал этого, Джек. Честное слово, не знал.

— Господин президент, по моему мнению, вы — достойный человек. Тогда растолкуйте мне, сэр, разве ваше объяснение снимает с вас ответственность? — Джек замолчал, и тишина была ответом на его вопрос. — Вы хотите встретиться с конгрессменами, прежде чем я поставлю их в известность о происшедшем?

— Да. Вы не могли бы подождать в приёмной, пока я беседую с ними?

— До свиданья, господин президент.

Джек провёл час, не находя себе места, дожидаясь, пока Трент и Феллоуз выйдут из Овального кабинета. Они поехали с ним в Лэнгли молча, не разговаривая в машине, и все трое вошли в кабинет директора Центрального разведывательного управления.

— Судья, — произнёс Трент, — это может оказаться самой значительной службой, которую вы сослужите стране.

— При создавшихся обстоятельствах... — судья Мур сделал паузу, — разве я мог поступить иначе?

— Вы могли оставить их там на произвол судьбы, и они все погибли бы, или могли предупредить противную сторону, что мы приступаем к их спасению, — заметил Джек. — В этом случае меня бы не было здесь сейчас. За это, судья, я в долгу перед вами. Вы могли не принимать никаких мер, чтобы опровергнуть обман.

— И жить после этого в мире с самим собой? — На лице судьи Мура появилась странная улыбка, и он покачал головой.

— Итак, как обстоит дело с операциями? — спросил Райан. Он не знал, о чём шёл разговор в Овальном кабинете, и заставил себя не заниматься догадками.

— Их не было, — ответил Феллоуз. — В соответствии с правилом о проведении тайных операций вы сделали то, что надлежало сделать, — согласен, это случилось с опозданием, но нас всё-таки поставили в известность. Нам не нужен новый скандал, и, судя по тому, как развиваются события, ситуация постепенно успокоится. С политической точки зрения аргументация не слишком убедительная, зато с юридической она, непоколебима.

— Самое невероятное заключается в том, что операция почти увенчалась успехом, — заметил Трент. — Ваш «Кэйпер» был прекрасной идеей, и я надеюсь, что это будет продолжаться.

— Будет. Вся операция оказалась успешной, — впервые заговорил Риттер. Действительно успешной. Нам удалось начать борьбу за власть внутри картеля, в которой приняли участие его главари. Убийство Эскобедо поставило последнюю точку — впрочем, нет, если борьба продолжится. После гибели ряда главарей наркобизнеса не исключено, что колумбийцы сумеют действовать против картеля более успешно. Нам необходима такая возможность. Мы не можем допустить, чтобы нас лишили её.

— Согласен, — кивнул Джек. — Такая возможность нам действительно необходима, но нельзя превращать её в государственную политику, черт побери!

— Джек, скажи мне, что правильно, а что — нет, — попросил судья Мур. — Сегодня ты вроде как эксперт по этому вопросу, — добавил он без особой иронии.

— Мы живём в стране, которая считается демократической. Мы обязаны информировать народ или, по крайней мере, информировать их. — Джек сделал жест в сторону конгрессменов. — Когда правительство принимает решение ликвидировать людей, угрожающих его интересам или интересам его граждан, не обязательно прибегать к убийствам. По крайней мере, не всегда. Я не уверен, где следует провести разграничительную черту, но это и не входит в мои обязанности. Другие люди должны сообщить нам об этом.

— Ну что ж, придёт январь, и такие проблемы будут решать другие, — заметил судья Мур. — Значит, все согласны? Все заканчивается здесь, верно? Обойдёмся без политического футбола?

Трудно представить двух людей, которые по своим политическим взглядам больше отличались бы друг от друга, чем «голубых кровей» уроженец Новой Англии и замкнутый мормон из Аризоны, но оба кивнули в знак согласия.

— Никаких игр по этой проблеме, — сказал Трент.

— Это причинит вред стране, — поддержал его Феллоуз.

— И то, что мы только что сделали... — прошептал Джек. — Что бы это ни значило...

— Вы здесь ни при чём, — заметил Трент. — Мы все, остальные, занимались этим.

— Отлично, — фыркнул Джек. — К тому же меня здесь скоро не будет.

— Вы так считаете? — поинтересовался Феллоуз.

— Не совсем так, доктор Райан. Нам неизвестно, кого собирается назначить на пост директора новый президент, скорее всего политика, который ему нравится.

— Я знаком со списком кандидатов, — произнёс Трент.

— Однако меня в этом списке нет, можете не сомневаться. Он не любит меня, — пояснил Райан.

— Ему совершенно необязательно любить вас, и он не собирается назначать вас директором ЦРУ. Однако вы останетесь в Лэнгли, — сообщил ему Трент. Скорее всего, на посту заместителя директора, подумал конгрессмен.

— Посмотрим, — пожал плечами Феллоуз. — Что, если в ноябре все обернётся по-другому? Фаулер может ещё потерпеть неудачу.

— Можешь положиться на меня, Сэм, — ответил Трент. — Если такое случится, то случится и это.

— Впрочем, есть ещё и дикая карта, — напомнил им Риттер.

— Я уже обсуждал эту проблему с Биллом Шоу, — сказал судья Мур. — Странное дело. Оказывается, он нарушил всего один закон — это незаконный въезд в страну.

Все полученные им данные не являются секретными. Поразительно, правда?

Райан покачал головой и уехал с работы пораньше. У него была назначена встреча с юристом, который скоро займётся созданием благотворительного фонда: целью этого фонда станет обеспечить образование семи детей, живущих во Флориде.

* * *

Лёгкие пехотинцы прошли через центр специальных операций в Форт-Макдилле.

Им сообщили, что операция закончилась успешно, взяли подписку о неразглашении, повысили в звании и направили для дальнейшего прохождения службы. Всех, кроме одного.

— Чавез?

— А-а, мистер Кларк.

— Хотите, пообедаем вместе?

— Здесь есть поблизости хороший мексиканский ресторан?

— Думаю, отыщем.

— По какому случаю торжество?

— Поговорим о найме на работу, — предложил Кларк. — Там, где я работаю, возникла вакансия. И платят больше, чем вы получаете сейчас. Впрочем, вам придётся пару лет потратить на обучение.

— Да я и сам задумывался об этом, — ответил Чавез. Он пришёл к выводу, что из него может получиться неплохой офицер. Если бы он командовал отделением вместо Рамиреса, может быть... а может быть, и нет. Но ему хотелось убедиться в этом.

— Ты нравишься мне, малыш. Хочу, чтобы ты работал со мной.

Чавез решил подумать над предложением. В худшем случае он бесплатно поужинает.

* * *

Капитана Бронко Уинтерса перевели в эскадрилью истребителей F-15 в Германию. Там он быстро выдвинулся и был назначен командиром эскадрильи. Теперь он стал более спокойным молодым человеком. Он изгнал демонов, преследовавших его после смерти матери. Уинтерс не станет вспоминать прошлое. Ему поручили задание, и он справился с ним.

После жаркого душного лета в Вашингтон пришла холодная унылая осень. Город политических деятелей опустел накануне выборов президента, которые в ноябре будут сопровождаться выборами всех членов конгресса и трети сенаторов, а также назначением сотен политиков на должности в исполнительной власти. В начале осени ФБР раскрыло несколько шпионских организаций кубинцев, но, как ни странно, это не получило политического резонанса. Если арест торговцев наркотиками является успехом полиции, разоблачение шпионской организации рассматривается как недостаток, потому что вообще не следовало допускать возникновения шпионской сети. Эта операция не принесла никакого политического эффекта, если не считать голосов кубинских эмигрантов, которые, можно сказать, и так уже были отданы Фаулеру, потому что он обещал «открыть диалог» с покинутой ими Кубой. После съезда своей партии, по опросам общественного мнения, президент снова вырвался вперёд, однако его предвыборная кампания велась без особого блеска, и он даже уволил двух своих главных политических советников. Но основным было то, что дул ветер перемен, и, несмотря на упорную борьбу за голоса, Дж. Роберт Фаулер сумел одержать верх, набрав их всего на два процента больше. Одни обозреватели считали это выражением воли народа, тогда как другие отнесли за счёт плохой предвыборной кампании обоих претендентов.

Когда всё закончилось, Райан решил, что второе ближе к истине.

Во всём городе и его окрестностях смещённые деятели готовились отправиться по домам или перебраться в юридические конторы, намереваясь остаться в столице.

Конгресс мало изменился, но он редко менялся. Райан оставался в своём кабинете, не зная, назначат ли его заместителем директора ЦРУ по разведке.

Говорить об этом было слишком рано. В одном он был уверен — президент все ещё оставался президентом и, будучи благородным человеком, несмотря на допущенные ошибки, ещё до ухода с этого поста объявит об амнистии тем, кто в ней нуждался. Это будет исполнено, и соответствующие записи появятся в книгах, но мало кто заметит это. После того как ситуация станет ясной для сотрудников Фаулера — этим займётся Трент, — предполагалось, что никто и не заметит.

* * *

В первую субботу после дня выборов Дэн Мюррей вместе с Мойрой Вулф поехал на базу ВВС Эндрюз. Там их ждал реактивный самолёт. Спустя чуть больше трех часов они совершили посадку на базе Гуантанамо. Пережиток испано-американской войны, база Гитмо, как её называли, осталась единственной военной базой США на коммунистической территории, являясь шипом в боку Кастро и досаждая ему ничуть не меньше, чем он сам раздражал своего могучего соседа по другую сторону Флоридского пролива.

Мойра работала в министерстве сельского хозяйства, где была секретарём у одного из кадровых руководителей министерства. Она немного похудела, но Мюррея это не беспокоило. Мойра совершала теперь длительные прогулки и, по мнению психиатра, быстро восстанавливала силы после полученной психической травмы. Она была последней из жертв, и Дэн надеялся, что предстоящая поездка поможет ей ещё больше.

* * *

Значит, сегодня наступил последний день, подумал Кортес. Он был удивлён и расстроен, но примирился с судьбой. Все поставив на карту, он надеялся сорвать огромный куш, однако вместо этого потерпел сокрушительное поражение. Кортес боялся того, что ему предстоит, но старался не показать этого, особенно перед американцами. Его посадили в автомобиль и подвезли к воротам. Впереди он заметил другой автомобиль, но не обратил на это особого внимания.

Вот он, этот высокий забор из колючей проволоки, охраняемый с одной стороны американскими морскими пехотинцами в своих многоцветных маскировочных комбинезонах, а с другой — кубинцами в обмундировании защитного цвета. Может быть, хотя и очень маловероятно, ему удастся убедить своих бывших коллег, что он ещё может сослужить им немалую службу. Автомобиль остановился в пятидесяти метрах от ворот. Сидящий слева капрал вытащил его из машины и снял наручники, по-видимому опасаясь, что Кортес унесёт их с собой на ту сторону, обогатив тем самым коммунистическое государство. Какая мелочная глупость, подумал Феликс.

— Пошли, Панчо, — приказал чернокожий капрал. — Пора домой.

У Кортеса больше не было наручников, и два морских пехотинца, схватив за руки, повели его к воротам, за которыми была его родная страна. Там, на другой стороне, он увидел двух кубинских офицеров, застывших на месте с бесстрастными — пока — лицами. Когда он подойдёт к ним, кубинцы, наверно, радостно обнимут его, что не имеет абсолютно никакого значения. В любом случае Кортес решил вести себя, как подобает мужчине. Он выпрямился и улыбнулся ожидающим его офицерам словно родственникам, встречающим у дверей аэропорта.

— Кортес, — послышался мужской голос. Два человека вышли из караульного помещения рядом с воротами. Мужчину он видел впервые, но женщина...

Феликс резко остановился, и морские пехотинцы, продолжавшие идти, едва не повалили его. Женщина стояла и смотрела на Кортеса пристальным взглядом. Она не произнесла ни единого слова, и Феликс тоже не знал, что сказать. Улыбка исчезла с его лица. Взгляд женских глаз заставил Кортеса сжаться. Он ведь не хотел причинить ей боль. Использовать её — да, но чтобы он...

— Пошли, Панчо. — Капрал толкнул его вперёд. Они стояли уже у самых ворот.

— Да, чуть не забыл, Панчо, это твоё. — Капрал сунул Кортесу за пояс видеокассету. — Добро пожаловать домой, ублюдок. — Последний толчок.

— Добро пожаловать домой, полковник, — обратился к нему старший из кубинцев. Он тепло обнял своего бывшего сослуживца и прошептал:

— Тебе придётся ответить за многое.

Однако прежде чем его увели, Феликс повернулся в последний раз, взглянул на Мойру, неподвижно стоящую рядом с незнакомым мужчиной, и ещё раз подумал о том, что молчание — самое красноречивое проявление страсти. Он не сомневался, что Мойра поняла бы это.

Том Клэнси Кремлевский кардинал

Любовь – над бурей поднятый маяк

Не меркнущий во мраке и тумане

Любовь – звезда, которою моряк

Определяет место в океане.

У. Шекспир. Сонет 116

Посвящается полковнику Ф. Картеру Коббу и его жене

Пролог. Опасности: старые, новые и непреходящие

Его звали Лучником. Это было почетное прозвище, хотя его соотечественники перестали пользоваться луком и стрелами больше века назад, после того как познакомились с огнестрельным оружием. Это прозвище отражало отчасти непреходящую природу их борьбы. Первым западным завоевателем – именно так местные жители думали о них – был Александр Македонский. За ним последовало множество других. И все, в конце концов, потерпели неудачу. Жители Афганистана считали причиной своего упорного сопротивления веру в ислам, хотя неистребимая храбрость этих мужчин являлась такой же частью их национального наследия, как и темные глаза, в которых не было места жалости.

Лучник был одновременно молодым и очень старым человеком. В тех случаях, когда выдавалась такая возможность и ему хотелось вымыться в горном ручье, на его теле тридцатилетнего мужчины можно было видеть молодые мышцы. Такие мышцы позволяли их обладателю вскарабкаться на тысячу футов по крутому каменистому склону с той же легкостью, с какой он прежде шел за газетами к своему почтовому ящику.

Старыми были только его глаза. Афганцы – красивый народ, но правильные черты их лиц и светлая кожа постоянно подвержены ветру, солнцу и пыли, отчего люди часто кажутся старше своих лет. Лучник, однако, постарел не от ветра. Еще три года назад он был учителем математики, выпускник колледжа в стране, где большинство жителей считаются образованными, если они в состоянии читать святой Коран. Лучник женился молодым – таков тут обычай, – стал отцом двух детей. Однако его жена и дочь погибли от ракет, выпущенных Штурмовиком Су-24, а сын пропал. После того как советские штурмовики уничтожили до основания деревню, где жила его семья, сюда пришли их пехотные части. Они убили всех оставшихся в живых взрослых и увезли с собой для отправки в Советский Союз малолетних сирот. Там они получат образование и соответствующую подготовку. И все случилось из-за того, что его жена захотела показать внуков своей матери, перед тем как та умрет, вспомнил Лучник, а также оттого, что советский патруль подвергся обстрелу в нескольких километрах от деревни. В тот день, когда ему стало известно об этом, – через неделю, после того как это произошло, – учитель алгебры и геометрии аккуратно сложил учебники на своем столе и ушел из маленького городка Газни в горы. Еще через неделю после наступления темноты он вернулся в город с тремя другими мужчинами и доказал, что он достойно несет древние традиции своего народа: они убили трех советских солдат и забрали их оружие. С тех пор он так и не расставался со своим первым «Калашниковым».

Но Лучником его прозвали не поэтому. Главарь небольшого отряда моджахедов – что означает «борющийся за свободу» – проявил незаурядную проницательность. Он не отнесся с презрением к новому воину, который провел молодость в стенах школы, овладевая чужеземными обычаями. Не винил главарь молодого учителя и в том, что тот слабо разбирался в религии. Когда он пришел в отряд, его знание ислама было крайне поверхностным, но главарь помнил, как текли слезы из глаз молодого бойца, когда имам учил его повиноваться воле Аллаха. Не прошло и месяца, как он стал самым безжалостным – и самым ловким – бойцом в отряде, наглядно демонстрируя, что выражает волю Божью. Именно его послал главарь в Пакистан, чтобы там, используя свои знания, он овладел ракетами класса «земля – воздух». Первыми зенитными ракетами, которыми снабдил моджахедов молчаливый серьезный человек из «Америкастана», были советские CAM-17, известные русским под названием «стрела». Эта первая переносная зенитная ракета была достаточно эффективной, только если ею пользовались с максимальной точностью. Таким мастерством владели всего несколько моджахедов. Лучшим среди них был учитель математики, и именно за успехи в стрельбе русскими «стрелами» бойцы отряда прозвали учителя Лучником.

Сейчас у него в руках была новая зенитная ракета, американский «Стингер», однако в его отряде все ракеты «земля – воздух» – и не только в отряде, во всей округе – называли просто «стрелами» – оружием Лучника. Он лежал на остром, как лезвие ножа, краю горного кряжа, в сотне метров ниже горного пика, и отсюда просматривал всю ледниковую долину. Рядом находился его наблюдатель Абдул. Это имя шло ему: Абдул означает помощник, а юноша нес на себе еще две ракеты для пускового устройства Лучника и, что еще важнее, остротой глаз не уступал соколу. Эти глаза горели яростным пламенем. Аблул был сиротой.

Взгляд Лучника обшаривал горную местность, особенно хребты, и его выражение отражало тысячелетия войн. Серьезный человек, этот Лучник. Несмотря на свою приветливость, он редко улыбался, не проявил интереса, когда ему предложили новую невесту, и даже отказался разделить свое горе с недавно потерявшей мужа женщиной. В его жизни жила лишь одна страсть.

– Вот там, – тихо произнес Абдул и показал рукой.

– Вижу.

Бой в долине – не первый в этот день – шел уже тридцать минут, достаточное время для того, чтобы советские войска получили поддержку со стороны своих вертолетов с базы, расположенной в двадцати километрах за следующей горной грядой. Солнечные лучи отразились от носовой кабины вертолета Ми-24, и Лучник со своим помощником заметили его. Вертолет был еще в десяти милях от них, миновал высокий хребет. Еще выше над головой и далеко за пределами досягаемости «Стингера» описывал круги двухмоторный Антонов-26. Самолет был наполнен аппаратурой наблюдения и связи, с ее помощью и велось управление боем на земле и в воздухе. Но Лучник следил только за Ми-24, штурмовым вертолетом типа «Хайнд», снаряженным ракетами и пушками, которому уже сейчас передавал информацию самолет управления боем.

Появление зенитных ракет «Стингер» оказалось неприятным сюрпризом для русских, и тактика их воздушной поддержки менялась каждый день, пока они пытались справиться с этой новой угрозой. Долина была глубокой и очень узкой. Для того чтобы пилот вертолета сумел нанести удар по афганским партизанам, ему нужно было лететь вдоль этой скалистой расщелины. Он предпочтет остаться на высоте не меньше тысячи метров, опасаясь, что на дне долины вместе со стрелками находится команда «Стингера». Лучник следил за тем, как приближался вертолет, все время менявший направление, пока пилот изучал обстановку и выбирал курс сближения. Как и ожидалось, пилот выбрал направление подлета с подветренной стороны, для того чтобы шум ротора достиг слуха афганцев на несколько секунд позже, что может сыграть решающую роль. Радиоприемник на борту самолета, описывающего круги над головой, будет настроен на частоты, используемые моджахедами, чтобы русские услышали предостережение о приближении вертолета и могли определить место расположения «Стингера». У Абдула действительно был приемопередатчик, выключенный и спрятанный в складках одежды.

Лучник медленно поднял пусковое устройство и направил его двухэлементный прицел на приближающийся вертолет. Большим пальцем он сдвинул кнопку включения и прижал щеку к электропроводной планке. И тут же был вознагражден трелью системы наведения пускового устройства. Пилот оценил обстановку и принял решение. Для нанесения первого огневого удара вертолет устремился по дальней стороне ущелья немного за пределами досягаемости «Стингера». Нос вертолета был опущен вниз, и стрелок, сидящий впереди пилота и чуть ниже его, нацелился в то место, где шел бой. На дне долины появились облачка дыма. Советские войска пользовались минометами для указания цели, где находились их мучители, и вертолет чуть изменил курс. Наступил момент атаки. Из ракет, подвешенных под брюхом вертолета, вырвались языки пламени, и первый залп устремился вниз, к цели.

И вдруг со дна долины вверх начал стремительно подниматься дымовой след. Вертолет мгновенно бросился влево, уклоняясь от устремленной в небо струйки дыма, которая протянулась в стороне от него, но тем не менее указывала на находящуюся впереди опасность – по крайней мере так считал пилот. Руки Лучника сжали пусковое устройство. Вертолет соскальзывал теперь прямо к нему, и его силуэт увеличивался, выходил за пределы внутреннего кольца прицела. Теперь он был досягаем для «Стингера», Лучник нажал большим пальцем левой руки переднюю кнопку, «выпуская из клетки» ракетный снаряд и позволив инфракрасной головке наведения в первый раз засечь тепло, испускаемое турбинами Ми-24. Звук, доносящийся до слуха Лучника через скулу, прижатую к планке, изменился. Теперь ракетный снаряд вел цель. Пилот вертолета принял решение нанести удар по тому месту, откуда в него была запущена «зенитная ракета», и сместил винтокрылую машину еще больше влево, слегка развернув ее. При этом он, не отрывая тревожного взгляда от скалистого дна долины, откуда взлетела ракета, невольно развернул вертолет так, что его выхлопная труба оказалась направлена почти прямо на Лучника.

Ракетный снаряд в пусковом устройстве выл от нетерпения, готовый устремиться к цели, но Лучник все еще выжидал. Он поставил себя на место пилота и пришел к выводу, что тот подлетит еще ближе, прежде чем откроет огонь по ненавистным афганцам. Так и случилось. Когда «Хайнд» оказался на расстоянии в тысячу метров. Лучник глубоко вздохнул, чуть приподнял прицел и прошептал короткую молитву мести, затем плавно нажал на спусковой крючок.

Труба пускового устройства дернулась у него в руках, когда «Стингер» покинул ее; ракета поднялась вверх, прежде чем опуститься в своем полете к цели. Острое зрение позволило Лучнику увидеть это, несмотря на почти невидимый след, который оставлял позади себя ракетный снаряд. «Стингер» выдвинул крошечные стабилизаторы, управляющие его полетом, и они повернулись на долю миллиметра, повинуясь приказу компьютера – электронного мозга, микросхемы размером с почтовую марку. Наблюдатель, находящийся высоко над ними в самолете Ан-26, успел заметить крошечное облако пыли и протянул руку к микрофону, чтобы предупредить пилота вертолета об опасности, но его рука едва коснулась пластика микрофона, как ракета попала в цель.

Снаряд влетел прямо внутрь одного из двигателей вертолета и взорвался. Винтокрылая машина мгновенно вышла из строя. Вал, ведущий к хвостовому ротору, перебило взрывом, и «Хайнд» начал резко разворачиваться влево. Пилот попытался перевести вертолет на режим авторотации, лихорадочно стараясь найти внизу ровное место для приземления, а тем временем стрелок передал по радио сигнал бедствия, призывая помощь. Пилот выключил двигатели, уменьшил угол установки лопастей, позволив несущему ротору свободно вращаться от потока воздуха, затем, не отрывая взгляда от крохотной площадки размером с теннисный корт, включил бортовую систему огнетушения. Подобно большинству летчиков, он больше всего боялся пожара, хотя скоро ему доведется понять совершенную ошибку.

Лучник наблюдал, как Ми-24 рухнул носом вниз на каменистый уступ в пятистах футах ниже места, где он расположился. К его изумлению, несмотря на то что вертолет развалился на части, пожара не случилось. Машина перекувыркнулась через нос, ее хвост описал в воздухе дугу, и вертолет замер, опрокинувшись на бок. Лучник бросился вниз по склону, и Абдул последовал за ним. Через пять минут они подбежали к разбитой машине.

Пилот висел вниз головой, удерживаемый пристяжными ремнями, и пытался освободиться от них. Он испытывал нестерпимую боль, но понимал, что боль испытывают только живые. В этой новой модели вертолета система безопасности была отработана намного лучше, чем в предыдущих. С помощью этой системы и своего искусства ему удалось уцелеть при падении. Он заметил, что его стрелок оказался менее удачливым. Стрелок, сиденье которого находилось впереди, неподвижно висел на пристяжных ремнях со сломанной шеей. У пилота не было времени взглянуть повнимательней. Фонарь кабины разбился, и его металлическая рама превратилась в тюремную решетку для пилота. Механизм аварийного расцепления заело, а пиропатроны отказывались действовать. Он достал из наплечной кобуры пистолет и принялся расстреливать металлический каркас, звено за звеном. Пилот надеялся, что Ан-26 успел получить сигнал бедствия и спасательный вертолет уже летит на помощь. Аварийный радиопередатчик находился в кармане комбинезона, и он включит его. как только сумеет вылезти из своей разбитой машины. Пилот изрезал руки, отгибая части фонарного остова, чтобы выбраться. Он снова поблагодарил судьбу за то, что его жизнь не закончилась в столбе густого дыма, расстегнул ремни и вылез из вертолета на скалистый грунт.

Левая нога была сломана. Острый конец белой кости торчал из летного комбинезона; и хотя пилот не чувствовал боли из-за глубокого шока, вид сломанной ноги поверг его в ужас. Он сунул в кобуру разряженный пистолет и поднял лежащий рядом изогнутый металлический прут, чтобы опираться на него, как на трость. Нужно уйти отсюда, и как можно быстрее. Подпрыгивая на здоровой ноге, пилот приблизился к краю утеса и увидел тропинку, ведущую вниз. Понадобится пройти три километра, чтобы добраться до своих. Он приготовился к спуску, но услышал какой-то шум за спиной и обернулся. В мгновение ока надежда на спасение исчезла, и его охватила паника – пилот понял, что смерть в горящем вертолете была бы для него благом.

Лучник вознес благодарственную молитву Аллаху и достал кинжал из ножен.

***

От нее не так уж много и осталось, подумал Райан. Корпус был почти цел – по крайней мере снаружи, – однако отчетливо виднелись грубые швы сварки, не менее отчетливо, чем стежки на теле чудовища Франкенштейна. Удачное сравнение, молча подумал он. Эти вещи делаются руками человека, но когда-нибудь им не понадобится и часа, чтобы уничтожить своих создателей.

– Господи, просто удивительно, какими огромными они выглядят снаружи…

– И какими маленькими внутри? – спросил Марк. В его голосе звучала задумчивая грусть. Не так и давно капитан первого ранга Военно-Морского Флота СССР Марк Рамиус ввел свой корабль в этот самый сухой док. Его не было, когда техники ВМС США принялись рассекать подводную лодку, подобно тому как препарируют труп патологоанатомы, и извлекать из нее ядерные ракеты, атомный двигатель, гидролокаторы, бортовые компьютеры, аппаратуру связи, перископы и даже печки из камбуза. Все это подверглось самому тщательному анализу на различных базах, разбросанных по всей территории Соединенных Штатов. Он отсутствовал во время этой процедуры по собственной просьбе. Ненависть Рамиуса к советской системе не распространялась на построенные этой системой корабли. Он хорошо поплавал на этой подводной лодке – и «Красный Октябрь» спас ему жизнь.

Он спас и жизнь Райана. Джек провел пальцем по тонкому шраму на лбу – интересно, подумал он, смыл ли кто-нибудь его кровь с консоли перед постом рулевого?

– Меня удивило, что вы отказались сами вывести лодку в море, – заметил он, обращаясь к Рамиусу.

– Нет, – покачал головой Марк. – Я хочу всего лишь попрощаться с ней. Это был хороший корабль.

– Это верно, – тихо согласился Джек. Он взглянул в сторону левого борта, куда попала торпеда, выпущенная с «Альфы». Ремонтники наполовину заделали пробоину. Джек молча качнул головой. Действительно, хороший корабль – он спас меня, когда в него врезалась торпеда. Двое мужчин стояли и молча смотрели на подводную лодку. Никто не нарушал их одиночества – матросы и морские пехотинцы окружали этот район с прошлого декабря.

Сухой док начал наполняться грязной водой из Элизабет-ривер, она с шумом врывалась в гигантский бетонный ящик. Сегодня ночью подводную лодку выведут в море. Шесть американских ударных подводных лодок уже сейчас установили карантин на участке океана к востоку от военно-морской базы США в Норфолке. Официально это объяснялось проведением маневров, в которых будут принимать участие надводные суда. Было девять часов вечера, на небе ни звездочки, ни луны. Для наполнения дока потребуется час. На борту лодки уже находится команда в тридцать человек. Они включат дизельные установки корабля и поведут его во второе и последнее плавание к глубоководной впадине к северу от Пуэрто-Рико. Там он будет погребен на глубине в двадцать пять тысяч футов.

Райан и Рамиус наблюдали за тем, как прибывающая вода затопила деревянные блоки, на которых покоился корпус подводной лодки, впервые почти за год смочила ее киль. Теперьвода поступала быстрее, поднимаясь от одной цифры, означающей глубину осадки, к другой. На палубе матросы в ярко-оранжевых спасательных жилетах готовились отдать четырнадцать тяжелых швартовочных тросов, намертво удерживающих лодку.

Сам корабль был спокоен. «Красный Октябрь» не приветствовал погружение в воду, свою родную стихию. Может быть, он знает, какая судьба его ждет, подумал Райан. Мысль была глупой, хотя он помнил, что тысячелетиями моряки одушевляли корабли, ца которых им приходилось плавать.

Наконец по корпусу лодки пробежала дрожь. Вода подняла ее с деревянных блоков. Послышались глухие толчки – их скорее ощущали, чем слышали, – по мере того как лодка всплывала, медленно, очень медленно, раскачиваясь на несколько дюймов.

Еще через несколько минут ожили дизельные установки, матросы палубной команды на «Красном Октябре» и на доке принялись отдавать и выбирать швартовы. Одновременно был снят огромный брезент, закрывающий торец дока, обращенный к морю, и все увидели туман над водой. Для предстоящей операции выбрали идеальные условия. Впрочем, лишь в таких условиях и было возможно проведение подобной операции. Флоту пришлось ждать подходящего момента целых шесть недель, пока безлунная ночь не совпала с густым туманом, покрывающим Чесапикский залив в это время года. Когда был отдан последний швартовочный трос, офицер на мостике боевой рубки дал короткий сигнал.

– Походный порядок! – раздался его голос, и матрос на носу быстро опустил гюйс и сложил флагшток. Впервые Райан заметил, что гюйс был советским. Справедливо, подумал он, В кормовой части боевой рубки другой матрос поднял советский военно-морской флаг с красной звездой и эмблемой Краснознаменного Северного флота. Флот США, никогда не забывающий о традициях, салютовал человеку, командовавшему подводной лодкой.

Райан и Рамиус следили за тем, как «Красный Октябрь» начал двигаться своим ходом, два его бронзовых винта медленно вращались на обратном ходу, выводя подводную лодку на простор реки. Один из буксиров помог ей развернуться на север. Прошла еще минута, и она скрылась из виду, лишь низкий рев дизеля разносился по покрытой радужными пятнами нефти воде морской базы.

Марк высморкался и несколько раз мигнул. Когда он повернулся спиной к стене тумана, в котором исчезла подводная лодка, голос моряка был твердым и спокойным,

– Значит, Райан, они вызвали вас домой из Англии, чтобы присутствовать при прощальной церемонии?

– Нет, я прилетел уже несколько недель назад. Новая работа.

– Могу спросить, какая именно? – спросил Марк.

– Контроль над вооружениями. Мне поручена координация разведывательных аспектов при ведении переговоров. Вылетаем в январе.

– В Москву?

– Да, там состоится предварительное совещание – утверждение повестки дня и прочая техническая работа. А как вы?

– Комитет по новым техническим разработкам на Багамских островах. Солнце и песок. Смотрите, какой у меня загар. – Рами-ус усмехнулся. – Каждые два-три месяца прилетаю в Вашингтон. И сейчас лечу обратно через пять часов. Мы работаем над проблемами уменьшения шума. – Еще одна улыбка. – Совершенно секретно.

– Отлично! Давайте поужинаем у меня дома. Я ведь приглашал вас тогда и все еще не выполнил своего обещания. – Джек вручил ему визитную карточку. – Здесь указан номер моего телефона. Позвоните мне за несколько дней до вылета, и я обо всем договорюсь в управлении. – Райан знал, что Рамиус и его офицеры находятся под строжайшей охраной службы безопасности ЦРУ. Просто удивительно, подумал Джек, что до сих пор никто не узнал о происшедшем. Ни один представитель средств массовой информации ничего не пронюхал, и если безопасность обеспечивается действительно так эффективно, возможно, и русские ничего не подозревают о судьбе своей ракетной подводной лодки «Красный Октябрь». Сейчас она поворачивает на восток и проходит над туннелем Хэмптон-Роудс. Примерно через час после этого лодка погрузится и направится на юго-восток. Джек покачал головой.

Его печаль, связанная с судьбой субмарины, сдерживалась при мысли о ее предназначении. Он вспомнил свою реакцию, когда год назад вошел в ракетный отсек подводной лодки, первый раз оказавшись так близко к этим ужасным предметам. Джек соглашался с тем, что ядерное оружие сохранило мир на планете – если действительно можно назвать положение на земле миром, – но подобно большинству людей, задумывающихся над этим вопросом, он надеялся, что найдется какой-нибудь способ получше. Ну что ж, по крайней мере в мире станет одной атомной ракетной субмариной меньше, станет меньше на двадцать шесть баллистических ракет и сто восемьдесят две ядерные боеголовки. Со статистической точки зрения – не слишком много, сказал себе Райан.

И все– таки это начало.

***

В десяти тысячах миль к востоку и на высоте восьми тысяч футов над уровнем моря проблема заключалась в погоде, которая не соответствовала времени года. В Таджикской Советской Социалистической Республике ветер дул с юга, принося с собой влагу Индийского океана, падающую вниз в виде неприятной холодной измороси. Скоро наступит зима, настоящая зима, всегда приходящая рано в эти края, обычно сразу после раскаленного душного лета, и все, что сыплется с неба, будет холодным и белым.

Рабочими здесь были главным образом молодые усердные комсомольцы. Их привезли сюда, чтобы они оказали помощь в завершении строительства проекта, начатого в 1983 году. Один из них, аспирант Московского государственного университета, заканчивающий работу над диссертацией по физике, вытер мокрое от дождя лицо и выпрямился, чтобы расправить усталую спину. Разве так следует использовать многообещающего молодого инженера, подумал Морозов, Вместо того чтобы вести геодезические изыскания и таскать этот теодолит, он мог бы сейчас в лаборатории заниматься конструированием лазеров. Однако ему хотелось стать, наконец, полноправным членом КПСС, а главное – избежать службы в армии. Учеба в аспирантуре, откладывавшая призыв, вместе с активной комсомольской работой – на это возлагались немалые надежды.

– Ну что там у тебя? – Морозов обернулся и увидел одного из инженеров-строителей. Он вспомнил, это тот самый, что считал себя специалистом по бетонным работам.

– По моему мнению, точка выбрана правильно, товарищ инженер.

Пожилой инженер наклонился и посмотрел в объектив теодолита.

– Да, верно, – согласился он. – И слава Богу, это последняя точка. – Послышался далекий взрыв, и оба вздрогнули. Саперы из специальных подразделений Советской Армии взорвали еще одну выступающую скалу за пределами территории объекта, огороженного по периметру забором. Не обязательно быть военным, чтобы понять, для чего все это делается, подумал Морозов.

– А ты неплохо разбираешься в геодезических инструментах, молодой человек. Может быть, станешь инженером-строителем, как и я, а? Будешь строить подземные государственные объекты?

– Нет, товарищ инженер. Я занимаюсь физикой высоких энергий – главным образом лазером. – Они тоже приносят пользу государству, напомнил себе юноша.

Строитель хмыкнул и покачал головой.

– Тогда ты, возможно, снова приедешь сюда. Бог тебе в помощь.

– А это…

– Я ничего тебе не говорил, – прервал его инженер твердым голосом.

– Понимаю, – тихо ответил Морозов. – Я и сам подозревал это.

– На твоем месте я подумал бы, прежде чем высказывать эти подозрения, – бросил инженер и повернулся, оглядываясь по сторонам.

– Отсюда будет очень удобно наблюдать за звездами, – заметил Морозов, надеясь на соответствующий ответ.

– Откуда мне знать? – ответил инженер с многозначительной улыбкой. – Мне еще не приходилось встречаться с астрономами.

Морозов постарался скрыть улыбку. Значит, его догадка оказалась верной. Они только что рассчитали расположение шести точек для зеркал, находящихся на равном расстоянии от центральной точки в здании, охраняемом часовыми с автоматами. Подобная точность, знал Морозов, используется только в двух случаях: или для астрономических наблюдений, при которых усиливается свет, падающий на поверхность Земли из Космоса, или для другой цели, когда происходит концентрация света, уходящего в Космос с поверхности Земли. Молодой ученый пришел к выводу, что именно здесь произойдут интересующие его события. Здесь, на вершине этой горы, будет изменен мир.

1. Прием делегации

На решение самых разных проблем была направлена масса усилий. Все знали об этом. Все, кто находился здесь, принимали в этом участие. Это нужно было всем. И тем не менее все тем или иным способом старались этому помешать. Для каждого из гостей, собравшихся в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца, двойственность была естественной частью натуры.

Здесь присутствовали главным образом русские и американцы, причем они составляли четыре категории.

К первой относились дипломаты и политические деятели. Их можно было достаточно легко узнать по хорошо сшитым костюмам и умению держаться, готовности улыбаться механическими улыбками роботов, а также по отличной дикции, даже после множества тостов. Здесь они были хозяевами, знали это и показывали всем своим поведением.

Вторая категория – военные. Нельзя вести переговоры по разоружению без участия людей, в чьих руках находится это оружие. Военные владеют оружием, ухаживают за ним, испытывают его, холят и лелеют и все время стараются убедить себя, что политики, под чьим контролем находятся сами военные, не дадут приказа пустить его в ход. Люди в военных мундирах стояли главным образом небольшими группами, объединенные по национальному признаку и роду войск, причем каждый держал в руке салфетку и наполненный до половины стакан, а его непроницаемый бесстрастный взгляд обшаривал зал словно в поисках опасности на незнакомом поле боя. А ведь это и было для них полем боя, бескровного сражения, способного превратиться в настоящие битвы, если политические деятели, руководящие действиями военных, утратят контроль над ситуацией, окажутся несдержанными, потеряют чувство перспективы – короче говоря, станут неспособными принять меры, направленные на то, чтобы избежать расточительной и ненужной траты молодых жизней. Военные все как один не доверяли никому, кроме друг друга, а в некоторых случаях полагались на своих противников в обмундировании другого цвета больше, чем на собственных шикарно одетых хозяев. По крайней мере военным была известна позиция офицеров из армий потенциального противника, чего нельзя сказать о политических деятелях даже твоей собственной страны. Они тихо беседовали друг с другом, все время оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, не прислушивается ли кто к их разговорам, иногда делали глоток из стакана и снова оглядывались. Они были жертвами, но одновременно и хищниками – похожими на свирепых псов, которых держали на поводках люди, считавшие себя властителями судеб.

Военным и в это было трудно поверить.

Репортеры и журналисты составляли третью категорию приглашенных. Их гоже было нетрудно отличить по одежде, всегда помятой от частых переездов, когда ее приходилось укладывать в чемоданы, слишком маленькие для всего их имущества. Им недоставало внешнего блеска и лоска политических деятелей и неизменных, словно приклеенных улыбок. Журналистов отличало детское любопытство. приправленное цинизмом беспутной жизни. Чаще всего они держали стаканы в левой руке, иногда вместе с маленьким блокнотом взамен бумажной салфетки, тогда как в правой находились наполовину спрятанные ручки. Они бродили по залу среди участников приема как хищные птицы. Хотя бы один из них сумеет найти кого-то, готового рассказать о ходе переговоров. Другие журналисты заметят это и подойдут, чтобы узнать суть дела. Сторонний наблюдатель мог легко оценить, насколько интересной является информация, по скорости, с которой репортеры переходили от одного источника к другому. В этом смысле американские и вообще западные репортеры отличались от их советских коллег, большей частью окружавших своих повелителей подобно преданным вассалам прошлого как для того, чтобы продемонстрировать лояльность партии, так и для того, чтобы защищать их от любопытства коллег по профессии из других стран. Но и те и другие представляли собой аудиторию в этом театральном действе.

Наконец к четвертой, невидимой, категории принадлежали те, кого нельзя было опознать каким-либо определенным способом. Этими людьми являлись разведчики и охотящиеся за ними сотрудники контрразведывательных служб. Их можно было отличить от сотрудников службы безопасности, следивших за всеми с подозрением, но жавшихся к стенкам зала, таких же невидимых, как официанты, двигающиеся среди приглашенных с тяжелыми серебряными подносами, уставленными бокалами шампанского и хрустальными стаканами, изготовленными по заказу российского императорского дома Романовых. Некоторые из официантов тоже, разумеется, принадлежали к службе контрразведки. Им приходилось больше других ходить по залу, настороженно прислушиваясь к обрывкам разговоров, к слишком тихому голосу или, может быть, слову, не соответствующему духу официального приема. Их задача была непростой. Струнный квартет в углу исполнял камерную музыку, на которую, казалось, никто не обращал внимания, но и он относился к протоколу, связанному с дипломатическими приемами, и на его отсутствие тут же обратили бы внимание. Кроме того, уровень человеческого шума. В Георгиевском зале находилось больше ста человек, и каждый из них половину времени – по меньшей мере – говорил. Те. кто стоял недалеко от играющего квартета, были вынуждены повышать голос, чтобы их слышали. Шум, создающийся в результате всего этого, наполнял зал длиной в двести футов и шириной в шестьдесят пять, с паркетным полом и каменными оштукатуренными стенами, отражающими и усиливающими звуки до такой степени, что уровень шума, доносящегося со всех сторон, был бы болезненным для слуха ребенка. Разведчики пользовались шумом и своей невидимостью, чтобы превратиться в призраков на этом празднестве.

Но разведчики действительно присутствовали здесь. Все знали это. Любой житель Москвы с готовностью расскажет вам про шпионов. Если вы встречаетесь с иностранцем более или менее регулярно, будет благоразумно сообщить об этом. В случае если вы встретились с иностранцем случайно или всего один раз, а в это время мимо прошел сотрудник московской милиции – или армейский офицер с портфелем в руке, – вас окинут взглядом и обратят внимание. Может быть, мельком, а может быть, и нет. Со времени Сталина многое изменилось, разумеется, но Россия осталась Россией, и подозрительность по отношению к иностранцам и их поведению была намного старше любой идеологии.

Большинство присутствующих в зале думали об этом, не отдавая себе отчета, исключение составляли лишь те, кто являлся активным участником таких игр. Дипломаты и политики имели немалый опыт при выборе слов, и в данный момент эта проблема их не слишком беспокоила. Для журналистов это было просто забавным, интересная игра, мало их затрагивающая, хотя каждый западный репортер знал, что он или она в силу уже самого факта своего присутствия рассматриваются советским правительством как шпионы. Больше всего об этом думали военные. Они понимали важность разведывательной информации, стремились к ней, ценили ее и презирали тех, кто добывал для них эту информацию, считая подобную работу грязной.

Кто здесь разведчики?

Конечно, в зале присутствовало несколько человек, не относящихся ни к одной из четырех категорий – или, наоборот, принадлежащих к нескольким из них.

– Ну, как вам понравилась Москва, доктор Райан? – спросил русский голос. Джек, рассматривавший великолепные часы с фигурой Святого Георгия, обернулся.

– Боюсь, она показалась мне холодной и мрачной, – ответил Райан, сделав глоток шампанского из своего бокала. – Правда, у нас было не так уж много возможностей осмотреть город. – И больше таких возможностей не представится, подумал он. Американская делегация провела в Советском Союзе чуть больше четырех дней и завтра вылетает домой, завершив техническое обсуждение предстоящей пленарной встречи.

– Очень жаль, – заметил Сергей Головко.

– Это верно, – согласился Джек. – Если вся архитектура у вас столь хороша, мне хотелось бы провести несколько дней, наслаждаясь ею. У строителей этого дворца был превосходный вкус. – Он одобрительно кивнул, глядя на сверкающие белые стены, сводчатый потолок и украшающую их позолоту. Говоря по правде, Райан считал, что в украшении дворца строители зашли слишком далеко, но ему было известно, что русские как нация отличались тем, что, как правило, заходили слишком далеко во многом. Для русских, у которых редко чего было достаточно, понятие достатка означало обладание чем-то более значительным по сравнению с другими – желательно, чтобы у них было больше, чем у всех остальных. Райан считал такой подход доказательством комплекса национальной неполноценности и напомнил себе, что люди, считающие себя неполноценными, испытывают патологическое стремление опровергнуть собственное представление о самих себе. Этот фактор доминировал во всех аспектах процесса разоружения, часто заменяя элементарную логику как основу для достижения соглашения.

– Декаданс династии Романовых, – отозвался Головко. – Все это добыто потом и кровью простых людей.

– Ну что ж, по крайней мере часть выжатых из них денег пошла на что-то прекрасное, безвредное и вечное, – улыбнулся Райан. – По моему мнению, куда лучше тратить деньги на это, чем на покупку страшного оружия, которое все равно через десять лет устареет. У меня появилась прекрасная мысль, Сергей Николаевич, Давайте направим средства, расходуемые на соперничество в военно-политической сфере, на создание прекрасного – вместо того чтобы тратить их на ядерное оружие.

– Значит, вы довольны достигнутыми результатами?

Снова обсуждение основного вопроса. Райан пожал плечами и повернулся, осматривая зал.

– Полагаю, что мы договорились о повестке дня. Теперь осталось, чтобы вот те парни у камина уладили детали.

Он взглянул на одну из огромных хрустальных люстр. Интересно, сколько понадобилось лет и человеческих усилий, чтобы изготовить ее; к тому же, как оказалось, не так просто подвесить что-то весом с небольшой автомобиль.

– И вы удовлетворены вопросом проверки выполнения соглашения?

Теперь в этом нет сомнения, с едва заметной улыбкой решил Райан. Головко служит в ГРУ. «Национальные технические средства» – термин, охватывающий разведывательные спутники и другие методы слежения за иностранными государствами, – в Америке находились главным образом в поле деятельности Центрального разведывательного управления, однако в Советском Союзе они принадлежали ГРУ – советской военной разведке. Несмотря на то что была достигнута предварительная договоренность о проведении инспекции на местах, основное бремя контроля за выполнением соглашения ляжет на разведывательные спутники, что входит в епархию Головко.

То, что Райан работает на ЦРУ, не составляло особого секрета. В этом не было необходимости – Райан не занимался оперативной деятельностью. Его включение в состав делегации по переговорам о разоружении было вполне логичным, поскольку в настоящее время ему было поручено наблюдение за некоторыми стратегическими системами вооружения в Советском Союзе. Для того чтобы подписать любой договор о сокращении вооружений, обе стороны должны прежде всего справиться с манией преследования, свойственной их собственным спецслужбам, и убедиться в том, что противная сторона не собирается выкидывать сколько-нибудь серьезные фокусы. Джек рассказал об этом главе делегации, ответственному за переговоры; правда, напомнил себе Райан, тот слушал не очень внимательно, вряд ли придавая этому особое значение.

– Проверка выполнения соглашения, – ответил Райан после недолгого размышления, – очень важный и технически сложный вопрос. Боюсь, что я недостаточно в нем разбираюсь. А что думают ваши специалисты о нашем предложении ограничить системы сухопутного базирования?

– Мы зависим от таких систем больше, чем вы, – заметил Головко. Теперь, когда речь зашла о сути советской позиции, его голос звучал сдержанно.

– Не понимаю, почему вы не придаете использованию подводных ракетоносцев такой же важности, как мы.

– Как вы хорошо знаете, в первую очередь мы исходим из принципов надежности.

– Чепуха! Подводные лодки весьма надежны, – решил подначить его Джек, не сводя взгляда с часов. Часы были поистине великолепны. На них был изображен какой-то мужик, вручающий меч юноше, посылая его на битву. Ничего нового в таком замысле, подумал Джек. Старый козел благословляет мальчишку на бой и смерть.

– К сожалению, у нас имели место несколько происшествий с ними.

– Да, конечно, вы имеете в виду эту «Янки», затонувшую у Бермудских островов.

– Не только.

– Неужели? – Райан повернулся и посмотрел на собеседника, лишь с трудом удержавшись от улыбки.

– Прошу вас, доктор Райан, не принимайте меня за идиота. Вы знаете историю с «Красным Октябрем» не хуже меня.

– Как вы сказали называется эта лодка? Ах да, ракетоносец класса «Тайфун», потерявшийся у вас недалеко от Каролинских островов. В то время я был в Лондоне, так что подробности мне не известны.

– Теперь вы понимаете, что эти два инцидента являются подтверждением нашей точки зрения. Мы не можем полагаться на ракетоносцы подводного базирования в такой же степени, как вы.

– Да, пожалуй, – кивнул Райан. Вы не можете полагаться не только на подводные ракетоносцы, но и на их капитанов, подумал он, сохраняя бесстрастное выражение лица,

Головко никак не хотел успокоиться.

– Вы позволите мне задать откровенный вопрос? – спросил он.

– Конечно. При условии, что не будете рассчитывать на откровенный ответ, – усмехнулся Райан.

– Будут ли возражения против проекта договора со стороны вашего разведывательного сообщества?

– Ну вот, какой ответ вы рассчитываете получить от меня? – Райан сделал паузу. – А как отнесется к нему ваше разведывательное сообщество?

– Наши органы государственной безопасности поступают так, как им говорят, – заверил его Головко.

Это уж точно, подумал Райан.

– У нас в стране, если президент приходит к выводу, что договор отвечает государственным интересам, и считает, что сумеет провести его через сенат, мнение ЦРУ и Пентагона не имеет значения…

– Но ведь ваш военно-промышленный комплекс… – прервал Джека Головко.

– Боже мой, до чего вы любите твердить одно и то же. Сергей Николаевич, сами-то вы знаете, что дело обстоит совсем иначе.

И тут Райан вспомнил, что Головко принадлежит к военной разведке и может быть не знаком с истинным положением вещей, То, что Америка и Советский Союз далеко не всегда понимали друг друга, являлось одновременно забавным и исключительно опасным. Интересно, в который раз подумал Джек, пыталось ли разведывательное сообщество в Советском Союзе добиться согласия на снабжение правдивой информацией, как это делало теперь Центральное разведывательное управление, или просто говорило своим хозяевам то, что им хотелось слышать, как нередко в прошлом делало ЦРУ. Последнее показалось ему более вероятным. Русские спецслужбы подвержены, без сомнения, политическому воздействию, так же как это имело место раньше в ЦРУ. К заслугам судьи Мура следует отнести то. что ЦРУ приложило массу усилий, чтобы положить этому конец. Но ведь судья Мур не стремился стать президентом и этим отличался от своих советских коллег. Один председатель КГБ уже сумел добраться до самой вершины и по крайней мере еще один пытался сделать это. По этой причине КГБ превратился в политический трамплин, а это влияет на объективность информации. Джек вздохнул и поднес к губам бокал. Разногласия, существующие между двумя странами, не закончатся после того, как будут ликвидированы ложные представления друг о друге, но по крайней мере ситуация станет более управляемой.

Может быть. Райан не мог не признать, что подобная панацея может оказаться такой же фальшивой, как и все остальные; в конце концов, ее еще никто не пробовал применить на практике.

– Вы не будете возражать, если я предложу кое-что?

– Нет, разумеется, – ответил Головко.

– Давайте прекратим разговор о делах. Уж лучше вы расскажете мне об этом зале, пока я лопью шампанское. – Райан пришел к выводу, что тем самым они сэкономят массу времени, составляя завтра сообщения о содержании состоявшегося разговора.

– Может быть, принести водки?

– Нет, спасибо, мне нравится эта шипучка. Это местное производство?

– Да, из Грузии, – с гордостью произнес Головко. – Мне грузинское шампанское нравится больше французского.

– Я с удовольствием прихватил бы с собой несколько бутылок, – согласился Райан.

– Положитесь на меня, – заметил Головко. В его смехе прозвучало удовольствие и ощущение власти. – Итак, о дворце. Он был закончен в 1849 году. Строительство обошлось в одиннадцать миллионов рублей – по тем временам огромная сумма. Это последний великий дворец, построенный в мире и, мне кажется, самый лучший…

Райан, конечно, не был единственным приглашенным, кто расхаживал по залу. Почти все члены американской делегации никогда раньше не были в Большом Кремлевском дворце. Их русские коллеги, уставшие от скучной обстановки приема, предложили им показать наиболее интересные достопримечательности и увели американцев. За ними пошли несколько сотрудников посольства, присматривая за порядком.

– Ну, Миша, как тебе нравятся американки? – спросил своего помощника министр обороны Язов.

– Те, что идут нам навстречу, достаточно привлекательны, товарищ маршал, – ответил полковник.

– Но они такие тощие… извини, Миша, я забыл, что твоя прекрасная Елена тоже была стройной. Хорошая она была женщина.

– Спасибо, что вспомнили о ней, Дмитрий Тимофеевич.

– Привет, полковник! – воскликнула одна из американок.

– Здравствуйте, миссис…

– Фоули. Мы встречались в ноябре на хоккейном матче.

– Вы знакомы? – спросил помощника маршал.

– Мой племянник – нет, мой внучатый племянник, Михаил, внук сестры Елены, – играет в детской команде, и меня пригласили на матч. Там я обнаружил, что в их команде играет империалист, – ответил полковник, приподняв бровь,

– Ваш сын хорошо играет в хоккей? – поинтересовался маршал Язов.

– Один из лучших нападающих в детской лиге и часто забивает, – произнесла миссис Фоули с гордостью.

– Великолепно! Тогда вы должны остаться у нас и ваш сын, когда вырастет, будет играть за ЦСКА. – На лице Язова появилась широкая улыбка. У него было уже четверо внуков. – А чем вы у нас занимаетесь?

– Мой муж работает в посольстве. Он вон там, беседует с репортерами – но самое главное в том, что мне удалось попасть наконец сюда. Я никогда не видела ничего подобного! – восторженно воскликнула женщина. По ее блестящим глазам было видно, что она успела выпить не один бокал. Наверно, шампанского, подумал министр. Американка явно должна была отдавать предпочтение этому напитку, но она выглядела достаточно привлекательно, да и к тому же не пожалела сил и времени, чтобы овладеть русским языком, что необычно для американцев. – Пол здесь настолько красив, что даже ходить по нему жалко. У нас дома нет ничего подобного.

– Вам просто повезло – у вас не было царей, – ответил Язов, как и подобает ортодоксальному марксисту. – Как русский, однако, я должен признать, что у них был превосходный нюх на прекрасное.

– Я не видела вас на других играх, полковник, – заметила женщина, поворачиваясь к помощнику.

– У меня нет времени.

– Но вы приносите удачу! В тот вечер наша команда победила, а Эдди забил гол сам и еще один был забит с его подачи.

– А вот наш маленький Миша получил два раза по две минуты штрафа за игру высоко поднятой клюшкой, – улыбнулся полковник.

– Его назвали в честь тебя? – спросил маршал.

– Да.

– Когда мы встретились на матче, у вас не было вот этих орденов. – Миссис Фоули показала на три золотые звезды на груди полковника.

– Наверно, я просто не снял пальто…

– Он всегда носит эти звезды, – заверил американку маршал. – У нас принято всегда носить звезды Героя Советского Союза.

– Это что, эквивалент нашей медали Конгресса?

– Да, эти две награды примерно равны по значимости, – произнес Язов, подчеркивая величие своего помощника. – Полковник Филитов – единственный награжденный тремя звездами Героя за мужество в бою.

– Неужели? Разве можно быть награжденным три раза? За что?

– Я сражался с немцами, – коротко бросил полковник.

– Он убивал немцев, – еще короче и жестче ответил Язов. Когда Филитов стал одним из самых известных офицеров Красной Армии, маршал был всего лишь лейтенантом. – Миша – один из лучших танкистов,

Полковник Филитов даже покраснел.

– Я просто исполнял свой долг, подобно многим другим офицерам во время войны.

– Мой отец тоже был награжден за участие в войне. Он руководил отрядами при спасении военнопленных из концентрационных лагерей на Филиппинах. Не любил рассказывать об этом, но его наградили многими медалями. А вы рассказываете своим детям об этих золотых звездах?

На мгновение лицо полковника словно окаменело. Вместо него на вопрос ответил Язов.

– Сыновья полковника Филитова погибли много лет назад.

– О-о! Ради Бога, полковник, извините меня, – воскликнула миссис Фоули совершенно искренне.

– С тех пор прошло много времени. – Полковник улыбнулся. – Я помню вашего сына по той игре. Хороший мальчик. Любите своих детей, дорогая, потому что они не вечно будут с вами. А теперь извините меня.

Филитов направился к туалету. Миссис Фоули взглянула на маршала. На ее лице отразилось отчаяние.

– Сэр, я чувствую себя так неловко…

– Вы не могли знать этого. Михаил Семенович потерял своих сыновей, одного за другим, в течение нескольких лет, а затем умерла его жена. Я познакомился с ней, когда был совсем молодым, – прелестная девушка, танцевала в балете Кировского театра. Большое горе, но мы, русские, привыкли к несчастьям. Хватит об этом. За какую команду играет ваш сын? – Интерес маршала Язова к хоккею был подогрет прелестным женским лицом.

Михаил Семенович быстро нашел туалет. Американцев и русских посылали, разумеется, в разные туалеты, и полковник Филитов оказался в одиночестве в комнате, которая раньше была личным ватер-клозетом какого-то князя или, может быть, любовницы царя. Он вымыл руки и посмотрел в зеркало в позолоченной раме. Мозг его сверлила одна и та же мысль: опять новое задание. Полковник Филитов вздохнул и привел в порядок свой мундир. Минуту спустя он вернулся в зал.

– Прошу прощения, – извинился Райан. Повернувшись, он столкнулся с пожилым офицером в мундире. Головко сказал что-то по-русски, но Райан не понял. Офицер произнес несколько слов, обращаясь к Райану, что-то вежливое, и – направился, заметил Джек, к министру обороны.

– Кто это? – спросил Райан своего русского коллегу.

– Полковник, личный помощник министра, – ответил Головко.

– Староват для полковника, а?

– Он – герой войны. Мы не заставляем таких людей уходить на пенсию.

– Пожалуй, это справедливо, – согласился Джек и приготовился выслушать дальнейший рассказ об этой части зала. После того как тема Георгиевского зала истощилась, Головко провел Джека в соседний, Владимирский, зал. Там он выразил надежду, что в следующий раз встретится с Райаном именно здесь. Владимирский зал, объяснил Головко, служит местом подписания соглашений и договоров. Оба офицера разведки торжественно подняли бокалы в честь этого.

***

Прием закончился вскоре после полуночи. Райан сел в седьмой лимузин. По пути в посольство никто не разговаривал. Все участники приема приняли изрядное количество алкоголя, и вдобавок в автомобилях – по крайней мере в Москве – не принято обмениваться впечатлениями. Машины слишком легко оборудовать системами подслушивания. Два спутника Райана уснули, и сам он тоже едва не последовал их примеру. От сна его удержало лишь воспоминание о том, что через пять часов им предстояло вылетать из Москвы, поэтому он решил продержаться до вылета и тогда, усталый, он сумеет заснуть в самолете – искусство, которым Райан овладел совсем недавно. По приезде в посольство он переоделся и спустился в посольский буфет, чтобы выпить кофе, стимулирующее воздействие которого не даст ему уснуть в течение нескольких часов. Это время Райан решил использовать для подготовки отчета.

За эти четыре дня события развивались поразительно успешно. Даже, может быть, слишком успешно. Джек знал, что закон средних чисел в его профессии заключается в том, что иногда все идет хорошо, а иногда – плохо. Проект договора был готов и лежал на столе. Подобно всем проектам договоров, составленным в последние годы, он являлся для русских скорее инструментом ведения переговоров, чем основой, на которой они будут вестись. Подробности опубликованы в газетах, и некоторые члены конгресса уже выступили с заявлениями о том, насколько благоприятны его условия и почему бы Соединенным Штатам просто не согласиться с ними?

Действительно, почему бы не согласиться? – с иронической улыбкой подумал Джек. Это была одна из причин. Другая… А была ли другая? Хороший вопрос. Так почему русские так резко изменили свою позицию? Есть доказательства, что генеральный секретарь Нармонов стремится сократить военные расходы, однако, несмотря на широко распространенное мнение, сокращения расходов на оборону не добьешься ядерным разоружением. Ядерные боеголовки обходятся очень дешево, если принять во внимание их мощность; они представляют собой весьма экономичный способ уничтожения людей. Несмотря на то что боеголовка и ее ракета-носитель стоят дорого, они несравнимо дешевле, чем равное им по разрушительной мощности число танков и артиллерийских орудий. Неужели Нармонов искренне хочет уменьшить опасность ядерной войны? Но угроза такой войны исходит не от ракет и боеголовок; как всегда, ее источником являются политические деятели и допущенные ими ошибки. Может быть, это всего лишь символ? Символы, напомнил себе Джек, создать Нармонову куда легче, чем наполнить их истинным содержанием. Но если это символ, на кого он нацелен?

Нармонов обладал талантом влиять на людей и личным обаянием – этим он был во многом обязан занимаемой им должности, но куда большее значение имела его незаурядная личность. Что он за человек? К чему стремится? Райан фыркнул и покачал головой. Все это не его дело. Группа специалистов ЦРУ изучала политическую уязвимость Нармонова прямо здесь, в Москве. У Джека задача была намного проще – разобраться в технических аспектах договора. Может быть, она и была проще, но пока ему не удалось найти ответы на собственные вопросы.

***

Головко уже сидел у себя в кабинете и набрасывал свои заметки. Райан, написал он, поддержит, хотя и неохотно, проект договора. Поскольку к мнению Райана прислушивался директор ЦРУ, это, по-видимому, означало, что Центральное разведывательное управление тоже не будет возражать против договора. Головко положил ручку и потер глаза. Просыпаться с головой, тяжелой от похмелья, достаточно плохо, но когда тебе приходится совсем не спать и встречать утреннее похмелье с лучами рассвета, – это больше, чем можно требовать от советского офицера. Интересно, подумал он, почему его правительство вообще выдвинуло такое предложение и почему американцы так охотно на него согласились. Даже Райан, который далеко не глуп. Каков замысел американцев? Кто кого перехитрил?

В этом и заключался главный вопрос.

Он снова подумал о Райане, о беседе с ним, которую было поручено ему провести. Американец добился впечатляющих успехов для человека его лет – занимает должность, эквивалентную полковнику в КГБ или ГРУ, а ведь ему только тридцать пять. Почему он так стремительно продвигается по службе? Головко недоуменно пожал плечами. По-видимому, благодаря связям – это обстоятельство не менее важно в Вашингтоне, чем в Москве. Обладает личным мужеством – достаточно вспомнить дело с террористами. происшедшее почти пять лет назад. У него прочная семья, что имело большее значение для русских, чем считали их американские коллеги. Хорошая семья означала постоянство и твердость характера, а это в свою очередь влекло за собой уверенность в его действиях. Но самое главное, подумал Головко, Райан превосходный аналитик. Но тогда почему он не выступил против условий договора, более благоприятных для Советского Союза, чем для Америки? Неужели наша оценка не правильна? – написал Головко на листе бумаги. Вдруг американцам известно что-то неизвестное нам? Вот это действительно вопрос, хотя еще лучше сформулировать его по-иному: вдруг Райан знает что-то, чего не знает Головко? Полковник нахмурился и тут же напомнил себе, что ему известно что-то, о чем не подозревает Райан. По его лицу скользнула улыбка. Все это часть крупной игры, самой крупной в истории.

***

– Вы, должно быть, шли всю ночь.

Лучник кивнул и опустил на землю мешок, оттягивавший его плечи в течение пяти дней. Он весил почти столько же, сколько мешок Аблула. а юноша едва стоял на ногах, заметил оперативник ЦРУ. Они опустились на подушки.

– Выпейте что-нибудь, – предложил офицер. Его звали Эмилио Ортиз. Родословная офицера была настолько запутана, что он мог сойти за представителя почти любой белой расы. Ему тоже было тридцать лет. Мужчина среднего роста и телосложения, с мышцами пловца – благодаря им он завоевал стипендию в Калифорнийский университет, где проявил способности к языкам и стал лингвистом. Ортиз обладал не просто способностями – у него был редкий талант в этой области. После двух недель погружения в языковую среду он овладевал языком, акцентом, диалектом и мог сойти за местного жителя в любой стране мира. Вдобавок Ортиз отличался уважением к обычаям и традициям людей, с которыми ему приходилось работать. Это означало, что его предложение выпить что-нибудь не имело в виду напиток, содержащий алкоголь. В стакане был яблочный сок. Ортиз следил за тем, как афганец пил сок с деликатностью ценителя вин, пробующего новое бордо.

– Да благословит вас Аллах, – произнес Лучник, осушив стакан. То, что он не начал свой рассказ до тех пор, пока не выпил стакан сока, наглядно демонстрировало его самообладание. Ортиз видел усталость на лице Лучника, хотя тот ничем ее не показывал. В отличие от своего юного помощника Лучник, казалось, не поддавался человеческим слабостям. На самом деле это было не так, но Ортиз понимал, что силы. движущие им, подавляли человеческую природу.

Одеты оба были почти одинаково. Ортиз посмотрел на одежду Лучника и снова поразился сходству афганцев с индейцами из племени апачей. проживающих в Америке и Мексике. Один из предков Ортиза был офицером и служил вместе с Терразас, когда мексиканская армия победила наконец Викторио в горах Трес-Кастильос. Низкорослые афганцы тоже были ловкими и подвижными воинами. Они тоже использовали захваченных пленников для шумного развлечения, инструментами которого являлись их ножи. Ортиз взглянул на кинжал Лучника и подумал о том, для каких целей мог пользоваться им его хозяин. Впрочем, тут же поправился он, лучше не знать этого.

– Вы не хотели бы поесть? – спросил оперативник.

– С этим можно подождать, – ответил Лучник и протянул руку за своим мешком. Они с Абдулом привели с собой двух тяжело нагруженных верблюдов, но важные материалы хранились у него в мешке.

– Я выстрелил восемью ракетами, попал в шесть самолетов и вертолетов, но у одного самолета было два мотора, и ему удалось спастись. Из пяти, уничтоженных мной, два были вертолетами и три – истребителями-бомбардировщиками. Первый сбитый нами вертолет был новым видом «двадцать четвертого», о котором вы нам говорили. Вы оказались правы. На нем действительно было новое оборудование. Часть его я принес с собой. Вот оно.

Как странно, подумал Ортиз, что самые чувствительные приборы военных самолетов выдерживают удары, от которых гибнет команда. Ирония судьбы! Он наблюдал за тем, как Лучник достал из мешка шесть зеленых монтажных плат от лазерного искателя цели, входящего теперь в стандартное снаряжение Ми-24. Капитан армии США, который до сих пор молча стоял в тени, подошел, чтобы осмотреть их. Когда он наклонился над платами, у него дрожали руки.

– А вам не удалось снять и лазер? – спросил капитан на ломаном пушту.

– Он сильно поврежден, но мы его привезли. – Лучник повернулся. Абдул спал похрапывая. Лучник едва не улыбнулся, но тут же вспомнил, что и у него был сын.

Ортиза, однако, охватила печаль. Он знал, что это большая редкость – иметь под своим контролем моджахеда с таким образованием, как у Лучника. Он, наверно, был хорошим учителем, подумал Ортиз, но ему никогда больше не придется учить детей. Он уже никогда не станет тем, кем был раньше. Война изменила жизнь Лучника так же бесповоротно, как смерть. Сколько напрасных и бессмысленных потерь…

– Новые ракеты? – спросил Лучник.

– Я могу дать вам десять, причем это улучшенная модель с дополнительным радиусом действия в пятьсот метров. Кроме того, можете взять и дымовые ракеты.

Лучник серьезно кивнул, и уголки его рта шевельнулись – в прошлом это означало бы улыбку.

– Может быть, теперь я смогу попытаться сбивать транспортные самолеты. Дымовые ракеты действуют очень эффективно, мои друг. Всякий раз они гонят вертолеты оккупантов в нашу сторону. Враг еще не распознал нашу тактику.

Он сказал «тактику», заметил Ортиз, а не «уловку». Теперь он собирается сбивать транспортные самолеты, хочет одной ракетой уничтожить сотню русских. Боже мой, во что мы превратили этого человека? Офицер ЦРУ тряхнул головой. Это не его забота.

– Вы устали, мой друг. Отдохните. Потом поужинаем. Окажите честь моему дому и отдохните здесь.

– Это верно, – согласился Лучник. Уже через пару минут он спал.

Ортиз и капитан принялись сортировать принесенное им снаряжение. Помимо тех предметов, которые они видели раньше, здесь были списки радиокодов и инструкция по техническому обслуживанию лазерного оборудования вертолета Ми-24. К полудню Ортиз составил полный список и занялся подготовкой к отправкеполученных материалов в посольство США; оттуда их немедленно доставят самолетом в Калифорнию для тщательного изучения.

***

Самолет ВВС США VC-137 взлетел точно по расписанию. Это был построенный по специальному заказу вариант почтенного Боинга-707. Буква "V" в марке самолета обозначала, что он предназначен для видных правительственных чиновников, и интерьер его подтверждал это. Джек улегся на диван и позволил усталости овладеть им. Через десять минут кто-то потряс его за плечо.

– Вас требует босс, – сообщил один из членов делегации.

– Неужели он никогда не спит? – проворчал Джек.

– Вы будете говорить мне об этом?

Эрнест Аллен располагался в самом роскошном помещении самолета, прямо над тем местом, где крылья стыковались с фюзеляжем. Внутри было шесть мягких вращающихся кресел. На столе стоял кофейник. Джек понял, что если сейчас он не выпьет чашку, то через десять минут усталость захлестнет его, а если выпьет, то не сможет потом уснуть. Ничего не поделаешь, мне платят деньги не за то, что я сплю, подумал он и налил себе чашку кофе.

– Слушаю вас, сэр.

– Мы сумеем вести проверку выполнения договора? – Аллен не тратил времени даром.

– Я еще не знаю, – ответил Джек. – Это не просто проблема использования национальных технических средств. Контроль за уничтожением такого большого количества пусковых установок…

– Они согласны на определенное число инспекционных поездок, – заметил один из советников.

– Да, я знаю, – сказал Джек. – Вопрос заключается в следующем: имеет ли это какое-нибудь значение? – А второй вопрос, подумал Райан, состоит в том, чтобы узнать, почему они неожиданно согласились на то, что мы предлагали им больше тридцати лет…

– Что вы имеете в виду? – удивился советник.

– Русские потратили массу сил, времени и средств на разработку новых мобильных пусковых установок. А вдруг у них больше таких установок, чем нам известно? Вы считаете, нам удастся обнаружить несколько сотен передвижных установок?

– Но у нас на новых спутниках имеются радиолокационные установки наземного сканирования, разве…

– Русские знают об этом и могут укрыться от них, если захотят, в одну минуту. Нам известно, что наши авианосцы способны ускользнуть от русских разведывательных спутников, ведущих наблюдение за океаном. Если можно скрыть от радара корабль, стоит ли сомневаться, что сделать это с поездом будет еще легче, – напомнил Джек. Аллен прислушивался к разговору молча, давая возможность своему подчиненному до конца изложить проблему. Старая хитрая лиса, этот Эрни Аллен.

– Значит, ЦРУ советует не соглашаться с условиями договора – но, черт побери, они еще никогда не шли на такие огромные уступки!

– Великолепно. Это большая уступка. Все понимают это. Но перед тем как принять ее, было бы неплохо убедиться в том, что вдруг русские пошли на уступки, которые уже не имеют такого значения. Вдобавок есть и другие дополнительные соображения.

– Значит, вы будете возражать…

– Да ни против чего я не возражаю. Я просто говорю, что не следует спешить, нужно все получше обдумать, а не бросаться вперед в приступе эйфории.

– Но подготовленный ими проект договора настолько хорош, что в это трудно поверить! – Молодой советник этими словами подтвердил мнение Райана, хотя имел в виду нечто другое.

– Доктор Райан, – произнес Аллен, – если бы удалось уладить технические детали, как отнесетесь вы к договору?

– Сэр, с технической точки зрения, сокращение доставляемых к цели боеголовок на пятьдесят процентов не оказывает никакого воздействия на баланс стратегических сил. Это…

– Но утверждать такое – просто безумие! – возразил советник.

Джек протянул в его сторону руку, направив свой указательный палец в грудь собеседника подобно стволу пистолета.

– Допустим, у меня в руке пистолет, нацеленный на вас. Скажем, это «браунинг» калибра девять миллиметров. У него магазин с тринадцатью патронами. Я соглашаюсь убрать из магазина семь патронов, но у меня все еще в руке заряженный пистолет с шестью патронами, направленный вам в грудь, – неужели вы считаете себя в большей безопасности? – Райан улыбнулся, все еще держа нацеленный на собеседника «пистолет».

– Я лично так не считаю. А сейчас речь идет именно об этом. Если обе стороны уменьшат запас своих вооружений наполовину, у русских по-прежнему останется пять тысяч ядерных боеголовок, способных нанести удар по нашей стране. Подумайте о том, насколько огромна эта цифра! Заключенное соглашение всего лишь уменьшит количество раз, которыми убьют людей, – вместо пяти будет три. Разница между десятью тысячами боеголовок и пятью тысячами имеет значение только для экономии рублей. Вот когда разговор зайдет об уменьшении числа боеголовок до одной тысячи у каждой из сторон, вот тогда, может быть, я начну думать, что мы приближаемся к цели.

– По вашему мнению, возможно достигнуть предела в тысячу боеголовок?

– Нет, сэр. Иногда мне хочется, чтобы это стало возможным, хотя я слышал, что при доведении арсеналов каждой стороны до тысячи боеголовок возникает вероятность одержать победу в атомной войне – если слово «победа» в таком контексте вообще уместно. – Джек пожал плечами и закончил:

– Сэр, если этот договор будет подписан, нужно иметь в виду, что он выглядит лучше, чем он есть на самом деле. Не исключено, что символическая ценность договора важна сама по себе; это обстоятельство следует иметь в виду, но оно за пределами моей компетенции. Экономия средств у каждой стороны будет реальной, но в общем-то незначительной, принимая во внимание расходы на военные нужды в целом. Обе стороны сохранят половину своих ядерных арсеналов – это означает, разумеется, самую лучшую и наиболее эффективную половину. Однако конечный результат ничуть не изменится; в случае атомной войны и та и другая сторона погибнут. Мне представляется,

что этот договор не уменьшит «угрозу войны», что бы, черт побери, ни значило это выражение. Для достижения этой цели нужно или полностью избавиться от проклятого ядерного оружия, или сделать так. чтобы оно не сработало. Если вас интересует мое мнение, то нужно начинать с последнего и затем переходить к первому, В этом случае мир станет более безопасным местом для людей – может стать.

– И это будет началом совершенно нового витка гонки вооружений.

– Сэр, эта гонка началась так давно, что в ней уже нет ничего нового.

2. «Чайный клипер»

– Поступают новые снимки Душанбе, – услышал по телефону Райан.

– Хорошо, сейчас подойду. – Джек встал, пересек вестибюль и вошел в кабинет своего шефа, адмирала Грира. Тот сидел, повернувшись спиной к сверкающему белому одеялу, покрывшему холмистую местность за окнами комплекса ЦРУ. Продолжалась очистка автомобильной стоянки, и даже пешеходную дорожку с перилами на уровне седьмого этажа покрывал десятидюймовый слой снега.

– Ну, что там у вас, Джек? – спросил адмирал.

– Душанбе. Неожиданно погода прояснилась. Вы просили предупредить вас.

Грир посмотрел на телевизионный монитор в углу кабинета. Его экран виднелся рядом с компьютерным терминалом, которым он отказывался пользоваться – по крайней мере при свидетелях, видящих, как он пытается печатать указательными пальцами, а когда повезет, то и большим. Адмирал мог распорядиться, чтобы изображения передавались ему в кабинет прямо со спутника в реальном времени, но с недавних пор избегал этого. Джек не знал почему.

– Ладно, пошли.

Райан открыл заместителю директора ЦРУ по разведке дверь, и они направились налево в конец коридора, где находились кабинеты руководящего персонала. Там был лифт, которым имели право пользоваться лишь несколько человек из высшего эшелона. Одним из преимуществ этого лифта было то, что его не приходилось долго ждать

– Пришел в себя после смены стольких часовых поясов? – спросил Грир. С момента возвращения Райана в Вашингтон прошли почти сутки.

– Вполне пришел, сэр. Перелеты на запад влияют на меня гораздо меньше. Вот когда летишь на восток, приходится намного труднее. – Боже, как хорошо снова ходить по твердой земле, подумал Джек.

Дверь лифта открылась, и они пересекли здание, направляясь к новой пристройке, где находилось Управление по анализу изображений. Этот отдел принадлежал исключительно управлению разведки в отличие от Национального фотографического разведывательного центра, действующего под двойным подчинением – ЦРУ и разведуправления Министерства обороны – и обслуживающего все разведывательное сообщество.

Зрительный зал ничем не уступал Голливуду. В маленьком театре было около тридцати кресел, расположившихся перед огромным – двадцать на двадцать футов – проекционным экраном. В зале их ждал Арт Грэхем, возглавляющий управление.

– Вы пришли как раз вовремя. Сейчас начнется передача изображений в реальном времени. – Он поднял трубку телефона, связывающего зал с проекционной будкой, и что-то сказал. Экран тотчас осветился. Джек вспомнил, что сейчас этот процесс называется «вид сверху».

– Вот и говори после этого об удаче. Область высокого давления, двигающаяся из Сибири, резко повернула на юг и преградила распространение теплого фронта не хуже кирпичной стены. Условия наблюдения просто идеальны. Температура у поверхности земли около нуля и относительная влажность примерно такая же. – Грэхем усмехнулся. – Мы изменили траекторию полета нашей птички специально для того, чтобы воспользоваться удачным стечением обстоятельств. Спутник пройдет в пределах трех градусов от вертикали, и мне кажется, что русские не успели обратить на это внимание.

– Вот Душанбе, – У Джека перехватило дыхание, когда открылась панорама этой части Таджикистана. Первое изображение, появившееся на экране, передавалось одной из широкоугольных камер. Разведывательный спутник КН-14, находящийся на орбите, имел на борту одиннадцать телевизионных камер. Он был запущен всего три недели назад и являлся первым в новом поколении разведывательных спутников. Душанбе, существовавший короткое время под названием Сталинабад (вот уж осчастливили тогда местных жителей! – подумал Райан ), был одним из древних городов, располагавшихся на древнем караванном пути. Афганистан находился меньше чем в сотне миль. Легендарный Самарканд Тамерлана был недалеко, на северо-западе… Может быть, по этим местам тысячу лет назад проезжала Шахразада. Удивительно, почему история складывается именно таким образом. Одни и те же места и те же имена всплывают, похоже, из одного столетия в другое.

Однако в настоящее время ЦРУ проявляло интерес к Душанбе не из-за «шелкового пути».

На экране появилось изображение, передающееся камерой с высокой разрешающей способностью. Сначала она смотрела в глубокое ущелье, рассекающее горный хребет. По дну ущелья бурлила река, удерживаемая массивной, из бетона и камня плотиной гидроэлектростанции. Хотя электростанция находилась всего в пятидесяти километрах к юго-востоку от Душанбе, линии электропередач не обслуживали этот город с полумиллионным населением. Вместо этого высоковольтные линии тянулись к расположенной по соседству группе горных вершин.

– Смотрите, это напоминает основания для новых мачт ЛЭП, – заметил Райан.

– Идущих параллельно уже существующей линии, – согласился Грэхем. – Они устанавливают на гидроэлектростанции новые генераторы. Мы уже давно знали, что до сих пор станция вырабатывала только половину потенциальной мощности.

– Сколько времени потребуется, чтобы станция начала работать на полную мощность? – спросил Грир.

– Мне понадобится проконсультироваться с одним из наших экспертов. Чтобы протянуть провода, достаточно нескольких недель, а верхняя часть генераторного зала уже закончена. Думаю, основания для новых генераторов тоже готовы. Так что осталось всего лишь установить оборудование. Шесть месяцев, может быть, восемь – если погода помешает,

– Так быстро? – удивился Джек.

– Они перевели сюда специалистов со строительства двух других гидроэлектростанций, причем обе они были «ударными стройками». Кроме того – об этом не говорят вслух, – сюда перебазировали строительные батальоны с еще двух важных объектов. Русские знают, как концентрировать усилия, когда им этого хочется. Шесть или восемь месяцев – это осторожная оценка, доктор Райан. Может быть, станция будет введена в эксплуатацию быстрее, – закончил Грэхем.

– Какова будет ее мощность после завершения строительства?

– Вообще-то станция не очень большая. Вас интересует общая пиковая мощность, включая новые генераторы? Думаю, тысяча сто мегаватт.

– Огромная мощность, и вся направляется в эти горы, – пробормотал Райан.

В этот момент сменилось изображение на экране. Горная вершина, которую ЦРУ именовало «Моцарт», была не очень высока, но этот горный район являлся самым западным ответвлением Гималайских хребтов и по сравнению с высочайшими пиками казался ничтожным, К самой вершине горы вела дорога. проложенная с помощью взрывов – в СССР не существовало клуба «Сьерра», занимающегося охраной окружающей среды, – и там, где она заканчивалась, находилась посадочная площадка для вертолетов. Тут высаживали особо важных посетителей, прилетающих сюда с одного из двух аэропортов Душанбе. Всего у вершины было построено шестнадцать зданий. Одно из них представляло собой многоквартирный жилой лом, и вид, открывающийся из его окон, был, должно быть, фантастическим, хотя здание представляло собой типичный русский многоквартирный жилой дом, такой же привлекательный, как и казарма из шлакоблоков. Здание было построено шесть месяцев назад. Оно производило здесь странное впечатление, однако назначение его было совершенно ясным: здесь жили привилегированные люди, инженеры и ученые, обладающие такими знаниями и опытом, что государство сочло необходимым позаботиться о них и об их потребностях. Продовольствие сюда доставляли на грузовиках, а если плохая погода закрывала дорогу, – на вертолете. Еще одно из зданий было театром, третье – больницей. Телевизионные программы принимались через станцию спутниковой связи, расположенную рядом со зданием, в котором размешались магазины. Такая забота о нуждах граждан редко проявлялась в Советском Союзе. Лишь высокопоставленные партийные функционеры и специалисты, занятые на особо важных оборонных объектах, удостаивались подобного внимания. Это не был зимний лыжный курорт, что подчеркивало и ограждение с караульными вышками по периметру всего объекта – и то и другое было построено недавно. Военные объекты проще всего опознать по таким вышкам – русские прямо-таки одержимы их возведением. Три ряда заграждений, каждое в десяти метрах от следующего. Пространство между первым и вторым забором обычно заминировано, а в пространстве между вторым и третьим выпускают сторожевых собак. Вышки располагались по внутреннему заграждению в двухстах метрах друг от друга. Солдаты, что несут охрану на этих вышках, размещаются в недавно законченных бетонных казармах, причем казармы тоже более удобные, чем принято в армии…

– Вы не могли бы увеличить изображение и показать нам одного из охранников? – спросил Джек.

Грэхем что-то произнес в телефонную трубку, и изображение снова изменилось. Один из техников уже занимался этим, проверяя калибровку камеры и погодные условия, так что удовлетворить просьбу Райана оказалось просто.

С помощью электронного увеличения камера, казалось, начала стремительно приближаться к поверхности. Двигающаяся точка превратилась в человеческую фигуру в шинели и меховой шапке. Мужчина прогуливал большую собаку неопределенной породы. Через плечо у него висел автомат Калашникова. От дыхания человека и собаки шел пар. Бессознательно Райан наклонился вперед, словно хотел получше рассмотреть изображение.

– Вам не кажется, что у него погоны зеленого цвета? – спросил он Грэхема.

– Да. Это войска КГБ, можно не сомневаться, – утвердительно кивнул тот.

– Так близко к Афганистану? – задумчиво произнес адмирал. – Им известно, что там находятся наши люди. Тогда уж наверняка проблемы безопасности воспринимаются на этом объекте очень серьезно.

– Да, но какой-то причине русским потребовались горные вершины именно в этом месте, – заметил Райан. – В семидесяти милях от них живут миллионы людей, считающих, что, убивая русских, они выполняют предначертание Аллаха. Значит, это место гораздо важнее, чем мы полагали до сих пор. Это не просто новый объект – тогда не было бы такой охраны, они не разместили бы его здесь и, уж конечно, не понадобилось бы искать для него место, где пришлось строить мощный источник электроэнергии да еще в такой близости от враждебно настроенных жителей. В настоящее время здесь могут заниматься исследованиями и разработками, но у них, несомненно, для этого объекта далеко идущие планы.

– Какие именно?

– Может быть, они хотят заняться моими спутниками. – Арт Грэхем считал разведывательные спутники своими.

– Они не пощипывали их за последнее время? – спросил Джек.

– Нет, с тех пор как мы в апреле потрясли их клетку. На этот раз возобладал здравый смысл.

Это тянулось уже долго. Несколько раз за последние годы русские «пощипывали» американские разведывательные спутники и космические системы раннего обнаружения – на них фокусировали лучи лазеров или микроволновой энергии. Этого было достаточно, чтобы временно ослепить принимающие устройства, но недостаточно для серьезного ущерба. Почему русские делали это? Никто не мог дать определенный ответ на этот вопрос Возможно, это была просто попытка посмотреть, как мы отреагируем, не поднимет ли шум командование американской обороны воздушного пространства – НОРАД, – что находится в глубине горы Шайенн, штат Колорадо? Попытка определить, насколько чувствительны спутники? А может, это демонстративный выпад, предупреждение о способности вывести их из строя? Или просто то, что британские друзья Джека называли пакостностью? Не просто определить, что на самом деле думают русские.

Разумеется, они всякий раз заявляли о своей непричастности. Когда один американский спутник оказался временно ослепленным над Сары-Шаганом, они сказали, что произошел пожар на газопроводе. То обстоятельство, что поблизости проходил лишь нефтепровод Чимкент – Павлодар, не привлекало внимания западной прессы.

Пролет спутника завершился, В соседней комнате на дюжине видеорекордеров перематывалась пленка, и теперь можно тщательно, не спеша изучить полную картину с изображениями, сделанными различными камерами.

– Давайте взглянем еще раз на «Моцарта», да и на гору «Бах», пожалуй, – распорядился адмирал Грир.

– Чертовски трудная поездка, – заметил Джек. Жилой и промышленный районы на «Моцарте» находились всего в километре от объекта на «Бахе», соседнем пике, но соединяющая их дорога выглядела ужасной. Изображение объекта «Бах» появилось на экране. Здесь повторялась такая же система заграждений и сторожевых вышек, однако на этот раз расстояние между наружным ограждением по периметру объекта и следующим составляло не меньше двухсот метров. Поверхность выглядела как голая скала. Джек попытался понять, каким образом там устанавливают мины. А может быть, и не устанавливают, подумал он. Было очевидно, что с помощью бульдозеров и взрывов поверхность выровняли до такой степени, что она стала гладкой, словно бильярдный стол, без всяких намеков на укрытия. Со сторожевых вышек можно было вести огонь, как в тире.

– Они всерьез относятся к своей безопасности, правда? – тихо заметил Грэхем.

– Так вот что они охраняют… – произнес Райан.

Внутри пространства, окруженного тройным заграждением, находилось тринадцать зданий. На площади, равной примерно двум футбольным полям, – тоже выровненной – виднелись десять высеченных в скале круглых ям, образовывавших две группы. Одна представляла собой шестиугольник, причем каждая из шести ям была футов тридцати в диаметре. Вторая группа из четырех ям образовывала ромб, эти ямы были чуть меньше, футов по двадцать пять в поперечнике. В каждой яме был установлен бетонный столб приблизительно пятнадцати футов в диаметре, заглубленный в скалу, и каждая яма уходила вглубь по крайней мере на сорок футов – определить глубину точнее по изображению на экране было невозможно. На вершине каждого столба виднелся металлический купол, состоящий, казалось, из серповидных сегментов.

– Они, по-видимому, раскрываются. Интересно, что находится внутри? – задал риторический вопрос Грэхем. Человек двести в Лэнгли знали про Душанбе, и каждый из них хотел выяснить, что скрывалось под этими металлическими куполами, установленными всего несколько месяцев назад.

– Адмирал, – произнес Райан, – мне нужно открыть новую область для изучения.

– Какую именно?

– «Чайный клипер».

– Ну у тебя и запросы! – фыркнул Грир. – Даже я не имею допуска к этой разработке.

Райан откинулся на спинку кресла.

– Адмирал, если они занимаются в Душанбе тем же, чем мы в проекте «Чайный клипер», нам обязательно нужно ознакомиться с подробностями. Каким образом мы узнаем, что следует искать, черт побери, если нам не объяснят, как выглядит одно из таких мест?

– Я уже давно говорил то же самое. – На лице заместителя директора ЦРУ по разведке появилась улыбка. – Служба безопасности возражает. Судье Муру придется обратиться за разрешением к президенту.

– Отлично. Он обратится к президенту. А что, если деятельность русских в районе Душанбе связана с только что сделанными ими предложениями по разоружению?

– Ты считаешь, что между ними есть связь?

– Кто знает? – Джек пожал плечами. – Но такое совпадение беспокоит меня.

– Хорошо, я поговорю с директором.

Два часа спустя Райан поехал домой. Он выехал в своем «Ягуаре XJS» на Джордж Вашингтон-Паркуэй. Машина была связана с одним из счастливых воспоминаний его службы в Англии. Джек настолько полюбил бархатную мощь двенадцати цилиндров двигателя, что дал отставку своему почтенному «Кролику», выпущенному «Фольксвагеном». Как всегда, он попытался выбросить из головы служебные проблемы, быстро набрал скорость, перейдя на высшую, пятую, передачу, и все свое внимание обратил на управление автомобилем.

– Что у тебя нового, Джеймс? – поинтересовался директор ЦРУ.

– По мнению Райана, усиление деятельности русских в районе объектов «Бах» и «Моцарт» может иметь отношение к переговорам по разоружению. Мне кажется, он прав. Райан хочет получить допуск к проекту «Чайный клипер». Я сказал, что тебе придется обратиться к президенту, – улыбнулся адмирал Грир.

– Хорошо, я дам ему письменное разрешение. Да и генералу Парксу это понравится больше. В конце недели у них запланировано полномасштабное испытание. Пусть Райан присутствует при нем. – Судья Мур устало улыбнулся. – А ты как считаешь?

– Думаю, что Джек сделал правильный вывод: Душанбе и «Чайный клипер» представляют собой аналогичные проекты. Между ними немало сходства в основных деталях, больше того – слишком много для простого совпадения. Нам следует усилить внимание к Душанбе.

– Согласен. – Судья Мур повернулся и посмотрел в окно. Итак, мир ждет новая перемена, подумал он. На это может потребоваться лет десять или даже больше, но мир изменится. Однако через десять лет решать эту проблему будут другие. Среди них, несомненно, окажется Райан. – Я отправлю его туда завтра. Может быть, нам повезет и с Душанбе. Фоули сумели сообщить «Кардиналу», что это место очень нас интересует.

– «Кардиналу»? Хорошо.

– Но если что-то случится…

– Господи, надеюсь, что он проявит осторожность, – кивнул Грир.

***

«После смерти Дмитрия Федоровича Министерство обороны уже не то, что раньше», – писал левой рукой в своем дневнике полковник Михаил Семенович филитов. Он привык просыпаться рано и сейчас сидел за столетним дубовым столом, который его жена купила незадолго до смерти – когда это было? Тридцать лет назад, вспомнил Михаил Семенович. Тридцать лет исполнится в феврале. На мгновение он закрыл глаза. Тридцать лет.

Не проходило и дня, когда он не вспоминал бы свою Елену. Ее выцветшая от времени фотография в потускневшей серебряной рамке стояла перед ним на столе. Видно, у него не находилось времени почистить рамку, а приглашать домработницу он не захотел. На фотографии была молодая женщина со стройными мускулистыми ногами и руками, поднятыми над чуть склоненной набок головой. На круглом славянского типа лице играла широкая, приветливая улыбка, как нельзя лучше передававшая радость, которую испытывала Елена, танцуя в балете Кировского театра,

Полковник улыбнулся, вспомнив первое впечатление молодого командира, попавшего на спектакль в награду за то, что техническое состояние его танка было лучше всех других танков дивизии. Как им это удается? Девушки стоят на кончиках пальцев, словно на остроконечных ходулях! В детстве он расхаживал на ходулях, но как можно при этом танцевать, да еще так грациозно! И тут она улыбнулась красивому молодому командиру, сидевшему в первом ряду. На мгновение их взгляды встретились. Он подумал, что это просто мимолетное соприкосновение взглядов, но что-то изменилось в ее улыбке, и он понял, что в этот миг она улыбалась не залу, а только ему одному. Пуля, попавшая в сердце, произвела бы на него меньшее впечатление. Михаил Семенович не помнил, что было дальше, – до сего дня он не знал даже, что это был за балет. Он ерзал в кресле, соображая что же предпринять дальше. Лейтенант Филитов уже проявил себя многообещающим командиром-танкистом, и жесточайшие сталинские чистки командирского корпуса открывали ему широкую дорогу и давали огромные возможности. Он писал статьи по тактике танкового боя, участвовал в боевых маневрах и упрямо боролся против ложных «уроков» Испании с уверенностью человека, рожденного быть танкистом.

Но как поступить сейчас? – спрашивал он себя. В Красной Армии не обучали общению с балеринами. Это была не какая-то крестьянская девушка, так уставшая от работы в колхозе, что готова отдаться кому угодно, а особенно молодому командиру, который мог навсегда избавить ее от всех забот. Михаил Семенович все еще со стыдом вспоминал увлечения молодости – не то чтобы в то время он считал их чем-то постыдным, – когда звание лейтенанта помогало ему затаскивать в постель всякую понравившуюся ему девушку,

Но ведь я даже не знаю, как ее зовут, подумал он. Что же мне делать? И туг. разумеется, он приступил к решению этой проблемы, как к боевой операции. Едва закончился спектакль, он пробился в туалет, где вымыл лицо и руки, а остатки грязи из-под ногтей удалил перочинным ножиком. Пригладив короткую прическу, лейтенант, словно перед смотром, окинул критическим взглядом свой мундир, стряхнул пыль, снял пушинки, затем, отойдя подальше от зеркала, убедился, что его сапоги начищены до блеска, как и полагается командиру. Он не заметил, что остальные находившиеся здесь мужчины наблюдают за ним с едва скрытыми улыбками, догадавшись, чем вызваны столь тщательные приготовления, и желая молодому танкисту удачи, хотя и чуть завидуя ему. Убедившись, что все в порядке, Миша вышел из театра и справился у швейцара, где находится служебный вход, ведущий за кулисы. Это обошлось лейтенанту в один рубль. Вооружившись нужной информацией, он обошел здание театра и открыл дверь служебного входа. Там его встретил второй швейцар – бородатый старик в пиджаке с отличиями за службу революции на груди. Миша ожидал, что старик пойдет ему навстречу, как военный военному, но тут же убедился, что старый швейцар смотрит на балерин как на собственных дочерей и отнюдь не считает их девками на утеху молодым командирам. Миша подумал было о взятке, но верно оценил обстановку и не оскорбил старика предложением денег, как своднику. Вместо этого лейтенант рассказал швейцару, спокойно и искренне, что влюбился в балерину, имени которой не знает, и хочет только одного – встретиться с ней.

– Зачем? – холодно спросил старик.

– Отец, она мне улыбнулась, – ответил Миша с благоговейным трепетом.

– Значит, ты влюбился. – Эти слова прозвучали как обвинение, но в следующее мгновение на лице старого швейцара появилось задумчивое выражение. – И ты не знаешь, кто она?

– Она была вместе с другими балеринами, она не солистка. Как их называют – кордебалет! Я запомню ее лицо на всю жизнь. – Миша уже запомнил его.

Швейцар окинул командира внимательным взглядом. Лейтенант был статен и молол, и мундир сидел на нем как влитой. Этот молодец, подумал старик, явно не из самодовольных свиней из НКВД, от которых несет водкой – Он – армейский командир и к тому же красавец.

– Товарищ лейтенант, считайте, вам повезло. И знаете почему? Вам повезло – ведь и я когда-то был молодым, и хотя сейчас состарился, все еще помню те годы. Девушки начнут выходить из театра минут через десять. Становитесь вот сюда – и ни слова.

Ждать пришлось минут тридцать. Девушки выходили парами или группками по трое или четверо. Мимо спешили и танцовщики, и Миша подумал о них – что обычно думают военные о мужчинах, выступающих в балете. Он чувствовал себя оскорбленным из-за того. что такие мужчины держат за руки прелестных девушек, но овладел собой. Когда распахнулись двери, внезапный свет, выплеснувшийся в почти полную темноту переулка, ослепил его, и Миша едва не упустил девушку, которая без грима выглядела совсем по-другому.

Он увидел ее лицо и попытался определить, принадлежит ли оно той самой балерине, с хладнокровием, превосходящим даже то самообладание, которое он потом проявил под огнем немецких пушек.

– Вы сидели в кресле номер двенадцать, – произнесла девушка еще до того, как молодой лейтенант собрался с духом и заговорил. Боже, промелькнула у него мысль, у нее есть голос!

– Да, товарищ балерина, – запинаясь, пробормотал он,

– Вам понравился спектакль, товарищ лейтенант? – с застенчивой и одновременно кокетливой улыбкой спросила она.

– Очень! – Что он еще мог ответить?

– Мы не так часто видим в первом ряду красивых молодых командиров, – заметила девушка.

– Меня премировали билетом в театр за образцовое исполнение своих обязанностей. Я – танкист, – с гордостью сказал он. Она назвала меня красивым!

– А у товарища танкиста есть имя?

– Да, я – лейтенант Михаил Семенович Филитов.

– А меня зовут Елена Макарова.

– Для такой тоненькой девушки сейчас очень холодно на улице. Поблизости нет ресторана?

– Ресторана? – Она рассмеялась. – Вы часто бываете в Москве?

– Моя дивизия расквартирована в тридцати километрах отсюда, но я редко приезжаю в город, – признался он,

– Товарищ лейтенант, даже в Москве мало ресторанов. Вы не хотите зайти ко мне домой?

– Д-да, конечно, – заикаясь, пробормотал он, и в это мгновение дверь снова открылась.

– Марта, – обратилась Елена к вышедшей из театра девушке, – нас будет сопровождать домой военный эскорт!

– Сейчас подойдут Таня и Роза, – заметила Марта.

Говоря по правде, Миша почувствовал облегчение. Понадобилось полчаса, чтобы добраться пешком до квартиры, – московское метро только строилось, и так поздно ночью лучше было идти, чем ждать трамвая.

Без театрального грима Елена выглядела намного прелестней. От холодного зимнего воздуха ее щеки приобрели естественный румянец. Девушка шла легким, уверенным шагом, приобретенным десятью годами напряженных тренировок. Она прямо-таки скользила по улице, едва касаясь тротуара, а он топал рядом в казавшихся особенно тяжелыми сапогах. Он чувствовал себя танком рядом с чистокровной лошадью и все боялся слишком приблизиться к ней, чтобы не наступить на ногу. В тот момент он еще не подозревал, какая сила скрывается за природной грацией девушки.

Ночь еще никогда не была для него такой радостной, хотя потом – в течение скольких лет? – двадцати, да, двадцати, у него было много таких ночей, пока они не кончились тридцать лет назал. Господи, подумал он, 14 июля в этом году мы праздновали бы пятидесятилетие нашей свадьбы. Господи. Он машинально вытер глаза платком.

Но его сознание не покидала цифра тридцать – тридцать лет. Эта мысль горела у него в сердце, и пальцы, сжимавшие ручку, побелели от напряжения. Его все еще не переставало изумлять, что любовь и ненависть могут так тесно переплетаться друг с другом. Он склонился над дневником…

Час спустя Михаил Семенович встал из-за письменного стола и прошел в спальню, где достал из шкафа и надел мундир полковника бронетанковых войск. Строго говоря, он был в отставке и вышел в отставку еще до того, как родились полковники, находящиеся сейчас на действительной службе. Однако работа в Министерстве обороны давала право на многие привилегии, а он к тому же являлся личным помощником министра. Три другие причины виднелись на левом борту его кителя – три золотые звезды на темно-красных лентах. Филитов был единственным военным в истории Советской Армии, ставшим трижды Героем Советского Союза на поле боя, награжденным за личное мужество перед лицом врага. Были и другие награжденные такими звездами, но чаще геройские звезды присваивались из политических соображений. Это хорошо было известно полковнику и оскорбляло его. Такую награду нельзя давать за работу в штабе и, уж конечно, ее не должен получать один партийный деятель из рук другого в качестве красивой безделушки. Звание Героя Советского Союза может получать только человек вроде него самого, считал полковник, который рисковал жизнью, проливал кровь – и часто умирал – за Родину. Он вспоминал об этом всякий раз, когда надевал мундир. Под нательной рубашкой скрывались шрамы, полученные в бою, когда немецкий бронебойный снаряд 88-миллиметрового калибра пробил броню его танка и вызвал загорание боезапаса. Несмотря на пылающий танк и горящую на теле одежду, он навел пушку и выстрелил в последний раз, уничтожив врага. За этот подвиг его наградили третьей Золотой Звездой. В результате Михаил Семенович сохранил всего лишь ограниченную подвижность правой руки. Тогда, несмотря на ранение, он продолжал вести в бой то, что осталось от его полка после битвы на Курской дуге. Если бы он выбросился из танка вместе с остальным экипажем или согласился на эвакуацию в тыл, как настаивал полковой хирург, то, возможно, выздоровел бы полностью, однако он знал, что должен сделать ответный выстрел и не мог оставить своих подчиненных на поле боя. В результате он сделал этот выстрел и горел в танке. Если бы не тяжелое ранение, он мог бы стать генералом, а может, и маршалом, подумал полковник. Впрочем, какая разница? Филитов был слишком практичным человеком, жившим в реальном мире, и не раздумывал над тем, что могло бы произойти. Ведь, продолжай он воевать, его могли бы и убить. После ранения он смог проводить больше времени с Еленой. Она почти каждый день приходила в институт, в ожоговое отделение. Сначала она была в ужасе при виде того, как пострадало его тело, затем стала гордиться его ранами, как гордился ими сам Филитов. Никто не мог усомниться в том, что ее муж выполнил свой долг перед Родиной.

Но теперь ему предстоит выполнить свой долг перед Еленой.

Филитов вышел из квартиры и направился к лифту, держа в правой руке кожаный портфель. Носить портфель – вот и все, на что была способна эта сторона его тела. Старушка-лифтер, как обычно, приветствовала его. Она была одного возраста с полковником – вдова сержанта, служившего в полку Филитова. Сержант тоже был награжден Золотой Звездой, и полковник лично прикрепил ее к его груди.

– Как ваша новая внучка? – поинтересовался полковник.

– Ну просто ангелочек, – ответила старушка.

Филитов улыбнулся, отчасти на восторг бабушки – разве бывают безобразные младенцы? – а отчасти потому, что такие слова сумели пережить семьдесят лет «научного социализма».

На улице его ждал автомобиль. Шофер был недавно призван в армию, только что закончил школу сержантского состава и школу водителей. Он вытянулся и, приложив руку к виску, приветствовал полковника, а другой рукой открыл дверцу машины.

– Здравия желаю, товарищ полковник.

– Доброе утро, сержант Жданов, – ответил Филитов. Большинство офицеров его ранга просто буркнули бы в ответ что-то нечленораздельное, но Филитов был боевым офицером, и секрет его успеха на поле боя был связан с постоянной заботой о благополучии подчиненных. Мало кто из офицеров понимал, как это важно, напомнил он себе. А жаль.

В машине было тепло – шофер четверть часа назад включил обогреватель на полную мощность. Филитов становился все более чувствительным к холоду – верный признак старости. Недавно ему пришлось провести несколько недель в больнице с воспалением легких – третий раз за последние пять лет. Он знал, что наступит день, когда его отвезут в больницу в последний раз, но старался не задумываться над этим. Он обманывал смерть слишком часто, чтобы бояться ее. Жизнь постоянно приходит и уходит, каждую мимолетную секунду. Заметит ли он, когда наступит эта последняя секунда? Может быть, ему будет все равно?

Шофер остановил машину перед зданием Министерства обороны еще до того, как полковник нашел ответ на этот вопрос.

***

Райан не сомневался теперь, что пробыл на государственной службе достаточно долго. Он научился, ну если не любить полеты на самолете, то по крайней мере ценить их преимущества. Сейчас он находился всего в четырех часах лета от Вашингтона. Сюда его доставил небольшой реактивный самолет ВВС «С-21 Лиэрджет» под управлением женщины-летчика, капитана по званию, походившей на выпускницу средней школы.

Ты стареешь, Джек, подумал он. На объект, находящийся на горной вершине, Райан прилетел из аэропорта на вертолете, чувствуя себя на такой высоте достаточно неуютно. Никогда раньше ему не приходилось бывать в штате Нью-Мексико, Горные пики здесь были голыми, без признаков растительности, а воздух казался настолько разреженным, что ему приходилось часто дышать, но небо было настолько чистым, что на мгновение он вообразил себя в эту безоблачную холодную ночь астронавтом, глядящим на немигающие звезды.

– Хотите кофе, сэр? – спросил сержант. Он передал Райану стаканчик от термоса. От горячей жидкости в стылой темноте ночи, едва освещенной серпом молодой луны, поднимался пар.

– Спасибо. – Райан отхлебнул кофе и оглянулся по сторонам. Всего лишь несколько огней виднелось в темноте. За соседним горным хребтом могло находиться поселение; он видел где-то вдалеке сияние огней Санта-Фе, однако не брался определить расстояние до них. Райан знал, что горная вершина, на которой он стоит, возвышается на одиннадцать тысяч футов над уровнем моря (этот уровень находился во многих сотнях миль отсюда), а ночью все расстояния кажутся обманчивыми. Все вокруг казалось прекрасным, за исключением холода. Его пальцы, сжимающие пластмассовый стаканчик, окоченели. Он пожалел, что забыл дома теплые перчатки.

– Семнадцать минут, – послышался чей-то голос. Системы действуют нормально. Слежение ведется автоматически. До ПС восемь минут.

– ПС? – спросил Райан и тут же понял, что его голос звучит как-то странно. Было так холодно, что щеки совсем онемели.

– Поступление сигнала, – объяснил майор.

– Вы живете поблизости?

– Сорок миль отсюда, вон там. – Он указал куда-то рукой. – По местным стандартам совсем рядом. – Бруклинский акцент майора выдал причину ответа.

Именно этот офицер со степенью доктора из Университета Нью-Йорка в Стоуни-Брук и является виной всему происходящему, напомнил себе Райан. Майор, которому исполнилось только двадцать девять лет, ничуть не походил на офицера, тем более на боевого офицера. В Швейцарии его сравнивали бы с гномом – ростом едва ли пять футов семь дюймов, очень, почти болезненно, хулой, с угреватым костлявым лицом. Сейчас его глубоко посаженные

глаза были устремлены на ту часть горизонта, где вот-вот пролетит корабль многоразового использования «Дискавери». Райан подумал о документах, которые он прочитал по пути сюда, и вспомнил, что этот майор вряд ли знал, в какой цвет окрашены стены его гостиной. По сути дела он жил в Лос-Аламосской национальной лаборатории, прозванной ее сотрудниками «Горой». Он был первым в классе в Уэст-Пойнте и уже через два года защитил докторскую диссертацию по физике высоких энергий. Эта диссертация проходила под грифом «Совершенно секретно». Джек прочитал ее и не понял, зачем она была засекречена, – хотя и он сам защищал диссертацию, исследование майора объемом в двести страниц казалось ему написанным на каком-то непонятном языке. Про Алана Грегори уже ходили легенды, его сравнивали со Стивеном Хоукином из Кембриджа и Фримэном Дайсоном из Принстона. Впрочем, его имя было мало кому известно. Интересно, подумал Джек, неужели кому-то пришла в голову мысль засекретить и это?

– Вы готовы, майор Грегори? – спросил генерал-лейтенант ВВС. В голосе генерала звучало уважение. Действительно, Грегори не был рядовым майором.

На лице Грегори появилась нервная улыбка.

– Да, сэр. – Майор вытер потные ладони – несмотря на пятнадцатиградусный холод – о брюки своего мундира. Райан с удовлетворением отметил, что молодой офицер не лишен эмоций.

– Вы женаты? – спросил его Райан. В досье Грегори об этом ничего не говорилось.

– Обручен, сэр. Она – доктор, работает в лазерной оптике, на «Горе». Свадьба назначена на третье июня. – В голосе майора зазвучали резкие нотки.

– Поздравляю. Семья физиков, а? – усмехнулся Джек.

– Да, сэр. – Майор Грегори пристально смотрел на юго-западный сектор горизонта.

– Поступление сигнала! – воскликнул кто-то позади них. – Мы приняли сигнал.

– Всем надеть защитные очки! – донеслось из металлических громкоговорителей. – Всем надеть защитные очки!

Джек подышал на руки, прежде чем достать из кармана очки из пластмассы – Его заранее предупредили, что очки нужно хранить в теплом месте – И все-таки они стали настолько холодными, что Джек заметил разницу в температуре. Надев защитные очки, он почувствовал себя слепым. Звезды и луна исчезли.

– Началось слежение! Мы ведем их – «Дискавери» установил канал с поверхностью – Все системы функционируют нормально.

– Поступление сигнала! – объявил другой голос. – Начинаем последовательность запросов… ведем первую цель… включены автоматические огневые контуры.

Все происходило беззвучно, и нельзя было понять, что происходит. Райан ничего незаметил – или все-таки заметил? У него создалось мимолетное впечатление… чего? Может быть, просто показалось? Он услышал, как стоящий рядом майор облегченно вздохнул.

– Операция закончена, – послышалось из громкоговорителя. Джек сорвал защитные очки.

– И это все? – Так что же он все-таки увидел? Что у них только что произошло? Неужели он так отстал от современной военной технологии, что, даже после того как ему объяснили суть происходящего, не понял, что случилось у него перед глазами?

– Свет лазера увидеть практически невозможно, – объяснил майор Грегори. – На такой высоте нет пыли и влажность воздуха настолько незначительна, что лазерному лучу не от чего отражаться.

– Тогда зачем понадобились защитные очки?

Молодой офицер улыбнулся.

– Видите ли, если вдруг над головой пролетит птица и коснется луча, вспышка может оказаться весьма ослепительной, и тогда глаза пострадают.

В двухстах милях над ними «Дискавери» продолжал полет в сторону горизонта. Шаттл останется на орбите еще трое суток, выполняя «текущие научные исследования», – на этот раз, как сообщили прессе, занимаясь изучением океана, проводя секретные исследования для военно-морского флота. В течение нескольких недель газеты гадали о цели запуска «Дискавери». Его полет, писали они, имеет какое-то отношение к слежению с орбиты за подводными ракетоносцами. Нет лучшего способа сохранить тайну, как спрятать ее под покровом другой «тайны». Всякий раз, когда задавали вопрос о цели запуска корабля многоразового использования, сотрудник ВМС, отвечающий за связь с прессой, отвечал: «Без комментариев».

– Все прошло успешно? – спросил Джек. Он поднял взгляд к небу, но не смог различить точку света, которая являлась космическим кораблем, стоившим миллиарды долларов.

– Сейчас увидим. – Майор повернулся и пошел к автофургону, окрашенному в маскировочный цвет, который стоял в нескольких ярдах от них. За ним последовал генерал с тремя звездами на погонах, замыкал шествие Райан.

Внутри фургона температура была намного выше, где-то около нуля. Сержант перематывал видеоленту.

– Где находились цели? – спросил Джек. – Эти данные не приводились в переданных мне документах,

– Примерно сорок пять градусов южной широты и тридцать западной долготы, – ответил генерал. Майор устроился перед телевизионным экраном.

– Это значит, в районе Фолклендских островов, не так ли? Почему выбрали именно это место?

– Вообще-то ближе к острову Святого Георгия. Это тихое, незаметное, отдаленное место, и расстояние примерно соответствует предъявленным требованиям.

Райан знал. что у русских на расстоянии трех тысяч миль от острова нет возможности для сбора разведывательной информации. Испытание системы «Чайный клипер» проводилось точно в тот момент, когда все советские разведывательные спутники находились за видимым горизонтом. Наконец, дальность действия равнялась расстоянию до пусковых установок советских баллистических ракет, расположенных вдоль главной железной дороги страны, протянувшейся с востока на запад.

– Готово! – объявил сержант.

Видеоизображение было далеко не идеальным – наблюдение велось на уровне моря, а точнее, с палубы корабля технического слежения «Обзервейшн Айленд». возвращавшегося после испытательных запусков баллистических ракет «Трайдент» в Индийском океане. Рядом с этим телевизионным экраном находился другой, передающий изображение с радиолокационной установки слежения за ракетными снарядами корабля «Кобра Джуди». На обоих экранах виднелись четыре объекта, вытянувшиеся в чуть неровную линию. В нижнем правом углу экрана велся отсчет времени до трех цифр после десятичного знака, причем эти цифры менялись с такой быстротой, словно отсчитывали результат скоростного спуска на лыжах.

– Попал! – Одна из точек исчезла во вспышке зеленого света.

– Мимо! – Следующая точка осталась невредимой.

– Мимо! – Джек нахмурился. Он ожидал увидеть едва ли не лучи света, пересекающие небо, но такое бывает только в кино. В космическом пространстве нет частиц, которые делали бы пролетающие импульсы энергии видимыми.

– Попал! – Исчезла вторая точка.

– Попал! – Осталась всего одна.

– Мимо.

– Мимо. – Последняя отказывается сдаваться, подумал Райан.

– Попал! – И все-таки ей не удалось уцелеть. Время, затраченное на уничтожение целей, – одна секунда и восемьдесят шесть тысячных.

– Пятьдесят процентов, – тихо заметил майор Грегори. – И регулировалась автоматически. – Молодой офицер удержался от торжествующей улыбки, но в уголках глаз виднелась радость от успеха. – Наша система действует.

– Каков размер целей? – спросил Райан.

– Три метра. Сферические шары, разумеется. – Грегори быстро терял контроль над собой. Он походил теперь на мальчишку, неожиданно получившего рождественский подарок.

– Такой же диаметр, как у советской баллистической ракеты СС-18.

– Примерно. – Это ответил генерал.

– Где находится другое зеркало?

– На высоте десяти тысяч километров, в данный момент над островом Вознесения. Официально это метеорологический спутник, не сумевший выйти на заданную орбиту. – Генерал улыбнулся,

– Я не знал, что вы можете засылать его так далеко.

Майор Грегори хихикнул.

– Мы тоже не знали этого.

– Таким образом вы посылаете луч отсюда к зеркалу шаттла, затем он идет от «Дискавери» к другому зеркалу над экватором и оттуда к цели?

– Совершенно верно, – ответил генерал.

– А ваша система наведения размещена на другом спутнике?

– Да, – с неохотой произнес генерал. Джек провел в уме вычисления.

– Значит, вы можете различать цели размером в три метра на расстоянии в десять тысяч километров. Я ничего не знал о такой точности. Как это делается?

– Вам это знать не обязательно, – холодно ответил генерал.

– Четыре попадания и четыре промаха – восемь залпов меньше чем за две секунды, и майор сказал, что точность системы наведения саморегулируется в случае промахов. Ну хорошо, если бы целями были ракеты СС-18, запущенные в районе острова Святого Георгия, ваши залпы уничтожили бы их?

– Нет, наверно, – признался Грегори. – Лазерный излучатель обладает мощностью всего в пять мегаджоулей. Вы знаете, что такое джоуль?

– Перед тем как лететь сюда, я перелистал свой учебник физики, еще из колледжа. Джоуль – это единица измерения энергии, равная одному ньютон-метру за секунду, или семь десятых фут/фунтов энергии с какой-то мелочью, правильно? Значиг, мега-джоуль, или миллион джоулей, – это… семьсот тысяч фут/фунтов. Прибегая к более понятным единицам…

– Один мегаджоуль равен, грубо говоря, динамитной шашке. Таким образом, мы доставили к цели заряд в пять динамитных шашек. Количество переданной энергии соответствует килограмму взрывчатки, однако физическое воздействие точно сравнить с этим нельзя.

– Итак, вы говорите мне, что лазерный луч на самом леле не прожигает цель – он производит скорее ударный эффект. – Райан исчерпал свои технические знания до предела.

– Мы называем это «ударным шоком», – заметил генерал. – Но в общем вы правы. Поток энергии ударяет в цель за несколько миллионных долей секунды, намного быстрее пули.

– Значит, все эти басни, что я слышал относительно высокий степени полировки корпуса ракеты или ее вращения, чтобы предупредить сгорание при попадании лазерного луча…

Майор Грегори снова хихикнул.

– Да. меня это тоже позабавило. Балерина может сколько угодно крутить пируэты перед дулом ружья – это не принесет никакой пользы. Дело в том, что излучаемая энергия должна куда-то уйти и это может произойти лишь через корпус ракеты. Этот корпус наполнен различными жидкостями – почти все птички русских работают на жидком топливе, верно? Гидростатического улара вполне достаточно для того, чтобы разорвать баки, находящиеся под давлением, и тогда – бум! – нет больше ракеты. – Майор улыбнулся, словно он рассказывал о том, как обманул своего учителя в школе.

– Хорошо, это понятно. Теперь мне нужно выяснить, как действует вся система.

– Послушайте, доктор Райан… – начал генерал, но Джек прервал его.

– Генерал, у меня допуск к проекту «Чайный клипер». Вы знаете об этом, так что прекратите заниматься глупостями.

Майор Грегори вопросительно взглянул на генерала. Тот кивнул.

– Сэр, в нашем распоряжении пять лазеров, излучающих импульсы энергии по одному мегаджоулю каждый…

– Где они?

– Вы стоите прямо на одном из них, сэр. Остальные четыре укрыты вокруг этой горной вершины. Они излучают энергию импульсами, конечно. Каждый выстреливает импульс в миллион джоулей за несколько микросекунд – несколько миллионных долей секунды.

– И они перезаряжаются за…

– Сорок шесть сотых секунды. Иными словами, мы можем нанести по цели двадцать ударов в секунду.

– Но вы не делаете этого.

– У нас не возникало такой необходимости, сэр, – ответил Грегори. – Нас ограничивают в настоящее время программные средства системы наведения. Сейчас этим занимаются. Целью данного испытания было оценить, насколько эффективной стала эта часть программного обеспечения. Нам известно, что лазеры, находящиеся в нашем распоряжении уже три года, действуют. Лазерные лучи концентрируются на зеркале, расположенном в пятидесяти метрах, вон там, – он указал рукой, – и сливаются в единый луч.

– Но они должны быть – я хочу сказать, лучи должны точно совпадать друг с другом, правда?

– В технике это называется «настроенный по фазе лазер». Все лучи должны идеально согласовываться по фазе, – ответил Грегори.

– Как же вы добиваетесь этого, черт побери? – Райан задумался. – Можете не отвечать на этот вопрос, я все равно, наверно, не пойму. Итак, лучи попадают на нижнее зеркало, расположенное на земле…

– Это – специальное зеркало. Оно состоит из тысяч сегментов, и каждый сегмент управляется пьезоэлектрическим кристаллом. Такая система называется «регулируемой оптикой». Мы посылаем на зеркало запрашивающий луч – на то зеркало, которое находится на корабле многоразового использования, – и получаем информацию о преломлении сигнала в атмосфере. То, как атмосфера изгибает луч, анализируется компьютером. Затем зеркало регулируется в соответствии с этой поправкой и мы посылаем настоящий залп. Зеркало на шаттле тоже сконструировано на основе регулируемой оптики. Оно принимает луч, фокусирует его и посылает дальше на зеркало, находящееся на спутнике «Летающее облако», а вот это зеркало окончательно фокусирует луч на цели. И тогда – бум!

– Неужели все так просто? – Райан покачал головой. Какое простое решение проблемы, на которую за предыдущие девятнадцать лет было потрачено сорок миллиардов долларов, ушедших на фундаментальные исследования в двадцати разных отраслях науки, – и все для того, чтобы провести вот этот короткий тест.

– Вообще-то нам придется отрегулировать несколько небольших деталей, – признал Грегори. На эти небольшие детали потребуется еще пять лет, а то и больше, и ни он и никто другой не знал – и не беспокоился, – сколько дополнительных миллиардов. Сейчас для майора имело значение лишь одно – цель оказалась достижимой. Проект «Чайный клипер» больше не был журавлем в небе, особенно после успешного завершения сегодняшних испытаний.

– И вы тот парень, который сделал прорыв в разработке системы наведения на цель. Именно вам удалось найти способ заставить луч представлять данные для своего собственного наведения.

– Что-то вроде этого, – ответил вместо Грегори генерал. – Доктор Райан, эта часть проекта проходит под таким уровнем секретности, что дальнейшее обсуждение без письменного допуска вестись не будет.

– Генерал, я приехал сюда, чтобы оценить проект «Чайный клипер» для его сравнения с советскими исследованиями, ведущимися в этой же сфере. Если вы хотите, чтобы наши агенты сообщили вам, что происходит у русских, мне необходимо знать, черт побери, что искать!

Ответа на такое заявление не последовало. Джек пожал плечами, сунул руку в карман и вручил генералу конверт. Майор Грегори недоуменно наблюдал за происходящим.

– И даже теперь вы не удовлетворены, – заметил Райан, после того как генерал прочитал документ и сложил его.

– Нет, сэр, я не удовлетворен.

Голос Райана стал холоднее ночи на горной вершине штата Нью-Мексико.

– Генерал, когда я служил в корпусе морской пехоты, от меня не требовали, чтобы мне нравились приказы, и хотели всего лишь одного – чтобы я их выполнял. – Это едва не вывело генерала из себя, поэтому Джек добавил:

– Поверьте, сэр. я ведь на вашей стороне.

– Продолжайте, майор Грегори, – произнес наконец генерал Парке.

– Я назвал алгоритм «Танец с веером», – начал Грегори. Несмотря на раздражение, генерал с трудом удержался от улыбки. Грегори вряд ли знал что-нибудь про Салли Рэнд.

– Это все? – снова сказал Райан, после того как молодой офицер закончил рассказ. Он знал, что каждый эксперт по компьютерам, занятый в проекте «Чайный клипер», задавал себе, должно быть, один и тот же вопрос: «Почему я не подумал об этом!» – Немудрено, что все считают Грегори гением. Он сделал важнейшее открытие в лазерной технологии, когда готовился к защите докторской диссертации в Стоуни-Брук, а затем последовало еще одно открытие, тоже огромного значения, на этот раз в области программирования. – Но ведь это гак просто!

– Да, сэр, но потребовалось больше двух лет на разработку практического применения и понадобился компьютер Крей-2 для ведения вычислений с достаточной быстротой, позволяющей продвигаться вперед. Нам нужно поработать еще немного, но после того как мы проанализируем, почему сегодняшние испытания не прошли еще лучше, – скажем, четыре или пять месяцев – и все будет в порядке.

– А каким окажется следующий шаг?

– Конструирование лазера мощностью в пять мегаджоулей. Над этим уже работает группа специалистов, и она близка к успеху. После этого мы объединим в одну систему двадцать таких лазеров и сможем послать импульс в сто мегаджоулей двадцать раз в секунду и попадем в любую цель, по нашему желанию. Энергия удара составит тогда примерно двадцать или тридцать килограммов взрывчатки.

– И это уничтожит любую ракету, кто бы ее ни запустил…

– Да. сэр. – Майор Грегори улыбнулся.

– Значит, вы говорите мне, что ваша система – «Чайный клипер» – действует.

– Мы убедились в правильности структуры нашей системы, – поправил генерал Райана. – Прошло немало времени, потрачены огромные усилия с того момента, как мы начали изучение этой системы. Пять лет назад нам предстояло преодолеть одиннадцать препятствий. Сейчас осталось три технических препятствия. Еще через пять лет не останется ни одного. Вот тогда можно начать развертывать систему.

– Стратегические последствия… – начал Райан и замолчал. – Бог мой!

– Да, это изменит мир, – согласился генерал.

– Вы знаете, что русские занимаются аналогичными исследованиями в Душанбе?

– Да, сэр, – ответил майор Грегори. – Не исключено, что им известно то, что неизвестно нам.

Райан кивнул. Грегори был настолько умен, что понимал – кто-то может оказаться еще умнее. Да, парень очень сообразителен.

– Господа, в моем вертолете остался портфель. Вы не могли бы послать кого-нибудь за ним? Там фотографии, сделанные со спутника. Думаю, они покажутся вам интересными.

***

– Когда были сделаны эти снимки? – спросил генерал через пять минут после того, как взглянул на фотографии.

– Пару дней назад, – ответил Райан.

Майор Грегори минуту-другую рассматривал снимки.

– Понятно, перед нами две установки несколько иного рода. Это так называемая «рассеянная система». Шестиугольная установка – там, где находятся шесть столбов, – это излучатель. Здание в центре предназначено, по-видимому, для размещения шести лазеров. Эти столбы представляют собой оптически устойчивые основания для зеркал. Лучи лазеров выходят из здания, отражаются от зеркал, которые контролируются компьютером и концентрируют луч на цели.

– Что вы имеете в виду под оптически устойчивым основанием?

– Дело в том, что зеркала должны управляться с высокой степенью точности, сэр, – сообщил Грегори Райану. – Изолируя их от окружающего грунта, вы устраняете вибрацию, которая может возникнуть, если поблизости пройдет человек или проедет автомобиль. Стоит сдвинуть зеркала на крошечную частицу световой частоты лазера, и вы не получите результат, к которому стремитесь. Здесь у нас применяются основания с гасителями толчков для повышения фактора изоляции от окружающего пространства. Такие системы начали применяться сначала на подводных лодках. Понимаете? А вот эта установка в форме ромба… ну конечно. Это приемник.

– Что? – Райан снова уперся в каменную стену непонимания.

– Предположим, что вам нужно сделать особенно хороший снимок чего-то. Я имею в виду по-настоящему идеальный снимок. Вы используете лазер в качестве стробоскопического фонаря.

– Но почему здесь четыре зеркала?

– Проще и дешевле изготовить четыре маленьких зеркала вместо одного большого, – объяснил Грегори. – Гм… Интересно, а вдруг они пытаются создать голографическое изображение? Если им действительно удастся замкнуть по фазе осветительные лучи… теоретически это возможно. Тут существует пара проблем, усложняющих достижение этой цели, но русские предпочитают полагаться на грубую силу… Черт возьми! – У майора засияли глаза. – Ну до чего интересная идея! Я подумаю об этом.

– Вы утверждаете, что они построили все это лишь для того, чтобы фотографировать наши спутники? – недоуменно спросил Райан.

– Нет, сэр. Эти установки могут использоваться для фотографирования, в этом нет сомнения. Такое объяснение станет великолепным прикрытием. А система, способная снять изображение спутника на геоцентрической орбите, может вывести из строя спутник. находящийся на низкой орбите. Если представить себе, что эти четыре зеркала являются телескопом, не забудьте, что телескопом можно пользоваться как объективом для фотоаппарата или частью прицела для стрельбы. Они станут также чертовски эффективной системой наведения. Какова мощность энергии, подающейся в' эту горную лабораторию?

Райан положил перед Грегори фотографию.

– В настоящее время эта гидроэлектростанция вырабатывает примерно пятьсот мегаватт. Но…

– Они тянут вторую линию электропередач, – заметил Грегори. – Зачем?

– Здание электростанции двухэтажное – под таким углом этого не видно. Похоже, что в эксплуатацию вводится верхняя часть. В результате пиковая мощность возрастет до тысячи ста мегаватт.

– Сколько поступает в лабораторию?

– Мы называем ее «Бах». Сюда подается около ста мегаватт. Все остальное идет для энергоснабжения «Моцарта», городка, который вырос на соседней вершине. Так что русские удваивают подачу электроэнергии.

– Больше чем удваивают, сэр, – поправил его Грегори. – Если они не собираются намного увеличить размеры этого городка, почему не предположить, что вся добавочная энергия поступает к лазерам?

У Райана едва не перехватило дыхание. Почему я не подумал об этом, черт побери? – мысленно упрекнул он себя.

– Я имею в виду, – продолжал Грегори, – что это составит пятьсот мегаватт дополнительной мощности. Бог мой, а вдруг им удалось добиться прорыва? Скажите, насколько трудно выяснить, чем они занимаются?

– А вы взгляните на снимки и сразу поймете, трудно или нет проникнуть на территорию, – сказал Райан.

– Да. – Грегори посмотрел на него. – Было бы неплохо узнать, сколько энергии содержится в импульсах, излучаемых их лазерами. Когда было построено это место, сэр?

– Примерно четыре года назад, и строительство еще не закончено, А вот «Моцарт» появился недавно. До последнего времени рабочие размещались вот в этих бараках и зданиях материально-технического обеспечения. Мы заметили, когда началось строительство многоквартирного жилого дома одновременно с ограждением по периметру объекта. Как только русские начинают проявлять заботу о работающих на объектах, можно делать вывод, что этому объекту придается особое значение. Если же его окружает ограждение со сторожевыми вышками, он принадлежит военным-

– Как вы узнали об этом? – спросил Грегори.

– Случайно. ЦРУ обновляло метеорологические данные по Советскому Союзу, и один из техников решил провести компьютерный анализ выбора наиболее благоприятных мест для астрономических наблюдений на его территории. Этот район оказался в их числе. За последние месяцы там стояла необычно облачная погода, однако в среднем над горами почти всегда безоблачное небо. То же самое относится к Сары-Шаган, Семипалатинску и еще одному новому объекту, Сторожевому. – Райан достал еще несколько фотографий. Грегори внимательно посмотрел на них.

– Русские не теряют времени даром.

***

– Доброе утро, Миша, – произнес маршал Советского Союза Дмитрий Тимофеевич Язов.

– И вам того же желаю, товарищ маршал, – ответил полковник Филитов.

Сержант помог министру обороны снять шинель, а другой принес поднос с чайным прибором. Как только Филитов открыл свой портфель, сержанты вышли из кабинета.

– Итак, Миша, чем мне предстоит заниматься сегодня? – спросил Язов, наливая две чашки чая. За окнами здания Совета министров было все еще темно. Внутренний периметр стен Кремля был залит яркими лучами прожекторов, и часовые то появлялись в их свете, то снова исчезали в тени.

– Вам предстоит напряженный день, Дмитрий Тимофеевич, – ответил полковник. Язова не сравнить с Дмитрием Устиновым, но Филитов был вынужден признать, что министр работает с утра до позднего вечера, как и подобает кадровому офицеру. Маршал Язов, как и Филитов, был танкистом. Хотя они никогда не встречались во время войны, оба слышали друг о друге. Филитов отлично проявил себя на поле боя – критики заявляли, что в душе он остался старомодным кавалеристом, хотя Филитов ненавидел лошадей, – тогда как Язов быстро завоевал репутацию блестящего штабиста и организатора, и активного члена партии, разумеется. Язов в первую очередь был членом партии, иначе ему никогда бы не удалось стать маршалом. – У вас назначена встреча с представителями экспериментальной станции, находящейся в Таджикистане.

– А-а, «Яркая звезда». Совершенно верно, сегодня они должны представить отчет, верно?

– Ученые, – презрительно фыркнул полковник. – Они не разбираются в настоящем оружии, даже если его засунут им в задницу.

– Прошло время копий и сабель, Михаил Семенович, – усмехнулся Язов. Действительно, снова подумал полковник, маршал не отличается таким интеллектом, каким обладал Устинов, но он не был и таким дураком, как его предшественник на посту министра Сергей Соколов. Недостаток технических знаний компенсировался у него необыкновенным природным инстинктом, позволяющим маршалу оценить достоинства нового вооружения, и редкой способностью чувствовать настроения солдат и офицеров Советской Армии, – Их изобретения могут быть использованы для целей обороны с необычайной эффективностью.

– Да, конечно. Мне только хотелось бы, чтобы проектом руководил настоящий офицер, а не всякая там рассеянная профессура, что не от мира сего.

– Но генерал Покрышкин…

– Он был летчиком-истребителем. Я имею в виду настоящего армейского офицера, товарищ маршал. Летчики склонны поддерживать любое изобретение, на котором достаточное количество приборов и кнопок. К тому же за последнее время Покрышкин провел больше времени в университетах, чем за штурвалом. Ему не позволяют летать. Покрышкин перестал быть офицером уже десять лет назад. Теперь он превратился в снабженца для ученых чародеев. – Не говоря о том, что он создает там свою собственную маленькую империю, но пока не будем говорить об этом, сохраним на будущее, подумал полковник.

– Хочешь получить новое назначение, Миша? – с лукавой улыбкой поинтересовался Язов.

– Только не туда! – засмеялся Филитов и тут же снова стал серьезным. – Я имею в виду, Дмитрий Тимофеевич, что текущий отчет о деятельности «Яркой звезды» искажен тем, что у нас нет на месте настоящего офицера, понимающего трудности боевых действий, знающего, каким должно быть настоящее оружие.

Министр обороны задумчиво кивнул.

– Да, я разделяю твою точку зрения. Ученые мыслят категориями «приборов», а не «вооружений», это верно. Меня смущает сложность этого проекта.

– Сколько движущихся деталей у этой новой установки?

– Не имею представления – тысячи, наверно.

– Устройство превращается в оружие лишь после того, как им уверенно овладевает рядовой солдат, – ну если не рядовой, то по крайней мере старший лейтенант. Поручалось ли кому-нибудь – не из числа сотрудников «Яркой звезды» – провести изучение надежности проекта? – спросил Филитов.

– Насколько я помню – нет.

– Вот видите, Дмитрий Тимофеевич. – Филитов взял подстаканник. – Вам не кажется, что этим может заинтересоваться Политбюро? До сих пор они были готовы финансировать экспериментальный проект, но… – полковник сделал глоток, – представители «Яркой звезды» будут просить у вас средства для преобразования проекта из экспериментального в действующий, а ведь никто не проводил независимой оценки его эффективности.

– Каким образом, по-твоему, следует провести такую оценку?

– Как вы сами понимаете, я не могу сделать этого. Я слишком стар и недостаточно образован, но у нас в министерстве немало молодых умных полковников, особенно в войсках связи. Строго говоря, это не строевые офицеры, но они являются кадровыми военными и обладают достаточными знаниями, чтобы разобраться во всех электронных чудесах. Разумеется, товарищ маршал, я всего лишь высказал предложение. – Больше Филитов не настаивал. Он заронил зерно идеи в голову министра. Манипулировать Язовым было гораздо легче, чем Устиновым.

– Ты обнаружил какие-нибудь недостатки в работе Челябинского танкового завода? – спросил Язов.

***

Ортиз наблюдал за Лучником, поднимающимся вверх по горному склону в полумиле от него. Два человека и два верблюда. Их, наверно, не примут за отряд партизан, как это могло произойти с группой в двадцать или больше человек. Впрочем, теперь это не играло роли. Русские сейчас достигли такой степени отчаяния, что атаковали почти все, что двигалось по земле.

– Как хочется выпить пива, – заметил капитан.

Ортиз повернулся к нему.

– Капитан, мне удается успешно работать с этими людьми, потому что я живу точно так же, как живут они. Я уважаю их обычаи и соблюдаю законы. Это значит – ни капли алкоголя, не есть свинины, не трогать их женщин.

– Чепуха, – фыркнул офицер. – Эти невежественные дикари…

Ортиз тут же прервал его,

– Капитан, если я еще раз услышу, как вы говорите что-то подобное или даже думаете вслух, это будет ваш последний день здесь. Эти люди работают на нас. Они приносят нам информацию и детали, которые мы не можем достать больше нигде. Поэтому вы будете, повторяю, будете обращаться с ними с уважением, которого они заслуживают. Вам это понятно?

– Понятно, сэр. – Господи, подумал офицер, да этот парень сам превратился в туземца.

3. Усталая рыжая лиса

– То, чем они занимаются, производит большое впечатление, – Джек зевнул, – если понимаешь ведущиеся там исследования. – Он вернулся на базу Эндрюз тем же самолетом, который доставил его в Лос-Аламос, и теперь ему отчаянно хотелось спать. Сколько раз ему приходилось летать по свету, а он так и не научился переносить смену часовых поясов. – Этот молодой парень – Грегори – чертовски умен. Ему понадобилось две секунды, чтобы понять, что представляет собой установка на «Бахе», и его оценка совпала с мнением Национального центра фоторазведки чуть ли не слово в слово. Разница заключалась лишь в том, что дешифровальщикам фотографий, работающим в центре, понадобилось четыре месяца и они представили три письменных доклада, прежде чем докопались до истины.

– Ты полагаешь, что его нужно включить в состав группы, занимающейся экспертным анализом?

– Сэр, это все равно что спрашивать, нужны ли хирурги в операционной. Да, между прочим, он хочет, чтобы мы заслали кого-нибудь на место расположения установки «Бах». – Райан поднял взгляд к небу.

Адмирал Грир едва не выронил чашку.

– Этот парень, видно, насмотрелся фильмов про ниндзя.

– По крайней мере приятно знать, что кто-то верит в наши возможности, – усмехнулся Джек и серьезным тоном продолжил:

– Как бы то ни было, Грегори хотелось бы узнать, не удалось ли русским добиться прорыва в мощности лазерного импульса – извините, сейчас они употребляют термин «энергия выходного сигнала». По его мнению, почти вся мощность, вырабатываемая новыми генераторами на гидроэлектростанции, будет направляться на систему «Бах».

Грир пристально взглянул на Джека,

– Это наводит меня на печальные мысли. По-твоему, он прав?

– У русских немало превосходных ученых, работающих с лазерами. Академик Басов, например, награжден Нобелевской премией и с тех пор занимается разработкой лазерного оружия вместе с Евгением Велиховым, известным борцом за мир, да и директор Лазерного института – сын Дмитрия Устинова, можете себе представить. Объект «Бах» почти точно представляет собой установку, действующую по принципу лазера «рассеянной системы». Нам не мешало бы узнать, какой тип лазера применяют русские – он может быть газово-динамическим, на свободных электронах, химическим. По мнению Грегори, их лазер действует на основе принципа свободных электронов, но это всего лишь догадка. Он привел цифры, подтверждающие преимущество размещения лазерной установки на вершине горы, где лазер находится за пределами половины земной атмосферы, и нам известно, какая мощность требуется русским для достижения результатов, к которым они стремятся. Он пообещал произвести обратные расчеты для оценки общей мощности установки. Результаты будут слегка занижены. Принимая во внимание то, что сказал Грегори, и завершение строительства жилого здания на «Моцарте», следует предположить, что этот объект скоро войдет в строй. Там будут произведены испытания и оценка полученных результатов, а через два-три года он сможет действовать на полную мощность. Если все произойдет именно так, то скоро в распоряжении русских может оказаться лазер, способный запросто выводить из строя наши спутники. Возможно, это последует в результате «мягкого удара», по словам майора, – будут сожжены камеры и фотоэлектрические элементы, находящиеся на спутнике. Зато следующий шаг…

– Это верно. Мы действительно втянулись в гонку.

– Есть ли надежда, что Риттер и его оперативники сумеют найти кого-нибудь, работающего внутри объекта «Бах»?

– Думаю, нам следует обсудить такую возможность, – уклончиво ответил Грир и изменил тему. – Ты выглядишь изрядно потрепанным.

Райан сразу понял, что имеет в виду заместитель директора по разведке: ему не следует интересоваться подробностями оперативной деятельности ЦРУ. Теперь он мог говорить, как подобает обычному человеку.

– Я действительно устал от всех этих перелетов. Если не возражаете, сэр, мне хотелось бы отдохнуть во второй половине дня.

– Хорошо. Увидимся завтра. Но вот что, Джек, мне звонили из Комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям.

– А-а… – Джек склонил голову. – Я совсем забыл про это. Они говорили со мной перед самым вылетом в Москву.

– В чем там у тебя дело?

– Это связано с одной из компаний, акции которой принадлежат мне. Ее руководители под расследованием за использование конфиденциальной информации. Я приобрел акции одновременно с ними, и Комиссия интересуется, почему я решил совершить эту покупку именно в тот момент.

– Ну и как это произошло? – спросил Грир. В ЦРУ случалось немало скандалов, и адмиралу не хотелось, чтобы один из них затронул его ближайшего помощника-

– Я получил частным образом информацию, что эта компания представляет интерес, и проверил переданные мне сведения. Сразу обнаружил, что ее руководители скупают свои же, проданные раньше акции. Увидев это, я тоже начал скупать акции этой компании. В этом нет ничего незаконного, босс. Все документы хранятся у меня дома. Я записывал все операции на компьютере – теперь, когда стал работать здесь, перестал им пользоваться, – и у меня печатные копии всех документов. Я не нарушил никаких законов и могу доказать это.

– Постарайся уладить все за несколько дней, – посоветовал Грир.

– Обязательно займусь этим, сэр.

Через пять минут Джек сидел в своем автомобиле. На этот раз он верулся домой в Перегрин-Клифф, затратив на дорогу меньше времени, чем обычно, – всего пятьдесят минут вместо семидесяти пяти. Кэти была на работе, как всегда, а дети в школе – Сэлли в Сент-Мэри, а Джек в детском саду. Войдя в кухню, Райан налил себе стакан молока, выпил его, поднялся в спальню, сбросил ботинки и улегся на кровать, даже не подумав снять брюки.

***

Полковник Геннадий Иосифович Бондаренко из войск связи сидел напротив Михаила Семеновича, выпрямившись и расправив плечи, как и подобает молодому офицеру, добившемуся высокого звания. Он ничем не показал, что испытывает благоговейный страх перед полковником Филитовым, который по возрасту вполне годился ему в отцы и о прошлых подвигах которого по Министерству обороны ходили легенды. Вот, значит, какой он, старый воин, принимавший участие почти во всех танковых сражениях на протяжении первых двух лет Великой Отечественной войны. В лице Филитова он видел силу и упрямство, которые не смогли стереть возраст и усталость, заметил неподвижную правую руку и вспомнил рассказ о том, как это случилось. Про старого полковника говорили, что он все еще выезжал на танковые заводы в сопровождении нескольких сослуживцев из своего прежнего полка, чтобы убедиться в качестве выпускаемых боевых машин и проверить, насколько острыми остались его суровые синие глаза, может ли он все еще попасть в цель на полигоне, сидя в танке на месте стрелка. Говоря по правде, Бондаренко испытывал трепет перед старым солдатом, трепет и гордость за то, что носит такой же мундир.

– Прибыл по вашему приказанию, товарищ полковник, – доложил он.

– В вашем досье написано, что вы хорошо разбираетесь в разных электронных премудростях, Геннадий Иосифович. – Филитов показал на папку, лежащую на его столе.

– Это моя работа, товарищ полковник. – Бондаренко не просто «хорошо» разбирался в электронике, и Филитов знал это. Молодой полковник принимал участие в разработке лазерных дальномеров и их применении в полевых условиях. Более того, до недавнего времени он работал над использованием лазеров вместо радиосвязи для переговоров, защищенных от прослушивания, в зоне боевых действий.

– То, что мы сейчас будем обсуждать, проходит под грифом «Государственная тайна». – Молодой полковник кивнул в знак того, что понимает важность предстоящего разговора, и Филитов продолжил:

– В течение последних нескольких лет Министерство обороны финансировало особо секретный исследовательский проект под названием «Яркая звезда» – название проекта тоже является секретным, разумеется. Главной целью проекта было получение высококачественных фотографий космических спутников, запускаемых на Западе, хотя, после того как лазерные установки, используемые для этого, начнут действовать на полную мощность, они смогут ослеплять спутники – в случае если такие действия будут признаны политически целесообразными. Проект осуществляется учеными из Академии наук, а во главе стоит бывший летчик-истребитель из войск ПВО – к сожалению, подобные объекты находятся в подчинении сил противовоздушной обороны. Я предпочел бы, чтобы им руководил настоящий военный, но… – Михаил Семенович пожал плечами и указал на потолок.

Бондаренко улыбнулся в ответ и кивнул. Ничего не поделаешь, политика, молча согласились оба. Немудрено, что мы ничего не можем добиться.

– Министр поручает вам отправиться туда и произвести оценку военного потенциала объекта, особенно с точки зрения надежности. Перед тем как ввести в эксплуатацию этот объект, мы должны убедиться, что все эти хитроумные механизмы не откажут в тот момент, когда понадобятся нам больше всего.

Бондаренко снова кивнул. Мысли у него в голове проносились со скоростью курьерского поезда. Ему дается поручение редкой, исключительной важности. Его отчет поступит непосредственно к министру обороны через личного помощника маршала, которому Язов доверяет больше всех. Если он успешно справится с заданием, в его личном деле появится отметка о выполнении поручения самого министра – Это гарантирует молодому полковнику генеральские звезды, более комфортабельную квартиру для его семьи, хорошее образование для детей и тому подобное – все привилегии, к которым он стремился столько лет.

– Товарищ полковник, а на объекте знают о моем приезде?

Филитов насмешливо мотнул головой.

– С каких это пор Советская Армия действует таким образом? Это мы решаем, когда будут проводиться инспекционные поездки! Нет, Геннадий Иосифович, если нам нужно сделать оценку надежности объекта, обслуживающий персонал необходимо застать врасплох. Я подготовил письмо за подписью самого маршала Язова. Вы возьмете его с собой. Этого будет достаточно, чтобы охрана пропустила вас на территорию объекта, – «Яркую звезду» охраняют войска КГБ, – холодно заметил полковник. – У вас будут полномочия на свободный доступ повсюду. В случае если возникнут малейшие затруднения, немедленно сообщите мне. Меня всегда найдут по этому телефону. Даже когда я уезжаю в баню, мой шофер приедет и сообщит мне.

– Насколько детальной должна быть проведенная мной инспекция, товарищ полковник?

– Достаточно детальной, чтобы старый неграмотный танкист вроде меня мог разобраться во всех электронных чудесах, – ответил Михаил Семенович, даже не улыбнувшись. – Вы сами-то сумеете понять, чем они там занимаются?

– Если не сумею, то сразу сообщу вам об этом, товарищ полковник. – Это был очень хороший ответ, подумал Филитов. Бондаренко далеко пойдет.

– Отлично, Геннадий Иосифович. Меня куда больше устраивает офицер, который честно признается в том, что он не понимает, вместо того чтобы пытаться произвести на меня впечатление кучей вонючего дерьма взамен надежной информации. – Бондаренко сразу понял, что имел в виду помощник министра. По министерству ходили слухи, что ковер в его кабинете был багрово-красным от крови офицеров, пытавшихся произвести ложное впечатление на этого старого танкиста. – Когда вы намереваетесь ехать?

– Это большой объект?

– Да. Там работают четыреста ученых и инженеров и примерно человек шестьсот обслуживающего персонала. Вы можете потратить неделю на изучение обстановки. В данном случае тщательность имеет большее значение, чем скорость.

– В таком случае я захвачу с собой еще один мундир. Через два часа выезжаю.

– Превосходно. Счастливого пути, – Полковник Филитов уже раскрыл очередную папку.

***

Как и обычно, Михаил Семенович задержался на службе чуть дольше своего начальника. Полковник запер в сейфе свои документы и сдал остальные рассыльному, который отвез их на тележке в секретный отдел, находившийся в нескольких метрах по центральному коридору. При этом рассыльный передал Филитову записку, в которой говорилось, что полковник Бондаренко вылетел в Душанбе рейсом 17.30 Аэрофлота и что его тут же отвезут из аэропорта на объект «Яркая звезда». Филитов решил поощрить Бондаренко и поблагодарить его за проявленную находчивость. Молодой полковник входил в штат Главного инспекционного управления министерства и потому мог отправиться специальным рейсом прямо на военный аэродром Душанбе, однако служба безопасности на «Яркой звезде» несомненно располагала своими людьми на военном аэродроме, и они тут же сообщат на объект о прибытии спецрейса. А поскольку Бондаренко вылетел гражданским рейсом из Москвы, его скорее всего ошибочно примут за того, кем являются полковники в столице, – за мальчика на посылках. Это обстоятельство раздражало Филитова, Человек, который потратил столько сил и добился должности командира полка – а это ключевая должность в каждой армии, – не должен быть на побегушках у своего генерала. Однако Михаил Семенович знал, что именно так обстоит дело в любом военном штабе. По крайней мере Бондаренко представится возможность помериться силами с этими бездельниками в Таджикистане.

Филитов встал и снял с вешалки шинель. Затем, держа портфель в почти бесполезной правой руке, вышел из кабинета. Его секретарь, прапорщик, тут же позвонил вниз, чтобы машину полковника подогнали к подъезду. Когда полковник появился на крыльце, она уже стояла наготове.

Сорок минут спустя Филитов был дома и в домашней одежде. Был включен телевизор, передававший что-то бессмысленное – по-видимому, взятое на Западе. Михаил Семенович сидел в одиночестве за кухонным столом. Перед ним, рядом с едой, стояла открытая бутылка водки. Вечерами он ел колбасу с черным хлебом и соленые огурцы – эта пища мало чем отличалась от того, чем он питался со своими людьми на фронте два поколения назад. Он знал, что его желудок лучше справляется с грубой пищей, чем с изысканной гастрономией, – это обстоятельство изрядно озадачило больничный персонал, когда полковник лежал в госпитале с воспалением легких. Выпив водки, он закусил ее огурцом и хлебом с колбасой и через полупрозрачные шторы посмотрел в окно. На улицах Москвы ярко светились фонари и повсюду виднелись бесчисленные желтые прямоугольники квартирных окон.

Ему вспоминались запахи прошлого. Он чувствовал запах доброй русской земли, острый приятный аромат луговой травы вместе с вонью дизельного топлива и всепобеждающий острый запах артиллерийского пороха из танковых пушек, настолько прочно впитывающийся в ткань комбинезона, что не пропадал даже после множества стирок. Для танкиста это были запахи поля битвы, эти запахи и отвратительный смрад горящих танков и сгорающих в них экипажей. Не глядя на стол, он отрезал кусок колбасы и отправил его в рот на острие ножа. Не отрываясь, он смотрел в окно, словно на экран телевизора, и видел огромный далекий горизонт при заходе солнца и столбы дыма, поднимающегося вверх на фоне зеленого исинего, оранжевого и коричневого. Затем он сунул в рот кусок грубого черного хлеба. И тут, как всегда по вечерам перед тем, как полковник Филитов совершал предательство, его окружили призраки прошлого.

– Мы показали им, правда, товарищ капитан? – спросил усталый голос.

– И все-таки нам придется отступить, ефрейтор, – ответил его собственный голос. – Но мы действительно показали этим ублюдкам, что не стоит связываться с нашими Т-34. Ты украл буханку хорошего хлеба, ефрейтор.

– Украл? Что вы, товарищ капитан, когда защищаешь этих крестьян, очень хочется есть, верно?

– И не меньше хочется пить? – был следующий вопрос капитана.

– Совершенно верно, командир. – Ефрейтор усмехнулся. Откуда-то сзади появилась бутылка. Это была не водка, произведенная на государственном заводе, а самогон, который гнали из зерна местные жители, хорошо знакомый Филитову алкогольный напиток. Каждый настоящий русский уверяет, что любит вкус самогона, хотя, если есть под рукой водка, предпочитает ее. И все-таки в этот момент его душа хотела именно самогона, здесь, на русской земле, с остатками своей танковой части, защищающей колхоз от приближающегося авангарда танков Гудериана.

Они снова перейдут в наступление завтра утром, спокойно подумал водитель.

– И мы подобьем еще несколько вражеских танков, окрашенных в серый цвет слизняков, – произнес заряжающий. '

А после этого отступим на десяток километров, хотел сказать, но удержался Филитов, всего на десять километров, если нам повезет и если штаб полка сумеет справиться с обстановкой лучше, чем сегодня. Как бы то ни было, этот колхоз окажется в тылу немецких войск еще до того, как завтра зайдет солнце. Мы снова отдадим врагу участок нашей земли.

Михаилу Семеновичу не хотелось об этом думать. Он тщательно вытер руки, прежде чем расстегнуть карман гимнастерки. Пора подумать о душе.

– Какая красивая, – заметил ефрейтор, глядя в сотый раз через плечо своего капитана на фотографию, как всегда, с завистью. – Красивая, как хрустальная ваза. А какой у вас хороший сын. Вам так повезло, товарищ капитан, что он похож на мать. Ваша жена такая маленькая, как мог у нее родиться такой большой сын?

Только Богу известно, был его бессознательный ответ. Как странно, что после нескольких дней войны даже самые твердокаменные атеисты взывали к имени Бога. И даже комиссары, что вызывало тихое веселье у солдат.

Я вернусь к тебе, пообещал он. глядя на фотографию. Я вернусь к тебе домой. Пройду через всю немецкую армию, через огонь ада, но вернусь к тебе, Блена.

И тут принесли почту, редкое событие на фронте. Там было только одно письмо для капитана Филитова, но по тонкой бумаге и по изящному почерку он понял, насколько оно важно. Он вскрыл конверт острием своего боевого ножи и, несмотря на спешку, очень осторожно, стараясь не запачкать слова любви руками в смазке от своего боевого танка, достал листки. Через несколько мгновений он вскочил на ноги и издал радостный крик, подняв голову к сумеречному небу.

– Весной я снова стану отцом! – Это произошло, по-видимому, в последнюю ночь его отпуска, за три недели до того, как началось это кровавое безумие…

– Меня это ничуть не удивляет, – шутливо заметил ефрейтор, – принимая во внимание то, как мы сегодня отодрали немцев. Такой мужчина во главе нашего подразделения! Может быть, нашего капитана лучше всего использовать в качестве племенного производителя?

– Ты ведешь себя некультурно, ефрейтор Романов. Я – женатый человек,

– Тогда, может, вместо товарища капитана использовать для этой цели меня? – выразил надежду ефрейтор и снова передал бутылку своему командиру. – За еще одного хорошего сына, товарищ капитан, и за здоровье вашей красавицы жены. – В глазах юного солдата сверкнули слезы радости и одновременно печали – он знал, что лишь самое невероятное стечение обстоятельств позволит и ему стать отцом. Но он никогда не скажет об этом вслух. Да, Романов был хорошим солдатом и надежным товарищем, способным командовать собственным танком.

И Романов получил свой танк, вспомнил Михаил Семенович, глядя на панораму Москвы. Во время сражения под Вязьмой он прикрыл корпусом этого танка выведенную из строя «тридцатьчетверку» капитана Филитова от мчавшегося вперед немецкого «T-IV», спас жизнь командира, а его собственная закончилась в оранжево-красном пламени взрыва. Алексей Ильич Романов, ефрейтор Красной Армии, был награжден за этот подвиг орденом Красного Знамени. Неужели, подумал старый полковник, этот орден стал достаточным утешением его матери за смерть голубоглазого веснушчатого сына?

Бутылка водки на столе опустела на три четверти, и Михаил Семенович, как это случалось уже не раз, плакал в одиночестве своей кухни.

Сколько их погибло…

Эти подонки из штаба Верховного Главнокомандующего!

Романов убит под Вязьмой. Иваненко погиб, защищая Москву. Лейтенант Абашин под Харьковом – красивый молодой поэт, такой впечатлительный, с душой и сердцем льва, погиб, возглавив пятую контратаку, но сумел очистить путь для Филитова, которому удалось спасти остатки своего полка и вывести его к переправе через Донец в самую последнюю минуту,

И его Елена, самая последняя жертва… Все они погибли не от руки врага, но из-за обмана и равнодушной жестокости их собственной родины…

Михаил Семенович запрокинул голову и вылил в рот остатки водки. Нет, не родины. Родина не предает своих детей. Это бесчеловечные ублюдки, которые…

Он встал и пошел спотыкаясь в спальню, не выключив свет в гостиной. Часы на тумбочке показывали без четверти десять, и где-то в далеком уголке его мозга промелькнула утешительная мысль, что он сумеет проспать девять часов и придет в себя после того насилия, которому он подвергал то, что когда-то было крепким жилистым телом, сумевшим вынести ужасающее напряжение бесконечных боев и даже привыкшим к ним. Однако тот стресс, который переживал сейчас старый полковник, не шел ни в какое сравнение с напряжением танковых сражений, походившим по сравнению с ним на каникулы. Глубоко в подсознании старого полковника таилась ликующая мысль – скоро все это кончится и тогда к нему придет покой.

Полчаса спустя по улице проехал автомобиль. Сидевшая за рулем женщина везла домой своего сына после хоккейного матча. Она повернула голову, взглянула вверх и заметила, что в интересующих ее окнах горит свет, а шторы полузадернуты.

***

Воздух здесь был разреженным. Бондаренко встал в пять утра, как всегда, надел тренировочный костюм и спустился в лифте из квартиры для почетных гостей на десятом этаже жилого здания. На мгновение это удивило его – лифт действовал. Значит, технический персонал ездит на объект круглые сутки. Отлично, подумал полковник.

Он вышел на улицу с полотенцем, обмотанным вокруг шеи, взглянул на часы, нахмурился и начал утреннюю пробежку. В Москве у него была отмерена привычная дистанция вокруг жилых кварталов, а тут он не знал, когда закончатся пять километров. Ничего не поделаешь, этого следовало ожидать. Сначала Бондаренко побежал на восток. Перед ним открылась захватывающая панорама. Скоро взойдет солнце, раньше чем в Москве, потому что объект находился заметно восточнее, и остроконечные горные пики были залиты красным – подобно зубам дракона, подумал он и улыбнулся. Его младший сын любил рисовать драконов.

Рейс, которым он прилетел в Душанбе, закончился фантастической картиной. Полная луна освещала серебряным сиянием пески Каракумов, проносящиеся под самолетом, а затем песчаная пустыня внезапно кончилась, словно уперлась в стену, построенную богами. На расстоянии в три градуса долготы поверхность изменилась от плоской равнины, расположенной на высоте трехсот метров, до гигантских, уходящих в небо пятикилометровых горных вершин. С высоты, на которой находился объект «Яркая звезда», Бондаренко видел зарево от огней Душанбе, километрах в семидесяти к северо-западу. Две реки – Кафирниган и Сурхандарья – протекали рядом с полумиллионным городом, и полковник, подобно человеку прилетевшему в другой мир, с удивлением подумал, почему этот город возник именно здесь, какие силы древней истории заставили его расти между двумя реками, стекающими с гор. Место, несомненно, казалось не слишком гостеприимным, но, может быть, длинные караваны бактрийских верблюдов останавливались здесь на отдых, или тут пролегал перекресток караванных путей, или… Бондаренко выбросил эти мысли из головы. Он понимал, что просто затягивает начало утренних упражнений, достал и повязал на рот и нос хирургическую марлевую маску, чтобы не нахвататься холодного воздуха, затем начал глубокие приседания – следовало потянуть мышцы ног, прежде чем начать бег в спокойном неторопливом ритме.

И тут же Бондаренко заметил, что дышать труднее обычного. Высота, разумеется. Ничего не поделаешь, придется немного сократить дистанцию. Жилое здание уже осталось позади, и он взглянул налево, на строение, мимо которого пробегал. Судя по плану объекта, тут размешались мастерские по изготовлению и ремонту оптических и других приборов.

– Стой! – внезапно послышался резкий оклик часового.

Бондаренко остановился, раздраженно бормоча проклятья. Ему не нравилось, когда прерывали его утреннюю пробежку. Особенно если ее прерывал кто-то с зелеными погонами войск КГБ. Черт бы их побрал, подумал он, шпионы, бандиты – изображают из себя солдат.

– В чем дело сержант?

– Ваши документы, товарищ. Я не знаю, кто вы.

К счастью, жена Бондаренко предусмотрительно пришила несколько карманов на тренировочный костюм фирмы «Найк», который ей удалось купить на черном рынке в Москве, – подарок к дню его рождения. Бондаренко передал сержанту документы, продолжая бег на месте.

– Когда вы прибыли на объект, товарищ полковник? – спросил сержант. – И чем вы занимаетесь так рано утром?

– Где ваш офицер? – ответил Бондаренко вопросом на вопрос.

– В главном караульном помещении, у ворот, вон там, – сержант показал направление. – Четыреста метров отсюда.

– Тогда следуйте со мной, сержант, и мы поговорим с ним. Полковник Советской Армии не обязан отчитываться перед сержантом. Вперед, пробежка вам тоже не повредит. – И он побежал в сторону караульного помещения.

Сержанту было всего лет двадцать, но на нем была тяжелая шинель, он нес автомат и пояс с боеприпасами. Через двести метров Геннадий услышал позади тяжелое дыхание.

– Вот здесь, товарищ полковник, – с трудом выговорил юноша спустя минуту.

– Вы слишком много курите, сержант, – упрекнул его Бондаренко.

– Что здесь происходит, черт побери? – спросил лейтенант КГБ, который сидел за письменным столом в караульном помещении.

– Ваш сержант задержал меня. Я – полковник Бондаренко. совершаю утреннюю пробежку.

– В тренировочном костюме, сделанном на Западе?

– Какое вам дело, что на мне надето во время пробежки? – Ну и дурак, подумал полковник, неужели шпионы бегают по утрам?

– Полковник, я дежурный офицер безопасности на этом объекте. Я не знаю вас, и мое начальство не предупредило меня о вашем присутствии здесь.

Геннадий достал из другого кармана выданный ему специальный пропуск вместе со своим удостоверением личности.

– Я представитель Министерства обороны. Цель моего приезда вас не касается. Меня прислал сюда лично маршал Советского Союза Язов. Если у вас есть еще вопросы, позвоните ему вот по этому телефону.

Лейтенант КГБ скрупулезно изучил предъявленные ему документы, чтобы удостовериться, что полковник Бондаренко именно тот, за кого выдает себя.

– Извините меня, товарищ полковник, но у нас приказ относиться к вопросам безопасности очень серьезно. Кроме того, необычно видеть человека в западной одежде, совершающего пробежку на рассвете.

– Насколько я понимаю, для ваших солдат совершать пробежки вообще крайне необычно, – сухо заметил Бондаренко.

– Здесь, на горной вершине, недостаточно места для поддержания соответствующего режима физической подготовки, товарищ полковник.

– Вот как? – Бондаренко улыбнулся и достал из кармана записную книжку с карандашом. – Вы утверждаете, что весьма серьезно относитесь к вопросам безопасности, но не занимаетесь физической подготовкой своего личного состава. Благодарю вас за предоставленную информацию, товарищ лейтенант. Я подниму этот вопрос при встрече с командиром вашего подразделения. Мне можно идти?

– Вообще-то мне приказано сопровождать всех официальных гостей.

– Превосходно. Люблю совершать пробежки в компании. Прошу вас присоединиться ко мне, товарищ лейтенант.

Офицер КГБ попал в ловушку и отдавал себе отчет в этом. Пять минут спустя он задыхался как рыба, выброшенная на берег.

– Как, по-вашему, откуда исходит главная угроза безопасности объекта? – спросил Бондаренко со злорадством, потому что не снижал темпа бега.

– Граница с Афганистаном находится вон там, в ста одиннадцати километрах, – произнес лейтенант, хватая ртом воздух. – Время от времени они совершают бандитские рейды на советскую территорию, как вы, наверно, слышали.

– У них есть связь с местными жителями?

– Пока нам не удалось установить этого, но опасность существует. Местное население состоит главным образом из мусульман.

Лейтенант закашлялся, и Бондаренко остановился.

– Когда воздух такой холодный, как сейчас, я установил, что марлевая маска на лице помогает легче дышать, – сказал Геннадий. – При этом воздух, прежде чем попадает в легкие, несколько согревается. А сейчас распрямитесь и дышите глубже, товарищ лейтенант. Если вы действительно хотите серьезно заботиться о безопасности объекта, вам и вашим солдатам следует уделять больше внимания физической подготовке. Уверяю вас, что афганцы чертовски выносливы. Две зимы назад я провел некоторое время с подразделением спецназа, которое преследовало их по полудюжине крутых вершин. Мы так их и не поймали. – Зато афганцы поймали нас, вспомнил Бондаренко, но промолчал. Он никогда не забудет ту засаду…

– А вертолеты?

– Они не всегда могут летать при плохой погоде, мой юный друг, к тому же в моем случае мы пытались проверить, можем ли мы тоже воевать в этих горах,

– Ну что ж, мы, разумеется, каждый день высылаем патрули.

По манере говорить Бондаренко заподозрил что-то и пообещал себе проверить это.

– Сколько мы пробежали?

– Два километра.

– Действительно, из-за высоты здесь это труднее. Поворачиваем обратно.

Восход солнца был впечатляющим зрелищем. Пылающий шар поднялся из-за безымянной вершины на востоке, и его свет залил ближайшие склоны, прогоняя темноту в глубокие, вырытые ледниками, ущелья. Проникнуть на объект нелегко, подумал Бондаренко, даже для бесчеловечных варваров – моджахедов. Сторожевые вышки расположены правильно, со знанием дела, поля обстрела с них открываются на несколько километров. Охрана не пользуется прожекторами – приходится думать и об удобствах проживающих здесь гражданских лиц, – однако приборы ночного видения вообще отвечают требованиям безопасности намного лучше, и полковник не сомневался, что охрана КГБ оснащена ими, К тому же – он пожал плечами – его прислали сюда не для проверки безопасности объекта, хотя Бондаренко и воспользовался этим предлогом, чтобы подразнить службу охраны, составленную из войск КГБ.

– Вы не могли бы сказать мне, как вам удалось приобрести этот тренировочный костюм? – спросил лейтенант, как только отдышался.

– А вы женаты, товарищ лейтенант?

– Да, товарищ полковник.

– Лично я никогда не допрашиваю жену по поводу того, где она покупает подарки к моему дню рождения. Правда, я не чекист. – Бондаренко несколько раз глубоко присел, чтобы продемонстрировать, что он все-таки лучше физически подготовлен.

– Товарищ полковник, хотя мы с вами выполняем разные обязанности, мы оба служим Советскому Союзу. Я – молодой неопытный офицер, и вы уже продемонстрировали это весьма убедительно. Что меня серьезно беспокоит, так это ненужное соперничество между армией и КГБ.

Бондаренко повернулся и посмотрел на лейтенанта.

– А вы неглупый молодой человек, лейтенант. Надеюсь, когда у вас на погонах появятся генеральские звезды, вы будете придерживаться такой же точки зрения.

Он оставил лейтенанта у караульного помещения и быстрым шагом направился к жилому дому, спеша добраться до теплого помещения прежде, чем утренний ветер превратит в лед капли пота на шее. Бондаренко вошел в подъезд и поднялся на лифте к себе в комнату. Его ничуть не удивило, что так рано утром горячей воды не было. Полковник принял холодный душ, прогнавший остатки сна, побрился и оделся, затем отправился в столовую завтракать.

***

В министерство ему нужно было приехать в девять часов, а баня с парным отделением находилась по пути. За много лет Филитов убедился, что нет ничего лучше парной бани, когда нужно избавиться от похмелья и прочистить мозги. И немудрено – практика у него была предостаточной. Водитель-сержант отвез полковника в Санлуновские бани, рядом с Кузнецким мостом, в шести кварталах от Кремля. В любом случае это была обычная Филитовская процедура – каждую неделю по средам утром он посещал парилку. Даже ранним утром он оказался в бане не один. Несколько других посетителей – занимавших, по-видимому, тоже видное положение – поднимались по широким мраморным ступенькам на второй этаж первого класса бани (разумеется, официальное название отделения первого класса было другим), поскольку тысячи москвичей страдали той же болезнью, что и полковник, и прибегали к аналогичному методу лечения. Были тут и посетительницы, Михаил Семенович попытался представить себе, как выглядит женское отделение и чем оно отличается от того, в которое направляется он сам. Это показалось ему странным. Он посещает Сандуновские бани с 1943 года, с того самого момента, как получил назначение в министерство, и ему ни разу не представился случай заглянуть в женское отделение. Ну и ладно, для этого он уже слишком стар.

Раздеваясь, он чувствовал тяжесть в голове и знал, что глаза у него красные. Повесив в шкафчик мундир, полковник взял из толстой кипы, лежащей на скамейке, махровое полотенце и березовый веник, несколько раз глубоко вдохнул прохладный сухой воздух предбанника и затем открыл дверь, ведущую в парное помещение. Когда-то весь был мраморный пол, но теперь его почти весь заменили оранжевыми плитками. Михаил Семенович помнил время, когда пол в парилке был еще мраморным. Двое голых мужчин лет пятидесяти спорили о чем-то, скорее всего о политике. Он слышал хриплые голоса, заглушаемые шипением пара из груды камней в центре отделения. Всего, кроме них, насчитал еще пять мужчин. Они сидели на полках с опущенными головами. Каждый переносил

последствия похмелья в стоическом одиночестве. Он выбрал место в переднем ряду и тоже сел.

– Доброе утро, товарищ полковник, – услышал он голос рядом, в пяти метрах.

– И вам желаю того же, товарищ академик, – приветствовал Михаил Семенович знакомого завсегдатая парной бани. Филитов сжал в руках березовый веник, ожидая, когда на теле выступит пот. Ждать пришлось недолго – температура в парилке достигала ста сорока градусов по Фаренгейту. Он медленно, как поступают опытные люди, вдыхал горячий влажный воздух. Аспирин, который Михаил Семенович принял с утренним чаем, начал действовать, хотя он все еще испытывал тяжесть в голове и полости носа пока по-прежнему оставались отекшими. Он принялся бить себя веником по спине, словно стараясь изгнать ядовитые вещества из своего тела.

– Как поживает сегодня герой Сталинграда? – не унимался академик.

– Примерно так же, как и гений министерства образования, – проворчал Филитов и услышал в ответ вымученный смех. Он так и не мог запомнить его имя… Илья Владимирович… а дальше? Только кретин может смеяться, когда тебя мучает похмелье. Однажды академик признался, что пьет из-за своей жены. Ты пьешь, чтобы чувствовать себя свободным от нее, верно? – подумал полковник. Хвастаешь тем, что спишь со своей секретаршей, а вот я продал бы душу дьяволу за один взгляд на лицо Елены. И на лица моих сыновей, напомнил он себе. Двух моих красивых, мужественных сыновей. Такие веши приходят в голову в подобное утро.

– Во вчерашней «Правде» писали о переговорах по разоружению, – – снова послышался голос академика. – Можно рассчитывать на успех?

– Не имею представления, – ответил Филитов.

В парилку вошел банщик – молодой человек лет двадцати пяти, невысокий. Он сосчитал сидящих на полках.

– Кто-нибудь хочет выпить? – спросил он. Спиртное было категорически запрещено в бане, но, как считает каждый русский, вкус водки от этого только улучшается.

– Нет! – послышался хор голосов. Этим утром никому не хотелось опохмелиться, с некоторым удивлением заметил Михаил Семенович. Да, конечно, середина недели. В субботнее утро все будет совсем по-другому.

– Хорошо, – ответил банщик, направляясь к двери. – В предбаннике лежат свежие полотенца, и мы отремонтировали установку для нагрева волы в бассейне. Поплавать – совсем неплохо для вашего тела, товарищи. Не забывайте упражнять мышцы, которые вы сейчас прожариваете, и весь день будете чувствовать себя свежими как огурчики.

Филитов поднял голову. Значит, банщик является новым связным.

– Ну почему у них хорошее настроение в такое утро? – проворчал мужчина в углу.

– У парня хорошее настроение, потому что он не старый пьяный козел! – послышался чей-то ответ. Раздался смех.

– Еще пять лет назад я переносил водку куда лучше, – продолжал мрачный голос, доносящийся из угла. – Уверяю вас, качество спиртного ухудшается с каждым годом.

– Вместе с твоей печенью, товарищ! – поддел его сосед.

– Как ужасно становиться старым. – Михаил Семенович повернулся и посмотрел на говорившего. Это был мужчина едва достигший пятидесяти, с отвисшим животом цвета мертвой рыбы, который курил сигарету – еще одно нарушение правил.

– Еще ужаснее не стареть, но вы, молодежь, забыли об этом! – автоматически ответил он, и сам удивился собственному ответу. Головы сидящих в парилке повернулись в его сторону, увидели шрамы от ожогов на груди и спине. Даже те из них, кто не знал, кем является Михаил Семенович Филитов, поняли, что с этим мужчиной лучше не связываться. Он молча просидел еще десять минут, прежде чем выйти из парного отделения.

Банщик стоял у двери парилки, когда Филитов вышел в предбанник. Полковник передал ему березовый веник и полотенце, затем направился в душевую, где принял холодный душ. Десять минут спустя он стал уже другим человеком. Боль в голове и подавленное настроение, вызванное похмельем, исчезли вместе с испытанным им стрессом. Он быстро оделся и спустился по лестнице к подъезду, где его ждал автомобиль. Сержант обратил внимание на легкость его шагов и изумился целительной силе парной бани. Неужели есть что-то волшебное в том, что люди сидят в такой жаре и варятся в ней, подумал молодой солдат.

Банщику предстояло выполнить новое поручение. Несколько минут спустя он снова зашел в парную и узнал, что два клиента передумали. Он тут же вышел из здания бани через заднюю дверь и направился в маленькое заведение, приемщик которого зарабатывал продажей водки налево куда больше, чем химчисткой. Банщик вернулся от него с поллитровой бутылкой водки, на которой не было импозантной наклейки – первоклассная «Столичная» шла только на экспорт и для избранных, – но которая стоила вдвое дороже, чем в магазине. Введение строгих запретов на продажу алкоголя привело к возникновению совершенно нового – и крайне выгодного – черного рынка. Кроме того, банщик оставил в химчистке маленькую кассету с фотопленкой, полученную им вместе с березовым веником. Со своей стороны банщик испытывал облегчение. Это было его первое задание. Имени человека, передавшего ему кассету, он не знал и произнес условную фразу с естественным страхом, опасаясь, что эта часть шпионской сети ЦРУ оказалась давно известной контрразведывательной службе КГБ – наводящему страх Второму главному управлению. Он уже лишился права на жизнь и знал об этом. Но ему хотелось предпринять что-то, загладить чем-то все то, что он видел за год, проведенный в Афганистане, исправить поступки, которые его заставили там совершать. На мгновение он подумал о том, кем был этот старый мужчина, весь в шрамах, и тут же напомнил себе, что личность человека, передавшего ему кассету, – не его дело.

Химчистка, приемщик которой получил кассету, обслуживала главным образом иностранцев – журналистов, бизнесменов, дипломатов и изредка русских, которые хотели сберечь одежду, приобретенную ими за границей. Одна из клиенток получила в химчистке английское пальто, заплатила три рубля и ушла. Пройдя два квартала к ближайшей станции метро, женщина спустилась по эскалатору и села на поезд Ждановско-Краснопресненской линии, помеченной на карте города пурпурной линией. Вагоны были переполнены, и никто не обратил внимания на то, что она передала кассету. Говоря по правде, она сама не видела лица этого человека. В свою очередь, он сошел на следующей станции, «Пушкинской», и по подземному переходу прошел на станцию «Горьковская». Следующая передача кассеты произошла через десять минут, на этот раз ее получил американец, направлявшийся в свое посольство этим утром позднее обычного, поскольку накануне допоздна задержался на дипломатическом приеме.

Американца звали Эд Фоули, и он служил пресс-атташе в посольстве США на улице Чайковского. Он и его жена, Мэри-Пэт, тоже агент ЦРУ, жили в Москве вот уже почти четыре года, и оба предвкушали, что скоро уедут из этого серого мрачного города, покинут его раз и навсегда. У них было двое детей, которые вот уже длительное время находились вдали от «хот доге» и игры в бейсбол.

Это не означало, однако, что их пребывание в Москве не было успешным. Русские знали, что у ЦРУ имеется несколько разведывательных групп, состоящих из мужа и жены. Такие группы успешно занимаются оперативной работой, но русские с трудом воспринимают вероятность того, что разведчики могут брать с собой и детей. В тщательной разработке нуждается и прикрытие оперативников. Перед тем как перейти на работу в Государственный департамент, Эл Фоули был репортером в «Нью-Йорк тайме». Служба в Госдепе соблазнила его, потому что, объяснил он, жалованье примерно одинаковое, а полицейский репортер никогда не выезжает дальше Ютики в штате Нью-Йорк. Его жена обычно оставалась дома с детьми, хотя иногда заменяла преподавателей, когда возникала такая необходимость, в англо-американской школе на Ленинском проспекте в доме 78 и часто ездила с ними на вечерние представления. Ее старший сын играл в детской хоккейной команде, и сотрудники КГБ, сопровождавшие их в разъездах по городу, писали в своих отчетах, что Эдвард Фоули-младший отлично для семилетнего мальчишки играет на месте крайнего нападающего. Единственное, что вызывало раздражение советского правительства, – это излишний интерес Фоули-старшего к проблеме уличной преступности в Москве, которая, несмотря на заметный рост, все-таки никак не могла сравниться с масштабом преступности, о которой писал в Нью-Йорке Эд Фоули. Впрочем, это только доказывало, что американский пресс-атташе – относительно безобидный человек. Он был слишком любопытен, чтобы оказаться сотрудником разведывательной службы, ведь разведчики, в конце концов, прилагали все усилия, чтобы не выделяться.

Оставшиеся несколько кварталов от станции метро Фоули прошел пешком. При входе в сурово-чинное здание посольства он вежливо кивнул милиционеру, затем сержанту морской пехоты и поднялся в свой кабинет. Кабинетом его можно было назвать с большой натяжкой. Здание посольства описывалось в официальном докладе Государственного департамента как «переполненное и нуждающееся в ремонте». Автор этого доклада, наверно, и обгоревший остов многоквартирного жилого дома в Южном Бронксе описал бы как здание, «нуждающееся в незначительной перестройке», подумал Фоули. Во время недавней реконструкции помещения посольства из кладовой и встроенного шкафа для хранения метел и тряпок, используемых при уборке коридоров, удалось выделить кабинет пресс-атташе. В результате получилась комната в десять квадратных метров. Шкаф использовался, однако, для проявления фотопленок и печатания фотографий, почему в этой комнате всегда размешался один из сотрудников ЦРУ, хотя в качестве кабинета резидента ЦРУ она использовалась впервые.

Тридцатитрехлетний высокий и худой ирландец из Куинса, Фоули обладал потрясающим интеллектом, исключительно медленной частотой сердцебиения и бесстрастным лицом игрока в покер. Последнее качество помогло ему закончить католический колледж Святого Креста. На последнем курсе колледжа его завербовали в ЦРУ. После окончания учебы Фоули проработал четыре года в газете «Нью-Йорк таймс», чтобы создать себе надежную легенду. В редакции его помнили как неплохого, хотя и несколько ленивого репортера, исправно предоставлявшего удовлетворительные материалы, но не хватающего звезд с неба. Редактор не расстроился, узнав, что Фоули уходит на государственную службу, поскольку теперь освобождалось место для молодого выпускника факультета журналистики Колумбийского университета, обладающего нюхом на новости и бьющей через край энергией. Корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс» в Москве описывал Эда в своих письмах в редакцию и в разговорах со знакомыми как человека с посредственными способностями, да и скучного к тому же. Благодаря этому о нем сложилось впечатление, о котором мечтают все разведчики: «Фоули? Он недостаточно умен для шпиона». По этой и некоторым другим причинам ему доверили связь с самым плодовитым, глубоко законспирированным агентом ЦРУ, работавшим на американскую спецслужбу очень долгое время, под кодовым именем «Кардинал», полковником Михаилом Семеновичем Филитовым. Даже это кодовое имя хранилось в такой глубокой тайне, что всего пять человек в ЦРУ знали, что «Кардинал» означает нечто большее, чем просто высокопоставленный церковный деятель в красной сутане.

Сведения, поступающие от «Кардинала», проходили под грифом "Специальная разведывательная информация, исключительно для лиц с допуском «дельта». Во всем правительстве США всего шесть человек были допущены к информации «дельта». Каждый месяц кодовое наименование такой информации менялось. В этом месяце она проходила под наименованием «атлас», и знакомиться с нею имели право еще двадцать человек. Но даже под специальным, меняющимся ежемесячно кодовым названием информация обязательно перефразировалась и подвергалась некоторой интерпретации, прежде чем выходила за пределы тех шести человек, которые составляли группу «дельта».

Фоули достал кассету из кармана и заперся в темной комнате. Он настолько хорошо владел процессом проявления, что мог заниматься им пьяным и в полусонном состоянии. Между прочим, несколько раз так и случалось. Не прошло и шести минут, как работа была закончена и Фоули привел комнату в порядок. Его бывший редактор был бы крайне изумлен аккуратностью, проявленной в Москве молодым репортером.

Далее он следовал процедуре, разработанной почти тридцать лет назад. Фоули осмотрел шесть проявленных кадров с помощью увеличительного стекла, которым пользуются для изучения слайдов, сделанных 35-миллиметровой камерой. Через несколько секунд он запомнил каждый кадр и начал печатать перевод на своей портативной пишущей машинке. Это была механическая машинка с настолько изношенной лентой, что прочитать что-нибудь по ней было невозможно никому, даже КГБ. Подобно большинству репортеров, Фоули печатал плохо. Ему то и дело приходилось перебивать допущенные опечатки. Бумага, на которой он печатал, была обработана специальным химическим составом, и пользоваться резинкой он не мог. Фоули понадобилось почти два часа, чтобы напечатать перевод. Закончив работу, он еще раз убедился в том, что ничего не пропустил и не сделал серьезных грамматических ошибок. Убедившись в правильности сделанного им перевода, с трепетом, который так и не сумел побороть за все это время, он смял пленку, положил комочек в металлическую пепельницу, поднес к нему спичку, и единственное доказательство существования «Кардинала» превратилось в пепел. Затем Фоули выкурил сигару, чтобы скрыть характерный запах горелого целлулоида, сложил и сунул в карман листы бумаги с напечатанным на пишущей машинке текстом и пошел по лестнице вверх, в посольский центр связи. Там он набросал невинно выглядящее донесение в почтовый ящик 4108, Государственный департамент, Вашингтон: «В ответ на ваш запрос от 29 декабря сообщаю, что отчет по текущим расходам выслан диппочтой. Фоули». Как пресс-атташе, ему часто приходилось оплачивать счета за выпивку в барах со своими бывшими коллегами, глядящими на него свысока. Фоули ничуть на них не обижался за это. В результате ему приходилось писать множество финансовых отчетов о мелких расходах и посылать их для оплаты чиновникам в «Туманное болото», как принято именовать американскую столицу. Его немало забавляло то, что братья по перу прямо-таки из кожи вон лезли, чтобы сделать его прикрытие поубедительнее.

После этого Фоули отправился на поиски дипкурьера посольства. Хотя мало кто знал об этом, этот аспект деятельности посольства США в Москве не менялся с тридцатых годов – здесь всегда находился курьер Госдепартамента, готовый при необходимости выехать с дипломатической почтой в Вашингтон, хотя теперь у него были и другие обязанности. Кроме того, курьер был одним из четырех сотрудников посольства, который знал, в каком правительственном агентстве действительно работает Фоули. Отставной уорент-офицер, он был награжден Крестом за боевые заслуги и имел четыре медали «Пурпурное сердце» за ранения во время эвакуации пострадавших с поля боя во Вьетнаме. Когда он улыбался, эта улыбка была в точности, как у русских, – она раздвигала его губы, но никогда не отражалась в глазах.

– Ты не хотел бы слетать домой сегодня вечером? – спросил Фоули.

Глаза курьера вспыхнули от радости.

– Лететь в Америку, когда в воскресенье розыгрыш Суперклуба по футболу? Шутишь! Когда зайти к тебе? Часа в четыре?

– Да. – Фоули закрыл дверь и вернулся к себе в кабинет. Курьер позвонил в аэропорт и заказал билет на самолет компании «Бритиш эйруэйз», вылетающий в Хитроу в 17.40.

***

Разница во времени между Вашингтоном и Москвой фактически гарантировала, что донесения Фоули поступали в Государственный департамент ранним утром. В шесть утра сотрудник ЦРУ вошел в почтовое отделение Государственного департамента, забрал конверты из дюжины почтовых ящиков и поехал в Лэнгли. Он был старшим офицером в Управлении полевых операций, но больше не мог принимать в них участие из-за ранения, полученного в Будапеште, – уличный хулиган повредил там ему череп, за что разъяренные венгерские полицейские упрятали уголовника на пять лет в тюрьму. Если бы тамошняя полиция знала, кем является американец в действительности, подумал бывший оперативник, хулигана наградили бы орденом. Офицер доставил пакеты в соответствующие отделы и затем отправился в свой кабинет.

Когда Боб Риттер приехал в Лэнгли в 7.25, донесение Фоули лежало у него на столе. Риттер был заместителем директора ЦРУ по оперативной работе. Его епархия, известная как Оперативное управление, охватывала всех сотрудников ЦРУ, занятых оперативной деятельностью, и всех иностранных граждан, завербованных ими в качестве тайных агентов. Донесение, поступившее из Москвы – как правило, оттуда поступало не одно, а несколько, но это было самым важным, – тут же попало в его личный сейф, и Риттер приготовился к инструктажу, проводимому ежедневно в 8.00 ночным дежурным офицером.

***

– Заходите, открыто, – откликнулся сидящий в своем кабинете Фоули, услышав стук в дверь. В комнату вошел курьер.

– Самолет отправляется через час. Нужно спешить.

Фоули выдвинул ящик стола и достал оттуда предмет, похожий на дорогой серебряный портсигар. Он передал его курьеру, и тот осторожно положил предмет в нагрудный карман пиджака. Внутри портсигара были сложены напечатанные Фоули страницы, и там же находилось крошечное пиротехническое устройство. В случае если портсигар пытались открыть не так, как следовало, или он подвергался резкому толчку – скажем, падению на пол, – пиротехническое устройство срабатывало и легковоспламеняющаяся бумага внутри мгновенно превращалась в пепел. При этом мог загореться и костюм курьера, чем объяснялась та осторожность, с которой он опустил «портсигар» в карман пиджака.

– Я вернусь, наверно, во вторник утром. Прихватить что-нибудь для вас, мистер Фоули?

– Я слышал, что появился новый выпуск книги «Дальняя сторона»…

Курьер рассмеялся.

– Хорошо, проверю. Расплатимся, когда вернусь обратно.

– Желаю удачи, Огги.

Один из водителей посольства отвез Огги Джианнини в аэропорт Шереметьево, расположенный в девятнадцати милях от Москвы. Курьер, обладающий дипломатическим паспортом, который позволял ему не проходить через таможню и службу безопасности аэропорта, поднялся прямо в самолет «Бритиш эйруэйз», вылетающий в Хитроу. Там он разместился у правого борта самолета, в первом классе. Сумку с дипломатической почтой курьер положил на кресло у окна, а сам сел рядом. Рейсы из Москвы отправлялись обычно полупустыми, и кресло слева от Джианнини тоже оказалось незанятым. «Боинг» двинулся с места точно по расписанию. Командир самолета объявил по трансляции предполагаемую продолжительность полета и место назначения, и авиалайнер покатил, набирая скорость, по взлетной полосе. В тот момент, когда колеса самолета оторвались от советской земли, все сто пятьдесят пассажиров, как это случалось нередко, дружно зааплодировали. Это всегда забавляло курьера. Он достал из кармана книгу и начал читать. Во время полета он не мог, разумеется, ни пить, ни спать, а поужинать решил на следующем рейсе, когда вылетит из Лондона. И все-таки стюардессе удалось уговорить его выпить чашку кофе.

Три часа спустя «Боинг-747» коснулся посадочной площадки в Хитроу. И здесь Джианнини прошел мимо таможни. Человек, проводивший в воздухе больше времени, чем пилоты пассажирских авиалайнеров, он имел доступ к залам ожидания первого класса, все еще существующим в большинстве аэропортов мира. Здесь курьер прождал еще час вылета «Боинга-747», направляющегося в международный аэропорт Даллеса в Вашингтоне.

Высоко над просторами Атлантики он с удовольствием поужинал блюдами кухни «Панам» и посмотрел фильм, которого раньше не видел, что случалось с ним очень редко. К тому моменту, когда Джианнини перевернул последнюю страницу книги, самолет заходил на посадку. Курьер провел рукой по лицу и попытался вспомнить, сколько времени сейчас в Вашингтоне. Через пятнадцать минут он сел в ничем не примечательный «форд» с правительственными номерами, и машина помчалась на юго-восток. Курьер расположился впереди, рядом с водителем, потому что там можно было вытянуть ноги.

– Как перелет? – спросил водитель.

– Как всегда: ску-у-у-чный, – проворчал Джианнини. С другой стороны, полеты на пассажирских авиалайнерах были куда лучше полетов на санитарном вертолете в центральном посольстве Вьетнама. Правительство платило ему двадцать тысяч долларов в год за то, что он сидел в самолетах и читал книги, а это вместе с армейской пенсией обеспечивало Джианнини вполне приличную жизнь. Джианнини никогда не задумывался над тем, что он перевозит в дипломатической почте или в металлической коробке, хранящейся в кармане пиджака. К тому же он знал, что задумываться над этим не имеет смысла. Мир мало изменился за прошедшие годы.

– Коробка у вас? – спросил мужчина, сидящий на заднем сиденье автомобиля.

– Да. – Джианнини достал ее из кармана и передал назад, бережно удерживая двумя руками. Сотрудник ЦРУ принял ее – тоже двумя руками – и уложил в ящик, устланный пенорезиной. Он служил в отделе технического обслуживания, входившем в состав Научно-технического управления ЦРУ. Этот отдел занимался самыми разнообразными делами. Данный сотрудник, к примеру, был экспертом по минам-ловушкам и вообще по взрывным устройствам. Приехав в Лэнгли, он поднялся на лифте в кабинет Риттера, открыл портсигар у него на столе, затем вернулся в свой кабинет, не посмотрев на содержимое.

Риттер подошел к копировальному аппарату «Ксерокс», установленному прямо у него в кабинете, снял несколько копий с легковоспламеняющихся листков бумаги и сжег их. Это не было мерой безопасности, скорее он сделал это из предосторожности: Риттеру никак не улыбалось хранить у себя в кабинете пачку легковоспламеняющейся бумаги. Еще не закончив снятие копий, он принялся читать страницы. Как всегда, в конце первого абзаца его голова начала двигаться из стороны в сторону. Затем заместитель директора по оперативной работе подошел к столу и нажал кнопку прямой связи с кабинетом директора.

– Ты занят? Птичка совершила посадку.

– Заходи ко мне, – тут же ответил судья Артур Мур. Не могло быть ничего более важного, чем информация, полученная от «Кардинала».

Выйдя из своего кабинета, Риттер по дороге захватил адмирала Грира, и они вошли вдвоем в просторный кабинет директора ЦРУ,

– Этим мужиком нельзя не восхищаться, – сказал Риттер, раздавая копии полученного донесения. – Ему удалось убедить маршала Язова в необходимости послать полковника на объект «Бах», чтобы тот провел там оценку надежности проекта. Этот полковник Бондаренко должен через неделю представить свой доклад, причем в общепонятных выражениях, чтобы министр мог разобраться в том, как действует вся система, и доложить на Политбюро. Естественно, Язов поручил своему помощнику действовать в качестве доверенного связного, так что доклад Бондаренко поступит сначала к нему.

– Этот молодой парень, с которым встречался Райан – по-моему, его зовут Грегори, – хотел, чтобы мы заслали в Душанбе своего человека, – усмехнулся Грир. – Райан сказал ему, что это невозможно.

– Очень хорошо, – заметил Риттер. – Все знают, что Оперативное управление ни на что не способно. – Все ЦРУ по какой-то странной причине гордилось тем, что газетными сенсациями становились только его неудачи. Оперативное управление особенно стремилось создать такое впечатление, и средства массовой информации активно помогали ему в этом. Когда КГБ случалось наломать дров, этаинформация никогда не привлекала такого внимания, как неудачи ЦРУ, и создавшейся картине, так часто подкрепляемой средствами массовой информации, широко верили даже в русском разведывательном сообществе. Редко кому приходило в голову, что утечка информации происходит преднамеренно.

– Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь взял на себя объяснить «Кардиналу», – серьезно произнес судья Мур, – что бывают старые шпионы и смелые шпионы, но очень мало старых и смелых одновременно.

– Он – очень осторожный человек, босс, – напомнил Риттер.

– Да, я знаю. – Директор ЦРУ посмотрел на страницы перед собой.

"После смерти Дмитрия Федоровича Министерство обороны уже не такое, как раньше, – читал судья Мур. – Иногда я пытаюсь понять, рассматривает ли маршал Язов эти новые технологические достижения достаточно серьезно, но с кем я могу поделиться своими опасениями? Поверит ли мне КГБ? Я должен привести в порядок свои мысли. Да, необходимо привести свои мысли в порядок, прежде чем выступать с какими-нибудь обвинениями. Но в этом случае я нарушу существующие правила безопасности…

Однако разве есть у меня выбор? Если я не буду обоснованно записывать свои опасения, кто примет меня всерьез? Непросто заставить себя нарушить основное правило секретности, но безопасность государства превыше всего и превыше таких правил. Она должна быть именно такой."

Подобно тому как эпические поэмы Гомера начинались с обращения к Музе, послания «Кардинала» неизбежно начинались с такого вступления. Такая идея была разработана в конце шестидесятых годов. Донесения «Кардинала» начинались как копии его личного дневника. Русские обожают вести дневники. Каждый раз. когда полковник Филитов делал очередную запись, она звучала как крик его души, выражала его личную обеспокоенность решениями, принимаемыми в Министерстве обороны. Иногда он писал о своих опасениях, касающихся безопасности определенного проекта или тактико-технических данных нового танка или самолета. В каждом случае подробно рассматривались эксплуатационные качества нового средства вооружения или достоинства и недостатки принятого решения, но всегда внимание обращалось на якобы существующие бюрократические проблемы внутри министерства. Если когда-нибудь в квартире Филитова произведут обыск, сразу будет обнаружен его дневник, лежащий в легкодоступном месте, а не спрятанный, как это делают шпионы, и хотя тут же выяснится, что он несомненно нарушал правила секретности и получит за это выговор, по крайней мере у него будет надежда защитить себя. Таким был замысел.

«Когда я получу доклад Бондаренко, пройдет неделя или две, прежде чем я смогу попытаться уговорить министра, что этот проект является исключительно важным для нашей родины», – заканчивалась запись.

– Итак, похоже, им действительно удалось добиться прорыва в уровне мощности лазерного импульса, – сказал Риттер.

– Сейчас используется термин «энергия выходного сигнала», – поправил его Грир, – Во всяком случае так сказал мне Джек. Да, новости не слишком благоприятные.

– Как всегда, у тебя, Джеймс, острый нюх на детали, – заметил Риттер. – Господи, а что если им удастся первыми достигнуть желаемого результата?

– Это еще не будет концом света. Не забудьте, что понадобится десять лет для развертывания системы, даже после того как сама концепция подвергнется успешному испытанию, а им до этого еще далеко, – напомнил директор ЦРУ. – Пока еще небеса не рухнули. Более того, это может даже сыграть нам на руку, верно, Джеймс?

– Если «Кардинал» сумеет переслать нам достаточно точное описание достигнутого ими прорыва и мы сможем воспользоваться им, то да. В большинстве направлений мы продвинулись дальше русских, – ответил заместитель директора по разведке. – Эта информация понадобится Райану для своего доклада.

– Но у него нет к ней допуска! – запротестовал Риттер.

– В прошлом ему разрешали ознакомиться со сведениями по каналу «дельта», – заметил Грир.

– Один раз. Только один раз и то по необходимости… согласен, для дилетанта он действовал очень успешно. Джеймс, в этом донесении нет ничего, чем он мог бы воспользоваться, за исключением того, что теперь у нас есть основания подозревать, что русские добились прорыва в мощности лазерного импульса – или энергии выходного сигнала? – и к тому же этот молодой парень Грегори уже заподозрил это. Передай Райану, что это подозрение подтвердилось на основании информации, полученной из других источников. Артур, ты можешь сообщить президенту, что у русских что-то происходит, но нам понадобится несколько недель для получения более точных сведений. Думаю, нам не следует выходить пока за эти пределы.

– Мне это кажется разумным, – согласился судья Мур. Грир отступил без дальнейших споров.

Возник соблазн подчеркнуть, что это – наиболее важное задание «Кардинала», но такое заявление было бы слишком драматичным для любого из трех руководителей ЦРУ, и к тому же на протяжении ряда лет «Кардинал» снабжал ЦРУ исключительно ценной информацией. После того как заместители вышли из кабинета, директор ЦРУ еще раз перечитал донесение. К его концу Фоули прибавил, что, после того как Мэри-Пэт сообщила «Кардиналу» о новом задании – причем в присутствии маршала Язова, – Райан буквально столкнулся с Филитовым. Судья Мур изумленно покачал головой. Ну что за пара, эти Фоули! И как поразительно, что Райан вступил, так сказать, в контакт с полковником Филитовым. Мур снова покачал головой. Действительно, безумный мир.

4. Яркие звезды и быстрые корабли

Джек не поинтересовался, что за «источник» подтвердил подозрения майора Грегори. Полевые операции относились к сфере, которой он – по большей части успешно – старался не интересоваться. Важность представляло лишь то, что эта информация по степени надежности была отнесена к категории «класс-1» – это по недавно принятой в ЦРУ системе оценки надежности цифрами от 1 до 5 вместо применявшихся ранее букв А-E. Несомненно, это был результат напряженной шестимесячной работы какого-то заместителя помощника какого-то начальника, получившего образование в Школе деловой администрации Гарвардского университета.

– А как относительно конкретной технической информации?

– Когда эти данные поступят, я сообщу тебе, – ответил Грир.

– У меня осталось всего две недели для этого, босс, – напомнил ему Райан. Крайние сроки никогда не вызывают восторга, особенно если документ готовится для президента.

– Смутно припоминаю, что где-то читал об этом, – сухо заметил адмирал. – Из Агентства по контролю за вооружениями и разоружением мне тоже каждый день звонят и просят побыстрее представить этот проклятый документ. Придется, Джек, послать к ним тебя, чтобы ты лично проинструктировал этих ребят.

Райан поморщился. Весь смысл подготовляемого им документа – оценки позиции страны на основе разведданных – заключался в том, чтобы подготовить делегацию для следующего этапа переговоров по разоружению. Он требовался и агентству, разумеется, с тем, чтобы они знали, чего можно добиваться и в чем уступить, не рискуя безопасностью нации. На плечи Райана навалился изрядный дополнительный груз, но, как любил повторять ему адмирал Грир, Джек лучше всего проявлял себя, когда его загоняли в угол. Может быть, стоит, подумал Джек, когда-нибудь наломать дров – просто чтобы опровергнуть это представление.

– Когда отправляться?

– Я еще не принял решения,

– Но меня предупредят хотя бы за пару дней?

– Посмотрим.

***

Как ни странно, майор Грегори находился дома. Уже одно это являлось достаточно необычным, но еще более странным было другое: майор получил день отдыха. Притом он пальцем не шевельнул, чтобы добиться свободного дня. Генерал пришел к выводу, что постоянная работа уменьшает эффективность деятельности ученого и сокращает его отдачу. К тому же он заметил, что непрерывный труд уже сказывается на майоре. Генералу не пришло в голову, что Грегори может работать и дома.

– Неужели ты никогда не остановишься? – спросила Кэнди.

– А чем еще прикажешь заниматься для отдыха? – улыбнулся он, поднимая голову от клавиатуры компьютера.

Поселок, где жил ученый, назывался Маунтин-Вью – Горный вид. Автор названия не отличался особой оригинальностью. В этой части страны существовал лишь один способ не видеть гор – это закрыть глаза. У Грегори дома был собственный персональный компьютер – самый совершенный «Хьюлетт-Паккард», предоставленный ему проектом, и время от времени он занимался здесь программированием. Разумеется, ему приходилось следить за уровнем секретности работы, осуществляемой дома, хотя он часто шутил, что не обладает допуском к работе, которой сам и занимается. Впрочем, подобная ситуация нередко встречалась внутри правительственных агентств и учреждений.

Доктор Кэндас Лонг со своим ростом в пять футов десять дюймов была выше своего жениха, стройная, с короткой темной прической. Зубы у нее были слегка неровными – в детстве она категорически отказалась от металлических шинок, а ее очки были даже более выпуклыми, чем у Грегори.

Девушка была не просто стройной, а скорее худощавой подобно многим ученым, она часто настолько увлекалась своей работой, что забывала о еде. Впервые они встретились на семинаре для докторантов в Колумбийском университете. Кэнди была специалистом по оптической физике, точнее по зеркалам с регулируемой оптикой. Именно в этой области она реализовала увлечение всей своей жизни – астрономию. Проживая на высокогорье штата Нью-Мексико, она сумела заниматься астрономическими наблюдениями с помощью телескопа «Мид», который приобрела за пять тысяч долларов, и даже иногда пользовалась инструментами проекта, чтобы заглянуть в звездное небо, так как, подчеркивала она, это единственный надежный метод их калибровки. Кэнди не проявляла особого интереса к увлечению Элана проблемами противоракетной обороны, зато не сомневалась в том. что разрабатываемые ими инструменты могут использоваться «по-настоящему» в интересующей ее области.

В данный момент на них мало что было надето. Они отдавали себе отчет в том, что их никак не отнесешь к образцам мужской и женской красоты, однако молодые люди, как это часто случается, пробуждали друг в друге чувства, которые сочли бы невозможными их более привлекательные однокашники, учившиеся вместе с ними в колледже.

– Чем ты сейчас занимаешься? – спросила она.

– Мне не дают покоя совершенные нами промахи, Я считаю, что проблема заключается в коде управления зеркалами.

– Вот как? – Это она занималась регулируемыми зеркалами. – Ты уверен, что ошибка таится не в программном обеспечении?

– Да, уверен, – кивнул Элан. – В лаборатории у меня хранятся показания, считанные с приборов «Летающего облака». Фокусировка осуществлялась превосходно, но не там, где ей следовало находиться.

– Сколько тебе потребуется времени на корректировку?

– Пара недель. – Он посмотрел нахмурившись на экран компьютера, затем выключил его. – Ну его к черту. Если генерал узнает, что я занимаюсь этим, он больше не пустит меня на объект.

– Именно это я все время и твердила тебе. – Она обняла его сзади за шею, Элан откинулся назад, положив голову между ее грудями. А ведь они выглядят совсем неплохо, подумал он. То, что девушки настолько привлекательны, стало для Элана Грегори поразительным открытием. В средней школе у него случались свидания, однако в Уэст-Пойнте и затем в Стоуни-Брук он вел монашеское существование, посвящая все время учебе, моделированию и лабораторным экспериментам. Когда Элан встретил Кэнди, его привлекли к ней ее представления о формах зеркал, однако за кофе в студенческом союзе он обратил внимание – с несколько клинической точки зрения, – что девушка была, ну в общем привлекательной, вдобавок к тому, что здорово разбиралась в оптической физике. То

обстоятельство, что проблемы, обсуждавшиеся ими в постели, вряд ли были понятны даже одному проценту населения Америки, не относилось к делу. Для них эти проблемы являлись не менее интересными, чем то, чем они занимались в постели, – или почти такими же интересными, И здесь они посвящали немалое время экспериментам и, как и надлежало поступать способным ученым, приобрели учебные пособия – именно так они думали о купленных книгах, – чтобы исследовать все возможности. Как всегда, открыв для себя новую сферу исследований, они с головой окунулись в этот волнующий мир.

Грегори поднял руки, обхватил голову доктора Лонг и прижал ее губы к своим.

– Что-то у меня пропало желание работать.

– А ведь приятно получить свободный день, правда?

– Может быть, мне удастся добиться такого же на будущей неделе…

***

Борис Филиппович Морозов вышел из автобуса через час после заката. Его вместе с четырнадцатью молодыми инженерами и техниками, недавно направленными для работы на «Яркой звезде» – хотя в то время название проекта ему не было даже известно, – встретили в аэропорту Душанбе сотрудники КГБ, которые самым тщательным образом проверили их документы, сравнили лица с фотографиями и усадили в автобус. Во время поездки капитан КГБ прочитал им лекцию о необходимости соблюдения правил безопасности, причем говорил настолько серьезно, что привлек внимание всех прибывших. Им запрещалось обсуждать служебные вопросы за пределами места работы, писать о том, чем они занимаются и где. Адресованные им письма будут поступать на почтовый ящик в Новосибирске, в тысяче миль отсюда. Капитан не сказал ни слова о том, что их письма будут читать офицеры службы безопасности на объекте, это подразумевалось само собой. Морозов решил, что не будет запечатывать конверты со своими письмами, – если его родные заметят, что конверты вскрывают и заклеивают снова, это может обеспокоить их. К тому же ему было нечего скрывать. Чтобы получить допуск, разрешающий работу на этом объекте, Морозову потребовалось всего четыре месяца. Сотрудники КГБ, которые вели проверку, сочли его прошлое безукоризненным, и шесть бесед, проводившихся с ним, закончились в результате на дружеской ноте,

И здесь лекция капитана завершилась шуткой. Он описал, что можно делать в свободное время, чем заниматься, напомнил, что каждые две недели проводятся партийные собрания, и Морозов решил регулярно посещать их, насколько позволит его работа. Вопрос жилья все еще не был окончательно решен. Пока Морозова и остальных прибывших разместят в общежитии – раньше это были казармы для строительных батальонов, выравнивавших площадку при сооружении главных объектов с помощью взрывов. Там не будет тесно, сказал капитан, там имеются зал для игр, библиотека и даже телескоп на крыше для астрономических наблюдений – только что создали небольшой клуб любителей астрономии. Каждый час ходят автобусы в жилой городок, где есть кино, кафе и пивной бар. На базе проживает ровно тридцать одна незамужняя женщина, сказал в заключение капитан, но с одной из них он обручен, и «если кто-то из вас попытается ухаживать за ней, его ждет немедленный расстрел!» В ответ раздался взрыв хохота. Действительно, редко попадаются офицеры КГБ с чувством юмора,

Когда автобус въехал через ворота на территорию объекта, уже стемнело, и все испытывали усталость. Общежитие ничуть не разочаровало Морозова. Все койки оказались двухэтажными. Ему выделили место на верхней койке в углу. На стене висело объявление, требовавшее соблюдения тишины в общежитии, поскольку работать приходилось круглые сутки в три смены. Молодой инженер с удовольствием переоделся и лег спать. На первый месяц его распределили в отдел направленных прикладных систем, а когда завершится период ознакомления с объектом, он получит постоянное назначение. Уже засыпая, Морозов думал о том, что могут означать «направленные прикладные системы».

***

Достоинство микроавтобусов заключалось в том, что они имеются у многих, да и сторонний наблюдатель не может рассмотреть, что находится внутри, подумал Джек, когда маленький белый фургон въехал под навес рядом с его домом. За рулем сидел, разумеется, сотрудник ЦРУ, а рядом с ним охранник из службы безопасности. Он вышел из машины и осмотрелся, прежде чем отодвинуть дверцу на правой стороне. Оттуда показалось знакомое лицо.

– Привет, Марк, – произнес Райан.

– Значит, это и есть дом шпиона! – Капитан первого ранга ВМФ СССР (в отставке) Марк Александрович Рамиус уже говорил по-английски достаточно свободно, хотя, подобно многим русским эмигрантам, часто забывал об артиклях, – Впрочем, нет – дом рулевого!

Джек улыбнулся и покачал головой.

– Марк, нам нельзя говорить об этом.

– Твоя семья не знает?

– Никто не знает. Но ты можешь не беспокоиться. Моя семья уехала.

– Понимаю. – Марк Рамиус последовал за Джеком внутрь дома. По своему паспорту, карточке социального страхования и водительскому удостоверению, выданному штатом Виргиния, он был теперь Маркм Рамсеем. Еще одно доказательство оригинального мышления ЦРУ, подумал Джек. Впрочем, нет, такой шаг вполне разумен – люди должны хорошо помнить свои имена. Джек обратил внимание на то, что бывший советский офицер выглядит более подтянутым – теперь в его пище меньше крахмала. А какой загар! Когда они встретились в первый раз, в носовом спасательном отсеке подводного ракетоносца «Красный Октябрь», Марк – теперь Марк – выглядел болезненно бледным, как и подобает офицеру-подводнику. А теперь он походил на рекламу «Клуба Средиземноморья».

– У тебя усталое лицо, – заметил новоиспеченный Марк Рам-сей.

– Беспрестанно приходится летать из одного места в другое. Ну, как тебе нравится на Багамах?

– Видишь, какой у меня загар, да? Белый песок, солнце, каждый день тепло. Как на Кубе, когда я был там, только здесь люди поприятней.

– Значит, ты занят в АЦИОПФ?

– Да, но говорить об этом не имею права, – ответил Марк. Они обменялись понимающими взглядами. АЦИОПФ – Атлантический центр по испытаниям и оценке подводного флота – представлял собой испытательный полигон Военно-Морского Флота США, где люди и корабли участвовали в маневрах, именуемых мини-войнами. Все происходящее там находилось, конечно, за завесой секретности. Военно-морской флот крайне ревностно относился к своим подводным операциям. Таким образом, Марк занимался там разработкой тактики действий флота, несомненно, играя роль советского командира при маневрах, читая лекции и обучая американских офицеров. На советском флоте Рамиуса называли «профессором», так что самое важное оставалось неизменным.

– Не рассказывай никому об этом, но они позволили мне в течение недели исполнять роль капитана американской подводной лодки – настоящий капитан разрешил мне поступать так, как я считаю нужным, понимаешь? И я потопил «Форрестол»! Да! Потопил авианосец «Форрестол»! Мной гордились бы на Краснознаменном Северном флоте, правда?

Джек рассмеялся.

– И как отреагировало на это флотское начальство?

– Капитан подводной лодки и я напились от радости, а вот командир «Форрестола» очень рассердился, но он оказался неплохим парнем. На будущей неделе он приедет к нам и мы обсудим маневры. Он узнает от нас кое-что, и это пойдет на пользу всем. – Рамиус замолчал. – Где твоя семья?

– Кэти поехала проведать отца. Мы с ним не слишком ладим.

– Потому что ты шпион?

– Нет, по личным причинам. Выпьешь что-нибудь?

– Было бы неплохо пива. – Пока Джек находился на кухне, Рамиус огляделся по сторонам. Потолок дома, как в церкви, возвышался на добрых пятнадцать футов – пять метров, подумал он – над роскошным ворсовым ковром. Все в доме говорило о деньгах, потраченных, чтобы сделать его удобным. Когда Райан вернулся, лицо Рамиуса было мрачным.

– Райан, я не дурак, – строго произнес он, – ЦРУ не платит своим сотрудникам такое жалованье-

– А ты знаком с биржей? – усмехнувшись, спросил Райан.

– Да, я вложил туда часть своих денег, – Все офицеры «Красного Октября» имели достаточно денег, вложенных в разные акции, так что они вполне могли не работать.

– Так вот, я заработал там много денег, решил уйти оттуда и заняться чем-нибудь другим.

Для капитана Рамиуса такая идея показалась совершенно новой.

– У тебя нет – как это говорится? – алчности? Ты не стремишься получить побольше денег?

– А сколько их нужно одному человеку? – задал риторический вопрос Райан. Капитан задумчиво кивнул. – Позволь расспросить тебя кое о чем.

– А, опять дела! – засмеялся Марк. – Вот об этом ты не забыл!

– Раньше, когда мы беседовали с тобой, ты упомянул о проводившихся маневрах, в которых с твоей лодки была запущена ракета и в ответ ракетой же выстрелили в тебя.

– Да, это было давно – в 1981 году… в апреле, да, двадцатого апреля, В то время я командовал подводным ракетоносцем класса «дельта» и мы произвели запуск двух ракет из Белого моря – одну в Охотское море и другую в Сары-Шаган. Мы испытываем ракеты на подводных лодках, конечно, но также проводим испытания системы противоракетной обороны и радиолокационных систем – они имитируют запуск ракеты в мою подводную лодку.

– Но ты сказал, что это закончилось неудачей.

Марк кивнул.

– Наши ракеты с подводной лодки летели превосходно. Радиолокатор на Сары-Шаган тоже действовал, но слишком медленно для перехвата. Они сказали, что дело в компьютере. Потом я слышал, что они устанавливают новый компьютер. Третья часть маневров едва не оказалась успешной.

– Противоракетная часть. Мы узнали об этом впервые, – заметил Райан. – А как в действительности проводилось испытание?

– Они не запускают наземную ракету, разумеется, – произнес Марк и поднял палец. – Они делают вот это – ты понимаешь смысл испытания? Русские не так глупы, как ты думаешь. Ты знаешь, конечно, что вся советская граница перекрыта радиолокационными системами. На них видят запуск ракеты и тут же вычисляют, где находится подводная лодка, – это очень просто. Затем сообщают в штаб стратегических ракетных войск. Для этой цели у стратегических ракетных войск постоянно находится в готовности полк со старыми ракетами. Они были готовы нанести ракетный удар через три минуты после того, как увидели на экране наш запуск. – На мгновение он сделал паузу. – А разве у вас в Америке по-другому?

– Насколько я знаю, нет. Однако наши ракеты запускаются с гораздо большего расстояния.

– Правда, но все-таки для русских совсем неплохо, видишь.

– Насколько надежна эта система?

Рамиус пожал плечами.

– Не слишком надежна. Проблема состоит в том, насколько бдителен личный состав, насколько они подготовлены. Во время – как это говорится? – во время кризиса, да? Во время кризиса все наготове, и такая система может иногда действовать успешно. Но каждый раз, когда система работает хорошо, много бомб не взрывается на территории Советского Союза. Даже в одном случае будут спасены сто тысяч граждан. Для советского руководства это очень важно. Еще сто тысяч рабов будут трудиться после окончания войны, – добавил он, чтобы продемонстрировать свое презрение к правительству бывшей родины. – У вас в Америке есть что-то похожее?

– Насколько мне известно – нет, – признался Райан.

Рамиус покачал головой.

– Нам дают такой приказ. После запуска ракет мы ныряем на большую глубину и уходим на предельной скорости по прямой в любом направлении.

– В данный момент я стараюсь выяснить, насколько большой интерес проявляет советское правительство к нашим исследованиям в области СОИ.

– Интерес? – Рамиус фыркнул. – Двадцать миллионов русских погибло во время Великой Отечественной войны. Неужели ты думаешь, что они хотят повторения этого? Уверяю тебя, русские лучше разбираются в этом, чем американцы, – нам преподали более жестокие уроки и мы многому научились. Когда-нибудь я расскажу тебе о моем родном городе – он был полностью уничтожен. Да, мы очень хорошо научились и знаем, как защищать Родину.

Это еще одно, что следует помнить относительно русских, напомнил себе Райан. Не то чтобы у них была особенно хорошая память, просто с ними случалось такое, что забыть это невозможно. Ожидать от русских, что они забудут свои потери во второй мировой войне, – это все равно что просить евреев выбросить из памяти события Холокоста и так же неразумно.

Итак, чуть больше трех лет назад русские провели крупные маневры по противоракетной обороне с запускаемыми с подводных лодок баллистическими ракетами. Радарная система обнаружения и слежения за ракетами функционировала успешно, но из-за компьютерного обеспечения потерпела неудачу. Это очень важно. Но…

– Причина, по которой компьютер действовал недостаточно хорошо…

– Это все, что я знаю. Мне известно, что испытание проводилось честно.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Джек.

– Первоначальный приказ, который мы получили, состоял в том, что запуск ракет должен быть произведен из заранее известной точки. Однако этот приказ отменили в тот момент, когда лодка вышла из гавани. Поступила шифровка под грифом «Только для капитана, особо секретно», подписанная адъютантом министра обороны. По-моему, полковником. Не помню его имя. Да, приказ министра, но подписал его полковник. Он потребовал, чтобы испытание было – как это вы называете?

– Спонтанным?

– Нет, не спонтанным. Настоящее испытание должно проводиться неожиданно. Поэтому в соответствии с приказом я направился в другую точку и произвел запуск в иное время. У нас на борту находился генерал из войск ПВО, и когда он узнал о новом приказе, то едва не сошел с ума. Ужасно рассердился, но что это за испытание, если в нем нет элемента неожиданности? Американские подводные ракетоносцы не звонят нам по телефону и не сообщают, когда будет нанесен ракетный удар. Готовность необходимо соблюдать постоянно, – произнес в заключение Рамиус.

***

– Мы ничего не знали о вашем прибытии, – сухо заметил генерал Покрышкин.

Полковник Бондаренко постарался, чтобы лицо его осталось бесстрастным. Несмотря на то что у него было письменное распоряжение министра обороны, а также на его принадлежность к другому роду войск, он имел дело с генералом, у которого были свои покровители в Центральном Комитете. Но и генералу следовало соблюдать осторожность. Бондаренко был одет в свой лучший, сшитый на заказ мундир, с несколькими рядами наградных планок, в том числе двух орденов за храбрость, проявленную во время боев в Афганистане, и также специальным значком, который носили старшие офицеры – сотрудники Генерального штаба.

– Товарищ генерал, я сожалею, что неожиданным приездом обеспокоил вас, но я выполняю приказ министра.

– Ничего страшного, – ответил Покрышкин с широкой улыбкой и сделал жест в сторону серебряного подноса. – Хотите чаю?

– Спасибо, с удовольствием.

Не вызывая ординарца, генерал сам налил две чашки чая.

– Я вижу у вас орден Красного Знамени, Это за Афганистан?

– Да, товарищ генерал. Я пробыл там некоторое время.

– И за что вас наградили?

– Меня прикомандировали к подразделению спецназа в качестве наблюдателя. Мы преследовали группу бандитов. К сожалению, они оказались хитрее, чем рассчитывал командир подразделения, и в результате он допустил, что нас заманили в ловушку. Половина личного состава погибла или вышла из строя, включая командира. – Его наградой за беспечность была смерть, подумал Бондаренко. – Я принял на себя командование и вызвал помощь. Бандиты сумели скрыться, прежде чем мы успели задействовать крупные силы, но на поле боя они оставили восемь трупов.

– Каким образом специалист по связи оказался…

– Я вызвался сам, У нас были трудности с тактическими системами связи, и я решил выяснить ситуацию лично. Вообще-то я не боевой офицер, товарищ генерал, но есть вещи, которые необходимо познать на практике. Это еще одна причина для беспокойства, возникшего у меня в отношении вашего объекта. Здесь мы находимся в опасной близости к афганской границе, и ваша служба безопасности… не то чтобы расхлябанная, но излишне самоуверенная.

Покрышкин кивнул, соглашаясь с этой точкой зрения.

– Вы, несомненно, уже обратили внимание, что охрану здесь несут войска КГБ. Строго говоря, они не находятся под моим командованием, хотя и подчинены мне. Что касается предупреждения о возможном нападении, у меня договоренность с авиацией. Их школа воздушной разведки пользуется расположенными здесь долинами для обучения летчиков. Мой приятель во Фрунзе организовал наблюдение с воздуха за всем этим районом. Если кто-нибудь захочет приблизиться к нам со стороны Афганистана, на это придется потратить немало времени, и мы узнаем об опасности задолго до того, как моджахеды подойдут к объекту.

Бондаренко выслушал генерала с одобрением. Неважно, чем занимался теперь бывший летчик-истребитель – снабжением ученых или нет, но Покрышкин не забыл о суровой действительности, как это нередко случается с генералами,

– Итак, Геннадий Иосифович, что конкретно вас интересует здесь? – спросил генерал. Теперь, когда оба офицера убедились в высокой степени профессионализма каждого, отношения улучшились.

– Министру требуется оценка эффективности и надежности вашей системы.

– Вы разбираетесь в лазерах? – приподнял брови Покрышкин.

– Знаком с прикладными системами. Я работал в группе академика Горемыкина, когда разрабатывались лазерные линии связи.

– Вот как? Мы тоже пользуемся такими линиями.

– Я не знал об этом.

– Да, пользуемся. Они установлены у нас на сторожевых вышках, и с их помощью осуществляется связь между лабораториями и цехами. Это намного проще, чем тянуть телефонные линии, и гарантирует от подслушивания. Ваше изобретение оказалось очень полезным, Геннадий Иосифович. Ну что ж, вы, разумеется, знакомы с назначением этого объекта.

– Да, товарищ генерал. Насколько успешно вы продвигаетесь к цели?

– Через три дня предстоит решающее испытание всей системы.

– Неужели? – Бондаренко почувствовал изумление.

– Мы получили разрешение на проведение этого испытания только вчера. По-видимому, в министерство еще не успели сообщить. Вы сможете остаться и присутствовать при испытании?

– Ничего лучше и не придумаешь.

– Отлично. – Генерал Покрышкин встал – – Поехали, я познакомлю вас со своими кудесниками.

Небо было чистым, голубым и таким глубоким, каким оно кажется, только если смотришь на него, поднявшись выше большей части атмосферы. Бондаренко с удивлением увидел, что генерал сам садится за руль автомобиля УАЗ-469 – советского эквивалента джипа.

– Можете не спрашивать меня, полковник. Я сам вожу машину, потому что здесь у нас нет места для лишнего персонала и к тому же я был летчиком-истребителем. Зачем рисковать жизнью, полагаясь на какого-то безбородого мальчишку, едва научившегося переключать скорости? Вам нравятся местные дороги?

– Ничуть не нравятся… – Бондаренко не успел кончить, как генерал включил мотор и устремился вниз по горному склону. Дорога была едва пяти метров шириной, причем с правой стороны, там, где сидел полковник, скала уходила отвесно вниз.

– Это что – попробовали бы ездить здесь, когда дороги покрыты льдом! – засмеялся генерал. – Последнее время нам везло с погодой. Прошлой осенью две недели подряд шли дожди, что в этом районе крайне редко, – вообще-то муссоны оставляют всю влагу в Индии, зато зима оказалась на удивление сухой и безоблачной, – Дорога выровнялась, и он переключил передачу. С противоположной стороны навстречу выскочил грузовик, и Бондаренко едва удержался, чтобы не съежиться от страха, – колеса джипа запрыгали по гравию на самом краю пропасти. Покрышкин явно посмеивался над ним, но этого следовало ожидать. Грузовик промчался мимо на расстоянии меньше метра, и генерал снова повел машину по середине асфальтированной дороги. Впереди показался подъем, и он опять переключил скорости.

– У нас на объекте даже нет места для настоящего кабинета – по крайней мере для меня, – заметил Покрышкин. – Приоритет во всем отдается ученым.

Сегодня утром, когда Бондаренко совершал утреннюю пробежку, он видел только одну сторожевую вышку в жилом районе объекта, а сейчас, после того как джип поднялся на последние метры, перед ним открылся весь объект «Яркая звезда».

Им пришлось проехать через три контрольно-пропускных пункта, и на каждом генерал Покрышкин останавливался и предъявлял пропуск.

– А сторожевые вышки? – спросил Бондаренко.

– Автоматчики находятся на каждой из них круглые сутки, так что чекистам достается. Мне пришлось установить на вышках электрические нагреватели, – усмехнулся генерал. – Впрочем, в нашем распоряжении столько электроэнергии, что мы не знаем, что с ней делать. Раньше между двумя рядами заграждений выпускались сторожевые собаки, но от них пришлось отказаться. Пару недель назад несколько собак замерзли насмерть. Я на них не слишком-то и рассчитывал. У нас еще осталось несколько, но они ходят с охранниками. Думаю, совсем убрать их с объекта.

– Но…

– Их приходится кормить, – объяснил Покрышкин. – Как только начинает идти снег, пищу приходится доставлять сюда на вертолетах. Чтобы сторожевые собаки хорошо работали, им надо мясо. А вы понимаете, как падает моральное состояние на объекте, когда собак кормят мясом, в то время как ученым мяса не хватает? С собаками слишком много хлопот. Командир подразделения войск КГБ согласен со мной. Он пытается получить разрешение на то, чтобы вообще избавиться от них. На каждой вышке у нас установлены приборы ночного видения. С их помощью мы заметим " приближающегося нарушителя задолго до того, как собака услышит его или почувствует запах.

– Насколько велика охрана объекта?

– Усиленная стрелковая рота, сто шестнадцать солдат и офицеров под командованием подполковника. Постоянно несут охрану – круглые сутки – не меньше двадцати человек. Половина здесь, вторая половина на соседней горе. На этом объекте, например, по два человека на каждой вышке и еще четыре в составе группы, непрерывно патрулирующей по территории. Кроме того, конечно, охранники на каждом КПП. Безопасность объекта обеспечена, полковник. Усиленная стрелковая рота с тяжелым вооружением на горной вершине – мы, конечно, в октябре прошлого года провели учения: группа «спецназа» попыталась взять штурмом объект. По мнению наблюдателей, все спецназовцы погибли еще до того, как добрались на расстояние в четыреста метров от наружного ограждения. Один из них, между прочим, чуть не погиб на самом деле. Какой-то зеленый лейтенант едва не упал с обрыва. – Покрышкин повернулся к Бондаренко. – Теперь вы удовлетворены?

– Да, товарищ генерал. Извините меня за излишнюю осторожность – такой у меня характер.

– Вы получили эти красивые ленточки на мундире не за трусость, – с одобрением улыбнулся генерал. – Я всегда готов выслушать свежие идеи. Если у вас есть предложения, моя дверь всегда открыта.

Бондаренко решил, что генерал Покрышкин ему нравится. Начальник объекта «Яркая звезда» находился далеко от Москвы и не вел себя как высокомерный осел. Кроме того, в отличие от большинства генералов Покрышкин не видел над своей головой нимба, когда брился. Не исключено, что этот объект действительно находится в умелых руках. Филитов останется доволен.

***

– Я чувствую себя как мышь, на которую с высоты смотрит коршун, – признался Абдул.

– Вот и веди себя как мышь, – наставительно заметил Лучник. – Оставайся в тени.

Он поднял голову и посмотрел на летящий Ан-26. Самолет находился на высоте пяти тысяч метров, и рев его турбин был едва слышен. Очень жаль, подумал Лучник, он за пределами досягаемости ракеты «земля-воздух». Некоторым ракетчикам-моджахедам удавалось сбивать «Антоновых», но Лучнику пока не везло. При точном попадании в Ан-26 можно сразу убить сорок русских. Кроме того, русские научились пользоваться самолетами такого типа, переоборудованными из транспортных, для наблюдения за поверхностью, что затрудняло действия моджахедов.

Два афганца шли по узкой тропе вдоль горного склона, и солнечные лучи до них еще не добрались, хотя почти вся долина была уже залита ярким светом, сияющим с безоблачного неба. На берегу узкой речки виднелись развалины деревни, подвергшейся бомбовому удару – Раньше, до того момента, когда прилетели высотные бомбардировщики, здесь жило человек двести. Отчетливо можно было разобрать неровные линии воронок, протянувшиеся на два или три километра. Фугасные бомбы, взрываясь, маршировали вдоль долины, и те жители, которые не погибли при бомбардировке, ушли в Пакистан, оставив позади лишь пустоту. Не осталось пищи, которой могли бы поделиться с борцами за свободу, не уцелела даже мечеть, чтобы помолиться в ней. Где-то в глубине души Лучник пытался понять, почему война должна быть такой жестокой. Одно дело, когда люди воюют друг с другом; в этом таилась честь и гордость, временами разделяемая с достойным противником. Но русские вели иную войну. А ведь они называют нас варварами…

Сколько кануло в прошлое. То, чем он был когда-то, надежды на будущее, которые раньше лелеял, вся его прошлая жизнь отступала все дальше и дальше с каждым уходящим днем. Казалось, он думал о них только во сне, а когда просыпался, мечты о мирной безмятежной жизни ускользали от него, подобно утреннему туману. Но даже эти мечты теперь рассеивались. Он все еще мог видеть лицо жены, дочери, сына, но эти лица становились похожими на фотографии – плоские, безжизненные, жестокие воспоминания о времени, которому не суждено вернуться. Но по крайней мере они придавали целенаправленность его жизни. Когда у него появлялась жалость к своим жертвам, когда возникали сомнения в том, действительно ли одобряет Аллах его поступки – особенно те, что вызывали сначала у него тошноту, – он мог на мгновение закрыть глаза и напомнить себе, почему вопли умирающего русского казались ему такими же приятными, как страстные стоны жены.

– Улетает от нас, – заметил Абдул.

Лучник повернулся и посмотрел. Солнечные лучи отражались от вертикального стабилизатора самолета, исчезающего за дальними хребтами. Даже если бы он находился на вершине скалистого пика, Ан-26 все равно был бы слишком высоко. Русские совсем не дураки. Они не спускаются ниже, чем это вызывается необходимостью. Если ему действительно захочется сбить один из таких самолетов, придется подобраться поближе к аэродрому… или, может быть, разработать новую тактику. Вот это хорошая мысль. Продолжая двигаться по бесконечной каменистой тропе, Лучник начал обдумывать детали.

***

– А все будет работать нормально? – спросил Морозов.

– В этом и заключается цель испытания – убедиться в том, что все работает нормально, – терпеливо объяснил старший инженер. Он вспомнил время, когда сам был молодым и нетерпеливым. У Морозова превосходные задатки. Из его документов, присланных университетом, это было очевидно. Сын заводского рабочего из Киева, своим незаурядным умом и напряженной работой Морозов добился поступления в самый престижный университет страны, где блестяще проявил себя; завоевав высшие оценки, он был даже освобожден от службы в армии – редкий случай для молодого человека без политических связей.

– Значит, это и есть новое оптическое покрытие… – Морозов смотрел на зеркало с расстояния в несколько сантиметров. Оба инженера были в комбинезонах и матерчатых масках с перчатками на руках, чтобы не повредить отражательную поверхность зеркала номер четыре.

– Как ты сам догадался, это один из элементов испытания. – Старший инженер повернулся. – Все готово!

– Уходите, – послышался голос техника.

Они поднялись по лестнице, прикрепленной к стороне бетонного столба, затем перешагнули через пространство, отделяющее столб от бетонного кольца, окружающего яму-

– Очень глубоко, – заметил молодой инженер.

– Да, требуется определить, насколько эффективны принятые нами меры по гашению вибрации. – Это беспокоило старшего инженера. Он услышал шум мотора джипа, обернулся и увидел, что начальник объекта ведет в здание, где размещаются лазеры, какого-то незнакомца. Еще один гость из Москвы, решил он. Как мы сумеем чего-то добиться, если эти партийные бюрократы все время стоят у нас за спиной?

– Ты встречался с генералом Покрышкиным? – спросил он Морозова.

– Нет. Что он за человек?

– Мне попадались начальники похуже. Как и большинство, он считает, что самое главное в установке – это лазеры. Урок номер один, Борис Филиппович: самое важное – это зеркала. Зеркала и компьютеры. Лазеры бесполезны, если мы не в состоянии сконцентрировать их энергию на определенной точке в пространстве.

Выслушав этот урок, Морозов понял, какая именно часть проекта находится под контролем старшего инженера, однако молодой человек уже знал: успех зависит от идеальной работы всей системы. Всего один плохо отрегулированный элемент превратит самую дорогую аппаратуру в Советском Союзе в бесполезный набор любопытных игрушек.

5. Глаз змеи – лицо дракона

У модифицированного «Боинга-767» было два наименования. Первоначально его назвали «Воздушная оптическая платформа», а теперь он получил имя «Кобра-Белл», что по крайней мере звучало лучше. По сути дела самолет представлял собой всего лишь платформу для такого большого инфракрасного телескопа, что он едва помещался в его широкофюзеляжном корпусе. Инженерам, разумеется, пришлось пойти на ухищрения, и у фюзеляжа ближе к хвосту, сразу за кабиной пилотов, появился неуклюжий горб, протянувшийся на половину длины самолета. В результате «Боинг-767» стал действительно походить на змею, которая только что проглотила нечто большое, не проходящее в желудок.

Однако еще более поразительным в этом самолете было то, что на вертикальном стабилизаторе красовалась надпись «Армия США», Это обстоятельство, приводившее в ярость ВВС, объяснялось необычайным упрямством армии, которая даже в семидесятые годы не прекратила работу над противоракетной обороной, и ее ученые, продолжавшие заниматься такими исследованиями в качестве своего «хобби», изобрели инфракрасные датчики для ВОП, получившей теперь название «Кобра-Белл».

Но сейчас она была составной частью исследовательской программы ВВС и действовала под общим наименованием «Кобра». «Кобра-Белл» работала совместно с радиолокационной системой «Кобра-Дэйн» на островеШемья и часто совершала полеты вместе с самолетом, называемым «Кобра-Болл» – модифицированным «Боингом-707», – потому что наименование «Кобра» являлось кодовым для целой группы систем, назначением которых было слежение за советскими баллистическими ракетами. Армия испытывала самодовольство по поводу того, что ВВС нуждались в ее помощи, хотя и ревностно следила за продолжающимися попытками украсть у нее исследовательскую программу.

Экипаж «Кобры-Белл» не спеша проверял готовность систем перед вылетом, поскольку у него было достаточно времени. Члены экипажа набирались из служащих компании «Боинг». Пока армия успешно отражала все попытки ВВС укомплектовать экипаж самолета из своих специалистов. Второй пилот, ранее служивший в ВВС, водил пальцем по списку того, что подлежало проверке; бесстрастным голосом, лишенным каких-либо эмоций, он называл очередной пункт, а первый пилот и бортмеханик/штурман, двигая рычажки и нажимая на кнопки, смотрели на показания приборов – в воздухе не должно быть места случайностям.

В предстоящем полете больше всего тревожила погода. Шемья, один из самых западных Алеутских островов, – маленький, примерно четыре мили на две, он поднимается над уровнем синевато-серого моря всего на двести тридцать восемь футов. То, что считается обычной летной погодой на Алеутских островах, закрыло бы большинство уважающих себя аэропортов, а при плохой погоде на Шемье экипаж «Боинга» предпочел бы пользоваться железной дорогой. На базе было широко распространено мнение, что единственная причина, по которой русские запускают свои испытательные межконтинентальные баллистические ракеты в район Охотского моря,

заключается в том, чтобы предельно отравить жизнь американцам, следящим за этими испытаниями. Но сегодня погода была относительно хорошей, видимость почти до дальнего конца взлетной полосы, где синие огни казались окутанными туманными шарами. Как и большинство летчиков, пилот «Кобры-Белл» предпочитал дневные полеты, однако зимой их здесь практически не бывает. Впрочем, стоит ли жаловаться, подумал он: облака на высоте не меньше полутора тысяч футов и пока нет дождя. Немало трудностей вызывал и ветер, дувший под углом к взлетной полосе, однако он никогда не дует так, как этого хочется летчику, – или, что более точно, строители взлетной полосы не знали, что ветер влияет на успешный взлет самолетов, а то и просто им было на это наплевать.

– Диспетчерская Шемьи, это Чарли Браво, готовы выруливать.

– Чарли Браво, начинайте рулежку. Направление ветра – два-пять-ноль, скорость – пятнадцать узлов. – На башне управления сочли излишним передать, что «Кобра-Белл» – первая в очереди на взлет. В данный момент «Боинг-767» был единственным самолетом на базе. Вообще-то ему надлежало сейчас для проверки снаряжения находиться в Калифорнии, но всего двадцать часов назад было получено указание срочно перебазироваться на Шемью.

– Ясно. Чарли Браво выруливает. – Еще через десять минут «Боинг» начал разбег, готовясь к тому, что должно было стать еще одним полетом, ничем не отличающимся от предыдущих.

Спустя двадцать минут после взлета ВОП достигла крейсерской высоты в 45 тысяч футов. Полет проходил гладко, как это хорошо знакомо авиапассажирам, однако вместо того, чтобы браться за коктейли и просматривать меню предстоящего ужина, люди, находящиеся на борту самолета, уже давно отстегнули ремни безопасности и принялись за работу.

Им предстояло включить приборы, подготовить компьютеры к повторному циклу и установить голосовые каналы связи. «Кобра-Белл» был оборудован всеми системами связи, известными науке, и у него на борту был бы даже экстрасенс, если бы соответствующая программа Министерства обороны – а такая существовала – развивалась так же успешно, как на это первоначально рассчитывали. Возглавлял летающую лабораторию артиллерист со степенью магистра астрономии – подумать только! – которую он получил в Техасском университете. Раньше он командовал батареей зенитных ракет «Пэтриот» в Германии. Тогда как большинство людей, глядя вверх на самолеты, мечтали стать летчиками, его интерес сводился единственно к тому, чтобы как можно успешнее их сбивать. Такое же чувство испытывал он и по отношению к баллистическим ракетам. Он принимал участие в разработке модифицированной установки ракет «Пэтриот», способной перехватывать и уничтожать не только советские самолеты, но и ракеты. В результате он в совершенстве овладел приборами для слежения за баллистическими ракетами во время полета.

Сейчас в руках у полковника была телефаксная распечатка, которой надлежало руководствоваться при проведении операции. В распечатке, поступившей из штаб-квартиры Разведывательного управления Министерства обороны в Вашингтоне, говорилось, что через четыре часа шестнадцать минут русские проведут пробный запуск межконтинентальной баллистической ракеты СС-25. В документе не было сказано, каким образом удалось добыть эту информацию, хотя полковник знал, что ее получили не из газеты «Известия». Задачей «Кобры-Белл» было контролировать запуск, перехватывать телеметрические данные, передаваемые приборами, находящимися внутри ракеты, и, самое главное, фотографировать разделяющиеся боеголовки. Собранные данные позднее подвергнутся тщательному анализу, с целью определить, как функционируют установки и аппаратура ракеты и, что особенно важно и больше всего интересовало Вашингтон, какова точность наведения боеголовок на цель.

Поскольку полковник являлся руководителем предстоящей операции, дел у него было не так уж много. На его контрольной панели светилось множество цветных лампочек, отражающих состояние различных бортовых систем. Поскольку ВОП представляла собой относительно новое добавление к списку летающих исследовательских лабораторий Министерства обороны, все приборы, инструменты и системы функционировали вполне удовлетворительно. В данный момент бездействовал лишь запасной канал передачи данных, и над его ремонтом работал техник, обещавший ввести канал в строй. Полковник налил себе чашку кофе. Ему стоило немалого напряжения делать вид, что его интересует происходящее вокруг, тогда как на самом деле решительно нечем было заняться, однако, если он начнет явно скучать, это послужит дурным примером для подчиненных. Он расстегнул небольшой карман на рукаве летного комбинезона и достал леденец. Сладости все-таки не так вредны для организма, как курение, которым он увлекался в бытность лейтенантом, зато, как не уставал напоминать ему зубной врач базы, плохо действовали на зубы. В течение пяти минут полковник посасывал леденец, потом пришел к выводу, что необходимо как-то продемонстрировать свой интерес к происходящему на борту. Он отстегнул ремни, встал из кресла командира и прошел в кабину экипажа.

– Доброе утро, ребята. – Сейчас было 00.04 по Гринвичу или 12.04 местного времени.

– Доброе утро, полковник, – ответил за весь экипаж первый пилот. – Как там у вас, все в порядке, сэр?

– Пока полный порядок. Какова погода в районе патрулирования?

– Сплошная облачность на высоте от двенадцати до пятнадцати тысяч, – ответила штурман, показывая на спутниковую фотографию. – Направление ветра три-два-пять, скорость – тридцать узлов. Бортовые навигационные системы действуют синхронно с системой слежения на Шемье, – добавила она. Обычно в кабине «Боинга-767» находились два офицера летного состава, но это в прошлом. После того как русские сбили корейский «Боинг», совершавший рейс «КАЛ-007», все самолеты, пролетающие над западной частью Тихого океана, особенно тщательно следили за своими навигационными приборами. «Кобре-Белл» приходилось вести себя вдвойне внимательно; русские ненавидели все воздушные платформы, занятые сбором разведывательной информации. Американцы не приближались к советской границе ближе чем на пятьдесят миль и даже старались находиться подальше от зоны советской противовоздушной обороны, и тем не менее русские дважды посылали перехватчики, облетавшие «Кобру-Белл» лишь для того, чтобы продемонстрировать свое неудовольствие.

– Ничего страшного, мы не собираемся слишком уж приближаться к советской границе, – заметил полковник. Он склонился вперед между двумя пилотами и посмотрел по сторонам. Оба турбовентиляторных двигателя работали отлично. Вообще-то для полетов над океаном полковник предпочитал четырехмоторные самолеты, но выбирать не приходилось. Штурман удивленно подняла брови, и полковник, извиняясь, похлопал ее по плечу. Пора уходить.

– Сколько времени осталось до района наблюдения?

– Три часа семнадцать минут, сэр, И три часа тридцать девять минут до начала барражирования вокруг выбранной точки.

– Пожалуй, у меня есть время немного подремать, – произнес полковник, выходя из кабины. Он закрыл дверь и, минуя телескоп, направился в хвост к главной каюте. Почему экипажи летчиков так чертовски молоды? Не иначе они думают сейчас, что мне просто необходимо поспать, и даже не замечают, как я страдаю от безделья.

Летчики в носовой кабине переглянулись. Неужели старый козел думает, что мы не справимся тут без него? Они поудобнее устроились в креслах и, пока автопилот управлял «Коброй-Белл», не отрывали глаз от горизонта – не покажутся ли где мигающие огоньки какого-нибудь самолета.

***

Морозов был в белом лабораторном халате с приколотым к груди пропуском и ничем не отличался от остальных сотрудников лаборатории. Он все еще проходил испытательный срок, и его участие в работе группы, занимающейся регулировкой зеркал, было скорее всего временным, однако теперь он уже понимал, насколько важна эта часть проекта. В Москве он занимался лазерами и отлично проявил себя в работе с экспериментальными образцами, но ему никогда не приходило в голову, что, после того как из лазера вырывается мощный энергетический импульс, установка еще только начинает действовать. К тому же ученые, работающие на объекте «Яркая звезда», уже добились максимального уровня энергии выходного сигнала, излучаемого лазером.

– Повторный цикл, – произнес старший инженер в микрофон, прикрепленный на груди.

Сейчас они проверяли калибровку системы с помощью слежения за далекой звездой, причем какой – не имело значения. Для каждого нового испытания регулировки зеркал выбиралась – наугад – новая звезда.

– А ведь наша установка могла бы стать чертовски хорошим телескопом, не так ли? – заметил инженер, глядя на экран монитора.

– Вас беспокоила стабильность системы. Почему?

– Как вы сами понимаете, нам требуется исключительно высокая точность. До сих пор действие всей системы ни разу не подвергалось испытанию. При слежении за звездами трудностей не возникало, но… – Он пожал плечами. – Наша программа еще слишком молода – вроде вас,

– Почему бы вам не воспользоваться радиолокатором, чтобы выбрать спутник и следить за ним?

– Хороший вопрос! – Старший инженер улыбнулся. – Я сам задавал его себе. Нам это запрещено – имеет какое-то отношение к соглашениям по ограничению вооружений или еще какой-то ерунде. Пока, как сообщили нам, придется удовлетвориться координатами целей, которые поступают по наземной связи. Не следует пытаться отыскивать цели самостоятельно. Чепуха какая-то! – заключил он.

Морозов откинулся на спинку кресла и огляделся. На противоположной стороне зала чем-то усиленно занималась группа контроля за лазерами. За ними неотступно следовали военные в мундирах, которые то и дело шепотом обменивались впечатлениями. Молодой инженер взглянул на часы – шестьдесят три минуты до начала испытания. Один за другим техники выходили из зала, направляясь в туалет. Сам он не испытывал такой необходимости, равно как и его начальник, который наконец заявил, что удовлетворен готовностью зеркал, и перевел систему в режим ожидания.

***

Над Индийским океаном на высоте 22 300 миль на геосинхронной орбите, не отклоняясь от заранее выбранной точки с определенными координатами, висел американский спутник Программы оборонной поддержки. Находящийся на нем гигантский телескоп Шмидта с рефлекторной системой фокусировки лучей, изобретенной французским астрономом Кассегреном, был постоянно направлен на Советский Союз. В задачу телескопа входило немедленное сообщение о запуске русских баллистических ракет в сторону Соединенных Штатов. Информация передавалась на землю через релейную станцию в Элис-Спрингс, Австралия, а затем на различные станции на территории США. В данный момент условия для наблюдения были превосходными. Почти все видимое полушарие Земли оказалось погруженным в темноту, а на холодной зимней поверхности планеты легко выделялись даже небольшие источники теплового излучения.

Техники, следившие ia поступлением информации со спутника на станции в Саннивейл, штат Калифорния, обычно забавлялись, подсчитывая промышленные предприятия Советского Союза. Вон сталелитейный завод имени Ленина в Казани, а это большой нефтеперерабатывающий завод на окраине Москвы, вон там…

– Внимание! – послышался голос сержанта. – Замечен всплеск тепловой энергии в Плесецке. Похоже, что с испытательного полигона межконтинентальных баллистических ракет произведен очередной запуск.

Майор, возглавлявший этим вечером дежурную смену, тут же позвонил по телефону в «Хрустальный дворец» – штаб-квартиру Объединенной системы противовоздушной обороны североамериканского континента, НОРАД, расположенную в недрах горы Шай-енн, штат Колорадо, чтобы убедиться, не пропустили ли там запуск и как ведется прием телеметрии. Разумеется, там все уже знали.

Значит, именно об этом запуске шла речь, отметил про себя майор.

На глазах техников дежурной смены яркий хвост пламени, выплескивающийся из дюз ракеты, начал склоняться к востоку – межконтинентальная ракета выходила на баллистическую траекторию, в честь которой и получила свое название. Майор помнил наизусть технико-тактические данные всех советских ракет. Если это СС-25, то первая ступень должна отделиться… вот сейчас.

И в это мгновение экран телевизионного монитора оказался залитым яркой вспышкой пламени – там расцвел огненный шар диаметром в шестьсот ярдов. Телекамера, находящаяся на орбите, словно мигнула на мгновение, меняя свою чувствительность, после того как ее датчики оказались ослепленными внезапным взрывом тепловой энергии. Через три секунды камера уже наблюдала за облаком раскаленных обломков, по крутой траектории опускающихся к Земле.

– Похоже, ракета взорвалась, – сделал совершенно излишнее замечание сержант. – Ничего не поделаешь, Иван, снова вставай за чертежную доску.

– Да, им так и не удалось решить проблему второй ступени, – добавил майор. Он попытался представить, в чем заключалась эта проблема, но вообще-то ему было безразлично. Русские поспешили с производством СС-25 и для большей мобильности даже начали развертывать их монтаж на железнодорожных платформах, но эта птичка, летающая на твердом топливе, никак не хотела подчиняться. Майора это ничуть не расстраивало. Стоит немного снизить степень надежности, и использование ракет становилось рискованным делом. И эта недостаточная надежность все еще оставалась лучшей гарантией мира.

– «Хрустальный дворец», по нашим оценкам, запуск потерпел неудачу на пятьдесят седьмой секунде. «Кобра-Белл» находится на позиции?

– Да, – ответил офицер на другом конце телефонного канала. – Сейчас мы их отзовем.

– Ясно. Спокойной ночи, Джефф.

***

Десять минут спустя руководитель операции на борту «Кобры-Белл» принял приказ о возвращении на базу, подтвердил его получение и выключил радиоканал. Посмотрев на часы. полковник вздохнул – ему не хотелось возвращаться на Шемью, Капитан. под началом которого находилось оборудование, предложил использовать оставшееся свободное время для калибровки приборов. Полковник подумал и дал согласие. Самолет и его экипаж лишь недавно вступили в строй, так что практика была нужна всем. Систему наблюдательных камер перевели в режим слежения за движущимися объектами. Компьютер, регистрировавший все источники энергии, обнаруженные телескопом, принялся искать лишь двигающиеся цели. Техники, сидящие у телевизионных экранов, следили за тем, как индикатор слежения за движущимися целями быстро исключил из числа наблюдаемых объектов звезды и принялся разыскивать немногочисленные низколетящие спутники и частицы космического мусора, оставленного на орбите. Система наблюдательных камер была настолько чувствительна, что могла обнаружить тепло человеческого тела на расстоянии в тысячу миль, и потому скоро у них появился широкий выбор целей. Камера начинала вести одну цель за другой и заносила их фотографические изображения в цифровом коде на ленту компьютера. Несмотря на то что это делалось главным образом для практики, полученные данные будут автоматически передаваться в НОРАД, обновляя собой список предметов, летающих по орбите вокруг планеты.

***

– Вам удалось добиться поистине потрясающего успеха в мощности выходного сигнала, – тихо произнес полковник Бондаренко.

– Да, – согласился генерал Покрышкин. – Просто удивительно, как все происходит, правда? Один из моих мудрецов замечает что-то и упоминает в разговоре с другим, тот говорит еще с одним, который в свою очередь рассказывает третьему, и затем все это возвращается к тому, кто все это и начал. Здесь у нас собрались лучшие умы страны, а все равно процесс научного открытия протекает так же отстало – словно рассеянный мужик: пока не споткнется о камень на дороге, его и не увидит! Странно все это, Геннадий Иосифович, но в то же время я не встречал ничего более волнующего с тех пор, как получил знак летчика. Здесь меняется судьба мира. Теперь, после тридцати лет напряженной работы, нам удалось создать основу системы, которая сможет защитить родину от вражеских ракет.

Про себя Бондаренко подумал, что это явное преувеличение, но после проведенного испытания будет видно, насколько оно явно. И все-таки, решил он, Покрышкнн прямо-таки идеальный человек для своей должности. Бывший летчик-нстребитель оказался настоящим гением, когда потребовалось направлять усилия ученых и инженеров, многие из которых отличались самолюбием силы боевого танка, только куда более уязвимым. Когда требовалось настаивать, генерал настаивал, но, если возникала необходимость в убеждении, он убеждал и уговаривал, Покрышкин был попеременно отцом, братом и дядей для всех них. Чтобы добиться такого, требовалось большое русское сердце. Полковник пришел к выводу, что командиров летчиков-истребителей отлично готовят для ТЭКОЕ! должности, а генерал Покрышкин оказался прямо-таки блестящим командиром. Так трудно найти равновесие между силой и убеждением, а вот для него это стало простым и естественным, словно дыхание. Бондаренко внимательно следил за тем, как делает это генерал. Не исключено, что такими уроками полковник сумеет воспользоваться и сам.

Центр управления размещался в стороне от здания, в котором находились лазеры, и был слишком мал для того количества персонала, что работало в нем. Здесь было свыше сотни специалистов – одних докторов физико-математических наук более шестидесяти, – и даже техники обладали столь высокой квалификацией, что могли преподавать в любом университете Советского Союза. Люди сидели или стояли, склонившись над панелями управления. Многие курили, и кондиционеры, необходимые для охлаждения компьютеров, изо всех сил старались поддерживать чистоту воздуха. Многочисленные циферблаты показывали время в различных часовых поясах: гринвичское, по которому следили за спутниками, местное время и, конечно, московское. На табло высвечивались точные координаты спутника-цели, «Космоса-1810», по международной нумерации 1986-102А. Его запустили с космодрома в Тайратаме 26 декабря 1986 года, и он все еще находился на орбите, потому что не подчинился команде снизиться вместе с находящейся на борту пленкой. По данным телеметрии было видно, что его электрические системы все еще функционируют, хотя орбита постепенно становится все более низкой. В настоящее время перигей спутника – самая низкая точка орбиты – составлял 180 километров. Сейчас «Космос-1810» как раз приближался к перигею прямо над «Яркой звездой».

– Включить питание! – подал команду старший инженер по системе внутренней связи. – Последняя проверка систем.

– Камеры слежения функционируют нормально, – доложил один из техников. Его голос, доносящийся из настенных динамиков, наполнил зал. – Криогенные потоки – в норме.

– Система зеркал осуществляет слежение в автоматическом режиме, – сообщил инженер, сидящий рядом с Морозовым. Молодой специалист, съехав на самый край кресла, не отрывал глаз от телевизионного экрана, пока еще пустого.

– Компьютерная синхронизация – в автоматическом режиме, – послышался голос третьего.

Бондаренко глотал чай, стараясь сохранять спокойствие, хотя и безуспешно – Ему всегда хотелось присутствовать при запуске ракеты на космодроме, но устроить это никак не удавалось. А здесь царила такая же атмосфера. Волнение заполняло зал подобно электричеству. Окружающие его люди и аппараты объединились в единое целое, ждущее своей кульминации. Слышались голоса специалистов, один за другим сообщавших о собственной готовности и готовности аппаратуры.

Наконец послышалось:

– Все лазерные системы находятся под нагрузкой и готовы к действию.

– Мы готовы к залпу. – заключил старший инженер.

Взоры всех присутствующих устремились вправо, туда, где инженеры, отвечающие за камеры слежения, направили свои инструменты на северо-западный сектор горизонта. И вот появилась белая точка. Она двигалась вверх по черному куполу ночного неба…

– Захват цели!

Инженер рядом с Морозовым поднял руки над контрольной панелью, чтобы случайно не коснуться какой-нибудь кнопки. Загорались и гасли слова «автоматический режим».

В двух сотнях метров вокруг здания с размещенными в нем лазерами шесть зеркал поворачивались вокруг горизонтальной и вертикальной осей, с идеальной синхронностью ведя цель, поднимающуюся над изломанным горным горизонтом. На соседней вершине им вторили еще четыре зеркала наводящей антенны. По всей территории объекта заревели сирены, и вращающиеся сигнальные огни предупреждали всех, кто находился вне помещения, о необходимости отвернуться от источника лазерного излучения.

На экране монитора рядом с контрольной панелью старшего инженера виднелась фотография «Космоса-1810». Чтобы исключить всякую ошибку, он и еще трое сотрудников должны были визуально опознать цель.

***

– Это «Космос-1810», – пояснил полковнику капитан «Кобры Белл». – Вышедший из строя разведывательный спутник. У него, должно быть, отказало тормозное устройство, и он не вернулся по команде на Землю. Сейчас он находится на орбите постепенного снижения, ему осталось месяца четыре. Все еще передает стандартную телеметрическую информацию. Ничего важного, насколько нам удалось установить, просто сообщает русским, что пока функционирует на орбите.

– У него, по-видимому, все еще действуют солнечные батареи, – заметил полковник. Тепло, излучаемое спутником, поступало от внутреннего источника.

– Да. Не понимаю, почему они просто не отключат их… Как бы то ни было, температура на борту составляет… примерно пятнадцать градусов Цельсия. На таком холодном фоне это нетрудно определить. При солнечном свете в результате повышения температуры от солнечных лучей нам бы не удалось различить нагрев от внутреннего теплового источника.

***

Зеркала излучающей лазерной антенны вели спутник медленно, однако их движение было заметно на всех шести экранах, следящих за ними. Лазерный луч низкой мощности отразился от одного зеркала и прыгнул к цели… Помимо проверки наведения он передал изображение с очень высокой разрешающей способностью на монитор старшего инженера, руководящего операцией. Цель была опознана. Старший инженер повернул ключ, разблокировав таким образом всю систему. С этого момента «Яркая звезда» вышла из-под контроля людей, теперь она повиновалась лишь командам, поступающим с главного компьютера объекта.

– Замкнулись на цели, – заметил Морозов, обращаясь к своему начальнику.

Старший инженер согласно кивнул. Показания на его панели управления свидетельствовали, что расстояние до спутника быстро уменьшалось – спутник двигался к объекту, мчался по орбите к своей гибели со скоростью 18 тысяч миль в час. На экране виднелось изображение вытянутой капли, она светилась от внутреннего света на фоне неба, лишенного термальной энергии. Вот капля оказалась в самом центре прицельной сетки, подобно белому овалу на мушке винтовки.

Они, разумеется, ничего не услышали. Здание, в котором размещались лазеры, было превосходно изолировано, и оттуда не донеслось ни единого жука и не последовало изменения температуры. Да и на уровне земной поверхности ничего не было видно. Однако в центре управления сотня людей, наблюдая за телевизионными экранами, одновременно сжали кулаки.

***

– Какого черта! – воскликнул капитан. Изображение «Космоса-1810» внезапно стало невероятно ярким, подобно Солнцу, Компьютер мгновенно отреагировал на вспышку и уменьшил свою чувствительность, но на протяжении нескольких мгновений не сумел проследить за изменением температуры цели.

– Что могло случиться… Сэр, это не внутренний источник энергии. – Капитан ввел команду, и на экране появилась цифровая считка температуры спутника. Инфракрасное излучение представляет собой функцию в четвертой степени, таким образом тепло, излучаемое предметом, является квадратом квадрата его температуры. – Сэр, температура спутника прыгнула с пятнадцати градусов Цельсия до… похоже, до тысячи восьмисот градусов меньше чем за две секунды. И продолжает расти… нет, падает… снова растет. Скорость увеличения неравномерна, почти как… вот теперь падает. Что за чертовщина?

Сидящий слева от капитана полковник принялся нажимать клавиши на панели связи, приводя в действие спутниковый связной канал, соединяющий «Кобру-Белл» со штабом НОРАД в горе Шайенн и надежно защищенный от прослушивания. Когда он заговорил, это был бесстрастный голос кадрового военного, который не меняется даже в самых крайних ситуациях. Полковник ничуть не сомневался в том, что только что видел.

– «Хрустальный дворец», говорит «Кобра-Белл». Приготовьтесь к получению экстренного сообщения.

– Готовы, передавайте.

– Только что наблюдали вспышку исключительной яркости. Повторяю, ведем слежение за вспышкой исключительной яркости. «Кобра-Белл» объявляет ситуацию «Дропшот». Подтвердите получение. – Он повернулся к капитану – лицо его было бледным как бумага.

***

Старший дежурный офицер в штабе НОРАД был вынужден потратить несколько мгновений, пытаясь вспомнить, что такое «Дропшот». Через пару секунд он выдохнул в микрофон на груди:

– Господи! – а затем уже заговорил:

– «Кобра-Белл», подтверждаем получение кода «Дропшот». Оставайтесь на связи, пока мы здесь начнем действовать. Господи! – снова произнес он и повернулся к своему помощнику:

– Передайте состояние тревоги по коду «Дропшот» в Национальный военный командный центр и предупредите, чтобы готовились к получению конкретной информации. Найдите полковника Уэлча и немедленно вызовите его сюда. – После этого дежурный офицер снял трубку и нажал кнопку телефона, соединяющего его с высшим начальством – главнокомандующим Объединенными силами противовоздушной обороны американского континента – НОРАД.

– Да, – послышался хриплый голос.

– Генерал, докладывает полковник Хенриксен. «Кобра-Белл» объявила состояние тревоги «Дропшот». Передали, что только что наблюдали вспышку исключительной силы.

– Вы сообщили в НВКЦ?

– Да, сэр, и вызвали Дуга Уэлча.

– Получили конкретные данные?

– Они будут получены, когда вы прибудете сюда.

– Хорошо, полковник. Выезжаю. Пошлите самолет на Шемьго, чтобы доставить к вам этого армейского офицера.

***

Полковник на борту «Кобры-Белл» только что приказал своему офицеру связи передать все полученные данные по цифровому каналу в НОРАД и в Саннивейл. Это было осуществлено меньше чем за пять минут. Затем руководитель операции распорядился, чтобы летный экипаж повернул самолет на аэродром в Шемье. На борту оставалось достаточно горючего еще на пару часов патрулирования, однако полковник пришел к выводу, что сегодня ничего больше не произойдет. Вполне достаточно и того, что уже случилось. Полковнику удивительно повезло: он только что увидел зрелище, которое удавалось наблюдать всего нескольким людям за всю историю человечества. Он присутствовал при изменении мира и в отличие от большинства людей понял значение этого. Какую честь оказала ему судьба, подумал полковник, но лучше бы этого не видеть.

– Капитан, это удалось им раньше нас.

Боже милосердный!

***

Джек Райан как раз готовился выехать с транспортной развязки на шоссе 1-495, когда услышал жужжание телефона.

– Слушаю.

– Вы нам срочно нужны.

– Еду.

Раздался щелчок, и связь прервалась. Джек выехал с «.клеверного листа», остался у правого края шоссе и снова пересек транспортную развязку, оказавшись теперь на Вашингтонской кольцевой дороге, ведущей обратно в Лэнгли. Вот так всегда. Он решил уехать сразу после обеда, чтобы встретиться с представителями Комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям. Оказалось, директора компании сумели доказать свою невиновность, что снимало, таким образом, всякое подозрение и с него – или должно было снять, если бы следователи комиссии приняли решение навсегда закрыть это дело. Райан надеялся после этой встречи поехать домой и больше не возвращаться сегодня в ЦРУ. Теперь, развернувшись на шоссе, он ехал обратно в Лэнгли, недовольный и раздраженный, пытаясь догадаться, какая неприятность ждет его там.

***

Майор Грегори и трое операторов стояли у доски, обсуждая программу регулировки зеркал, когда в комнату вошел сержант.

– Майор, вас просят к телефону.

– Я занят; передайте, чтобы позвонили позже.

– Это генерал Паркс, сэр.

– Голос моего хозяина, – проворчал Эл Грегори, Он бросил мел ближайшему из своих помощников и вышел из комнаты. Через минуту майор поднял телефонную трубку.

– За вами вылетел вертолет. – произнес генерал, не теряя времени на любезности.

– Сэр, мы пытаемся найти…

– На базе ВВС в Кертланде вас ждет «Лиэрджет». У нас слишком мало времени, чтобы ждать пассажирского рейса. Багаж вам не понадобится. Отправляйтесь немедленно, майор!

– Слушаюсь, сэр.

***

– Так что же случилось? – спросил Морозов. Старший инженер сидел перед панелью управления, расстроенно глядя на экран монитора.

– Термальное рассеивание. Черт побери! Мне казалось, что мы справились с этой проблемой.

Маломощный лазер, находящийся на другом конце зала, вел фотографирование цели. Моноцветное изображение походило на черно-белую фотографию, сделанную с близкого расстояния, однако то, что должно было казаться черным, стало вместо этого темно-бордовым. Техник, ведающий телевизионной аппаратурой, переключил изображение на полиэкранное, чтобы сравнить внешний вид спутника до начала операции и после ее завершения.

– Никаких отверстий, – мрачно заметил Покрышкин.

– Ну и что? – изумленно возразил Бондаренко. – Боже мой, но ведь вы расплавили спутник! Он выглядит так, словно его окунули в жидкую сталь! – И действительно, спутник выглядел именно так. То, что раньше было плоскими поверхностями, искорежилось от огромной тепловой энергии, все еще выделяемой спутником в окружающее пространство. Солнечные батареи, отходящие от корпуса спутника и предназначенные для поглощения световой энергии, сгорели, казалось, полностью. При более внимательном рассмотрении стало очевидно, что весь корпус спутника перекосился от сокрушительного теплового удара.

Покрышкин кивнул, но мрачное выражение не исчезло с его лица.

– Мы рассчитывали пробить отверстие через его корпус. Вели бы это нам удалось, создалось бы впечатление, что спутник столкнулся с обломком космического мусора, находящегося на орбите. Мы стремились именно к такой концентрации тепловой энергии.

– Но ведь теперь вы можете уничтожить любой американский спутник – какой пожелаете!

– Объект «Яркая звезда» создан не для уничтожения спутников, полковник. Мы уже давно способны осуществить эту задачу.

И тут Бондаренко понял, что имел в виду генерал. Вообще-то «Яркая звезда» предназначалась именно для уничтожения спутников, однако прорыв в мощности энергетического импульса, оправдавший финансирование строительства объекта, превысил ожидания на четыре порядка, и Покрышкину захотелось одним махом перешагнуть через два этапа: продемонстрировать способность уничтожать спутники и одновременно показать, что возможно создание системы, на основе которой следует развернуть противоракетную оборону. Он оказался честолюбивым человеком, хотя и не в обычном смысле слова.

Бондаренко отбросил эту мысль и задумался о другом. В чем причина неудачи? По-видимому, действительно в термальном рассеивании. Лазерные лучи, прорываясь через воздух, передают в виде тепла какую-то часть своей энергии окружающей атмосфере. Это будоражит воздух, искажает оптическую ось луча, заставляет его передвигаться по цели и даже сходить с нее и одновременно делает луч шире его намеченного диаметра.

И несмотря на все это, лазерный луч оказался достаточно мощным, чтобы расплавить металл на расстоянии ста восьмидесяти километров! – напомнил себе полковник. Это нельзя назвать неудачей. Это гигантский прыжок вперед, в направлении совершенно новой технологии.

– Система не пострадала? – спросил генерал у руководителя проекта.

– Нет, в противном случае мы не получили бы последующего изображения. По-видимому, предпринятые нами меры, направленные на компенсацию за счет атмосферного искажения, достаточны для маломощного луча, передающего нам изображение цели, но не для высокоэнергетического лазерного импульса. Мы добились лишь половины успеха, товарищ генерал.

– Да. – Покрышкин потер глаза и заговорил более твердо. – Товарищи, сегодня мы показали, что добились громадного прогресса, но необходимо сделать еще очень многое.

– А это моя область, – произнес сосед Морозова. – Но мы заставим эту сволочь покориться!

– Вам не понадобится еще один специалист для работы в вашей группе?

– Здесь нужно разбираться и в оптической физике – физике регулируемых зеркал, – и в компьютерах. Вы действительно в этом разбираетесь?

– Это вы уж сами решайте. Когда начинаем?

– Завтра. Телеметристам понадобится не меньше двенадцати часов, чтобы обработать полученную информацию. А сейчас я следующим же автобусом отправляюсь к себе домой и пропущу пару стаканчиков. Семья вернется только через неделю. Не хотите присоединиться?

***

– Что это, по-вашему? – спросил Абдул.

Они едва успели подняться на вершину хребта, когда пронесся метеор. По крайней мере на первый взгляд это походило на яркий огненный след промчавшегося метеора. Однако в небе повисла тонкая золотая нить, двигающаяся вверх, – она поднималась очень быстро, но все-таки ее можно было различить.

Тонкая золотая нить, подумал Лучник. Казалось, светился сам воздух. Что может заставить воздух светиться? На мгновение он забыл, где находится и чем занят, и вспомнил о физике, которую учил в университете. Тепло. Лишь тепло может заставить воздух светиться. Когда метеор падает вниз, его трение о воздух… но эта линия не могла быть следом упавшего метеора. Даже если поднимающаяся вверх нить была оптическим обманом, просто иллюзией – с глазами такое случается, – – золотая нить висела в небе почти пять секунд, может быть, лаже дольше. Трудно измерить умом отрезок времени. Гм… Внезапно он сел и достал записную книжку. Ее вручил ему сотрудник ЦРУ и попросил вести запись происходящих событий. Действительно, полезная вещь; раньше это как-то не приходило ему в голову. Лучник записал день, время, место и приблизительное направление. Через несколько дней он вернется в Пакистан, и, может быть, это покажется интересным для сотрудника ЦРУ.

6. Один – если по земле

Когда он приехал, уже стемнело. Водитель Грегори свернул с Джордж Вашингтон-паркуэй ко входу в Пентагон со стороны Молла. Охранник поднял шлагбаум, пропуская ничем не выделяющийся «форд» – в этом году Пентагон покупал «форды», – который въехал на пандус, обогнул горстку припаркованных автомобилей и высадил майора у ступенек прямо позади стоящего здесь автобуса. Грегори был достаточно хорошо знаком с дальнейшей процедурой: он показал охраннику пропуск, прошел через металлодетектор, затем по коридору, увешанному флагами штатов, мимо кафе и, миновав наклонный спуск, оказался в пассаже со множеством магазинчиков, освещенном и украшенном под темницу двенадцатого века. Говоря по правде, во время учебы в школе Грегори увлекался играми в замки, темницы и населявших их драконов и еще при первом приезде в этот мрачный пятигранник убедился, что его строители черпали свое вдохновение из подобных игр.

Управление стратегической оборонной инициативы размещалось под торговым помещением Пентагона (вход в управление находился прямо под кондитерским магазином) и занимало пространство длиной в тысячу футов. Раньше здесь была стоянка для автобусов и такси, но затем появление террористов и популярных среди них автомобилей, снаряженных взрывчаткой, убедило Министерство обороны, что размещать автомобили под самым кольцом "Е" не очень разумно. Таким образом, эта часть огромного здания представляла собой самое новое и надежно защищенное помещение Пентагона, где размещалось самое новое и наименее защищенное его управление. Оказавшись у входа, Грегори достал свой второй пропуск, показал его четырем охранникам из службы безопасности, затем приложил к настенной панели. Электронное устройство сняло с пропуска электромагнитный код, проверило его правильность и пришло к заключению, что майор может войти. Он прошел через вестибюль к двойным.стеклянным дверям и улыбнулся секретарше генерала Паркса. Она кивнула в ответ, но ей не нравилось задерживаться так поздно и было не до улыбок.

В плохом настроении пребывал и генерал-лейтенант Билл Паркс. В его просторном кабинете находились письменный стол, низкий столик для кофе и дружеских бесед и длинный стол для совещаний. Стены украшали фотографии в рамках, на которых были запечатлены различные виды деятельности в космосе вместе с многочисленными реальными и воображаемыми космическими аппаратами и… видами вооружений. Вообще-то Парке был добродушным человеком. Бывший летчик-испытатель, он достиг таких высот, что на его месте ожидали видеть притворно улыбающегося карьериста, тогда как Парке вел монашенский образ жизни, а его застенчивая улыбка внушала полное доверие. На рубашке с короткими рукавами не было никаких планок его многочисленных наград, а виднелся только знак летчика. Генералу не требовалось производить впечатление – его заслуги и без того были известны. Парке был одним из самых умных людей на правительственной службе и уж точно входил в первую десятку, а может быть, был даже самым умным. Грегори обратил внимание, что в кабинете присутствуют и другие посетители.

– Мы встречаемся снова, майор, – повернулся Райан к Грегори. В руках он держал папку страниц в двести толщиной – половину из них Райан уже просмотрел.

Грегори вытянулся – для генерала Паркса – и доложил, что прибыл, как приказано.

– Как перелет?

– Превосходный. Сэр, автомат с прохладительными напитками на прежнем месте? У меня пересохло во рту.

Паркс усмехнулся.

– Бегите, майор, спешка не так и велика.

– Этот парень просто не может не нравиться, – произнес генерал, когда дверь за Грегори закрылась.

– Интересно, знает ли его мамочка, чем он занимается после школьных занятий? – засмеялся Райан и тут же снова стал серьезным. – Он еще ничего не видел из этого?

– Нет, у нас не было времени, да и полковник с «Кобры-Белл» появится здесь только часов через пять.

Джек кивнул. Именно поэтому единственными представителями ЦРУ в кабинете генерала Паркса были Арт Грэхем из группы слежения за спутниками и он сам. Все остальные хорошенько выспятся, пока они двое будут готовить материалы для полного брифинга, проводимого завтра утром. Парке тоже мог бы уехать и поручить работу своим ученым, но не таков он был – Чем больше Райан узнавал его, тем больше генерал нравился ему. Парке обладал главным качеством руководителя – он владел даром предвидения, и Райан был согласен с его предвидением. Это был кадровый военный, ненавидящий ядерное оружие. Вообще-то ничего необычного в этом не было – кадровые военные любят порядок, а ядерное оружие делает мир очень неаккуратным местом. Немало армейских офицеров, моряков и летчиков, поступились чувством собственного достоинства и построили свою карьеру, приняв оружие, которое, как они надеялись, никогда не будет использовано в бою. А вот Парке потратил последние десять лет жизни, стараясь уничтожить ядерную угрозу. Джеку нравились люди, готовые плыть против течения. Моральная храбрость была куда более редким товаром, чем физическая, и среди военных это соответствовало истине ничуть не в меньшей степени, чем среди других профессий.

Грегори вернулся в кабинет с банкой «кока-колы», которую он взял из автомата, стоящего в коридоре. Ему не нравился кофе, особенно когда предстояла серьезная работа.

– Итак, сэр, в чем дело?

– Мы получили видеопленку с «Кобры-Белл». Им предстояло следить за пробным запуском советской межконтинентальной баллистической ракеты. Советская птичка, СС-25, взорвалась вскоре после старта, однако руководитель операции, находившийся на борту «Кобры-Белл», решил остаться на позиции и поиграть со своими игрушками. И вот что он увидел.

Генерал Паркс нажал на кнопку дистанционного управления.

– Это «Космос-1810», – сказал Арт Грэхем, передавая фотографию. – Советский разведывательный спутник, который вышел из строя.

– На экране инфракрасное изображение, верно? –спросил Грегори и сделал глоток «кока-колы». – Господи!

То, что было только что крошечной белой точкой, разрослось во взорвавшуюся звезду, как в научно-фантастическом фильме. Но здесь не было никакой фантастики. Изображение изменилось, потому что его воспроизведение, находящееся под контролем компьютера, старалось успеть за энергетической вспышкой. В нижней части экрана появились цифры – зарегистрированная температура раскаленного спутника. Через несколько секунд изображение начало затухать, и компьютеру снова пришлось перестроиться, чтобы продолжать слежение за «Космосом».

На мгновение по экрану побежали помехи, затем сформировалось новое изображение.

– Это уже спустя девяносто минут. Одна из последующих орбит спутника проходила над Гавайскими островами, – пояснил Грэхем. – Там у нас находятся камеры для наблюдения за русскими спутниками. Посмотрите на переданный вам снимок.

– Это снимки «до» и «после», верно? – взгляд Грегори метнулся с одного изображения на другое. – Солнечные панели исчезли… Боже! Из какого материала сделан корпус спутника?

– Главным образом из алюминия, – ответил Грэхем. – Русские стремятся к более прочным конструкциям, чем мы. Внутренний каркас может быть изготовлен из стали, но скорее из титана или магния.

– Значит, спутник состоит из материала, наиболее благоприятного для передачи термальной энергии, – заметил Грегори. – Они уничтожили свою птичку. Нагрев оказался настолько высоким, что сгорели солнечные панели и, возможно, выведены из строя электрические системы внутри. На какой высоте пролетал спутник?

– Сто восемьдесят километров.

– Сары-Шаган или это новое место, о котором говорил мне мистер Райан?

– Душанбе, – кивнул Джек. – Новый объект.

– Но ведь дополнительные линии электропередач еще не протянуты.

– Верно, – согласился Грэхем. – Тогда они смогут увеличить мощность энергетического импульса по крайней мере вдвое по сравнению с тем, что мы сейчас наблюдали. Или на это рассчитывают. – Он говорил тоном человека, узнавшего, что его близкий родственник неизлечимо болен.

– Покажите еще раз первую запись, пожалуйста, – произнес Грегори. Несмотря на вежливый тон, это звучало почти как приказ. Джек заметил, что генерал Парке тут же исполнил просьбу молодого офицера.

Просмотр продолжался еще пятнадцать минут. Все это время Грегори стоял всего в трех футах от монитора и не отрываясь смотрел на экран. Последние три минуты видеозапись прокручивали кадр за кадром, и после каждого майор делал пометки. Наконец он удовлетворенно кивнул.

– Через полчаса я могу сообщить мощность выходного сигнала, но уже сейчас ясно, что у них возникло немало трудностей.

– Рассеивание, – сказал генерал Парке.

– Да, и проблемы с точностью наведения на цель, сэр. По крайней мере мне так кажется. Мне понадобится время для работы и хороший калькулятор. Боюсь, я оставил свой на работе, – смущенно признался он. Рядом с сигнальным устройством на его поясе виднелся пустой футляр. Грэхем передал майору свой калькулятор, очень дорогой «Хьюлетт-Паккард».

– Как относительно мощности? – спросил Райан.

– Мне понадобится некоторое время, чтобы рассчитать это с достаточной степенью уверенности, – произнес Грегори, словно разговаривая с умственно отсталым ребенком. – Пока могу предположить, что мощность их лазера превосходит нашу по меньшей мере в восемь раз. Где бы я мог расположиться, чтобы мне не мешали? – повернулся он к Парксу. – Можно занять буфетную? – Генерал кивнул, и молодой офицер вышел из кабинета.

– В восемь раз… – пробормотал Арт Грэхем. – Боже мой, они смогут сжечь все наши спутники Программы оборонного обеспечения. И уж можно не сомневаться, что им не составит труда вывести из строя спутники связи. Ну что ж, у нас есть способы защитить их…

Райан чувствовал, что не может понять суть разговора. Он специализировался по истории и экономике и еще не овладел языком.физических наук.

– Три года, – вздохнул генерал Парке, наливая кофе. – Опережают нас по крайней мере на три года…

– Но только по мощности выходного сигнала, – заметил Грэхем.

Джек смотрел то на одного, то на другого, понимая их обеспокоенность, хотя причина ее ускользала от него. Грегори вернулся через двадцать минут.

– По моим расчетам, пиковая мощность их выходного сигнала от двадцати пяти до тридцати миллионов ватт, – сообщил он. – Если предположить, что луч сконцентрирован излучением шести лазеров, значит, этого достаточно, правда? От русских требуется всего лишь разместить их поблизости друг от друга и направить на одну цель.

– Это плохие новости. Хорошо лишь то, что у них, несомненно, возникли серьезные трудности с проблемой термального рассеивания. Им удалось сконцентрировать пиковую мощность на цели в течение всего лишь нескольких первых тысячных долей секунды. Затем лазерный пучок начал рассеиваться. Средняя мощность их выходного сигнала составила от семи до девяти мегаватт. К тому же, вдобавок к рассеиванию у них, похоже, возникла проблема наведения на цель. Или основания зеркал недостаточно хорошо защищены от сотрясений, или они не могут ввести поправки на отклонение земной оси при вращении. А может быть, и то и другое. Какой бы ни была причина, они испытывают затруднения с наведением на цель с точностью, превышающей три дуговых секунды. Это означает, что для геоцентрического спутника точность будет составлять плюс или минус двести сорок метров – разумеется, такая цель стационарная и фактор перемещения может и помогать и мешать.

– Что вы имеете в виду? – спросил Райан с недоумением.

– Видите ли, с одной стороны, вы ведете движущуюся цель, а спутники, находящиеся на низкой орбите, движутся очень быстро, примерно восемь тысяч метров в секунду, это при том, что в одном дуговом градусе тысяча четыреста метров, так что ваша цель перемешается на пять градусов в секунду. Пока понятно? Термическое рассеивание означает, что лазерный луч передает атмосфере значительное количество энергии. Поскольку вы ведете пролетающий спутник с большой скоростью, при каждом импульсе приходится пробивать в атмосфере новую дыру. Но для того чтобы рассеивание стало в значительной мере влиять на лазерный луч, требуется время – это идет вам на пользу. С другой стороны, раз при прицеливании возникают трудности из-за отклонения земной оси при вращении, как только вы меняете точку прицеливания, добавляется новая переменная в геометрическую структуру наведения, и это намного ухудшает положение вещей. Стреляя по относительно неподвижной цели – вроде спутника связи, – вы упрощаете проблему прицеливания, однако лазерный луч движется по одной и той же оси термического рассеивания до тех пор, пока почти вся энергия выходного сигнала не израсходуется на нагревание воздуха. Теперь вы меня понимаете?

Райан согласно кивнул, хотя ум его снова достиг предела своих возможностей. Он с трудом понимал слова молодого офицера, а та информация, которую стремился передать Грегори, находилась в области ему совершенно незнакомой. Тут вмешался Грэхем.

– По-вашему, у нас нет никаких оснований для беспокойства?

– Нет, сэр. Если мощность выходного сигнала достаточно велика, вы всегда сумеете найти способ донести ее до цели. Ведь нам-то это удалось. Как раз это и является самым простым.

***

– Как я уже вам объяснял, – произнес старший инженер, обращаясь к Морозову, – проблема заключается не в том, чтобы выпустить мощный лазерный импульс, это достаточно просто, а в том, чтобы донести всю эту энергию до цели.

– Ваш компьютер не в состоянии ввести необходимые поправки, вызываемые… чем они вызываются?

– Судя по всему, причина зависит от комбинации целого ряда явлений. Сегодня мы займемся проверкой полученных данных. Главная причина? Скорее всего в программировании поправок за счет искажения луча при прохождении через атмосферу. Раньше нам казалось, что мы можем внести поправки в процесс наведения и это устранит рассеивание. Оказалось, этого недостаточно. Три года теоретических исследований понадобилось для проведения вчерашних испытаний. Моих исследований. И все тщетно. – Он уставился на горизонт и нахмурился. Операция, которой подвергся его больной ребенок, не увенчалась полным успехом, но, по мнению врачей, можно было надеяться на улучшение.

***

– Значит, увеличение мощности выходного сигнала явилось результатом этого? – спросил Бондаренко.

– Да. Двое наших молодых научных сотрудников – ему всего тридцать два года, а ей – двадцать восемь – разработали способ увеличения диаметра лазерной полости. Однако нам все еще нужно улучшить управление центрирующих магнитов, – ответил Покрышкин.

Полковник кивнул. Идея лазера на свободных электронах, разработкой которого занимались и русские и американцы, заключалась в том, что его можно было «настраивать» подобно радиопередатчику, выбирая частоту световых колебаний, на которой происходила передача лазерного луча – по крайней мере теоретически. На практике, однако, наибольшая мощность выходного сигнала всегда находилась в пределах близких частот световых колебаний – ив данном случае частота была выбрана не правильно. Если бы им удалось во время вчерашних испытаний лишь немного изменить частоту колебаний, при которой лазерный луч с большей легкостью проникал бы через атмосферу, термальное рассеивание можно было бы уменьшить по крайней мере наполовину. Но для достижения этой цели требовалось более точно управлять магнитами со сверхпроводимой обмоткой. Эти магниты наводили осциллирующее магнитное поле сквозь заряженные электроны в генерирующем резонаторе. К сожалению, открытие, в результате которого стало возможным увеличить размеры полости, оказало неожиданное воздействие на способность управлять потоком магнитного поля. Пока теоретически объяснить это явление не удалось, и многие видные ученые считали, что причиной его является какое-то еще необнаруженное свойство конструкции магнитов. Ведущие инженеры со своей стороны утверждали, что недостаток таится именно в теоретическом обосновании, потому что магниты действовали именно так, как следовало. Аргументы, которыми обменивались оппоненты в конференц-зале, были горячими, но одновременно дружескими. Здесь присутствовало немало талантливых людей, старающихся доискаться до истинной причины происшедшего, – они стремились к научной истине, не зависящей от мнения людей.

Бондаренко поспешно записывал детали аргументов, хотя голова у него шла кругом. Он считал себя знающим специалистом по лазерной технике – в конце концов, он помог в создании совершенно новой сферы применения лазеров, – однако, глядя на проделываемую здесь работу, сравнивал себя с младенцем, бродящим по университетской лаборатории и изумляющимся красивым огонькам вокруг. Итак, записал он, главный прорыв заключается в конструкции лазерной полости. Он привел к колоссальному увеличению мощности выходного сигнала и был сделан за столом в кафетерии, когда инженер и физик натолкнулись на научную истину. Полковник чуть улыбнулся. Вообще-то слово, которое использовали два молодых специалиста было «правда», что в русском языке является синонимом слова «истина». Действительно, это слово все шире распространялось по «Яркой звезде», и Бондаренко задумался над тем, не подсмеиваются ли ученые над властями. Но ведь это правильно, говорили они об очевидном факте. Значит, это правда?

Ну и что ж, напомнил он себе, одно было по крайней мере достаточно верным. Эти двое – Бондаренко уже наслышан был об этой паре – объединили усилия и сумели добиться колоссального увеличения мощности лазера. Остальное придет, подумал он. Так бывает всегда.

– Таким образом, решение проблемы заключается, по-видимому, в компьютерном контроле как магнитного поля, так и расположения зеркал.

– Совершенно верно, полковник, – согласился Покрышкин. – Кроме того, нам понадобится дополнительное финансирование и поддержка – тогда мы сумеем преодолеть эти трудности. Сообщите в Москву, что самая важная часть работы уже завершена и испытание прошло достаточно успешно.

– Хорошо, товарищ генерал, вы убедили меня.

– Нет, товарищ полковник. Просто вы оказались достаточно умным, чтобы увидеть правду! – Они засмеялись, обмениваясь рукопожатием. Бондаренко спешил теперь вернуться в Москву. Давно прошло то время, когда советский офицер боялся стать вестником плохих новостей, однако сообщение о хороших новостях всегда благоприятно сказывается на карьере.

***

– Они не могут пользоваться регулируемой оптикой, – заметил генерал Паркс. – Но мне хотелось бы знать, какое оптическое покрытие они применяют.

– Я уже второй раз слышу про оптическое покрытие. – Райан встал и прошелся вокруг стола, чтобы размять ноги. – Что может быть такого важного в зеркале? Это ведь стеклянное зеркало, не так ли?

– Нет, не стеклянное – обычное зеркало не выдержало бы такого потока энергии. Сейчас мы используем медь или молибден, – объяснил Грегори. – У стеклянного зеркала отражательная поверхность позади, тогда как у наших зеркал она впереди, а сзади находится система охлаждения.

– Вот как? – Тебе следовало бы повнимательней относиться к лекциям по естественным наукам в бытность в Бостонском колледже, Джек.

– Свет не отражается от голой поверхности металла, – заметил Грэхем. Теперь Райану стало ясно, что в кабинете всего один тупица – и именно ему предстоит составлять документ о позиции страны на основе разведывательной информации – – Он отражается от оптического покрытия. В случаях когда требуется по-настоящему большая точность, – для астрономического телескопа, например, – покрытие, нанесенное на наружную поверхность зеркала, выглядит вроде бензиновой пленки на луже.

– Тогда зачем вообще пользоваться металлом? – возразил Райан.

– Металл необходим для того, чтобы отражающая поверхность была как можно холоднее, – ответил майор. – Между прочим, мы стараемся уйти от применения металлических поверхностей. Проект «УРНМИТ»: ускоренная разработка новых материалов и технологий. Мы надеемся, что наше следующее зеркало будет алмазным.

– Что?

– Искусственный алмаз делается из чистого С12 – это изотоп обычного углерода, и он является для нас идеальным материалом. Наибольшая трудность заключается в поглощении энергии, – продолжал Грегори. – Если поверхность поглощает много света, тепловая энергия может сорвать покрытие со стекла, и тогда зеркало просто взрывается. Однажды я видел, как взорвалось полуметровое зеркало – звук был настолько громким" словно Бог щелкнул пальцами. Используя алмаз – изотоп углерода С12, – мы получаем материал, который является почти сверхпроводником тепла. Он позволяет увеличить плотность энергии и пользоваться меньшим по размеру зеркалом. «Дженерал электрик» совсем недавно научилась изготавливать алмазы ювелирного качества из С12. Кэнди уже работает над процессом изготовления зеркала из искусственного алмаза.

Райан перелистал тридцать страниц своих записей, затем потер глаза.

– Майор, думаю, генерал не будет возражать, если вы проедете со мной в Лэнгли. Мне нужно, чтобы вы поговорили с нашими парнями из научно-технического управления, а также посмотрели на все материалы, полученные нами о советском проекте. Не возражаете, сэр? – спросил он Паркса.

Генерал кивнул.

Райан и Грегори вышли вместе. Оказалось, что необходимо предъявить пропуска и при выходе. Произошла смена охраны, но и новые парни проверяли всех не менее серьезно. Взглянув на «ягуар» Джека, стоящий на парковочной площадке, майор заметил, что автомобиль «клевый». Неужели это слово все еще употребляется? – удивился Джек.

– Каким образом морской пехотинец стал сотрудником ЦРУ? – спросил Грегори, с восхищением разглядывая кожаный интерьер машины. – И откуда у него деньги на все это?

– Меня пригласили. До этого я преподавал историю в Аннаполисе. – Да еще стал знаменитым сэром Джоном Райаном. Впрочем, вряд ли мое имя упоминается в учебниках по физике квантовых генераторов.

– Где вы учились?

– Стал бакалавром в Бостонском колледже, а докторскую защищал прямо здесь, на противоположном берегу, в Джорджтауне.

– Вы не говорили, что имеете степень доктора, – заметил майор.

– Это в другой области, – засмеялся Райан. – Я с трудом следил за тем, что вы объясняли, однако мне в свою очередь придется разъяснить, о чем идет речь… ну, тем, кто ведет переговоры по ограничению вооружений. Последние шесть месяцев я работал в составе делегации, занимался разведывательными аспектами. – В ответ он услышал недовольное ворчание:

– Эти парни хотят лишить меня работы. Они намереваются уступить русским.

– Им тоже приходится выполнять свои обязанности, – возразил Джек. – Мне понадобится ваша помощь – я должен убедить их, что вы занимаетесь важной работой.

– Русские считают это важным.

– Да, действительно, разве мы только что не убедились в этом?

***

Бондаренко сошел с самолета и с удовольствием увидел, что его встречает служебный автомобиль из войск ПВО. Генерал Покрышкин позвонил в Москву и предупредил штаб о его прилете. Был уже вечер, рабочий день закончился, и полковник распорядился, чтобы водитель отвез его домой. Завтра он напишет отчет и представит его полковнику Филитову, а позднее, может быть, лично доложит министру. Уже дома, сидя за стаканом водки, Бондаренко задал себе вопрос, а не попытался ли генерал Покрышкин обвести его вокруг пальца, создать у него ложное впечатление относительного успеха, достигнутого на объекте «Яркая звезда». Вряд ли, решил он. Генерал проделал огромную работу, продемонстрировав ему все достоинства программы и способности персонала, занятого на объекте. Это не могло быть «показухой». Они не могли фальсифицировать результаты испытания и не скрывали недостатки при его разборе. Они просят об одном: чтобы им оказали помощь. Нет, Покрышкин – человек, обладающий даром предвидения, готовый поставить на карту свою карьеру. Что еще можно требовать от руководителя? Если он занимался здесь строительством своей маленькой империи, то империя того заслуживала.

***

Метод, выбранный для передачи материалов, был одновременно уникальным и очень простым. Универсам представлял собой самый обычный торговый центр, в котором размешалось девяносто три магазинчика плюс еще пять кинотеатров с небольшими экранами. Здесь находилось шесть обувных магазинов и три ювелирных. Отдавая должное духу Запада, в торговом центре был магазин спортивных товаров со стендом, уставленным охотничьими «винчестерами», – такое нечасто увидишь на востоке страны. Тут же размещались три магазина мужской одежды и семь, торгующих женской. Один из последних примыкал к оружейной лавке.

Это вполне устраивало хозяйку магазина «Листья Евы», поскольку там, где продавали оружие, устанавливалась дорогая и надежная система охранной сигнализации; в результате, принимая во внимание и охранников торгового центра, она могла позволить себе держать в магазине немало модных товаров, не тратя слишком много денег на страховку. Магазин становился на ноги с немалым трудом – модные платья из Парижа, Рима и Нью-Йорка не сразу находили спрос к западу от Миссисипи, за исключением, может быть. Тихоокеанского побережья. Однако ученые, работавшие здесь, приехали с обоих побережий и придерживались своего прежнего образа жизни.

Энн вошла в магазин. Хозяйка знала, что ей легко угодить и вообще она хорошая клиентка. Ростом ровно шесть футов, она примеряла одежду лишь для того. чтобы увидеть, как в ней выглядит Ей никогда не требовалось ничего переделывать, что облегчало жизнь для всех, и хозяйка магазина делала пятипроцентную скидку на все, что она покупала. Кроме того, что все на ней прекрасно сидело, Энн тратила много денег – всегда не меньше двухсот долларов при каждом посещении магазина. Она была постоянной покупательницей и всегда приезжала через шесть недель. Хозяйка не знала, чем Энн занимается, хотя женщина походила на врача и соответственно себя вела – аккуратная как в одежде, так и в поведении. Странно, но она неизменно расплачивалась наличными, и еще и поэтому получала дополнительную скидку – ведь компании, выпускающие кредитные карточки, брали определенный процент со стоимости проданных товаров в качестве гарантии за уплату. Так что хозяйке поступала компенсация в сумме пяти процентов – лаже чуть больше. Очень жаль, что не все ее покупательницы походили на Энн. У нее были томные карие глаза и каштановые волосы, падающие на плечи и чуть волнистые, и стройная и изящная фигура. Ее отличала еще одна странная черта – Энн, казалось, никогда не пользовалась духами; поэтому хозяйка магазина и принимала ее за врача; по этой причине и по тому, когда она приезжала в магазин – всякий раз в то время дня, когда здесь было мало посетителей, – словно она могла сама распоряжаться своим временем. Так, по-видимому, и было, да и одевалась она как врач. Это нравилось хозяйке магазина. В движениях Энн ощущалась уверенность и целеустремленность.

На этот раз Энн выбрала жакет и юбку одного цвета и направилась к примерочной в дальнем углу магазина. Хотя его хозяйка не обращала на это внимания, Энн всегда пользовалась одной и той же кабинкой. Войдя внутрь, она расстегнула юбку и блузку, но прежде чем примерить новый костюм, протянула руку под гладкую деревянную скамейку, на которую садились посетительницы, и взяла кассету с микропленкой, оставленную здесь накануне вечером и прикрепленную клейкой лентой. Кассета тут же исчезла в сумочке. Лишь после этого она надела новую юбку и блузку и прошлась перед зеркалами.

Как только американские женщины носят такое барахло? – обратилась Таня Бизарина к своему улыбающемуся отражению. Она была капитаном в управлении "С" Первого главного управления КГБ (известного также как «внешняя разведка»), но посылала информацию в управление "Т", занимающееся научным шпионажем совместно с Государственным комитетом по науке и технике. Подобно Эдварду Фоули, ей был доверен всего один агент. Кодовое имя агента – Ливия.

Костюм стоил двести семьдесят три доллара, и капитан Бизарина расплатилась за покупку наличными. Она напомнила себе, что при следующем визите в магазин нужно приехать в нем, несмотря на то, как безвкусно он выглядит.

– Заходите снова, Энн, – пригласила ее хозяйка магазина. В Санта-Фе Бизарину знали только под этим именем. Капитан государственной безопасности обернулась и помахала рукой. Хозяйка, несмотря на всю свою глупость, была неплохой женщиной. Подобно любому хорошему разведчику, капитан Бизарина выглядела самой обыкновенной женщиной, и ее поведение тоже ничем не выделялось. Это означало, что в здешнем районе следовало одеваться не слишком модно, ездить в приличном, но достаточно скромном автомобиле и вести жизнь деловой женщины – комфортабельную, но без намека на богатство. В этом смысле работать в Америке было несложно. Если у вас был соответствующий стиль жизни, никого не интересовало, где вы его приобрели. Пересечь границу оказалось до смешного просто. Она потратила столько времени, отрабатывая легенду, готовя документы, точно соответствующие тем, что требовались в Америке, а пограничная охрана всего лишь заставила собаку обнюхать машину в поисках наркотиков – Бизарина проехала через границу из Мексики в Эль-Пассо – и, улыбнувшись, разрешила ей ехать дальше. Полумать только, усмехнулась она теперь, восемь месяцев спустя, а я-то волновалась.

Через сорок минут после посещения магазина она вернулась домой, как всегда убедившись, что за ней нет слежки, и, войдя в дом, тут же проявила пленку и сделала отпечатки – не совсем так, как это сделал Фоули, но разница была так незначительна, что они казались идентичными. Перед нею оказались снимки секретных правительственных документов. Бизарина вложила пленку в миниатюрный проектор и направила изображение на белую стену спальни. Она получила техническое образование, что явилось одной из причин, почему задание пало на нее, и знала, как оценить важность полученной информации. На этот раз Бизарина не сомневалась, что руководство останется довольно.

На следующее утро она передала полученные сведения, и пленки пересекли границу, направляясь в Мексику в грузовом трейлере, шофер которого занимался дальними перевозками в концерне с конторой в Остине. Он доставлял буровое оборудование для нефтяной компании. К концу дня все будет в посольстве СССР в Мехико. А еще через день – на Кубе, откуда прямым рейсом Аэрофлота отправится в Москву.

7. Катализаторы

– Итак, полковник, какова ваша оценка? – спросил Филитов.

– «Яркая звезда» является, на мой взгляд, самой важной программой в Советском Союзе, – уверенно заявил Бондаренко и передал Филитову сорок страниц рукописного текста. – Это первый черновик моего отчета. Я подготовил его во время рейса, в самолете. Завтра будет готов перепечатанный отчет, но мне казалось, что вам будет интересно…

– Вы совершенно правы. Насколько мне известно, там провели испытание…

– Тридцать шесть часов назад. Я присутствовал при этом, и мне разрешили осмотреть оборудование до испытания и после него. Сам объект и его персонал произвели на меня глубокое впечатление. Если позволите высказать свою точку зрения, генерал Покрышкин – выдающийся военный и идеальный человек для должности руководителя проекта «Яркая звезда». Он отнюдь не карьерист, в этом нет никакого сомнения, скорее мыслящий офицер, причем один из лучших. Руководить такими видными учеными на горной вершине совсем не просто…

Филитов кивнул и что-то проворчал, соглашаясь с Бондаренко.

– Мне приходилось работать с учеными. Вы утверждаете, что они работают там, как в военной организации?

– Нет, товарищ полковник, однако Покрышкин нашел способ удовлетворять их потребности и получать взамен соответствующую отдачу. Там, на объекте, все испытывают ощущение… своего предназначения, что ли. Такое редко встречается даже среди офицеров. Поверьте, Михаил Семенович, я говорю это по зрелом размышлении, взвесив все происшедшее. Все стороны деятельности в рамках этой программы произвели на меня глубокое впечатление. Думаю, что такая же атмосфера царит и на объектах, связанных с космической программой. Мне доводилось слышать об этом, но, поскольку я не бывал на полигонах, сделать определенный вывод затрудняюсь.

– А сама система?

– «Яркая звезда» еще не стала оружием. Им нужно устранить технические трудности. Генерал Покрышкин указал на них и подробно разъяснил, в чем они заключаются – В данный момент это всего лишь экспериментальная программа, однако они уже добились колоссального прорыва вперед. Через несколько лет это будет оружием огромной потенциальной мощи.

– Какие средства им потребуются? – спросил Филитов.

– Трудно определить даже приблизительно, – пожал плечами Бондаренко. – Средства понадобятся большие, однако наиболее дорогая часть программы – фаза исследований и разработок – уже завершена. Сами производственные расходы должны быть меньше, чем следует ожидать, – я имею в виду производство самого оружия. Оценить затраты на вспомогательное оборудование, радиолокаторы и разведывательные спутники я не могу. В любом случае это не входило в мое задание. – К тому же, подобно всем кадровым военным, Бондаренко интересовала не стоимость, а эффективность вооружений.

– Насколько надежна система?

– Есть определенные трудности, но разрешимые. Лазерные установки сложны по своему устройству и нуждаются в тщательном обслуживании. Но если построить больше, чем требуется для работы, мы сумеем легко пропускать их через цикл технического оборудования и одновременно всегда иметь в готовности необходимое количество. Говоря по правде, именно такой метод предложил старший инженер проекта.

– Значит, им удалось решить проблему мощности выходного сигнала?

– В моем черновике все это описывается в общих чертах. В окончательном варианте я сделаю это подробнее.

– Значит, даже мне будет понятно? – улыбнулся Филитов.

– Товарищ полковник, – серьезно, без тени улыбки, заметил Бондаренко, – я знаю, что вы разбираетесь в технике гораздо лучше, чем делаете вид. Увеличение мощности импульса, его теоретическое обоснование, достаточно просто. Гораздо сложнее технические и производственные детали, но их тоже можно понять исходя из новой структуры лазерной полости. Как это произошло с первой атомной бомбой – после того как были разработаны теоретические основы, технические детали постепенно развивались и совершенствовались.

– Отлично. Вы сумеете представить свой отчет завтра?

– Да, товарищ полковник.

Филитов встал, и Бондаренко поднялся из-за стола вместе с ним.

– Сегодня я прочитаю черновик. Принесите мне текст вашего окончательного доклада, и я буду изучать его во время уик-энда. На будущей неделе доложим министру.

***

Поистине неисповедимы пути Аллаха, подумал Лучник. Как ему ни хотелось сбить советский транспортный самолет, пришлось вернуться в родной Газни на берегу реки. Со дня, когда он покинул Пакистан, прошла всего неделя. Буря, бушевавшая на протяжении нескольких дней, вынудила советские самолеты оставаться на аэродромах, и потому он сумел двигаться очень быстро. Лучник прибыл на базу своего отряда с новым запасом зенитных ракет и узнал, что главарь отряда готовится напасть на советский аэродром, расположенный поблизости от города. Суровая зима была трудной для всех, и неверные поручили наружную охрану афганским солдатам, находящимся на службе у предателей в Кабуле. Русские не подозревали, однако, что майор, командир батальона, несущего охрану по наружному периметру авиабазы, был предан местным моджахедам. Когда пробьет нужный час, афганские солдаты снимут свои посты и дадут возможность трем сотням партизан напасть прямо на советский лагерь.

Наступление должно было вестись быстро и решительно. Бойцы за свободу разделились на три роты, по сотне моджахедов в каждой. Все три роты начнут штурм одновременно; главарь понимал важность тактического резерва, но у него было слишком мало солдат, и фронт протянулся на слишком большое расстояние. Ему пришлось рисковать, но и он и его люди с 1980 года рисковали много раз. Если снова придется рискнуть, разве это так уж важно? Как всегда, главарь будет находиться в самом опасном месте, и Лучник – рядом с ним. Они устремятся к аэродрому и ненавистным самолетам с наветренной стороны. Русские попытаются поднять свои машины при первом же сигнале тревоги как для того, чтобы спасти их, так и для того, чтобы обеспечить себя поддержкой с воздуха. Лучник посмотрел в бинокль на четыре вертолета Ми-24. У всех четырех под короткими, словно обрубленными крыльями висел полный боекомплект ракет, В распоряжении моджахедов был всего один миномет, который мог нанести по ним удар на земле. Поэтому Лучник будет находиться позади цепи нападающих, обеспечивая поддержку. У него не было времени для ловушки с помощью дымовой ракеты, однако ночью это вряд ли принесло какой-либо успех.

В сотне ярдов от наступающей цепи партизан главарь встретил на заранее намеченном месте майора афганской армии. Они обнялись и вознесли хвалу Аллаху. Блудный сын вернулся в колыбель ислама. Майор доложил, что два из его трех ротных командиров согласились действовать в соответствии с планом, однако командир третьей роты остался верен русским. Преданный моджахедам сержант через несколько минут убьет этого офицера и откроет его сектор для отхода после завершения операции. Стоящие вокруг партизаны стыли на леденящем ветру. Когда сержант выполнит задание, он даст сигнал ракетой.

Советский капитан и афганский лейтенант были друзьями, что изумляло их, когда они задумывались над этим. Правда, советский офицер старался уважать местные обычаи, а его афганский друг верил, что марксизм-ленинизм прокладывает дорогу в будущее. Что угодно будет лучше, чем вражда между племенами и кровная месть, господствовавшие в этой несчастной стране на протяжении всей ее истории. Молодого афганца рано заметили как многообещающего кандидата для идеологической обработки, вывезли на самолете в Советский Союз, где он увидел, как там хорошо живется – по сравнению с Афганистаном, особенно поразила его сфера здравоохранения. Отец лейтенанта умер пятнадцать лет назад, сломав руку, в результате заражения крови, а поскольку он никогда не пользовался благосклонностью вождя племени, то его юный сын провел отнюдь не идиллическую молодость.

Оба офицера смотрели сейчас на карту и решали, как патрулировать местность на будущей неделе. Вести патрулирование было необходимо, чтобы помешать бандитам-моджахедам приближаться к авиабазе. Сегодня патрулированием занималась вторая рота.

В командный бункер вошел сержант с телеграммой в руке. Когда он увидел двух офицеров вместо одного, на лице его не отразилось удивления. Левой рукой он передал конверт с радиограммой афганскому лейтенанту, в правой сжимал рукоятку ножа с лезвием, спрятанным в рукаве гимнастерки, сшитой по русскому образцу. Сержант смотрел только на офицера, которого ему поручили убить, и старался сохранить спокойствие, почувствовав пристальный взгляд русского капитана. Наконец, русский отвернулся и взглянул в амбразуру бункера. Почти в то же мгновение афганский лейтенант бросил радиограмму на карту и продиктовал ответ.

Внезапно русский повернул голову. Что-то встревожило его, он понял, что что-то здесь не так еще до того, как осознал причину. И тут он увидел, как рука сержанта стремительным движением взметнулась к горлу его друга. Советский капитан бросился к своему автомату, а афганский офицер откинулся назад, уклоняясь от удара. Ему повезло лишь потому, что нож на мгновение запутался в слишком длинном рукаве гимнастерки. Выругавшись, сержант освободил нож и рванулся вперед, нанося режущий удар по животу. Лейтенант вскрикнул от боли, но сумел схватить руку сержанта, прежде чем лезвие успело вонзиться глубоко в тело. Их лица были настолько близко, что каждый чувствовал дыхание другого. Одно лицо было слишком потрясено случившимся, чтобы выразить испуг, а другое казалось слишком разъяренным. В конце концов жизнь лейтенанта спас излишне длинный рукав сержантской гимнастерки – русский капитан щелкнул предохранителем своего автомата и очередь из десяти пуль прошила бок убийцы. Сержант упал без единого звука. Лейтенант поднес к лицу окровавленную руку. Капитан подал сигнал тревоги.

***

Характерный металлический стрекот автомата Калашникова донесся в четырехстах метрах от того места, где ждали сигнала моджахеды. Одна и та же мысль охватила всех – план нарушен. К сожалению, они не подумали о том, чтобы подготовить альтернативный план. Слева от них позиция, занятая третьей ротой, осветилась вспышками автоматных очередей. Солдаты стреляли просто так, в никуда, – перед ними не было партизан, однако грохот выстрелов не мог не встревожить русских солдат, занимавших позиции в трехстах метрах отсюда. Поскольку иного выхода не было, главарь отряда послал вперед своих людей, вместе с которыми бросились почти двести афганских солдат, для которых переход на сторону бывшего противника явился облегчением. Это дополнительное подкрепление не могло внести решающего изменения в ход боя, как это можно было ожидать. У новых моджахедов не было тяжелого стрелкового оружия, за исключением нескольких пулеметов со своими расчетами, а единственный миномет никак не могли установить.

Лучник выругался, заметив, что на аэродроме, в трех километрах отсюда, погасли огни. Их заменили мелькающие точки электрических фонариков – это экипажи бежали к своим машинам. Через мгновение яркие осветительные ракеты, спускающиеся на парашютах, превратили ночь в день. Сильный юго-восточный ветер сдувал их в сторону, но взамен появлялись новые. Лучнику не оставалось ничего другого, кроме как включить свое пусковое устройство. Он видел вертолеты… и один транспортный самолет Ан-26. Левой рукой Лучник поднес к глазам бинокль: двухмоторный самолет с высоким расположением крыльев сидел на аэродроме, подобно спящей птице на незащищенном гнезде. К нему тоже бежали люди. Лучник снова направил бинокль в сторону вертолетов.

Первым взлетел Ми-24. Лопасти его несущего ротора рассекали разреженный воздух, он боролся с завывающим ветром, отчаянно стараясь набрать высоту. В это мгновение внутри аэродромного периметра начали вспыхивать разрывы мин. Зажигательная мина, снаряженная фосфором, упала рядом с другим «Хайндом», ее раскаленная белая вспышка воспламенила топливо в баках вертолета, и экипаж в панике стал выбрасываться на поле; у одного из пилотов загорелся комбинезон. Они едва успели отбежать от пылающего вертолета, как он взорвался, прихватив с собой еще один «Хайнд», стоящий рядом. Последнему вертолету удалось взлететь. Он исчез с потушенными огнями в темноте ночи, раскачиваясь от порывов ветра. Оба уцелевших вертолета вернутся – Лучник не сомневался в этом, – но моджахедам удалось уничтожить остальные два прямо на аэродроме, и он не ожидал такого успеха.

Зато остальная часть операции развивалась неудачно. Мины падали перед наступающими партизанами. Лучник отчетливо видел вспышки автоматных очередей и разрывы гранат. Сквозь их грохот доносились и другие звуки боя: крики людей, идущих в атаку, стоны раненых. Отсюда трудно было отличить крики русских от воплей афганцев, но это не интересовало Лучника. Ему не понадобилось напоминать Абдулу о необходимости смотреть в небо в поисках вертолетов с выключенными ходовыми огнями. Он попытался воспользоваться прибором наведения в своем пусковом устройстве, чтобы обнаружить невидимое тепло вертолетных турбин, но безуспешно. Тогда Лучник снова стал смотреть на единственный самолет, все еще стоявший на аэродроме. Возле него рвались мины, но экипаж уже включил двигатели, и крылатая машина сдвинулась с места. Лучник прикинул направление ветра и пришел к выводу, что самолет обязательно попытается взлететь навстречу ему, а затем повернет в самую безопасную сторону аэродрома. В разреженном воздухе набрать высоту будет нелегко, и, когда пилот повернет свою машину после взлета, он уберет закрылки, уменьшив таким образом подъемную силу, но увеличив скорость. Лучник хлопнул Абдула по плечу и побежал налево. Через сотню метров он остановился и снова посмотрел на советский транспортный самолет, который набирал скорость, осыпаемый фонтанами черной грязи, подпрыгивая на неровном замерзшем грунте.

Лучник замер, чтобы зенитная ракета могла взглянуть на цель, и тут же устройство наведения защебетало, ощутив тепло, исходящее от горячих двигателей самолета на фоне холодной безлунной ночи.

***

– Взлетная скорость! – крикнул второй пилот, стараясь перекричать шум боя и рев двигателей. Его глаза не отрывались от приборной панели, пока первый пилот все свое внимание сконцентрировал на том, чтобы удержать самолет на прямой. – Подъем!

Первый пилот взял рычаг на себя. Нос самолета поднялся вверх, и Ан-26 в последний раз подпрыгнул на замерзшей грунтовой дорожке и оторвался от нее. Второй пилот мгновенно убрал шасси, чтобы уменьшить сопротивление воздуха и дать возможность самолету быстрее набрать скорость. Пилот наклонил самолет вправо, делая плавный поворот и уходя от того, что сверху казалось наибольшим скоплением огня из стрелкового оружия. Набрав высоту, он полетел на север, в сторону Кабула. Сидящий позади пилотов штурман не смотрел на карты. Его задача заключалась в том, чтобы каждые пять секунд выпускать осветительные ракеты, снабженные парашютами. Это делалось не для освещения поля боя, хотя и выглядело со стороны таким образом. Назначением осветительных ракет было обмануть зенитные ракеты, выпущенные с поверхности и снабженные устройствами инфракрасного наведения. В наставлении говорилось, что выпускать ракеты нужно каждые пять секунд.

***

Лучник тщательно следил, как запускаются ракеты. Он слышал изменения в звучании устройства наведения всякий раз, когда очередной парашют с висящим под ним грузиком вылетал из люка самолета и осветительный состав вспыхивал, заливая все вокруг ослепительным сиянием. Афганцу нужно было вести левый двигатель самолета и точно рассчитать момент пуска ракеты, если он надеялся поразить цель. Он уже рассчитал в уме ближайшую точку пролета Ан-2б – примерно девятьсот метров, – и как раз перед тем как достигнуть этой точки, из грузового отсека вылетело очередное осветительное устройство. Через секунду искатель зенитной ракеты вернулся к нормальному тону захвата цели, и Лучник нажал на спусковой крючок.

Как всегда, когда пусковое устройство дернулось в его руках, Лучник испытал чувство ни с чем не сравнимого наслаждения, близкого к сексуальному. Ему казалось, что звуки боя, кипящего вокруг, стихли и все внимание сконцентрировалось лишь на стремительно удаляющейся точке желтого пламени.

***

Штурман едва успел выбрать очередное осветительное устройство, как «Стингер» ударил в левый двигатель. Его первой мыслью было негодование – в наставлении напутали! Бортмеханик не испытывал подобных сомнений – автоматическим движением он нажал на кнопку аварийного выключения левой турбины. Этим было перекрыто поступление топлива к двигателю, выключено его электроснабжение, винт переведен в режим свободного вращения, и одновременно сработала система пожаротушения. Пилот надавил ногой на педаль руля управления, стараясь компенсировать занос влево, вызванный потерей тяги на одном двигателе, и тут же опустил нос самолета. Это был опасный маневр, но нужно было сделать выбор между скоростью и набором высоты, и пилот решил, что скорость сейчас важнее. Бортмеханик доложил, что топливный бак левого крыла пробит, но до Кабула всего сто километров. И тут он услышал тревожный возглас:

– Левый мотор горит!

– Включить систему пожаротушения!

– Система включена! Двигатель полностью изолирован.

Пилот с трудом победил искушение оглянуться по сторонам. Самолет находился на высоте всего ста метров, и сейчас было опасно отвлекаться от главного – от пилотирования самолета. Уголком глаза летчик увидел вспышку оранжевого пламени, но заставил себя не обращать на это внимания. Онвзглянул на горизонт, затем на указатель скорости, альтиметр и снова на горизонт.

– Теряем высоту, – услышал он голос второго пилота.

– Опустить закрылки на десять градусов, – распорядился летчик. Он решил, что скорость самолета достаточно велика, чтобы пойти на такой риск. Второй пилот опустил руку, выдвигая закрылки, и тем самым обрек на гибель и самолет и всех его пассажиров.

Взрыв зенитной ракеты повредил гидравлические шланги, управляющие левыми закрылками. От увеличенного давления, необходимого для перемещения закрылков, шланги разорвались, и закрылки на левом крыле самопроизвольно втянулись. Утрата подъемной силы с одной стороны едва не перевернула самолет, но пилот сумел выровнять его. Слишком много неприятностей происходило одновременно. Самолет начал терять высоту, и пилот завопил, требуя от бортмеханика увеличения мощности оставшегося правого двигателя, число оборотов которого перешло далеко за красную черту – Он еще надеялся спасти самолет, но даже удержать его в воздухе было уже почти невозможно, и летчик понял, что они снижаются слишком быстро в разреженной атмосфере. Нужно совершить посадку. В последнее мгновение летчик включил посадочные прожекторы, чтобы найти ровную поверхность, но увидел перед собой лишь беспорядочное нагромождение скал. Последним сознательным усилием он направил свою «птичку» между двумя самыми большими валунами, и за секунду до того момента, когда самолет врезался в камни, у летчика вырвался крик – но это был возглас не отчаяния, а ярости,

***

В первое мгновение Лучнику показалось, что самолету удастся спастись. Взрыв «Стингера» у левого двигателя был отчетливо виден, но в течение нескольких секунд ничего больше не происходило. Затем за самолетом потянулся огненный хвост, и Лучник понял, что его цель смертельно ранена. Еще через тридцать секунд он увидел взрыв на земле, километрах в десяти, примерно в том направлении, куда планировался отход их отряда. Еще до рассвета он посмотрит, чего сумел добиться. Но сейчас Лучник повернулся в обратную сторону, услышав стрекочущий звук вертолета над головой. Абдул уже отбросил в сторону использованную пусковую установку и прикрепил прибор захвата цели и наведения к новой ракетной трубе, причем проделал это с быстротой и сноровкой, похвальной даже для хорошо обученного солдата. Он передал Лучнику новый «Стингер», и стрелок поднял голову вверх, разыскивая очередную цель.

Лучник не знал, что штурм авиабазы Газни терпел неудачу. Командир советского подразделения, охранявшего базу, мгновенно отреагировал на звуки стрельбы – третья рота афганского батальона продолжала вести бесполезный огонь по отсутствующему врагу, и советский капитан никак не мог исправить положение, – и русские заняли оборонительные позиции за две лихорадочные минуты, полные страха. Теперь перед афганскими партизанами находился готовый к обороне армейский батальон, укрывшийся в бетонных бункерах и снабженный тяжелым оружием. Губительный пулеметный огонь остановил продвижение афганских партизан в двухстах метрах от позиций советских войск. Командир моджахедов и перешедший на их сторону майор попытались поднять своих людей в атаку личным примером. По их рядам пронесся свирепый вопль, но вскочивший во весь рост командир попал прямо под трассирующие пули, замер на мгновение и был отброшен б сторону подобно тряпичной кукле. Как часто случается с плохо обученными бойцами, потеря командира подорвала наступательный дух атакующих. Слух о его гибели разнесся по цепям еще до того, как командиры подразделений были уведомлены об этом по радио, и моджахеды тут же начали отступать, беспорядочно отстреливаясь. Командир советского батальона понял, что бандиты обратились в бегство, но не стал их преследовать. Для этого у него были вертолеты.

***

Лучник осознал, что произошло нечто страшное, когда русские минометы начали выпускать осветительные снаряды в другом направлении. Один из вертолетов уже наносил ракетные удары по моджахедам и обстреливал их из пулеметов, но Лучник не мог отыскать его в ночном небе. Затем он услышал крики своих товарищей – это были не яростные вопли идущих в атаку, а панические крики отступающих. Лучник сосредоточился и обратил все внимание на свое оружие. Теперь его помощь понадобится, как никогда раньше. Он приказал Абдулу установить запасное устройство наведения на еще одну пусковую трубу. Юноша сделал это меньше чем за минуту.

– Вон! – показал Абдул. – Справа.

– Вижу.

Серия линейных вспышек рассекла небо – это «Хайнд» стрелял из своих ракетных установок. Лучник навел пусковое устройство на место, откуда летели ракеты, и услышал в ответ щебетанье захвата – устройство наведения обнаружило цель. Он не мог определить расстояние до русского вертолета – ночью вообще дистанции обманчивы, – но приходилось рисковать. Лучник подождал, пока звук захвата цели не приобрел постоянный тон, и выстрелил второй «Стингер» за эту ночь.

Летчик вертолета заметил момент запуска. Он висел в сотне метров над осветительными ракетами, спускающимися на своих парашютах, и, увидев вспышку, нырнул вниз, скрывшись между ними. Маневр оказался успешным. Ракетный снаряд потерял цель и пролетел мимо вертолета на расстоянии всего тридцати метров. Летчик немедленно развернул вертолет и приказал стрелку выпустить залп из десяти ракет в направлении полета «Стингера».

Лучник упал за скалу, с которой выпустил ракету. Ракетные снаряды с вертолета взорвались в сотне метров от его позиции. Значит, теперь начнется схватка один на один… а этот летчик оказался искусным противником – Лучник протянул руку за вторым «Стингером». Он всегда рассчитывал на то, что когда-нибудь столкнется с подобной ситуацией.

Однако, когда он взглянул на небо, вертолет исчез. Где он?

Летчик изменил шаг ротора ручкой управления и вместе с ветром отлетел в сторону, как его учили, чтобы замаскировать шум винта, находясь на подветренной стороне от афганца. Затем он связался по радио с командованием батальона и попросил обстрелять этот сектор осветительными снарядами. Просьбу выполнили почти мгновенно – русские хотели прикончить как можно больше афганских ракетчиков. Пока второй вертолет преследовал отступающих моджахедов, обстреливая их ракетами и поливая пулеметным огнем. летчик этого вертолета решил выследить ракетчика, обеспечивающего поддержку бандитов. Несмотря на опасность, он жаждал встречи с ракетчиком, которого считал своим личным врагом. Он удерживался на расстоянии, превышающем дальность прицельной стрельбы «Стингера», и ждал, когда осветительные ракеты превратят ночь в день.

Лучник снова пользовался устройством наведения для поисков вражеского вертолета. Такой метод был малоэффективен, но Лучник знал, что Ми-24 находится в том секторе, где его можно обнаружить, зная тактику использования советских вертолетов. Два раза ему удавалось услышать щебетание искателя, и оба раза афганец терял вертолет, который метался из стороны в сторону, менял высоту и маневрировал, стараясь сделать задачу ракетчика неосуществимой. Да, этот летчик опытен и искусен, одобрительно подумал он, поэтому его гибель принесет настоящее удовлетворение. С неба спускались яркие осветительные ракеты на парашютах, но Лучник знал, что чередование света и тени не позволит его обнаружить, пока он неподвижен.

– Вижу движение, – доложил стрелок вертолета. – В направлении на десять часов.

– Там его не может быть, – ответил пилот. Он подал вправо ручку управления шагом ротора, соскальзывая горизонтально и обшаривая взглядом местность внизу. Русским удалось захватить несколько «Стингеров», и они провели с ними серию испытаний, определив их скорость, дальность действия и чувствительность при наведении на цель. Летчик полагал, что находится по крайней мере в трехстах метрах от ракетчика, за пределами радиуса действия ракеты, и если по нему будет произведен выстрел, он использует траекторию полета «Стингера», чтобы определить местонахождение ракетчика, и успеет подлететь к нему еще до того, как афганец приготовится к следующему выстрелу.

– Приготовь дымовую ракету, – приказал Лучник.

У юноши была с собой лишь одна дымовая ракета. Она представляла собой пластиковую трубку с направляющими плоскостями, больше походившую на игрушку. Такие ракеты были разработаны для подготовки летчиков американских ВВС, чтобы создавать впечатление боевой обстановки, чтобы люди могли испытать весь ужас положения, когда в тебя летит зенитная ракета – Дымовая ракета стоила всего шесть долларов, и все, на что она была способна, – это пролететь в течение нескольких секунд по относительно прямой траектории, оставляя за собой дымовой след. Их передали моджахедам всего лишь как средство пугать советских летчиков, когда у партизан кончаются ракеты «земля-воздух», однако Лучник нашел для них настоящее применение. Абдул пробежал метров сто в сторону и установил ракету на стартовой установке, сделанной из простой стальной проволоки. Затем юноша вернулся к своему хозяину, разматывая тонкий провод, с помощью которого производился запуск.

– Ну, русский, где ты? – спросил Лучник у ночи.

– Что-то впереди двигалось, я уверен в этом, – произнес стрелок на борту вертолета.

– Ну что ж, посмотрим. – Пилот включил свою систему управления огнем и выпустил две ракеты. Они взорвались в двух километрах, далеко справа от позиции Лучника.

– Пуск! – крикнул Лучник. Он засек место, откуда вылетели ракеты русских, и направил туда устройство наведения. Тепловой искатель сразу защебетал.

Пилот Ми– 24 съежился, увидев язык пламени летящей ракеты, но, прежде чем он успел предпринять маневр, стало ясно, что ракета пролетит мимо. Она была запущена недалеко от того места, куда ударили две его ракеты.

– Вот ты где! – торжествующе воскликнул он. Стрелок тут же принялся поливать место запуска пулеметным огнем.

Лучник видел поток трассирующих пуль, слышал, как они бьют по камням справа от него. Да, это был хороший летчик. Он едва не попал в цель, но, открыв огонь, поставил себя в идеальное положение для ответного выстрела. И тут же афганец запустил свой третий «Стингер» за эту ночь.

– Смотрите, их двое! – крикнул стрелок по системе внутренней связи.

Пилот уже бросил свою машину вниз и в сторону, однако на этот раз у него не было прикрытия из осветительных ракет. «Стингер» попал в одну из лопастей вертолета и взорвался. Винтокрылая машина рухнула вниз как камень. Пилоту удалось замедлить падение, но удар оказался все-таки сильным. Каким-то чудом она не загорелась. Через мгновение у окна кабины появились вооруженные люди. Один из них, заметил пилот, был капитаном советской армии.

– Что с вами, товарищ?

– Спина… – застонал пилот.

Лучник уже вскочил из-за укрытия и побежал. Сегодня ночью он слишком много испытывал благосклонность Аллаха. Оба ракетчика, оставив использованные ракетные трубы, старались теперь догнать отступающих партизан. Если бы советские солдаты начали преследование, их могли бы догнать, однако командир батальона оставил своих солдат в укрытии, а единственный уцелевший вертолет совершал облет авиабазы. Через полчаса Лучник узнал, что командир отряда убит. Когда рассветет, советские самолеты настигнут моджахедов на открытом пространстве, и потому афганцам нужно было как можно быстрее укрыться в горах. Но сначала следовало выполнить еще одно дело. Лучник взял с собой Абдула и еще трех партизан, и они отправились к месту падения сбитого им самолета. За «Стингеры», которые поставляли им американцы, приходилось платить, – ценой были осмотр каждого сбитого самолета или вертолета и поиски снаряжения и материалов, представляющих интерес для ЦРУ.

***

Полковник Филитов закончил запись в дневнике. Как заметил Бондаренко, его знание военной техники были намного глубже, чем можно было предположить на основании полученного им образования. Проведя больше сорока лет в высших эшелонах Министерства обороны, Михаил Семенович научился очень многому в самых разных областях – от костюмов противохимической зашиты до средств шифрования линии связи и… до лазеров. То есть он не всегда так, как ему хотелось бы, разбирался в теоретических вопросах, но зато мог описать применяющееся оборудование не хуже собирающих его инженеров. Ему понадобилось четыре часа для того, чтобы занести все это в свой дневник. Эту информацию необходимо теперь передать по соответствующему адресу. Последствия могут оказаться слишком ужасными.

Проблема системы стратегической обороны заключалась всего лишь в том, что ни одна система вооружения не являлась «наступательной» или «оборонительной» сама по себе. Назначение каждого оружия, подобно женской красоте, зависит от того, какими глазами на него смотришь или в какую сторону его направляешь, а на протяжении человеческой истории успех при ведении боевых действий всегда решался соответствующим балансом наступательных и оборонительных элементов.

Советская ядерная стратегия, думал Михаил Семенович, была куда разумнее западной. Русские стратеги не считали ядерную войну немыслимой. Их учили прагматическому подходу: эта проблема, хотя и являлась сложной, все-таки имела свое решение, пусть и не идеальное. В отличие от многих западных мыслителей они признавали, что живут в неидеальном мире. Со времен кубинского ракетного кризиса 1962 года, события, в результате которого погиб человек, завербовавший Филитова, – полковник Олег Пеньковский, – советская стратегия основывалась на простой фразе: «Ограничение понесенного урона». Дело в том, что проблема заключалась не в том, чтобы уничтожить врага с помощью ядерного оружия. Нет, при использовании ядерного оружия вопрос стоял скорее так: не следует уничтожать так много, чтобы не осталось ничего, о чем можно вести переговоры на этапе «прекращения военных действий». Умы советских стратегов занимала мысль о том, чтобы не допустить уничтожения Советского Союза ядерным оружием врага. Потеряв по двадцать миллионов человек в каждой из двух мировых войн, русские испытали достаточно и больше не хотели таких испытаний.

Задача была не простой, однако причина, по которой она стала необходимой, была в равной степени политической и технической. Марксизм-ленинизм рассматривает историю как процесс: не простой набор событий, происшедших в прошлом, а научное выражение социальной эволюции, которая найдет – должна найти – свою кульминацию в общем признании всего человечества, что марксизм-ленинизм является идеальным учением для переустройства человеческого общества. Убежденный марксист, таким образом, верил в окончательное торжество своей идеи не менее твердо, чем христианин, еврей или мусульманин верит в потустороннюю жизнь. И подобно тому как религиозные сообщества на протяжении всей истории убедительно продемонстрировали готовность распространять свою веру огнем и мечом, так и долг марксиста заключался в том, чтобы как можно быстрее превратить предвидение в реальность.

Трудность решения такой проблемы заключалась, разумеется, в том, что далеко не все люди мира разделяли марксистско-ленинскую точку зрения на историю. Коммунистическая доктрина объясняла это происками реакционных сил империализма, капитализма, буржуазии и других представителей пантеона врагов, сопротивление которых было легко предсказуемо, тогда как их тактика всякий раз непредсказуемо менялась. Подобно азартному игроку, заранее приготовившему крапленые карты, коммунисты «знали», что обязательно победят, но, так же как это случается с азартным игроком, в минуты отчаяния они неохотно признавали, что везение – или, пользуясь научным языком, непредвиденная случайность – может изменить ситуацию. У западных демократий отсутствовал должный научный подход к решению мировых проблем и потому отсутствовал общий, объединяющий их дух, что делало их поведение непредсказуемым.

Именно по этой причине, больше чем по любой другой, Восток боялся Запада. С того самого момента, когда Ленин захватил власть в России – и-переименовал ее в Советский Союз, – коммунистическое правительство тратило миллиарды на шпионаж в западных странах. Главной целью советской разведки, как и разведывательных служб всех остальных стран, было предсказать поведение противника – в данном случае стран Запада.

Однако, несмотря на бесчисленные тактические успехи, основная проблема оставалась нерешенной: снова и снова советское правительство не правильно истолковывало намерения и действия западных стран. В ядерный век непредсказуемость могла значить, что психически неуравновешенный американский президент – или, хотя и в меньшей степени, французский или английский глава государства – мог положить конец существованию Советского Союза и таким образом на несколько поколений отодвинуть неизбежное торжество мирового социализма. Для русских первая опасность являлась более серьезной, поскольку ни один русский не хотел, чтобы в мире восторжествовал социализм под китайским руководством. Наибольшую угрозу марксизму-ленинизму представлял западный ядерный арсенал; основной задачей советской военной машины была нейтрализация этой опасности. Однако в отличие от Запада русские не рассматривали предотвращение использования этого арсенала просто как предотвращение войны. Поскольку русские считали Запад политически непредсказуемым, по их мнению, недостаточно было соглашения о недопущении использования западного ядерного арсенала. Они считали необходимым ликвидировать или по крайней мере ослабить его на случай, если разногласия зайдут дальше простых слов.

Ядерный арсенал Советского Союза был рассчитан именно на решение этой задачи. Нетрудно уничтожить города противника с миллионами их жителей, а вот уничтожить вражеские ядерные ракеты намного труднее. Для уничтожения американских ракет понадобилось несколько поколений исключительно точных – и невероятно дорогих – баллистических ракет, таких, как СС-18, единственным назначением которых было превратить в радиоактивную пыль американские «Минетмены», а также базы стратегических бомбардировщиков и подводных ракетоносцев. Почти все эти цели – за исключением авиационных баз – находились вдали от населенных пунктов;

соответственно ядерный удар, целью которого являлось устранить угрозу со стороны Запада, не обязательно приведет к мировой катастрофе. В то же самое время у американцев недостаточно точных ядерных боеголовок для того, чтобы таким же образом вывести из строя советские ракетные базы. Следовательно. у русских было преимущество – они могли нанести удар, нацеленный против ядерных баз, а не против людей.

Однако и у русских было слабое место. Оно касалось ядерных ракет морского базирования. Больше половины всех американских боеголовок размещалось на атомных подводных лодках. Командование американского военно-морского флота считало, что советские подводные лодки не способны следить за американскими ракетоносцами. Это было не совсем верно. Русским удавалось следить за ними ровно три раза за двадцать семь лет, причем не дольше четырех часов. Несмотря на целое поколение работы советского ВМФ, никто не решался предсказать, что когда-нибудь удастся достичь успеха в этой области. Сами американцы признавались, что не в состоянии «садиться на хвост» собственным подводным ракетоносцам. С другой стороны, они в состоянии были следить за советскими подводными ракетоносцами, и по этой причине русские никогда не размещали в море больше весьма незначительной части своего ядерного арсенала и до недавнего времени ни одна из сторон не имела возможности разместить на подводных ракетоносцах достаточно точные ракеты, способные нанести удар по ядерным базам.

Ситуация, однако, снова менялась. Американцы создали новое техническое чудо. Скоро на подводных ракетоносцах будут размещаться ядерные ракеты «Трайдент D-5», способные уничтожить стартовые установки баллистических ракет Советского Союза, Возникала угроза советской стратегии, напоминающая зеркальное отражение их собственного потенциала, хотя вся американская система основывалась на критически важных спутниках Глобальной сети определения координат, без которых американские подводные лодки не сумеют достаточно точно определить свою позицию и потому не смогут нанести точный удар по укрепленным установкам запуска баллистических ракет. Запутанная логика ядерного баланса снова оборачивалась в противоположную сторону – так происходило по крайней мере один раз на протяжении жизни каждого поколения.

Уже в самом начале было признано, что ракеты являются наступательным оружием, способным одновременно выполнять и оборонительные функции, что способность уничтожить противника представляет собой классический метод как предотвращения войны, так и достижения своих целей мирным путем. То обстоятельство, что такая мощь, находящаяся в распоряжении обеих сторон. преобразила исторически доказанную формулу одностороннего устрашения в двустороннее сдерживание, сделало, однако, подобное решение проблемы не слишком приятным.

Ядерное сдерживание – это предотвращение войны угрозой взаимной катастрофы. По сути дела обе стороны заявили друг другу: если вы убьете наше беззащитное гражданское население, мы убьем ваше. Оборона больше не являлась защитой собственного общества, она превратилась в угрозу бессмысленного насилия над обществом противника. Михаил Семенович нахмурился. Ни одно племя дикарей никогда не формулировало подобную мысль, потому что даже самые дикие варвары были для этого слишком цивилизованными, но такое произошло с самыми цивилизованными нациями мира, придумавшими или, что более точно, натолкнувшимися на такую идею. Несмотря на то что, по утверждению многих, система сдерживания оправдывала себя, она означала, что Советский Союз – и Запад – жили под постоянной угрозой оружия, нацеленного им в сердце, с пальцем на спусковом крючке. Никто не считал подобную ситуацию удовлетворительной, но русские нашли, как им казалось, неплохой выход из трудного положения, а именно: создали стратегический арсенал, способный в значительной степени ослабить противника, если это понадобится в результате возникшего мирового столкновения. Располагая возможностью уничтожить значительную часть американского ядерного арсенала, русские оказались в выгодном положении: они смогут диктовать условия ядерной войны. Таким образом они сделали первый шаг к победе, и с советской точки зрения отрицание Западом того, что «победа» в атомной войне вообще возможна, стало первым шагом к поражению Запада. Теоретики обеих сторон всегда признавали неудовлетворительную природу всей ядерной проблемы, однако и, не поднимая лишнего шума, старались решить ее другими способами.

Еще в начале пятидесятых годов и Америка и Советский Союз приступили к исследованиям в области противоракетной обороны, причем Советы занимались этими работами в районе Сары-Шаган, в юго-западной части Сибири. Реально действующая советская система ПРО была подготовлена к развертыванию в конце шестидесятых годов, но появление многоцелевых самонаводящихся боеголовок свело на нет все усилия последних пятнадцати лет – причем для обеих сторон. Борьба между наступательным и оборонительным оружием всегда склонялась в пользу первого.

Но все это в прошлом. Появление лазерного оружия и других высокоэнергетических систем, управляемых быстродействующими компьютерами, стало качественным броском в совершенно новую стратегическую ситуацию. Эффективная система защиты от американского ядерного оружия, гласил доклад Бондаренко, стала реальностью. И что это может значить?

Это значит, что атомное уравнение вернется теперь к классическому балансу наступательного и оборонительного оружия, что оба элемента могут стать частью единой стратегии. Кадровые военные считали это более удовлетворительной системой, если говорить абстрактно – в конце концов, кому хочется войти в историю как величайшему убийце? – однако сейчас начинали возникать угрожающие тактические осложнения. Выгодная ситуация и ситуация неблагоприятная; маневр и контрманевр. Американская система защиты от стратегического нападения может свести на нет всю ядерную мошь Советского Союза. Если американцы сумеют развернуть стратегическую оборону, при которой советские ракеты СС-18 окажутся не в состоянии поразить шахты с размещенными там ракетами наземного базирования, русские лишатся возможности превентивного удара, на который они рассчитывали, чтобы ущерб, нанесенный родине, оказался как можно меньшим. А это значит, что миллиарды, потраченные на ракетную программу, окажутся выброшенными на ветер.

Но это еще не все. Подобно тому как щит римского легионера рассматривался варварскими племенами в качестве оружия, позволяющего римлянину безнаказанно наносить удары мечом, так и теперь стратегическую оборонную инициативу могут счесть щитом, из-за которого враг сможет нанести первый сокрушительный удар и затем использовать оборону, чтобы защититься от последующего ответного удара.

Такая точка зрения являлась, разумеется, упрощенной. Не существует достаточно надежной оборонительной системы, и даже если такая защита окажется действенной, Михаил Семенович не сомневался, что политические деятели сумеют найти способ использовать ее с наименьшей эффективностью – На политиков в этом смысле всегда можно положиться. Действенная система стратегической обороны всего лишь добавит новый элемент неуверенности к ядерному уравнению. Маловероятно, что любая страна сумеет уничтожить все направленные на нее ракеты, а гибель такого «небольшого» количества людей, как двадцать миллионов, явится слишком ужасной даже для советского руководства. С другой стороны, и не столь уж надежная стратегическая оборона может уничтожить достаточное число боеголовок, подорвав саму идею использования ядерного оружия лишь против военных баз.

Если первыми получат такую систему русские, более слабый арсенал ядерного оружия Америки, способного нанести удар по военным базам, будет отражен с большей легкостью, чем советское оружие аналогичного назначения, и стратегическая ситуация, ради которой русские трудились тридцать лет, останется неизменной. В распоряжении советского правительства окажется все самое лучшее, к чему можно стремиться: намного больше баллистических ракет точного наведения, способных уничтожить американские ракеты, и щит. чтобы ослабить силу ответного удара по советским запасным ракетным базам. Одновременно американские ракеты морского базирования будут нейтрализованы в результате уничтожения спутников Глобальной сети определения координат, без которых американские подводные ракетоносцы сохранят способность уничтожать города, но лишатся точности, необходимой для нанесения удара по русским пусковым установкам в шахтах.

Полковник Михаил Семенович Филитов представил себе стандартную с советской точки зрения ситуацию. Где-то в мире возникает кризисное противостояние (наиболее вероятным регионом для этого считался Ближний Восток, потому что никто не мог предсказать, что там может произойти), и когда Москва начинает принимать меры для стабилизации обстановки. Запад вмешивается – как всегда глупо и неуклюже – и начинает поднимать в прессе вопрос о возможной ядерной конфронтации. Разведывательные службы молниеносно информируют Москву, что угроза ядерного удара реальна. Баллистические ракеты СС-18, входящие в состав Стратегических ракетных сил, секретным приказом приводятся в состояние боевой готовности вместе с новыми наземными установками лазерного оружия. Пока пустоголовые дипломаты из Министерства иностранных дел – военные всегда с презрением относятся к своим коллегам из дипломатического корпуса – пытаются уладить отношения, Запад начинает угрожать и перемещать войска, может быть, совершит нападение на соединение советского флота, чтобы продемонстрировать свою решимость, вне сомнения, пойдет на мобилизацию армий стран НАТО, создавая опасность вторжения в Восточную Европу. По всему миру разразится паника. И вот когда вопли Запада достигнут кульминации, ракетные силы получат приказ на запуск, и триста баллистических ракет СС-18 поднимутся со стартовых установок, причем на каждую шахту американских «Минетменов» будет нацелено по три боеголовки. Следом произойдет запуск менее мощных ракет, направленных против авиабаз и мест базирования подводных лодок, для того чтобы до предела уменьшить попутные потери – русские не захотят ухудшать ситуацию. Одновременно советские лазеры выведут из строя максимальное количество американских разведывательных и навигационных спутников, не затрагивая спутники связи – это будет рассчитано как демонстрация «добрых» намерений. Американцы не сумеют нанести ответный удар до того момента, как советские боеголовки обрушатся на выбранные цели. (Это не могло не беспокоить Михаила Семеновича, но информация, поступающая из КГБ и ГРУ, гласила, что существуют серьезные недостатки в американской командной системе, да и психологические факторы следует принять во внимание.) Не исключено, что американцы будут держать в резерве баллистические ракеты на подводных ракетоносцах и произведут запуск уцелевших «Минитменов», нацелив их на советские ракетные шахты, но, по расчетам, после первого советского удара уцелеет не более двухсот или трехсот американских ядерных боеголовок наземного базирования, и к тому же многие из них выведут из строя уже пустые пусковые шахты, да и система противоракетной обороны собьет большинство американских ракет, нацеленных на Советский Союз.

По истечении первого часа американцы поймут, что эффективность их баллистических ракет, размещенных на подводных лодках, резко ослаблена. Тщательно разработанные и сформулированные послания будут непрерывно поступать по «горячей линии» из Москвы в Вашингтон. Их содержание будет преследовать одну цель: «МЫ НЕ ДОЛЖНЫ ДОПУСТИТЬ ДАЛЬНЕЙШЕГО УНИЧТОЖЕНИЯ». И тогда, по всей видимости, американцы остановятся и задумаются. Это критически важная часть плана: заставить людей остановиться и задуматься. Атака на города может произойти в результате внезапного порыва или в приступе ярости, но не по трезвом размышлении.

Филитова не беспокоило, что каждая сторона будет рассматривать свою систему ПРО как главную причину для нанесения первого удара. В критической ситуации, однако, существование систем противоракетной обороны уменьшит опасения, мешающие запуску, – если у противника нет такой системы обороны. Таким образом, будет намного лучше, если системы ПРО будут у обеих сторон. Это сделает возможность первого удара намного менее вероятной, и потому мир станет более безопасным местом. Помешать созданию оборонительных систем сейчас невозможно. С таким же успехом можно пытаться остановить океанский прилив. Старому офицеру пришлось по душе, что межконтинентальные ракеты, несущие такие разрушения и настолько противоречащие этике войны, будут, наконец, нейтрализованы и что смерть снова будет постигать вооруженных людей на поле битвы, где ей и место…

Ну что ж, подумал он, ты устал и сейчас слишком поздно для таких глубоких мыслей. Филитов решил, что закончит доклад, после того как получит данные из окончательного текста отчета Бондаренко, сфотографирует его и передаст пленку своему связнику.

8. Передача документа

Лучник нашел место падения самолета перед самым рассветом. С ним было десять партизан и Абдул. Теперь нужно было действовать как можно быстрее. Едва солнце поднимется над горизонтом, у места катастрофы появятся русские. Лучник осмотрел с соседнего холма место катастрофы. При падении были сорваны оба крыла, а фюзеляж продолжал скользить по плавному склону, кувыркаясь и разбиваясь на части, из которых сейчас можно было узнать лишь хвостовое оперение. Он не знал – и не мог знать, – что даже для этого потребовалось незаурядное мастерство блестящего пилота, что лишь чудо позволило ему сохранить контроль над практически неуправляемым самолетом до последнего мгновения. Лучник сделал знак своим людям и быстро направился к самой большой части фюзеляжа. Там он распорядился, чтобы они начали поиски оружия, затем собрали документы, любые документы. Сам он в сопровождении Абдула пошел к тому, что осталось от хвостовой части самолета.

Как всегда, сцена катастрофы выглядела противоречиво. Часть тел была изуродована до неузнаваемости, тогда как другие внешне выглядели целыми, и смерть наступила от внутренней травмы. Эти тела казались спящими, погруженными в странный мир покоя. Они начали коченеть, но еще не замерзли, несмотря на низкую температуру. Лучник насчитал в хвостовой секции самолета шесть трупов. Все были русскими офицерами в военной форме. На одном были погоны капитана КГБ. Ремни все еще удерживали его в кресле. Розовая пена покрывала губы. Капитан, должно быть, не погиб во время катастрофы, кашлял кровью, подумал Лучник. Пинком он перевернул тело и увидел, что к левой руке цепью прикреплен кейс. Это выглядело многообещающе. Лучник наклонился над телом капитана, чтобы выяснить, удастся ли снять без особых хлопот наручник, но его надежда не оправдалась. Пожав плечами, Лучник достал нож – придется отрезать кисть. Он повернул руку поудобнее и поднес лезвие… Рука дернулась, и от пронзительного крика афганец вздрогнул. Неужели капитан все еще жив? Лучник наклонился к лицу русского, и кровавая пена брызнула вверх, когда тело капитана дернулось в спазме мучительного кашля. Голубые глаза русского были открыты, в них отражались шок и ужас боли. Губы двигались, но слов не было слышно.

– Проверь, нет ли еще живых, – распорядился Лучник, обращаясь к своему помощнику, затем снова повернулся к капитану КГБ и произнес на пушту:

– Привет, русский. – Он помахал ножом в нескольких сантиметрах от его лица.

Капитан снова закашлялся. Теперь он полностью пришел в себя и испытывал мучительную боль. Лучник обыскал его и не нашел оружия. Когда руки афганца касались тела русского офицера, он извивался в агонии. По-видимому, переломаны ребра, хотя руки и ноги казались целыми. Капитан с трудом произнес несколько слов. Лучник понимал по-русски, но не сумел разобрать, что говорит раненый. Впрочем, понять его было нетрудно – мольба офицера была очевидной, хотя Лучнику потребовалось почти полминуты, чтобы догадаться.

– Не убивай меня…

Поняв, о чем просит капитан. Лучник продолжил обыск. Он нашел бумажник офицера и осмотрел содержимое. Фотографии, обнаруженные афганцем, заставили его изменить первоначальное намерение. У русского была жена – невысокая, с темными волосами и круглым лицом. Она не казалась красивой, хотя обладала привлекательной улыбкой. Это была улыбка женщины, адресованная мужчине, которого она любила, и тогда ее лицо освещалось светом, когда-то знакомым и Лучнику. Однако внимание афганца привлекли две другие фотографии. У русского офицера был сын. Первый снимок был сделан, по-видимому, достаточно давно – маленький мальчик двух лет, с кудрявыми волосами и лукавой улыбкой. Нельзя ненавидеть ребенка, даже если это сын русского офицера КГБ. А вот следующая фотография мальчика была настолько странной, что сходство между ними казалось крайне отдаленным. Волосы исчезли, лицо обтянуто кожей… какой-то странно прозрачной, словно страницы старинного Корана. Ребенок умирал. Сколько лет ему на этой фотографии? – подумал Лучник. Три года, может быть, четыре? Умирающий ребенок, на лице которого виднелась улыбка боли, любви и мужества. Но почему Аллах изливает свой гнев на маленьких детей? Лучник повернул фотографию к офицеру.

– Твой сын? – спросил он по-русски.

– Умер. Рак, – объяснил раненый, затем увидел, что бандит не понял его. – Долго болел. – На мгновение по лицу русского Промелькнула маска горя, сменившая боль. Это мгновение спасло ему жизнь. С изумлением капитан КГБ увидел, что бандит убрал нож, но его страдания были настолько мучительны, что он не смог как-то отреагировать на это.

Нет, я не покараю эту женщину еще одной смертью, решил Лучник. Эта мысль поразила его самого. Казалось, голос самого Аллаха напомнил ему, что среди человеческих добродетелей милосердие уступает лишь одной вере. Этого было бы недостаточно. потому что партизан трудно убедить строкой из Корана, но тут Лучник обнаружил в кармане брюк офицера связку ключей. Одним из них он открыл замок наручников, другим – замок кейса. Внутри находилось множество документов, на каждом из которых виднелась надпись «Секретно». Это русское слово было хорошо знакомо Лучнику.

– Мой друг, – обратился он на пушту к раненому капитану, – тебе придется поговорить с моим знакомым. Если ты не умрешь по дороге, – добавил он.

***

– Это действительно настолько серьезно? – спросил президент.

– Потенциально – весьма, – ответил судья Мур. – Мне хотелось бы привести с собой несколько человек, способных подробно объяснить суть дела.

– Разве оценкой ситуации занимается не Райан?

– Он будет одним из этих людей. Кроме того, придет майор Грегори, о котором вы уже слышали.

Президент перелистнул настольный календарь.

– Могу выделить вам сорок пять минут. Будьте здесь в одиннадцать.

– Ясно, сэр, ровно в одиннадцать. – Судья Мур положил телефонную трубку и нажал на кнопку, вызывая секретаршу. – Пришлите ко мне доктора Райана.

Через минуту Джек вошел в кабинет директора ЦРУ. Он даже не успел сесть.

– Встречаемся с боссом в одиннадцать. Насколько подготовлен ваш материал?

– Вряд ли я сумею объяснить физические аспекты, но с этим вполне справится Грегори. Сейчас он беседует с адмиралом и мистером Риттером. Генерал Паркс тоже будет присутствовать?

– Да.

– Понятно. Какой иллюстративный материал нужно захватить с собой?

Судья Мур ненадолго задумался.

– Не следует брать слишком много – это только собьет его с толку. Захватите пару спутниковых фотографий и приготовьте хорошую диаграмму. Вы действительно придаете этому такое значение?

– В данный момент трудно представить, чтобы это могло нам серьезно угрожать, но потенциально очень опасно. А уж воздействие на переговоры по сокращению вооружений вообще оценить невозможно. Я не думаю, что существует прямая связь…

– Нет, не существует, мы уверены в этом. – Директор ЦРУ сделал паузу и поморщился. – По крайней мере мы так считаем.

– Судья, вокруг этого вопроса происходят события, с которыми меня никто не познакомил.

– Откуда тебе это известно, сынок? – добродушно поинтересовался Мур.

– Почти всю прошлую пятницу я потратил, просматривая старые материалы, касающиеся советской противоракетной обороны. Еще в 1981 году они проводили крупное испытание с использованием установки на полигоне, размещенном в Сары-Шаган. Нам очень многое известно об этом испытании – мы знаем, например, что параметры предстоящего запуска были изменены по приказу кого-то в Министерстве обороны. Этот приказ составили в Москве и доставили фельдъегерской связью шкиперу подводного ракетоносца, с которого запустили баллистические ракеты, – Марк Рамиусу. Он рассказал мне свою сторону происшедшего. На основании этого и кое-чего еще, попадавшегося мне раньше, я пришел к выводу, что в советском Министерстве обороны у нас есть свой агент, причем занимающий очень высокий пост.

Джек на мгновение заколебался, затем решил, что нужно ознакомить директора ЦРУ со своими догадками.

– Когда «Красный Октябрь» перешел к нам, вы показали мне сообщение, поступившее от источника, тоже находящегося в Министерстве обороны и глубоко законспирированного; кодовое название на папке, насколько я помню, было «Ива». Только еще один раз мне довелось видеть папку с таким же кодовым названием, причем по совершенно иному вопросу, хотя тоже связанному с обороной. Отсюда я сделал вывод, что кодовое название источника часто и регулярно меняется. Так поступают лишь с очень ценными агентами, и если я не имею допуска к таким материалам – ну что ж, мне остается лишь сделать вывод, что этим источником очень дорожат. Всего две недели назад вы сообщили мне, что оценка Грегори, касающаяся объекта в Душанбе, подтверждена «из других источников», сэр. – Джек улыбнулся. – Вы платите мне, судья, за то, что я сравниваю полученные материалы и даю им соответствующую оценку. Я не собираюсь обижаться на то, что меня не допускают к материалам, о которых мне не следует знать, но мне начинает казаться, что происходят события, связанные с тем, чем я занимаюсь. Если вы хотите, сэр, чтобы я объяснил президенту создавшуюся ситуацию, необходимо, чтобы я владел всей необходимой информацией.

– Садитесь, доктор Райан. – Судье Муру даже не пришло в голову спрашивать Джека, обсуждал ли он с кем-нибудь свои догадки. Может быть, пришел час прибавить еще одного человека к крошечному братству людей, имеющих право знакомиться с информацией, поступающей по каналу «дельта»? На лице директора ЦРУ появилась лукавая улыбка.

– Вы с ним встречались, – сказал он и напомнил Райану обстоятельства встречи.

Джек откинулся на спинку кресла и закрыл глаза – Прошло несколько мгновений, и в памяти всплыло лицо старого полковника.

– Боже мой. Значит он передал нам эту информацию… Но сумеем ли мы воспользоваться ею?

– Он и раньше снабжал нас техническими данными. Почти всегда они оказывались полезными.

– Мы скажем об этом президенту? – спросил Джек.

– Нет, Причем по его просьбе, не по нашей. Некоторое время назад он сказал, что его не интересуют подробности тайных операций, только их результаты. Президент похож на многих политических деятелей – ему приходится много говорить. По крайней мере он оказался достаточно умным, чтобы это понять. Нам доводилось терять агентов из-за того, что президенты говорили слишком много, а некоторые конгрессмены…

– И когда вы ожидаете эту информацию?

– Скоро. Может, на этой неделе, а может, – недели через три…

– И если все пройдет успешно, мы сможем взять то, что известно русским, и прибавить к тому, что известно нам… – Райан посмотрел в окно на голые ветви деревьев. – С самого первого момента, когда я оказался здесь, я задавал себе один и тот же вопрос – по крайней мере раз в день: что наиболее удивительное в нашем управлении – то, что нам известно, или то, о чем мы ничего не знаем?

Судья Мур согласно кивнул.

– В этом изаключается игра, доктор Райан. Приготовьте материалы для предстоящего брифинга. И никаких ссылок на нашего друга. Если возникнет необходимость, я сам займусь этим.

Джек вернулся в свой кабинет, изумленно качая головой. В прошлом он уже подозревал, что допущен к делам, о которых не знает президент. Теперь подозрение превратилось в уверенность. Он задал себе вопрос, хорошо ли это, и признался, что не уверен в ответе. Но наибольшее впечатление на Райана произвела важность агента и поступающих от него сведений. Подобные прецеденты случались и в прошлом. Блестящий разведчик Рихард Зорге, работавший в Японии в 1941 году, предостережениям которого отказался верить Сталин. Олег Пеньковский, переславший на Запад информацию о действиях советских военных, которая помогла предотвратить ядерную войну во время Кубинского ракетного кризиса. И вот теперь новый агент. Джек не задумывался над тем, что он был единственным в ЦРУ, видевшим агента в лицо, но не знакомым с его именем и кодовой кличкой. Ему также не приходило в голову, что судья Мур не знал в лицо «Кардинала», на протяжении многих лет избегал взгляда на его фотографию по причинам, которые не смог бы объяснить даже своим заместителям.

***

Зазвонил телефон, из-под одеяла к трубке протянулась рука.

– Алло… – послышался заспанный голос.

– Доброе утро, Кэнди, – произнес Эл Грегори, он все еще находился в Лэнгли.

В двух тысячах миль от него доктор Кэндис Лонг повернулась в постели и взглянула на часы.

– Ты где, в аэропорту?

– Нет, все еще в Вашингтоне, милая. Если повезет, сегодня к вечеру вернусь домой, – он говорил усталым голосом.

– Что там у тебя происходит? – спросила она.

– Видишь ли, тут провели испытание, и мне нужно объяснить кое-кому, что это значит.

– Понятно. Позвони, когда вылетаешь обратно, Эл. Я приеду в аэропорт и встречу тебя. – Кэнди Лонг все еще не очнулась от сна и не поняла, что жених, отвечая на ее вопрос, нарушил правила безопасности.

– Хорошо. Люблю тебя, милая.

– И я тоже. – Она положила трубку и взглянула на часы, Можно поспать еще час. Кэнди решила, что поедет на работу с подругой. Эл, вылетая на запад, оставил свою машину на объекте, и она возьмет ее, когда поедет встречать его в аэропорт.

***

Райан посадил майора Грегори в свой автомобиль. Судья Мур поехал вместе с генералом Парксом в лимузине директора ЦРУ.

– Помните, я задавал вам вопрос: у нас есть надежда узнать о том, чем занимаются русские в Душанбе?

Джек заколебался, прежде чем ответить, затем понял, что Грегори все равно узнает об этом в Овальном кабинете.

– У нас есть источники, выясняющие сейчас, каким образом русские сумели увеличить мощность выходного сигнала.

– Хотелось бы мне знать, как это вам удается, – заметил майор.

– А вот это вам ни к чему. Положитесь на меня. – На мгновение Райан отвел взгляд от движущегося впереди транспорта. – Если вам будет известно подобное и вы случайно проговоритесь, погибнут люди. Такое уже случалось. Русские относятся к шпионам очень жестоко. У нас все еще рассказывают случай, когда они кремировали одного – я имею в виду, его отправили в печь крематория живым.

– Бросьте! Никто не бывает настолько…

– Майор, наступит день, когда вам придется выйти из своей лаборатории и узнать, каким ужасным бывает мир. Пять лет назад была сделана попытка убить мою жену и ребенка. Убийцам пришлось пролететь три тысячи миль, чтобы совершить такую попытку, но это их не остановило.

– Ах, да! Вы именно тот, который…

– Старая история, майор. – Джек устал рассказывать о происшедшем.

– Как же все это произошло, сэр? Я хочу сказать, вы были в бою, в вас стреляли…

– Уверяю вас, тогда мне было совсем не смешно. – Джек едва не засмеялся от выбора выражения. – Пришлось действовать, вот и все. Или вы убиваете врага, или он убивает вас. Если повезет, сохраняете самообладание до тех пор, пока не исчезнет опасность.

– Тогда в лаборатории вы сказали, что служили в корпусе морской пехоты…

– Да, опыт пригодился. По крайней мере когда-то меня пытались чему-то научить. – В то время вы еще ходили в школу, подумал Джек, но не произнес этого. Хватит разговоров. – Вам приходилось встречаться с президентом?

– Нет, сэр.

– Называйте меня Джек, хорошо? Президент – неплохой парень, умеет слушать и задает разумные вопросы. Пусть вас не обманывает его сонный взгляд. Мне кажется, он поступает так, чтобы обмануть политиков.

– А их действительно легко обмануть? – поинтересовался Грегори.

Райан рассмеялся.

– Некоторых – да. На встрече у президента будет присутствовать руководитель делегации на переговорах по ограничению вооружений дядя Эрни, Эрнест Аллен. Профессиональный дипломат старой школы. Получил образование в Дартмуте и Йельском университете. Вот он – умен по-настоящему.

– Это он считает, что нужно отдать за бесценок мою работу. Зачем он нужен президенту?

– Эрни знает, как вести переговоры с русскими, и он настоящий профессионал. Он не допускает, чтобы его личные чувства мешали работе. Откровенно говоря, я не имею представления, что он думает по всем этим вопросам. Понимаете, это походит на отношения с врачами. Хирургу совершенно не обязательно испытывать к вам теплые чувства – он просто лечит вас. Что касается мистера Аллена, так вот он знает, что нужно сидеть и слушать всю эту чепуху, которая связана с переговорами. Вот ведь вас этому никогда не учили? – Джек покачал головой и улыбнулся, глядя на проносящиеся мимо машины. – Всем почему-то кажется, что переговоры представляют собой нечто интересное, сенсационное. Это вовсе не так. Уверяю вас, я никогда не видел ничего более скучного. Обе стороны говорят одно и то же часами, они повторяют свою точку зрения каждые пятнадцать или двадцать минут, весь день, много дней подряд. Затем проходит неделя, та или иная сторона вносит небольшое изменение в свою позицию и снова начинает повторять его часами. Тогда другая сторона связывается со своей столицей, тоже вносит крошечное изменение и твердит это изменение во время переговоров. Так продолжается неделями, месяцами, даже годами. Но дядя Эрни в таких вещах настоящий дока. Ему это нравится. Лично я после недели такой работы был бы готов начать войну, лишь бы покончить с переговорами, – еще один смешок, – не повторяйте никому мои слова. Наблюдать этот процесс не интереснее, чем смотреть, как сохнет краска на стене, все это скучно и утомительно, но зато важно и далеко не каждый в состоянии хорошо справиться с такой работой. Эрни – сухой и раздражительный старик, но превосходно разбирается в своем деле и всегда добивается успеха.

– По мнению генерала Паркса, в результате этих переговоров нас лишат работы.

– Черт побери, майор, поговорите с Алленом сами. И мне было бы интересно узнать, чем кончатся переговоры. – Джек свернул с Пенсильвания-авеню следом за лимузином, в котором ехал директор ЦРУ. Еще через пять минут Райан вместе с Грегори сидел в приемной Западного крыла Белого дома под копией знаменитой картины «Джордж Вашингтон переправляется через Делавар», пока судья Мур беседовал с Джеффри Пелтом, советником президента по национальной безопасности. В это время сам президент заканчивал совещание с министром торговли. Наконец появился агент Секретной службы и повел их по коридорам,

Как это случается с телевизионными студиями, Овальный кабинет был меньше, чем ожидалось. Райана и Грегори подвели к небольшому дивану у северной стены, но они пока не сели, потому что президент все еще стоял у своего стола. Райан заметил, что Грегори казался бледнее обычного, и вспомнил, как сам впервые оказался здесь. Даже те, кто привык бывать в Белом доме, откровенно признавались, что атмосфера Овального кабинета и сконцентрированная в нем власть наводили на них страх.

– Привет, Джек! – Президент подошел к Райану и пожал ему руку. – А вы, должно быть, и есть тот самый знаменитый майор Грегори.

– Да, сэр. – Грегори едва не задохнулся, и ему пришлось кашлянуть, чтобы прочистить горло. – То есть, господин президент, я действительно Грегори.

– Чувствуйте себя как дома и садитесь. Хотите кофе? – Он сделал жест в сторону подноса, стоящего на столике в углу кабинета – У Грегори широко открылись глаза, когда президент налил ему чашку. Райан с трудом подавил улыбку. Человек, сумевший придать президентству могущество императорской власти – как бы это ни называли, – был прямо-таки гением, когда требовалось, чтобы гости чувствовали себя непринужденно. Или старался, тут же поправил себя Джек. Процедура с чашкой кофе часто заставляла их чувствовать себя совсем неловко, и это, может быть, тоже не было случайным. – Я много слышал о вас и вашей работе, майор. Генерал утверждает, что вы его самая яркая звезда. – Генерал Парке неловко шевельнулся в кресле. Президент сел рядом с Джеффом Пелтом.

– Ну, за работу, – произнес он.

Райан открыл свою папку, достал из нее фотографию и положил на низенький столик. Рядом с ней легла диаграмма.

– Это, господин президент, спутниковая фотография того, что мы называем объектами «Бах» и «Моцарт». Они расположены на вершине горы к юго-востоку от Душанбе, в Таджикистане, примерно в семидесяти милях от афганской границы. Сама гора около семи тысяч семисот футов высотой. Мы наблюдали за этими объектами на протяжении последних двух лет. А вот это, – рядом с первой фотографией легла вторая – Сары-Шаган. В течение тридцати лет русские ведут здесь разработку системы противоракетной обороны. По нашему мнению, вот эти сооружения представляют собой полигон, где испытывается лазерное оружие. У нас есть информация о том, что на этом полигоне русским два года назад удалось добиться колоссального прорыва по части мощности лазерного оружия. Затем объект «Бах» был перестроен для размещения лазерной установки. На прошлой неделе они провели там, как нам представляется, испытание этой установки на полную мощность. Вот эта антенна из шести датчиков представляет собой лазерный излучатель.

– И они уничтожили отсюда спутник? – спросил Джефф Пелт.

– Да, сэр, – ответил майор Грегори. – Мы называем это «сбили». По спутнику был нанесен удар такой мощности, что поглощенной им энергии оказалось достаточно, чтобы расплавить часть корпуса и полностью уничтожить солнечные батареи.

– А мы не можем сделать такого же? – спросил президент у Грегори.

– Нет, сэр. Мощность выходного сигнала у нас значительно меньше.

– Но почему русские опередили нас? Разве мы выделяем недостаточно средств для разработки лазерного оружия, генерал?

Из– за недавних событий Парке чувствовал себя неловко, однако его голос звучал бесстрастно:

– И русские тоже, господин президент. Благодаря своим успехам в области термоядерного синтеза они резко продвинулись вперед. Русские вкладывали огромные средства в физику высоких

энергий, стараясь создать термоядерные реакторы. Примерно пятнадцать лет назад эти усилия начали совмещать с разработкой противоракетной обороны. Потратив столько сил и времени на фундаментальные исследования, можно рассчитывать на соответствующую отдачу, и отдача у русских получилась огромной. Они изобрели радиочастотный четырехполюсник – мы пользуемся им в наших экспериментах с лучами нейтральных частиц. Они изобрели «Токомак», использующий принцип магнитной термоизоляции высокотемпературной плазмы, – мы скопировали эту установку в Принстоне, – и они же изобрели «Гиротрон». Вот три крупнейших прорыва в физике высоких энергий, о которых нам известно. Мы использовали кое-что в наших исследованиях по стратегической оборонной инициативе, и можно не сомневаться, что и русские нашли методы практического применения своих собственных достижений.

– О'кей, что мы знаем о проведенном русскими испытании?

Снова пришла очередь Грегори.

– Сэр, нам известно, что лазерный импульс имел своим источником Душанбе, потому что два других полигона с мощными лазерными установками – Сары-Шаган и Семипалатинск – находились за видимым горизонтом, то есть они не могли оттуда увидеть спутник. Нам также известно, что это не был инфракрасный лазер – в противном случае луч был бы замечен датчиками на самолете «Кобра-Белл». По моему мнению, для этой установки используется лазер на свободных электронах…

– Совершенно верно, – послышался голос судьи Мура, – наши источники подтвердили это.

– Именно с таким лазером мы работаем на объекте «Чайный клипер». Нам представляется, что он обладает наибольшим потенциалом для использования в качестве оружия.

– Разрешите поинтересоваться, майор, почему вы так считаете? – спросил президент.

– Эффективность создания мощного импульса, сэр. Лазерный пучок образуется в потоке свободных электронов – это значит, что они не соединены с атомами, как при обычных условиях, – в пустоте. Мы используем линейный ускоритель для создания потока электронов и посылаем его в полость, по оси которой направлен луч маломощного лазера. Замысел заключается в том, чтобы можно было использовать электромагниты для придания электронам колебания поперек направления их движения. В результате мы получаем световой луч, совпадающий с частотой колебаний сдерживающих магнитов, – это значит, что можно настраивать частоту, сэр, как в радио. Изменяя энергию луча, вы получаете возможность выбрать именно ту световую частоту, которую производите. Затем можно снова вернуть электроны обратно в линейный ускоритель и еще раз направить их в лазерную полость. Поскольку электрон уже обладает высокой энергией, вы приобретаете здесь огромную мощность. Короче говоря, сэр, теоретически можно выбросить в качестве лазерного импульса сорок процентов энергии от того ее количества, которое вы загнали в лазерное устройство. Если удастся достигнуть этого с достаточно высокой степенью надежности, вы получаете возможность уничтожить все, что находится в пределах вашей видимости, – когда мы говорим о высокоэнергетических уровнях, сэр, мы пользуемся относительными величинами. По сравнению с тем количеством электроэнергии, которое требуется нашей стране для приготовления пищи, количество энергии, нужное для системы лазерной обороны, просто ничтожно. Фокус заключается в том, чтобы заставить ее работать для нужной нам цели. Вот этого мы еще не сумели добиться.

– А почему? – Теперь президент заинтересовался проблемой по-настоящему и даже слегка наклонился вперед.

– Мы все еще учимся, постигая то, как действует лазер, сэр. Основная проблема в лазерной полости – именно там энергия покидает электроны и превращается в световой луч. До сих пор нам еще не удалось сделать эту полость широкой. При слишком узкой полости у нас получается настолько высокая плотность мощности, что она сжигает оптическое покрыгие как на самой плоскости, так и на зеркалах, используемых для направления луча в нужную сторону.

– Но ведь русским удалось решить эту проблему. Как, по-вашему, они сумели этого добиться?

– Я знаю, что мы пытаемся сделать сами. Концентрируя энергию в лазерном луче, мы забираем энергию от электронов, и они становятся менее напряженными энергетически, так? Это означает, что нам приходится сужать магнитное поле, сдерживающее их, – и не забудьте, что в то же самое время нельзя прекращать колебательное действие самого поля. Вот в этом нам пока не удалось разобраться. Русские, возможно, сумели понять это и сделали прорыв на основе исследований энергии термоядерного синтеза. Все методы получения энергий путем управляемой термоядерной реакции основываются на использовании магнитного поля для удержания огромной массы высокоэнергетической плазмы – в принципе это то же самое, что мы пытаемся сделать со свободными электронами. Основная часть фундаментальных исследований в этой области физики осуществлена в России, сэр. Они опережают нас, потому что использовали больше средств и времени в наиболее важном месте.

– Хорошо, майор, благодарю вас. – Президент повернулся к судье Муру. – А какова точка зрения ЦРУ, Артур?

– Ну что ж, мы не собираемся оспаривать точку зрения майора Грегори – он только что потратил целый день, проводя брифинг с сотрудниками нашего научно-технического управления. Нам удалось получить подтверждение, что русские располагают шестью лазерами на свободных электронах, которые размещаются на этом объекте. Им удалось добиться прорыва в мощности лазерного импульса. и сейчас мы стараемся узнать, в чем конкретно заключается этот прорыв.

– И вы сумеете сделать это? – спросил генерал Парке.

– Я сказал, что мы стараемся, генерал. Если нам здорово повезет, то к концу месяца получим ответ.

– Ну хорошо, мы знаем, что они могут построить очень мощный лазер, – сказал президент. – Следующий вопрос: это является оружием?

– Нет, наверно, господин президент, – ответил генерал Парке. – По крайней мере – пока нет, У русских по-прежнему немало проблем с термальным рассеиванием, потому что им не удалось скопировать нашу регулируемую оптику. Они получили огромное количество новейшей технологии с Запада, но ее получить им до сих пор не удалось. До тех пор пока у них в руках не будет регулируемой оптики, они не смогут использовать наземный лазер так, как используем его мы, то есть отражать луч от находящегося на орбите зеркала к отдаленной цели. Но то, что сейчас имеется в их распоряжении, может, по-видимому, нанести огромный ущерб спутнику на низкой орбите. Разумеется, существуют способы защиты спутников от этого, но все сводится к тому же старому соревнованию между мощной броней и еще более мощной боеголовкой, В конце концов победу одерживает боеголовка.

– Именно поэтому мы и должны провести переговоры, чтобы положить конец вооружениям, – впервые заговорил Эрни Аллен. Генерал Паркс взглянул на него с нескрываемым раздражением, – Господин президент, сейчас мы услышали намек – всего лишь намек – на то, насколько опасным может быть такое оружие, какой дестабилизирующий эффект оно может оказать. Даже если рассматривать объект в Душанбе в качестве оружия, направленного против спутников, вообразите возникающие последствия для проверки выполнения условий договора о сокращении вооружений, да и для сбора, разведывательных данных вообще. Если мы не попытаемся остановить дальнейшее совершенствование этих средств сейчас, мы окажемся втянутыми в гущу хаоса.

– Нельзя остановить прогресс, – заметил Парке.

– Прогресс? – презрительно фыркнул Аллен. – Черт возьми, сейчас перед нами на столе лежит проект соглашения об ограничении вооружений наполовину. Вот это прогресс, генерал. Во время проведенного вами испытания над Южной Атлантикой половина ваших импульсов не попала в цель – с помощью нашего соглашения я тоже могу устранить половину ракет.

Райану показалось, что генерал собирается вскочить со своего кресла, но вместо этого Парке скрылся за маской интеллектуала.

– Мистер Аллен, это было первое испытание нашей экспериментальной установки, и мы поразили половину целей. Более того, на все ушло менее секунды. Майор Грегори решит проблему наведения к лету – верно, сынок?

– Так точно, сэр! – воскликнул Грегори. – Нам нужно всего лишь изменить – частично изменить – код.

– Хорошо. Если люди судьи Мура сумеют сообщить нам, как русским удалось добиться увеличения мощности своих лазеров, мы располагаем системой уже проверенной и готовой. Через два-три года в нашем распоряжении окажется окончательно усовершенствованная система – и тогда мы сможем серьезно задуматься над ее развертыванием.

– А если русские начнут сбивать ваши зеркала, находящиеся в космическом пространстве? – сухо поинтересовался Аллен. – В вашем распоряжении окажется лучшая лазерная система наземного базирования, но защитить она сумеет только штат Нью-Мексико,

– Сначала им придется найти их, а это гораздо более серьезная задача, чем это вам кажется. Мы сумеем разместить зеркала очень высоко, от трехсот миль до тысячи, использовать технологию «стеле», которая сделает их «невидимыми» для радиолокаторов. В отношении зеркал это осуществимо в отличие от большинства спутников. Зеркала будут относительно маленькими и легкими. Это значит, что мы сможем развернуть в космосе их большое количество. Вы представляете себе, насколько велико космическое пространство и сколько тысяч обломков космического мусора обращается вокруг Земли? Русским не удастся сбить все наши зеркала, – уверенно закончил Парке.

– Джек, ты виделся с русскими. Каково твое мнение? – обратился президент к Райану.

– Господин президент, мы боремся сейчас с навязчивой идеей русских о необходимости защитить свою страну от нападения извне. Они потратили на работы в этой области тридцать лет и огромные средства. Еще в бытность президента Джонсона Косыгин сказал: «Обороняться – морально, нападать – безнравственно». Это говорил русский, а не просто коммунист. Если уж быть откровенным, с этим трудно не согласиться. Если мы окажемся втянутыми в новый виток гонки, по крайней мере это будет гонка оборонительных вооружений, а не наступательных. Согласитесь, трудно убить лазером миллион гражданских лиц, – заметил Райан.

– Но это изменит весь баланс сил, – возразил Эрнест Аллен.

– Баланс сил, существующий в настоящее время, может быть, и достаточно стабилен, но все-таки в своей основе безумен, – пожал плечами Райан.

– Однако он действует. Он поддерживает мир.

– Мистер Аллен, мир, который основывается на балансе сил, представляет собой непрерывный кризис. Вы утверждаете, что можете сократить арсеналы вооружений наполовину – ну и что? Можно сократить советские ядерные силы на две трети, и все-таки у них останется достаточно боеголовок, чтобы превратить Америку в крематорий. То же самое относится и к нашему арсеналу. Как я сказал вам во время полета из Москвы, проект договора о сокращении вооружений, рассматриваемый сейчас, – всего лишь космический. Он никому не гарантирует дополнительной безопасности. Это соглашение – всего лишь символ, может быть, очень важный, но только символ без какого-либо реального содержания.

– Ну, я в этом не уверен, – заметил генерал Парке. – Если вы сократите количество целей, которые мне предстоит уничтожить, наполовину, я ничего не буду иметь против,

Аллен бросил на него раздраженный взгляд.

– Если нам удастся выяснить, что русские делают что-то по-иному, мы сможем воспользоваться этим? – спросил президент.

– Если ЦРУ представит нам информацию, которую мы сможем использовать. Как ваше мнение, майор? – Парке повернул голову в сторону Грегори.

– В этом случае у нас будет система оружия, которую мы сможем продемонстрировать уже через три года и получим возможность развернуть через пять-десять лет после этого, – произнес Грегори.

– Создается впечатление, что вы уверены в этом, – заметил президент.

– Да, сэр, я уверен. Как это происходило с программой «Аполлон», сэр. Речь идет не о создании новой науки, а скорее о том, как использовать технологию, уже имеющуюся в нашем распоряжении. Останется только вопрос, так сказать, сборки болтов и гаек,

– Вы – очень уверенный в себе молодой человек, – заметил Аллен профессорским тоном.

– Да, сэр, я уверен в себе. Мне кажется, что это нам по силам. Вы знаете, мистер Аллен, ваши задачи не так уж отличаются от наших. Вы хотите избавиться от ядерных боеголовок – и мы тоже. Может быть, мы сможем помочь вам, сэр.

Точно в цель! – подумал Райан, поспешно скрывая улыбку. Послышался едва слышный стук в дверь. Президент взглянул на часы.

– Нам придется закончить на этом. Мне нужно обсудить с министром юстиции вопросы борьбы с наркотиками. Благодарю всех за плодотворное обсуждение. – Он последний раз взглянул на фотографию Душанбе и встал. Остальные последовали его примеру и вышли один за другим через дверь, скрытую в белой, гладко оштукатуренной стене.

– А ведь это было умное замечание, малыш, – негромко заметил Райан, обращаясь к Грегори.

***

Кэнди Лонг подошла к ожидавшему ее у дома автомобилю. За рулем сидела подруга, с которой они учились в Колумбийском университете, доктор Беатрис Тауссиг, тоже занимавшаяся оптической физикой. Они дружили еще со студенческой скамьи. Беатрис была более броской, чем Кэнди. Она лихо ездила на «Ниссане 300Z», спортивной машине, и могла доказать это немалым количеством штрафов за нарушение правил уличного движения. Тем не менее автомобиль вполне гармонировал с ее одеждой, прической и особенно нагло-презрительным отношением к мужчинам, отшвыривающим их словно тряпичные куклы.

– Доброе утро, Беа. – Кэнди Лонг скользнула в машину и пристегнула ремни еще до того, как захлопнула дверцу. При езде с подругой Беатрис это было просто необходимо – хотя сама хозяйка демонстративно не пристегивалась.

– Плохо спала, Кэнди? – Этим утром на Беатрис был строгий, хотя и не совсем мужского покроя, костюм и шелковый шарф на шее. Доктору Лонг трудно было понять смысл всего этого: когда проводишь весь день одетой в дешевый белый лабораторный халат, кого интересует то, что находится под ним, разве что Эла, но его интересовало еще и то, что скрывалось под тем, что было под тем… подумала она про себя и улыбнулась.

– Я сплю лучше, когда он дома,

– А куда он уехал? – спросила Тауссиг.

– В Вашингтон, – Кэнди широко зевнула. Раннее солнце бросало тени на дорогу перед автомобилем.

– Зачем? – Беатрис переключила скорость и стремительно вылетела с боковой дороги на шоссе, Кэнди почувствовала, как ее прижало к ремням безопасности. Почему ее подруга считает необходимым так водить машину? Это совсем не гранпри «Монако».

– Он сказал, что кто-то провел испытание и теперь ему нужно объяснить кому-то подробности.

– Гм-м… – Беатрис посмотрела в зеркало заднего обзора и продолжала гнать на третьей скорости, шныряя в оживленном транспортном потоке часа пик. Она мастерски выбрала момент и втиснулась в пространство всего на десять футов длиннее ее «Нисана». Сзади послышался раздраженный гудок водителя, которого она подсекла. Беатрис только улыбнулась. Одновременно та часть ее мозга, которая не была занята управлением, отметила, что испытание, о котором говорил Эл, проводилось не в Америке. К тому же проводится не так много испытаний, по поводу которых требуются объяснения этого отвратительного ублюдка. Беа не понимала, что интересного нашла Кэнди в Эле Грегори. Любовь, говорила она себе, слепа, а также глуха и глупа – в особенности глупа. Бедная простушка Кэнди Лонг, она могла бы найти себе куда более привлекательного компаньона – или компаньонку. Если бы только Беа удалось жить с Кэнди в одной комнате в университетском общежитии… если бы только она могла дать ей понять… – Когда возвращается Эл?

– Может быть, сегодня вечером. Он обещал позвонить. Я поеду в его автомобиле. Он оставил его у лаборатории.

– Не забудь, прежде чем садиться в машину, положить полотенце на сиденье, – хихикнула Тауссиг. Грегори ездил в «Шевроле ситейшн». Именно такой автомобиль и подходит ублюдку, подумала Беатрис. Машина была забита целлофановыми обертками от «чизбургеров», и Грегори мыл свою машину раз в год, независимо от того, нуждалась она в этом или нет. Беатрис попыталась представить себе, как он ведет себя в постели, но тут же подавила эту мысль. Только не так рано утром, не сразу после завтрака. Мысль о ее подруге, живущей с таким мужчиной… кожа у Тауссиг покрылась мурашками. Кэнди так наивна, так невинна… так глупа, ко всему прочему. Хотя, может быть, еще и одумается… Надежда пока не потеряна.

– Как продвигается работа над твоим алмазным зеркалом?

– Проект «УРНМИТ»? Подожди еще год, и тогда узнаем что-то определенное. Жаль, что ты больше не работаешь в моей группе, – заметила доктор Лонг.

– В административной группе у меня доступ к более широкому спектру деятельности, – ответила Беа с поразительной честностью. – К тому же я знаю, что далеко не так умна, как ты.

– Зато красивее, – задумчиво произнесла Кэнди.

Беа повернулась и взглянула на подругу. Да, надежда еще не потеряна.

***

Михаил Семенович прочитал доклад к четырем часам. Бондаренко объяснил, что задержка была связана с занятостью машинисток, допущенных к совершенно секретным материалам. В докладе была сорок одна страница, включая диаграммы. Молодой полковник выполнил свое обещание, заметил Филитов. Он не пожалел времени и изложил все технические моменты четко и ясно. Всю прошлую неделю Михаил Семенович потратил на чтение материалов о лазерах, которые сумел найти в папках. Хотя он не так и понимал принципы их действия, его тренированная память запомнила все технические детали. Филитов чувствовал себя чем-то вроде попугая. Он мог повторять слова, не понимая их значения. Ну и ладно, этого достаточно.

Он читал медленно, запоминая текст по мере продвижения. Несмотря на деревенский выговор и грубые выражения, ум старого полковника был гораздо острее, чем думал Бондаренко. Но казалось, что и этого не требовалось. Наиболее важная часть открытия выглядела достаточно просто: речь шла не об увеличении генерирующего резонатора, а о том, чтобы его форма соответствовала магнитному полю. При соответствующей форме размеры резонатора можно было увеличивать почти бесконечно, и новым ограничивающим фактором становилась часть устройства, работающая на сверхпроводниках, управляющих магнитными импульсами. Полковник вздохнул. Запад опять опередил Советский Союз. У русских не было соответствующих материалов. Поэтому, как всегда, КГБ добыл их на Западе, на этот раз переправив через Чехословакию и Швецию. Неужели мы никогда не научимся изготавливать все сами?

В заключительной части доклада говорилось, что оставалась еще одна проблема, связанная с оптическими и компьютерными системами. Придется выяснить, что делают наши разведслужбы по этому вопросу, подумал Филитов. Наконец он потратил двадцать минут на изучение чертежей нового лазера. После того как он понял, что может закрыть глаза и вспомнить каждую подробность, воспроизвести в памяти малейшую деталь, полковник положил доклад полковника Бондаренко обратно в папку. Филитов посмотрел на часы и нажал кнопку, вызывая секретаря. Через несколько секунд в дверях появился прапорщик.

– Слушаю, товарищ полковник.

– Отнесите вот это в секретную часть – раздел 5, совершенно секретный. Да, где мешок для сжигания сегодняшних документов?

– У меня, товарищ полковник.

– Принесите его.

Прапорщик вышел в приемную и мгновение спустя вернулся с холщовым мешком, ежедневно наполняемым документами, предназначенными для уничтожения в специальном помещении. Михаил Семенович взял мешок и начал бросать в него секретные материалы.

– Можете отправляться. Я отнесу мешок по пути к машине.

– Спасибо, товарищ полковник.

– Вы немало потрудились сегодня, Юрий Ильич. До свидания.

Когда за прапорщиком закрылась дверь, Филитов достал пачку дополнительных страниц, представляющих собой документы, не имеющие отношения к министерству. Почти каждую неделю он сам относил мешок с документами, предназначенными для сжигания, в отведенное для этого помещение. Прапорщик, занимающийся у Филитова канцелярской работой, считал, что полковник делал это по доброте сердечной и еще потому, что среди документов могли оказаться особо секретные материалы. Как бы то ни было, этот обычай установился задолго до того, как он начал работать в канцелярии полковника, и служба безопасности относилась к этому, как к самому будничному явлению. Через три минуты, по пути к ожидающему его автомобилю, Михаил Семенович вошел в подвальное помещение, где уничтожались документы. Молодой сержант приветствовал его, как собственного дедушку, и тут же открыл дверцу печи. У него на глазах герой Сталинграда поставил на пол свой портфель, искалеченной рукой открыл мешок и поднял его здоровой рукой, вывалив примерно с килограмм секретных документов в пылающую пасть газовой печи, расположенной в подвале Министерства обороны. Сержант не имел представления, что помогает старому офицеру уничтожить доказательства государственной измены. Полковник расписался в журнале, засвидетельствовав, что уничтожил документы своего отдела. Затем он дружески кивнул молодому сержанту, повесил мешок на отведенный для него крючок и направился к служебному автомобилю, ожидавшему у подъезда.

Сегодня призраки снова навестят его, Михаил Семенович знал это, а завтра он поедет в парную баню, и еще один пакет со сведениями отправится на Запад, По пути к квартире шофер остановил машину у специального закрытого продовольственного магазина, посещать который могли только избранные, советская элита. Здесь не было очередей. Михаил Семенович купил колбасу, буханку черного хлеба и пол-литра водки – лучшей, «Столичной». В качестве дружеского жеста он даже прихватил бутылку и для своего шофера. Для молодого сержанта бутылка «Столичной» была лучше денег.

Пятнадцать минут спустя, войдя в свою квартиру, Михаил Семенович извлек дневник из ящика письменного стола и прежде всего начертил в нем схему, приложенную к докладу полковника Бондаренко. Каждые несколько минут он поднимал глаза на фотографию жены в серебряной рамке. В основном окончательный вариант доклада мало отличался от рукописного черновика, представленного ему первоначально. Пришлось написать всего десять страниц, тщательно занося в дневник критически важные формулировки. Отчеты «Кардинала» всегда были образцом краткости и четкости – результат написанных им бесчисленных оперативных директив. Закончив с дневником, он надел перчатки и прошел в кухню. На обратной стороне западногерманского холодильника была прикреплена на магнитах маленькая камера. Несмотря на перчатки, Михаил Семенович без труда обращался с ней. Ему потребовалась лишь минута, чтобы сфотографировать новые страницы дневника, после чего он перемотал пленку и достал из камеры кассету, которую положил в карман. Затем, по-прежнему не снимая перчаток, он убрал камеру в тайник, подошел к окну и соответствующим образом раздвинул шторы. Он был очень осторожным человеком. При внимательном осмотре наружной двери, ведущей в его квартиру, будут обнаружены царапины вокруг замка, убедительно демонстрирующие, что его открывал отмычкой настоящий эксперт. Вообще-то эти царапины могли быть сделаны кем угодно. Когда подтвердится, что его доклад находится в Вашингтоне – это покажут черные отпечатки шин на определенном участке обочины, – Михаил Семенович вырвет страницы из дневника, принесет их в кармане в министерство, положит в мешок и лично уничтожит в печи. Двадцать лет назад газовая печь для сожжения лишних секретных документов была установлена в подвале министерского здания под его наблюдением,

Закончив работу, полковник Михаил Семенович Филитов снова посмотрел на фотографию Елены и спросил ее, правильно ли он поступил. Но Блена только улыбалась, глядя на него, как всегда. Миновало столько лет, подумал он, а прошедшее все еще тревожит меня. Он покачал головой. Дальше последовала заключительная часть ритуала. Михаил Семенович ел хлеб и колбасу вместе со своими давно погибшими товарищами времен Великой Отечественной войны, но не мог заставить себя спросить тех, кто погиб, защищая Родину, оправдывают ли они его измену. Ему казалось, что старые товарищи поймут его даже лучше, чем Елена, но все-таки не решался спросить их. Выпитая бутылка водки тоже не давала никакого ответа, но по крайней мере от спиртного призраки куда-то исчезли. Он с трудом встал из-за стола и вскоре после десяти часов повалился в постель, не выключая света в гостиной.

Едва пробило одиннадцать, по широкому бульвару, на который выходили окна квартиры Филитова, проехал автомобиль, и голубые глаза мужчины, сидящего за рулем, посмотрели на освещенные окна. На этот раз в машине сидел Эд Фоули. Его внимательный взгляд проверил положение штор. По пути домой Эд оставил еще один тайный знак. Проверять их будет московский рабочий, занимающийся уборкой мусора. Все эти знаки были незаметными – вроде пометки мелом на фонарном столбе, но все вместе они дадут команду группе, занятой передачей информации, находиться завтра на предписанных им местах. На рассвете еще один сотрудник ЦРУ, работающий в американском посольстве в Москве, осмотрит оставленные ночью знаки, и в случае сигнала тревоги сам Фоули распорядится отменить намеченную операцию.

Хотя его работа была весьма напряженной, кое-какие ее аспекты, связанные с ней, казались Эду Фоули забавными. Так, русские сами облегчили его задачу, поселив «Кардинала» в здании, выходящем на оживленный бульвар. Далее, так феноменально запутав ситуацию с новым зданием американского посольства, они лишили его сотрудников возможности жить в специально отведенном им доме и вынудили, тем самым самого Фоули или его жену каждый вечер проезжать по этому бульвару. Наконец, русские с такой радостью приняли их старшего сына в свою хоккейную команду. Вот без этого он будет скучать после отъезда отсюда, подумал Фоули, вылезая из машины. Теперь детский хоккей нравился ему больше бейсбола. Ну что ж, остается играть в футбол, решил Эд. Ему не хотелось, чтобы его сын играл в американский футбол. Слишком много детей получали тяжелые травмы в этой игре, да и мальчик был невысоким. Но все это в будущем, а Эду нужно беспокоиться в первую очередь о настоящем.

Разговаривать в квартире следует с большой осторожностью, тщательно выбирая слова. Каждая комната в каждой квартире, занятой американцами, содержит больше микрофонов, чем муравьев в муравейнике, однако на протяжении этих лет Эд и Мэри-Пэт привыкли жить в прослушиваемой квартире и даже шутили над этим. Войдя в прихожую и повесив пальто, Эд поцеловал жену и одновременно пощекотал ей ухо. Она хихикнула, поняв скрытый смысл этого жеста, хотя оба смертельно устали от постоянного напряжения, связанного с выполняемой ими работой. Еще несколько месяцев, и они уедут, так что ждать осталось недолго.

– Как прошел прием? – спросила Мэри-Пэт ради всеслышащих микрофонов.

– Как всегда – скучища, – прозвучал стандартный ответ.

9. Возможности

Беатрис Тауссиг не написала отчет, хотя оговорка, сделанная Кэнди, и показалась ей достаточно важной. Беатрис имела допуск почти ко всему, что происходило в Лос-Аламосской национальной лаборатории, но ей никто не говорил о незапланированном испытании, и хотя кое-какая работа, связанная со стратегической оборонной инициативой проводилась в Европе и Японии, участия Грегори в качестве переводчика для этой работы не требовалось. Следовательно, испытание проводилось в России и, если маленького ублюдка ради этого вывезли самолетом в Вашингтон – он, вспомнила Беа, оставил свой автомобиль рядом с лабораторией, значит, за ним прислали вертолет, – не иначе это было связано с чем-то важным. Доктор Тауссиг не любила Грегори, но ничуть не сомневалась в качестве его мозгов. Интересно, подумала она, что это было за испытание, но Беа не обладала допуском к тому, чем занимались русские, и это дисциплинировало ее любопытство. То, чем она занималась, было опасным.

Но ведь это и делает жизнь интересной, правда? На лице ее появилась улыбка.

***

– Троих не хватает. – Русские, находящиеся за оцеплением из афганских солдат, осматривали каждый обломок сбитого Ан-26. Слова принадлежали майору КГБ. Ему не приходилось раньше осматривать место катастрофы самолета, и лишь благодаря холодному ветру, дующему прямо в лицо, он сумел удержать съеденный утром завтрак.

– Один из них – ваш? – Пехотный капитан Советской Армии, еще совсем недавно служивший советником при командире батальона марионеточной афганской армии, огляделся по сторонам, проверяя, насколько надежно его солдаты охраняют периметр места падения самолета. С его желудком все было в порядке. Величайшим шоком в его жизни была попытка распороть живот находившемуся рядом афганскому другу, и капитан думал о том, выдержит ли тот срочную операцию.

– Да, мы не можем его найти. – Фюзеляж самолета раскололся на несколько частей. Пассажиры, сидевшие в передней части, оказались залиты авиационным топливом при ударе о землю и обгорели настолько, что опознать их было невозможно. И все-таки солдаты собрали останки почти всех мертвых пассажиров. Всех, кроме троих, и теперь судебно-медицинским экспертам предстоит определить, кто погиб и кого не удалось обнаружить. Обычно к жертвам авиакатастроф не относились с таким вниманием – формально сбитый Ан-26 принадлежал Аэрофлоту и не был самолетом ВВС, – однако в данном случае к опознанию погибших приложили максимальные усилия. Исчезнувший капитан служил в Девятом управлении КГБ и совершал инспекционную поездку по этому району, проверяя личный состав и охрану определенных секретных объектов. У него находились в высшей степени секретные документы, но, что было еще более важно, капитан знал многих сотрудников КГБ и чем они занимались. Документы, находившиеся при нем, могли погибнуть при пожаре – удалось обнаружить остатки нескольких кейсов, сожженных до пепла, – но пока не будет подтверждена смерть самого капитана, в центре, в Москве, будет немало недовольных.

– У него осталась семья – точнее, вдова. Сын умер месяц назад, насколько мне это известно. По-видимому, от рака, – негромко заметил майор КГБ.

– Надеюсь, о его жене позаботятся должным образом, – произнес капитан.

– Да, у нас существует отдел, который занимается такими делами. А они не могли унести его с собой?

– Трудно сказать. По крайней мере мы знаем, что они были здесь. Афганцы всегда грабят сбитые самолеты, стараясь найти оружие. А вот документы? – Капитан пожал плечами. – Мы воюем с неграмотными дикарями, товарищ майор – Сомневаюсь, что они могут проявлять интерес к каким-либо документам. Они могли узнать по форме, что он офицер КГБ, и унести тело, чтобы изуродовать его. Вы даже не представляете, что они делают с пленными.

– Варвары, – пробормотал майор КГБ. – Сбивать невооруженный авиалайнер! – Он посмотрел по сторонам, «Лояльные» афганские солдаты – вот уж излишне оптимистическое название для них, проворчал он, – укладывали тела и останки в резиновые мешки, которые будут отправлены на вертолете в Газни, а оттуда в Москву для опознания. – А если они унесли с собой тело моего офицера?

– В этом случае мы никогда его не найдем. Вероятность остается, конечно, но самая малая. Всякий раз,когда увидим кружащих над чем-то стервятников, будем высылать к этому месту вертолет, но… – Капитан покачал головой. – Вероятнее всего, товарищ майор, что его тело уже у вас. Потребуется время, чтобы подтвердить это.

– Бедняга. Он ведь даже не оперативник – работал в штабе. Да и район не его, просто офицер; кому принадлежала эта территория, попал в больницу с воспалением желчного пузыря, вот он и вызвался взять на себя его обязанности в дополнение к своим.

– А где он обычно работал?

– В Таджикистане. Думаю, он решил, что лишняя нагрузка отвлечет его от личных проблем.

***

– Как чувствует себя, русский? – спросил пленного Лучник. Моджахеды не могли обеспечить раненого какой-нибудь медицинской помощью. Ближайшая группа медиков – французские врачи и медицинские сестры – находились в пещере недалеко от Хазан-Хель. Сейчас туда направлялись те раненые афганцы, которые могли передвигаться. Что касается тяжело раненных… им ничем помочь не могли. У партизан был достаточный запас болеутоляющих лекарств, в том числе ампулы морфия швейцарского производства, его вводили умирающим, чтобы облегчить их страдания, В некоторых случаях морфий облегчал им переход в мир иной, однако тех, кто подавал надежды на выздоровление, укладывали на носилки и несли на юго-восток, к пакистанской границе. Те, кому удавалось вынести шестидесятимильный переход, получали настоящую медицинскую помощь в чем-то похожем на больницу, рядом с заброшенным ныне аэродромом в Мирам-Шахе. Лучник вел туда свою группу. Ему удалось убедить партизан, что захваченный русский принесет им больше пользы живым, чем мертвым, и что американцы хорошо вознаградят их за офицера русской секретной полиции с его документами. Лишь один глава племени мог успешно выступить против таких аргументов, но он погиб во время боя. Моджахеды поспешно похоронили его тело в соответствии с обычаями их веры. И сейчас он был уже в раю. Теперь отряд возглавлял Лучник – как самый опытный и преданный воин.

Кто бы мог сказать, глядя в его ледяные глаза и прислушиваясь к холодным словам, что впервые за три года в его сердце найдется место жалости? Даже он сам испытывал удивление. Почему в его голову пришли такие мысли? Или это воля Аллаха? Не иначе, решил он. Кто еще мог помещать мне убить русского?

– Больно, – послышался наконец шепот раненого, однако милосердие Лучника не распространялось так далеко. Моджахеды несли морфий лишь для своих раненых. Убедившись, что за ними никто не наблюдает, Лучник передал капитану КГБ фотографии его близких. На мгновение его взгляд смягчился. Русский офицер посмотрел на афганца с удивлением, преодолевшим даже боль. Здоровой рукой он взял фотографии и прижал их к груди. На лице капитана отразилась благодарность вместе с изумлением. Он подумал о своем умершем сыне и собственной судьбе. Худшее, что может случиться с ним, пронеслось сквозь туман вновь нахлынувшей боли, – это то, что он присоединится к своему ребенку, где бы тот ни находился. Афганцы уже не смогут причинить ему больших страданий, чем те, которые он пережил как душой, так и телом. Капитан достиг того мгновения, когда боль превратилась в наркотик, агония стала знакомой, даже приятной. Он слышал, что такое возможно, но не верил рассказам.

Он по– прежнему не мог мыслить достаточно четко. В охватившем его сумеречном состоянии капитан не мог понять, почему все еще жив. В Москве он слышал о том, как афганцы обращаются с пленными… Но ведь именно поэтому ты и вызвался на это задание в дополнение к собственным обязанностям, напомнил он себе. Сейчас капитан думал о предстоящей участи и о том, как навлек ее на себя,

Ты не должен умирать, Валерий, ты должен жить. У тебя есть жена, и она уже достаточно страдали, подумал он. Даже сейчас ей так больно… Мысль исчезла, словно по собственной воле. Капитан сунул фотографии в грудной карман и отдался накатывающейся тьме, теряя сознание, пока его тело боролось за жизнь. Он не пришел в себя, когда его привязали к доске и положили на повозку. Лучник повел свой отряд дальше.

***

Михаил Семенович проснулся от звуков битвы, разрывающих голову. На улице было все еще темно – до рассвета оставалось немало времени, – и первым действием старого полковника было пройти в туалет, сполоснуть лицо холодной водой и проглотить три таблетки аспирина. Его тело содрогнулось в приступе рвоты, но в желудке было пусто – показалась только горькая желчь. Михаил Семенович выпрямился и посмотрел в зеркало, чтобы убедиться в том, как отразилась измена на Герое Советского Союза. Он, разумеется, не мог – не хотел – прекращать свою деятельность, но… посмотри, Миша, что делается с тобой. Когда-то ясные голубые глаза стали красными и безжизненными, румяное лицо – серым, как у трупа, складки кожи свисают вниз, а седая щетина скрывает черты лица, которое когда-то называли красивым. Он вытянул правую руку – шрамы, как всегда, стягивали ее, походили на пластик. Ничего не поделаешь. Михаил Семенович сполоснул рот и пошел в кухню готовить кофе.

По крайней мере у него еще остался хороший кофе, купленный в магазине, доступ в который открыт только «номенклатуре», и сделанная на Западе кофеварка, чтобы готовить его. Старик задумался: а не стоит ли что-нибудь поесть, затем решил ограничиться одним кофе. Всегда можно пожевать хлеб в кабинете. Через три минуты кофе был готов. Он выпил чашку, не обращая внимания на то, как горячая жидкость обжигает рот и горло, затем снял трубку телефона и вызвал машину. Ему нужно было выехать из дома пораньше, и, хотя он не сказал, что собирается заехать в баню, сержант, сидящий у телефона на автобазе Министерства обороны, догадался об этом.

Двадцать минут спустя Михаил Семенович появился на улице. Его глаза слезились, и он болезненно щурился от холодного северо-западного ветра, пытавшегося загнать старого офицера обратно в подъезд. Водитель-сержант едва было не подбежал к полковнику, чтобы поддержать его, но Филитов чуть наклонился, сопротивляясь невидимой руке природы, и сел в машину, как всегда, словно залезая перед боем в свой старый Т-34.

– В баню, товарищ полковник? – спросил водитель, садясь за руль.

– Ты продал водку, которую я тебе дал?

– Да, конечно, товарищ полковник, – ответил молодой сержант.

– Молодец. Это куда полезнее, чем ее пить. Едем в баню и побыстрее – с притворной суровостью произнес полковник, – может быть, мне удастся выжить.

– Если уж у немцев не получилось убить вас, товарищ полковник, сомневаюсь, что несколько капель хорошей русской водки могут вам повредить, – весело заметил водитель.

Михаил Семенович засмеялся и даже острую боль в голове воспринял с юмором. Сержант и внешне походил на ефрейтора Романова.

– А вам не хочется стать офицером?

– Нет, спасибо, товарищ полковник, я надеюсь закончить университет. Мой отец химик, и мне хочется пойти по его стопам.

– Вашему отцу повезло, сержант. Ну, поехали.

Через десять минут автомобиль остановился перед Сандуновскими банями. Сержант открыл дверцу для полковника, затем поставил машину в месте, где стоянка запрещалась, но откуда был виден выход. Он закурил сигарету и открыл книгу. Такая служба ему нравилась, по крайней мере это куда лучше, чем ковылять по колено в грязи в составе мотострелковой роты. Сержант взглянул на часы. Старик выйдет из бани примерно через час. Бедняга, подумал про него сержант, он так одинок. Почему герою войны пришлось столько пережить?

Внутри бани процедура была отработана настолько, что старый полковник мог бы проделать все и во сне. Раздевшись, он прихватил полотенце, тапочки и березовый веник и направился в парилку. Сегодня он появился здесь раньше обычного, и завсегдатаи еще не пришли. Это его устраивало. Он плеснул воду на раскаленные кирпичи, сел на полку и принялся терпеливо ждать, когда пар выгонит похмелье из его больной головы. В разных углах парилки сидели еще три клиента. Он узнал двух, но не был знаком с ними, да и разговаривать никому не хотелось. Михаил Семенович тоже предпочитал оставаться в одиночестве. Ему было больно даже открывать рот, и аспирин почему-то никак не действовал этим утром.

Прошло еще пятнадцать минут, и пот ручьями стекал по белому телу Филитова. Он поднял голову, увидел банщика, услышал обычное объявление относительно выпивки – никто не выразил желания, – а также сообщение о пользе плавания в бассейне. Казалось, что для банщика такая фраза была самой обычной, однако ее скрытое значение звучало по-другому: «все в порядке. Я готов к приему информации». Вместо ответа Филитов подчеркнуто размашистым жестом, привычным для пожилых людей, вытер пот со лба. Это означало: «сейчас». Банщик вышел. Михаил Семенович начал медленно считать до трехсот. Когда он добрался до двухсот пятидесяти семи, один из соратников-алкоголиков, сидевших в парилке, встал и вышел. Полковник обратил на это внимание, но не проявил никакого беспокойства. У него была слишком большая практика. Досчитав до трехсот, он встал, с трудом разогнув коленные суставы, и молча вышел из парилки.

В раздевалке воздух был намного холоднее, но Михаил Семенович тут же увидел, что второй мужчина еще не ушел. Он стоял и о чем-то разговаривал с банщиком. Филитов терпеливо ждал, когда банщик обратит на него внимание. Наконец молодой человек заметил его, направился к нему, полковник сделал несколько шагов навстречу, поскользнулся на выбитой плитке и едва не упал. Инстинктивно он вытянул вперед здоровую руку. Банщик подхватил его – или по крайней мере попытался подхватить. Березовый веник упал на пол.

Молодой человек быстро поднял веник и помог Михаилу Семеновичу встать. Через несколько секунд он снабдил его свежим сухим полотенцем для душа и усадил на скамью.

– Вы не ушиблись, товарищ? – послышался голос с другого конца раздевалки.

– Нет, спасибо. Старые колени и этот неровный старый пол. Никак не могут отремонтировать…

– А следовало бы. Пошли, я провожу вас в душ, – предложил мужчина. Лет сорока, он ничем не отличался от других посетителей бани, за исключением красных глаз. Еще один пьяница, сразу определил Филитов. – Значит, вы были на войне?

– Да, в бронетанковых войсках. Последний снаряд из немецкого танка накрыл меня, но я успел прикончить его, в битве на Курской дуге.

– Мой отец воевал там – он служил в Седьмой гвардейской армии под командованием Конева.

– Я был на другом фланге – Вторая танковая армия, у Константина Рокоссовского. Это был мой последний бой.

– Понятно, почему, товарищ…

– Филитов, Михаил Семенович, полковник бронетанковых войск.

– Меня зовут Климентий Владимирович Ватутин, но я не военный герой. Очень рад нашему знакомству, товарищ полковник.

– Приятно, когда к старому солдату проявляют уважение.

Отец Ватутина действительно принимал участие в Курской битве, но в качестве начальника политотдела. Он ушел в отставку полковником НКВД, и сын последовал по стопам отца, служил теперь в той же организации, переименованной в КГБ.

Через двадцать минут полковник ехал на службу, а банщик выскользнул через заднюю дверь и вошел в химчистку. Пришлось вызвать приемщика из мастерской, где он занимался насосом. В качестве меры элементарной предосторожности мужчина, принявший из руки банщика кассету, не знал – по крайней мере так считалось – ни его имени, ни места работы. Он сунул кассету в карман, передал банщику три пол-литровых бутылки водки и вернулся к своим обязанностям. Его сердце колотилось, как всегда в эти дни. Приемщик с удовольствием думал о том, что его прикрытие, скрывавшее настоящую службу в качестве агента американской разведки, приносило немалую пользу в денежном отношении. Левая торговля спиртным обеспечивала ему хороший доход в «сертификатных» рублях, на которые можно было покупать западные товары и отличные продукты в валютных магазинах. С другой стороны, подумал он, насколько велико напряжение при выполнении каждого задания. Он подошел к умывальнику и начал смывать масло с рук – только что закончил ремонт насоса. Вот уже шесть месяцев приемщик химчистки обеспечивал связь, теперь его работа близилась к концу, хотя он и не знал этого. Им по-прежнему будут пользоваться для передачи информации, но уже не для «Кардинала». Найдет себе другую работу и банщик, и эта линия связи, состоящая из незаметных агентов, исчезнет, и даже всевидящее око Второго главного управления КГБ – контрразведки – не сможет обнаружить никаких следов. Таковы были планы.

Спустя пятнадцать минут в химчистку вошла постоянная клиентка с одним из своих английских пальто. Это был «акваскутум» с отстегивающейся подкладкой. Как всегда, она попросила отнестись особенно внимательно к ее вещи, проявить максимальную осторожность при чистке, и приемщик, как обычно, кивнул и сказал, что это самая лучшая химчистка во всем Советском Союзе. Правда, у него не было печатных бланков, и ему пришлось выписать квитанцию от руки в трех экземплярах на копировальной бумаге. Один экземпляр он приколол булавкой к пальто, другой положил в ящик, а третий… Но сначала приемщик проверил, не оставила ли женщина что-то в карманах,

– Гражданка, вы забыли мелочь. Я вам очень благодарен, но лишние деньги нам не нужны. – Он вернул ей несколько монет, квитанцию и кое-что еще. Все так просто. Ведь никто не заглядывает в карманы – как на Западе.

– О-о, вы такой честный человек, – произнесла женщина с каким-то странным формализмом, принятым в Советском Союзе. – До свидания, товарищ.

– До свидания, – отозвался приемщик. – Следующий, пожалуйста!

Женщина – ее звали Светлана – направилась, как всегда, к станции метро. У нее было достаточно времени, и она шла не спеша, готовая ко всяким трудностям при передаче кассеты. Как всегда, московские улицы были полны спешащих, никогда не улыбающихся людей, многие из которых с завистью поглядывали на ее заграничное пальто. У Светланы было немало самой разной одежды, привезенной из-за рубежа, куда она часто ездила в командировки, что составляло часть ее работы в Госплане, советском департаменте, занимающемся планированием экономики. В Англии ее завербовала Британская разведывательная служба. Ее услугами пользовались при передаче информации от «Кардинала», потому что у ЦРУ в Советском Союзе было не так уж много своих агентов, и ей всегда поручалась передача сведений в средней части цепочки и никогда ни на одном из ее концов. Кроме того, она передавала Западу свою информацию, но эта информация не представляла особого интереса, и ее редкие услуги в качестве курьера были вообще-то намного полезнее, чем передаваемые ею сведения по экономике, которыми она так гордилась. Сотрудники британской разведки, под руководством которых она работала, не говорили ей об этом, разумеется; каждый шпион считает, что в его – или ее – распоряжении находится жизненно важная информация, необходимая для Запада. Это делало игру только более интересной, и, несмотря на идеологические (или иные) мотивы, шпионы рассматривали свое занятие как исключительно интересную игру, поскольку, занимаясь ею, им удается водить за нос могущественные организации в собственных странах. Светлане действительно нравилось существование на краю жизни и смерти, хотя она не понимала причины этого. Кроме того, она считала, что ее отец, занимающий очень высокое положение в партийной иерархии – он был одним из самых влиятельных членов Центрального Комитета партии, – сможет защитить ее, если возникнет такая необходимость. В конце концов, разве не благодаря его влиянию ей разрешают ездить на Запад два.или три раза в год? Ее отец, по мнению Светланы, был напыщенным и высокопарным человеком, но она – его единственный ребенок, мать единственного внука, и вся его жизнь обращалась вокруг нее.

Светлана спустилась на станцию «Кузнецкий мост» в тот момент, когда от перрона поезд только отошел. Всегда трудно точно рассчитать время. В часы пик поезда в московском метро ходят каждые тридцать секунд. Светлана взглянула на часы и снова оказалось, что ее расчет точен. Человек, которому она должна передать кассету, прибудет следующим поездом. Она пошла по платформе к тому месту, где будет находиться передняя дверь второго вагона поезда, чтобы первой оказаться внутри. В этом ей помогла одежда. Ее часто принимали за иностранку, а москвичи относились к иностранцам с уважением, словно к благородному сословию – или к серьезно больным. Ей не пришлось долго ждать. Скоро послышался грохот приближающегося поезда. Головы людей, поящих на перроне, как всегда, повернулись в его сторону, из туннеля показались яркие огни, и сводчатый зал станции наполнился визгом тормозов. Двери открылись, и из вагона хлынул поток пассажиров. Затем Светлана вошла внутрь и сделала несколько шагов в глубь вагона. Там она подняла руку, схватилась за металлический поручень над головой – сиденья были заняты и ни один из мужчин даже не подумал уступить ей место – и повернулась лицом в сторону движения поезда. Ее левая рука со снятой перчаткой была в кармане пальто.

Светлана еще ни разу не видела лица мужчины, с которым встречалась в вагоне метро, но знала, что мужчина видит ее. Кем бы он ни был, стройная фигура Светланы ему нравилась. Она догадалась об этом по его сигналу опознания. В битком набитом вагоне из-под газеты «Известия» появлялась мужская рука, гладила ее по левой ягодице, а на этот раз она на мгновение остановилась и чуть стиснула… Это было что-то новое, и Светлана с трудом удержалась от желания взглянуть на мужчину. А вдруг он хороший любовник? Она не возражала бы против еще одного. Ее бывший муж был таким… нет. Лучше не смотреть, так более романтично, в русском стиле думать о мужчине, лица которого она никогда не видела, но который находит ее красивой и желанной. Светлана держала кассету между большим и указательным пальцами, ожидая, когда поезд через две минуты остановится на станции «Пушкинская». Ее глаза были закрыты, а на губах играла едва заметная улыбка – она мечтала о внешности и мужских достоинствах связника, рука которого ласкала ее ягодицу. Подобная сцена привела бы в ужас руководящего ею сотрудника британской разведки, но сама Светлана не подавала признаков волнения.

Поезд начал останавливаться. Пассажиры встали и вместе с теми, кто стоял, столпились у выхода. Светлана достала руку из кармана. Кассета была скользкой – от влаги или от какого-то вещества, используемого при химчистке, она не знала. Мужская рука покинула ее бедро, последний раз нежно скользнула по нему и поднялась, чтобы принять в ладонь крохотный металлический цилиндрик.

Пожилая женщина, стоящая позади нее. неожиданно споткнулась и толкнула связника, рука которого выбила кассету из пальцев Светланы. На мгновение она не осознала происшедшего, но тут поезд остановился, и мужчина упал на колени, пытаясь схватить кассету. Светлана посмотрела вниз скорее с изумлением, чем с ужасом – мужчина оказался лысым, а венчик волос над ушами был седым – оказывается ее связник был стариком! В следующую секунду он схватил кассету и вскочил на ноги. Старый, подумала она, но такой живой, и тут обратила внимание на его римский профиль и очертания крепкой челюсти – да, он, по-видимому, отличный любовник и, наверно, терпеливый, что еще лучше. Связник выскочил из вагона, и Светлана выбросила его из головы. Она не заметила, что какой-то мужчина, сидевший с левой стороны вагона, успел вскочить и, растолкав входящих пассажиров, выбежать следом за мгновение до того, как закрылись двери.

Мужчину звали Борис, и он направлялся домой отсыпаться после ночного дежурства в здании КГБ. Обычно Борис по пути домой читал газету «Советский спорт», но сегодня он забыл купить ее в киоске и сейчас случайно заметил на грязном черном полу вагона метро предмет, который мог быть только кассетой, причем слишком маленькой для обычного фотоаппарата. Он не заметил момента передачи и не видел, кто выронил ее. Борис заключил, что кассету выронил мужчина лет пятидесяти, и обратил внимание на то, с какой ловкостью тот сумел подхватить ее с пола. Успев выскочить из вагона, он понял, что стал свидетелем передачи кассеты, но был слишком удивлен, чтобы отреагировать должным об" разом, слишком удивлен и слишком устал после долгого ночного дежурства.

Раньше Борис был оперативником и работал в Испании, но у него случился сердечный приступ, его отправили домой и сделали дежурным офицером в отделе. По своему званию он был майором. Борис считал, что за проделанную в прошлом работу заслужил звание полковника, но в этот момент его мысли касались совершенно иного. Он быстро окинул взглядом платформу, пытаясь увидеть седого мужчину в коричневом пальто. Вон он! Борис быстро пошел следом, чувствуя, как у него покалывает в левой стороне груди. Однако он не обратил на это внимания. Несколько лет назад он бросил курить, и врач в медсанчасти заметил, что изменений к худшему у него нет. Сейчас он был уже в пяти метрах от мужчины и решил не приближаться. Самое главное – терпение. Борис последовал за седым мужчиной по переходу на станцию «Горьковская» и на платформу. Теперь положение стало щекотливым. Платформа была запружена людьми, спешащими на работу, и он потерял визуальный контакт с преследуемым. Низкорослый сотрудник КГБ не мог наблюдать за седым мужчиной в толпе. Может быть, пойти на риск и сблизиться еще больше? Но это значит, что придется проталкиваться через толпу… и привлекать к себе внимание. Это опасно.

Борис получил, разумеется, соответствующую подготовку, но с тех пор прошло больше двадцати лет, и теперь он лихорадочно пытался вспомнить, что предписывали наставления в таких случаях. Он был знаком с тем. как следует вести себя при подобных операциях, как опознать себя при встрече со связником и как избавиться от преследования, но Борис был все-таки сотрудником Первого главного управления, а слежка относилась к профессии сыщиков из Второго главного управления и не входила в число его навыков. Как же мне поступить? – билось у него в голове. Ведь ему представилась такая сказочная возможность! Сотрудники разведки, вполне естественно, ненавидели своих коллег из контрразведки, и превзойти одного из них в его собственной профессии… А вдруг это всего лишь тренировка? Может быть, он станет предметом насмешек и оскорблений со стороны сотрудника «Двойки», следящего сейчас за коллегой-связником? Что же делать? Борис оглянулся вокруг, надеясь увидеть контрразведчика, преследующего курьера. Он, разумеется, не узнает его в лицо, но может распознать сигнал «уйди, ты мешаешь». Он смутно припомнил такой сигнал – Но нет, никакого сигнала. Время уходит, нужно принимать решение. Несмотря на холод, царящий на станции, Борис чувствовал, как струйки пота стекают по телу. Боль в груди усилилась и усложнила стоящую перед ним дилемму. Он знал, что на всех станциях московского метро находились тайные телефоны, каждый офицер КГБ умел пользоваться ими, но Борис понимал, что он не имеет на то времени.

Иного выхода нет – он должен преследовать мужчину, придется рискнуть. В конце концов он был опытным офицером-оперативником и сделал все, чтобы заметить сигнал, означающий, что он мешает работе. Сотрудники «Двойки» могут выругать его, но Борис знал, что руководство Первого главного управления придет на выручку. Все, решение принято, и даже боль в груди отступила. И все-таки нужно установить с мужчиной визуальный контакт. Майор начал проталкиваться через толпу, слыша ругань и недовольное ворчание, и натолкнулся, наконец, на группу рабочих, которые что-то обсуждали. Борис вытянул шею, пытаясь увидеть… Вот он, все еще на платформе и смотрит направо. Грохот приближающегося поезда вызвал у Бориса вздох облегчения.

Он стоял на перроне, стараясь не смотреть на преследуемого, услышал, как с шипеньем открылись двери поезда, затем шум выходящих пассажиров и шарканье ног входящих в вагон.

Борис повернулся, наконец, и, к своему ужасу, увидел, что вагон полон! Седой мужчина был внутри, а двери забиты людьми, пытающимися протиснуться дальше. Офицер КГБ побежал к соседней двери и успел вскочить в вагон, прежде чем двери закрылись. Несмотря на эту удачу, Борис понял, что привлек, наверно, к себе внимание, но теперь было уже поздно. Поезд начал набирать скорость, и он принялся проталкиваться вперед. Пассажиры не могли не заметить его странное поведение. Он увидел, что кто-то поправил шляпу, а несколько человек перевернули страницы газет – любой из этих жестов мог быть сигналом, предостерегающим об опасности.

Один из жестов действительно предостерегал курьера об опасности. Эд Фоули уже отворачивался в сторону, поправив очки правой рукой в перчатке, сжимавшей перчатку с левой руки. Связник тут же взглянул вперед и начал обдумывать маневр ухода. Фоули рассчитывал собственные движения. Связник прежде всего избавится от кассеты, вытащив пленку из цилиндрика и подвергнув ее воздействию света. После этого он выбросит кассету в ближайшую урну. Насколько Эд помнил, такое случалось дважды, и в обоих случаях курьеру удавалось избежать ареста. Связники хорошо подготовлены и знают, как поступать, сказал себе он. «Кардинала» предупредят о неудаче, он заснимет еще одну кассету и… но такого еще никогда не происходило за время пребывания Фоули в Москве, и сейчас ему понадобилось напряжение всех внутренних сил, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица – Связник неподвижно застыл на месте. Он сошел на следующей станции. В конце концов он не сделал ничего необычного, ничего такого, что могло бы показаться со стороны необычным. Он скажет, что нашел этот странный предмет – вы говорите, что это кассета с пленкой, товарищ? – с высовывающейся из него пластиковой лентой на полу вагона и подобрал, чтобы выбросить в урну, разве не нужно следить за чистотой в метро? Опустив руку в карман, мужчина пытался вытащить пленку из кассеты. Тот, кто производил съемку, всегда оставлял торчащими несколько миллиметров, чтобы можно было выдернуть пленку и засветить. По крайней мере так ему говорили при инструктаже. Но кассета была скользкой, и он никак не мог схватиться за край пленки. Поезд остановился, и связник вышел на перрон. Он не знал, кто следит за ним. Ему было известно лишь одно – он получил сигнал об опасности, передача отменяется, и в соответствии с этим сигналом он обязан уничтожить пленку. Однако никогда раньше ему не приходилось делать этого – Мужчина старался не смотреть по сторонам, вместе со всей толпой, направляясь к выходу. Что касается Фоули, он даже не смотрел в окно вагона. Напряжение было почти сверхчеловеческим, но он заставил себя сохранять спокойствие, больше всего опасаясь подвергнуть опасности жизнь связного.

Курьер стоял сейчас на ступеньке движущегося вверх эскалатора. Еще несколько секунд, и он окажется на улице. Там он найдет переулок, чтобы засветить пленку, и решетку канализации, куда бросит кассету вместе с сигаретой, которую только что сунул в рот. Всего лишь одно ловкое движение – и, даже если его арестуют после этого, не окажется никаких улик, а его объяснение, которое он повторял ежедневно и помнил наизусть, может сбить КГБ с толку. Теперь его шпионская карьера закончилась, в этом он отдавал себе отчет и даже изумился охватившей его волне облегчения, словно погрузился в теплую ванну.

Холодный воздух послужил напоминанием о реальности, но солнце уже вставало, и небо было поразительно голубым и чистым. Он повернул направо и пошел к узкому переулку в половине квартала от метро, а также, канализационной решетке, которой он воспользуется. К этому моменту сигарета будет уже выкурена – это еще один трюк, в котором он практиковался. Теперь нужно только вытянуть пленку из кассеты и засветить ее на солнце… Черт побери. Мужчина снял вторую перчатку и потер руки, затем зацепил край пленки ногтями. Наконец-то! Он смял вытянутую пленку, сунул кассету обратно в карман и…

– Одну минуту, товарищ. – Карие глаза окликнувшего были настороже, и крепкая рука стиснула кисть связного, все еще держащего кассету в кармане. Его другая рука была опущена в карман пальто. – Покажите, что вы держите в руке.

– Что вам от меня нужно? – негодующе произнес курьер. – В чем дело?

Правая рука незнакомца шевельнулась в кармане.

– Я – человек, который застрелит вас прямо на улице, если вы откажитесь показать, что держите в руке. Меня зовут Борис Чурбанов, и я майор КГБ. – Чурбанов тут же понял, что его звание скоро изменится. Глядя на выражение лица седого мужчины, можно было предположить, что Борис вот-вот станет полковником.

***

Через десять минут Фоули сидел у себя в кабинете. Он послал одного из своих людей – женщину – проверить сигнал, гласящий, что связной успешно отделался от кассеты. Он все еще надеялся, что его страхи оказались напрасными, что он проявил излишнюю осторожность и мужчина, поспешно вскочивший в вагон, всего лишь обычный служащий, боящийся опоздать на работу. Но… но лицо этого мужчины выглядело лицом профессионала. Фоули не мог сказать почему, но теперь он не сомневался. Он положил руки на стол и несколько минут смотрел на них, обдумывая ситуацию.

В чем причина ошибки? – спросил он себя. И в этом он тоже получил хорошую подготовку, его научили анализировать свои действия шаг за шагом, стараться найти недостатки, ошибки… Может быть, за ним следили? Да, конечно, часто он замечал за собой слежку подобно всем американцам, работающим в посольстве. Обычно на хвост ему садился мужчина, которого он мысленно окрестил Джорджем. Но Джордж появлялся не слишком часто. Русские ни в чем не подозревали Фоули – в этом он был уверен. Эта мысль тут же застряла у него в голове. Когда занимаешься разведывательной деятельностью, уверенность в чем угодно – самый верный путь к катастрофе. Вот почему он никогда не нарушал профессиональных привычек, никогда не отступал от процедур, усвоенных им во время подготовки в Кэмп-Пири, что на реке Йорк в Виргинии, и общепринятых тогда во всем мире.

Ну что ж. Следующее, что ему надлежало сделать, было предопределено. Фоули прошел в центр связи и послал телекс в Туманную Долину. Этот телекс, впрочем, был адресован в почтовый ящик, куда поступали сообщения, всегда говорящие о чем-то экстраординарном. Не прошло и минуты после получения его в Вашингтоне, как дежурный офицер выехал из Лэнгли в Госдепартамент за текстом. Формулировка телекса звучала невинно – в отличие от содержания: «НЕПРИЯТНОСТИ ПО КАНАЛУ „КАРДИНАЛ“. ПОЛНАЯ ИНФОРМАЦИЯ СЛЕДУЕТ».

***

Его отвезли не на площадь Дзержинского. Штаб-квартира Комитета госбезопасности, в течение столь длительного времени служившая тюрьмой, местом заключения и пыток для всех, кто попадал сюда, превратилась теперь исключительно в служебное здание, поскольку, в полном соответствии с законом Паркинсона, управление расширялось до тех пор, пока не заняло все свободное место. Теперь допросы проводились в Лефортовской тюрьме, за квартал от кинотеатра «Спутник». Места там было достаточно.

Он сидел в комнате один. Меблировкой служили стол и три стула. Связному и в голову не пришло оказать сопротивление, и даже сейчас он не понял, что если бы бросился бежать или попробовал сопротивляться арестовавшему его мужчине, то мог бы скрыться и остаться на свободе. Дело не в том, что у майора Чурбанова был пистолет – на самом деле оружия у него не было, – но просто русские, не знающие, что такое свобода, часто не представляют себе, что за нее можно активно бороться. Связной увидел конец жизни и воспринял это с фатализмом. Он не был лишен чувства страха, но боялся лишь того, что предстояло. Разве можно бороться с судьбой, сказал он себе,

– Итак, Чурбанов, что у вас произошло? – задал вопрос капитан Второго главного управления КГБ, офицер лет тридцати.

– Поручите кому-нибудь проявить вот это, – майор передал ему кассету. – По моему мнению, этот человек – связник. – Чурбанов описал, что он видел и как поступил. Он не сказал капитану, что сам перемотал пленку обратно в кассету. – Я заметил его чисто случайно, – закончил он свой рассказ.

– Я даже не подозревал, что сотрудники ПГУ знают, как это делается, товарищ майор. Здорово вы его скрутили!

– Сначала я испугался, что по ошибке прервал одну из ваших операций, и потому…

– В этом случае вы сейчас все уже поняли бы. Необходимо составить полный отчет о случившемся. Пройдите с сержантом, он проводит вас к стенографистке. А я пока вызову группу, которая выслушает вас и задаст все необходимые вопросы. На это потребуется время. Если хотите, можете позвонить жене.

– Прежде всего пленка, – настаивал Чурбанов.

– Да, конечно. Я сам отнесу ее в лабораторию. Идите с сержантом, я подойду к вам через десять минут.

Лаборатория находилась в противоположном крыле тюрьмы. У Второго главного управления имелся там небольшой отдел, потому что «Двойка» вела в Лефортово немало дел. Капитан пришел туда в удачный момент: все задания были уже выполнены и обработка пленки началась немедленно. Ожидая, когда проявят пленку, капитан позвонил своему полковнику. Пока невозможно было разобраться в том, что удалось раскопать майору из ПГУ, но казалось почти несомненным, что это связано со шпионажем, а подобные случаи всегда считались исключительно важными. Капитан покачал головой. Подумать только, старый боевой конь и к тому же бывший оперативник натолкнулся на такое.

– Все, готово. – Техник вышел из фотолаборатории. Он проявил пленку и сделал один отпечаток, он был все еще влажный. Техник вернул капитану проявленную пленку в кассете, уложенной в маленький конверт из плотной бумаги. – Пленка была засвечена и затем снова перемотана в кассету. Мне удалось спасти лишь часть одного кадра. Очень интересно, но я не имею представления, о чем там идет речь.

– А остальное?

– Ничего нельзя сделать. После того как светочувствительный слой экспонирован при дневном свете, изображения, содержавшиеся на нем, полностью уничтожены.

Капитан тем временем смотрел на увеличенный отпечаток единственного частично сохранившегося кадра. Это была какая-то диаграмма с заглавием печатными буквами. Слова в верхней части диаграммы гласили: "Комплекс I объекта «Яркая звезда», а еще одна надпись «Лазерная антенна». Капитан выругался и выбежал из комнаты.

Когда он вернулся, майор Чурбанов пил чай с группой, ведущей допрос. Атмосфера была дружеской. Теперь она станет совсем сердечной.

– Товарищ майор, возможно, вам удалось обнаружить что-то исключительной важности, – произнес капитан.

– Служу Советскому Союзу, – ответил майор звучным голосом. Это был идеальный ответ – именно так рекомендовала отвечать партия. Не исключено, что ему удастся из майоров сразу стать полковником, минуя промежуточное звание подполковника…

– Ну-ка покажите, – протянул руку начальник группы расследования, полковник по званию, и внимательно осмотрел единственный отпечаток. – Это все?

– Остальная пленка засвечена.

Полковник хмыкнул. Это затруднит работу, но не составляет непреодолимых трудностей. Диаграммы будет достаточно, чтобы опознать объект, где бы он ни находился. Судя по аккуратности, диаграмму чертила женщина, и скорее всего молодая. Полковник задумался, повернувшись к окну.

– Эту информацию нужно передать на самый верх, и как можно быстрее. Я ничего не знаю про упомянутый здесь объект, но он, должно быть, является совершенно секретным. Вы, товарищи, начинайте беседу с майором, а мне нужно кое-кому позвонить. Капитан, отнесите кассету в лабораторию для снятия отпечатков пальцев…

– Товарищ полковник, я касался ее голыми руками, – произнес Чурбанов извиняющимся голосом.

– Тут нет вашей вины, товарищ майор, ваша бдительность заслуживает высшей похвалы, – великодушно отозвался полковник. – И все-таки проверьте отпечатки пальцев.

– Как быть со шпионом? – спросил капитан. – Кто будет его допрашивать?

– Для этого нам понадобится опытный специалист. Я знаю такого. – Полковник встал. – Я позвоню ему.

***

За ним следили несколько пар глаз, оценивая его лицо, интеллектуальный потенциал, решительность, способность выдержать допрос. Связной по-прежнему сидел один в комнате. У него забрали, разумеется, шнурки от ботинок, пояс, сигареты и все остальное, что он мог использовать как оружие против себя или в качестве успокоительного средства. Он не в состоянии был определить, сколько времени, а отсутствие никотина заставляло его нервничать все больше. Оглядевшись по сторонам, он увидел зеркало – вообще-то оно было зеркалом лишь с одной стороны, с другой являлось слегка затемненным стеклом, – но связной этого не знал. Комната была полностью изолирована от внешних звуков, чтобы лишить его возможности мерять время даже шагами людей, что проходили снаружи. Несколько раз он чувствовал жалобы голодного желудка, но хранил полное молчание. Наконец дверь открылась.

Мужчина, вошедший в комнату, был в превосходно сшитом гражданском костюме. Ему было лет сорок. В руке он держал несколько листов бумаги. Мужчина обошел стол, не глядя на связного, пока не сел. Когда он, наконец, поднял глаза на арестованного, его взгляд был равнодушным, словно он рассматривал в зоопарке заморского зверя. Связной попытался ответить ему таким же бесстрастным взглядом, но потерпел неудачу. Следователь уже знал, что его задача окажется не из трудных. После пятнадцати лет допросов он научился определять это с первого взгляда.

– У вас есть выбор, – произнес следователь после минутного молчания. Голос его не был жестким, всего лишь равнодушным. – Приговор может оказаться очень строгим или, наоборот, мягким – все зависит от вас. Вы предали Родину. Не буду говорить, как поступают с предателями. Если хотите жить, то расскажете мне сегодня, сейчас, все, что вам известно. Если же откажетесь, мы узнаем все равно, но тогда вы умрете. Говорите сегодня, и мы сохраним вам жизнь.

– Вы все равно убьете меня.

– Нет. Если вы пойдете нам навстречу, окажете содействие – сегодня – в худшем случае вас приговорят к длительному сроку тюремного заключения в лагере особого режима. Не исключено, что мы прибегнем к вашей помощи, чтобы арестовать и других шпионов. Тогда вас будут содержать в лагере обычного режима и срок заключения станет короче – Но, чтобы добиться этого, вы должны помочь нам сегодня. Сейчас я объясню, почему это так важно для нас. Если вы вернетесь к нормальной жизни немедленно, те, на кого вы работаете, могут не заметить, что вы были под арестом, и продолжат пользоваться вашими услугами. В результате вы поможете нам арестовать их за шпионаж против Советского Союза. Вам придется выступать в суде в качестве свидетеля обвинения, и государство отнесется к вам со снисхождением. Кроме того, для государства полезно публично продемонстрировать милосердие. Но, чтобы такое произошло, чтобы вы могли спасти свою жизнь и доказали, что раскаиваетесь в совершенных вами преступлениях, вы должны начать сотрудничать с нами сегодня. – Голос следователя стих и стал еще мягче.

Товарищ, мне не доставляет никакого удовольствия причинять боль людям, но, если потребуется, я отдам такой приказ без малейших колебаний. Вы не сможете противостоять нам. Это выше человеческих сил. Неважно, насколько вы мужественны, ваше тело имеет свои пределы. И мое тоже. Тело каждого человека не в состоянии противостоять методам допроса. Это всего лишь вопрос времени. Но вы должны понять, что время имеет для нас значение лишь в течение нескольких следующих часов. После этого в нашем распоряжении окажется неограниченное время. Человек с молотком в состоянии сокрушить самый твердый камень. Избавьте себя от боли, товарищ. Спасите свою жизнь, – закончил следователь, глядя в глаза связного одновременно печально и решительно.

Следователь понял, что одержал победу. Это сразу видно по глазам. Непокорные, стойкие не отводят взгляд. Они смотрят тебе прямо в глаза или, чаще, на стену над твоей головой, а вот особенно смелые, приняв окончательное решение, устремляют взгляд в какую-то одну точку и словно набираются от этого сил. Этот же вел себя по-другому. Его взгляд пробежал по комнате, словно пытаясь найти выход и не находя его. Но ведь следователь с самого начала не считал его твердым орешком. Может быть, еще один жест…

– Не хотите закурить? – Следователь достал из кармана пачку сигарет и вытряхнул одну на стол.

Связной протянул руку и взял ее, подняв тем самым флаг капитуляции.

10. Оценка ущерба

– Итак, что нам известно? – спросил судья Мур.

В Лэнгли было чуть больше шести утра, рассвет еще не наступил, и панорама, открывающаяся за окнами, соответствовала мрачному настроению директора ЦРУ и двух его заместителей.

– Кто-то следил за курьером номер четыре, – ответил Риттер. Заместитель директора ЦРУ по оперативной работе перелистал лежащие перед ним документы. – Фоули успел заметить слежку и подал сигнал, отменяющий проведение операции, перед самым моментом передачи. Судя по всему, гэбист не видел его лица и пошел за агентом. Фоули утверждает, что гэбист выглядел неуклюжим – это показалось ему странным, но он решил положиться на свой инстинкт – в прошлом это всегда его выручало. Вернувшись к себе, он послал сотрудника проверить сигнал, говорящий, что агенту удалось отделаться от слежки, но сигнала не было. Придется исходить из того, что агент провален и кассета в руках контрразведки, по крайней мере пока не поступят иные сведения. Фоули прервал этот – канал связи. «Кардиналу» сообщили, чтобы он никогда не пользовался тем связным, которому передал кассету. Сейчас я собираюсь приказать Эду, чтобы он информировал «Кардинала» о том, что переданные им сведения всего лишь затерялись в пути, не стоит беспокоить его сигналом тревоги.

– Но почему? – спросил адмирал Грир, и на этот вопрос ответил директор ЦРУ:

– Дело в том, что кассета содержала исключительно важную информацию, Джеймс. Если мы подадим знак тревоги, он может… черт побери, да ведь мы сами сказали ему, если случится нечто подобное, уничтожить все, что может изобличить его. А вдруг он потом не сможет восстановить уничтоженную информацию? Она так нужна нам.

– И к тому же русским понадобится приложить немало усилий, чтобы выйти на его след, – продолжил Риттер. – Я отдам приказ Фоули, и он попросит «Кардинала» восстановить информацию, содержавшуюся на кассете, и переслать ее нам. А затем пусть «Кардинал» уходит из России раз и навсегда. Он расплатился с нами и заслужил награду. Как только получим информацию, тут же пошлем экстренный сигнал и, если нам повезет, напугаем еготак, что он захочет уехать.

– Как мы собираемся вывезти его? – спросил судья Мур.

– Морем, северным путем, – ответил заместитель директора по оперативной работе.

– Ты как думаешь, Джеймс? – обратился к заместителю по разведке судья Мур.

– Разумное решение. Понадобится время на подготовку, дней десять-четырнадцать.

– Тогда принимайся за работу прямо сегодня. Свяжись с Пентагоном и запроси их. Потребуй, чтобы они дали нам хорошего офицера.

– Да, конечно, – согласился адмирал и улыбнулся. – Я знаю, о ком просить.

– Хорошо, я пошлю туда нашего человека. На этот раз им будет мистер Кларк, – сказал Риттер, и присутствующие согласно кивнули. Кларк снискал себе легендарную репутацию в оперативном управлении. Если был хоть какой-нибудь шанс добиться успеха, даже самый малый, посылали мистера Кларка.

– Хорошо, отправьте шифровку Фоули, – заключил судья Мур. – Я сообщу об этом президенту. – Судя по выражению лица, ничего приятного директор ЦРУ от предстоящего разговора не ожидал.

– Ни один агент не может действовать вечно. «Кардинал» раза в три превзошел самые смелые ожидания, – покачал головой Риттер. – Упомяни и это в разговоре с президентом.

– Обязательно. Ну, господа, за работу.

Адмирал Грир немедленно пошел к себе в кабинет. Еще не было семи, когда он позвонил в Пентагон, в управление заместителя начальника морских операций, ведавшего подводными боевыми действиями. Первым вопросом после того, как он сообщил свое имя и должность, было:

– Где сейчас «Даллас»?

***

Капитан первого ранга Манкузо тоже был уже на службе. Его последнее плавание на подводной лодке «Даллас» начнется через пять часов. На высшей точке прилива она выйдет в море. В кормовой части лодки механики уже приводили в действие ядерный реактор. Пока помощник занимался подготовкой, капитан первого ранга еще раз просматривал план предстоящего задания. В последний раз он поведет свой корабль на север. Этот термин в американском и британском военно-морском флоте означал Баренцево море, район базирования советского флота. Оказавшись там, корабль приступит к тому, что в военно-морском флоте официально именовалось «океанографическими исследованиями» – в случае с «Далласом» это значило, что подводная лодка проведет как можно больше времени, преследуя советские подводные ракетоносцы. Нелегкая задача, но Манкузо умело справлялся с ней и даже однажды сумел взглянуть на русский ракетоносец ближе всех других американских подлодок. Разумеется, он не говорил об этом ни с кем, даже со шкиперами подлодок. Его второй орден «За безупречную службу», которым он был награжден за эту операцию, был засекреченным, и Манкуэо не носил его; и хотя о награждении этим орденом упоминалось в конфиденциальном разделе его досье, текст самого приказа отсутствовал. Но все это осталось в прошлом, а Манкузо был человеком, постоянно заглядывающим в будущее. Если уж предстояло совершить заключительное плавание, пусть это будет на север. Зазвонил телефон.

– Командир слушает, – произнес он, сняв трубку.

– Барт, говорит Майк Уильямсон, – послышался голос командующего Второй группы подводных лодок. – Зайди ко мне, прямо сейчас.

– Иду, сэр. – Манкузо положил трубку, полный удивления. Минуту спустя он поднялся по трапу, сошел с лодки и направился по асфальтовой набережной реки к ждавшему его автомобилю адмирала. Еще через четыре минуты он вошел в кабинет командующего Второй группы.

– Поступил приказ, меняющий твое задание, – заявил контрадмирал Уильямсон, как только закрылась дверь кабинета.

– А что случилось?

– Твой «Даллас» перебрасывается с максимальной скоростью в Фаслейн. Там тебя встретят. Это все, что мне известно, но приказ поступил из Управления начальника морских операций через командующего подводными силами Атлантического флота всего за тридцать секунд. – Никаких других объяснений от Уильямсона не требовалось. Сомневаться не приходилось: предстояло выполнить какое-то сложное и опасное задание. «Далласу» часто приходилось выполнять такие задания. Правда, подобные приказы поступали к Манкузо, но ведь он, в конце концов, и представлял собой «Даллас».

– Моя гидролокационная группа недостаточно сильна, – произнес капитан первого ранга. – У меня хорошие молодые матросы, но главный старшина, руководитель группы, сейчас в госпитале. Если задание особенно опасное…

– Кто тебе нужен? – спросил адмирал Уильямсон, и Манкузо ответил на его вопрос. – О'кей, я сейчас же займусь этим. Тебе понадобится пять суток хода до Шотландии, и за это время я что-нибудь придумаю. Гони свою лодку полным ходом, Барт.

– Будет исполнено, сэр. – Манкузо вышел из кабинета. Подробности операции он узнает после прибытия в Фаслейн.

***

– Как чувствуешь себя, русский? – спросил Лучник.

Капитану было лучше. В течение двух предыдущих дней он не сомневался, что умрет. Теперь появилась слабая надежда. Неизвестно, была она напрасной или нет, но раньше такой надежды – даже ее слабого проблеска – не возникало. Чуркин подумал, а вдруг в его жизни наступит будущее, и тут же понял, что именно этого ему и следует бояться. Страх. Он совсем забыл о нем. За короткий отрезок времени он дважды смотрел в лицо смерти. Один раз это произошло в падающем горящем самолете, обрушившемся на землю, и тогда капитан понял, что наступил момент смерти; затем он выплыл из ее объятий и увидел, как над ним склонился афганский бандит с ножом в руке, понял, что смерть вернулась снова, и вдруг она замерла и исчезла. Почему? Этот бандит, афганец со странным взглядом, одновременно жестоким и мягким, безжалостным и полным сострадания, оставил ему жизнь. Почему? Теперь у Чуркина было время и силы, чтобы задать этот вопрос, но они не отвечали на него.

Чуркин чувствовал, что его на чем-то везут, он лежит на какой-то стальной поверхности. Может быть, в кузове грузовика? Нет, над головой была какая-то плоская крыша, тоже сделанная из стали – Где я? Снаружи, по-видимому, темно. Через амбразуры не было видно света – ну конечно, он внутри бронированной машины пехоты! Откуда эта БМП у бандитов? Где они сумели…

Его везут в Пакистан! Там его передадут… американцам? И едва возникшая надежда снова превратилась в отчаяние. Он закашлялся, и изо рта хлынула свежая кровь.

Что касается самого Лучника, он чувствовал себя превосходно. Его группа встретилась с другой, направлявшейся в Пакистан на двух советских боевых машинах пехоты БТР-60, и встретившиеся им моджахеды с радостью согласились погрузить на бэтээры раненых из его группы. Лучник был хорошо известен среди партизан, и иметь в составе отряда ракетчика с американскими «Стингерами» для зашиты от нападения с воздуха – вдруг из-за хребта покажутся русские вертолеты – было совсем неплохо. Правда, опасность нападения русских была невелика. Ночи стали длинными, погода резко ухудшилась, и моджахеды двигались со скоростью пятнадцать километров по равнине и не меньше пяти там, где попадались скалистые места. Уже через час они окажутся у границы, и этот участок был занят моджахедами. Партизаны начали успокаиваться. Скоро они могут провести неделю в относительной безопасности, а американцы, как всегда, щедро заплатят за привезенные ими советские приборы и документы. На этот раз у них были приборы ночного видения, которыми водитель БТР-60 пользовался, пробираясь ночью по горным дорогам. За это моджахеды могут получить от американцев ракеты, мины, несколько пулеметов и медикаменты.

Для афганских партизан события развивались благоприятно, Говорили даже, что русские могут принять решение о выводе войск. Теперь они больше не стремились к ведению наземных боевых действий против моджахедов. Русские пользовались своими пехотными подразделениями лишь для того, чтобы установить контакт с афганцами, и тут же вызывали вертолеты для атак с воздуха и артиллерию. Если не считать несколько особенно отчаянных групп русских десантников и подразделений спецназа, которые вызывали страх и ненависть у афганцев, моджахеды считали, что сумели достичь морального превосходства на поле боя – что объяснялось, разумеется, их борьбой за святое дело. Некоторые афганские командиры даже вели разговоры о военной победе над русскими, и эти чувства передались рядовым воинам. В конце концов, им хотелось чего-то иного, кроме продолжения священной войны против русских.

Оба БТР– 60 достигли границы в полночь. Дальше ехать было проще. Дорога, ведущая в глубь Пакистана, охранялась афганскими бойцами. Водители бронетранспортеров увеличили скорость и даже испытывали удовольствие, управляя мощными машинами. Еще через три часа они въехали в Мирам-Шах. Лучник первым сошел с бронетранспортера, наблюдая за тем, как из него выносят русского капитана и раненых моджахедов.

Эмилио Ортиз уже ждал его с яблочным соком. Увидев, что Лучник несет русского офицера, он остолбенел от удивления.

– Мой друг, кого вы на этот раз привезли мне?

– Он тяжело ранен, но вот кто он. – И Лучник передал сотруднику ЦРУ погон капитана и кейс, который раньше был прикован к руке русского офицера наручником. – Этот портфель был у него с собой.

– Черт побери! – выпалил Ортиз по-английски. Он увидел запекшуюся кровь у рта русского офицера и понял, что физическое состояние пленного внушает серьезные опасения, но… какой улов! Понадобилась еще минута, пока американец шел следом за капитаном, которого нес в полевой госпиталь афганский ракетчик, и в голову сотрудника ЦРУ пришел вопрос: а что делать с раненым русским, черт побери?

Персонал полевого госпиталя и здесь состоял главным образом из французских медиков, среди которых было несколько итальянцев и шведов. Ортиз был знаком со многими и подозревал, что некоторые из них регулярно информируют DGSE – французскую внешнюю разведку. Но самое главное заключалось в том, что это были отличные врачи и медицинские сестры. Афганцы тоже знали об этом и защищали их, словно пророков самого Аллаха. Хирург, ведущий операции после предварительной обработки раненых, положил русского на операционный стол третьим. Медсестра помогала ему, и Лучник ушел, оставив Абдула следить за происходящим. Он потратил на русского офицера столько сил, привез его издалека совсем не для того, чтобы капитана умертвили на операционном столе. Он и Ортиз отошли в сторону, чтобы поговорить.

– Я слышал, что произошло в Газни, – сказал сотрудник ЦРУ.

– Такова воля Аллаха. Что касается русского – у него дома умер сын. Я не мог убить его. Может быть, в тот день у меня не было сил больше убивать. – Лучник тяжело вздохнул. – Вам пригодится этот русский?

– Документы в его кейсе очень важные. – Ортиз уже перелистал секретные материалы. – Мой друг, ты даже не знаешь, что тебе удалось совершить. А теперь поговорим о двух прошедших неделях-

Лучник рассказал Ортизу о событиях двух последних недель до заката. Он достал свой дневник и говорил обо всем подробно, освещая все детали, и замолкал лишь тогда, когда Ортиз менял кассету в магнитофоне.

– Вы видели на небе луч света, верно?

– Да… он показался мне очень странным, – ответил Лучник, потирая глаза.

– Офицер, которого вы привезли сюда, вылетал на самолете в то место, откуда показался луч. Вот план объекта.

– Где это, что это за объект?

– Не знаю, но расположен он всего в сотне километров от афганской границы. Я могу показать это место на. карте. Сколько времени вы собираетесь пробыть в Пакистане?

– С неделю, пожалуй, – ответил Лучник.

– Мне нужно сообщить обо всем своему начальству. Не исключено, что они захотят встретиться с вами. Мой друг, вы заслужили очень щедрую награду. Составьте список всего, что вам требуется, и включите в этот список как можно больше оружия и припасов.

– А что будет с русским?

– Мы допросим его, конечно. Если он выживет.

***

Связной шел по Лазовскому переулку, ожидая встречи с человеком, которому должен был передать кассету, и испытывал одновременно самые противоречивые чувства. Он поверил следователю и потому во второй половине дня взял кусок мела и сделал соответствующую отметку в соответствующем месте. Он знал, что опоздал на пять часов, однако надеялся, что опоздание будут объяснять тем, что ему пришлось скрываться от преследования. Связной не обманул офицера КГБ, который допрашивал его, не черкнул знак тревоги – вместо этого он сделал отметку, означавшую «все в порядке, готов к передаче». Нет, сейчас связной вел слишком опасную игру и не мог рисковать, предупреждая сотрудника ЦРУ, что работает под контролем контрразведки. Вот и сейчас он шел по тротуару, надеясь, что кто-нибудь придет на условное место встречи.

Он не знал, однако, что сотрудник ЦРУ, с которым должна была состояться встреча, сидел в американском посольстве и в течение нескольких недель не будет показываться в этом районе Москвы. По крайней мере на протяжении такого времени не планировалось встречаться со связником. Канал связи «Кардинала» больше не существовал и, с точки зрения Центрального разведывательного управления, не будет восстановлен.

***

– Мне кажется, что мы напрасно тратим время, – произнес следователь. Он сидел у окна квартиры, выходящего на Лазовский переулок, вместе с еще одним старшим офицером Второго главного управления. У окна рядом расположился другой сотрудник «Двойки» с фотоаппаратом наготове. Сегодня утром следователь узнал, что за объект эта «Яркая звезда», и генерал, стоящий во главе Второго главного управления, отдал распоряжение, чтобы расследование велось с максимальной тщательностью и быстротой, не жалея ни средств, ни сил. Лишь теперь стало ясно, какую колоссальную по важности утечку информации обнаружил этот неудачник из ПГУ, которому давно пора было отправляться на пенсию.

– Вы думаете, что он нас обманул?

– Нет. Он сразу сломался – впрочем, сломать его оказалось не так уж легко. Но он все-таки сломался, – уверенно заявил следователь. – По моему мнению, мы выпустили его на улицу слишком поздно. Это значит, что они все знают и ликвидировали канал связи.

– Но что могло произойти – я имею в виду с их точки зрения? Ведь причина могла оказаться самой банальной.

– Это верно, – кивнул следователь. – Но теперь нам известно, что информация, заснятая на кассете, являлась исключительно важной и секретной. Следовательно, источник, от которого получена эта информация, занимает ответственную должность, и потому они предприняли все меры предосторожности для его защиты. Отныне придется поработать как следует – самый простой способ, на который мы надеялись, не оправдал себя.

– Значит, забираем его с улицы?

– Да.

К связному тут же подъехал автомобиль, открылась дверца, он сел в машину, и лишь после этого остальные сотрудники КГБ направились к своей машине.

Через тридцать минут все снова собрались в Лефортовской тюрьме. Лицо следователя было печальным.

– Скажите, почему вы солгали нам? – спросил он, обращаясь к связному.

– Но я говорил правду! Я поступил именно так, как мне предписывалось. Может быть, я сделал это слишком поздно, но ведь и об этом я вас предупреждал.

– А знак, который вы оставили в условном месте, он ведь означал, что вас арестовали, правда?

– Нет! – В голосе связника звучала паника. – Я ведь и это вам объяснил.

– Понимаете, дело в том, что мы не можем отличить одну пометку, сделанную мелом, от другой. Если бы вам захотелось обмануть нас, мы были бы не в силах помешать этому. – Следователь наклонился вперед. – Вы можете обмануть нас – один раз, может быть, два. Но обманывать нас все время вам не удастся. – Он замолчал, давая связному время понять всю серьезность скрытой угрозы. Как просто допрашивать слабых духом, подумал он. Сначала дай понять, что у них осталась надежда, затем отбери ее; снова покажи, что надежда не исчезла окончательно, и тут же продемонстрируй, как легко лишить их этой надежды. Вверх и вниз, вверх и вниз – до тех пор, пока они не перестанут понимать, что есть что, а поскольку лишаются таким образом собственных чувств, эти чувства поступают в ваше распоряжение, и вы можете поступать с ними как вам заблагорассудится.

– Итак, начнем снова. Женщина, которую вы встретили в метро, – кто она?

– Я не знаю ее имени. Ей за тридцать, но выглядит моложе. Светлые волосы, стройная и привлекательная. Всегда хорошо одевается, походит на иностранку, но не иностранка.

– Одевается как иностранка – как именно?

– На ней обычно пальто, купленное на Западе. Это видно по ткани и покрою. Как я уже говорил, она привлекательная, и она…

– Продолжайте… – сказал следователь.

– Наш пароль заключается в том, что я кладу ладонь ей на ягодицу. По-моему, это ей нравится. Она часто прижимается к моей руке.

Следователь раньше не слышал эту подробность и тут же пришел к выводу, что связной говорит правду. Подобные детали трудно придумать сразу, и к тому же это соответствовало ее характеру. Женщины-агенты обычно ищут приключений. Эта женщина не профессионал, по крайней мере настоящий профессионал не стал бы так себя вести. А это означало скорее всего, почти наверняка, что она – русская;

– Сколько раз вы встречались с ней в метро таким образом?

– Всего пять. Это никогда не происходило в один и тот же день недели, встречи не были регулярными, но всякий раз мы встречались во втором вагоне одного и того же поезда.

– А мужчина, которому вы должны были передать кассету?

– Я не видел его лица, то есть не видел все лицо. Он всегда стоял, держась рукой за поручень, так что лицо скрывала находящаяся между нами рука. Иногда я видел часть его лица, но не все. По-моему, он иностранец, но не знаю, из какой страны.

– Вы встречались с ним пять раз и ни разу не видели его лица! – рявкнул следователь и грохнул кулаком по столу. – Вы что, за дурака меня принимаете?

Связной съежился и быстро продолжил:

– На нем всегда были очки, сделанные на Западе, я уверен. Обычно носит шляпу. Кроме того, у него в руке сложенная газета «Известия», всегда «Известия». Он закрывается рукой и газетой, поэтому невозможно увидеть больше четверти его лица. Сигналом к передаче служит то, что он чуть разворачивает газету, словно читает продолжение статьи, и затем отворачивается, закрывая ею лицо.

– Напомните мне, как происходила передача.

– Когда поезд останавливается, он проходит вперед, как будто готовится сойти на следующей станции. Пакет находится у меня в руке, и он берет его сзади, когда я выхожу из вагона.

– Итак, вы знаете ее в лицо, но она вашего лица не видела. Он знает вас в лицо, но вы не видели его лица… – Точно такой же метод передачи, как и тот, которым пользуется связной при получении пакета или кассеты. Ловко задумано, но почему они пользуются одним и тем же методом дважды на одном и том же канале связи? КГБ, разумеется, тоже использует такой метод, но он сложнее других, особенно в московском метро в часы пик, когда все лихорадочно спешат и всюду толпы людей. Следователь начал понимать, что самый простой и наиболее распространенный метод передачи материалов – «почтовый ящик» – не используется в этом канале связи. Это тоже казалось ему странным. Ведь в каждом канале должен быть по крайней мере один «почтовый ящик» – в противном случае КГБ может арестовать всех связников… впрочем…

Сотрудники Второго главного управления уже пытались выйти на источник передаваемой информации, но тут приходится проявлять особую осторожность – всегда существует опасность, что шпион (или шпионка?) является сотрудником службы безопасности. Вообще-то именно такая должность как нельзя лучше устраивает шпиона, поскольку она дает доступ к любой информации да еще заранее предупреждает о готовящихся контрразведывательных операциях. Такое случалось в прошлом – расследование утечки сведений насторожило шпиона, причем об этом стало известно лишь спустя несколько лет после прекращения расследования. Кроме того, смущало и другое: на единственном сохранившемся кадре было изображение диаграммы, но не настоящей, а сделанной от руки…

Неужели «почтовые ящики» отсутствуют именно из-за того, что передаются сведения, написанные от руки? Выходит, шпиона можно опознать по почерку? Но какой глупый способ передачи информации…

Однако в самих сведениях нет ничего глупого, не так ли? Нет, конечно, и ничего случайного – Если даже вся техника передачи информации по этому каналу связи кажется странной, тем не менее в ней присутствует почерк настоящего профессионала. Во всем этом скрывался какой-то иной смысл, нечто такое, что следователь еще не мог распознать.

– Завтра мы с вами прокатимся на метро.

***

Полковник Филитов проснулся утром без головной боли, обычно раскалывающей череп, словно отбойными молотками. Это было уже приятно и необычно. На этот раз его утренняя процедура мало чем отличалась от вчерашней, всего лишь отсутствовала головная боль и не понадобилась поездка в баню. Он заглянул в ящик стола, после того как оделся, – там, в дальнем углу, был спрятан его дневник. Михаил Семенович надеялся, что, как и следовало, сумеет сегодня уничтожить его. Он даже приготовил взамен тетрадь – еще свежую и без единой записи. Накануне он слышал разговоры, где упоминались новые сведения о лазерах, да и на будущей неделе к нему поступит доклад по ракетным системам.

Опустившись на сиденье автомобиля и откинувшись на спинку, полковник внимательней обычного стал смотреть в окно по пути на службу. Несмотря на ранний час на улице было много грузовиков, и один из них закрыл тот участок бордюрного камня на краю тротуара, который он хотел видеть. На этом месте один из сотрудников Фоули успел нанести сигнал «информация утеряна», но Михаил Семенович не узнал этого. Он почувствовал раздражение, что не смог посмотреть на место, где должен быть знак, однако его донесения редко пропадали, и это не пробудило у него беспокойства. Ничего страшного, решил он, место для знака «передача прошла успешно» выбрано так, что его хорошо видно. Полковник Филитов устроился поудобнее, приближаясь к условному месту… Вот оно. Он повернул голову, стараясь увидеть знак, но… его не было. Странно. Неужели в том месте, что закрыл грузовик, был оставлен для него тревожный сигнал? Придется проверить по пути домой, уже вечером. За много лет его работы на ЦРУ терялось несколько донесений, но ни разу Михаил Семенович не видел сигнала опасности, не слышал по телефону незнакомого голоса, спрашивающего Сергея. – что значило «немедленно покинуть квартиру». По-видимому, и на этот раз нет угрозы, всего лишь что-то не сработало. Чепуха. Полковник успокоился и начал обдумывать, что предстоит сделать сегодня в министерстве.

***

На этот раз метро было подготовлено должным образом. Целая сотня сотрудников Второго главного управления находилась в этом районе – большинство в штатском, подобно рядовым москвичам, а некоторые выглядели как служащие метрополитена. Эти «служащие» находились у «черных», секретных, телефонных аппаратов, установленных на электрических щитах на всех станциях метро. Следователь и арестованный связной ездили взад и вперед по «пурпурной» и «зеленой» линиям, надеясь встретить хорошо одетую женщину в пальто западного образца. Ежедневно метро перевозит миллионы людей, но офицеры контрразведки не сомневались в успехе – на них работало время и они знали к тому же одну из характерных черт этой женщины – она была искательницей приключений. Вполне возможно, что у нее не хватило внутренней дисциплины и она была не в состоянии разделить свою личную, повседневную жизнь и выполнение тайных заданий. Такое не раз случалось в прошлом. Сотрудники службы безопасности твердо придерживались мнения, которое разделяли их коллеги во всех спецслужбах мира, что люди, ведущие шпионскую деятельность против собственной родины, имеют и другие серьезные недостатки в своем характере. Несмотря на присущую им хитрость, такие предатели рано или поздно сами способствуют своему разоблачению.

И сотрудники «Двойки» оказались правы – по крайней мере в данном случае. Светлана вышла на платформу станции метро со свертком в коричневой бумаге. Связной узнал ее сначала по прическе, самой обычной, но ее выделяло что-то неуловимое в манере держать голову, что заставило его поднять руку, чтобы указать на женщину пальцем, но руку тут же с силой опустили вниз. Она повернулась, и полковник КГБ увидел ее лицо. Он сразу заметил, что женщина выглядит спокойной и уверенной в себе, выделяясь этим среди остальных москвичей, демонстрировавших мрачную апатию, свойственную горожанам. Первым впечатлением от нее была радость жизни, стремление наслаждаться ею – ничего, подумал следователь, это быстро пройдет.

Он произнес несколько слов в крохотный микрофон, и, когда Светлана вошла в вагон следующего поезда, ее уже сопровождал сотрудник «Двойки» с маленьким микрофоном в ухе, похожим на слуховой аппарат для глухих. На станции, с которой она только что уехала, принялись за работу офицеры у «черных» телефонов – они предупреждали агентов управления на каждой станции этой линии метро. Когда Светлана вышла из вагона, ее сопровождала уже целая команда «топтунов», последовавших за ней по длинному эскалатору и дальше на улицу. Там стоял наготове автомобиль, и к слежке подключилась новая группа сотрудников «Двойки». По крайней мере два агента постоянно сохраняли визуальный контакт с нею, а те, что шли рядом, все время менялись. Они следовали за Светланой к зданию Госплана на проспекте Маркса, напротив гостиницы «Москва». Женщина даже не подозревала, что за ней следят, и не пыталась оглянуться, чтобы убедиться в этом. Не прошло и получаса, как были проявлены два десятка фотографий Светланы. Их предъявили арестованному связному, и тот сразу, без малейших колебаний опознал ее.

После этого процедура стала более осторожной. Дежурный в проходной назвал сотруднику КГБ ее фамилию, офицер предупредил его о необходимости хранить все в полной тайне – Узнав имя и фамилию, уже к обеду сумели полностью установить личность женщины, и следователь, ведущий дело, с ужасом узнал, что Светлана Ванеева – дочь одного из высших членов ЦК. Это могло привести к осложнениям. Полковник тут же собрал новые фотографии, снова допросил арестованного, но связной безошибочно опознал Светлану среди снимков шести похожих женщин. Член семьи столь высокопоставленного партийного функционера – лучше бы не связываться с таким делом. Но ее опознали без малейших колебаний, и она подозревалась в измене родине в таком важном расследовании. Полковник Ватутин отправился посоветоваться с начальником управления.

Дальше были предприняты осторожные шаги. Хотя на Западе Комитет государственной безопасности считается всесильным, на самом деле он всегда подчиняется партийному аппарату; даже для КГБ требовалось разрешение, чтобы арестовать члена семьи такого высокопоставленного руководителя. Начальник Второго главного управления отправился на верхний этаж к председателю КГБ. Через полчаса он вернулся в свой кабинет.

– Можете задержать ее.

– Но секретарь ЦК…

– С ним не говорили, – ответил генерал.

– Тогда как…

– Действуйте в соответствии с этим приказом. – Ватутин взял из рук генерала лист бумаги, подписанный лично председателем КГБ.

***

– Товарищ Ванеева?

Она подняла голову и увидела человека в штатском – Госплан был, разумеется, гражданским департаментом, – который смотрел на нее каким-то странным взглядом.

– Да. Я вас слушаю.

– Меня зовут Клементий Владимирович Ватутин. Я капитан московской милиции. Нам нужно, чтобы вы проехали с нами. – Следователь впился в нее пристальным взглядом, надеясь увидеть, как она отреагирует на его слова, но лицо женщины не изменилось и осталось таким же бесстрастным.

– Зачем? – спросила она.

– Мы надеемся, что вы поможете нам опознать одного человека. Мне очень жаль, но здесь я не могу вдаваться в подробности, – произнес Ватутин извиняющимся тоном.

– Это надолго?

– Всего на пару часов. Потом вас отвезут домой.

– Хорошо. Сейчас у меня нет срочной работы. – Светлана Ванеева встала из-за стола. По ее взгляду было видно, что она относится к Ватутину с высокомерным презрением. Московская милиция не принадлежала к числу тех организаций, которые уважали, а звание простого капитана для человека его возраста демонстрировало неудачника. Спустя минуту она надела пальто, взяла коричневый сверток, и они направились к выходу. По крайней мере этот капитан проявляет должное уважение – вежливо открывает двери, пропускает ее вперед. Светлана исходила из того, что капитан Ватутин знает, кто она или, вернее, кто ее отец.

У подъезда их ждал автомобиль. Едва они сели в него и захлопнули дверцы, как машина тронулась с места, Светлану удивил маршрут, по которому они ехали, но она поняла, куда ее везут, лишь после того, как машина пересекла Хохловскую площадь.

– Значит, мы едем не в Министерство внутренних дел? – спросила она.

– Нет, мы едем в Лефортово, – небрежно бросил Ватутин.

– Но…

– Мне не хотелось беспокоить вас на работе, понимаете. Вообще-то я полковник Ватутин из Второго главного управления КГБ. – Светлана вздрогнула, но тут же взяла себя в руки.

– И кого мне нужно опознать?

У нее действительно хорошие нервы, подумал Ватутин. Ну что ж, тем интереснее будет работать с ней. Полковник был предан партии, но эта преданность не распространялась на высших партийных чиновников. К тому же он ненавидел коррупцию едва ли не больше, чем измену родине-

– Простая формальность – к ужину вас отвезут домой.

– Но моя дочь…

– За ней заедет один из моих сотрудников. Если процедура затянется, ваш отец не будет против, если девочку привезут к нему домой?

На лице молодой женщины появилась улыбка.

– Ну что вы. Папа души в ней не чает.

– Думаю, нам не потребуется столько времени, – заметил Ватутин, глядя на проносящиеся мимо дома. Через несколько минут автомобиль въехал в ворота Лефортовской тюрьмы. Полковник помог ей выйти из машины, и сержант распахнул перед ними дверь. Дай надежду, затем забери ее. Полковник вежливо взял женщину под руку.

– Мой кабинет находится чуть дальше по этому коридору. Насколько мне известно, вы часто выезжаете за границу.

– Да, это входит в мои обязанности. – Чувствовалось, что она насторожилась, но ничуть не больше любого другого человека, которому задан этот вопрос в подобном месте.

– Я знаю. Ваш отдел занимается текстилем. – Ватутин открыл дверь и жестом пригласил ее войти.

– Это она! – послышался голос. Светлана Ватутина замерла – словно окаменела. Полковник снова взял ее под руку и подвел к стулу.

– .Садитесь, – предложил он.

– Что это значит? – прошептала она, почувствовав наконец тревогу.

– Мы арестовали этого мужчину с копиями секретных государственных документов. Он сказал, что получил их от вас, – произнес Ватутин, опускаясь в свое кресло за столом.

Ванеева повернулась и взглянула на связного.

– Лицо этого человека мне совершенно незнакомо! – воскликнула она негодующе. – Совершенно!

– Да, – сухо бросил Ватутин, – это тоже мне известно.

– Что… – женщина запнулась, не зная, что сказать дальше. – Но тогда я ничего не понимаю.

– Вас хорошо подготовили. Наш общий друг утверждает, что он подавал сигнал передачи, поглаживая вас рукой по ягодице.

Ванеева обернулась и взглянула на своего обвинителя.

– Ах ты говноед! И этот… этот кретин смеет говорить такое! – Она захлебнулась от ярости. – Этот… импотент! Чепуха!

– Значит, вы отрицаете обвинение? – спросил Ватутин. Да, подумал он, как будет приятно сломать ее…

– Разумеется! Я – советская гражданка! Член партии! Мой отец…

– Мне известно, кто ваш отец.

– Я все расскажу ему, полковник Ватутин, и если вы посмеете угрожать мне…

– Мы не угрожаем вам, товарищ Ванеева, мы всего лишь просим помочь нам. Почему вы вчера ехали в метро? Я знаю, что у вас есть собственная машина.

– Я часто езжу в метро. Это проще, чем водить машину, а вчера мне нужно было зайти в химчистку. – Она подняла с пола коричневый пакет. – Вот. Я оставила пальто в химчистке. Там трудно найти место для парковки, приходится идти от машины целый квартал, а потом возвращаться, чтобы ехать дальше. Поэтому я поехала в подземке. То же самое и сегодня, чтобы забрать пальто из химчистки. Можете там проверить.

– И вы не передавали вот это нашему другу? – Ватутин держал в руке кассету.

– Я даже не знаю, что это такое.

– Да, конечно, – согласился полковник Ватутин и покачал головой. – Ну что ж, ничего не поделаешь. – Он нажал на кнопку на своем аппарате внутренней связи. Через мгновение открылась боковая дверь в стене. Вошли трое. Ватутин показал рукой на Светлану. – Подготовьте ее.

Нельзя сказать, что женщину охватила паника, – скорее она просто не верила в происходящее. Светлана попыталась вскочить со стула, однако двое мужчин схватили ее за плечи и усадили обратно. Третий закатил рукав ее платья и воткнул ей в руку иглу шприца прежде, чем она успела закричать.

– Вы не имеете права, – произнесла она. – Вы не имеете…

– Ошибаетесь, имеем, – вздохнул Ватутин. – Сколько времени? – спросил он у врача.

– Это усыпит ее по крайней мере на пару часов, – ответил врач, затем вместе с двумя санитарами поднял Ванееву со стула. Ватутин обошел стол и взял пакет. – Она будет готова для вас, как только я закончу медицинский осмотр, но, мне кажется, никаких трудностей не возникнет. В ее досье из поликлиники Госплана, где она состоит на учете, сказано, что нет никаких отклонений от нормы.

– Превосходно. Я спущусь к вам сразу после обеда. – Он показал рукой на второго арестованного. – Заберите его. Мне он больше не понадобится.

– Товарищ полковник, но я… – начал связной, и тут же Ватутин прервал его.

– Не смейте никогда называть меня «товарищ». – Замечание полковника прозвучало особенно резко из-за того, что он произнес его совсем равнодушно.

***

Полковник Бондаренко теперь возглавлял отдел лазерного оружия в Министерстве обороны. Он был назначен на эту должность по приказу самого министра, маршала Язова, по рекомендации, конечно, полковника Филитова.

– Итак, полковник, у вас есть для меня новости? – спросил маршал.

– Ребята из Комитета госбезопасности передали нам некоторые схемы зеркала с регулируемой оптикой. – Он протянул присутствующим в кабинете два комплекта чертежей.

– А мы сами не можем изготовить такое? – спросил Филитов.

– Это весьма хитроумная конструкция, а, как говорится в сопроводительной записке, в стадии проектирования находится еще более совершенная модель. Особенно интересно, что в ней требуется меньшее количество сервоприводов…

– Меньшее количество чего? – спросил Язов.

– Сервоприводы – это механизмы, меняющие контуры зеркала. Уменьшая их число, мы снижаем нагрузку на компьютерную систему, управляющую комплексом зеркал. Зеркало, которым пользуются сейчас американцы, – вот оно – требует обслуживания исключительно мощного суперкомпьютера, изготовить который нам пока не удается. Для управления проектируемым зеркалом потребуется всего четверть компьютерной мощности. Это позволяет пользоваться менее мощным компьютером для управления комплексом зеркал, и программа намного упрощается. – Бондаренко наклонился вперед, – Товарищ маршал, в моем первом докладе указывалось, что одной из главных трудностей в реализации проекта «Яркая звезда» является система компьютерного обеспечения. Даже если нам удастся создать такое зеркало с регулируемой оптикой, мы не сможем использовать его с максимальной эффективностью из-за того, что не располагаем соответствующей системой компьютерного и программного обеспечения. Нам понадобится эта система, когда мы получим нужное зеркало.

– Но пока у нас нет чертежей нового зеркала? – спросил Язов.

– Совершенно верно, пока нет. КГБ занимается этой проблемой.

– Нам не удается даже скопировать эти датчики, – проворчал Филитов. – Мы получили спецификации и чертежи несколько месяцев назад, и ни одно предприятие не сумело их изготовить.

– Время и деньги, товарищ полковник, – с упреком заметил Бондаренко. Он уже научился чувствовать себя уверенно в высших коридорах власти.

– Финансирование, – фыркнул Язов. – Всегда все упирается в финансирование. Мы могли бы построить неуязвимый танк, если бы у нас было достаточно денег, могли бы догнать Запад в технологии подводных лодок. Каждый любимый проект каждого академика в Советском Союзе обеспечит нам абсолютное оружие – только дайте достаточно денег. К сожалению, для всех для них денег не наберешься. Вот в этом нам удалось догнать Запад – хотя бы в этом!

– Товарищ маршал, – произнес Бондаренко, обращаясь к министру обороны. – Я являюсь кадровым военным на протяжении уже двадцати лет. Мне доводилось служить в штабах батальонов и дивизий, принимать участие в рукопашных схватках. Я всегда служил в Советской Армии и только в ней. Проект «Яркая звезда» принадлежит другому роду войск. Несмотря на это, я утверждаю, товарищ маршал, что, если понадобится, нужно урезать финансирование строительства танков, кораблей и самолетов, для того чтобы завершить ввод в строй «Яркой звезды». В нашем распоряжении достаточно обычного оружия, чтобы остановить агрессию со стороны НАТО, но мы не в силах помешать вражеским ракетам уничтожить нашу страну. – Он замолчал и затем произнес извиняющимся голосом:

– Прошу прощения за то, что так откровенно выразил свою точку зрения.

– Вам платят за то, что вы думаете, – заметил Филитов. – Товарищ маршал, я согласен с точкой зрения этого молодого офицера.

– Михаил Семенович, неужели мои полковники замышляют дворцовый переворот? – На лице Язова появилась улыбка, что было крайне редким явлением. – Бондаренко, в стенах этого кабинета я требую, чтобы вы говорили мне все, что считаете нужным. И если вам удалось убедить этого старого кавалериста, что научно-фантастический проект, о котором вы говорите, заслуживает внимания, значит, мне следует серьезно задуматься над ним. Итак, вы считаете, что на этом проекте нужно сосредоточить самое пристальное внимание?

– Товарищ маршал, мы должны отнести данную программу к числу важнейших. Для ее завершения потребуется проведение некоторых фундаментальных исследований, и, по моему мнению, финансирование их должно быть резко увеличено. – Бондаренко сумел не зайти слишком далеко и дать определенный ответ на вопрос маршала. Такой вопрос носит политическую окраску, и не какому-то полковнику совать нос в подобные проблемы. «Кардиналу» пришла мысль, что он все-таки недооценил этого умного молодого полковника.

***

– Учащается сердцебиение, – произнес врач почти три часа спустя. – Начинаем отсчет времени, пациентка пришла в сознание. – Его слова записывались на непрерывно движущуюся магнитную ленту.

Светлана не сознавала, когда кончился ее сон и началось бодрствование. Для большинства людей эта граница весьма туманна, особенно если отсутствует сигнал пробуждения в виде раннего солнечного света. Ее лишили возможности почувствовать какой-либо сигнал. Первым сознательным ощущением Светланы Ванеевой было недоумение. Где я? – спросила она себя, спустя пятнадцать минут. Исчезающие последствия сильнодействующего снотворного оставили ее, но взамен приятного расслабления от сна, лишенного сновидений, новых ощущений не появилось. Она словно… парила?

Светлана попыталась шевельнуться, но… не смогла! Ее тело было предельно расслаблено, каждый квадратный сантиметр его поверхности покоился на чем-то, в результате ни один мускул не испытывал ни малейшего напряжения. Еще никогда в жизни ей не приходилось испытывать такое удовольствие, такое радостное чувство релаксации. Где я?

Она ничего не видела, но и это казалось чем-то странным. Светлана будто парила в каком-то… нет, не черном… сером окружении… словно внутри ночного облака, отражающего огни Москвы, невыразительного и бесцветного, аморфного, но обладающего какой-то… структурой. Было совершенно, сверхъестественно тихо, она не слышала никаких звуков – ни отдаленного шума двигающегося транспорта, ни хлопанья дверьми, ни журчания воды в трубах…

Она повернула голову, но вид не изменился – такое же серое аморфное пространство, словно находишься внутри облака, или в вате, или… Светлана сделала глубокий вдох. У воздуха не было запаха, он не казался сухим или влажным, не ощущалась даже температура. Она заговорила… совершенно невероятно, она не услышала ни звука. Где я?

Светлана начала изучать окружающий мир более внимательно. На это потребовалось полчаса. Она старалась держать себя в руках, постоянно напоминала себе, что нужно сохранять спокойствие, не волноваться. Это не что иное, как сон. С ней не может случиться ничего плохого – только не с ней. Настоящий страх еще не охватил ее, но она ощущала его приближение. Светлана собрала в кулак всю свою волю и попыталась не подпускать его к себе. Нужно исследовать, что меня окружает, подумала она. Ее взгляд метнулся влево, вправо. Вокруг царила не совсем полная темнота, хотя свет ниоткуда не проникал. Она ощущала кисти рук, но они находились в стороне от бедер, и ей никак не удавалось прижать их к телу, хотя она и пыталась сделать это в течение, как ей казалось, нескольких часов. То же самое было и с ногами. Светлана попробовала сжать правую руку в кулак… но даже не смогла заставить пальцы соприкоснуться друг с другом.

Ее дыхание участилось. Она чувствовала, как воздух проникает ей в легкие и выходит из них, но не ощущала ничего больше. Закрыв глаза, она погрузилась в полную темноту. Так где же я?

Нужно двигаться, приказала она себе, больше двигаться. Она повернулась, надеясь почувствовать сопротивление, стараясь воспользоваться органами осязания, ощутить что-то вне своего тела. И не почувствовала ничего, кроме парения в каком-то облаке. Было невозможно сказать, с какой стороны исходит сила тяготения – снизу или сверху, справа или слева. Ощущения были совершенно одинаковыми. Светлана крикнула изо всех сил, надеясь услышать себя, убедиться хотя бы, что она существует. Все, что донеслось в ответ, – это отдаленное исчезающее эхо.

И тут ее охватила настоящая паника.

***

– Отсчет времени – двенадцать минут пятнадцать секунд, – произнес врач,и его слова запечатлелись на магнитной пленке. Кабина управления находилась на высоте пяти метров над бассейном. – Частота сердцебиения увеличивается, достигла ста сорока, частота дыхания – сорок два в минуту, наступает фаза острой тревоги. – Он посмотрел на Ватутина. – Быстрее обычного. Чем умнее и образованее человек…

– …тем больше его потребность в ощущениях от окружающего мира, – проворчал полковник. Он читал описание процедуры, но все-таки относился к ней скептически. Процедура была совершенно новой и требовала участия квалифицированного медицинского персонала, тогда как в прошлом полковник Ватутин обходился без посторонней помощи.

– Частота сердечных сокращений достигла, по-видимому, максимума при ста семидесяти семи. Никаких серьезных отклонений.

– Каким образом вы заглушаете ее речь? – спросил Ватутин.

– Я пользуюсь новой техникой – это электронное устройство, вопроизводящее ее голос и повторяющее его с полным рассогласованием по фазе. В результате звуки голоса почти предельно нейтрализуются, словно она кричит в пустоте. Нам понадобилось два года, чтобы усовершенствовать такую технику. – Врач улыбнулся. Подобно Ватутину, он гордился своей работой, и теперь у него появилась возможность оправдать годы напряженного труда, заменив существующие методы чем-то новым, более совершенным, созданием его разума.

Светлана находилась на грани гипервентиляции, но врач изменил состав газа, поступающего в ее легкие. Сейчас следовало крайне внимательно следить за состоянием ее организма. При этой технике допроса не оставалось никаких следов на теле, никаких шрамов, ни малейших признаков пытки – более тою, это вообще нельзя было назвать пыткой. По крайней мере физической пыткой. Единственным недостатком этого метода – метода полной изоляции организма от окружающих ощущений – было то, что ужас, испытываемый человеком, мог вызвать тахикардию и… смерть.

– Вот это уже лучше, – заметил врач, глядя на дисплей с ЭКГ. – Частота сердечных сокращений стабилизировалась на уровне ста тридцати восьми. Она испытывает нервное возбуждение. но в остальном ее состояние стабильно.

***

Паника не помогла. Несмотря на то что сознание по-прежнему лихорадочно искало выход, тело Светланы инстинктивно боялось причинить себе вред. Она старалась овладеть собой и тут почувствовала, как ее охватывает странное спокойствие.

Я жива или мертва? Она напрягла память, стараясь привлечь на помощь все, что происходило с ней в прошлом, и… ничего. Но…

Какой– то звук.

Что это?

Тук– тук, тук-тук… Что это за звук?

Это бьется сердце!

Ее глаза были по-прежнему открыты, она искала в пустоте источник звука. Там есть что-то, если ей удастся найти. Ум Светланы старался найти это что-то. Нужно добраться до него. Если бы только удалось добраться…

Но она не могла вырваться из окружающего… Светлана не могла даже описать, из чего ей нужно вырваться. Она снова начала двигаться. И снова поняла, что вокруг нет ничего осязаемого.

Лишь теперь она почувствовала свое полное одиночество. Весь ее организм, изолированный от окружающей среды, изголодавшийся по ощущениям, требовал каких-то посторонних раздражении – световых, мышечных, звуковых, – каких угодно! Нервные центры ее мозга искали питание для себя и находили только пустоту.

Что, если я умерла? – спросила она себя.

Если такое происходит, когда ты умираешь… Небытие? И тут же возникла еще более тревожная мысль: неужели это – ад?

Но рядом было что-то. Этот звук. Она сконцентрировала на этом все внимание и тут же обнаружила, что чем напряженнее прислушивалась, тем труднее было слышать этот звук. Казалось, будто она пытается схватить облачко дыма – вот оно, перед тобой, пока ты не трогаешь его, – но ей нужно, обязательно нужно схватить это облачко.

И она приложила все силы. Светлана зажмурила глаза и сосредоточилась на ритмичном биении человеческого сердца, и в результате заметила, что звук исчез из ее органов чувств. Он затихал и затихал вдали, пока не остался только в воображении, а потом и это растаяло тоже.

Она застонала – или подумала, что застонала. Ей не было слышно почти ничего. Почему она не слышит, когда говорит?

Неужели я умерла? Важность этого вопроса требовала ответа, но сам ответ был слишком ужасным, чтобы выразить его даже в мыслях. Не может быть, чтобы я не могла предпринять чего-нибудь… но хватит ли у нее смелости? Да!

Светлана Ванеева изо всех сил прикусила язык и почувствовала солоноватый привкус крови.

Я жива! – воскликнула она про себя. Ощущение триумфа владело ею, казалось Светлане, длительное время. Но даже длительному времени приходит конец.

Тогда где я? Меня похоронили… Закопали заживо? ПОХОРОНИЛИ ЖИВОЙ!

***

– Снова увеличивается частота сердцебиения. По-видимому, наступает вторая фаза тревоги, – заметил врач, чтобы зафиксировать этот момент на магнитной ленте. Как все-таки жаль, подумал он. Врач ассистировал при подготовке тела. Очень привлекательная женщина, ее гладкий живот лишь чуть тронут следами материнства. Затем они покрыли ее тело маслом и надели на нее специально изготовленный «мокрый» костюм, подобный тем, которыми пользуются воднолыжники, из резины «номекс» высшего качества, такой легкой, что сухим костюм едва ощущался на теле, а намекнув, не ощущался совсем. Даже вода в бассейне была особого состава, со значительным содержанием солей, так что находящееся в ней тело обладало нейтральной плавучестью. Движения Светланы в бассейне перевернули ее на живот, но она не заметила этого. Единственная опасность заключалась в том, что она могла запутать воздушные шланги, однако в бассейне находилась пара ныряльщиков, которым было поручено следить за этим, ни в коем случае не касаясь ее тела и не допуская, чтобы его касались шланги. Практически труднее всего приходилось ныряльщикам.

Врач посмотрел на полковника Ватутина с самодовольной улыбкой. На совершенствование этой самой секретной части того крыла Лефортовской тюрьмы, где велись допросы, было потрачено несколько лет. Бассейн длиной в десять метров и глубиной в пять, специальная соленая вода в нем, изготовленные по спецзаказу из резины «номекс» костюмы, несколько лет экспериментов для проверки теоретических расчетов – все это было направлено на то, чтобы разработать технику допросов во всех отношениях более совершенную, чем старинные методы, которыми КГБ пользовался с момента победы революции. И все испытания прошли успешно, за исключением одного – человек скончался в результате сердечного приступа в момент острой тревоги… Показатели физического состояния пациентки на дисплее снова изменились.

– Вот, началось. Похоже, наступила вторая фаза. Время – один час шесть минут. – Он повернулся к Ватутину. – Обычно эта фаза затягивается надолго. Посмотрим, насколько продолжительной она будет у этой пациентки.

Ватутину показалось, что врач походит на ребенка, увлеченного сложной и жестокой игрой; как ни хотелось ему выяснить, что знает арестованная, в душе он испытывал ужас от того, что происходило перед его глазами. Неужели это от страха – а вдруг когда-нибудь эту технику допроса будут пробовать на нем…

***

Тело Светланы расслабленно распласталось в воде. Напряжение от непрерывных часов страха истощило ее. Теперь из груди вырывалось неглубокое частое дыхание, как у женщины, готовящейся к родам. Даже тело предало Светлану, и сознание пыталось покинуть тело и искать спасения самостоятельно. Ей казалось, что сознание отделилось от бесполезного мешка плоти и ее дух, внутренняя сущность, душа или что там еще, отрешенно парил, одинокий и свободный. Однако свобода была не меньшим проклятием, чем все происшедшее ранее.

Сейчас она могла двигаться свободно, видеть окружающее пространство, но вокруг была пустота. Светлане казалось, будто она плывет или летит в трехмерном пространстве, границ которого она не видела. Она чувствовала, что ее руки и ноги двигаются безо всяких усилий, но когда она попыталась взглянуть на них, то обнаружила, что они находятся за пределами ее поля зрения. Светлана чувствовала, что они двигаются… но их не было. Часть ее сознания, все еще способная мыслить рационально, убеждала, что это всего лишь иллюзия, что она плывет навстречу своей гибели – но ведь даже это лучше одиночества, правда?

Так продолжалось целую вечность. Наиболее приятным было отсутствие усталости в невидимых частях тела. Она прогнала мрачные предчувствия и наслаждалась свободой, ощущением того, что видит пространство вокруг себя. И увеличила скорость. Ей казалось, что впереди более яркое пространство, чем оставшееся позади. Если там свет, то она найдет его, а свет будет спасением. Бессознательно она вспоминала, какое наслаждение испытывала в детстве, плавая в воде, очень давно… наверно, лет пятнадцать назад?

Светлана была чемпионкой школы в подводном плавании, ей удавалось на одном дыхании проплывать намного больше остальных. От этих воспоминаний она почувствовала себя совсем юной, юной и бойкой, прелестнее и лучше одетой, чем окружающие ее дети. На лице Светланы появилась ангельская улыбка, и она не обратила внимания на тревожные сигналы все еще бодрствующей части рассудка, предупреждающей ее о надвигающейся опасности.

Она плыла вперед, казалось, много дней и недель, все время к яркому пространству впереди. Ей понадобилось еще несколько дней, чтобы понять – пространство вокруг нее не становится светлее, но она пренебрегла последним предостережением угасающего рассудка. Она стала прилагать больше усилий и впервые почувствовала усталость. Однако пренебрегла и этим. Ей нужно воспользоваться своей свободой, твердила она, ей нужно выяснить, где она находится, или, что еще лучше, выбраться из этого ужасного места.

Ее сознание покинуло тело, отделилось от него и. когда поднялось на достаточную высоту, взглянуло вниз на отдаленную плывущую фигуру. Даже с такой большой высоты оно не могло разглядеть границ этого огромного аморфного мира, но видело далеко внизу крошечную фигурку, которая плыла вперед, одинокая в пустоте, в тщетных усилиях двигая призрачными руками и ногами.

***

Отчаянный крик, донесшийся из динамика на стене, едва не выбросил полковника Ватутина из кресла. Немцам, наверно, доводилось слышать такие крики, крики жертв в лагерях смерти, когда за ними закрывались двери и в камеру начинали поступать ядовитые газы. Но этот крик был куда страшнее. Полковнику приходилось присутствовать при казнях, он видел пытки, слышал вопли боли, ярости и отчаяния, но он впервые слышал крик души, приговоренной к страданиям, превосходящим мучения в аду.

– Вот… это означает начало третьей фазы.

– Что?

– Видите ли, – объяснил врач, – человек – общественное животное. Наше сознание и органы чувств предназначены для жизни, при которой мы непрерывно получаем импульсы, позволяющие нам реагировать как на наше окружение, так и на действия других людей. Стоит лишить человека компании других людей, лишить его внешних раздражении, и сознание остается наедине с собой, полностью изолированное от окружающего мира. Мы обладаем обширной информацией, подтверждающей эти теоретические выводы. Возьмите этих идиотов на Западе, которые пускаются в кругосветные плавания в одиночку. Очень многие из них сходят с ума, а некоторые просто исчезают – по-видимому, кончают с собой. Даже тем, кому удается уцелеть, кто ежедневно пользуется радио для связи с остальным миром, – даже им часто требуются врачи, наблюдающие за ними и предупреждающие психологическую опасность одиночества. А ведь эти люди видят окружающую их морскую поверхность, видят свои яхты, чувствуют движение волн. Бели лишить их всего этого… – Врач покачал головой. – Они продержатся не больше трех суток. Здесь, как вы видите, мы полностью изолируем людей от внешних раздражении, от окружающего мира.

– А сколько удалось продержаться тут самому стойкому?

– Восемнадцать часов – это был доброволец, молодой оперативник из Первого главного управления. Единственная трудность в том, что пациент не может понять, что с ним происходит. Это меняет конечный результат. Они ломаются, разумеется, но все-таки не до конца-

Ватутин с облегчением вздохнул – Это была первая хорошая новость, услышанная им здесь.

– А сколько еще продержится эта?

Врач всего лишь взглянул на часы и улыбнулся. Ватутина охватил приступ ненависти к нему, но он овладел собой и отогнал это чувство. Он понимал, что этот врач, этот «целитель» делает всего лишь то же самое, чем занимался он сам на протяжении многих лет, причем добивается результатов намного быстрее и без видимых повреждений, которые могли бы поставить государство в неловкое положение на открытых – по требованию общественности – процессах, проводимых КГБ с очевидной неохотой. К тому же такой метод допроса имел еще одно достоинство, о котором даже не подозревал врач, приступая к работе над этой программой…

– Итак… в чем заключается третья фаза?

***

Светлана увидела, что они плавают вокруг ее тела. Она попыталась предупредить тело об этом, но тогда пришлось бы вернуться в него, и на это она не осмелилась. Вообще-то она не видела, кто это, знала только, что какие-то тени, хищные тени снуют вокруг ее тела. Одна из них приблизилась и тут же свернула в сторону, затем снова рванулась к нему. И Светлана последовала ее примеру. Она пыталась бороться, но что-то тянуло ее к телу, которое скоро должно погибнуть. Она вошла внутрь тела в последний момент. И потребовала от своих рук и ног, чтобы они двигались побыстрее, но сзади уже приблизилась хищная тень. Челюсти широко открылись, охватили все ее тело и медленно сомкнулись вокруг нее. Последнее, что она увидела, – это свет, к которому она плыла, – этот свет, осознала она наконец, никогда не существовал. Она понимала всю тщетность своего протеста, и все-таки он сорвался с ее губ.

– Нет! – Она не слышала, разумеется, своего крика.

Теперь она была обречена на возвращение в свое бесполезное тело, в эту серую массу перед глазами и к этим конечностям, двигающимся без всякой цели. Каким-то образом она понимала, что ее воображение пыталось защитить ее – и потерпело полную неудачу. Но отключить воображение было выше ее сил, и теперь его усилия сконцентрировались на уничтожении. Она рыдала, рыдала, не издавая ни единого звука. Ужас, который она сейчас испытывала, был намного хуже простой паники. По крайней мере в панике таился выход, отрицание того, перед чем она находилась, возможность укрыться внутри самой себя. Но здесь не было самой себя. Она присутствовала при собственной смерти, видела, как это случилось. У нее больше не было настоящего и, уж конечно, отсутствовало будущее. Все, что у нее осталось, – это прошлое, и ее воображение выбирало из него только самое худшее…

***

– Да, мы вступили в заключительную фазу, – сказал врач. Он поднял телефонную трубку и приказал принести чай. – Все прошло легче, чем я ожидал. Ее психологический профиль в точности соответствовал рассчитанному.

– Но ведь она пока еще ничего нам не рассказала, – возразил Ватутин.

– Расскажет.

***

Перед Светланой проносились все совершенные ею грехи. Это помогало понять, что происходит. Она находилась в аду, существование которого отрицало государство, и ее ждало наказание за проступки. Так и должно быть. И она обязана помочь. Она должна снова стать свидетельницей всех своих проступков и понять, какое зло исходило от них. Ей придется принять участие в суде, проходящем внутри ее сознания. Рыдания не прекращались. Слезы текли сутками, и она следила за тем, как совершала поступки, которые не следовало совершать. Каждое нарушение в ее жизни проходило перед ней в самых красочных деталях. Особенно те проступки, которые она совершила за последние два года… Почему-то она не сомневалась, что именно из-за них здесь и оказалась. Она наблюдала за тем, как предавала родину. Сначала полушутливое заигрывание в Лондоне, тайные встречи с серьезными людьми, предупреждения о необходимости не быть такой легкомысленной и затем все те случаи, когда она пользовалась именем своего влиятельного отца и проходила через таможню, высокомерно глядя на ее сотрудников, наслаждаясь игрой и испытывая удовольствие от самых гнусных преступлений. Ее стоны начали повторяться, снова и снова она твердила, сама того не замечая: «Я виновата…»

***

– Теперь самое трудное. – Врач надел наушники с укрепленным перед лицом микрофоном. Ему пришлось отрегулировать звук на панели управления.

– Светлана, – прошептал он в микрофон.

***

Сначала она не слышала этого, и понадобилось время, прежде чем ее органы чувств ощутили чей-то плач.

– Светлана, – звал ее тихий голос. Или это всего лишь воображение?

Она повернула голову, стараясь увидеть, откуда доносится еле слышный шепот.

– Светлана… – снова услышала она и затаила дыхание, стараясь не двигаться, но тело снова предало ее. Сердце забилось как пойманная птица, и шум крови в ушах заглушил голос – если это был голос. Она издала стон отчаяния – неужели голос всего лишь один из кошмаров, неужели все станет еще хуже… а вдруг есть какая-то надежда?…

– Светлана… – чуть громче шепота, можно различить эмоциональный настрой. Голос был таким печальным, таким разочарованным. – Светлана, что ты натворила?

– Нет, нет, я не… – произнесла она, заикаясь, все еще не слыша собственного голоса, доносящегося из могилы. Наступила тишина. Прошел, казалось, час, и она истерически крикнула:

– Умоляю, вернись ко мне!

– Светлана, – наконец послышался тот же голос, – что же ты натворила…

– Я так виновата… – проговорила она, захлебываясь от рыданий.

– Что же ты натворила? – снова спросил голос. – Ты знаешь человека, который передал тебе кассету?

– Да! – ответила она и рассказала все.

***

– Отсчет времени – одиннадцать часов сорок одна минута. Операция закончена. – Врач выключил магнитофон, затем несколько раз мигнул освещением в бассейне. Один из ныряльщиков махнул рукой, давая понять, что увидел, и воткнул иглу шприца в руку Ванеевой. Ее тело ослабло, и Светлану извлекли из бассейна. Врач спустился из кабины управления и подошел к ней – С нее уже сняли резиновый костюм, и она лежала на каталке. Врач сел рядом с находящейся без сознания женщиной, взял ее руку, и санитар ввел ей стимулирующий препарат. Какая прелестная

женщина, подумал врач и жестом скомандовал, чтобы санитар вышел из помещения, оставив их наедине. Ее дыхание участилось.

– Здравствуй, Светлана, – произнес он самым мягким голосом. Голубые глаза открылись, увидели лампы на потолке и стенах, затем она повернула голову к нему.

Он понимал, что растягивает удовольствие, но ему пришлось заниматься этим делом всю ночь и утро, и это, наверно, являлось самым важным этапом его программы. Обнаженная женщина буквально прыгнула с каталки ему в объятья и едва не задушила его. И совсем не потому, что он такой уж привлекательный мужчина, врач понимал это, просто он был человеком, а ей сейчас больше всего хотелось коснуться человека. Ее тело было все еще скользким от масла, и слезы залили белый халат. Никогда больше она не совершит преступления против государства после того, как пережила все это. Как жаль, что ей придется так долго пробыть в тюрьме. Такое расточительство, подумал он, осматривая ее. Впрочем, может быть, он сумеет что-нибудь предпринять, как-то помочь ей. Через десять минут ее снова усыпили, и врач оставил помещение.

– Я ввел ей версед. Это новое наркотическое средство, полученное нами с Запада, оно вызывает амнезию – полную потерю памяти.

– Почему именно этот препарат? – спросил Ватутин.

– Мне хотелось предоставить вам более широкие возможности, товарищ полковник. Проснувшись, она не будет помнить почти ничего. Версед действует подобно скополамину, только еще более эффективен. Она не будет помнить ничего конкретного, а все происшедшее будет казаться ей страшным сном. Версед к тому же является гиптоническим средством. Например, я могу внушить ей, что она забудет все происшедшее, но никогда не станет больше предавать государство. Существует примерно восьмидесятипроцентная вероятность, что ни одно из этих внушений не будет нарушено.

– Вы шутите!

– Товарищ полковник, в соответствии с разработанной мною техникой она наказала себя намного жестче, чем могло бы сделать это государство. Теперь она испытывает более глубокое сожаление за совершенные ею проступки, раскаивается намного глубже и искреннее, чем если бы ее повели на расстрел. Разве вы не читали книгу Оруэлла «1984»? Когда он писал ее, события, там описанные, были фантазией, но при современной технологии это стало нам вполне по силам. Фокус заключается в том, чтобы сломить человека не внешним воздействием, а изнутри.

– Вы хотите сказать, что теперь мы можем заставить ее работать на нас?…

11. Процедуры

– Нам не удастся спасти его. – Ортиз привлек к лечению русского офицера врача из американского посольства, армейского хирурга. настоящая работа которого заключалась в лечении раненых афганцев. Выяснилось, что у Чуркина были слишком повреждены легкие и они не выдержали пневмонии, развившейся во время транспортировки из Афганистана – – Скорее всего он не продержится и суток. Мне очень жаль, но болезнь зашла слишком далеко. Если бы лечение началось на день раньше, мы. возможно, спасли бы его, но теперь… – Врач сокрушенно покачал головой. – Теперь ему нужен священник, хотя и это, боюсь, напрасная трата времени.

– Он может говорить?

– С трудом. Но все-таки попытайтесь. Не думаю, что при его положении это причинит ему лишний вред. Он сохранит сознание еще несколько часов, затем начнется угасание.

– Спасибо, что попытались помочь ему, доктор, – сказал Ортиз. Он с трудом удержался от вздоха облегчения и тут же почувствовал стыд. Но все-таки, что он делал бы с живым русским контрразведчиком? Вернул его обратно? Или обменял на кого-нибудь? Интересно, зачем вообще Лучник решил доставить его сюда? Ладно, стоит попытаться, подумал он, и вошел в комнату.

Спустя два часа Ортиз вышел из палаты, где лежал русский, сел в машину и поехал в посольство. В буфете там продавалось пиво. Он составил отчет, послал его в Лэнгли, а потом пять часов кряду просидел в одиночестве за столом в углу буфета, вставая лишь за новыми порциями выпивки, К вечеру Ортиз напился до мрачного бесчувствия.

Эд Фоули не мог позволить себе такой роскоши. Три дня назад исчез один из его связных. Другая ушла из Госплана и вернулась назад через двое суток. А сегодня утром его человек из химчистки позвонил и сказал, что заболел. Фоули послал предостережение парню, работающему банщиком, но не знал, получил ли тот его. Каналу связи с «Кардиналом» угрожали не просто неприятности, а настоящее бедствие. Светлану Ванееву решили использовать в качестве курьера лишь потому, что она могла рассчитывать на определенную степень неприкосновенности со стороны КГБ, и Фоули надеялся, что после ее ареста – если такой вообще случится – пройдет несколько дней и он успеет предупредить об этом остальных. Из Лэнгли поступило сообщение о предстоящей эвакуации «Кардинала», но Эд все еще не передал его, считая, что не стоит беспокоить человека, пока не будет завершена подготовка. После получения сигнала о предстоящей эвакуации полковнику Филитову не составит труда придумать предлог для командировки в штаб Лениградского военного округа – он выезжал туда каждые полгода, – и его вывезут оттуда.

Если не произойдет ничего непредвиденного, напомнил себе Фо-уди. Насколько ему известно, такое осуществляли всего дважды, и тогда это завершилось успешно… Но разве можно гарантировать успех? Нет, конечно. И ему и жене нужно уехать, отдохнуть после такого напряжения. Предполагалось, что их следующим местом работы станет «ферма» на Йорк-ривер – там они будут преподавать и обучать курсантов тонкостям работы разведчика. Однако эти мысли никак не помогали ему в данной ситуации.

Может быть, лучше все-таки предупредить «Кардинала» об опасности, тогда он будет вести себя осторожнее – но при этом он может принять решение уничтожить хранящиеся у него сведения, которые отчаянно требовали в Лэнгли, а в данных условиях эти сведения имели первостепенное значение. Филитов знал и понимал это по крайней мере не хуже самого Фоули. Но ведь агенты представляют собой не просто источник информации, не так ли?

Оперативники – такие, как Фоули и его жена, – должны были рассматривать агентов как ценный материал, но в то же время их использование было недолговременным, одноразовым. Сотрудникам ЦРУ рекомендовалось не поддерживать с ними близких отношений, если возможно вести себя дружески, но в случае необходимости не проявлять ни малейшей жалости. Относиться к ним как к детям – снисходительно, но требовать дисциплины. Однако агенты не были детьми. «Кардинал» был старше отца Эда Фоули и служил агентом ЦРУ в то время, когда сам Эд пошел в первый класс! Разве мог он не проявить лояльность по отношению к Филитову? Конечно, не мог. Фоули был обязан защитить его.

Но как?

***

Действия контрразведчиков часто мало отличаются от работы полицейских, и в результате полковник Ватутин разбирался в методах расследования ничуть не хуже лучших сыщиков из Московского уголовного розыска. Светлана выдала ему приемщика химчистки, и после пары дней поверхностной слежки полковник решил арестовать его и допросить. На этот раз столь утонченные методы, как бассейн и психологическая ломка, не применялись, – Ватутин все еще не слишком доверял новой методике. Ему было неприятно, что Ванеевой позволили остаться на свободе – остаться на свободе после того, как она изменила родине и работала на ее врагов! Но кому-то захотелось использовать дочь как рычаг давления на отца, влиятельного члена ЦК. К тому же все это не касалось полковника Ватутина, Сейчас он располагал описанием, словесным портретом еще одного связного в этой бесконечной цепи.

Больше всего, однако, Ватутина раздражало ощущение, будто он встречался с этим молодым человеком! Приемщик из химчистки рассказал полковнику, что, по его мнению, этот парень работает в бане, и словесный портрет в точности соответствовал внешности банщика, с которым Ватутин не раз беседовал. Хотя Ватутин и понимал, что такое поведение не профессионально, но пришел в ярость, вспомнив, что утром сам лицом к лицу встретился с предателем и не распознал его.

Как звали того полковника? – внезапно задал себе вопрос Ватутин. Того самого, что споткнулся и чуть было не упал? Филитов – Михаил Филитов? Личный помощник министра обороны маршала Язова?

Похмелье, должно быть, тогда было особенно тяжелым, раз я не догадался, с кем встретился в бане! Ведь это был Филитов, герой Сталинграда, танкист, уничтожавший немцев, когда сам горел в танке. Михаил Филитов, трижды Герой Советского Союза… Наверняка это был он. Но разве он мог…

Нет, это невозможно, подумал полковник Ватутин.

Ничего невозможного нет, уж это Ватутин понимал лучше многих. Он выбросил из головы все лишние проблемы и задумался, стараясь рассуждать холодно и логично. На пользу расследованию было то, что в штаб-квартире КГБ на площади Дзержинского хранились досье на всех советских граждан, хоть чем-то выделявшихся из рядовых. Отыскать личное дело полковника Филитова оказалось совсем просто.

Через пятнадцать минут перед ним лежала толстая папка. Ватутин сразу понял, что по сути дела почти ничего не знает о Филитове. Как часто случается с героями войны, их подвиги, совершенные на протяжении нескольких коротких минут, отражались затем на всей их жизни. Однако жизнь не бывает такой простой. Ватутин принялся читать.

Досье не освещало особенно подробно военный период жизни полковника Филитова, хотя в нем содержались все сведения о его подвигах, включая тексты указов о награждении. Занимая должность личного помощника при трех министрах обороны, Михаил Семенович подвергался самой тщательной проверке со стороны органов безопасности. Эти документы оказались в полном порядке. Ватутин перешел к следующему разделу.

Он с удивлением увидел, что Филитов имел отношение к знаменитому делу Пеньковского. Олег Пеньковский был старшим офицером в ГРУ – Главном разведывательном управлении, советской военной разведке. Он был завербован англичанами, затем работал под совместным контролем ЦРУ и «Интелледженс сервис». Пеньковский предал свою страну более всех остальных агентов, работавших на Запад. Верхом его измены было то, что он сообщил Западу уровень готовности – или, точнее, недостаточной подготовки. Ракетных сил стратегического назначения во время Кубинского кризиса. В результате американский президент Кеннеди сумел принудить Хрущева вывести ракеты, которые по его необдуманному приказу были размещены на этом жалком острове. Однако непонятная преданность Пеньковского своим иностранным хозяевам заставила его пойти на огромный риск, чтобы передать эти данные, а шпион не должен рисковать слишком часто. Он уже находился под подозрением. Это обычно становилось очевидным, когда противник начинал вести себя слишком уверенно, словно был осведомлен обо всем, но… первым, кто предоставил в распоряжение контрразведки доказательства измены Пеньковского, оказался Филитов.

Неужели Филитов разоблачил Пеньковского? Это изумило Ватутина. К этому моменту расследование продвинулось уже достаточно далеко. Постоянная слежка за Пеньковским установила, что тот совершает некоторые необычные поступки, включая пользование по крайней мере одним тайным «почтовым ящиком», но… Ватутин покачал головой: какие странные совпадения происходят в контрразведке! Филитов приехал к одному из руководителей службы безопасности и сообщил, что у него состоялся странный разговор с этим полковником из ГРУ, его знакомым. Вообще-то, сказал Филитов, этот разговор мог быть и совсем невинным, но у него возникло инстинктивное подозрение, и он решил, что обязан доложить о нем. Следуя указаниям КГБ, полковник Филитов продолжал сохранять приятельские отношения с Пеньковским, и следующий разговор был уже не столь невинным. К этому моменту доказательств вины Пеньковского оказалось уже вполне достаточно, и дополнительные доказательства вообще-то и не требовались, хотя все почувствовали себя благодаря этому как-то лучше…

Совпадение действительно было странным, подумал Ватутин, но вряд ли оно бросало тень подозрения на Филитова. В той части досье, где говорилось о его личной жизни, указывалось, что он – вдовец. Здесь же приложена была фотография жены, и Ватутин долго не мог оторвать от нее восхищенных глаз. Рядом находилась свадебная фотография, и полковник из «Двойки» с улыбкой заметил, что старый боевой конь был когда-то молодым и весьма привлекательным. Следующая страница – сведения о двух сыновьях, и одного и другого нет в живых. Это привлекло внимание Ватутина, Один родился незадолго до войны, второй – вскоре после ее начала. Но умерли они не во время войны… Когда же? Он перелистнул несколько страниц.

Старший погиб в Венгрии, увидел Ватутин. Благодаря политической благонадежности его забрали из военного училища вместе с многими другими курсантами и послали на подавление контрреволюции 1956 года. Юноша был в экипаже танка – пошел по стопам отца – и погиб, когда танк подбили. Ничего не поделаешь, солдаты вынуждены рисковать жизнью. Его отец рисковал своей, в этом нельзя сомневаться. Второй сын – тоже танкист, заметил Ватутин, – погиб, когда взорвался казенник орудия в его танке Т-55. Недостаточный контроль за качеством на заводе, это всегда было проклятьем советской промышленности, В результате взрыва погиб весь экипаж танка… А когда умерла жена Филитова? В июле следующего года. Смерть сыновей разбила ей сердце, по всей видимости, что бы ни говорилось в медицинском свидетельстве. Приложенные к досье Филитова фотографии показывали, что оба сына были образцовыми представителями советской молодежи. Все надежды и мечты Филитова умерли вместе с ними, подумал Ватутин, а затем он потерял и жену.

Очень жаль, Михаил Семенович. По-видимому, ты использовал все везение, отведенное твоему роду, на войну против немцев, и остальным трем членам твоей семьи пришлось расплачиваться за это. Печально, что человек, сделавший так много, остался…

Но достаточно ли этого для того, чтобы предать родину? Ватутин посмотрел в окно своего кабинета. Там простиралась площадь, и ряды автомобилей огибали статую Феликса Дзержинского, что стояла посреди ее, «Железный Феликс», основатель Чека. Полуполяк-полуеврей с маленькой бородкой и безжалостным умом, Дзержинский отразил первые попытки Запада подорвать Советский Союз. Он стоял спиной к зданию КГБ, и остряки утверждали, что Феликс осужден на вечное одиночество.

Ну, Феликс, что бы ты посоветовал мне сейчас? Ватутин и сам знал ответ на этот вопрос. Дзержинский приказал бы немедленно арестовать полковника Филитова и подвергнуть его безжалостному допросу – В то время было достаточно даже малейшего подозрения, и кто знает, сколько невинных мужчин и женщин погибло безо всякой причины? Теперь все изменилось. Теперь лаже КГБ оказался вынужденным соблюдать определенные правила. Больше нельзя хватать людей прямо на улицах и пытками добиваться у них признания. И это намного лучше, подумал Ватутин. КГБ – это организация профессионалов. Сейчас, чтобы добиться успеха, им приходится работать более напряженно, а для этого требовались хорошо подготовленные офицеры, способные решать серьезные задачи…

Зазвонил телефон.

– Поднимайтесь ко мне. Через десять минут нам предстоит докладывать председателю. – Щелчок опущенной трубки.

Штаб– квартира КГБ представляет собой старое здание, построенное в начале века для страховой компании «Россия». Его стены облицованы гранитом ржавого цвета, а внутренняя обстановка, высокие потолки, огромные двери отражают атмосферу времени, в котором оно было построено. В длинных коридорах с ковровыми дорожками было тусклое освещение -не полагалось слишком пристально всматриваться в лица проходящих по ним людей. Тут попадалось много офицеров в военной форме – это сотрудники Третьего главного управления, ведущего наблюдение за вооруженными силами. Но что было особенно характерно для здания, так это тишина. Сотрудники, идя по коридору, смотрели перед собой с бесстрастным выражением на лицах и сжатыми губами, опасаясь по чистой случайности выдать один из миллионов секретов, наполнявших этот дом.

Кабинет председателя Комитета госбезопасности тоже выходил окнами на площадь, хотя отсюда открывался намного более красивый вид, чем из кабинета полковника Ватутина. Секретарь в штатском встал из-за стола и провел двух посетителей мимо пары сотрудников службы безопасности, которые постоянно находились по углам приемной. Ватутин сделал глубокий вдох, переступая порог открывшейся перед ним двери.

Николай Герасимов занимал пост председателя КГБ четвертый год. Он был не профессиональным разведчиком, а партийным функционером и провел пятнадцать лет в аппарате ЦК. Затем Герасимов получил назначение на не самый ответственный пост в Пятом главном управлении КГБ, занимавшемся диссидентами. Здесь он проявил себя с лучшей стороны, справился с работой, часто весьма деликатной, и начал продвигаться по служебной лестнице, пока десять лет назад не стал первым заместителем председателя комитета. Находясь на этом посту, Герасимов овладел административными аспектами внешней разведки и достаточно успешно справлялся со своими обязанностями, завоевав уважение профессиональных разведчиков инстинктивным пониманием обстановки. И все-таки он оставался прежде всего партийным деятелем, в результате чего и стал председателем. В пятьдесят три года он был все еще молод для такого ответственного поста, а внешне выглядел еще моложе. На его моложавом лице отсутствовали морщины от обдумывания неудач, и он уверенно смотрел в будущее, ожидая дальнейшего продвижения к вершинам власти. Для человека, уже являющегося членом Политбюро и членом Совета обороны, дальнейшее продвижение означало лишь одно: он считал себя кандидатом на самый высокий пост в стране – должность Генерального секретаря ЦК КПСС. Находясь на посту, где его рука сжимала «меч и щит» партии (это являлось официальным гербом КГБ), он знал все, что можно было знать о своих возможных соперниках. О честолюбии председателя, хотя никогда не проявлявшемся открыто, шепотом говорили в штаб-квартире КГБ, и немало дальновидных молодых офицеров ежедневно прилагали массу усилий, стараясь связать свою судьбу с восходящей звездой председателя Герасимова. Обаятельный человек, заметил Ватутин. Он даже встал из-за своего массивного дубового стола, когда посетители вошли к нему в кабинет, и жестом предложил им сесть в кресла рядом с собой. Ватутин был человеком, умело контролирующим свои мысли и эмоции; помимо этого он был слишком честным человеком, и обаяние председателя не оказало на него никакого воздействия.

Герасимов поднял папку.

– Полковник Ватутин, я прочитал доклад о возглавляемом вами следствии. Прекрасная работа. Не могли бы вы рассказать о том, что сделано за последнее время?

– Конечно, товарищ председатель, В настоящее время мы ведем розыск некоего Эдуарда Васильевича Алтунина. Он работает банщиком в Сандуновских банях. В результате допроса приемщика из химчистки нам стало известно, что Алтунин является следующим звеном в канале связи. К сожалению, он исчез тридцать шесть часов назад, но к концу недели мы надеемся отыскать его.

– Я и сам хожу в Сандуновские бани, – заметил Герасимов с иронией. Ватутин не замедлил добавить в свою очередь:

– Я тоже, товарищ председатель. Мне даже довелось видеть этого молодого человека. Я узнал его по фотографии в составляемом нами деле. Он служил ефрейтором в роте артиллерийско-технического обеспечения в Афганистане. В его личном деле, затребованном нами из Министерства обороны, говорится, что он возражал против использования некоторых видов оружия, тех, что мы применяли, чтобы заставить местное население отказаться от помощи бандитам. – Ватутин имел в виду взрывные устройства, замаскированные под игрушки, которые подбирали дети. – Политрук роты написал об Алтунине доклад, однако уже после первого устного предупреждения тот замолчал и закончил службу в Афганистане без дальнейших инцидентов. Доклад ротного политрука подшит к его досье, и потому Алтунина не взяли на завод и ему пришлось переходить с одной неквалифицированной работы на другую. Те, с кем он работал, говорят о нем, как о ничем не примечательном человеке, хотя и весьма молчаливом. Именно таким, разумеется, и должен быть вражеский агент. Он не рассказывал о своих неприятностях в Афганистане, даже когда выпивал. Его квартира находится под наблюдением, равно как и все его родственники и знакомые. Если нам не удастся быстро отыскать его, сомнений в шпионской деятельности Алтунина не останется. Но я не сомневаюсь, что мы отыщем его и я сам буду вести допрос.

Герасимов задумчиво кивнул.

– Мне стало известно, что для допроса Ванеевой была использована новая техника. Насколько успешно она действует?

– Весьма успешно. В данном случае методика оправдала себя, но должен признаться, что я испытываю определенные опасения по поводу освобождения Ванеевой.

– Это я распорядился освободить ее, если вам не сообщили об этом, – небрежно произнес Герасимов. – Принимая во внимание рекомендации врача, а также необходимость проявить крайнюю осторожность в отношении Ванеевой, я пришел к заключению, что можно пойти на такой риск. Надеюсь, вы не станете отрицать, что к этому делу не следует привлекать лишнее внимание? Никто ведь не снимает с нее обвинения в шпионаже.

Да, конечно, подумал Ватутин, и вы сможете использовать дочь, чтобы шантажировать отца, не так ли? Ее позор – это и его позор, а какой отец захочет увидеть своего единственного ребенка в ГУЛАГе?

– Совершенно верно, товарищ председатель, дело весьма щекотливое и станет еще более запутанным, – Ватутин тщательно выбирал слова.

– Продолжайте.

– В тот раз, когда я видел этого Алтунииа, он стоял рядом с Михаилом Семеновичем Филитовым.

– Вы имеете в виду полковника Филитова, помощника маршала Язова, – Михаила Филитова?

– Да, товарищ председатель. Сегодня утром я внимательно прочитал его личное дело.

– И к какому выводу пришли? – вопрос задал начальник Ватутина.

– Ничего конкретного. Правда, я не знал, что он принимал участие в разоблачении Пеньковского… – Ватутин замолчал, и впервые на его лице отразилась нерешительность.

– Что-то вас беспокоит, полковник, – заметил Герасимов. – Что именно?

– Филитов появился в деле Пеньковского вскоре после смерти второго сына и жены. – Ватутин пожал плечами, – Странное совпадение.

– Разве Филитов не стал первым свидетелем против Пеньковского? – спросил начальник Второго главного управления. Он сам принимал участие, хотя и косвенное, в этом расследовании.

– Вот именно, – кивнул Ватутин, – но это произошло уже после того, как мы начали следить за шпионом. – Он сделал еще одну паузу. – Как я уже сказал, совпадение весьма странное. Сейчас мы разыскиваем человека, который, как мы подозреваем, работал связным и принимал участие в передаче сведений, касающихся оборонных секретов. Я видел его рядом с высокопоставленным сотрудником Министерства обороны, и этот сотрудник имел отношение к аналогичному делу почти тридцать лет назад. С другой стороны, именно Филитов был первым, кто сообщил о своих подозрениях относительно Пеньковского, он герой войны… и потерял всех своих членов семьи в результате неудачного стечения обстоятельств… – Ватутин впервые соединил все свои мысли в одно целое.

– А был ли раньше хотя бы намек на подозрение в отношении Филитова? – спросил председатель КГБ.

– Нет. Трудно представить себе более впечатляющий послужной список. Филитов был единственным ближайшим помощником покойного министра обороны Устинова, служил с ним на протяжении всей его карьеры и после его смерти остался в Министерстве обороны. Сейчас он исполняет роль генерального инспектора при министре обороны, выполняет его личные поручения.

– Да, я знаю, – ответил Герасимов. – Я получил запрос заподписью Язова. Он просит, чтобы мы прислали ему наше досье по работе американцев в области стратегической оборонной инициативы. Когда я позвонил ему, министр сказал, что полковник Фи-литов и Бондаренко собирают информацию для подробного доклада, который он собирается представить на Политбюро. Кодовое название, обнаруженное вами на сохранившемся кадре фотопленки, было «Яркая звезда»?

– Да, товарищ председатель.

– Тогда у нас выявилось три совпадения, Ватутин, – заметил Герасимов. – Что вы предлагаете?

У Ватутина уже был готов ответ на этот вопрос.

– Я считаю необходимым организовать слежку за Филитовым. Может быть, и за Бондаренко.

– Согласен. Действуйте, но с максимальной осторожностью. – Герасимов закрыл папку. – Ваш отчет превосходно составлен, и, по моему мнению, ваш следовательский инстинкт по-прежнему не изменяет вам, полковник. Держите меня в курсе. Будете докладывать мне три раза в неделю, начиная с сегодняшнего дня и до завершения расследования. Генерал, – повернулся он к начальнику «Двойки», – позаботьтесь о том, чтобы полковнику была предоставлена вся необходимая помощь. Можете запрашивать поддержку в любом управлении комитета. Если возникнут затруднения, прошу сразу же информировать меня. Думаю, можно не сомневаться, что утечка информации происходит на самом высоком уровне в Министерстве обороны. Далее: допуск к этому расследованию ограничен нами тремя. Никто – повторяю – никто больше не будет с ним ознакомлен – Кто знает, где сумели внедрить своих агентов американцы? Ватутин, проведите это расследование успешно, и к лету вы получите генеральские погоны. Но, – он предостерегающе поднял палец, – мне хотелось бы, чтобы вы прекратили пить, пока не завершите это дело. Вам понадобится ясная голова.

– Слушаюсь, товарищ председатель.

Когда Ватутин со своим начальником вышли из кабинета, коридор был почти пуст.

– А как относительно Ванеевой? – вполголоса спросил Ватутин.

– Все из-за ее отца, разумеется. Генеральный секретарь Нармонов на будущей неделе сообщит о его избрании в состав Политбюро, – ответил генерал бесстрастным голосом.

И, уж конечно, будет неплохо, когда в Политбюро окажется еще один человек, на поддержку которого может рассчитывать председатель КГБ, подумал Ватутин. Неужели Герасимов готовится предпринять решительные действия?

– Не забудьте, что он сказал относительно выпивки, – напомнил генерал. – До меня доходят слухи, что последнее время вы часто прикладываетесь к бутылке. По вопросу пагубного влияния алкоголя генеральный секретарь и наш председатель придерживаются единой точки зрения. Надеюсь, вы знаете об этом?

– Да, товарищ генерал, – ответил Ватутин. Разумеется, это единственный вопрос, по которому их точки зрения совпадают. Подобно каждому настоящему русскому, Ватутин считал, что водка является такой же важной частью жизни, как воздух. Ему пришло в голову, что именно благодаря тяжелому похмелью он отправился в баню тем утром и потому стал свидетелем странного совпадения, когда банщик Алтунин помог встать поскользнувшемуся полковнику Филитову, но Ватутин решил не напоминать об этой иронии судьбы своему начальнику. Вернувшись вскоре в свой кабинет, Ватутин положил перед собой блокнот и начал составлять план слежки за двумя полковниками Советской Армии.

***

Грегори вернулся домой обычным рейсовым самолетом с пересадкой в Канзас-Сити, где ему пришлось ждать два часа. Он спал почти все время рейса и, сойдя с самолета, направился прямо к выходу – у него не было багажа. Невеста ждала его у дверей.

– Как тебе понравился Вашингтон? – спросила она после приветственного поцелуя.

– Там ничего не меняется. Меня возили из одного места в другое. По их мнению, ученые могут не спать. – На пути к машине он взял ее за руку.

– Зачем тебя вызывали? – поинтересовалась Кэнди, когда они вышли из здания аэропорта.

– Русские провели крупное испытание, – ответил Грегори и оглянулся вокруг. Вообще-то он нарушил правила сохранения государственной тайны, но разве Кэнди не была членом команды? – Они сбили спутник – с помощью наземного лазера, размещенного в Душанбе. Все, что осталось от спутника, походило на пластмассовую модель, которую поместили в микроволновую печь.

– Плохо, – заметила доктор Лонг.

– Это уж точно, – согласился доктор Грегори. – Но у них возникли трудности с оптикой – рассеивание луча и его колебание. Не приходится сомневаться, что у них нет никого, кто вроде тебя способен создавать зеркала. А вот специалисты по лазерам у них, по-видимому, хорошие.

– Насколько хорошие?

– Настолько, что сумели сделать такое, что нам не пришло в голову, – проворчал Эл, направляясь к своему «шеви». – Садись за руль, я еще не пришел в себя после полета.

– Мы сможем разобраться в этом? – спросила Кэнди, отпирая дверцу.

– Рано или поздно. – Доктор Грегори не стал вдаваться в подробности, даже разговаривая с невестой.

Кэнди забралась в машину и открыла правую переднюю дверцу. Как только Эл устроился на сиденье и пристегнулся ремнями безопасности, он тут же приподнял крышку «бардачка» и достал бисквит. У него всегда хранился здесь запас «Твинки». Бисквит был черствоват, но Эл не обращал внимания на такие мелочи. Иногда Кэнди задумывалась, а не объяснялась ли его любовь к ней тем, что ее имя напоминало ему о дешевых сладостях.

– Как продвигается работа над новым зеркалом? – спросил он, откусив половинку бисквита.

– У Марва возникла новая мысль, и сейчас мы ею занимаемся. Он считает, что вместо того, чтобы утолщать слой отражающего покрытия, его нужно сделать тоньше. На будущей неделе собираемся попробовать.

– Для такого старика, как Марв, у него немало свежих идей, – заметил Эл. Марву Грину исполнилось сорок два года.

– Его секретарша тоже считает Марва большим оригиналом, – рассмеялась Кэнди.

– Не надо было ему связываться с женщинами, с которыми вместе работает, – совершенно серьезно заметил Грегори и лишь спустя мгновение поморщился, поняв смысл собственных слов.

– Ты прав, милый. – Она повернулась к Элу, и оба улыбнулись. – Ты очень устал?

– Нет, я выспался во время перелета.

– Отлично.

Перед тем как обнять ее, Грегори смял обертку и бросил ее на пол, где она присоединилась к нескольким десяткам других. Ему приходилось часто летать, но Кэнди знала, как помочь Элу преодолеть влияние смены часовых поясов.

***

– Ну как, Джек? – спросил адмирал Грир.

– Меня не покидает тревога, – признался Райан. – Мы оказались свидетелями испытания, проведенного русскими, по чистой случайности. Они все рассчитали блестяще. Все наши разведывательные спутники находились за пределами оптического горизонта. Они полагали, что мы не узнаем о проведенном испытании – ничего удивительного, поскольку русские нарушили договор о запрещении ПРО. Впрочем, это всего лишь техническое нарушение, – пожал плечами Джек. – Все зависит от того, как истолковывать текст договора. Существуют два метода толкования его – «строгое» и «свободное». Если бы мы совершили нечто подобное, сенат сошел бы с ума.

– Им не понравился бы и тест, свидетелем которого ты был, – заметил адмирал. Очень мало людей знали о том, насколько далеко продвинулась работа в «Чайном клипере». Программа была «черной». Более закрытых программ, чем совершенно секретная «черная» программа, просто не бывает.

– Может быть. Но ведь мы испытываем систему наведения, а не настоящее оружие.

– А русские испытывали свою систему, чтобы убедиться в том, представляет ли она собой космическое оружие, – усмехнулся Грир и покачал головой. – Это походит на метафизические рассуждения. Сколько лазеров может уместиться на острие булавки?

– Не сомневаюсь, что Эрни Аллен мог бы ответить на этот вопрос. – По лицу Джека пробежала улыбка. Он во многом был не согласен с Алленом, но этот человек не мог не вызывать уважение. – Надеюсь, что наш друг в Москве сумеет снабдить нас необходимой информацией.

12. Успех и неудача

При организации слежки за всяким подозреваемым необходимо установить, как он – или она – проводит свой обычный день, и лишь после этого станет ясно, что требуется предпринять. Чем более одинок человек или его деятельность, тем труднее следить за ним, причем так, чтобы он не заметил слежки. Так, например, сотрудники КГБ, выделенные для наблюдения за полковником Бондаренко, уже успели невзлюбить его всей душой. По их мнению, его ежедневные пробежки представляли собой идеальную маскировку для шпиона. Он бежал совершенно один по московским улицам, которые в столь ранний час были почти пустыми – настолько пустыми, что все, кто находился в это время на улице, были несомненно знакомы ему в лицо, и он сразу заметил бы любые отклонения от обычной картины. Пока он бежал вокруг кварталов жилых районов Москвы, три сотрудника «Двойки», которым было предписано не спускать с него глаз, теряли визуальный контакт с ним не меньше пяти раз. Укрыться можно было лишь за редкими, лишенными листвы деревьями, так как башни многоэтажных жилых домов походили здесь на надгробные памятники, одиноко стоящие посреди открытого пространства. В любой из этих пяти моментов Бондаренко мог остановиться и забрать что-то из скрытого «почтового ящика» или оставить собственное донесение. Все это было тем более неприятно потому, что репутация этого полковника Советской Армии была безупречной и чистой, как только что выпавший снег; впрочем, именно такое прикрытие и стремится создать себе агент вражеской разведки, ведя деятельность, направленную на подрыв оборонной мощи государства.

Его снова заметили, когда он огибал угол здания, направляясь домой. Ноги полковника Бондаренко двигались энергично, в холодном воздухе виднелись крохотные облачка пара, вырывающегося изо рта. Старший группы пришел к выводу, что понадобится не менее полудюжины «топтунов» только для того. чтобы

следить за полковником во время его утренней пробежки. К тому же придется прибывать на место по крайней мере за час до того, как субъект выйдет из подъезда, и страдать от пронизывающего холода московского рассвета. Сотрудники «Двойки» придерживались мнения, что их службу крайне недооценивают.

За несколько километров другая группа «топтунов» была очень довольна своим субъектом. В этом случае удалось заполучить квартиру на восьмом этаже здания на противоположной стороне улицы – дипломат, живущий в этой квартире, находился за границей. Пара телеобъективов была направлена на окна квартиры полковника Филитова, а он принадлежал к числу тех, кто никогда не опускает шторы и вообще далек от мысли хотя бы как-то их поправить. Они следили за тем, как он занимается своими утренними делами подобно человеку слишком много выпившему накануне. Это обстоятельство было хорошо знакомо сотрудникам «Двойки», наблюдавшим за полковником из удобной и теплой квартиры напротив.

Михаил Семенович занимал достаточно высокий пост в Министерстве обороны, чтобы иметь право на служебную машину с водителем. Оказалось несложно заменить сержанта, обычно обслуживающего его, и усадить на место водителя румяного парня, только что закончившего школу контрразведки КГБ. Подслушивающее устройство, подключенное к телефону Филитова, записало его просьбу прислать автомобиль раньше обычного.

***

Эд Фоули тоже вышел из своей квартиры раньше обычного. На этот раз его отвозила жена, а дети разместились на заднем сиденье. В досье КГБ с немалым удивлением отмечалось, что обычно машина находится в распоряжении жены, которая ездила с детьми и вообще встречалась с женами других западных дипломатов. В советской семье автомобиль всегда принадлежал мужу, распоряжавшемуся им по собственному усмотрению. По крайней мере на этот раз, отметили сотрудники КГБ, она не заставила мужа ехать на метро – весьма благородно с ее стороны. Милиционер на посту у въезда в дипломатический квартал – все знали, что он служит в КГБ, – заметил время выезда автомобиля и кто в нем сидел. Вообще-то сегодня эта машина выехала необычно рано, и охранник оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, успел ли приехать сотрудник, которому нередко поручалось следить за семьей Фоули. На этот раз «хвост» отсутствовал. Постоянное наблюдение требовалось за более «важными» американцами.

У Эда Фоули была русская меховая шапка, а его пальто было достаточно старым и поношенным, так что не выглядело слишком уж заграничным. Несколько выделялся шерстяной шарф, обмотанный вокруг шеи, который закрывал горло и галстук в косую полоску. Русские охранники, знавшие его в лицо, обратили внимание на то, что для Фоули, как и для большинства иностранцев, русская погода была сурова – всех их она стригла под одну гребенку. Если вы хотели пережить русскую зиму, вам очень скоро приходилось одеваться и вести себя подобно русским – даже в походке, когда наклоняешься вперед, словно все время смотришь под ноги.

Сначала высадили у школы детей. Мэри-Пэт Фоули умело управляла машиной, каждые три-четыре секунды поглядывая в зеркало заднего обзора. Вообще-то ездить было нетрудно, особенно по сравнению с американскими городами. Хотя русские водители временами вели себя совершенно непредсказуемо, машин на улицах было не так уж много, и Мэри-Пэт, научившаяся водить машину в Нью-Йорке, здесь могла справиться почти с любой ситуацией. Как часто бывает с водителями, привыкшими ежедневно ездить по городу. ее маршрут состоял из множества поворотов, когда она проезжала по переулку и узким улочкам, чтобы избежать места скопления автомобилей и ежедневно сберегать несколько минут за счет лишних литра-другого бензина.

Повернув за угол, она мгновенно затормозила у обочины, и ее муж вышел из машины. Когда он хлопнул дверцей, машина уже тронулась с места, хотя и не слишком быстро, по направлению к соседнему въезду в квартал. На этот раз сердце у Эда Фоули билось очень часто. Такую операцию в прошлом он проделывал лишь однажды, и она отнюдь не нравилась ему. Войдя в подъезд, он направился не к лифту, а стремительно побежал по лестнице на восьмой этаж, поглядывая на часы.

Эд не мог понять, каким образом его жена проделывала все это. Его мужское самолюбие явно ущемляло, что она управляла машиной намного лучше и точнее его и останавливала автомобиль в нужном месте с точностью плюс-минус пять секунд. На подъем у него было ровно две минуты, и Фоули успел взбежать на восьмой этаж на несколько секунд раньше. Он окинул взглядом коридор. Они такие удобные, эти коридоры, особенно длинные и прямые в высотных жилых домах. Здесь негде спрятаться людям с фотоаппаратами, чтобы заснять момент передачи, да и расположение всегда одно и то же: в середине лифты, а по обеим сторонам – пожарные лестницы. Эд быстро пошел по коридору, мимо лифтов, направляясь к дальнему концу. Сейчас он мог легко проверять время по ударам своего сердца. В двадцати ярдах перед ним открылась дверь, и в коридор вышел мужчина в армейской форме. Он повернулся, запер дверь квартиры, взял портфель и пошел навстречу Фиули. Находись в коридоре посторонний, он удивился бы. что ни один из мужчин не отклонился в сторону, уступая дорогу другому.

Через мгновение все закончилось. Рука Фоули скользнула по руке «Кардинала», приняла кассету, а в руке полковника оказался крошечный клочок бумаги. Эду показалось, что в глазах агента мелькнуло раздражение, но не более, даже не последовало обычного: «Извините, товарищ». Офицер, не останавливаясь, пошел к лифту, а Фоули продолжал идти к лестнице и, не торопясь, спустился вниз.

***

Полковник Филитов вышел из подъезда точно в тот момент, как этого ожидали наблюдавшие за ним. Сержант, стоявший у открытой дверцы машины, заметил, что полковник что-то жует – по-видимому, у него что-то застряло между зубами.

– Здравия желаю, товарищ полковник.

– Где Жданов? – спросил Филитов, опускаясь на сиденье машины.

– Заболел. Врачи думают, что у него аппендицит.

В ответ сержант услышал недовольное ворчание старого офицера:

– Поехали, нечего ждать. Я хочу успеть в парилку.

***

Фоули вышел из задней двери дома через минуту и миновал два квартала, направляясь к соседней улице. Он подошел к обочине, и тут же перед ним остановилась машина, за рулем которой сидела его жена. Эд открыл дверцу, сел рядом с ней, и автомобиль тронулся, едва успев остановиться. Оба перевели дух. Машина поехала в сторону посольства.

– Чем ты будешь сегодня заниматься? – спросила она, все еще поглядывая в зеркало.

– Обычными делами, – прозвучал усталый ответ.

***

Михаил Семенович уже вошел в парную. Он обратил внимание на отсутствие банщика и на появление нескольких незнакомых лиц. Значит, вот чем объяснялся специальный метод передачи сегодня утром, подумал он. Его лицо оставалось бесстрастным, когда он обменивался приветствиями со знакомыми завсегдатаями бани. Жаль, что у него кончилась фотопленка. К тому же он получил предупреждение от Фоули. Значит, за ним снова установили слежку, Ничего страшного – каждые несколько лет какому-нибудь офицеру службы безопасности попадает вожжа под хвост и начинается проверка всех руководящих сотрудников Министерства обороны. ЦРУ заметило это и прервало обычный канал связи. Было забавно, подумал он, видеть выражение лица этого молодого парня в коридоре. Так мало осталось людей, знающих на личном опыте, что такое боевая обстановка. Люди так легко поддаются испугу. Только в бою можно научиться, чего следует бояться, а на что не обращать внимания, сказал себе Филитов.

В раздевалке, за дверями парной, сотрудник «Двойки» обыскивал одежду Филитова. В это же время в автомобиле осматривали его портфель. В обоих случаях процедура была одинаковой – быстрой и тщательной.

Обыск в квартире Филитова велся под руководством самого Ватутина. Здесь работой занимались эксперты, на руках у которых были тонкие резиновые перчатки, как у хирургов, и они провели немало времени, стараясь обнаружить специальные знаки, оставленные хозяином. Это могла быть крошка хлеба, обрывок бумаги или даже человеческий волос, положенный в такое место, что его исчезновение продемонстрирует хозяину квартиры, что здесь в его отсутствие кто-то был. Сотрудники, которые вели обыск, сделали множество фотографий, тут же отправленных в фотолабораторию, и затем приступили к делу. Почти сразу был обнаружен дневник. Ватутин наклонился и посмотрел на самую обычную толстую тетрадь, лежавшую в верхнем ящике стола, – он хотел убедиться, что ее расположение не было помечено каким-нибудь тайным образом. Через пару минут он взял дневник и принялся читать.

Полковник Ватутин был раздражен. Прошлой ночью он плохо спал. Подобно большинству регулярно пьющих людей, ему требовалось несколько стаканов спиртного перед сном, чтобы заснуть, да и волнение, связанное с расследованием, явилось дополнительным источником раздражительности, так что в результате он ворочался всю ночь. Его лицо показывало все это достаточно красноречиво, так что подчиненные предпочитали молчать.

– Фотоаппарат, – коротко бросил он. Подошел сотрудник и начал делать снимки страниц дневника, которые переворачивал Ватутин.

– Кто-то пытался открыть замок на входной двери квартиры отмычкой, – доложил майор. – Отчетливо видны царапины вокруг замочной скважины. Если мы разберем замок, думаю, обнаружим царапины и на сувальдах. По-видимому, кто-то сумел проникнуть в квартиру.

– То, что они искали, – у меня в руках, – раздраженно бросил Ватутин. Сотрудники, работавшие в квартире, повернулись к нему. Техник, занимавшийся холодильником, снял переднюю панель, заглянул под нее и поставил на место. – Этот сукин сын ведет дневник, черт побери! Неужели никто больше не желает соблюдать инструкции о правилах секретности делопроизводства?

Теперь ему все стало ясно. Полковник Филитов пользовался личным дневником при подготовке официальных документов руководству. Кто-то каким-то образом узнал об этом и проник в квартиру, чтобы сфотографировать страницы, содержащие…

Насколько это вероятно? – спросил себя Ватутин. Настолько же, как и объяснение поступков человека, записывающего у себя в дневнике основное содержание секретных документов, когда он с неменыцей легкостью мог бы переписать их у себя за столом в Министерстве обороны.

Обыск продолжался два часа, и, когда сотрудники «Двойки» ушли из квартиры – по одному или парами, – все осталось в точности как раньше.

Вернувшись к себе в кабинет, Ватутин внимательно прочитал сфотографированные записи в дневнике полковника Филитова – во время обыска в квартире он всего лишь пробежал их глазами. Кадр из перехваченной пленки в точности соответствовал странице в начале дневника. Ватутин потратил час, просматривая фотографии страниц. Содержащиеся в дневнике сведения сами по себе производили большое впечатление. Филитов весьма подробно описал проект «Яркая звезда». По правде говоря, объяснения старого полковника выглядели более четкими и доходчивыми, чем та информация о проекте, которую Ватутин получил для ведения расследования. Среди дневниковых записей содержались замечания полковника Бондаренко относительно безопасности объекта и несколько жалоб на недостаточное внимание, уделяемое проекту в министерстве. Было очевидно, что оба полковника с огромным энтузиазмом от носились к «Яркой звезде», и Ватутин уже встал на их сторону. Однако министр Язов, прочитал он в дневнике дальше, еще не принял решения. Следовали жалобы на недостаточное финансирование проекта – ну, это старая песня, правда?

Ватутин не сомневался, что полковник Филитов нарушил правила хранения государственной тайны, записав у себя дома содержание совершенно секретных документов. Для любого служащего министерства, занимавшего невысокий или даже средний по значению пост, такое нарушение было достаточно серьезным, чтобы его уволили с работы и отдали под суд, однако Филитов по степени допуска и значимости своей должности не уступал министру обороны. а Ватутин хорошо знал, что высокопоставленные чиновники рассматривали необходимость соблюдения государственных тайн как неудобство, мешающее им должным образом заботиться об интересах государства, причем самих себя они считали высшими судьями в этом отношении. Интересно, подумал Ватутин, неужели и в других странах так же относятся к сохранению государственных тайн? Одно было очевидно: перед тем как он или любой другой сотрудник КГБ обвинит Филитова в разглашении государственной тайны или в чем-нибудь еще, потребуются более серьезные доказательства. Даже если Филитов и является иностранным агентом… А почему я ищу предлог, чтобы не согласиться с этим? – подумал Ватутин и тут же вспомнил пребывание в квартире полковника и фотографии на стенах. Там висели буквально сотни снимков: Филитов с биноклем на башне своего Т-34; Филитов и его экипаж в снегах Сталинграда; Филитов и члены экипажа возле немецкого танка с пробоинами в бортовой броне… Филитов на постели в госпитале, а сам Сталин прикалывает третью Звезду Героя к его подушке, причем рядом стоят прелестная жена Филитова и двое детей. Все это напоминает о жизни героя и патриота.

В прежнее время это не имело бы никакого значения, напомнил себе Ватутин. Тогда все были у нас на подозрении.

Царапины на замке могли быть сделаны кем угодно. Ватутин поспешил заключить, что это – дело рук исчезнувшего банщика из Сандуновских бань. Бывший механик, занимавшийся артиллерийским вооружением, он наверняка сумел бы открыть любой замок. А что, если это всего лишь совпадение?

Но если Филитов действительно вражеский агент, почему бы ему не сфотографировать секретные бумаги самому? Являясь помощником министра обороны, он может потребовать, чтобы ему доставили любые документы, а пронести миниатюрную камеру в министерство не составит труда.

Но получи мы пленку с фотографией такого документа, Филитов был бы уже в Лефортовской тюрьме…

А что, если он проявил хитрость? Что, если он хочет, чтобы мы думали, что кто-то тайно фотографирует сведения, содержащиеся в его дневнике? Я могу собрать всю информацию, имеющуюся сейчас в моем распоряжении, и отправиться с ней в Министерство обороны, но ведь мы можем обвинить его лишь в нарушении правил секретного делопроизводства, принятых в министерстве, а если он ответит, что привык работать дома, и признает, что нарушил правила, а министр возьмет его под защиту – станет ли министр защищать Филитова?

Да, конечно, Ватутин не сомневался в этом. Во-первых, Михаил Семенович является его ближайшим помощником и заслуженным кадровым офицером. Во-вторых, армия всегда сплачивает свои ряды, когда требуется защитить одного из ее офицеров от КГБ. Эти сукины дети ненавидят нас больше, чем Запад, Советская армия навсегда запомнила конец тридцатых годов, когда Сталин воспользовался службой безопасности, чтобы устранить почти весь высший командный состав, и в результате немецкая армия едва не захватила Москву – Нет, если мы явимся к ним лишь с тем, чем располагаем сейчас, они только отмахнутся и начнут собственное расследование силами ГРУ.

Интересно, сколько отклонений от нормы и странных совпадений встретится нам во время этого расследования? – подумал полковник Ватутин.

***

Фоули думал о том же, сидя в своей каморке в нескольких милях от кабинета Ватутина. Он проявил пленку и теперь просматривал ее. На этот раз он с раздражением заметил, что у «Кардинала» кончилась пленка и ему не удалось воспроизвести документ целиком. Тем не менее, судя по тем кадрам, которые имелись в его распоряжении, было ясно, что у КГБ имелся свой агент в американском проекте, носившем название «Чайный клипер». Судя по всему, Филитов пришел к выводу, что для американцев сообщение об агенте КГБ, внедренном в их секретный проект, составит больший интерес, чем информация о том, чем занимаются русские ученые, и, прочитав полученную информацию, Фоули был склонен согласиться с ним. Ясно. Он передаст «Кардиналу» свежую пленку, получит от него полный текст документа и затем сообщит ему, что наступило время уходить. Эвакуация Филитова произойдет не раньше чем через десять дней. У него еще немало времени, сказал себе Фоули, чувствуя одновременно, как по спине бегут холодные мурашки, говорящие о совсем противоположном.

Теперь подумаем о следующем шаге. Как передать кассеты с пленкой «Кардиналу»? Прежний канал связи уничтожен, и потребуется несколько недель, чтобы создать новый. Эду не хотелось идти на риск прямого контакта еще раз.

Неприятности должны были случиться, он знал это. Конечно, все шло гладко на протяжении нескольких лет. пока он поддерживал, связь с этим агентом, но рано или поздно проблемы возникают. Редкая случайность, сказал он себе. В конце концов, игральные кости обязательно подведут. Когда его впервые послали сюда и он познакомился с историей деятельности «Кардинала», его поразило, что этот агент сумел продержаться так долго, отказался от трех предложений вывезти его на Запад. Сколько можно испытывать судьбу? Не иначе, старик пришел к заключению, что он непобедим. Гордыня овладевает теми, кого боги хотят уничтожить, подумал Фоули.

Он отбросил эти мысли и продолжил работу. К вечеру на Запад вылетит курьер с новым докладом «Кардинала».

***

– Он находится в пути, – сообщил Риттер директору ЦРУ.

– Слава Богу. – На лице судьи Мура появилась улыбка. – А теперь давай сделаем все, чтобы вытащить его оттуда.

– Кларк проходит инструктаж. Завтра он вылетает в Англию и днем позже встречает подводную лодку.

– Еще один парень испытывает благоволение судьбы, – заметил судья Мур.

– Лучше их у нас нет, – ответил Риттер.

***

– Для того чтобы предпринять какие-то шаги, у нас недостаточно доказательств, – сказал Ватутин председателю КГБ, после того как ознакомил его с результатами слежки и обыска. – Я подключил к операции еще несколько сотрудников. Мы также установили подслушивающие устройства в квартире Филитова…

– А что с тем другим полковником?

– Бондаренко? Нам не удалось произвести обыск у него в квартире. Жена Бондаренко не работает и весь день находится дома. Сегодня мы узнали, что каждое утро он совершает пробежки, и потому нам пришлось усилить группу наблюдения еще несколькими сотрудниками. Вся информация о нем, которую нам удалось получить, сводится к тому, что Бондаренко характеризуется с наилучшей стороны, более того, у него образцовая репутация и немалое честолюбие. В настоящее время он назначен официальным представителем министерства в проекте «Яркая звезда» и, как вы увидели из записей в дневнике, самым активным образом его поддерживает.

– Ваше мнение о нем? – Председатель задавал вопросы отрывистым, но не угрожающим голосом. Просто он был занятым человеком и экономил время.

– До настоящего момента у нас нет оснований для малейших подозрений. Он получил боевые награды за службу в Афганистане; там он возглавил отряд спецназа, попавший в засаду, и сумел отразить настойчивые атаки бандитов. Будучи в командировке на объекте «Яркая звезда», Бондаренко упрекал подразделение войск КГБ, которое несет там охрану, за недостаточную бдительность, но в своем официальном отчете, представленном в министерстве, он объяснил причины, и к ним трудно придраться.

– Какие меры приняты? – спросил Герасимов.

– Офицер, посланный туда для проверки, погиб при авиационной катастрофе в Афганистане – Мне сказали, что на днях направляют другого офицера.

– Как дела с банщиком?

– Продолжаем поиски. Пока безрезультатно. Наши люди находятся повсюду: в аэропортах, на вокзалах, на станциях. При любых изменениях в деле я сразу доложу вам.

– Очень хорошо. Можете идти, полковник. – Герасимов склонился над бумагами на столе.

После того как Ватутин вышел из кабинета, председатель Комитета госбезопасности позволил себе улыбнуться. Поразительно, как удачно все складывается. Решающим моментом оказалось дело Ванеевой. Не так часто удается раскрыть шпионскую группу, действующую в Москве, и, когда такое происходит, прежде всего задается вопрос: почему для этого потребовалось столько времени? В этом вопросе вместо поздравлений звучит упрек. На этот раз такого не случится. Нет, не случится, потому что отец Ванеевой вот-вот будет назначен членом Политбюро. А генеральный секретарь Нармонов считает, что Ванеев останется преданным ему, человеку, который продвинул его на самый верх. Нармонов со своими мечтами о сокращении вооружений, ослаблении контроля партии над жизнью страны, «либерализацией» всего завещанного партии… Герасимов изменит все это.

Добиться этого будет, разумеется, непросто. У Герасимова было всего три надежных сторонника в Политбюро, но среди них – Александров, партийный идеолог, которого Нармонов не смог убрать из прежнего состава, несмотря на то что Александров возражал против изменения генеральной линии. А теперь у Герасимова появился новый союзник, совершенно неизвестный Нармонову. С другой стороны, у генерального секретаря поддержка армии.

И все это следствие поступка Матиаса Руста, немецкого парня, сумевшего посадить свою арендованную «Сессну» на Красной площади. Нармонов проявил себя хитрым политиком. Руст прилетел в Советский Союз в День пограничника – совпадение, которое он не сумел объяснить, – и Нармонов лишил КГБ возможности провести настоящий допрос воздушного хулигана! Герасимов все еще испытывал раздражение по этому поводу. Молодой немец отправился в полет в тот единственный день в году, когда все пограничные войска КГБ, насчитывающие огромное количество стражей границы, напиваются до потери сознания. Вот почему он перелетел через Финский залив и никто не сумел обнаружить его. Затем легкий самолет упустили войска ПВО, и юноша совершил посадку прямо перед собором Василия Блаженного!

После этого генеральный секретарь Нармонов быстро взялся за дело: результатом бурного заседания Политбюро, на котором Герасимов не смог высказать свои возражения, опасаясь поставить под удар самого себя, были уволены в отставку командующий войсками ПВО и министр обороны маршал Соколов. Новый министр обороны, маршал Д. Т. Язов, был ставленником Нармоно-ва. Ничтожество, ло того находившееся на низшей ступени среди высших военачальников, человек, не сумевший заслужить выдвижение и полагавшийся на поддержку генерального секретаря. В результате наиболее уязвимая брешь в обороне Нармонова оказалась прикрытой. Ситуация осложнялась тем, что Язов все еще не сумел полностью утвердиться на своем посту и нуждался в поддержке опытных офицеров вроде полковника Филитова.

А Ватутин считает, что это всего лишь контрразведывательная операция, проворчал про себя Герасимов.

***

Меры безопасности вокруг сведений, получаемых от «Кардинала», не позволяли Фоули сообщить о высланном докладе обычным путем. Даже одноразовые шифры, теоретически совершенно неподдающиеся расшифровке, в данном случае были запрещены. Таким образом, краткое резюме на первой странице, предшествующее последнему докладу, предупреждало сообщество, обладающее допуском «дельта», что высланные данные были не совсем те, что ожидались.

Когда Боб Риттер понял это, его словно выбросило из кресла. Он взял сделанные ксерокопии и, прежде чем отправиться в кабинет директора ЦРУ, уничтожил оригинал. Грир и Райан были уже там.

– У него кончилась пленка, – произнес заместитель директора ЦРУ по оперативной работе, как только за ним закрылась дверь.

– Что? – спросил судья Мур,

– Появилась новая информация. Судя по всему, у наших коллег из КГБ есть агент, внедренный в проект «Чайный клипер», только что передавший им сведения о нашей работе над новым типом зеркала, и «Кардинал» решил, что это более важно. На все у него не хватало пленки, и он уделил основное внимание деятельности КГБ в «Чайном клипере». В результате мы получили всего половину данных по их лазерной установке.

– Половины может оказаться достаточно, – заметил Райан. На лице Риттера появилась гримаса раздражения. Ему совсем не понравилось, что Райан теперь имел допуск к информации по каналу «дельта».

– Он обсуждает в своем докладе последствия изменений в типе зеркала, но ничего не говорит о самих изменениях.

– Мы в состоянии опознать источник утечки информации с нашей стороны? – спросил адмирал Грир.

– Может быть. Это человек, непосредственно занимающийся зеркалами. Нужно немедленно известить об этом Паркса. Райан, вы были там. Как ваше мнение?

– Испытание, на котором я присутствовал, подтвердило надежность действия зеркал и программного обеспечения регулируемой оптики. Если русским удастся скопировать наши достижения – ведь мы знаем, что лазерная система действует у них идеально… – На мгновение он замолчал. – Господа, последствия могут оказаться катастрофическими. Если русским удастся добиться успеха первыми, все критерии, связанные с переговорами по сокращению вооружений, окажутся устаревшими, и мы столкнемся с ухудшающейся стратегической ситуацией. Разумеется, пройдет несколько лет, прежде чем проблема проявится во всей своей полноте, но…

– Если нашему агенту удастся заполучить свежую кассету, черт бы ее побрал, мы сами сумеем сделать бросок вперед, – заметил замести гель директора ЦРУ по оперативной работе. – Есть и хорошие новости. Этот полковник Бондаренко, которого «Кардинал» выбрал для руководства отделом лазерного оружия, будет регулярно информировать его о ходе работ. А вот плохие новости…

– Не будем пока заниматься ими, – прервал его судья Мур. Взглядом он предупредил Риттера, что Райану не обязательно знать все подробности, и заместитель директора кивнул в знак согласия. – Джек, ты сказал, что у тебя есть что-то еще?

– В ближайшие дни последует новое назначение в состав Политбюро – новым членом станет Илья Аркадьевич Ванеев. Ему шестьдесят три года, вдовец. Имеет дочь, Светлану, которая работает в Госплане, разведена, с одним ребенком. Ванеев считается честным человеком – по русским стандартам, откровенным и прямым. Насколько нам известно, компрометирующих сведений о нем нет. Он занимает этот пост, являясь членом Центрального Комитета. Именно Ванеев занимался там сельским хозяйством, после того как Нармонов стал генеральным секретарем, и вроде бы успешно справлялся с работой. Говорят, что он – человек Нармонова. Это означает, что у генерального секретаря теперь поддержка четырех членов Политбюро – на одного больше, чем у фракции Александрова, и потому… – Увидев расстроенные лица остальных троих присутствующих, Райан замолчал. – В чем дело? – спросил он наконец.

– Дочь Ванеева завербована людьми сэра Базиля, – сообщил ему судья Мур,

– Немедленно прервите все контакты, – решительно заявил Райан. – Конечно, было бы неплохо иметь такой источник информации, но подобный скандал может поставить Нармонова в сложное положение. Пусть остается несколько лет в запасе. В дальнейшем можно снова подключить ее к работе, однако пока ни в коем случае не касайтесь ее.

– Это может оказаться не так просто, – бросил Риттер и прекратил обсуждение этой темы. – Как идет работа над оценкой ситуации?

– Закончил вчера.

– Учтите, доклад предназначен для президента и нескольких его сотрудников, так что допуск крайне ограничен,

– Согласен. Я могу отдать текст в печать сегодня после обеда. Я больше не нужен?…

Судья Мур кивнул, и Райан вышел из кабинета. Директор ЦРУ смотрел ему вслед и заговорил лишь после того, как дверь закрылась.

– Я пока еще никому об этом не говорил, но президент снова обеспокоен тем, насколько прочной является позиция Нармонова. По мнению Эрни Аллена, недавние перемены в повелении советской стороны указывают на ослабление поддержки Нармонова внутри страны, и он убедил босса, что сейчас не следует оказывать давление на русских по некоторым вопросам. Так что, если мы сейчас вывезем из России «Кардинала», это может оказать, скажем так, неблагоприятное воздействие на политическую ситуацию.

– Если его арестуют, неблагоприятное воздействие окажется ничуть не меньшим, – напомнил Риттер. – Не говоря уже о несколько пагубном влиянии на нашего агента. Артур, они вышли на его след. Не исключено, что им уже удалось добраться до дочери Ванеева…

– Она вернулась на работу в Госплан, – сказал заместитель директора ЦРУ по разведке.

– Да, конечно, а вот наш человек из химчистки исчез. Они, по-видимому, сумели арестовать и сломать Ванееву, – настаивал Риттер. – Нужно вывезти его наконец. Мы не можем оставить «Кардинала» висеть, как белье на веревке. Это наш долг перед ним, Артур.

– Я не могу дать согласие на эвакуацию без разрешения президента.

Чувствовалось, что Риттер готов взорваться.

– Тогда получи это разрешение! Наплевать на политику – в данном случае нужно отбросить в сторону политические соображения. Помимо всего прочего, Артур, не следует забывать, что у этого дела есть еще и практическая сторона. Если мы бросим своего агента и не шевельнем пальцем, чтобы помочь ему, об этом станет известно – черт побери, яа русские снимут об этом телесериал и будут показывать на весь свет! В конечном итоге это обойдется нам куда дороже, чем временная политическая выгода!

– Одну минуту, – вмешался Грир, – если им удалось сломать дочь этого партийного чиновника, почему она вернулась на работу?

– Может быть, и здесь замешана политика? – задумчиво сказал судья Мур. – Ты полагаешь, что КГБ не решится тронуть семью этого Ванеева?

– Герасимов принадлежит к числу противников Нармонова, – фыркнул Риттер, – и разве он упустит возможность помешать человеку Нармонова занять место в Политбюро? Это действительно похоже на политику, но несколько иного рода. Скорее всего наш друг Александров сумел привлечь этого Ванеева на свою сторону, а Нармонов еще не подозревает об этом.

– Итак, ты считаешь, что они сломали ее, но отпустили, чтобы использовать дочь как средство давления на отца? – спросил судья Мур. – Похоже на правду. Но у нас нет доказательств.

– Александров слишком стар, чтобы стремиться занять пост генерального секретаря, да и вообще секретари по идеологии обычно не занимают высший пост – куда интереснее «делать королей». Любимчик Александрова – Герасимов, а мы знаем, что у него достаточно честолюбия на то, чтобы его короновали как императора Николая Третьего.

– Боб, но ты только что упомянул еще одну причину, по которой не следует сейчас раскачивать лодку. – Адмирал Грир отпил кофе. – Мне тоже не нравится оставлять там Филитова. А нельзя ли посоветовать ему затаиться на время? На мой взгляд, при создавшейся сейчас ситуации он может опровергнуть все обвинения, которые могут быть выдвинуты против него.

– Нет, Джеймс, – выразительно покачал головой Риттер. – Разве мы можем дать ему команду затаиться, в то время как нам требуется вторая половина его доклада? Если он пойдет на риск ради того, чтобы переправить ее нам, несмотря на усиленное к нему внимание, мы не имеем права оставить его на произвол судьбы. Это было бы не правильно: "Вспомните, что сделал для нас этот человек на протяжении всех лет. – Риттер продолжал спорить еще несколько минут, демонстрируя отчаянную преданность своим людям, которая отличала его еще с тех пор, когда он молодым офицером разведки руководил действиями агентов. Хотя с агентами часто обращались как с детьми – их поддерживали, ободряли и нередко наказывали, – они действительно становились вашими собственными детьми и в случае возникновения опасности нуждались в защите.

Судья Мур закончил, наконец, затянувшуюся дискуссию:

– Мне понятны твои доводы, Боб, но все равно потребуется согласие президента. Это выходит за пределы обычной полевой операции.

Риттер не сдавался.

– Но мы уже приготовились к операции, и наши люди находятся на месте.

– Согласен, однако она начнется только после команды президента.

***

Погода в Фаслейне была отвратительной, однако в это время года такое не было необычным. Когда "Далласу, поднялся на поверхность, сильный ветер с моря засыпал побережье Шотландии пеленой мокрого снега. Манкузо занял место на вершине рубки и окинул взглядом скалистые горы на горизонте. Он только что закончил стремительный бросок через Атлантический океан, промчавшись под водой со средней скоростью в тридцатьодин узел – развить более высокую скорость на длительное время было просто рискованно, не говоря уже об опасности подхода к побережью в погруженном положении намного ближе, чем ему хотелось бы. Ничего не поделаешь, ему платят за то, что он выполняет приказы, и никого не волнует, нравятся ли ему эти приказы.

По морской поверхности катились пятнадцатифутовые волны, и подводная лодка раскачивалась на них, двигаясь вперед двенадцатиузловым ходом. Волны набегали на округлый нос и, разбиваясь о вертикальный утес рубки, отбрасывали тучи брызг. Даже штормовая одежда не помогала, и через несколько минут шкипер промок до костей и замерз – К «Далласу» подошел буксир британского военно-морского флота и завел трос с левого борта. Трос натянулся, и подлодку повели в лох. Тем временем Манкузо успел справиться с качкой. Одним из его профессиональных секретов являлось то, что капитан первого ранга был подвержен морской болезни. На вершине боевой рубки он чувствовал себя лучше, зато те, кто находился внутри цилиндрического корпуса лодки, жалели теперь, что с таким удовольствием ели обильный обед, поданный несколько часов назад.

Меньше чем через час «Даллас» оказался под прикрытием скал и развернулся, приближаясь к причалам, где стояли американские и английские подводные лодки. После поворота начал помогать ветер, прижимавший синевато-серый корпус лодки к пирсу. На берегу их уже ждали люди, укрывшиеся от пронизывающего ветра в нескольких автомобилях. Палубная команда субмарины перебросила на причал и закрепила швартовы. Как только на пирс перебросили сходни, Манкузо спустился к себе в каюту.

Первым к нему зашел капитан третьего ранга. Манкузо ожидал, что его встретит офицер-подводник, но на мундире капитана третьего ранга отсутствовали все знаки отличия – значит, он из разведывательного управления.

– Как прошло плавание? – спросил офицер.

– Тихо и спокойно, – нетерпеливо бросил Манкузо. Хватт обмениваться любезностями, принимайтесь за дело, подумал он.

– Вы отплываете через три часа. Вот приказ о проведении операции. – И офицер передал капитану первого ранга конверт из плотной бумаги с сургучными печатями. На передней стороне конверта указывалось, когда шкиперу надлежит вскрыть его. Несмотря на то что Манкузо не раз видел подобные запечатанные конверты в кино, ему, как командиру подводной лодки, был вручен впервые такой пакет. Предполагалось, что при получении пакета можно обсудить предстоящую операцию с вручающим. На этот раз все было иначе, Манкузо расписался в получении инструкций, запер конверт в своем сейфе под наблюдением сотрудника спецслужбы и проводил его к трапу.

Дерьмо, заметил капитан про себя. Теперь настала очередь принимать гостей.

Их было двое, оба в штатском. Первый соскользнул через люк, по которому спускали внутрь лодки торпеды, с ловкостью опытного моряка, и Манкузо быстро понял почему.

– Привет, шкипер!

– Джоунси, как ты оказался здесь, черт побери?

– Адмирал Уиллингтон поставил меня перед выбором: или меня призывают для прохождения временной службы, или я добровольно приму участие в походе в качестве гражданского технического специалиста. Я выбрал второе – лучше платят. – Джоунс понизил голос. – А это мистер Кларк. Он почти не разговаривает.

Действительно, Кларк предпочитал молчать. Манкузо выделил ему свободную койку в каюте механика. Приняв свой багаж, который опустили через люк, Кларк вошел в выделенную ему каюту и закрыл за собой дверь.

– Куда мне уложить свое барахло? – спросил Джоунс.

– В козлином закутке есть свободная койка, – ответил Манкузо.

– Отлично. К тому же старшинский состав питается лучше офицеров.

– Как дела в университете?

– Еще один семестр до получения степени магистра. Меня уже прощупывают некоторые подрядчики, работающие на ВМФ. Кроме того, я обручен. – Джоунс достал бумажник и показал капитану фотографию невесты. – Ее зовут Ким, она работает в библиотеке.

– Поздравляю, мистер Джоунс.

– Спасибо, шкипер. Адмирал сказал, что мои услуги вам понадобятся. Я все объяснил Ким, и она поняла. Ее отец служит в армии. Итак, что стряслось? Какая-нибудь специальная операция, и без меня вам никак не обойтись, верно? – Термин «специальная операция» был эвфемизмом, который мог обозначать что угодно, причем большей частью самое опасное.

– Не знаю. Меня еще не поставили в известность.

– Ну что ж. еще раз прокатимся «на север» – не так уж плохо, – заметил Джоунс. – Говоря по правде, я соскучился по таким операциям,

Вообще– то Манкузо полагал, что вряд ли их путь лежит на север, но воздержался от ответа. Джоунс отправился в корму, чтобы устроиться на отведенном ему месте. Манкузо пошел в каюту механика.

– Мистер Кларк?

– Да, сэр. – Кларк повесил свой пиджак, под которым была рубашка с короткими рукавами. По мнению капитана, ему было за сорок. На первый взгляд он не выделялся ничем особенным – ростом чуть выше шести футов, подтянутый, но затем Манкузо заметил, что у него нет обычной жировой прослойки вокруг поясницы, так характерной для сорокалетних мужчин, а плечи шире, чем казались на высоком теле. И со второго взгляда капитан заметил недостающее звено в кроссворде – едва заметная под густыми черными волосами на предплечье татуировка: красный тюлень с широкой дерзкой усмешкой.

– Я был знаком с парнем – у него была такая же татуировка, Офицер – сейчас он в Шестой группе.

– Это было давно, капитан. Я не должен говорить об этом.

– Что за операция нам предстоит?

– Сэр, в вашем оперативном приказе содержатся…

– Исполните мою маленькую прихоть. – За улыбкой на лице Манкузо скрывалось требование. – Мы только что убрали трап.

– Нужно забрать кое-кого на борт.

Боже мой! Манкуэо бесстрастно кивнул.

– Понадобится дополнительная помощь в проведении операции?

– Нет, сэр. Все проведу я со своим снаряжением.

– Хорошо. Подробности обсудим после отплытия. Питаться будете в кают-компании – спускаетесь по трапу, несколько футов в направлении кормы по правому борту. И еще: вопрос времени имеет значение?

– Нет, пожалуй, если вы не возражаете против того, чтобы подождать. Некоторые подробности операции пока не решены до конца – это все, что я могу сказать вам, капитан. Извините, но я выполняю приказ, как и вы.

– Правильно. Ваша койка – верхняя. Если хотите, можете отсыпаться.

– Спасибо, сэр. – Кларк смотрел вслед уходящему капитану, но не улыбнулся, пока не закрылась дверь каюты. Ему еще не приходилось бывать на атомных подводных лодках класса «Лос-Анджелес». Большинство разведывательных операций проводилось с участием меньших по размерам маневренных лодок типа «Стерджен». Кларку всегда выделялась одна и та же койка – верхняя в каюте механика, единственная свободная на борту подлодки. Как всегда, возникла трудность с укладкой снаряжения, но Кларк знал все тонкости и справился с проблемой. Закончив с этим, он забрался на койку. Он устал за время перелета и хотел отдохнуть несколько часов. Койка, как обычно, прижималась к изогнутому корпусу субмарины. Ему казалось, что он находится в гробу с приоткрытой крышкой.

***

– Американцами можно восхищаться – у них поразительная изобретательность, – заметил Морозов. Последние недели на объекте вблизи Душанбе пришлось потрудиться. Сразу после завершения испытания – точнее, сразу после отъезда гостя из Москвы – два из шести лазеров разморозили и разобрали для технического обслуживания и обнаружили, что их оптика обгорела, причем сильно. Значит, все еще не решены проблемы с оптическим покрытием. Скорее всего, заметил руководитель группы, все дело в недостаточ" ном контроле качества, и передал решение проблемы другой группе инженеров, а сам, вместе со своими специалистами, занялся куда более интересным делом: им доставили данные по американским зеркалам, о которых они слышали уже несколько лет.

– Эта идея возникла у астронома. Он хотел создать способ звездного фотографирования, при котором получающиеся фотографии не будут страдать от «мерцания» звезд. Никто не сказал ему, что это невозможно, поэтому он взялся за работу и создал такой метод. Общее представление о подобном методе у меня было, но я не знал деталей. Вы правы, молодой человек. Этот метод действительно остроумен, настолько остроумен, что оказался нам не под силу, – проворчал старший инженер, перелистывая страницы и глядя на компьютерные спецификации. – У нас нет ничего, что могло бы помочь скопировать подобные характеристики. Даже создание датчиков – я не уверен, что мы в состоянии изготовить хотя бы их.

– Американцы строят телескоп…

– Да, я знаю. На Гавайских островах. Но строящийся телескоп по своим техническим характеристикам намного уступает вот этому. Американцы сделали огромный скачок вперед, который еще не стал достоянием широкого научного сообщества. Обратите внимание на дату на диаграмме. Не исключено, что такое устройство уже вошло в строй. – Он покачал головой. – Они опередили нас.

***

– Тебе придется уйти отсюда.

– Да, Спасибо, что ты укрывал меня так долго, – Благодарность Эдуарда Васильевича Алтунина была искренней. Ему предоставили место на полу, чтобы спать, и теплую пищу, которая поддерживала его силы, пока он строил дальнейшие планы-

Или пытался строить. Алтунин даже не осознавал полностью трудности, с которыми столкнулся. На Западе он без труда приобрел бы другую одежду, парик, с помощью которого замаскировал бы цвет волос, и театральный грим с указанием, как им пользоваться, чтобы изменить внешность. На Западе он мог бы спрятаться на заднем сиденье автомобиля и за четыре часа проехал бы двести миль. В Москве Алтунин был лишен таких возможностей. Сотрудники КГБ уже наверняка произвели обыск в его квартире и знали, как он одет, знали его цвет волос и черты лица. Но даже им не был известен его маленький круг друзей по совместной службе в Афганистане, потому что он никогда не говорил о них.

Друзья предложили ему другое пальто, но оно не подошло Алтунину, и ему не хотелось подвергать своих друзей дальнейшей опасности. Он помнил наизусть свою легенду: скрывался с группой преступников в нескольких кварталах отсюда. Среди того, что почти никому не известно на Западе, является криминогенная ситуация в Москве. Она приняла угрожающие размеры и все ухудшалась. Несмотря на то что уровень преступности в этом городе еще не догнал американские мегаполисы такого же размера, в Москве существуют целые районы, где ночью ходить рискованно. Но поскольку иностранцы редко посещают их, а уличные преступники редко пристают к иностранцам – это сразу получает жестокий отпор со стороны московской милиции, – мало кто знал об этом.

Алтунин вышел на мрачную, плохо освещенную улицу Трофимова, рядом с Москва-рекой. Он изумлялся собственной глупости. Алтунин всегда говорил себе, что. если ему понадобится скрыться из города, он сделает это на грузовой барже. Его отец всю жизнь работал на баржах, и Эдуард знал такие места на них, где его никогда не найдут, – но сейчас зима, река покрыта льдом, и баржи стоят на приколе. Такое мне даже в голову не пришло! – раздраженно подумал Алтунин.

Впрочем, какой смысл теперь расстраиваться из-за этого, напомнил он себе. Есть и другие способы улизнуть из Москвы. Автозавод, где делают «Москвичи», находится всего в километре, а поезда ходят круглый год. Он попытается спрягаться в товарном вагоне с автомобильными деталями, причем выберет поезд, направляющийся на юг. Если повезет, он может оказаться в Грузии, где никто не будет внимательно разглядывать его поддельные документа, В Советском Союзе легко исчезнуть, подумал Алтунин, в конце концов, разве трудно затеряться среди двухсот восьмидесяти миллионов жителей? Здесь постоянно кто-то теряет или случайно портит свои документы. Он тем не менее отдавал себе отчет в том, что подобными мыслями просто старается подбодрить себя.

Но остановиться теперь Алтунин не мог. Это началось в Афганистане и вряд ли вообще когда-нибудь прекратится.

Сначала ему удавалось выбрасывать такие мысли из головы. В Афганистане он был ефрейтором и служил в роте артиллерийско-технического обеспечения. Ему поручили заниматься тем, что в Советской Армии носит мягкое название «устройство для борьбы с террористами». Их разбрасывали с воздуха, или, гораздо чаше, солдаты, производящие облаву в афганской деревне, оставляли эти «устройства», покидая населенный пункт. Некоторые из этих устройств выглядели как типичные русские матрешки-неваляшки, некоторые походили на авторучку или какой-то еще невинно выглядящий предмет. Взрослые быстро познакомились с губительной силой таких вещей, но детям свойственны как любопытство, так и неспособность учиться на ошибках других. Скоро стало ясно, что дети подбирают что угодно, и производство взрывающихся матрешек резко сократилось, хотя одно осталось неизменным: любая интересная вещь, вроде бы просто валяющаяся на земле, содержит сто граммов взрывчатки и взрывается в руках у любопытных. Алтунину было поручено собирать такие взрывные устройства и учить солдат обращению с ними.

Алтунин сперва не придавал этому значения. Это его работа, приказ поступил от командования; русские вообще не склонны ни по своему характеру, ни по воспитанию оспаривать приказы. К тому же работа была легкой и неопасной. Ему не приходилось носить автомат и действовать в районах, где за каждым углом скрывались бандиты. Опасность угрожала ему только на кабульских базарах и там он всегда старался ходить вместе с группой в пять или больше человек. Но один раз во время такого посещения базара он увидел ребенка – мальчика или девочку, не понял, – чья правая рука превратилась в култышку, а мать ребенка смотрела на него и других русских солдат взглядом, который невозможно забыть. Алтунин слышал рассказы и том, как афганские бандиты с особенным удовольствием заживо сдираюг кожу с пленных летчиков, и о том, что их женщины часто сами справляются с таким делом. Ему казалось, что подобное поведение является наглядным доказательством варварства этого примитивного народа – но ведь ребенок не может считаться примитивным. Марксизм учит этому. Возьмите любого ребенка, и под соответствующим руководством, пройдя соответствующее обучение, ребенок на всю жизнь станет коммунистом. Но только не этот ребенок. Он запомнил это в тот холодный ноябрьский день два года назад. Рана полностью зажила, и ребенок даже улыбался – он был еще слишком мал и не знал, что, искалечен на всю жизнь. А вот мать знала и понимала – ее ребенок понес такое жестокое наказание… только за то, что родился. Теперь легкая и неопасная работа не была больше такой приятной. Всякий раз, когда Алтунин вставлял на место взрывное устройство, он видел искалеченную ручку маленького ребенка. Ему стали сниться кошмары. Водка и даже гашиш не смогли избавить его от страшных видений. Не помогли и беседы со своими коллегами-техниками – правда, из-за них ему пришлось выдержать гнев ротного замполита. Действительно, у него нелегкая работа, согласился замполит, но она необходима для того, чтобы потери стали менее серьезными. Жаловаться бессмысленно, потому что единственным результатом будет перевод ефрейтора Алтунина в стрелковую роту, где он сможет лично убедиться в необходимости таких жестких мер.

Теперь Алтунин понимал, что ему следовало потребовать перевода в стрелковую роту, и испытывал ненависть к себе за проявленную тогда трусость. Служба в пехоте могла бы восстановить у него чувство собственного достоинства, могла бы многое изменить, подумал Алтунин, но в тот момент он сделал иной выбор, и ныне говорить об этом не имело смысла. В конце концов, единственное, чего он добился, – пометка в его досье, которая останется с ним на протяжении всей жизни.

И вот теперь он пытался искупить свою вину. Алтунин говорил себе, что это, может быть, ему уже удалось, а сейчас, если повезет, если очень повезет, он сумеет исчезнуть и тогда, возможно, забудет о страшных игрушках, которые готовил во время той кошмарной войны. Это была единственная мысль, занимавшая его в эту холодную, мрачную ночь.

Алтунин пошел на север, стараясь держаться в тени, избегая освещенных участков на тротуарах. Рабочие, возвращающиеся домой после окончания смены на автозаводе имени Ленинского комсомола, заполнили улицы, но, когда он пришел на железнодорожную станцию, там было уже пусто. Повалил снег, и видимость уменьшилась до сотни метров. Вокруг каждой лампы, светящейся над стоящими грузовыми вагонами, роилось облачко белых снежинок. По-видимому, здесь готовится к отправке состав, может быть, на юг, решил Алтунин. Маневровые локомотивы двигались взад и вперед; переводя вагоны с одной ветки на другую. Он подождал несколько минут, укрывшись в тени вагона, стараясь убедиться, что разбирается в происходящем. Ветер усилился, ему стало холодно, и он оглянулся по сторонам в поисках более удобного места для наблюдения. Да, метрах в пятидесяти стояло несколько вагонов, откуда ему будет лучше следить за формированием состава. У одного из этих вагонов дверь была сдвинута – очень кстати, подумал он, нужно осмотреть механизм, запирающий дверь, если он хочет проникнуть в закрытый вагон. Алтунин направился к вагону, опустив голову, чтобы укрыться от леденящего ветра. Под ногами хрустел снег, слышались гудки маневровых локомотивов. Ему казалось, что это звуки приветствия, что теперь его жизнь изменится и наступит, может быть, что-то похожее на свободу.

Он с удивлением увидел, что в вагоне находятся трое мужчин. Двое держали в руках коробки с запасными автодеталями. Третий стоял с пустыми руками, но тут же, сунув руку в карман, достал нож.

Алтунин попытался что-то сказать, объяснить, что ему безразлично, что они крадут детали для продажи на черном рынке. Его это совсем не интересовало, но, прежде чем он успел произнести хотя бы слово, мужчина прыгнул из вагона прямо на него. Алтунин упал на спину и ударился затылком о рельс. Он не потерял сознание, просто был ошеломлен неожиданным нападением и на мгновение утратил дар речи. Все произошло так быстро, что он не успел даже испугаться. Мужчина, сбивший его с ног, обернулся и что-то спросил. Алтунин не разобрал ответа, однако тот был коротким и резким. Он все еще пытался понять, что происходит, когда мужчина повернулся к нему и молниеносным движением перерезал ему горло. Алтунин не почувствовал боли. Он хотел объяснить… что его не интересует… Из вагона спрыгнул еще один мужчина и замер с двумя коробками в руках, глядя на него испуганным взглядом, и Алтунину это показалось странным – ведь умирал-то не он…

Через два часа маневровый локомотив не успел вовремя остановиться, хотя машинист заметил на рельсах странный предмет, занесенный снегом. Увидев, что он переехал человека, машинист вызвал диспетчера.

13. Совещания

– Прекрасная работа, – заметил Ватутин. – Мерзавцы! – Они нарушили правило, подумал он. Это правило было неписанным, но тем не менее твердым: ЦРУ не убивает советских граждан в СССР, а КГБ не убивает американцев или даже русских, попросивших политическое убежище, в Соединенных Штатах. Насколько было известно Ватутину, правило никогда не нарушалось ни одной из сторон – по крайней мере демонстративно. Оно являлось разумным, потому что задача разведывательных служб заключается в сборе разведданных; если сотрудники КГБ и ЦРУ примутся убивать людей, неминуемо последуют ответные меры, а затем контрмеры, и не останется времени для выполнения основной задачи. Вот почему деятельность разведывательных служб была цивилизованной и предсказуемой. В странах третьего мира руководствовались, разумеется, иными правилами, но в Советском Союзе и в Америке это правило строго соблюдалось.

По крайней мере до этого момента – если только они не хотят уверить меня, что этот бедняга убит преступниками, кравшими автомобильные детали! Ватутину пришла в голову мысль: а не привлекло ли ЦРУ к «мокрой» работе местную преступную группировку? Он давно подозревал, что американцы пользуются советскими преступниками для выполнения заданий, слишком грязных для нежных рук американских разведчиков. Строго говоря, это не будет нарушением правил игры, правда? Интересно, а прибегают ли сотрудники ПГУ к помощи преступников…

Сейчас, однако, ему было известно лишь то, что очередное звено в цепи связных лежало мертвым у его ног и с его смертью исчезла последняя надежда Ватутина связать перехваченный микрофильм с американским шпионом в Министерстве обороны. Полковник вспомнил, что ему известно еще одно: через шесть часов он должен сообщить о случившемся председателю КГБ. Господи, как хочется выпить! Ватутин покачал головой и посмотрел вниз, на то, что осталось от подозреваемого. Шел такой густой снег, что крови больше не было видно,

– Знаете, если бы они более тщательно положили тело на рельсы, мы могли бы, пожалуй, поддаться на хитрость и списать все на несчастный случай, – заметил стоящий рядом сотрудник КГБ. Несмотря на ужасные повреждения, причиненные телу колесами локомотива, было очевидно, что горло Алтунина перерезали профессиональным ударом ножа с узким и острым лезвием. По мнению врача, прибывшего на место происшествия, смерть наступила не больше чем через минуту. Следов борьбы не удалось обнаружить. Руки жертвы – предателя – не были порезаны или повреждены. Следовательно, он не оказал сопротивления тому, кто его убил. Вывод: Алтунин, по-видимому, знал убийцу. А может быть, это все-таки был американец?

– Прежде всего я хочу, – сказал Ватутин, – чтобы выяснили, кто из американцев отсутствовал в своих квартирах между шестью и одиннадцатью часами вечера. – Он повернулся. – Доктор!

– Слушаю, товарищ полковник.

– Еще раз уточните время смерти.

– Судя по температуре основных частей трупа, смерть наступила в период от девяти вечера до полуночи. Скорее чуть раньше, по моему мнению, но холод и сильный снегопад затрудняют расчеты. – Не говоря уже о том, что осталось от тела, подумал он, но промолчал.

Ватутин взглянул на своего помощника.

– Относительно тех, кто отсутствовал в своих квартирах, выясните, кто, где, когда и почему.

– Может быть, усилить слежку за всеми иностранцами? – высказал свою мысль вслух помощник Ватутина.

– За разрешением придется обратиться лично к председателю, но я подумаю об этом. Поговорите с представителем милиции, возглавляющим следственную группу. Все должно быть максимально засекречено. Нам совсем не надо, чтобы толпа неуклюжих милиционеров все запутала,

– Понятно, товарищ полковник. Милиция заинтересована лишь в том, чтобы обнаружить, куда исчезли украденные детали, – недовольно проворчал сотрудник КГБ, Черт бы побрал эту перестройку" – теперь все превращаются в капиталистов!

Ватутин подошел к машинисту локомотива, сидевшему у себя в кабине.

– Холодно, правда?

Смысл слов машинист понял сразу.

– Это верно, товарищ. Может быть, пара глотков согреет вас?

– Наверняка, товарищ машинист.

– Буду рад помочь, товарищ полковник. – Машинист достал небольшую бутылку.

Когда машинист увидел, что на место происшествия прибыли сотрудники КГБ, он решил, что все кончено. Но полковник оказался вполне приличным человеком, его сотрудники занимались своими делами, задавали разумные вопросы, и машинист успокоился – до тех пор, пока не понял, что его могут наказать за употребление спиртного во время работы. Он следил за тем, как полковник сделал огромный глоток и вернул бутылку.

– Спасибо, – сказал Ватутин и скрылся а снеговой завесе.

***

Когда приехал председатель КГБ, полковник Ватутин ждал его в приемной. Про Герасимова говорили, что он серьезно относится к работе, всегда приезжает к половине восьмого. Он вошел в дверь, когда часы показывали семь двадцать пять, и сделал знак полковнику, приглашая его в кабинет.

– Как дела?

– Алтунина убили вчера поздним вечером на грузовой станции рядом с автозаводом Ленинского комсомола. У него перерезано горло, а тело оставили на рельсах, и его переехал маневровый локомотив.

– Вы уверены, что это Алтунин? – нахмурился Герасимов.

– Да, его точно опознали. Я сам видел его лицо. Труп обнаружили рядом с вагоном, дверь которого была взломана, а из вагона похищены автомобильные детали.

– Ага, он там столкнулся с бандой спекулянтов, торгующих ворованными деталями на черном рынке, и, к счастью для шпионов, его убили?

– По крайней мере все сделано, чтобы создать именно такое впечатление, товарищ председатель, – кивнул полковник Ватутин. – Такое совпадение кажется мне неубедительным, но у нас нет доказательств, указывающих на что-либо иное. Мы продолжаем расследование. Сейчас ведется проверка всех сослуживцев Алтунина по Афганистану, которые проживают в том районе, но у меня мало надежд, что это как-нибудь нам поможет,

Герасимов распорядился, чтобы принесли чай. Тут же появился его секретарь, и Ватутин понял, что так у председателя КГБ начинается каждое утро. Судя по всему, он воспринял сообщение о смерти Алтунина гораздо спокойнее, чем ожидал полковник. Хотя раньше Герасимов и был партийным функционером, теперь он вел себя как настоящий профессионал.

– Итак, в настоящее время у нас имеются трое связных, признавшихся в том, что они передавали документы, и еще один, опознанный нами связной, который, к сожалению, мертв. Последний был замечен в тот момент, когда стоял рядом с личным помощником министра обороны, а один из связных – один из тех трех, кто живы, – считает, что передавал донесения иностранцу, но не может его опознать. Короче говоря, у нас есть среднее звено канала связи, но отсутствуют оба его конца.

– Совершенно верно, товарищ председатель. Мы продолжаем следить за двумя полковниками из Министерства обороны. Кроме того, предлагаю усилить наблюдение за сотрудниками американского посольства.

Герасимов кивнул.

– Согласен, Сейчас у меня начинается утреннее совещание. Действуйте, Ватутин. Мы должны довести это расследование до конца. После того как вы перестали пить, у вас совершенно другой вид.

– Я и чувствую себя намного лучше, – признался полковник.

– Отлично. – Герасимов встал, и вместе с ним встал полковник. – Вы действительно считаете, что наши коллеги из ЦРУ убили собственного агента?

– Смерть Алтунина устраивала их лучше всего. Я понимаю, что это является нарушением нашего соглашения относительно действий в своих странах, но…

– Но мы имеем, по-видимому, дело со шпионом, занимающим очень высокую должность, и они, несомненно, прилагают все усилия, чтобы не допустить его разоблачения. Да, я понимаю это. И вы прилагайте побольше усилий, Ватутин, – снова повторил Герасимов.

***

Фоули тоже сидел в своем кабинете. Перед ним на столе лежали три кассеты, предназначенные для «Кардинала». Проблема заключалась в том, как передать ему эти чертовы штуки. В разведывательной деятельности переплеталось множество взаимосвязанных противоречий, причем некоторые из них были чертовски запуганными, а некоторые настолько опасными, что иногда он жалел, что покинул «Нью-Йорк таймс». Однако полученные им распоряжения были такими простыми, что с ними мог справиться один из его детей. Эта мысль действительно не раз приходила ему в голову. Не то чтобы он серьезно рассматривал ее, но бывали моменты, когда он, выпив пару стаканов, давал волю воображению и представлял себе, что Эдди-младший, взяв кусок мела, сделает определенную пометку в определенном месте. Время от времени сотрудники посольства прогуливаются по Москве и совершают поступки, несколько отличные от общепринятых. Летом, например, они носят цветок в петлице и вдруг убирают его безо всяких видимых причин, а офицеры КГБ, следящие за ними, беспокойно оглядываются по сторонам в поисках человека, которому адресован этот «сигнал». Некоторые дипломаты круглый год бродят по улицам и фотографируют самые обычные уличные сценки. Вообще-то им никто не говорит, что этим не следует заниматься. Часть служащих посольства просто ведут себя, как диктует им их эксцентричный характер, – и этого достаточно, чтобы привести в отчаяние русских «топтунов». Для сотрудника контрразведки что угодно может выглядеть как секретный знак: опушенный солнцезащитный козырек в автомобиле, оставленный на переднем сиденье пакет, соответствующим образом повернутые колеса припаркованного автомобиля. В результате всех этих мер, часть которых осуществлялась намеренно, а часть – чисто случайно, сотрудники «Двойки» были вынуждены носиться по всей Москве, расследуя загадки, которых просто не существовало. В этом американцы превосходили русских – те действовали слишком однообразно, подчиняясь полной регламентации, и не могли руководствоваться инстинктом и воображением. Таким образом, жизнь «топтунов» из Второго главного управления становилась предельно несчастной.

Зато их было много тысяч, тогда как американцев, служащих в посольстве (включая членов их семей), – всего семьсот.

И все– таки Фоули пока не придумал, как передать кассеты. Он не понимал, почему «Кардинал» наотрез отказывался пользоваться «почтовыми ящиками». В данном случае это был идеальный метод. «Почтовым ящиком» мог стать любой предмет, выглядящий как обычный камень или что-то еще такое же обычное и невинное. В предмете делалась полость, в которую и вкладывалась вещь, подлежащая передаче. В Москве -городе, построенном главным образом из кирпича, – наиболее популярным материалом для «почтовых ящиков» были кирпичи, которые часто из-за плохого качества и недостаточной квалификации рабочих плохо держались в стенах, но вообще для тайных «почтовых ящиков» годилось очень многое, разнообразие здесь было бесконечным.

В то же время методов передачи кассет из рук в руки было не так много и все зависело от идеально точного расчета. Ну что ж, управление поручило ему эту работу совсем не потому, что она была легкой. Идти на повторный риск он не мог. Может быть, поручит это жене…

***

– Ну кто может быть источником утечки информации? – спросил Парке у своего начальника службы безопасности.

– Любой из примерно сотни наших сотрудников, – ответил тот.

– Теперь задача облегчается, – сухо заметил Пит Уэкстон, инспектор из отдела контрразведки ФБР. – Подозревать приходится всего сотню.

– Это кто-то из ученых или чья-то секретарша, а может быть, кто-то из бюджетного управления – я имею в виду причастного к программе. Да еще в округе Колумбия человек двадцать, кто обладает допуском к «Чайному клиперу» и имеет доступ к этим документам, – но все это весьма высокопоставленные лица. – Начальник службы безопасности проекта звездных войн, СОИ, был капитаном первого ранга военно-морского флота, хотя и одевался в штатское. – Вероятнее всего, человек, которого мы ищем, находится на объекте «Чайного клипера» на Западе.

– А они почти все ученые и не старше сорока, – произнес Уэкстон и закрыл глаза. Вот именно, ученые, живущие в своих компьютерах и воспринимающие весь мир как гигантскую видеоигру. Трудность общения с учеными, особенно с молодыми учеными, заключалась просто в том, что они жили в своем мире, разительно отличном от того, который понимает и ощущает служба безопасности. В их понимании прогресс зависит от свободного обмена информацией и идеями. Это люди, которых волнует все новое, которые говорят об этом между собой, бессознательно ища содружество, содействующее ускоренному развитию идей, возникающих, подобно сорнякам, в беспорядочном духовном мире лабораторий. Для сотрудника службы безопасности идеальным является мир, в котором никто ни с кем не разговаривает. При этом, правда, исчезает необходимость в службе безопасности, потому что в таком мире не возникает ничего ценного. Установить необходимый баланс между двумя крайностями было почти невозможно, и потому сотрудники службы безопасности неизменно оказывались между молотом и наковальней, становясь объектом всеобщей ненависти.

– Как относительно внутренней безопасности секретных документов проекта? – спросил Уэкстон.

– Вы имеете в виду «ловушки для канареек»?

– О чем вы говорите, черт побери? – поинтересовался генерал Парке.

– Все эти документы печатаются на текстовых процессорах. С помощью процессоров можно внести в текст каждого экземпляра крошечные изменения. Таким образом мы можем следить за каждой копией каждого важного документа и выяснить, из какого экземпляра произошла утечка информации, – объяснил капитан. – Но мы делаем это очень редко – такая операция требует слишком много времени.

– ЦРУ располагает компьютерной подпрограммой, осуществляющей это автоматически. Она называется «Спукскрайб» или как-то вроде того. Допуск к ней строго ограничен, но, если обратиться с такой просьбой, вам разрешат ею воспользоваться.

– Очень любезно с их стороны, – проворчал Парке. – В данном случае это будет иметь какое-нибудь значение?

– Сейчас – нет, но не следует пренебрегать ни одним методом, – пояснил капитан, обращаясь к своему начальнику. – Я слышал об этой программе. Ею нельзя воспользоваться при работе с научными документами – язык их слишком точен. Даже если переставить запятую с одного места на другое, это может резко изменить смысл того, что там говорится.

– Это при условии, что читающий сумеет разобраться в написанном, – грустно покачал головой Уэкстон. – Впрочем, не приходится сомневаться, что русские сумели. – Он уже думал о том, что понадобится в этом случае – может быть, придется привлечь сотни сотрудников. Но на них сразу обратят внимание. Окружение, в котором они будут работать, слишком мало, чтобы поглотить их всех незамеченными.

Можно было предпринять и другой очевидный шаг – ограничить доступ к информации по экспериментам с зеркалами, но в этом случае возникала вероятность того, что шпион почувствует опасность и будет настороже. Уэкстон не мог понять, почему он не захотел заниматься делами попроще – вроде расследования убийств или борьбы с мафией – Но сам генерал Парке привлек его к охране проекта «Чайный клипер» и лично проинструктировал Уэкстона. Это ответственное задание, и никто лучше Уэкстона не справится с ним. Он не сомневался в этом: так сказал ему директор ФБР Джейкобс.

***

Первым заметил это Бондаренко. Уже на протяжении нескольких дней во время утренней пробежки его не оставляло это странное чувство. Оно никогда не покидало полковника, но после трехмесячного

пребывания в Афганистане это шестое чувство расцвело в нем пышным цветом и из скрытого, латентного, превратилось в активное, действующее. Бондаренко знал, что с него не сводят глаз. Но кто? – пытался понять он.

За ним следили настоящие профессионалы, он не сомневался в этом. По его мнению, их было пять или даже больше. Значит, это русские… Да, скорее всего. Нельзя быть в этом уверенным. Полковник Бондаренко пробежал первый километр и решил провести небольшой эксперимент. Он изменил маршрут и в том месте, где обычно поворачивал налево, повернул направо. Теперь он пробежит мимо нового многоэтажного дома с недавно вставленными стеклами в окнах первого этажа, Бондаренко усмехнулся про себя, но его правая рука бессознательно опустилась к бедру, нащупывая табельный пистолет. Усмешка тут же исчезла, когда он осознал, чем занимается правая рука, и на смену пришло разочарование – обороняться ему предстояло голыми руками. Он неплохо владел и этим, но пистолет действует дальше рук или ног. Это не было страхом, даже не походило на страх, но Бондаренко был военным, привыкшим к ограничениям и правилам собственного мира.

Он повернул голову, глядя на отражение в стекле. В сотне метров позади находился мужчина, он держал руку у лица, словно что-то говорил в миниатюрный приемопередатчик. Любопытно. Бондаренко повернул обратно и сделал несколько шагов, но к тому моменту, когда он снова взглянул в сторону мужчины, рука того была уже опущена вниз, и он шел, не обращая, казалось, никакого внимания на бегущего офицера. Бондаренко снова повернулся и возобновил пробежку. По лицу промелькнула холодная усмешка. Ему удалось подтвердить свои подозрения. Но в чем их причина? Бондаренко пообещал себе, что узнает это не позже чем через час после прибытия на службу.

Спустя тридцать минут он вернулся домой, принял душ, оделся и, читая утреннюю газету – это неизменно была «Красная звезда», ежедневная военная газета, – налил большую чашку чаю. В квартире звучала музыка, передаваемая по радио, жена готовила детей к школе. Бондаренко не слышал ни музыки, ни разговоров детей, и его взгляд всего лишь пробегал по заголовкам. Кто они? – неотступно стучало в голове. Почему за мной следят? Неужели меня в чем-то подозревают? Если подозревают, то в чем?

***

– Доброе утро, Геннадий Иосифович, – произнес Филитов, входя в свой кабинет.

– Доброе утро, товарищ полковник, – ответил Бондаренко.

– Зовите меня просто Михаил Семенович, – улыбнулся Филитов. – При таком развитии событий вы скоро станете командовать мной, стариком. Итак, в чем дело?

– За мной следят. Я заметил это сегодня утром во время пробежки.

– Вот как? – Филитов повернулся. – Вы уверены?

– Когда за вами следят, у вас появляется ощущение… Вы и сами, наверно, испытывали такое, Михаил Семенович! – произнес молодой полковник.

Но он ошибался. Инстинкты подвели Филитова, и он ничего не замечал до настоящего момента. Лишь теперь он вспомнил, что банщик в «Сандунах» так и не вышел на работу. Неужели сигнал тревоги означал нечто большее, чем обычная проверка службой безопасности? Тень беспокойства пробежала по лицу Филитова, но в следующее мгновение он овладел собой.

– Значит, и вы что-то заметили? – спросил Бондаренко.

– А! – Небрежный взмах рукой, ироническая улыбка. – Пусть следят. Они увидят, что наблюдать за старым полковником еще скучнее, чем интересоваться любовными похождениями Александрова. – Анекдоты о главном идеологе Политбюро становились популярным времяпрепровождением в Министерстве обороны. А уж не признак ли это того, подумал Филитов, что генеральный секретарь Нармонов собирается от него избавиться?

***

Они ели по-афгански – каждый брал пищу пальцами из общей тарелки. Американцы организовали настоящий банкет для своих афганских друзей. Лучник сидел на почетном месте, а справа от него располагался Ортиз, исполнявший обязанности переводчика. Здесь присутствовали также четверо высокопоставленных сотрудников ЦРУ. По мнению Лучника, все это выглядело излишне театральным, но, по-видимому, его сообщение о луче света в небе было действительно важным, Ортиз начал торжество обычными официальными поздравлениями.

– Это для меня слишком большая честь, – смутился Лучник.

– Нет, – возразил через Ортиза самый высокопоставленный из сотрудников ЦРУ, прибывший из Вашингтона – – Ваше мастерство и мужество хорошо нам известны, и даже среди ваших солдат говорят о них. Мы испытываем чувство стыда из-за того, что передаем вам лишь ту скудную помощь, которая прислана нашим правительством.

– Мы боремся за свою родину, – с достоинством ответил Лучник. – С помощью Аллаха она вернется к нам. Очень хорошо, что верующие всего мира объединились против безбожников, но отвоевывать родину мы должны своими руками, а не вашими.

Он даже не подозревает, подумал Ортиз, что его используют в совершенно иных целях.

– А теперь скажите, – продолжал Лучник, – для чего вы приехали издалека и хотите поговорить с таким скромным воином, как я?

– Мы хотим спросить вас о луче света, который вы увидели в небе.

На лице Лучника появилось недоуменное выражение. Он был удивлен. Ему казалось, что его будут расспрашивать о том, как действуют зенитные ракеты.

– Это был всего лишь свет – действительно, очень странный. Похожий на след метеора, однако он поднимался в небо, а не спускался вниз. – Афганец описал картину, которую видел, очень подробно, указав точное время и место, где находился в тот момент, направление луча и то, как он прорезал небо.

– Вы не видели, во что он попал? Что-нибудь еще было в небе?

– Попал? Я не понимаю. Это был всего лишь луч.

К нему обратился другой гость:

– Мне говорили, что вы были учителем математики. Вы знаете, что такое лазер?

Лучник задумался, и на его лице появилось новое выражение.

– Да, я читал о них, когда учился в университете. Я… – Он отпил сока из стоящего перед ним стакана. – Я кое-что знаю о лазерах. Они выбрасывают световой луч и используются главным образом для измерения расстояний при геодезических работах. Мне не доводилось видеть лазеры, я всего лишь читал о них.

– Вы наблюдали испытание лазерного оружия.

– Какова его цель?

– Это нам неизвестно. Испытание, которое вы видели, состояло в уничтожении спутника на орбите с помощью лазерной системы. Это значит…

– Я знаю про спутники. Разве можно использовать для этого лазер?

– Наша страна тоже работает над этой проблемой, но, по-видимому, русским удалось опередить нас.

Это признание изумило Лучника. Разве Америка не опережает всех в мире в области техники? Разве «Стингер» не является доказательством этого? Неужели этим людям понадобилось пролететь двенадцать тысяч миль только потому, что он увидел в небе луч света?

– Вас пугает этот лазер?

– Нас он очень интересует, – ответил старший американец. – В некоторых документах, переданных вами, указывается место, где находится этот объект. Раньше мы не знали об этом и потому вдвойне в долгу у вас.

– Теперь это интересует и меня. У вас есть карта?

– Эмилио? – Сотрудник ЦРУ повернулся к Ортизу, и тот достал карту и чертеж.

– Этот объект начали строить в 1983 году. Нас удивило, что русские решили строить такой важный объект вплотную к границе с Афганистаном.

– В 1983 году они еще надеялись одержать победу, – произнес Лучник мрачно. Его возмущала сама мысль, что у русских была такая надежда, и он воспринимал это как оскорбление. Лучник посмотрел на карту, запомнил расположение объекта: вершина горы, почти полностью окруженная излучиной реки Вахш – Он сразу понял, почему выбор русских пал именно на это место – всего в нескольких километрах находилась Нурекская ГЭС. Лучник разбирался в лазерах лучше, чем дал понять американцам. Он знал, что они собой представляют и как действуют. Ему было известно, что их луч может оказаться опасным, можетослепить…

Но уничтожить спутник, находящийся в сотнях километров от земной поверхности, в космосе, выше, чем летают самолеты… Какой же ущерб могут причинить эти лучи людям на поверхности земли… Может быть, эти лазеры построены так близко от его страны с другой целью…

– Значит, вы увидели только свет? А нет ли каких-нибудь рассказов об этом месте, о странных лучах в небе?

Лучник покачал головой.

– Нет, я видел этот луч всего один раз. Американцы обменялись разочарованными взглядами.

– Ну что ж, это не так уж важно. Мне поручено передать вам благодарность нашего правительства. Три груженые машины с оружием поступят в ваше распоряжение. Если вам нужно что-нибудь еще, говорите, и мы постараемся вам помочь.

Лучник благодарно кивнул. Он рассчитывал на крупное вознаграждение за русского офицера, затем тот умер, и надежда исчезла. Но эти люди приехали сюда не из-за русского – их интересовали документы и луч света в небе – Неужели это место в Таджикистане настолько важно, что смерть русского офицера рассматривалась как обычное событие? Неужели американцы и впрямь боятся светового луча?

А если боятся даже они, как должен чувствовать себя он?

***

– Нет, Артур, мне это совсем не нравится, – неуверенно ответил президент. Судья Мур продолжал настаивать.

– Господин президент, мы знаем о политических трудностях, с которыми столкнулся Нармонов. Исчезновение нашего агента окажет ничуть не большее влияние на политическую ситуацию в России, чем его арест сотрудниками КГБ, скорее всего это событие окажет даже меньшее воздействие. В конце концов, зачем КГБ поднимать шум, если они дали ему ускользнуть, – подчеркнул директор ЦРУ.

– И все-таки риск слишком велик, – заметил Джеффри Пелт. – С Нармоновым у нас возникла историческая возможность – он искренне стремится изменить господствующую в России систему. Да ведь это ваши люди занимались оценкой сложившейся там ситуации.

Но у нас был уже такой шанс – и мы его упустили, во время администрации Кеннеди, подумал судья Мур. Хрущева свергли, и наступило двадцатилетие правления партийных чиновников. Вы опасаетесь, что больше нам не выпадет такой благоприятной возможности. Ну что ж, подобная точка зрения оправдана, признал он.

– Джефф, на положение, в котором находится Нармонов, в равной степени повлияют как эвакуация нашего агента, так и его арест…

– Но если его уже раскрыли, почему медлят с арестом? – спросил Пелт. – Что, если ты придаешь всему этому слишком большое значение?

– Этот человек работал на нас больше тридцати лет – подумай только, больше тридцати лет! Представляешь, какой опасности он подвергался, какие сведения мы от него получали? Можешь ли ты представить себе то разочарование, которое испытывал он, когда мы не следовали его советам? Подумай, что значит жить в течение тридцати лет под страхом смертной казни! Если мы оставим его на произвол судьбы, какова цена свободе в нашей стране? – в голосе Мура звучала непоколебимая решительность. Президент был человеком, которого всегда могли поколебать доводы, основанные на принципах справедливости.

– А вдруг в результате этого мы окажем содействие свержению Нармонова? – раздраженно бросил Пелт. – Что, если к власти придет клика Александрова и вернутся прежние времена – снова напряженность в отношениях между нашими странами, новая гонка вооружения? Сумеем ли мы объяснить американскому народу, что принесли в жертву такой шанс ради жизни одного человека?

– Начать с того, что никто не узнает об этом, если сообщение о происшедшем не просочится в средства массовой информации, – холодно ответил директор ЦРУ. – Русские не захотят оповещать мир об этом, и вам это хорошо известно. Во-вторых, сумеем ли мы объяснить, что выбросили этого человека за ненадобностью подобно использованной бумажной салфетке, обрекли его на смерть?

– Но и об этом никто не узнает, если все останется в тайне. – В голосе советника президента по национальной безопасности звучал лед.

Президент шевельнулся. Его первой мыслью было отложить эвакуацию. Как объяснить то или другое? Они обсуждали сейчас наиболее оптимальный способ не допустить, чтобы самому главному противнику их страны был нанесен ущерб. Но ведь мы никогда не сможем сказать об этом публично, подумал он. Если я заявлю, что Россия – наш противник, газеты придут в ярость. У русских имеются тысячи ядерных боеголовок, нацеленных на нас, и мы не должны задевать их за живое…

Он вспомнил те две встречи, когда беседовал с Андреем Ильичом Нармоновым, генеральным секретарем Коммунистической партии Советского Союза, с глазу на глаз. Он моложе меня, подумал президент. Их первые переговоры были осторожными, каждый прощупывал своего собеседника, стараясь найти как слабые, так и сильные стороны друг друга, а также возможные точки соприкосновения на пути к компромиссам и поискам общего языка. Действительно, Нармонов – это человек, заглядывающий в будущее, стремящийся, по-видимому, изменить государственную систему России…

Но пойдет ли это нам на пользу? Что, если ему удастся провести децентрализацию экономики, разбудить рыночные силы, предоставить им немного свободы – не слишком много, но достаточно, чтобы экономика пришла в движение? Многие предупреждали его о такой возможности: вообразите страну с политическими устремлениями Советского Союза, опирающуюся на экономику, способную обеспечить гражданский и военный секторы высококачественной продукцией. Вдруг это заставит русский народ снова поверить в свою государственную систему, пробудит у них чувство предназначения, которое существовало в тридцатые годы? Перед нами может оказаться более опасный противник, чем когда-либо раньше.

С другой стороны, ему объяснили, что не существует такого понятия, как немного свободы, – спросите об этом Дювалье в Гаити, Маркса на Филиппинах или призрак шаха Ирана Мохаммеда Реза Пехлеви. Инерция событий может вывести Советский Союз из политического средневековья в эру общественной мысли двадцатого века. Для этого может потребоваться поколение, может быть два, но что, если страна начнет превращаться во что-то, напоминающее либеральное государство? Существует еще один урок истории: либеральные демократии не воюют друг с другом.

Ну и выбор мне предстоит сделать, подумал президент. Меня могут запомнить как полного идиота, вернувшего мир к временам холодной войны со всем ее мрачным величием, или как безнадежного оптимиста, надеявшегося укротить леопарда, превратив его в домашнее животное, и обнаружившего в конце концов, что у хищника выросли еще более мощные и острые клыки. Боже мой, спохватился он, глядя на своих собеседников, да ведь я думаю не об успехе, а всего лишь о последствиях неудачи!

Это та сфера, в которой Америка и Россия напоминают друг друга – наши послевоенные правительства не сумели оправдать ожидания своих народов, не так ли? Вот я – президент, от меня ожидают, что я должен знать, что правильно, а что – нет. Именно поэтому народ избрал меня. Именно за это мне платят. Господи, если бы только люди знали, какие мы обманщики! Мы не обсуждаем, как нам добиться успеха. Мы говорим о том, откуда может просочиться сообщение о неудаче, которую мы потерпели в осуществлении своей политики. Прямо здесь, в Овальном кабинете Белого дома, мы пытаемся выяснить, кого винить в неудачном исходе операции, о проведении которой даже еще не приняли решение.

– Кому известно обо всем этом?

Судья Мур развел руки.

– Адмиралу Гриру, Бобу Риттеру и мне – в ЦРУ. Несколько оперативников знают о готовящейся операции – нам пришлось сообщить им. Однако с политическими аспектами они не знакомы и никогда не узнают о них. Это их не касается. Если не считать оперативников, только мы трое в ЦРУ представляем себе полную картину. А теперь в нее посвящены вы, сэр, и доктор Пелт. Всего пять человек.

– Ну вот, а мы начали уже говорить об утечке информации! Черт побери! – выругался президент с поразительной страстью. – Каким образом мы сумели так запутать столь простую ситуацию?

Все пришли в себя. Обычно так и происходит, после того как президент прибегает к ругательствам. Он взглянул на судью Мура, своего главного советника по вопросам разведки, и на доктора Пелта, своего советника по национальной безопасности. Один из них просил сохранить жизнь человеку, преданно и в течение длительного времени служившего Америке, потому что иначе ему угрожала смерть; другой внимательным и холодным взглядом оценил все аспекты realpolitik и пришел к выводу, что возникшая историческая возможность важнее жизни любого человека.

– Итак, Артур, ты утверждаешь, что этот агент – я не хочу знать его имени – снабжал нас жизненно важной информацией на протяжении тридцати лет, включая сведения по этому лазерному проекту, разработанному русскими; по твоему мнению, ему угрожает опасность, и наступил момент, когда нужно пойти на риск и вывезти его из России, так как мы находимся перед ним в моральном долгу.

– Да, господин президент.

– А ты, Джефф, считаешь, что сейчас крайне неудачный момент для этого, что обнаружение утечки информации на таком высоком уровне может нанести вред политической позиции Нармонова, даже подорвать ее, и тогда к власти придет правительство, относящееся к нам более враждебно?

– Да, господин президент.

– А если этот человек погибнет, потому что мы отказались ему помочь?

– В этом случае мы утратим ценную информацию, – ответил судья Мур. – Возможно, его гибель и не окажет сколько-нибудь заметного влияния на положение Нармонова. Но самое главное – мы предадим человека, служившего нам верой и правдой на протяжении тридцати лет.

– А ты, Джефф, ты будешь спокойно спать ночью после этого? – спросил президент своего советника по национальной безопасности.

– Да, сэр, я буду спокойно спать ночью. Не скажу, что меня не будет мучить совесть, но я смогу спать. Мы уже заключили с Нармоновым договор об ограничении ядерных ракет средней дальности, и сейчас есть возможность перейти к ограничению стратегических вооружений.

Я вроде как снова стал судьей, подумал президент. Здесь передо мной два адвоката, каждый полностью убежденный в своей правоте. Интересно, остались бы их принципы столь же твердыми, находись они на моем месте, если бы им приходилось принимать решение?

Но ведь их не выбирали на пост президента.

Этот агент служил Соединенным Штатам еще в то время, когда я был младшим прокурором и разбирал в ночном суде дела задержанных проституток,

Нармонов может стать лучшей возможностью для установления мира на планете Бог знает за сколько лет.

Президент встал и подошел к окну, расположенному позади его письменного стола. Оконные стекла были очень толстыми – чтобы защитить обитателя кабинета от пуль убийц. Но кто защитит президента от ошибок при выполнении его служебных обязанностей? Он взглянул на южную лужайку, но не нашел ответа и повернулся назад.

– Не знаю. Артур, можешь развернуть свои силы и приготовиться к эвакуации, но ты должен обещать мне, что не предпримешь никаких шагов без моего одобрения. Никаких ошибок, никакой инициативы – в общем, никаких действий без моего четкого и ясного разрешения. Мне понадобится время, чтобы тщательно все обдумать. Ведь у нас есть время, не так ли?

– Да, сэр. Потребуется еще несколько дней, прежде чем мои люди займут исходное положение.

– Я сообщу тебе о своем решении. – Он пожал руки посетителям и проводил их взглядом, пока они не покинули кабинет. Оставалось пять минут до приема следующего посетителя, и он зашел в туалетную комнату, примыкающую к кабинету. Интересно, подумал он, таится ли какой-то скрытый символизм в том, что он умывает руки, или ему просто захотелось найти повод, чтобы посмотреть на себя в зеркало? А ведь тебя считают человеком, способным ответить на все вопросы, даже чертовски трудные, услышал он от своего отражения. Ты даже не знаешь, зачем пришел сюда! Президент улыбнулся при этой мысли. Это было забавно. настолько забавно, что понять его смогли бы всего несколько человек.

***

– Так что же мне передать Фоули, черт побери? – раздраженно спросил через двадцать минут Риттер.

– Возьми себя в руки, Боб, – предупредил его судья Мур. – Он обдумывает ситуацию. Нам все равно не требуется немедленное решение, а ответ типа «может быть» куда лучше, чем просто «нет».

– Извини, Артур. Это все – черт побери, я ведь пытался убедить его выехать раньше. Мы не должны, не имеем права бросать этого человека на произвол судьбы.

– Не сомневаюсь, что президент не примет окончательного решения до того, как я поговорю с ним еще раз. А пока передай Фоули, чтобы он продолжал операцию. Кроме того, мне нужно еще раз изучить проблему политической уязвимости Нармонова. У меня создалось впечатление, что Александрову недолго осталось занимать пост члена Политбюро – Он слишком стар, чтобы стать генеральным секретарем. Политбюро не пойдет на замену относительно молодого человека стариком после того парада похорон, который произошел у них несколько лет назад. Кто же тогда явится кандидатом на место Нармонова. если его сместят?

– Герасимов, – тут же ответил Риттер. – Есть еще два человека, стремящиеся занять этот пост, но лишь один Герасимов достаточно честолюбив. Честолюбив, безжалостен и поразительно ловок. Партийному аппарату он нравится потому, что так хорошо решил проблему диссидентов. Но если он захочет сделать решительный шаг, то ему придется предпринять его в самое ближайшее время. Как только будет заключен договор об ограничении вооружений, Нармонов приобретет огромный престиж и вместе с ним немалое политическое влияние. Если Александров не проявит осторожность, его тут же вытеснят из Политбюро, и Нармонов укрепит свою позицию до такой степени, что в течение нескольких лет ему не придется отстаивать пост генерального секретаря.

– Для этого потребуется не меньше пяти лет, – послышался голос адмирала Грира, впервые вступившего в разговор. – У него может не оказаться этих пяти лет. Мы получили сведения, что Александров действительно может утратить место в Политбюро. Если это не просто слух, он может попытаться ускорить события и попробует перехватить инициативу.

Судья Мур взглянул на потолок.

– Да уж точно, легче иметь дело с сукиными сынами, если можно заранее предсказать, что они предпримут. – С другой стороны, подумал он, и они не могут догадаться, что мы предпримем.

– Не падай духом. Артур, – подбодрил его Грир. – Если бы мир был разумным местом, всем нам пришлось бы искать себе честную работу.

14. Перемены

Проход через Каттегат – непростое дело для подводной лодки, и он усложняется вдвойне, когда требуется осуществить его скрытно. Здесь малые глубины и двигаться в погруженном состоянии нельзя. Фарватеры сложны для прохода даже при дневном свете, а ночью становятся вообще труднопроходимыми, им же приходилось двигаться без помощи местного лоцмана. Плавание было тайным, так что о лоцмане не могло быть и речи.

Манкузо не сходил с мостика. Внизу у прокладочного столика потел штурман, а главный старшина сидел у перископа и называл пеленги на различные береговые ориентиры. Они даже не могли воспользоваться радиолокационными приборами для навигации, но перископ был оборудован усилителем изображения, который не превращал ночь в день, хотя в нем темная беззвездная ночь казалась сумерками. Это оказалось прямо-таки подарком судьбы при низкой облачности и мокром снеге, настолько ограничивающих видимость, что низкий темный корпус субмарины класса «688» было почти невозможно заметить с берега. Датский военно-морской флот знал о проходе американской подлодки через Каттегат и выслал несколько небольших надводных кораблей, чтобы отгонять любопытных – правда, таковых не оказалось, – и, если не считать эти суда, «Даллас» был в одиночестве.

– Судно слева по носу, – донесся голос впередсмотрящего.

– Вижу, – тут же ответил Манкузо. Он держал в руках прибор ночного видения с пистолетной рукояткой и сразу заметил контейнеровоз средних размеров. Вероятнее всего, подумал он, это корабль одной из стран Восточного блока. В течение минуты были закончены расчеты курса и скорости идущего навстречу судна, и стало ясно, что при расхождении наименьшее расстояние между двумя кораблями составит семьсот ярдов. Капитан выругался и отдал приказ.

На «Далласе» были включены ходовые огни – на этом настояли датчане. Вращающийся желтый фонарь над мачтовым огнем ясно указывал на то, что это – подводная лодка. На корме матрос спустил американский флаг и поднял взамен датский.

– Всем выглядеть по-скандинавски, – с кривой усмешкой распорядился Манкузо.

– Я-я, капитэн, – усмехнулся в темноте младший лейтенант. Ему придется нелегко – он был чернокожим. – Курс медленно меняется на корму. Насколько я вижу, сэр, он не меняет направления движения. Смотрите…

– Да, уже заметил, – произнес Манкузо. Два датских корабля устремились вперед, чтобы оказаться между контейнеровозом и «Далласом». Манкузо надеялся, что это решит проблему. Ночью все кошки серы, и подводная лодка, плывущая на поверхности, походит на… подводную лодку на поверхности – черный силуэт с вертикальной боевой рубкой.

– По-моему, это польское судно, – заметил лейтенант. – Да, вижу окраску трубы.

Корабли сближались со скоростью полумили в минуту. Манкузо медленно поворачивался, не спуская прибора с мостика польского судна. Там не было заметно ничего необычного. Разумеется, три часа ночи. Вахта на мостике обращала главное внимание на управление судном в сложных условиях, и ее интерес к субмарине ничем не отличался от его интереса к польскому судну – ради Бога, не столкнись со мной, идиот. Корабли разошлись удивительно быстро, и теперь Манкузо видел кормовые огни контейнеровоза. Ему пришло в голову, что датчане правильно сделали, настояв, чтобы «Даллас» шел с включенными ходовыми огнями. Темный силуэт на поверхности моря привлек бы куда больше внимания.

Час спустя они вошли в само Балтийское море, двигаясь по курсу ноль-шесть-пять по наиболее глубокой воде. «Даллас» направлялся на восток. Манкузо пригласил штурмана к себе в каюту, и они вместе проложили оптимальный маршрут подхода к наиболее безопасному месту на советском побережье. Когда они закончили, к ним присоединился мистер Кларк, и все трое обсудили самую ответственную часть предстоящей операции.

***

Если бы они жили в идеальном мире, уныло подумал Ватутин, сотрудники КГБ обратились бы со своими подозрениями к министру обороны, и тот с готовностью пошел бы навстречу службе безопасности, ведущей расследование. Однако они жили отнюдь не в идеальном мире. Вдобавок к трениям, существовавшим между армией и КГБ. о которых полковник Ватутин знал и потому не сомневался в позиции министра обороны, маршал Язов принадлежал к числу сторонников генерального секретаря и был хорошо знаком с разногласиями между Герасимовым и Нармоновым. Нет, министр обороны или тут же поручит все расследование собственной службе безопасности, или воспользуется своим политическим влиянием, чтобы совсем закрыть это дело, опасаясь, что КГБ скомпрометирует его тем, что ближайшим помощником у него служит предатель, и поставит под удар самого Нармонова.

Если Нармонова свергнут, лучшее, на что может рассчитывать маршал Язов, – это на должность заместителя министра по кадрам, но скорее всего после падения покровителя последует унизительная отставка. Даже если генеральному секретарю удастся пережить такой кризис, министра обороны, приютившего шпиона, принесут в жертву, сделают козлом отпущения – подобно тому как не так давно произошло с маршалом Соколовым. Так что разве есть у Язова выбор?

Министр обороны обладал, кроме того, даром предвидения. Под прикрытием объявленной генеральным секретарем политики перестройки маршал Язов надеялся, используя свое знание офицерского корпуса, реорганизовать Советскую Армию – скорее всего перевести вооруженные силы страны на профессиональную основу. Нармонов заявил, что его целью является спасение советской экономики. однако такая не менее важная политическая фигура, как Александров, верховный жрец марксизма-ленинизма, обвинил его в том, что он подрывает чистоту самой партии. Язов стремился перестроить военную систему страны снизу доверху. В результате, подумал Ватутин, армия станет преданной лично Нармонову.

Это не могло не беспокоить. С давних пор партия пользовалась органами госбезопасности, чтобы держать военных под своим контролем. В конце концов, оружие сосредоточено в руках военных, и если они осознают свою мощь и почувствуют, как ослабевает над ними контроль партии… Эта мысль была слишком болезненной. Представить себе армию преданной исключительно генеральному секретарю, а не партии, было Ватутину еще более неприятно, поскольку в результате изменится положение КГБ в советском обществе. В этом случае генеральный секретарь окажется выше всяческого контроля. Опираясь на военных, он сможет подчинить себе КГБ и использовать службу безопасности, чтобы «перестроить» всю партию. У него появится мощь нового Сталина.

Почему это я начал задумываться над этим? – спросил себя Ватутин. Я – офицер контрразведки, а не партийный теоретик. На протяжении всей своей жизни полковник Ватутин избегал крупных проблем, встающих перед его страной. Он полагался на своих руководителей. принимающих важные решения, которые поручали ему решать конкретные вопросы. Но этому пришел конец. Став доверенным лицом председателя КГБ Герасимова, он неразрывно связал свою судьбу с его судьбой. И это произошло так легко! Все случилось буквально за сутки. Чтобы получить генеральские звезды, надо, чтобы тебя заметили, подумал Ватутин с саркастической улыбкой. А ведь ты всегда стремился выдвинуться, оказаться на виду. Итак, Климентий Владимирович, ты добился своего. Теперь смотри, куда это привело тебя!

Это привело тебя в самый центр борьбы за власть между председателем КГБ и самим генеральным секретарем.

Вообще– то все очень забавно, подумал он. В ситуации не будет ничего смешного, если Герасимов допустит просчет, но ирония судьбы заключалась в том, что стоит председателю КГБ оказаться свергнутым, как либеральный дух, уже укрепившийся при Нармонове, защитит Ватутина -в конце концов, он всего лишь выполнял задание вышестоящего руководства. Вряд ли его арестуют и, уж конечно, не расстреляют, как это могло произойти раньше. Правда, его карьера завершится в каком-нибудь Омском областном управлении или в еще более отдаленном месте, и он никогда не вернется в Московский центр.

Впрочем, это тоже не так уж и плохо, подумал он. С другой стороны, если Герасимов добьется успеха, кем станет он, полковник Ватутин? Может быть, возглавит «Двойку»? Вот это будет очень даже здорово.

А ты еще искренне верил, что сможешь сделать карьеру, не занимаясь политикой! Но теперь больше выбора не было. При малейшей попытке выйти из игры его ждет позорный конец. Он понимал, что попал в ловушку. Единственное спасение – выполнить порученное ему задание как можно лучше.

Размышления кончились, и он снова вернулся к полученным отчетам. Ватутин знал, что к полковнику Бондаренко нет ни малейших претензий, он вне подозрений. Его личное дело изучили до мельчайших подробностей и не обнаружили ничего, что наложило бы тень на блестящего офицера и настоящего патриота. Да, вражеский агент – это Филитов, подумал полковник. Как ни безумна на первый взгляд эта мысль, предателем является легендарный герой.

Но как, черт побери, это доказать? Без помощи Министерства обороны трудно даже провести нормальное расследование! В этом еще одна загвоздка. Если он потерпит неудачу в проведении расследования, то Герасимов неблагосклонно отнесется к его дальнейшему продвижению по службе, а расследованию мешают политические ограничения, наложенные самим председателем. Ватутин вспомнил, как его в свое время едва не обошли с присвоением звания майора, останься он капитаном – и теперь не было бы никаких проблем.

Самое странное – Ватутину не приходило в голову, что все его трудности проистекают из политического честолюбия председателя КГБ.

Наконец полковник вызвал к себе в кабинет старших офицеров, руководящих следственными группами. Они прибыли через несколько минут.

– Что нового по Филитову? – спросил он.

– За ним следят наши лучшие люди, – сообщил руководитель группы «топтунов». – Шесть человек круглосуточно находятся поблизости. Мы постоянно меняем их, чтобы не примелькались. Установлены телевизионные мониторы, наблюдающие за ситуацией вокруг квартала, в котором он проживает, и каждую ночь полдюжины сотрудников проверяют ленты. Усилено наблюдение за подозреваемыми американскими и английскими агентами, а также за дипломатами этих стран. Наши люди работают на пределе своих возможностей, и возникает опасность их обнаружения, но у нас нет другого выхода. Единственная новость, о которой мне стало известно, заключается в том, что Филитов, оказывается, иногда разговаривает во сне – насколько нам удалось разобрать, он обращается к кому-то по фамилии Романов. Смысл его слов настолько искажен, что остальное мы не поняли, но с записью

сейчас работает лингвист-патолог, и нам, возможно, что-нибудь станет известно. Как бы то ни было, Филитов обложен так, что и перднуть не сможет без того, чтобы мы не услышали. Единственное, на что мы не рискнули пойти, – это на установление непрерывного визуального контакта, потому что для этого пришлось бы разместить наших людей в непосредственной близости от него. Каждый день, поворачивая за угол или входя в магазин, он исчезает из нашего поля зрения на время от пяти до пятнадцати секунд – этого достаточно, чтобы успеть передать донесение связному или опустить его в тайный «почтовый ящик». Тут я ничего не могу поделать – вы можете распорядиться еще более усилить наблюдение, но при этом возникнет опасность насторожить Филитова.

Ватутин кивнул. Даже у самой лучшей слежки есть свои недостатки.

– Да, вот одна любопытная вещь, – заметил майор, руководящий другой группой. – Мне сообщили об этом только вчера. Примерно раз в неделю Филитов сам относит мешок с документами, подлежащими уничтожению, в подвал, где установлена специальная печь. Эта процедура стала настолько обыденной, что сержант, обслуживающий печь в подвале, забыл рассказать нам о ней до вчерашнего вечера. Совсем молодой мальчик, он сам пришел к нам, чтобы сообщить об этом, – во время увольнения, в штатском. Сообразительный парень. Оказывается, именно Филитов много лет назад руководил установкой этой печи для уничтожения секретных документов, необходимость в которых отпадала. Я лично проверил чертежи – самая обычная газовая печь, ничем не отличается от той установки, которой пользуемся и мы, вот и все. Говоря по правде, необычно в подозреваемом только то, что его должны были уволить в отставку много лет назад.

– Как обстоят дела с расследованием убийства Алтунина? – повернулся Ватутин к следующему офицеру.

Тот открыл блокнот.

– Нам так и не удалось выяснить, где он скрывался до момента смерти. Может быть, он где-то прятался в одиночку или его укрывали друзья, которых нам не удалось обнаружить. Нет никакой связи между его смертью и перемещениями иностранцев. На нем не было обнаружено ничего подозрительного, кроме фальшивых документов, изготовленных самым кустарным образом. Впрочем, для приграничных республик они могли сойти за подлинные. Если Алтунина убили по приказу ЦРУ, то операция проведена прямо-таки идеально. Ни малейшей зацепки.

– Ваше мнение?

– Дело Алтунина безнадежно, – ответил майор. – Его следует закрыть. Кое-что нужно проверить, но рассчитывать на благоприятный исход не приходится. – Он сделал паузу. – Товарищ полковник…

– Слушаю вас.

– По моему мнению, смерть Алтунина – простая случайность. Мне представляется, что это всего лишь обыкновенное убийство: он попытался скрыться из Москвы и выбрал неудачный момент, чтобы спрятаться в железнодорожном вагоне. У меня нет никаких доказательств, но я инстинктивно чувствую, что все произошло именно так.

Ватутин задумался. Требуется немалое мужество, чтобы сотрудник Второго главного управления утверждал, что расследуемое им преступление не имеет никакого отношения к контрразведке.

– Вы действительно убеждены в этом?

– У нас никогда не будет полной уверенности, товарищ полковник, но если Алтунина убили по приказу ЦРУ, почему не избавились каким-то образом от тела или, если они пытались воспользоваться его смертью, чтобы помешать расследованию деятельности своего высокопоставленного агента, почему не подбросили доказательств, ведущих следствие в тупик? Как раз этого и следовало ожидать при таких обстоятельствах.

– Да, мы поступили бы именно так. Разумно. Тем не менее проверьте все возможные варианты.

– Обязательно, товарищ полковник. На это потребуется от четырех до шести дней.

– Что-нибудь еще? – спросил Ватутин. Присутствующие отрицательно покачали головами. – Хорошо, возвращайтесь к своим группам, товарищи.

***

Я сделаю это во время хоккейного матча, решила Мэри-Пэт Фоули. На нем будет присутствовать «Кардинал», которого предупредили об этом звонком из телефона-автомата – якобы набранным по ошибке номером. Я сама передам ему пакет. В сумочке у Мэри-Пэт лежали три кассеты, передать их можно при простом рукопожатии. Ее сын играл в хоккейной команде младшей юношеской лиги, так же как и внук Филитова, и она присутствовала на каждом матче. Если бы по какой-то причине Мэри-Пэт пропустила матч, это сочли бы необычным, а русские любят, когда все протекает раз навсегда заведенным образом. Она знала, что за ней следят. По-видимому, слежку за иностранцами ужесточили, однако «тень», следовавшая за ней, была не такой уж эффективной – по крайней мере за ней следил один и тот же мужчина, и Мэри-Пэт видела его лицо каждый день.

Мэри Патриция Камински-Фоули относилась к числу типично американских семей, генеалогия которых – весьма запутанная – уходила во тьму веков, причем некоторые подробности не попали в анкетные данные. Ее дед при дворе последнего императора России учил наследника престола Алексея Романова верховой езде, что было совсем непросто, поскольку мальчик страдал гемофилией и требовалась чрезвычайная осторожность. Это было вершиной его карьеры, которая ничем другим не выделялась. Дед Мэри-Пэт не сумел выдвинуться как армейский офицер, хотя покровительство двора помогло ему стать полковником. В результате его полк потерпел сокрушительное поражение при Танненберге, а сам командир попал в плен к немцам и потому остался жив, когда к власти в России пришли большевики. Узнав, что его жена погибла во время революционных беспорядков, последовавших после первой мировой войны, он не вернулся в Россию, поселился в конце концов в пригороде Нью-Йорка, основал небольшое предприятие и снова женился, Он умер в преклонном возрасте девяноста семи лет от роду, пережив даже свою вторую жену, которая была моложе его на двадцать лет, и Мэри-Пэт на всю жизнь запомнила его несвязные рассказы о России. Поступив в колледж, где ее специальностью была история, она, конечно, узнала, как все обстояло на самом деле. Ей стало известно, что император Николай Романов оказался плохим правителем, а его двор был насквозь продажным и коррумпированным, Но она навсегда запомнила, как плакал ее дед, рассказывая о расстреле большевиками царевича Алексея – смелого и решительного мальчика – и всей царской семьи, о том, как их всех убили, словно бродячих собак. Эта история, слышанная Мэри-Пэт сотни раз, создала у нее представление о Советском Союзе, которое оказались не в силах стереть годы обучения в колледже или требования политического реализма. Ее отношение к правительству, управляющему страной, где родился и жил ее дед, оказалось навсегда оформившимся под влиянием убийства Николая II, его жены и пятерых детей. Рассудок, говорила она себе, когда задумывалась над этим, не имеет ничего общего с человеческими чувствами.

Работа в Москве, направленная против того же правительства, стала для нее величайшим наслаждением. Она нравилась Мэри-Пэт даже больше, чем ее мужу, которого она встретила во время учебы в Колумбийском университете. Эд начал работать в ЦРУ, потому что она еще в детстве решила работать там. Он блестяще проявил себя, Мэри-Пэт знала это, у него оказались отличные способности, но ему недоставало страсти, которую вкладывала в работу она. Не хватало у него и генов. Мэри-Пэт овладела русским языком на коленях своего деда – богатым и элегантным русским языком, столь отличным от современного, испорченного и засоренного за десятилетия советской власти, – но, что еще важнее, она понимала русский народ так, как никогда нельзя понять с помощью книг. Ей были знакомы и понятны грусть, составляющая неотъемлемую часть русского характера, поразительная откровенность и полная открытость души русских людей, заметная лишь очень близким друзьям и скрытая под внешней замкнутостью и даже враждебностью. Используя свои способности и понимание русских, Мэри-Пэт сумела завербовать пять осведомленных агентов – всего лишь на одного меньше рекорда, установленного одним из ее предшественников. В оперативном управлении ЦРУ ее иногда называли «супердевушкой». Это прозвище ей не нравилось – в конце концов, Мэри-Пэт была матерью двух детей со следами материнства на теле, доказывающими это. Она посмотрела на себя в зеркало и улыбнулась. Тебе многого удалось добиться, милая, сказала она себе. Дедушка гордился бы тобой.

Однако самое лучшее заключалось в другом: ни у кого не было ни малейших оснований заподозрить ее. Мзри-Пэт поправила свою одежду. В Москве считалось, что западные женщины обращают больше внимания на одежду, чем западные мужчины. Мэри-Пэт всегда старалась выглядеть излишне хорошо одетой. Впечатление, которое ей хотелось произвести на окружающих, было тщательно обдумано и воплощалось с крайней последовательностью. Образованная, но неглубокая, красивая лишь на первый взгляд, хорошая мать, но не более, склонная к демонстрации эмоций, что вообще свойственно женщинам, приехавшим с Запада, но такую не воспринимают всерьез. Всегда спешащая, готовая заменить заболевшего учителя в школе, не пропускающая дипломатические приемы, постоянно расхаживающая по улицам подобно вечной туристке, Мэри-Пэт идеально соответствовала сложившемуся в Советском Союзе образу пустоголовой американки. Она еще раз улыбнулась своему отражению: если бы только эти идиоты знали…

Эдди нетерпеливо ждал мать в гостиной, водя хоккейной клюшкой по ковру в унылых узорах. Муж сидел перед телевизором. Он поцеловал жену и посоветовал сыну играть пожестче – Эд-старший болел за команду «Рейнджерс» еще до того, как научился читать.

Какая все-таки жалость, думала Мэри-Пэт, спускаясь в лифте. У Эдди здесь немало хороших друзей, но было бы ошибкой устанавливать слишком тесные узы с русскими. Ведь при этом можно забыть, что они живут в стране, являющейся врагом Америки. Ее беспокоило, что здесь ему внушают те же самые мысли, которые в свое время внушили ей, только диаметрально противоположные. Ну ничего, это нетрудно исправить, сказала себе Мэри-Пэт. Дома у нее хранилась фотография царевича Алексея с собственноручной надписью, в которой он благодарил своего любимого учителя. От нее требовалось лишь одно – рассказать Эдди, как умер наследник русского престола.

Как всегда, они доехали до спортивного зала быстро и без происшествий. Эдди становился все нетерпеливее по мере приближения матча. Вместе с еще одним мальчиком по числу заброшенных шайб он находился на третьем месте в лиге, отставая всего на шесть очков от центра нападения команды, с которой им предстояло сегодня играть, и Эдди хотелось продемонстрировать «иванам», что американцы могут победить русских в их любимой игре.

Площадка, отведенная для стоянки автомобилей, была забита до отказа, и это удивило Мэри-Пэт, но площадка была маленькой, а хоккей стал почти религией в Советском Союзе. Этот матч должен был решить, кто выходит в финальную группу чемпионата, и потому сюда приехало так много зрителей. Мэри-Пэт такая ситуация была лишь на руку. Едва машина остановилась и она поставила ее на ручной тормоз, как Эдди распахнул дверцу, схватил сумку и, стоя рядом, буквально перебирал ногами, пока мать запирала автомобиль. И все же мальчик заставил себя идти рядом с ней и, только войдя внутрь здания, устремился в раздевалку.

Мэри– Пэт направилась в зал. Она, разумеется, заранее знала, где будет сидеть. Хотя русские неохотно располагались рядом с иностранцами в общественных местах, во время хоккейных матчей действуют иные правила. С ней поздоровались родители нескольких других игроков, и Мэри-Пэт ответила на приветствия -театрально широким жестом и излишне широкой улыбкой. Улучив момент, она посмотрела на часы.

***

– Вот уже пару лет я не бывал на матчах юношеских команд, – заметил маршал Язов, выходя из служебного автомобиля.

– Я тоже редко бываю на них, но моя невестка сказала, что предстоящий матч очень ответственный, и маленький Миша очень просил, чтобы я приехал, – усмехнулся Филитов. – Мальчишки считают, что я приношу им удачу, – может быть, вы тоже принесете им удачу, товарищ маршал.

– Приятно делать что-то необычное, – согласился Язов с притворной серьезностью. – Министерство никуда не денется – завтра мы найдем его на прежнем месте. Я ведь играл в хоккей, когда был мальчишкой.

– Вот как? Я не знал этого. И как у вас получалось?

– Я был защитником, и остальные мальчишки говорили, что я грубо играю. – Министр обороны усмехнулся и сделал знак, приглашая своих телохранителей проходить вперед.

– Там, где я вырос, не было катка, да и, говоря по правде, в детстве я был очень неуклюжим, – засмеялся Филитов. – Танки стали моим призванием, и немудрено – они предназначены для разрушения.

– Эта команда действительно сильная?

– Юношеский хоккей нравится мне больше взрослого, – ответил полковник. – Они играют – играют с кипучей энергией, с большим воодушевлением. А может быть, мне, просто нравится, когда дети веселятся.

– Это верно.

Вокруг катка было мало сидячих мест – к тому же, кто из настоящих любителей хоккея согласится сидеть? Маршал Язов и полковник Филитов нашли удобное место недалеко от группы родителей, чьи дети сегодня играли. Армейские шинели и сверкающие погоны помогли им протиснуться поближе к бортику, откуда открывался вид на каток. Четыре телохранителя стояли рядом, стараясь не следить за игрой. Их не тревожила безопасность министра, потому что он решил поехать на матч совершенно неожиданно.

С самого начала игра протекала очень интересно. Центр нападения команды противника оказался очень юрким, умело держал шайбу и искусно катался на коньках. Команду хозяев – в ней играли американец и внук Филитова – оттеснили в зону и зажали там почти на весь первый период. Но маленький Миша проявил себя агрессивным защитником, а американец сумел перехватить шайбу, пройти к воротам противника и забросить – но тут ее в блестящем броске поймал вратарь, вызвав возгласы одобрения со стороны болельщиков обеих команд. Русские, хотя и отчаянно болеют за своих, тем не менее не лишены духа справедливости и умеют ценить мастерство противника. Первый период закончился со счетом ноль:ноль.

– Очень жаль, – заметил Филитов, когда болельщики устремились к туалетам.

– Отличный перехват, – согласился Язов, – но и вратарь сыграл великолепно. Нужно бы узнать его фамилию – пусть тренеры ЦСКА обратят на него внимание. Михаил Семенович, спасибо, что пригласил меня. Я уже начал забывать, какими интересными бывают юношеские игры.

***

– Интересно, о чем они говорят? – спросил офицер КГБ, возглавляющий группу сотрудников «Двойки». Вместе с двумя помощниками он сидел на самом верхнем ряду трибуны, скрытый от посторонних глаз ослепительными прожекторами, освещающими каток.

– Может быть, просто болельщики хоккея, – пробормотал один из сотрудников с фотоаппаратом в руках. – Черт побери, интересный матч, а мы даже посмотреть на него как следует не можем. Взгляните на охрану Язова – эти кретины глаз ото льда не отрывают! Если бы мне захотелось убить министра…

– Насколько я понимаю, не такая уж плохая мысль, – заметил третий. – Председатель…

– Это не наше дело, – прервал его старший, и разговор стих.

***

– Эдди! Давай, Эдди! – крикнула Мэри-Пэт, как только начался второй период. Смущенный мальчик посмотрел в ее сторону – мать всегда так волнуется, подумал он.

– Кто это? – спросил Филитов, стоявший в пяти метрах.

– Вон там – тощая такая, мы ведь встречались с ней, помните, Михаил Семенович? – спросил Язов.

– А-а, болельщица, – заметил полковник, наблюдая за тем, как сражение на льду переместилось к противоположным воротам. Пожалуйста, товарищ маршал, ну пожалуйста, сделайте это… – мысленно взмолился Филитов. И его желание исполнилось.

– Давайте подойдем и поздороваемся, – сказал Язов. Толпа расступилась перед ними, и маршал встал рядом с американкой, слева от нее.

– Если я не ошибаюсь, миссис Фоули?

Женщина быстро обернулась, по ее лицу промелькнула мгновенная улыбка.

– Здравствуйте, генерал.

– Вообще-то мое воинское звание маршал. Это ваш сын – номер двенадцатый?

– Да. Вы заметили, как голкипер прямо-таки обокрал моего мальчика?

– Вратарь сыграл превосходно, – заметил Язов.

– Пусть играет превосходно с кем-нибудь другим! – разгоряченно воскликнула Мэри-Пэт, наблюдая за тем, как игра начала смещаться к воротам команды Эдди.

– Неужели все американские болельщики походят на вас? – спросил Филитов.

Она снова повернулась, и на ее лице отразилось смущение.

– Правда ужасно, а? Родители должны вести себя…

– Как родители? – рассмеялся Язов.

– Действительно, я превращаюсь в типичную маму хоккеиста детской команды, – призналась Мэри-Пэт. Затем ей пришлось объяснить, что она имеет в виду.

– Достаточно того, что мы сделали из вашего сына отличного крайнего хоккейной команды.

– Да, будем надеяться, что через несколько лет Эдди окажется в составе олимпийской сборной, – ответила Мэри-Пэт с насмешливой и одновременно задорной улыбкой. Язов рассмеялся. Это удивилоее. По слухам, министр обороны – жестокий и требовательный сукин сын.

***

– Кто эта женщина?

– Американка. Муж у нее – пресс-атташе посольства США. В команде играет ее сын. У нас досье на нее и на мужа. Ничего особенного.

– Привлекательная. Я и не знал, что Язов такой бабник.

– Ты считаешь, что он пытается завербовать ее? – высказал предположение фотограф, делая один снимок за другим.

– Я и сам бы не прочь.

***

В матче неожиданно наступил момент, когда шайба не покидала центра поля. У детей не было еще отшлифованной техники, необходимой для точных пасов, характерных для советского хоккея, и игроки обеих команд получили указание не увлекаться жесткой игрой. Несмотря на защитную амуницию, они оставались детьми, кости которых еще не успели окрепнуть. Это был хороший урок русских американцам, подумала Мэри-Пэт. Русские всегда проявляли большую заботу о своих детях. В этой стране жизнь трудна для взрослых, так что по крайней мере пусть дети поживут счастливо.

Наконец в третьем периоде ситуация резко изменилась. Вратарь преградил путь шайбе, и она отскочила в поле. Центр нападения подхватил ее и устремился прямо к противоположным воротам, а наравне с ним, футах в двадцати по правому флангу, мчался Эдди. Центральный нападающий успел отдать ему пас за мгновение до того, как был остановлен защитником, и Эдди прошел в угол площадки. Оттуда он не мог бросить по воротам, а приблизиться к ним ему мешал надвигающийся защитник.

– Отдай в центр! – изо всех сил крикнула его мать. Мальчик не услышал крика, но ему и не требовалась подсказка. Центральный нападающий успел занять свое место, и Эдди отпасовал ему шайбу. Юный центр нападения остановил ее коньком, замахнулся и мощным броском послал шайбу между ног вратаря. За воротами вспыхнул сигнал, и вверх поднялись клюшки игроков.

– Отличный пас в центр, – заметил Язов с искренним восхищением и ворчливым голосом продолжил:

– Теперь вы понимаете, что ваш сын владеет важной государственной тайной и мы не можем позволить ему выезд из России.

Глаза Мэри-Пэт на мгновение тревожно расширились, подтверждая мнение Язова, что она действительно пустоголовая иностранка, хотя, по-видимому, неплохой партнер в постели. Жаль, что мне никогда не удастся выяснить это, подумал маршал.

– Вы шутите? – растерянно спросила она. Оба военных расхохотались.

– Разумеется, товарищ маршал просто шутит, – через мгновение подтвердил Филитов.

– Я так и думала, – заметила Мэри-Пэт без должной уверенности в голосе и повернулась к катку. – Отлично, забивай еще!

На звук ее пронзительного голоса с улыбками на лицах обернулись стоящие рядом зрители. Эта американка всегда вызывала у них смех. Эмоции американцев казались русским такими забавными.

***

– Если она шпионка, я согласен съесть свою камеру.

– Думай, о чем говоришь, дружище, – прошептал офицер, руководивший группой. Веселье в голосе шутника мгновенно исчезло. Подумай о том, что тебе только что сказано, напомнил он себе. Ее муж, Эдвард Фоули, является, по мнению американских журналистов, просто олухом, не способным исполнять обязанности хорошего репортера, и, уж конечно, он не может работать в редакции «Нью-Йорк таймс». Дело заключалось, однако, в том, что о таком прикрытии мечтает каждый разведчик, и все-таки на подобных должностях служат олухи, которых почему-то притягивает правительственная служба всех стран мира. Офицер, к примеру, ничуть не сомневался, что его двоюродный брат – кретин, а его взяли в Министерство иностранных дел!

– Ты уверен что у тебя хватит пленки?

***

До конца матча оставалось сорок секунд, и Эдди получил наконец долгожданную возможность. Защитник бросился под шайбу, и она запрыгала по льду, катясь к центральному кругу. Нападающий отпасовал ее направо в тот момент, когда ход игры вдруг изменился. Команда противника собиралась снять вратаря и заменить его полевым игроком, так что мальчик, стоявший в воротах, уже катился к своей скамейке. Эдди принял шайбу от своего центрального нападающего и устремился к воротам, обходя вратаря по его левому флангу, развернулся и бросил шайбу за спиной уже беспомощного голкипера. Шайба ударилась о стойку и покатилась по линии ворот, медленно пересекая ее.

– Г-о-о-л! – завизжала Мэри-Пэт, прыгая от восторга. В следующее мгновение она обняла маршала Язова, приведя в замешательство его телохранителей. На лице министра обороны появилась улыбка, ставшая тут же натянутой, когда он вспомнил, что теперь ему придется завтра утром написать отчет о контакте с иностранкой. Ничего страшного, Михаил Семенович будет свидетелем, что мы не обсуждали ничего серьезного. Затем она обняла Филитова.

– Я ведь говорила, что вы приносите удачу!

– Господи, неужели все американские болельщики похожи на вас? – спросил Филитов, освобождаясь от объятий. Ее рука коснулась его руки на какую-то долю секунды, и три крошечных кассеты оказались внутри перчатки полковника. Он почувствовал их и был поражен, что все было сделано так искусно. Неужели она еще и профессиональный фокусник?

– А почему все русские всегда такие мрачные – разве вы никогда не веселитесь?

– Может быть, нам не помешало бы больше общаться с американцами, – согласился маршал Язов. Хорошо бы моя жена была такой темпераментной, промелькнула у него мысль. – У вас хороший сын, и, если он будет играть против нас на Олимпиаде, я прощу его. – Сияющая улыбка была ему ответом.

– Как это любезно с вашей стороны, – ответила Мэри-Пэт. Надеюсь, мой Эдди загонит ваших игроков обратно в Москву пинками по их коммунистическим задницам, подумала она. Чего-чего, а снисходительного отношения Мэри-Пэт не выносила. – Сегодня Эдди набрал еще два очка, а этот «иван» – как его там – не набрал ни одного!

– Вы всегда относитесь с таким пылом к спорту, даже когда играют дети? – спросил маршал Язов.

И тут Мэри-Пэт допустила ошибку, ответив настолько быстро, что не успела проконтролировать свои слова:

– Покажите мне человека, умеющего проигрывать, и я покажу вам человека, всегда проигрывающего. – Она сделала паузу и тут же исправила оговорку:

– Так говорил Вине Ломбарди, знаменитый американский тренер. Извините, но вы, наверно, считаете меня плохо воспитанной. Вы правы, это всего лишь детская игра. – Она широко улыбнулась. Вот тебе!

***

– Ты что-нибудь заметил?

– Просто глупая женщина, излишне экспансивная, – ответил фотограф.

– Сколько времени понадобится тебе, чтобы проявить пленку?

– Два часа.

– Принимайся за работу, – скомандовал старший группы.

– А вы заметили что-то? – спросил у своего начальника оставшийся сотрудник «Двойки».

– Вроде ничего. Мы следили за ней почти два часа, и она вела себя как типичная американская мать, слишком увлеченная игрой своего сына в спортивном матче. Дело, однако, в том, что ее поведение привлекло внимание министра обороны и его помощника, которого подозревают в измене Родине. Мне кажется, этого достаточно, правда? – Какая интересная игра разворачивается…

***

Два часа спустя на столе офицера КГБ, руководившего группой наблюдения, лежало больше тысячи черно-белых фотографий. Съемка велась японским фотоаппаратом, который фиксировал в нижней части каждого кадра время экспозиции. Фотограф, работавший на КГБ, ничуть не уступал профессиональному репортеру. Он вел съемку почти непрерывно, останавливаясь только для того, чтобы перезарядить широкопленочные кассеты в автоматической камере. Сначала офицер сказал, что хочет использовать портативную видеокамеру, но фотограф сумел переубедить его. Разрешающая способность и выдержка ее уступают фотоаппарату, который по-прежнему остается лучшим, когда нужно запечатлеть что-то мгновенное или небольшое, хотя по фотокадрам невозможно прочесть по губам произносимые фразы, тогда как на видеопленке это возможно.

Офицер тратил на каждый отпечаток несколько секунд, внимательно рассматривая его с помощью увеличительного стекла, особенно в тех случаях, когда происходящее интересовало его. Когда в кадрах появилась миссис Фоули, он начал рассматривать снимки еще более тщательно. Он изучал ее одежду, украшения и лицо. Офицер обратил внимание на то, что лицо женщины было особенно невыразительным, как в коммерческой рекламе на западном телевидении, и вспомнил ее крики, заглушающие шум толпы. Почему американцы любят так громко кричать? – еще раз удивился он.

Правда, хорошо одевается, признал офицер. Подобно большинству американок в Москве, она выделялась – как фазан, среди домашней птицы, фыркнул он про себя. Что из того, что американцы тратят больше денег на одежду? Разве одежда имеет такое уж большое значение? Когда я рассматривал ее в бинокль, мне казалось, что у нее куриные мозги, – но почему у меня иное впечатление сейчас, после изучения всех этих фотоснимков… почему?

Из– за глаз, подумал он. На фотографиях ее глаза сверкали из-за чего-то иного, отличного от того, что он видел в бинокль. Странно…

На фотографиях ее глаза – голубые, вспомнил он, – всегда были устремлены куда-то. Черты лица смутно напоминали славянские. Офицер знал, что Фоули – ирландская фамилия, и потому считал ее ирландкой. То, что Америка – страна иммигрантов и что иммигранты брачными узами рассекают этнические связи, мало кому известно в России. Прибавить ей несколько килограммов, изменить прическу и одежду, и эту женщину можно принять за жительницу Москвы… или Ленинграда. Скорее Ленинграда, подумал он. Она больше походит на ленинградку. В ее лице заметно некоторое высокомерие, характерное для жителей этого города. Интересно, откуда родом ее предки?

Офицер продолжал изучать снимки и вспомнил, что супругов Фоули так и не подвергли тщательной проверке. Досье на обоих были совсем тоненькими. Второе главное управление рассматривало их как людей, не заслуживающих внимания. Он инстинктивно почувствовал, что это ошибка, но это чувство было едва ощутимым и никак не могло прорваться на поверхность. Офицер взял последние фотографии и нетерпеливо взглянул на часы. «Три часа утра!» – проворчал он и налил чашку чаю.

Да, этот снимок сделали, по-видимому, в момент, когда ее сын забросил вторую шайбу. Она прыгает как коза. Впервые он обратил внимание на то, что у нее красивые ноги. Как заметили его коллеги, с которыми он сидел на самом верху трибуны, в постели она будет, наверно, отличной партнершей. Осталось всего несколько снимков до конца игры и… да, вот она обнимает Язова – этого старого козла! – и бросается на шею полковнику Филитову…

Он замер. Мгновенная фотография запечатлела нечто незамеченное им в бинокль. Обнимая Филитова, она смотрит на того из четырех телохранителей, который не следит за игрой. Ее рука, ее левая рука, вовсе не обнимает Филитова, а опущена вниз, рядом с его рукой, и скрыта из виду. Он поспешно перелистнул несколько предыдущих снимков. Перед тем как обнимать военных, она держала левую руку в кармане. Вот она обнимает министра, и рука сжата в кулак. Следующий кадр (после того как американка обняла Филитова): рука уже раскрыта, а глаза по-прежнему устремлены на телохранителя. На лице улыбка – типично русская улыбка, при которой улыбаются одни губы. А вот уже на следующем кадре она превратилась в прежнюю взбалмошную американку. И тут офицер все понял.

Черт меня побери, прошептал он.

Сколько времени семья Фоули находится в Москве? Он напряг усталую память, но так и не вспомнил этого. По крайней мере два года – мы ничего не знали, даже не заподозрили… а вдруг замешана только она? Интересная мысль – она является шпионкой, а ее муж не знает об этом. Он тут же отбросил эту мысль и оказался прав, хотя и по другой причине. Он протянул руку к телефону и позвонил Ватутину домой.

– Слушаю, – голос ответил, прежде чем закончился первый звонок.

– У меня есть нечто интересное, – произнес офицер.

– Высылайте машину.

Через двадцать пять минут приехал полковник Ватутин, небритый и раздраженный. Майор разложил перед ним несколько последних фотографий.

– Мы никогда не подозревали ее, – заметил он, пока полковник рассматривал снимки через увеличительное стекло.

– Отличная маскировка, – мрачно пробормотал Ватутин. Он проспал всего час, когда раздался разбудивший его телефонный звонок. Полковник все привыкал спать, не выпив перед сном несколько стаканов водки, – пытался привыкнуть, поправил он себя. Ватутин положил увеличительное стекло на стол и взглянул на майора.

– Подумать только! Прямо перед министром обороны и четырьмя телохранителями! Это не баба – это конь с яйцами! Кому поручена слежка за ней?

Майор молча передал ему досье. Ватутин перелистал его, нашел соответствующую страницу и фыркнул.

– Этот старый пердун! Да ему нельзя поручить отвести ребенка в школу, не опасаясь, что его арестуют по подозрению в растлении малолетних! Вы только посмотрите – двадцать три года в лейтенантах!

– В посольстве США работает семьсот американцев, товарищ полковник, – напомнил майор. – У нас слишком мало хороших сотрудников…

– Которые следят не за теми, за кем нужно следить. – Ватутин встал и подошел к окну. – Установите наблюдение за ней. И за мужем тоже, – добавил он.

– Я хотел предложить именно это, товарищ полковник. Мне представляется вероятным, что оба работают на ЦРУ.

– Она что-то передала Филитову.

– Наверно, записку, может быть, что-то еще.

Ватутин сел и потер глаза.

– Вы хорошо поработали, товарищ майор.

***

На границе между Афганистаном и Пакистаном светало. Лучник готовился к возвращению на войну. Его люди укладывали только полученное ими вооружение, а их командир – как-то странно думать

о себе в этом новом звании – обдумывал планы на предстоящие недели. В числе снаряжения, переданного ему Ортизом, был полный комплект тактических карт. Эти карты были составлены на основе спутниковых фотографий, и на них указывались опорные пункты русских и районы, где велось регулярное патрулирование, Теперь у Лучника был мощный радиоприемник, с помощью которого он мог настраиваться на метеопрогнозы отовсюду, включая русские передачи. Предполагалось отправиться в путь с наступлением темноты.

Он оглянулся вокруг. Некоторые из его людей привезли в это безопасное место свои семьи. Лагерь беженцев был переполнен, отовсюду доносился шум, но это было куда более счастливое место, чем заброшенные деревни и города, разбомбленные русскими. Повсюду Лучник видел детей, и дети были счастливы, потому что рядом находились родители и друзья и здесь была пища. Мальчики уже играли с игрушечными автоматами, а у тех, что постарше, автоматы были настоящими. Он смотрел на это с сожалением, которое уменьшалось после каждого боевого похода. Моджахеды несли тяжелые потери, и война требовала пополнения, а самые молодые воины – всегда самые храбрые. Если для завоевания свободы требовались жизни юных бойцов – ну что ж, они умирают ради святого дела, и Аллах милосерден к тем, кто погиб ради Него. Мы живем в печальном мире, но по крайней мере здесь у человека может оказаться время для развлечений и отдыха. Его взгляд упад на одного из стрелков отряда, учившего своего первого сына ходить. Малыш не мог сделать и шага без помощи, но всякий раз он смотрел вверх на улыбающееся бородатое лицо отца, которого видел после своего рождения всего лишь дважды. Новый командир отряда вспомнил, как делал то же самое со своим сыном… теперь его учат идти по совершенно иной дороге…

Лучник вернулся к своей работе. Отныне он больше не мог исполнять обязанности ракетчика, но Абдул получил превосходную подготовку под его руководством. Теперь Лучник поведет в бой своих бойцов. Он завоевал это право, но, что еще более важно, воины считали его человеком, приносящим удачу. Это играет немалую роль для боевого духа отряда. Несмотря на то что Лучник за всю жизнь не прочел ни одной книги по военному искусству, он чувствовал, что достаточно хорошо овладел уроками войны.

Все произошло совершенно неожиданно – без малейшего предупреждения. Услышав треск разрывающихся снарядов, выпущенных из авиационной пушки. Лучник мгновенно повернул голову и увидел стреловидные очертания мчащихся к лагерю на бреющем полете самолетов, едва ли больше сотни метров от поверхности земли. Он не успел схватить автомат, когда увидел, как из балочных бомбодержателей вниз посыпались бомбы. Черные силуэты неустойчиво качались, перед тем как хвостовые стабилизаторы по мере набора скорости направляли их в цель и бомбы по отлогой дуге устремлялись "к земле – медленно, словно при замедленной съемке. Затем нахлынула волна рева истребителей-бомбардировщиков СУ-24, и Лучник повернулся вслед им, вскинув к плечу автомат, но самолеты уже исчезли. Оставалось лишь одно – броситься ничком на землю, и ему казалось, что все происходит медленно, очень медленно. Он почти повис в воздухе, словно земля не хотела принимать его. Бомбы были за спиной Лучника, но он знал, что они где-то там падают вниз. Быстрым взглядом он увидел бегущих людей, своего стрелка, пытающегося прикрыть телом малыша. Лучник успел повернуться, взглянуть вверх и с ужасом увидел, что одна бомба, кажется, летит прямо на него – черный кружок на фоне чистого утреннего неба. Не успел он даже произнести имя Аллаха, как бомба пронеслась над головой, и земля вздрогнула,

Оглушенный и потрясенный взрывом, он встал пошатываясь на ноги. Казалось странным видеть и чувствовать шум, но не слышать его. Он инстинктивно снял автомат с предохранителя и посмотрел вокруг, ожидая появления следующего бомбардировщика, Вот он! Автомат поднялся вверх и словно сам по себе выпустил очередь, но безрезультатно. Следующий СУ-24 сбросил бомбы на сотню метров дальше и скрылся вдали, оставив след из черного дыма. Налет закончился.

Слух возвращался медленно, и звуки казались далекими подобно шуму во сне. Но это не был сон. Место, где находился мужчина со своим малышом, превратилось в воронку. Не осталось никаких следов от моджахеда и его сына, и даже уверенность в том, что оба сейчас стоят перед милосердным Богом, не могла уменьшить ненависти, от которой кровь холодела в жилах. Он вспомнил, как проявил милосердие к русскому, как скорбел при известии о его смерти. Никогда больше, никогда он не проявит милосердия к неверному. Руки, стискивающие автомат, побелели от напряжения.

Слишком поздно по небу пронесся пакистанский Ф-16 – русские уже скрылись за границей, и через минуту, описав пару кругов над лагерем беженцев, истребитель вернулся на базу.

– С вами все в порядке? – Это был Ортиз. Его лицо кровоточило от какого-то осколка, и голос доносился, казалось, издалека.

Ответа не последовало. Лучник сделал жест рукой, сжимающей автомат, глядя на вдову, рыдающую о погибших. Затем оба мужчины отправились на поиски раненых, которых еще можно было спасти. По счастью, медицинская часть лагеря не пострадала. Лучник и сотрудник ЦРУ принесли в госпиталь полдюжины пострадавших. Французский врач ругался, подобно человеку, привыкшему к таким событиям, его руки были уже в крови от начатой работы.

Они обнаружили Абдула во время следующего обхода. Юноша стоял со «Стингером» наготове. Увидев Лучника, он расплакался и признался, что спал в момент начала налета. Лучник похлопал его по плечу и сказал, что Абдул не должен винить себя. Между пакистанскими и советскими властями существовала договоренность, запрещающая налеты на территорию по другую сторону границы. Судя по всему, договоренность оказалась мнимой. Появилась группа французских телевизионщиков, и Ортиз отвел Лучника в сторону, туда, где никто не мог их видеть.

– Шестеро, – заметил Лучник. Он не упомянул потери среди гражданских лиц.

– Такие налеты – признак слабости, мой друг, – ответил Ортиз.

– Убивать женщин и детей – богомерзкое дело!

– Ваши припасы не пострадали? – Для русских это был партизанский лагерь, разумеется, но Ортиз не собирался выражать их точку зрения. Он провел здесь слишком много времени, чтобы быть объективным.

– Всего несколько автоматов. Остальное уже было вынесено за пределы лагеря.

Ортизу больше нечего было говорить. Запас успокоительных замечаний истощился. Его преследовал кошмар – ему казалось, что эта операция по поддержке афганцев оказывает такое же воздействие, как в свое время попытки помочь племени хмонг в Лаосе. Воины племени мужественно сражались с вьетнамскими завоевателями, но были полностью истреблены, несмотря на поддержку Запада. Офицер ЦРУ пытался убедить себя, что здесь ситуация иная, и, объективно говоря, он был прав. Но его истерзанная душа страдала, глядя на то, сколько воинов уходят из лагеря, вооруженные до зубов, и потом сколько возвращается. Неужели Америка действительно помогает афганцам отвоевать обратно собственную страну, или мы просто подталкиваем их на то, чтобы они убили как можно больше русских, перед тем как их тоже полностью уничтожат?

Какая политика правильная? – спросил он себя и признался, что не может ответить на этот вопрос.

Ортиз не знал, что Лучник только что принял свое решение и выбрал иной политический курс. Его такое молодое и такое старое лицо повернулось на запад, затем на север, и он сказал себе, что воля Аллаха не ограничена государственными границами, равно как и воля Его врагов.

15. Кульминация

– Теперь нам остается только захлопнуть ловушку, – сказал Ватутин своему председателю. Его голос звучал бесстрастно, лицо было равнодушным, когда он показал на доказательства, разложенные на столе Герасимова.

– Отличная работа, полковник! – Председатель КГБ позволил себе улыбнуться. Ватутин заметил, что в его улыбке проявилось больше эмоций, чем требовалось при окончании трудного и запутанного дела. – Какие у вас предложения?

– Принимая во внимание необычайно высокий пост, занимаемый подозреваемым, мне кажется, следует попытаться взять его с поличным во время передачи документов. По-моему, ЦРУ знает, что мы нарушили канал связи, по которому передавались материалы Филитова, и потому предприняло необычный шаг, поручив одному из своих сотрудников осуществить передачу, – учтите, это был акт отчаяния, несмотря на искусство, с которым осуществилась передача. Мне хотелось бы одновременно разоблачить и супругов Фоули. Они, по-видимому, гордятся тем, что водили нас за нос в течение столь длительного времени. Если мы захватим их с поличным, то уничтожим эту гордость и одновременно нанесем серьезный психологический удар по всему ЦРУ.

– Согласен, – кивнул Герасимов. – Вам доверено это расследование, полковник. Действуйте тщательно и без спешки. – Оба понимали, что расследование нужно завершить в пределах недели.

– Спасибо, товарищ председатель. – Ватутин сразу вернулся к себе в кабинет, где дал указания руководителям групп.

***

Микрофоны были исключительно чувствительными. Подобно большинству людей, Филитов ворочался с боку на бок во сне очень часто, за исключением тех периодов, когда ему снились сны, и магнитная лента, перематывающаяся с одной бобины на другую, регистрировала шуршание постельного белья и едва различимое бормотание. Наконец послышался другой звук, и человек с наушниками дал знак остальным. Звук походил на разворачивающийся парус, наполняющийся ветром, – это означало, что подозреваемый откинул одеяло.

Затем послышался кашель. У старого полковника были слабые легкие, говорилось в истории болезни. Его постоянно преследовали простуды и заболевания дыхательных путей. Судя по всему, он сейчас плохо себя чувствовал. Филитов высморкался, и сотрудники КГБ улыбнулись, глядя друг на друга, – звуь – напоминал свисток локомотива.

– Я вижу его, – послышался голос сотрудника у телевизионной камеры. – Идет в туалет. – Звуки, которые последовали дальше, были самыми обычными. На два окна квартиры нацелились мощные объективы двух телекамер. Светофильтры позволяли заглядывать в окна, несмотря на отблеск утреннего солнца.

– Знаете, как-то даже неловко поступать так по отношению к кому-то, – заметил один из техников. – Если показать видеопленку, зарегистрировавшую, как любой из нас ведет себя после пробуждения, можно умереть от смущения.

– Этот-то умрет по другой причине, – холодно заметил старший офицер. В том-то и заключалась одна из трудностей подобных расследований. Ты начинаешь отождествлять себя с подозреваемым, и время от времени приходится напоминать себе, как отвратительны предатели родины. Где ты сбился с пути? – спросил себя майор, думая о Филитове. Человек с такой героической биографией! Майор уже задумывался над тем, как будет вестись это дело дальше – Открытый процесс? А кто осмелится вынести на суд народа судьбу такого знаменитого героя войны? Это, сказал он себе, потребует политического решения.

Дверь квартиры открылась и снова закрылась – это значит, Филитов взял газету «Красная звезда», которую каждое утро доставлял ему курьер Министерства обороны. Сотрудники КГБ услышали бульканье кофеварки и переглянулись – этот подонок пьет хороший кофе каждое утро!

Вот он показался на экране монитора – сидит за маленьким кухонным столом и читает газету. Они обратили внимание на то, что Филитов любит делать заметки на самой газете или в лежащем рядом блокноте. Когда кофе был готов, он встал, чтобы достать молоко из небольшого холодильника. Перед тем как налить его в кофе, Филитов понюхал, не скисло ли оно. У него оказалось достаточно сливочного масла, чтобы щедро намазать на кусок ржаного хлеба. Они уже знали, что это обычный завтрак старого полковника.

– Все еще ест по-солдатски, – заметил оператор.

– Он был когда-то настоящим солдатом, – заметил другой офицер. – Старый ты дурак, как ты смог пойти на такое?

Завтрак занял немного времени, и они видели, как Филитов пошел в ванную, где он умылся и побрился, затем снова появился на экране и начал одеваться, взял щетку и почистил сапоги. Филитов всегда ходил в сапогах, что было необычным для Министерства обороны, но и три золотые звезды на кителе тоже были необычным зрелищем. Одевшись, он встал перед зеркалом, осматривая себя. Филитов уложил газету в портфель и направился к двери. Последним звуком, который они слышали, был щелчок дверного замка – Майор подошел к телефону.

– Он покинул квартиру. Ничего необычного – Группа наружного наблюдения наготове.

– Хорошо, – ответил Ватутин и положил трубку.

Один из операторов настроил камеру на резкость, чтобы зафиксировать появление Филитова на улице. Полковник подошел к автомобилю, ответил на приветствие водителя и сел в машину. Через несколько мгновений она исчезла из виду. Все сотрудники, наблюдавшие этим утром за Филитовым, пришли к выводу, что все прошло, как обычно, без каких-либо отклонений. Теперь они могли позволить себе не спешить.

***

Вершины гор на западе были окутаны облаками, накрапывал мелкий дождь. Лучник еще не вышел из лагеря. Нужно было произнести молитвы, успокоить людей. Ортиз отправился в госпиталь – врач должен зашить ему рану на лице. Тем временем его афганский друг просматривал документы сотрудника ЦРУ. Лучник чувствовал себя неловко, испытывая вину, но успокаивал себя, говоря, что всего лишь ищет материалы, которые сам и принес Ор-тизу. Офицер ЦРУ любил делать заметки и – это было известно Лучнику – собирал карты. Он нашел нужную ему карту именно в том месте, где ожидал. К ней было приколото несколько диаграмм. Лучник скопировал их вручную, быстро и тщательно, затем все аккуратно положил на место.

***

– Вы, ребята, такие пуритане, – засмеялась Беа Тауссиг.

– Тем более жалко портить сложившийся образ, – ответил Эл, пряча за улыбкой отвращение к гостье. Он никак не мог понять, почему Кэнди нравится эта… особа. Грегори не знал, почему при ее появлении его охватывало тревожное чувство. Причина заключалась не в том, что она не любила его, – Элу было на это наплевать. Его любили семья и невеста, а коллеги по работе уважали, и этого ему было достаточно. Бели кому-то не нравился такой образ армейского офицера, ну и пусть. Но в поведении Беа было что-то такое…

– Ну хорошо, поговорим о делах, – весело заявила гостья, – Из Вашингтона меня спрашивают, как скоро…

– Хорошо бы кто-нибудь сказал этим бюрократам, что подобные вещи не делаются по заказу, – проворчала Кэнди.

– Не больше чем через шесть недель, – усмехнулся Эл. – Может быть, даже меньше.

– Когда? – спросила Кэнди.

– Скоро. Мы еще не прогоняли его через моделирующее устройство, но у меня ощущение, что все в порядке. Вообще-то это идея Боба. Он успел все обдумать и сумел упростить программное обеспечение даже лучше, чем я рассчитывал. Использование ИИ будет самым минимальным, гораздо меньшим, чем предполагалось в моих расчетах.

– Неужели? – Считалось, что использование ИИ – искусственного интеллекта – является критически важным для эффективности зеркал и распознавания целей.

– Да, мы слишком увлеклись инженерным решением проблемы, полагаясь на разум вместо инстинкта. Нам не следовало диктовать компьютеру, как ему надо заниматься своими делами. Мы можем уменьшить командную нагрузку на двадцать процентов, вводя в программу заранее подготовленные варианты. Оказывается, это быстрее и проще, чем заставлять компьютер выбирать большинство решений из существующего набора.

– Как относительно аномалий? – спросила Тауссиг.

– В этом все дело. Рутинные операции ИИ на самом деле замедляли операции в большей степени, чем мы думали. Мы пытались сделать процедуру настолько гибкой, что в результате она сталкивалась с трудностями в выборе варианта, не знала, как поступать. Эффективность лазера, по нашим расчетам, достаточно велика, и выбор вариантов поражения цели может осуществляться быстрее, чем в состоянии сделать это программа ИИ при решении того, стоит ли начинать прицеливание, – тогда почему не попытаться поразить цель?

– Технические свойства вашей лазерной системы изменились, – заметила Беа.

– Я не имею права говорить об этом.

Еще одна усмешка на лице маленького ублюдка. Тауссиг заставила себя улыбнуться в ответ. По его мнению, он знает что-то, чего не знаю я, так ведь? При одном взгляде на него по ее телу бежали мурашки отвращения, но еще хуже было то, как смотрела на него Кэнди – словно он Пол Ньюмен или еще какой-то красавец из Голливуда! Желто-бледный цвет лица, даже прыщи, а она любит это существо. Беа не знала, смеяться или плакать…

– Ведь нам, труженикам управленческого аппарата, приходится составлять планы на будущее, – сказала Тауссиг.

– Извини, Беа. Ты знакома с правилами секретности.

– Из-за них начинаешь думать, как мы вообще чего-то добиваемся, – Кэнди покачала головой. – Если эти правила станут еще строже, мы с Элом не сможем разговаривать в промежутке между… – Она недвусмысленно посмотрела на возлюбленного.

Эл рассмеялся.

– У меня болит голова.

– Беа, ты ему веришь? – спросила Кэнди.

– Никогда не верила. – Тауссиг откинулась на спинку сиденья.

– Ты когда согласишься на свидание с доктором Раббом? Ты ведь знаешь, он вот уже больше шести месяцев тоскует по тебе.

– Пусть тоскует по мне из автомобиля. Господи, какая ужасная мысль – свидание с доктором Раббом! – Она взглянула на Кэнди, искусно скрыв свои чувства. Тауссиг также догадалась, что переданные ей сведения относительно программного обеспечения оказались неверными. Черт бы побрал этого маленького ублюдка, изменившего программу!

***

– Там что-то есть. Теперь нужно выяснить – что именно? – Джоунс включил микрофон. – Мостик, докладывает акустик. Обнаружен контакт на пеленге ноль-девять-восемь. Обозначаю этот контакт как «Сьерра-четыре».

– Вы уверены, что это контакт? – спросил молодой старшина.

– Видишь вот это? – Джоунс провел пальцем по экрану. «Водопадный» дисплей был усыпан беспорядочным шумом, поступающим со всех сторон. – Не забудь, что мы ищем данные не случайного происхождения. Эта линия не является случайной. – Он набрал на клавиатуре команду. Компьютер принялся обрабатывать серию дискретных частотных диапазонов. Минуту спустя все стало ясно. По крайней мере для мистера Джоунса, подумал молодой акустик. Полоска света на экране имела не правильные очертания, расширялась вверху и сужалась книзу, закрывая около пяти градусов пеленга. «Технический представитель» посмотрел на экран еще несколько секунд, затем снова склонился к микрофону.

– Мостик, говорит акустик, опознаю цель «Сьерра-четыре» как фрегат класса «Кривак», пеленг ноль-девять-шесть. Судя по оборотам винта, его скорость примерно пятнадцать узлов. – Джоунс повернулся к молодому акустику. Он вспомнил свой первый выход в море. Этот девятнадцатилетний юноша еще не научился отличать дельфинов от кораблей. – Видишь вот это? Это высокочастотная характеристика его турбодвигателей, верный признак, ее слышно издалека в обычной ситуации, потому что у «Кривака» плохая звукоизоляция.

Манкузо спустился в отделение гидролокации. «Даллас» принадлежал к числу первых подлодок класса «688», и на нем не было прямого прохода из рубки управления на гидроакустический пост, как у субмарин более позднего выпуска. Вместо этого на «Далласе» приходилось идти вперед и, обойдя люк, спускаться вниз. Может быть, во время капитального ремонта это изменят. Капитан показал кофейной кружкой в сторону экрана.

– Где «Кривак»?

– Вот здесь, пеленг не меняется. Вокруг нас хороший звукопроводящий слой. Он, по-видимому, еще далеко.

Шкипер улыбнулся. Джоунс всегда пытался угадать расстояние до пели. Удивительным было то, что за те два года, пока он был на борту подводной лодки под командованием Манкузо, Джоунс чаще бывал прав, чем ошибался. В кормовой части рубки группа слежения уже рассчитывала координаты цели по отношению к известному им курсу и скорости «Далласа», чтобы определить направление движения советского фрегата и расстояние до него.

На морской поверхности почти не было кораблей. Остальные три акустических контакта были торговыми судами с одним винтом у каждого. Несмотря на то что погода была приличной. Балтийское море – по мнению Манкузо, просто большое озеро – зимой редко благоприятствовало плаванию судов. Из разведывательных докладов явствовало, что большинство военных кораблей противной стороны стояло у причалов на ремонте. Это была хорошая новость. Еще лучше было то, что почти не встречалось льда. При действительно холодной погоде поверхность моря могла покрыться сплошным льдом, что могло бы изрядно помешать операции, подумал капитан.

До сих пор о характере операции знал только их гость, Кларк.

– Капитан, мы получили данные по «Сьерре-четыре», – послышался голос лейтенанта из рубки управления. Джоунс сложил листок и передал его Манкузо.

– Говорите.

– Расстояние тридцать шесть тысяч, курс два-девять-ноль.

Манкузо развернул листок и рассмеялся.

– Джоунс, ты по-прежнему чертов колдун! – Он вернул акустику записку и пошел на мостик – предстояло изменить курс субмарины, чтобы обойти советский фрегат.

Молодой старшина, сидящий рядом с Джоунсом, схватил записку и прочитал вслух ее содержание.

– Откуда это стало вам известно? Вы не могли сделать эти расчеты на основании полученных вами данных.

– Практика, мой мальчик, практика и опыт, – ответил Джоунс голосом актера У. К. Филдса. Он заметил, что подводная лодка изменила курс. Джоунс подумал, что подобное поведение не было характерным для Манкузо в прошлом. Раньше шкипер сближался с противником, делал фотоснимки через перископ, рассчитывал торпедные залпы и вообще обращался с советским кораблем, как с настоящей целью в настоящей войне. На этот раз, однако, они уходили от русского фрегата, тихо и незаметно. По мнению Джоунса, Манкузо вряд ли настолько изменился, и потому всерьез задумался над тем, что за операция им предстоит.

Джоунс не встречался с мистером Кларком. Тот проводил львиную часть времени на корме, рядом с машинным отделением, где было оборудовано помещение для физической подготовки команды, – беговая дорожка, перематывающаяся с одного ролика на другой, которую удалось втиснуть между двумя станками. Среди матросов уже ходили слухи, что Кларк предпочитал молчать. При попытке заговорить с ним он только улыбался и продолжал заниматься своими делами. Один из боцманов заметил татуировку на кисти Кларка и шепотом рассказал кое-что о значении этого красного тюленя, о том, что обладатели такой татуировки принадлежали к секретному подразделению коммандос Военно-морского флота. На борту «Далласа» еще никогда не бывали представители этого подразделения, хотя другим подводным лодкам приходилось с ними встречаться, и слухи тихо циркулировали среди команды, прерываемые время от времени восклицаниями: «Неужели?». Излишне об этом старались не болтать, потому что если подводники и умели делать что-то, так это хранить тайны.

Джоунс встал и прошел в корму. Он решил, что преподал достаточно уроков для одного дня, а его положение технического представителя позволяло ему расхаживать по подводной лодке. Он заметил, что «Даллас» продвигается вперед медленно, не спеша, направляясь на восток со скоростью в девять узлов. Одного взгляда на навигационную карту было достаточно, чтобы узнать, где они сейчас находятся, а по тому, как штурман постукивал по ней карандашом, стало ясно, сколько им еще осталось плыть. Спускаясь вниз за банкой кока-колы, Джоунс серьезно задумался о цели похода. Судя по всему, ему предстояло принять участие в настоящем деле.

***

– Да, господин президент? – ответил судья Мур на телефонный звонок и тревожно нахмурился. Время принять решение?

– То, о чем мы недавно говорили у меня в кабинете…

– Помню, господин президент. – Мур посмотрел на телефонный аппарат. Если не считать трубки, которую он держал в руке, «защищенная» линия связи представляла собой трехфутовый куб, хитроумно спрятанный в письменный стол. Она принимала слова, тут же разбирала их на биты, которые неузнаваемо перемешивала, и посылала в другой такой же аппарат, собиравший биты в первоначальные слова. У такого канала связи было еще одно побочное преимущество – разговор велся без малейших помех, поскольку система кодирования устраняла все случайные шумы на линии.

– Можете приступать. Мы не имеем права – прошлой ночью я принял решение, что мы не имеем права оставлять его на произвол судьбы. – Это был первый телефонный разговор президента этим утром, и в нем ощущался эмоциональный настрой. У судьи Мура мелькнула мысль, что президент, возможно, плохо спал ночью, думая о судьбе этого безымянного агента. Президент был именно таким человеком. Кроме того, приняв решение, он добивался его исполнения и никогда не отказывался от него. Пелт будет пытаться весь день убедить президента изменить решение, но президент передал приказ в восемь утра, и ему придется стоять до конца.

– Спасибо, господин президент, Я приступаю к операции. – Мур связался через две минуты с Бобом Риттером и застал его в кабинете.

– Получено разрешение на проведение операции по эвакуации «Кардинала»!

– Значит, я поступил правильно, голосуя за президента, – удовлетворенно заявил Риттер, ударив кулаком одной.руки в ладонь другой. – Через десять дней «Кардинал» будет в безопасности, Боже мой, но ведь только на то, чтобы заслушать отчет о его работе, потребуются годы! – Затем наступила короткая пауза. – Жаль терять такой источник ценной информации, но это наш долг. К тому же Мэри-Пэт завербовала пару по-настоящему интересных агентов. Прошлым вечером ей удалось передать «кардиналу» кассеты с пленкой. Мне неизвестны подробности, но, насколько я понимаю, пришлось рисковать.

– Она всегда любила опасность.

– Не просто любила, Артур, получала удовольствие от этого. Впрочем, в каждом оперативнике есть что-то от ковбоя. – Оба выходца из Техаса обменялись многозначительными взглядами. – Даже в тех, кто родом из Нью-Йорка.

– И все-таки какая удивительная пара! Можно только удивляться, какими окажутся дети с их генами, – усмехнулся судья Мур. – Итак, Боб, ты получил, что просил. Действуй.

– Слушаюсь, сэр. – Риттер отправился в центр связи, послал шифровку и затем сообщил обо всем адмиралу Гриру.

Телекс прошел через спутник связи и уже через пятнадцать минут оказался в Москве: КОМАНДИРОВКА ОДОБРЕНА. СОХРАНЯЙТЕ СЧЕТА ДЛЯ ДАЛЬНЕЙШЕГО ВОЗМЕЩЕНИЯ ПУТЕВЫХ РАСХОДОВ.

***

Эд Фоули принес расшифрованный телекс к себе в кабинет. Значит, подумал он, тот бюрократ, у которого возникли опасения, набрался все-таки смелости. Слава Богу.

Осталась всего одна передача! Мы передадим ему сообщение одновременно с получением пакета от «Кардинала». После этого Филитов отправится самолетом в Ленинград, и дальше все пойдет по разработанному сценарию. Достоинством этого плана было то, что «Кардинал» по крайней мере раз в году проверял канал своего спасения. Танковый полк, в котором раньше служил полковник Филитов, был приписан теперь к Ленинградскому военному округу, и русским понятна такая сентиментальная тяга старого офицера. Михаил Семенович на протяжении ряда лет принимал меры, чтобы его полк первым получал новое снаряжение и обучался новым тактическим приемам. После его смерти полк будет переименован в Филитовский гвардейский – по крайней мере так намеревалась поступить Советская Армия. Как жаль, подумал Фоули, что теперь им придется изменить этот план. С другой стороны, может. ЦРУ сумеет поставить какой-то другой памятник этому человеку…

А пока предстояло осуществить еще одну передачу, и эта операция окажется непростой. Не надо забегать вперед, сказал себе Эд, нужно действовать постепенно, шаг за шагом. Сначала нужно предупредить его.

Через полчаса из здания посольства вышел ничем не выделяющийся сотрудник, занимавший одну из низших должностей. В определенное время он будет стоять на определенном месте. Этот «знак» будет принят другим человеком, не находящимся под наблюдением «Двойки». Этот человек сделает нечто иное. Причина была ему неизвестна, он знал лишь одно – где и как ему следует оставить пометку. Такая процедура разочаровывала его. Ведь разведывательная деятельность должна быть захватывающе интересной, правда?

***

– Вот наш друг. – Ватутин ехал в автомобиле – ему хотелось убедитьсяв том, что все делается как надо, Филитов сел в машину, и водитель тронулся с места. Автомобиль Ватутина сопровождал Филитова с полкилометра, затем его заменил другой, ехавший по соседней улице, чтобы не отстать.

Полковник Ватутин следил за развитием событий по радио. Сообщения были деловыми и краткими – шесть автомашин следили за Филитовым, сменяя одна другую, причем одна обычно ехала впереди машины, в которой находился Фнлитов, а другая сзади. Машина Филитова остановилась у магазина, обслуживающего высокопоставленных руководителей Министерства обороны. Внутри магазина у Ватутина был свой человек – было известно, что Филитов заезжает сюда два или три раза в неделю, – который следил за тем, что покупает полковник и с кем разговаривает.

Ватутин чувствовал, что все идет в соответствии с планом, и немудрено – он лично объяснил каждому сотруднику, принимающему участие в операции, что сам председатель проявляет интерес к развитию дела. Водитель машины, в которой сидел Ватутин, резко увеличил скорость и высадил полковника у подъезда дома напротив квартиры, находящейся под наблюдением, опередив Филитова. Ватутин вошел в квартиру, в которой обосновались сотрудники «Двойки».

– Как раз вовремя, – заметил старший группы, когда полковник появился в дверях.

Ватутин осторожно выглянул в окно и увидел, что у противоположного подъезда остановилась машина Филитова. Следовавший за ней автомобиль КГБ проскочил мимо, не сбавляя скорость. Старый полковник вошел в свой подъезд

– Подозреваемый только что вошел в здание, – послышался голос специалиста по связи. Внутри здания вместе с Филитовым в лифт войдет женщина с авоськой, полной яблок. На этаже Филито-ва два сотрудника, настолько молодых, что сойдут за юную пару, пройдут мимо двери лифта в тот момент, когда Филитов выйдет из него, и последуют дальше по коридору, громким шепотом признаваясь друг другу в любви. Установленные там микрофоны успели захватить конец объяснения, когда Филитов открыл дверь своей квартиры.

– Вижу его, – произнес оператор.

– Всем отойти от окон, – скомандовал Ватутин. Эта команда была излишней. Сотрудники с биноклями стояли в глубине квартиры, и, пока свет в ней был выключен – на всякий случай лампочки вывернули из осветительных приборов, – никто не мог догадаться, что в квартире кто-то находится.

В одном отношении сотрудникам Второго главного управления повезло – Филитов никогда не задергивал шторы. Они видели, как он прошел в спальню, снял мундир и переоделся в домашний костюм и тапочки – Затем полковник вернулся в кухню и приготовил себе немудреный ужин. Наблюдатели следили за тем, как он сорвал головку с пол-литровой бутылки водки. Филитов сидел за столом, уставившись в окно.

– Одинокий старик, – заметил один из сотрудников. – Ты полагаешь, все из-за этого и произошло?

– Так или иначе, мы узнаем.

***

Почему государство предает нас? – спросил Филитов ефрейтора Романова два часа спустя.

Наверно, потому, что мы солдаты. Филитов заметил, что ефрейтор избегает как сути вопроса, так и ответа на него. Понимает ли, о чем его спрашивает капитан?

Но если мы предадим государство?…

Тогда мы умрем, товарищ капитан. Ведь это так просто. Нас будут преследовать ненависть и презрение крестьян и рабочих, и мы умрем. Романов смотрел через пропасть времени в глаза своего капитана. Теперь у ефрейтора возник собственный вопрос. Он не решался задать его, но его глаза, казалось, говорили: что вы наделали, капитан?

В квартире на противоположной стороне улицы связист, сидящий у звукозаписывающей аппаратуры, услышал рыдания и не мог понять, что было их причиной.

***

– Чем ты занимаешься, милая? – спросил Эд Фоули, и микрофоны услышали его вопрос.

– Начинаю составлять список того, что нам нужно сделать перед отъездом. Нужно запомнить так много. Лучше взяться за это пораньше.

Фоули наклонился через ее плечо. Перед Мэри-Пэт лежали блокнот и карандаш, но она писала фломастером на пластмассовой пластинке. Такие пластинки часто встречаются в холодильниках – написанное на них легко стереть влажной тряпкой.

«Я займусь этим, – написала она. – Мне удалось придумать идеальную зацепку». Мэри-Пэт подняла фотографию хоккейной команды, в которой играл Эдди-младший, и улыбнулась. На фотографиях были автографы всех игроков, а на верхней части снимка Эдди с помощью матери написал размашистыми буквами по-русски: «Человеку, который приносит нам удачу – С благодарностью Эдди Фоули».

Эд нахмурился. Для его жены такое смелое поведение было типично, и он знал, что Мэри-Пэт сумеет с максимальной пользой использовать это прикрытие. Но… он покачал головой. Но что? Единственный человек, способный опознать его в канале связи «Кардинала», ни разу не видел его лица. Эду, может быть', не хватало ее дерзости, но зато он компенсировал это осмотрительностью. Он считал, что способен обнаружить наблюдение за собой лучше жены. Эд признавал, что Мэри-Пэт вносит в работу больше страсти и что она – превосходная актриса, но, черт побери, иногда она действовала очертя голову. Тогда почему ты не скажешь ей об этом? – спросил он себя.

Эд знал, что произойдет, – она подавит его практическими соображениями. Слишком мало времени, чтобы создать промежуточные звенья. Они оба знают, что у нее надежное прикрытие, что ее даже не думают подозревать.

Но… черт побери, это дело представляет собой целую серию непрерывных «но»!

«Хорошо, но прикрой понадежнее свою маленькую задницу!» – написал он на пластиковой пластине. Ее глаза сверкнули озорной искоркой, она стерла его надпись и написала свою: «А теперь давай зададим работу микрофонам и мужикам, которые сидят у них, – пусть завидуют'».

Эд едва не задохнулся, стараясь удержаться от смеха. И так всякий раз перед рискованным делом, подумал он. Не то чтобы он был против. Просто это казалось ему несколько странным.

Десять минут спустя пара русских техников, сидящих в подвале здания с наушниками, увлеченно прислушивались к тому, что доносилось из спальни Фоули, стараясь не пропустить ни звука.

***

Мэри– Пэт Фоули проснулась, как всегда, в четверть седьмого утра. За окнами было еще темно, и у нее мелькнула мысль о том, какое влияние оказали на формирование характера ее деда холодные и темные русские зимы… да и на ее характер тоже. Как и у большинства американцев, направленных на работу в Москву, мысль о микрофонах, размешенных в стенах ее квартиры, вызывала у Мэри-Пэт глубокое отвращение. Иногда ей доставляло удовольствие издеваться над теми, кто подслушивает ее, -как это было прошлым вечером, – но ведь нельзя исключить вероятность того, что русские установили микрофон и в туалете. Наверно, установили, подумала она, глядя на себя в зеркало. Первым делом она смерила температуру. Им с мужем хотелось еще одного ребенка, и вот уже несколько месяцев они стремились к этому – по крайней мере сам процесс доставлял большее удовольствие, чем русское телевидение. С профессиональной точки зрения беременность обеспечивала чертовски надежное прикрытие. Три минуты спустя Мэри-Пэт записала температуру на карточку, которую она хранила в шкафчике для лекарств. Нет еще, наверно, подумала она. Может быть, через несколько дней. Она все-таки выбросила в мусорную корзину остатки от комплекта, позволяющего обнаружить ранние признаки беременности.

Теперь пора будить детей. Мэри-Пэт поставила разогреваться завтрак и подняла всех. Когда живешь в квартире, где всего один туалет, совмещенный с ванной, необходима жесткая дисциплина. Как всегда, Эд не упустил возможности поворчать, да и дети ныли и стонали.

Господи, как хорошо, что мы скоро возвращаемся домой, подумала она. Несмотря на то что ей нравилась опасность, связанная с работой в пасти дракона, жизнь в Москве была далеко не райской для детей. Эдди любил свой хоккей, но у него не было настоящего детства в этом холодном и скучном городе. Ничего, скоро все переменится. Она погрузит свою семью на авиалайнер «Пан-Ам», и все отправятся домой, оставив позади Москву если не навсегда, то по крайней мере лет на пять. Они будут жить на берегу в Виргинии, кататься на яхте по Чесапикскому заливу, наслаждаться теплыми зимами. Здесь необходимо кутать детей, как эскимосов на проклятом Севере, подумала она. Постоянно приходится лечить их от простуды.

Мэри– Пэт поставила завтрак на стол как раз в тот момент, когда Эд освободил ванную, предоставив ей возможность принять душ и одеться. По установленному распорядку он сидел за завтраком, затем одевался, пока жена занималась детьми.

Из ванной Мэри-Пэт слышала звуки телевизора и засмеялась у зеркала. Эдди обожал программу утренней гимнастики – женщина, демонстрировавшая упражнения, походила на портового грузчика, и он называл ее «р-р-работницей». С куда большим удовольствием он смотрел бы по утрам «мультяшки». Она знала, что Эдди будет скучать по своим русским приятелям, но он был американским мальчиком, и ничто этого не изменит. К четверти восьмого все были одеты и готовы к дороге. Мэри-Пэт сунула под мышку обернутый в бумагу пакет.

– Ведь сегодня у нас день уборки? – спросил Эд у жены.

– Я успею вернуться и открою ей, – заверила его Мэри-Пэт.

– Хорошо. – Эд открыл дверь и повел процессию к лифту. Как всегда, его семья вышла первой. Эдди побежал вперед и нажал кнопку вызова лифта, который прибыл в тот момент, когда все остальные подошли к двери. Мальчик влетел внутрь лифта и принялся подпрыгивать в нем, наслаждаясь пружинистыми стальными тросами советского производства. Его матери все время казалось, что проклятая кабина вот-вот рухнет вниз до самого подвала, но Эдди нравилось, когда пол поднимался и опускался на несколько дюймов. Через три минуты все уже сидели в автомобиле. Этим утром за рулем был Эд. При выезде на улицу дети помахали милиционеру – на самом деле сотруднику КГБ, – и тот с улыбкой ответил на их приветствие. Как только машина оказалась на мостовой, он вошел в будку и поднял трубку телефона.

Эд смотрел в зеркало заднего обзора, а Мэри-Пэт повернула наружное зеркало и тоже наблюдала за происходящим сзади. Дети заспорили о чем-то на заднем сиденье, но родители не обращали на это внимания.

– Сегодня будет хорошая погода, – произнес Эд спокойным голосом, что значило: за нами никто не едет.

– Да, похоже на то. – Действительно, никого. В присутствии детей им приходилось выбирать выражения. Эдди легко запоминал их слова и мог повторить что угодно, подобно тому как он повторял фразы героев мультфильмов. Кроме того, нельзя было исключить, что внутри автомобиля установлен микрофон, соединенный с радиопередатчиком.

Сначала Эд заехал в школу, и жена проводила детей внутрь здания. В своих теплых шубах Эдди и Кэти походили на плюшевых медведей. Когда Мэри-Пэт вернулась к машине, ее лицо было унылым.

– Никки Уогнер позвонила и сказала, что заболела. Меня попросили заменить ее после обеда, – заметила она, садясь в машину. Эд что-то неразборчиво проворчал. На самом деле все развивалось идеально. Он включил скорость и выехал снова на Ленинский проспект. Теперь за дело.

С этого момента оба смотрели в зеркала очень внимательно.

***

Ватутин надеялся, что американцам раньше такая мысль не приходила в голову. На московских улицах всегда множество самосвалов, доставляющих материалы то на одну строительную площадку, то на другую. Их высокие кабины обеспечивают превосходную видимость, и сопровождение таких похожих друг на друга машин казалось гораздо менее подозрительным, чем слежка из легковых автомобилей. Сегодня на него работало девять таких самосвалов, и сотрудники «Двойки», сидящие в них, поддерживали контакт друг с другом – по защищенной от прослушивания военной радиосвязи.

Сам Ватутин находился в квартире рядом с квартирой Филитова. Семью, которая жила здесь два года назад, переселили в отель «Москва». Он просмотрел видеоленты с изображением старого полковника, напивающегося до потери сознания, и разместил в квартире еще трех сотрудников «Двойки». Они вогнали штыковые микрофоны в стену, общую с квартирой Филитова.и внимательно прислушивались, как он, спотыкаясь, бродит там, занятый своими утренними делами. Что-то подсказывало Ватутину – все произойдет сегодня.

Это из– за пьянства, решил он, пододвинув к себе чашку чаю. По его лицу пробежала улыбка. Наверно, один пьяница может лучше понимать другого. Он был уверен, что Филитов готовится таким образом к чему-то, и вспомнил, что в тот раз, когда впервые увидел полковника рядом с предателем-банщиком, Филитов приехал в «Сандуны» выгонять похмелье точно так же, как и он сам. Да, это похоже на правду, решил он. Филитов был героем, который потом сошел с правильного пути, -однако все-таки оставался героем. Для него было нелегко стать предателем, и, возможно, потому он нуждался в алкоголе, чтобы заглушить угрызения совести. Ватутину нравилось, что люди мучились из-за этого, поскольку измена Родине по-прежнему была нелегким делом.

– Они направляются в нашу сторону, – доложил связист, склонившийся над радиоаппаратурой.

– Это произойдет вот здесь, – уверенно произнес Ватутин, обращаясь к своим подчиненным. – Все произойдет не больше чем в сотне метров от места, где мы сейчас находимся.

***

Мэри– Пэт мысленно повторила все, что ей предстояло сделать. Передавая завернутую фотографию, она сможет забрать кассету, которую сунет в перчатку. Затем понадобится передать сигнал -она проведет тыльной стороной ладони, одетой в перчатку, по лбу, словно вытирая пот с лица, и почешет бровь. Это знак опасности, указание на необходимость уходить. Она надеялась, что «Кардинал» проявит внимание, заметит ее жесты. Ей еще ни разу не приходилось передавать этот сигнал, а Эд однажды предложил «Кардиналу» уехать, но тот отклонил предложение, Мэри-Пэт понимала причину отказа куда лучше своего мужа – в конце концов, она сама начала работать на ЦРУ, руководствуясь не столько разумом, сколько чувствами. Но даже она понимала, что «Кардиналу» пора уходить, – всему приходит конец. Этот агент снабжал ценной информацией Запад еще в то время, когда Мэри-Пэт только начинала играть в куклы.

Вот и это здание. Эд повернул к обочине, машина подпрыгнула на выбоине и остановилась. Мэри-Пэт сжала рукой пакет и взялась за ручку дверцы. Муж ободряюще похлопал ее по ноге: удачи.

– Фолеева только что вышла из машины и направляется к боковой двери, – проквакало радио. Ватутин улыбнулся, услышав, как один из агентов «наружки» руссифицировал иностранное имя. У него промелькнула мысль, а не выйти ли в коридор с табельным пистолетом в руке, но он тут же от нее отказался. Обе руки должны быть свободны и наготове, да и пистолет может случайно выстрелить. Сейчас не время для того, чтобы испытывать судьбу.

– Как произойдет передача? Есть предположения? – спросил он.

– Я сделал бы это, не останавливаясь, словно мимоходом, – заметил один из его людей.

Ватутин кивнул, соглашаясь. Его беспокоило, что им не удалось установить телекамеру в коридоре, – это оказалось слишком сложно с технической точки зрения. Так часто случалось с трудными расследованиями. Умные и хитрые агенты бывали, как правило, крайне осторожными. Слишком велик риск насторожить их, а Ватутин не сомневался, что американцы уже настороже. И не просто настороже, даже приняли меры – убили одного из своих агентов на товарной станции у автозавода.

К счастью, теперь почти во всех дверях московских квартир устанавливаются глазки. Ватутин мысленно поблагодарил преступный мир города за возросшее число ограблений и квартирных краж, потому что в этой двери уже был установлен глазок и сотрудники технического отдела всего лишь заменили его специальным, позволяющим просматривать весь коридор. Полковник сам встал у глазка.

Надо было бы установить микрофоны на лестничных клетках, сказал он себе. В следующий раз следует позаботиться о микрофонах. Ведь не все вражеские агенты пользуются лифтами.

По части атлетической подготовки Мэри-Пэт уступала своему мужу. Она остановилась на площадке и посмотрела вверх и вниз по лестнице, напряженно прислушиваясь к посторонним звукам, пока ее сердце успокаивалось. Через несколько секунд она взглянула на свои ручные часы. Время.

Она открыла дверь и пошла прямо по середине коридора.

Ну, Михаил Семенович, надеюсь, вы не забыли вчера проверить часы.

Это – последний раз, полковник. Ради Бога, умоляю вас, прислушайтесь на этот раз к сигналу опасности. Тогда вы будете спокойно жить на Ферме, к вам станут приезжать и выслушивать вас, а мой сын сможет познакомиться с настоящим русским героем…

Как бы мне хотелось, чтобы сейчас меня видел дедушка…

Мэри– Пэт никогда не бывала в этом здании, никогда не производила передачу в этом коридоре. Но процедура была знакома ей назубок, а расположение дверей в коридоре она запомнила наизусть, двадцать минут изучая план этажа. Дверь квартиры «Кардинала»… вот она!

Время! Ее сердце дрогнуло, когда она увидела, что в тридцати футах открывается дверь.

Вот это профессионал! – подумала Мэри-Пэт. Но дальше произошло событие, вонзившееся в нее как ледяной кинжал.

***

При раздавшемся звуке глаза Ватутина расширились от ужаса. Засов на двери квартиры, где находился полковник, был установлен с типичным для России качеством и на полмиллиметра не совпадал с гнездом. Когда Ватутин отодвинул его, готовясь выскочить, болт громко щелкнул.

Мэри– Пэт даже не замедлила шаг. Профессиональная подготовка руководила ее телом подобно компьютерной программе. В двери она увидела глазок, который только что был темным и вдруг посветлел. За дверью квартиры кто-то стоит! Этот человек только что шевельнулся! Он отодвинул засов! -пронеслось в мозгу.

Мэри– Пэт сделала полшага вправо и потерла лоб тыльной стороной кисти. Теперь ей не пришлось притворяться, будто она вытирает пот с лица.

Филитов заметил сигнал и замер на месте. Удивленное выражение сменилось улыбкой, и тут он услышал, как распахнулась дверь соседней квартиры. Он сразу понял, что мужчина, выбежавший из квартиры, – вовсе не его сосед.

– Вы оба арестованы! – крикнул Ватутин и лишь сейчас заметил, что американка и русский стоят на расстоянии метра друг от друга с опущенными руками. Хорошо хоть офицеры «Двойки» у него за спиной не могли видеть озадаченного выражения на лице своего полковника.

– Вы ко мне обращаетесь? – спросила женщина на безупречном русском языке.

– Что это значит? – рявкнул Филитов голосом, на который способен только старый кадровый офицер, страдающий от похмелья.

Однако Ватутин понимал сейчас лишь одно – нужно спасать положение.

– Вы, – он сделал жест в сторону миссис Фоули, – лицом к стене!

– Я – американская гражданка, и вы не имеете права…

– Вы – американская шпионка. – Шагнувший из-за спины Ватутина капитан толкнул ее к стене.

– Что такое? – в ее голосе звучали тревога и паника, ни малейшего намека на профессионализм, подумал капитан и тут же понял, что это может означать. – Что все это значит? Кто вы? – И в следующее мгновение раздался ее пронзительный крик:

– Полиция! На помощь – вызовите полицию! На меня нападают! Помогите!

Ватутин не обратил на ее крики никакого внимания. Он уже схватил Филитова за руку, второй офицер прижал старого полковника к стене, а Ватутин забрал кассету. На мгновение, растянувшееся, казалось, до бесконечности, его потрясла ужасная мысль: а вдруг он все перепутал, вдруг она не из ЦРУ. С кассетой в руке он подавил страх и посмотрел в глаза Филитову.

– Вы арестованы по подозрению в государственной измене, товарищ полковник, – два последних слова Ватутин произнес с издевательской улыбкой. – Уведите его.

Он повернулся и взглянул на американку. Она смотрела на него глазами, полными страха и негодования. И тут он заметил, что двери некоторых квартир приоткрыты, в коридор высунулись головы их обитателей

– Я – полковник Ватутин из Комитета государственной безопасности. – Его голос звучал размеренно и спокойно. – Мы только что арестовали преступников. Закройте двери и занимайтесь своими делами. – Он увидел, что двери мгновенно захлопнулись. Да, Россия остается Россией, подумал Ватутин.

– Доброе утро, миссис Фоули, – обратился он к женщине. Было очевидно, что она пытается взять себя в руки.

– Что здесь происходит? Что вы от меня хотите?

– Советский Союз неодобрительно относится к тем его гостям, которые крадут государственные секреты. Наверно, вам сказали об этом в Вашингтоне – извините меня, в Лэнгли.

Мэри– Пэт заговорила дрожащим голосом:

– Мой муж – аккредитованный сотрудник дипломатической миссии США в вашей стране. Я требую, чтобы мне немедленно дали возможность связаться с американским посольством. Я не имею ни малейшего представления, о чем вы бормочете, но мне известно, что, если в результате ваших действий беременная женщина дипломата потеряет ребенка, у вас будет дипломатический скандал такого масштаба, что о нем заговорят по телевидению! Я не говорила с этим человеком, не прикасалась к нему, и он не прикасался ко мне. Это вам, мистер, хорошо известно. Меня действительно предупреждали в Вашингтоне, что вы, клоуны из КГБ, любите ставить американцев в неловкое положение своими дурацкими шпионскими играми.

Ватутин бесстрастно выслушал это заявление, хотя и обратил внимание на слово «беременная». Со слов горничной, производящей два раза в неделю уборку в квартире семьи Фоули, хозяйка регулярно делала тесты. И если… да, скандал будет из-за этого намного больше, чем он предполагал – Снова вздымается голова политического дракона. По этому вопросу потребуется решение председателя КГБ Герасимова.

– Меня ждет муж.

– Мы сообщим ему, что вас задержали. Нам нужно, чтобы вы ответили на несколько вопросов. Обращаться с вами будут должным образом.

Мэри– Пэт знала это и без объяснений офицера КГБ. Ее ужас от происшедшего сдерживался природной гордостью. Она вела себя великолепно и понимала это. Являясь членом дипломатического корпуса, Мэри-Пэт находилась в безопасности. Ее могут задержать на день, может быть, даже на два, но дальнейшее серьезное нарушение дипломатической неприкосновенности приведет к тому, что из Вашингтона будет выслано полдюжины русских. К тому же она не была беременной.

Все это не относилось к делу. Мэри-Пэт не заплакала, проявила ровно столько эмоций, сколько следовало, вела себя именно так, как ее инструктировали и готовили. Дело было совсем в ином: ее самый лучший, самый ценный агент арестован, раскрыт, и вместе с ним пропали исключительно важные сведения. Ей хотелось плакать, она с трудом удерживалась от слез, но она не доставит этим ублюдкам такого удовольствия. Время слез придет в самолете, при возвращении домой.

16. Оценка ущерба

– Насколько высоко можно оценить поведение человека, если первое, что он сделал, – это приехал в посольство и послал телекс, – произнес наконец Риттер. – Посол обратился с нотой протеста в их Министерство иностранных дел еще до того, как русские успели сообщить об аресте «за поведение, несовместимое с дипломатическим статусом».

– Да разве это утешение, – мрачно пробормотал Грир.

– Она вернется домой через сутки или даже меньше, – продолжал Риттер. – Их уже объявили нежелательными иностранцами, и они вылетают первым же рейсом «Пан-Ам».

Райан шевельнулся в своем кресле, не скрывая беспокойства. А как дела с «Кардиналом»? Господи, они посвятили меня в деятельность этого суперагента, и неделю спустя… У русских нет Верховного суда, не позволяющего применять смертную казнь без соответствующей процедуры.

– Можно ли надеяться на то, что мы обменяем его? – спросил Джек.

– Шутишь, парень. – Риттер встал и подошел к окну. В три часа утра площадка ЦРУ для стоянки автомобилей была почти пустой, всего лишь несколько машин стояло среди куч еще неубранного снега. – У нас нет даже достаточно крупного русского агента, что позволило бы нам просить о смягчении наказания. Никакой надежды на то, что они отпустят его, даже в обмен на своего резидента, которого у нас тоже нет.

– Значит, он мертв, и сведения пропали вместе с ним.

– Да, именно об этом и идет речь, – согласился судья Мур.

– А если обратиться за помощью к союзникам? – предположил Райан. – У сэра Бэзиля может оказаться что-то полезное.

– Райан, мы ничем не можем ему помочь. – Риттер повернулся, изливая свой гнев на предоставившуюся ближайшую цель. – Он мертв – да, конечно, он все еще дышит, но все равно мертв. Через месяц, два или, может быть, три будет опубликовано сообщение в прессе, мы сумеем подтвердить его с помощью других источников и тогда откроем бутылку и выпьем за его память.

– Как относительно «Далласа»? – спросил Грир.

– О чем идет речь? – удивился Райан.

– Это вас не касается, – произнес Риттер, благодарный за предоставившуюся наконец возможность как-то облегчить душу. – Пусть возвращается в распоряжение флота.

– Хорошо. – Грир кивнул. – Можно предположить, что нас ждут серьезные неприятности. – Судья Мур бросил на адмирала раздраженный взгляд – это ему придется говорить с президентом.

– А вы как считаете, Райан?

– Вы имеете в виду переговоры по ограничению вооружений? – Джек пожал плечами. – Все зависит от того, какую позицию они выберут. У них есть разные варианты, и, если кто-нибудь скажет вам, что может предсказать вариант, который они выберут, этот человек – обманщик.

– Приятно выслушать точку зрения настоящего эксперта, – заметил Риттер.

– По мнению Бэзиля, Герасимов намерен попытаться занять место на самом верху. Вообще-то он может воспользоваться этим случаем в своих интересах, – спокойно заметил Райан, – но мне кажется, что сейчас, когда Нармонов сумел провести в состав Политбюро своего четвертого сторонника, его политическое влияние слишком велико. Он может поэтому выбрать путь, направленный на заключение соглашения, и продемонстрировать партии свою силу, стремясь к укреплению мира, или, если он испытывает больше политической неуверенности, чем мне кажется, захочет укрепить свое влияние в партии, заклеймив нас как неисправимых врагов социализма. Если существует способ оценить вероятность выбора того или иного варианта – исключая простое гадание, – мне он неизвестен.

– Тогда принимайтесь за работу, – распорядился судья Мур. – Президенту потребуется что-то достаточно определенное, прежде чем Эрни Аллен начнет переговоры относительно возможности обсуждения стратегической оборонной инициативы.

– Слушаюсь, сэр. – Джек встал. – Судья, мы считаем, что русские опубликуют сообщение об аресте «Кардинала»?

– Это сложный вопрос, – ответил Риттер.

Райан направился к двери и снова остановился.

– Одну минуту, – произнес он.

– Что еще? – спросил Риттер.

– Вы сказали, посол обратился с протестом еще до того, как их Министерство иностранных дел успело опубликовать заявление?

– Да, Фоули действовал очень быстро и сумел опередить их.

– При всем уважении к мистеру Фоули никто не может действовать настолько быстро, – заметил Райан. – Пресс-релиз должен был быть уже отпечатанным еще до ареста.

– Ну и что? – поинтересовался адмирал Грир.

Джек вернулся к месту, где сидели все трое.

– А то, что министр иностранных дел – человек Нармонова, правда? И маршал Язов в Министерстве обороны тоже. Они не знали о происходящем, – пояснил Райан. – Происшедшее захватило их врасплох, так же как и нас.

– Чепуха, – фыркнул Риттер. – Так у них не поступают.

– Это вы так считаете, сэр. – Джек был уверен в своей правоте. – У вас есть доказательства, подтверждающие вашу точку зрения?

Адмирал Грир улыбнулся.

– В настоящее время таких доказательств у нас нет.

– Черт побери, Джеймс, я не сомневаюсь, что он просто…

– Продолжайте, доктор Райан, – произнес судья Мур.

– Если два этих министра не знали, что происходит, происшедшее приобретает иную окраску, верно? – Джек сел на спинку кресла. – Хорошо, предположим, нам понятно, почему Язова не оповестили о предстоящем аресте: «Кардинал» – его ближайший помощник. Но зачем держать в неведении министра иностранных дел? В таких делах при подобных обстоятельствах нужно действовать быстро, сообщить в газеты о сенсационном происшествии – уж наверняка никто не пожелает, чтобы противная сторона первой оповестила мир о случившемся.

– Как ты считаешь. Боб? – повернулся к Риттеру директор Центрального разведывательного управления.

Заместитель директора ЦРУ по оперативной части никогда не испытывал к Райану теплых чувств – по его мнению, Джек продвинулся слишком высоко и слишком быстро, – однако, несмотря на все это, Боб Риттер был честным человеком. Он сел и отпил глоток кофе.

– В том, что говорит этот молодой человек, есть зерно истины. Нам придется проверить кое-какие детали, но, если они подтвердятся… тогда все это не в меньшей степени политическая операция, чем просто расследование «Двойки».

– Джеймс?

Заместитель директора ЦРУ по разведке согласно кивнул.

– Пугающие возможности открываются в этом случае, – заметил он.

– Вполне вероятно, что речь идет не просто об утрате ценного агента, снабжавшего нас важной информацией, – продолжал Райан, обдумывая происшедшее. – КГБ, возможно, использует этот случай для достижения политических целей. Единственное, что мне непонятно, – на кого Герасимов рассчитывает опереться. У группы Александрова три надежных сторонника, тогда как Нармонов может теперь полагаться на поддержку четырех, включая этого нового члена Политбюро – Ванеева…

– Черт побери! – выпалил Риттер. – Мы считали, что когда его дочь арестовали, то либо они не сумели расколоть ее – ведь говорят, что она выглядит нормально, – либо ее отец занимает слишком высокое положение, чтобы…

– Шантаж. – Наступила очередь судьи Мура. – Ты был прав, Боб. А Нармонов даже не подозревает об этом. Нужно отдать должное Герасимову – этот сукин сын умеет смотреть на несколько ходов вперед… Если дело обстоит именно так, то фракция Нармонова в меньшинстве, и он не знает этого. – Мур сделал паузу и нахмурился. – Мы рассуждаем как дилетанты, вот что я вам скажу.

– Зато у нас получился великолепный сценарий. – Райан едва не улыбнулся, придя к логическому выводу. – Может оказаться, что нам удалось свалить первое советское правительство, которое за последние тридцать лет попыталось либерализовать свою собственную страну. – Что станут писать обо всем этом газеты? – задал себе вопрос Джек. Можно не сомневаться, что нам не удастся сохранить это в тайне. Такая сенсация неминуемо просочится и станет достоянием общественности…

***

– Мы знаем, чем вы занимаетесь, и нам известно, сколько времени вы были вовлечены в это. Вот доказательства. – Капитан бросил на стол пачку фотографий.

– Хорошие снимки, – согласилась Мэри-Пэт. – А где представитель моего посольства?

– Мы не обязаны позволять кому-либо разговарить с вами. Мы имеем право держать вас у себя столько, сколько пожелаем. Если понадобится, то годы, – зловеще добавил сотрудник КГБ.

– Послушайте, мистер, я ведь американка, понимаете? Мой муж – дипломат. У него дипломатическая неприкосновенность, которая распространяется и на меня. Вы считаете меня пустоголовой домохозяйкой и потому рассчитываете, что со мной можно так бесцеремонно обращаться, что меня удастся запугать и заставить подписать это идиотское признание, будто я какая-то шпионка. Не надейтесь на это. Я не сомневаюсь, что правительство США защитит меня. Что касается этой бумажки, советую намазать на нее горчицу и съесть. Видит Бог – пища здесь настолько плохая, что немного протеина вам не повредит, – заметила она. – И вы еще смеете утверждать, что этот добрый пожилой мужчина, к которому я несла фотографию, тоже арестован? Тогда вы все здесь сошли с ума.

– Нам известно, что вы встречались с ним много раз.

– Два раза. Я видела его однажды во время матча в прошлом году – впрочем, нет, мы встречались на дипломатическом приеме несколько недель назад. Значит, три раза, и всякий раз беседовали о хоккее. Именно поэтому я и несла ему фотографию. Мальчишки в команде моего сына считают, что он приносит им удачу, – спросите их, все они расписались на фотографии, видите? Каждый раз, когда он приходил J.a матч, мы одерживали важные победы и мой сын забивал шайбы. Вы считаете его шпионом только потому, что он посещал матчи детских команд? Боже мой, да вы видите американских шпионов под каждой кроватью!

Разговор с сотрудником КГБ даже доставлял Мэри-Пэт удовольствие. Обращались с ней хорошо – по-видимому, причиной тому была притворная беременность. Она нарушила еще одно освященное временем правило в профессии разведчиков – как можно меньше говорить. Вместо этого Мэри-Пэт не переставала болтать подобно любому рассерженному частному лицу – находящемуся под прикрытием дипломатической неприкосновенности, разумеется, – возмущаясь поразительной глупостью русских. Она внимательно следила за реакцией офицера, который вел допрос. Больше всего русские ненавидели снисходительно-презрительное общение, особенно со стороны американцев, по отношению к которым русские испытывали прямо-таки невероятный комплекс неполноценности.

– Мне всегда казалось, что сотрудники службы безопасности в нашем посольстве стараются раздражать нас как можно больше, – произнесла Мэри-Пэт недовольным голосом. – Не делайте того, не делайте этого, будьте осторожны, когда фотографируете. Но я не фотографировала, я несла ему уже готовую фотографию! Да и мальчишки на ней – русские, за исключением Эдди. – Она отвернулась и посмотрела в зеркало. Мэри-Пэт старалась догадаться, придумали ли этот фокус с зеркалом, из-за которого за ней следят, сами русские или скопировали идею из американского полицейского фильма.

***

– Тот, кто готовил ее, – настоящий профессионал, – заметил Ватутин, наблюдая за сценой допроса из соседней комнаты. – Она знает, что мы смотрим на нее, но не подает виду. Когда мы собираемся ее выпустить?

– Ближе к вечеру, – ответил начальник Второго главного управления. – Держать ее дольше не имеет смысла. Ее муж уже собирает вещи. Жаль, что вы поторопились – следовало подождать несколько секунд, – прибавил генерал.

– Я знаю. – Объяснять, что причиной был плохо сработанный засов, не имело смысла. В КГБ не любят оправданий, даже от полковников. Да и в любом случае это не имело значения – как Ватутин, так и его начальник понимали это. Они сумели поймать Филитова – не совсем в момент передачи, но все-таки им это удалось. Такой была поставленная перед ними задача. Оба понимали, что в этом деле существуют и другие аспекты, но делали вид, что это к ним не имеет отношения. И для генерала, и для полковника такое поведение являлось самым разумным.

***

– Где мой помощник? – потребовал ответа Язов.

– В Лефортовской тюрьме, разумеется, – отозвался Герасимов.

– Я хочу немедленно встретиться с ним. – Министр обороны даже не пожелал снять

фуражку. Он стоял перед председателем КГБ – в своей длинной шинели, его щеки пылали от холодного февральского ветра – а может быть. и от гнева, подумал Герасимов. Или даже от страха…

– Это не то место, где можно требовать, Дмитрий Тимофеевич. Я тоже член Политбюро и тоже заседаю в Совете обороны. Кроме того, нельзя исключить, что и вы замешаны в этом расследовании. – Пальцы Герасимова постукивали по папке, лежащей на его столе.

Лицо Язова от этих слов изменилось. Он побледнел, но определенно не от страха. Герасимова удивило, что маршал не потерял самообладания, вместо этого он справился со своими чувствами и произнес, словно обращаясь к новобранцу:

– Немедленно предъявите доказательства – если у вас хватит смелости!

– Раз вы настаиваете – пожалуйста. – Председатель КГБ открыл папку, достал несколько фотографий и передал их министру обороны.

– Вы следили за мной? За МНОЙ?

– Нет, наблюдение велось за Филитовым. Вы случайно оказались в кадре.

Язов презрительно бросил фотографии на стол Герасимова.

– Ну и что? Михаил Семенович пригласил меня на хоккейный матч. Я поехал вместе с ним. Игра была интересной – В одной из команд играет американский мальчик – я познакомился с его матерью на каком-то приеме, – да, это было в Георгиевском зале, когда в Москву для участия в переговорах приезжали американцы. Она тоже присутствовала на хоккейном матче, и мы подошли, чтобы поздороваться с ней. Приятная женщина, только в голове у нее ветер. На следующее утро я написал отчет о контакте с иностранным гражданином. И Михаил Семенович тоже.

– Если у нее ветер в голове, зачем трудились? – спросил Герасимов.

– Потому что она американка, а муж у нее какой-то дипломат, да и к тому же я допустил глупость и позволил ей коснуться меня. Отчет о контакте сдан в спецотдел. Я пошлю вам копию моего отчета и отчета Михаила Семеновича. – Теперь Язов говорил более уверенно. Герасимов допустил небольшой промах.

– Эта женщина – агент американского ЦРУ.

– В таком случае я уверен, что социализм восторжествует во всем мире, Николай Борисович. Я не знал, что у вас работают такие дураки – до сегодняшнего дня.

Министр обороны Язов заставил себя успокоиться. Несмотря на то что в Москве он появился недавно – до последнего времени маршал командовал Дальневосточным военным округом и там попал в поле зрения Нармонова, – но уже понял, в чем заключается причина разногласий: борьба за власть. Он не верил, не мог верить, что Филитов – предатель; не верил потому, что был знаком с биографией старого полковника, а не мог, не хотел верить по той причине, что подобный скандал положит конец одной из самых тщательно подготовленных карьер профессионального военного в Советской Армии – его собственной.

– Если у вас есть настоящие доказательства предательства моего помощника, пусть с ними познакомится моя служба безопасности. Вы, Николай Борисович, затеяли политические игры и вовлекаете в них мое министерство. Я не потерплю, чтобы КГБ вмешивался в дела армии. Сегодня во второй половине дня сюда приедет представитель ГРУ. Надеюсь, ваши люди согласятся работать с ним – в противном случае я сам обращусь в Политбюро.

Лицо Герасимова оставалось бесстрастным, пока министр обороны не вышел из его кабинета – Он понял, что допустил ошибку при разговоре с Язовым, Он показал ему все свои козыри – вернее, показал их на день раньше, чем следовало. Герасимов рассчитывал, что Язов поддастся давлению, отступит перед предъявленным обвинением и примет предложение, которое еще даже не было сделано.

А все потому, что этот кретин Ватутин не сумел получить убедительных доказательств. Ну почему он не подождал еще пару секунд!

Ничего не поделаешь, остается лишь одно – получить полное признание от Филитова.

***

Колин Маклинток официально числился сотрудником коммерческого отдела посольства Ее Величества Королевы Великобритании, расположенного на противоположном Кремлю берегу Москва-реки. Особняк достался посольству еще до революции, и это обстоятельство изрядно раздражало советское руководство со времен Сталина. Но и Колин принимал участие в Большой Игре. Он был, по правде говоря, тем сотрудником английской спецслужбы, который поддерживал контакт со Светланой Ванеевой и затем передал ее московскому резиденту ЦРУ для целей, так ему и не объясненных. Однако он подчинился приказу, поступившему непосредственно из Сенчури-Хауса, штаб-квартиры английской секретной службы в Лондоне. Сейчас Колин Маклинток сопровождал группу английских бизнесменов при посещении ими Госплана. Здесь он знакомил их с советскими чиновниками, с которыми англичанам придется вести переговоры о контрактах, касающихся продажи товаров местным варварам. Сам Маклинток был «островитянином» с Уэлсея, у берегов Шотландии, и считал всех живущих к югу от Абердина варварами, хотя и служил в английской секретной службе. Говоря по-английски, он прибегал к певучему акценту и пользовался словами, понятными одним жителям Северной Шотландии. Он говорил и по-русски, правда, понять его было непросто. Впрочем, это являлось для него прекрасным прикрытием. Маклинток мог легко говорить и без акцента – словно щелкал переключателем, а для его слуха акцента не существовало совсем. Обычно считают, что человек, с трудом говорящий на каком-то языке, и понимает его с неменьшим трудом. Маклинток всячески поддерживал это мнение.

Это он встретил Светлану, сообщил в Лондон о ней как о возможном кандидате на вербовку, и высокопоставленный представитель секретной службы завербовал ее в ресторане «Лангэнс Брассе-ри» на втором этаже здания на Страттон-стрит. С тех пор Маклинток встречался с ней лишь по делам, в присутствии других англичан и русских. Сбором информации Светланы Ванеевой, которую она оставляла в тайных «почтовых ящиках», занимались другие сотрудники английской секретной службы в Москве, хотя руководил ее деятельностью все-таки Маклинток. Вообще-то ее сведения не представляли интереса и лишь иногда использовались для коммерческих целей. Работая с завербованными агентами, приходилось брать у них то, на что они были способны, а Светлана также информировала англичан о слухах и сплетнях, получаемых ею от своего отца.

Но со Светланой Ванеевой что-то произошло. Она исчезла из Госплана и затем вернулась – по мнению ЦРУ, после допросов в Лефортовской тюрьме. Маклинток не понимал этого. Стоило русскому попасть в эту тюрьму, и ему приходилось оставаться там гораздо больше одного или двух дней. С Ванеевой случилось нечто в высшей степени странное, и он подождал неделю, чтобы детально разобраться в происшедшем. Разумеется, ее «почтовые ящики» оставались нетронутыми. Ни один из сотрудников английской секретной службы не станет теперь даже приближаться к ним – разве что проверит, не проявлял ли кто-нибудь интереса к этим тайникам, что делалось с безопасного расстояния.

И вот теперь у Маклинтока выдалась благоприятная возможность, Он вел торговую делегацию через помещение, в котором размещался отдел текстиля. Светлана подняла голову и увидела вошедших иностранцев. Маклинток подал обычный сигнал – знак вопроса. Он не знал, какой ответ ему ждать или что этот ответ будет значить. Ему приходилосьисходить из того, что ее сломали на допросах, полностью раскрыли, но он все-таки надеялся на какую-то реакцию. Сигнал состоял в том, что он провел руками, словно поправляя прическу, – жест, такой же естественный, как дыхание. Светлана должна была ответить на этот сигнал, выдвинув ящик стола и достав оттуда карандаш или ручку. Первое означало «все в порядке», тогда как второе предупреждало об опасности. Однако она не сделала ни того ни другого – просто наклонила голову и продолжала читать лежащий перед ней документ. Такое поведение было настолько необычным, что молодой офицер английской разведки едва не замер, остановив на Светлане взгляд, но вовремя вспомнил, где находится, и отвернулся, осматривая других присутствующих в отделе. Тем временем его руки проделывали нервные жесты, которые могли означать что угодно для тех, кто следил бы за ним.

Больше всего Маклинтока потрясло выражение ее лица. Раньше лицо всегда было оживленным и улыбающимся, а сейчас выглядело бесстрастным, почти тупым. Теперь оно напоминало лица прохожих на московских улицах. Женщина, являющаяся дочерью очень высокопоставленного функционера в партийной иерархии, обладающая значительными привилегиями, резко переменилась. И это не выглядело притворством, он не сомневался в этом – на притворство у Светланы не доставало таланта.

Они сумели сломать ее, подумал Маклинток. Сумели сломать ее и затем отпустили. Он не представлял себе причину такого шага, но этого от него и не требовалось. Час спустя он отвез бизнесменов в гостиницу и вернулся в свой кабинет. Отчет, который он немедленно отправил в Лондон, был коротким – всего три страницы. Маклинток не имел представления, какой шторм он вызовет. Он также не знал, что еще один сотрудник секретной службы послал свой доклад в Лондон, отправленный той же дипломатической почтой.

***

– Привет, Артур, – послышался голос в телефонной трубке.

– Доброе утро… извини меня, Бэзил, добрый день. Как погода в Лондоне?

– Холодно, сыро и скверно. Вот я и решил прилететь на вашу сторону пруда и погреться на солнце.

– Не забудь заглянуть в нашу контору.

– Так я и сделаю. Сразу с утра?

– Для тебя у меня всегда есть время.

– Тогда до завтра.

– Отлично. До встречи. – Судья Мур положил трубку.

Вот это день у меня, подумал директор Центрального разведывательного управления. Сначала мы теряем «Кардинала», затем сэр Бэзил Чарлстон хочет приехать сюда, чтобы поговорить о том, что нельзя доверить даже самой защищенной линии связи в мире! Еще нет полудня, а судья Мур провел в своем кабинете девять часов. Каких еще неприятностей прикажете ждать?

***

– И вы считаете это доказательствами? – спросил генерал Евгений Игнатьев, начальник отдела контрразведки ГРУ, советской военной разведки. – Моим старым усталым глазам кажется, что ваши люди пытаются ловить рыбу, стоя на очень тонком льду.

Ватутин был потрясен – и вне себя от ярости – тем, что председатель КГБ послал этого человека к нему в кабинет, чтобы проверить, как идет его, Ватутина, расследование.

– Если вам удастся найти разумное объяснение кассете с пленкой, фотоаппарату и дневнику, может быть, вы снизойдете до того, чтобы посвятить меня в это, товарищ генерал.

– Вы говорите, что взяли кассету из его руки, а не из руки женщины. – Это была констатация факта, а не вопрос.

– Мной была допущена ошибка, и я не ищу оправдания, – произнес Ватутин с достоинством, которое показалось генералу несколько странным.

– А фотокамера?

– Мы обнаружили ее в его квартире прикрепленной магнитом к задней панели холодильника.

– Я обратил внимание на то, что, когда вы производили первый обыск квартиры, вам не удалось обнаружить камеру. Кроме того, на ней отсутствуют отпечатки пальцев. И, судя по результатам вашего визуального наблюдения за Филитовым, вы не видели, чтобы он ею пользовался. Таким образом, если он заявит, что вы подсунули ему камеру и пленку, как мне удастся убедить министра, что это он – обманщик?

Ватутина удивил тон заданного вопроса-

– Значит, вы все-таки считаете, что Филитов – шпион?

– То, что я считаю, не имеет значения. Согласен, существование дневника беспокоит меня, но вы просто не поверите, если я расскажу вам о тех нарушениях правил секретности, с которыми мне приходилось сталкиваться, особенно на высшем уровне руководства. Чем важнее должности, на которых находятся военные, тем небрежнее относятся они к существующим правилам. Вы знаете, кто такой полковник Филитов. Он не просто герой войны, нет. Филитов прославился по всему Советскому Союзу – знаменитый Михаил Семенович Филитов, герой Сталинграда. Он воевал под Вязьмой, под Минском, защищал Москву, когда мы остановили фашистов, сражался, пытаясь предотвратить катастрофу под Харьковом, затем воевал при отступлении к Сталинграду, принимал участие в контратаках…

– Я прочитал его досье, – произнес Ватутин бесстрастным голосом.

– Он является символом всей армии. Нельзя расстрелять символ на основании таких двусмысленных доказательств, как эти, Ватутин. Все, что у вас есть, – это кадры, снятые на пленку, и никаких доказательств, что именно он произвел съемку.

– Мы еще не начинали его допрашивать.

– Неужели вы считаете, что допрашивать Филитова будет просто? – Игнатьев поднял глаза к потолку и засмеялся, словно залаял. – Да вы знаете, насколько крепок этот человек? Он убивал немцев из горящего танка, когда сам горел в нем! Филитов тысячу раз смотрел в глаза смерти и смеялся над ней!

– Я получу от него все сведения, которые мне нужны, – спокойно ответил Ватутин.

– С помощью пыток, верно? Да вы с ума сошли! Не забудьте, что Таманская гвардейская мотострелковая дивизия расквартирована всего в нескольких километрах от Москвы. Неужели вы считаете, что Советская Армия потерпит, что вы мучаете одного из ее героев? Сталин мертв, товарищ полковник, и Берия тоже.

– Мы сможем получить от него нужную информацию, не нанеся ему никакого физического вреда, – заметил Ватутин. Это был один из наиболее ревностно охраняемых секретов КГБ.

– Чепуха!

– В таком случае, что вы предлагаете, товарищ генерал? – спросил Ватутин, уже догадываясь, каким будет ответ.

– Передайте расследование мне. Мы примем меры, чтобы Филитов больше никогда не предавал Родину, можете в этом не сомневаться, – пообещал Игнатьев.

– И, разумеется, армия выйдет из неловкого положения, в которое она попала.

– Из неловкого положения выйдут все, не в меньшей степени это относится и к вам. товарищ полковник, потому что вы так некомпетентно провели свое так называемое расследование.

Ну что ж, этого я и ожидал. Несколько громких слов, затем угрозы, смешанные с деланным сочувствием и товарищескими советами. Ватутин видел, что ему предложен выход, но обещанная безопасность одновременно кладет конец всем надеждам на повышение. Записка, сделанная рукой председателя КГБ, четко обрисовала ситуацию. Ватутин оказался между двух врагов, и, хотя он все еще мог завоевать расположение одного из них, более высокая цель требовала и большего риска. Он может отступить от подлинной цели своего расследования и до конца жизни оставаться полковником, а может пойти на риск в надежде добиться того, на что надеялся, когда начинал это дело без всяких политических мотивов, мрачно подумал Ватутин. В случае неудачи его ждал позорный конец. Как ни парадоксально, решение оказалось легким. Ватутин был сотрудником «Двойки»…

– Расследование поручено мне. Председатель предоставил мне все полномочия, и я буду вести дело так, как считаю нужным. Спасибо за ценные советы, товарищ генерал.

Игнатьев окинул сидящего перед ним человека оценивающим взглядом, подумал о внутреннем смысле сделанного им заявления. В своей работе ему редко доводилось встречать честных людей, и генералу стало грустно – по какой-то странной, непонятной причине, – что он не может доброжелательно отнестись к человеку, продемонстрировавшему это самое редкое качество. Но для Игнатьева главным оставалась преданность Советской Армии.

– Как хотите. Надеюсь, вы будете постоянно держать меня в курсе дела. – Генерал молча повернулся и вышел.

В течение нескольких минут Ватутин сидел за письменным столом, оценивая создавшееся положение, затем вызвал машину. Через двадцать минут он был уже в Лефортовской тюрьме.

– Это невозможно, – сообщил ему врач еще до того, как полковник успел задать вопрос.

– Что?

– Вы хотите поместить этого мужчину в бассейн, полностью лишив его внешних раздражении и изолировав его органы чувств от окружающего мира?

– Да, конечно.

– Скорее всего он умрет в результате этого. Не думаю, что это является вашей целью, и уж точно не собираюсь подвергать подобному риску судьбу своего проекта.

– Мне поручено это дело, и я буду вести его так…

– Товарищ полковник, речь идет о человеке, которому уже за семьдесят. У меня его медицинская карта. У старика все симптомы сердечно-сосудистого заболевания средней степени тяжести – в его возрасте это нормально, разумеется, – и куча заболеваний дыхательных путей. При наступлении первого периода беспокойства его сердце лопнет, как воздушный шар. Я могу это гарантировать.

– Что вы имеете в виду, когда говорите, что его сердце лопнет?…

– Извините меня, я знаю, что трудно объяснить непосвященному человеку медицинские термины. Его коронарные артерии покрыты слоем бляшек. Это обычное явление, которое происходит у всех нас из-за пищи, которую мы употребляем. Но его артерии уже наших, потому что слой бляшек на стенках толще – ведь он старше нас с вами. Кроме того – тоже из-за возраста, – артерии у него не такие эластичные, как у более молодого человека. Если частота сердечных сокращений станет у него слишком высокой, бляшка оторвется и закупорит сосуд. Это и есть сердечный приступ, полковник, закупорка кровеносного сосуда. В результате этого отмирает часть сердечной мышцы, сердце либо полностью останавливается, либо начинает биться аритмично. И в том и в другом случае оно перестает перекачивать кровь, и пациент умирает. Вам это понятно? При использовании бассейна сердечный приступ у пациента почти неизбежен, и этот приступ будет иметь летальный исход. Даже если он не умрет, наступит паралич. Нет, товарищ полковник, прибегнуть к изоляции этого человека в бассейне мы не можем. Не думаю, что вы захотите убить его, не получив никакой информации.

– А как относительно применения других методов физического воздействия? – тихо спросил Ватутин. Боже мой, подумал он, что, если мне не удастся…

– Раз вы уверены, что он виновен, расстреляйте его и кончайте с этим делом, – заметил врач. – Но любое серьезное физическое воздействие приведет к смертельному исходу.

А все из– за этого проклятого засова, сказал себе полковник Ватутин.

***

Ракета выглядела безобразно, она походила на детский рисунок или на пиротехническое изделие, выпускаемое для фейерверков, хотя даже ребенок не решился бы поместить ее на самолет сверху вместо надлежащего места – под ним. Однако в данном случае ракета была размещена над фюзеляжем, и это было видно в свете прожекторов, освещающих взлетную дорожку.

Самолет был знаменитым SR-71 «Блэкбёрд», «Черный дрозд», разведывательный самолет компании «Локхид», рассчитанный на троекратную скорость звука. Два дня назад его перегнали с базы ВВС Кадена на западном берегу Тихого океана. Сейчас он разгонялся по взлетной дорожке базы ВВС Неллис в штате Невада, подгоняемый длинными двойными факелами, вырывающимися из реактивных двигателей, работающих в режиме форсажа. Из баков капало топливо – баки «Блэкбёрд» всегда изрядно протекали, – оно тут же воспламенялось, вызывая веселье у персонала, управляющего полетом с вышки аэродрома. Набрав необходимую скорость, пилот взял штурвал на себя, и нос самолета вздернулся кверху. Пилот держал штурвал в этом положении дольше обычного, направляя свою птичку в небо под крутым углом в сорок пять градусов при мощной тяге форсажных двигателей, и через мгновение все, что осталось от него на взлетной дорожке аэродрома, – это оглушительный грохот взлета. Последнее, что увидела в небе аэродромная команда, – две пылающие точки, но скоро и они исчезли в облаках, нависших на высоте двести тысяч футов.

«Блэкбёрд» продолжал набирать высоту. В аэропорту Лас-Вегаса служащие, следившие за безопасностью полетов, увидев светящуюся точку на экранах радиолокаторов, обратили внимание на то, что эта точка почти не смещалась в горизонтальном направлении, тогда как отметки высоты полета менялись с такой же быстротой, как колеса «одноруких бандитов» в зале отдыха аэропорта. Служащие переглянулись – еще один экспериментальный самолет ВВС – и вернулись к повседневной работе.

Сейчас «Блэкбёрд» набрал высоту в шестьдесят тысяч футов и перешел в горизонтальный полет, направляясь на юго-восток к испытательному полигону «Белые пески». Пилот проверил наличие топлива – больше чем достаточно – и откинулся на спинку кресла, отдыхая после пьянящего подъема. Техники оказались правы – ракета, укрепленная на фюзеляже, никак не повлияла на его полет. К тому времени, когда пилот начал летать на «Блэкбёрде», назначение крепления над фюзеляжем отстало от стремительного развития событий. Это крепление, предназначенное для подъема на большую высоту беспилотного самолета фоторазведки, было снято почти со всех SR-71, однако по причинам, не совсем ясным даже по записям в бортовом журнале технического обслуживания, на этом экземпляре «Блэкбёрда» оно сохранилось. Беспилотный самолет был первоначально спроектирован для проникновения в места, недоступные для самого «Блэкбёрда», но оказался ненужным, потому что выяснилось, что SR-71 может проникнуть куда угодно, что нет мест, куда бы SR-71 не мог совершить безопасный полет, что и было многократно доказано пилотом во время полетов с базы Кадена. Единственным ограничивающим фактором для самолета был запас топлива, а в данном случае этот фактор не имел значения.

***

– Джульет Виски, вас вызывает Контроль. Как слышно, конец, – произнес в микрофон сержант.

– Контроль, это Джульет Виски. Все системы действуют нормально. Сохраняем номинальное отношение к профилю операции.

– Понятно. Начинайте процедуру подготовки к запуску по моей команде. Пять. четыре, три, два, один – НАЧАЛИ!

В ста милях от бункера управления пилот SR-71 снова нажал на кнопку форсажа и взял штурвал на себя. «Блэкбёрд» повиновался так же послушно, как и раньше, встал на хвост и устремился в небо, подгоняемый почти сотней тысяч фунтов реактивной тяги. Глаза пилота были прикованы к панели управления, на которой стрелка альтиметра вращалась словно – обезумевшая. Сейчас скорость подъема составляла тысячу триста миль в час и продолжала увеличиваться. SR-71 врезался в небо, демонстрируя презрение к силе земного притяжения.

– Двадцать секунд до разделения, – послышался голос оператора бортовых систем с заднего сиденья. «Блэкбёрд» поднялся уже на сто тысяч футов. Платформа запуска находилась на ста двадцати тысячах. Рычаги действовали непривычно мягко. На высоте, превышающей тридцать километров, воздух был настолько разрежен, что управлять самолетом становилось трудно, и пилот действовал еще осторожнее обычного. Он заметил, что указатель скорости достиг тысячи девятисот миль на несколько секунд раньше, затем услышал:

– Приготовиться к пуску… пуск, ПУСК!

Сразу после отделения ракеты пилот опустил нос самолета и начал плавный поворот налево, во время которого он пролетит над штатом Нью-Мексико, прежде чем направиться обратно к базе Неллис. Вся операция оказалась намного проще полетов вдоль советской границы – а иногда и за нее… У пилота мелькнула мысль, что он еще успеет после посадки съездить в Лас-Вегас и посмотреть новое шоу.

Ракета продолжала лететь вверх после отделения от самолета-носителя, но по какой-то странной причине ее ракетный двигатель не включился. Теперь она превратилась в баллистический объект, двигающийся в соответствии с законами физики. Ее широкие стабилизаторы обеспечивали достаточную аэродинамическую устойчивость, и полет ракеты – даже с неработающим двигателем – проходил в надлежащем положении, носом вперед, по мере того как земное притяжение начало захватывать ее в свои объятия. На высоте ста тридцати тысяч футов ракета начала медленно поворачиваться и неохотно накренилась носом в сторону земли.

И тут включился ее ракетный двигатель, работающий на твердом топливе. Он действовал всего четыре секунды, но этого оказалось достаточно, чтобы разогнать ракету до скорости, которая привела бы в ужас пилота ее самолета-носителя.

***

– Начали, – произнес армейский офицер. Радиолокационная установка противоракетной обороны перешла из режима ожидания в активный режим и сразу заметила направляющуюся к земле ракету. Она мчалась вниз через атмосферу примерно с такой же скоростью, как и боеголовка межконтинентальной баллистической ракеты. Офицеру не понадобилось отдавать команду. Система противоракетной защиты была полностью автоматизирована. В двухстах ярдах от него взрывные патроны отбросили в сторону фиберглассовую крышку с бетонного колодца, пробуренного в гипсовой почве равнины, и в небо из него устремился СЭЗРС – самонаводящийся экспериментальный зенитный ракетный снаряд. Он больше походил на копье, чем на ракету, и по своему устройству был почти таким же простым. Радиолокационная установка, работающая на волнах миллиметрового диапазона, следила за мчащейся к земле ракетой, и полученные данные тут же обрабатывались бортовым микрокомпьютером. Самым поразительным было то, что все детали СЭЗРС делались не по специальному заказу, а были стандартными.

Наблюдатели следили за происходящим из бункера, защищенного земляным валом. Они увидели устремившуюся вверх полоску желтого света, услышали гром двигателя на твердом топливе, после чего на несколько мгновений наступила тишина.

СЭЗРС мчался к своей цели, чуть изменив направление полета – на несколько долей градуса – с помощью крохотных двигателей управления ориентацией. Затем пиропатрон отбросил носовой защитный конус, и тут же развернулось устройство, которое могло бы показаться стороннему наблюдателю чем-то вроде спиц складного зонтика диаметром около десяти ярдов…

Вспышка напоминала фейерверк в праздник Дня независимости, только бесшумный. Послышались одобрительные возгласы. Несмотря на то что и стремительно снижающаяся ракета, и летевший навстречу ей СЭЗРС не несли боеголовок, в результате столкновения на такой колоссальной скорости металл и керамические детали мгновенно превратились в облако светящегося газа.

– Четыре из четырех, – произнес майор Грегори, с трудом удерживаясь от зевка. Подобные фейерверки ему уже приходилось видеть не раз.

– Не все перехваты придутся на вашу долю, майор, – упрекнул молодого офицера генерал Парке. – Нам все равно будут нужны средства зашиты в средней части траектории и в непосредственной близости от объектов.

– Совершенно верно, сэр, но я вам не нужен для этого. Мы все знаем, что эти системы действуют лучшим образом.

При первых трех испытаниях ракеты запускались с истребителей-бомбардировщиков «Фантом», но кое-кто в Вашингтоне выразил точку зрения, что при таких испытаниях недооценивалась трудность перехвата боеголовок, приближающихся к цели. Тогда генерал Парке решил использовать в качестве платформы для запуска ракеты, имитирующей баллистическую боеголовку, «Блэкбёрд» SR-71. При запуске ракеты с большей высоты и при намного более высокой скорости приближения к цели создавались условия, значительно затрудняющие перехват. Данное испытание прошло в ситуации, еще более сложной, чем предполагалось, и тем не менее СЭЗРС сработал идеально. Парке немного побаивался за программное обеспечение системы наведения, но, как заметил Грегори, все прошло превосходно.

– Эл, – сказал генерал, – я начинаю думать, что вся наша программа может оказаться успешной.

– Конечно. Почему бы и нет? – кивнул Грегори. Если еще эти ребята из ЦРУ сумеют добыть нам чертежи русского лазера…

***

«Кардинал» сидел один в маленькой тюремной камере – полтора метра в ширину и два с половиной в длину. С потолка свисала лампочка, в камере была деревянная койка с ведром под ней, но отсутствовало окно, лишь в ржавой железной двери виднелся глазок для охранника. Сквозь толстые бетонные стены не доносилось ни звука. Он не слышал ни шагов надзирателей в коридоре, ни даже грохота транспорта на улице рядом с тюрьмой. У него забрали китель, пояс и начищенные сапоги, заменив их домашними тапочками. Камера находилась в подвале. Это было все, что он знал, судя по сырому воздуху. И холоду.

Но на сердце у него было холоднее, чем в камере. Чудовищность его преступления еще никогда не казалась ему настолько огромной. Полковник Михаил Семенович Филитов, трижды Герой Советского Союза, оказался теперь наедине с изменой. Он представил себе величественную страну, в которой жил, ее необъятные дали и бесконечные просторы, населенные его соотечественниками – русскими. Всю жизнь он отдал народу, служил ему с гордостью, проливая за него кровь, о чем свидетельствовали его шрамы. Он вспомнил тех, с кем ему довелось воевать, их было так много, и в большинстве своем они погибли, сражаясь под его командой с ним рядом. А как они погибли – дерзко проклиная немецкие танки и пушки, сгорая в своих «тридцатьчетверках», но не сдаваясь, отступая лишь тогда, когда не было другого выхода, предпочитая атаковать, даже сознавая свою обреченность. Филитов вспомнил, как вел свои танки в сотнях боев, вспомнил пьянящую радость, которая сопровождала рев дизельных двигателей, вонючие клубы дыма, решимость, которую могла остановить одна смерть и которую он обманул столько раз.

И он предал все это.

Что бы сказали теперь обо мне мои люди? Он уставился на голую стену напротив койки.

Что бы сказал Романов?

Мне кажется, нам обоим нужно выпить, сказал бы он. Один лишь Романов мог быть веселым и серьезным одновременно. Такие мысли, мой капитан, легче обдумывать за водкой или самогоном.

Тебе известно почему? – спросил Михаил Семенович.

Вы так и не сказали нам этого, товарищ капитан. Тогда он ответил. На это потребовалось всего лишь мгновение.

Оба ваших сына и жена. Скажите мне, товарищ капитан, за что мы погибли?

Филитов не знал этого. Даже во время войны он этого не знал. Он был солдатом, а когда враг вторгается в его страну, солдат сражается, чтобы отразить нашествие. И сражаться намного проще, если враг так жесток, как жестоки были немцы…

Мы защищали Советский Союз, ефрейтор.

Вот как? Припоминаю, что действительно сражался за матушку-Россию, но ведь я сражался за вас, товарищ капитан.

Но…

Солдат сражается за своих товарищей. Я сражался за свою семью. Вы и ваши солдаты были моей единственной семьей. Думаю, что вы тоже защищали свою семью, большую семью – всех нас – и маленькую. Я всегда завидовал вам, товарищ капитан, и гордился тем, что стал членом и той и другой.

Но я убил тебя. Мне не следовало…

У каждого своя судьба, товарищ капитан. Мне было написано на роду умереть под Вязьмой без жены, без детей, но, даже умирая, я оставил семью.

Я отомстил за тебя, Романов. Я взорвал немецкий танк, который убил тебя.

Да, я знаю. Вы отомстили за смерть всех членов своей семьи. Как вы думаете, почему мы так вас любили? Почему мы умирали за вас?

Значит, ты понимаешь? – изумленно спросил Михаил Семенович.

Рабочие и крестьяне, может быть, и не поймут вас, но ваши солдаты – да. Мы теперь понимаем, что такое судьба, а вот вы – еще нет.

Но как поступить?

Капитанов не интересует мнение ефрейторов, засмеялся Романов. Это вы знаете ответы на все наши вопросы.

Голова Филитова дернулась, когда он услышал, как открывают замок на двери его камеры,

Ватутин ожидал найти сломленного человека. Одиночество камеры, унижение арестованного, лишенного личных вещей, утратившего лицо, оставшегося наедине со своими страхами и преступлениями, всегда приводило к желаемому результату. Но Ватутин смотрел на усталого старика, израненного и больного, и видел, как меняются его глаза и лицо.

Спасибо тебе, Романов.

***

– Доброе утро, сэр Бэзил, – произнес Райан, протягивая руку за чемоданом гостя.

– Привет, Джек! Я не знал, что тебя используют в качестве посыльного.

– Это зависит от того, за кем посылать, как гласит поговорка. Машина вон там. – Джек показал рукой на автомобиль, стоящий в пятидесяти ярдах.

– Констанция передает тебе привет. Как семья?

– Все в порядке, спасибо. Как жизнь в Лондоне?

– Надеюсь, ты еще не забыл, какие у нас зимы?

– Нет, – рассмеялся Джек, открывая дверцу, – равно как и пиво. – Мгновение спустя обе

дверцы были закрыты и заперты.

– Этот автомобиль проверяют каждую неделю, – сказал Джек. – В нем нет подслушивающих устройств. Что случилось?

– Что случилось? Именно по этой причине я и прилетел: выяснить, что происходит и насколько плохо. Одна из ваших операций кончилась неудачей?

– Я отвечу утвердительно на этот вопрос, но все остальное расскажет судья. Извини, но у меня нет допуска ко всей операции, только к части.

– Причем совсем недавно, готов поспорить.

– Да, – кивнул Джек и переключил скорость, выезжая со стоянки аэропорта на шоссе.

– Тогда посмотрим, можешь ли ты все еще правильно оценивать ситуацию, сэр Джон.

Райан улыбнулся и свернул на левую, скоростную, полосу, чтобы обогнать грузовик.

– Я занимался подготовкой доклада о положении с переговорами по ограничению вооружений на основе разведданных, когда меня привлекли к этой операции. Теперь мне поручено проанализировать политическую уязвимость Нармонова, насколько крепко он держится наверху. Если я не ошибаюсь, ты прилетел к нам именно по этой причине.

– А вот, если я не ошибаюсь, ваша операция вызвала нечто исключительно серьезное.

– Ванеев?

– Совершенно точно.

– Господи. – Райан на мгновение отвел взгляд от дороги и посмотрел на главу английской разведки. – Надеюсь, у тебя возникли какие-то мысли, потому что мы не знаем, что делать, черт побери. – Он прибавил скорость до семидесяти пяти миль в час, и через пятнадцать минут автомобиль въехал в Лэнгли. Он поставил машину в подземном гараже и вместе с сэром Бэзилем поднялся в лифте, отведенном для высокопоставленных лиц, на седьмой этаж.

– Привет, Артур, – поздоровался сэр Бэзил Чарлстон с директором Центрального разведывательного управления. – Редкий случай, когда за тобой приезжает шофер в рыцарском звании, даже для Лондона. – Он опустился в кресло, а Райан пошел за начальниками управлений ЦРУ.

– Привет, Бэз, – произнес Грир, входя в кабинет судьи Мура-Риттер только приветственно махнул рукой. Все неприятности были вызваны его операцией. Райан сел в самое неудобное кресло, оставшееся незанятым,

– Мне нужно познакомиться с конкретными обстоятельствами провала, – приступил прямо к делу Чарлстон, не ожидая, пока перед всеми окажутся чашки кофе.

– Арестовали нашего агента. Он занимал высокий пост.

– Именно поэтому сегодня вылетает домой семья Фоули? – улыбнулся Чарлстон. – Я не знаю, чем они занимались, но когда они высылают из такой восхитительной страны, мы обычно приходим к выводу…

– Нам еще неизвестно, чем это вызвано, – заметил Риттер. – Сейчас их самолет совершает посадку во Франкфурте, затем пройдет еще десять часов, прежде чем мы сможем расспросить их. Под их контролем работал наш агент…

– …являвшийся помощником маршала Язова – полковник М. С. Филитов. Это нам удалось установить. Сколько времени он работал на вас?

– Его завербовал один из наших людей, – ответил судья Мур. – Он тоже был полковником.

– Неужели вы имеете в виду… Олега Пеньковского?… Что за чертовщина! – Чарлстон был явно потрясен, заметил Райан. Такое случалось редко. – С тех самых пор?

– С тех самых, – кивнул Риттер. – Однако его все-таки раскрыли. Он работал слишком долго.

– А эта Ванеева, которую мы переподчинили вам в качестве связной, составляла часть канала…

– Да. Между прочим, в этом канале связи она не выходила ни на один из его концов. Нам известно, что ее, вероятно, арестовали, но теперь она снова вернулась в Госплан, где и служит. Мы еще не занимались ее проверкой, но…

– А мы сделали это, Боб. Наш человек доложил, что она как-то изменилась. Он сообщает, что происшедшие изменения трудно описать, но невозможно не заметить. Напоминает древние легенды о «промывании мозгов», как это говорится у Оруэлла и тому подобное. Наш человек обратил внимание, что она свободна – насколько там это возможно, – и объяснил это влиянием ее отца. Затем мы узнали, что в Министерстве обороны произошел крупный скандал – арестован личный помощник маршала Язова. – Чарлстон сделал паузу и помешал ложечкой кофе. – У нас есть в Кремле источник, который мы всячески оберегаем. Нам стало известно, что председатель КГБ Герасимов на прошлой неделе провел несколько часов, беседуя с Александровым при достаточно необычных обстоятельствах. Этот же источник предупредил нас, что Александров всячески стремится помешать дальнейшему развитию перестройки, которую так поддерживает Нармонов.

– Ну что же, все ясно, правда? – задал риторический вопрос Чарлстон. Действительно, все было ясно для каждого из присутствующих. – Герасимов принудил перейти на свою сторону члена Политбюро, считавшегося лояльным по отношению к Нармонову, сумел по меньшей мере скомпрометировать министра обороны и проводит много времени с человеком, стремящимся сместить Нармонова. Боюсь, ваша операция дала толчок событиям, последствия которых могут оказаться самыми плачевными.

– И не только это, – добавил директор ЦРУ. – Наш агент собирался передать нам сведения по советским исследованиям в области стратегической оборонной инициативы. Не исключено, что русским удалось сделать колоссальный скачок вперед.

– Великолепно, – отозвался Чарлстон. – Нам предстоит возвращение в отнюдь не добрые старые времена, только на этот раз термин «ракетная пропасть» будет соответствовать действительности, верно? Я слишком стар, чтобы менять свои политические взгляды. Очень жаль. Вам, разумеется, известно об утечке информации из вашей собственной программы исследований?

– Да? – произнес судья Мур с непроницаемым лицом.

– Герасимов сказал об этом Александрову. К сожалению, больше никаких подробностей, за исключением того, что КГБ считает это исключительно важным.

– К нам поступили сигналы. Этим вопросом занимаются, – ответил судья Мур.

– Ну и ладно. Технические проблемы обычно улаживаются сами собой. А вот возникшая политическая проблема изрядно беспокоит премьер-министра. Неприятности возникают даже тогда, когда мы содействуем падению правительства, которое нам хотелось бы свергнуть, но сделать это по чистой случайности…

– Нас тоже тревожат возможные последствия этого скандала, Бэзил, – заметил адмирал Грир. – Но мы не видим, какие меры можно предпринять, чтобы изменить создавшуюся ситуацию.

– Вы могли бы согласиться с предложенными русскими условиями договора, – предложил Чарлстон. – Тогда положение Нармонова настолько укрепится, что он даст под зад Александрову. Такова, во всяком случае, неофициальная позиция правительства Ее Величества.

Это и является настоящей причиной вашего визита к нам, сэр Бэзил, подумал Райан. Он больше не мог молчать.

– Тогда мы будем вынуждены излишне ограничить наши исследования в области СОИ и сократить число боеголовок, отдавая себе отчет в том, что русские стремительно совершенствуют свою программу звездных войн. Не думаю, что это будет разумным решением проблемы.

– А правительство во главе с Герасимовым является разумным решением проблемы?

– Не исключено, что мы в любом случае будем вынуждены с этим примириться, – ответил Райан. – Я уже закончил составление оценки позиции на переговорах по ограничению вооружений. Моя рекомендация состоит в том, чтобы не делать дополнительных уступок.

– Письменный документ всегда можно изменить, – напомнил Чарлстон.

– Сэр, я придерживаюсь твердого правила: если готовится что-то от моего имени, там излагается моя точка зрения, а не мнение того, кто диктует мне, что следует писать в этом документе, – произнес Райан.

– Не забывайте, господа, что я ваш друг. Будущая судьба советского правительства имеет несравненно большее значение для Запада, чем временное ограничение одной из ваших оборонных программ.

– Президент не согласится, – покачал головой Грир.

– Может быть, у него не будет другого выхода, – заметил судья Мур.

– Но ведь должен же найтись и другой выход, – произнес Райан,

– Только один – если вы сумеете сбросить Герасимова. – Это был голос Риттера. – Мы не сможем оказать Нармонову никакой непосредственной помощи. Даже если предположить, что он прислушивается к нашим предостережениям – а он, наверно, не пойдет на это, – мы только увеличим существующую опасность из-за вмешательства в их внутренние дела. Стоит остальным членам Политбюро заметить что-то неладное… думаю, это приведет к открытому расколу.

– А вдруг мы сможем сделать это? – спросил Райан.

– Что именно? – бросил Риттер.

17. Заговор

Энн снова приехала в «Листья Евы» раньше обычного, заметила хозяйка магазина. С привычной улыбкой на лице она выбрала платье и пошла с ним в примерочную. Уже через минуту она стояла перед высокими, во весь рост, зеркалами и еще равнодушнее обычного выслушивала обычные комплименты относительно того, как хорошо выглядит в этом платье. И на этот раз Энн расплатилась наличными, не забыв обаятельно улыбнуться перед уходом.

Когда она вышла из магазина и села в машину, улыбка исчезла с ее лица. Капитан Бизарина нарушила правила профессии – она вскрыла капсулу и прочитала содержание записки. Тут же последовало короткое, но отвратительное ругательство. Записка была написана на одном листке. Бизарина закурила сигарету от газовой зажигалки, а затем сожгла записку в пепельнице автомобиля.

Сколько работы пропало даром! А ведь ее донесение уже в Москве, с ним уже занимаются, содержащиеся в нем данные анализируют. Она оказалась в глупейшем положении. Но еще неприятнее было то, что ее агент действовала совершенно честно, она передавала материалы, по ее мнению совершенно секретные, и, узнав, что программу отменили, тут же сообщила об этом. Бизарина даже не сможет сорвать на ней злобу, передав хотя бы небольшую часть выговора, который непременно последует из-за напрасной траты ценного времени из Московского центра.

Ничего не поделаешь, они предупреждали меня об этом. Это первый случай, но уж никак не последний. Она поехала домой и сразу после возвращения послала шифровку.

***

Кэти и Джек Райан не были завсегдатаями вечерних коктейлей, постоянно проводимых то в одном месте Вашингтона, то в другом, но им все же приходилось иногда появляться на приемах. Этот прием был организован для того, чтобы собрать деньги на нужды детской больницы округа Колумбия, и жена Райана была хорошей знакомой главного хирурга больницы. Гвоздем вечера было выступление знаменитого джазового музыканта. В этой больнице спасли жизнь его внучке, и теперь он согласился в знак благодарности дать бесплатный сольный концерт в «Кэннеди-сентер». Предполагалось, что во время приема высшее общество Вашингтона получит возможность встретиться со знаменитым исполнителем «лицом к лицу» и столичная элита сможет услышать его саксофон в камерной обстановке. На самом деле, как это случается почти на всех приемах для «сильных мира сего», основной целью вечера являлось увидеть друг друга и таким образом подтвердить свою значимость. И подобно тому как это происходит во всем мире, элита считала необходимым хорошо заплатить за такую привилегию. Джек понимал природу этого явления, хотя и считал его абсурдом. К одиннадцати вечера вашингтонская элита сумела доказать, что ее представители умеют вести столь же глупые разговоры на такие же малозначащие темы и напиваются, как и все остальные в мире. Кэти ограничилась одним бокалом белого вина, тогда как Джек получил возможность пить вволю – он выиграл, вытянув жребий, так что машину обратно поведет жена. Этим вечером он воспользовался предоставившимся шансом, пил бокал за бокалом, несмотря на укоризненные взгляды, которые бросала на него Кэти, и чувствовал себя великолепно, все время улыбаясь. В голове у него проносились столь глубокие философские мысли, что Джек даже подумал – а не переигрывает ли он, не хватил ли лишку. И тут же успокаивал себя – все в порядке, не должно быть ни малейших подозрений в том, что это подготовлено и обдумано заранее. Он только надеялся, что предстоящий инцидент пройдет гладко.

Забавным было то, как относились к Райану. Обязанности, которые он исполнял в ЦРУ, всегда выглядели несколько неопределенно. Завязывая разговор, обычно начинали со слов: «Ну как дела в Лэнгли?» – причем, как правило, заговорщицким тоном, а ответ Джека, что ЦРУ представляет собой обычное правительственное учреждение, огромное здание, в котором ходит масса документов из одного отдела в другой, удивлял большинство интересующихся. Считалось, что у ЦРУ повсюду тысячи активно действующих полевых агентов. Реальная цифра оперативников была, разумеется, секретной, но по крайней мере на порядок меньше.

– Мы работаем, как все правительственные учреждения, восемь часов с перерывом на обед, – объяснял Джек хорошо одетой даме со слегка расширенными зрачками. – А вот у меня завтра выходной.

– Неужели?

– Вот именно. Дело в том, что во вторник я прикончил китайского агента и за – это нам всегда предоставляют отгул, – произнес он серьезным тоном и тут же ухмыльнулся.

– Вы шутите!

– Ну конечно, шучу. Никому не говорите, что я рассказал вам об этом, – заметил Райан. Интересно, кто эта великовозрастная красотка? – подумал он,

– А это правда, что вы находитесь под следствием? – послышался чей-то голос.

Джек повернулся и с удивлением посмотрел на любопытного.

– Вы кто такой?

– Скотт Браунинг, «Чикаго трибюн», – Репортер не протянул руку. Итак, игра началась. Репортер не знал, что является одним из участников спектакля, но Райан это знал.

– Вы не могли бы еще раз повторить свой вопрос? – вежливо сказал Джек.

– Мы получили сведения из достоверных источников, что ведется расследование ваших незаконных операций на фондовой бирже.

– Для меня это новость, – ответил Джек.

– Нам известно, что вас допрашивали следователи из Комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям, – заявил репортер.

– Если вы знаете об этом, то не можете не знать, что я предоставил все сведения, которые им требовались, и они ушли вполне удовлетворенными.

– Вы уверены в этом?

– Разумеется. Я не совершил ничего противозаконного, и в моем распоряжении имеются документы, доказывающие это, – уверенно произнес Райан, может быть, слишком уверенно, заметил репортер. Он прямо-таки обожал, когда люди, с которыми ему приходится беседовать, пьют слишком много. In vino veritas.

– Мои источники, однако, утверждают другое, – продолжал настаивать репортер.

– Ничем не могу помочь! – бросил Райан. На этот раз спокойствие покинуло его и голос прозвучал громче, чем следовало. Стоящие поблизости повернулись к ним, не скрывая любопытства.

– Может быть, из-за таких, как вы, и не действуют должным образом наши спецслужбы, – раздался голос только что подошедшего мужчины.

– А вы кто такой, черт побери? – раздраженно спросил Райан, прежде чем обернуться. Спектакль продолжался. Акт I, сцена 2.

– Это конгрессмен Трент, – сообщил репортер. Трент входил в состав Специального комитета конгресса.

– Мне кажется, вам следовало бы извиниться, – произнес Трент. Он казался пьяным.

– За что? – осведомился Райан.

– Как за что? Да за все идиотские глупости, которые вы творите в своей крепости на том берегу реки.

– В отличие от тех, что творятся на этой стороне? – поинтересовался Джек. Вокруг начала собираться толпа. Здесь развлечение казалось многообещающим.

– Я знаю, что вы попытались только что осуществить и сели голым задом в лужу. Даже не сообщили нам, как этого требует закон. Решили действовать самостоятельно, и теперь я предупреждаю вас, что даром вам это не пройдет. Придется расплачиваться за свою глупость, и дорогой ценой.

– Если нам придется расплачиваться за ваши счета в баре, то действительно это обойдется недешево. – Райан отвернулся, потеряв интерес к дальнейшему разговору.

– Подумаешь, шишка на ровном месте, – произнес Трент за его спиной, – Скоро и на вас найдут управу.

Вокруг собралось человек двадцать, внимательно следящих за происходящим и прислушивающихся к разговору. Они обратили внимание на то, что Джек взял бокал вина у проходившего мимо официанта, и увидели, как у него сжались губы. Некоторые вспомнили, что Джеку Райану приходилось убивать людей, и эта репутация придавала ему ореол таинственности. Он отпил глоток шабли, перед тем как снова взглянуть на конгрессмена.

– О какой управе вы говорите, мистер Трент?

– Это может удивить вас.

– Никакие ваши действия не удивят меня, приятель.

– Может быть, но вот вы удивили нас, доктор Райан. Мы не считали вас мошенником и полагали, что вы достаточно умны, чтобы не принимать участия в этом провале. Теперь вижу, что мы ошибались.

– Вы ошибаетесь во многих вещах, – прошипел Райан.

– Знаете что, Райан? Я вот никак не могу понять, что вы за мужчина.

– В этом нет ничего удивительного.

– Итак, что вы за мужчина? – спросил Трент.

– Знаете, конгрессмен, для меня это может оказаться уникальным событием, – беспечно бросил Райан,

– Что вы хотите этим сказать?

Внезапно лицо Райана изменилось. Его голос прогремел по всему залу:

– Впервые педераст сомневается в том, что я – мужчина! – Извини друг, промелькнула у него мысль…

В зале воцарилась полная тишина. Трент не скрывал своей сексуальной ориентации, объявив об этом шесть лет назад. И все-таки он побледнел. Бокал у него в руке задрожал, вино пролилось на мраморный пол, но конгрессмен взял себя в руки и произнес едва ли немягким голосом:

– Вы дорого заплатите за это.

– Не торопитесь, миленький. – Райан повернулся и вышел из зала, все время чувствуя тяжесть взглядов у себя на спине. Он не останавливался, пока не увидел автомобили, мчащиеся по Массачусетс-авеню. Джек знал, что выпил слишком много, но холодный воздух начал выветривать винные пары.

– Джек? – Голос жены.

– Да, крошка?

– Что все это значит?

– Не имею права говорить об этом.

– Думаю, тебе пора отправляться домой.

– А я думаю, что ты права. Сейчас схожу за пальто. – Райан вошёл внутрь и передал номерок. Он заметил, как стихли голоса в зале после его возвращения. Чувствовал, что на него смотрят. Джек сунул руки в рукава своего пальто, перекинул меховую шубку жены через руку и лишь после этого обернулся, встретив устремленные на него взгляды. Его интересовала лишь одна пара глаз. Они смотрели на него.

***

Михаила Семеновича трудно было удивить, но КГБ это удалось. Он был готов сопротивляться пыткам, жестоким избиениям и оказался… разочарован? – спросил он себя. Нет, это не слишком подходящее слово.

Его держали в той же камере, и, насколько он понимал, во всем блоке больше никого не было. Он, наверно, ошибался, но у него не было доказательств, что кто-то еще находится вблизи него, потому что не было слышно никаких звуков, даже перестукивания по бетонным стенам. Может быть, стены были слишком толстыми для этого. Единственное, что нарушало тишину, – это металлический скрежет открывающегося время от времени глазка в металлической двери. Они полагают, что одиночество должно оказать на меня какое-то воздействие. При этой мысли Филитов улыбнулся. Они думают, что я здесь один. Им ничего не известно о моих товарищах.

Всему этому возможно лишь одно объяснение – этот Ватутин боится, что Филитов может действительно оказаться невиновным. Вот только непонятно почему, подумал Михаил Семенович, ведь этот чекистский ублюдок забрал кассету с пленкой из моей руки.

Филитов пытался разобраться в происходящих событиях, глядя на голую бетонную стену, но так и не сумел.

Однако если они надеются испугать его, то будут разочарованы. Филитов слишком часто обманывал смерть. Что-то в его сознании даже желало смерти. Тогда, может быть, он сможет встретить своих товарищей. Ведь он разговаривал с ними, правда? А вдруг они все еще… ну, если не живы, то хотя бы не совсем мертвы, а? Что такое смерть? Сейчас наступил такой момент в его жизни, что этот вопрос стал чисто философским. Разумеется, рано или поздно он узнает это. Ответ на этот вопрос не раз казался совсем близким, стоит лишь протянуть руку, но всегда ускользал от него…

Щелкнул открывающийся замок, и заскрипели ржавые петли двери.

– Почему вы не смажете их? Все металлические детали работают лучше, если их регулярно смазывать, – сказал он, вставая с койки.

Надзиратель молча жестом указал на выход из камеры – В коридоре стояли два молодых охранника, безбородые мальчишки лет по двадцать, подумал Михаил Семенович, с высокомерным выражением на лице, свойственным всем служащим КГБ. Сорок лет назад он мог бы стереть это высокомерие с их лиц, сказал себе Филитов. В конце концов, они безоружны, а он – кадровый офицер, сражался в бесчисленных боях и для него убивать людей так же естественно, как дышать. Эти парни – ненастоящие солдаты, он определил это с первого взгляда. Гордость и высокомерие – приятные чувства, но солдат должен всегда быть настороже…

Вдруг ответ именно в этом? – внезапно подумал Филитов. Ватутин обращается со мной осторожно, несмотря на то что знает…

Но почему?

***

– Что все это значит? – спросил Манкузо.

– Трудно ответить на этот вопрос. – отозвался Кларк, – Возможно, какой-нибудь кретин в Вашингтоне никак не может принять решение. Такое часто случается.

Две шифровки прибыли в течение последних двенадцати часов. В первой говорилось, что операция отменяется, и подводной лодке предлагалось немедленно выйти в открытое море, однако вторая шифровка приказывала «Далласу» оставаться в западной части Балтийского моря и ожидать дальнейших указаний.

– Не люблю, когда меня заставляют ждать.

– Это мало кому нравится, капитан.

– А вы как относитесь к этому? – спросил Манкузо.

Кларк выразительно пожал плечами.

– Трудность ожидания главным образом психологическая. Что-то вроде ожидания начала спортивного матча. Лучше всего не думать об этом, капитан. Я обучаю этому искусству – когда сам этим не занимаюсь.

– Часто?

– Не имею права отвечать на такой вопрос, но почти все операции все равно заканчиваются успешно.

– Почти все? А что происходит, когда они не…

– Тогда случаются по-настоящему волнующие события – для всех. – Кларк улыбнулся. – Особенно для меня. Я мог бы рассказать увлекательные истории, но не имею права. У вас тоже наверняка случалось нечто подобное,

– Раз или два. Жаль, что мы не можем говорить об этом, – жизнь становится скучнее, правда?

Они обменялись понимающими взглядами.

***

Райан ходил по магазинам в одиночку. Приближался день рождения его жены – он выпадал на то время, когда Джек будет в Москве, и потому нужно было купить подарки заранее. Лучше всего начинать с ювелирных магазинов. Кэти все еще носила золотое колье, которое Джек подарил ей несколько лет назад, и теперь он искал подходившие к нему серьги. Однако возникла трудность: он никак не мог припомнить точный рисунок… Тяжелая с похмелья голова, а также постоянное ожидание отнюдь не помогали ему в поисках. Что, если они не поддадутся на приманку?

– Привет, доктор Райан! – послышался знакомый голос. Джек удивленно обернулся.

– Я и не знал, что вам разрешено отъезжать так далеко от центра Вашингтона. – Акт II, сцена 1. Сейчас похмелье играло ему на руку.

– Разрешенный нам радиус проходит через середину универмага «Гарфинкельс», если внимательно посмотреть на карту, – пояснил Сергей Платонов. – Ищете подарок жене?

– Не сомневаюсь, что в моем досье, хранящемся у вас, содержится необходимая информация.

– Да, конечно. Ее день рождения. – Платонов взглянул на витрину. – Жаль, что я не могу позволить себе покупку таких дорогих подарков для своей жены.

– Если вы проявите соответствующее желание, наше управление смогло бы, по-видимому, пойти вам навстречу, Сергей Николаевич.

– Боюсь, что дома меня не поймут, – улыбнулся Платонов. – Эта проблема становится знакомой и вам, не так ли?

– Вы удивительно хорошо информированы, – пробормотал Джек.

– Такова моя работа. Кроме того, я проголодался. Может быть, вы согласитесь использовать часть своего состояния на покупку сандвича русскому дипломату?

Райан с профессиональной осторожностью оглянулся по сторонам.

– Нет, сегодня меня никто не сопровождает, – усмехнулся Платонов, – Мои коллеги… мои товарищи по работе заняты сегодня больше обычного, и я боюсь, что ваше ФБР не располагает достаточным количеством агентов для непрерывной слежки.

– КГБ, разумеется, не сталкивается с такой проблемой, – заметил Райан, когда они отошли от магазина.

– Вот тут вы можете ошибаться. Интересно, почему американцы так уверены в том, что наши спецслужбы отличаются от ваших?

– Если вы имеете в виду, что и ваши спецслужбы совершают столько же ошибок, эта мысль весьма утешительна. Как относительно «хот дог»?

– Если сосиска из кошерного мяса, – ответил Платонов и объяснил:

– Я не еврей, мне просто нравится вкус.

– Вы слишком долго живете в Америке, – попытался улыбнуться Джек.

– Но Вашингтон и его окрестности мне так нравятся.

Они вошли в кафе быстрого обслуживания, специализирующееся на пышках и кофе, но предлагающее и другие блюда. Обслуживание действительно оказалось на высоте, и они разместились за белым пластиковым столом, стоящим в середине широкого прохода. Отлично выбранное место, с одобрением подумал Джек. Посетители будут проходить совсем рядом и сумеют услышать только несколько случайных слов. Но он знал, что Платонов – настоящий профессионал.

– Я слышал, что вы столкнулись с определенными юридическими трудностями. Очень жаль. – Платонов произнес фразу с широкой улыбкой на лице. Со стороны могло показаться, что они беседуют о самых рядовых вещах, подумал Райан. И тут же пришел к выводу, что его русский коллега получает немалое удовольствие от разговора.

– Вы и впрямь поверили тому, что сказал прошлым вечером этот гомик? Знаете, Сергей Николаевич, я иногда восхищаюсь Россией – тем, как там…

– Наказывают за антиобщественное поведение? Да – пять лет в лагере строгого режима. Открытость нашего нового режима не распространяется на половые извращения. Ваш друг Трент во время своей последней поездки в Советский Союз познакомился с молодым… молодым человеком, который сейчас отбывает наказание в таком лагере. – Платонов не упомянул, что этот молодой человек отказался сотрудничать с КГБ и потому был сурово наказан. Зачем запутывать дело? – подумал он.

– Можете забирать к себе и нашего, – проворчал Джек, – У нас и без него таких пруд пруди. – Он чувствовал себя ужасно; ему казалось, что глаза прямо-таки вываливаются из орбит из-за выпитого накануне вина и недостатка сна.

– Я так и понял. Может быть, прихватить с ним и Комиссию по ценным бумагам и биржевым операциям? – спросил Платонов.

– Я ни в чем не виновен! Ни в чем! Получил сведения от приятеля и купил акции. Мне даже не понадобилось искать их, они были в открытой продаже. Ну заработал немного – что из того? Я пишу доклады по разведывательной деятельности для президента! Я – отличный специалист, а они преследуют меня! После всего, что… – Райан замолчал и уставился воспаленными глазами в лицо Платонова. – А вам до этого какое дело?

– С того самого времени, как мы впервые встретились в Джорджтауне несколько лет назад, признаюсь, я восхищался вами. Например, вы блестяще проявили себя в том случае с террористами. Я не согласен с вашими политическими взглядами, и вы не скрываете, что не согласны с моими. Но я считаю, что вы поступили совершенно правильно, убрав из нашего мира этот сброд, отбросы общества. Вы можете сомневаться в том, что я сейчас скажу, но это правда: я выступал против государственной поддержки таких хищников. Подлинные марксисты, стремящиеся освободить свои народы, действительно нуждаются в нашей поддержке, и мы должны помогать им, чем только можем, но террористы – это бандиты и убийцы, они смотрят на нас, только как на источник оружия и денег. Россия ничего не выигрывает, поддерживая таких подлецов. Давайте забудем о политике – вы мужественный и честный человек. Я уважаю таких людей. Мне очень жаль, что ваша страна придерживается иной точки зрения. Америка выдвигает лучших своих представителей лишь для того, чтобы всякие недоумки использовали их в качестве мишеней.

На мгновение настороженный взгляд на лице Райана сменился пониманием.

– В этом вы правы, – буркнул он.

– Ну и что теперь они сделают с вами, мой друг?

Джек глубоко вздохнул и бросил взгляд вдоль широкого коридора.

– На этой неделе мне придется обратиться к адвокату. Думаю, он знает, как мне поступить. Вообще-то я надеялся, что до этого дело не дойдет. Мне казалось, что я сумею убедить их поверить мне, но… но этот новый ублюдок в Комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям, этот педик, которого Трент… – Снова глубокий вздох. – Трент воспользовался своим влиянием, чтобы его назначили на эту должность. Можно биться об заклад, что эти двое… В общем я согласен с вами. Если у человека должны быть враги, пусть это будут враги, которых по крайней мере можно уважать.

– Неужели ЦРУ не может помочь вам?

– У меня там мало друзей – впрочем, вам это хорошо известно. Слишком быстро сделал карьеру, очень богатый, любимец Грира, хорошие отношения с англичанами. Вот так и появляются враги. Иногда мне приходит в голову, что кто-то из них… я не могу доказать этого, но у нас в Лэнгли такая компьютерная сеть, и все мои операции на фондовой бирже находятся в памяти компьютера… И вы знаете что? Компьютерные знаки может изменить тот, кто знаком с кодом… Но вот попробуйте доказать это, приятель. – Джек достал коробочку аспирина и проглотил две

таблетки. – У нас с Риттером плохие отношения еще с давних пор. Несколько лет назад я поставил его в дурацкое положение, а он не из тех, кто забывает обиду. Может быть, это дело рук одного из его людей… у него есть хорошие специалисты. Адмирал хотел бы помочь, но он стар. Судья уходит из ЦРУ, должен был уйти еще год назад, но все еще цепляется за место – он не сможет помочь, даже если захочет.

– Но президенту нравится, как вы работаете. Нам это известно.

– Президент – юрист, прокурор. Стоит ему почуять, что тебя подозревают в нарушении закона, и… просто поразительно, как быстро ты остаешься в одиночестве. И в Госдепе есть люди, которые будут рады моим неприятностям. А дело всего лишь в том, что у нас разные точки зрения. Нелегко уживаться в этом городе, да еще оставаться честным.

Да, так оно и есть, подумал Платонов. Первое сообщение они получили от Питера Хендерсона – кодовая кличка «Кассиус», – он снабжал КГБ информацией больше десяти лет, сначала будучи специальным помощником сенатора Доналдсона, возглавлявшего Комитет Сената по вопросам разведки, а когда сенатор ушел в отставку, находясь на посту ведущего аналитика Центрального контрольно-ревизионного управления. В КГБ знали о Райане как о молодом сотруднике, звезда которого стремительно поднималась в Центральном разведывательном управлении США. Когда в Московском центре делалась оценка его возможностей, то сначала Райана считали богатым дилетантом, но такое отношение к нему несколько лет назад изменилось. Он сделал что-то, заставившее президента обратить на него внимание, и теперь почти половина специальных докладов, готовящихся на основе разведывательной информации для президента, проходила через него. Именно Райан оценивал международную ситуацию и писал доклады, попадающие затем в Белый дом. От Хендерсона стало известно, что Райан подготовил обширный материал по ситуации в области ограничения стратегических вооружений, который вызвал негодование Государственного департамента, расположенного в той части Вашингтона, что именовалась Туманной долиной – отсюда это название перешло на весь Госдеп. Однако Платонов уже давно имел собственное мнение о Райане. Он превосходно разбирался в людях и с момента первой встречи в «Галерее» считал Райана умным противником и смелым человеком, но слишком привыкшим к привилегированному положению, а оттого излишне легко приходящим в негодование от нападок на него лично. Искушенный, но странно наивный. То, что Платонов увидел во время ленча, лишь подтвердило его впечатление о Райане. По сути своей он был слишком ярким представителем американского народа. Райан видел все вокруг в черных и белых тонах, считал все либо плохим, либо хорошим. Но самым главным сегодня было то, что Райан раньше чувствовал себя неуязвимым и лишь теперь начал понимать, что это не так. И потому пришел в ярость.

– Сколько работы – и все напрасно, – произнес Райан через несколько секунд. – Они не собираются принимать во внимание мои рекомендации.

– О чем вы говорите?

– Я говорю о том, что проклятый Эрнест Аллен убедил президента сделать вопрос о СОИ предметом переговоров. – Платонову понадобилась вся его профессиональная сдержанность, чтобы не вздрогнуть при этих словах. Райан продолжал:

– Все псу под хвост. Они не согласились с моими доводами – и все из-за идиотской биржевой операции. Управление не поддерживает меня, хотя надо бы. Меня выбрасывают на помойку. А я ничего не могу предпринять, чтобы добиться своего. – Джек сунул в рот последний кусок сандвича.

– Всегда можно принять меры, – посоветовал Платонов.

– Месть? Я думал об этом. Хотел обратиться в газеты, но «Вашингтон пост» намеревается опубликовать статью относительно расследования, проводимого Комиссией по ценным бумагам и биржевым операциям. Кто-то в Конгрессе настраивает всех против меня. Думаю, это Трент. Наверняка это он натравил вчера на меня репортера, подонок. Если я попытаюсь рассказать правду, кто меня послушает? Боже, Сергей, даже сейчас, сидя и разговаривая с тобой, я очень рискую.

– Почему?

– А как ты думаешь – почему? – Райан позволил себе улыбнуться, но улыбка тут же исчезла с его лица. – Я не пойду в тюрьму, Лучше уж умереть, чем быть опозоренным. Черт побери, я рисковал жизнью, когда этого требовали обстоятельства. Ты знаком с некоторыми из них, но ничего не знаешь об одном. Представляешь, я рисковал жизнью за свою страну, а они хотят отправить меня в тюрьму!

– Может быть, мы сумеем помочь.

Наконец– то, подумал с облегчением Райан.

– Как? Предоставите мне политическое убежище? Хватит шутить! Ты действительно считаешь, что я смогу жить в вашем рабоче-крестьянском раю?

– Нет, но если нас заинтересовать, мы могли бы изменить создавшуюся ситуацию. На суде будут выступать свидетели. С ними могут произойти несчастные случаи…

– Не говори чепухи! – Райан наклонился вперед, – Мы не занимаемся мокрыми делами в вашей стране, а вы – в нашей.

– У всего есть своя цена. Уж ты-то должен знать это лучше меня. – Платонов улыбнулся. – Например, «провал», о котором упомянул вчера мистер Трент. О чем может идти речь?

– Откуда я знаю, на кого ты работаешь? – нервно спросил Райан.

– Что? – Платонов был явно удивлен. Джек заметил это, несмотря на головную боль.

– Ты хочешь, чтобы я заинтересовал вас? Учти, Сергей, я рискую жизнью. И не думай, что это так просто лишь потому, что мне один раз уже угрожала смертельная опасность. У нас есть агент в Московском центре. Занимает очень высокий пост. А теперь твоя очередь – что получу я в обмен на его имя?

– Свободу, – ответил Платонов без колебаний. – Если он действительно такой большой человек, мы пойдем на что угодно. – В течение целой минуты царила тишина. Они смотрели друг на друга, словно во время игры в карты, словно ставкой было все, чем они располагали, – и у Райана, казалось, карты похуже. Платонов не отводил взгляда от глаз американца и с удовлетворением понял, что побеждает.

– В конце недели я вылетаю в Москву – если только эта история с биржей не попадет в газеты, потому что тогда мне конец. Так вот, то, что я тебе рассказал, приятель, не пойдет по обычным каналам. Единственный человек, в котором я уверен, – это сам Герасимов, он не принадлежит к тем, кого я подозреваю. Мои сведения поступают прямо к председателю КГБ, непосредственно на его имя, – в противном случае я ничего не скажу.

– А почему я должен поверить, что тебе известно имя агента? – Платонов давил на Райана, но осторожно.

Теперь настал черед Джека. Его козырная карта оказалась тузом. Он улыбнулся про себя.

– Имя агента мне неизвестно, но я знаком с поступающей от него информацией. После того как я сообщу вам содержание четырех донесений, присланных «Дирижером» – это его кодовая кличка, – ваши следователи сами справятся с остальным. Если твое донесение будет направлено по обычным каналам, я скорее всего буду убит до того, как поднимусь на борт самолета. Теперь ты понимаешь, какой высокий пост он занимает? Кроме того, откуда я знаю. что ты сдержишь слово?

– В разведывательном сообществе приходится держать данное тобой слово, – заверил его Платонов.

– Тогда передай своему председателю, что я хочу встретиться с ним. Пусть организует встречу. С глазу на глаз, и никаких фокусов.

– Встретиться с председателем КГБ? Председатель не…

– В таком случае я найму лучшего адвоката и пойду на риск попасть под суд. Я не собираюсь идти в тюрьму за государственную измену – такой вариант меня тоже не устраивает. Это мои условия, товарищ Платонов, – закончил Райан. – Счастливого пути.

Джек встал и направился к выходу. Платонов не последовал за ним и остался сидеть. Он оглянулся по сторонам, нашел своего охранника, и тот дал ему знак, что встреча прошла незамеченной.

Теперь Платонову нужно было принять решение. Следует ли верить Райану? «Кассиус» считал, что следует.

Он руководил действиями агента под кличкой «Кассиус» на протяжении трех лет. Информация, поступающая от Питера Хендерсона, всегда оказывалась достоверной. Русские воспользовались этой информацией, чтобы выследить и арестовать полковника Ракетных войск стратегического назначения, работавшего на ЦРУ, получали бесценные стратегические и политические сведения и даже имели доступ к совершенно секретной американской аналитической информации по «Красному Октябрю» в прошлом… нет, в позапрошлом году, да, конечно, в позапрошлом году, незадолго до того, как сенатор Доналдсон ушел в отставку. А теперь «Кассиус» работал в Центральном контрольно-ревизионном управлении и получал сведения сразу из двух источников: он имел прямой доступ к секретной информации, связанной с обороной страны, и сумел сохранить все политические связи в конгрессе. Некоторое время назад «Кассиус» сообщил им, что ведется расследование деятельности Райана на фондовой бирже. В то время это было всего лишь слухом, чего никто не воспринял всерьез. Американцы постоянно ведут расследования друг о друге. Это у них что-то вроде национального вида спорта. Затем Платонову снова сообщили о том же самом, далее последовал скандал Райана с Трентом. Неужели такое действительно возможно?…

Агент ЦРУ в высшем эшелоне КГБ, подумал Платонов. Разумеется, существовал принятый порядок передачи особо важных данных непосредственно председателю КГБ. В Комитете государственной безопасности были готовы ко всяким неожиданностям. Но после того как Платонов пошлет такую шифровку, она будет поставлена под особый контроль. Всего лишь намек на то, что у ЦРУ имеется агент среди самой верхушки КГБ…

Однако существовало еще одно соображение.

После того как доктор Райан проглотит наживку и вступит в контакт с КГБ, он будет навсегда принадлежать нам. Может быть, он не понимает, что одноразовый обмен информацией невозможен, надеется, что больше никогда… нет, более вероятно, что он находится в таком отчаянном положении, что даже не думает об этом. Какую же информацию мы сможем получить от него?

Специальный помощник заместителя директора ЦРУ по разведке! Почти вся разведывательная информация должна проходить через него! Завербовать столь ценного агента – такого не происходило со времен Филби, а это случилось больше пятидесяти лет назад!

Но достаточно ли это важно, чтобы нарушить правила? – задал себе вопрос Платонов, допивая кофе. На его памяти КГБ не нарушало существующего джентльменского соглашения между двумя спецслужбами – ни разу на территории США не было совершено ни единого акта насилия. Однако насколько прочны эти правила, когда в перспективе маячит такой сказочный приз? Что, если с одним американцем – или с двумя – произойдет автомобильная катастрофа или случится сердечный приступ? Это тоже должно быть одобрено председателем КГБ. Платонов представит свои соображения и поддержит подобные меры. Он не сомневался, что его действия получат одобрение.

Дипломат был аккуратным человеком. Он вытер губы бумажной салфеткой, засунул ее в картонный стаканчик и отнес все к ближайшей урне. На столе не осталось ничего, что говорило бы о его присутствии здесь.

***

Лучник был уверен, что они сумеют победить. Когда он объявил о предстоящей операции, его подчиненные отреагировали в высшей степени положительно. Мрачные улыбки, одобрительные кивки. Наибольший энтузиазм проявил новый член моджахедов, бывший майор афганской армии. Они собрались в палатке, уже на территории Афганистана, и в течение пяти напряженных часов разработали план операции.

Лучник оценил первый этап, уже совершенный. В распоряжении моджахедов находилось шесть грузовиков и три бронетранспортера БТР-60. Некоторые из них были повреждены, но этого следовало ожидать. С убитых солдат марионеточной армии сняли обмундирование. Одиннадцать человек, оставшихся в живых, подверглись допросу. Они, разумеется, не примут участия в операции, но, если докажут свою лояльность, им позволят вести боевые действия в составе других партизанских отрядов. Что касается остальных…

Бывший офицер афганской армии собрал карты и радиокоды. Он был знаком со всеми правилами, которые так тщательно преподавались русскими их афганским «братьям».

В десяти километрах отсюда, прямо на север, на шоссе, ведущем в Шейхабад, размещался батальонный лагерь. Бывший майор связался с ним по радио, сообщил, что «Подсолнух» отразил нападение душманов, понеся лишь небольшие потери, и движется в направлении лагеря. Командир батальона дал разрешение.

Моджахеды погрузили несколько окровавленных трупов на бронетранспортеры. Хорошо подготовленные бывшие военнослужащие афганской армии заняли места у крупнокалиберных пулеметов на БТР-60, и колонна, соблюдая предписанный строй, двинулась по усыпанному гравием шоссе. Лагерь батальона находился на противоположном берегу реки. Через двадцать минут моджахеды увидели его. Мост был давно уничтожен, но русские саперы насыпали в реку достаточное количество гравия, чтобы образовался брод. У сторожевого поста на восточном берегу реки колонна остановилась. Майор знал пароль, и им было разрешено начать переправу. Один за другим грузовики и бронетранспортеры перебирались на другой берег. Река замерзла, и приходилось следовать по линии вешек, чтобы не провалиться в глубокие омуты под растрескавшимся льдом. Еще пятьсот метров.

Лагерь размещался на небольшом холме. Его окружали блиндажи из бревен и мешков с песком. В каждом из них недоставало солдат. Лагерь размещался на хорошо выбранном месте, и от блиндажей открывались широкие поля обстрела, но огневые точки были полностью готовы к отражению нападения лишь ночью. В лагере находилась только одна рота стрелков – остальные патрулировали холмы вокруг базы. К тому же колонна прибыла в лагерь во время обеда. От ворот открывался вид на стоянку грузовиков и бронетранспортеров.

Лучник был в первом грузовике. Лишь сейчас он подумал о том, следовало ли ему так доверять бывшему майору, перешедшему на сторону моджахедов, но он сразу понял, что размышлять об этом сейчас поздно.

Командир батальона вышел из своего блиндажа, не успев прожевать пищу. Он смотрел, как с грузовиков спрыгивают солдаты, ждал, когда появится командир подразделения, и с раздражением увидел, как открылась боковая дверца бронетранспортера и оттуда появился человек в форме офицера.

– Кто вы такой, черт побери? – ворчливо спросил он.

– Аллах акбар! – раздался пронзительный крик майора, и длинной очередью из автомата он срезал командира базы. Крупнокалиберные пулеметы на бронетранспортерах загрохотали, убивая афганских солдат, сидящих за обедом, а люди Лучника устремились к блиндажам. Через десять минут сопротивление прекратилось – у защитников базы не было никаких шансов отразить нападение почти сотни хорошо вооруженных моджахедов, сумевших проникнуть внутрь укрепленного лагеря. Двадцать человек было взято в плен. Среди них оказалось трое русских – два лейтенанта и сержант-связист. Их расстреляли на месте. Остальных взяли под стражу, и люди майора бросились к стоянке транспорта.

Они захватили там два бронетранспортера и четыре грузовика. Теперь у моджахедов было достаточно транспортных средств. Все остальное они сожгли. С собой захватили четыре миномета, полдюжины пулеметов и собрали все обмундирование. Затем полностью уничтожили лагерь. В первую очередь – средства связи, особенно радиооборудование. Его сначала разбили прикладами, потом сожгли. С захваченными в плен солдатами оставили несколько охранников – пленным предоставят возможность присоединиться к моджахедам или умереть, демонстрируя свою преданность неверным.

Отсюда до Кабула оставалось пятьдесят километров. Увеличившаяся колонна быстро продвигалась на север. По пути к ним присоединялись люди Лучника, запрыгивавшие на грузовики и бронетранспортеры. Теперь в его отряде было двести человек, вооруженных и одетых подобно солдатам афганской армии, двигающимся на север на русских транспортных средствах.

Самым опасным врагом сейчас было время. Через полтора часа они достигли окрестностей Кабула и натолкнулись на первый контрольно-пропускной пункт.

При виде такого количества русских солдат по спине Лучника покатился холодный пот. После наступления темноты – ему это было известно – русские возвращались на свои укрепленные базы, доверяя патрулирование ночных улиц афганским солдатам, но даже заходящее солнце не могло убедить Лучника, что он в безопасности. Проверка была более поверхностной, чем он ожидал, и майор сумел провести колонну через все КПП, пользуясь документами и паролями, которые он получил на только что уничтоженной базе батальона. Самым главным, однако, было то, что маршрут колонны пролегал в обход самых строго охраняемых районов столицы. Меньше чем через два часа Кабул остался позади, и моджахеды продолжали движение под покровом спасительной темноты.

Колонна двигалась до тех пор, пока не кончилось топливо. Моджахеды спрыгнули на землю и скатили грузовики и бронетранспортеры с дороги. Европейцы были бы удивлены тому облегчению, с которым моджахеды бросали транспорт, хотя отныне им придется нести оружие и снаряжение на себе. Отдохнув, партизаны двинулись в горы, держась направления на север,

***

Сегодня у меня одни плохие новости, подумал Герасимов, глядя на полковника Ватутина.

– Что вы хотите сказать, полковник, – арестованный отказывается давать показания?

– Товарищ председатель, наши медики объяснили мне, что любая попытка использовать новую технику допроса или иного физического принуждения – слово «пытка» больше не употреблялось в штаб-квартире КГБ – может привести к смерти арестованного. Поскольку вы настаиваете на его признании, нам приходится прибегать к… примитивным методам допроса. Арестованный оказался крепким человеком. Психологически он намного выносливее, чем мы ожидали, – произнес Ватутин, стараясь сохранять спокойствие. В это мгновение он был готов на убийство ради стакана водки.

– А все потому, что вы не сумели должным образом произвести его арест! – холодно заметил Герасимов. – Я так надеялся на вас, полковник. Мне казалось, что вы далеко пойдете, что вам пора присвоить следующее звание. Вы полагаете, я ошибался, товарищ полковник? – спросил он.

– Вы поручили мне расследование этого дела, товарищ председатель, чтобы я разоблачил предателя нашей родины. – Потребовалось все самообладание Ватутина, чтобы сдержаться и не вздрогнуть, услышав слова Герасимова. – По моему мнению, я уже сделал это. Нам известно, что он совершил измену, передавая врагу секретные сведения. У нас есть доказательства…

– Язов считает, что этого недостаточно,

– Контрразведкой занимается КГБ, а не Министерство обороны.

– Попробуйте объяснить это нашему генеральному секретарю, – пробормотал Герасимов, гнев которого зашел слишком далеко. – Полковник Ватутин, я должен получить это признание.

Герасимов надеялся, что сегодня добьется еще одного успеха на поприще разведки, но шифровка «молния», поступившая из Америки, положила конец этим надеждам. Но, что еще хуже, теперь он узнал, что разведывательная информация, поступившая накануне и уже переданная им по назначению, является неверной. В шифровке говорилось, что агент «Ливия» извиняется, но компьютерная программа, высланная в адрес Московского центра через капитана Бизарину, оказалась, к сожалению, устаревшей. Таким образом, сведения, имеющиеся в распоряжении Герасимова, с помощью которых он надеялся уладить отношения между КГБ и новым многообещающим проектом Министерства обороны, теперь бесполезны.

Ему нужно, позарез нужно получить признание от Филитова, и это признание не должно быть получено с помощью пыток. Всем известно, что, прибегнув к пыткам, легко получить что угодно – все, что требуется ведущим допрос, большинство пытаемых сообщают без промедления. Но Герасимову нужно было достоверное признание, которое он сможет продемонстрировать в Политбюро, потому что его члены больше не испытывали безграничного страха перед КГБ и не поверят Герасимову на слово.

– Ватутин, мне нужно признание, и как можно скорее. Сколько времени вам потребуется для этого?

– С использованием методов, которые теперь нам приходится применять, – не больше двух недель. Мы можем лишить его сна. Для этого потребуется время, потому что старики нуждаются в сне меньше молодежи. Он постепенно утратит связь с действительным миром и сломается. Принимая во внимание то, что мы знаем об этом человеке, можно предположить, что он будет сопротивляться изо всех сил, собрав все свое мужество – а в мужестве ему не откажешь. И все-таки он всего лишь человек. Да, нам потребуется две недели, – закончил Ватутин, зная, что десяти дней будет достаточно. Но лучше уж сообщить об успехе раньше, чем позже.

– Хорошо. – Герасимов сделал паузу. Теперь надо подбодрить полковника:

– Ватутин, честно говоря, вы образцово вели расследование, несмотря на неудачное завершение последнего этапа. Ожидать идеального хода расследования во всех его фазах было бы неразумно, а политические последствия не имеют к вам отношения, и вас нельзя винить в них. Если вы сумеете добиться успеха и выполнить мое поручение, награда будет соответствовать важности поставленной задачи. Продолжайте работу.

– Спасибо, товарищ председатель.

Герасимов смотрел вслед уходящему полковнику, пока за ним не закрылись двери, и затем вызвал свою машину.

Председатель Комитета государственной безопасности никогда не ездит в одиночку. Его личный автомобиль – «ЗИЛ» ручной сборки, похожий на огромную американскую машину, которыми пользовались тридцать лет назад, – всегда сопровождала еще более безобразная внешне «Волга», полная телохранителей, которых отбирали для этой службы за искусство владения оружием, умение сражаться в рукопашной схватке и беспредельную преданность председателю. Герасимов, разместившись на середине заднего сиденья, следил за тем, как мимо окон автомашины мелькают московские здания. «ЗИЛ» мчался по центральной разграничительной полосе широких улиц. Скоро он выехал за пределы города, направляясь в сторону лесов, где в 1941 году остановили немцев.

Многие из военнопленных – те, что остались в живых после эпидемии тифа и плохой пищи, – строили эти дачи. Несмотря на то что русские по-прежнему ненавидели немцев, «номенклатура» – правящий класс этого бесклассового общества – высоко ценила мастерство немецких рабочих. Непременным украшением домов русской элиты являлись электроника «Сименса», бытовая техника фирмы «Блаупункт», причем не в меньшей степени, чем газета «Правда» и служебные экземпляры белого «ТАСС» с новостями, не проходящими через цензуру. Деревянные дома, расположенные в сосновых лесах к западу от Москвы, были выстроены ничуть не хуже, чем те, которые возводились в царское время. Герасимову часто приходила в голову мысль: а что случилось потом с теми немецкими солдатами, трудом которых возводились эти дома? Впрочем, это не имело никакого значения.

Служебная дача академика Михаила Петровича Александрова ничем не отличалась от остальных – два этажа, деревянные стены выкрашены в кремовый цвет, крутая крыша, как у домов в германском Черном лесу. Подъездная дорога представляла собой извилистую узкую полосу, усыпанную гравием, проходящую среди деревьев. У дома стоял лишь один автомобиль. Александров был вдовцом и в силу возраста уже не стремился к обществу молодых жен-шин. Герасимов сам открыл дверцу машины, оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что его телохранители занимают места за деревьями. Охранники лишь на короткое время сгрудились у багажника «Волги» – достать оттуда теплые белые куртки на меху и сапоги, чтобы не замерзнуть на снегу.

– Николай Борисович! – Александров сам открыл гостю дверь. Академика обслуживала прислуга, две женщины, занимавшиеся уборкой и приготовлением пищи, но они знали, когда их присутствие является лишним, и приезд председателя КГБ относился к одному из таких случаев. Александров взял пальто Герасимова и повесил его у двери.

– Спасибо, Михаил Петрович.

– Заходите. Хотите чаю?

– С удовольствием. На улице так холодно, – признался Герасимов,

Хозяин и его гость опустились в старинные удобные кресла по разные стороны стола. Александрову нравилось принимать гостей – по крайней мере когда гостями были равные ему и разделявшие его точку зрения. Он налил чай, затем положил в блюдце вишневое варенье. Чай пили в традиционно-русской манере: сначала клали в рот ложку варенья, затем запивали чаем. Разговаривать при этом было не очень удобно, зато все это было по-русски. Александрову нравились старые традиции. Хотя он и строго исповедовал идеалы марксизма, в обыденной жизни главный идеолог партии придерживался обычаев своей молодости.

– Что нового?

– Этот шпион Филитов оказался крепким орешком, – не без раздражения отозвался Герасимов. – Понадобится неделя или две, чтобы получить от него признание.

– Вам следовало расстрелять этого полковника, который…

Председатель КГБ отрицательно покачал головой.

– Нет. Нужно подходить к делу объективно. Полковник Ватутин отлично провел расследование. Ему надо было бы доверить сам арест более молодому офицеру, но я сказал ему, что расследование поручено лично ему, и потому Ватутин воспринял мои слова слишком буквально. В остальном дело проведено почти идеально.

– Вы становитесь слишком великодушным, Николай Борисович. Время для этого еще не настало, – заметил Александров. – Неужели так трудно застать врасплох семидесятилетнего старика?

– Только не этого. Американский агент – женщина – оказалась хорошо подготовленной, как этого и следовало ожидать. У хороших оперативников превосходная реакция. Не будь американские агенты такими искусными, социализм уже давно восторжествовал бы во всем мире, – небрежно произнес Герасимов. Председатель КГБ знал, что Александров живет в своем узком идеологическом мире и имеет самое поверхностное представление о мире реальном. Трудно уважать такого человека, зато нетрудно бояться.

– Неделю-другую можно и подождать, – проворчал Александров. – Меня беспокоит только то, что мы будем заниматься этим, пока в Москве находится американская делегация…

– Мы примемся за дело, когда они уже уедут. Если удастся заключить договор, мы ничего не потеряем.

– Но сокращение вооружения – это безумие! – воскликнул Александров. Главный партийный идеолог все еще считал, что ядерное оружие – это что-то вроде танков и пушек: чем его больше, тем лучше. Подобно большинству политических теоретиков, он не потрудился овладеть фактами.

– Мы сохраним самые лучшие, новейшие ракеты, – терпеливо объяснил ему Герасимов. – Но что гораздо важнее – проект «Яркая звезда» успешно приближается к завершению. Используя открытия наших ученых и то, что нам удается узнать из американской программы, лет через десять мы создадим непроницаемый шит.

– У вас хорошие источники внутри американской программы?

– Слишком хорошие, – ответил Герасимов, опуская чашку на блюдце. – Оказалось, что недавняя информация, присланная нам, была получена там раньше, чем следовало. Часть американской компьютерной программы, попавшей в руки наших агентов, была настолько свежей, что еще не прошла у них окончательную проверку, и в результате была заменена другой. Неприятно, но если уж приходится встречаться с неприятностями, пусть лучше они происходят от излишней активности, чем от недостаточной.

Александров сделал жест, словно отмахиваясь от пустяков,

– Вчера я говорил с Ванеевым, – сказал он.

– Ну и что?

– Он согласен действовать с нами. Мысль о том, что его милая дочь – эта потаскуха – окажется в тюрьме, для него невыносима. Я объяснил, что от него требуется. Все было очень просто. Как только вы получите признание этого ублюдка Филитова, сразу начнем действовать. Лучше не терять времени и добиться всего одновременно. – Академик кивнул в подкрепление своим доводам. В политических интригах он был настоящим мастером.

– Меня беспокоит возможная реакция Запада… – осторожно заметил Герасимов.

Александров улыбнулся хитрой улыбкой, глядя в чашку.

– У Нармонова случится инфаркт. Возраст для этого как раз подходящий. Не смертельный, нет, но ему придется уйти в отставку. Мы заверим Запад в неизменности нашей политической линии – если уж вы так настаиваете, Николай Борисович, я готов даже согласиться на сокращение вооружений. – Он помолчал. – Не следует без надобности тревожить политиков на Западе. Все, о чем я думаю, – это первостепенная роль нашей партии.

– Разумеется. – Герасимов знал, что последует дальше, и откинулся на спинку кресла, чтобы выслушать очередную тираду.

– Если мы не остановим Нармонова, партия обречена! Глупец, он пытается отбросить все, ради чего мы боролись. Не будь во главе государства нашей партии, в этом доме жил бы немец! Без Сталина, который железной рукой вел нас вперед, где бы мы были сейчас? А Нармонов смеет осуждать нашего величайшего вождя – после Ленина, конечно, – поспешно добавил академик. – Наша страна нуждается в сильной руке, одной сильной руке, а не в тысяче слабых! Наш народ понимает это, он хочет этого.

Герасимов согласно кивнул. Однако его не покидало удивление: ну почему этот слабоумный болтливый старик всякий раз повторяет одно и то же? Партии не требовалась одна сильная рука, как бы ни хотелось этого Александрову. Партия сама состояла из тысячи маленьких, жадных, хапающих рук: членов Центрального комитета, местных аппаратчиков, собирающих партийные взносы и твердящих лозунги, участвующих в еженедельных собраниях, которые всем смертельно надоели, но продолжающих свою деятельность, потому что она означала привилегии. Ну а привилегии в свою очередь – это машина, поездка в Сочи и… и бытовая техника фирмы «Блаупункт».

У всех есть уязвимые места, Герасимов знал это. Уязвимым местом Александрова было то, что в партию верили сейчас слишком немногие. Герасимов тоже не верил в провозглашенные ею цели. Однако именно партия руководила страной. Партия порождала честолюбивые устремления. Власть оправдывала все возможные средствадля ее достижения, и для Герасимова партия была дорогой к власти. Всю свою жизнь он защищал партию от тех, кто пытался изменить соотношение власти. Теперь, являясь председателем КГБ, олицетворявшего «щит и меч» партии, Герасимов достиг того положения, когда может взять в свои руки бразды правления партией и страной. Александров был бы изумлен и глубоко потрясен, если бы узнал, что его молодой ученик видел во власти свою единственную цель и стремился всеми силами сохранить status quo. Советский Союз будет продолжать медленно тащиться вперед, укрывшись от внешней опасности за своими границами, стараясь распространить свою форму правления на любую страну, где только представится такая возможность. Развитие не прекратится – оно будет вызвано отчасти внутренними переменами, отчасти тем, что удастся получить на Западе, но так, чтобы не слишком увеличивать ожидания, как собирался это сделать Нармонов. Самое лучшее, однако, будет заключаться в том, что власть окажется в руках Герасимова. Опираясь на мощь КГБ, он может не бояться за собственную безопасность – особенно после того, как подчинит себе Министерство обороны. Поэтому он терпеливо сидел и выслушивал напыщенные речи Александрова о партийной идеологии, кивая, когда это требовалось. Постороннему наблюдателю могло показаться, что сцена напоминает тысячи старых картин – насквозь фальшивых, – изображающих Сталина, увлеченно прислушивающегося к словам Ленина, и, подобно Сталину, Герасимов использует эти слова для собственной выгоды. Герасимов верил только в Герасимова.

18. Преимущества

– Но меня только что кормили! – возразил Михаил Семенович.

– Ерунда, – отозвался надзиратель и сунул под нос Филитову свои часы. – Посмотри, сколько сейчас времени, глупый старик. Ешь, скоро тебя вызовут на допрос. – Он наклонился к полковнику. – Почему ты отказываешься рассказать то, что им нужно?

– Я не предатель! Не предатель!

– Как хочешь. Ешь. – Дверь камеры захлопнулась с металлическим лязгом.

– Я не предатель, – произнес Филитов, глядя в закрытую дверь. – Не предатель, – услышал микрофон. – Не предатель.

– Прогресс очевиден, – заметил Ватутин.

То, что происходило с Филитовым, в конечном итоге мало отличалось от того, что делал врач в своем бассейне, полностью отрезая пациента от окружающего мира. Арестованный терял связь с действительностью, хотя и гораздо медленнее, чем это происходило с Ванеевой. Его камера находилась во внутренней части тюрьмы, и потому заключенный не мог видеть смены дня и ночи. Единственная голая лампочка, висящая под потолком, никогда не выключалась. Через несколько дней Филитов потерял счет времени. Затем отправления организма утратили регулярность. Далее надсмотрщики начали менять интервалы между приемами пищи. Бго тело чувствовало, что здесь что-то не так, однако за последнее время изменилось столь многое и организм Филитова столь безуспешно пытался справиться с потерянной ориентацией во времени, что происходящее с ним фактически мало отличалось от психического расстройства. Такая техника была классической, и редко кто мог выдержать ее больше двух недель. Но даже в этом случае позже выяснялось, что счастливец ориентировался на какой-то внешний знак, о существовании которого не подозревали следователи, такой, например, как грохот утреннего транспорта или шум волы в канализации – звуки, следующие определенному регулярному расписанию. Постепенно «Двойка» научилась изолировать арестованного от всякого постороннего влияния. Новый корпус специальных камер был полностью защищен от внешних звуков, от остального мира. Чтобы изолировать заключенного от кухонных запахов, пища готовилась на другом этаже. Короче говоря, при постройке этой части Лефортовской тюрьмы использовался многолетний опыт, накопленный психиатрами и направленный на ломку человеческого духа.

Такое обращение действует лучше пыток, подумал Ватутин. Пытки неизменно влияли и на мучителей. В этом заключалась проблема. Как только мужчина – или в редких случаях женщина – становился особенно искусным в этой области, разум такого человека менялся. Мучитель постепенно терял рассудок, результатом чего становилось получение данных, на которые нельзя положиться, к. тому же бесполезный офицер КГБ требовал замены, а порой и больничной койки. В тридцатые годы таких офицеров просто расстреливали, как только их политические повелители сознавали, какое чудовище было ими создано, и тут же заменяли другими. Наконец для допросов потребовались более хитроумные, более утонченные методы. Да, так лучше для всех, понимал полковник Ватутин. Новые методы, даже те, которые требовали физического насилия, не наносили допрашиваемым постоянного ущерба. Теперь могло показаться, что здесь лечат психические заболевания, тут и возникшие, и врачи, работавшие бок о бок с офицерами КГБ, с уверенностью заявляли, что измена родине уже сама по себе является симптомом серьезного

психического заболевания, требовавшего радикального медицинского вмешательства. После этого все, кто принимал участие в работе, чувствовали себя лучше. Тогда как, причиняя боль мужественному противнику, можно испытывать чувство вины.

А вот этот страдает куда более серьезным заболеванием, чем остальные, мрачно ухмыльнулся Ватутин. Полковник оставался слишком большим циником, чтобы верить всей этой чепухе, которой учили новое поколение офицеров «Двойки» на курсах усовершенствования. Он вспоминал полные ностальгии рассказы тех, кто учил его почти тридцать лет назад, о добрых, славных временах при Берии… Хотя у него мурашки бежали по телу, когда он слушал истории, рассказываемые этими безумцами, но они честно делали свое дело. И хотя Ватутин был благодарен судьбе, сделавшей его непохожим на них, он не пытался обманывать себя мыслью, будто Филитов – психически больной. По правде говоря, Филитов был мужественным человеком, добровольно пожелавшим изменить своей стране. Отвратительный поступок, разумеется. Филитов нарушил законы воспитавшего его общества, но тем не менее был достойным противником. С помощью световода, установленного в потолке камеры, Ватутин наблюдал за Филитовым, а чувствительный микрофон позволял прислушиваться к звукам, доносившимся из камеры.

Сколько времени он работал на американцев? С момента гибели семьи? Так долго? Почти тридцать лет… Неужели это возможно? – думал полковник Второго главного управления. Неслыханно длительный отрезок времени. Киму Филби далеко до него, да и карьера Рихарда Зорге, пусть и блестящая, оказалась короткой.

Однако все это объяснимо и понятно. Кроме того, следует отдать должное Олегу Пеньковскому, полковнику-предателю из ГРУ, разоблачение которого считалось одним из двух особых достижений «Двойки», – но как болезненна мысль, что Пеньковский использовал собственную смерть для того, чтобы помочь деятельности еще более опасного, более высокопоставленного шпиона, им же, по-видимому, и завербованного. Вот это мужество, думал Ватутин. Почему такие великие достоинства людей используются для предательства родины! – пронеслась у него в голове негодующая мысль. Почему они не любят родину так, как люблю ее я? Полковник КГБ покачал головой. Марксизм требовал объективности от своих последователей, но это уж слишком. Всегда возникает опасность слишком близкого отождествления самого себя с предметом расследования. У Ватутина такая проблема возникала редко, но ведь никогда раньше ему не приходилось вести подобное дело. Трижды Герой Советского Союза! Подлинный национальный символ, фотография которого красовалась на обложках журналов и книг. Осмелимся ли мы когда-нибудь сообщить народу о том, чем он занимался? Какова будет реакция советских людей, когда они узнают, что старый Филитов, герой Сталинграда, один из самых бесстрашных воинов Красной Армии… изменил родине? Нужно принять во внимание и воздействие этого на дух нации.

Это не моя забота, напомнил себе Ватутин. Он следил за старым офицером с помощью новейших достижений высокой технологии, Филитов пытался есть, не будучи полностью уверенным, что наступило время еды, но не зная, что его завтрак – по очевидным причинам всякий раз ему подавали пищу, по которой нельзя было определить, обед ли это, ужин или завтрак, – принесли всего девяносто минут назад.

Ватутин встал и потянулся, стараясь избавиться от боли в пояснице. Побочным результатом подобного метода являлось то, что нарушался жизненный цикл самих следователей. По крайней мере привычное расписание Ватутина нарушилось. Сейчас едва минула полночь, и за последние тридцать шесть часов он спал всего семь. Однако он по крайней мере точно знал время дня, день недели и время года, тогда как Филитов – в этом Ватутин не сомневался – этого не знал. Наклонившись, он наблюдал за тем, как арестованный ел кашу из миски.

– Приведите его, – распорядился полковник Ватутин. Он прошел в туалет и плеснул себе в лицо холодной водой, посмотрел в зеркало и пришел к выводу, что можно обойтись без бритья. Затем полковник убедился, что мундир в полном порядке. Единственным постоянным фактором в нарушенном ритме жизни заключенного должны быть лицо и облик следователя. Ватутин даже проверил выражение лица в зеркале: надменное, высокомерное, но одновременно сочувственное. Увиденное удовлетворило его. Да, я профессионал, сказал он своему отражению. Не варвар, не дегенерат, а всего лишь мастер своего дела, исполняющий трудную, но необходимую работу.

Когда привели арестованного, Ватутин, как всегда, уже сидел в комнате для допросов. Он всякий раз делал вид, что чем-то занят, когда открывалась дверь, и всякий раз поднимал голову, будто удивляясь, что его отрывают от работы, словно говоря: неужели опять время допроса? Он закрыл папку и положил ее в портфель. Филитов сел напротив него. Отлично, заметил Ватутин, не поднимая головы. Арестованному уже не приходится говорить, как ему следует поступать. Его мысли должны быть сконцентрированы только на одной реальности, оставшейся в его жизни: на Ватутине.

– Надеюсь, вы хорошо выспались, – сказал он, обращаясь к Филитову.

– Так себе, – последовал ответ. Глаза старика были мутными. Синева в них больше не сверкала тем блеском, которым восхищался Ватутин во время первого допроса.

– Вас хорошо кормят?

– Бывало, я ел и лучше. – По лицу пробежала холодная улыбка, за которой все еще скрывались какая-то гордость и вызов, но уже намного меньше, чем это казалось Филитову. – Однако приходилось питаться и хуже.

Ватутин бесстрастно оценивал силу Филитова – она, несомненно, уменьшилась. Вы ведь знаете, подумал полковник КГБ, вы не можете не знать, что проиграете в этой схватке. Вы понимаете, что это всего лишь вопрос времени. Я отчетливо вижу это, говорили глаза Ватутина, смотревшие на арестованного, ищущие и находившие слабость. Филитов пытался сохранить стойкость, не поддаться напряжению, но устои уже подкосились, и прямо на глазах Ватутина что-то еще слабело и поддавалось. Вы знаете, что не сможете устоять, Филитов.

***

Зачем это тебе, Михаил Семенович, шептал какой-то внутренний голос. У него есть время – этот чекист контролирует время. Он потратит столько времени, чтобы сломать тебя, сколько для этого потребуется. Он побеждает. Ты ведь знаешь это, говорило в нем отчаяние.

Скажите мне, товарищ капитан, почему вы задаете такие глупые вопросы? Почему вы считаете, что должны объяснять себе, что являетесь мужчиной? – спросил Филитова знакомый голос. Отступая от Брест-Литовска до Вязьмы, мы знали, что терпим поражение, но я никогда не прекратил сопротивления и вы тоже. Если вы смогли бросить вызов немецкой армии, то устоять против этого слизняка-чекиста вы уж точно сумеете!

Спасибо тебе, Романов.

Как это вы вообще обходитесь без меня, товарищ капитан? – слышал Филитов насмешливый голос. Несмотря на всю свою мудрость, иногда вы ведете себя просто глупо.

***

Ватутин заметил, как что-то изменилось. Муть исчезла из глаз старого офицера, они снова стали ясными, и измученная спина выпрямилась.

Что поддерживает его? Ненависть? Неужели вы так ненавидите государство за то, что произошло с вашей семьей… или причина в чем-то совершенно ином?

– Скажите мне, – сказал Ватутин. – Скажите, почему вы ненавидите родину?

– Вы ошибаетесь, – ответил Филитов. – Я люблю родину. Я убивал ради нее, проливал ради нее кровь, я горел ради нее. Но я делал все это не ради таких, как вы. – Несмотря на очевидную слабость, в его глазах пылал огонь ненависти. Ватутин даже не шевельнулся – он не поддавался на эмоции.

Я был так близок к успеху, но что-то изменилось. Если мне удастся выяснить причину, Филитов, вы окажетесь у меня в руках! Что-то подсказало Ватутину, что он уже получил все, что ему требовалось. Нужно только узнать, что именно.

Допрос продолжался. Несмотря на то что Филитову удастся успешно противостоять вопросам следователя – и на этот раз, и на следующий, и даже еще в течение нескольких дней, – Ватутин подрывал физическую и эмоциональную силу старого офицера. Это понимали оба – и следователь и арестованный. Всего лишь вопрос времени, разумеется. Однако тут оба ошибались. Они думали, что Ватутин контролирует течение времени, тогда как именно время является хозяином человека и распоряжается им по своему усмотрению.

***

Герасимов был удивлен, получив еще одну шифровку «молния» из Америки, на этот раз от Платонова. Она прибыла в виде телеграммы, уведомляя председателя КГБ о том, что дипломатической почтой ему направлена депеша с уровнем секретности «Лично председателю». Это было в высшей степени необычно. Комитет государственной безопасности больше любых других спецслужб мира полагался на одноразовые системы шифровки. Такие коды являлись надежными, они не поддавались расшифровке даже теоретически – если, разумеется, ключ к коду этого дня не попадал в руки противника. Правда, этот канал связи действовал медленно, но он был надежным, а КГБ больше всего стремился к надежности. Однако помимо метода связи существовал и определенный протокол. В каждой крупной резидентуре имеется специальный шифр. У него нет даже своего названия, но им кодируются документы, пересылаемые от резидента лично председателю. Платонов занимал более важный пост, чем даже подозревало ЦРУ, – он был резидентом в Вашингтоне, главой станции.

Когда донесение прибыло, его доставили прямо в кабинет председателя. Герасимов на этот раз не вызывал своего личного шифровальщика, капитана, в чьей преданности ничуть не сомневался. Председатель расшифровал первое предложение сам и обнаружил, что в донесении содержалось предупреждение о «кроте». В КГБ не существует принятого термина для обозначения скрытого предателя в своих рядах, но высокопоставленные офицеры спецслужб знакомы с западным словом.

Донесение было длинным, и Герасимову потребовалось для его расшифровки больше часа. Проклиная свою неопытность в этом деле, он занимался декодированием тридцати трех букв русского алфавита, расположенных в самых случайных комбинациях.

Значит, американский агент в святая святых КГБ? – с удивлением понял Герасимов, Насколько высокий пост он занимает? Председатель вызвал своего личного секретаря и приказал доставить досье на агента «Кассиуса» и Джека П. Райана из ЦРУ. Как всегда, его распоряжение было выполнено молниеносно. Герасимов на время отложил в сторону досье «Кассиуса» и открыл папку, в которой содержались сведения о Райане.

Внутри находилась биография на шести страницах, обновленная всего шесть месяцев назад, а также вырезки из американских газет и переводы. В переводах Герасимов не нуждался – он свободно владел английским языком, бегло говорил, хотя и с акцентом. Итак. Райан. Тридцать пять лет, отлично зарекомендовал себя в деловом мире, а затем и в ученом сообществе и, наконец, в разведслужбе, Быстро продвигался по служебной лестнице ЦРУ. Был назначен специальным офицером связи в Лондоне. Первая характеристика, данная ему на площади Дзержинского, явно носила отпечаток личной точки зрения писавшего ее аналитика, это стало очевидным для Герасимова сразу. Богатый утонченный дилетант. Нет, это неверно. Карьера Райана в ЦРУ была слишком быстрой для этого. Разве что получал поддержку от влиятельного политического деятеля, но указания на это в характеристике отсутствовали. Судя по всему, умен – Герасимов заметил, что Райан является автором двух книг, экземпляры которых имеются в московских библиотеках. Несомненно, самолюбивый и гордый человек, привыкший к комфорту и привилегиям.

Итак, вы нарушили американские законы, касающиеся биржевых операций? Председатель КГБ легко мог поверить в это. Коррупция – путь к богатству и власти в любом обществе. У Райана, как и у всех людей, нашлось уязвимое место. Герасимов знал, что его собственная слабость заключалась в жажде власти, но, по его мнению, такое стремление является лишь достоинством, потому что отсутствие желания выдвинуться – удел глупцов. Он снова взял донесение Платонова.

"Выводы, – гласил текст. – Поведение объекта, его мотивация не диктуются ни идеологическими, ни финансовыми соображениями, а основываются на гневе и самолюбии. Он по-настоящему боится тюрьмы, но еще больше испуган личным позором. Райан, по всей вероятности, обладает той информацией, о которой говорил. Если у ЦРУ есть свой агент в Московском центре, занимающий очень высокий пост, по всей видимости, Райан действительно имеет допуск к поступающей от него информации, хотя вряд ли знает его имя или лицо. По этим сведениям мы сумеем опознать источник утечки.

Рекомендация: предложение следует принять по двум причинам. Во-первых, чтобы опознать американского агента. Во-вторых, мы получим возможность и в будущем прибегать к помощи Райана. Возникшая у нас уникальная возможность имеет два аспекта. Если нам удастся устранить свидетелей, Райан будет у нас в долгу. Если же наши действия, направленные на их устранение, будут обнаружены, можно обвинить в них ЦРУ, и расследование, которое последует, нанесет серьезный ущерб американской разведывательной службе".

– Гм… – пробормотал Герасимов, откладывая досье в сторону.

Папка агента «Кассиуса» была намного толще. Он становился сейчас одним из лучших источников информации для КГБ в Вашингтоне, Герасимов уже читал это досье несколько раз и теперь просто просматривал его в поисках последних донесений. Два месяца назад деятельность Райана подверглась расследованию, подробности неизвестны – «Кассиус» сообщил об этом как о неподтвержденных сплетнях. Это говорит в его пользу, подумал председатель КГБ. Это также свидетельствовало о том, что РаЙан никак не пытался связать свой разговор с Платоновым с более ранними событиями…

Может быть, Филитов?

Что, если агент ЦРУ, занимающий высокий пост, которого мог опознать Райан, и есть тот человек, что нами только что арестован?

Нет, Райан занимает слишком высокую должность в ЦРУ, чтобы перепутать два департамента. Опасность, однако, заключалась в том, что обнаружение американского агента среди руководства КГБ в данный момент принесет Герасимову только вред. Плохо уже то, что существует утечка информации, но если об этом узнают за пределами штаб-квартиры КГБ… это катастрофа. Стоит только начать настоящее расследование, и об этом станет известно. Если же мы не обнаружим шпиона в наших рядах… и если он действительно занимает высокий пост. как утверждает Райан… что, если ЦРУ узнает о наших планах, об Александрове, обо мне…

Какой путь они выберут?

Что, если это?…

Герасимов улыбнулся и посмотрел в окно. Ему будет не хватать этого кабинета. Он будет скучать по игре. У каждого факта по крайней мере три стороны, а у каждой мысли – шесть. Нет, если он поверит в это, то ему придется сделать вывод, что «Кассиус» работает под контролем ЦРУ, и тогда все это было запланировано до ареста Филитова. Такое невозможно, это совершенно очевидно.

Председатель Комитета государственной безопасности проверил по календарю день прибытия в Москву американской делегации. На этот раз будет проводиться больше приемов и развлечений. Если американцы действительно собираются сделать свои системы звездных войн предметом переговоров, генеральный секретарь Нармонов будет хорошо выглядеть в глазах общественности, но как повлияет такое решение на распределение голосов в Политбюро? Почти никак, если мне удастся держать под контролем упрямство Александрова, А если мне удастся продемонстрировать, что я завербовал собственного "агента в руководстве ЦРУ… если я сумею предсказать, что американцы готовы на сокращение своих оборонных программ, то смогу опередить Нармонова в его стремлении к миру и перехвачу инициативу.

Решение было принято.

Однако Герасимов не относился к импульсивным людям. Он послал Платонову шифровку, в которой распорядился проверить кое-какие детали через агента «Кассиуса». Эта шифровка пошла по спутниковой связи.

***

Шифровка прибыла в Вашингтон через час. Ее текст был должным образом принят со спутника связи «Радуга-19» как в советском посольстве, так и в американском Агентстве национальной безопасности, где его записали на компьютерную ленту вместе с тысячами других советских радиограмм, которые АНБ расшифровывало, работая круглые сутки.

Для русских все обстояло проще. Текст шифровки был доставлен в секретную часть посольства, где лейтенант КГБ превратил его из кодированного в понятный для чтения, затем запер в строго охраняемый сейф до приезда Платонова, до утра.

Платонов приехал в посольство в половине седьмого. На его столе уже лежали утренние газеты. Американская пресса была очень полезной для КГБ, по мнению Платонова. Сама мысль о свободной прессе казалась ему настолько чуждой, что он не пытался даже понять ее подлинное назначение. Но сначала Платонов занялся более срочными делами. В шесть сорок прибыл дежурный офицер и проинформировал его о событиях предыдущей ночи, а также передал шифровки, поступившие из Москвы, где сейчас был уже день. Поверх пачки донесений лежала записка, информирующая Платонова о прибывшей шифровке с пометкой «лично, только резиденту». Платонов знал, о чем в ней идет речь, и сразу направился к сейфу. Молодой сотрудник КГБ. охраняющий эту часть посольства, тщательно проверил документы Платонова – его предшественник был уволен за то, что самоуверенно решил, что знает резидента в лицо после каких-то девяти месяцев службы в Вашингтоне. Шифровка находилась в должным образом запечатанном конверте, лежала в соответствующем отделении, и Платонов сунул ее в кармин, прежде чем открыть и запереть сейф.

Станция КГБ в Вашингтоне была больше, чем у ЦРУ в Москве, хотя, по мнению Платонова, недостаточно большая, поскольку число служащих посольства недавно ограничили в соответствии с числом служащих в американском посольстве в Москве, чего американцы добивались в течение ряда лет. Обычно Платонов собирал начальников секций в половине восьмого для утреннего совещания, однако сегодня он вызвал одного из них раньше обычного.

– Доброе утро, товарищ полковник, – официально поздоровался с ним офицер. В КГБ не одобряли фамильярного обращения.

– Мне нужно получить кое-какую информацию от «Кассиуса» по делу Райана. Необходимо как можно быстрее подтвердить его затруднения с биржевыми операциями. Это значит, что встречу следует провести сегодня – если вам удастся.

– Сегодня? – в замешательстве переспросил офицер, получая от Платонова письменные указания. – Организуя встречу так быстро, мы подвергаем «Кассиуса» опасности.

– Председателю это хорошо известно, – сухо заметил Платонов.

– Ясно. Значит, сегодня, – отозвался офицер.

Резидент КГБ позволил себе улыбнуться, глядя вслед уходящему сотруднику. Раньше тот не проявлял столько эмоций за целый месяц, подумал Платонов. Этот молодой офицер далеко пойдет.

***

– Вот и Бутч, – заметил сотрудник ФБР, увидев человека, вышедшего из дверей советского посольства. Они знали его настоящее имя, разумеется, однако когда за ним только начинали следить, первый агент ФБР заметил, что он походит на Бутча из знаменитого фильма «Бутч Кэссиди энд Сандэнс Кид», и кличка прилипла к русскому. Внешне его обязанности заключались в том, чтобы утром отпереть кабинеты дипломатов и сделать уборку перед их приходом на работу в девять часов. Это означало, что русский завтракал в соседнем кафе, покупал несколько газет и журналов, а также нередко оставлял тайный знак – или несколько – в одном из условных мест. Как это обычно случается в большинстве контрразведывательных операций, самым трудным было подобрать ключ к его поведению, понять, что и почему он делает. После этого наступала очередь рутинной полицейской слежки. Агентам ФБР удалось впервые подобрать такой ключ полтора года назад.

Бутч прошел четыре квартала, отделяющие посольство от кафе. Сотрудники ФБР обратили внимание на то, что он тепло одет – по-видимому, зима в Вашингтоне кажется ему не очень теплой, решили они, – и вошел в кафе точно в назначенное время. Как обычно в большинстве таких кафе, здесь была постоянная клиентура. Тремя завсегдатаями этого кафе являлись агенты ФБР. Один из них – женщина, она была одета по-деловому и уже читала свой «Уолт-стрит джорнэл», сидя за столиком в углу. Два других выглядели как строительные рабочие – в комбинезонах, с инструментами, пристегнутыми к поясам, – и подходили к стойке или до прихода русского, или сразу после него. Сегодня они пришли раньше и ждали его появления. Разумеется, так бывает не всякий раз. Женщина – специальный агент Хэйзел Люмис – перемежала свои визиты в кафе с настоящей работой и следила за тем, чтобы не бывать здесь по выходным. Приходилось идти на риск, но тщательная слежка, как бы хорошо ее ни планировали, не должна быть постоянной. Все трое посещали кафе и в те дни, когда не ожидалось прихода Бутча, не меняя своего расписания, стараясь, чтобы никто не заметил их интереса к русскому.

Агент Люмис пометила время его прихода на полях газеты – она постоянно что-то писала там, – а рабочие следили за ним в зеркале на стене, жадно проглатывая жареную картошку с мясом и обмениваясь грубыми шутками. Как всегда, Бутч взял со стойки у входа в кафе четыре разные газеты. Журналы, которые он покупал, выходили по вторникам. Официантка налила ему кофе, не ожидая заказа. Бутч закурил – он курил «Марлборо», самый популярный сорт сигарет среди русских, – и взял чашку кофе, просматривая первую страницу «Вашингтон пост», которая была его любимой газетой.

Кофе подавалось здесь бесплатно, и вторая чашка появилась перед ним, как только опустела первая. На все ему потребовалось шесть минут – более или менее нормально, решили агенты. Закончив, Бутч встал, забрал газеты и оставил деньги. Когда он отодвинул тарелку, они заметили, что смятая в комок бумажная салфетка лежит на блюдце рядом с пустой чашкой от кофе.

Предстоит работа, тут же подумала Люмис, Бутч отнес счет в кассу у конца стойки, расплатился и вышел – Да, ведет он себя хорошо, еще раз отметила она. Люмис знала, где и как он оставляет записку, но все еще редко замечала, как он это делает.

Пришел еще один постоянный посетитель. Это был водитель такси, заходивший сюда, чтобы выпить чашку кофе перед началом рабочего дня. Он сидел в одиночестве у края стойки. Открыв принесенную с собой газету на спортивной странице, он окинул, как обычно, взглядом кафе и сразу заметил смятую салфетку на блюдце. Водитель уступал в мастерстве Бутчу, Положив газету на колени, таксист сунул руку под прилавок, достал прикрепленную там записку и вложил ее между страницами газеты в раздел мод.

После этого все было просто. Люмис расплатилась, вышла из кафе, села в свой «форд-эскорт» и поехала в Уотергейт. У нее был ключ от квартиры Хендерсона.

– Сегодня вы получите записку от Бутча, – сообщила она агенту «Кассиусу».

– О'кей. – Хендерсон поднял голову от стола, за которым завтракал. Ему совсем не нравилось, что его действиями как двойного агента руководит женщина. Еще хуже было то, что она получила это задание из-за своей внешности, потому что «крышей» для них служила любовная связь. Несмотря на всю ее доброту и женственность, мягкий южный акцент – и удивительную красоту! – раздраженно подумал Хендерсон, – он отлично знал, что Люмис рассматривает его как существо едва ли выше микроба. «Никогда не забывайте, – сказала она однажды, – что для вас готова камера». Она имела в виду федеральную тюрьму – не исправительный лагерь – в городе Марион, штат Иллинойс, которая заменила Алькатрац как место пребывания самых опасных преступников. Для выпускника Гарвардского университета такая тюрьма – место отнюдь не подходящее. Но она сказала это лишь один раз, а в остальном вела себя очень вежливо, даже иногда брала его за руку на виду у всех. От этого положение делалось только хуже.

– Хотите услышать хорошие новости? – спросила Люмис.

– Разумеется.

– Если эта операция пройдет так успешно, как мы рассчитываем, с вас будет снято обвинение. Полностью. – Такого она не говорила еще никогда.

– Что мне нужно для этого сделать? – с интересом спросил агент «Кассиус».

– В ЦРУ есть сотрудник по имени Райан…

– Да, я слышал, что Комиссия по ценным бумагам и биржевым операциям ведет расследование его деятельности. По крайней мере вела несколько месяцев назад. Вы хотите, чтобы я рассказал об этом русским…

– Он замаран по макушку. Нарушил законы, заработал полмиллиона долларов, пользуясь конфиденциальной информацией, и через две недели состоится заседание Большого жюри, на котором ему здорово прижгут задницу, в полном объеме. – Грубость ее слов резала ухо еще больше из-за того, что сопровождалась нежной улыбкой и мягким говором южной красотки. – ЦРУ не собирается принимать никаких мер по его защите. Никто не придет ему на помощь. Риттер ненавидит его. Вы не знаете почему, но слышали это от помощника сенатора Фреденбурга. У вас создалось впечатление, что из него хотят сделать козла отпущения за провал какой-то операции, но вы не знаете подробностей. Что-то случившееся несколько месяцев назад в Центральной Европе, может быть, но это все. Кое-что из этого вы сообщите немедленно, остальное пусть подождут до вечера сегодняшнего дня. И вот еще что: до вас дошел слух, что проблема СОИ может стать объектом переговоров. Вы считаете, что эта информация ненадежна, но слышали, как один сенатор говорил об этом. Понятно?

– Да, – кивнул Хендерсон.

– Отлично. – Люмис скрылась в туалете. В любимом Бутча подавали блюда, слишком жирные для ее желудка,

Хендерсон прошел в спальню и выбрал галстук. Значит,. положению, в котором он находился? – подумал он, завязывая галстук, и тут же передумал. Если она говорит правду – он был вынужден признать, что она никогда его не обманывала. Считала меня хуже грязи под ногами – это я знаю, – но не обманывала. Значит, я могу обрести спокойствие?… И что тогда? – спросил он себя. А имеет ли это значение? Имеет, решил он, но еще важнее выбраться из этого положения.

– Красный галстук нравится мне больше, – заметила Люмис, стоя в дверях. На ее лице появилась нежная улыбка. – Мне кажется, сегодня лучше надеть галстук, демонстрирующий силу.

Хендерсон послушно протянул руку за красным галстуком. Ему даже не приходило в голову возражать.

– Вы не могли бы сказать мне…

– Я не знаю – да и все равно не сказала бы. Но мне не поручили бы передать вам то, что я передала, если бы, по их мнению, вы почти не расплатились за свое прошлое, мистер Хендерсон.

– Неужели вы не можете назвать меня Питером, хотя бы раз? – спросил он.

– Мой отец был двадцать девятым летчиком, сбитым над Северным Вьетнамом. Его захватили в плен живым – мы видели его фотографии, – но он так и не вернулся,

– Я не знал этою.

Она продолжала разговор бесстрастным голосом, словно говорила о погоде.

– Вы не знали очень многое, мистер Хендерсон. Мне не позволили управлять самолетом, как это делал папа, но, работая в Бюро, я стараюсь сделать жизнь для ублюдков как можно хуже. Они позволяют мне это. Я только надеюсь, что причиняю им такую же боль, как они причинили мне. – Она снова улыбнулась. – Вы считаете такое поведение недостаточно профессиональным, верно?

– Извините. Боюсь, что я просто не знаю, что сказать.

– Знаете. Вы скажете вашему контактеру все, что я рассказала вам. – Она бросила ему в руки миниатюрный магнитофон. В него были вмонтированы специальный таймер и устройство, не позволяющее нарушать его работу. Находясь в такси, Хендерсон будет под постоянным контролем. Если он попытается каким-то образом предупредить связника, существовала вероятность – большая или маленькая, он не знал, – что это будет обнаружено. Он не нравился им, и они не верили ему. Он знал, что ему никогда не удастся завоевать их расположение, а тем более доверие, но ему хотелось лишь одного – выйти из игры.

Хендерсон вышел из своей квартиры через несколько минут и спустился вниз по лестнице. Мимо квартала проезжало немало такси, но он не поднимал руку и просто ждал, когда такси само подъедет к нему. Они молчали, пока машина не затерялась в потоке транспорта на Виргиния-авеню.

Такси отвезло его к зданию Центрального контрольно-ревизионного управления в северо-западной части города, на улице «Джи». Войдя внутрь, он передал магнитофон ожидавшему его агенту ФБР. Хендерсон подозревал, что в магнитофон был вмонтирован и радиопередатчик, хотя на самом деле передатчика не было. Магнитофон быстро доставили в здание Гувера – штаб-квартиру ФБР. Люмис была уже там. Ленту тут же перемотали и прослушали.

– На этот раз ЦРУ нигде не дало осечки, – сказала она своему начальнику. В кабинете присутствовал еще один человек, занимавший высокое положение. Значит, дело более важное, чем я подозревала, подумала Люмис.

– Да, конечно: Такой источник, как Райан, редко попадает к ним в руки. Хендерсон рассказал все очень убедительно.

– Я предупредила его, что в случае успешного завершения дела он будет отпущен. – Ее голос звучал куда выразительнее слов.

– Вы не согласны с этим? – спросил заместитель директора ФБР. Он руководил всеми контрразведывательными операциями.

– Он не расплатился в достаточной мере – за то, что сделал.

– Мисс Люмис, после того как все закончится, я объясню, почему вы ошибаетесь. А пока не будем поднимать этот вопрос, хорошо? Вы блестяще справились с работой. Постарайтесь не испортить операцию на ее заключительной стадии.

– Что будет с ним дальше?

– Как всегда, мы передадим его программе по защите свидетелей. После того как с ним закончат, Хендерсон окажется где-нибудь в Биллингсе, штат Монтана, хозяином маленького кафе. – Заместитель директора равнодушно пожал плечами. – Меня это мало интересует. Вы получаете назначение на более высокую должность и переезжаете в Нью-Йорк, будете работать в региональном отделении. Мы приготовили вам новую работу. Там есть дипломат, служащий в ООН, которому требуется надежное руководство. Нам кажется, что вы готовы к этому.

– Спасибо. – Улыбка на лице Люмис была на этот раз совершенно естественной.

***

– Они проглотили приманку, – сказал Риттер Райану. – Проглотили вместе с крючком и поплавком. Надеюсь, вы справитесь со своей частью задания, приятель.

– В ней нет ничего опасного. – Джек развел руками. – Все пройдет вполне цивилизованно -

Если бы ты знал, что может случиться, подумал Риттер.

– Райан, вы все еще дилетант в полевых операциях. Не забывайте этого.

– Чтобы справиться со своим заданием, я и должен быть дилетантом, – напомнил ему Джек.

– Если боги хотят кого-то уничтожить, сначала они делают его самонадеянным, – заметил заместитель директора ЦРУ по оперативной работе.

– Изречение Софокла звучит не совсем так, – усмехнулся Джек.

– Мой вариант намного лучше, Я даже распорядился, чтобы эту фразу написали на стене, и все, кто проходит обучение на Ферме, читают ее-

Первоначальный замысел Райана был очень простым – слишком простым. Сотрудники Риттера в течение десяти часов усовершенствовали его, превратив в настоящую операцию. План был несложен, но при его исполнении могли возникнуть трудности. При исполнении всех планов неизбежно возникали трудности, однако Риттеру это не нравилось.

***

Барт Манкузо давно привык к мысли, что сон не является одной из функций, разрешенных шкиперам подводных лодок, но его особенно раздражало, когда стук в дверь раздавался через пятнадцать минут после того, как он ложился в койку.

– Войдите! – И умрите! – не прибавил он.

– Шифровка «молния» лично для капитана, – произнес лейтенант извиняющимся голосом.

– Надеюсь, в ней содержится что-то действительно серьезное! – рявкнул Манкузо, отбрасывая одеяло и спуская ноги с койки. Он вышел из каюты и направился на корму в одном нижнем белье – там на левом борту, за боевой рубкой, находился центр связи. Через десять минут он вышел оттуда и передал штурману листок бумаги.

– Мне нужно, чтобы через десять часов мы находились вот здесь.

– Будет исполнено, капитан.

– И пусть тот, кто придет будить меня в следующий раз, имеет в виду, что я разрешаю это лишь в случае неминуемой опасности, угрожающей Соединенным Штатам! – Он направился к себе в каюту, ступая по палубе босыми ногами.

***

– Я все передал, – сообщил Хендерсон, сидя в ресторане за ужином напротив Люмис.

– Что-нибудь еще? – спросила она. Сидим тут при свечах и слушаем музыку, недовольно подумала она.

– Просто хотел передать, что выполнил задание. Им не требовалась новая информация, всего лишь подтверждение сведений, которые они получили из других источников. По крайней мере мне так показалось. У меня есть для них еще одно донесение.

– Какое?

– Новый обзор системы противовоздушной обороны. Не представляю себе, почему им это потребовалось. До конца месяца они смогут прочесть его в журнале «Авиэйшн».

– Давайте не будем нарушать установившийся порядок, мистер Хендерсон.

***

На этот раз донесение прибыло по обычным каналам, как и подобает разведывательной информации. Его доставят лично председателю, потому что в нем содержались сведения о высокопоставленном представителе спецслужбы противника. В высших эшелонах КГБ знали, что Герасимов проявляет немалый интерес к слухам как в России, так и в странах Запада,

Когда он прибыл к себе в кабинет на следующее утро, донесение ждало его. Председателя КГБ раздражала восьмичасовая разница во времени между Москвой и Вашингтоном – это чертовски затрудняло работу! Если Московскому центру требовалось отдать приказ о немедленных действиях, он автоматически ставил под угрозу прикрытие своих оперативников в Америке, потому что их деятельность становилась необычной и могла вызвать подозрение. В результате распоряжения с пометкой «немедленное исполнение» редко посылались за океан. Председателя КГБ оскорбляло, что его могущество нарушалось чем-то прозаическим вроде разных меридианов.

"Деятельность объекта Р., – говорилось в донесении, – является в настоящее время предметом секретного расследования, не имеющего отношения к вопросам разведки. Подозревают, однако, что интерес к Р. является политически мотивированным, представляя собой скорее всего желание со стороны прогрессивных элементов конгресса подвергнуть критике ЦРУ из-за не известного нам провала в проведении какой-то операции, возможно, в Центральной Европе, однако у нас нет, повторяю, нет данных, подтверждающих это. Уголовное преследование Р. нанесет значительный ущерб руководству ЦРУ из-за того, что он занимает там высокий пост. По нашему мнению, надежность этой информации соответствует степени "А". В данный момент три независимых источника подтверждают предположения, высказанные мной в донесении 88(В)531-С/ЕОС. Подробности следуют дипломатической почтой. Считаем, необходимо принять соответствующие меры. Резидент. Вашингтон. Конец".

Герасимов положил донесение в ящик стола.

Ну что ж, пробормотал про себя председатель КГБ. Он взглянул на часы. Через два часа ему нужно быть на еженедельном заседании Политбюро, которое проводится утром каждого четверга. Как пройдет заседание? Одно он знал заранее: оно будет интересным. Герасимов планировал использовать новый вариант в своей игре – силовой гамбит.

На этот раз утреннее совещание с руководителями управлений длилось дольше обычного. Он знал, что членам Политбюро будет интересно услышать безвредные, но интересные новости из мира разведки. Его коллеги по Политбюро были людьми, для которых заговоры и конспирации воспринимались так же естественно, как дыхание. В двадцатом столетии не было в мире правительства, чьи руководители не выслушивали бы с удовольствием рассказы о тайных операциях. Герасимов делал кое-какие пометки, старательно выбирая лишь ту информацию, которую он мог обсуждать, не раскрывая сути наиболее важных дел. В назначенное время прибыл его автомобиль, председатель КГБ спустился к нему и в сопровождении «Волги», полной вооруженных телохранителей, поехал в Кремль.

Герасимов никогда не приезжал первым и никогда не оказывался последним. На этот раз он вошел в зал заседаний одновременно с министром обороны.

– Доброе утро, Дмитрий Тимофеевич, – поздоровался председатель КГБ без улыбки, но достаточно благожелательно.

– И вам желаю того же, Николай Борисович, – недоверчиво отозвался маршал Язов. Оба сели у длинного стола. У Язова были все основания для недоверия. Помимо того что арестованный Филитов висел над его головой как дамоклов меч, маршал был всего лишь кандидатом в члены Политбюро и не принимал участия в голосовании, тогда как Герасимов имел такое право. Это давало КГБ большее политическое влияние, чем имела армия, однако за последнее время в этом зале имели право голоса лишь те министры обороны, которые являлись в первую очередь партийными деятелями подобно Устинову. Язов был прежде всего кадровым военным. Он являлся убежденным членом партии, но, несмотря на все это, мундир маршала не был для него маскарадным костюмом, как для Устинова. Язов знал, что никогда не станет полноправным членом Политбюро.

Энергичными шагами вошел в зал Андрей Ильич Нармонов. Из всех членов Политбюро один лишь председатель КГБ был моложе его, и Нармонов считал необходимым демонстрировать энергию и бодрость всякийраз, когда появлялся перед более пожилыми коллегами, сидящими сейчас за длинным столом. И все-таки было видно, что напряжение сказывается и на нем. Все видели это. Шпика густых черных волос быстро седела и, казалось, сдвигалась к затылку. Но для человека, которому еще не было и шестидесяти, "я о обычное явление. Нармонов жестом пригласил всех садиться.

– Доброе утро, товарищи, – по-деловому произнес генеральный секретарь. – Начнем с вопроса о прибытии американской делегации для переговоров.

– У меня есть хорошие новости, – тут же отозвался Герасимов.

– Вот как? – произнес Александров, опередив генерального секретаря и подчеркнув этим свое влияние.

– У нас есть сведения о том, что американцы в принципе готовы сделать предметом переговоров свою программу стратегической обороны, – сообщил председатель КГБ. – Нам неизвестно, какие уступки потребуют они за это, равно как нам неизвестен и размер уступок, на которые они согласятся пойти, но все-таки это изменение в позиции их делегации.

– Мне трудно в это поверить, – усомнился Язов. – Их программа развивается вполне успешно – вы сами говорили нам об этом на прошлой неделе, Николай Борисович.

– Внутри американского правительства существуют расхождения по политическим вопросам, а в ЦРУ в настоящее время, по-видимому, происходит борьба за власть. Как бы то ни было, такова информация, которую мы получили, и мы находим ее достаточно надежной.

– Это вызывает у меня удивление. – Головы присутствующих повернулись в сторону министра иностранных дел. На его лине застыло скептическое выражение. – По этому вопросу американцы занимали абсолютно твердую позицию. Вы говорите об источнике информации как о «достаточно надежном», но не как о совершенно точно заслуживающем доверия?

– Источник занимает высокий пост, но его информация еше не получила достаточного подтверждения. К концу недели нам будет известно больше.

Сидящие вокруг стола закивали головами. Американская делегация прибывает в полдень субботы, и переговоры не начнутся до понедельника. Членам делегации будет предоставлено тридцать шесть часов, чтобы привыкнуть к разнице во времени, велел за этим состоится обед в новом здании гостиницы Академии наук, и больше ничего.

– Такая информация, несомненно, представляет огромный интерес для моей группы, которая примет участие в переговорах, но мне все это кажется крайне удивительным, особенно в свете тех объяснений, что мы получили здесь по проблеме нашей программы «Яркая звезда» и ее американского эквивалента.

– У нас есть основания полагать, что американцы узнали о программе «Яркая звезда», – убедительно сообщил Герасимов. – Не исключено, что достигнутый нами прогресс отрезвил их.

– В «Яркой звезде» работает американский агент? – с удивлением спросил кто-то из членов Политбюро. – Каким образом?

– Этого мы еще не знаем. Ведем расследование, – ответил Герасимов, стараясь не смотреть в сторону Язова. Ваш ход, товарищ министр.

– Итак, американцы могут быть больше заинтересованы в прекращении нашей программы, чем в сокращении собственной, – заметил Александров.

– И, по их мнению, наши усилия будут диаметрально противоположны, – фыркнул министр иностранных дел. Как бы мне хотелось сообщить своим людям, каким образом обстоят дела на самом деле!

– Ваше мнение, маршал Язов? – спросил Нармонов. Он не подозревал, в сколь трудное положение ставит своего сторонника этим вопросом.

До настоящего момента Герасимов не был уверен в Язове, не знал, на чью сторону он встанет, не решит ли маршал обратиться к своему патрону с вопросом о Филитове, чувствуя свою политическую уязвимость. Сейчас председатель КГБ получит ответ на этот вопрос. Язов опасается вероятности – нет, он не может не знать, поправил себя Герасимов, что в наших силах уволить его с поста министра, причем не просто, а с позором. Он также опасается, что Нармонов не захочет рисковать своим политическим будущим, пытаясь спасти его – Неужели теперь мне удалось привлечь на свою сторону и Ванеева и Язова? Если дело обстоит именно так, может быть, следует оставить Язова на посту министра, после того как я займу место генерального секретаря… Принимайте решение, Язов.

– Нам удалось решить проблему мощности выходного импульса лазерного луча. Осталась проблема компьютерного обеспечения. В этом мы заметно отстаем от американцев из-за превосходства их компьютерной промышленности. Всего лишь на прошлой неделе товарищ Герасимов предоставил в наше распоряжение часть американской программы компьютерного обеспечения, но мы даже не успели начать ее изучение, как узнали, что она устарела и американцы пользуются другой, еще более совершенной программой. Разумеется, я не критикую КГБ…

Вот! В это мгновение Герасимов убедился в своей правоте. Он пытается заручиться моей поддержкой. Но самое главное заключается в том, что ни один из присутствующих в зале, даже Александров, не подозревает, что произошло у них на глазах.

– …более того, это еще ярче иллюстрирует стоящую перед нами техническую проблему. Но это всего лишь техническая проблема, товарищи. Она тоже будет преодолена. Я считаю, что мы опережаем американцев. Если им это известно, они будут бояться нас. До сих пор наша позиция на переговорах заключалась в том, что мы возражали только против программ развертывания в космосе, поскольку мы никогда не сомневались, что наши наземные системы превосходят американские. Не исключено, что изменение в позиции американцев подтверждает это. Если дело обстоит именно так, я рекомендую не вести переговоры, касающиеся «Яркой звезды», ни при каких условиях.

– Это разумная точка зрения, – заметил Герасимов. – Дмитрий Тимофеевич поднял важный вопрос – – Сидящие вокруг стола закивали – со знанием дела, думали все, но все ошибались намного больше, чем можно было предположить. Председатель Комитета государственной безопасности и министр обороны подтвердили только что заключенный союз, обменявшись взглядами.

Герасимов повернулся и посмотрел на председательствующего, не обращая внимания на ведущуюся дискуссию. Генеральный секретарь Нармонов внимательно прислушивался к выступающим, делал пометки и не замечал пристального взгляда председателя КГБ.

Интересно, его кресло удобнее моего? – подумал Герасимов.

19. Путешественники

Райан с удовлетворением обратил внимание на то, что даже 89-е военно-транспортное авиакрыло обращает серьезное внимание на безопасность. Часовые, охраняющие «Президентское авиакрыло» на базе ВВС Эндрюз, держали наготове заряженные автоматы и выглядели весьма внушительно, что производило немалое впечатление на «видных посетителей» – Военно-Воздушные Силы США избегают термина «весьма важные лица». Вооруженная охрана вместе с обычной аэродромной путаницей чрезвычайно затрудняла задачу тех, кто захочет похитить самолет и улететь на нем в… Москву, например. Им этого не требовалось. В Москву их доставит опытный экипаж.

Перед вылетом в голове Райана всегда шевелилась одна и та же мысль. Ожидая своей очереди перед металлодетектором, выглядящим как дверной проем, он думал о том, что кто-нибудь вполне мог бы выгравировать на притолоке надпись: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Ему уже удалось преодолеть страх перед полетами; теперь предметом его беспокойства было совсем иное, говорил он себе. Ничего из этого не получилось. Выходя из здания и направляясь к самолету, он обнаружил, что страх обладает кумулятивным воздействием и накапливается в организме.

Им предстояло лететь на том же самом самолете, что и в прошлый раз. На хвосте красовался номер – 86971. Это был «Боинг-707», построенный на заводе компании в Сиэтле в 1958 году и модифицированный в конфигурацию VC-137. Он являлся более комфортабельным, чем VC-135, и к тому же у него были окна. Больше всего Райан ненавидел полеты в самолете без окон. К их самолету не была подсоединена выдвигающаяся кишка коридора, и всем членам делегации пришлось подниматься по старомодному трапу, подкатившемуся на колесах. Внутри самолета бросалась в глаза странная смесь стандартного и уникального оснащения. Передний туалет находился на обычном месте, прямо напротив двери первого класса, зато следующее по направлению к хвосту отделение представляло собой центр связи, обеспечивающий мгновенную надежную связь через космические спутники с любой точкой земной поверхности. Далее следовали относительно удобные каюты для экипажа и камбуз. Кормили на борту этого самолета очень хорошо. Место, отведенное Райану, находилось в секции для «почти весьма важных персон», на одной из двух кушеток, установленных по обеим сторонам фюзеляжа, перед помещением, где стояло шесть кресел для действительно весьма важных пассажиров. Еще дальше в сторону хвоста виднелись ряды по пять кресел для репортеров, сотрудников Секретной службы и остальных лиц, которых считали не слишком важными те, кто занимался подобной градацией. Во время этого перелета хвостовое помещение будет практически пустым, разве что младшие члены делегации станут прогуливаться здесь, разминая затекшие от сидения ноги.

Самым большим недостатком VC-137 была ограниченная дальность полета. Он не мог лететь из Вашингтона прямо в Москву и обычно совершал посадку для дозаправки в Шэнноне, откуда и отправлялся на заключительный этап перелета. Президентский самолет – вообще-то их было два, два самолета ВВС-1, – основывался на магистральном варианте 707-320 и скоро будет заменен ультрасовременным «Боингом-747». Военно-воздушные силы стремились получить в свое распоряжение президентский самолет, который по возрасту будет моложе, чем большинство обслуживающего экипажа, Райан тоже питал на это немалые надежды. Самолет, на котором им предстояло сейчас лететь, выкатили из ворот завода в Сиэтле, когда он еще учился во втором классе начальной школы, и это обстоятельство казалось ему несколько странным.

Интересно, можно ли предсказать судьбу? Можно ли предсказать… В первый момент эта мысль показалась ему забавной, но тут же на Джека словно пахнуло ледяным ветром.

Твоя профессия заключается в предсказании будущего, но почему ты думаешь, что действительно способен на это? В каком предсказании ты ошибся на этот раз, Джек?

Проклятье! – рассердился он на себя. Всякий раз, когда я поднимаюсь на борт этого окаянного самолета… Он пристегнул ремни, глядя на какого-то технического эксперта сидевшего на противоположном диванчике, который, судя по его улыбке, обожал полеты.

Минуту спустя загудели турбины, и, наконец, самолет двинулся с места. Объявления по трансляции мало отличались от тех, что делают на борту рейсового авиалайнера, хотя пассажиры сразу понимали, что находятся не в обычном пассажирском самолете. Джек понял это еще раньше, когда увидел у «стюардессы» пышные усы. Можно было и посмеяться, пока самолет катился по рулежной дорожке к взлетной полосе 1 – левой,

Ветер дул с северного направления, и VC-137 взлетел навстречу ему. Уже через минуту он начал правый поворот. Джек наклонился к окну, глядя на шоссе 50 – по этой дороге он ездил к себе домой в Аннаполис. Самолет выровнялся, и шоссе пропало из виду. Теперь они летели в облаках, в безликой белой вуали, которая часто кажется восхитительным занавесом, но сейчас… сейчас он скрыл путь домой. Ничего не поделаешь. Весь диванчик был в распоряжении Райана, и он решил воспользоваться этим – сбросил ботинки и вытянулся, чтобы немного подремать, В России будет не до отдыха. В этом он не сомневался.

***

Когда в прошлый раз «Даллас» всплыл на поверхность для сеанса связи, капитану сообщили об изменениях в планах. И вот теперь подводная лодка всплыла снов?. Манкузо первым поднялся по трапу к мостику на вершине боевой рубки. За ним последовали один из офицеров и два впередсмотрящих. Перископ был уже поднят и обшаривал горизонт в поисках кого-нибудь. Ночь была спокойной и ясной. Такое небо можно увидеть только в море – усыпанное звездами подобно драгоценным камням на куске черного бархата.

– Мостик, вызывает рубка.

– Мостик слушает, – ответил Манкузо, нажав на кнопку.

– Радиолокационный пост сообщает: обнаружен самолетный радар на пеленге один-четыре-ноль, пеленг не меняется.

– Хорошо. – Капитан повернулся к офицеру. – Включите ходовые огни.

– По правому борту чисто, – доложил первый впередсмотрящий.

– По левому борту чисто, – донесся голос второго.

– Радиолокационный пост сообщает: пеленг все еще один-четыре-ноль. Мощность принимаемого сигнала увеличивается.

– На раковине левого борта, почти по курсу, по-видимому, вертолет, – доложил впередсмотрящий.

Манкузо поднял к глазам бинокль и принялся обшаривать темноту. Если там и был вертолет, то летел он без опознавательных огней… и тут капитан увидел, как исчезли несколько звезд, заслоненные чем-то от его взгляда…

– Вижу. Молодец, Эверли! А-а, вот и его опознавательные огни.

– Мостик, вызывает рубка.

– Подключите мостик, – тут же отозвался Манкузо.

– Исполнено, сэр.

– Эхо-Гольф-Девять, вас вызывает Альфа-Виски-Пять.

– Альфа-Виски-Пять, это Эхо-Гольф-Девять. Слышу вас хорошо. Подтвердите прием.

– Браво-Дельта-Отель.

– Понятно, спасибо. Прибыли в назначенные координаты. Штиль. – Манкузо наклонился и включил освещение панели управления. В этом не было нужды – управление субмариной все еще осуществлялось из рубки, – но свет на мостике позволит пилоту вертолета правильно сориентироваться в темноте.

Они услышали его приближение через несколько секунд – сначала шум лопастей, бьющих воздух, затем рев авиационных турбин. Меньше чем через минуту они почувствовали мощный поток воздуха, когда вертолет дважды сделал круг над «Далласом», Интересно, подумал Маикузо, включит пилот посадочные прожектора… или решит действовать в темноте.

Пилот решил действовать без посадочных огней или, вернее, вести себя в точности так, как и следовало при тайной операции по высадке человека, – как в боевых условиях. Он сориентировался по освещенной панели управления на мостике и завис в пятидесяти ярдах от левого борта. Затем снизился и позволил вертолету соскользнуть к субмарине. На мостике увидели, как в хвостовой части открылся люк, показалась рука, которая схватила крюк на конце троса и втянула его внутрь.

– Всем приготовиться, – скомандовал Манкузо. – Мы проделывали это уже много раз. Проверить страховочные тросы. Старайтесь быть повнимательней.

Поток воздуха от ротора грозил сдуть моряков вниз по трапу прямо в боевую рубку. Винтокрылая машина зависла почти над мостиком. На глазах Манкузо из грузового люка появились очертания человеческой фигуры, опускающейся на тросе. Тридцать футов, казалось, никогда не кончатся. Фигура снижалась к мостику, вращаясь от скручивания стального троса. Один из матросов протянул руки, схватил человека за ногу и потянул к себе. Тут же капитан ухватил его за руку, и вдвоем они опустили человека на палубу.

– Все в порядке, вы в безопасности, – произнес Манкузо. Незнакомец выскользнул из страховочного крепления, и трос исчез из виду.

– Привет, Манкузо!

– Черт побери! – воскликнул капитан.

– Разве так встречают товарища?

Но дело прежде всего. Манкузо поднял голову. Вертолет был уже на высоте двухсот футов. Он протянул руку и трижды мигнул ходовыми огнями «Далласа»: ВЫСАДКА ЗАКОНЧЕНА. Вертолет мгновенно опустил нос и устремился в сторону немецкого берега.

– А теперь спустимся вниз, – рассмеялся Барт. – Впередсмотрящие, вниз. Очистить мостик. – Черт побери, пробормотал он про себя. Капитан следил за тем, как спустились вниз его люди, выключил внутреннее освещение на мостике, внимательно огляделся вокруг, проверяя, не забыли ли чего подчиненные, и направился по трапу вслед за ними. Минуту спустя он был внутри боевой рубки.

– А теперь мне можно попросить разрешения сойти на берег вашего судна, капитан? – поинтересовался Марк Рамиус.

– Штурман?

– Все системы проверены. Мы готовы к погружению, – доложил штурман. Манкузо автоматически повернулся и взглянул на контрольную панель, где горели одни зеленые огни.

– Хорошо. Начать погружение. Глубина сто футов, курс ноль-семь-один, машины вперед на одну треть. – Лишь теперь он взглянул на гостя. – Добро пожаловать на борт, капитан.

– Благодарю вас, капитан. – Рамиус схватил Манкузо в медвежьи объятия и поцеловал в щеку, затем сбросил с себя рюкзак. – Здесь можно говорить?

– Пройдем на нос.

– Первый раз на борту вашей подлодки, – заметил Рамиус. Мгновение спустя из гидролокационной рубки высунулась голова.

– Капитан Рамиус! Мне показалось, что я узнал ваш голос! – Джоунс взглянул на Манкузо. – Извините, сэр. Только установили контакт, пеленг ноль-восемь-один. Судя по звуку – торговое судно. Один винт, его вращают низкооборотные дизели. По-видимому, далеко от нас. Докладываем в боевую рубку, сэр.

– Спасибо, Джоунси. – Манкузо пригласил Рамиуса в свою каюту и закрыл дверь.

– Что это там такое? – спросил молодой акустик Джоунса,

– К нам только что прибыл гость.

– У него вроде какой-то акцент, верно?

– Похоже на то. – Джоунс сделал жест в сторону гидролокационного дисплея. – У этого контакта тоже какой-то акцепт. Посмотрим, насколько быстро тебе удастся определить, что это за купец.

***

Это было опасно, но вся жизнь соткана из опасностей, подумал Лучник. Советско-афганская граница проходила по фарватеру быстрой горной реки, питаемой тающими снегами и извивающейся подобно змее через ущелья, прорезанные ею в скалах. Граница находилась под усиленной охраной. Преимуществом было то, что его люди одеты в обмундирование афганской армии, мало отличающееся от советского. Русские уже давно одевали своих солдат в незамысловатое, зато теплое обмундирование, пригодное для зимы. Моджахеды были одеты главным образом в сливающиеся с окружающим их снегом белые комбинезоны с рассеянными на них здесь и там зелено-коричневыми полосами и пятнами, которые мешали увидеть очертания человеческих тел. Теперь требовалось одно – терпение. Лучник лежал у самого хребта горного кряжа и просматривал в русский бинокль раскинувшуюся перед ним местность. Его люди отдыхали в нескольких метрах позади и ниже. Он знал, что мог обратиться за помощью к руководителю местного партизанского отряда, но зашел слишком далеко и не хотел рисковать. Некоторые из северных племен оказывали поддержку русским – по крайней мере так ему сообщили. Верно это или нет – подвергать свою операцию опасности он не решился.

Впереди него в шести километрах слева, на вершине горы, находился русский сторожевой пост. Большой и хорошо укрепленный, с гарнизоном в целый взвод, его солдаты патрулировали этот сектор границы. Сама граница была усилена заграждениями и минными полями. Русские обожали минные поля… но от сильного мороза земля превратилась в камень, а советские мины ненадежны в замерзшем грунте, хотя иногда при замерзании грунта, смещающего слои земли, они взрывались сами.

Лучник выбрал место перехода границы после тщательного изучения местности. Граница выглядела практически неприступной – но это на карте. Контрабандисты, однако, пересекали ее на протяжении столетий. На противоположном берегу реки виднелось извилистое ущелье, вырезанное в горном массиве талыми водами. Крутое и скользкое, оно представляло собой настоящий каньон, спрятанный от посторонних взглядов – если только наблюдатель не находился прямо над ним. Разумеется, русские могут установить там постоянный пост и следить за этим ущельем – в таком случае оно превратится в смертельную ловушку. Ничего не поделаешь, на все воля Аллаха, сказал он себе и заранее примирился с судьбой. Пора.

Сначала он увидел вспышки. Огонь вели десять моджахедов с тяжелым пулеметом и одним из его драгоценных минометов. Трассирующие пули летели через границу в лагерь русских пограничников. У него на глазах пули рикошетом отскакивали от валунов, прочерчивая замысловатые линии в бархатном небе. Затем русские открыли ответный огонь. Скоро Лучник услышал и звуки выстрелов. Он надеялся, что его людям удастся уйти, но сейчас его внимание было устремлено на другое – он повернулся и подал знак.

Они побежали вниз по крутому горному склону, не обращая внимания на опасность. Им повезло – ветер сдул снег с камней и ноги не скользили на скалах. Лучник повел свой отряд к реке. Несмотря на мороз, она не замерзла из-за быстрого течения по крутому уклону. Вот и сигнальная проволока. Молодой моджахед перекусил кусачками проволоку, освобождая проход для остальных, и Лучник повел их дальше. Теперь его глаза привыкли к темноте, и он двигался медленнее, глядя на грунт в поисках небольших кочек, означающих мины в замерзшей земле. Моджахеды понимали его без слов и двигались вереницей, один за другим, всякий раз стараясь попасть ногой на выступающие камни. Теперь слева от них небо освещалось ракетами, но стрельба несколько утихла.

Им потребовалось больше часа, но, наконец, Лучник перевел всех своих людей через реку в ущелье, на тропу контрабандистов. Двое останутся здесь, на пригорке, откуда открывается вид на место переправы. Молодой сапер, перерезавший проволоку, остановился на несколько минут, чтобы восстановить контакт и скрыть место проникновения на советскую территорию, затем тоже исчез в темноте,

Отряд Лучника не останавливался до наступления рассвета, и лишь тогда сделали передышку на несколько часов, чтобы поесть и отдохнуть. Командиры сообщили ему, что все идет хорошо, даже лучше, чем они полагали.

***

Остановка в Шэнноне была недолгой – здесь они только заправились и приняли на борт советского летчика, который должен был вести переговоры с авиадиспетчерами в русском воздушном пространстве. Когда самолет приземлился, Джек проснулся и решил было выйти размять ноги, затем передумал – «Дьюти-фри шопс» могут подождать до обратного рейса. Русский занял свободное кресло в кокпите, и самолет снова взлетел.

Наступила ночь. Летчик был в хорошем настроении. Вся Европа, объявил он, наслаждается ясной холодной погодой. Джек следил в окно, как внизу проплывали оранжево-желтые огни английских городов. Внутри самолета нарастало напряжение, нет, скорее ожидание, подумал он, прислушиваясь к изменившемуся тону голосов вокруг – они стали более высокими, хотя не такими громкими. Нельзя лететь в Советский Союз и не чувствовать себя кем-то вроде заговорщика. Скоро все говорящие перешли на хриплый шепот. Джек мрачно улыбнулся, глядя в плексиглас иллюминатора, и его отражение спросило: а что здесь смешного? Под самолетом показалась водная поверхность – они летели через Северное море к Дании.

За ним раскинулось Балтийское море. Сразу было заметно, где встречаются Запад и Восток. К югу виднелись весело освещенные немецкие города, каждый в ярком ореоле огней. На другой стороне – стены из колючей проволоки, защищенной минными полями, обстановка казалась совершенно иной. Все, кто находился на борту, тоже заметили разницу, и разговор стал более приглушенным.

Самолет летел по воздушному коридору G-24; штурман, сидящий впереди, держал перед собой на столике полуразвернутую карту Джеппесена. Еще одним различием между Западом и Востоком являлась ограниченность в последнем из воздушных коридоров. Ну что ж, напомнил себе Джек, здесь летает не так много легких одномоторных самолетов – правда, одна «Сессна» сумела тут пролететь…

– Начинаем поворот, Переходим на новый курс ноль-семь-восемь и входим в советское воздушное пространство.

– Ясно, – отозвался через мгновение пилот – командир самолета. Он устал. Позади длинный перелет. Они уже поднялись на уровень полета 381 – это значило 38 тысяч 100 футов, или 11 тысяч шестьсот метров, как предпочитали называть высоту русские. Пилоту не нравилось измерение высоты в метрах, хотя приборы на панели управления градуировались в двух системах измерения. Закончив поворот, они пролетели еще шестьдесят миль и пересекли советскую границу у Вентспилса.

– Вот мы и д-о-о-ма! – раздался чей-то возглас в нескольких футах от Райана. С высоты советская территория ночью выглядела настолько темной, что по сравнению с ней Восточная Германия казалась утопающей в праздничных огнях подобно весеннему празднику Марди Грае в Новом Орлеане. Он вспомнил спутниковые фотографии, сделанные ночью. В темноте так легко опознать колонии ГУЛАГа – редкие освещенные квадраты на темном фоне… какая мрачная страна, где ярко освещаются только тюрьмы…

Для пилота место пересечения границы было всего лишь отметкой на карте. Еще восемьдесят пять минут полета при таких погоде и ветре. Этот воздушный коридор над советской территорией, именуемый теперь G-3, был единственным, где авиадиспетчеры говорят по-английски. Вообще-то летчику для полета в Москву не нужен был русский, что расположился в кокпите. Он, разумеется, был сотрудником спецслужбы ВВС и мог оказать помощь только в случае какого-нибудь происшествия. Русским вообще была по душе мысль о позитивном контроле. Указания по высоте полета и курсу, которые давал сейчас русский летчик, были намного точнее команд, получаемых от авиадиспетчеров в американском воздушном пространстве, словно он не имел представления, что делать без указаний, поступающих от какого-то кретина на земле. Конечно, и здесь не обошлось без чего-то забавного. Американского пилота звали Пауль фон Эйк. Предки полковника переселились в Америку из Пруссии сто лет назад, но их потомки так и не сумели отказаться от приставки «фон», которая когда-то была такой важной для семейного прошлого. Кое-кто из этих предков воевал здесь, подумал полковник фон Эйк, на покрытых снегом русских равнинах. И уж конечно, кто-то из родственников не так давно сражался тут и похоронен в русской земле, над которой он мчится сейчас со скоростью шестьсот миль в час. Интересно, что подумали бы они о нем сейчас, пронеслось у него в голове, пока его светло-голубые глаза обшаривали горизонт в поисках огней других самолетов.

Подобно большинству пассажиров, Райан мог определить, высоту полета лишь визуально, глядя вниз на далекую землю, но сейчас он не мог сделать этого из-за темноты и отсутствия огней на советской земле. Он понял, что подлетают к месту назначения, лишь когда самолет начал широкий поворот влево. Послышался визг сервомоторов, опускающих закрылки, и Джек заметил, что рев турбин стал не таким громким. Скоро он начал различать отдельные деревья, проносящиеся внизу. Раздался голос пилота, предупреждающий курильщиков о необходимости погасить сигареты, и тут же на табло зажглась надпись: «Пристегните ремни». Через пять минут они совершили посадку в аэропорту Шереметьево. Несмотря на то что все аэропорты мира похожи один на другой, Райан сразу узнал Шереметьево – рулежная дорожка была самой неровной.

Теперь разговор в самолете оживился. Нарастало возбуждение, после того как пассажиры увидели, что члены экипажа выходят из кабины. Дальше все происходило словно во сне. Эрни Аллена встретила группа соответствующего уровня, и его тут же увезли в посольском лимузине. Всех остальных разместили в автобусе. Райан сидел один, глядя на панораму, проносящуюся за окнами автобуса, сделанного в Германии.

Клюнет ли Герасимов на приманку – по-настоящему?

Что, если нет?

А что, если клюнет? – спросил себя Райан с улыбкой.

В Вашингтоне все представлялось простым и ясным, но здесь, в пяти тысячах миль от дома… ситуация качалась иной. Ну, утром все прояснится. Сначала он поспит, прибегнув к помощи красной таблетки, выдаваемой правительственной службой. Завтра он побеседует кое с кем в посольстве. Остальное будет развиваться своим путем.

20. Ключ судьбы

Жужжание наручных часов разбудило Райана. В комнате было ужасно холодно. Даже в десять утра на окнах виднелся иней, и он с опозданием понял, что забыл проверить, действует ли отопление в его комнате. Первым осмысленным действием было надеть теплые носки. Комната Райана на седьмом этаже посольства – официально она называлась малогабаритной квартирой – выходила окнами во двор. Затянутое облаками небо казалось свинцово-серым. Похоже было, что вот-вот начнется снегопад.

Великолепно, заметил про себя Джек, направляясь в туалет. Он знал, что все могло быть куда хуже. Ему удалось разместиться в этой квартире только потому, что ее постоянный обитатель, сотрудник посольства, находился в отпуске. По крайней мере Джек убедился, что туалет действует, а заглянув в шкафчик на стене, обнаружил записку, в которой его просили не оставлять за собой беспорядок, как это сделал предыдущий гость. Затем Джек заглянул в маленький холодильник. Пусто, Добро пожаловать в Москву. Он вернулся в ванную, умылся и побрился. Выйдя из комнаты, Джек столкнулся с еще одной необычной странностью здания посольства: чтобы спуститься вниз с седьмого этажа, сначала нужно было подняться на девятый и лишь после этого, на другом лифте, попасть на первый. Входя в столовую, Джек все еще недоуменно качал головой по этому поводу,

– Ну как вам нравится смена часовых поясов? – приветствовал его другой член делегации. – Кофе вон там.

– Я называю это «шоком путешественника», – ответил Райан, нашел чашку и вернулся к столику. – По крайней мере кофе здесь вполне приличный. А где все остальные?

– Спят, наверно. Даже дядя Эрни. Мне удалось поспать несколько часов во время полета, и благодарение Господу за ту таблетку, что всем нам выдали.

– Да, я тоже поспал, – засмеялся Райан. – К ужину, похоже, стану чувствовать себя по-человечески.

– Не хотите прогуляться? Мне не терпится походить по городу, но…

– Да, я помню, – кивнул Райан. – Гулять по Москве только парами. Обычно это правило распространялось лишь на участников переговоров по разоружению. Но эта фаза переговоров являлась важной, и потому более строгие, чем обычно, правила поведения распространялись на всю делегацию. – Может быть, попозднее. У меня кое-какие дела.

– Единственная возможность – это сегодня и завтра, – напомнил ему дипломат.

– Знаю, – заверил его Райан. Он встал, посмотрел на часы и решил, что с едой можно подождать до обеда. Организм уже разобрался со сном, который почти перешел на московский цикл, но у желудка оставались сомнения. Джек вернулся в служебные помещения. Коридоры казались пустыми. По ним прохаживались патрули морских пехотинцев. Парни выглядели очень серьезно после всех неприятностей, происшедших в посольстве за последнее время. Джек не заметил в это субботнее утро никаких признаков деловой активности. Он подошел к соответствующей двери и постучал, зная, что она заперта.

– Райан?

– Да. – Дверь открылась, затем ее закрыли и снова заперли.

– Садитесь. – Его звали Тони Кандела. – Ну, что произошло?

– Мы проводим операцию.

– Это что-то новое – вы из разведывательного управления, а не из оперативного, – возразил Кандела.

– Это верно. Ивану тоже об этом известно. Слушайте, вам мои объяснения могут показаться несколько странными. – В течение пяти минут Райан изложил суть предстоящей операции.

– И это, по-вашему, «несколько странно»? – Кандела молитвенно поднял взгляд к потолку.

– На определенном этапе операции мне потребуется охранник. Кроме того, нужны кое-какие телефоны, а также колеса в тот момент, когда это потребуется.

– Мне понадобится привлечь своих агентов.

– Мы знаем об этом.

– Разумеется, если все пройдет удачно…

– Совершенно верно.Мы готовы приложить все усилия к тому.

– Муж и жена Фоули ознакомлены?

– Боюсь, что нет.

– Жаль. Мэри-Пэт это понравилось бы. Она любит риск. Э.и больше занимается планированием. Значит, вы надеетесь, что он клюнет вечером понедельника или вторника?

– Таков план.

– Хотите, я скажу вам, что думаю относительно планов? – предложил Кандела.

***

Они позволили ему спать. Врачи снова предупредили полковника Ватутина. Как тут добьешься чего-то, когда они постоянно…

– И опять то же самое имя, – устало произнес человек с наушниками. – Романов. Если уж он говорит во сне, почему бы не признаться?…

– Может быть, он разговаривает с призраком последнего императора, – пошутил другой офицер. Ватутин поднял голову.

– Или с кем-нибудь еще. – Полковник покачал головой. Он едва не заснул. Романов, фамилия исчезнувшей династии императоров России, была достаточно распространенной – даже когда-то один из членов Политбюро был Романовым. – Где его досье?

– Вот оно. – Шутник достал папку из ящика стола и протянул ее Ватутину. Она весила больше шести килограммов и состояла из нескольких разделов. Ватутин знал почти все материалы наизусть, но сосредоточил внимание на двух последних разделах. Теперь он

Открыл первый.

– Романов, – пробормотал он про себя. – Где я видел эту фамилию? Ему понадобилось пятнадцать минут, чтобы максимально быстро перелистать истрепанные страницы, стараясь их не порвать.

– Вот! – торжествующе воскликнул Ватутин. Это было упоминание об отрывке из наградного листа, написанное карандашом на полях. – Ефрейтор А. И. Романов, погиб в бою 6 октября 1941 года… бесстрашно заслонил своим танком подбитый танк командира, позволив тем самым капитану Филитову спасти раненых членов своего экипажа… – Да, конечно, ведь я сам читал об этом в книге. Михаил Семенович уложил раненых на броню моторного отсека другого танка, влез внутрь и уничтожил немецкий танк, от выстрела которого сгорел танк Романова. Ефрейтор спас жизнь Михаила Семеновича и был посмертно награжден орденом Красного Знамени… – Ватутин замолчал, внезапно заметив, что зовет Филитова по имени и отчеству.

– Почти пятьдесят лет назад?

– Они воевали вместе. Этот Романов служил в экипаже Филитова первые месяцы войны. Да, он был героем, погиб в бою за родину, защищая жизнь своего командира, – заметил полковник. И Михаил Семенович все еще разговаривает с ним во сне…

Все, Филитов, ты у меня в руках.

– Может быть, разбудить его и…

– Где врач? – прервал офицера Ватутин.

Оказалось, что врач собирался уходить домой, и вызов не привел его в восторг, однако спорить с полковником Ватутиным он не решался.

– Как вести себя с ним? – спросил полковник, рассказав о ефрейторе Романове.

– Он должен быть усталым, но бодрствовать. Это делается очень легко.

– Значит, нам нужно разбудить его и…

– Нет, только не сейчас, – покачал головой врач, – Не во время периода БДГ.

– Что?

– Сон при быстрых движениях глаз – так называется период, когда пациенту снятся сны. Всегда заметно, что пациенту снится сон, – по движениям глаз, независимо от того, говорит он во сне или нет.

– Но ведь нам отсюда не видно этого, – возразил один из офицеров КГБ.

– Да, пожалуй, следует подумать от том, как перестроить систему наблюдения, – задумчиво произнес врач. – Впрочем, это не имеет особого значения. Во время периода БДГ его тело фактически парализовано. Видите, он совсем не двигается, правда? Это делается для того, чтобы обезопасить тело от движений во время сна. Как только он опять начнет шевелиться, значит, сон закончился.

– Это долго? – спросил Ватутин. – Нам не нужно, чтобы он проснулся слишком уж отдохнувшим.

– Это зависит от пациента – у каждого индивидуально, – но не следует особенно беспокоиться. Поручите надзирателю приготовить завтрак, и, как только он начнет двигаться, разбудите его и накормите.

– Да, конечно, – улыбнулся Ватутин.

– После этого мы не дадим ему уснуть в течение… ну, скажем, восьми часов или даже больше. Да, этого достаточно. Вам хватит восьми часов?

– Вполне, – заявил полковник с большей уверенностью, чем следовало. Он встал и взглянул на часы, затем позвонил в центр и отдал несколько распоряжений. Его тело отчаянно требовало сна, и Ватутин прошел в комнату, где его ждала приготовленная удобная постель. Ему хотелось хорошо отдохнуть и приготовиться к моменту, когда потребуется полное напряжение умственных сил. Полковник разделся и приказал, чтобы за время отдыха почистили сапоги и выгладили мундир. Он чувствовал себя настолько усталым, что пропало даже желание выпить.

– Теперь ты у меня в руках, – пробормотал он засыпая.

***

– До свиданья, Беа, – громко произнесла Кэнди с крыльца, глядя на машину, в которую садилась ее подруга. Тауссиг повернулась и в последний раз махнула рукой. Кэнди и Элан не видели той ярости, с которой она воткнула ключ в замок зажигания. Она проехала всего половину квартала, свернула за угол к обочине и остановилась, глядя в ночь невидящими глазами.

Они уже занимаются этим, подумала она. В течение всего ужина он так смотрел на нее, а она – на него! Эти потные маленькие руки уже расстегивают пуговицы на ее блузке…

Она закурила сигарету и откинулась на спинку сиденья, рисуя в своем воображении красочные картины, а ее желудок сжался в тугой болезненный узел. Прыщавое лицо и Кэнди. Ей пришлось выдержать три часа этой пытки. Превосходный, как всегда, ужин, приготовленный руками Кэнди. В течение двадцати минут, пока хозяйка занималась последними приготовлениями, ей пришлось сидеть в гостиной с ним, слушать идиотские шутки, заставлять себя улыбаться ему. Было очевидно, что и Элану она тоже не нравится, но раз она была подругой Кэнди, он чувствовал себя обязанным быть вежливым с ней, вежливым с бедной Беа, о которой он думал как о старой деве или как это теперь называют, – она видела, о чем он думает по его глупым глазам. Плохо, когда относятся к тебе снисходительно, но стать предметом жалости…

И вот теперь он касается ее, целует, слушает ее шепот, сам шепчет глупые, отвратительные нежные слова – и Кэнди это нравится! Как это может быть?

Тауссиг знала, что Кэнди не просто прелестна, У нее свободный дух. У нее ум первооткрывателя и теплая чувствительная душа. Она способна на глубокие чувства. Она такая женственная, а красота ее начинается в сердце и выходит наружу через очаровательную теплую улыбку.

А сейчас она отдается этому… этому уроду! Он, наверно, уже делает это. Этот урод не имеет представления о том, что нельзя спешить, нужно проявить подлинную любовь и чувства. Готова поспорить, он просто делает это, пуская слюни и хихикая, как какой-нибудь пятнадцатилетний дебил-футболист. Как она могла!

– О, Кэнди! – Голос Беа дрогнул. Ее охватил приступ тошноты, и она с трудом справилась с собой. Затем она сидела в автомобиле еще двадцать минут, содрогаясь от молчаливых рыданий, прежде чем смогла ехать дальше-

***

– Как твое мнение?

– По-моему, она лесбиянка, – ответила агент Дженнингс после недолгого размышления.

– Но в ее досье ни слова об этом, Пегги, – заметил Уилл Перкинс.

– То, как она смотрит на доктора Лонг, как ведет себя в присутствии Грегори… я чувствую это инстинктивно.

– Но…

– Совершенно верно – что нам делать? – согласилась Маргарет Дженнингс, отъезжая от обочины. На мгновение у нее мелькнула мысль о том, чтобы последовать за Тауссиг, но они провели длинный и утомительный день, наблюдая за ней. – У нас нет никаких доказательств, и, даже если нам удастся получить их и начать действовать, разразится грандиозный скандал.

– Ты не допускаешь вероятности, что они втроем…

– Уилл, ты опять заглядываешь в эти журналы, – засмеялась Дженнингс, и на мгновение уныние исчезло. Перкинс был мормоном и питал отвращение к порнографии. – Эти двое настолько влюблены друг в друга, что не замечают окружающего их мира – только работу. Готова биться об заклад, что даже их разговоры в постели засекречены. Дело в том, Уилл, что Тауссиг выброшена из личной жизни своей подруги и ревнует. Такова действительность, ничего не поделаешь.

– Что мы напишем в своем отчете?

– Ничего. У нас нет на то оснований – одни домыслы. – Им поручили этим вечером проверить сообщения о том, что вблизи дома, где проживают Грегори и Лонг, иногда появляются чужие автомобили. Основанием для этих слухов, решила агент Дженнингс, является недовольство какого-нибудь местного ханжи тем, что двое молодых людей живут вместе, не оформив должным образом свои отношения. Дженнингс сама была несколько старомодной в этом отношении, но совместная жизнь не является основанием подозревать Грегори и Лонг в нарушении правил секретности. С другой стороны…

– Нам все-таки следует проверить эту Тауссиг.

– Она живет одна.

– Уж в этом можно не сомневаться. – Понадобится немало времени, чтобы подвергнуть проверке каждого сотрудника проекта «Чайный клипер», но при проведении такого расследования спешить нельзя.

***

– Тебе не надо было приезжать сюда, – сразу заметила Таня. Лицо Бизариной скрывало кипевшую у нее внутри ярость. Она взяла Тауссиг за руку и ввела в дом.

– Энн, но все это так ужасно!

– Садись вот сюда. За тобой не было слежки? – Идиотка! Из-вращенка! Бизарина только что приняла душ; на ней были лишь халат и полотенце вокруг головы.

– Нет, я смотрела внимательно.

Да, конечно, подумала Бизарина. Ее очень удивило бы, узнай она, что это правда. Несмотря на плохо соблюдаемые правила безопасности на проекте «Чайный клипер» – подумать только, они взяли на работу такую, как Тауссиг! – ее агент нарушила все законы разведки, приехав к ней на дом.

– Тебе нельзя здесь долго оставаться.

– Я знаю. – Тауссиг высморкалась. – Они только что закончили разработку первого варианта новой программы. Прыщавый урод сократил ее до восьмидесяти тысяч строчек кодированной информации – тут ему очень пригодилось, что удалось выбросить все лишнее. Понимаешь, мне кажется, он запомнил всю новую информацию, – я знаю, что это невозможно даже для него, но все-таки…

– Когда тебе удастся…

– Не знаю. – По лицу Тауссиг пробежала улыбка. – Вот если бы тебе удалось привлечь его к работе. Мне кажется, только он один по-настоящему понимает всю программу – я имею в виду весь проект.

К сожалению, в нашем распоряжении лишь ты, подумала Бизарина, но не произнесла этого вслух. На следующий шаг ей понадобилось все напряжение воли – она взяла руку Тауссиг.

У той снова потекли слезы. Тауссиг прямо-таки упала в объятия Тани. Русский капитан прижала ее к груди, стараясь вызвать в себе сочувствие к своему агенту. В школе КГБ было много уроков, направленных на то, чтобы научить офицеров, как обращаться с агентами. Сочувствие и жестокость – вот что самоеглавное, именно такая комбинация, хотя и в разной степени в каждом индивидуальном случае. С ними надо обращаться как с избалованными детьми, чередуя выговоры и похвалу, чтобы принудить их к правильным действиям. А агент «Ливия» была важнее других.

Бизариной было нелегко заставить себя повернуть голову к голове Тауссиг, покоящейся на плече, и поцеловать щеку, соленую от слез. Поняв, что большего от нее не потребуется, Бизарина вздохнула с облегчением. От нее еще никогда не требовалось большего, но она жила в постоянном страхе, ожидая, что наступит день, когда «Ливия» потребует этого от нее, – такое несомненно случится, если Тауссиг поймет, что та, кого она выбрала в качестве своей возлюбленной, не проявляет к ее ухаживаниям ни малейшего интереса. Это приводило Бизарину в изумление. Беатрис Тауссиг обладала блестящим в своем роде умом и, несомненно, по интеллекту превосходила ее, офицера КГБ, которой было поручено заниматься его, но она так плохо разбиралась в людях. Верхом иронии являлось то обстоятельство, что она очень походила на Элана Грегори – мужчину, вызывавшего у нее отвращение. Тауссиг была красива, более утонченна, но ей не хватало способности коснуться сердечных струн другого человека. Грегори, по-видимому, сделал это только один раз в своей жизни, и в этом заключалась разница между ним и ею. Ему первому удалось завоевать сердце Кэнди, потому что у Беатрис не хватило смелости. Впрочем, это даже к лучшему, подумала Бизарина. Отказ уничтожил бы ее.

Было бы интересно узнать, что представляет собой Грегори, подумала Биэарина. Наверно, еще один ученый сухарь – как зовут таких англичане? Умник, не от мира сего. Блестящий умник – впрочем, все ученые, работающие над проектом «Чайный клнпср», блестящие в своем роде. Это пугало ее. В общем-то Беатрис гордилась своим участием в таком грандиозном проекте, но она считала его угрозой миру, и в этом вопросе Бизарина соглашалась с ней. Грегори был «умником», стремящимся перестроить мир. Бизариной было понятно его стремление. Она тоже хотела перестроить мир, только совсем по-другому. Грегори и «Чайный клипер» угрожали этому. Она не испытывала ненависти к нему. Раз уж зашла речь об этом, он скорее всего понравится ей. Однако личные чувства не имели никакого отношения к разведывательной работе.

– Теперь тебе лучше? – спросила Бизарина, когда поток слез стих.

– Мне нужно ехать.

– Ты уверена, что справишься?

– Да. Я не знаю, когда смогу…

– Понимаю. – Таня проводила ее к двери. По крайней мере у нее хватило ума поставить машину в другом квартале, заметила «Энн». Она ждала, стоя у приоткрытой двери, пока не раздался характерный рев мотора спортивного автомобиля. Закрыв двери, Бизарина посмотрела на руки и направилась в ванную, чтобы вымыть их.

***

Ночь рано опустилась на Москву, солнце скрылось за облаками, из которых посыпался очередной заряд снега. Члены делегации собрались в вестибюле посольства, а потом вышли все вместе, чтобы разместиться в выделенных автомобилях для поездки на торжественный ужин. Райан оказался в машине номер три – определенное продвижение вперед по сравнению с предыдущим визитом, заметил он про себя не без улыбки. Едва кавалькада машин тронулась в путь, он вспомнил замечание шофера, сделанное им еще в прошлый приезд: названия улиц в Москве существуют главным образом для того, чтобы можно было выделять коллекции выбоин на каждой из них. Автомобиль то и дело подпрыгивал на ухабах, направляясь на восток по полупустым улицам. Они пересекли реку – слева открылся вид на Кремль – и проехали мимо входа в парк имени Горького. Райан заметил ярко освещенный лед, на котором было много катающихся – их не остановил снегопад. Ему было приятно видеть, как веселятся люди. Даже Москва, напомнил он себе, полна обычных людей, ведущих обычную жизнь. Об этом легко забыть, если постоянно приходится думать о небольшой группе врагов.

Машина свернула на Октябрьскую площадь и после нескольких поворотов остановилась у гостиницы Академии наук – здания псевдосовременной конструкции, которое в Америке можно было бы принять за одно из зданий делового центра. Между серой бетонной стеной гостиницы и тротуаром торчала вереница поникших березок, в отчаянии протянувших ветки к усыпанному звездами небу – Райан покачал головой. Несколько часов снегопада – и глазам предстанет иная, прекрасная картина. Температура приближалась к нулю – Райан оценивал ее по Фаренгейту, по Цельсию сейчас градусов пятнадцать мороза – и почти безветренно. Направляясь ко входу в гостиницу, он ощущал вокруг тяжелый и холодный воздух.

Внутри, как в большинстве русских домов, было удушающе жарко. Джек снял пальто и оставил его в раздевалке. Советская делегация уже выстроилась, чтобы приветствовать американских коллег, и американцы пошли вдоль ряда советских дипломатов, пожимая им руки, и оказались у стола, уставленного бутылками. Здесь каждый брал, что ему нравилось. Девяносто минут отводилось на аперитив и дружеские беседы перед началом собственно ужина. Добро пожаловать в Москву. Райану понравился замысел. После достаточного количества алкоголя любая пища покажется роскошной, и до сих пор ему не удавалось попробовать русские блюда, поднимающиеся над уровнем заурядных. Зал был тускло освещен, и каждый мог наблюдать, как падает снег за огромными оконными стеклами.

– Рад снова приветствовать вас, доктор Райан, – послышался знакомый голос.

– Сергей Николаевич! Надеюсь, вы сегодня не за рулем, – заметил Джек, делая жест своим бокалом в сторону стакана Головко, полного водки. Щеки советского полковника уже покраснели, а синие глаза сверкали пьяным весельем.

– Как вам понравился вчерашний перелет? – спросил полковник из ГРУ. Он рассмеялся еще до того, как Райан успел ответить. – Вы все еще боитесь летать?

– Летать – ничуть. Меня пугает удар о землю, – усмехнулся Джек. Он всегда относился к собственным страхам с юмором.

– Ах да, вы повредили спину во время катастрофы с вертолетом. Могу вам только посочувствовать.

– Сколько снегу ожидается сегодня? – Райан махнул в сторону окна.

– Порядочно. Однажды выпало с полметра. Это не слишком серьезный снегопад, завтра подморозит, небо очистится и город покроется сверкающим белым одеялом. – Головко говорил почти как поэт, вдохновленный русской зимой.

Ужин еще не начался, а он уже пьян, подумал Райан. Ну что ж, сегодняшний вечер посвящен веселому времяпрепровождению и ничему больше, а русские умеют быть чертовски гостеприимными, когда им этого хочется.

– Как семья? – спросил Головко, не обращая внимания на стоящего рядом другого американского делегата.

– Хорошо, спасибо. А ваша?

Головко жестом пригласил Райана к столу с бутылками. Официанты еще не принялись за работу. Офицер русской разведки выбрал еще один стакан с прозрачной жидкостью, – У них все в порядке. – На его лице появилась широкая улыбка. Сергей Николаевич прямо-таки олицетворял собою русское гостеприимство. Улыбающееся лицо ничуть не изменилось, когда он задал свой следующий вопрос:

– Насколько я понимаю, вы хотите встретиться с председателем Герасимовым?

Боже мой! Сердце Райана замерло, однако лицо выразило удивление.

– Вот как? Откуда вам пришла в голову такая мысль?

– Я не из ГРУ, Райан, откровенно говоря. Раньше я служил в Третьем главном управлении, но теперь занимаюсь другими проблемами, – объяснил он и снова рассмеялся. Этот смех был совершенно искренним. Он только что доказал, насколько неверным является досье ЦРУ, касающееся его деятельности, и опроверг мнение Райана о себе. Головко протянул руку и похлопал его по плечу. – Сейчас я ухожу. Через пять минут пройдите через вон ту дверь позади вас и поверните налево, словно ищете мужской туалет, После этого вам покажут дорогу. Понятно? – Он снова похлопал Райана по плечу.

– Да.

– Сегодня мы больше не увидимся. – Они пожали руки, и Головко отошел в сторону.

Черт побери, ругнулся про себя Райан.

В зал вошла группа скрипачей. Они заиграли цыганские мелодии, расхаживая по залу. По-видимому, у музыкантов превосходная сыгранность, потому что играли они удивительно согласованно, несмотря на полумрак в зале и свои непрерывные перемещения по нему. Пока музыканты ходят по залу, в котором царит относительная темнота, понял Джек, трудно будет различить отдельные фигуры. Все сделано весьма профессионально и облегчает его задачу. Теперь он сумеет незаметно уйти из зала и затем вернуться.

***

– Здравствуйте, доктор, – послышался незнакомый голос. Это был молодой советский дипломат, ведущий записи и выполняющий поручения наиболее высокопоставленных сотрудников МИД. Теперь Джек понял, что и он служит в КГБ. По-видимому, Герасимов считал, что одного сюрприза недостаточно. Он решил поразить Райана всемогуществом своего комитета. Ну что ж, посмотрим, подумал Джек, однако для него самого подобная бравада показалась пустой, какой-то несерьезной. Все происходит слишком быстро, подумал он.

– Добрый вечер – не помню, чтобы мы встречались. – Джек сунул руку в карман и убедился, что цепочка с ключами на месте. Он не забыл взять их с собой.

– Меня зовут Виталий. Ваше отсутствие в зале останется незамеченным. Туалет вон там. – Он показал рукой. Джек передал ему свой бокал и направился к двери. Открыв ее, он едва не остановился. Никто в зале не мог знать о происходящем, но простирающийся перед ним коридор был пуст – за исключением мужской фигуры в дальнем конце. Мужчина сделал жест, приглашая Райана подойти. Райан направился к нему.

Вот, начинается.

Это был атлетического сложения молодой человек не старше тридцати. И хотя его фигура скрывалась под теплым зимним пальто, двигался он точно и размеренно, а лицо и проницательные глаза выдавали в нем телохранителя. Тут Райану пришла в голову мысль, что неплохо показать, будто он нервничает. Для этою не требовалось особенного таланта. Мужчина завел его за угол и передал русское пальто и меховую шапку, затем односложно бросил:

– Пошли.

Он провел Райана но служебному коридору, через входную дверь, и они оказались в холодном воздухе переулка. Там их ждал другой мужчина. Он молча кивнул сопровождающему Райана, который повернулся и сделал знак, призывая его поспешить. Переулок выходил на Шаболовку, и они повернули направо. Джек заметил, что эта часть города выглядела старой, здания были главным образом дореволюционной постройки. По середине улицы шли трамвайные рельсы, уложенные в булыжной мостовой, а над головой виднелись провода контактной сети, снабжающие трамваи электроэнергией. Тут же мимо прогрохотал трамвай – вообще-то их было два, соединенные вместе, оба красно-белые. Райан со своим сопровождающим перебежал улицу по скользкой мостовой – красному кирпичному зданию с крышей, похожей на металлическую. Райан не знал, что это такое, пока они не повернули за угол.

Трамвайное депо, понял он, вспомнив похожие сооружения, которые видел в детстве в Балтиморе. Трамвайные пути заворачивали в него, затем расходились на несколько линий, ведущих в разные стороны. Он остановился на мгновение, но его спутник махнул рукой, призывая продолжать движение, и направился к крайнему входу слева. Внутри стояли трамваи, застывшие в темноте, подобно спящему скоту. Райан с удивлением заметил, что внутри царит полная тишина. Здесь должны были бы раздаваться стук молотков, скрежет электрических инструментов, голоса рабочих, но сейчас было тихо. У Райана бешено колотилось сердце, когда он проходил мимо двух неподвижных вагонов. Его сопровождающий остановился у третьего. Двери вагона были открыты, оттуда вышел еще один телохранитель, подошел к Райану, быстро и профессионально обыскал его и, не найдя оружия, указал большим пальцем руки на вход в вагон.

Судя по всему, вагон только въехал в депо, потому что на ступеньках все еще лежал снег. Райан поскользнулся и едва не упал, но один из сотрудников КГБ подхватил его. Он взглянул Райану в лицо с выражением, которое на Западе сопровождалось бы улыбкой, но русские редко улыбаются, за исключением тех случаев, когда им этого хочется. Райан поднялся внутрь трамвая, держась рукой за поручень.

Все, что мне нужно, – это…

– Добрый вечер, – раздался голос. Он не был громким, но в тишине звучал отчетливо и ясно. Райан, прищурившись, посмотрел в темноту и увидел оранжевый огонек сигареты. Он глубоко вздохнул и пошел на огонек.

– Председатель Герасимов, полагаю?

– Вы меня не узнаете? – Еле слышный смешок. Мужчина щелкнул сделанной на Западе зажигалкой, и маленькое пламя осветило его лицо. Это был Николай Борисович Герасимов. В пляшущем свете пламени зажигалки его лицо вырисовывалось в точном соответствии с репутацией. Князь Тьмы, собственной персоной…

– Теперь узнаю, – ответил Джек, стараясь говорить как можно спокойнее.

– Мне сообщили, что вы хотите поговорить со мной. Итак, чем могу служить? – спросил он вежливым голосом, так странно звучащим в подобной обстановке.

Джек повернулся и сделал жест в сторону двух телохранителей, стоящих у входа в вагон. Ему не пришлось ничего говорить вслух. Герасимов произнес лишь одно слово по-русски, и охранники вышли наружу.

– Извините их. Они обязаны охранять председателя КГБ, и мои люди очень серьезно относятся к своим обязанностям. – Он указал на сиденье напротив. Райан сел.

– Я не знал, что вы так хорошо говорите по-английски.

– Спасибо. – Вежливый кивок, за которым последовало короткое замечание:

– Предупреждаю, у нас мало времени. У вас есть какие-то сведения для меня?

– Да, есть. – Джек сунул руку в карман. Герасимов на мгновение замер и тут же взял себя в руки. Только сумасшедший может попытаться убить председателя КГБ, и Герасимов знал из досье Райана, что американец не относится к их числу. – Я хочу кое-что вам показать, – сказал Джек.

– Вот как? – вопрос прозвучал нетерпеливо. Герасимов не относился к числу людей, которые любят ждать. Он следил за тем, как руки Райана теребят что-то, и с удивлением услышал скрежет металла о металл. Неловкость Райана исчезла, когда он сумел снять ключ с кольца. Теперь он говорил как человек, сумевший в последнюю минуту отобрать у соперника крупный выигрыш.

– Вот. – Райан протянул руку с зажатым в ней предметом.

– Что это? – с подозрением спросил Герасимов. Произошло нечто действительно серьезное, на что он никак не рассчитывал, и голос выдал его беспокойство.

Райан не заставил его ждать. Его голос звучал именно так, как на протяжении прошлой недели, когда он отрабатывал эти фразы.

– Это, председатель Герасимов, ключ, с помощью которого боеголовки приводятся в боевую готовность. Он с советского подводного ракетоносца «Красный Октябрь». Когда капитан первого ранга Марк Александрович Рамиус попросил в Америке политическое убежище, он передал его мне. Вам будет приятно узнать, что ему нравится новая жизнь в Америке, и не только ему, но и всем его офицерам.

– Эта подводная лодка…

Райан прервал его. В вагоне было темно, и все-таки он увидел, как изменилось выражение лица Герасимова.

– Потоплена своими подрывными зарядами? Нет. Ваш агент, находившийся на борту «Красного Октября» под прикрытием должности кока – по-моему, его фамилия Судец, – он… Ну зачем скрывать? Я убил его. Этим нечего гордиться, но иначе он убил бы меня. Говоря по правде, он оказался очень смелым молодым человеком, – сказал Джек, вспоминая ужасные десять минут в ракетном отсеке субмарины. – В вашем досье на меня ничего не говорится о моем участии в операциях, верно?

– Но…

Джек снова прервал его. Время для вежливости еще не наступило. Герасимова нужно потрясти, лишить самообладания.

– Господин Герасимов, вы должны выполнить то, что я вам скажу.

– Чепуха. Наш разговор окончен. – Однако председатель КГБ не спешил встать, и Райан на этот раз заставил его ждать несколько секунд.

– Нам нужно, чтобы вы передали нам полковника Филитова. В вашем докладе на Политбюро об инциденте с «Красным Октябрем» говорится, что подводная лодка была несомненно уничтожена и что попытка найти в Америке политическое убежище, по всей вероятности, не планировалась, что была нарушена безопасность ГРУ, командование субмарины получило фальшивые приказы, после того как ее двигатель оказался выведен из строя в результате саботажа. Эти сведения вы получили от агента «Кассиуса». Он работает на нас, – объяснил Джек. – Вы воспользовались этим инцидентом, чтобы избавиться от адмирала Горшкова и усилить свой контроль над внутренней безопасностью Вооруженных Сил СССР. Они так и не простили вам этого, правда? Итак, если вы не передадите нам полковника Филитова, на будущей неделе в Вашингтоне будет организована утечка информации для опубликования в воскресных выпусках газет. Там приведут некоторые подробности операции и появится фотография подводной лодки в крытом сухом доке в Норфолке, штат Виргиния. Затем мы представим репортерам капитана первого ранга Рамиуса. Он скажет, что заместитель командира по политчасти – это один из офицеров вашего Третьего главного управления – принимал активное участие в побеге и тоже обращался с просьбой о политическом убежище. К сожалению, скажет Рамиус, вскоре после прибытия в Америку Путин умер от сердечного приступа. Это, разумеется, ложь, но попытайтесь опровергнуть ее.

– Вам не удастся шантажировать меня, Райан! – Голос председателя КГБ звучал теперь совсем неубедительно.

– И вот что еще. СОИ – стратегическая оборонная инициатива – не станет предметом переговоров. Вы, наверно, уже сообщили членам Политбюро, что американцы готовы на это? – спросил Джек. – Вам конец, господин Герасимов. В наших силах уничтожить и опозорить вас, и вы оказались слишком хорошей целью, чтобы упустить ее. Если вы не вернете нам Филитова, мы огласим немало других вещей. Некоторые будут подтверждены, но те,

что по– настоящему серьезны, мы станем категорически отрицать. ФБР немедленно начнет расследование, стараясь определить источник утечки секретной информации.

– Вы делаете все это не ради Филитова, – произнес Герасимов. Ему удалось справиться с волнением.

– Не только ради него. – И снова Райан заставил его ждать. – Мы хотим, чтобы вы тоже перебрались к нам.

Пять минут спустя Джек вышел из трамвая. Сопровождающий проводил его обратно в гостиницу. На Райана произвела немалое впечатление организация беседы с председателем КГБ, охватывающая самые незначительные детали. Прежде чем он вошел в зал, ему насухо вытерли ботинки. Оказавшись в зале, Райан сразу направился к столу с бутылками и обнаружил, что он пуст. Тогда Джек снял первый попавшийся бокал с подноса проходящего мимо официанта и обнаружил, что там водка. Тем не менее он проглотил обжигающую жидкость одним глотком и протянул руку за вторым. Покончив и с ним, Джек впервые подумал: а где действительно находится туалет? Оказалось, что туалет расположен именно там, где говорил Головко. Джек едва успел вбежать туда.

***

Напряжение, царившее здесь, никогда не ощущалось раньше при компьютерном моделировании. Подобное еще никогда не проводилось; конечно, в этом и заключалась цель испытания. Наземный компьютер не знал, что он делает, равно как и все остальные. В один из них была заложена программа, в соответствии с которой он сообщал о серии далеких радиолокационных контактов. В него всего лишь поступали различные сигналы, подобные тем, что исходили от спутника «Летящее облако», обращающегося вокруг Земли, инициированные в свою очередь одним из спутников связи, расположенных на высоте геоцентрической орбиты. Компьютер передавал эту информацию на компьютер наземного контроля, который сравнил полученные данные с заложенными в него критериями, указывающими на необходимость принятия мер против обнаружения оружия, и пришел к выводу, что весомость полученной информации достаточна. Для приведения лазеров в рабочее состояние потребовалось несколько секунд, и по прошествии этих секунд по – ступил доклад о готовности. То, что на самом деле никаких лазеров не существовало, не относилось к делу. А вот наземное зеркало имело к испытанию самое непосредственное отношение, и оно тут же отреагировало на команду компьютера, послав воображаемый лазерный луч на релейное зеркало, находящееся в восьмистах километрах над поверхностью Земли. Это зеркало, еще совсем недавно находившееся на борту космического корабля многоразового использования и теперь хранящееся в Калифорнии, получило адресованную ему команду и соответствующим образом изменило свою конфигурацию, направив лазерный луч на боевое зеркало. Последнее находилось не в космосе, а на заводе фирмы «Локхид», и команды поступали туда по наземной линии связи. Самым точным образом регистрировались как азимут, так и постоянно меняющееся фокусное расстояние у всех трех зеркал. Эти сведения переправлялись в компьютер центра управления проекта «Чайный клипер», ведущий счет.

Было несколько причин, диктовавших необходимость проведения испытания несколько недель назад, при котором присутствовал Райан. Подтвердив правильность построения системы, они получили также бесценную эмпирическую информацию по фактическим характеристикам технического обеспечения. В результате у них появилась возможность моделировать реальные испытания на земле с почти абсолютной уверенностью в данных, полученных теоретическим путем.

Грегори катал между ладоней шариковую ручку, глядя на данные, появляющиеся на экране терминала. Он только что перестал жевать ее, опасаясь, что паста попадет в рот.

– О'кей, вот последний залп, – заметил инженер. – Окончательный результат…

– Вы только посмотрите! – воскликнул Грегори. – Девяносто шесть из ста! Какова длительность цикла?

– Ноль запятая один шесть, – ответил эксперт по компьютерному обеспечению. – Это на ноль-ноль-четыре сотых меньше номинального – мы можем еще раз проверить каждую команду по прицеливанию, пока лазер завершает цикл…

– И это уже само по себе увеличивает Pk на тридцать процентов, – произнес Грегори. – Мы даже можем попробовать систему «выстрелили-посмотрели-выстрелили» вместо «выстрелили-выстрелили-посмотрели», и у нас в конце еще останется время. – Он вскочил на ноги. – Ребята, мы добились своего! Отработка программного обеспечения завершена! На четыре месяца раньше, чем обещали!

В комнате послышались громкие приветственные крики, причину которых не мог понять никто, кроме группы из тридцати человек.

– Теперь дело за вами, мудозвоны-лазерщики! – воскликнул кто-то. – Принимайтесь за работу и создавайте свой луч смерти!

– Но-но, ты поаккуратнее с мудозвонами-лазерщиками, – засмеялся Грегори. – Я тоже работаю с ними.

В это время Беатрис Тауссиг проходила по коридору мимо двери, направляясь на совещание администрации проекта. Она не могла войти в лабораторию – на двери был кодовый замок с неизвестной ей комбинацией, – но этого и не требовалось. Тот эксперимент, на который они намекали во время ужина прошлым вечером, только что закончился. Его результат был очевиден. Кэнди находилась там, за дверью, не иначе держа за руку прыщавого урода, подумала Беа. Она прошла мимо, не останавливаясь.

***

– Слава Богу, что мало льда, – заметил Манкузо, глядя в перископ. – Думаю, два фута, может быть, три.

– Здесь должен быть очищенный канал. Ледоколы постоянно работают, чтобы поддерживать порты в открытом состоянии, – сказал Рамиус.

– Опустить перископ, – скомандовал капитан и подошел к прокладочному столику. – Переместимся на две тысячи ярдов к югу и ляжем на дно. Там мы окажемся под надежным ледяным покровом, вне досягаемости «Гриш» и «Мирков».

– Слушаюсь, капитан, – ответил помощник.

– Пошли выпьем кофе, – пригласил Манкузо Рамиуса и Кларка. Он провел их по трапу на нижнюю палубу, затем по коридору правого борта в кают-компанию. Несмотря на то что за последние четыре года он занимался подобными операциями уже не раз. Манкузо нервничал. Сейчас они находились в районе, где глубина меньше двухсот футов, в пределах видимости с советского берега. Если их обнаружит советский военный корабль, на них нападут. Такое случалось и раньше. И хотя пока еще ни одна западная подводная лодка не понесла сколько-нибудь серьезного ущерба, все могло случиться в первый раз, особенно если проявить недостаточную бдительность и принимать все как само собой разумеющееся, подумал капитан американской субмарины «Даллас». Два фута льда – это слишком много для патрульных кораблей класса «Гриша» с тонкой обшивкой корпуса, они не смогут пробиться через такой лед, а их главное противолодочное оружие, многоствольный ракетный бомбомет, известный как RBU-600, бесполезен при ледяной поверхности, но «Гриша» может вызвать на помощь подводную лодку. Здесь базировались русские субмарины. Американцы накануне слышали шумы двух из них.

– Кофе, сэр? – спросил матрос, обслуживающий офицерскую кают-компанию. Капитан кивнул, и матрос принес кофейник и чашки.

– Вы уверены, что мы находимся достаточно близко? – обратился Манкузо к Кларку.

– Да, я смогу высадиться и вернуться обратно.

– Думаю, это будет не слишком просто, – заметил капитан.

Кларк усмехнулся.

– Именно поэтому мне и платят так много. Я…

На мгновение разговор прекратился. Корпус подводной лодки, опустившейся на дно Балтийского моря, едва слышно потрескивал. Лодка чуть накренилась. Манкузо посмотрел на кофе в своей чашке и пришел к выводу, что крен составляет шесть или семь градусов. Гордость подводника не позволяла ему проявлять внутренние чувства при посторонних, но ему еще никогда не приходилось проделывать такой маневр, по крайней мере не на «Далласе». Всего лишь несколько подводных лодок в Военно-Морском Флоте США были оборудованы для проведения подобных операций. Специалисты узнают лодки такого типа с первого взгляда по расположению деталей на корпусе, но «Даллас» не относился к их числу.

– Интересно, сколько времени потребуется на по? – спросил Манкузо, глядя в потолок.

– Вполне возможно, что операция совсем не состоится, – заметил Кларк. – Почти половина подобных операций отменяется на заключительном этапе. Однажды мне пришлось сидеть и ждать команды в течение… сейчас припомню – да, двенадцати дней. Казалось, что время тянется бесконечно. В конце концов ее отменили.

– Вы не можете сказать, сколько раз так случалось? – поинтересовался Рамиус.

– Нет, сэр, извините, – покачал головой Кларк.

– Знаете, когда я был мальчишкой, – в голосе Рамиуса прозвучали ностальгические нотки, – то ловил вот здесь рыбу. Прямо на месте, где мы сейчас находимся, много раз. Нам и в голову не приходило, что вы, американцы, тоже будете ловить здесь рыбу.

– Мы живем в безумном мире, – согласился Кларк. – Хорошо ловилось?

– Летом – очень хорошо. Дядя Саша брал меня на своем баркасе. Так я познакомился с морем и стал моряком.

– Этот район патрулируется? – спросил Манкузо, опуская всех на землю.

– Да, но при невысоком уровне боеготовности. Ваши дипломаты находятся в Москве, так что вероятность военного конфликта мала. Надводные корабли, патрулирующие этот район, принадлежат главным образом КГБ. Они охраняют границу от контрабандистов – и шпионов. – Он сделал жест в сторону Кларка. – Малоэффективны против подводных лодок, но, когда я уходил в последнее плаванье, ситуация уже менялась. Увеличилось число противолодочных кораблей на Северном флоте и, как я слышал, на Балтийском. Однако этот район очень труден для обнаружения подлодок. Сюда поступает слишком много пресной воды из рек, да и лед – все это создает плохие условия для гидролокации.

Звучит обнадеживающе, подумал Манкузо. Его корабль находился в состоянии повышенной боевой готовности. Гидролокационное оборудование функционировало непрерывно и будет действовать до тех пор, пока не получит сигнал отбоя. Он может двинуть вперед «Даллас» меньше чем через две минуты после приема шифровки, и этого больше чем достаточно, решил капитан.

***

Для Герасимова тоже пришло время принятия решений. Он сидел в своем кабинете, один. Герасимов был человеком, умеющим сдерживать эмоции железной хваткой, даже когда вблизи никого не было, отличаясь тем самым от большинства русских. Немногие могут рассматривать проблему собственной гибели с полной объективностью.

Председатель Комитета государственной безопасности оценивал свое положение так же тщательно и бесстрастно, как он привык оценивать различные аспекты возложенных на него обязанностей. «Красный Октябрь». Все исходит именно отсюда. Герасимов воспользовался инцидентом с «Красным Октябрем», чтобы сличала подчинить себе адмирала Горшкова, а затем избавиться от него совсем; благодаря этому инциденту он также усилил влияние Третьего главного управления. За последнее время военные начали было сами заниматься собственной безопасностью, но Герасимов сумел, сославшись на доклад своего агента «Кассиуса», убедить Политбюро в том, что только КГБ в состоянии обеспечить лояльность и безопасность советских военных. В результате эти действия вызвали крайнее неудовольствие Министерства обороны. Герасимов доложил руководителям страны, опять-таки на основе сведений от «Кассиуса», что «Красный Октябрь» уничтожен. «Кассиус» сообщил КГБ, что Райан находится под следствием и…

И мы – я! – попали в ловушку.

Как объяснить случившееся Политбюро? Один из его лучших агентов оказался перевербованным – но когда? Ему зададут этот вопрос, а он не знает ответа на него; поэтому все материалы, полученные от «Кассиуса», будут под подозрением. Несмотря на то что от этого агента поступила ценная информация, сообщение о том, что он был перевербован, а когда – неизвестно, поставит под сомнение все. А следовательно, сведения Герасимова о политической ситуации на Западе, которые пользовались таким весом, не стоят теперь ничего.

Он ошибочно проинформировал Политбюро, что экипаж подводной лодки не обратился с просьбой о политическом убежище, и ему не удалось раскрыть ошибку. Американцы сумели добиться огромного успеха в своей разведывательной деятельности, но КГБ даже не подозревал об этом. Проморгало и ГРУ, однако это слабое утешение.

Наконец, Герасимов доложил, что американцы коренным образом меняют свой подход к переговорам по ограничению вооружений, – и это тоже оказалось неверным.

Сможет ли он перенести все три промаха одновременно? – спросил себя Герасимов.

Вряд ли.

В прежнее время его могли расстрелять, и тогда решение было бы намного проще. Ни один человек не выбирает смерть, по крайней мере разумный человек, а Герасимов обладал незаурядным ледяным интеллектом, опираясь на него во всех своих поступках. Но такое теперь не случается. Его сместят с поста председателя КГБ и поручат работу на уровне заместителя министра в каком-нибудь второразрядном министерстве, где он будет перекладывать бумаги. Его контакты в КГБ потеряют всякий смысл, за исключением таких унизительных привилегий, как доступ к закрытым магазинам. Прохожие будут смотреть на улице ему прямо в лицо, не испытывая страха перед его прежней властью, будут указывать на него и смеяться за его спиной. Служащие в его новом департаменте постепенно утратят всякое уважение, начнут пререкаться и даже кричать на него, когда узнают, что вся его власть навсегда исчезла. Нет, сказал он себе, мне не выдержать такого.

Значит, попросить политическое убежище? Из одного из самых могущественных людей в мире превратиться в наемника, попрошайку, променявшего то, что он знает, на деньги и комфорт? Герасимов понимал, его жизнь станет удобнее в чисто материальном плане, – но потерять власть!

В конце концов, проблема заключалась именно в этом. Независимо от того, покинет он свою страну или останется в ней, стать другим, обычным человеком… ведь это подобно смерти, не так ли?

Тогда как ему поступить?

Нужно изменить свою позицию, изменить правила игры, сделать что-то радикальное… но что?

Выбирать предстоит между позором и бегством. Неужели ему придется потерять все, ради чего он трудился, когда цель совсем рядом, и оказаться перед таким выбором?

Россия не является страной азартных игроков. Ее национальная стратегия всегда отражала страсть всех русских к шахматам, игре, состоящей из серии осторожных, продуманных ходов, не подвергающих опасности собственную позицию, всегда защищающих ее путем завоевания небольшого, постепенно растущего преимущества, как только возникала такая возможность. Именно так действовало и Политбюро. Оно состояло главным образом из похожих людей. Больше половины из них были аппаратчиками, говорящими нужные фразы, совершающими маневры" которых от них ожидали, используя малейшую возможность. Они завоевали продвижение по иерархической лестнице терпением и бесстрастием, и наградой им стало место вокруг стола заседаний в Кремле. Однако целью этих людей было сдерживать тех, кто стремится к власти, азартных игроков. Нармонов принадлежал к их числу, и Герасимов тоже. Он вел собственную игру, в ходе которой заключил союз с Александровым, доказав тем самым свою идеологическую чистоту, шантажировал Ванеева и Язова, заставляя их предать своего покровителя.

Подобная игра была слишком пьянящей, чтобы так легко отказаться от нее. Да, ему придется изменить правила игры, но вообще-то у нее не было каких-то определенных правил, кроме одного: оказаться победителем.

Если он одержит верх, позор ведь не будет иметь никакого значения, верно?

Герасимов достал из кармана ключ и впервые посмотрел на него при свете настольной лампы. Ничего необычного. Однако если использовать его так, как предписано, он сделает возможной гибель… пятидесяти миллионов? Ста? Или того больше? Сотрудники Третьего главного управления на подводных ракетоносцах и пусковых установках наземного базирования обладали такой властью – замполит, офицер занимающийся идеологическим воспитанием военнослужащих, один обладал правом привести боеголовки в боевое состояние, без чего ракеты представляют собой всего лишь впечатляющий фейерверк. Стоит повернуть этот ключ должным образом в должное время – Герасимов знал это, – и ракеты превратятся в самое ужасное оружие уничтожения, когда-либо созданное человеком. Как только произведен запуск, их уже не остановишь…

Но правила игры нужно изменить, правда?

Что можно отдать за то, чтобы стать человеком, способным на такой поступок?

– Ну конечно! – Герасимов улыбнулся. За это можно отдать что угодно, все остальные правила игры, вместе взятые, и тут он вспомнил, что американцы уже нарушили правила игры, убив своего связника на железнодорожной станции автозавода «Москвич». Он поднял телефонную трубку и вызвал офицера связи. На этот раз расстояние в меридианах будет благоприятствовать председателю КГБ.

***

Доктор Тауссиг очень удивилась, увидев оставленный для нее знак. В одном можно было положиться на «Энн» – она никогда не меняла установленный порядок. Несмотря на то что Беа так импульсивно приехала домой к «ведущему» ее офицеру КГБ, на этот раз она следовала своему обычному субботнему распорядку и направилась в торговый центр. Она поставила «датсун» относительно далеко, на всякий случай, опасаясь, что какой-нибудь кретин в своем «шевроле» ударит дверцей по ее спортивной машине. Подходя к торговому центру, Беа увидела «вольво», принадлежащий «Энн». Солнцезащитный козырек на стороне водителя был опушен. Она взглянула на часы и поспешила к входу. Войдя внутрь, повернула налево.

***

Пегги Дженнингс работала сегодня одна. У них было слишком мало людей, чтобы выполнить задание в тот срок, который был отпущен им Вашингтоном. Но разве в этом есть что-то новое? Обстановка была одновременно и простой и сложной. Она без труда следовала за своим объектом до торгового центра, но, оказавшись внутри, практически невозможно уследить за ним, разве что с помощью целой группы хорошо подготовленных агентов. Пегги подоспела к входной двери всего минутой позже Тауссиг, уже догадываясь, что потеряла ее. Ну что ж, это всего лишь предварительная проверка. Ничего страшного, сказала себе Дженнингс, открывая дверь.

В просторном холле торгового центра сотрудница ФБР посмотрела сначала налево, потом направо и не увидела объекта. Нахмурившись, она не спеша пошла по коридору, заглядывая то в один магазин, то в другой, посматривая на витрины и думая о том, что Тауссиг вполне могла пойти в кино.

***

– Привет, Энн!

– Беа, здравствуй! – ответила Бизарина из «Листьев Евы». – Как поживаешь?

– Слишком много работы, – недовольно пожаловалась доктор Тауссиг. Она сняла костюм с ближайшей вешалки и подошла с ним к зеркалу. Костюм был строгого покроя и в точности соответствовал ее настроению. – Можно мне примерить его?

– Ну конечно! – с готовностью откликнулась хозяйка магазина. Это был трехсотдолларовый костюм.

– Тебе помочь? – предложила «Энн».

– Да, конечно, – попутно расскажешь, как у тебя дела.

Обе женщины вошли в примерочную. Задернув занавеску, они принялись весело болтать, обсуждая всякие мелочи, – такие темы разговора мало отличаются у мужчин и у женщин. Бизарина передала листок бумаги, и Тауссиг быстро прочитала написанное. Она запнулась в разговоре и через мгновение кивнула. Ее лицо отразило целую гамму чувств – от потрясения до согласия, а затем появилось нечто, вовсе не понравившееся Бизариной, – но в КГБ платят не за то, что тебе правится работа.

Когда они вышли из примерочной кабины, хозяйка заметила. что костюм пришелся покупательнице точно по фигуре. Тауссиг расплатилась подобно большинству покупателей – кредитной карточкой. «Энн» махнула ей рукой на прощание и направилась мимо оружейного магазина к выходу из торгового центра.

Дженнингс увидела через несколько минут, как объект вышла в коридор с прозрачным пластмассовым пакетом. Значит, вот в чем дело, сказала она себе. Поскольку прошлым вечером ее что-то беспокоило, сегодня Тауссиг прошлась по магазинам, чтобы улучшить настроение, и купила себе еще один костюм. Дженнингс следила за ней еще час, прежде чем закончить. Напрасная работа.

***

– Он – удивительно хладнокровный парень, – сказал Райан Канделу. – Я не рассчитывал, конечно, что он бросится мне на шею и поблагодарит за предложение, но ожидал, что он все-таки как-то отреагирует!

– По крайней мере теперь мы знаем, что если он проглотит приманку, то сумеет без труда сообщить вам об этом.

– Это верно.

21. Ход валетом

Лучник попытался убедить себя, что погода не является ничьим союзником, но понимал, что это не так. Небо было чистым, северо-восточный ветер, дующий из холодного центра Сибири, обжигал ледяным прикосновением. Лучник мечтал об облаках. Теперь моджахеды могли двигаться только в темноте. Ввиду этого продвижение было медленным, и, чем дольше они находились на советской территории, тем больше была вероятность, что их кто-то заметит, а после того как заметят…

Думать о последствиях этого не имело смысла. Достаточно было поднять голову и увидеть бронетранспортеры на шоссе, ведущем в Дангару. Там размещался по крайней мере батальон, скорее полк, мотопехоты, непрерывно патрулирующий шоссе и соседние дороги. Отряд Лучника был большим и хорошо вооруженным – по стандартам моджахедов, – но в бою против русского мотострелкового полка на советской территории спасти моджахедов мог только Аллах. А может быть, и Он будет бессилен? – подумал Лучник и тут же упрекнул себя в невысказанном богохульстве.

Его сын находился где-то здесь, поблизости, может быть, на расстоянии меньше того, что они уже прошли, – но где? Это место ему никогда не найти. В этом Лучник не сомневался. Надежда покинула его уже давно. Его сын будет воспитан по чужим обычаям неверных, и отцу оставалось лишь молиться за него, просить Аллаха, чтобы он вернул к себе мальчика еще до того, как станет слишком поздно. Красть детей – это, несомненно, самое отвратительное из всех преступлений. Лишить их родителей, веры… не стоит думать об этом.

Каждый из его бойцов имел достаточно оснований, чтобы ненавидеть русских. У одних погибли семьи, у других уничтожены дома во время бомбежек, родственники рассеяны по свету. Его люди не знали, что такова современная война. Будучи «примитивными варварами», они полагали, что в битвах принимают участие одни воины. Лучник знал, что ситуация переменилась задолго до того, как любой из них появился на свет. Он не понимал, почему «цивилизованные» нации мира решили изменить это разумное правило, но ему было известно лишь то, что правила ведения войны изменились. После познания этого к нему пришло понимание того, что его судьба не та, которую он выбрал для себя. Интересно, подумал Лучник, а может ли человек действительно выбирать свою судьбу или это находится в более могущественных руках, чем те, что держат книгу или винтовку? Но это была еще одна сложная и бесполезная мысль, поскольку для Лучника и его людей мир являлся упрощенным до нескольких элементарных истин и нескольких объектов глубокой ненависти. Возможно, это когда-нибудь изменится, но для моджахедов мир был ограничен тем, что они могли видеть и чувствовать сейчас. Приниматься за более глубокие поиски означало потерять из виду самое важное, а это влекло за собой смерть. Единственная великая мысль, которая объединяла его людей, – это вера, и пока этого было достаточно.

Последний бронетранспортер колонны исчез за поворотом шоссе. Лучник покачал головой. Хватит думать об этом. Русские, за которыми он только что следил, сидели внутри своих гусеничных бронетранспортеров, где их согревали батареи боевых машин; находясь внутри, они не могли внимательно наблюдать за происходящим вокруг. Это было на пользу моджахедам. Он поднял голову, взглянул на своих людей, одетых в русские камуфляжные комбинезоны; они прятались за камнями, в расщелинах, распределенные попарно, что позволяло одному спать, пока другой, подобно их командиру, бодрствовал и нес охрану.

Лучник поднял голову к небу и увидел, что солнце близится к закату. Скоро оно соскользнет за горные хребты, и отряд сможет возобновить движение на север. Он заметил солнечный блик на алюминиевой обшивке самолета, совершающего поворот высоко над их головами.

***

Полковник Бондаренко сидел у окна и смотрел вниз нагрозные вершины. Он вспомнил свое непродолжительное пребывание в Афганистане, бесконечные, убийственно трудные переходы по горам, где можно пройти целый круг и все время вверх. Полковник тряхнул головой. По крайней мере это осталось позади. Он отслужил свое время, испытал вкус боя и теперь мог снова заниматься прикладной наукой, которая являлась, в конце концов, его первой любовью. Боевые операции – это игра для молодых людей, а Геннадию Иосифовичу уже за сорок. Однажды доказав, что может карабкаться по скалам не хуже молодых солдат, Бондаренко решил никогда больше не повторять этого. К тому же сейчас его беспокоило нечто совсем другое.

Что происходит с Михаилом Семеновичем? – спросил он себя. Когда тот исчез из Министерства обороны, Бондаренко, вполне естественно, предположил, что старый полковник заболел. Когда прошло несколько дней и Филитов не появился на работе, он пришел к выводу, что болезнь оказалась серьезной, и даже обратился к министру, чтобы узнать, не положили ли Филитова в больницу. Он получил успокоительный ответ, но теперь сомнения вернулись. Ответ маршала Язова был слишком поспешным – и затем Бондаренко получил приказ вернуться на объект «Яркая звезда» и провести там детальную инспекцию. Полковнику показалось, что его хотят временно убрать, чтобы он не мешал, – но почему? Неужели такой оказалась реакция министра на его самый естественный вопрос о здоровье Филитова? Да и слежка, которую он заметил. А вдруг эти вещи связаны между собой? Их взаимосвязь была настолько очевидной, что Бондаренко отбросил ее, даже не задумавшись. Совершенно немыслимо считать Михаила Семеновича объектом расследования и уж еще более невероятно предположить, что в результате такого расследования могли обнаружить убедительные доказательства темных дел. Наиболее вероятно, сделал вывод Бондаренко, что маршал Язов послал полковника Филитова в какую-то совершенно секретную командировку. Он и в прошлом часто выполнял подобные поручения министра. Бондаренко посмотрел вниз на массивную плотину Нурекской ГЭС. Вторая линия электропередач уже почти протянута, заметил он. Авиалайнер выпустил закрылки и колеса для посадки в аэропорту Душанбе. Сразу после приземления Бондаренко встал, пошел к выходу и первым спустился с 'трапа.

– Добро пожаловать, Геннадий Иосифович!

– Здравствуйте, товарищ генерал! – удивленно поздоровался Бондаренко. Он не ожидал, что в аэропорт приедет сам Покрышкин.

– Пойдемте, – пригласил его тот, ответив на приветствие полковника. – Зачем вам трястись в этом старом автобусе? – Он сделал знак своему сержанту, тут же подхватившему чемодан Бондаренко.

– Мне как-то неловко, что вы сами приехали в аэропорт.

– Чепуха. – Генерал возглавил процессию, направившуюся к его личному вертолету, несущий ротор которого уже набирал обороты. – Надеюсь, мне когда-нибудь удастся прочитать отчет, написанный вами. Вчера на объект приезжали сразу три – да-да, три! – министра. Теперь все понимают, насколько важен наш проект. Финансирование увеличили на двадцать пять процентов. Хотелось бы мне уметь писать такие доклады!

– Но ведь я…

– Полковник, не хочу слышать возражений. Вы увидели подлинное положение вещей и сумели донести это до других. Теперь вы являетесь частью нашей семьи, одним из тех, на кого возлагает свои надежды «Яркая звезда». Я попрошу вас серьезно подумать о том, чтобы перебраться к нам сразу после окончания срока службы в Москве. Судя по вашему досье, у вас блестящее техническое образование и хорошие административные способности. Мне нужен заместитель, на которого я мог бы положиться. – Он повернулся к Бондаренко с заговорщицким видом. – Как вы считаете, мне не удастся уговорить вас перейти в ВВС?

– Товарищ генерал, я…

– Знаю, знаю. Офицер Советской Армии всегда останется офицером Советской Армии, Мы не будем рассматривать это как недостаток, К тому же вы поможете мне справиться с офицерами КГБ, солдаты которых охраняют наружное ограждение по периметру объекта. Они хвастают своим опытом перед старым летчиком-истребителем, но этот фокус не пройдет, когда им придется говорить с боевым офицером, награжденным орденом Красного Знамени за бои в Афганистане. – Генерал жестом дал команду пилоту взлетать. Бондаренко удивило, что в кресле пилота не сидит сам генерал. – Уверяю вас, Геннадий Иосифович, через несколько лет у нас появится совершенно новый род войск – войска космической обороны, может быть, их назовут именно так. Появится возможность сделать блистательную карьеру и продвинуться очень высоко – Прошу вас, подумайте о моем предложении самым серьезным образом. Генералом вы станете, наверно, и так через три-четыре юла, но я вам гарантирую, что здесь вы получите больше звезд на погонах, чем в армии.

– А чем мы станем заниматься в ближайшее время? – Бондаренко решил обдумать предложение Покрышкина, но не в кабине вертолета.

– Сейчас мы изучаем материалы по зеркалам и компьютерам, которыми пользуются американцы. Руководитель нашей группы зеркал полагает, что ему удастся адаптировать эти планы к имеющейся у нас технике. По его мнению, на разработку материалов потребуется примерно год, но ему неизвестно, сколько времени займет работа над самой техникой. Тем временем мы собираем резервные лазеры и стараемся упростить их конструкцию, чтобы облегчить техническое обслуживание.

– На это потребуется еще два года, – заметил Бондаренко.

– По меньшей мере, – согласился генерал Покрышкин. – Я уже не застану окончательное завершение программы. Это неизбежно, Если нам удастся провести еще одно успешное испытание, меня отзовут в Москву, где я буду поставлен во главе министерства, и в лучшем случае системы не вступят в действие до того, как я уйду на пенсию. – Он печально покачал головой. – Трудно представить себе, сколько времени требуется для этих проектов. Вот почему вы нужны мне здесь. Мне нужен молодой офицер, способный довести до полного завершения все работы. Я познакомился с досье многих офицеров. Вы, Геннадий Иосифович, лучший из них. Я хочу, чтобы вы заменили меня, когда придет время.

Бондаренко был потрясен. Покрышкин выбрал его, предпочел армейского офицера многим кандидатам из своего рода войск!

– Но вы знаете меня недостаточно хорошо…

– Я получил генеральское звание не за то, что плохо разбираюсь в людях, У вас есть те качества, которые мне нужны. К тому же сейчас вы достигли именно того момента в своей карьере, когда обрели способность к самостоятельной работе. Цвет вашего мундира для меня не так важен, как достоинства человека, который его носит. Я уже послал телекс министру обороны с соответствующей просьбой.

Ясно. Бондаренко был слишком удивлен, чтобы почувствовать удовлетворение. Подумать только, и все это из-за того, что старый Михаил Семенович решил, что я лучше других справлюсь с инспекционной поездкой. Надеюсь, он не слишком серьезно болен.

***

– Вы дали ему больше девяти часов, – произнес один из офицеров, обращаясь к Ватутину чуть ли не с упреком. Полковник наклонился и заглянул в камеру по линии световода, наблюдая несколько минут за находящимся там человеком. Сначала он лежал, ворочаясь с боку на бок и пытаясь уснуть, однако все попытки были обречены на неудачу. Затем последовали приступы тошноты и поноса от кофеина; с помощью которого ему не давали уснуть. Наконец он встал и принялся расхаживать по камере и так продолжал ходить уже несколько часов, стараясь утомить свое тело и заставить его уснуть. Часть его организма требовала этого, тогда как другая часть протестовала.

– Приведите его сюда через двадцать минут, – приказал полковник КГБ. Он посмотрел на своего подчиненного с покровительственной улыбкой. Ватутин спал всего семь часов, после чего потратил еще два, проверяя, как выполнены отданные им перед сном распоряжения. Затем он принял душ и побрился. Посланный им сотрудник привез из его квартиры новый мундир, а ординарец до зеркального блеска вычистил сапоги. Ватутин позавтракал и с удовольствием выпил чашку кофе, принесенную из буфета для старших офицеров. Он не обращал внимания на взгляды остальных членов своей группы, даже загадочно не улыбался, чтобы показать – он знает, что делает. Если они до сих пор не поняли этого, ну и черт с ними. Закончив, он вытер рот салфеткой и прошел в комнату, отведенную для допросов.

Подобно оборудованию большинства таких комнат, стоящий здесь голый стол был на

самом деле не так прост, как казалось на первый взгляд. Под его краем, где столешница нависла над ножками, находилось несколько кнопок, которые он мог нажимать, не привлекая к себе внимания. В стенах располагались микрофоны, и единственное украшение на одной стене – зеркало – было таковым только с одной стороны. С противоположной стороны, из соседней комнаты, оно представляло собой прозрачное стекло и позволяло следить за объектом и фотографировать его.

Ватутин сел и раскрыл перед собой папку, которую он отложит, когда приведут Филитова. Он мысленно повторил все, что ему предстоит сделать. Разумеется, все было тщательно рассчитано, в том числе и формулировка его устного доклада председателю КГБ. Ватутин взглянул на часы, кивнул в зеркало и провел несколько минут, собираясь с мыслями и готовясь к тому, что ему предстояло сделать. Филитов вошел в комнату точно вовремя.

Да, он выглядит сильным, но очень усталым, сразу заметил полковник КГБ. Это из-за кофеина, обильно добавленного ему в пищу. Уверенность, с которой Филитов смотрел на Ватутина, была на самом деле хрупкой и нестойкой. На лице старого полковника проступила гримаса раздражения, тогда как раньше оно отражало только решительность.

– Доброе утро, Филитов, – произнес Ватутин, не поднимая головы.

– Извольте обращаться ко мне «полковник Филитов». Итак, когда закончится этот спектакль?

А ведь он, наверно, верит в это, подумал Ватутин. Арестованный так часто повторял, что Ватутин сунул ему в руку кассету с пленкой, что почти убедил в этом самого себя. Такое случалось нередко. Он опустился на стул, не спрашивая разрешения у Ватутина, и тот сделал знак надсмотрщику, чтобы он ушел.

– Когда вы решили предать родину? – задал Ватутин свой первый вопрос.

– А когда вы перестали совращать малолетних? – сердито буркнул старик.

– Филитов – извините меня, полковник Филитов, – вы знаете, что вас арестовали с кассетой в руке, в двух метрах от американского разведчика. На микрофильме, находящемся в кассете, содержались сведения о совершенно секретном оборонном объекте. Кроме того, вы передавали американцам и другую секретную информацию на протяжении ряда лет. Если вы забыли, напоминаю: у нас нет в этом ни малейших сомнений, – терпеливо объяснил Ватутин. – Меня интересует одно – сколько лет вы занимались разведывательной деятельностью?

– Не говорите глупостей, – произнес Филитов, и Ватутин заметил в его голосе легкую дрожь. – Я – трижды Герой Советского Союза. Я убивал врагов нашей страны задолго до того, как вы начали пищать в яйцах своего отца, и у вас хватает наглости называть меня предателем?

– Знаете, когда я учился в начальной школе, я зачитывался книгами про вас. Михаил Семенович Филитов, прогнавший фашистов от ворот Москвы. Филитов – бесстрашный танкист, герой Сталинграда, убивающий немцев. Капитан Филитов во главе контратаки на Курской луге. И вот наконец Михаил Семенович Филитов, – закончил Ватутин, – предатель родины.

Старый полковник махнул рукой, с раздражением заметив, как она дрожит.

– Я никогда не любил чекистов. Когда я вел в атаку свои танки, они тоже были там – позади нас. Они проявили удивительную эффективность при расстрелах пленных, которых захватывали в плен настоящие солдаты. У них также неплохо получалось, когда нужно было стрелять в отступающие войска – вынужденные отступать под натиском подавляющих сил противника. Я помню случай, когда ваш лейтенант взял на себя командование группой танков и завел их в болото. По крайней мере немцы, которых я убивал, были солдатами, воюющими против нас. Я ненавидел их, но уважал в них мужество и стойкость. А вот свиньи, подобные вам, с другой стороны… может быть, мы, простые солдаты, так и не поняли, кто наш враг. Иногда мне приходит в голову мысль: кто убил больше русских – немцы или такие, как вы?

Ватутин сохранял полное спокойствие.

– Вас завербовал предатель Пеньковский, верно?

– Чепуха! Это я раскрыл Пеньковского и сообщил о нем. – Филитов пожал плечами. Он был удивлен своим поведением, но уже не мог остановиться. – Пожалуй, такие, как вы, тоже нужны. Олег Пеньковский был несчастным, не видящим выхода человеком, и его заставили платить своей жизнью, как обычно заставляют платить таких людей.

– И вас тоже, – сказал Ватутин.

– Я не могу помешать вам убить меня, но мне приходилось видеть смерть много раз. Она забрала мою жену и сыновей. Смерть отняла у меня многих товарищей, да и мне самому часто приходилось смотреть ей в лицо. Рано или поздно смерть настигнет меня – от вас ли она придет или от кого-нибудь еще. Я уже забыл, что такое страх смерти.

– Скажите мне, чего вы боитесь?

– Не вас. – Он произнес это не с улыбкой, а с холодным презрением во взгляде.

– Но все люди чего-то боятся, – заметил Ватутин. – В бою вы не испытывали страха? – Ага, Михаил Семенович, вы разговорились – и даже не замечаете этого, сказал себе Ватутин.

– Сначала боялся. Первый раз, когда в мой Т-34 попал снаряд, я напустил в штаны. Но только в первый раз – После этого я понял, что танковая броня отразит большинство попаданий. Человек может привыкнуть к физической опасности, а будучи офицером, вы часто слишком заняты, и вам не до страха. Вы боитесь потерпеть неудачу, выполняя боевое задание, потому что от вас зависят жизни других. Страх перед болью испытываешь всегда, именно не перед смертью, а перед болью. – Филитов действительно сам удивлялся, понимая, что слишком уж разговорился, но он устал от этого слизняка из КГБ. Его охватило волнение, похожее на волнение боя. Это и походило на бой: он сидит в этой камере и сражается с этим человеком.

– Я читал, что все люди испытывают страх в бою, но поддерживает их дух чувство самоуважения. Они знают, что не должны уронить свою репутацию в глазах товарищей. Таким образом, мужчины боятся трусости больше, чем опасности. Они боятся подвести самих себя и своих боевых товарищей. – Михаил Семенович кивнул. Ватутин нажал одну из кнопок под столом. – Филитов, вы предали своих людей. Неужели вы не понимаете этого? Разве вам не ясно, что, передав противнику оборонные тайны, вы предали всех тех, кто служил с вами?

– Потребуется нечто больше, чем ваши слова, чтобы…

Беззвучно открылась дверь. Молодой человек, вошедший в комнату, был одет в грязный промасленный комбинезон, голову его покрывал шлем танкиста. Не были упущены самые мелкие детали: сзади тащился провод от танкового интерфона и вместе с молодым человеком в комнату ворвался запах пороха. Комбинезон выглядел порванным и обожженным, лицо и руки танкиста была забинтованы. Из-под бинта, закрывающего один глаз, сочилась кровь, оставляя след на грязной щеке. Это был двойник Алексея Ильича Романова, ефрейтора Красной Армии, или по крайней мере человек, настолько похожий на него, насколько КГБ удалось сделать это в течение нескольких лихорадочных часов этой ночью.

Филитов не слышал, как открылась дверь, но повернулся, почувствовав запах пороха. Рот у него открылся от изумления.

– Скажите мне, Филитов, – произнес Ватутин. – Как, по-вашему, отнесутся ваши люди, если они узнают, что вы сделали?

Молодой человек – вообще-то он был ефрейтором и служил в Третьем главном управлении – не произнес ни слова. Химический раздражитель в его правом глазу заставил глаз слезоточить, парень старался удержаться от причиняемой этим болезненной гримасы, и слезы текли у него по щекам. Филитов не знал, что ему в пищу подкладывали наркотики. От своего безвременного пребывания в Лефортовской тюрьме он утратил всякую ориентацию и уже не мог понять, что с ним здесь делают. Доза кофеина оказывала ни него воздействие, диаметрально противоположное состоянию алкогольного опьянения. Он остро ощущал все происходящее вокруг, словно в бою, все его органы чувств искали раздражения, замечали каждую мелочь – однако на протяжении всей ночи регистрировать было нечего – Не получая данных для последующей передачи мозгу, его органы чувств начали создавать воображаемые явления, и, когда охранники пришли за Филитовым, его окружали галлюцинации. В полковнике Ватутине он видел цель, на которую устремил свой интерес, излил душу. Но Михаил Семенович также безумно устал, был измучен процедурой, которой подвергли его, и сочетание бодрствования и невероятной, безумной усталости привело его и состояние, при котором он больше не мог отличить воображаемые вещи от действительно происходящих.

– Повернитесь ко мне, Филитов! – рявкнул Ватутин. – Смотрите на меня, когда я разговариваю с вами. Я задал вопрос: что подумают люди, служившие вместе с вами?

– Кто?

– Кто? Солдаты, воевавшие под вашим командованием, старый глупец!

– Но… – Филитов снова обернулся. Фигура исчезла.

– Я просматривал ваше досье, все эти наградные листы, которые вы писали на своих людей – и не только на командиров. Там были и Иваненко, и Пухов, и этот ефрейтор Романов. Эти люди, которые лишились жизни за вас, что подумают они теперь?

– Они поймут меня! – упрямо повторил Филитов, чувствуя, как гнев охватывает его, побеждая все остальное.

– Что они поймут? Скажите мне, что они должны понять?

– Их убили такие, как вы, – не я, не немцы, но люди, подобные вам!

– И ваших сыновей тоже?

– Да! Обоих моих сыновей, моих смелых мальчиков, они пошли по моим стопам и…

– Значит, мы убили и вашу жену?

– Конечно! – яростно выкрикнул Филитов. Он наклонился вперед, глядя на Ватутина. – Вы отняли у меня все, чекистские ублюдки, а теперь удивляетесь, почему я решил бороться с вами? Никто не служил государству лучше меня, и чем оно отплатило мне, какую благодарность получил я от партии? Все, что было моим миром, вы забрали у меня. а теперь утверждаете, что я предал родину, да? Это вы предали ее и предали меня!

– Значит, из-за всего этого Пеньковский завербовал вас и вы снабжали Запад информацией – вы обманывали нас все эти годы!

– Невелика заслуга обманывать таких дураков! – Филитов стукнул кулаком по столу. – Тридцать лет, Ватутин, тридцать лет я… – Он замолчал, и на его лице появился удивленный взгляд. Филитов понял, что он только что сказал.

Ватутин сделал паузу, прежде чем ответить, и, когда он заговорил, его голос был мягким и спокойным:

– Спасибо, товарищ полковник. Пока этого достаточно. Позднее мы поговорим о том, какие сведения конкретно вы передавали на Запад. Я презираю вас, Михаил Семенович, за то, что вы совершили. Я не могу понять или простить предательство, но вы – самый бесстрашный человек, которого мне доводилось встречать. Надеюсь, вы сумеете прожить остаток своей жизни с таким же мужеством. Сейчас очень важно, чтобы вы смотрели в лицо себе и своим преступлениям так же бесстрашно, как вы смотрели в лицо фашистам. Это позволит вам закончить свою жизнь с такой же гордостью, с какой вы прожили ее. – Ватутин нажал на кнопку, и дверь открылась. Охранники увели Филитова, который с изумлением несколько раз оглянулся на Ватутина. Михаил Семенович был действительно изумлен тем, как легко его заманили в ловушку. Он так и не поймет, как это было сделано, но такие, как Филитов, редко понимали тонкости допроса, сказал себе полковник из Второго главного управления. Он тоже встал, по-деловому собрал бумаги со стола, вышел из комнаты и поднялся наверх.

– Из вас вышел бы хороший психиатр, – сразу заметил врач. Ватутин повернулся к техникам.

– Надеюсь, вы все записали, – полувопросительно сказал он.

– На все три магнитофона, и к тому же сделали видеозапись, – доложил старший техник.

– Он оказался самым крепким орешком, который когда-либо мне попадался, – заметил майор.

– Да, это волевой и смелый человек. Не какой-нибудь авантюрист или диссидент. Филитов – патриот, или по крайней мере этот бедняга так о себе думает. Он стремился спасти страну от партии. – Ватутин удивленно покачал головой. – Откуда у них берутся такие идеи?

Наш председатель, тут же напомнил он себе, наоборот – хочет спасти страну для партии, а если быть более точным – то для самого себя. Ватутин прислонился к стене, пытаясь понять, насколько похожими – или насколько разными – являются эти два побудительных мотива. Он быстро пришел к выводу, что не дело простому офицеру-контрразведчику заниматься такими проблемами. По крайней мере еще не время, Филитовым овладели эти идеи из-за того, как жестоко поступила партия по отношению к его семье. Несмотря на то что партия утверждает, что никогда не совершает ошибок, мы знаем – это не правда. Как жаль, что Михаил Семенович оказался таким непримиримым. В конце концов, у нас нет ничего, кроме партии.

– Доктор, примите меры, чтобы он отдохнул, – сказал полковник Ватутин, направляясь к выходу. Внизу его ждал автомобиль.

Ватутин сощурил глаза от дневного света и с удивлением увидел, что сейчас утро. Он сконцентрировал свои душевные и физические силы на том, чтобы получить признание от Филитова. и последние два дня не обращал внимания ни на что другое, и ему казалось, что сейчас должна быть ночь. Тем лучше, подумал Ватутин, он сможет встретиться с председателем прямо сейчас. Самым поразительным было то, что полковник оказался теперь в более или менее нормальном распорядке дня. Вечером он может поехать домой и выспаться, снова увидеть семью, посидеть у телевизора. Ватутин улыбнулся. Помимо всего прочего, он может предвкушать и более высокую должность, и новое звание. В конце концов ему удалось сломить Филитова быстрее, чем он обещал. Председатель будет им доволен.

Ватутину удалось застать Герасимова в промежутке между совещаниями. Председатель стоял у окна и задумчиво смотрел на поток машин, несущихся по площади Дзержинского.

– Товарищ председатель, я получил признание, – громко заявил Ватутин, едва войдя в кабинет.

Герасимов обернулся.

– Филитов признался?

– Да, конечно, товарищ председатель. – На лице Ватутина отразилось изумление.

Через мгновение Герасимов улыбнулся.

– Извините меня, полковник. Я думал о предстоящей операции. Значит, вам удалось добиться от него признания?

– Пока ничего конкретного, конечно, но он признался, что переправлял на Запад секретные сведения и делал это в течение тридцати лет.

– Тридцать лет… И столько времени мы не сумели разоблачить его, – тихо заметил Герасимов,

– Совершенно верно, – кивнул Ватутин. – Но теперь мы арестовали его, он у нас в руках, и мы потратим недели, выясняя, какие именно сведения он посылал противнику. Думаю, мы узнаем, что занимаемое им положение и оперативные методы, которыми он пользовался, затрудняли его бегство, но из этого случая мы извлечем немало полезного опыта, как делали это в прошлом. Как бы то ни было, вы потребовали признания, и мы его получили.

– Превосходно, – ответил председатель КГБ. – Когда будет готов письменный доклад?

– Завтра, – произнес Ватутин не задумываясь. Он тут же внутренне сжался, ожидая резкого выговора, но Герасимов задумался лишь на мгновение, прежде чем кивнуть в знак согласия.

– Да, меня это устраивает. Спасибо, товарищ полковник. Можете идти.

Ватутин вытянулся, поднес руку к козырьку фуражки и только после этого вышел из кабинета.

Завтра? – спросил он себя, оказавшись в коридоре. После всего этого он готов ждать до завтра?

Что происходит, черт побери? Нечто необычное. Но у Ватутина не было объяснения происходящему, и ему требовалось подготовить доклад. Полковник прошел в свой кабинет, положил перед собой блокнот и начал писать черновик отчета о допросе.

***

– Это и есть то самое место? – спросил Райан.

– Да. Раньше прямо напротив находился магазин детских игрушек. Назывался «Детский мир», можете себе представить? Думаю, кому-то наконец пришло в голову, насколько безумно такое соседство, и магазин перевели в другое место. Памятник в центре площади – статуя Феликса Дзержинского. Это был хладнокровный палач; по сравнению с ним Генрих Гимлер кажется прямо-таки ребенком.

– Гимлер не был таким умным, – заметил Джек.

– Это верно. Феликсу удалось раскрыть по крайней мере три попытки свергнуть Ленина, и одна из них едва не оказалась успешной. Правдивый отчет об этом так и не был опубликован, но можете не сомневаться, что все документы хранятся именно здесь, – убежденно произнес шофер. Он был австралийцем, входил в состав группы охранников, присланных в Москву фирмой, с которой был заключен контракт о внешней охране посольства, и раньше служил в австралийских войсках специального назначения. Он никогда не привлекался к разведывательной деятельности – по крайней мере в пользу Америки, – но часто выполнял различные поручения, делая странные вещи. Он научился замечать слежку и избавляться от нее, и потому русские сделали вывод, что он из ЦРУ или какой-то другой спецслужбы. И он являлся превосходным гидом.

– Наши друзья по-прежнему следуют за нами, – сказал он, глянув в зеркало. – Вы не ожидаете чего-нибудь серьезного?

– Нет, не думаю. – Джек обернулся. Они даже не пытались вести скрытое наблюдение, но Джек и не думал, что русские пойдут на такие ухищрения с ним. – А где улица Фрунзе?

– К югу от посольства, приятель. Вам следовало бы сказать об этом раньше, мы сначала поехали бы туда. – Он развернулся на улице в разрешенном месте, пока Райан смотрел назад. Да, конечно, следующий за ними автомобиль – «Жигули», выглядящий как «фиат» старой модели, – тоже развернулся и поехал следом, не отставая и не приближаясь, словно преданный пес. Они проехали мимо американского посольства еще раз, миновали бывшую церковь, которую посольские остряки называли «Церковь Богоматери с Микросхемами» – столько приборов наблюдения за посольством в ней находилось.

– А чем вообще мы сейчас занимаемся? – спросил водитель.

– Просто разъезжаем по городу. В прошлый раз, когда я был в Москве, все, что я увидел, была дорога в Министерство иностранных дел и обратно, а также внутреннее убранство какого-то дворца.

– Что, если наши друзья захотят приблизиться?

– Ну что ж, раз им захочется поговорить со мной, думаю, мне следует пойти навстречу их желанию, – ответил Райан.

– Вы серьезно? – Он знал, что Райан из ЦРУ.

– Можете не сомневаться, – усмехнулся Джек.

– Вы понимаете, что я обязан представить письменный доклад о подобных происшествиях?

– У вас своя работа, у меня своя. – Они ездили но городу еще час, но ничего не случилось, к разочарованию Райана и облегчению шофера.

***

Они приехали, как все. Пункты пересечения границы постоянно менялись, и их автомобиль – на этот раз это был «плимут», выпущенный четыре года назад, с номерными знаками штата Оклахома – остановился у пограничного поста – В машине сидели трое мужчин, один из них дремал, и его пришлось будить.

– Добрый вечер, – сказал пограничник, – Попрошу документы, удостоверяющие личность, пожалуйста. – Каждый из сидящих в машине достал и протянул водительское удостоверение с фотографией. – Есть что-нибудь, облагаемое налогом?

– Только спиртное. Две кварты – то есть две литровые бутылки – у каждого из нас. – Водитель с интересом смотрел, как собака обнюхивает автомобиль. – Может быть, отъехать в сторону и открыть багажник?

– Цель вашей поездки в Мексику?

– Мы представляем компанию, занимающуюся трубопроводами и нефтеперегонным оборудованием «Каммингс-Оклахома», – объяснил водитель. – Компания производит главным образом вентили и клапаны большого диаметра. В эту поездку вели переговоры с мексиканской компанией «Пемэкс». Образцы в багажнике.

– Ну и как – успешно? – спросил пограничник.

– Это всего лишь первая встреча. Потребуется еще несколько-Обычно так все и происходит.

Проводник собаки отрицательно покачал головой. Его Лабрадор не проявил к автомобилю никакого интереса. Значит, ни малейшего запаха наркотиков или взрывчатки. Да и люди в машине не походили на контрабандистов. Они выглядели более или менее аккуратно одетыми, но не слишком, и не выбрали более напряженное время суток для проезда через пограничный пост.

– Добро пожаловать домой, – сказал пограничник. – Счастливого пути в Оклахому-

– Спасибо, сэр. – Водитель кивнул и включил первую скорость, – До встречи.

– В это трудно поверить, – произнес сидящий на заднем сиденье, когда они были в сотне метров от пограничного поста. Он говорил по-английски. – Они не имеют ни малейшего представления о бдительности.

– Мой брат – майор, служит в пограничных войсках. У него случился бы сердечный приступ, если бы он увидел, как это просто, – заметил водитель. Он не засмеялся. Самым трудным будет выехать из страны, и к тому же с этого момента они находились на вражеской территории. Он вел машину, строго соблюдая разрешенную скорость, даже не глядя на обгоняющие их автомобили местных жителей. Ему нравились американские автомашины. Он еще никогда не водил машину с двигателем, имеющим больше четырех цилиндров, и потому сразу заметил разницу. В прошлом он уже четыре раза бывал в Соединенных Штатах, но еще ни разу не принимал участие в такой поспешно подготовленной операции.

Все трое говорили на безупречном английском – американском – языке с гнусавым выговором Среднего Запада, совпадающим с документами, удостоверяющими их личность, – именно так думали они о водительских удостоверениях и карточках социального страхования, хотя их вряд ли можно назвать настоящими «документами». Странным было то, что водителю действительно нравилась Америка, в особенности доступность недорогой питательной пиши. Он подумал, что сделает остановку в закусочной по дороге к Санта-Фе, лучше всего в закусочной фирмы «Бургер-кинг», где он сможет удовлетворить свою любовь к гамбургерам, жаренным на углях и поданным с салатом-латуком, помидорами и майонезом. Это одна из сторон жизни, которая изумляет русских в Америке, – возможность хорошо поесть, не выстояв сначала в очереди длиной в квартал. Как правило, это была вкусная и недорогая пиша. Интересно, подумал водитель, почему американцы умеют производить и готовить пищу, что совсем непросто, и в то же самое время неспособны организовать такую элементарную вещь, как безопасность собственных границ? Это совершенно непонятно, даже глупо, но было бы грубой ошибкой презирать их за это. Русский понимал, что занимать такую позицию не правильно. Американцы играли по настолько отличающимся правилам, что игра становилась непонятной – в ней было слишком много произвольных элементов. Это пугало сотрудника КГБ, нарушало веру в фундаментальные основы. Невозможно предсказать поведение американцев, подобно тому как нельзя предсказать поведение водителя на шоссе. Именно такая непредсказуемость постоянно напоминала ему, что сейчас он на вражеской территории. Самое главное теперь быть осторожными, строго выполнять все, чему их учили. Потеря бдительности, расслабленность на вражеской территории – верный путь к гибели, так им говорили в академии. Слишком много случайностей, которые невозможно предвидеть заранее. КГБ не в состоянии предугадать действия американского правительства, и уж тем более его сотрудники не могут предсказать индивидуальные действия более двухсот миллионов людей, принимающих то одно решение, то другое.

В этом все дело, подумал он. Им приходится принимать так много решений каждый день. Какие продукты купить, по какому шоссе ехать, какой автомобиль выбрать. Как бы отреагировали его соотечественники, выпади на их долго ежедневно принимать столько решений? Да, конечно, это ввергло бы их в хаос. Хаос приведет к анархии, а этого русские всегда боялись больше всего.

– Жаль, что у нас дома нет таких дорог, – сказал сидящий рядом мужчина. Третий, на заднем сиденье, заснул, на этот раз по-настоящему. Для обоих это был первый приезд в Америку. Подготовка операции велась в крайней спешке. Олег отлично проявил себя в Южной Америке, всякий раз действуя под маской американского бизнесмена. Он был москвичом и хорошо помнил, что стоит чуть отъехать от кольцевой автодороги, как все шоссе превращаются в проселочные или даже грунтовые дороги. В России не было ни одного шоссе, которое бы проходило от одной границы к другой.

Водитель – его звали Леонид – задумался.

– Где на это взять деньги? – качнул он головой.

– Что верно, то верно, – согласился устало Олег. Они ехали в машине уже десять часов. – Если не такие, как здесь, то хотя бы, как в Мексике.

Леонид хмыкнул. Но ведь тогда люди захотят ехать куда угодно, подумал он, только по своему желанию, а этому их никто не потрудился научить. Он посмотрел на часы. Еще шесть часов езды, может быть, семь.

***

Капитан Татьяна Бизарина пришла к тому же заключению, взглянув на часы в щитке своего «вольво». Подготовленный для них «безопасный дом» – место укрытия – был в данном случае вовсе не домом, а представлял собой старый трейлер, который больше походил на передвижную контору на колесах, используемую обычно при строительстве. Этот трейлер начинал жизнь как ломик для жилья во время путешествий и теперь заканчивал ее в качестве передвижной конторы, и то брошенной несколько лет назад строительной фирмой, которая не завершила и половины работ нулевого цикла в холмах к югу от Санта-Фе. Прокладка водопровода и канализации для нового жилого района так и не была закончена. У строительной фирмы иссяк источник финансирования, и право собственности на участок земли все еще оспаривалось в суде. Расположение участка было идеальным – рядом с шоссе, неподалеку от города, укрытое за небольшим холмом. О его существовании напоминала только грунтовая дорога, что вела от шоссе. Место было настолько удачно спрятано, что даже здешняя молодежь еще не успела обнаружить его и использовать для любовных утех после танцев.

Укромное расположение трейлера имело свои достоинства и недостатки. Невысокие сосны, скрывая его от посторонних взглядов, одновременно позволяли скрытно приблизиться к нему. Придется выставлять наружную охрану, решила Бизарина. Ничего не поделаешь – во всем есть какой-нибудь изъян. Она подъехала к трейлеру с выключенными фарами, удачно рассчитав момент подъезда к грунтовой дороге, когда шоссе опустело. Из багажника «вольво» она достала два пакета с продуктами. В трейлере не было электричества, поэтому еду придется покупать часто – иначе она будет портиться. А пока вместо мяса она привезла колбасу в вакуумной упаковке и дюжину банок сардин. Русские любят сардины. Управившись с продуктами, она достала из машины небольшой чемодан и поставила его в крохотном туалете рядом с двумя канистрами воды.

Она хотела было повесить на окна занавески, однако сочла опасным изменять внешний вид трейлера – Да и стоящая рядом с ним машина тоже могла привлечь нежелательный интерес. После того как прибудет группа оперативников, они найдут место дальше по грунтовой дороге, где лес погуще, и будут ставить автомобиль там. Это тоже было не слишком удобно, но с этим приходилось мириться. Вообще подготовка мест для проживания оперативников совсем непростое дело, намного сложнее, чем кажется на первый взгляд, даже в такой открытой стране, как Америка. Все прошло бы гораздо проще, если бы ее предупредили заблаговременно, однако операцию подготовили буквально за ночь, и единственным подходящим местом, где она могла разместить приезжающих агентов, было это. Обнаружив этот трейлер вскоре после своего прибытия в Америку, она рассчитывала укрыться здесь в случае крайней необходимости или в случае надобности спрятать тут на несколько дней своего агента. Для настоящей операции трейлер совсем не подходил, но другого выхода просто не было – оставалось только разместить их у себя дома, а это было исключено. У нее мелькнула мысль, что ее могут наказать за то, что она не позаботилась о другом укрытии. Это исключено, решила она, я всегда точно выполняла все поручения и на этот раз тоже поступила самым оптимальным образом.

Внутри трейлера была кое-какая мебель, простая и довольно грязная. Поскольку делать все равно было нечего, она немного прибралась. Во главе группы стоит старший офицер КГБ. Она не знала его имени, никогда с ним не встречалась раньше, но догадывалась, что руководить такой операцией поручат сотруднику званием старше ее. После того как в трейлере стало почище и единственный диванчик уже не выглядел отталкивающе грязным, она вытянулась на нем и решила немного вздремнуть, поставив предварительно будильник, чтобы не проспать больше пары часов. Казалось, она едва успела уснуть, как звонок будильника поднял ее с подушек.

***

Они приехали за час до рассвета. Придорожные знаки на обочине шоссе облегчили поиски трейлера, и к тому же Леонид запомнил дорогу наизусть. Проехав пять миль по главному шоссе, он свернул на асфальтированную дорогу, ведущую направо. Затем, сразу после щита с рекламой какого-то сорта сигарет, показалась грунтовая дорога, заканчивающаяся на первый взгляд тупиком. Леонид выключил фары, затем двигатель, и автомобиль беззвучно подкатил к трейлеру, остановившись у входа, причем водитель постарался не нажимать на педаль тормоза, чтобы яркий свет тормозных фонарей не выдал появление машины в темноте среди деревьев. Дорога уходила дальше вниз и сворачивала вправо. У трейлера стоял «вольво» и рядом с ним – женская фигура.

Первые несколько секунд всегда были тревожными. Леониду предстояло встретиться с другим офицером КГБ, но он знал случаи, когда все проходило далеко не так успешно. Он затянул ручной тормоз и вышел из машины.

– Заблудились? – послышался голос из темноты.

– Я ищу «Маунтин вью», – ответил Леонид.

– Это на другой стороне города, – произнесла Биэарина.

– Господи, я, наверно, слишком рано повернул с шоссе. – Он заметил, что напряжение покинуло женщину.

– Здравствуйте. Я – Таня Бизарина. Зовите меня Энн.

– А я – Боб, – ответил Леонид. – В машине – Билл и Пенни.

– Устали?

– Мы едем со вчерашнего рассвета, уже сутки, – заметил Леонид – он же Боб.

– Выспитесь в трейлере. Я оставила вам продукты и воду. К сожалению, ни электричества, ни водопровода. Там два фонаря и бензиновый примус – на нем вы сможете приготовить кофе.

– Когда операция?

– Сегодня вечером. Пусть ваши люди заходят внутрь, а я покажу вам, где поставить машину.

– Как относительно обратного пути?

– Еще неизвестно. То, что предстоит сделать сегодня вечером. уже само по себе достаточно сложно. – И Бизарина начала рассказывать об операции. Ее сразу удивил – хотя этого следовало ожидать – профессионализм всех трех оперативников. Каждый из них, несомненно, думал о том, каковы планы Московского центра, давшего команду на проведение операции, которая была безумной сама по себе, даже если не принимать во внимание крайней спешки при ее подготовке. И тем не менее ни один из четырех не допускал, чтобы личные чувства помешали проведению операции. Приказ о ней был отдан Московским центром, и Москва знала, что делает. Так говорилось в наставлениях, и офицеры-оперативники верили им, хотя и понимали, что делать этого не следовало.

***

Беатрис Тауссиг проснулась часом позже. Дни становились длиннее, и теперь солнце уже не светило ей прямо в лицо, когда она ехала на работу. Вместо этого оно сияло прямо в окно ее спальни подобно персту обвиняющего судии. Сегодня, напомнила она себе, рассвет отмечает начало совершенно нового дня, меняющего ее судьбу к лучшему, и Беа приготовилась встретить его должным образом. Начала она с душа и затем высушила волосы феном, Кофеварка была уже включена, и она выпила первую чашку, раздумывая, что лучше надеть. Сегодняшнее решение, сказала она себе, слишком важно, чтобы ограничиться чашкой кофе с булочкой на завтрак. Потребуется энергия, и Беа приготовила яичницу. Надо не забыть, напомнила она себе, взамен ограничиться легким ленчем. Она следила за своим весом на протяжении последних четырех лет, стремясь сохранить фигуру, и не без успеха.

Итак, что надеть? Что-нибудь с кружевами, решила она. У нее было немного таких туалетов, но, может быть. синий… Сев завтракать, она включила телевизор и успела выслушать новости Си-эн-эн, где речь шла о переговорах по ограничению вооружений, проходивших в Москве. Может быть, мир действительно станет безопаснее. Приятно работать, когда знаешь, что стремишься к какой-то нужной цели. Будучи опрятной, она уложила грязную посуду в раковину, прежде чем вернуться в спальню. Синий костюм вышел из моды еще год назад, но кто из сотрудников проекта заметит это? Разве что секретарши – впрочем, их мнение ее не интересовало. К костюму она добавила пестрый шарф, чтобы показать, что Беа остается Беа.

Она поставила машину в отведенном для нее в обычное время месте. Затем достала из сумочки специальный пропуск, повесила его на шею – он был на золотой цепочке – и прошла через контрольно-пропускной пункт.

– Доброе утро, доктор, – поздоровался с ней один из охранников. Такая вежливость вызвана, несомненно, синим костюмом и шарфом, подумала Беа. Она все-таки заставила себя улыбнуться, что для обоих было в высшей степени необычно, но не ответила на его приветствие – не хватало еще разговаривать с человеком, не

сумевшим закончить даже среднюю школу.

Как всегда, она приехала на работу первой. Это позволило включить кофеварку на такой режим, чтобы получить самый крепкий кофе, как ей нравилось. Пока слышалось бульканье, она открыла свой сейф и достала оттуда папку с документами, которыми занималась накануне.

Удивительно, но утро прошло гораздо быстрее, чем она ожидала. Работа способствовала тому, что время мчалось с необычной быстротой. К концу месяца нужно было представить предварительную смету стоимости работ по проекту «Чайный клипер», и потому ей приходилось просматривать множество документов, большинство которых она уже сфотографировала и передала Энн. Так удобно иметь свой собственный кабинет с дверью и секретаршей, которая стучала, прежде чем войти. Секретарше это не нравилось, но Беа не обращала на ее недовольство внимания – сухая дура, подумала она, для такой предел радости – распеватьцерковные гимны. Ну что ж, скоро все переменится, напомнила она себе. Все начнется сегодня. Она уже заметила, подъезжая утром, что «вольво» стоит в условленном месте.

***

– Ты бы только посмотрел, какие костюмы покупает эта лесбиянка, – заметила Пегги Дженнингс.

– А вдруг это простая эксцентричность? – Уилл Перкинс отличался терпимостью. – Ты видишь в ней что-то, чего я не вижу, Пег. К тому же я посмотрел сегодня на нее, когда она приехала на работу, – вполне приличная одежда, разве что шарф…

– А ты не заметил чего-нибудь необычного? – спросила Дженнингс, забыв о своей личной неприязни к Тауссиг.

– Нет. Она очень рано встает, но ей, может быть, по утрам требуется время, чтобы втянуться… Не вижу никаких оснований продолжать наблюдение за ней. – Список сотрудников «Чайного клипера», подлежащих проверке, был длинным, а число сотрудников ФБР, выделенных для этого, небольшим. – Я знаю, Пег, ты испытываешь неприязнь к сексуальным меньшинствам, но ведь в данном случае у тебя даже нет никаких доказательств – по крайней мере пока нет. Может, она просто тебе не нравится… – предположил он.

– Этот объект резко выделяется своей необычной манерой поведения, но в то же время носит строгие костюмы. По многим проблемам откровенно выражает свое мнение, но никогда не говорит о своей работе. Она вся состоит из противоречий. – А это в точности соответствует психологическому профилю, подумала про себя Дженнингс. Впрочем, Уилл Перкинс тоже знал об этом.

– А вдруг она не говорит о работе лишь потому, что им это вообще запрещено – об этом им постоянно твердят сотрудники службы безопасности. Манера водить автомобиль – типичная для жителей восточного побережья, вечно спешит, зато одевается скромно – может быть, ей нравится, как она выглядит в строгих костюмах? Пег, ведь нельзя подозревать всех!

– Мне казалось, что именно в этом и заключается наша работа, – недовольно фыркнула Дженнингс. – Тогда объясни мне, что мы видели в тот вечер.

– Этого я не могу объяснить, но ты придаешь случившемуся какое-то особое значение. У нас нет никаких доказательств, Пег, даже для того, чтобы ужесточить наблюдение за ней. Слушай, давай поступим так: после того как проверим всех, кто имеется в нашем списке, посмотрим на нее еще раз.

– Но это безумие, Уилл. Нам поручено отыскать, где происходит утечка сведений из совершенно секретного исследовательского проекта, а мы ходим вокруг да около, словно боимся обидеть кого-то. – Агент Дженнингс встала и на мгновение подошла к своему столу. Он был тут же, рядом, – местное отделение ФБР запрудили приехавшие сюда сотрудники контрразведывательной службы, и им отвели обеденное помещение. Рабочие столы тут заменяли самые обычные столики, за которыми раньше обедали.

– Ну хорошо, давай поступим так – отберем всех специалистов, которые имели доступ к информации, попавшей в руки вражеского агента, и посадим в ящик. – «Посадить в ящик» означало подвергнуть проверке на детекторе лжи. Когда сотрудники ФБР попытались сделать такое в прошлый раз, в «Чайном клипере» едва не произошла революция. Ученые и инженеры не имели представления, что иногда это необходимо в целях безопасности, и сочли проверку на детекторе лжи оскорблением их патриотических чувств. А для некоторых из них это превратилось в игру: один из специалистов, занимавшийся компьютерным обеспечением программы, лаже прибегнул к методам обратной биосвязи, чтобы запутать полученные результаты. Главным результатом этой попытки, проведенной полтора года назад, стало убедительное доказательство, что персонал проекта испытывает глубокую враждебность по отношению к службе безопасности. Впрочем, это никого не удивило. Но окончательно программа проверки была остановлена после того, как в ФБР поступило письмо разгневанного ведущего ученого, который указал на несколько моментов, когда он намеренно солгал, а детектор лжи не сумел этого обнаружить. Это, а также серьезные нарушения деятельности различных лабораторий «Чайного клипера» прервали программу еще до ее завершения.

– В прошлый раз Тауссиг не подвергалась проверке на детекторе лжи, – напомнила Дженнингс, ознакомившаяся с материалами, – как и ни один из представителей управленческого аппарата. Мятеж научного персонала нарушил программу проверки. Она была одной из тех, кто…

– Это потому, что именно к ней обратились со своей жалобой программисты из группы компьютерного обеспечения. Она ведь является одним из администраторов, и, не забудь, в ее обязанности входит заботиться о благополучии ученых. – Перкинс тоже ознакомился с материалами. – Послушай, если тебе действительно так этого хочется, давай вернемся к ней позже. Сам я ничего не заметил, но полагаюсь на твои инстинктивные подозрения. А пока нам нужно заняться проверкой остальных.

Маргарет Дженнингс согласно кивнула. В конце концов, Перкинс прав. У них против Тауссиг не было ничего конкретного. Она всего лишь исходила из какого-то неопределенного интуитивного недоверия. По ее мнению, Тауссиг – лесбиянка, но теперь в этом не было ничего особенного – таково было заключение судебных инстанций во многих случаях, – к тому же необоснованные подозрения – всего лишь подозрения, она знала это. Три года назад, как раз перед тем как ее перевели в управление контрразведки, Дженнингс занималась розыском ребенка, которого похитили двое…

Дженнингс понимала также, что Перкинс ведет себя в данном случае с большим профессионализмом. Он был мормоном и честнейшим человеком и никогда не допускал, чтобы его личные чувства мешали работе. И все-таки она не могла отделаться от инстинктивного ощущения, что, несмотря на все то, что говорили ей логика и опыт, она права. Но права она или ошибается, им с Уиллом нужно составить шесть отчетов, прежде чем они смогут снова заняться оперативной работой. Теперь на нее приходилось не больше половины рабочего времени каждого оперативного агента, а вторая половина ухолила на писание за столом – или, как здесь, за обеденным столом – отчетов о том, чем вы занимались в тот промежуток времени, когда удавалось от этою стола оторваться.

– Эл, это Беа. Ты не мог бы прийти ко мне в кабинет?

– Конечно. Через пять минут.

– Отлично. Спасибо. – Тауссиг повесила трубку. Даже она восхищалась пунктуальностью Грегори.

Он вошел в кабинет ровно через пять минут.

– Надеюсь, я не оторвала тебя от чего-то важного?

– Нет, ничуть. Они моделируют еще одно устройство наведения, но мое присутствие там необязательно. Итак. в чем дело? – спросил майор Грегори и тут же добавил:

– Мне нравится твой костюм, Беа.

– Спасибо, Эл. Мне понадобится твоя помощь.

– В чем?

– Я имею в виду подарок Кэнди ко дню рождения. Сегодня после работы я поеду за ним, и кто-то должен мне помочь.

– А верно! Ведь у нее день рождения через три недели?

Тауссиг улыбнулась, глядя на Грегори. Этот урод к тому же еще и рассеянный.

– Тебе придется запоминать такие вещи.

– Ну и что ты хочешь ей подарить? – Он ухмыльнулся как ребенок.

– Это – сюрприз, Эл. – Она сделала паузу. – Одна вещь, которая пригодится Кэнди. Сам увидишь. Кэнди приехала сюда сама?

– Да, она собиралась после работы к зубному врачу.

– И не говори ей об этом, ладно? Пусть это будет для нее сюрпризом, – объяснила Беа.

Грегори увидел, что она с трудом удерживается от улыбки.

– Хорошо, Беа, – усмехнулся он. – Встретимся в пять.

***

Они проснулись после полудня. «Боб» пошел было в туалет и тут вспомнил, что в трейлере нет водопровода. Он выглянул в окно, убедился, что поблизости никого нет, и вышел наружу. К моменту его возвращения остальные уже готовили кофе. Бизарина оставила им только растворимый, зато это оказался неплохой сорт, трое оперативников съели типичный американский завтрак с большим количеством сахара. Они знали, что сегодня им это понадобится. Закончив эту утреннюю процедуру, они достали карты и все остальное, что понадобится для проведения операции, и еще раз обсудили детали. На протяжении трех часов они повторяли самые мельчайшие подробности, пока не убедились, что каждый из них знает совершенно точно, что ему предстоит.

***

Вот он, наконец, сказал себе Лучник. В горах отличная видимость, и с их вершин открывается великолепная панорама. В данном случае до цели придется идти еще двое суток, хотя они уже воочию видели ее. Пока его командиры распределяли боевиков по укрытиям, Лучник положил бинокль на скалу и принялся вглядываться в объект, находящийся на расстоянии… двадцати пяти километров? – подумал он и проверил по карте. Отряду нужно спуститься по склону горы, пересечь небольшую бурную речку, затем подняться вверх по убийственно крутому склону. На последнюю ночевку они остановятся… вот тут. Лучник направил бинокль на выбранное им место. В пяти километрах от объекта, скрытое горами от посторонних взглядов… Снова придется подниматься по крутому склону. Но выбора не было. Перед штурмом он даст своим людям час отдыха. Пока они отдыхают, он объяснит им – каждому из них, – какие задачи будут решаться, и они смогут помолиться. Он снова принялся изучать объект.

Строительство, несомненно, еще не было завершено, но тут оно никогда и не закончится… Очень удачно, что штурм состоится именно сейчас, потому что через несколько лет объект превратится в неприступную крепость. А пока…

Лучник напряг глаза, всматриваясь в цель и стараясь разглядеть детали. Даже с помощью бинокля он не мог различить ничего меньшего по размерам, чем сторожевые вышки. В первых лучах рассвета были видны отдельные возвышения – это здания. Придется подобраться поближе, чтобы все получше рассмотреть и наметить все летали штурма, но в данный момент его интересовали общее расположение объекта и близлежащая местность. Откуда лучше всего приблизиться к цели? Как использовать соседнюю гору с выгодой для себя? Если объект охраняют войска КГБ, как говорилось о документах ЦРУ, которые ему удалось просмотреть, то он знал, что их состав так же жесток, как и ленив.

Сторожевые вышки – три с северной стороны. Там должно быть и заграждение. А минное поле? – подумал он. Есть мины или нет, первым делом придется уничтожить вышки. На них располагаются крупнокалиберные пулеметы, и оттуда открывается обзор всей окружающей местности. Как сделать это лучше всего?

– Значит, это и есть наша цель? – К Лучнику подошел бывший майор афганской армии и остановился рядом.

– Как наши люди?

– Все в укрытии, – ответил майор и около минуты молча рассматривал объект. – Помните рассказы о замке асасинов в Сирии?

– Замок асасинов? – Лучник резко повернулся к майору. Так вот о чем напоминает майору этот объект! – Ну, и как же захватили этот замок?

Майор улыбнулся, продолжая рассматривать цель.

– У них больше возможностей, чем у нас, мой друг… Если они когда-нибудь укрепятся на всей вершине, потребуется целый полк с воздушной поддержкой только для того, чтобы проникнуть за наружное заграждение. Итак, как вы предполагаете организовать штурм?

– Разделимся на две группы.

– Правильно. – На самом деле майор не был согласен ни с одной стороной предстоящей операции. На основе полготовки – полученной им от русских – он считал безумием штурмовать такой объект со столь малочисленным отрядом, но прежде чем возражать человеку, подобному Лучнику, ему нужно продемонстрировать свой боевой опыт и мужество. А это значит, что придется пойти на невероятный риск. И майор решил приложить все силы, чтобы подтолкнуть Лучника в правильном направлении при обсуждении тактики штурма.

– Промышленные объекты на северном склоне. Жилые помещения – на холме к югу. – На объекте показались светящиеся огни фар – от одной вышки к другой передвигались автобусы. Смена караула. Лучник подумал об этом, но он знал, что атака начнется в темноте и должна закончиться до наступления утра – иначе никто из нападающих не останется в живых.

– Если нам удастся подобраться вплотную незаметно… вы позволите мне высказать предложение? – тихо спросил майор.

– Продолжайте.

– Собрать всех на возвышенности в центре и затем сверху штурмовать обе цели.

– Это рискованно, – тут же возразил Лучник. – И с той и с другой стороны до цели придется бежать по открытой местности.

– Зато легче незаметно занять исходную позицию. Труднее заметить приближение одной группы, чем двух. Если установить наше тяжелое вооружение на возвышенности, оно сможет контролировать и поддерживать огнем обе штурмовые группы.

Действительно, признал Лучник, существует немалая разница между воином, который руководствуется одной интуицией, и профессиональным военным. Майор лучше его понимал, как следует сравнивать различные опасности и выбирать наименьшую.

– Что мы будем делать со сторожевыми вышками, как вы считаете?

– Надо подумать. Я… – Майор резким движением прижал голову своего командира к земле. Через мгновение вдоль долины промчался самолет.

– Это МиГ-21, разведывательный вариант истребителя. Нам противостоят совсем не дураки. – Он оглянулся и увидел, что все бойцы находятся в укрытии. – Не исключено, что нас успели сфотографировать.

– Вы думаете, что…

– Я не знаю. Нам придется положиться в этом на волю Аллаха, мой друг. Вряд ли он позволил проникнуть так далеко только затем, чтобы погубить нас в последний момент, – ответил майор, не осознавая, правду ли говорит он или нет.

***

– И куда мы направляемся? – спросил Грегори, когда они с Беа вышли на стоянку.

– Давай встретимся у торгового центра, с южной стороны, ладно? Я надеюсь, что мой сюрприз поместится в машине.

– Хорошо, я подожду тебя там, – Грегори сел в машину и уехал.

Беа подождала несколько минут, прежде чем последовать за ним. Будет лучше, если никто не заметит, что они поехали вместе. Ее охватило волнение. Стараясь справиться с ним, она ехала медленно, но это оказалось так необычно для нее, что волнение всего лишь усилилось, и, словно по собственной воле, «датсун» менял скорости и переходил с одной полосы на другую. Через двадцать минут ее машина была на стоянке у торгового центра.

Эл поставил свою машину позади чьего-то фургона, далеко от входа в ближайший магазин. Он даже выбрал совсем неплохое место, подумала Тауссиг. Она остановилась рядом и вышла из автомобиля.

– Что это ты так долго? – спросил Грегори.

– А куда спешить?

– Ну, и что теперь?

Этого Беа не знала. Ей сообщили, что должно здесь произойти, но подробности ей были неизвестны – она даже не имела представления, сколько человек примет участие в операции. Может быть, Энн собирается справиться с делом в одиночку. Беа засмеялась, стараясь скрыть растерянность.

– Пошли, – сказала она и сделала знак, приглашая Грегори следовать за ней.

– Представляю, что это за подарок… – пробормотал Эл. Он заметил, что сзади выезжает какой-то автомобиль.

Беа обратила внимание, что огромная площадка, отведенная для стоянки автомобилей, заполнена машинами, но на ней совсем нет людей. Дневные посетители торгового центра разъехались по домам на ужин, а вечерние еще не успели приехать. Посетители кинотеатров начнут собираться только через час. Несмотря на это, она нервно оглядывалась по сторонам. Ей нужно быть вблизи входа в кинотеатр. Время совпадало. Если что-то сорвется – Беа едва удержалась от нервного смеха, – ей придется найти какой-нибудь большой тяжелый подарок. Впрочем нет, теперь этого не понадобится. Навстречу ей шла Энн. В руках у нее не было ничего, кроме сумочки.

– Привет, Энн! – воскликнула Тауссиг.

– Привет, Беа… О-о, да ведь это майор Грегори!

– Привет, – произнес Эл, стараясь припомнить, знает ли он эту женщину. У него была плохая память на лица – он использовал свой мозг для математических вычислений.

– Мы встречались прошлым летом, – заметила Энн, еще больше запутав Грегори.

– Как ты здесь оказалась? – спросила Тауссиг офицера КГБ.

– Да вот понадобилось кое-что купить. У меня сегодня вечером свидание, вот я и решила… подожди, сейчас покажу. – Она сунула руку в сумку и достала оттуда предмет, походивший, по мнению Грегори, на баллончик духов – или как там называются эти разбрызгивающие штуки, подумал он, остановившись рядом. Ему нравилось, что Кэнди подобные вещи не интересовали. Энн вроде побрызгала себе на кисть и поднесла к носу Беа как раз в тот момент, когда появился автомобиль, направляющийся в их сторону.

– Кэнди это очень понравится – как ты считаешь? – спросила Беа, и баллончик оказался у его лица.

– Что? – успел спросить он, и в это мгновение прямо ему в лицо брызнула струя нервно-паралитического газа.

Энн идеально рассчитала момент и направила на него струю в то самое мгновение, когда он начал вдох, и затем тут же направила газ под очки в глаза. Грегори показалось, что у него вспыхнуло лицо, и легкие пронизала ужасная боль. В следующее мгновение он упал на колени, прижимая руки к лицу. Он не мог дышать, не мог издать ни звука и не заметил, что рядом остановилась машина. Открылась дверца, и водителю понадобилось всего лишь наклониться, чтобы ребром ладони нанести ему удар по шее.

Беа увидела, как он опустился на асфальт, будто тряпочная кукла. Открылась задняя дверца, его схватили за плечи. Беа и Энн помогли затолкать в машину ноги. В то самое мгновение, когда задняя дверца захлопнулась, через открытое окно вылетела связка ключей, и «плимут» рванулся вперед, таким образом, он даже толком не остановился.

Энн тут же огляделась вокруг. Никто не заметил случившегося. Она была уверена в этом. Вместе с Беа они направились от магазинов туда, где стояли автомобили.

– Что с ним будет? – спросила Беа.

– А тебе разве не все равно? – быстро ответила Биэарина.

– Но вы не собираетесь…

– Нет, мы не убьем его. – Энн тут же подумала, что это может оказаться ложью. Она не знала, но полагала, что убийство не входит в планы оперативной группы. Они и без того нарушили до сего времени нерушимое правило. Этого было достаточно,

22. Активные меры

Леонид, выступающий сейчас под именем «Боб», направил автомобиль к дальнему выезду со стоянки. Если принять во внимание, что операция была спланирована и подготовлена так поспешно. ее самая опасная часть прошла весьма удачно. Ленни, сидевший на заднем сиденье, удерживал похищенного ими американского офицера. Очень сильный физически, Ленни служил раньше в советских войсках специального назначения, в так называемом «спецназе». Билл, находившийся рядом, был включен в состав группы как причастный к научной разведке; то, что он являлся специалистом в области химического машиностроения, для Московского центра не имело значения. Для проведения операции требовался научный эксперт, и Билл оказался ближе всех.

Майор Грегори шевельнулся и застонал. Удар из арсенала карате был предназначен лишь для того, чтобы временно оглушить его, не причинив серьезных повреждений. Они потратили столько усилий вовсе не для того, чтобы убить человека, которого им поручили захватить, хотя в прошлом такое случалось не раз. По той же самой причине было решено обойтись без наркотиков. Их применение с целью временно усыпить человека гораздо более опасно, чем считают многие. Однажды от введенной дозы наркотика случайно погиб советский гражданин, пытавшийся найти на Западе политическое убежище, и в результате сотрудники Второго главного управления так и не сумели допросить его. Ленни казалось, что Грегори ничем не отличается от ребенка, приходящего в себя после продолжительного сна. Запах газа внутри машины был настольно сильным, что пришлось опустить все стекла в окнах, чтобы сами оперативники КГБ не пострадали от него. Им хотелось связать своего пленника, но если кто-то, заглянув внутрь машины, обнаружил бы такие узы, объяснить это было бы непросто. Ленни, разумеется, без труда удерживал американца. Желание связать его было вызвано всего лишь осторожностью, рожденной профессиональным опытом, учившим их ни к чему не относиться кик к само собой разумеющемуся. А вдруг хобби Грегори – одно из боевых восточных единоборств? В конце концов, случались и более странные вещи. Когда американец начал приходить в себя, первое, что он увидел, – это глушитель автоматического пистолета, прижатый к его щеке.

– Майор Григорий, – произнес Ленни, намеренно по-русски произнося американскую фамилию, – мы знаем, что вы – умный молодой человек и, по-видимому, вовсе не трус. Если вы будете сопротивляться, вас убьют, – солгал он. – У меня в этом деле большой опыт. Не двигайтесь и сохраняйте полное молчание. Если вы будете вести себя так, как от вас требуется, с вами ничего не случится. Вы понимаете меня? Если понимаете – кивните головой.

Грегори полностью пришел в сознание. Впрочем, он и не терял его – сильный удар всего лишь оглушил майора, и в результате голова казалась ему надутым воздушным шаром. Слезы из глаз текли, как из неисправного водопроводного крана, и при каждом вдохе в груди словно вспыхивал огонь. Он попытался сопротивляться, когда его заталкивали в машину, но непослушное тело отказалось повиноваться отчаянным приказам сознания, хотя мозг отдавал яростные команды. И в это мгновение у него в голове мелькнула мысль: так вот почему я ненавижу Беа! Совсем не из-за ее высокомерного поведения и странной манеры одеваться. Но Грегори тут же прогнал эту мысль – сейчас нужно беспокоиться о более важных вещах, и его мозг работал с такой лихорадочной быстротой, с какой ему прежде работать не приходилось. Он кивнул.

– Отлично, – произнес голос, сильные руки подняли его с пола и посадили на заднее сиденье. Дуло пистолета упиралось теперь ему в грудь, а сам пистолет скрывался под левой рукой мужчины.

– Действие раздражающего газа пройдет примерно через час, – оказал ему Билл. – Без всяких последствий.

– Кто вы? – спросил Эл. Его голос звучал как едва слышный шепот, а голосовые связки он ощущал, словно наждачную бумагу.

– Ленин сказал, чтобы вы молчали, – ответил водитель. – К тому же такому умному человеку, как вы, совсем нетрудно догадаться. Разве я не прав? – Боб посмотрел в зеркало заднего обзора и увидел, как Грегори снова кивнул.

Русские! – подумал Эл, изумленный и уверенный одновременно. Русские здесь, в Америке, совершают такое преступление… Что им от меня нужно? Может быть, они собираются меня убить? Он wan, что не должен верить ни единому их слову. Они будут говорить что угодно, чтобы заставить его подчиниться их воле. Он чувствовал себя последним дураком. От него ожидают мужского поведения, ведь он – офицер, а сейчас он беспомощнее четырехлетней девочки, и к тому же плачет как ребенок, понял Эл, ненавидя себя за каждую слезу, что катилась из глаз. Еще никогда в жизни его не охватывала такая ослепляющая ярость. Грегори посмотрел направо и увидел, что у него нет никаких шансов на спасение. Мужчина с пистолетом в руке почти вдвое больше его, и к тому же дуло пистолета упирается прямо в грудь. Глаза Эла мигали сейчас почти с такой же быстротой, как двигаются дворники на ветровом стекле автомобиля. Слезы мешали ему смотреть, но он видел, что мужчина с пистолетом наблюдает за ним с чисто клиническим интересом, без всяких эмоций. Это действительно профессионал во всем, что требует применения силы, наверно, прошел «спецназ», сразу подумал Грегори, Он глубоко вздохнул – вернее, попытался вздохнуть – и тут же зашелся в приступе кашля.

– Не дышите глубоко, – предостерег мужчина, сидящий на переднем сиденье. – Делайте неглубокие вдохи. Со временем последствия исчезнут. – Удивительная штука этот нервно-паралитический газ, подумал Билл. И в Америке его может купить кто угодно. Поразительно.

Боб уже вывел машину с огромной стоянки и направился теперь к месту, где находилось их укрытие. Разумеется, он хорошо запомнил дорогу, хотя его не покидали кое-какие сомнения. Ему не довелось ездить по этому пути прежде, не было времени и попрактиковаться на этом отрезке, чтобы рассчитать время и познакомиться с другими маршрутами. Но он достаточно пробыл в Америке, чтобы знать, что нужно соблюдать правила дорожного движения и все время быть настороже. Ездить Здесь было легче, чем на Северо-Западе, – за исключением автострад, проходящих через несколько штатов, где каждый житель полагал, что обладает правом ездить как сумасшедший и это право дано ему свыше. Но сейчас Боб ехал по местному шоссе, и по его четырем полосам транспорт двигался спокойно и размеренно от одного светофора к другому. Только теперь он понял, что проявил излишний оптимизм, когда рассчитывал, сколько времени понадобится ему на обратный путь. Впрочем, это не имело значения. Ленни без труда справится с захваченным американцем. Уже стемнело, шоссе освещали редкие фонари, и их автомобиль терялся среди множества машин, принадлежащих людям, которые возвращались домой с работы.

***

Бизарина в этот момент находилась уже в пяти милях от места захвата, направляясь в противоположную сторону. Автомобиль Грегори внутри оказался намного хуже, чем она ожидала. Будучи сама очень опрятным человеком, она с отвращением увидела, что молодой офицер буквально усыпал все какими-то пластмассовыми обертками. Она даже удивилась, почему в этом «шевроле» не завелись муравьи. При мысли о них по ее телу пробежали мурашки. Бизарина посмотрела в зеркало и убедилась, что Тауссиг следует за ней. Десять минут спустя она въехала в район, где проживали семьи рабочих. У каждого дома был гараж, но даже здесь многие семьи имели больше одной машины, и те, что не помещались в гаражах, были припаркованы на улице. Бизарина нашла свободное место недалеко от перекрестка и поставила машину у обочины. Затем рядом с «шевроле» остановился «датсун» Тауссиг, и она села в ее машину, оставив машину Грегори на улице. Ничего необычного, всего лишь еще одна неприметная машина, стоящая на обочине. Когда Тауссиг остановилась у следующего светофора, Бизарина опустила стекло и выбросила ключи Грегори в решетку канализации. На этом завершилась самая опасная для нее часть операции. Тауссиг, не ожидая указаний, поехала обратно к стоянке у торгового центра, чтобы Бизарина пересела в свой «вольво».

– Ты уверена, что они не убьют его? – спросила Тауссиг после минуты молчания.

– Совершенно уверена, Беа, – ответила Энн. Почему это у Тауссиг неожиданно появилось такое милосердие? – промелькнула у нее мысль. – Насколько я понимаю, ему даже могут предоставить возможность продолжать свою научную работу… в другом месте. Если он не будет упрямиться, с ним будут обращаться очень хорошо.

– Вы даже найдете ему девушку, правда?

– Да, это один из способов сделать его довольным, – признала Бизарина. – Счастливые люди работают более успешно.

– Очень хорошо, – изрядно удивив этим офицера КГБ, ответила Тауссиг. Затем она объяснила:

– Я не хочу, чтобы ему причиняли боль. Его знания помогут сделать мир безопасным для обеих сторон. – И к тому же он перестанет мешать мне! – подумала Беа, но не сказала этого вслух.

– Он слишком ценный человек, чтобы мы причинили ему боль, – заметила Энн. Если только ситуация не изменится к худшему – в этом случае придется исполнить другие приказы…

***

Боб с удивлением обратил внимание на то, что едущие впереди автомобили сбавили скорость и начали тормозить. Его «плимут» остановился за мини-фургоном. Как и большинство водителей. Боб не любил такие машины, потому что они закрывали обзор. Он выдвинул пепельницу и нажал на кнопку электрической зажигалки, мрачно глядя по сторонам. Билл, сидящий рядом, тоже приготовил сигарету. По крайней мере табачный дым поможет замаскировать едкий запах слезоточивого газа, все еще удерживающийся внутри машины. Боб решил, что надо будет оставить на ночь все окна открытыми, чтобы запах выветрился окончательно. Теперь, когда «плимут» остановился и встречный поток воздуха стих, его глаза тоже начали слезиться. Он едва не посочувствовал мукам пленника, получившего изрядную порцию газа прямо в лицо. но газ, который временно лишил его возможности двигаться, все-таки намного лучше, чем доза наркотика, способная вызвать остановку сердца, или сильный удар, от которого могла сломаться его тонкая шея. По крайней мере этот Грегори ведет себя спокойно. Если все будет развиваться в соответствии с планом, в конце недели он будет уже в Москве. Они переждут день-другой тут, а затем направятся в Мексику. На этот раз пересекать границу придется в другом месте; понадобится какой-то отвлекающий маневр, пока еще не подготовленный, чтобы обеспечить переезд в эту дружественную страну, откуда можно вылететь самолетом на Кубу, а оттуда – прямой рейс в Москву. После этого их оперативной группе, относящейся к Первому главному управлению, предоставят месячный отпуск. Как хорошо, подумал Боб, снова увидеть семью. За границей всегда чувствуешь себя одиноко, настолько одиноко, что он даже пару раз изменил жене, а это недозволенное нарушение правил поведения сотрудников КГБ. Не слишком серьезное, многие смотрят на это сквозь пальцы, но и гордиться этим тоже не приходится. Может быть, его назначат преподавать в академии КГБ. У него достаточная выслуга лет, а после успешного проведения столь сложной операции…

Машины стали снова двигаться вперед. Боб удивился, заметив, что у фургона замигали сигнальные огни. Через две минуты он с ужасом увидел причину – Огромный грузовой автомобиль с прицепом перегородил все шоссе, а из-под его передних колес виднелась маленькая смятая легковая машина. Рядом стояли машины «скорой помощи» и с десяток полицейских автомобилей с включенными мигалками, освещающих пожарных и полицейских, которые пытались извлечь из сплющенного импортного автомобиля тела сидящих в нем пассажиров. Боб не мог разобрать марку автомобиля, но, подобно всем остальным водителям, невольно уставился на сцену дорожной катастрофы и лишь спустя несколько секунд вспомнил, кто он и. где находится. Одетый в черное полицейский расставлял по мостовой мигалки, ограждающие место, где велись работы, и взмахами руки направлял поток транспорта, двигающегося на юг, в объезд. Наконец Боб снова превратился в офицера разведки, принимающего участие в операции на чужой территории. Он подождал, когда возле полицейского образовалось свободное пространство, и, нажав на педаль газа, проскочил мимо него. Полицейский успел взглянуть на Боба разъяренным взглядом, но не успел отреагировать. Однако еще более важным было то, что, взглянув на водителя, он не обратил внимания на сам автомобиль. Боб помчался вверх по склону холма и лишь теперь понял, что еще одним последствием его колебания явилась утрата ориентировки – он не заметил, куда двинулся транспортный поток, направленный в объезд. И дорожную карту не захватил, тут же вспомнил он. Боб уничтожил карту, по которой ориентировался, направляясь к трейлеру, потому что на ней были пометки, сделанные его рукой. Более того, в машине вообще не было никаких карт. Карты – вещь опасная, способная с головой выдать владельца, к тому же он умел запоминать всю информацию, необходимую для проведения операции. Но в этом районе он находился совсем недолго и недостаточно хорошо познакомился с ним, изучив всего лишь один маршрут, ведущий обратно к трейлеру.

Черт бы побрал эти операции, которые проводятся по приказу «исполнение немедленное»!

На первом же перекрестке он свернул налево и оказался на улице, ведущей в жилой район. Ему потребовалось несколько минут, чтобы понять, что в такой холмистой местности все дороги извилистые и он не знает, куда направляется. Впервые он стал терять самообладание, но только на мгновение. Мысленно выругавшись на своем родном языке, тут же напомнил себе, что не имеет права даже думать по-русски. Закурив новую сигарету, он медленно поехал вперед, стараясь сориентироваться. То, что у него от газа продолжали слезиться глаза, шло отнюдь не на пользу.

Водитель заблудился, в следующее мгновение понял Грегори. Он прочитал немало шпионских романов и знал, что его везут пли в надежное укрытие, или собираются пересадить в другой автомобиль, который отвезет его… куда? А может быть, на какой-нибудь тайный аэродром? Но как только Эл увидел, что они проезжают мимо той же машины, которую миновали несколько минут назад, он с трудом удержался от улыбки. Они

действительно где-то серьезно ошиблись. После следующего поворота дорога шла под юру, и подозрение Грегори переросло в уверенность – впереди видно лишь вращающиеся мигалки на месте катастрофы. Он услышал ругательства водителя, вынужденного развернуться и снова подняться на вершину холма.

Все, что русским не нравится в Америке, заполнило сознание Боба. Слишком много дорог, слишком много автомобилей – какой-то кретин проехал на перекрестке на красный свет и столкнулся с грузовиком – надеюсь, этот сукин сын погиб! – он проклинал все, проезжая мимо сплошных рядов машин, припаркованных вдоль улиц. Надеюсь, перед смертью он кричал от мучений. Подумав про это, он почувствовал облегчение.

А что теперь?

Он выбрал другую улицу, проехал по дороге, ведущей через гребень холма, оттуда посмотрел по сторонам и увидел еще одно шоссе. Может быть, если он поедет по нему на юг, оно где-то соединится с тем, по которому они ехали раньше… Пожалуй, стоит попробовать. Билл, сидящий справа, вопросительно посмотрел на него, только Ленни, сидевший сзади, был слишком занят пленником и ничего не заметил. По крайней мере теперь, когда скорость увеличилась, воздушный поток, врывающийся в окна, освободил машину от газа, и глаза перестали слезиться. Внизу, у подножия холма, виднелся светофор, но там же был знак – «поворот налево запрещен».

Проклятье! – подумал Боб и повернул направо. На этом шоссе в каждую сторону вело по две полосы.

Надо было внимательней отнестись к знакомству с дорожными картами. Больше того – следовало выбрать несколько часов и поездить по этому району. Но теперь было слишком поздно, и он знал, что должен спешить. Сейчас они ехали на север. Боб взглянул на ручные часы, позабыв о том, что на панели управления есть циферблат электрических часов. Он потерял уже пятнадцать минут. Сейчас они находятся вдали от укрытия, уязвимы для противника, на чужой территории. Что, если кто-то заметил, как они заталкивали американца в машину у торгового центра? Вдруг полицейский у места катастрофы записал номер их машины?

Но Боб не поддался панике. Он прошел превосходную подготовку и умел сохранять самообладание. Он заставил себя сделать глубокий вдох и попытаться вспомнить все карты этого района, которые видел раньше. Сейчас они к западу от главного шоссе, идущего к границе штата. Только бы найти это шоссе, он все еще помнил поворот, где свернул сегодня рано утром – неужели это было сегодня? – а уж оттуда сумеет добраться до трейлера с завязанными глазами. А если он к западу от магистрального шоссе, ему придется найти дорогу, ведущую на восток. Итак, где восток? Ясно, вон там. Еще один глубокий вдох. Теперь он поедет на север до тех пор, пока не увидит шоссе, идущее в широтном направлении, и повернет направо. О'кей.

Бобу понадобилось почти пять минут, но наконец он подъехал к широкому шоссе, протянувшемуся с запада на восток. Название его не интересовало. Еще через пять минут он с облегчением увидел красно-бело-синий щит, указывающий на то, что впереди магистральное шоссе, всего в полумиле. Теперь он мог вздохнуть свободно,

– В чем дело? – послышался голос Ленни с заднего сиденья. Боб ответил по-русски:

– Пришлось ехать в объезд, – сказал он облегченно, намного спокойнее, чем чувствовал себя несколько минут назад. Отвечая Ленни, он на мгновение отвел взгляд от дороги, по которой ехал, и не заметил дорожный знак. Перед ним была транспортная развязка. Зеленые знаки указывали, что можно ехать в северном или южном направлении. Ему нужно ехать на юг. и выезд будет…

Он вел в противоположную сторону. Боб правильно подъехал к шоссе, но выезд сворачивал налево и находился всего в пятидесяти метрах. Не размышляя, Боб пересек шоссе. Водитель «ауди», едущий позади него, резко затормозил и с негодованием нажал на клаксон. Боб не обратил на это никакого внимания и повернул налево, снова въехав на транспортную развязку. Нужная ему полоса вела вверх и плавно изгибалась, выходя на магистральное шоссе. Боб следил за транспортом на нем, выбирая момент, чтобы выехать на шоссе, и в это мгновение ярко вспыхнули фары черного автомобиля, следующего за ними. Боб мгновенно понял, что это значит.

Сохраняй спокойствие, сказал он себе. Сейчас не время разговаривать с товарищами, сидящими в машине. Бобу даже в голову не пришло пытаться скрыться, увеличив скорость. В Москве их учили и этому. Американские полицейские вежливы и ведут себя весьма профессионально. Они не требуют уплаты штрафа прямо на месте, как это принято у московских сотрудников ГАИ. Кроме того, ему было известно, что у них на вооружении крупнокалиберные револьверы «магнум».

Боб свернул на обочину и остановился. Он увидел в зеркале, что полицейский автомобиль остановился позади него, чуть левее. Полицейский вышел из машины с блокнотом в левой руке. Значит, правая рука свободна, тут же понял Боб, чтобы в случае необходимости выхватить револьвер. На заднем сиденье Ленни предупредил пленника, что случится, если он издаст малейший звук.

– Добрый вечер, сэр, – сказал полицейский, обращаясь к Бобу. – Я не знаком с правилами дорожного движения в Оклахоме, но у нас не принято менять полосы движения, как это сделали вы. Предъявите водительское удостоверение и технический паспорт, пожалуйста. – Его черный мундир с серебряным кантом напомнил Леониду немецких эсэсовцев, но он знал, что сейчас не время думать о таких вещах. Нужно проявить вежливость, решил он, признать ошибку, взять из рук полицейского уведомление о штрафе и ехать дальше. Он передал полицейскому свои документы и увидел, что тот начал заполнять бланк штрафа. Может быть, стоит извиниться?

– Мне очень жаль, что так получилось, я подумал, что выезд на правой стороне, и потому…

– Именно по этой причине мы и тратим столько денег на дорожные знаки, мистер Тейлор. Здесь указан ваш теперешний адрес?

– Да, сэр. Как я уже сказал, я сожалею о случившемся. Если вы оштрафуете меня, поступите правильно. Я это заслужил.

– Далеко не все нарушители правил дорожного движения признаются в этом, – с одобрением заметил полицейский. Вообще-то такой вежливый нарушитель попался ему впервые, и он решил посмотреть, как выглядит этот воспитанный человек. Полицейский взглянул на фотографию на водительском удостоверении и наклонился, глядя в окно, чтобы убедиться, что это тот же мужчина. Он осветил фонариком лицо Боба. Лицо то же самое, но… что за странный запах в машине?

Слезоточивый газ, понял полицейский через мгновение и обвел лучом фонаря сидящих внутри. Обычные люди, двое впереди и двое сзади, но у одного из последних что-то похожее на военный мундир…

Грегори подумал, что его жизни может угрожать опасность, и мысленно вознес молитву, надеясь, что полицейский проявит бдительность.

Полицейский вдруг заметил, что один из сидящих сзади – тот, что в военном мундире, – беззвучно произнес одно слово: «Помогите!» Он не встревожился, просто заинтересовался, но мужчина на переднем правом сиденье неожиданно шевельнулся. Полицейский мгновенно насторожился. Его правая рука скользнула к револьверу и расстегнула кобуру.

– Всем выйти из машины, по одному – быстро!

Он с ужасом увидел пистолет. Тот появился, словно по мановению волшебной палочки, в руке мужчины в правом углу заднего сиденья, и, прежде чем он успел достать свой револьвер…

Рука майора Грегори метнулась вверх, опоздала, но он успел ударить локтем и не дал Ленни прицелиться.

Полицейский удивился, что ничего не услышал, кроме возгласа на непонятном ему языке, но, когда он осознал это, его челюсть уже разлетелась в белом облачке, которое он скорее услышал, чем почувствовал. Он упал на спину, рука с револьвером, вырвавшая его из кобуры, поднялась вверх, и палец инстинктивно, помимо его воли, нажал на спусковой крючок.

Боб съежился, нажал на газ, и машина рванулась вперед. Передние колеса мгновение впустую вращались на гравии, наконец схватили грунт, и «плимут» поехал, как ему показалось, слишком медленно, удаляясь от звуков выстрелов. На заднем сиденье Ленни, успевший сделать этот единственный выстрел, ударил Грегори рукояткой пистолета по голове. Он идеально наводил ствол, и пуля должна была попасть в сердце полицейского, но вместо этого попала ему в лицо, и он не знал, насколько удачным оказался выстрел. Ленни что-то выкрикнул, но Боб не обратил внимания.

Через три минуты «плимут» съехал с магистрального шоссе. За пределами того места, где произошла дорожная катастрофа, шоссе оказалось относительно свободным. Боб съехал с него на грунтовую дорогу, выключил фары и остановился у трейлера еще до того, как пленник пришел в сознание.

***

Водитель следовавшего позади них автомобиля, увидел полицейского на обочине и остановился, чтобы оказать помощь. Полицейский испытывал страшные муки. У него была разбита челюсть, выбиты зубы, и все лицо залито кровью. Водитель подбежал к стоящей недалеко полицейской машине и связался по рации с участком. Потребовалась минута, пока диспетчер понял, что случилось, но уже через три минуты второй полицейский автомобиль прибыл на место происшествия, а еще через три минуты здесь было уже пять машин. Раненый полицейский не мог говорить, но сумел указать на свой блокнот, в котором были записаны марка автомобиля и номерной знак. Кроме того, у него осталось водительское удостоверение «Боба Тейлора». Для полиции этого было достаточно. По всем полицейским частотам немедленно передали сигнал тревоги – кто-то стрелял в полицейского. Полиция не знала, что преступление было гораздо серьезней, да и знай это, не проявила бы особого интереса,

***

Кэнди удивилась, не застав Эла дома. Ее челюсть все еще ныла от заморозки, и потому из еды она выбрала суп. Но где все-таки Эл? Может быть, ему пришлось задержаться на работе? Кэнди знала, что может позвонить туда, но это было не так уж важно, да и рот болел так, что говорить ей не слишком хотелось.

***

В полицейском участке на Керриллос-роуд компьютеры трудились вовсю. Уже был послан телекс в Оклахому, где сослуживцы-полицейские сразу оценили серьезность совершенного преступления и обратилиськ собственным компьютерам. И сразу узнали, что Роберту Дж. Тейлору, проживающему по адресу: 1353, Северо-Запад, 108-я улица, Оклахома-Сити, никогда не выдавалось водительское удостоверение ОК 73210, а также что автомобиля «Плимут-рилайент» с номерным знаком XSW-498 не существует. Больше того, не существует и такого номерного знака. Сержант, возглавлявший компьютерно-регистрационный отдел, был крайне озадачен. Когда компьютеры выдали информацию, что номерного знака XSW-498 не существует, он не слишком удивился, такое бывало и раньше, но чтобы совпало все сразу – несуществующий номерной знак, невыдававшееся водительское удостоверение и покушение на жизнь полицейского, – это уж выходило за пределы теории вероятностей. Он снял телефонную трубку и позвонил оперативному дежурному офицеру.

– Капитан, в связи с ранением патрульного Мендозы у нас тут выяснились совершенно непонятные вещи, – сообщил он.

В штате Нью-Мехико расположено множество федеральных территорий, где издавна ведутся в высшей степени секретные работы. Капитан не знал, что случилось на самом деле, но ему было ясно одно – это не рядовое дорожное происшествие. Минуту спустя он говорил по телефону с местным отделением ФБР.

***

Дженнингс и Перкинс приехали в больницу еще до того, как полицейского Мендозу привезли из операционной. В приемном зале собралось столько полицейских, что врачи благословляли небо, что в больнице нет других пациентов, нуждающихся в хирургическом вмешательстве. Здесь были капитан полиции, возглавивший расследование, а также капеллан из полиции штата, полдюжины других полицейских чинов, работавших в той же смене, что и Мендоза, а еще и миссис Мендоза – на седьмом месяце беременности. Наконец, к ним вышел врач и объявил, что раненый находится в удовлетворительном состоянии. Единственный крупный кровеносный сосуд, поврежденный пулей, оказалось легко восстановить. Больше всего пострадали зубы и челюсть полицейского, но через день-другой этим займется специалист по челюстно-лицевой хирургии. Жена Мендозы поплакала, затем ее провели на пару минут к мужу и отвезли домой. А потом пришло время приниматься за работу.

– Он, должно быть, держал пистолет у спины этого парня, – с трудом произнес Мендоза. Проволока, скрепляющая разбитую челюсть, мешала ему говорить. Он уже отказался от болеутоляющего укола, потому что хотел как можно скорее рассказать о происшедшем и был готов ради этого терпеть боль. Раненый был в ярости. – Только в этом случае он мог выстрелить так быстро.

– Фотография на водительском удостоверении соответствует личности ее владельца? – спросила агент Дженнингс.

– Да, мадам. – Пит Мендоза был молодым полицейским и таким ответом невольно дал Дженнингс почувствовать ее возраст. Затем он постарался описать тех двоих, что сидели в машине, и перешел к пленнику.

– Лет тридцати, худой, в очках. На нем форменная куртка – что-то вроде офицерского кителя. Я не заметил знаков отличия, но я не разглядывал его. Прическа, похоже, как у военного. Цвета глаз не скажу, вот только… его глаза странно блестели… Ну конечно, это из-за газа. В машине пахло газом. Может, они брызнули ему в лицо газ «си-эс». Он молчал, только двигал губами, как говорил, понимаете? Мне это показалось необычным, но тот, что сидел справа от водителя, отреагировал… А я вот не успел. Нужно было действовать побыстрее.

– Вы говорите, один из них что-то произнес? – спросил Перкинс.

– Да, тот сукин сын, который стрелял в меня. Я не знаю, что это было. Не по-английски и не по-испански. Только запомнил последнее слово – что-то вроде «мать».

Перкинс кивнул.

– Что это значит? – удивленно спросил капитан.

– Одно из самых крепких русских ругательств, – объяснил Перкинс, взглянув на Дженнингс.

– Господи! – воскликнула она. – Нужно немедленно сообщить в Вашингтон.

– Нам необходимо опознать этого… одну минуту! Грегори! – произнес Перкинс. – Господи! Звони в Вашингтон, Пег. Я свяжусь с директором проекта.

***

Оказалось, что полиция штата действует быстрее всех. Кэнди открыла дверь, когда в нее постучали, и с удивлением обнаружила за ней полицейского. Он вежливо попросил разрешения встретиться с майором Элом Грегори, и открывшая ему дверь молодая женщина ответила, что его нет дома. Едва обезболивающий препарат «отпустил» ее челюсть, как окружающий мир рухнул. Только она успела выслушать страшную новость, как появился начальник службы безопасности «Чайного клипера». В ее присутствии была отдана команда бросить все силы на поиски автомобиля Грегори. Кэнди была так потрясена случившимся, что даже не заплакала.

***

Фотографию мнимого Боба Тейлора с водительского удостоверения передали в Вашингтон. Специалисты контрразведывательной службы ФБР изучили ее, но не обнаружили этого человека в своем каталоге советских разведчиков. Старший оперативный дежурный вызвал заместителя директора ФБР по контрразведке из его дома в Александрии, пригороде американской столицы. Тот в свою очередь оповестил директора Бюро Эмиля Джейкобса, который прибыл в здание Гувера в два часа ночи. Им с трудом верилось, но раненый полицейский опознал без колебаний фотографию майора Элана Т. Грегори. В прошлом русские никогда не совершали актов насилия на территории Соединенных Штатов. Это правило утвердилось настолько прочно, что самые известные советские граждане, обратившиеся с просьбой о политическом убежище в США, могли, если им этого хотелось, жить здесь совершенно свободно и без охраны. Однако то, что было совершено сейчас, являлось чем-то гораздо худшим, чем устранение человека, который в соответствии с советскими законами был предателем, приговоренным к смерти. На этот раз похитили американского гражданина, а для ФБР похищение человека представляет собой не менее серьезное преступление, чем убийство.

Разумеется, все действовали в соответствии с планом. Несмотря на то что такого еще никогда не случалось, эксперты давно разработали оперативный план – в их обязанности входило быть готовыми даже к самому немыслимому. Таким образом, существовала определенная последовательность предпринимаемых мер. Еще до рассвета тридцать опытных агентов ФБР вылетели с базы ВВС Эндрюз. В их составе были члены отборной группы по борьбе с терроризмом. Агенты полевых отделов на всем Юго-Западе на всякий случай сообщили служащим пограничной охраны.

***

Леонид – он же Боб – сидел в одиночестве и пил остывший кофе. Ну почему, думал он, я просто не продолжал ехать вперед и не развернул машину в первом же удобном месте? Зачем понадобилась такая спешка? Почему я волновался, хотя волноваться совсем не следовало?

Вот сейчас пришло время волноваться. В его автомобиле виднелись три пулевые пробоины – две с левой стороны и одна в багажнике. Его водительское удостоверение находилось в руках полиции, а на нем была его фотография.

Да, товарищ, за такие проступки не получить должности преподавателя в академии, решил он. По лицу Боба пробежала мрачная улыбка.

В данный момент он находился в надежном укрытии. Это было все-таки каким-то утешением. Здесь они в безопасности – на один или два дня. Это укрытие, несомненно, было выбрано капитаном Бизариной на случай крайней необходимости – если ей придется скрываться и бежать из страны. Потому здесь не было телефона, и Боб не мог связаться с местным резидентом КГБ. Что, если она больше не приедет? Тогда он будет знать, как поступить, – ему придется пойти на риск и ехать в машине с номерным знаком, известным полиции, – и пулевыми пробоинами! – чтобы украсть достаточно далеко от трейлера другой автомобиль. Он вообразил тысячи полицейских, патрулирующих окрестные дороги с одной лишь целью: найти маньяка, стрелявшего в одного из их товарищей. Как он мог допустить, чтобы все зашло так далеко, пошло под откос!

Он услышал шум приближающегося автомобиля. Ленни по-прежнему сторожил пленника. Боб и Билл взяли пистолеты и выглянули через край единственного окна, выходящего на грунтовую дорогу. Оба с облегчением вздохнули, когда увидели, что это «вольво» Бизариной. Она вышла из машины и сделала несколько условных жестов, показывая, что за ней нет слежки, затем направилась к трейлеру, держа большую сумку в руке.

– Поздравляю: о вас передают во всех телевизионных новостях, – сообщила она. Идиоты – было невысказанным продолжением ее тирады, но это повисло в воздухе подобно грозовому облаку.

– Все не так просто, – ответил Леонид, зная, что лжет.

– Не сомневаюсь. – Бизарина положила сумку на стол. – Завтра я арендую для вас другой автомобиль. Ваш даже отгонять куда-то слишком опасно. Где вы его…

– В двух сотнях метров отсюда, дальше по дороге. Мы загнали его в самую чашу и замаскировали ветками. Его будет трудно заметить даже с воздуха.

– Вот именно, все время имейте это в виду. У полиции здесь имеются вертолеты. Берите. – Она бросила Бобу черный парик. Затем на столе появились две пары очков – одна с простыми линзами, не искажающими изображение, и вторая – с зеркальными. – Вы не испытываете аллергии к гриму?

– Что?

– К гриму, кретин.

– Капитан… – возмущенно начал Боб и тут же замолчал, увидев взгляд Бизариной.

– У вас бледные лица. Если вы не заметили, обращаю ваше внимание на то, что в этом районе многие жители испанского происхождения. Сейчас вы находитесь на моей территории и будете поступать так, как я скажу. – Она сделала короткую паузу. – Я помогу вам уехать отсюда.

– Но эта американка, она знает вас в лицо…

– Разумеется. По-видимому, вы собираетесь устранить ее? В конце концов, мы нарушили одно правило, почему не нарушить и другое? Какой безумец отдал приказ на проведение этой операции?

– Указание поступило из высоких инстанций, – ответил Леонид.

– Насколько высоких? – резко бросила она и поняла все по высоко поднятым бровям. – Шутите!

– Природа приказа, уровень исполнения – «Немедленно», кто, по-вашему, мог отдать такой приказ?

– По-моему, наши карьеры рухнули, и это означает, что мы – да, мы – все исполним. Но я не согласна с убийством своего агента. Пока мы никого еще не убили и не думаю, что в нашем приказе…

– Вы совершенно правы, – громко произнес Боб и одновременно выразительно из стороны в сторону покачал головой. Рот Бизариной приоткрылся от изумления.

– Но это может привести к войне, – тихо заметила она, уже по-русски. Она имела в виду не настоящую войну, а нечто почти такое же страшное – открытый конфликт между агентами КГБ и ЦРУ, чего еще никогда не происходило, даже в странах третьего мира, где обычно наемники одного ведомства убивали наемников другого, причем даже не зная почему. Причина была очевидной. Назначением разведывательных служб является сбор информации, и насилие, без слов признали обе стороны, мешает этой работе. Но если спецслужбы двух стран примутся убивать сотрудников друг друга…

– Напрасно вы не отказались от выполнения такого приказа, – заметила Бизарина после короткого молчания.

– Да, конечно, – кивнул Боб. – В это время года на Колыме природа просто очаровательна – все вокруг сверкает снежным ковром. – Жителю Запала показалось бы странным, что ни один из офицеров КГБ даже не подумал о том, чтобы обратиться к американским властям с просьбой о предоставлении политического убежища и защиты. Это решило бы проблему их личной безопасности. но одновременно означало измену родине.

– Вы можете поступать, как вам хочется, но я отказываюсь убивать своего агента, – заявила резидент и на этом закончила обсуждение проблемы. – Но вас я сумею вывезти из Соединенных Штатов.

– Каким образом?

– Еще не знаю. Скорее всего на автомобиле, но мне придется придумать что-то новое. Может быть, не на автомобиле, а на грузовике, – Бизарина думала вслух. Она знала, что здесь много грузовиков, и женщина за рулем не вызовет ни малейшего удивления. Пожалуй, можно переехать границу в фургоне? Фургоне, нагруженном ящиками… Грегори в одном из них, усыпленный или с заткнутым ртом… может быть, спрятать всех в ящики… нужно выяснить, какова таможенная процедура. Ей еще никогда не приходилось заниматься такими вещами. Получив сообщение о предстоящей операции хотя бы за неделю до ее начала, она сумела бы ответить на многие вопросы.

Не спеши, сказала она себе. Спешка уже причинила нам немало неприятностей.

– Мне понадобятся два дня, может быть, три.

– Это очень много, – заметил Леонид,

– Столько времени необходимо, чтобы оценить принятые против нас меры. А пока не брейтесь.

Боб кивнул после недолгого раздумья.

– Мы на вашей территории.

– По возвращении домой сможете написать в отчете, что полевые операции требуют соответствующей подготовки, – сказала Бизарина. – Вам нужно что-нибудь еще?

– Нет.

– Хорошо. Тогда увидимся завтра вечером.

***

– Нет, – ответила Беатрис Тауссиг агентам ФБР. – Я видела Эла сегодня вечером. Я… – Она посмотрела на Кэнди и заколебалась. – Я хотела, чтобы он помог мне… видите ли, нам нужно было забрать подарок ко дню рождения Кэнди. Я видела его последний раз на стоянке у торгового центра. Вы действительно считаете, что русские?…

– Да, похоже на это, – ответила Дженнингс.

– Боже мой!

– Скажите, а майор Грегори действительно знает достаточно много, чтобы его… – начала Дженнингс и с удивлением заметила, что на ее вопрос отвечает не доктор Лонг, а Тауссиг.

– Да. Он – единственный человек, который подробно знаком со всем проектом. Эл – очень умный человек. И хороший друг, – добавила она, получив за это теплую улыбку от Кэнди. На глазах Беа теперь выступили настоящие слезы. Ей было больно видеть, как страдает ее подруга, даже когда это происходило ради ее же блага.

***

– Глядите, Райан, вас это очень заинтересует. – Джек только что вернулся после очередного дня переговоров в здании Министерства иностранных дел – тридцатиэтажного свадебного торта на Смоленском бульваре. Кандела передал ему текст шифровки.

– Вот сукин сын! – выдохнул Райан.

– Вы действительно рассчитывали, что он примет ваше предложение? – с сарказмом спросил Кандела и тут же почувствовал себя неловко. – Извините, доктор. Я тоже не ожидал такого.

– Мы с ним знакомы. Я ездил с ним по Вашингтону, когда он приезжал, чтобы объяснить нам кое-что. – Это все твоя вина, Джек, подумал Райан. Разве не ты предъявил ультиматум Герасимову и дал толчок развитию событий? Он задал Канделе несколько вопросов.

– Да, в этом можно не сомневаться, – кивнул тот. – Похоже, что они сорвали операцию. Судя по всему, она готовилась поспешно. Видите ли, доктор Райан, сотрудники КГБ тоже не супермены, но им приходится выполнять приказы, как и нам.

– У вас есть предложения?

– Отсюда мы вряд ли сможем что-нибудь предпринять. Остается надеяться, что местные полицейские справятся.

– Но если это станет достоянием общественности…

– А вы покажите мне доказательства. Нельзя обвинять в чем-то суверенное правительство, особенно в подобном преступлении, без весомых доказательств. Черт побери, да за последние два года левые террористы убили в Европе с полдюжины специалистов, чья работа в той или иной степени соприкасалась с программой СОИ, не говоря о нескольких так называемых «самоубийствах». Мы и это скрыли от прессы.

– Но ведь эта операция КГБ нарушает правила!

– Если уж говорить открыто, доктор, в нашей деятельности существует лишь одно правило – одержать победу.

– У Информационного агентства США все еще идет эта глобальная телевизионная программа?

– Вы имеете в виду «Уорлднет»? Да, конечно. Она пользуется огромным успехом.

– Если нам не вернут похищенного, я лично выступлю по телевидению и оглашу историю с «Красным Октябрем». А потом пусть делают, что хотят, – мне плевать на последствия! – выругался Райан. – Даже если это погубит мою карьеру, все равно выступлю.

– «Красный Октябрь»? – переспросил Кандела, не знавший истории с советской подводной лодкой.

– Можете мне поверить, скандал будет колоссальный.

– А вы сообщите об этом своим друзьям из КГБ – Не исключено, что они сделают все возможное, чтобы избежать такого скандала.

– Пусть даже они не сделают этого. – Райан чуть успокоился. И все-таки ты виноват, Джек. Кандела был согласен с ним – Джек видел это по его лицу.

***

Пресса, однако, не сумела докопаться до сути дела, таково было мнение полицейских. Как только прибыла группа следователей из ФБР, были установлены новые правила. Расследовалось якобы только покушение на жизнь полицейского. Участие федеральных властей сохранялось в тайне, а в случае если все-таки это просочится, выпустят сообщение, что проводится операция по задержанию международного торговца наркотиками и полиция штата обратилась за помощью к ФБР. Власти Оклахомы известят всех любопытных журналистов, что участие федералов заключалось лишь в опознании преступника – обычное содействие ФБР, оказываемое местной полиции. Тем временем Федеральное бюро расследований приняло на себя всю работу и заполнило район своими агентами. Местным жителям сообщили, что на ближайших военных базах проводятся обычные учения, связанные с поиском и спасением людей, чем и объясняется шум вертолетов, постоянно снующих над головами. Сотрудникам проекта «Чайный клипер» рассказали, что произошло на самом деле, и посоветовали хранить этот секрет наравне с теми, которыми они уже владеют.

Понадобилось несколько часов, чтобы отыскать автомобиль Грегори. В нем не было обнаружено никаких отпечатков пальцев – Бизарина, разумеется, надевала перетки, – хотя, судя по тому месту, куда отогнали машину, похитители майора Грегори действовали весьма профессионально.

***

Исчезновение Грегори подняло на ноги в Вашингтоне куда более важных лиц, чем Райан. Президент сразу вызвал к себе генерала Билла Паркса, директора ФБР Эмиля Джейкобса и судью Мура.

– Что нового? – спросил он у Джейкобса.

– Для расследования требуется время, господин президент. Я послал туда лучших следователей, но если подгонять их, стоя за спиной, это только помешает.

– Билл, – повернулся президент к генералу Парксу, – насколько важен этот молодой человек?

– Ему цены нет, – просто ответил Парке. – Это один из трех ведущих ученых проекта. Таким людям трудно найти замену.

Президент внимательно выслушал руководителя проекта и взглянул на судью Мура.

– Это вызвано нашими действиями?

– Да, господин президент, можно сказать и так. По-видимому, мы нанесли очень чувствительный удар Герасимову. Я согласен с генералом Парксом. Русские хотят узнать то, что известно Грегори. Герасимов считает, наверно, что, если ему удастся получить информацию такой огромной важности, он сумеет преодолеть политические последствия, связанные с разоблачением дела о «Красном Октябре». Нам, конечно, трудно предсказывать события с противоположного берега океана, но у него, несомненно, немалые шансы на успех.

– Я ведь чувствовал, что не следует идти на такой шаг, – тихо произнес президент. – Однако ничего не поделаешь, я взял на себя ответственность. Если об этом станет известно прессе…

– Сэр, если репортеры пронюхают, можете не сомневаться. они узнают это не от ЦРУ. К тому же мы всегда можем заявить, что это была отчаянная – пожалуй, я сказал бы, «решительная» – попытка спасти жизнь нашего агента. В дальнейшие разъяснения можно и не вдаваться, потому что подобных шагов ожидают от разведывательных служб. Русские прилагают все силы для спасения своих агентов – и мы тоже. Таково одно из правил игры.

– Какое место в этих правилах отводится майору Грегори? – спросил Паркс. – А если они подумают, что у нас есть шанс освободить его?

– Не знаю, – признался Мур. – Если Герасимову удастся удержаться на своем посту, он наверняка сообщит нам, что это мы заставили его пойти на такой шаг, что он извиняется и обещает, что это не повторится. Он не будет возражать против наших ответных мер – мы устраним одного или двух агентов КГБ, – но, по-видимому, все этим и кончится, потому что ни КГБ, ни ЦРУ не хотят начинать открытую войну. Что касается прямого ответа на ваш вопрос, генерал, то, по моему мнению, у похитителей есть приказ в случае опасности покончить с ним.

– Вы хотите сказать – убить его? – спросил президент.

– Нельзя исключать такую вероятность. Судя по всему, Герасимов отдал распоряжение о проведении этой операции в крайней спешке. Люди, находящиеся в отчаянном положении, способны на отчаянные меры. С нашей стороны будет очень опасно не принимать это во внимание.

Президент задумался, откинулся на спинку кресла и поднес к губам чашку кофе.

– Эмиль, если нам удастся найти, где его удерживают?… – спросил он наконец.

– Группа по борьбе с террористами наготове. Ее люди уже на месте. Все их снаряжение было переправлено туда самолетом ВВС, но пока им остается только ждать.

– А если они вступят в дело, насколько велика вероятность спасения Грегори?

– Вероятность этого весьма велика, господин президент, – ответил Джейкобс.

– Такой ответ не может удовлетворить нас, – послышался голос Паркса. – Если русские получил приказ устранить его…

– У меня лучшие в мире специалисты, – прервал его директор ФБР.

– Какими указаниями они руководствуются, вступая в дело? – спросил Паркс.

– Они имеют право стрелять на поражение, защищая себя и всех, кроме преступников. Если кто-то, по их мнению, угрожает заложнику, смерть этого человека неминуема,

– Этого мало, – тут же произнес Паркс.

– Что вы хотите сказать, генерал? – спросил президент.

– Сколько времени нужно человеку, чтобы повернуться и выстрелить в кого-то, находящегося рядом? Что, если они готовы умереть, но выполнить поставленную перед ними задачу? Ведь от наших людей мы ожидаем того же, верно?

– Артур? – президент взглянул на судью Мура.

– Мне трудно предсказать, насколько велика самоотверженность русских. – пожал плечами директор ЦРУ. – Возможно ли это? Да, пожалуй. Но можно ли за это поручиться? Не знаю. Этого не знает никто.

– Я был летчиком-истребителем, – сказал генерал Паркс. – Я знаю, насколько мгновенной бывает человеческая реакция. Если кто-то решит повернуться и выстрелить, даже когда ваш снайпер держит его на мушке, у снайпера может не оказаться времени, чтобы опередить его и спасти Грегори.

– Тогда что вы от меня хотите? Чтобы я отдал приказ своим людям убивать всех, кто окажется в их поле зрения? – бросил Джейкобс. – Мы не занимаемся этим. Мы не можем заниматься этим.

Паркc повернулся к президенту.

– Сэр, даже если русские не получат Грегори и ничего от него не узнают, а мы потеряем его, – это победа русских. Могут уйти годы, прежде чем удастся его заменить. По моему мнению, господин президент, люди из ФБР способны бороться с преступниками, но не с такими профессионалами и не в. такой ситуации. Прошу вас, сэр, поручить операцию группе «Дельта» из Форт-Брэгга.

– Они не имеют права действовать на американской территории, – тут же возразил Джейкобс.

– Зато подготовлены должным образом, – ответил генерал.

Снова наступило молчание.

– Эмиль, ваши люди повинуются приказам? – спросил президент.

– Они исполнят любое ваше распоряжение, сэр. Но это должен быть письменный приказ.

– Я могу поговорить с ними?

– Да, господин президент. – Джейкобс снял трубку телефона. и его переключили через штаб-квартиру ФБР в здании Гувера. Оттуда связь осуществлялась по защищенной скрэмблером линии.

– Позовите к телефону агента Вернера… Агент Вернер, это директор ФБР Джейкобс. У меня есть для вас специальное задание. Выслушайте его внимательно. – Он передал трубку президенту. – Его зовут Гэс Вернер. Он руководит группой по борьбе с терроризмом пять лет, отказался от более высокого назначения и остался на этом посту.

– Мистер Вернер, с вами говорит президент. Вы узнаете мой голос? Отлично. Теперь слушайте. В случае если вам представится малейшая возможность спасти майора Грегори, его спасение будет вашей единственной задачей. Все остальные соображения отступают на второй план. Задержание преступников не является, повторяю, не является вашей задачей. Это понятно? Да, вероятность угрозы жизни заложника достаточна, чтобы стрелять на поражение. Майор Грегори является незаменимым национальным достоянием. Перед вами ставится задача спасти его и только его. Я составлю сейчас письменное распоряжение по этому поводу и передам его директору Джейкобсу. Спасибо. Желаю удачи. – Президент положил трубку. – Он говорит, что уже рассматривал такую возможность.

– Не сомневаюсь, – кивнул Джейкобс. – У Гэса хорошее воображение. А теперь – письменный приказ, сэр.

Президент взял со стола лист писчей бумаги и написал несколько строк, сделав свое распоряжение официальным. Он понял, что сделал, лишь закончив писать, – это был смертный приговор, подписанный им с удручающей легкостью.

– Теперь вы довольны, генерал?

– Надеюсь, эти люди действительно такие хорошие специалисты, как утверждает директор ФБР, – коротко ответил Паркс.

– Судья, вы ожидаете каких-нибудь последствий с другой стороны?

– Нет, господин президент. Наши советские коллеги понимают необходимость подобных шагов.

– Тогда все. И пусть, всемилостивый Господь будет нашим судьей.

***

Никто не спал. Кэнди, разумеется, не пошла на работу. После прибытия следователей из Вашингтона Дженнингс и Перкинс остались в доме, чтобы охранять ее. Нельзя было исключить возможности, какой бы малой она ни была, что Грегори сумеет ускользнуть от похитителей, и в этом случае ожидали его звонка Кэнди. Была, конечно, еще одна причина, но агенты ФБР не говорили о ней.

Беа Тауссиг являла собой настоящий ураган энергии. Она потратила ночь, приводя в порядок дом и готовя ко

Только через несколько часов Дженнингс обратила внимание, что на Тауссиг не свойственный ей достаточно женственный костюм. Более того, накануне она явно приложила немало усилий, чтобы хорошо выглядеть. За ночь от всех этих усилий почти не осталось и следа. Раз или два она поплакала вместе с Кэнди, и по лицу ее, еще недавно приукрашенному косметикой, пролегли дорожки высохших слез. Костюм был помят, а яркий шарф висел в шкафу на одной вешалке с пальто. Однако самым интересным, подумала Дженнингс, сидя в своем кресле, было психическое состояние Тауссиг. В ней ощущалась какая-то напряженность. Ураганная активность, проявленная во время длинной ночи, отчасти сняла ее, но… в ней чувствовалось что-то иное, кроме желания помочь, отметила Дженнингс, но не сказала этого Перкинсу.

Тауссиг не заметила пристального внимания агента ФБР, да это ее и не интересовало. Она взглянула в окно, ожидая уже во второй раз с того момента, как спала, увидеть поднимающееся солнце, и удивилась собственной энергии. Может быть, все дело в кофе, внутренне улыбнулась она, – всегда смешно, когда пытаешься обманывать себя. Промелькнула мысль об угрожающей ей опасности, но Беа тут же отбросила ее. Она целиком полагалась на профессионализм Энн. Почти с самого начала второй карьеры ей было сказано, что ее защитят, даже от смерти. Такие обещания всегда выполняются, сказала ей Энн, иначе практическая работа невозможна, Для подобной работы требовались настоящие профессионалы, и Беа чувствовала уверенность – они знали свое дело. Худшее, что может произойти, – это если полиция и ФБР сумеют спасти Эла, но те, кто похитил его, по-видимому, уже далеко, подумала она. А может быть, они убьют его, несмотря на то что сказала ей Энн прошлым вечером. Если такое случится, очень жаль. Беа хотела, чтобы он не стоял на ее пути. Но не убивать его, просто убрать, чтобы не мешал. Она вспомнила разговоры со служащими проекта, что нескольких немецких, итальянских и английских ученых, как-то связанных с проектами, касающимися СОИ, постигла смерть при таинственных обстоятельствах. Так что прецеденты уже были, верно? А если Эл вернется живым… ну что ж, ничего не поделаешь, правда? Ей нужно полагаться на офицера, с которым она работает. Все равно сейчас слишком поздно. Она повернулась к подруге.

Кэнди смотрела на дальнюю стену невидящими глазами. Там висела картина – сделанное лазерным лучом изображение космического шаттла, взлетающего с мыса Канаверал. Не то чтобы это была настоящая картина, скорее, красивое украшение, которое Эл получил в подарок от какого-то подрядчика и водрузил на стену. Беа взглянула на Кэнди. Ее глаза распухли от слез.

– Тебе нужно поспать, – сказала она ей. Кэнди даже не повернула голову, словно не слышала, но Беа обняла ее за плечи и помогла встать.

– Пошли.

Кэнди двигалась будто во сне, и Беа провела ее через гостиную и помогла подняться по лестнице в спальню. Войдя внутрь, она закрыла дверь.

– Почему, Беа? Почему они сделали это? – спросила Кзнди, сидя на кровати и снова невидящим взглядом уставившись на другую стену.

– Я не знаю, – ответила Беа, и ее ответ был более честным, чем она думала. Тауссиг действительно не знала причины и к тому же ей это было все равно.

Снова хлынули слезы, Кэнди задыхалась от рыданий, из носа у нее потекло. Тауссиг смотрела на подругу, мир которой рухнул, потому что в нем стало одним человеком меньше. На мгновение ее охватило чувство вины – ведь она была одной из тех, кто разрушил этот мир, но она знала, что сумеет восстановить его, и рядом с Кэнди появится еще один человек. Несмотря на внешне вызывающее поведение, Беа была робкой по натуре и нашла в себе неожиданную храбрость, когда согласилась работать на иностранную державу, и еще большую храбрость, оказав им помощь в том, на что она не надеялась. Осталось сделать последний шаг. Она села поближе к подруге и склонила ее голову к себе на плечо. Для Беа это было так трудно. Все ее предыдущие контакты еще в колледже были мимолетными связями. Она пыталась попробовать нечто иное, но мужчины, с которыми встречалась, не удовлетворяли ее. Первый раз она попала в грубые лапы юноши-футболиста, и все было просто ужасно… но она не собиралась заниматься психоанализом. С незнакомками ли, с теми ли, с кем у нее знакомство было мимолетным, все происходило иначе, но сейчас от нее требовалось посмотреть на себя, увидеть собственное отражение в глазах подруги, причем страдающей подруги. Кэнди нуждается в ней, напомнила она себе, нуждается в подруге, холодно подумала Беа, которая ее предала. Нельзя сказать, что сейчас она меньше ненавидела Грегори, но нельзя упускать из виду и того, что он немало значил для ее подруги и в этом смысле все еще стоял между ними, даже здесь, вот в этой спальне. Эта уродливая карикатура на человека, который на этой самой кровати…

Сможешь ли ты заменить его? – спросила себя Беа.

Сможешь ли ты хотя бы попробовать?

Если ты взяла на себя труд устранить его и этим причинить боль подруге, а затем даже не рискнешь… кем ты станешь тогда?

Беа крепко обняла подругу и почувствовала, как та прижалась к ней. Кэнди всего лишь старалась удержать свой разваливающийся мир, но Беа не знала этого. Она поцеловала подругу в щеку, и та прижалась к ней еще крепче.

Я нужна ей.

От Беа потребовалась вся ее храбрость. Ее сердце уже билось, словно в лихорадке, и она издевалась над собой, как делала это годами. Уверенная в себе Беа, решительная и грубая, огрызающаяся на всех, Беа, которая водит свой автомобиль так, как ей этого хочется, носит строгие костюмы и плюет на то, что о ней думают остальные. Беа-трусиха, которая все поставила на карту и не решается теперь протянуть руки к единственному в мире человеку, так много значащему для нее. Еще один робкий шаг. Она снова поцеловала подругу, почувствовав соль ее слез и ощущая страсть в собственных руках, крепко обнимавших ее. Тауссиг глубоко вздохнула и положила руку на грудь подруги.

Дженнингс и Перкинс вбежали в спальню меньше чем через пять секунд после того, как услышали крик. На лице Кэнди был невыразимый ужас.

23. Самые лучшие планы

– Позиция правительства Соединенных Штатов состоит в том, – произнес Эрнест Аллен со своей стороны длинного стола, – что системы, предназначенные для защиты гражданского населения от оружия массового поражения, ничем не угрожают и не оказывают дестабилизирующего влияния, поэтому вводить ограничения на разработку таких систем не имеет смысла. Мы неизменно отстаивали эту позицию на протяжении восьми лет и не видим абсолютно никакой необходимости вносить в нее изменения. Мы приветствуем инициативу правительства Союза Советских Социалистических Республик, направленную на сокращение наступательных вооружений на пятьдесят процентов, с интересом изучим в подробностях это предложение, но по-прежнему считаем, что сокращение наступательных вооружений никак не связано с оборонительным оружием, тем более что оно не является предметом переговоров, за исключением его соответствия уже существующим соглашениям между двумя нашими странами.

Что касается вопроса инспекции на местах, мы с разочарованием замечаем, что поразительный прогресс, достигнутый за последнее время, подвергается…

Нельзя не восхищаться этим человеком, подумал Райан. Сам он не был согласен с тем, что говорил, но такова была позиция его страны, и Эрни Аллен был не тем человеком, чтобы выпускать свои личные чувства из того секретного ящика, куда запирал их перед началом заседаний.

После выступления Аллена, в котором он уже третий раз сегодня выражал точку зрения США, заседание закончилось, и его участники обменялись обычными любезностями. Райан пожал руку своему советскому коллеге. В момент рукопожатия он передал ему записку, как учили Джека в Лэнгли. Головко никак не отреагировал. почувствовав записку у себя в руке, и Райан в награду за это любезно ему улыбнулся. У Джека не было выбора – ему приходилось продолжать действовать по отработанному плану. Он знал, что в ближайшие несколько дней станет ясно, насколько азартным игроком является Герасимов. Председатель КГБ пошел на риск стать мишенью разоблачений Центрального разведывательного управления, причем последствия этого могли стать еще более эффективными, чем обещал Райан. И все-таки Джек не испытывал к нему должного уважения. По его мнению, Герасимов был главным бандитом в основной бандитской организации страны, допустившей к власти преступников. Он понимал, что такая точка зрения чрезмерно упрощена и потому опасна, но Джек не был оперативником, хотя и действовал сейчас как таковой, а следовательно, еще не узнал, что мир, на который он смотрит из безопасного уюта своего кабинета на седьмом этаже здания ЦРУ, не делится только на черное и белое, как это говорилось в его собственных обзорах. Он ожидал, что Герасимов сдастся под угрозой разоблачения – после того, разумеется, как тщательно оценит свое положение, но все-таки сдастся.

Райану пришло в голову, что он мыслит, как шахматный мастер, потому что ожидал от председателя КГБ именно такого подхода, тогда как перед ним оказался человек, готовый на азартную игру в кости, как это любят делать американцы. Ирония происшедшего должна была показаться ему забавной, подумал Райан, стоя в мраморном вестибюле советского Министерства иностранных дел.

Но почему-то ничего забавного в этом он не обнаружил.

Дженнингс еще не приходилось видеть настолько подавленного человека, каким была Беатрис Тауссиг. Под жесткой, но хрупкой внешней оболочкой билось, в конце концов, сердце одинокого человека, снедаемого яростью против мира, который обошелся с ней так плохо. Пегги едва не пожалела женщину в наручниках, но сочувствие не распространяется на предателей, и уж тем более тогда, когда совершается похищение – самое отвратительное преступление в профессиональном пантеоне ФБР.

Упадок моральных сил у Тауссиг оказался полным, что пришлось весьма кстати и позволило Дженнингс и Уиллу Перкинсу получить от нее необходимую информацию. Когда Тауссиг повели к стоящему у входа автомобилю ФБР, было еще темно. Ее «датсун» решили не трогать, чтобы создать впечатление, что она по-прежнему в доме.

Спустя пятнадцать минут Тауссиг вошла в боковой вход здания, в котором размещалось отделение ФБР в Санта-Фе, и повторила нужную информацию недавно прибывшим из Вашингтона следователям. Эти сведения не были особенно подробными и сводились к имени, адресу и типу автомобиля, но это положило начало, в котором так нуждались агенты Бюро. Вскоре к дому по указанному Тауссиг адресу подъехала машина с агентами, и они убедились, что «вольво» по-прежнему на месте. Затем после перекрестно! о сравнения телефонных номеров с адресами они смогли позвонить семье, живущей в доме прямо напротив, и предупредить, что ровно через минуту в дверь черного хода постучатся сотрудники ФБР. Агенты тут же разместились в гостиной, что одновременно показалось и пугающим и волнующим для молодой пары, живущей здесь. Они сообщили агентам, что Энн – ее знали под этим именем – ведет тихую жизнь; чем она занимается, не известно ни мужу, ни жене, но она не причиняет соседям неприятностей, хотя нередко уезжает и возвращается в самое неожиданное время подобно многим одиноким людям. Вчера, например, вернулась домой очень поздно, заметил муж, за двадцать минут до конца шоу Карсона. Он еще подумал, что свидание у нее затянулось. Что еще странно, они ни разу не видели, чтобы к ней кто-то приезжал…

– Она встала. Включила свет. – Один из агентов вооружился биноклем – явно лишним, когда находишься так близко. Второй агент держал в руках фотоаппарат с длиннофокусным объективом и высокочувствительной пленкой. Пока ничего не было видно – только тень, двигающаяся за задернутыми шторами. Снаружи мимо автомобиля Энн на спортивном велосипеде проехал мужчина в шлеме, совершающий утреннюю прогулку. С высоты гостиной они заметили, как он поместил миниатюрное радиосигнальное устройство на внутреннюю поверхность заднего бампера «вольво», но только потому, что ожидали этого.

– Кто учил их делать это так ловко? – поинтересовался агент с камерой. – Давид Копперфилд?

– Стэн – не помню фамилию – он работает в Квантико. Я однажды играл с ним в карты, – усмехнулся второй агент. – Он вернул мне выигранные деньги и показал, как это делается. С тех пор я не играю в покер на деньги.

– Вы не можете сказать нам, что происходит? – спросил хозяин дома.

– Нет, извините. Вы сами узнаете об этом, но не сейчас. Вот она!

– Вижу. – Камера начала щелкать, пленка перематываться.

– Едва не опоздали! – Агент с биноклем поднес к губам приемопередатчик. – Объект вышел, садится в машину.

– Мы наготове, – послышался ответ.

– Поехала, направляется на юг, сейчас потеряем с ней визуальный контакт. Все. Теперь вы принимаете ее на себя.

– Понятно. Мы видим ее. Конец связи.

Не меньше одиннадцати автомобилей и грузовиков было задействовано для слежки, но более важную роль играли вертолеты, находившиеся на высоте четырех тысяч футов. Еще один вертолет стоял наготове на базе ВВС в Киртленде, UH-1N, двухмоторный вариант почтенного «Хьюи», так хорошо проявившего себя во Вьетнаме; его взяли на время у ВВС и теперь спешно оснащали тросами для быстрого спуска.

Энн вела свой «вольво» – казалось наблюдателям – самым обычным образом, но ее глаза, скрытые темными очками, каждые несколько секунд посматривали в зеркало заднего обзора. Теперь она нуждалась во всем своем опыте, всей профессиональной подготовке, и, хотя спала она всего пять часов, ей это удавалось. На сиденье рядом с ней находился термос с кофе. Она уже выпила две чашки, а остальное передаст своим трем коллегам.

***

Боб тоже вышел из трейлера. Одетый в рабочий комбинезон и сапоги, он бежал трусцой по пересеченной местности через лес, останавливаясь лишь для того, чтобы во время своей двухмильной пробежки между соснами взглянуть на компас. По его расчетам ему понадобится сорок минут, чтобы добраться до намеченной точки. Скоро он понял, что даже этого времени может не хватить. Разреженный воздух на такой высоте заставил часто дышать еще до того, как он начал взбираться по склону холма. Он постарался забыть все взаимные упреки. Главным сейчас стало завершение операции. И раньше бывало, что оперативники попадали в нелегкое положение, правда, с ним такого не случалось, и лучшим качеством настоящего офицера-оперативника является способность справиться с трудностями и успешно выполнить порученное ему задание. В десять минут восьмого он увидел дорогу, на ближней стороне которой находился магазин с товарами повседневного спроса. Он остановился в двадцати ярдах от опушки и стал ждать.

***

Маршрут, по которому ехала Энн, был, казалось, выбран наугад. Она дважды съезжала с магистрального шоссе и возвращалась на него, пока не подъехала к заключительной части маршрута. В четверть восьмого она остановилась на стоянке у маленького магазина и вошла в него.

Из всех следовавших за объектом наблюдения автомобилей ФБР сейчас остались только два, настолько искусно она старалась оторваться от слежки. При каждом неожиданном повороте из этих машин приходилось выводить одну – исходили из того, что она может опознать автомобиль, если видела его больше одного раза, – и потому было послано отчаянное требование о выделении дополнительных машин. Даже магазин, торгующий товарами повседневного спроса, она выбрала отнюдь не случайно. За ним нельзя следить со стороны самой дороги – этому помешает поток транспорта. Машина № 10 въехала на ту же стоянку. Один агент ФБР вошел в магазин, другой остался в автомобиле.

Тот, что вошел внутрь, был первым из сотрудников ФБР, сумевшим увидеть Энн и рассмотреть ее по-настоящему, пока она покупала пончики, еще она решила купить кофе в больших стаканах из стирофома, а также прохладительные напитки, причем все это содержало немалое количество кофеина, хотя агент и не обратил на то внимания. Он стоял следом за ней в кассу и расплатился за два стакана кофе и взятую им газету. Агент наблюдал, как Энн вышла из магазина, и увидел, что к ней подошел мужчина, который сел в ее машину, словно жених женщины, предпочитающей самой сидеть за рулем. Он поспешно направился к своему автомобилю и, пока садился в него, торопливо захлопнув дверцу, едва не потерял Энн.

– Вот, смотри. – Энн передала Бобу газету. Его фотография красовалась на первой странице. Ее напечатали в цветном изображении, хотя качество оказалось не слишком хорошим,поскольку клише пришлось увеличивать с крошечного снимка на водительском удостоверении. – Хорошо хоть, что вы не забыли надеть парик, – заметила она.

– Что будем делать дальше? – спросил Леонид.

– Прежде всего я арендую для вас машину, на которой вы вернетесь в укрытие. Затем куплю косметику, чтобы все вы могли изменить свою внешность. После этого, думаю, мы приобретем небольшой грузовик для пересечения границы. Кроме того, нам понадобятся ящики. О них я еще толком не думала, но к концу дня займусь и этим.

– А сам переезд границы?

– Завтра, Выезжаем до полудня и пересечем границу во время ужина.

– Так скоро? – удивился он.

– Да. Мне кажется, что, если мы будем медлить, им удастся заполнить весь район своими агентами. – Остаток пути прошел в молчании. Энн вернулась в город и поставила свой автомобиль на платной стоянке, Леонид остался в машине. Сама она пересекла улицу, прошла половину квартала к агентству, занимающемуся прокатом автомобилей, – оно находилось рядом с большим отелем. Меньше чем за пятнадцать минут Энн выполнила необходимую процедуру и скоро поставила «форд» рядом со своим «вольво». Там она передала Леониду ключи от зажигания и сказала, чтобы он следовал за ней до магистрального шоссе, а уж оттуда добирался сам.

К тому моменту, когда эти две машины выехали на шоссе, у ФБР почти не осталось автомобилей. Необходимо было принять решение, и агент, сделавший это, не ошибся. Неприметный автомобиль полиции штата последовал за «вольво», а последняя машина ФБР поехала по шоссе за «фордом». Тем временем пять автомобилей, принимавших участие в первой фазе слежки за Энн, устремились вперед, чтобы догнать мужчину в «форде». Три из них свернули с магистрального шоссе на обычное, ведущее к грунтовой дороге и трейлеру. Поскольку мужчина строго соблюдал предписанную скорость движения, двум машинам пришлось обогнать его, однако третьей удалось сохранить свою позицию позади «форда» – до тех пор пока «форд» неожиданно не остановился на обочине. На этом участке шоссе было прямым как стрела в обоих направлениях на расстоянии более мили, и Боб остановился в самой середине этого отрезка.

– Я вижу его, я вижу его, – доложил наблюдатель из вертолета, с расстояния в три мили следивший за автомобилем мужчины через закрепленный на подставке бинокль. Он увидел его крошечную фигурку, которая открыла капот «форда». Мужчина наклонился над двигателем и подождал несколько минут, прежде чем снова закрыл крышку, сел в машину и поехал дальше.

– Этот парень – настоящий профессионал, – заметил наблюдатель, повернувшись к пилоту,

Только недостаточно хороший, подумал пилот, глядя на отдаленную белую точку. Он увидел, как «форд» свернул с шоссе на грунтовую дорогу, исчезающую между деревьев.

– Вот они!

***

Агенты ФБР и раньше предполагали, что укрытие находится в уединенном месте. Сама география района располагала к этому. Как только было обнаружено место пребывания преступников, с базы ВВС в Бергстроме, штат Техас, взлетел самолет RF-4C «Фантом» из 67-го авиакрыла тактической разведки. Команде самолета, состоящей из двух человек, порученное задание показалось похожим на шутку, но они не стали возражать против полета, на который затратили меньше часа. Как операция этот полет был настолько простым, что с ним мог справиться кто угодно. «Фантом» четырежды на большой высоте пролетел над указанным районом, потратил несколько сотен футов пленки на аэрофотосъемку своими многочисленными фотокамерами и совершил посадку на базе ВВС в Киртленде, недалеко от Альбукерке. Несколькими часами раньше сюда прибыл транспортный самолет, доставивший специалистов и необходимое оборудование. Пока пилот выключал двигатели «Фантома», два техника из наземной службы извлекли кассеты с пленкой и отвезли их к трейлеру, служившему передвижной фотолабораторией. Автоматическое снаряжение позволило дешифровальщикам взяться за еще влажные аэрофотоснимки уже через полчаса после того, как истребитель совершил посадку.

– Великолепные фотографии, – сказал пилот, увидев первый снимок. – Да и немудрено – условия были хорошими: холодная погода, никакой облачности, невысокая влажность, солнце удачно располагалось по отношению к направлению съемки. Мы даже не оставили никаких инверсионных следов.

– Спасибо, майор, – сказал сержант, рассматривая пленку в своей панорамной камере КА-91. – Похоже, что вот здесь у нас грунтовая дорога отходит от шоссе, идет извиваясь через этот холмик… а это выглядит как трейлер, в пятидесяти ярдах стоит автомобиль – вот еще один, скрытый ветками. Хорошо, что еще?…

– Минуту – я не вижу второго автомобиля, – произнес агент.

– Вот он, сэр. Солнечные лучи отражаются от чего-то, и отражение слишком большое для бутылки кока-колы. Скорее всего это ветровое стекло автомобиля. Не исключено, это заднее стекло, но скорее оно в передней части машины.

– Почему вы так думаете? – спросил агент. Ему просто хотелось узнать, чем руководствуется дешифровальщица.

Она ответила, не поднимая головы:

– Видите ли, сэр, если бы мне понадобилось спрятать автомобиль, я загнала бы его задним ходом в чащу, чтобы было просто выехать оттуда в случае необходимости, не теряя времени, понимаете?

Агент с трудом удержался от улыбки.

– Да, вы правы, сержант.

Она повернула ручку, и на экране появился другой кадр.

– Вот видите – солнечный блик от бампера, а это, наверно, никелированный радиатор. Обратите внимание на то, как они спрятали его. Посмотрите на трейлер. Может быть, это человек, скрывающийся в тени… – Новый кадр. – Да, это человек. – Сержант увидела мужчину футов шести ростом, атлетического телосложения, с темными волосами и тенью на щеках, говорящей о том, что он сегодня не брился. Пистолета не было видно.

Всего выделили тридцать пригодных для изучения кадров трейлера и его окрестностей. Восемь кадров увеличили до размеров плаката. Их послали в ангар, где велась работа над UN-1N. Гэс Вернер тоже находился там. Поспешность при подготовке операции нравилась ему ничуть не больше, чем людям в трейлере, но у него не было выбора, как не было выбора и у них.

***

– Итак, полковник Филитов, переходим к тысяча девятьсот семьдесят шестому году.

– Когда Дмитрий Федорович стал министром обороны, он взял меня с собой. Это, разумеется, упростило положение.

– И увеличило предоставившиеся вам возможности, – заметил Ватутин.

– Да, конечно.

Не было взаимных обвинений, замечаний, комментариев по поводу преступления, совершенного Михаилом Семеновичем. Пока все это осталось в прошлом. Сначала было признание, как всегда, и признание было непростым, как всегда, но после этого удавалось добиться его путем жесткого нажима или с помощью ухищрения, как в этом случае, тогда все шло гораздо легче. Допрос мог продолжаться в течение многих недель, и Ватутин не имел представления, когда он закончится. На первом этапе требовалось дать представление о том, что совершил Михаил Семенович. Далее последует подробное изучение каждого эпизода, однако природа допроса, состоящая из двух этапов, была совершенно необходима для создания индекса перекрестных ссылок, чтобы не позволить объекту на более позднем этапе пытаться изменить показания или совсем отказаться от некоторых из них. Но даже на этой фазе, когда приходилось пропускать детали и переходить дальше, Ватутин и его люди приходили в ужас. Полковник Филитов передавал на Запад самые сокровенные тайны. Технические характеристики каждого танка и артиллерийского орудия, принятого на вооружение в Советской Армии, включая модификации, не переданные арабам – это было равносильно передаче их израильтянам, а потому и американцам – и не поступающие в армии стран Варшавского договора, попали на Запад еще до того, как закончилось испытание прототипов и началось серийное производство. Характеристики боевых самолетов, самых разнообразных обычных и ядерных боеголовок. Цифры, определяющие надежность стратегических ракет. Внутренние разногласия в Министерстве обороны, а когда наступило время и Устинов стал полноправным членом Политбюро, и политические разногласия на высшем уровне. Наибольший ущерб причинило то. что Филитов передал Западу все, что ему было известно о советской стратегии, – а он действительно знал все. Являясь доверенным лицом Дмитрия Федоровича Устинова и будучи легендарным военным героем, Михаил Семенович превратился в окуляр, через который министр, занимающий такой высокий пост в партийной иерархии, смотрел на мир практических военных действий.

«Скажите, Михаил Семенович, что вы думаете на этот счет?…» – должно быть, тысячи раз спрашивал Устинов, понял Ватутин, но ведь он не подозревал…

– Что за человек был Устинов? – поинтересовался полковник из «Двойки».

– Блестящий ум, – тут же ответил Филитов. – Его административные способности были уникальными, никто не мог сравниться с ним. У него существовало инстинктивное понимание производственных процессов, которого мне никогда ни у кого не приходилось видеть. Он мог приехать на завод и сразу определить, хорошо здесь ведутся работы или нет. Устинов умел заглянуть на пять лет вперед и определить, какое вооружение будет нужно, а какое – нет. Единственная его слабость заключалась в том, что он не знал, как это вооружение применяется на поле боя, и потому мы иногда спорили. Я пытался изменить тот или иной проект, чтобы вооружением было легче пользоваться в бою. Видите ли, я стремился сделать оружие более удобным для применения, тогда как он старался улучшить методы производства этого оружия для ускорения его выпуска. Обычно я убеждал его, но иногда мне это не удавалось.

Поразительно, думал Ватутин, делая заметки. Михаил Семенович продолжал бороться за то, чтобы сделать вооружение Советской Армии лучше, эффективнее, и одновременно передавал все на Запад… почему? Но он пока не мог задать этот вопрос и не сможет задать его в течение еще долгого времени. Он не мог позволить Филитову увидеть себя как патриота до тех пор, пока не будут документально зарегистрированы все его преступные действия. Теперь он знал, что выяснение подробностей потребует не один месяц.

***

– Сколько сейчас времени в Вашингтоне? – спросил Райан у Канделы.

– Около десяти утра. Сегодня ваше заседание длилось недолго.

– Да. Другая сторона захотела пораньше закончить переговоры – по какой-то причине. По поводу Грегори нет сообщений из Вашингтона?

– Нет. – Мрачно покачал головой Кандела.

***

– Вы говорили нам, что американцы сделают предметом переговоров свои системы стратегической обороны, – произнес Нармонов, обращаясь к председателю КГБ. Генеральный секретарь только что получил информацию от министра иностранных дел, что позиция американцев совершенно иная. Вообще-то русские узнали об этом накануне, но лишь теперь полностью убедились, что это не уловка. Советская сторона намекнула, что может отказаться от того раздела соглашения, где говорилось об инспекции на местах, уже согласованной в принципе, надеясь, что это заставит американцев хоть немного отступить в вопросе о СОИ. Этот шаг, однако, натолкнулся на каменную стену.

– По-видимому, наш источник ошибся, – признался Герасимов. – Или на ожидание уступки потребуется больше времени.

– Они не изменили свою позицию и не изменят ее в будущем. Вас ввели в заблуждение, Николай Борисович, – заявил министр иностранных дел, определив свою принадлежность к лагерю твердых сторонников

генерального секретаря.

– Это действительно так? – спросил Александров у Герасимова.

– Одна из сложностей при получении разведывательной информации от американцев заключается в том, что они сами часто не знают, какова их позиция. Мы получили эти сведения из хорошо информированного источника, и его сообщение совпало с информацией от другого агента. Возможно, Аллен хотел так поступить, но ему запретили.

– Вполне возможно, – согласился министр иностранных дел, предпочитая не оказывать на Герасимова излишнего давления. – Я давно замечал, что у Аллена своя точка зрения на этот вопрос. Но сейчас это не имеет значения. Нам придется изменить свою линию поведения. А не может ли это означать, что американцы находятся на пороге нового технического прорыва?

– Не исключено. Сейчас мы этим занимаемся. В Америке у меня находится группа, пытающаяся вывезти оттуда некоторые важные материалы – – Герасимов не решился вдаваться в подробности. Его операция по захвату американского майора была еще более отчаянным шагом, чем предполагал даже Райан. Если это станет известно, его обвинят на Политбюро в попытке саботировать важные переговоры, причем не посоветовавшись с соратниками. Даже члены Политбюро обязаны обсуждать важные шаги перед их осуществлением, но Герасимов не мог пойти на это. Александров, его союзник, наверняка захочет узнать причину, и Герасимов не сможет сделать этого, потому что тогда он признает, в какую сложную ловушку попал. С другой стороны, он не сомневался, что американцы тоже не захотят сделать похищение Грегори достоянием гласности. Для них это угрожает той же опасностью – политические элементы в Вашингтоне попытаются обвинить консерваторов в стремлении использовать этот инцидент для подрыва ведущихся переговоров по каким-то своим причинам. Игра шла на высоком уровне, и риск, угрожавший Герасимову, только добавлял ей остроту. Осторожничать сейчас уже слишком поздно. Он переступил все границы, и, хотя поставил на карту собственную жизнь, масштабы борьбы были достойны ее цели.

***

– Нам ведь неизвестно, что он здесь, правда? – спросил Полсон. Он был старшим снайпером в группе борьбы с террористами, Полсон состоял в клубе «Четверть дюйма» Федерального бюро расследований и мог всадить три прицельные пули в кружок диаметром меньше полудюйма с расстояния в двести ярдов – и из этого полудюйма 0, 308 являлось калибром самой пули.

– Нет, но это все, что мы знаем, – признал Гэс Вернер. – Всего здесь трое русских. Нам точно известно, что двое из них там. Они вряд ли.оставят одного человека охранять заложника, пока остальные находятся где-то в другом месте. Это непрофессионально.

– Пожалуй, ты прав, Гэс, – согласился Полсон. – Но ведь точно мы не знаем. Тогда придется исходить из этого. – Это не было вопросом.

– Да, и побыстрее.

– О'кей. – Полсон повернулся и посмотрел на стену. Они размешались в помещении летчиков, готовых к немедленному вылету. Пробковая обшивка стен, предохраняющая от шума, одновременно была очень удобной для закрепления карт и фотографий. Трейлер, видели они, был дешевым. Всего пара окон, из первоначально имевшихся двух дверей одна была заколочена. Они пришли к выводу, что комната рядом с оставшейся занята агентами противника, тогда как во второй находится заложник. У операции была и своя положительная сторона – их противники являлись профессионалами, и потому их поведение было предсказуемым. В большинстве случаев они будут поступать разумно – в отличие от обычных преступников, действующих, как им заблагорассудится,

Полсон посмотрел на другую фотографию, затем перевел взгляд на топографическую карту и стал выбирать маршрут приближения к трейлеру. Эти фотографии с высокой разрешающей способностью явились воистину даром небес. На одной из них виднелся мужчина, стоящий у трейлера и следящий за дорогой, за наиболее вероятным путем подъезда. Он, наверно, будет ходить и вокруг трейлера, подумал Полсон, но станет следить главным образом за дорогой. Поэтому группа, состоящая из наблюдателя и снайпера, приблизится с противоположной стороны.

– Ты думаешь, это горожане? – спросил он Вернера.

– Наверно.

– Тогда мы пойдем так. Марти и я сумеем подойти ярдов на четыреста позади этого холмика, затем спустимся вот здесь, параллельно трейлеру.

– Где будет огневая позиция?

– Вот тут. – Полсон указал точку на лучшем из фотоснимков. – Думаю, нам нужно захватить с собой пулемет, – сказал он, объяснил почему, и все согласились.

– Еще одно изменение, – объявил Вернер. – Мы получили новое указание относительно открытия огня. Если у кого-нибудь возникнет подозрение, что жизнь заложника может находиться в опасности, стреляем на поражение. Полсон, если ты увидишь, что кто-то стоит рядом с заложником, когда мы начнем штурм, ты убиваешь его первым же выстрелом – неважно, есть у него оружие или нет,

– Одну минуту, Гэс, – возразил Полсон. – Это чертовски похоже на…

– Жизнь заложника исключительно важна, и есть основания считать, что любая попытка спасти заложника приведет к его гибели.

– Отдавший такой приказ смотрел слишком много фильмов о шпионах, – заметил кто-то из членов группы.

– Так кто дал приказ? – настойчиво повторил свой вопрос Полсон голосом, не терпящим возражений.

– Президент. Сначала со мной говорил по телефону директор Джейкобс, потом трубку взял президент. Он передал письменное распоряжение директору ФБР.

– Мне это не нравится, – покачал головой снайпер. – Рядом с ним наверняка будет находиться охранник, и ты хочешь, чтобы я застрелил его независимо от того, угрожает он жизни заложника или нет.

– Совершенно верно, – согласился Вернер. – Если ты не готов исполнить это, скажи прямо сейчас.

– Мне нужно знать почему, Гэс.

– Президент назвал заложника бесценным национальным достоянием. Он играет ключевую роль в настолько важном проекте, что докладывает лично президенту. Именно поэтому его и похитили, и есть мнение, что, если русские увидят, что им не удастся заполучить его, они сделают все, чтобы и нас лишить его. Ты ведь знаешь, что они уже совершили, – закончил руководитель группы.

Полсон задумался на мгновение, кивнул и повернулся к своему номеру два в стрелковой паре. Марти тоже кивнул.

– Хорошо. Придется стрелять через окно. Потребуются две винтовки,

Вернер подошел к черной доске на стене и мелом нарисовал план штурма в самых подробных деталях. Внутреннее расположение комнат в трейлере не было известно, и потому многое будет зависеть от сведений, которые Полсон соберет в последнюю минуту, когда начнет вести наблюдение с помощью десятикратного оптического прицела. Штурм трейлера ничем не отличался от военной операции. Вернер начал с того, что установил цепь подчинения – все были с ней знакомы, однако он уточнил ее окончательно. Затем наступила очередь состава штурмовых групп и их конкретных задач. Врачи и машины «скорой помощи» будут наготове, так же как и группа по сбору вещественных доказательств. На составление плана потратили целый час, и все-таки не удалось отработать его так, чтобы он удовлетворял их требованиям. Впрочем, при их подготовке и это принималось во внимание. После начала операции ее исход будет зависеть от опыта и решений, индивидуально принимаемых членами группы, однако, в конце концов, так всегда и происходит. Закончив планирование, они начали погрузку в машины.

***

Она остановила свой выбор на небольшом фургоне для доставки мелких партий товаров. Более крупный грузовик, подумала она, будет труднее загрузить ящиками, и на это потребуется много времени. Ящики Энн купила час спустя на складе, носящем название «Бокс Барн». Никогда прежде она этим не занималась – раньше ее уделом была передача информации с помощью кассет, которые свободно помещались в кармане, – но сейчас она легко решила эту задачу, открыв «желтые страницы» в телефонном справочнике и сделав несколько телефонных звонков. Она приобрела десять разборных ящиков с деревянными краями и картонными, покрытыми пластиком, боками, причем все в разобранном состоянии. В том же месте она купила наклейки, указывающие, что находится внутри, и полистироловые уплотнители для предохранения хрупкого груза при транспортировке – продавщица особенно рекомендовала это. Бизарина наблюдала за тем, как два грузчика положили все это в кузов грузовичка, и затем уехала в нем.

***

– Как ты думаешь, зачем все это? – спросил один агент.

– Похоже, она собирается что-то куда-то отвезти. – Водитель следовал за ней на расстоянии в несколько сотен ярдов, а его партнер связался с отделом ФБР и попросил направить в «Бокс Барн» агентов, чтобы расспросить продавца. Следить за фургоном было намного легче, чем за «вольво».

***

Полсон и трое агентов вышли из «шевроле» на дальнем краю жилого района примерно в двух тысячах футов от места, где находился трейлер. Маленький мальчик во дворе одного из домов с удивлением смотрел на мужчин, и было из-за чего – двое несли винтовки, а третий – пулемет М-60. Они сразу углубились в лес. После того как «шевроле» уехал, в жилом районе остались две полицейские автомашины – приехавшие в них полицейские начали ходить по домам, стучать в двери и просить жителей ни с кем не обсуждать, что они только что видели или в большинстве случаев даже не видели.

Преимуществом сосен, подумал Полсон, пройдя первые сто ярдов по лесу, было то, что с них сыпались мягкие иголки, а не листья, что характерно для холмов Западной Виргинии, которые высыхали, затрудняя бесшумное передвижение. В Западной Виргинии он каждую осень во время отпуска охотился на оленей. Правда, в этом году ему не удалось вернуться с добычей. Ему представились две благоприятные возможности, но попавшиеся олени были меньше тех, что он обычно приносил домой, и он решил оставить их до следующего года, рассчитывая, что шанс от него не уйдет, чего, однако, так и не случилось.

Полсон был лесным жителем – он родился в Теннесси – и чувствовал себя дома лишь в одиночестве зарослей, пробираясь неслышным шагом среди деревьев, осторожно ступая на землю, покрытую мягким ковром из упавших листьев. Сейчас он шел во главе группы из четырех человек, стараясь передвигаться осторожно, не спеша, не поднимая шума – подобно налоговым инспекторам, сумевшим, наконец, убедить его деда прекратить производство самогона, которым тот занимался в уединенном месте в горах.За пятнадцать лет службы в группе по борьбе с терроризмом Полсону еще ни разу не приходилось убивать. В этой группе были собраны лучшие снайперы мира, но они никогда не применяли свое искусство на практике. Сам он был близок к этому с полдюжины раз, но в последний момент всегда возникала причина, не делающая этого необходимым. Сегодня все изменится. Он был почти уверен в этом и потому чувствовал себя как-то по-иному. Совсем другое дело, когда приступаешь к операции, зная, что может возникнуть необходимость в стрельбе на поражение. При службе в Бюро такая вероятность всегда существовала. Ты готовишься к ней, одновременно надеясь, что этого не потребуется, – Полсон слишком хорошо знал, что происходит, после того как полицейский убивает кого-то, – кошмары, депрессия – все, что редко появляется на экранах телевидения, когда показывают детективные кинофильмы. Сейчас сюда уже вылетел доктор, подумал он. В Бюро служил по совместительству врач-психиатр, помогающий агентам преодолеть тяжелое время, наступающее после убийства преступника, потому что даже в том случае, когда ты знаешь, что у тебя нет выбора, человеческая психика содрогается при мысли о неестественной смерти и наказывает человека тяжелыми страданиями за то, что он жив, тогда как его жертва мертва. Это – цена прогресса, подумал Полсон. Так было не всегда, а у преступников до сих пор ничего не изменилось. В этом разница между одним сообществом и другим. Но к какому сообществу принадлежит его жертва? Преступному? Нет, русские – отлично подготовленные профессионалы, своего рода патриоты страны, в которой родились. Люди, исполняющие порученное им дело. Как и я.

Он услышал посторонний звук. Его левая рука поднялась вверх, и все четверо мгновенно укрылись. Что-то двигалось… там, слева. Источник шума продолжал двигаться в левую сторону, удаляясь от маршрута группы. Наверно, мальчишка, играющий в лесу, подумал Полсон, Он подождал, чтобы убедиться, что звук удаляется от них, затем подал знак продолжать движение. Группа стрелков была одета в обычное камуфлированное обмундирование военного образца поверх пуленепробиваемого снаряжения, и зелено-коричневые пятна камуфляжа отлично скрывали их в лесу. Через полчаса Полсон взглянул на карту.

– Контрольный пункт номер один, – произнес он в приемопередатчик.

– Хорошо, – послышался голос Вернера, находящегося за три мили. – Есть трудности?

– Нет. Начинаем пересекать вершину первого холма. Через пятнадцать минут увидим цель.

– Ясно. Продолжайте движение,

– Конец связи. – Полсон и его группа выстроились в шеренгу, направляясь к первому холму. Он был невысок, за ним, на расстоянии в двести ярдов, виднелся второй холм. Оттуда они увидят трейлер. Теперь движение замедлилось. Полсон передал винтовку четвертому агенту, а сам пошел вперед, глядя под ноги, выбирая дорогу, по которой можно двигаться бесшумно. Нужно было всего лишь выбирать, куда ступать, не важно как, и это являлось именно тем, чего часто не понимали жители городов, считающие, что пространство между деревьями в лесу обязательно представляет собой место, предательски выдающее человеческие шаги. Полсон беззвучно пробирался между многочисленными валунами и достиг вершины второго холма через пять минут. Там он прижался к дереву и достал бинокль – даже бинокли у них были покрыты тонким слоем зеленого пластика.

– Добрый вечер, ребята, – пробормотал он. Пока Полсон никого не видел – трейлер закрывал место, где должен был находиться наружный охранник, да и множество деревьев мешали видимости. Он оглядел ближайшие окрестности. В течение нескольких минут он смотрел и прислушивался и лишь затем махнул рукой, давая знак остальным агентам двигаться вперед. Им потребовалось на это десять минут. Полсон взглянул на часы. Они провели в лесу уже полтора часа и немного опережали график.

– Заметил кого-нибудь? – спросил второй снайпер, опускаясь на землю рядом с Полсоном.

– Нет еще.

– Господи, надеюсь, они еще не уехали, – произнес Марти. – Что теперь?

– Передвинемся влево, затем по оврагу вон туда. Это и есть огневая точка, – указал Полсон.

– Да, в точности как на фотоснимках.

– Все готовы? – спросил Полсон. Он решил подождать пару минут, перед тем как отправляться в путь, чтобы дать каждому возможность выпить воды. Воздух здесь был разреженным и сухим, потому в горле быстро пересыхало. На последнем отрезке кашлять было опасно. Капли от кашля, подумал старший снайпер. Нужно включить их в список снаряжения…

Понадобилось еще полчаса, чтобы добраться до огневой позиции. Полсон выбрал сырое место рядом с гранитным валуном, оставленным здесь последним ледником, побывавшим в этом районе. Он находился примерно на двенадцать футов выше трейлера, близко к той позиции, что ему хотелось занять, и почти под прямым углом к нему. Прямо перед ним виднелось большое окно на торце. Если Грегори находился внутри, то, по их мнению, он должен был содержаться именно там. Пора выяснить точно. Полсон установил сошки своей винтовки, снял чехол с оптического прицела и прильнул к нему. Тут же схватил приемопередатчик и сунул в ухо наушник. Он заговорил голосом, который был тише шума ветра в ветках сосен над головой,

– Говорит Полсон. Заняли позицию, осматриваем трейлер. Сообщим результаты.

– Принято, – донесся ответ.

– Боже мой, – произнес Марти. – Вот он. Слева.

***

Эл Грегори сидел в кресле. У него не было свободы выбора. Кисти, скованные наручниками, лежали на коленях – на эту уступку пошли ради его удобства, – однако плечи и ноги были привязаны к спинке и ножкам кресла. У него забрали очки; и потому все предметы казались ему теперь нечеткими и расплывчатыми. Это относилось и к человеку, зовущему себя Биллом. Охраняли его поочередно. Билл сидел в дальнем конце комнаты, недалеко от окна. У него за пояс был заткнут автоматический пистолет, но Грегори не мог рассмотреть, какой именно, он просто различал знакомые угловатые очертания.

– Что…

– … мы собираемся сделать с вами? – закончил вопрос Билл. – Если бы я знал, майор. Думаю, есть люди, которые проявляют интерес к вашей работе.

– Я никогда…

– Не сомневаюсь, – с улыбкой ответил Билл. – А теперь – мы говорили вам, что нужно молчать, а то снова придется заткнуть вам рот. Спокойно, молодой человек, не волнуйтесь.

***

– Она вам сказала, для чего ей потребуются ящики? – спросил агент.

– Она объяснила, что ее компания перевозит пару статуй. Какой-то местный скульптор, сказала она, организует выставку в Сан-Франциско.

В Сан– Франциско есть советское консульство, тут же подумал агент. Но они не могут пойти на это… или все-таки?…

– Ящики в человеческий рост, вы сказали?

– В большие можно легко поместить и двоих, и там было еще несколько маленьких.

– Сколько времени понадобится на сборку?

– Для этого не нужно никаких специальных инструментов. Не больше получаса.

Полчаса? – подумал агент и вышел из комнаты, чтобы позвонить. Полученную информацию тут же передали по радио в Вашингтон,

***

– Всем приготовиться, – послышалось в наушнике. – Небольшой фургон свернул с шоссе.

– Мы не видим его отсюда, – недовольно проворчал Полсон, обращаясь к Марти, расположившемуся слева от него. Недостатком их огневой позиции было то, что они не могли видеть весь трейлер и в поле их зрения находились лишь отдельные участки грунтовой дороги, ведущей к нему. Деревья были слишком толстыми. Чтобы улучшить видимость, следовало передвинуться вперед, но это было рискованно и они не хотели рисковать. Лазерный дальномер определил расстояние, до трейлера в шестьсот одиннадцать футов. Винтовки заранее подготовили для ведения стрельбы с оптимального расстояния в двести ярдов, а камуфлированное обмундирование делало их невидимыми, пока они лежали неподвижно. Даже когда они смотрели в бинокль, деревья настолько мешали видимости, что глаз просто не мог сосредоточиться на чем-то.

И тут Полсон услышал приближающийся грузовик. Неисправен глушитель, подумал он. Затем хлопнула металлическая дверца и скрипнула еще одна, открывающаяся. Послышались человеческие голоса, но, хотя Полсон слышал их, разобрать слов он не мог.

– Эти должны быть достаточно большими, – сказала Леониду капитан Бизарина. – Их у меня два и три поменьше. Маленькие мы положим наверх.

– Что мы перевозим?

– Скульптуры. Через три дня проводится художественная выставка, и мы даже собираемся пересечь границу в пункте, самом ближнем к ней. Если уедем отсюда через два часа, то окажемся на границе в удобное время.

– Вы уверены…

– Они обыскивают машины, направляющиеся на север, а не на юг, – заверила его Бизарина.

– Хорошо. Будем собирать ящики внутри трейлера. Попросите Олега выйти сюда.

Бизарина вошла в трейлер. Ленни находился снаружи, поскольку он был более других знаком с несением охраны в сельской местности. Пока Олег и Леонид вносили разобранные ящики внутрь, Бизарина вошла в заднюю комнату трейлера, чтобы проверить состояние Грегори.

– Привет, майор. Вам достаточно удобно?

***

– Я заметил еще одного, – произнес Полсон в тот момент, когда она появилась в его поле зрения. – Женщина, та, что на фотографиях, ездит на «вольво», – сказал он в микрофон. – Разговаривает с заложником.

– Видим трех мужчин, – донеслось из наушника. Еще один агент расположился так, чтобы следить за дальним торцом трейлера. – Они переносят ящики внутрь трейлера. Повторяю еще раз – трое мужчин. Женщина находится внутри, и ее не видно.

***

– Значит, все объекты собрались у трейлера. Теперь расскажите мне про ящики. – Вернер стоял на поле возле вертолета в нескольких милях от укрытия, держа в руках план трейлера.

– Ящики разобраны, их предстоит собрать. Думаю, они сейчас займутся этим.

– Нам известно только о четырех русских, – обратился Вернер к своим людям. – И в трейлере заложник…

– Для сбора ящиков понадобятся, по-видимому, двое. Они будут заняты этим. Из оставшихся двух один снаружи, другой внутри с заложником,. Мне кажется, Гэс, ситуация благоприятная.

– Внимание, говорит Вернер. Мы вылетаем. Всем приготовиться. – Он дал знак пилоту вертолета, который принялся за подготовку к взлету. Руководитель группы по борьбе с террористами мысленно проверил собственную подготовку, пока его люди поднимались внутрь вертолета. Если русские попытаются увезти Грегори, агенты ФБР постараются перехватить их в пути, но в таком фургоне окна имеются только для водителя и сидящего рядом пассажира… Это означает, что двое или трое русских будут вне поля зрения и, возможно, успеют убить заложника до того, как люди Вернера сумеют предотвратить это. Да, инстинктивное решение Вернера было верным: приступать к штурму немедленно. Грузовой «шевроле» с четырьмя агентами выехал на шоссе, ведущее к месту расположения трейлера.

Полсон снял свою винтовку с предохранителя, и Марти последовал его примеру. Они уже договорились, как действовать дальше. В десяти футах от них пулеметчик и его заряжающий медленно готовили к бою свое оружие, стараясь максимально приглушить звуки ударяющихся друг о друга металлических деталей.

– Не помню, чтобы когда-нибудь все шло по плану, – тихо заметил второй снайпер.

– Именно поэтому нас и готовят так тщательно, – ответил Полсон, наводя на цель перекрестье своего прицела. Это было непросто, потому что стекло отражало солнечный свет. Он с трудом видел голову, но это была, без сомнения, женщина, и это ее опознали для Полсона как цель. По его оценке ветер дул справа со скоростью узлов в десять. На расстоянии примерно в двести ярдов это сместит посланную им пулю на двэ дюйма влево, что придется принять во внимание. Даже в поле зрения оптического прицела с десятикратным увеличением человеческая голова не является такой уж большой целью на расстоянии в двести ярдов, и Полсону приходилось чуть поворачивать винтовку на сошках, чтобы удержать ее в поле зрения, когда женщина ходила по комнате. Он следил не столько за целью, сколько стремился удержать перекрестье в ее центре. Все движения снайпера были автоматическими. Он следил за своим дыханием, хорошенько оперся на локти и прижал винтовку к плечу.

***

– Кто вы? – спросил Грегори.

– Таня Бизарина. – Она прохаживалась по комнате, чтобы размять ноги.

– Вам приказали убить меня? – Таню восхитило то, как он спросил об этом. Грегори не был в ее глазах идеалом солдата, но наиболее важные качества всегда скрыты от постороннего взгляда.

– Нет, майор. Мы собираемся совершить небольшое путешествие.

***

– Вижу фургон, – произнес Вернер. Шестьдесят секунд пути от поворота до трейлера. Он поднес к губам микрофон. – Приступаем, ПРИСТУПАЕМ! – крикнул он. Двери по бортам вертолета откатились, приготовили собранные в бухты веревки. Рука Вернера опустилась на плечо пилота с такой силой, что в другое время тот поморщился бы от боли, но сейчас он был слишком занят и не заметил этого. Пилот толкнул от себя рычаг управления, и вертолет нырнул к трейлеру, находившемуся меньше чем в миле от него.

***

Они услышали это раньше, чем увидели, – звук вертолетных лопастей, бьющих по воздуху. Последние часы в этом районе постоянно летали вертолеты, поэтому они не сразу осознали угрожающую им опасность. Один из охранников – тот, что находился снаружи, – подошел к углу трейлера и посмотрел на вершины деревьев, затем повернулся, когда ему показалось, что он слышит звук мотора приближающегося автомобиля. Внутри трейлера Леонид и Олег прервали работу, которой они занимались – они собирали ящики, – испытывая скорее раздражение, чем беспокойство, но это чувство изменилось уже в следующее мгновение, когда отдаленный шум вертолета превратился в оглушительный рев – машина повисла прямо над трейлером. Бизарина подошла к окну и увидела вертолет. Это было последнее, что ей довелось увидеть.

– Цель на перекрестье, – произнес Полсон.

– На перекрестье, – согласился второй стрелок.

– Огонь!

Они выстрелили почти одновременно, но Полсон знал, что пуля второго снайпера вылетела на мгновение раньше. Она разбила толстое стекло в окне, при этом чуть изменив направление полета. Вторая пуля с впадиной в головке влетела в образовавшееся отверстие и ударила в середину лица Бизариной. Полсон видел это, но на секунду замер, глядя в прицел и не отводя перекрестья от цели, Пулеметчик, расположившийся слева от них, уже открыл огонь, когда Полсон громко произнес:

– Цель поражена в середину головы.

– Цель поражена, – произнес второй снайпер в микрофон. – Повторяю, женщина убита. Видим заложника. – Оба тут же перезарядили.винтовки и начали поиск новых целей.

Из дверей вертолета были выброшены вниз веревки с грузами на концах, и четверо агентов скользнули по ним вниз. Вернер оказался первым и сумел спрыгнуть через разбитое окно внутрь трейлера, держа в руке автомат МР-5. В комнате сидел Грегори и что-то кричал. Тут же через окно внутрь трейлера нырнул еще один агент, он отбросил кресло с привязанным к нему майором в сторону и встал перед ним на колени, телом отгородив его от остального помещения. Тут же к ним присоединился третий агент, и все они направили автоматы в сторону, противоположную окну.

В тот самый момент, когда один из офицеров КГБ открыл огонь из пистолета по агенту ФБР, опустившемуся на крышу трейлера, возле него остановился «шевроле». Агент запутался в чем-то и не мог отстреливаться. Два агента ФБР выпрыгнули из машины, и каждый выпустил по короткой очереди, убив русского офицера. Агент на крыше трейлера освободился и взмахнул рукой.

Внутри трейлера Леонид и Олег схватились за оружие. Один из них оглянулся назад и увидел, что непрерывный поток пулеметных пуль пробивает металлические стенки трейлера, лишая русских возможности приблизиться к Грегори. Но они обязаны выполнить приказ.

– Заложник в безопасности, заложник в безопасности. Женщина убита, – доложил по радио Вернер.

– Наружная цель ликвидирована, – послышался голос другого агента ФБР, стоящего у входа в трейлер. Он следил за тем, как еще один агент положил у порога двери небольшую взрывную шашку.

– Готово! – произнес он и отошел в сторону.

– Пулеметчику – прекратить огонь, прекратить огонь, – приказал Вернер.

Оба офицера КГБ, находившиеся внутри трейлера, услышали, как прекратился поток пуль, и бросились ко второй комнате. В это мгновение раздался взрыв, и дверь слетела с петель. Сила взрыва была рассчитана таким образом, чтобы открыть вход в трейлер и оглушить находящихся внутри него офицеров КГБ, но те оказались превосходно подготовленными. Олег обернулся ко входу и вытянул в двух руках пистолет, прикрывая Леонида. Первого же фэбээровца, ворвавшегося в образовавшийся проход, встретил выстрел, ранивший его в руку. Агент упал, все еще пытаясь прицелиться, но промахнулся, хотя и отвлек этим внимание Олега. Тут же в дверном проеме появился второй агент с автоматом МР-5 в руках. Он дал короткую очередь. Последним впечатлением Олега было удивление – звука выстрелов не было слышно. Так вот зачем эти утолщения на конце ствола, похожие на консервные банки, промелькнуло в его меркнущем сознании.

– Один агент ранен, противник убит. Еще один направляется ко второй комнате. – Агент с автоматом, только что убивший Олега, бросился следом, но споткнулся о разбросанные ящики и упал.

Они дали ему войти в дверь. Один агент в пуленепробиваемом жилете прикрывал заложника. Теперь они могли пойти и на риск. Вернер сразу понял – это тот русский, что уехал в арендованном женщиной автомобиле. Пистолет в его руке не был направлен ни на кого. Увидев трех агентов в черных комбинезонах из «номекса», судя по всему защищенных пуленепробиваемыми жилетами, русский на мгновение заколебался.

– Брось пистолет! – крикнул ему Вернер. – Не стре…

Леонид увидел Грегори и вспомнил приказ. Пистолет в его руке начал опускаться.

Вернер неожиданно для себя поступил так, как запрещал поступать своим подчиненным, и потом не смог даже объяснить причину своего поступка. Он выпустил очередь из шести патронов, целясь в руку, сжимавшую пистолет, и каким-то чудом попал в цель. Рука с пистолетом дернулась, и пистолет, залитый кровью, отлетел в сторону. Вернер прыгнул вперед, сбив Леонида с ног, и приставил к его лбу дуло автомата с глушителем.

– Третий объект взят! Заложник в безопасности! Членам группы – доложить обстановку!

– Снаружи – объект номер один убит!

– Трейлер – объект номер два убит! Один агент ранен в руку, легко.

– Женщина убита, – сообщил Вернер. – Объект номер три ранен и захвачен. Оцепить район! Машины «скорой помощи» – быстро сюда!

С того момента, как раздались первые выстрелы снайперов, прошло двадцать девять секунд.

У окна, через которое внутрь трейлера проникли Вернер и еще двое, появились трое агентов. Один из агентов, находящихся внутри, достал нож, перерезал веревки, связывавшие Грегори, затем буквально выбросил его наружу. Там его подхватили, как ватную куклу, другие агенты и унесли, Грегори положили внутрь автомобиля и увезли. На шоссе совершил посадку вертолет ВВС. Как только машина подъехала к нему, Грегори перенесли из машины, и вертолет взлетел.

Все члены группы по борьбе с террористами прошли медицинскую подготовку, а двое из них были фельдшерами. Один был ранен в руку, и под его наблюдением агент, застреливший Олега, сделал перевязку. Другой вошел в заднюю комнату и склонился над Леонидом.

– Выживет, – заметил он, бинтуя рану. – Понадобится операция – перебиты локтевая и лучевая кости, босс.

– Вам следовало бы бросить пистолет, – укоризненно произнес Вернер, обращаясь к Леониду. – У вас не было ни малейшей надежды на успех.

– Боже мой! – Это был Полсон. Он стоял у окна и смотрел на то, что сделала его единственная пуля. Агент обыскивал тело женщины в поисках оружия. Встав, он отрицательно покачал головой. По этому движению снайпер понял то, чего он предпочел бы не знать. С этого момента ему стало ясно, что никогда больше он не будет охотиться. Пуля попала в лицо под самым левым глазом. Почти вся задняя часть головы была на стене напротив окна. Полсон пожалел, что решил посмотреть. После пяти долгих секунд он отвернулся и разрядил винтовку.

***

Вертолет доставил Грегори прямо натерриторию проекта. Когда винтокрылая машина совершила посадку, шесть вооруженных охранников тут же окружили Грегори и проводили внутрь здания. Эл удивился, заметив, что его фотографируют. Кто-то бросил ему банку кока-колы, и он обрызгался газированным напитком, открывая ее. Сделав несколько глотков, он спросил:

– Так что же случилось, черт побери?

– Мы сами еще не совсем знаем, – ответил начальник службы безопасности. Прошло несколько секунд, прежде чем мозг Грегори постиг, что произошло. И только после этого Эла охватила дрожь.

***

Вернер и его люди стояли у трейлера, пока группа по сбору доказательств занималась своей работой. Здесь же находилась дюжина полицейских штата Нью-Мехико. Раненого агента ФБР и раненого офицера КГБ погрузили в одну и ту же машину «скорой помощи», хотя последний был прикован наручниками к носилкам и старался не кричать от боли в перебитых костях руки.

– Куда вы его везете? – спросил капитан полиции.

– В госпиталь на базе ВВС в Киртленде – обоих, – ответил Вернер.

– Неблизкий путь.

– Поступил приказ хранить все случившееся в тайне. Можно предположить, что парень, выстреливший в вашего полицейского, лежит вон на тех носилках – судя по описанию, это действительно он.

– Меня удивляет, что вам удалось захватить его живым. – Вернер с любопытством взглянул на капитана. – Я хочу сказать, ведь все они были вооружены, правда?

– В самом деле, – согласился Вернер. По его лицу пробежала странная улыбка. – Меня это тоже удивило.

24. Правила игры

Самым поразительным было то, что о происшедшем не узнали средства массовой информации. Во время штурма было произведено всего несколько выстрелов из оружия без глушителей, а звуки стрельбы отнюдь не редкость на американском Западе. На вопрос, направленный управлению полиции штата Нью-Мехико, поступил ответ, что ведется расследование покушения на жизнь полицейского Мендозы и в ближайшее время ожидается арест преступника, а частые появления вертолетов объясняются учениями по поиску и спасению людей, проводимыми совместно полицией штата и Военно-воздушными силами. Объяснение звучало не слишком убедительно, но на день-другой сумеет удержать репортеров от нового всплеска любопытства.

Группа по сбору вещественных доказательств осмотрела трейлер и ничуть не удивилась, обнаружив очень мало интересного. Полицейский фотограф сделал снимки всех убитых – сам он называл себя профессиональным вурдалаком – и передал кассету с пленкой старшему агенту ФБР. Тела были уложены в резиновые мешки и отвезены в Киртленд. Оттуда их отправили на базу ВВС в Дувре, где располагался приемный центр, укомплектованный судебно-медицинскими экспертами. Проявленные фотографии офицеров КГБ послали факсом в Вашингтон. Местная полиция и агенты ФБР принялись обсуждать, как будет вестись дело против уцелевшего офицера КГБ. Они пришли к выводу, что он нарушил по крайней мере дюжину законов, в равной степени относящихся как к сфере действия федеральных властей, так и властей штата, и потому этим придется заниматься многим юристам, хотя они знали, что окончательное решение будет принято в Вашингтоне. Тем не менее они ошиблись. Часть этой проблемы будет решаться в другом месте.

В четыре часа утра Райан почувствовал чью-то руку у себя на плече. Он повернулся и увидел, что Кандела включает свет на тумбочке рядом с кроватью.

– В чем дело? – постарался как можно разборчивее пробормотать Райан.

– Бюро сумело успешно провести эту операцию. Они спасли Грегори, и он в полном порядке, – сказал Кандела. Он передал Райану несколько снимков. Джек пару раз мигнул, а затем его глаза расширились от удивления.

– Чертовски приятно просыпаться рано утром таким образом, – произнес он, еще не посмотрев на фотоснимок того, что случилось с Татьяной Бизариной. – Всемилостивый Господь! – Он уронил снимки на одеяло и бросился в ванную. Кандела услышал шум текущей воды, вскоре появился Райан и направился к холодильнику. Достав банку содовой, он открыл ее.

– Извините меня. Хотите? Там есть еще. – Джек указал на холодильник.

– Для меня слишком рано. Вы передали записку Головко?

– Да. Заседание возобновится сегодня после обеда. Я хочу встретиться с нашим другом часов в восемь. Собирался встать в половине шестого.

– Я решил, что вы захотите увидеть эти снимки без промедления, – заметил Кандела и услышал в ответ негромкое ругательство.

– Да, конечно. Такое куда интереснее утренней газеты… Теперь он у нас в руках, – ответил Райан, глядя на ковер. – Если только…

– Если только он действительно не хочет умереть, – согласился офицер ЦРУ.

– Как относительно его жены и дочери? – спросил Джек. – Если у вас есть предложения, мне хотелось бы выслушать их.

– Встреча там, где я предложил?

– Да.

– Надавите на него как можно жестче. – Кандела собрал снимки с кровати и уложил их в конверт. – И пусть он обязательно посмотрит на фотографии. Они вряд ли обеспокоят его совесть, но, вне всякого сомнения, покажут, насколько серьезно мы настроены. А теперь, – он ухмыльнулся, – мне кажется, вы уже достаточно рассержены. Вернусь, когда вы окончательно проснетесь.

Райан кивнул и проводил его глазами, прежде чем направиться в ванную. Вода в душе была горячей, и Джек не спешил расставаться с горячим дождем, отчего крохотная комнатушка наполнилась паром и ему пришлось вытереть зеркало перед бритьем. Завершая свой туалет, он намеренно смотрел на щеки и подбородок, избегая смотреть в глаза. Сейчас не время для сомнений.

За окнами его квартиры было темно. Москва не освещается ночью подобно американским городам, поэтому кажется опустевшей. Возможно, это объясняется почти полным отсутствием автомашин на улицах в это время суток. В Вашингтоне всегда холят люди, всегда чувствуется бессознательная уверенность в том, что где-то они бодрствуют и занимаются своими делами – какими бы они ни были. Здесь подобное представление отсутствовало. Точно так же, как слова одного языка никогда не соответствуют полностью словам другого, так и Москва в представлении Райана очень походила на другие крупные города, где ему приходилось бывать, и одновременно казалась разительно чужой в своих отличиях. Здесь люди не занимаются своими делами – главным образом они занимаются делами, порученными им кем-то другим. Ирония судьбы заключалась в том, что он сам скоро будет человеком, отдающим приказы тому, кто уже давно забыл, как их исполнять.

Утро наступало в Москве медленно. Шум троллейбусов и низкий рев дизельных грузовиков казались приглушенными из-за слоя снега, покрывавшего улицы, а окно комнаты Райана выходило не на восток, и потому первые лучи утренней зари не освещали его. То, что раньше было серым, начало постепенно обретать цвет, словно ребенок играл с ручками управления цветного телевизора. Джек выпил третью чашку кофе и отложил книгу, которую читал. Половина восьмого. В таких случаях, предупредил его Кандела, точность играет решающую роль. Джек еще раз зашел в туалет и оделся для утренней прогулки,

Тротуары были уже очищены от выпавшего ночью снега, хотя у обочин все еще возвышались снежные кучи. Райан кивнул охранникам – австралийцам, американцам и русским, – затем повернул на север, на улицу Чайковского. Холодный северный ветер обжигал лицо, и на глазах выступили слезы. Поправив шарф, Джек направился к площади Восстания. В этом районе Москвы размещалось много иностранных посольств. Прошлым утром он повернул направо на дальней стороне площади и увидел полдюжины посольств, расположившихся неподалеку друг от друга, но этим утром Джек пошел налево по Кудринскому переулку – у русских существует не меньше девяти способов произносить слово «улица», хотя он так и не постиг все эти тонкости, – потом направо и снова налево по Баррикадной.

Здесь Джек несколько изменил свой маршрут, стараясь идти как можно ближе к стенам зданий. Приблизившись к назначенному месту, он, как и ожидал, увидел, что рядом открылась дверь, и вошел туда. Снова его обыскали. К его великому облегчению, телохранитель, хотя и нашел у него в кармане запечатанный конверт, не заглянул внутрь.

– Пошли. – То же самое, что он сказал в прошлый раз, заметил Джек. Наверно, у него ограниченный запас слов.

Герасимов сидел в кресле у прохода. Огромный зал кинотеатра был пуст. Председатель КГБ уверенно смотрел перед собой и даже не обернулся на звук шагов Райана, спускающегося к нему.

– Доброе утро, – произнес Джек, глядя ему в затылок.

– Как вам нравится наша погода? – спросил Герасимов, жестом отпуская охранника. Он встал и повел Джека к экрану.

– Там, где я вырос, не так холодно.

– Вам следовало бы носить шапку. Большинство американцев предпочитает ходить без головного убора, но здесь это необходимо.

– В штате Нью-Мехико тоже холодно, – заметил Райан.

– Да, мне говорили. Неужели вы думали, что я ничего не предприму? – спросил председатель КГБ. Он произнес это без всяких эмоций подобно учителю, разговаривающему с тупым студентом, Райан решил, что даст ему на мгновение насладиться триумфом.

– Выходит, мне придется вести с вами переговоры об условиях освобождения майора Грегори? – поинтересовался Джек, стараясь, чтобы его голос звучал как можно бесстрастнее. Впрочем, лишняя чашка кофе, выпитая утром, помешала этому,

– Как вам угодно, – ответил Герасимов.

– Мне кажется, что вот это может показаться вам интересным, – и Джек передал конверт председателю КГБ.

Герасимов вскрыл конверт и достал фотографии. Его лицо не изменилось, пока он смотрел на три снимка, но когда он повернулся к Райану, выражение его глаз было таким, что холодный зимний ветер показался Джеку дыханием весны.

– Один захвачен живым, – сообщил Райан. – Он ранен, но легко. У меня нет его фотографии. Кто-то напутал у нас, когда высылали снимки. Грегори остался цел и невредим.

– Понятно, – кивнул Герасимов.

– Теперь вы также понимаете, что выбор у вас еше более ограничен, чем во время нашего разговора в прошлый раз. Мне нужно знать, что вы решили.

– Это очевидно, правда?

– Изучая вашу страну, я понял, что у вас ничто не бывает очевидным, – заметил Райан, и по лицу Герасимова пробежало что-то почти похожее на улыбку.

– Как будут со мной обращаться?

– Очень хороню. – Гораздо лучше, чем вы заслуживаете, подумал Райан.

– Как с моей семьей?

– Мы им тоже дадим убежище.

– Каким образом вы собираетесь вывезти нас троих отсюда?

– Насколько я помню, ваша жена родилась в Эстонии и часто навещает эту республику. Пусть они приедут туда в пятницу вечером. – сказал Джек и сообщил некоторые детали.

– Конкретно, как…

– Вам не обязательно знать это, господин Герасимов.

– Райан, вы не можете…

– Могу, сэр, – прервал его Джек и тут же удивился, почему произнес «сэр».

– А как я? – спросил председатель КГБ, и Райан объяснил ему, что он должен сделать. Герасимов кивнул. – У меня есть вопрос, – сказал он.

– Да?

– Каким образом вам удалось одурачить Платонова? Это умный и проницательный человек.

– Вообще-то Комиссия по биржевым операциям и ценным бумагам действительно подняла шум, который быстро стих, но главное не в этом. – Райан приготовился уходить. – Без вас мы не смогли бы осуществить это. Нам было необходимо устроить настоящий скандал, причем такой, который невозможно сфабриковать. Конгрессмен Трент был в Москве полгода назад и встретил здесь парня по имени Валерий. Они стали очень близки. После возвращения в Америку он узнал, что вы посадили Валерия на пять лет в тюрьму за «антиобщественное поведение». Короче говоря, Трент захотел расквитаться. Мы обратились к нему за помощью, и он с готовностью согласился. Таким образом, можно сказать, что мы использовали ваши предрассудки против вас самих.

– Как, по-вашему, мы должны поступать с такими людьми, Райан? – гневно бросил Герасимов.

– Я не законодатель, господин Герасимов. – Райан встал и направился к выходу. Как приятно, подумал он, возвращаясь в посольство, что теперь ветер дует в спину,

***

– Доброе утро, товарищ генеральный секретарь.

– Ну зачем же так официально, Илья Аркадьевич. В Политбюро есть люди постарше вас, которые не имеют права решающего голоса, а мы были друзьями – вы и я – так долго. Что случилось? – с любопытством спросил Нармонов. Он видел страдание в глазах своего коллеги. Они собирались обсудить проблему озимых, но…

– Андрей Ильич, я не знаю, с чего начать, – с трудом выдавил Ванеев, и по его щекам потекли слезы. – Речь идет о моей дочери… – ив течение десяти минут он рассказал о случившемся.

– И что дальше? – спросил Нармонов, когда ему показалось, что Ванеев закончил, наконец, рассказ, и в то же время понимая, что это еще не все. И Ванеев продолжил.

– Значит, Александров и Герасимов. – Нармонов откинулся на спинку кресла и устремил взгляд на стену. – Чтобы поступить так, как поступили вы, мой друг, требуется незаурядное мужество.

– Я не могу допустить, чтобы они… даже если это разрушит мою карьеру, Андрей Ильич. Нельзя, чтобы они помешали вам. Вам нужно сделать так много, изменить все коренным образом. Я должен уйти, это мне ясно. Но вы должны остаться, Андрей Ильич. Вы нужны народу. Без вас не удастся закончить уже начатое.

Примечательно, что он сказал «народу», а не «партии», подумал Нармонов. Времена действительно меняются. Нет, еще рано говорить об этом, покачал головой Нармонов. Ему удалось всего лишь добиться создания атмосферы, при которой времена смогут меняться. Ванеев относился к числу людей, понимающих, что главное сейчас не цели, а процесс, ведущий к их достижению. Каждый член Политбюро понимал, что требуются перемены, причем понимал это уже давно. Не удавалось достигнуть согласия относительно пути перестройки. Создалась ситуация, при которой государственный корабль нужно повернуть на другой курс, подумал Нармонов, но ведь при этом может сломаться руль. Продолжать движение прежним курсом – значило рисковать натолкнуться на… на что? Куда направляется Советский Союз? Они не знали даже этого. Но чтобы изменить курс, требовалось пойти на риск, и, если выйдет из строя руль – если партия утратит власть, – наступит хаос. Таков был выбор, на который не мог пойти ни один разумный человек, но неизбежность этого шага ни один разумный человек не мог отрицать.

Нам даже неизвестно, что происходит в нашей стране, подумал Нармонов. На протяжении последних восьми лет – по крайней мере восьми – все статистические данные, касающиеся экономики, искажались в ту или иную сторону, причем каждый год новые цифры, основанные на уже искаженных старых, все больше отрывались от реального положения вещей, так что теперь экономические прогнозы, создаваемые Госпланом, стали столь же лживыми, как и перечисление добродетелей Сталина. Государственный корабль, на мостике которого он стоит, погружается все глубже и глубже в туман лжи, распространяемой чиновниками, деятельность которых станет ненужной, когда восторжествует правда. Именно с такой позиции выступал Нармонов на еженедельных заседаниях Политбюро. Сорок лет розовых мечтаний и оптимистических прогнозов привели к тому, что корабль затерялся среди рифов бессмысленной карты. Даже само Политбюро не знало, что происходит внутри Советского Союза, – об этом обстоятельстве на Западе и не подозревали.

Альтернатива? Не в этом ли вся загвоздка? В приступах отчаяния Нармонов думал о том, удастся ли ему – или кому-нибудь другому – изменить положение. Целью всей его политической жизни являлось достижение поста, который он теперь занимает, и лишь сейчас Нармонов осознал – полностью осознал, – насколько ограниченной является его власть. Поднимаясь по партийной иерархической лестнице, он смотрел вокруг и замечал все, что нужно изменить, не отдавая себе отчета в том, сколь трудным станет этот процесс. Власть, находящаяся в его руках, не была такой, как у Сталина, об этом позаботились его недавние предшественники. Теперь Советский Союз был не кораблем, нуждающимся в управлении, нет, он превратился в огромную пружину, которая поглощала и рассеивала энергию и колебалась лишь в пределах своей собственной неэффективной частоты. Если не изменить создавшееся положение… Запад мчался сейчас в новый промышленный век, тогда как Советский Союз не мог прокормить себя. Китай воспринимал экономические уроки Японии и мог превратиться через два поколения в третью сильнейшую державу мира: миллиард людей с мощной, стремительно развивающейся экономикой на самой границе Советского Союза, нуждающийся в расширении территории, ненавидящий русских с такой силой, что фашистские полчища Гитлера могли показаться по сравнению с ними просто уличными хулиганами, Вот где таилась стратегическая угроза его стране, по сравнению с которой опасность ядерных арсеналов Америки и НАТО бледнела в воображении Нармонова. И все-таки партийная бюрократия не понимала, что перемены необходимы, если партия не хочет стать собственным могильщиком!

Кто– то должен сделать попытку, и этот кто-то -я.

Но для того чтобы попытаться, сначала нужно уцелеть, удержаться на этом посту достаточно долго, чтобы распространить свое видение национальных целей сначала в партии, а затем и среди всего народа – а может быть, в обратной последовательности? Нармонов не питал иллюзий – ни первое, ни второе не просто. Партия обладает установившимися традициями, плохо поддается переменам, тогда как народ – люди, населяющие страну, – не обращал теперь никакого внимания на то, что хотят сообщить им партия и ее вождь. Какая ирония судьбы! Запад – враг его народа – ценил его больше, чем собственные соотечественники.

Так что это значит? – спросил он себя. Если они враги, означает ли это, что я двигаюсь правильным путем – правильным путем для кого? Неужели и американский президент чувствует себя так же одиноко, подумал Нармонов. Но еще до того, как взяться за осуществление этой невероятно трудной задачи, ему по-прежнему предстояло решать каждодневные тактические проблемы личного выживания. Даже в данное мгновение, от руки доверенного единомышленника. Нармонов вздохнул. Это был чисто русский вздох.

– Итак, Илья, что ты собираешься предпринять? – спросил он человека, не способного на предательство, еще более отвратительное, чем поступок его дочери.

– Я буду поддерживать тебя, даже если результатом станет мой личный позор. Светлане придется примириться с последствиями ее действий. – Ванеев выпрямился и вытер глаза. Он походил на человека, которого должны повести на расстрел, и он собирал остатки своего мужества, чтобы вести себя достойно до самого конца.

– Не исключено, что мне самому придется выступить против тебя, – заметил Нармонов.

– Я понимаю это, Андрей, – с достоинством ответил Ванеев.

– Но мне не хотелось бы этого. Ты нужен мне, Илья. Мне нужны твои советы. Если мне удастся отстоять тебя, я сделаю это.

– Большего я не мог бы у тебя просить.

Теперь нужно подбодрить человека. Нармонов встал, обошел вокруг стола и взял руку друга.

– Что они не скажут тебе, соглашайся без колебаний. Когда наступит время, ты покажешь им, что ты – настоящий мужчина.

– И ты тоже, Андрей.

Нармонов проводил его до двери. До прихода следующего посетителя было пять минут. День Нармонова был заполнен экономическими проблемами, решениями, которые приходилось принимать самому, потому что чиновники на министерских постах не решались сделать это и обращались за его благословением, словно к сельскому священнику… Будто у меня мало своих неприятностей, подумал генеральный секретарь. Эти пять минут он потратил на подсчет голосов. Для него это должно было быть проще, чем для американского президента, – в Советском Союзе только члены Политбюро имеют право голоса, и таких было всего тринадцать, но каждый из них представлял множество интересов, а Нармонов требовал от них, чтобы они совершали шаг, о котором никто раньше даже не задумывался. В конце концов, власть является самым мощным магнитом, напомнил он себе, и он все еще мог рассчитывать на министра обороны маршала Язова.

***

– Думаю, что вам здесь понравится, – сказал генерал Покрышкин, когда они обходили внешнее заграждение, проходившее по периметру объекта. Часовые из роты КГБ вытягивались при их приближении и отдавали честь, и Покрышкин с Бондаренко отвечали на их небрежные приветствия. Собак больше не было, и Геннадий Иосифович подумал, что это ошибочное решение, независимо от трудностей в снабжении продуктами.

– А вот моей жене – нет, – ответил Бондаренко. – Она следовала за мной из одной воинской части в другую на протяжении почти двадцати лет и наконец оказалась в Москве. Там ей нравится. – Он повернулся, взглянул за ограждение и улыбнулся. Разве может такое зрелище когда-нибудь надоесть человеку? Но что скажет жена, когда я расскажу ей об этом? Однако он знал, что советскому офицеру редко представляется такой выбор, и она поймет это, верно?

– Может быть, генеральские звезды на ваших погонах изменят ее точку зрения. Кроме того, мы стараемся сделать жизнь здесь более комфортной. Вы лаже не можете представить себе, как мне пришлось бороться за это! Наконец я сказал им, что мои ученые вроде балетных танцоров и, чтобы требовать от них хорошей работы, нужно сделать их счастливыми. Мне показалось, что член ЦК, занимавшийся этим вопросом, – большой любитель Большого театра, и тут он, наконец, согласился со мной. Именно тогда было получено разрешение на строительство театра и мы начали получать свежие продукты. К следующему лету будет завершено строительство школы, и сюда приедут дети работающих здесь. Разумеется, – он рассмеялся, – нам придется выстроить еще одно многоквартирное здание, и тому, кто сменит меня на посту начальника «Яркой звезды», придется исполнять обязанности и директора школы.

– Через пять лет у нас может не оказаться места для лазеров. Впрочем, я заметил, что вы оставили для них пространство на вершине холма.

– Да, споры об этом продолжались девять месяцев. Удалось убелить их. что когда-нибудь нам может понадобиться построить более мощную усгановку, чем та, которой мы располагаем сейчас.

– Настоящую «Яркую звезду», – заметил Бондаренко.

– И строить ее придется вам, Геннадий Иосифович.

– Да, товарищ генерал. Я построю ее. Я принимаю ваше предложение, если вы еще не изменили свою точку зрения. – Бондаренко повернулся и осмотрел местность. Наступит время, и все это будет моим…

***

– Такова воля Аллаха, – пожал плечами майор.

Лучник устал выслушивать это. Его терпение и даже его вера подвергались испытанию, вызванному вынужденным изменением планов. В течение последних тридцати шести часов Советы то и дело перемещали свои войска по долине. Лучнику удалось перебросить на ту сторону половину своих людей, перед тем как это началось, и он переживал за то, что его люди разделены. Каждая половина следила за проносящимися грузовиками и бронетранспортерами. Их не оставляла мысль, что вдруг русские захотят остановиться, вылезут из машин, поднимутся на холм и обнаружат непрошеных гостей. Если они сделают это, начнется кровопролитная схватка. в которой погибнет много русских, – но Лучник находился здесь не просто для того, чтобы их убивать. Он прибыл сюда, чтобы нанести такой удар, от которого они не оправятся, и простая потеря солдат – ничто по сравнению со штурмом объекта.

Но прежде им предстояло подняться на гору, и Лучник знал, что он сильно отстает от графика, а единственное утешение, которое он слышал от своих людей, состояло в том, что это воля Аллаха. Где был Аллах, когда на мою жену и дочь падали бомбы? Где был Аллах, когда неверные забирали моего сына? Где был Аллах, когда русские бомбили лагерь беженцев? Почему жизнь так жестока?

– Трудно ждать, правда? – заметил майор. – Это самое трудное – ждать. Уму нечем заняться, и тогда приходят сомнения, приходят вопросы.

– А какие у вас вопросы?

– Когда закончится война? Ходят слухи… но они ходят уже не первый год. Я устал от этой войны.

– Вы провели почти всю войну на стороне врагов…

Голова майора резко повернулась.

– Не смейте говорить этого! Я передавал сведения вашему отряду несколько лет! Разве ваш бывший командир не рассказал об этом?

– Нет. Мы знали, что он получал какую-то информацию, но…

– Он был хорошим человеком и старался защитить меня. Знаете ли вы, сколько раз я посылал своих солдат в бесполезные патрули для того, чтобы они не столкнулись с вами, сколько раз в меня стреляли мои же солдаты? Вы знаете, что такое, когда тебя хотят убить, когда проклинают твое имя?! – Внезапная эмоциональная вспышка потрясла обоих. – Наконец, моим силам пришел конец. Тех солдат, которые хотели сотрудничать с русскими, мне удавалось посылать в ваши засады, но это было так трудно, так мучило меня. Знаете ли вы, мой друг, сколько моих солдат – хороших солдат – я посылал на смерть от ваших рук? Те, что остались со мной, были преданы мне и преданы Аллаху, и вот пришло время присоединиться к борцам за свободу раз и навсегда. Да простит меня Аллах за всех тех, кто не дожил до этого момента.

Да, каждый человек может рассказать свою историю, историю своей жизни, но через все эти рассказы красной нитью проходит одна мысль: жизнь так тяжела, подумал Лучник.

– Положение тех, кто находится на вершине горы, станет еще труднее. – Майор оглянулся по сторонам. – Погода меняется. Ветер повернул на юг. Облака принесут с собой влагу. Может быть, Аллах все-таки не покинул нас, позволит нам продолжить операцию. Наверно, мы являемся орудием Его воли и Он покажет им через нас, что они должны-покинуть нашу страну, иначе мы придем к ним.

Лучник что-то проворчал и посмотрел на горную вершину. Он больше не видел цели операции, но это не имело значения, потому что в отличие от майора не видел он и конца войне.

– Сегодня ночью мы переправим на другую сторону остальных.

– Да. Они хорошо отдохнут, мой друг.

***

– Мистер Кларк? – Он тренировался на бегущей дорожке в течение почти часа. Манкузо видел это по поту, который Кларк смахнул, выключая дорожку.

– Да, капитан? – Кларк снял наушники.

– Какую музыку вы слушаете?

– Парень из гидролокационного поста – Джоунс – дал мне свой аппарат. У него только записи Баха, но и это дает пищу мозгу.

– Вам шифровка. – Манкузо передал ему лист бумаги, на котором было всего шесть слов. Это были кодированные слова, не иначе, потому что они ничего не значили.

– Сигнал к началу операции.

– Когда?

– Здесь этого не говорится. О времени сообщат в следующей шифровке.

– Думаю, пора вам сообщить мне, как все будет проходить, – заметил капитан,

– Только не здесь, – тихо произнес Кларк.

– Вон там моя каюта, – показал Манкузо. Они направились вперед, прошли через турбинный отсек, затем миновали реакторный с его раздражающе тяжелой дверью и наконец через боевую рубку попали в каюту Манкузо. Это была самая продолжительная прогулка по субмарине. Капитан бросил Кларку полотенце, чтобы тот мог вытереть пот с лица.

– Надеюсь, вы не измучаете себя преждевременно, – заметил он.

– Это из-за скуки. У всех ваших людей есть чем заниматься. А вот мне приходится только сидеть и ждать. Ожидание утомляет человека больше всего. А где капитан Рамиус?

– Спит. Ведь ему не нужно принимать участие в операции с самого ее начала?

– Не нужно, – согласился Кларк.

– Итак, в чем конкретно заключается операция? Вы можете теперь рассказать мне об этом?

– Я должен вывезти с берега двух человек, – просто ответил Кларк.

– Двух русских? Не какой-нибудь предмет? Двух человек?

– Совершенно верно.

– И вы хотите сказать, что все время занимаетесь этим? – спросил Манкузо.

– Вообще-то не все время, – признался Кларк. – Я участвовал в такой операции три года назад, и еще раз – в прошлом году. Еще две операции не состоялись, и я так и не узнал причины. Мы работаем по принципу «знать лишь то, что требуется для работы», понимаете?

– Я слышал эту фразу и раньше.

– Забавно, – произнес Кларк, словно размышляя вслух. – Готов поспорить, что те, кто принимает подобные решения, никогда не оказывались в трудном положении, когда все зависело от одного приказа…

– А те люди, которых вы забираете, – они знают?

– Нет. Им известно, что они должны быть в определенное время в определенном месте. Меня беспокоит лишь то, что их может окружать охрана КГБ, ничем не уступающая нашему спецназу. – Кларк поднял радио. – Ваша задача проста. Если я не сообщу вам соответствующую фразу соответствующим образом в соответствующее время, вам со своей подлодкой надлежит немедленно убраться отсюда.

– И бросить вас. – Это не было вопросом.

– Если только вам не захочется присоединиться ко мне в Лефортовской тюрьме. Вместе с остальным экипажем, разумеется. В прессе это раздуют в сенсацию, капитан.

– Вы тоже показались мне здравомыслящим человеком.

– Об этом слишком долго рассказывать, – рассмеялся Кларк.

***

– Полковник Эйк?

– Фон Эйк, – поправил Джека пилот. – Мои предки – выходцы из Пруссии. Вы доктор Райан? Чем могу быть полезен? – Джек опустился на стул. Они сидели в кабинете военно-воздушного атташе. Сам атташе, генерал ВВС, предоставил свой кабинет в их распоряжение.

– Вы знаете, на кого я работаю?

– Вроде припоминаю, что вы один из сотрудников разведки, но ко мне все это не имеет отношения. Я всего лишь шофер, верно? Важными вещами занимаются люди в гражданской одежде, – закончил полковник.

– Это в прошлом. У меня есть для вас работа,

– Что вы хотите сказать этим – работа?

– Вам она понравится, – улыбнулся Джек. Он ошибся. Работа не понравилась фон Эйку.

***

Ему было трудно сосредоточиться на выполнении своих официальных обязанностей. Отчасти это объяснялось невыразимой скукой самого процесса переговоров, однако главной причиной было пьянящее вино его неофициального поручения, и ум Райана сосредоточивался на нем, пока он теребил наушник, чтобы получше услышать синхронный перевод второго выступления советского делегата, повторяющего свое предложение. Проскочивший вчера намек на то, что инспекции на местах могут быть проведены в более ограниченном объеме, чем гласила предыдущая договоренность, теперь исчез. Теперь русские просили о предоставлении более широких возможностей по инспектированию американских объектов. Военные в Пентагоне будут счастливы, подумал Райан с

затаенной улыбкой. Он представил себе картину: русские офицеры-разведчики обшаривают военные заводы и спускаются в подземные пусковые шахты, чтобы взглянуть на американские ракеты, – и все это под бдительным взглядом американских контрразведчиков и службы охраны Стратегических военно-воздушных сил, нервно держащих пальцы на спусковых крючках своих новых пистолетов «беретта». А парни из подводного флота, нередко относящиеся к остальной части собственного военно-морского флота как к потенциальному противнику, что подумают они, когда к ним на борт станут подниматься русские офицеры? Похоже, их не пустят дальше палубы, тогда как техники, находящиеся внутри, будут открывать крышки торпедных аппаратов под бдительными взглядами экипажа подлодок и морских пехотинцев, охраняющих базы подводных ракетоносцев. То же самое произойдет на советской стороне. Каждый офицер, включенный в состав инспекционных групп, будет сотрудником разведки, за редким исключением кадровых военных, наблюдающих за тем, что может заметить лишь специалист. Поистине поразительно! После тридцати лет непрерывных требований со стороны американцев Советы наконец согласились с предложением, что обе стороны начнут официально шпионить друг за другом. Когда это произошло во время переговоров по ограничению оружия средней дальности, американцы отреагировали на соглашение с нескрываемым недоверием: почему это русские принимают наши условия, в чем истинная причина этого?

Однако когда привыкаешь к такой мысли, понимаешь, что это прогресс. Обе стороны получат возможность узнать, чем занимается противоположная сторона и чем располагает. Ни одна из сторон не будет доверять другой. Об этом позаботятся разведывательные институты обеих сторон. Шпионы будут по-прежнему вести свою работу, разыскивая указания на то, что другая сторона старается обмануть их, собирает ракеты на секретном заводе, скрывает собранные ракеты в тайных местах для нанесения неожиданного удара. Они обнаружат такие указания, составят предварительные тревожные отчеты и попытаются уточнить полученные сведения. Профессиональная паранойя продлится дольше, чем существование самого оружия. Заключенные договоры не изменят этого, несмотря на эйфорию в прессе. Джек перевел взгляд на советского дипломата, продолжавшего говорить.

Почему? Почему вы передумали? Вы знаете, что я написал в своем обзоре национальной позиции, основанной на разведывательных данных? Пока эти сведения еще не попали в газеты, но вы могли познакомиться с ними. Там я писал, что вы поняли наконец: 1) как дорого обходятся эти проклятые железки, 2) что десяти тысяч боеголовок хватит, чтобы сжечь всю Америку восемь раз, тогда как трех или четырех раз вполне достаточно, и 3) что вы сбережете массу денег, пустив на металлолом все свои старые ракеты, те, что вы все равно не можете поддерживать в боевой готовности. Это всего лишь деловые соображения, сказал я им, а не перемена в вашей позиции. Ах да, и еще: 4) это производит отличное впечатление на общественное мнение, а вы так любите заниматься пропагандой, хотя и всякий раз терпите неудачу.

Впрочем, против этого мы не возражаем.

Как только будет заключено соглашение – а Джек считал, что так и случится, – обе стороны сберегут примерно три процента средств, выделяемых на оборону, а для русских даже пять процентов – из-за их более разнообразных ракетных систем, но проверить это трудно. Крошечная часть всех расходов на оборону, но русским этого будет достаточно, чтобы финансировать строительство нескольких новых заводов или, может быть, проложить хорошие дороги – именно в этом они больше всего нуждаются. Как распорядятся они сбереженными деньгами? И, между прочим, для чего использует их Америка? Предполагалось, что и по этому вопросу Джек должен составить обзор национальной позиции. Несколько высокопарно звучащее название, которое, в конце концов, представляет собой всего лишь официальный прогноз, а в настоящий момент Райан даже не знал, с чего начать.

Выступление русского дипломата завершилось, и был объявлен перерыв на кофе. Райан закрыл свою папку, обтянутую кожей, и вышел из зала вместе с остальными участниками заседания. Он взял стакан чая – чтобы не походить на остальных – и положил на блюдце кое-какие сладости.

– Итак, Райан, каково ваше мнение? – послышался голос Головко.

– Вопрос касается деловой стороны переговоров или это просто для соблюдения приличий? – спросил Джек.

– Если хотите, просто для соблюдения приличий.

Джек подошел к ближайшему окну и посмотрел на улицу. Придет день, пообешал он себе, и я осмотрю Москву как следует. Наверняка здесь есть что-то, заслуживающее того, чтобы это запечатлеть на пленку. Может быть, когда-нибудь разразится мир, и я смогу приехать сюда с семьей… Он повернулся. Но не сегодня, не в этом году и не на следующий. Очень жаль.

– Сергей Николаевич, если бы в мире господствовал здравый смысл, мы с вами сели бы за стол и уладили бы все разногласия за два или три дня. Черт побери, да ведь мы оба знаем, что СССР и США хотят уменьшить свой ракетно-ядерный арсенал вдвое. На протяжении всей недели мы спорили о том, за сколько часов будет предупреждена принимающая сторона о прибытии группы для проведения неплановой инспекции, но потому, что ни одна сторона" не готова принять решение по этому вопросу, мы обсуждаем проблемы, по которым уже давно достигнуто согласие, вместо того чтобы двигаться вперед. Если бы переговоры велись между мной и вами, я бы сказал – один час, вы ответили бы – восемь, и в конце концов мы согласились бы на трех или четырех…

– Четырех или пяти, – засмеялся Головко.

– Ну хорошо, четырех, – засмеялся и Джек. – Вот видите? Мы способны решить такой сложный вопрос, не так ли?

– Но ведь мы не дипломаты, – напомнил Головко. – Мы знаем, как заключать соглашения, однако не общепринятым дипломатическим способом. Мы просто решаем проблемы – вы и я – на практическом уровне. А, Иван Эмметович, мы еще сделаем из вас русского. – Он только что русифицировал имя Джека. Иван Эмметович. Джон, сын Эммета.

Снова деловой разговор, подумал Райан. Он сменил тему и решил дернуть своего собеседника за узду.

– Нет, не думаю. Здесь бывает слишком холодно. Давайте поступим следующим образом – вы идите к своему главному дипломату, ведущему переговоры, а я отправлюсь к дяде Эрни, и мы скажем им, что сумели договориться о том, что принимающая сторона получает предупреждение о неплановой инспекции за четыре часа. Прямо сейчас. Ну?

Джек увидел, что сумел потрясти Головко. На мгновение ему показалось, что Райан сделал серьезное предложение. Тут же полковник ГРУ/КГБ взял себя в руки, и даже Джек едва успел заметить, как изменилось выражение его лица. Улыбка оставалась, словно приклеенная, и, хотя губы продолжали улыбаться, веселье исчезло из его глаз и тут же вернулось. Джек не знал, насколько серьезную ошибку он только что совершил.

Почему вы не нервничаете, Иван Эмметович? – подумал Головко. Почему? Раньше вы не были таким спокойным. На приеме вы были настолько напряжены, что, казалось, вот-вот не выдержите. А вчера, когда вы передавали записку, я почувствовал пот на вашей ладони. Но сегодня вы спокойны, улыбаетесь и шутите, пытаетесь подтрунивать надо мной. Почему вы так изменились, Райан? Вы не оперативник. Ваше нервное поведение на приеме продемонстрировало это, однако сейчас вы хладнокровны, как настоящий оперативник. Почему? – спрашивал себя Головко, глядя, как участники переговоров возвращаются в зал. Все расселись вокруг длинного стола, готовые выслушивать новую серию монологов. Головко не сводил взгляда с американца.

Да, Райан совсем не нервничал, хотя в понедельник и вторник едва владел собой. Теперь он просто выглядел усталым, словно ему, как и всем, это надоело. А ведь вам, Райан, надо бы проявить неуверенность в себе, подумал Головко.

Зачем понадобилась Райану встреча с Герасимовым? И не одна – две! Почему он так нервничал перед первой встречей и после нее… а также перед второй встречей, но после второй к нему вернулось спокойствие…

Совершенно непонятно. Головко слушал жужжащие слова в своем наушнике – теперь наступила очередь американца говорить о вещах, которые уже давно согласованы, – однако думал он о другом. Перед мысленным взором Головко открылось досье Райана, хранящееся в КГБ. Райан, Джон Патрик. Сын Эммета Уилльяма Райана и Кэтрин Берк Райан, родители умерли. Женат, двое детей. Научные степени в области экономики и истории. Имеет крупное состояние. Недолго служил в корпусе морской пехоты США. Бывший биржевой брокер и преподаватель истории. Четыре года назад стал работать в ЦРУ, сначала нештатным сотрудником, после того как за год до этого был консультантом. Вскоре стал штатным сотрудником ЦРУ. Никогда не проходил обучения в оперативной школе ЦРУ в Кэмп-Пири, штат Виргиния. Райан оказывался вовлеченным в два столкновения, связанные с применением оружия, и оба раза проявил себя с лучшей стороны – это следствие подготовки в морской пехоте, решил Головко, плюс врожденные способности Райана как мужчины, что вызывало уважение у русского. Умный, храбрый, когда в этом возникает необходимость, – опасный противник. Райан служил непосредственно под руководством заместителя директора ЦРУ по разведке; известно, что он готовил немало исследовательских обзоров и оценок, основанных на разведданных… Но проведение самостоятельной разведывательной операции? У него нет для этого необходимой подготовки. К тому же его психологический профиль не соответствует такой операции. Слишком прямой, подумал Головко, не любит обманывать и хитрить. Если он пытается скрыть что-то, вы не сумеете узнать, что он скрывает, но у вас не будет сомнения, что он скрывает что-то…

Вы что– то скрывали раньше, но не теперь, верно? Так что все это значит, Иван Эмметович? И, черт побери, что это за имя Эм-мет, подумал Головко без всякой связи с происходящим.

Джек заметил, что Головко смотрит на него, и увидел вопрос в его взгляде. Этот человек далеко не глуп, подумал Джек, слушая, как Эрнест Аллен говорит о каком-то техническом аспекте проблемы. Мы думали, что он и) ГРУ, а он оказался сотрудником КГБ – или, поправился Джек, у нас создалось такое впечатление. А вдруг в нем есть что-то еще, о чем нам неизвестно?

***

На стоянке в аэропорту Шереметьево – место номер девять – полковник фон Эйк переминался у задней двери самолета. Перед ним работал сержант, он занимался герметической изоляцией; рядом было разложено большое количество инструментов. Эта дверь, как обычно на авиалайнерах, открывалась наружу только после того, как чуть смещалась внутрь, позволяя герметической изоляции сдвинуться в сторону. Неисправные двери приводили к гибели самолетов, причем наиболее впечатляющей катастрофой была гибель авиалайнера DC-10 под Парижем десять лет назад. Под ними, внизу, стоял охранник КГБ с автоматом. Экипаж самолета, которым командовал полковник, был вынужден проходить через контрольно-пропускные пункты. Все русские крайне серьезно относятся к проблеме безопасности, а уж сотрудники КГБ тут являются просто фанатиками.

– Не могу понять, полковник, почему вспыхивает аварийная лампочка, – заметил сержант после двадцати минут работы. – Герметизация идеальная, переключатель у лампочки в хорошем, по-видимому, состоянии – короче говоря, с дверью все в порядке. Сейчас я проверю контрольную панель в кокпите.

Тебе понятно? – хотел спросить Пауль фон Эйк у охранника КГБ, стоящего в пятнадцати футах внизу, но не мог.

Экипаж уже готовил самолет к перелету домой. Им дали пару дней, чтобы погулять по Москве. На этот раз их повезли в старинный монастырь, расположенный в сорока милях от города, причем последние десять миль проходили по тому, что в летнее время называется здесь грунтовой дорогой, но сейчас превратилось в смесь глины иснега. Для них уже была организована прогулка по Москве с гидом и охраной, и теперь члены экипажа были готовы лететь обратно. Он еще не сообщил своим людям о том, что сказал ему Райан. Время для этого наступит завтра вечером. Интересно, подумал фон Эйк, какой будет их реакция.

***

Заседание закончилось по графику, и советская сторона намекнула, что завтра будет в состоянии обсудить время подготовки к инспекционным поездкам. Им придется обсуждать эту проблему очень поспешно, подумал Райан, потому что американская делегация улетала завтра вечером и ей нужно вернуться домой с чем-то ощутимым после этого этапа переговоров. В конце концов, уже была достигнута неофициальная договоренность о времени проведения встречи на высшем уровне. Она состоится в Москве, весной. Какая она, Москва, будет этой весной? – подумал Райан. Интересно, возьмут ли меня в Москву для участия в церемонии подписания договора? А будет ли вообще готов договор для подписания? Нужно приложить все усилия к этому, решил Райан.

***

Головко наблюдал за тем, как американцы покидали здание Министерства иностранных дел, затем подозвал свой автомобиль, который доставил его в штаб-квартиру КГБ. Там он прошел прямо в кабинет председателя.

– Ну и что уступили сегодня наши дипломаты американцам? – спросил Герасимов, не тратя времени попусту.

– Думаю, завтра мы положим на стол переговоров наше предложение о сроках оповещения при неплановых инспекционных поездках. – Полковник сделал паузу, прежде чем продолжил:

– Сегодня я говорил с Райаном. Его поведение заметно изменилось, и я решил, что должен сообщить об этом.

– Слушаю вас, – сказал председатель КГБ.

– Товарищ председатель, я не знаю, о чем вы говорили с ним, но он изменился настолько разительно, что вам следует знать это. – Головко рассказал о том, что увидел.

– Да, конечно. Я не могу посвятить вас в тему нашего разговора – у вас нет допуска к этой проблеме, но на вашем месте я бы не стал беспокоиться, полковник. Этим вопросом занимаюсь я лично. Спасибо, что сочли нужным поделиться со мной своими наблюдениями. Райану придется многому научиться, в частности как лучше контролировать свои эмоции. Может быть, для этого у них нет русского самообладания. – Герасимов редко шутил, но это было исключением. – Еще что-нибудь о переговорах?

– Я составлю письменный отчет и положу его вам на стол завтра утром.

– Хорошо. Можете идти. – Герасимов следил за Головко, пока тот не исчез за дверью. Проигрывать всегда неприятно, но проиграть непрофессионалу – неприятно вдвойне. Однако он проиграл, и, напомнил Герасимов себе, он ведь тоже не профессионал, а всего лишь партийный деятель, отдающий распоряжения. Принятое тогда решение уже в прошлом. Конечно, жаль, что его офицеры, принимавшие участие в операции, проводившейся в… – как там называется этот штат? – потерпели неудачу и потому получили по заслугам. Он поднял телефонную трубку и распорядился, чтобы личный секретарь организовал отправку самолетом его жены и дочери в Таллинн, столицу Эстонской Советской Социалистической Республики, следующим утром. Да, им понадобится машина с водителем. Нет, водитель будет одновременно исполнять обязанности охранника. Мало кто знает в Таллинне, какой пост занимает ее муж, да и поездка в Эстонию не была запланирована заранее, просто навестить старых друзей. Очень хорошо. Герасимов положил трубку и огляделся по сторонам. Ему будет не хватать этого – нет, не самого кабинета, а власти. Но он знал, что в случае неудачи ему будет не хватать в жизни еще большего.

***

– А этот полковник Бондаренко? – спросил Ватутин.

– Способный молодой офицер. Очень умный. Когда придет время, из него получится отличный генерал.

Ватутин не был уверен, как следует коснуться этой проблемы в своем окончательном докладе. Против полковника Бондаренко не было никаких подозрений, за исключением совместной работы с Филитовым. Но ведь и против Филитова в свое время не было ни малейших подозрений, несмотря на его связь с Олегом Пеньковским. Полковник Ватутин изумленно покачал головой. Об этом деле будут говорить в Академии госбезопасности на протяжении жизни целого поколения. Почему никто не заметил этого? – будут спрашивать молодые офицеры, проходящие обучение. Как можно было оказаться настолько глупым и близоруким? Ответ прост; лишь самые надежные, многократно проверенные люди становятся шпионами – секретная информация не доверяется людям, которым не доверяют. Урок из этого происшествия прежний; не доверять никому. Если Бондаренко является преданным и исключительно способным офицером, как это кажется, следствие по делу Филитова не затронет его. Но – всегда возникает это «но», правда? – нужно задать кое-какие дополнительные вопросы, и Ватутин взглянул в нижнюю часть страницы. Первоначальный доклад о результатах допроса должен оказаться на столе Герасимова уже на другой день.

***

Они поднимались на гору всю ночь в полной темноте. Облака, принесенные ветром с юга, закрыли луну и звезды, и единственным, что позволяло что-то различать, являлся свет прожекторов наружного ограждения, окружающего объект по периметру, отражающийся от облаков. Теперь они находились в пределах видимости объекта. Перед штурмом им все еще придется пройти немалое расстояние, но сейчас они могли разглядеть отдельные здания и принять решение о задачах, предстоящих каждому. Лучник выбрал для себя возвышенность, положил бинокль на выступающую скалу и осмотрел объект. Только две группы строений были окружены ограждениями, хотя у третьей виднелись сложенные столбы и свернутые бухты колючей проволоки, видные в оранжево-белом свете прожектора, установленного на пилоне, – такое освещение применялось на улицах города. Его изумил размах строительства. Построить все это – на горной вершине! Насколько важным должен быть такой объект, чтобы на него потратили столько сил, столько средств? Нечто посылающее луч лазера в небо – для чего? Американцы спрашивали его, не видел ли он, в какую цель попал световой луч. Выходит, они знали, что луч попал во что-то? Что-то в небе. Что бы это ни было, оно испугало американцев, испугало тех самых людей, которые изготовили ракеты, убившие так много русских летчиков… Что же может напугать таких умных людей? Лучник видел объект, но в нем не было ничего пугающего, за исключением сторожевых вышек с расположенными там пулеметами. В одном из зданий размещались вооруженные солдаты, и в их распоряжении находилось, по-видимому, тяжелое оружие. Этого следовало опасаться. Но в каком? Ему нужно было выяснить это, потому что первый улар будет нанесен по этому зданию. Минометы сконцентрируют на нем свой оюнь. Но как его обнаружить?

Что потом? Он разделит своих людей на две группы по сотне боевиков в каждой. Майор возглавит одну и пойдет с ней налево. Сам Лучник отправится направо со второй. Он выбрал цель атаки, еще когда осматривал вершину горы. Да, он нанесет удар вон по тому зданию, где живут русские. Не солдаты, а те, кого они охраняют. В доме светилось несколько окон. Жилой дом с множеством квартир, построенный на вершине горы, подумал он. Что это за люди, ради которых русские выстроили дом, какие обычно возводят лишь в городах? Эго люди, привыкшие жить в комфорте, которых нужно оберегать. Люди, работающие над чем-то, чего боятся американцы. Вот их-то и нужно безжалостно уничтожить, подумал Лучник.

Майор лег рядом с ним.

– Наши люди в укрытии, – сказал он и направил на объект собственный бинокль. Было так темно, что Лучник едва видел очертания его фигуры, только светлое пятно лица и торчащие усы. – Когда мы рассматривали объект с дальней горы, то ошибочно оценили расстояние на местности. Для подхода к наружному заграждению потребуется три часа.

– Скорее четыре, на мой взгляд.

– И мне не нравятся эти караульные вышки, – заметил майор Оба дрожали от холода. Ветер усилился, и массив горы больше не защищал их. – В каждой по одному или по два пулемета. Нас могут просто смести со склона горы в самом начале штурма.

– Прожекторов нет, – напомнил Лучник.

– Значит, у часовых есть приборы ночного видения. Мне самому доводилось пользоваться ими.

– И что же, они эффективны?

– Дальность видимости у них ограниченная. На большом расстоянии можно различать крупные предметы – к примеру, грузовик. Человека на резко пересеченной местности, такой, как эта… можно увидеть километра за три. Для часовых этого достаточно, мой друг. Мы должны прежде всего уничтожить вышки. Может быть, минометным огнем?

– Нет, – покачал головой Лучник. – У нас меньше сотни мин. Минометы мы нацелим на казармы. Если нам удастся уничтожить всех спящих солдат, будет намного легче вести бой внутри объекта.

– А если часовые на караульных вышках заметят нас, половина наших людей погибнет еще до того, как проснутся солдаты, – заметил майор.

Лучник мрачно кивнул. Его соратник прав. Две вышки были расположены таким образом, что позволяли вести по горному склону, где собирались подниматься моджахеды, перекрестный огонь. Он мог противопоставить пулеметному огню с вышек огонь своих пулеметов, однако дуэли такого рода обычно заканчиваются победой тех, кто обороняется. Дунул особенно сильный порыв леденящего ветра, и Лучник понял, что им нужно искать укрытие, чтобы не обморозиться.

– Черт бы побрал этот холод! – выругался майор.

– Как ты считаешь, часовым на башнях тоже холодно? – спросил Лучник после недолгого раздумья.

– Еще холоднее, чем нам. Там уж ветер гуляет вовсю.

– Как одеты русские солдаты?

– Так же, как и мы, – усмехнулся майор, – в конце концов, разве все мы не носим их обмундирование?

Лучник кивнул, стараясь не упустить все время ускользающую мысль. Наконец ему удалось удержать ее в своем онемевшем от холода мозгу, и он спустился с вершины гребня, попросив майора оставаться на месте. Через пару минут он вернулся, держа в руках пусковую установку ракеты «Стингер». Пальцы прилипали к металлу, когда Лучник собирал ее. Приборы поиска и наведения его люди хранили под одеждой, чтобы защитить чувствительные батареи от холода. Несмотря на темноту, Лучник быстро собрал установку, включил систему поиска и, приложив щеку к холодной металлической трубе, нацелил ракету на ближайшую вышку…

– Послушай, – сказал он и передал пусковую установку майору. Тот взял пусковую трубу и тоже направил на вышку.

– Понятно! – Его белые зубы сверкнули в темноте ночи.

***

Кларк тоже был занят. Манкузо, сам человек осторожный, следил за тем, как он раскладывал и проверял все свое снаряжение. Его одежда выглядела самым обычным образом, хотя была поношенной и плохо сшитой.

– Куплена в Киеве, – объяснил Кларк. – Вряд ли можно приехать в Россию в наряде от лучших портных и походить на местного жителя. – Кроме того, у Кларка был камуфляжный комбинезон, который он намерен был надеть сверху. В его распоряжении имелись все необходимые документы – на русском языке, которого Манкузо не знал, – и небольшой пистолет, едва ли не меньше глушителя, лежащего рядом.

– Никогда не видел такого. – Капитан указал на глушитель.

– Это глушитель с шайбами системы «Куал-А-Тех», снабженный внутренними гасителями звука и боковым замком, вделанным в трубку, – объяснил Кларк.

– Что…

Мистер Кларк усмехнулся.

– Вы, подводники, с того самого момента, как я ступил на борт вашей подлодки, говорили со мной на новоязе. Теперь моя очередь, шкипер.

Манкузо взял пистолет.

– Но ведь это только двадцать второй калибр!

– Капитан, полностью заглушить выстрел из пистолета крупного калибра практически невозможно, если только не снарядить его глушителем длиной в руку подобно тем, что насаживают на свое оружие парни из ФБР. А вот мне нужно что-то, умещающееся в кармане. Вот Микки и изготовил для меня это, а лучше Микки нет специалиста в этом деле.

– Кто?

– Микки Финн. Между прочим, это его настоящее имя. Он спроектировал глушитель системы «Куал-А-Тех», и я никогда не воспользуюсь глушителем другой системы. Видите ли, капитан, наша работа не имеет ничего общего со шпионскими сериалами на телевидении. Чтобы глушитель выполнил поставленную перед ним задачу, необходимо использовать пистолет малого калибра со скоростью полета пули ниже звуковой и закрытым затвором. И конечно, лучше, если выстрел произведен на открытом воздухе. Внутри помещения – как здесь у вас – вы услышите выстрел, несмотря на глушитель, потому что звук отразится от стальных переборок. На открытом воздухе вам покажется, что вы услышали какой-то звук, если выстрел произведен на расстоянии тридцати футов, но вы не поймете, что это за звук. Глушитель надевается на конец ствола вот так, поворачивается – Кларк продемонстрировал простую операцию, – и перед вами однозарядный пистолет. При надевании глушителя полуавтоматическое действие пистолета прекращается. Чтобы снова зарядить пистолет, необходимо вручную передернуть затвор.

– Вы хотите сказать, что отправляетесь на операцию с однозарядным пистолетом двадцать второго калибра?

– Именно так и осуществляется операция, капитан.

– Вам приходилось когда-нибудь…

– Капитан, вы не должны задавать такие вопросы. К тому же я не имею права отвечать на них. – Кларк усмехнулся, – Даже у меня нет допуска такой степени секретности. Если вам так уж хочется, скажу – да, иногда мне бывает страшно, но мне платят за такую работу.

– Но если…

– В этом случае вы немедленно уходите из этого района. Не забудьте, капитан, что мне дано право отдать вам такой приказ. До сих пор подобного еще не происходило. Не стоит беспокоиться об этом – у меня хватит тревог на нас обоих.

25. Сближение

Мария и Катя Герасимовы всегда путешествовали с максимальным комфортом, как и надлежит ближайшим родственникам члена Политбюро. На машине КГБ их отвезли из восьмикомнатной квартиры на Кутузовском проспекте, находящейся под круглосуточной охраной, в аэропорт Внуково, используемый главным образом для внутренних авиалиний, и провели в удобную гостиную, предназначенную для высокопоставленных лиц. Здесь находилось больше персонала, чем требовалось для обслуживания даже многочисленных делегаций, а этим утром остальные избранные, находившиеся здесь, старались держаться в стороне. Один служитель помог им снять пальто и шляпки, другой провел к роскошному дивану, тогда как третий спросил, что им принести. Обе женщины заказали только по чашке кофе. Обслуживающий персонал – особенно женщины – с завистью поглядывали на их одежду. В гардеробной служительница провела рукой по шелковистой глади мехов, и ей неожиданно пришло в голову, что в прошлом ее предки, наверно, с такой же завистью, какую она испытывала по отношению к этим двоим, разглядывали царскую знать.

Мать и дочь сидели отдельно от всех остальных подобно королевам, рядом находились только телохранители. Они пили кофе, глядя через огромные окна на стоящие поблизости авиалайнеры.

Мария Ивановна Герасимова, хотя и родилась в Эстонии пятьдесят лет назад, не была эстонкой. Все ее предки были русскими, поскольку это маленькое балтийское государство составляло часть Российской империи, управляемой царем, и испытало всего лишь кратковременное «освобождение» – так называли этот период смутьяны – между двумя мировыми войнами. В течение этого периода эстонские националисты приложили немало усилий, чтобы сделать жизнь для этнических русских, проживавших в Эстонии, не слишком приятной. Ее детские воспоминания о жизни в Таллинне были полны горечи, но она, подобно всем детям, имела там друзей, которые остались друзьями навечно. Эта дружба выдержала даже ее замужество, когда она вышла за молодого партийного чиновника, ставшего, ко всеобщему изумлению – и больше всех оказалась изумленной именно она, – во главе самой ненавистной организации советского правительства. Но что еще хуже, он сделал карьеру на подавлении диссидентов. То, что детская дружба выдержала такие испытания, явилось наглядным доказательством ее интеллекта. Несколько человек были спасены от трудовых лагерей, а несколько – переведены из тюрем строгого режима в обычные колонии благодаря ее заступничеству. Мария Ивановна помогла детям ее друзей поступить в университеты. Хуже пришлось тем, кто в детстве насмехался над ее русским именем, хотя и в этом случае она помогла одному из насмешников, проявив тем самым еще и милосердие. В результате она все еще оставалась частицей небольшого пригорода столицы Эстонии, хотя уже давно переехала в Москву. Немалое значение имело и то, что ее муж только один раз сопровождал жену на родину, в дом, где она провела детство – Она не была злопамятной и представляла собой человека, привыкшего к уважению, являющемуся следствием власти, подобно принцессе в былые времена, вела себя деспотично, но не обижая окружающих. На лице ее застыла маска высокомерия, что соответствовало образу. Прелестная девушка двадцать пять лет назад, она и сейчас оставалась красивой, хотя и казалась слишком серьезной. В свете официального положения, которое занимал ее муж, она вынуждена была играть свою роль в этой игре – не в такой степени как жена западного политического деятеля, разумеется, но ее поведение по крайней мере должно было быть выше подозрений. Теперь у нее накопился немалый опыт. Те, кто следил за ней, никогда не смогли бы догадаться, о чем она думает.

Мария Ивановна не могла понять, что происходит. Ей было ясно лишь одно – все это исключительно серьезно. Муж попросил ее быть в определенном месте в определенное время, не задавать ему никаких вопросов и только пообещать, что она поступит в точности, как ей скажут, невзирая на последствия. Эти слова, произнесенные спокойным, бесстрастным тоном на фоне шума воды, текущей из крана на кухне их квартиры, напугали ее не меньше, чем грохот немецких танков на мостовых Таллинна в 1941 году. Но пребывание в немецкой оккупации научило ее одному – она поняла, насколько важно выжить.

Ее дочь не знала, что происходит. На ее поведение нельзя положиться. Катя – их единственный ребенок – никогда не сталкивалась в своей жизни с опасностью, только с редкими неприятностями. Она училась на первом курсе МГУ, на экономическом факультете, а досуг проводила в кругу отпрысков таких же сановных родителей, как и ее. Она уже была членом партии – восемнадцати лет достаточно для приема в ее ряды – и тоже играла уже выделенную ей роль. Прошлой осенью вместе с однокашниками она трудилась на полевых работах по уборке урожая – главным образом ради фотографии на второй странице «Комсомольской правды». Нельзя сказать, что ей это особенно нравилось, но в соответствии с новыми веяниями детям могущественных родителей «советовали» по крайней мере делать вид, что они трудятся наравне с другими. Ну что ж, могло быть и куда хуже. После испытания уборочной страдой она вернулась с новым приятелем, и ее мать не покидало подозрение, что между ними существуют интимные отношения. Или все-таки молодого человека сумели отпугнуть телохранители и то, кем является ее отец? А может быть, он увидел в этом шанс стать сотрудником КГБ и сделать там быструю карьеру? Или он принадлежал к новому поколению, которому просто на все наплевать? Ее дочь являлась одним из его представителей. В партию вступали, чтобы укрепить свое положение в обществе, а высокий пост отца давал ей широкие возможности при выборе интересной и хорошо оплачиваемой работы. Сейчас она сидела рядом с матерью, листая западногерманский журнал мод, который продавали теперь в Советском Союзе, и думала о том, каким туалетом поразить однокурсников по возвращении из Таллинна. Ей придется многому научиться, думала мать, вспоминая, что в восемнадцать лет мир представляет собой место, где горизонт может быть очень близок, а может быть и очень далек – в зависимости от настроения.

Едва они успели выпить кофе, как объявили о начале посадки на самолет. Но мать и дочь не спешили. Без них самолет не взлетит. Наконец, когда было объявлено о том, что посадка закончена, один служитель принес их пальто и шляпки, а другой вместе с телохранителями проводил к ожидающему у входа автомобилю. Остальных пассажиров доставили к самолету на автобусе – у русских еще не всюду установлены пассажирские коридоры, к которым подают самолеты. Когда машина остановилась у трапа, мать и дочь поднялись прямо в передний салон. Стюардесса проводила их к креслам первого класса. Сам салон не назывался, разумеется, первым классом, но кресла здесь были шире, расстояние между ними больше и места зарезервированы заранее. Авиалайнер взлетел в десять утра по московскому времени, совершил промежуточную посадку в Ленинграде и полетел в Таллинн, где и приземлился чуть позже часа дня.

***

– Итак, полковник, у вас готово резюме о деятельности вашего подследственного? – небрежно спросил Герасимов. Кажется, он думает о чем-то другом, тут же отметил Ватутин. Можно было предположить, что председатель КГБ проявит больше интереса к этому материалу, особенно если учесть, что до начала заседания Политбюро остается один час.

– Об этом будут писать книги, товарищ председатель. Филитов имел доступ ко всем нашим оборонным тайнам. Более того, он принимал участие в создании нашей оборонной политики. Мне понадобилось тридцать страниц машинописного текста лишь для того, чтобы составить краткое описание его преступной деятельности. Для полного расследования понадобится несколько месяцев.

– Тщательность важнее, чем быстрота, – небрежно заметил Герасимов.

Ватутин даже не моргнул.

– Как вам угодно, товарищ председатель.

– А теперь извините меня, сегодня утром заседание Политбюро.

Полковник Ватутин вытянулся, сделал поворот кругом и вышел из кабинета, В приемной он столкнулся с Головко. Они были знакомы, хотя и недостаточно близко, закончили академию КГБ почти в одно время – с разницей в один год, – и карьеры их продвигались более или менее схоже.

– Полковник Головко, – раздался голос секретаря. – Председатель вынужден ехать и просит вас зайти к нему завтра в десять.

– Но…

– Он уже уезжает, – повторил секретарь,

– Слушаюсь, – ответил Головко и встал. Вместе с Ватутиным они вышли в коридор.

– Председатель занят, – заметил Ватутин.

– А мы не заняты? – бросил Головко, закрывая дверь. – Мне казалось, что он хочет поговорить со мной. Я приехал сюда в четыре часа утра, чтобы подготовить этот проклятый отчет! Ну что ж, пойду позавтракаю. Как дела в «Двойке», Климентий Владимирович?

– Заняты с утра до вечера – мы не расходуем народные деньги на безделье. – Ватутин тоже приехал на Лубянку очень рано, чтобы окончательно оформить отчет, и при воспоминании о завтраке его желудок сжался в болезненном спазме.

– Вы, наверно, тоже проголодались. Пошли вместе?

Ватутин кивнул, и оба полковника направились в столовую. Для старших офицеров – полковников и выше по званию – имелся отдельный зал, где их обслуживали официанты в белом. Зал никогда не пустовал. КГБ работал круглые сутки, а необычные рабочие часы влекут за собой беспорядочное посещение столовой. К тому же здесь хорошо кормили, особенно в зале для старших офицеров. Тут царила тишина. Всякие разговоры – даже о футболе – велись шепотом.

– Разве вы не в составе делегации по переговорам о сокращении вооружений? – спросил Ватутин, отпивая глоток чая.

– В составе – присматриваю за дипломатами. Американцы считают, что я из ГРУ, – ухмыльнулся Головко, изумленно подняв брови – отчасти, чтобы показать, насколько глупы эти американцы, а отчасти – чтобы продемонстрировать своему коллеге, насколько важной является его легенда.

– Вот как? – удивился Ватутин. – Мне казалось, что они лучше информированы – по крайней мере… – Он пожал плечами, показывая, что не имеет права продолжать. И у меня есть секреты, которые я не могу обсуждать с посторонними, Сергей Николаевич, сказал он себе.

– Думаю, председатель занят предстоящим заседанием Политбюро. Ходят слухи…

– Он еще не готов к этому, – перебил его Ватутин со спокойной уверенностью человека, посвященного в дворцовые тайны.

– Вы уверены?

– Совершенно.

– Вы на чьей стороне? – спросил Головко.

– А вы на чьей? – ответил Ватутин. Они обменялись улыбками, и тут же Головко стал серьезным.

– Нармонову нужно представить возможность проявить себя. Соглашение об ограничении вооружений – если дипломаты когда-нибудь доведут его до конца – благоприятно повлияет на его авторитет,

– Вы действительно так считаете? – Ватутин не думал о результатах переговоров.

– Да, конечно. Мне пришлось стать экспертом по оружию, которым владеют обе стороны. Мне известно, что есть у нас, и я знаю, что есть у них. Достаточно у обеих сторон. После того как человек мертв, нет смысла стрелять в него еще несколько раз. Существуют более оптимальные способы траты денег. Нужно изменить создавшееся положение.

– Говорите об этом поосторожней, – предостерег Ватутин. По его мнению, Головко слишком часто ездил за границу. Он повидал Запад, а многие офицеры КГБ, возвращаясь оттуда, начинают вести разговоры о том, что, вот если бы Советский Союз сделал то-то, или то-то, или еще что-нибудь… Ватутин инстинктивно чувствовал справедливость этих высказываний, но по своей природе был куда более осторожным. К тому же он являлся сотрудником «Двойки», в задачи которой входило искать нарушения и опасные проступки, тогда как Головко, относящийся к ПГУ – Первому главному управлению, внешней разведке, искал благоприятные возможности.

– Но разве мы не стражи? Если мы не можем говорить, то кто может? – спросил Головко и тут же добавил, чтобы создать правильное впечатление:

– Осторожно, разумеется, всегда под руководством партии – но сейчас даже партия стремится к переменам. – В этом у них не было разногласий. Каждая советская газета печатала призывы к новым подходам, и каждый такой призыв должен был предварительно получить чье-то высочайшее одобрение, исходящее от человека безукоризненной партийной чистоты, главным образом идеологической. Оба знали, что партия не может ошибаться, но за последнее время ее коллективное мировоззрение, несомненно, заметно изменилось.

– Жаль, что партия не понимает необходимости предоставления отдыха своим стражам. Усталые люди совершают ошибки, Сергей Николаевич.

Головко уставился на свою яичницу невидящим взглядом, затем произнес еще более тихим, почти неслышным голосом:

– Климентий, предположим на мгновение, мне известно, что старший офицер КГБ встречается со старшим офицером ЦРУ.

– Что значит – старший офицер КГБ? Насколько старший?

– Занимающий должность выше начальника Главного управления, – ответил Головко, безошибочно давая понять Ватутину, о ком идет речь, причем не называя ни имени, ни должности. – Предположим, что я организовал эти встречи, а затем этот старший офицер говорит мне, что я не должен знать, о чем там идет речь. Наконец, давай предположим, что этот старший офицер ведет себя… как-то странно. Что, по-твоему, я должен предпринять?

– Ты должен написать доклад и отправить его во Второе главное управление, разумеется.

Головко едва не подавился своим завтраком.

– Блестящая мысль. И сразу после этого перерезать себе горло бритвой, чтобы избавить всех от усилий, затраченных на мой допрос, и сберечь время. Некоторые люди выше подозрения – или обладают такой властью, что никто не решается подозревать их.

– Сергей, если я что-то узнал за последние несколько недель, так это то, что такого понятия, как быть «выше подозрений», не существует. Мы занимались делом предателя, занимавшего такой высокий пост в министерстве обороны… ты не поверишь. Я и сам не совсем верю. – Ватутин сделал знак официанту, чтобы тот принес еще один чайник. Образовалась пауза, и Головко получил возможность подумать. Он был детально знаком с этим министерством из-за своей работы на переговорах по ограничению стратегических вооружений. Кто может быть этим человеком? В Министерстве обороны не так уж много людей, кого КГБ не в состоянии подозревать, потому что оно относилось к этому министерству с крайним подозрением. Но…

– Филитов?

Ватутин побледнел и тут же допустил ошибку:

– От кого ты узнал это?

– Господи, в прошлом году он инструктировал меня по ракетному оружию средней дальности. Я слышал, что он заболел. Скажи, Климентий, ты не шутишь?

– В этом деле не до шуток. Я не имею права вдаваться в подробности и прошу тебя, это не должно выйти за пределы этого стола, но… Да, Филитов работал на… другую страну. Он полностью признался, и первая фаза допросов завершена.

– Но ведь ему все известно! Нужно немедленно сообщить об этом делегации, принимающей участие в переговорах! Это меняет всю основу переговоров, – произнес Головко.

Ватутин не задумывался над этим – в его обязанности не входило принятие политических решений. В конце концов, он был всего лишь полицейским с конкретным кругом обязанностей. Головко, возможно, и прав в своей оценке случившегося, но правила есть правила.

– Пока эта информация является совершенно секретной, Сергей Николаевич. Не забывай этого.

– Разграничение сфер, допускающих ознакомление с информацией, может работать как в нашу пользу, так и против нас, Климентий, – предостерег его Головко, думая о том, следует ли ему предупредить участников переговоров.

– Это верно, – согласился Ватутин.

– Когда был произведен арест? – спросил Головко, Ватутин ответил. Расчет времени… Головко вздохнул и выбросил из головы мысли о переговорах. – Председатель встретился со старшим офицером ЦРУ по крайней мере дважды…

– Когда и с кем?

– Вечером в воскресенье и вчера утром. Имя сотрудника ЦРУ – Райан. В американской делегации он занимает такое же положение, как и я – в советской, но он разведчик, а не оперативник, которым я был когда-то. Тебе это что-то говорит?

– Ты уверен, что он не оперативник?

– Абсолютно. Могу даже сообщить тебе, в какой комнате он работает. Здесь не может быть никаких сомнений. Он – аналитик, один из лучших, проводит время за письменным столом. Является специальным помощником заместителя директора ЦРУ по разведке, а до этого был офицером связи, осуществляемой на высоком уровне, в Лондоне. Никогда не действовал в поле.

Ватутин допил чай и налил новую чашку, затем намазал маслом кусок хлеба. У него была отличная возможность отложить ответ на этот вопрос, но…

– Пока все, что мы видим, – необычная активность. Может быть, председатель занят чем-то настолько секретным…

– Да – или пытается создать такое впечатление, – заметил Головко.

– Для сотрудника ПГУ у тебя самостоятельный образ мышления, Сергей. Ну хорошо. При обычных обстоятельствах – такой случай отнюдь не относится к такому разряду, но ты понимаешь, что я хочу сказать: мы собираем сведения и передаем их начальнику Второго главного управления. У председателя есть телохранители. Их опросят по-одному. Но делать это нужно осторожно, крайне осторожно. Моему начальнику придется обратиться – к кому? – задал риторический вопрос Ватутин. – К члену Политбюро, пожалуй, или к секретарю Центрального Комитета, но… дело Филитова расследуется в обстановке крайней секретности. Мне представляется, что председатель намеревается использовать его для политического шантажа против министра обороны и Ванеева…

– Кого?

– Дочь Ванеева действовала как член шпионской организации, работавшей на Запад. Мы сломали ее, и…

– Но почему это не стало известно?

– По приказу председателя она вернулась на прежнее место работы, – ответил Ватутин.

– Климентий, ты имеешь представление о том, что здесь происходит?

– Нет, теперь все смешалось. Я предполагал, что председатель старался укрепить свое политическое положение, но встречи с офицером ЦРУ… скажи, ты уверен в этом?

– Я сам организовывал эти встречи, – повторил Головко. – Первая была обговорена еще до прибытия американцев в Москву, и я занимался лишь деталями. Затем Райан потребовал второй встречи. Он передал мне записку – с искусством новичка, обучающегося в школе КГБ. Они встретились вчера утром в кинотеатре «Баррикады» – я ведь говорил тебе об этом. Климентий, происходит что-то очень странное.

– Да, мне тоже так кажется – Но у нас нет никаких доказательств…

– Что ты хочешь этим сказать?

– Сергей, моя профессия – расследование. В нашем распоряжении всего лишь отрывочные куски информации, которые могут иметь очень простое объяснение. Ничто не приносит такого вреда следствию, как попытка действовать слишком быстро. Перед тем как приступить к делу, нужно собрать воедино все, что у нас есть, и проанализировать. Затем пойдем к моему начальнику, и он даст разрешение на дальнейшие действия. Неужели ты считаешь, что два полковника могут начать такое расследование, не заручившись поддержкой более высокого начальства? Ты должен написать все, что стало тебе известно, и принести мне. Сколько времени тебе понадобится?

– Мне нужно присутствовать на переговорах в… – он взглянул на часы, – через два часа. Сессия будет длиться до четырех вечера, затем прием. Американцы улетают в десять вечера.

– Ты не мог бы отказаться от приема?

– Будет неловко, но придется.

– Тогда приходи ко мне в кабинет в половине пятого, – сказал Ватутин официально. Головко, который был старше по выслуге на год, впервые улыбнулся.

– Ваше приказание, товарищ полковник, будет исполнено.

***

– Маршал Язов, какова позиция министерства? – спросил Нармонов.

– Не меньше шести часов, – сказал министр обороны. – За это время мы сумеем скрыть наиболее секретные приборы и снаряжение. Как вам известно, мы предпочли бы, чтобы наши объекты совсем не подвергались инспекции, хотя осмотр американских объектов дает определенное преимущество – с точки зрения получения разведывательных материалов.

Министр иностранных дел кивнул.

– Американцы захотят более короткий срок, но, мне кажется, мы сумеем договориться о шести часах.

– Я не согласен. – Головы членов Политбюро повернулись в сторону кресла, где сидел Александров. Лицо главного идеолога партии покраснело от гнева. – Плохо уже то, что мы согласились на сокращение наших арсеналов, но позволить американцам осматривать военные заводы, вынюхивать наши тайны – это безумие!

– Михаил Петрович, мы уже обсуждали это, – терпеливо заметил генеральный секретарь. – Кто еще хочет выступить? – Нармонов обвел взглядом сидящих за столом. Все кивнули, соглашаясь с ним. Генеральный секретарь вычеркнул пункт из повестки дня и повернулся в сторону министра иностранных дел:

– Шесть часов, и не меньше.

Министр иностранных дел прошептал инструкции на ухо помощнику, который тут же вышел из комнаты, чтобы сообщить о принятом решении главе делегации на переговорах с американцами. Затем он наклонился вперед.

– Теперь у нас остался лишь один вопрос: какие виды вооружений будут уничтожены. Разумеется, это самый сложный вопрос. Для его решения потребуется еще одно совещание, причем продолжительное,

– У нас намечена встреча на высшем уровне через три месяца, – напомнил Нармонов.

– Да. К этому времени вопрос должен быть решен. Предварительное обсуждение не встретило сколько-нибудь серьезных возражений;

– Как с американской системой противоракетной обороны? – спросил Александров. – Как дела с этой проблемой? – Снова головы членов Политбюро повернулись, на этот раз в сторону председателя КГБ.

– Мы продолжаем деятельность, направленную на то, чтобы проникнуть внутрь американской программы «Чайный клипер». Как вам известно, эта программа напоминает наш проект «Яркая звезда», хотя есть сведения, что в наиболее важных аспектах этого проекта мы продвинулись дальше американцев, – ответил Герасимов, не поднимая взгляда от блокнота.

– Мы сокращаем наши ракетные вооружения вдвое, тогда как американцы разрабатывают средства сбивать наши ракеты, – проворчал Александров.

– Они тоже сокращают свои ракетные вооружения вдвое, а мы разрабатываем способы уничтожать их ракеты, – заметил Нармонов. – Михаил Петрович, мы занимались этой проблемой на протяжении более тридцати лет и вкладывали в противоракетную оборону намного больше сил и средств, чем они.

– Не говоря о том, что нам удалось дальше их продвинуться в испытании нашей системы, – напомнил Язов. – И…

– Американцам это известно, – вмешался Герасимов. Он имел в виду испытание, за ходом которого наблюдали американцы со своего самолета «Кобра-Белл», но Язову это не было известно, и даже КГБ не знал, каким образом американцам удалось обнаружить испытание. Известно было одно – американцы знали о нем. – Не забудьте, у них тоже есть разведслужбы.

– Но они никак не упомянули об этом, – произнес Нармонов.

– Иногда американцы предпочитают хранить молчание о том, что им становится известно. Они обращают наше внимание на определенные аспекты нашей деятельности в области стратегической обороны, но не на все, не желая раскрывать свои методы получения такой информации, – небрежно объяснил Герасимов, – Не исключено, что и они провели аналогичные испытания, хотя нам об этом неизвестно. И американцы умеют хранить тайны. – Таус-сиг так и не удалось получить сведения по этому вопросу. Герасимов откинулся на спинку кресла, давая возможность высказаться остальным.

– Иными словами, обе стороны будут продолжать вести работы, как и раньше, – сделал вывод Нармонов; •

– Если нам не удастся добиться от них уступок, – сказал министр иностранны х дел – – Впрочем, это маловероятно. Кто-нибудь из сидящих вокруг этого стола хочет, чтобы мы ограничили свои исследовательские программы, направленные на создание противоракетной обороны? – Присутствующие ответили на этот вопрос молчанием. – Тогда почему мы рассчитываем, что американцы пойдут на это?

– А вдруг им удастся опередить нас? – резко бросил Александров.

– Отличный вопрос,. Михаил Петрович, – тут же воспользовался предоставившейся возможностью Нармонов. – Почему американцам все время удается опережать нас? – обратился он к руководителям страны, собравшимся в зале. – Им удается это не потому, что они кудесники, а всего лишь по той причине, что мы предоставляем им такую возможность, потому что наша экономика не функционирует с достаточной эффективностью. Из-за этого у маршала Язова не хватает вооружений, в которых нуждается его армия, из-за этого нашему народу не хватает хороших товаров, позволяющих им повысить свой жизненный уровень, и это лишает нас возможности смотреть на западные страны как на равные нам.

– Наше вооружение делает нас равными! – возразил Александров.

– Но в этом у нас нет никакого превосходства, потому что и у Запада есть вооружение, правда? Кто из вас удовлетворен тем, что мы всего лишь равны Западу? Да, наши ракеты делают нас равными, – согласился Нармонов, – но величие нации не ограничивается способностью убивать. Если мы хотим превзойти Запад, не следует полагаться на ядерные боеголовки – если только вы не хотите, чтобы хозяевами на Земле стали китайцы. – Нармонов сделал паузу. – Товарищи, если мы действительно хотим одержать победу, нужно оживить нашу экономику!

– Она и так действует, – заметил Александров.

– Действует? Но как? Может кто-нибудь объяснить мне это? – спросил Ванеев,

В течение нескольких минут дискуссия шла весьма оживленно и затем превратилась в обмен мнениями, как это обычно принято на Политбюро. Нармонов воспользовался этим, чтобы оценить силу оппозиции. По его мнению, фракция, поддерживающая реформы, казалась более сильной, чем оппозиция. Ванеев еще не продемонстрировал, куда он склонится, – Александров рассчитывал, что Ванеев до последнего момента будет делать вид, что поддерживает генерального секретаря. А на стороне Нармонова все еще был Язов. Кроме того, Нармонов воспользовался заседанием для того, чтобы разрядить политические аспекты экономического положения своей страны. Он объяснил нужду в проведении реформ как средство укрепления военной мощи государства, – это было, разумеется, совершенно верно, и к тому же фракция Александрова не могла выступить против такой формулировки вопроса о реформах. Захватив в свои руки инициативу, Нармонов считал, что еще раз сумеет оценить силу оппозиции, а открытое обсуждение этой проблемы заставит противника обороняться, хотя бы временно. Пока ему больше не на что было надеяться. Вот, сумел удержаться у власти в течение еще одного дня, сказал себе Нармонов. Как только будет подписан договор об ограничении стратегических вооружений, его власть у этого стола возрастет еще больше. Это пойдет на пользу народу – впервые в истории советского государства мнение народа начало приобретать решающее значение. Как только будет принято решение о том, какие виды вооружений подлежат уничтожению, и будет согласован график, станет известно, сколько средств можно будет выделить для иных целей. Нармонов будет руководить этой дискуссией, сидя в кресле председателя, и сумеет воспользоваться проблемой дополнительных средств в качестве оружия для укрепления своего влияния в Политбюро, члены которого будут соперничать друг с другом относительно финансирования проектов их интересующих, Александров не сможет вмешаться в эту дискуссию, потому что его сила основывается на идеологии и к экономике не имеет отношения. И тут Нармонову пришло в голову, что он действительно может одержать победу. При поддержке министра обороны и с помощью Ванеева генеральный секретарь сумеет победить конфронтацию, сломит всемогущество КГБ и подчинит его своей воле, а затем вытеснит Александрова из Политбюро, отправив на заслуженный отдых. Нужно всего лишь выбрать момент для нанесения решающего удара. В первую очередь необходимо подписать договор о сокращении вооружений, и Нармонов готов на небольшие уступки, лишь бы обеспечить свое надежное положение дома. Это вызовет удивление Запада, но придет время, и Запад удивится еще больше, увидев жизнеспособную экономику, готовую соперничать с основными конкурентами, А сейчас Нармонову необходимо укрепить свою политическую власть. После этого наступит очередь вдохнуть новую жизнь в задыхающуюся экономику. Существовала еще одна цель, остававшаяся неизменной на протяжении жизни трех поколений, хотяЗападу всякий раз удавалось не обращать на нее внимания. Сейчас Нармонов не стремился к ее достижению, но она по-прежнему требовала решения.

***

Последнее заседание, подумал Райан. Слава Богу. Он опять начал нервничать, Джек не видел причин, почему намеченный план мог сорваться – странным было лишь то, что Райан не знал судьбы семьи Герасимова. Принцип «знать лишь то, что требуется для работы», снова поднял свою изрядно надоевшую голову, однако способ спасения из СССР «Кардинала» и вместе с ним Герасимова оказался настолько захватывающе прост, что сам Джек никогда бы не додумался до этого. Автором этой части плана был Риттер, и он еще раз доказал, что у него – пусть и считают его ворчливым старым сукиным сыном – осталось превосходное воображение-

На этот раз первыми выступали русские, и уже через пять минут после начала выступления было высказано предложение по времени оповещения о предстоящем неплановом приезде инспекционной группы. Джек предпочел бы нулевой срок оповещения, но отстаивать это было неразумно. Необязательно заглядывать внутрь птичек, как бы интересно это ни было, достаточно сосчитать пусковые установки и боеголовки, и любое время оповещения менее десяти часов позволяло решить эту задачу – особенно если неожиданные визиты инспекционных групп будут скоординированы с пролетами разведывательных спутников, объективы которых сумеют запечатлеть попытки обмануть инспекторов, если таковые будут иметь место. Сначала русские предложили десять часов в качестве оптимального срока предварительного оповещения о предстоящем приезде группы. Эрнест Аллен в свою очередь предложил три часа. Два часа спустя позиции сблизились соответственно до семи и пяти. Еще через два часа после этого американцы, ко всеобщему изумлению, назвали цифру шесть, и глава русской делегации кивнул соглашаясь. Джек был рад, что торговля подошла наконец к концу, но сам бы он отстаивал пять часов. Руководители делегаций встали и через стол пожали руки.

Четыре с половиной часа лишь на то, чтобы договориться об одной цифре, подумал Джек. И это еще рекордно короткий срок. Рукопожатие даже сопровождалось аплодисментами, все поднялись, и Джек встал в очередь, направляющуюся в туалет. Через несколько минут он вернулся в зал. Там его уже ждал Головко.

– На этот раз ваши парни не слишком давили на нас, – заметил полковник КГБ.

– Вам просто повезло, что переговоры по этому вопросу поручили не мне, – согласился Джек. – Мы потратили чертовски много времени для решения таких незначительных вопросов.

– Вы считаете их незначительными?

– В масштабе всей Вселенной… ну, они имеют значение, но не слишком большое. Для меня важно уже то, что теперь мы можем отправляться домой, – произнес Джек, и в его голосе проскользнула нотка неуверенности. Нет, еще не все позади.

– Вы действительно хотите побыстрее улететь? – спросил Головко.

– Не то чтобы уж очень, но все-таки. – На этот раз не сам перелет заставляет меня нервничать, приятель, подумал он.

***

Экипаж самолета остановился в гостинице «Украина» на излучине Москва-реки, жили по двое в огромных номерах, делали покупки в валютном магазине «Сувениры» и вообще старались увидеть как можно больше, не забывая о том, чтобы охранять свой «Боинг». И вот теперь они расплатились за гостиницу и туристским автобусом, рассчитанным на пятьдесят пассажиров, поехали в аэропорт – через мост, затем на восток, налево по Садовому кольцу и далее на север – полчаса езды по почти пустынным улицам.

Когда полковник фон Эйк подошел к «Боингу», наземная команда обслуживания из компании «Бритиш Эйруэйз» заканчивала заправку самолета под бдительным взглядом механика – главного мастер-сержанта, которому этот самолет «принадлежал», – и капитана, занимающего место второго пилота в правом кресле VC-137. Члены экипажа прошли через контрольно-пропускной пункт, на котором офицеры КГБ тщательно сверили их лица с фотографиями на документах. После окончания проверки экипаж поднялся внутрь самолета, где каждый уложил свои вещи. Затем они принялись за подготовку модернизированного «Боинга-707» к перелету через океан домой, на базу ВВС Эндрюз. Пилот собрал в кокпите пять членов экипажа и под прикрытием чьего-то грохочущего магнитофона сообщил, что сегодня вечером порядок действий будет несколько иным.

– Господи, сэр, – произнес механик, выслушав объяснения полковника, – вы называете это «несколько иным»?

– Что такое жизнь без приключений? – отозвался фон Эйк. – Всем понятны обязанности? – Он обвел взглядом присутствующих. Все кивнули. – Тогда за дело, парни. – Пилот и второй пилот взяли перечни операций, проводимых при подготовке к полету, и в сопровождении механика спустились вниз. Хорошо бы поскорее вернуться домой – таким было единодушное мнение, – если только удастся сдвинуть шины шасси, словно приросшие к бетонному покрытию. Холодно, заметил механик, как у ведьмы за пазухой. Одетые теперь в альпаковые костюмы, которыми снабжаются все военные летчики, с теплыми перчатками на руках, они не спеша обошли огромный самолет. 89-е военно-транспортное авиакрыло:ордилось тем, что перебрасывало «видных персон» по всему миру без единой аварии. Им удалось добиться такого завидного постоянства в результате самой тщательной проверки малейших деталей, Медленно обходя самолет, полковник фон Эйк думал о том, что 700 тысяч часов летнего времени без единой аварии могут закончиться сегодня вечером.

***

Райан уже уложил веши. В аэропорт они поедут прямо после прощального приема. Он решил еще раз побриться и почистить зубы, прежде чем уложить туалетные принадлежности в один из карманов своего чемодана, рассчитанного на два костюма. На этот раз Джек надел один из английских костюмов, почти теплый для здешнего климата, но пообещал себе, что в свой следующий визит в Москву непременно захватит теплые кальсоны – если визит состоится зимой. Он уже было собрался идти, как в дверь постучали. Это был Тони Кандела.

– Ну что ж, счастливого пути домой, – сказал он.

– Будем надеяться, – ухмыльнулся Райан.

– Вот зашел помочь с вещами. – Кандела подхватил чемодан, i': Джеку оставалось только взять потфель. Они направились к лифту, который поднял их с седьмого на девятый этаж, и там стали А', тать другой лифт, чтобы спуститься вниз.

– Вам неизвестно имя человека, проектировавшего это здание?

– У него несомненно было незаурядное чувство юмора, – ответил Кандела. – Потому они поручили этому парню проектные работы по строительству нового здания посольства. – Райан и Кандела рассмеялись. История со строительством нового здания американского посольства в Москве была достойна голливудского фильма эпических катастроф. В стенах, перекрытиях и потолках этого здания было столько электроники для подслушивания, что хватило бы на несколько универсальных компьютеров. Минуту спустя подошел лифт, и они спустились в вестибюль. Кандела передал Райану его чемодан.

– Ни пуха ни пера, – пожелал он и удалился.

Джек подошел к тому месту, где их ждали автомобили, и положил чемодан в открытый багажник. Вечернее небо было чистым и сияло звездами, а в северной его части виднелось полярное сияние. Джек слышал, что это явление природы иногда наблюдают н в Москве, но впервые видел его.

Через десять минут вереница автомашин тронулась с места и направилась к югу, в сторону Министерства иностранных дел, снопа повторяя маршрут, от которого у Райана едва не кружилась го лова и который ничуть не улучшил его удручающего знакомства с городом восьми миллионов душ. Одна за другой машины въезжали на полукруглый пандус перед входом, и выходивших из них гостей провожали внутрь здания. Этот прием был явно менее роскошен, чем предыдущий в Кремле, но и результаты переговоров оказались намного скромнее. Следующий раунд переговоров будет особенно напряженным, потому что приближался срок встречи на высшем уровне, зато проводиться эти переговоры будут в Вашингтоне. В зале их уже ждали репортеры, главным образом газетчики, но виднелось и несколько телевизионных камер. Кто-то подошел к Джеку, едва тот успел снять пальто.

– Доктор Райан?

– Да? – Он повернулся.

– Майк Пэстер, из «Вашингтон пост». В Вашингтоне объявлено, что ваши затруднения с Комиссией по биржевым операциям и ценным бумагам урегулированы.

– Господи, до чего приятно говорить о чем-то, кроме проблемы вооружений! – рассмеялся Джек. – Я ведь говорил и раньше, что не совершил ничего дурного. Думаю, эти болваны – только не цитируйте меня, – эти люди наконец разобрались в сути дела. Отлично. Мне не хотелось нанимать адвоката.

– Ходят слухи, что ЦРУ замешано… – Но Райан тут же прервал репортера.

– Я вот что вам предлагаю, – сказал он. – Сообщите в редакцию газеты, что, если они дадут мне пару дней отойти от всего этого дела, я покажу им все, что может их заинтересовать. Все мои сделки записаны на жесткие диски, потому что я занимался бизнесом с помощью компьютера. Согласны?

– Конечно – но тогда почему…

– Ни имею ни малейшего представления, – ответил Джек, протягивая руку за бокалом белого вина на подносе у проходившего мимо официанта. Ему хотелось выпить, но сегодня этот бокал будет единственным. – Может быть, кто-то в Вашингтоне захотел расквитаться с ЦРУ из-за чего-то. Ради всего святого, не цитируйте меня в своей статье!

– Как прошли переговоры? – спросил далее репортер.

– Подробности вам лучше узнать от Эрни, но если не для печати, то очень хорошо. Не так хорошо, как в прошлый раз, и еще осталось немало нерешенных вопросов, но мы согласовали сложные проблемы, и это больше, чем мы ожидали от этой поездки.

– Будет ли соглашение заключено до начала встречи в верхах? – спросил Пэстер.

– Не для печати, – тут же ответил Джек. Репортер кивнул. – На мой взгляд, шансы даже лучше, чем два из трех.

– Какую позицию занимает ЦРУ?

– Но ведь мы не должны заниматься политическими вопросами, верно? С технической точки зрения сокращение стратегических вооружений на пятьдесят процентов хотя и ничего не изменит, но все-таки как-то успокаивает. В этом я не сомневаюсь.

– Как мне написать, чьи слова я цитирую? – тут же поинтересовался Пэстер.

– Назовите меня самым младшим участником делегации, – улыбнулся Джек. – Согласны? Дядя Эрни может говорить от имени правительства, но мне это не разрешают.

– Какое воздействие окажет заключение этого договора на то, что Нармонов останется у власти?

– Это не моя область деятельности, – убедительно солгал Райан. – Моя точка зрения по этому вопросу личная, а не профессиональная.

– Тогда…

– Тогда спросите кого-нибудь другого об этом, – предложил Джек. – Спрашивайте меня о действительно важных проблемах, например кого должен взять к себе «Редскинс» в первом драфте;

– Олсона, конечно, трехчетвертного из «Бзйлора», – тут же ответил репортер.

– Мне тоже нравится этот крайний защитник из «Пенсильвания стейт», но, по-моему, ему еще рано.

– Счастливого пути, – сказал репортер, закрывая блокнот,

– Спасибо, а вам счастливо перезимовать здесь, приятель. – Репортер начал было уходить и вдруг остановился. – Вы не могли бы сказать что-нибудь, полностью не для печати, по поводу мужа и жены Фоули, которых русские выслали на прошлой…

– Кого? А-а, тех, кого они обвинили в шпионаже? Не для печати и вы никогда не слышали этого от меня – все это чепуха, от начала и до конца. По всему остальному – без комментариев.

– Ясно. – Репортер ушел улыбаясь.

Джек оказался в одиночестве. Он оглянулся вокруг, пытаясь увидеть Головко, но его нигде не было. Джек почувствовал себя разочарованным. Неважно, враг он или нет, но с ним всегда можно поговорить, и Райан привык получать удовольствие от этих разговоров. В зал вошел министр иностранных дел, затем Нармонов. Все остальное было, как и следовало: скрипичный ансамбль, столы с закусками, расхаживающие по залу официанты, несущие серебряные подносы с водкой, вином и шампанским. Сотрудники Государственного департамента оживленно беседовали со своими коллегами из Министерства иностранных дел, дядя Эрни над чем-то смеялся со своим партнером по переговорам из русской делегации. Только Джек стоял в одиночестве, и это никуда не годилось, Он подошел к ближайшей группе и остановился поблизости. Никто не обращал на него внимания, и он время от времени посматривал на

часы и делал глоток вина.

***

– Время, – сказал Кларк.

Непросто было даже добраться до этого места. Снаряжение Кларка уже находилось в водонепроницаемой шахте, ведущей из боевой рубки к вершине «паруса» субмарины. На обоих концах шахты были люки, и она была герметичной в отличие от остального «паруса», который заполнялся водой. Один из матросов вызвался отправиться с ним, затем донный люк был закрыт и задраен. Манкузо поднял трубку телефона.

– Проверка связи.

– Слышу вас хорошо, сэр, – ответил Кларк. – Готов и жду команды.

– Не касайтесь люка, пока я не скажу.

– Слушаюсь, капитан. Манкузо обернулся.

– Принимаю командование на себя, – объявил он.

– Капитан принял на себя командование лодкой, – согласился вахтенный офицер.

– Откачать три тысячи фунтов. Я поднимаю лодку со дна. Машинное отделение, приготовиться.

– Слушаюсь. – Офицер, управляющий глубиной погружения. он же чиф лодки, отдал необходимые распоряжения. Электрические насосы, следящие за креном и дифферентом, вытолкнули из цистерн полторы тонны соленой воды, и «Даллас» медленно выровнялся. Манкузо посмотрел по сторонам. Команда находилась на своих постах, как при боевой тревоге. Группа ведения огня наготове. Рамиус стоит рядом со штурманом. Панель управления бортовым вооружением освещена, и у нее расположился обслуживающий персонал. Внизу, в торпедном отсеке, все четыре торпедных аппарата заряжены, а в один из них пущена вода и открыт наружный люк.

– Пост гидролокации, говорит капитан. Есть что-то новое? – спросил Манкузо.

– Нет, сэр.

– Очень хорошо. Чиф, поднимитесь на глубину девять-ноль футов.

– Слушаюсь, девять-ноль футов.

Прежде чем субмарина сможет двигаться вперед, ей нужно подняться со дна. Манкузо следил за тем, как медленно менялся указатель глубины, в то время как чиф искусно выравнивал лодку.

– Глубина девять-ноль футов, сэр. Удерживать ее на этой глубине очень трудно.

– Машинное отделение, обороты машины для скорости в пять узлов. Рулевой, перо руля на пятнадцать градусов вправо, переходим на новый курс ноль-три-восемь.

– Руль вправо пятнадцать градусов, переходим на новый курс ноль-три-восемь, – репетовал рулевой. – Сэр, руль повернут вправо на пятнадцать градусов.

– Очень хорошо. – Манкузо следил но гирокомпасу, как курс лодки переходил на северо-восточный. Потребовалось пять минут, чтобы выйти из-цодо льда. Капитан отдал приказ подвсплыть на перископную глубину. Еще минута.

– Поднять перископ! – скомандовал капитан. Боцман повернул колесо управления, и капитан схватился ia ручки перископа, как только окуляр поднялся пал уровнем палубы. – Стоп!

Перископ остановился в футе от поверхности воды. Манкузо прильнул к окуляру, стараясь рассмотреть тени и, может быть, юл. но не увидел ничего.

– Еще два фута. – Сейчас он стоял на коленях. – Два фута еще и остановитесь.

Манкузо пользовался тонким боевым телескопом, а не более массивным поисковым. У поисковою телескопа было более широкое поле зрения и намного лучше освещенное поле обзора, но капитану не хотелось рисковать, поднимая его, поскольку он хорошо заметен на экране радиолокатора. Последние двенадцать часов внутри подводной лодки пользовались исключительно красным освещением. Пища при этом каралась какой-то странной, зато глаза приобретали способность видеть в темноте. Манкузо осмотрел горизонт. Кроме дрейфующего льда, на поверхности ничего не было видно.

– Все в порядке, – объявил он наконец. – Никого в поле видимости. Поднять мачту с электронными сенсорами. – Раздалось шипение гидравлики, и мачта ЭСМ поднялась над водой. Тонкая трость, сделанная из фибергласса, имела всего лишь полдюйма в голшину и была практически невидима на радиолокационном экране. – Опустить перископ.

– Обнаружил надводный радар, пеленг ноль-три-восемь. Сигнал очень слабый, – сообщил техник электронщик и назвал частоту и характеристику пульса.

– Ну, за работу, парни. – Манкузо поднял трубку телефона. – Готовы?

– Да. сэр, – швегил Кларк.

– Приступаем, Желаю удачи. – Капитан положил трубку и повернулся. – Всплываем на поверхность. Выть наготове для немедленного погружения.

На все потребовалось четыре минуты. Верхняя часть черной рубки – или «паруса», как называют ее подводники. – появилась на поверхности, своей узкой частью направленная на ближайшую советскую РЛС, чтобы максимально уменьшить вероятность обнаружения. Удерживать «Даллас» в таком положении было нелегко.

– Кларк, вперед!

– Слушаюсь.

Поскольку вся поверхность Финского залива покрыта дрейфующим льдом, подумал Манкузо, на экране этого радиолокатора будет только серая мешанина. Он не сводил глаз с указателя индикатора люка, изменившегося с " – ", что означало «люк закрыт и задраен» на "О" – «люк открыт».

Ящик Кларка находился теперь на платформе в нескольких футах ниже самой рубки. Кларк открыл люк и вылез на палубу. Затем он с помощью матроса извлек надувной плот. Находясь теперь один на крошечном мостике субмарины – пост управления в верхней части «паруса», – он положил плот поперек рубки и потянул за трос. Визг воздуха, врывающегося внутрь плота и надувающего его, наполнил, казалось, все вокруг, и Кларк поморщился от пронзительного шума. Как только резиновый плот был надут и стал тугим, он крикнул матросу, чтобы тот закрыл люк, и схватил телефонную трубку.

– У меня все готово. Люк задраен. Увидимся через пару часов.

– Хорошо, Желаю удачи, – снова повторил Манкузо.

Кларк, находившийся на вершине «паруса», забрался внутрь резинового плота. Субмарина погрузилась в воду, и плотик закачался на морской поверхности. Кларк включил электрический мотор. В подводной лодке нижний люк рубки на мгновение открылся, матрос проскользнул внутрь, затем вместе с капитаном задраил люк.

– Люки закрыты и задраены, лодка готова к погружению, – доложил чиф, когда последняя индикаторная лампочка изменилась с "О" на " – ".

– Ну все, – вздохнул Манкузо. – Мистер Гудмэн, принимайте командование, вы знаете, что делать.

– Принимаю командование, – ответил вахтенный офицер, и капитан направился в гидролокационный пост. Лейтенант Гудмэн тут же заставил лодку нырнуть ко дну.

Все как в старые добрые времена, подумал Манкузо, когда Джоунс был старшим гидролокаторщиком. Лодка замерла, вытянув носовые гидролокационные устройства в направлении, в котором двигался Кларк. Через минуту пришел Рамиус и остановился, чтобы посмотреть,

– Почему вы не захотели взглянуть в перископ? – спросил Манкузо,

– Тяжело смотреть на собственный дом и знать, что ты не можешь…

– Вот он! – постучал по экрану Джоунс. – Развивает скорость узлов в восемнадцать. Для подвесного мотора что-то очень тихо. Он у него электрический, верно?

– Да.

– . Надеюсь, батареи выдержат, шкипер.

– Я уже спросил. Аккумуляторные батареи с вращающимся литиевым анодом.

– Здорово! – хмыкнул Джоунс. Он щелчком выбил сигарету из пачки и предложил капитану, который снова на мгновение забыл, что бросил курить. Джоунс поднес огонь к сигарете, и на его лице появилось задумчивое выражение.

– Знаете, сэр, теперь я припоминаю, почему решил списаться на берег… – Его голос стих, а взгляд не отрывался от дисплея, на котором исчезал вдали гидролокационный след. В кормовом отсеке группа контроля за ведением огня вела непрерывные расчеты расстояния до мчащегося плотика – больше им нечего было делать. Джоунс вытянул шею и прислушался. «Даллас» затаился, в нем воцарилось полное молчание, а воздух наполнило напряжение, более ощутимое, чем табачный дым.

***

Кларк лежал в своей резиновой лодке плашмя. Лодка, сделанная из прорезиненного нейлона, была окрашена зелеными и серыми полосами и потому мало отличалась от поверхности моря. Сначала решили было нанести и белые пятна из-за льда, плавающего зимой в воде, но затем поняли, что судоходный канал поддерживается свободным ото льда и быстро двигающаяся белая точка на темной поверхности может привлечь к себе внимание. Больше всего беспокоил Кларка радар. «Парус» подводной лодки, может быть, и не обнаружат на фоне мешанины из снега, льда и воды, но если русские радиолокаторы способны обнаруживать быстро перемещающиеся цели, то простой компьютер, ведущий наблюдение за отраженными сигналами, может запросто замкнуться на предмете, двигающемся со скоростью двадцать миль в час. Сама резиновая лодка едва ли на фут выступала из воды, мотор возвышался еще на фут и был покрыт составом, поглощающим лучи радиолокатора. Кларк старался не поднимать голову выше верхней части мотора, и в который раз ему приходила в голову мысль, что полдюжины металлических предметов, украшающих его тело, могут оказаться достаточно большими, чтобы появиться на экране радара. Он понимал. что эти опасения вряд ли имеют под собой почву – даже при прохождении металлодетектора в аэропортах их не обнаруживали, – однако, попадая в одиночку в опасные ситуации, люди часто становятся мнительными. Впрочем, напомнил себе он, это лучше, чем быть глупым. Лишь интеллект позволяет понимать, насколько опасными являются подобные операции. После их завершения, после того, как дрожь покинет тело, выйдя из теплого душа, ты начинаешь купаться в лучах славы, думая о том, каким умным и храбрым проявил себя, но не сейчас. Сейчас это казалось слишком опасным, чтобы не сказать безумным – подумать только, согласиться на такое!

Уже отчетливо виднелась береговая черта – ряд точек, покрывающих видимый горизонт. Она казалась самой обычной, но там лежала вражеская территория, и мысль об этом леденила тело сильнее холодного ночного воздуха.

По крайней мере море спокойно, сказал он себе. Вообще-то небольшое волнение в несколько футов более надежно укрыло бы его от радиолокационного обнаружения, но зато гладкая поверхность моря позволяла развивать максимальную скорость, а он на большой скорости всегда чувствовал себя лучше. Кларк посмотрел назад. За кормой лодки тянулась едва заметная кильватерная струя; когда, приблизившись к берегу, он сбавит скорость, она еще уменьшится.

Терпение, в который раз напомнил он себе. Но ему претила сама мысль о терпении. Кому нравится ждать? – спросил себя Кларк. Если что-то должно случиться, то пусть случится поскорее, и на этом конец. Это далеко не лучший способ бросаться вперед очертя голову, но по крайней мере когда ты двигаешься, ты что-то делаешь. Однако когда Кларк учил молодых агентов, как вести себя в подобной ситуации, – а это было его самым обычным занятием, – он всегда убеждал их, что нужно проявлять терпение. Проклятый лицемер! – упрекнул он себя.

По портовым буям он определил расстояние до берега, сбросил скорость до десяти узлов, потом до пяти и наконец до трех. Электрический мотор еле слышно гудел. Кларк повернул рукоятку и направил лодку к полуразвалившемуся пирсу. Он был очень старым: его сваи расщепились и были избиты бесчисленными льдинами, приплывающими в гавань. Двигаясь очень медленно и осторожно, Кларк достал прибор ночного видения и огляделся вокруг. Нигде ни малейшего движения. С берега теперь доносились звуки транспорта, движущегося по прибрежному шоссе и отчетливо слышимого над водной поверхностью, а также музыка. В конце концов, сегодня пятница, и даже в Советском Союзе в ресторанах кипит веселье, танцуют пары. В общем-то успех операции зависел от шумной ночной жизни – в Эстонии она более оживленна, чем в большинстве уголков страны, – но пирс был заброшенным, как сообщили ему при инструктаже. Кларк подобрался поближе, привязал лодку к свае, проявив максимальную тщательность, – если трос развяжется и лодку унесет, возникнут серьезные проблемы. Рядом со сваей к пирсу была прикреплена лестница. Кларк расстегнул комбинезон, сбросил его и с пистолетом в руке вскарабкался по ней. Лишь сейчас он почувствовал запах порта. Он мало отличался от американского – смесь грязной воды, которой промывали трюмы, с гниющей древесиной причалов. К северу виднелась дюжина судов, пришвартованных к другому пирсу. – судя по всему, рыбачьих. К югу был расположен еще один причал со стоящим у него судном, груженным древесиной. Значит, шла реконструкция гавани. Это объясняло состояние пирса, у которого он остановился, подумал Кларк. Он взглянул на часы – потертый русский «Полет» – и оглянулся по сторонам в поисках места, где можно было бы переждать. Ему предстоит начинать операцию через сорок минут. Отправляясь в плаванье от «Далласа», он рассчитывал на более бурное море и потому прибыл к берегу раньше намеченного времени. Теперь ему оставалось одно – ждать и думать о том, каким нужно быть безумцем, чтобы согласиться принять участие в еще одной операции по вывозу людей.

***

Борис Филиппович Морозов, проходя вдоль дома, где он жил, посмотрел вверх. Освещенная территория «Яркой звезды» превратила небо в перистый купол снижающихся снежинок. Он любил такую погоду.

– Кто вы? – послышался властный голос.

– Морозов, – ответил молодой инженер, и из снежной пелены появилась фигура. Он сразу узнал фуражку старшего армейского офицера.

– Добрый вечер, товарищ инженер. Если не ошибаюсь, вы работаете в группе управления зеркалами? – спросил полковник Бондаренко.

– Мы раньше встречались?

– Нет. – Полковник покачал головой. – Вы знаете меня?

– Да, товарищ полковник. Бондаренко указал на небо.

– Красиво, не правда ли? Уже одно это заставляет тебя смириться с тем, что находишься так далеко от цивилизации.

– Нет, товарищ полковник, мы идем во главе цивилизации, а за нами следуют остальные. Сейчас мы накануне очень важного открытия, – напомнил Морозов.

– Рад слышать это! И все члены вашей группы так же уверены в успехе?

– Да, товарищ полковник. Я сам попросился сюда.

– Вот как? Откуда вы узнали о существовании этого объекта? – удивленно спросил полковник.

– Прошлой осенью я работал здесь с комсомольской бригадой. Мы помогали в строительных работах – в частности, размещали основания для зеркал. Я специализировался в университете по лазерам, а потому сразу догадался, что представляет собой программа «Яркая звезда». Разумеется, я никому не сказал об этом, – поспешил добавить Морозов, – но сразу понял, что это место словно создано для меня.

Бондаренко посмотрел на молодого инженера с нескрываемым одобрением-

– Ну, и как продвигается работа?

– Я надеялся принять участие в деятельности группы лазерщиков, но мой шеф едва ли не насильно заставил меня работать в его группе, – засмеялся Морозов.

– И вам это не нравится?

– Нет, что вы. Как раз наоборот. Вы просто меня не поняли. Раньше я даже не подозревал, насколько важны зеркала в этом проекте. Теперь я многому научился. Мы стараемся, чтобы зеркала управлялись с помощью компьютеров. Кстати, меня собираются назначить заместителем руководителя группы, – с гордостью заметил Морозов. – Видите ли, я неплохо разбираюсь в системах управления.

– Кто ваш руководитель – Говоров?

– Совершенно верно. Он – блестящий инженер. Разрешите задать вопрос?

– Конечно.

– Говорят, что вы тот самый армейский полковник, о которое ходит столько слухов. Это правда? Я слышал, что вас собирайте назначить заместителем начальника проекта,

– В этих слухах есть некоторая доля правды, – признался Бон даренко.

– Тогда разрешите высказать предложение, товарищ полков ник?

– Высказывайте.

– Среди персонала много молодых неженатых мужчин.,

– И недостаточно молодых незамужних женщин?

– Мы испытываем острую нужду в лаборантках.

– Ваше предложение принято во внимание, товарищ инженер, – с улыбкой ответил Бондаренко. – Кроме тою, мы собираемся построить еще один многоквартирный жилой дом, чтобы сделать жизнь ученых и инженеров более удобной. Как вы живете в общежитии?

– Обстановка товарищеская, даже теплая. Кружки по астрономии и шахматам пользуются большой популярностью.

– Вот как. Уже давно мне не доводилось играть с серьезные противниками. Как соперничество? – спросил полковник с интересом,

Молодой инженер рассмеялся.

– Свирепое – даже убийственное.

***

В пяти тысячах метров от них Лучник благословил имя Аллаха. Пошел снег, и падающие снежинки придавали воздуху ту магическую прелесть, которую так любят поэты… и солдаты. Можно было слышать – даже чувствовать – приглушенную тишину, потом. что падающий снег подавлял все звуки. Вокруг них, вниз и вверх по склону, насколько хватает глаз виднелась белая завеса, уменьшающая видимость до двухсот метров. Лучник собрал своих командиров и объяснил план предстоящего штурма. Через несколько мину. они вернулись к своим подразделениям. Он сам пойдет вместе с передовым отрядом первой роты, а майор, его заместитель, останется со второй.

Идти было удивительно удобно, совсем не скользко. Русские сбросили сюда массу щебенки после взрывных работ, проведенных во всем этом районе, и скальные осколки, хотя и покрытые снегом ничуть не скользили под ногами. Это было очень кстати, потому что тропа проходила вплотную к отвесной стене высотой не меньше сотни метров. Гораздо труднее оказалось найти правильное но правление. Лучник вел своих людей по памяти, но он много част изучал объект и был знаком с каждым изгибом горы – или так по крайней мере ему казалось. Как всегда, его охватили сомнения, и понадобилась полная сосредоточенность, чтобы думать только о предстоящей операции. Перед тем как отправиться в путь, он наметил несколько контрольных точек у себя в памяти: валун вот здесь, лощина – там, вот здесь то место, где тропа поворачивает направо, а вот тут – налево. Сначала продвижение вперед казалось угнетающе медленным, но чем ближе они подходили к цели, тем быстрее становились шаги. И все время они ориентировались по свечению прожекторов. Как уверены русские в своей силе, подумал он, что освещают всю местность прожекторами! Он заметил даже двигающиеся огоньки – фары автобуса, судя по звуку мотора, решил Лучник. Да, конечно, это автобус с включенными фарами. Сквозь окутывающее все вокруг снежное облако пробивались маленькие двигающиеся точки света. Часовые, несущие службу внутри большой световой сферы, находятся сейчас в трудном положении. При обычных условиях яркий свет прожекторов, направленных в сторону от караульных вышек, должен был ослеплять нарушителей, однако сейчас ситуация была обратной. Свет прожекторов не проникал сквозь пелену падающего снега и отражался от него, ослепляя вооруженных часовых. Наконец передовой отряд достиг исходной позиции. Лучник распределил своих людей и стал ждать, пока подойдут остальные. На это потребовалось полчаса. Они разошлись по линии предстоящего штурма группами по три или четыре человека. Лучник дал время моджахедам выпить воды и помолиться Аллаху, вручив ему свои судьбы, приготовиться к битве и ее возможным последствиям. Их судьба была судьбой воинов. Их враг являлся одновременно врагом их Бога. Чтобы они ни сделали с этими людьми, которые прогневали Аллаха, это зачтется им как заслуга, и каждый из бойцов Лучника вспомнил о родственниках и друзьях, погибших от руки русских.

– Это просто поразительно, – прошептал майор, оказавшийся рядом с ним.

– Аллах с нами, мой друг, – ответил Лучник.

– Да, несомненно. – Они находились всего в пятистах метрах от объекта, и их все еще не обнаружили. Да ведь мы действительно можем уцелеть…

– Насколько ближе сможем мы…

– На сто метров. Приборы ночного видения, которыми снабжены часовые, видят в таком снегопаде метров на четыреста. Ближайшая вышка в шестистах метрах вон там. – Майор показал направление, чего совсем не требовалось. Лучник точно знал, где находится эта вышка и где через двести метров стоит следующая.

Майор посмотрел на часы и задумался.

– Если график такой же, как в Кабуле, то через час – смена караула. Те, кто несет службу сейчас, устали и замерзли, а сменившие их еще не до конца проснулись. Лучше всего нанести удар именно в это время.

– Желаю удачи, – просто сказал Лучник. Они обнялись.

– … Почему должны мы избегать битвы во имя Аллаха, когда нас и наших детей изгнали из наших жилищ?

– И когда они показались перед Джалуитом и его войсками, то сказали: «Господи наш! Пролей на нас терпение, и укрепи наши стопы, и помоги нам против людей неверных!»

Это была цитата из Корана, и ни одному из них не показалось странным, что отрывок на самом деле говорит о битве между израильтянами и филистимлянами. Мусульмане были знакомы с Давидом и Саулом и делом, за которое они сражались. Майор еще раз улыбнулся и вернулся к своим людям.

Лучник повернулся и дал знак группе ракетчиков. Двое положили на плечи «Стингеры» и последовали за своим командиром, который начал взбираться по горному склону. Еще одна возвышенность, и теперь они смотрели на караульные вышки сверху вниз. Лучника удивило, что с этой позиции были видны сразу три вышки, и он распорядился, чтобы сюда доставили третий «Стингер». Он проинструктировал каждого ракетчика и вернулся к главной группе. В руках ракетчиков искатели цели на трубах «Стингеров» уже пели свою смертоносную песню. Караульные вышки обогреваются внутри – а «Стингеры» ищут только тепло.

Далее Лучник распорядился передвинуть поближе минометы – ближе, чем ему хотелось бы, но плохая видимость играла на руку не только моджахедам. Он следил за тем, как рота под руководством майора начала спускаться налево, растворяясь в снежной завесе. Они нанесут удар по самой лазерной установке, тогда как Лучник и его восемьдесят человек обрушатся на жилые здания. Теперь наступила их очередь. Лучник прошел с ними вперед и остановился, когда риск стал слишком велик, у того самого места, где свет прожекторов уже проникал сквозь снежную пелену. Он поднял голову и увидел закутанного в шубу часового с вырывающимися изо рта белыми облачками пара. Еще десять минут. Лучник достал рацию. У них было всего четыре рации, и до сего момента они не решались пользоваться ими, опасаясь, что русские могут обнаружить их.

***

Нам не следовало отказываться от собак, подумал Бондаренко. После того как я обоснуюсь здесь, первое, что я сделаю, – это верну собак. Он обходил территорию объекта, наслаждаясь морозной погодой, падающим снегом и стараясь привести в порядок свои мысли в спокойной атмосфере высокогорья. Да, здесь понадобится многое изменить. Нельзя преуменьшать роль настоящего солдата. Генерал Покрышкин слишком полагался на разработанную для него систему охраны, а войска КГБ слишком ленивы. Например, по ночам они не патрулируют территорию. Слишком опасно на такой местности, заявил их командир, наши дневные патрули обнаружат всех, кто пытается слишком приблизиться к объекту, караульные вышки оборудованы приборами ночного видения, а остальная территория объекта освещается прожекторами. Но приборы ночного видения теряют восемьдесят процентов своей эффективности при такой, как сегодня, погоде. Что, если сейчас на нас готовится напасть группа афганцев? Первое, что я сделаю, твердо решил Бондаренко, свяжусь с полковником Николаевым в штаб-квартире спецназа и сам проведу учебный штурм этого объекта, чтобы показать идиотам из КГБ, насколько они уязвимы. Он посмотрел на холм. Там стоял часовой из войск КГБ с автоматом, перекинутым через плечо, он размахивал руками, чтобы не замерзнуть, – ему понадобится четыре секунды, чтобы снять с плеча автомат, поставить его на боевой взвод и прицелиться. Четыре секунды, и последние три он будет уже мертв, если там, в снежной пелене, скрываются достаточно опытные боевики… Ну что ж, ничего не поделаешь, заместитель начальника любого объекта должен быть настоящим сукиным сыном, не проявляя ни малейшей жалости к подчиненным, и, если эти чекисты хотят играть в солдат, пусть действуют как солдаты, черт побери! Полковник повернулся и пошел обратно к жилому зданию.

***

Автомобиль Герасимова остановился у служебного входа Лефортовской тюрьмы. Водитель остался в машине, а телохранитель последовал за председателем КГБ. Герасимов показал свое удостоверение личности часовому у входа и пошел дальше, даже не остановившись. Сотрудники КГБ строго соблюдали правила безопасности и бдительно несли службу, но они знали в лицо своего председателя и еще лучше знали, какую власть он собой представляет. Герасимов повернул налево и направился в служебные помещения. Директора тюрьмы на месте, конечно, не было, но здесь находился один из его заместителей. Герасимов застал его в момент, когда тот заполнял бланки.

– Добрый вечер. – Глаза заместителя директора не вывалились из орбит лишь потому, что он носил очки.

– Товарищ председатель! Меня не преду…

– Вас и не должны были предупреждать.

– Готов выполнить любое ваше распоряжение.

– Немедленно приведите сюда арестованного Филитова, – резко бросил Герасимов. – Немедленно, – повторил он.

– Слушаюсь! – Заместитель директора тюрьмы вскочил и выбежал в соседнюю комнату. Меньше чем через минуту он вернулся. – Для этого понадобится пять минут.

– Позаботьтесь, чтобы он был должным образом одет, – напомнил Герасимов.

– В свой мундир? – недоуменно спросил заместитель директора.

– Нет, идиот! – взорвался Герасимов. – В гражданскую одежду. Он должен хорошо выглядеть. Ведь у вас здесь хранятся все его личные вещи?

– Да, товарищ председатель, но…

– Я не могу сидеть здесь с вами всю ночь, – тихо произнес он. Не бывает ничего более опасного, чем спокойный председатель КГБ, Заместитель начальника тюрьмы буквально вылетел из комнаты. Герасимов повернулся к своему телохранителю, на лице которого сияла довольная улыбка. Тюремщики не нравятся никому. – Как ты думаешь, сколько времени им потребуется?

– Меньше десяти минут, товарищ председатель, хотя им придется искать его одежду. В конце концов, это ничтожество понимает, какое здесь теплое место и как славно тут служить. Я знаю его

– Вот как?

– Сначала он служил в ПГУ, но плохо проявил себя в первой же операции и с тех пор служит в тюрьме. – Телохранитель взгля нул на часы.

На всю операцию потребовалось восемь минут. Филитов появился одетый в свой костюм, хотя рубашка не была застегнута, а галстук просто накинут на шею. Заместитель начальника тюрьмы держал в руках поношенное пальто. Филитов редко покупал штатскую одежду. Он был полковником Советской Армии и неуютно чувствовал себя, когда на нем не было мундира. На лице старого полковника было замешательство, и тут он увидел Гсрасимова.

– В чем дело? – спросил он.

– Вы поедете со мной, Филитов. Застегните рубашку. Попы таитесь по крайней мере выглядеть как мужчина!

Михаил Семенович едва не выругался в ответ, но сумел сдер жаться. Взгляд, который он бросил на-председателя КГБ, был по дон такой ярости, что телохранитель Герасимова опустил руку па кобуру пистолета. Филитов застегнул рубашку, поправил воротнш-и аккуратно завязал галстук. Поскольку здесь не было зеркала, галстук оказался сдвинутым в сторону.

– Теперь, товарищ председатель, прошу вас расписаться…

– Вы передаете мне такого опасного преступника просто так?

– Не понимаю, товарищ…

– Наручники! – рявкнул Герасимов.

В том, что наручники лежали в столе заместителя начальника тюрьмы, не было ничего удивительного. Он защелкнул их на кистях Филитова и собрался было положить ключ в карман, когда увидел протянутую руку Герасимова.

– Вот так. Завтра вечером я привезу его обратно.

– Но вы должны расписаться… – И заместитель начальника замолчал, увидев, что говорит в сторону удаляющейся спины председателя КГБ.

– Подумать только, в моем подчинении служит столько людей, – заметил Герасимов, обращаясь к телохранителю, – и попадаются вот такие…

– Вы правы, товарищ председатель. – Сорокадвухлетний телохранитель обладал невероятной физической силой, бывший оперативник и эксперт во всех видах боевых единоборств как с оружием, так и без него. Филитов сразу понял это по железной хватке его руки.

– Филитов, – заметил председатель КГБ, обращаясь через плечо к старому полковнику, – сейчас мы прокатимся на машине, а затем совершим небольшой полет. Вам не будет причинено никакого, вреда. Если вы будете себя хорошо вести, то вас даже прилично покормят. Если же станете сопротивляться, Василий заставит вас раскаяться в этом. Вам все ясно?

– Все, товарищ чекист.

Часовой у выхода вытянулся и тут же открыл дверь. Наружные часовые тоже вытянулись, и Герасимов кивнул им. Водитель стоял у открытой задней дверцы автомобиля. Герасимов остановился у машины и повернулся к телохранителю.

– Усади его рядом со мной на заднем сиденье, Василий. Ты и с переднего сиденья сможешь присматривать за ним.

– Как прикажете, товарищ председатель.

– Шереметьево, – сказал Герасимов водителю. – Грузовой терминал на южной стороне.

***

Вот и аэропорт, подумал Райан. Он неожиданно рыгнул и почувствовал неприятный запах сардин и вина. Вереница автомобилей начала подниматься по пандусу наверх, затем неожиданно свернула в сторону от входа и направилась к месту стоянки. Да, заметил Райан, служба безопасности не теряет бдительности. Русские прямо-таки одержимы этим. Куда ни посмотри, всюду вооруженные автоматами солдаты в форме КГБ. Автомобиль проехал мимо главного здания, мимо недавно построенного сооружения, похожего на инопланетный корабль из фильма Спилберга «Звездные встречи». Райан уже давно хотел спросить кого-нибудь, почему это сооружение построено, но так и не используется. Может быть, в следующий раз, подумал он.

Члены американской делегации попрощались со своими русскими коллегами в Министерстве иностранных дел. Несколько дипломатов стояло у трапа «Боинга», чтобы пожать руки отъезжающим, но никому не хотелось выходить из теплого комфорта лимузинов, и в результате посадка шла медленно. Наконец машина, в которой сидел Райан, продвинулась вперед,остановилась, сидящий рядом с ним американец открыл дверцу, а водитель поднял крышку багажника. Райану тоже не хотелось выходить наружу. Лишь к концу поездки автомобиль как следует нагрелся. Наконец Джек заставил себя выйти из машины. Он взял свой чемодан, кейс и направился к трапу.

– Надеюсь, вам понравилось пребывание в нашей стране, – произнес один из провожающих.

– Мне хотелось бы приехать еще раз и осмотреть город, – ответил Джек, пожимая протянутую руку.

– Мы будем очень рады.

Да уж конечно, подумал Джек, поднимаясь по трапу. Войдя в салон, он посмотрел вперед. В кокпите на откидном сиденье расположился русский летчик, который полетит вместе с ними, чтобы помочь в переговорах с авиадиспетчерами. Его глаза были устремлены на аппаратуру связи, отгороженную занавеской. Райан кивнул американскому пилоту через открытую дверь, и тот подмигнул ему в ответ.

– Меня пугает политическая ситуация вокруг этого дела, – сказал Ватутин. Они с Головко сидели в здании № 2 на площади Дзержинского и сравнивали отчеты.

– Сейчас другое время. Нас не расстреляют за то, что мы выполняем свои обязанности.

– Ты так считаешь? А что, если Филитов действовал с согласия председателя?

– Чепуха, – фыркнул Головко.

– Вот как? Что, если деятельность Герасимова против диссидентов вывела его на разведывательные организации Запала? Нам известно, что он принимал личное участие в некоторых делах – главным образом в тех, где были замешаны диссиденты из балтийских республик, но ведь были и другие.

– Сейчас ты действительно рассуждаешь как сотрудник «Двойки».

– А ты сам подумай. Мы арестовываем Филитова, и сразу после этого председатель встречается один на один с представителем ЦРУ. Ты помнишь, чтобы такое когда-нибудь случалось?

– Я слышал рассказы про Филби, но… нет, это было лишь после того, как он перебежал к нам.

– Поразительное совпадение. – заметил Ватутин, потирая глаза. – Нас готовят не для того, чтобы мы верили в случайные стечения обстоятельств…

– …твою мать! – воскликнул Головко. Ватутин с раздражением посмотрел на него и увидел, как тот поднял взгляд к потолку. – В прошлый приезд американцев на переговоры – как я позабыл об этом! – Райан разговаривал с Филитовым – они столкнулись как бы случайно, и…

Ватутин поднял трубку своего телефона и набрал номер.

– Позовите к телефону ночного дежурного… Это полковник Ватутин. Разбудите арестованного Филитова. Я должен допросить его минут через сорок… Что вы сказали? Кто? Хорошо. Спасибо. – Полковник из Второго главного управления встал. – Председатель КГБ Герасимов увез Филитова из Лефортовской тюрьмы пятнадцать минут назад. Он сказал, что отправляется с ним в специальную поездку.

– Где твоя машина?

– Я могу вызвать…

– Нет, – произнес Головко. – Твоя личная машина.

26. Черные операции

Пока можно было не спешить. Члены экипажа усаживали делегацию в салонах самолета, а полковник фон Эйк еще раз пробежал взглядом предполетные инструкции. VC-137 был подключен к генератору, размещенному в кузове грузовика, и этот же генератор позволит им запустить двигатели самолета намного проще, чем с помощью бортовых систем. Он взглянул на часы и еще раз подумал о том, как было бы хорошо, если бы все прошло по плану.

Райан направился к хвосту самолета, прошел мимо своего обычного места, миновал кабину Эрни Аллена, размещающуюся в центральной части «Боинга», и сел в кресло в последнем ряду хвостового салона. Здесь все выглядело, почти как в обычном авиалайнере, хотя кресел в ряду было пять вместо шести. Тут размещались те «видные личности», которым не хватило места в передних салонах. Джек выбрал кресло на левой стороне самолета, там, где кресла стояли парами. Затем в салон вошли еще с десяток пассажиров, пожелавших сидеть в самом хвосте, где, как им посоветовал один из членов экипажа, полет не так ощутим. Механик будет сидеть по другую сторону прохода, справа от Райана, вместо отведенного ему места впереди. Джек хотел, чтобы здесь присутствовал еще один член экипажа, который мог бы прийти на помощь в случае необходимости, но это бы слишком уж бросалось в глаза. На борту самолета находился советский летчик. Такова была установленная процедура, и отступать от нее не следовало. Вся идея заключалась в том, что каждый, кто находился на борту самолета, должен быть уверен, что все идет именно так, как и следовало.

В кокпите первый пилот закончил проверку приборов и механизмов.

– Все на борту?

– Так точно, сэр. Готовы закрывать двери.

– Обратите внимание на индикаторную лампочку над служебным входом. С ней происходит что-то странное, – произнес фон Эйк, обращаясь к бортинженеру.

– Неисправность? – спросил советский летчик с откидного сиденья. Внезапная разгерметизация в полете заставляет беспокоиться всех пилотов.

– Каждый раз, когда мы проверяем эту дверь, с ней все в порядке, Скорее всего неисправно реле на панели управления, но нам пока не удалось его обнаружить. Я сам проверил эту проклятую дверь. – заверил он русского летчика. – Что-то в электрическом контуре.

– Готовы к старту, – послышался голос бортинженера.

– Хорошо. – Пилот взглянул в иллюминатор, чтобы убедиться, что трап откатили от самолета, и летчики надели шлемы с наушниками. – С левой стороны все чисто.

– Все чисто с правой, – раздался голос второго пилота.

– Проворачиваем первый. – Кнопки нажаты, переключатели включены, и крайний левый двигатель начал вращать лопатки своей турбины. Стрелки на приборах задвигались и скоро остановились на режиме холостого хода. Теперь, когда самолет получил возможность снабжать самого себя электроэнергией, грузовик с генератором уехал.

– Проворачиваем четвертый, – сказал пилот. Он переключил свой микрофон на радиосистему салона. – Дамы и господа, говорит полковник фон Эйк. Мы включаем двигатели и через пять минут начинаем рулежку. Пристегните ремни, и те из вас, кто курит. пусть потерпит несколько минут.

Райан, сидевший в своем кресле заднего ряда, был готов на что угодно ради сигареты. Механик взглянул на него и улыбнулся. Да, он достаточно крепок, чтобы справиться с этим, подумал Джек. Возраст главного сержанта ВВС приближался к пятидесяти, но выглядел сержант так, что запросто мог преподать хорошие манеры нападающему лучшей команды по американскому футболу. На его огромных кистях были надеты кожаные рабочие перчатки с затянутыми ремнями.

– Вы готовы? – спросил Джек, Подслушать их было невозможно – гул двигателей разрывал барабанные перепонки.

– По первой же вашей команде, сэр.

– Вы сами увидите, без команды.

***

– Гм, – хмыкнул Герасимов. – Еще не прибыли. – Грузовой терминал был закрыт, и в нем не было огней, за исключением прожекторов вдоль периметра, которыми пользовалась охрана.

– Может быть. позвонить? – спросил водитель.

– Не стоит. Спешить некуда. Что… – Охранник в форме солдата КГБ дал знак, чтобы они остановились. Они уже проехали через один контрольно-пропускной пункт. – А-а, понятно. Американский самолет готовится к взлету. Из-за этого и задержка.

Охранник подошел к окну водителя и потребовал предъявить припуск. Водитель небрежно махнул рукой в сторону заднего сиденья.

– Добрый вечер, ефрейтор, – сказал Герасимов и показал свое удостоверение. Ефрейтор вытянулся. – Через несколько минут сюда прилетит самолет – это за мной. По-видимому, задержка произошла из-за американской делегации. Обеспечена их безопасность?

– Так точно, товарищ председатель! Задействована целая рота.

– Ну что ж, пока мы здесь, почему бы не провести проверку. Кто ваш командир?

– Майор Зарудин, товарищ…

– Что здесь происходит, черт побери? – К машине подошел лейтенант. Лишь остановившись рядом с ефрейтором, он разглядел сидящих в машине.

– Лейтенант, где сейчас майор Зарудин?

– В башне управления полетами, товарищ председатель. Оттуда лучше всего…

– Ничуть не сомневаюсь. Свяжитесь с ним по радио и сообщите, что я решил проверить внешнюю цепь охраны, затем приеду к нему и сообщу свое мнение. Поехали, – бросил он водителю. – Направо.

***

– Башня управления полетами Шереметьево, номер девять-семь-один запрашивает разрешение, чтобы вырулить на взлетную дорожку – правую, номер два-пять.

– Девять-семь-один, разрешаю. Поверните налево на главную рулежную дорожку один. Направление ветра два-восемь-один, сила – сорок километров.

– Принято, конец связи, – ответил пилот. – О'кей, птичка, поехали.

Второй пилот увеличил газ всех четырех двигателей, и самолет двинулся с места. По бетонке прямо перед ними шел человек с двумя светящимися жезлами и без всякой надобности указывал им направление к рулежной дорожке, но русские вообще считают, что всем следует давать указания, как действовать. Фон Эйк съехал с парковочной площадки и направился к югу по рулежной дорожке девять, затем повернул налево. Небольшое колесо в носу самолета. направляющее его движение, как всегда, немного заедало, и самолет двигался медленно. Полковник вообще предпочитал тут двигаться медленно. Рулежные дорожки были здесь настолько неровными, что всегда существовала опасность что-то повредить. Ему совсем не хотелось, чтобы это произошло именно сегодня. До конца главной рулежной дорожки номер один было больше полумили, и от непрерывных толчков и кренов могла наступить морская болезнь. Наконец фон Эйк повернул направо на рулежную дорожку номер пять.

***

– Похоже, все часовые несут службу бдительно, – заметил Василий, когда они пересекли дорожку номер двадцать пять. Водитель вел машину с выключенными фарами и прижимался к краю аэродрома. Самолет выруливал на взлет, и оба – водитель и телохранитель – внимательно следили за этой опасностью. Они не заметили, как Герасимов достал из кармана ключ и снял наручники с изумленного Филитова. Затем председатель КГБ извлек из наплечной кобуры автоматический пистолет.

***

– Проклятье – вон там автомобиль, – выругался полковник фон Эйк. – Как он здесь оказался, черт побери?

– Мы легко обойдем его, – заметил второй пилот. – Он на краю дорожки.

– Просто великолепно. – Пилот снова повернул направо в конец рулежной дорожки. – Черт бы побрал этих автомобилистов, ездят тут, как на уик-энд.

– Эта новость тоже вам не понравится, полковник, – заметил бортинженер, обращаясь к пилоту. – Над задней дверью снова горит лампочка.

– Ну когда кончится вся эта мерзость? – воскликнул фон Эйк в микрофон внутренней связи, затем переключился на систему трансляции, но, прежде чем заговорить, постарался взять себя в руки. – Механик, проверьте заднюю дверь.

– Начинается, – произнес сержант. Райан отстегнул пристяжной ремень и отодвинулся на несколько футов, наблюдая за тем, как сержант тянет за ручку двери.

– Где-то короткое замыкание, – сказал бортинженер, стоя в кокпите. – Только что выключилось освещение хвостовою салона. Сработал рубильник и никак не становится на место.

– Может быть, заменить рубильник? – спросил полковник фон Эйк.

– У меня есть запасной. Можно попробовать, – согласился инженер.

– Действуйте. Я сообщу сидящим в хвостовом салоне, почему у них погас свет. – Это была ложь, но достаточно убедительная, а поскольку все сидели в креслах, пристегнутые ремнями, было непросто повернуться и взглянуть в сторону хвостового салона.

***

– Где председатель? – спросил у лейтенанта Ватутин.

– Он ведет проверку – а кто вы такой?

– Я – полковник Ватутин, а это – полковник Головко. Где этот проклятый председатель, говори, несчастный молокосос!

У возмущенного лейтенанта изо рта полетели слюни, но он наконец указал направление.

***

– Извини, Василий, – произнес Герасимов. Телохранитель повернулся к своему председателю и увидел дуло автоматического пистолета. – Дай мне спой пистолет.

– Но…

– Сейчас не время для разговоров. – Герасимов взял пистолет и сунул его в карман. Затем он передал Василию наручники. – Пусть каждый пристегнет одну руку – и через руль.

Водитель был потрясен, но оба поступили так, как приказал Герасимов. Василий защелкнул одно кольцо на своем левом запястье, просунул второе через руль и защелкнул на правой руке водителя. Тем временем Герасимов снял телефонную трубку с радиофона и сунул ее в карман.

– Ключи?

Водитель передал их через плечо левой рукой. Ближайший часовой находился в сотне метров, а самолет – в двадцати. Председатель Комитета государственной безопасности сам открыл дверцу автомобиля – впервые за много лет.

– Полковник Филитов, следуйте за мной.

Михаил Семенович был удивлен ничуть не меньше остальных. но послушался. На виду у всех – по крайней мере тех немногих, кто наблюдал за вылетом американского самолета, – Герасимов и Филитов пошли к возвышающемуся над их головами хвосту «Боинга», окрашенному в красный, белый и синий цвета. Как по команде, над ними открылась дверь.

– Торопитесь, парни! – крикнул Райан и бросил вниз веревочную лестницу.

Старые ноги Филитова предали его. От ветра и выхлопных газов реактивных двигателей VC-137 веревочная лестница трепетала как листик, и он, несмотря на помощь Герасимова, никак не мог поставить обе ноги на нижнюю перекладину.

***

– Господи, смотри! – указал рукой Головко. – Жми!

Ватутин не произнес ни единого слова. Он выжал до пола педаль газа и включил дальний свет.

***

– Нас заметили, – произнес механик, когда увидел автомобиль. К ним бежал и солдат с автоматом.

– Ну давай же, папаша! – подбадривал механик старика.

– Проклятье! – выругался Райан, оттолкнул сержанта и спрыгнул вниз. Он приземлился неудачно, подвернув правую лодыжку и порвав на левом колене брюки. Но, превозмогая боль, тут же вскочил. Он схватил Филитова под одну руку, Герасимов – под вторую, и им удалось поднять старика достаточно высоко, так что сержант смог наклониться и втащить его внутрь самолета. Герасимов вскарабкался по лестнице следом – удерживал ее Райан. Наступила очередь Джека – но он столкнулся с той же проблемой, что и Филитов. Его левое колено не сгибалось, а когда он попытался карабкаться на одной правой ноге, то заметил, что правая отказывается работать. Он громко выругался – его голос был слышен сквозь вой ветра и рев авиационных турбин – и попробовал взбираться, перехватывая ступени руками, но промахнулся и упал на бетон аэродрома.

– Стой! Стой! – кричал кто-то с автоматом в руках с расстояния в десять футов. Джек поднял лицо к открытой двери самолета.

– Улетайте! – крикнул он изо всех сил. – Закрывайте проклятую дверь и улетайте!

Механик ни мгновения не колебался. Он протянул руку, чтобы захлопнуть дверь, и Джек заметил, как она за считанные секунды села в герметическое гнездо. Внутри самолета сержант схватил трубку внутренней связи и сообщил пилоту, что задняя дверь закрыта должным образом.

– Башня управления, говорит номер девять-семь-один, начинаем взлет. Конец связи. – И полковник фон Эйк передвинул вперед рукоятки всех четырех двигателей до предела, поскольку для взлета требуется максимальная мощность,

Сила рвущихся из сопел выхлопных газов швырнула всех четверых – автоматчик тоже успел подбежать к месту происшествия – на ледяную поверхность взлетной дорожки, и они покатились к ее концу. Лежа на животе, Джек следил за тем, как мигающий красный огонек на верхней части вертикального руля стремительно удаляется, исчезая вдали. В последний раз Райан увидел свечение инфракрасных излучателей глушителя, защищающих VC-137 от ракет «земля-воздух». Он едва не рассмеялся, но перевернулся на спину и увидел дуло пистолета у своего лица.

– Привет, Сергей, – сказал Райан полковнику Головко.

***

– Мы готовы, – услышал по радио Лучник. Он поднял ракетницу и выстрелил R воздух. Ракета разорвалась прямо над одним из производственных корпусов объекта.

Дальше все происходило одновременно. Слева от него расположились трое ракетчиков со «Стингерами», и после длительного ожидания ракеты устремились к караульным вышкам или, точнее, к электрическим обогревательным батареям, находившимся внутри них. Пары часовых, находившихся в каждой из них, едва успели удивиться при виде ракеты, разорвавшейся над территорией объекта, и лишь один из шести заметил мчавшийся к вышке язык желтого пламени, но, конечно, не успел отреагировать. Все три ракеты попали точно в цель – они не могли промахнуться при стрельбе по неподвижной цели, – и в каждом случае трехкилограммовая боеголовка сработала так, как от нее ожидали. Меньше чем через пять секунд после пуска сигнальной ракеты все три караульные вышки были уничтожены, а с ними и пулеметы, защищавшие лазерную установку.

Часовой, стоявший перед Лучником, погиб сразу после этого. У него не было ни малейшей надежды. Сорок автоматов открыли огонь одновременно, и половина выпущенных пуль попала в цель. Затем начали пристрелку минометы, и Лучник корректировал их огонь по радио. Мины падали в районе того, что он считал казармами охраны.

***

Грохот автоматического огня нельзя спутать ни с чем другим. Полковник Бондаренко только что пришел к выводу, что достаточно надышался холодным горным воздухом и насмотрелся на прекрасную, хотя и ледяную природу, и уже возвращался к своему дому, когда услышал звук, заставивший его замереть на месте. Первой мыслью было, что кто-то из солдат КГБ случайно нажал на спуск, но это длилось меньше секунды. Он услышал звук взрыва над головой и, подняв голову, увидел разорвавшуюся ракету. Затем послышались взрывы со стороны лазерной установки, и тут, словно у него в голове щелкнули переключателем, он превратился из потрясенного человека в профессионального военного, против которого ведется атака. Казармы роты КГБ находились в двухстах метрах от него, и он кинулся туда.

Он увидел, как мины, пушенные из минометов, падают на новый большой инструментальный цех, расположенный позади казарм. Из распахнутых дверей казарм выскакивали люди, и ему пришлось остановиться и поднять вверх руки, чтобы избежать выстрелов.

– Я – полковник Бондаренко! Где ваш офицер?

– Здесь! – Вперед вышел лейтенант. – Что… – Минометчики исправили свою. ошибку: следующая мина упала на крышу задней казармы. Взрыв потряс воздух.

– Следуйте за мной! – выкрикнул Бондаренко, уводя солдат от самой уязвимой цели. Вокруг раздавался треск автоматов – советских автоматов. Полковник тут же понял, что не сможет по звукам их очередей определить, где свои, а где враги. Только этого не. хватало! – Соберите своих людей! – приказал он.

– Что здесь…

– На нас напали, лейтенант! Сколько солдат в вашем распоряжении?

Молодой офицер повернулся и начал считать. Бондаренко сделал это гораздо быстрее. Сорок один солдат, все вооружены автоматами, но без тяжелого вооружения и без раций. Без крупнокалиберных пулеметов можно было обойтись, но не без радиосвязи.

Собаки, пронеслась у него в голове глупая теперь мысль, как понадобились бы собаки…

Их тактическое положение было безнадежным, и Бондаренко знал, что оно может только ухудшиться. Взрывы сотрясали воздух.

– Лазеры, мы должны… – пробормотал лейтенант, но полковник схватил его за плечо.

– Мы сможем заново создать аппаратуру, – редко бросил молодому офицеру Бондаренко, – но не сумеем воскресить ученых. Нужно пробиться к жилому дому и удерживать его до тех пор, пока не прибудет подкрепление. Пошлите надежного сержанта в общежитие для холостяков, и пусть они немедленно перебираются в многоквартирное здание.

– Нет, товарищ полковник! Мне приказано защищать лазерную установку, и я должен…

– Я приказываю вам собрать людей…

– Нет! – пронзительно закричал лейтенант.

Бондаренко сильным ударом опрокинул его на снег, выхватил автомат, снял его с предохранителя и выпустил в грудь лейтенанта короткую очередь. И тут же повернулся.

– Кто из вас лучший сержант?

– Я, товарищ полковник, – дрожащим голосом произнес молодой солдат.

– Я – полковник Бондаренко и принимаю на себя командование обороной! – голос Бондаренко прозвучал словно приказ Всевышнего. – Возьмите четырех человек, бегом – к общежитию холостяков и переведите всех в жилое здание на вершине холма. И быстрее! – Сержант тут же указал на четырех солдат и вместе с ними бросился бежать. – Остальные – за мной! – Он повернулся и направился в пелену падающего снега. Ни у Бондаренко, ни у солдат, последовавших за ним, не было времени раздумывать над тем, что их ожидает. Не успели они пробежать и десяти метров, как на всем объекте погасло освещение.

У ворот лазерной установки стоял «газик» с тяжелым крупнокалиберным пулеметом. Генерал Покрышкин выбежал из центра управления, как только услышал взрывы, и был потрясен, увидев, как пылает то, что осталось от сторожевых вышек. Командир охранной роты КГБ подъехал к нему на своей машине.

– На нас напали, – без всякой надобности сообщил офицер.

– Соберите своих солдат – вот здесь. – Покрышкин оглянулся и увидел бегущих людей. Они были одеты в советское армейское обмундирование, но генерал сразу понял, что это не русские солдаты. Он вскарабкался в кузов «газика» и над головой изумленного офицера КГБ направил на них ствол пулемета. Он нажал на спусковой крючок, но выстрела не последовало, и ему пришлось передернуть затвор. Покрышкин нажал на спусковой крючок во второй раз и теперь с удовлетворением увидел, как трое афганцев рухнули будто подкошенные. Командиру охранной роты не требовалось дальнейших указаний. Он достал рацию и начал отдавать приказы. И тут же бой превратился в свалку, как это неминуемо должно было произойти, – и атакующие и обороняющиеся были одеты в одинаковое обмундирование и вооружены одинаковыми автоматами. Но афганцев было больше, чем русских.

***

Морозов и еще несколько холостяков выскочили из общежития, как только услышали грохот взрывов и выстрелы. Большинство из них прошли службу в армии, хотя сам он был освобожден от нее. Впрочем, это не играло роли – никто не имел ни малейшего представления о происходящем. И тут из темноты выбежали пятеро солдат. На них было армейское обмундирование, и в руках они сжимали автоматы.

– Быстрее, бегите за нами! – Рядом послышались звуки автоматных очередей, и двое солдат упали – один замертво, второй – раненый, он успел обернуться и выпустить в темноту длинную очередь. Из-за снежной завесы донесся пронзительный стон и затем крики. Морозов кинулся в общежитие и позвал всех, кто был там, бежать к выходу. Молодым инженерам не нужно было повторять дважды.

– Вверх, к вершине холма, – скомандовал сержант. – К жилому дому! И скорее, скорее! – Четверо солдат КГБ, оставшиеся в живых, подгоняли инженеров, оглядываясь по сторонам в поисках противника, но видели только вспышки выстрелов. Теперь пули летели со всех сторон. Еще один солдат упал с предсмертным стоном, но сержанту удалось застрелить афганца, убившего его. Когда из общежития выбежал последний инженер, сержант и единственный оставшийся в живых солдат подняли автоматы убитых и повели раненого товарища вверх по горному склону.

***

Это слишком крупная операция для восьмидесяти человек, с опозданием понял Лучник. Слишком велика территория объекта, слишком много зданий, но вокруг было множество неверных, а он привел своих воинов сюда именно по этой причине. На его глазах один из боевиков взорвал противотанковой гранатой РПГ-7 автобус. Он загорелся, съехал с дороги и покатился вниз по склону. Изнутри доносились крики гибнущих русских. Моджахеды со взрывчаткой врывались в здания. Увидев станки, блестящие от смазки, они закладывали заряды и успевали выскочить наружу еще до того, как гремели взрывы и начинался пожар. Лучник поздно понял, в каком здании размещаются казармы охранников, теперь это здание пылало, и он повел туда свою группу, чтобы уничтожить солдат, выбегавших оттуда. Но опоздал. Случайная мина, выпущенная из миномета, перебила электрический кабель, по которому поступала электроэнергия, освещающая территорию объекта, и теперь его люди почти ничего не видели, ослепленные вспышками из своих собственных автоматов.

***

– Молодец, сержант! – похвалил юношу полковник Бондаренко. Он уже распорядился, чтобы все инженеры поднялись на второй этаж. – Мы окружим это здание и будем оборонять его. Если придется отступать, отойдем и займем круговую оборону на первом этаже. Стены и перекрытия здесь из бетона. Пули они выдержат, а вот противотанковые гранаты – другое дело. Пошлите одного человека внутрь – пусть соберет людей, прошедших военную подготовку. Дайте им эти два автомата – Всякий раз, когда один из наших будет выбывать – раненый или убитый, – передавайте его оружие тому, кто умеет им пользоваться. Я сейчас зайду в здание – может быть, там есть еще действующий телефон…

– В служебном помещении на первом этаже есть радиотелефон, – сообщил сержант. – Радиотелефоны тут во всех зданиях.

– Отлично! Держите оборону, сержант. Через пару минут я вернусь. – Бондаренко вбежал внутрь здания. Радиотелефон висел на стене, и полковник с облегчением увидел, что это аппарат военного образца, работающий на батарейном питании. Бондаренко снял его с крючка и выбежал наружу.

Нападающие – кто они? – подумал он – плохо организовали штурм объекта. Начать с того, что им не удалось уничтожить казармы охранной роты КГБ до начала штурма; во-вторых, они не сумели быстро атаковать жилой район объекта. Теперь нападающие пытались исправить эту ошибку, но натолкнулись на цепь пограничников, залегших в снегу. Бондаренко знал, что это всего лишь солдаты КГБ, но они прошли должную подготовку и понимали, что здесь, на вершине горы, им некуда отступать. Он уже обратил внимание на молодого сержанта, оказавшегося превосходным командиром. Юноша двигался вокруг здания, сам не стрелял, но подбадривал остальных и говорил, что им следует делать. Полковник включил рацию.

– Внимание! Говорит полковник Бондаренко, заместитель начальника объекта «Яркая звезда». Мы отражаем нападение, повторяю, «Яркая звезда» отражает нападение. Прошу немедленно ответить – кто слышит меня.

– Геннадий, это Покрышкин. Я нахожусь на лазерной установке. Мы защищаемся в центре управления. Какова ситуация?

– Я нахожусь в жилом доме. Все гражданские лица – то есть все, кого нам удалось собрать, – находятся внутри, на втором этаже. У меня сорок солдат, и мы постараемся удержаться. Вы запросили подкрепление?

– Пытаюсь установить связь. Геннадий, мы можем рассчитывать лишь на помощь извне. Вы сможете продержаться?

– Спросите меня снова через двадцать минут, товарищ генерал.

– Самое главное – спасите людей, полковник. Спасите моих людей! – донесся крик Покрышкина,

– Мы будем защищаться до тех пор, пока живы, товарищ генерал. Конец связи. – Бондаренко закрепил на спине лямки рации и взял автомат. – Сержант!

– Я здесь, товарищ полковник. – Перед ним выросла фигура молодого сержанта. – Они пока не атакуют, только делают вылазки то здесь то там…

– Ищут незащищенные места. – Бондаренко снова опустился на колени. Повсюду, казалось, свистели пули, но огонь еще не был концентрированным. Над их головами разбивались окна, и стекла летели вниз. Пули ударяли в стены из сборного железобетона, и всех осыпало его осколками. – Располагайтесь на углу, противоположном этому. Вы будете возглавлять оборону северной и восточной стен здания. Я возьму на себя две остальные. Прикажите своим людям вести только прицельный огонь…

– Я уже отдал такое распоряжение, товарищ полковник.

– Отлично! – Бондаренко хлопнул сержанта по плечу. – Не отступать с занятых позиций, пока вас не принудят к этому, но сначала сообщите мне об этом. Люди, что в здании, бесценны. Их нужно спасти во что бы то ни стало. Идите! – Полковник смотрел вслед уходящему сержанту. Может быть, и в КГБ умеют неплохо готовить солдат. Он повернулся и подбежал к углу дома.

Сейчас у него было двадцать – нет, уже только восемнадцать – солдат. В камуфляжной форме они были почти невидимы. Бондаренко, согнувшись под тяжестью рации на спине, пробежал от одного солдата к другому, расставляя их в наиболее защищенных местах, объясняя, что нужно беречь патроны. Он едва успел миновать западную стену здания, как из темноты донесся дружный вопль.

– Нас атакуют! – закричал молодой солдат.

– Не стрелять! – рявкнул полковник.

Бегущие фигуры появились перед ними как по мановению волшебной палочки. Только что здесь было пусто, лишь падал снег – и в следующее мгновение из темноты вырвалась цепь людей, с бедра стреляющих из своих «Калашниковых». Бондаренко дал им приблизиться на пятьдесят метров.

– Огонь! – В следующую секунду десяток бегущих рухнули на снег словно подкошенные. Остальные замешкались и отступили, оставив еще два трупа. С противоположной стороны здания тоже слышались автоматные очереди, У Бондаренко мелькнула мысль, удастся ли сержанту отразить атаку, но он не мог заниматься этим. Рядом послышались стоны – его солдаты тоже несли потери. Обходя обороняющихся, он увидел, что один уже не стонет. Теперь у него осталось лишь пятнадцать человек.

***

Самолет уверенно набирал высоту. В нескольких футах позади полковника фон Эйка на откидном сиденье располагался русский летчик, поглядывавший на панель с электроприборами.

– Как дела с энергоснабжением? – раздраженно спросил пилот.

– Никаких проблем с питанием двигателей. Гидравлика тоже в порядке. Судя по всему, что-то случилось с освещением, – ответил инженер, незаметно выключая ходовые огни на вершине хвостового оперения и на концах крыльев.

– Ну что ж… – Контрольные панели были, разумеется, освещены, и для тех, кто находился в кокпите, дополнительного освещения не требовалось. – Ладно, исправим в Шанноне.

– Полковник, – послышался голос механика в наушниках пилота.

– Говорите, – сказал инженер, убедившись, что наушники в шлеме русского летчика подключены к другому каналу.

– Можете говорить, сержант,

– У нас два наших… два новых пассажира, сэр, но мистер Рай-ан остался на аэродроме.

– Повторите, – сказал полковник фон Эйк.

– Он приказал нам улетать, сэр. К нему подбежали двое с пистолетами, сэр, они… он приказал мне закрыть дверь и уносить ноги, сэр, – повторил механик.

– О'кей, – выдохнул пилот. – Как дела в хвостовом отсеке?

– Я усадил их на кресла заднего ряда. Не думаю, что кто-то обратил на них внимание – шум двигателей и тому подобное.

– Пусть так все и остается.

– Слушаюсь, сэр. Я сказал Фредди, чтобы он перевел пассажиров в носовой салон. Гальюн в хвосте не работает, сэр.

– Ничего не поделаешь, – ухмыльнулся пилот. – Скажи им, пусть ходят в тот, что в носовом салоне, если возникнет надобность.

– Слушаюсь, полковник.

– Семьдесят пять минут, – сообщил штурман.

Боже мой, Райан. Надеюсь, что с тобой ничего не случилось, подумал пилот…

***

– Мне надо было застрелить вас прямо на месте! – проворчал Головко.

Они сидели в машине председателя КГБ. Райан увидел, что находится в окружении четырех разъяренных офицеров этого ведомства. Разъяренней других был тот, что располагался на правом переднем сиденье. Это телохранитель Герасимова, подумал Райан, тот, что постоянно находился в компании председателя. Он выглядел необычайно сильным физически, и Райан был доволен, что его отделяет от телохранителя спинка кресла. Впрочем, у Джека были более срочные дела. Он посмотрел на Головко и решил, что следует попытаться успокоить его.

– В этом случае, Сергей, разразится небывалый международный скандал, – спокойно произнес Джек. Переговоры, которые последовали дальше, велись по-русски. Он не понимал, о чем идет речь, но эмоциональное содержание было ему ясно. Они просто не знали, что теперь делать. Это вполне устраивало Райана.

***

Кларк шел по улице в трех кварталах от порта, когда, наконец, увидел их. Часы показывали без четверти двенадцать. Слава Богу, точно вовремя. В этом районе города находились рестораны и, к изумлению Кларка, дискотеки. Когда он заметил их, они как раз выходили из дискотеки. Две женщины, одетые, как ему сообщили, и один мужчина. Телохранитель. Всего один, как и говорилось в приказе. Для Кларка было приятным сюрпризом, что пока все шло в соответствии с планом. Он насчитал на улице с десяток прохожих, некоторые из них шли группами и громко разговаривали, некоторые покачивались в подпитии. Сегодня вечер пятницы, и именно этим занимаются люди во всем мире вечером пятницы. Кларк не выпускал из поля зрения троих интересовавших его людей и постепенно приближался к ним.

Телохранитель был настоящим профессионалом. Он шел справа от женщин, и его правая рука была все время свободна. Он чуть опережал их, но постоянно окидывал взглядом все происходящее вокруг. Кларк поправил шарф на шее и сунул руку в карман, взявшись за рукоятку пистолета. Он был совсем рядом. Женщины приближались к перекрестку и шли не торопясь. Та, что постарше, осматривала город, показалось Кларку, с интересом. Окружающие здания выглядели древними, но на самом деле это было не так. Вторая мировая война пронеслась через Таллинн двумя сокрушительными волнами, оставив позади себя пустыню сожженных камней. Но тот, кто имел право принимать решения, распорядился восстановить город в точности, каким он был раньше, и потому этот город казался не таким, как русские города, где Кларку довелось побывать. Он напоминал Кларку Германию, хотя ему было неясно почему. Это была его последняя не относящаяся к делу мысль этим вечером. Теперь он был в тридцати футах от них, еще один прохожий, возвращающийся домой холодной февральской ночью, с опущенным лицом, чтобы укрыться от пронизывающего ветра, и надвинутой на лоб меховой шапкой. Он уже слышал их голоса, говорившие по-русски. Пора.

– Русские, – удивленно произнес Кларк с акцентом жителя Москвы. – Неужели не все жители этого города высокомерные эстонцы?

– Это старинный и прекрасный город, товарищ, – упрекнула его та женщина, что постарше. – Нужно уважать местные обычаи.

Теперь за дело… сказал себе Кларк. Он шел заплетающимися шагами пьяного человека.

– Извините меня, леди. Желаю вам счастливо провести вечер, – сказал он, проходя мимо. Он обошел женщин и столкнулся с телохранителем. – Извините меня, товарищ… – Телохранитель поднял голову и увидел дуло пистолета у самою лица. – Повернитесь налево и идите в переулок. Держите руки, чтобы я мог их видеть, товарищ.

Бедняга был так потрясен, что это казалось почти забавным, подумал Кларк и тут же напомнил себе, что перед ним превосходно подготовленный сотрудник КГБ с пистолетом в кармане. Он схватил мужчину за воротник, держа пистолет у его липа.

– Мама… – с тревогой сказала Катя.

– Молчи. Молчи и делай так, как тебе скажет этот человек.

– Но…

– Марш к стене, – скомандовал Кларк. Он не отрывал пистолета от лба телохранителя, сменил руки и затем сильно ударил ребром правой руки по шее мужчины. Потерявший сознание телохранитель опустился на колени, и Кларк тут же защелкнул наручники на его кистях. После этого он заткнул ему рот и оттащил в самое темное место узкого переулка,

– А теперь, дамы, прошу вас пройти со мной.

– Что здесь происходит? – спросила Катя.

– Я не знаю, – призналась ее мать. – Твой отец сказал мне…

– Мисс, ваш отец решил навестить Америку и выразил желание, чтобы вы и ваша мать присоединились к нему, – произнес Кларк на безупречном русском языке.

Катя не ответила. В переулке царил полумрак, и все-таки Кларк заметил, что лицо ее побледнело. Мать выглядела лишь немногим лучше.

– Но ведь это предательство, – произнесла наконец девушка. – Я не могу в это поверить…

– Он сказал мне… он сказал мне, что мы должны беспрекословно повиноваться этому человеку, – прошептала Мария. – Катя – мы должны.

– Но…

– Катя, – прервала ее мать, – Подумай, что случится с тобой, если твой отец окажется в Америке, а ты останешься здесь? Что будет с твоими друзьями? Что будет с тобой? Они воспользуются тобой, чтобы вернуть его обратно, будут шантажировать его, сделают все возможное, Катюша…

– Нам пора идти. – Кларк взял женщин под руки,

– Но что будет с ним? – Катя сделал жест в сторону лежащего телохранителя.

– С ним все в порядке. Мы не убийцы. Это оказывает плохое влияние на наш бизнес. – Кларк вывел их на улицу и повернул налево к порту.

***

Майор разделил своих людей на две группы. Та, что поменьше, закладывала подрывные заряды повсюду, где считала нужным, – основание зеркала или фундамент лазера – не имело значения. Основная группа уничтожила почти всех солдат КГБ, попытавшихся контратаковать их, и теперь окружила командный бункер. Вообще-то это был не бункер, но проектировщик, по-видимому, считал. что контрольный центр должен быть защищен ничуть не хуже, чем ЦУП на Байконуре, не исключено, он предполагал, что по горе, где размещен объект «Яркая звезда», могут нанести ядерный удар. Впрочем, вероятнее всего, существовало указание, что для подобного объекта следует строить такой центр управления, – и все тут. В результате центр управления «Яркой звезды» представлял собой заглубленное в грунт сооружение с железобетонными стенами метровой толщины. Моджахеды из группы майора убили командира охранной роты, захватили его машину с установленным на ней крупнокалиберным пулеметом и теперь поливали огнем амбразуры в стенах бункера. Вообще-то никто не пользовался амбразурами для наблюдения, и пули всего лишь пробивали толстое стекло и разносили вдребезги установленные внутри компьютеры и приборы управления.

Генерал Покрышкин, находившийся в центре управления, был вынужден принять на себя командование обороной. В его распоряжении было около тридцати солдат из охранной роты КГБ, вооруженных лишь стрелковым оружием и тем небольшим количеством боеприпасов, которое было при них на момент штурма. Покрышкин поручил оборону лейтенанту, а сам пытался вызвать по радио подкрепление.

– Понадобится не меньше часа, – сообщил ему командир полка. – Машины уже выезжают,

– Постарайтесь, чтобы они прибыли как можно скорей! – кричал в микрофон генерал Покрышкин. – Мои люди гибнут! – Он уже подумал о том, чтобы запросить вертолеты, но в такую погоду это было бесполезно. Вертолетный десант будет не просто рискованным шагом, а прямо-таки самоубийством. Покрышкин опустил рацию и взял свой табельный пистолет. Он слышал грохот, доносящийся снаружи. Все снаряжение объекта взорвано и разрушено. Впрочем, это можно пережить. Какой огромной ни была потеря, самое главное сейчас сохранить людей. Почти треть инженеров находилась с ним в бункере. В момент начала штурма они заканчивали затянувшееся совещание. Если бы не совещание, инженеры и ученые начали бы расходиться. По крайней мере сейчас у них появился шанс выжить.

С наружной стороны бетонного бункера майор все еще пытался понять, что происходит – Он никак не рассчитывал натолкнуться на такое сооружение. Выпущенные противотанковые гранаты всего лишь откалывали осколки от бетонной плиты, а прицелиться в темноте в узкие амбразуры из гранатомета было практически невозможно. С помощью трассирующих пуль можно попасть очередью в амбразуру, но это не окажет никакого воздействия на тех, кто находился в бункере.

Нужно найти слабое место, подумал он. Не спеши, тщательно все обдумай. Майор приказал своим людям вести непрерывный обстрел бункера, а сам пошел вокруг него. Обороняющиеся также равномерно распределили свое вооружение, но подобные укрепления не могли не иметь ахиллесовой пяты, уязвимого места… Требовалось всего лишь найти его.

– Как дела? – раздался голос в рации.

– Мы убили человек пятьдесят. Остальные скрылись в бункере, и сейчас мы пытаемся пробиться к ним. А ваша цель?

– Жилое здание, – ответил Лучник. – Они все внутри, и мы… – Из рации донесся грохот выстрелов. – Мы скоро сломим оборону и ворвемся внутрь.

– Через тридцать минут нам нужно уходить, мой друг, – напомнил майор.

– Знаю. – Рация замолчала.

Лучник – хороший человек, храбрый воин, подумал майор, осматривая северную сторону бункера, ему бы неделю военной подготовки, и он мог бы воевать с куда большей эффективностью… всего одну неделю для систематизации уже имеющихся у него знаний и приобретения опыта, ради которого проливали кровь столько правоверных…

Вот это место. Вот ахиллесова пята.

***

Последние мины, выпущенные из миномета, разорвались на крыше жилого здания. Бондаренко наблюдал за этим с улыбкой. Наконец-то противник совершил что-то глупое. Мины из минометов 82-миллиметрового калибра никак не могли пробить бетонные плиты потолочного перекрытия, но вот если бы противник обстрелял ими периметр здания, полковник потерял бы многих своих солдат. Теперь у него осталось их всего десять, причем двое были ранены. Автоматы погибших солдат уже передали внутрь здания, и инженеры вели огонь из окон второго этажа. Бондаренко насчитал двадцать вражеских трупов, и нападавшие – это были афганцы, теперь он не сомневался в этом – остановились в нерешительности вне пределов видимости, не зная, что предпринять дальше. Впервые Бондаренко понял, что они могут выжить, отразить штурм. Только что генерал сообщил ему, что полк моторизованной пехоты движется из Нурека, и, хотя полковник с ужасом представил себе, что значит гнать боевые машины пехоты по усыпанным снегом горным дорогам, потеря нескольких взводов казалась ничтожной по сравнению с тем объектом, той суммой знаний, которую он старался сейчас защитить.

Автоматный огонь стих, очереди раздавались довольно редко – противник решал, что делать дальше. Если бы у Бондаренко было больше людей, он предпринял бы сейчас контратаку, пытаясь опрокинуть противника, но при сложившейся ситуации полковник был вынужден оставаться на оборонительном рубеже. Он не имел права рисковать, особенно теперь, когда в его распоряжении было всего одно отделение для защиты двух сторон здания.

Может быть. лучше отступить? Чем дольше я удерживаю их вдали от здания, тем лучше, но, может быть, все-таки сейчас лучший моментдля отступления? Бондаренко заколебался. Внутри здания его солдаты будут лучше защищены, но тогда он утратит контроль над ними, не сможет управлять их действиями, когда каждый из солдат будет отделен друг от друга внутренними стенами А если они отступят внутрь здания и перейдут на верхний этаж, у афганских саперов появится возможность подорвать здание взрывными зарядами и обрушить верхний этаж – нет, это шаг, продиктованный отчаянием. Бондаренко прислушался к звукам выстрелов, стонам раненых и умирающих людей и никак не мог принять решение.

Рядом, в двухстах метрах, Лучник собирался принять решение за него. По ошибке сделав вывод, что большие потери, которые он понес на этой стороне здания, означают, что именно здесь сконцентрированы защитники, он перебросил остаток своих воинов на другую сторону. На это ему потребовалось пять минут, а оставленные им моджахеды вели непрерывный огонь по русскому периметру обороны. У людей Лучника кончились мины, кончились гранаты, которыми стреляли из гранатометов, и помимо автоматов осталось всего несколько ручных гранат и шесть подрывных зарядов. Вокруг пылали пожары, пламя которых взвивалось оранжевыми языками в темноту ночи, растопляя падающий снег. Лучник слышал стоны своих раненых воинов, собирая ударный кулак из пятидесяти человек, способных сражаться. Они бросятся в атаку как один, следуя за тем, кто привел их сюда. Лучник снял с предохранителя свой АК-47 и вспомнил трех первых русских, которых застрелил из него.

***

Бондаренко резко повернул голову, когда услышал крики, доносящиеся с противоположной стороны здания. Он взглянул назад и увидел, что ничего не случилось. И тут он решил поступить так, как считал правильным: «Всем в здание! Быстрее!» Два из десяти оставшихся у него солдат были ранены, и каждый из них нуждался в помощи. На отступление потребовалось больше минуты, и тишина ночи все время нарушалась автоматными очередями. Бондаренко взял с собой пятерых ч побежал с ними по центральному коридору первого этажа. Через несколько мгновений они выскочили на противоположную сторону здания.

Полковник не успел понять, удалось ли афганцам прорваться через линию обороны или это его люди отступали, – ему снова пришлось воздержаться от стрельбы, потому что обе стороны были одеты одинаково. Затем один из бегущих к зданию открыл огонь, полковник опустился на колено и срезал его короткой очередью Тут же появились другие, и Бондаренко едва не нажал на спусковой крючок, но в это мгновение услышал их крики:

– Свои! Свои! – Полковник насчитал восемь человек. Послед ним был сержант, раненный в обе ноги.

– Их слишком много, мы не могли…

– Всем внутрь, – крикнул полковник. – Вы можете сражаться?

– Да, черт побери! – Оба оглянулись. Нельзя обороняться, стоя в отдельных комнатах. Вести огонь придется в коридорах и на лестничных клетках.

– Подкрепление уже в пути. Из Нурека движется сюда целый полк. Нам нужно только продержаться до их прибытия! – сообщил своим людям Бондаренко. Он не сказал им, сколько времени потребуется для этого. Но для солдат это была первая хорошая новость за последние полчаса. По лестнице вниз спустились двое штатских. В руках у них были автоматы.

– Нужна помощь? – спросил Морозов. Он не проходил военного обучения, но только что узнал, что пользоваться автоматом совсем несложно-

– Как дела наверху? – спросил Бондаренко.

– Убили руководителя моего сектора. Я взял у него вот этот автомат. Много раненых, и остальные напуганы, как и я.

– Оставайтесь здесь, с сержантом, – распорядился полковник. – Не теряйте головы, товарищ инженер, и мы сумеем отбиться. Вот-вот прибудет подкрепление.

– Поскорее бы. – Морозов помог раненому сержанту встать – тот был еще моложе инженера, – и они направились в дальний конец коридора.

***

– Спускайтесь по лестнице. Осторожно, – предупредил Кларк. – У конца лестницы – поперечный брус. На него можно встать.

Мария с отвращением посмотрела на уходящую вниз лестницу, покрытую слизью, и начала спускаться, двигаясь словно во сне. За ней последовала дочь. Кларк обошел женщин и спрыгнул в лодку. Там он отвязал носовой линь и передвинул лодку, отталкиваясь руками от свай, к тому месту, где они его ждали. От поперечного бруса лодку отделяло три фута.

– По одной, вы первая, Катя. Спускайтесь медленно вниз, и я подхвачу вас. – Девушка начала спускаться, от страха и неуверенности у нее дрожали колени. Кларк схватил ее за лодыжку и потянул к себе. Она рухнула в лодку с элегантностью мешка, полного картошки. За ней последовала Мария. Кларк точно так же проинструктировал ее, но Катя, пытаясь помочь матери, оттолкнула лодку от пирса. Руки Марии соскользнули, и она с криком упала в воду.

– Кто там? – донесся окрик с берега.

Кларк не обратил на окрик внимания, схватил барахтающуюся женщину и втащил в лодку. Мария задыхалась от холода, но он ничем не мог ей сейчас помочь. Он включил электрический мотор и направил лодку к выходу из гавани. По пирсу загремели шаги бегущего человека.

– Стой! – раздался крик. Кларк понял, что это портовый охранник – так всегда, в решающую минуту появляется охранник. Он обернулся и увидел свет ручного фонарика. Слабый луч не доставал до лодки, но освещал кильватерную струю, остающуюся позади. Кларк поднял рацию.

– Дядя Джо, говорит Уилли. Возвращаемся. Солнце зашло.

***

– Их могли заметить, – сообщил офицер-связист капитану.

– Этого только нам не хватало. – Манкузо прошел вперед. – Гудмэн, поворот направо на курс ноль-восемь-пять. Двигайтесь к берегу со скоростью десять узлов.

– Мостик, докладывает гидролокатор. Контакт на пеленге два девять-шесть. Дизельный двигатель, – послышался голос Джоунси. – Два винта.

– По-видимому, патрульный фрегат КГБ – «Гриша», вероятней всего, – заметил Рамиус. – Обычное патрулирование.

Манкузо промолчал, лишь сделав жест в сторону группы управления огнем. Они вычислят координаты цели, идущей мористее, пока «Даллас» двигается к берегу на перископной глубине, подняв над водой радиоантенну.

***

– Внимание, девять-семь-один, это центр управления полетом Великие Луки. Поворачивайте направо на новый курс один-ноль-четыре, – произнес русский голос в наушниках полковника фон Эйка. Пилот сжал выключатель на руле управления.

– Повторите, Луки. Плохо вас слышу.

– Девять-семь-один, вам приказано повернуть направо на новый курс один-ноль-четыре и вернуться в Москву.

– А-а, понятно. Спасибо, Луки, но мы не согласны. Продолжаем полет по курсу два-восемь-шесть в соответствии с полетным планом. Конец связи.

– Девять-семь-один, приказываю немедленно возвращаться в Москву! – настаивал авиадиспетчер.

– Понятно. Спасибо. Конец связи. – Фон Эйк посмотрел на автопилот, чтобы убедиться, что самолет сохраняет заданный курс, и продолжил обзор. Всегда была вероятность появления неопознанных самолетов.

– Но ведь вы не поворачиваете обратно, – сказал русский летчик по системе внутренней связи.

– Нет, конечно. – Фон Эйк посмотрел на него. – Насколько я помню, мы ничего в Москве не забыли. – Так уж и ничего…

– Но вы получили приказ…

– Сынок, я командую этим самолетом, и мой приказ – лететь в Шаннон.

– Но… – Русский отстегнул ремни и начал вставать.

– Сидеть! – Резко скомандовал пилот. – Никто не смеет выходить из кокпита без моего разрешения, мистер! Вы являетесь гостем на борту моего самолета и, клянусь Всевышним, будете вести себя так, как я приказываю! – Черт побери, подумал полковник, все должно было пройти гладко. Он сделал знак инженеру, который повернул еще один выключатель. Теперь свет погас во всех салонах «Боинга». Начиная с данного момента VC-137 не нес ни единого огня. Фон Эйк снова включил радиопередатчик.

– Луки, говорит девять-семь-один. У нас неисправности в электрической сети. Не могу делать резких перемен курса, пока не устраним неисправность. Как слышите? Прием.

– В чем у вас дело? – спросил авиадиспетчер. Пилот не знал, какие указания даны авиадиспетчеру, и потому выдал новую ложь.

– Луки, мы еще сами не знаем. Неожиданно выключились все огни. В настоящее время моя птичка летит безо всяких огней, повторяю, мы летим без огней. Я очень этим обеспокоен и прошу не отвлекать меня. – После такого заявления молчание длилось две минуты, за которые самолет пролетел двадцать миль.

– Девять-семь-один, я сообщил в Москву о ваших затруднениях. Они советуют немедленно вернуться в Москву. Готовится посадочная дорожка для аварийного приземления, – произнес авиадиспетчер.

– Понятно, спасибо. Луки, я не могу пойти на риск изменения курса в данный момент. Надеюсь, вы меня понимаете. Мы стараемся устранить неисправность. Оставайтесь на связи. Как только у нас будет что-то новое, сообщим. – Полковник фон Эйк взглянул на часы на контрольной панели. Еще тридцать минут до побережья.

***

– Что? – спросил майор Зарудин. – Кто поднялся на американский самолет?

– Председатель Герасимов и арестованный вражеский шпион, – ответил Ватутин.

– Герасимов поднялся на американский самолет? Вы утверждаете, что председатель КГБ изменил родине и улетает на американском самолете! – Майор Зарудин, начальник службы безопасности аэродрома, взял дело в свои руки, как это предписано приказами. Войдя в свой кабинет, он обнаружил там двух полковников, одного подполковника, водителя и какого-то американца – и услышал самую безумную историю из всех, которые ему приходилось когда-либо слышать. – Мне нужно запросить указания.

– Я старше вас по званию! – бросил Головко.

– Но не старше моего начальника, – напомнил Зарудин, протягивая руку к телефону. Ему удалось убедить авиадиспетчеров попытаться вернуть американский самолет в Москву, но пилот отказался возвращаться, как и следовало ожидать.

Райан сидел, не двигаясь, почти не дыша, даже не шевеля головой. Он сказал себе, что пока они держат себя в руках, ему ничто не угрожает. Головко слишком умен, чтобы предпринять что-то отчаянное. Он знал, что представляет собой Джек Райан, и понимал, что случится, если аккредитованный дипломат из американской делегации получит даже царапину. Джек, разумеется, уже полу чил царапину – и не одну. Лодыжка отчаянно болела, из разбитого колена сочилась кровь, но все эти повреждения он причинил себе сам. Головко, сидящий в пяти футах от него, не сводил с Райана разъяренною взгляда. Джек не ответил ему тем же. Он подавил страх и постарался выглядеть таким безобидным, каким он являлся в данное время.

– Где его семьи? – спросил Ватутин.

– Жена и дочь вчера вылетели в Таллинн, – ответил потупившись Василий. – Они решили навестить там старых друзей…

***

Время кончалось у всех. У людей Бондаренко осталось меньше чем по половине автоматного рожка патронов на человека. Еще двое погибли, когда в дом бросили гранаты. На глазах полковника один рядовой бросился на одну из них, накрыл ее своим телом и был разорван буквально в клочья – но спас этим товарищей. Кровь юноши растеклась по полу подобно краске. В углу валялись шестеро мертвых афганцев. Походит на бои в Сталинграде, подумал Бондаренко. Еще никому не удалось превзойти русских солдат в рукопашных схватках. Где этот полк моторизованной пехоты? Час – такое небольшое время. Половина продолжительности фильма… телевизионная программа, прогулка под ночными звездами… такое короткое время – если только в тебя не стреляют. Тогда каждая секунда тянется перед твоими глазами, стрелки часов словно застыли на циферблате, и единственное, что мчится вперед бешеным галопом, – это твое сердце. Вообще-то для полковника это был всего лишь второй бой. После первого его наградили, и он не знал, что случится после второго, – может быть, похоронят. Но он не мог допустить этого, не имел права. На верхних этажах собралось несколько сот человек – инженеры, ученые, их жены и дети, – судьба которых зависела от того, сумеет ли он продержаться меньше часа. до момента прибытия подкреплений.

Уходите, подумал он про афганцев. Неужели вы считаете, что мы по доброй воле приехали в эту кучу скал и валунов, которую вы называете своей страной? Если вам так уж хочется убить тех, кто несет ответственность за это, отправляйтесь в Москву. Но разве на практике так не бывает? Политики никогда не приезжают посмотреть, что они натворили. Они никогда не делали этого в прошлом, а теперь в их распоряжении ракеты с ядерными боеголовками, и эти ублюдки могут умертвить миллионы, в их руках власть над всем населением планеты. И все-таки у них не хватает мужества своими глазам и. увидеть весь ужас происходящего на поле боя…

Ну что за глупые мысли приходят тебе в такое неподходящее время! – выругал он себя.

***

Он потерпел неудачу. Его люди доверили ему командование, а он не сумел оправдать их доверие, твердил себе Лучник. Он оглянулся вокруг, увидел мертвые тела, лежащие на снегу, и каждое из них, казалось, смотрит на него укоризненным взглядом. Он мог убивать врагов двоими руками, мог сбивать самолеты, летящие в небе, но так и не научился вести в бой большие группы людей. Может быть, это проклятие Аллаха за то, что он пытал русских летчиков? Нет! Перед ним еще остались враги, которых нужно убить. Он жестом послал своих людей в здание через несколько зияющих окон первого этажа.

***

Майор вел своих людей за собой, как и ждали от него моджахеды. Вместе с ним к стене бункера подбежало десять боевиков, затем он пол прикрытием огня остальной роты повел их вдоль стены к главному входу. Пока все идет хорошо, подумал он. Потери – пять бойцов, но при такой операции это совсем немного… Спасибо вам, русские друзья, за всю ту подготовку, которую вы мне дали…

Дверь, ведущая внутрь бункера, была стальной. Майор лично установил подрывные заряды у обоих нижних углов. Автоматы русских грохотали у него над головой, но внутри бункера не знали. где он находится. Однако скоро это изменится. Итак, он установил подрывные заряды, потянул за шнурки, воспламенившие бикфордовы шнуры, и спрятался за угол.

***

Покрышкин съежился, услышав звук взрыва. Повернувшись, он увидел, как тяжелая стальная дверь пролетела через внутреннее помещение бункера и рухнула на панель управления. Лейтенант КГБ погиб при взрыве, а когда люди Покрышкина бросились к образовавшемуся проему, чтобы защитить брешь, внутрь влетели еще три взрывных заряда, брошенных снаружи. Бежать было некуда. Пограничники вели огонь из автоматов и убили одного моджахеда, но тут взорвались взрывпакеты.

Звук взрыва показался майору каким-то приглушенным. Сила взрыва многократно увеличилась тем, что бетонные стены сконцентрировали взрывную волну внутри бункера. Через секунду майор повел своих людей внутрь. Электрическая проводка коротила, и от нее летели искры, скоро здесь займется пожар. Пока, однако, все в бункере было перевернуто. Его люди двигались внутри, собирая оружие и убивая тех, кто просто потерял сознание. Майор увидел русского офицера с генеральскими звездами на погонах. Из носа и ушей у него текла кровь, но он все-таки пытался поднять пистолет. Майор срезал его короткой очередью. Через минуту все русские были мертвы. Здание быстро наполнялось густым едким дымом. Он приказал своим людям покинуть бункер.

– Мы покончили с ними, – произнес он, поднеся к губам рацию. Ответа не последовало. – Вы меня слышите?

***

Лучник прижался к стене рядом с полуоткрытой дверью. Его рация была выключена. В коридоре стоял русский солдат. Пора. Лучник распахнул дверь стволом своего автомата и застрелил русского, прежде чем тот успел повернуться. Лучник выкрикнул команду, и из комнат выбежало еще пять человек, но двое были убиты еще до того, как начали стрелять. Он посмотрел по всей длине коридора и увидел только вспышки автоматных очередей и неясные силуэты бойцов.

Бондаренко, находившийся в пятидесяти метрах, мгновенно отреагировал на новую угрозу – Он громко крикнул, приказав своим солдатам не покидать укрытия, и затем с убийственной точностью принялся опознавать и убивать двигающиеся в коридоре цели, пользуясь его аварийным освещением. Коридор в точности напоминал стрелковый тир, и ему удалось двумя короткими очередями уложить двух душманов. Из комнаты выскочил третий, крича что-то неразборчивое и ведя непрерывный огонь. К своему удивлению, Бондаренко промахнулся, но безумца прикончили чьи-то выстрелы. Стрельба не стихала, и грохот выстрелов, отражающихся от бетонных стен коридора, оглушал. И тут он увидел, что в живых остался лишь один афганец. На глазах полковника упали двое его солдат, и выстрелы последнего афганца выбили бетонное осколки из стены всего в нескольких сантиметрах от его лица. Они ужалили щеку, и он отшатнулся от внезапной боли. Полковник отошел от линии огня, перевел ведение стрельбы на автоматическое и выскочил в коридор. Афганец стоял ближе чем в десяти метрах от него.

Мгновение, когда оба подняли свое оружие, растянулось, казалось, на целую вечность. Полковник увидел глаза душмана. Это было молодое лицо, он ясно видел его, потому что афганец стоял прямо под лампочкой аварийного освещения. Ярость в его глазах… невыразимая ненависть едва не заставила Бондаренко дрогнуть. Но он был прежде всего солдатом. Первый выстрел афганца прошел мимо. Очередь Бондаренко попала точно в цель.

***

Лучник почувствовал шок, но не боль в груди, когда упал. Его мозг послал приказ рукам направить оружие налево, но руки не повиновались ему и выронили автомат. Он падал постепенно, сначала на колени, затем на спину и наконец вытянулся, уставившись в потолок. Теперь все кончилось. Затем русский подошел к нему. У него не жестокое лицо, подумал Лучник. Это был враг, неверный, но разве он тоже не человек? В его глазах было любопытство. Он хочет знать, кто я такой, и Лучник сказал это своим последним выдохом:

– Аллах акбар! – Бог велик!

Да, пожалуй, это так и есть. мысленно произнес Бондаренко, обращаясь к трупу. Эта фраза была хорошо ему знакома. Значит, вы прибыли сюда по этой причине? Он увидел рядом с мертвым телом рацию. Из нее доносились какие-то звуки, и полковник наклонился за ней.

– Ты там? – донеслось через мгновение из рации. Вопрос был задан на пушту, но ответ последовал по-русски.

– Здесь все кончено, – сказал Бондаренко.

На мгновение майор посмотрел на свою рацию, затем поднес к губам свисток и собрал своих людей, оставшихся в живых. Рота Лучника знала, как добраться до сборного пункта, но сейчас самым главным было вернуться домой. Майор сосчитал своих людей, Одиннадцать убитых и шестеро раненых. Если повезет, ему удастся перейти границу еще до того, как кончится снегопад. Пятью минутами позже его люди спускались с вершины.

***

– Проверить территорию! – приказал Бондаренко шестерым солдатам, оставшимся в живых. – Собрать оружие и раздать его. – Бой, по-видимому, закончился, но окончательно все завершится лишь после того, как сюда прибудет полк мотопехоты.

– Морозов! – крикнул он.

Инженер тут же появился рядом.

– Слушаю вас, товарищ полковник.

– Наверху есть врач?

– Да, несколько – сейчас приведу.

Полковник почувствовал, что вспотел. В здании все еще сохранялось тепло. Он снял армейскую рацию со спины и с изумлением увидел в ней две пулевые пробоины – и еще больше удивился, заметив кровь на лямках. Его ранило, и он даже не заметил этого. Сержант подошел к полковнику и взглянул на рану.

– Всего лишь царапина, товарищ полковник, как у меня на ногах.

– Помогите мне снять шинель. – Бондаренко стащил с себя длинную, ниже колен, шинель. Правой рукой он снял с груди орден боевого Красного Знамени и прикрепил его к рубашке сержанта. – Вы заслуживаете более высокой награды, сержант, но это все, что я могу сделать сейчас.

***

– Поднять перископ! – На этот раз Манкузо воспользовался поисковым телескопом, обладающим большой светосилой. – Все еще ничего… – Он повернул телескоп и посмотрел на запад. – Ага, вижу тоновый фонарь на пеленге два-семь-ноль…

– Это и есть наш гидролокационный контакт, – добавил лейтенант Гудмэн без всякой необходимости.

– Гидролокационный пост, говорит мостик, вы еще не опознали контакт? – спросил Манкузо.

– Нет, – ответил Джоунс. – Мы получаем отражательные сигналы ото льда. Акустические условия очень неудачны. Нам известно, что у него дизельная двигательная установка и два винта, но пока ничего больше,

Манкузо включил телевизионную камеру на перископе. Рамиусу понадобилось лишь раз взглянуть.

– Это «Гриша», – сказал он.

Манкузо повернулся к группе слежения.

– Разработано решение?

– Да, – ответил оружейник, – но оно не слишком надежное. Лед сильно мешает, – добавил он. Оружейник имел в виду, что торпеда марки 48 при пуске близко к поверхности может быть сбита с курса плавающим льдом. Он на мгновение задумался. – Сэр, если это «Гриша», почему он не ведет радиолокационного наблюдения?

– Новый контакт! Мостик, докладывает гидролокационный – пункт, новый контакт пеленг ноль-восемь-шесть – похоже на нашего друга, – послышался голос Джоунса. – Что-то еще рядом с этим пеленгом, винт, вращающийся на большой скорости, определенно что-то совершенно новое, сэр… пеленг ноль-восемь-три.

– Еще два фута вверх, – приказал Манкузо боцману. Перископ поднялся вверх. – Вижу его на горизонте… милях в трех. За ним виден свет. – Капитан поднял вверх ручки перископа, который тут же соскользнул вниз. – Пойдем ему навстречу, и побыстрее. Вперед, две трети мощности.

– Вперед, две трети мощности, сэр. – Рулевой передал сигнал в машинное отделение.

Штурман, определяя положение приближающейся лодки, отсчитывал оставшиеся ярды.

***

Кларк смотрел назад, в сторону берега. Над водой гулял луч прожектора. Кто это? Он не знал, есть ли катера у местных полицейских, но в порту точно имеется подразделение пограничной охраны КГБ, а у них есть свой маленький военно-морской флот и свои маленькие ВВС. Но насколько бдительны они вечером пятницы? Наверно, бдительней, чем в ту ночь, когда немецкий юноша решил лететь в Москву… прямо через этот сектор, вспомнил Кларк. В этом районе, по-видимому, еще не забыли о том эпизоде и постоянно настороже… Ну, где же ты, «Даллас»? Он поднес рацию к губам.

– Дядя Джо, это Уилли. Солнце встает, и мы далеко от дома.

***

– Он говорит, что уже близко, сэр, – доложил офицер-связист.

– Штурман? – спросил Манкузо.

Штурман поднял голову от прокладочного столика.

– Его скорость пятнадцать узлов. Расстояние между нами сейчас пятьсот ярдов.

– Вперед, одну треть мощности, – скомандовал капитан. – Поднять перископ. – Жирная от смазки стальная труба снова скользнула вверх – до предела.

– Капитан, я принимаю радиолокационные сигналы со стороны кормы, пеленг два-шесть-восемь. Это – «Дон-2», – сказал техник.

– Мостик, говорит гидролокационный пост. Оба объекта увеличили скорость. Судя по числу оборотов, скорость «Гриши» двадцать узлов и продолжает расти, – сообщил Джоунс. – Подтверждаем, что цель – фрегат типа «Гриша». Восточный контакт остается неопознанным, один винт, по-видимому, бензиновый двигатель, обороты винта при скорости около двадцати узлов.

– Расстояние около шести тысяч ярдов, – сообщили из группы управления огнем.

– Вот сейчас начинается веселье, – заметил Манкузо. – Вот они у меня – Пеленг – сейчас!

– Ноль-девять-один.

– Расстояние. – Манкузо нажал на кнопку лазерного измерителя дальности. – Сейчас!

– Шестьсот ярдов.

– Молодец, штурман. Расчет атаки против «Гриши»? – задал он вопрос группе ведения огня.

– Трубы два и четыре готовы к стрельбе. Наружные люки пока •закрыты, сэр.

– Пусть остаются закрытыми. – Манкузо подошел к нижнему люку рубки. – Помощник, принимайте командование. Я сам приму участие во встрече прибывших. Чем быстрее это сделаем, тем лучше.

– Стоп машины, – распорядился помощник. Манкузо открыл нижний люк и поднялся по лестнице в боевую рубку. За ним тотчас закрыли нижний люк. Он слышал, как волны бьются о «парус». По системе внутренней связи ему сообщили, что можно открывать наружный люк рубки. Манкузо повернул колесо, задраивающее люк, и с трудом поднял тяжелый массивный круг. Тут же ему в лицо плеснуло пригоршней холодной морской воды, пахнущей нефтью, но капитан не обратил на это внимания и поднялся на мостик.

Сначала он взглянул в сторону кормы. Там он увидел «Гришу», с клотиковым огнем низко на горизонте. Затем посмотрел вперед и достал из кармана электрический фонарик. Он направил луч прямо на приближающийся плотик и простучал букву "д" по азбуке Морзе.

***

– Свет, смотрите, свет! – воскликнула Мария. Кларк повернулся, посмотрел вперед и стал править к огоньку. Затем он увидел что-то еще.

***

Патрульный катер, преследовавший Кларка, отставал от него на добрых две мили. причем шарил своими поисковыми прожекторами совсем в другом месте. Капитан повернулся на запад, чтобы взглянуть на другую цель. Манкузо смутно припомнил, что у «Гриши» есть прожекторы, но по какой-то причине не принял это во внимание. В конце концов, почему прожекторы должны интересовать капитана подводной лодки? А ведь должны, если субмарина находится на поверхности, напомнил себе Манкузо. Фрегат был слишком далеко, чтобы рассмотреть подводную лодку, с прожекторами или без них, но эта ситуация может быстро измениться. Он наблюдал за тем, как поисковые прожекторы «Гриши» обшаривают морскую поверхность, и слишком поздно понял, что фрегат уже обнаружил «Даллас» на своем радиолокаторе.

– Я здесь, Кларк, поспеши, черт тебя побери! – крикнул он, перекрывая шум бьющихся о «парус» волн и размахивая фонарем влево и вправо. Следующие тридцать секунд растянулись, казалось, до следующего месяца. И вот плотик коснулся рубки.

– Помогите дамам, – произнес Кларк. Он прижимал плотик к рубке субмарины с помощью двигателя. «Даллас» продолжал двигаться, ему приходилось двигаться, чтобы сохранить эту глубину, когда лодка не на поверхности и не погрузилась. Первая из женщин двигается как молодая девушка, подумал шкипер, помогая ей перейти на мостик. Вторая была мокрой и дрожала. Кларк на мгновение задержался на плотике, устанавливая небольшой предмет на двигателе. Манкузо не мог понять, почему предмет не соскальзывает оттуда, и лишь через мгновение сообразил, что он или намагничен, или снабжен клеевой прокладкой.

– Спускайтесь но трапу, – сказал Манкузо женщинам.

Кларк вскарабкался на мостик и что-то сказал – по-видимому, то же самое, но по-русски. К Манкузо он обратился по-английски:

– До взрыва пять минут.

Женщины уже почти спустились. Кларк последовал за ними; глянув на плотик, следом начал спускаться Манкузо. Последнее, что он увидел, – это патрульный катер, направляющийся теперь прямо к ним. Капитан спрыгнул вниз и закрыл за собой тяжелый люк. Затем нажал на кнопку внутренней связи.

– Срочное погружение, и уходим!

Под ними открылся нижний люк, и Манкузо услышал команду помощника:

– Глубина девяносто футов, вперед, две трети мощности, руль до предела налево!

Старшина встретил дам у основания трапа, ведущего из боевой рубки. В любое другое время изумление на его лице было бы смешным. Кларк взял женщин под руки и повел их в каюту. Манкузо прошел в рубку.

– Принимаю командование на себя, – заявил он.

– Капитан принял командование на себя, – повторил помощник. – Радист передает, что слышны разговоры по радио, вблизи, на УВЧ, по-видимому, между «Гришей» и патрульным катером.

– Рулевой, ложимся на новый курс три-пять-ноль. Нужно уйти под лед. Они, похоже, знают, что мы здесь. По крайней мере догадываются, что кто-то есть в этом районе. Штурман, как обстановка на карте?

– Нам придется скоро совершить поворот, – предупредил штурман. – Отмель в восьми тысячах ярдов. Рекомендую курс два-девять-один. – Манкузо тут же распорядился об изменении курса.

– Глубина восемьдесят пять футов, выхолим на ровный киль, – сообщил офицер у глубокомера. – Скорость восемнадцать узлов. – Резкий взрыв объявил об уничтожении плота.

– О'кей, парни, сейчас нам осталось лишь одно – скрыться, – сообщил Манкузо офицерам в центре управления огнем. И тут же послышался пронзительный звук, говорящий о том, что это будет непросто.

– Мостик, докладывает гидролокационный пост. Подвергаемся активной гидролокации. Это луч «Гриши». – сообщил Джоунс, применяя сленговое выражение для русского гидролокатора. – Должно быть, сумел засечь нас.

– Нужно уходить под лед, – заметил штурман.

– Расстояние до цели?

– Чуть меньше четырех тысяч ярдов, – сообщил офицер из группы ведения огня. – Торпедные трубы два и четыре готовы.

Проблема, однако, заключалась в том, что они не имели права открывать огонь. «Даллас» находился в территориальных водах России, и даже в случае, если «Гриша» откроет по ним огонь на поражение, американцы не могли отстреливаться – это уже не самооборона, а ведение боевых действий. Манкузо взглянул на карту. Под килем субмарины было тридцать футов воды и всего двадцать над боевой рубкой – или «парусом», как принято теперь говорить, – минус толщина льда.

– Марк? – спросил капитан,

– Сначала они запросят указания, – решил Рамиус. – Чем больше у них времени, тем вероятнее, что они откроют стрельбу.

– Ясно. Полный вперед, – скомандовал Манкузо. При скорости тридцать узлов они окажутся в международных водах через десять минут.

Капитан прошел вперед в гидролокационный пост.

– «Гриша» проходит на траверзе с левого борта, – сообщил Джоунс.

– И что же? – спросил Манкузо.

– Высокие частоты действуют во льду очень здорово, – ответил Джоунс. – Он ищет повсюду. Знает, что здесь есть что-то, но не может определить место.

Капитан поднял трубку телефона.

– Выпустить пару шумовых пятидюймовок, – распорядился он.

Пара отвлекающих шумовых «торпед», волоча за собой след пены, вырвалась с левого борта субмарины.

– Отлично, Манкузо, – одобрительно отозвался Рамиус. – Его гидролокатор замкнется на них. Ему трудно маневрировать во льду.

– В ближайшую минуту все станет ясно. – И едва капитан закончил эту фразу, как субмарину потрясли мощные взрывы. Из носовой части подлодки донесся женский визг.

– Самый полный вперед!

– Странно, что он выстрелил так быстро, услышав отвлекающий звук, – удивился Рамиус.

– Теряем гидролокационный контакт, шкипер, – сообщил Джоунс. Видеоэкран покрылся зигзагами шума. Манкузо и Рамиус прошли в корму. У штурмана на карте был проложен курс.

– Вот оно что, нам придется пересечь вот это место, где кончается лед. Готов поспорить, он знает об этом. – Манкузо поднял голову. Они все еще слышали звуки активного гидролокирования и по-прежнему не могли вести ответный огонь. И вовсе не исключено, что этому «Грише» может повезти.

– Радио! Манкуэо, разрешите мне поговорить по радио! – воскликнул Рамиус.

– Мы так никогда не поступаем, – произнес капитан. – Американская доктрина гласит, что нужно уходить, ни в коем случае не давая понять, что здесь находилась подводная лодка.

– Я знаю это. Но ведь мы не американская субмарина, капитан Манкуэо. Мы – советская подлодка, – заявил Рамиус. Барт Манкузо кивнул. Он еще ни разу не прибегал к этому.

– Всплыть на глубину антенны!

Радист настроил передатчик на частоту морской погранохраны, и тонкая антенна УВС показалась надо льдом. Вместе с ней показался перископ.

– Вот он, совсем близко. Опустить перископ!

***

– Радиолокационный контакт пеленг два-восемь-один, – донеслось из динамика.

Капитан «Гриши» возвращался после недельного патрулирования в Балтийском море с опозданием на шесть часов и заранее предвкушал четверо суток отдыха. И тут из гавани Таллинна поступила радиограмма о неопознанной лодке, вышедшей из порта, за которой следовал катер КГБ, затем были отмечены небольшой взрыв недалеко от катера КГБ и тут же несколько гидролокационных контактов. Двадцатидевятилетний старший лейтенант, всего три месяца назад назначенный командиром фрегата, быстро оценил ситуацию и дал залп по тому месту, где находился гидролокационный контакт, представлявший, по мнению его гидролокаторщика, подводную лодку. Теперь командир фрегата раздумывал, а не совершил ли он ошибку и насколько ужасной она может оказаться. Он знал лишь одно, что не имеет ни малейшего представления о том, что здесь происходит, но, если он преследовал подлодку, она уходит на запад.

И вот теперь радиолокационный контакт по носу. Тут же заговорил динамик, настроенный на частоту пограничной охраны.

– Прекрати огонь, идиот! – завопил мужской голос, повторив это трижды.

– Опознайте себя! – ответил командир «Гриши».

– Это «Новосибирский комсомолец»! Какого черта вы ведете огонь боевыми снарядами во время маневров! Это вам нужно опознать себя!

Молодой офицер уставился на микрофон и выругался, «Новосибирский комсомолец» был подлодкой, ведущей специальные операции, которая базировалась в Кронштадте, все время занимающейся «спецназовскими» играми…

– «Крепкий».

– Спасибо. Мы обсудим случившееся послезавтра. Конец связи!

Командир посмотрел на личный состав, находящийся на мостике.

– Какие еще маневры?

***

– Очень жаль, – заметил Марк, вешая микрофон. – Он хорошо вел себя. Теперь ему понадобится несколько минут, чтобы связаться со своей базой, а потом…

– Больше нам ничего не нужно. И они все еще не знают, что произошло. – Манкузо повернулся к штурману. – Каков самый короткий путь?

– Курс два-семь-пять, расстояние одиннадцать тысяч ярдов.

На скорости в тридцать четыре узла это расстояние субмарина прошла очень быстро. Десять минут спустя «Даллас» находился в нейтральных водах. Все, кто был в боевой рубке, почувствовали, как спало напряжение. Манкузо изменил курс в направлении большей глубины, приказал сбавить скорость до одной трети и вернулся к гидролокации.

– Ну вот и все, – объявил он.

– Так все же что случилось, сэр? – поинтересовался Джоунс.

– Просто не знаю. что тебе и сказать,

– Как ее зовут? – со своего места Джоунс видел, что делается в коридоре.

– Я и сам не знаю этого. Пойду спрошу. – Манкузо встал, пересек коридор и постучался в дверь каюты Кларка.

– Кто там?

– Сам догадайся, – ответил Манкузо, Кларк открыл дверь. Капитан увидел молодую женщину, хорошо одетую, но с мокрыми ногами. Затем из гальюна появилась та, что постарше. Она была одета в рубашку и брюки цвета хаки – это обмундирование принадлежало главному механику «Далласа». В руках она держала свою мокрую одежду, которую вручила Манкузо, сопроводив русской фразой:

– Она хочет, чтобы вы высушили и выгладили ее вещи, шкипер, – перевел Кларк и расхохотался. – Это и есть наши новые гости. Госпожа Герасимова и ее дочь Катрин,

– И что же в них особого? – спросил Манкузо.

– Мой отец – глава КГБ! – сообщила Катя.

Капитан едва не выронил переданную ему мокрую одежду.

***

– Нас сопровождают, – заметил второй пилот. Самолеты приближались справа, на них сверкали проблесковые огни. Пара истребителей-перехватчиков. – Сближаются очень быстро.

– До побережья двадцать минут лета, – сообщил штурман. Пилот уже давно заметил впереди береговую черту.

– Черт побери! – выругался полковник фон Эйк. Истребители промчались меньше чем в двух сотнях ярдов по высоте, чуть больше по горизонтали. Через мгновение VC-137 подбросило на их выхлопных газах.

– Внимание управления воздушно-диспетчерской службы, говорит американский самолет ВВС рейс номер девять-семь-один. Мы едва не столкнулись в воздухе с неопознанными самолетами. Что там происходит, черт побери!

– Дайте мне поговорить с советским офицером! – послышался чей-то голос. Он явно принадлежал не авиадиспетчеру.

– Я являюсь командиром этого самолета и лично веду все переговоры, – ответил полковник фон Эйк. – Мы летим на высоте одиннадцать тысяч шестьсот метров, курс два-восемь-шесть. Это тот курс, который стоит в нашем полетном плане, в выделенном нам воздушном коридоре. У нас неисправна система электропроводки. Нам вовсе ни к чему, чтобы какой-то безумный летчик-истребитель играл с нами в пятнашки. Это американский самолет с дипломатической делегацией на борту. Вы что, хотите начать третью мировую войну? Прием.

– Девять-семь-один, вам было приказано вернуться!

– Нет! У нас неисправна система электропроводки, и мы не можем, повторяю, не можем выполнить приказ. Мой самолет летит без ходовых огней, и эти сумасшедшие МиГи едва не столкнулись с нами. Вы что, пытаетесь убить всех нас? Прием.

– Вы похитили советского гражданина и должны вернуться в Москву!

– Прошу повторить, плохо слышу, – попросил фон Эйк.

Но капитан не мог сделать этого. По профессии истребитель-перехватчик – его поспешно перебросили в Энгури, последний авиадиспетчерский пост на советской территории, проинструктировали и приказали заставить повернуть обратно американский самолет, – он понял, что ему не следовало говорить то. что он только что произнес.

– Но вы обязаны остановить этот самолет! – крикнул генерал КГБ.

– Тогда все просто. Я прикажу своим МиГам сбить его! – ответил капитан таким же тоном. – Вы отдаете мне такой приказ, товарищ генерал?

– У меня нет такой власти. Вы должны остановить этот самолет.

– Это невозможно. Мы можем сбить его, но не можем остановить.

– Хотите, чтобы вас расстреляли? – спросил генерал.

***

– Где он сейчас? – спросил своего ведомого пилот советского истребителя. Они видели самолет лишь один раз, и то на одно ужасное мгновение. Они могли преследовать вторгшийся самолет – вот только он уходил из советского воздушного пространства и вообще-то не вторгался сюда, это знали оба, – с помощью радиолокатора и могли сбить его ракетами, наводящимися на цель радаром, но сближаться с целью в темноте… Даже при относительно светлой ночи цель продолжала полет без опознавательных огней, и отыскать ее – означало рисковать тем, что американские летчики-истребители в шутку называли «лиса-четыре» – столкновение в воздухе, быстрое и впечатляющее, после которого никто не остается в живых.

– Хаммер Лид, – послышался голос в наушниках летчика. – Это – Тулбокс. Вам приказано сблизиться с целью и заставить ее повернуть обратно. Цель сейчас от вас в направлении на двенадцать часов, на той же высоте, расстояние три тысячи метров.

– Я и сам это знаю, – пробормотал себе под нос летчик. Он видел авиалайнер на экране радиолокатора, но не мог рассмотреть его визуально, а по радару не был в состоянии определить точно расстояние до него, чтобы получить предупреждение о неминуемом столкновении. К тому же ему все время приходилось думать о своем ведомом, висящем у самого крыла.

– Отойди назад, – распорядился летчик, обращаясь к ведомому. – Я займусь им один. – Он слегка подал вперед рычаги газа и чуть сдвинул вправо ручку управления. МиГ-25 был тяжелым, не слишком поворотливым истребителем, и управлять им было нелегко – Под каждым крылом висело по паре ракет «воздух – воздух», и, чтобы остановить авиалайнер, ему нужно было только… Но вместо того чтобы отдать ему приказ поступить так, как его обучали, какой-то осел из КГБ…

Вот. Он не видел сам самолет, но обратил внимание на то, что впереди что-то мелькнуло. Ага! Он потянул на себя ручку управления, поднялся на несколько сот метров и – наконец! – увидел «Боинг» на фоне морской поверхности. Медленно и осторожно он начал обгонять его, пока не оказался на траверзе авиалайнера и в двухстах метрах выше.

***

– Вижу огни по правому борту, – сообщил второй пилот. – Истребитель, только я не знаю какой.

– Если бы ты был на его месте, как бы ты поступил? – спросил фон Эйк.

– Попросил бы политическое убежище! Или сбил бы нас…

Русский летчик, сидящий позади них на откидном сиденье, был пристегнут и не имел ни малейшего представления, как ему поступить. Он был отрезан от радиоканала, по которому велись переговоры, и имел доступ лишь к системе внутренней связи. Вообще-то его задача заключалась в том, чтобы говорить по-русски в случае неминуемой аварии. Москва потребовала, чтобы он повернул самолет назад. Он не знал почему, но – но что? – спросил он себя.

– Вот он, соскальзывает к нам.

Стараясь действовать как можно осторожнее, пилот МиГа сместился влево. Он хотел расположиться над кокпитом «Боинга» и затем медленно уменьшать высоту, заставляя американский самолет снижаться. Для такого маневра требовалась незаурядная выучка, и летчику оставалось лишь надеяться, что и американский пилот обладает таким же мастерством. Он расположился над кокпитом, стараясь увидеть… но…

Истребитель МиГ-25 спроектирован как перехватчик, и летчик, сидя в кокпите, имел очень ограниченное поле видимости. И вот теперь авиалайнер, над которым он летел, исчез из этого поля. Он посмотрел вперед. Побережье было всего в нескольких километрах впереди. Даже если ему и удастся заставить американский самолет снизиться, это произойдет над Балтийским морем. Летчик взял ручку управления на себя и набрал высоту, разворачиваясь направо.

– Тулбокс, говорит Хаммер Лид, – доложил он. – Американский самолет отказывается менять курс. Я сделал все что мог, но я отказываюсь идти на таран с «Боингом» без четкого и ясного приказа.

***

Авиадиспетчер следил за тем. как на экране радиолокатора две светящиеся точки слились в одну, и был изумлен, что сердце у него не остановилось. Что за чертовщина? Перед ними американский самолет. Они не могут заставить его изменить курс, и, если произойдет катастрофа, кого в ней обвинят? Офицер принял решение.

– Возвращайтесь на базу. Конец связи.

– Вы дорого заплатите за это! – пообещал генерал КГБ военному авиадиспетчеру. Он ошибался.

***

– Слава Богу, – с чувством произнес фон Эйк, когда они пересекли береговую черту, и тут же вызвал к себе старшего стюарда. – Как чувствуют себя гости в хвостовой кабине?

– Почти все спят. У них, должно быть, вчера была изрядная гулянка. А когда у нас восстановится освещение?

– Бортинженер, –произнес пилот. – Вот тут спрашивают насчет освещения.

– Похоже, у нас вышел из строя рубильник, сэр. Мне кажется… да, я заменил его.

Пилот выглянул в окно. Красный опознавательный огонек светился на кончике левого крыла. Опознавательные огни снова горели, и восстановилось освещение во всех салонах, кроме хвостового. Пролетев Вентспилс, они повернули на курс два-пять-девять. Полковник фон Эйк с облегчением вздохнул. Два с половиной часа лета до Шаннона.

– Неплохо бы выпить кофе, – подумал он вслух.

***

Головко положил трубку и бросил несколько резких слов, непонятных Джеку, хотя их смысл был очевиден.

– Сергей, можно я приведу в порядок поцарапанное колено?

– Что вы здесь натворили, Райан? – спросил офицер КГБ.

– Я вывалился из самолета, и эти подонки улетели без меня. Я требую, чтобы меня отвезли в американское посольство, но сначала хотел бы заняться коленом, оно болит.

Головко и Ватутин посмотрели друг на друга, и у них в голове пронеслись одинаковые мысли. Что на самом деле произошло? Что теперь будет с ними? Как поступить с Райаном?

– Кому бы хоть позвонить? – спросил Головко.

27. В полной тайне

Ватутин решил позвонить начальнику своего главного управления, который позвонил первому заместителю председателя КГБ, тот позвонил кому-то еще и затем перезвонил в аэропорт, где все они сидели и ждали ответа. Ватутин выслушал указания, они прошли к автомобилю Герасимова, водитель получил распоряжения куда ехать, которых Джек не сумел понять. Машина помчалась прямо по пустым московским улицам – было уже далеко за полночь, и те, кто ходил в кино, оперу или балет, находились уже лома. Джек сидел, зажатый между двумя полковниками КГБ, и надеялся, что его везут в посольство. Но машина, не останавливаясь, продолжала нестись вперед, пересекла город на большой скорости, поднялась на Ленинские горы и въехала в леса, окружавшие Москву. Теперь Райана охватил страх. Дипломатическая неприкосновенность казалась куда более надежным прикрытием в аэропорту, чем в густых лесах.

Примерно через час автомобиль сбавил скорость и свернул с асфальтового шоссе на гравий дороги, извивающейся среди деревьев. Повсюду виднелись люди в военном обмундировании, с автоматами в руках. При этом зрелище Джек забыл о боли в лодыжке и колене. Куда его привезли? Зачем? Почему повсюду вооруженные солдаты? И тут у него в памяти промелькнула фраза из гангстерского фильма, зловещая и мрачная: отвезли его на прогулку, а вернулись уже без него…

Нет! Они не решатся на такое, говорил ему здравый смысл. Слишком много людей видели меня живым. Может быть, посол уже сейчас… Нет, посол ничего не знает. Он не был допущен к операции, и если с борта самолета не передали радиограмму… И все-таки они не решатся… Однако в Советском Союзе, говорилось в поговорке, случаются вещи, которые просто не случаются. Дверца открылась. Головко вышел из машины и вытащил Райана за собой, Единственное, в чем он теперь не сомневался, так это в том, что сопротивляться бесполезно.

Перед ним был дом, самый обычный деревянный дом среди деревьев. Освещенные окна

с задернутыми шторами. Райан увидел с десяток людей, стоявши" поблизости, – все в военной форме, все с автоматами, все смотрят на него с таким же интересом, с каким смотрят на бумажные мишени. Один из них – офицер – подошел к Райану и обыскал его. Когда руки офицера коснулись окровавленного колена, Джек не сумел удержаться от стона. Райан удивился, когда офицер пробормотал что-то похожее на извинение. Затем офицер повернулся к Головко и Ватутину, те сдали свои пистолеты и вошли с Райаном в дом.

В прихожей у них взяли пальто. Еще два человека, стоящие у дверей, были явно полицейскими или из КГБ. На них были расстегнутые куртки, и, судя по тому, как они стояли, у обоих были наготове пистолеты. Джек вежливо кивнул им и не получил никакого ответа – лишь один из них подошел и еще раз тщательно обыскал его, пока второй наблюдал с безопасного расстояния, готовый к стрельбе. Райана поразило, что обоих полковников КГБ тоже обыскали. Когда процедура завершилась, их пригласили войти в гостиную.

Генеральный секретарь ЦК КПСС Андрей Ильич Нармонов сидел в глубоком кресле перед пылающим камином. Когда четверо вошли в комнату, он встал навстречу и пригласил их сесть на диван напротив своего кресла. Телохранитель встал позади главы советского правительства. Нармонов говорил по-русски, и Головко переводил.

– Кто вы?

– Джон Райан, сэр, – ответил Джек. Генеральный секретарь пригласил его сесть в кресло напротив и заметил, как по лицу американца промелькнула болезненная гримаса.

– Анатолий, – произнес он. Телохранитель подошел к Райану, взял его под руку и прошел вместе с ним в ванную первого этажа. Там он смочил водой полотенце и передал Джеку – В гостиной продолжали говорить, но Райан слишком плохо знал русский, чтобы понять, о чем идет речь. Промыть поцарапанную ногу было приятно, но он увидел, что брюкам конец, а другая смена одежды – Райан взглянул на часы – сейчас где-то в районе Дании. Анатолий не сводил с него глаз. Когда рана была промыта, он достал из шкафчика марлевый бинт, помог Райану перебинтовать колено и затем осторожно, не спеша отвел его обратно в гостиную.

Головко все еще находился там, хотя Ватутина уже не было, и пустое кресло поджидало Райана. Анатолий снова занял место позади Нармонова.

– Приятно погреться у камина, – сказал Райан. – Спасибо, что вы позволили мне промыть рану.

– Головко сказал, что мы не виноваты в этой ране. Это правда?

Вопрос показался странным Джеку, потому что Головко занимался переводом. Значит, Андрей Ильич говорит по-английски?

– Да, сэр, я упал сам. Со мной обращались без всякого насилия. – Без всякого насилия, это уж точно. Всего лишь до смерти перепугали, подумал Райан. Но ведь я сам виноват.

Нармонов посмотрел на него с интересом, прежде чем заговорил снова:

– Мне не нужна была ваша помощь.

– Не знаю, о чем вы говорите, сэр, – солгал Райан.

– Вы действительно думали, что Герасимов сумеет свергнуть меня?

– Сэр, я не знаю, что вы имеете в виду. Мне было поручено спасти одного из наших агентов. Для этого понадобилось скомпрометировать председателя Герасимова. Понадобилось всего лишь забросить удочку с соответствующей наживкой.

– И ловить соответствующую рыбу. – заметил Нармонов. Удовлетворение, заметное в его голосе, не отразилось на его лице. – И этот ваш агент был полковником Филитовым?

– Да, сэр. Вы знаете это.

– Мне только что сообщили.

Значит, вам известно, что и Язов оказался скомпрометированным. Насколько им удалось приблизиться к поставленной цели, товарищ генеральный секретарь? Райан не сказал этого вслух. Возможно, Нармонов и сам не знает ответа на этот вопрос.

– Вы не можете сказать, почему он стал изменником?

– Нет, сэр. Мне дали инструкции лишь по тем вопросам, которые я должен был знать.

– И поэтому вам ничего не известно о нападении на наш объект «Яркая звезда»?

– Что? – Джек был поражен услышанным, и это отразилось на его лице.

– Не считайте меня дураком, Райан. Это оскорбительно. Вам знакомо название нашего проекта.

– Да, он расположен к юго-востоку от Душанбе. Это я знаю. Но мне неизвестно о нападении на него.

– Я так и полагал. Вы не можете не знать, что такое вооруженное нападение равносильно объявлению войны, – заметил Нармонов. – Оно ничем не было спровоцировано.

– Сэр, офицеры КГБ несколько дней назад похитили американского ученого, работавшего в области Стратегической оборонной инициативы. Это было осуществлено по личному приказу председателя Герасимова. Ученого зовут Элан Грегори. Он является майором американской армии, и его удалось спасти.

– Я не верю этому, – ответил Головко, прежде чем перевести. Это вызвало раздраженную гримасу на лице Нармонова, но слова Райана потрясли его.

– Один из ваших офицеров взят в плен. Он жив. Это правда, сэр, – заверил Нармонова Джек.

Нармонов покачал головой, подошел к камину и подбросил в огонь еще одно полено. Потом взял кочергу и уложил его на соответствующее место.

– Это безумие, понимаете ли, – сказал он, не поворачиваясь от камина. – Сейчас между нами установилась ситуация, взаимно устраивающая обе стороны.

– Извините меня, я не понимаю, – заметил Райан.

– В мире установилась стабильность, не правда ли? И тем не менее ваша страна стремится к изменению создавшегося положения и вынуждает нас предпринимать аналогичные шаги. – То обстоятельство, что полигон ПРО, расположенный в Сары-Шагане, действовал уже больше тридцати лет, в настоящее время не имело значения.

– Господин секретарь, если вы считаете способность превратить каждый город, каждый дом в моей стране в пламя, которое сейчас перед вами…

– И в моей стране тоже, Райан, – прервал его Нармонов.

– Да, сэр, и в вашей стране тоже, и в ряде других. В вашей власти убить почти каждого гражданского человека в моей стране, а мы в состоянии умертвить почти каждого человека в вашей стране через шестьдесят минут или меньше после того, как вы поднимете телефонную трубку или это сделает мой президент. И как мы называем такое положение? Мы называем его «стабильностью».

– Это и есть стабильность, Райан, – сказал Нармонов.

– Нет, сэр, мы применяем для технической характеристики подобной ситуации аббревиатуру ИКС – истребление конфликтующих сторон. С точки зрения лингвистики это не слишком удачно, зато достаточно точно. Существующая сейчас ситуация характеризуется этим словом, потому что никто не знает, к какому результату она может привести. То, что в ее создании принимали участие умные, интеллигентные люди, не делает ее более разумной.

– Но ведь она действует, верно?

– Сэр, почему мы считаем стабильной ситуацию, при которой несколько сотен миллионов людей находятся меньше чем в часе от смерти? Почему мы считаем оружие, способное защитить их, опасным? Не поставлено ли здесь все вверх ногами?

– Но если мы никогда не прибегнем к этому ужасному оружию… Неужели вы считаете, что я смогу жить, имея на своей совести такое преступление?

– Нет, ни один человек не сможет выдержать этого, но существует вероятность ошибки, недоразумения. Виновник, возможно, через неделю после этого покончит с собой, но для всех нас будет уже поздно. Эти ужасные штуки слишком просты для применения. Нажимаешь кнопку, и они уходят в небо и, вероятнее всего, попадут в цель, потому что им ничто не может помешать. Если что-то не встанет у них на пути, они обязательно сработают. А пока кто-то уверен, что они сработают, слишком легко ими пользоваться.

– Будьте реалистом, Райан. Неужели вы считаете, что мы когда-нибудь избавимся от атомного оружия? – спросил Нармонов.

– Нет, ото всех видов вооружений нам никогда не избавиться. Я понимаю это. У обеих сторон сохранится способность причинить друг другу немалый урон, но в наших силах сделать этот процесс более сложным, чем сейчас. Мы можем предоставить каждому из нас еще одну причину, по которой не следует нажимать на эту кнопку. В этом нет ничего дестабилизирующего, сэр. Это просто здравый смысл, всего лишь дополнительное средство защиты вашей совести.

– Вы говорите подобно своему президенту, – улыбнулся Нармонов.

– Но он прав. – Тоже улыбнулся Райан.

– Достаточно трудно спорить с одним американцем. Спорить со вторым выше моих сил. Как вы поступите с Герасимовым? – спросил генеральный секретарь,

– Все будет проводиться тихо и спокойно по вполне очевидным причинам, – произнес Джек, надеясь, что так и будет.

– Для моего правительства его бегство, если оно станет достоянием общественности, окажется тяжелым ударом. Может быть, удастся сообщить, что он погиб в результате авиакатастрофы…

– Я передам ваше пожелание моему правительству – если мне это позволят. Мы можем также не оглашать имя Филитова. Такие сенсации никогда не приносят пользы, они всего лишь затруднят отношения между вашей страной и моей. И вам и нам хочется, чтобы договор о сокращении стратегических вооружений был подписан – хотя бы ради экономии средств для обеих сторон.

– Слишком маленькая экономия, – покачал головой Нармонов. – Несколько процентов от ассигнований на оборону.

– У нас в правительстве есть поговорка, сэр. Миллиард здесь, миллиард там – глядишь, скоро наберется порядочная сумма.

Нармонов рассмеялся.

– Вы позволите задать вопрос, сэр?

– Да. конечно.

– Что вы будете делать с деньгами? На нашей стороне от меня захотят рекомендаций.

– Тогда, может быть, вы выскажете мне свои предложения. Почему вам кажется, что я знаю это? – Нармонов встал, и Райан поднялся вместе с ним. – Возвращайтесь в посольство. Передайте своим людям, что для обеих сторон будет лучше сохранить происшедшее в тайне.

Через полчаса Райана высадили у парадной двери посольства. Первым он увидел сержанта морской пехоты. Вторым был Кандела.

***

VC– 137 совершил посадку в Шанноне на десять минут позже расчетного времени из-за встречного ветра над Северным морем. Механик и еще один сержант ВВС вывели пассажиров через переднюю дверь, а когда все покинули самолет, вернулись обратно, чтобы закрыть заднюю. Пока в главном здании аэропорта сверкали блицы фотоаппаратов, к хвостовому отсеку «Боинга» подкатили трап, и из самолета вышли четыре человека, одетые в зимние парки сержантов американских ВВС. Они сели в машину, которая доставила их к дальнему концу терминала, где они поднялись в другой самолет 89-го военно-транспортного авиакрыла, VC-20, военный вариант реактивного «Гольфстрима».

– Здравствуйте, Михаил Семенович, – Мэри-Пэт Фоули встретила его у двери н провела вперед. Никогда раньше она не целовала Филитова, но сейчас компенсировала упущенное. – У нас готова еда и выпивка, и мы летим домой на другом самолете. Пошли, Михаил Семенович. – Она взяла старого полковника за руку и проводила его к креслу.

В нескольких футах от них Риттер здоровался с Герасимовым.

– Где моя семья? – спросил последний.

– В безопасности. На борту американского военного корабля. Мы встретимся с ней через два дня.

– Вы ждете от меня благодарности,

– Мы рассчитываем на ваше сотрудничество.

– Вам очень повезло, – заметил Герасимов.

– Да, – согласился Риттер. – Очень.

***

Посольский лимузин отвез Райана на следующий день в аэропорт Шереметьево, где он отправился рейсовым ПАНАМ-727 во Франкфурт. Ему был приобретен билет туристского класса, но Райан доплатил и полетел первым. Три часа спустя он пересел на «Боинг-747» тоже компании «ПАНАМ», летящий в аэропорт Далласа. Почти все время пути он проспал.

***

Бондаренко осмотрел кровавое поле битвы. Афганцы оставили сорок семь трупов, но многих унесли с собой. Из лазерных установок объекта уцелели лишь две. Все мастерские были уничтожены вместе с театром и общежитием. Больница пострадала гораздо меньше, и сейчас в ней разместилось множество раненых. Бондаренко очень повезло – ему удалось спасти три четверти инженеров и ученых и почти всех членов их семей. Здесь уже побывали четверо генералов, причем каждый хвалил его за героическое поведение, обещая ордена и повышение в звании, но он уже получил самую важную для него награду. Как только прибыло подкрепление, Бондаренко позаботился, чтобы все оставшиеся в живых оказались в безопасности. Теперь он смотрел на окружающую местность с крыши жилого здания.

– Нам придется здорово потрудиться, – раздался голос. Полковник, готовящийся стать генералом, обернулся.

– А-а, Морозов. У нас все-таки остались два лазера. Мастерские и лаборатории мы восстановим. Через год, может быть полтора, все будет в порядке.

– Да, пожалуй, – согласился молодой инженер. – На изготовление новых зеркал и управление ими потребуется никак не меньше. Товарищ полковник, наши люди хотели поблагодарить вас…

– Это моя работа. К тому же я защищал и себя. Больше подобного не случится. Отныне здесь будет размещаться батальон мотопехоты. Я уже позаботился об этом. К лету этот объект будет самым хорошо защищенным в Советском Союзе.

– Защищенным? Что это значит, товарищ полковник?

– Теперь это моя работа. И ваша, – добавил Бондаренко.

Эпилог. Точка соприкосновения

Ортиза ничуть не удивило, что майор вернулся один. Отчет о происшедшей битве занял час, и снова офицеру ЦРУ было передано несколько рюкзаков со снаряжением. Отряд Лучника сумел пробиться на свою сторону. Из почти двухсот бойцов, вышедших из лагеря беженцев в тот первый день весны, вернулось обратно меньше пятидесяти. Майор немедленно взялся за установление контактов с другими отрядами, и престиж, завоеванный его группой при осуществлении такой сложной и опасной операции, позволил майору вести переговоры со старыми и более могущественными командирами как с равными. Не прошло и недели, как он набрал новых бойцов, стремящихся отомстить неверным, и его отряд снова вырос. Договоренность, заключенная Лучником с Ортизом, оставалась в силе.

– Вы снова уходите в бой? – спросил нового командира офицер ЦРУ.

– Да, конечно. Теперь мы одерживаем победы, – ответил майор с такой уверенностью, объяснить которую даже не мог.

Ортиз следил за тем, как они ушли из лагеря, двигаясь один за другим, длинной цепочкой, маленькие свирепые воины, находящиеся теперь под руководством кадрового военного. Он надеялся, что это принесет им успех.

***

Герасимов и Филитов больше никогда не встречались. Допросы продолжались неделями и проводились в отдельных помещениях. Филитова увезли в Кэмп-Пири, штат Виргиния, где он встретился с очкастым американским майором и рассказал все, что было ему известно о достигнутом Россией прорыве в области мощности лазеров. Старому полковнику показалось странным, что этот юноша был так взволнован, узнав о вещах, которые он заставил себя запомнить, но так и не понял их смысла.

После этого ему пришлось объяснить подробности своей карьеры, развивавшейся параллельно первой. Целое поколение старших американских офицеров приезжало к нему. Они обедали с ним, совершали прогулки и нередко пили, что беспокоило врачей, но никто не мог запретить этого «Кардиналу». Квартира, где он жил, тщательно охранялась, и в ней даже была установлена аппаратура подслушивания. Техники, занимающиеся подслушиванием, немало удивлялись, что Филитов иногда разговаривает во сне.

Старый офицер ЦРУ, которому до пенсии оставалось всего полгода, отложил в сторону газету, когда снова услышал, как полковник разговаривает во сне. Он улыбнулся этому бормотанию, доносящемуся из наушников, и забыл о статье, где говорилось о визите президента в Москву. Несчастный, одинокий старик, думал он, прислушиваясь к словам Филитова. Почти все его товарищи погибли, и он видит их лишь во сне. Может быть, именно поэтому он и решил работать на нас? Бормотание прекратилось, и охранник «Кардинала», сидящий в соседней комнате, снова поднял газету.

***

– Товарищ капитан, – сказал Романов.

– Слушаю, ефрейтор? – Этот сон казался Филитову более реальным, чем все предыдущие. Через мгновение он понял почему.

***

Они провели все четыре дня медового месяца под охраной офицеров службы безопасности – оба, и Эл и Кэнди, не хотели оставлять работу на более длительный срок. Майор Грегори снял трубку телефона, когда услышал звонок.

– Да, я хочу сказать; слушаю вас, сэр, – послышался его голос. Печальный вздох. Едва заметно качнулась голова в темноте. – И даже некуда послать цветы? А может быть, мы с Кэнди… а… понятно. Спасибо, что позвонили, генерал. – – Она услышала, как он положил трубку и еще раз тяжело вздохнул.

– Кэнди. ты не спишь?

– Нет.

– Нашего первого мальчика назовем Майклом.

***

Среди обязанностей генерал-майора Григория Далматова, военного атташе советского посольства в Вашингтоне, было немало и церемониальных обязанностей, изрядно мешавших исполнению его главной задачи – сбору разведывательных данных. Поэтому он почувствовал легкое раздражение, поговорив по телефону с Пентагоном. Его попросили приехать в штаб-квартиру американского министерства обороны – и, к его полному удивлению, в парадной форме! Автомобиль генерала остановился у того входа в Пентагон, что выходит на Потомак, и встретивший его молодой капитан воздушно-десантных войск проводил русского генерала в кабинет генерала Бена Крофтера, начальника штаба американской армии.

– Могу я поинтересоваться, что здесь происходит? – спросил Далматов.

– Нам хотелось, чтобы ты увидел это собственными глазами, Григорий, – как-то загадочно произнес Крофтер. Они прошли через огромное здание к вертолетной площадке Пентагона и там, к изумлению Далматова, поднялись на борт вертолета морской пехоты, принадлежащего личному авиакрылу президента. «Сикорский» тут же взлетел и направился на северо-запад, в холмы Мэриленда. Через двадцать минут вертолет начал снижаться, и генерал удивился еще больше – они совершили посадку в Кэмп-Дэвиде. У трапа выстроился почетный караул морских пехотинцев в парадной форме, приветствовал их и проводил в соседнюю рощу. Несколько минут спустя они оказались на поляне. Далматов не знал. что здесь растут березы, тут было с пол-акра березовой рощи. Поляна находилась на вершине холма, откуда открывался прекрасный вид на окружающую местность.

И на этом холмике была выкопана в земле прямоугольная яма ровно шести футов глубиной. Казалось странным, что рядом нет памятника и что дерн аккуратно снят и отложен в сторону, чтобы потом вернуть его на место.

Вокруг поляны Далматов заметил цепь морских пехотинцев в маскировочной одежде и с оружием в руках. Впрочем, нет ничего удивительного, что здесь обращают особое внимание на безопасность, и генералу показалось почему-то успокаивающим, что за последний час тут появился представитель другой державы.

Сначала показался джип. Два морских пехотинца – на этот раз оба в синей форме – подошли к могиле и установили скамейки вокруг нее. Они, должно быть, готовились к этой церемонии, потому что им потребовалось всего три минуты. Затем из-за деревьев показался грузовик, сопровождаемый несколькими джипами. В кузове грузовика лежал полированный дубовый гроб. Грузовик остановился в нескольких метрах от могилы. Рядом выстроился почетный караул.

– Позвольте спросить, почему я оказался здесь? – спросил Далматов у генерала Крофтера, не в силах долее сдерживать любопытство.

– Вы ведь были танкистом, правда?

– Да, генерал Крофтер, так же как и вы.

– Так именно по этой причине.

Шесть морских пехотинцев из почетной охраны установили гроб на доски над могилой. Старший сержант, командующий почетной охраной, снял крышку с гроба. Крофтер подошел к могиле. Далматов не удержался от возгласа удивления, увидев, кто находится внутри.

– Михаил Семенович!

– Вижу, вы были знакомы, – послышался сзади чей-то голос. Далматов обернулся.

– Вы – Райан. – Рядом с ним стояли остальные – Риттер из ЦРУ, генерал Паркс и молодая пара, причем жена была беременна, отметил Далматов. По ее щекам в мягком весеннем ветре текли слезы.

– Да, сэр.

Русский генерал сделал жест в сторону гроба.

– Где… как вам удалось…

– Я только что прилетел из Москвы, Генеральный секретарь проявил благородство и позволил мне захватить с собой парадный мундир полковника и его боевые награды. Он сказал… он сказал, что в данном случае предпочитает помнить те подвиги, за которые он получил эти Золотые Звезды. Мы надеемся, что вы передадите своему народу, что полковник Михаил Семенович Филитов, трижды Герой Советского Союза, тихо скончался во сне.

Генерал Далматов покраснел.

– Он был изменником… предал свою страну… я не собираюсь стоять здесь…

– Генерал, – резко произнес Райан, – вам должно быть ясно, что генеральный секретарь не согласен с такой точкой зрения. Этот человек проявил себя настоящим героем как по отношению к вашей стране, так и по отношению к нашей. Скажите мне, генерал, сколько битв у вас на счету? Сколько ран получили вы, защищая свою страну? Неужели вы можете, глядя на этого человека, называть его предателем? Как бы то ни было… – Райан сделал знак сержанту, и тот закрыл гроб крышкой. После этого другой морской пехотинец разостлал на крышке гроба советский флаг. Группа стрелков приблизилась к могиле и выстроилась у изголовья. Райан достал из кармана лист бумаги и прочитал описание подвигов советского полковника Филитова, Стрелки подняли винтовки и дали залп. Горнист протрубил отбой.

Далматов вытянулся по стойке смирно и приложил руку к козырьку. Жаль, что эту церемонию пришлось проводить втайне, подумал Райан, но ее простота придавала ей достоинство, и это делало ее торжественной.

– Но почему именно здесь? – спросил Далматов.

– Я предпочел бы похороны на Арлингтонском кладбище, но это могло привлечь внимание. Вон там, за этими холмами, находится поле битвы при Антиэтаме. В этот самый кровавый день нашей Гражданской войны союзные войска отбили первую попытку генерала Ли вторгнуться на Север после отчаянной битвы. Это место показалось подходящим для похорон, – закончил Райан. – Герой должен покоиться в безымянной могиле, и потому ему следует по крайней мере близко находится к месту, где пали боевые товарищи.

– Товарищи?

– Так или иначе все мы боремся за то, во что верим. Разве это не общая точка соприкосновения? – спросил Райан. Он направился к своей машине, оставив генерала Далматова погруженным в раздумья.

Том Клэнси Охота за «Красным Октябрём»

Ралфу Чатему, командиру подлодки, который всегда говорил правду, а также всем подводникам.

Мне хочется выразить искреннюю благодарность за советы и техническую информацию Майклу Шелтону, бывшему лётчику ВМС США; Лэрри Бонду, чья военная игра «Гарпун» используется при подготовке офицеров резерва ВМС; докторам Джерри Стернеру и Крейгу Джешке, а также капитан-лейтенанту Грегори Янгу.

Все действующие лица этого романа за исключением Сергея Горшкова, Юрия Падорина, Олега Пеньковского, Валерия Саблина, Ганса Тофте и Гревилля Винна, представляют собой плод авторского воображения. Всякое их сходство с действительными лицами как ныне здравствующими, так и умершими, является чисто случайным. Имена, события, диалоги и взгляды — плод воображения автора и не могут быть истолкованы как происходившие в реальной жизни. Все, что высказано в этой книге, нельзя рассматривать как точку зрения Военно-морских сил США или любых других государственных учреждений.

День первый Пятница, 3 декабря

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Капитан первого ранга Военно-морского флота СССР Марк Рамиус был одет соответственно арктическим условиям, обычным для базы подводных лодок Северного флота в Полярном: пять шерстяных свитеров, а поверх — непромокаемый комбинезон. Чёрный от копоти портовый буксир развернул нос его подводной лодки на север, в сторону канала. Док, внутри которого два последних долгих месяца находился «Красный Октябрь», теперь снова стал наполненным водой бетонным ящиком, одним из тех, что предназначены для укрытия подводных ракетоносцев стратегического назначения от суровых арктических погод. Моряки и портовые рабочие, собравшиеся на краю дока, наблюдали за выходом в море подводной лодки в принятой у русских манере — молча и без восторгов.

— Малый вперёд, Комаров, — скомандовал капитан. Буксир отвернул в сторону, и Рамиус посмотрел на корму, за которой от мощного потока, отбрасываемого двумя бронзовыми винтами, яростно бурлила вода. Капитан буксира помахал рукой, и Рамиус поднял руку в ответ. Буксир справился со своей несложной работой быстро и умело. «Красный Октябрь», подводная лодка типа «тайфун»,[5] направился теперь к главному судоходному каналу — выходу из Кольского залива.

— А вот и «Пурга», товарищ командир. — Григорий Комаров показал на ледокол, который будет сопровождать их до моря.

Рамиус кивнул. Предстоящий двухчасовой переход по заливу потребует не столько особого искусства, сколько просто терпения. Дул холодный северный ветер, единственный, что господствует в этой части света. Поздняя осень в этом году выдалась на удивление погожей, и снега, глубина которого здесь обычно измеряется метрами, выпало немного. Неделю назад на Мурманское побережье обрушился свирепый шторм, который разрушил арктические паковые льды, так что присутствие ледокола было действительно необходимо. «Пурга» будет расчищать путь для подлодки, расталкивая льдины, которые может занести за ночь на фарватер. Будет совсем некстати, если такая замёрзшая глыбина морской воды случайно выведет из строя новейший подводный ракетоносец советского военно-морского флота.

По широкому заливу катились крутые волны, подгоняемые свежим ветром. Порой они перехлёстывали через овальный нос «Красного Октября», скатываясь потоками с плоской ракетной палубы перед отвесной чёрной стеной рубки, или «паруса», как называют рубку подводники. Поверхность грязной воды была подёрнута слоем нефти, оставленной здесь бесчисленными судами. При низких здешних температурах испаряться она не способна, и на скалистых берегах залива остаются чёрные полосы, словно тут купался неопрятный великан. А ведь и впрямь удачное сравнение, подумал Рамиус. Советскому великану нет дела до грязи, которую он оставляет на поверхности земли. Рамиус учился морскому делу мальчишкой на рыбачьих судах, не покидавших прибрежных вод, и хорошо понимал, как важно быть в ладу с природой.

— Увеличить обороты до одной трети, — произнёс он. Комаров передал команду капитана в машинное отделение по телефону на мостике. Шум воды за бортом усилился, и «Красный Октябрь» двинулся следом за «Пургой». Капитан-лейтенант Комаров был на «Красном Октябре» штурманом, а до перевода на него служил портовым лоцманом и занимался проводкой крупных военных кораблей, которые базировались по обеим берегам широкого залива. Оба офицера наблюдали за ледоколом, который двигался в трехстах метрах впереди. На юте ледокола приплясывали от холода матросы, один из них даже был в белом фартуке корабельного кока. Всем хотелось стать свидетелями первого выхода в море могучего ракетоносца, да и вообще матросы рады всему, что способно хоть как-то нарушить монотонное течение их службы.

В другое время такой эскорт вызвал бы раздражение Рамиуса — фарватер здесь был широким и глубина не вызывала опасений, — но не сегодня. Лёд — дело серьёзное. Да и всё остальное было не менее важным для капитана.

— Ну вот, товарищ командир, мы снова выходим в море во имя защиты нашей родины! — Капитан второго ранга Иван Юрьевич Путин высунул голову из люка и, как всегда, без разрешения поднялся на мостик с неловкостью сухопутного моряка. На крошечном ходовом мостике, где стояли командир, штурман и безмолвный вперёдсмотрящий, и без того было тесно. Путин занимал должность замполита — заместителя командира корабля по политической части. Все, что он делал, совершалось во славу Родины, Отечества — эти слова были для русских святыми, как и имя Ленина, которого волей Коммунистической партии просто обожествляли.

— Ты прав, Иван Юрьевич. — Голос Рамиуса звучал приветливо, никак не отражая его истинных чувств. — Одно удовольствие провести пару недель в море, особенно после дока. Место настоящего моряка в море, а не на суше, где его постоянно теребят бюрократы. Да и эти работяги в грязных сапогах изрядно надоели, снуют повсюду. Ну, и согреемся наконец.

— Вы считаете, что сейчас холодно? — недоуменно спросил Путин.

Уже в который раз Рамиус подумал, что Путин истинный замполит. Его нарочито громкий голос и самоуверенная манера держаться никому ни на минуту не позволяют забыть, кто он такой. Идеальный политрук, но человек в высшей степени не безопасный.

— Я слишком долго плаваю на подводных лодках, мой друг, так что привык к умеренной температуре и надёжной палубе под ногами. — Путин не заметил скрытого намёка на свою слабость — его перевели на подводные лодки после того, как выяснилось, что хроническая морская болезнь не позволяет ему служить на эсминцах. А может быть, ещё и потому, что замполит не страдал клаустрофобией, боязнью замкнутого пространства, невыносимой для многих внутри подводных лодок.

— Подумать только, Марк Александрович, сейчас в Горьком розы цветут!

— Что вы имеете в виду, товарищ замполит? — спросил Рамиус, не отрываясь от бинокля. Был полдень, но солнце едва поднялось из-за горизонта на юго-востоке, отбрасывая оранжевые косые лучи и пурпурные тени на отвесные скалистые берега вдоль залива.

— Морозные розы, разумеется, — громко рассмеялся Путин. — В такой день у детей и женщин расцветает румянец во всю щеку, пар от дыхания, а водка особенно хороша! Вот бы сейчас туда!

Этому подонку надо в Интуристе работать, подумал Рамиус, только вот Горький закрыт для иностранцев. Сам он бывал там дважды. Горький показался ему обычным советским городом — ветхие дома, грязные улицы, серые, плохо одетые люди. Как и в большинстве советских городов, зима там — лучшее время года. Под снегом не видно грязи. Рамиус, полулитовец по национальности, вынес куда более приятные воспоминания о месте, где вырос, прибрежном селении с рядами чистеньких построек — наследии ганзейских времён.

Находиться на борту советского военного корабля — больше того, командовать им — было в высшей степени необычно для нерусского. Однако отец Марка, Александр Рамиус, был видным партийным деятелем, правоверным коммунистом и служил Сталину верой и правдой. Когда Советский Союз в 1940 году оккупировал Литву, Рамиус-старший активно участвовал в арестах недовольных, священников, владельцев фабрик и магазинов, а также всех тех, кто оказались неугодными новому режиму. Арестованных вывезли неизвестно куда, и теперь даже Москва могла всего лишь гадать о постигшей их судьбе. Когда год спустя на страну напали немцы, Александр пошёл на фронт, стал комиссаром, отличился в боях под Ленинградом. В 1944 году он вернулся на родную землю с передовыми частями Одиннадцатой Гвардейской армии и начал беспощадно карать всех тех, кто сотрудничали с немцами или кого в этом подозревали. Отец Марка был просоветски настроенным человеком, и Марк испытывал за него глубокий стыд. Здоровье матери было подорвано длительной блокадой Ленинграда, и она умерла при родах. Мальчика растила бабушка, мать отца, жившая в Литве, в то время как сам отец важно расхаживал по Центральному комитету партии в Вильнюсе в расчёте на повышение и перевод в Москву. В конце концов это свершилось. Он был уже кандидатом в члены Политбюро, когда скоропостижно умер от сердечного приступа.

Но с именем отца у Марка было связано не только чувство стыда. Видное положение родителя позволило ему достичь нынешнего собственного высокого положения. И сейчас Марк намерен был осуществить свой план, считая, что возмездие окажется достаточным, чтобы упокоить души тысяч соотечественников, погибших ещё до его рождения.

— Там, куда мы идём, Иван Юрьевич, ещё холоднее.

Путин похлопал капитана по плечу. Интересно, его расположение ко мне притворное или искреннее? — подумал капитан. Пожалуй, это все же не игра. Будучи честным человеком, Рамиус не мог отказать этому низкорослому крикливому типу во всех человеческих чувствах.

— Скажите, товарищ командир, почему, выходя в море, вы всегда с такой радостью покидаете родные берега?

По лицу Рамиуса, скрытому биноклем, скользнула улыбка.

— У моряка, Иван Юрьевич, одна родина, зато две жены. Вам этого не понять. Вот и сейчас я отправляюсь к своей второй жене, холодной и бессердечной, которой принадлежит моя душа. — Рамиус замолчал, лицо его сделалось жёстким. — Тем более что теперь это моя единственная жена.

Путин осёкся, и это не ускользнуло от внимания капитана. Замполит присутствовал на похоронах и по-настоящему плакал, когда сосновый полированный гроб скользнул в печь крематория. Для него смерть Натальи Богдановны Рамиус была волей судьбы, но ещё и безжалостным перстом Божьим, существование которого он так настойчиво отрицал. Рамиус же считал смерть жены преступлением отнюдь не Бога, а государства. Бессмысленным, чудовищным преступлением, которое требовало возмездия.

— Льдина! — вперёдсмотрящий протянул руку в направлении опасности.

— Дрейфующие льды, откололись от правого берега, а возможно, от ледника на восточной стороне. Пройдём без труда, — отозвался Комаров.

— Товарищ командир, радиограмма из штаба флота, — донёсся из динамика металлический голос.

— Читайте, — приказал Рамиус.

— Район учений свободен. Вражеские суда не обнаружены. Действуйте согласно приказам. Подпись: Коров, командующий Северным флотом.

— Принято, — отозвался Рамиус. Раздался щелчок, и динамик отключился. — Значит, американцев поблизости нет?

— Вы сомневаетесь в информации командующего флотом? — спросил Путин.

— Надеюсь, он прав. — Рамиус ответил вполне искренне, чему замполит не очень поверил. — Но вы ведь помните, что нам говорили при инструктаже.

Путин переминался с ноги на ногу. Возможно, и от холода.

— Я имею в виду американские подлодки — 688-е, типа «лос-анджелес», Иван Юрьевич. Помните, что сказал один из их офицеров нашему разведчику? Такая подлодка может подкрасться к китихе и трахнуть её, прежде чем она это почувствует. Интересно, каким образом КГБ получил такую информацию? Не иначе тут не обошлось без какой-нибудь прелестной шпионки, блондинки, тощей как вобла, в западном вкусе, такие особенно нравятся империалистам… — проворчал капитан, делая вид, что испытывает удовольствие от собственной шутки. — Скорее всего, американский офицер просто прихвастнул, чтобы произвести впечатление. Да и наверняка был навеселе, как это водится у моряков. И всё-таки нам следует остерегаться американских «лос-анджелесов» и новых британских «трафальгаров». Они представляют для нас немалую опасность.

— У американцев хорошие инженеры, товарищ командир, — заметил Путин, — но не следует преувеличивать их способности. Американская технология не такая уж и потрясающая. Наша лучше, — закончил он.

Рамиус задумчиво кивнул, думая о том, что замполитам не грех иметь хоть какое-то представление о кораблях, на которые их посылает служить партия.

— Иван Юрьевич, уж у вас-то на Волге знают, что, не спросившись броду, не мечутся в воду. Впрочем, не тревожьтесь. С нашей подлодкой мы им нагоним жару.

— Совершенно верно, товарищ командир. — Путин снова похлопал Рамиуса по плечу. — Я сказал в Главном политуправлении, что «Красный Октябрь» в надёжных руках.

Оба офицера — и Рамиус и Комаров — не сдержали улыбки. Вот ведь сукин сын, подумал капитан, он ещё осмелился сказать в присутствии моих подчинённых, что якобы имеет право судить о моей профессиональной подготовке как командира корабля! А сам и с резиновым плотом в тихую погоду не управится! Жаль, что ты не доживёшь до времени, когда тебе пришлось бы взять свои слова обратно, товарищ замполит, и провести остаток дней за совершенную ошибку в ГУЛАГе. Пожалуй, ради этого стоило бы сохранить тебе жизнь.

Через несколько минут волнение усилилось, и подлодка начала переваливаться с борта на борт. На высоте рубки качка ощущалась ещё сильнее, и Путин нашёл предлог, чтобы поспешно спуститься вниз. Сухопутная крыса. Рамиус переглянулся с Комаровым, который глазами улыбнулся в ответ. Их молчаливое презрение к замполиту свидетельствовало о не слишком большой приверженности к советскому образу мыслей.

Следующий час плавания промелькнул быстро. По мере приближения к открытому морю волнение увеличивалось и сопровождающий их ледокол теперь уже бросало на волнах. Рамиус с интересом наблюдал за «Пургой». Ему не доводилось плавать на ледоколах, вся его служба прошла на подводных лодках — здесь было комфортнее, хотя и опасней. Впрочем, он привык к опасности, и теперь многолетний опыт сослужит ему свою службу.

— Вижу бакен, товарищ командир, — произнёс Комаров, указывая направление. Красный зажжённый бакен раскачивался на волнах.

— Центральный пост, сообщите глубину, — произнёс Рамиус в трубку телефона.

— Сто метров под килем, товарищ командир.

— Увеличить обороты до двух третей, лево руля десять градусов. — Рамиус посмотрел на Комарова. — Сообщи на «Пургу» о перемене курса и проследи, чтобы они не повернули в нашу сторону.

Комаров взял маленький фонарь-мигалку и просигналил на ледокол. Подводный ракетоносец начал медленно увеличивать скорость, преодолевая инерцию своей огромной массы в тридцать тысяч тонн. Наконец мощные двигатели разогнали «Красный Октябрь», и вода, рассекаемая форштевнем, образовала трехметровую пенящуюся арку; волны от неё перекатывались через палубу, разбиваясь об отвесную стену рубки. «Пурга» отвернула вправо, уступая путь ракетоносцу.

Рамиус посмотрел в сторону кормы на отвесные утёсы Кольского залива. Тысячелетия назад они обрели такую форму под безжалостным напором гигантских ледников. Сколько раз за двадцать лет службы на Краснознамённом Северном флоте доводилось ему смотреть на этот широкий залив с его скалистыми берегами? Сейчас он видит их в последний раз. Так или иначе он не вернётся обратно. Что ждёт его впереди? Рамиус откровенно признался себе, что это его не особенно волнует. Может быть, то, что говорила ему в детстве бабушка о Боге и вознаграждении за честно прожитую жизнь, действительно правда. Он очень надеялся на это; как было бы замечательно, если бы Наталья не ушла навсегда. Как бы ни сложилось теперь, пути назад нет. В последнем мешке с почтой, переданном на берег перед самым выходом в море, он оставил письмо. Возврат теперь исключён.

— Комаров, просигналь на «Пургу»: погружаемся в… — капитан посмотрел на часы, — в тринадцать двадцать. Операция «Октябрьский мороз» начинается в соответствии с графиком. Можете приступать к другим обязанностям. Вернёмся в назначенный срок.

Комаров передал сообщение на ледокол, нажимая на кнопку сигнального прожектора. Оттуда мигом последовал ответ, и Рамиус без помощи сигнальщика прочитал световые вспышки:ЕСЛИ ТОЛЬКО КИТЫ НЕ СХАРЧАТ ВАС. СЧАСТЛИВОГО ПУТИ, «КРАСНЫЙ ОКТЯБРЬ».

Рамиус поднял трубку телефона, нажал на кнопку вызова радиорубки и приказал передать аналогичное сообщение в штаб флота в Североморске. Затем он вызвал центральный пост.

— Глубина под килем?

— Сто сорок метров, товарищ командир.

— Приготовиться к погружению. — Рамиус повернулся к вперёдсмотрящему и приказал ему спуститься внутрь подлодки. Молодой матрос направился к люку. Наверно, он рад был покинуть мостик и снова оказаться в тепле, но приостановился у люка и ещё раз посмотрел на небо, затянутое облаками, и на исчезающие вдали скалистые утёсы. Выход в море на подводной лодке всегда одновременно волнует и печалит душу моряка.

— Очистить мостик. Примешь на себя управление, Григорий, когда спустишься в центральный пост.

Комаров кивнул и исчез внутри рубки. Капитан остался один.

Рамиус в последний раз окинул внимательным взглядом горизонт. Солнце едва виднелось за кормой, над головой нависли свинцовые тучи, море вокруг казалось черным, только белели гребешки на вершинах волн. Неужели я сейчас прощаюсь с миром? — подумал капитан. Если так, то я предпочёл бы увидеть под занавес что-нибудь повеселее.

Прежде чем скользнуть по ведущему вниз трапу, он осмотрел затвор люка, потянул за цепочку, закрывающую его, и убедился, что автоматическое устройство герметизации сработало надёжно. Восьмиметровый спуск внутри паруса к прочному корпусу[6] лодки, ещё два трапа — и центральный пост. Мичман задраил второй люк и резким движением сильных рук повернул до предела запорное колесо.

— Григорий? — произнёс Рамиус.

— Полный порядок, — отрывисто бросил штурман, указывая на пульт погружения. Датчики герметизации корпуса светились зелёным светом — корпус надёжно задраен. — Все системы проверены. Лодка готова к погружению.

Капитан лично провёл визуальный осмотр датчиков механических, электрических и гидравлических систем, кивнул, и вахтенный мичман открыл щит управления клапанами продувки.

— Погружение, — скомандовал Рамиус и прошёл к перископу, где сменил своего старпома Василия Бородина.

Комаров нажал на кнопку, и во всех помещениях подлодки прозвучал пронзительный сигнал, эхом отразившийся от корпуса ракетоносца.

— Заполнить главные балластные цистерны. Плоскости горизонтальных рулей вниз на десять градусов, — приказал Комаров, внимательно наблюдая за тем, чтобы каждый матрос точно исполнял его распоряжения.

Рамиус прислушивался к происходящему в центральном посту, но не следил за действиями моряков. Комаров был лучшим молодым офицером, когда-либо служившим под его началом, и уже давно завоевал полное доверие капитана.

Корпус «Красного Октября» наполнился шумом воздуха, вырывающегося из открытых клапанов продувки, размещённых в верхней части балластных цистерн. В цистерны, вытесняя воздух, поддерживавший плавучесть подлодки, хлынул поток воды. Процесс погружения требовал времени, потому что в корпусе подводного ракетоносца находилось множество таких цистерн, каждая из которых была разделена на отдельные ячейки. Рамиус отрегулировал перископ и увидел, как чёрная вода за бортом на короткое время превращается в пену.

«Красный Октябрь» был самой большой и самой современной подводной лодкой из всех, какими доводилось командовать Рамиусу, но у неё имелся один крупный недостаток. На ней была мощная двигательная установка и новый практически бесшумный движитель,[7] который, надеялся Рамиус, сможет сбить с толку как американские, так и советские подводные лодки, однако её водоизмещение было столь велико, что она, подобно раненому киту, слишком медленно меняла глубину погружения. Лодка медленно всплывала и ещё медленнее погружалась.

— Перископ ниже уровня воды. — Рамиус не сразу отошёл от прибора. — Убрать перископ, — скомандовал он.

— Проходим сорок метров, — доложил Комаров.

— Выровнять лодку на сотне метров.

Теперь Рамиус наблюдал за работой своих матросов. При первом погружении холодок пробегает по коже даже у опытных моряков, а его команда наполовину состояла из недавних деревенских парней, прибывших на «Красный Октябрь» прямо с подготовительных курсов. Корпус подлодки потрескивал от давления окружающей воды, и к этому тоже надо привыкнуть. У нескольких молодых матросов побледнели лица, но ребята стояли на своих боевых постах, стараясь не подавать виду, что им не по себе.

Комаров приступил к процедуре выравнивания подлодки на заданной глубине. Слушая чёткие команды капитан-лейтенанта, Рамиус следил за ним с гордостью, словно за собственным сыном. Комаров был первым, кого он посвятил в свои планы. Моряки в центральном посту безукоризненно повиновались ему. Через пять минут подводный ракетоносец замедлил погружение на глубине девяноста метров, плавно опустился ещё на десять и остановился точно на сотне.

— Молодец, капитан-лейтенант. Прими управление на себя. Снизить обороты до одной трети. Акустикам прослушивать глубины в пассивном режиме. — Рамиус направился к выходу из центрального поста, дав знак Путину следовать за ним.

Итак, началось.

Сопровождаемый Путиным, Рамиус направился в сторону кормы к офицерской кают-компании. Капитан открыл дверь и, пропустив вперёд замполита, запер её за собой. Просторная для подводной лодки офицерская кают-компания находилась перед камбузом, рядом с каютами офицеров. Переборки её были звуконепроницаемыми, а на двери был установлен замок: проектировщики знали — не все сказанное здесь предназначено для рядового состава. Весь офицерский состав подлодки мог собраться тут за обеденным столом, тем более что по меньшей мере трое офицеров постоянно находились на вахте. В этом же помещении помещался и сейф с секретными приказами — именно здесь, а не в каюте командира, где её владелец, воспользовавшись одиночеством, может попытаться тайком вскрыть их. На дверце сейфа имелись два цифровых замка. Одну комбинацию доверили Рамиусу, другую — замполиту. Впрочем, так ли это было необходимо, если Путин несомненно знал содержание приказов. Рамиусу они тоже были известны, хотя и не во всех деталях.

Пока Путин наливал чай, капитан сверил свои часы с корабельным хронометром, висевшим на переборке. Ещё пятнадцать минут до того, как он должен открыть сейф. От предупредительности Путина Рамиусу стало не по себе.

— Ещё две недели в заточении. — Позвякивая ложечкой, замполит помешивал чай.

— Американцы проводят под водой и по два месяца. Правда, их подводные лодки намного комфортабельней, — отозвался Рамиус. Несмотря на огромные размеры «Красного Октября», его команда размещалась в условиях, которые мало отличались от тюремных. Экипаж состоял из пятнадцати офицеров, в распоряжении которых находились довольно удобные каюты, которые размещались в кормовой части лодки, и сотни матросов, спавших на рундуках и койках в носовом кубрике перед ракетным отсеком. «Красный Октябрь» казался таким большим лишь снаружи, внутри же его двойной корпус был до отказа забит снаряжением, необходимым для выполнения боевых задач: ракетами, торпедами, атомным реактором со вспомогательным оборудованием, огромным резервным дизельным двигателем и длинными рядами никель-кадмиевых батарей, расположенных за пределами прочного корпуса, размеры которого в десять раз превосходили корпус американских лодок. Управлять таким кораблём и поддерживать его в исправном состоянии — тяжелейшая задача для столь маленького экипажа, при том что широкое применение автоматики делало «Красный Октябрь» самым современным кораблём Военно-морского флота СССР. Возможно, поэтому-то команде и не требовались хорошие койки, так как матросам доводилось спать в них всего по пять-шесть часов в сутки.

Рамиуса устраивал состав команды. Половина экипажа состояла из новобранцев, у которых это первый серьёзный выход в море, да и остальные, более опытные матросы, мало что понимали. В отличие от экипажей подводных лодок западных ВМС сила команды Рамиуса заключалась скорее в одиннадцати мичманах, чем в старшинском составе. Все они были специалистами, получившими специальное образование и обучение, готовыми беспрекословно выполнять приказы своих офицеров. А вот офицеров Рамиус подобрал сам.

— Неужели вам тоже хочется пропадать в море по два месяца? — поднял брови Путин.

— Мне приходилось плавать по два месяца, когда я служил на дизельных подлодках, Иван Юрьевич. Место моряка — в море. Наша задача — внушать страх империалистам. Вряд ли мы добьёмся этого, стоя на приколе в Полярном. Просто «Октябрь» не может находиться в море больше двух недель, потому что после этого срока резко снижается работоспособность людей. Через две недели этот детский сад будет не более чем скопищем бездумных роботов. — Именно на этом и строил свой расчёт Рамиус.

— Что же, достаточно команде вкусить капиталистической роскоши, и мы избавимся от всех трудностей? — усмехнулся Путин.

— Истинный марксист всегда объективен, товарищ замполит, — осек его Рамиус, наслаждаясь мыслью, что это его последний спор с парторгом. — С точки зрения объективности все, что помогает нам успешно решать поставленные задачи, — это хорошо, а все, что мешает, — плохо. Трудности должны закалять человеческую душу и повышать мастерство, а не притуплять его. Разве плавание на борту подводной лодки само по себе не суровое испытание?

— Но не для вас же, Марк Александрович. — Путин поднёс к губам стакан с чаем.

— Я — моряк, в отличие от моей команды. Большинство из ребят никогда не станут моряками. Это деревенские парни, мечтающие стать рабочими и перебраться в город. Следует идти в ногу со временем, Иван Юрьевич. Эти парни иные, чем были мы в их годы.

— Пожалуй, — согласился Путин. — Вы никогда не бываете довольны, товарищ командир. Наверно, люди, подобные вам, и являются двигателями прогресса, заставляют всех нас идти вперёд.

Оба хорошо знали, почему советские подводные лодки проводят так мало — всего пятнадцать процентов времени — в море, и это не имело никакого отношения к удобствам, с которыми размещалась команда. На «Красном Октябре» находилось двадцать шесть ракет типа «морской ястреб», СС-Н-20, каждая из которых несла по восемь разделяемых боеголовок индивидуального наведения мощностью в пятьсот килотонн. Эти ракеты были способны уничтожить двести городов. Бомбардировщики наземного базирования могли проводить в воздухе считанные часы, затем им приходилось возвращаться на аэродромы. Ракеты, размещённые вдоль главных советских железнодорожных магистралей, протянувшихся с Запада на Восток, находились под контролем военизированных частей КГБ, готовых принять экстренные меры, если какой-нибудь командир ракетного полка вдруг осознает, какая гигантская мощь в его руках. А вот подводные ракетоносцы уже по определению находятся вне всякого контроля с суши, и их задача только в том, чтобы оставаться невидимыми.

Размышляя об этом, Рамиус изумлялся тому, что правительство вообще решилось обзавестись кораблями такого типа. Их экипажам приходилось безоговорочно полностью доверять. Вот почему они выходили в море реже западных кораблей такого же класса, и, когда находились в море за пределами контроля с суши, на борту рядом с командиром всегда был замполит — что-то вроде второго капитана, на которого каждый раз оглядывались, одобряет ли он приказ.

— Неужели, Марк Александрович, вы решились бы на двухмесячный поход с этой деревенщиной?

— Вы ведь знаете, я предпочитаю иметь дело с полуобученными новобранцами. Их легче переучивать. К тому же у меня свой собственный способ делать из этих парней настоящих моряков. Возможно, я тут грешу культом личности!

Путин засмеялся и закурил сигарету.

— Вы думаете, об этом неизвестно, Марк Александрович? Но лучше вас у нас на флоте нет учителя, да и ваша преданность ни у кого не вызывает сомнений.

Это было правдой. Рамиус воспитал сотни офицеров и матросов. Теперь они служили на других подводных лодках, любой командир подлодки мечтал заполучить их к себе. Не менее парадоксальным было и то, что ему удалось окружить себя ореолом доверия в обществе, где люди вообще редко доверяли друг другу. Разумеется, Рамиус был преданным членом партии, сыном видного партийного деятеля, гроб с телом которого несли в последний путь три члена Политбюро, Путин поднял кверху палец.

— Вас следовало бы назначить начальником одного из высших военно-морских училищ, товарищ командир, — авторитетно изрёк он. — Там вы могли бы лучше проявить свои способности на благо нашего государства.

— Нет, Иван Юрьевич, я — моряк. Всего лишь моряк, а не школьный учитель, что бы там ни говорили обо мне. Умный человек знает пределы своих способностей. — А смелый использует предоставившиеся возможности, подумал капитан. Все офицеры, находящиеся сейчас на борту «Красного Октября», в прошлом служили под его командованием, исключение составляли трое молодых лейтенантов, но и они будут исполнять приказы командиров так же беспрекословно, как все сопливые матросы, как и корабельный доктор, от которого мало что зависит.

Хронометр пробил четыре часа.

Рамиус встал, подошёл к сейфу и набрал свою комбинацию из трех цифр. Путин последовал его примеру, и капитан потянул ручку на круглой дверце сейфа. Внутри лежал запечатанный конверт из плотной бумаги, а также четыре книги с ключами к шифрам и координатами целей для корабельных ракет. Рамиус достал конверт, затем закрыл дверцу сейфа, повернул ручки обоих цифровых замков и снова сел.

— Итак, Иван Юрьевич, как вы полагаете, в чём суть наших приказов? — подчёркнуто высокопарно спросил Рамиус.

— Выполнять свой долг, товарищ командир, — в тон улыбнулся Путин.

— Совершенно верно. — Рамиус сломал восковую печать на конверте, извлёк оперативный приказ на четырех страницах и быстро прочитал. Ничего сложного.

— Нам приказывают следовать в квадрат 54–90, где состоится встреча с нашей ударной подлодкой «В. К. Коновалов» — её командиром недавно назначен капитан второго ранга Туполев. Вы знакомы с Виктором Туполевым? Нет? Виктор будет изображать противника, намеренного вторгнуться в наши воды, и мы проведём четырехдневные учения по обнаружению и слежению. Туполев попробует преследовать нас — если сумеет. — Рамиус усмехнулся. — Парни из дивизиона ударных подводных лодок все ещё не могут найти способ, как обнаруживать нашу подлодку с её новым движителем. Не удастся это и американцам. Мы должны ограничить свои действия квадратом 54–90 и прилегающими к нему. Это несколько упростит задачу Виктора.

— Но вы не допустите, чтобы он нас обнаружил?

— Нет, разумеется, — фыркнул Рамиус. — Обнаружить нас? Виктор когда-то учился у меня. Нет, Иван Юрьевич, противнику никогда нельзя уступать, даже во время учений. Уж настоящий-то противник нам точно не уступит! Стараясь отыскать нас в морских глубинах, Туполев приобретает практику, столь необходимую для поиска вражеских подводных ракетоносцев. Впрочем, у него неплохие шансы обнаружить нас — в конце концов, район учений ограничен девятью квадратами, а это всего лишь сорок тысяч квадратных километров. Посмотрим, чему он научился, плавая вместе с нами, — ах да, в то время вы ещё не служили со мной. Туполев плавал у меня на «Суслове».

— Мне кажется, вы чем-то разочарованы?

— Нет, ничуть. Эти четырехдневные учения с «Коноваловым» будут интересными. — Вот ведь мерзавец, подумал Рамиус, ты отлично знал содержание приказов и слышал, разумеется, о Викторе Туполеве. Брехло проклятое! Пора действовать. Путин докурил сигарету, допил чай и поднялся. — Значит, мне снова выпало счастье наблюдать за действиями искусного командира подводной лодки, который будет водить за нос бедного мальчика. — Он повернулся к двери. — Я считаю… — Замполит не успел закончить фразу. В тот момент, когда он сделал шаг от стола, капитан сильным пинком сбил его с ног. Путин упал навзничь, Рамиус вскочил, сильные жилистые руки моряка схватили замполита за голову и ударили затылком об острый металлический угол обеденного стола. Быстрым движением Рамиус нажал на его грудь. Послышался сухой треск, и позвоночник замполита сломался на уровне второго шейного позвонка, там, где обычно ломается шея у повешенного.

Все произошло мгновенно. Путин попытался было крикнуть, безмолвно открыл рот, но тут же закрыл его, успев судорожно вдохнуть последний глоток воздуха — словно рыба, выброшенная на берег. Широко открытые глаза уставились на Рамиуса. В них не было даже боли — всего лишь удивление. Капитан осторожно опустил тело на плитки пола.

В последний миг на лице умирающего мелькнуло понимание, и тут же взгляд померк. Рамиус протянул руку и нащупал пульс. Прошло почти две минуты, прежде чем сердце замполита остановилось. Убедившись, что тот мёртв, капитан взял со стола чайник и пролил на палубу немного воды так, чтобы капли попали и на ботинки лежащего. Затем он поднял тело, положил его на стол и распахнул дверь.

— Доктора в кают-компанию, быстро! — прокричал он. Медпункт находился совсем рядом, и Петров появился через считанные секунды. Следом из центрального поста прибежал старпом Бородин.

— Я пролил чай, и он поскользнулся, — тяжело дыша и делая вид, что массирует сердце Путина, произнёс Рамиус. — Мне не удалось удержать его, и Иван Юрьевич ударился головой о край стола.

Петров отстранил капитана, развернул тело замполита, вспрыгнул на стол и встал возле него на колени. Разорвав ворот рубашки, он заглянул в глаза Путина. Зрачки были расширенными и неподвижными. Врач ощупал голову, шею и с мрачным лицом спустился со стола.

— Товарищ Путин мёртв. Перелом шеи. — Доктор пальцами закрыл веки покойному замполиту.

— Нет! Не может быть! — вскрикнул Рамиус. — Минуту назад он был жив! — Командир зарыдал. — Это я виноват. Я хотел удержать его, но не успел. Это моя вина! — Капитан рухнул в кресло и закрыл лицо ладонями. — Моя вина, — повторял он, качая в отчаянии головой и как бы стараясь взять себя в руки. Представление получилось на славу.

Петров бережно положил руку ему на плечо.

— Это несчастный случай, товарищ командир. Такое случается даже с опытными людьми. Вы тут ни при чём.

Рамиус тихо выругался. Казалось, самообладание возвращается к нему.

— Неужели ничего нельзя сделать?

Петров покачал головой.

— Это невозможно даже в самом лучшем советском госпитале. При переломе шейных позвонков смерть наступает практически мгновенно — зато безболезненно, — добавил врач в качестве утешения.

Рамиус выпрямился, глубоко вздохнул, черты его лица словно окаменели.

— Товарищ Путин был отличным моряком, верным сыном партии и прекрасным офицером. — Боковым зрением он уловил, как невольно скривились губы его старпома. — Товарищи, происшедшая трагедия не помешает нам выполнить приказ! Доктор Петров, распорядитесь, чтобы тело нашего товарища поместили в морозильную камеру. Знаю, это жестоко, но он заслужил, чтобы его предали земле со всеми военными почестями, в присутствии его близких и товарищей по службе. Это будет после нашего возвращения в порт.

— Мы сообщим о случившемся в штаб флота? — спросил Петров.

— Это невозможно. Приказ предписывает соблюдать строжайшее радиомолчание. — Рамиус передал доктору оперативные распоряжения, которые извлёк из кармана кителя. Это не был приказ, который находился в корабельном сейфе. — Откройте третью страницу.

Глаза Петрова расширились от удивления.

— Мне хотелось бы доложить о трагедии, но в нашем приказе ясно сказано: после погружения не выходить в эфир ни по какому поводу.

Петров вернул документ командиру.

— Очень жаль. Но ничего не поделаешь. Приказ есть приказ.

— И мы выполним его.

— Да, конечно, — согласился доктор. — И сам замполит настоял бы на этом.

— Смотрите, Бородин: в соответствии с инструкцией я снимаю с шеи товарища замполита ключ от пусковых ракетных установок. — Рамиус опустил в карман ключ на цепочке.

— Я занесу это в судовой журнал, — сурово отозвался старпом.

Петров привёл санитара, тело замполита отнесли в медпункт и там поместили в пластиковый мешок на молнии. Затем санитар с двумя матросами перенесли его через центральный пост в ракетный отсек, расположенный в носовой части подлодки. Дверь в морозильную установку находилась на нижней ракетной палубе. Коки убрали часть продуктов, и мёртвое тело замполита осторожно положили в угол. Тем временем врач со старпомом составили список личных вещей Путина, один экземпляр пошёл в его личное дело, другой подшили в корабельный журнал, а третий поместили в коробку, которую опечатали и оставили в медпункте.

В центральном посту среди притихших моряков Рамиус принял командование. Он приказал вахтенному офицеру лечь на курс двести девяносто градусов в направлении на северо-запад. Квадрат 54–90 находился к востоку от подлодки.

День второй Суббота, 4 декабря

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

На советском флоте принято, что командир корабля объявляет экипажу приказы командования и обращается с призывом выполнить их, как подобает настоящим советским морякам. Затем текст приказа вывешивается у Ленинской комнаты, чтобы все прочитали его и с вдохновением приступили к выполнению своих обязанностей. На больших надводных кораблях в Ленинской комнате обычно проводятся политзанятия. На «Красном Октябре» для этой цели служило крохотное помещение корабельной библиотеки недалеко от кают-компании. Здесь хранились партийные издания и другие материалы идеологического характера. Рамиус распорядился вывесить полученный приказ для всеобщего обозрения на следующий день после выхода в море, чтобы команда могла войти в ритм предстоящего похода и привыкнуть к условиям подводного плавания. Одновременно он провёл беседу с командой, стараясь воодушевить и ободрить людей. Обычно у Рамиуса это хорошо получалось. Сказывалась обширная практика. В 8.00, сразу после того как заступила утренняя вахта, он вошёл в центральный пост и извлёк из кармана несколько листков.

— Товарищи, — произнёс он в микрофон, — к вам обращается ваш командир. Вы все знаете, что наш дорогой товарищ и сослуживец, капитан второго ранга Иван Юрьевич Путин трагически погиб вчера в результате несчастного случая. Полученный приказ не позволяет нам сообщить об этом в штаб флота. Товарищи, мы посвятим этот поход памяти нашего сослуживца Ивана Юрьевича Путина — настоящего моряка, преданного коммуниста и храброго офицера.

Товарищи! Офицеры, старшины и матросы «Красного Октября»! Мы получили приказ командования Краснознамённого Северного флота произвести окончательное испытание нового бесшумного движителя. Нам приказано направиться на запад, миновать мыс Нордкап на севере Норвегии, марионеточного государства, которое служит интересам американских империалистов, и затем повернуть на юго-запад, в сторону Атлантического океана. Мы пройдём через все гидролокационные сети противника так, чтобы они не обнаружили нас! Этот поход явится подлинным испытанием нашей подлодки и её исключительных возможностей. Боевые корабли советского флота принимают участие в крупнейших учениях, стремясь обнаружить нас и одновременно сбить с толку корабли западных держав. Наша первейшая задача состоит в том, чтобы избежать всякого обнаружения кем бы то ни было. Мы дадим американцам хороший урок, продемонстрируем высочайшее достижение советской технологии, урок, который они не скоро забудут! В соответствии с полученным приказом мы продолжим поход на юго-запад, обогнём побережье Америки, бросив вызов их новейшим и самым лучшим ударным субмаринам и выиграв. Затем проследуем к нашим кубинским братьям по социалистическому лагерю и станем первым кораблём на новой сверхсекретной базе атомных подводных лодок, которую мы построили за два года под самым носом у американцев на южном берегу Кубы. Вспомогательное судно со всеми необходимыми припасами уже на пути к острову Свободы, и мы встретим его там.

Товарищи! Если мы сумеем достичь Кубы незамеченными — а я в этом не сомневаюсь, — всем офицерам, матросам и старшинам будет предоставлен недельный — недельный! — отпуск. Вы сможете побывать в гостях и подружиться с нашими братьями по социалистическому лагерю на этом прекрасном острове. Мне доводилось бывать там, и я могу подтвердить: все, что пишут о Кубе, соответствует действительности. Это на самом деле настоящий райский остров с тёплыми ветрами и пальмами. Там вас ждут верные и преданные друзья. — В последнем случае Рамиус имел в виду женщин. — Затем мы вернёмся на родину, повторив пройденный маршрут. К тому времени, разумеется, империалисты уже будут знать от своих пронырливых шпионов и самолётов-разведчиков, кто мы и как попали на Кубу. Наше руководство предусмотрело и это. По пути домой мы снова приложим все силы, чтобы избежать обнаружения. Тем самым мы дадим понять империалистам, что советские военные моряки не лыком шиты, что мы способны в любой момент незамеченными подобраться к их берегам. Пусть уважают Советский Союз! Товарищи! Сделаем все, чтобы первое плавание «Красного Октября» осталось незабываемым событием нашей жизни!

Рамиус оторвал взгляд от листков с приготовленным текстом и увидел, что вахтенные в центральном посту обмениваются довольными взглядами. Советским военным морякам редко доводилось бывать в других странах, а посещение иностранного государства, даже союзного, атомной подводной лодкой — вообще неслыханное событие. Более того, Куба для русских столь же экзотичная страна, как Таити, земля обетованная с белыми песчаными пляжами и смуглыми девушками. Рамиус знал, что в действительности всё обстоит иначе. Он не только читал в «Красной Звезде» и других советских газетах о прелестях службы на острове, но и видел это своими глазами.

Капитан сменил страницы. С хорошими новостями покончено. Теперь очередь за плохими.

— Товарищи! Офицеры, старшины и матросы «Красного Октября»! — В предчувствии неприятностей все насторожились. — Наше плавание будет трудным. От нас потребуется напряжение всех наших сил. Мы должны соблюдать строжайшее радиомолчание и особенно чётко выполнять свои обязанности. Награду получает только тот, кто её заслужил. Каждый офицер и каждый матрос на борту корабля, от командира до новобранца, должен выполнить свой социалистический долг с предельной ответственностью! Мы добьёмся успеха, если будем работать сплочённо и дружно, как и надлежит настоящим советским людям. Я обращаюсь к вам, молодые матросы, впервые вышедшие в море: беспрекословно повинуйтесь приказам ваших офицеров, мичманов и старшин. Овладевайте своими специальностями и точно выполняйте порученные вам обязанности. На корабле не бывает маловажной работы, не бывает незначительных поручений. Здесь все отвечают друг за друга и жизнь каждого из вас зависит от работы товарища. Выполняйте свой долг, чётко следуйте приказам офицеров, и по завершении плавания вы станете настоящими советскими моряками! У меня все. — Рамиус убрал большой палец с кнопки микрофона и повесил его на крючок. Неплохое выступление, подумал он, в нём есть и сладкий пряник и ощутимый кнут.

В кормовом камбузе старшина замер на месте, прижав к себе тёплый каравай хлеба и удивлённо глядя на динамик, прикреплённый к переборке. Странно. Разве такими должны были быть у них предписания? Может быть, их изменили в последнюю минуту? Мичман нарушил ход его мыслей и приказал вернуться к работе, довольно улыбаясь и посмеиваясь от мысли о недельном увольнении на берег после прибытия на Кубу. Он был немало наслышан о страстных кубинках, и теперь радовался возможности проверить, так ли это на самом деле.

Рамиус задержался в центральном посту.

— Интересно, есть ли здесь американские лодки? — задумчиво произнёс он.

— Действительно, товарищ командир, было бы неплохо выяснить это, — согласился капитан второго ранга Бородин, стоявший на вахте. — Включить гусеницу?

— Действуйте.

— Стоп машина, — приказал Бородин.

— Стоп машина, — отрепетовал старшина-рулевой и передвинул ручку машинного телеграфа в положение «стоп». Тут же стрелка телеграфа, управляемая из машинного отделения, передвинулась в такое же положение — приказ получен и выполнен. Глухой рёв турбин стих.

Бородин снял телефонную трубку и нажал на кнопку, соединяющую центральный пост с машинным отделением.

— Товарищ старший механик, приготовьтесь включить гусеницу.

Это не было официальным названием новой движительной системы. У неё вообще не было названия, всего лишь номер проекта. Прозвище «гусеница» дал ей молодой инженер, принимавший участие в её разработке. Ни Рамиус, ни Бородин не знали почему, но, как это нередко бывает в подобных случаях, название прижилось.

— Установка готова к пуску, — через несколько секунд доложил стармех.

— Открыть люки на корме и на носу, — скомандовал Бородин. Вахтенный мичман протянул руку к щиту управления и поочерёдно щёлкнул четырьмя переключателями. Сигнальные лампочки над каждым сменили красный свет на зелёный.

— Люки открыты, товарищ капитан, — доложил он.

— Включить гусеницу. Постепенно увеличить скорость до тринадцати узлов.

— Слушаюсь, постепенно увеличить скорость до тринадцати узлов, — отрепетовал старший механик.

Внутри корпуса подлодки, где на короткое время воцарилась тишина, возник новый звук. Рёв двигателей был теперь тоном ниже и разительно отличался от обычного. Шумы, доносящиеся из реакторного отсека — главным образом от циркуляционных насосов, прогоняющих воду через систему охлаждения, — стали почти неслышными. Гусенице для работы не требовалось большой мощности. На боевом посту мичмана стрелка указателя скорости, опустившаяся до пяти узлов, поползла вверх. В носовом кубрике, втиснутом перед ракетным отсеком, несколько спящих матросов зашевелились на своих койках, потревоженные прерывистым рёвом и жужжанием электромоторов, находившихся всего в нескольких метрах, за прочным корпусом. Но матросов так вымотал этот первый день плавания, что они тут же снова заснули, не теряя ни единой драгоценной минуты отдыха.

— Гусеница работает нормально, товарищ командир, — доложил Бородин.

— Отлично. Рулевой, курс двести шестьдесят градусов, — приказал Рамиус.

— Слушаюсь, курс двести шестьдесят. — Рулевой повернул штурвал влево.

Ударная подлодка «Бремертон»

В тридцати милях к северо-востоку от «Красного Октября» американская подлодка «Бремертон» только что всплыла из-под паковых льдов и шла курсом два-два-пять. «Бремертон», ударная подводная лодка типа 688, занималась сбором электронной информации в Карском море, но получила приказ направиться на запад, к побережью Кольского полуострова. Предполагалось, что русский ракетоносец не выйдет в море ещё неделю, и шкипер «Бремертона» испытывал раздражение из-за очередной путаницы в разведданных. Если бы «Красный Октябрь» вышел в море в соответствии с расписанием, «Бремертон» ждал бы его у выхода из Кольского залива и сразу же сел бы ему на хвост. Правда, американские гидроакустики несколько минут назад все равно сумели засечь советский ракетоносец, хотя «Бремертон» и шёл со скоростью четырнадцать узлов.

— Мостик, вызывает гидропост.

Капитан третьего ранга Уилсон поднял трубку.

— Мостик слушает.

— Мы потеряли контакт, сэр. Пару минут назад его гребные винты остановились и смолкли. Мы слышим шумы с востока, но подводный ракетоносец исчез.

— Понятно. Возможно, он перешёл в режим медленного дрейфа. Будем красться следом. Оставайтесь настороже, старшина. — Капитан Уилсон прошёл к прокладочному столику, размышляя над происшедшим. Два офицера из группы слежения и управления огнём только что установили пеленг на контакт и теперь смотрели на командира, ожидая, что он скажет.

— На их месте я опустился бы к самому дну и начал медленно кружить вот здесь. — Уилсон обвёл карандашом место, где только что находился «Красный Октябрь». — Давайте подкрадёмся к нему. Сбавим скорость до пяти узлов и постараемся снова восстановить контакт, ориентируясь на шум его реактора. — Уилсон повернулся к вахтенному офицеру. — Сбавить скорость до пяти узлов, — приказал он.

— Слушаюсь, шкипер.

Североморск, СССР

В здании Главного почтамта Североморска сортировщик почты недовольно посмотрел на водителя грузовика, который швырнул ему на стол большой брезентовый мешок и ушёл. Шофёр опоздал с доставкой почты, впрочем, не то чтобы действительно опоздал — этот идиот за пять лет ещё ни разу не приехал вовремя, подумал служащий. Была суббота, и сортировщик не испытывал ни малейшего желания работать. Сорокачасовую рабочую неделю ввели в Советском Союзе всего несколько лет назад, но, к сожалению, эти перемены не затронули такие жизненно важные сферы обслуживания, как почта. Вот и приходится по-прежнему вкалывать шесть дней в неделю вместо пяти, а платят гроши. Позор, думал он, и даже часто высказывался по этому поводу дома, сидя с приятелями за картами, а особенно под водку с огурчиком.

Сортировщик развязал шнурок и перевернул мешок — на стол вывалилось несколько мешков поменьше. Нет смысла спешить, решил служащий. Месяц только начинается, впереди ещё несколько недель, чтобы перенести положенную норму писем и бандеролей из одной части помещения в другую. В Советском Союзе все состоят на государственной службе и есть даже поговорка: пока начальство делает вид, что платит, мы делаем вид, что работаем.

Вскрыв небольшой мешок с почтой, он извлёк оттуда официального вида конверт, на котором значилось: Москва, Главное политическое управление Военно-морского флота. Служащий ощупал конверт. Наверно, с одной из подводных лодок, что стоят в Полярном, на другой стороне залива. Интересно, о чём там? — подумал сортировщик, развлекаясь игрой, которой грешат почтовики всего мира. Может, там сообщение о готовности к последнему и решительному бою с империалистами? А может, список коммунистов, что вовремя партвзносы не уплатили? Или того лучше — заявка, дополнительные фонды на туалетную бумагу требуют? Поди догадайся! Ox уж эти подводники! Считают себя фу-ты ну-ты — даже новобранцы из деревни. Ещё вчера щи лаптем хлебали, а себе туда же…

Сортировщику исполнилось шестьдесят два года. Во время Великой отечественной войны он служил в гвардейском танковом корпусе на Первом украинском фронте, которым командовал маршал Конев. Вот это было делом настоящего мужчины, — мчаться в бой на огромной бронированной машине, давить немецких пехотинцев, что жмутся в своих окопах. Когда требовались решительные действия против этих слизняков, мы делали все! А что теперь? Посмотреть хотя бы на моряков: живут себе на своих роскошных кораблях — царские харчи, тёплые койки. Не то что мы — грелись по ночам за выхлопной трубой дизельного танка, да и за это место надо было ещё побороться. Как все перевернулось! А моряки так просто стали почище князей, пишут пачки писем и называют это военной службой. Избалованные сопляки, они знать не знают, что такое нужда. А уж сколько претензий! Напишут какую-нибудь чепуху и требуют срочной доставки. Слюнявые письма своим девкам — всего-то делов, а ты тут сиди по субботам, сортируй, не покладая рук, чтобы эти писульки вовремя попали к их бабам, хотя все равно ответа раньше, чем через две недели, не будет. Да, былого не вернёшь…

Небрежным движением сортировщик отбросил письмо на дальний край стола, к мешку с почтой, предназначенной для отправки в Москву, но промахнулся, и письмо упало на бетонный пол. Ну и что? Ну, попадёт на поезд днём позже. Какая разница. Куда важнее сегодняшний хоккей. Вечером потрясная игра, начало сезона — ЦСКА встречается с «Крылышками». Он поспорил на бутылку водки, что «Крылышки» выиграют.

Морроу, Англия

«Огромная популярность Хэлси сослужила ему дурную службу. За славой легендарной храбрости народного героя, адмирал затушевал в памяти последующих поколений свои выдающиеся интеллектуальные способности и острый инстинкт игрока, что…» Джек Райан нахмурился, глядя на экран компьютера. Слишком похоже на докторскую диссертацию, а он уже написал её. Райан решил было стереть с жёсткого диска весь абзац, но потом передумал. Эти рассуждения годятся в качестве вступления. Как они ни плохи, но могут послужить отправной точкой для того, что ему хочется сказать. Почему вступление всегда самая трудная часть исторического труда? Вот уже три года он работал над книгой «Сражающийся моряк» — биографией адмирала флота Уильяма Хэлси.[8] Почти весь текст был записан на полудюжине гибких дисков, лежащих рядом с компьютером «Эппл».

— Папа? — На Джека смотрели глаза дочери.

— Как поживает сегодня утром моя маленькая Салли?

— Хорошо, папочка.

Райан посадил девочку к себе на колени, предусмотрительно отодвинув кресло подальше от клавиатуры компьютера. Салли уже неплохо владела компьютерными играми и учебными программами, и порой ей приходило в голову, что она вполне справится и с папиным компьютером. Однажды это привело к потере двадцати тысяч слов электронной рукописи, что стоило Салли изрядной трёпки.

Девочка положила головку на плечо отца.

— Грустная ты какая-то. Что беспокоит мою малышку?

— Понимаешь, папочка, скоро Рождество… а вдруг Санта-Клаус не знает нашего нового адреса? Ведь в прошлом году мы жили в другом месте.

— А-а, понимаю. Ты боишься, что он не найдёт тебя?

— Ага.

— Почему же ты не спросила меня раньше? Конечно, он придёт сюда. Обещаю.

— Обещаешь?

— Честное слово.

— Хорошо. — Салли поцеловала отца и выбежала из комнаты смотреть свои мультфильмы по «гели», как называют телевизор в Англии.

Райан был рад, что она прервала его работу, напомнив о кое-каких делах до отлёта в Вашингтон. Где же… ах да, вот. Он достал из ящика стола дискету и вставил её в прорезь компьютера. Сняв информацию с экрана, Райан принялся составлять список рождественских подарков, затем вывел его на принтере и положил листок в бумажник. Что-то в это субботнее утро ему не работалось. Он решил поиграть с детьми. Ведь почти всю будущую неделю ему придётся провести в Вашингтоне.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

Советская подлодка «В. К. Коновалов» ползла над песчаным дном Баренцева моря со скоростью три узла. Сейчас она находилась в юго-западном углу квадрата 54–90 и в течение последних десяти часов дрейфовала с юга на север и обратно, ожидая прибытия «Красного Октября», чтобы приступить к учениям «Октябрьский мороз». Капитан второго ранга Виктор Алексеевич Туполев неторопливо прохаживался вокруг перископа в центральном посту своей небольшой ударной подлодки. Он ждал, когда появится его бывший учитель, надеясь кое-что продемонстрировать ему. Туполеву довелось прослужить два года под командованием «профессора». Это были интересные годы, и хотя порой поведение бывшего командира казалось Виктору несколько циничным — особенно по отношению к партии, — у него не было ни малейших сомнений по поводу его высочайшего профессионального мастерства и неисчерпаемого запаса хитрости, столь важной для подводника.

Впрочем, сам Туполев сейчас мало в чём уступал бывшему учителю. Был одним из его лучших учеников, сам стал командиром подводной лодки, а с недавних пор под его началом новейшая ударная подлодка типа «альфа», одна из самых быстроходных в мире. Месяцем раньше, когда Рамиус занимался доводкой «Красного Октября» после ходовых испытаний, Туполев с тремя своими офицерами слетал на Каспийское море, где познакомился с экспериментальным прототипом субмарины, на которой испытывалась новая движительная система. Тридцать два метра длиной, с дизельной двигательной установкой и электрическими моторами для подводного плавания, она специально была построена там, далеко от океанских просторов, чтобы сохранить её в тайне от любопытных глаз противника. Лодка находилась в закрытом доке, куда не могли заглянуть всепроникающие фотообъективы американских разведывательных спутников. Туполев сразу понял, что Рамиус принимал участие в разработке гусеницы и сразу узнал руку Мастера. Обнаружить субмарину, оборудованную такой движительной системной, будет чертовски трудно, однако всё-таки возможно. После недельного слежения за экспериментальной моделью, проводимого на севере Каспия с использованием катера с электрическим двигателем и буксируемой пассивной гидролокационной системой — лучшей из когда-либо созданных в стране, — Туполев пришёл к выводу, что сумел найти слабое место новой лодки. Не то чтобы это был серьёзный порок, но этим можно воспользоваться.

Разумеется, успех не был гарантирован. Ему предстояло преследовать не только подлодку, но и опытнейшего капитана, командующего ею. Туполев прекрасно знал район предстоящих учений — здесь преобладают изотермические воды и практически нет слоя температурного скачка, под которым может укрыться субмарина. Район находится достаточно далеко от устьев крупных рек северного побережья России, и потому здесь не приходится беспокоиться об участках воды различной солёности, так мешающих работе гидролокаторов. «Коновалов» был оснащён лучшей гидроакустической системой, созданной в СССР, — её скопировали с французской DUUV-23 и, по словам разработчиков, даже несколько усовершенствовали.

Туполев намерен был применить американскую тактику медленного дрейфа: поддерживать минимальную скорость, при которой его лодка слушается руля, соблюдать полную тишину и ждать, пока «Красный Октябрь» пересечёт их курс. Затем он будет следовать за ракетоносцем, фиксировать в бортовом журнале все изменения курса и скорости соперника и через несколько недель, когда они сравнят данные журналов, учитель увидит, что его бывший ученик одержал верх; Давно пора показать, что и Рамиуса можно превзойти.

— Что там у гидроакустиков? — Туполев устал ждать. Терпение не принадлежало к числу его достоинств.

— Ничего нового, товарищ командир. — Старпом указал на крест, обозначающий на карте положение «Рокоссовского», подводного ракетоносца типа «дельта», за которым они уженесколько часов следили в районе учений. — Наш приятель продолжает описывать круги на малой скорости. Вы не считаете, что он делает это с целью запутать нас? А может, капитан Рамиус специально договорился о прибытии сюда «Рокоссовского», чтобы усложнить нашу задачу?

Эта мысль уже приходила в голову Туполеву.

— Возможно, но сомневаюсь. Учения организованы по личному указанию адмирала Корова. И наши приказы и Рамиуса находились в запечатанных конвертах. Правда, Коров — старый друг нашего Марка. — Туполев подумал и решительно качнул головой. — Нет. Коров — честный человек. Думаю, Рамиус двигается с минимальной скоростью, старается заставить нас нервничать, вынудить на ошибку. Ему известно, что наша задача — обнаружить его, и потому планирует свои действия соответственно. Он может попытаться войти в квадрат с той стороны, где мы его никак не ожидаем, — или хочет заставить нас думать так. Вам не довелось служить под его командованием, товарищ лейтенант. Это старая хитрая лиса, он поседел на подводных лодках. Будем продолжать патрулирование в таком же режиме ещё четыре часа. Если за это время мы не обнаружим его, перейдём в юго-восточный угол квадрата, а оттуда направимся к центру. Вот так.

Туполев и не рассчитывал, что с лёгкостью обнаружит Рамиуса. Этого ещё не удавалось ни одному командиру ударной подлодки. Виктор решил, что будет первым, и сложность задачи послужит лишним доказательством его мастерства. Через год-другой он надеялся стать новым Мастером.

День третий Воскресенье, 5 декабря

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

«Красный Октябрь» жил вне реального времени. Не было восходов и закатов, не было и дней недели. В отличие от надводных кораблей, где часы переставляют в соответствии с поясом, в котором они в данный момент находятся, на подводных лодках живут по единому времени. Для американских субмарин это «Zulu» — время по Гринвичу, а для советских — московское время, на час опережающее солнечное с целью экономии электроэнергии.

Рамиус появился в центральном посту, когда утро было уже в разгаре. Ракетоносец шёл теперь курсом два-пять-ноль со скоростью тринадцать узлов, находясь в тридцати метрах от дна в западной оконечности Баренцева моря. Через несколько часов морское дно резко уйдёт вниз на чудовищную глубину, и подводная лодка сможет погрузиться ещё глубже. Взглянув на карту и на ряды бесчисленных приборов, что протянулись на обеих переборках, Рамиус сделал запись в бортовом журнале.

— Лейтенант Иванов! — резко окликнул он младшего вахтенного офицера.

— Да, товарищ командир? — Иванов был самым молодым офицером на корабле, недавним выпускником Высшего военно-морского училища подводного плавания имени Ленинского комсомола, бледным, худым и энергичным парнем.

— Я собираю старших офицеров в кают-компании. Вы будете выполнять обязанности вахтенного офицера. Это ваше первое плавание, Иванов. Как вы себя чувствуете?

— Намного лучше, чем рассчитывал, товарищ командир, — ответил Иванов, чуть покривив душой.

— Прекрасно, товарищ лейтенант. Я считаю необходимым давать младшим офицерам как можно больше самостоятельности, чтобы они могли приобрести опыт командования. Вот почему на время, пока старшие офицеры будут заняты еженедельными политзанятиями, командовать кораблём будете вы! На вас ложится ответственность за безопасность ракетоносца и его команды! В училище вы приобрели все необходимые знания, а мои инструкции записаны в бортовом журнале. Если будет обнаружена какая-то подводная лодка или надводный корабль, немедленно сообщите мне и тут же начинайте манёвр уклонения. Вопросы?

— Вопросов нет, товарищ командир. — Иванов вытянулся по стойке смирно.

— Отлично. — Рамиус улыбнулся. — Павел Ильич, вы навсегда запомните этот момент, как один из самых замечательных в своей жизни. Я знаю это, потому что до сих пор помню свою первую вахту. Не забудьте о полученных приказах и своих обязанностях!

Глаза юноши гордо сверкнули. Печально, что его ждёт такая судьба, с сожалением подумал Рамиус, все ещё ощущая себя учителем. Судя по первому впечатлению, у этого Иванова задатки хорошего офицера.

Рамиус резко повернулся и направился на корму, к каюте врача.

— Доброе утро, доктор.

— Доброе утро, товарищ командир. Пора на политзанятия? — Петров держал в руках описание новой рентгеновской установки.

— Совершенно верно, товарищ врач, но у меня есть для вас поручение, так что вы не сможете принять участие в политзанятиях. Пока старшие офицеры заняты в кают-компании, вахту в центральном посту и в машинном отделении несут три молодых офицера.

— Вот как? — Глаза Петрова расширились от удивления. За несколько лет плавания на подлодках такое он слышал впервые.

— Успокойтесь, доктор, — улыбнулся Рамиус. — Я успею вернуться в центральный пост за двадцать секунд, да и стармех Мелехин окажется у своего драгоценного реактора в считанные секунды. Рано или поздно молодые офицеры должны привыкать к самостоятельности. Пусть это произойдёт как можно раньше. Так вот, прошу вас понаблюдать за ними. Я знаю, что у них достаточно знаний для выполнения своих обязанностей, но мне нужно убедиться в их психологической устойчивости. Если за ними будет следить Бородин или я, они будут чувствовать себя скованными. К тому же мне важно услышать мнение опытного медика, понимаете?

— А-а, вы хотите, чтобы я понаблюдал, как они ведут себя, получив возможность действовать самостоятельно. Понимаю.

— Совершенно верно. Без наблюдения со стороны старших офицеров, их непосредственных начальников, — кивнул Рамиус. — Молодым офицерам следует предоставить такую возможность, однако она не должна быть неограниченной. Если вы заметите что-то, что вызывает у вас сомнение, тут же сообщите мне. Надеюсь, трудностей не возникнет. Мы в открытом море, кораблей поблизости нет, и атомный реактор работает с минимальной мощностью. Первое испытание для молодых офицеров должно быть простым. Придумайте какой-нибудь повод, чтобы наведываться к ним и не спускайте глаз с этих детей. Задавайте вопросы о том, чем они занимаются, проявите интерес.

Петров рассмеялся.

— Вы и меня хотите кое-чему научить, товарищ командир? Мне говорили о вас в Североморске. Хорошо, я всё сделаю. Но это первое политзанятие, которое я пропущу за последние годы.

— Судя по вашему личному делу, Евгений Константинович, вы можете читать лекции даже членам Политбюро. — Что отнюдь не свидетельствует о твоих медицинских познаниях, добавил про себя Рамиус.

Капитан направился в кают-компанию, где уже собрались офицеры, его единомышленники. Стюард поставил на стол чайники с чаем и чёрный хлеб с маслом. Рамиус посмотрел на угол стола. Пятна крови были давно смыты, но он точно помнил, как они выглядели вчера. В этом, подумал он, заключается разница между ним и человеком, которого он убил. Тот бы не угрызался. Перед тем как занять место во главе стола, он повернулся и запер дверь. Офицеры выпрямились, но не встали — в кают-компании было слишком тесно, чтобы, отодвинув кресла, приветствовать своего командира.

Во время плавания политзанятия проводились по воскресеньям. Обычно это было делом Путина. Он читал передовицы из «Правды», цитировал высказывания Ленина, после чего шло обсуждение уроков, которые следовало извлечь из прочитанного. Все это весьма походило на церковную службу.

Теперь, после смерти замполита, его обязанности перешли к командиру корабля. Однако Рамиус сомневался, что тема сегодняшних занятий предусматривалась Уставом корабельной службы. Каждый офицер в кают-компании являлся участником заговора и был посвящён в его подробности. Рамиус рассказал о тех незначительных изменениях, которые понадобилось внести в уже оговорённые планы, а также о посланном письме.

— Значит, пути назад нет, — констатировал Бородин.

— Мы согласовали план действий ещё до выхода в море. Остаётся идти до конца. — Присутствующие отреагировали на его слова именно так, как он ожидал — спокойно. Другого и быть не могло. Все они были холостяками; ни у кого из них не осталось дома ни жены, ни детей. Каждый был членом партии, каждый пользовался доверием политорганов. Партийные взносы до конца года были уплачены, партбилеты хранились там, где надлежало хранить их преданным коммунистам — у сердца. И всех объединяла глубокая неудовлетворённость советским режимом, а некоторых даже ненависть к нему.

План впервые возник вскоре после смерти Натальи. Ярость, которую Рамиус почти бессознательно подавлял на протяжении всей жизни, выплеснулась наружу с такой силой и страстью, что сдерживать её дальше он просто не мог. Многолетняя привычка к самоконтролю, сдержанность и холодное презрение позволили ему скрывать свои чувства, а многолетний морской опыт позволил найти достойный выход своей ненависти.

Марк ещё не пошёл в школу, когда впервые узнал от товарищей по играм правду о том, чем занимался его отец Александр Рамиус в Литве в сороковом году и после сомнительного освобождения от немцев в сорок четвёртом. Дети повторяли то, о чём тайком шептались их родители. Однажды Марк пересказал отцу услышанное от своей подружки, и к несказанному ужасу мальчика отец девочки исчез. За эту невольную оплошность Марка сочли доносчиком. Заклеймённый позорной кличкой за своё преступление — которое, как учило государство, вовсе не было преступлением, — мальчик осознал всю тяжесть своей вины и больше никогда ничем не делился с отцом.

В те годы, когда формировалась личность ребёнка, старший Рамиус возглавлял Центральный комитет Коммунистической партии Литвы в Вильнюсе, а мальчика, оставшегося без матери, отдал на воспитание бабушке, своей матери, что было обычным в стране, разорённой жесточайшей четырехлетней войной. Александр, её единственный сын, ещё юношей ушёл из дома и стал одним из красных латышских стрелков, составлявших охрану Ленина, а она продолжала жить по старинке и до 1940 года ежедневно ходила в костёл к мессе. Она не забыла религиозных традиций, в которых была воспитана. В памяти Рамиуса навсегда сохранился образ пожилой седой женщины, которая рассказывала ему на ночь интересные сказки — он тогда и не подозревал, что это были библейские притчи. Было бы слишком опасно водить Марка в костёл — отдельные костёлы ещё продолжали действовать, — но всё же бабушка сумела окрестить мальчика по римско-католическому обряду. Она никогда не рассказывала об этом внуку — риск был слишком велик. Советская власть самым жестоким образом подавляла католицизм в прибалтийских республиках. Когда Марк вырос, он понял, что марксизм-ленинизм слишком ревнивое богоучение, чтобы терпеть соперников.

В вечерних рассказах бабушки Хильды, основанных на библейских сюжетах, всегда говорилось о добре и зле, добродетели и вознаграждении за неё. Ребёнку они казались всего лишь интересными сказками, но он никогда не говорил о них с отцом, потому что догадывался уже тогда, что отец не потерпит этого. Когда Рамиус-старший снова взялся за воспитание сына, религиозное образование поблекло в его сознании, но полностью так и не исчезло.

Ещё мальчиком Марк скорее чувствовал, чем понимал, что советские коммунисты пренебрегают основными человеческими нуждами. С годами это обретало все более конкретную форму. Благо народа — высокая цель, но, отказывая человеку в душе, в её бессмертии, марксизм лишил его основ человеческого достоинства и личностных ценностей. Он также отмёл в сторону объективные мерки правосудия и этики, которые, понял юноша, представляют собой основное наследие религии для цивилизованного мира. У Марка появились собственные представления о добре и зле, отличные от официальных, проповедуемых государством. Это позволило ему обрести свои критерии для оценки и собственного поведения и поведения окружающих. Но их он тщательно скрывал. Однако это удерживало его наподобие якоря и, как и якорь, скрывалось в глубине.

Ни у кого и в мыслях не было, какой душевный разлад поселился в сознании мальчика, никто даже не заподозрил этого. Как и все советские дети, Марк стал октябрёнком, а затем и пионером. В начищенных башмаках и кроваво-красном галстуке он принимал участие в обязательных парадах, знаменующих годовщины боевых побед Советской армии, замерев по стойке смирно, прижимая к груди бездействующий автомат, стоял в торжественном карауле у Вечного огня рядом с могилой Неизвестного солдата. Торжественность таких церемоний не была для него формальной. С малолетства он был уверен, что мужественные воины, у могил которых он отдавал салют, с таким же беззаветным героизмом отдали свои жизни, какой он видел в бесконечных фильмах о недавней войне, не сходивших с экранов местного кинотеатра. Они воевали против ненавистных фашистов, защищая женщин, детей и стариков, оставшихся в тылу. И он гордился тем, что он сын крупного партийного деятеля, как в старой России дети из дворянских семей гордились древностью своего рода. С тех пор как он помнил себя, он без конца слышал, знал, что партия — это душа народа, что единство партии, народа и нации — это святая троица советской власти, хотя первая составляющая всё-таки важнее двух остальных. Его отец вполне вписывался в кинематографический образ партийного аппаратчика. Он был суровым, но справедливым. Марк редко видел его дома, за грубоватой внешностью отца скрывалась добрая душа, он осыпал сына подарками и следил за тем, чтобы он пользовался всеми привилегиями, подобающими сыну видного партийного деятеля.

Хотя со стороны Марк казался образцовым советским ребёнком, в душе мальчик силился понять, почему то, чему учили его школа и отец, так разнится с уроками его детства. Почему некоторые родители не позволяют своим детям играть с ним? Почему вслед ему нередко слышится слово «стукач», этот грубый и жестокий синоним слова «осведомитель»? Отец и коммунистическая партия учили, что информировать — акт патриотизма, но, когда в раннем детстве он поступил так, все отвернулись от него. Слушать насмешки товарищей было горько, но он ни разу не пожаловался отцу, зная, что это плохо кончится.

Что-то было явно не так, но что именно? Марк решил, что найти ответ на этот вопрос он должен самостоятельно. Так по своему образу мыслей он превратился в индивидуалиста, а следовательно, тем самым совершил самый тяжкий проступок для советского общества. Внешне образцовый сын крупного партийного функционера, он вёл себя крайне осторожно, соблюдая все правила игры и стараясь поступать так, как от него этого ожидали. Он выполнял свои обязанности перед партийными организациями, неизменно вызывался на самую трудную работу, чего обычно ждут от тех представителей молодёжи, что рассчитывают быть принятыми в партию. Ведь членство в партии, понимал Марк, — единственный способ добиться успеха и благополучия в Советском Союзе. Он стал хорошим спортсменом, но не в командных видах спорта, а в лёгкой атлетике, где мог выступать в одиночку и оценивать личные достижения других. С течением времени он начал поступать таким же образом во всех своих начинаниях, холодно и беспристрастно наблюдая за действиями сограждан, а потом и офицеров, скрывая за маской безразличия истинные чувства.

Однажды летом, когда Марку шёл восьмой год, в его жизни произошло событие, навсегда изменившее дальнейшую судьбу мальчика. Поскольку в деревне, где он жил у бабушки, никто не хотел играть с «маленьким стукачом», он стал ходить на берег к рыбачьим лодкам. Каждое утро разношёрстная флотилия старых деревянных лодчонок выходила в море на промысел (неизменно под неусыпным оком пограничных катеров МГБ — так назывался тогда КГБ), собирая скромную дань с Балтийского моря. Улов, доставленный на берег, пополнял скудный рацион жителей деревни белковой пищей и приносил рыбакам кое-какой доход. На одной из лодок плавал старый рыбак, как его звали, капитан Саша. Он служил ещё офицером на царском флоте, вместе с матросами участвовал в восстании на крейсере «Аврора», чей выстрел изменил судьбу мира. Лишь много лет спустя Рамиус узнал, что экипаж крейсера позже выступил против Ленина и этот мятеж был жестоко подавлен красногвардейцами. За своё участие в мятеже капитан Саша провёл двадцать лет в лагерях, откуда его выпустили лишь в начале Великой отечественной войны, когда стране потребовались опытные моряки для проводки судов в порты Мурманска и Архангельска. Союзные конвои доставляли туда оружие, снаряжение, продовольствие и все то, без чего не может действовать современная армия. Пребывание в ГУЛАГе многому научило моряка: он ответственно выполнял порученную ему работу, ничего не требуя взамен. После окончания войны ему была дарована свобода, если можно это так назвать, — право заниматься тяжёлым трудом под неусыпным наблюдением властей.

Когда Марк познакомился с дядей Сашей, тому было уже за шестьдесят. Это был почти лысый мужчина со все ещё крепкими мускулами, зоркими глазами моряка и нескончаемым запасом захватывающих историй, которые он рассказывал мальчику, не сводившему с него изумлённых глаз. В русско-японскую войну дядя Саша служил гардемарином под началом знаменитого адмирала Макарова, который командовал Тихоокеанской эскадрой в Порт-Артуре. Макаров был, наверно, самым знаменитым флотоводцем в российской истории, его жизнь патриота, исследователя, тактика-новатора была настолько безупречной, что советское правительство даже назвало его именем ракетный крейсер. Сначала старый моряк с осторожностью относился к мальчику — деревня была полна слухов об этом сыне крупного партийного деятеля, — но потом разглядел в нём то, чего не видели все остальные. Мальчик, у которого не было друзей, и моряк, лишённый семьи, стали товарищами. Дядя Саша часами рассказывал Марку о своей службе на флагманском корабле адмирала Макарова — броненосце «Петропавловск» — и о своём участии в единственном морском сражении, где русские победили ненавистных японцев. По пути в порт броненосец подорвался на мине и адмирал погиб. После этого дядя Саша командовал отрядом из матросов «Петропавловска», уцелевших при взрыве броненосца, и был трижды награждён за проявленную в боях храбрость. Однако приобретённый им опыт — тут дядя Саша назидательно поднимал палец — раскрыл ему глаза на бесчестную продажность прогнившего царского режима и побудил вступить в один из первых на флоте судовых советов, хотя это грозило гибелью от руки агентов секретной царской полиции — охранки. Он поведал мальчику свою версию Октябрьской революции. Это был захватывающий рассказ человека, лично принимавшего в ней участие, но старый моряк предусмотрительно умалчивал обо всём дальнейшем.

Дядя Саша позволил мальчику выходить с ним в море, преподал ему первые навыки морского дела. И мальчик, которому не исполнилось ещё и девяти, решил навсегда связать свою судьбу с морем. Там он ощущал свободу, которой никогда не чувствовал на земле. В море была романтика, особенно притягательная для мужающего паренька. Море таило свои опасности, но за те летние месяцы, что он провёл с дядей Сашей, мальчик понял, что умение, знания и дисциплина способны победить любую опасность, что опасность не страшна для человека, готового встретить её лицом к лицу. Позднее Марк часто задумывался над тем, какую пользу принесли ему те летние месяцы, и о том, каким замечательным командиром мог бы стать дядя Саша, если бы судьба не помешала ему.

В конце того длинного балтийского лета Марк рассказал отцу о дяде Саше и даже познакомил его со старым морским волком. Рамиус старший был весьма тронут всем тем, что сделал старый моряк для его сына, и устроил перевод его на должность капитана новой крупной рыбачьей шхуны, а ещё продвинул его в очереди на получение квартиры. Марк едва не поверил в то, что партия способна и на добрые дела, и сам был горд тем, что совершил добрый поступок. Однако в первую же зиму дядя Саша умер, так и не успев воспользоваться этой добротой. Лишь много лет спустя Марк понял, что даже не знает фамилии своего друга. После жизни, отданной бескорыстной службе отечеству, дядя Саша так и остался человеком без роду-племени.

В тринадцать лет Марк переехал в Ленинград и поступил в Нахимовское училище. Там он принял решение, что тоже станет профессиональным морским офицером. Его влекла та неизбывная тяга к приключениям, что издревле притягивала юношей к морю. Нахимовское училище было подготовительной школой, где воспитывались мальчики, решившие посвятить жизнь морской службе. В то время советский военно-морской флот сводился главным образом к береговой охране, предназначенной для защиты побережий страны, но это не смущало Марка. Отец убеждал его посвятить себя партийной деятельности, где юношу ожидала стремительная карьера, жизнь, полная комфорта и всяческих привилегий. Однако Марк хотел прокладывать собственную дорогу в жизни, не пользуясь отражённым светом влиятельного отца, «освободителя» Литвы. Морская карьера казалась ему полной романтики и приключений и так привлекала его, что он готов был даже служить советской власти. В советском флоте ещё не выработались настоящие традиции, и Марк рассчитывал, что сумеет найти там своё место и расти вместе с флотом. Многие соученики походили на него, и если не отличались инакомыслием, то по крайней мере были способны на собственное мнение, что весьма необычно для такого строго контролируемого общества. Юноша расцвёл — впервые в жизни у него появились единомышленники.

Незадолго до окончания училища нахимовцев познакомили с разновидностями кораблей советского флота, и Рамиус сразу безраздельно влюбился в подводные лодки. В то время они были маленькими и грязными, пропитанными вонью, которая исходила из забортных ёмкостей, которыми пользовались матросы для отправления естественных нужд. Но в то же время подводные лодки были единственной наступательной силой флота, а Марк с самого начала хотел находиться на переднем крае. Из лекций по истории он узнал, что подводные лодки дважды в истории едва не покончили с Британской морской империей и подорвали экономику Японии. Это пришлось ему по сердцу, как и то, что американцы разделались с японским военно-морским флотом, из-за которого едва не погиб его первый наставник, дядя Саша.

Марк с отличием окончил Нахимовское училище, был первым в выпускном классе и получил позолоченный секстан за успехи в теоретической навигации. Как первому ученику ему предоставили возможность самому выбрать училище, чтобы продолжить образование. Он остановил свой выбор на Высшем военно-морском училище подводного плавания имени Ленинского комсомола — знаменитом «подплаве». Уже в то время ВВМУПП готовило кадры для советского подводного флота.

Пять лет, проведённые в училище, были самыми трудными в его жизни, тем более что он поставил перед собой задачу не просто успешно закончить учебное заведение, а сделать это с блеском. Из года в год он был первым в классе по всем предметам. Его курсовая о политическом значении советской военно-морской мощи привлекла внимание Сергея Георгиевича Горшкова, в то время командующего Балтийским флотом и восходящей звезды Военно-морского флота СССР. Горшков дал указание, чтобы работу опубликовали в «Морском сборнике» — главном военно-морском журнале страны. Статья была образцом передовой партийной мысли — высказывания Ленина цитировались там шесть раз.

К этому времени отец Марка стал кандидатом в члены Президиума, как называлось тогда Политбюро ЦК КПСС. Он очень гордился своим сыном. Рамиус старший был неглупым человеком, понимал, что за советским военно-морским флотом будущее и перед сыном открываются блестящие возможности, и всячески помогал его продвижению по службе.

К тридцати годам Марк женился и стал командиром своей первой подводной лодки. Наталья тоже была дочерью члена ЦК, видного дипломата. Он объехал с семьёй весь мир. Наталья не отличалась крепким здоровьем. У них не было детей, и три беременности закончились выкидышами, причём последний едва не убил её. Хрупкая прелестная женщина, по российским меркам весьма образованная, Наталья помогла мужу усовершенствовать его неплохой английский, привлекая к чтению книг английских и американских писателей — разумеется, вполне политически благонадёжных, главным образом западных левых. Но встречались среди этих книг и произведения настоящей литературы — Хемингуэя, Марка Твена, Эптона Синклера. Наталья и морская служба составляли всю жизнь Рамиуса. Годы супружества, разделённые вехами долгих разлук и радостных встреч, только укрепили их любовь.

Когда в Советском Союзе началось строительство первых атомных подлодок, Рамиус оказался на верфях и принялся осваивать методы проектирования и постройки стальных акул. Скоро его уже знали как требовательного и взыскательного приёмщика, вникающего в каждую мелочь. Он понимал, что от работы сварщиков и слесарей, нередко пьяных, зависит его собственная жизнь. Он стал ещё и специалистом по атомной энергетике, потом в течение двух лет плавал старпомом, а затем получил в командование атомную подлодку. Это была ударная подлодка — первая неуклюжая попытка советских инженеров создать боеспособную подлодку с большим радиусом плавания, которая могла угрожать западным флотам и линиям коммуникаций. Не прошло и месяца, как на однотипной подлодке у берегов Норвегии произошла крупная авария реактора, и Рамиус первым прибыл к месту катастрофы. В соответствии с полученным приказом он успешно спас экипаж и затем затопил вышедшую из строя подлодку, чтобы не дать западным флотам раскрыть её секреты. Обе задачи он выполнил чётко и грамотно, что удивляло в столь молодом командире. Того же он всегда добивался и от своих подчинённых и отмечал их мастерство. Командующий флотом придерживался такой же точки зрения, и вскоре Рамиуса назначили командиром новой подлодки типа «чарли-1».

Именно такие моряки, как Рамиус, должны были бросить вызов американским и английским подводникам. Правда, у него не было особых иллюзий на этот счёт. Он знал, что у американцев давние традиции морских сражений — достаточно сказать, что ещё при Екатерине Второй их знаменитый адмирал Джоунз служил в российском флоте. Американские подводники прославились своим коварством уже во время второй мировой войны, и Рамиус столкнулся с воевавшими людьми, которые познали весь ужас подводных сражений и сумели преодолеть и его и врага. Смертельная игра в прятки, которую ему довелось вести с ними, была не из лёгких, тем более что американские подлодки конструктивно намного опережали советские. Но и в ту пору Рамиусу удавалось побеждать.

Он постепенно научился играть по американским правилам, уделяя особое внимание тщательной подготовке своих офицеров и матросов. Экипажи его подлодок редко прибывали к нему хорошо подготовленными — это оставалось самым серьёзным недостатком советского военно-морского флота, — но если другие командиры проклинали своих подчинённых за допущенные ошибки, Рамиус терпеливо поправлял их, учил избегать промахов. Его первая подлодка типа «чарли» получила прозвище «Вильнюсская академия». Отчасти это было шутливым намёком на его полулитовское происхождение — хотя он родился в Ленинграде от русской матери, что нашло отражение в паспорте, — но главным образом признанием того, что молодые офицеры, прибывающие на его корабль плохо подготовленными, пройдя его школу, готовы были к самостоятельной службе и после этого часто становились командирами подводных лодок. То же относилось и к матросам, проходившим у него срок обязательной службы. Рамиус не допускал дедовщины и унизительного обращения с молодыми матросами, характерных для советских вооружённых сил. Он считал, что его задача — воспитание моряков, и на его подлодке процент матросов, изъявляющих желание остаться на сверхсрочную службу, был намного выше, чем у других командиров. Девятая часть всех мичманов на подлодках Северного флота были профессионалами, воспитанными Рамиусом. Командиры других подводных лодок с удовольствием брали к себе его старшин, а многие из его матросов поступали в офицерские военно-морские училища.

После восемнадцати месяцев напряжённой работы и тщательной подготовки команды Рамиус на своей «Вильнюсской академии» был готов к «охоте на лис». Он обнаружил в Норвежском море американскую подлодку типа «тритон» и в течение двенадцати часов неотступно преследовал её. Позднее он с удовлетворением узнал, что вскоре после этого «тритоны» были выведены из состава Военно-морских сил США, поскольку там пришли к выводу, что эти неуклюжие громадины оказались не в силах конкурировать с новейшими советскими подлодками. Всякий раз, когда Рамиус наталкивался на дизельные подводные лодки англичан и норвежцев, заряжающие свои аккумуляторы под шноркелем,[9] он принимался преследовать их, часто обстреливая мощными гидроакустическими импульсами, от которых сотрясались их корпуса. Однажды ему даже удалось обнаружить американский подводный ракетоносец, и он сумел почти два часа поддерживать контакт с ним, прежде чем американцы, подобно призраку, растворились в чёрных океанских глубинах.

Стремительное развитие советского военно-морского флота и растущая нужда в квалифицированных офицерах помешали Рамиусу поступить в академию Фрунзе в начале своей карьеры. При обычных обстоятельствах обучение в этой академии считалось необходимым условием для успешного продвижения по служебной лестнице во всех родах войск Советского Союза. Академия имени Фрунзе, которая находилась в Москве, неподалёку от древнего Новодевичьего монастыря, была названа в честь героя революции и являлась главным учебным заведением для всех, кто стремились к военной карьере. И хотя сам Рамиус этой академии не кончал, блестящего командира-практика пригласили туда на должность преподавателя. Столь редкое назначение было его собственной заслугой, отец уже отношения к новому назначению сына не имел. И для Рамиуса это было особенно важным.

Начальник военно-морского факультета академии любил представлять Рамиуса слушателям как «нашего лучшего испытателя подлодок». Лекции Рамиуса стали необычайно популярными не только среди морских офицеров, обучающихся в академии, но и среди всех тех, кто интересовались историей флота и военно-морской стратегией. По выходным, которые он проводил на государственной даче своего отца в посёлке Жуковка-1, Рамиус писал наставления по действиям подводных лодок и обучению личного состава, а также составил описание идеальной ударной подлодки. Некоторые идеи, выдвигаемые Рамиусом, не совпадали с официальной точкой зрения на развитие военно-морского флота, и хотя они вызывали некоторое раздражение у его бывшего опекуна Горшкова, ставшего теперь главнокомандующим Военно-морского флота СССР, однако нельзя сказать, чтобы старый адмирал выражал особое неудовольствие по этому поводу.

Рамиус предлагал, чтобы офицеры-подводники плавали на кораблях одного класса в течение нескольких лет — в идеале на одной и той же подлодке, — что поможет им лучше овладеть своей профессией и постичь все особенности корабля. Не следует переводить лучших командиров подводных лодок, считал он, на штабную работу. При этом он хвалил распространённый в армии обычай оставлять полевых командиров на своих должностях до тех пор, пока им этого хотелось, и намеренно противопоставлял эти традиции практике, принятой во флотах империалистических государств. Рамиус подчёркивал необходимость более глубокой подготовки кадров, продления срока службы призывников и улучшения условий жизни личного состава подводных лодок. Одни его предложения нашли сочувственный отклик у командования, тогда как другие были отвергнуты, и Рамиус понял, что ему не светят адмиральские звезды. К тому времени это его уже не интересовало. Он был влюблён в свои подводные лодки и не променял бы их на командование соединением боевых кораблей или даже флотом.

Расставшись с Академией имени Фрунзе, Рамиус действительно начал испытывать подводные лодки. Теперь он был капитаном первого ранга и ему поручали ходовые испытания первой подлодки каждого нового проекта. После окончания испытаний Рамиус досконально знал все достоинства и недостатки новой подлодки, разрабатывал оперативные правила и методы подготовки команд. Он руководил ходовыми испытаниями первой «альфы», первых «дельт» и «тайфунов». Если не считать одного невероятного происшествия на «альфе», карьера Рамиуса представляла собой цепь непрерывных успехов.

Одновременно он стал наставником молодых офицеров. Ему часто приходила в голову мысль о том, что подумал бы дядя Саша, увидев его в роли учителя, передающего навыки сложной профессии подводника. Многие из его учеников сделались потом командирами, однако таких, у кого морская карьера не состоялась, оказывалось больше. Рамиус был требовательным, но и заботливым командиром, он в равной мере уделял внимание и тем, кто проявляли способности и желание учиться, и тем, кто такими качествами не обладали. Однако последних он отказывался продвигать по службе и давать им хвалебные характеристики, даже если их отцы занимали высокие должности. В этом крылась ещё одна причина, почему ему не светили адмиральские звезды. Когда дело касалось службы, у него не было любимчиков, и с десяток сыновей высокопоставленных партийных деятелей получали неудовлетворительные характеристики при всей своей активности на еженедельных политзанятиях. Большинство из них в дальнейшем стали замполитами. Благодаря своей неподкупной честности и порядочности Рамиус завоевал у командования репутацию офицера, на которого можно положиться. И всякий раз, когда требовалось решить особенно трудную задачу, первым называлось имя Рамиуса.

Со временем вокруг него собралась группа молодых офицеров, которых они с Натальей буквально усыновили. Молодёжь заменяла им детей, которых у них так и не появилось. Особое внимание Рамиус проявлял к молодым людям, у которых, как и у него самого, возникали скрытые сомнения в правильности пути, по которому партийное руководство вело страну. Если только Марк убеждался, что перед ним свой человек, он открыто говорил на самые злободневные темы. Всем, кто колебались в определении политической линии, кто были недовольны положением в стране, он давал один и тот же совет: «Вступай в партию». Все офицеры, разумеется, были комсомольцами, и Рамиус убеждал их сделать следующий шаг. Такой была цена за карьеру морского офицера, и почти все молодые офицеры, которых влекла романтика корабельной службы, платили её. Самому Рамиусу благодаря влиянию отца удалось вступить в партию в восемнадцать лет — это был самый молодой возраст для члена партии. Его выступления на партийных собраниях точно отражали линию партии. Это совсем нетрудно, терпеливо убеждал он молодых офицеров. Нужно всего лишь повторять то, что говорит партия, лишь слегка меняя местами слова. Это куда проще, чем вести корабль, — достаточно только посмотреть на замполитов! Рамиус приобрёл известность как командир, подчинённые которого были отличными специалистами и верными проводниками линии партии. Он лучше всех других на флоте умел вовлекать молодых офицеров в партию.

И тут случилось несчастье — скончалась его жена. В это время он находился на берегу, что не было особенно необычным для командира подводного ракетоносца. У него была собственная дача в лесу к западу от Полярного, свой автомобиль «Жигули», служебная машина с водителем и многочисленные привилегии, полагавшиеся ему и по занимаемому положению и унаследованные от отца. Словом, он принадлежал к партийной элите, поэтому, когда Наталья пожаловалась на боли в брюшной полости, он, вполне естественно, обратился в клинику Четвёртого главного управления, обслуживающую исключительно привилегированных больных, — и это оказалось роковой ошибкой. В народе на этот счёт говорят: полы паркетные, врачи анкетные. В последний раз он видел жену на каталке, когда её везли в операционную, — она ободряюще улыбалась ему.

Вызванный хирург приехал в клинику с опозданием, он был пьян, и ему пришлось слишком долго дышать чистым кислородом, чтобы протрезветь, прежде чем приступить к простой операции по удалению воспалённого аппендикса. Воспалённый орган лопнул, как только хирург начал вскрывать наружную ткань, чтобы добраться до него. Тут же стремительно развился перитонит, осложнённый неуклюжими усилиями хирурга исправить ошибку — в спешке он задел скальпелем кишку.

Наталье назначили лечение антибиотиками, но в тот момент в клинике нужные препараты кончились. Обычно в системе Четвёртого управления использовались импортные антибиотики, чаще всего французские, а тут пришлось прибегнуть к отечественным лекарствам. Советские антибиотики — «плановые» препараты. В их производстве, как и во всей советской промышленности, широко распространена практика перевыполнения плана с целью получения премии, и сверхплановая продукция нередко минует отделы контроля за качеством. Так и партия антибиотиков, произведённых сверх плана, не прошла необходимой проверки. На следующий день Марк узнал, что ампулы, скорее всего, содержали вместо антибиотика дистиллированную воду. Наталья впала в глубокий шок, затем последовала кома и смерть.

Рамиус с горечью вспоминал похороны, организованные с должной торжественностью. На печальную церемонию собрались офицеры из команды его ракетоносца и больше сотни других моряков, ставших друзьями за годы службы Рамиуса на Северном флоте, родственники Натальи и представители местного комитета партии. Известие об отцовской смерти застало Марка в плавании и не явилось для него слишком тяжёлым ударом — он представлял себе масштабы преступной, как сознавал теперь, деятельности отца. А вот смерть жены стала личной катастрофой. Когда-то, вскоре после свадьбы, Наталья пошутила, что каждому моряку нужен человек, к которому ему хочется вернуться, как каждой женщине надо кого-то ждать. Всё было так просто и одновременно невероятно сложно, потому что за пятнадцать лет совместной жизни два умных человека узнали сильные и слабые стороны друг друга и стали от этого ещё ближе.

Наблюдая за тем, как под печальные звуки классического реквиема гроб катится в печь крематория, Марк ощутил желание помолиться за душу жены в надежде, что бабушка Хильда права и что за стальной дверью и языками пламени все не кончается. И лишь в этот момент он понял всю тяжесть утраты: государство отняло у него нечто большее, чем жену, оно лишило его возможности смягчить горе молитвой, лишило всяческой надежды — пусть иллюзорной — когда-нибудь снова увидеть её. Наталья, нежная и добрая, была единственным близким ему человеком после того памятного балтийского лета, проведённого с дядей Сашей. И теперь это счастье быть рядом ушло навсегда. Проходили недели и месяцы, а воспоминания о ней продолжали мучить его: то мелькнёт на улице или в магазине Мурманска похожая причёска, то померещится знакомая походка, то покажется родным смех — и за всем этим каждый раз вставал образ жены, а когда он начинал думать об утрате, то терял волю, столь нужную морскому офицеру.

Наталья Богдановна Рамиус погибла от руки хирурга, который оказался пьян во время дежурства, — на флоте такой попал бы под военный трибунал. Но здесь Марк даже не мог привлечь его к суду, потому что хирург тоже был сыном высокопоставленного партийного чиновника и имел могущественных покровителей. Жизнь Натальи могли спасти лекарства, однако импортных средств не хватало, а советские были ненадёжными. Никто не поплатился за её смерть — ни врачи, ни фармакологи. Эта мысль неустанно стучала у него в мозгу, питая его ярость, до тех пор пока он не принял решение, что заставит государство заплатить за свершившееся.

Понадобилось несколько недель, чтобы план оформился у него в сознании. План стал результатом многих лет профессиональной подготовки Марка и его умения просчитывать нештатные ситуации. Когда после двухлетнего перерыва строительство «Красного Октября» возобновилось, Рамиус знал, что будет назначен его командиром. Он принял участие в разработке новой движительной системы и в обстановке абсолютной секретности провёл испытания уменьшенной модели подлодки на Каспийском море. Он обратился с рапортом об освобождении его от занимаемой должности, чтобы посвятить всё время строительству и оснащению «Красного Октября», набору и подготовке офицерского состава для этой гигантской подводной лодки, чтобы как можно быстрее ввести её в строй. Командующий Краснознамённым Северным флотом, не лишённый человеческих чувств и плакавший на похоронах Натальи, удовлетворил эту просьбу.

Рамиус уже знал, кого из офицеров выбрать на будущий ракетоносец. Каждый из них являлся выпускником «Вильнюсской академии», а многие были и «сыновьями» Натальи и Марка. Все эти люди были обязаны Рамиусу своим опытом и положением; все проклинали неспособность своей страны строить подводные лодки, достойные настоящих подводников; все, вступив в партию, ещё больше разочаровались в советской власти, убедившись, что для дальнейшего продвижения по службе нужно поступиться принципами, продать душу и тело государству, превратиться в высокооплачиваемых попугаев в чёрных кителях, для которых каждое партийное выступление было неотделимо от изнурительного самоконтроля. Для большинства этих офицеров унизительное членство в партии не принесло ожидаемых плодов. На флоте существовало три пути для успешной служебной карьеры. Офицер мог стать замполитом и превратиться в парию, презираемого остальными. Мог стать умелым навигатором и рассчитывать на место командира подлодки. Наконец, мог приобрести техническую специальность, что сулило положение и немалые деньги, но в этом случае командование кораблём ускользало от него. Стармех на военном судне мог быть по воинскому званию выше командира, но все равно оставался подчинённым.

Рамиус обвёл взглядом офицеров, сидевших за столом. Большинству путь наверх был заказан, несмотря на очевидный опыт и членство в партии. Двое вышли из доверия из-за незначительных проступков в молодости — в одном случае даже в возрасте восьми лет. Командир ракетной боевой части был евреем, и хотя его родители являлись верными членами партии, верящими в торжество коммунизма, ни им, ни их сыну не доверяли. Старший брат другого офицера протестовал против ввода советских войск в Чехословакию в 1968 году и навлёк несчастье на всюсемью. Мелехин, старший механик, равный с Рамиусом по воинскому званию, не сумел продвинуться дальше просто потому, что командование предпочитало держать отличного офицера в должности командира боевой части подлодки, что требовало глубоких знаний и опыта. Бородин, вполне готовый принять командование кораблём, однажды обвинил замполита в гомосексуализме, а тот был сыном начальника политуправления Северного флота. Словом, у каждого офицера для государства был свой порок.

— А если нас обнаружат? — спросил Комаров.

— Сомневаюсь, что даже американцам это удастся при работающей гусенице. А уж нашим подлодкам не по зубам. Не забывайте, друзья, что я принимал участие в проектировании и строительстве этого корабля, — напомнил Рамиус.

— Что с нами будет? — пробормотал офицер-ракетчик.

— Сначала нужно выполнить главную задачу. Офицер, который заглядывает слишком далеко, спотыкается о шнурки собственных ботинок.

— Нас будут искать, — не удержался Бородин.

— Разумеется, — улыбнулся Рамиус. — Но когда узнают, где мы, будет слишком поздно. Наша задача, товарищи, заключается в том, чтобы избежать обнаружения. И мы добьёмся этого.

День четвёртый Понедельник, 6 декабря

Штаб-квартира ЦРУ

Райан шёл по коридору верхнего этажа штаб-квартиры Центрального разведывательного управления в Лэнгли, штат Виргиния. Он миновал уже три контрольно-пропускных пункта, и никто не попросил его открыть запертый кейс, прикрытый форменным пальто защитного цвета — подарком одного офицера Королевского флота, — которое он нёс в той же руке.

Его дорогой костюм английского покроя, купленный по настоянию жены в магазине на Севилл-Роу, не был консервативным, но в то же время не выглядел и ультрамодным. У него в шкафу висело несколько таких костюмов, он носил их с белыми рубашками и полосатыми галстуками соответственно цвету. Его респектабельность подчёркивали обручальное кольцо и университетский перстень, а также дорогие часы на ещё более дорогом золотом браслете. Райан не придавал особого значения собственной внешности, тем более что его работа заключалась в том, чтобы отыскать подлинный смысл, скрытый за наружной оболочкой.

В нём самом тоже не было ничего приметного: рост чуть выше шести футов, чуть полноватый от недостатка движения из-за капризов английской погоды. Взгляд голубых глаз казался обманчиво рассеянным; нередко их хозяин был погружён в мысли и двигался, словно на автопилоте, обдумывая содержание своей очередной книги или перебирая в уме материал для неё. Райана интересовало мнение лишь тех, кто были ему близки; отношение остальных не имело для него значения. Как не имела значения и слава. Он считал, что его жизнь и без того достаточно сложная — намного более сложная, чем думали многие. Круг интересов Райана ограничивался его женой, которую он любил, двумя детьми, которых обожал, работой, которая постоянно подвергала испытаниям его интеллектуальные способности, и немалыми финансовыми возможностями, позволяющими вести независимый образ жизни и выбирать в ней собственный путь. Жизненный путь, выбранный Райаном, пролёг через его работу в ЦРУ. Официальный девиз Центрального разведывательного управления гласил: «Истина сделает тебя свободным». Сложность, напоминал он себе хотя бы однажды на день, состояла в том, чтобы отыскать эту истину, и хотя Райан сомневался, что сумеет когда-нибудь достичь в этом особых высот, он испытывал молчаливую гордость от сознания, что способен проникать в суть сложнейших проблем, разгадывая их по частям.

Кабинет заместителя директора ЦРУ по разведывательной деятельности занимал весь угол верхнего этажа с окнами, выходящими на лесистую долину Потомака. Здесь Райану предстояло миновать ещё один контрольный пункт.

— Доброе утро, доктор Райан.

— Привет, Нэнси. — Райан улыбнулся женщине. Нэнси Каммингз работала здесь секретарём вот уже двадцать лет, сменила восьмерых заместителей директора ЦРУ по разведывательной деятельности и, говоря по правде, очень может быть, разбиралась в разведывательной работе не хуже политических выдвиженцев из соседнего кабинета. Положение мало отличалось от того, что существует в любой крупной фирме: боссы приходят и уходят, а хорошие секретари остаются.

— Как семья, доктор? Готовятся к Рождеству?

— Да, вот только Салли очень беспокоится. Боится, что Санта-Клаус не знает о нашем переезде и не сумеет отыскать её в Англии. Но, полагаю, он её отыщет, — улыбнулся Райан.

— Дети такие милые, пока маленькие. — Она нажала на скрытую кнопку. — Вас ждут, доктор Райан, проходите.

— Спасибо, Нэнси. — Райан повернул ручку двери, охраняемую электронным механизмом, и вошёл в кабинет заместителя директора по разведывательной деятельности.

Вице-адмирал Джеймс Грир сидел в своём кресле, откинувшись на его высокую спинку, и читал досье. На огромном письменном столе красного дерева лежали аккуратные стопки папок с красными полосами на краях и различными шифрами на обложках, обозначающими уровень секретности.

— Привет, Джек! — произнёс он через весь кабинет. — Хочешь кофе?

— С удовольствием, сэр, спасибо.

Джеймсу Гриру было шестьдесят шесть лет. Он провёл всю жизнь на флоте и теперь продолжал работать, несмотря на пенсионный возраст, как и Хаймен Риковер,[10] хотя работать с Гриром было намного легче. Он был из «мустангов», то есть стал офицером, начав службу с матроса, благодаря незаурядным способностям был принят в Военно-морскую академию и на протяжении следующих сорока лет продвинулся до звания вице-адмирала с тремя звёздами на погонах.[11] Сначала Грир командовал подводными лодками, затем посвятил себя разведывательной работе. Он был требовательным начальником, проявлял заботу о тех подчинённых, которые обнаруживали способности и вызывали его симпатию. Райан принадлежал к числу таких счастливчиков.

К немалому неудовольствию Нэнси, адмирал Грир предпочитал сам готовить кофе, и на тумбочке за его столом стояла кофеварка, так что ему достаточно было повернуться в кресле, чтобы дотянуться до неё. Райан налил себе чашку — скорее это была кружка морского образца, без ручки. Грир варил настоящий морской кофе, крепкий, со щепоткой соли.

— Ты не проголодался, Джек? — Грир достал из ящика стола коробку из-под печенья. — У меня есть сладкие булочки.

— Спасибо, сэр. Я ничего не ел во время перелёта. — Райан взял булочку вместе с бумажной салфеткой.

— Все ещё не любишь летать? — Грир лукаво улыбнулся. Райан опустился в кресло напротив адмирала.

— Полагаю, пора бы привыкнуть. «Конкорд» мне нравится больше, чем широкофюзеляжные самолёты. По крайней мере бояться приходится не так долго.

— Как домашние?

— Спасибо, сэр, все в порядке. Салли пошла в первый класс и ей нравится в школе. А маленький Джек бродит по всему дому. Кстати, булочка очень вкусная.

— Рядом с моим домом открылась новая кондитерская. Прохожу мимо неё каждое утро. — Адмирал выпрямился в кресле. — Итак, что привело тебя сюда?

— Фотографии нового советского подводного ракетоносца, вот — «Красный Октябрь», — небрежно произнёс Райан и отпил глоток кофе.

— Вот как? И что хотят взамен наши английские друзья? — В голосе Грира звучало подозрение.

— Им хочется ознакомиться с новыми приборами Барри Сомерса, улучшающими качество фотоизображения. Для начала не с самими приборами, а только с обработанными снимками. Мне кажется, это неплохая сделка, сэр. — Райан знал, что в ЦРУ нет фотографий новой подлодки. У оперативного управления не было ни своего агента на верфи в Северодвинске, ни надёжного человека на базе подводных лодок в Полярном. Более того, ряды «бетонных амбаров» для укрытия подлодок, построенных на советских базах по образцу крытых немецких доков времён второй мировой войны, делали беспомощными и разведывательные спутники с их фотосъёмкой из космоса. — У меня здесь десять кадров, сделанных под косым углом, по пять кадров носовой и кормовой частей подлодки, а также кадры с каждой стороны, ещё не проявленные, так что Сомерс может с них начать. Мы ещё не взяли на себя никаких обязательств, сэр, но я сказал сэру Базилу, что вы обдумаете его предложение.

Адмирал что-то проворчал под нос. Сэр Базил Чарлстон, глава английской разведывательной службы, был мастером quid pro quo.[12] Он нередко предлагал поделиться со своими более могущественными друзьями источниками информации, а месяц спустя просил что-нибудь взамен. Разведывательные игры часто напоминали примитивную рыночную торговлю.

— Чтобы воспользоваться новой системой совершенствования снимков, Джек, нам нужна камера, которой произвели фотографирование.

— Я знаю. — Райан извлёк фотоаппарат из кармана пиджака. — Это усовершенствованная дисковая камера «Кодак», по мнению сэра Базила, последнее слово в шпионской фотосъёмке, плоская и делает снимки отличного качества. Её, как он сказал, можно спрятать в кисете для табака.

— Откуда ты знал, что нам понадобится камера?

— Вы хотите сказать, когда Сомерс пользуется лазерами, для того чтобы…

— Райан! — рявкнул адмирал. — Что тебе известно об этом?

— Не волнуйтесь, сэр. Помните ещё в феврале меня пригласили для обсуждения проблемы новых пусковых шахт для ракет СС-20 на китайской границе? Там присутствовал Сомерс, и вы попросили меня отвезти его в аэропорт. По дороге он принялся восторженно болтать об этом великом открытии, над которым будет работать на Западе, и не переставал говорить до самого порта Даллеса. Из того немногого, что я понял, Сомерс пропускает лазерные лучи через объектив фотоаппарата и получает математическую модель объектива. В результате он может взять экспонированный негатив, разложить изображение на первоначально поступающие в него световые лучи и затем с помощью компьютера прогнать изображение через теоретически смоделированный на нём же объектив для получения идеального снимка. Впрочем, не исключено, что я что-нибудь и напутал. — По лицу Грира он видел, что все понял правильно.

— Сомерс слишком много болтает.

— Я предупредил его об этом. Но после того как человека прорвало, не затыкать же ему рот?

— А что известно британцам? — спросил Грир.

— Об этом можно только гадать, сэр. Сэр Базил спросил меня, и я ответил, что вопрос не по адресу, — ведь я специалист по экономике и истории, а в физике — профан. Я сказал, что нам понадобится камера, но это было ему известно. Он достал её из ящика стола и передал мне. Так что от меня сэр Базил ничего не узнал, сэр.

— Интересно, с кем ещё разговаривал Сомерс? Ох уж эти гении! Живут в собственном безумном мирке и даже не задумываются о последствиях. Иногда он ведёт себя, как маленькое дитя. А ты ведь знаешь о первом правиле безопасности: вероятность раскрытия секрета пропорциональна квадрату числа людей, посвящённых в него. — Это было любимым высказыванием Грира.

Зазвонил телефон.

— Грир слушает… хорошо. — Адмирал повесил трубку. — Сюда поднимается Чарли Давенпорт — ты предложил пригласить его. Должен был приехать ещё полчаса назад. Наверно, это из-за снегопада. — Он махнул рукой в сторону окна. Уже выпало два дюйма снега и ещё ожидали к вечеру. — Стоит упасть одной снежинке в этом городе, и все движение замирает.

Райан рассмеялся. Грир, уроженец штата Мэн на северо-западе, никак не мог понять проблем Вашингтона.

— Значит, Джек, ты считаешь, что фотографии стоят такой цены?

— Нам хотелось получить эти снимки уже давно, особенно после того, как об этой подлодке начали поступать такие противоречивые сведения. Решать вам с судьёй, но мне кажется, что за подобный товар цена не такая уж и высокая. Фотографии очень интересные.

— Следует завести своих людей на этой проклятой верфи, — проворчал Грир. Райан не знал, почему оперативное управление допустило такой промах. К полевым операциям он проявлял мало интереса. По призванию Райан был аналитиком, и его не интересовало, каким образом добывают материалы, попадающие ему на стол. — Базил ничего не говорил тебе о своём человеке?

Райан улыбнулся и отрицательно покачал головой.

— Нет, сэр, да я и не спрашивал его об этом.

Грир одобрительно кивнул.

— Доброе утро, Джеймс!

Райан повернул голову и увидел вице-адмирала Чарлза Давенпорта, директора Управления военно-морской разведки, следом за которым вошёл капитан первого ранга.

— Привет, Чарли. Ты знаком с Джеком Райаном?

— Хелло, Райан.

— Мы встречались, — заметил Райан.

— Познакомьтесь, это капитан Казимир.

Райан пожал руки пришедшим. Несколько лет назад он встретился с Давенпортом, когда делал доклад в военно-морском колледже в Ньюпорте, штат Род-Айленд. Тогда во время обмена мнениями Давенпорт здорово погонял его. Ходили слухи, что с ним трудно работать. Давенпорт был раньше морским лётчиком, и его лишили права управлять самолётом после того, как он промахнулся мимо троса аэрофинишера и врезался в предохранительный барьер. Говорили, что с тех пор он так и не простил нанесённую ему обиду. Не простил кому? Этого никто не знал.

— Должно быть, погода в Англии такая же отвратительная, как и здесь, Райан. — Давенпорт бросил свою адмиральскую шинель на пальто Райана. — Вижу, вы где-то спёрли шинель офицера Королевского флота.

Райан успел полюбить своё новое пальто.

— Эту шинель мне подарили, сэр, она очень тёплая.

— Боже милостивый, да вы и говорите теперь по-британски. Джеймс, парню пора возвращаться домой.

— Будь с ним повежливее, Чарли. Он привёз тебе подарок. Налей-ка себе кофе.

Казимир поспешил наполнить кружку для своего босса, затем сел справа от него. Райан заставил их немного подождать, прежде чем открыл свой кейс, достал оттуда четыре папки, оставил одну себе, а остальные три роздал.

— Говорят, вы работаете там довольно успешно, Райан, — заметил Давенпорт. Джек слышал о его переменчивом характере — то он ведёт себя дружески, то выходит из себя. Возможно, это помогает ему лишать подчинённых состояния душевного покоя. — О, Господи! — Давенпорт открыл свою папку.

— Господа, перед вами «Красный Октябрь». Эти снимки любезно предоставила нам британская секретная служба, — торжественно произнёс Райан.

Фотографии в папках были подобраны попарно, по четыре каждого из отпечатков размером четыре дюйма на четыре, а под ними те же фотографии, но увеличенные до размера десять на десять дюймов. Снимки были сделаны под острым углом, скорее всего, с края ремонтного дока, в котором стоял ракетоносец после ходовых испытаний. Фотографии были подобраны попарно — с носа и с кормы, с носа и с кормы.

— Как видите, господа, освещение было неважным, так что качество снимков оставляет желать лучшего. Фотографировали миниатюрной камерой, заряженной цветной плёнкой чувствительностью четыреста единиц. Первая пара фотографий подверглась нормальной обработке, чтобы установить уровень освещения. Вторая проявлена обычными средствами с увеличением яркости. Третья подверглась цифровому улучшению качества цвета, а четвёртая — цифровому улучшению чёткости изображения. У меня есть непроявленные кадры каждого изображения, которые будут переданы для обработки Барри Сомерсу.

— Вот как? — Давенпорт поднял на мгновение голову. — Очень любезно со стороны британцев. Какова цена? — Грир объяснил условия предлагаемой сделки. — Плати, — заявил Давенпорт. — Снимки стоят того.

— Джек предлагает то же самое.

— Ещё бы, — усмехнулся Давенпорт. — Ты же знаешь, что он работает на них.

Слова директора Управления военно-морской разведки задели Райана за живое. Ему нравились англичане, работать с их разведывательным сообществом было интересно, но он никогда не забывал о своей родине. Джек сделал глубокий вдох, стараясь взять себя в руки. Давенпорт любил подкалывать людей, и, если Джек попадётся на провокацию, он сочтёт себя победителем.

— Полагаю, сэр Джон Райан по-прежнему имеет хорошие связи по другую сторону океана? — язвительно продолжал Давенпорт.

Дворянский титул Райан получил в награду за то, что предупредил нападение террористов на двух членов королевской семьи в районе лондонского парка Сент-Джеймс. Тогда он был простым туристом, американским простаком за границей, задолго до того, как его пригласили на службу в ЦРУ. То обстоятельство, что Райан, не подозревая того, сумел предотвратить убийство столь важных особ, принесло ему больше известности, чем он мог ожидать, но одновременно и привлекло внимание множества англичан, причём нередко весьма видного положения. Благодаря этим знакомствам Райан стал ценным человеком для ЦРУ и получил предложение войти в состав англо-американской группы связи. Так он установил хорошие деловые отношения с сэром Базилом Чарлстоном.

— У нас там немало друзей, сэр, и некоторые из них оказались столь любезны, что предоставили нам эти материалы, — холодно ответил Райан.

Давенпорт смягчился.

— Ну хорошо, Джек, тогда сделай одолжение. Я согласен: чтобы тот, кто передал нам вот это, получил кое-что в качестве рождественского подарка. Объясни теперь, что тут на этих снимках?

Для несведущего это были фотографии обычной атомной подводной лодки. Стальной корпус выглядел тупым с одного конца и заострённым с другого. О масштабе можно было судить по фигуркам рабочих, стоящих на палубе дока, — лодка была огромной. В кормовой части, по сторонам плоского отростка, который русские называли бобровым хвостом — по крайней мере так говорилось в разведывательных сводках, — виднелись два бронзовых гребных винта. Корма с гребными винтами выглядела самой обычной и не привлекала особого внимания — за исключением одной детали.

— Что это за люки? — спросил Казимир.

— Гм. Огромная стерва. — Давенпорт, по-видимому, не расслышал вопроса. — На первый взгляд футов на сорок длиннее, чем мы предполагали.

— Примерно на сорок четыре. — Давенпорт не нравился Райану, но, судя по всему, адмирал знал своё дело. — Сомерс проведёт более точные измерения. И на два метра шире, чем остальные «тайфуны». Несомненно, это дальнейшее развитие ракетоносцев типа «тайфун», но…

— Вы правы, капитан, — прервал Райана Давенпорт. — Что это за люки?

— Поэтому я и приехал сюда. — Райан давно ожидал этого вопроса. Сам он мгновенно обратил внимание на люки, как только впервые взглянул на снимки. — Я не знаю этого и англичане тоже.

У «Красного Октября» на корме и в носу виднелось по два люка, каждый метра два диаметром, хотя они и не были абсолютно круглыми. Во время фотосъёмки они были закрыты и отчётливо виднелись лишь на четвёртой паре фотографий.

— Торпедные аппараты? Нет, вот они, все четыре у продольной оси подлодки. — Грир достал из ящика стола увеличительное стекло. В век компьютерного анализа фотоснимков это показалось Райану умилительным анахронизмом.

— Ты ведь подводник, Джеймс, кто разберётся в этом лучше тебя? — заметил Давенпорт.

— С тех пор прошло больше двадцати лет, Чарли. — Грир превратился из кадрового офицера-подводника в профессионального разведчика ещё в начале шестидесятых. На кителе капитана первого ранга Казимира, заметил Райан, красовались крылышки морского лётчика, так что понятно, почему он благоразумно молчал — он не был «ньюком», не плавал на атомных лодках.

— Значит, это не торпедные аппараты. Они расположены ближе к продольной оси, как и полагается, тогда как люки дальше от неё… да и поперечные размеры люков футов шести-семи. Может, это пусковые установки для новых крылатых ракет, которые разрабатываются русскими?

— Специалисты Королевского флота придерживаются именно такого мнения. Мне удалось переговорить с их аналитиками из разведки. Однако я сомневаюсь. Зачем устанавливать на стратегическую платформу ракеты, предназначенные для борьбы с надводными кораблями? Мы так не делаем, а ведь приступили к разработке подводных ракетоносцев гораздо раньше. Смотрите, люки симметричны по отношению к продольной оси лодки. Невозможно запустить ракеты со стороны кормы — люки слишком близко к гребным винтам.

— Направлены в сторону буксируемых гидроакустических датчиков, — кивнул Давенпорт.

— Да, согласен, это возможно, если работает только один винт. Но зачем им два люка? — задал вопрос Райан. Давенпорт недовольно посмотрел на него.

— Русские любят дублировать механизмы.

— Два люка в носу, два в корме — пожалуй, можно согласиться, что они предназначены для запуска крылатых ракет. Могу согласиться и с тем, что через такой люк можно выпустить буксируемую гидроакустическую антенну. Но два комплекта люков в точности одинакового размера? — Райан покачал головой. — Слишком явное совпадение. Думаю, это нечто новое. По этой-то причине они и прерывали строительство «Красного Октября». Русские придумали для своего ракетоносца что-то новое, и два года ушло у них на изменение формы корпуса, чтобы он мог вместить это. Обратите внимание, что они ещё добавили и шесть ракетных пусковых шахт.

— Это всего лишь точка зрения, — заметил Давенпорт.

— За то мне и платят.

— Ну хорошо, Джек, что это, как ты считаешь? — спросил Грир.

— Представления не имею, сэр. Я ведь не инженер.

Адмирал Грир неторопливо обвёл взглядом находившихся в кабинете, улыбнулся и откинулся на спинку кресла.

— Итак, господа, здесь присутствует девяносто лет военно-морского опыта плюс этот молодой дилетант. — Он кивнул в сторону Райана. — О'кей, Джек, ты что-то задумал. Почему ты лично привёз эти фотографии?

— Я хотел бы показать их одному человеку.

— Кому именно? — Грир подозрительно наклонил голову.

— Скипу Тайлеру. Кто-нибудь из вас знаком с ним?

— Я знаю его, — кивнул Казимир. — В Аннаполисе он учился классом ниже меня. Но с Тайлером что-то случилось — он был ранен или пострадал от чего-то?

— Да, — подтвердил Райан. — Лишился ноги в автомобильной катастрофе. Только получил назначение на должность командира подлодки типа «лос-анджелес», как в него врезался пьяный водитель. Сейчас Скип преподаёт в Военно-морской академии и Управление морских систем всё время привлекает его в качестве консультанта — технический анализ, изучение конструкции кораблей. Он получил степень доктора в Массачусетсе и обладает весьма нестандартным мышлением.

— У него есть допуск к секретной работе? — спросил Грир.

— Самый высокий или даже почище — благодаря работе в Кристалл-Сити.

— У тебя есть возражения, Чарли?

Давенпорт нахмурился. Тайлер не входил в разведывательное сообщество.

— Это тот парень, что занимался анализом тактико-технических данных нового «Кирова»?

— Совершенно верно, сэр, теперь и я вспомнил о его работе, — отозвался Казимир. — Он и Сондерс из Управления морских систем.

— Отличная работа. У меня нет возражений.

— Когда ты встретишься с ним? — спросил Грир у Райана.

— Сегодня, если не возражаете, сэр. Мне всё равно нужно съездить в Аннаполис — забрать кое-что из дому и сделать рождественские покупки.

— Вот как? Купить пару кукол? — поинтересовался Давенпорт. Райан посмотрел прямо в глаза адмиралу.

— Да, сэр, именно кукол. Моя дочурка заказала лыжницу Барби и несколько кукольных платьев от Джордаша. Вам никогда не доводилось выступать в роли Санта-Клауса, адмирал?

Давенпорт понял, что ему не смутить Райана. Молодой человек не был его подчинённым и умел сохранять спокойствие. В конце концов, Райан всегда мог повернуться и уйти. Адмирал попробовал зайти с другой стороны.

— Вам говорили в Англии, что «Красный Октябрь» вышел в море в прошлую пятницу?

— Да? — Эта новость застала Райана врасплох. — Я думал, что отплытие намечено через неделю.

— И мы так считали. Им командует Марк Рамиус. Слышали о таком?

— Кое-что. Англичане говорят, что Рамиус — опытный командир.

— Не просто опытный, — заметил Грир. — У них он едва ли не лучший подводник, настоящий морской волк. На него было заведено внушительное досье в разведывательном управлении Министерства обороны. А кого послали следить за ним, Чарли?

— «Бремертон». Эта подлежа находилась довольно далеко и занималась сбором электронной информации, когда Рамиус вышел в море, но ей передали приказ идти за ним. Шкипер «Бремертона» — Бад Уилсон. Помнишь его отца?

— Рыжего Уилсона? — засмеялся Грир. — Спрашиваешь! Это был подводник от Бога! А насколько хорош его сын?

— Говорят, отличный парень. Рамиус, пожалуй, лучший подводник у русских, зато у Уилсона подлодка 688-го проекта. К концу недели мы сможем открыть новую страницу в деле о «Красном Октябре». — Давенпорт встал. — Нам пора, Джеймс. — Казимир поспешил за шинелями. — Мне можно забрать с собой эти снимки?

— Забирай, Чарли. Только не вешай их на стену, даже в качестве мишени для стрел. Ты тоже уезжаешь, Джек?

— Да, сэр.

Грир поднял трубку телефона.

— Нэнси, через пятнадцать минут доктору Райану понадобится машина с водителем. Хорошо. — Он положил трубку и подождал, пока уйдёт Давенпорт. — Нет смысла рисковать жизнью на заснеженном шоссе. К тому же после года в Англии ты, наверно, поедешь по левой стороне дороги. Значит, тебе нужна лыжница Барби?

— У вас ведь были только мальчики, сэр? С девочками — совсем другое дело. — Райан улыбнулся. — Надо знать мою маленькую Салли.

— Папина дочка?

— Да. Пусть Господь поможет тому, кто женится на ней. Можно оставить эти фотографии у Тайлера?

— Надеюсь, сынок, что ты в нём не ошибаешься. Да, оставь — только в этом случае он должен найти для них надёжное место.

— Понял, сэр.

— При езде по таким дорогам вернёшься, наверно, поздно вечером. Ты остановился в «Мариотте»?

— Да, сэр.

Грир задумался.

— Скорее всего, я задержусь допоздна. Загляни сюда, перед тем как лечь спать. Не исключено, мне понадобится кое-что обсудить с тобой.

— Непременно, сэр. Спасибо за машину. — Райан встал.

— Отправляйся за своими куклами, сынок.

Грир посмотрел вслед Райану. Ему нравился этот парень, который не боялся иметь свою точку зрения. Отчасти это объяснялось его финансовой независимостью и тем, что и у его жены тоже было некоторое состояние. У такой независимости есть свои преимущества. Райана не подкупишь и не застращаешь. Он всегда может вернуться к своим книгам, к своей истории. За четыре года игры на бирже он сумел заработать огромные деньги. Он рисковал, скупая акции компаний, балансирующих на грани краха, и всегда оставался в выигрыше, а потом бросил все это, заявив, что больше не хочет искушать судьбу. Грир не верил этому объяснению. Он считал, что Райану просто стало скучно — скучно делать деньги. Адмирал покачал головой. Теперь своим талантам разгадывать выигрышные комбинации Райан нашёл применение в ЦРУ, быстро став лучшим аналитиком Грира, а его британские связи удваивали ценность молодого сотрудника. Джек мог мигом перелопатить кучу данных и извлечь именно те несколько фактов, которые представляют интерес. А такое для ЦРУ было редкостью. Управление по-прежнему тратило слишком много средств на сбор информации, считал Грир, и недостаточно — на её изучение. В работе аналитиков не было того внешнего блеска и романтического ореола, которыми Голливуд наделяет тайных агентов, действующих за рубежом. Однако Джек умел анализировать сообщения, полученные от оперативников, а также данные, почерпнутые из технических источников. Он не боялся принимать решения и высказывать своё мнение, нравилось ли то его начальникам или нет. Иногда это раздражало старого адмирала, но в целом ему импонировали подчинённые, к которым он испытывал уважение. В ЦРУ и так с избытком тех, кто только и способны целовать задницу боссам, подумал Грир.

Военно-морская академия США

При том, что левая нога у него была ампутирована выше колена, Оливер Уэнделл Тайлер сохранил внешность весельчака и вкус к жизни. Его жена могла это подтвердить. За четыре года после ухода с военной службы в семье их прибавилось ещё трое детей и это к тем двоим, что у них уже были, а сейчас они ждали шестого.

Райан нашёл Тайлера за столом в Риковер-холле, здании научно-технического факультета академии. Он проверял работы курсантов.

— Как дела, Скип? — спросил Райан, опершись плечом о дверную раму. Его водитель из ЦРУ остался в вестибюле.

— Привет, Джек! А я думал ты в Англии. — Тайлер «вскочил на ногу», как он сам выражался, — и запрыгал навстречу Райану, чтобы пожать ему руку. Его протез вместо ступни кончался квадратным резиновым наконечником и немного сгибался в коленном суставе. Шестнадцать лет назад Тайлер выступал полузащитником во второй команде «Все звезды», и мышцы его были не менее твёрдыми, чем алюминий и фибергласс в искусственной ноге. От рукопожатия Тайлера поморщилась бы даже горилла. — Как ты тут оказался?

— Прилетел поработать кое над чем и сделать кое-какие покупки. Как поживает Джин, как твои… сколько их там? Пятеро?

— Пять и две трети.

— Опять? Джин следовало бы кастрировать тебя.

— Она такого же мнения, но у меня и без того не хватает деталей. — Тайлер рассмеялся. — Думаю, это компенсация за все годы монастырской жизни на атомной подлодке. Иди сюда, присаживайся.

Райан устроился на краю стола, открыл кейс и протянул Тайлеру папку.

— Мне хотелось показать тебе кое-какие фотографии.

— О'кей. — Тайлер открыл папку. — Чья это?.. Русская, конечно! Ну и большая же стерва. Судя по форме корпуса — ракетоносец типа «тайфун», только сильно модифицированный. Двадцать шесть пусковых ракетных установок вместо обычных двадцати. И кажется длиннее. Более плоский корпус. И шире?

— На два или три метра.

— Слышал, ты работаешь в ЦРУ. Наверно, не можешь об этом распространяться?

— Похоже на то. И ты в жизни не видел этих фотографий, Скип. Понятно?

— Понятно. — В глазах Тайлера мелькнуло веселье. — Так на что ты хочешь, чтобы я не смотрел?

Райан достал из папки увеличенные снимки.

— Взгляни вот на эти люки, в носу и на корме.

— Ага. — Тайлер положил снимки перед собой, один рядом с другим. — Очень большие, метра по два, расположены попарно в носу и в корме. Выглядят симметричными относительно продольной оси. Это не пусковые установки крылатых ракет, а?

— На подводном ракетоносце? Ты бы разместил их на стратегическом ракетоносце?

— Русские — странный народ, Джек, их проектировщики мыслят весьма своеобразно. Это те самые парни, что построили крейсер типа «Киров» с атомным реактором и паровой двигательной установкой на дизельном топливе. Гм… два гребных винта. Кормовые люки не могут быть предназначены для буксируемой гидролокационной антенны — она будет мешать работе винтов.

— А если они остановят один винт?

— Русские поступают так с надводными кораблями для экономии топлива, а иногда — и с ударными подлодками. Управление двухвинтовым подводным ракетоносцем с одним выключенным винтом дело, наверно, весьма сложное. Говорят, что лодки типа «тайфун» и без того плохо поддаются управлению, а лодки с непредсказуемым поведением очень чувствительны к мощности, передаваемой на винтомоторную группу. Может случится, что её начнёт бросать из сторону в сторону, так что придерживаться заданного курса будет непросто. Ты заметил, что люки на корме сближаются?

— Нет.

Тайлер поднял голову.

— Черт побери! Как я сразу не сообразил?! Да это же водомётная движительная система! От этих курсантских работ у меня явное размягчение мозгов.

— Движительная система?

— Мы приглядывались к ней — лет двадцать назад, когда я ещё здесь учился. Впрочем, дальше экспериментов дело не пошло. Система оказалась недостаточно эффективной.

— Расскажи поподробнее.

— Эта система называется туннельной. Знаешь гидроэлектростанции в западных штатах? Это же по большей части плотины. Вода падает на колёса турбин, вращающих генераторы. А теперь создано несколько новых гидроэлектростанций, которые действуют вроде как наоборот. Их устанавливают в подземных реках, и текущая вода вращает импеллеры, а уже те в свою очередь вращают генераторы вместо модифицированного мельничного колеса. Импеллер — крыльчатка — походит на гребной винт, только в движение его приводит вода, а он сообщает движение судну за счёт отбрасывания воды. Существуют и другие незначительные технические различия, но ничего существенного. Пока тебе все понятно?

Так вот, при этой движительной системе все происходит наоборот. Вода всасывается в носовой люк, а затем импеллеры выбрасывают её через кормовое отверстие, и образовавшаяся водная струя приводит в движение корабль. — Тайлер замолчал и нахмурился. — Насколько я помню, при этой системе на каждый туннель требуется больше одного импеллера. Эту систему подвергли испытаниям в начале шестидесятых годов и построили экспериментальную модель, прежде чем окончательно отказаться от неё. Одним из недостатков её явилось ещё и то, что один импеллер действует не так эффективно, как несколько. Что-то тут связанно с обратным давлением. Это был новый принцип, и возникли неожиданные трудности. В конце концов, если я не ошибаюсь, смонтировали четыре импеллера, и установка, должно быть, походила на осевой компрессор в турбореактивном двигателе.

— Почему от неё отказались? — спросил Райан, делая пометки в блокноте.

— Главным образом из-за недостаточной эффективности. Независимо от мощности двигателей в трубы можно засосать всего лишь ограниченный объём воды. Кроме того, подобная движительная система занимает много места. От этого недостатка вроде бы удалось отчасти избавиться, установив новый тип электрического индукционного двигателя, но даже в этом случае внутри корпуса находится масса дополнительных механизмов. На подлодках мало места, даже на громадинах вроде вот этой. Удалось добиться предельной скорости примерно в десять узлов, а это слишком мало, несмотря на то что при использовании такой установки почти полностью исчезали кавитационные шумы.

— Кавитационные шумы?

— Когда гребной винт с большой скоростью вращается в водной среде, позади задней кромки лопасти образуется участок пониженного давления. При этом часть воды испаряется, превращаясь в массу воздушных пузырьков. Они быстро исчезают под давлением воды, вода рвётся на их место и с силой бьёт по лопастям гребного винта. Это приводит к нескольким нежелательным последствиям. Во-первых, увеличивается шум, а подводники всячески стараются избегать его. Далее, кавитация вызывает вибрацию, что тоже крайне вредно. На старых пассажирских лайнерах, например, вибрация в районе кормы порой доходила до нескольких дюймов. Требуются колоссальные силы, чтобы заставить вибрировать корабль водоизмещением в пятьдесят тысяч тонн! Такие силы ведут к преждевременному разрушению корпуса. Наконец, многократно повторяющиеся гидравлические удары приводят к интенсивному износу лопастей. Большие гребные винты выдерживают всего несколько лет эксплуатации. Вот почему в прошлом их устанавливали на втулках осей, вместо того чтобы отливать как единое целое. Вибрация мешает главным образом надводным кораблям, и в конце концов удалось избежать разрушения винтов путём совершенствования технологии отливки. Так вот, туннельная движительная система позволяет избежать кавитации. Вернее, кавитация по-прежнему возникает, но шум от неё почти полностью поглощается в туннеле. Это большое достижение. Проблема, однако, заключается в том, что невозможно заставить подлодку развить высокую скорость без значительного увеличения размеров туннеля, а это практически неосуществимо. Пока одна исследовательская группа занималась туннельным движителем, другая работала над совершенствованием формы гребного винта. Сегодня винт подводной лодки очень велик и потому способен придавать ей высокую скорость при малом количестве оборотов. При уменьшении числа оборотов гребного винта кавитация исчезает. Кроме того, кавитация уменьшается с глубиной погружения. На глубине в несколько сотен футов давление воды препятствует образованию воздушных пузырьков.

— Тогда почему бы русским просто не скопировать форму нашего гребного винта?

— По-видимому, по нескольким причинам. Форма винта должна соответствовать определённым очертаниям корпуса подлодки и работе двигательной установки, так что копирование не станет для них автоматическим решением проблемы. К тому же значительная часть проектирования все ещё осуществляется эмпирическим путём, все тот же метод проб и ошибок. Проектирование формы гребного винта намного труднее, чем, например, проектирование профиля крыла самолёта, потому что поперечное сечение лопасти резко меняется от одной точки к другой. Кроме того, думаю, ещё одной причиной является то, что их металлургическая технология отстаёт от нашей — вот почему реактивные и ракетные двигатели русских менее эффективны, чем американские. Поэтому в новых проектах огромное внимание уделяется высокопрочным сплавам. Это узкая область, и я тут могу говорить только в общих чертах.

— Итак, по твоему мнению, речь идёт о бесшумной движительной системе, способной развивать скорость не выше десяти узлов? — Райану хотелось уяснить все как можно точнее.

— Это приблизительная цифра. Тут не обойтись без компьютерного моделирования, чтобы получить более точные данные. Не исключено, что материалы на этот счёт все ещё хранятся где-то в лаборатории Тейлора. — Тайлер имел в виду исследовательскую лабораторию Управления морских систем на северном берегу реки Северн. — Вероятно, эти данные до сих пор остаются секретными, и мне придётся отнестись к ним весьма критически.

— Почему?

— Эти исследования проводились двадцать лет назад. Экспериментировали только с пятнадцатифутовой моделью — для такой работы подобные размеры слишком малы. Не забудь, что они и тут натолкнулись на серьёзное препятствие — обратное давление, о котором я говорил. Вполне возможно, что это было не единственным препятствием. Думаю, они пробовали использовать компьютерное моделирование, но даже в этом случае техника математического моделирования в то время была очень примитивной. Чтобы повторить сегодня эти исследования мне придётся запросить старые данные и программы из лаборатории Тейлора, проверить их и затем составить новую программу, основанную вот на этой конфигурации корпуса. — Скип постучал пальцем по фотографиям. — После этого для прогона программы мне понадобится доступ к большому универсальному компьютеру.

— Но ты можешь сделать это?

— Конечно. Мне нужны точные размеры этой крошки, но я уже занимался такой работой для парней из Кристалл-Сити. Самым трудным будет получить машинное время. Мне нужен самый мощный компьютер.

— Постараюсь раздобыть тебе такой.

— Постараюсь — недостаточно убедительно, Джек. Расчёты необходимые для решения такой проблемы, можно произвести только на компьютере «Крей-2», самом совершенном. Чтобы сделать то, о чём ты говоришь, нужно математически смоделировать поведение миллионов мельчайших частиц воды, обтекающей со всех сторон — а в нашем случае и сквозь — корпус подводной лодки. НАСА пришлось проделать аналогичную работу со своим «шаттлом» — космическим челноком. Сама по себе работа не такая уж и сложная — трудность заключается только в объёме. Расчёты простые, но основаны на миллионах действий в секунду. Это означает, что решить проблему может лишь большой «Крей» с его быстродействием, а их существует всего несколько. По-моему, один такой в Хьюстоне у НАСА. Пара в Норфолке у ВМС — они пользуются такими компьютерами для исследования проблем противолодочной обороны. О них можешь забыть. Ещё один есть, кажется, у ВВС в Пентагоне, а остальные в Калифорнии.

— Но ты мог бы это сделать?

— Конечно.

— Тогда берись за дело, Скип, а я постараюсь обеспечить тебя машинным временем. Как долго ты провозишься?

— Это зависит от того, что за материалы у Тейлора. Неделю, а может, и меньше.

— Сколько ты хочешь за работу?

— А, брось, Джек! — Тайлер махнул рукой.

— Скип, сегодня понедельник. Проверни работу к пятнице, и мы заплатим тебе двадцать тысяч. Ты стоишь этих денег, а нам информация нужна позарез. Согласен?

— Договорились. — Они пожали руки. — Могу я оставить себе фотографии?

— При условии, что ты найдёшь надёжное место для хранения. Никто не должен их видеть, Скип. Никто.

— В кабинете суперинтенданта есть хороший сейф.

— Хорошо, но и он не должен их видеть.

— Суперинтендант — бывший подводник. Ему это не понравится, — покачал головой Тайлер. — Ну да ладно.

— В случае сомнений пусть позвонит адмиралу Гриру. Вот по этому телефону. — Райан передал карточку Тайлеру. — Если я тебе понадоблюсь, найдёшь меня по этому же номеру. Если меня не окажется на месте, попроси, чтобы тебя соединили с адмиралом.

— Теперь скажи мне, насколько это все важно?

— Очень важно. Ты — первый, кто сумел разумно объяснить назначение этих люков. Поэтому-то я и приехал к тебе. Если тебе удастся создать математическую модель движителя, это будет чертовски полезным. И вот ещё что, Скип: тут требуется крайняя деликатность. Стоит кому-нибудь увидеть эти снимки, и я окажусь в дерьме.

— Ладно, Джек, я всё понял. Ну что ж, раз ты дал мне жёсткий срок, нужно браться за работу. Увидимся.

Обменявшись с Райаном прощальным рукопожатием, Тайлер достал блокнот и принялся составлять список того, что ему необходимо сделать. Райан вышел из здания в сопровождении водителя. Он помнил, что на шоссе номер 2, ведущем прямо из Аннаполиса, есть магазин игрушек, а ему нужна была кукла для Салли.

Штаб-квартира ЦРУ

Райан вернулся в Лэнгли к восьми вечера, быстро миновал охранников и оказался в кабинете Грира.

— Ну что, Джек, тебе удалось раздобыть пловчиху Барби? — Грир поднял голову.

— Барби-лыжницу, — поправил его Райан. — Да, сэр. Неужели вам никогда не доводилось быть Санта-Клаусом?

— Дети слишком быстро выросли, Джек. Даже мои внуки уже вышли из этого возраста. — Грир повернулся за кофе. Интересно, когда он спит? — подумал Райан. — У нас есть кое-какие новости по поводу «Красного Октября», — заметил адмирал. — По-видимому, русские проводят крупные учения по противолодочной обороне всеверо-восточной части Баренцева моря. Полдюжины противолодочных самолётов, группа фрегатов и ударная подлодка типа «альфа» прочёсывают весь район.

— Наверно, учения, связанные с поиском и обнаружением. Так вот. Скип Тайлер утверждает, что эти люки предназначены для новой движительной системы.

— Вот как? — Грир откинулся на спинку кресла. — А ну рассказывай.

Райан достал свои записи и кратко пересказал все то, что услышал от Тайлера.

— Скип говорит, что сумеет создать компьютерную модель движителя и проверить его эффективность, — закончил он.

— Сколько времени ему на это понадобится? — с интересом спросил адмирал.

— До конца недели, наверно. Я сказал, что, если он сумеет закончить работу к пятнице, мы заплатим ему. Вы считаете, двадцать тысяч не слишком много?

— А все это принесёт нам пользу?

— Если ему удастся получить исходные данные, то несомненно, сэр. Скип — умный парень. В конце концов, докторские степени в Массачусетском технологическом не раздают просто так, а на своём курсе в академии он был в числе пяти лучших выпускников.

— Ты считаешь, эта работа стоит двадцати тысяч долларов из наших средств? — Грир славился тем, что крайне неохотно расставался с казёнными деньгами.

Райан приготовил ответ заранее.

— Если бы мы пошли обычным путём, сэр, то нам пришлось бы обратиться к бандитам с Кольцевой. — Райан имел в виду консультационные фирмы, расположенные на дороге, опоясывающей Вашингтон. — Они содрали бы с нас раз, в пять или десять больше и в лучшем случае выдали бы информацию к Пасхе. А так мы можем получить то, что нам нужно, пока подлодка ещё в море. Если возникнут трудности с оплатой, сэр, я расплачусь сам. У меня создалось впечатление, что вам нужно получить эту информацию как можно скорее, а лучше Тайлера этого никто не сможет сделать.

— Ты прав.

Уже не впервые Райан обходил бюрократические рогатки. В прошлом это сходило с рук, а Гриру в первую очередь требовались результаты.

— О'кей, значит, у русских появился новый подводный ракетоносец с бесшумным движителем. Что все это значит для нас?

— Ничего хорошего. Мы всегда исходили из того, что наши ударные подлодки способны обнаружить и преследовать их ракетоносцы. Черт побери, ведь именно поэтому русские согласились на наше предложение держаться в пятистах милях от берегов друг друга, и по этой причине русские почти всё время держат свои подводные ракетоносцы в портах. В данном случае ситуация может измениться. Кстати, я не обратил внимания, из какого материала изготовлен корпус «Красного Октября»?

— Из стали. Для титана он слишком велик, стоил бы несметных денег. Ты ведь знаешь, во что им обходятся «альфы».

— Да, слишком дорого для того, чем они располагают. Нет смысла строить сверхпрочный корпус, чтобы сунуть туда потом шумный двигатель. Глупо.

— Пожалуй. Впрочем, было бы неплохо иметь подлодки с такой скоростью. Как бы то ни было, если у них действительно есть бесшумная движительная система, они смогут прокрасться на наш континентальный шельф.

— И тогда возможен запуск по низкой траектории, — сказал Райан. Это был один из самых опасных сценариев атомной войны, при котором ракеты морского базирования запускаются с расстояния в несколько сотен миль от цели. Вашингтон расположен всего в ста милях от побережья Атлантического океана. Несмотря на то что ракета, стремительно летящая по низкой траектории, в значительной мере теряет точность попадания, несколько таких ракет, выпущенных в сторону американской столицы, взорвутся над нею уже через несколько минут после пуска, так что президент не успеет принять ответные меры. А если русским удастся так быстро покончить с президентом, нарушится система командования, и у Советов будет время, чтобы вывести из строя американские ракеты наземного базирования, — никто не возьмёт на себя ответственность дать команду об их запуске. Подобный сценарий представляет собой стратегический вариант обычного уличного ограбления, подумал Райан. Грабитель никогда не хватает жертву за руки — он стремится ударить по голове. — Вы считаете, что «Красный Октябрь» построен именно с такой целью?

— Не сомневаюсь, это было у них на уме, — заметил Грир. — Нам бы это точно пришло в голову. Ну что ж, там у нас «Бремертон», которому приказано следить за «Красным Октябрём», а если полученные от Тайлера сведения окажутся полезными, мы постараемся принять ответные меры. Как ты себя чувствуешь?

— Я на ногах с половины шестого по Лондону. Тяжкий был день, сэр.

— Ты прав. Ладно, Афганистаном займёмся завтра утром. Отправляйся спать, сынок.

— Слушаюсь, сэр. — Райан встал и взял пальто. — Спокойной ночи.

Через пятнадцать минут он доехал до «Мариотта». Войдя в номер Райан допустил ошибку — включил телевизор. Начинался ночной репортаж футбольного матча, который передаётся по понедельникам. Цинциннати играл с Сан-Франциско, два лучших трехчетвертных игрока лиги встретились друг с другом. В Англии он соскучился по американскому футболу и потому выдержал почти три часа, прежде чем заснул, забыв выключить телевизор.

Центр управления СГАН

Если не принимать во внимание, что все здесь были в военной форме, то можно было бы подумать, что находишься в центре управления полётами НАСА. Шесть длинных рядов кресел с пультами и перед каждым телевизионный: экран с клавиатурой, как у пишущей машинки, а также с множеством светящихся пластиковых кнопок, циферблатов, гнёзд для наушников и ручек настройки аналоговых и цифровых систем. У пульта номер пятнадцать сидел старший техник-океанограф Дек Франклин.

Здесь помещался Атлантический центр Службы гидроакустического наблюдения (СГАН). Снаружи здание выглядело неприметным, унылое строение с бетонными стенами без окон, огромной коробкой для системы кондиционирования воздуха на плоской крыше и аббревиатурой «СГАН» синего цвета над ухоженным, но теперь уже начавшим желтеть газоном. За дверями всех трех входов стояли, не привлекая к себе внимания, вооружённые морские пехотинцы. В подвальном помещении были установлены два суперкомпьютера «Крей-2», обслуживаемых двадцатью сотрудниками, а за зданием виднелись три отражателя наземных антенн космической связи, обеспечивающих непрерывный контакт со спутниками. Техники, сидящие за пультами управления, и компьютеры в подвальном помещении были связаны с датчиками Службы гидроакустического наблюдения с помощью электронных коммуникационных систем как через спутники, так и посредством наземных каналов.

Во всех мировых океанах и особенно в проливах, которые приходилось миновать советским субмаринам для выхода в открытое море. Соединённые Штаты и другие страны НАТО развернули сети, состоящие из сотен исключительно чувствительных гидроакустических датчиков. Эти датчики, объединённые в систему обнаружения и оповещения, получали и передавали немыслимый объём информации. Чтобы помочь операторам обработать и проанализировать эту информацию, пришлось создать совершенно новое поколение электронно-вычислительных машин, получивших название суперкомпьютеров. Аппаратура СГАН поразительно успешно решала поставленную перед ней задачу. Ничто не могло пересечь обслуживаемый датчиками барьер, не будучи обнаруженным. Даже почти бесшумные американские и британские ударные подлодки обычно регистрировались чувствительными датчиками, лежащими на морском дне. Их периодически обновляли; у многих были теперь собственные процессоры, которые вели предварительную обработку принимаемых сигналов, прежде чем передать их дальше, что облегчало нагрузку на суперкомпьютеры центра управления и позволяло быстрее и точнее классифицировать цели.

На пульт Франклина поступали данные от цепи датчиков, установленных у берегов Исландии. Он отвечал за район шириной в сорок морских миль, причём его сектор частично перекрывал секторы, расположенные к востоку и западу от него, так что теоретически три оператора вели постоянное наблюдение за всеми секторами установленного там барьера. В случае получения сигнала о контакте Франклин сначала уведомлял о нём соседей, затем печатал доклад на терминале своего компьютера, и его сообщение тут же высвечивалось на главном экране в центре управления. Старший дежурный офицер имел право — и часто им пользовался — преследовать контакт различными средствами — от надводных кораблей до противолодочной авиации. После двух мировых войн американские и британские офицеры осознали необходимость держать открытыми морские линии коммуникаций.

Несмотря на то что это тихое, похожее на мавзолей здание было закрыто для широкой публики и здесь не происходило никаких драматических событий, связанных с военной жизнью, дежурящие тут операторы выполняли обязанности исключительной важности для обороны своих стран. В случае войны без помощи СГАН население целых государств могло быть обречено на голод.

Франклин откинулся на спинку своего вращающегося кресла, задумчиво попыхивая старой вересковой трубкой. В зале царила мёртвая тишина. Но и без этого пятисотдолларовые наушники надёжно изолировали Франклина от окружающего мира. В течение двадцати шести лет он служил на эсминцах и фрегатах в звании главного старшины. Подводные лодки и подводники были для него противником независимо от того, под каким флагом плавали и какую форму носили.

Вдруг одна его бровь приподнялась, а почти лысая голова склонилась на бок. Затяжки стали реже. Франклин протянул правую руку к панели управления и выключил сигнальные процессоры, чтобы услышать сигнал независимо от компьютера. Это не помогло. Шумовой фон был слишком сильным. Он снова включил систему фильтрации звука. Затем попытался ввести изменения в азимут. Датчики СГАН были спроектированы таким образом, что позволяли вести триангуляцию с помощью выборочного использования датчиков, которыми он мог управлять по отдельности: сначала получить один пеленг, затем прибегнуть к соседнему и вычислить таким образом координаты. Шум от контакта был едва слышным, но находился, по мнению Франклина, не слишком далеко от линии обнаружения. Франклин запросил информацию через терминал своего компьютера. В районе, откуда доносился шум, находилась подводная лодка «Даллас». Попался! — улыбнулся главный старшина. Донёсся новый шум, низкочастотный рёв, он продолжался несколько секунд, затем постепенно исчез. Совсем не такой уж и тихий. Странно, почему он не услышал его, перед тем как включить азимут приёма? Франклин положил трубку и принялся за регулировку.

— Главный старшина! — послышался в наушниках голос старшего дежурного офицера.

— Слушаю, капитан.

— Вы не могли бы пройти в центр управления? Мне хочется, чтобы вы прослушали кое-что.

— Иду, сэр. — Франклин неслышно встал. Капитан третьего ранга Куэнтин служил когда-то командиром эсминца и теперь находился на временной службе, одержав победу над раком. Почти одержав, поправил себя Франклин. Химиотерапия убила злокачественную опухоль, но вместе с тем у капитана исчезли почти все волосы, а его кожа превратилась в прозрачный пергамент. Жаль, подумал главный старшина, Куэнтин — хороший парень.

Центр управления возвышался на несколько футов над залом, так что сидящие в нём офицеры видели всех дежурных операторов и главный тактический экран на дальней стене. От зала его отделяла стеклянная перегородка, и здесь можно было разговаривать, не мешая операторам. Франклин увидел, что Куэнтин сидит у своего командного пульта — отсюда он мог подключиться к любому оператору.

— Как поживаете, капитан? — Главный старшина заметил, что Куэнтин немного прибавил в весе. Пора бы уж. — Вас что-то интересует, сэр?

— Да, в сети гидроакустических датчиков Баренцева моря. — Куэнтин передал Франклину наушники. Главный старшина в течение нескольких минут прислушивался к доносящимся звукам, но не сел рядом с капитаном. Подобно многим, он опасался, что рак заразен.

— Черт побери, они развили там бурную деятельность. Слышу пару «альф», одну «танго», «чарли» и несколько надводных кораблей. В чём дело, сэр?

— В том же районе находится и «дельта», но она только что всплыла и выключила двигатели.

— Всплыла, шкипер?

— Точно. Сначала они стегали её активными гидролокационными импульсами, затем эсминец запросил «дельту» по «гертруде».

— Понятно. Значит, это учения по обнаружению и преследованию, и подлодка их проиграла.

— Может быть. — Куэнтин потёр глаза. Он выглядел усталым. Капитан много работал, а прежней выносливости не стало. — Но «альфы» продолжают вести гидролокацию в активном режиме и теперь, как вы слышали, направляются на запад.

— А-а. — Франклин задумался. — Значит, они ищут другую подлодку. Может быть, тот «тайфун», который должен был выйти в море?

— Я тоже подумал об этом. Вот только ракетоносец направляется на запад, а район учений расположен к северо-востоку от Кольского залива. Мы недавно потеряли его на сети гидроакустического обнаружения. Сейчас поисками занимается «Бремертон».

— Должно быть, опытный капитан, — предположил Франклин. — Снизил мощность двигательной установки до минимума и движется по инерции.

— Пожалуй, — согласился Куэнтин. — Вот что, старшина, перейдите на контрольный пост барьера СГАН у Нордкапа и попробуйте отыскать русский ракетоносец. Реактор у него продолжает функционировать, так что шум не мог прекратиться. Операторы, что работают у нас на том секторе, молодые. А я временно переведу одного из них на ваш пост.

— Будет исполнено, шкипер, — кивнул Франклин. Большинство операторов, находившихся на дежурстве, по-прежнему не имели достаточного опыта и привыкли работать на кораблях. Работа на СГАН требует особой тонкости. Куэнтин промолчал, а Франклин и без того понял, что ему следует проверить всех операторов на постах группы Нордкапа и в случае необходимости кое-что им посоветовать, прослушивая их каналы.

— Вы услышали «Даллас»?

— Да, сэр. Очень тихо, но он, по-моему, пересекал мой сектор, направляясь северо-западным курсом к «Таможне». Если послать туда «Орион», его ещё можно обнаружить. Не хотите припугнуть?

Куэнтин улыбнулся. Он тоже не испытывал к подлодкам особо нежных чувств.

— Нет, учения «Ловкий дельфин» уже кончились, старшина. Просто занесём в журнал и сообщим его шкиперу, когда он вернётся домой. Между прочим, отличная работа. Вы ведь знаете репутацию «Далласа». Мы вообще не должны были его услышать.

— Вот ещё, — фыркнул Франклин.

— И сообщите, что удастся обнаружить. Дек.

— Слушаюсь, шкипер. Держитесь, ладно?

День пятый Вторник, 7 декабря

Москва

Кабинет был не из лучших в Кремле, но вполне устраивал его хозяина. Адмирал Юрий Ильич Падорин приехал на службу как обычно, в семь утра, проведя ночь в своей шестикомнатной квартире на Кутузовском проспекте. Большие окна кабинета выходили на кремлёвскую стену, не будь её, адмирал видел бы Москва-реку, покрытую сейчас сплошным льдом. Падорина это не особенно огорчало, хотя сорок лет назад он впервые отличился именно на реке, командуя канонерками, которые перевозили боеприпасы через Волгу в Сталинград. Теперь Падорин был начальником Главного политического управления ВМФ. Командовал людьми, а не кораблями.

По пути в кабинет он кивнул секретарю, мужчине лет сорока. Тот вскочил и последовал за адмиралом, чтобы помочь ему снять шинель. Китель Падорина украшали многочисленные орденские планки, которые венчала «Золотая Звезда» Героя Советского Союза, высшая воинская награда в стране. Он получил её ещё веснушчатым двадцатилетним парнишкой. Под Сталинградом. Вот это были дни, подумал Падорин, сколько раз пришлось переправляться с одного берега на другой, то и дело уклоняясь от бомб с германских пикирующих бомбардировщиков, от беспорядочного артиллерийского огня, когда фашисты пытались потопить его корабли… Как и у большинства людей, в памяти адмирала ужасы войны, захороненные временем, стёрлись в памяти.

Было утро вторника, и перед Падориным на столе лежала стопка почты. Секретарь принёс ему чайник с горячим чаем и стакан — обычный стеклянный стакан, как принято у русских, в металлическом подстаканнике, в данном случае серебряном. Падорин прошёл длинный и трудный путь, прежде чем добился привилегий, положенных обладателю этого кабинета. Он опустился в кресло и прочитал сначала разведывательные сводки, информационные экземпляры которых рассылались каждое утро и каждый вечер руководителям оперативных управлений советского ВМФ. Политрукам нужно быть в курсе текущих событий, знать замыслы империалистов, чтобы подготовить личный состав к исходящей от них опасности.

Затем пришла очередь официальной почты из Главного штаба ВМФ и Министерства обороны. Падорин имел полный доступ к первой, а вот корреспонденция, поступающая из Министерства обороны, проходила тщательный отбор, поскольку каждый род войск старался как можно меньше делиться информацией о своей деятельности. Сегодня почты было немного. Накануне на совещании, проведённом вечером понедельника, обсудили почти все, что предстояло сделать на этой неделе, и Падорин уже дал своим подчинённым необходимые указания по исполнению поручений, относящихся к его ведомству. Он налил себе второй стакан чаю и открыл новую пачку сигарет без фильтра, которые привык курить. Несмотря на микроинфаркт, перенесённый им три года назад, адмирал так и не оставил этой привычки. Он перевернул листок календаря — отлично, до десяти никаких совещаний.

Под пачкой корреспонденции он обнаружил официального вида конверт с Северного флота. По номеру в верхнем левом углу Падорин понял, что он с «Красного Октября». Кажется, что-то он сегодня уже слышал о нём.

Падорин ещё раз просмотрел оперативные сводки. Значит, Рамиус не прибыл в район учений? Адмирал пожал плечами. Подводные ракетоносцы умеют ускользать от обнаружения, и ничего удивительного, решил старый адмирал, если Рамиус сумел уйти от хвостов. Подумать только, сын Александра Рамиуса, а страдает звёздной болезнью, появилась опасная мания величия: одних офицеров из своих воспитанников удерживает при себе, от других отказывается, добивается их перевода. Правда, те, кого Рамиус считал непригодными к строевой службе, становились потом превосходными замполитами, да и опыта и знаний у них было больше, чем у обычных политруков. Даже тут за Рамиусом нужен глаз да глаз. Иногда Падорину казалось, что Рамиус больше моряк, чем коммунист. С другой стороны, его отец был образцовым членом партии, героем Великой Отечественной войны. Несомненно, он пользовался исключительным авторитетом, хотя и был литовцем. А сын? Годы безупречной службы и членства в партии. Он славился вдохновенными выступлениями на партсобраниях и публиковал время от времени блестящие очерки. Сотрудники из военно-морского отдела ГРУ, советской военной разведывательной службы, докладывали, что на Западе его считают искусным и опасным противником. Отлично, подумал Падорин, пусть эти мерзавцы боятся наших моряков. Он снова посмотрел на конверт.

«Красный Октябрь» — какое удачное название для советского военного корабля! Он назван так не только в честь Октябрьской революции, навсегда изменившей судьбы мира, но и в честь тракторостроительного завода имени Красного Октября. Сколько раз рассветным утром Падорин смотрел на запад, в сторону Сталинграда, чтобы убедиться, что завод, ставший символом стойкости советских воинов, сражающихся с гитлеровцами, по-прежнему стоит. На конверте виднелась пометка «лично», и потому секретарь вопреки обычаю не вскрыл его вместе с остальной почтой. Адмирал достал из ящика стола нож, который использовал для вскрытия писем. Это был памятный нож. Когда жаркой августовской ночью 1942 года под вражеским огнём затонула его первая канонерка, Падорину удалось доплыть до берега, и там на него набросился немецкий пехотинец, никак не ожидавший, что изнурённый матрос может оказать ему сопротивление. Однако нож глубоко вошёл в грудь фашиста, причём с такой силой, что половина лезвия осталась в теле врага. Позднее механик заточил сломанное лезвие. Это уже не был настоящий кинжал, но для Падорина он остался драгоценной реликвией.

Письмо начиналось обращением «Товарищ адмирал!», но эти слова, напечатанные на машинке, были зачёркнуты и на их месте от руки было написано «Дядя Юра». Рамиус так называл его в шутку много лет назад, когда Падорин был начальником политуправления Северного флота. «Спасибо за доверие и за предоставленную мне возможность командовать столь великолепным кораблём!» Правильно благодарит, подумал адмирал, понимает, что одной многолетней безупречной службы, чтобы командовать такой подлодкой, мало…

Что? Падорин остановился и начал читать сначала. Он забыл о сигарете, дымящейся в пепельнице, пока не закончил страницу. Что это? Шутка? Рамиус известный шутник, но за эту шутку он заплатит. Это уж слишком! Падорин перевернул страницу.

Это не шутка, дядя Юра. Прощайте.

Марк.

Отбросив письмо, адмирал посмотрел в окно. Там была видна Кремлёвская стена, которая хранит в себе прах многих верных сынов партии. Нет, такого не может быть, он что-то не понял. Падорин начал читать снова. Руки его дрожали.

У Падорина была прямая телефонная связь с адмиралом Горшковым, в обход секретарей и помощников.

— Товарищ адмирал, это Падорин.

— Доброе утро, Юра, — послышался голос главнокомандующего.

— Мне нужно немедленно увидеться с вами. Возникла проблема.

— Что такое? — В голосе Горшкова прозвучала нотка подозрения.

— Обсудим при личной встрече. Я выезжаю. — Обсуждение случившегося по телефону было исключено. Падорин знал, что все разговоры прослушиваются и записываются на плёнку.

Ударная подлодка «Даллас»

Гидроакустик второго класса Роналд Джоунз, по наблюдениям его командира, находился в свойственном ему состоянии прострации. Молодой студент-недоучка, выгнанный из колледжа, сидел с закрытыми глазами у своего стола, склонившись вперёд и расслабившись. На его лице застыло отсутствующее выражение, с которым он обычно слушал на своём дорогом кассетном магнитофоне какую-нибудь запись Баха. Джоунз относился к числу тех, кто классифицируют магнитофонные записи по их недостаткам: здесь рваный ритм рояля, не во время вступила флейта, плывёт французский рожок. С таким же критическим вниманием он прислушивался к звукам, доносящимся из морских глубин. Во всех флотах мира подводников считают людьми со странностями, а сами подводники относятся к гидроакустикам, как к людям не от мира сего. А потому и необычное поведение их переносят вполне спокойно. Старпом любил рассказывать о старшем акустике, с которым он плавал в течение двух лет и который нёс службу на подводных ракетоносцах, патрулировавших практически один и тот же район на протяжении всей его службы. Акустик этот настолько свыкся с горбачами, проводившими там летний сезон, что называл китов по именам. Выйдя на пенсию, он был приглашён на работу в океанографический институт в Вудс-Хоуле, где к его таланту относились не с улыбкой, а с благоговением.

Тремя годами ранее Джоунза попросили оставить Калифорнийский технологический институт, где он учился на втором курсе, в середине очередного семестра. Молодого парня исключили за остроумную проделку, которыми по справедливости славятся студенты этого учебного заведения, — правда, выходка Джоунза вышла за обычные невинные рамки. И вот теперь он служил на флоте, чтобы скопить деньги и продолжить учёбу. Джоунз уже заявил, что собирается защищать докторскую диссертацию по кибернетике и обработке сигналов и в качестве благодарности за досрочную демобилизацию сразу же по получении учёной степени поступит на работу в научно-исследовательскую лабораторию ВМС. Лейтенант Томпсон верил этому. Когда шесть месяцев назад его перевели на «Даллас», он прочитал личные дела всех своих подчинённых. Коэффициент умственного развития (Ай-Кью) у матроса Джоунза был немыслимо высок и составлял 158, что весьма отличало его от остальных членов команды. У него было спокойное лицо и грустные карие глаза. Женщины считали его неотразимым. При увольнении на берег Джоунз развивал столь бурную деятельность, что она привела бы в изнеможение взвод морских пехотинцев. Лейтенант не понимал этого. Сам он пользовался славой лучшего футболиста в Аннаполисе. Но чем этот худосочный юнец, слушавший Баха, мог привлекать девиц, Томпсон не понимал.

Американская ударная подлодка «Даллас» типа 688 находилась в сорока милях от побережья Исландии и приближалась к выделенному ей району патрулирования, носившему название «Таможня». Лодка запаздывала с прибытием на двое суток. Неделю назад она принимала участие в манёврах НАТО под кодовым названием «Ловкий дельфин», начало которых задержалось на несколько суток из-за отвратительной погоды в Северной Атлантике, худшей за последние двадцать лет, что помешало кораблям, участвовавшим в манёврах, прибыть в назначенное время. Во время учений «Даллас», действовавший совместно с кораблём «Свифтшуэр» Британского Королевского флота, воспользовался бушевавшим штормом, чтобы проникнуть к эскадре воображаемого противника и нанести ей немалый урон. Это было очередной блестящей операцией для «Далласа» и его шкипера, капитана третьего ранга Барта Манкузо, одного из самых молодых командиров подводных лодок в американском военно-морском флоте. За операцией последовал визит вежливости на базу Королевского флота — место стоянки «Свифтшуэра» в Шотландии, так что американские подводники все ещё приходили в себя после банкета, данного в их честь английскими моряками… Теперь им предстояло другое задание, новая игра подлодок в глубинах Атлантики. В течение трех недель «Даллас» будет осуществлять надзор за движением по Первой красной дороге.

Последние четырнадцать месяцев новые советские подлодки стали использовать необычную, но весьма эффективную тактику, позволяющую им избавляться от преследования американских и британских субмарин. К юго-западу от Исландии русские подлодки проходят в глубинах Атлантического бассейна вдоль срединно-океанического хребта Рейкьянес. Расположенные с интервалами от пяти миль до полумили друг от друга, эти подводные вершины из хрупких вулканических пород, образующих острые утёсы, своими размерами могут сравниться с Альпами. Их пики возвышаются под бушующими волнами Северной Атлантики до глубины около тысячи футов. До конца шестидесятых годов подводные лодки не решались даже приблизиться к этим вершинам, не говоря уже о том, чтобы углубиться в мириады извилистых проходов между ними. На протяжении семидесятых гидрографические суда советского военно-морского флота постоянно находились в этом районе — при любой погоде, во все времена года они исследовали глубины и провели здесь тысячи промеров. Затем, за четырнадцать месяцев до того, как «Даллас» вышел в очередное патрулирование, американская подлодка типа «лос-анджелес» преследовала советскую ударную подлодку типа «виктор-II». Этот «Виктор» обогнул побережье Исландии и при подходе к Рейкьянесскому хребту ушёл на большую глубину. Американский «лос-анджелес» последовал за ним. «Виктор» шёл со скоростью восемь узлов до тех пор, пока не миновал первую Пару подводных вершин, известных под неофициальным названием «Близнецы Тора». И тут советская подлодка внезапно помчалась полным ходом на юго-запад. Шкипер «лос-анджелеса» сделал отчаянную попытку преследовать «Виктора», но был вынужден прекратить преследование, испытав тяжёлое потрясение. Несмотря на то что американские субмарины типа 688 обладают большей скоростью, чем старые «Викторы», преследование кончилось полной неудачей — советская подводная лодка просто не сбавила ход и, как выяснилось позднее, продолжала мчаться с прежней скоростью в течение пятнадцати часов.

Сначала все это не показалось слишком уж опасным. На подводных лодках установлены исключительно точные инерциальные системы навигации, способные определить координаты подлодки с ошибкой, не превышающей нескольких сотен ярдов от одной точки до другой. Однако «виктор» огибал подводные утёсы с такой уверенностью, словно его шкипер видел их перед собой, подобно тому как истребитель мчится вдоль ущелья, чтобы скрыться от зенитных ракет. «Лос-анджелес» не видел утёсы… При скорости, превышающей двадцать узлов, его пассивные и активные гидролокационные системы, включая эхолот, становились почти бесполезными. Таким образом оказалось, что «лос-анджелес» пытается преодолеть извилистые проходы между подводными скалами вслепую. Позднее его шкипер сообщил в своём рапорте, что это напоминало попытку ехать в автомобиле с закрашенными окнами, ориентируясь только по карте и секундомеру. Теоретически это было возможно, но шкипер «лос-анджелеса» быстро понял, что допустимая погрешность инерциальной навигационной системы составляет несколько сотен ярдов; гравитационные помехи ещё более ухудшали «местную вертикаль», что в свою очередь отрицательно влияло на определение места лодки с помощью инерциальной системы. Но хуже всего было то, что карты, которыми располагал командир подлодки, предназначались для надводных судов. Было известно, что все, что находится на глубине больше нескольких сотен футов, может оказаться нанесённым на карту с ошибкой, измеряемой милями. По какой-то причине до последнего времени никто не задумывался над этим обстоятельством. Расстояние между подводными пиками скоро стало меньше накапливающейся навигационной ошибки — рано или поздно субмарина должна была врезаться в горный склон на скорости, превышающей тридцать узлов. Командир «лос-анджелеса» прекратил преследование, и «виктор» скрылся от него.

Первоначально высказали мнение, что у Советов тщательно подготовлен и рассчитан какой-то особый путь, по которому их субмарины могут следовать на высокой скорости. Русские капитаны славились пристрастием к безумным выходкам и, возможно, в данном случае они полагались на комбинацию инерциальной системы, магнитного компаса и гирокомпаса, настроенных на какой-то особый курс. У этой гипотезы не нашлось особых сторонников, и через несколько недель стало точно известно, что советские субмарины, мчащиеся через извилистые подводные каньоны Рейкьянеса следуют разными проходами. Единственное, на что оказались способными американские и британские подлодки, это, пересекая хребет, периодически делать остановки для определения координат с помощью акустических средств и затем снова двигаться вперёд, пытаясь догнать русских. Однако советские субмарины никогда не останавливались, так что 688-е и «трафальгары» не могли тягаться с ними.

«Даллас» достиг района «Таможни» и начал ожидать появления русских подлодок, наблюдая за входом в проход, получившим название Первой красной дороги, и прослушивая морские глубины в надежде уловить хоть какие-то признаки того технического новшества, которое позволяет русским подлодкам с такой лихостью проноситься через подводный гребень. До тех пор пока американцам не удастся создать нечто подобное, им оставались только три неприятных возможности: либо по-прежнему терять контакт с русскими субмаринами, либо расставлять свои дорогие ударные подлодки у всех известных выходов с дороги, либо пойти на создание совершенно новой линии СГАН.

Джоунз находился в трансе уже десять минут — дольше обычного. Как правило, ему удавалось разобраться с контактом намного быстрее. Матрос откинулся на спинку кресла и закурил.

— У меня есть кое-что, мистер Томпсон.

— Что именно? — спросил лейтенант, опершись плечом о переборку.

— Не знаю точно. — Джоунз достал вторую пару наушников и передал их офицеру. — Вот послушайте, сэр.

Томпсон сам имел степень магистра по электронике и был специалистом в области проектирования акустических систем. Он закрыл глаза и сконцентрировал все внимание на доносящемся звуке. Это был очень слабый низкочастотный гул или шелест. Лейтенант не мог определить точнее. Он продолжал слушать в течение нескольких минут, затем снял наушники, положил их на стол и покачал головой.

— Я услышал его полчаса назад на боковой антенне, — сказал Джоунз. Он имел в виду вспомогательную систему многофункционального акустического локатора BQQ-5. Его главным компонентом являлся купол диаметром восемнадцать футов, расположенный в носовой части подлодки. Этот купол мог использоваться как в пассивном, так и в активном гидролокационном режиме. Новой частью системы были секции пассивных датчиков, вытянувшиеся на двести футов по обеим сторонам корпуса. Они напоминали чувствительные органы на теле акулы, воспринимающие малейшие колебания воды вокруг неё, только были изготовлены руками человека.

— Я услышал эти звуки, затем потерял их, услышал снова и опять потерял, — продолжал Джоунз. — Это не шум гребных винтов, его издают не киты и не рыбы. Что-то вроде воды, текущей по трубе, только этот странный гул то пропадает, то появляется снова. Как бы то ни было, пеленг на него примерно два-пять-ноль. Это означает, что контакт где-то между нами и Исландией, так что он не может быть слишком далеко.

— Посмотрим, на что он походит. Может быть, вот это поможет нам.

Джоунз снял с крючка на переборке провод с двумя штыковыми контактами. Он воткнул одну вилку в гнездо на своём акустическом пульте, а вторую — в гнездо соседнего осциллоскопа. В течение нескольких минут оба моряка регулировали приборы, стараясь выделить сигнал. В конце концов они получили нерегулярную синусоидальную волну, которая удерживалась на экране осциллоскопа всего несколько секунд и потом исчезала.

— Нерегулярная волна, — задумчиво произнёс Томпсон.

— Да, странно. Звучит как регулярная, но выглядит по-другому. Вы понимаете, что я хочу сказать, мистер Томпсон?

— Нет, у вас слух лучше моего.

— Это потому, что я слушаю настоящую музыку. Ваша рок-музыка губит слух.

Томпсон понимал, что Джоунз прав, однако выпускник Аннаполиса вовсе не обязан выслушивать нравоучения от рядового матроса. Пристрастие к записям периода расцвета Дженис Джоплин было личным делом лейтенанта и никого не касалось.

— Действуйте дальше, — приказал он.

— Слушаюсь, сэр. — Джоунз выдернул вилку из гнезда осциллоскопа и воткнул её в панель слева от акустического пульта, рядом с терминалом компьютера.

Во время последних регламентных работ на «Далласе» установили весьма своеобразную игрушку, которая действовала вместе с его акустической системой BQQ-5. Она называлась ВС-10 и представляла собой самый мощный компьютер, когда-либо установленный на борту подводной лодки. Несмотря на то что компьютер не превышал размерами письменный стол, он стоил больше пяти миллионов долларов, и быстродействие его было восемьдесят миллионов операций в секунду. В нём использовались недавно разработанные шестидесятичетырехбитные микросхемы и новейшая конфигурация процессора. Объём его памяти без труда мог обеспечить нужды целого соединения подводных лодок. Через пять лет каждая ударная подлодка на флоте будет оснащена подобным компьютером. Его назначение было таким же, как и у гораздо более крупной системы акустического наблюдения, САН: обрабатывать и анализировать акустические сигналы; компьютер ВС-10 отфильтровывал окружающие шумы и естественные шумы моря, выделяя звуки искусственного происхождения. Он способен был не только классифицировать их, но и определять названия кораблей по их индивидуальным акустическим сигнатурам, подобно тому как можно опознать человека по отпечаткам пальцев или тембру голоса.

Не менее важным, чем сам компьютер, было его программное обеспечение. Четыре года назад будущий доктор геофизики, сотрудник геофизической лаборатории Калифорнийского технологического института, завершил разработку программы из шестисот тысяч этапов, предназначенной для предсказания землетрясений. Программа рассматривала проблему выделения поступающего сигнала из окружающих шумов. С её помощью можно было преодолеть главную трудность, с которой сталкивались сейсмологи: отделить случайный шум, постоянно регистрируемый сейсмографами, от действительно необычных сигналов, которые предсказывают колебания земной коры.

Министерство обороны сначала использовало эту программу для нужд управления техническими средствами ВВС. Там выяснилось, что программа идеально подходит для регистрации ядерных взрывов в любой точке земного шара в соответствии с договорами о контроле за вооружениями. Исследовательская лаборатория военно-морского флота в свою очередь переработала эту программу уже для своих нужд. И если программа не совсем отвечала требованиям, предъявляемым к методам предсказания землетрясений, то она оказалась вполне удовлетворительной для анализа акустических сигналов. На флоте эта программа стала известна как Алгоритмическая система обработки сигналов, АСОС.

ЗАДЕЙСТВОВАТЬ АСОС, — набрал Джоунз команду на клавиатуре, и её текст тут же появился на экране терминала.

ГОТОВО, — мгновенно ответил компьютер.

ПУСК.

ПРИСТУПИЛ К ОБРАБОТКЕ, — отозвался компьютер.

Несмотря на фантастическую скорость компьютера ВС-10, требовалось время, чтобы осуществить все шестьсот тысяч операций программы, перемежающихся многочисленными циклами возврата, и, исключив естественные звуки на основе критериев случайных профилей, зафиксировать аномальный сигнал. Прошло двадцать секунд — вечность для компьютера. На экране появился ответ. Джоунз нажал на клавишу, чтобы получить его распечатку с принтера.

— Гм. — Джоунз оторвал лист бумаги: АНОМАЛЬНЫЙ СИГНАЛ ОЦЕНИВАЕТСЯ КАК ПЕРЕМЕЩЕНИЕ МАГМЫ. На языке АСОС это означало что-то вроде: успокойся, поживём — увидим.

Томпсон улыбнулся. Несмотря на всю шумиху, поднятую на флоте в связи с появлением новой системы, она не пользовалась особой популярностью у моряков.

— Помните, что писали в газетах, когда мы были в Англии? Что-то относительно сейсмической активности вокруг Исландии, подобной той, при которой давным-давно, ещё в шестидесятые, из моря вырос остров.

Джоунз опять закурил. Он был знаком со студентом, разработавшим первоначальный вариант этого недоноска, известного теперь под названием АСОС. Одна из проблем заключалась в том, что у системы была дурацкая особенность анализировать не те сигналы, которые требовались заказчику. К тому же, поскольку эта система была изначально разработана для исследования сейсмических явлений, Джоунз подозревал, что у неё есть склонность истолковывать аномалии как явления, происходящие в земной коре. Акустику не нравилось, что в программном обеспечении могут скрываться первоначальные приоритеты, от которых исследовательская лаборатория военно-морского флота так и не сумела до конца избавиться. Одно дело пользоваться компьютером как инструментом, помогающим тебе, и совсем другое — позволить ему думать за тебя. К тому же постоянно обнаруживались все новые и новые звуки моря, которых никто прежде не слышал, не говоря уже о том, чтобы подверг классификации.

— Начать с того, сэр, что для сейсмического явления частота звука недостаточно низкая. Может быть, попробовать проследить за этим контактом с помощью Р-15? — Джоунз имел в виду буксируемую антенну, состоящую из пассивных датчиков, которую на малой скорости «Даллас» тащил за собой.

Тут с неизменной кружкой кофе в руке в гидропост вошёл капитан третьего ранга Манкузо. Томпсон подумал, что у командира пугающая способность появляться именно там и в тот момент, когда что-то не так. Неужели у него по всей лодке установлена аппаратура прослушивания?

— Проходил вот мимо, — небрежно заметил Манкузо, — и решил заглянуть. Что здесь происходит в такой прекрасный денёк?

Командир опёрся плечом о переборку. Это был невысокий мужчина, всего пяти футов восьми дюймов, всю жизнь боровшийся с расширяющейся талией и теперь проигрывающий эту битву: кроме того, что он не в силах был отказать себе вкусно поесть, лодка лишала его и достаточного движения. Вокруг его тёмных глаз лучились весёлые морщинки, которые всегда становились глубже, когда он водил за нос другую подлодку.

Неужели сейчас день? — удивился Томпсон. На корабле были установлены шестичасовые вахты, каждая третья вахта была твоя, что создавало удобный рабочий график, но после нескольких вахт тебе приходилось нажимать кнопку на часах, чтобы выяснить, какой сегодня день недели и число, в противном случае можно было перепутать записи в вахтенном журнале.

— Шкипер, Джоунз обнаружил странный сигнал на боковой антенне. Компьютер считает, что происходит перемещение магмы.

— А наш Джоунзи не согласен с этим. — Слова Манкузо не прозвучали как вопрос.

— Да, сэр, не согласен. Я не знаю, что это такое, но не сомневаюсь, что это не перемещение магмы.

— Опять споришь с машиной?

— Видите ли, шкипер, АСОС функционирует исправно почти всегда, но случается, что выдаёт дерьмо. — Такой эпитет среди электронщиков был почти приговором. — Начать с того, что частота не соответствует звукам перемещения магмы.

— Ну хорошо, а ты что думаешь?

— Не знаю, капитан. Это не шум гребных винтов, но это и не естественный звук из тех, что мне доводилось слышать. А в остальном… — Даже после трех лет службы на атомных подлодках Джоунза не переставало удивлять неформальное обсуждение проблем с командиром. Команда «Далласа» была одной большой семьёй, хотя и походила на семью первых переселенцев, поскольку всем приходилось много и тяжко трудиться. Командир был отцом. Старпом, по общему мнению, — матерью. Офицеры — старшими детьми, а матросы срочной службы — малышами. Главное заключалось в том, что командир был всегда готов прислушаться к твоему мнению, если оно у тебя имелось. Для Джоунза это было особенно важно.

— Ну ладно, продолжай слушать, — задумчиво кивнул Манкузо. — В конце концов, деньги за эту штуку плачены.

Джоунз улыбнулся. Однажды он самым подробным образом рассказал командиру, как переделал бы все это исключительно дорогое и сложное оборудование в лучшую стереосистему мира. На это Манкузо ответил, что тут особого ума не требуется, потому что акустическая аппаратура только в гидропосту стоит больше двадцати миллионов долларов.

— Господи! — Младший техник подскочил на своёмстуле. — Кто-то только что резко увеличил скорость.

Джоунз был старшим на акустической вахте. Два других акустика тоже заметили новый сигнал, и Джоунз подключил свои наушники к гнезду буксируемой антенны. Тем временем оба офицера молча стояли рядом, не вмешиваясь в действия акустиков. Перед тем как взяться за настройку своей аппаратуры, Джоунз достал блокнот и записал время появления контакта. BQR-15 был самым чувствительным гидроакустическим приёмником на корабле, но для только что появившегося контакта такая чувствительность не требовалась.

— Черт побери, — пробормотал Джоунз себе под нос.

— Это «чарли», — заметил младший техник. Джоунз отрицательно покачал головой.

— Нет, «Виктор». В этом можно не сомневаться. Русская подлодка типа «Виктор». Число оборотов соответствует скорости в тридцать узлов — резкое увеличение кавитационных шумов, буравит огромные дыры в воде и ему наплевать, кто слышит все это. Пеленг ноль-пять-ноль. Шкипер, вокруг нас хорошие воды и сигнал очень слабый. Он далеко. — Пока это было самым точным определением, на которое решился Джоунз. «Далеко» означало, что русская подлодка находится за пределами десяти миль. Джоунз снова склонился над аппаратурой и продолжил настройку. — Мне кажется, что мы знакомы с этим парнем. Это у него погнутая лопасть на гребном винте. Издаёт шум, словно на винт намотана цепь.

— Переключите шумы на динамик, — произнёс Манкузо, обращаясь к Томпсону. Ему не хотелось отрывать акустиков от работы. Лейтенант тут же ввёл команду в бортовой компьютер ВС-10.

Благодаря чёткости и идеальному воспроизведению звука прикреплённый к переборке динамик в любом магазине стереоаппаратуры пошёл бы за четырехзначную цифру; как и всё остальное на борту 688-х подлодок, он относился к лучшему, что можно было получить за деньги. Пока Джоунз регулировал настройку, из динамика доносился вой кавитационных шумов, пронзительный визг, вызываемый погнутой лопастью гребного винта, и более низкий рёв реакторной установки «Виктора», работающей на полной мощности. Затем Манкузо услышал, как заработал принтер.

— Подводная лодка типа «виктор-1», номер шесть, — произнёс Томпсон.

— Совершенно верно, — кивнул Джоунз. «Вик-шесть», пеленг по-прежнему ноль-пять-ноль. — Он воткнул вилку микрофона в гнездо корабельной связи. — Мостик, говорит гидропост, у нас контакт. Тип «виктор», пеленг ноль-пять-ноль, приблизительная скорость тридцать узлов.

Капитан Манкузо выглянул в коридор и обратился к вахтенному офицеру лейтенанту Пэту Манньону:

— Пэт, приведи в готовность группу слежения и управления огнём.

— Слушаюсь, командир.

— Одну минуту! — Джоунз поднял вверх руку. — Ещё один контакт! — Он повернул ручки настройки. — Подводная лодка типа «чарли». Чёрт возьми, он тоже буравит воду винтом. Чуть к востоку, на пеленге ноль-семь-три, обороты винта соответствуют скорости двадцать восемь узлов. Этого парня мы тоже встречали. Совершенно верно, это «чарли-два», номер одиннадцать. — Джоунз сдвинул один наушник и повернулся к Манкузо. — Шкипер, может быть, у русских на сегодня назначены гонки подводных лодок, а?

— Мне не сообщали об этом. Правда, мы не получаем здесь русские спортивные газеты, — усмехнулся Манкузо, неторопливо помешивая кофе в кружке и скрывая мысли, лихорадочно проносящиеся у него в голове. Что за чертовщина? — Пройду-ка посмотрю, что происходит. Молодцы, парни.

Он прошёл в центральный пост. Здесь несли обычную ходовую вахту. Манньон управлял лодкой вместе с младшим офицером и семью матросами. Офицер по управлению боевыми действиями вводил данные с анализатора движения цели в компьютер «Марк-117». Другой офицер занимался слежением за целью. Ничего необычного. Вахта выполняла свои обязанности чётко и спокойно, что приходит с опытом, достигнутым годами постоянной боевой подготовки. В то время как другие рода войск занимались учениями, выбирая своих союзников или собственные подразделения в качестве условного противника, копирующего тактику армий Восточного блока, ударные подлодки Военно-морских сил США вели игры с настоящим противником, причём постоянно. Подводники действовали в ситуации, которую без преувеличения можно назвать боевой.

— Итак, у нас появилась компания, — заметил Манньон.

— Пока они довольно далеко, — отозвался лейтенант Чарлз Гудман. — Пеленги на них совсем не меняются.

— Мостик, говорит гидропост, — донёсся голос Джоунза. Манкузо взял трубку.

— Мостик слушает. Что у тебя, Джоунзи?

— Ещё один контакт, сэр. «Альфа-три», пеленг ноль-пять-пять. Мчится полным ходом. Шум, как от землетрясения, сэр, но слабый.

— «Альфа-три»? А-а, наш старый друг «Политовский». Давненько не встречались. Что ещё у тебя?

— Только предположение, сэр. Уровень шума этой лодки сначала менялся, затем стал постоянным словно она делала поворот. Думаю, она направляется к нам, но ручаться не могу. Кроме того, доносятся шумы с северо-востока. Слишком неясные, и разобраться в них пока трудно. Продолжаем работать.

— О'кей, Джоунзи, у тебя неплохо получается. Действуй.

— Стараемся, командир.

Манкузо улыбнулся, кладя трубку, и взглянул на Манньона.

— Знаешь, Пэт, иногда мне кажется, что Джоунзи немного колдун.

Манньон смотрел на прокладку, которую вёл Гудман, подстраховывая компьютерное наведение на цель.

— Он отличный акустик, вот только ему кажется, что это мы работаем на него.

— Сейчас мы действительно работаем на него. — Джоунз был их глазами и ушами, и Манкузо был доволен, что у него такой классный специалист.

— Как дела, Чак? — спросил командир у лейтенанта Гудмана.

— Пеленг на все три контакта по-прежнему не меняется, сэр.

Это означало, что они, по-видимому, движутся в сторону «Далласа». Кроме того, при такой ситуации американские подводники не могли вычислить расстояние до контактов, что лишало их возможности взяться за решение огневой задачи. Не то чтобы кто-то собирался начать боевые действия, но такова была цель учений.

— Пэт, давай выйдем на оперативный простор — миль на десять к востоку, — негромко скомандовал Манкузо. Для такого манёвра существовало две причины: во-первых, при этом устанавливалась базисная линия, с помощью которой можно было рассчитать расстояние до вероятной цели. Во-вторых, при большей глубине улучшается акустика и перед ними открывается зона дальней конвергенции. Пока штурман отдавал команды, командир смотрел на карту, оценивая тактическую ситуацию.

Бартоломео Манкузо был сыном парикмахера, который каждую осень закрывал свою парикмахерскую в Сисеро, штат Иллинойс, и отправлялся охотиться на оленей в Мичиган. Барт сопровождал отца в этих охотничьих экспедициях, застрелил первого оленя в двенадцать лет и после этого успешно охотился ежегодно до поступления в Военно-морскую академию. Убивая оленей, он не испытывал угрызений совести. Став офицером атомной подводной лодки, Манкузо познакомился с куда более увлекательной игрой — теперь он охотился за людьми.

Через два часа в радиорубке подлодки прозвучал сигнал вызова на канале сверхнизкой частоты, СНЧ. Подобно всем атомным субмаринам, «Даллас» тащил за собой длинную проволочную антенну, настроенную на передатчик СНЧ в центральной части Соединённых Штатов. У этого канала была удручающе узкая полоса частот. В отличие от телевизионного канала, способного передавать тысячи единиц информации в секунду, радиограммы по этому каналу поступали очень медленно, по одной букве каждые тридцать секунд. Дежурный радист терпеливо ждал, пока переданное сообщение не будет записано на плёнку. Затем он прокрутил его на большой скорости, сделал новую запись и передал офицеру связи, который уже стоял рядом, держа в руках книгу кодов.

Вообще-то принятая шифровка была некодированной, а составленной одноразовым шифром. Каждые шесть месяцев печаталась книга, которую раздавали всем шифровальщикам атомных подводных лодок, она была заполнена произвольно выбранными комбинациями букв для каждой буквы алфавита. Каждая кодированная группа из трех наугад выбранных букв соответствовала заранее выбранному слову или фразе в другой книге. Для расшифровки радиограммы вручную потребовалось меньше трех минут, и после завершения работы её доставили командиру в центральный пост.

NGH………JPR………YTR

КОМПОДАНТ подлодкам в Атлантике передаёт

OPY………TBD………QEQ………GER

Возможен приказ широкомасштабной передислокации

MAL………ASF………NME связи неожиданной операцией Красного флота

TYQ………ORV………HWZ

Характер неизвестен ждите сообщения СНЧ связь по ССОИ

КОМПОДАНТ — командующий Подводным флотом Военно-морских сил США в Атлантике вице-адмирал Винсент Галлери был главным командиром Манкузо. Судя по всему, старик рассматривал возможность переброски всех своих сил, что являлось отнюдь не ординарным событием. Следующий сигнал оповещения — ААА — зашифрованный, конечно, — предупредит «Даллас», что нужно подвсплыть на перископную глубину, чтобы поднять антенну над поверхностью воды и получить более подробные указания через ССОИ — Систему спутниковой связи и обмена информацией, замкнутую на геосинхронный спутник связи, предназначенный исключительно для подводных лодок.

Тактическая ситуация прояснялась, хотя Манкузо не мог судить о стратегии происходящего. Перемещение на десять миль к востоку позволит ему рассчитать расстояние до трех первых контактов и ещё до одной «альфы», появившейся всего несколько минут назад. Первый из них, «вик-6», находился теперь в пределах досягаемости его торпед, одна из которых, Марк-48, уже вела его, тогда как командир русской подлодки не мог знать о присутствии «Далласа» в этом районе. Таким образом «вик-6» был оленем на прицеле винтовки Манкузо, но охотничий сезон ещё не начался.

По скорости «Даллас» немного превосходил «Викторов» и «чарли», а уступающая ему размерами «альфа» опережала его на десять узлов. Зато американские субмарины этого типа при скорости до двадцати узлов двигались почти бесшумно. Это было венцом в проектировании и строительстве подводных лодок, результатом десятилетий напряжённой работы. Однако бесшумное передвижение, позволяющее избегать обнаружения противником, приносило пользу лишь в том случае, если охотник был способен одновременно обнаружить цель. Гидроакустические системы теряли свою эффективность, как только несущая их платформа увеличивала скорость. При двадцати узлах BQQ-5 «Далласа» сохраняла всего лишь двадцать процентов эффективности, чего было явно недостаточно. Подводные лодки, мчащиеся от одной точки к другой, «слепнут» на время броска и не представляют опасности для противника. В результате тактика ударных подводных лодок очень напоминает действия пехотинца в бою. У солдата такие действия называются «беги и прячься», а у субмарины — «мчись и дрейфуй». Обнаружив цель, подлодка делает бросок, занимает более выгодную позицию, сбрасывает скорость, чтобы заново обнаружить цель, и опять мчится вперёд до тех пор, пока не выйдет на огневой рубеж. Цель, преследуемая подводной лодкой, тоже не стоит на месте, и, если субмарине удастся опередить её и занять позицию по курсу движения цели, ей останется всего лишь подождать, пока жертва приблизится на расстояние точного выстрела, подобно тому как ждут свою добычу огромные хищные звери.

От подводника требуется не только мастерство, но и инстинкт, артистизм, абсолютная уверенность в себе и агрессивность профессионального боксёра. Манкузо обладал всеми этими качествами. Он потратил пятнадцать лет на совершенствование мастерства подводника, наблюдая за поведением командиров подлодок; будучи молодым офицером, внимательно слушал частые обсуждения за круглым столом, принятые на подводном флоте, на которых проходил обмен опытом. На берегу он проводил время на различных тренажёрах, посещал семинары, сравнивал записи и мнения с другими офицерами-подводниками. Бывая на борту надводных кораблей и противолодочных самолётов, старался постичь, как его «враги» охотятся за подводными лодками.

Жизнь подводников подчинялась простому принципу: существует два типа кораблей — подводные лодки и… цели. За кем придётся охотиться «Далласу»? — подумал Манкузо. За русскими подводными лодками? Ну что ж, если игра заключается в этом и русские будут продолжать носиться по морю, как делают это сейчас, задача будет несложной. Вместе со «Свифтшуэром» Королевского флота он только что одержал верх над экспертами по противолодочной обороне НАТО, чьи страны полагались на то, что они смогут поддерживать открытыми морские коммуникации. Его подлодка и её команда ничем не уступали лучшим в мире. Джоунз продемонстрировал, что является одним из самых искусных гидроакустиков флота. Манкузо чувствовал себя готовым приступить к выполнению поставленной задачи, какой бы она ни была. Как это случается в день открытия охотничьего сезона, все остальные соображения отступили на второй план. Манкузо превратился в часть смертоносного оружия.

Штаб-квартира ЦРУ

Было 4.45 утра, и Райан дремал на заднем сиденье «шевроле», принадлежавшего Центральному разведывательному управлению, которое везло его сейчас в Лэнгли. Когда он прилетел из Англии? Двадцать часов назад? Что-то вроде того. За это время он успел встретиться со своим боссом, повидаться со Скипом, купить подарки для Салли и проверить, как обстоят дела в доме. Там вроде бы все в порядке. Он сдал его преподавателю Военно-морской академии и, хотя мог бы получить арендную плату впятеро больше, не хотел, чтобы в его доме устраивали буйные вечеринки. Преподаватель был набожным человеком, приехал из Канзаса и хорошо справлялся с обязанностями хранителя.

Пять с половиной часов сна за последние — тридцать? Что-то вроде этого; Райан чувствовал себя слишком усталым, чтобы взглянуть на часы. Как несправедливо. Бессонница губительна для мышления. Однако убеждать себя в этом бессмысленно, и ещё бессмысленнее убеждать адмирала.

Через пять минут Райан вошёл в кабинет Грира.

— Извини, что пришлось разбудить тебя, Джек.

— Ничего, сэр, все в порядке, — прозвучала ответная ложь. — Что случилось?

— Подойди ближе и налей себе кофе. Нам предстоит длинный день.

Райан бросил пальто на диван, подошёл к кофеварке и налил кружку кофе, приготовленного по морскому рецепту. Он решил обойтись без сахара и сливок. Уж лучше стерпеть горький вкус, но зато ощутить взбадривающее действие кофеина.

— Можно где-нибудь побриться, сэр?

— Гальюн вон там, в углу, за дверью. — Грир протянул ему жёлтый лист телекса. — Взгляни на это.

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

102200 ГРИНВИЧ*****38976

ИНФОРМАЦИОННЫЙ БЮЛЛЕТЕНЬ АГЕНТСТВА НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

ОПЕРАЦИИ КРАСНОГО ФЛОТА

СООБЩЕНИЕ СЛЕДУЕТ В 083145 ПО ГРИНВИЧУ СТАНЦИИ СЛЕЖЕНИЯ АНБ (стёрто) (стёрто) И (стёрто) ЗАРЕГИСТРИРОВАЛИ РАДИОПЕРЕДАЧУ ПО КАНАЛУ СНЧ ИЗ ЦЕНТРА СНЧ КРАСНОГО ФЛОТА В СЕМИПАЛАТИНСКЕ XX ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ ПЕРЕДАЧИ ДЕСЯТЬ МИНУТ XX ШЕСТЬ ГРУПП XX

РАДИОГРАММА ПО КАНАЛУ СНЧ РАСЦЕНИВАЕТСЯ КАК «ПРЕДВАРИТЕЛЬНАЯ» ДЛЯ ПОДВОДНЫХ ЛОДОК КРАСНОГО ФЛОТА В МОРЕ XX В 090000 ПО ГРИНВИЧУ ПЕРЕДАНА РАДИОГРАММА «ВСЕМ КОРАБЛЯМ» ИЗ ГЛАВНОГО ЦЕНТРА СВЯЗИ ШТАБА КРАСНОГО ФЛОТА В ТУЛЕ И ЧЕРЕЗ СПУТНИКИ ТРИ И ПЯТЬ XX ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ЧАСТОТЫ: ВЧ, СВЧ И УВЧ XX ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ ПЕРЕДАЧИ 39 СЕКУНД С ДВУМЯ ПОВТОРЕНИЯМИ ИДЕНТИЧНОГО СОДЕРЖАНИЯ ПЕРЕДАННЫМИ В 091000 ПО ГРИНВИЧУ И В 092000 ПО ГРИНВИЧУ XX РАДИОГРАММА СОСТОИТ ИЗ 475 ПЯТИЗНАЧНЫХ КОДОВЫХ ГРУПП XX

РАДИОГРАММА АДРЕСОВАНА СЛЕДУЮЩИМ СОЕДИНЕНИЯМ: СЕВЕРНЫЙ ФЛОТ, БАЛТИЙСКИЙ ФЛОТ И ЭСКАДРА В СРЕДИЗЕМНОМ МОРЕ XX ВНИМАНИЕ ОНА НЕ РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ НА ТИХООКЕАНСКИЙ ФЛОТ ПОВТОРЯЮ НЕ РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ НА ТИХООКЕАНСКИЙ ФЛОТ XX

ПЕРЕДАНЫ МНОГОЧИСЛЕННЫЕ ПОДТВЕРЖДЕНИЯ ОТ АДРЕСАТОВ НАХОДЯЩИХСЯ В ВЫШЕУПОМЯНУТЫХ РАЙОНАХ XX АНАЛИЗ ПРОИСХОЖДЕНИЯ И ПЕРЕГОВОРОВ ПОСЛЕДУЕТ ПОЗЖЕ XX ПОКА НЕ ЗАВЕРШЁН XX НАЧИНАЯ С 100000 ПО ГРИНВИЧУ СТАНЦИИ СЛЕЖЕНИЯ АНБ (стёрто) (стёрто) И (стёрто) ЗАРЕГИСТРИРОВАЛИ ВОЗРОСШУЮ ИНТЕНСИВНОСТЬ ПЕРЕГОВОРОВ ПО ВЧ И СВЧ НА БАЗАХ КРАСНОГО ФЛОТА В ПОЛЯРНОМ СЕВЕРОМОРСКЕ ПЕЧЕНГЕ ТАЛЛИНЕ КРОНШТАДТЕ И ВОСТОЧНОЙ ЧАСТИ СРЕДИЗЕМНОГО МОРЯ XX КРОМЕ ТОГО ПЕРЕГОВОРЫ ПО ВЧ И СВЧ С КОРАБЛЕЙ КРАСНОГО ФЛОТА В МОРЕ XX ДОПОЛНЕНИЯ СЛЕДУЮТ XX ОЦЕНКА: ОТДАН ПРИКАЗ О ПРОВЕДЕНИИ КРУПНОЙ НЕЗАПЛАНИРОВАННОЙ РАНЕЕ ОПЕРАЦИИ КРАСНОГО ФЛОТА КОРАБЛИ СООБЩАЮТ ГОТОВНОСТИ И СОСТОЯНИИ XX

КОНЕЦ БЮЛЛЕТЕНЯ

РАЗОСЛАНО АНБ

102215 ПО ГРИНВИЧУ

КОНЕЦ КОНЕЦ

Райан посмотрел на часы.

— Оперативно поработали парни в АНБ, да и наши дежурные офицеры здорово потрудились, оповестив всех так быстро. — Он осушил кружку и пошёл к кофеварке за новой порцией. — Есть что-то относительно анализа радиопереговоров?

— Вот. — Грир передал ему второй листок телекса. Райан быстро просмотрел его.

— Задействовано много кораблей. Должно быть, это почти все, что находятся у них сейчас в море. А вот от кораблей в портах что-то мало.

— Там наземные линии связи, — заметил Грир. — Те, что находятся в портах, могут связаться со штабом морских операций в Москве по телефону. Между прочим, ответы на радиограммы центра поступили от всех кораблей, находящихся у них в море в Западном полушарии. Всех без исключения. Как ты объяснишь это?

— Так, посмотрим. Мы заметили повышенную активность в Баренцевом море. Похоже, там проводятся противолодочные учения среднего масштаба. Возможно, русские решили расширить их. Впрочем, это не объясняет возросшую активность в Балтийском и Средиземном морях. Может быть, военная игра?

— Нет. Они закончили манёвры «Алый шторм» всего месяц назад.

Райан кивнул.

— Это верно, обычно русским требуется пара месяцев для оценки полученных данных. Да и кто захочет проводить военные игры в это время года? Погода отвратительная. Они когда-нибудь проводили крупные военные игры в декабре?

— Крупные — нет, но большинство сигналов подтверждения о получении указаний центра передано с подводных лодок, сынок, а им наплевать, какая погода на поверхности моря.

— Ну что ж, принимая во внимание ещё и некоторые другие обстоятельства, можно назвать ситуацию зловещей. Нет информации о содержании радиограммы?

— Нет. Русские пользуются такими же компьютерными шифрами, как и мы. Если специалисты в АНБ и сумели их разгадать, мне об этом не сообщили. — Теоретически Агентство национальной безопасности функционирует под номинальным руководством директора ЦРУ, однако на деле оно ни с кем не считается и действует самостоятельно. — В этом и заключается анализ радиообменов, Джек, — нужно попытаться разгадать намерения русских, выясняя, кто с кем разговаривает.

— Верно, сэр, но когда все разговаривают со всеми…

— Да.

— Кто ещё приведён в состояние повышенной боевой готовности? Армия? Войска ПВО?

— Нет, только флот. Подлодки, надводные корабли и морская авиация.

Райан потянулся.

— Тогда похоже, что это учения, сэр. Правда, чтобы разобраться в происходящем нам понадобится больше информации. Вы говорили с адмиралом Давенпортом?

— Это уже следующий этап. Пока не было времени. Я едва успел приехать, побриться и включить кофеварку. — Грир опустился в кресло, вставил телефонную трубку в аппарат селекторной связи и начал нажимать кнопки.

— Вице-адмирал Давенпорт, — послышался отрывистый голос.

— Привет, Чарли. Это Джеймс. Ты уже получил сообщение АНБ-976?

— Конечно, но меня вызвали не из-за него. Несколько часов назад у нашей сети СГАН поехала крыша.

— Вот как? — Грир посмотрел на телефон, затем перевёл взгляд на Райана.

— Совершенно верно. Едва ли не каждая русская подлодка, находящаяся в море, внезапно выжала до пола педаль газа — и все почти разом.

— Что именно они предприняли, Чарли? — спросил Грир.

— Мы все ещё пытаемся разобраться с этим. Похоже, куча русских подлодок устремились в Северную Атлантику. Их соединения в Норвежском море мчатся на юго-запад. Три лодки из эскадры в западной части Средиземного моря тоже, но здесь картина пока туманная. Все прояснится через несколько часов.

— Какие силы находятся у них вблизи наших берегов, сэр? — спросил Райан.

— Вас тоже разбудили, Райан? Отлично. Здесь у русских два старых «новембера». Один занимается сбором электронной информации у мыса, другой занял позицию у Кингс-Бея и доставляет массу неприятностей. В тысяче миль к югу от Исландии замечена лодка типа «янки», судя по первоначальным сводкам, она направляется на север. Это ошибка, наверно. Перепутали пеленг на обратный, не правильно расшифровали данные — что-нибудь вроде этого. Сейчас проверяем. Кто-то напортачил, не иначе, потому что раньше она шла на юг.

— Как относительно других русских ракетоносцев? — поинтересовался Райан.

— Их «дельты» и «тайфуны» остаются в Баренцевом море и в Охотском, как всегда. О них ничего нового. Да, конечно, там у нас ударные подлодки, но Галлери не хочет, чтобы они нарушали радиомолчание, — и он прав. Так что в настоящее время мы располагаем всего лишь одним сообщением о заблудившемся «янки».

— Какие шаги мы предприняли, Чарли? — спросил Грир.

— Галлери привёл свои лодки в состояние повышенной боевой готовности на случай передислокации. И мне сообщили, что НО-РАД чуть повысил уровень боеготовности. — Давенпорт имел в виду Объединённую систему противовоздушной обороны североамериканского континента. — Штабы КОМАТФЛОТа и КОМТИХФЛОТа уже на ногах и носятся кругами — как и следовало ожидать. Несколько добавочных Р-3 подняты в воздух и прочёсывают море у берегов Исландии. Пока ничего больше. Сначала надо выяснить, что затеяли русские.

— О'кей, держи меня в курсе событий.

— Как только узнаю что-то новое, сразу сообщу. Надеюсь, что и ты…

— Непременно. — Грир выключил телефон и погрозил пальцем Райану. — Не вздумай заснуть, Джек.

— С таким кофе? — Райан поднял кружку.

— Гляжу, ты не проявляешь особого беспокойства.

— Пока не вижу особых оснований для этого, сэр. У них там сколько сейчас — час дня? Может быть, какой-нибудь адмирал, скажем, сам старина Сергей, решил проверить готовность своих парней. Вряд ли он так уж доволен результатами «Алого шторма» и решил расшевелить кое-кого, включая нас, разумеется. Черт побери, ведь их армия и ВВС остались в стороне, а можно не сомневаться, что, если бы русские замышляли какую-нибудь мерзость, другие рода войск уж точно знали бы об этом. Нам придётся понаблюдать за ними, но пока нам вряд ли стоит… — Райан едва не сказал «ударяться в панику», но вовремя сдержался и закончил: — Беспокоиться.

— Тебе сколько было во время Пирл-Харбора?

— Отцу исполнилось девятнадцать, сэр. Он женился только после войны, и я не был первым маленьким Райаном. — Джек улыбнулся. Грир знал все это и без его объяснений. — Насколько припоминаю, вы тоже не были тогда в годах.

— Служил матросом второго класса на линкоре «Техас». — Грир не принимал участия в той войне. Вскоре после её начала его приняли в Военно-морскую академию. Затем выпуск, подготовка на курсах офицеров-подводников — и война почти завершилась. Подлодка Грира подошла к японскому побережью через день после капитуляции Японии. — Но ты знаешь, что я имею в виду.

— Да, конечно, сэр. Именно поэтому у нас созданы ЦРУ, РУ МО, АНБ и кое-что ещё. Если русским удастся застать нас врасплох, может быть, их Маркс действительно чего-то стоит.

— Все эти подлодки, направляющиеся в Атлантику…

— Меня больше радует, что их «янки» идёт на север. У Давенпорта было достаточно времени, чтобы убедиться в этом, просто он, наверно, не хочет верить в уход русского ракетоносца без подтверждения. Если бы Иван собирался предпринять что-то отчаянное, этот «янки» направлялся бы на юг. Ракеты на их старых подлодках не обладают достаточной дальностью. Скоро все прояснится. К счастью, сэр, вы умеете готовить хороший кофе.

— А как относительно завтрака?

— Было бы неплохо. Если нам удастся закончить с афганскими делами, я мог бы вылететь обратно уже завтра — то есть сегодня.

— Может, и вылетишь. Пожалуй, это научит тебя спать в самолётах.

Завтрак принесли через двадцать минут. Как Грир, так и Райан привыкли к плотным завтракам, и еда оказалась на удивление вкусной. Обычно пища, приготовленная в кафетерии ЦРУ, была весьма посредственной, как и во всех правительственных учреждениях. Райан подумал, что на этот раз, когда обслуживать приходилось немногих, ночная смена не пожалела усилий. А может, просто послали за готовым завтраком в соседний ресторан.

Давенпорт позвонил без четверти семь.

— У меня проверенная информация. Все русские ракетоносцы возвращаются домой. Мы сумели проследить за двумя «янки», тремя «дельтами» и «тайфуном». С «Мемфиса» поступило донесение, что «дельта», за которой он следил, помчалась домой со скоростью в двадцать узлов после пребывания в районе патрулирования на протяжении пяти суток, а потом Галлери запросил «Куинфиш». Тот же ответ — похоже, что все ракетоносцы возвращаются на базы. Кроме того, у нас есть фотографии со спутника «Биг-Берд», пролетевшего над Кольским заливом — на этот раз он не был закрыт облаками, — и на них ясно видны несколько надводных кораблей с яркими тепловыми сигнатурами, словно они разводят пары перед выходом в море.

— А что там с «Красным Октябрём»? — спросил Райан.

— Ничего. Может быть, у нас ошибочная информация, и он просто не вышел в море. Такое случается не впервые.

— А вам не кажется, что с ним могло что-то произойти? — задумчиво произнёс Райан.

Давенпорт уже подумал об этом.

— Действительно, это объясняет необычную активность на севере, но что происходит на Балтике и в Средиземном море?

— Два года назад у нас исчез «Тэллиби», верно? — напомнил Райан. — Командующий морскими операциями разозлился до такой степени, что приказал организовать учения по спасению для всех кораблей в обоих океанах.

— Пожалуй, — согласился Давенпорт. Во время того провала было пролито столько крови, что в Норфолке она доходила едва не до колен. Маленькая ударная подлодка «Тэллиби», единственная лодка такого типа, пользовалась репутацией корабля, который преследует злой рок. Тогда в орбиту злого рока попали многие.

— Как бы то ни было, сейчас все выглядит далеко не так страшно, чем пару часов назад. Русские не отзывали бы свои подводные ракетоносцы, планируй они что-то против нас, правда? — заметил Райан.

— Вижу, Джеймс, что Райан по-прежнему играет у тебя роль предсказателя?

— Потому он и получает тут деньги, Чарли.

— Всё-таки это выглядит странно, — продолжал Райан. — Зачем отзывать все ракетоносцы? Они поступали таким образом когда-нибудь раньше? И как насчёт ракетоносцев в Тихом океане?

— Об этом мне ещё ничего не известно, — отозвался Давенпорт. — Я послал запрос КОМТИХФЛОТу, но они пока не отозвались. Что касается второго вопроса, то русские ещё ни разу не отзывали сразу все ракетоносцы, но иногда проводили одновременную передислокацию своих подлодок. Возможно, это сейчас и происходит. Я ведь сказал, что они направляются в сторону портов, а не в порты. Точно узнаем лишь через пару дней.

— А вдруг они боятся, что одна из лодок пропала? — высказал предположение Райан.

— Вряд ли нам так повезёт, — фыркнул Давенпорт. — Русские не потеряли ни одного ракетоносца после того «гольфа», который мы подняли у Гавайских островов. Тогда вы учились ещё в школе, Райан. Рамиус слишком хороший командир, чтобы допустить подобное.

Капитан Смит с «Титаника» тоже был не так уж плох, подумал Райан.

— Спасибо за информацию, Чарли. — Грир положил трубку. — Похоже, ты был прав, Джек. У нас нет оснований для беспокойства. Давай запросим данные по Афганистану — и просто так, забавы ради, после окончания работы глянем на фотографии советского Северного флота, о которых говорил Чарли.

Через десять минут прибыл рассыльный с тележкой, доставивший документы из центрального архива. Грир относился к числу людей, которые предпочитают лично просматривать исходные данные. Это устраивало Райана. Он знал нескольких аналитиков, которые основывали свои доклады на выборочной информации, и адмирал жёстко отчитывал их за это. Документы на тележке содержали данные, полученные из разных источников, однако для Райана самыми убедительными были радиоперехваты тактических переговоров русских, сделанные службами прослушивания на пакистанской границе и, подозревал он, собственно в Афганистане. Судя по сведениям о подготовке и ходе развития операций советских войск, ничто не указывало на вероятность скорого ухода русских из Афганистана, как предсказывалось в двух статьях, недавно опубликованных в «Красной звезде», и сообщалось несколькими разведывательными источниками в СССР. Грир и Райан провели три часа, оценивая полученные данные.

— Мне кажется, что сэр Базил уделяет слишком много внимания политической информации и недостаточно — сведениям, получаемым нашими постами прослушивания. Нет ничего необычного в том, что Советы не информируют полевых командиров о событиях в Москве, такое случается сплошь и рядом, но в целом картина не кажется мне достаточно ясной, — высказал свою точку зрения Райан.

Адмирал посмотрел на него.

— Тебе платят за ответы, не за вопросы, Джек.

— Видите ли, сэр, суть дела заключается в том, что Москва ввела свои войска в Афганистан по ошибке. Мы знаем это из докладов как военной разведки, так и политической. Развитие событий подтверждает подобные выводы. По моему мнению, они не знают, что сейчас предпринять. В таких случаях ход мыслей бюрократа склоняется к тому, чтобы не предпринимать ничего. Таким образом, полевые командиры получают приказ продолжать боевые действия, пока партийные боссы лихорадочно ищут выход из создавшегося положения и стараются прикрыть свои задницы, чтобы их не обвинили в том, что они втянули страну в эту мясорубку.

— Хорошо, теперь мы знаем, что нам ничего не известно.

— Да, сэр. Мне это тоже не нравится, но говорить что-нибудь иное — значит лгать.

Адмирал фыркнул. В Лэнгли служило немало сотрудников разведки, готовых дать ответ, даже не зная вопроса. Райан был здесь ещё новичком, а потому, если не знал ответа, то говорил об этом чётко и недвусмысленно. Грир надеялся, что с течением времени это в нём не изменится.

После ланча прибыл рассыльный с пакетом из Национального управления фоторазведки. В пакете находились фотографии, сделанные в первой половине дня разведывательным спутником КН-11, дважды пролетевшим над Кольским заливом. В течение некоторого времени такие фотографии больше не будут поступать — это объяснялось орбитальной механикой и в общем-то отвратительной погодой над Кольским полуостровом. На первом комплекте фотографий, сделанных при дневном свете сразу после получения сигнала «МОЛНИЯ» из Москвы, виднелись корабли, стоящие на якоре или у причалов. В инфракрасных лучах многие из них ярко светились благодаря внутреннему теплу — это указывало, что их паровые котлы или газотурбинные двигательные установки действовали. Второй комплект состоял из снимков, сделанных во время следующего пролёта под очень острым углом. Райан внимательно просмотрел фотографии.

— Вот это да! В море вышли крейсеры «Киров», «Москва», «Киев», три «кары», пять фрегатов «креста», четыре больших противолодочных корабля «кривак», восемь эсминцев «удалой» и пять «современных»!

— Значит, ты говоришь, это операция по поиску и спасению? — Грир пристально посмотрел на Райана. — Взгляни на нижнюю часть фотографии. Все быстроходные танкеры последовали за ними. В море вышла основная группа ударных сил Северного флота, а если им понадобились танкеры, значит, они собираются пробыть там некоторое время.

— Давенпорт мог бы рассказать нам о происходящем более подробно. И всё же их подводные ракетоносцы направляются домой. На этих фотографиях не видно десантных судов, только боевые корабли, причём новейшие, те, которые обладают наибольшим радиусом плавания и высокой скоростью.

— И несут на борту самое современное вооружение.

— Верно, — кивнул Райан. — К тому же на подготовку к выходу в море они потратили всего несколько часов. Если бы они планировали операцию заранее, сэр, мы узнали бы об этом. Должно быть, все произошло только сегодня. Любопытно…

— У тебя появилась английская привычка говорить слишком сдержанно, Джек. — Грир встал. — Мне хочется, чтобы ты остался здесь ещё на день.

— О'кей, сэр. — Райан посмотрел на часы. — Вы не будете возражать, если я позвоню жене? Не хочу, чтобы она ехала в аэропорт встречать самолёт, на котором меня не будет.

— Конечно. А после этого поезжай в РУМО, — Грир имел в виду Разведуправление Министерства обороны, — и поговори с одним парнем, который раньше работал у меня. Выясни, какую оперативную информацию получают они о выходе русских в море. Если это учение, мы скоро узнаем об этом, и ты ещё успеешь вернуться завтра домой со своей Барби-пловчихой.

Кукла была Барби-лыжницей, но на этот раз Райан промолчал.

День шестой Среда, 8 декабря

Штаб-квартира ЦРУ

Райан уже не раз бывал в кабинете директора Центрального разведывательного управления — проводил иногда брифинги и передавал личные послания от его превосходительства сэра Базила Чарлстона самому директору ЦРУ. Кабинет был больше, чем у Грира, из окон открывался прекрасный вид на долину Потомака, а над интерьером поработал дизайнер, явно знакомый с прошлым директора. Раньше Артур Мур был судьёй Верховного суда Техаса, и потому кабинет отражал традиции Юго-запада. Судья сидел вместе с адмиралом Гриром на диване возле огромного окна, из которого открывалась живописная панорама. Грир жестом подозвал Райана к себе и вручил ему папку.

Она была из красного пластика и защёлкивалась на замок. По краям шла белая лента, а в центре обложки была простая бумажная наклейка с надписью «ТОЛЬКО ДЛЯ ДОПУЩЕННЫХ ПО КАТЕГОРИИ А. ИВА». Ни первое, ни второе не было чем-то странным. В подвале штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли находился компьютер, который произвольно выбирал названия простым прикосновением к клавише. Это не позволяло иностранному агенту догадаться о смысле операции по её наименованию. Открыв папку, Райан прежде всего посмотрел на оглавление. По-видимому, существовало всего три экземпляра документа, названного «ИВА», и на каждом стояли инициалы владельца. Документ ЦРУ, размноженный только в трех экземплярах, был настолько необычным, что Райан, обладающий высшей степенью допуска «ТУМАННОСТЬ», ещё ни разу не сталкивался с чем-либо подобным. Судя по суровым лицам Мура и Грира, они были двумя из тех троих, что обладали допуском по категории «А»; третьим, решил Райан, являлся заместитель директора ЦРУ по оперативной деятельности, ещё один техасец по имени Роберт Риттер.

Райан перевернул страницу с оглавлением. Доклад был ксерокопией документа, отпечатанного на механической пишущей машинке, судя по числу перебитых опечаток, непрофессиональной машинисткой. Если Нэнси Каммингз или другой личной секретарше с высокой степенью допуска не разрешили работать с ним… Райан поднял голову.

— Все в порядке, Джек, — сказал Грир. — Ты только что получил допуск к «ИВЕ».

Райан сел и, несмотря на волнение, начал медленно и внимательно читать доклад, осмысливая каждое слово.

Кодовая кличка агента была «Кардинал». За всё время существования ЦРУ он являлся самым высокопоставленным агентом в советской иерархии, о таких агентах слагаются легенды. Кардинал был завербован более двадцати лет назад Олегом Пеньковским. Ещё одна легендарная личность — теперь он мёртв, — Пеньковский был тогда полковником ГРУ, советской военной разведки, более мощной, активной и разветвлённой разведывательной организации, чем американское РУМО — Разведывательное управление Министерства обороны. По занимаемой должности он имел доступ ко всем данным, связанным с вооружёнными силами, — от структуры командования Советской армии до оперативной готовности советских межконтинентальных ракет. Информация, которую он сумел передать через своего английского связника Гревилла Уинна, оказалась исключительно ценной, и западные страны стали полагаться на неё — слишком полагаться. Пеньковского разоблачили во время кубинского ракетного кризиса 1962 года. Именно его информация, запрошенная и высланная с огромным трудом и в невероятной спешке, позволила президенту Кеннеди сделать вывод, что Советский Союз не готов к стратегическому противостоянию и не пойдёт на военное столкновение. Эти сведения позволили президенту загнать Хрущёва в угол, из которого тот не смог выбраться. Знаменитая уверенность Кеннеди, которую приписывали его стальным нервам, была, как и во многих подобных случаях на протяжении истории, следствием того, что он знал карты противника. Этим преимуществом американского президента одарил бесстрашный агент, с которым Кеннеди так и не довелось встретиться. Пеньковский слишком поспешно отреагировал на срочный запрос из Вашингтона, а он находился под подозрением, и это сыграло свою роковую роль. Пеньковский заплатил за измену собственной жизнью. Однако о том, что за ним ведётся более пристальная слежка, чем это принято в обществе, где следят за каждым, первым узнал Кардинал. Он предупредил Пеньковского, но было уже слишком поздно. Когда стало ясно, что полковника не удастся вывезти из Советского Союза и спасти, Пеньковский настоял на том, чтобы Кардинал выдал его. Таким образом, по иронии судьбы смерть этого мужественного разведчика укрепила доверие к человеку, которого он сам и завербовал.

Деятельность Кардинала была окутана такой же тайной, как и его имя. Являясь старшим советником и доверенным лицом одного из членов Политбюро, Кардинал часто выступал в роли его полномочного представителя в советском военном истеблишменте. Таким образом, он имел доступ к политическим и военным тайнам исключительной важности. Вот почему поступающая от него информация была столь ценной — и, как ни парадоксально, не менее подозрительной. Те немногие опытные сотрудники ЦРУ, которые знали о его существовании, не исключали вероятности того, что в какой-то момент длительной карьеры американского агента его мог перевербовать один из тысяч контрразведчиков КГБ, чья единственная обязанность заключалась в слежке за всеми и каждым. По этой причине материалы, поступающие от Кардинала всегда подвергались тщательной проверке и сравнению с информацией других агентов и других источников. Тем не менее Кардинал сумел пережить многих мелких агентов, и его роль в советской иерархии не уменьшалась, а скорее наоборот.

Кодовая кличка «Кардинал» была известна в Вашингтоне только трём руководителям ЦРУ. В первый день каждого месяца компьютер произвольно выбирал новое название для поступающих от него материалов, и это название циркулировало всего лишь в высшем эшелоне офицеров и аналитиков Центрального разведывательного управления. В этом месяце данные от Кардинала проходили под кодовым названием «ИВА». Прежде чем с крайней неохотой ознакомить тех, кто находятся за стенами ЦРУ, с содержанием поступившей информации, её перерабатывали так же тщательно, как делает это со своими доходами мафия, чтобы скрыть их источники. Были также приняты уникальные меры по обеспечению безопасности Кардинала. Из опасений, что криптографы могут раскрыть его личность, донесения Кардинала передавались только из рук в руки, их никогда не передавали по радио или по наземным линиям связи. Да и сам Кардинал проявлял предельную осторожность — он многому научился на примере судьбы Пеньковского. Информация передавалась от Кардинала через нескольких посредников прямо сотруднику ЦРУ, возглавлявшему московскую резидентуру. Кардинал пережил двенадцать резидентов; у одного из них, ушедшего в отставку, был брат — член ордена иезуитов. Каждое утро этот священник, преподающий философию и теологию в Фордхэмском университете в Нью-Йорке возносил молитву за безопасность и душу человека, имени которого не знал и никогда не узнает. Как никому не дано знать, может быть, это тоже способствовало тому, что Кардинал оставался в живых и продолжал свою работу.

Четырежды Кардиналу предлагали вывезти его из Советского Союза, но он неизменно отказывался. Для одних это свидетельствовало о том, что он двойной агент, а для других служило несомненным доказательством того, что, подобно большинству самых талантливых агентов, он руководствуется побуждениями, известными лишь ему одному, и поэтому, как и большинство самых талантливых агентов, он, возможно, немного не в себе.

Документ, который сейчас читал Райан, находился в пути двадцать часов. Пять часов понадобилось для того, чтобы доставить плёнку в американское посольство в Москве, где она тут же попала в руки резидента. Опытный оперативник и бывший репортёр газеты «Нью-Йорк таймс», он работал под прикрытием должности пресс-атташе. Резидент сам проявил плёнку в собственной фотолаборатории. Через тридцать минут после того, как плёнка попала к нему, он изучил пять проявленных кадров с помощью увеличительного стекла и послал в Вашингтон «молнию», в которой говорилось, что донесение Кардинала в пути. Затем с помощью портативной пишущей машинки резидент перенёс содержание с плёнки на легковоспламеняющуюся бумагу, переводя текст с русского на английский. Эта мера предосторожности уничтожила почерк агента, а перевод, неизбежно ведущий к перефразированию текста, устранил все характерные особенности его манеры говорить. После этого резидент сжёг плёнку и поместил донесение в металлическую коробку, похожую на портсигар. Внутри неё находилось крохотное пиротехническое устройство, которое срабатывало при попытке неправильно открыть коробку или даже при сильном толчке — так уже произошло дважды, когда коробку случайно роняли. Теперь глава резидентуры отнёс коробку неотлучно находившемуся в здании посольства дипкурьеру, уже имевшему билет на рейс «Аэрофлота» в Лондон. Через три часа, прибыв в лондонский аэропорт Хитроу, курьер быстро пересел на «Боинг-747» авиакомпании «Пан-Америкэн», летящий в Нью-Йорк, откуда челночным рейсом авиакомпании «Истерн» прибыл в Национальный аэропорт Вашингтона. В восемь утра дипломатическая почта оказалась в здании Государственного департамента. Там офицер ЦРУ забрал коробку, немедленно привёз вЛэнгли и передал заместителю директора по разведывательной деятельности. Коробку в присутствии заместителя директора открыл инструктор управления технических служб ЦРУ. Заместитель директора снял три копии на персональном ксероксе у себя в кабинете и сжёг в пепельнице лист бумаги с первоначальным текстом. Случалось, такие меры предосторожности вызывали улыбку у некоторых новоиспечённых заместителей директора по разведывательной деятельности. Но улыбка исчезала сразу же при чтении первых строк.

Закончив читать донесение, Райан вернулся ко второй странице и перечитал её снова, изумлённо покачивая головой. Этот документ «ИВА» в который раз убедил его, что ему вовсе не хочется знакомиться с методами получения разведывательной информации. Райан закрыл папку и вернул её адмиралу Гриру.

— Господи, сэр.

— Джек, я знаю, что, возможно, излишне предупреждать тебя об этом, но то, что ты только что прочитал не должен знать никто — ни президент, ни сэр Базил, ни сам Господь Бог, если Ему захочется спросить тебя, — ни одна душа без личного разрешения директора ЦРУ. Это понятно?

— Да, сэр. — Райан кивнул головой, словно школьник.

Судья Мур достал из кармана пиджака сигару и закурил, глядя через пламя спички в глаза Райана. Ходили слухи, что в своё время судья был потрясающим офицером. Он служил с Гансом Тофте во время войны в Корее и сыграл тогда важную роль в осуществлении одной из легендарных операций ЦРУ — исчезновении норвежского судна с грузом медикаментов и медицинским персоналом для китайцев. В результате китайским войскам пришлось на несколько месяцев отложить наступление, что спасло жизни тысяч американцев и их союзников. Но операция оказалась весьма кровопролитной. Весь китайский медперсонал и норвежская команда судна погибли. В простой математике войны столь ничтожные потери значили мало, однако в моральном отношении операция была сомнительной. По этой ли или по другой причине, но Мур вскоре ушёл с государственной службы, вернулся в родной Техас, стал адвокатом и проявил в зале суда незаурядные способности. Его карьера оказалась поразительно успешной, он стал знаменитым и богатым юристом, затем получил назначение на высокую должность судьи в апелляционном суде. Три года назад ему предложили вернуться в ЦРУ, ценя его абсолютную личную честность и опыт в «чёрных» операциях. За внешностью западно-техасского ковбоя — которым он, кстати, никогда не был, но старался поддерживать это впечатление — у судьи Мура вместе со степенью доктора юриспруденции, полученной в Гарварде, скрывались исключительная проницательность и блестящая логика.

— Итак, что вы думаете об этом, доктор Райан? — спросил Мур в тот момент, когда в кабинет вошёл заместитель директора ЦРУ по оперативной деятельности. — Привет, Боб, иди сюда. Мы только что показали Райану досье «ИВА».

— Вот как? — Риттер подвинул кресло, одним движением заперев Райана в углу. — И каково же мнение адмиральского любимчика по этому поводу?

— Господа, я исхожу из того, что вы считаете полученную информацию достоверной, — осторожно сказал Райан, заметив, что все трое дружно кивнули. — Если бы эти сведения были доставлены лично архангелом Михаилом, я усомнился бы в их подлинности, но раз вы считаете источник надёжным… — Он понимал, что им требовалось его мнение, однако все осложнялось тем, что заключение, к которому он пришёл, было слишком невероятным. Ну что ж, решил Райан, до сих пор я всегда честно выражал свою точку зрения…

Он перевёл дух и высказал своё мнение.

— Очень хорошо, доктор Райан, — удовлетворённо кивнул судья Мур. — Сначала мне хотелось бы услышать от вас, какие ещё могут быть варианты, а затем постарайтесь отстоять свою точку зрения.

— Самая очевидная альтернатива, сэр, не нуждается в обсуждении. К тому же русские могли сделать это ещё с пятницы, и всё-таки не решились на такой шаг, — произнёс Райан негромким и убедительным тоном. Он научил себя объективности. Райан рассмотрел четыре возможных варианта один за другим, стараясь детально проанализировать каждый. Сейчас не время привносить личные оценки в суждения. Он говорил в течение десяти минут.

— Полагаю, существует ещё одна возможность, господин судья, — закончил он. — Это может оказаться дезинформацией, направленной на то, чтобы найти и устранить источник. Я не могу оценить вероятность этого.

— Нам приходила в голову эта мысль. Хорошо, раз уж вы зашли так далеко, скажите, что порекомендовали бы нам в оперативном плане.

— Сэр, адмирал может сообщить вам о том, какую позицию займёт военно-морской флот, лучше меня.

— Это я и сам понимаю, молодой человек, — рассмеялся Мур. — Но мне хочется узнать ваше мнение.

— Господин судья, будет совсем непросто принять решение по такому вопросу — слишком много переменных, слишком много случайностей, способных помешать выбранному курсу действий. Но я бы сказал — да. Если это возможно, если мы сумеем обдумать все детали, стоит попытаться. Самым трудным вопросом станет возможность использования наших собственных сил. У нас достаточно кораблей?

— Наши силы ограничены, — отозвался Грир. — Один авианосец «Кеннеди». Это я проверил. «Саратога» в Норфолке, неисправность в машинном отделении. Правда, авианосец Королевского флота «Инвинсибл» только что принимал участие в манёврах НАТО и вышел из Норфолка вечером понедельника. На нём находится, по-моему, адмирал Уайт, он командует небольшим боевым соединением.

— Лорд Уайт, сэр? — поднял брови Райан. — Граф Уэстонский?

— Вы знакомы? — поинтересовался Мур.

— Да, сэр. Наши жены в хороших отношениях. Прошлой осенью, в сентябре, я был с ним на охоте — охотились на куропаток в Шотландии. Он умеет командовать, и я слышал, что у него отличная репутация моряка.

— Ты полагаешь, что нам могут понадобиться британские корабли, Джеймс? — спросил Мур. — Если так, придётся посвятить его во все подробности. Однако сначала нужно проинформировать нашу сторону. Сегодня в час дня состоится заседание Совета национальной безопасности. Райан, вы приготовите документы и лично проведёте брифинг.

— Но у нас мало времени, сэр, — растерянно произнёс Райан.

— Вот Джеймс утверждает, что вы превосходно работаете в напряжённых ситуациях. Докажите это. — Судья посмотрел на Грира. — Возьми экземпляр документов, которые Райан приготовит для выступления на Совете национальной безопасности и приготовься лететь в Лондон. Таково решение президента. Если мы хотим воспользоваться их кораблями, нам придётся рассказать им о том, что происходит. Поэтому понадобится встреча с премьер-министром, а это твоя задача, Джеймс. Боб, возьмись за проверку полученной информации. Поступай так, как считаешь нужным, но «ИВА» не должна быть скомпрометирована.

— Понял, — ответил Риттер. Мур посмотрел на свои часы.

— Встретимся здесь, у меня, в половине четвёртого — в зависимости от того, как пройдёт заседание. Райан, у вас девяносто минут. Беритесь за дело.

Для чего я им понадобился? — не мог понять Райан. В ЦРУ ходили слухи, что судья Мур скоро покинет пост директора и займёт почётную должность посла, может быть, в Лондоне, достойная награда для человека много сделавшего для сближения США с Великобританией. Если судья уйдёт, его кабинет, скорее всего, займёт адмирал Грир. За ним преимущество возраста — он не сможет занимать эту должность в течение длительного времени — и дружеских связей на Капитолийском холме. У Риттера нет ни того, ни другого. Он слишком много и слишком открыто жаловался на конгрессменов, допускавших утечку конфиденциальной информации относительно его операций и его агентов, в результате чего люди гибли лишь потому, что некоторым членам Конгресса хотелось продемонстрировать за коктейлем свою влиятельность. Кроме того, Риттер открыто враждовал с председателем Специального комитета по вопросам разведки.

При таких перестановках в руководстве ЦРУ и внезапном доступе к столь новой и фантастической информации… Что может все это значить для меня? — подумал Райан. Уж не собираются ли они сделать меня новым заместителем директора по разведывательной деятельности? Но ведь у меня нет для этого достаточного опыта работы — хотя лет через пять или шесть…

Хребет Рейкьянес

Рамиус посмотрел на пульт, чтобы представить картину происходящего. «Красный Октябрь» шёл на юго-запад по маршруту номер восемь, самому западному из всех разведанных. Советские подводники нарекли его «железной дорогой Горшкова». Скорость ракетоносца была тринадцать узлов. Рамиусу и в голову не приходило, что это число несчастливое, он был чужд предрассудков. Они будут идти этим курсом и с такой скоростью ещё двадцать часов. Комаров сидел за спиной командира у пульта гравитометра подлодки, а позади него виднелась большая развёрнутая карта. Молодой капитан-лейтенант непрерывно дымил, прикуривая одну сигарету от другой, и, казалось, нервничал, помечая на карте координаты лодки. Рамиус не беспокоил его. Комаров знал своё дело, а через два часа его сменит Бородин.

В киле «Красного Октября» был установлен особой чувствительности прибор, называемый гравитометром. В общих чертах он представлял собой два больших свинцовых груза, находящихся в сотне ярдов один от другого. Компьютерно-лазерная система измеряла расстояние между ними с точностью до долей ангстрема. Изменения этого расстояния, или латеральные движения грузов, указывали на перемены окружающего гравитационного поля. Штурман сравнивал эти исключительно точные величины с величинами, нанесёнными на карту. При правильном использовании гравитометров в корабельной инерциальной системе навигации местоположение подлодки можно определить с точностью до сотни метров — половины длины корабля.

Чувствительные системы, точно измеряющие массу, устанавливались теперь на всех советских подлодках, где было возможно их разместить. Рамиус знал, что молодые командиры ударных подлодок пользовались ими, для того чтобы на большой скорости проходить по «железной дороге». Это неплохо для самолюбия командира, считал Рамиус, но предъявляет излишние требования к штурману. Его подобное безрассудство не привлекало.

Может быть, не следовало отправлять письмо… Нет, все в порядке, отправленное письмо заставило сжечь за собой корабли. А сенсорные приборы на ударных подлодках недостаточно чувствительны, чтобы обнаружить «Красный Октябрь», пока он пользуется бесшумной движительной системой. Рамиус не сомневался в этом, он перепробовал все. Его лодка достигнет места назначения, он сделает то, что хотел, и никто, ни его соотечественники, ни даже американцы, не смогут помешать этому. Вот почему он недавно прислушался к реву двигательной установки «альфы», прошедшей в тридцати милях к востоку от него, и улыбнулся.

Белый дом

Они ехали в служебном автомобиле судьи Мура. Это был белый «кадиллак» с водителем и телохранителем, у которого под приборной доской лежал наготове заряженный автомат «узи». Водитель повернул с Пенсильвания-авеню направо, в Экзекьютив-драйв. Это было, скорее, место для парковки машин, чем улица, здесь стояли автомобили высших чиновников и журналистов, имеющих аккредитацию в Белом доме и в здании Экзекьютив-офис, «Старом ГосДепе», этом блестящем образце бюрократического гротеска, возвышающемся над президентским особняком. Водитель плавно въехал в оставленное пустым место для особо высокопоставленных лиц, выскочил из машины и открыл дверцу, после того как охранник внимательным взглядом окинул всё вокруг. Судья первым вышел из «кадиллака» и направился вперёд, Райан последовал за ним и вдруг заметил, что идёт слева от директора ЦРУ и в полушаге сзади, тут же вспомнив, что именно так должен идти младший офицер, следуя за своим начальником, — его научили этому в Куантико. Насколько младшим он будет на предстоящем совещании, подумалось Райану.

— Тебе приходилось бывать здесь, Джек?

— Нет, сэр.

Мур улыбнулся.

— Ах да, ты же вырос здесь неподалёку. Вот если бы учился где-то подальше, вас уже не раз сюда бы свозили.

У входа морской пехотинец распахнул перед ними двери, а внутри агент Секретной службы, проверив документы, записал в служебный журнал их имена. Мур кивнул и пошёл дальше.

— Совещание будет в кабинете, сэр?

— Нет, в рабочей комнате внизу. Там удобно, и помещение хорошо подготовлено для этого. Слайды, нужные тебе, уже на месте и заложены в проектор. Нервничаешь?

— Да, сэр, конечно.

— Успокойся, парень, — усмехнулся Мур. — Президент уже давно интересуется тобой. Ещё с тех пор, как ты пару лет назад подготовил доклад о терроризме. Кроме того, я показывал ему ещё и твои исследования об операциях русских подводных ракетоносцев и о положении в их военно-промышленном комплексе. Короче говоря, ты увидишь, что он — хороший парень. Только будь внимателен, когда он начнёт задавать вопросы. Президент не упустит ни слова, и у него редкий дар попадать вопросами в самую точку.

Мур свернул и начал спускаться по лестнице. Райан не отставал, и через три пролёта они оказались у двери, ведущей в коридор. Повернув налево, они подошли ещё к одной двери, возле которой стоял агент Секретной службы.

— Добрый день, судья. Президент скоро придёт.

— Спасибо. Со мной доктор Райан, я ручаюсь за него.

— Хорошо. — Агент открыл дверь.

Против ожиданий Райана помещение выглядело довольно обычно. Комната вряд ли была больше Овального кабинета, располагавшегося несколькими этажами выше. Дорогие деревянные панели скрывали, по-видимому, бетонные стены. Эта часть Белого дома была полностью перестроена при Трумэне. Райан увидел, что для него уже подготовлено место на небольшой деревянной кафедре перед ромбоидальным столом, чуть правее его. На стене позади висел экран. В записке, лежащей на кафедре, говорилось, что проектор на столе уже заправлен слайдами, фокусировка его отрегулирована, а также приводился перечень слайдов, доставленных из Национального управления фоторазведки.

Большинство приглашённых на совещание уже находились в зале — все члены Объединённого комитета начальников штабов и министр обороны. Райан вспомнил, что государственный секретарь в своём увлечении челночной дипломатией мотается где-то между Анкарой и Афинами в попытках урегулировать новый кризис, возникший на Кипре. Эта вечная заноза на южном фланге НАТО снова дала знать о себе, когда греческий студент сбил на автомобиле турецкого ребёнка и толпе достало несколько минут, чтобы растерзать его. К концу дня пострадало пятьдесят человек, и мнимые союзники снова готовы были вцепиться в горло друг другу. Теперь два американских авианосца крейсировали в Эгейском море, и госсекретарь прилагал массу усилий, пытаясь успокоить обе стороны. Плохо, разумеется, что погасли две юные жизни, но вряд ли стоит из-за этого мобилизовывать армии обеих стран.

За столом сидели также генерал Томас Хилтон, председатель Объединённого комитета начальников штабов, и Джеффри Пелт, советник президента по национальной безопасности, надменный мужчина, с которым Райан встречался несколько лет назад в Центре стратегических и международных исследований Джорджтаунского университета. Пелт просматривал бумаги и донесения. Начальники штабов дружески беседовали между собой, и тут начальник корпуса морской пехоты, подняв голову и увидев Райана, встал и подошёл к нему.

— Вы Джек Райан? — спросил генерал Дейвид Максуэлл.

— Да, сэр.

Максуэлл был невысоким широкоплечим мужчиной, настолько полным энергии, что, казалось, от ёжика его коротких волос исходят искры. Он внимательно осмотрел Райана, прежде чем пожать ему руку.

— Рад познакомиться, сынок. Ты здорово отличился в Лондоне. Укрепил репутацию корпуса. — Генерал имел в виду инцидент с ирландскими террористами, во время которого Райан едва не погиб. — Вы действовали там быстро и умело, лейтенант.

— Спасибо, сэр. Мне просто повезло.

— Хорошим офицерам всегда везёт. Слышал, у вас есть интересные новости.

— Да, сэр. Думаю, вы приехали сюда не напрасно.

— Нервничаете? — Генерал увидел ответ на лице Райана и слегка улыбнулся. — Успокойся, сынок. Все, кто присутствуют в этом проклятом погребе, надевают штаны точно так же, как и ты. — Он дружески шлёпнул Райана по животу и вернулся к своему креслу. Там Максуэлл что-то прошептал адмиралу Даниэлу Фостеру, командующему морскими операциями. Тот посмотрел в сторону Райана и затем продолжил прерванный разговор.

Президент вошёл в зал через минуту. Все встали. Он сел в кресло справа от Райана, что-то сказал Пелту и повернулся к директору ЦРУ.

— Приступим к делу, господа. Насколько я понимаю, у судьи Мура есть для нас какие-то новости.

— Спасибо, господин президент. Господа, сегодня произошло любопытное событие, имеющее отношение к операции советского военно-морского флота, которая началась вчера. Я попросил доктора Райана сделать сообщение относительно происходящего.

Президент повернулся к Райану и посмотрел на него испытующим взглядом.

— Начинайте, — коротко произнёс он.

Райан отпил ледяной воды из стакана, стоящего в углублении деревянной кафедры. В его распоряжении было дистанционное управление проектором и несколько указок. Отдельная яркая лампочка освещала подготовленные им заметки. На страницах виднелась масса поправок и исправлений, сделанных от руки, — времени на то, чтобы перепечатать материал, не осталось.

— Спасибо, господин президент. Господа, меня зовут Джек Райан, а предметом моего сообщения будет недавно возросшая активность советского флота в Северной Атлантике. Прежде чем приступить к указанной теме, мне хотелось бы дать некоторые пояснения. Это займёт несколько минут. В случае, если возникнут вопросы, задавайте их сразу.

Райан включил проектор, и свет над экраном автоматически погас.

— Эти фотографии любезно предоставлены нам британской разведкой, — начал он. Внимание всех присутствующих было приковано к нему. — Корабль, который вы видите на экране, — подводная лодка советского военно-морского флота «Красный Октябрь», вооружённая баллистическими ракетами. Она сфотографирована агентом британской разведки в доке, на базе советского подводного флота в Полярном, недалеко от Мурманска, на севере России. Как видите, это очень большая подводная лодка длиной около 650 футов и шириной около 85, и мы оцениваем её подводное водоизмещение в 32 тысячи тонн. Эти цифры примерно сопоставимы с размерами линейного корабля времён первой мировой войны.

Райан поднял указку.

— Помимо того, что эта подводная лодка значительно превосходит размерами наши ракетоносцы типа «огайо», вооружённые ракетами «Трайдент», у неё есть ещё и некоторые технические отличия. На борту советского подводного ракетоносца находятся двадцать шесть ракет вместо двадцати четырех, как у наших подводных лодок такого же класса. Ранее построенные подлодки типа «тайфун», послужившие прототипом для «Красного Октября», несли всего двадцать ракет. Этот подводный ракетоносец вооружён новыми баллистическими ракетами СС-Н-20 «морской ястреб», запускаемыми из подводного положения. Такие ракеты работают на твёрдом топливе, имеют дальность действия примерно шесть тысяч морских миль и несут восемь боеголовок индивидуального наведения, причём каждая обладает тротиловым эквивалентом примерно в пятьсот килотонн. Это те же самые боеголовки, которые устанавливаются на баллистических ракетах СС-18 наземного базирования, но в данном случае одна ракета несёт меньше боеголовок. Как видите, пусковые установки расположены перед рубкой — мы называем её парусом, — а не за ней, как у наших ракетоносцев. Передние рули глубины убираются в пазы корпуса, тогда как у нас они установлены на парусе. У «Красного Октября» два гребных винта; у наших подлодок — один. Наконец, корпус советского ракетоносца имеет приплюснутую форму, вместо цилиндрической, как у нас. Он заметно сплющен в верхней и нижней частях.

Райан включил следующий слайд. На нём виднелись рядом два снимка — носа и кормы.

— Эти кадры прислали непроявленными. Их проявили в Национальном управлении фоторазведки. Обратите внимание на люки в носу и в корме. Англичан они особенно озадачили и по этой причине в начале недели мне позволили доставить фотографии сюда. В ЦРУ мы тоже не смогли разобраться в назначении этих люков, и было принято решение обратиться к независимому консультанту.

— Кто принял такое решение? — послышался сердитый голос министра обороны. — Черт побери, мне даже их не показали!

— Мы получили снимки только в понедельник, Берт, — напомнил судья Мур, стараясь умиротворить министра обороны. — А фотографии, что на экране, вообще были проявлены всего четыре часа назад. Райан назвал имя эксперта, и Джеймс Грир одобрил его. Я согласился с его мнением.

— Имя эксперта — Оливер У. Тайлер. Доктор Тайлер — бывший морской офицер, который занимает сейчас должность профессора инженерного факультета Военно-морской академии и работает консультантом в Управлении морских систем. Он является специалистом в области анализа советской военно-морской техники. Скип, доктор Тайлер, пришёл к выводу, что эти люки являются входными и выпускными отверстиями новой бесшумной движительной системы. В настоящее время он разрабатывает компьютерную модель такой системы, и мы надеемся к концу недели получить от него информацию. Эта система интересна сама по себе. — Райан кратко объяснил услышанное от Тайлера.

— Хорошо, доктор Райан. — Президент наклонился вперёд. — Вы только что рассказали нам, что Советы построили новый подводный ракетоносец, который, как они считают, будет трудно обнаружить нашим морякам. Вряд ли это столь важная новость. Продолжайте.

— «Красным Октябрём» командует Марк Рамиус. Это литовское имя, хотя, по нашему мнению, в его паспорте указана русская национальность. Его отцом был высокопоставленный партийный деятель, а сам он является одним из лучших командиров на подводном флоте русских. На протяжении последних десяти лет он проводил испытания прототипов всех советских подлодок. «Красный Октябрь» вышел в море в прошлую пятницу. Нам неизвестно точное содержание полученных им приказов, но обычно их подводные ракетоносцы — я имею в виду те, что несут на борту новые баллистические ракеты дальнего радиуса действия, — не выходят за пределы Баренцева моря и соседних районов, где они находятся под защитой противолодочных самолётов наземного базирования, надводных кораблей, а также их ударных подлодок. Примерно в полдень воскресенья по местному времени мы обратили внимание на возросшую поисковую активность в Баренцевом море. Тогда мы предположили, что там проводятся учения по противолодочной обороне, а к концу понедельника это походило на испытание новой движительной системы «Красного Октября». Всем вам известно, что вчера утром произошло резкое увеличение активности советского военно-морского флота. Почти все морские корабли, входящие в состав их Северного флота, находятся сейчас в море. Их сопровождают советские быстроходные танкеры. Дополнительные вспомогательные суда вышли из баз Балтийского флота, а также из западной части Средиземного моря. Ещё более тревожным является то обстоятельство, что почти все атомные подводные лодки, входящие в состав Северного флота — самого большого флота русских, — устремились в Северную Атлантику. В число этих подлодок входят и три подлодки из Средиземного моря, поскольку лодки, патрулирующие там, относятся не к Черноморскому, а к Северному флоту. Теперь нам кажется, что мы знаем причину происшедшего.

Райан щёлкнул переключателем проектора, и на экране появился новый слайд. На нём демонстрировалась оперативная ситуация в Северной Атлантике, от Флориды до Северного полюса. Советские корабли были помечены красным.

— Мы полагаем, — продолжал Райан, — что в день выхода в море командир «Красного Октября» Рамиус отправил письмо адмиралу Юрию Ильичу Падорину, начальнику Главного политического управления ВМФ. Мы не знакомы с содержанием письма, но результаты можно увидеть на экране. Все это началось меньше чем через четыре часа после получения письма адмиралом. Пятьдесят восемь атомных подводных лодок и двадцать восемь крупных надводных кораблей направляются к нашим берегам. Такая реакция всего за четыре часа представляется поразительной. Сегодня утром мы узнали о содержании полученных ими приказов.

Господа, в приказах говорится, что эти корабли должны обнаружить «Красный Октябрь» и в случае необходимости потопить его. — Райан выдержал эффектную паузу. — Вы видите, что советские надводные корабли находятся сейчас вот здесь, примерно на полпути между Европейским континентом и Исландией. Их подлодки, особенно эти, направляются на юго-запад к побережью Соединённых Штатов. Обратите внимание, что на Тихоокеанском побережье обеих стран не отмечено никакой необычной активности — если не принимать во внимание тот факт, что советские подводные лодки с баллистическими ракетами на борту отозваны на свои базы в обоих океанах.

Вот почему, хотя мы и не знаем, что написал капитан Рамиус в своём письме, имеющиеся у нас данные позволяют сделать определённые заключения. Следует предположить, что «Красный Октябрь» направляется в нашу сторону. Если исходить из того, что его скорость от десяти до тридцати узлов, он может находиться сейчас в любом пункте вот этого района — от Исландии до нашего побережья. Прошу обратить внимание на то, что ему удалось успешно избежать обнаружения всеми четырьмя заграждениями СГАН.

— Одну минуту. Вы утверждаете, что русским кораблям был дан приказ потопить одну из их собственных подводных лодок?

— Да, господин президент.

Президент посмотрел на директора ЦРУ.

— На эту информацию можно положиться, судья?

— Да, господин президент, мы считаем её надёжной.

— Ну хорошо, доктор Райан. Мы ждём, что вы скажете дальше. Итак, что собирается предпринять этот ваш Рамиус?

— Господин президент, на основании имеющейся у нас агентурной информации мы пришли к выводу, что команда «Красного Октября» ведёт свой корабль сюда, чтобы попросить у Соединённых Штатов политического убежища.

На мгновение в зале воцарилась мёртвая тишина. Члены Совета национальной безопасности обдумывали слова Райана, а тот слышал только, как жужжит вентилятор внутри проектора, и поспешил положить руки на кафедру, чтобы десять человек, присутствующих в зале и не спускающих с него глаз, не видели, что они дрожат.

— Любопытный вывод, доктор. — Президент улыбнулся. — Постарайтесь убедить нас в этом.

— Господин президент, имеющиеся у нас данные не позволяют сделать иного заключения. Решающим фактором является, конечно, то, что Советы отозвали все остальные подводные ракетоносцы. Никогда раньше они не делали этого. Далее, они отдали приказ потопить свой новейший и самый мощный подводный ракетоносец, они преследуют его, поэтому напрашивается вывод, что подлодка покинула предписанный ей район патрулирования и направляется сюда.

— Ну хорошо. Что ещё?

— Сэр, в своём письме Рамиус мог предупредить их, что намерен произвести запуск ракет — в нас, в китайцев, вообще в кого угодно.

— Но вы так не думаете?

— Нет, господин президент. У баллистических ракет СС-Н-20 дальность действия шесть тысяч миль. Это означает, что он мог поразить любую цель в Северном полушарии сразу после того, как вышел в море. Для этого у Рамиуса было шесть суток, но он этого не сделал. Более того, если бы письмо содержало угрозу о запуске ракет, то он не мог исключить вероятность того, что Советы постараются заручиться нашей помощью в попытке отыскать и потопить его. В конце концов, если наши системы слежения обнаружат момент пуска баллистических ракет с ядерными боеголовками в любом направлении, ситуация очень быстро станет крайне напряжённой.

— Вы понимаете, конечно, что он может запустить ракеты в обоих направлениях и начать таким образом третью мировую войну, — заметил министр обороны.

— Да, господин министр. В этом случае станет ясно, что мы имеем дело с безумцем — и даже не одним. На наших подводных ракетоносцах пять офицеров должны принять единодушное решение о запуске ракет и действовать одновременно. Такое же число офицеров принимает решение и на советских подводных лодках. По политическим причинам процедура подготовки к пуску ядерных ракет у них ещё сложнее нашей. Пять или более человек, которые одновременно приходят к решению покончить с земной цивилизацией? — Райан покачал головой. — Такое представляется крайне сомнительным. Да и опять же Советы проявили бы здравый смысл, сообщили бы нам об опасности и попросили о помощи.

— Вы в самом деле считаете, что они сообщили бы нам? — спросил доктор Пелт. По его тону можно было судить о том, что он сам думает по этому поводу.

— Это скорее психологический вопрос, сэр, чем технический, а я занимаюсь главным образом проблемами технической разведки. В этом зале есть люди, которые встречались со своими советскими коллегами и сумеют ответить на этот вопрос лучше меня. Но я так отвечу вам: да, полагаю, что они сообщили бы нам о подобной опасности. Для них это было бы единственно разумным решением, и хотя я не считаю поведение Советов абсолютно разумным по нашим меркам, по своим собственным они ведут себя вполне рационально. Слишком высоки ставки, чтобы затевать столь рискованную игру.

— Да уж! — пробормотал президент. — Есть другие возможные варианты?

— Несколько, сэр. Это может оказаться всего лишь крупномасштабным учением, направленным на то, чтобы проверить своё умение перекрыть наши линии морских коммуникаций и нашу способность защитить их, причём и то и другое без длительной подготовки. Мы отвергаем этот вариант по нескольким причинам. Начать с того, что недавно у них завершились осенние учения под названием «Алый шторм». К тому же на этот раз они используют только атомные подводные лодки. Судя по всему, дизельные лодки не вышли в море, поэтому ясно, что русские придают особую важность скоростным данным кораблей. Есть и практические соображения: в это время года они не проводят крупных учений.

— Почему? — спросил президент.

Вместо Райана на этот вопрос ответил адмирал Фостер.

— Господин президент, погодные условия в это время года там исключительно плохие. Даже мы не планируем учения при такой погоде.

— Мне кажется, я припоминаю, что мы только что участвовали в учениях НАТО, адмирал, — заметил Пелт.

— Совершенно верно, сэр, к югу от Бермуд, где погода намного лучше. Если не считать учений по противолодочной обороне у Британских островов, в остальном манёвры «Ловкий дельфин» проводились на нашей стороне Атлантики.

— Хорошо, вернёмся к тому, что ещё может предпринять их флот, — распорядился президент.

— Видите ли, сэр, не исключено, что это вовсе не учения. Это может оказаться настоящей операцией, началом войны против НАТО с использованием обычных видов оружия, без атомного, первым этапом, направленным на то, чтобы нарушить наши морские линии коммуникаций. Если так, то русским удалось достигнуть полной стратегической внезапности, и вот теперь они отказываются от неё, действуя настолько открыто, что мы не можем не обратить на это внимания и не принять решительных мер. Более того, никакие другие рода войск у них не проявляют соответствующей активности. Советская армия и военно-воздушные силы, а также Тихоокеанский флот занимаются обычной подготовкой — если не считать полёты разведывательных самолётов морской авиации.

Наконец, это может оказаться провокацией или попыткой отвлечь нас, заставив сконцентрировать внимание на одном, пока они готовятся предпринять что-то неожиданное в другом регионе мира. Если дело обстоит именно так, то русские ведут себя очень странно. Стремясь спровоцировать кого-то, вряд ли следует делать это прямо под носом у противника. Атлантика, господин президент, по-прежнему остаётся нашим океаном. На этой карте вы видите, что мы располагаем базами в Исландии, на Азорских островах, повсюду на нашем Атлантическом побережье. У нас союзники по обеим сторонам океана, и при желании мы способны установить полное господство в воздухе. В численном отношении русский флот огромен, он больше нашего в некоторых критически важных областях, но Советы не могут проецировать свою силу подобно нам — по крайней мере пока — и уж во всяком случае не у наших берегов. — Райан сделал глоток воды из стакана.

Таким образом, господа, мы являемся свидетелями того, как один советский подводный ракетоносец вышел в море, тогда как все остальные лодки такого класса отозваны на базы в обоих океанах. Нам известно, что их флот, находящийся в море, получил приказ потопить эту подлодку, и, судя по всему, они преследуют её в нашем направлении. Как я уже сказал, это единственное разумное объяснение, которое не противоречит фактам.

— Сколько человек в составе экипажа этой подлодки, доктор? — спросил президент.

— По нашему мнению, сэр, около ста десяти.

— Значит, вы считаете, что все сто десять моряков единодушно приняли решение просить политическое убежище в Соединённых Штатах. В принципе это возможно, — президент поморщился, — но вряд ли правдоподобно.

У Райана уже был готов ответ.

— Подобный прецедент однажды произошёл, сэр. Восьмого ноября 1975 года «Сторожевой», советский ракетный фрегат типа «кривак», попытался уйти из Риги, столицы Латвии, на шведский остров Готланд. Замполит корабля Валерий Саблин возглавил мятеж рядовых матросов. Они заперли офицеров в каютах и вышли в море на предельной скорости. Им едва не удалось добиться успеха. Советские военные корабли и авиация атаковали «Сторожевой» и заставили его остановиться в пятидесяти милях от шведских территориальных вод. Ещё два часа — и они оказались бы в безопасности. Саблин и двадцать шесть других мятежников были преданы суду военного трибунала и приговорены к расстрелу. За последнее время мы получили несколько сообщений о мятежных выступлениях на советских кораблях — особенно на подводных лодках. В 1980 году советская ударная подлодка типа «эхо» всплыла у берегов Японии. Её командир заявил, что на борту пожар, однако на фотографиях, сделанных разведывательными самолётами морской авиации — как нашими, так и японскими, — не было видно ни дыма, ни пострадавших от огня предметов, выброшенных за борт подлодки. Тем не менее члены экипажа, находившиеся на палубе, казались пострадавшими, что подтверждало мнение о происшедшем мятеже. Мы неоднократно получали и другую, может быть, не столь очевидную информацию. Я готов признать, что этот случай является исключительным, но наши выводы безусловно основываются на определённых прецедентах.

Адмирал Фостер сунул руку в карман и достал сигару в прозрачной обёртке. Его глаза сверкнули от пламени спички.

— Знаете, я почти готов поверить этому, — сказал он.

— Тогда поделитесь с нами почему, адмирал, — произнёс президент. — Приведённые доводы пока не убедили меня.

— Господин президент, большинство мятежей на кораблях возглавляют офицеры, а не рядовые матросы. Причина этого проста: матросы не в состоянии управлять кораблём. Более того, офицеры обладают достаточной подготовкой и знакомы с морской историей, которая гласит, что успешные мятежи на кораблях возможны. Оба эти фактора особенно применимы к советскому флоту. Что, если на «Красном Октябре» мятеж подняли одни офицеры?

— А вся остальная команда просто согласилась с ними? — язвительно заметил Пелт. — Зная, что ждёт их и членов их семей?

Фостер несколько раз пыхнул сигарой.

— Вам приходилось бывать в море, доктор Пелт? Не приходилось? Тогда представьте себе, что вы отправились в кругосветный круиз на борту, скажем, лайнера «Куин Элизабет-II». В один прекрасный день вы оказываетесь где-то посреди Тихого океана — но как вы узнаете где именно? Вам это неизвестно. Вы знаете лишь то, что говорят офицеры. Да, конечно, если вы знакомы с началами астрономии, вам, можем быть, с точностью до нескольких сотен миль удастся определить широту. Имея хорошие часы и немного разбираясь в сферической тригонометрии, вы даже сумеете сделать предположение о своей долготе, опять же с точностью до нескольких сотен миль. Пока ясно? Это на корабле, откуда видно небо. А эти парни находятся на подводной лодке. Звёзд оттуда не увидишь. Предположим, в мятеже принимают участие офицеры — даже не все. Каким образом команда узнает, что происходит? — Фостер покачал головой. — Никак. Даже нашим матросам это не под силу, а у них подготовка намного лучше, чем у русских. Не забудьте, что почти все русские матросы призывники обязательной воинской службы. На атомной подводной лодке вы полностью отрезаны от окружающего мира. У вас нет радио — за исключением СНЧ и УНЧ, а передачи на этих частотах зашифрованы и поступают через офицера связи. Значит, он должен быть в числе заговорщиков. То же самое относится к штурману. Как и мы, русские пользуются инерциальной навигационной системой. Мы обнаружили одну из их систем, сняли с подлодки типа «гольф», которую подняли у Гавайских островов. И в этой системе данные тоже зашифрованы. Старшина считывает цифры с приборов, и штурман из книги получает координаты подлодки. В советских сухопутных войсках, в армии, карты являются секретными документами. То же самое относится и к их военно-морскому флоту. Рядовые матросы не имеют доступа к картам, им никто не сообщает, где находится корабль. А на подводных ракетоносцах это соблюдается с особой строгостью, верно? Вдобавок ко всему эти парни — матросы-работяги. Когда подлодка в море, они света белого не видят в прямом и переносном смысле, трудятся от четырнадцати до восемнадцати часов в сутки. Все это молоденькие парни, призванные на обязательную воинскую службу, и подготовка их очень слабая. Им поручают выполнять одну или две несложных обязанности, и они должны в точности следовать приказам. У русских требуют от людей выполнять порученную работу механически и думать как можно меньше. Вот почему при проведении сложных ремонтных работ видно, как офицеры берутся за инструменты. У рядовых матросов нет ни времени ни желания расспрашивать своих офицеров о том, что происходит на корабле. Они исполняют свои обязанности и полагаются на то, что все будут поступать точно так же. В этом и заключается морская дисциплина. — Фостер стряхнул пепел с сигары. — Так вот, сэр, стоит привлечь к заговору офицеров — возможно, даже и не всех, — и мятеж может оказаться успешным. Завербовать десять или двенадцать недовольных намного легче, чем вовлекать в дело сотню.

— Легче, это верно, но совсем не так просто, — возразил генерал Хилтон. — Боже милосердный, у них на борту по крайней мере один замполит и, кто знает, сколько ещё тайных сотрудников службы безопасности. Неужели вы думаете, что в таком мятеже примет участие партийный работник?

— А почему нет? Вы ведь слышали, что сказал Райан, — восстание на фрегате возглавил замполит корабля.

— Да, и после этого была проведена перестройка всего политического управления, — отозвался Хилтон.

— К нам всё время перебегают сотрудники КГБ — все до единого члены партии, — заметил Фостер. Было ясно, что ему нравится мысль о мятеже на русском ракетоносце.

Президент молча слушал говорящих, затем повернулся к Райану.

— Доктор Райан, вам удалось убедить меня в том, что подобное теоретически возможно. А что по этому поводу думает делать ЦРУ?

— Господин президент, я аналитик, а не…

— Мне хорошо известно, кто вы, доктор Райан. Я знаком с вашей работой. Вижу, что у вас есть своё мнение. Я хочу услышать его.

Райан даже не посмотрел на судью Мура.

— Надо захватить её, сэр.

— Просто так? Захватить и все?

— Нет, господин президент, наверно, не просто так. Тем не менее Рамиус может всплыть через день-другой у побережья Виргинии и попросить политического убежища. Нам следует быть готовым к такой возможности, сэр, и, по моему мнению, принять его следует с распростёртыми объятиями.

Райан заметил, что все члены Объединённого комитета начальников штабов дружно закивали, соглашаясь с ним. Наконец-то у него появились союзники.

— Весьма рискованная позиция, доктор Райан, — добродушно заметил президент.

— Вы хотели узнать моё мнение, сэр. Скорее всего, всё будет не так просто. Эти «альфы» и «Викторы», судя по всему, мчатся к нашим берегам полным ходом и почти наверняка попытаются блокировать подходы к ним — по сути установят блокаду нашего Атлантического побережья.

— Блокада, — поморщился президент, — мерзкое слово.

— Судья, — произнёс генерал Хилтон, — а не приходило ли вам в голову, что это может оказаться дезинформацией, направленной на то, чтобы раскрыть высокопоставленного агента, от которого поступили эти сведения?

На лице судьи Мура появилась притворно сонная улыбка.

— Конечно, генерал, — лениво ответил он. — Но если это дезинформация, то поразительно похожая на правду. Доктору Райану было поручено провести брифинг, исходя из предположения, что полученные нами сведения точны. В противном случае я беру на себя всю ответственность.

Да хранит вас Бог, судья, подумал Райан, снова подивившись столь высокому положению источника «ИВА» в Москве.

— В любом случае, господа, — продолжил судья, — нам придётся отреагировать на необычайную активность советского флота независимо от того, является наш анализ точным или нет.

— Вы пытаетесь получить подтверждение этой информации, судья? — спросил президент.

— Да, сэр, мы работаем над этим.

— Отлично. — Президент выпрямился в кресле, и Райан отметил, каким твёрдым стал голос. — Судья прав. Нам придётся отреагировать на эти действия, независимо от их намерений. Господа, к нашим берегам направляется советский военно-морской флот. Что вы советуете предпринять?

Первым ответил адмирал Фостер.

— Господин президент, в настоящий момент наш флот выходит в море. Все корабли, готовые к действиям, уже в море или будут в море к завтрашнему вечеру. Мы отозвали наши авианосцы из Южной Атлантики и сейчас ведём перегруппировку атомных подводных лодок, чтобы противостоять этой опасности. Сегодня утром мы подняли в воздух наши патрульные самолёты Р-ЗС «Орион». Им помогают британские «нимроды» с баз в Шотландии. Все эти самолёты образовали воздушнуюзавесу над советскими надводными кораблями. А вы, генерал? — Фостер повернулся к Хилтону.

— В данный момент самолёты наблюдения и раннего оповещения Е-3А «сентри» типа АВАКС патрулируют воздушное пространство над советскими военными кораблями вместе с «орионами» Дэна. Их сопровождают «иглы», истребители F-15, базирующиеся в Исландии. К этому времени в пятницу в наше распоряжение поступит эскадрилья бомбардировщиков Б-52 с базы ВВС Лоринг в штате Мэн. Эти бомбардировщики будут вооружены ракетами «воздух-корабль», типа «гарпун», и начнут барражировать над русскими кораблями, сменяя друг друга. Как вы понимаете, они не предпримут никаких агрессивных действий, — улыбнулся Хилтон. — Цель их присутствия — продемонстрировать нашу озабоченность. Если советские корабли продолжат движение в сторону американских берегов, мы перебросим тактические подразделения ВВС на восточное побережье и, если вы одобрите это, сможем незаметно мобилизовать части национальной гвардии и резервные эскадрильи.

— Как вы собираетесь осуществить это, не привлекая внимания? — спросил Пелт.

— Доктор Пелт, нами с этого воскресенья запланирована учебная подготовка нескольких частей национальной гвардии на базе Неллис в Неваде. Это плановая переподготовка, ничего необычного. Теперь вместо Невады эти части будут переброшены в штат Мэн. Базы принадлежат Управлению стратегической авиации и по своим размерам смогут принять эти части. Там гарантирована безопасность.

— Сколько авианосцев в нашем распоряжении? — спросил президент.

— В данный момент только один «Кеннеди», сэр. У «Саратоги» на прошлой неделе разобрали для ремонта главную турбину, так что месяц потребуется на её замену. «Нимиц» и «Америка» находятся сейчас в Южной Атлантике — «Америка» возвращается из Индийского океана, «Нимиц» направляется в Тихий. Не повезло. Может быть, отозвать один авианосец из Средиземного моря?

— Нет. — Президент покачал головой. — Положение на Кипре остаётся слишком взрывоопасным. Да и нужно ли это? Если случится что-то… неприятное, мы сможем справиться с их надводным флотом теми силами, которые имеются сейчас в нашем распоряжении?

— Да, сэр, — отозвался генерал Хилтон. — Доктор Райан прав: Атлантика — наш океан. Одни только ВВС могут выделить более пятисот самолётов для участия в этой операции, и ещё триста-четыреста у ВМС. Если начнётся какая-нибудь стрельба, советский флот ждёт скорый и неминуемый конец.

— Мы, разумеется, примем все необходимые меры, чтобы не допустить этого, — негромко заметил президент. — Сегодня утром сведения о происходящем просочились в прессу. Перед самым ланчем звонил Бад Уилкинз из «Таймс». Если американский народ раньше времени узнает о масштабе происходящего… Ты что-то хочешь сказать, Джефф?

— Господин президент, предположим, что анализ доктора Райана верен. Я не вижу, что мы сможем предпринять в отношении «Красного Октября», — сказал Пелт.

— Что?! — выпалил Райан. — Извините, сэр.

— Мы ведь не можем украсть русский подводный ракетоносец.

— Это почему? — произнёс Фостер. — Черт побери, у нас немало их танков и самолётов.

Члены Объединённого комитета начальников штабов снова закивали.

— Одно дело — самолёт с лётчиком или двумя, адмирал. И совсем другое — атомная субмарина с двадцатью шестью баллистическими ракетами на борту и командой больше сотни человек. Естественно, мы можем принять офицеров, которые попросят политического убежища.

— Итак, вы говорите, что, если эта подлодка всё-таки войдёт в Норфолк, — вмешался Хилтон, — мы просто вернём её русским? Боже мой, Пелт, на ней двести ядерных боеголовок! Неужели вы не понимаете, что когда-нибудь им может придти в голову использовать эти проклятые штуки против нас. Скажите, вы уверены, что хотите вернуть все это русским?

— Такая подводная лодка стоит миллиард долларов, генерал, — неуверенно произнёс Пелт.

Райан увидел улыбку на лице президента. Верно говорили, что он любитель оживлённых дискуссий.

— Судья, а каковы юридические аспекты этого дела? — поинтересовался президент.

— Существует закон адмиралтейства, господин президент. — На лице Мура отразилось беспокойство. — Мне никогда не доводилось заниматься такой практикой, приходится вспоминать то, чему учили нас на юридическом факультете. Закон адмиралтейства относится к категории jus gentium, международного права, одни и те же положения теоретически применимы ко всем странам. Американские и британские адмиралтейские суды постоянно цитируют решения друг друга. Однако я не знаю, каковы права мятежного экипажа.

— Судья, в данном случае мы имеем дело не с мятежом или пиратством, — заметил Фостер. — Насколько я помню, правильный юридический термин, применимый в данном случае, «баратрия». Если мятеж — это восстание членов корабельного экипажа против законных властей, то баратрия — намеренные действия капитана, офицеров или команды, причиняющие ущерб судну или грузу. Как бы то ни было, вряд ли юридическая казуистика применима в ситуации, где затрагивается проблема ядерного оружия.

— И всё-таки следует подумать об этом, адмирал, — задумчиво произнёс президент. — Как сказал Джефф, речь идёт об исключительно ценном корабле, который юридически является собственностью русских, и они будут знать, что корабль находится у нас. Думаю, мы едины во мнении, что в происходящем замешаны не все члены команды. Если это так, то те из них, кто не принимали участия в мятеже — или баратрии, как вы называете это, — захотят вернуться домой, когда все кончится. Нам ведь придётся отпустить их, правда?

— Придётся? — Генерал Максуэлл рисовал что-то в своём блокноте. — Неужели придётся?

— Генерал, — в голосе президент звучала сталь, — мы не пойдём на то, повторяю, не пойдём на то, чтобы заключить в тюрьму или ликвидировать людей, единственное желание которых состоит в том, чтобы вернуться домой к своим семьям. Это понятно? — Он обвёл взглядом сидящих за столом. — Если русским станет известно, что подводная лодка у нас, они потребуют её возвращения. А они узнают об этом от членов команды, которые изъявят желание вернуться домой. Да и в любом случае, как спрятать такой огромный корабль?

— Не исключено, что это возможно, — осторожно заметил Фостер. — Но команда действительно осложняет дело. Полагаю, нам представится возможность осмотреть подводную лодку?

— Вы имеете в виду карантинную инспекцию, проверку пригодности судна к плаванию в открытом море, может быть, таможенный контроль на отсутствие наркотиков, контрабанды?.. — Президент усмехнулся. — Думаю, это можно устроить. Но мы слишком забегаем вперёд. Прежде следует решить массу вопросов. Как относительно наших союзников?

— Здесь только что был английский авианосец. Мы сможем им воспользоваться, Дэн? — спросил генерал Хилтон.

— Почему бы и нет, если они согласятся. Совсем недавно закончились совместные противолодочные учения к югу от Бермуд, и англичане проявили себя с наилучшей стороны. Мы могли бы привлечь «Инвинсибл», четыре эскортных корабля и три ударные подлодки. Сейчас соединение полным ходом движется домой.

— Им известно о происходящем, судья? — спросил президент.

— Если только англичане сами догадались. Информация поступила к нам всего несколько часов назад. — Мур ничего не сказал о том, что у сэра Базила есть свой агент в Кремле. Райан тоже не знал об этом, до него доходили только отрывочные слухи. — С вашего разрешения, сэр, я попросил адмирала Грира приготовиться к вылету в Англию, чтобы проинформировать британского премьер-министра о развитии событий.

— А почему не послать ему…

Судья Мур отрицательно покачал головой.

— Господин президент, эти сведения… ну, скажем, их можно передавать только через доверенное лицо.

На лицах присутствующих отразилось удивление.

— Когда он вылетает?

— Сегодня вечером, если вы не против. Вечером с базы Эндрюз отправляется пара рейсов с высокопоставленными пассажирами на борту. Делегации конгрессменов. — Заседания Конгресса закончились, и, как принято, конгрессмены отправляются в увеселительные поездки за казённый счёт. Ознакомительные командировки, Рождество в Европе.

— Генерал, нельзя ли побыстрее? — президент посмотрел на Хилтона.

— Можно послать VC-141, «Локхид-джетстар», он почти такой же скоростной, как и 135-й, будет готов через полчаса.

— Действуйте.

— Слушаюсь, сэр, отдам приказ прямо сейчас. — Хилтон встал и направился к телефону в углу зала.

— Судья, сообщите Гриру, чтобы он подготовился. На самолёте его будет ждать сопроводительное письмо для передачи премьер-министру. Я сейчас напишу его. Адмирал, вам нужен авианосец «Инвинсибл»?

— Да, сэр.

— Я попрошу предоставить его вам. Далее, что мы скажем нашим людям, находящимся в море?

— Если «Красный Октябрь» просто войдёт в гавань — ничего, но если нам понадобится установить с ним связь…

— Извините, судья, — заметил Райан, — по-видимому, мы будем вынуждены сделать это. Русские ударные подлодки, наверно, достигнут нашего побережья раньше «Красного Октября». В такой ситуации придётся предупредить Рамиуса — хотя бы ради того, чтобы спасти мятежных офицеров. Русские попытаются найти и потопить беглецов.

— Пока даже мы не обнаружили «Красный Октябрь». Почему вы считаете, что русским это удастся? — недовольно спросил Фостер.

— Они сами построили лодку и знакомы с её особенностями, адмирал. Не исключено, что им легче будет это сделать.

— Разумное предположение, — согласился президент. — Это означает, что кто-то должен отправиться и проинструктировать командиров кораблей. Мы ведь не можем передать такие сведения по радио, как вы считаете, судья?

— Господин президент, источник информации настолько ценен, что мы должны принять все меры, чтобы не допустить его раскрытия. Это все, что я могу сказать здесь, сэр.

— Хорошо. Кто-нибудь вылетит для инструктажа. Далее, нам придётся поговорить о случившемся с Советами. Пока они могут настаивать, что действуют в своих территориальных водах. Когда их корабли минуют Исландию?

— Если не изменят курс, завтра вечером, — ответил Фостер.

— Ладно, подождём ещё день. Может быть, они отзовут свои корабли, и мы сумеем проверить это. Судья, я настаиваю на том, чтобы получить подтверждение этой фантастической истории в течение двадцати четырех часов. Если завтра к полуночи они не повёрнут обратно, в пятницу утром я приглашу к себе в кабинет советского посла Арбатова. — Президент повернулся к начальникам штабов. — Господа, не позже второй половины завтрашнего дня представьте мне планы, предусматривающие все возможные варианты развития событий. Снова встретимся здесь завтра в два. И ещё одно: происходящее хранить в полной тайне, всякая утечка информации недопустима. Без моего ведома все сказанное здесь не должно выйти за пределы этого зала. Если прессе что-либо станет известно, покатятся головы виновных. Что у вас, генерал?

— Господин президент, чтобы разработать такие планы, — произнёс Хилтон, опускаясь в кресло, — нам придётся привлечь некоторых старших командиров и часть оперативного персонала. И уж, несомненно, не обойтись без адмирала Блэкборна.

Адмирал Блэкборн занимал должность главнокомандующего морским флотом в Атлантике.

— Мне надо подумать об этом. Я сообщу вам своё решение через час. Кто из сотрудников ЦРУ знает о происходящем?

— Четыре человека, сэр. Риттер, Грир, Райан и я. Это все.

— Пусть так и останется. — В течение нескольких последних месяцев президента преследовали скандалы, связанные с утечкой информации.

— Слушаюсь, господин президент.

— Совещание окончено.

Президент встал. Мур обошёл стол, рассчитывая задержать его на пару минут. В зале остался также доктор Пелт. Остальные вышли. Райан остановился у двери снаружи.

— Все прекрасно. — Генерал Максуэлл схватил его за руку и подождал, пока отойдут остальные. — По-моему, у тебя поехала крыша, но ты определённо разбередил душу Дэну Фостеру, — проговорил он тихо. — Нет, больше того: он теперь просто горит желанием заполучить эту подводную лодку. — Низенький генерал усмехнулся. — А если нам удастся добиться этого, думаю, мы сумеем переубедить президента и организовать дело так, что её команда исчезнет. Ты ведь помнишь, что судье однажды это уже удалось. — Генерал кивнул Райану и удалился. От одной мысли об исчезновении команды по спине Райана пробежали мурашки.

— Джек, зайди к нам на минуту, — послышался голос Мура.

— Вы ведь историк, Райан? — спросил президент, проглядывая сделанные им записи. Джек даже не заметил, что президент всё время совещания не выпускал из рук карандаша.

— Да, господин президент. По крайней мере согласно диплому. — Райан пожал протянутую президентом руку.

— Вы хорошо чувствуете аудиторию, Джек. Могли бы стать неплохим адвокатом и выступать в суде. — Президент завоевал отличную репутацию в бытность прокурором штата. В начале карьеры мафия даже пыталась убить его. Покушение оказалось неудачным, но в дальнейшем принесло ему немалые политические дивиденды. — Вы блестяще провели брифинг.

— Спасибо, господин президент. — Райана явно смутила похвала.

— Судья говорит, что вы знакомы с командующим британским соединением, что недавно вышло в море.

Такой поворот в разговоре оказался для Райана полной неожиданностью.

— Да, сэр. Это адмирал Уайт. Мы вместе охотились, и наши жены приятельствуют. Он близок к королевской семье.

— Отлично. Нам нужен человек, который мог бы проинструктировать нашего командующего флотом и затем встретиться с британским адмиралом — если мы хотим получить поддержку их авианосца. Судья считает, что с вами следует послать адмирала Давенпорта. Так вот, сегодня вечером вы полетите на «Кеннеди», а затем на «Инвинсибл».

— Господин президент, но я…

— Перестаньте, доктор Райан. — На лице Пелта появилась кислая улыбка. — Вы идеально подходите для такого поручения. Имеете доступ к секретной информации, знакомы с британским адмиралом, командующим их эскадрой, и сами специалист по морской разведке. Лучшей кандидатуры не подобрать. Скажите, как по-вашему, флот действительно очень хочет получить этот «Красный Октябрь»?

— Да, конечно. И не только посмотреть на русский ракетоносец, а изучить всю его механику, разобрать на части. Да это будет неслыханным успехом разведки — крупнее не бывает.

— Это верно. А не слишком рьяно они стремятся к этому?

— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — заметил Райан, хотя отлично понял, что хотел сказать Пелт. Советник по национальной безопасности был любимцем президента, но в Пентагоне его недолюбливали.

— Они способны предпринять шаги, которые могут иметь нежелательные последствия.

— Доктор Пелт, если вы полагаете, что кадровый офицер способен…

— Он не говорит этого, — перебил президент. — По крайней мере не так прямо. Доктор Пелт хочет сказать, что было бы полезно, чтобы в проведении этой операции принял участие штатский человек, способный снабжать меня независимой информацией.

— Сэр, но вы не знаете меня.

— Мне довелось читать ваши аналитические доклады. — Глава исполнительной власти улыбнулся. О президенте говорили, что он способен по желанию включать и выключать своё обаяние, словно ослепительный прожектор. Райан почувствовал, что ослеплён, он сознавал это, но сопротивляться не мог. — Мне нравится, как вы работаете. У вас чутьё на факты, вы реально оцениваете обстановку, судите о происходящем, — продолжал президент. — Одна из причин, почему я счёл для себя возможным занять должность президента, заключается в том, что я тоже способен на трезвый анализ происходящего, потому-то я и считаю, что вы справитесь с заданием, которое собираюсь поручить вам. Вопрос в том, согласны вы или нет?

— На что именно?

— Прибыв на место, вы останетесь там в течение нескольких дней и будете докладывать обо всём непосредственно мне, минуя официальные каналы. Обещаю, вам будет оказана всяческая поддержка. Я приму меры.

Райан молчал. По распоряжению президента ему предстояло стать шпионом. И что того хуже — шпионить за своими.

— Вам не по душе докладывать о поведении своих, верно? Но этого от вас и не требуется. Мне всего лишь нужна независимая точка зрения штатского эксперта. Мы предпочли бы послать вместо вас опытного разведчика, но необходимо максимально ограничить число людей, вовлечённых в операцию. Назначь я Риттера или Грира, это будет выглядеть слишком очевидным, тогда как вы являетесь относительным…

— Дилетантом? — спросил Джек.

— С их точки зрения — да, — ответил Мур. — У Советов на тебя заведено досье. Мне довелось видеть выдержки из него. Тебя считают великосветским дилетантом, Джек.

Значит, я дилетант, подумал Райан, однако не почувствовал себя уязвлённым. В такой компании я на самом деле дилетант.

— Согласен, господин президент. Извините, что заколебался, прежде чем дать ответ. Мне ещё не приходилось выступать в роли агента-оперативника.

— Понимаю. — Одержав победу, президент мог проявить великодушие. — И ещё одно. Насколько я могу судить о действиях подводных лодок, Рамиус мог бы просто уйти, не сказав никому ни слова о своих намерениях. Почему он этого не сделал? Почему сообщил, написал письмо? Тем самым он ведь усложнил себе задачу.

Теперь уже улыбнулся Райан.

— Вам приходилось встречаться с командирами подлодок, сэр? Нет? А с астронавтами?

— Да, с группой пилотов космического шаттла.

— Это люди одной породы, господин президент. А вот письмо он мог написать по двум причинам. Во-первых, Рамиус, скорее всего, отчего-то испытывает чувство ярости. От чего именно, мы узнаем при встрече. Во-вторых, он убеждён, что сумеет уйти, невзирая ни на какие попытки остановить его, — и ему хочется, чтобы они знали об этом. Господин президент, командиры подлодок — настойчивые, уверенные в себе и исключительно умные люди. Для них высшее удовольствие заставить других — тех же командиров надводных кораблей — выглядеть идиотами.

— Ты только что заработал ещё одно очко, Джек. Астронавты, с которыми мне довелось встречаться, обычно ведут себя тихо и скромно, но пока речь не заходит о полётах. Тут они ощущают себя богами. Я запомню, что ты мне сказал. Джефф, принимайся за работу. А ты, Джек, держи меня в курсе событий.

Райан ещё раз пожал руку президенту.

После того как президент и его старший советник покинули зал, Райан повернулся к Муру.

— Что это вы наговорили ему обо мне, судья?

— Ничего, кроме правды. — На самом деле Мур предпочёл бы назначить для участия в операции одного из старших сотрудников ЦРУ. Назначение Райана совсем не входило в его планы, но президенты на то и президенты, что способны нарушать даже самые тщательно разработанные планы. Впрочем, судья отнёсся к случившемуся философски. — В случае успеха, Джек, ты сделаешь большой шаг вперёд в этом мире. Черт побери, тебе это даже может понравиться.

Райан не сомневался, что участие в операции ему не понравится, и оказался прав.

Штаб-квартира ЦРУ

По пути в Лэнгли он молчал. Автомобиль директора ЦРУ въехал в подземный гараж, они вышли из машины и поднялись прямо в кабинет Мура в его личном лифте. Двери лифта, словно тайник, сливались с деревянными панелями, которыми был обшит кабинет — удобно, но, по мнению Райана, слишком театрально. Директор подошёл к столу и поднял трубку.

— Боб, заходи ко мне прямо сейчас. — Мур посмотрел на Райана, который остановился посреди кабинета. — Предвкушаешь удовольствие, Джек?

— Конечно, судья. — В голосе Райана не прозвучало энтузиазма.

— Мне понятно твоё отношение к этой затее со шпионажем, однако ситуация может стать крайне опасной. Тебе следовало бы гордиться столь высоким доверием.

Райан едва успел постичь скрытый смысл фразы, когда в кабинет вошёл Риттер.

— В чём дело, судья?

— Принимаемся за операцию. Райан вылетает на «Кеннеди» с Чарли Давенпортом. Они проинструктируют командование флота по поводу «Красного Октября». Президент согласился с нами.

— Я так и думал. Грир уехал на базу Эндрюз незадолго до вашего возвращения в Лэнгли. Значит, Райан вылетает?

— Да. Джек, вот в чём суть: посвятить в подробности операции можешь только командующего флотом и Давенпорта, больше никого. То же самое относится к англичанам — говоришь исключительно с командующим британской эскадрой и все. Если Бобу удастся подтвердить сведения, полученные от «ИВЫ», число людей, допущенных к информации, слегка расширим, однако лишь в тех случаях, когда это будет абсолютно необходимо. Тебе всё ясно?

— Да, сэр. Полагаю, кто-то должен объяснить президенту, что трудно добиться решения поставленной задачи, если никто не имеет представления о том, что происходит в действительности. Особенно это относится к парням, непосредственно занятым этим решением.

— Совершенно согласен, Джек. Нам предстоит изменить его точку зрения в этом вопросе. Мы займёмся этим, но пока не забывай — только он принимает решения. Боб, нужно срочно достать что-то для Райана, чтобы своим внешним видом он не выделялся среди моряков.

— Мундир морского офицера? Ладно, сделаем его капитаном третьего ранга — три полосы на рукаве, обычные нашивки. — Риттер смерил Райана взглядом. — Размер, скажем, понятно… Через час будет готово. У операции есть кодовое название?

— Сейчас займёмся этим. — Мур снова поднял телефонную трубку и нажал пять кнопок. — Мне нужно два слова, — произнёс он. — Ага… спасибо. — Он положил трубку и что-то записал. — Господа, название операции — «МАНДОЛИНА». Твоя кодовая кличка, Джек, — «Маг». Запомнить нетрудно, особенно учитывая время года. На основе этих названий, пока тебя одевают, отработаем серию кодовых слов. Боб, займись этим лично. А я позвоню Давенпорту и поручу ему позаботиться о самолёте.

Райан последовал к лифту за Риттером. События развивались слишком быстро, все казалось излишне усложнённым. Операция «МАНДОЛИНА» уже начала разворачиваться, в то время как они ещё не поняли, что им предстоит сделать, черт побери, и тем более как. А выбор кодовой клички для него самого показался Райану в высшей степени неудачным. И кому только пришло в голову сделать его магом? Уж лучше подошло бы «Хэллоуин».

День седьмой Четверг, 9 декабря

Северная Атлантика

Когда английский писатель прошлого века Самьюэл Джонсон сравнивал плаванье на корабле с «пребыванием в тюрьме, где ещё и рискуешь утонуть», по крайней мере у него было утешение, что до этого самого корабля он доберётся в безопасной карете, думал Райан. Ему же мало того что пришлось отправиться в море, так ещё до прибытия на корабль он мог насмерть разбиться в авиакатастрофе. Джек сидел, согнувшись в кресле, на левой стороне транспортного самолёта «грумман грейхаунд», который на флоте пренебрежительно называли «треской».[13]

Этот летающий аппарат больше всего походил на грузовик с крыльями. Сиденья, обращённые в сторону хвоста, были установлены так тесно, что Райану пришлось упереться коленями в подбородок. Самолёт был куда более приспособлен для перевозки грузов, чем людей. В его хвостовой части лежало в ящиках три тонны запчастей для разного рода приборов и электронного оборудования — место в хвосте было выбрано, без сомнения, потому, что в случае авиакатастрофы тела четырех пассажиров, сидящих в кабине, смягчив удар, помогут ценному оборудованию уцелеть. Кабина не обогревалась. Иллюминаторов не было. Тонкая алюминиевая обшивка отделяла Райана от ледяного ветра, который со свистом проносился за бортом самолёта, завывая в унисон реву турбовинтовых двигателей. Хуже всего было то, что они летели на высоте пять тысяч футов сквозь бушующий шторм, и «треску» без конца то подбрасывало вверх, то швыряло вниз, в стофутовые воздушные ямы, словно на обезумевших американских горках. Единственное, что утешало, так это отсутствие освещения в кабине. По крайней мере никто не видит, думал Райан, какого зелёного цвета моё лицо. Прямо за спиной сидели два лётчика, они разговаривали так громко, что их голоса перекрывали рёв двигателей. Подумать только, эти мерзавцы ещё и получают удовольствие от полёта!

Шум чуть стих, или по крайней мере так показалось Райану. Перед вылетом ему дали наушники из пенопласта, жёлтый надувной жилет, а также прочли лекцию, как вести себя в случае катастрофы. Лекция была прочитана так небрежно, что не требовалось особого ума, чтобы понять, насколько ничтожны шансы на спасение, если самолёт ухнет среди ночи в бушующее море. Райан ненавидел полёты. Он был когда-то лейтенантом морской пехоты, и его офицерская карьера не продлилась и трех месяцев, — его вертолёт со взводом пехотинцев разбился на Крите во время учений НАТО. Райан получил серьёзную травму позвоночника и едва не остался инвалидом на всю жизнь. С тех пор он всячески старался избегать полётов. «Треску», показалось Райану, стало бросать вниз больше, чем вверх. Возможно, это означало, что они приближаются к «Кеннеди». Альтернатива была слишком пугающей, и ему не хотелось думать о ней. Самолёт вылетел с воздушной базы ВМС Оушеана под Виргиния-Бич всего девяносто минут назад, а ему казалось, что прошёл целый месяц. Райан поклялся себе, что впредь никогда не станет бояться полётов на гражданских авиалайнерах — там куда больше шансов уцелеть.

Нос опустился на двадцать градусов, было такое впечатление, что самолёт устремился прямо на что-то. Они заходили на посадку — самый опасный момент при операциях на авианосцах. Райан вспомнил исследование, проведённое в период вьетнамской войны: морских лётчиков, базирующихся на авианосцах, снабдили портативными электрокардиографами для контроля за стрессами, и медики были поражены тем, что наибольший стресс пилоты испытывают не во время вражеского обстрела, а при посадке на палубу авианосца, особенно ночью.

Господи, что за весёлые мысли приходят в голову! — подумал Райан. Он закрыл глаза. При любом исходе все кончится через несколько секунд.

Палубу авианосца, скользкую от дождя, бросало вверх-вниз. Она казалась чёрной дырой, окружённой по периметру огнями. Посадка самолёта на авианосец по существу была управляемой аварией. Ломающий кости удар смягчали мощные амортизаторы и массивные посадочные шасси. Самолёт коснулся палубы, устремился вперёд и тут же замер, захваченный тросом аэрофинишера. Посадка совершилась. Они в безопасности. Наверно, в безопасности. Через несколько мгновений «треска» покатилась дальше. Райан услышал какой-то странный шум и понял, что это складываются крылья. Он, оказывается, даже и не подозревал, что летит на самолёте, крылья которого могут сложиться в любую минуту. Ну что ж, ничего не поделаешь, подумал Райан. Наконец самолёт встал и открылся задний люк.

Райан отстегнул пристежные ремни и поспешно поднялся, ударившись головой о низкий потолок кабины. Он не стал дожидаться Давенпорта, а, прижав к груди брезентовую сумку, выскочил через задний люк. Оказавшись на палубе, он огляделся по сторонам, и стоящий рядом матрос палубной команды в жёлтой рубашке показал ему, как пройти к надстройке авианосца. Шёл проливной дождь, и Райан скорее почувствовал, чем увидел, как «Кеннеди» действительно подбрасывает на пятнадцатифутовых волнах. Он побежал к освещённому люку в надстройке и там подождал, когда подойдёт Давенпорт. Адмирал не спешил. Он шёл размеренным шагом, полный достоинства, как и подобает адмиралу, и Райан подумал, что Давенпорт испытывает, наверно, раздражение из-за того, что секретность их прибытия лишает его положенной церемонии встречи — со звуками боцманской дудки и выстроившимся почётным эскортом. В надстройке, за открытым люком, их приветствовал морской пехотинец, капрал в ослепительной парадной форме: в рубашке цвета хаки, при галстуке и в синих в полоску брюках, фигуру его перечёркивал ослепительно белый пояс с пистолетной кобурой. Капрал вытянулся и отсалютовал, приветствуя их на борту авианосца.

— Капрал, я хочу видеть адмирала Пойнтера.

— Адмирал у себя в каюте, сэр. Вам нужен сопровождающий?

— Нет, сынок. Когда-то я командовал этим кораблём. Пошли, Джек.

Райану пришлось нести обе сумки.

— Господи, сэр, вы действительно зарабатывали этим себе на жизнь? — спросил Райан.

— Чем? Ночными посадками на авианосец? Разумеется, садился раз двести. А что в том особенного? — Казалось, Давенпорт не заметил благоговейного изумления Райана, но Джек решил, что адмирал не совсем искренен.

Изнутри «Кеннеди» почти ничем не отличался от «Гуама», десантного вертолётоносца, на котором Райан плавал во время своей недолгой службы в корпусе морской пехоты. Обычный для военного корабля лабиринт стальных переборок и труб, окрашенных в стандартный пещерно-серый цвет. На трубах виднелись разноцветные полосы и буквы, нанесённые по трафарету, и какие-то ещё обозначения, по-видимому, для обслуживающего персонала. Райану все это говорило не больше, чем наскальные рисунки эпохи неолита. Давенпорт провёл его по коридору, они повернули за угол, спустились по стальному трапу, такому крутому, что Райан едва не свалился, миновали ещё один коридор, снова свернули. К этому времени Райан почувствовал, что уже заблудился окончательно. Наконец они подошли к двери, у которой стоял морской пехотинец. Сержант щегольски отсалютовал и распахнул перед ними дверь.

Райан последовал за адмиралом и… замер от удивления. Адмиральская каюта командира авианосца «Кеннеди», казалось, перенеслась сюда из роскошного особняка на Бикон-Хилл.[14]

Всю её правую стену скрывала огромная шпалера, которая могла бы украсить большую гостиную. На остальных стенах, обшитых панелями, висели картины маслом, судя по всему дорогие, в том числе портрет человека, в честь которого был назван авианосец, — президента Джона Фитцджералда Кеннеди. На палубе лежал толстый малиновый ковёр, а мебель была сугубо гражданской, во французском провинциальном стиле — дуб, обитый парчой. Если бы не низкий потолок с обычным многообразием окрашенных в казённый серый цвет труб, резко контрастирующий со всем этим великолепием, можно было подумать, что это совсем не корабельная каюта.

— Привет, Чарли! — Контр-адмирал Джошуа Пейнтер вышел из соседней комнаты, вытирая руки полотенцем. — Как перелёт?

— Чуть побросало, — признался Давенпорт, пожимая руку командиру авианосца. — Познакомься, это Джек Райан.

Райан никогда раньше не встречал Пойнтера и знал его только по рассказам. Много лет назад адмирал служил во Вьетнаме, летал на «фантомах» и написал книгу «Полёты над рисовыми полями», описав в ней ход воздушной войны. Это была правдивая книга, а потому не добавила ему друзей. Подвижный и задиристый Пейнтер был небольшого роста и весил не больше ста тридцати фунтов. Адмирал славился как талантливый тактик и обладал поистине пуританской честностью.

— Один из твоих парней, Чарли?

— Нет, адмирал, я служу у Джеймса Грира. Я не морской офицер и не любитель маскарадов. Примите мои извинения за офицерскую форму. Мундир — идея ЦРУ.

Адмирал нахмурился.

— Вот как? Полагаю, это означает, что вы расскажете мне о намерениях русских. Надеюсь, черт побери, кому-то известно об этом. Вы впервые на авианосце? Посадка понравилась?

— Как метод допроса военнопленных, — ответил Райан как можно небрежнее. Адмиралы дружно посмеялись над страхами новичка, и Пейнтер распорядился принести еду.

Через несколько минут двойные двери из коридора распахнулись и два стюарда — «спеца по питанию» — вошли в каюту. У одного в руках был поднос с едой, другой нёс два кофейника. Обслуживание соответствовало высокому рангу офицеров. Пища, поданная на тарелках с серебряной каймой, была простой, но вкусной, по крайней мере для Райана, который не ел двенадцать часов. Он положил на тарелку щедрую порцию капусты, картофельного салата и выбрал пару ломтей солонины на гренках.

— Спасибо. Можете идти, — сказал Пейнтер. Стюарды вытянулись, перед тем как выйти из каюты, и закрыли за собой дверь.

— А теперь перейдём к делу. — Командир авианосца посмотрел на Райана.

Тот поспешно проглотил кусок мяса.

— Адмирал, эта информация получена всего двадцать часов назад. — Он достал папки, роздал их адмиралам и начал говорить. Рассказ занял двадцать минут. За это время Райан ухитрился съесть два куска мяса, порцию капусты и пролить чашку кофе на свои записи. Адмиралы оказались идеальными слушателями. Они молча, ни разу не прервав, выслушали Райана, и только время от времени обменивались недоверчивыми взглядами.

— Боже милостивый, — произнёс Пейнтер, когда Райан кончил говорить. Давенпорт сидел с непроницаемым лицом игрока в покер, молча глядя перед собой, словно решал, с чего начать осмотр советского подводного ракетоносца. Джек заключил, что он, должно быть, очень опасный противник и не только при игре в покер.

— Вы действительно верите в это? — спросил Пейнтер.

— Да, сэр, верю. — Райан налил себе ещё чашку кофе. Он предпочёл бы бутылку пива. Солонина здесь была отличной, а за время пребывания в Лондоне ему так и не удалось отыскать магазин, где бы можно было купить приличную говяжью солонину.

Пейнтер откинулся на спинку кресла и посмотрел на Давенпорта.

— Чарли, скажи Гриру, чтобы старик преподал парню несколько уроков осторожности — в частности, что хороший чиновник не должен с таким риском подставлять свою шею. Тебе не кажется, что кое-что в этой истории несколько надуманно?

— Джош, прошлым летом Райан составил доклад о том, как проходит патрулирование советских ракетоносцев.

— Так это был он? Отличная работа. Там подтверждается кое-что из того, о чём я твержу уже не первый год. — Пейнтер встал, подошёл к иллюминатору в углу каюты и посмотрел на бушующее море. — Так что же нам нужно предпринять в связи с этим?

— В деталях операция ещё не разработана. Думаю, вы получите приказ обнаружить «Красный Октябрь» и попытаться установить контакт с его шкипером. Что будет дальше? Следует придумать способ доставить подлодку в безопасное место. Видите ли, по мнению президента, мы не сможем удерживать её у себя длительное время после того, как она окажется у нас, — если такое вообще произойдёт.

— Что? — стремительно повернулся Пейнтер. Оба адмирала не скрывали негодования. Дав им высказаться, Райан в считанные минуты объяснил ситуацию.

— Господи! Сначала вы ставите передо мной неразрешимую задачу, а потом говорите, что, если всё-таки нам удастся добиться своего, придётся вернуть русским их проклятую подлодку!

— Адмирал, когда президент поинтересовался моим мнением, я посоветовал оставить «Красный Октябрь» у нас, не возвращать его русским. Члены Объединённого комитета начальников штабов тоже на нашей стороне, вместе с ЦРУ — если это может послужить каким-то утешением. Но возникнет ситуация, при которой нам придётся вернуть домой тех членов команды, которые захотят этого, и тогда Советы узнают, что подлодка у нас, в этом можно не сомневаться. Впрочем, я понимаю и практические трудности, заставившие тех, кто возражает против нашей точки зрения, отстаивать свою позицию. Лодка стоит колоссальных денег и принадлежит Советам. Да и как спрятать ракетоносец водоизмещением в тридцать тысяч тонн?

— Подлодку нетрудно спрятать, достаточно её всего лишь потопить! — разъярённо выкрикнул Пейнтер. — На то они и предназначены, понимаете? Скажите, пожалуйста, — она принадлежит русским! Речь идёт не о каком-то пассажирском лайнере, черт побери! Лодка построена для того, чтобы убивать людей — наших людей!

— Адмирал, я на вашей стороне. — Райан старался охладить пыл собеседника. — Но вы сказали, сэр, что перед вами поставлена неразрешимая задача. Почему вы так считаете?

— Райан, нелегко найти подводный ракетоносец, если он не хочет этого. Мы прилагаем массу усилий, практикуя с нашими подлодками, — и то почти всегда все они коту под хвост. А вы говорите, что «Красный Октябрь» уже сумел пересечь незамеченным все северо-восточные линии СГАН. Атлантика — большой океан, а шумовой отпечаток подводного ракетоносца очень тихий.

— Понимаю вас, сэр, — кивнул Райан и молча выругал себя за то, что проявил слишком большой оптимизм, рассчитывая на успех.

— Твои парни в хорошей форме, Джош? — спросил Давенпорт.

— В очень приличной. Только что успешно прошли учения «Ловкий дельфин». Мы во всяком случае были на высоте, — поправился Пейнтер. — На противной стороне очень здорово проявил себя «Даллас». Мои противолодочные экипажи действуют отлично. Нам окажут помощь?

— Когда я покидал Пентагон, командующий морскими операциями выяснял, можно ли отозвать с Тихого океана часть «локхидов», так что в одиночестве тебя не оставят. Все средства, имеющиеся в нашем распоряжении, выйдут в море. Ты командуешь единственным авианосцем в Северной Атлантике, так что тебе придётся возглавить тактическую боевую группу. Кончай прибедняться, Джош, в твоём распоряжении наши лучшие противолодочные силы, и ты знаешь, как распорядиться ими.

Пейнтер налил себе кофе.

— Ну хорошо, у нас одна авианосная палуба. «Америка» и «Нимиц» все ещё в доброй неделе хода отсюда. Райан, вы сказали, что летите сейчас на «Инвинсибл». Нам отдадут и его?

— Президент занимается этим. Авианосец вам действительно нужен?

— Конечно. У адмирала Уайта отличное чутьё при ведении противолодочной войны, и его парням здорово повезло во время учений «Ловкий дельфин». Они «потопили» две наших ударных подлодки, так что Винс Галлери метал громы и молнии. Везение — существенная часть этой игры. Тогда у нас будет две авианосных палубы вместо одной. Может быть, нам дадут ещё S-3? — Пейнтер имел в виду противолодочные самолёты «локхид-викинг», способные базироваться на авианосцах.

— Зачем они тебе? — спросил Давенпорт.

— В этом случае я переброшу свои F-18 на береговые аэродромы, и это позволит нам разместить на «Кеннеди» ещё двадцать «викингов». Мне не хочется терять ударную мощь, но сейчас нам нужны противолодочные самолёты, а это значит — больше S-3. Знаете, Джек, если вы ошибаетесь в намерениях русских, без F-18 нам трудно будет справиться с их надводными кораблями. Вы отдаёте себе отчёт в том, каким количеством ракет класса «корабль-корабль» они располагают?

— Нет, сэр. — Райан действительно не знал, но не сомневался, что у русских таких ракет больше чем достаточно.

— Мы — единственный авианосец в этом тактическом соединении, и это превращает нас в главную цель русских. Если они возьмут нас на прицел, сначала мы почувствуем себя очень одиноко, а затем ситуация станет весьма неуютной. — Зазвонил телефон, и командир авианосца поднял трубку. — Пойнтер слушает. Да. Спасибо. Ну что ж, «Инвинсибл» только что развернулся и идёт к нам в сопровождении двух эскадренных миноносцев. Нам выделили авианосец и два эсминца. Остальные эскортные корабли и три ударные подлодки по-прежнему на пути домой, в Англию. — Он нахмурился. — Не могу их тут винить. Выходит, нам придётся выделить надёжный эскорт английскому авианосцу, но всё-таки они заметно усилят наше соединение. Вторая авианосная палуба нужна нам позарез.

— А мы не сможем перебросить Райана к англичанам на вертушке? — Неужели Давенпорту известно о сути поручения, полученного мной от президента? — подумал Райан. Что-то уж слишком адмирал заинтересован побыстрее сбыть меня с «Кеннеди».

— Для вертушки это слишком далеко, — покачал головой Пейнтер. — Может, попросить англичан выслать за ним «харриер»?[15]

— Но ведь «харриер» — истребитель, сэр, — возразил Райан.

— У англичан есть экспериментальный вариант двухместного «харриера». Он предназначен для обнаружения подводных лодок. Говорят, действует достаточно успешно за пределами дальности вертолёта. Именно с его помощью они и «прикончили» одну из наших ударных подлодок, прямо-таки застигли её врасплох. — Пойнтер допил кофе.

— О'кей, господа, спустимся в центр противолодочной обороны и попытаемся придумать что-нибудь. Полагаю, мне придётся принять решение. Кроме того, свяжемся с «Инвинсиблом» и попросим их выслать за тобой птичку, Джек.

Адмиралы вышли из каюты, и Райан последовал за ними. Он провёл в центре ПЛО два часа, наблюдая за тем, как Пейнтер перемещает свои корабли в море, словно гроссмейстер шахматные фигуры на доске.

Ударная подлодка «Даллас»

Барт Манкузо дежурил в центре управления огнём уже больше двадцати часов. Всего несколько часов сна отделяло эту вахту от предыдущей. За это время он съел сандвичи, выпил кофе и коки для разнообразия заставили своего командира выпить две чашки бульона из сублимированных кубиков. Сейчас Манкузо без особого энтузиазма в раздумье уставился на третью.

— Командир? — вывел его из задумчивости голос Роджера Томпсона, начальника гидроакустической службы.

— Да. В чём дело? — Манкузо оторвался от тактического дисплея, занимавшего все его внимание на протяжении нескольких суток. За Томпсоном, который стоял у входа в помещение, виднелась фигура Джоунза с блокнотом и чем-то, похожим на магнитофон.

— Сэр, Джоунзи обнаружил что-то. Мне кажется вам следует с этим ознакомиться.

Манкузо не любил, когда его беспокоили во время вахты, — его терпение и без того за долгие часы подвергалось испытанию. Однако Джоунз выглядел более чем взволнованным.

— Хорошо, подойдите к прокладочному столику.

Прокладочный столик «Далласа» был новым прибором, подключённым к компьютеру ВС-10, и выдавал изображение на дисплей размером четыре на четыре фута. По мере движения подлодки двигалось и изображение. Это делало лишними бумажные карты, хотя их по-прежнему держали на борту благодаря единственному преимуществу — они не бьются.

— Спасибо, шкипер, — произнёс Джоунз мягче обычного. — Я знаю, вы чертовски заняты, но мне, кажется, удалось кое-что выяснить. Меня всё время беспокоил тот аномальный контакт, который мы обнаружили несколько дней назад. Пришлось бросить его, пока мы занимались шумом, поднятым русскими лодками, но мне удалось ещё трижды вернуться к нему, чтобы убедиться, что этот контакт никуда не исчез. В четвёртый раз он исчез, словноугас. Я хочу показать вам, что мне удалось придумать. Вы не могли бы переключить это устройство на тот курс, по которому мы шли в то время, сэр?

Прокладочный столик совмещался через компьютер ВС-10 с инерциальной навигационной системой корабля. Манкузо сам ввёл необходимую команду. Дошло уже до того, что скоро без помощи компьютера и дерьмо в гальюне не смоешь, подумал он. Курс «Далласа» на экране имел вид извилистой красной линии, пересечённой через каждые пятнадцать минут временными знаками.

— Отлично! — отозвался Джоунз. — Такого я ещё не видел. Все в порядке. О'кей. — Акустик извлёк из заднего кармана пригоршню карандашей. — Так вот, впервые я обнаружил контакт примерно в 9.15 на пеленге два-шесть-девять. — Джоунз положил карандаш таким образом, что ластик на его конце указывал на позицию «Далласа», а острие было направлено на запад, в сторону цели. — Затем в 9.30 пеленг был два-шесть-ноль. В 9.48 пеленг изменился на два-пять-ноль. Здесь, разумеется, нужно принимать во внимание определённую ошибку, капитан. Замкнуться на контакт было непросто, он прослушивался с трудом, однако в итоге ошибки усредняются. Примерно в этот момент начался весь шум, и мне пришлось отвлечься от контакта, однако около 10.00 я вернулся к нему, и пеленг был два-четыре-два. — Джоунз положил ещё один карандаш на линию на восток, проведённую в то время, когда «Даллас» удалялся от побережья Исландии. — В 10.15 пеленг стал два-три-четыре, а в 10.30 — два-два-семь. Два последних пеленга не слишком точные, сэр. Сигнал стал тогда совсем слабым, и мне не удалось надёжно замкнуться на него. — Джоунз поднял голову и посмотрел на Манкузо, он явно нервничал.

— Пока все в порядке. Успокойся, Джоунзи. Кури, если хочешь.

— Спасибо, капитан. — Джоунз извлёк сигарету и прикурил от бутановой зажигалки. Ещё никогда ему не доводилось обращаться к шкиперу вот так, запросто. Акустик знал, что капитан пользуется репутацией терпимого и спокойного командира — если у тебя есть что сказать, он всегда готов выслушать. Однако он не любил понапрасну тратить время, а уж сейчас тем более. — Так вот, капитан, похоже, что контакт поблизости от нас, верно? Я хочу сказать, что он где-то между нами и побережьем Исландии. Предположим, что он на полпути. Тогда его курс должен быть вот таким. — Джоунз положил на прокладочный столик ещё несколько карандашей.

— Одну минуту, Джоунзи. Откуда ты взял этот курс?

— Ах, да. — Акустик раскрыл блокнот. — Вчера утром — или ночью, когда я сменился с вахты, — у меня все это не шло из головы. Тогда я принял расстояние, пройденное нами у берега, в качестве исходной базы, и проложил небольшой отрезок курса, поставив себя на место контакта. Я знаю, как это делается, шкипер, прочитал в наставлении. Все очень просто, мы проделывали такие штуки в Калифорнийском технологическом, когда рассчитывали движение звёзд. На втором курсе я посещал лекции по астрономии.

Манкузо с трудом удержался от стона. Впервые в жизни он слышал, чтобы кто-то назвал подобные расчёты простыми, но капитан, глядя на цифры и диаграммы Джоунза, видел, что матрос проделал все правильно.

— Продолжай, Джоунзи, — попросил он.

Акустик достал из кармана калькулятор «Хьюлетт Паккард» и что-то похожее на карту из журнала «Нэшнл джиогрэфик», обильно испещрённую карандашными пометками.

— Вы не хотите проверить мои расчёты, сэр? — спросил он.

— Проверим позже, пока я полагаюсь на твои. Что это за карта?

— Шкипер, я знаю, что это противоречит правилам и все такое, но я храню эту карту вроде как для регистрации манёвров, сделанных лодками противника. Честное слово, сэр, она не покинет корабль, обещаю. Может быть, я немного ошибаюсь, но напрашивается вывод, что этот контакт движется курсом примерно два-два-ноль со скоростью десять узлов. И направляется прямо ко входу в Первую красную дорогу.

— Продолжай. — Манкузо уже понял, что Джоунз до чего-то додумался.

— Так вот, после этого я не мог уснуть, вернулся в гидропост и записал на магнитофон звуки, издаваемые контактом. Пришлось несколько раз пропустить запись через компьютер, чтобы отфильтровать все посторонние шумы — звуки моря, других подлодок, ну, вы меня понимаете, — а затем я сделал запись, ускоренную в десять раз. — Акустик поставил свой кассетник на прокладочный столик. — Вот, шкипер, послушайте.

Запись оказалась плохой, скрипучей, но было слышно, как каждые несколько секунд раздавался какой-то странный звук, похожий на вздох. Через две минуты тщательного прослушивания Манкузо пришёл к выводу, что «вздохи» раздаются примерно через пять секунд. Теперь уже лейтенант Манньон из-за спины Томпсона прислушивался к магнитофонной записи, задумчиво кивая головой.

— Шкипер, это искусственный звук. Другого объяснения быть не может. Он раздаётся через слишком равные промежутки времени. При нормальной скорости протяжки ничего понять невозможно, но после того как я ускорил её в десять раз, сразу всё стало ясно. Мне удалось накрыть этого сукиного сына!

— О'кей, Джоунзи, вывод, — поторопил Манкузо.

— Капитан, вы только что слышали акустический почерк русской подлодки. Она направляется ко входу в Первую дорогу, двигаясь вдоль исландского берега. Готов биться об заклад, шкипер.

— Как твоё мнение, Роджер?

— Он убедил меня, шкипер, — ответил Томпсон. Манкузо ещё раз посмотрел на проложенный курс, пытаясь найти альтернативное объяснение. Его не было.

— И меня тоже. Роджер, с сегодняшнего дня Джоунзи становится акустиком первого класса. Прими меры, чтобы оформление было закончено к началу следующей вахты, а также подготовь мне на подпись приказ с благодарностью. Рон, — он хлопнул акустика по плечу, — ты молодец. Здорово!

— Спасибо, шкипер. — По лицу матроса расплылась широкая улыбка.

— Пэт, прошу пригласить сюда лейтенанта Батлера.

Манньон подошёл к телефону и вызвал старшего механика подлодки.

— Скажи, Джоунзи, что это за звуки? — Манкузо снова повернулся к акустику.

Джоунз покачал головой.

— Это не шум гребных винтов. Раньше я никогда не слышал ничего подобного. — Он нажал на кнопку возврата плёнки и снова прослушал запись.

Через две минуты в центр управления огнём вошёл лейтенант Эрл Батлер.

— Звали, шкипер? — спросил старший механик.

— Послушай-ка вот это, Эрл. — Манкузо перемотал плёнку и нажал на кнопку воспроизведения звука.

Батлер был выпускником Техасского университета и прошёл через все учебные заведения ВМС для подводников и специалистов, обслуживающих механизмы на субмаринах.

— Чем это может быть? — недоуменно спросил стармех.

— Джоунзи утверждает, что это русская подлодка. По-моему, он прав.

— Расскажите мне о записи, — Батлер повернулся к акустику.

— Сэр, эта магнитофонная запись, ускоренная в десять раз по сравнению с нормальной скоростью протяжки. Я пропустил её через ВС-10 пять раз, чтобы отфильтровать посторонние звуки. При нормальной скорости этот шум ни о чём не говорит. — С несвойственной для него скромностью Джоунз ничего не сказал о том, что и тогда сумел распознать шум.

— Какая-то гармоника? Я хочу сказать, что, если это шум гребного винта, то винт должен быть не меньше сотни футов диаметром, и мы слышали бы каждую лопасть по отдельности. Но судя по регулярности интервалов, это всё-таки гармоническая составляющая. — Батлер задумался, наморщив лоб. — Но гармоническая составляющая чего?

— Что бы это ни было, оно направляется прямо сюда. — Манкузо постучал карандашом по месту, где были нанесены Близнецы Тора.

— Тогда это русская подлодка, можно не сомневаться, — согласился Батлер. — Причём какая-то новая. Опять.

— Мистер Батлер прав, — сказал Джоунз. — Эти звуки и впрямь походят на гармонические колебания. И вот что ещё кажется мне странным: какой-то посторонний шум, что-то вроде воды, переливающейся сквозь трубу. Не знаю, я не смог записать его. Думаю, компьютер просто отфильтровал этот шум. С самого начала он был едва уловим — впрочем, это уже выходит за пределы моей подготовки.

— Все в порядке, Джоунзи. Для одного дня ты потрудился достаточно. Как себя чувствуешь?

— Немного устал, шкипер. Я занимался этим довольно долго.

— Если мы снова приблизимся к той подлодке, думаешь, сможешь выследить её? — Манкузо знал, каким будет ответ.

— Можете не сомневаться, капитан! Теперь, когда мы знаем, к чему прислушиваться, готов поспорить, что я накрою этого сукиного сына!

Манкузо посмотрел на прокладочный столик.

— О'кей, если он направляется к Близнецам и пройдёт маршрут на скорости, скажем, в двадцать восемь или тридцать узлов, а затем перейдёт на основной курс и сбавит ход узлов до десяти… то окажется примерно вот здесь. Далеко отсюда. Итак, если мы будем идти полным ходом… через сорок восемь часов окажемся вот тут, а значит, впереди него. Пэт?

— Да, именно так, сэр, — согласился лейтенант Манньон. — Вы исходите из того, что он пройдёт через хребет полным ходом, а после этого сбавит скорость. Разумное предположение. В этом проклятом лабиринте ему не нужен бесшумный движитель, так что на протяжении четырехсот или пятисот миль он может гнать на полную катушку. А почему бы и нет? По крайней мере я поступил бы именно так.

— Тогда мы поступим следующим образом. Запросим по радио разрешения покинуть «Таможню» и проследим за этим типом. Джоунзи, если мы пойдём полным ходом, это означает, что ты и твои акустики некоторое время останетесь без работы. Установи сделанную тобой запись на тренажёр и прими меры, чтобы каждый из них познакомился с его акустическим почерком, потом отдыхайте. Все. Когда мы снова установим контакт с этим парнем, вы понадобитесь мне стопроцентно свежими и готовыми действовать. Прими душ — можешь даже голливудский, из свежей воды, ты заслужил это. И отправляйся спать. После того как мы начнём преследование этого парня, нам предстоит длительная, тяжёлая охота.

— Не беспокойтесь, капитан. Мы отыщем его для вас. Готов поспорить. Вам нужен оригинал моей записи, сэр?

— Непременно. — Манкузо нажал на кнопку выброса и с удивлением посмотрел на кассету. — Ради этой записи ты пожертвовал Бахом?

— Это было не лучшее исполнение концерта Баха, сэр. У меня осталась запись оркестра Кристофера Хогвуда, которая намного лучше.

— Можешь идти, Джоунзи. Молодец. — Манкузо сунул кассету в карман.

— Да я сам получил немалое удовольствие, капитан. — Джоунз вышел из центра управления огнём, подсчитывая по пути, насколько вырастет его жалованье после столь внезапного повышения через одну ступень.

— Роджер, прими меры, чтобы твои люди как следует отдохнули в течение двух предстоящих дней. Когда снова установим контакт с этим сукиным сыном, придётся изрядно потрудиться.

— Слушаюсь, капитан.

— Пэт, всплывай на перископную глубину. Необходимо немедленно передать в Норфолк полученные сведения. Эрл, а ты начинай думать над тем, что может быть источником такого шума.

— Будет исполнено, капитан.

Пока Манкузо готовил радиограмму, лейтенант Манньон поднял «Даллас» на перископную глубину с помощью изменённого угла горизонтальных рулей. Потребовалось пять минут, чтобы всплыть с пятисот футов под самую поверхность бушующего океана. Теперь подлодка раскачивалась от океанских волн, и хотя по меркам надводных кораблей качка была незначительной, команда почувствовала её. Манньон поднял перископ и антенну СЭН (средств электронного наблюдения), которая использовалась для приёмника широкого диапазона, регистрировавшего излучение радиолокаторов. Лейтенант ничего не увидел в объективе перископа, предел видимости которого ограничивался пятью милями, а приборы СЭН не зарегистрировали излучения радиолокаторов, если не считать воздушных, которые в любом случае находились слишком далеко. Далее Манньон приказал поднять ещё две мачты. Одна из них была хлыстообразной приёмной антенной УВЧ, а другая — от лазерного передатчика. Его диск повернулся и принял сигнал несущей волны ССПЛ — спутника связи, используемого исключительно подводными лодками. С помощью лазерного луча можно было посылать радиограммы высокой плотности, исключающие риск обнаружения подводной лодки.

— Готово, сэр, — доложил вахтенный радист.

— Начинайте передачу.

Радист нажал на кнопку. Радиограмму с текстом, сжатым в доли секунды, приняли фотогальванические элементы, считали её для передатчика УВЧ и переслали обратно на параболическую антенну в центр связи штаба Атлантического флота. В Норфолке другой радист принял радиограмму и тоже нажал на кнопку, пославшую этот же текст вверх на спутник и обратно на антенну «Далласа». Это был простой и надёжный способ избежать искажения радиограммы.

Радист «Далласа» принял радиограмму и сравнил её текст с только что посланным.

— Текст верен, сэр, — доложил он.

Манкузо приказал Манньону опустить все антенны, кроме антенн УВЧ и СЭН.

Центр связи Атлантического флота

Первая строчка донесения, принятого в Норфолке, указывала на страницу и строчку шифра одноразового пользования, который был занесён в память компьютера, находившегося в особо секретном отделении центра связи. Офицер набрал соответствующие цифры на терминале своего компьютера, и через мгновение машина выдала чистый расшифрованный текст. Офицер ещё раз проверил его, чтобы избежать искажений. Убедившись в правильности текста, он отнёс донесение на противоположную половину комнаты старшине, который сидел у телекса, и вручил ему листок.

Старшина набрал имя адресата и передал полученное донесение по особой наземной линии связи в оперативный центр КОМПОДАНТа, расположенный в полумиле отсюда. Наземная линия связи представляла собой заключённый в стальную оболочку световод, проложенный под мостовой. Из соображений безопасности его проверяли трижды в неделю. Ничто, даже секретные тактико-технические характеристики ядерного оружия, не охранялось так бдительно, как ежедневная связь с подводными лодками.

Оперативный центр Командования подводными силами Атлантики

В оперативном центре прозвенел звонок, извещающий о том, что по «горячей линии» на принтер прибыло донесение. Перед ним шёл упреждающий знак «Z», что означало высшую категорию срочности — «МОЛНИЯ».

20904142ДЕК

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО ТЕО

ОТ: ПОДЛОДКИ США «ДАЛЛАС»

КОМУ: КОМПОДАНТУ

ИНФОРМ: ГЛАВКОМАТФЛОТУ

//NOOOOO//

ОПЕРАЦИИ ПОДВОДНЫХ СИЛ КРАСНОГО ФЛОТА

1. ДОКЛАДЫВАЕМ ОБ АНОМАЛЬНОМ ЗВУКОВОМ КОНТАКТЕ ПРИМЕРНО 0900 ГРИНВИЧУ 7 ДЕКАБРЯ УТЕРЯННОМ ПОСЛЕ РОСТА АКТИВНОСТИ ПОДВОДНЫХ ЛОДОК КРАСНОГО ФЛОТА тчк ПОЗДНЕЕ КОНТАКТ ОПРЕДЕЛЁН КАК ПОДВОДНАЯ ЛОДКА КРАСНОГО ФЛОТА ИДУЩАЯ ВБЛИЗИ ПОБЕРЕЖЬЯ ИСЛАНДИИ НАПРАВЛЕНИЕМ К ДОРОГЕ ОДИН тчк КУРС ЮГО-ЗАПАД СКОРОСТЬ ДЕСЯТЬ УЗЛОВ ГЛУБИНА НЕИЗВЕСТНА тчк

2. КОНТАКТ ПРОЯВИЛ НЕОБЫЧНЫЕ ПОВТОРЯЮ НЕОБЫЧНЫЕ АКУСТИЧЕСКИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ тчк ПОЧЕРК НЕ ПОХОЖ НИ НА ОДНУ ПОДЛОДКУ КРАСНОГО ФЛОТА тчк

3. ПРОСИМ РАЗРЕШЕНИЯ ПОКИНУТЬ РАЙОН «ТАМОЖНИ» ЧТОБЫ ВЕСТИ СЛЕЖЕНИЕ И ВЫЯСНИТЬ СИТУАЦИЮ тчк СЧИТАЕМ ЭТА ПОДЛОДКА ПОЛЬЗУЕТСЯ НОВОЙ ДВИЖИТЕЛЬНОЙ СИСТЕМОЙ С НЕОБЫЧНЫМИ ЗВУКОВЫМИ ХАРАКТЕРИСТИКАМИ тчк ИМЕЕМ ВЫСОКУЮ ВЕРОЯТНОСТЬ ОБНАРУЖЕНИЯ И ОПОЗНАНИЯ тчк

Младший лейтенант доставил донесение в штаб вице-адмирала Винсента Галлери. КОМПОДАНТ был на службе с момента начала движения советских подводных лодок.

— Поступила «МОЛНИЯ» с «Далласа», сэр.

— Давайте. — Галлери взял жёлтый листок и дважды прочитал донесение. — Что, по-вашему, это могло бы значить?

— Не могу знать, сэр. Похоже, он услышал что-то, не спешил с оценкой и теперь хочет сделать новую попытку. Наверно, считает, что обнаружил что-то необычное.

— Ну хорошо, что же ему ответить? Давайте, мистер, не тяните. Когда-нибудь вы можете стать адмиралом и вам самому придётся принимать решения. — Маловероятно, судя по всему, подумал Галлери.

— Сэр, «Даллас» находится в идеальном положении для слежения за русскими надводными кораблями, после того как они подойдут к Исландии. Он нужен нам именно там.

— Отличный ответ, прямо по учебнику. — Галлери улыбнулся молодому офицеру, готовясь устроить ему хорошую взбучку. — С другой стороны, «Далласом» командует знающий офицер, который не стал бы беспокоить нас, не будучи уверенным в том, что обнаружил что-то необычное. Он не вдаётся в подробности, по-видимому, считая их слишком сложными для тактического донесения по категории «МОЛНИЯ», а также потому что знает, что мы верим ему и поэтому положимся на его суждение. Так что он там говорит? Новая движительная система с необычными звуковыми характеристиками. Скорее всего, какая-то чепуха, но он находится на месте и ему нужен ответ. Пусть действует.

— Слушаюсь, сэр, — вытянулся лейтенант, будучи уверенным в том, что этот старый тощий сукин сын принимает решения наугад, просто подбрасывая монету.

Ударная подлодка «Даллас»

Z090432ZДЕК

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

ОТ: КОМПОДАНТА

КОМУ: ПОДЛОДКЕ США «ДАЛЛАС»

А. ПОДЛОДКА США «ДАЛЛАС» Z090414ZДЕК

Б. ИНСТРУКЦИИ КОМПОДАНТА 2000.5

ПРЕДПИСАНИЯ ПО ОПЕРАТИВНОМУ РАЙОНУ

//N04220//

1. ЗАПРОС ОТНОСИТЕЛЬНО «А» РАЗРЕШЁН

2. РАЙОНЫ «БРАВО», «ЭХО», «ГОЛЬФ» В ОТНОШЕНИИ «В» ВЫДЕЛЕНЫ ДЛЯ НЕОГРАНИЧЕННЫХ ОПЕРАЦИЙ С 090500 ПО ГРИНВИЧУ ДО 140001 ПО ГРИНВИЧУ тчк ДОКЛАДЫВАЙТЕ ПО МЕРЕ НЕОБХОДИМОСТИ тчк

АДМ ГАЛЛЕРИ

— Черт побери! — усмехнулся Манкузо. Что ни говори, приятно работать с Галлери. Стоит задать ему вопрос, и, можно поклясться Господом, сразу получишь ответ — да или нет, ещё до того как успеешь поднять антенну. Разумеется, подумал капитан, если окажется, что Джоунзи напутал и все это поиски ветра в поле, ему придётся немало потрудиться, чтобы выпутаться. Галлери имел репутацию адмирала, который не одному провинившемуся командиру подлодки снял голову, отправив его на берег.

Впрочем, Манкузо знал, что все равно рано или поздно туда попадёт. После первого курса в Аннаполисе его мечтой было командовать собственной ударной подлодкой. Теперь его мечта осуществилась, и отныне карьера покатится под гору. На военно-морском флоте твой первый корабль всегда остаётся первым, даже если ты продвинешься по служебной лестнице и в конце концов станешь командующим флотом — если, конечно, повезёт и ты наделён нужными способностями. Но все это не относится к подводникам. Отличным ли, плохим ли командиром проявит он себя на «Далласе», все равно скоро его переведут отсюда. Ему выпал один-единственный шанс. А что потом? Лучшее, на что мог рассчитывать Манкузо, — это стать командиром подводного ракетоносца. Ему довелось служить на них и раньше, и капитан не сомневался, что командовать одним из этих кораблей, даже новым «огайо», столь же увлекательное занятие, как и наблюдать за тем, как сохнет краска на стене. Задача ракетоносца заключалась в том, чтобы его никто не видел, тогда как Манкузо привлекало быть охотником. Вот что, по его мнению, было самым интересным. А после командования ракетоносцем? Он может получить «высокую должность на поверхности» — ну, дадут ему хороший танкер. Это же все равно что пересесть со знаменитой скаковой лошади Секретариат на корову Элзи. А то станет командиром соединения и будет восседать в кабинете за письменным столом, перекладывая бумаги с одного места на другое. На такой должности он станет выходить в море в лучшем случае раз в месяц, причиняя неприятности шкиперам подлодок, у которых будет одно желание — как можно скорее избавиться от него. Или его переведут в Пентагон — это уже просто веселуха! Манкузо понимал, почему у некоторых астронавтов поехала крыша после возвращения с Луны. Столько лет подготовки, прежде чем получил свою подводную лодку, а через год её отберут. Придётся передать «Даллас» кому-то другому. Но пока лодка принадлежит ему.

— Пэт, опусти мачты и скомандуй погружение на тысячу двести футов.

— Слушаюсь, сэр. Опустить мачты, — приказал Манньон. Старшина потянул за рычаги гидравлики.

— Мачты УВЧ и СЭН опущены, сэр, — доложил вахтенный электрик.

— Отлично. Боцман, погружение на тысячу двести футов.

— Погружение на тысячу двести футов, слушаюсь, сэр, — отрепетовал боцман, стоящий у горизонтальных рулей. — Плоскости рулей вниз на пятнадцать градусов.

— Плоскости на пятнадцать градусов вниз.

— Действуй, Пэт.

— Слушаюсь, шкипер. Полный вперёд!

— Есть полный вперёд. — Рулевой протянул руку к машинному телеграфу.

Манкузо наблюдал за работой команды. Все исполняли свои обязанности с точностью отлаженных механизмов. Но они не были машинами, нет. Это были люди. Его люди.

В кормовом реакторном отсеке лейтенант Батлер приказал механикам отрепетовать команду и дал необходимые распоряжения. Охладительные насосы реактора заработали быстрее. Возросший объём горячей воды, находящейся под давлением, начал поступать в теплообменник, превращая в пар воду внешнего контура. Когда охлаждающая жидкость возвращалась в реактор, её температура заметно снижалась, и потому плотность возрастала. Благодаря возросшей плотности она поглощала большее количество нейтронов в реакторе, увеличивая интенсивность ядерной реакции и производя ещё больше тепла. Дальше в стороне кормы перегретый пар в «наружном», или нерадиоактивном, цикле теплообменной системы через несколько клапанов попадал на лопасти паротурбины. Огромный бронзовый винт «Далласа» стал вращаться быстрее, погнав подлодку вперёд и вниз.

Механики выполняли свои обязанности спокойно и уверенно. По мере того как возрастала мощность, шум внутри машинного отделения увеличивался, и механики, следившие за этим, не отрывали глаз от приборов. Привычная работа шла гладко и без заминок. Никаких лишних разговоров, ничего, что могло бы отвлечь от дела. Рядом с реакторным отсеком подлодки больничная операционная показалась бы олицетворением хаоса.

В передней части лодки Манньон, наблюдавший за указателем глубины, увидел, что стрелка перевалила за шестьсот футов. Боцман, самый опытный специалист на борту лодки, подождёт, пока она достигнет глубины девятьсот футов, прежде чем приступит к выравниванию подводного корабля. Цель манёвра заключалась в том, чтобы погружение полностью прекратилось в тот момент, когда датчик глубины покажет тысячу двести футов. Капитан третьего ранга Манкузо хотел, чтобы «Даллас» оказался под термоклином, границей между слоями воды различной температуры. Вода в море делится на изотермальные слои, где температура примерно одинакова. Относительно плоская граница, проходящая там, где более тёплая вода поверхностного слоя встречается с холодной водой морских глубин, представляет собой полупроницаемый барьер, отражающий звуковые волны. Те волны, которые всё-таки проникают через него, оказываются по большей части в ловушке под слоем термоклина. Таким образом, хотя «Даллас» и двигался сейчас ниже этого слоя со скоростью свыше тридцати узлов, производя немалый шум, поверхностные гидроакустические датчики не могли обнаружить подлодку. С другой стороны, сейчас она двигалась почти вслепую, но на такой глубине вряд ли есть препятствия, на которые можно натолкнуться.

Манкузо снял микрофон внутренней корабельной радиотрансляции.

— Говорит капитан. Мы только что начали скоростной переход, который будет продолжаться сорок восемь часов. Сейчас мы направляемся к месту, где надеемся обнаружить русскую подлодку, прошедшую мимо нас двое суток назад. Судя по всему, русские пользуются новой, относительно бесшумной движительной системой, которая пока никому ещё не встречалась. Мы попытаемся обогнать их и начать преследование, после того как русская подлодка снова пройдёт мимо нас. Теперь мы знаем характер звуков, издаваемых этой лодкой, и сможем легко обнаружить её. А пока я хочу, чтобы все на борту «Далласа» как следует отдохнули. После того как мы прибудем в намеченную точку, нам предстоит длительное и трудное преследование. Мне нужно, чтобы все были в форме. Надеюсь, работа окажется интересной.

Манкузо выключил микрофон и повернулся к боцману.

— Какой у нас сегодня фильм? — спросил командир.

Боцман, следивший за стрелкой указателя глубины, увидел, что она замерла на отметке тысяча двести футов, и только после этого ответил на вопрос командира. Являясь старшим среди матросского и старшинского состава лодки, он одновременно заведовал бортовым кабельным телевидением. В телевизионную систему входили три видеомагнитофона в старшинской кают-компании, откуда шли кабели к телевизорам в кубриках и других местах размещения команды.

— Шкипер, у нас есть выбор. Можно поставить «Возвращение Джедая» или две кассеты с записями футбольных матчей: Оклахома — Небраска и Майами — Даллас. Оба состоялись, когда мы были на учениях, сэр, так что это будет походить на прямую трансляцию. — Он засмеялся. — Прямо с рекламой и всем остальным. Коки уже готовят попкорн.

— Отлично. Я хочу, чтобы все расслабились, приободрились. — Непонятно, почему мы никогда не получаем записей с играми команд военно-морских сил? — подумал Манкузо. Правда, в этом году армейские команды разнесли их в пух и прах…

— Доброе утро, шкипер. — В центр управления огнём вошёл Уолли Чеймберз, старший помощник. — Я слышал, будто что-то случилось?

— Пошли в кают-компанию, Уолли. Хочу, чтобы ты кое-что прослушал. — Манкузо достал кассету из кармана рубашки и повёл Чеймберза в сторону кормы.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

В двухстах милях к северо-востоку от «Далласа», в Норвежском море, советская подводная лодка «Коновалов» мчалась на юго-запад со скоростью сорок один узел. Капитан Туполев сидел в кают-компании один и в который раз перечитывая депешу, полученную им два дня назад. Она вызывала у него смешанные чувства, от горя до ярости. — Чтобы Учитель пошёл на такое? Туполев был ошеломлён случившимся.

Но у него не оставалось выхода. Приказ, переданный капитану, был недвусмысленным, особенно если принять во внимание, как напомнил ему замполит, что сам Туполев — бывший ученик предателя Рамиуса. Туполев тоже может оказаться в тяжёлом положении, если «Красный Октябрь» с его новой движительной установкой сумеет ускользнуть от преследователей.

Значит, Марк провёл за нос всех, не только его. Он как идиот шнырял по Баренцеву морю, в то время как Рамиус направлялся совсем в другую сторону. Причём явно посмеиваясь, в этом Туполев не сомневался. Такая измена, такая дьявольская опасность для Родины. Это непостижимо — и в то же время понятно. Рамиус с жиру бесится. У него было все. И четырехкомнатная квартира, и дача, и собственные «жигули». Не то что у него, у Туполева, машины и той нет. Как он пробивался в командиры атомной подлодки, и теперь все его усилия могут пойти прахом! Если удастся сохранить за собой должность командира, можно считать, что ему повезло.

Придётся убить друга, подумал он. Друга? Да, признался Туполев, Марк был хорошим другом и отличным учителем. Почему он решился на измену?

Из-за жены, из-за Натальи Богдановны.

Да, конечно. Именно в этом дело. Случившееся вызвало шумный скандал. Сколько раз он, Туполев, бывал у них в доме, ужинал с ними, сколько раз Наталья смеялась вместе со своими любимыми, сильными, мужественными сыновьями. Он покачал головой. Такую женщину погубить! И все этот проклятый идиот-хирург. И против убийцы ничего не предпринять — сын члена Центрального комитета партии. Конечно, это возмутительно, когда в стране, где уже на протяжении трех поколений строится социализм, происходят подобные вещи. И всё-таки такому безумию нет оправданий.

Туполев склонился над картой, которую захватил с собой. Через пять суток он выйдет в свой район, даже быстрее, если выдержит двигательная установка, а Рамиус не будет особенно спешить. Не будет: он — лиса, а не бык, он постарается действовать хитростью и не станет без оглядки мчаться вперёд. Туполев знал, что остальные «альфы» придут на место раньше его, но это не имело значения. Он должен сделать все собственными руками. Он обгонит Рамиуса и станет ждать. Тот попробует проскользнуть мимо, и вот тут-то «Коновалов» преградит ему путь. И тогда «Красному Октябрю» конец.

Северная Атлантика

Британский истребитель «си-харриер» FRS-4 появился минутой раньше расчётного времени. На мгновение он завис над левым бортом «Кеннеди», пока пилот осматривал место предстоящей посадки и состояние моря. Поддерживая постоянную скорость в тридцать узлов, чтобы уравнять скорость истребителя со скоростью авианосца, он аккуратно скользнул вправо, затем мягко опустил самолёт точно в середине лётной палубы авианосца, почти перед островом. Матросы палубной команды мгновенно бросились к истребителю — у троих в руках были тяжёлые металлические башмаки, которые они вставили под колеса, четвёртый подставил металлическую лестницу к кокпиту, фонарь которого уже поднимался. Ещё четверо матросов подтащили заправочный шланг, стараясь продемонстрировать выучку и быстроту, с какой могут действовать американские военные моряки. Английский пилот был в оранжевом комбинезоне и жёлтом спасательном жилете. Он положил шлем на спинку переднего сиденья, спустился по приставной лестнице, посмотрел на истребитель, чтобы убедиться, что он в надёжных руках, и побежал к острову.[16] У открытого люка его встретил Райан.

— Вы Райан? Я — Тони Паркер. Где здесь гальюн?

Джек показал дорогу, и пилот бросился в нужном направлении, оставив Райана, который был уже в лётном костюме, с сумкой в руке и смущённой улыбкой на лице. В другой руке он держал белый пластиковый шлем и наблюдал за тем, как палубная команда заправляет «харриер», надеясь, что они знают, что делают. Паркер вернулся через три минуты.

— Капитан, — заметил он мимоходом, — это как раз то, что они никогда не устанавливают на истребителях, — чёртов гальюн. Накачают тебя чаем и кофе, посадят в кокпит и — в воздух, а там куда отольёшь.

— Понимаю, что за ощущения. Вам нужно ещё что-нибудь?

— Нет, сэр. Ваш адмирал говорил со мной по радио, когда я подлетал. Похоже, ваши парни уже заправили мою птичку. Полетели?

— Куда положить вот это? — Райан поднял сумку, полагая, что её придётся держать на коленях. Заметки для инструктажа он сунул за пазуху лётного комбинезона.

— В багажник, конечно. Пошли, сэр.

Паркер бодрым шагом направился к истребителю. Едва начинало светать. Над головой в тысяче, а то и двух тысячах футов висели плотные облака. Дождя не было, хотя казалось, что он вот-вот начнётся. Морская поверхность с все ещё восьмифутовыми волнами походила на серую равнину, испещрённую белыми гребешками. Райан чувствовал движение «Кеннеди», испытывая удивление, что такую громадину вообще можно заставить двигаться. Когда они подошли к «харриеру», Паркер взял у Райана сумку и потянул за рычаг, утопленный в нижней части корпуса истребителя. За скрытым люком открылась небольшая ёмкость размером с маленький холодильник. Пилот сунул туда сумку, захлопнул люк и проверил, надёжно ли тот закрылся. Матрос, судя по его жёлтой рубашке, — из палубной команды, о чём-то заговорил с Паркером. На корме ревели двигатели вертолёта, к центральной катапульте выруливал истребитель «томкэт». Вдобавок ко всему ветер был узлов тридцать. Прямо скажем, место не из тихих.

Паркер махнул в сторону приставной лестницы и сделал знак Райану, чтобы тот поднимался в кокпит. Джек, отношение которого к лестницам мало чем отличалось от его отвращения к полётам, поднялся в кабину и почти свалился в кресло. Он постарался устроиться поудобнее, пока матрос палубной команды пристёгивал четырехточечную систему ремней, затем надел на голову Райана шлем и показал на разъём внутренней связи. Пожалуй, американские матросы действительно разбираются в «харриерах», подумал он. Рядом с разъёмом Райан увидел переключатель и щёлкнул им.

— Вы слышите меня, Паркер?

— Да, капитан. У вас все в порядке?

— Вроде бы.

— Отлично. — Пилот повернул голову в сторону отверстий воздухозаборников. — Включаю двигатель.

Фонари кабины оставались поднятыми. Рядом с истребителем стояли три матроса с большими углекислотными огнетушителями в руках — по-видимому, на случай взрыва двигателя, подумал Райан. Ещё несколько человек смотрели на незнакомый самолёт, стоя у острова. Мощная машина взревела тысячами лошадиных сил, и плексигласовые фонари опустились.

— Вы готовы, капитан?

— Как и вы.

«Харриер» был небольшим, но, без сомнения, самым шумным истребителем. Пока Паркер регулировал ручки управления тягой и вектором, Райан чувствовал, как рёв двигателя волнами проносится сквозь его тело. Самолёт задрожал, нос его накренился, и машина неуверенно поднялась в воздух. Райан увидел, как какой-то человек у надстройки машет им и показывает куда-то. «Харриер» скользнул влево, двигаясь в сторону от острова и одновременно набирая высоту.

— Взлетели неплохо, — послышался голос Паркера. Он снова отрегулировал направление тяги, и «харриер» начал набирать горизонтальную скорость. Ускорения Райан почти не чувствовал, но заметил, что «Кеннеди» быстро исчезает позади. Через несколько секунд истребитель оказался за пределами кольца эскортных кораблей.

— Давайте уйдём от этой мерзости, — произнёс Паркер. Он потянул рычаг на себя и направил самолёт к облакам. Через считанные секунды они оказались внутри них, и поле зрения Райана мгновенно сократилось с пяти миль до пяти футов.

Джек огляделся: посмотрел на приборы, на ручки управления. Указатель горизонтальной скорости показывал сто пятьдесят узлов, и скорость увеличивалась, альтиметр — четыреста футов. Раньше этот «харриер» был, по-видимому, тренировочным самолётом, но контрольную панель переделали, и теперь на ней были установлены приборы от обтекаемого контейнера с датчиками, закреплённого, наверно, под брюхом истребителя. Изобретение от бедности, но, по словам адмирала Пойнтера, самолёт был неплохим. Райан понял, что на экран, который походил на телевизионный, поступает информация от направленного вперёд датчика инфракрасного теплового излучения. Указатель скорости показывал теперь триста узлов, а угол набора высоты составлял двадцать градусов. Странно — ему показалось, что взлетают, они куда круче.

— Скоро выйдем из этого дерьма, — заметил Паркер. — Вот!

На альтиметре было двадцать шесть тысяч футов, когда глаза залил поток ослепительного солнечного света. Это неизменно поражало Райана при полётах, и привыкнуть к этому он так и не сумел: какой бы мерзостной ни была погода на земле, а стоит подняться достаточно высоко, и тебя всегда ждёт там солнечное сияние. Потоки яркого света заливали истребитель, но цвет неба был заметно темнее, чем мягкая синева при взгляде с земли. Полет стал таким же плавным, как на авиалайнере, едва «харриер» преодолел нижние турбулентные слои атмосферы. Райан опустил козырёк шлема, чтобы защитить глаза от ослепительного света.

— Теперь лучше, сэр?

— Все в порядке, лейтенант. Оказывается, лететь на таком истребителе намного приятнее, чем я ожидал.

— Что вы имеете в виду, сэр? — с любопытством спросил Паркер.

— Думаю, это куда лучше, чем на коммерческом авиалайнере. Видишь все вокруг. Так намного спокойнее.

— Жаль, что у нас нет лишнего топлива, а то я показал бы вам настоящую аэробатику. «Харриер» способен проделывать практически любые фигуры.

— Ничего, мне и так нравится.

— А ваш адмирал, — доверительно заметил Паркер, — сказал, что вы не любите летать.

Райан вцепился руками в подлокотники кресла, когда истребитель внезапно сделал три полных оборота вокруг своей оси и тут же продолжил обычный полет. К собственному изумлению, он засмеялся.

— Это и есть британское чувство юмора? — спросил он.

— Таким был приказ вашего адмирала, — извинился Паркер. — Чтобы вы не думали, будто «харриер» — обычное такси.

Интересно, который из них это придумал, усмехнулся про себя Райан, — Пейнтер или Давенпорт? Скорее всего оба. Проносящиеся под истребителем облака походили сверху на волнующееся хлопковое поле. Никогда раньше, глядя в иллюминатор размером в квадратный фут, он не представлял себе, что это зрелище может быть таким красивым. Даже с заднего сиденья ему казалось, будто он находится снаружи.

— Разрешите задать вопрос, сэр?

— Конечно.

— Почему такая спешка?

— Что вы имеете в виду?

— Видите ли, сэр, наш корабль развернулся и пошёл обратно. Затем мне приказали переправить одного высокопоставленного офицера с «Кеннеди» на «Инвинсибл».

— А-а, понятно. Не могу ответить на ваш вопрос, Паркер. Мне поручили доставить кое-какие бумаги вашему боссу. Я — всего лишь почтальон, — солгал Райан.

— Вы уж извините меня, капитан, но мы с женой вскоре после Рождества ожидаем нашего первенца. Надеюсь вернуться к родам, сэр.

— Где вы живёте?

— В Чэтеме. Это район, который…

— Я знаю. Сам пока живу в Англии. Наш дом в Марлоу, вверх по Темзе. Там у нас появился второй ребёнок.

— Он там родился?

— Нет, просто в Англии мы его сработали. Моя жена утверждает, что виной всему эти непривычные кровати в отелях, всякий раз так получается. Будь я любитель поспорить, побился бы с вами об заклад, что ваш ребёнок не будет спешить с рождением. Первенцы всегда не спешат появиться на свет.

— Вы говорите, что живёте в Марлоу?

— Совершенно верно, в начале года мы построили там дом.

— Так вы Джек Райан… Джон Райан? Тот самый, который…

— Да. Только держите это при себе, лейтенант.

— Понял, сэр. Я и не знал, что вы — морской офицер.

— Вот потому-то и не говорите никому об этом.

— Конечно, сэр. Извините за глупую выходку с тремя оборотами.

— Ничего страшного. Адмиралам тоже надо немного позабавиться. Насколько я знаю, вы только что проводили учения с нашими парнями.

— Совершенно точно, капитан. Я «потопил» одну из ваших подлодок, «Тэллиби». То есть мой оператор электронных систем и я, сэр. Ночью мы засекли её у самой поверхности инфракрасным датчиком и забросали шумовыми хлопушками. Видите ли, мы не хотели, чтобы кто-то знал о нашем новом оборудовании. Стараешься добиться цели теми средствами, которые у тебя есть. Потом мне стало известно, что командир вашей лодки был вне себя от ярости. Я надеялся встретиться с ним в Норфолке, но его подлодка пришла лишь в тот день, когда мы вышли в море.

— Ну как, хорошо провели время в Норфолке?

— Да, капитан. Нам удалось поохотиться на вашем Чесапикском заливе — насколько мне известно, вы называете его Восточным берегом.

— Вот как? Мне довелось там охотиться. Успешно?

— Неплохо. Я подстрелил трех уток за полчаса. Таким было ограничение — глупо, по-моему.

— Вы просто приехали и подстрелили трех уток всего за полчаса в самом конце охотничьего сезона?

— Именно так я добываю скромный заработок, чтобы хватило на пропитание, капитан, — стрельбой, — отозвался Паркер.

— Прошлым сентябрём я охотился на куропаток с вашим адмиралом. Мне дали двустволку. Если покажешься там с ружьём вроде того, каким обычно пользуюсь я — у меня автоматический «Ремингтон», — на тебя смотрят, как на террориста. Вот мне и сунули двустволку «Пардью», будто это что-то особенное, а я едва к ней приспособился. Подстрелил пятнадцать штук. Вообще ваша охота показалась мне какой-то странной — медленной, что ли, — один парень заряжал мне ружьё, а целый взвод других парней тем временем гнал на тебя птиц. У меня создалось впечатление, что с птичьим населением мы там покончили навсегда.

— У нас больше дичи в расчёте на акр, чем у вас.

— Вот и адмирал сказал мне то же самое. Нам ещё далеко до «Инвинсибла»?

— Сорок минут.

Райан посмотрел на указатели топлива. Стрелки свидетельствовали, что баки полупусты. Будь он за рулём машины, тут же начал бы искать заправочную. Значит, «харриер» сжёг столько топлива всего за полчаса полёта. Впрочем, лицо Паркера не отражало тревоги.

Посадка на палубу авианосца «Инвинсибл» ничуть не походила на прибытие «трески» на «Кеннеди». Истребитель начало бросать, когда Паркер спускался через облака, и Райан подумал, что сейчас они находятся на переднем крае того самого шторма, который ему довелось выдержать накануне. Плексиглас фонаря заливали струи дождя, и Райан слышал барабанную дробь дождевых капель, бивших по алюминиевой обшивке корпуса, — или это был град? Наблюдая за приборами, он увидел, что Паркер выровнял машину на высоте тысячи футов — пока они все ещё находились в облаках — и начал медленно снижаться. Когда до поверхности моря оставалось сто футов, истребитель вырвался из облачности, и перед глазами предстал английский авианосец. Размером он едва достигал половины «Кеннеди». Джек заметил, как бросают его пятнадцатифутовые волны. Техника посадки у Паркера ничем не отличалась от той, которой он пользовался на «Кеннеди». «Харриер» на мгновение завис над левым бортом авианосца, затем скользнул вправо и с высоты двадцать футов плавно опустился в нарисованный на палубе круг. Касание было довольно жёстким, но Райан сумел предугадать это мгновение. Тут же поднялся фонарь кабины.

— Вы можете выйти сейчас, — сказал Паркер. — Мне придётся подрулить к лифту.

Приставная лестница уже у борта. Райан отстегнул пристежные ремни и спустился вниз. Матрос палубной команды достал из багажника его сумку, и Райан последовал за ним к острову. Там его встретил энсин — в британском военно-морском флоте офицер такого звания назывался младшим лейтенантом.

— Добро пожаловать на борт, — произнёс офицер. Юноше не больше двадцати, подумал Райан. — Позвольте помочь вам снять лётный костюм.

Младший лейтенант стоял рядом, пока Райан расстёгивал и снимал шлем, спасательный жилет и лётный комбинезон. Затем Джек извлёк из сумки свою фуражку. Переодеваясь, он несколько раз ударился о переборку. Авианосец бросало волнами, бьющими со стороны кормы. Носовой ветер и волны с кормы? Впрочем, подумал Райан, в Северной Атлантике да ещё зимой случается и не такое. Офицер взял его сумку, написанные от руки заметки всё время оставались у Джека при себе.

— Идите, «лефтенант»,[17] я последую за вами, — предложил Райан. Юноша помчался вверх, одолевая трап за трапом, и Джек, тяжело дыша, старался неотставать. Давало знать, что последнее время он забросил утренние пробежки. Корабельная качка вместе с некоторой дурнотой от перелёта вызывала головокружение, и Райан почувствовал, что наталкивается на предметы. Почему такого не случается у профессиональных лётчиков?

— Вот адмиральский мостик, сэр. — Младший лейтенант открыл перед ним дверь.

— Привет, Джек! — услышал Райан рокочущий голос вице-адмирала Джона Уайта, восьмого графа Уэстонского. Это был высокий крепкий мужчина с обветренным лицом, багровый цвет которого подчёркивал белый шарф вокруг шеи. Джек впервые встретил его в начале года, и с тех пор Кэти, жена Райана, и Антония, графиня Уэстонская, стали близкими подругами и членами узкого круга любителей музыки. Кэти Райан отлично играла на рояле, а Тони Уайт, привлекательная женщина сорока четырех лет, владела скрипкой «дель Джезу», сделанной искусными руками Гварнери. Муж её был человеком, который на своё звание пэра смотрел, как на простую случайность. Он сделал карьеру в британском военно-морском флоте исключительно благодаря личным заслугам. Джек с удовольствием пожал ему руку.

— Добрый день, адмирал.

— Ну как долетели?

— Странное впечатление. Мне ещё не приходилось летать на истребителе, не говоря уже о таком, что способен неподвижно зависать в воздухе, словно пересмешник, — улыбнулся Райан. На мостике было тепло, и он почувствовал себя лучше.

— Отлично. Давайте пройдём на корму в мою походную каюту. — Уайт отпустил младшего лейтенанта, который, прежде чем уйти, передал Райану сумку. Адмирал провёл гостя по короткому коридору, и они вошли в небольшое помещение.

Каюта оказалась на удивление скромной, особенно если принять во внимание, что англичане любят комфорт и принадлежит она пэру королевства. Два иллюминатора, задёрнутых шторками, письменный стол и пара кресел. Оживление вносила лишь цветная фотография жены адмирала. Огромная карта Северной Атлантики закрывала всю левую переборку.

— У вас усталый вид, Джек. — Уайт сделал жест в сторону мягкого кресла.

— Я действительно устал. На ногах, чёрт возьми, с шести утра вчерашнего дня. Мне трудно представить себе смену часовых поясов, но, думаю, мои часы все ещё идут по европейскому времени.

— Для вас поступила радиограмма. — Уайт вытащил из кармана листок бумаги и вручил его Райану.

«Грир Райану. „ИВА“ подтверждается, — прочитал Джек. — Базил шлёт лучшие пожелания. Конец.» — Значит, кто-то сумел проверить донесение «ИВЫ». Кто? Может быть, сэр Базил. Или Риттер. Райану не хотелось думать об этом.

— Хорошая новость, сэр. — Джек сунул листок в карман.

— Почему на вас морская форма?

— Это придумал не я, адмирал. Вы ведь знаете, на кого я работаю? Они пришли к выводу, что так буду привлекать меньше внимания.

— Ну что ж, по крайней мере сшита на вас. — Адмирал поднял телефонную трубку и распорядился, чтобы в каюту принесли что-нибудь поесть. — Как семья, Джек?

— Все хорошо, сэр, спасибо. За день до моего отъезда Кэти и Тони играли на домашнем концерте у Найджела Форда. Я не успел туда. Знаете, при таких успехах следовало бы записать их исполнение. В мире не так много скрипачей, играющих, как ваша жена.

В каюту вошёл стюард с блюдом сэндвичей. Джек окинул их взглядом. Он так и не сумел понять пристрастия англичан к огурцам на хлебе.

— Итак, что произошло?

— Адмирал, значение радиограммы, которую вы только что мне передали, заключается в том, что теперь я могу рассказать об этом не только вам, но и ещё трём офицерам. Сведения очень важные, так что офицеров следует отобрать с особой тщательностью.

— Уж наверняка важные, если поступил приказ развернуть мой маленький флот. — Уайт на какой-то миг задумался, затем поднял телефонную трубку и приказал трём офицерам прибыть к нему в каюту. — Пригласим капитана первого ранга Карстэрза, капитана первого ранга Хантера и капитана третьего ранга Баркли — это, соответственно, командир «Инвинсибла», начальник оперативного отдела соединения и начальник разведки.

— А начальник штаба?

— Улетел домой — у него скончался родственник. Добавить что-нибудь к кофе? — Уайт извлёк из ящика стола бутылку с чем-то вроде бренди.

— Спасибо, адмирал. — Райан с удовольствием принял предложение, считая, что бодрящего действия кофе будет недостаточно. Адмирал щедрой рукой налил бренди в чашку Райана, наверно, не без задней мысли развязать ему язык, подумал Джек. В конце концов, служба Уайта на британском флоте продолжалась куда дольше дружбы с ним, Райаном.

Все три вызванных офицера появились одновременно, двое из них прихватили складные металлические стулья.

— Адмирал, — начал Райан, — предлагаю пока оставить бутылку в покое. После моего рассказа нам всем понадобится пара глотков, чтобы прийти в себя.

Райан роздал папки с материалами присутствующим, ему самому никаких бумаг уже не требовалось. Говорил он пятнадцать минут.

— Господа, — закончил он, — вынужден ещё раз подчеркнуть, что информация, которую я сообщил вам строго конфиденциальна. Пока за пределами этой каюты о ней не должен знать никто.

— Очень жаль, — покачал головой Карстэрз. — Из этого вышла бы замечательная морская история.

— В чём будет заключаться наша задача? — спросил Уайт, держа в руке фотографии. Он подлил Райану бренди, посмотрел на свет, сколько осталось, и спрятал бутылку обратно в ящик стола.

— Спасибо, адмирал. Пока задача состоит в том, чтобы найти «Красный Октябрь». Как поступать дальше, мы ещё не знаем. Полагаю, обнаружить его будет непросто.

— Совершенно справедливо, капитан Райан, — согласился Хантер.

— Возможно, вас порадует, что адмирал Пейнтер попросил главнокомандующего Атлантическим флотом, чтобы он передал в ваше распоряжение несколько кораблей ВМС США — это будут, по-видимому, три фрегата типа 1052 и пара FFG «перри». У каждого из них на борту один или два вертолёта.

— Что ты скажешь, Джеффри? — спросил Уайт.

— Неплохо для начала, — согласился Хантер.

— Корабли прибудут через день-два. Адмирал Пейнтер просил меня передать, что не сомневается в способностях ваших парней.

— Подумать только, долбанный русский подводный ракетоносец… — еле слышно пробормотал Баркли.

— Вижу, вам нравится мысль прибрать его к рукам, капитан, — засмеялся Райан. По крайней мере кто-то уже перешёл на его сторону.

— А если «Октябрь» направляется в Англию? Операция станет британской? — поставил точки над «i» Баркли.

— Полагаю, да. Но, судя по карте, если бы Рамиус направлялся в Англию, он уже прибыл бы туда. Я видел копию письма президента вашему премьер-министру. В обмен на помощь при поисках «Красного Октября» Королевский флот получит такой же доступ к имеющейся информации, как и наша сторона. Мы союзники, господа. Вопрос в другом — удастся ли нам добиться успеха?

— Ваше мнение, Хантер? — спросил адмирал.

— При условии, если разведданные верны… я бы сказал, что у нас неплохие шансы, скажем, пятьдесят на пятьдесят. С одной стороны, перед нами подводный ракетоносец, который старается избежать обнаружения. С другой — огромное количество средств противолодочной обороны. К тому же русская подлодка направляется в одно из вполне определённых мест. Это может быть Норфолк, разумеется, а может — Ньюпорт, Гротон, Кингс-Бей, Порт-Эверглейдс, Чарлстон. Мне кажется, она вряд ли пойдёт в один из гражданских портов, таких как Нью-Йорк. Проблема в другом: к вашим берегам мчится столько русских «альф», что они прибудут туда раньше «Красного Октября». Возможно, они знают, о каком конкретно порте может идти речь. Через сутки это станет ясно. Вот почему я говорю, что шансы у нас равны. Русские подлодки будут находиться достаточно далеко от ваших берегов, так что американское правительство не сможет высказать разумных, юридически обоснованных возражений против их действий в Атлантике. Более того, думаю, что у Советов есть определённое преимущество. У них более чёткое представление о возможностях своей субмарины, да и задача их куда проще. Это вполне компенсирует недостатки датчиков на русских подлодках.

— Но почему Рамиус не спешит к берегам Америки? — спросил Райан. — Вот этого я не могу понять. После того как он пересёк линии СГАН у Исландии, его ракетоносец оказался в открытом океане, там большие глубины — почему бы тогда не дать полный газ и не устремиться к нашему побережью?

— На то есть по крайней мере две причины, — заметил Баркли. — Вы обладаете полным объёмом оперативных разведданных, капитан?

— Нет, мне поручают отдельные задания. Это означает, что я то и дело перескакиваю от одной проблемы к другой. Например, я хорошо знаком с их подводными ракетоносцами, но мало знаю о русских ударных подлодках. — Райан избегал упоминания о том, что служит в ЦРУ.

— Так вот, вам должно быть известно, как все засекречено у русских. У них каждый офицер знает лишь то, что необходимо по долгу службы. Рамиус, возможно, не представляет, где находятся русские ударные подлодки, по крайней мере не все. Таким образом, устремившись полным ходом вперёд, он рискует напороться на какого-нибудь бродячего «Виктора», и его потопят, прежде чем он сообразит, что произошло. К тому же не исключено, что Советам удалось убедить вашего президента, сказав, например, что подводный ракетоносец захвачен мятежниками, контрреволюционерами, сторонниками Мао, и вдруг корабли вашего флота обнаруживают подводный ракетоносец, мчащийся полным ходом через Северную Атлантику к берегам Соединённых Штатов. Как поступит тогда ваш президент?

— Это верно, — кивнул Райан. — Мы взорвём подлодку к чёртовой матери.

— Вот и ответ на ваш вопрос. Рамиус хитёр уже в силу своей профессии, и, надо думать, он будет вести себя соответственно тому, чем владеет лучше всего, — закончил Баркли. — К счастью или к несчастью для нас, он великолепно знает, как вести себя.

— Когда нам станут известны данные о работе этой бесшумной движительной системы? — поинтересовался Карстэрз.

— Мы надеемся, что через пару дней.

— Какой район выделит нам адмирал Пейнтер? — спросил Уайт.

— В соответствии с планом, представленным им в Норфолк, вам предстоит занять место на правом фланге. Он намерен разместить «Кеннеди» ближе к побережью, чтобы прикрыть Штаты от угрозы со стороны русских надводных кораблей. Ваше соединение будет находиться дальше в море. Видите ли. Пойнтер считает вероятным, что Рамиус, пройдя прямо на юг через Датский пролив в бассейн Атлантического океана, на некоторое время укроется там. Обнаружить его в этом случае будет трудно, и если Советы пошлют за ним свой флот, у Рамиуса достаточно времени и припасов, чтобы выждать, — он может скрываться дольше, чем они держать свои корабли у наших берегов как по техническим, так и по политическим причинам. Кроме того, адмирал Пейнтер хочет, чтобы ваши ударные силы находились именно там, где они могут угрожать их флангу. Этот план должен получить одобрение главнокомандующего Атлантическим флотом, и придётся уладить ещё множество деталей. Например, Пейнтер запросил для вашей поддержки несколько самолётов раннего радиолокационного обнаружения Е-3 «сентри».

— Месяц в центре Северной Атлантики, да ещё и зимой? — Карстэрз поморщился. Он служил старпомом на «Инвинсибле» во время Фолклендской войны и провёл бесчисленные недели в бушующей Южной Атлантике.

— Радуйтесь, что нам дадут эти «сентри», — улыбнулся адмирал. — Хантер, разработайте планы, как использовать все эти корабли, которые дадут нам янки, причём таким образом, чтобы покрыть максимальную площадь. Баркли, сделайте оценку всего, что может предпринять наш друг Рамиус. Исходите из того, что он все тот же хитрый и умный сукин сын, которого мы все знаем и любим.

— Слушаюсь, сэр. — Все три офицера встали и вышли из каюты.

— Джек, сколько времени вы останетесь у нас?

— Не знаю, адмирал. Пока меня не отзовут обратно на «Кеннеди», наверно. По моему мнению, эту операцию готовят слишком быстро. Никто не имеет ни малейшего представления, как могут обернуться дела.

— Ну что ж, почему бы вам пока не отдохнуть? У вас измученный вид. Поспите.

— Неплохая идея, адмирал. — Райан начал чувствовать действие бренди.

— Вон там, в шкафу, раскладушка. Я распоряжусь, чтобы её подготовили, и вы сможете пока спать здесь. Если для вас поступит что-нибудь, вас разбудят.

— Весьма любезно с вашей стороны, сэр. — Адмирал Уайт хороший парень, подумал Джек, а его жена вообще прелесть. Через десять минут он уже спал.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Каждые два дня старпом собирал радиационные нагрудные значки-дозиметры у личного состава ракетоносца. Это было чем-то вроде полуформального осмотра команды. Убедившись, что ботинки каждого члена команды начищены, каждая койка убрана и каждый рундук обустроен в соответствии с уставом, старший помощник снимал значки, розданные двое суток назад, и вручал матросам новые. Обычно это сопровождалось суровым наставлением вести себя, как подобает новому советскому человеку. Бородин превратил эту процедуру в целую науку. Сегодня, как всегда, обход корабля от первого отсека до последнего занял у него два часа. Когда обход закончился, сумка, висящая на левом бедре старпома, оказалась наполненной значками, а сумка на правом, где перед началом обхода лежали новые значки-дозиметры, опустела. Он доставил значки корабельному врачу.

— Принёс вам подарок, товарищ Петров. — Бородин положил кожаную сумку на стол врача.

— Отлично. — Врач улыбнулся старпому. — С таким количеством здоровых молодых людей мне остаётся только читать свои медицинские журналы.

Бородин ушёл, оставив врача заниматься своими делами. Петров начал с того, что расположил значки по порядку. На каждом из них был трехзначный номер. Первая цифра означала серию дозиметров, так что при обнаружении утечки радиации сразу можно было установить время, когда это произошло. Вторая цифра говорила о рабочем месте матроса, третья — о кубрике, где он отдыхает. С такой системой работать было намного проще, чем с прежней, когда использовались номера каждого члена команды.

Процесс проявления значков был проще любого рецепта в поваренной книге. Петров довёл его до полного автоматизма. Он выключил обычное освещение в медпункте и вместо него включил красный свет. Затем запер дверь, достал рамку с зажимами, вскрыл пластмассовые значки, извлёк из каждого полоску плёнки и закрепил все их в пружинных зажимах на рамке. Затем Петров перенёс рамку с сотней полосок плёнки в примыкающую к кабинету лабораторию и повесил на ручку единственного здесь металлического шкафа, а потом наполнил химикалиями три больших квадратных ванночки. Петров был квалифицированным врачом, но успел изрядно подзабыть неорганическую химию, которую изучал в институте, и потому не помнил точно состава реактивов для обработки. Но и надобности в том не было. Ванночку номер один он наполнил раствором из бутыли номер один, ванночку номер два — из бутыли номер два, а ванночка номер три наполнялась просто водой. Врач не спешил. До обеда оставалось почти два часа, а его обязанности корабельного доктора были однообразными и скучными. Последние два дня он просматривал статьи о тропических болезнях — посещение Кубы он предвкушал ничуть не меньше остальных членов команды. Глядишь, повезёт, и кто-нибудь из матросов подхватит редкое заболевание. Тогда он сможет заняться чем-то интересным.

Петров поставил лабораторный таймер на семьдесят пять секунд, погрузил рамку в первую ванночку и нажал кнопку таймера. В тусклом красном свете он следил за таймером, размышляя о том, продолжают ли кубинцы гнать ром из сахарного тростника. Несколько лет назад ему довелось побывать на Кубе, и он отдал должное этому напитку. Как всякий истинный русский, он любил родную водку, но при случае не отказывался от экзотики.

Таймер прозвонил, и врач извлёк рамку из ванночки, тщательно стряхнув лишнюю жидкость. Нельзя допустить, чтобы проявитель — что-то вроде нитрата серебра? — попал на лабораторный халат. Петров погрузил рамку во вторую ванночку и снова установил таймер на предписанное инструкцией время. Жаль, что приказы были такими секретными и он узнал о них слишком поздно, продолжал грезить Петров, а то можно было бы захватить с собой одежду полегче. Теперь придётся париться на кубинской жаре, как поросёнку. Разумеется, тамошние дикари никогда не моются. Впрочем, за пятнадцать лет они могли чему-то и научиться, а? Посмотрим.

Снова зазвонил таймер, Петров достал рамку из второй ванночки, встряхнул её и опустил в третью, наполненную водой. Слава Богу, закончено ещё одно нудное дело. Ну почему бы кому-то из матросов не свалиться с трапа и не сломать себе что-нибудь? Ему так хочется проверить новый рентгеновский аппарат, изготовленный в ГДР, на настоящем пациенте. Откровенно говоря, он не слишком доверял немцам, будь они марксистами или нет, однако их медицинское оборудование, в том числе и рентгеновский аппарат, установленный на лодке, и автоклав, и почти все лекарства были на уровне. Снова прозвенел звонок. Петров достал рамку из ванночки и приложил вместе с плёнками к экрану заранее включённого рентгеновского аппарата.

— Ничего себе! — пробормотал врач. Надо подумать. Полоска первого дозиметра казалась потемневшей. Петров посмотрел на номер значка — 3–4–8: третья серия, кадр пятьдесят четыре (медпункт, камбуз), корма (каюты офицеров).

Хотя полоски были всего двухсантиметровой длины, чувствительность их варьировалась. Деление плёнки на десять вертикальных колонок позволяло определить уровень облучения. Петров увидел, что его собственная полоска потемнела вплоть до четвёртого деления. Плёнки матросов, работающих в машинном отделении, стали тёмными до пятого деления, тогда как торпедистов, проводивших всё время в носовой части лодки, только в первом.

— Проклятье… — пробормотал врач. Уровни чувствительности он знал наизусть. Но на всякий случай взял инструкцию, чтобы проверить себя. К счастью, деления были логарифмическими. Сам он получил двенадцать единиц, радиационное облучение у механиков составляло от пятнадцати до двадцати пяти. Итак, от двенадцати до двадцати пяти единиц за двое суток — это не представляет особой опасности. Вообще-то угрозы для жизни нет, но всё-таки… Петров вернулся в медпункт, оставив плёнки в лаборатории. Он поднял трубку телефона.

— Товарищ командир? Говорит Петров. Не могли бы вы зайти в медпункт?

— Иду, товарищ доктор.

Рамиус не спешил. Он знал, о чём хочет поговорить с ним врач. За день до выхода в море, пока Петров на берегу пополнял лекарствами аптечку, Бородин подверг дозиметры рентгеновскому облучению.

— В чём дело, товарищ Петров? — спросил Рамиус, войдя в медпункт и закрыв за собой дверь.

— Товарищ командир, на борту корабля происходит утечка радиации.

— Чепуха. Наши приборы сразу обнаружили бы это.

Врач принёс из лаборатории проявленные плёнки и показал их Рамиусу.

— Убедитесь сами.

Рамиус поднял плёнки к свету и просмотрел их все, с первой до последней. Лицо его нахмурилось.

— Кто знает об этом?

— Только мы с вами, товарищ командир.

— Никому ни слова, ни одна живая душа не должна об этом знать. — Рамиус задумался. — А не может случиться так, что с плёнками что-то не в порядке, что вы допустили ошибку во время проявления?

Петров выразительно покачал головой.

— Нет, товарищ командир. Только вы, капитан Бородин и я имеем право доступа к ним. Как вам известно, я произвёл проверку качества дозиметров за три дня до выхода в море — проявил выбранные произвольно образцы из каждой партии. — Петров никогда не признался бы, что он, как поступают обычно все, просто взял из коробки сверху несколько образцов, так что такой процесс отбора произвольным не назовёшь.

— Я вижу, что максимальная доза радиации от десяти до двадцати рад. — Рамиус намеренно слегка занизил цифры. — Кому принадлежат эти дозиметры?

— Булганину и Сурпе. У торпедистов в носовой части лодки уровень радиации не превышает трех рад.

— Хорошо. Таким образом, нам удалось обнаружить незначительную — незначительную, Петров, — утечку радиации в машинном отделении. В худшем случае это какая-то утечка радиоактивных газов. Такое случалось и раньше, и никто не умер. Место утечки будет найдено и загерметизировано. Мы с вами сохраним это в тайне. Нет смысла будоражить людей из-за подобной ерунды.

Петров кивнул, хотя ему было известно, что в 1970 году из-за утечки радиации на подлодке «Ворошилов» погибли несколько человек, а при аналогичной аварии на атомном ледоколе «Ленин» погибших было гораздо больше. Это случилось много лет назад, и врач не сомневался, что Рамиус справится с возникшей проблемой. Почему бы нет?

Пентагон

Кольцо «Е» было наружным и самым протяжённым в здании Пентагона, а поскольку из его окон открывался более привлекательный вид, чем зрелище мрачных дворов, куда никогда не заглядывает солнце, здесь размещались кабинеты самых высокопоставленных служащих Министерства обороны. Один из таких кабинетов принадлежал начальнику оперативного управления Объединённого комитета начальников штабов — J-3. В настоящий момент кабинет пустовал. Его хозяин находился в полуподвальном помещении, которое обитатели Пентагона называли «танком». Его металлические стены были усеяны электронными излучателями шумов, исключавшими всякое электронное подслушивание.

Он находился там уже двадцать четыре часа, чего нельзя было сказать по его внешнему виду. Зелёные брюки начальника оперативного управления выглядели отменно отглаженными, рубашка цвета хаки сохраняла складки, воротник безукоризненную форму, а галстук аккуратно удерживала на месте золотая булавка с эмблемой корпуса морской пехоты. Генерал-лейтенант Эдвин Харрис не был дипломатом, но сейчас он выступал в роли миротворца. Странное занятие для морского пехотинца.

— Черт побери! — послышался голос адмирала Блэкборна, главнокомандующего Атлантическим флотом. Рядом с ним сидел начальник его оперативного управления контр-адмирал Пит Станфорд. — Да разве можно так вести операцию?

В помещении присутствовали также все члены Объединённого комитета начальников штабов, и все были согласны с Блэкборном.

— Послушай, Блэки, я ведь говорил, кто отдал такой приказ. — Голос генерала Хилтона, председателя Объединённого комитета начальников штабов, звучал устало.

— Я все понимаю, генерал, но это операция, проводимая главным образом подлодками, верно? Мне нужно подключить к ней Винса Галлери, а тебе с твоей стороны было бы неплохо задействовать Сэма Доджа. Мы с Дэном — лётчики-истребители, а Пит — специалист по противолодочной обороне, нам нужен настоящий подводник.

— Господа, — негромко произнёс Харрис, — сейчас от нас требуется лишь одно: представить президенту план борьбы с советской угрозой. Давайте отложим пока проблему сбежавшего русского ракетоносца, а?

— Согласен, — кивнул Станфорд. — У нас и без него дел выше головы.

Все внимание восьми генералов и адмиралов сосредоточилось на столе с картами. Пятьдесят восемь советских подлодок и двадцать восемь надводных военных кораблей, а также множество танкеров и вспомогательных судов несомненно направлялись к берегам Северной Америки. Американский военно-морской флот мог выставить против этой опасности всего один авианосец. Второй — британский «Инвинсибл» — намного уступал «Кеннеди» по своей ударной мощи. Таким образом, угроза была несомненной. В общей сложности советские корабли имели на борту более трехсот крылатых ракет класса «корабль-корабль». И хотя считалось, что ракеты такого класса предназначены главным образом для борьбы с вражескими кораблями, по меньшей мере треть из них несли ядерные боеголовки, а такого количества было вполне достаточно, чтобы полностью опустошить Восточное побережье Соединённых Штатов. Находись советские корабли где-то у Нью-Джерси, в сферу поражения ракет попадали американские города от Бостона до Норфолка.

— Джош Пейнтер предлагает держать «Кеннеди» у побережья, — заметил адмирал Блэкборн. — Он хочет вести противолодочные операции с авианосца, перебросив эскадрильи своих лёгких ударных самолётов на береговые аэродромы и заменив их S-3. Тогда он разместит «Инвинсибл» на своём правом фланге, обращённом в сторону моря.

— Мне это не нравится, — произнёс генерал Харрис. Такой план был не по душе и Питу Станфорду, и они заранее договорились, что оперативное управление J-3 выдвинет свой план, отличный от замысла Пейнтера. — Господа, если в нашем распоряжении окажется только одна авианосная палуба, нам нужно полностью использовать все преимущества авианосца, а не превращать его в огромную платформу для противолодочной обороны.

— Что ты предлагаешь, Эдди? — спросил Хилтон.

— Давайте переместим «Кеннеди» вот сюда. — Он передвинул значок, обозначающий авианосец, к западу от Азорских островов. — У Джоша останутся его ударные эскадрильи. «Инвинсибл» окажется ближе к берегу и займётся противолодочной обороной. Ведь англичане для этого его и готовили, верно? Говорят, что в противолодочной обороне им нет равных. «Кеннеди» — мощный наступательный авианосец, его задача заключается в том, чтобы создать угрозу русским. Если мы разместим наши силы таким образом, «Кеннеди» и составит подобную угрозу. Занимая положение вот здесь, он сможет угрожать русским надводным кораблям за пределами дальности действия их крылатых ракет «корабль-корабль»…

— А что ещё лучше, — вмешался Станфорд, указывая на силуэты кораблей на карте, — составит угрозу их силам поддержки. Если русские потеряют свои танкеры, у них не хватит топлива для возвращения домой. Чтобы ликвидировать угрозу со стороны нашего авианосца, им придётся произвести передислокацию своих сил. Для начала они будут вынуждены перевести авианосец «Киев» дальше от берега и таким образом в какой-то мере обеспечить вспомогательным судам прикрытие от «Кеннеди». Мы сможем использовать освободившиеся S-3 с береговых аэродромов, и они по-прежнему будут патрулировать те же самые районы. — Он провёл линию в пятистах милях от берега.

— При этом, однако, «Инвинсибл» окажется оголённым, — заметил адмирал Фостер, командующий морскими операциями.

— Джош просил несколько S-3 для прикрытия англичан. — Блэкборн посмотрел на начальника штаба ВВС генерала Клэра Барнза.

— Раз просит — дадим, — сказал Барнз. — Начиная с раннего утра завтрашнего дня над «Инвинсиблом» будет барражировать самолёт раннего радиолокационного обнаружения «сентри», а если вы переместите его ближе к побережью, будем поддерживать это круглые сутки. Если хотите, могу подбросить для усиления авиакрыло «иглов».

— Что ты хочешь взамен, Макс? — спросил Фостер. Только Барнза никто не осмеливался называть по имени.

— Я вот вижу, что здесь находится авиакрыло с «Саратоги», которое бездельничает. О'кей, к субботе я размещу пятьсот тактических истребителей на базах от Дувра до Лоринга. Однако мои ребята не шибко разбираются в борьбе с кораблями. Им придётся научиться этому, и как можно быстрее. Я хочу, чтобы вы послали своих парней, которые работали бы вместе с моими, и мне нужны ваши «томкэты». Мне нравится сочетание действий истребителей с ракетами. Пусть одна эскадрилья действует с Исландии, а другая — из Новой Англии. Таким образом мы сможем следить за русскими «медведями», которые направятся в нашу сторону. Пожалуй, я готов ещё пойти вам навстречу — если хотите, мы пошлём несколько заправщиков в Ладжес, чтобы снабжать птички «Кеннеди» горючим и помочь им дольше оставаться в воздухе.

— Твоё мнение, Блэки? — спросил Фостер.

— Согласен, — кивнул Блэкборн. — Меня беспокоит лишь то, что у «Инвинсибла» противолодочная мощь не так велика.

— Давайте усилим её, — предложил Станфорд. — Как вы отнесётесь к тому, адмирал, если мы выведем «Тараву» из базы в Литтл-Крик и объединим её с группой «Нью-Джерси»? Тогда у них будет дюжина противолодочных вертолётов и семь или восемь «харриеров».

— Отличная мысль, — тут же отозвался Харрис. — В этом случае два миниавианосца с внушительной ударной силой встанут прямо на пути русских соединений. Тогда «Кеннеди» займёт позицию тигра в засаде к востоку от них, а к западу разместятся несколько сотен тактических истребителей. И в этом случае русские попадут в ловушку, из которой выход только в одну сторону — назад. Тогда у нас появится больше возможностей бороться с подводной угрозой, чем при любой другой ситуации.

— А сможет «Кеннеди» в одиночку справиться с задачей? — спросил Хилтон.

— Без сомнения, — ответил Блэкборн. — Мы в состоянии ликвидировать любую из этих групп, а то и две из четырех в течение одного часа. А уж те, что ближе к побережью, — твоя забота, Макс.

— Сколько времени вы вдвоём репетировали эту сцену? — спросил генерал Максуэлл, командующий корпусом морской пехоты, у начальника оперативного управления.

Все засмеялись.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Прежде чем приступить к поискам источника радиации, старший механик Мелехин убрал из реакторного отсека всех матросов. Здесь остались только Рамиус и Петров, вахтенные механики и один из молодых лейтенантов, Свиядов. У всех трех офицеров в руках были счётчики Гейгера.

Реакторный отсек был огромным, так как должен был соответствовать колоссальным размерам бочкообразного стального реактора. Хотя реактор был заглушён, на ощупь он был ещё тёплым. Автоматические датчики радиации находились во всех углах помещения, место размещения каждого из них было обозначено красным кругом. Датчики были установлены также на носовой и кормовой переборках. Из всех отсеков подлодки это помещение было самым чистым — его стальные палуба и переборки были белоснежными, чтобы при выходе из строя даже всех датчиков радиации малейшая утечка охлаждающей жидкости из реактора, была бы тут же видна.

Свиядов взобрался по алюминиевой лестнице, укреплённой на кожухе реактора, чтобы провести датчиком по каждому сварному шву и стыку. Громкость сигнала счётчика Гейгера была установлена на максимум, так что все, кто находились в отсеке, могли его услышать. Кроме того, Свиядов вставил в ухо крохотный наушник с ещё большей чувствительностью. Лейтенанту был всего двадцать один год, и он изрядно нервничал. Только дурак чувствует себя в безопасности, занимаясь проверкой реактора. В советских ВМС бытовала шутка: «Как отличить моряка с Северного флота?» — «Он светится в темноте». Только на берегу такая шутка могла казаться смешной. Свиядов знал, что ему поручили искать место утечки, потому что он самый молодой, наименее опытный и в крайнем случае без него можно обойтись. Пытаясь дотянуться до всех стыков и швов на трубопроводах реактора, он с трудом сдерживал дрожь в коленках.

Счётчик Гейгера не молчал, и при каждом щелчке, вызванном пролётом случайной частички через трубку с ионизированным газом, что-то судорожно сжималось у лейтенанта в желудке. Свиядов постоянно поглядывал на показания счётчика. До сих пор уровень радиации оставался в допустимых пределах, излучение почти не регистрировалось. Кожух реактора был четырехслойным, а каждый слой из особопрочной нержавеющей стали имел в толщину несколько сантиметров. Пространства между этими стальными слоями были заполнены поочерёдно смесью бария с водой, свинцом и, наконец, полиэтиленом. Все это предназначалось для того, чтобы не допустить утечки нейтронов и гамма-частиц. Сочетание стали, бария, свинца и пластика успешно удерживало опасные элементы атомного распада, позволяя выделяться лишь небольшому количеству тепла. Цифры на счётчике Гейгера — к великому облегчению лейтенанта Свиядова — были заметно ниже, чем на солнечном пляже в Сочи. Выше всего показания оказались рядом с лампочкой накаливания, так что молодой офицер удовлетворённо улыбнулся.

— Все показания в норме, — доложил он.

— Повторите проверку ещё раз, — приказал Мелехин, — с самого начала.

Через двадцать минут Свиядов, весь взмокший от жары под потолком отсека, доложил об аналогичных результатах повторного осмотра, затем неуклюже спустился вниз, с трудом передвигая затёкшие руки и ноги.

— Можете курить, — разрешил Рамиус. — Вы хорошо поработали, товарищ лейтенант.

— Спасибо, товарищ командир. Там чертовски жарко от ламп и труб, охлаждающих реактор. — Лейтенант передал Мелехину счётчик Гейгера. На нижней шкале, регистрирующей суммарную дозу, цифра была заметно ниже допустимой.

— Не исключено, что к нам попали заражённые дозиметры, — недовольно проворчал старший механик. — И это не в первый раз. Какой-нибудь шутник на заводе или на складе — занятие для наших друзей из ГРУ. Вредители! За такую шутку можно схлопотать и пулю в затылок.

— Пожалуй, — усмехнулся Рамиус. — Помните случай на «Ленине»? — Командир имел в виду атомный ледокол, который два года простоял у причала — его не выпускали в море из-за повышенной радиации в реакторном отсеке. — А там все дело было в том, что какой-то чокнутый механик посоветовал коку прожарить заскорузлые от нагара сковородки на пару из реактора. Так вот, этот идиот спустился к парогенератору, открыл контрольный клапан и сунул под пар свои сковородки!

— Как же, конечно помню! — Мелехин закатил в ужасе глаза. — Я служил тогда в инженерном управлении штаба флота. Командир ледокола попросил, чтобы ему прислали кока-казаха…

— Да, командиру нравился плов с кониной, — заметил Рамиус.

— … вот и прислали кока, который не имел ни малейшего представления о корабле. И сам погиб, и ещё троих матросов загубил, и весь долбаный реакторный отсек заразил на двенадцать месяцев! Командир ледокола только в прошлом году вышел из лагеря строгого режима.

— Зато сковородки свои кок наверняка вычистил, — усмехнулся Рамиус.

— Это уж точно, Марк Александрович, — лет через пятьдесят ими даже можно будет пользоваться! — хрипло захохотал Мелехин.

Не та шутка при молодом офицере, подумал Петров. Нет ничего смешного, абсолютно ничего, в повышенной радиации. Впрочем, Мелехин славился своим черным юмором, и врач пришёл к выводу, что после двадцати лет работы с реакторами старший механик и командир научились равнодушно относиться к потенциальной опасности. К тому же в рассказе было и разумное предостережение: никогда не пускайте в реакторный отсек тех, кто не имеют к нему отношения.

— Очень хорошо, — произнёс Мелехин, — а теперь проверим трубы в генераторном отсеке. Пошли, Свиядов, нам все ещё нужны ваши молодые ноги.

В следующем отсеке, расположенном ближе к корме, размещались теплообменник и парогенератор, турбогенераторы переменного тока и вспомогательное оборудование. Главные турбины находились в соседнем отсеке, который сейчас бездействовал, потому что гусеница работала на электроприводе. В любом случае пар, приводивший их во вращение, был чистым, поскольку радиоактивность допускалась лишь во внутреннем контуре. Хладагент, несущий в себе непродолжительную, но опасную радиоактивность, никогда не превращался в пар. Пар образовывался во внешнем цикле из незараженной воды. Две системы водоснабжения встречались, но никогда не смешивались внутри теплообменника, который являлся наиболее вероятным местом утечки хладагента из-за многочисленных стыков и клапанов.

Для проверки этой более сложной системы с множеством труб потребовалось пятьдесят минут. Эти трубы не были так хорошо изолированы, как в предыдущем отсеке. Свиядов дважды едва не обжёгся, и, когда закончил первую проверку, его лицо было мокрым от пота.

— Показания и здесь в норме, — доложил он.

— Отлично, — кивнул Мелехин. — Спуститесь вниз, отдохните и затем повторите проверку.

Свиядов едва удержался от того, чтобы поблагодарить своего начальника за проявленную заботу, но это было бы ошибкой. Для молодого преданного офицера и комсомольца никакой труд не в тягость. Он осторожно спустился на палубу, и Мелехин дал ему ещё одну сигарету. Старший механик поседел на службе и требовал от своих людей максимальной бдительности, хотя и заботился об их благополучии.

— Спасибо, товарищ стармех, — поблагодарил его Свиядов. Петров подставил складной стул.

— Садитесь, товарищ лейтенант, отдохните немного.

Лейтенант Свиядов опустился на подставленный стул и вытянул ноги, чтобы восстановить кровообращение. Офицеры в училище подводного плавания имени Ленинского комсомола говорили, что ему повезло с этим назначением. Рамиус и Мелехин были лучшими офицерами на флоте, способными, как никто другой, и научить молодых лейтенантов профессиональным навыкам, и позаботиться о них.

— Эти трубы действительно нуждаются в более качественной изоляции, — заметил Рамиус.

Мелехин отрицательно покачал головой.

— Тогда их проверка станет слишком сложной, — возразил он и передал командиру счётчик Гейгера.

— Никакой опасности, — заметил Рамиус, считав суммарные данные с нижней шкалы счётчика. — Можно больше облучиться, поработав на огороде.

— Совершенно верно, — согласился Мелехин. — Шахтёры и то получают большую дозу от радона, скапливающегося в шахтах. А у нас дело, скорее всего, в дефектных дозиметрах, у меня нет другого объяснения. Разве нельзя проверить всю партию?

— Можно, конечно, — ответил Петров, — но в этом случае из-за продолжительности нашего плавания придётся несколько дней не пользоваться значками-дозиметрами. Боюсь, это противоречит существующим правилам.

— Вы совершенно правы, товарищ доктор, — согласился Рамиус. — С другой стороны, нагрудные значки всего лишь подстраховывают вот эти более надёжные приборы. — Он показал на датчики в отсеке.

— Вы действительно хотите ещё раз проверить надёжность труб? — спросил Мелехин.

— Думаю, это необходимо, — ответил Рамиус. Свиядов выругался про себя, уставясь в палубу.

— Когда речь идёт о безопасности личного состава, лишних мер предосторожности не бывает, — назидательно произнёс Петров. — Ничего не поделаешь, товарищ лейтенант.

До начала проверки корабельный врач испытывал глубокое чувство беспокойства, а теперь его страхи исчезли.

Час спустя вторая проверка генераторного отсека была завершена. Петров отвёл Свиядова в медпункт, где дал ему соляные таблетки и напоил чаем, чтобы ликвидировать последствия обезвоживания организма. Старшие офицеры разошлись, и Мелехин приказал снова включить реактор.

Матросы вернулись в машинное отделение и заняли свои места, с беспокойством поглядывая друг на друга. Случайно ли офицеры только что провели проверку «горячих» отсеков на радиацию? Матрос, исполнявший обязанности санитара, казался бледнее обычного и не отвечал на вопросы. Многие механики тревожно ощупывали свои нагрудные значки-дозиметры и поглядывали на часы, с нетерпением ожидая конца вахты.

День восьмой Пятница, 10 декабря

Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

Райан проснулся в темноте. Шторки на двух маленьких иллюминаторах были задёрнуты. Он несколько раз тряхнул головой, стараясь отогнать сон, и огляделся по сторонам, оценивая, что происходит вокруг. «Инвинсибл» раскачивался на волнах — хотя и меньше прежнего. Райан встал, подошёл к иллюминатору, отодвинул шторку и увидел за кормой багряный свет заката под низко клубящимися облаками. Он посмотрел на часы и после несложных подсчётов заключил, что по местному времени сейчас шесть часов вечера. Следовательно, ему удалось проспать почти шесть часов. Райан чувствовал лёгкую головную боль, явно от бренди — лишний аргумент против теории, что после хорошего спиртного голова болеть не будет. Мышцы тоже одеревенели, и он сделал несколько приседаний, чтобы размяться.

Рядом с каютой находился небольшой туалет — гальюн, поправил себя Райан. Он несколько раз плеснул в лицо холодной водой и прополоскал рот, стараясь не смотреть в зеркало. Впрочем, сделать это придётся, решил он. Самозванец он или нет, а форма морского офицера обязывает. Понадобилась минута, чтобы пригладить волосы и привести в порядок мундир. В ЦРУ неплохо сумели его подогнать, особенно если принять во внимание недостаток времени. Закончив, он вышел в коридор и направился к адмиральскому мостику.

— Чувствуете себя лучше, Джек? — Адмирал Уайт сделал жест в сторону подноса с чашками. В них был всего лишь чай, но для начала годилось и это.

— Благодарю вас, адмирал. Я вполне пришёл в себя. Полагаю, что успел к ужину.

— К завтраку, — улыбнулся Уайт.

— Что… извините, адмирал? — Райан недоуменно покачал головой. Он всё ещё не пришёл в себя.

— Это восход, капитан, а не закат. Приказы изменились, и мы снова направляемся на запад. «Кеннеди» полным ходом идёт на восток, а наше соединение займёт позицию у побережья.

— Кто отдал такой приказ?

— ГЛАВКОМАТФЛОТ. Насколько я понял, это совсем не понравилось Джошуа. Пока вам приказали оставаться с нами, и при таких обстоятельствах мне показалось разумным не будить вас. Вам нужно было выспаться.

Значит, я проспал восемнадцать часов, подумал Райан. Не мудрено, что так затекли мышцы.

— Зато теперь выглядите вы куда лучше. — Уайт встал со своего кожаного вращающегося кресла, взял Райана под руку и повёл в сторону кормы. — Пора завтракать. Я ждал вас. Капитан Хантер посвятит вас в изменившиеся планы. Мне сообщили, что через несколько дней погода улучшится. Эскортные корабли меняются местами. Теперь мы будем действовать с вашей группой «Нью-Джерси». Через двенадцать часов начинаем противолодочные операции. Хорошо, что сумели выспаться, дружище. Поверьте, это вам весьма пригодится.

— Где можно побриться, сэр? — Райан провёл ладонью по лицу.

— У нас по-прежнему разрешено носить бороды. Давайте подождём до конца завтрака.

Хотя адмиральские апартаменты на авианосце флота Её величества «Инвинсибл» и уступали по роскоши каюте адмирала Пойнтера на «Кеннеди», но лишь немногим. У адмирала Уайта была собственная столовая. Стюард в белой ливрее умело обслужил их, приготовив третий прибор для капитана первого ранга Хантера, который появился через несколько минут. Когда между офицерами начался разговор, стюард неслышно удалился.

— Итак, через два часа у нассостоится рандеву с парой ваших фрегатов типа «нокс». Мы уже видим их на экране радиолокаторов. Ещё два фрегата 1052-х, а также танкер и два «перри» присоединятся к нам в течение следующих тридцати шести часов. Они шли домой из Средиземного моря. Вместе с нашими собственными эскортными кораблями это составит девять боевых единиц. Мне кажется, достаточно внушительная эскадра. Мы займём позицию в пятистах милях от побережья, причём соединение «Тарава» — «Нью-Джерси» будет находиться в двухстах милях к западу от нас.

— «Тарава»? — недоуменно спросил Райан. — Зачем нам полк морской пехоты?

— Между прочим, не такая уж плохая мысль, — закончил краткое объяснение Хантер. — Мне представляется забавным, что теперь, когда «Кеннеди» устремился к Азорам, на нас возложена задача охранять американское побережье. — Он усмехнулся. — Пожалуй, впервые Королевский военно-морской флот занимается этим — во всяком случае с тех времён, когда побережье принадлежало нам.

— А что русские?

— Первые «альфы» достигнут ваших берегов сегодня вечером, четыре из них опережают остальные. Советский надводный флот вчера вечером прошёл Исландию. Он разделён на три эскадры. Первая концентрируется вокруг авианосца «Киев», в неё входят два крейсера и четыре эсминца; вторая, по-видимому флагманская, состоит из «Кирова» с тремя крейсерами и шестью эсминцами; в состав третьей эскадры входит «Москва», сопровождаемая ещё тремя крейсерами и семью эсминцами. У меня создалось впечатление, что Советы собираются использовать соединения «Киева» и «Москвы» ближе к побережью, а боевая группа «Кирова» будет прикрывать их со стороны моря. Однако передислокация «Кеннеди» может заставить русских изменить свои планы. Независимо от всего этого у советского флота большое количество ракет класса «корабль-корабль», и мы чувствуем себя потенциально в немалой опасности. Чтобы помочь нам, ваше командование ВВС выделило один Е-3 «сентри», который прибудет сюда через час для совместных учений с нашими «харриерами», а когда наше соединение перейдёт дальше на запад, мы получим поддержку со стороны самолётов, базирующихся на береговых аэродромах. В целом нашему положению трудно позавидовать, но и у Ивана положение не лучше. Что касается обнаружения «Красного Октября», — Хантер пожал плечами, — организация поиска будет зависеть от того, как русские разместят свои силы. Сейчас мы занимаемся главным образом слежением. Передовая «альфа» находится в восьмидесяти милях к северо-западу от нас и мчится со скоростью больше сорока узлов. За ней следует наш вертолёт — в этом и заключается слежение, — закончил начальник оперативного управления британского соединения. — Вы не хотите пройти с нами вниз?

— Как ваше мнение, адмирал? — Райану хотелось побывать в центре боевой информации «Инвинсибла».

— Да, конечно.

Через тридцать минут Райан оказался в тёмном тихом помещении, стены которого покрывали многочисленные электронные приборы и экраны с проецируемыми на них картами. Атлантический океан кишел русскими подводными лодками.

Белый дом

Советский посол вошёл в Овальный кабинет минутой раньше назначенного срока, в 10.59. Это был невысокий полный мужчина с широким славянским лицом и непроницаемым взглядом, которым мог бы гордиться профессиональный картёжник. Он был кадровым дипломатом, занимал видные посты, работал во многих Западных странах, словом, уже тридцать лет был в номенклатуре Иностранного отдела ЦК КПСС.

— Доброе утро, господин президент, доктор Пелт, — вежливо приветствовал Алексей Арбатов американцев, находившихся в кабинете. Он сразу обратил внимание на то, что президент остался сидеть за письменным столом. Раньше он всегда вставал навстречу, обменивался с ним рукопожатием и затем садился рядом.

— Если желаете, налейте себе кофе, — произнёс доктор Пелт. Арбатов был хорошо знаком с помощником президента по национальной безопасности. До службы в Белом доме Джеффри Пелт являлся видным политологом и сотрудником Центра стратегических и международных исследований Джорджтаунского университета — враг, но хорошо воспитанный, культурный враг. Арбатов любил хорошие манеры и культурное поведение. Сегодня Пелт стоял рядом со своим боссом, не желая слишком близко подходить к «русскому медведю». Арбатов решил воздержаться от кофе.

— Господин посол, — начал Пелт, — мы обратили внимание на заметный рост числа советских кораблей в Северной Атлантике, что немало нас тревожит.

— Вот как? — Брови Арбатова удивлённо поползли на лоб, что, впрочем, никого не обмануло. Он отлично понимал это. — Я не знал этого. Как вам известно, я никогда не служил на флоте.

— Может быть, не станем морочить друг другу голову, а? — заметил президент. Подобная резкость ничуть не удивила Арбатова. Наоборот, она напомнила послу поведение советских руководителей, и рядом с американским президентом, как и в России, стояли профессионалы вроде доктора Пелта, готовые сгладить острые углы. — Почти сотня советских боевых кораблей действует сейчас в Северной Атлантике или направляется к нашим берегам. Несколько лет назад председатель Нармонов и мой предшественник договорились, что подобные операции не будут проводиться без заблаговременного уведомления. Как вам известно, такая договорённость была достигнута для того, чтобы не допустить возникновения ситуации, которая могла бы показаться провокационной другой стороне. Эта договорённость строго выдерживалась — до сих пор.

И вот теперь мои военные советники докладывают мне, что в Северной Атлантике проводится нечто, крайне напоминающее военные манёвры, более того, грозящее стать началом военных действий. Каким образом можно провести разграничительную черту между первым и вторым? Сейчас ваши корабли проходят к востоку от Исландии и скоро окажутся способными перерезать наши торговые коммуникации с Европой. Возникла ситуация, которая является по меньшей мере тревожной, более того, способной повлечь за собой серьёзные и непредсказуемые последствия. Масштабы предпринятых вами действий ещё не стали известны широкой публике. Но это скоро изменится, и тогда, Алекс, американский народ потребует от меня решительных действий.

Президент сделал паузу, ожидая ответной реакции от советского посла, но тот всего лишь кивнул.

— Господин посол, — теперь речь президента продолжил Пелт, — ваша страна сочла возможным нарушить соглашение, которое в течение ряда лет служило образцом сотрудничества между Востоком и Западом. Неужели вы полагаете, что мы можем отнестись к вашим действиям как-то иначе, чем как провокации?

— Господин президент, доктор Пелт, уверяю вас, я не имею ни малейшего представления о происходящем. — Арбатов лгал с предельной искренностью, достойной настоящего дипломата. — Я обещаю немедленно связаться с Москвой и запросить факты, имеющие отношение к делу. Вы не желаете передать что-нибудь от вашего имени?

— Да. И вы сами и ваши руководители в Москве не можете не понимать, что мы развернём наши корабли и самолёты для наблюдения за вашими кораблями, — заявил президент. — Этого требует элементарная осторожность. Мы не имеем ни малейшего желания вмешиваться в проводимые вашими силами законные операции. Мы отнюдь не собираемся предпринимать действия, которые могут быть истолкованы как провокационные, но в соответствии с духом и буквой соглашения между нашими странами имеем право знать, что происходит, господин посол. До тех пор пока ситуация не прояснится, мы не сможем дать своим силам определённые указания. Вашему правительству следует принять во внимание, что такое близкое соприкосновение ваших кораблей и самолётов с нашими кораблями и самолётами может привести к очень опасным последствиям. Не исключены несчастные случаи. Действия, предпринятые одной стороной и при другой ситуации истолкованные как не вызывающие опасений, могут теперь приобрести совершенно иную окраску. Вот так и начинаются войны, господин посол. — Президент откинулся на спинку кресла, давая возможность послу лучше уяснить сказанное. Когда он снова заговорил, его тон был менее резким. — Разумеется, я считаю такую возможность маловероятной, но разве не безответственно идти на подобный риск?

— Господин президент, вы, как всегда, ясно выразили свою точку зрения, но ведь вам известно, что морское пространство свободно для прохода всех кораблей, и потому…

— Господин посол, — прервал Арбатова доктор Пелт, — давайте рассмотрим простой пример. Ваш сосед начинает расхаживать по своему участку с заряженным ружьём в руках, в то время как рядом, в вашем собственном дворе, играют ваши дети. В нашей стране подобные действия не будут считаться нарушением закона — с формальной точки зрения. Но даже в этом случае, неужели это не вызовет у вас беспокойства?

— Да, конечно, доктор Пелт, но ситуация, которую вы описали, резко отличается…

В разговор снова вмешался президент.

— Вы совершенно правы, господин посол, ситуация действительно совершенно иная. Более того, сейчас она куда более опасная. Возникшая ситуация является нарушением достигнутого соглашения, и я считаю такое нарушение вызывающим особую тревогу. Я надеялся, что начинается новая эра в отношениях между Советским Союзом и Америкой. Мы урегулировали наши торговые разногласия, только что подписали договор о поставках зерна. Вы, господин посол, сыграли в этом видную роль. Америка и Советский Союз начали продвигаться вперёд в своих отношениях — так неужели происходящее станет концом всему? — Президент выразительно покачал головой. — Я не верю в это, но выбор пути зависит теперь от вас. Отношения между нашими странами могут основываться только на доверии. Господин посол, надеюсь, я не слишком встревожил вас. Вы знаете, что я предпочитаю говорить прямо. Мне не нравятся хитрые игры и изощрённые уловки дипломатии. Когда возникают подобные ситуации, мы должны устранять их быстро и решительно. Мои военные крайне озабочены и мне необходимо знать — сегодня, — что замышляет ваш флот. Не позже семи вечера я жду ответа. В противном случае я свяжусь прямо с Москвой и потребую объяснений.

Арбатов встал.

— Господин президент, я немедленно передам ваш запрос. Прошу вас, однако, принять во внимание разницу во времени между Москвой и Вашингтоном…

— Мне известно, что у вас уже начался уик-энд и что Советский Союз — земной рай для трудящихся, но всё-таки надеюсь, что кто-то из ваших руководителей, несущих ответственность за судьбу страны, находится на рабочем месте. Короче говоря, я больше не смею задерживать вас. До свиданья.

Пелт проводил Арбатова и затем вернулся в Овальный кабинет.

— Может быть, я говорил с ним излишне резко, — заметил президент.

— Да, сэр. — По мнению Пелта, президент явно вышел за пределы разумной вежливости. Сам Пелт не испытывал к советскому послу особого расположения, но считал необходимым соблюдать тонкости дипломатического этикета. — Думаю, вам удалось дать понять ему, что нас беспокоит.

— Он знает, в чём дело.

— Знает, конечно. Но не догадывается, что и нам это известно.

— «Мы полагаем», — по лицу президента пробежала гримаса отвращения. — Какими безумными играми нам приходится заниматься! И с каким сожалением, Пелт, я вспоминаю, как безмятежно жилось мне в бытность судьёй. Сажал мафиози за решётку… Ты думаешь, он проглотит приманку, которую я подкинул ему?

— Насчёт «законных операций»? Ещё как! Вы видели, как дёрнулись у него руки, когда он услышал эту фразу? Да он накинется на неё, как щука на пескаря! — Пелт подошёл к кофеварке и наполнил свою чашку. Ему нравился этот кофейный сервиз с элегантной золотой каёмочкой. — Интересно, какое название для этих «законных операций» придумают русские? Скорее всего… да, пожалуй, назовут это «спасательной операцией». Если сообщат, что это флотские учения, то признают, что нарушили протокол о заблаговременном предупреждении. А вот «спасательная операция» оправдывает резкое увеличение активности, поспешность, с которой она проводится, и скрытность действий. В советской прессе никогда не сообщают о таких мерах. Так что, думаю, русские назовут это «спасательной операцией», заявят, скажем, что пропала подводная лодка, может быть, пойдут так далеко, что сообщат об исчезновении подводного ракетоносца.

— Нет, на это они не решатся. У нас ведь заключено соглашение о том, что ракетоносцы не должны находиться у берегов обеих стран ближе, чем за пятьсот миль. Думаю, Арбатов уже получил инструкции о том, что ответить нам, но он постарается затянуть с ответом как можно дольше. Кроме того, нельзя исключить и того, что он не ознакомлен со всеми подробностями случившегося. Ты ведь знаешь, как у русских с секретностью — они скрывают друг от друга все, что возможно. Тебе не кажется, что мы преувеличиваем его способность напускать дипломатический туман?

— Не думаю, сэр. Один из принципов дипломатии, — заметил Пелт, — заключается в том, что для убедительной лжи нужно знать хотя бы часть правды.

Президент улыбнулся.

— Ну что ж, для такой игры у них было предостаточно времени. Надеюсь, моя запоздалая реакция их не разочарует.

— Нет, сэр. Алекс ожидал, наверно, что вы вышвырнете его за дверь.

— Должен заметить, что мне приходила в голову такая мысль. Его дипломатическое обаяние на меня не действует. У русских есть любопытная черта: уж очень они напоминают мне главарей мафии, с которыми мне приходилось иметь дело в суде. Такой же внешний лоск, культура и кажущаяся образованность, а под ними — полное отсутствие моральных принципов. — Президент недовольно покачал головой — он снова походил на ястреба. — Не уходи далеко, Джефф. Через несколько минут придёт Джордж Фармер, но ты понадобишься мне, когда вернётся наш русский друг.

Пелт вышел в коридор и направился к себе в кабинет, размышляя над последним замечанием президента. Оно было точным, признался он, хотя и слишком грубым. Нет большего оскорбления для образованного русского, чем назвать его некультурным — впрочем, перевод не передаёт всех оттенков значения. Скорее, человеком с низким интеллектом. Ведь те же самые люди, что сидят в позолоченных ложах Большого театра и способны прослезиться при последних тактах «Бориса Годунова», могут тут же, не моргнув глазом, отдать приказ о ликвидации сотни людей. Странные люди, ещё более странные из-за их политической философии. Но президент бывает временами излишне резок, и Пелту хотелось, чтобы он научился сдерживаться. Одно дело — выступать перед ветеранами «Американского легиона» и совсем иное — беседа с послом иностранной державы.

Штаб-квартира ЦРУ

— У Кардинала неприятности, судья. — Риттер вошёл в кабинет директора ЦРУ и сел.

— Ничего удивительного. — Мур снял очки и потёр уставшие глаза. Когда Райан читал последнее донесение Кардинала, ему не показали сопроводительную записку от главы московской резидентуры, в которой говорилось, что Кардинал, посылая своё последнее донесение, обошёл половину цепи связных, доставляющих его материалы из Кремля в посольство США. К старости этот агент становился излишне смелым. — И что говорится в донесении резидента? Дословно!

— Там сказано, что Кардинал слёг в больницу с воспалением лёгких. Может быть, это и так, но…

— Он уже старик, там суровая зима, однако трудно верить в совпадения. — Мур посмотрел через стол на своего заместителя. — Как ты считаешь, а что будет, если русские сделают его двойным агентом и заставят работать на себя?

— Он тихо и незаметно выйдет из игры — умрёт, так сказать. Всё зависит от того, кто займётся этим. Если КГБ, им захочется что-то получить от него, тем более что после смерти нашего друга Андропова их престиж заметно упал. Но я так не думаю. Принимая во внимание то какую должность занимает его покровитель, это вызовет слишком большой скандал. То же самое, если ту же попытку сделает ГРУ. Нет, они потратят несколько недель на допросы, затем незаметно покончат с ним. Открытый процесс принесёт больше вреда, чем пользы.

Судья Мур нахмурился. Разговор напоминал беседу врачей, обсуждающих судьбу смертельно больного пациента. Мур даже не знал Кардинала в лицо. Где-то в досье хранилась его фотография, но директор ЦРУ не видел её. Так всегда проще. Занимая должность судьи в апелляционном суде, Мур никогда не встречался с обвиняемым лицом к лицу — он всего лишь изучал приговор с точки зрения его законности. Перейдя в ЦРУ, он попытался перенести такую отрешённость и сюда. Мур знал, что его поведение могут истолковать как трусость и оно резко отличается от поведения, которого ждут от директора ЦРУ, но стареют даже шпионы, у стариков возникают сомнения и угрызения совести, что редко случается с молодыми сотрудниками. Да, пришло время покинуть ЦРУ. Почти три года на посту директора, вполне достаточно. Он достиг того, чего от него ждали.

— Передай главе резидентуры, чтобы он оставил его в покое. Никаких запросов относительно Кардинала. Если он действительно болен, то выздоровеет и снова свяжется с нами. Если нет, то и об этом нам скоро станет известно.

— Понял, сэр.

Риттеру удалось проверить достоверность донесений Кардинала. От одного агента ему стало известно, что советский флот, вышедший в море, усилен дополнительными политруками. Другой агент сообщил, что надводными кораблями командует известный адмирал, завоевавший высокую репутацию своими научными разработками, друг Горшкова. Он прилетел в Североморск и поднялся на борт «Кирова» за несколько минут до отплытия. Стало известно, что вместе с ним отправился инженер, принимавший участие в проектировании «Красного Октября». Британский агент прислал донесение, где говорилось, что детонаторы для различных систем вооружения были поспешно доставлены на борт кораблей с военно-морских складов на берегу. Наконец, прибыл ещё не подтверждённый доклад, что адмирал Коров, командующий Северным Флотом, исчез со своего командного пункта и его местонахождение установить не удалось. Все это стало достаточным подтверждением донесения «ИВЫ». В Лэнгли ожидали дальнейших докладов.

Военно-морская академия США

— Скип?

— А-а, как поживаете, адмирал? Не хотите посидеть со мной? — Тайлер указал на свободный стул у обеденного стола.

— Из Пентагона для вас сообщение. — Суперинтендант Военно-морской академии, бывший офицер-подводник, опустился на стул. — Вам назначено прибыть туда сегодня в 19.30. Это все, что передали.

— Отлично! — воскликнул Тайлер. Он только что закончил ланч. Начиная с понедельника, день ото дня он почти круглые сутки занимался разработкой программы, и теперь она была близка к завершению. Сообщение из Пентагона означало, что сегодня вечером ему предоставят компьютерное время на суперкомпьютере «Крей-2», принадлежащем ВВС.

— А в чём дело?

— Извините, сэр, не имею права рассказывать об этом. Вы ведь понимаете.

Белый дом

Советский посол прибыл в резиденцию главы исполнительной власти в четыре вечера. Чтобы избежать внимания прессы, он вошёл в здание министерства финансов на противоположной стороне улицы, и оттуда по подземному туннелю — о существовании которого мало кто знал — его провели в Белый дом. Президент рассчитывал, что такая процедура встревожит Арбатова.

Пелт поспешно вошёл в Овальный кабинет за несколько минут до посла.

— Господин президент, — доложил Арбатов, вытянувшись по стойке смирно. Президент не знал, что посол когда-то проходил воинскую службу. — Мне поручено передать вам сожаление нашего правительства по поводу того, что оно не сумело раньше проинформировать вас о сложившейся ситуации. Исчезла одна из наших атомных подлодок, и мы опасаемся, что с ней произошло несчастье. Сейчас проводится срочная операция по поиску подлодки и её спасению.

Президент понимающе кивнул и пригласил посла сесть в кресло. Пелт сел рядом.

— Видите ли, господин президент, возникла неловкая ситуация. Вам хорошо известно, что служба на атомных подлодках у нас на флоте, как и у вас, исключительно ответственна и потому мы отбираем для такой службы наших самых образованных моряков, людей, на которых можно положиться. В данном случае несколько членов команды — офицеров конечно — являются сыновьями высокопоставленных партийных деятелей. Один из них — я не могу, разумеется, назвать его фамилию — сын члена Центрального комитета КПСС. Так что усилия, предпринятые военно-морским флотом по поиску и спасению верных сынов родины, вполне объяснимы, хотя и, должен признаться, несколько беспорядочны. — Арбатов мастерски играл роль человека, смущённого создавшейся ситуацией и вынужденного открыть сокровенную семейную тайну. — Вот почему это вылилось в то, что ваши моряки называют операцией, в которой задействованы все силы. Вам известно, разумеется, что меры по спасению были приняты практически за одну ночь.

— Понимаю. — В голосе президента звучало сочувствие. — Теперь мне спокойнее, Алекс. Джефф, день подходит к концу. Не выпить ли нам чего-нибудь, а? Вам бурбон, Алекс?

— Да, сэр, благодарю.

Пелт подошёл к шкафчику розового дерева у стены. В старинном шкафчике с изысканной инкрустацией находился небольшой бар с ведёрком для льда, который ежедневно обновлялся. Президент порой любил пропустить стаканчик-другой перед ужином, чем напоминал Арбатову своих соотечественников. У доктора Пелта накопился немалый опыт по части исполнения обязанностей бармена при президенте. Через несколько минут он вернулся со стаканами в руках.

— Признаться, мы и сами думали, что это спасательная операция, — доверительно сказал Пелт.

— Не знаю, как бы наши парни справились со столь опасной работой, — заметил президент, делая несколько глотков. Арбатов не счёл нужным сдерживать себя и осушил стакан. На здешних приёмах с коктейлями он часто говорил, что предпочитает американский бурбон родной водке. Может быть, это и соответствовало истине. — Насколько я припоминаю, мы тоже в своё время потеряли две атомные подлодки. А какие потери у вас, Алекс — три или четыре?

— Не знаю, господин президент. Полагаю, ваши сведения надёжнее моих, сэр. — Президент отметил, что советский посол впервые за вечер сказал правду. — Но я согласен с вами — профессия подводника весьма изнурительная и опасная.

— Сколько людей на борту пропавшей подлодки, Алекс? — спросил президент.

— Не имею представления. Думаю, человек сто, а может, и меньше. Мне ни разу не приходилось бывать на военном корабле.

— Зелёные юнцы, наверно, как в составе наших команд. Весьма печально, что взаимные подозрения вынуждают наши страны подвергать так много молодых людей подобным опасностям, когда существует риск не вернуться обратно. Но что поделаешь? — Президент замолчал и повернулся к окну.

На Южной лужайке таял снег. Пауза затягивалась, пора было произносить следующую реплику.

— А ведь мы, пожалуй, сможем прийти на помощь, — произнёс президент, словно размышляя вслух. — Да, конечно, следует воспользоваться этой трагедией, чтобы хоть чуточку уменьшить взаимные подозрения. Может быть, из этого удастся извлечь какую-то пользу, продемонстрировать миру, что отношения между нашими странами улучшились.

Пелт отвернулся в поисках своей трубки. За столько лет дружбы с президентом он так и не понял, каким образом тому удаётся обернуть, казалось бы, самую проигрышную ситуацию в свою пользу. Они встретились ещё в Вашингтонском университете, где президент завершал юридическое образование, тогда как сам Пелт специализировался в политологии. В то время будущий президент страны был президентом любительского театрального общества. Не приходилось сомневаться, что актёрские навыки немало способствовали его дальнейшей карьере. Ходили слухи, что по крайней мере один «крёстный отец» был осуждён и отправлен в тюрьму исключительно благодаря голой риторике прокурора. Президент любил говорить, что при исполнении своих обязанностей руководствовался только искренностью.

— Господин посол, я предлагаю вам помощь и ради поиска пропавшей подлодки и ваших соотечественников отдаю в распоряжение вашей страны все ресурсы Соединённых Штатов.

— Это весьма любезно с вашей стороны, господин президент, но…

— Никаких «но», Алекс. — Президент поднял руку. — Если мы не можем сотрудничать в столь трагический момент, как же нам рассчитывать на сотрудничество в других серьёзных делах? Если мне не изменяет память, в прошлом году один из патрульных самолётов нашего флота потерпел аварию возле Алеутских островов, и ваш рыболовный траулер — на самом деле это было судно, занимающееся электронной разведкой, — взял на борт наших лётчиков, спас им жизни. Алекс, мы перед вами в долгу, это долг чести, и никто не посмеет заявить, что Соединённые Штаты не платят свои долги! — Президент сделал эффектную паузу. — Только, увы, скорее всего, все они уже погибли. Не думаю, что при аварии подводной лодки у её команды больше шансов уцелеть, чем при авиакатастрофе. Но по крайней мере семьи погибших будут знать, что случилось с их парнями. Джефф, у нас есть специальное снаряжение для спасения подводных лодок, попавших в беду?

— При тех огромных ассигнованиях, которые выделяются флоту? Наверняка есть. Я позвоню адмиралу Фостеру.

— Отлично, — кивнул президент. — Алекс, наивно рассчитывать, что наши взаимные подозрения исчезнут из-за помощи в таком пустяшном деле. И ваша история и наша красноречиво говорят об этом. Но пусть это станет первым крошечным шагом на пути к доверию между нашими странами. Если мы можем пожимать друг другу руки в космосе или за столом переговоров в Вене, может быть, это удастся нам и здесь. Я отдам необходимые распоряжения командующим родами войск, как только мы закончим нашу беседу.

— Спасибо, господин президент. — Арбатов старался скрыть беспокойство.

— И прошу вас передать мои самые глубокие соболезнования президенту Нармонову, а также семьям пропавших молодых людей. Я высоко ценю его доверие — и ваше тоже, — что нам была предоставлена эта информация.

— Непременно, господин президент. — Посол встал, обменялся с американцами рукопожатиями и покинул Овальный кабинет. Что же задумали американцы? Ведь он предостерегал Москву: стоит назвать поиски «Красного Октября» спасательной операцией, как они начнут соваться со своей помощью. Сейчас на дворе это их дурацкое Рождество, а американцы помешаны на «хэппи энде». Просто безумие не назвать поиски беглецов как-то иначе — и наплевать на дипломатический протокол.

И всё-таки, несмотря ни на что, посол не мог не восхищаться американским президентом. Странный человек, такой, казалось бы, простодушный, а полон коварства, почти всегда дружелюбный — и в то же время постоянно готов воспользоваться любой слабостью противника. Арбатов вспомнил рассказы бабушки о том, как цыгане подменивали младенцев — уж очень что-то президент походил на русского.

— Ну что ж, — заметил президент, после того как за советским послом закрылась дверь Овального кабинета, — теперь мы сможем внимательно следить за их действиями, и у русских не будет оснований на жалобы. Они лгут, и мы знаем об этом, а вот сами не подозревают, что нам это известно. Мы тоже лжём, и у них, несомненно, есть основания подозревать нас в этом, но они не могут понять, почему мы лжём. Боже милостивый! А ведь только сегодня утром я сказал ему, что опасность заключается в том, что мы не знаем причины происходящего. Так вот. Джефф, я всё обдумал. Мне не нравится, что столько русских военных кораблей находится у наших берегов. Райан был прав, когда сказал, что Атлантика — это наш океан. Я хочу, чтобы наша авиация и военно-морской флот сплошь покрыли Северную Атлантику. Это действительно наш океан, и я хочу, чтобы русские поняли это, черт побери. — Президент осушил стакан. — Что касается сбежавшей лодки, пусть наши люди как следует осмотрят её, а если кто-то из команды попросит политического убежища, мы позаботимся о них. Не поднимая шума, разумеется.

— Да, конечно. Практически заполучить русских офицеров с «Красного Октября» — достижение ничуть не меньшее, чем захват самого ракетоносца.

— Однако военно-морской флот всё-таки хотел бы сохранить его.

— Не представляю, как можно сделать это без устранения всей команды, а этого делать мы не будем.

— Да, ты прав. — Президент вызвал звонком секретаря. — Соедините меня с генералом Хилтоном.

Пентагон

Вычислительный центр военно-воздушных сил находился в полуподвальном помещении Пентагона. Температура здесь была заметно ниже семидесяти градусов по Фаренгейту. Этого было достаточно, чтобы у Тайлера заныла нога — в том месте, где культя соединялась с протезом из металла и пластика. Но он уже привык к таким болям.

Тайлер сидел у пульта управления. Он только что закончил экспериментальный прогон своей программы, которую назвал «Мурена» — по имени хищного угря, населяющего океанские рифы. Скип Тайлер гордился своими способностями программиста. Он взял допотопную программу из картотеки в лаборатории Тейлора, адаптировал её к языку, применяющемуся в министерстве обороны, АДА, названному так в честь леди Ады Лавлейс, дочери лорда Байрона, а затем сжал её. У большинства программистов на это ушёл бы месяц. Скип сделал все за четверо суток, работая почти без сна, и не только потому, что ему посулили большие деньги, но ещё и по той причине, что это был профессиональный вызов. И теперь он был доволен собой: он не только сумел уложиться в практически немыслимый срок, но сделал это даже раньше. Сейчас было восемь вечера. Он только что прогнал «Мурену» через тест одной переменной, и сбоя не произошло. Он был готов к работе.

Ему ещё не приходилось видеть суперкомпьютер «Крей-2», разве что на фотографиях, и теперь Скип был доволен, что представилась возможность поработать на нём. «Крей-2» состоял из пяти блоков, — каждый с независимым электропитанием, все они имели форму пятиугольника около шести футов высотой и четырех в поперечнике. Наиболее крупный блок представлял собой универсальную вычислительную машину с процессором; остальные четыре, примыкавшие к нему в виде креста, были блоками памяти. Тайлер ввёл команду загрузить набор переменных. Для каждого из главных параметров «Красного Октября» — длины, ширины и высоты — он ввёл по десять дискретных цифровых величин. Затем пришла очередь шести слегка различающихся величин, касающихся формы корпуса лодки и коэффициентов преломления. Существовало пять вариантов размеров туннелей. В результате образовалось более тридцати тысяч возможных перестановок. Далее Скип ввёл восемнадцать энергетических переменных, способных охватить диапазон вероятных двигательных установок. «Крей-2» принял эту информацию и разместил все числа в соответствующем порядке. Теперь он был готов к работе.

— О'кей, действуйте, — объявил Тайлер оператору, главному сержанту ВВС.

— Приступаю. — Сержант набрал на клавиатуре своего терминала команду «Выполнить». «Крей-2» приступил к работе. Тайлер подошёл к пульту сержанта.

— Вы ввели неслабую программу, сэр. — Сержант выложил десятидолларовую банкноту на крышку консоли. — Держу пари, что моя крошка справится с нею за десять минут.

— Никогда в жизни. — Тайлер положил рядом с сержантской свою банкноту. — Не менее пятнадцати минут, а то и больше.

— Разницу делим пополам?

— Идёт. Где здесь гальюн?

— Как выйдете отсюда, сэр, поверните направо, вдоль по коридору, и увидите дверь слева.

Тайлер направился к двери. Его раздражала неуклюжесть собственной походки, но за четыре года он притерпелся и научился справляться с собой. Главное, что он уцелел. Несчастный случай произошёл холодной безоблачной ночью в Гротоне, штат Коннектикут, всего в квартале от главных ворот верфи. В три утра пятницы он ехал домой после двадцати часов работы на верфи, где готовил к выходу в море свою новую лодку. У штатского рабочего верфи позади был тоже длинный тяжёлый день, и он заехал в любимый бар, где принял не один стаканчик — так потом установила полиция. Рабочий сел за руль, проехал на красный свет и врезался прямо в бок его «понтиака» на скорости пятьдесят миль. Для самого рабочего несчастный случай оказался смертельным. Скипу повезло больше. Катастрофа произошла на перекрёстке, он ехал на зелёный свет и, когда заметил капот «форда» всего в футе от своей левой дверцы, было уже слишком поздно. Он не помнил, как влетел в витрину ломбарда, а вся следующая неделя, когда Скип барахтался между жизнью и смертью в больнице Нью-Хейвена, полностью стёрлась из его памяти. Зато у него навсегда остался в памяти момент, когда он пришёл в себя — потом ему сказали, что это произошло через восемь суток, — и увидел жену, Джин, которая сидела рядом и держала его за руку. До этого момента его семейная жизнь оставляла желать лучшего, что не было редкостью среди морских офицеров, плавающих на атомных подводных лодках. В тот момент Джин не выглядела красавицей — красные от слез глаза, растрёпанные волосы, — но ещё никогда она не казалась ему такой прекрасной. Раньше ему не приходило в голову, насколько она важна для него — куда важнее, чем потерянная половина ноги.

— Скип? Скип Тайлер!

Бывший подводник нескладно повернулся и увидел морского офицера, бегущего ему навстречу.

— Джонни Коулман! Как ты поживаешь, черт побери?

Теперь капитан первого ранга Коулман, заметил Тайлер. Дважды они вместе плавали на одной лодке — один год на «Текумсе», другой — на «Шарке». Коулман, специалист по вооружению, за это время командовал уже не одной атомной подлодкой.

— Как семья, Скип?

— С Джин все в порядке. У нас теперь пятеро, ждём шестого.

— Чёрт возьми! — Они радостно пожали друг другу руки. — Ну, ты по этой части всегда был на высоте. Слышал, ты преподаёшь в Аннаполисе?

— Да, и время от времени занимаюсь техническими проектами.

— А здесь что делаешь?

— Да вот, прогоняю программу на компьютере ВВС. Надо проверить новую конфигурацию корабля для Управления морских систем. — Ответ прозвучал вполне правдоподобно. — А ты сейчас где?

— Работаю в ОР-02 начальником штаба у адмирала Доджа.

— Вот как?! — Слова друга произвели впечатление на Тайлера. Вице-адмирал Сэм Додж возглавлял в настоящее время управление ОР-02. Управление заместителя командующего морскими операциями по подводной войне контролировало все стороны деятельности подводных сил. — Наверно, работы — не продохнуть?

— Ещё бы! А сейчас и вообще выше головы.

— Что ты имеешь в виду? — Тайлер не слушал новостей и не читал газет с прошлого понедельника.

— Ты что, шутишь?

— Я занимался этой компьютерной программой по двадцать часов в сутки с понедельника, да и оперативных донесений больше не получаю. — Тайлер нахмурился. На днях он слышал что-то в академии, но пропустил мимо ушей. Он принадлежал к числу людей, которые способны с головой уйти в работу.

Коулман посмотрел по сторонам. Был поздний вечер пятницы, и в коридоре было пусто.

— Пожалуй, я могу тебе рассказать. Наши русские друзья проводят какие-то крупные манёвры. Весь их Северный флот, или почти весь, вышел в море. Их подлодки шныряют по всей Северной Атлантике.

— И чем занимаются?

— У нас нет точного представления. Похоже, проводят крупную поисково-спасательную операцию. Вот только вопрос, в чём она заключается? Четыре русских «альфы» несутся сейчас полным ходом к нашему побережью, а за ними следом гонится стая «викторов» и «чарли». Сначала мы беспокоились, что они собираются перерезать наши морские коммуникации, но русские промчались мимо них. Они определённо устремились к нашим берегам, и, хотя мы не знаем, что у них на уме, информацию получаем тоннами.

— Какими силами они располагают?

— Пятьдесят восемь атомных подлодок и примерно тридцать крупных надводных кораблей.

— Господи! КОМАТФЛОТ, должно быть, сходит с ума!

— Можешь не сомневаться. Весь наш флот тоже в море, все до последнего. Атомные подлодки поспешно меняют дислокацию. Все Р-3 «локхиды» или сейчас над Атлантикой, или спешат туда. — Коулман сделал паузу. — У тебя по-прежнему есть допуск?

— Разумеется, я ведь работаю с парнями из Кристалл-Сити. Принимал участие в оценке тактико-технических данных нового «Кирова».

— Мне показалось, что я узнал твой почерк. Ты всегда был отличным инженером. Знаешь, старик все ещё вспоминает о том, что ты проделал для него на старом «Текумсе». Может быть, Мне удастся убедить его дать тебе возможность посмотреть на происходящее. Обязательно поговорю с ним.

Сразу после выпуска из инженерного училища подводников в Айдахо Тайлер получил назначение на подлодку к Доджу. Там он сумел закончить сложный ремонт вспомогательного реакторного оборудования на две недели раньше положенного благодаря технической сообразительности и дружеским каналам, с помощью которых удалось вовремя добыть запчасти. За это они с Доджем получили по благодарности и кучу цветистых похвал от начальства.

— Не сомневаюсь, старик будет рад повидаться с тобой. Ты когда здесь закончишь?

— Думаю, через полчаса.

— Знаешь, где найти меня?

— Разве ОР-02 перевели в другое помещение?

— Нет, мы находимся там же. Позвони мне, когда закончишь. Мой внутренний — 78730. Договорились? Мне пора.

— Пока. — Тайлер смотрел вслед старому другу, пока тот не скрылся, затем направился к туалету. Что же ещё придумали русские? Как бы то ни было, происходит что-то важное, если вице-адмирал и капитан первого ранга, его заместитель, до ночи сидят вечером пятницы, да ещё когда на носу Рождество.

— Одиннадцать минут 51.18 секунды, сэр, — доложил сержант, пряча в карман обе банкноты.

Компьютерная распечатка составила более двухсот страниц, сплошь покрытых цифрами. На верхнем листе была изображена волнистая колоколообразная кривая скоростных характеристик, а под нею кривая вероятности возможных шумов. Дальше шли решения для каждого варианта. Как и следовало ожидать, кривые выглядели довольно беспорядочно. Для кривой скорости большинство решений находится в диапазоне от десяти до двенадцати узлов, а его полная ширина охватывала величины от семи до восемнадцати узлов. Кривая шума была поразительно низкой.

— Сержант, у вас чертовски умная машина.

— Вы совершенно правы, сэр. И очень надёжная. За весь месяц у нас не было ни одного электронного сбоя.

— Можно отсюда позвонить?

— Конечно, сэр, выбирайте любой из телефонов.

— Спасибо, сержант. — Тайлер взял трубку самого ближнего. — Да, чуть не забыл. Сотрите программу.

— О'кей. — Сержант набрал инструкции на клавиатуре терминала. — «Мурена»… стёрта. Надеюсь, у вас остался второй экземпляр, сэр.

Тайлер кивнул и набрал номер.

— ОР-02А, капитан первого ранга Коулман слушает.

— Джонни, это Скип.

— Отлично! Знаешь, старик ждёт тебя с нетерпением. Иди прямо к нам.

Тайлер положил распечатку в портфель и запер его. Он ещё раз поблагодарил сержанта и поковылял к двери. Снова оглянувшись на «Крей-2», он подумал, что хорошо бы ещё когда-нибудь поработать на этой машине.

Ему не удалось найти действующий лифт и потому пришлось тащиться вверх по пологому пандусу. Через пять минут у входа в коридор он увидел морского пехотинца.

— Вы — капитан третьего ранга Тайлер, сэр? — спросил охранник. — У вас есть удостоверение личности?

Тайлер показал капралу свой пропуск в Пентагон, одновременно пытаясь понять, сколько одноногих офицеров-подводников может проходить здесь за сутки.

— Спасибо, капитан. Идите по этому коридору. Вы знаете номер комнаты?

— Да, конечно. Спасибо, капрал.

Вице-адмирал Додж сидел на краю стола, читая донесения, отпечатанные на папиросной бумаге. Это был небольшой напористый мужчина, он завоевал репутацию боевого командира-подводника за время командования тремя различными подлодками, а затем руководил программой разработки и освоения ударной подлодки типа «лос-анджелес», длившейся продолжительное время. Теперь он был «Великим дельфином» — старшим адмиралом-подводником, воюющим с Конгрессом.

— Скип Тайлер! Хорошо выглядишь, парень. — Додж незаметно посмотрел на искалеченную ногу Тайлера, встал и подошёл к нему, чтобы пожать руку. — Слышал про твои успехи в академии.

— Вроде не жалуются, сэр. Иногда даже доверяют отбор игроков для некоторых встреч.

— Гм-м, жаль, что тебе не доверили отбор игроков для армейской сборной.

Тайлер театрально покачал головой.

— Мне доверили-таки посмотреть на игры их команды, сэр, — вздохнул он. — Просто в этом году они уж очень здорово играли. Вы ведь слышали об их куотербеке?

— Нет, а кто он? — поинтересовался Додж.

— Он выбрал бронетанковые войска, и его тут же послали в Форт-Нокс — только не осваивать танки, а самому стать танком.

— Вот это да! — засмеялся Додж. — Джонни говорит, что у тебя целая куча новых детишек.

— В конце февраля ожидаем шестого, — не без гордости заметил Тайлер.

— Шестого? Но ведь ты же не мормон и не католик. Откуда такая страсть к высиживанию птенцов?

Тайлер искоса бросил взгляд на своего бывшего начальника. Ему всегда претило предубеждение против многодетных семей, бытовавшее в атомном флоте. Начало этому, как и презрительное «высиживать птенцов», принадлежало Риковеру, который всякую семью, где больше одного ребёнка, считал многодетной. Чёрт возьми, что плохого в том, чтобы иметь детей?

— Поскольку я больше не ныряю, надо же мне чем-то занять ночи и уик-энды. — Тайлер игриво поднял брови. — Между прочим, я слышал, что русские затевают какие-то странные игры.

На лице Доджа мгновенно появилось серьёзное выражение.

— Это уж точно. Пятьдесят восемь ударных подлодок Северного флота — все до единой атомные — мчат к нашим берегам вместе с большим соединением надводных кораблей и в сопровождении почти всех своих вспомогательных судов.

— И с какой же целью?

— Может быть, ты сможешь рассказать нам об этом. Пройдём-ка в святая святых.

Додж открыл дверь, и они вошли в просторное помещение, где Скип увидел последнюю техническую новинку: обзорный экран, на котором отражалась ситуация во всей Северной Атлантике — от Тропика Рака до арктических паковых льдов. На огромном экране виднелись сотни кораблей. Торговые суда были белыми с флагами,обозначающими их национальную принадлежность; советские корабли — красными и по форме соответствовали классам судов; а американские и союзные корабли — синими. Океан в самом деле казался переполненным.

— Господи!

— Ты совершенно прав, парень, — мрачно кивнул адмирал. — У тебя какой допуск?

— Высшей степени секретности, и я допущен также к специальным проектам. Просматриваю все, что у нас есть по их технике, а также занимаюсь работой с Управлением морских систем.

— Джонни сказал, что это ты производил оценку тактико-технических характеристик нового «Кирова», только что посланного в Тихий океан, — ничего не скажешь, хорошая работа.

— Эти две «альфы» идут к Норфолку?

— Похоже на то. И сколько нейтронов сжигают по пути! — Додж указал на одну из подлодок. — Вот эта идёт к Лонг-Айленду, словно собирается блокировать вход в Нью-Лондон, а эта, мне кажется, направляется к Бостону. Вот эти «Викторы» поотстали, но не очень. Русские лодки уже стоят у входа в большинство британских портов. К понедельнику у них будет по две, а то и больше у каждого из наших.

— Мне это совсем не нравится, сэр.

— И мне тоже. Как видишь, мы вывели в море почти все наши силы. И вот любопытная штука — всё-таки не понятно, ради чего они все это делают. Я… — Вошёл капитан Коулман.

— Вижу, что вы встретились с блудным сыном, сэр, — сказал капитан.

— Будь с ним повежливей, Джонни. Помнится, он был отменным подводником. Короче говоря, сначала походило на то, что они намерены блокировать наши морские коммуникации, но они прошли мимо, не запнувшись. А вот эти «альфы» наводят меня на мысль, что русские намерены организовать блокаду нашего побережья.

— А что на западе?

— Ничего. Абсолютно ничего, все как обычно.

— Тогда непонятно, — возразил Тайлер. — Как можно оставить в стороне половину флота? Правда, если собираешься начинать войну, нет смысла оповещать об этом противника, выпуская в море все и вся.

— Русские — странные люди, Скип, — напомнил ему Коулман.

— Адмирал, если мы начнем пальбу…

— То нанесем русским большие потери, — закончил Додж. — Благодаря реву, с которым мчатся их подлодки, нам удалось установить местоположение почти каждой из них. И они знают об этом. По этой причине я считаю, что русские не собираются предпринимать чего-то по-настоящему отчаянного. У них хватит ума не делать таких очевидно враждебных шагов — если только они не хотят, чтобы мы так и подумали.

— Они представили какое-то объяснение? — спросил Тайлер.

— Русский посол утверждает, что у них пропала подводная лодка, а поскольку в составе команды несколько сыновей больших партийных бонз, то и развернута столь широкая операция по поиску и спасению. Говорю тебе то, что мне передали.

Тайлер поставил портфель на пол и подошел ближе к экрану.

— Да, похоже на поисково-спасательную операцию, но тогда зачем блокировать наши порты? — Он задумался и быстро окинул взглядом верхнюю часть экрана. — Однако я не вижу здесь ни одного русского ракетоносца, сэр.

— Они все в своих портах — на обоих океанах. Последняя «дельта» вошла в порт несколько часов назад. Это мне тоже кажется странным, — произнес Додж, глядя на экран.

— Все до единого, сэр? — Тайлер постарался, чтобы его вопрос прозвучал как можно небрежнее. Ему только что пришла в голову любопытная мысль. На обзорном экране он увидел в Баренцевом море американскую ударную подлодку «Бремертон», но там не было русской лодки, за которой она должна была бы следить. Тайлер подождал несколько секунд, ожидая ответа. Не получив его, он обернулся и увидел, что оба офицера внимательно смотрят на него.

— Почему ты спрашиваешь об этом, сынок? — мягко поинтересовался адмирал. Скип знал, что мягкость тона у Сэма Доджа означает нечто вроде предупредительного флага.

Тайлер на мгновение задумался. Он дал Райану слово. Сумеет ли он таким образом сформулировать ответ, чтобы не нарушить его и все-таки узнать то, что ему хочется? Да, сумеет, решил он наконец. Любопытство было в характере у Скипа Тайлера, и если он начинал что-то подозревать, то не мог удержаться, чтобы не выяснить все до конца.

— Адмирал, у русских находится в море подводный ракетоносец совершенно новой конструкции?

Додж выпрямился. Даже стоя в полный рост, ему пришлось поднять взгляд, чтобы посмотреть в глаза Тайлера. Когда он заговорил, его голос был ледяным.

— Мне нужно точно знать, откуда вы получили эту информацию, капитан?

— Извините, адмирал, но я не могу этого сказать, — покачал головой Тайлер. — Она является секретной и не подлежит оглашению. Мне кажется, что вам следует знать об этом, и я постараюсь сделать так, чтобы вас поставили в известность.

Додж отступил и попытался зайти с другой стороны.

— Вы служили раньше у меня, Скип, — сказал он. Адмирал испытывал разочарование. Он нарушил правила и показал кое-что своему бывшему подчиненному, потому что хорошо знал его и жалел, что Тайлер не получил командование подлодкой, к чему тот так стремился. Строго говоря, сейчас Тайлер был штатским, хотя и носил морскую форму. А хуже всего то, что ему что-то известно, но он не поделился этим в ответ.

— Сэр, я дал слово, — произнес Скип, как бы извиняясь. — Я приложу все силы, чтобы вам сообщили об этом. Обещаю, сэр. Отсюда можно позвонить?

— Из приемной, — сухо ответил Додж. На столе адмирала, отчетливо видел Тайлер, стояло четыре телефонных аппарата.

Тайлер вышел из кабинета и сел за стол секретаря. Он достал из кармана кителя записную книжку и набрал номер, оставленный ему Райаном.

— «Площадь», — послышался женский голос.

— Я могу поговорить с доктором Райаном?

— Сейчас доктор Райан отсутствует.

— Тогда… соедините меня с адмиралом Гриром, пожалуйста.

— Минутку.

— Джеймс Грир? — За спиной Тайлера стоял Додж: — Ты работаешь на него?

— Грир слушает. Вас зовут Скип Тайлер?

— Да, сэр.

— У вас есть для меня эти сведения?

— Да, сэр, есть.

— Где вы сейчас?

— В Пентагоне, сэр.

— О'кей, сейчас же приезжайте ко мне. Вы знаете, где мы находимся? Охрана у ворот будет вас ждать. Выезжай немедленно, сынок. — Грир положил трубку.

— Ты работаешь на ЦРУ? — спросил Додж.

— Сэр, я не могу ответить на ваш вопрос. Извините меня, сэр, но мне нужно срочно доставить информацию.

— Мою?! — рявкнул адмирал.

— Нет, сэр. Она была уже у меня с собой, когда я пришёл к вам. Честное слово, адмирал. И я постараюсь, чтобы она вернулась к вам.

— Позвоните мне, — приказал Додж. — Мы останемся здесь на всю ночь.

Штаб-квартира ЦРУ

Поездка по Джордж Вашингтон-паркуэй оказалась проще, чем ожидал Тайлер. Старое шоссе было забито машинами, владельцы которых совершали рождественские покупки, но двигались автомобили довольно быстро и почти без остановок. Он свернул с шоссе на нужной развилке и подъехал к посту охранника перед главным въездом в Лэнгли. Шлагбаум был опущен.

— Ваше имя Тайлер, Оливер У.? — спросил охранник. — Удостоверение, пожалуйста.

Тайлер передал ему свой пропуск в Пентагон.

— О'кей, капитан. Подъезжайте прямо к главным воротам. Там вас встретят.

Понадобилось две минуты, чтобы проехать к главному входу через почти пустые автостоянки, покрытые льдом после вчерашней оттепели. Вооружённый охранник, ожидавший его, попытался помочь Тайлеру выйти из машины. Скип не любил, когда ему помогали, и отстранил руку охранника. Под навесом главного входа в здание его ждал ещё один встречающий, и Тайлера пропустили прямо к лифту.

Адмирал Грир сидел перед камином в своём кабинете и словно дремал. Скип не знал, что заместитель директора ЦРУ по разведывательной деятельности всего несколько часов назад вернулся из Англии. Адмирал поднялся и отпустил своего офицера службы безопасности, одетого в штатское.

— Вы, должно быть, Скип Тайлер. Подойдите сюда, присаживайтесь.

— У вас отлично горит камин, сэр.

— Его не стоило разжигать. Когда я смотрю на огонь, меня клонит ко сну. Впрочем, сейчас было бы неплохо вздремнуть. Итак, что вы привезли мне?

— Можно спросить, где сейчас Джек?

— Можно. Он в отъезде.

— Понятно. — Тайлер открыл замок портфеля и достал оттуда распечатку. — Сэр, я смоделировал ходовые данные русской подлодки. Я могу узнать её название?

— Да, заслужил это, — усмехнулся Грир. — Она называется «Красный Октябрь». Извини меня, сынок. Последние два дня я был очень занят, а когда устаю, забываю о правилах поведения. Джек сказал, что ты умён и сообразителен. То же самое говорится в твоём досье. А теперь расскажи мне, что ты сумел выяснить. На что способна эта подлодка?

— Видите ли, адмирал, у нас обширный объём данных о ней, и…

— Покороче, капитан. Я не играю с компьютерами. Для этого у меня есть специалисты.

— Её скорость от семи до восемнадцати узлов, наиболее оптимальная — от десяти до двенадцати. При такой скорости её шум примерно такой же, как и у «янки»[18] при шести узлах, но там следует принять во внимание и шум реакторной установки. Более того, характер шума резко отличается от того, к которому мы привыкли. Эти модели с несколькими импеллерами не издают нормального шума при движении, как подлодки с гребными винтами. У них образуется нечто похожее на грохот с неравномерными гармониками. Джек говорил вам об этом? Такой шум объясняется тем, что в туннелях создаётся обратная волна, создающая сопротивление потоку воды, отчего и возникает грохот. По-видимому, избежать этого невозможно. Наши парни потратили два года, пытаясь как-то отделаться от такого шума, и вместо этого открыли новый закон гидродинамики. Вода ведёт себя почти как воздух в турбореактивном двигателе на холостом ходу или при малых оборотах, если не считать того, что она не поддаётся сжатию, как это происходит с воздухом. Таким образом, наши парни сумеют обнаружить какой-то шум, но его характер будет иным. Им придётся привыкнуть к совершенно иному акустическому почерку. К этому нужно прибавить более низкую интенсивность издаваемого звукового сигнала, и перед вами подводная лодка, которую труднее обнаружить, чем любую другую, имеющуюся сейчас в распоряжении русских.

— Значит, все это объясняется вот здесь. — Грир перелистал страницы распечатки.

— Совершенно верно, сэр. Вам следует показать распечатку своим специалистам. Модель — то есть программу — можно было бы немного улучшить, но меня поджимало время. Джек сказал, что результаты нужны срочно. Разрешите задать вопрос, сэр?

— Попробуйте. — Грир откинулся на спинку кресла, потирая уставшие глаза.

— Этот, э-э, «Красный Октябрь» сейчас в море? В этом всё дело, правда? Они пытаются обнаружить его? — спросил Тайлер невинным голосом.

— Ага, что-то вроде того. Мы не могли понять назначение этих люков. Райан сказал, что вы сможете разгадать эту тайну, и, я думаю, он был прав. Вы заработали свои деньги, капитан. Эти данные могут помочь нам обнаружить лодку.

— Адмирал, мне кажется, что «Красный Октябрь» что-то затевает, может быть, даже пытается перейти на нашу сторону, чтобы сдаться Соединённым Штатам.

Грир резко повернул голову и посмотрел на Тайлера.

— Почему вы так считаете?

— Русские проводят сейчас крупную флотскую операцию. Их подлодки шныряют по всей Атлантике и, похоже, намерены заблокировать наше Восточное побережье. Они объясняют это поисками пропавшей подводной лодки. Я мог бы согласиться с этим, но в понедельник ко мне приехал Джек с фотографиями нового подводного ракетоносца, а сегодня мне стало известно, что все остальные русские ракетоносцы отозваны в порты. — Тайлер улыбнулся. — Странное совпадение, сэр.

Грир повернулся к камину и посмотрел на яркое пламя. Он только поступил на службу в РУМО, Разведывательное управление Министерства обороны, когда армия и военно-воздушные силы провели дерзкий рейд на концентрационный лагерь в Сонг-Тей, расположенный в двадцати милях к западу от Ханоя. Рейд оказался неудачным, потому что за несколько недель до этого вьетнамцы вывезли из лагеря всех захваченных в плен американских лётчиков, что определить с помощью аэрофотосъёмки было невозможно. Однако сама операция прошла идеально. Проникнув на сотни миль внутрь вражеской территории, группа захвата появилась перед лагерем совершенно неожиданно и в буквальном смысле застала охранников со спущенными штанами. «Зелёные береты» действовали в точном соответствии с полученными инструкциями. Они ворвались в лагерь и затем столь же успешно ушли из него. Во время операции было уничтожено несколько сотен солдат противника, а единственным пострадавшим среди американцев стал десантник, сломавший лодыжку. Наиболее впечатляющей частью рейда, однако, была полная секретность при его подготовке. Операция «Кингпин» готовилась несколько месяцев, и все это время её цель и метод проведения оставались в тайне, так что никто — ни противник, ни американские войска — не могли узнать об этом. Не могли до самого последнего дня, когда молодой капитан из разведслужбы ВВС вошёл в кабинет своего генерала и задал вопрос о готовящемся рейде в глубь Северного Вьетнама с целью освобождения американских лётчиков из лагеря военнопленных близ Сонг-Тея. Поражённый генерал принялся допрашивать капитана и узнал, что умный и проницательный офицер сумел составить из множества разрозненных слухов чёткую картину готовящейся операции. Вот из-за таких-то случаев и возникает язва желудка у сотрудников разведывательных служб.

— «Красный Октябрь» намерен просить у нас политического убежища, не правда ли? — повторил свой вопрос Тайлер.

Если бы адмирал больше спал предыдущие сутки, он, может быть, и сумел бы как-то выкрутиться, но Грир слишком устал, и ответ выдал его.

— Вы узнали об этом от Райана?

— Сэр, я не говорил с Джеком с понедельника. Это абсолютная правда, сэр.

— Тогда откуда у вас вся эта информация? — резко бросил Грир.

— Адмирал, когда-то я сам был офицером-подводником. Многие мои друзья все ещё служат на флоте. До меня дошли слухи, — уклончиво заметил Тайлер. — А час назад картина прояснилась. Русские ещё никогда не отзывали в порты все свои подводные ракетоносцы. Я знаю это, потому что охотился за ними.

— Джек придерживается такой же точки зрения, — вздохнул Грир. — Сейчас он в море, на одном из кораблей. Капитан, если вы кому-нибудь пикнете об этом, я установлю у себя на каминной доске вашу вторую ногу. Вы меня поняли?

— Так точно, сэр. Как мы собираемся поступить с этой лодкой? — Тайлер внутренне улыбнулся, уж он-то как старший консультант Управления морских систем получит возможность осмотреть настоящую русскую подлодку.

— Вернём её обратно? После того как внимательно изучим, разумеется. Но слишком многое может произойти, чтобы помешать этому.

Скипу потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что сказал адмирал Грир.

— Вернём её? Но почему, ради всего святого?

— Капитан, как вы оцениваете происходящее? Неужели вы считаете, что вся команда русской подлодки, до единого человека, вот так, сразу, захотела обратиться к нам с просьбой о политическом убежище? — Грир покачал головой. — Разумнее всего предположить, что такое решение приняли одни офицеры, да и то не все, скорее всего, и сейчас они пытаются довести подводную лодку до наших берегов, скрывая свои намерения от остальной команды.

— А-а… — Тайлер задумался. — Полагаю, вы правы. Но зачем отдавать её обратно? Мы ведь не Япония. Если кто-то посадит у нас МиГ-25, мы не вернём его русским.

— В данном случае речь идёт не о том, чтобы оставить себе сбежавший истребитель. Подводный ракетоносец стоит миллиард долларов, а то и гораздо больше, если прибавить ракеты и ядерные боеголовки. К тому же президент считает, что, с юридической точки зрения, лодка принадлежит русским. Таким образом, если они узнают, что она у нас, то потребуют вернуть её, и нам придётся удовлетворить это требование. Вы можете спросить — как русские узнают, что лодка у нас? Те члены команды, которые не пожелают остаться в Америке, захотят вернуться домой. Всех, кто изъявят такое желание, мы отправим на родину.

— Вы не можете не знать, сэр, что всякий, кто вернётся в Россию, тут же окажется по горло в дерьме — извините меня, сэр.

— Не по горло, а с головой. — Тайлер не знал, что Грир прошёл всю служебную лестницу и мог ругаться не хуже любого матроса. — Некоторые захотят остаться, но большинство потребуют, чтобы их послали домой. У них семьи. Догадываюсь, что сейчас вы зададите мне вопрос: а почему бы не организовать исчезновение команды?

— Я в самом деле подумал об этом, — признался Тайлер.

— Как и мы. Но это не путь. Убить сотню людей? Даже если бы мы и решились на это, в наше время скрыть подобное невозможно. Чёрт возьми, сомневаюсь, что даже Советы способны на это. К тому же в мирное время так просто-напросто не поступают. В этом разница между нами и русскими. Можете рассматривать указанные причины в любом порядке.

— Значит, если бы не команда, мы оставили бы «Красный Октябрь» у себя…

— Да, вот только нужно найти способ спрятать его. Будь у свиньи крылья, она бы полетела.

— Существует масса мест, где можно укрыть подлодку, адмирал. Мне известно несколько прямо в Чесапикском заливе, а если переправить её вокруг мыса Горн, в Тихом океане миллион годных на то маленьких атоллов — и все принадлежат нам.

— Но команда узнает об этом, и, когда мы вернём их домой, они расскажут своему начальству, — терпеливо объяснил Грир. — И тогда Москва потребует вернуть ракетоносец. Да, конечно, у нас будет около недели для проверки, скажем, годности лодки к плаванию, карантина, осмотра, чтобы убедиться, не пытаются ли члены команды тайно переправить к нам кокаин. — Грир засмеялся. — Один британский адмирал предложил сослаться на старый закон о работорговле. Это сделали однажды во время второй мировой войны, чтобы захватить немецкий корабль, нарушивший блокаду, за несколько дней до того, как мы выступили на стороне союзников. Таким образом, вернём ли мы лодку или нет, в нашем распоряжении окажутся горы ценной информации.

— Было бы куда лучше оставить лодку у себя, поработать над ней, разобрать на части… — Тайлер мечтательно уставился на оранжевые языки пламени, которые плясали на дубовых поленьях в камине. Но как удержать её? — Адмирал, что если мы сможем снять команду с «Красного Октября», а они и не заподозрят, что лодка у нас?

— Ваше полное имя Оливер Уэнделл Тайлер? Видите ли, дорогой, если бы вас назвали в честь Гарри Гудини,[19] а не в честь члена Верховного суда, я бы… — Грир посмотрел в лицо морского инженера. — У вас есть конкретное предложение?

Грир внимательно выслушал Тайлера.

— Чтобы осуществить это, необходимо немедленно привлечь военно-морской флот. И в особенности нам понадобится помощь адмирала Доджа. Если я не ошибаюсь в своих расчётах относительно скорости лодки, следует действовать быстро.

Грир встал и несколько раз обошёл вокруг дивана, разминая ноги.

— Интересная мысль, — произнёс он. — Правда, потребуется практически нереальное совпадение по времени.

— Я и не говорил, сэр, что осуществить это будет легко. Просто сказал, что такое возможно.

— Позвоните домой, Тайлер. Скажите жене, что не сможете вернуться, заняты на работе. Если мне не придётся спать сегодня, то не придётся и вам. Вон позади стола кофеварка, налейте себе кофе. Сначала мне нужно позвонить судье, потом мы поговорим с Сэмом Доджем.

Ударная подлодка «Поги»

— «Поги», это «Чёрная Чайка-4». У нас кончается топливо. Возвращаемся на базу, — сообщил координатор тактических действий «Ориона», потягиваясь после десяти часов, проведённых у обзорного экрана. — Вам что-нибудь доставить? Приём.

— Да, пусть пришлют пару ящиков пива, — ответил капитан третьего ранга Вуд. Это была обычная шутка, которой обменивались экипажи патрульных самолётов Р-3 и подводных лодок. — Спасибо за поддержку. Теперь будем действовать самостоятельно. Конец связи.

Высоко в небе «локхид-орион» увеличил скорость и повернул на юго-запад. Сегодня за ужином каждый член его экипажа в дополнение к обычному рациону выпьет кружку-другую пива за своих друзей на подлодке.

— Мистер Дайсон, глубина двести футов. Скорость — одна треть.

Вахтенный офицер отдал соответствующие распоряжения, а капитан Вуд подошёл к прокладочному столику.

Подводная лодка ВМС США «Поги» находилась сейчас в трехстах милях к северо-востоку от Норфолка, ожидая появления двух советских подлодок типа «альфа», за которыми, сменяя друг друга, следили несколько противолодочных патрульных самолётов от самой Исландии. Подлодка «Поги» получила своё название в честь знаменитой подводной лодки американского флота, отличившейся во время второй мировой войны, которая, в свою очередь, была названа по имени ничем не примечательной морской рыбы. «Поги» находилась в море в течение восемнадцати часов, она только что вышла из капитального ремонта на верфях Ньюпорт-Ньюз. Почти все её оборудование либо только что было доставлено с заводов-изготовителей, либо прошло через умелые руки кораблестроителей с Джеймс-Ривер. Впрочем, это не означало, что все работало идеально. Кое-какие приборы так или иначе «подгуляли» во время пробных испытаний на прошлой неделе, что было не столько необычным, сколько достойным сожаления, по мнению капитана Вуда. Команда на «Поги» тоже сменилась. Для самого Вуда это было первым назначением на должность командира подлодки после года, проведённого на штабной работе в Вашингтоне. Многие матросы на борту были недавними выпускниками школы подводного плавания в Нью-Лондоне и все ещё обвыкались в своём первом походе. Для людей, привыкших к синему небу над головой и свежему воздуху, не так просто научиться жить внутри стальной трубы диаметром тридцать два фута. Даже опытным подводникам приходилось заново привыкать к своей новой лодке и другим офицерам.

«Поги» сумела показать свою предельную скорость в тридцать три узла на ходовых испытаниях сразу после капитального ремонта. Для подлодки такого типа это была достаточно высокая скорость, но тут она уступала русским «альфам», которых прослушивала. Подобно всем американским подлодкам, её козырем была способность двигаться незаметно, украдкой. «Альфы» не имели представления, где находится «Поги», а потому станут лёгкой целью для американских торпед, особенно если принять во внимание, что «орионы», патрулировавшие над русскими подлодками, передавали на «Поги» точные координаты и расстояние до целей. При обычных условиях эти данные приходилось рассчитывать на прокладочном столике с помощью пассивной гидролокации.

Капитан-лейтенант Том Рейнолдс, помощник командира, координирующий боевые действия, склонился над столиком.

— Тридцать шесть миль до ближайшей «альфы» и сорок до дальней. — На огневом дисплее русские подлодки были обозначены, как «наживка 1 Поги» и «наживка 2 Поги», — вместе с названием самой подлодки эти обозначения казались особенно забавными.

— Скорость сорок два узла? — спросил Вуд.

— Да, капитан. — Рейнолдс вёл радиопереговоры до тех пор, пока «Чёрная Чайка-4» не сообщила о своём намерении вернуться на базу. — Они гонят свои лодки полным ходом и прямо на нас. У нас готовы огневые решения для обеих. Как вы думаете, что они замышляют?

— Из штаба командующего передали, будто их посол сообщил, что это поисково-спасательная операция — у них пропала подлодка. — По тону командира нетрудно было догадаться, какого мнения он об этом заявлении советского посла.

— Поисково-спасательная операция? — Рейнолдс пожал плечами. — Ну что ж, может быть, они думают, что лодка потонула у мыса Пойнт-Комфорт, потому что если в ближайшее время не сбавят скорость, то окажутся именно там же. Никогда не слышал, чтобы русские «альфы» действовали так близко у нашего побережья. А вы, сэр?

— Нет. — Вуд нахмурился. Характерными особенностями «альф» были большая скорость и шумы. Согласно советской военной доктрине их якобы предполагалось использовать главным образом в оборонительных целях: как «подлодки-перехватчики» они могли защищать собственные ракетоносцы, а при большой скорости атаковать ударные американские подлодки и затем уходить от ответного удара. Вуд не считал, что это разумно, но его такая тактика устраивала.

— Может быть, они собираются блокировать Норфолк, — предположил Рейнолдс.

— Не исключено, — согласился Вуд. — Как бы то ни было, мы останемся на этой позиции, сохраняя полную тишину. Дадим русским промчаться мимо. После пересечения линии континентального шельфа им придётся сбавить скорость, и мы последуем за ними, незаметно и тихо.

— Слушаюсь, капитан, — ответил Рейнолдс.

Оба офицера подумали о том, что если дойдёт до стрельбы, то они смогут убедиться в прочности корпусов этих «альф». Ходили слухи, что они из титана, и офицерам хотелось узнать, действительно ли они способны выдержать силу взрыва в несколько сотен фунтов взрывчатки при прямом попадании. Новая боеголовка кумулятивного типа[20] торпеды «Марк-48» была разработана именно для этой цели и для борьбы с не менее прочными ракетоносцами типа «тайфун». Офицеры тут же отмахнулись от этих мыслей. Их задача заключалась в том, чтобы вести наблюдение.

Ударная подлодка «Е. С. Политовский»

Лодка, обозначенная американцами как «наживка-2 Поги», в советском военно-морском флоте носила название «Е. С. Политовский» в честь начальника инженерного управления Российского флота, который обошёл вокруг света и погиб в Цусимском сражении. Евгений Сигизмундович Политовский верой и правдой служил императору, как и подобало русскому морскому офицеру. Однако в своём дневнике, обнаруженном много лет спустя в Ленинграде, блестящий морской офицер страстно обличал коррупцию и разложение царского режима, что явилось резким контрастом тому беззаветному патриотизму, с которым он сознательно пошёл на явную смерть от артиллерии адмирала Того. Это сделало его настоящим героем в глазах советских моряков, стремящихся походить на него. И советское государство назвало в его честь свою самую совершенную подлодку. Однако, к сожалению, подводную лодку «Политовский» преследовали такие же неудачи, как и человека, в честь которого она была названа.

По акустическому почерку подлодку «Политовский» американцы отнесли к категории «альфа-3». Это было неверно — среди ударных лодок такого типа она была первой. Небольшая, веретенообразная ударная подлодка достигла скорости сорок три узла через три часа после начала ходовых испытаний. И уже через минуту после этого испытания пришлось прекратить из-за невероятного происшествия: каким-то образом на пути лодки оказался пятидесятитонный кит, и «Политовский» врезался прямо в бок несчастного животного. При столкновении было смято десять квадратных метров носовой обшивки, уничтожен купол гидролокатора, перекошена торпедная труба и почти залит торпедный отсек. Список этих повреждений не учитывает ущерба, нанесённого почти всем внутренним системам подлодки от электронного оборудования до плиты на камбузе. По мнению многих подводников, если бы командиром лодки был любой другой офицер, а не знаменитый вильнюсский мастер, она непременно погибла бы. С тех пор двухметровое китовье ребро украшает офицерский клуб в Североморске, наглядно демонстрируя прочность советских подводных лодок. На устранение полученных повреждений потребовалось больше года, и когда «Политовский» снова вошёл в строй, уже спустили на воду две другие «альфы». Через два дня ходовых испытаний с подлодкой случилось очередное крупное несчастье: на этот раз вышла из строя турбина высокого давления, и на её замену потребовалось шесть месяцев. Далее с лодкой произошли три аварии, правда, не столь значительные, и за «Политовским» прочно укрепилась репутация неудачника.

Старший механик подлодки Владимир Печкосов был правоверным членом партии и убеждённым атеистом, но, будучи моряком, не мог не быть суеверным человеком. В старое доброе время его лодку освятили бы при спуске на воду и всякий раз окропляли бы святой водой перед выходом в море. Это был впечатляющий обряд — с бородатым батюшкой, кадилом и молитвами. Но… времена те прошли, и ему пришлось выйти в море без всего этого, о чём он искренне сожалел. Везения не помешало бы. Дело в том, что у Печкосова возникли проблемы с реактором.

Реактор «альфы» невелик из-за относительно маленького корпуса самой подлодки. Однако несмотря на небольшие размеры, он обладает значительной мощностью, а у «Политовского» он работал на полной мощности уже более четырех суток. Они мчались к побережью Америки со скоростью больше сорока двух узлов. Это была предельная скорость, которую мог развить реактор, построенный восемь лет назад. «Политовского» планировалось поставить на капитальный ремонт, чтобы установить новое гидролокационное оборудование, компьютеры нового поколения и новую систему управления реактором. Печкосов считал безответственным — даже безумным — гнать лодку на пределе возможностей, хотя пока все на ней функционировало должным образом. Ещё никогда ни на одной «альфе» реактор не доводили до такого предела, даже новый, а на «Политовском» он дышал на ладан, а теперь стармех заметил первые тревожные признаки.

Начать с того, что в основном насосе высокого давления, прокачивающем хладагент по первичному контуру охлаждения, появилась вибрация, а это зловещий признак. Можно было включить вместо основного насоса запасной, но мощность его была пониже, и это означало, что скорость упадёт узлов на восемь. «Альфа» обладала такой высокой мощностью не благодаря натриевой системе охлаждения, как считали американцы, а просто из-за намного более высокого давления, чем у любого корабельного реактора, и применения принципиально новой системы теплообмена, увеличивающей общую тепловую эффективность до сорока одного процента, что намного превышало соответствующую величину у любой другой подводной лодки. Но за все надо платить — и при работе на полной мощности стрелки на всех приборах дрожали у красной черты, и это не было символическим пределом, а означало подлинную опасность.

Это обстоятельство вместе с вибрирующим насосом серьёзно беспокоило Печкосова; час назад он обратился к командиру лодки с настоятельной просьбой разрешить на несколько часов сбавить скорость, чтобы дать возможность высококвалифицированным механикам БЧ-5,[21] настоящим мастерам своего дела, провести ремонт. В конце концов, не исключено, что дело всего лишь в подшипнике, а у механиков имелись запасные. Насос был сконструирован таким образом, что легко поддавался ремонту. Капитан заколебался, хотел было согласиться, но вмешался политрук, указав на то, что полученный ими приказ недвусмысленно требует занять выделенную позицию как можно быстрее, так что любое отступление «политически неоправданно». И это решило вопрос.

Печкосов с горечью вспомнил затравленный взгляд капитана. Какой смысл иметь командира на борту корабля, если каждый его приказ должен быть одобрен партийным подхалимом, умеющим всего лишь твердить как попугай предписания партийных боссов. Печкосов был преданным коммунистом и всегда следовал партийной линии, как говорится, с октябрятского возраста, но — черт побери! — зачем тогда специалисты и механики? Неужели партия считает, что физические законы природы можно перекроить по капризу аппаратчика только потому, что у того кабинет с письменным столом и дача в Подмосковье? Старший механик выругался про себя.

Он стоял один у главного пульта управления, который размещался в машинном отделении, в сторону кормы от реакторного отсека. Здесь же размещались теплообменник и паротурбина, которая была установлена прямо по центру тяжести подлодки. Давление в реакторе достигало 2800 фунтов на квадратный дюйм — больше 170 килограммов на квадратный сантиметр. Только часть этого давления была результатом работы насоса. С повышением давления повышалась температура кипения. В данном случае вода нагревалась до температуры выше 900 градусов по Цельсию и образовывала пар, собирающийся в верхней части реактора; сформировавшийся там паровой пузырь давил на воду внизу и препятствовал образованию большего количества пара. Пар и вода удерживали друг друга в неустойчивом равновесии. Причём в результате реакций распада в урановых стержнях радиоактивность воды была опасно высокой. Назначение управляющих стержней состояло в том, чтобы регулировать ход атомной реакции. И здесь равновесие было неустойчивым. В лучшем случае стержни могли поглотить чуть меньше одного процента потока нейтронов, но этого было достаточно, чтобы начать или прекратить реакцию.

Разбуди Печкосова среди ночи, он наизусть отчеканил бы все эти данные. Он мог по памяти начертить схему всей двигательной установки и мгновенно схватывал малейшие отклонения в показаниях приборов. Сейчас он замер у пульта управления, перебегая взглядом от прибора к прибору, и не спускал руки с аварийного выключателя реактора. Вторая его рука лежала на кнопке системы охлаждения.

Вибрация не прекращалась. Не иначе это неисправный подшипник. Судя по неравномерности стука, он вот-вот должен окончательно развалиться. Тогда насос заест и его придётся немедленно остановить. При такой аварии, хотя и не опасной для живучести лодки, на ремонт — если вообще насос можно будет отремонтировать — потребуется несколько суток. Однако ситуация была намного хуже, чем предполагал Печкосов, — от вибрации происходили перепады давления в хладагенте.

Чтобы эффективно использовать новейший теплообменник, вода в двигательной установке «альфы» должна быстро проходить через многочисленные контуры и клапаны. Для этого требовался мощный насос, обеспечивающий давление 150 фунтов на квадратный дюйм — почти в десять раз больше, чем считалось безопасным на реакторах западного типа. При таком мощном насосе, когда лодка шла на высокой скорости, в машинном отделении стоял невероятный шум, как в сборочном цехе, где производилась клёпка, и вибрация насоса нарушала показания контрольных приборов. Печкосов заметил, что стрелки приборов вздрагивают. Старший механик был прав и одновременно ошибался. Стрелки приборов, регистрирующих давление, действительно колебались из-за тридцатифунтовых волн перегрузки, проносящихся по системе охлаждения. Печкосов не сумел распознать причину колебаний стрелок. Он слишком долго оставался на вахте.

Внутри кожуха реактора эти перепады приближались к резонансной частоте оборудования. Примерно в середине на внутренней поверхности кожуха находился титановый фитинг, составляющий часть запасной системы охлаждения. В случае утечки охлаждающей жидкости и после успешного аварийного заглушения реактора откроются клапаны внутри и снаружи кожуха, охлаждая реактор либо смесью воды с барием, либо в крайнем случае морской водой, которая может быть введена в кожух и выведена из него ценой разрушения самого реактора. Однажды такое решение было принято, и хотя обошлось весьма дорого, действия молодого механика спасли ударную подлодку типа «виктор», иначе бы реактор расплавился.

Сегодня внутренний клапан был закрыт вместе с фитингом, проходящим через корпус лодки. Клапаны были изготовлены из титана, так как только титан гарантировал надёжность после продолжительного воздействия высоких температур. Кроме того, титан устойчив к коррозии, а коррелирующее действие воды при высокой температуре особенно губительно. Однако конструкторы не приняли во внимание, что после многих лет непрерывного интенсивного радиоактивного облучения титановый сплав становится хрупким. И вот, когда частота вибрации насоса стала приближаться к той частоте, с которой волны гидравлического давления били по створке клапана, створка всё сильнее и сильнее била по запорному кольцу. По краям металла пошли трещины.

Первым этот низкий звук, проносящийся по переборкам, услышал мичман, который находился в передней части отсека. Он подумал, что это гул от системы внутренней корабельной трансляции, и медлил проверить его происхождение. А когда створка клапана вылетела из выпускного отверстия, проверять было уже поздно. Отверстие было небольшим — всего десять сантиметров в диаметре при толщине металла пять миллиметров. Такой тип фитинга носит название клапан-бабочка, и створка действительно походила на бабочку, когда стала кувыркаться в потоке воды. Будь она из нержавеющей стали, оказалась бы достаточно тяжёлой и упала бы на дно кожуха. Но титан, хотя и прочнее стали, намного легче её. И поток хладагента понёс створку вверх, к выпускной трубе.

Поток воды затащил створку в трубу с внутренним диаметром пятнадцать сантиметров. Труба была из нержавеющей стали, из сваренных двухметровых отрезков, чтобы их легче заменять в тесном помещении при ремонте. Створку быстро понесло к теплообменнику. Здесь труба изгибалась под углом сорок пять градусов, и створка мгновенно застряла. Это наполовину заблокировало трубу, и прежде чем напор сдвинул застрявшую створку, успело произойти слишком многое. Движущаяся вода, обладая значительной инерцией, столкнувшись с препятствием, образовала внутри трубы обратную волну. Общее давление моментально подскочило до 3400 фунтов на квадратный дюйм, и труба сдвинулась на несколько миллиметров. Возросшее давление, боковое смещение сварного шва и накопившееся воздействие высокотемпературной эрозии стали разрушили шов. Образовалось отверстие диаметром с карандашное острие. Вырвавшаяся через него вода моментально превратилась в пар, и тут же сработали датчики тревоги в реакторном отсеке и соседних с ним помещениях. Вода быстро разрушала шов, стремительно увеличивая отверстие, пока хладагент реактора не начал фонтаном вырываться наружу. Струя пара вывела из строя кабели системы управления реактором. Произошло самое страшное, что могло с ним случиться, — потеря охлаждающей жидкости (ПОЖ).

В течение трех секунд давление внутри реактора упало до нуля. Многие галлоны хладагента превратились в пар, наполнивший соседние отсеки. Аварийные датчики на главном щите тут же сработали, сигнализируя о катастрофе, и в мгновение ока Владимир Печкосов воочию столкнулся с кошмаром, постоянно преследующим каждого механика, управляющего атомным реактором. Его первой автоматической реакцией было нажать на кнопку системы аварийного отключения реактора и заглушить его, однако пар в кожухе вывел из строя систему управления стержнями, и на решение проблемы не было времени. Печкосов мгновенно понял, что его корабль обречён. Он тут же открыл аварийные клапаны охлаждения реактора, впустив в него морскую воду. И тут же автоматически включились сигналы тревоги по всей лодке.

Капитан, находившийся в центральном посту, мгновенно понял характер аварии. Они были на глубине ста пятидесяти метров. Следовало немедленно поднять лодку на поверхность. Капитан отдал приказ сбросить балласт и поднять вверх до предела рули глубины.

Авария подчинялась теперь физическим законам. Поскольку внутри реактора не осталось хладагента, способного поглощать тепло, выделяемое урановыми стержнями, атомная реакция практически прекратилась — в реакторе не было воды, которая приняла бы поток нейтронов. Это, однако, не решило проблемы, потому что остаточного тепла распада хватило для того, чтобы расплавить все, что находилось в реакторном отсеке. Холодная вода, хлынувшая в реактор, понизила температуру, но при этом задержала слишком большое количество нейтронов внутри реактора. Это вызвало самопроизвольную атомную реакцию, в результате которой образовалось ещё большее количество тепла, которое не мог контролировать никакой охладитель. То, что началось с потери хладагента, превратилось в нечто гораздо худшее: аварию с холодной водой. Оставались считанные минуты до того, как расплавится весь реактор, а до поверхности «Политовскому» было ещё далеко.

Печкосов оставался на своём посту в машинном отделении и делал всё возможное. Он знал, что наверняка погибнет, но хотел дать капитану время вывести лодку на поверхность. Механики часто проводили учения, принимая во внимание именно такую ситуацию, и старший механик отдал приказ прибегнуть к аварийным правилам. Однако это только ухудшило положение.

Дежурный электрик побежал вдоль линии электрических щитов, переключая электрическую сеть лодки с основной на аварийную, потому что пар, ещё оставшийся в турбогенераторах, вот-вот кончится и тогда управление лодкой будет полностью зависеть от аккумуляторных батарей.

Подача электричества на триммеры, расположенные на задних плоскостях рулей глубины, прекратилась, и произошло автоматическое переключение на электрогидравлическое управление, контролирующее не только маленькие триммеры, но и рули глубины целиком. Системы управления тут же переключились на угол подъёма в пятнадцать градусов — а ведь лодка продолжала идти со скоростью тридцать девять узлов. Поскольку сжатый воздух, действующий в аварийном режиме, полностью выбросил воду из балластных цистерн, подлодка стала очень лёгкой и помчалась вверх, как самолёт, набирающий высоту. Через несколько секунд подводники, находившиеся в центральном посту, с изумлением почувствовали, что лодка поднимается уже под углом сорок пять градусов и этот угол все увеличивается. Ещё через мгновение их единственной заботой было удержаться на ногах. Теперь «альфа» поднималась почти вертикально вверх со скоростью тридцать миль в час. Всех членов экипажа и незакреплённые предметы понесло в сторону кормы.

В кормовом моторном отсеке матрос упал на главный распределительный щит, замкнув телом все его контакты, и подача электричества полностью прекратилась. Кок, который в момент аварии проводил осмотр спасательного снаряжения в носовом торпедном отсеке, успел натянуть гидрокостюм и забраться в спасательный цилиндр. Имея за плечами всего год плавания на подводных лодках, он всё-таки догадался, что значат ревущие сигналы тревоги и странное поведение подлодки. Кок задраил люк и нажал на рычаг выброса, как его учили в школе подводников.

«Политовский», словно гигантский кит, взмыл над поверхностью Атлантики на три четвертисвоей длины и тут же рухнул обратно.

Ударная подлодка «Поги»

— Капитан, вызывает гидропост.

— Слушаю, гидропост. Это капитан.

— Шкипер, вам нужно бы послушать это. С «наживкой 2» что-то стряслось, — доложил старший акустик.

Вуд через несколько секунд был уже в гидропосту. Он надел наушники, подключённые к магнитофону, действующему с опозданием на две минуты, и услышал рёв воды, врывающейся в корпус лодки. Шум двигателя смолк. Через несколько секунд послышался взрыв сжатого воздуха и потрескивание корпуса лодки, быстро меняющей глубину.

— Что там происходит? — с недоумением спросил Вуд.

Ударная подлодка «Е. С. Политовский»

В реакторе «Политовского» самопроизвольная атомная реакция практически уничтожила как поступающую сюда морскую воду, так и топливные урановые стержни. Их остатки скопились в кормовой части кожуха реактора. Через минуту образовалась метровая лужа радиоактивного расплава, достаточно большая, чтобы там в свою очередь образовалась своя критическая масса. Атомная реакция продолжалась, ничуть не ослабевая. На этот раз она была направлена непосредственно против прочной брони кожуха, сделанного из нержавеющей стали. Ничто созданное руками человека не в состоянии выдержать температуру в пять тысяч градусов. Через десять секунд стенки кожуха реактора не выдержали. Расплавленная масса урана прорвалась через образовавшееся отверстие на кормовую переборку.

Теперь у Печкосова не было сомнений, что он погиб. Старший механик увидел, как почернела краска на переборке перед ним, и последнее, что предстало его взору, — это появление окружённой голубым сиянием тёмной массы. Через мгновение тело стармеха превратилось в пар, и радиоактивная масса набросилась на следующую кормовую переборку.

Почти вертикальное положение лодки стало меняться. Сжатый воздух вырвался из нижних балластных цистерн, и они наполнились водой, снижая угол подъёма лодки и погружая её в воду. Из носового отсека доносились панические крики. С трудом поднявшись и не обращая внимания на сломанную ногу, капитан как-то пытался овладеть положением и помочь команде выбраться из подводной лодки, прежде чем станет слишком поздно. Однако рок Евгения Сигизмундовича Политовского продолжал преследовать лодку. Спасся всего один человек. Кок сумел открыть спасательный люк и выбраться наружу. Следуя наставлениям, полученным в школе подводников, он попытался закрепить крышку люка, чтобы остальные члены команды могли последовать за ним, однако, когда лодка скользнула вниз, водой его отшвырнуло от корпуса.

Когда угол подлодки изменился, расплав урана выбросило на палубу машинного отделения. Сначала он прожёг стальную палубу, а затем титан корпуса. Через пять секунд в машинном отделении образовалось отверстие, и самый крупный отсек «Политовского» быстро наполнился водой. В результате это уничтожило тот небольшой запас плавучести, который ещё оставался у подлодки, и она начала своё последнее погружение.

Корма опустилась вниз как раз в тот момент, когда капитан сумел заставить матросов снова подчиняться приказам, но тут его швырнуло головой о щит управления. Со смертью капитана погибли и те слабые надежды на спасение, которые ещё оставались у команды. «Политовский» устремился вниз, к морскому дну, и его винт под потоком мчащейся навстречу воды вращался в обратную сторону.

Ударная подлодка «Поги»

— Шкипер, я служил на «Чоппере» в шестьдесят девятом, — сказал старший механик, имея в виду ужасную катастрофу этой дизельной подводной лодки.

— Да, похоже на то, — согласился капитан, прислушиваясь к отдалённым звукам в акустической установке. Ошибиться в этом невозможно. Было слышно, как заполнялись балластные цистерны; это могло означать только одно: во внутренние отсеки ворвалась вода. Будь они ближе, услышали бы ещё и крики людей, обречённых на смерть в металлической ловушке. Слава Богу, что они этого не слышали. Рёв воды, врывающейся в корпус гибнущей лодки, был страшен и без этого. Там, в морской глубине, гибли люди. Это были русские, враги его, Вуда, страны, но это тоже были люди, мало чем отличающиеся от него самого, а он был бессилен им помочь.

Капитан Вуд отметил, что вторая «альфа», «наживка 1», продолжала мчаться вперёд, не заметив гибели своей спутницы.

Ударная подлодка «Е. С. Политовский»

Понадобилось девять минут, чтобы «Политовский» опустился на две тысячи футов к морскому дну. Падение было столь стремительным, что подлодка со страшной силой ударилась о твёрдый песок континентального шельфа. К чести её строителей внутренние переборки выдержали удар. Все отсеки от реакторного и до кормовых были затоплены, и в них погибла половина команды, однако носовые отсеки остались герметичными. Но даже это было, скорее, проклятием, чем благом. Поскольку воспользоваться резервным запасом воздуха, который находился в кормовых цилиндрах, оказалось невозможно, а сложные системы очистки работали только от аварийных аккумуляторных батарей, у сорока подводников остался всего лишь ограниченный запас воздуха. Они спаслись от мгновенной смерти в ледяных водах Северной Атлантики лишь для того, чтобы принять медленную смерть от удушья.

День девятый Суббота, 11 декабря

Пентагон

Женщина в форме старшины первой статьи придержала дверь перед Тайлером. Он вошёл в кабинет и увидел генерала Харриса, который стоял перед огромным столом с разложенными на нём картами, изучая расположение крошечных фигурок кораблей.

— Вы, должно быть, Скип Тайлер, — поднял голову Харрис.

— Да, сэр. — Тайлер замер по стойке смирно, насколько это позволял его протез. Харрис быстро подошёл к нему и пожал руку.

— Грир говорит, вы в прошлом футболист.

— Так точно, генерал. Был правым защитником, играл за Аннаполис. Хорошее было время. — Тайлер улыбнулся, разминая пальцы — у Харриса была медвежья хватка.

— О'кей, раз вы играли в футбол, называйте меня Эдом. — Харрис дружески ткнул его в грудь. — У вас был номер семьдесят восемь, и вас включили в сборную «все звезды», верно?

— Второй состав, сэр. Приятно, что кто-то ещё помнит об этом.

— Я находился тогда несколько месяцев на временной службе в академии и побывал на паре матчей. Никогда не забываю хорошо атакующего защитника. Когда-то я и сам играл в Монтане, в тамошней сборной. Впрочем, это было так давно. Что у вас с ногой?

— В мою машину врезался пьяный водитель. Мне ещё повезло, а вот сам он погиб.

— Так ему и надо, сукину сыну.

Тайлер согласно кивнул, но почти тут же вспомнил, что у пьяного рабочего с верфи осталась семья, о чём ему сообщили позже в полиции.

— Куда делись все остальные? — спросил он.

— Члены Объединённого комитета начальников штабов принимают участие в обычном — обычном для рабочих дней недели, не для субботы, — брифинге по разведке. Вернутся через несколько минут. Значит, теперь вы преподаёте на инженерном факультете в Аннаполисе, верно?

— Да, сэр. Я имею степень доктора.

— Меня зовут Эд. Итак, сегодня утром вы намерены рассказать нам, как мы сумеем сохранить у себя сбежавшую русскую подлодку?

— Да, сэр, — то есть, Эд.

— Расскажите мне, но сначала давайте выпьем кофе.

Они подошли к угловому столику, где их ждали чашки с кофе и тарелки с пончиками. Минут пять Харрис молча слушал объяснения молодого человека, поглощая один пончик за другим и запивая их кофе. Не просто насытить человека такой комплекции, подумал Тайлер.

— Чёрт возьми, — заметил начальник управления J-3, когда Тайлер закончил свой рассказ, и подошёл к карте. — Весьма интересно. Правда, успех вашей идеи требует ловкости рук. Однако держать их придётся подальше от того места, где мы собираемся все это провернуть. Примерно вот здесь, а? — Харрис постучал ногтем по карте.

— Да, генерал. Судя по ходу их операции, мы сможем сделать это мористее от них…

— И провести за нос обоих. Мне нравится эта мысль. Точно, нравится, но Дэн Фостер не придёт в восторг, когда узнает, что ему предстоит потерять одну из собственных подлодок.

— Я бы сказал, что такой обмен — в нашу пользу.

— Я тоже, — согласился Харрис. — Но это не мои лодки. А где после этого мы спрячем ракетоносец — если сумеем заполучить его?

— Генерал, есть несколько отличных мест прямо здесь, в Чесапикском заливе. Одно глубокое место в реке Йорк и ещё одно в реке Патьюксент, причём оба принадлежат ВМС и обозначены на картах, как запрещённые для мореплавания. У подлодок есть одно хорошее свойство — они считаются невидимыми. Надо только найти достаточно глубокое место и заполнить балластные цистерны. Разумеется, я предлагаю всего лишь временное решение проблемы. Для постоянной стоянки можно выбрать атоллы Трук или Кваджелейн в Тихом океане. Славные местечки и далёкие отовсюду.

— И вы полагаете, что Советы не обратят внимания, что там неожиданно появился тендер для обслуживания подлодки и три сотни инженеров-подводников? К тому же вы не забыли, что эти острова больше нам не принадлежат, а?

Тайлер и не рассчитывал, что генерал окажется тупицей.

— Ну и что случится, если русские узнают об этом через несколько месяцев? Что они сделают, заявят об этом на весь мир? Не думаю. К тому времени вся нужная нам информация будет у нас в руках, а для офицеров, попросивших политического убежища, мы устроим впечатляющую пресс-конференцию. Как им это понравится? К тому же через некоторое время мы разберём ракетоносец. Реактор отправим для испытаний в Айдахо. Ракеты и боеголовки снимем. Электронное снаряжение отправим в Калифорнию для исследования, а ЦРУ, АНБ и морская разведка кинутся на шифровальное оборудование. Опустевший корпус отведём на место поглубже и затопим. Никаких улик. Нам ведь не нужно вечно хранить это в тайне, достаточно нескольких месяцев.

— Извините, что я выступаю в роли адвоката дьявола. — Генерал поставил на стол пустую чашку. — Вижу, вы все продумали. Отлично, мне представляется, что этим можно заняться всерьёз. Понадобится координация действий, но это не станет помехой тому, чем мы занимаемся сейчас. О'кей, вы убедили меня.

Через несколько минут прибыли члены Объединённого комитета начальников штабов. Тайлер ещё никогда не видел такого скопления генеральских и адмиральских звёзд.

— Ты хотел встретиться с нами, Эдди? — спросил Хилтон.

— Да, генерал. Познакомьтесь, это доктор Скип Тайлер.

Адмирал Фостер подошёл к нему первым и пожал руку.

— Значит, это вы расщелкали нам технические характеристики «Красного Октября», о которых мы только что слышали на брифинге. Отличная работа, капитан.

— Доктор Тайлер считает, что нам следует оставить этот ракетоносец у себя, если, конечно, удастся заполучить его. — Лицо Харриса было непроницаемым. — И, по его мнению, есть способ осуществить это.

— Была мысль ликвидировать всю команду… — сказал командующий корпусом морской пехоты генерал Максуэлл, — однако президент не пожелал и слышать об этом.

— Господа, а если я скажу вам, что есть способ отправить членов команды домой и они не будут даже подозревать, что подлодка осталась у нас? Ведь в это упирается вся проблема, правда? Необходимо вернуть членов команды в Россию-матушку. И я утверждаю, что существует способ сделать это, остаётся лишь вопрос, где спрятать ракетоносец.

— Слушаем вас. — В голосе Хилтона звучало недоверие.

— Так вот, сэр, следует действовать чрезвычайно быстро. Нужно срочно перевести «Авалон» с Западного побережья. «Мистик»[22] уже на борту «Пиджина» в Чарлстоне. Нам понадобятся оба и ещё какой-нибудь наш старый ракетоносец, без которого мы можем обойтись. Это материальная часть. Однако самое трудное заключается в точном расчёте времени — и нам нужно найти «Красный Октябрь». Это может оказаться самым сложным.

— Может быть, и нет, — покачал головой Фостер. — Сегодня утром адмирал Галлери доложил, что «Даллас» вроде бы обнаружил его. Доклад адмирала почти полностью совпадает с вашей компьютерной моделью. Через несколько дней будем иметь более точные данные. Продолжайте.

Тайлер начал объяснять. Ему потребовалось десять минут, поскольку пришлось отвечать на вопросы и изобразить на диаграмме ограничения по времени и месту. Когда он кончил, генерал Барнз уже стоя у телефона, говорил с командующим военно-транспортной авиации, Фостер вышел из комнаты, чтобы связаться с Норфолком, а Хилтон поехал в Белый дом.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

В кают-компании собрались все офицеры, за исключением тех, кто находились на вахте. Дверь снова была заперта на замок, на столе стояло несколько чайников, к которым никто не прикоснулся.

— Товарищи, — доложил доктор Петров, — заражённым оказался и второй комплект радиационных значков.

Рамиус заметил, что Петров выглядел потрясённым. Заражёнными оказались не первый и не второй комплект, а третий и четвёртый после выхода в море. Он правильно выбрал судового врача.

— Надо же, испорченные дозиметры… — проворчал Мелехин. — Какой-то мерзавец или шутник в Североморске, — а может, и шпион, играющий в свои империалистические игры… Пусть только поймают этого подонка, я лично пристрелю его, кем бы он не оказался! Это же самая настоящая измена!

— В соответствии с инструкцией я обязан был доложить об этом, — заметил Петров. — Несмотря на то что стационарные датчики не показывают повышенный уровень радиации.

— Вы правильно поступили, товарищ доктор. Объявляю вам за это благодарность, — произнёс Рамиус. — Инструкции требуют, чтобы мы провели дальнейшую проверку. Мелехин, вы и товарищ Бородин лично займётесь этим. Сначала проверьте сами стационарные датчики — убедитесь, насколько правильно они измеряют уровень радиации внутри подлодки. Если они функционируют нормально, тогда портативные дозиметры — нагрудные значки, которые носит каждый из нас, — либо имели дефекты, либо кто-то намеренно их испортил. Если ситуация обстоит именно так, я в своём отчёте о случившемся потребую принятия соответствующих мер. — Были известны случаи, когда пьяных рабочих судовой верфи отправляли в лагеря на исправительные работы. — Товарищи, я считаю, что пока у нас нет оснований для беспокойства. Если бы действительно происходила утечка радиации, товарищ Мелехин обнаружил бы её несколько суток назад. Так что возвращайтесь к работе.

Спустя полчаса все офицеры снова собрались в кают-компании. Проходящие мимо матросы заметили это, и по лодке поползли слухи.

— Товарищи, у нас возникла серьёзная проблема, — сообщил старший механик.

Офицеры, особенно молодые, казались бледнее обычного. На столе лежал разобранный на части счётчик Гейгера. Рядом находился датчик радиации, снятый с переборки реакторного отсека. С него была снята крышка.

— Мы стали жертвой вредительства, — яростно прошипел Мелехин. — Это было страшное слово, от которого бросало в дрожь всякого советского гражданина. В кают-компании воцарилась мёртвая тишина, и Рамиус заметил, что Свиядов с трудом сохраняет самообладание. — Товарищи, с технической точки зрения эти приборы очень простые. Как вы знаете, у счётчика Гейгера десять различных степеней установки. Мы можем выбрать десять разных уровней чувствительности и с помощью этого прибора обнаружить крошечную утечку радиации или измерить значительную. Это делается с помощью набора вот этого селектора, который включает один из электрических резисторов с возрастающим уровнем внутреннего сопротивления. Даже ребёнок может справиться с этим, испортить его или отремонтировать. — Старший механик постучал пальцем по нижней стороне циферблата селектора. — В данном случае кто-то снял обычные резисторы и впаял на их место новые. Резисторы от первого до восьмого имеют одинаковое сопротивление. За три дня до выхода в море все наши счётчики радиации подверглись осмотру одним и тем же техником на верфи. Вот документ, подтверждающий проведённую им инспекцию. — Мелехин с презрением бросил на стол листок бумаги.

— Или он, или другой вражеский агент вывел из строя этот и все остальные счётчики, которые я осмотрел. Квалифицированному специалисту на это нужно не более часа. Теперь относительно вот этого прибора. — Старший механик перевернул стационарный датчик. — Вы видите, что его электрическая схема, кроме испытательного контура, который был перемонтирован, отсоединена. Мы с товарищем Бородиным сняли этот прибор с передней переборки. Все сделано весьма профессионально, дилетанту с этим не справиться. Я пришёл к выводу, что враг провёл на нашем корабле акт вредительства. Сначала он вывел из строя приборы контроля за радиацией, затем, скорее всего, устроил небольшую утечку радиоактивных газов на трубах горячего контура. Мне представляется, товарищи, что доктор Петров был прав. Где-то, по-видимому, происходит утечка радиации. Приношу нашему врачу свои извинения.

Петров нервно кивнул. Он вполне мог бы обойтись без таких комплиментов.

— Доза радиации, товарищ Петров?

— Самая высокая у матросов в машинном отделении, конечно. Больше всего — по пятьдесят рад — у товарищей Мелехина и Свиядова. У остальных механиков — от двадцати до сорока пяти; накопленная радиация быстро уменьшается по мере удаления от кормы. У торпедистов — примерно пять рад, а то и меньше. У офицеров — за исключением тех, кто работают в машинном отделении, — от десяти до двадцати пяти. — Петров сделал паузу, стараясь говорить как можно убедительнее. — Товарищи, это не смертельные дозы. Человек способен выдержать дозу до сотни рад без отрицательных последствий для своего здоровья и выжить при нескольких сотнях. Мы столкнулись с серьёзной проблемой, но для наших жизней угрозы ещё нет.

— Что скажете, Мелехин? — спросил командир.

— Это моя реакторная установка, и я несу за неё ответственность. Мы ещё не знаем, существует ли на самом деле утечка радиации. Нагрудные дозиметры могут быть дефектными или выведенными из строя. Все это может оказаться злобным психологическим трюком со стороны нашего главного противника, направленным на то, чтобы деморализовать нас. Бородин поможет мне. Мы собственными руками отремонтируем эти приборы и проведём тщательный осмотр всех реакторных систем. Я слишком стар, чтобы заводить детей. А пока вношу предложение заглушить реактор и продолжать движение на аккумуляторных батареях. Осмотр потребует не больше четырех часов. Кроме того, я посоветовал бы сократить продолжительность смен у матросов машинного отделения до двух часов. Вы согласны со мной, командир?

— Конечно, товарищ старший механик. Я знаю, что вы способны отремонтировать что угодно.

— Извините меня, товарищ командир, — послышался голос Иванова. — Разве нам не следует сообщить о случившемся в штаб флота?

— У нас приказ — сохранять полное радиомолчание, — ответил Рамиус.

— Зная заранее о приказах, враг вывел из строя наши приборы… чтобы вынудить нас воспользоваться радиопередатчиком, и тем самым обнаружить себя? — спросил Бородин.

— Да, это не исключено, — ответил Рамиус. — Сначала мы определим, существует ли эта проблема, потом решим, насколько она серьёзна. Товарищи, у нас отличная команда и лучшие на флоте офицеры. Мы решим наши проблемы и продолжим выполнение задания. Мы доберёмся до Кубы, чёрт возьми, вопреки всем проискам империалистов!

— Хорошо сказано, — кивнул Мелехин.

— Товарищи, давайте сохраним это в тайне. Не следует будоражить команду из-за того, что вполне может оказаться пустяком, а в крайнем случае мы и сами решим эту проблему, — закончил собрание Рамиус.

Петров был настроен менее оптимистично, а Свиядов всеми силами старался сдержать охватившую его дрожь. Дома его ждала невеста, и он надеялся, что когда-нибудь у них будут дети. Молодой лейтенант был отлично подготовлен, он понимал все, что происходит в реакторе, и знал, как следует поступать в случае нарушений в его работе. Свиядова несколько утешала мысль, что решение проблем, возникающих в реакторе, по большей части можно отыскать в учебнике, кое-кто из авторов которого присутствовали сейчас в кают-компании. Но несмотря на всё это, он не мог отделаться от ощущения, будто что-то невидимое и неощутимое вторглось в его тело, и это не могло не вызвать страха у всякого нормального человека.

Совещание закончилось. Мелехин и Бородин прошли на корму, где находился технический склад. Вместе с ними прошёл и электрик-мичман, чтобы помочь выбрать необходимые детали. Он обратил внимание на то, что офицеры читают инструкцию по обслуживанию радиационного датчика. Через час мичман сменился с вахты, и вся команда уже знала, что реактор снова заглушили. Мичман посовещался со своим соседом по койке, техником, обслуживающим ракетные установки. Они обсудили причины переборки полудюжины счётчиков Гейгера и других приборов, измеряющих радиацию, вывод был очевиден.

Боцман подлодки услышал их разговор и пришёл к собственному выводу. Хотя боцман служил на атомных подлодках уже добрый десяток лет, он был человеком достаточно невежественным и ко всему, что происходило в реакторном отсеке, относился, как к нечистой силе. Оттуда она приводила в действие корабль, а вот каким образом — этого он постичь не мог и не сомневался, что не без участия бесовского отродья. И сейчас в его представлении эта нечистая сила вырвалась из стального барабана. Не прошло и двух часов, как вся команда знала, что произошло что-то необычное и офицеры ещё не придумали, как с этим справиться.

Коки, разнося пишу из камбуза в носовые кубрики, теперь задерживались там как можно дольше. Матросы, которые несли вахту в центральном отсеке, заметил Рамиус, беспокойно переминались с ноги на ногу и после смены тут же спешили в носовые отсеки.

Линейный корабль «Нью-Джерси»

К этому нужно привыкнуть, размышлял коммодор Захари Итон. Когда его флагманский корабль был спущен на воду, он сам ещё пускал кораблики в ванне.[23] В то время русские были союзниками, но союзниками по необходимости — их объединял с американцами общий враг, а не общая цель. Подобно китайцам сегодня, подумал он. В то время врагами были немцы и японцы. За двадцать шесть лет своей службы он часто бывал в обеих странах, а первый корабль, которым он командовал, эскадренный миноносец, вообще базировался в порту Йокосука. Действительно, странный этот мир…

У его флагманского корабля было немало достоинств. Несмотря на огромные размеры, лёгкое покачивание на десятифутовых волнах напоминало, что он находится в море, а не за столом у себя в квартире. Видимость была около десяти миль, и где-то там, далеко, за её пределами, милях в восьмистах, находился русский флот. К встрече с ним, как и в старые времена, словно авианосцы так и не появились на свет, готовился его линейный корабль. Эсминцы «Кэрон» и «Стамп» находились в пяти милях от него по каждому борту. Чуть дальше по носу держались крейсеры «Биддл» и «Уэйнрайт», которые обшаривали горизонт своими радарами. Боевая группа надводных кораблей просто крейсировала на месте, вместо того чтобы направиться вперёд, как бы хотелось коммодору. От побережья Нью-Джерси в сопровождении двух фрегатов к ним спешил десантный вертолётоносец «Тарава».[24] На его палубе находились десять ударных истребителей AV-8B «харриер» и четырнадцать противолодочных вертолётов, предназначенных для усиления воздушной мощи боевой группы «Нью-Джерси». Это было нелишним, но не особенно волновало Итона. С баз ВВС в штате Мэн действовало авиакрыло «Саратога» и значительное количество самолётов наземного базирования ВВС, прилагающих немало усилий, чтобы освоить искусство нанесения морских ударов. Авианосец Королевского флота «Инвинсибл» находился в двухстах милях к востоку и занимался противолодочным патрулированием, а в восьмистах милях от этой боевой группы плыл «Кеннеди», скрывающийся под атмосферным фронтом недалеко от Азорских островов. Итона несколько раздражала помощь британцев. С каких это пор американский военно-морской флот нуждался в чьей-то помощи при защите своих берегов? Впрочем, мы оказали англичанам немало услуг в прошлом.

Русские разделились на три соединения, причём авианосец «Киев» находился на восточном фланге против боевой группы «Кеннеди». Группа «Нью-Джерси» отвечала за соединение, где флагманом была «Москва», тогда как британскому авианосцу «Инвинсибл» противостояло соединение во главе с «Кировым». Данные по всем трём русским соединениям постоянно поступали в центр управления огнём линкора, и оперативный штаб непрерывно перерабатывал их, составляя флагманский план. И всё-таки коммодор не мог понять, что замышляют русские.

Итону сообщили, что якобы они ищут пропавшую подлодку, но он верил этому ничуть не больше, чем, например, известию о продаже Бруклинского моста.

Скорее всего, подумал он, они хотят продемонстрировать, что обладают мощным океанским флотом и могут в любой момент подойти к нашим берегам, создав тем самым прецедент.

Это не нравилось Итону.

От собственной роли в операции он тоже не был в восторге. Поставленные перед ним задачи не сочетались друг с другом. Следить за действиями русских подводных лодок было достаточно трудно само по себе. «Викинги» из авиакрыла «Саратога» не действовали в выделенном ему районе, несмотря на посланный запрос, да и большинство «орионов» находилось мористее, ближе к «Инвинсиблу». Его собственные противолодочные силы были едва достаточными для защиты от вражеских подводных лодок и не могли принять участия в преследовании русских субмарин. С прибытием «Таравы» ситуация изменится, но одновременно расширится и район его действий. Вторая задача Итона заключалась в том, чтобы установить и поддерживать контакт с группой «Москва» и немедленно докладывать о любой необычной активности кораблей этой группы главнокомандующему Атлантическим флотом. Вот это имело смысл — по крайней мере до некоторой степени. Если русские надводные корабли предпримут агрессивные действия, в распоряжении Итона достаточно средств справиться с этим. Сейчас принималось решение, на каком расстоянии будет осуществляться слежение за ними.

Проблема заключалась в том, находиться ли поблизости или сохранять дистанцию. Поблизости означало расстояние в двадцать миль — дальность артиллерийской стрельбы. У «Москвы» было десять эскортных кораблей, ни один из них не выдержит двух попаданий его шестнадцатидюймовых снарядов, чтобы остаться наплаву. На расстоянии двадцати миль коммодор мог выбирать: использовать обычные полнокалиберные или подкалиберные снаряды, причём последние наводились на цель с помощью лазерного прицела, установленного на вершине главной мачты линкора. Испытания, проведённые в прошлом году, показали, что он может вести непрерывный артиллерийский огонь со скоростью три снаряда в минуту, причём лазерное наведение будет переключаться с одной цели на другую до тех пор, пока их больше не останется. Однако при этом и сам линкор и сопровождающие его корабли станут уязвимыми для торпедного и ракетного огня русских кораблей.

Отойдя подальше, Итон по-прежнему мог вести огонь подкалиберными снарядами с расстояния в пятьдесят миль, но при этом снаряды будут направляться на цель лазерным прицелом, находящимся на вертолёте линкора. При этом вертушка окажется уязвимой для обстрела ракетами «земля-воздух» и для атак советских вертолётов, вооружённых по имеющимся сведениям, ракетами «воздух-воздух». Для решения этой проблемы «Тарава» доставит сюда два ударных вертолёта типа «апач», вооружённых лазерами, ракетами типа «воздух-воздух» и собственными ракетами типа «воздух-земля» — это были противотанковые ракеты, и предполагалось, что они окажутся эффективными против небольших кораблей.

В этом случае корабли его боевой группы окажутся уязвимыми для ракетного огня, но за свой флагманский корабль Итон не боялся. Если только у русских нет ракет с ядерными боеголовками, их противокорабельные ракеты не смогут нанести серьёзного ущерба линкору — он был покрыт бронированными плитами толщиной более фута. Разумеется, русские ракеты могут вывести из строя его радиолокационное снаряжение и средства связи и, что того хуже, потопить эскортные корабли боевой группы, у которых тонкая броня. На его кораблях находились свои противокорабельные ракеты — «гарпуны»[25] и «томагавки»[26] — хотя их было не так много, как хотелось бы коммодору.

А что если за ними охотится русская подводная лодка? Итона не информировали об этом, но ведь никогда не знаешь, где скрывается вражеская субмарина. Ну да ладно — нет смысла беспокоиться обо всём сразу. Подводная лодка может потопить «Нью-Джерси», но для этого ей придётся изрядно потрудиться. Если русские действительно готовы на агрессивные действия, они успеют выстрелить первыми, но Итон будет предупреждён об опасности, успеет выпустить свои ракеты и открыть артиллерийский огонь, одновременно вызвав воздушную поддержку. Впрочем, ничего этого не случится, он не сомневался.

Он пришёл к выводу, что русские решили провести что-то вроде разведывательной операции и что его задача продемонстрировать им всю опасность подобных действий.

Авиабаза ВМС США, Норт-Айленд, Калифорния

Огромный трактор с прицепом медленно вползал в грузовой отсек транспортного самолёта С-5А «гэлэкси». С него не сводили глаз сержант, ответственный за погрузку, два офицера ВВС и шесть морских офицеров. Как ни странно, только последние, хотя и не имели знаков принадлежности к авиации, хорошо разбирались в процедуре погрузки. На тракторе был точно помечен центр тяжести, и морские офицеры наблюдали за тем, как отметка приближается к определённой цифре, выгравированной на полу грузового отсека гигантского самолёта. Погрузка должна быть выполнена с максимальной точностью. Любая ошибка роковым образом нарушит дифферент самолёта и подвергнет смертельной опасности жизни экипажа и сопровождающих груз пассажиров.

— О'кей, стоп! — скомандовал старший офицер. Водитель был только рад этому приказу. Он оставил ключи в замке зажигания, затянул тормоза и, поставив рычаг переключения передачи на скорость, спустился из кабины. Кто-то другой выведет трактор с прицепом из самолёта на противоположном побережье страны. Сержант и шестеро солдат тут же принялись за работу, прикрепляя стальные тросы к рым-болтам на тракторе и прицепе, чтобы накрепко застопорить тяжёлый груз. При смещении груза самолёт редко удавалось спасти, а С-5А не был оснащён катапультируемыми креслами.

Убедившись, что его подчинённые работают должным образом, сержант подошёл к пилоту. Ему было двадцать пять лет, и он любил этих летающих гигантов, несмотря на их несколько подмоченную репутацию.

— Капитан, а что это за штуковина?

— Это ГСУ — глубоководное спасательное устройство, сержант.

— А сзади написано «Авалон», сэр, — не успокоился сержант.

— Значит, у него есть имя. Это что-то вроде спасательной шлюпки для подводников. Спускается на большую глубину, чтобы вызволить команду, когда с подлодкой что-то случается.

— А-а. — Сержант задумался. Ему приходилось перевозить танки, вертолёты, другие грузы, однажды целый батальон на своём — он считал самолёт своим — «Гэлэкси». Но впервые доводилось перевозить корабль. Если у него есть название, решил сержант, значит, это корабль. Черт побери, выходит, «Гэлэкси» на все способен! — А куда мы должны доставить его, сэр?

— На базу ВМС в Норфолке, я сам там ни разу не был. — Пилот внимательно наблюдал, как укрепляют груз. Дюжину тросов уже протянули, после того как протянут ещё двенадцать, их закрепят, чтобы не допустить ни малейшего смещения груза. — По нашим расчётам на перелёт потребуется пять часов сорок минут — полностью на топливе внутренних баков. Струйное течение сегодня попутное. Погоду обещают приличную до самого Восточного побережья. Там сутки отдохнём, вернёмся в понедельник утром.

— Парни ваши быстро работают. — Старший из флотских офицеров, лейтенант Эймс, подошёл к лётчику.

— Да, лейтенант, ещё двадцать минут, и всё будет готово. — Пилот посмотрел на часы. — Вылетим вовремя.

— Не спешите, капитан. Если эта хреновина сдвинется во время полёта, у нас пропадёт весь день. Где мне разместить людей?

— Впереди, в носовом отсеке верхней палубы. Там хватит места человек для пятнадцати.

Лейтенант Эймс знал об этом и сам, но промолчал. Ему не раз доводилось летать со своим ГСУ через Атлантику, а однажды и через Тихий океан, и всякий раз на С-5, но каждый раз на другом.

— Вы не знаете, из-за чего такая спешка? — поинтересовался пилот.

— Представления не имею, — ответил Эймс. — Приказали, чтобы я со своей крошкой прибыл в Норфолк.

— А вы на самом деле опускаетесь на глубину в этой красотке? — не успокаивался сержант.

— За это мне и платят. Однажды я опускался в ней на глубину четыре тысячи восемьсот футов, почти на милю. — Эймс с гордостью посмотрел на свой подводный корабль.

— На целую милю под водой? Боже милостивый! Э-э, извините меня, сэр, и вам не страшно? Давление воды и все такое?

— Не так чтобы очень. Я опускался на двадцать тысяч футов в «Триесте».[27] На такой глубине очень интересно. Столько необыкновенных рыб. — Хотя Эймс являлся кадровым подводником, его призванием были научные исследования. Он имел учёную степень по океанографии и опускался в морские глубины или командовал всеми глубоководными устройствами военно-морского флота, за исключением атомного NR-1. — Разумеется, давление воды превратит тебя в лепёшку, если что-то случится, но все произойдёт так быстро, что ничего не успеешь заметить. Если вы, парни, хотите побывать со мной под водой, может быть, мне удастся договориться об этом. Поверьте, там, внизу, совершенно другой мир.

— Спасибо, сэр, не стоит. — Сержант отправился поторопить своих ребят.

— Вы ведь несерьёзно? — поинтересовался пилот.

— Почему же? Ничего страшного. Мы всё время опускаемся со штатскими пассажирами, и, поверьте, это куда менее опасно, чем управлять вот этим огромным белым китом во время дозаправки в воздухе.

— Пожалуй, — с сомнением кивнул пилот. Он осуществлял дозаправку в воздухе сотни раз. Для него это была самая обычная работа, и пилота удивило, что кто-то считает её опасной. Конечно, нужна осторожность, но ведь, чёрт возьми, она не лишняя и на шоссе, когда утром едешь на службу. Пилот был уверен, что в случае катастрофы с этой карманной подлодкой от человека останется так мало, что и креветкам на завтрак не хватит. В конце концов, каждому своё, решил лётчик.

— Но ведь вы не выходите в море на этой штуке сами по себе?

— Нет, обычно мы работаем с борта спасательного судна «Пиджин» или «Ортолан». Можем действовать также и с обычной подлодки. Это приспособление, которое вы видите вон там, на прицепе, называется соединительной манжетой. Мы опускаемся на кормовую часть подводной лодки у её спасательного люка, закрепляемся там, и подводная лодка доставляет нас, куда нужно.

— Это как-то связано с шумихой на Восточном побережье?

— Весьма вероятно, но официально никто ничего нам не говорил. В газетах пишут, что у русских пропала подлодка. Если это так, мы опустимся вниз, осмотрим её, может быть, спасём тех членов команды, которые остались в живых. За один раз мы можем поднять от двадцати до двадцати пяти человек. Наша соединительная манжета спроектирована таким образом, что годится как для русских, так и для наших подлодок.

— Тот же размер?

— Почти. — Эймс многозначительно поднял брови. — Стараемся предусмотреть все нештатные ситуации.

— Интересно.

Северная Атлантика

Истребитель Як-36 взлетел с палубы «Киева» полчаса назад. Сначала его курс определял гирокомпас, а затем локатор на коротком стабилизаторе руля. Задача у старшего лейтенанта Виктора Шаврова была непростой. Ему предстояло приблизиться к американскому самолёту раннего электронного обнаружения Е-3А «сентри» — последние трое суток один из них постоянно следовал за его соединением. Американский самолёт типа АВАКС проявлял осторожность и всегда барражировал за пределами дальности действия ракет типа «корабль-воздух», но держался достаточно близко к советской эскадре и докладывал на базу о каждом её манёвре. Он походил на грабителя, следящего за чьей-то квартирой на глазах владельца, который не в силах что-либо предпринять.

Задача Шаврова состояла в том, чтобы что-то предпринять. Разумеется, он не имел права открывать огонь. Приказ адмирала Штралбо на авианосце «Киров» был недвусмысленным. И всё-таки у Шаврова висели под крыльями две ракеты теплового наведения типа «атолл», и уж, будьте уверены, буржуи их увидят. Лётчик, как и его адмирал, полагал, что таким образом американцам будет преподан урок: советский военно-морской флот не любит, чтобы вокруг крутились империалистические ищейки, и не ровен час… Его миссия заслуживала затраченных усилий.

А усилия требовались весьма значительные. Чтобы избежать обнаружения радаром, Шаврову пришлось лететь так медленно и низко, как только позволяли возможности самолёта — всего в двадцати метрах над бушующей Атлантикой. Таким образом он надеялся затеряться в бликах, отражающихся от морских волн на экране радара. Его скорость составляла двести узлов. Это способствовало экономии горючего, чтобы запаса хватило на продолжительный полет. Но из-за малой высоты истребитель резко бросало в неспокойном над бушующими волнами воздухе. Над самой морской поверхностью висел туман, ограничивающий видимость несколькими километрами. Тем лучше, подумал Шавров. Из-за характера операции выбор не случайно пал на него. Шавров был одним из немногих советских лётчиков, имевших опыт полётов на малой высоте. Он стал морским лётчиком не сразу. Сначала он летал на штурмовых вертолётах фронтовой авиации в Афганистане, и после года кровавых боев его повысили и перевели в штурмовую авиацию. Шавров стал мастером бреющих полётов по необходимости — преследовал бандитов и контрреволюционеров, которые бежали в горы, словно крысы от воды. Этот опыт был ценным для морской авиации, и лейтенанта перевели на авианосцы, даже не поинтересовавшись его согласием. За несколько месяцев Шавров освоился с новой службой, тем более что дополнительные блага и более высокое жалование выгодно отличали её от прежней на авиабазе у китайской границы. Шавров был причислен к нескольким сотням советских лётчиков, получивших право летать с авианосцев, и это смягчило горечь того, что теперь он не мог попробовать новый МиГ-27, хотя, если повезёт и будет наконец закончено строительство первого полноразмерного советского авианосца, у него появится шанс полетать на морском варианте этой замечательной птички. Ради этого можно было и подождать, а после нескольких успешных вылетов вроде нынешнего ему могут дать и эскадрилью.

Однако в сторону мечтания. Операция требует особой сосредоточенности. Вот это дело для настоящего лётчика! Шавров никогда не мерялся силами с американцами, только изучал оружие, которым они снабжали афганских бандитов. Немало его друзей погибли от этого оружия, а несколько сбитых, но уцелевших, встретили кровавую смерть от рук бандитов, причём по сравнению с их жестокостью даже немецкие изуверства казались детскими шалостями. Неплохо бы преподать урок империалистам!

Радиолокационный сигнал становился всё сильнее. Магнитофон под его катапультируемым креслом непрерывно записывал характеристики радиолокационных сигналов, излучаемых американским АВАКСом, чтобы затем советские учёные нашли способы, как глушить и ставить в тупик этот хвалёный американский летающий глаз. Их воздушный радар представлял собой всего лишь переоборудованный Боинг-707, знаменитый гражданский извозчик, вряд ли являющийся достойным противником для такого аса, как он. Шавров сверился с картой. Нужно побыстрее обнаружить противника. Затем он проверил запас топлива. Последний подвесной бак он сбросил несколько минут назад, и теперь летел на горючем во внутренних баках. Турбовентиляторный двигатель прямо-таки жрал топливо, и с датчика горючего нельзя спускать глаз. Обычно он так рассчитывал запас топлива, чтобы при посадке на авианосец его оставалось на пять или десять минут лётного времени. Это его не беспокоило: он совершил уже больше сотни посадок.

Наконец-то! Острый глаз Шаврова заметил солнечный блик, отразившийся от металла в направлении на час. Он плавно потянул рычаг на себя и несколько увеличил мощность двигателя, набирая высоту. Через минуту он достиг высоты две тысячи метров. Теперь он отчётливо видел «сентри», голубая окраска которого сливалась с цветом темнеющего неба. Шавров заходил ему под хвост, и в случае удачи хвостовое оперение американского самолёта заслонит его от вращающейся радиолокационной антенны. Просто блеск! Он промчится несколько раз мимо «сентри», даст возможность экипажу увидеть висящие под крыльями «атоллы» и затем…

Шаврову понадобилось несколько мгновений, чтобы заметить летящий рядом истребитель.

Два истребителя.

В пятидесяти метрах слева и справа летела пара американских «иглов». Прямо на него из-под тёмной маски смотрели глаза американского лётчика.

— Як-106, Як-106, отвечайте на вызов. — Голос по каналу единой полосы радиочастот говорил по-русски безупречно, без малейшего акцента.

Шавров не отозвался. Они прочли номер его самолёта на кожухе двигателя ещё до того, как он успел их заметить.

— Сто шестой, сто шестой, вы приближаетесь к самолёту «сентри». Просим назвать себя и сообщить о намерениях. Нам не нравится, когда к нам приближается истребитель, поэтому последние сто километров за вами следуют три наших перехватчика.

Три? Шавров повернул голову и посмотрел назад. Третий «игл» с четырьмя ракетами «спэрроу» под крыльями висел в пятидесяти метрах от его хвоста, в направлении точно на шесть часов.

— Сто шестой! Наши парни просят передать вам своё восхищение вашим умением летать так медленно и низко.

Лейтенант Шавров буквально дрожал от ярости. Он уже миновал отметку четыре тысячи метров, но все ещё находился на восемь тысяч ниже американского АВАКСа. Как так, ведь при подлёте к цели он проверял свой хвост каждые тридцать секунд! Американцы, по-видимому, сначала поотстали, спрятались в тумане, а потом направились к нему по сигналу с «сентри». Шавров выругался про себя, продолжая лететь к цели. Он проучит этот АВАКС!

— Немедленно отверните, сто шестой. — Голос звучал холодно, без всяких эмоций, разве что с оттенком иронии. — Сто шестой, если вы немедленно не отвернёте, мы будем считать ваши намерения враждебными. Подумайте об этом, сто шестой. Вы уже за пределами дальности действия радиолокаторов своих кораблей и ещё не вошли в сферу действия наших ракет.

Шавров посмотрел направо. «Игл» отворачивал в сторону, и левый истребитель делал то же самое. Что это значит? Жест доброй воли? Они отпускают его, ожидая, что и он ответит тем же? Или дают возможность открыть огонь истребителю, находящемуся сзади? Черт знает, что придёт в голову этим гадам империалистам! Он по-прежнему находился по крайней мере в минуте от дальности действия их ракет. Шавров был далеко не трусом. При этом, однако, он не был и дураком. Он наклонил ручку и отвернул на несколько градусов вправо.

— Спасибо, сто шестой, — отозвался голос. — Тут на борту нашего АВАКСа несколько стажёров, и двое из них — женщины. Нам бы не хотелось расстраивать их при первом же вылете.

Это было уже слишком. Шавров не выдержал и нажал на кнопку радиопередатчика.

— Сказать, что тебе делать с твоими бабами, янки?

— Вы грубиян, сто шестой, — укоризненно упрекнул американец. — По-видимому, ваши нервы пострадали от продолжительного полёта над волнами. У вас на пределе запас горючего, сто шестой. И погода не шепчет… Вам не нужна проверка координат?

— Проваливай, янки!

— Как нехорошо, сто шестой. Обратный курс к «Киеву» — сто восемьдесят пять градусов по гирокомпасу. Знаете, в таких высоких широтах пользоваться магнитным компасом следует с большой осторожностью. Расстояние до «Киева» — 318,6 километра. Предупреждаю — с юго-запада быстро надвигается холодный фронт, так что через пару часов летать будет ещё хуже. Вам не нужен эскорт до «Киева»?

Вот свинья! — мысленно выругался Шавров. Он выключил радио, кляня себя за несдержанность — допустить, чтобы американцы так задели его самолюбие! Как и у большинства лётчиков-истребителей, у него было больное самолюбие.

— Сто шестой, мы не приняли вашей последней передачи. Два моих «игла» летят в сторону вашего авианосца и проследят за тем, чтобы вы благополучно вернулись домой. Желаю удачи, товарищ. Это был «сентри-новембер», конец связи.

Американский лейтенант повернулся к своему полковнику, его распирало от смеха.

— Господи, я думал, лопну от такого разговорчика! — Он отпил из пластмассового стаканчика кока-колы. — Подумать только, он всерьёз был уверен, что сумел подкрасться к нам незамеченным.

— Надо думать, ты обратил внимание, что ему удалось подлететь почти на дальность своего «атолла» — оставалось меньше мили, а у нас не было разрешения открывать огонь, если он не выпустит ракету первым в одного из нас. Это испортило бы нам весь день, — проворчал полковник. — А ты здорово накрутил ему хвост, лейтенант.

— Получил огромное удовольствие, полковник. — Оператор посмотрел на экран. — Ну что ж, он возвращается к мамочке, а «Кобра-3» и «Кобра-4» висят у него на хвосте. Не завидую этому русскому, когда он вернётся домой. Если вернётся. Даже с подвесными баками он был на пределе дальности полёта. — Лейтенант задумался. — Как вы считаете, полковник, если они снова выкинут такую штуку, не предложить ли парню перелететь к нам?

— Из-за Яка? Зачем он нам? Если только морская авиация не прочь заполучить самолёт, чтобы поиграть с ним. У них мало русских самолётов, но ведь этот Як только на металлолом и годен.

Шавров с трудом преодолел искушение включить двигатель на форсаж. Для одного дня он и так уже проявил достаточную слабость. К тому же его Як может превысить скорость звука только при крутом пике, тогда как американские «иглы» в состоянии сделать это при наборе высоты и у них много топлива. Он видел у них дополнительные баки, прикреплённые вдоль бортов. Да с ними они смогут пересечь океан! Черт бы побрал этих американцев с их высокомерием! Черт бы побрал офицера разведотдела авианосца, который сказал, что Шавров сможет незаметно подкрасться к «сентри»! Пусть туда летают Ту-22М[28] с ракетами «воздух-воздух». Вот они справятся с этим хвалёным пассажирским автобусом, собьют быстрее, чем успеют отреагировать охраняющие его истребители.

Шавров заметил, что американцы не лгали насчёт погоды. В сторону северо-востока нёс облака холодный шквальный ветер, и он увидел их на горизонте в тот момент, когда приблизился к «Киеву». При виде русского соединения американские истребители развернулись и разошлись. Один истребитель, пролетев рядом, покачал крыльями. В ответ на прощальный жест Шаврова американец кивнул. «Иглы» выстроились в пару и повернули на север.

Через пять минут после этого его Як совершил посадку на палубу авианосца. Как только под колеса подставили тормозные башмаки, Шавров, все ещё бледный от едва сдерживаемой ярости, спрыгнул на палубу и направился к командиру эскадрильи.

Кремль

Москва по праву славится своим метрополитеном. Буквально за гроши люди могут проехать практически в любое место гигантского города в сверкающих вагонах современной и удобной электрической подземки. В случае войны подземные туннели могут миллионам москвичей послужить бомбоубежищем. Этим горожане обязаны Никите Хрущёву. Когда в середине тридцатых годов началось строительство метро, он высказал Сталину мысль, что закладывать туннели следует поглубже. Сталин одобрил эту идею. Строительство туннелей глубокого залегания на десятилетия опередило время: деление атомного ядра было тогда ещё только теорией, а о термоядерной реакции даже и не думали.

От ветки, соединяющей площадь Свердлова со старым аэропортом, проходящей рядом с Кремлём, проложили туннель, который впоследствии закрыли десятиметровыми железобетонными плитами. Это стометровое подземное помещение соединялось с правительственными зданиями Кремля двумя шахтными лифтами. С течением времени помещение превратилось в аварийный центр управления страной, откуда Политбюро могло руководить жизнью гигантской империи. Туннель позволял также тайно добраться до маленького аэродрома, с которого члены Политбюро могли перелететь в тайное убежище, расположенное под гранитным монолитом в Жигулях. Ни один из этих центров управления не представлял собой тайны для Запада — оба существовали для этого слишком долго, — но КГБ уверенно заявляло, что в западных арсеналах нет оружия, способного проникнуть сквозь сотни метров скального грунта, отделявшего эти убежища от поверхности.

Такого рода предосторожности мало трогали адмирала Юрия Ильича Падорина. Он сидел на дальнем конце длинного стола и смотрел на мрачные лица десяти членов Политбюро. Это был узкий круг руководителей, принимавших стратегические решения, определяющие судьбу всей страны. Ни один из них не был военным. Кадровые военные лишь отчитывались перед ними. Слева от Падорина сидел адмирал Сергей Горшков, который сумел искусно отмежеваться от неприятного инцидента — он даже раздобыл письмо, где возражал против назначения Рамиуса на должность командира «Красного Октября». Падорин, занимавший должность начальника Главного политического управления ВМФ, воспротивился тогда переводу Рамиуса на новую должность, сославшись на то, что подводник, выдвинутый Горшковым на пост командира «Красного Октября», порой запаздывал с уплатой членских взносов и слишком редко для офицера, являющегося кандидатом на столь важный пост, выступал на партийных собраниях. На самом же деле офицер, предложенный Горшковым на должность командира ракетоносца, был более слабым специалистом, чем Рамиус, которого Горшков хотел включить в состав своего оперативного управления и отчего Рамиусу до сих пор удавалось успешно увёртываться.

Генеральный секретарь ЦК Коммунистической партии Советского Союза и президент СССР Андрей Нармонов перевёл взгляд на Падорина. Лицо его, как всегда, было непроницаемым. По его выражению никто никогда ничего не мог определить, если только Нармонов сам не хотел продемонстрировать это окружающим. Нармонов занял пост генерального секретаря после Андропова, когда тот скончался от инфаркта. О смерти Андропова ходило много слухов, но в Советском Союзе все окружено слухами. Ещё никогда со времени Лаврентия Берии глава Комитета госбезопасности не оказывался так близко к вершине власти — старейшие члены Политбюро позволили себе забыть о прошлом. Теперь об этом не забывал никто. Понадобился целый год, чтобы снова подчинить КГБ партийной власти. Это явилось первоочередной мерой по защите привилегий партийной элиты от предполагаемых андроповских реформ.

Как аппаратчик Нармонов не имел себе равных. Он стал известен, будучи директором завода, за которым установилась репутация человека, способного выполнять и перевыполнять планы, любой ценой добиваться результатов. Потом он постепенно поднимался по служебной лестнице, используя собственные незаурядные способностями и прибегая в случае необходимости к помощи других, награждая тех, кто были нужны, и пренебрегая теми, без кого можно было обойтись. Власть генерального секретаря КПСС ещё не перешла полностью в руки Нармонова. Он всё ещё относился к числу «молодых» партийных деятелей и был вынужден искать поддержку со стороны постоянно меняющейся коалиции других членов Политбюро, которые не были его друзьями, поскольку у таких людей не бывает друзей. Взлёт на должность генерального секретаря явился результатом, скорее, связей внутри партийного аппарата, чем личных способностей, и его положение в течение нескольких следующих лет будет зависеть от коллективного мнения остальных членов Политбюро, пока не наступит момент, когда он сам сможет диктовать политическую линию партии.

Падорин заметил, что тёмные глаза Нармонова покраснели от табачного дыма. Вентиляционная система в этом подземном бункере никогда не работала должным образом. Генеральный секретарь с прищуром смотрел на Падорина с противоположного конца стола, решая, что сказать, что может понравиться членам этой дворцовой камарильи, этим десяти равнодушным ко всему старикам.

— Товарищ адмирал, — начал он холодно, — мы уже знаем от товарища Горшкова, каковы шансы найти и уничтожить мятежную подводную лодку, прежде чем она завершит своё безумное преступление. Мы не удовлетворены его сообщением, равно как и возмущены невероятной ошибкой, совершенной вами при оценке людей, в результате которой командование лучшей стратегической подлодкой советского военно-морского флота попало в руки этого мозгляка и предателя. Мне хотелось бы узнать от вас, товарищ адмирал, что случилось с замполитом «Красного Октября» и какие меры приняты вами для того, чтобы подобное преступление не повторилось.

В голосе Нармонова не было страха, но Падорин знал, что генеральный секретарь напуган. В конечном итоге именно его могут обвинить в этой «невероятной ошибке» те, кто давно стараются посадить в кресло главы партии своего человека, если только Нармонову не удастся переложить вину на кого-то другого, найти козла отпущения. Лучше всего для этой роли подходил он, адмирал Падорин. А для Нармонова было обычным делом спустить шкуру с подчинённого.

Падорин несколько дней готовил себя к этой экзекуции. Он прошёл в своё время через пекло непрерывных боев, ему чудом удалось не раз спастись с гибнущих кораблей. И хотя с годами сил не прибавилось, но ум его не оскудел. Каким бы не было наказание, он встретит свою судьбу с достоинством. Если они увидят во мне дурака, то пусть помнят, что это был мужественный дурак. В любом случае у него почти не осталось того, ради чего стоило жить.

— Товарищ генеральный секретарь, — начал он, — замполит на борту «Красного Октября» — капитан второго ранга Иван Юрьевич Путин, преданный член партии, несгибаемый коммунист. Я не могу представить себе…

— Товарищ Падорин, — прервал его министр обороны Устинов, — мы исходим из того, что вы также не могли представить себе неслыханное предательство этого Рамиуса. Неужели вы считаете, что мы сможем положиться на ваше суждение о высоких моральных качествах замполита?

— Нас больше всего беспокоит то обстоятельство, — добавил Михаил Александров, главный теоретик партии, сменивший на этом посту умершего Михаила Суслова и стремящийся теперь доказать, что он защищает чистоту партийной доктрины даже лучше, чем скончавшийся партийный идеолог, — с какой терпимостью относилось Главное политическое управление к этому ренегату. Это кажется тем более невероятным, что предатель даже не скрывал своих усилий, создавая собственный культ среди офицеров-подводников, причём, судя по всему, даже среди политработников. Ваше преступное стремление не обращать внимания на это очевидное отклонение от политики партии ещё более ослабляет наше доверие к тому, как вы оцениваете политические качества людей.

— Товарищи, вы совершенно правильно указываете на то, что я совершил грубую ошибку, поддержав кандидатуру Рамиуса на должность командира «Красного Октября», и что мы позволили ему лично выбрать большинство старших офицеров при комплектовании команды ракетоносца. В то же самое время я хочу обратить ваше внимание на то, что несколько лет назад мы приняли решение придерживаться именно такой политики при комплектовании команд подлодок, стараться, чтобы офицеры подольше оставались на одной и той же подлодке, предоставив её командиру самостоятельно решать вопросы, касающиеся службы этих офицеров. Это оперативная проблема, а не политическая.

— Мы уже обсуждали это, — ответил Нармонов. — Действительно, в данной ошибке нельзя винить только одного человека.

Горшков продолжал сидеть словно высеченный из камня, однако слова генерального секретаря ясно показывали, что его усилия выйти сухим из воды оказались тщетными. Нармонову было наплевать, сколько голов понадобится для того, чтобы укрепить его пошатнувшийся трон.

— Товарищ генеральный секретарь, — возразил Горшков, — эффективность нашего флота…

— Эффективность? — перебил Александров. — Значит, речь идёт об эффективности. Этот литовский полукровка эффективно дурачит весь флот вместе с отобранными им офицерами, пока наши остальные корабли носятся по океану, как только что кастрированные быки. — Александров тем самым намекнул на то, что начинал свой трудовой путь в совхозе. Нельзя придумать более подходящего начала для идеолога партии, считали многие, поскольку его ненавидели как чуму, но в Политбюро такой человек был необходим. Именно он определял идеологическую политику партии, был «серым кардиналом», делом его рук был выбор «королей», и от него во многом зависело, кто займёт пост генерального секретаря. На чьей стороне он теперь — кроме собственной, разумеется?

— Вероятнее всего, Путин убит, — продолжил Падорин. — У него единственного остались дома жена и дети.

— Вот это мой второй вопрос, — вставил Нармонов, заметив слабое место противника. — Почему никто из офицеров «Красного Октября» не имеет семей? Разве это о чём-то не говорит? Неужели мы, члены Политбюро, должны следить даже за такой ерундой? Вы что, не можете думать самостоятельно?

Как будто вы разрешите нам это, подумал Падорин.

— Товарищ генеральный секретарь, большинство командиров наших подлодок предпочитают, чтобы у них служили молодые неженатые офицеры. Морская служба требует от человека всех сил, а мысли одиноких мужчин меньше отвлекаются на проблемы, не связанные с морем. Более того, каждый старший офицер подводного ракетоносца «Красный Октябрь» является достойным членом партии и отлично проявил себя в прошлом. Я не отрицаю, что Рамиус оказался предателем, и я с радостью придушил бы этого мерзавца собственными руками, но он обманул больше умных людей, чем находится сейчас в этом помещении.

— Вот как? — заметил Александров. — Раз мы оказались теперь по горло в дерьме, как нам выбраться из него?

Падорин сделал глубокий вдох. Это был вопрос, которого он ждал.

— Товарищи, на борту «Красного Октября» есть ещё один агент главного политического управления, о существовании которого не известно ни Путину, ни Рамиусу.

— Что?! — воскликнул Горшков. — Почему мне не известно об этом?

— Это первые разумные слова, которые мы услышали сегодня, — улыбнулся Александров. — Продолжайте.

— Этот человек входит в состав команды в качестве рядового матроса. Он связан непосредственно с центральным аппаратом ГПУ, минуя все оперативные и политические каналы. Его зовут Игорь Логинов. Ему двадцать четыре года…

— Двадцать четыре! — негодующе воскликнул Нармонов. — Как вы могли доверить мальчишке столь ответственное поручение?

— Товарищ генеральный секретарь, задача Логинова в том, чтобы ничем не выделяться среди остальных матросов, слушать их разговоры и искать возможных предателей, шпионов и саботажников. На самом деле он выглядит ещё моложе. Логинов служит с молодыми людьми призывного возраста и потому сам должен быть молодым. В действительности же он закончил Высшее военно-морское политическое училище в Киеве и Разведывательную академию ГРУ. Он сын Аркадия Ивановича Логинова, директора казанского сталелитейного завода имени Ленина. Многие из вас знакомы с его отцом. — Сидевшие за столом закивали, вместе с ними кивнул и Нармонов. В глазах его промелькнула искорка интереса. — Для выполнения такого задания выбираются самые надёжные и проверенные люди. Я сам встретился и побеседовал с этим молодым человеком. У него безупречное прошлое, и он советский патриот до мозга костей.

— Я знаком с его отцом, — подтвердил Нармонов. — Аркадий Иванович — отличный человек и воспитал достойных сыновей. Какие поручения даны этому юноше?

— Как я уже сказал, товарищ генеральный секретарь, при обычных обстоятельствах он должен прислушиваться к разговорам членов команды, присматриваться к ним и докладывать о том, что ему удалось выяснить. Логинов занимался этим два года и отлично проявил себя. Он не связан с замполитом подлодки и посылает свои донесения прямо в Москву или встречается с одним из моих представителей. С замполитом ему приказано связаться в крайнем случае. Если Путин жив — а я сомневаюсь в этом, — он должен быть одним из предателей, и тогда Логинов не обратится к нему. В случае самой крайней необходимости он получил приказ взорвать корабль и спастись.

— Это действительно возможно? — спросил Нармонов. — Что скажете. Горшков?

— Товарищи, на всех наших кораблях, особенно на подводных лодках, установлены мощные подрывные заряды, способные быстро затопить судно.

— К сожалению, — покачал головой Падорин, — они, как правило, лишены взрывателей и установить их может только капитан. После случая со «Сторожевым» нам в Главном политическом управлении пришлось признать, что подобное может повториться и наиболее опасная ситуация создастся в том случае, если это произойдёт с подводной лодкой, вооружённой ядерными ракетами стратегического назначения.

— А-а, — не выдержал Нармонов, — этот юноша служит техником и обслуживает ракетные установки?

— Нет, товарищ генеральный секретарь, он корабельный кок, — ответил Падорин.

— Великолепно! Весь день варит картошку! — Нармонов вскинул вверх руки. Он почувствовал, что его надежды рассыпались в прах и перестал сдерживать ярость. — Вы понимаете, Падорин, что вам угрожает расстрел?

— Товарищ генеральный секретарь, будучи коком, он вне всяких подозрений. — Падорин говорил спокойно и хладнокровно, стараясь показать этим людям, что не боится смерти. — На «Красном Октябре» камбуз и офицерская кают-компания находятся на корме. Кубрики команды — в носовой части, и матросы едят там, потому что у них нет общего помещения. Между камбузом на корме и матросскими кубриками в носу расположен ракетный отсек, и кок вынужден проходить через него десятки раз в день, так что его присутствие в ракетном отсеке не является чем-то необычным. Корабельный морозильник расположен на нижней передней ракетной палубе. Наш план принимает во внимание то обстоятельство, что командир ракетоносца может извлечь взрыватели из подрывных зарядов и спрятать. Прошу принять во внимание, товарищи, что мы тщательно продумали все детали нашего плана.

— Продолжайте, — пробурчал Нармонов.

— Как объяснил раньше товарищ Горшков, на борту «Красного Октября» находятся двадцать шесть баллистических ракет класса «морской ястреб». Они работают на твёрдом топливе, и на одной ракете находится предохранительное взрывное устройство, срабатывающее на расстоянии.

— Взрывное устройство, срабатывающее на расстоянии? — В голосе Нармонова прозвучало недоумение.

До этого момента остальные военные, приглашённые на заседание, сидели молча. Падорина удивило, когда тишину нарушил генерал В. М. Вышенков, командующий Ракетными войсками стратегического назначения.

— Эти детали прорабатывались нашими исследовательскими бюро несколько лет назад. Как вам известно, при испытании ракет на них устанавливают предохранительные взрывные устройства, действующие на расстоянии. Они предназначены для того, чтобы взорвать ракету, если она отклонится от заданной траектории. В противном случае ракета может упасть на один из наших городов. С баллистических ракет, состоящих на боевом дежурстве, эти устройства обычно сняты — по очевидной причине, иначе империалисты могут найти способ взрывать их в полёте.

— Значит, наш юный товарищ из ГРУ взорвёт ракету. А что случится с боеголовками? — спросил Нармонов. Будучи инженером по образованию, он всегда интересовался техническими подробностями, и умные идеи привлекали его.

— Товарищ генеральный секретарь, — продолжал Вышенков, — боеголовки на баллистических ракетах приводятся в боевую готовность с помощью акселерометров. Таким образом, взрывные механизмы не будут взведены до тех пор, пока ракеты не достигнут расчётной скорости. Американцы пользуются аналогичной системой и по той же причине, чтобы избежать вредительства. Эти системы абсолютно надёжны. Вы можете сбросить такую боеголовку с вершины московской телевизионной башни на стальную плиту, и она не взорвётся. — Генерал имел в виду огромную телевизионную башню в Останкино, строительством которой руководил лично Нармонов в бытность министром связи. Вышенков неплохо разбирался в политике.

— На ракете с твёрдым топливом, — добавил Падорин, понимая, что теперь он в долгу у Вышенкова, и надеясь, что сумеет прожить достаточно долго, чтобы вернуть долг, — предохранительное устройство воспламеняет одновременно все три ступени ракеты.

— Значит, ракета взлетает? — спросил Александров.

— Нет, товарищ академик. Третья ступень может взлететь, если сумеет пробить крышку ракетной установки. При этом ракетный отсек будет затоплен, и субмарина пойдёт ко дну. Но даже если этого не произойдёт, первые две ступени содержат столько тепловой энергии, что вся подводная лодка превратится в массу расплавленного металла, а это в двадцать раз больше, чем требуется, чтобы потопить её. Логинов знает, как обойти предохранительную систему на ракете, подготовить к взрыву дистанционный механизм, установить таймер и выброситься из подлодки с помощью спасательной капсулы.

— Значит, его задача заключается не только в том, чтобы просто уничтожить корабль? — спросил Нармонов.

— Товарищ генеральный секретарь, — ответил Падорин, — нельзя требовать от молодого человека, чтобы он исполнил свой долг, зная, что при этом его ждёт неминуемая смерть. Было бы нереально требовать от него такого самопожертвования. У него должна остаться хоть какая-то надежда на спасение, в противном случае человеческая слабость может помешать ему выполнить поставленную задачу.

— Это разумно, — кивнул Александров. — Молодёжь питает надежда, а не страх. В случае успеха Логинов может рассчитывать на высокую награду.

— И он получит её, — согласился Нармонов. — Мы должны принять все меры, чтобы спасти этого молодого человека, Горшков.

— Если только на него действительно можно положиться, — добавил Александров.

— Я знаю, товарищ академик, что от этого зависит моя жизнь. — Падорин выпрямился, глядя прямо перед собой. Он не услышал ответа, только увидел, как почти одновременно кивнули сидевшие за столом. Он не раз смотрел в глаза смерти и сейчас был в том возрасте, когда для мужчины главное — сохранить достоинство.

Белый дом

Арбатов вошёл в Овальный кабинет в конце дня, когда часы показывали без десяти пять. Президент и доктор Пелт сидели в креслах у письменного стола.

— Заходите, Алекс. Хотите кофе? — Президент указал в сторону подноса на краю стола. Арбатов заметил, что сегодня нигде не видно стакана с виски.

— Нет, господин президент, спасибо. Могу я спросить…

— Нам кажется, что мы нашли вашу подлодку, господин посол, — ответил Пелт. — Нам только что принесли вот эти донесения, и мы просматриваем их. — Советник по национальной безопасности поднял кверху толстую папку с бланками радиотелеграмм. — Где её обнаружили, разрешите спросить? — Лицо советского посла было непроницаемым.

— Примерно в трехстах милях к северо-востоку от Норфолка. Точные координаты ещё не определены. Один из наших кораблей зарегистрировал подводный взрыв в этом районе — впрочем, нет, всё было по-другому. Взрыв был записан на плёнку и обнаружен спустя несколько часов при проверке плёнки. По мнению подводников, в результате этого взрыва лодка затонула. Извините, господин посол, — виновато покачал головой Пелт, — мне не следовало брать на себя столь сложные объяснения без помощи переводчика. Скажите, на вашем флоте тоже принято говорить на своём, морском языке?

— Военным не хочется, чтобы их понимали штатские, — улыбнулся Арбатов. — Так повелось с тех пор, как доисторический человек впервые поднял камень.

— Короче говоря, сейчас район предполагаемой катастрофы прочёсывают корабли и патрульные самолёты. Президент поднял голову.

— Алекс, несколько минут назад я говорил с командующим морскими операциями, Дэном Фостером. По его мнению вряд ли следует надеяться, что удастся спасти кого-нибудь. Глубина там больше тысячи футов, и вы знаете, какой бушует шторм. Мне сказали, что это на самой границе континентального шельфа.

— Норфолкский каньон, сэр, — добавил Пелт.

— Мы ведём самые тщательные поиски, — продолжал президент. — Флот перебрасывает туда специальное спасательное снаряжение, поисковое оборудование и тому подобное. Если удастся обнаружить субмарину, мы опустим на неё спасательное устройство — может быть, кто-то остался в живых. Командующий морскими операциями считает возможным, что внутренние стенки — он назвал их переборками, по-моему, — могли уцелеть. Немаловажная проблема, по его мнению, заключается в запасе воздуха. Боюсь, что это вопрос времени. Подумать только, мы закупаем для них спасательное снаряжение по фантастическим ценам, а они не могут обнаружить утонувшую подлодку прямо у нашего побережья.

Арбатов постарался запомнить слова президента. Фразу о недостаточной эффективности в действиях американских подводников стоит упомянуть в донесении. Случается, что иногда президент допускает…

— Между прочим, господин посол, чем занималась там ваша подводная лодка?

— Не имею представления, доктор Пелт.

— Надеюсь, это не был подводный ракетоносец, — заметил Пелт. — Между нашими странами заключено соглашение, что подлодки этого класса не будут приближаться к берегам каждой из стран меньше чем на пятьсот миль. Разумеется, обломки подвергнутся осмотру нашим спасательным батискафом. Если мы узнаем, что это действительно подводный ракетоносец…

— Ваше замечание принято к сведению. И всё-таки это международные воды.

— В такой же степени, как Финский залив и, насколько я помню, Чёрное море, — подчеркнул президент. — Я искренне надеюсь, что мы не хотим возврата к прежнему противостоянию. Скажите, Алекс, это подводный ракетоносец?

— Честное слово, господин президент, не имею представления. Разумеется, надеюсь, что это не ракетоносец.

Президент обратил внимание на то, как искусно сформулирована эта ложь. Интересно, подумал он, признают ли русские, что лодкой командовал офицер, отказавшийся повиноваться приказам. Нет, скорее, будут ссылаться на ошибку в навигации.

— Хорошо. В любом случае мы сами будем вести операции по поискам лодки и спасению уцелевших моряков. Скоро узнаем, что это за подлодка. — Внезапно лицо президента приняло озабоченное выражение. — Тут вот Фостер упомянул ещё об одном. Если мы обнаружим тела — извините, что приходится говорить о таких трагических вещах, особенно вечером субботы, — полагаю, вы захотите, чтобы их отправили на родину?

— По этому поводу я не получил никаких указаний, — честно ответил посол, которого вопрос президента застал врасплох.

— Мне объяснили, и даже слишком подробно, что происходит с человеческими телами при подобной смерти. Попросту говоря, давление воды сплющивает их, и мало кто в состоянии выдержать подобное зрелище. Но это люди, и они заслуживают, чтобы им были отданы последние почести.

— Если это возможно, — согласился Арбатов, — то советский народ, разумеется, оценит столь гуманный жест со стороны Америки.

— Мы сделаем все, что в наших силах.

Все, что в силах Америки, вспомнил Арбатов, включая корабль под названием «Гломар эксплорер». Это знаменитое исследовательское судно было построено по заказу ЦРУ с единственной целью: поднять со дна Тихого океана советский подводный ракетоносец типа «гольф». Затем исследовательскую подлодку поставили где-то в доке, без сомнения, в ожидании следующей благоприятной возможности. И Советский Союз оказался бессилен помешать этой операции, проведённой в нескольких сотнях миль от американского побережья, в трехстах милях от самой крупной базы американских ВМС.

— Надеюсь, правительство Соединённых Штатов сочтёт необходимым соблюдать все принципы международного права, господа. Я имею в виду тела погибших и то, что осталось от затонувшего корабля.

— Разумеется, Алекс. — Президент улыбнулся и показал на документ, лежащий на столе. Арбатову пришлось приложить немало усилий, чтобы сохранить самообладание. Его обвели вокруг пальца, как мальчишку, подумал он. Посол упустил из виду, что американский президент — искусный юрист, в совершенстве владеющий тактикой ведения судебных дел, тогда как жизнь в Советском Союзе не готовит людей к подобному. Ну почему он всякий раз так недооценивает этого мерзавца?

Президент тоже прилагал немалые усилия, чтобы держать себя в руках. Ему редко приходилось видеть Арбатова таким расстроенным. Советский посол — достойный противник, его непросто сбить с толку. Если он сейчас улыбнётся, подумал президент, испортит этим все дело.

Меморандум доставили от министра юстиции только сегодня утром. Он гласил:

Господин президент,

В соответствии с вашими указаниями я попросил начальника отдела адмиралтейского права изучить вопросы международного права, касающиеся владения затонувшими или найденными на морском дне судами, а также те параграфы закона, где говорится о подъёме затонувших кораблей. В этой области применяется, как правило, закон предыдущих прецедентов. Наглядным примером является дело Далмаса против Статоса (84 F Suff. 828, 1949 А.М.С. 770 (S.D.N.Y. 1949)): В данном случае неприменимы положения законов других стран, потому что убедительно установлено, что «спасение — это вопрос, основывающийся на jus gentium, и обычно не зависит от законодательства отдельных стран».

Международной основой этого является Конвенция о спасении 1910 года (Брюссель), которая кодифицирует транснациональный характер адмиралтейского закона и закона о спасении. Эта Конвенция была ратифицирована Соединёнными Штатами в Акте о спасении в 1912 году, 37 Stat. 242, (1912), U.S.C.A, параграфы 727–731, а также в 37 Stat. 1658(1913).

— Мы гарантируем полное соблюдение международного права, Алекс, — пообещал президент, — во всех его деталях. — И все, поднятое нами с морского дна, подумал он, доставят в ближайший порт, Норфолк, где это будет передано приёмщику затонувших кораблей, федеральному чиновнику, до предела загруженному работой. Если Советский Союз захочет получить что-нибудь обратно, ему придётся обратиться в адмиралтейский суд, роль которого в Норфолке исполняет федеральный окружной суд, и в случае, если Советский Союз выиграет иск, после того как будет определена ценность имущества, поднятого со дна, и после того как ВМС США будут оплачены расходы, связанные с подъёмом остатков корабля, там же, в Норфолке, эти остатки будут переданы законному владельцу. Разумеется, следует принять во внимание, что при недавней проверке выяснилось, что этот федеральный окружной суд завален неотложными делами и сможет начать рассмотрение иска о возвращении остатков советской подлодки не раньше, чем через одиннадцать месяцев.

Арбатов решил послать в Москву телеграмму о создавшемся положении, хотя и знал, что это не окажет ни малейшего влияния на решение проблемы. Он не сомневался, что президент не упустит возможности получить изощрённое удовольствие от того, что якобы не может воздействовать на абсурдную американскую судебную систему, подчёркивая при этом, что он, как глава исполнительной власти, в соответствии с конституцией не имеет права вмешиваться в деятельность судов.

Пелт посмотрел на часы. Настало время огорошить советского посла очередным сюрпризом. Советник по национальной безопасности не мог не восхищаться президентом. Для человека, всего несколько лет назад владевшего ограниченным опытом в международных делах, президент освоился на удивление быстро. Этот внешне простой и даже заурядный человек лучше всего проявлял себя в сложных ситуациях, и после многих лет работы прокурором все ещё любил изощрённые игры, связанные с переговорами и хитроумными уловками. Создавалось впечатление, что он способен манипулировать людьми с пугающей лёгкостью. Зазвонил телефон, и доктор Пелт поднял трубку.

— Пелт слушает. Да, адмирал. — Где? Когда? Только одного? Понятно… В Норфолк? Спасибо, адмирал, это очень хорошая новость. Я немедленно сообщу президенту. Прошу держать нас в курсе. — Пелт повернулся к президенту. — Нам удалось подобрать одного матроса, и его жизнь, слава Богу, можно спасти!

— Подобрали матроса с погибшей подлодки? — Президент встал.

— По крайней мере это русский моряк. Вертолёт обнаружил его час назад, и матроса скоро доставят в госпиталь военно-морской базы в Норфолке. Его подобрали в двухстах девяноста милях к северо-востоку от Норфолка, так что, похоже, он спасся с затонувшей подлодки. На корабле говорят, что состояние его тяжёлое, но в госпитале готовы немедленно принять спасённого.

Президент подошёл к своему письменному столу и снял трубку.

— Грейс, немедленно соедини меня с Дэном Фостером… Адмирал, это президент. Когда доставят в Норфолк спасённого русского? Через два часа? — На его лице появилось озабоченное выражение. — Адмирал, лично позвоните в госпиталь и передайте моё распоряжение сделать для подобранного в море русского всё возможное. Я хочу, чтобы к нему отнеслись, как к моему собственному сыну, понятно? Отлично. Докладывайте мне о его состоянии каждый час. Пусть им займутся наши лучшие врачи, самые лучшие. Спасибо, адмирал. — Он положил трубку. — Ну вот, будем надеяться на выздоровление спасённого моряка.

— Может быть, мы проявили излишний пессимизм при оценке ситуации, господин посол, — согласился доктор Пелт.

— Да, пожалуй, — кивнул президент. — Алекс, у вас ведь есть врач в посольстве?

— Есть, господин президент.

— Пусть тоже едет в госпиталь. Ему во всём пойдут навстречу. Я позабочусь об этом. Джефф, поиски других спасшихся в том районе продолжаются?

— Продолжаются, господин президент. Сейчас там дюжина самолётов и вертолётов, ещё два спасательных судна подходят к месту катастрофы.

— Отлично! — Президент с энтузиазмом хлопнул в ладоши, улыбаясь, словно школьник в магазине игрушек. — Если нам удастся отыскать ещё нескольких уцелевших членов команды, может быть, это станет неплохим рождественским подарком для вашей страны, Алекс. Мы сделаем всё возможное, даю слово.

— Это очень любезно с вашей стороны, господин президент. Я немедленно передам в Москву, что есть и хорошие новости.

— Не спешите, Алекс. — Президент поднял руку. — Думаю, за это можно и выпить.

День десятый Воскресенье, 12 декабря

Центр управления СГАН

В центре управления Системы гидроакустического наблюдения, размещённом в Норфолке, картина становилась все более запутанной. У Соединённых Штатов просто не было достаточно совершенной техники, чтобы следить за подводными лодками, которые находились в районах больших глубин. Датчики СГАН располагались главным образом на относительно мелководных участках, ограниченных берегами, на дне подводных хребтов и равнин. Стратегия стран НАТО строилась, исходя из этих технических возможностей. В случае серьёзной войны с Советским Союзом НАТО использует барьер СГАН, Систему гидроакустического наблюдения, протянувшийся от Гренландии к Исландии и затем к Великобритании, в качестве гигантской сигнальной растяжки, вроде устройства для обнаружения грабителей. Подводные лодки союзников и патрульные самолёты противолодочной обороны примутся за поиски, обнаружение и уничтожение советских подводных лодок, которые будут приближаться к линии гидроакустического наблюдения ещё до того, как они пересекут её.

Никогда и не предполагалось, однако, что этот барьер сможет остановить больше половины прорывающихся подлодок, так что с теми из них, которым удастся пересечь барьер, будут поступать по-другому. Глубоководные районы океана просто слишком обширны и невероятно глубоки — средняя глубина превышает две мили, — чтобы усыпать их акустическими датчиками, как это делалось на мелководных, сравнительно узких участках моря. Это обстоятельство создавало трудности для обеих сторон. И если задача НАТО будет заключаться в том, чтобы поддерживать Атлантический мост и продолжать трансокеанские перевозки, то вполне очевидно, что задачей советских подлодок будет перерезать эти коммуникации. Им придётся рассыпаться по всему огромному океану в поисках судов, движущихся по многочисленным торговым путям. Таким образом, стратегия НАТО за пределами барьера СГАН будет состоять в том, чтобы сформировать крупные конвои, окружив каждый из них эскортом из эсминцев, вертолётов и самолётов. Эскортные силы постараются создать защитный зонт диаметром около ста миль. Вражеские подлодки не смогут находиться внутри этого круга — там их будут преследовать и уничтожать или просто отгонять в сторону, чтобы конвой мог следовать дальше. Таким образом, хотя линия СГАН была предназначена для того, чтобы нейтрализовать огромное океанское пространство, стратегия активной защиты жизненно важных морских перевозок по глубоководному океану основывалась на подвижных, хорошо охраняемых зонах, перемещающихся по морскому пространству северной Атлантики.

Это была весьма разумная стратегия, но её нельзя было подвергнуть испытанию в реальных условиях, и, к сожалению, в настоящий момент она стала большей частью бесполезной. Поскольку все советские «альфы» и «Викторы» уже находились у американского побережья, а последние «чарли», «эхо» и «новемберы» уже приближались к выделенным для них районам патрулирования, огромный экран, на который смотрел капитан третьего ранга Квентин, повсеместно был заполнен не столько маленькими красными точками, сколько обширными кругами. Каждая точка или круг обозначали положение советской подлодки. Круг представлял собой предполагаемую позицию, рассчитанную на основании скорости, с которой подлодка могла двигаться, не издавая излишнего шума, который могли засечь многочисленные донные датчики. Некоторые круги составляли десять миль в диаметре, некоторые — пятьдесят, что образовывало участки площадью от семидесяти двух квадратных миль до двух тысяч, которые придётся тщательно обследовать, если понадобится снова определить точные координаты подводной лодки. А этих проклятых лодок было слишком уж много.

Охотой за подводными лодками занимались главным образом патрульные самолёты Р-ЗС «Орион». Каждый из них нёс сбрасываемые акустические буи, активные и пассивные акустические датчики. Обнаружив что-либо, акустический буй передавал сведения на свой самолёт-матку и затем автоматически шёл ко дну, чтобы не попасть в руки врага. У акустических буев был ограниченный запас электроэнергии, а потому и ограниченный радиус действия. Но что было того хуже, запас самих буев был небольшим. Их количество уменьшалось с тревожной быстротой, так что скоро придётся сократить их применение. Помимо акустических буев, каждый Р-ЗС был оборудован инфракрасными сканирующими приборами, направленными вперёд, ИСПНВ, которые могли опознать тепловой почерк атомной подлодки, и детекторами магнитных аномалий, ДМА, определяющими нарушения в магнитном поле Земли, вызванные большими массами железа, которые собственно и представляли собой подводные лодки. Детекторы способны были обнаружить нарушение в магнитном поле только на расстоянии не более шестисот ярдов слева и справа от курса самолёта, что заставляло его лететь на небольшой высоте, пожирая бешеное количество горючего и сокращая визуальный обзор для экипажа. Сканирующие устройства обладали теми же недостатками.

Таким образом, техника, применяемая для обнаружения цели, засечённой датчиками линии СГАН, и затем для того, чтобы «обезопасить» определённый участок моря перед проходом конвоя, просто не могла использоваться для произвольного обследования огромных просторов глубоководного океана.

Квентиннаклонился вперёд. Один кружок сжался в точку. Патрульный самолёт Р-ЗС сбросил взрывной резонирующий заряд и определил точные координаты ударной подлодки типа «эхо» в пятистах милях к югу от Гранд-Бэнкс. Около часа у экипажа самолёта было почти гарантированное огневое решение для этой подлодки, её название прямо-таки значилось на противолодочных торпедах Марк-46 «Ориона».

Капитан сделал глоток кофе. Его желудок бунтовал против дополнительного кофеина после тех мук, которые Квентин претерпел за время четырехмесячного адского курса химиотерапии. Если бы это была война, то происходящее вполне могло быть одним из вариантов её начала, русские подводные лодки разом все остановятся, как могли бы сделать это сейчас. Они не станут красться за конвоями, чтобы топить суда посреди океана, а примутся нападать на них ближе к берегу, как делали это немцы и… тогда окажется, что все американские датчики установлены не там, где следует. Остановившиеся точки превратятся в круги, которые станут расширяться, чрезвычайно затрудняя обнаружение лодки. Со своими едва слышными двигателями подлодки превратятся в невидимые ловушки для проходящих мимо грузовых судов и военных кораблей, направляющихся с грузами жизненно необходимых припасов для армий в Европе. Подводные лодки чем-то напоминают возбудителей рака, болезни, которую он только что с таким трудом одолел. Невидимые зловещие субмарины будут искать уязвимое место, чтобы внедриться, и на этом огромном экране злокачественные образования будут разрастаться до тех пор, пока их не атакуют самолёты, действиями которых он управляет из этого помещения. Но пока ему не позволено атаковать их. Он может лишь следить за развитием событий.

Квентин ввёл в компьютер команду:

ВП РАСЧЁТЫ 1 ЧАС — РАБОТА.

23, — тут же появился ответ на экране компьютера.

Квентин покачал головой. Двадцать четыре часа назад ВП, вероятность поражения, равнялась сорока — сорок потопленных подлодок в первый час после разрешения на атаку. Теперь это число уменьшилось почти вдвое, да и эту цифру нужно воспринимать с большой долей сомнения, поскольку в расчётах исходят из того, что всё будет действовать надлежащим образом — счастливая ситуация, возможная только в книгах. Скоро, пришёл к выводу Квентин, ВП снизится до десяти. Сюда не входили успешные атаки американских подводных лодок, преследующих советские субмарины со строжайшим приказом не обнаруживать себя. Его бывшие союзники с ударных подлодок типа «стерджен», «пермитс» и «лос-анджелес» играли в свои противолодочные игры по собственным правилам. Другая порода, подумал он. Квентин пытался думать о них, как о друзьях, но из этого ничего не получалось. За двадцать лет службы на флоте подводные лодки всегда были для него врагами. В случае войны они превратятся в полезных врагов, однако во время войны все исходили из того, что дружеских подводных лодок не бывает.

Бомбардировщик Б-52

Экипаж бомбардировщика точно знал, где находятся русские. «Орионы» морской авиации и «сентри» ВВС следовали за ними уже несколько суток, а накануне, сообщили командиру бомбардировщика, Советы послали вооружённый ракетами истребитель с авианосца «Киев» к ближайшему «сентри». Возможно, с целью нападения, возможно — нет, но в любом случае истолковать это можно только как провокацию.

Четыре часа назад в 03.30 с аэродрома в Плэттсбурге, штат Нью-Йорк, вылетела эскадрилья в составе четырнадцати бомбардировщиков, оставляя позади чёрные струи выхлопных газов, невидимых в предрассветной мгле. Каждый самолёт нёс полный запас горючего и двенадцать ракет, общий вес которых значительно уступал бомбовой нагрузке, на которую был рассчитан стратегический бомбардировщик Б-52, что намного увеличивало радиус полёта.

Именно это и требовалось. Мало знать, где находятся русские. Не менее важно нанести по ним удар. План операции был прост по замыслу, хотя достаточно сложен в осуществлении. Из опыта бомбардировок Ханоя, в которых участвовали «боинги», понёсшие урон от вражеских ракет типа «земля-воздух», стало ясно, что лучший метод нападения на сильно укреплённую цель заключается в том, чтобы напасть на неё со всех сторон одновременно, «охватывая её лапами, подобно разъярённому медведю», заявил во время инструктажа командир эскадрильи, продемонстрировав тем самым свою поэтическую натуру. Таким образом, половина эскадрильи полетела практически прямо к цели, тогда как другой половине пришлось обогнуть её, стараясь всё время оставаться за пределами радиолокационного обнаружения. Затем по сигналу все бомбардировщики повернули и пошли на цель.

Б-52 совершили поворот десять минут назад по команде с «сентри», направляющего действия бомбардировщиков. Пилот, однако, прибавил к манёвру кое-что от себя. Курс бомбардировщика к советскому соединению проходил вдоль воздушного коридора, отведённого для гражданских самолётов. Совершив поворот, пилот переключил свой транспондер с нормального режима на международный. Его бомбардировщик следовал в пятидесяти милях позади летящего перед ним коммерческого Боинга-747 и на тридцать опережал другой. На экране советского радиолокатора все три самолёта, выпущенные на заводах «Боинга», будут выглядеть совершенно одинаково — обычные безвредные авиалайнеры.

Внизу, на поверхности моря, все ещё царила темнота. Ничто не указывало на то, что русские что-то заподозрили. Полагали, что их истребители взлетают и садятся под визуальным контролем, и пилот подумал о том, что в темноте взлёт с авианосца и посадка на него будут весьма рискованными, особенно при такой плохой погоде.

— Шкипер, — послышался по системе внутренней связи голос офицера службы электронного противодействия, — мы принимаем сигналы по каналам в длинноволновом и коротковолновом диапазонах. Они поступают именно оттуда, где и должны находиться по нашим данным русские корабли.

— Понятно. Интенсивность достаточная, чтобы они приняли отражённые от нас сигналы?

— Да, но они, вероятно, принимают нас за один из авиалайнеров «Пан Америкэн». Пока идёт рутинный поиск, я не зарегистрировал радиолокационного управления огнём.

— Расстояние до цели?

— Один-три-ноль миль.

Время начала операции почти наступило. В соответствии с планом все бомбардировщики должны одновременно оказаться на круге с расстоянием от цели в сто двадцать пять миль.

— Все готово?

— Подтверждаю готовность.

Пилот расслабился ещё на минуту, ожидая сигнала на вход в круг.

«ВСПЫШКА, ВСПЫШКА, ВСПЫШКА». Сигнал прозвучал по цифровому радиоканалу.

— За дело, парни! Покажем им, что мы здесь, — приказал командир бомбардировщика.

— Начинаем.

Офицер службы электронного противодействия нажал на кнопку и снял прозрачную пластмассовую крышку со своего пульта с многочисленными тумблерами и циферблатами, контролирующими системы подавления сигналов противника. Сначала он подал питание в свои системы. На это потребовалось несколько секунд. Электронное оборудование на Б-52 было устаревшим, выпущенным в семидесятые годы. Эскадрилья была учебным подразделением, и молодым лётчикам на них можно было многому научиться, прежде чем перевестись на новые бомбардировщики Б-1Б, которые уже начали сходить со сборочного конвейера на заводе в Рокуэлле, штат Калифорния. В течение последних десяти минут записывающие устройства в носу бомбардировщика и на концах его крыльев фиксировали радиолокационные сигналы советских радаров, классифицировали их точные частоты, ритм повторения импульсов, мощность сигналов и индивидуальные характеристики почерка передатчиков. Лейтенант был зелёным новичком в такой игре. Совсем недавно он закончил школу специалистов-электронщиков, где был лучшим на курсе. Он обдумал, что сделать сначала, затем выбрал режим глушения, не самый лучший из запомнившихся ему вариантов.

Крейсер «Николаев»

В ста двадцати пяти милях от «боингов» на крейсере «Николаев» радист-мичман наблюдал за выбросами сигналов на экране радиолокатора, которые, казалось, окружали его соединение. На мгновение экран покрылся двадцатью призрачными пятнами, беспорядочно разбегающимися в разных направлениях. Мичман подал сигнал тревоги, и через мгновение такой же сигнал повторил второй оператор. Вахтенный офицер поспешил к ним, чтобы взглянуть на экран.

К тому моменту, когда он подбежал к экрану, система глушения изменилась, и шесть линий, похожих на спицы колеса, стали медленно вращаться вокруг центральной оси.

— Проложить строб-импульсы, — приказал офицер.

Теперь на экране появились пятна, линии и вспышки.

— Там больше одного самолёта, товарищ лейтенант. — Мичман попытался пройти через свой диапазон частот.

— Предупреждение о нападении! — выкрикнул другой мичман. Его приёмник электронных сигналов доложил о появлении сигналов воздушных радиолокаторов, используемых для наведения на цель ракет типа «воздух-земля».

Бомбардировщик Б-52

— Отчётливо вижу цели, — доложил офицер управления огнём. — Веду трех первых птичек.

— Понял, — ответил пилот. — Держи их ещё десять секунд.

— Ясно, десять секунд, — ответил офицер. — Включаю… готово.

— О'кей, конец глушения.

— Системы электронных помех выключены.

Крейсер «Николаев»

— Действие радаров наведения ракет прекратилось, — доложил офицер центра боевой информации командиру крейсера, только что спустившемуся с мостика. По всему кораблю гремели колокола громкого боя, и матросы разбегались по боевым постам. — Прекратились и электронные помехи.

— Что это там такое? — спросил командир. Прямо средь бела дня его красавцу-крейсеру с носовыми обводами скоростного клиппера что-то угрожает, а потом все прекращается?

— Нас окружают по крайней мере восемь вражеских самолётов.

Командир посмотрел на экран обычного поискового радиолокатора. На нём виднелись многочисленные отражённые сигналы — главным образом это были гражданские авиалайнеры. Правда, половину круга должны составлять вражеские самолёты.

— Они могли осуществить пуск ракет?

— Никак нет, товарищ командир, мы обнаружили бы это. Они заглушили наши поисковые радары на тридцать секунд и осветили нас своими поисковыми системами на двадцать. Затем все прекратилось.

— Значит, они провоцируют нас и теперь делают вид, что ничего не случилось? — проворчал командир. — Когда они окажутся в пределах дальности действия наших зенитных ракет?

— Вот тот и два этих будут в пределах досягаемости через четыре минуты — если не изменят курс.

— Осветите их нашими радарами наведения ракет. Дадим мерзавцам урок.

Офицер отдал необходимые распоряжения, стараясь понять, кто кому даёт урок и в чём он заключается. В двух тысячах футов над одним из бомбардировщиков летел ЕС-135,[29] компьютерные электронные сенсоры которого регистрировали сигналы, исходящие от советского крейсера, и анализировали их для будущего более эффективного глушения. Впервые американцам удалось присмотреться к новой системе наведения ракет СА-Н-8.

Звено «томкэтов»

Два нуля на фюзеляже обозначали, что этот F-14 «томкэт»[30] — личная птичка командира эскадрильи; чёрный туз пик на двойном вертикальном оперении говорил, что это его эскадрилья номер 41 — «Чёрные тузы». Лётчиком истребителя был капитан третьего ранга Робби Джексон, а его радиопозывными — «Пика-1».

Джексон вёл звено из двух истребителей, руководствуясь указаниями одного из Е-2С «хокай», уменьшенного варианта самолёта раннего радиолокационного обнаружения ВВС АВАКС, используемого на флоте, и родного брата «трески». Этот двухмоторный турбовинтовой самолёт с установленной над ним параболической радиолокационной антенной, которая походила на напавший на него НЛО, недавно взлетел с палубы авианосца «Кеннеди». Погода была мерзкой, что обычно для Северной Атлантики в декабре, но по мере перемещения истребителей на запад ожидалось, что она улучшится. Джексон и его ведомый, младший лейтенант Бад Санчес, летели сквозь плотные облака и потому из-за ограниченной видимости чуть отошли друг от друга: оба пилота помнили, что каждый экипаж состоит из двух человек, а каждый «томкэт» обходится в тридцать миллионов долларов.

Сейчас они занимались тем, в чём «томкэтам» не было равных. Этот всепогодный перехватчик был способен совершать трансокеанские перелёты и развивал скорость в два Маха, к тому же на нём была установлена радиолокационная компьютеризованная система управления огнём, которая способна была замыкаться на шести различных целях и вести по ним огонь дальнобойными ракетами «феникс» класса «воздух-воздух». Сейчас каждый истребитель нёс две такие ракеты вместе с парой ракет теплового наведения AIM-9M «сайдуайндер». Целью этих двух перехватчиков была эскадрилья советских Як-36, которых они называли «форджерами», истребителей с коротким взлётом и посадкой, действующих с авианосца «Киев». После того как один из этих истребителей накануне попытался подкрасться к американскому «сентри», русские решили сблизиться с боевой группой «Кеннеди», направляемые, без сомнения, данными, полученными с разведывательного спутника. Советским самолётам удалось подлететь совсем близко, на пятьдесят миль ближе, чем требовалось, чтобы увидеть «Кеннеди». Вашингтон заключил, что Советы ведут себя на американской половине океана слишком нагло. Адмиралу Пойнтеру разрешили нанести ответный визит, не слишком увлекаясь.

Джексон пришёл к выводу, что они с Санчесом смогут решить эту задачу, даже числом уступая русским. Никакой советский самолёт, а уж тем более «форджер», не сможет справиться с «томкэтом», считал Джексон, особенно если за его штурвалом сидит он сам.

— «Пика-1», ваша цель в направлении на двенадцать часов, на одной высоте с вами, расстояние сейчас двадцать миль, — послышался голос с «Хаммера-1» — «хокая», находящегося за сто миль сзади. Джексон решил не нарушать радиомолчание.

— Ты что-нибудь видишь, Крис? — спросил он своего специалиста по радиолокационному перехвату, капитан-лейтенанта Кристиансена.

— Редкие вспышки, но ориентироваться по ним не могу. — Они следили за «форджерами» только в пассивном режиме, в данном случае пользуясь системами инфракрасного облучения.

Джексон подумал, не осветить ли цели своим мощным радаром наведения ракет. Электронные системы Яков сразу зарегистрируют это и предупредят своих пилотов, что их смертные приговоры уже готовы, но ещё не подписаны.

— Как относительно «Киева»?

— Абсолютно ничего. Со стороны его соединения никаких электронных излучений.

— Разумно, — заметил Джексон.

Он пришёл к выводу, что рейд стратегических бомбардировщиков на соединения «Киева» и «Николаева» сделал русских более осторожными. Мало кто знал, что боевые корабли часто совсем не пользуются своими радиолокационными системами, прибегая к защитной мере под названием КОНЭМ — контроль за эмиссиями, что означает полный запрет на электронное излучение всеми корабельными системами. Дело в том, что луч радиолокатора может быть обнаружен на расстоянии, в несколько раз превышающем то, что необходимо для получения отражённого сигнала, излучаемого передатчиком радиолокатора, то есть он может оказаться более полезным для противника, чем для корабля с радарной системой, действующей в активном режиме.

— Ты считаешь, что эти парни смогут найти путь домой без посторонней помощи? — спросил Джексон.

— Если не смогут, ты знаешь, кого им нужно винить в этом, — усмехнулся Кристиансен.

— Это точно, — согласился Джексон.

— О'кей, внимание, вижу цель в инфракрасном диапазоне. Похоже, облака расходятся. — Кристиансен сосредоточил внимание на приборах, не глядя на воздушное пространство вокруг фонаря кабины.

— «Пика-1», это «Хаммер-1», ваша цель в направлении на двенадцать часов, на вашей высоте, расстояние сейчас десять миль. — Донесение поступило по кодированному радиоканалу.

А ведь совсем неплохо обнаружить тепловой почерк «форджеров» сквозь это сплошное молоко, особенно при том, что у русских истребителей такие маленькие слабые двигатели, подумал Джексон.

— Вижу включённый радиолокатор, шкипер, — заметил Кристиансен. — «Киев» только что включил свой радар в коротковолновом поисковом диапазоне. Теперь мы обнаружены, можно не сомневаться.

— Понял. — Джексон включил микрофон. — «Пика-2», освети цели — немедленно.

— Слушаюсь, ведущий, — отозвался Санчес. Действительно, больше прятаться ни к чему.

Оба истребителя включили свои мощные радиолокаторы AN/AWG-9. До перехвата оставалось две минуты.

Радиолокационные сигналы, принятые анализаторами тревоги на хвостовом оперении «форджеров», прозвучали музыкальной нотой в наушниках пилотов. Их пришлось отключить вручную, и одновременно загорелись красные предупредительные огоньки на каждой панели управления.

Звено «Зимородков»

— «Зимородки», «Зимородки», это «Киев», — послышался голос офицера, руководившего воздушными операциями с авианосца «Киев». — Видим два американских истребителя, приближаются к вам сзади на большой скорости.

— Принято. — Командир русского звена посмотрел в зеркало заднего обзора. Он надеялся уклониться от этого, хотя и не рассчитывал на успех. Он получил приказ не открывать огня, если только по его самолётам не откроют огонь первыми. Истребители только что вырвались из облаков. Жаль, в облаках он чувствовал себя в большей безопасности.

Лётчик, сидевший за штурвалом «Зимородка-3», лейтенант Шавров, протянул руку вниз и снял предохранители со своих четырех «атоллов». Нет, янки, теперь это вам не пройдёт, подумал он.

Звено «томкэтов»

— Минуту, «Пика-1», вы вот-вот увидите их, — послышался голос с «Хаммера-1».

— Понял… Ага! Вот они! — Джексон и Санчес вырвались из облаков. «Форджеры» виднелись в нескольких милях впереди и преимущество «томкэтов» в скорости, достигающее двухсот пятидесяти узлов, стремительно сокращало это расстояние. Русские лётчики отлично держат строй, летят рядом друг с другом, подумал Джексон, но не надо большого ума, чтобы водить автобус.

— «Пика-2», перейдём на форсаж по моей команде. Три, два, один — вперёд!

Оба пилота передвинули вперёд рычаги газа и включили форсаж, при котором топливо впрыскивалось прямо в хвостовые дюзы их новых двигателей F-110. Истребители рванулись вперёд с внезапным двойным ускорением и быстро миновали звуковой барьер.

Звено «Зимородков»

— «Зимородок», срочное предупреждение, срочное предупреждение, американцы увеличили скорость, — донеслось с «Киева».

«Зимородок-4» повернулся в своём кресле. Он увидел «томкэты» в миле позади, двойные стреловидные силуэты мчались вперёд, оставляя за собой чёрные струи. Солнечный свет отразился от одного из фонарей, и на мгновение пилоту показалось, что он видит вспышку…

— Нас атакуют!

— Что?! — Командир звена снова посмотрел в зеркало. — Нет, нет, сохраняйте строй!

«Томкэты» с рёвом промчались в пятидесяти футах над головами русских пилотов, опережая звук, летящий следом и подобный взрыву. Шавров отреагировал совершенно инстинктивно, как его учили действовать во время боя. Услышав грохот взрыва, он потянул на себя рычаг управления и послал вслед удаляющимся американским истребителям свои четыре ракеты.

— «Третий», что ты сделал? — потребовал ответа командир звена.

— Они атаковали нас, разве вы не слышали? — возразил Шавров.

Звено «томкэтов»

— Проклятье! «Томкэты», за вами гонятся четыре «атолла», — предупредил лётчиков оператор «хокая».

— «Второй», отворачивай вправо, — приказал Джексон. — Крис, включи меры противодействия. — Джексон бросил истребитель в крутой манёвр уклонения влево. Санчес отвернул в противоположную сторону.

Офицер-наблюдатель, который сидел позади Джексона, щёлкнул переключателями, приводящими в действие защитные системы истребителя. В тот момент, когда «томкэт» швырнуло в сторону, из его хвостового отсека вылетела струя сигнальных ракет и шаров, каждый из которых представлял собой инфракрасную или радиолокационную приманку, отвлекающую ракеты. Все четыре ракеты оказались нацеленными на «томкэт» Джексона.

— «Пика-2» в безопасности, «Пика-2» в безопасности, — донёсся голос с «хокая». — «Пика-1», «Пика-1», вас по-прежнему преследуют четыре птички.

— Принято. — Джексон был изумлён собственным спокойствием. Его «томкэт» мчался со скоростью больше восьмисот миль в час и продолжал ускорение. Он не знал, какова дальность полёта «атоллов». Сигнальный огонёк предостережения об атаке сзади вспыхнул на панели управления.

— «Второй», атакуй их! — приказал Джексон.

— Понял, ведущий. — Санчес взвился вверх, развернулся в мёртвой точке, на мгновение замер на месте и нырнул вниз, пикируя вслед удаляющимся советским истребителям.

Когда Джексон бросил истребитель в сторону, две ракеты потеряли цель и устремились в пустое пространство. Третья, отвлечённая приманкой, взорвалась в воздухе. Четвёртая, замкнувшись тепловой головкой наведения на раскалённые дюзы «томкэта», мчалась прямо за ним, пока не попала «Пике-1» в основание хвостового оперения.

Мощный взрыв потряс истребитель. Почти вся сила взрыва была потрачена впустую, так как ракета, пробив хвостовое оперение, вылетела наружу. Киль отлетел в сторону вместе с правым стабилизатором. Левый был сильно повреждён осколками, которые пробили заднюю часть фонаря и попали в шлем Кристиансена. И тут же вспыхнули лампочки предупреждения о пожаре в правом двигателе.

Джексон услышал звук вспышки по системе внутренней связи. Он тут же щёлкнул переключателем правого двигателя, прервав подачу в него горючего, и включил систему пожаротушения на правой стороне корпуса. Затем уменьшил тягу левого двигателя, который всё ещё работал в форсажном режиме. К этому моменту «томкэт» начал кувыркаться. Его крылья с меняющейся геометрией автоматически приняли форму, необходимую при низкой скорости полёта. Это позволило Джексону контролировать полет с помощью элеронов, и он быстрыми действиями вернул истребитель в нормальное положение. Высота была четыре тысячи футов.

— О'кей, бэби, выручай, — умоляюще просил лётчик свою машину. Благодаря непродолжительному увеличению мощности он снова обрёл аэродинамический контроль над самолётом. Бывший лётчик-испытатель, он выровнял истребитель, но слишком резко, и «томкэт» дважды перевернулся, прежде чем обрёл нормальное положение.

— Вот так! Как ты, Крис?

Молчание. Джексон не мог оглянуться — позади все ещё летели четыре истребителя противника.

— «Пика-2», это ведущий.

— Слышу, ведущий. — Все четыре «форджера» были сейчас на прицеле Санчеса. Они только что осмелились напасть на его командира.

«Хаммер-1»

На борту «Хаммера-1»[31] старший оператор лихорадочно думал, стараясь принять правильное решение. «Форджеры» летели, не нарушая строя, и по радиоканалу слышались оживлённые переговоры на русском языке.

— «Пика-2», это «Хаммер-1». Отворачивайте в сторону, повторяю, отворачивайте в сторону, не открывайте огонь, повторяю, не открывайте огонь. Сообщите, как поняли. «Пика-2», «Пика-1» летит в двух тысячах футов ниже вас, в направлении на девять часов. — Офицер выругался и посмотрел на одного из сержантов, находящихся в самолёте вместе с ним.

— Все произошло слишком быстро, сэр, чертовски быстро. У нас есть записи переговоров русских. Я не понимаю, о чём они говорят, но создаётся впечатление, что на «Киеве» очень недовольны.

— И не только там, — заметил оператор, пытаясь понять, правильно ли он поступил, отозвав «Пику-2». Внутреннее чувство говорило, что он чертовски не прав.

Звено «томкэтов»

Голова Санчеса дёрнулась от изумления.

— Понял, отворачиваю. — Он убрал палец с кнопки пуска ракет. — Черт бы их всех побрал! — Он потянул на себя ручку управления и бросил «томкэт» в крутую петлю. — Где ты, ведущий?

Санчес подлетел под истребитель Джексона и описал вокруг него петлю, стараясь оценить серьёзность повреждений.

— Огонь погашен, шкипер. Оперение и стабилизатор с правой стороны исчезли. Оперение с левой стороны — черт, я могу смотреть сквозь него, так оно продырявлено, но, похоже, пока действует. Минутку. Крис наклонился вперёд, шкипер. Вы можете поговорить с ним?

— Нет. Я пытался. Давай возвращаться.

Ничто не доставило бы Санчесу такого удовольствия, как сбить русских, очистить от них небо, и он легко сделал бы это четырьмя ракетами. Но, подобно большинству лётчиков, он строго соблюдал дисциплину.

— Понял, ведущий.

— «Пика-1», я «Хаммер-1», сообщите о своём состоянии, приём.

— «Хаммер-1», надеемся долететь, если больше ничего не отвалится. Сообщите врачам, чтобы были наготове. Крис ранен. Не знаю, насколько серьёзно.

Понадобился час, чтобы долететь до «Кеннеди». Истребитель Джексона плохо повиновался управлению и с трудом летел по курсу на заданной высоте. Джексону постоянно приходилось следить за дифферентом и регулировать его. Санчес сообщил, что Кристиансен шевелится на заднем кресле. Может, просто перебита проводка системы внутренней связи, с надеждой подумал Джексон.

Первым приказали садиться Санчесу, чтобы освободить палубу для капитана Джексона. При заходе на посадку «томкэт» начал терять управление. Лётчик прилагал все усилия, чтобы удержать истребитель на курсе, сильно ударил его при посадке и захватил крюком первый аэрофинишер. Правое колесо шасси сразу подломилось, и перехватчик стоимостью в тридцать миллионов долларов заскользил к установленному барьеру. Сотня людей с огнетушителями кинулись к нему со всех сторон.

Аварийный гидравлический механизм открыл фонарь кабины. Джексон отстегнул ремни, перелез через спинку кресла и попытался поднять Кристиансена. Они были друзьями, и много лет.

Крис оказался жив. Его лётный костюм был весь в крови, и когда первый санитар снял с него шлем, Джексон увидел, что кровотечение продолжается. Второй санитар отстранил Джексона и надел на раненного лётчика фиксирующий шейный воротник. Кристиансена осторожно вытащили из кокпита и положили на носилки, с которыми тут же побежали к острову авианосца. Джексон мгновение колебался, а затем последовал за ним.

Медицинский центр ВМС в Норфолке

Капитан первого ранга Рендл Тейт из медицинского корпуса ВМС шёл по коридору, чтобы встретиться с русскими. Он выглядел моложе своих сорока пяти лет, в его густых чёрных волосах только-только начали пробиваться первые признаки седины. Тейт был мормоном, получил образование в университете Бригэма Янга и на медицинском факультете Стэнфордского университета. Он поступил на флот, потому что ему хотелось увидеть мир, по крайней мере больше того, что видно из окна кабинета у подножия Скалистых гор. Он добился своего, и до сегодняшнего дня ему удавалось избегать всего, что в какой-то степени походило на дипломатические обязанности. Недавно заняв должность директора медицинского департамента в медицинском центре ВМС в Бетесде, он сразу понял, что долго так продолжаться не может. Несколько часов назад его перебросили на вертолёте в Норфолк для участия в лечении русского моряка.

Русские ехали сюда на автомобиле и, по-видимому, не слишком торопились.

— Доброе утро, господа. Меня зовут доктор Тейт.

Они обменялись рукопожатиями, и лейтенант, который привёз русских, повернулся и пошёл обратно к лифту.

— Доктор Иванов, — представился тот, что был поменьше ростом. — Я — врач советского посольства.

— Капитан Смирнов, — произнёс второй русский. Тейт знал, что Смирнов занимает должность заместителя военно-морского атташе и является кадровым разведчиком. Во время перелёта в Норфолк доктора Тейта проинструктировал по поводу русских офицер морской разведки из Пентагона, который сейчас пил кофе в буфете госпиталя.

— Я — Василий Пешкин, доктор, второй секретарь посольства. — Это был старший офицер КГБ, «легальный» разведчик с дипломатическим прикрытием. — Мы хотели бы посмотреть на нашего соотечественника.

— Разумеется. Прошу следовать за мной. — Тейт повёл их обратно по коридору. Он был на ногах уже двадцать часов. Это не противоречило его обязанностям начальника медицинского департамента в Бетесде. Все самые трудные случаи выпадали на его долю. Первое, чему учится врач, — это как обходиться без сна.

Весь нижний этаж был отведён под отделение реанимации, потому что Медицинский центр ВМС в Норфолке строили, исходя из необходимости лечения раненых во время военных действий. Палата номер три реанимационного отделения представляла собой помещение размером двадцать пять футов на двадцать пять. Окна её выходили только в коридор, и на них были раздвинуты занавески, позволяющие смотреть внутрь. В палате стояли четыре кровати, но занята была лишь одна. Молодой человек на ней был почти полностью скрыт простыней. Видна была лишь кислородная маска, закрывающая его лицо, и растрёпанные светлые волосы на подушке. Рядом с кроватью стояла капельница для внутривенного вливания, и трубки от двух бутылей с жидкостями соединялись в одну, исчезающую под одеялом. Медсестра в хирургическом зелёном халате, как и у доктора Тейта, стояла в ногах кровати. Её зелёные глаза сосредоточенно смотрели на экран электрокардиографа над головой пациента. Время от времени она на мгновение опускала взгляд и делала пометки на листке. На кровати находился какой-то аппарат, назначение которого было не известно для непосвящённых. Пациент был без сознания.

— Его состояние? — спросил Иванов.

— Критическое, — лаконично ответил Тейт. — Невероятно, что он вообще выжил. У него глубокий шок. Он провёл в воде по крайней мере двенадцать часов, если не двадцать. И хотя на нём был резиновый спасательный костюм, принимая во внимание температуру воды и воздуха, трудно представить, как он мог выжить. Когда его доставили в госпиталь, температура тела была 23.8 градусов по Цельсию. — Тейт покачал головой. — Мне приходилось читать в медицинской литературе о случаях переохлаждения, но не такого сильного.

— Ваш прогноз? — Иванов заглянул в палату.

— Трудно сказать. — Тейт пожал плечами. — Может быть, пятьдесят на пятьдесят или чуть хуже. Глубокий шок. Вообще-то он очень здоровый человек. Отсюда не видно, но он в великолепной физической форме, прямо легкоатлет. У него удивительно сильное сердце; по-видимому, именно благодаря этому ему удалось выжить до того момента, когда его нашли и доставили сюда. Сейчас нам удалось справиться с гипотермией. Беда, однако, заключается в том, что гипотермия вызывает массу побочных осложнений, которые могут проявиться одновременно. Нам приходится вести систематическую борьбу с целым рядом различных, но связанных между собой явлений, чтобы не допустить ослабления естественных защитных функций его организма. Если ему суждено умереть, причиной будет шок. Мы лечим его электролитами, это обычный метод, но в течение по крайней мере нескольких дней он будет находиться между жизнью и смертью. Я…

Тейт поднял голову. По коридору к ним приближался молодой человек. Он был моложе Тейта, выше, в белом лабораторном халате поверх зелёного хирургического. В руке он держал папку с историей болезни.

— Позвольте познакомить вас, господа. Это доктор — лейтенант Джеймисон. Он непосредственно занимается лечением вашего соотечественника, он и принял его в госпиталь. Что у тебя, Джейми?

— Анализ мокроты показал воспаление лёгких. Это плохая новость. Но ещё хуже то, что нарушен состав крови и пока не улучшается.

— Только этого и не хватало. — Тейт опёрся плечом о раму окна и выругался про себя.

— Вот распечатка из анализатора крови. — Джеймисон передал Тейту лист бумаги.

— Можно посмотреть? — подошёл Иванов.

— Конечно. — Тейт откинул металлическую обложку истории болезни и повернул лист таким образом, чтобы он был виден всем. Иванову никогда не приходилось работать с компьютерным анализатором крови, и ему понадобилось несколько секунд, чтобы сориентироваться.

— Да, нехорошо.

— Мягко говоря, — согласился Тейт.

— Сначала нужно принять самые серьёзные меры против воспаления лёгких, — заявил Джеймисон. — У парня слишком много осложнений. Если воспаление лёгких начнёт развиваться по-настоящему… — Он покачал головой.

— Может быть, кефлин? — спросил Тейт.

— Да. — Джеймисон достал из кармана пузырёк. — И как можно больше, сколько он сможет выдержать. Думаю, он был немного болен ещё до того, как оказался в воде, и я слышал, что в России начали появляться штаммы, не поддающиеся воздействию пенициллина. Вы ведь пользуетесь у себя главным образом пенициллином? — Джеймисон, склонив голову, посмотрел на Иванова.

— Конечно. Что за препарат кефлин?

— Это мощный синтетический антибиотик, действенный препарат против штаммов, устойчивых к пенициллину.

— Тогда действуй немедленно, Джейми, — распорядился Тейт.

Джеймисон обогнул угол и оказался в палате. Там он впрыснул антибиотик в пузырёк объёмом сто кубических сантиметров для внутривенного вливания и повесил его на стойку.

— Этот ваш врач очень молод, — заметил Иванов. — Значит, он изначально занимался нашим матросом?

— Это Алберт Джеймисон. Мы зовём его Джейми. Ему двадцать девять лет, он закончил Гарвардский университет, был третьим на своём курсе и с тех пор работает у нас. Департаментом здравоохранения ему разрешена медицинская практика в терапии и вирусологии. Лучшего молодого врача я не встречал.

Тейт внезапно понял, как непросто иметь дело с русскими. Образование и годы службы на флоте учили его, что эти люди — враги. Но какое значение это имело сейчас? Много лет назад Тейт дал клятву лечить людей независимо от обстоятельств. Неужели они могут подумать, что он даст умереть их соотечественнику только потому, что он русский?

— Господа, я хочу, чтобы вы поняли, что мы обеспечиваем вашему матросу наилучший уход, применяем самые современные методы лечения, имеющиеся в нашем распоряжении. Мы ничего не скрываем. Если существует хоть какая-то возможность вернуть его вам живым и здоровым, мы найдём её. Но я ничего не могу обещать.

Русские понимали это. Ожидая инструкций из Москвы, Пешкин поинтересовался прошлым Тейта и узнал, что при всём своём религиозном фанатизме он весьма опытный и честный врач, принадлежит к числу лучших медицинских светил, состоящих на государственной службе.

— Он говорил что-нибудь? — спросил Пешкин, скрывая интерес за маской равнодушия.

— При мне — нет. Джейми говорит, что сразу как только матроса начали согревать, он немного что-то бормотал в полусознательном состоянии. Разумеется, мы записали это на плёнку и дали прослушать запись офицеру, владеющему русским языком. Что-то о девушке с карими глазами, но очень невнятно. Возможно, это его любимая — он привлекательный юноша, у него, наверно, осталась дома девушка. Впрочем, слова были совершенно неразборчивыми. Человек в его состоянии не имеет представления о том, что происходит.

— Можно прослушать эту магнитофонную запись? — спросил Пешкин.

— Да, конечно. Я пришлю её вам.

Из-за угла появился Джеймисон.

— Все в порядке. По кубику кефлина каждые шесть часов. Надеюсь, это поможет.

— А что с его руками и ногами? — спросил Смирнов. Капитан знал про опасность обморожения.

— Это нас не беспокоит, — ответил Джеймисон. — Его пальцы обложены ватой, чтобы предупредить мацерацию.[32] Если он переживёт ближайшие несколько дней, у него появятся волдыри и, возможно, произойдёт потеря кожного покрова, но сейчас нас это заботит меньше остального. Вы не знаете, как его зовут? — Пешкин резко повернул голову. — Когда его привезли к нам, на нём не было ничего, что позволило бы произвести опознание. Не было ни названия корабля на одежде, ни личного знака, ни бумажника, ни даже монет в карманах. На начальном этапе лечения это значения не имеет, но хорошо бы отыскать его медицинские документы. Всегда полезно знать, подвержен ли он аллергии, лечили ли его от каких-то болезней. Не хотелось бы, чтобы он впал в кому из-за аллергической реакции на какие-нибудь лекарственные препараты.

— Во что он был одет? — спросил Смирнов.

— На нём был резиновый спасательный костюм, — ответил Джеймисон. — У парней, которые нашли его, слава Богу, хватило здравого смысла оставить все, как есть. Я разрезал костюм и снял его. Под костюмом были брюки, рубашка и носовой платок. Разве матросы у вас не носят личных опознавательных знаков?

— Как же, носят, — кивнул Смирнов. — Как его обнаружили?

— Насколько мне известно, это произошло по чистой случайности. Патрульный вертолёт с фрегата заметил его в воде. У них на борту не было спасательного снаряжения, так что они пометили место пятном краски и вернулись на корабль. Боцман вызвался лететь с ними. На вертолёт погрузили боцмана и надувной плот, и он полетел обратно. Следом шёл фрегат. Боцман надул плот, выбросил его из вертолёта, а потом спрыгнул и сам. Ему чертовски не повезло. Он неудачно приземлился и сломал обе ноги, но всё-таки сумел втащить вашего матроса на плот. Тут подошёл фрегат, так что через час их подобрали. Затем обоих доставили прямо сюда.

— А как сейчас боцман?

— С ним всё будет в порядке. Левая нога не очень пострадала, а вот на правой сложный перелом берцовой кости, — пояснил Джеймисон. — Через пару месяцев он поправится. Впрочем, на некоторое время ему придётся воздержаться от танцев.

Русские считали, что американцы намеренно сняли со спасённого матроса все средства опознания, а вот Джеймисон и Тейт полатали, что русский моряк сам выбросил личный опознавательный знак, надеясь попросить политического убежища в Америке. На шее осталась красная полоса, свидетельствующая о том, что цепочка, на которой был знак, сорвана с силой.

— Если позволите, — произнёс Смирнов, — мне хотелось бы повидать вашего боцмана.

— У нас нет возражений, капитан, — кивнул Тейт. — Это очень любезно с вашей стороны.

— Он, должно быть, мужественный человек.

— Просто моряк, исполняющий свой долг. Ваши люди в аналогичных условиях наверняка сделали бы то же самое. — Тейт не был в этом уверен. — Между нами могут возникать разногласия, господа, но для моря мы все равны. Море готово погубить всех, независимо от флага страны, которую мы представляем.

Пешкин снова подошёл к окну палаты, пытаясь разглядеть лицо лежащего.

— Можно посмотреть на его одежду и личные вещи? — спросил он.

— Конечно, но это почти ничего вам не даст. Он кок. Это все, что мы о нём знаем, — ответил Джеймисон.

— Кок? — Пешкин повернулся к лейтенанту.

— Офицер, который прослушивал магнитофонную запись — он, разумеется, сотрудник спецслужб, — так вот этот офицер посмотрел на номер, нашитый на его рубашке, и сказал, что такой номер бывает только у кока.

Личный номер из трех цифр указывал на то, что пациент принадлежал к вахте левого борта и что по боевому расписанию его место было в группе борьбы за живучесть. Джеймисон не мог понять, почему у русских номера носили все рядовые матросы. Может быть, это имеет какое-то отношение к нарушениям дисциплины? Он заметил, что лоб Пешкина почти упирается в стекло.

— Доктор Иванов, вы хотите принять участие в лечении пациента? — спросил Тейт.

— Это разрешается?

— Да.

— Когда его выпишут? — поинтересовался Пешкин. — Когда с ним можно будет поговорить?

— Выпишут? — Джеймисон не скрывал изумления. — Сэр, единственный вариант, при котором он сможет покинуть эти стены раньше месяца, это в гробу. А вот что касается вопроса, когда он придёт в сознание, — на это ответить трудно. Больной в критическом состоянии.

— Но ведь нам нужно поговорить с ним! — запротестовал сотрудник КГБ.

— Господин Пешкин. — Тейт повернулся и посмотрел на него. — Я понимаю ваше желание как можно быстрее побеседовать со своим матросом, однако сейчас это мой пациент. Мы не сделаем ничего, повторяю, абсолютно ничего, что может отрицательно сказаться на его лечении и выздоровлении. Мне приказали прилететь сюда и заняться им. Насколько мне известно, приказ исходит из Белого дома. Итак, дело обстоит следующим образом. Доктора Джеймисон и Иванов будут помогать мне, но сейчас всю ответственность за жизнь пациента несу я, и моя задача заключается в том, чтобы он вышел из госпиталя живым и здоровым. Всё остальное подчинено этой цели. Вам пойдут навстречу во всём, уверяю вас. Однако распоряжаюсь здесь я один. — Тейт помолчал. Дипломатия не была его призванием. — Если вы пожелаете посменно дежурить здесь, я не буду возражать. Но вам придётся следовать правилам, установленным в госпитале. Это означает, что вам придётся тщательно мыть руки, носить стерильную одежду и выполнять указания дежурной медсёстры. Согласны?

Пешкин кивнул. Американские врачи в своём самомнении равняют себя чуть ли не с Господом Богом, подумал он.

Джеймисон, углубившийся в изучение распечатки анализа крови, не обратил внимания на разговор.

— Вы можете сказать мне, на какой подлодке он служил? — спросил лейтенант.

— Нет, — поспешно ответил Пешкин.

— Что ты имеешь в виду, Джейми?

— Падение лейкоцитов и некоторые другие симптомы указывают на радиационное заражение. Основные симптомы могут быть скрыты за общей картиной гипотермии. — Джеймисон посмотрел на русских. — Господа, нам необходимо знать правду. Он служил на атомной подлодке?

— Да, — ответил Смирнов, — он служил на лодке с атомным двигателем.

— Джейми, отнеси его одежду в отделение радиологии. Пусть проверят пуговицы, молнию и все металлические части на радиацию.

— Хорошо. — Джеймисон отправился за одеждой пациента.

— Нам можно принять участие в этом? — спросил Смирнов.

— Да, сэр, — отозвался Тейт, силясь понять, что же это всё-таки за люди. Матрос чудом спасся с атомной подлодки, почему же они не сказали обэтом сразу? Неужели они не хотят его выздоровления?

Пешкин думал о своём. Выходит, американцы не знали, что матрос служил на атомной подлодке? Конечно, они пытались выудить у Смирнова, что парень спасся с подводного ракетоносца. Старались запутать ситуацию этими разговорами об атомном заражении. Пациенту от этого ни тепло, ни холодно, зато собьёт с толку классового врага. Ловкий манёвр. Сам он никогда не сомневался, что американцы не дураки. А ведь через час надо докладывать в посольство — о чём? Откуда ему знать, что это за матрос?

Верфи ВМФ в Норфолке

Американский подводный ракетоносец «Итан Аллен» доживал свой век. Спущенный на воду в 1961 году, он честью и правдой служил своим командам и своей стране больше двадцати лет, занимаясь патрулированием морских глубин, которые никогда не видели солнца. На борту его были баллистические ядерные ракеты «Полярис», запускаемые из подводного положения. Теперь, когда ракетоносец, будь он человеком, мог бы получить право голоса, он стал слишком старым для того, чтобы и дальше исполнять свои обязанности. Несколько месяцев назад его ракетные шахты были заполнены балластом и заварены. Пока в Пентагоне решали дальнейшую судьбу старого служаки, на борту его оставалась чисто символическая команда, которая обслуживала едва дышащие механизмы. Подумывали о том, чтобы превратить «Аллена» в подводный ракетоносец, похожий на последние советские «оскары», модернизировав и снабдив сложной системой запуска крылатых ракет. Однако это оказалось слишком дорогостоящим. На «Аллене» вся техника была прошлого поколения, да и сам он был построен на основе устаревшей технологии. Исключалось и дальнейшее использование его атомного реактора S5W. Под воздействием многолетней радиации, бомбардировки корпуса и внутреннего оборудования миллиардами нейтронов, металл их стал слишком хрупким, подвергая опасности весь корпус лодки. А поскольку лодку можно было эксплуатировать не больше трех лет, устанавливать на ней новый реактор оказалось нерентабельным. «Аллен» был обречён.

Оставшаяся на борту команда состояла главным образом из ветеранов, которые служили на «Аллене» во время последнего плавания и теперь ожидали увольнения в запас, и нескольких молодых матросов, обучавшихся на ремонте вышедших из строя механизмов. Как учебная база, особенно для ремонтников, он пока годился.

Адмирал Галлери прибыл на борт старого ракетоносца ранним утром. Старшины сочли это особенно зловещим, потому что Галлери был первым командиром этой подлодки, а считается, что адмиралы всегда навещают свои первые корабли, прежде чем пустить их на металлолом. Галлери узнал кое-кого из ветеранов, поздоровался с ними и спросил, остался ли порох в пороховницах у бывшей красавицы. Старшины, как один, ответили утвердительно. Для членов команды подводная лодка становится чем-то большим, чем просто машина. Каждый из сотни кораблей, построенных одними и теми же людьми на одних и тех же верфях по одинаковым чертежам, приобретает собственные характеристики — честно говоря, главным образом дурные, однако после того как команда свыкается с ними, о них начинают говорить с любовью, особенно вспоминая о прошлом.

Адмирал облазил «Итана Аллена» от носа до кормы, остановился у перископа и погладил его своими скрюченными артритом пальцами. Сколько раз он пользовался им, чтобы убедиться, что за пределами стального корпуса существует внешний мир, спланировать «атаку» на корабль, который охотился за его лодкой, или на случайно проходящий танкер просто для практики. Он был командиром «Итана Аллена» в течение трех лет, чередуя свою «золотую» команду с «синей» командой[33] другого капитана. Базой ракетоносца был тогда Холи-Лох в Шотландии. Да, это были хорошие годы, подумал он, куда лучше, чем те, что пришлось сидеть за письменном столом и слушать влетающих в кабинет молодых энергичных адъютантов. Старая морская игра: вверх и вниз, стоит только добиться чего-то, в чём ты разбираешься по-настоящему хорошо, как приходит конец. В этом есть смысл, конечно. Нужно уступать место молодым офицерам, которые делают свою карьеру — но, Господи Боже мой, чего не отдашь за то, чтобы снова быть молодым и стать командиром одной из этих новых субмарин, на которых ему, старому тощему козлу из Норфолка, разрешают плавать всего несколько часов и то в виде одолжения.

Да, ракетоносец словно приготовлен для этого, решил Галлери. Конечно, он предпочёл бы другой конец для своего первого корабля, но, раз уж речь зашла об этом, почётный конец для боевого корабля — редкая честь. «Виктори» Нельсона, «Конститьюшен» в гавани Бостона, иногда переход названия от одного боевого корабля к другому — это почётный конец. Большинство боевых кораблей используют в качестве мишеней при учебных стрельбах или пускают на бритвенные лезвия. А вот «Итан Аллен» погибнет ради дела. Безумного дела, это верно, но, возможно, достаточно безумного, чтобы из этого получилось что-то полезное, думал Галлери, возвращаясь в свою штаб-квартиру.

Через два часа к причалу, где мирно дремал «Итан Аллен», подъехал грузовик. Главный старшина, находившийся в то время на палубе ракетоносца, заметил, что грузовик этот с базы морской авиации Оушиэна. Странно, подумал он. Ещё более странным было то, что у офицера, вышедшего из кабины, не было на груди ни силуэта дельфина, ни крылышек лётчика. Значит, он не моряк и не авиатор, подумал главный старшина. Офицер отсалютовал сначала флагу подлодки, затем несущему вахту старшине, так как оба офицера, входившие в состав команды, руководили ремонтными работами в машинном отделении. Под контролем офицера, приехавшего с базы морской авиации, рабочие погрузили на лодку четыре овальных предмета. Они были так велики, что едва прошли через палубные люки, предназначенные для погрузки торпед. Понадобилось немало потрудиться, чтобы загадочные предметы оказались внутри подлодки. Затем последовали пластиковые поддоны, на которые поместили предметы, и металлические тросы, надёжно закрепившие их на месте. Похоже на бомбы, подумал старший электрик, наблюдавший за погрузкой. Однако вряд ли; судя по всему, они были слишком лёгкими и сварены из обычной листовой стали. Час спустя подъехал ещё один грузовик с цилиндром в кузове. Из лодки удалили весь личный состав и тщательно проветрили её. Затем три техника подтащили к каждому из четырех предметов по шлангу. Закончив работу, они снова проветрили подводную лодку и оставили рядом с каждым овальным предметом газовые датчики. К этому времени, заметили члены команды, их причал и тот, что находился рядом, уже охраняли вооружённые морские пехотинцы, так что никто не мог подойти и посмотреть, что делается на «Итане Аллене».

Когда погрузка, или наполнение, овальных предметов, или чего там ещё, было закончено, старшина спустился вниз, чтобы осмотреть их более внимательно. Он достал блокнот и списал с предметов нанесённую на них аббревиатуру: «PPB76A/J6713». Старший писарь достал каталог, и тут выяснилось, что ему совсем не нравится то, что он там обнаружил: маркировка РРВ76 означала бомбу и на борту «Итана Аллена» их было четыре. Бомбы были далеко не такие мощные, как те, что когда-то несла подлодка, но куда более зловещие, признали члены команды. С общего согласия горящую лампу, предназначенную для курильщиков, решили погасить ещё до того, как последует по этому поводу какой-нибудь приказ.

Вскоре на лодку вернулся Галлери и провёл с каждым из старшин отдельную беседу. Молодых матросов отослали на берег вместе с их личными вещами и строгим указанием забыть, что они видели, слышали или заметили необычное на борту «Итана Аллена». Ракетоносец будет затоплен в море, вот и все. Какое-то политическое решение, принятое в Вашингтоне, и если вы расскажете кому-нибудь о том, что происходило на лодке, лучше подумайте о двадцатилетнем сроке в тюремных казематах Мардо-Саунд, объяснил кто-то.

К чести Винсента Галлери все старослужащие старшины остались на борту ракетоносца. Отчасти ради того, чтобы последний раз выйти в море на старушке, проститься с нею. Но главной причиной было то, что Галлери подчеркнул особую важность операции, а ветераны помнили, что он всегда говорил им только правду.

Офицеры прибыли на ракетоносец к заходу солнца. Самым младшим из них по званию был капитан-лейтенант. Два капитана первого ранга вместе с тремя главными старшинами займутся реактором. Ещё два капитана первого ранга возьмут на себя навигационное обеспечение, а пара капитанов третьего ранга — электронику. Остальные офицеры рассредоточатся по лодке и будут выполнять специальные работы, необходимые для успешного функционирования столь крупного и сложного военного корабля. Общий состав, по числу не достигающий и четверти обычной команды, мог вызвать, по-видимому, иронические замечания со стороны главных старшин, не ведающих, каким опытом обладают эти офицеры.

Главный боцман с изумлением узнал, что один из офицеров будет управлять вертикальными рулями глубины. Старший электрик, с которым боцман обсудил эту проблему, не усмотрел в этом ничего странного. В конце концов, заметил он, самое интересное заключается в управлении лодками, а офицеры получают такую возможность только в Нью-Лондоне. После этого им остаётся только слоняться без дела, сохраняя важный вид. Это верно, согласился боцман, но справятся ли они с этими обязанностями? Ничего страшного, ответил электрик, если не справятся, то дело возьмут в свои руки старшины — для чего ещё существуют старшины, как не для того, чтобы присматривать за офицерами и исправлять их ошибки? Затем они принялись спорить о том, кто из них возьмёт на себя командование лодкой. У обоих был почти одинаковый стаж и опыт.

В 23.45 ракетоносец «Итан Аллен» вышел из гавани в последний раз. Он самостоятельно, без помощи портового буксира, отошёл от причала. Шкипер осторожно отвёл лодку от пирса. Команды его в машинное отделение были такими спокойными и швартовы он отдал с таким умением, что заслужил восхищение боцмана. Ему довелось служить с этим шкипером и раньше, на «Блэкджеке» и «Уилле Роджерсе».

— Представляешь, без буксиров и без всякой посторонней помощи, — говорил он позднее соседу по койке. — Старик знает своё дело.

Через час подлодка миновала Виргиния-Кейпс и приготовилась к погружению. Прошло десять минут, и «Итан Аллен» исчез из виду. Погрузившись, на курсе один-один-ноль маленькая команда из одних старшин и офицеров взялась за сложное дело управления старым ракетоносцем, что при столь небольшом составе было непросто. «Итан Аллен» повиновался командам беспрекословно, двигаясь со скоростью двенадцать узлов. Его старые механизмы работали почти бесшумно.

День одиннадцатый Понедельник, 13 декабря

Истребитель-штурмовик А-10 «тандерболт»

Летать на нём было куда интереснее, чем управлять авиалайнером DC-9. Майор Энди Ричардсон налетал больше десяти тысяч часов на авиалайнерах и всего шестьсот на своём штурмовике А-10 «Тандерболт-II», но явно предпочитал полёты на меньшем из этих двухмоторных самолётов. Ричардсон был приписан к 175-й тактической эскадрилье истребителей Мэрилендской национальной гвардии. Обычно его эскадрилья базировалась на небольшом военном аэродроме к востоку от Балтимора, но два дня назад, перед самым началом переподготовки, 175-ю и шесть других кадровых и резервных эскадрилий перебросили на и без того загруженную авиабазу стратегической авиации в Лоринге, штат Мэн. Они вылетели оттуда в полночь и дозаправились в воздухе всего полчаса назад, в тысяче миль над Северной Атлантикой. Теперь Ричардсон и его звено из четырех штурмовиков летели на высоте всего сто футов, скользя над чёрной поверхностью океана со скоростью четыреста узлов.

В ста милях за четырьмя штурмовиками на высоте тридцати тысяч футов следовали девяносто самолётов, что для русских очень походило на «атаку альфа» — мощную ударную операцию вооружённых тактических истребителей. Это действительно было так, хотя операция была ложной, цель её заключалась в том, чтобы отвлечь внимание от четырех штурмовиков, летящих на бреющем полёте — именно они играли ключевую роль.

Ричардсон не скрывал любви к своему А-10. Пилоты, летающие на этом штурмовике называли его с насмешливым уважением «африканский кабан» или просто — «кабан». Почти все самолёты тактической авиации имели изящную обтекаемую форму, обусловленную необходимостью скорости и манёвренности в бою. «Кабан» составлял исключение и являлся, пожалуй, самым безобразным из боевых самолётов, когда-либо построенных для военно-воздушных сил. Казалось, два его турбореактивных двигателя, подвешенные у хвостового оперения с двойными стабилизаторами, которые сами по себе принадлежали к эпохе тридцатых годов, просто вовремя забыли поставить и кое-как приляпали в последнюю минуту. Массивные короткие крылья торчали из корпуса перпендикулярно в отличие от стреловидных несущих плоскостей современных истребителей. Более того, в середине они были изогнуты, для того чтобы поместить под ними неуклюжее шасси. На нижней поверхности крыльев имелись многочисленные крепления для подвески боезапаса, а сам фюзеляж словно был построен вокруг главного оружия штурмовика — тридцатимиллиметровой вращающейся пушки GAU-8, предназначенной для уничтожения советских танков.

Для сегодняшней операции пушки звена Ричардсона снарядили полным боекомплектом снарядов из обеднённого урана,[34] а под крыльями у каждого штурмовика висело по паре бомбовых канистр, наполненных крохотными бомбочками «рокай» — ещё одним видом противотанкового оружия. Прямо под фюзеляжем находился подвесной обтекаемый контейнер, в котором была размещена система низковысотной навигации и ночного наведения на цель; ко всем остальным гнёздам крепления были подвешены топливные баки.

175-я эскадрилья национальной гвардии была первой, оснащённой такими системами. Эти системы представляли собой сочетание электронных и оптических устройств, которые позволяли «кабану» искать цели ночью, совершая полёт на минимальной высоте. Датчики этой системы выдавали изображение местности на лобовое стекло штурмовика, фактически превращая ночь в день, что снижало опасность ночных операций. Рядом с каждым контейнером находился небольшой предмет, который в отличие от пушечных снарядов и бомбочек «рокай» был предназначен для применения именно этой ночью.

Ричардсона не беспокоила — скорее даже наоборот, привлекала — опасность предстоящей операции. Два из трех его компаньонов служили, как и он, на гражданских авиалиниях, третий занимался опрыскиванием с воздуха полей. Все трое были опытными пилотами, с большой практикой полётов на малой высоте. А сейчас им предстояла интересная операция.

Инструктаж, проведённый лётчиком морской авиации, занял больше часа. Они нанесут визит советскому флоту. Ричардсон читал в газетах, что русские затеяли что-то, а когда во время инструктажа ему сообщили, что они послали свой флот к самому американскому побережью, Ричардсона потрясла их наглость. Его привело в ярость сообщение о том, что один из паршивых советских дневных истребителей осмелился подбить «томкэт» морской авиации, так что лётчик едва не погиб. Ричардсона удивило, что морской авиации не позволили ответить на это должным образом. Он видел, что большинство самолётов авиакрыла «Саратога» замерли на бетонных площадках в Лоринге рядом с Б-52, А-6 «интрудерами» и F-18 «хорнетами», причём тележки, загруженные боезапасом для этих самолётов, стоят всего в нескольких футах от них. Ричардсон пришёл к выводу, что его операция — всего лишь первый шаг, деликатное прощупывание противника. Пока советские радары будут следить за самолётами, участвующими в «атаке альфа», которые барражируют на самом пределе досягаемости их ракет «корабль-воздух», его звено из четырех штурмовиков прорвётся под радиолокационной завесой к флагману советского флота, атомному линейному крейсеру «Киров», и даст русским понять, с кем они имеют дело.

Странно, что для такой операции выбрали резервистов. На Восточном побережье сосредоточена сейчас почти тысяча самолётов тактической авиации, из них около трети пилотируют лётчики национального резерва, и Ричардсон пришёл к заключению, что это является частью плана. Очень сложная тактическая операция возложена именно на резервистов, тогда как эскадрильи с кадровыми лётчиками стоят на взлётных дорожках Лоринга, Макгуайра, Дувра, Пизы и нескольких других авиабаз от Виргинии до Мэна, заправленные, проинструктированные, в полной боевой готовности. Почти тысяча самолётов! Ричардсон улыбнулся. Для них просто не хватит целей!

— Ведущий «Лайнбэкер», это «Сентри-дельта». Пеленг на цель — ноль-четыре-восемь, расстояние пятьдесят миль. Курс цели — один-восемь-пять, скорость двадцать узлов.

Ричардсон не подтвердил получение координат даже по кодированному каналу радиосвязи. В соответствии с полученным приказом полет проходил в условиях, исключающих всякое электронное излучение. Любые радиопередачи могли выдать его звено русским. У него был выключен даже радар наведения на цель, действовали только пассивные инфракрасные и телевизионные датчики, способные работать при слабом освещении. Майор быстро огляделся по сторонам. Какие они резервисты? Что за ерунда! — подумал он. Каждый из них налетал не меньше четырех тысяч часов, больше многих кадровых пилотов или большинства астронавтов, а уж ухаживали за птичками национальной гвардии техники, которым эта работа нравилась. По сути дела у его эскадрильи было больше готовых к вылету самолётов, чем у любой кадровой, и у лётчиков национальной гвардии происходило меньше несчастных случаев, чем у сопливых мальчишек, летавших на «кабанах» в Англии и в Корее. Они ещё покажут русским!

Ричардсон улыбнулся. Летать вот так куда интереснее, чем совершать регулярные рейсы на DC-9 для компании «Ю-Эс эйр» из Вашингтона в Провиденс и Хартфорд, а затем обратно, и так каждый божий день. Раньше майор был лётчиком-истребителем ВВС и ушёл с военной службы, потому что его привлекало более высокое жалованье и престиж пилота коммерческих авиалиний. По этой причине он не воевал во Вьетнаме, а гражданские рейсы не требуют особого мастерства; во всяком случае там не надо носиться над самыми верхушками деревьев.

Насколько ему было известно, никогда раньше «кабанов» не использовали для боевых операций в море — это ещё одна новая часть операции. Вряд ли следует удивляться, что они отлично проявят себя и здесь. Противотанковое вооружение «кабанов» будет весьма эффективным против кораблей. Бронебойные снаряды и канистры «рокай» способны разносить в куски мощную броню боевых танков, и Ричардсон не сомневался, что тонкий стальной лист на кораблях не сможет противостоять им. Как жаль, что этот вылет не боевой. Стоило бы преподать Ивану хороший урок.

На его распознавателе опасности замигала лампочка радиолокационного датчика; скорее всего, это был коротковолновой радар, предназначенный для поиска на поверхности и ещё недостаточно мощный, чтобы отразиться от его самолёта. У Советов не было воздушных радиолокационных платформ, а действие их радаров, установленных на кораблях, ограничивалось дальностью прямой видимости. Луч корабельного радиолокатора прошёл прямо над головой Ричардсона; распознаватель опасности сработал лишь потому, что задел его край. Пожалуй, реальнее избежать обнаружения, если снизиться до высоты пятидесяти футов вместо сотни, однако приказ запрещал это.

— Звено «Лайнбэкеров», это «Сентри-дельта». Рассредоточьтесь и приступайте, — поступила команда с АВАКСа.

Четыре А-10 разошлись с расстояния в несколько футов и вытянулись в линию атаки, при которой интервал между самолётами измерялся милями. В приказе говорилось, что рассредоточение должно произойти в тридцати милях от цели; четыре минуты лета. Ричардсон взглянул на часы; звено «лайнбэкеров» шло к цели в соответствии с графиком. Летящие позади них «фантомы» и «корсары», имитирующие «атаку альфа», повёрнут сейчас в сторону советских кораблей, чтобы привлечь их внимание. Скоро он увидит корабли русских…

В изображении на лобовом стекле появились неровности на горизонте — это внешнее кольцо охранения, эсминцы типа «удалой» и «современный». Во время инструктажа офицер показал им силуэты и фотографии кораблей.

Бип!.. Это защёлкал распознаватель опасности. По штурмовику только что скользнул луч радиолокационного прицела, потерял его из виду и теперь пытался восстановить контакт. Ричардсон щёлкнул переключателем и включил систему электронных помех — глушение радаров противника. Эсминцы внешнего охранения находились сейчас всего в пяти милях. Сорок секунд. Потерпите, товарищи…

Майор начал резко маневрировать, беспорядочно бросая свой штурмовик вверх, вниз, в стороны. Всего лишь игра, но не следует слишком уж облегчать задачу Ивану. Если бы это была настоящая боевая операция, «кабаны» мчались бы на предельной скорости вслед за тучей антирадарных ракет, и за ними неслись бы «дикие ласки»,[35] старающиеся вывести из строя советскую систему управления ракетным огнём. Теперь всё происходило очень быстро. Прикрывающий флагман эсминец появился прямо по курсу, и Ричардсон чуть отвернул в сторону, чтобы миновать его. Две мили до «Кирова» — восемнадцать секунд.

На лобовом стекле появилась более чёткая картинка. Огромный силуэт «Кирова» (мачта — мостик — радар) заполнял все стекло. Он видел мигающие огни по всему корпусу линейного крейсера. Ричардсон повернул вправо. Они должны пролететь ровно в трехстах ярдах от крейсера — ни больше ни меньше. Его «кабан» промчится мимо носа, остальные штурмовики рядом с кормой и по бортам. Он не хотел слишком уж приближаться. Майор проверил и убедился, что противотанковая пушка и бомбосбрасыватели стоят на предохранителях. Нет смысла увлекаться. При настоящей атаке вот сейчас, он нажал бы на спуск, и поток бронебойных снарядов устремился бы к «Кирову», пробивая тонкую броню его носовых ракетных установок. Их зенитные и крылатые ракеты обратились бы в гигантский огненный шар, и сверхпрочный крейсер кончил бы свои дни, словно бумажный кораблик.

В пятистах ярдах от крейсера Ричардсон опустил руку и снял предохранитель с небольшого контейнера, установленного под фюзеляжем самолёта.

Пора! Майор щёлкнул переключателем, и вперёд вылетели полдюжины магниевых осветительных ракет, которые вспыхнули ослепительным пламенем и стали медленно опускаться на парашютах. Все четыре самолёта проделали это в пределах одной секунды. Внезапно «Киров» оказался внутри бело-голубой сияющей сферы. Ричардсон потянул на себя ручку управления и отвернул в сторону от линейного крейсера, одновременно стремительно набирая высоту. Яркий свет ослепил его, но он успел заметить изящные очертания советского флагманского корабля, резко разворачивающегося среди бушующего моря. Матросы, увидел он, бежали по палубе, как встревоженные муравьи.

Будь это все всерьёз, всех вас сейчас уже не было бы в живых — поняли, что мы хотим вам сказать?

Ричардсон нажал на кнопку радиопередатчика.

— Ведущий «лайнбэкер» вызывает «Сентри-дельту», — произнёс он открытым текстом. — Робин Гуд, повторяю, Робин Гуд. Звено «лайнбэкеров», говорит ведущий, всем собраться вместе. Летим домой!

— Звено «лайнбэкеров», это «Сентри-дельта». Великолепно! — отозвался старший оператор с АВАКСа. — Имейте в виду, что у «Киева» в воздухе два «форджера», расстояние тридцать миль на восток, летят к вам. Им придётся поторопиться, если они хотят перехватить вас. Будем держать в курсе. Конец связи.

Ричардсон быстро прикинул. Русские истребители вряд ли успеют перехватить его звено. Но даже если и успеют, двенадцать «фантомов» из 107-й эскадрильи истребителей-перехватчиков уже наготове.

— Черт побери, ведущий! — осторожно произнёс на его частоте «Лайнбэкер-4», тот, что занимался опрыскиванием полей на гражданской службе. — Ты видел, как эти индюки указывали на нас? Здорово мы потрясли их клетку, а?

— Внимание, всем быть наготове к появлению «форджеров», — предостерёг Ричардсон, от уха до уха улыбаясь под своей кислородной маской. Вот вам и лётчики национального резерва!

— Пусть только появятся, — донёсся голос «Лайнбэкера-4». — Стоит любому из этих козлов подлететь ко мне, это будет последняя ошибка в его жизни!

По мнению Ричардсона, четвёртый проявляет излишнюю агрессивность, зато водит своего «кабана» неплохо.

— Звено «лайнбэкеров», это «Сентри-дельта». «Форджеры» повернули обратно. Вам ничто не угрожает. Конец связи.

— Понял вас, конец связи. О'кей, звено, всем успокоиться и выстроиться вокруг меня. Летим домой. Думаю, мы заработали месячное жалованье. — Ричардсон посмотрел на радиопередатчик и убедился, что говорит открытым текстом. — Дамы и господа, говорит ваш капитан Барри Дружелюбный, — произнёс он шутку, принятую в авиакомпании «Ю-Эс эйр», которая стала теперь своей и в 175-й эскадрилье. — Надеюсь, вы остались довольны полётом и будете всегда летать на авиалайнерах нашей компании «Летающий кабан».

Крейсер «Киров»

Адмирал Штральбо бросился из боевого информационного центра к флагманскому мостику, но опоздал. Самолёты, атаковавшие крейсер на бреющем полёте, меньше минуты оставались на краю радиолокационного экрана. Пучок осветительных ракет уже опускался позади линейного крейсера, несколько ракет догорало в воде. Адмирал видел, что вахтенные офицеры потрясены случившимся.

— За шестьдесят или семьдесят секунд до того, как они атаковали нас, товарищ адмирал, — доложил командир крейсера, — мы следили за большой группой приближающихся издалека самолётов, и тут эти четыре — мы думаем, что четыре, — истребителя подкрались к нам ниже нашего радиолокационного прикрытия. Несмотря на то что они глушили наши радары мерами электронного противодействия, мы успели навести ракеты на два из них.

Штральбо нахмурился. Все произошло совсем не так, как он ожидал. Если бы атака была настоящей, «Киров» в лучшем случае получил бы серьёзные повреждения. Американцы с радостью обменяли бы пару своих истребителей на атомный крейсер. Если все американские самолёты способны на подобные удары…

— Фантастическое высокомерие у этих американцев! — послышался голос замполита соединения.

— Мы сделали ошибку, провоцируя их, — недовольно произнёс адмирал. — Я ожидал чего-то подобного, но полагал, что налёт последует со стороны «Кеннеди».

— Но ведь это была ошибка, ну, наш лётчик напутал, — заметил замполит.

— В самом деле! Зато этот налёт не был ошибкой! Они только дали нам понять, Василий, что им не нравится наше присутствие в полутора тысячах километров от их побережья без надёжного прикрытия с воздуха и что у них наготове более пятисот истребителей-бомбардировщиков, готовых атаковать нас с запада по первому сигналу. Тем временем «Кеннеди» готовится напасть на нас как бешеный волк с востока. Нашему положению не позавидуешь.

— Американцы не осмелятся на такой шаг.

— Вы уверены в этом, товарищ замполит? Твёрдо уверены? А что, если один из американских лётчиков совершит такую же ошибку? И потопит один из наших эсминцев? И что, если американский президент свяжется с Москвой по «горячей линии» и принесёт извинения до того, как мы успеем доложить о случившемся? Они заверят наше руководство, что это был несчастный случай, и пообещают строго наказать виновного — тогда что? Вы считаете, что действия империалистов у их собственного побережья так легко предсказать? Я так не считаю. Мне кажется, что они ждут не дождутся малейшего предлога, чтобы напасть на нас. Давайте пройдём ко мне в каюту. Нам нужно обсудить это.

Адмирал и начальник политотдела флота прошли на корму. Каюта адмирала Штральбо была обставлена по-спартански. Единственным украшением была литография на стене, где Ленин обращался к красногвардейцам.

— В чём цель нашей операции, Василий? — спросил Штральбо.

— Поддерживать наши подлодки, помогать им в поиске…

— Совершенно верно. Наша задача заключается в том, чтобы оказывать поддержку, а не вести наступательные операции. Мы не нужны здесь американцам. Объективно говоря, я понимаю их. С таким количеством ракет на борту мы представляем для них немалую опасность.

— Но наши приказы и не заключаются в том, чтобы угрожать им, — возразил замполит. — Зачем нам наносить удар по их территории?

— А империалисты верят, разумеется, что мы боремся за мир и социалистический путь развития? Брось, Василий, это наши враги! Разумеется, они не доверяют нам. И, конечно, готовятся напасть на нас, если мы дадим им хоть малейший повод. Они уже мешают нашей основной операции, делая вид, что помогают нам. Им хочется выпроводить нас отсюда — а позволяя провоцировать себя агрессивными действиями, мы сами попадаем в эту ловушку. — Адмирал опустил глаза на свой письменный стол. — Так вот, отныне мы изменим наше поведение. Я отдам приказ флоту прекратить все операции, которые могут хоть как-то показаться агрессивными. Мы прекратим все полёты — за исключением обычного патрулирования. Мы не будем вызывающе вести себя по отношению к их флотским соединениям, находящимся поблизости. Наконец, мы будет пользоваться отныне только обычными навигационными радиолокаторами.

— И тогда?

— Смирим свою гордыню и будем кроткими, как овечки. Как бы нас ни провоцировали, не поддадимся на это.

— Некоторые могут счесть это трусостью, товарищ адмирал, — предупредил замполит.

Штральбо был готов к такому повороту разговора.

— Василий, неужели ты не понимаешь? Уже одной такой мнимой атакой они превращают нас в жертву. Заставляют включать новейшие и самые секретные средства обороны, что позволяет им получать информацию о характеристиках наших радаров и систем управления огнём. Они собирают сведения о наших истребителях и вертолётах, о манёвренности наших кораблей и, самое главное, о наших методах руководства боевыми действиями. С этим следует покончить. Слишком важна наша главная задача. Если американцы будут и дальше нас провоцировать, мы будем вести себя так, словно наша задача сугубо мирная — именно такой мы представили её американской стороне и такой она является в действительности. Тем самым они превращаются в агрессоров. Если же американцы не прекратят провоцировать нас и после этого, мы будем просто следить за тем, какова их тактика, ничего не давая взамен. Или ты предпочитаешь, чтобы они не дали нам выполнить поставленную перед нами задачу?

Замполит пробормотал, что согласен с решением командующего. Если им не удастся справиться с поставленной задачей, обвинение в трусости вряд ли будет иметь какое-то значение. А если они найдут ракетоносец с предателями, то станут героями, независимо от того, как развивались события.

Ударная подлодка «Даллас»

Джоунз уже потерял счёт часам, проведённым на вахте. Это можно было бы легко узнать, нажав кнопку на часах, но акустику не хотелось этого. Так он ещё больше испортит себе настроение. Всё мой проклятый язык, ругал себя Джоунз. Можете не сомневаться, командир, найдём русских, командир. Черт бы меня побрал! В прошлый раз ему удалось обнаружить русскую подлодку на расстоянии миль двадцати, да и то с трудом, а ведь долбаный Атлантический океан от берега до берега — три тысячи миль. Тут одного везения мало.

Правда, ему всё-таки повезло с голливудским душем. При обычных обстоятельствах душ на корабле, где на учёте каждая капля пресной воды, означает, что тебе разрешат несколько секунд постоять под струёй, потом можешь с минуту намыливаться, а затем провести ещё несколько секунд под душем, чтобы смыть мыльную пену. Такая процедура обеспечивала гигиену, но не приносила никакого удовлетворения. Это намного лучше, чем в прежние времена, любили говорить ветераны. Но ведь в прежние времена, нередко отвечал им Джоунз, и матросам приходилось наваливаться на весла или запускать дизели и аккумуляторы. Матросы начинают мечтать о голливудском душе уже после нескольких суток пребывания в море. Включаешь душ и стоишь под струёй удивительно приятной тёплой воды. Такое удовольствие у капитана третьего ранга Манкузо было наградой за особенно чёткую работу, заметно лучше той, что ожидают от члена команды. Ради этого стоило потрудиться. На подлодке негде потратить лишние деньги, к тому же здесь нет ни пива, ни женщин.

Чего было в избытке, так это старых фильмов. Фильмотека «Далласа» была достаточно обширной, особенно если у тебя оставалось время покопаться в ней. Ещё на подлодке стояла пара компьютеров «Эппл» с несколькими дюжинами игровых программ для развлечения. Джоунз был чемпионом лодки по «Чоплифтеру» и «Зорку». Компьютеры использовали, разумеется, и для тренировок, для сдачи экзаменов и запрограммированных тестов, на что уходило почти все компьютерное время.

«Даллас» прочёсывал район к востоку от Большой отмели. Любая подлодка, прошедшая по Первой дороге, должна была появиться здесь. Они плыли на скорости пять узлов с буксируемой акустической антенной BQR-15 позади. За последнее время им удалось засечь массу контактов. Сначала на большой скорости мимо промчалась половина подводного флота русских, причём за многими советскими подлодками следовали американские. Меньше чем в трех тысячах ярдов прошмыгнула «альфа». Вот с такой было бы просто иметь дело, подумал тогда Джоунз. На скорости больше сорока узлов «альфа» издавала такой шум, что её можно было услышать, прижав стакан к металлическому корпусу «Далласа», и акустику пришлось до предела уменьшить уровень громкости усилителей, чтобы не оглохнуть от рёва. Как жаль, что им запрещено открывать огонь. Обстановка была такой простой, огневое решение столь несложным, что с этим справился бы школьник, знающий, что такое логарифмическая линейка. «Альфа» шла прямо в руки. Затем промчались «Викторы», а после них «чарли» и «новемберы», замыкающие гонку. Джоунз прослушивал и надводные корабли далеко на западе, многие шли на скорости узлов двадцать, пробиваясь сквозь бушующие волны. Они находились далеко от «Далласа» и не интересовали Джоунза.

Акустик уже больше двух суток пытался отыскать нужную цель, и за всё время ему удалось прихватить всего считанные часы сна. Ничего не поделаешь, за это мне и платят, мрачно подумал Джоунз. Тут не было ничего необычного, такое случалось и раньше, но всегда хочется, чтобы всё закончилось поскорее.

Буксируемая антенна широкой направленности находилась на конце троса длиной в тысячу футов. Джоунз называл её «китовым тралом». Помимо того что она была весьма чувствительным акустическим устройством, она защищала «Даллас» от попыток других подлодок следовать за ним. Обычно акустическое оборудование подлодки прослушивает все пространство вокруг неё, кроме кормы — этот участок называют конусом тишины или дефлектором. Буксируемая антенна BQR-15 резко изменила положение. Благодаря ей Джоунз всё время слышал самые разные шумы, включая надводные и подводные корабли, а иногда даже самолёты, летящие на малой высоте. Однажды во время учений у берегов Флориды окончательно запутал его шум ныряющих пеликанов, пока командир не поднял перископ и не посмотрел вокруг. Затем у Бермуд им попались спаривающиеся киты-горбачи — вот где был шум! Джоунз записал его на случай увольнений на берег — находились такие шальные дамочки, которым звуки нравились. Молодой акустик улыбнулся.

С поверхности доносился громкий шум. Компьютеры, обрабатывавшие сигналы, отфильтровали его большую часть, однако каждые несколько минут Джоунз отключал процессоры, чтобы убедиться, что те не отфильтровывают лишнее. Механические устройства не обладают воображением, и Джоунз опасался, что часть аномальных сигналов, которые он искал, исчезает в системе алгоритмов обратной связи компьютера. Это серьёзная проблема с ЭВМ, скорее даже с их программным обеспечением: ты отдаёшь машине команду что-то сделать, и она начинает исполнять задачу с таким рвением, что конечный результат теряет всякий смысл. Джоунз нередко сам развлекался составлением программ. Он был знаком с несколькими парнями из одного колледжа, составлявшими игровые программы для персональных компьютеров; один из них получал неплохие деньги в компании «Сьерра он-лайн системз»…

Опять отвлёкся, упрекнул он себя. Очень трудно прислушиваться часами, ничего не слыша. Было бы неплохо разрешить акустикам читать на вахте. Впрочем, решил он по зрелом размышлении, предлагать этого не стоит. Мистер Томпсон может согласиться, а вот шкипер и все старшие офицеры когда-то работали на реакторах и следовали железному правилу: вахтенный обязан следить за приборами и полностью концентрировать своё внимание на порученном задании. Джоунз не относил это правило к числу особенно хороших. Для акустиков ситуация иная. Они слишком легко сгорают на работе. Для борьбы с этим Джоунз пользовался музыкальными записями и компьютерными играми. Он умел целиком погружаться во что угодно, лишь бы это отвлекало его от работы. Особенно эффективным был «Чоплифтер». Человеку нужно отвлекаться чем-нибудь, рассуждал он, хотя бы раз в день. В некоторых случаях и на вахте. Даже водители большегрузных автомашин, представители далеко не самой интеллектуальной профессии, пользуются радиоприёмниками и плейерами, чтобы не впасть в гипнотический транс. А вот матросам на атомной подлодке, обходящейся налогоплательщикам в добрый миллиард…

Джоунз наклонился вперёд, прижал наушники к вискам, оторвал исчёрканную страницу блокнота и записал время на новой странице. Затем чуть отрегулировал усиление, которое и без того находилось почти на пределе, и снова отключил процессоры. Какофония шумов, доносящихся с морской поверхности, едва не оглушила его. В течение минуты Джоунз терпел, регулируя глушение вручную, чтобы отфильтровать самые громкие шумы высокой частоты. Ага! — удовлетворённо заметил он наконец. Может быть, мне мешает система алгоритмов — обратной связи обрабатываемых сигналов, но пока говорить об этом слишком рано.

Когда Джоунз впервые овладел этой аппаратурой в школе акустиков, его охватило страстное желание показать её брату, который имел учёную степень магистра по электронике и работал в качестве консультанта в фирме, занимающейся музыкальными записями. У него уже было зарегистрировано одиннадцать патентов. У брата глаза бы полезли на лоб от изумления при виде акустического оборудования на «Далласе». Системы цифрового преобразования на военно-морском флоте опережали коммерческие системы на много лет. Жаль, что все это засекречено вместе с атомными тайнами…

— Мистер Томпсон, — негромко произнёс Джоунз не оборачиваясь, — вы не могли бы попросить шкипера немного повернуть к востоку и сбросить скорость на один-два узла?

Томпсон тут же вышел в коридор, чтобы передать просьбу Джоунза. Через пятнадцать секунд подлодка легла на новый курс и чуть сбавила скорость. Ещё через десять секунд Манкузо вошёл в гидроакустический пост.

Он ожидал этого с нетерпением и изрядно беспокоился. Ещё пару суток назад было очевидно, что их прошлый контакт ведёт себя не так, как они ожидали. Он не вышел на Первую дорогу и ни разу не сбавил скорости. Он, капитан третьего ранга Манкузо, где-то допустил ошибку — может, он ошибся в определении курса русской подлодки? И что может означать, что их друг не последовал принятым курсом? Джоунз понял это раньше всех: значит, решил он, это ракетоносец. Их капитаны никогда не торопятся.

Джоунз сидел в своей обычной позе, склонившись над столом, он поднял левую руку, призывая тем самым соблюдать тишину, и ждал, пока буксируемая антенна на конце троса не выйдет на точный азимут с востока на запад. Забытая им сигарета догорала в пепельнице. В гидроакустическом посту непрерывно вращались катушки магнитофона, их меняли каждый час и хранили для последующего анализа после возвращения на базу. Рядом находился второй магнитофон, записями которого пользовались на «Далласе» для повторного изучения контактов. Джоунз протянул руку и включил его, затем повернулся к командиру и увидел, что тот смотрит на него. На лице Джоунза появилась усталая улыбка.

— Вот он, — прошептал акустик. Манкузо показал на динамик. Джоунз отрицательно покачал головой.

— Сигнал слишком слабый, шкипер. Я сейчас едва его слышу. Думаю, он примерно к северу от нас, но мне потребуется время.

Манкузо посмотрел на стрелку громкости, на которую указывал Джоунз. Она была почти на нуле. Примерно каждые пятьдесят секунд стрелка чуть-чуть вздрагивала. Джоунз быстро писал.

«Проклятые фильтры заглушают часть шумов! Нужны более качественные усилители и хорошие ручные регуляторы фильтров!» — было написано на странице блокнота.

Манкузо сказал себе, что все это выглядит довольно нелепо. Он наблюдает за Джоунзом, как наблюдал за женой, когда она рожала Доминика, и регистрирует движения стрелки, как тогда регистрировал родовые схватки. Но тогда он не испытывал такого волнения. Как говорил он своему отцу, не было оно и таким, какое охватывает тебя в первый день охотничьего сезона, когда ты слышишь шорох листьев и понимаешь, что это не шаги человека. Сейчас его волнение было намного большим. Он охотился за людьми, которые походили на него и находились в подлодке, такой же подлодке, как и эта…

— Становится громче, шкипер. — Джоунз откинулся на спинку кресла и закурил сигарету. — Идёт в нашу сторону. Считаю, его курс три-пять-ноль, даже, скорее, три-пять-три. Все ещё едва слышно, но это точно наша цель. Мы нашли его. — Джоунз решился на дерзкий поступок. В конце концов, он заслужил определённую скидку. — Будем ждать или начнём преследование?

— Будем ждать. Иначе можем спугнуть. Дадим ему подойти как можно ближе, а сами устроим нашу знаменитую имитацию чёрной дыры в воде. Затем поплывём за ним, намылим ему хвост. Мне нужно, чтобы поставили новую плёнку на записывающее устройство, и пусть компьютер ВС-10 проведёт сканирование алгоритмов обратной связи. Прочитайте инструкцию, чтобы обойтись без уже обработанных алгоритмов. Этот контакт необходимо подвергнуть анализу, а не интерпретации. Прогоняйте запись каждые две минуты. Мне нужен его акустический почерк — записанный, просчитанный, разобранный по косточкам. Мне нужноузнать о нём все, что только возможно: шум движителя, почерк силовой установки и всё остальное. Я хочу точно знать, кто это.

— Это русская подлодка, сэр, — заметил Джоунз.

— Да, но какая? — улыбнулся Манкузо.

— Слушаюсь, капитан. — Джоунз понял, что нужно Манкузо. Он останется на вахте ещё два часа, но конец был близок. Почти. Манкузо сел рядом, надел запасную пару наушников и взял сигарету из пачки Джоунза. Капитан пытался покончить с курением уже месяц, но лучше начать это на берегу.

Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

Теперь на Райане была форма офицера Королевского флота. Впрочем, только временно. Очередным доказательством стремительности развивающихся событий было то, что у него оказался только мундир и две рубашки. Весь этот его гардероб находился сейчас в чистке, а тем временем он облачился в брюки, изготовленные в Англии, и в свитер. Ничего удивительного, подумал он, никто даже не знает, где я нахожусь. Обо мне просто забыли. От президента ничего не поступало — впрочем, Райан и не рассчитывал на это, — а Пейнтер и Давенпорт просто выбросили из головы, что он когда-то был на «Кеннеди». Грир и судья занимаются своими делами и время от времени посмеиваются про себя, думая о том, что Райан наслаждается приятным круизом за казённый счёт.

Однако круиз не был приятным. Оказывается, Джек так и не сумел избавиться от морской болезни. «Инвинсибл» находился сейчас у побережья Массачусетса, ожидая появления русского надводного флота и энергично разыскивая советские подлодки в отведённом англичанам районе. Авианосец описывал круги в океане, волны которого никак не успокаивались. Все, кроме него, были заняты делом. Лётчики взлетали дважды в день — а то и чаще, — совершая совместные полёты с американскими лётчиками с береговых авиабаз. Корабли практиковались в тактике надводных морских боев. Как сказал за завтраком адмирал Уайт, все это походило на продолжение учений «Ловкий дельфин». Райану не нравилось бездельничать. Конечно, все относились к нему предупредительно. Более того, гостеприимство казалось даже чрезмерным. У него был доступ в командный центр, и когда он наблюдал за тем, как англичане преследуют подводные лодки, ему объясняли все настолько подробно, что он действительно понимал никак не меньше половины.

Сейчас он сидел один в походной каюте Уайта, ставшей его постоянным местом проживания на борту авианосца. В своё время Риттер предложил ему исследование ЦРУ под названием «Потерявшиеся дети: психологический портрет перебежчиков из стран Восточного блока», и Райан предусмотрительно сунул его в свою сумку. Это была толстая брошюра в триста страниц, составленная комиссией психологов и психиатров, работающих на ЦРУ и другие специальные ведомства, с целью помочь перебежчикам адаптироваться к жизни в Америке и, Райан в этом не сомневался, направленная на то, чтобы выявить слабые места ЦРУ, угрожавшие его безопасности. Нельзя сказать, что таких мест было много, но управление всегда работало так, что левая рука там не знала, что делает правая.

Райан не мог не признать, что документ был очень интересным. Раньше он никогда не задумывался над тем, почему люди обращаются за политическим убежищем. Ему казалось, что по другую сторону железного занавеса происходит столько неприятных событий, что всякий разумный человек готов воспользоваться первой же возможностью, чтобы скрыться на Западе. Все, однако, оказалось не так просто, совсем непросто. Каждый выбравший свободу был индивидуальностью, и все они имели различную мотивацию. Тогда как одни, сознавая недостатки строя, стремились к справедливости, свободе вероисповедания, возможности развиться как личности, другие просто хотели разбогатеть, начитавшись о том, как алчные капиталисты эксплуатируют народные массы, и решив, что вовсе неплохо стать эксплуататором. Райан нашёл эту точку зрения интересной, хотя и циничной.

Ещё был тип перебежчика, который выдавал себя не за того, кем он был на самом деле, его стремились внедрить в ЦРУ с целью получения информации. Такого рода перебежчики оказывались двоякого рода. Случалось, в эту категорию попадали и настоящие перебежчики. Америка, с улыбкой подумал Райан, слишком привлекательная страна для человека, который всю свою жизнь провёл в условиях серой советской действительности. В большинстве же своём люди, которых внедряли, были опасными врагами. По этой причине перебежчики никогда не пользовались доверием. Никогда. Человек, решившийся на такой шаг однажды, может сделать это снова. Даже идеалисты, покинув родину, испытывают сомнения и угрызения совести. Один из психологов заметил, что самым тяжёлым наказанием для Александра Солженицына было то, что он оказался в изгнании. Для патриота, вынужденного жить вдали от дома, страдания были мучительнее тех, которые он пережил в ГУЛАГе. Это показалось Райану странным, но достаточно убедительным.

Остальная часть брошюры касалась проблемы адаптации перебежчиков. Не один советский перебежчик совершил самоубийство после нескольких лет жизни в Америке. Некоторые оказались просто не способны жить в условиях свободы, подобно тому как заключённые, проведя много лет в тюрьме, часто не могут жить без строго регламентированного контроля за ними и совершают новые преступления, чтобы вернуться в привычную обстановку. За многие годы ЦРУ накопило немалый опыт и разработало способы решения этой проблемы, и в приложении указывалось на то, что заметна тенденция к резкому сокращению таких случаев. Райан продолжал читать. Готовясь к защите докторской диссертации в Джорджтаунском университете, он тратил то немногое свободное время, что у него оставалось, на посещение лекций по психологии. И он вынес серьёзное подозрение, что психологи вообще-то мало разбираются в том, что происходит в душе человека. Они собираются на разного рода конференции, вырабатывают какие-то единые мнения по различным вопросам и потом ими пользуются… Райан покачал головой. Его жена нередко тоже говорила нечто подобное. Хирург-офтальмолог, она работала по программе обмена в одной из лондонских больниц. В силу своей профессии Кэролайн Райан видела все проблемы только в чёрном и белом цвете. Если у кого-то возникали проблемы со зрением, то она либо могла помочь, либо не могла. А с человеческой психикой всё обстоит гораздо сложнее, подумал Райан, перечитав брошюру, и каждый перебежчик требует индивидуального подхода, потому что в каждом случае это особая личность, и с ним должен работать человек, имеющий достаточно времени, чтобы понять его и дать совет. Интересно, гожусь ли я для такой работы? — подумал он.

— Скучаете, Джек? — спросил адмирал Уайт, входя в каюту.

— Не то чтобы очень, адмирал. Когда у нас намечается контакт с Советами?

— Сегодня вечером. Ваши парни задали им жару из-за этого инцидента с «томкэтом».

— И правильно сделали. Может быть, они опомнятся, прежде чем дело зайдёт слишком далеко.

— Вы считаете, что есть такая опасность? — Уайт сел.

— Видите ли, адмирал, если русские действительно преследуют пропавшую лодку, то нельзя исключить такую возможность. Если же нет, то они находятся здесь по совершенно иной причине, и я допустил ошибку в оценке их намерений. Что того хуже, мне придётся и дальше жить с этой ошибкой на совести — или умереть с ней.

Медицинский центр ВМС в Норфолке

Тейт приободрился. Доктор Джеймисон сменил его, и он поспал пять часов на кушетке в комнате отдыха для врачей. Ещё никогда ему не удавалось проспать не шелохнувшись так долго, так что даже пяти часов было достаточно, чтобы он выглядел неприлично бодрым среди остального медицинского персонала. Он позвонил, и ему принесли стакан молока. Поскольку доктор Тейт был мормоном, он избегал всех напитков, содержащих кофеин, — кофе, чая, даже кока-колы, — и хотя такая самодисциплина была необычна для врача, не говоря уж о кадровом офицере, он редко задумывался об этом за исключением случаев, когда указывал на неё в беседах с другими врачами, как на средство продления жизни. Тейт выпил молоко, побрился в туалете и вышел оттуда свежим, готовым встретить новый день.

— Что там с радиационным заражением, Джейми?

— Радиологическая лаборатория не смогла сообщить ничего определённого, — признался Джеймисон. — Они съездили за офицером-радиологом на базу подводных лодок, и он обследовал одежду. Было обнаружено радиационное заражение около двадцати рад, недостаточное для явного физиологического воздействия на организм. Думаю, это потому, что медсестра брала мазок с тыльной стороны кисти, а в конечностях все ещё, должно быть, сохраняется сужение сосудов, что и могло объяснить низкий уровень лейкоцитов. По-видимому, это наиболее вероятно.

— А как он в остальном?

— Уже лучше. Не намного, но лучше. Думаю, кефлин уже оказал своё действие. — Доктор открыл историю болезни. — Растёт число лейкоцитов. Два часа назад я сделал ему переливание крови. Химический состав крови приближается к норме. Кровяное давление — сто на шестьдесят пять, пульс — девяносто четыре. Десять минут назад температура была 38,2 — она колеблется уже несколько часов. У него отличное сердце. Думаю, он поправится, если не произойдёт чего-то неожиданного. — Джеймисон напомнил себе, что в случаях крайнего переохлаждения неожиданности могут проявиться спустя месяц или даже больше.

Тейт перелистал историю болезни. Ему вспомнилось, каким он сам был много лет назад. Способный молодой врач, очень похожий на Джеймисона, уверенный в том, что может всех исцелить. Да, это было приятное чувство. Как жаль, что с жизненным опытом (в его случае это два года в Дананге) это проходит. Впрочем, Джейми и вправду не ошибался; в состоянии русского произошли такие изменения к лучшему, что шансы его на выздоровление заметно выросли.

— Чем занимаются русские? — спросил Тейт.

— Пешкин сейчас дежурит в палате. Когда пришла его очередь и он переоделся во все стерильное, представляете, передал свои тряпки капитану Смирнову, словно боится, что их здесь украдут.

Тейт объяснил Джеймисону, что Пешкин — агент КГБ.

— Неужели? Может быть, у него там спрятан пистолет, — усмехнулся молодой врач. — Если это так, пусть поостережётся. У нас здесь три морских пехотинца.

— Морские пехотинцы? Зачем?

— Забыл сказать вам. Какой-то репортёр узнал, что у нас в больнице русский моряк и попытался обманным путём пробраться сюда. Его остановила медсестра. Об этом узнал адмирал Блэкборн и пришёл в такую ярость, что приказал изолировать весь этаж. Неужели тут какая-то тайна, сэр?

— Представления не имею, но этим распоряжаемся не мы. Что ты думаешь об этом Пешкине?

— Не знаю. Мне ещё не приходилось встречаться с русскими. Они редко улыбаются и так внимательно следят за пациентом, словно боятся, что мы намереваемся похитить его.

— Или, скорее, опасаются, что он скажет что-то, не предназначенное для наших ушей? — задумчиво произнёс Тейт. — У тебя не возникло впечатления, будто им не хочется, чтобы он выздоровел? Я имею в виду, что они хотели бы скрыть от нас, с какой подлодки он спасся?

Джеймисон на мгновение задумался.

— Нет. Русские из всего делают секреты, правда? Как бы то ни было, Смирнов ведь проговорился.

— Ладно. Иди поспи, Джейми.

— Слушаюсь, капитан. — Джеймисон направился в сторону комнаты отдыха.

Когда мы спросили их о подлодке, подумал Тейт, то имели в виду атомная она или нет. А может, они решили, что нас интересует, ударная это лодка или ракетоносец? Тогда всё становится ясно, правда? Да, конечно. Советский подводный ракетоносец у нашего побережья, и такая лихорадочная активность русского флота в Северной Атлантике. Во время Рождества. Боже мой! Если бы они собирались сделать это, то сделали бы прямо сейчас, верно? Из палаты вышла медсестра — она несла кровь, только что взятую у пациента, на анализ в лабораторию. Это делалось каждый час, и Пешкин на несколько минут оставался наедине с русским матросом.

Тейт повернул за угол и увидел в окно Пешкина, который сидел у края кровати, наблюдая за своим соотечественником, который так и не пришёл в сознание. На нём была зелёная одежда хирурга. Чтобы надевать её как можно быстрее, карманы на ней находились на обеих сторонах — внешней и внутренней, так что хирургу не приходилось проверять, надевает он одежду наизнанку или нет. И тут на глазах у Тейта Пешкин сунул руку в нижний карман и что-то оттуда достал.

— Боже милосердный! — Тейт рванулся вперёд и вбежал в палату. Удивление на лице Пешкина сменилось оцепенением, когда врач выбил из его рук сигарету и зажигалку, а затем уступило место ярости, после того как Тейт молниеносным рывком поднял русского дипломата со стула и отбросил в сторону двери. Американец был меньше ростом, но его действия были столь быстрыми и неожиданными, что ему удалось вышвырнуть Пешкина в коридор.

— Охрана! — крикнул Тейт.

— Что это значит? — возмутился Пешкин. Тейт крепко держал его. И тут же от вестибюля послышался топот бегущих ног.

— Что случилось, сэр? — Запыхавшийся капрал морской пехоты с кольтом 45-го калибра в правой руке резко остановился перед ними, поскользнувшись на кафельном полу.

— Этот человек только что пытался убить моего пациента!

— Что?! — Лицо русского дипломата побагровело.

— Капрал, отныне вы будете неотлучно дежурить у входа в палату. Если этот человек попытается войти туда, вы обязаны любым способом остановить его. Это понятно?

— Так точно, сэр! — Капрал посмотрел на Пешкина. — Прошу вас отойти от двери, сэр.

— Это возмутительно! — воскликнул русский дипломат.

— Сэр, прошу вас немедленно отойти от двери. — Капрал сунул пистолет в кобуру.

— Что здесь происходит? — послышался голос Иванова, у которого хватило выдержки говорить спокойно, хотя он был ещё почти в конце коридора.

— Доктор, вы хотите, чтобы ваш матрос выжил или нет? — спросил Тейт, стараясь взять себя в руки.

— Что… ну конечно, мы хотим, чтобы он выжил. Странный вопрос.

— Тогда почему товарищ Пешкин только что пытался убить его?

— Ничего подобного! — выкрикнул Пешкин.

— Так что же именно он сделал? — спросил Иванов. Прежде чем Тейт успел ответить, Пешкин быстро заговорил по-русски, затем перешёл на английский.

— Я достал сигарету, вот и все. У меня нет оружия. Я не собираюсь никого убивать. Я всего лишь хотел закурить.

— Повсюду на этом этаже на стенах надписи «Не курить», за исключением вестибюля, — вы что, читать не умеете? Вы находились в палате интенсивной терапии, где пациент подключён к чистому кислороду, где в воздухе повышенное содержание кислорода, где даже постельное бельё пропитано им, а вы собирались чиркнуть своим проклятым «Биком»! — Доктор редко прибегал к столь резким выражениям. — Да, конечно, вас тоже немного обожгло бы и всё выглядело бы как несчастный случай, но парень-то погиб бы! Мне известно, кто вы на самом деле, Пешкин, и не думаю, что вы настолько глупы, чтобы поднимать шум. Прочь с моего этажа!

Медсестра, наблюдавшая за происходящим, вошла в палату и вернулась с пачкой сигарет, двумя сигаретами, выпавшими из неё, и бутановой зажигалкой. На лице у неё было написано изумление.

Пешкин был пепельно-бледным.

— Доктор Тейт, уверяю вас, у меня не было такого намерения. Что случилось бы, если бы я закурил?

— Товарищ Пешкин, — медленно произнёс Иванов по-английски, — произошёл бы взрыв и пожар. Открытый огонь рядом с кислородом смертельно опасен.

— Боже мой! — Пешкин наконец понял, что мог натворить. Он ждал, когда уйдёт сестра, — медицинский персонал запрещает курить, когда бы вы их не спросили. Пешкин не имел представления о правилах поведения в больницах и, будучи агентом КГБ, привык поступать так, как ему заблагорассудится. Он заговорил с Ивановым по-русски. Советский врач слушал его, как слушает отец ребёнка, разбившего стакан, и что-то резко сказал в ответ.

К этому времени Тейт немного успокоился. Возможно, я и переборщил, подумал он, — начать с того, что всякий курильщик — уже заведомый идиот.

— Доктор Тейт, — произнёс наконец Пешкин, — клянусь, я не имел представления об опасности курения рядом с кислородом. Наверно, я вёл себя по-дурацки.

— Сестра, — Тейт повернулся к девушке, — начиная с этого момента мы ни на секунду, повторяю, — ни на секунду, не должны оставлять этого пациента без постоянного наблюдения. Для того чтобы отнести кровь на анализ в лабораторию или сделать что-нибудь ещё, вызывайте санитара. А если вам понадобится выйти в туалет, пусть вас сменят на это время.

— Хорошо, доктор.

— И больше никаких фокусов, господин Пешкин. Стоит вам ещё раз нарушить правила, я удалю вас отсюда. Вы поняли меня?

— Всё будет так, как вы сказали, доктор, и позвольте мне ещё раз извиниться перед вами.

— А вы останетесь здесь, — приказал Тейт морскому пехотинцу и пошёл прочь, сердито качая головой. Он был зол на русского, смущён собственным поведением, ему хотелось снова оказаться в Бетесде, там, где он привык работать, и он был недоволен тем, что даже ругаться не умеет как следует. Тейт спустился на первый этаж и потратил пять минут на поиски офицера разведки, прилетевшего сюда вместе с ним. В конце концов он нашёл его в игровой комнате, где тот коротал время за компьютерными играми. Они прошли в пустой кабинет администратора госпиталя.

— Вы действительно думаете, что он пытался убить парня? — изумлённо спросил капитан.

— А что я должен думать, по-вашему? — резко бросил Тейт. — Как вы сами считаете?

— Мне кажется, он просто сделал глупость. Им нужен этот матрос живым — нет, сначала они хотят поговорить с ним — больше чем вам.

— Откуда вы знаете это?

— Пешкин звонит в посольство каждый час. Здесь установлена аппаратура прослушивания, разумеется.

— Что, если он вас дурачит?

— Если он такой талантливый актёр, его место в кино, а не в КГБ. Постарайтесь поставить парня на ноги, доктор, а мы позаботимся обо всём остальном. Между прочим, вы правильно сделали, поставив у палаты морского пехотинца. Это припугнёт их. В моей профессии нельзя упускать ни малейшего шанса припугнуть противника. Значит, когда он придёт в сознание?

— Не знаю. У него не проходит лихорадка, и он очень слаб. Почему они так стремятся поговорить с ним? — спросил Тейт.

— Им нужно узнать, с какой подлодки он спасся. Коллега Пешкина по КГБ сболтнул об этом по телефону — кретин! Настоящий кретин! Они, должно быть, очень обеспокоены.

— А мы знаем, с какой он подлодки?

— Конечно, — лукаво улыбнулся офицер.

— Тогда что здесь происходит, Боже милосердный?

— Не могу этого сказать, доктор. — Капитан многозначительно улыбнулся, словно ему всё было известно. На самом деле он тоже ничего не знал, как и все остальные.

Верфи ВМФ в Норфолке

Подводная лодка «Скэмп» стояла в доке, пока огромный кран устанавливал «Авалон» на специальном устройстве у кормового люка. Капитан нетерпеливо следил за происходящим с вершины паруса. Его лодку оторвали от преследования двух «Викторов», и это раздражало капитана. Всего несколько недель назад он провёл учения с использованием глубоководного спасательного устройства, а сейчас были дела и поважнее и ему ничуть не улыбалось играть роль матки-кита для этой дурацкой бесполезной игрушки. Вдобавок миниподлодка, закреплённая над кормовым спасательным люком, снизит его скорость по меньшей мере на десять узлов. А ведь нужно ещё разместить и кормить четырех лишних человек. «Скэмп» совсем не так уж велик.

Правда, зато они прихватят свежих продуктов. «Скэмп» находился в плавании пять недель, когда пришёл приказ о возвращении на базу. У них истощился запас свежих овощей, и они воспользовались представившейся возможностью, чтобы взять на борт новые припасы. Команде быстро надоедают бобовые блюда. А вот сегодня у них будет настоящий салат-латук, помидоры, свежая кукуруза вместо консервированной. Но все это никак не компенсирует того, что где-то в море шныряют русские подлодки, о которых следовало побеспокоиться в первую очередь.

— Все надёжно закреплено? — Капитан склонился в сторону кормовой палубы.

— Так точно, капитан. Мы готовы, очередь за вами, — ответил лейтенант Эймс.

— Машинное отделение, — вызвал капитан старшего механика по внутренней связи. — Приготовьтесь к выходу в море через десять минут.

— Мы уже готовы, шкипер.

Портовый буксир стоял рядом, чтобы помочь лодке выйти из дока. Эймс получил свои указания, которые не понравились капитану. Уж теперь они точно не смогут преследовать русские подлодки, пока на корме закреплена эта проклятая лодчонка.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Вот смотрите, Свиядов, — кивнул Мелехин, — я покажу вам, что придумал вредитель.

Лейтенант подошёл ближе. Старший механик ткнул пальцем в контрольный клапан на корпусе теплообменника. Прежде чем приступить к объяснению, Мелехин снял телефонную трубку.

— Товарищ командир, говорит Мелехин. Я нашёл место повреждения. Мне нужно на час заглушить реактор. Гусеница может работать на аккумуляторах?

— Конечно, товарищ стармех, — ответил Рамиус. — Действуйте.

Мелехин повернулся к своему заместителю.

— Заглушить реактор и переключить аккумуляторные батареи на моторы гусеницы.

— Слушаюсь, товарищ капитан. — Офицер повернулся к пульту управления.

Время, которое потребовалось на то, чтобы найти место утечки радиации, оказалось тяжёлым испытанием для команды. После того как обнаружили, что счётчики Гейгера выведены из строя, Мелехин и Бородин исправили их и приступили к тщательной проверке реактора, что было очень непросто. О значительной утечке радиоактивного пара речи не шло, иначе Свиядову пришлось бы соблюдать крайние меры предосторожности — даже крошечная струйка вполне могла оторвать руку. Они рассудили, что причиной радиационного заражения является незначительная утечка в системе низкого давления. Так ли это было или нет, больше всего команду будоражила неизвестность — никто не знал точно, что происходит.

На проверку, которую проводили старший механик и старпом, потребовалось не меньше восьми часов, и на это время реактор пришлось снова заглушить. В связи с этим во всём корабле отключили электричество, осталось лишь аварийное освещение. Пришлось даже уменьшить питание системы очистки воздуха. Встревоженные матросы тихо переговаривались между собой. Беда в том, что Мелехин не мог обнаружить места утечки, а ведь накануне на значках-дозиметрах ничего не было! Это выглядело очень странно.

— Давайте, Свиядов, говорите, что вы там видите. — Мелехин подошёл к лейтенанту и показал на клапан.

— Клапан проверки качества воды. — Этот клапан открывали только в порту, на холодном реакторе, для промывки системы охлаждения и проверки заражённости содержащейся в ней воды. Клапан выглядел совершенно обыкновенным, рассчитанный на высокое давление, он был с большим запирающим колесом. Выпускная трубка ниже его, под той частью, которая находилась под давлением, была не приварена, а сидела на резьбе.

— Попрошу вас принести большой гаечный ключ, товарищ лейтенант. — Мелехин не торопится со своим уроком, подумал Свиядов. Когда старший механик намерен был объяснить что-то серьёзное, он делал это очень медленно и обстоятельно. Свиядов вернулся с гаечным ключом длиной в добрый метр. Старший механик подождал, пока не заглушили реактор, потом тщательно проверил приборы, чтобы убедиться, что трубы находятся не под давлением. Он был осторожным человеком. Захватив ключом фитинг, Мелехин повернул его. Это не потребовало больших усилий.

— Как видите, товарищ лейтенант, труба на самом деле врезана в корпус клапана. Почему, как вы думаете?

— Врезка сделана во внешней части, товарищ старший механик. Давление держит сам клапан. Выпускная труба всего лишь играет роль направляющего крана. Конструкция соединения не влияет на его герметичность.

— Совершенно верно. Навинченный фитинг недостаточно прочен для высокого давления внутри установки. — Мелехин отвернул фитинг до конца голыми руками. Фитинг был отлично обработан, нарезка все ещё сверкала как новенькая. — Вот где был совершён акт вредительства.

— Не понимаю, товарищ стармех.

— Кто-то все это очень тщательно обдумал, товарищ лейтенант. — В голосе Мелехина звучала не только ярость, но и восхищение. — В обычном режиме, то есть на крейсерской скорости, давление внутри контура охлаждения равно восьми килограммам на квадратный сантиметр, правильно?

— Да, товарищ стармех, и на предельной скорости давление увеличивается на девяносто процентов. — Свиядов знал все это наизусть.

— Но мы редко ходим на полной скорости. Перед нами тупиковая часть контура охлаждения пара. Смотрите, здесь просверлено маленькое отверстие, диаметром меньше миллиметра. Вот глядите. — Мелехин наклонился, чтобы поближе разглядеть отверстие. Свиядов не спешил наклоняться к нему. — Даже меньше миллиметра, заметно меньше. Вредитель вывинтил фитинг, просверлил отверстие и затем поставил фитинг обратно. Крошечное отверстие позволяет выходить наружу лишь небольшому количеству пара и к тому же очень медленно. Пар не может подниматься вверх, потому что фитинг установлен напротив вот этого фланца. Посмотрите, как тщательно все продумано! Идеально, просто идеально. Итак, пар не может подниматься вверх. Он может всего лишь просачиваться вниз по нарезке и в конце концов выходить наружу через выпускную трубку. Этого достаточно. Вполне достаточно, чтобы создать в отсеке небольшое радиационное заражение. — Мелехин поднял голову. — Кто-то продумал все до малейших деталей. Продумал очень тщательно, потому что знает, как работает эта система. Когда мы снизили давление в поисках места утечки, давление в контуре тоже упало, и пар перестал проникать наружу по нарезке, так что мы не смогли найти места утечки. Пар начинает просачиваться лишь при нормальном уровне давления, но если возникает подозрение о радиационном заражении и начинаются поиски утечки, давление приходится снизить. Однако стоит довести давление до максимума, и кто знает, что может случиться? — Мелехин восхищённо покачал головой. — Кто-то все тщательно обдумал, очень тщательно. Надеюсь, у меня будет возможность встретиться с этим мастером, очень надеюсь. Потому что, когда мне представится такая возможность, я возьму большие стальные плоскогубцы, — Мелехин перешёл на шёпот, — и раздавлю ему яйца! Дайте мне вон тот маленький ящичек, товарищ лейтенант. Я сам исправлю все это за несколько минут.

Капитан первого ранга Мелехин не бросал слов на ветер. Он никому не позволит сделать такую работу вместо него. Это было его машинное отделение, его реактор, и он нёс ответственность за все происходящее здесь. Впрочем, Свиядова это устраивало. В крошечное отверстие Мелехин вставил стерженёк из нержавеющей стали и заполировал его заподлицо надфилем, похожим на ювелирный, чтобы не пострадала нарезка. Затем он смазал нарезку резиновым уплотнителем и аккуратно завернул фитинг на место. По часам Свиядова на всю процедуру ушло двадцать восемь минут. Недаром ему говорили в Ленинграде, что Мелехин — лучший механик на подводном флоте.

— Статическое испытание давления, восемь атмосфер, — скомандовал он своему заместителю.

Реактор снова включили. Через пять минут давление достигло нормального уровня. В течение десяти минут старший механик держал счётчик Гейгера под выпускной трубкой — и счётчик оставался на нулевой отметке, стрелка ни разу не дрогнула, даже при установке на второе деление. Он подошёл к телефону и сообщил командиру, что авария ликвидирована.

Мелехин впустил в отсек матросов и приказал убрать инструменты в отведённые для них места.

— Теперь вы видите, как это делается, товарищ лейтенант?

— Да, товарищ стармех. Вы считаете, что одного отверстия было достаточно для заражения всего реакторного отсека?

— По-видимому.

Слова Мелехина не убедили молодого лейтенанта. Реакторный отсек — это лабиринт труб и фитингов, а чтобы просверлить такую дырочку много времени не надо. Что, если где-то ещё скрыты такие же бомбы замедленного действия?

— Полагаю, товарищ лейтенант, вы чересчур беспокоитесь, — заметил Мелехин. — Да, я тоже не могу не думать об этом. Когда мы придём на Кубу, я проведу статические испытания при полном давлении для проверки всей системы, но сейчас это не представляется возможным. Мы будем продолжать нести двухчасовые вахты. Не исключено, что вредитель скрывается среди матросов. Если дело обстоит именно так, я не хочу, чтобы ему хватило времени для какой-то новой пакости. Не сводите глаз с команды.

День двенадцатый Вторник, 14 декабря

Ударная подлодка «Даллас»

— «Сумасшедший Иван»! — Вопль Джоунза был таким громким, что его услышали в центральном посту. — Поворачивает направо!

— Шкипер! — воскликнул следом за ним Томпсон.

— Стоп машина! — тут же приказал Манкузо. — Подготовить корабль для абсолютной тишины!

В тысяче ярдов перед «Далласом» контакт, за которым следовала американская подлодка, только что начал резкий поворот направо. Русские проделывали это каждые два часа, после того как американцы снова обнаружили их, хотя не с такими регулярными промежутками, чтобы «Даллас» мог следовать сколько-нибудь определённому графику. Командир этого ракетоносца знает своё дело, подумал Манкузо. Советская подлодка описывала полный круг, чтобы убедиться с помощью своего гидролокатора, установленного на носу, что никто не скрывается в её кормовом конусе тишины.

Уклоняться от такого манёвра было не только трудно, но и опасно, особенно так, как это проделывал Манкузо. Когда «Красный Октябрь» менял курс, его корма, как у всех кораблей, двигалась в направлении, противоположном повороту. Ракетоносец становился стальной преградой прямо перед «Далласом», пока не завершалась первая часть поворота, а ударной подлодке водоизмещением семь тысяч тонн требуется пройти немалое расстояние, прежде чем остановиться.

Точное число столкновений советских и американских субмарин держится в строжайшей тайне, но все знают, что такие столкновения происходят. Характерным тактическим приёмом русских, направленным на то, чтобы не позволять американцам подходить слишком близко, был крутой поворот, получивший в американском флоте название «сумасшедший Иван».

Первые несколько часов слежения за контактом Манкузо стремился сохранять дистанцию. Он понял, что русский ракетоносец разворачивается медленно, маневрирует как-то лениво и при этом всплывает примерно на пятьдесят-восемьдесят футов, накренясь почти как самолёт. Он подозревал, что русский шкипер не использует до предела манёвренные способности лодки — разумный шаг, направленный на то, чтобы скрывать от всех характеристики своего корабля, придерживая кое-что про запас. Это позволило «Далласу» держаться совсем близко за советским ракетоносцем, причём Манкузо сбавил скорость до предела, время от времени выключал силовую установку и просто дрейфовал за «Красным Октябрём», едва не касаясь его кормы. У него это хорошо получалось — судя по шёпоту офицеров, даже слишком хорошо. В прошлый раз они прошли всего в ста пятидесяти ярдах от гребных винтов русской подлодки. Радиус поворота у ракетоносца был таким большим, что он описывал круг вокруг затаившегося «Далласа».

Избегать столкновения было самой опасной частью манёвра, но сам манёвр этим не ограничивался. «Далласу» нужно было ещё и остаться невидимым для пассивных акустических систем своего контакта. С этой целью механикам приходилось снижать мощность реактора S6G до минимума. К счастью, конструкция реактора позволяла ему функционировать без помощи циркуляционного насоса, прогоняющего хладагент по охладительной системе, поскольку в реакторе этого типа жидкость циркулировала с помощью обычной конвекции — перемешивания в результате разницы температур в разных частях охлаждающего контура. Кроме того, был отдан приказ соблюдать полную тишину. Запрещалось всякое движение, которое могло бы выдать «Даллас» противнику, и члены команды соблюдали этот приказ настолько серьёзно, что даже говорили шёпотом.

— Скорость падает, — послышался голос лейтенанта Гудмана. Манкузо решил, что на этот раз «Даллас» не протаранит русский ракетоносец, и пошёл к гидроакустикам.

— Цель продолжает поворачивать направо, — тихо докладывал Джоунз. — Наверно, отходит от нас. Расстояние до кормы ярдов двести, может, чуть меньше… Да, он отходит от нас, пеленг меняется все быстрее, а скорость и шум двигателей не меняются. Медленный поворот направо. — Джоунз уголком глаза заметил капитана и рискнул высказать собственное заключение:

— Шкипер, этот парень очень уверен в себе. Я хочу сказать, предельно уверен.

— Объясни, — сказал Манкузо, уже догадываясь, каким будет ответ.

— Капитан, он не сбавляет ход, как делаем это мы, да и поворачиваем мы намного круче. Такое впечатление, будто он делает это по привычке, что ли, понимаете? Будто спешит куда-то и уверен, что никто не сможет его обнаружить — одну минуту… Да, вот, он только что лёг на обратный курс, пеленг на правую скулу, где-то в полумиле от нас… Продолжает медленный разворот. Он снова пройдёт вокруг нас. Сэр, если он знает, что кто-то позади него, то ведёт себя поразительно хладнокровно. Как ты считаешь, Френчи?

Старший акустик Лаваль покачал головой.

— Он не знает, что мы поблизости.

Старшина ничего больше не добавил. Он был убеждён, что следовать так близко за лодкой противника, по меньшей мере безрассудно. Капитан — отважный человек, требуется немалая смелость, чтобы играть вот так с лодкой типа 688, но стоит чуть промахнуться, и остаток службы он проведёт на берегу за письменным столом.

— Проходит мимо нас по правому борту. Его гидролокаторы в пассивном режиме. — Джоунз достал свой калькулятор и нажал несколько кнопок. — Сэр, при таком угле на его скорости радиус разворота составляет примерно тысячу ярдов. Вам не кажется, что эта странная движительная система мешает работе рулей?

— Может быть. — Манкузо надел запасную пару наушников и прислушался.

Шум оставался прежним. Шуршание, и каждые сорок или пятьдесят секунд странный рокот на низкой частоте. На таком расстоянии были слышны также бульканье жидкости и работа насоса реактора. Послышался резкий звук, будто кок передвинул сковородку по металлической плите. На этой подлодке тишины не соблюдают, с улыбкой подумал Манкузо. Сейчас он, словно воришка, находится так близко от подлодки противника — ну, может, не совсем противника — и слышит все. Правда, недостаточно хорошо, чтобы понять каждый звук, такое впечатление, что он присутствует на вечеринке и слышит, как галдит одновременно дюжина пар.

— Проходит за кормой, продолжает кружить. Радиус разворота у него не меньше тысячи ярдов, — заметил Манкузо.

— Да, капитан, примерно так, — согласился Джоунз.

— По-видимому, он не пользуется своей рулевой системой на полную мощность. И ты прав, Джоунзи, русский шкипер ведёт себя чертовски хладнокровно. Гм-м, странно, обычно русские в этом отношении настоящие параноики, однако этот парень — исключение.

Ну что ж, тем лучше, подумал Манкузо.

Если он способен услышать «Даллас», это произойдёт именно, сейчас, когда его гидролокатор, установленный на носу, направлен почти прямо на американскую подлодку. Манкузо снял наушники и прислушался к шуму своей лодки. В «Далласе» было тихо, как в могиле. Как только прозвучали слова «сумасшедший Иван», команда мгновенно отреагировала. Как лучше наградить их всех? — пронеслось в голове Манкузо. Он знал, что заставлял их напряжённо работать, иногда даже слишком напряжённо, зато, черт побери, какой результат!

— Он проходит по левому борту, — доложил Джоунз. — Сейчас точно на траверзе, прежняя скорость, меняет курс и, наверно, удаляется от нас. Расстояние, по-моему, тысяча сто. — Акустик достал из заднего кармана носовой платок и вытер потные руки.

Ему действительно нелегко, подумал капитан, но этого не скажешь, глядя на парня. Все в команде вели себя, как настоящие профессионалы.

— Он прошёл мимо нас по правому борту и, мне кажется, закончил разворот. Наверняка снова ляжет на курс один-девять-ноль. — Джоунз улыбнулся, глядя на капитана. — Мы снова вывернулись, шкипер.

— О'кей, парни. Молодцы. — Манкузо вернулся в центр управления боевыми действиями. Все смотрели на него, ожидая приказа. «Даллас» замер на месте, а потом стал медленно дрейфовать вперёд и чуть вниз при отрицательно наклонённых триммерах.

— Включаем силовую установку. Постепенно увеличиваем скорость до тринадцати узлов.

Через несколько секунд раздался едва слышный шум — это реактор начал наращивать мощность. И тут же стрелка указателя скорости медленно поползла вверх. «Даллас» снова пошёл вперёд.

— Внимание, говорит капитан, — произнёс Манкузо по системе внутренней связи. Динамики, действующие от бортового электропитания, были выключены, и его слова будут передаваться вахтенными матросами из отсека в отсек. — Русские обошли вокруг нас и не сумели обнаружить. Вы отлично справились с работой, парни. Можете снова свободно дышать. — Он повесил микрофон на крючок. — Мистер Гудман, следуйте за ним.

— Слушаюсь, шкипер. Рулевой, лево руля пять градусов.

— Есть лево руля пять градусов, — отрепетовал рулевой, по команде поворачивая руль. Через десять минут «Даллас» снова следовал за кормой русского ракетоносца.

На системе управления огнём было установлено огневое решение. У торпед «Марк-48» едва хватит времени, чтобы их взрыватели перешли в боевое положение, перед тем как попасть в цель через двадцать девять секунд.

Министерство обороны, Москва

— Как самочувствие, Миша?

Михаил Семёнович Филитов поднял голову от лежащей перед ним груды документов. Выглядел он неважно — лицо всё ещё было красным и температура так и не спала. Дмитрия Устинова, министра обороны СССР, беспокоило состояние старого друга. Филитову следовало бы ещё несколько дней провести в госпитале, как и советовали врачи. Но старый офицер никогда не прислушивался к советам, он только исполнял приказы.

— Со мной все в порядке, Дмитрий. Всякий раз, когда выходишь из госпиталя, чувствуешь себя хорошо — даже если уже умер, — улыбнулся Филитов.

— Ты всё ещё неважно выглядишь, — заметил Устинов.

— Ну и что? В нашем возрасте все хорошо не выглядят. Хлопнем по стаканчику, товарищ министр? — Филитов достал из ящика стола бутылку «Столичной».

— Пьёшь слишком много, дружище, — упрекнул его Устинов.

— Как раз наоборот, слишком мало. Выпей я чуть больше антифриза, и не простудился бы на прошлой неделе. — Он налил до половины два стакана и передал один гостю. — Давай, Дмитрий, сегодня холодно на дворе.

Они сделали по глотку прозрачной жидкости и с шумом выдохнули.

— Мне уже лучше, — хрипло засмеялся Филитов. — Скажи, что там с этим литовским предателем?

— Толком не знаем, — ответил Устинов.

— Все ещё? Ты можешь рассказать, что там было в его письме?

Устинов сделал ещё глоток и начал рассказ. Когда он кончил, потрясённый Филитов смотрел на него, наклонившись вперёд.

— Господи! И его по-прежнему не могут найти? Сколько голов уже слетело?

— Адмирал Коров умер. Его арестовали офицеры КГБ, конечно, и вскоре после этого он умер от кровоизлияния в мозг.

— Наверняка кровоизлияние было девятимиллиметрового калибра, — сухо заметил Филитов. — Сколько раз я твердил, что этот долбаный флот нам не нужен? Какая от него польза, чёрт возьми? Можно использовать его против китайцев? Или против армий НАТО, которые нам угрожают? Нет, нельзя! Сколько миллиардов рублей уходит на то, чтобы строить и снабжать топливом эти красивые баржи для Горшкова, а что получаем взамен? Да ничего! Теперь у него пропала подводная лодка и весь гребаный флот не может найти её. Хорошо, Сталин умер, — он бы им показал.

Устинов кивнул. В свои годы он помнил судьбу тех, кто не могли доложить Сталину о полном успехе.

— Как бы то ни было, Падорину, похоже, удалось выкрутиться. На подлодке оказался дополнительный контроль за командиром.

— Падорин! — Филитов поднёс стакан к губам. — Этот евнух! Я встречался с ним всего раза три, не больше. Сухарь, даже для политработника. Никогда не улыбнётся, даже если пьёт с тобой. Тоже мне русский! Скажи мне, Дмитрий, почему Горшков держит у себя столько старых пердунов вроде него?

Устинов поднял стакан и улыбнулся.

— По той же причине, что и я. — Оба засмеялись.

— Ну и как товарищ Падорин собирается защитить наши тайны и спасти свою шкуру? С помощью машины времени?

Устинов объяснил все старому другу. Мало с кем был так откровенен министр обороны, с кем он мог поделиться государственными секретами. Филитов был на пенсии, но по-прежнему оставался полковником бронетанковых войск и с гордостью носил военный мундир. Он впервые вступил в бой на четвёртый день после начала Великой Отечественной войны, когда фашистские оккупанты рвались на восток. Лейтенант Филитов со своей танковой ротой, укомплектованной танками Т-34/76, встал на их пути юго-восточнее Брест-Литовска. Он отлично проявил себя, уцелел в схватке с танками Гудериана, отступил вместе с остальными войсками и вёл непрерывные бои, пока не попал в огромный «котёл» возле Минска. Ему удалось вырваться из окружения, затем он вырвался и из второго окружения, под Вязьмой, после чего командовал танковым батальоном во время контрнаступления Жукова под Москвой. В 1942 году он участвовал в броске на Харьков, который закончился весьма печально, но снова уцелел и сумел выйти из битвы, на этот раз выпрыгнув из горящего танка и оставив позади разгромленные остатки полка в «котле» на берегу Днепра. В том же году, уже в составе другого танкового полка, он возглавил наступление, в котором были разгромлены итальянские части под Сталинградом и завершено окружение немцев. В этой битве он был дважды ранен. За Филитовым закрепилась слава отличного командира, к тому же везучего. Его везение кончилось у Курска, где он вступил в бой с дивизией СС «Рейх». Возглавив атаку, Филитов на своём танке попал под жестокий перекрёстный огонь88-миллиметровых орудий немецких танков, находившихся в засаде. Просто чудо, что ему и здесь удалось уцелеть. У него на груди так и остались шрамы от ожогов, полученных, когда он вылезал из горящего танка, а его правая рука оказалась практически парализованной. Раненого бесстрашного командира, удостоенного трех «Золотых Звёзд» Героя Советского Союза и множества других наград, отправили в тыл.

После многомесячного лечения, переводов из одного госпиталя в другой, он стал приёмщиком на военных заводах, отправленных на Урал, к востоку от Москвы. Там он включился в новую работу с такой же настойчивостью и жаром, которые проявлял на поле боя, где стал настоящим боевым командиром. Здесь, на военных заводах, он служил стране ещё лучше, чем на фронте. Прирождённый организатор, Филитов быстро научился подгонять директоров, заставляя их улучшать производство, и убедил конструкторов вносить небольшие, но часто принципиально важные изменения в конструкцию танков, что спасло немало жизней и помогло выигрывать бои.

Филитов и Устинов впервые встретились на одном из оборонных заводов. Израненный, весь в шрамах боевой ветеран и грубоватый аппаратчик, посланный Сталиным «выбивать» как можно больше военной техники, оружия и боеприпасов. После нескольких споров молодой Устинов понял, что Филитов никого не боится и никогда не уступает в вопросах, касающихся качества вооружения. В одном из таких споров Филитов буквально затащил Устинова в башню танка и на практике доказал ему свою правоту. Устинов принадлежал к числу людей, которые все схватывают на лету, и не нуждался в повторных объяснениях. Он не мог не оценить мужества офицера, который умел говорить «нет» народному комиссару вооружения, и они стали друзьями. К середине 44-го года Филитов был уже его правой рукой, специальным инспектором при наркоме, ему поручались самые трудные и самые неприятные дела. Если на каком-нибудь заводе возникали сбои, Филитов наводил там порядок — быстро и решительно. Три Звезды Героя и лицо в шрамах обычно помогали убедить директора завода исправить дело, а если он упорствовал, громовой голос полковника и выражения, способные вогнать в краску даже бывалого солдата, быстро решали проблему.

Филитов никогда не занимал видного положения в партии, и для своего «хозяина» был источником ценнейших сведений, собранных во время поездок по стране. Он по-прежнему сотрудничал с конструкторскими бюро, разрабатывавшими новые модели танков, и нередко сам выводил на полигон прототип новой модели или выбранный наугад танк из только что выпущенных заводом и вместе с такими же как он ветеранами подвергал машины испытаниям. Несмотря на искалеченную руку, Филитов считался одним из лучших башенных стрелков в стране. И он не кичился этим. В 1965 году Устинов решил сделать своему другу сюрприз и преподнёс ему генеральские погоны. Реакция Филитова удивила и даже разозлила маршала — тот заявил, что не завоевал их на поле боя, а получить звание генерала можно только на войне. Такой аргумент прозвучал довольно бестактно, поскольку сам Устинов стал маршалом в награду за заслуги в руководстве оборонной промышленностью и активную партийную деятельность, но, тем не менее, отказ Филитова свидетельствовал, что это образец нового советского человека, гордого собой и знающего себе цену.

Устинов с горечью подумал о том, какое несчастье постигло его друга в семейной жизни. Он был женат на прелестной женщине. Елена выступала на сцене Кировского театра, когда молодой лейтенант впервые познакомился с ней. Устинов вспоминал о ней с оттенком зависти — Елена была идеальной женой. Она родила двух прекрасных сыновей, но оба погибли. Старший, курсант военного училища, был убит в 1956 году в Венгрии, проявив себя стойким приверженцем партии. Ему не исполнилось и семнадцати лет. Что ж, он был солдатом и выполнял свой воинский долг. А вот младший сын погиб в 1959 году в результате несчастного случая на полигоне — его разнесло на части при разрыве дефектного затвора пушки новенького Т-55. Нелепая смерть. Вскоре после этого умерла и Елена — больше от горя, чем от болезней. Трагическая история.

Несмотря на постигшие его несчастья, Филитов мало изменился. Как и многие старые военные, он пил, но пил незаметно, втихую. Где-то в 60-е годы, припомнил Устинов, Филитов пристрастился к лыжам. Это и для здоровья полезно и выматывало до предела, к чему Филитов, по-видимому, и стремился, если не считать одиночества.

Однако Филитов по-прежнему умел слушать собеседника. Когда у Устинова появлялась какая-то новая идея, которую он собирался высказать на Политбюро, маршал пробовал её сначала на Филитове, чтобы узнать, что тот о ней думает. Не лишённый простоты, полковник обладал весьма острым умом и природным инстинктом солдата, что позволяло ему видеть слабые и сильные стороны во всякой проблеме. Да и как личный представитель министра он был незаменим. Людей, заслуживших в годы войны три Звезды Героя, осталось совсем мало, он сразу привлекал к себе внимание, и офицеры, намного выше его по званию, прислушивались к нему.

— Ты считаешь, Дмитрий Фёдорович, что это возможно? Разве одному человеку под силу уничтожить подводную лодку? — спросил Филитов. — Ты ведь разбираешься в ракетах куда лучше меня.

— Конечно. Дело заключается только в точном математическом расчёте. В пусковых ступенях ракеты достаточно энергии, чтобы расплавить подлодку.

— А что будет с ним потом? Каким образом спасётся этот наш человек? — Подобные вопросы всегда мучили Филитова. Он был и оставался солдатом, и его не могла не беспокоить судьба храбрецов, оказавшихся в одиночестве среди врагов.

— Мы, разумеется, сделаем всё возможное, но трудно надеяться на успех.

— Его нужно спасти, Дмитрий! Обязательно спасти! Не забывай, что такие молодые люди особенно ценны. Это не просто автоматы, выполняющие свой долг. Они служат образцом для молодых офицеров и стоят больше сотни новых танков или кораблей. Это подобно сражению, дорогой товарищ. Мы забыли об этом — а теперь видишь, что делается в Афганистане!

— Ты прав, дружище, — но лодка всего в нескольких сотнях километров от побережья Америки, даже меньше.

— Горшков постоянно говорит о могуществе своего флота — вот ему и карты в руки! — Филитов подлил водки в стакан. — Пожалуй, ещё немного.

— Миша, ты больше не будешь ходить на лыжах. — Устинов знал, что его друг частенько прикладывается к бутылке, перед тем как ехать на своей машине в подмосковный лес. — Я запрещаю тебе.

— Сегодня не поеду, Дмитрий, честное слово, хотя считаю, что это пошло бы мне только на пользу. Сегодня я пойду в баню, попарюсь и выгоню остатки яда из своего старого тела. Пошли вместе, а?

— Мне сегодня сидеть допоздна.

— Баня пойдёт тебе на пользу, — настаивал Филитов. Оба знали, что это пустые разговоры. Устинов принадлежал к высшей номенклатуре и не опускался до обычных парных бань. Филитов же был без претензий.

Ударная подлодка «Даллас»

Ровно через двадцать четыре часа после повторного обнаружения «Красного Октября» Манкузо созвал старших офицеров в кают-компании на совещание. Жизнь постепенно приходила в норму. Ему даже дважды удалось поспать — по четыре часа, — и теперь он снова начинал походить на человека. У них было достаточно времени, чтобы создать точный акустический портрет русского ракетоносца, и компьютер работал сейчас над совершенствованием классификации его почерка, чтобы передать другим ударным подлодкам. За время, пока они находились так близко от кормы русской подлодки, удалось разработать очень точную модель характеристик шума движительной системы, а благодаря тому, что «Красный Октябрь» каждые два часа описывал круги вокруг «Далласа», получить размеры ракетоносца и характеристики его силовой установки.

Старший помощник Уолли Чеймберз крутил в пальцах карандаш.

— Джоунзи прав, — проговорил он. — Это такая же силовая установка, как и на «оскарах» и «тайфунах». Им удалось уменьшить издаваемый ею шум, но в остальном характеристики акустического почерка точно такие же. Вопрос только в том, что она вращает. Похоже, гребной винт расположен в каких-то туннелях или кожухах. Что-то вроде направленного винта с муфтой вокруг, а может быть, какой-то туннельный движитель. Помнится, мы пробовали разработать что-то похожее, правда?

— Это было давно, — заметил лейтенант Батлер из машинного отделения. — Я слышал разговоры об этом, когда работал в Арко. Что-то там у них не получалось, но не скажу, что именно. Как бы то ни было, шум резко уменьшался. Вот этот рокот… это действительно какая-то гармоника — но гармоника чего? Знаете, если бы не это, мы никогда не сумели бы его обнаружить.

— Может быть, — согласился Манкузо. — Джоунзи считает, что сигнальные процессоры склонны отфильтровывать этот шум, словно в Советском Союзе знали, на что способны наши процессоры, и создали систему, чтобы перехитрить их. Но в это трудно поверить.

С таким мнением все согласились. Все знали принцип работы процессоров, но во всей стране не было и полусотни человек, толком разбиравшихся в них.

— Но все согласны, что это ракетоносец? — спросил Манкузо.

— Такая силовая установка не поместится в корпусе ударной подлодки, — кивнул Батлер. — Но ещё важнее, что эта лодка ведёт себя как ракетоносец.

— Это может быть «оскар», — высказал предположение Чеймберз.

— Нет. Зачем посылать «оскара» так далеко на юг? «Оскар» — противокорабельная лодка. Считаю, этот парень ведёт стратегический ракетоносец. Он прошёл весь путь на одной и той же скорости, что характерно для ракетоносца, — заметил лейтенант Манньон. — Только какова цель таких действий? Вот в чём главный вопрос. Может быть, они пытаются незаметно подкрасться к нашему побережью просто для того, чтобы убедиться, что способны на это. Они поступали так и раньше, а вся остальная гонка — просто для отвода глаз.

Они все не исключали такой возможности. Подобный трюк предпринимался и раньше, причём обеими сторонами. Последний раз в 1978 году советский ракетоносец типа «янки» приблизился к самому краю континентального шельфа у побережья Новой Англии. Очевидно, перед ним была задача выяснить, сумеет ли американский флот обнаружить подлодку. Флот справился со своей задачей, и тогда встал вопрос, как отреагировать на это, ставить ли Советы в известность, что их ракетоносец обнаружен.

— Ну ладно, мне кажется, что вопросы большой стратегии следует оставить тем, кто находятся на берегу. А мы давайте сообщим о том, что нам стало известно. Лейтенант Манньон, передайте вахтенному офицеру мой приказ через двадцать минут подвсплыть на перископную глубину. Попытаемся подняться к поверхности и снова погрузиться так, чтобы он не заметил этого. — Манкузо нахмурился. Задача была не из лёгких.

Через полчаса «Даллас» передал по радио своё донесение.

14 ДЕК. 09.25 ГРИНВИЧ

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО ТЕО

ОТ: ДАЛЛАСА

КОМУ: КОМПОДАНТУ

ИНФОРМАТИВНО: КОМАТФЛОТУ

А. ДАЛЛАС 14 ДЕК 0904 ГРИНВИЧ

1. ВОССТАНОВЛЕН КОНТАКТ АНОМАЛЬНОЙ ЦЕЛЬЮ В 0538 ГРИНВИЧУ 13 ДЕК НАСТОЯЩИЕ КООРДИНАТЫ ШИРОТА 42 35 ДОЛГОТА 49 12 тчк КУРС 194 СКОРОСТЬ 13 ГЛУБИНА 600 тчк СЛЕДИЛИ 24 ЧАСА БЕЗ ОБНАРУЖЕНИЯ КОНТАКТОМ тчк КОНТАКТ ОЦЕНИВАЕМ КАК РАКЕТОНОСЕЦ КРАСНОГО ФЛОТА SSBN БОЛЬШОГО РАЗМЕРА тчк ХАРАКТЕРИСТИКИ ДВИГАТЕЛЬНОЙ УСТАНОВКИ СХОЖИ ТИПОМ ТАЙФУН тчк ОДНАКО КОНТАКТ ПОЛЬЗУЕТСЯ НОВОЙ ДВИЖИТЕЛЬНОЙ СИСТЕМОЙ НЕ ПОВТОРЯЮ НЕ ГРЕБНЫМИ ВИНТАМИ тчк УСТАНОВИЛИ ПОДРОБНЫЙ ПРОФИЛЬ ХАРАКТЕРИСТИК тчк

2. СНОВА ПРИНИМАЕМСЯ ЗА ОПЕРАЦИЮ ПО СЛЕЖЕНИЮ тчк ПРОСИМ СООБЩИТЬ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ РАЙОН ОПЕРАЦИЙ тчк ЖДЁМ ОТВЕТА 1030 ГРИНВИЧ

Оперативный центр Командования подводными силами Атлантики

— Наконец-то! — невольно воскликнул Галлери. Он вернулся в свой кабинет, не забыв закрыть дверь, прежде чем поднял трубку скремблера, связывающего его с Вашингтоном.

— Сэм, это Винс. Слушай: «Даллас» сообщает, что он следует за русским ракетоносцем с новой бесшумной движительной системой примерно в шестистах милях к юго-западу от Большой отмели, курс один-девять-четыре, скорость тринадцать узлов.

— Отлично! Это Манкузо? — спросил Додж.

— Бартоломео Вито Манкузо, мой любимый макаронник, — подтвердил Галлери. Выбить для Манкузо назначение на должность командира подлодки было непросто из-за его молодости. Галлери потратил на это немало сил. — Я ведь говорил тебе, Сэм, этот парень — прекрасный подводник.

— Боже, ты видишь, как близко они от группы «Киев»? — Додж посмотрел на свой тактический дисплей.

— Пожалуй, даже слишком близко, — согласился Галлери. — Правда, неподалёку находится «Инвинсибл», да и «Поги» я перебросил туда же. Мы сняли её с шельфа, когда отозвали домой «Скэмп». Думаю, «Далласу» понадобится помощь. Вопрос в том, насколько открыто мы станем действовать.

— Не думаю, чтобы очень. Послушай, Винс, мне нужно посоветоваться об этом с Дэном Фостером.

— О'кей. Только учти, мне нужно дать ответ «Далласу» через — чёрт возьми! — уже через пятьдесят пять минут. Ты ведь знаешь, как поступают в таких случаях. Ему пришлось оторваться от контакта, чтобы вступить в связь с нами, затем придётся снова искать цель. Поторопись, Сэм.

— Ладно, Винс. — Додж набрал номер на своём телефоне. — Это адмирал Додж. Мне нужно немедленно поговорить с адмиралом Фостером.

Пентагон

— Вот это да! Между «Киевом» и «Кировым». — Генерал-лейтенант Харрис достал из кармана закладку, которая должна была олицетворять собой «Красный Октябрь». Это была крохотная подлодка с прикреплённым к ней пиратским «Весёлым Роджером».[36] У Харриса было странное чувство юмора. — Президент знает, что мы попробуем оставить его у себя? — спросил он.

— Если только нам удастся привести его в нужное нам место и в нужное нам время, — ответил генерал Хилтон. — А «Даллас» может связаться с «Красным Октябрём»?

— Хороший вопрос, генерал. — Фостер покачал головой. — Но все по порядку. Сначала давайте перебросим туда «Поги» и «Инвинсибл», а уж потом попытаемся придумать, как предупредить русский ракетоносец. Боже милостивый, судя по его курсу, он идёт прямо на Норфолк. Представляешь наглость этого парня? Если дело зайдёт слишком далеко, мы можем попытаться провести его под эскортом.

— Тогда нам придётся вернуть лодку русским, — возразил адмирал Додж.

— Нужно разработать запасную позицию, Сэм. Если нам не удастся предупредить его, надо послать группу кораблей, которые будут идти рядом и не дадут Ивану потопить «Красный Октябрь».

— Законы моря — это ваша епархия, а не моя, — заметил генерал Барнз, начальник штаба ВВС. — Однако мне представляется, что такой поступок может быть истолкован как угодно — от пиратства до прямого нападения на русский корабль, а это объявление войны. Разве операция и без того не достаточно запутана?

— Разумное замечание, генерал, — согласился Фостер.

— Господа, нам потребуется время, чтобы обдумать ситуацию, О'кей, у нас ещё немного его есть, а пока давайте передадим на «Даллас», чтобы он набрался терпения и продолжал следовать за русским ракетоносцем, — предложил Харрис. — И пусть постоянно сообщает нам об изменениях в его курсе и скорости. Думаю, у нас осталось для этого пятнадцать минут. А дальше поставим «Поги» и «Инвинсибл» на его пути.

— Верно, Эдди. — Хилтон повернулся к адмиралу Фостеру. — Если ты не возражаешь, давай так и сделаем, прямо сейчас.

— Посылай радиограмму, Сэм, — распорядился Фостер.

— Слушаюсь. — Додж подошёл к телефону и приказал адмиралу Галлери дать ответ на «Даллас».

14 ДЕК 1030 ГРИНВИЧ

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

ОТ: КОМПОДАНТА

КОМУ: «ДАЛЛАСУ»

А. ПОДЛОДКА «ДАЛЛАС» 14 ДЕК 0925 ГРИНВИЧ

1. ПРОДОЛЖАЙТЕ СЛЕЖЕНИЕ тчк ИНФОРМИРУЙТЕ ОБ ИЗМЕНЕНИЯХ КУРСА ИЛИ СКОРОСТИ тчк ВАМ ВЫСЛАНА ПОДДЕРЖКА тчк

2. КОМАНДА «ДЖИ» ПО КАНАЛУ СНЧ ОПРЕДЕЛИТ ДЛЯ ВАС СРОЧНЫЕ ОПЕРАТИВНЫЕ УКАЗАНИЯ тчк

3. РАЙОН ВАШИХ ОПЕРАЦИЙ НЕ ОГРАНИЧИВАЕТСЯ, ДЕЙСТВУЙТЕ ОТ «БРАВО» ДО «ЗУЛУ» ПРОДОЛЖАЙТЕ В ТОМ ЖЕ ДУХЕ «ДАЛЛАС» МОЛОДЦЫ тчк

ПОСЛАНО ВИЦЕ-АДМИРАЛОМ ГАЛЛЕРИ

— О'кей, давай посмотрим на это, — сказал Харрис. — Пока никому не известно, что задумали русские, верно?

— Что ты имеешь в виду, Эдди? — спросил Хилтон.

— Начать с того, какие корабли входят в состав их флота, находящегося в Северной Атлантике. Половина их надводных кораблей предназначена для противовоздушной и противокорабельной обороны, борьба с подводными лодками не является их основной целью. И зачем им вообще понадобился «Киров»? Согласен, это прекрасный флагманский корабль, но «Киев» мог вполне сыграть такую же роль.

— Мы уже говорили об этом, — заметил Фостер. — Они собрали все корабли, способные пройти такое расстояние с высокой скоростью, и послали их в Атлантику. То же самое относится и к подлодкам. Половина из них оснащена крылатыми ракетами и предназначена для борьбы с надводными кораблями, у них есть средства борьбы с подводными лодками, но это их второстепенная задача. Причина, Эдди, заключается в том, что Горшков послал сюда все корабли, способные найти и уничтожить «Красный Октябрь». Корабль, только отчасти предназначенный для этой цели, всё-таки лучше чем ничего. Даже один из старых «эхо» может случайно наткнуться на сбежавшую подлодку и потопить её. Горшков, наверно, каждый вечер на коленях молит Бога, чтобы Он ниспослал ему чудо.

— Хорошо, пусть так, но русские составили из своих надводных кораблей три боевые группы, в каждой есть противовоздушное и противокорабельное вооружение, а вот противолодочных кораблей в них маловато. К тому же они не послали свои самолёты, предназначенные для борьбы с подводными лодками, на Кубу. Это кажется мне несколько странным, — высказал свою точку зрения Харрис.

— Такие действия противоречили бы их собственной легенде. Никто не разыскивает потонувшую подлодку с самолётов — в принципе это возможно, но, если русские перебросят на Кубу авиакрыло своих «медведей» и начнут использовать их для поисковых операций, это приведёт в ярость президента, — заметил Фостер. — Мы будем преследовать их повсюду, всеми способами, имеющимися в нашем распоряжении, так что русские вообще ничего не добьются. Для нас это будет всего лишь техническая операция, тогда как русские во всём видят политику.

— Пусть так, но это все равно не объясняет, почему их корабли и вертолёты противолодочной обороны ведут гидролокацию в активном режиме, причём делают это настолько энергично, что у меня возникает множество вопросов. Например, с помощью гидролокации в активном режиме можно искать погибшую подлодку, но ведь «Красный Октябрь» не потонул, правда?

— Не понимаю, Эдди, что ты хочешь этим сказать?

— Если тебе нужно отыскать пропавшую подлодку, как бы ты поступил при существующих обстоятельствах?

— Совсем не так, как это делают русские, — произнёс Фостер после непродолжительного раздумья. — Использование надводной гидролокации в активном режиме предупредит подлодку о том, что её разыскивают, задолго до того, как удастся определить её местоположение. Подводные ракетоносцы оборудованы первоклассными пассивными гидролокаторами. «Красный Октябрь» тут же услышит сигналы активной гидролокации и отвернёт в сторону. Ты прав, Эдди. Это какая-то мистификация.

— Тогда какого черта они привели сюда свои надводные корабли? — озадачено спросил Барнз.

— Советская морская доктрина предусматривает надводные корабли для поддержки операций подводных лодок, — объяснил Харрис. — Горшков — блестящий теоретик и время от времени проявляет проблески гениального новаторства. Много лет назад он заявил, что подводные лодки могут эффективно действовать при поддержке либо с воздуха, либо со стороны надводных кораблей. Однако пользоваться поддержкой с воздуха на таком огромном расстоянии от своих баз, не размещая самолёты на Кубе, они не могут, а обнаружить подводную лодку в открытом океане, особенно если она не хочет, чтобы её обнаружили, не самая простая задача. С другой стороны, им известно, куда она направляется, и они знают, что существует ограниченное число гаваней, способных её принять, так что русские разместили свои пятьдесят восемь подлодок на пути к ним. Таким образом, задача надводных сил заключается не в том, чтобы участвовать в поисках «Красного Октября» — хотя если они случайно натолкнутся на него, то разберутся с ним сами. Задача надводных кораблей состоит в том, чтобы помешать нам вмешиваться в действия русских подводных лодок. Для этого они размещают группы надводных кораблей в тех местах, где мы предполагаем расположить наши боевые группы, и ведут наблюдение за тем, что делаем мы. — Харрис помолчал. — А поскольку они проводят «спасательную операцию», нам приходится заниматься примерно тем же, чем занимаются русские, — вести гидролокацию в активном режиме, а они пользуются нашим опытом в области противолодочной обороны для своих целей, против нас же. Мы играем им на руку.

— Но почему? — снова спросил Барнз.

— Мы обещали помочь русским в поисках пропавшей подлодки. Если мы найдём эту подлодку, они окажутся рядом с нами, обнаружат её и уничтожат, а мы будем бессильны помешать им. Как я уже говорил, они намерены обнаружить и потопить «Красный Октябрь» собственными подлодками. Обнаружить его с поверхности будет чистой случайностью, а русские не рассчитывают на случайность. Таким образом, главная задача надводных кораблей заключается в том, чтобы охранять подводные лодки и отвлекать от них наши силы. Во-вторых, надводные корабли могут действовать в качестве загонщиков и гнать добычу подальше от себя, в сторону подводных лодок. И в этом случае мы играем им на руку, потому что наши гидролокаторы работают в активном режиме, и действуем, подобно русским надводным силам. — Харрис покачал головой, выражая этим скупую похвалу хитрости русских. — Ловко придумано, правда? «Красный Октябрь» слышит их приближение и старается побыстрее скрыться в гавани, выбранной его шкипером в качестве убежища, попадая в заранее подготовленную ловушку. Как ты считаешь, Дэн, насколько велики их шансы перехватить «Красный Октябрь» по пути в Норфолк?

Фостер посмотрел на карту. Русские субмарины расположились у входа в каждый порт восточного побережья от Мэна до Флориды.

— У них больше подводных лодок, чем у нас гаваней. Теперь мы знаем, что этого парня могут перехватить, для чего требуется перекрыть достаточно ограниченный район перед каждым портом, даже за пределами территориальных вод… Ты прав, Эдди. Шансы обнаружить ракетоносец и потопить его у них очень велики. Наши надводные силы находятся слишком далеко, чтобы помешать этому. Наши подлодки не знают, что происходит, нам приказали ничего не говорить им, и даже если бы мы проинформировали их, что они смогли бы предпринять? Открыть огонь по русским подлодкам до того, как те станут стрелять сами, и начать войну? — Фостер шумно вздохнул. — Нужно предупредить его.

— Но как? — спросил Хилтон.

— Гидролокатором… или передать по подводному телефону? — предположил Харрис.

— Это будет слышно через корпус, — покачал головой адмирал Додж. — Если мы исходим из того, что бегство организовано одними офицерами, то команда может догадаться, что происходит, и тогда будет трудно предсказать последствия. Может быть, задействовать «Нимиц» и «Америку», чтобы оттеснить русских от побережья? Оба авианосца скоро окажутся совсем близко и смогут принять участие в операции. Чёрт возьми, мне совсем не хочется, чтобы этого парня потопили в тот момент, когда он сумел подойти так близко к цели.

— Нет, это не выход, — сказал Харрис. — После рейда на «Киров» русские ведут себя весьма пассивно. Между прочим, это тоже ловкий манёвр. Готов поспорить, что они все обдумали и выбрали единственно правильный путь. Русские знают, что появление такого большого количества надводных кораблей у нашего побережья придётся нам не по вкусу, поэтому они первыми делают агрессивный шаг, мы отвечаем на это ещё более убедительно, и они демонстративно отступают. Теперь, если мы начнём давить на них, вина за это падёт на нас. В конце концов они всего лишь проводят спасательную операцию и никому не угрожают. В газете «Вашингтон пост» сегодня утром напечатана информация о том, что в морском госпитале в Норфолке находится русский матрос, которому удалось спастись. Впрочем, есть и хорошая новость — русские ошиблись при расчёте скорости «Красного Октября». Две группы их надводных кораблей обгонят ракетоносец слева и справа, потому что движутся на семь узлов быстрее его.

— Может быть, стоит совсем не обращать внимания на их надводные корабли? — спросил Максуэлл.

— Нет, — отрицательно покачал головой Хилтон, — в этом случае они поймут, что мы разгадали их замысел. Они сразу начнут искать причину, а нам нужно по-прежнему следить за их надводными соединениями. Они все равно представляют угрозу для нас, независимо от того, ведут себя пассивно или нет. Но мы можем пойти вот на какой шаг: сделаем вид, что отпускаем «Инвинсибл». Поскольку на подходе «Нимиц» и «Америка», можно отправить «Инвинсибл» домой. Раз русские надводные корабли обгоняют «Красный Октябрь», можно обратить это себе на пользу. Мы расположим «Инвинсибл» мористее их надводных соединений, словно авианосец направляется в Англию, а он окажется на пути «Красного Октября». Правда, нужно все равно придумать способ, как связаться с ракетоносцем. Я представляю себе, как расположить наши корабли, но это препятствие по-прежнему остаётся. А пока вы согласны с тем, чтобы выслать «Поги» и «Инвинсибл» навстречу ракетоносцу?

Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

— На каком расстоянии он от нас? — спросил Райан.

— В двухстах милях. Мы прибудем туда через десять часов. — Капитан Хантер пометил позицию на карте. — Ударная подлодка «Поги» идёт на восток, и её свидание с «Далласом» может состояться примерно через час после нашего прибытия в тот район. Таким образом, когда появится «Красный Октябрь», мы будем в сотне миль к востоку от этой группы надводных кораблей. Чёрт возьми, «Киев» и «Киров» находятся в ста милях к западу и востоку от ракетоносца.

— Вы полагаете, что командир «Красного Октября» знает об этом? — Райан посмотрел на карту, прикидывая на глаз расстояние между главными действующими лицами развёртывающейся операции.

— Это маловероятно. «Красный Октябрь» идёт на большой глубине, и его пассивные гидролокаторы по чувствительности уступают нашим. Да и состояние моря против него. Ветер в двадцать узлов на поверхности может значительно помешать пассивному гидролокатору, даже если лодка находится так глубоко.

— Его необходимо предупредить. — Адмирал Уайт посмотрел на полученное им оперативное донесение. — Причём не прибегая к акустическому оборудованию.

— Каким образом, черт побери? Даже мне известно, что невозможно связаться по радио с лодкой на такой глубине, — заметил Райан. — Боже мой, этот парень прошёл четыре тысячи миль, и теперь ему суждено погибнуть у самой цели.

— Каким образом можно установить связь с подводной лодкой?

Капитан третьего ранга Баркли выпрямился.

— Господа, нам нужно установить связь не с подводной лодкой, а с находящимся в ней человеком, — заметил он.

— Что вы предлагаете? — спросил Хантер.

— Насколько хорошо мы знаем Марка Рамиуса? — прищурившись, спросил Баркли.

— Нам известно, что он рисковый парень, типичный капитан-подводник, и считает, что способен ходить пешком по воде, — отозвался капитан Карстэрз.

— И почти всё время плавал на ударных подлодках, — добавил Баркли. — Рамиус готов поставить на карту свою жизнь и убеждён, что сможет пробраться в американский порт никем не замеченным. Чтобы предупредить его, нужно поколебать эту уверенность.

— Но прежде необходимо связаться с ним, — резко бросил Райан.

— Мы так и поступим, — улыбнулся Баркли. Пришедшая ему в голову мысль окончательно оформилась. — Он раньше командовал ударными подлодками и будет по-прежнему думать о том, как напасть на противника. А как делает это командир подлодки?

— Как? — вскинул голову Райан.

Предложение Баркли оказалось достаточно простым. Они обсуждали его ещё час, Райан послал в Вашингтон радиограмму, чтобы получить одобрение. Затем последовал интенсивный обмен технической информацией. Встреча должна произойти в дневное время, а сейчас было уже поздно, поэтому начало операции перенесли на двенадцать часов. Подошёл «Поги» и встал на акустическую вахту в двадцати милях к востоку от «Инвинсибла». За час до полуночи передатчик СНЧ, расположенный в северном Мичигане, передал приказ, состоявший из одной буквы — «Джи». Через двадцать минут «Даллас» всплыл на поверхность, чтобы получить указания.

День тринадцатый Среда, 15 декабря

Ударная подлодка «Даллас»

— «Сумасшедший Иван»! — снова крикнул Джоунз. — Поворачивает влево!

— О'кей, стоп машина, — приказал Манкузо, держа в руке лист бумаги с полученным приказом, который он перечитывал уже несколько часов. Полученные указания ему не нравились.

— Стоп машина, — отрепетовал рулевой.

— Полный назад.

— Есть полный назад, сэр. — Рулевой перевёл ручку машинного телеграфа и повернулся к командиру, удивлённо глядя на него.

По всему «Далласу» разнёсся громкий шум, — это открылись тарельчатые клапаны и пар устремился на лопасти заднего хода турбины, силясь вращать гребной винт в противоположную сторону. В результате корпус лодки начал вибрировать, а со стороны кормы послышался кавитационный шум.

— Право на борт.

— Есть право на борт!

— Мостик, это гидропост. Слышен шум кавитации, — доложил Джоунз по системе внутренней связи.

— Очень хорошо, гидропост! — резко бросил Манкузо. Он не понял полученного им приказа, а все непонятное его раздражало.

— Скорость снизилась до четырех узлов, — сообщил лейтенант Гудман.

— Прямо руля, стоп машина.

— Есть прямо руля, стоп машина, — мгновенно отозвался рулевой. Ему не хотелось, чтобы командир рявкал на него. — Сэр, руль прямо.

— Господи! — пробормотал Джоунз в гидролокационном посту. — Надеюсь, шкипер понимает, что делает.

Через секунду в гидропост вошёл Манкузо.

— Он по-прежнему поворачивает налево, капитан. Сейчас, после того как мы повернули, он оказался у нас за кормой, — сообщил Джоунз, стараясь говорить как можно равнодушнее. Манкузо заметил, что слова акустика походят на обвинение.

— Мы вспугиваем дичь, Джоунзи, — спокойно пояснил Манкузо.

Вы здесь хозяин, подумал Джоунз, но промолчал, стараясь не сболтнуть лишнего. На лице капитана было выражение, свидетельствующее, что он только ждёт предлога, чтобы выместить на ком-то переполнявшую его ярость, а Джоунз только что использовал весь отведённый ему месячный запас терпения. Он переключил наушники на пассивные датчики буксируемой антенны.

— Шум уменьшается, сэр. Он сбавляет скорость. — Джоунз сделал паузу. Он знал, что обязан сообщить об этом. — Сэр, он заметил нас.

— Этого мы и добивались, — ответил Манкузо.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Товарищ капитан, слышу вражескую подводную лодку, — выпалил мичман.

— Вражескую? — спросил Рамиус.

— Американскую. Должно быть, она следовала за нами, а теперь ей пришлось дать задний ход, чтобы избежать столкновения, когда мы начали поворот. Определённо американская подлодка, на левой скуле, расстояние меньше километра, по-моему. — Он передал Рамиусу наушники.

— Ударная лодка, тип 688, — заметил Рамиус, обращаясь к Бородину. — Проклятье! Должно быть, он случайно наткнулся на нас в течение последних двух часов. Не повезло.

Ударная подлодка «Даллас»

— О'кей, Джоунзи, начинай локаторный поиск. — Манкузо лично отдал приказ о поиске в активном режиме. «Даллас» развернулся ещё больше, прежде чем почти остановиться.

Джоунз мгновение колебался, все ещё прослушивая шумы реактора на пассивных датчиках буксируемой антенны, потом дал питание на активные датчики, скрытые под куполом BQQ-5 в носовой части лодки.

Пинг! Звуковая волна рванулась к цели.

Понг! Волна отразилась от стального корпуса «Красного Октября» и вернулась к «Далласу».

— Расстояние до цели 1050 ярдов, — сказал Джоунз. Возвратившийся импульс прошёл обработку с помощью компьютера ВС-10 и позволил получить некоторые первичные детали. — Форма корпуса соответствует ракетоносцу типа «тайфун». Носовой угол примерно семьдесят градусов. Эффект Допплера отсутствует. Он остановился. — Следующие шесть импульсов подтвердили полученную информацию.

— Прекратить активную гидролокацию, — приказал Манкузо. Он испытывал некоторое удовлетворение при мысли о том, что правильно определил тип контакта. Впрочем, всего лишь некоторое.

Джоунз отключил питание от гидролокатора. Зачем все это нужно? — подумал он. Что нового мы узнали? Он уже собрал всю необходимую информацию о русской подлодке, разве только не прочитал номер на корме.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Все члены команды «Красного Октября» поняли теперь, что их обнаружили. Акустические волны, которыми «Даллас» хлестал русский ракетоносец, эхом проносились по корпусу. Подводники ненавидят этот звук. И это вдобавок к неисправному реактору, подумал Рамиус. Возможно, и это обстоятельство удастся обернуть в свою пользу…

Ударная подлодка «Даллас»

— Кто-то на поверхности, — внезапно произнёс Джоунз. — Откуда они взялись, черт побери? Шкипер, минуту назад там не было ничего, абсолютно ничего, а теперь я слышу шум двигателей. Два эсминца, а может быть, и больше… будем считать два эсминца… и какой-то более крупный корабль. Будто ждали тут нашего появления. Минуту назад они сидели неподвижно, затаившись. Проклятье! Я не слышал ни звука.

Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

— Мы рассчитали весьма точно, — заметил адмирал Уайт.

— Нам повезло, — сказал Райан.

— Везение — важная штука, Джек.

Эсминец «Бристоль» первым услышал шум двух подводных лодок и звуки, издаваемые «Красным Октябрём» при повороте. Даже на расстоянии всего в пять миль шумы были едва слышны. Манёвр «сумасшедший Иван» закончился в трех милях от английских кораблей, которые сумели точно определить местоположение подводных лодок на основании активных гидролокационных импульсов «Далласа».

— Сюда летят два вертолёта, сэр, — доложил капитан Хантер. — Через минуту они займут позицию.

— Просигнальте «Бристолю» и «пятому» чтобы встали с наветренной стороны от нас. Я хочу, чтобы «Инвинсибл» находился между ними и контактом.

— Слушаюсь, сэр. — Хантер передал приказ в радиорубку. Морякам на эсминцах такой приказ покажется странным — авианосец заслоняет собой эскортные корабли.

Через несколько секунд два вертолёта «си-кинг» подлетели и зависли в пятидесяти футах над поверхностью моря, опуская вниз погружные гидролокаторы и одновременно стараясь остаться на отведённой позиции. Их гидролокаторы были гораздо слабее корабельных и обладали характерными особенностями. Собранные ими сведения поступали в командный центр «Инвинсибла» по цифровому каналу.

Ударная подлодка «Даллас»

— Англичане, — тотчас доложил Джоунз. — Пара вертолётов, стодевяностопятые, по-моему. Это означает, что крупный корабль к югу от нас — один из их маленьких авианосцев, сэр, с эскортом из двух эсминцев.

— Корабль Её королевского величества «Инвинсибл», — кивнул Манкузо. — Он принимал участие в манёврах «Ловкий Дельфин» на нашей стороне пруда. Это лучший британский корабль, на нём самые опытные гидроакустики.

— Большой корабль движется в нашу сторону, сэр. Судя по числу оборотов винтов, его скорость десять узлов. Обе вертушки уже нашли нас обоих. Других подлодок поблизости не слышу.

Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

— Положительный акустический контакт, — донёсся из динамика металлический голос. — Две подводные лодки, расстояние от «Инвинсибла» две мили, пеленг ноль-два-ноль.

— Теперь приступаем к самому трудному, — произнёс адмирал Уйат.

Райан и четыре офицера королевского флота, которых посвятили в смысл операции, находились на флагманском мостике, а офицер-акустик противолодочной обороны занял место в командном центре внизу. «Инвинсибл» медленно шёл на север, чуть влево от прямого курса на контакты. Все пятеро на флагманском мостике осматривали в мощные бинокли морскую поверхность.

— Ну давайте же, капитан Рамиус, — негромко пробормотал Райан. — Говорят, вы блестящий подводник. Докажите это.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Вернувшись в рубку, Рамиус нахмурившись смотрел на карту. Бродивший в морских глубинах «лос-анджелес», случайно натолкнувшийся на него, — это одно, однако они встретили целое флотское соединение. К тому же состоящее из английских кораблей. Скорее всего, манёвры. Американцы и англичане часто работают вместе, и по чистой случайности «Красный Октябрь» напоролся прямо на них. Ну что ж, придётся уклониться, прежде чем продолжить движение туда, куда он хотел прийти. Все очень просто. Но так ли просто? Его преследуют ударная подводная лодка, авианосец и два эсминца. Что ещё? Надо выяснить, если он хочет уйти от них ото всех. На это придётся потратить почти весь день. Но сейчас нужно прежде всего убедиться в том, кто противостоит ему. К тому же тем самым он продемонстрирует им, что уверен в себе, что это он сможет охотиться за ними, если пожелает.

— Бородин, всплываем на перископную глубину. Боевая тревога!

Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

— Ну давай же, Марк, — шептал Баркли. — У нас есть кое-что для тебя, старина.

— Вертолёт номер три докладывает: контакт всплывает, — донеслось из динамика.

— Отлично! — Райан от радости стукнул кулаком по поручню.

— Отозвать один из вертолётов, — произнёс адмирал Уайт в телефонную трубку.

Расстояние до «Красного Октября» составляло теперь полторы мили. Один из вертолётов «си-кинг» набрал высоту и полетел в сторону, сматывая трос, на котором висел погружной гидролокатор.

— Контакт на глубине пятьсот футов, медленно всплывает.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Бородин осторожно выкачивал воду из триммерных цистерн подлодки. Ракетоносец увеличил скорость до четырех узлов, и основная подъёмная сила, необходимая для всплытия, исходила от горизонтальных рулей. Старпом поднимал подлодку очень медленно, и Рамиус направил её прямо на «Инвинсибл».

Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

— Хантер, как у вас с азбукой Морзе? — спросил адмирал Уайт.

— По-моему неплохо, — ответил Хантер. Все испытывали волнение. Какой выдался шанс!

Райан с трудом сглотнул слюну. За последние несколько часов, пока авианосец неподвижно раскачивался на волнах бушующего моря, желудок у него тоже разбушевался вовсю. Таблетки, которые дал ему судовой врач, сначала помогали, но теперь от волнения он снова почувствовал себя хуже. С флагманского мостика до морской поверхности было восемьдесят футов. По крайней мере если стошнит, не страшно. Ну и чёрт с ними, пусть смотрят.

Ударная подлодка «Даллас»

— Слышу потрескивание, сэр, — доложил Джоунз. — Думаю, он всплывает.

— Всплывает? — Манкузо на мгновение задумался. — Да, пожалуй, это в его стиле. Он рисковый парень, захочет сначала убедиться, кто противостоит ему, прежде чем начать манёвр уклонения. Готов поспорить, он и не подозревает, что мы следуем за ним уже несколько дней. — Капитан прошёл в центр управления боевыми действиями.

— Похоже, он всплывает, шкипер, — сказал Манньон, глядя на огневой пульт. — Глупо с его стороны. — У Манньона была своя точка зрения на действия командиров подлодок, которая основывалась на том, как они пользуются перископами. Слишком много командиров проводят время, глядя через них на мир. Интересно, подумал он, может быть, это инстинктивная реакция на вынужденную замкнутость пространства внутри подлодки, желание убедиться, что там, наверху, действительно существует мир, что приборы не обманывают его. Как это свойственно человеку, хотя и ставит тебя в уязвимое положение…

— Мы тоже всплываем, шкипер?

— Да, медленно и осторожно.

Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

Небо было наполовину задёрнуто белыми перистыми облаками, серыми снизу, что предвещало дождь. С юго-запада ветер в двадцать узлов гнал по морю тёмные шестифутовые волны, увенчанные белыми барашками. Райан увидел, что эсминцы «Бристоль» и «Пятый» занимают позицию с наветренной стороны. Их командиры, несомненно, бормотали ругательства по поводу расположения кораблей, выбранного адмиралом. Американские эскортные корабли, отпущенные накануне, шли теперь на встречу с линкором «Нью-Джерси».

— Капитан, прошу немедленно сообщить мне, как только радар заметит что-то в районе цели, — снова говорил по телефону Уайт. — Направьте все радиолокаторы в ту сторону. Сообщайте мне также о каждом, повторяю, каждом акустическом сигнале из района цели… Совершенно верно. Глубина цели? Очень хорошо. Отзовите второй вертолёт. Пусть оба займут позицию с наветренного борта авианосца.

Было принято решение, что лучше всего связаться с ракетоносцем с помощью сигнального прожектора. Прочитать содержание смогут только те, кто находятся в прямой видимости. Держа в руке лист бумаги, переданный ему Райаном, Хантер подошёл к прожектору. Сигнальщикам, обычно находящимся рядом, было приказано уйти вниз.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Тридцать метров, товарищ командир, — доложил Бородин. В рубке находилась группа управления огнём.

— Поднять перископ, — спокойно произнёс Рамиус. Металлическая труба,поблёскивающая смазкой, скользнула вверх под давлением гидравлики. Капитан передал фуражку младшему вахтенному офицеру и наклонился к объективу.

— Вижу три корабля империалистов. Авианосец Королевского флота «Инвинсибл». Надо же придумать такое название для корабля — «Непобедимый»! — Он ухмыльнулся, играя на свою аудиторию. — Два эскортных эсминца, «Бристоль» и «Пятый».

Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

— Перископ на правой скуле! — донеслось из динамика.

— Вижу его! — Баркли вытянул руку в направлении цели. — Вон там!

— Я тоже, — через мгновение произнёс Райан, напрягая зрение. Перископ напоминал тонкую палку, вертикально торчащую из воды. Он находился примерно в миле от авианосца. Когда по перископу прокатилась волна, обнажилась даже нижняя часть.

— Действуйте, Хантер, — негромко скомандовал Уайт. Слева от Райана капитан начал нажимать на рычаг, управляющий заслонками сигнального прожектора.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Сначала Рамиус ничего не увидел. Он поворачивал перископ по всему горизонту, проверяя, нет ли поблизости других кораблей или самолётов. Когда перископ описал полный круг и вернулся в прежнее положение, он заметил световые вспышки, и тут же начал расшифровывать сообщение. Прошло несколько мгновений, прежде чем Рамиус понял, что прожектор направлен прямо на него.

ААА ААА ААА КРАСНЫЙ ОКТЯБРЬ КРАСНЫЙ ОКТЯБРЬ ВЫ ЧИТАЕТЕ МОЮ ПЕРЕДАЧУ ВЫ ЧИТАЕТЕ МОЮ ПЕРЕДАЧУ ПОШЛИТЕ ОДИН АКУСТИЧЕСКИЙ СИГНАЛ В АКТИВНОМ РЕЖИМЕ ЕСЛИ ЧИТАЕТЕ МОЮ ПЕРЕДАЧУ ПРОШУ ПОСЛАТЬ ОДИН АКУСТИЧЕСКИЙ СИГНАЛ В АКТИВНОМ РЕЖИМЕ ЕСЛИ ЧИТАЕТЕ МОЮ ПЕРЕДАЧУ ААА ААА ААА КРАСНЫЙ ОКТЯБРЬ КРАСНЫЙ ОКТЯБРЬ ВЫ ЧИТАЕТЕ МОЮ ПЕРЕДАЧУ ВЫ ЧИТАЕТЕ МОЮ ПЕРЕДАЧУ

Световые сигналы повторялись снова и снова. Передача велась прерывисто и неумело, но Рамиус не обращал на это внимания. Он перевёл содержание передачи с английского на русский, подумав сначала, что она адресована американской подлодке. Его пальцы, сжимающие ручки перископа, побелели от напряжения.

— Бородин, — скомандовал он наконец, прочитав передачу в четвёртый раз, — мы установили пробное огневое решение для авианосца. Но, черт побери, дальномер в перископе не работает. Пошлите активный акустический сигнал для проверки расстояния, только один.

Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

— Принят один акустический сигнал из района цели, сэр, похоже, с советской подлодки, — послышалось из динамика.

— Спасибо. Продолжайте слежение, — произнёс в трубку адмирал и положил её. — Ну, господа…

— Он понял нас! — выкрикнул Райан, не скрывая восторга. — Посылайте весь текст, ради Бога!

— Начинаю. — На лице Хантера появилась довольная улыбка.

КРАСНЫЙ ОКТЯБРЬ КРАСНЫЙ ОКТЯБРЬ ЗА ВАМИ ОХОТИТСЯ ВЕСЬ ВАШ ФЛОТ ЗА ВАМИ ОХОТИТСЯ ВЕСЬ ВАШ ФЛОТ ВАШ КУРС ПЕРЕКРЫТ МНОГОЧИСЛЕННЫМИ КОРАБЛЯМИ МНОГОЧИСЛЕННЫЕ УДАРНЫЕ ПОДЛОДКИ ЖДУТ ВОЗМОЖНОСТИ ПОТОПИТЬ ВАС ПОВТОРЯЮ МНОГОЧИСЛЕННЫЕ УДАРНЫЕ ПОДЛОДКИ ЖДУТ ВОЗМОЖНОСТИ ПОТОПИТЬ ВАС ДВИГАЙТЕСЬ НА ВСТРЕЧУ КООРДИНАТЫ 33 СЕВЕРНОЙ 75 ЗАПАДНОЙ ТАМ ВАС ЖДУТ НАШИ КОРАБЛИ ПОВТОРЯЮ ДВИГАЙТЕСЬ НА ВСТРЕЧУ КООРДИНАТЫ 33 СЕВЕРНОЙ 75 ЗАПАДНОЙ ТАМ ВАС ЖДУТ НАШИ КОРАБЛИ ЕСЛИ ВЫ ПОНЯЛИ МЕНЯ И СОГЛАСНЫ ПРОШУ ДАТЬ ЕЩЁ ОДИН АКУСТИЧЕСКИЙ СИГНАЛ

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Расстояние до цели, Бородин? — спросил Рамиус, жалея, что у него мало времени. Передача повторялась снова и снова.

— Две тысячи метров, товарищ командир. Отличная большая цель для нас, если мы… — Старпом осёкся, увидев выражение лица капитана.

Они знают название нашего ракетоносца, тем временем думал Рамиус. Они знают название. Но каким образом? Они точно знали, где найти нас, — совершенно точно! Как? Что известно американцам? Сколько времени следил за нами этот «лос-анджелес»? Решай — ты должен принять решение!

— Бородин, ещё один акустический импульс по цели.

Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

— Принят ещё один акустический сигнал со стороны цели, адмирал.

— Спасибо. — Уайт посмотрел на Райана. — Ну что ж, Джек, выходит, оценка ситуации, сделанная вашей разведкой, была правильной. Очень хорошо.

— Очень хорошо, черт бы меня побрал, дорогой лорд! Я был прав! — Райан вскинул вверх руки, забыв о морской болезни, но тут же одёрнул себя. В такой обстановке следует проявить больше достоинства. — Извините, адмирал. Нужно браться за дело.

Ударная подлодка «Даллас»

«Весь флот охотится за вами… Двигайтесь на встречу, координаты 33 северной и 75 западной». Что это значит, черт побери? — подумал Манкузо, успев прочитать только заключительную часть второго сообщения.

— Мостик, это гидропост. Со стороны цели слышно потрескивание корпуса. Он погружается. Усиливается шум двигательной установки.

— Опустить перископ, — скомандовал Манкузо. — Отлично, акустик. Что-нибудь ещё, Джоунз?

— Нет, сэр. Вертолёты улетели, а от надводных кораблей ничего не слышно. Что происходит, сэр?

— Представления не имею. — Манкузо недоуменно качал головой, в то время как Манньон повёл «Даллас» следом за «Красным Октябрём».

На самом деле что за чертовщина? — думал капитан. Почему британский авианосец сигналил русской подлодке и почему её послали на встречу у Каролинских островов? Чьи подлодки перекрыли ей путь? Не может быть. Такого не может быть. Никак не может…

Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

Райан вошёл в радиорубку авианосца.

МАГ ОЛИМПУ,

— набрал он на клавиатуре специального шифровального устройства, которое привёз с собой из ЦРУ. —

СЕГОДНЯ ИГРАЛ НА СВОЕЙ МАНДОЛИНЕ. ЗВУЧИТ ОЧЕНЬ ХОРОШО. ПРЕДПОЛАГАЮ ПРОВЕСТИ НЕБОЛЬШОЙ КОНЦЕРТ В ОБЫЧНОМ МЕСТЕ. НАДЕЮСЬ НА ХОРОШИЕ ОТЗЫВЫ. ЖДУ УКАЗАНИЙ.

Раньше, когда Райан познакомился с кодовыми фразами, которыми ему надлежало пользоваться, он смеялся. Смеялся он и сейчас, но по другой причине.

Белый дом

— Значит, — заметил Пелт, — Райан полагает, что операция закончится успешно. Все идёт в соответствии с планом, но он не воспользовался кодовой фразой, говорящей о полном успехе.

— Он честный парень, — сказал президент, удобнее устраиваясь в кресле. — Не ровен час — все может случиться. Ты должен признать, впрочем, пока операция идёт хорошо.

— План, разработанный членами Объединённого комитета начальников штабов — безумие, сэр.

— Может быть, но ты всё время пытаешься найти в нём слабые места, и пока тебе этого не удалось. Скоро все станет ясно.

Президент играет роль всезнающего мудреца, понял Пелт. Это ему нравится.

Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

ОЛИМП МАГУ. МНЕ НРАВИТСЯ СТАРОМОДНАЯ ИГРА НА МАНДОЛИНЕ. КОНЦЕРТ ОДОБРЕН,

— говорилось в шифрограмме.

Райан откинулся на спинку кресла и отпил немного бренди.

— Интересно, в чём суть второй части плана, — задумчиво произнёс он.

— Полагаю, нам сообщат об этом из Вашингтона, — заметил адмирал Уайт. — А пока нужно поспешить на запад, чтобы встать между «Красным Октябрём» и советским флотом.

Глубоководное спасательное устройство «Авалон»

Лейтенант Эймс смотрел на страшную картину через крошечный иллюминатор в носу «Авалона». Советская «альфа» лежала на левом борту. Было очевидно, что она сильно ударилась о дно кормой. Одна лопасть гребного винта откололась, нижняя часть руля была смята. Возможно, вся кормовая часть отогнулась в сторону; при такой плохой видимости трудно сказать определённее.

— Тихий вперёд, — произнёс Эймс, передвигая рычаги управления. Позади него энсин и главный старшина следили за приборами и готовились выпустить руку манипулятора с телевизионной камерой и прожекторами, присоединённую к «Авалону» перед погружением. Это обеспечит более широкий угол обзора, чем иллюминаторы. Глубоководное спасательное устройство ползло вперёд на скорости в один узел. Видимость не превышала двадцати ярдов, несмотря на прожекторы мощностью в миллион ватт, помещавшиеся на носу.

Морское дно в этом месте представляло собой предательский склон из наносных илистых отложений. Тут и там виднелись валуны. Судя по всему, «альфа» не соскользнула глубже лишь потому, что её парус подобно клину вонзился в илистое дно.

— Боже милостивый! — Первым заметил это главный старшина. В корпусе «альфы» виднелась трещина — или..?

— Авария с реактором, — пояснил Эймс бесстрастно. — Что-то прожгло корпус насквозь. Господи, а ведь он сделан из титана! Что-то прожгло все переборки и внешнюю оболочку изнутри. И даже не в одном месте, а в двух. Второе отверстие больше, диаметром в добрый ярд. Теперь понятно, в чём причина её гибели, парни. Нарушена герметичность двух отсеков, вода хлынула через пробоины. — Эймс посмотрел на глубиномер — 1880 футов. — Вы записываете все это на плёнку?

— Так точно, шкипер, — отозвался главный старшина, электрик первого класса. — Какая страшная смерть. Бедные парни!

— Это в зависимости от того, к чему они стремились. — Эймс направил «Авалон» вокруг носа «альфы», осторожно маневрируя направляющим винтом и регулируя дифферент, чтобы проплыть с другой стороны подлодки, которая практически представляла собой её верхнюю часть. — Не заметили никаких следов перелома корпуса?

— Нет, — ответил энсин. — Только два прожжённых отверстия. Интересно, что у них произошло?

— Китайский синдром наяву.[37] Наконец-то я увидел это собственными глазами. — Эймс покачал головой. А ведь командование постоянно убеждает моряков атомных подлодок в полной безопасности реакторов. — Прижмите акустический датчик к корпусу лодки. Нужно убедиться, не осталось ли там кого-нибудь в живых.

— Слушаюсь. — Электрик сунул руки в перчатки, управляющие движениями механической руки, в то время как Эймс пытался удерживать «Авалон» в полной неподвижности. Ни то ни другое не было лёгким делом. «Авалон» завис над погибшей лодкой, почти касаясь её паруса. Если внутри кто-то и уцелел, то только в центральном посту или носовых отсеках. В корме никто не мог остаться в живых.

— О'кей, есть контакт, — доложил наконец старшина. Все трое внимательно слушали, надеясь на что-то. Поиск и спасение были их работой, а они сами, будучи подводниками, относились к ней очень серьёзно.

— Может быть, потеряли сознание. — Энсин включил мощный гидролокатор. Высокочастотные волны сотрясали оба корабля. От такого звука проснулись бы даже мёртвые, но ответа изнутри советской подлодки не последовало — запас воздуха иссяк на «Политовском» ещё накануне.

— Ну вот и все, — негромко произнёс Эймс. Он подвсплыл, позволяя электрику повернуть механическую руку, чтобы установить где-нибудь на корпусе «альфы» акустический датчик. Они снова вернутся сюда, когда на поверхности улучшатся погодные условия. Флот не хотел упускать возможности осмотреть «альфу», а «Гломар эксплорер» стоял без дела где-то на западном побережье. Может быть, решат им воспользоваться? Эймс считал это вполне вероятным.

— «Авалон», «Авалон», это «Скэмп», — голос по подводному телефону — «гертруде» — звучал искажённо, но разборчиво, — немедленно возвращайтесь. Сообщите, как поняли.

— «Скэмп», это «Авалон». Понял вас. Возвращаемся.

«Скэмп» только что получил вызов по каналу СНЧ и всплыл на несколько минут на перископную глубину, чтобы принять приказ с шифром «молния». Он гласил:

НАПРАВЛЯЙТЕСЬ С МАКСИМАЛЬНОЙ СКОРОСТЬЮ В МЕСТО С КООРДИНАТАМИ 33 СЕВЕРНОЙ И 75 ЗАПАДНОЙ.

Никаких объяснений в приказе не было.

Штаб-квартира ЦРУ

— Кардинал продолжает работать, — сообщил Мур Риттеру.

— Слава Богу. — Риттер сел.

— Посланное им донесение в пути. На этот раз он не рисковал собой, посылая его. Может быть, его отрезвило время, проведённое в госпитале. И я принял решение снова предложить вывезти его сюда.

— Ещё раз?

— Боб, мы обязаны послать ему такое предложение.

— Я знаю. Сам посылал подобное предложение несколько лет назад. Старый козёл отказывается покинуть Россию. Понимаешь, случается, люди не могут жить, не рискуя жизнью. Или он считает, что ещё не истратил весь заряд своей ярости… Мне только что звонил сенатор Доналдсон. — Доналдсон занимал должность председателя Специального комитета по разведке.

— Вот как?

— Его интересует, что нам известно о происходящем. Он не верит в легенду насчёт спасательной операции и считает, что мы знаем подлинную причину.

— Интересно, кто подал ему эту мысль? — Судья Мур откинулся на спинку кресла.

— В самом деле, кто. У меня на этот счёт есть идея, которую стоит проверить. Мне кажется, пришло на то время, да и случай просто превосходный.

Два руководителя ЦРУ обсуждали подробности операции в течение часа. Прежде чем Риттер выехал на Капитолийский холм, они получили одобрение президента.

Вашингтон, округ Колумбия

Доналдсон заставил Риттера прождать пятнадцать минут в приёмной, пока сам читал газету. Сенатор сделал это намеренно: ему хотелось поставить заместителя директора ЦРУ на место. Некоторые замечания Риттера относительно утечки секретной информации из Капитолия задели за живое сенатора, представлявшего Коннектикут. Кроме того, было важно показать, что существует разница между назначенными правительственными чиновниками и избранниками народа.

— Извините, что заставил вас ждать, мистер Риттер. — Доналдсон не встал и не подал руку гостю.

— Ничего страшного, сэр. Выдалась возможность почитать журнал. Обычно редко удаётся найти время для этого.

С первой же минуты началось враждебное противостояние.

— Итак, что затевают Советы?

— Сенатор, прежде чем обсуждать этот вопрос, я должен сказать следующее: мне пришлось просить разрешение на беседу с вами у президента. Информация предназначена для вас одного, больше никто не должен узнать о ней. Никто. Это распоряжение поступило из Белого дома.

— В состав нашего комитета входят и другие сенаторы, мистер Риттер.

— Сэр, если бы вы не дали мне слова джентльмена, — Риттер улыбнулся, — я не смог бы сообщить вам эти сведения. Такой приказ я получил. Я служу исполнительной власти, сенатор, и получаю указания от президента. — Риттер надеялся, что спрятанный у него минирекордер записывает все, что он говорит.

— Согласен, — неохотно произнёс Доналдсон. Все эти глупые ограничения приводили его в ярость, но он был польщён, что ему доверили столь секретную информацию. — Продолжайте.

— Откровенно говоря, сэр, у нас нет абсолютной уверенности в том, что мы понимаем, что происходит.

— Вот как? Вы потребовали, чтобы я хранил в тайне и не рассказывал никому, что ЦРУ снова не имеет представления, что происходит в мире?

— Я сказал, что мы не имеем абсолютной уверенности. Но кое-что нам известно. Источником нашей информации является главным образом Израиль и отчасти французы. Из этих двух каналов мы узнали, что в советском флоте происходят весьма неприятные события.

— Это мне известно. Они потеряли подлодку.

— По крайней мере одну, но не в этом главное. Кто-то выкинул неприятный трюк, направленный против оперативного командования Северного флота. Я не знаю точно, но, по-моему, это поляки.

— Почему поляки?

— Подробности мне не известны, но французы и израильтяне поддерживают прочные связи с поляками, а у поляков давние счёты с Советами. Мне известно — по крайней мере я так думаю, — что в это дело не замешаны западные спецслужбы.

— Так что же случилось? — продолжал нажимать Доналдсон.

— Насколько нам стало известно, кто-то подделал документы — по крайней мере один, а может, и три, — направленные на то, чтобы устроить грандиозный скандал в советском флоте, — но дело вышло из-под всякого контроля. Многие видные военачальники в СССР прилагают сейчас массу усилий, чтобы прикрыть задницы — так утверждают израильтяне. Можно только гадать, но есть предположение, что были подделаны документы, искажающие оперативную задачу, поставленную перед подводным ракетоносцем, а затем послано письмо с поддельной подписью его капитана, угрожающего пуском баллистических ракет. Самое поразительное, что Советы поддались на провокацию. — Риттер нахмурился. — Впрочем, не исключена возможность, что все эти сведения перепутаны. Нам точно известно лишь то, что кто-то, скорее всего поляки, сыграл фантастически грязную шутку с русскими.

— Но не мы? — спросил Доналдсон, не скрывая подозрения.

— Нет, сэр, ни в коем случае не мы. Если бы мы попробовали такой трюк — даже если бы нам это удалось, что маловероятно, — русские могли бы попытаться устроить что-нибудь подобное с нами. Вот так начинаются войны, и вы знаете, что президент никогда не даст своего разрешения на подобную операцию.

— Но кому-нибудь в ЦРУ может оказаться безразличным мнение президента.

— Только не в моём управлении! С меня снимут голову. Неужели вы думаете, что мы сможем провести такую операцию и затем успешно скрыть её? Черт побери, сенатор, мне хотелось бы, чтобы у нас были такие огромные возможности.

— Но почему именно поляки и почему им удалось это?

— В течение некоторого времени до нас доходили слухи о том, что в их разведывательном сообществе существует группа инакомыслящих, которые испытывают чувство вражды по отношению к Советскому Союзу. У них может быть сколько угодно на то причин. Между поляками и русскими издавна существует глубокая ненависть, а русские склонны забывать о том, что поляки — прежде всего поляки, а уже потом коммунисты. Лично я считаю, что все это связано не столько с введением военного положения, сколько с тем, что произошло с папой. Нам известно, что наш старый друг Андропов разработал план, повторяющий дело Генриха Второго и Бекета.[38] Избрание польского кардинала папой чрезвычайно повысило престиж Польши, даже члены партии испытывают удовлетворение от этого. А Иван взял и наплевал на всю их страну, когда Войтыла стал папой, — возникает вопрос, у русских поехала крыша или что-то ещё? Что касается способностей польской разведывательной службы, не следует забывать, какой высокой репутацией она всегда пользовалась. Именно поляки сумели раскрыть тайну «Энигмы»[39] в 1939 году — поляки, а не англичане. У них исключительно эффективный разведывательный аппарат, причём по той же причине, что и у Израиля. У поляков враги на западе и враги на востоке. В такой обстановке и появляются прекрасные агенты. Нам точно известно, что у них масса своих людей в России, рабочих — «гастарбайтеров», — которыми Польша расплачивается с Нармоновым за экономическую помощь. Мы также хорошо знаем, что на советских верфях трудится немало польских инженеров. Согласен, это может показаться забавным — ни у одной из этих стран нет морских традиций, — но поляки построили много торговых судов для Советского Союза. Их верфи производительней русских, а за последнее время они стали оказывать техническую помощь — главным образом в области контроля за качеством — и на верфях, строящих боевые корабли для военно-морского флота.

— Таким образом, польские спецслужбы подложили Советам свинью, — подвёл итог Доналдсон. — Горшков был одним из тех, кто решительно выступали за военное вмешательство в события, происходившие в Польше?

— Это верно, однако в данном случае он оказался, скорее всего, случайной жертвой. Дело в том, что вмешательство поляков в деятельность советского военно-морского флота само по себе не имеет особого значения. Цель операции заключалась, по-видимому, в том, чтобы вызвать панику в высших военных кругах, а все они сосредоточены в Москве. Боже, как бы мне хотелось знать, что там происходит в действительности! Из тех пяти процентов информации, которые нам известны, эта операция является настоящим шедевром, именно о таких операциях потом рассказывают легенды. Мы работаем над этим, стараемся узнать как можно больше. Этим же занимаются англичане, французы, израильтяне — Бенни Херцог из Моссада, говорят, прямо из кожи вон лезет. Израильтяне любят устраивать подобные фокусы соседним странам, причём довольно часто. Официально они заявляют, что им ничего не известно, кроме тех сведений, которыми они поделились с нами. Может быть. Впрочем, вполне возможно, что они оказали полякам техническую помощь. Трудно сказать. Можно не сомневаться, что советский флот представляет стратегическую угрозу для Израиля. Однако нам требуется время, чтобы разобраться во всём. Информация, которую нам подсовывают израильтяне, кажется полученной слишком уж своевременно.

— Значит, вы не знаете, что происходит, только как и почему.

— Сенатор, все не так просто. Дайте нам время. В настоящий момент мы, может быть, даже и знать ничего не хотим. Если подвести итог, то кто-то подсунул русскому флоту колоссальную дезинформацию. Возможно, её целью является просто расшатать его, но ситуация явно вышла из-под контроля. Как или почему это произошло, мы не знаем. Можете не сомневаться, однако, что тот, кто затеял эту операцию, прилагает теперь массу усилий, чтобы замести следы. — Риттеру хотелось, чтобы сенатор правильно его понял. — Если Советы узнают, кто сделал это, их реакция будет крайне резкой — можете мне поверить. Не исключено, что через несколько недель нам будет известно что-то ещё. Израильтяне у нас в долгу и в конце концов передадут нам информацию, которая имеется в их распоряжении.

— За пару истребителей-бомбардировщиков F-15 и десяток танков, — заметил Доналдсон.

— За такие сведения это дёшево.

— Но если мы не имеем к этому отношения, к чему такая секретность?

— Вы дали мне слово, сенатор, — напомнил ему Риттер. — Начать с того, что, если сведения об этом просочатся, разве русские поверят, что мы не имеем никакого отношения к этой операции? Никогда! Мы пытаемся сделать разведывательную деятельность более цивилизованной. То есть, я хочу сказать, мы остаёмся врагами, но при конфликтах между различными разведывательными службами приходится задействовать слишком много агентов, да и опасность для обеих сторон слишком велика. С другой стороны, если нам когда-нибудь удастся выяснить, как всё это произошло, мы, может быть, сами захотим воспользоваться таким методом.

— Но эти причины противоречат друг другу.

— Разведывательная деятельность в этом и заключается, — улыбнулся Риттер. — Если мы узнаем, кто сделал это, то сможем использовать информацию в собственных интересах. Как бы то ни было, сенатор, вы дали мне слово, и я сообщу об этом президенту сразу по возвращении в Лэнгли.

— Хорошо. — Сенатор встал. Беседа закончилась. — Надеюсь, вы будете держать нас в курсе событий.

— Это наш долг, сэр. — Риттер тоже встал.

— Вот именно. Спасибо, что приехали сюда. — Расставаясь, они не пожали друг другу руки и на этот раз.

Риттер вышел в коридор, не заходя в приёмную. Он остановился, чтобы посмотреть на крытый портик здания Харта. Это напомнило ему о местном отеле «Хайат». Вопреки привычке пользоваться лифтом, он спустился на первый этаж по лестнице. В случае удачи ему удастся одержать крупную победу. У входа ждал автомобиль, и Риттер попросил отвезти его в здание ФБР.

— Значит, это не операция ЦРУ? — спросил Питер Хендерсон, старший помощник сенатора.

— Нет, я верю ему, — ответил Доналдсон. — У него не хватит сообразительности придумать что-то похожее на это.

— Не понимаю, почему президент не хочет избавиться от него, — пожал плечами Хендерсон. — Разумеется, на такой должности лучше иметь некомпетентного человека. — Сенатор согласно кивнул.

Вернувшись в свой кабинет, Хендерсон опустил жалюзи, хотя солнце было с противоположной стороны. Через час водитель проезжавшего мимо такси фирмы «Блэк энд уайт» посмотрел на окно и обратил внимание на опущенные жалюзи.

Этим вечером Хендерсон работал допоздна. Здание Харта было почти пустым, поскольку большинство сенаторов покинули город. Доналдсон остался в Вашингтоне только из-за личных дел и потому, что кто-то должен следить за развитием событий. В качестве председателя Специального комитета по разведке ему приходилось исполнять больше обязанностей, чем хотелось бы в это время года. Хендерсон спустился на лифте в главный вестибюль. При выходе из здания он выглядел именно так, как должен выглядеть старший помощник сенатора: серая тройка, дорогой кожаный атташе-кейс, аккуратно приглаженные волосы и решительная походка. Из-за угла выехало такси «Блэк энд уайт» и остановилось, чтобы подобрать пассажира.

— Уотергейт, — назвал он адрес и заговорил лишь после того, как такси проехало несколько кварталов.

У Хендерсона была скромная двухкомнатная квартирка в жилом комплексе Уотергейт — ирония судьбы, о которой он не раз задумывался. Приехав к месту назначения, он не дал шофёру чаевых. Когда Хендерсон вышел из машины и направился к главному входу, в такси села женщина. Ранним вечером поймать такси в Вашингтоне непросто.

— Джорджтаунский университет, пожалуйста, — сказала прелестная молодая женщина с рыжеватыми волосами и пачкой книг в руках.

— Вечерние занятия? — спросил шофёр, глядя в зеркало заднего обзора.

— Экзамены, — ответила девушка с лёгким беспокойством. — По психологии.

— Перед экзаменами самое лучшее — это расслабиться, — посоветовал таксист.

Специальный агент Хейзел Лумис неловко переложила книги из одной руки в другую. При этом она уронила на пол сумочку. Наклонившись за нею, она достала из-под сидения крошечный магнитофон, оставленный там другим агентом ФБР.

Через пятнадцать минут они подъехали к университету.

Плата за проезд составила три доллара восемьдесят пять центов. Лумис дала водителю пятёрку и сказала, что сдачи не надо. Она прошла насквозь через университетский городок и села в поджидавший её «форд», который отвёз её прямо к зданию Дж. Эдгара Гувера. Понадобилось потратить столько усилий — и все оказалось так просто!

— Это всегда просто, когда медведь появляется в поле зрения, — сказал инспектор, руководивший операцией, сворачивая на Пенсильвания-авеню. — Проблема, однако, заключается в том, чтобы сначала найти этого проклятого медведя.

Пентагон

— Господа, вас пригласили сюда потому, что все вы кадровые разведчики, хорошо знакомы с подводными лодками и свободно говорите по-русски, — обратился генерал Давенпорт к сидящим перед ним четырём офицерам. — Мне нужны офицеры именно с такими данными. Но этого недостаточно, для операции требуются добровольцы. Не исключено, что она может оказаться весьма опасной — пока мы не знаем, как она будет развиваться дальше. Скажу лишь одно: подобная операция — мечта каждого разведчика. Однако после её реализации вы никогда не сможете никому рассказать об этом. Но разве нам привыкать? — На лице Давенпорта появилась редкая для него улыбка. — Как говорят в кино, если вы хотите принять участие, отлично; если нет, можете сейчас же покинуть кабинет, и никто не обвинит вас за это. Трудно просить человека идти на заведомо опасное задание с завязанными глазами.

Разумеется, ни один из офицеров не вышел; все они принадлежали к числу тех, кого так просто не напугаешь. Кроме того, заявление о том, что никто не обвинит ушедшего в трусости, выглядело весьма сомнительным, тем более что у Давенпорта отличная память. За преимущество носить офицерскую форму получаешь меньше денег, чем при тех же способностях в гражданской жизни, зато имеешь шанс оказаться убитым.

— Спасибо, господа. Думаю, вам понравится задание. — Давенпорт встал и вручил каждому конверт из плотной бумаги. — Скоро вам представится возможность осмотреть советский подводный ракетоносец — изнутри.

Четыре пары глаз одновременно моргнули.

Северная Атлантика, 33° с.ш. и 75° в.д

Уже более тридцати часов подводная лодка «Итан Аллен» кружила в районе с этими координатами. Она крейсировала по пятимильному кругу на глубине двести футов. Спешить было некуда. Лодка поддерживала минимальную для управления скорость, а её реактор работал всего лишь на десятую своей мощности. Главный старшина помогал в камбузе.

— Первый раз занимаюсь этим на подводной лодке, — заметил один из офицеров «Аллена», взбалтывая омлет. Пришлось исполнять обязанности кока.

Главный старшина подавил вздох. Следовало бы взять с собой настоящего кока, но тот, что служил здесь прежде, был зелёным мальчишкой, а все остальные на борту «Аллена» отслужили уже больше двадцати лет. Все старшины были техниками, за исключением главного старшины, который мог в удачный для него день справиться с тостером.

— Вы часто стряпаете дома, сэр?

— Случается. У моих родителей ресторан в Пасс-Кристиане. Сейчас я готовлю мамин омлет по рецепту креолов из Нового Орлеана. Жаль, что у нас не осталось окуня. Я умею неплохо готовить окуня с лимонным соусом. Вы любите ловить рыбу, старшина?

— Нет, сэр. — В небольшой команде из офицеров и старшин-ветеранов сразу сложились неформальные отношения, но главный старшина был человеком, привыкшим к дисциплине и чинопочитанию. — Капитан, вы не знаете, чем мы здесь занимаемся, черт побери?

— Очень жаль, но это мне неизвестно, старшина. Главным образом ждём чего-то.

— Но чего, сэр?

— Не имею представления. Не передадите ли мне нарезанную ветчину? И гляньте на хлеб в духовке. Уже готов, наверно.

Линейный корабль «Нью-Джерси»

Капитан Итон был озадачен. Его боевая группа находилась в двадцати милях от русских. Если бы не темнота, он мог бы увидеть со своего кресла на мостике линкора надстройку «Кирова» на горизонте. Эскортные корабли вытянулись в одну широкую линию впереди огромного корабля, ведя гидролокацию в активном режиме и разыскивая подводные лодки.

После того как самолёты американских ВВС имитировали нападение на советский флагманский корабль, русские вели себя кротко, как овечки. Такое поведение, говоря мягко, было для них совсем не типичным. «Нью-Джерси» со своими эскортными кораблями, а также пара самолётов раннего радиолокационного обнаружения «сентри» держали советскую эскадру под постоянным наблюдением. Передислокация русских кораблей привела к тому, что внимание Итона переключилось на группу «Киров». Это вполне устраивало капитана. Его главные орудийные башни были направлены на цель, орудия заряжены восьмидюймовыми управляемыми снарядами, группы управления огнём полностью укомплектованы и готовы к стрельбе. «Тарава» находилась в тридцати милях к югу, её ударная группа из «харриеров» была готова к вылету через пять минут после подачи сигнала. Советы не могли не знать этого, несмотря на то что их противолодочные вертолёты не приближались к американскому кораблю ближе, чем на пять миль вот уже двое суток. Русские бомбардировщики «бэкфайеры» и «беары», которые совершали над головой челночные полёты на Кубу и обратно — их было всего несколько, да и те тут же возвращались, едва успев заправиться на острове, — не могли не доложить о том, что видели. Американские корабли расположились в растянутом боевом порядке, информация о целях для управляемых снарядов на «Нью-Джерси» и эскортных кораблях постоянно уточнялась с помощью корабельных датчиков. А русские не обращали на них никакого внимания. Единственным источником электронного излучения от них были навигационные радиолокаторы. Странно.

«Нимиц» находился сейчас в пределах досягаемости базирующихся на нём кораблей после броска из Южной Атлантики протяжённостью в пять тысяч миль; авианосец и его атомные эскортные корабли — «Калифорния», «Бейнбридж» и «Такстон» — были на расстоянии всего лишь четырехсот миль к югу, а боевая группа «Америка» отставала от них только на половину суток. Авианосец «Кеннеди» расположился в пятистах милях к востоку. Советам придётся принять во внимание опасность, угрожающую им от трех авианосных авиакрыльев за своей спиной и от сотен птичек ВВС на береговых аэродромах, постепенно перемещающихся с юга к северу, перелетая с одной авиабазы на другую. Может быть, этим и объяснялась их покорность.

Пролетающие бомбардировщики «бэкфайэр» постоянно сопровождались от Исландии сменяющими друг друга американскими истребителями — сначала «томкэтами» авиакрыла «Саратога», затем «фантомами» ВВС, действующими с береговых аэродромов Мэна, передавая далее советские бомбардировщики «иглам» и «файтинг-фэлконам», ведущим их вдоль побережья почти до самой Кубы. Все это, несомненно, свидетельствовало о том, что Соединённые Штаты всерьёз воспринимают происходящее, хотя американские самолёты больше не проявляли никакой агрессивности. Это нравилось Итону. Агрессивностью ничего не добьёшься, да и в случае надобности его боевая группа могла перейти к военным действиям за две минуты.

Жилой комплекс Уотергейт

— Извините меня. Я только что сняла квартиру дальше по коридору, и мне ещё не успели подключить телефон. Вы позволите воспользоваться вашим?

Хендерсон не раздумывал. Рост — пять футов три дюйма, рыжеватые волосы, серые глаза, ладная фигурка, ослепительная улыбка, модно одета.

— Конечно. Добро пожаловать в Уотергейт. Заходите.

— Спасибо. Я — Хейзел Лумис. Друзья зовут меня Сисси. — Она протянула ему руку.

— Питер Хендерсон. Телефон на кухне. Я провожу вас. — Все развивалось весьма многообещающе. У Питера только что закончился длительный роман с одной из секретарш сенатора. Расставание оказалось тяжёлым для обоих.

— Я вас не беспокою? У вас никого нет?

— Нет, в квартире только я и телевизор. Вы недавно в округе Колумбия? Ночная жизнь здесь совсем не такая, как о ней думают. По крайней мере когда вам завтра снова нужно идти на службу. Где вы работаете — вы ведь, наверно, не замужем?

— Совершенно верно. Я работаю программисткой в специальной правительственной службе. Боюсь, не могу рассказать об этом подробнее.

Все складывается как нельзя лучше, подумал Хендерсон.

— Вот телефон, — открыл он дверь в кухню.

Лумис быстро огляделась вокруг, словно оценивая отделку интерьера, сунула руку в сумочку, достала монету в десять центов и протянула её Хендерсону. Тот засмеялся.

— Первый звонок бесплатный, и прошу всегда пользоваться моим телефоном в случае надобности.

— Я даже не сомневалась, что жить здесь приятнее, чем в Лореле, — заметила девушка, нажимая кнопки на телефоне. — Алло, Кэти? Это Сисси. Я только переехала, и у меня даже телефон ещё не подключён… А, звоню от соседа по коридору, он любезно разрешил позвонить… О'кей, увидимся завтра за ланчем. До свидания, Кэти.

— Кто занимался оформлением вашей квартиры? — Лумис посмотрела по сторонам.

— Я сам. В Гарварде посещал курсы по искусству и знаю несколько хороших магазинов в Джорджтауне. Если знаешь, где искать, всегда можно найти отличные товары и недорого.

— Мне так хочется, чтобы моя квартира походила на вашу! Вы не позволите посмотреть остальные комнаты?

— Разумеется. Начнём со спальни? — Хендерсон засмеялся, чтобы показать, что у него нет никаких дурных намерений — которые на самом деле, конечно, были, хотя в таких делах он проявлял терпение.

Осмотр, продолжавшийся несколько минут, убедил Лумис, что в квартире действительно больше никого нет. Через минуту в дверь постучали. Хендерсон что-то добродушно проворчал, направляясь к двери.

— Пит Хендерсон? — В коридоре стоял мужчина в деловом костюме. Сам Хендерсон был в джинсах и спортивной рубашке.

— Да? — Питер отступил в глубь квартиры, понимая, что попал в ловушку. Однако то, что последовало дальше, изумило его.

— Вы арестованы, мистер Хендерсон, — сказала Сисси Лумис, показывая своё удостоверение агента ФБР. — По обвинению в шпионаже. Вы имеете право хранить молчание и связаться со своим адвокатом. Если вы добровольно откажетесь от права хранить молчание, все сказанное вами будет записано и может быть использовано против вас в суде. Если у вас нет адвоката или вы не можете позволить себе нанять его, вам назначат адвоката, который будет представлять вас. Вам понятны ваши права, мистер Хендерсон? — Это было первое дело Сисси Лумис, связанное со шпионажем. В течение пяти лет её специальностью была борьба с грабителями банков — часто ей приходилось работать в качестве кассира, пряча в ящике с деньгами «магнум» 357-го калибра. — Вы готовы отказаться от своих прав?

— Нет. — Голос Хендерсона звучал хрипло.

— Ошибаетесь, придётся, — заметил инспектор. — Непременно придётся. — Он повернулся к трём агентам ФБР, сопровождавшим его. — Тщательно обыщите эту квартиру. Аккуратно и не поднимая шума. Мы не хотим никого будить. Вы пройдёте с нами, мистер Хендерсон. Сначала переоденьтесь. Советую идти добровольно, иначе придётся применить силу. Если пообещаете вести себя тихо, вам не наденут наручники. Но если попытаетесь бежать — поверьте мне, это может плохо кончиться.

Инспектор служил в ФБР уже двадцать лет и ещё ни разу не прибегал к оружию, тогда как на счёту у Лумис уже были два убитых преступника. Он относился к старой школе агентов ФБР и не мог не подумать о том, как отнёсся бы к случившемуся мистер Гувер, не говоря уже о новом директоре ФБР, еврее по национальности.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

В течение нескольких минут Рамиус и Комаров, глядя на карту, обсуждали курс. Матросы не обращали внимания на работу офицеров — команду никогда не ставили в известность о маршруте. Капитан подошёл к кормовой переборке и снял телефонную трубку.

— Позовите товарища Мелехина, — приказал он и подождал несколько секунд. — Товарищ стармех, это говорит командир. У вас больше нет трудностей с реактором?

— Никак нет, товарищ командир.

— Отлично. Продержитесь ещё двое суток. — Рамиус повесил трубку. Оставалось тридцать минут до начала новой вахты.

Мелехин и его заместитель Кирилл Сурцев несли вахту в машинном отделении. Мелехин следил на работой турбин, а Сурцев наблюдал за реактором. Каждому помогали мичман и трое матросов. Плаванье для механиков оказалось очень трудным. Казалось, осмотру подвергся каждый прибор и каждый датчик в машинном отделении, а многие были полностью отремонтированы двумя старшими офицерами, которым помогал Валентин Бугаев, офицер-электронщик и судовой гений, который также вёл политзанятия с командой. Те, кто несли службу в машинном отделении, были потрясены происшедшим больше всех остальных. Все знали о предполагаемом радиационном заражении — на подводной лодке трудно хранить секреты. Чтобы облегчить работу вахтенных матросов в машинном отделении, им в помощь были выделены матросы из других боевых частей. Капитан назвал это отличной возможностью овладеть смежной специальностью, что он считал необходимым. Команда же считала это хорошим способом получить дополнительную дозу радиационного облучения. Но, разумеется, дисциплина соблюдалась строго. Отчасти это объяснялось верой матросов в командира корабля, отчасти их подготовкой, но главным образом пониманием того, что случится с ними, если они перестанут должным образом, немедленно и точно, выполнять свои обязанности.

— Товарищ старпом, — обратился к Мелехину Сурцев, — мной замечены колебания в уровне давления главного контура, датчик номер шесть.

— Иду. — Мелехин поспешил к месту происшествия, оттолкнул мичмана в сторону и встал перед главной панелью управления.

— Опять неисправный прибор! На остальных давление нормальное. Все в порядке, — невозмутимо заметил старший механик, предварительно убедившись, что его слова услышаны. Все вахтенные в отсеке заметили, что старший механик прошептал что-то своему заместителю. Тот покачал головой, и оба принялись за регулировку приборов.

В следующее мгновение послышался громкий двухтональный рёв сирены и загорелся вращающийся красный фонарь радиационной тревоги.

— Заглушить реактор! — приказал Мелехин.

— Есть заглушить реактор. — Сурцев ткнул пальцем в кнопку и отключил реактор.

— Всем пройти в носовые отсеки! — распорядился далее Мелехин. Никто из матросов не колебался. — Нет, вот вы подождите, переключите аккумуляторы на моторы гусеницы, быстро!

Старшина поспешил назад, перебросил соответствующие рубильники, молча проклиная полученный приказ. На это ему потребовалось сорок секунд.

— Приказ исполнен, товарищ стармех!

— Быстро из отсека!

Старшина был последним, выскочившим оттуда. Он плотно закрыл за собой тяжёлую стальную дверь и задраил её, затем помчался в центральный пост.

— Что случилось? — спросил Рамиус нарочито бесстрастно.

— Радиационная тревога в отсеке теплообменника!

— Очень хорошо. Отправляйтесь в носовой отсек и примите дезактивационный душ вместе с остальной вахтой. И перестаньте волноваться. — Рамиус похлопал старшину по плечу. — Такие проблемы возникали у нас и раньше. Вы отлично подготовленный специалист. Матросы ждут от вас спокойствия и выдержки.

Рамиус снял телефонную трубку. Прошло несколько секунд, прежде чем ему ответили.

— В чём дело, товарищ Мелехин? — спросил он. Все, кто находились в центральном посту, видели, что их капитан выслушал ответ. Они не могли не восхищаться его самообладанием, ведь рёв сирены радиационной тревоги разнёсся по всему ракетоносцу. — Понятно, товарищ стармех. Аккумуляторные батареи уже почти истощились. Придётся подняться ближе к поверхности и идти на глубине шноркеля. Приготовьтесь включить дизельные двигатели. Да. — Рамиус повесил трубку.

— Слушайте меня, товарищи. — Голос капитана был совершенно спокойным. — В системе управления реактором произошла небольшая авария. Сигнал тревоги, который вы слышали, не означает значительной утечки радиации, дело всего лишь в нарушении действия стержней, управляющих работой реактора. Товарищи Мелехин и Сурцев успешно произвели аварийное отключение реактора,однако управлять им без соответствующей системы мы не можем. Поэтому завершим наш переход на дизельном двигателе. Чтобы избежать возможного облучения, реакторный отсек изолирован, а все остальные отсеки, начиная с машинного отделения, будут проветриваться свежим воздухом, как только мы всплывём на шноркельную глубину. Комаров, отправляйтесь на корму и займитесь системами жизнеобеспечения. Я беру на себя управление кораблём.

— Слушаюсь, товарищ командир! — Комаров повернулся и вышел из центрального поста.

Рамиус снял микрофон и обратился к команде, сообщив ей о случившемся. Все ждали чего-то. В носовых отсеках матросы ворчали, что слово «небольшая авария» звучит слишком уж часто, что атомные подводные лодки не ходят на дизелях и не вентилируются без особой причины атмосферным воздухом.

Закончив своё краткое обращение к команде, Рамиус приказал всплывать.

Ударная подлодка «Даллас»

— Представления не имею, шкипер. — Джоунз недоуменно покачал головой. — Шум реактора прекратился, насосы смолкли, но идёт он с той же скоростью, что и раньше. На аккумуляторах, по-видимому.

— У него, должно быть, чертовски мощная аккумуляторная батарея, чтобы тащить такую махину и с такой скоростью, — заметил Манкузо.

— Несколько часов назад я сделал кое-какие расчёты по этому поводу. — Джоунз поднял блокнот. — Они основываются на размерах корпуса «тайфуна» с его плавными обтекаемыми очертаниями, так что оценка является, наверно, очень приблизительной.

— Где ты научился этому, Джоунзи?

— Гидродинамические данные получил от мистера Томпсона. Расчёты, касающиеся электрической части, достаточно просты. У него, должно быть, что-то необычное вместо стандартных аккумуляторных батарей — может быть, топливные элементы. А если он работает на обычных аккумуляторах, то на лодке запасено столько электроэнергии, что её хватит завести все автомобили Лос-Анджелеса.

— Этого достанет не надолго, — покачал головой Манкузо.

— Потрескивание корпуса… — поднял руку Джоунз. — Похоже, она немного всплывает.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Поднять шноркель, — скомандовал Рамиус. Глядя в перископ, он убедился, что шноркель поднялся над поверхностью. — Очень хорошо, других кораблей в пределах видимости нет. Это отличная новость. Значит, нам удалось оторваться от наших империалистических преследователей. Поднять высокочастотную антенну. Нужно убедиться, что поблизости нет вражеских самолётов с радиолокаторами.

— Кругом чисто, товарищ командир. — У пульта высокочастотной антенны сидел Бугаев. — Никого не видно, нет даже следов от авиалайнеров.

— Значит, мы и впрямь ускользнули от этой крысиной стаи. — Рамиус снова снял трубку телефона. — Мелехин, можете открыть главный впускной клапан и начать вентиляцию машинного отделения, затем включайте дизель. — Через минуту все почувствовали вибрацию, когда мощный дизель «Красного Октября» начал проворачиваться от аккумуляторов. При этом вытеснялся воздух из реакторных отсеков и на его место поступал свежий морской воздух, а воздух, «отравленный радиацией», выбрасывался наружу.

Дизель проворачивался в течение двух минут, и по всей лодке команда ждала момента, когда послышится рёв, означающий, что двигатель заработал и в системы энергопитания начало поступать электричество. Но двигатель не включался. Ещё через тридцать секунд старший механик прекратил попытки включить дизель. Зазвонил телефон из машинного отделения. Рамиус поднял трубку.

— Что случилось с дизелем, товарищ Мелехин? — резко спросил капитан. — Понятно. Хорошо, я пошлю матросов обратно — а-а, вот как. Подождите. — Рамиус оглянулся. Его губы сжались в тонкую бескровную линию. Младший механик Свиядов стоял в глубине отсека. — Мне нужен человек, разбирающийся в дизельных двигателях, который помог бы товарищу Мелехину.

— Я вырос в совхозе, товарищ командир, — произнёс Бугаев, — и ещё мальчишкой возился с тракторными дизелями.

— Здесь существует определённое препятствие…

— Я знаю, товарищ командир, — кивнул Бугаев. — Но ведь нам не обойтись без дизеля, правда?

— Я не забуду вашего мужественного поступка, Бугаев, — негромко произнёс Рамиус.

— Тогда вы поставите мне бутылку рома на Кубе, товарищ командир. — Бугаев улыбнулся. — Хотелось бы распить с кубинским товарищем, желательно длинноволосой.

— Мне можно сопровождать товарища Бугаева? — с беспокойством спросил Свиядов. Он как раз заступал на вахту и подходил к люку реакторного отсека, когда его сбила толпа матросов, выбежавших из машинного отделения.

— Позвольте мне сначала оценить серьёзность возникшей проблемы, — сказал Бугаев, глядя на Рамиуса в поисках поддержки.

— Да, у нас масса времени. Бугаев, подойдите ко мне через десять минут.

— Слушаюсь, товарищ командир.

— А вы, Свиядов, займите место лейтенанта у контрольного пульта. — Рамиус указал на пульт управления высокочастотной антенной. — Используйте эту возможность, чтобы овладеть новой специальностью.

Лейтенант Свиядов выполнил приказ. Капитан выглядел чем-то весьма озабоченным. Свиядов никогда не видел его таким.

День четырнадцатый Четверг, 16 декабря

Вертолёт «суперстэллион»

Они летели со скоростью сто пятьдесят узлов в двух тысячах футов над тёмным морем. Вертолёт «суперстэллион» был не первой молодости. Он был построен в конце вьетнамской войны и сразу направлен на очистку от мин гавани Хайфона. Это была его первая задача — тащить за собой морской трал, иначе говоря, действовать в качестве летающего тральщика. Теперь огромный «Сикорский» использовался для других целей, главным образом для переброски тяжёлых грузов на большие расстояния. Три турбинных двигателя, расположенных на верхней части фюзеляжа, обладали значительной мощностью и могли перебросить на большое расстояние целый взвод вооружённых солдат.

Сегодня вдобавок к обычному экипажу из трех человек вертолёт нёс четырех пассажиров и полный объём топлива в наружных баках. Пассажиры собрались в кормовом углу грузового отсека, разговаривая между собой или пытаясь разговаривать, несмотря на рёв турбин. Их разговор был очень оживлённым. Офицеры-разведчики не заостряли внимание на опасности своей операции — не имеет смысла рассуждать об этом — и говорили о том, что могут обнаружить на борту настоящего русского ракетоносца. Каждый задумывался над тем, какие истории станут результатом этого, и как жаль, что они никогда не смогут рассказать их. Впрочем, никто не сознавался в этом вслух. В лучшем случае с предстоящей операцией познакомится горстка людей; остальные узнают лишь отрывочные сведения, которые могут стать частью других операций. Любой советский агент, пытающийся определить, в чём заключается операция, натолкнётся на лабиринт глухих стен.

Операция была спланирована очень чётко. Вертолёт летел сейчас по специально проложенному курсу на английский авианосец «Инвинсибл», оттуда уже вертолёт Королевского флота «си-кинг» перебросит офицеров на спасательное судно ВМФ США «Пиджен». Исчезновение «стэллиона» всего на несколько часов с базы морской авиации Оушиэна будет рассматриваться как самое обычное дело.

При полёте на максимальной крейсерской скорости турбинные двигатели вертолёта пожирали массу топлива. Сейчас вертолёт находился в четырех сотнях миль от американского побережья и ему оставалось пролететь ещё восемьдесят. Маршрут, проложенный к «Инвинсиблу», не был прямым; «стэллион» намеренно летел кружным путём, чтобы сбить с толку тех, кто могли заметить его взлёт на экране радиолокатора. Пилоты устали. Четыре часа в тесном кокпите вертолёта — долгое время, а военные летательные аппараты не отличаются особыми удобствами. Приборы на контрольной панели светились тусклым красным светом. Оба пилота особенно внимательно следили за искусственным горизонтом;[40] из-за сплошной облачности они были лишены ориентиров, а ночной полет над морем вообще действует завораживающе. Впрочем, в этой операции не было ничего необычного. Пилотам совершать подобный полет было не впервой, и потому они вели себя в полёте, как опытный водитель на скользком шоссе. Полет опасный, это верно, но дело житейское.

— Джулиет-6, пеленг на вашу цель ноль-восемь-ноль, расстояние семьдесят пять миль, — сообщили с «сентри», барражирующего высоко в воздухе.

— Они что же, думают, мы заблудились? — не без иронии поинтересовался по системе внутренней связи капитан третьего ранга Джон Маркс.

— Это же ВВС, — ответил второй пилот. — Они мало смыслят в полётах над морем. Считают, что без дорог, по которым ты можешь ориентироваться, легко заблудиться.

— Вот именно, — фыркнул Маркс. — Сегодня играют «Орлы», на кого ты ставишь?

— На «Ойлерз», три с половиной.

— Предлагаю шесть с половиной. Центральный защитник Филадельфии ещё не оправился от травмы.

— Тогда пять.

— О'кей, пять баксов. Не хочу отнимать у тебя деньги, — ухмыльнулся Маркс. Он обожал пари. Через день после захвата Аргентиной Фолклендских островов он вызывал на спор всех пилотов эскадрильи, ставя семь очков на Аргентину.

В нескольких футах над головами и чуть позади пилотов турбины развивали тысячи оборотов в минуту, вращая через систему шестерней несущий винт с семью огромными лопастями. Пилоты никак не подозревали, что в коробке передач, возле клапана замера масла, образовалась и продолжала расти трещина.

— Джулиет-6, цель выслала навстречу вам истребитель, который проводит вас к месту посадки. Он подлетит через восемь минут с направления на одиннадцать часов.

— Весьма любезно с их стороны, — отозвался Маркс.

«Харриер 2–0»

За штурвалом «харриера», который должен был проводить американский вертолёт к авианосцу, сидел лейтенант Паркер. Позади него, на заднем сиденье, находился младший лейтенант. Задача «харриера» заключалась вообще-то не в том, чтобы проводить «суперстэллион» до места посадки, а чтобы ещё раз проверить, нет ли поблизости советской подводной лодки, которая могла увидеть летящий американский вертолёт и заподозрить что-то неладное.

— Ты видишь что-нибудь на поверхности? — спросил Паркер.

— Нет, все чисто. — Младший лейтенант следил за экраном локатора инфракрасного излучения, ощупывающего водное пространство по обе стороны от истребителя. Ни один из офицеров не имел представления о том, что происходит, хотя оба уже подробно обсудили причины, по которым их авианосец гоняют по всему проклятому океану, и пришли к определённому выводу, однако он был не правильным.

— Попытайся отыскать этот долбаный вертолёт, — сказал Паркер.

— Одну минуту… Вот он. К югу от нашего курса. Младший лейтенант нажал на кнопку, и на экране перед пилотом появилось изображение. Поскольку аппаратура фиксировала инфракрасное излучение, изображение состояло главным образом из турбин, размещённых на вертолёте сверху, и тускло мерцающих темно-зелёных концов разогретого винта.

— «Харриер 2–0», это «сентри-Эхо». Ваша цель в направлении на час от вас, расстояние двадцать миль. Приём.

— Понял. Видим их на экране инфракрасного локатора. Спасибо. Конец связи, — ответил Паркер. — Чертовски полезные самолёты, эти «сентри».

— Ты только посмотри, как гонит этот «Сикорский». Какой инфракрасный почерк у двигателей!

«Суперстэллион»

В этот момент корпус коробки передач треснул, мгновение — и галлоны смазочного масла превратились в жирное облако позади втулки несущего винта, а находящиеся внутри шестерни начали разносить друг друга. На панели управления вспыхнул сигнал тревоги. Пилоты тут же отключили силовую передачу, вращающую винт, но было уже поздно. Силовая передача от трех мощных турбин разнесла коробку передач на части. Дальнейшее напоминало взрыв. Острые куски металла пробили предохранительную обшивку передней части вертолёта. Инерция несущего винта резко развернула «стэллион», и он начал падать вниз. Двух офицеров, которые сидели сзади, ослабив пристежные ремни, выбросило из кресел, и они покатились вперёд.

— Mayday, Mayday, Mayday,[41] это Джулиет-6, — кричал в микрофон второй пилот. Тело капитана Маркса, отброшенное на панель управления, безжизненно осело, на его шее расплывалось тёмное пятно. — Мы падаем, мы падаем. Mayday, Mayday…

Второй пилот пытался что-то предпринять. От встречного потока воздуха винт начал вращаться в обратную сторону, но вращался медленно — слишком медленно. Дело в том, что автоматический разделитель, отключающий винт от коробки передач, вышел из строя и тем самым не позволил включиться режиму авторотации, способному сохранять хоть какой-то контроль над вертолётом. Ручки управления почти не действовали, и второй пилот видел, как вертолёт тупым копьём несётся к чёрной океанской поверхности. Все попытки пилота справиться с управлением с помощью коротких боковых крыльев и хвостового винта, чтобы развернуть падающую машину, не удались, было слишком поздно… Через двадцать секунд вертолёт врезался в воду.

«Харриер 2–0»

Паркеру не раз доводилось видеть, как гибнут люди. Он и сам убил человека, послав ракету «сайдуайндер» в выхлопную трубу аргентинского «дэггера». Зрелище не из приятных. Однако происходящее сейчас было куда ужасней. Он видел, как взорвались турбины на «горбу» вертолёта, разметав обломки далеко вокруг. Пожара не было, но это уже не имело значения. Паркер смотрел на гибнущий «суперстэллион», пытаясь усилием воли поднять нос падающей вниз машины. И на какое-то мгновение это ему удалось — нос чуть приподнялся, но не больше. Вертолёт рухнул в воду. Фюзеляж его раскололся. Передняя часть затонула сразу, а задняя несколько секунд качалась на волнах, прежде чем наполниться водой. По изображению на экране инфракрасного локатора лётчики видели, что выбраться из неё никому не удалось.

— «Сентри», «сентри», ты видел это? Приём.

— Видел, «харриер». Вызываем спасательный вертолёт. Можете остаться на месте катастрофы? Приём.

— Можем. — Паркер посмотрел на указатель топлива в баках. — Горючего хватит на девяносто минут. Я… одну минуту. — Паркер резко спустился вниз и осветил место гибели вертолёта посадочными прожекторами. В результате заработала телевизионная система, действующая при слабом освещении.

— Ты заметил, Йан? — спросил он у офицера-наблюдателя, сидящего сзади.

— Похоже, в воде что-то движется.

— «Сентри», «сентри», мы считаем, что кому-то удалось спастись. Передайте на «Инвинсибл», чтобы немедленно высылал сюда «си-кинга». Спускаюсь, чтобы проверить. Сообщу результаты.

— Понял тебя, «харриер 2–0». Ваш капитан передаёт, что вертолёт взлетает. Конец связи.

Вертолёт «си-кинг» королевского флота прилетел через двадцать пять минут. Санитар в резиновом спасательном костюме спрыгнул в воду, чтобы прицепить трос к единственному человеку, уцелевшему при катастрофе. Больше не только никого, но и ничего не обнаружили, только по морской поверхности все шире расплывалось масляное пятно, медленно испаряющееся в холодном воздухе. Тем временем второй вертолёт начал прочёсывать район катастрофы, пока первый мчался со спасённым к авианосцу.

Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

Райан смотрел с мостика, как санитары внесли носилки внутрь острова. Через несколько секунд на мостике появился офицер с планшетом в руках.

— Это было у него, сэр. Капитан-лейтенант Дуайер. Сломана нога и несколько рёбер. Состояние тяжёлое, адмирал.

— Спасибо. — Адмирал Уайт взял портфель. — Есть шансы обнаружить кого-нибудь ещё?

— Маловероятно, сэр. «Сикорский», должно быть, камнем пошёл ко дну. — Он посмотрел на Райана. — Мне очень жаль, сэр.

— Спасибо, — кивнул Райан.

— Вас вызывает Норфолк, адмирал. — На мостике появился офицер-связист.

— Пошли, Джек. — Адмирал Уайт передал планшет Райану и повёл его в радиорубку.

— Вертушка погибла. Есть один спасённый, сейчас им занимаются врачи, — сообщил по радио Райан. Наступило короткое молчание.

— Фамилия?

— Дуайер. Его доставили сразу в медпункт, адмирал. Если и выздоровеет, то не скоро. Передайте в Вашингтон. Как бы то ни было, операцию следует немедленно изменить.

— Понял. Конец связи, — сказал адмирал Блэкборн.

— Независимо от принятого решения, — заметил адмирал Уайт, — действовать надо очень быстро. Вертолёт должен вылететь на «Пиджен» через два часа, чтобы успеть вернуться до рассвета.

Райан отлично понимал, что последует дальше. Всего четыре человека, знакомые со всеми подробностями операции, находились в море достаточно близко, чтобы успеть осуществить её. Среди них он был единственным американцем. «Кеннеди» — слишком далеко. «Нимиц» гораздо ближе, но, чтобы привлечь этот авианосец к операции, придётся воспользоваться радиосвязью, что не нравилось Вашингтону. Единственная альтернатива заключалась в том, чтобы собрать, подготовить и выслать новую группу сотрудников спецслужб. А на это не было времени.

— Давайте откроем планшет, адмирал. Мне нужно познакомиться с содержанием плана.

По пути в каюту Уайта они захватили с собой механика. Он оказался прекрасным слесарем и мгновенно вскрыл замок планшета.

— Господи! — выдохнул Райан, проглядев содержимое папки, хранившейся внутри. — Прочитайте-ка это сами, адмирал.

— Ну что ж, — произнёс Уайт через несколько минут. — Умно придумано.

— Действительно умно, — криво улыбнулся Райан. — Интересно, что за гений додумался до этого? Боюсь, что исполнение поручат теперь мне. Придётся запросить у Вашингтона разрешение взять с собой нескольких офицеров.

Через десять минут они снова вошли в радиорубку. Уайт распорядился, чтобы все покинули помещение. Джек вышел на шифрованный канал связи. Оба надеялись, что скремблер функционирует исправно.

— Слышу вас хорошо, господин президент. Вам уже известно, что случилось с вертолётом?

— Да, Джек. Очень некстати. Тебе придётся взять все на себя.

— Да, сэр, я так и думал.

— Не могу приказать тебе, но ты знаешь, как высоки ставки. Итак, ты согласен?

— Да. — Райан закрыл глаза.

— Я благодарен тебе, Джек.

Ещё бы!

— Сэр, мне нужно ваше разрешение на то, чтобы взять с собой нескольких английских офицеров.

— Одного.

— Сэр, этого недостаточно.

— Одного.

— Понял, сэр. Мы отправляемся через час.

— Тебе известно, что должно произойти?

— Да, сэр. У офицера, которого удалось спасти, оказались с собой оперативные документы. Я уже прочитал их.

— Желаю удачи, Джек.

— Спасибо, сэр. Конец связи. — Райан отключил спутниковый канал и повернулся к адмиралу Уайту. — Стоит вызваться один раз — всего лишь один, — и видите, что происходит дальше.

— Боитесь? — Уайт воспринимал все очень серьёзно.

— Ещё бы. Мне нужен офицер из ваших подчинённых, адмирал. Если можно, знающий русский язык. Вы понимаете, что может произойти с ним.

— Сейчас посмотрим. Пошли.

Пять минут спустя они вернулись в каюту Уайта и стали ждать прихода офицеров. Их оказалось четверо, все — лейтенанты и все моложе тридцати.

— Господа, — начал адмирал. — Перед вами капитан третьего ранга Райан. Ему нужна помощь добровольца для участия в важной операции. Она является секретной и может оказаться опасной. Вас пригласили потому, что вы владеете русским языком. Это все, что я могу вам сказать.

— Собираетесь говорить с советской подводной лодкой? — улыбнулся старший из лейтенантов. — Тогда выберите меня. Я имею степень бакалавра по славяноведению и моим первым кораблём был дредноут.[42]

Райан задумался. Насколько этично вовлекать в операцию человека, ничего не знающего о ней? Он кивнул, и Уайт отпустил остальных офицеров.

— Меня зовут Джек Райан. — Он протянул руку лейтенанту.

— Меня — Оуэн Уилльямз. Итак, чем мне предстоит заняться?

— Подводная лодка под названием, — Райан произнёс его по-английски: — «Red October»…

— «Красный Октябрь», — с улыбкой перевёл Уилльямз.

— Она пытается найти убежище в Соединённых Штатах. Во главе мятежа стоит её командир.

— Поэтому-то мы здесь и болтаемся? Весьма любезно со стороны русского командира. Насколько мы уверены в его намерениях?

Райану понадобилось несколько минут, чтобы посвятить английского лейтенанта в суть собранных разведданных.

— Мы передали ему с помощью сигнального прожектора инструкции, как вести себя дальше, и он, похоже, согласился следовать им. Но полностью мы будем уверены лишь после того, как окажемся на борту подлодки. Перебежчики нередко меняют свои намерения, и это случается гораздо чаще, чем принято думать. Ну как? Согласны идти со мной?

— Разве можно упустить такую возможность? А как мы попадём на эту лодку, капитан?

— Зовите меня Джек. Я из ЦРУ, а не из военно-морского флота. — Райан начал объяснять подробности операции.

— Отлично. У меня есть время взять с собой кое-что?

— Возвращайтесь через десять минут, — приказал Уайт.

— Слушаюсь, сэр. — Уилльямз отсалютовал адмиралу и вышел.

— Пришлите ко мне лейтенанта Синклера, — произнёс Уайт в телефонную трубку и, повернувшись к Райану, объяснил, что Синклер — командир подразделения морской пехоты на авианосце. — Может быть, стоит прихватить с собой ещё одного друга, — улыбнулся он.

«Другом» оказался девятимиллиметровый автоматический пистолет FN с запасной обоймой и наплечной кобурой, который прекрасно разместился под пиджаком. Прежде чем выйти из каюты, они разорвали и сожгли оперативные инструкции.

Адмирал Уайт проводил Райана с Уилльямзом на лётную палубу. Они остановились у выхода, глядя на то, как «си-кинг» проворачивает несущий винт.

— Желаю удачи, Оуэн. — Уайт пожал руку молодому офицеру, и тот направился к вертолёту.

— Передайте мои лучшие пожелания своей жене, сэр Джон. — Райан пожал руку адмирала.

— До Англии нам пять с половиной суток хода. Вы, наверно, увидите её раньше. Будьте осторожны, Джек.

— В конце концов это я составил разведывательную сводку по «Красному Октябрю». — По лицу Райана скользнула грустная улыбка. — Если я прав, нам предстоит приятный круиз — разумеется, если ещё и вертолёт не рухнет в море вместе с нами.

— Вам идёт форма морского офицера, Джек.

Райан не ожидал такого замечания. Он вытянулся и отсалютовал адмиралу, как его учили в школе морской пехоты в Куантико.

— Спасибо, адмирал. До встречи.

Уайт смотрел ему вслед, пока Райан не скрылся внутри вертолёта. Сержант задвинул дверь, и через мгновение двигатели «си-кинга» взревели на полную мощь. Вертолёт, покачиваясь, оторвался от палубы, взлетел на несколько футов, его нос накренился влево, и он начал поворот к югу, одновременно набирая высоту. Не прошло и минуты, как его тёмный силуэт с выключенными огнями скрылся в ночи.

Северная Атлантика, 33° с.ш. и 75° в.д

«Скэмп» пришёл на встречу с «Итаном Алленом» за несколько минут до полуночи. Ударная подлодка заняла позицию в тысяче ярдов за кормой старого ракетоносца, и обе лодки стали медленно крейсировать, описывая круги, пока их акустики прослушивали морские глубины в ожидании дизельного спасательного судна «Пиджен». Три участника операции прибыли на место. Оставалось подождать прибытия ещё трех.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— У нас нет выбора, — покачал головой Мелехин. — Я должен отремонтировать дизельную установку.

— Разрешите мне помочь вам, — попросил Свиядов.

— Что вы понимаете в дизельных топливных насосах? — спросил Мелехин усталым, но добрым голосом. — Нет, товарищ лейтенант. Сурцев, Бугаев и я справимся с этим без вас. Кроме того, нет смысла подвергать вас опасности радиационного облучения. Я доложу вам о результатах, товарищ командир, через час.

— Спасибо, товарищ старший механик. — Рамиус выключил переговорное устройство. — Наше плаванье оказалось очень трудным. Такого ещё никогда со мной не случалось! Если нам не удастся исправить дизель… В аккумуляторных батареях энергии осталось всего на несколько часов, а перед пуском реактора потребуется провести его полный ремонт и осмотр, проверить безопасность. Клянусь, товарищи, если только я найду подлеца, ответственного за все это…

— Может быть, стоит обратиться за помощью? — спросил Иванов.

— У самого американского побережья и с подлодкой империалистов на хвосте? Знаете, какую «помощь» мы получим? Происшедшее, товарищи, не является случайностью. Вы подумали об этом? А вдруг мы оказались пешками в смертельной игре? — Он покачал головой. — Нет, мы не имеем права на такой риск. Американцам не достанется наш ракетоносец!

Штаб-квартира ЦРУ

— Спасибо, что вы согласились незамедлительно приехать, сенатор. Извините за ранний звонок. — Судья Мур встретил Доналдсона у двери и проводил в свой просторный кабинет. — Вы знакомы с директором ФБР Джейкобсом?

— Да, конечно. Что заставило директоров ФБР и ЦРУ собраться вместе на рассвете? — улыбнулся Доналдсон. Как все это интересно! Должность председателя Специального комитета по разведке — это не просто работа, нет, она доставляет удовольствие. Приятно чувствовать, что ты принадлежишь к числу избранных, которых посвящают в государственные тайны.

Третьим в кабинете был Риттер. Он помог встать четвёртому человеку, сидевшему в кресле с высокой спинкой, которая заслоняла его от сенатора. К своему удивлению Доналдсон узнал в нём Питера Хендерсона. Костюм его помощника был помят, словно он провалялся в нём всю ночь. И тут благодушное настроение сенатора как рукой сняло.

— Вы, конечно, знакомы с мистером Хендерсоном? — заботливо поинтересовался судья Мур.

— Что все это значит? — Голос Доналдсона был скорее упавшим, чем возмущённым.

— Вы солгали мне, сенатор, — сказал Риттер. — Обещали, что никому не расскажете о тех сведениях, которые я сообщил вам вчера, и в то же время знали, что познакомите с ними этого человека…

— Ничего подобного!

— …который является агентом КГБ, — закончил Риттер. — Эмиль?

— Мы долгое время подозревали мистера Хендерсона, но никак не могли выйти на его связного. Есть вещи, которые слишком очевидны. Очень у многих в Вашингтоне есть свой таксист, который регулярно их подвозит. Так вот именно таксист и оказался связным Хендерсона. Наконец нам удалось разобраться во всём.

— Мы узнали, что Хендерсон является агентом КГБ благодаря вам, сенатор, — объяснил Мур. — Несколько лет назад у нас был в Москве отличный агент, полковник советских ракетных войск стратегического назначения. В течение пяти лет мы получали от него ценную информацию и уже готовы были вывезти его вместе с семьёй из России. Мы всегда стараемся это делать; ведь нельзя вечно пользоваться услугами одного агента, а этому полковнику мы были обязаны очень многим. Но я допустил ошибку, назвав его имя на заседании вашего комитета. Через неделю он бесследно исчез — исчез, как будто его и не бывало. Разумеется, в конце концов его расстреляли. Жену и трех дочерей сослали в Сибирь. По нашим сведениям, они живут теперь в деревне к востоку от Урала. Типичное место для ссыльных — никакой канализации, плохое питание, о медицинском обслуживании и говорить не приходится, а поскольку это семья расстрелянного предателя, можете представить, в каких адских условиях они находятся, как с ними обращаются. Погиб честный человек и уничтожена семья. Подумайте об этом, сенатор. Это подлинная история, происшедшая с реальными людьми. Сначала мы не знали, каким образом эти сведения просочились в Москву. Это могли сделать вы или один из двух других членов комитета, поэтому мы стали снабжать каждого из вас различной информацией. Нам понадобилось шесть месяцев, и в трех случаях всплывало ваше имя. После этого мы попросили директора Джейкобса проверить всех ваших помощников. Что произошло дальше, Эмиль?

— Когда Хендерсон был заместителем редактора гарвардского «Кримсона» в семидесятом году, его послали в Кент, чтобы он написал статью о расстреле студентов колледжа. Помните, «Дни гнева» после вторжения наших войск в Камбоджу и эти страшные события, когда национальная гвардия открыла огонь по безоружным студентам. Кстати, меня тоже послали туда для расследования случившегося — повезло, нечего сказать. Очевидно, события эти потрясли Хендерсона. Его можно понять. А вот реакцию на них объяснить трудно. Когда Хендерсон закончил университет и оказался в штате ваших помощников, он связался с прежними активистами студенческого движения. В результате на него вышли русские и попросили представить им кое-какие сведения. Всё это произошло во время рождественских бомбардировок Вьетнама, которые возмутили Хендерсона. Вот он и передал им эту информацию. Сначала сведения, которые передавал русским Хендерсон, были малозначащими, через пару дней их можно было уже прочитать в «Вашингтон пост». Но именно так и вербуют агентов. Ему предложили приманку на крючке, и он начал крутиться вокруг неё. По прошествии времени русские, конечно, дёрнули за леску, и крючок прочно впился в Хендерсона. Это известная игра, с которой все мы хорошо знакомы. Вчера наш агент подложил магнитофон в его такси. Вас, наверно, изумит, как просто все происходит. Агенты, как и все люди, начинают лениться, теряют бдительность. Короче говоря, у нас есть плёнка с вашим обещанием не разглашать сведения, полученные от заместителя директора ЦРУ, и вторая плёнка с записью того, как Хендерсон пересказывает эти сведения агенту КГБ меньше чем через три часа после вашего разговора с Риттером. Вы не нарушили закона, сенатор, а вот мистер Хендерсон нарушил. Его арестовали вчера в девять вечера по обвинению в шпионаже, и мы располагаем неопровержимыми доказательствами.

— Я не имел об этом ни малейшего представления, — сказал Доналдсон.

— Вас ни в чём и не подозревают, — ответил Риттер.

— Вы можете сказать что-нибудь в своё оправдание? — спросил Доналдсон у помощника.

Хендерсон молчал. Он подумал было, что, может быть, стоило бы извиниться, сказать, что он сожалеет, но как объяснить свои ощущения, свои чувства, толкнувшие его на такой поступок? Ведь будучи агентом иностранной державы, ты испытываешь восхитительное ощущение от того, что водишь за нос целый легион контрразведчиков, призванных правительством твоей страны преследовать тебя, хранить её тайны. Когда его арестовали, эти эмоции сменились страхом за то, что теперь случится с ним, и чувством облегчения, что все наконец позади.

— Мистер Хендерсон согласился работать на нас, — пришёл на помощь Джейкобс, — как только вы уйдёте из сената, разумеется.

— Что вы хотите этим сказать? — насторожился Доналдсон.

— Сколько лет вы заседаете в сенате? — задал вопрос Мур. — Тринадцать, верно? Сначала вас назначили на освободившуюся должность до конца срока деятельности вашего предшественника, если мне не изменяет память.

— Почему бы вам не поинтересоваться моим отношением к шантажу, — заметил сенатор.

— О каком шантаже вы можете говорить?! — Мур негодующе всплеснул руками. — Боже милостивый, директор Джейкобс уже сказал, что вы не нарушили закона, и я даю слово, что ЦРУ будет хранить молчание по поводу случившегося. А вот захочет ли или нет Министерство юстиции передать в суд дело мистера Хендерсона по обвинению в шпионаже — за это мы не ручаемся. Представьте себе заголовки в газетах: «ПОМОЩНИК СЕНАТОРА ДОНАЛДСОНА ОБВИНЯЕТСЯ В ГОСУДАРСТВЕННОЙ ИЗМЕНЕ. САМ СЕНАТОР УТВЕРЖДАЕТ, ЧТО НЕ ЗНАЛ О ДЕЙСТВИЯХ СВОЕГО ПОМОЩНИКА».

— Сенатор, университет Коннектикута в течение нескольких лет предлагал вам пост профессора на факультете государственного права. Почему бы вам не воспользоваться этим предложением? — заметил Джейкобс.

— А если я не соглашусь, Хендерсон попадёт в тюрьму. Вы хотите, чтобы это было на моей совести?

— Конечно, он не сможет продолжать работать с вами, и вам также надо иметь в виду, что увольнение мистера Хендерсона после столь длительный образцовой работы у вас в штате вызовет толки. Если же, с другой стороны, вы примете решение покинуть политику, не будет ничего удивительного в том, что ему не удастся занять аналогичную должность у другого сенатора. Тогда мы найдём ему хорошую работу в Центральном счётном управлении, где он по-прежнему будет иметь доступ к разного рода секретным документам. Вот только с этого момента, — заметил Риттер, — мы будем решать, какие из них он передаст русским.

— По обвинению в шпионаже срока давности не существует, — напомнил Джейкобс.

— Если Советы узнают об этом… — начал Доналдсон и замолчал. Какое ему до этого дело, правда? Какое ему дело до Хендерсона или до какого-то русского связного? Главное — сохранить репутацию и свести до минимума потери.

— Ваша взяла, судья.

— Не сомневался, что вы поймёте нашу правоту. Я сообщу президенту. Спасибо, что согласились приехать, сенатор. Мистер Хендерсон немного опоздает на работу сегодня утром. Не стоит испытывать угрызений совести по этому поводу, сенатор. В случае безусловного повиновения через несколько лет мы сможем отпустить его. Такое случалось и раньше, но ему придётся заслужить это право. Всего доброго, сэр.

Ни у кого из присутствующих не было сомнений в образцовом поведении Хендерсона, поскольку альтернативой было пожизненное заключение. Прослушав плёнку с записью своего разговора в такси, он сделал полное признание в присутствии судебного стенографиста и перед телевизионной камерой.

Спасательное судно «Пиджен»

К счастью, перелёт на «Пиджен» прошёл без происшествий. На спасательном судне, состоящем из двух корпусов и внешне напоминающем огромный катамаран, на корме была оборудована вертолётная площадка. Вертолёт Королевского флота завис над ней на высоте двух футов, позволив Райану и Уилльямзу спрыгнуть на палубу. Их немедленно отвели на мостик, а вертолёт тут же полетел на северо-восток, домой, на «Инвинсибл».

— Добро пожаловать на борт, господа, — гостеприимно приветствовал их капитан «Пиджена». — Из Вашингтона передали, что о дальнейших действиях вы мне сообщите. Кофе?

— А чай у вас есть? — спросил Уилльямз.

— Постараемся отыскать.

— Давайте найдём место, где можно было бы поговорить наедине, — сказал Райан.

Ударная подлодка «Даллас»

Теперь и «Даллас» ознакомили с предстоящей операцией. Получив предупреждение по каналу СНЧ, Манкузо всплыл на несколько минут ночью на антенную глубину. Ему пришлось лично, вручную, у себя в каюте расшифровать длинную шифрограмму, предварённую грифом «Только для командира». Манкузо не был силён в шифровальном деле и бился над ней целый час, передав Чеймберзу управление лодкой и преследование контакта. Матрос, проходивший мимо двери капитанской каюты, услышал, как оттуда донеслось приглушённое «Черт побери!». Когда Манкузо вышел в коридор, он не мог скрыть улыбки. Капитан не был силён и в карточной игре.

Спасательное судно «Пиджен»

«Пиджен» был одним из двух современных спасательных судов американского флота, предназначенных для скорейшего обнаружения затонувших атомных подлодок и спасения их команд. Он был оборудован по последнему слову техники, но главным на нём было глубоководное спасательное устройство, ГСУ, которое носило название «Мистик» и висело сейчас на кранах между двумя корпусами огромного катамарана. У «Пиджена» была также трехмерная акустическая аппаратура, действующая на малой мощности, главным образом как маяк. Спасательное судно крейсировало в нескольких милях к югу от «Скэмпа» и «Итана Аллена», описывая плавные круги. В двадцати милях к северу расположились два фрегата типа «перри», поддерживающие радиосвязь с тремя патрульными самолётами «Орион» и вместе с ними охраняющие район от нежелательных посетителей.

— «Пиджен», это «Даллас», проверка связи. Приём.

— «Даллас», это «Пиджен». Слышу вас хорошо, приём, — ответил капитан спасательного судна по кодированному радиоканалу.

— Посылка на месте. Конец связи.

— Капитан, офицер на авианосце «Инвинсибл» передал сообщение сигнальным прожектором. Вы можете обращаться с сигнальным прожектором? — спросил Райан.

— И принять участие в вашей операции? Думаете, откажусь?

План был достаточно простым, хотя на первый взгляд мог показаться и несколько мудрёным. Было ясно, что «Красный Октябрь» хочет перейти к американцам. Не исключалась даже возможность того, что вся команда попросит политического убежища, хотя это казалось маловероятным. Предстояло снять с ракетоносца всех, кто могли потребовать возвращения домой, затем сделать вид, что «Красный Октябрь» затоплен командиром с помощью тех мощных зарядов, которые, как известно, находятся на русских военных кораблях. Тем временем оставшиеся на ракетоносце члены команды направят свой корабль на северо-запад, в пролив Памлико, где и будут ждать, пока русский флот не вернётся на свои базы, убедившись, что «Красный Октябрь» потоплен, о чём засвидетельствуют ещё и спасённые с него моряки. План был достаточно надёжным. Что могло помешать его осуществлению? Тысяча неожиданностей.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Рамиус смотрел в перископ. Единственным кораблём в поле его зрения был «Пиджен», хотя, судя по сигналам, принятым высокочастотной антенной, на севере за горизонтом находилась пара фрегатов с действующими радиолокаторами, несущих охрану. Итак, таков план американцев. Рамиус смотрел на сигнальный прожектор, направленный прямо на него, и переводил мигающие сигналы с английского на русский.

Медицинский центр ВМС в Норфолке

— Спасибо, что пришли, док. — Офицер разведывательной службы занял кабинет заместителя администратора госпиталя. — Значит, ваш пациент проснулся.

— Да, час назад, — подтвердил Тейт. — Он был в сознании около двадцати минут. Сейчас снова спит.

— Это означает, что он выживет?

— То, что он пришёл в сознание, является положительным симптомом. Вёл он себя достаточно осмысленно, так что явных нарушений деятельности мозга незаметно. Я немного беспокоился по этому поводу, капитан. Думаю, сейчас вероятность выздоровления заметно возросла, хотя при гипотермии осложнения могут наступить совершенно неожиданно. Он по-прежнему в тяжёлом состоянии, тут уж ничего не попишешь. — Тейт сделал паузу. — У меня вопрос, капитан: почему русские так недовольны?

— Откуда вы взяли?

— Это бросается в глаза. К тому же Джейми нашёл врача, понимающего по-русски, среди персонала госпиталя и поручил ему лечение матроса.

— Почему вы не сказали мне об этом?

— Русские ничего не подозревают. Решение принято по медицинским соображениям, капитан. Для лечения больного полезно иметь при нём врача, способного говорить на его родном языке. — Тейт улыбнулся, довольный собой, потому что ему удалось придумать свою разведывательную операцию, при которой медицинская этика не противоречит правилам военно-морского флота. Он достал из кармана листок бумаги. — Как бы то ни было, имя пациента — Андрей Катышкин. Он действительно кок, живёт в Ленинграде. Название его подлодки — «Политовский».

— Примите мои комплименты, доктор. — Офицер признал разумным замысел Тейта, хотя и не мог понять, почему дилетанты так чертовски умны в вопросах, которые их совершенно не касаются.

— Итак, почему русские так недовольны? — Ответа на вопрос Тейта не последовало. — И почему у вас нет своего человека рядом с пациентом? Вы ведь знали все это и без меня, правда? Знали, с какого корабля он спасся, и знали, почему затонула подлодка… Таким образом, если русским больше всего хотелось выяснить, с какого корабля спасся матрос, и теперь им не нравятся полученные новости — выходит, у них пропала ещё одна подводная лодка?

Штаб-квартира ЦРУ

— Джеймс, немедленно зайди ко мне вместе с Бобом! — произнёс Мур в трубку телефона.

— В чём дело, Артур? — спросил Грир через минуту.

— От Кардинала только что прибыло донесение. — Мур передал каждому из своих заместителей по ксерокопии. — Насколько быстро можно сообщить об этом?

— На таком расстоянии? Придётся воспользоваться вертолётом — выходит, не меньше двух часов. Действовать следует как можно быстрее. — В голосе Грира ощущалась тревога.

— Мы не можем подвергать Кардинала опасности — точка. Подготовьте текст сообщения, и пусть ВМС или ВВС передадут его из рук в руки. — Муру самому не нравилось это, но выбора не было.

— Для этого потребуется слишком много времени! — громко возразил Грир.

— Мне тоже нравится твой парень, Джеймс. Разговоры тут не помогут. Принимайтесь за дело.

Грир вышел из кабинета директора, ругаясь, как может только старый морской волк. Впрочем, им он и был.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Товарищи матросы, старшины и офицеры «Красного Октября». С вами говорит ваш командир. — Голос Рамиуса был подавленным. Паника, возникшая на ракетоносце несколько часов назад, едва не кончилась настоящим мятежом. — Мы не сумели отремонтировать двигатель. Наши аккумуляторные батареи разряжены. Мы слишком далеко от Кубы, чтобы рассчитывать на помощь, как не можем рассчитывать и на помощь Родины. Системы жизнеобеспечения могут проработать всего несколько часов. У нас нет другого выхода. Придётся покинуть корабль.

Американский корабль оказался так близко от нас, предлагая то, что они называют помощью, совсем не случайно. Позвольте объяснить вам, товарищи, что произошло на самом деле. Вражеский агент совершил диверсию на нашем корабле, и каким-то образом американцам стало известно содержание наших приказов. Они ждали нас, товарищи, ждали нашего появления, надеясь захватить корабль в свои грязные лапы. Но это им не удастся! Команда будет снята с корабля, но наш славный «Красный Октябрь» американцам не достанется!Старшие офицеры вместе со мной останутся на корабле, и мы взорвём его. Глубина здесь пять тысяч метров. Наша подлодка не достанется врагу. Всей команде за исключением вахтенных собраться в кубриках. Это все. — Рамиус обвёл взглядом присутствующих в центральном посту. — Мы проиграли, товарищи. Бугаев, передайте соответствующие радиограммы в Москву и на американский корабль. Затем опустимся на сто метров. Я не хочу, чтобы у противника появилась возможность захватить нашу лодку. Всю ответственность за этот позор я беру на себя. Запомните это, товарищи. Один я виновен в случившемся — и никто более.

Спасательное судно «Пиджен»

— Получен сигнал SOS, — доложил радист.

— Вам приходилось бывать на подводной лодке, Райан? — спросил Кук.

— Нет. Надеюсь, это не так опасно, как полёты на самолёте. — Райан пытался шутить, но на самом деле это его страшно пугало.

— Ну что ж, размещайтесь в «Мистике».

Глубоководное спасательное устройство «Мистик»

ГСУ «Мистик» представляло собой всего лишь три металлические сферы, сваренные вместе, с гребным винтом позади. Мощная обшивка из толстых стальных листов, герметически закрывающая весь корпус, предохраняла его от давления воды. Первым через люк спустился Райан, за ним последовал Уилльямз. Они уселись в ожидании отправки. Команда ГСУ из трех человек уже работала.

«Мистик» был готов к погружению. По команде Кука лебёдки «Пиджена» опустили его в воду между двумя корпусами катамарана, и он сразу начал погружаться. Электрические двигатели устройства работали почти бесшумно. Его акустическая система малой мощности тут же обнаружила русскую подлодку, находящуюся в полумиле, на глубине девяносто футов. Команде «Мистика» сообщили, что это простая спасательная операция. Все трое были профессионалами. Через десять минут «Мистик» завис над носовым спасательным люком русского ракетоносца.

Медленно вращающиеся винты осторожно подвели ГСУ к люку, и старшина убедился, что манжета сопряжения надёжно закрепилась на выступе. Вода, оказавшаяся между манжетой и люком, устремилась в камеру низкого давления, откуда была выкачана насосами ГСУ. В результате между «Мистиком» и подлодкой образовалось герметичное соединение — ГСУ словно присосалось к ракетоносцу.

— Теперь ваша очередь. — Лейтенант показал Райану на люк в палубе среднего отсека.

— Пожалуй. — Райан опустился на колени рядом с люком и несколько раз постучал по нему кулаком. Ответа не последовало. Тогда он взял гаечный ключ и постучал им. Через мгновение послышались три ответных удара, и Райан повернул запорное колесо в центре люка. Подняв люк «Мистика», он увидел, что наружный люк подлодки уже открыт. Глубоко вздохнув, Райан начал спускаться по трапу, приваренному к стенке металлического цилиндра, окрашенного в белый цвет. За ним последовал Уилльямз. Спустившись вниз, Райан постучал по нижнему люку.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Люк тут же открылся.

— Господа, я капитан третьего ранга Райан, Военно-морской флот США. Мы приняли ваш SOS и пришли на помощь.

Офицер, с которым говорил Райан, был ниже его ростом и шире в плечах. Три звезды на погонах, множество нашивок на груди, по широкой золотой полосе на каждом рукаве кителя. Значит, это и есть Марк Рамиус…

— Вы говорите по-русски?

— Нет, сэр. Почему вы запросили о помощи?

— В нашей реакторной системе обнаружена серьёзная утечка радиоактивного хладагента. Лодка заражена от центрального поста по направлению к корме. Необходимо спасти команду.

При словах «утечка радиоактивного хладагента» и «реакторная система» у Райана мороз пробежал по коже. Он вспомнил, как был уверен в правильности своих расчётов. Так легко рассуждать на суше, за девятьсот миль отсюда, в удобном теплом кабинете, когда вокруг друзья — ну, если не друзья, то по крайней мере не враги.

Двадцать человек, собравшиеся в отсеке, смотрели на Райана с нескрываемой враждебностью.

— Боже! Нужно немедленно спасать людей. За один раз можно забрать двадцать пять человек, сэр.

— Не спешите, капитан Райан. Какой будет судьба моих подчинённых? — громко спросил Рамиус.

— С ними будут обращаться, как с гостями, разумеется. Если им понадобится медицинская помощь, она будет оказана. Их вернут в Советский Союз при первой возможности. Неужели вы думаете, что их отправят в тюрьму?

Рамиус что-то проворчал и, повернувшись к присутствующим отсеке, заговорил по-русски. Во время перелёта с «Инвинсибла» Райан договорился с Уилльямзом сохранить в тайне то, что англичанин владеет русским языком. Лейтенант был в форме американского офицера, и оба считали, что русские не обратят внимания на различие в произношении.

— Доктор Петров, — произнёс Рамиус, — с вами отправится первая группа из двадцати пяти человек. Не спускайте с них глаз! Не позволяйте американцам говорить с каждым по отдельности, и пусть они никуда не ходят по одиночке. Ведите себя корректно, но не более того.

— Понял, товарищ командир.

Райан наблюдал за тем, как Петров считал матросов, когда те пролезали в люк и поднимались по трапу. Затем Уилльямз задраил сначала люк «Мистика», а потом люк на спасательном отсеке «Красного Октября». Рамиус поручил мичману проверить их герметичность. Они услышали, как ГСУ отделилось от корпуса ракетоносца и начало всплывать.

Наступившая тишина была неловкой и продолжительной. Райан и Уилльямз стояли в одном углу отсека, Рамиус со своими людьми — напротив. Почему-то Райану пришли на память танцы в школьном зале, когда мальчики и девочки собирались отдельными группами, а в середине зала была нейтральная полоса. Когда один из русских офицеров достал сигарету, он решил нарушить молчание.

— Не дадите ли закурить, сэр?

Бородин щёлкнул ногтем по пачке, и сигарета наполовину выскочила наружу. Райан взял её, и Бородин чиркнул спичкой.

— Спасибо. Вообще-то я бросил курить, но под водой, на подлодке с неисправным реактором, курение вряд ли самое опасное занятие?

Вкус первой русской сигареты показался Райану отвратительным. От дыма чёрного грубого табака у него закружилась голова, и эта едкая вонь смешалась со спёртым воздухом подлодки, где и без того стоял запах пота, машинного масла и капусты.

— Почему вы оказались здесь? — спросил Рамиус.

— Мы направлялись к побережью Виргинии, капитан. На прошлой неделе там затонула советская подлодка.

— Вот как? — Рамиусу понравилась легенда, придуманная американцами. — Советская подлодка?

— Да, капитан. Она относилась к тому типу ударных подлодок, который мы называем «альфа». Это все, что мне известно. Перед тем как лодка пошла ко дну, с неё удалось спасти одного матроса, сейчас он в морском госпитале в Норфолке. Как вас зовут, сэр?

— Марк Александрович Рамиус.

— А меня — Джек Райан. А мой напарник — Оуэн Уилльямз.

Они обменялись рукопожатиями.

— У вас есть семья, капитан Райан? — спросил Рамиус.

— Да, сэр. Жена, сын и дочь. А у вас, сэр?

— Нет, у меня нет семьи. — Он повернулся и обратился по-русски к младшему офицеру. — Возглавите следующую группу. Вы слышали, что я говорил врачу?

— Так точно, товарищ командир, — ответил молодой офицер. Послышалось жужжание моторов «Мистика». Через мгновение металлический щелчок возвестил о том, что ГСУ состыковалось со спасательным люком подлодки. Все заняло сорок минут, но казалось, что прошла целая неделя. Господи, а вдруг у них и впрямь авария реактора? — подумал Райан.

Ударная подлодка «Скэмп»

В двух милях от «Красного Октября» находились «Скэмп» с «Итаном Алленом». Подлодки вели переговоры по подводному телефону. Акустики «Скэмпа» заметили, что час назад поблизости прошли три подводные лодки. «Поги» и «Даллас» находились теперь между «Красным Октябрём» и двумя другими американскими подлодками. Их акустики напряжённо прислушивались к подводным шумам, стараясь убедиться, что поблизости нет других кораблей. Район, где проходила операция, находился достаточно далеко от берега, так что движения каботажных судов и танкеров не было слышно, но это не исключало вероятности того, что здесь мог появиться корабль, следующий из другого порта.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Когда «Мистик» забрал третью группу моряков во главе с лейтенантом Свиядовым, кок, стоявший последним, объяснил, что ему нужно забрать свой кассетник, на покупку которого он копил деньги несколько месяцев, и ушёл. Никто, включая Рамиуса, не заметил, что кок так и не вернулся. Члены команды, даже опытные мичманы, спешили покинуть ракетоносец. Оставалась последняя группа.

Спасательное судно «Пиджен»

Советских моряков, доставленных на «Пиджен», отвели в кают-компанию рядового состава. Американские матросы с любопытством смотрели на русских, но не вступали в разговор. На столах русские увидели кофе, бекон, яйца и тосты. Это обрадовало Петрова. Проще следить за матросами, которые с волчьим аппетитом набросились на еду. Через младшего офицера, исполнявшего роль переводчика, они передали, что не хватило бекона. Коки «Пиджена» получили указание давать русским столько пищи, сколько те попросят. Вот почему все были заняты в кают-компании, когда на судно совершил посадку вертолёт, доставивший с берега двадцать человек. Один из вновь прибывших тут же устремился на мостик.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Последняя группа, — пробормотал Райан, когда «Мистик» снова состыковался с подводной лодкой. На переброску предыдущей группы потребовался час. Когда люки открылись, из ГСУ по трапу спустился лейтенант.

— На этот раз придётся подождать, господа. У нас разряжены батареи. Потребуется девяносто минут, чтобы снова зарядить их. Вы не возражаете?

— Сделаем так, как вы считаете нужным, — ответил Рамиус. Он перевёл своим людям слова лейтенанта и поручил Иванову возглавить следующую группу. — Старшие офицеры останутся на «Красном Октябре». Нам нужно кое-что сделать. — Рамиус взял лейтенанта за руку. — В случае чего передайте в Москве, что мы исполнили свой долг.

— Слушаюсь, товарищ командир. — Лейтенант Иванов с трудом сдерживал рыдания.

Рамиус наблюдал за тем, как последняя группа русских моряков поднялась по трапу. Закрылся спасательный люк «Красного Октября», затем задраили люк на «Мистике». Через минуту послышался щелчок, и спасательная лодка начала подъем. Шум электромоторов стих вдали. Райан почувствовал, как смыкаются и давят на него зелёные переборки. Полёты на самолётах пугали Райана, но там по крайней мере не было опасности погибнуть от давления окружающего воздуха. А сейчас он находился под водой, на самой большой в мире субмарине, в трехстах милях от берега. И вместе с ним всего десять человек, знающих, как управлять лодкой.

— Капитан Райан, — торжественно произнёс Рамиус, вытянувшись по стойке смирно, — мои офицеры и я просим политического убежища в Соединённых Штатах и передаём вам этот маленький подарок. — Рамиус обвёл вокруг рукой.

Райан уже подготовил ответ.

— Капитан, от имени президента Соединённых Штатов я имею честь удовлетворить вашу просьбу. Добро пожаловать в свободный мир, господа.

Никто не знал, что система внутренней трансляции в отсеке включена. Лампочка, указывающая на её включение, была вывернута несколько часов назад. В носовом отсеке кок прислушивался к разговору, говоря себе, что поступил правильно, приняв решение остаться на подводной лодке и сожалея, что оказался прав в своих подозрениях. Что делать дальше? — спросил он себя. Выполнить свой долг, конечно. Решение казалось достаточно простым, но не забыл ли он, как осуществить его?

— Не знаю, что и сказать вам, парни. — Райан пожал руки всем офицерам. — Вы сумели добиться своего. Подумать только, сумели добиться своего!

— Извините меня, капитан, — сказал Комаров. — Вы говорите по-русски?

— Мне очень жаль, но я не говорю по-русски — в отличие от лейтенанта Уилльямза. Предполагалось, что вместо меня сюда прибудет группа офицеров, владеющих русским языком, но прошлой ночью их вертолёт упал в море и они погибли. — Уилльямз перевёл слова Райана. Четверо русских офицеров не говорили по-английски.

— Что мы будем делать дальше?

— Через несколько минут в двух милях отсюда взорвётся подводный ракетоносец. Это один из наших кораблей, старый, отслуживший своё. Полагаю, вы сказали своим людям, что собираетесь взорвать и затопить свою подлодку. Господи, надеюсь, вы не поставили их в известность о своих подлинных намерениях?

— Чтобы на моём корабле разразились военные действия? — улыбнулся Рамиус. — Нет, капитан Райан. Так что делать дальше?

— Когда все убедятся, что «Красный Октябрь» действительно затонул, мы направимся на северо-запад к заливу Окракок и будем там ждать. Нас будут сопровождать подводные лодки «Поги» и «Даллас». Ваши офицеры смогут вести свой корабль?

— Мои офицеры способны управлять любым кораблём в мире! — произнёс по-русски Рамиус. Присутствующие улыбнулись. — Значит, вы считаете, что моя команда, перевезённая на спасательное судно, не узнает, что случилось с нами?

— Совершенно верно. С «Пиджена» увидят подводный взрыв. Никто не заметит, что он произошёл в другом месте. Не так ли? Вы ведь знаете, что ваш военно-морской флот послал сюда множество кораблей, которые сейчас занимаются поисками «Красного Октября». Когда они убедятся в вашей гибели и уйдут отсюда, мы примем решение, как сохранить сделанный вами подарок. Я не знаю, куда поставят ваш ракетоносец. Члены вашей команды будут, разумеется, гостями Америки. С ними захотят поговорить многие американцы. А пока можете не сомневаться, что с вами будут обращаться очень хорошо — лучше, пожалуй, чем вы ожидаете. — Райан был уверен, что каждого из офицеров, попросивших политического убежища, обеспечат деньгами на всю жизнь из фондов ЦРУ. Он промолчал об этом, опасаясь оскорбить людей, проявивших такое мужество. Райана удивляло, что люди, которые просят политического убежища, редко рассчитывают получить деньги и почти никогда не просят об этом.

— Как насчёт политического перевоспитания? — спросил Комаров.

— Лейтенант, когда-нибудь вам объяснят, как живут в нашей стране, вот и все, — засмеялся Райан. — На это потребуется пара часов. Затем вы сразу приметесь объяснять нам, какие ошибки мы допускаем, — весь остальной мир занимается этим, почему бы вам не поступить так же? Но сейчас я не смогу сделать это. Мне не приходилось жить в несвободной стране, и потому я вряд ли сумею должным образом оценить все достоинства Америки. Поверьте на слово, вам понравится наша жизнь, может быть, даже больше, чем мне. А пока нам нужно заняться делом.

— Правильно, — согласился Рамиус. — За работу. Пойдёмте, наши новые друзья, для вас тоже найдётся занятие.

Рамиус провёл Райана на корму через множество водонепроницаемых отсеков. Вскоре они оказались в ракетном отсеке — огромном помещении с двадцатью шестью зелёными трубами, проходящими через две палубы, одна над другой. Это и есть тот отсек, подумал Райан, ради которого создан ракетоносец, — здесь размещены двести с лишним термоядерных боеголовок. В отсеке царила зловещая тишина, полная мрачной угрозы, и Райан почувствовал, как у него встают волосы на затылке. Перед ним были не абстрактные книжные построения, а сама реальность. Верхняя палуба, по которой они шли, была решётчатой, а нижняя, как было видно через отверстия в ней, сплошной. Миновав ещё один отсек, они оказались в центральном посту. В лодке царило призрачное безмолвие; Райан начал понимать причину суеверия моряков.

— Садитесь сюда. — Рамиус показал Райану на кресло рулевого в левой части отсека. Перед креслом виднелся штурвал, похожий на штурвал пилота, и пульт с множеством приборов.

— Что я должен делать? — спросил Райан, опускаясь в кресло.

— Управлять кораблём, капитан. Неужели раньше вам не приходилось этого делать?

— Нет, сэр. Я впервые на подводной лодке.

— Но вы — морской офицер.

— Нет, капитан, — покачал головой Райан. — Я сотрудник ЦРУ.

— ЦРУ? — Рамиус произнёс это слово будто хотел сплюнуть.

— Я знаю, знаю. — Райан опустил голову на штурвал. — Нас считают тёмными силами. Капитан, перед вами та тёмная сила, которая, возможно, напустит в штаны, перед тем как закончится эта операция. Я — кабинетный учёный, и поверьте вот чему, если не верите ничему остальному, — сейчас мне больше всего хотелось бы оказаться дома с семьёй и детьми. Если бы я хоть немного подумал раньше, то остался бы в Аннаполисе и писал книги.

— Книги? Что вы хотите этим сказать?

— Я историк, капитан. Несколько лет назад меня уговорили поступить на службу в ЦРУ в качестве аналитика. Вы понимаете смысл этой работы? Агенты присылают информацию, и я стараюсь понять, что она означает. Я вообще попал в это дерьмо по ошибке — можете мне не верить, но это правда. Короче говоря, я пишу книги по военно-морской истории.

— Как называются ваши книги? — спросил Рамиус с подозрением.

— «Возможности и решения», «Обречённые орлы», а моя новая книга «Сражающийся моряк» — биография адмирала Хэлси — выходит в будущем году. Первая книга, которую я написал, касалась битвы в заливе Лейте. Насколько мне известно, рецензию на неё напечатали в «Морском сборнике». Там рассматривается процедура принятия тактических решений в боевых условиях. Несколько экземпляров этой книги находятся в библиотеке Академии Фрунзе.

— Да, я знаком с этой книгой, — сказал Рамиус после короткой паузы. — Читал отрывки из неё. Вы ошибаетесь, Райан. Хэлси действовал глупо.

— Вы быстро освоитесь в моей стране, капитан Рамиус, раз уже способны на литературную критику. Капитан Бородин, не дадите ещё сигарету?

Бородин бросил ему полную пачку и спички. Райан закурил. Запах был отвратительным.

Глубоководное спасательное устройство «Авалон»

Четвёртое возвращение «Мистика» было сигналом для начала действий «Скэмпа» и «Итана Аллена». Глубоководное спасательное устройство «Авалон» покинуло своё ложе на корпусе «Скэмпа» и проплыло несколько сотен ярдов до старого ракетоносца. Его командир уже собрал свою малочисленную команду в торпедном отсеке. По всей лодке был открыт каждый люк, лаз и смотровое отверстие. К собравшимся подошёл офицер. За ним тащился чёрный провод, присоединённый к каждой из бомб, находящихся на борту. Он подсоединил концы этого провода к таймеру. — Готово, капитан.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Райан наблюдал за тем, как Рамиус расставил своих офицеров. Большинство он отправил на корму, в машинное отделение. Будучи воспитанным человеком, Рамиус отдавал приказы на английском языке и затем повторял их по-русски для тех, кто не знали своего нового языка.

— Комаров и Уилльямз, отправляйтесь в носовые отсеки и задрайте все люки. — Рамиус объяснил свой приказ Райану. — Если что-нибудь случится — не случится, разумеется, но на всякий случай, — у нас недостаточно людей для того, чтобы провести ремонт. Поэтому мы герметизируем весь корабль.

Райану такое решение показалось разумным. Он поставил пустую чашку на основание штурвала, служившего в качестве импровизированной пепельницы. В центральном посту остались только он и Рамиус.

— Когда отправляемся? — спросил русский капитан.

— Как только вы будете готовы, сэр. Нам нужно прибыть в пролив Окракок во время прилива, примерно через восемь минут после полуночи. Успеем?

Рамиус посмотрел на карту.

— Вполне.

Комаров провёл Уилльямза через радиорубку, расположенную перед центром управления. Они оставили открытой водонепроницаемую дверь и вошли в ракетный отсек. Здесь они поднялись по трапу и по нижней палубе прошли вперёд к передней переборке ракетного отсека, затем ещё через одну дверь в помещение склада, всякий раз проверяя люки. Недалеко от носа ракетоносца они поднялись ещё по одному трапу в торпедный отсек, задраили за собой люк и направились в сторону кормы через хранилище торпед и матросские кубрики. Оба офицера чувствовали, как странно идти по кораблю, покинутому командой, и не спешили. Уилльямз смотрел по сторонам и задавал вопросы Комарову. Лейтенант с готовностью отвечал на родном языке. Оба офицера были опытными профессионалами, влюблёнными в романтику своего дела. «Красный Октябрь» произвёл потрясающее впечатление на Уилльямза, и он несколько раз сказал об этом. При строительстве ракетоносца огромное внимание обращали на мелкие детали. Палуба, например, была устлана плитками, люки — с уплотняющими резиновыми прокладками. Шагов идущих офицеров почти не было слышно. Одну за другой они проверили водонепроницаемость переборок. Было очевидно, что потрачено немало усилий, чтобы сделать субмарину почти бесшумной.

Уилльямз переводил на русский свою любимую морскую историю, когда они открыли люк, ведущий на верхнюю палубу ракетного отсека. Пройдя вслед за Комаровым, англичанин вспомнил, что яркое освещение в отсеке оставалось включённым. Разве нет?

Райан пытался расслабиться, обрести спокойствие, но не мог. Кресло было неудобным, и он вспомнил русский анекдот о том, как партия формирует нового советского человека — с помощью кресел в авиалайнерах, где ему приходится принимать самые невероятные позы. На корме, в машинном отделении, офицеры запустили реактор. Рамиус говорил по телефону со своим старшим механиком как раз перед тем, как усилился шум хладагента, прокачиваемого насосами через реактор, и начал образовываться пар для турбогенераторов.

Внезапно Райан поднял голову. Ему показалось, что он почувствовал звук ещё до того, как услышал его. По спине его пробежала струйка холодного пота, когда он понял, что это за звук.

— Что это? — автоматически спросил он, уже заранее зная ответ.

— Что именно? — Рамиус стоял ближе к корме, где теперь начали работать двигатели гусеницы. Странный грохот разносился по корпусу лодки.

— Я слышал выстрел — нет, несколько выстрелов. На лице Рамиуса появилась улыбка, и он сделал несколько шагов вперёд.

— Это, скорее всего, шум моторов гусеницы, — сказал он. — Вы впервые оказались на подводной лодке, а первое плаванье всегда действует на нервы. Даже мне оно показалось трудным.

— Может быть, капитан, вы и правы, но уж отличить выстрел я как-нибудь сумею. — Райан встал, расстегнул пиджак и достал пистолет.

— Отдайте его мне! — Рамиус протянул руку. — Я не разрешаю носить оружие на моей подлодке.

— Где Уилльямз и Комаров? — заколебался Райан.

— Они запаздывают, но это большой корабль, — пожал плечами Рамиус.

— Я пройду вперёд и проверю.

— Оставайтесь на своём посту! — приказал Рамиус. — Действуйте, как я сказал!

— Капитан, я только что слышал пистолетные выстрелы и собираюсь выяснить, что произошло. В вас когда-нибудь стреляли? В меня стреляли, и шрам на плече подтверждает это. Встаньте-ка лучше за штурвал, сэр.

Рамиус поднял телефонную трубку и нажал на кнопку. Он произнёс несколько слов по-русски и положил трубку.

— Я пойду с вами и докажу, что на моей подлодке нет духов — или по-английски лучше сказать призраков, да? Никаких призраков. — Он показал на пистолет. — А вы действительно не шпион?

— Капитан, вы можете верить, во что хотите. Это — длинная история, и когда-нибудь я вам её расскажу.

Райан ждал, когда кто-то придёт на смену, — очевидно, Рамиус вызвал офицера, способного встать за штурвал. От грохота туннельного движителя казалось, что они находятся внутри барабана.

В центральный пост вошёл офицер, фамилии которого Райан не помнил. Рамиус сказал что-то, и офицер засмеялся, но тут же замолчал, увидев в руке Райана пистолет. Судя по всему, русским это не нравилось.

— Если позволите, капитан? — Райан сделал жест в сторону носового отсека.

— Идите, Райан.

Водонепроницаемая дверь между центральным постом и следующим отсеком была открыта. Райан, осторожно озираясь, вошёл в радиорубку. Никого. Он прошёл вперёд к двери, ведущей в ракетный отсек. Она была задраена. Дверь размером четыре фута на два намертво задраивалась с помощью запорного колеса, расположенного в центре. Райан одной рукой повернул колесо. Оно было хорошо смазано. Хорошо смазанными оказались и петли. Он медленно открыл дверь и заглянул в ракетный отсек.

— Проклятье! — пробормотал Райан и сделал знак, подзывая к себе капитана. Ракетный отсек протянулся на добрых двести футов и был освещён только несколькими тусклыми лампами. Разве он не был залит светом совсем недавно? В конце отсека, у дальнего люка, мелькнул яркий свет, и Райан увидел две неподвижные фигуры, распростёртые на решётчатой палубе. Яркий свет переместился к ракетной шахте.

— Значит, призраки, капитан? — прошептал он.

— Это Комаров. — Рамиус пробормотал что-то ещё по-русски.

Райан оттянул затвор пистолета, чтобы убедиться, что патрон в стволе. Затем он сбросил ботинки.

— Будет лучше, если вы предоставите это мне, капитан. Я был когда-то лейтенантом морской пехоты. — А моя подготовка в Куантико не помощник мне в таком деле, подумал он, и вошёл в ракетный отсек.

Помещение, где размещались баллистические ракеты, занимало почти треть длины субмарины и было высотой в две палубы, нижняя из сплошных металлических листов, верхняя — из металлических решёток. На американских ракетоносцах это помещение называли «Шервудским лесом». Меткое название: ракетные шахты добрых девяти футов диаметром, окрашенные в темно-зелёный цвет, напоминали стволы огромных деревьев. Райан закрыл за собой дверь и сделал шаг вправо.

Ему казалось, что свет исходит от самой дальней шахты на правом борту верхней палубы. Райан прислушался. Там что-то происходило. Он слышал тихие шуршащие звуки, а пятно света перемещалось, словно кто-то держал в руке переносную лампу. Звук распространялся вдоль гладкой поверхности внутренней обшивки корпуса.

Но почему я? — мысленно спросил себя Райан. Ему придётся пройти мимо тринадцати ракетных шахт, чтобы добраться до источника света, пересечь больше двухсот футов открытой палубы.

Он обошёл первую пусковую установку, держа пистолет в правой руке на уровне поясницы, левой касаясь гладкой поверхности шахты. Его ладонь, сжимающая рубчатую рукоятку пистолета, уже стала мокрой от пота. Потому-то их и делают рубчатыми, напомнил себе Райан. Теперь он стоял между первой и второй пусковыми установками, глядя влево, чтобы убедиться, что там никого нет, и готовясь идти дальше. Нужно обогнуть ещё двенадцать.

Палубная решётка была сварена из стальных двухсантиметровых прутьев. Ступни ног уже болели от ходьбы по ним. Медленно и осторожно обходя вторую шахту, он чувствовал себя словно астронавт, облетающий Луну и постоянно стремящийся к горизонту. Правда, на Луне никто не подстерегает тебя с пистолетом в руке, чтобы подстрелить.

Рука опустилась ему на плечо. Райан вздрогнул и резко обернулся. Рамиус. Он хотел сказать что-то, но Райан прижал кончики своих пальцев к губам капитана и отрицательно покачал головой. Сердце Райана билось так громко, что могло передавать телеграфные сигналы по азбуке Морзе, и он отчётливо слышал собственное дыхание — тогда почему, чёрт возьми, он не услышал шагов Рамиуса?

Райан жестом показал, что собирается обходить каждое пусковое устройство со стороны борта. Рамиус дал понять, что будет делать то же с внутренней стороны корабля. Райан кивнул. Он застегнул пиджак и поднял воротник, чтобы быть менее заметной целью, — уж лучше быть тёмной фигурой, чем фигурой с белым треугольником на груди. Теперь следующая шахта.

Райан заметил, что на поверхности кожухов что-то написано, а некоторые слова выдавлены на металле. Буквы выведены кириллицей, и слова значат, наверно, что-нибудь вроде «Не курить» или «Да здравствует Ленин», а может, и что-нибудь ещё более бесполезное. Райан все видел и слышал с поразительной чёткостью, словно его органы чувств зачистили тонкой шкуркой, придав им фантастическую остроту восприятия. Он обогнул следующую шахту, нервно перебирая пальцами рукоятку пистолета, жалея, что не может смахнуть пот, заливающий глаза. Здесь тоже пусто; на левом борту никого. Теперь дальше…

Потребовалось пять минут, чтобы пройти половину ракетного отсека; теперь он находился между шестым и седьмым пусковыми устройствами. Шум из дальней части помещения слышался более отчётливо, и свет несомненно двигался. Не слишком заметно, но тень от пусковой шахты номер один слегка смещалась. Должно быть, переносная рабочая лампа, подключённая к настенной розетке или как там это называют на корабле. Чем он занимается? Работает с ракетой? Может быть, он там не один? Почему Рамиус не считал матросов во время погрузки на ГСУ?

А почему сам Райан не сделал этого? Он выругался про себя. Ещё шесть пусковых устройств.

Огибая следующую шахту, он жестом показал Рамиусу, что, по его мнению, в дальней части отсека всего один человек. Рамиус коротко кивнул, уже поняв это. Только сейчас он заметил что Райан идёт босиком и решил тоже последовать его примеру. Капитан остановился, поднял левую ногу и попытался снять ботинок. Затёкшие пальцы никак не могли справиться со шнурком, и ботинок со стуком упал на плохо закреплённую решётку. В этот момент Райан, выйдя из-за кожуха, оказался на открытом пространстве. Он замер. Свет на дальнем конце отсека дёрнулся и замер. Райан бросился влево и выглянул из-за шахты. Впереди ещё пять. Вдруг он увидел за ними вспышку, которая осветила часть лица. Сообразив, что это выстрел, Райан пригнулся. Пуля угодила в шпангоут и рикошетом отлетела от него. Райан спрятался за кожух ракетной шахты.

— Я перейду на другую сторону, — прошептал Рамиус.

— Подождите. — Райан схватил Рамиуса за локоть и, держа перед собой пистолет, выглянул из-за шахты справа. Он снова увидел лицо, и на этот раз выстрелил первым, зная, что промахнётся. В то же самое мгновение он толкнул Рамиуса влево. Капитан перебежал на другую сторону ракетного отсека и укрылся за ракетной шахтой.

— Ты у нас в руках, — громко сказал Райан.

— Меня никто не возьмёт. — Это был голос молодого человека, очень молодого и очень перепуганного.

— Чем ты там занимаешься? — спросил Райан.

— А ты как думаешь, янки? — На этот раз насмешка попала в цель.

Собирается, по-видимому, взорвать боеголовку, решил Райан. Только этого не хватало.

— Тогда и ты погибнешь, — сказал Райан. Разве полицейские не пытаются убедить загнанных в тупик преступников? — подумал он. Однажды нью-йоркский полицейский сказал по телевидению: — «Мы стараемся утомить их до смерти». Но то были преступники. А с кем он имеет дело сейчас? С матросом, оставшимся на лодке? С одним из офицеров, который передумал и решил, что судьба перебежчика его не устраивает? Агентом КГБ? Или агентом ГРУ, скрывавшимся под маской члена команды?

— Надо будет — умру, — согласился голос. Свет двигался. Чем бы он не занимался, он пытался продолжить своё дело.

Обогнув шахту, Райан сделал два выстрела. — Теперь осталось четыре пусковых устройства. Его пули бесцельно отскакивали от передней переборки. Если только рикошетом… Нет, это маловероятно. Райан посмотрел налево и увидел, что Рамиус по-прежнему находится рядом, скрываясь за ракетной шахтой на левом борту. Он безоружен. Почему не взял с собой пистолет?

Райан сделал глубокий вдох и рванулся к следующей шахте. Противник ждал этого. Райан бросился на палубу, и пуля пролетела над ним.

— Кто ты? — спросил Райан, вставая на колени и опираясь на кожух пускового устройства, чтобы перевести дыхание.

— Советский патриот! А вы — враги моей страны, и вам не достанется этот корабль!

Он слишком много разговаривает, подумал Райан. Может, это к лучшему.

— Как тебя зовут?

— Не имеет значения.

— У тебя есть семья? — спросил Райан.

— Мной будут гордиться родители.

Агент ГРУ. Райан не сомневался в этом. Не замполит. Слишком хорошо говорит по-английски. Наверно, это матрос, задача которого в случае необходимости заменить замполита. Итак, Райан столкнулся с хорошо подготовленным оперативником. Прекрасно. Опытный оперативник и, как сказал он сам, патриот. Не фанатик, всего лишь человек, исполняющий свой долг. Он перепуган, но выполнит свою задачу. И взорвёт весь этот долбаный корабль — вместе со мной.

Всё-таки Райан знал, что у него есть преимущество. Противнику нужно закончить дело, тогда как от Райана требуется лишь одно — остановить его или помешать. Он подошёл к правому краю пускового устройства и выглянул из-за него. Дальний конец отсека был освещён — ещё одно преимущество. Райан видел агента лучше, чем он мог видеть Райана.

— Зачем тебе умирать, дружище? Брось пистолет на палубу… — И что с этим русским будет потом? — подумалось Райану. Проведёт жизнь в федеральной тюрьме? Скорее, просто исчезнет. Москва не должна узнать, что мы захватили их ракетоносец.

— Бросить пистолет, чтобы ЦРУ было легче убить меня? — послышался насмешливый, но дрожащий голос. — Не считай меня дураком! Если мне суждено умереть, то хотя бы с пользой для родины, дружище!

И тут свет погас. Надолго ли? — подумал Райан. А вдруг это означает, что он закончил свою работу и через мгновение будет уже поздно. Или, может быть, парень понял своё уязвимое положение. Оперативник или нет, перед Райаном был мальчишка, испуганный парень, который также боится потерять все, как и он сам. Черта с два, решил Райан, у меня есть что терять — жена, дети, и если я не прикончу его как можно быстрей, то никогда их не увижу.

Счастливого Рождества, дети, вашего папочку только что разорвало на куски. Вы уж извините, тела не осталось, так что хоронить нечего, но видите ли… Райану захотелось произнести короткую молитву — только ради чего? Молиться, чтобы Господь помог ему убить другого человека? Видишь ли, Господи…

— Вы ещё здесь, капитан? — спросил он.

— Да.

Райан задал вопрос намеренно, в надежде, что присутствие Рамиуса заставит агента ГРУ призадуматься и укрыться подальше, за шахтой слева. Он пригнулся и стремительно обежал очередное пусковое устройство. Осталось ещё три шахты. Рамиус последовал его примеру по левому борту. Грохнул выстрел. Но пуля миновала капитана, Райан видел это.

Нужно остановиться и передохнуть. Голова кружилась от избытка кислорода. Но сейчас не время. Ведь он был лейтенантом морской пехоты — целых три месяца, до того как разбился вертолёт. Он должен знать, как действовать дальше. Но куда легче вести в бой сорок солдат с автоматами, чем сражаться в одиночку.

Думай!

— Может быть, нам удастся договориться, — предложил Райан.

— Да, давай решим, какое ухо прострелить первым.

— Тебе понравится жизнь в Америке.

— А как насчёт моих родителей, янки, что будет с ними?

— Может быть, нам удастся вывезти их из России, — сказал Райан из-за правого края шахты, двигаясь влево и ожидая ответа. Затем снова побежал вперёд. Теперь всего две ракетные шахты разделяли их. Приятель из ГРУ, подумал Райан, пытается, наверно, замкнуть провода в боеголовках и превратить в плазму половину кубической мили океана.

— Давай умрём вместе, янки. Между нами всего одно пусковое устройство.

Райан принял решение. Он не помнил, сколько сделал выстрелов, но в обойме тринадцать патронов. Этого хватит. Запасная обойма не понадобится. Можно швырнуть её в одну сторону, отвлечь этим внимание матроса и броситься в другую. Сработает ли такой манёвр? Черт побери! В кино это срабатывало. А уж бездействие точно ничем не поможет.

Райан взял пистолет в левую руку, а правой достал запасную обойму из кармана пиджака и зажал в зубах, чтобы переложить пистолет назад в правую. Жалкий бандитский трюк… Он взял обойму в левую руку. О'кей. Нужно бросить обойму вправо и бежать влево. Получится или нет? Это неважно, у него не осталось времени.

В Куантико его учили читать карты, знакомиться с местностью, вызывать воздушную и артиллерийскую поддержку, умело командовать взводами и огневыми группами — а сейчас он оказался внутри проклятого стального цилиндра в девяноста ярдах под водой, стреляя из пистолета в отсеке, где размещалось двести термоядерных боеголовок!

Пора что-то предпринять. Он знал, что ему предстоит, но Рамиус опередил его. Уголком глаза Райан увидел фигуру капитана, мотнувшегося к дальней переборке. Добежав до неё, Рамиус включил свет, и тут же матрос выстрелил в него. Райан швырнул обойму вправо и тоже бросился вперёд. Противник повернулся в сторону шума, приняв действия офицеров за согласованный манёвр.

Пробегая между двумя последними шахтами, Райан увидел, как упал Рамиус, и бросился на палубу рядом с пусковым устройством номер один. Он упал на левый бок, не обращая внимания на резкую боль, и прицелился. Агент уже поворачивался к нему, когда Райан выстрелил — шесть раз подряд. Грохот выстрелов заглушил его крик. Две пули попали в цель. Агента отбросило назад и полуразвернуло. Пистолет выпал из его руки, и он безжизненно рухнул на палубу.

Райана била дрожь, он не смог даже сразу встать. Все ещё не опуская пистолета и тяжело дыша, он чувствовал, что сердце словно вырывается из груди. Стараясь сглотнуть пересохшим ртом, он медленно встал на колени. Агент был ещё жив. Хрипло дыша, он лежал на спине. Райану пришлось опереться на руку, чтобы встать.

Две пули попали агенту в грудь, одна высоко в левую ключицу, другая ниже, туда, где находятся печень и селезёнка. Из нижней раны текла кровь, и парень прижал к ней руки. Ему было чуть больше двадцати. Синие глаза парня уставились в потолок. Он пытался что-то сказать, но изо рта, искажённого болью, доносилось неразборчивое бормотание.

— Капитан, — позвал Райан. — Что с вами?

— Ранен, но не смертельно, Райан. Кто это?

Синие глаза умирающего матроса смотрели на Райана. Гримаса боли исчезла с его лица, сменившись чем-то другим… печалью, бесконечной грустью. Он всё ещё пытался сказать что-то. Розовая пена появилась на губах. Прострелено лёгкое. Райан подошёл ближе, пинком отбросил пистолет в сторону и опустился на колени рядом с умирающим.

— Мы ведь могли договориться, — негромко произнёс он. Парень все ещё что-то бормотал… Проклинал ли, взывал ли к матери, лепетал какие-то лозунги? Этого он, Райан, никогда не узнает. Глаза парня в последний раз расширились от невыносимой боли. Хриплый вдох через пену, покрывающую губы, — и руки, прижатые к животу, разжались. Райан проверил пульс на шее. Все.

— Мне очень жаль. — Райан протянул руку и закрыл глаза своей жертвы. Ему действительно было очень жаль — но почему? Внезапно он почувствовал, что лицо покрылось капельками пота и силы, которые двигали им при перестрелке, покинули его. Поднялась тошнота. — Боже, мне так… — Он опустился на четвереньки, и приступ рвоты сотряс его тело. Желудок неудержимо извергал содержимое, которое через решётки стекало вниз, на нижнюю палубу. Позывы не прекратились даже после того, как желудок опустел. Ему пришлось несколько раз сплюнуть, чтобы избавиться от мерзкого ощущения во рту. Превозмогая себя, Райан встал.

У него кружилась голова от напряжения последних минут и доброй кварты адреналина, попавшей в его кровеносную систему. Он тряхнул головой, глядя на мёртвое тело у своих ног. Пора возвращаться в реальный мир.

Рамиус был ранен в бедро. Кровотечение не прекращалось. Он зажимал рану обеими руками, сквозь пальцы сочилась кровь, но рана не казалась опасной. Если бы пуля попала в бедренную артерию, капитан уже истёк бы кровью.

Лейтенанта Уилльямза ранило в голову и грудь. Он был без сознания, но дышал. Пуля, попавшая в голову, лишь скользнула по черепу, зато из раны в груди, рядом с сердцем, при каждом вдохе слышался хрип. Комарову повезло меньше. В него попала только одна пуля, зато прямо в лоб, чуть выше переносицы, и начисто снесла затылок, превратив его в кровавое месиво.

— Господи, почему никто не пришёл на помощь! — воскликнул Райан, только сейчас подумав об этом.

— Люки в переборках задраены. Нажмите на — как вы называете это? — Райан посмотрел, куда указывал палец капитана. Он имел в виду систему внутренней связи.

— На какую кнопку нажать? — спросил он. Капитан поднял два пальца.

— Центральный пост, это Райан. Нужна помощь, ваш командир ранен.

Из динамика донёсся поток русских слов. Вмешался Рамиус, громким голосом он прервал говорящего. Райан посмотрел на шахту пускового устройства. Агент действительно пользовался переносным фонарём, в точности похожим на американский — лампа в металлическом цоколе, от которого протянулся провод, подключённый к розетке. Дверца кожуха была открыта. За ней виднелся люк поменьше, ведущий, очевидно, внутрь самой ракеты. Он тоже был открыт.

— Что он собирался сделать — взорвать боеголовки?

— Это невозможно, — ответил Рамиус, терпеливо перенося боль. — Боеголовки ракеты — мы называем это специальной защитой — не могут взорваться до запуска.

— Тогда что же он делал? — Райан подошёл к шахте. На палубе лежал предмет, напоминающий резиновую камеру. — Что это? — Райан подкинул предмет в руке. Он был изготовлен из резины или прорезиненной ткани с металлическим или пластиковым каркасом внутри, металлическим патрубком в углу и мундштуком.

— Он делал что-то с ракетой, но заранее приготовил спасательную маску, чтобы вовремя уйти с подлодки, — понял Райан. — Господи, таймер! — Он наклонился, поднял переноску, включил её и направил луч света в открытый люк ракеты. — Капитан, что там внутри?

— Это система наведения на цель. В ней компьютер, дающий команды, куда лететь ракете. Смотровой люк, — дыхание Рамиуса становилось все более тяжёлым, — предназначен для офицера.

Райан заглянул внутрь ракеты. Там он увидел множество разноцветных проводов и монтажных плат, соединённых между собой совершенно непонятным для него образом. Райан раздвинул провода, ожидая увидеть там часовой механизм с динамитными шашками, присоединёнными к нему, и ничего не обнаружил.

Как теперь поступить? Агент явно что-то готовил — но что именно? Успел ли он закончить работу? Этого Райан не знал. С одной стороны, он понимал, что должен предпринять что-то, но с другой — сознание подсказывало, что безумие копаться в этой массеэлектронных плат и бесчисленных проводов.

Он стиснул в зубах покрытую резиной ручку переноски, сунул обе руки внутрь ракеты, ухватил два пучка проводов и дёрнул их изо всех сил. Оборвались лишь немногие. Тогда Райан обеими руками уцепился за один из пучков. Новый рывок — и у него в руках оказалась связка разноцветных пластиковых спагетти. Теперь пришла очередь второго пучка. Дёрнув за него, он почувствовал удар тока. Целую минуту, показавшуюся ему вечностью, Райан ждал взрыва. Однако его не последовало. Но внутри оставалось ещё немало проводов. Он снова принялся за дело и поспешно вырвал все провода вместе с дюжиной небольших монтажных плат. И тут стал лупить переноской по всему, что могло разбиться, до тех пор, пока отсек не стал похож на ящик с игрушками сына — кучу бесполезных обломков.

Послышались шаги бегущих людей. Первым подбежал Бородин. Рамиус молча показал на Райана и мёртвого агента.

— Судец? — недоуменно произнёс Бородин. — Но это Судец. — Он посмотрел на Райана. — Кок.

Райан поднял с палубы пистолет агента.

— А это его поваренная книга, — сказал он. — Думаю, ваш кок был агентом ГРУ. Он пытался взорвать подлодку. Капитан Рамиус, может быть, стоит запустить эту ракету — понимаете, избавиться от проклятой штуки, а?

— По-моему, разумная мысль. — Рамиус говорил хриплым шёпотом. — Сначала закройте смотровой люк, а затем мы… мы можем запустить её из центрального поста.

Райан смахнул рукой обрывки проводов и осколки плат со смотрового люка, и крышка аккуратно встала на место. Труднее оказалось справиться с дверцей кожуха пускового устройства. Она была рассчитана на высокое давление и снабжена двумя пружинными замками. Пришлось не раз хлопнуть ею, пока она защёлкнулась.

Бородин с одним из офицеров несли Уилльямза в сторону кормы. Кто-то уже успел наложить жгут на ногу Рамиуса, и кровотечение прекратилось. Райан помог ему встать и повёл к выходу. Рамиус скрипел зубами всякий раз, когда ступал на левую ногу.

— Вы зря пошли на риск, капитан, — заметил Райан.

— Это мой корабль — и мне не нравится темнота. Во всём виноват я сам. Нужно было считать людей, покидающих подлодку.

Они подошли к водонепроницаемой двери.

— Я пройду первым. — Райан переступил через комингс и помог Рамиусу выйти из ракетного отсека. Жгут, сделанный из ремня, ослаб, и кровотечение возобновилось.

— Закройте дверь и задрайте её, — скомандовал капитан. Дверь легко закрылась. Райан повернул запорное колесо на три оборота и снова подхватил капитана. Ещё двадцать футов — и они оказались в центральном посту. Лицо лейтенанта, сидящего в кресле за штурвалом, было пепельным.

Райан усадил капитана в кресло по левому борту.

— У вас есть нож, сэр? — спросил он. Рамиус достал из кармана складной нож и что-то ещё. Оба предмета он передал Райану.

— Вот, возьмите. Это ключ запуска баллистических ракет. Без него их нельзя запустить. Держите его у себя. — Он попытался засмеяться. Ведь это был ключ, который он снял с Путина.

Райан повесил ключ себе на шею, открыл нож и разрезал брючину на ноге капитана снизу доверху. Пуля навылет пробила мягкую часть бедра. Он достал из кармана чистый носовой платок и прижал его к входной ране. Рамиус протянул ему свой платок, и Райан прижал его к выходной ране, которая имела полдюйма в диаметре, после чего как можно туже стянул поверх платков ремень.

— Жена вряд ли оценила бы моё искусство, но пока придётся довольствоваться этим.

— Ваша жена? — спросил Рамиус.

— Она врач, точнее, глазной хирург. Когда меня ранили, она сделала мне точно такую же перевязку.

Кожа на ноге Рамиуса ниже места ранения начала бледнеть. Райан слишком туго затянул ремень, но решил пока не ослаблять его.

— А теперь займёмся пуском ракеты, — сказал он. Рамиус отдал приказ лейтенанту у штурвала, и тот передал его по системе корабельной связи. Через две минуты в центральный пост вошли три офицера. Скорость «Красного Октября» уменьшили до пяти узлов, на что потребовалось несколько минут. Райан беспокоился о ракете и о том, удалось ли ему обезвредить взрывное устройство, установленное агентом. Каждый из вновь прибывших офицеров снял с шеи по ключу. Рамиус сделал то же самое, передав свой ключ Райану. Затем капитан показал на левый борт отсека.

— Пульт запуска ракет, — сказал он.

Райан мог бы и сам догадаться об этом. Вдоль левого борта были установлены пять панелей с двадцатью шестью лампочками, расположенными в три ряда, и под каждой — отверстие для ключа.

— Вставьте свой ключ в отверстие номер один, Райан, — приказал Рамиус. Райан вставил. Остальные офицеры сделали то же самое. Загорелся красный свет, и раздался гудок.

Пульт офицера-ракетчика был самым сложным. Он щёлкнул переключателем, и ракетная шахта наполнилась водой, затем он открыл её люк. Красные лампочки на панели замигали.

— Поверните свой ключ, Райан, — скомандовал Рамиус.

— Это пуск ракеты? — спросил Райан. Боже мой, подумал он, что если произойдёт взрыв?

— Нет. Для этого офицер-ракетчик должен привести в боевую готовность боеголовки. Этот ключ взрывает вышибной газовый заряд.

Можно ли верить ему? Может, Рамиус и честный человек, но почему он, Райан, должен верить, что он говорит правду?

— Пуск! — прозвучала команда Рамиуса. Райан повернул свой ключ одновременно с остальными офицерами. Над красной лампочкой замигала жёлтая. Третья лампочка, под зелёным стеклом, не загорелась.

Корпус «Красного Октября» содрогнулся, когда газовый заряд выбросил вверх ракету СС-Н-20, которая значилась под первым номером. Звук походил на включение воздушного тормоза у грузовика. Три офицера выдернули свои ключи. И тут же офицер-ракетчик закрыл крышку люка.

Ударная подлодка «Даллас»

— Что это? — спросил Джоунз. — Мостик, это гидропост. Цель только что затопила шахту — ракетную шахту! Боже мой! — Уже по собственной инициативе Джоунз включил гидролокатор и начал посылать активные импульсы в сторону русского ракетоносца.

— Что ты делаешь, чёрт возьми? — негодующе потребовал ответа Томпсон.

Через секунду пришёл Манкузо.

— Что здесь происходит? — рявкнул он. Джоунз показал на свой дисплей.

— Он только что запустил ракету, сэр. Посмотрите, капитан, видны две цели. Но одна всего лишь зависла, ракетный двигатель не включился. Господи!

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Вдруг она всплывёт? — подумал Райан.

Нет. Газовый заряд выбросил ракету «морской ястреб» вверх по правому борту. Она остановилась в пятидесяти футах над палубой ракетоносца, и «Красный Октябрь» проплыл под нею. Смотровой люк, закрытый Райаном, не обеспечил полной герметичности. Вода заполнила отсек системы наведения и оттуда проникла в отсек с боеголовками. Ракета и без того имела значительную отрицательную плавучесть, а добавившаяся в носовые отсеки масса воды перевернула её. Дифферент на нос заставил ракету описать эксцентрическую кривую, и она начала тонуть, двигаясь по спирали подобно тому, как падают семена клёна. На глубине трех тысяч футов давление воды прорвало сопла ракеты, и «морской ястреб», в остальном неповреждённый, опустился на дно.

Ударная подлодка «Итан Аллен»

Единственное, что продолжало функционировать на старом ракетоносце, это таймер. Он был установлен на тридцать минут, что давало команде время перейти на борт «Скэмпа», удаляющегося сейчас от места предстоящего взрыва со скоростью десять узлов. Реактор был полностью заглушён и совершенно остыл. Продолжало гореть всего несколько лампочек от крошечного запаса энергии, все ещё остававшейся в аккумуляторных батареях. У таймера было три детонаторных контура, дублирующих один другой в случае выхода из строя, и все три сработали практически одновременно, в пределах миллисекунды, послав команду по проводам.

На «Итане Аллене» были установлены четыре бомбы «Pave pat blue». Это были бомбы типа «ВТВ» — взрывчатка «топливо-воздух». Её взрывная мощность примерно в пять раз превышала мощность обыкновенной химической взрывчатки. На каждой из бомб было два выпускных газовых клапана, и только один не сработал. Когда они открылись, пропан, находившийся под высоким давлением внутри шарообразных корпусов, стремительно вырвался наружу. Через мгновение атмосферное давление внутри старой подлодки увеличилось втрое, поскольку все её отсеки наполнились взрывоопасной смесью воздуха и пропана. Четыре бомбы наполнили лодку газообразной взрывчаткой, которая равномерно распределилась по всему корпусу и была эквивалентной по своей мощности двадцати пяти тоннам тротила.

Детонаторы сработали почти одновременно, и результаты взрыва были катастрофическими: мощный стальной корпус ракетоносца лопнул, словно воздушный шарик. Единственным предметом, не уничтоженным полностью, оказался реактор, который вывалился из обломков «Итана Аллена» и быстро опустился на дно океана. Сам корпус разнесло на десяток частей, которым сила взрыва придала сюрреалистические формы. Оборудование, находившееся внутри, образовало облако металлических обломков внутри раздроблённого корпуса, и все это стало опускаться вниз, к океанскому дну, рассеявшись за время погружения на трехмильную глубину по огромной площади.

Ударная подлодка «Даллас»

— Боже милосердный! — Джоунз сорвал наушники и широко зевнул, чтобы спасти уши. Автоматические реле, вмонтированные в акустическую систему, защитили их от всей силы взрыва, но и того, что ударило по барабанным перепонкам, было достаточно, чтобы ему показалось, будто на голову обрушился сокрушительный удар молота. Взрыв услышали и почувствовали по всей лодке.

— Внимание команды, говорит капитан. То, что вы услышали, не должно вызывать у вас беспокойства. Это все.

— Господи, шкипер! — произнёс Манньон.

— Совершенно верно. Давайте продолжим слежение за контактом.

— Слушаюсь, капитан. — Манньон недоумевающе посмотрел на командира.

Белый дом

— Вам удалось вовремя сообщить ему об этом? — спросил президент.

— Нет, сэр. — Мур опустился в кресло. — Вертолёт опоздал на несколько минут. Может быть, нам не о чём беспокоиться — ведь у капитана должно хватить здравого смысла пересчитать всех членов команды, которых он отправит наверх, за исключением участников заговора. Разумеется, мы обеспокоены, но не в силах что-либо предпринять.

— Я сам попросил его взяться за эту операцию, судья. Сам.

Добро пожаловать в реальный мир, господин президент, подумал Мур. Главе исполнительной власти повезло — ему никогда не приходилось посылать людей на смерть. Мур задумался над тем, как просто размышлять об этом заранее и насколько труднее привыкнуть к уже случившемуся. В качестве судьи апелляционного суда он не раз утверждал смертные приговоры, и это тоже было непросто — даже в тех случаях, когда приговорённые полностью заслуживали такой кары.

— Ну что ж, придётся подождать. Скоро узнаем, как развивались события, господин президент. Источник полученных нами сведений важнее любой операции.

— Хорошо. Что с сенатором Доналдсоном?

— Он согласился с нашим предложением. Этот аспект операции прошёл очень удачно.

— Вы действительно рассчитываете, что русские поверят в это? — спросил доктор Пелт.

— Мы оставили весьма аппетитную приманку и время от времени будем дёргать за леску, чтобы привлечь их внимание. Через пару дней увидим, проявят ли они интерес к ней. Хендерсон был одним из их лучших агентов — его кодовая кличка Кассий, — и их реакция позволит нам заключить, какую именно дезинформацию передавать через него. Он может оказаться весьма полезным, но за ним понадобится глаз да глаз. Наши коллеги из КГБ с двойными агентами расправляются не задумываясь.

— Не следует отпускать его, пока он не заслужит этого, — холодно заметил президент.

— О, заслужит, не сомневайтесь, — улыбнулся Мур. — Мистер Хендерсон принадлежит нам душой и телом.

День пятнадцатый Пятница, 17 декабря

Бухта Окракок

Ночь была безлунной. Караван из трех кораблей вошёл в бухту со скоростью пять узлов сразу после полуночи, чтобы воспользоваться особо высоким сизигийским[43] приливом. Первой шла «Поги», потому что у неё была наименьшая осадка, за ней следовал «Красный Октябрь», и замыкал процессию «Даллас». На постах береговой охраны по обеим сторонам бухты находились морские офицеры, сменившие «береговиков».

Райану разрешили подняться на вершину рубки — благородный жест Рамиуса, должным образом оценённый Райаном. После восемнадцати часов, проведённых внутри «Красного Октября», Джек испытывал лёгкий приступ клаустрофобии, и ему было приятно снова увидеть мир — даже если этот мир представлял собой всего только тёмное пустое пространство. На «Поги» горел лишь тусклый красный свет, который исчезал, стоило посмотреть на него дольше нескольких секунд. Райан видел перистую дымку, поднимающуюся от воды, и звезды, играющие в прятки с облаками. Резкий западный ветер, достигающий двадцати узлов, дул со стороны моря.

Бородин отдавал короткие односложные команды, ведя субмарину по каналу, который приходилось углублять каждые несколько месяцев, несмотря на огромный мол, построенный у северного берега. Вести лодку было нетрудно, поскольку беспорядочная двух-трехфутовая зыбь не оказывала ни малейшего воздействия на ракетоносец водоизмещением в тридцать тысяч тонн. Райан был благодарен судьбе за это. Чёрная вода успокоилась, и, когда они вошли в прикрытое берегами пространство бухты, к ракетоносцу примчалась резиновая лодка типа «зодиак» с подвесным мотором. — Эй, на «Красном Октябре»! — донёсся голос из темноты. Райан с трудом различал серые ромбовидные очертания «зодиака», да и то лишь потому, что за его кормой вскипала белая пена.

— Позволите ответить, капитан Бородин? — спросил Райан и увидел ответный кивок. — Говорит Райан. У нас на борту двое раненых. Один в тяжёлом состоянии. Нам немедленно нужны врач и группа хирургов. Вы поняли меня?

— Двое раненых и вам нужен врач, поняли. — Райану показалось, что он видит фигуру человека, держащего что-то у лица и слышит треск радиопередачи. Впрочем, на ветру различить это было трудно. — О'кей. Врач вылетает к вам, «Красный Октябрь». На «Далласе» и «Поги» есть санитары. Они могут оказать помощь?

— И как можно быстрей! — тут же ответил Райан.

— Понятно. Следуйте за «Поги» ещё две мили и ждите.

«Зодиак» стремительно развернулся и исчез в темноте.

— Слава Богу, — выдохнул Райан.

— Вы есть — как это? — верующий? — спросил Бородин.

— Да, конечно. — Этот вопрос не должен был удивить Райана. — Чёрт возьми, ведь нужно верить во что-то.

— Но почему, капитан Райан? — Бородин рассматривал «Поги» в огромный ночной бинокль.

Райан задумался, прежде чем ответить.

— Видите ли, если вы ни во что не верите, то в чём смысл жизни? Это значит, что Сартр, Камю и все остальные, кто думают так же, правы — мир это хаос, жизнь бессмысленна. Я отказываюсь верить в это. Если вам нужен более разумный ответ, у меня есть пара знакомых священников, которые будут рады поговорить с вами об этом.

Бородин не ответил. Он отдал команду в микрофон на мостике, и корабль повернул на несколько градусов вправо.

Ударная подлодка «Даллас»

В полумиле за кормой «Красного Октября» Манкузо стоял на мостике, прижимая к глазам бинокль ночного видения,[44] усиливающий слабый ночной свет. Рядом, пытаясь разглядеть, что происходит впереди, напрягал зрение лейтенант Манньон.

— Боже милостивый, — прошептал Манкузо.

— Вы были правы относительно этого, шкипер, — пробормотал Манньон, его била дрожь от ночного холода и напряжения. — Откровенно говоря, я тоже не уверен, что все происходит на самом деле. Вон мчится «зодиак». — Манньон передал капитану портативное радио, используемое при швартовке.

— Вы слышите меня? — донеслось по радио с «зодиака».

— Говорите, это Манкузо.

— Когда наш друг остановится, я хочу, чтобы вы переправили на него десять человек, включая своего санитара. С русской подлодки передали, что у них двое раненых и требуется медицинская помощь. Выберите хороших моряков, капитан — русским нужно помочь с управлением. Только позаботьтесь, чтобы это были люди, умеющие держать язык за зубами.

— Вас понял. Десять человек, включая санитара. Конец связи.

Манкузо наблюдал за тем, как надувная лодка помчалась к «Поги».

— Хочешь отправиться на русский ракетоносец, Пэт?

— Ещё бы, сэр. А вы сами? — спросил Манньон. Манкузо задумался.

— Думаю, Чеймберз справится с «Далласом», всего сутки, а? — рассудительно произнёс он.

На берегу морской офицер говорил по телефону с Норфолком. Здание поста береговой охраны было заполнено почти одними офицерами. Рядом с телефонным аппаратом стояла фиберглассовая коробка скремблера, так что можно было разговаривать с КОМАТФЛОТом по кодированному каналу, гарантированному от прослушивания. Офицеры находились на посту всего два часа и должны были скоро покинуть его. Всё должно выглядеть как обычно и не привлекать внимания. Снаружи адмирал и два капитана первого ранга рассматривали тёмные очертания кораблей через приборы ночного видения. На их лицах застыло торжественное выражение, как у прихожан во время мессы.

Черри-Пойнт, Северная Каролина

Капитан третьего ранга Эд Нойз расположился в комнате отдыха врачей. Он служил в госпитале на авиабазе корпуса морской пехоты в Черри-Пойнт, Северная Каролина. Ему, квалифицированному хирургу по оказанию срочной помощи на месте происшествия, выпало дежурить три ночи, чтобы потом четверо суток на протяжении всего Рождества отдыхать. Ночь выдалась спокойной. Однако…

— Док?

Нойз поднял голову и увидел капитана морской пехоты в форме военной полиции. Врач был знаком с ним. Военная полиция доставляла в госпиталь немало пациентов, пострадавших при несчастных случаях. Нойз отложил медицинский журнал, который читал.

— Привет, Джерри. Сейчас кого-то привезут?

— Док, мне велено передать вам, чтобы вы собрали всё необходимое для срочной операции. На это у вас две минуты, затем я отвезу вас на аэродром.

— Что за операция? — Нойз встал.

— Этого мне не сказали, сэр, просто передали, что вы куда-то полетите, причём один. Я знаю только, что приказ поступил с самого верха.

— Чёрт возьми, Джерри, но я ведь должен знать, что за операция мне предстоит, чтобы собрать всё необходимое!

— Заберите все, что есть, сэр. Мне нужно доставить вас к вертолёту.

Нойз выругался и вошёл в отделение травматологии. Там его ожидали ещё два морских пехотинца. Он передал им четыре стерильных комплекта, наборы заранее упакованных инструментов. Поскольку врач не знал, какие лекарства понадобятся, то решил взять как можно больше, в том числе и две ёмкости плазмы. Капитан помог ему надеть плащ, и они поспешили к выходу, где их ожидал джип. Через пять минут джип подъехал к вертолёту «Си-стэллион», двигатели которого уже ревели.

— Что происходит? — поинтересовался Нойз у полковника дивизионной разведки, стараясь понять, куда делся сержант, обычно руководящий погрузкой.

— Полетим над заливом, — объяснил полковник. — Нам нужно высадить вас на подлодке, где есть раненые. Вам будут помогать два санитара. Это все, что мне известно. О'кей?

Нойзу оставалось только согласиться — иного выбора не было.

«Си-стэллион» взлетел сразу же, как только задвинулась дверца. Нойзу не раз приходилось летать в этих вертолётах. Он сам налетал двести часов за штурвалом вертолёта и триста — самолёта. Нойз относился к той категории врачей, которые слишком поздно поняли, что профессия лётчика не менее привлекательна, чем профессия врача. Он старался летать всякий раз, когда представлялась такая возможность, и часто оказывал медицинскую помощь членам семей пилотов, позволяющих ему сидеть на заднем сиденье «фантома» во время тренировочных полётов. На этот раз он заметил, что «Си-стэллион» летит не на крейсерской, а на предельной скорости.

Залив Памлико

«Поги» остановилась примерно в то время, когда вертолёт поднялся с аэродрома Черри-Пойнт. «Красный Октябрь» повернул на правый борт и остановился рядом, к северу от неё. Их примеру последовал и «Даллас». Через минуту у борта «Далласа» вновь появился «зодиак», он медленно подошёл к русскому ракетоносцу, до предела нагруженный людьми.

— Эй, на «Красном Октябре»!

На этот раз отозвался Бородин. Он говорил по-английски с акцентом, но вполне понятно.

— Кто вы?

— Я — Барт Манкузо, командир ударной подлодки «Даллас». Со мной наш санитар и несколько членов моей команды. Прошу разрешения подняться на борт, сэр.

Райан заметил гримасу на лице старпома. Бородину впервые пришлось на деле столкнуться с последствиями происшедшего, и было трудно ожидать, чтобы он не испытывал некоторых колебаний.

— Разрешаю — да, разрешаю.

«Зодиак» подошёл к выпуклому борту ракетоносца. Из надувной лодки на палубу поднялся матрос и закрепил носовой фалинь.[45]

За ним последовали десять человек, причём один из них направился прямиком к рубке.

— Капитан? Я — Барт Манкузо. Мне передали, что у вас на борту есть раненые.

— Да, — кивнул Бородин. — Это наш командир и английский офицер, у обоих огнестрельные ранения.

— Огнестрельные ранения? — удивился Манкузо.

— Поговорим об этом позже, — резко вмешался Райан. — Пусть ваш специалист займётся ими.

— Конечно. Где люк?

Бородин что-то скомандовал в микрофон, и через несколько секунд на палубе, у основания рубки, появился свет.

— У нас не врач, а всего лишь опытный санитар. Он — прекрасный специалист. Через пару минут сюда доставят санитара с «Поги». Кстати, а вы кто такой? — Манкузо посмотрел на Райана.

— Это шпион, — ответил Бородин, не скрывая иронии.

— Джек Райан.

— А вы?

— Капитан второго ранга Василий Бородин. Я — как это называется — старший помощник, да? Заходите в боевую рубку, капитан. Извините меня, мы все очень устали.

— Не вы одни, — улыбнулся Манкузо.

В рубке было тесно. Манкузо сел на комингс.

— Капитан, хочу сказать, что за вами было очень трудно следить. Считайте это комплиментом вашему профессиональному мастерству.

Слова Манкузо вызвали совсем не ту реакцию, которой ожидал командир американской подлодки.

— Вы следили за нами? Но каким образом?

— Я доставил сюда парня, который сумел сделать это. Можете поговорить с ним.

— Что будем делать дальше?

— Нам передали с берега приказ принять врача и затем погрузиться. Далее будем ждать дальнейших указаний. На это потребуются сутки, может быть, двое. Думаю, всем нам отдых пойдёт на пользу. После этого мы доставим вас в хорошее безопасное место, и я лично угощу вас самым лучшим итальянским ужином, который вы когда-нибудь могли отведать. — Манкузо улыбнулся. — У вас в России есть итальянские рестораны?

— Нет, и если вы привыкли к хорошей пище, питание на «Красном Октябре» может вам не понравиться.

— Попробуем исправить положение. Сколько людей у вас на борту?

— Двенадцать. Десять советских офицеров, один англичанин и вот этот шпион. — Бородин с холодной улыбкой посмотрел на Райана.

— О'кей. — Манкузо сунул руку в карман и достал портативное радио. — Говорит Манкузо.

— Я на связи, шкипер, — отозвался Чеймберз.

— Приготовьте пищу для наших друзей. Двадцать пять человек, в расчёте на двое суток. Пришлите хорошего кока. Уолли, я хочу как следует покормить этих парней. Понятно?

— Слушаюсь, шкипер. Конец связи.

— У нас хорошие коки, капитан. Жаль, что мы не встретились на прошлой неделе. У нас была лазанья, в точности как готовила моя мама. Не хватало только кьянти.

— У них есть водка, — заметил Райан.

— Только для шпионов, — сказал Бородин. Через два часа после перестрелки Райана начало трясти, и Бородин дал ему водки из медицинских запасов. — Нам говорили, что на ваших подлодках очень уж балуют подводников.

— Пожалуй, — кивнул Манкузо. — Но мы проводим под водой шестьдесят-семьдесят суток за один выход в море. Это ведь трудно для команды, правда?

— Давайте спустимся вниз, — предложил Райан.

Все согласились. Становилось холодно.

Бородин, Райан и Манкузо спустились вниз и увидели, что, как и раньше, американцы собрались на одной стороне центрального поста, а напротив стояла группа русских офицеров. С появлением капитана Манкузо обстановка стала более оживлённой.

— Капитан Бородин, вот этот парень, который сумел найти вас. Подойди сюда, Джоунзи.

— Это оказалось совсем непросто, — возразил Джоунз. — Можно заглянуть в ваш гидролокационный отсек?

— Бугаев. — Бородин подозвал к себе корабельного офицера электронной службы. Советский капитан-лейтенант повёл американского акустика на корму.

Джоунз обвёл взглядом оборудование гидролокационного поста. «Каменный век», — пробормотал он. На всех приборах виднелись вентиляционные жалюзи для охлаждения. Господи, подумал Джоунз, неужели они до сих пор пользуются электровакуумными лампами? Он достал из кармана отвёртку и решил убедиться в этом.

— Вы говорите по-английски, сэр? — спросил акустик.

— Да, немного.

— Можно посмотреть на коммутационные схемы вот этих приборов?

Бугаев недоуменно покачал головой. Ещё ни один рядовой матрос — только однажды его мичман — не интересовался коммутационными схемами. Он снял папку со схемами с полки на передней переборке.

Джоунз сравнил кодовый номер прибора, который ему захотелось проверить, с соответствующим разделом в папке. Развернув схему, он с облегчением понял, что омы остаются омами во всём мире. Затем провёл пальцем по странице и снял лицевую панель, чтобы заглянуть внутрь.

— Каменный век, мегакаменный век до предела! — Джоунз был настолько потрясён, что заговорил на профессиональном слэнге.

— Скажите, а что такой «мегакаменный век»?

— О-о, извините, сэр, это выражение, которым мы пользуемся на флоте. Я не знаю, как перевести его на русский. — Джоунз подавил улыбку и снова склонился над схемой. — Сэр, вот это маломощная установка, работающая на высокой частоте, верно? Вы используете её для поиска мин и тому подобного?

Теперь потрясение испытал Бугаев.

— Вас обучали, как обращаться с советским оборудованием? — спросил он.

— Нет, сэр, но я много слышал о нём. — Разве это не очевидно? — подумал Джоунз. — Это установка, работающая на высокой частоте, для неё требуется мало энергии. Для чего же ещё можно её использовать, сэр? Значит, это маломощный прибор на частотной модуляции, используемый для поиска мин, работы подо льдом и при швартовке, верно?

— Верно.

— У вас есть «гертруда», сэр?

— «Гертруда»?

— Подводный телефон, сэр, для переговоров с другими лодками. — Почему этот парень ничего не знает?

— А-а, да, но он находится в центральном посту, и к тому же он не в порядке.

— Понятно. — Джоунз снова посмотрел на схему. — Мне кажется, что я смогу смонтировать на этой крошке модулятор и превратить её в «гертруду». Может оказаться полезным. Как вы думаете, ваш шкипер разрешит это?

— Я спрошу его. — Он ожидал, что Джоунз останется в гидропосту, но молодой акустик пошёл следом за ним в центральный пост. Капитан-лейтенант рассказал о предложении акустика Бородину, а Джоунз тем временем говорил с Манкузо.

— У них небольшой прибор на частотной модуляции, похожий на старые «гертруды», которыми мы пользовались в школе акустиков. У нас есть запасной модулятор, и я смогу, наверно, без труда смонтировать его минут за тридцать, — объяснил акустик.

— Вы не возражаете, капитан Бородин? — спросил Манкузо. Бородину казалось, что события развиваются слишком быстро, несмотря на то что предложение было вполне разумным.

— Да, пусть он займётся этим.

— Шкипер, сколько времени мы останемся здесь? — спросил Джоунз.

— День-другой. А почему это тебя интересует?

— Видите ли, сэр, в этой лодке вроде бы недостаёт вещей, необходимых для удобства людей. Может быть, перевезти сюда телевизор и видеомагнитофон? Пусть русские приятно проведут время, понимаете, устроим им как бы поездку по Соединённым Штатам.

Манкузо рассмеялся. Им хотелось узнать о русском ракетоносце как можно больше, но впереди у них много времени, а предложение Джоунза могло заметно ослабить напряжённость между русскими и американцами.

— Действуй, только возьми его из кают-компании.

— Понял, шкипер.

Через несколько минут «зодиак» доставил санитара с «Поги», и Джоунз отправился на «Даллас». Постепенно офицеры начали разговаривать между собой. Двое русских пытались побеседовать с Манньоном и с любопытством смотрели на его волосы. Они ещё никогда не видели чернокожего.

— Капитан Бородин, мне приказано взять из центрального поста какой-нибудь предмет, который можно было бы опознать как принадлежащий вашему кораблю. — Манкузо ткнул пальцем. — Можно снять вот этот указатель глубины? Я поручу одному из своих людей поставить запасной с нашей лодки. — Он заметил на приборе отчеканенный инвентарный номер.

— Зачем?

— Не имею представления, но таков приказ.

— Валяйте, — ответил Бородин.

Манкузо приказал одному из своих старшин взяться за дело. Старшина достал из кармана разводной гаечный ключ и отвинтил гайку, удерживающую циферблат со стрелкой.

— Он чуть больше нашего, шкипер, совсем немного, так что я смогу поставить на его место наш глубиномер. По-моему, у нас есть запасной. Я поверну его в противоположную сторону и сделаю разметку в метрических единицах.

Манкузо передал ему портативный радиопередатчик.

— Свяжись с Джоунзом и передай, чтобы он прихватил его с собой.

— Слушаюсь, шкипер. — Положив прибор на стол, старшина поставил стрелку на место.

* * *

«Си-стэллион» не рискнул совершить посадку, хотя такое искушение и появилось у пилота — палуба казалась достаточно большой. Вместо этого вертолёт завис в нескольких футах над ракетной палубой, и врач спрыгнул прямо в руки двух матросов. Через мгновение сбросили медицинские сумки, которые он взял с собой. Полковник остался в хвостовой части и задвинул дверцу. Вертолёт медленно развернулся и полетел обратно на юго-запад. Его массивный винт поднимал с поверхности воды брызги.

— То, что я видел, действительно было тем самым? — спросил пилот по внутренней связи.

— Тебе не показалось, что на ней все задом наперёд? Я считал, что у ракетоносцев пусковые установки расположены позади паруса, а тут они перед ним, верно? И ещё я заметил, что руль торчит за парусом, а значит, на корме, — недоуменно отозвался второй пилот.

— Это была русская подлодка! — сказал пилот.

— Что? — Посмотреть ещё раз было уже поздно, вертолёт находился в двух милях от ракетоносца. — Но парни, которые стояли на палубе, не были русскими.

— Вот ведь сукин сын! — изумлённо выругался майор. — Верно! — С ума сойти, а рассказать об этом он никому не сможет. Полковник из отдела разведки объяснил все чётко и ясно: «Вы ничего не видели, ничего не слышали, ни о чём не помните, и потому не вздумайте говорить с кем-нибудь».

* * *

— Я — доктор Нойз, — представился капитан третьего ранга. Они находились в центральном посту. Нойз впервые оказался на подводной лодке и с любопытством оглядывался вокруг. Все стены помещения занимали приборы, причём надписи на них были не на английском. — Что это за корабль?

— «Красный Октябрь», — ответил подошедший Бородин. На кокарде его фуражки сверкала красная звезда.

— Что здесь происходит, черт побери? — потребовал объяснения Нойз.

— Док, — Райан взял его за руку, — на корме два ваших пациента. Почему бы вам сначала не заняться ранеными?

Нойз последовал за ним в медпункт.

— И всё-таки, что все это значит? — спросил он уже спокойнее.

— Русские только что потеряли подводную лодку, — объяснил Райан, — и теперь она принадлежит нам. Но если вы вымолвите об этом хотя бы слово…

— Я слышу вас, но не могу поверить.

— Вам и не нужно верить. Я знаю, вы хирург, но в чём специализируетесь?

— Грудная хирургия.

— Отлично. — Райан вошёл в медпункт. — Вот человек с огнестрельным ранением, который нуждается в срочной помощи.

На столе лежал обнажённый Уилльямз. Вошёл матрос с сумками медикаментов. На «Красном Октябре» оказался запас замороженной плазмы, и два санитара уже ввели лейтенанту двойную дозу. Дренажная трубка была уже на месте.

— Ранение груди девятимиллиметровой пулей, — объяснил один из санитаров, после того как представился сам и представил своего коллегу. — Мне сказали, что дренажная трубка была введена десять часов назад. Рана в голову не столь серьёзна, хотя и выглядит плохо. Правый зрачок немного расширен, но это не опасно. А вот с грудью дело обстоит плохо. Послушайте, как он дышит, доктор.

— Показания? — Нойз искал в сумке свой стетоскоп.

— Пульс нитевидный, сто десять. Кровяное давление восемьдесят на сорок.

Нойз прослушал грудь Уилльямза стетоскопом и нахмурился.

— Рана рядом с сердцем. У него левый травматический пневмоторакс. Там скопилось не меньше кварты жидкости и, судя по его дыханию, развивается застойная недостаточность. — Нойз повернулся к Райану. — Вам лучше уйти. Понадобится вскрыть грудную клетку.

— Примите все меры, доктор. Это хороший человек.

— Все хорошие, — заметил Нойз, снимая китель. — Давайте мыть руки, парни.

Райан подумал, поможет ли молитва. Похоже, у Нойза была хватка хирурга. Райан надеялся, что так оно и есть на самом деле. Он заглянул в капитанскую каюту, где после всех введённых лекарств спал Рамиус. Рана в ноге перестала кровоточить. Судя по всему, санитары приняли меры. Нойз займётся им после того, как прооперирует Уилльямза. Райан вернулся в центральный пост.

Бородин чувствовал, что он больше не командир, и это ему не нравилось, хотя он испытывал от этого какое-то облегчение. Две недели постоянного напряжения да ещё перемена планов и нервное потрясение, связанное с перестрелкой, подействовали на капитана сильнее, чем он мог ожидать. Положение казалось ему не особенно приятным — американцы старались вести себя предельно корректно, но всё же подавляли русских своей оперативностью. Единственное, что утешало, — офицерам «Красного Октября» больше не угрожала опасность.

Через двадцать минут вернулся «зодиак». На борт ракетоносца поднялись два матроса, чтобы разгрузить доставленные мороженые продукты и помочь Джоунзу с его электронным оборудованием. Потребовалось несколько минут, чтобы уложить все по своим местам, и матросы, которые понесли продукты в носовые отсеки, вернулись потрясёнными — в морозильнике они обнаружили два мёртвых тела и один труп, превратившийся в глыбу льда. Пока не было времени отправить на берег убитых в перестрелке.

— Привёз все, что нужно, шкипер, — доложил Джоунз, передавая старшине глубиномер.

— А это что? — спросил Бородин.

— Это, капитан, модулятор, чтобы изготовить «гертруду». — Джоунз показал небольшую коробку. — А остальное — цветной телевизор, видеомагнитофон и несколько видеокассет. Шкипер решил, что вам всем неплохо расслабиться, познакомиться с нашей страной, понимаете?

— Видеокассеты — это фильмы? — Бородин покачал головой. — Фильмы, как в кино?

— Да-да, — улыбнулся Манкузо. — Что ты привёз, Джоунзи?

— Сэр, я привёз «Инопланетянина», «Звёздные войны», «Большого Джейка» и «Хондо». — Джоунз был явно тенденциозен при выборе, чтобы продемонстрировать русским определённые стороны американской жизни.

— Примите мои извинения, капитан. У нашего акустика своеобразный вкус, — улыбнулся Манкузо.

Сейчас Бородин удовлетворился бы и «Броненосцем Потёмкиным». Он с трудом стоял на ногах от усталости.

В корму поспешил кок с охапкой продуктов в руках.

— Кофе будет готов через несколько минут, сэр, — сообщил он Бородину по пути в камбуз.

— Нельзя ли чего-нибудь посущественней? — попросил Бородин. — Мы весь день ничего не ели.

— Приготовьте пищу! — крикнул Манкузо в сторону кормы.

— Слушаюсь, шкипер. Вот только разберусь с этим камбузом.

— Двадцать минут, сэр, — посмотрел на часы Манньон.

— Мы взяли на борт всё, что может потребоваться?

— Да, сэр.

Джоунз подсоединил провод, накоротко обходящий регулятор импульсов в акустическом усилителе, к модулятору. Всё было даже проще, чем он ожидал. Он взял с «Далласа» микрофон и теперь подключил его к акустической системе, прежде чем подать питание. Пришлось подождать несколько секунд, пока прогреется аппаратура. Джоунзу не приходилось видеть столько электровакуумных ламп с тех самых пор, как он много лет назад ездил вместе с отцом ремонтировать телевизоры.

— «Даллас», это Джоунзи, слышите меня?

— Слышим, — донеслось в ответ, нечётко, как в радиотакси, но вполне различимо.

— Спасибо. Конец связи. — Акустик выключил импровизированный подводный телефон. — Видите, как просто?

Неужели это рядовой матрос? И даже не знакомый с советскими приборами? Ни черта себе, подумал офицер-электронщик «Красного Октября». Ему и в голову не пришло, что этот прибор почти ничем не отличался от устаревшей американской системы с частотной модуляцией. — Сколько лет вы служите акустиком?

— Три с половиной, сэр. Я поступил на флот сразу после того, как меня выставили из колледжа.

— И всем этим вы овладели за три года? — недоуменно спросил капитан-лейтенант.

— Что в этом трудного? — пожал плечами Джоунз. — Я занимался радиотехникой с мальчишеских лет. Не будете возражать, если я включу музыку, сэр?

Джоунз решил проявить особое внимание к русскому. У него была единственная кассета с записью русской музыки — сюита из «Щелкунчика», и он привёз её с собой вместе с записями Баха. Молодой акустик любил слушать музыку, копаясь в электронных схемах. И вот теперь предвкушал блаженство. Перед ним были разложены схемы всех русских акустических устройств, к которым он прислушивался в течение трех лет, и масса времени, чтобы разобраться в них. Бугаев с изумлением наблюдал, как пальцы Джоунза под музыку Чайковского пробегают по страницам с интегральными схемами.

— Пора погружаться, — напомнил Манньон в центральном посту.

— Да. С вашего разрешения, капитан Бородин, я помогу вашим офицерам открыть клапаны. Проверим… все люки и лазы задраены. — На пульте погружения, заметил Манкузо, использовалась такая же система сигнальных и аварийных лампочек, как и на американских подлодках.

Он ещё раз все проверил. Батлер и четверо его самых опытных старшин уже занимались атомным «чайником» в кормовом отсеке. Принимая во внимание обстановку, всё выглядело неплохо. Только если офицеры «Красного Октября» вдруг передумают, это может коренным образом изменить положение. Однако «Даллас» будет вести непрерывное акустическое наблюдение за подводным ракетоносцем. Если «Красный Октябрь» начнёт двигаться со своим преимуществом в скорости в десять узлов, «Даллас» успеет перекрыть ему выход из залива.

— Мне кажется, капитан, мы готовы к погружению, — сказал Манкузо.

Бородин кивнул и дал сигнал к погружению. Гудок оказался таким же, как и на американских подводных лодках. Манкузо, Манньон и один из русских офицеров занимались сложной системой клапанов, позволяющих заполнить цистерны. «Красный Октябрь» начал медленное погружение. Через пять минут он покоился на дне залива, под семьюдесятью футами воды над вершиной рубки.

Белый дом

В три часа утра Пелт позвонил в советское посольство.

— Алекс, это Джеффри Пелт.

— Как поживаете, доктор Пелт? Позвольте выразить искреннюю благодарность от имени советского народа и от себя лично за спасение нашего матроса. Несколько минут назад мне сообщили, что он пришёл в сознание и врачи надеются на его полное выздоровление.

— Да, мне тоже сообщили об этом. Между прочим, как его зовут? — Пелт пытался понять, разбудил он советского посла или нет. Судя по голосу, Арбатов не спал.

— Андрей Катышкин, старшина первой статьи, повар, родом из Ленинграда.

— Да, теперь вспомнил. Алекс, мне передали, что нашему спасательному судну «Пиджен» удалось снять почти всю команду с ещё одной советской субмарины недалеко от Каролинских островов. Её название, по-видимому, «Красный Октябрь». Это хорошая новость, Алекс. А плохая заключается в том, что лодка взорвалась и затонула до того, как нам удалось спасти остальных. Погибли почти все ваши офицеры и двое наших.

— Когда это случилось?

— Вчера, ранним утром. Извини, что не сумел сообщить раньше, но на «Пиджене» вышел из строя радиопередатчик, как мне объяснили, в результате подводного взрыва. Ты ведь знаешь, как такое случается.

— Да, конечно.

Пелт не мог не восхититься самообладанием Арбатова. В его голосе не было заметно и намёка на насмешку.

— Где они сейчас? — спросил посол.

— «Пиджен» плывёт в Чарлстон, это в Южной Каролине. Оттуда мы отправим ваших подводников самолётом прямо в Вашингтон.

— Значит, подводная лодка взорвалась? Ты уверен в этом?

— Да, один из членов её команды утверждает, что реактор вышел из строя и лодка подверглась радиационному заражению. Просто повезло, что рядом находился «Пиджен». Он шёл к побережью Виргинии, к той вашей подлодке, что затонула раньше. Мне кажется, Алекс, что вам следует обратить внимание на техническое состояние своего флота, — заметил Пелт.

— Я передам в Москву вашу рекомендацию, доктор, — сухо ответил Арбатов. — Вы можете сказать мне, где это случилось?

— Я могу оказать вам даже более реальную помощь. Мы высылаем туда корабль с глубоководной лодкой для осмотра обломков. Если хотите, можете послать своего офицера в Норфолк, и мы переправим его на корабль, чтобы он сам мог убедиться в случившемся. Это вас устраивает?

— Вы говорите, что потеряли двух своих офицеров? — Арбатов старался выиграть время,удивлённый столь великодушным предложением.

— Да, офицеры со спасательного судна. Зато нам удалось спасти сто ваших моряков, Алекс, — произнёс Пелт, словно оправдываясь. — Это что-нибудь да значит.

— Действительно, доктор Пелт. Я запрошу Москву. Как только получу ответ, сразу свяжусь с вами. Вы будете у себя в кабинете?

— Совершенно верно. До свиданья, Алекс. — Пелт положил трубку и посмотрел на президента. — Вы считаете, все прошло хорошо, босс?

— Побольше искренности. Джефф. — Президент вытянулся в кожаном кресле. Поверх пижамы на нём был халат. — Ты считаешь, они клюнут на приманку?

— Клюнут. Русские обязательно захотят убедиться в гибели своего ракетоносца. Вопрос в другом — удастся ли нам обмануть их?

— По мнению Фостера — удастся. Все кажется вполне реальным.

— Гм-м. Ну что ж, во всех случаях мы получили их ракетоносец, — заметил Пелт.

— Да. Думаю, сообщение об агенте ГРУ было ошибочным, в противном случае они отправили бы его вместе со всеми. Мне нужно увидеть капитана Рамиуса. Господи! Надо же так напугать всех аварией реактора. Немудрёно, что ему удалось отправить всю команду с подлодки!

Пентагон

Скип Тайлер откинулся на спинку кресла в кабинете командующего морскими операциями, пытаясь расслабиться. Пост береговой охраны при входе в залив был оборудован телевизионной камерой, способной вести съёмку при плохом освещении. Заснятую видеокассету доставили вертолётом в Черри-Пойнт и оттуда на реактивном истребителе «фантом» переправили на авиабазу Эндрюз. Теперь она была у курьера, автомобиль которого только что остановился у главного входа в Пентагон.

— У меня пакет, который я должен лично передать адмиралу Фостеру, — заявил энсин, спустя несколько минут. Секретарь показал на дверь кабинета.

— Доброе утро, сэр! Это для вас, сэр. — Энсин передал Фостеру запечатанную кассету.

— Спасибо. Можете идти.

Фостер вставил кассету в видеомагнитофон. Телевизор был уже включён, и изображение появилось на экране через несколько секунд.

Тайлер стоял рядом с командующим и ждал, пока адмирал отрегулирует изображение.

— Ничего себе… — пробормотал он.

— Ничего себе, — согласился Фостер.

Изображение, мягко говоря, было паршивым. Телевизионная камера ночного видения не может дать чёткого изображения, потому что одновременно усиливает и окружающий свет, так что многие детали кажутся размытыми. Но и того, что они увидели, было достаточно: огромный подводный ракетоносец, парус которого был сдвинут в сторону кормы значительно дальше, чем обычно у западных подлодок. Рядом с ним «Поги» и «Даллас» казались карликами. В течение пятнадцати минут оба молча смотрели на экран. Если бы изображение постоянно не дёргалось, снятый фильм был бы таким же интригующим, как испытательная картинка на телевизионном экране.

— Ну вот, — произнёс Фостер, когда фильм закончился, — мы заполучили русский подводный ракетоносец.

— Неужели он действительно у нас? — улыбнулся Тайлер.

— Скип, вас ведь должны были назначить командиром «лос-анджелеса»?

— Да, сэр.

— Мы в долгу перед вами, капитан, в неоплатном долгу за все это. Недавно я решил проверить и выяснил, что офицера, пострадавшего при исполнении служебных обязанностей, не обязательно увольнять в отставку, за исключением тех случаев, когда он явно не в состоянии исполнять свои обязанности. Несчастный случай при возвращении со своей лодки относится, мне кажется, именно к первой категории. У нас уже были командиры подводных лодок, у которых не хватало ноги. Я сам пойду к президенту с просьбой, сынок. Понадобится год работы, чтобы восстановить утраченные навыки, но, если вы все ещё хотите стать командиром подводной лодки, клянусь Господом, я добьюсь этого.

У Тайлера подогнулись колени. Придётся изготовить новый протез, о чём он и без того думал уже несколько месяцев, и затем пройдёт несколько недель, прежде чем он привыкнет к нему. Затем год — целый год — работы по восстановлению навыков, необходимых для того, чтобы снова выйти в море…

— Спасибо, адмирал. — Тайлер покачал головой. — Вы не представляете, как много ваше предложение значит для меня. Но я вынужден отказаться. Все уже позади. У меня другая жизнь, другие обязанности, и я не хочу занимать чьё-то место. Знаете что, разрешите мне осмотреть этот ракетоносец — и мы в расчёте.

— Это я вам гарантирую. — Фостер надеялся именно на такой ответ, был почти уверен в нём. А жаль. Тайлер, подумал адмирал, мог бы стать отличным кандидатом на адмиральские звезды, если бы не нога. Ну что ж, никто не утверждает, что жизнь — справедливая штука.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Похоже, что все у вас идёт как надо, — заметил Райан. — Никто не возражает, если я придавлю ухо где-нибудь?

— Придавлю ухо? — недоуменно спросил Бородин.

— Посплю.

— А-а, понятно. Займите каюту доктора Петрова, напротив медпункта.

По пути на корму Райан заглянул в каюту Бородина и нашёл там бутылку водки, которую старпом в своё время «освободил» из медицинских запасов. Напиток был безвкусным, хотя и достаточно приятным. Койка Петрова была узкой и жёсткой, но Райана это уже не беспокоило. Он сделал несколько глотков и лёг на койку, не снимая формы, которая приобрела такой вид, что ей уже ничто не могло повредить. Через пять минут он крепко спал.

Исследовательская подлодка «Си-клифф»

Лейтенант Свен Джонсен обратил внимание, что система очистки воздуха работает недостаточно хорошо. Продлись насморк ещё несколько дней, и он не заметил бы этого. «Си-клифф» только что миновал отметку в десять тысяч футов, и заниматься такими мелочами они будут уже после того, как всплывут на поверхность. Опасности в этом не было — система жизнеобеспечения имела не меньше резервных устройств, чем космический «шаттл». Это вызывало лишь лёгкое раздражение.

— Мне ещё не доводилось опускаться на такую глубину, — небрежно заметил капитан Игорь Каганович.

Доставить его сюда оказалось не так-то просто. Сначала пришлось перебросить капитана с «Киева» на «Тараву» вертолётом «хеликс», затем флотский вертолёт «си-кинг» доставил его в Норфолк. Далее он перелетел на другом вертолёте на корабль ВМФ США «Остин», который со скоростью двадцать узлов шёл к точке с координатами 33 градуса северной широты и 75 градусов западной долготы. «Остин» представлял собой док для десантных кораблей — большое судно, на корме которого находилась крытая камера. Обычно он использовался для десантных судов, но сегодня там находился «Си-клифф» — специальная подлодка, рассчитанная на глубоководные погружения, с экипажем из трех человек. Её пришлось доставить самолётом из Вудс-Хола,[46] штат Массачусетс.

— К этому надо привыкнуть, — согласился Джонсен, — но после тут уже глубина не имеет значения — пятьсот футов или десять тысяч. Погибнешь от трещины в корпусе одинаково быстро, только в последнем случае останется меньше обломков для следующей подлодки, которая будет пытаться обнаружить останки.

— Продолжайте в таком же радостном духе, сэр, — сказал помощник механика первого класса Джесс Овертон. — Что там на гидролокаторе?

— Пока ничего, Джесс.

Джонсен плавал с помощником механика уже два года. «Си-клифф» был их детищем — особо прочная исследовательская подводная лодка, которой обычно пользовались для океанографических работ, включая установку или ремонт датчиков СГАН. На такой подлодке с экипажем в три человека нет места строгой дисциплине. Овертон не был особенно образованным или разговорчивым человеком, а если уж разговорчивым, то не слишком вежливым. Зато в управлении миниподлодкой ему не было равных, и тут Джонсен вполне доверял Овертону. На долю лейтенанта выпало общее руководство операцией.

— Нужно поработать с системой очистки воздуха, — заметил Джонсен.

— Это верно. Фильтры нуждаются в замене. Я собирался заняться ими на будущей неделе. Мог бы заменить их сегодня утром, но решил, что запасная проводка в системе управления важнее.

— С этим я, пожалуй, согласен. Как слушается?

— Послушна, как девственница. — Улыбка Овертона отразилась в толстом лексане[47] иллюминатора перед его креслом. Управлять «Си-клиффом» было непросто из-за его неуклюжей формы. Создавалось впечатление, что подлодка догадывается, чего от неё хотят, только не знает, как это сделать. — Какова площадь поиска?

— Очень большая. По словам капитана «Пиджена», взрыв разбросал обломки чертовски далеко.

— Это уж точно. Глубина три мили, а течение могло унести их куда угодно.

— Название лодки «Красный Октябрь», капитан? Мне, вроде, говорили, что это ударная подлодка типа «Виктор»?

— Вы действительно так называете наши подлодки этого типа, — уклончиво ответил Каганович.

— А как у вас называется этот тип лодок? — спросил Джонсен. Ответа не последовало.

Что тут за странные тайны? — подумал Джонсен. Неужели название типа подлодок имеет какое-то значение?

— Включаю экран локатора. — Джонсен перевёл несколько систем в активный режим, и по «Си-клиффу» разнеслись импульсы высокочастотного гидролокатора, установленного на днище подлодки.

— Вижу дно, — произнёс лейтенант. На жёлтом экране очертания морского дна казались белыми.

— Из дна ничего не торчит, сэр? — спросил Овертон.

— Пока нет, Джесс.

В прошлом году они вели поиск в нескольких милях от этого района и едва не напоролись на корпус корабля «Либерти», потопленного в 1942 году немецкой подлодкой. Остатки корпуса покоились на массивном валуне, и острый нос торчал кверху. Столкновение наверняка кончилось бы трагически для подлодки, и потому оба члена экипажа теперь проявляли особую осторожность.

— О'кей, начинаю принимать импульсы, отражающиеся от чего-то. Прямо по курсу, разбросаны веером. До дна ещё футов пятьсот.

— Понял.

— Гм-м. Вот что-то большое, футов тридцати длиной, девять или десять шириной, в направлении на одиннадцать часов, расстояние триста ярдов. Сначала пойдём туда.

— Слева от нас, включаю прожекторы.

Вспыхнули полдюжины мощных прожекторов, и подлодка сразу оказалась внутри световой сферы. Вода рассеивала световую энергию, и свет проникал не дальше, чем на десять ярдов.

— Вот и дно, точно, как вы сказали, мистер Джонсен, — заметил Овертон. Он остановил спуск и проверил плавучесть. Почти идеально нейтральная, отлично. — Течение начнёт быстро истощать аккумуляторы.

— Какова его скорость?

— Узла полтора, скорее, два, в зависимости от очертаний дна. Как и в прошлом году. Думаю, что сможем маневрировать примерно час, самое большее полтора.

Джонсен согласился с механиком. Океанографы все ещё не смогли выяснить природу этих глубоководных течений, которые меняли, казалось, своё направление без всяких видимых причин. Странно. В океанских глубинах скрывается немало тайн. Поэтому-то Джонсен и решил стать океанографом, разгадать некоторые из них. Это куда интереснее, чем зарабатывать на жизнь на поверхности. Поиски на трехмильной глубине не казались Джонсену работой.

— Вижу что-то блестящее на дне прямо перед нами. Хотите, чтобы я захватил этот предмет?

— Попробуй.

Они пока не увидели блестящий предмет ни на одном из трех телевизионных мониторов «Си-клиффа», которые были направлены соответственно прямо вперёд и под углом в сорок пять градусов вправо и влево.

— О'кей. — Овертон сунул правую руку в телемеханическую перчатку «уолдо» — именно в управлении механическим манипулятором никто не мог сравниться с ним.

— Видишь, что это такое? — спросил Джонсен, крутя ручки настройки телевизионной камеры.

— Какой-то прибор. Можете выключить прожектор номер один, сэр? Его свет ослепляет меня.

— Выключаю первый. — Джонсен наклонился вперёд и щёлкнул выключателем. Прожектор номер один, дающий освещение для носовой камеры, погас.

— О'кей, бэби, постарайся не двигаться… — Левой рукой механик управлял подлодкой, а правая скрывалась в перчатке «уолдо». Теперь только он видел цель. Улыбающееся лицо Овертона отражалось в лексане иллюминатора. Его правая рука быстро двигалась.

— Готово! — торжествующе воскликнул он. Механическая рука прижала поднятый прибор с циферблатом и стрелкой к мощному магниту, прикреплённому к носу «Си-клиффа», перед тем как подлодка начала погружение из кормовой камеры «Остина». — Можете снова включить прожектор, сэр.

Джонсен включил прожектор, и Овертон поднёс свой улов к носовой телевизионной камере.

— Видно, что это?

— Похоже на глубиномер. Только не такой, как наши, — заметил Джонсен. — Узнаете, капитан?

— Да, — тут же отозвался Каганович. Он глубоко вздохнул, силясь сделать несчастное лицо. — Это один из наших приборов. Не могу рассмотреть номер, но он изготовлен в Советском Союзе.

— Положи его в корзину, Джесс.

— Одну минуту. — Механик повернул механическую руку, положил прибор в корзину, приваренную к корпусу, затем вернул манипулятор в прежнее положение. — Со дна поднимается облако ила. Давайте всплывём немного.

Когда «Си-клифф» приблизился к самому дну, струя воды, отбрасываемая гребными винтами, разметала тончайший наносный ил. Овертон увеличил питание, подаваемое на моторы, и поднялся на двадцать футов над дном.

— Сейчас лучше. Видите, какое сильное течение, мистер Джонсен? Добрых два узла. Придётся сократить срок пребывания у дна. — Было заметно, что течение гонит облако ила влево, причём довольно быстро. — А где большая цель?

— Прямо по курсу, в сотне ярдов. Давайте посмотрим, что это такое.

— Точно. Идём вперёд… Вот ещё что-то, похожее на нож мясника. Подобрать?

— Нет, пошли дальше.

— Расстояние?

— Шестьдесят ярдов. Скоро увидим её.

Оба офицера заметили предмет на телевизионном экране в тот же момент, что и Овертон. Сначала это было спектральное изображение, которое исчезало, подобно остаточному изображению на сетчатке глаза. Но тут же оно появилось снова.

Овертон догадался первым.

— Чёрт возьми! — воскликнул он.

Предмет был больше тридцати футов длиной и казался похожим на идеально круглый цилиндр. Подлодка подошла к нему сзади, они увидели кольцо и внутри него четыре конусообразных сопла, выступающих примерно на фут.

— Это ракета, шкипер, целая гребаная русская атомная ракета!

— Удерживай лодку на месте, Джесс.

— Слушаюсь. — Механик снизил скорость.

— Вы сказали, что это «Виктор», — повернулся к русскому офицеру Джонсен.

— Я ошибся. — Губы Кагановича дёрнулись.

— Давай подойдём поближе, Джесс.

«Си-клифф» двинулся вперёд, к самому корпусу ракеты. Буквы были несомненно кириллицей, хотя лодка находилась слишком далеко, чтобы рассмотреть серийный номер. Это было новое сокровище Морского царя, баллистическая ракета СС-Н-20, «морской ястреб», со своими восемью боеголовками индивидуального наведения, каждая мощностью в пятьсот килотонн.

Каганович постарался запомнить маркировку на корпусе ракеты. Его проинструктировали перед вылетом с «Киева», поскольку, являясь офицером разведки, он был лучше знаком с американским вооружением, чем с советским.

Как удачно, подумал он. Американцы позволили ему опуститься в одной из своих новейших исследовательских подлодок, и он уже запомнил расположение приборов в ней. А теперь ещё они сами выполнили порученную ему задачу. «Красный Октябрь» погиб. Оставалось только передать полученную информацию адмиралу Штральбо на «Кирове», и флот сможет уйти от американского побережья. Пусть теперь американцы ходят в Норвежское море и занимаются там своими глупыми играми. Посмотрим, кто окажется там победителем!

— Пометь это место, Джесс.

— Слушаюсь. — Овертон нажал на кнопку и выпустил акустический транспондер, который будет отзываться только на кодированный акустический сигнал американского локатора. Позднее они вернутся обратно с тяжёлым подъёмным оборудованием, захватят тросом ракету и вытащат её на поверхность.

— Это — собственность Советского Союза, — напомнил Каганович. — Она находится в международных водах и принадлежит моей стране.

— Тогда забирайте свою долбаную ракету сами — если сможете! — огрызнулся американский моряк. — Извините, мистер Джонсен.

Он, должно быть, переодетый офицер, решил Каганович.

— Мы вернёмся за ней, — сказал Джонсен.

— Вам не удастся поднять её. Она слишком тяжёлая, — возразил капитан.

— Пожалуй, вы правы, — улыбнулся Джонсен.

Каганович был не против того, чтобы американцы считали, будто одержали победу. Все могло обернуться хуже. Намного хуже.

— Будем продолжать поиски остальных обломков? — спросил он.

— Думаю, лучше вернуться назад, — решил Джонсен.

— Но вам приказали…

— Мне приказали, капитан Каганович, вести поиски погибшей ударной подлодки типа «Виктор». Вместо этого мы нашли место гибели ракетоносца. Вы обманули нас, капитан, и наша любезность на этом заканчивается. Полагаю, вы получили, что вам нужно. Позднее мы вернёмся за тем, что нужно нам.

Джонсен потянул за ручку и сбросил балласт из железных чушек. Теперь у «Си-клиффа» появилась тысяча фунтов положительной плавучести. Они больше не могли оставаться на глубине, даже если бы захотели.

— Домой, Джесс.

— Слушаюсь, шкипер.

За всё время подъёма к поверхности внутри подлодки никто не произнёс ни звука.

Корабль ВМФ США «Остин»

Час спустя капитан Каганович поднялся на мостик «Остина» и попросил разрешения послать радиограмму на «Киров». Это было согласовано заранее, в противном случае Каганович получил бы отказ. Скоро всем стало известно, что это за потонувшая подводная лодка. Советский офицер передал серию шифрованных фраз вместе с серийным номером глубиномера. С «Кирова» тут же поступило подтверждение, что донесение получено.

Овертон и Джонсен наблюдали за тем, как русский офицер поднялся на борт вертолёта, захватив с собой якобы поднятый со дна прибор.

— Не понравился он мне, мистер Джонсен. Да и фамилия его напоминает о ком-то… Но мы ведь обвели его вокруг пальца?

— Мне надо помнить, что с тобой никогда не следует играть в карты, Джесс.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Райан проснулся, проспав шесть часов кряду. Он услышал музыку, которая показалась ему очень знакомой. С минуту он лежал на койке, пытаясь вспомнить, где её слышал, затем надел ботинки и пошёл в кают-компанию.

Это был «Инопланетянин». Райан вошёл как раз в тот момент, когда по тринадцатидюймовому экрану телевизора, стоявшего на переднем краю стола, побежали титры с именами актёров и других участников съёмок. В кают-компании сидели почти все русские офицеры и трое американцев. Кое-кто из русских вытирал глаза. Джек налил себе чашку кофе и присел у края стола.

— Понравилось?

— Прекрасный фильм! — заявил Бородин.

— Мы смотрим его уже второй раз, — усмехнулся Манньон. Один из русских офицеров быстро заговорил что-то на родном языке. Бородин перевёл его слова.

— Он спрашивает, все ли американские дети ведут себя так… свободно. Я верно говорю, Бугаев?

— Раскованно, — перевёл Бугаев, не совсем правильно, но достаточно близко.

— Я таким не был, — рассмеялся Райан, — но действие фильма происходит в Калифорнии, а жители там немного чокнутые. По правде говоря, дети обычно так себя не ведут, по крайней мере я никогда не видел этого, а у меня их двое. В то же самое время мы стараемся воспитывать детей более самостоятельными, чем это считают нужным делать советские родители.

Бородин перевёл слова Райана, а затем сообщил ответ русского офицера.

— Значит, не все американские дети такие хулиганистые?

— Только некоторые. Америка — не идеальная страна, господа. Мы допускаем немало ошибок. — Райан решил всякий раз, когда это возможно, говорить правду.

Бородин снова перевёл. На лицах присутствующих отразилось сомнение.

— Я сказал им, что фильм снят для детей и его не следует воспринимать слишком буквально. Это правильно?

— Да, сэр, — сказал Манкузо, который только что вошёл в кают-компанию. — Это детский фильм, но я смотрел его пять раз. Добро пожаловать обратно, Райан.

— Спасибо, капитан. Насколько я понимаю, у вас все идёт гладко.

— Да. Думаю, нам всем нужно было расслабиться и снять напряжение. Придётся объявить Джоунзи ещё одну благодарность. Привезти все это — отличная мысль. — Он сделал жест в сторону телевизора. — У нас масса времени для серьёзных вещей.

В кают-компанию вошёл Нойз.

— Как Уилльямз? — спросил Райан.

— Он выкарабкается. — Нойз наполнил свою чашку. — Пришлось оперировать на открытой грудной клетке. Три с половиной часа. Ранение в голову оказалось поверхностным. Обильное кровотечение, но таковы все головные ранения. А вот рана в груди едва не прикончила лейтенанта. Пуля прошла буквально в миллиметре от околосердечной сумки. Капитан Бородин, кто оказал первую помощь лейтенанту Уилльямзу?

Старпом показал на молодого офицера.

— Он не говорит по-английски.

— Скажите ему, что он спас Уилльямзу жизнь. Дренажная трубка дала лейтенанту шанс выжить. Без неё он умер бы.

— Вы уверены, что он останется жив? — снова спросил Райан.

— Разумеется, Райан. В конце концов я зарабатываю этим себе на жизнь. На выздоровление потребуется некоторое время, и будет лучше, если он попадёт в настоящий госпиталь, но сейчас все идёт нормально.

— А как капитан Рамиус? — спросил Бородин.

— С ним никаких проблем. Он всё ещё спит, так что я не спешил, зашивая ему рану. Спросите молодого человека, где он освоил правила первой помощи.

Бородин перевёл вопрос врача.

— Он говорит, что любит читать книги по медицине.

— Сколько ему лет?

— Двадцать четыре.

— Скажите ему, что, если он захочет стать врачом, я объясню, как за это взяться. Раз он уже и так знает, что нужно делать в такой ситуации, может статься, он сумеет зарабатывать этим на жизнь.

Молодой офицер выглядел польщённым и спросил, сколько зарабатывают врачи в Америке.

— Я на военной службе, так что получаю немного. Сорок восемь тысяч долларов в год, включая летнюю надбавку. На гражданке я зарабатывал бы намного больше.

— В Советском Союзе врачи получают зарплату заводского рабочего, — заметил Бородин.

— Может быть, этим и объясняется их невысокая квалификация, — пожал плечами Нойз.

— Когда капитан будет в состоянии принять на себя командование? — спросил Бородин.

— Я продержу его в постели весь день, — ответил Нойз. — Не хочу, чтобы у него снова началось кровотечение. А вот завтра он сможет двигаться, только осторожно. Нельзя чрезмерно нагружать ногу. С ним все в порядке, господа. Капитан пока ещё слаб от потери крови, но быстро оправится. — Нойз говорил с такой уверенностью, словно цитировал законы физики.

— Мы очень благодарны вам, доктор, — сказал Бородин.

— Мне платят за это, — пожал плечами Нойз. — А теперь можно задать вопрос? Что здесь происходит, черт побери?

Бородин засмеялся и перевёл вопрос врача своим товарищам.

— Мы все хотим стать американскими гражданами, — ответил он.

— И привели с собой подводную лодку? Вот это да! Сначала мне казалось, что это какое-то… не знаю, в общем что-то странное. Да, поразительная история. Впрочем, я вряд ли смогу рассказать её кому-то.

— Совершенно верно, доктор, — улыбнулся Райан. — Вряд ли.

— А жаль, — пробормотал Нойз, возвращаясь в медпункт.

Москва

— Итак, товарищ адмирал, вы докладываете нам о полном успехе? — спросил Нармонов.

— Да, товарищ генеральный секретарь, — кивнул Горшков, обводя взглядом тех, кто собрались в подземном командном пункте. Это был узкий круг лиц, правда, к ним присоединились командующие родами войск и председатель КГБ. — Начальник разведки флота адмирала Штральбо сообщил, что капитан первого ранга Каганович получил разрешение американцев спуститься к месту взрыва на борту их глубоководной исследовательской подлодки. Американцы сумели взять со дна один из приборов, уцелевших при взрыве, — глубиномер. Все приборы на лодке имели маркировку и номер поднятого глубиномера немедленно сообщили в Москву. Нет никаких сомнений, что он с «Красного Октября». Каганович увидел также баллистическую ракету, силой взрыва выброшенную из ракетоносца. Это несомненно СС-20. «Красный Октябрь» потоплен, так что мы выполнили поставленную перед нами задачу.

— По чистой случайности, товарищ адмирал, а не в соответствии с планом, — напомнил Михаил Александров. — Ваш флот не сумел обнаружить и уничтожить ракетоносец. Насколько я понимаю, у товарища Герасимова есть информация для нас.

Николай Герасимов был новым председателем КГБ. Он уже проинформировал членов Политбюро и теперь намерен был ошеломить этих павлинов в расшитых золотом мундирах. Ему хотелось увидеть их реакцию. У КГБ были свои счёты с ними. Герасимов вкратце изложил донесение, полученное от агента Кассия.

— Этого не может быть! — раздражённо произнёс Горшков.

— Не исключаю, — вежливо согласился Герасимов. — У нас тоже есть подозрение, что это — тщательно продуманная дезинформация. Сейчас наши оперативные агенты ведут её проверку. Тем не менее, есть любопытные подробности, подтверждающие эту гипотезу. Позвольте мне изложить их, товарищ адмирал.

Начнём с того, почему американцы допустили нашего офицера на борт одной из своих самых совершенных исследовательских субмарин? Затем, почему они вообще согласились сотрудничать с нами, спасли нашего матроса с «Политовского» и, более того, сообщили нам об этом? Они тут же допустили к нему наших людей. Почему? Почему не спрятать этого матроса, не использовать в своих целях и затем не избавиться от него? Сентиментальность? Не думаю. Третье. До того времени, когда они нашли матроса, их морские и воздушные силы мешали нашему флоту самым агрессивным и подчёркнутым образом. И вдруг все прекратилось, а через сутки они стали лезть из кожи вон, чтобы оказать помощь в этой операции по «поиску и спасению».

— Потому что Штральбо принял умное и смелое решение воздержаться от ответных мер, несмотря на их провокации, — ответил Горшков.

— Может быть, — вежливо кивнул Герасимов. — Это было действительно разумное решение адмирала. Для кадрового военного не так-то просто подавить свою гордость. С другой стороны, мне кажется вполне возможным, что примерно в это же время американцы получили информацию, переданную нам Кассием. Далее, я думаю, что американцы испугались нашей реакции, если бы мы заподозрили, что вся операция осуществлена Центральным разведывательным управлением. Теперь нам известно, что несколько спецслужб империалистических стран пытаются докопаться до причины действий нашего флота.

За последние два дня мы тоже с максимальной быстротой провели собственное расследование. Нам удалось выяснить, — Герасимов заглянул в лежащие перед ним документы, — что на верфи базы подводных лодок в Полярном работают двадцать девять польских инженеров, занятых главным образом в отделах технического контроля, что проверка переписки ведётся крайне слабо и что капитан Рамиус не повёл свой ракетоносец в Нью-Йорк, как он угрожал в письме, якобы написанном им товарищу Падорину, а находился в момент взрыва в тысяче километров к югу.

— Очевидно, Рамиус хотел дезинформировать нас, — возразил Горшков. — Он одновременно бросил вызов и намеренно ввёл нас в заблуждение. По этой причине мы и расположили корабли нашего флота у всех американских портов.

— И не сумели обнаружить его, — негромко бросил Александров. — Продолжайте, товарищ Герасимов.

— Независимо от того, в какой порт он якобы направлялся, — продолжил Герасимов, — в момент взрыва он находился в пятистах километрах от ближайшего, и мы уверены, что он мог добраться до любого из них, если бы отправился прямиком. Согласитесь, товарищ адмирал, вы сами проинформировали нас в своём первоначальном сообщении, что «Красный Октябрь» в состоянии достичь американского побережья за семь дней после выхода в море.

— Для этого, как я подробно объяснил на прошлой неделе, ему нужно было идти на предельной скорости. Командиры подводных ракетоносцев предпочитают поступать иначе, — сказал Горшков.

— Принимая во внимание судьбу «Политовского», я понимаю это, — заметил Александров. — Но разумнее предположить, что человек, который предал родину, бросится бежать прочь, как вор с места преступления.

— Прямо в одну из ловушек, которые мы расставили, — огрызнулся Горшков.

— Ни одна из них не принесла желаемого результата, — произнёс Нармонов.

— Я не утверждаю, что все это соответствует действительности, равно как и не говорю в данный момент, что донесение Кассия не является дезинформацией, — закончил Герасимов, стараясь говорить бесстрастно и спокойно, — но у нас достаточно косвенных доказательств для того, чтобы провести тщательное расследование всех аспектов этого дела Комитетом государственной безопасности.

— Проблемой безопасности на моих верфях занимается морская разведка и ГРУ, — сказал Горшков.

— Теперь всё будет по-другому. — Нармонов огласил решение, принятое два часа назад. — КГБ проведёт расследование этого позорного случая по двум направлениям. Одна группа проверит информацию, полученную от нашего агента в Вашингтоне. Вторая будет исходить из того, что письмо, написанное Рамиусом — якобы написанное Рамиусом, — подлинное. Если это был заговор предателей, он мог осуществиться лишь в том случае, если Рамиус сумел при существующих инструкциях и правилах сам выбирать офицеров для своего корабля. Комитет государственной безопасности доложит нам о желательности продолжать — или нет — подобную политику, о существующем уровне влияния командиров на карьеру своих офицеров и о влиянии командования на партийный контроль на флоте. Думаю, наши реформы нам следует начать с того, что надо чаще переводить офицеров с одного корабля на другой. Если офицер остаётся на одном корабле в течение длительного времени, совершенно ясно, что трудно разобраться с его лояльностью, с тем, кто на деле руководит его судьбой.

— То, что вы предлагаете, подорвёт боеготовность моего флота! — стукнул кулаком по столу адмирал Горшков. И эти слова были его ошибкой.

— Речь идёт о флоте советского народа, товарищ адмирал, — поправил его Александров. — Партийном флоте.

Горшков знал, как возникла эта идея. Нармонов все ещё нуждался в поддержке Александрова. Это укрепляло позицию генерального секретаря и ослабляло позиции многих, сидящих вокруг стола. Но чьи именно?

Падорина возмутило предложение председателя КГБ. Какое дело этим паршивым шпионам до военно-морского флота? Или до партии? Все они коррумпированные оппортунисты. Андропов продемонстрировал, чего хочет КГБ, и теперь этот щенок Герасимов нападает на вооружённые силы, которые защитили страну от империалистов, спасли от клики Андропова и всегда преданно стояли на страже интересов партии. Но разве такого не случалось и раньше? Подобно тому как Хрущёв сместил Жукова, человека, сделавшего Хрущёва генеральным секретарём, когда покончили с Берией, вот и теперь эти мерзавцы противопоставят КГБ военным, тем самым военным, что обеспечили их собственную безопасность…

— Что касается вас, товарищ Падорин… — продолжал Александров.

— Слушаю вас, товарищ академик, — встрепенулся адмирал. У Падорина не было выхода. Главное политическое управление дало окончательное согласие на назначение Рамиуса, что и решило исход дела. Если Рамиус действительно оказался предателем, то Падорин совершил грубейшую ошибку, но если Рамиус всего лишь пешка в чьих-то руках, то Падорин вместе с Горшковым виноваты в том, что предприняли поспешные и непродуманные действия.

Нармонов подхватил мысль Александрова:

— Товарищ адмирал, мы считаем, что меры, принятые вами в тайне от всех и направленные на то, чтобы обеспечить безопасность подводного ракетоносца «Красный Октябрь», были успешными — если только, разумеется, капитан Рамиус ни в чём не виновен и лично потопил корабль вместе с офицерами и теми американцами на борту, которые, несомненно, пытались похитить наш новейший ракетоносец. В любом случае, пока КГБ не проведёт осмотр приборов, изъятых с места катастрофы, будем исходить из того, что подлодка не попала в руки противника.

Падорин несколько раз растерянно моргнул. Его сердце учащённо билось, и в левой половине груди он чувствовал острую боль. Неужели его оправдали? Но почему? Причину он понял лишь через несколько секунд. Он ведь политработник, в конце концов. Если партия хочет установить над флотом партийный контроль — вернее, усилить его, потому что флот всегда находился под контролем партии, — то Политбюро не может позволить себе устранить высшего представителя партии в командовании флотом. Теперь он превратится в вассала этих людей, и в особенности Александрова. Падорин решил, что с этим можно примириться.

А вот положение Горшкова станет весьма уязвимым. Пусть пройдёт несколько месяцев, но Падорин не сомневался, что у советского флота появится новый главнокомандующий, человек, личная власть которого будет недостаточной, чтобы принимать важные решения и формулировать политику развития флота без одобрения Политбюро. Горшков приобрёл слишком большой авторитет, стал слишком крупной фигурой, и партийные вожди не захотели, чтобы такой могущественный человек стоял во главе военно-морского флота.

Меня не тронут, подумал Падорин, поражённый таким везением.

— Товарищ Герасимов будет работать совместно с отделом политической безопасности вашего управления, проверять методы вашей работы и давать советы, направленные на её улучшение.

Итак, он становится агентом КГБ с адмиральскими звёздами? Ну что ж, ему сохранили жизнь, должность, дачу, а через два года он уйдёт в отставку. Цена не столь уж высока. Падорин остался вполне доволен.

День шестнадцатый Суббота, 18 декабря

Восточное побережье США

«Пиджен» ошвартовался у своего причала в Чарлстоне в четыре часа утра. Советские моряки, размещённые в кают-компании рядового состава, доставили всем массу хлопот. Как ни пытались русские офицеры ограничить контакты между своими подчинёнными и их американскими спасителями, это оказалось невозможным. Попросту говоря, офицеры были бессильны перед физиологией. На «Пиджене» русских матросов хорошо кормили, а ближайший гальюн находился в нескольких ярдах на корме. И по пути туда и обратно моряки «Красного Октября» не могли не встречаться с американскими матросами. Некоторые из них были переодетыми офицерами и говорили по-русски, некоторые — специалистами по русскому языку, хотя и рядовыми, и прилетели сюда как раз в то время, когда на борт судна доставили последнюю группу русских. Тот факт, что русские, оказавшись на борту враждебного корабля, встретили столько дружески настроенных моряков, говорящих на их родном языке, обезоружил многих матросов, особенно новобранцев. Их разговоры записывались на скрытые магнитофоны для дальнейшего изучения в Вашингтоне. Петров и три младших офицера обратили внимание на ситуацию со значительным опозданием, а заметив, стали сопровождать матросов в гальюн посменно, подобно заботливым родителям. Тем не менее офицер разведки, переодетый боцманом, сумел сообщить некоторым, что каждому, кто пожелает остаться в Соединённых Штатах, будет предоставлено политическое убежище. Петров и остальные офицеры не смогли этого предотвратить. И десяти минут не прошло, как новость облетела всю команду.

Когда пришло время обеда, а он был совместным, русские офицеры снова оказались бессильны воспрепятствовать контактам, и в результате сами остались голодными, так как беспрестанно расхаживали между столами. К весёлому изумлению офицеров «Пиджена», русские офицеры отказывались и от приглашений в офицерскую кают-компанию.

«Пиджен» ошвартовался с осторожностью. Спешить было некуда. Когда поставили трап, оркестр на причале начал играть американские и советские мелодии, отдавая дань совместному духу операции по спасению русских моряков. Советские моряки предполагали, что их прибытие пройдёт тихо и незаметно, принимая во внимание ранний час. Но ошиблись. Как только первый советский офицер ступил на трап, его ослепили десятки софитов и оглушили крики репортёров, которые до света поднялись с постелей, чтобы встретить спасательное судно. У них появилась возможность оживить утренние репортажи событием в рождественском духе, и никто не преминул воспользоваться ею. Русским ещё не доводилось встречаться с западными журналистами, и происходящее их просто ошарашило. Несмотря на все усилия морских пехотинцев, репортёры оттеснили офицеров и перекрыли им путь. Офицеры, как один, прикинулись, что не знают ни слова по-английски, но тут оказалось, что один предприимчивый телерепортёр привёл с собой профессора русского языка из университета Южной Каролины. Петров, оказавшись перед полудюжиной телевизионных камер, пытался выдавить какие-то политически приемлемые фразы, надеясь, что все это — дурной сон. Понадобился целый час, чтобы рассадить всех русских моряков по трём автобусам и отправить в аэропорт. По пути рядом с автобусами мчались машины с фото- и телерепортёрами, не давая русским покоя фотовспышками и вопросами, которые выкрикивались, хотя никто их не понимал. Картина в аэропорту мало отличалась от сцены в гавани. ВВС выделили транспортный самолёт VC-135, но прежде чем подняться на борт, русским снова пришлось пробиваться через репортёрское море. Посадка на самолёт потребовала лишние полчаса.

Офицеры ВВС рассадили русских моряков. Им тут же предложили сигареты и миниатюрные бутылочки виски. К тому времени, когда транспортный самолёт для столь важных персон достиг двадцати тысяч футов, на его борту все без исключения были в приподнятом настроении. По бортовой трансляции к русским обратился офицер, который объяснил, что по прибытии все подвергнутся медицинскому осмотру, а на следующий день из Советского Союза за ними пришлют самолёт, но американцы надеются, что пребывание русских моряков продлится на день-другой, чтобы они смогли по достоинству оценить американское гостеприимство. Члены экипажа превзошли себя, рассказывая пассажирам о каждом приметном объекте вдоль лётного маршрута, они старались заверить русских в стремлении всех американцев к мирным и дружеским отношениям с Советским Союзом и выражали своё восхищение мужеством советских моряков и скорбь по поводу гибели офицеров, успевших отправить на поверхность своих подчинённых. Все это являло собой шедевр двуличия, направленного на то, чтобы ошеломить русских. И это удалось.

Самолёт пролетел на небольшой высоте над пригородами Вашингтона, приближаясь к авиабазе Эндрюз. Переводчик объяснил, что сейчас они пролетают над домами людей среднего достатка, которые принадлежат рядовым государственным служащим и рабочим, занятым в местной промышленности. На аэродроме русских ждали ещё три автобуса, и вместо того чтобы обогнуть Вашингтон по кольцевому шоссе, автобусы поехали прямо через город. Американские офицеры, находившиеся в каждом автобусе, приносили извинения за транспортные пробки, объясняя, что практически каждая американская семья имеет автомобиль — а то и два или больше, — так что общественным транспортом пользуются лишь в исключительных случаях, не желая затруднять себя управлением собственного автомобиля. Ничего себе затруднения, изумлённо думали советские моряки. Их замполиты скажут им потом, что это ложь, но зрелище тысяч автомобилей на дорогах доказывало обратное. Ведь не может же все это быть спектаклем, специально организованным для группы моряков за столь короткое время? Когда они проезжали через юго-восточную часть округа Колумбия, русские обратили внимание на то, сколько за рулём чернокожих — значит и им принадлежат автомобили, и сколько!

Автобусы проехали по длинному бульвару Мола, и переводчики выразили надежду, что гостям разрешат посетить музеи, доступные для каждого. В том числе Музей авиации и космоса, где находится образец лунного грунта, доставленный с Луны американскими астронавтами на корабле «Аполло»… Русские моряки видели людей в спортивных костюмах, которые бежали по Молу, и многочисленных пешеходов на тротуарах. Между тем автобусы повернули к Бетесде и миновали наиболее привлекательные районы северо-западного Вашингтона.

В Бетесде их встретили съёмочные телевизионные группы, которые вели прямую передачу по всем трём общенациональным каналам, и дружески улыбающиеся врачи военно-морского флота, которые тут же повели моряков в госпиталь для медицинского обследования.

Здесь же присутствовали десять сотрудников советского посольства, попавшие в крайне затруднительное положение. Они старались как-то контролировать контакты, но не решались нарушить атмосферу дружбы и гостеприимства, окружающую их соотечественников. Попытки вмешаться были бы расценены американской стороной как политическая провокация, стремление подорвать дух разрядки. Сюда собрали врачей из больницы Уолтера Рида и других государственных госпиталей. Они быстро и тщательно осмотрели каждого подводника, обращая особое внимание на симптомы радиационного облучения. При этом каждый русский моряк оказывался один на один с американским морским офицером, который вежливо спрашивал, не хочет ли он остаться в Соединённых Штатах, обращая особое внимание на то, что всякий, кто примет такое решение, обязан лично заявить о своём намерении представителю советского посольства. Но в этом случае разрешение остаться в Америке ему гарантировано. К ярости советских дипломатов четыре матроса выразили желание остаться в Соединённых Штатах, но потом один из них изменил своё решение после беседы с военно-морским атташе. Американцы предусмотрительно снимали каждую свою беседу на видеоплёнку, чтобы можно было предъявить её в случае обвинений в оказании давления на матросов.

По окончании медицинского осмотра — к счастью, выяснилось, что уровень радиационного облученияневелик, — моряков ждал обед, после чего их разместили в гостинице для отдыха.

Вашингтон, округ Колумбия

— Доброе утро, господин посол, — поздоровался президент. Арбатов заметил, что доктор Пелт снова стоит рядом со своим боссом за огромным старинным столом. Посол предполагал, что на этот раз атмосфера встречи будет отнюдь не дружелюбной.

— Господин президент, я хочу выразить протест против попыток правительства Соединённых Штатов похитить наших моряков, — заявил Арбатов.

— Господин посол, — голос президента звучал резко, — для меня, как бывшего окружного прокурора, похищение людей является отвратительным, мерзким преступлением, и никто не имеет права без достаточных оснований обвинять в этом правительство Соединённых Штатов Америки — и тем более в этом кабинете! Мы никогда не похищали, не похищаем и не будем похищать людей. Вам это ясно, сэр?

— Мне хотелось бы добавить, Алекс, — произнёс более мягким тоном доктор Пелт, — что люди, о которых вы говорите, остались в живых только благодаря нам. Спасая ваших моряков, мы потеряли двух отличных офицеров. По крайней мере вам следовало бы выразить благодарность за наши усилия, направленные на спасение ваших соотечественников, и сожаление по поводу гибели американцев, поплатившихся за это жизнью.

— Советское правительство восхищено мужеством ваших офицеров и хотело бы выразить глубокую благодарность от имени всего советского народа за спасение наших подводников. Тем не менее, мне хотелось бы обратить внимание господина президента на то, что делаются попытки убедить наших матросов встать на путь предательства и не возвращаться на родину.

— Господин посол, когда в прошлом году ваш траулер спас экипаж нашего патрульного самолёта, офицеры советских вооружённых сил предлагали нашим лётчикам деньги, женщин и другие блага за информацию, которой располагали американские лётчики, или за согласие остаться во Владивостоке. Разве это не так? Только не говорите, что вам об этом ничего не известно. Вы знаете, как ведётся такая игра. Разве мы тогда выразили протест? Нет, мы были благодарны за спасение наших шестерых парней, и теперь, разумеется, все они вернулись на прежнюю службу. Мы всегда глубоко благодарны за любое проявление заботы о благополучии простых американских граждан. В данном случае каждому вашему офицеру и матросу было сказано, что он может остаться в Америке, если пожелает. Мы не прибегали к принуждению. Каждого, кто изъявил желание остаться здесь, мы попросили встретиться с представителем вашего посольства, чтобы дипломат мог объяснить желающему остаться у нас, почему тот совершает ошибку. Согласитесь, господин посол, что это справедливо. Мы не предлагали вашим людям ни денег, ни женщин. У нас не принято подкупать людей, и мы никогда — никогда! — не станем их похищать. Похитители людей попадают в тюрьму, по крайней мере я всегда принимал все меры к этому. Мне даже удалось добиться того, что один такой преступник был приговорён к смертной казни. Так что впредь никогда не обвиняйте меня в этом, — закончил президент, преисполненный праведного гнева.

— Моё правительство требует возвращения всех спасённых подводников, — продолжал настаивать Арбатов.

— Господин посол, любой человек в Соединённых Штатах, независимо от его национальности или того, каким образом он попал в нашу страну, находится под защитой закона. Наши судебные инстанции неоднократно принимали подобные решения. В соответствии с нашими законами нельзя заставить мужчину или женщину делать что-то против его — или её — воли без соответствующего решения суда. Будем считать этот вопрос закрытым. А теперь у меня есть вопрос к вам. Что делал ваш подводный ракетоносец в трехстах милях от побережья Америки?

— Подводный ракетоносец, господин президент?

Пелт взял со стола фотографию и передал Арбатову. Она была увеличена с видеорекордера «Си-клиффа», и на ней отчётливо видна была баллистическая ракета СС-Н-20 подводного запуска.

— Название подводного ракетоносца — «Красный Октябрь», — сказал Пелт. — Он взорвался и затонул в трехстах милях от берега Южной Каролины. Алекс, между нашими государствами существует договор, что корабли такого класса не будут подходить к берегам каждой из стран ближе, чем на пятьсот миль — восемьсот километров. Мы требуем объяснений, почему эта субмарина оказалась так близко у нашего побережья. Не говорите, что это фальшивка. Даже если бы мы захотели пойти на такую глупость, у нас просто не хватило бы времени. Это одна из ваших ракет, господин посол, и на подлодке находилось ещё девятнадцать таких же. — Пелт намеренно назвал ошибочное число ракет. — Таким образом, правительство Соединённых Штатов обращается к правительству Советского Союза с просьбой объяснить, как этот ракетоносец оказался здесь и почему столько других ваших кораблей находятся недалеко от наших берегов.

— Это и есть, должно быть, потонувшая субмарина, — высказал предположение Арбатов.

— Господин посол, — мягко заметил президент, — ракетоносец взорвался и затонул только в четверг, через семь дней после того, как вы сказали нам об этом. Короче говоря, господин посол, ваше объяснение, представленное нам в прошлую пятницу, не совпадает с реально установленными фактами.

— В чём заключается ваше обвинение? — возмутился Арбатов.

— Ни в чём, Алекс, — пожал плечами президент. — Если наш договор больше не действует, значит, он потерял силу. Насколько я помню, мы на прошлой неделе обсуждали и эту проблему. Сегодня к вечеру американский народ узнает обстоятельства происшедшего. Вы достаточно знакомы с нашей страной, чтобы представить реакцию американских граждан. А пока я не вижу оснований для вашего флота продолжать своё пребывание у берегов Америки. Так называемая «спасательная операция» успешно завершена, и дальнейшее присутствие советского флота может рассматриваться только как провокация. Я хочу, чтобы вы и ваше правительство подумали о том, что говорят сейчас мне командующие родами войск — или, если вам это больше нравится, что посоветовали бы советские военные генеральному секретарю Нармонову, если бы ситуация была обратной. Мне требуются объяснения. В случае их отсутствия мне придётся выбирать всего одну из немногочисленных версий — и мне не хотелось бы делать такой выбор. Передайте это своему правительству и скажите, что, поскольку несколько ваших моряков предпочли остаться у нас, мы скоро, вероятно, сами узнаем, что произошло на самом деле. До свиданья.

Арбатов вышел из кабинета и повернул налево, к западному выходу. Морской пехотинец распахнул перед ним двери — жест вежливости, не зависящий от выражения глаз. Шофёр посла, ожидавший его у «кадиллака», услужливо открыл дверцу лимузина. Шофёр был главой отдела политической разведки КГБ в вашингтонской резидентуре.

— Итак, — произнёс он, глядя на поток транспорта, несущийся по Пенсильвания-авеню, прежде чем сделать левый поворот.

— Встреча прошла в точности, как я предсказывал, и теперь можно не сомневаться, почему они похищают наших людей, — ответил Арбатов.

— Почему же, товарищ посол? — удивился шофёр. Он тщательно скрывал своё раздражение. Всего несколько лет назад этот партийный чиновник не решился бы тянуть время в разговоре со старшим офицером КГБ. Просто позор, что происходит с Комитетом государственной безопасности после смерти товарища Андропова. Но скоро все наладится, в этом он не сомневался.

— Президент практически обвинил нас в том, что мы намеренно послали подводный ракетоносец к американскому побережью, нарушив тем самым секретный протокол, подписанный нашими странами в 1979 году. Они удерживают наших людей, чтобы допросить их, дознаться, каковы были приказы, полученные командиром подлодки. Как вы думаете, сколько времени потребуется для этого сотрудникам ЦРУ? Сутки? Или двое? — Арбатов сердито покачал головой. — Не исключено, что они уже знают ответ — ведь рецепт очень прост: наркотики, женщины — вот языки этих молодых парней и развязались! Президент предложил также Москве подумать о том, что советуют ему сейчас горячие головы из Пентагона. И не только советуют, а требуют. Тут ведь нет никакой тайны, а? Они, бесспорно, утверждают, что мы проводили репетицию внезапного атомного нападения на Соединённые Штаты — может быть, даже пытались его осуществить! Как будто мы не работаем день и ночь над проблемой мирного сосуществования. Кретины, они подозревают всех, испытывают страх перед происходящим и приходят в ярость из-за этого.

— Неужели вы осуждаете их, товарищ посол? — спросил шофёр, запоминая и анализируя каждое слово, готовя своё собственное донесение в московский центр.

— И ещё он добавил, что не видит больше причин для дальнейшего пребывания нашего флота в непосредственной близости от берегов Америки.

— В какой форме он это сказал? В форме требования?

— Достаточно вежливо. Он говорил мягче, чем я ожидал. Это беспокоит меня. Мне кажется, что американцы что-то готовят. Бряцание сабли вызывает шум, а намерение извлечь её из ножен не привлекает внимания. Он потребовал объяснения происшедшего. Что ответить ему? Что действительно происходит?

— Думаю, мы никогда не узнаем об этом. — Старшему офицеру резидентуры КГБ была известна причина, вызвавшая появление советского флота у берегов Америки — первоначальная причина, какой бы невероятной она не казалась. Его поразило, что морская разведка и ГРУ допустили такой фантастический промах. Донесение агента Кассия было не менее невероятным. Шофёр посольского лимузина лично передал его в Москву. Неужели Соединённые Штаты и Советский Союз, эти две могущественные державы, пали жертвой какой-то третьей силы? Операция вышла из-под контроля, американцы пытаются найти виновного и выяснить, как это произошло, чтобы потом предпринять нечто подобное? Это походит на правду, но а всё остальное? Шофёр нахмурился, глядя на проносящиеся мимо автомобили. Полученный из московского центра приказ гласил: выяснить немедленно, является ли это операцией ЦРУ. По его мнению ЦРУ не имело отношения к происшедшему. А если имело, то на этот раз ему удалось необыкновенно удачно замести следы. Неужели существует возможность скрыть столь сложную операцию? Вряд ли. Независимо от этого ему и его сотрудникам понадобится не одна неделя неустанного труда, чтобы разгадать эту тайну и выяснить, что говорят в Лэнгли и о чём сообщают оперативники, в то время как остальные резидентуры КГБ будут заниматься тем же во всём мире. Если ЦРУ удалось внедрить своего агента в командование Северного флота, он это узнает. Тут он не сомневался. Ему даже хотелось, чтобы это было так. Тогда всю ответственность за провал понесёт ГРУ и его престиж упадёт точно так же, как несколькими годами раньше военной разведке удалось уронить престиж КГБ. Если он правильно оценивает ситуацию, Политбюро собирается использовать КГБ против ГРУ и военных, позволить московскому центру провести своё независимое расследование случившегося. Каков бы ни был конечный результат, КГБ опередит всех и ослабит влияние вооружённых сил. В любом случае его организация выяснит, что произошло на самом деле, и если это подорвёт позиции соперников — тем лучше…

* * *

Когда за советским послом закрылась дверь Овального кабинета, доктор Пелт открыл дверь в соседнюю комнату, и в кабинет вошёл судья Мур.

— Господин президент, давненько я не прятался в шкафах, — улыбнулся директор ЦРУ.

— Вы действительно полагаете, что всё пройдёт удачно? — спросил доктор Пелт.

— Теперь я не сомневаюсь в этом, — кивнул Мур и опустился в удобное кожаное кресло.

— Вам это не кажется слишком рискованным, судья? — спросил Пелт. — Я имею в виду проведение столь сложной операции.

— В том-то и вся прелесть этого дела, доктор. Мы ничего не проводим. Советы делают это вместо нас. Да, конечно, множество наших агентов будут шнырять по Восточной Европе, задавая массу вопросов. То же самое относится и к парням сэра Базила. Французы и агенты Моссада уже там, потому что мы запросили, что им известно о пропавшей подлодке. КГБ узнает об этом очень быстро и задастся вопросом: почему это агенты четырех главных западных спецслужб пытаются выяснить одно и то же, вместо того чтобы хранить молчание — если это их совместная операция.

Тут нужно оценить дилемму, перед которой окажутся Советы, — им придётся сделать выбор между двумя одинаково непривлекательными версиями. С одной стороны, они могут прийти к выводу, что один из их самых надёжных морских офицеров совершил измену беспрецедентного масштаба. Вы видели наше досье на капитана Рамиуса. Он является образцовым офицером, примером для подражания, новым советским человеком. При этом нужно учесть, что в заговор, целью которого является бегство за границу, неизбежно должны быть вовлечены офицеры, которым доверяют в равной степени. У Советов существует психологический барьер — они просто не в состоянии поверить, что такие люди могут покинуть созданный в России рай для трудящихся. Согласен, это кажется парадоксальным, принимая во внимание те колоссальные усилия, которые они затрачивают на то, чтобы удержать людей в пределах своей страны, но это, тем не менее, обстоит именно так. Когда за границей остаётся сотрудник КГБ или балерина — это одно, но когда так поступает сын члена Политбюро, офицер, за плечами которого почти тридцать лет безупречной службы, — это совсем иное. Кроме того, следует принять во внимание, что капитан первого ранга обладает массой привилегий; его бегство можно сравнить с заявлением миллионера, сделавшего своё состояние благодаря неустанному труду и предприимчивости, что он хочет оставить Нью-Йорк и переселиться в Москву. Они просто не поверят этому.

С другой стороны, Советы могут поверить придуманной нами легенде, которую мы передали через Хендерсона. Эта версия тоже не слишком привлекательна, зато её поддерживает множество косвенных доказательств, особенно наши усилия, направленные на то, чтобы убедить русских моряков не возвращаться в Россию. Вы ведь заметили, в какую ярость это привело их. С точки зрения русских, такое поведение является грубым нарушением законов цивилизованного общества. Кроме того, резкое заявление президента по поводу того, что мы обнаружили взорванный ракетоносец, тоже является доказательством версии Хендерсона.

— И какой же выбор они сделают? — спросил президент.

— Это, сэр, вопрос, скорее всего психического характера. Нам трудно понять советскую психологию. Когда перед ними встанет выбор между коллективной изменой десяти офицеров и внешним заговором, мне кажется, они выберут последнее. Чтобы поверить в измену заслуженных офицеров, им придётся пересмотреть всю систему своих убеждений. А кому это понравится? — Мур широко развёл руками. — А вот другой вариант означает, что сделана попытка подорвать безопасность их государства внешними силами. Таким образом они сочтут себя жертвой, что для них более приемлемо, чем необходимость признать противоречия, существующие в советской политической философии. Вдобавок к этому следует принять во внимание, что расследование будет поручено КГБ.

— Почему вы так считаете? — спросил Пелт, увлечённый объяснениями судьи.

— И в том и в другом случае — в измене морских офицеров или в недостаточной бдительности, которая привела к нарушению безопасности военно-морского флота, ответственность падает на ГРУ. Безопасность вооружённых сил и военно-морского флота — сфера его компетенции, тем более что после смерти Андропова престиж КГБ резко упал. Советы не могут позволить какой-то организации вести собственное расследование — по крайней мере не в их разведывательном сообществе. Таким образом КГБ начнёт копаться в делах своего соперника. С точки зрения КГБ, расследование, проводимое другой спецслужбой, является куда более привлекательной альтернативой, позволяющей провести по-настоящему широкую операцию. Если КГБ удастся подтвердить версию Хендерсона и убедить всех, что она соответствует действительности, — а можно не сомневаться, что так оно и произойдёт, — он будет выглядеть подлинным стражем интересов государства, сумевшим раскрыть подлый заговор, направленный на подрыв его могущества.

— Значит, версия Хендерсона будет подтверждена?

— Несомненно! В делах разведки стоит потратить усилия на поиски чего-то, и ты непременно добьёшься успеха независимо от того, существует ли это в действительности. Господи, да мы в гораздо большем долгу у этого Рамиуса, чем он когда-либо узнает. Такая возможность выпадает раз в поколение. Мы просто не можем проиграть.

— Но в результате это пойдёт на пользу КГБ, — заметил Пелт. — А выиграем ли при этом мы?

— Рано или поздно это должно было произойти, — пожал плечами Мур. — Вооружённые силы обрели слишком большой вес, стали слишком влиятельными после смещения или, возможно, убийства Андропова, подобно тому как это случилось в пятидесятые годы после устранения Берии. Прочность советской власти основывается на политическом контроле за вооружёнными силами — как и у нас, только в большей степени. Разогнав высшее командование, КГБ сделает всю грязную работу и утвердит авторитет партии. Это вполне закономерно, так что, если мы сможем тут извлечь какие-то выгоды, — тем лучше. Осталось сделать совсем немного.

— А именно? — спросил президент.

— Примерно через месяц посредством нашего друга Хендерсона устроить утечку информации относительно того, что наша подводная лодка следила за «Красным Октябрём» от самой Исландии.

— Но зачем? — удивился Пелт. — Тогда они узнают, что мы обманывали их, что весь скандал из-за подводного ракетоносца был сфабрикован.

— Не совсем так, доктор, — улыбнулся Мур. — То, что подводный ракетоносец оказался так близко у нашего побережья, по-прежнему является нарушением соглашения, и, с их точки зрения, мы не знаем, почему он оказался здесь до тех пор, пока не допросим членов команды оставшихся в Соединённых Штатах, которые вряд ли знают что-либо ценное. Советы придут к выводу, что мы не рассказали им всей правды о случившемся. Тот факт, что мы следовали за их подлодкой и могли уничтожить её в любой момент, лишь подтверждает двуличность, в которой они нас всё время подозревали. Мы также заявим, что «Даллас» стал свидетелем аварии реактора, прослушивая шумы своим гидролокатором, и это объясняет близость нашего спасательного судна. Русские знают — или подозревают, — что мы скрываем от них что-то. Это введёт их в заблуждение относительно того, что мы скрываем на самом деле. У них даже есть поговорка — «подложить свинью». И тогда они пустятся во все тяжкие, стараясь выяснить подробности якобы проведённой нами операции, но ничего не обнаружат. О всех деталях в ЦРУ знают лишь Грир, Риттер и я. Нашим оперативникам дано задание выяснить, что происходит, и это все, что от них можно узнать.

— Как относительно Хендерсона, и сколько наших людей знают о ракетоносце? — спросил президент.

— Стоит Хендерсону проговориться, и он подпишет свой смертный приговор. КГБ никогда не прощает двойных агентов и никогда не поверит в то, что мы ввели его в заблуждение относительно случившегося. Он понимает это, да и мы внимательно следим за ним — так, на всякий случай. Сколько людей знает о ракетоносце? Сотня, пожалуй, и это число несколько увеличится. Но не забывайте, по мнению русских, около нашего побережья покоятся на дне две русские подлодки и потому у них нет никаких сомнений в том, что снаряжение, которое появится в наших лабораториях, было поднято нами с морского дна. Мы, разумеется, воспользуемся батискафом «Гломар эксплорер» именно для этой цели. Если мы не сделаем этого, у них возникнут подозрения. Стоит ли разочаровывать их? Рано или поздно русские все равно могут догадаться о сути дела, но к этому времени корпус их ракетоносца, с которого будет снято всё, что можно снять, будет покоиться на дне моря.

— Значит, мы не сможем хранить этот секрет вечно? — спросил Пелт.

— Вечность — чертовски долгое время. Однако и это не исключено. А пока секрет будет в безопасности, раз о нём знает всего сотня людей. Через год, скорее, через два или три, русские сумеют собрать достаточно информации, чтобы у них возникли подозрения о том, что же произошло на самом деле, но к тому времени не останется вещественных доказательств. Более того, если КГБ докопается до правды, захочет ли он докладывать об этом? Окажись на его месте ГРУ, оно, конечно, сообщит обо всём, и хаос, возникший в их разведывательном сообществе окажется нам только на руку. — Мур достал сигару из кожаного портсигара. — Как я уже сказал, Рамиус предоставил в наше распоряжение колоссальные возможности в нескольких областях. А самое лучшее заключается в том, что от нас фактически ничего не требуется. Русские займутся черновой работой, будут искать то, чего нет на самом деле.

— Как мы поступим с теми русскими, которые попросили политического убежища, судья? — спросил президент.

— О них позаботятся, господин президент. Мы знаем, как делать это, и к нам редко поступают жалобы на гостеприимство ЦРУ: Понадобятся месяцы, чтобы допросить их, и мы будем готовить русских к жизни в Америке. Они получат новые имена и биографии, в случае необходимости будут проведены косметические операции, а после этого им не придётся работать всю оставшуюся жизнь, если они сами этого не захотят. Почти все перебежчики изъявляют такое желание. Полагаю, для них найдётся работа на флоте — скажем, в роли консультантов по вопросам противолодочной обороны.

— Я хочу встретиться с ними, — внезапно сказал президент.

— Это можно устроить, сэр, только придётся проявить осторожность, — предупредил судья Мур.

— Думаю, встреча в Кемп-Дэвиде пройдёт достаточно незаметно. И прошу вас, судья, позаботиться о Райане.

— Понятно, сэр. Мы уже продвигаем его и очень быстро. У него блестящее будущее, можете мне верить.

Тюратам, Казахстан

Причина того, почему «Красному Октябрю» пришлось погрузиться задолго до рассвета, находилась на земной орбите на высоте восьмисот километров. Это был «Альбатрос-8», огромный спутник, специально предназначенный для радиолокационной океанской разведки. Он был выведен на околоземную орбиту одиннадцать месяцев назад тяжёлой ракетой-носителем с космодрома Тюратам в Казахстане.

«Альбатрос-8» пролетел над проливом Памлико в 11.31 по местному времени. Компьютеры на его борту были запрограммированы на слежение за термическим излучением по всему видимому горизонту, на наблюдение за всем, что попадёт в поле видимости, и на регистрацию любого инфракрасного излучения, соответствующего запрограммированным параметрам сбора данных. Продолжая полет по своей орбите, он пролетел над соединениями американского флота, и станция радиолокационного подавления сигналов на линкоре «Нью-Джерси», направленная вверх, включилась для глушения его электронных импульсов. Записывающие системы спутника должным образом записали радиолокационное глушение. Импульсы подавления радиолокационных сигналов расскажут операторам об американских способах ведения радиолокационной войны. Когда «Альбатрос-8» пролетал над Северным полюсом, параболическая антенна в его передней части нацелилась на несущую частоту спутника связи «Искра».

Как только разведывательный спутник обнаружил своего собрата, находящегося на большей высоте, по лазерному каналу связи было передано содержание банка памяти «Альбатроса». «Искра» немедленно ретранслировала полученную информацию на свою наземную станцию в Тюратаме. Сведения были также приняты пятнадцатиметровой параболической антенной, расположенной в западном районе Китая и используемой совместно Агентством национальной безопасности США и китайскими спецслужбами для своих целей. Американцы тут же передали их через свой спутник связи в штаб-квартиру АНБ в Форт-Мид, Мэриленд. Почти одновременно цифровой сигнал подвергся расшифровке двумя группами специалистов, находящихся в пяти тысячах миль одна от другой.

— Безоблачная погода, — простонал русский техник. — На кой нам их безоблачная погода!

— А что в том плохого. — Его сосед у пульта поблизости следил за информацией, поступающей через геосинхронный метеоспутник, который вёл наблюдение за Западным полушарием. Сведения о погоде на территории враждебной страны имеют немалую стратегическую ценность. — К их побережью приближается очередной холодный фронт. Зима там походит на нашу. Надеюсь, им нравится такая погода.

— Им, но не нашим морякам. — Техник мысленно содрогнулся при мысли о шторме в море. Прошлым летом он отправился в круиз по Чёрному морю и страшно мучился от морской болезни. — Ага! Что это? Можно вас, товарищ полковник?

— В чём дело? — Старший дежурный офицер тут же подошёл к нему.

— Вот посмотрите, товарищ полковник. — Техник провёл пальцем по телевизионному экрану. — Это пролив Памлико, в центральной части восточного побережья Соединённых Штатов. Видите? — Инфракрасное изображение воды на экране казалось черным, но когда техник отрегулировал дисплей, оно превратилось в зелёное с двумя белыми пятнами, причём одно было больше другого. Дважды большое изображение раздваивалось. Картинка на экране показывала поверхность воды, а часть её была на половину градуса теплее, чем ей полагалось. Разница в температуре не была постоянной, но давала основание предположить, что что-то в заливе добавляет тепла воде.

— Может быть, солнечный свет? — спросил полковник.

— Нет, товарищ полковник, при безоблачном небе вся водная поверхность нагревается одинаково, — спокойно объяснил техник. Он всегда вёл себя спокойно, когда обнаруживал что-то любопытное. — Две подводные лодки, может быть, три, на глубине тридцати метров под водой.

— Вы уверены в этом?

Техник щёлкнул переключателем, и на экране появилось рубчатое изображение мелких волн на поверхности воды.

— На поверхности ничего нет, что могло бы настолько повысить температуру воды, товарищ полковник. Источник тепла находится под водой. Это время года не подходит для спаривания китов. Значит, под водой могут находиться только атомные подлодки — скорее всего две, может быть, три. Думаю, товарищ полковник, американцы так напуганы появлением нашего флота у их побережья, что скрыли свои подводные ракетоносцы. Их база находится всего в нескольких сотнях километров от пролива. Возможно, один из американских ракетоносцев нашёл здесь укрытие, а ударная подлодка охраняет его, как это принято у нас.

— В этом случае он скоро покинет укрытие. Наш флот отзывают домой.

— Жаль, было бы интересно последить за ним. Это редкая возможность, товарищ полковник.

— Действительно. Молодец.

Через десять минут информация о подводных лодках в проливе Памлико была передана в Москву.

Главный штаб ВМФ СССР, Москва

— Мы воспользуемся этой возможностью, товарищ адмирал, — решил Горшков. — Мы отзываем свой флот, но позволим нескольким ударным подлодкам остаться у американских берегов для сбора электронной информации. Во всей этой путанице американцы наверняка упустят несколько наших подлодок. Передислоцируется такое количество кораблей.

— Весьма вероятно, — согласился начальник морских операций.

— Этот ракетоносец направится на юг, скорее всего, в свою базу в Чарлстоне, или в Кингс-Бей. Или на север, в Норфолк. У Норфолка у нас находится «Коновалов», а у Чарлстона — «Шабликов». Пожалуй, пусть обе подлодки останутся на своих позициях ещё несколько суток. Нужно предпринять решительные шаги, чтобы продемонстрировать нашим политическим руководителям, что у нас по-настоящему боеспособный флот. Преследование ракетоносца будет только началом.

— Соответствующие приказы будут готовы через пятнадцать минут, товарищ командующий. — Начальник морских операций тоже считал это хорошей мыслью. Ему не понравилось решение Политбюро, которое он получил от Горшкова. Правда, если Сергея снимут с поста главнокомандующего военно-морскими силами страны, его должность освободится, и начальник морских операций мог бы оказаться хорошим кандидатом…

Линкор «Нью-Джерси»

Шифровка «Красная ракета» оказалась в руках Итона несколько минут назад: из Москвы только что поступили подробные оперативные распоряжения через спутник связи, адресованные командованию советских соединений в Атлантике. Теперь русские оказались в безвыходном положении, подумал коммодор. Их окружали три американские боевые группы — «Кеннеди», «Америка» и «Нимиц» — все три под оперативным командованием Джошуа Пойнтера. Итон видел все три. Кроме того, в его оперативном подчинении находилась «Тарава», что усиливало боевую группу «Нью-Джерси». Коммодор направил бинокль на «Киров».

— Капитан, объявить боевую тревогу по кораблям группы.

— Слушаюсь. — Начальник оперативного отдела соединения поднёс к губам микрофон:

— Синие мальчики, это Синий король. Янтарный свет, повторяю. Янтарный свет. Приступайте. Конец связи.

Итон услышал, как через четыре секунды на «Нью-Джерси» загремели колокола громкого боя. Команда бежала к орудиям.

— Расстояние до «Кирова»?

— Тридцать семь тысяч шестьсот ярдов, сэр. Каждые несколько минут мы проверяли дистанцию по лазерному дальномеру. Орудия наведены, сэр, — доложил офицер-артиллерист. — Башни главного калибра по-прежнему заряжены подкалиберными снарядами, и огневое решение корректируется каждые тридцать секунд. Рядом с командным постом Итона на адмиральском мостике зазвонил телефон.

— Итон слушает.

— Все боевые, посты готовы, коммодор, — доложил командир линкора. Итон посмотрел на секундомер.

— Отлично, капитан. Мы неплохо подготовили команду.

В центре боевой информации «Нью-Джерси» на цифровых дисплеях высвечивалось точное расстояние до центральной мачты «Кирова». Всегда нужно сначала обстрелять и вывести из строя флагманский корабль противника. Вопрос заключался лишь в том, какие повреждения способен выдержать «Киров» и от чего погибнет — от артиллерийских снарядов или от противокорабельных ракет «томагавк». Самое главное, повторял главный артиллерист в течение последних нескольких дней, это потопить «Киров», прежде чем в бой вступят самолёты. «Нью-Джерси» ещё ни разу не потопил вражеский корабль в бою один на один. Сорок лет — солидный возраст для ожидания столь знаменательного события.

— Они поворачивают, — доложил артиллерист.

— Вижу. Посмотрим, куда направятся.

Когда Итон получил шифровку, эскадра во главе с атомным крейсером «Киров» шла на запад, а теперь корабли эскадры совершили поворот направо «все вдруг».[48]

Поворот закончился, когда они вышли на курс ноль-четыре-ноль.

Итон вложил бинокль в чехол.

— Они возвращаются обратно. Сейчас мы сообщим об этом в Вашингтон. Команда останется пока на местах по боевому расписанию.

Международный аэропорт Даллеса

Советы превзошли себя, стараясь как можно быстрее вывезти своих моряков из Соединённых Штатов. Авиалайнер Ил-62 сняли с международных перевозок и послали прямо из Москвы в аэропорт Даллеса. Он приземлился на рассвете. Почти точная копия британского DC-10, советский четырехмоторный самолёт вырулил для заправки в самый дальний конец аэродрома. Вместе с группой пассажиров, оставшихся в салоне и не вышедших размять ноги, на самолёте прибыл запасной экипаж, чтобы авиалайнер мог немедленно вылететь обратно. От пассажирского терминала в двух милях от самолёта к нему направились два автобуса. В них находились моряки «Красного Октября». Они смотрели в окна на засыпанные снегом окрестности, понимая, что видят Америку в последний раз. Все молчали. Их подняли на рассвете в Бетесде и доставили автобусами в аэропорт всего час назад. На этот раз репортёров не было.

Четыре офицера, девять мичманов и матросы разбились на кучки. Каждую группу отвели в отдельную часть самолёта. К офицерам и мичманам прикрепили по одному сотруднику КГБ, и допрос начался, как только Ил-62 начал свой разбег. К тому времени, когда авиалайнер достиг крейсерской высоты, большинство членов команды уже раскаивались в том, что не остались в Америке.

— Капитан Рамиус не вёл себя как-то странно? — спросил у Петрова майор КГБ.

— Нет, разумеется! — поспешил с ответом Петров, защищая своего командира. — Разве вы не знаете, что на лодке произошла диверсия? Нам повезло, что вообще удалось спастись!

— Что за диверсия?

— Повреждение реакторной системы. Я не инженер и не могу объяснить технические детали, зато мне удалось обнаружить утечку радиации. Видите ли, на значках с плёнкой, чувствительной к радиации, появились признаки радиационного заражения, а дозиметры в машинном отделении не регистрировали этого. Вредители не только вызвали аварию реактора, но и вывели из строя все приборы, регистрирующие утечку радиации. Я сам видел это. Старшему механику Мелехину пришлось самому отремонтировать несколько дозиметров, чтобы обнаружить место утечки радиации в трубах охлаждения реактора. Пусть лучше об этом расскажет Свиядов. Он сам видел это.

Офицер КГБ продолжал записывать.

— А что делала ваша подлодка так близко к американскому побережью?

— Что вы имеете в виду? Разве вы не знаете, каковы были полученные нами приказы?

— А что это за приказы, товарищ доктор? — Офицер КГБ посмотрел прямо в глаза Петрову. Врач объяснил смысл приказов.

— Я сам их видел. Они были вывешены на доске объявлений в Ленинской комнате, чтобы все могли ознакомиться с ними. Как обычно.

— Кто их подписал?

— Адмирал Коров. Кто же ещё?

— Они не показались вам несколько странными? — раздражённо спросил майор.

— А вы сомневаетесь в получаемых вами приказах, товарищ майор? — собрался с мужеством Петров. — Я не сомневаюсь.

— Так что же случилось с вашим замполитом?

В другом отсеке Иванов объяснял, как «Красный Октябрь» был обнаружен американскими и английскими кораблями.

— Но капитан Рамиус блестяще провёл манёвр уклонения! И мы сумели бы скрыться, если бы не авария этого проклятого реактора. Вы должны найти ответственного за эту диверсию, товарищ капитан. Я лично хочу присутствовать при его расстреле!

— Каковы были последние слова вашего капитана? — бесстрастно спросил офицер КГБ.

— Он приказал мне держать под контролем моих людей, не разрешать им разговаривать с американцами, больше чем это необходимо, и добавил, что наш корабль никогда не достанется американцам. — Глаза Иванова наполнились слезами при мысли о гибели его корабля вместе с командиром. Лейтенант был гордым представителем советской молодёжи и пользовался немалыми привилегиями как сын академика и видного партийного деятеля. — Товарищ капитан, вы и ваши люди должны найти мерзавцев, ответственных за это.

— Сам акт диверсии был организован исключительно умело, — объяснял Свиядов, который сидел поблизости. — Даже товарищ Мелехин сумел обнаружить место утечки лишь после третьего осмотра реакторного отсека, и он поклялся отомстить негодяям, сделавшим это. Я лично видел это место, — продолжал лейтенант, забыв, что он вообще-то не видел его. Его объяснения были очень подробными, и он даже начертил схему места утечки. — А вот об окончательной аварии, которая привела к остановке реактора, я ничего не знаю. Как раз подошло время моей вахты, но я не успел заступить на неё. Товарищи Мелехин, Сурцев и Бугаев несколько часов бились, чтобы запустить вспомогательный двигатель. — Он покачал головой. — Я хотел помочь им, но товарищ Рамиус запретил. Тогда я попробовал нарушить приказ командира и всё-таки прийти на помощь, но тут вмешался товарищ Петров.

Через два часа высоко над Атлантикой офицеры КГБ собрались в кормовом отсеке и сравнили собранные ими сведения.

— Если командир подлодки всё время притворялся, то делал это поразительно искусно, — подвёл итог полковник, руководивший предварительным допросом. — Приказы, которые он отдавал своим подчинённым, были безукоризненно правильными. Распоряжение о предстоящей операции вывесили на доске объявлений, чтобы с ним могла ознакомиться вся команда, как обычно принято.

— Но кто из команды знаком с подписью Корова? А спросить самого адмирала мы не можем, верно? — заметил майор. Командующий Северным флотом умер от кровоизлияния в мозг через два часа после первого допроса на Лубянке, чем немало расстроил всех. — В конце концов, его подпись могли подделать. А разве у нас есть секретная база для подводных лодок на Кубе? И как объяснить смерть замполита?

— Врач убеждён, что это был несчастный случай, — возразил второй майор. — По мнению командира подлодки, замполит ударился головой о край стола, — но причиной смерти был перелом шейных позвонков. Мне кажется, что им следовало запросить по радио, как поступить в такой ситуации.

— В приказе говорилось о радиомолчании, — сказал полковник. — Я проверил. Это совершенно нормально для подводных ракетоносцев. Интересно, насколько искусен был этот капитан Рамиус в приёмах борьбы? Он мог убить замполита?

— Не исключено, — пробормотал майор, который допрашивал Петрова. — Рамиус не проходил специальной подготовки, но нетрудно убить ничего не подозревающего человека.

Полковник не знал, согласиться с этим или возразить.

— Кто-нибудь из членов команды знал, что готовится попытка укрыться в Америке, изменить родине? — Все отрицательно покачали головами. — Поведение командира подлодки не вызывало удивление всё время плавания?

— Да, товарищ полковник, — произнёс молодой капитан. — Иванов, оставшийся в живых штурман, говорит, что уклонение от империалистических надводных и подводных кораблей командир осуществлял мастерски — в точном соответствии с установленными правилами, но с поразительным искусством — в течение двенадцати часов. Я не могу сказать, можно ли сейчас говорить об измене. Пока, во всяком случае. — Каждый из офицеров знал, что все моряки останутся на Лубянке и будут изо дня в день подвергаться там длительным допросам.

— Ну хорошо, — подвёл итог полковник, — в настоящее время у нас нет доказательств измены офицеров подлодки, верно? Таково и моё мнение. Продолжайте допрашивать членов команды, товарищи, вплоть до прибытия в Москву, только более мягко. Пусть они успокоятся и почувствуют облегчение.

Обстановка в салонах самолёта постепенно смягчилась. Разнесли пищу и дали по стакану водки, чтобы развязать языки и укрепить дружеские отношения с офицерами КГБ, которые пили воду. Все понимали, что какое-то время они будут находиться в заключении, и это было воспринято с фатализмом, поразительным для жителей Запада. Сотрудники КГБ будут работать несколько недель, стараясь восстановить каждое событие на борту ракетоносца с того самого момента, как отдали швартовы в Полярном, до появления последнего члена команды на «Мистике». Группы сотрудников КГБ уже действовали в разных странах мира, пытаясь выяснить, не является ли случившееся с «Красным Октябрём» заговором ЦРУ или других спецслужб. КГБ найдёт ответ на этот вопрос, но полковник, руководящий расследованием, начал понимать, что, допрашивая этих моряков, путь к разгадке тайны обнаружить не удастся.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Нойз разрешил Рамиусу пройти под его наблюдением пятнадцать футов от медпункта до кают-компании. Пациент выглядел не лучшим образом, но это объяснялось главным образом тем, что ему нужно было помыться и побриться, как и всем на борту подлодки. Бородин и Манкузо помогли ему сесть в кресло во главе стола.

— Итак, Райан, как вы поживаете сегодня?

— Отлично. Спасибо, капитан Рамиус, — улыбнулся Райан, поднося к губам чашку кофе. Говоря по правде, он испытывал огромное облегчение, потому что в последние несколько часов управление ракетоносцем оставалось в руках людей, которые разбирались в этом. И хотя Райан считал часы, оставшиеся до момента, когда сможет покинуть «Красный Октябрь», впервые за последние две недели он не испытывал ни страха, ни приступов морской болезни. — А как ваша нога, сэр?

— Болит. Нужно научиться вести себя так, чтобы в тебя больше не стреляли. Не помню, сказал ли я, что обязан вам жизнью, как и все на борту «Красного Октября»?

— Я заботился и о собственной, — смущённо ответил Райан.

— Доброе утро, сэр! — Это был голос кока. — Разрешите приготовить вам завтрак, капитан Рамиус?

— Да, я очень голоден.

— Отлично! Настоящий завтрак, который готовят на американском флоте. И позвольте принести свежий кофе. — Кок исчез в коридоре и через тридцать секунд вернулся с кофе и столовым прибором для Рамиуса. — Завтрак будет готов через десять минут, сэр.

Рамиус налил чашку кофе. На блюдечке, рядом с чашкой, лежал маленький пакетик.

— Что это? — недоуменно спросил он.

— Сливки к вашему кофе, капитан, — улыбнулся Манкузо. Рамиус оторвал уголок пакета, с подозрением заглянул внутрь, вылил содержимое в чашку и размешал.

— Когда мы уходим отсюда?

— Завтра, — ответил Манкузо. «Даллас» время от времени всплывал на перископную глубину, чтобы получить оперативные указания, которые затем передавал на «Красный Октябрь» по «гертруде». — Несколько часов назад нам сообщили, что советский флот возвращается домой северо-восточным курсом. К закату мы убедимся в этом. Наши парни внимательно следят за ним.

— И куда пойдём?

— Когда вы обращались к команде, о каком пункте назначения шла речь? — поинтересовался Райан. — И что говорилось в вашем письме?

— Вы знаете о моём письме? Но каким образом?

— Мы знаем — точнее, я знаю о том, что вы послали письмо. Это все, что мне известно, сэр.

— Я сообщил дяде Юре, что мы направляемся в Нью-Йорк, чтобы подарить этот корабль президенту Соединённых Штатов.

— Но вы шли не в Нью-Йорк, — возразил Манкузо.

— Нет, конечно. Я намерен был идти в Норфолк. Зачем направляться в гражданский порт, когда есть военно-морская база? По-вашему, мне следовало сказать Падорину правду? — Рамиус покачал головой. — Какой смысл? Ваше побережье достаточно велико.

Дорогой адмирал Падорин, я плыву в Нью-Йорк… Неудивительно, что русские, как с цепи сорвались, подумал Райан.

— Значит,мы идём в Норфолк или Чарлстон? — спросил Рамиус.

— Думаю, в Норфолк, — ответил Манкузо.

— Неужели вы не знаете, что они послали в погоню за вами весь флот? — резко бросил Райан. — Зачем было вообще посылать это письмо?

— Чтобы сообщить им о моём решении, — ответил Рамиус. — Я хотел, чтобы они знали об этом. Я не предполагал, что кто-то сумеет обнаружить нас. Вы преподнесли нам изрядный сюрприз.

— Мы обнаружили вас у побережья Исландии, — попытался улыбнуться американский шкипер. — Вам повезло больше, чем вы думаете. Если бы мы вышли в море из Англии в соответствии с графиком, то оказались бы на пятнадцать миль ближе к берегу и тогда уж точно опознали бы вас. Извините, капитан, но у нас и гидролокаторы и акустики выше классом. Если хотите, можете чуть позже поговорить с человеком, сумевшим обнаружить вас. Сейчас он работает с вашим Бугаевым.

— Это старшина, — пояснил Бородин.

— Значит, он не офицер? — удивился Рамиус.

— Нет, просто очень хороший акустик, — ответил Манкузо. А разве акустическую вахту должны нести офицеры? — мысленно изумился он.

В кают-компанию вернулся кок. Его представление о настоящем флотском завтраке нашло выражение в большой тарелке, где лежали прожаренный кусок бекона, яичница из двух яиц, овощи и четыре куска поджаренного хлеба. Рядом он поставил коробку с яблочным муссом.

— Скажите, если пожелаете добавки, сэр, — заметил кок.

— Это обычный завтрак? — спросил Рамиус у Манкузо.

— Самый обычный. Сам я предпочитаю вафли. Американцы любят питательные завтраки.

Рамиус тут же принялся за еду. Сказывались два дня без горячей пищи и потеря крови.

— Скажите, Райан, — Бородин закурил сигарету, — что в Америке поразит нас больше всего?

— Находясь на авианосце «Инвинсибл», я имел время прочитать доклад ЦРУ о людях, пожелавших остаться в Америке. — Райан умышленно избегал слова «перебежчик» — оно казалось ему унизительным. — По-видимому, больше всего людей из вашей части света поражают прогулки по универсамам.

— Расскажите-ка о них, — потребовал Бородин.

— Это здания размером с футбольное поле — ну, может, чуть меньше. Вы входите через главный вход, берете тележку и постепенно проходите через все отделы. Я ходил туда за свежими фруктами и овощами с тех пор, как помню себя.

— Говорите, за свежими фруктами и овощами? А как в это время года, зимой?

— Что значит зимой? — удивился Манкузо. — Цена, может, чуть выше, а так никакой разницы с летом. Вот на подлодках нам этого недостаёт. Запаса свежих овощей, фруктов и молока хватает только на неделю.

— А мясо?

— Все, что вы пожелаете, — сказал Райан. — Вырезка, свинина, телятина, говядина, индейки, куры. Соединённые Штаты и себя кормят, и ещё для других стран продуктов хватает. Вы ведь знаете, что Советский Союз закупает у нас зерно. Черт побери, да мы платим фермерам за то, чтобы они не выращивали слишком много сельскохозяйственной продукции.

На лицах четверых русских офицеров отразилось сомнение.

— Что ещё? — поинтересовался Бородин.

— Чем ещё можно удивить вас? Почти у всех есть автомобили. У большинства собственные дома. Если у человека есть деньги, он может приобрести практически что угодно. Средняя семья в Америке зарабатывает, по-моему, около двадцати тысяч долларов в год. У всех наших офицеров жалованье выше. Дело в том, что у нас в стране, если у тебя голова на плечах — а у всех вас она есть — и если ты готов работать по-настоящему — а я уверен, что все вы согласны на это, — то ты будешь неплохо жить без всякой посторонней помощи. К тому же можете не сомневаться, ЦРУ позаботится о вас. Мы не хотим, чтобы кто-то жаловался на наше гостеприимство.

— Что будет с моими людьми? — спросил Рамиус.

— Этого я точно не знаю, сэр, поскольку мне никогда не приходилось заниматься подобными делами. Думаю, вас отвезут в тихое место, где вы сможете отдохнуть и расслабиться. Сотрудники ЦРУ и военно-морского флота захотят подробно побеседовать с вами. Это вполне естественно. Я говорил об этом и раньше. Через год вы сможете поступать так, как вам захочется.

— А если вы захотите прокатиться на моей подлодке, я буду только рад, — добавил Манкузо.

Райан сомневался, что капитан говорит правду. Вряд ли военно-морской флот пустит кого-нибудь из русских офицеров на борт своих ударных подлодок типа 688. Каждый из них может получить там настолько важную информацию, что, вернувшись домой, ценой этих сведений сумеет сохранить себе жизнь.

— Почему такой располагающий к себе человек, как вы, стал шпионом ЦРУ? — не удержался от вопроса Бородин.

— Я не шпион, — в который раз повторил Райан. Он не мог винить русских за то, что они не верят ему. — Когда я заканчивал университет, то познакомился с парнем, который рассказал обо мне своему знакомому из ЦРУ — адмиралу Джеймсу Гриру. Несколько лет назад меня попросили вместе с группой учёных заняться проверкой некоторых выводов ЦРУ, сделанных на основе собранных разведданных. В то время я с удовольствием писал книги по истории военно-морского флота. Я провёл летом два месяца в Лэнгли и написал там доклад о международном терроризме. Гриру понравился мой доклад, и два года назад он пригласил меня на постоянную работу в ЦРУ. Я принял его предложение. Это было ошибкой, — сказал Райан, сам не зная, правду ли он говорит. — Год назад меня перевели в Лондон, где совместно с британской Секретной службой я вёл работу по анализу разведывательных данных. Работа эта заключалась в том, что я сидел за столом и анализировал сведения, собранные оперативными сотрудниками. А в настоящее дело меня втянули потому, что я сумел разгадать ваши планы, капитан Рамиус.

— Ваш отец был шпионом? — спросил Бородин.

— Нет, папа служил полицейским в Балтиморе. Они вместе с мамой погибли в авиакатастрофе десять лет назад.

Бородин сочувственно покачал головой.

— А почему вы стали моряком, капитан Манкузо? — Интерес Бородина был неистощим.

— Я с детства мечтал о море. Отец у меня работает парикмахером. А в Аннаполисе я выбрал службу на подводных лодках, потому что это казалось мне увлекательным.

Райан с интересом наблюдал за разговором — ему ещё никогда не доводилось присутствовать при встрече людей, принадлежащих к двум столь разным социальным системам, со столь отличными культурными традициями, пытающихся понять друг друга. Обе стороны старались отыскать сходные черты в характере и жизненном опыте, создавая тем самым основу для взаимопонимания. Это было не просто интересно — нет, а скорее, трогательно. Райан пытался понять, насколько это трудно для русских. В конце концов они сожгли за собой все мосты, отказались от своей прежней жизни, веря, что вошли в новый, более светлый мир. Райан надеялся, что им это удастся, что они сумеют успешно завершить переход от тоталитаризма к свободе. За последние два дня он понял, какого мужества потребовал от русских этот шаг. Направленный на него пистолет в ракетном отсеке казался теперь пустяком по сравнению с тем, что совершили эти офицеры, — ведь они решили начать жизнь заново. Странно, как легко относятся американцы к собственной свободе и насколько труднее сейчас этим людям, рисковавшим жизнью ради того, чтобы достичь цели, которую соотечественники Райана принимали как нечто само собой разумеющееся. Именно такие парни сделали реальной Американскую мечту, и они нужны, чтобы сохранить её. Поразительно, что такие парни явились из Советского Союза. Впрочем, может быть, совсем не так и поразительно, думал Райан, прислушиваясь к оживлённой беседе.

День семнадцатый Воскресенье, 19 декабря

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Ещё восемь часов, — еле слышно прошептал Райан. Так сказали ему. Восьмичасовой переход в Норфолк. По собственной просьбе Райан снова занял место за штурвалом и рулями глубины. Это было единственное, что он умел делать на лодке, и ему хотелось заняться чем-то. На «Красном Октябре» по-прежнему катастрофически не хватало людей. Почти все американцы помогали русским в реакторном отсеке и в машинном отделении на корме. В центральном посту находились только Манкузо, Рамиус и он. Бугаев и Джоунз прослушивали морские глубины с помощью акустического оборудования всего в нескольких футах от центрального поста, а медики занимались в медпункте Уилльямзом, состояние которого по-прежнему вызывало тревогу. Кок бегал взад и вперёд, разнося сэндвичи и кофе, причём Райан был разочарован качеством последнего — возможно потому, что был избалован кофе Грира.

Рамиус полусидел, опираясь на поручни, окружающие основание перископа. Рана больше не кровоточила, но оставалась, по-видимому, куда болезненнее, чем это отражалось на лице капитана, потому что он доверил Манкузо управление ракетоносцем.

— Прямо руля, — скомандовал Манкузо.

— Руль прямо, — отрепетовал Райан и повернул штурвал вправо, ставя перо руля вдоль продольной оси подлодки и проверяя указатель его положения. — Руль прямо, курс один-два-ноль.

Манкузо смотрел хмурясь на карту. Он нервничал — уж очень бесцеремонно ему приходилось обращаться с такой огромной подлодкой.

— Здесь нужно быть поосторожнее. Южный прибрежный сток постоянно образует в этом районе песчаную отмель, и каждые несколько месяцев тут работают землечерпалки, углубляя канал. Да и шторма за последнее время тоже не помогли делу. — Манкузо снова склонился у перископа.

— Мне говорили, что это опасный район, — заметил Рамиус.

— Кладбище Атлантики, — подтвердил Манкузо. — Множество кораблей нашли свою гибель именно здесь, в районе Внешних отмелей. Только погоды и течения хватило на это. Я слышал, немцы здорово натерпелись тут во время войны. На ваших картах этого не видно, но здесь на дне находятся сотни затонувших судов. — Он вернулся к прокладочному столику. — Как бы то ни было, мы постараемся обойти его как можно дальше и не повернём на север, пока не придём примерно вот в эту точку. — Манкузо провёл линию на карте.

— Это ваши воды, — согласился Рамиус.

Они шли в составе рассредоточенной группы из трех кораблей. «Даллас» вёл их к морю, «Поги» замыкал процессию. Все три подлодки шли в полупогруженном состоянии — палубы почти на уровне воды, так что волны перекатывались через них. Визуальная навигация велась с помощью перископов. Радары выключили. Ни одна из подлодок не излучала никаких электронных импульсов. Райан мельком взглянул на карту. Они уже вышли из самого пролива, но на карте виднелось ещё несколько миль песчаных отмелей.

Движительная система «Красного Октября», гусеница, была выключена. Она оказалась почти в точности такой, как описал её Скип Тайлер. На ракетоносце было два комплекта туннельных импеллеров — два импеллера примерно в трети корпуса от носа лодки и ещё три чуть дальше её середины в сторону кормы. Манкузо со своими механиками с большим интересом осмотрели схемы, а потом с жаром обсудили качества водомётного движителя.

Самому Рамиусу не хотелось верить, что его обнаружили так быстро. В конце концов Манкузо пригласил Джоунза с его личной картой, на которой был нанесён примерный курс «Красного Октября» от берегов Исландии. Хотя курс, проложенный Джоунзом, на несколько миль отличался от курса в корабельном журнале, оба курса проходили слишком близко, чтобы быть простым совпадением.

— Должно быть, ваш гидролокатор лучше, чем мы предполагали, — проворчал Рамиус.

— Он действительно превосходный, — согласился Манкузо. — Но ещё важнее, что акустиком у меня служит Джоунзи, это лучший специалист, с которым мне приходилось плавать.

— Такой молодой и такой способный.

— У нас немало парней вроде него, — улыбнулся Манкузо. — Меньше, чем нам этого хотелось бы, конечно, зато все они добровольцы. Они понимают, что им предстоит. Мы старательно отбираем их и затем чертовски тщательно готовим.

— Мостик, это гидропост, — послышался голос Джоунза. — «Даллас» погружается, сэр.

— Очень хорошо. — Манкузо закурил, направился к телефону внутренней связи и нажал кнопку, вызывая машинное отделение. — Передайте Манньону, что он нужен нам в центральном посту. Погружаемся через несколько минут. Да. — Он положил трубку и вернулся к карте.

— Значит, эти матросы служат у вас больше трех лет? — спросил Рамиус.

— Конечно. Иначе нам пришлось бы отпускать их сразу после того, как они приобретут необходимую квалификацию.

Тогда почему советский военно-морской флот не может набирать и держать у себя людей таким же образом? — подумал Рамиус. Ответ был слишком очевидным. Американцы хорошо кормили своих людей, должным образом размещали, неплохо платили, доверяли им — короче говоря, они делали то, за что он боролся в течение двадцати лет.

— Я нужен вам, чтобы управлять клапанами погружения? — спросил Манньон, входя в центральный пост.

— Да, Пэт, погружаемся через пару минут.

Манньон взглянул на карту и направился к пульту управления клапанами.

Рамиус проковылял к своему креслу.

— Нам говорили, что вы набираете своих офицеров из буржуазных слоёв и они командуют рядовыми матросами, представляющими трудящихся.

Манньон провёл руками по рукояткам управления клапанами. Их здесь было немало. Накануне он битых два часа старался разобраться в сложной системе управления.

— Совершенно верно, сэр, — кивнул он. — Все наши офицеры действительно принадлежат к правящему классу. Только посмотрите на меня. — Выражение лица лейтенанта было бесстрастным. Кожа Манньона походила цветом на кофейную гущу, а произношение выдавало обитателя южного Бронкса.

— Но вы — чернокожий, — возразил Рамиус, не заметивший насмешки.

— Совершенно точно, у нас на корабле настоящее этническое разнообразие. — Манкузо снова посмотрел в перископ. — Шкипер — макаронник, чернокожий штурман и чокнутый акустик.

— Да, я слышал это, сэр! — выкрикнул Джоунз, не прибегая к помощи системы внутренней связи. — Поступило сообщение с «Далласа» по «гертруде». Все идёт нормально. Нас ждут. Пока связи не будет.

— Это мостик, понял. Вышли наконец в море. Можем погружаться, когда дадите команду, капитан Рамиус, — произнёс Манкузо.

— Товарищ Манньон, откройте клапаны балластных цистерн, — сказал Рамиус. «Красный Октябрь» так полностью и не всплывал и был готов к погружению.

— Слушаюсь, сэр. — Лейтенант повернул верхний ряд главных переключателей гидравлических клапанов.

Райан вздрогнул. Послышался рёв, напоминающий спуск воды в миллионе туалетов.

— Опустить на пять градусов рули глубины, Райан, — скомандовал Рамиус.

— Опустить на пять градусов, слушаюсь, — отрепетовал Райан, толкая вперёд ручку управления. — Рули глубины опущены на пять градусов.

— Он погружается медленно, — заметил Манньон, глядя на импровизированный циферблат указателя глубины с нанесёнными от руки цифрами. — Здоровенный дядя.

— Да, — кивнул Манкузо. Стрелка прошла двадцать метров.

— Рули глубины на ноль, — произнёс Рамиус.

— Рули на ноль, слушаюсь. — Райан потянул на себя рычаг управления. Понадобилось тридцать секунд, чтобы лодка выровнялась Казалось, она очень медленно реагирует на команды. Раньше Райан думал, что подлодки отзываются на смену направления так же легко, как самолёты.

— Сделай её чуть полегче, Пэт. Достаточно одного градуса на рулях глубины, чтобы держать её на уровне, — сказал Манкузо.

— Понял, — отозвался Манньон, нахмурившись и глядя на указатель глубины. Балластные цистерны были сейчас наполнены, и выравнивание придётся вести с помощью гораздо меньших триммерных цистерн. Ему понадобилось пять минут, чтобы достичь полного баланса.

— Извините, господа, — смущённо заметил лейтенант. — Она слишком велика, чтобы ожидать быстрого повиновения.

Все происходящее произвело большое впечатление на Рамиуса, но он был слишком раздражён, чтобы показать это. Русский капитан ожидал, что американцам потребуется больше времени, чтобы освоиться с управлением. Такое искусное выравнивание незнакомой подлодки с первой попытки…

— О'кей, теперь можно повернуть на север, — сказал Манкузо. Они отошли уже на две мили за последнюю отмель, нанесённую на карту. — Советую выбрать курс ноль-ноль-восемь, капитан.

— Райан, лево руля десять градусов, — скомандовал Рамиус. — Переходим на курс ноль-ноль-восемь.

— О'кей, лево руля десять градусов, — отозвался Райан, глядя то на указатель поворота руля, то на репитер гирокомпаса. — Новый курс ноль-ноль-восемь.

— Осторожно, Райан. Она поворачивается медленно, но после поворота вам придётся перевести назад…

— В противоположную сторону, — вежливо поправил Манкузо.

— Да, перевести руль в противоположную сторону, чтобы выйти на нужный курс.

— Понял.

— Скажите, капитан, у вас не возникали трудности с управлением? — осведомился Манкузо. — Когда мы следили за вами, нам показалось, что радиус поворота несколько великоват.

— При работающей гусенице это действительно так. Поток воды из туннелей сильно бьёт по перу руля, и он начинает вибрировать, если положить его на борт слишком резко. Во время первых ходовых испытаний мы повредили руль. Так происходит из-за — как это вы говорите? — из-за схождения двух туннелей гусеницы.

— Это не влияет на управление при работе гребных винтов? — спросил Манньон.

— Нет, только при движении на гусенице.

Манкузо это не понравилось, хотя особого значения не имело. То, что им предстояло сделать, выглядело просто. Все три подлодки устремляются прямо к Норфолку. Американские ударные подлодки будут поочерёдно обгонять друг друга на скорости тридцать узлов, осматривая район моря впереди, пока «Красный Октябрь» следует прямым курсом двадцатиузловым ходом.

Райан начал выравнивать руль, по мере того как нос ракетоносца приближался к заданному курсу. Оказалось, что он ждал слишком долго. Несмотря на то что перо руля было положено на пять градусов вправо, нос прошёл мимо намеченного курса, и корректор гирокомпаса укоризненно щёлкал каждые три градуса, пока не остановился на курсе ноль-ноль-один. Понадобилось ещё две минуты, чтобы вернуть лодку на заданный курс.

— Извините. Курс ноль-ноль-восемь, — доложил наконец Райан.

— Вы быстро все схватываете, Райан, — снисходительно улыбнулся Рамиус. — Может быть, придёт время, когда вы станете настоящим моряком.

— Нет уж, спасибо! За время этого плавания я понял одну важную вещь: вы, парни, честно зарабатываете свои деньги.

— Не нравятся подводные лодки? — усмехнулся Манньон.

— Здесь мало места для утренних пробежек.

— Это верно. Если можете обойтись без меня, капитан, мне лучше вернуться на корму. В машинном отделении отчаянно нужны рабочие руки, — сказал лейтенант.

Рамиус кивнул. Неужели он из правящего класса? — недоверчиво подумал капитан.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

Туполев снова возвращался на запад. Приказ по флоту гласил, что все корабли — кроме его и ещё одной подводной лодки — направляются домой двадцатиузловым ходом. Туполеву было приказано перемещаться на запад в течение двух с половиной часов. Теперь он плыл тем же курсом на скорости пять узлов, что является примерно максимальным ходом, при котором лодка движется почти бесшумно. Смысл операции заключался в том, что его подлодку в общей суматохе потеряют из виду. Значит, американский «огайо» направляется в Норфолк — или в Чарлстон, что более вероятно. В любом случае Туполев будет неслышно описывать круги и вести наблюдение. «Красный Октябрь» уничтожен. Это было известно ему из оперативного приказа. Туполев покачал головой. Почему Марк пошёл на это? Как бы то ни было, он заплатил за измену своей жизнью.

Пентагон

— Было бы лучше, если бы мы могли понадёжнее прикрыть их с воздуха, — заметил адмирал Фостер, опершись плечом о стену.

— Согласен, сэр, но следует ли так явно выдавать себя? — отозвался генерал Харрис.

Пара патрульных самолётов Р-ЗВ прочёсывала маршрут от мыса Гаттерас до Виргиния-Кейпс под видом обычных учений. Большинство других «орионов» находились далеко в море. Советские корабли отошли уже от американского побережья на четыреста миль. Три боевых группы надводных кораблей теперь соединились и шли под охраной окружающих их подводных лодок. «Кеннеди», «Нимиц» и «Америка» были в пятистах милях к востоку, а «Нью-Джерси» постепенно отставал. За русскими будут следить по всему их пути. Боевые группы авианосцев проследуют за ними до Исландии, удерживаясь на соответствующем расстоянии и постоянно держа находящиеся в воздухе самолёты на границе радиолокационного прикрытия советского флота: пусть русские знают, что Соединённые Штаты продолжают проявлять тревогу. Затем советский флот до самого Кольского полуострова будут сопровождать самолёты с авиабаз в Исландии.

Британский авианосец «Инвинсибл» больше не участвовал в операции и был на полпути к дому. Американские ударные подлодки возвращались в заданные районы патрулирования. По поступившим донесениям все советские подлодки ушли от американского побережья, хотя эти сведения нуждались в проверке. Они шли разрозненными группами, и их шум затруднял действия патрульных «орионов», у которых недоставало акустических буев. И всё-таки, пришёл к выводу начальник управления J-3, операция подходила к концу.

— Вы поедете в Норфолк, адмирал? — спросил Харрис.

— Да, пожалуй, стоит встретиться с КОМАТФЛОТом для послеоперационного обсуждения, — ответил Фостер.

— Понятно, сэр, — сказал Харрис.

Линейный корабль «Нью-Джерси»

Корабль шёл со скоростью двенадцать узлов. У каждого борта находилось по эсминцу, которые пополняли запас топлива. Коммодор Итон стоял на флагманском мостике. Славу Богу, всё кончилось благополучно, безо всяких осложнений. Советский флот уже ушёл на сто миль вперёд, все ещё находясь в зоне поражения ракетами «томагавк», но далеко за пределами любого другого вооружения. В общем Итон испытывал удовлетворение. Его соединение успешно взаимодействовало с «Таравой», и теперь она направлялась на юг, в Мейпорт, штат Флорида. Итон надеялся, что это не в последний раз. Давненько он, командующий линейным кораблём, не следил за действиями авианосца. Они держали «Киров» под постоянным наблюдением. И в случае начала боевых действий справились бы с Иваном, в этом Итон не сомневался. Ещё более важным было то, что Иван тоже это понимал. Сейчас коммодор ожидал одного — приказа возвращаться в Норфолк. Приятно вернуться домой к Рождеству. Итон считал, что его люди заслужили это. В составе команды линкора было немало ветеранов, и почти у всех семьи.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Пинг. Джоунз пометил время получения гидролокационного сигнала в своём блокноте и сообщил по системе внутренней связи:

— Капитан, я услышал сигнал от «Поги».

«Поги» находился теперь в десяти милях впереди «Красного Октября» и «Далласа». В соответствии с планом, после того как он ушёл вперёд и прослушивал морские глубины в течение десяти минут, одиночный акустический сигнал в активном режиме будет означать, что пространство в десять миль до «Поги» и двадцать или даже больше миль впереди свободно от опасности. Теперь «Поги» перешёл на медленный дрейф, чтобы подтвердить это, а в миле к востоку от «Октября» «Даллас» начал набирать полный ход. Теперь он обгонит вторую ударную подлодку на десять миль и будет выполнять аналогичную задачу.

Джоунз экспериментировал с русским гидролокационным оборудованием. В активном режиме, выяснил он, гидролокатор действовал вполне сносно. На пассивные системы акустик даже не обратил внимания. Когда «Красный Октябрь» неподвижно лежал на дне пролива Памлико, Джоунзу не удалось обнаружить находящиеся рядом американские ударные подлодки. Они тоже лежали неподвижно, их реакторы действовали на самой малой мощности, достаточной только для того, чтобы вращать генераторы и обеспечивать лодки электричеством, но ведь находились-то они всего в миле от русского ракетоносца. Джоунз был разочарован тем, что они оказались недосягаемыми для пассивных систем «Красного Октября».

Русский офицер Бугаев, который находился рядом с ним в гидролокационном посту, оказался неплохим парнем. Сначала он вёл себя несколько высокомерно — словно я его крепостной, подумал Джоунз, — но это продолжалось лишь до тех пор, пока капитан-лейтенант не увидел, как дружески обращается шкипер со своим акустиком. Это удивило Джоунза. Исходя из своих весьма скудных представлений о коммунизме, он считал, что со всеми людьми на русском ракетоносце должны обращаться как с равными. По крайней мере так ему казалось на основании того, что он на втором курсе, слушая лекции по политологии, усвоил из «Капитала». Гораздо интереснее посмотреть, что же построил коммунистический режим в действительности. Дерьмо, главным образом. Подумать только, у рядовых матросов не было даже своей кают-компании, им приходилось есть у себя в кубриках!

Джоунзу понадобился час — он оторвал его от сна, — чтобы осмотреть субмарину. Вместе с лейтенантом Манньоном они отправились на экскурсию, которую начали с кубрика. Матросские шкафчики не запирались — по-видимому, чтобы офицеры могли беспрепятственно обшаривать их. Джоунз с Манньоном так и поступили. В шкафчиках не оказалось ничего интересного. Даже порнофото и те были самого низкого пошиба. Позы выбраны без капли воображения, а женщины… — и говорить не о чём, уж тут Джоунз мог судить — он же вырос в Калифорнии. Дерьмо. Понятно, почему русские решили перебежать в Америку.

Большой интерес вызвала баллистическая ракета. Вместе с Манньоном они открыли смотровой люк и заглянули внутрь. Совсем неплохо, решили они. Не слишком аккуратная проводка, но это, наверно, сделано для того, чтобы облегчить контроль за электронными контурами. Сама ракета казалась чертовски большой. Значит, вот что нацеливали на нас эти мерзавцы, подумал он. Интересно, захотят ли флотские специалисты забрать себе несколько штук. Если понадобится запустить ракеты по Ивану, можно воспользоваться и теми, что русские сами и сделали. Не стоит даже и думать об этом, тут же решил Джоунз. Ему вовсе не хотелось, чтобы эти мерзкие штуки вообще поднялись из пусковых шахт. В одном не приходилось сомневаться: все оборудование на корабле будет демонтировано, подвергнуто испытаниям, разобрано, снова подвергнуто испытаниям, а ведь он один из ведущих флотских специалистов по русским акустическим системам. Может, его пригласят принять участие в испытаниях… Ради этого стоит задержаться на флоте ещё несколько месяцев.

Джоунз закурил сигарету.

— Не хотите ли попробовать одну из моих, господин Бугаев? — Он протянул пачку офицеру-электронщику.

— Спасибо, Джоунз. Вы учились в университете? — Капитан-лейтенант взял американскую сигарету, которую ему хотелось попробовать, но он был слишком горд, чтобы попросить самому. Постепенно он начал понимать, что этот матрос ничем не уступает ему по технической подготовке. Хотя Джоунз был матросом и не мог нести самостоятельную пахту, он обращался с гидролокационным оборудованием так же умело — если не лучше, — как и русские офицеры, служившие с Бугаевым.

— Да, сэр. — Джоунз знал, что обращение «сэр» к офицерам — особенно к тупым — никогда не повредит. — В Калифорнийском технологическом. Закончил там пять семестров. Был отличником по всем предметам. Вот только не смог завершить образование полностью.

— Почему вы ушли из университета?

— Видите ли, сэр, — улыбнулся Джоунз, — Калтех[49] — это необычное учебное заведение. Я сыграл шутку с одним из профессоров. Он занимался исследованиями стробоскопического света для высокоскоростной фотографии, а я пристроил к стробоскопу маленький переключатель, включавший свет в лаборатории. К сожалению, в переключателе произошло короткое замыкание, и начался пожар. — Джоунз умолчал о том, что в результате сгорела лаборатория, были уничтожены данные трехмесячных опытов и погибло оборудование стоимостью в пятнадцать тысяч долларов. — В общем, я нарушил правила.

— В чём вы специализировались?

— Я намерен был защитить учёную степень по электронике, но одновременно специализировался и в кибернетике. Мне оставалось всего три семестра, затем я собирался получить звание магистра, степень доктора и вернуться на военно-морской флот уже штатским человеком.

— А почему вы стали акустиком? — Бугаев сел рядом. Ему ещё никогда не доводилось разговаривать по душам с рядовым матросом.

— Чёрт возьми, сэр, это так интересно! Когда происходят какие-нибудь события — манёвры, учения, слежение за другой подлодкой, — я чувствую себя словно шкипер! Капитану остаётся одно — следовать указаниям, которые поступают от меня.

— Вам нравится ваш командир?

— Ещё бы! Он лучший из трех, у которых я служил. Мой шкипер — отличный парень. Только хорошо исполняй обязанности, и он к тебе не цепляется. А если хочешь что-то посоветовать, капитан выслушает тебя.

— Вы говорите, что собираетесь вернуться в университет. А кто будет платить за обучение? Нам говорили, что учёба в университетах доступна только для представителей правящего класса.

— Чепуха, сэр. В Калифорнии ты можешь учиться в любом университете, если ума хватает. Что касается меня, я коплю деньги — на что тратить их на подводной лодке? — да и флот внесёт свою долю. У меня достаточно денег, чтобы закончить университет и получить степень магистра. А какая у вас специальность?

— Я закончил высшее военно-морское училище, вроде вашего Аннаполиса. Мне тоже хотелось бы получить учёную степень по электронике, — признался Бугаев в своём сокровенном.

— Никаких проблем. Могу помочь вам. Если вы обладаете достаточной подготовкой для Калифорнийского технологического, могу посоветовать, к кому обратиться. Вам понравится Калифорния. Вот место, где можно жить по-настоящему.

— Мне хотелось бы поработать на настоящем компьютере, — задумчиво произнёс Бугаев.

— Так купите его, — негромко засмеялся Джоунз.

— Купить компьютер?

— Конечно, у нас есть пара портативных компьютеров фирмы «Эппл» — прямо здесь, на «Далласе». Такой обойдётся вам тысячи в две — отличная штука. Это намного меньше стоимости автомобиля.

— Компьютер за две тысячи долларов? — Задумчивое выражение на лице Бугаева сменилось подозрительным. Он не сомневался, что Джоунз морочит ему голову.

— Или даже меньше. Три косых стоит по-настоящему совершенная система. Чёрт возьми, сообщите на фирму «Эппл», кто вы, и они наверняка преподнесут его вам бесплатно — или, может быть, флот сделает это. Если вам не нравится «Эппл», есть и другие фирмы — «Коммодор», «TRS-80» или «Атари». Продаются самые разные компьютеры. Всё зависит от того, для чего он вам нужен. Одна только фирма «Эппл» продала своих больше миллиона. Они небольшие, это верно, но самые настоящие.

— Я никогда не слышал о фирме «Эппл». Так она называется?

— Совершенно верно. «Эппл». Компанию эту основали два молодых парня, когда я ещё учился в школе. С тех пор они продали, как я уже сказал, примерно миллион компьютеров — и разбогатели! У меня нет компьютера — места на подлодке немного, — а вот у моего брата есть свой персональный компьютер IBM PC. Вы все ещё не верите мне?

— У рабочего — свой компьютер? В это трудно поверить. — Бугаев погасил сигарету. Американский табак показался ему слабоватым.

— Ну что ж, сэр, тогда спросите кого-нибудь ещё. Я уже говорил, что на «Далласе» есть пара персональных компьютеров — это для команды, чтобы они могли практиковаться. Разумеется, для других задач — управления стрельбой, навигации, акустической системы — установлены другие компьютеры. Мы пользуемся компьютерами «Эппл» для игр — вам понравятся компьютерные игры. Особенно «Чоплифтер», да и другие не хуже, в том числе образовательные. Честное слово, мистер Бугаев, почти в любом торговом центре продаются компьютеры. Сами увидите.

— Как вы применяете компьютер для гидролокации?

— Чтобы объяснить это, сэр, понадобится время, и мне, наверно, придётся получить разрешение шкипера. — Джоунз напомнил себе, что этот русский всё-таки враг или что-то вроде.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

Подлодка медленно дрейфовала по кромке континентального шельфа, милях в пятидесяти от Норфолка. Туполев приказал снизить мощность реактора до пяти процентов от номинальной, чего хватало только для энергопитания. При этом русская субмарина стала почти бесшумной. Приказы отдавались негромким голосом, когда члены экипажа стояли рядом. «Коновалов» соблюдал режим полной тишины. Даже приготовление пищи в камбузе было запрещено, чтобы по металлической решётке плиты не передвигать кастрюли и сковородки. До конца операции команде придётся обходиться бутербродами с сыром. Если требовалось поговорить, то делали это шёпотом. Всякий, кто нарушал тишину, привлекал внимание командира, и все понимали, что за этим последует.

Центр управления СГАН

Квентин просматривал информацию, поступившую по цифровому каналу с двух «орионов». Повреждённый ракетоносец «Джорджия» направлялся в Норфолк из-за неисправности в турбинном отсеке в сопровождении двух ударных подлодок. До сих пор его удерживали в море, сказал адмирал, из-за повышенной активности русских кораблей у побережья Америки, и теперь было принято решение вернуть «Джорджию» в порт, отремонтировать и как можно быстрее отправить на патрулирование. На ракетоносце были установлены двадцать четыре баллистические ракеты «трайдент», что представляло ощутимую часть общих сил сдерживания. Теперь, когда русский флот ушёл, ремонт «Джорджии» стал неотложной задачей. Возвращению ракетоносца ничто не угрожало, но сначала всё-таки хотелось убедиться, что в общей суматохе позади не остались советские подлодки.

Патрульный самолёт Р-ЗВ летел на высоте девятисот футов примерно в пятидесяти милях к юго-востоку от Норфолка. Экран инфракрасного локатора, направленного вперёд и вниз, был пуст. На поверхности никаких источников теплового излучения, к тому же магнитоискатели не регистрировали заметного искажения магнитного поля Земли, хотя во время одного из пролётов самолёт миновал «альфу», которая находилась всего в сотне ярдов. Корпус «Коновалова» был изготовлен из немагнитного титана. Акустический буй, сброшенный в семи милях к югу от подводной лодки, тоже не зарегистрировал шума её реактора. Полученные данные непрерывно передавались в Норфолк, где операторы Квентина вводили их в свой компьютер. Проблема, однако, заключалась в том, что не удалось удостовериться в уходе всех советских подлодок.

Ну что ж, подумал капитан третьего ранга, этого следовало ожидать. Некоторые подлодки, воспользовавшись моментом, незаметно ускользнули с тех мест, где их могли засечь американцы. Он доложил командованию, что нельзя исключить вероятность того, что одна или две лодки все ещё снуют где-то у американского побережья, но доказательств тому у него нет. Интересно, почему у КОМАТФЛОТа такое настроение? — подумал капитан. По какой-то причине он на удивление доволен, почти светится от счастья. Действительно, операция против советского флота прошла весьма успешно — по крайней мере та её часть, за которой мог следить Квентин. Кроме того, где-то поблизости на дне лежит потонувшая «альфа». Сколько времени потребуется, чтобы извлечь «Гломар эксплорер» из нафталина, доставить на место катастрофы и поднять обломки русской подлодки? Хотелось бы посмотреть на них. Подумать только, какая благоприятная возможность!

К текущей операции не относились серьёзно. Тем более что «Джорджия» возвращается на базу с повреждённой турбиной. Она идёт медленно, а медленно плывущий ракетоносец производит не больше шума, чем самка кита, твёрдо решившая отстоять свою девственность. И если бы КОМАТФЛОТ проявлял беспокойство, он не поручил бы прочёсывать район всего паре патрульных Р-3 с резервистами за штурвалом. Квентин поднял трубку телефона и набрал номер оперативного управления штаба Атлантического флота, чтобы снова доложить, что вражеской активности в районе не обнаружено.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Райан посмотрел на часы. Уже пять часов они находятся в пути. Слишком много, чтобы неподвижно сидеть на одном месте. Даже беглого взгляда на карту достаточно, чтобы усомниться, что можно преодолеть переход за восемь часов, иначе он чего-то не понимает. «Красный Октябрь» шёл вдоль кромки континентального шельфа и скоро начнёт поворачивать на запад к Виргиния-Кейпс. Пожалуй, потребуется ещё четыре часа. Скорее бы. Рамиус и Манкузо казались очень усталыми. Впрочем, устали все. Наверно, больше всех те, кто находятся в машинном отделении. Нет, скорее всего кок. Он непрерывно разносил кофе и сэндвичи по отсекам ракетоносца. Русские офицеры казались особенно голодными.

Ударные подлодки «Даллас» и «Поги»

«Даллас» обогнал «Поги» на скорости в тридцать два узла, снова выдвинувшись вперёд. «Октябрь» остался в нескольких милях за кормой. Командующий подлодкой, капитан-лейтенант Чеймберз, был обеспокоен тем, что всё время скоростного броска, продолжающегося тридцать пять минут, «Даллас» мчался вслепую, полагаясь на заверения «Поги», что впереди все чисто.

«Поги» заметил промчавшийся мимо «Даллас» и повернулся боковой гидроакустической антенной в сторону «Красного Октября».

— Сильно шумит при двадцатиузловом ходе, — заметил старший акустик. — «Даллас» даже при тридцати шумит меньше.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

— Слышу шум с юга, — доложил мичман.

— Что за шум? — Туполев стоял у двери гидропоста уже несколько часов, действуя на нервы акустикам.

— Ещё рано делать определённый вывод, товарищ командир. Впрочем, пеленг не меняется. Контакт направляется в нашу сторону.

Туполев вернулся в центральный пост. Там он приказал ещё больше снизить мощность реактора. Сначала он решил было заглушить реактор совсем, но для его пуска требуется время, а ещё не известно, каково расстояние до контакта. Капитан выкурил три сигареты, прежде чем вернулся к акустикам. Мичман будет нервничать от запаха табачного дыма. Он был лучшим акустиком Туполева.

— Один винт, товарищ командир, американская подлодка, наверно типа «лос-анджелес», идёт на скорости тридцать пять узлов. За пятнадцать минут пеленг изменился всего на два градуса. Он пройдёт рядом с нами и… одну минуту. Он выключил двигатель. — Сорокалетний мичман прижал наушники к висками. Он слышал, как затихал шум кавитации, затем полностью прекратился, словно контакт совсем исчез. — Он перешёл на дрейф и слушает, товарищ командир.

— Нас он не услышит, — улыбнулся Туполев. — Значит, мчится и останавливается? Больше ничего не слышно? Может быть, он сопровождает кого-то?

Мичман ещё плотнее прижал наушники и произвёл регулировку на пульте.

— Может быть… сильный шум с поверхности, товарищ командир, и я — подождите… Такое впечатление, что слышен ещё какой-то шум. Наш последний пеленг на контакт был один-семь-один, а этот новый шум доносится с пеленга… один-семь-пять. Едва слышно, товарищ командир — а вот сигнал в активном режиме, одиночный «пинг».

— Понятно. — Туполев упёрся плечом в шпангоут. — Отличная работа, товарищ мичман. Теперь необходимо набраться терпения и ждать.

Ударная подлодка «Даллас»

Старший акустик Лаваль объявил, что в районе все спокойно. Чувствительные датчики BQQ-5 ничего не обнаружили даже после особо тщательного прослушивания. Чеймберз развернул нос подлодки таким образом, что одиночный акустический сигнал «пинг» попал к «Поги», который, в свою очередь, известил своим «пингом» ракетоносец «Красный Октябрь», чтобы убедиться в получении сигнала. Район чист на протяжении ближайших десяти миль. «Поги» помчался вперёд тридцатиузловым ходом, а за ним следовало новое прибавление к семье американских ракетоносцев.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

— Ещё две подводные лодки. Одна с одним гребным винтом, другая, мне кажется, с двумя. Подлодка с одним винтом разворачивается намного быстрее. Разве у американцев есть подлодки с двумя винтами, товарищ командир?

— Да, по-моему, есть. — Туполев не был уверен в этом. Разница в акустическом почерке не была особенно заметной. Как бы то ни было, скоро проверим. «Коновалов» полз вперёд двухузловым ходом на глубине полутораста метров. Какой бы не была эта подлодка, она шла прямо навстречу. Значит, он тоже может чему-то научить империалистов, подумал Туполев.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Может кто-нибудь заменить меня у штурвала? — спросил Райан.

— Хотите поразмяться? — спросил подходя Манкузо.

— Да. Неплохо и посетить гальюн. Того и гляди мочевой пузырь лопнет от этого кофе.

— Я заменяю вас, сэр. — Американский капитан опустился в кресло рулевого. Джек направился к ближайшему гальюну на корме. Через две минуты он почувствовал себя намного лучше. Вернувшись в центральный пост, Райан несколько раз присел, чтобы восстановить циркуляцию крови в ногах, затем взглянул на карту. Казалось странным, если не пугающим, что американский берег обозначен русскими буквами.

— Спасибо, капитан.

— Не за что. — Манкузо поднялся с кресла.

— Сразу видно, Райан, что вы не моряк. — Рамиус молча наблюдал за ним.

— Я и не говорил этого, капитан, — вежливо заметил Райан. — Сколько нам ещё до Норфолка?

— Полагаю, не больше четырех часов, — ответил Манкузо. — Нам нужно прибыть туда после наступления темноты. Они придумали, каким образом спрятать нас, но я не знаю, каким именно.

— Мы вышли из пролива при дневном свете. Что, если кто-то нас заметил? — спросил Райан.

— Я ничего не видел, но если кто-то увидел нас, то мог обратить внимание лишь на три рубки подлодок без номеров. — Они вышли при дневном свете, чтобы воспользоваться «окном» в пролётах советских разведывательных спутников.

Райан снова закурил. Жена выругает его,но на борту подводной лодки Джек чувствовал странное напряжение. Сидя в кресле рулевого, он видел перед собой только ряды приборов. Удерживать подлодку на постоянном курсе и глубине оказалось легче, чем он ожидал, и лишь однажды при резком повороте Райан заметил, как легко поддаётся лодка движениям руля. Больше тридцати тысяч тонн стали, подумал он, — удивительно.

Ударная подлодка «Поги»

«Поги» промчался мимо «Далласа» тридцатиузловым ходом и продолжал движение ещё двадцать минут, остановив двигатель через одиннадцать миль от «Далласа» — и в трех милях от «Коновалова», команда которого теперь едва дышала. Хотя гидролокатор «Поги» и не был оборудован системой обработки сигналов BC-10/SAPS, но в остальном он был достаточно современным, однако невозможно услышать что-то совершенно бесшумное, а «Коновалов» никаких звуков не издавал.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

«Красный Октябрь» прошёл мимо «Далласа» в 15.00, после того как получил последний сигнал об отсутствии опасности. Его команда устала и предвкушала прибытие в Норфолк через два часа после захода солнца. Райан надеялся побыстрее вылететь в Лондон, но опасался, что ЦРУ захочет самым подробным образом выяснить все детали. Манкузо и команда «Далласа» мечтали повидаться с семьями, но не слишком рассчитывали на это.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

— Не знаю, что это за подлодка, но она, по-моему, большая, просто огромная. Двигаясь по этому курсу, она пройдёт в пяти километрах от нас.

— Из Москвы передали, что это «огайо», — заметил Туполев.

— Судя по шуму, у этой подлодки два винта, товарищ командир, — ответил мичман.

— Вы ведь знаете, что у «огайо» только один гребной винт.

— Так точно, товарищ командир. В любом случае эта подлодка приблизится к нам через двадцать минут. Вторая ударная лодка мчится вперёд на скорости, превышающей тридцать узлов. Если они будут вести себя как раньше, она выключит двигатель через пятнадцать километров.

— А где другая американская подлодка?

— В нескольких километрах мористее, медленно дрейфует с выключенным двигателем, как и мы. У меня нет точного расстояния до неё. Можно проверить, включив гидролокатор в активном режиме, но…

— Последствия мне известны, — резко бросил Туполев, повернулся и вошёл в центральный пост.

— Передайте в машинное отделение, чтобы там приготовились. Команда на местах по боевому расписанию?

— Так точно, товарищ командир, — ответил старпом. — У нас подготовлено прекрасное огневое решение для американской ударной подлодки — той, что идёт полным ходом. Её большая скорость облегчила нашу задачу. Вторую можем обнаружить за несколько секунд.

— Хорошо, что хоть с этим справились, — улыбнулся Туполев. — Теперь вы видите, на что мы способны при благоприятных обстоятельствах?

— Как будем действовать дальше? — спросил старпом.

— Когда мимо пройдёт большая подлодка, мы приблизимся к ней сзади и включим гидролокатор в активном режиме. Американцы поиграли, теперь играми займёмся мы. Передайте в машинное отделение, чтобы увеличили мощность. Скоро нам понадобится все, на что способны механики.

— Это вызовет шум, — предостерёг старпом.

— Конечно, но у нас нет выбора. Передайте в машинное отделение — десять процентов мощности. «Огайо» вряд ли услышит нас, да и ближняя ударная подлодка тоже.

Ударная подлодка «Поги»

— Откуда это? — старший акустик провёл тонкую настройку гидролокатора. — Мостик, это гидропост. Слышу контакт, пеленг два-три-ноль.

— Понял, гидропост, — тут же отозвался капитан Вуд. — Есть что-то определённое?

— Нет, сэр. Шумы послышались неожиданно, от реактора и пара, едва слышные, сэр. Не могу различить акустический почерк… — Он включил предельную громкость. — Это не наша подлодка. Шкипер, мне кажется, это «альфа».

— Только этого не хватало! Немедленно сообщите на «Даллас»!

Акустик попытался установить связь с другой ударной подлодкой, но «Даллас», который мчался тридцатидвухузловым ходом, не услышал пяти коротких сигналов.

«Красный Октябрь» находился сейчас в восьми милях.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Джоунз внезапно закрыл глаза.

— Господин Бугаев, передайте шкиперу, что я только что услышал пару «пингов» — кто-то работает гидролокатором в активном режиме.

— Пару?

— Больше одного, но не успел сосчитать.

Ударная подлодка «Поги»

Капитан Вуд принял решение. Раньше они обменивались акустическими сигналами малой мощности и узкой направленности, опасаясь обнаружить себя, но «Даллас» не принял их.

— Пошлите сигнал предельной мощности, чиф. Ударьте по «Далласу» всем, что у нас имеется.

— Слушаюсь, сэр. — Старший акустик Палмер повернул ручку мощности акустического сигнала до предела. Потребовалось несколько секунд, чтобы аппаратура приготовилась послать акустическую волну, мощностью в сотню киловатт.

ПИНГ-ПИНГ-ПИНГ-ПИНГ-ПИНГ!

Ударная подлодка «Даллас»

— Боже мой! — воскликнул старший акустик Лаваль. — Мостик, это гидропост. Принят сигнал предупреждения об опасности от «Поги»!

— Стоп машина! — мгновенно скомандовал Чеймберз. — Полная тишина на корабле!

— Стоп машина, — повторил лейтенант Гудмэн секундой позже. В кормовом отсеке вахтенные уменьшили подачу пара в реактор, увеличив тем самым температуру в нём. Поток нейтронов устремился из реактора, быстро замедляя реакцию распада.

— Как только скорость уменьшится до четырех узлов, перейти на треть мощности, — приказал Чеймберз вахтенному офицеру, а сам пошёл в гидропост. — Френчи, мне срочно нужна информация.

— Мы все ещё идём слишком быстро, сэр, — ответил Лаваль.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Капитан Рамиус, думаю, нам следует уменьшить скорость, — осторожно предложил Манкузо.

— Сигнал не повторился, — возразил Рамиус. Второй узконаправленный акустический пучок не попал в ракетоносец, а «Даллас» не передал сигнал опасности, потому что по-прежнему шёл слишком быстро и не сумел найти «Красный Октябрь» и предупредить его.

Ударная подлодка «Поги»

— Все в порядке, сэр. «Даллас» остановил двигатель.

Вуд задумчиво пожевал нижнюю губу.

— Хорошо. Теперь давайте найдём этого мерзавца. Широконаправленный поиск, чиф, предельная мощность. — Он вернулся в центральный пост. — Боевая тревога! — скомандовал капитан.

Через две секунды загремели колокола громкого боя. «Поги» и раньше находился в состоянии повышенной боевой готовности, так что через сорок секунд команда заняла места по боевому расписанию, а помощник командира, капитан-лейтенант Рейнолдс, приготовился к расчёту огневой задачи. Его группа, состоящая из техников и офицеров, была готова к вводу данных в компьютер управления стрельбой Мк-117.

Гидролокационный купол в носовой части «Поги» посылал мощные акустические импульсы. Спустя пятнадцать секунд первые отражённые сигналы появились на экране Палмера.

— Мостик, это гидропост. Чёткий контакт, пеленг два-три-четыре, расстояние шесть тысяч ярдов. Судя по акустическому почерку реактора, это подлодка типа «альфа», — доложил Палмер.

— Приготовить решение огневой задачи! — тут же скомандовал Вуд.

— Слушаюсь. — Рейнолдс следил за вводом данных в компьютер, в то время как другая группа офицеров вела расчёты на карте с помощью линейки и карандаша. Независимо от компьютера всегда готовили резервный вариант. На экране появились цифры. Два торпедные аппарата «Поги» из четырех были заряжены противокорабельными ракетами «гарпун», а оставшиеся два — торпедами Мк-48. В данный момент пользу могли принести только они. Торпеды Мк-48 были самыми мощными из всех, имеющихся в распоряжении флота; ими можно было управлять на расстоянии, они способны были вести поиск цели и наводиться самостоятельно с помощью собственного гидролокатора, двигались со скоростью пятьдесят узлов и несли боеголовку весом в полтонны.

— Шкипер, готово огневое решение для обеих рыб. Время до цели — четыре минуты тридцать пять секунд.

— Гидропост, прекратить активную гидролокацию, — произнёс Вуд.

— Слушаюсь, сэр. Активная гидролокация закончена. — Палмер отключил питание активных систем. — Угол на цель около нуля. Она на одной глубине с нами.

— Хорошо, гидропост. Продолжайте слежение. — Теперь в распоряжении Вуда были все данные о цели. Дальнейшая работа в активном режиме только выдаст противнику положение его подлодки.

Ударная подлодка «Даллас»

— «Поги» обстреливает кого-то активными импульсами. Им получен отражённый сигнал, примерный пеленг один-девять-один, — доложил главный акустик Лаваль. — Там ещё одна подлодка. Не могу определить, какая именно. Слышу шум реактора и пара, но этого недостаточно, чтобы установить акустический почерк.

Ударная подлодка «Поги»

— Ракетоносец продолжает движение, сэр, — доложил главный акустик Палмер.

— Шкипер, — Рейнолдс поднял голову от карты с проложенными курсами и предполагаемым направлением торпед к цели, — он окажется между нами и целью.

— Только этого не хватало. Треть хода вперёд, лево руля двадцать градусов. — Пока выполнялись его распоряжения, Вуд прошёл к акустикам. — Чиф, включайте активную систему и приготовьтесь к посылке сигналов на ракетоносец при предельной мощности.

— Слушаюсь, сэр. — Палмер изменил настройку на своём пульте. — Готово, сэр.

— Ударьте по нему импульсом полной мощности. Не хочу, чтобы он упустил наш сигнал на этот раз.

Вуд наблюдал за тем, как меняется положение кораблей на экране акустиков. «Поги» быстро поворачивал, но, по мнению Вуда, всё-таки недостаточно быстро. «Красный Октябрь» — на лодке только он и Рейнолдс знали, что это русский ракетоносец, хотя среди членов команды циркулировали самые невероятные слухи, — шёл вперёд слишком быстро.

— Гидролокатор готов, сэр.

— Давайте, в полную силу.

ПИНГ-ПИНГ-ПИНГ-ПИНГ-ПИНГ!

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Шкипер! — выкрикнул Джоунз. — Сигнал опасности!

Манкузо бросился к машинному телеграфу, не ожидая реакции Рамиуса, и рванул ручку, поставив её в положение «Стоп машина». Сделав это, он повернулся и посмотрел на Рамиуса.

— Извините, сэр, — произнёс Манкузо.

— Все в порядке. — Рамиус, нахмурившись, смотрел на карту. Через мгновение зазвонил телефон. Он снял трубку и несколько секунд говорил по-русски, потом положил трубку. — Я сказал им, что у нас возникли трудности, но мы пока не знаем, какие именно.

— Это верно. — Манкузо подошёл к русскому капитану и тоже посмотрел на карту. Шум турбин уменьшался, хотя американцу хотелось, чтобы это происходило быстрее. «Октябрь» был бесшумной лодкой — по представлениям русских, — но, по мнению Манкузо, всё-таки недостаточно тихой.

— Спросите своего акустика, не сумел ли он заметить что-нибудь, — посоветовал Рамиус.

— Да, конечно. — Манкузо сделал несколько шагов в сторону кормы. — Джоунзи, проверь, что там происходит.

— Постараюсь, шкипер, хотя на этом оборудовании работать непросто.

Он уже направил антенну с датчиками в сторону двух ударных подлодок, сопровождающих ракетоносец. Джоунз приладил наушники и принялся регулировать усилитель. Здесь нет устройства обработки сигнала, нет акустических процессоров, да и сенсоры никуда не годятся. Но сейчас не время для этого. Советской системой приходилось управлять с помощью электромеханических устройств, в отличие от управления с помощью компьютера, к которому он привык. Закрыв глаза, медленно и бережно Джоунз поворачивал группы рецепторов направления, расположенных в носовом акустическом куполе, в правой руке машинально сжимая пачку сигарет. Он не заметил, что рядом сидит Бугаев и прислушивается к тем же сигналам.

Ударная подлодка «Даллас»

— Что нам известно, чиф? — спросил Чеймберз.

— У меня есть пеленг и больше ничего. «Поги» был готов к торпедному залпу, однако наш приятель резко сбавил ход сразу после того, как по нему ударили активные гидролокационные импульсы, и исчез с моего экрана. А вот «Поги» принял чёткий отражённый сигнал от него. Думаю, он где-то совсем рядом, сэр.

Чеймберз получил назначение на должность помощника командира всего четыре месяца назад. Он был умным и опытным офицером, вероятным кандидатом на должность командира подлодки, но ему всего тридцать три года, и он вернулся на подводный флот именно эти четыре месяца назад. До того в течение полутора лет он служил преподавателем в школе механиков реакторов в Айдахо. Требовательность, являющаяся частью его обязанностей офицера, ответственного за дисциплину на корабле, которым командовал Манкузо, скрывала неуверенность в себе. И вот теперь карьера Чеймберза, все его будущее, зависели от правильности принятых им решений.

— Мы сможем найти его с помощью одного звукового сигнала?

Старший акустик на мгновение задумался.

— Этого недостаточно для огневого решения, но всё-таки получим представление, где он находится.

— Тогда один «пинг». Действуйте.

— Слушаюсь. — Лаваль быстро настроил приборы на своём пульте и нажал на кнопку активной системы.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

Туполев поморщился. Он слишком поторопился. Ему бы подождать, дать им пройти мимо — но в этом случае, если бы ожидание слишком затянулось, пришлось бы догонять их, а теперь все три американские подлодки дрейфуют совсем рядом.

Все четыре субмарины двигались с минимальной скоростью, при которой могли управлять рулями глубины. Нос русской подлодки был направлен на юго-восток, и четыре лодки образовали геометрическую фигуру, напоминающую трапецию, обращённую широкой стороной в сторону моря. «Поги» и «Даллас» находились к северу от «Коновалова», а «Красный Октябрь» — к юго-востоку от него.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Кто-то послал одиночный активный сигнал в сторону этой подлодки, — негромко заметил Джоунз. — Пеленг примерно на северо-восток, но она двигается слишком тихо, чтобы мы могли засечь её. Если бы кто-то вызвал меня на пари, сэр, я сказал бы, что она совсем рядом.

— Почему ты так считаешь? — спросил Манкузо.

— Я услышал исходящий импульс — одиночный «пинг» для измерения расстояния, по-моему. Он исходил из BQQ-5. Затем пришёл отражённый от цели сигнал. С помощью математики можно дать два возможных объяснения, но всё-таки разумно предположить, что цель находится между нами и нашими остальными подлодками, немного к западу. Я знаю, это кажется не слишком убедительным, но более надёжных данных у нас нет.

— Расстояние километров десять, может быть, меньше, — заметил Бугаев.

— И это тоже может показаться не очень убедительным, но всё-таки нужно исходить из какой-то цифры. Понимаю, данных маловато. Извините, шкипер. Но это все, что у нас есть, — закончил Джоунз.

Манкузо кивнул и вернулся в центральный пост.

— Что случилось? — спросил Райан. Рычаг управления рулями глубины был отведён до предела вперёд, чтобы удерживать подлодку на заданной глубине. Райан не понимал смысла происходящего.

— Где-то поблизости находится вражеская субмарина.

— У нас есть сведения о ней? — спросил Рамиус.

— Совсем немного. На северо-западе замечен контакт, расстояние до него неизвестно, но, по-видимому, он недалеко. Зато мы точно знаем, что это не одна из наших подлодок. Из Норфолка сообщили, что район чист. Это оставляет всего одну возможность. Будем дрейфовать?

— Будем дрейфовать, — эхом отозвался Рамиус, поднял телефонную трубку и отдал приказ.

Турбины «Октября» вращались, обеспечивая мощность, достаточную для того, чтобы ракетоносец плыл вперёд со скоростью чуть больше двух узлов, чего едва хватало для управления кораблём, но было недостаточно для поддержания заданной глубины. Со своей небольшой положительной плавучестью «Октябрь» всплывал на несколько футов в минуту, хотя плоскости рулей глубины были до предела опущены вниз.

Ударная подлодка «Даллас»

— Давайте вернёмся обратно на юг. Мне не нравится, что эта «альфа» находится ближе к нашему приятелю, чем мы. Курс один-восемь-пять, две трети мощности, — скомандовал наконец Чеймберз.

— Слушаюсь, сэр, — произнёс Гудмэн. — Рулевой, право руля пятнадцать градусов, переходим на новый курс один-восемь-пять. Вперёд машина, две трети мощности.

— Право руля пятнадцать градусов, — отрепетовал рулевой и повернул штурвал. — Сэр, руль положен на правый борт пятнадцать градусов, переходим на новый курс один-восемь-пять.

Торпедные аппараты «Далласа» были заряжены тремя торпедами Мк-48, а в четвёртой находился дорогостоящий МЛС, мобильный лодочный симулятор. Одна из торпед «Далласа» была нацелена на «альфу», но огневое решение не было достаточно точным. Рыбе придётся самой регулировать наведение. Зато обе торпеды «Поги» были наведены на цель с почти максимальной точностью.

Проблема заключалась в том, что ни одна из лодок не получала приказа открывать огонь. Обе ударные подлодки действовали, соблюдая мирные правила. Им разрешалось пускать торпеды только при самообороне, а защищать «Красный Октябрь» следовало обманом и хитростью. Вопрос заключался лишь в одном: знает ли «альфа», что представляет собой обнаруженный крупный объект.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

— Направляемся к «огайо», — приказал Туполев. — Скорость три узла. Нужно проявить терпение, товарищи. Теперь, когда американцам известна наша позиция, они больше не будут посылать в нас активные гидролокационные импульсы. Мы бесшумно уйдём отсюда и займём другую позицию.

Бронзовый гребной винт «Коновалова» начал вращаться быстрее. Отключив все электрические системы, не имеющие решающего значения для подлодки, механики сумели увеличить скорость, не меняя мощности реактора.

Ударная подлодка «Поги»

На «Поги», ближайшей ударной подлодке, заметили, что контакт стал менее заметен, и потому пеленг на него утратил чёткость. Капитан третьего ранга Вуд подумал, а не стоит ли послать в него ещё один активный импульс, чтобы уточнить направление, но решил не делать этого. Стоит включить гидролокационную систему в активном режиме, и он будет походить на полицейского, разыскивающего грабителя в тёмном здании с включённым фонарём в руке. Активные гидролокационные импульсы дадут противнику больше информации о положении «Поги», чем Вуду о положении противника. В таких случаях приходилось полагаться на пассивные акустические системы.

Главный акустик Палмер доложил командиру о том, что «Даллас» прошёл мимо «Поги» по левому борту. Вуд и Чеймберз договорились не пользоваться для связи своими подводными телефонами. Сейчас они не могли пойти на риск привлечь к себе внимание противника дополнительным шумом.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Ракетоносец медленно в течение получаса полз вперёд. Райан курил, сидя в кресле, одну сигарету за другой. Ладони вспотели, но он старался сохранять самообладание. Райан не был готов к такого рода боевым действиям — вот так сидеть, сложа руки, внутри стального цилиндра, ничего не видя и ничего не слыша. Он знал, что где-то поблизости находится советская подлодка и какой приказ отдан её командиру. Если командир советской подлодки поймёт, кто они, — что он предпримет? Райан обратил внимание, что оба капитана, и русский и американский, ведут себя на удивление спокойно.

— Ваши подлодки способны защитить нас? — спросил Рамиус.

— Вы имеете в виду — могут ли они выпустить торпеды в русскую подлодку? — покачал головой Манкузо. — Только если она нападёт на них первой. При нормальных условиях мы вынуждены удержаться от стрельбы.

— Что? — Райан был поражён услышанным.

— Вы хотите начать войну? — улыбнулся Манкузо, словно ситуация, в которой они оказались, была забавной. — Это и произойдёт, если боевые корабли двух стран начнут обмениваться торпедными залпами. Нужно выпутаться из этого положения иным способом.

— Успокойтесь, Райан, — заметил Рамиус. — Такова наша обычная игра. Ударные подлодки пытаются найти нас, а мы делаем все, чтобы им это не удалось. Скажите, капитан Манкузо, на каком расстоянии вы обнаружили нас у берегов Исландии?

— Я не успел внимательно изучить ваши карты, капитан, — задумчиво произнёс Манкузо. — Думаю, милях в двадцати — это примерно тридцать километров.

— А тогда мы шли со скоростью тринадцать узлов — шум возрастает быстрее, чем скорость. Мне кажется, нам следует направиться сейчас на восток, медленно, стараясь не обнаружить себя. Включим гусеницу и пойдём со скоростью шесть узлов. Вы ведь знаете, что советские гидролокаторы не столь чувствительны, как американские. Согласны, капитан?

— Это ваш корабль, сэр, — кивнул Манкузо. — Позвольте предложить движение в северо-восточном направлении? Таким образом мы окажемся позади наших ударных подлодок через час, может быть, даже меньше.

— Согласен. — Рамиус встал и подошёл хромая к пульту управления, где открыл люки туннельных движителей, затем вернулся к телефону и отдал необходимые распоряжения. Через минуту включились моторы гусеницы, и скорость начала медленно увеличиваться.

— Право руля десять градусов, Райан, — скомандовал Рамиус. — И плавно поднимите плоскости рулей глубины.

— Право руля десять и плавно поднять рули глубины, — отрепетовал Райан, довольный тем, что они что-то предпринимают.

— Ваш курс теперь ноль-четыре-ноль, Райан, — послышался голос Манкузо от прокладочного столика.

— Курс ноль-четыре-ноль, проходим через три-пять-ноль. — Сидя в кресле рулевого, Райан слышал рокот воды, проносящейся по левому туннелю. Примерно через каждую минуту раздавался глухой рёв, который длился три или четыре секунды. Стрелка на указателе скорости перед ним переползла за четыре узла.

— Боитесь, Райан? — усмехнулся Рамиус. Джек выругался про себя.

— И немного устал. — В голосе его слышалась дрожь.

— Знаю, что вам нелегко. Вы отлично проявили себя — для человека без всякой подготовки, впервые оказавшегося на подводной лодке. Мы опоздаем с прибытием в Норфолк, но придём туда, можете не сомневаться. А вам приходилось плавать на подводном ракетоносце, Манкузо?

— Да, конечно. Успокойтесь, Райан. Ракетоносцы приспособлены именно для этого. Как только нас начинают искать, мы просто исчезаем. — Американский капитан поднял голову от карты, на которой монетами отметил позиции остальных трех подлодок. Он решил было пометить их более чётко, но передумал. На карте вблизи берега виднелись весьма любопытные пометки — что-то вроде заранее рассчитанных позиций для пуска ракет. Морская разведка сойдёт с ума при виде этого.

Теперь «Красный Октябрь» шёл на северо-восток шестиузловым ходом. «Коновалов» двигался на юго-восток со скорость три узла. «Поги» направлялся на юг двухузловым ходом, а «Даллас» — на юг, развив пятнадцать узлов. Все четыре подлодки находились сейчас внутри круга диаметром шесть миль и все сближались, направляясь к одной точке.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

Туполев испытывал огромное удовлетворение. По какой-то непонятной причине американцы выбрали тактику выжидания. Куда более разумным, думал он, было бы для одной из ударных подлодок сблизиться с ним и прогнать его, дав тем самым возможность подводному ракетоносцу, сопровождаемому другой ударной подлодкой, миновать их и уйти. Ну что ж, в море ситуация никогда не повторяется. Он отхлебнул чаю из кружки и выбрал бутерброд.

Его акустик услышал в наушниках странные звуки. Они продолжались всего несколько секунд, а затем пропадали. Видно, это какое-то отдалённое сейсмическое явление, подумал мичман.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Ракетоносец подвсплыл из-за положительной плавучести, и теперь Райан опустил рули глубины на пять градусов, чтобы снова опуститься на сто метров. Он слышал, как капитаны обсуждали отсутствие термоклина. Манкузо объяснял, что для этого района в том нет ничего необычного, особенно после свирепых штормов. Оба пришли к выводу, что это не слишком хорошо. Было бы куда лучше укрыться под слоем температурного скачка.

Джоунз стоял у кормового входа в центральный пост и потирал уши. Русские наушники были далеко не такими удобными, как американские.

— Шкипер, я слышу что-то на севере, шум то появляется, то исчезает… Мне не удалось запеленговать его.

— Чья это лодка? — спросил Манкузо.

— Не знаю, сэр. Активные акустические системы на этом ракетоносце не такие плохие, а вот пассивные никуда не годятся, шкипер. Нельзя сказать, что мы совсем слепые, но вроде того.

— Ну хорошо, если услышишь что-то, сообщи.

— Слушаюсь, капитан. У вас здесь есть кофе? Господин Бугаев послал меня за ним.

— Я скажу, чтобы вам принесли кофейник.

— Спасибо. — Джоунз вернулся на своё место.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

— Товарищ командир, я обнаружил контакт, но не знаю, что он собой представляет, — доложил мичман по телефону.

Туполев вернулся в гидропост, дожёвывая бутерброд. Русским очень редко удавалось обнаружить «огайо» — если быть точным, всего три раза, и в каждом случае добыча исчезала через несколько минут, — так что ни у кого не было данных о характеристиках этого класса подлодок.

Мичман передал Туполеву запасную пару наушников.

— Может потребоваться несколько минут, товарищ командир. Шум то появляется, то снова исчезает.

Воды у американского побережья хотя и почти изотермические,[50] но их нельзя назвать идеальными для акустических систем. Небольшие течения и водовороты создавали двигающиеся препятствия, которые отражали и направляли звуковую энергию непредсказуемым образом. Туполев сел рядом с акустиком и начал терпеливо слушать. Прошло пять минут, прежде чем сигнал вернулся.

— Вот послушайте, товарищ командир, — махнул рукой мичман.

Лицо Туполева побледнело.

— Пеленг?

— Звук слишком слабый и недостаточно продолжительный для точного пеленгования, но предположительно три градуса в каждую сторону, от ста тридцати шести до ста сорока двух.

Туполев снял наушники и прошёл в носовой отсек. Там он схватил за руку замполита и быстрым шагом повёл его в кают-компанию.

— Это «Красный Октябрь»!

— Не может быть. Командование флота сообщило, что его гибель была подтверждена визуальным осмотром обломков. — Замполит отрицательно покачал головой.

— Нас обманули. Акустический почерк гусеницы не спутаешь. Он захвачен американцами и находится недалеко от нас. Мы должны уничтожить его!

— Нет. Необходимо запросить указания из Москвы.

Замполит — преданный коммунист, но он служил на надводных кораблях и ничего не понимает в подлодках, подумал Туполев.

— Товарищ замполит, понадобится несколько минут для всплытия, десять или пятнадцать для передачи донесения в Москву и ещё тридцать, чтобы получить ответ — если он вообще поступит. И у нас потребуют подтверждения информации! Сколько времени уйдёт на всё это? Час, два, три? За это время «Красный Октябрь» успеет уйти. Мы получили приказ и должны выполнить его. У нас нет времени связываться с Москвой.

— А если вы ошиблись?

— Я не ошибся, товарищ замполит! — прошипел Туполев. — Мой доклад о контакте с «Красным Октябрём» будет занесён в корабельный журнал вместе с моими рекомендациями. Если вы запретите торпедную атаку, я и это запишу в журнал. Тогда вся ответственность падёт на вас. Решайте!

— Вы уверены?

— Уверен!

— Ну хорошо. — Замполит словно обмяк. — Как вы собираетесь потопить его?

— Торпедой, и как можно быстрее, прежде чем у американцев появится возможность уничтожить нас. Идите к себе, товарищ замполит.

Оба офицера вернулись в центральный пост. Шесть носовых торпедных аппаратов «Коновалова» были заряжены 533-миллиметровыми торпедами Мк-С, которые наводились на цель на расстоянии с помощью проводов. Требовалось лишь одно — указать цель.

— Акустик, поиск цели в носовом секторе всеми активными системами! — скомандовал Туполев.

Мичман нажал на кнопку.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Джоунз вздрогнул.

— Шкипер, по нам бьют гидролокаторными импульсами! — крикнул он. — С левого борта, по центральной части, может быть, чуть ближе к носу. И это не наша подлодка, сэр.

Ударная подлодка «Поги»

— Мостик, это гидропост. «Альфа» засекла ракетоносец! Пеленг на «альфу» — один-девять-два.

— Вперёд машина — две трети мощности, — мгновенно отреагировал Вуд.

— Слушаюсь, вперёд машина, две трети.

Турбины «Поги» взревели, и через несколько секунд его винт начал стремительно рассекать чёрную воду.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

— Дистанция семь тысяч шестьсот метров. Вертикальный угол равен нулю, — доложил мичман. Значит, это и есть та подводная лодка, за которой их послали, подумал он. Он только что надел наушники телефона, чтобы докладывать непосредственно командиру и офицеру-торпедисту.

Торпедной стрельбой управлял сам старпом. Он быстро ввёл исходные данные в компьютер. Проблема была несложной, решаемой в одной плоскости.

— Готово огневое решение для первого и второго аппаратов, — доложил он.

— Приготовиться к пуску.

— Затопили трубы. — Старпом сам щёлкнул переключателем, протянув руку через плечо старшины-торпедиста. — Наружные люки открыты.

— Проверить огневое решение! — распорядился Туполев.

Ударная подлодка «Поги»

Единственным, кто услышал кратковременный рёв воды, был старший акустик «Поги».

— Мостик, это гидропост. «Альфа» только что затопила торпедные трубы, сэр! Пеленг на цель — один-семь-девять.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

— Огневое решение проверено, товарищ командир, — доложил старпом.

— Первый и второй — пуск! — скомандовал Туполев.

— Пошла первая… пошла вторая. — «Коновалов» дважды содрогнулся всем корпусом, когда сжатый воздух вытолкнул из труб две торпеды с электродвигателями.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Первым услышал это Джоунз.

— Шум быстро вращающихся винтов по левому борту! — произнёс он громко и отчётливо. — Торпеды в воде по левому борту!

— Лево руля! — автоматически скомандовал Рамиус по-русски.

— Что? — переспросил Райан.

— Лево руля, лево на борт! — Рамиус грохнул кулаком по ограждению.

— Лево руля, быстро! — повторил его команду Манкузо.

— Лево руля, слушаюсь, — отрепетовал Райан, повернул штурвал до предела на левый борт и продолжал держать в этом положении. Рамиус дёрнул ручку машинного телеграфа, переведя её на «самый полный вперёд».

Ударная подлодка «Поги»

— Слышу две рыбы, — доложил Палмер. — Пеленг меняется справа налево. Повторяю, слышу две торпеды, пеленг на обе быстро меняется справа налево. Их цель — ракетоносец.

Ударная подлодка «Даллас»

Их услышали и на «Далласе». Чеймберз приказал увеличить ход до самого полного и повернуть налево. Выпущенные торпеды разом покончили со всеми колебаниями, и он поступил так, как его учил опыт американского подводника, — уходить подальше и как можно быстрее.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Мне нужен курс! — потребовал Райан.

— Джоунзи, дай пеленг! — крикнул Манкузо.

— Три-два-ноль, сэр. На нас нацелены две торпеды, — мгновенно ответил Джоунз, регулируя приборы на пульте, чтобы как можно точнее определить пеленг. Сейчас не время для ошибок.

— Поворачивайте на курс три-два-ноль, Райан, — приказал Рамиус, — если успеете.

Весьма благодарен, сердито подумал Райан, наблюдая за тем, как на гирокомпасе появилась цифра три-пять-семь. Руль был положен до предела на левый борт, и с внезапным увеличением скорости моторов гусеницы Райан почувствовал дрожь штурвала в руках.

— К нам идут две рыбы, пеленг три-два-ноль, повторяю, пеленг не меняется, — доложил Джоунз. Его голос звучал куда хладнокровнее, чем он чувствовал себя. — Ну, парни…

Ударная подлодка «Поги»

На тактическом дисплее виднелись «Октябрь», «альфа» и две торпеды. Сам «Поги» находился в четырех милях от места действия.

— Пускаем торпеды? — спросил помощник.

— В «альфу»? — Вуд выразительно покачал головой. — Нет, чёрт возьми. Теперь это уже не имеет смысла.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

Две торпеды Мк-С мчались со скоростью сорок один узел — медленно для такого маленького расстояния, но так они легче управлялись гидролокатором «Коновалова». Расчётное время прибытия к цели составляло шесть минут, и одна минута уже истекла.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Проходим через три-четыре-пять, отвожу руль, — доложил Райан.

Манкузо теперь молчал. Рамиус прибегнул к тактике, которая не удовлетворяла американского капитана. Он поворачивал носом к торпедам. При этом минимально уменьшался размер цели, но упрощалось огневое решение её перехвата. Судя по всему, Рамиус знал характеристики русских торпед. По крайней мере Манкузо надеялся на это.

— Легли на курс три-два-ноль, капитан, — доложил Райан, не отрывая взгляда от репетира гирокомпаса, словно это имело значение. У него промелькнула мысль — как хорошо, что он успел час назад побывать в гальюне.

— Райан, до предела опустить рули глубины.

— До предела рули глубины вниз, — повторил Райан и до упора отвёл траверсу от себя. Он был напуган происходящим, но ещё больше его пугало, что он сам может допустить ошибку. Приходилось исходить из того, что оба капитана знают, что делают. Выбора не было. По крайней мере, подумал он, мне известно, что управляемые торпеды можно сбить с курса. Подобно радиолокационным импульсам, направленным на земную поверхность, акустические импульсы тоже можно заглушить, особенно когда подлодка, на которую нацелены торпеды, находится у морской поверхности или у дна — то есть в тех местах, от которых отражаются импульсы. Если «Октябрь» уйдёт на глубину, он затеряется в тёмном пространстве — при условии, если сумеет нырнуть туда достаточно быстро.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

— Профиль цели изменился, стал меньше, товарищ командир, — доложил мичман.

Туполев был готов к этому. Он хорошо знал тактику боя советских подводных лодок, и ему было известно, что Рамиус являлся одним из её авторов. Марк сделает то, чему он сам нас учил, подумал Туполев, — повернёт навстречу нацеленной в него торпеде, чтобы уменьшить поперечное сечение лодки, а затем уйдёт ко дну, надеясь затеряться в отражающихся импульсах.

— Цель сейчас попытается нырнуть в придонное пространство. Будьте наготове.

— Слушаюсь, товарищ командир. Но сумеет ли он достичь дна достаточно быстро? — спросил старпом.

Туполев быстро прикинул в уме технические характеристики «Октября».

— Нет, он не сможет нырнуть так глубоко за столь короткое время. Ему конец. — Извини, старый друг, но это мой долг, подумал он.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Райан вздрагивал всякий раз, когда акустический удар эхом отдавался в двойном корпусе ракетоносца.

— Вы что, не можете заглушить его? Сделайте что-то! — воскликнул он.

— Терпение, Райан, — произнёс Рамиус. Ему ещё никогда не приходилось уклоняться от направленных в него настоящих торпед с боеголовками, зато он сотни раз отрабатывал подобную ситуацию во время учений. — Пусть сначала убедится, что поймал нас.

— У вас есть на борту торпеды-приманки? — спросил Манкузо.

— Четыре штуки, в носовом торпедном отсеке, но у нас нет торпедистов.

Оба капитана ведут себя, как ни в чём не бывало, с горечью отметил Райан, мысленно выглянув из своего перепуганного крохотного мирка. Ни один не желает показаться испуганным. Но оба, похоже, подготовлены к действиям в подобной ситуации.

— Шкипер, — послышался голос Джоунза, — две рыбы на постоянном пеленге три-два-ноль — только что заработали в активном режиме. Повторяю, рыбы ведут гидролокацию в активном режиме. Черт побери, они похожи на сорок восьмые. Шкипер, судя по акустическому почерку, это наши Мк-48.

Рамиус ждал этого.

— Да, мы украли у вас чертежи торпедного гидролокатора пять лет назад, но не сумели достать чертежи двигателя торпеды. Бугаев!

В гидролокационном посту Бугаев включил аппаратуру акустического глушения сразу после пуска торпед. Теперь он тщательно рассчитал импульсы своего глушения таким образом, чтобы они совпали с активными импульсами приближающейся торпеды. Его импульсы находились на той же несущей частоте и с теми же интервалами. Эти расчёты должны быть точными. Посылая слегка искажённые отражённые сигналы, он мог создавать ложные цели. Не слишком много и не очень далеко. Всего несколько, рядом с ракетоносцем, и тогда он сможет запутать операторов «альфы», управляющих торпедами. Бугаев осторожно нажал на кнопку пуска, не выпуская изо рта американскую сигарету.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

— Проклятье! Он глушит нас! — Мичман заметил две новые цели и впервые дал выход эмоциям. Рядом с исчезающим отражением от прежнего контакта появились два новых, один к северу и ближе, другой к югу и несколько дальше. — Товарищ командир, цель пользуется советской аппаратурой глушения.

— Теперь вам понятно? — произнёс Туполев, обращаясь к замполиту. — Ведите торпеды с максимальной тщательностью, — приказал он старпому.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Райан, поднять рули глубины вверх! — крикнул Рамиус.

— Рули глубины вверх до предела. — Райан потянул на себя ручку управления рулями глубины так, что она упёрлась ему в живот. Он не терял надежды, что Рамиус понимает, что делает, чёрт возьми.

— Джоунз, время и расстояние.

— Слушаюсь.

В результате глушения на главных экранах появилось акустическое изображение.

— Две рыбы, пеленг три-два-ноль. Расстояние до первой — две тысячи ярдов, до второй — три тысячи. Первая торпеда уклоняется вниз! Рыба номер один идёт с небольшим уклоном в сторону дна, сэр. — Может быть, этот Бугаев не так уж глуп, подумал Джоунз. Но ведь на них нацелены две рыбы…

Ударная подлодка «Поги»

Шкипер подлодки был вне себя от ярости. Проклятые правила операции запрещали ему что-либо предпринять, разве что…

— Акустик, послать гидролокационные импульсы в сторону этого сукиного сына! Максимальная мощность, врежь этому мерзавцу всем, что у нас есть!

Гидролокатор BQQ-5 «Поги» послал мощные волны акустической энергии в сторону «альфы». Американская подлодка не могла открывать огонь, но, может быть, русские не знали об этом, и мощные акустические импульсы помешают действиям их гидролокатора, наводящего торпеды на цель.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Осталось совсем немного — одна из рыб замкнулась на нас, сэр. Не знаю, какая именно. — Джоунз сдвинул наушники с одного уха и поднял руку, чтобы мгновенно сбросить их со второго. Гидролокатор наведения на одной торпеде уже нашёл их. Да, плохи дела. Если это торпеды Мк-48… Джоунз слишком хорошо знал, что могут натворить такие торпеды. Он почувствовал изменение эффекта Доплера[51] в шуме винтов торпеды, прошедшей под ракетоносцем.

— Одна промахнулась, сэр. Первая прошла под нами. Вторая идёт на нас, интервалы между акустическими импульсами сокращаются.

Джоунз протянул руку и положил её на плечо Бугаева. Может быть, он и впрямь настоящий гений на борту «Красного Октября», как утверждают русские.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

Вторая торпеда Мк-С резала воду со скоростью сорок один узел. Это означало, что цель сближалась с торпедой почти на милю за минуту. Система наведения и принятия решений была сложной. Будучи не в состоянии скопировать компьютеризованную систему наведения американской торпеды Мк-48, Советам пришлось пойти на то, что гидролокатор наведения торпеды посылал информацию на пустивший её корабль по тонкому изолированному проводу. При наведении торпеды старпому приходилось делать выбор между акустическими данными, полученными от гидролокатора в носовом куполе подлодки, и информацией, поступившей от самих торпед. Первую рыбу ввели в заблуждение ложные цели, созданные системой глушения на акустической частоте торпеды. Для наведения второй старпом использовал низкочастотный гидролокатор, расположенный в носовом куполе подлодки. Теперь он знал, что первая торпеда прошла ниже цели. Мичман быстро изменил частоту импульсов, и перед старпомом появилась чёткая картина на те несколько секунд, которые потребовались Бугаеву, чтобы поступить так же с частотой глушения. Спокойно и уверенно старпом наводил вторую торпеду. Она двигалась точно к цели.

Её боеголовка с зарядом в двести килограммов попала в цель скользящим ударом чуть в сторону кормы от центра ракетоносца, перед центральным постом. Через миллисекунду она взорвалась.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Сила взрыва выбросила Райана из кресла, и он ударился головой о палубу. На мгновение он потерял сознание и пришёл в себя в темноте. В ушахстоял звон. Сотрясение, вызванное взрывом, привело к короткому замыканию в дюжине распределительных щитов, и прошло несколько секунд, прежде чем вспыхнул красный аварийный свет. На корме Джоунз успел вовремя сбросить наушники, а вот Бугаев, пытавшийся до последней секунды отвести в сторону приближающуюся торпеду, опоздал. Оглохший, с лопнувшей барабанной перепонкой, он корчился в отчаянных муках на палубе. В машинном отделении вставали моряки. Здесь свет продолжал гореть, и первое, что сделал Мелехин, — посмотрел на пульт регистрации повреждений.

Взрыв произошёл после попадания торпеды во внешний корпус, изготовленный из тонкой стали. Между ним и прочным корпусом находились балластные цистерны, наполненные водой и разделённые двухметровыми сотами, подобными пчелиным. За цистернами хранились баллоны со сжатым воздухом под высоким давлением. Далее располагались аккумуляторные батареи и только потом начинался прочный корпус ракетоносца. Торпеда попала в центр стального листа наружной обшивки, в нескольких футах от всех сварных швов. От взрыва образовалась пробоина диаметром около четырех метров, разрушились соты балластных цистерн и лопнули с полдесятка баллонов, но это поглотило значительную часть силы взрыва. Наконец, были повреждены тридцать крупных никель-кадмиевых аккумуляторов. Советские инженеры намеренно поместили их именно в этом месте. Они понимали, что такое расположение аккумуляторных батарей усложнит их обслуживание и зарядку и, что хуже всего, подвергнет опасности воздействия солёной морской воды, но всё это было принесено в жертву ради их вторичной задачи — создания дополнительного щита. Аккумуляторные батареи спасли ракетоносец. Будь они расположены в другом месте, сила взрыва повредила бы прочный корпус. А теперь сила взрыва оказалась в значительной мере рассеяна несколькими слоями защитной системы, аналогов которой не существует на подлодках западных флотов. В сварном шве прочного корпуса появилась трещина, и в радиорубку словно из шланга под огромным давлением хлестала струя воды, но в остальном прочный корпус уцелел.

В центральном посту Райан уже сидел в кресле, проверяя, работают ли приборы. Он слышал, как в переднем отсеке хлещет струя воды, и не знал, что делать дальше. Понятно было, что нельзя поддаваться панике, хотя у него была отчаянная потребность выплеснуть чувства.

— Что мне делать? — спросил Райан.

— Вы живы? — спросил Манкузо.

— Нет, черт побери, — я мёртв. Так что делать?

— Рамиус? — Манкузо увидел в руке капитана фонарик, который тот снял с переборки.

— Вниз, ныряем ко дну. — Рамиус снял телефонную трубку и приказал Мелехину в машинном отделении остановить турбины. Мелехин уже отдал такой приказ.

Райан толкнул от себя траверсу погружения. Подумать только, мелькнула мысль, в этой чёртовой подлодке, получившей эту чёртову пробоину, ему приказывают идти ко дну!

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

— Точное попадание, товарищ командир, — доложил мичман. — Двигатели остановились. Слышу потрескивание корпуса, он погружается. — Акустик послал нескольких импульсов в активном режиме, но не смог принять отражённых сигналов. Волны взрыва взбудоражили воду. По всему морю расходилось эхо взрыва. Образовались мириады воздушных пузырьков, создавших зону, непроницаемую для акустических волн вокруг цели и быстро закрывших её от окружающего мира. Активные импульсы отражались от облака пузырьков, а чувствительность пассивных датчиков резко уменьшилась из-за продолжающегося эха. Мичман мог с уверенностью сказать лишь, что одна торпеда попала в цель, скорее всего вторая. Он был достаточно опытен, чтобы отделить посторонний шум от отражённых сигналов, и ему удалось правильно истолковать почти все, что произошло.

Ударная подлодка Даллас

— Один-ноль в пользу противника, — заметил старший акустик. «Даллас» шёл слишком быстро и не мог полностью использовать своё гидролокационное оборудование, но невозможно было не услышать грохот взрыва. Его через корпус лодки услышала вся команда.

В центральном посту Чеймберз определил, что находится в двух милях от того места, где только что был «Октябрь». Все остальные смотрели на свои приборы, не обнаруживая чувств. Десять их товарищей находились на корабле, в который попала торпеда, а враг скрывался за стеной шума.

— Уменьшить скорость, треть мощности, — приказал Чеймберз.

— Треть мощности, слушаюсь, — повторил вахтенный офицер.

— Акустик, сообщите данные, — произнёс Чеймберз.

— Занимаюсь ими, сэр. — Старший акустик Лаваль напрягал слух, пытаясь разобраться в поступающих шумах. Ему потребовалось десять минут, и за это время ход «Далласа» уменьшился до десяти узлов.

— Мостик, докладывает гидропост. В ракетоносец попала одна торпеда. Не слышу шума двигателей… но и звуков разрушающегося корпуса не слышно. Повторяю, сэр, не слышно звуков разрушения корпуса.

— Слышите «альфу»?

— Нет, сэр, вода слишком взбаламучена.

На лице Чеймберза появилась недовольная гримаса. Ты офицер, сказал он себе, тебе платят за то, чтобы ты думал. Во-первых, что происходит? Во-вторых, что ты собираешься предпринять? Обдумай все и начинай действовать.

— Дистанция до цели?

— Примерно девять тысяч ярдов, сэр, — ответил Гудмэн, считывая данные с последнего огневого решения на экране компьютера, управляющего стрельбой. — «Альфа» находится за пределами «глухой» зоны.

— Глубина шестьсот футов. — Офицер на рулях глубины передал команду рулевому. Чеймберз обдумал ситуацию и принял решение. Он пожалел, что на лодке нет Манкузо и Манньона. Капитан и штурман относились к числу тех, кто представляли на «Далласе» комитет тактического управления. Было бы неплохо обсудить проблему и с опытными офицерами, но их не было сейчас на подлодке.

— Прошу внимания. Мы погружаемся. Волнение в море после взрыва будет оставаться относительно постоянным. Если оно начнёт успокаиваться, то сместится к поверхности, поэтому мы опустимся ниже его. Прежде всего нужно обнаружить ракетоносец. Если он не на расчётном месте, значит, опустился на дно. Глубина здесь всего девятьсот футов, так что он может лежать на дне с живой командой. Независимо от того, находится он на прежнем месте или на дне, необходимо занять позицию между ним и «альфой». — И, подумал он, если «альфа» снова пустит торпеды, я потоплю её, и пусть будут прокляты правила поведения на море в мирных условиях. Нужно обмануть этого парня. Но как? И где сейчас «Красный Октябрь»?

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Ракетоносец опускался быстрее, чем ожидалось. Взрыв разрушил цистерну выравнивания дифферента, что прибавило отрицательной плавучести и не входило в первоначальные расчёты.

Пробоина в радиорубке оказалась значительной, однако Мелехин заметил её на своём пульте повреждений и немедленно принял меры. В каждом отсеке находилась водоотливная помпа, работающая от электрической системы подлодки. Помпа радиорубки включилась вместе с основной помпой этой части ракетоносца, и им удалось, хотя и с трудом, откачать воду. Радиоаппаратура полностью вышла из строя, но никто и не собирался пользоваться радиосвязью.

— Райан, вверх до предела рули глубины и положите руль на правый борт, — скомандовал Рамиус.

— Руль на правый борт и вверх плоскости рулей глубины, — отрепетовал Райан. — Сейчас мы врежемся в дно?

— Постарайтесь обойтись без этого, — посоветовал Манкузо. — Пробоина может, увеличиться.

— Лучше не придумаешь… — проворчал Райан. Скорость погружения «Октября» уменьшилась, и он описал плавную дугу к востоку, заходя под «глухую» зону все ещё бурлящей воды. Рамиус хотел скрыться за ней, оставив «альфу» по другую сторону. Манкузо подумал, что они смогут, пожалуй, спастись. В этом случае он решил внимательно изучить чертежи этого корабля.

Ударная подлодка «Даллас»

— Акустик, два направленных активных импульса малой мощности в сторону ракетоносца и так, чтобы никто их не заметил.

— Слушаюсь, сэр. — Главный акустик Лаваль отрегулировал приборы соответствующим образом и послал два импульса. — Здорово! Мостик, это гидропост. Я нашёл его! Пеленг два-ноль-три, расстояние две тысячи ярдов. Он не на дне, повторяю, он не лежит на дне, сэр.

— Лево руля пятнадцать, курс два-ноль-три, — приказал Чеймберз.

— Лево руля пятнадцать, слушаюсь! — отрепетовал рулевой. — Ложимся на новый курс два-ноль-три. Сэр, руль на левом борту, пятнадцать градусов.

— Френчи, что там с ракетоносцем?

— Сэр, мне кажется, я слышу шум водоотливных помп… и он медленно двигается. Пеленг сейчас два-ноль-один. Могу следить за ним пассивными системами, сэр.

— Томпсон, рассчитайте курс ракетоносца. Мистер Гудмэн, наш МЛС все ещё готов к пуску?

— Так точно, сэр, — послышался ответ офицера-торпедиста.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

— Мы потопили его? — спросил замполит.

— Наверно, — ответил Туполев, не зная, так ли это. — Нужно подойти поближе, чтобы убедиться. Малый вперёд.

— Есть малый вперёд!

Ударная подлодка «Поги»

Сейчас «Поги» находился в двух тысячах ярдов от «Коновалова», продолжая безжалостно бомбардировать его мощными гидролокационными импульсами.

— Он дал ход, сэр. Достаточный, чтобы следить за ним пассивными системами, — доложил старший акустик Палмер.

— Очень хорошо, прекратить активную гидролокацию, — скомандовал Вуд.

— Слушаюсь, активные системы отключены.

— У нас есть огневое решение?

— Самое точное, — ответил Рейнолдс. — Время движения торпеды до цели — одна минута восемнадцать секунд. Обе рыбы готовы к пуску.

— Малый вперёд, одна треть.

— Есть малый вперёд, одна треть. — «Поги» сбавил ход. Его командир пытался найти оправдание для торпедного залпа.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Шкипер, только что услышал два импульса от одной из наших лодок, с северо-северо-востока. Низкой мощности, сэр, должна быть недалеко.

— Сможете связаться с ней по «гертруде»?

— Так точно, сэр!

— Капитан, — обратился Манкузо к Рамиусу. — Разрешите связаться с моей лодкой.

— Да.

— Джоунз, немедленно вызывай «Даллас».

— Слушаюсь. Джоунзи вызывает Френчи. Ты слышишь меня? — Акустик посмотрел нахмурившись на динамик. — Френчи, отвечай.

Ударная подлодка «Даллас»

— Мостик, это гидропост. Говорит Джоунз, по «гертруде».

Капитан-лейтенант снял трубку подводного телефона в центральном посту.

— Джоунзи, это Чеймберз. В каком состоянии лодка?

Манкузо взял микрофон из рук акустика.

— Уолли, говорит Барт, — сказал он. — У нас пробоина в центральной части, но она не вызывает опасений. Вы можете отвлечь от нас «альфу»?

— Так точно, сэр! Начинаю прямо сейчас. Конец связи. — Чеймберз положил трубку. — Гудмэн, затопите трубу с МЛС. Мы последуем за ним. Если «альфа» выстрелит в него торпедой, топим её. Отрегулируйте МЛС на две тысячи ярдов прямого курса, потом пусть повернёт к югу.

— Готово, сэр. Наружный люк открыт.

— Пуск!

— МЛС вышел, сэр.

Приманка пошла вперёд от «Далласа» со скоростью двадцать узлов в течение двух минут, затем сбавила ход. У МЛС был корпус торпеды, в носовой части которой находился мощный акустический датчик, работающий от магнитофона, на котором были записаны шумы ударной подлодки типа 688. Каждые четыре минуты шумы замолкали на короткое время и МЛС двигался бесшумно. «Даллас» следовал в тысяче ярдов позади приманки, погрузившись на несколько сот футов глубже.

«Коновалов» осторожно подошёл к облаку воздушных пузырьков. К северу от него неслышно плыл «Поги».

— Стреляй в приманку, сукин ты сын, — еле слышно пробормотал Чеймберз.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Рамиус пришёл к выводу, что «глухая» зона отделяла его теперь от «альфы». Он приказал снова пустить турбины, и «Красный Октябрь» пошёл на северо-восток.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

— Лево руля десять градусов, — негромко скомандовал Туполев. — Обойдём мёртвую зону с севера и увидим, потоплен ли он, когда повернём назад. Но сначала нужно покинуть зону шума.

— Пока ничего не слышно, — доложил мичман. — Ни удара о дно, ни шума рушащихся переборок… Обнаружен новый контакт, пеленг один-семь-ноль… Это другой шум, товарищ командир, лодка с одним винтом… Похожа на американскую.

— Пеленг?

— В направлении на юг, по-моему. Да, на юг… Звук меняется. Это американская подлодка.

— Американская подлодка отводит нас в сторону от цели. Не обращать на неё внимания.

— Не обращать внимания? — недоуменно спросил замполит.

— Товарищ замполит, если бы вы шли на север и в вас попала бы торпеда, вы что, направились бы затем к югу? Пожалуй, вы так и сделаете, но не Марк. Это шито белыми нитками. Американская подлодка уводит нас от «Октября». Не слишком разумное решение, между прочим. Марк поступил бы по-другому. И он пошёл бы на север. Я знаю его, читаю его мысли. Сейчас он направляется на север, может быть, на северо-восток. Американцы не пытались бы отвлечь нас, если бы мы потопили ракетоносец. Теперь мы знаем, что «Октябрь» повреждён, но не потоплен. Мы найдём его и покончим с ним, — бесстрастно произнёс Туполев. Охота за «Красным Октябрём» полностью захватила его. Он вспоминал все, чему его учили. Теперь он докажет, что стал новым гроссмейстером подводной войны. Совесть Туполева молчала. Он выполнял свой долг.

— Но американцы…

— Они не откроют огонь, товарищ замполит, — произнёс Туполев с ледяной улыбкой. — Если бы они намеревались стрелять, нас потопила бы их подлодка на северном направлении. Американцы не могут открывать огонь, не получив разрешения. Они должны получить разрешение на это, так же как и мы, но нам уже отдан приказ, и потому мы обладаем преимуществом перед ними. Сейчас мы находимся в том месте, где наша торпеда попала в «Красный Октябрь», и когда обойдём взбудораженный участок воды, снова обнаружим его. И закончим дело.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Воспользоваться гусеницей они не могли. Борт одного туннеля был смят взрывом торпеды. «Октябрь» шёл вперёд шестиузловым ходом, подгоняемый гребными винтами, которые издавали больше шума, чем туннельная система. Происходящее походило на обычные учения по защите ракетоносца, вот только при учениях всегда исходили из того, что ударные подлодки, охраняющие ракетоносец, могут стрелять, удерживая противника на безопасном расстоянии…

— Лево руля, задний ход, — приказал Рамиус.

— Что? — изумлённо спросил Манкузо.

— Пошевелите мозгами, Манкузо, — ответил Рамиус, следя за тем, как Райан выполняет приказ. Райан повиновался, не вдаваясь в его смысл.

— Пошевелите мозгами, капитан Манкузо, — повторил Рамиус. — Подумайте, что происходит? Из Москвы поступила команда оставить позади одну ударную подлодку, скорее всего, типа «политовский» — по-вашему, это «альфа». Я знаком со всеми командирами этих лодок. Все они молодые и все — как это сказать — агрессивные? Да, агрессивные. Командир этой подлодки знает теперь, что не потопил нас. А зная это, начнёт преследование. Вот мы и идём назад, подобно хитрой лисе, и дадим ему обогнать нас.

Манкузо не понравилось решение русского капитана — Райан почувствовал это, даже не отрывая взгляда от приборов.

— Мы не можем стрелять. Ваши люди не могут стрелять. Нам не удастся уйти от него — он имеет преимущество в скорости. Мы не можем спрятаться — у него более совершенный гидролокатор. Он пойдёт на восток, воспользуется преимуществом в скорости, чтобы не упустить нас, и обнаружит «Красный Октябрь» своим гидролокатором. Направившись на запад, мы получаем шанс на спасение. Такое решение окажется для него неожиданным.

Манкузо все ещё не нравилось решение Рамиуса, но он был вынужден признать, что это неплохо придумано. Даже хорошо. Он снова посмотрел на карту. Всё-таки это не его корабль.

Ударная подлодка «Даллас»

— Этот сукин сын просто прошёл мимо. Он или не обратил внимания на приманку, или просто не заметил её. Сейчас он у нас на траверзе,[52] скоро мы окажемся в его кильватерной струе, — доложил Лаваль.

Чеймберз негромко выругался.

— Не повезло нам с этим. Право руля, пятнадцать градусов, — приказал он. По крайней мере русская подлодка не услышала «Даллас». Американская субмарина легко исполнила команду. — Пойдём следом за ним.

Ударная подлодка «Поги»

Теперь «Поги» находился в миле от левой скулы «альфы». Вуд слышал «Даллас» своим пассивным гидролокатором и заметил, что он изменил курс. Капитан просто не знал, что делать дальше. Самым простым решением был торпедный залп, но на это Вуд не решался. Он подумал, а не стоит ли забыть о приказах и взять инициативу на себя. Вуд инстинктивно чувствовал, что это самый правильный выбор. «Альфа» охотится за американцами… И всё-таки чувство долга победило. Вуд переборол свой инстинкт.

Нет ничего хуже самоуверенности, с горечью подумал он. Вся операция основывалась на том, что в этом районе никого нет, и даже если кто-то окажется здесь, ударные подлодки смогут заранее предупредить ракетоносец. Это урок для них, но Вуд не хотел сейчас думать об этом.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

— Замечен контакт, — произнёс мичман, склонившись к микрофону. — Перед нами, почти прямо перед нами. Идёт малым ходом на гребных винтах. Пеленг ноль-четыре-четыре, дистанция не определена.

— Это «Красный Октябрь»? — спросил Туполев.

— Не знаю, товарищ командир. Может оказаться американской подлодкой. По-моему, он направляется к нам.

— Проклятье! — Туполев обвёл взглядом центральный пост. Неужели они обогнали «Красный Октябрь»? А вдруг он действительно потоплен?

Ударная подлодка «Даллас»

— Он знает, что мы здесь. Френчи? — спросил Чеймберз, снова вернувшись в гидролокационный пост.

— Нет, этого он не знает. — Лаваль отрицательно покачал головой. — Мы позади него. Одну минуту… — Акустик нахмурился. — Ещё один контакт, на дальней стороне «альфы». Это, должно быть, наш друг, сэр. Господи! Мне кажется, он направляется к нам. Движется на винтах, а не на этой странной системе.

— Расстояние до «альфы»?

— Меньше трех тысяч ярдов, сэр.

— Средний вперёд, две трети! Лево руля десять градусов! — приказал Чеймберз. — Френчи, пошли активный импульс, только подлёдным гидролокатором. Возможно, русские не знают, что это. Пусть примут нас за ракетоносец.

— Слушаюсь, сэр!

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

— Высокочастотные гидролокационные сигналы за кормой! — выкрикнул мичман. — Непохожи на американский локатор, товарищ командир.

Туполев внезапно растерялся. А вдруг мористее его американская подлодка? Та, что у него на левой скуле, — точно американская. Значит, позади «Октябрь». Марк — всё та же хитрая лиса. Он затаился, дал им пройти, и теперь может выстрелить в них сзади!

— Полный вперёд, лево руля!

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Слышу контакт! — громко произнёс Джоунз. — Прямо перед нами. Подождите… Это «альфа»! Она совсем близко! Похоже, начала поворот. Кто-то посылает в неё гидролокационные импульсы с противоположной стороны. Боже мой, она рядом! Шкипер, «альфа» больше не точечный контакт. Я принимаю отдельные сигналы от двигателя и от гребного винта.

— Капитан? — произнёс Манкузо. Оба командира посмотрели друг на друга и приняли одинаковое решение, словно телепаты. Рамиус кивнул.

— Дайте расстояние.

— Джоунзи, пошли импульс в сукиного сына! — скомандовал Манкузо и побежал на корму.

— Слушаюсь. — Гидролокационные системы были уже включены. Джоунз послал одиночный импульс, чтобы определить расстояние. — Дистанция — тысяча пятьсот ярдов. Нулевое возвышение. Мы на одинаковой глубине, сэр.

— Манкузо, пусть ваш акустик выдаёт нам расстояние и пеленг! — Рамиус с силой потянул за ручку машинного телеграфа.

— О'кей, Джоунзи, будешь руководить стрельбой. Следи за этой долбаной «альфой».

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

— Один гидролокационный импульс слева, расстояние неизвестно, пеленг сорок. Та цель, что мористее, только что измерила дистанцию до нас, — доложил мичман.

— Расстояние, — приказал Туполев.

— Слишком далеко от траверза в сторону кормы, товарищ командир. Я теряю его за кормой.

Одна из этих подлодок должна быть «Красным Октябрём» — но какая? Можно ли пойти на риск стрельбы по американской подлодке? Нет, нельзя!

— Огневое решение для ближней цели?

— Не очень точное, товарищ командир, — ответил старпом. — Она маневрирует и увеличивает скорость.

Мичман сконцентрировал внимание на западной цели.

— Товарищ командир, контакт перед нами не является советской подлодкой, повторяю, не является. Это американская лодка.

— Какая из подлодок американская? — раздражённо крикнул Туполев.

— Те, что на западе и на северо-западе, — обе американские. Цель на востоке я не сумел определить.

— Продолжать удерживать руль на левом борту.

— Руль положен на левый борт, — отрепетовал рулевой, удерживая повёрнутый до предела штурвал.

— Цель находится позади нас. Нужно замкнуться на неё и пустить торпеду во время поворота. Черт побери, мы идём слишком быстро. Сбавить ход до одной трети.

Обычно «Коновалов» поворачивался быстро, однако на этот раз замедление хода привело к тому, что гребной винт действовал как тормоз, сдерживая исполнение манёвра. И всё-таки Туполев действовал правильно. Ему нужно было направить торпедные аппараты вдоль пеленга на цель, и потому пришлось замедлить ход, чтобы акустик сумел представить точные данные, необходимые для стрельбы.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— О'кей, «альфа» продолжает поворот, двигается сейчас справа налево… Шум двигателя уменьшился. Она только что сбросила скорость, — докладывал Джоунз, наблюдая за экраном. Акустик лихорадочно рассчитывал в уме курс, скорость и расстояние. — До неё теперь тысяча двести ярдов. Она продолжает поворот. Мы делаем то, что следует делать?

— Похоже на то.

Джоунз установил гидролокатор на автоматическую посылку импульсов.

— Нужно следить за тем, куда приведёт этот поворот, сэр. Если у неё умелый командир, она устремится на юг и уйдёт первой.

— Тогда молись за то, что он неумелый, — произнёс Манкузо, стоя у входа в гидропост. — Удерживать корабль на курсе.

— Слушаюсь, удерживать корабль на курсе, — повторил Райан, пытаясь решить, погибнут они от следующей торпеды или нет.

— Поворот продолжается. Сейчас мы у неё на левом траверзе, скорее на левой скуле. — Джоунз поднял голову. — Она успеет развернуться раньше нас. А вот и импульсы её гидролокатора.

«Красный Октябрь» продолжал ускоряться. Теперь он шёл вперёд со скоростью восемнадцать узлов.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

— Я слышу его, — донёсся голос мичмана. — Дистанция — тысяча метров, пеленг — сорок. Вертикальный угол нулевой.

— Приготовиться к пуску, — скомандовал Туполев своему старпому.

— Придётся пускать торпеду под нулевым углом. Мы поворачиваем слишком быстро, — ответил старпом. Он поспешно рассчитал огневое решение. Субмарины сближались со скоростью больше сорока узлов. — Готов только аппарат номер пять! Труба заполнена, наружный люк открыт. Аппарат готов к стрельбе!

— Пуск!

— Пуск пятой! — Палец старпома нажал на кнопку.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Расстояние сократилось до девятисот ярдов — слышу высокоскоростные винты прямо перед нами! Перед нами торпеда. Одна торпеда, идёт прямо на нас!

— Не обращай внимания на торпеду, следи за «альфой»!

— Да, понял, пеленг на «альфу» два-два-пять, поворот замедляется. Нужно немного повернуть влево, сэр.

— Райан, влево пять градусов, курс два-два-пять.

— Слушаюсь, влево пять градусов, курс два-два-пять.

— Рыба быстро приближается, сэр, — предупредил Джоунз.

— Наплевать на рыбу! Следи за «альфой».

— Слушаюсь. Пеленг все ещё два-два-пять. Такой же, как и у рыбы.

Расстояние между сближающимися подлодками быстро сокращалось. Торпеда мчалась к «Октябрю» ещё быстрее, но её взрыватель стоял на предохранителе. Чтобы не допустить преждевременного взрыва, способного повредить пустившую её лодку, взрыватели на торпедах приходили в боевое положение, лишь пройдя расстояние от пятисот до тысячи ярдов. Если «Октябрю» удастся сблизиться с «альфой» достаточно быстро, торпеда не взорвётся.

Теперь «Октябрь» мчался двадцатиузловым ходом.

— Расстояние до «альфы» семьсот пятьдесят ярдов, пеленг два-два-пять. Торпеда рядом, сэр, до попадания несколько секунд. — Джоунз съёжился в кресле, уставившись на экран.

Послышался глухой удар торпеды.

Торпеда попала прямо в центр полусферического носа «Октября». Предохранитель должен был отключиться ещё через сто метров. От сильного удара торпеда раскололась на три части, отброшенные в сторону подводным ракетоносцем, продолжавшим набирать скорость.

— Ну и никчёмные торпеды у русских! — засмеялся Джоунз. — Слава Всевышнему! Пеленг на цель по-прежнему два-два-пять, расстояние семьсот ярдов.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

— Почему не было взрыва? — удивился Туполев.

— Предохранительное устройство! — Старпом выругался. Он слишком поспешил с пуском торпеды.

— Где цель?

— Пеленг сорок пять градусов, товарищ командир, остаётся неизменным, — доложил мичман. — Мы быстро сближаемся.

Туполев побледнел.

— Лево на борт, самый полный вперёд!

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Поворачивает, поворачивает слева направо, — доложил Джоунз. — Пеленг сейчас два-три-ноль, цель становится шире. Нужно чуть повернуть вправо, сэр.

— Райан, право руля пять градусов.

— Руль положен вправо, пять градусов, — ответил Райан.

— Нет, вправо десять! — отменил свой приказ Рамиус. Он рассчитывал курс карандашом на листке бумаги. К тому же капитан хорошо знал технические характеристики «альфы».

— Руль вправо десять градусов, — отозвался Райан.

— Эффект максимального сближения, расстояние четыреста ярдов, пеленг два-два-пять на центр цели. Цель слева и справа, главным образом слева, — быстро произнёс Джоунз. — Расстояние… триста ярдов. Вертикальный угол нулевой, мы на одном уровне с целью. Расстояние двести пятьдесят, пеленг два-два-пять на центр цели. Теперь не промахнёмся, шкипер.

— Мы попадём в неё! — воскликнул Манкузо.

Туполеву следовало бы уйти на глубину, а он вместо этого положился на ускорение и манёвренность своей лодки, упустив из виду, что Рамиус знает её технические характеристики лучше его.

— Контакт вытянулся влево и вправо — мгновенный отражённый сигнал, сэр!

— Приготовиться к столкновению!

Рамиус забыл про сигнал предупреждения о столкновении. Он рванул ручку всего за несколько секунд до того момента, как подлодки столкнулись.

«Красный Октябрь» врезался в середину «Коновалова», чуть ближе к корме, под углом в тридцать градусов. От мощного удара титановый корпус «Коновалова» разломился, а нос «Октября» смялся, как банка из-под пива.

Райан не сумел приготовиться к столкновению. Его бросило вперёд и он ударился лицом о приборную панель. На корме, в медпункте, Уилльямз вылетел из койки, словно выброшенный катапультой, и Нойз успел подхватить его, прежде чем английский лейтенант ударился головой о палубу. Гидролокационное оборудование Джоунза было полностью уничтожено. Подводный ракетоносец подбросило вверх, и он подмял «альфу» под себя, прорезав килем верхнюю палубу небольшой ударной подлодки. Силой инерции огромный корабль протащило вперёд и ближе к поверхности.

Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

Прочный корпус ударной подлодки был полностью герметичным, изготовленным из особо прочного титана. Однако это не спасло его при столкновении. Борта двух отсеков разрушились, и в них хлынула морская вода. Переборка между центральным постом и кормовыми отсеками рухнула через мгновение от деформации корпуса. Последнее, что увидел Туполев, — стену белой пены, ворвавшаяся внутрь лодки с правого борта. «Альфа» легла на левый борт, увлекаемая килем «Красного Октября», который тащил её за собой, катясь по верхней палубе. Через несколько секунд подлодка перевернулась вверх дном. По всей её длине люди и незакреплённые предметы покатились, как брошенные игральные кости. Половина команды уже тонула. В этот момент контакт «Коновалова» с «Октябрём» прекратился, потому что заполненные водой отсеки ударной подлодки потащили её вниз, ко дну, носом вперёд. Последний сознательный поступок замполита состоял в том, что он дёрнул за ручку аварийного буя, но и это оказалось напрасным: подлодка была перевёрнута вверх дном, и трос буя запутался вокруг рубки. Единственным указателем места гибели «Коновалова» стала масса воздушных пузырьков, поднимающихся к поверхности.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— Мы все ещё живы? — спросил Райан. Лицо его было залито кровью.

— Вверх рули глубины, вверх! — крикнул Рамиус.

— Рули глубины подняты вверх, — ответил Райан, левой рукой потянув на себя рычаг управления рулями глубины и прижав правую к изрезанному лицу.

— Сообщить о полученных повреждениях, — скомандовал по-русски Рамиус.

— Реакторная система не пострадала, — тут же послышался ответ Мелехина. — На аварийном пульте вижу, что затоплен торпедный отсек, — мне кажется, что затоплен. Я пустил туда воздух под высоким давлением и включил помпу, которая начала откачивать воду. Советую всплыть на поверхность для оценки полученных повреждений.

— Да! — согласился Рамиус. Он встал, подошёл хромая к воздушному коллектору и продул все цистерны.

Ударная подлодка «Даллас»

— Господи, — пробормотал старший акустик, — кто-то столкнулся с кем-то. Слышу шум разрушающегося корпуса, опускающегося вниз, и потрескивание корпуса всплывающей подлодки. Не знаю, которая всплывает, а которая идёт ко дну. Двигатели не работают у обоих.

— Немедленно всплыть на перископную глубину! — скомандовал Чеймберз.

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

В 16.54 по местному времени «Красный Октябрь» впервые всплыл на поверхность Атлантического океана в сорока семи милях к юго-востоку от Норфолка. Вокруг не было ни корабля.

— Гидролокатору конец, шкипер. — Джоунз выключил свою аппаратуру. — Все наружные датчики смяты. Действуют лишь бесполезные бортовые гидрофоны. Мы не можем пользоваться акустическими системами в активном режиме. Не работает даже «гертруда».

— Иди в носовой отсек, Джоунзи. Ты отлично потрудился.

Джоунз достал из пачки последнюю сигарету.

— Всегда рад, сэр, — но следующим летом мой контракт заканчивается, имейте в виду.

Бугаев пошёл за американским акустиком, все ещё оглушённый и потрясённый взрывом торпеды.

«Октябрь» покачивался на поверхности, погрузившись носом, с двадцатиградусным креном на левый борт от продутых балластных цистерн.

Ударная подлодка «Даллас»

— Ты только посмотри! — удивлённо произнёс Чеймберз. Он взял микрофон корабельной трансляции.

— Внимание, говорит капитан Чеймберз. «Красный Октябрь» потопил «альфу»! Наши парни в безопасности. Мы всплываем. Группе борьбы за живучесть приготовиться!

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

— С вами все в порядке, капитан Райан? — Джоунз осторожно повернул его голову. — Похоже, у вас на лице глубокие порезы от разбитого стекла, сэр.

— Не стоит беспокоиться — увидим, когда перестанет течь кровь, — заплетающимся языком, словно пьяный, произнёс Райан.

— Пожалуй. — Джоунз прижал свой платок к окровавленному лицу Райана. — Надеюсь, обычно вы справляетесь с рулём получше, сэр.

— Капитан Рамиус, позвольте подняться на рубку, чтобы связаться со своим кораблём, — произнёс Манкузо.

— Отправляйтесь, нам может понадобиться помощь при ликвидации пробоин.

Манкузо надел куртку, убедился, что маленький радиопередатчик, которым он пользовался при швартовке, все ещё в кармане, и через тридцать секунд стоял на вершине паруса. Он успел обвести взглядом горизонт. Ещё никогда небо не казалось ему таким красивым. И тут же увидел всплывающий «Даллас».

На расстоянии в четыреста ярдов Манкузо не мог разглядеть лицо офицера на парусе «Далласа», но это наверняка Чеймберз.

— «Даллас», это Манкузо.

— Шкипер, это Чеймберз, — донеслось из крошечного динамика. — С вами все в порядке?

— Да. Но нам нужна помощь. Нос ракетоносца смят, и в борт попала торпеда.

— Вижу, Барт. Посмотри вниз.

— Боже мой! — невольно вырвалось у Манкузо. Рваная пробоина наполовину выступала из воды, в ней плескались волны, и дифферент ракетоносца на нос был заметён. Манкузо удивился, как они вообще остались на плаву, но сейчас не время выяснять причины.

— Перебирайся к нам, Уолли, и спускай плот.

— Идём. Группа борьбы за живучесть наготове, а я… вот и наш второй друг, — произнёс Чеймберз.

«Поги» всплыл ярдах в трехстах прямо перед «Октябрём».

— Капитан, «Поги» передаёт, что район чист. Здесь нет никого, кроме нас. Помнится, мы это уже слышали, — невесело засмеялся Чеймберз. — Может быть, связаться с берегом по радио?

— Нет, давай посмотрим, не справимся ли мы с этим своими силами.

«Даллас» медленно подошёл к «Октябрю». Через несколько минут ударная подлодка Манкузо была в семидесяти ярдах от левого борта ракетоносца, и десять моряков на плотике, преодолевая волны, уже гребли к «Октябрю». До этого момента всего несколько человек на «Далласе» знали, что происходит. Теперь это стало известно всем. Манкузо видел, как матросы, поднявшиеся на палубу, указывают на повреждённый ракетоносец и оживлённо разговаривают между собой. Действительно, есть о чём.

Повреждения оказались не такими серьёзными, как казалось сначала. Торпедный отсек не был затоплен — от удара сработал датчик и выдал ложный сигнал тревоги. Носовые балластные цистерны треснули, и в них плескалась морская вода, но субмарина была такой большой и её балластные цистерны были разделены на такое число сот, что дифферент на нос не превышал восьми футов. Крен на борт был всего лишь непривычным. Через два часа заделали пробоину в радиорубке, и после длительного обсуждения, в котором принимали участие Рамиус, Мелехин и Манкузо, пришли к заключению, что ракетоносец может снова погрузиться и продолжать плыть в подводном положении, если скорость хода не будет большой, а глубина погружения не превысит тридцати метров. Правда, в Норфолк они прибудут с опозданием.

День восемнадцатый Понедельник, 20 декабря

Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

Райан снова стоял на вершине рубки благодаря Рамиусу, который заявил, что американец заслужил это. В обмен на любезность Джек помог ему подняться по трапу на мостик. Рядом с ними был Манкузо. В центральном посту расположилась американская команда, а группа механиков в машинном отделении пополнилась, так что теперь реакторный и турбинный отсеки обслуживала вахта, похожая на нормальную ходовую. Течь в радиорубке полностью ликвидировать не удалось, но пробоина была сейчас выше ватерлинии. Воду из рубки откачали, и крен уменьшился до пятнадцати градусов. «Октябрь» все ещё имел дифферент на нос, однако это удалось отчасти компенсировать тем, что уцелевшие балластные цистерны продули полностью. Из-за смятого носа за кормой ракетоносца тянулась неровная кильватерная струя, едва заметная под безлунным небом, затянутым облаками. «Даллас» и «Поги» по-прежнему шли под водой, за кормой «Октября», прикрывая его от возможного нападения. Процессия приближалась к Кейп-Генри и Кейп-Чарльз.

Где-то далеко за кормой к проливу шёл танкер, наполненный сжиженным природным газом. Береговая охрана временно закрыла вход в пролив для всего надводного транспорта, чтобы дать возможность этой плавающей бомбе — по крайней мере так было объявлено на радиочастоте береговой охраны — беспрепятственно пройти к разгрузочному топливному терминалу в Коув-Пойнте, штат Мэриленд. Интересно, подумал Райан, каким образом военно-морскому флоту удалось убедить капитана танкера сделать вид, что у него возникли трудности в машинном отделении или ещё каким-то образом отложить время его прибытия. Подводные лодки шли с опозданием на шесть часов. Флот наверняка чертовски нервничал до тех пор, пока они не всплыли сорок минут назад и тут же не были замечены «Орионом», барражирующим у побережья.

Красные и зелёные фонари буев подмигивали им, приплясывая на волнах. Впереди Райан увидел огни моста-туннеля через Чесапикский залив, но движущихся автомобильных фар на нём не было. Судя по всему, ЦРУ удалось инсценировать серьёзную катастрофу и перекрыть движение транспорта — поставить поперёк шоссе пару трейлеров с прицепами, наполненными яйцами или бензином. Они уж наверняка постарались придумать что-нибудь необычное.

— Вы ведь никогда не были в Америке, — заметил Райан, стараясь поддержать разговор с Рамиусом.

— Нет, я не бывал в западных странах. Только однажды на Кубе, много лет назад.

Райан посмотрел сначала на север, потом на юг. Наверно, они уже миновали мысы у входа.

— Ну что ж, добро пожаловать домой, капитан Рамиус. Лично я, сэр, чертовски рад, что вы здесь.

— Я ещё больше рад тому, что вы вернулись домой, — заметил Рамиус.

— Это уж точно, можете не сомневаться, — громко рассмеялся Райан. — Благодарю вас ещё раз за то, что вы позволили мне стоять на мостике.

— Вы это заслужили, Райан.

— Зовите меня Джек, сэр.

— Это ведь то же самое, что и Джон, верно? — спросил Рамиус. — А Джон по-русски — Иван, нет?

— Да, сэр, пожалуй, что так. — Райан не понял, почему лицо Рамиуса расплылось в широкой улыбке.

— К нам подходит буксир. — Манкузо показал на приближающийся корабль.

У американского капитана было на редкость острое зрение. Райан ещё минуту не видел буксира даже в бинокль. Всего лишь тень, чуть темнее ночи, на расстоянии около мили.

— «Скептр», это буксир «Падука». Вы слышите меня? Приём.

Манкузо достал из кармана портативную рацию.

— «Падука», это «Скептр». Доброе утро, сэр. — Он говорил с английским акцентом.

— Следуйте за нами, капитан.

— Очень хорошо, «Падука». Исполняем. Конец связи.

«Скептр» было названием ударной подлодки британского королевского флота. Она находится сейчас, наверно, где-то далеко, подумал Райан, патрулирует у Фолклендских островов или в другом отдалённом районе мира. Таким образом, её прибытие в Норфолк будет обычным рядовым случаем, который трудно опровергнуть. По-видимому, кто-то думал о том, что какой-нибудь русский агент сочтёт подозрительным прибытие незнакомой подлодки.

Буксир приблизился на расстояние нескольких сотен ярдов, развернулся и повёл их за собой пятиузловым ходом. На корме горел один красный фонарь.

— Надеюсь, нам не попадётся какое-нибудь гражданское судно, — заметил Манкузо.

— Но вы сказали, что вход в гавань закрыт, — удивился Рамиус.

— Может показаться какой-нибудь яхтсмен на своей маленькой яхте. Для гражданского водного транспорта открыт свободный проход через гавань к каналу Дизмэл-Суомп, и увидеть яхты на экране радиолокатора практически невозможно. Они шныряют тут всё время.

— Но это безумие!

— Мы живём в свободной стране, капитан, — негромко произнёс Райан. — Вам понадобится время, чтобы понять, что означает настоящая свобода. Это слово часто используют не по назначению, но со временем вы поймёте, что приняли верное решение.

— Вы живёте здесь, капитан Манкузо? — спросил Рамиус.

— Да, моя флотилия базируется в Норфолке. У меня дом вон там, на Вирджиния-Бич. Думаю, что не скоро вернусь домой. Нас собираются сразу отправить обратно в море. Это для них единственный выход. Жаль, что я не смогу провести это Рождество дома. Ничего не поделаешь, служба.

— У вас есть семья?

— Да, капитан. Жена и два сына — Майклу восемь, а Доминику четыре. Они привыкли, что папа редко бывает с ними.

— А у вас, Райан?

— Мальчик и девочка. Думаю, успею вернуться к ним на Рождество. Мне жаль, капитан, что вам это не удастся. Видите ли, какое-то время у меня были сомнения. После того как все утихнет, мне хотелось бы собрать всех участвовавших в этой операции и организовать для них что-нибудь особенное.

— Такой ужин влетит в копеечку, — усмехнулся Манкузо.

— Я предъявлю счёт ЦРУ.

— А как поступит ЦРУ с нами? — спросил Рамиус.

— Как я уже говорил, капитан, пройдёт год, и вы будете вести свободную жизнь, сможете жить, где и как вам захочется.

— Вот так?

— Да, вот так. Мы гордимся нашим гостеприимством, сэр, и когда меня переведут из Лондона обратно в Вашингтон, вы и ваши офицеры будете желанными гостями в моём доме в любое время.

— Буксир поворачивает налево, — показал Манкузо. Разговор начал казаться ему излишне скучным.

— Командуйте, капитан, — сказал Рамиус. В конце концов это порт Манкузо.

— Лево руля пять градусов, — произнёс в микрофон Манкузо.

— Лево руля пять, слушаюсь, — отрепетовал рулевой. — Сэр, руль положен влево.

— Хорошо.

«Падука» повернул в главный канал, мимо авианосца «Саратога», который по-прежнему стоял под огромным подъёмным краном, и направился к длиннойшеренге пирсов длиной в милю, представляющей собой норфолкские верфи Военно-морского флота США. Канал был совершенно пуст, по нему шли только буксир и «Красный Октябрь». Интересно, подумал Райан, команда «Падуки» обычная, из рядовых моряков, или из одних адмиралов? Он решил, что вероятность того или другого примерно одинакова.

Норфолк, Виргиния

Через двадцать минут они прибыли к месту назначения. Док «Восемь-десять» был новым сухим доком, построенным для обслуживания флота подводных ракетоносцев типа «огайо», вооружённых баллистическими ракетами. Он представлял собой огромную бетонную коробку длиной больше восьмисот футов, что превышало обычные размеры, и был закрыт стальной крышей, так что разведывательные спутники не могли определить, занят док или нет. Он находился в той части базы, где безопасность обеспечивалась особенно строго и, чтобы подойти к доку, не говоря уже о том, чтобы войти в него, требовалось миновать несколько контрольно-пропускных пунктов с вооружёнными охранниками — морскими пехотинцами, а не обычными штатскими.

— Стоп машины, — приказал Манкузо.

— Слушаюсь, стоп машины.

«Красный Октябрь» уже в течение нескольких минут сбавлял ход и полностью остановился только через двести ярдов. «Падука» подошёл к правому борту ракетоносца, чтобы развернуть его. Оба капитана — русский и американец — предпочли бы сделать это самостоятельно, маневрируя собственными двигателями, но повреждённая носовая часть затрудняла разворот. Буксиру с дизельной силовой установкой понадобилось пять минут, чтобы точно выровнять нос подлодки прямо перед огромной коробкой дока, заполненной водой. Рамиус сам передал команду в машинное отделение — свою последнюю команду на этой субмарине. Лодка медленно поползла вперёд по чёрной воде под широкую крышу. Манкузо вызвал на палубу своих людей, чтобы они закрепили швартовы, брошенные им горсткой моряков, стоящих на краю дока, и ракетоносец замер точно в его середине. Ворота, через которые только что вошёл «Красный Октябрь», уже закрывались, и по ним ползло брезентовое полотно размером с главный парус клипера. Только после того как брезент встал на место, в доке включили освещение. И тут человек тридцать офицеров внезапно издали радостный крик, словно были на футбольном матче. Недоставало только оркестра.

— Стоп машины, заглушить реактор, — произнёс по-русски Рамиус, обращаясь к офицерам в машинном отделении, затем перешёл на английский:

— Вот и все.

Подвижный мостовой кран поехал к ним, остановился, поднял трап и осторожно установил его на ракетной палубе перед рубкой. Едва трап оказался на месте, как по нему начали спускаться — вернее, побежали — два офицера с золотыми нашивками на рукавах, доходившими чуть ли не до локтей. Райан узнал того, что был впереди, — адмирала Дэна Фостера.

Командующий морскими операциями отсалютовал флагу, остановился на краю трапа и поднял голову к рубке.

— Прошу разрешения войти на борт, сэр.

— Разрешение…

— Разрешаю, — подсказал Манкузо.

— Разрешаю войти на борт, — громко произнёс Рамиус. Фостер спрыгнул на палубу и по внешнему трапу вскарабкался на вершину рубки. Это оказалось непросто, потому что у ракетоносца всё ещё был заметный крен на левый борт. Адмирал тяжело дышал, когда появился на верхнем мостике.

— Капитан Рамиус, меня зовут Дэн Фостер, — произнёс он.

Манкузо помог командующему морскими операциями перешагнуть через комингс.[53] На мостике стало тесно. Американский адмирал и русский капитан первого ранга пожали друг другу руки, затем Фостер пожал руку Манкузо. Джек оказался последним.

— Похоже, мундир надо привести в порядок, Райан. Да и лицо тоже.

— Видите ли, у нас возникли небольшие осложнения.

— Оно и заметно. Что случилось?

Райан не стал ждать конца объяснений. Не спрашивая разрешения, он спустился вниз. Там, на мостике, у офицеров были свои интересы, которые уже не входили в сферу его деятельности. В центральном посту стояли улыбающиеся моряки, но все молчали, словно опасаясь, что магия этой волшебной минуты исчезнет слишком быстро. Для Райана она уже исчезла. Он огляделся по сторонам, увидел люк, ведущий на палубу, и пролез через него, прихватив с собой все, что принёс на борт «Красного Октября». Затем поднялся по трапу навстречу потоку офицеров, спускавшихся на борт ракетоносца. Никто не обратил на него внимания. Два санитара несли носилки, и Райан решил подождать на краю дока, пока сюда поднимут Уилльямза. Британский офицер пропустил все происшедшие события, потому что пришёл в сознание только три часа назад. Ожидая его, Райан выкурил последнюю русскую сигарету. Наконец на краю дока появились носилки с пристёгнутым к ним Уилльямзом. Следом шли Нойз и оба санитара с подводных лодок.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Райан, идя рядом с носилками к машине «Скорой помощи».

— Я жив… — прошептал Уилльямз. Его бледное лицо осунулось. — А вы?

— Слава Богу! Наконец-то я почувствовал твердь под ногами.

— А лейтенант скоро почувствует под собой больничную койку. Мне было приятно познакомиться с вами, Райан, — коротко произнёс врач. — Побыстрее, парни. — Санитары вкатили носилки в машину, стоящую у широких дверей. Через минуту она уехала.

— Вы — капитан Райан, сэр? — спросил сержант морской пехоты, салютуя ему.

— Да, — ответил Райан, приложив руку к фуражке в ответном салюте.

— Вас ждёт машина, сэр. Прошу следовать за мной.

— Идите, сержант.

Автомобиль, серо-голубой «шевроле», привёз их на базу морской авиации. Здесь Райан поднялся на борт вертолёта. К этому времени он так устал, что сел бы и в сани с оленьей упряжкой. Во время перелёта на авиабазу Эндрюз, продолжавшегося тридцать пять минут, Райан сидел в салоне один, глядя в пустоту. На авиабазе ждал другой автомобиль, который отвёз его прямо в Лэнгли.

Штаб-квартира ЦРУ

Когда Райан наконец вошёл в кабинет Грира, было четыре часа утра. Вместе с адмиралом в кабинете сидели Мур и Риттер. Грир протянул ему стакан, но в нём был не кофе, а настоящий американский бурбон — «Уайлд Тёрки». Все три руководителя ЦРУ пожали ему руку.

— Садись, парень, — сказал Мур.

— Ты чертовски здорово поработал, — улыбнулся Грир.

— Спасибо. — Райан сделал большой глоток. — Что дальше?

— Теперь мы ждём от тебя подробного рассказа, — ответил Грир.

— Нет, сэр. Теперь я улетаю домой, черт побери.

Усмехнувшись, адмирал достал из кармана пиджака конверт и бросил его на колени Райана.

— Тебе забронировано место на первом самолёте, вылетающем в Лондон из Международного аэропорта Даллеса в 7.05. Не забудь помыться, сменить наряд и прихвати Барби-лыжницу.

Райан допил остаток бурбона. От крепкого виски заслезились глаза, но он сумел удержаться от кашля.

— Похоже, вашей форме морского офицера изрядно досталось, — заметил Риттер.

— Мне тоже. — Райан сунул руку под куртку и достал автоматический пистолет. — Да и он не лежал без дела.

— Агент ГРУ? Разве его не сняли с ракетоносца вместе с остальной командой? — спросил Мур.

— Так вы знали о нём? Знали и не предупредили меня! Господи!

— Успокойся, сынок, — мягко сказал Мур. — Мы опоздали на полчаса. Не повезло, но ты справился с ним. Вот что главное.

Райан слишком устал, чтобы закричать от ярости, вообще слишком устал. Грир поставил на стол магнитофон и достал блокнот, страницы которого были исписаны вопросами.

— Уилльямз, британский офицер, в тяжёлом состоянии, — сказал Райан через два часа. — Правда, врач говорит, что он выкарабкается. Подлодка уже не способна идти куда-нибудь. У неё смят нос, а в борту огромная пробоина от торпеды. Между прочим, адмирал, они были правы относительно «тайфуна». Русские построили эту крошку на совесть, слава Богу. Знаете, на этой «альфе» кто-то мог остаться в живых…

— Очень жаль, — произнёс Мур.

— Я так и подумал, сэр, — медленно кивнул Райан. — Не уверен, сэр, что можно оставить людей умирать такой смертью.

— Мы тоже так считаем, — согласился Мур, — но если удастся спасти кого-нибудь с «альфы», тогда, понимаешь, все, через что мы прошли — через что ты прошёл, — окажется напрасным. Тебе этого хочется?

— К тому же вероятность, что кто-то жив, — один к тысяче, — добавил Грир.

— Не знаю, — пробормотал Райан, допивая третью порцию бурбона и начиная чувствовать его действие. Он предполагал, что Мур не проявит интереса к тому, остался ли кто-нибудь живой на «альфе» или нет. А вот реакция Грира удивила его. Значит, старый моряк поддался развращающему влиянию этой операции — или это стало результатом службы в ЦРУ — и забыл о кодексе морской чести. А что тогда сказать о самом Райане? — Не знаю, — повторил он.

— Это война, — заметил Риттер мягче обычного, — настоящая война. Ты хорошо справился со своей работой, парень.

— Главное на войне — это вернуться домой живым. — Райан встал. — И это, господа, я и собираюсь сделать, прямо сейчас.

— Твои вещи в ванной. — Грир посмотрел на часы. — Если хочешь, успеешь побриться.

— Ах да, едва не забыл. — Райан сунул руку под воротник и снял с шеи цепочку с ключом. Он передал его Гриру. — Вроде ничего особенного, правда? Однако этим можно убить пятьдесят миллионов людей. «Имя моё Озамандус, я король королей, взгляни на труды мои, Всемогущий, и приди в отчаяние!». — Райан направился к ванной, понимая, что пьян, иначе он не стал бы цитировать Шелли.

Они смотрели ему вслед. Грир выключил магнитофон и посмотрел на ключ у себя в руке.

— Все ещё хочешь представить его президенту? — спросил он.

— Нет, пожалуй, не стоит, — покачал головой Мур. — Парень опьянел, и я ничуть не виню его. Проследи, чтобы он попал в аэропорт, Джеймс, и не опоздал на рейс. Завтра или послезавтра пошлём в Лондон группу специалистов, которые выжмут из него всё остальное.

— Отлично. — Грир посмотрел в свой пустой стакан. — Не слишком ли рано для этого, а?

Мур осушил свой третий бокал.

— Пожалуй, — согласился он. — Но это был относительно удачный день, а солнце ещё не взошло. Пошли, Боб. Нужно заканчивать операцию.

Верфи ВМС в Норфолке

Манкузо и его люди поднялись на борт буксира «Падука», который доставил их обратно на «Даллас». Ударная подлодка типа 688 немедленно вышла в море и погрузилась ещё до восхода солнца. «Поги», который так и не входил в порт, предстояло закончить патрулирование без своего санитара. Обе подлодки получили приказ оставаться в море ещё тридцать суток. В течение этого времени членов их команд будут убеждать, что они ничего не видели, не слышали и ничем не интересовались.

«Красный Октябрь» одиноко стоял в сухом доке, из которого откачивали воду. Его охраняли двадцать вооружённых морских пехотинцев. Для дока «Восемь-десять» в этом не было ничего необычного. Группа из специально отобранных инженеров и техников уже принялись за осмотр русского ракетоносца. Первыми забрали с подлодки шифровальные книги и кодирующие устройства. Ещё до полудня их доставят в штаб-квартиру Агентства национальной безопасности в Форт-Миде.

Рамиуса и его офицеров с личными вещами отвезли на тот самый аэродром, с которого вылетел Райан. Через час они оказались в «безопасном» доме ЦРУ, расположенном среди живописных холмов к югу от Шарлотсвилла в штате Виргиния. Все они сразу отправились спать — за исключением двух офицеров, которые остались смотреть кабельное телевидение, уже изумлённые увиденным ими в Соединённых Штатах.

Международный аэропорт Даллеса

Райан не видел восхода солнца. Он поднялся на борт авиалайнера «Боинг-747», который вылетел в 7.05, точно по расписанию. Небо было затянуто облаками, и когда самолёт пробил густую облачность и его залили лучи солнца, Райан уже спал. Впервые в жизни он заснул во время перелёта.

Том Клэнси Все страхи мира

Возьмите, к примеру, отважного матроса, смелого летчика, храброго солдата, всмотритесь в них — и что вы обнаружите?

Все их страхи.

Уинстон Черчилль

Оба претендента, с войсками, которые сопровождали их, встретились на поле у Камлана для переговоров. Стороны были вооружены до зубов и отчаянно боялись, что противник прибегнет к обману или какой-нибудь уловке. Переговоры шли гладко до тех пор, пока одного из рыцарей не укусила гадюка. Он выхватил меч, чтобы умертвить змею. Остальные воины заметили блеск обнаженного меча и тут же набросились друг на друга. Началась кровавая бойня. В летописи красноречиво указывается на то, что битва принесла массу ненужных жертв главным образом потому, что началась случайно и без подготовки.

Герман Кан «О термоядерной войне»

Пролог Сломанная стрела

«Подобно волку на овечье стадо». Описывая наступление сирийских войск на Голанские высоты, находящиеся в руках израильской армии, которое произошло в 14.00 по местному времени в субботу 6 октября 1973 года, большинство комментаторов неизменно вспоминают эту знаменитую строку лорда Байрона. Вряд ли приходится сомневаться в том, что именно это имели в виду сирийские офицеры — причем буквально, — когда окончательно разрабатывали оперативные планы, согласно которым на израильские позиции устремилось больше танков и артиллерийских установок, чем могли когда-то мечтать хваленые генералы Гитлера, командовавшие танковыми войсками.

Оказалось, однако, что «овцы», на которых натолкнулась сирийская армия в этот ужасный октябрьский день, больше походили на наделенных рогами баранов, возбужденных августовским гоном, чем на покорных животных, упомянутых в пасторальных строках. Сирийские войска в численном отношении превосходили две израильские бригады раз в девять, но это были отборные части армии Израиля. Седьмая бригада удерживала северную часть Голанских высот и почти не отступила со своих позиций, искусно выбранных, одновременно жестких и гибких. Отдельные укрепленные точки упрямо сопротивлялись, заставляя прорвавшиеся сирийские войска устремиться в ущелья, где их, рассекая, уничтожали подвижные группы израильских танков, что находились в засаде за Пурпурной линией. К тому времени, когда на фронт начали прибывать подкрепления, — на второй день боевых действий — бригада продолжала, хотя и с огромным трудом, удерживать оборонительные позиции. К вечеру четвертого дня сирийская танковая армия, которая вела наступление на позиции седьмой бригады, перестала существовать, и танки ее дымились перед ними.

Бригаде «Барак» («Молниеносная»), удерживавшей южные высоты, повезло меньше. Здесь местность была не столь благоприятной для обороны, да и сирийское командование действовало более умело. Уже через несколько часов бригада оказалась рассеченной на части, и, хотя эти части, оторванные друг от друга, проявили себя подобно гнездам разъяренных змей, передовые отряды сирийских войск мигом устремились в образовавшиеся бреши к своей стратегической цели — Тивериадскому озеру. Дальнейшие события, которые развивались в течение последующих тридцати шести часов, оказались самым суровым испытанием для израильской армии с 1948 года.

Подкрепления, начавшие прибывать на второй день, сразу вступали в бой — закрывали бреши, перерезали дороги, даже останавливали отступление частей, которые, не выдержав отчаянного напряжения, впервые в истории Израиля обратились в бегство под напором наступающих арабов. И только на третий день израильтянам удалось сформировать мощный танковый кулак, который сначала окружил, а затем ликвидировал три глубоких прорыва сирийских войск. Тут же, без малейшей остановки, началось наступление. Яростная контратака отбросила сирийцев к столице их государства, и они оставили поле боя, усеянное обгоревшими танками и трупами своих солдат. К вечеру этого дня солдаты обеих израильских бригад услышали по радио послание своего Верховного командования: ВЫ СПАСЛИ НАРОД ИЗРАИЛЯ.

Так оно и было. Тем не менее за пределами Израиля — если не считать военные училища — эта эпическая битва как-то исчезла из людской памяти. В отличие от шестидневной войны 1967 года, когда стремительные операции на Синайском полуострове приковали к себе внимание, вызвав восхищение всего мира (переправа через Суэцкий канал, битва за «китайскую» ферму, окружение Третьей египетской армии), и это несмотря на возможность страшных последствий битвы за Голанские высоты, которая велась намного ближе к родной территории израильтян. И все-таки ветераны этих двух бригад помнят, как они стояли насмерть, а их офицеры пользуются заслуженной славой среди профессиональных военных, которые понимают, что умение воевать и храбрость, необходимые для победы в таком сражении, ставят битву за Голанские высоты в один ряд с Фермопилами, Бастонью и Глостер-Хилл.

Тем не менее в каждой войне случаются превратности судьбы, и октябрьская война 1973 года не была исключением. Как часто бывает в случаях героической обороны, самопожертвование двух бригад израильской армии оказалось в значительной мере излишним. Израильтяне не правильно истолковали разведданные, которыми располагали; приняв меры, основанные на полученной информации, всего на двенадцать часов раньше, они смогли бы осуществить заранее разработанные планы и перебросить в район Голанских высот необходимые подкрепления еще до начала наступления. Поступи израильтяне таким образом, героической обороны не потребовалось бы, равно как не было бы и таких людских потерь — понадобились недели, прежде чем подлинные их цифры стали известны гордому, но тяжело раненному народу. Если бы по получении разведданных меры были приняты сразу, сирийцев уничтожили бы еще до Пурпурной линии, несмотря на огромное количество их танков и артиллерии — а подобная война не приносит славы. Этот провал в деятельности разведки так и не получил должного объяснения. Неужели легендарный Моссад не сумел — до такой степени — разобраться в замыслах арабов? Или политическое руководство Израиля игнорировало переданные ему предупреждения? На этих вопросах тут же сосредоточилось внимание мировой прессы, особенно в связи с тем, что в ходе наступления египетские войска форсировали Суэцкий канал, прорвав хваленую линию Бар-Лева.

Такой же серьезной, но менее заметной оказалась существенная ошибка, допущенная несколько лет назад обычно всеведущим и наделенным даром предвидения Генеральным штабом израильской армии. Несмотря на свою огромную огневую мощь, израильские войска не были в достаточной мере оснащены ствольной артиллерией — особенно по стандартам, принятым советскими военными специалистами. Вместо массированных подвижных групп полевой артиллерии израильская армия полагалась в основном на минометы небольшой дальности действия и на истребители-бомбардировщики. В результате израильские артиллеристы, занявшие оборонительные позиции на Голанских высотах, количественно уступали сирийским в отношении двенадцать к одному и не могли противостоять сокрушительному огню на подавление, а потому не сумели обеспечить соответствующую поддержку своим войскам, находящимся под напором сирийских танков.

Как часто случается с большинством серьезных ошибок, последняя имела вполне разумные основания. Один и тот же истребитель-бомбардировщик, который только что нанес удар в районе Голанских высот, всего через час мог уже сеять смерть и разрушения у Суэцкого канала. ВВС Израиля были первыми военно-воздушными силами в мире, которые приняли во внимание «период оборачиваемости». Наземные команды обслуживания самолетов отличались превосходной подготовкой, неустанно тренировались и в результате действовали подобно механикам, обслуживающим гоночные автомобили во время соревнований. Их мастерство и быстрота действий фактически удваивали ударную мощь каждого самолета, превращая израильские ВВС в могучую силу, гибкую и одновременно обладающую изумительной эффективностью. До начала войны казалось, что каждый «Фантом» или «Скайхок» способен заменить дюжину полевых орудий.

Израильские военные специалисты не приняли во внимание то обстоятельство, что арабов вооружал Советский Союз и вместе с поставками вооружения СССР внушил им свои тактические военные доктрины. Готовясь к борьбе с воздушной мощью НАТО, которую советские специалисты всегда считали превосходящей по силе, они разработали систему противовоздушной обороны, основанную на ракетах «земля — воздух», которая ничем не уступала западным образцам. Советские военные специалисты рассматривали предстоящую войну между Израилем и арабскими странами как великолепную возможность испытать в деле как свое новейшее тактическое оружие, так и оборонительную доктрину. Они решили не упустить эту возможность. На вооружение арабских стран поступили такие противовоздушные ракеты, о каких не могли мечтать ни страны Варшавского договора, ни Северный Вьетнам. Это была цельная система взаимосвязанных ракетных батарей и радиолокационных установок, развернутая не только по фронту, но и в глубину, поддерживаемая подвижными зенитными ракетными установками, сопровождающими танковые колонны. Таким образом создавался «зонтик», под прикрытием которого наземные войска развивали наступление, не опасаясь ответного удара с воздуха. Эта система ПВО обслуживалась личным составом, который получил тщательную подготовку в большинстве своем в Советском Союзе, осваивая методы и приемы, используемые американскими ВВС во Вьетнаме; советские и арабские специалисты справедливо полагали, что израильские военно-воздушные силы будут во многом пользоваться американским опытом. Как стало известно позже, лишь эти солдаты и офицеры — из всех арабских войск — сумели выполнить поставленную перед ними задачу: в течение двух суток им удалось успешно бороться с самолетами Израиля. Если бы и наземные войска последовали их примеру, исход войны оказался бы иным.

Здесь, собственно, и начинается история происшедших далее событий. Положение на Голанских высотах было сразу признано крайне серьезным. На основании скудной и запутанной информации, поступающей из штабов двух бригад, потрясенных неожиданным и мощным ударом, Генеральный штаб пришел к выводу, что тактический контроль над ситуацией утрачен. Казалось, наступил тот самый кошмарный день, которого все боялись, — их застали врасплох, северные кибуцы под угрозой разрушения, старики, женщины и дети вот-вот погибнут под напором сирийских танков, катящихся по склонам Голанских высот. Первоначальная реакция офицеров Генерального штаба была едва ли не панической.

Однако опытные штабные специалисты всегда принимают меры, рассчитанные на возможность паники. Для страны, враги которой давно и решительно поклялись физически уничтожить ее, не существовало мер защиты, которые считались бы чрезмерными. Еще в 1968 году Израиль, подобно США и НАТО, пришел к выводу, что в крайнем случае придется прибегнуть к ядерному оружию. В 03.55 по местному времени 7 октября, всего через четырнадцать часов после начала боевых действий, приказ готовиться к «Операции Джошуа» был передан по телексу на базу ВВС недалеко от города Беершеба.

В то время у Израиля не было большого количества атомных бомб, и его правительство до сих пор отрицает, что располагает ядерным оружием. Однако, если бы и возникла такая потребность, нужды во множестве атомных бомб не было. На базе ВВС в Беершебе, в одном из бесчисленных подземных бункеров, где хранились боеприпасы, лежало двенадцать самых обычных предметов, внешне ничем не отличающихся от других бомб или сбрасываемых баков для горючего, которые подвешивают к истребителям-бомбардировщикам. Ничем, кроме серебристо-красных полосатых знаков по сторонам. У них не было стабилизаторов, да и вообще на обтекаемой поверхности из блестящего коричневого алюминия виднелись только едва заметные швы и несколько скоб для крепления под фюзеляжем самолета. Это совсем не случайно. Неопытный или невнимательный человек вполне мог принять, их за топливные баки или канистры напалма — а подобные предметы не заслуживают особого внимания. Однако каждый из них представлял собой атомную бомбу с плутониевым зарядом мощностью в 60 килотонн — вполне достаточной, чтобы уничтожить центр крупного города или тысячи солдат на поле боя или — после того как к ним будет прикреплена дополнительная оболочка из кобальта, хранящаяся отдельно, но в непосредственной близости — заразить на многие годы огромную площадь смертоносной радиацией.

Этим утром на базе в Беершебе царила лихорадочная активность. Резервисты все еще продолжали прибывать со всех уголков крошечной страны после отпусков, посвященных религиозным обрядам или свиданиям с семьями. Те, что несли боевое дежурство, слишком устали для сложной работы, которой являлось снаряжение истребителей-бомбардировщиков боеприпасами и другим смертоносным грузом. Даже резервисты не успели как следует выспаться. Группа технических специалистов, которым по соображениям безопасности ничего не было известно о том, с какими бомбами они имеют дело, занималась креплением атомных бомб под фюзеляжами эскадрильи истребителей-бомбардировщиков «Скайхок А-4»; за их действиями следили два офицера, в обязанности которых входило непрерывное наблюдение за ядерным оружием. Бомбы подкатывали под центральную часть фюзеляжа каждого из четырех самолетов, поднимали лебедкой и крепили за скобы. Те из наземных специалистов, кто еще не устал до полного изнеможения, могли заметить, что к бомбам не прикреплены хвостовые стабилизаторы и детонаторы. Если они и обратили на это внимание, то, без сомнения, пришли к выводу, что офицер, ответственный за эту часть операции, просто немного запаздывает — как запаздывало все в это холодное и мрачное утро. В носовой части каждой из бомб находилось электронное снаряжение. Само взрывное устройство и капсула с плутонием — известные под названием «физический контейнер» — были, разумеется, размещены внутри бомб. Израильские атомные бомбы в отличие от американских не были предназначены для использования в мирное время на самолетах, постоянно находящихся в воздухе при боевом дежурстве, поэтому у них не было сложных предохранительных устройств, которые устанавливают на американских ядерных бомбах техники комбината «Пентакс» недалеко от Амарилло в Техасе, где их собирают и готовят к использованию. Детонаторы израильских атомных бомб представляли собой два металлических цилиндра, один из которых крепился в носовой части, а другой входил в конструкцию хвостовых стабилизаторов. Хранились они отдельно. В общем эти бомбы, с точки зрения американских или советских военных специалистов, были весьма простыми и далекими от совершенства — подобно тому, как прост и несовершенен по сравнению с пулеметом пистолет. Однако вблизи пистолет не менее смертоносен, чем пулемет.

После установки носового детонатора и хвостовых стабилизаторов со вторым детонатором оставалось только закрепить специальную панель в кабине каждого истребителя-бомбардировщика и присоединить электрический провод с разъемом, ведущий из кабины к бомбе. Начиная с этого момента бомба передавалась в распоряжение молодого смелого летчика, задачей которого было сбросить ее при исполнении маневра, носящего название «петля идиота»: при этом бомба падала по баллистической кривой, которая давала возможность — отнюдь не гарантированную — летчику и его самолету спастись после ее взрыва.

В зависимости от обстоятельств по получении санкции офицеров-наблюдателей начальник склада боеприпасов в Беершебе получил право «вооружить» бомбы, установив на них детонаторы. К счастью, этот офицер оказался разумным человеком — его отнюдь не привлекала мысль о том, что у него на взлетной полосе будут стоять четыре истребителя-бомбардировщика с атомными бомбами, готовыми к сбрасыванию, в то время как из-за горизонта в любую минуту может появиться самолет удачливого арабского летчика. Кроме того, он был глубоко верующим — и опасность, угрожавшая его стране этим зловещим утром, не пошатнула основ его веры, а потому, когда трезвые головы в Тель-Авиве одержали верх и оттуда поступила соответствующая команда, он с облегчением вздохнул и отменил «Операцию Джошуа». Опытные летчики, которым предстояло нанести атомный удар, вернулись в комнаты отдыха эскадрильи и постарались забыть о едва не выполненном задании. Начальник склада боеприпасов тут же приказал снять бомбы и отвезти в бункер.

Едва специальная группа, только что подвесившая атомные бомбы, о назначении которых представления не имела, к фюзеляжам «Скайхоков», — смертельно, невероятно усталая — принялась снимать их, чтобы отвезти обратно в подземный бункер, прибыли другие группы наземного обслуживания. Им поручили снарядить эти же самолеты ракетными снарядами «Зуни». Боевой приказ летчикам гласил: уничтожить танковые колонны сирийской армии, двигающиеся в секторе бригады «Барак» на Пурпурной линии от Кафр-Шамс. Две группы техников начали поспешно работать — одни снимали бомбы, не подозревая о том, что имеют дело с атомными зарядами ужасной силы, другие подвешивали на специальные крепления под крыльями противотанковые ракеты.

Разумеется, в это время на аэродроме в Беершебе было не четыре истребителя-бомбардировщика, а гораздо больше. Уже возвращались самолеты после утреннего налета на Суэцкий канал — вернее, возвращались те, которым удалось уцелеть. Разведывательный самолет РФ-4С «Фантом» был сбит, а сопровождавший его истребитель Ф-4Е «Фантом» зашел на посадку с топливом, бьющим струей из пробитого бака в крыле, и на одном двигателе — второй вывели из строя. Летчик уже передал по радио тревожное сообщение: их встретил огонь каких-то новых зенитных ракет, может быть, СА-6. Радиолокационные станции, наводящие на цель эти ракеты, не были зарегистрированы системой оповещения истребителя. Таким образом, разведывательный самолет не успел заметить летящие к нему ракеты, а истребитель сопровождения чудом увернулся от четырех зенитных ракет. Еще до того, как поврежденный самолет коснулся посадочной полосы, это предупреждение было передано в штаб ВВС. Израненный истребитель направили в тот сектор авиабазы, где стояли истребители-бомбардировщики «Скайхок». Пилот «Фантома» следовал за джипом, указывающим ему путь, к пожарным машинам, приготовившимся тушить горящее крыло. Но едва самолет остановился, лопнула шина на левом колесе шасси. Поврежденная стойка тоже подогнулась, и весь истребитель весом в 45 тысяч фунтов рухнул на асфальт, подобно посуде со стола, у которого подломились ножки. Авиационное топливо, бившее из крыла, вспыхнуло, и самолет охватило небольшое, но смертельно опасное пламя. В следующее мгновение начали рваться боеприпасы одной из 20-миллиметровых пушек. Послышался крик второго пилота, кабину которого лизали языки пламени. Пожарные под прикрытием водной завесы бросились на помощь, но ближе всех к горящему самолету оказались два офицера-наблюдателя. Они попытались спасти первого пилота и попали под смертельный град осколков от рвущихся боеприпасов. Тем временем один из пожарных спокойно поднялся ко второму пилоту и вынес его из пламени, обгоревшего, но живого. Остальные пожарники подобрали залитые кровью тела первого пилота и двух офицеров и погрузили их в машину «скорой помощи».

Истребитель, пылающий рядом, отвлек внимание техников, работавших со «Скайхоками». Бомба, подвешенная под фюзеляжем одного из них, — истребителя-бомбардировщика № 3 — из-за неловкого движения техника упала на асфальт и раздробила ноги другому, стоявшему у пульта подъемника. В результате неразбериха еще усилилась, и техники обеих групп вообще потеряли представление о том, чем занимались. Пострадавшего с переломами ног срочно отправили в госпиталь, а три снятых из-под фюзеляжей атомных бомбы доставили в бункер. Каким-то образом в суматохе, царившей на базе ВВС в первый день войны, никто не заметил, что одна из четырех тележек осталась пустой. Несколько мгновений спустя к самолетам подошли механики и занялись предполетной проверкой двигателей и механизмов, причем даже эта процедура была сокращена до минимума. От комнаты отдыха приехал джип, из которого выскочили четверо летчиков, каждый со шлемом в одной руке и полетной картой в другой — они спешили нанести удар по врагу.

— Что это? — бросил восемнадцатилетний лейтенант Мордекай Цадин. Друзья звали его Мотти — у него еще не исчезла юношеская неуклюжесть, свойственная такому возрасту.

— Похоже на топливный бак, — ответил механик — опытный специалист пятидесяти лет. Он был резервистом и в мирное время ремонтировал автомобили в своем гараже в Хайфе.

— Черт побери! — рявкнул пилот, весь дрожа от нетерпения. — Мне не нужен запасной бак, чтобы долететь до Голанских высот и вернуться обратно.

— Если хочешь, я сниму его, но для этого потребуется несколько минут, — предложил пожилой механик.

Мотти оглянулся по сторонам. Он был сабра, родился в Израиле, жил в северном кибуце и стал летчиком всего пять месяцев назад. Остальные пилоты уже сидели в кокпитах своих самолетов и затягивали пристяжные ремни. Сирийские танковые колонны рвались к дому его родителей, и внезапно юного лейтенанта охватил страх — его оставят на аэродроме и улетят без него, лишив возможности совершить первый боевой вылет.

— Ладно, снимешь после вылета. — Цадин взлетел по лестнице. За ним последовал механик, пристегнул ремни и проверил показания приборов.

— Все в порядке, Мотти! Только поосторожней.

— Приготовь чай к моему возвращению. — Юноша ухмыльнулся с ребяческой свирепостью. Механик хлопнул его по плечу.

— Ты уж только верни мне мой самолет, парень. Ну, мазельтов, желаю счастья.

Он спрыгнул на асфальт и убрал лестницу. Затем быстро осмотрел самолет, чтобы еще раз убедиться, что ничего не упустил. Мотти проворачивал двигатель, перевел дроссель в нейтральное положение, проверил указатели топлива и температуры. Все было в порядке. Он посмотрел на командира эскадрильи и поднял руку в знак готовности, опустил фонарь кабины, наконец взглянул на своего механика и махнул рукой на прощание.

По стандартам израильских ВВС в свои восемнадцать лет Цадин не был таким уж молодым пилотом. Еще четыре года назад его выбрали кандидатом за быстроту реакции и агрессивность, но ему пришлось бороться, чтобы стать летчиком в лучших военно-воздушных силах мира. Мотти любил летать, мечтал стать пилотом с того самого момента, когда еще ребенком впервые увидел тренировочный самолет БФ-109, который по иронии судьбы стал первым в ВВС Израиля. И ему нравился «Скайхок». Это был самолет для настоящего летчика, не то что электронное чудовище вроде «Фантома». А-4 походил на хищную птицу и повиновался малейшему движению его пальцев. И вот теперь Мотти предстоит первый боевой вылет. Он не испытывал ни малейшего страха. Ему и в голову не приходило опасаться за свою жизнь — подобно всем юношам, Мотти был уверен в своем бессмертии, а боевых пилотов выбирают по тому, что у них отсутствуют человеческие слабости.

И все-таки он запомнил этот день. Еще никогда ему не приходилось встречать такой прекрасный рассвет. Мотти испытывал какой-то сверхъестественный подъем, с небывалой остротой ощущал все вокруг: удивительный аромат кофе; свежесть утреннего воздуха в Беершебе; запах кожи и машинного масла в кокпите; атмосферные помехи в наушниках; ладони на ручках управления. Никогда ему еще не приходилось испытывать столько ощущений в один день, и Мотти Цадину не приходило в голову, что судьба не даст ему снова увидеть рассвет.

Четыре истребителя-бомбардировщика в четком строю вырулили в конец взлетной полосы «ноль один». Казалось, это хороший знак, что они взлетают на север, в сторону вражеских войск всего в пятнадцати минутах полета. По команде командира эскадрильи — ему был всего двадцать один год — все четыре пилота включили двигатели на полную мощность, освободили тормоза и поднялись в прохладный, спокойный утренний воздух. Через несколько секунд самолеты уже достигли высоты пять тысяч футов, и пилоты внимательно следили за курсом, чтобы не мешать гражданским самолетам, заходящим на посадку и взлетающим в международном аэропорту Бен-Гуриона, который в безумной жизни Ближнего Востока функционировал как ни в чем не бывало.

В наушниках послышались короткие команды: лететь рядом друг с другом, проверить показания приборов, двигатель, боеприпасы, электропитание — все, как во время тренировочных полетов. Следить за возможным появлением МИГов и своих самолетов. Не сводить глаз с прибора «свой — чужой» — он должен быть всегда зеленым. Пятнадцать минут полета от Беершебы до Голанских высот промелькнули в секунду. Мотти смотрел, напрягая зрение, пытаясь разглядеть вулканический утес, защищая который всего шесть лет назад погиб его старший брат. Он поклялся, что не даст сирийцам захватить эту скалу.

— Внимание: поворачиваем на курс «ноль сорок три». Цель — танковые колонны в четырех километрах от линии. Следите за ракетами «земля — воздух» и зенитным огнем.

— Внимание, говорит четвертый, — хладнокровно произнес Цадин. — Вижу танки «на тринадцать». Похожи на наших «Центурионов».

— У тебя острый глаз, четвертый, — послышался ответ капитана. — Это наши.

— Внимание, вижу запуск зенитных ракет! — послышался чей-то взволнованный возглас.

Глаза летчиков обежали горизонт в поисках угрозы.

— Черт! Ракеты «на двенадцать» у земли, поднимаются к нам!

— Вижу. Эскадрилья, разворот налево и направо — начали! — послышалась команда капитана.

Четыре «Скайхока» мгновенно разошлись по своим курсам. Примерно дюжина зенитных ракет СА-2 поднималась к ним в нескольких километрах со скоростью в три Маха. Ракеты также заметили их маневр и разделились налево и направо, но сделали это не лучшим образом: две, столкнувшись в полете, взорвались. Мотти завалил самолет на правый борт, потянул руль на себя, пикируя к земле. Черт бы побрал эти ракеты под крыльями — его «Скайхок» отчасти утратил маневренность. Отлично, теперь зенитные ракеты не попадут в него. Он выровнял самолет всего в ста футах от земли, продолжая лететь в сторону сирийцев со скоростью в четыреста узлов. Рев его двигателя пробуждал смелость в сердцах солдат осажденной бригады «Барак».

Мотти уже понял, что нанести сконцентрированный удар им не удастся, но это для него не имело значения. Он уничтожит сирийские танки — еще не знает какие, но и это неважно, — лишь бы они были сирийскими. В это мгновение Мотти увидел еще один А-4 и пристроился к нему в тот самый момент, когда тот устремился в атаку. Он посмотрел вперед и, заметив куполообразные очертания башен сирийских Т-62, даже не глядя, толкнул рычажки приведения противотанковых ракет в боевую готовность. Перед ним появился отраженный прицел.

— Ага, еще зенитные ракеты, на малой высоте, — послышался в наушниках по-прежнему спокойный голос капитана.

У Мотти дрогнуло сердце: множество ракет, небольших — может, это и есть СА-6, о которых его предупреждали? — мчались к нему над скалами. Он взглянул на экран — нет, аппаратура не сумела обнаружить эти мчащиеся навстречу ракеты. Электроника подвела его — лишь глаза обнаружили противника. Инстинктивно Мотти рванулся вверх, стараясь набрать высоту, необходимую для маневра. Четыре ракеты последовали за ним. До них пока три километра. Он резко завалил самолет на правый борт, затем нырнул вниз и повернул налево. Ему удалось обмануть три из четырех, но последняя следовала за ним неотступно. Мгновение спустя она взорвалась всего в тридцати метрах от его самолета.

Мотти показалось, будто «Скайхок» отбросило метров на десять в сторону. Он вцепился в штурвал самолета и сумел выровнять его над самой землей. Посмотрел по сторонам и похолодел от ужаса. Вся плоскость левого крыла была изрешечена осколками. Сигналы тревоги звучали в наушниках, приборы показывали, что конец близок: гидравлика на нуле, радиосвязь не работает, генератор тоже вышел из строя. Но Мотти все еще мог управлять самолетом вручную, а запуск ракет осуществлялся от запасного аккумулятора. И в это мгновение прямо по курсу в четырех километрах он увидел своих мучителей — весь комплекс СА-6 из четырех пусковых установок, диск радиолокатора на крыше фургона и тяжелый грузовик, полный ракет для перезарядки. Острые глаза пилота разглядели даже, что сирийцы пытаются подготовить батарею к очередному залпу и укладывают ракеты на направляющие пусковых установок.

В это мгновение на земле увидели его самолет, и началась дуэль, полная драматизма, несмотря на свою краткость.

Мотти осторожно отпустил штурвал самолета, содрогающегося от полученных повреждений, и поместил батарею в центр прицела. Под крыльями его истребителя-бомбардировщика висело сорок восемь ракет «Зуни», запускаемых залпами по четыре ракеты. Когда до батареи оставалось два километра, он нажал на кнопку пуска. Каким-то чудом сирийские ракетчики сумели запустить в него еще одну ракету. Гибель казалась неминуемой, однако зенитные ракеты СА-6 снабжены взрывателями, срабатывающими рядом с целью, и пролетающие мимо «Зуни» взорвали ее. Взрыв произошел в полукилометре от самолета и не причинил ему никакого вреда. Мотти свирепо улыбнулся под маской шлема. Четверка за четверкой ракеты срывались из-под крыльев его «Скайхока» и мчались к цели. И тут же Мотти открыл огонь из своих двадцатимиллиметровых пушек, поливая батарею снарядами, которые рвались среди людей и машин.

Третий залп попал точно в цель, затем еще три ракетных залпа. Мотти нажал на педаль, изменив направление полета, чтобы ракеты накрыли всю батарею. Противовоздушный комплекс превратился в ад рвущихся боеголовок, снарядов, топлива и запасных ракет. Прямо по курсу поднялся от земли гигантский огненный шар, и Мотти пролетел сквозь него с диким воплем радости — враг уничтожен, он отомстил за гибель товарищей.

Момент триумфа оказался коротким. Воздушный поток, мчащийся навстречу со скоростью четыреста узлов, срывал листы алюминия с левого крыла самолета. «Скайхок» начал терять управление, и, когда Мотти повернул домой, крыло развалилось окончательно. Самолет буквально распался в воздухе. Еще через несколько секунд юноша-пилот разбился о базальтовыескалы Голанских высот — не первый и не последний. Из четырех истребителей-бомбардировщиков ни один не вернулся на базу.

От зенитной батареи САМ-6 не осталось почти ничего. Все шесть грузовиков с установленными на них пусковыми рельсами, радаром и запасом ракет были уничтожены. Из девяноста человек обслуживающего персонала удалось обнаружить только обезглавленное тело командира батареи. Оба — сирийский офицер и юный израильский летчик — отдали жизни за свои страны, но, как случается слишком часто, эта жертва, которая в другое время и в другом месте удостоилась бы героических стихов Виргилия или Теннисона, осталась незамеченной. Три дня спустя мать Цадина получила телеграмму, из которой узнала, что весь Израиль скорбит вместе с ней, — слабое утешение для женщины, потерявшей двух сыновей.

У этой забытой истории, однако, осталось примечание. Атомная бомба, висевшая под фюзеляжем самолета, совершенно безвредная из-за отсутствия детонаторов, сорвалась с разваливающегося в воздухе истребителя-бомбардировщика и продолжила свой полет на восток. Она упала далеко от того места, куда рухнули горящие остатки самолета, в пятидесяти метрах от дома фермера-друза. Только через трое суток израильтяне обнаружили, что исчезла одна из атомных бомб, и лишь после окончания октябрьской войны им удалось восстановить подробности ее исчезновения.

И вот теперь перед израильтянами встала проблема, которую невозможно было разрешить даже тем из них, кто обладал богатым воображением. Бомба находилась где-то на сирийской территории — но где точно? Какой из четырех самолетов нес ее? Где он разбился? Израильтяне не могли обратиться к сирийцам с просьбой о поисках. А что сказать американцам, у которых они с немалой ловкостью сумели приобрести «специальный ядерный материал», причем обе стороны этот факт категорически отрицали?

Таким образом, атомная бомба лежала, погрузившись на два метра в грунт рядом с домом фермера, который, не подозревая о ее существовании, продолжал возделывать свое поле, тут и там усеянное камнями.

1. Самое длинное путешествие…

Арнолд ван Дамм распростерся в своем вращающемся кресле с элегантностью тряпичной куклы, небрежно брошенной в угол. Джек никогда не видел, чтобы на нем был пиджак, — разве что в присутствии президента, и то не всегда. Чтобы заставить Арни надеть смокинг на официальный прием, подумал Джек, понадобится присутствие агента Секретной службы с пистолетом в руке. Вот и сейчас воротник рубашки расстегнут и галстук болтается где-то внизу. Интересно, а вообще когда-нибудь его галстук бывает затянут и на месте? Рукава рубашки в синюю полоску, которую Арни купил в магазине Л. Л. Бима, были закатаны, а локти почернели от грязи, потому что он читал документы, опершись ими о свой письменный стол, заваленный множеством бумаг. Зато с посетителями он беседовал в другом положении. Если предстоял важный разговор, Арни откидывался на спинку кресла, а ноги клал на выдвинутый ящик стола. Ван Дамму едва исполнилось пятьдесят, но у него были редеющие седые волосы, а морщинистое лицо напоминало старую карту. Зато светло-голубые глаза были живыми и проницательными, и Арнолд ван Дамм никогда не упускал ничего, что происходило в поле их зрения — или за его пределами. Это качество было необходимым для руководителя аппарата Белого дома.

Он налил диетическую кока-колу в огромную кофейную кружку, на одном боку которой красовалась эмблема Белого дома, а на другом было выгравировано «Арни», затем посмотрел на заместителя директора Центрального разведывательного управления осторожным и одновременно дружеским взглядом.

— Не мучает жажда?

— С удовольствием выпил бы настоящей «колы» — если у тебя есть под рукой, — с усмешкой ответил Джек.

Левая рука ван Дамма исчезла из виду, а красная алюминиевая банка полетела по баллистической траектории, которая завершилась бы на коленях Джека, если бы он не поймал банку в воздухе. Сорвать кольцо при таких обстоятельствах было непросто, но Джек намеренно направил банку в сторону ван Дамма. Нравится он людям или нет, подумал Джек, но Арни знает, как себя вести. Положение, которое он занимает, не влияло на отношение к людям — если только это не вызывалось необходимостью. В данном случае такой нужды не было. Арнолд ван Дамм казался неприступным только для посторонних. В присутствии друзей притворяться не было смысла.

— Босс проявляет интерес к тому, что там у них происходит, — начал Арни.

— И я тоже. — В кабинет вошел Чарлз Олден, советник президента по национальной безопасности. — Извини, Арни, я опоздал.

— Не только вы, джентльмены, — ответил Джек Райан. — Нас это интересует ничуть не меньше. И за последние пару лет интерес не уменьшился. Хотите познакомиться с источником самой надежной информации, которую мы получаем оттуда?

— Конечно, — заметил Олден.

— В следующий раз, когда прилетите в Москву, разыщите большого белого кролика в жилете и с карманными часами. Если он пригласит вас в свою нору, не отказывайтесь и потом сообщите мне, что увидите там, — объяснил Райан с притворной серьезностью. — Послушайте, я не принадлежу к числу тех крайне правых идиотов, которые мечтают о возвращении холодной войны, но в то время мы по крайней мере знали, чего ждать от русских. Сейчас эти шельмецы начинают вести себя вроде нас. Никто не возьмется предсказать, какой фокус они выкинут завтра. Самое смешное состоит в том, что теперь я начинаю понимать, сколько неприятностей мы причиняли КГБ. Политическая обстановка там меняется каждый день. В настоящее время Нармонов является самым искусным политическим деятелем в мире, но всякий раз, когда он берется за дело, начинается очередной кризис.

— Что он собой представляет, Джек? — спросил ван Дамм. — Ты встречался с ним.

Действительно, Олден был знаком с Нармоновым, а ван Дамм — нет, поэтому Джеку был понятен его интерес.

— Встречался, но всего лишь однажды, — предупредил Райан. Олден опустился в кресло и устроился поудобнее.

— Мы хорошо знакомы с твоим досье, Джек. И босс тоже. Черт побери, мне почти удалось убедить его проявить к тебе уважение. Две звезды за заслуги в разведке, эта подводная лодка, наконец, Бог мой, как ты провернул дело с Герасимовым! Я слышал, что в тихом омуте черти водятся, дружище, но мне и в голову не приходило, что это за черти. Немудрено, что Ал Трент считает тебя таким умным.

Вообще-то у Джека Райана было три звезды за заслуги в разведке — такая звезда является высшей наградой разведчику за оперативную деятельность, — но третья звезда и удостоверение, где указывалось, за что была выдана столь высокая награда, были заперты в секретном сейфе, и даже новый президент не знал и никогда не узнает о ней.

— Так что докажи нам это. Рассказывай, — закончил Олден.

— Дело в том, что Нармонов — редкий экземпляр политического деятеля. Лучше всего он проявляет себя во время кризиса. Мне приходилось встречать подобных врачей. Их очень мало — это врачи, которые оказывают помощь при авариях, катастрофах, трудятся в операционных, когда их коллеги «спекаются» и становятся бесполезными. Есть люди, которые прямо-таки расцветают в атмосфере напряжения и стресса, Арни. Он один из них. Не думаю, что это очень ему нравится, но Нармонов отлично справляется с трудностями в такой обстановке. Должно быть, у него поразительно крепкий организм — как у лошади…

— Свойство большинства политических деятелей, — заметил ван Дамм.

— Счастливцы. Но главный вопрос состоит все-таки в том, знает ли Нармонов, что нужно делать? Мне кажется, что ответ будет одновременно положительным и отрицательным. Думаю, он видит конечную цель, имеет — если уж быть точным — некоторое представление о том, какой должна стать его страна, но ему неизвестно, как добиться этого и что делать дальше, после достижения поставленной цели. Короче говоря, он смелый и целеустремленный человек.

— Значит, он нравится тебе. — Это был не вопрос, а констатация факта.

— Нармонов мог прикончить меня с такой же легкостью, с какой я открываю банку «колы», но не сделал этого. Пожалуй, — улыбнулся Райан, — это одна из причин, по которой он привлекает меня. Нужно быть дураком, чтобы не восхищаться им. Даже если бы мы были врагами, он внушал бы уважение.

— Ты считаешь, что мы не враги? — спросил Олден с кривой улыбкой.

— А как же иначе? — Райан изобразил притворное удивление. — Президент заявил, что вражда между нашими странами осталась в прошлом.

Руководитель аппарата Белого дома фыркнул.

— Политики рады поговорить — им только дай волю. Им за это и платят. Сумеет Нармонов достичь своей цели?

Райан посмотрел в окно. Его охватило отвращение — главным образом потому, что он не в состоянии был ответить на этот вопрос.

— Давайте посмотрим на это следующим образом: Андрей Ильич — самый гибкий и ловкий политический деятель за всю их историю. Но ему приходится балансировать, все время балансировать на туго натянутом канате, причем без страховки. Он, вне всякого сомнения, в совершенстве владеет этим искусством. Но помните, каким мастером был Карл Валленда? Его карьера закончилась, когда он превратился в кровавое пятно на тротуаре, потому что допустил ошибку в профессии, где нельзя допускать ни единой ошибки. Так вот, Андрей Ильич тоже балансирует на высоко натянутом канате. Удастся ли ему пройти весь путь без единой ошибки? Таким вопросом задаются все уже восемь лет! Мы считаем… я считаю, что это ему удастся. Но… ведь, черт побери, еще никогда никто не пробовал совершить что-либо подобное! Такой вопрос поставлен перед нами впервые, Арни. Даже в метеорологических прогнозах основываются на какой-то определенной информации. Лучшие специалисты по истории России — это Джейк Кантровиц в Принстоне и Дерек Эндрюз в Беркли, и сейчас их позиции диаметрально противоположны. Всего две недели назад мы беседовали с ними в Лэнгли. Лично я склонен больше верить Джейку, но наш старший специалист по России, отличный аналитик, считает, что прав Эндрюз. Так что платишь деньги и делаешь ставку. Это все, на что мы способны. А если тебе нравится непогрешимость, читай газеты.

Ван Дамм хмыкнул:

— Где произойдет очередной кризис?

— Хуже всего обстоит с национальным вопросом, — ответил Джек. — Ты и сам это знаешь — я мог бы не говорить об этом. Как произойдет распад Советского Союза — какие республики выйдут из его состава, — будет этот распад мирным или произойдет насильственным путем? Нармонов занимается этим вопросом ежедневно, но и события в этой сфере возникают каждый день.

— Именно об этом я твердил почти год. Когда события приобретут наибольшую остроту? — поинтересовался Олден.

— Кто знает? Я — тот самый человек, который предсказывал, что Восточной Германии потребуется не меньше года на воссоединение; мой прогноз был самым оптимистическим — и оказалось, что я ошибся на одиннадцать месяцев! Так что все конкретные даты — как мои, так и любого другого — не более чем догадки, взятые с потолка.

— Еще горячие точки? — спросил ван Дамм.

— Нельзя забывать о Ближнем Востоке… — Райан заметил, как загорелись любопытством глаза Арни.

— Нам хотелось бы предпринять кое-какие шаги в этом направлении.

— Желаю удачи. Ближним Востоком мы занимались с полуфиналов 1973 года, когда Никсон и Киссинджер проявили к нему интерес. С тех пор там стало поспокойнее, но главные проблемы не были решены, и рано или поздно все разгорится заново. Правда, и здесь есть положительные сдвиги — Нармонов не станет ввязываться в этот конфликт. Может быть, он захочет поддержать старых друзей, да и продажа им оружия приносит немалую выгоду; но, если произойдет взрыв, он не будет нажимать, как раньше. Ирак является хорошим примером. Нармонов, возможно, продолжит снабжать их оружием — я сомневаюсь в этом, хотя и не могу исключить такой вероятности, — но в случае нападения арабов на Израиль этим и ограничится. Никаких перемещений военных кораблей или приведения войск в боевую готовность. Я даже не уверен в его поддержке, если арабы просто захотят побряцать оружием. Андрей Ильич не устает повторять, что оружие, которое Советский Союз поставляет арабским странам, предназначено только для обороны, и мне кажется, что он убежден в этом, несмотря на все предупреждения из Израиля.

— Это надежная информация? — спросил Олден. — Госдеп утверждает обратное.

— Госдеп ошибается, — уверенно ответил Райан.

— Но и твой босс придерживается такой же точки зрения, — напомнил ван Дамм.

— В таком случае, сэр, при всем моем уважении я вынужден не согласиться с мнением директора ЦРУ.

— Вот теперь мне понятно, почему ты нравишься Тренту, — кивнул Олден. — Ты рассуждаешь не так, как полагается чиновнику. Не понимаю, как тебе удалось удержаться на своем посту так долго, если ты всегда говоришь то, что думаешь?

— Может быть, я представляю собой знамение будущего. — Райан засмеялся и снова посерьезнел. — А вы сами подумайте. Ему столько приходится заниматься этническими проблемами, что попытки играть активную роль влекут за собой не только выгоду, но и немалую опасность. Нет, он просто продает оружие за твердую валюту, да и то лишь в том случае, если все чисто на горизонте. Для него это только бизнес, не больше.

— Значит, если бы нам удалось отыскать способ разрядить ситуацию… — задумчиво произнес Олден.

— Думаю, он даже пойдет нам навстречу. В крайнем случае Нармонов останется в стороне и будет ворчать, недовольный тем, что его не пригласили принять участие. Но как мы сможем разрядить ситуацию?

— Нажать на Израиль? — предложил ван Дамм.

— Это глупо — по двум причинам. Бессмысленно давить на Израиль до тех пор, пока не будут решены вопросы его безопасности, а эти вопросы нельзя решить без урегулирования ряда проблем.

— И что это за проблемы?

— Именно благодаря им и возник ближневосточный конфликт. — И которые не замечает никто, подумал Райан.

— В своей основе это религиозные проблемы, но эти кретины верят в одно и то же! — проворчал ван Дамм. — Черт возьми, месяц назад я прочитал Коран и убедился, что там говорится то же самое, чему учат в воскресной школе!

— Это верно, — согласился Райан, — ну и что? Католики и протестанты верят, что Иисус Христос — сын Божий, но это не помешало событиям в Северной Ирландии. Безопаснее всего быть евреем. Христиане с таким увлечением убивают друг друга, что у них не остается времени на антисемитизм. Видишь ли, Арни, какими бы крохотными ни были различия между религиями с нашей точки зрения, им они кажутся настолько большими, что из-за этих различий стоит убивать друг друга. А ничего иного и не требуется, приятель.

— Пожалуй, ты прав, — неохотно согласился руководитель аппарата Белого дома. Он задумался. — Значит, дело в Иерусалиме?

— Ты угодил в самую точку. — Райан допил кока-колу, смял в кулаке банку и бросил ее в мусорную корзину ван Дамма — точное попадание, два очка. — Иерусалим — священный город для трех религий — можно назвать их тремя племенами, — но принадлежит лишь одной, которая воюет с другой — одной из двух оставшихся. Изменчивая обстановка в этом регионе говорит о том, что было бы неплохо ввести туда вооруженные войска, но чьи? Не забудь, не так давно обезумевшие сторонники ислама устроили побоище даже в Мекке! Итак, если разместить в Иерусалиме арабские войска, создастся угроза безопасности Израиля. А при теперешней ситуации, когда там израильская армия, арабы считают себя оскорбленными. Да, и не забудь про ООН! Это не понравится Израилю, потому что евреям не удалось там чего-либо добиться. Арабам же не нравится ООН потому, что там слишком много христиан. Нам же не понравится это потому, что в ООН нас не слишком любят. Единственная международная организация, обладающая каким-то влиянием, не пользуется доверием со стороны всех. Тупик.

— Президенту очень хочется предпринять что-то в этом направлении, — заметил руководитель аппарата Белого дома. Нам нужно предпринять что-то, чтобы создалось впечатление, что мы не бездействуем, пронеслось у него в голове.

— Ну что ж, когда президент в следующий раз встретится с папой римским, пусть попросит о вмешательстве свыше. — Непочтительная усмешка сразу исчезла с лица Райана.

Ван Дамму показалось, будто Джек решил, что не стоит плохо отзываться о президенте, который не нравится ему. Но он ошибался. Лицо Райана мгновенно утратило всякое выражение. Ван Дамм был недостаточно хорошо знаком с ним и потому не распознал взгляда полной концентрации.

— Одну минуту…

Ван Дамм усмехнулся. А ведь неплохая мысль встретиться с папой. Это всегда привлекает внимание общественности. Затем президент побывает на торжественном ужине в организации «Бнай Брит» и продемонстрирует этим, что одинаково хорошо относится ко всем религиям. По правде говоря, ван Дамму было отлично известно, что теперь, когда дети стали взрослыми, президент ходит в церковь лишь для соблюдения приличий. Это являлось одним из забавных моментов жизни. Советский Союз возвращался к религии, пытаясь восстановить общественные ценности, тогда как политически левые американцы отвернулись от нее давно и не собирались снова обращаться к религии, опасаясь обнаружить в ней именно те ценности, которые искали русские. Ван Дамм начал свою карьеру верующим левого толка, но двадцать пять лет практического опыта общения с правительством перевоспитали его. В настоящее время он не доверял идеологам обоих направлений одинаково страстно. Он относился к тем, кто искал решение проблем лишь там, где оно имеет шанс на осуществление. Ван Дамм очнулся, заметив, что размышления о политике увели его от обсуждения текущего вопроса.

— О чем задумался, Джек? — спросил Олден.

— Знаешь, мне пришло в голову, что все мы верим в одну книгу, правда? — произнес Райан, чувствуя, как у него в сознании формируется идея, постепенно выползающая из тумана.

— Ну и что?

— А Ватикан является настоящей страной, обладает дипломатическим статусом, но не имеет вооруженных сил… Они — швейцарцы, граждане нейтральной страны, ведь Швейцария даже не член Организации Объединенных Наций. Арабы пользуются швейцарскими банками и развлекаются там… Вот я и подумал, вдруг он согласится?.. — На лице Райана снова появилось отсутствующее выражение, и ван Дамм увидел, что где-то в глубине глаз разведчика словно зажглась электрическая лампочка. Всегда любопытно наблюдать за тем, как рождается идея; впрочем, не в том случае, когда не знаешь, в чем она заключается.

— Согласится? Кто согласится, на что? — в голосе руководителя аппарата Белого дома звучало раздражение. Олден, который знал Райана лучше, просто ждал.

Райан объяснил, что за мысль пришла ему в голову.

— Главное в том, что, по моему мнению, все эти неприятности в значительной степени возникли из-за обладания Святыми местами, верно? Я мог бы поговорить кое с кем у нас в Лэнгли. Ведь мы…

Арнолд ван Дамм откинулся на спинку кресла.

— У тебя надежные контакты? Ты собираешься встретиться с папским нунцием?

Райан отрицательно покачал головой.

— Нунций, кардинал Джианкатти, — хороший старик, но он здесь всего лишь номинальный представитель Ватикана. Ты и сам хорошо знаешь это, Арни, — пробыл в Вашингтоне достаточно долго. Когда хочешь посоветоваться с человеком, действительно обладающим влиянием, обращайся к отцу Райли в Джорджтаунском университете. Он был моим наставником, когда я защищал докторскую диссертацию. Мы — добрые знакомые. У отца Райли прямая связь с генералом.

— С кем?

— С генералом «Общества Иисуса»[54]. Это испанец по имени Франсиско Алкальде. Вместе с отцом Тимом он преподавал в римском университете святого Роберта Беллармине. Оба — историки, а отец Тим — его неофициальный представитель в Вашингтоне. Ты не встречался с отцом Тимом?

— Нет. Он в самом деле заслуживает внимания?

— Несомненно. Один из лучших профессоров, с которым мне доводилось встречаться. Отличные связи здесь, в Вашингтоне, и в центре. — Райан усмехнулся, но ван Дамм не понял шутки.

— Ты берешься организовать обед с ним где-нибудь в тихом месте? — спросил Олден. — Не здесь, где-нибудь еще.

— Лучше всего — в клубе «Космос» в Джорджтауне. Отец Тим — один из его членов. Университетский клуб ближе, но…

— Отлично. Он умеет хранить секреты?

— Еще спрашиваешь, умеет ли иезуит хранить секреты? — Райан рассмеялся. — Ты, видно, не католик?

— Как скоро сможешь устроить встречу?

— Завтра или послезавтра — это достаточно скоро?

— Насколько он благонадежен? — неожиданно спросил ван Дамм.

— Отец Тим — гражданин США, и на него можно положиться. Но в то же самое время он священник и дал обет повиновения тому, кого, вполне естественно, считает властью, стоящей выше конституции. Ему можно доверить что угодно, и он исполнит свой долг, только не надо забывать, в чем этот долг заключается, — предостерег Райан. — Да и приказам он не станет подчиняться.

— Хорошо, договорились насчет обеда. Похоже, мне нужно встретиться с ним в любом случае. Скажи, что я хочу познакомиться с ним, — сказал Олден. — И не откладывай. Я буду свободен для обеда завтра и послезавтра.

— Будет исполнено, сэр. — Райан встал.

* * *

Вашингтонский клуб «Космос» расположен на углу авеню Массачусетс и Флорида. Райан подумал, что бывшая городская резиденция Самнера Уэллса выглядит как-то одиноко без четырехсот акров ухоженных владений, конюшни чистокровных лошадей и, быть может, постоянно проживающей где-то рядом лисы, за которой хозяин охотится, но не слишком рьяно. У этой усадьбы никогда не было подобных владений, и Райан не понимал, почему ее бывшему хозяину пришло в голову строить дом в таком месте и в таком стиле — причем он был человеком, глубоко понимавшим природу и сущность американской столицы, а также скрытые процессы, происходящие здесь. Созданный в качестве клуба для интеллигенции — членство основывалось на положении в обществе, а не на размерах состояния, — «Космос» славился в Вашингтоне как место встречи эрудированных и высокообразованных людей, равно как отличался исключительно плохой кухней, что уже само по себе было немалым достижением для города, полного посредственных ресторанов. Райан провел Олдена в небольшой кабинет на втором этаже.

Отец Тимоти Райли, представитель «Общества Иисуса», ждал их за столом, сжимая в зубах вересковую трубку. Перед ним лежала раскрытая «Вашингтон пост». Рядом стоял стакан с недопитым шерри. Отец Тим был одет в мятую рубашку и куртку, которую тоже не мешало бы выгладить, а не в сутану священника, сберегаемую им для официальных церемоний и сшитую у одного из лучших портных на Висконсин-авеню. Однако белый накрахмаленный воротничок виднелся из-под куртки, и внезапно Джек понял, что он, несмотря на многие годы обучения в католической школе, так и не знает, из чего делают воротнички у священников. Из хлопковой ткани? Или целлулоида, как это было принято во времена его деда? Как бы то ни было, очевидная жесткость воротничка служила напоминанием о месте его владельца как в этом мире, так и в мире ином.

— Привет, Джек!

— Здравствуйте, святой отец. Познакомьтесь — Чарлз Олден, отец Тим Райли. — Обмен рукопожатиями, и пришедшие сели за стол. Появился официант, принял заказ и вышел, притворив дверь.

— Как новая работа, Джек? — спросил Райли.

— Многое стало более ясным, — признался Райан. Продолжать не имело смысла — священник и сам знал о проблемах, с которыми столкнулся Джек в Лэнгли.

— У нас возникла мысль о том, как изменить положение на Ближнем Востоке, и Джек сказал, что было бы неплохо обсудить все это с вами, — произнес Олден, сразу принимаясь за дело.

В этот момент открылась дверь и вошел официант, который принес коктейли и меню. Олден замолчал и вернулся к теме разговора через несколько минут.

— Интересная мысль, — заметил Райли, когда Олден изложил суть идеи.

— Как вы оцениваете все это? — спросил советник по национальной безопасности.

— Любопытно… — Священник замолчал.

— Вы считаете, что папа… — Джек остановил Олдена, сделав предостерегающий жест. Он знал, что, когда Райли размышляет, его нельзя торопить. В конце концов, Райли был историком, а эта профессия не терпит спешки, свойственной другим — например, врачам.

— Да, мысль ясная и простая, — заметил Райли через тридцать секунд. — Немалые трудности, правда, будут с греками.

— С греками? — удивился Райан. — Почему?

— В настоящее время наибольшие разногласия существуют с греко-ортодоксальной — или православной — церковью. Мы то и дело спорим с ними из-за самых тривиальных административных вопросов. Можешь себе представить, сейчас раввины и имамы поддерживают между собой более сердечные отношения, чем христианские священники. Это и есть одна из странных особенностей верующих — трудно предсказать, как они будут реагировать на что-то. Как бы то ни было, разногласия между католическим и православным христианством касаются в основном административных вопросов — под чьей опекой будет находиться та или иная святыня и тому подобное. Год назад в Вифлееме произошел целый скандал из-за того, кто будет проводить полуночную мессу в церкви Рождества Христова. Неприятно, правда?

— Вы утверждаете, что замысел неосуществим из-за того, что христианские церкви не могут…

— Я сказал, что могут возникнуть разногласия, доктор Олден. И совсем не утверждал, что замысел неосуществим. — Райли снова замолчал. — Вам придется урегулировать отношения всей тройки… Однако, принимая во внимание саму природу замысла, мне кажется, что все стороны согласятся сотрудничать между собой. Привлечь православную церковь придется в любом случае. У них отличные отношения с мусульманами.

— Неужели? — удивился Олден.

— Давным-давно, когда язычники, еще до наступления мусульманской веры, выгнали Мухаммеда из Мекки, его приютили монахи в монастыре святой Катерины в Синае — это православный храм. Они помогли ему в час нужды. Мухаммед был благородным человеком, и этот монастырь все это время находился под покровительством мусульман. Прошло более тысячи лет, и никто не нарушал спокойствия монастыря, несмотря на все ужасы, происходившие в регионе. Видите ли, у ислама можно многому поучиться. Мы, на Западе, часто не обращаем на это внимания из-за безумцев, называющих себя мусульманами — словно среди христиан не бывает таких же. Там широко распространены благородные традиции, а их ученость и образование вызывают уважение. Правда, у нас мало кто знает об этом, — заключил Райли.

— И больше никаких серьезных препятствий? — спросил Джек. Отец Тим рассмеялся.

— А Венский конгресс! Неужели ты забыл о нем, Джек?

— Что такое? — раздраженно выпалил Олден.

— Тысяча восемьсот пятнадцатый год. Все знают о нем! После окончательного урегулирования, которое последовало после завершения наполеоновских войн, швейцарцы были вынуждены пообещать, что прекратят экспорт наемников. Я уверен, однако, что мы сумеем дипломатично обойти это препятствие. Ах да, извините меня, доктор Олден. Дело в том, что охрана папы римского состоит из швейцарских наемников. В свое время и охрана французского короля была из швейцарцев — они все погибли, защищая короля Луи и королеву Антуанетту. То же самое едва не случилось однажды с охраной папы, но им удалось сдержать противника до того момента, пока небольшая группа швейцарских гвардейцев не вывезла святого отца в безопасное место — если не ошибаюсь, в замок Гандольфо. Швейцарские наемники были в свое время основным товаром, который поставляла Швейцария, и они внушали страх повсюду. Гвардейцы Ватикана служат сейчас, конечно, главным образом приманкой для туристов, но в свое время нужда в них была вполне реальной. Как бы то ни было, швейцарские наемники пользовались известностью и завоевали репутацию настолько свирепых, что специальная статья в документах Венского конгресса — того самого, что решил массу европейских проблем после войн Наполеона, — потребовала от швейцарцев торжественной гарантии, что отныне гражданам их страны запрещено воевать повсюду — кроме защиты своей родины и Ватикана. Но я уже сказал, что эта проблема не столь уж важная. Швейцарцы будут счастливы, если их пригласят принять участие в решении такой задачи. Это только поднимет их престиж в регионе, где так много денег.

— Конечно, — согласился Джек. — Особенно если мы снарядим их должным образом. Танки М-1, боевые машины Брэдли, сотовые сети связи…

— Брось, Джек, — упрекнул его Райли.

— Нет, отец, сама природа такой миссии потребует современного тяжелого вооружения — хотя бы для психологического воздействия. Нужно сразу показать, насколько серьезны наши намерения. После того как все убедятся в этом, остальные войска могут носить костюмы гвардейцев времен Микеланджело, вооружаться алебардами и улыбаться в объективы туристам — и все-таки понадобится держать под рукой «Смит-Вессон», чтобы побить четыре туза, особенно там.

Райли согласно кивнул.

— Мне нравится простота и элегантность этой идеи, джентльмены. Она пробуждает благородство. Все принимающие участие утверждают, что верят в Бога, хотя и называют Его разными именами — а мы взываем к ним от Его имени… Ведь именно в этом вся суть, не так ли? Город Бога. Когда вам нужен ответ?

— В общем-то здесь нет особой срочности, — ответив Олден. Райли понял, что он хочет сказать этим. Белый дом заинтересован в решении проблемы, но излишняя спешка может только повредить. С другой стороны, не следует и медлить. Короче говоря, нужен запрос по тайным каналам, неотложный и не привлекающий лишнего внимания.

— Ну что ж, все равно нужно обратиться наверх. Надеюсь, вы знаете, что Ватикан представляет собой самую древнюю бюрократию в мире — из числа непрерывно функционирующих.

— Именно поэтому мы просим вашей помощи, — подчеркнул Джек. — Генерал обладает достаточной властью, чтобы преодолеть все это дерьмо.

— Разве можно так говорить о князьях церкви, Джек! — Райли с трудом удержался от смеха.

— Я — католик, отец Тим, так что разбираюсь в этом лучше многих.

— Хорошо, я напишу ему пару строк, — пообещал Райли. Сегодня, добавил его взгляд.

— Без свидетелей, — напомнил Олден.

— Без свидетелей, — согласился Райли.

Десять минут спустя отец Тимоти Райли сидел в автомобиле, возвращаясь к себе в кабинет в Джорджтаунском университете, который находился совсем рядом. Его мозг уже лихорадочно трудился. Райан был прав относительно связей отца Тима и их важности. Райли составлял письмо на классическом греческом — языке философов, на котором никогда не говорили больше пятидесяти тысяч человек, но именно на нем отец Тим учил творения Платона и Аристотеля в Вудстокской семинарии в Мэриленде столько лет назад.

Войдя в кабинет, он попросил секретаря не соединять его по телефону ни с кем, запер дверь и сел за свой персональный компьютер. Сначала он вставил дискету, позволяющую пользоваться греческим алфавитом. Райли плохо печатал — когда в твоем распоряжении секретарь и компьютер, этот навык быстро исчезает, — и ему понадобился целый час, чтобы сочинить документ, удовлетворивший его. Он представлял собой письмо на девяти страницах, напечатанное через два интервала. Затем Райли выдвинул ящик стола и набрал несколько цифр на замке маленького, но надежного кабинетного сейфа, который был спрятан в шкафчике, на первый взгляд кажущемся картотекой. Здесь, как уже давно подозревал Райан, находилась шифровальная книга, тщательно написанная от руки молодым священником из ближайших сотрудников генерала «Общества Иисуса». Взглянув на шифровальную книгу, Райли не удержался от улыбки. Подобные вещи имеют так мало общего со священным саном. В 1944 году, когда адмирал Честер Нимитц высказал предположение кардиналу Спеллману, занимавшему должность верховного католического викария в вооруженных силах США, что было бы неплохо, чтобы на Марианских островах появился новый епископ, кардинал извлек свою шифровальную книгу и назначил нового епископа по радиоканалам связи американского Военно-морского флота. Подобно любой другой организации, католической церкви временами приходилось прибегать к надежному каналу связи, и шифровальная служба Ватикана функционировала столетиями. В данном случае ключом на сегодняшний день служил длинный отрывок из трактата Аристотеля «Бытие», из которого было удалено семь слов, а четыре искажены до неузнаваемости. Остальное было делом коммерческой шифровальной программы. Теперь Райли пришлось заново перепечатать письмо, которое он отложил в сторону. Наконец он выключил компьютер, полностью уничтожив все следы работы. Полученный текст Райли послал по факсу в Ватикан и уничтожил все предыдущие копии. На это ему потребовалось три нелегких часа, и после того, как Райли сообщил секретарю, что готов снова приступить к повседневной работе, стало ясно, что придется трудиться допоздна. В отличие от обычных бизнесменов Райли не пользовался ругательствами.

* * *

— Это мне совсем не нравится, — произнес Лири, глядя в бинокль.

— Мне тоже, — согласился Паулсон. Поле зрения в его телескопическом прицеле десятикратного увеличения было уже, но намного более четким.

Действительно, в создавшейся ситуации было мало приятного. ФБР преследовало его уже больше десяти лет. Причастный к убийству двух специальных агентов бюро и федерального чиновника, Джон Расселл (известный также как Мэтт Мерфи, Ричард Бертон и «Рыжий медведь») исчез в гостеприимных объятиях организации, именуемой «Союз воинов племен сиу». Джон Расселл мало напоминал воина. Родившись в Миннесоте, вдали от резервации индейцев сиу, он был мелким преступником до тех пор, пока не получил серьезный срок. Только в тюрьме он начал отождествлять себя с индейской нацией и создал собственный искаженный образ коренного американца — по мнению Паулсона, в этом образе было куда больше от Михаила Бакунина, чем от Кочизе или Тухухулзота. Присоединившись к еще одной группе, созданной в тюрьме, — Американскому индейскому движению — Расселл принял участие в полудюжине актов насилия, которые закончились гибелью трех федеральных агентов, и затем исчез. Рано или поздно, однако, преступники неизбежно допускают ошибку, и сегодня наступила очередь Джона Расселла. «Союз воинов» пошел на рискованный шаг: чтобы раздобыть деньги, взялся переправить наркотики в Канаду; и эти планы стали известны в ФБР, куда обратился подслушавший их осведомитель.

Все это происходило в призрачных развалинах бывшего фермерского городка в шести милях от канадской границы. Спецгруппа ФБР по спасению заложников — как обычно, здесь не было никаких заложников, которых надлежало спасать, — исполняла роль отборного подразделения по борьбе с терроризмом. Десять человек, входящие в состав группы, подчинялись своему руководителю Деннису Блэку, но общее руководство осуществлялось специальным старшим агентом ФБР, начальником местного отделения. Из-за этой путаницы пришел конец высокому профессионализму сотрудников бюро. Специальный агент Федерального бюро расследований, на территории которого действовала спецгруппа, разработал слишком сложный план засады. В результате операция началась неудачно и едва не закончилась катастрофой — три агента ФБР попали в госпиталь из-за автомобильной аварии и еще двое были эвакуированы с тяжелыми огнестрельными ранениями. Среди членов преследуемой банды тоже оказались потери — один убитый и второй, возможно, раненый, но точных сведений не было. Остальные преступники — трое или четверо, и это было неизвестно — укрылись в бывшем мотеле. А вот что было известно наверняка — в мотеле оказался исправный телефон или, что более вероятно, у преступников был с собой аппарат сотовой связи; как бы то ни было, они вышли на средства массовой информации. И вот теперь возникла такая феноменальная неразбериха, которой мог бы гордиться и сам Финеас Т. Барнум, великий мастер цирка. Руководитель местного отделения ФБР, пытаясь спасти остатки своей профессиональной репутации, решил прибегнуть к помощи средств массовой информации. Ему и в голову не пришло, что командовать группами телевизионных репортеров из таких далеких городов, как Денвер и Чикаго, совсем не так легко, как местными репортерами, недавними выпускниками школ журналистики. Профессионалы не любят, чтобы им давали приказы.

— Билл Шоу потребует себе завтра на ленч яйца этого парня, — негромко заметил Лири.

— А нам чем это поможет? — фыркнул Паулсон. — К тому же какие яйца? Думаешь, они у него есть?

— Ну, что видно? — донесся голос Блэка, говорящего по защищенному радиоканалу.

— Движение, но не можем никого опознать, — ответил Лири. — Слишком темно. Эти ребята, может быть, и глупы, но не сумасшедшие.

— Они потребовали телевизионного репортера и оператора с камерой. Специальный агент согласился.

— Деннис, а ты сказал… — Паулсон оторвался от объектива.

— Да, сказал, — ответил Блэк. — Он заявил, что сам руководит операцией. — Посредник из ФБР, врач-психиатр, накопивший немало опыта в делах подобного рода, прибудет лишь через два часа, и специальному агенту, начальнику местного отделения, хотелось попасть в вечерние новости. Блэк был готов задушить его, но это, разумеется, было невозможно.

— Жаль, что нельзя арестовать человека за глупость, — заметил Лири, закрыв ладонью микрофон. Итак, у этих мерзавцев пока нет лишь заложников, подумал он. Почему бы не предоставить им такую возможность? Посреднику будет о чем вести переговоры.

— Есть что для меня, Деннис? — спросил Паулсон.

— Инструкция о ведении огня вступает в силу — я принимаю на себя ответственность, — послышался ответ руководителя спецгруппы. — Репортер — женщина, двадцать восемь лет, блондинка, голубые глаза, рост примерно пять футов шесть дюймов. Оператор — чернокожий, очень темное лицо, рост шесть футов три дюйма. Я объяснил ему, где идти. Он не дурак и последовал нашему совету.

— Понятно.

— Ты уже сколько времени у винтовки? — спросил Блэк. В соответствии с инструкцией снайпер не может оставаться в полной готовности более тридцати минут, после этого наблюдатель и снайпер меняются местами. Деннис Блэк пришел к выводу, что кому-то нужно соблюдать правила.

— Минут пятнадцать, Деннис. У меня все в порядке… да, вижу репортера и оператора.

Лири и Паулсон лежали совсем недалеко от дома, всего в ста пятнадцати ярдах от двери. Освещение было плохим. Через полтора часа солнце зайдет. День оказался ветреным. Через прерию, с юго-запада, проносились горячие порывы. Пыль ела глаза. Еще хуже было с ветром — он дул со скоростью сорока узлов и поперек линии огня. При таких условиях можно промахнуться на целых четыре дюйма.

— Группа захвата наготове, — сообщил Блэк. — Нам только что передали, что мы имеем право на самостоятельные действия.

— По крайней мере он не полный идиот, — отозвался Лири. Он так разозлился, что ему было наплевать, слышит его по радио местный агент или нет. Скорее всего слышит и не решается ответить.

На снайпере и наблюдателе были охотничьи комбинезоны. Им понадобилось два часа, чтобы занять эту позицию, зато сейчас они были практически невидимы — их пятнистый камуфляж сливался с низкими ветвистыми деревьями и высокой травой. Лири следил за приближением репортеров. Девушка, наверно, красивая, подумал он, хотя ее макияж сильно пострадает от резкого сухого ветра. Оператор с видеокамерой походил на футболиста из команды «Викингов», мощный и высокий, достаточно быстрый, чтобы защитить сенсацию года, нового полузащитника Тони Уиллса. Лири спохватился и потряс головой.

— На операторе — пуленепробиваемый жилет. Девушка отказалась. — Ну и глупая же ты, сука, подумал Лири. Уверен, Деннис предупредил вас, с какими мерзавцами имеете дело.

— Деннис сказал, что оператор — парень не дурак. — Паулсон приник к прицелу и повернул его. — Движение в дверях!

— Только бы никто не выкинул какого-нибудь фокуса, — пробормотал Лири.

— Объект номер один в поле зрения, — произнес Паулсон. — Расселл выходит из дома. Снайпер держит его на мушке.

— Видим, — послышалось эхо трех голосов одновременно.

Джон Расселл был огромным мужчиной. Ростом шесть футов пять дюймов и весом не меньше двухсот пятидесяти фунтов. Когда-то его гигантское тело играло могучими мышцами, но теперь оно одрябло и разжирело. На нем были джинсы, однако торс — голый, головная повязка охватывала черные длинные волосы. На груди татуировка, отчасти исполненная профессиональными мастерами, но главным образом кустарная, сделанная в тюрьме. Расселл выглядел мужчиной, которого полицейские предпочитают встречать, держа в руке револьвер. Он двигался с ленивым высокомерием человека, готового нарушить правила в любую минуту.

— Объект номер один держит большой темно-синий револьвер, — произнес в микрофон Лири, оповещая всю группу. — Похоже, это крупнокалиберный «Смит»… Деннис, его поведение кажется мне странным…

— Чем? — послышался мгновенный ответ Блэка.

— Да, Майк прав, — заметил Паулсон, глядя на лицо Расселла в поле зрения прицела. Ему показалось, что глаза у того какие-то дикие. — Деннис, он принял большую дозу наркотиков! Немедленно отзови репортеров! — Но было уже поздно.

Паулсон держал голову Расселла в фокусе прицела. Теперь Расселл не был для него больше человеком. Он стал объектом, целью. Спецгруппа получила право на самостоятельные действия. По крайней мере руководитель местного отделения ФБР в этом отношении поступил правильно. Это значило, что, если события начнут развиваться в опасном направлении, спецгруппа могла предпринять такие действия, какие сочтет необходимыми старший агент. Более того, в соответствии с инструкцией о ведении огня права Паулсона как снайпера были определены совершенно четко. Если объект, по мнению снайпера, угрожает жизни другого агента или любого гражданского лица, его указательный палец нажмет с силой в четыре фунта три унции на спусковой крючок прецизионной винтовки, в телескопический прицел которой он сейчас смотрел.

— Только бы все вели себя спокойно, ради Христа, — прошептал снайпер. Его телескопический прицел системы «Юнертл» имел в поле зрения крест нитей и знаки для измерения расстояния до цели. Паулсон автоматически проверил расстояние и попытался ввести поправку на порывы ветра. Перекрестиеприцела остановилось на голове Расселла, чуть вправо от уха — отличная убойная точка.

В происходящем у двери было что-то комичное и одновременно ужасное. Девушка-репортер улыбалась, поднося микрофон то к Расселлу, то к себе. Высокий оператор направлял на них видеокамеру, освещая мощным лучом лампы, работающей от батареи, что была закреплена у него на пояснице. Расселл говорил что-то гневно и убедительно, но ни Лири, ни Паулсон из-за воя ветра не слышали ни единого слова. Выражение его лица было злобным и ничуть не смягчилось в процессе разговора. Вот левая рука сжалась в кулак и пальцы правой, держащей револьвер, еще крепче стиснули рукоятку. Порывы ветра прижимали тонкую шелковую блузку к груди девушки, и было видно, что на ней нет бюстгальтера. Лири вспомнил, что Расселл, по слухам, любил женщин, предпочитая брать их силой. Но сейчас на его лице господствовала какая-то отрешенность. Выражения на нем менялись от равнодушия до страсти, что было результатом химически вызванной неустойчивости, усугубленной безысходностью — он не мог не понимать, что находится в ловушке ФБР и из нее нет выхода. Внезапно он успокоился, но это спокойствие было ненормальным.

Ну и кретин, снова подумал Лири про местного агента. Нужно всего лишь отойти от дома и ждать, когда они сдадутся. Положение стабилизировалось. Теперь они никуда не денутся. Можно вести переговоры по телефону и просто ждать…

— Тревога!

Левой рукой, свободной от револьвера, Расселл схватил девушку за плечо. Она попыталась вырваться, но ее сила была всего только маленькой частью силы индейца. Тут вмешался оператор. Он снял одну руку с видеокамеры. Оператор был сильным мужчиной и сумел бы, возможно, помочь девушке, но это движение вывело Расселла из себя. Его рука, сжимающая револьвер, шевельнулась.

— Цель, цель, цель! — произнес Паулсон в микрофон. Остановись, идиот, подумал он, ОСТАНОВИСЬ СЕЙЧАС ЖЕ! Он не мог допустить, чтобы рука с револьвером поднялась достаточно высоко. Паулсон лихорадочно оценивал ситуацию. Большой «Смит-Вессон», судя по всему, сорок четвертого калибра. Выпущенные из него пули оставляют огромные кровавые раны. Возможно, объект всего лишь хотел подчеркнуть свои слова движением руки с револьвером, но Паулсон не знал — да и ему было все равно, — что это были за слова. Может быть, Расселл требовал от чернокожего оператора, чтобы тот не вмешивался; револьвер все еще был направлен, казалось, в его сторону, а не в сторону девушки, но он продолжал подниматься и…

Резкий щелчок винтовочного выстрела остановил время подобно мгновенной фотографии. Палец Паулсона нажал на спусковой крючок, словно по своей воле, но это было профессиональной реакцией снайпера. Винтовка ударила в плечо силой отдачи, и его рука уже поднялась к затвору, выбросила использованную гильзу и загнала новый патрон. В самый момент выстрела налетел порыв ветра, и пуля чуть сместилась вправо. Вместо того чтобы пробить середину головы Расселла, она ударила заметно впереди уха и, коснувшись лицевой кости, раскололась. В результате крошечного взрыва лицо объекта оторвалось от черепа. Нос, глаза и лоб исчезли в красном тумане. Нетронутым остался только рот, открывшийся в крике. Умирающий, но еще не мертвый, Расселл инстинктивно дернул за спусковой крючок револьвера, направленного в сторону оператора, и упал на девушку-репортера. Затем и оператор рухнул на землю, и осталась стоять лишь девушка, которая даже не успела отреагировать на кровь и человеческие ткани, хлынувшие ей на лицо и блузку. Рука Расселла поднялась к тому, что еще несколько секунд назад было его лицом, и он затих. Из наушников Паулсона доносился крик: «ВПЕРЕД, ВПЕРЕД, ВПЕРЕД!», но он не замечал его. Ствол со вторым патроном в патроннике снайпер направил на окно здания. Там показалось лицо. Паулсон узнал его по фотографиям. Это был второй объект, опасный преступник. И тут Паулсон увидел его оружие — по-видимому, старый «винчестер» с откидным затвором. Ствол «винчестера» начал высовываться из окна. Второй выстрел Паулсона оказался лучше первого — точно в лоб объекта номер два по имени Уильям Эймз.

Застывшее было время двинулось снова. Сотрудники группы захвата, одетые в черные комбинезоны «Номекс», защищенные нательной броней, бросились вперед. Двое оттащили в сторону репортера. Еще двое поступили так же с оператором, который все еще прижимал к груди видеокамеру «Сони». Еще один агент бросил в разбитое окно гранату, назначением которой было оглушить и ослепить находящихся внутри, а Деннис Блэк и трое остальных ворвались в дом через дверь. Выстрелов больше не было. Через пятнадцать секунд из наушников донеслось:

— Внимание, говорит старший. Обыск помещения закончен. Двое убитых. Объект номер два — Уильям Эймз. Объект номер три — Эрнест Тори, похоже, он умер раньше от двух ран в груди. Оружие собрано. Все в безопасности. Повторяю, в безопасности.

— Боже мой! — За десять лет службы в Федеральном бюро расследований это был первый случай для Лири, когда использовалось оружие.

Паулсон встал на колени, смахнул грязь с винтовки, убрал сошку, на которую опирался ее ствол, поднялся и пошел к зданию. Местный агент опередил его и встал рядом с трупом Расселла, сжимая в руке пистолет. Ему повезло, что лицо трупа было повернуто в сторону — вся кровь, что содержалась в теле Расселла, вытекла уже на потрескавшийся бетон тротуара.

— Отличная работа! — воскликнул он, обращаясь ко всем окружающим. Это была его последняя ошибка на протяжении дня, полного ими.

— Ах ты, безмозглый кретин! — Паулсон схватил его за рубашку и грохнул о стену здания. — Они погибли из-за твоей глупости! — Лири быстро протиснулся между ними и оттолкнул Паулсона от изумленного руководителя местного отделения. Из дома вышел Деннис Блэк. Лицо его было непроницаемым.

— Наведите порядок, — сказал он, уводя своих людей, пока не случилось что-нибудь еще. — Как дела у репортера?

Оператор лежал на спине, прижимая к глазу объектив камеры. Девушка-репортер стояла на коленях, сотрясаясь от приступов рвоты. Один из агентов уже вытер ей лицо, но дорогая шелковая блузка превратилась в кровавый ужас, который будет преследовать девушку в ночных кошмарах не одну неделю.

— А ты как? — спросил Деннис. — Да выключи этот чертов свет!

Он взял камеру, положил ее на землю и выключил яркую лампу. Оператор сел, покачал головой и потрогал больное место чуть ниже ребер.

— Спасибо за совет, приятель. Пошлю благодарственное письмо фирме, изготовившей этот жилет. Я действительно… — Он замолчал. Наконец оператор понял, что произошло, и впал в шок.

— Господи Боже ты мой, милосердный Господи!

Паулсон подошел к фургону «шевроле» и уложил винтовку в жесткий чехол. Лири и еще один агент все время оставались рядом с ним, повторяя, что он поступил совершенно правильно. Они не отойдут от него до тех пор, пока Паулсон не преодолеет стресс. Снайпер застрелил уже не одного преступника, но все-таки, несмотря на то, что это были разные люди, убитые при различных обстоятельствах, убийство оставалось и о нем приходилось сожалеть. Вслед за настоящей перестрелкой не следует реклама.

Девушка-репортер переживала обычную истерию, следующую за тяжелой моральной травмой. Она сорвала блузку, забыв, что под ней обнаженная грудь. Один из агентов набросил ей на плечи одеяло и попытался успокоить. Начали прибывать новые группы телевизионщиков, причем большинство направлялись прямо к зданию. Деннис Блэк собрал свою группу, приказал агентам убрать оружие и оказать помощь гражданским лицам. Через несколько минут девушка-репортер уже пришла в себя. Она спросила, действительно ли была необходимость убивать преступников, затем узнала, что оператор получил пулю в живот и уцелел лишь благодаря жилету «второй шанс» — а ведь бюро рекомендовало надеть такие жилеты им обоим и она отказалась. У нее сразу наступила фаза бурной радости, эйфории, вызванная тем, что она осталась в живых и продолжает дышать. Скоро состояние шока опять вернется, но девушка показала, что она — отличная журналистка, несмотря на молодость и недостаток опыта, и уже узнала нечто важное. В следующий раз она будет прислушиваться к советам, и ночные кошмары только подчеркнут значение приобретенного урока. Не прошло и тридцати минут, как она стояла без посторонней помощи, одетая в запасную блузку, и, глядя в камеру, рассказывала о происшедшем более или менее спокойным, хотя и чуть напряженным голосом. Однако наибольшее впечатление на руководителей компании Си-би-эс, штаб-квартира которой находилась в Блэк-Рок, произведет видеозапись. Оператор получит благодарственное письмо от руководителя службы новостей, и есть за что — на пленке запечатлено все: драматические события, смерть, бесстрашная (и привлекательная) девушка-репортер. Этот сюжет станет главным событием вечерних новостей — в особенности, когда сам день не богат другими событиями, — а затем повторится во всех утренних передачах компании. И всякий раз комментатор будет предупреждать телезрителей о том, что последующие кадры могут оказать нежелательное воздействие на излишне чувствительных и нервных, исподволь оповещая всех, что далее последует нечто особенно интересное и впечатляющее. Поскольку пленка будет прокручена несколько раз, многие зрители получат возможность записать кадры на своих видеомагнитофонах. Одним из таких зрителей оказался глава «Союза воинов». Его звали Марвин Расселл.

* * *

Началось все достаточно невинно. Утром, когда он просыпался, болел желудок. Работа, которую приходилось выполнять, стала более утомительной. Да и чувствовал он себя не в своей тарелке. Тебе уже за тридцать, повторял он. Ты больше не юноша. К тому же он всегда был энергичным и бодрым. Может быть, это всего лишь простуда, вирусное заболевание, некипяченая вода, расстроенный желудок. Надо потерпеть, и все уладится. Он увеличил вес тренировочного рюкзака, носил винтовку с заряженным магазином. Скорее всего просто леность, последствия которой легко исправить. Уж в решительности ему не откажешь.

На протяжении месяца принятые им меры оказали благоприятное воздействие. Правда, к вечеру он чувствовал себя усталым, но это можно было объяснить лишними пятью килограммами, которые прибавились к нагрузке. Он был рад этой усталости, потому что она подтверждала его достоинства как бойца; перешел на простую пищу, заставил себя дольше спать. Результаты не замедлили сказаться. Мышцы болели ничуть не больше, чем до того момента, когда он заставил себя вести более напряженный образ жизни, и он отлично спал. То, что было трудно раньше, стало еще труднее, потому что он заставлял работать свое непослушное тело. Неужели ему не справится с каким-то микробом? Разве он не одерживал гораздо более значительные и важные победы? Такая мысль была даже не вызовом, а скорее поводом для улыбки. Как у большинства решительных и целеустремленных людей, вся его жизнь заключалась в соревновании между телом и умом — ум приказывал, тело сопротивлялось.

Однако плохое самочувствие не исчезло полностью. Хотя тело стало худощавым и мускулистым, боль и тошнота продолжали мучить его. Это вызывало раздражение, которое проявлялось сначала в шутках. Когда старшие коллеги обратили внимание на его плохое самочувствие, он назвал это утренней болезнью, что вызвало взрыв хохота, хриплого и грубого. Еще месяц он терпел, и затем ему стало ясно, что придется уменьшить вес амуниции, чтобы не отставать от товарищей. В первый раз за всю жизнь в его сознании появились смутные сомнения — подобно клочковатым облакам на ясном небе, неуверенность в себе. Шутки прекратились.

И еще месяц он заставлял себя выносить страдания, не ослабляя режима напряженной подготовки — если не считать часа дополнительного сна. Несмотря на это, его самочувствие ухудшалось — не то чтобы ухудшалось, просто ничуть не становилось лучше. Наконец, он вынужден был признать, что виной всему годы. В конце концов, он был всего лишь человеком, хотя и стремящимся к физическому совершенству. В этом нет ничего позорного, несмотря на все усилия не допустить ухудшения самочувствия.

Наконец, он начал ворчать, не в силах сдержаться. Товарищи понимали его и не упрекали. Каждый из них был моложе, чем он, многие служили под его руководством пять лет или дольше. Они чтили его за стойкость и выносливость, и если в этих качествах появились крошечные трещины, разве это могло иметь какое-то значение? Подобные слабости, не влияющие на имидж командира, просто говорили о том, что и он человек, а настойчивость, с которой он преодолевал их, вызывала в них восхищение. Кое-кто из товарищей советовал принимать домашние лекарства, однако один близкий друг заявил, что глупо не обратиться за помощью к одному из местных врачей — мужу его сестры, он был превосходным доктором, выпускником английского медицинского колледжа.

Врач действительно оказался превосходным. Сидя за столом в белоснежном накрахмаленном халате, он расспросил его о состоянии здоровья в прошлом, включая ранние недуги, затем провел предварительный осмотр. И не обнаружил ничего. Врач говорил о стрессе — хотя в лекциях на эту тему пациент ничуть не нуждался, — потом напомнил, что напряжение и стрессовые нагрузки накапливаются в течение многих лет и со временем начинают сказываться на здоровье людей, подверженных им. Он упомянул о необходимости хорошего питания, упражнений и о важности отдыха. Врач пришел к выводу, что плохое самочувствие является результатом множества причин, каждая из которых не имеет большого значения. Он не исключил вероятность незначительного, но неприятного заболевания кишечника и прописал лекарство. В заключение врач указал на то, что те пациенты, которые проявляют напрасную гордость и не следуют советам, поступают глупо. Пациент одобрительно кивал, во всем соглашаясь с врачом, завоевавшим всеобщее уважение. Ему самому приходилось произносить подобные речи, обращаясь к подчиненным, и все же он принял решение во всем поступать так, как советовал доктор.

В течение недели лекарство оказывало благотворное воздействие. Боли в желудке почти исчезли. Ему стало заметно лучше, но он отметил с растущим раздражением, что прежнее великолепное самочувствие так и не восстановилось. Или он ошибался? В конце концов, признался он самому себе, трудно помнить такие тривиальные вещи, как самочувствие сразу после пробуждения. Его сознание, ум и воля были устремлены на решение великих задач, достижение поставленных целей, так что тело само должно заботиться о себе и не мешать мозгу. Нечего беспокоить ум и отрывать его от работы. Мозг распоряжается, а тело должно повиноваться, вот и все. Ведь цель его жизни стала ясной и определенной раз и навсегда много лет назад.

Но ему все-таки пришлось снова обратиться к врачу. Тот провел более тщательное обследование. Он позволил доктору ощупывать свое тело, не возражал, когда врач взял кровь для анализа с помощью тонкой иглы вместо более жестоких инструментов, против использования которых он не стал бы возражать. Не исключено, сказал врач, что заболевание вызвано чем-то более, серьезным, скажем постоянным инфицированием. Существуют лекарства, излечивающие от таких инфекций. Например, у малярии, когда-то широко распространенной в этой местности, схожие симптомы, хотя и выраженные более резко. Есть немало болезней, серьезных и трудноизлечимых в прошлом, но сейчас легко поддающихся воздействию современной медицины. Он проведет анализы, обнаружит причину заболевания и вылечит своего пациента. Врач знал о цели его жизни и разделял его стремления, хотя и с большого и безопасного расстояния.

Через два дня он вернулся к врачу и сразу понял, что произошло нечто крайне серьезное. На лице доктора было такое же выражение, какое он часто видел на лице своего начальника разведки. Что-то неожиданное, нарушающее все планы. Врач начал объяснять, тщательно выбирая слова, стараясь найти такие выражения, чтобы не расстроить пациента. Тот, однако, потребовал прямого и ясного ответа. Он выбрал опасную дорогу в жизни и всегда добивался, чтобы к нему поступала четкая и надежная информация. Врач с уважением кивнул и ответил коротко, ясно и недвусмысленно. Пациент воспринял новость бесстрастно. Он привык к тому, что жизнь полна разочарований, знал, чем она заканчивается для каждого живущего на земле, и много раз сам содействовал ее скорейшему завершению. И вот теперь смерть стояла у него на пути. Ее нужно избежать, насколько это возможно, но конец придет — рано или поздно. Он спросил, что надо предпринять, и ответ доктора оказался более оптимистичным, чем он ожидал. Врач не попытался оскорбить его словами утешения; вместо этого он прочел мысли пациента и выложил перед ним одни факты. Следует предпринять определенные шаги. Они могут оказаться успешными, а могут и не дать результатов. Лишь время покажет. Важным фактором в его пользу является природная сила и выносливость, а также железная воля. Кроме того, напомнил врач, необходимо настроиться соответствующим образом. Пациент едва не улыбнулся, но сдержался. Лучше продемонстрировать бесстрашие стоика, чем оптимизм дурака. Да и что такое смерть? Разве он не подчинил всю свою жизнь достижению справедливости? Воле Бога? Разве он не принес свою жизнь в жертву великой и благородной цели?

Но именно тут и таилась загвоздка. Он не привык к неудачам. Он подчинил жизнь достижению этой цели и много лет назад принял решение, что его ничто не сможет остановить — ни опасность, угрожающая ему самому, ни смерть других, если это понадобится. На алтарь этой цели он положил все: свое будущее; мечты и устремления своих теперь уже мертвых родителей; образование, о котором они мечтали, надеясь, что он использует его на благо людей; семью, женщину, от которой у него могли быть сыновья, — все это он отверг ради труда и опасностей, ради абсолютной решимости достичь одной-единственной манящей цели.

Так что же теперь? Неужели все это пошло прахом? Неужели вся его жизнь не принесет результатов, не имела никакого значения? Разве может Бог оказаться настолько жестоким? Все эти мысли проносились в уме, тогда как лицо оставалось бесстрастным и равнодушным, а глаза смотрели настороженно. Нет, он не допустит этого. Бог не покинет его. Он, увидит великий сверкающий день — или по крайней мере будет свидетелем его приближения. Его жизнь не окажется потраченной понапрасну. Она и раньше имела смысл и будет иметь смысл в будущем. В этом он был убежден.

Исмаил Куати исполнит все предписания врача для того, чтобы продлить свою жизнь, чтобы попытаться одержать верх над гнездящимся внутри его организма врагом, коварным и подлым, как и те враги, что окружали его снаружи. Он удвоит усилия, до предела использует внутренние силы и выносливость, обратится к Богу за советом, будет ждать знака высочайшей воли. Он будет сопротивляться этому новому врагу с таким же ожесточением, бесстрашием и решительностью, с каким боролся против других врагов. Никогда в жизни он не просил милосердия — не попросит его и сейчас. Если у него на пути смерть, то гибель остальных людей значит еще меньше. Однако он не станет наносить слепые удары, поддавшись отчаянию. Он будет продолжать исполнять предначертание, ожидая, когда наступит тот счастливый миг, который, как учила его вера, обязательно придет еще до его смерти. Его решительность всегда подчинялась интеллекту. Именно поэтому действия Куати приносили свои плоды.

2. Лабиринты

Письмо из Джорджтауна прибыло в римскую канцелярию всего через несколько минут после отправления. Здесь, как и в любой другой бюрократической организации, ночной служащий (в разведывательных органах его называли бы дежурным офицером) просто положил его на стол соответствующего сотрудника и вернулся к своим занятиям, которые заключались в подготовке к экзамену по метафизическим трактатам Фомы Аквинского. На следующее утро ровно в семь молодой священник-иезуит Герман Шернер, личный секретарь Франсиско Алкальде, отца-генерала «Общества Иисуса», принялся разбирать почту, прибывшую за ночь. Факс из Америки оказался третьим сверху и сразу привлек внимание молодого священника. Шифрованные документы не были чем-то новым в его работе, но все-таки и не являлись каждодневным событием. Код, предшествующий посланию, указывал на имя его автора и срочность. Отец Шернер поспешно просмотрел остальную корреспонденцию и взялся за расшифровку.

Процедура являлась зеркальным отражением того, чем занимался отец Райли в Вашингтоне, только все было наоборот. Вдобавок Шернер отлично печатал. С помощью оптического сканера он перенес текст на персональный компьютер и включил программу дешифровки. Отклонения от текста, намеренно введенные для того, чтобы затруднить расшифровку, вызвали некоторые затруднения, но отец Шернер легко справился с ними, и расшифрованный экземпляр письма — все еще на классическом греческом языке, разумеется, — выскользнул из принтера. На все потребовалось только двадцать минут, тогда как Райли потратил три нелегких часа. Молодой священник сварил кофе для себя и своего патрона и, держа в руке вторую чашку, прочитал письмо. Как это поразительно, подумал Шернер.

Его преподобие Франсиско Алкальде был пожилым, но на удивление энергичным мужчиной. В свои шестьдесят шесть лет он неплохо играл в теннис и, по слухам, катался на лыжах с его святейшеством папой римским. Высокий и худой, ростом в шесть футов четыре дюйма, с густой гривой седых волос, ниспадающих на глубоко посаженные проницательные глаза, Алкальде был человеком изумительной образованности и интеллекта. Он блестяще владел одиннадцатью языками и, не стань священником, занял бы место лучшего специалиста по средневековой истории в Европе. Однако Франсиско являлся прежде всего священником, верховным главой иезуитов, и административные обязанности постоянно сталкивались с его стремлением преподавать и служить пастором в какой-нибудь отдаленной церквушке. Пройдет несколько лет, он оставит пост главы самого большого и мощного ордена римской католической церкви и опять вернется к любимому занятию — чтению лекций в университете, просвещению юных умов и будет покидать университетский кампус лишь затем, чтобы отслужить мессу в небольшом рабочем приходе, занимаясь там обычными человеческими заботами прихожан. Это, думал он, станет величайшим благословением в его жизни, переполненной разными событиями. Отец Алкальде не был идеальным человеком, и нередко ему приходилось выдерживать борьбу с собственной гордыней, все время сопутствующей его высочайшему интеллекту, стараясь — не всегда успешно — соблюдать смирение, так необходимое для выбранного им занятия. Что поделаешь, вздохнул он, совершенство — это цель, которой никогда не достигаешь, и тут же улыбнулся юмору ситуации.

— Гутен морген, Герман! — произнес Алкальде, входя в дверь.

— Бонжиорно, — ответил немецкий священник и тут же перешел на греческий:

— Сегодня утром есть кое-что интересное.

Кустистые брови Алкальде поползли вверх, когда он взглянул на послание и жестом пригласил секретаря войти в кабинет. Шернер, взяв кофейник, последовал за ним.

— Теннисный корт в нашем распоряжении с четырех, — сказал он, наливая кофе в чашку.

— Чтобы вы получили еще одну возможность унизить меня? — Поговаривали, что Шернеру неплохо стать теннисистом-профессионалом и передавать заработанные деньги «Обществу Иисуса», члены которого при вступлении в орден давали клятву бедности. — Ну ладно, от кого получено это послание?

— От Тимоти Райли из Вашингтона. — Шернер передал расшифрованный текст Алкальде.

Генерал ордена иезуитов надел очки и принялся за чтение. Так и не прикоснувшись к стоящей перед ним чашке, он прочитал письмо и начал читать его во второй раз. Ученость являлась его второй натурой, и Алкальде редко говорил о чем-нибудь, не обдумав предмет разговора.

— Поразительно. Я где-то уже слышал об этом Райане… Он не из разведки?

— Заместитель директора Центрального разведывательного управления США. Получил образование в наших учебных заведениях — Бостонский колледж и университет в Джорджтауне. Вообще-то он чиновник, но принимал участие в полевых операциях. Подробности неизвестны, но все операции закончились успешно. У нас собрано на него небольшое досье. Отец Райли самого высокого мнения о нем.

— Это очевидно. — Алкальде задумался. Дружеские отношения между ним и Райли поддерживались вот уже тридцать лет. — Он считает, что это предложение осуществимо. А каково ваше мнение, Герман?

— Потенциально — это прямо-таки дар Божий. — В словах Шернера не было и следа иронии.

— Действительно. Но оно потребует срочных и решительных мер. Какова позиция американского президента?

— Думаю, ему еще не сообщили об этом, но вот-вот сообщат. Возможно, вас интересуют особенности его характера? — Шернер пожал плечами. — Он мог бы иметь и побольше положительных качеств.

— У каждого из нас есть недостатки. — Алкальде не отрываясь смотрел на стену.

— Да, святой отец.

— Что намечено у меня на сегодня?

Шернер тут же зачитал расписание дня Алкальде.

— Хорошо… свяжитесь с кардиналом Д'Антонио и передайте, что у меня есть нечто крайне важное. Постарайтесь как-нибудь урегулировать назначенные встречи. Это послание требует неотложных шагов. Позвоните Тимоти, поблагодарите от моего имени и скажите, что я взялся за дело.

* * *

В половине шестого Райан с трудом вынырнул из глубины сна. Утреннее солнце освещало оранжево-розовым сиянием ряды деревьев в десяти милях от дома, на восточном берегу Мэриленда. Его первым бессознательным желанием было плотно задернуть шторы. Кэти не едет сегодня в Больницу Хопкинса, вспомнил он, хотя на это потребовалось время, достаточное, чтобы пройти половину расстояния до ванной. Его следующим сознательным действием стало то, что, протянув руку, он достал две таблетки тиленола, который снимал головную боль, и проглотил их. Вчера он слишком много выпил, напомнил себе Райан, и так уже третий день подряд. Но разве у него был выбор? Засыпать становилось все труднее, несмотря на то что работать приходилось больше, и усталость…

— Проклятье, — пробормотал Райан, посмотрев в зеркало. Выглядел он действительно ужасно. Он повернулся и пошел босиком в кухню. Жизнь всегда становилась лучше после выпитой чашки кофе. При виде винных бутылок, все еще стоящих на столе, его желудок сжался в тугой болезненный шар. Полторы бутылки, снова напомнил он себе. Полторы, а не две. Он не мог выпить две полные бутылки. Одна была уже откупорена. В общем не так уж плохо. Райан включил автомат, готовящий кофе, и пошел в гараж. Там он сел в машину и поехал к воротам за утренней газетой. Еще недавно он пошел бы пешком, но, черт побери, для этого нужно одеться, попытался он убедить себя. Да, конечно, причина именно в этом. Радиоприемник в автомобиле был установлен на частоту станции, передающей одни новости, и Райан узнал, что произошло за ночь в мире. Результаты матчей по футболу и бейсболу. «Ориолес» проиграл снова. Вот ведь как плохо — а он обещал взять маленького Джека на стадион. Дал твердое обещание — после того как опоздал на игры Малой лиги. И теперь когда, спросил себя Райан, ты собираешься выполнить обещание? В следующем апреле? Проклятье.

Впрочем, сезон только начался. Даже занятия в школах не кончились. Он выполнит обещание, это точно. Райан бросил утренний выпуск «Вашингтон пост» на сиденье и поехал обратно к дому. Кофе был готов — первая хорошая новость наступившего дня. Райан налил чашку и решил обойтись без завтрака. Снова не завтракаешь утром, напомнила ему частица мозга. Это плохо. Желудок и без того в неважном состоянии, да и две чашки крепкого кофе не улучшат положение. Он уткнулся в газету, чтобы заставить замолчать этот внутренний голос.

Мало кто знает, какое значение разведывательные службы придают средствам массовой информации. Отчасти потому, что и те и другие занимаются поисками информации, и разведывательным службам не удалось завоевать монополию на умных сотрудников. Еще важнее то, подумал Райан, что газеты не платят за полученную информацию — их конфиденциальные источники передают сведения из чувства сознательности или негодования. Это, как правило, самая надежная информация — любой сотрудник разведки подтвердит. Да, именно гнев или принципиальность заставляет людей передавать особенно интересные сведения, это уж точно. И наконец, несмотря на то что в средствах массовой информации полным-полно лентяев, там немало умных и находчивых репортеров, привлеченных огромными заработками, занимаются сбором информации. Райан уже давно понял, какие разделы следует читать особенно внимательно, — в первую очередь это зависело от имени автора. Кроме того, он обращал внимание и на выходные данные. Занимая пост заместителя директора ЦРУ, Райан знал, кто из руководителей службы новостей был сильнее и кто — слабее. Например, «Вашингтон пост» неизменно давала более надежную и интересную информацию по германским странам, чем его собственный отдел. Итак, на Ближнем Востоке все еще тихо. Ситуация с Ираком постепенно нормализуется. Наконец-то дела там урегулированы. Вот если бы удалось добиться чего-то с Израилем… Как было бы здорово, подумал он, восстановить спокойствие во всем регионе! И Райан считал, что такое возможно. Конфронтация между Востоком и Западом, появившаяся на свет еще до его рождения, отошла теперь в прошлое, стала предметом для историков, а кто мог поверить в это совсем недавно? Райан налил себе еще чашку кофе — похмелье давало ему на это право. И как быстро все произошло, всего за несколько лет — уже после его прихода в ЦРУ. Действительно, кто мог рассчитывать на такое?

А теперь происшедшее кажется настолько удивительным, что книги будут об этом писать на протяжении целого поколения, подумал Райан, никак не меньше. На следующей неделе в Лэнгли приезжает представитель КГБ, чтобы посоветоваться относительно промашки, допущенной во время парламентских дебатов. Райан рекомендовал не пускать его в Лэнгли — тем более, что поездка будет осуществляться в обстановке абсолютной секретности, — потому что на ЦРУ все еще работают русские, которые придут в ужас при известии о том, что КГБ и ЦРУ установили официальные контакты (что не менее справедливо и в отношении американцев, по-прежнему работающих на КГБ… чего нельзя исключить, по-видимому). И приезжает не кто иной, как старый приятель Сергей Головко. Приятель, фыркнул Райан, открывая газету на спортивной странице. Недостаток утренних газет в том, что они никогда не сообщают результатов игр, проходивших накануне…

Возвращение в ванную было уже легче. Теперь Джек проснулся окончательно, хотя желудок продолжал протестовать против всего мира. Две таблетки лекарства, снижающего кислотность, как-то решили эту проблему, да и тиленол уже начал действовать. Райан решил, что укрепит это воздействие еще двумя таблетками, уже на работе. К шести пятнадцати он принял душ, побрился и оделся, поцеловал все еще спящую жену, услышав в качестве благодарности еле слышное «х-м-м», и успел открыть дверь именно в тот момент, когда к воротам подкатил автомобиль. Райана продолжало беспокоить, что его шоферу приходилось вставать еще раньше, чтобы успеть заехать за ним. И еще больше его беспокоило то, кто сидел за рулем его лимузина.

— Доброе утро, док, — поздоровался Джон Кларк и улыбнулся. Райан открыл дверцу и сел рядом. Здесь было более просторно, можно вытянуть ноги, и он полагал, что оскорбит водителя, если сядет на заднее сиденье.

— Привет, Джон, — ответил Райан.

Что, опять вчера как следует поддал, док, а? — подумал Кларк. — Ну и дурак же ты! Для такого умного мужика ты ведешь себя поистине глупо. И, конечно, прекратил утренние пробежки? — Взгляд Кларка скользнул по животу Райана, туго обтянутому брючным ремнем. Ничего не поделаешь, узнаешь на своем опыте — как это узнал сам Кларк, — что работа до позднего вечера и слишком много спиртного годятся только для глупой молодежи. Джон Кларк превратился в идеал здоровой добродетели еще до того, как достиг возраста Райана. И это спасло ему жизнь, по крайней мере один раз.

— Ничего особенного за ночь, — произнес вслух Кларк, выезжая из ворот.

— Отлично. — Райан взял портфель с секретными документами и набрал шифр. Подождал, пока не вспыхнула зеленая лампочка, и открыл замок. Кларк оказался прав — ничего срочного в портфеле не было. К тому моменту, когда они проехали половину расстояния до Вашингтона, Райан успел прочитать все материалы и сделать несколько пометок.

— Собираетесь навестить сегодня Кэрол с детишками? — спросил Кларк, когда автомобиль проезжал по мэрилендскому шоссе № 3.

— Да, это ведь сегодня?

— Сегодня.

Райан регулярно навещал Кэрол Циммер, уроженку Лаоса, вдову сержанта ВВС Бака Циммера, потому что, когда тот умирал, дал ему обещание заботиться о его семье. Мало кто знал об этом — еще меньше имели представление об операции, во время которой погиб Бак. Райан исполнял свое обещание не только регулярно, но и получал от этого огромное удовлетворение. Теперь семье Циммер — точнее, Кэрол — принадлежал магазин «7-одиннадцать», расположенный между Вашингтоном и Аннаполисом. Получаемый от него доход вместе с пенсией погибшего сержанта вполне обеспечивал семью, а созданный Райаном фонд гарантировал, что каждый из восьми детей получит высшее образование, когда вырастет, — подобно старшему сыну, уже закончившему колледж. На завершение всего процесса потребуется немало времени, потому что самый младший еще не вылез из пеленок.

— Эти хулиганы больше не возвращались? — спросил Джек.

Кларк только посмотрел на него и ухмыльнулся. На протяжении первых месяцев, когда Кэрол купила магазин, несколько местных хулиганов слонялись вокруг него, отпугивая посетителей. Им не нравилось, что женщина лаосского происхождения с детьми от смешанного брака проживает в этом полугородском районе и управляет магазином. Кэрол долго терпела и сказала наконец Кларку. Джон встретился с парнями и предостерег их. Хулиганы, однако, оказались слишком глупы и не приняли предостережения всерьез. Скорее всего они приняли Кларка за полицейского, сменившегося с дежурства. Тогда Джон вместе со своим другом — испанского происхождения — взялся за них как следует. После того как главарь банды вышел наконец из больницы, ни один из них не осмелился приблизиться к магазину. Местные полицейские отнеслись к расправе с пониманием, и оборот торговли в магазине немедленно возрос на двадцать процентов. Интересно, подумал Кларк, насколько зажило колено у главаря и будет ли он ходить? Возможно, после полученного урока он выберет другой путь — путь порядочного человека…

— Как ребятишки, Джон?

— Вы знаете, непросто, оказывается, привыкнуть к тому, что один из твоих сыновей учится в колледже, док. Да и Сэнди… послушайте, док…

— Да, Джон?

— Извините, что я вмешиваюсь не в свои дела, но вы плохо выглядите. Лучше бы вести более спокойный образ жизни.

— Кэти говорит то же самое. — Джек подумал, а не стоит ли сказать Кларку, чтобы он не совал нос куда не следует? Нет, такое не говорят человеку вроде Кларка, к тому же близкому другу. Не говоря уже о том, что он прав.

— Врачи обычно дают хорошие советы, — напомнил Джон.

— Знаю. Дело в том, однако, что сейчас у нас большая нагрузка на работе. Кое-что происходит, и вообще…

— Упражнения куда лучше снимают напряжение, чем спиртное. Вы, док, один из самых умных людей, которых мне приходилось встречать. Так поступайте по-умному. Конец совета. — Кларк пожал плечами и устремил взгляд на шоссе, по которому мчались автомобили тех, кто хотел пораньше попасть на работу.

— Знаешь, Джон, если бы ты стал доктором вместо разведчика, твои советы были бы исключительно эффективными, — засмеялся Райан.

— Почему это?

— Судя по тому, как ты поступил с главарем хулиганов, мало кто из пациентов осмелился бы не последовать твоему совету.

— Я — самый мягкий и добрый человек из всех, что мне попадались, — запротестовал Кларк.

— Совершенно верно, Джон, никому не удалось дотерпеть до того момента, когда ты по-настоящему приходишь в ярость. Они умирают задолго до того, стоит тебе лишь стать слегка недовольным.

Именно поэтому Кларк и стал шофером Райана. Джек добился его перевода из управления секретных операций на должность агента по безопасности и охране. Кабот, заняв пост заместителя директора ЦРУ по разведке, сократил общее количество полевых агентов на двадцать процентов, причем первыми были уволены те, кто имел боевой опыт. Компетентность Джона Кларка была такова, что Райану не хотелось терять столь ценного агента. Он нарушил два правила ЦРУ и не обратил внимания на третье, чтобы достичь своей цели. В этом ему помогла Нэнси Каммингс, а также знакомый в управлении кадров. К тому же Джек чувствовал себя в безопасности под охраной Кларка, который успешно готовил молодых агентов в отделе безопасности и охраны, не говоря уже о том, что Кларк оказался превосходным водителем, и, как всегда, автомобиль спустился в подземный гараж вовремя.

Служебный «бьюик» замер на месте, отведенном Райану, и он вышел из автомобиля. Сунул руку в карман и достал оттуда связку ключей. Выбрал ключ к двери лифта для руководителей управления и через две минуты оказался на седьмом этаже, шагая по коридору в направлении своего кабинета. По традиции кабинет заместителя директора ЦРУ по разведке примыкает к нескольким узким и длинным комнатам, где размещается директор. Кабинет заместителя директора — узкий и поразительно скромный для человека номер два в главной разведывательной организации страны — выходит окнами на стоянку автомобилей, отведенную для посетителей Лэнгли. А за стоянкой виднеется сосновый бор, отделяющий ЦРУ от шоссе Джордж Вашингтон-паркуэй и долины реки Потомак. Райан оставил Нэнси Каммингс в качестве своего секретаря, поскольку высоко ценил ее деловые способности еще с того времени, когда исполнял обязанности заместителя директора ЦРУ. Кларк расположился в ее комнате, просматривая донесения, связанные с его обязанностями, и готовился к утреннему совещанию отдела — сегодня им предстояло выяснить, какая группа террористов сейчас наиболее опасна. На протяжении многих лет существования ЦРУ ни один из его руководителей не подвергался нападению, но прошлое мало заботило отдел безопасности и охраны. А вот будущее представляло немалый интерес, и даже ЦРУ не всегда было в состоянии правильно предсказать его курс.

Райан вошел в кабинет и увидел, что на письменном столе разложены материалы настолько секретные, что их нельзя было доверить даже портфелю с донесениями, который забирал с собой Кларк, выезжая за ним домой. Он опустился в кресло и начал готовиться к утреннему совещанию руководителей управлений, которое он вел вместе с директором ЦРУ. В углу кабинета стояла автоматическая машина, готовившая крепкий кофе, а рядом — чистая, но никогда не бывающая в употреблении чашка, принадлежавшая человеку, который вовлек его в деятельность ЦРУ, вице-адмиралу Джеймсу Гриру. Об этом неустанно заботилась Нэнси, и Райан никогда не начинал рабочий день, не вспомнив своего покойного босса. Итак, Джек потер руки, провел ладонями по лицу и принялся за работу. Что нового и интересного приготовил для него мир на сегодня?

* * *

Лесоруб, подобно большинству представителей его профессии, был высоким и сильным. Ростом шесть футов четыре дюйма и весом двести двадцать фунтов, раньше он играл в команде штата защитником, но потом вместо того, чтобы поступить в колледж, стал морским пехотинцем. Разумеется, он мог бы поступить в колледж, пронеслась мысль, получить спортивную стипендию в Оклахоме или Питтсбурге, но это не привлекало его. Он знал, что никогда не сможет навсегда покинуть Орегон, а после окончания колледжа ему пришлось бы сделать такой шаг. Возможно, стал бы профессиональным футболистом или превратился в чиновника, надел бы костюм. Хотелось ему этого? Нет. С самого детства он привык жить среди природы, на свежем воздухе. Сейчас он хорошо зарабатывал, жил со своей семьей в маленьком городке среди друзей, работал в трудных условиях, к которым привык, и имел заслуженную репутацию лучшего лесоруба в компании. Ему всегда поручали наиболее ответственную работу.

Он с силой дернул шнурок на большой, рассчитанной на двоих бензопиле. По его молчаливой команде помощник поднял с земли свой конец пилы одновременно с лесорубом. На стволе дерева уже была сделана зарубка топором. Они работали медленно и тщательно. Лесоруб следил за пилой, а его помощник наблюдал за деревом. Это было подлинное искусство, и он гордился тем, что валит деревья точно, не расходуя понапрасну ни дюйма ствола. Не то что парни на лесопилке. Правда, ему сказали, что эта «крошка» на лесопилку не пойдет. Сделав глубокий надпил, они вынули пилу и принялись за второй, даже не переводя дыхания. На этот раз им потребовалось четыре минуты. Теперь лесоруб напряг все свое внимание. Он почувствовал дуновение ветра и поднял голову, чтобы убедиться в том, что ветер дует именно в том направлении, как ему хотелось. Дерево, каким большим бы ни было, всего лишь игрушка для ветра — особенно когда пропил достиг середины.

Вершина дерева покачнулась… пора. Он осторожно извлек пилу из ствола и махнул помощнику. Следи за моими глазами, за моими руками! Парень кивнул. Еще фут — и дело сделано. Они завершили работу очень медленно, хотя нагрузка на пилу ввиду этого была огромной. Ничего не поделаешь, сейчас наступает самое опасное. Наблюдатели следили за ветром и… вот сейчас!

Лесоруб достал пилу из ствола и опустил ее на землю. Помощник понял его и попятился ярдов на десять, следуя примеру своего шефа. Оба не сводили глаз с основания дерева. Если оно дрогнет, это сразу предупредит их об опасности.

Но основание даже не шелохнулось. Как всегда, падение дерева начиналось медленно, как при замедленной съемке (именно это любили снимать энтузиасты «Клуба Сьерры», и лесорубу было понятно почему), так медленно, так мучительно медленно, словно дерево понимало, что умирает, и боролось со смертью, и теряло надежду, и скрип дерева походил на стон отчаяния. Действительно, подумал он, похоже на это — но перед ним всего лишь дерево! Надпил расширялся, и ствол начал клониться в сторону. Верхушка дерева двигалась сейчас очень быстро, но опасность заключалась в основании, и лесоруб напряженно следил за ним. Когда ствол прошел наклон в сорок пятьградусов, дерево полностью отделилось от пня. В это мгновение ствол рванулся в сторону, соскользнул с пня фута на четыре — это походило на предсмертные судороги человека. И послышался шум. Нарастающий свист гигантской кроны, рассекающей воздух. Интересно, мелькнула мысль у лесоруба, с какой скоростью движется верхушка дерева? Может быть, со скоростью звука? Нет, вряд ли, не так быстро… и тут ТРР-А-А-Х! — дерево рухнуло на землю и подпрыгнуло, но только чуть-чуть, после того как коснулось сырого грунта. И замерло. Теперь оно превратилось в бревно. Это всегда было печально — такое прекрасное, такое величественное дерево!

К удивлению лесоруба, к лежащему дереву подошел японский чиновник. Он коснулся ствола и пробормотал что-то, похожее на молитву. Это изумило лесоруба. Казалось, такое мог бы сделать только индеец. Как интересно, подумал он. Он не знал, что синтоизм — анимистическая религия, во многом сходная с религиозными обычаями первобытных американцев. Разговаривает с душой дерева? Гм-м. После этого японец подошел к лесорубу.

— Вы обладаете подлинным мастерством, — произнес маленький японец, вежливо поклонившись.

— Благодарю вас, сэр. — Лесоруб кивнул. Это был первый японец, с которым ему довелось встретиться. По-видимому, неплохой парень. И обращение с молитвой к дереву… Это признак благородства, пришло в голову лесорубу.

— Как жаль, что приходится убивать нечто столь величественное.

— Да, вы правы. Это верно, что его поместят в церковь, или как?

— Совершенно верно. У нас больше нет таких деревьев, и нам понадобилось четыре огромных балки — каждая по двадцать метров. Надеюсь, что из этого дерева получатся все четыре. — Японец взглянул на лежащего великана. — Традиция храма гласит, что все балки должны быть изготовлены из одного дерева.

— Думаю, получатся, — кивнул лесоруб. — Сколько лет храму?

— Тысяча двести. Старые балки были повреждены два года назад во время землетрясения и нуждаются в срочной замене. Если ничего не случится, эти балки простоят не меньше. Это — великолепное дерево.

Под наблюдением японского чиновника гигантский ствол распилили на части, которые с трудом, но все же поддавались транспортировке. Понадобилось немало специального оборудования, чтобы вывезти из леса подобное чудовище, компания «Джорджия-Пасифик» потребовала за эту работу огромные деньги. С этим никаких проблем не возникло. Японцы, выбравшие дерево, платили не моргнув глазом. Их представитель даже извинился за то, что не позволяет лесопилке «Джорджия-Пасифик» обработать дерево. Он объяснил, медленно и отчетливо, что это связано с религиозными обычаями и не должно оскорбить американских рабочих. Один из руководителей компании, присутствовавших при этом, кивнул. Для компании это уже не имело значения. Дерево принадлежало японцам. Они хотят, чтобы его двадцатиметровые отрезки подсохли и потом на борту американского корабля-лесовоза были переправлены через Тихий океан. Там, в Японии, бревна подвергнутся окончательной обработке руками искусных мастеров в соответствии с религиозными традициями — представитель «Джорджия-Пасифик» только изумленно мигнул, узнав, что вся работа будет проводиться вручную. Ни один из присутствующих не подозревал, что бревна так и не достигнут берегов Японии.

* * *

Термин «уполномоченный по улаживанию конфликтов» звучит весьма двусмысленно для сотрудника агентства по охране правопорядка, подумал Мюррей. Конечно, откинувшись на спинку своего кожаного кресла, он чувствовал тяжесть автоматического пистолета «Смит-Вессон» десятимиллиметрового калибра, пристегнутого к поясу. Его следовало бы оставить в ящике стола, но Мюррею нравилось ощущение того, что пистолет всегда при нем. На протяжении почти всей карьеры он пользовался револьверами, но теперь ему сразу пришлась по душе компактная мощь «Смита». И Билл понимал его. Впервые за многие годы директором Федерального бюро расследований стал полицейский, который начал свою карьеру с самого низа, борясь с преступниками. Более того, Мюррей и Шоу в молодости работали в одном подразделении. Билл Шоу проявил несколько более значительные административные способности, но никто не рискнул бы принять его за канцелярскую крысу, просиживающую штаны за столом. Впервые Шоу обратил на себя внимание руководства, когда ему удалось убедить сдаться двух вооруженных бандитов, ограбивших банк. Разумеется, ему никогда не приходилось применять оружие — вообще-то к оружию прибегало ничтожное количество агентов ФБР, — но он сумел убедить двух гангстеров, что без труда уложит обоих, если возникнет такая необходимость. Под бархатной внешностью интеллигента скрывался стальной характер и незаурядный ум. Именно поэтому Дэн Мюррей, помощник заместителя директора ФБР, с радостью работал в качестве личного представителя Билла Шоу в тех случаях, когда требовалось уладить какое-то опасное или особенно щекотливое дело.

— Как же нам поступить с этим парнем? — спросил Шоу, не скрывая отвращения.

Мюррей только что закончил докладывать о «Союзе воинов». Он отпил кофе и пожал плечами.

— Ты ведь знаешь, Билл, что он — настоящий гений, когда речь заходит о расследовании коррупции. Просто он ничуть не разбирается в настоящих полевых операциях (как в этом случае). К счастью, ничего страшного не произошло. — И тут Мюррей был совершенно прав. Средства массовой информации были настолько благодарны ФБР за спасение репортера, что отнеслись к случившемуся с поразительной лояльностью. Но что оказалось поистине изумительным, так это то, что ни одному журналисту не пришло в голову, что телевизионщикам вообще не следовало находиться рядом с бандитами. В результате они расхваливали, местного специального агента за то, что он позволил двум репортерам взять интервью у опасного преступника, а группу по борьбе с терроризмом — за спасение этих же репортеров в критической ситуации. Не в первый раз бюро удалось с триумфом выйти из почти катастрофического положения, да еще получить такие хвалебные отзывы в газетах и на телевидении. ФБР в большей степени, чем другие правительственные организации, ревностно относилось к своей репутации в глазах общественности, и трудность, с которой столкнулся Шоу, заключалась лишь в том, что увольнение специального агента Уолта Хоскинса может отрицательно повлиять на эту репутацию.

— Пойми, Билл, он многому научился, — настаивал Мюррей. — В конце концов, Уолт не такой уж дурак.

— Действительно, ему ловко удалось прихватить губернатора в прошлом году, — поморщился Шоу. Говоря по правде, Хоскинс проявил себя с лучшей стороны при расследовании дел, связанных с политической коррупцией. Благодаря его усилиям губернатор одного из штатов думал сейчас о смысле жизни в камере федеральной тюрьмы. Именно поэтому Хоскинса и выдвинули на должность специального агента — руководителя местного отделения. — У тебя есть конкретное предложение, Дэн? — спросил Шоу.

— Есть. Заместитель руководителя отделения в Денвере, — с лукавой улыбкой произнес Мюррей. — Это решит все проблемы. Хоскинс переходит из маленького отделения в крупное, играющее большую роль. В результате повышения он покидает командную структуру и снова начинает заниматься тем, в чем лучше всего разбирается; а если слухи, доходящие к нам о событиях в Денвере, соответствуют действительности хотя бы отчасти, у него там будет работы по уши. Предварительные данные, поступившие к нам относительно взяток, связанных с плотиной, указывают на огромный масштаб коррупции, Билл, — из рук в руки переходит двадцать миллионов долларов.

Шоу присвистнул.

— И все это за помощь одного сенатора и одного конгрессмена?

— Скорее всего это минимальная сумма. Последние сведения, которые мы получили, говорят, что подкуплены и те, кто кричал о вреде, причиняемом окружающей среде и природе, — как в правительственном агентстве, так и за его пределами. Кому другому мы сможем поручить распутать такое крупное дело? Уолт обладает нюхом на подобные штуки. Правда, он не может выхватить револьвер, не прострелив себе ногу, но у него нос настоящей ищейки! — Мюррей закрыл папку. — Как бы то ни было, ты поручил мне разобраться и сделать предложение. Вот я и говорю — пошли Уолта в Денвер или отправь на пенсию. Майк Делэни хочет вернуться — его сын поступает осенью в университет, и Майку хотелось бы стать преподавателем в академии. У тебя появляется вакансия. Все аккуратно, комар носа не подточит, но это зависит от вашего решения, мистер директор.

— Спасибо, мистер Мюррей, — серьезно кивнул директор ФБР Билл Шоу и тут же широко улыбнулся. — Помнишь, как нашей единственной заботой было ловить бандитов? Я просто ненавижу эти административные проблемы!

— Может быть, нам не следовало ловить их так успешно, — согласился Дэн. — Мы все еще бродили бы по набережным Филадельфии, а вечерами пили бы пиво с полицейскими. И почему только люди так стремятся достичь вершины своей профессии? В итоге страдает твоя же жизнь.

— Ты рассуждаешь, как старый козел.

— А мы и есть два старых козла, — напомнил Мюррей. — По крайней мере в моих поездках меня не сопровождает охрана.

— Сукин ты сын, Дэн! — воскликнул Шоу, отхлебнул из чашки и пролил кофе на галстук. — Боже мой, Дэн, посмотри, что ты наделал!

— Это плохой знак, когда у мужчины льется изо рта, директор, — серьезно заметил Мюррей.

— Вон! Убирайся, пока я не разжаловал тебя в рядового полицейского.

— Только не это, мистер директор, только не это! — Мюррей перестал смеяться и стал почти серьезным. — Слушай, чем сейчас занимается Кенни?

— Получил назначение на подводную лодку «Мэн». У Бонни в декабре будет ребенок. Вот что, Дэн.

— Слушаю, Билл.

— Это ты здорово придумал насчет Хоскинса. Мне нужно было выпутаться из этой ситуации как можно лучше. Спасибо.

— Не стоит благодарности, Билл. Уолт будет счастлив. Хотелось бы мне, чтобы все наши проблемы решались так же легко.

— Ты будешь следить за этим «Союзом воинов»?

— Я поручил это Фредди Уордеру. Думаю, через несколько месяцев все они будут в тюрьме.

Оба знали, что тогда будет ликвидирован еще один опасный очаг. Доморощенных террористических групп почти не осталось, и сократить их число на одну — крупный успех для этого года.

* * *

В пустынной прерии Дакоты забрезжил рассвет. Марвин Расселл, стоя на коленях на шкуре бизона, смотрел в сторону восходящего солнца. На нем были джинсы, и это составляло весь его наряд — он был голым до пояса и босым. Марвин был невысоким мужчиной — всего пять футов восемь дюймов, но мощи его тела позавидовали бы многие. Во время своего первого — и единственного — пребывания в тюрьме за вооруженное ограбление он познал пользу занятий атлетизмом. Началось это просто как попытка направить куда-то избыток энергии, переросло в убеждение, что в тюрьме лишь физическая сила может защитить человека, и стало, наконец, качеством, неразрывно связанным с воином народа сиу. Марвин весил, несмотря на средний рост, больше двухсот фунтов, и это были одни мышцы и сухожилия, ни унции жира. Его бицепсы походили на бедра иных мужчин. У него была талия балерины и плечи атлета, играющего на месте защитника в одной из команд Национальной футбольной лиги. Правда, у Марвина не все было в порядке с головой, но он не подозревал этого.

Жизнь жестоко обошлась как с ним, так и с его братом. Их отец был алкоголиком и работал лишь для того, чтобы получить немного денег, которые тут же переправлял в ближайшую лавку, где продавали спиртное. Горькими были воспоминания Марвина о детстве: стыд за постоянно пьяного отца и еще больший стыд за то, чем занималась мать, пока отец спал в соседней комнате. После возвращения семьи из Миннесоты в резервацию они питались на деньги, которыми правительство снабжало индейцев. Учителя, преподававшие в школе, давно отчаялись чему-нибудь научить детей. Жили они с братом в разных домах, построенных правительством, но они были одинаково голыми и негостеприимными. Ни один из братьев Расселл никогда не знал, что такое перчатка для бейсбола. Ни один из них не представлял себе, что такое Рождество — разве что неделя или две, когда не нужно было ходить в школу. Оба выросли в пустоте пренебрежения и с ранних лет научились сами заботиться о себе.

Сначала это было неплохо, потому что самостоятельность для индейцев сиу представляла собой образ жизни, однако всем детям нужно воспитание, а родители не могли воспитывать их. Мальчики научились метко стрелять и охотиться еще до того, как овладели букварем. Нередко обедом служило то, в чем были раны от пуль двадцать второго калибра. Почти всегда они сами готовили пищу. Марвин и его брат не были единственными индейскими детьми, жившими в нищете и забвении, но они, вне всякого сомнения, оказались на самом дне своего поселения, и, хотя кое-кто из детей сумел вырваться из резервации и найти иную дорогу в жизни, для братьев Расселл прыжок от нищеты к нормальной жизни был непреодолим. С того самого момента, когда они научились управлять автомобилем, — что произошло задолго до достижения возраста, разрешающего это, — братья садились в ржавый и ветхий пикап отца и отправлялись холодными ясными ночами за сто и более миль на поиски тех вещей, которыми не в состоянии были обеспечить их родители. Удивительным оказалось то, что их поймали при первой же попытке — это сделал другой индеец сиу с ружьем в руках. После жестокой порки, которую они выдержали как настоящие мужчины, и суровых наставлений они вернулись домой. Это оказалось для обоих превосходным уроком — начиная с этого момента они грабили только белых.

Прошло время, и их поймали снова, прямо на месте преступления, внутри сельского магазина. Братьям очень не повезло — в соответствии с законом любое преступление, совершенное на территории, принадлежащей федеральным властям, рассматривается как федеральное преступление. Однако им не повезло еще больше по другой причине — новый окружной судья оказался человеком, у которого сострадание перевешивало чувство проницательности. Получи братья суровый урок в этот момент, не исключено, что они избрали бы иной путь в жизни; вместо этого они отделались строгим предупреждением и их заставили присутствовать на лекциях о воспитании и правильном поведении. Весьма серьезная молодая женщина, только что получившая диплом Университета Висконсин, на протяжении месяцев убедительно объясняла, что им никогда не завоевать репутацию уважающих себя юношей, если они будут красть вещи, принадлежащие другим. Молодые люди, говорила она, обретут чувство собственного достоинства и гордость, если только займутся чем-нибудь стоящим. Выслушав цикл подобных лекций, они никак не могли понять, почему воины народа сиу допустили, чтобы над ними одержали верх эти белые идиоты. Отныне братья решили планировать ограбления более тщательно.

Оказалось, все-таки недостаточно тщательно, потому что женщина, читавшая им лекции, не могла дать братьям такие же знания, которые они получили бы в тюрьме. Год спустя их снова арестовали, на этот раз за пределами резервации, и приговорили к полутора годам тюрьмы, потому что они пытались ограбить оружейный магазин.

Время, проведенное в тюрьме, было самым страшным в их жизни. Юноши, привыкшие к просторам и звездному небу над головой, провели год в клетке, которая не годилась бы для барсука в зоопарке, причем в обществе людей, настолько свирепых и жестоких, что их раздутое представление о своей собственной жестокости и свирепости мгновенно лопнуло. В первую же ночь крики убедили их, что изнасилование не является преступлением, жертвами которого становятся одни женщины. В поисках защиты они тут же попали в объятия заключенных-индейцев, членов движения американских индейских народов.

Раньше братья Расселл не задумывались о своем происхождении. Подсознательно они чувствовали, наверно, что их соотечественники не обладают качествами, свойственными индейцам на экране телевизора, если телевизор был исправен. Возможно, братья испытывали стыд — каким бы смутным он ни был — оттого, что они всегда отличались от них. Они научились презрительно насмехаться над вестернами, в которых «индейские» актеры были главным образом мексиканцами или белыми и произносили фразы, написанные голливудскими сценаристами, представление которых о Диком Западе ничем не отличалось от их представления об Антарктике. Несмотря на это, даже из фильмов братья вынесли отрицательный образ тех, кем они были и из чьих корней родилась их жизнь. Движение американских индейцев изменило все это коренным образом. Во всем виноваты белые. Отстаивая идеи, представляющие собой мешанину модной антропологии, возникшей на восточном побережье, мыслей Жан-Жака Руссо, кое-чего почерпнутого из вестернов Джона Форда (что, в конце концов, представляет собой американское культурное наследие?) и не правильно понятой истории, братья Расселл пришли к выводу, что их предки отличались благородством, были идеальными воинами-охотниками, которые жили в гармонии с окружающей природой и своими богами. То обстоятельство, что коренные американцы вели такой же мирный образ жизни, как и европейцы (слово «сиу» на индейском диалекте означает «змея» и племя Расселлов получило такое наименование отнюдь не в знак любви и расположения), и начали скитаться по Великим равнинам лишь в последнее десятилетие восемнадцатого века, было каким-то образом упущено вместе с жесточайшими войнами между племенами. Жизнь в то время была намного лучше. Индейцы жили на своей земле как ее хозяева, охотились на буйволов, их образ жизни под чистым, усеянным звездами небом был здоровым и спокойным, а время от времени они сталкивались друг с другом в коротких героических войнах — нечто вроде рыцарских турниров. Даже пытки захваченных пленников объяснялись тем, что воины получали возможность продемонстрировать свой стоицизм и бесстрашие под взглядами восхищенных — пусть даже садистски настроенных — мучителей.

Каждый человек стремится к благородству духа, и не вина Марвина Расселла в том, что первая такая возможность была получена им от заключенных в тюрьму преступников. Он и его брат узнали о богах земли и неба, вера в которых жестоко подавлялась ложной религией белых. Они познакомились с братством широко раскинувшихся равнин, с тем, как белые дикари украли у индейцев то, что принадлежало им по праву, истребили буйволов, снабжавших их пищей, разделяли, подавляли, убивали и наконец заключили в резервации индейские племена, не оставив им ничего, кроме пьянства и отчаяния. Как это обычно случается со всякой успешной ложью, и в этой было немало правды.

Марвин Расселл приветствовал оранжевые лучи солнца, распевая что-то, что могло быть подлинным гимном небесному светилу, а могло и не быть — никто не знал теперь этого и он меньше всех. Однако пребывание в тюрьме не было полностью бесполезным делом. Он прибыл туда с уровнем образования ученика третьего класса, а вышел, уже овладев программой средней школы. Марвин Расселл не был тупицей, и не его вина, что он оказался преданным, стал жертвой школьной системы, которая отвела ему место неудачника еще до рождения. Он регулярно читал книги, особенно те, где говорилось об истории его народа. Строго говоря, не все книги. Его выбор отличался большой избирательностью. Всякий неблагоприятный отзыв о своем народе Марвин относил на счет предубеждения белых. Племена сиу не знали пьянства до их прихода, не жили в грязных деревушках и уж, конечно, не обращались плохо со своими детьми. Все это — выдумки белых.

Но как изменить существующее положение? — спросил Марвин у солнца. Сверкающий газовый шар был сегодня краснее обычного из-за пыли, которую поднимал ветер этим жарким сухим летом, и напомнил ему лицо брата, когда на экране застывали отдельные кадры, переданные службой новостей. Местная станция проделала с пленкой то, что не делала телевизионная компания. Каждый отдельный кадр трагедии замирал на телеэкране. Вот пуля ударяет в лицо Джона, далее два кадра, показывающие, как лицо его брата отделяется от головы. Затем ужасные последствия попадания пули. Выстрел из револьвера в руке Джона — черт бы побрал этого ниггера с его пуленепробиваемым жилетом! — и вверх взлетают руки, подобно чему-то из фильма Роджера Кормана. Марвин наблюдал за этим пять раз, и каждая, самая крошечная, подробность каждого кадра так прочно запечатлелась в его памяти, что теперь он никогда не забудет ее.

Еще один мертвый индеец. «Да, я видел хороших индейцев, — сказал однажды генерал Уильям Текумсе (настоящее имя коренного американца!) Шерман. — Они были мертвыми». Джон Расселл был мертв, убит, подобно многим индейцам, даже не получив возможности защищаться в честной схватке, как животное, которым считали белые коренного американца. Только более зверски, чем остальные. Марвин не сомневался в том, что выстрел был заранее рассчитан. Работает видеокамера. Эта сука-репортер в модной одежде. Ей захотелось узнать, как все обстоит на самом деле, и эти убийцы из ФБР решили помочь. Вроде кавалерии старых времен у Санди-Крик, Вундед-Кни, сотен других безымянных, забытых сражений.

И вот теперь Марвин Расселл смотрел на восходящее солнце, одного из богов его народа, и искал ответ. Здесь нет ответа, сказало ему солнце. На товарищей ты не можешь положиться. Джон умер, узнав об этом в последнюю минуту. Пытались раздобыть деньги с помощью наркотиков! И сами стали их жертвой. Как будто виски, которым белые уничтожили его народ, было недостаточно. А другие «воины» — люди из окружения, созданного белыми. Они даже не подозревали, что это окружение уже уничтожило их. Называли себя воинами сиу, хотя на самом деле были пьяницами, мелкими преступниками, не сумевшими добиться успеха даже в таком несложном деле. В редкой вспышке честности — разве можно обманывать перед лицом одного из своих богов? — Марвин признал, что они были хуже его. И брат Джон был хуже. Глупо вместе с ними стремиться к деньгам, связанным с наркотиками. Глупо и бессмысленно. Чего они сумели добиться? Убили агента ФБР и федерального чиновника, но это было в прошлом. А с тех пор? С тех пор они только говорили о том, когда наступит момент их славы, их звездный час. Но что это был за час? Чего они добились? Ничего. Резервация осталась на месте. Виски — тоже. И безнадежность. Разве кто-нибудь заметил их существование и дело их рук? Нет. Они добились одного — навлекли на себя гнев сил, продолжающих подавлять его народ. Теперь за «Союзом воинов» началась охота даже на территории резервации. Теперь они перестали быть воинами и превратились в животных, по следам которых мчались охотники. Но ведь именно сиу должны быть охотниками, напомнило ему солнце, охотниками, а не добычей.

Эта мысль взволновала Марвина. Он должен стать охотником. Белые должны бояться его. Когда-то все обстояло именно так, но теперь все изменилось. Он должен быть волком в овечьем стаде, но белые овцы стали такими сильными, что даже не подозревали о существовании волка. К тому же они прятались за спинами свирепых псов, которые не только охраняли стада, но и охотились за волками, причем настолько успешно, что именно волки, а не овцы, превратились в испуганных, загнанных, нервных существ, пленников своей резервации.

Вот почему он должен уехать отсюда.

Он должен разыскать братьев-волков, тех, для кого охота все еще оставалась успешной.

3. Единственная работа

Наступил день. Его день. Карьера капитана Бенджамина Цадина в национальной полиции Израиля была стремительной. Он стал самым молодым капитаном, единственный уцелевший из трех сыновей, сам отец двоих — Давида и Мордекая. И до самого недавнего времени находился на пороге самоубийства. Смерть любимой матери и тут же, в течение одной недели, исчезновение его прелестной, но неверной жены. Это произошло всего два месяца назад. Несмотря на то что он добился всего, к чему стремился, перед капитаном Цадином открылась перспектива пустой и бесцельной жизни. Его звание и большое жалованье, уважение подчиненных, незаурядный ум и хладнокровие в моменты напряженности и кризиса, военные заслуги, проявленные при нелегкой и опасной службе на границе, — все это было ничем по сравнению с пустым домом, где в каждом уголке таилось воспоминание.

Несмотря на то что Израиль часто рассматривают как «еврейское государство», за этим скрывается тот упрямый факт, что всего лишь небольшая часть населения страны проявляет религиозную активность. Бенни Цадин, несмотря на уговоры матери, был равнодушен к религии. Скорее он наслаждался свободной жизнью современного гедониста и после своего бар-митцва не переступал порога синагоги. Он говорил и читал на иврите, потому что это был в необходимо — иврит — государственный язык Израиля, — однако традиции прошлого казались ему забавным анахронизмом, проявлением отсталости в жизни страны, которая во всем остальном была одной из самых передовых. Его жена только подчеркивала это. Он часто шутил, что религиозный энтузиазм в Израиле сравним с размерами купальных костюмов на его бесчисленных пляжах. Родившаяся в Норвегии, его жена Элин Цадин, высокая худая блондинка, походила на еврейку ничуть не больше, чем Ева Браун, — они часто так шутили между собой — и все еще любила хвастать своей фигурой, появляясь в самом крошечном бикини, а нередко и вообще только в его нижней половине. Их семейная жизнь была страстной и пылкой. Разумеется, он знал, что она любила посматривать по сторонам, да и сам не упускал возможности поразвлечься, но когда Элин внезапно бросила его и ушла к другому, он был потрясен. Больше того, обстоятельства случившегося поразили его настолько, что Бенни оказался не в силах плакать или умолять. Элин просто ушла и оставила его одного в пустом доме, наедине с несколькими заряженными пистолетами и автоматами, каждый из которых мог мгновенно избавить его от страданий. Только мысль о сыновьях остановила Бенни. Он не мог предать их, как предали его, не мог переступить чувство мужской гордости. Однако боль — нестерпимая, страшная — осталась.

Израиль слишком маленькая страна, чтобы в ней можно было хранить тайну. Тут же стало известно, что Элин ушла к другому мужчине, и эта новость быстро достигла полицейского участка капитана. Подчиненные увидели по осунувшемуся лицу и ввалившимся глазам командира, что он страдает. Некоторые из них задумались о том, когда в нем победит сила духа и Цадин станет прежним капитаном, но прошла неделя, и всем стало ясно, что нужно думать о другом — сможет ли он вообще перенести такой удар. Начиная с этого момента за дело взялся один из сержантов. Однажды вечером четверга он постучался в дверь дома, в котором жил капитан, и тот увидел, что вместе с сержантом пришел раввин Израэль Кон. В этот вечер Бенджамин Цадин снова обрел Бога. И не только это, подумал он, глядя на Цепную улицу старого Иерусалима, он снова познал, что значит быть евреем. То, что случилось с ним, — это Божья кара, не больше и не меньше. Наказание за то, что он не обратил внимания на слова матери, за нарушение супружеской верности, за разгульные вечеринки, которые он проводил вместе с женой и друзьями, за двадцать лет грязных мыслей и плохих поступков, которые он вершил, притворяясь образцовым офицером и командиром солдат и полицейских. Но сегодня он изменит все это. Сегодня он нарушит человеческий закон и искупит свои грехи перед Словом Божьим.

Было раннее утро дня, обещавшего стать обжигающе жарким, и сухой восточный ветер дул из аравийских пустынь. За капитаном выстроилось сорок полицейских, вооруженных автоматами, гранатами со слезоточивым газом и ружьями, что стреляли «резиновыми пулями», а если быть более точным — снарядами из эластичного пластика, которые легко сбивали с ног взрослого мужчину и при очень точном попадании могли остановить биение сердца в результате закрытой травмы. Полицейские были нужны капитану Цадину, чтобы допустить нарушение закона — начальники капитана отнюдь не это имели в виду, посылая сюда подразделение полицейских — и остановить вмешательство посторонних, готовых нарушить высший закон и не дать ему выполнить порученную задачу. В конце концов, раввин Кон воспользовался именно этим аргументом. Чей это закон? Это было метафизической проблемой, чем-то слишком сложным для простого полицейского офицера. Гораздо проще было другое, как объяснил ему раввин: место, где находился храм Соломона, представляло собой святыню, духовное прибежище иудаизма и евреев. Место на Храмовой горе было выбрано Богом, и если люди оспаривали этот факт, их возражения не имели значения. Наступило время для евреев вернуть себе то, что было дано им Господом. Сегодня группа из десяти консервативных раввинов-хасидов обозначит вехами участок, на котором будет сооружен новый храм в точном соответствии со Священным писанием. Капитану Цадину был отдан приказ помешать этому, не пропускать их через Цепные ворота, но он принял решение не повиноваться приказу. Полицейские выполнят его команды, защитят раввинов от арабов, которые могут явиться сюда с теми же намерениями, что и в отданном ему приказе.

Его удивило, что арабы прибыли сюда так рано. Животные, твари, которые убили Давида и Мотти. Его родители рассказывали своим сыновьям, что значило быть евреями в Палестине в тридцатые годы: нападки, ужас, зависть, открытая ненависть. Рассказывали о том, как англичане отказались защищать тех, кто сражался вместе с ними в Северной Африке, от тех, кто встал на сторону нацистов. Евреям нельзя было полагаться ни на кого, кроме самих себя и Бога, а чтобы сохранить веру в своего Бога, требовалось восстановить Его храм на скале, где Авраам заключил соглашение между своим народом и его Спасителем. Правительство либо не понимало этого, либо позволило вовлечь себя в политические игры, затрагивающие судьбу единственной страны в мире, где евреи чувствовали себя в полной безопасности. Его долг как еврея был выше этого, хотя он оставался в неведении еще совсем недавно.

Раввин Кон прибыл в назначенное время. Вместе с ним пришел раввин Элеазар Голдмарк, переживший Освенцим, с клеймом лагеря на руке — там он познал важность веры перед лицом самой смерти. В руках у них были колья для разметки и геодезическая рулетка. Они сделают разметку, и начиная с этого момента площадка будет охраняться посменно до тех пор, пока правительство не согласится очистить ее от мусульманской нечисти. Взрыв народного энтузиазма по всей стране и поток денег из Европы и Америки позволят завершить строительство через пять лет — и после этого уже никто не осмелится говорить о том, чтобы отнять эту землю у тех, кому завещана самим Богом.

— Черт побери, — пробормотал кто-то позади, но суровый взгляд заставил замолчать того, кто осмелился богохульствовать в этот судьбоносный момент.

Бенни кивнул двум раввинам, которые двинулись вперед. Полицейские последовали за своим капитаном в пятидесяти метрах за ними. Цадин молился о безопасности Кона и Голдмарка, хотя и знал, что они полностью примирились с угрожающей им опасностью, подобно тому, как Авраам примирился со смертью своего сына как условием Закона Божьего.

Однако вера, которая привела Цадина сюда, ослепила его и помешала принять тот очевидный факт, что Израиль действительно слишком маленькая страна для хранения секретов и что такие же, как он, евреи, его соотечественники, которые считали Кона и Голдмарка просто разновидностью иранских аятолл-фундаменталистов, знали о происходящем, и потому слухи распространились очень широко. На площади, у подножия Стены плача, толпились телевизионные репортеры и операторы. Кое-кто из них были в касках строительных рабочих, ожидая града камней, который, по их мнению, был неизбежен. Может быть, все это к лучшему, подумал капитан Цадин, следуя за раввинами к вершине Храмовой горы. Мир должен знать о том, что происходит. Бессознательно он ускорил шаг, чтобы приблизиться к Кону и Голдмарку. Несмотря на то что они готовы принять мученическую смерть, он должен охранять их. Правая рука скользнула к кобуре, и капитан проверил, не слишком ли туго она застегнута. Не исключено, что ему может понадобиться пистолет — и скоро.

Арабы заняли гору. С разочарованием Цадин увидел, как их много — как блох, как крыс, занявших место, отведенное вовсе не им. Неважно, лишь бы не мешали. Разумеется, они не сдадутся так просто, и Цадин знал это. Они пошли наперекор воле Господа.

Что-то захрипело в портативном приемопередатчике капитана, но он не отреагировал. Не иначе начальник желает узнать, почему он не выполнил его распоряжение, и приказывает сейчас же отступить. Нет, только не сегодня. Кон и Голдмарк бесстрашно шли к арабам, стоящим у них на пути. При виде такой смелости и веры у Цадина на глазах едва не выступили слезы. Пусть же Господь будет милосерден к ним, не даст им погибнуть. Позади капитана, не отставая, следовали около половины его полицейских — и не мудрено, ведь он сам перетасовал смены, собрав в эту тех, на кого мог положиться. Не оглядываясь назад, он знал, что они не прикрывались прозрачными щитами из лексана; слышались только щелчки снимаемых предохранителей. Как трудно ждать, как трудно предвосхитить, откуда обрушится первый град камней — вот-вот или в любой другой момент.

Господи Боже мой, пусть они живут, сохрани их и защити. Сжалься над ними, как ты сжалился над Исааком, молил Цадин.

Теперь он был всего метрах в пятидесяти от двух бесстрашных раввинов: одного, что родился в Польше, сумел выжить в ужасных концлагерях, где погибли его жена и ребенок, где он сумел каким-то образом укрепить дух и понять важность веры; и второго, что родился в Америке, приехал в Израиль, воевал, защищая эту страну, и только после этого вернулся к Богу, подобно тому, как это совсем недавно сделал сам Бенни.

Раввины были в десяти метрах от мрачных грязных арабов, когда все произошло. Только арабы видели, как безмятежны их лица, с какой радостью они встретили это утро, и только арабы видели шок и удивление на лице поляка и потрясение и боль на лице американца, когда раввины поняли, что им уготовила судьба.

По команде первый ряд арабов — одни юноши, долгое время стремившиеся к конфронтации, — сели на землю. Сто молодых мужчин позади последовали их примеру. Затем первый ряд принялся хлопать в ладоши. И петь. Бенни не сразу разобрал слова, хотя он знал арабский язык не хуже любого палестинца:

Телевизионщики стояли сразу за полицейскими. Несколько репортеров изумленно рассмеялись, ощутив жестокую иронию происходящего. Одним из них был корреспондент компании Си-эн-эн Пит Фрэнкс, который выразил общее мнение возгласом: «Вот сукины дети!». В это мгновение Фрэнкс понял, что мир снова изменился. Он присутствовал в Москве на первом демократическом заседании Верховного Совета, в Манагуа — тем вечером, когда сандинисты проиграли выборы, в успехе которых не сомневались, и в Пекине наблюдал гибель богини Свободы. И вот теперь это? — подумал он. — Арабы наконец-то поумнели. Боже мой!

— Надеюсь, Мики, ты ведешь съемку?

— Они действительно поют то, что мне кажется?

— Чертовски похоже. Давай подойдем поближе.

Руководителем арабов был двадцатилетний студент-социолог по имени Хашими Мусса. Его рука была навсегда повреждена израильской дубинкой, а половина зубов выбита резиновой пулей стрелка, который был особенно зол в тот день. Его храбрость была вне сомнений, он сумел убедительно доказать это. Десяток раз он смотрел в лицо смерти, пока наконец не утвердилось его положение вожака, но теперь он заставил людей прислушиваться к его словам, и ему удалось осуществить мысль, которую он вынашивал на протяжении пяти бесконечных лет терпения. Понадобилось три дня, чтобы уговорить их, затем ему невероятно, сказочно повезло: один из еврейских друзей, испытывающий отвращение к тирадам религиозных консерваторов собственной страны, слишком громко упомянул о планах на этот день. Возможно, это судьба, подумал Хашими, или воля Аллаха, а может, просто везение. Как бы то ни было, наступил момент, ради которого он жил пять лет, после того как пятнадцатилетним юнцом узнал о Ганди и Кинге, о том, как они победили, проявив простую пассивную смелость. Нелегко было уговорить товарищей, ведь это значило подавить их почти генетическую склонность к войне, но он одержал верх. И теперь его идея должна выдержать испытание.

Бенни Цадин увидел только одно — путь перекрыт. Раввин Кон сказал что-то раввину Голдмарку, но ни один из них не оглянулся в сторону полицейских — ведь повернуться назад означало признать поражение. Он никогда не узнает, были они потрясены видом сидящих арабов или испытали гнев. Капитан Цадин повернулся к своим полицейским.

— Газ! — скомандовал он.

Эта часть операции была спланирована заранее. Четверо, что сжимали в руках гранатометы со слезоточивым газом, были глубоко религиозными. Они опустили ружья и дали залп прямо в толпу. Гранаты со слезоточивым газом опасны, и было поразительно, что никто не пострадал. Через несколько секунд среди сидящих арабов появились облака серого дыма. Тут же, по команде, они надели защитные маски. В результате пение прекратилось, но хлопки и решимость остались прежними. Капитан Цадин пришел в ярость, когда восточный ветер подул в сторону его людей, унося облако газа от арабов. Затем руки в толстых перчатках схватили горячие гранаты и швырнули их обратно. Уже через минуту арабы сняли защитные маски, и теперь в их пении слышался смех.

Цадин отдал приказ стрелять резиновыми пулями. Шестеро полицейских с таким оружием на расстоянии пятидесяти метров могли обратить в бегство кого угодно. Первый залп оказался точным — пули поразили шестерых арабов, сидевших в первом ряду, причем двое из них вскрикнули от боли, а один упал. Однако никто не встал со своего места — за исключением тех, кто оттащил раненых в тыл. Следующий залп был нацелен не в грудь, а в голову, и Цадин с удовлетворением заметил, что одно из лиц взорвалось красным облачком.

Руководитель арабов — Цадин знал его по предыдущим столкновениям — встал и что-то скомандовал. Израильский капитан не расслышал слов, но смысл их ему тут же стал ясен. Пение усилилось. Последовал еще один залп. Кое-кто из полицейских был уже разъярен, догадался капитан, и одна из тяжелых пуль ударила точно в лоб того араба, который только что получил попадание в лицо. Его тело обмякло, словно в нем не было костей, и он свалился замертво. Это должно было предупредить Бенни, что ситуация вышла из-под его контроля, но он не обратил на это внимания. Более того, он стал терять контроль над самим собой.

Хашими не видел гибели своего товарища. Напряжение в этот момент достигло предела. На лицах обоих раввинов отразилось оцепенение. Он не мог видеть лиц полицейских, скрытых масками, но их действия ясно показывали, что они испытывают сейчас. И в этот миг, подобный удару молнии, он понял, что одерживает победу, и крикнул своим друзьям, чтобы они удвоили усилия. Перед лицом огня и смерти они выполнили его приказ.

Капитан Бенджамин Цадин сорвал с головы шлем и решительно пошел к арабам, миновав по пути раввинов, которые замерли в нерешительности. Неужели Божья воля не сумеет преодолеть беспорядочное пение каких-то грязных дикарей?

— Ну-ну, — пробормотал Пит Фрэнке, из глаз которого текли слезы от накрывшего репортера облака газа.

— Я снимаю, — не ожидая команды, ответил оператор и направил объектив видеокамеры на израильского офицера, приближающегося к арабам. — Сейчас что-то произойдет, Пит. Это парень вне себя от ярости!

Боже мой, подумал Фрэнке. Он сам был евреем, испытывал странное чувство единения с этой голой, но любимой землей; сейчас он снова понял, что перед его глазами вершится история, и начал уже сочинять те две или три минуты комментариев, которые будут наложены на пленку, снятую оператором для последующих поколений. Неужели, подумал он, ему еще раз дадут желанную премию «Эмми» за великолепное исполнение своих трудных и опасных обязанностей?

Все происходило стремительно, чересчур стремительно — капитан направился прямо к Хашими. Теперь руководивший арабами вожак уже знал, что один из его друзей мертв — его череп размозжило прямым попаданием резиновой пули, которая в принципе не должна убивать. Он молился про себя за душу своего товарища и надеялся, что Аллах оценит мужество, которое потребовалось для того, чтобы принять такую смерть. Оценит, обязательно оценит. Хашими не сомневался в этом. Ему было знакомо лицо израильского офицера. Цадин, его имя Цадин. Хашими уже не раз встречался с ним: еще один израильтянин, прячущийся за маской и лексановым щитом, с пистолетом в руке, не способный увидеть в арабах людей, человеческих существ. От мусульманина такие израильтяне ждут только брошенных камней или бутылок с зажигательной жидкостью. Но сегодня он встретится с чем-то иным, подумал Хашими. Сегодня Цадин встретит людей, полных мужества и решимости.

Бенни Цадин видел перед собой животное, нечто вроде упрямого мула, нечто вроде — чего? Он не был уверен, кто стоял перед ним, но это был не человек, не израильтянин. Арабы просто изменили тактику, вот и все, и эта тактика была трусливой, как у женщин. Неужели они думают, что могут встать на пути его прозрения? Подобно тому, как жена сказала ему, что уходит к другому мужчине, предпочитает спать с тем, кто лучше его, что он может оставить себе детей, что его угрозы избить ее всего лишь пустые слова, что он не способен и на это, не с его силами исполнять обязанности главы семьи. В его воображении возникло прелестное пустое лицо жены, и он не мог понять, почему не проучил ее, — вот она, стоит прямо перед ним, всего в метре, смотрит на него и улыбается, смеется над его неспособностью проявить мужество и видит, как пассивная слабость одерживает верх над силой.

Нет, такое больше не повторится.

— Прочь с дороги! — скомандовал по-арабски Цадин.

— Нет.

— Я убью тебя!

— И все равно не пройдешь.

— Бенни! — крикнул один из полицейских, лучше других оценивший ситуацию. Но было уже поздно. Для Бенджамина Цадина смерть двух его братьев, погибших от руки арабов, то, как от него ушла жена, и, наконец, эта толпа, не пропускающая его, — все это переполнило чашу. Одним движением он выхватил из кобуры пистолет и выстрелил Хашими в лоб. Юноша упал вперед, к его ногам, и пение внезапно прекратилось. Один из арабов попытался встать, но двое других, сидящихрядом, схватили его. Остальные начали молиться за убитых товарищей. Цадин направил дуло пистолета на одного из них, и хотя его палец нажал на спусковой крючок, что-то не дало ему — всего на какой-то грамм давления — произвести выстрел. Это были взгляды сидящих арабов, их мужество и что-то еще — не вызов, нет… может быть, решимость… и жалость, потому что на лице Цадина отражалось страдание, выходящее далеко за пределы человеческой боли. Ужас за только что совершенное им проник в его сознание. Он нарушил свою веру, убил хладнокровно и намеренно, лишил жизни того, кто не угрожал ничьей жизни. Он — убийца. Цадин повернулся к раввинам, ища чего-то — и не зная чего. Когда Цадин отвернулся, пение возобновилось. Сержант Моше Левин подошел к нему и взял пистолет из руки капитана.

— Пошли, Бенни, уйдем отсюда.

— Что я наделал!

— Поздно. Пошли со мной.

Левин повел прочь своего командира, но затем все-таки обернулся и взглянул на происшедшее, на то, что они натворили этим утром. Тело Хашими лежало там, где он упал, и кровь текла между булыжниками мостовой. Сержант понимал, что должен сказать что-то. Все должно было обернуться по-другому. Он приоткрыл рот и молча покачал головой. И в этот момент последователи Хашими поняли, что одержали победу.

* * *

Телефон Райана зазвонил в 2.03 местного времени. Он успел схватить трубку еще до второго звонка.

— Слушаю.

— Говорит Сондерс из оперативного центра. Включите телевизор. Через четыре минуты Си-эн-эн покажет что-то потрясающее.

— Что именно? — Рука Райана пыталась найти пульт дистанционного управления; наконец, он включил телевизор в спальне.

— Вы не поверите, сэр. Мы сняли передачу со спутника Си-эн-эн, Атланта сейчас посылает ее в сеть. Не знаю, как израильские цензоры пропустили такое. В любом случае…

— Хорошо, сейчас начинается. — Райан успел вовремя протереть глаза. Он заглушил звук, чтобы не разбудить жену. Впрочем, комментарии не требовались.

— Господи Боже мой…

— Так точно, сэр, этим сказано все, — согласился старший дежурный.

— Немедленно вышлите за мной машину. Свяжитесь с директором — пусть немедленно прибудет в Лэнгли. Позвоните дежурному офицеру в отделе связи Белого дома. Он сообщит кому надо. Нам понадобятся все заместители директора, руководители отделов Израиля, Иордании — черт возьми, вызывайте всех, кто связан с Ближним Востоком. Позаботьтесь, чтобы Госдеп не остался в неведении…

— У них есть свои…

— Знаю. Все равно, сообщите им. Никогда не полагайтесь на кого-то в таком деле, ясно?

— Так точно, сэр. Что еще?

— Еще? Пришлите мне четыре часа сна. — Райан положил трубку.

— Джек… это было… — Кэти приподнялась в постели. Она успела увидеть повторение эпизода.

— Совершенно верно, милая.

— Что это значит?

— Это значит, что арабы нашли способ уничтожить Израиль. — Если только мы не придем к нему на помощь, промелькнуло в голове Райана.

* * *

Девяносто минут спустя Райан включил свою автоматическую кофеварку «Уэст Бенд», стоящую позади его стола, прежде чем взяться за бумаги, оставленные ночным персоналом. Сегодня ему понадобится немало кофе. Райан побрился в машине по дороге в Лэнгли, однако взгляд в зеркало убедил его, что качество бритья оставляет желать лучшего. Джек подождал, пока наполнится чашка, взял ее и направился в кабинет директора ЦРУ. У Кабота там сидел Чарлз Олден, советник президента по национальной безопасности.

— Доброе утро, — поздоровался доктор Олден.

— Доброе, — ответил заместитель директора хриплым голосом. — Только что в нем доброго? Президенту уже сообщили?

— Нет. Я не хочу беспокоить его, пока нам не будет известно что-то определенное. Поговорю с ним, когда он проснется — сразу после шести. Маркус, что ты думаешь сейчас о своих израильских друзьях?

— Что нам известно, Джек? — повернулся директор ЦРУ к своему заместителю.

— Стрелявший — капитан полиции, судя по нашивкам на мундире. Имя пока неизвестно, а следовательно, и его прошлое. Израильтяне заперли его где-то и молчат. На основании пленки можно заявить, что двое точно убиты и несколько человек, наверно, ранены. Наш представитель в Израиле не знает подробностей, кроме того, что произошло, а это видели и мы на пленке. По-видимому, никому не известно, где телевизионная группа, которая вела съемку. В момент случившегося на Храмовой горе у нас не было агентов, поэтому все наши заключения основаны только на средствах массовой информации. — Как всегда, хотелось добавить Райану, но он сдержался. Утро и без того выдалось тяжелое. — Храмовая гора оцеплена подразделениями израильской армии, никого не впускают и не выпускают. То же самое относится и к Стене плача. Это, по-видимому, произошло впервые. Наше посольство не делает никаких заявлений, ждут инструкций из Вашингтона. Другие посольства тоже. Из Европы пока не последовало никакой официальной реакции, но в течение часа, я полагаю, это изменится. Там начался рабочий день, и они получили ту же пленку по каналу своей «Службы новостей с неба».

— Сейчас почти четыре, — заметил Олден, устало взглянув на часы. — Пройдет еще три часа, и у людей, садящихся за завтрак, испортится настроение: с самого утра такое страшное зрелище. Джентльмены, мне кажется, что это вызовет взрыв негодования. Райан, вы собрали нас. Я помню, что вы говорили в прошлом месяце.

— Рано или поздно арабы должны были поумнеть и выбрать правильную тактику, — сказал Джек. Олден кивнул. С его стороны это очень любезно, отметил Райан, он упомянул то же самое в одной из своих книг несколько лет назад.

— Мне кажется, Израиль выдержит и этот шторм, как всегда…

Тут Райан прервал своего директора:

— Вы ошибаетесь, босс, — сказал он, понимая, что кто-то должен указать директору ЦРУ на суровые факты. — К данному случаю применимы слова Наполеона о физическом и моральном. Израиль во всем полагается на свою моральную правоту. Их характерной чертой является то, что они — единственная демократическая страна в регионе, носители справедливости. Эта концепция умерла три часа назад. Теперь они походят на Булла — кем бы он ни был — в Сельме, штат Алабама, только он прибегнул к пожарным шлангам. Узнав о случившемся, все защитники гражданских прав придут в ярость. — Джек помолчал, отпил кофе из чашки. — Все дело в элементарной справедливости. Когда арабы бросали камни и бутылки с зажигательной жидкостью, полиция могла говорить, что она прибегает к силе в ответ на силу. Но только не в данном случае. Оба убитых сидели и никому не угрожали.

— Но ведь случившееся — это поступок психически ненормального человека! — сердито воскликнул Кабот.

— Вы ошибаетесь, сэр. Выстрел из пистолета можно объяснить как поступок безумца, однако первая жертва была результатом попадания двух этих резиновых пуль из однозарядного ружья с расстояния в двадцать ярдов — двух прицельных выстрелов. Это — хладнокровное убийство, и его нельзя объяснить случайностью.

— Вы уверены в том, что он действительно мертв? — спросил Олден.

— Моя жена — врач, и она пришла к такому заключению. Его тело дернулось и сразу ослабло, что указывает, вероятно, на смерть от тяжелой черепной травмы. Израильтяне не смогут утверждать, что он споткнулся и упал на край тротуара. Это меняет все самым коренным образом. Если палестинцы не дураки, они увеличат ставки. Будут и дальше придерживаться такой тактики и ждать, пока не отзовется мировое общественное мнение. И если они поступят именно так, их выигрыш неизбежен, — закончил Джек.

— Я согласен с Райаном, — кивнул Олден. — Сегодня еще до обеда в ООН будет принята резолюция, осуждающая действия Израиля. Нам придется поддержать ее, и это покажет арабам, что ненасильственные действия являются лучшим оружием, чем камни. Какой тогда будет реакция Израиля?

Олден знал ответ и задал этот вопрос лишь для того, чтобы просветить директора ЦРУ. Райан взялся сформулировать ответ за своего директора.

— Сначала они прибегнут к обструкции. Сейчас они, наверно, ругают себя за то, что не сумели перехватить пленку, но это — запоздалая реакция. Происшедшее было почти наверняка незапланированным инцидентом, то есть, я хочу сказать, что правительство Израиля удивлено всем этим не меньше нас, иначе они сразу захватили бы телевизионщиков. В настоящее время этого полицейского капитана проверяют на предмет психической ненормальности. К обеду уже заявят, что он сумасшедший — черт побери, так наверно и есть — и что это был отдельный случайный поступок. Насколько успешной будет такая попытка оправдаться, трудно сказать, но…

— У них ничего не получится, — прервал его Олден. — Президенту придется выступить с заявлением не позже девяти утра. Мы не можем назвать происшедшее «трагическим случаем». Это — хладнокровное убийство невооруженного демонстранта официальным представителем государства.

— Послушай, Чарли, но это действительно трагическая случайность, — повторил Кабот.

— Может быть, но мы предсказывали такое в течение пяти лет. — Советник по национальной безопасности встал и подошел к окну. — Маркус, единственное, что сохраняло Израиль на протяжении последних тридцати лет, — это глупость арабов. Они или отказывались признать, что законность государства Израиль полностью основана на моральных принципах, или им было просто наплевать на это. Теперь Израиль оказался в безвыходном положении — с точки зрения этики. Если он — подлинно демократическое государство, уважающее права своих граждан, ему придется гарантировать арабам более широкие права. Но тогда будет нанесен серьезнейший ущерб его политической целостности, которая основывается на том, чтобы успокаивать собственных религиозных фундаменталистов — а тем в высшей степени наплевать на права арабов, правда? Но если израильтяне уступят религиозным фанатикам и прибегнут к обструкции, попытаются загладить случившееся, тогда Израиль не является демократическим государством и не может рассчитывать на политическую поддержку со стороны Америки, без которой ему грозит экономическая катастрофа или военное поражение. К нам применима та же дилемма. Наша поддержка Израиля основывается на его политической законности как действующей либеральной демократии, но эта законность больше не существует. Страна, чья полиция убивает безоружных людей, не обладает законностью, Маркус. Мы больше не сможем поддерживать Израиль, где происходят подобные трагедии, равно как не поддерживали таких диктаторов, как Сомоса в Никарагуа или Маркос на Филиппинах, или других самозваных правителей…

— Черт побери, Чарли! Израиль — не…

— Я знаю, Маркус. Израиль не относится к их числу. Никак не относится. Однако доказать это они могут лишь одним способом — измениться, осуществить то, что они все время провозглашали. Если они попытаются игнорировать общественное мнение, Израиль обречен. Они захотят опереться на свое политическое лобби и увидят, что оно больше не существует. Если дело зайдет настолько далеко, они поставят наше правительство перед еще более значительными трудностями, чем сейчас, и тогда придется подумать о том, чтобы открыто лишить их всяческой поддержки. Мы не можем пойти на это. Нужно найти другую альтернативу. — Олден отвернулся от окна. — Райан, ваша идея выдвигается теперь на первое место. Я беру на себя президента и Госдеп. Есть только один способ вытащить Израиль из кучи неприятностей — разработать план мирного урегулирования, который будет реально осуществимым. Свяжитесь со своим другом в Джорджтауне и передайте ему, что это перестало быть исследованием и стало проектом. Назовем его — проект «Паломничество». К завтрашнему утру мне понадобится план того, что нам нужно и как мы собираемся осуществить это.

— Придется работать очень быстро, сэр, — заметил Райан.

— Тогда не буду вас задерживать, Джек. Если мы не предпримем самых срочных мер, один Бог знает, что может произойти. Вы знакомы со Скоттом Адлером из Госдепа?

— Встречались несколько раз.

— Он — правая рука Брента Талбота. Думаю, вам нужно встретиться с ним — после того как договоритесь со своими друзьями. Он прикроет ваш тыл с фланга Государственного департамента. Мы не можем ждать и надеяться, что их бюрократия будет двигаться достаточно быстро. Лучше упакуйте-ка чемодан, дружище, он вам понадобится. Мне нужны факты, позиции заинтересованных сторон и надежная — самая надежная — оценка всего этого, причем срочно. Наконец, эта операция должна быть чернее угольной шахты. — Последнее замечание относилось к директору ЦРУ. — Если мы хотим добиться успеха, ничто не должно просочиться.

— Будет исполнено, сэр, — ответил Райан. Кабот просто кивнул.

* * *

Джеку еще ни разу не приходилось бывать в столовой для преподавательского состава Джорджтаунского университета. Это показалось ему странным, однако он отбросил эту мысль и принялся за завтрак. Их столик был у окна, выходящего на автомобильную стоянку.

— Ты был прав, Джек, — заметил Райли. — Мое пробуждение оказалось не слишком приятным.

— Получили ответ из Рима?

— Им нравится такая идея, — ответил профессор Джорджтаунского университета.

— Насколько нравится? — спросил Райан.

— Ты так серьезно относишься к ней?

— Два часа назад Олден сказал мне, что теперь она выдвинулась на первое место.

Райли выслушал это сообщение и кивнул.

— Хотите спасти Израиль, Джек?

Райан не знал, содержится ли юмор в этом вопросе, да и его физическое состояние не располагало к веселью.

— Святой отец, я просто выполняю поручение — знаете, что-то вроде приказа?

— Мне знаком этот термин. Ты удивительно хорошо рассчитал время для осуществления такого намерения.

— Возможно, однако вопрос о заслугах и Нобелевской премии оставим на другой раз, ладно?

— Ешь свой завтрак. Мы еще успеем застать всех на своих рабочих местах, а вот выглядишь ты ужасно.

— Я и чувствую себя ужасно, — признался Райан.

— После сорока нужно кончать пить, — заметил Райли. — Достигнув этого возраста, становится трудно справляться с последствиями.

— Но вы-то не кончили, — напомнил Джек.

— Верно, но я — священник. Мне приходится пить. Итак, что тебе требуется?

— Если мы получим предварительное согласие всех главных сторон, можно будет приступить к серьезным переговорам, но эту часть уравнения понадобится решить как можно тише, не привлекая внимания. Президенту нужна быстрая оценка ситуации и способов ее решения. Этим я и занимаюсь.

— Согласится ли Израиль?

— Если не согласится, будет сидеть в говне — один. Извините меня, но именно так обстоят дела.

— Ты прав, разумеется, однако смогут ли они понять создавшееся положение?

— Святой отец, моя задача состоит в сборе и оценке информации. Все спрашивают меня, что ждет нас в будущем, но я не знаю этого. Мне известно лишь одно — то, что мы увидели по телевидению, может разжечь самый крупный огненный шторм после Хиросимы, и мы готовы приложить все усилия, чтобы не допустить пожара в целом регионе.

— Ешь. Мне нужно подумать, а самые лучшие мысли приходят мне в голову, когда я что-то жую.

Спустя несколько минут Райан понял, насколько хорошим был этот совет. Пища впитала кислоту в его желудке, образовавшуюся от нескольких чашек кофе, а энергия, полученная от этой пищи, даст ему силы на весь день. Не прошло и часа, как он снова сидел в автомобиле — на этот раз его путь лежал в Государственный департамент. К обеду он приехал домой и даже ухитрился немного поспать. Дома он собрал чемодан и вернулся в Белый дом, где принял участие в совещании, затянувшемся до поздней ночи. Олден действительно серьезно отнесся к решению проблемы, и обмен мнениями в его кабинете охватил массу вопросов. Еще до рассвета Джек выехал на базу ВВС Эндрюз и сумел позвонить жене из зала ожидания для особо важных пассажиров. Он надеялся взять сына на бейсбольный матч в течение уик-энда, но теперь для него уик-энда не будет. Наконец прибыл последний курьер из ЦРУ, Госдепа и Белого дома, который доставил две сотни страниц документов, и Джеку предстояло прочитать их во время перелета через Атлантику.

4. Земля обетованная

База американских ВВС в Рамштейне, на территории Германии, расположилась в окруженной лесом долине, что показалось Райану необычньм. Его представление о настоящем аэродроме рисовало картину ровного поля, протянувшегося до самого горизонта. Он знал, что это не имеет особого значения, но такая картина составляла для него одну из привычных прелестей воздушного перелета. На этой базе расположилось целое авиакрыло истребителей-бомбардировщиков Ф-16, и каждый из них находился в своем собственном ангаре-бомбоубежище, в свою очередь окруженном деревьями. Немцы вообще испытывают глубокую любовь ко всему живому в природе, что производит впечатление на всякого американского эколога. Здесь на удивление удачно совпали устремления любителей зеленых насаждений и военная необходимость. Заметить ангары с воздуха было практически невозможно, а те из них, что были построены французами, скрывали деревья, растущие прямо на их крышах, что было замечательно как с военной, так и с эстетической точки зрения. На базе находилось также несколько больших правительственных самолетов, в том числе приспособленный для высших чинов «Боинг-707» с надписью «Соединенные Штаты Америки» на борту, который тут называли «Мисс Свинка». Им пользовался для полетов по Европе командующий ВВС в этой части мира. Райан не мог удержаться от улыбки. Здесь стояло более семидесяти боевых самолетов, нацеленных на советские дивизии, которые теперь отводились с территории Германии. Эти истребители-бомбардировщики расположились на идеальной в экологическом отношении базе, и тут же было место стоянки «Мисс Свинки». Воистину безумный мир.

С другой стороны, когда летаешь самолетами ВВС, тебе гарантирован по-настоящему отличный приют. В данном случае Райана ожидал номер-люкс в отеле с весьма привлекательным названием «Кэннон»[55]. Полковник, командир базы, встретил Райана у трапа самолета «Гольфстрим» и тут же доставил в роскошный номер, где портативный бар содержал отличный набор спиртного, что помогло Джону преодолеть последствия стремительного перелета и смены часовых поясов: девятичасовой сон его был особенно крепок благодаря вниманию, которое он уделил содержимому бутылок. К тому же Райан ничего не потерял — местный телевизор работал всего на одном канале. Он проснулся в шесть утра по местному времени, обнаружив, что его внутренние часы почти совпадают с часами Рамштейна. Правда, тело ломило, он испытывал голод, зато почти уцелел после очередной схватки с продолжительным перелетом. По крайней мере так ему казалось.

Этим утром Джек не был расположен к пробежке — так он сказал самому себе. Да и, откровенно говоря, вряд ли он сумел бы пробежать полмили даже под дулом пистолета. Вместо этого Райан решил совершить энергичную прогулку. Скоро его стали то и дело обгонять местные любители утреннего бега. Большинство из них были пилотами — уж очень молодо и подтянуто они выглядели. Среди деревьев по сторонам дороги все еще висели обрывки утреннего тумана. Здесь было намного прохладнее, чем дома, и тихий воздух то и дело разрывал рев реактивных двигателей — «звук свободы», отчетливо слышный символ военной мощи, которая более сорока лет гарантировала мир Европе. Теперь, разумеется, этот звук вызывал в Германии недовольство. Отношения меняются столь же быстро, как и времена. Американская военная мощь выполнила свою задачу и превратилась в нечто, относящееся к прошлому — по крайней мере для немцев. Границы, рассекавшей Германию, больше не существовало. Вместе с ней исчезли сторожевые башни и колючая проволока, минные поля и заграждения. Вспаханная полоса земли, в течение жизни двух поколений остававшаяся нетронутой, — чтобы видны были отпечатки ног тех, кто пытался найти убежище на Западе, — засажена травой и цветами. Восточные районы, которые еще недавно беспрестанно фотографировали спутники, передавая снятое на землю для дешифровки и изучения, куда разведслужбы засылали своих агентов, тратя немалые деньги и рискуя человеческими жизнями, находились теперь во власти туристов с камерами. Приезжающие вместе с ними специалисты-разведчики были скорее потрясены, чем озадачены стремительными переменами, нахлынувшими подобно весеннему разливу. «Я знал, что был прав относительно данного расположения», — думали одни. «Боже, какую ошибку мы совершили, изучая этот район», — изумлялись другие.

Райан покачал головой. Ситуация была более чем поразительной. Вопрос двух Германий лежал в основе конфликта между Востоком и Западом еще до его рождения. Казалось, этот конфликт вечен и навсегда останется предметом докладов, разведывательных оценок и статей в прессе, объем бумаг на эту тему будет непрерывно расти, пока не заполнит весь Пентагон. И вот всем усилиям, всякому изучению микроскопических деталей, всем мелким разногласиям — всему пришел конец. Пройдет еще немного времени — и все это канет в Лету. Даже ученые-историки не смогут изучить все данные, считавшиеся когда-то такими важными, необходимыми, критическими, решающими, ради которых рисковали жизнью, а теперь превратившиеся в гигантское примечание к результатам второй мировой войны. База в Рамштейне стала частью прошлого. Она была предназначена для размещения самолетов, которые должны были очистить небо от русских истребителей-бомбардировщиков и нанести удар по наступающим дивизиям. Теперь эта база превратилась в дорогой анахронизм, и скоро в квартирах ее офицеров будут жить немецкие семьи. Интересно, как поступят с бетонными ангарами — вроде этого? Превратят в винные погреба? Здесь готовят прекрасные вина.

— Стоять! — Райан мгновенно остановился и взглянул в сторону, откуда донесся окрик часового. Это оказалась женщина — сотрудник службы безопасности ВВС. Скорее девушка, хотя ее автомат М-16 смотрел на него весьма серьезно, без всякой скидки на пол и возраст.

— Я что-то натворил?

— Удостоверение, пожалуйста. — Девушка была весьма привлекательной и действовала вполне профессионально. Кроме того, ее прикрывал другой часовой, стоявший за деревьями.

Райан передал ей свое удостоверение сотрудника ЦРУ.

— Первый раз вижу такое удостоверение, сэр.

— Я прибыл вчера вечером на самолете VC-20 «Гольфстрим». Остановился в отеле, комната 109. Позвоните полковнику Паркеру.

— У нас объявлена тревога, сэр, — девушка взяла в руку радио.

— Исполняйте свои обязанности, мисс, извините, сержант Уилсон. Мой самолет отправляется только в десять. — Джек оперся плечом о ствол дерева и потянулся. Утро было слишком прекрасным, чтобы беспокоиться о чем-то — даже если тебя держат на мушке двое вооруженных часовых, не подозревающих, кто ты такой.

— Слушаюсь. — Сержант Бекки Уилсон выключила радио. — Вас разыскивает полковник, сэр.

— Где мне повернуть на обратном пути, у «Кингбургера»?

— Совершенно верно, сэр. — Она вернула ему удостоверение и улыбнулась.

— Спасибо, сержант. Сожалею, что побеспокоил вас.

— Хотите, вас отвезут к полковнику, сэр? Вы очень ему нужны.

— Лучше уж прогуляюсь. А полковник подождет, он явился на службу слишком рано.

Райан повернулся и пошел обратно, оставив позади недоумевающую девушку-сержанта, которая пыталась понять, насколько важен этот человек, если заставляет самого командира базы сидеть у входа в отель «Кэннон». Райану понадобилось несколько минут, чтобы вернуться к отелю; ощущение пространства все еще не оставило его, несмотря на незнакомое окружение и смену шести часовых поясов.

— Доброе утро, полковник! — Райан перепрыгнул через ограду, отделяющую площадку для стоянки автомобилей.

— Я тут организовал маленький завтрак с сотрудниками аппарата командующего ВВС в Европе. Нам хотелось бы узнать вашу точку зрения на происходящие здесь события.

Джек рассмеялся.

— Просто великолепно! А мне хочется выслушать вашу точку зрения по тому же вопросу. — Он направился к своему номеру, чтобы переодеться. Почему они считают, что я знаю больше их? — подумал Райан. К моменту вылета самолета он действительно узнал четыре вещи, о которых не подозревал раньше: советские войска, покидавшие территорию того, что раньше было Восточной Германией, были крайне недовольны тем, что им приходилось передислоцироваться в районы, совсем для них неподготовленные и где их никто не ждал. Далее, части бывшей армии ГДР были еще более недовольны своим вынужденным увольнением, чем думали в Вашингтоне; возможно, у них оказались сочувствующие среди бывших сотрудников распущенной ныне службы безопасности — Штази. Наконец, хотя ровно дюжина членов «Фракции Красной армии» была арестована в Восточной Германии, по крайней мере столько же узнали о предстоящих арестах и исчезли до того, как за ними прибыла германская федеральная полиция. Райану сообщили, что именно этим и объясняется тревога на базе ВВС в Рамштейне.

Правительственный VC-20 «Гольфстрим» взлетел с аэродрома сразу после десяти утра и направился на юг. Бедные террористы, подумал Райан, посвятившие свою жизнь, силы и разум чему-то, что исчезало быстрее, чем германская территория позади. Они похожи на детей, у которых умерла мать. Никаких друзей. Они скрывались в Чехословакии и ГДР, не подозревая о приближающемся распаде обоих коммунистических государств. Где теперь искать им убежище? В России? Там их не примут. В Польше? А это уже совсем смешно. Мир изменился у них под ногами — и скоро изменится еще раз, задумчиво сказал себе Райан. Их оставшиеся друзья тоже станут свидетелями меняющегося мира. Может быть, станут, поправил он себя. Может быть…

* * *

— Привет, Сергей Николаевич, — произнес Райан, когда гость неделю назад вошел в его кабинет.

— Здравствуй, Иван Эмметович, — ответил русский, протягивая руку. Райан вспомнил, что последний раз они стояли так близко друг к другу на бетоне Шереметьевского аэродрома в Москве. Тогда у Головко в руке был пистолет. Для каждого из них это был не лучший день, но, как часто бывает, забавно вспоминать, чем все обернулось. Головко, который почти — хотя и неудачно — сумел предотвратить величайшее в советской истории бегство, занимал теперь пост первого заместителя председателя КГБ. Добейся он успеха, вряд ли ему удалось бы подняться столь высоко, но за то, что он так проявил себя — хотя его усилия кончились неудачей, — его заметил президент страны, и карьера стремительно двинулась вверх.

Личный телохранитель Головко расположился в кабинете Нэнси вместе с Джоном Кларком, а самого Головко Райан проводил к себе в кабинет.

— Ничего особенного. — Русский разочарованно обвел глазами голые стены. Только посреди одной Райан повесил довольно приличную картину, взятую в федеральном хранилище, и над вешалкой был прикреплен, разумеется, совсем не обязательный для государственного учреждения фотопортрет президента Фаулера.

— Зато у меня прекрасный вид из окна — не то что у тебя. Скажи, статуя Железного Феликса все еще стоит посреди площади?

— Пока стоит. — Головко улыбнулся. — Насколько я понял, твой директор куда-то срочно уехал?

— Да, президент решил, что ему нужно безотлагательно с ним посоветоваться.

— По какому вопросу? — На лице Головко появилась лукавая улыбка.

— Представления не имею, — пожал плечами Райан и тоже улыбнулся. По многим вопросам, подумал он.

— Мы оба оказались в нелегком положении, правда? Новый председатель КГБ тоже не был профессиональным разведчиком — по сути дела это не было чем-то необычным. Очень часто на посту председателя этой организации, пользующейся такой мрачной славой, появлялся партийный функционер, однако партия тоже уходила в прошлое, и Нармонов выбрал для этой должности ученого, специалиста по информатике. Предполагалось, что он вдохнет новую жизнь в главное шпионское агентство страны, сделает его более эффективным. Райан знал, что сейчас на столе Головко в его московском кабинете стоит персональный компьютер фирмы «Ай-би-эм».

— Сергей, я всегда говорил, что, если в мире восторжествует здравый смысл, у меня не станет работы. Посмотри, что происходит вокруг нас. Хочешь кофе?

— С удовольствием, Джек.

Через несколько минут гость удовлетворенно заметил, что кофе весьма хорош.

— Нэнси готовит его каждое утро. Итак, чем могу тебе помочь?

— Мне часто приходится слышать такой вопрос, но впервые в подобном заведении. — Из груди русского вырвался гулкий смешок. — Боже мой, Джек, тебе не кажется, что нынче происходит нечто похожее на наркотический сон?

— Нет, не кажется. Недавно я порезался во время бритья и не проснулся.

Головко пробормотал что-то по-русски, но Райан не разобрал слов. Впрочем, это не имело значения — переводчики доложат ему, когда примутся за обработку звукозаписи.

— Мне поручено отчитываться перед нашим парламентом о деятельности комитета. Твой директор благожелательно отнесся к нашей просьбе о совете.

— Что ты, Сергей Николаевич, никаких проблем, — не мог удержаться Райан. — Я готов знакомиться со всей информацией КГБ и буду счастлив дать совет относительно того, что докладывать парламенту и от чего воздержаться.

— Спасибо, Джек, но председатель может не понять нас.

Покончив с шутками, они перешли к делу.

— Мы рассчитываем на принцип «услуга за услугу», — заметил Райан. Переговоры начались.

— И какая услуга вам требуется?

— Информация о террористах, которых вы раньше поддерживали.

— Мы не можем пойти на это, — покачал головой русский.

— Но почему?

— Ни одна разведывательная организация не может предать доверившихся ей людей и функционировать дальше.

— Вот как? Тогда скажи это Кастро во время очередной встречи, — заметил Райан.

— Ты набираешься опыта, Джек.

— Спасибо, Сергей. Мое правительство весьма благодарно вашему президенту за его недавнее заявление относительно терроризма. Черт побери, мне нравится Нармонов как человек, и ты знаешь это. Сейчас мы изменяем мир, дружище, перестраиваем его. Давай избавимся еще от нескольких неприятных проблем. Ты ведь сам был против того, чтобы твое государство поддерживало террористов.

— Почему ты сделал такой вывод? — спросил первый заместитель председателя КГБ.

— Сергей, ты — профессиональный разведчик. Трудно представить, чтобы ты одобрял действия неуправляемых преступников. Я, разумеется, придерживаюсь такой же точки зрения, хотя в моем случае большое значение имеет личное отношение к ним.

Райан откинулся на спинку кресла, и его лицо приняло холодное выражение. Он никогда не забудет Шина Миллера и других членов Армии освобождения Ольстера, которые совершили две серьезные попытки убить Джека Райана и его семью. Всего три недели назад, после нескольких лет юридических маневров, трех обращений в Верховный суд, после демонстраций и требований, чтобы губернатор Мэриленда и президент Соединенных Штатов помиловали преступников, Миллер и его сообщники один за другим вошли в газовую камеру в Балтиморе и через полчаса были вынесены оттуда — мертвыми. И пусть Бог сжалится над их душами, подумал Райан. Если у Него отсутствует отвращение к убийцам. Теперь одна глава в его жизни закрылась навсегда.

— А этот недавний инцидент?..

— С индейцами? Только подтверждает мою точку зрения. Эти «революционеры» торговали наркотиками ради денег. Эти люди, которых вы финансировали, обратятся против вас самих. Пройдет несколько лет, и у вас будет с ними куда больше неприятностей, чем когда-то у нас. — Это было совершенно точно, и оба понимали справедливость слов Райана. Комбинация терроризма с торговлей наркотиками вызывала все большую озабоченность русских. Свободное предпринимательство быстро развивалось в преступном мире России, что беспокоило как Райана, так и Головко.

— Итак, каким будет твой ответ?

Головко задумался.

— Я поговорю с председателем. Он согласится.

— Помнишь, что я сказал в Москве два года назад? Зачем для ведения переговоров дипломаты, когда есть настоящие люди, способные сами решить все проблемы?

— Я ожидал цитату из Киплинга или что-то не менее поэтичное, — сухо заметил русский. — Так каковы же ваши отношения с конгрессом?

— Если говорить коротко — рассказывай правду, — усмехнулся Райан.

— Неужели мне понадобилось пролететь одиннадцать тысяч километров, чтобы услышать подобное объяснение?

— Выбери в своем парламенте нескольких человек, которым ты доверяешь, которые не разгласят полученную от тебя информацию и которым сам парламент доверяет и считает совершенно честными (вот это будет действительно трудно), и посвящай их во все, что, по твоему мнению, им следует знать. Тебе придется установить правила поля…

— Правила поля?

— Это — бейсбольный термин, Сергей. Он означает, что к каждому игровому полю применяется специфический набор правил.

Глаза Головко сверкнули.

— Понимаю. Это — полезное выражение.

— Далее — каждый из них должен признать незыблемость правил и никогда не нарушать их. — Райан замолчал. Он заметил, что говорит назидательным тоном, а это было несправедливо по отношению к коллеге по профессии.

Головко нахмурился. Именно это будет самым трудным — никогда, ни при каких условиях не нарушать правила. Деятельность разведчика редко бывает четкой и определенной, а конспирация была одной из составляющих русской души.

— У нас все прошло успешно, — добавил Райан.

Действительно ли успешно? — подумал он. Сергей знает, правда это или нет… пожалуй, ему известно кое-что, недоступное для меня. Он мог бы сказать мне, есть ли у нас утечка закрытой информации в конгрессе после разоблачения Петера Гендерсона… Однако он знает и то, что мы сумели проникнуть во многие операции КГБ, несмотря на маниакальную страсть русских к абсолютной секретности. Да и они сами открыто признали это — утечка сотрудников КГБ на Запад подорвала десятки тщательно задуманных и великолепно подготовленных операций против Америки и других демократических государств. В России, как и в США, секретность была необходима не только для достижения успеха, но и для того, чтобы скрыть неудачу.

— В конце концов, главное — доверие, — добавил Райан после короткого молчания. — Члены вашего парламента — патриоты. Если им не нравится родина, почему они согласились мириться со всеми недостатками общественной жизни? У нас то же самое.

— Жажда власти, — тут же отозвался Головко.

— Нет, не у тех, с кем ты установишь хорошие отношения, не у самых умных. Разумеется, найдется несколько идиотов. В нашем конгрессе есть такие. Дуракам не угрожает опасность исчезновения как вида, их не надо заносить в «Красную книгу». Но всегда есть немало таких, кто понимает, что власть, которую приносит с собой правительственная служба, — всего лишь иллюзия. А вот долг перед нацией — всегда более весом. Нет, Сергей, в основном ты будешь иметь дело с такими же умными и честными людьми, как ты сам.

Головко кивнул в знак того, что понимает мнение коллеги-профессионала. Как он заметил несколько минут назад, Райан действительно приобрел опыт. Головко задумался над тем, что они с Райаном больше не противники. Соперники — пожалуй, но не противники. Теперь между ними установились отношения более прочные, чем чисто профессиональные.

Райан доброжелательно посмотрел на своего гостя, внутренне улыбнувшись тому, что сумел удивить его. В голове у него промелькнула мысль: вот было бы хорошо, если бы Головко выбрал для этих целей из числа парламентариев Олега Кирилловича Кадышева, проходящего в картотеке ЦРУ под кодовым именем «Спинакер». Кадышев, известный средствам массовой информации как один из самых блестящих ораторов и членов парламента — этой еще окончательно не оформившейся законодательной организации, пытающейся утвердиться и построить новое государство, — с общепризнанной репутацией умного, честного и порядочного человека, был на самом деле одним из лучших агентов ЦРУ, завербованным несколько лет назад Мэри Пэт Фоули. Игра продолжается, подумал Райан. Правила изменились. Мир тоже изменился. Но игра продолжается и, наверно, будет продолжаться всегда. При этой мысли Райан со смутным сожалением понял, что это правда. Но, черт побери, Америка всегда шпионила за Израилем — это называлось «следить за происходящим» и никогда — «проводить операцию». Бдительные конгрессмены на Капитолийском холме тут же позаботились бы о том, чтобы такая новость просочилась в прессу. Да, Сергей, тебе придется познакомиться с массой новых вещей!

Наступило время ленча. Райан прошел со своим гостем в столовую для руководящего состава ЦРУ, и Головко пришел к выводу, что там кормят лучше, чем в КГБ, чему Райан с трудом поверил. Русский также узнал, что с ним хотят встретиться высшие руководители ЦРУ. Начальники отделов и их заместители выстроились в ряд, пожимали Головко руку и фотографировались с ним. Наконец, прежде чем Головко спустился к своему автомобилю в специальном лифте, была сделана групповая фотография. А затем специалисты из научно-технического отдела вместе с сотрудниками отдела безопасности обшарили каждый дюйм каждого коридора и каждой комнаты, в которых побывали Головко и его телохранитель. Ничего не обнаружив, они проделали всю работу заново. И еще раз. И еще, пока не пришли к заключению, что Головко не воспользовался возможностью выкинуть какой-нибудь фокус. Один из сотрудников научно-технического отдела с горечью заметил, что жить в этом мире становится все скучнее.

* * *

Вспомнив это замечание, Райан улыбнулся. События развивались с поразительной быстротой. Он устроился в кресле и застегнул ремень безопасности. Его VC-20 приближался к Альпам, и воздух там мог оказаться неспокойным.

— Желаете газету, сэр? — послышался голос, на этот раз женский. Стюардесса оказалась прелестной, к тому же замужней и беременной. Райан почувствовал неловкость от того, что его обслуживает беременный сержант ВВС.

— Что у вас?

— «Интернэшнл геральд трибьюн».

— Давайте! — Райан взял газету — и открыл рот от удивления. Фотография оказалась на первой странице. Какой-то кретин переправил ее в газету. Вот они все — Головко, Райан, директора научно-технического, оперативного, разведывательного отделов, отдела кадров и архива — увлеченно обедают. Ни один из американцев не скрывался от репортеров, и их лица были известны, но все-таки…

— Не слишком удачная фотография, сэр, — улыбнулась женщина-сержант. Райан тоже засмеялся.

— Когда ждете пополнения, сержант?

— Еще пять месяцев, сэр.

— Ну что ж, надеюсь, ваш ребенок будет жить в гораздо лучшем мире, чем тот, в котором оказались мы с вами. А сейчас присядьте и отдохните. Я еще не достиг такой степени эмансипации, чтобы за мной ухаживала беременная женщина.

* * *

Газета «Интернэшнл геральд трибьюн» представляет собой совместное детище «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост». Это единственная газета в Европе, позволяющая путешествующим американцам следить за матчами любимых команд и самыми интересными комиксами, что позволило ей увеличить тираж и проникнуть в те страны, которые раньше входили в Восточный блок. Теперь в бывшие коммунистические страны хлынул поток американских бизнесменов и туристов, а вслед за ними попала и газета, удовлетворяющая их интересы. Местные жители тоже покупают ее — как средство улучшить свое знание английского языка, а также как источник информации о событиях, которые происходят в Америке, что представляет собой предмет острого любопытства для тех, кто хочет брать пример со страны, с детства являвшейся для них объектом ненависти. К тому же отличный источник информации — лучший из всех, что были раньше доступны в этих странах. Газету начали покупать так активно, что американская дирекция приняла меры, направленные на расширение круга читателей.

Одним из таких читателей был Гюнтер Бок. Он жил в Софии, столице Болгарии, после того как несколько месяцев назад в изрядной спешке покинул Германию — ее восточную часть, получив предупреждение от бывшего приятеля из Штази. Дело в том, что Бок вместе со своей женой Петрой был руководителем подразделения банды Баадер-Майнхоф, а после разгрома этой группировки западногерманской полицией перешел во «Фракцию Красной армии». Два ареста, произведенных федеральной полицией, спугнули его, и Бок вместе со своей семьей успел скрыться в Чехословакии, а потом переехал в ГДР, где и жил спокойно жизнью полупенсионера. У него были новые документы на другое имя, хорошая работа — он никогда там не показывался, но его служебные бумаги находились в полном порядке — in Ordnung. Он считал себя в безопасности. Ни он, ни Петра не сумели предугадать начала народного восстания, которое свергло правительство Германской Демократической Республики, но решили, что переживут эти перемены под прикрытием анонимности. Они не сумели предугадать также и штурма штаб-квартиры секретной службы госбезопасности ГДР — Штази, во время которого были уничтожены буквально миллионы документов. Однако очень много документов осталось. Среди тех, кто штурмовал Штази, было немало агентов Бундеснахрихтендинст — Западногерманского разведывательного управления, — которые находились в первых рядах и точно знали, какие комнаты им нужно громить. Прошло несколько дней, и люди из «Фракции Красной армии» начали таинственно исчезать. Сначала этим исчезновениям не придавали значения. Телефонная сеть в ГДР была настолько ветхой, что позвонить друг другу всегда казалось непросто, и по очевидным причинам бывшие сотрудники ФКА старались не жить рядом. Но когда еще одна семейная пара не явилась на заранее назначенный обед, Гюнтер и Петра заподозрили неладное. Было, однако, слишком поздно. Пока муж поспешно готовился к тому, чтобы увезти семью за границу, пятеро вооруженных до зубов коммандос выбили тонкую дверь квартиры Баков в Восточном Берлине. В квартире они обнаружили Петру, ухаживающую за одной из своих дочерей-близняшек, однако не проявили чувства сострадания при виде такой трогательной сцены. Всякое доброе чувство исчезало при воспоминании о том, что Петра убила трех западногерманских граждан, причем с исключительной жестокостью. Сейчас Петра находилась в тюрьме строгого режима, отбывая пожизненное заключение в стране, где этот термин означал, что преступник может покинутьтюрьму только в гробу — или не покинуть совсем. Двойняшек удочерила семья капитана полиции в Мюнхене.

Как странно, думал Гюнтер, что это причиняет ему такую боль. В конце концов, он — революционер, участвовал в заговорах и убивал ради достижения блистающей вдали цели. Просто абсурдно испытывать такую ярость из-за попавшей в тюрьму жены… и утраты своих детей. Но у девочек были глаза и нос Петры, и они улыбались, завидев его. Гюнтер знал, что их не будут учить ненависти к нему. Девочкам даже не скажут, кем были он и Петра. Он посвятил свою жизнь делу, намного более значительному и величественному, чем простое телесное существование. Он и его коллеги приняли сознательное и обоснованное решение построить новый, более справедливый мир для простого народа и все-таки… все-таки они с Петрой решили, тоже сознательно и обдуманно, принести в этот мир детей, которые узнают о том, на какие жертвы шли их родители, станут новым поколением Боков, пожнут плоды героических усилий своих родителей. И вот теперь Гюнтера охватила ярость из-за, того, что этому не суждено сбыться.

Но еще хуже было его замешательство. Он не мог примириться с происшедшим. Все это было Unmöglich, Unglaublich[56]. Народ, простой народ ГДР восстал подобно самим революционерам, отбросил в сторону свое почти совершенное социалистическое государство и решил вместо этого смешаться с эксплуататорским чудовищем, созданным империалистическими государствами. Их соблазнили автомобили «мерседес» и электронные аппараты «Блаупункт» и… и что еще? Гюнтер Бок совершенно искренне не мог понять этого. Несмотря на природный интеллект, он не в силах был связать происшедшие события таким образом, чтобы они образовали какую-то четкую систему. Чтобы народ его страны, испытав на себе «научный социализм», решил, что эта общественная система нежизнеспособна и никогда не будет таковой, — подобный прыжок воображения был для Гюнтера невозможным. Он посвятил марксизму слишком значительную часть своей жизни, чтобы прийти к его отрицанию. В конце концов, если забыть о марксизме, кто он такой? Всего лишь преступник, обыкновенный убийца. Один лишь героический революционный облик выделял его деятельность из ряда уголовных деяний, ставил Гюнтера Бока выше бандитов. Однако теперь его революционные подвиги оказались небрежно отброшенными в сторону теми, кому он их посвятил. Понять такое было выше его сил. Unmöglich.

Что-то несправедливое заключалось в том, что сразу происходило столько невозможных событий. Когда Гюнтер раскрыл газету, купленную им в семи кварталах от квартиры двадцать минут назад, его внимание привлекла фотография на первой странице — именно к этому и стремился редактор.

ЦРУ ПРИНИМАЕТ ПОЧЕТНОГО ГОСТЯ ИЗ КГБ — гласила надпись под фотографией.

— Was ist das denn für Quatsch?[57] — недоуменно пробормотал Гюнтер. «Произошло еще одно невероятное событие за невероятно короткое время. Центральное разведывательное управление принимало у себя первого заместителя председателя КГБ для обмена мнениями по «вопросам, интересующим обе стороны», — так начиналась статья. «Две самые крупные разведывательные империи в мире приняли решение, как сообщили нам из хорошо информированных источников, обмениваться данными по ряду вопросов, включая международный терроризм и торговлю наркотиками. ЦРУ и КГБ установят более тесные отношения…»

Бок отложил газету и посмотрел в окно. Он знал, что такое быть предметом охоты. Это чувство знакомо всем революционерам. Он сам выбрал такой путь, выбрал вместе с Петрой и всеми своими друзьями. Перед ними виднелась ясная цель. Они противопоставят свою ловкость и мастерство ловкости и мастерству врагов. Силы света против сил мрака и реакции. Разумеется, силам света приходится убегать и скрываться, но это было второстепенной проблемой. Рано или поздно положение изменится — когда простые люди увидят свет истины и встанут на сторону революционеров. Правда, возникла маленькая проблема. Простые люди сделали иной выбор и решили присоединиться к врагам революции. А международное сообщество террористов столкнулось с трудноразрешимой проблемой — стало резко сокращаться количество темных мест, где могли укрыться силы света.

Гюнтер Бок выбрал Болгарию по двум причинам. Из всех стран бывшего Восточного блока эта страна была самой отсталой и потому сумела осуществить переход от коммунистического правления наиболее упорядоченным способом. Более того, во главе Болгарии по-прежнему стояли коммунисты, хотя и прикрывшись другими названиями, и страна все еще оставалась безопасной — или по крайней мере нейтральной. Болгарский разведывательный аппарат, из которого когда-то черпали наемных убийц руководители КГБ, пришедшие к выводу, что не стоит пачкать собственные руки, продолжал находиться под управлением прежних друзей. Друзей… подумал Гюнтер. Однако болгары по-прежнему находились в рабской зависимости от русских повелителей — теперь уже скорее коллег, — и если КГБ действительно решил сотрудничать с ЦРУ… Количество надежных убежищ сократилось еще на порядок.

Гюнтеру Боку следовало испугаться при известии о возросшей для него опасности. Однако вместо этого лицо его покраснело от ярости и сердце учащенно забилось. Будучи революционером, он часто хвалился, что весь мир обращен против него, но всякий раз, говоря это, внутренне был убежден, что на самом деле положение иное. И вот его похвальба стала действительностью. Правда, ему все еще были известны места, где его примут и укроют. Но сколько таких мест? Когда его преданные друзья и товарищи по борьбе почувствуют перемены в мире и изменят свою позицию? Советский Союз предал мировой социализм, и следом за ним — немцы, поляки, чехи, венгры, румыны. Кто станет следующим?

Неужели они не понимают, что это ловушка? Да-да, настоящая ловушка, хитроумный заговор контрреволюционных сил. Ложь. Народы этих стран отказываются от того, что могло стать — должно было стать — идеальным общественным порядком, свободой от нищеты, строем упорядоченной эффективности, справедливости и равенства.

Неужели все это было ложью? Неужели это могло быть ужасной ошибкой? Значит, он и Петра убивали этих трусливых эксплуататоров напрасно?

Но ведь это не имеет значения, не так ли? Не для Гюнтера Бока и не в настоящий момент. Скоро по его следам снова кинутся ищейки. Еще одно безопасное место вот-вот превратится в охотничий заповедник. Если болгары все еще делятся секретами с русскими, если у русских есть несколько надежных агентов с правом доступа к соответствующим документам, не исключено, что его адрес и новое имя уже посланы в Вашингтон, откуда информация сразу поступит в штаб-квартиру БНД. Тогда через неделю он окажется в камере рядом с Петрой.

Петра, с ее каштановыми волосами и смеющимися голубыми глазами. Женщина, смелость которой не уступает смелости любого мужчины. Такая холодная к врагам и такая поразительно мягкая со своими друзьями. Какой прекрасной матерью стала она для Эрики и Урсулы, как образцово выполняла все порученные ей задания. Преданная бывшими друзьями, посаженная в клетку подобно дикому зверю. Мать, у которой украли детей. Его любимая Петра, товарищ, возлюбленная, жена, она верила в торжество их общего дела. И вот теперь его гонят еще дальше от нее. Неужели он не придумает способа изменить положение?

Сначала, однако, нужно скрыться.

Бок отложил газету и навел порядок на кухне, затем уложил чемодан и вышел из квартиры. Лифт опять не работал. Он спустился с четвертого этажа по лестнице, вышел на улицу и сел в трамвай. Еще через полтора часа Гюнтер оказался в аэропорту. У него был дипломатический паспорт. В общем-то в чемодане, изготовленном в России, под матерчатой обивкой тщательно спрятано шесть паспортов. Будучи аккуратным человеком, Гюнтер Бок не оставлял ничего на волю случая, так что три паспорта имели номера подлинных паспортов других болгарских дипломатов: это обстоятельство было неизвестно Министерству иностранных дел, в архивах которого хранились соответствующие материалы. Это обеспечивало ему свободный доступ к самому важному союзнику международных террористов — воздушному транспорту. Еще до обеда его самолет развернулся на бетонной дорожке аэропорта и взлетел, направляясь на юг.

* * *

Самолет Райана приземлился на военном аэродроме недалеко от Рима перед самым полуднем по местному времени. По случайному совпадению он коснулся посадочной дорожки сразу вслед за другим VC-20B 89-го транспортного авиакрыла ВВС США, который всего несколько минут назад прибыл из Москвы. На поле аэродрома стоял черный лимузин, ожидающий оба самолета.

Когда Райан спустился по трапу, его приветствовал заместитель Государственного секретаря Скотт Адлер. На лице дипломата играла лукавая улыбка.

— Ну? — спросил Райан, стараясь перекричать шум аэропорта.

— Они согласны.

— Черт побери, — сказал Райан, пожимая руку Адлеру. — Сколько еще чудес можно ожидать в этом году?

— Сколько тебе надо? — усмехнулся Адлер. Он был профессиональным дипломатом и прошел все ступени русского отдела Государственного департамента. Он свободно говорил по-русски, отлично разбирался в политике — как прошлой, так и настоящей, а главное — понимал советских лучше всех в правительственных кругах, в том числе и русских.

— Знаешь, что было для меня самым трудным?

— Привыкать к тому, что теперь вместо «нет» слышишь «да»?

— Вот именно. Понимаешь, пропадает всякий интерес. Вообще дипломатия становится скучной, когда обе стороны проявляют здравый смысл.

— Ну что ж, то, что нам предстоит, точно окажется новым — и для тебя и для меня, — заметил Джек. Он обернулся и посмотрел на «свой» самолет, который готовили к срочному вылету. До конца поездки они с Адлером будут путешествовать вместе.

Черный лимузин тронулся с места и устремился к центру Рима. Как всегда, их сопровождала многочисленная охрана. «Красные бригады», почти уничтоженные несколько лет назад, снова взялись за дело; но даже если бы ситуация была спокойной, охрана была бы не менее серьезной — итальянцы оберегали важных гостей с особым тщанием. Рядом с шофером на переднем сиденье сидел охранник с автоматом «Беретта» наготове. Впереди черного лимузина ехали два автомобиля с вооруженной охраной и еще два — позади. Расчищали дорогу, ехали по бокам и замыкали стремительно летящий вперед кортеж столько мотоциклов, что их хватило бы для организации мотогонок. Машины мчались по древним улицам Рима с такой скоростью, что Джек пришел к выводу — полеты в самолете куда безопаснее. У него создалось впечатление, будто каждый итальянец, едва сев за руль автомобиля, считал себя участником гонок на первенство мира среди профессионалов. С чувством ностальгии он подумал, насколько безопаснее ездить в ничем не выделяющемся автомобиле с Кларком за рулем, причем всякий раз по другому маршруту. Правда, в его настоящем положении меры безопасности были одновременно церемониальными. Разумеется, было еще одно соображение…

— Если они хотят, чтобы с нами ничего не случилось, было бы куда лучше провезти нас тихо и незаметно, — пробормотал Райан.

— Успокойся, Джек. Всякий раз, когда я приезжаю сюда, повторяется одно и то же. Ты здесь впервые?

— Да. Первый раз в Риме. Жаль, что никогда раньше мне не удавалось побывать здесь — а ведь всегда хотелось. Понимаешь… история и тому подобное.

— Действительно, этого здесь сколько угодно, — согласился Адлер. — Думаешь, мы сумеем кое-что добавить?

Райан повернулся и взглянул на спутника. Ему не приходило в голову, что приближается новая эпоха в истории мира — причем поворот может оказаться опасным.

— У меня другая работа, Скотт.

— Ты знаешь, что случится, если мы добьемся успеха.

— Откровенно говоря, я не задумывался над этим.

— Напрасно. Хорошие поступки не остаются безнаказанными.

— Ты имеешь в виду госсекретаря Талбота?..

— Нет, что ты. Мой босс здесь ни при чем.

Райан посмотрел вперед и увидел, как грузовик поспешно свернул на обочину. Полицейский, ехавший на мотоцикле на самом краю кортежа, не свернул в сторону даже на миллиметр.

— Я занимаюсь этим не ради награды. Просто мне пришла в голову хорошая мысль, вот и все. А сейчас всего лишь веду подготовительную работу.

Адлер недоуменно покачал головой, но промолчал. Боже мой, подумал он, как же ты сумел удержаться на службе в правительстве так долго?

Полосатые мундиры швейцарских гвардейцев были изготовлены по эскизам Микеланджело. Подобно красным мундирам британской гвардии, они представляли собой анахронизм давно ушедших времен, когда солдат одевали в яркую форму, чтобы их было легче отличать от противника. А сейчас полосатые мундиры швейцарских гвардейцев, подобно красным у их британских коллег, больше рассчитаны на привлечение туристов, чем для каких-либо практических целей. Как сами гвардейцы, так и их вооружение выглядят столь эксцентрично. Стражники Ватикана держат в руках алебарды — пугающие на вид топоры с длинными ручками, первоначально предназначенные для того, чтобы сражаться с конными рыцарями, закованными в латы. Нередко цель — сбросить рыцаря с коня — достигалась тем, что ужасные раны получали не рыцари, а кони; животным трудно обороняться от вооруженных воинов, а война — дело сугубо практическое. Рыцарь в тяжелых латах, оказавшийся на земле, уже не мог сопротивляться, и его умерщвляли с такой же легкостью, как чистят омаров, — ничуть не испытывая чувства сожаления. Многие почему-то считают средневековое оружие романтическим, придумал Райан, но в его предназначении ничего романтического не было. Современная винтовка пробивает дыры в телах своих жертв, тогда как средневековые мечи и алебарды рассекали их на части. И те и другие — орудия убийства, правда, убитых винтовочными пулями легче хоронить.

Швейцарские гвардейцы, впрочем, имели на вооружении и автоматы, изготовленные фирмой «СИГ». Далеко не все охранники Ватикана носят мундиры эпохи Возрождения, а после покушения на папу Иоанна Павла II многие из гвардейцев получили дополнительную подготовку по применению самого современного оружия, причем незаметно и не привлекая внимания, потому что владение оружием не соответствует тому образу Ватикана, который стремятся создать у своей паствы сами священники. Интересно, подумал Райан, какова позиция Ватикана относительно применения смертоносного оружия и доволен ли начальник охраны теми правилами, что требуют от него высшие сановники католической церкви, не понимающие серьезность опасности и необходимость решительных действий. И все-таки охрана делает все, что от нее зависит в пределах навязанных ограничений, ворча между собой и выражая свою точку зрения в удобное время, как все, кто отвечает за безопасность других.

Их встретил епископ, ирландец по имени Шеймус О'Тул, его рыжие волосы дико не соответствовали цвету рясы. Райан вышел из лимузина первым и потому сразу столкнулся с проблемой — следует ли ему целовать перстень на руке О'Тула или нет? Он вспомнил, что не встречал настоящего епископа со дня своей конфирмации — а это случилось много лет назад, когда он учился в шестом классе балтиморской школы. Епископ, однако, сразу решил проблему, стиснув руку Райана своей медвежьей лапой.

— Подумать только, мир полон ирландцев! — широко улыбнулся он.

— Кому-то нужно поддерживать в нем порядок, святой отец.

— Ну конечно, конечно! — Затем О'Тул пожал руку Адлера. Скотт был евреем и не собирался целовать чьи-либо перстни.

— Прошу следовать за мной, джентльмены.

Епископ О'Тул провел их внутрь здания, история которого легко заполнила бы три тома научных исследований плюс иллюстрированный путеводитель, посвященный искусству и архитектуре. Джек все же заметил два металлодетектора, через которые они прошли на третьем этаже. Детекторы были столь искусно замаскированы внутри дверных коробок, что сделали бы честь Леонардо да Винчи. Ничуть не хуже, чем в Белом доме, решил Райан. Действительно, заметил он, далеко не все швейцарские гвардейцы носят полосатые мундиры — несколько мужчин, прогуливающихся по залам и одетых в штатское, были слишком молодыми и подтянутыми для священников, но общее впечатление было чем-то средним между старинным музеем и монастырем. Служащие — священники и монахи — носили сутаны, а монахини, которых было тоже немало, были одеты в строгое монашеское платье, а не в полугражданскую одежду, как их сестры в Америке. Райана и Адлера попросили подождать в приемной — Джек решил, что это сделали для того, чтобы предоставить им еще одну возможность полюбоваться окружением, а не ради протокола. На противоположной стене висела мадонна кисти Тициана. Райан с восхищением смотрел на нее, пока епископ О'Тул пошел сообщить о прибытии высокопоставленных гостей.

— Интересно, — пробормотал Райан, — неужели ему никогда не приходило в голову написать картину поменьше?

Адлер улыбнулся.

— Зато он умел схватывать выражение лица и ощущение мгновения, правда? Ну, ты готов?

— Да, — кивнул Райан. Он чувствовал, как его охватывала странная уверенность.

— Джентльмены! — О'Тул распахнул двери. — Прошу вас. — Они прошли через еще одну приемную. В ней были два стола для секретарей — оба пустовали — и впереди двустворчатые двери высотой, как показалось Райану, футов в четырнадцать.

Кабинет кардинала Джиованни Д'Антонио можно было бы использовать в Америке для балов или государственных приемов. Потолок его был украшен фресками, стены обиты голубым шелком, а древний паркет из драгоценных пород дерева устилали ковры, каждый из которых был достаточен для средней гостиной. Мебель, изготовленная по крайней мере пару столетий назад, была, по-видимому, самым поздним приобретением: парчовая ткань туго обтягивала подушки диванов и кресел на резных позолоченных ножках. По серебряному кофейному сервизу на столике они поняли, куда им следует сесть.

Кардинал встал и направился к посетителям, улыбаясь, словно король несколько веков назад при встрече с любимым министром. Д'Антонио был мужчиной невысокого роста и, судя по тому, что весил фунтов на сорок больше, чем следовало, обожал вкусно поесть. В кабинете пахло табаком, и Райан понял, что кардинал курит. Ему следовало бы давно расстаться с этой привычкой, потому что возраст кардинала стремительно приближался к семидесяти. Старое морщинистое лицо смотрело на Райана с достоинством, свойственным простым людям. У Д'Антонио, сына сицилийского рыбака, были лукавые карие глаза, говорящие о прямоте и искренности, от которых он не сумел полностью избавиться за пятьдесят лет служения церкви. Райан ознакомился с биографией кардинала и легко представлял себе, как тот вытаскивает сети рядом с отцом много лет назад. Вдобавок простота являлась полезным прикрытием для дипломата, которым и был старик — несмотря на высокий сан кардинала. Подобно многим представителям Ватикана, Д'Антонио блестяще владел несколькими языками и на протяжении тридцати лет успешно выполнял свои обязанности. Невозможность прибегать к вооруженной силе для перестройки мира стала всего лишь дополнительным импульсом к совершенствованию хитрости и поистине невероятной изворотливости. На жаргоне разведчика Д'Антонио был агентом высшего класса, чувствующим себя как дома в самой разной обстановке, всегда готовым выслушать собеседника или дать полезный совет. Стоит ли говорить, что сначала он повернулся к Адлеру.

— Так приятно опять встретиться с вами, Скотт.

— Обоюдное чувство, ваше преосвященство. — Адлер пожал протянутую руку и улыбнулся вежливой, улыбкой дипломата.

— А вы, должно быть, доктор Райан. Мы так много слышали о вас.

— Спасибо за доброе слово, ваше преосвященство.

— Садитесь, будьте так любезны. — Кардинал сделал знак в сторону кушетки такой изысканной красоты, что Райан опустился на нее с душевным трепетом. — Кофе?

— С удовольствием, ваше преосвященство, — ответил Адлер за себя и за Райана. Епископ О'Тул налил кофе, затем сел и приготовил блокнот. — Мы очень благодарны за то, что вам удалось так быстро найти время для беседы.

— Глупости. — Не без изумления Райан увидел, что кардинал сунул руку под сутану и достал портсигар. Крошечная гильотинка, на вид серебряная, но сделанная, по-видимому, из нержавеющей стали, отсекла кончик сигары, и Д'Антонио поднес к ней пламя золотой зажигалки. Он даже не извинился за то, что земные наслаждения не чужды высшим сановникам Ватикана. Не исключено, кардинал сделал вид, что отбрасывает свой высокий сан, дабы гости чувствовали себя свободно в этом роскошном кабинете. Впрочем, подумал Райан, Д'Антонио, наверно, просто лучше думал с сигарой в руке — как и Бисмарк.

— Вы знакомы с основными пунктами нашего предложения? — начал Адлер.

— Si. Должен заметить, что мне оно кажется очень интересным. Разумеется, вы знаете, что святой отец высказывал нечто подобное несколько лет назад.

Райан с удивлением посмотрел на кардинала. Он не знал этого.

— Когда я впервые услышал об этой идее, то составил доклад, в котором подчеркнул ее достоинства, — заметил Адлер. — Слабой стороной является неспособность обеспечить безопасность, однако теперь, после войны в Персидском заливе и поражения Ирака, у нас появилась такая возможность. Кроме того, вы понимаете, разумеется, что наше предложение не совсем…

— Мы согласны с вашим предложением, — прервал его Д'Антонио, по-королевски махнув рукой с дымящейся сигарой. — Неужели возможна иная позиция?

— Именно это, ваше преосвященство, мы и хотели услышать. — Адлер взял со стола чашку кофе. — У вас нет никаких замечаний?

— Вы увидите, какую гибкость мы готовы проявить, пока между активными участниками процесса сохраняется добрая воля. Если все стороны находятся в равном положении, мы согласны с этим предложением полностью и безоговорочно. — Старые выцветшие глаза сверкнули. — Но вы уверены, что можете гарантировать равенство для всех сторон?

— Мы уверены в этом, — серьезно ответил Адлер.

— И мне так кажется — в противном случае все мы всего лишь шарлатаны. Как отнесется к этому Советский Союз?

— Они не станут вмешиваться. Более того, мы рассчитываем на их поддержку. Впрочем, с теми трудностями, которые они испытывают…

— Да, вы правы. Они только выиграют от стабилизации обстановки в регионе, от расширения рынков и укрепления доброй воли в мире.

Поразительно, думал Райан. Просто невероятно, как обыденно восприняли люди изменения в мире. Словно их ожидали. Но это не так. Они были внезапными для всех. Если бы кто-то предсказал нечто похожее десять лет назад, его сочли бы ненормальным.

— Совершенно верно. — Заместитель государственного секретаря поставил чашку на стол. — Теперь, что касается сообщения…

Еще один широкий взмах сигарой.

— Разумеется, вы хотите, чтобы выступил святой отец.

— Вы читаете мои мысли, — заметил Адлер.

— Просто я еще не выжил из ума, — ответил кардинал. — Как вы относитесь к тому, чтобы что-то просочилось в прессе?

— Нам бы не хотелось этого.

— Для нас это просто, но у вас? Кто посвящен в эти события?

— Очень немногие, — впервые открыл рот Райан. — И пока все идет хорошо.

— Но на следующем этапе? — Д'Антонио не был посвящен в то, каким будет следующий этап, хотя это было очевидно.

— Могут возникнуть затруднения, — осторожно заметил Райан. — Посмотрим, как будут развиваться события.

— Мы со святым отцом будем молиться за успех этого предприятия.

— Может быть, на этот раз ваши молитвы возымеют действие, — сказал Адлер.

* * *

Еще через пятьдесят минут VC-20B взлетел с аэродрома и начал набирать высоту, затем повернул на юго-восток, пересекая Италию на пути к очередному месту назначения.

— Бог мой, как стремительно развиваются события, — заметил Райан, когда погас сигнал, предупреждающий о необходимости застегнуть ремни и воздержаться от курения. Свой ремень он, разумеется, не расстегивал. Адлер закурил сигарету и выдохнул дым в сторону иллюминатора.

— Джек, в делах такого рода нужно или делать все как можно быстрее — или дело срывается. — Он повернулся к Райану, и на его лице появилась улыбка. — Такое случается редко, но все-таки случается.

Стюард — на этот раз мужчина — подошел к ним и вручил распечатку документов, только что принятых телефаксом самолета.

— Что это? — недовольно заметил Райан. — Что такое?

* * *

Не все жители Вашингтона имеют время читать газеты — по крайней мере не все газеты. Для сотрудников правительственных агентств, которым нужно следить за тем, что пишет пресса, готовится краткое изложение наиболее интересных статей в виде бюллетеня, рассчитанного на внутреннее потребление и называющегося «Ранняя птичка». Утренние выпуски всех основных американских газет доставляются в Вашингтон первыми же рейсами авиакомпаний, и еще до рассвета их просматривают и извлекают ту информацию, которая имеет отношение к правительству. Такие материалы вырезают, снимают ксерокопии и рассылают в тысячи организаций, где сотрудники повторяют этот процесс и выбирают те статьи, что представляют особый интерес для их руководителей. Подобный процесс особенно сложен в Белом доме, сотрудники которого по роду своей работы интересуются всем.

Доктор Элизабет Эллиот занимала должность специального помощника президента по национальной безопасности. Ее непосредственным начальником был доктор Чарлз Олден, чья должность именовалась точно так же, но без приставки «специальный». Элизабет, или Лиз, которую называли также Э.Э., была одета в модное полотняное платье. Современная мода требовала, чтобы одежда женщин, занимающихся своей карьерой, была скорее женственной, чем мужеподобной. Объяснялось это тем, что, поскольку даже самые тупые мужчины были способны отличить себя от женщин, не требовалось скрывать правду. А правда заключалась в том, что доктор Эллиот была привлекательной женщиной и любила одеваться так, чтобы подчеркнуть это еще больше. Высокая — пять футов и восемь дюймов — со стройной фигурой, сохранившейся в результате длительного рабочего дня и скудной пищи, она воспринимала как оскорбление должность, при которой ей приходилось подчиняться доктору Олдену. К тому же Чарли Олден был выпускником Йельского университета. Элизабет же до самого последнего времени занимала пост профессора политических наук в Беннингтоне, и сознание того, что Йельский университет считался более престижным, вызывало у нее негодование.

В настоящее время работа в Белом доме была легче, чем у их предшественников всего несколько лет назад — по крайней мере в сфере национальной безопасности. Президент Фаулер не требовал, чтобы с самого утра его информировали по этим вопросам. Ситуация в мире стала намного спокойнее, чем раньше, и президенту основное внимание приходилось уделять внутриполитическим вопросам. Информацию по положению в стране можно было получить из утренних телевизионных новостей — Фаулер так и делал, наблюдая одновременно за экранами двух и более телевизоров. Это некогда приводило в ярость его жену и ставило в тупик помощников. В результате доктор Олден приезжал в Белый дом только часов в восемь или даже чуть позже, получал необходимую информацию и после этого, в половине десятого, докладывал президенту. Фаулер не любил выслушивать информацию от сотрудников ЦРУ. Таким образом, Элизабет была вынуждена приезжать в Белый дом сразу после шести утра, знакомиться с депешами, читать поступившую информацию, выслушивать дежурных офицеров ЦРУ (ей они тоже не нравились), а также их коллег из Госдепа и Министерства обороны. Ей также приходилось просматривать «Раннюю птичку» и помечать наиболее интересные места для босса, почтенного доктора Чарлза Олдена.

Подумать только, возмущалась она, приходится выполнять обязанности самой рядовой секретарши с куриными мозгами!

По ее мнению, Олден был человеком, полным противоречий. Либерал, преследующий жесткую линию, бабник, отстаивающий права женщин, добрый и отзывчивый мужчина, получающий, по-видимому, удовольствие от того, что может распоряжаться ею. Элизабет не принимала во внимание его достоинств: Олден был, вне всякого сомнения, проницательным наблюдателем, обладающим поразительным даром предвидения, автором двенадцати книг, каждая из которых являлась содержательной и заглядывала далеко вперед. Все это не имело значения. Он занимал должность, предназначенную для нее. Еще в то время, когда Фаулер был всего лишь кандидатом без особых шансов на успех в президентской гонке, ей обещали пост помощника по национальной безопасности. Компромисс, в результате которого Олден оказался в своем кабинете в Западном крыле Белого дома, а она — в подвале, был всего лишь одним из многих политических маневров, которыми пользуются политики, чтобы нарушить данное ими слово и затем наспех извиниться. Вице-президент поставил условием назначение своего сторонника на пост помощника по национальной безопасности — и добился своего. В результате один из его людей оказался в кабинете на главном этаже, а Лиз посадили в эту самую престижную из темниц. В качестве благодарности вице-президент стал одним из видных членов команды Фаулера и приложил массу усилий во время предвыборной компании, что, по мнению многих, и склонило чашу весов в пользу президента. Вице-президент сумел убедить Калифорнию голосовать за Фаулера, а без Калифорнии Дж. Роберт Фаулер все еще занимал бы пост губернатора Огайо. И теперь Элизабет сидела в крошечном кабинете размером двенадцать на пятнадцать футов в подвале Белого дома, исполняя обязанности то ли секретаря, то ли помощника этого проклятого йельца, который раз в месяц выступал по телевидению и водил дружбу с главами государств, тогда как она была чем-то вроде его фрейлины.

Настроение у доктора Элизабет Эллиот этим утром было обычным, то есть отвратительным, и любой из сотрудников Белого дома с готовностью подтвердил бы это. Она встала и направилась в кафетерий Белого дома за очередной чашкой кофе. От крепкого кофе ее настроение делалось только хуже — она почувствовала это и заставила себя улыбнуться. Такой улыбки никогда не видели охранники, которые проверяли у нее пропуск каждое утро при входе в западные ворота. Ну и что? В конце концов это всего лишь полицейские, а полицейские не вызывали у нее никакой симпатии. В кафетерии сотрудников аппарата Белого дома обслуживали стюарды из Военно-морского флота, единственным достоинством которых было то, что большинство из них принадлежали к национальным меньшинствам, главным образом филиппинцам. Элизабет считала это позорным пережитком того периода, когда Америка была колониальной державой и эксплуатировала другие страны. Секретарши и другой обслуживающий персонал работали в Белом доме, как правило, в течение длительного времени и к политике не имели никакого отношения. Влиянием в Белом доме пользовались те, кто занимался политикой, поэтому все то очарование, которое удавалось мобилизовать Элизабет, она сохраняла для них. Агенты секретной службы наблюдали за ее передвижениями с таким же — если не меньшим — интересом, какое уделили бы собаке президента. Впрочем, собаки у президента не было. Как агенты, так и обслуживающий персонал, обеспечивающий бесперебойное функционирование Белого дома, равнодушно следили за тем, как приезжают сюда люди, имеющие о себе такое высокое мнение. Они смотрели на Элизабет Эллиот как на очередную выскочку, вознесенную к вершине власти волной политических амбиций, понимая, что рано или поздно все эти временщики уедут, а они, профессионалы, знающие и любящие свое дело, останутся и будут исполнять обязанности в соответствии с принятыми обязательствами. Кастовая система Белого дома существовала уже очень долго, и каждая прослойка смотрела на другую свысока.

Элизабет вернулась к своему столу, поставила чашку и потянулась. Вращающееся кресло было удобным — вообще здесь уделялось немалое внимание комфорту и удобству персонала, намного большее, чем в Беннингтоне, — однако бесконечные недели, когда приходилось рано вставать и работать допоздна, сказывались на ее самочувствии, отнюдь не улучшая характер. Элизабет не раз давала себе слово, что займется физическими упражнениями, как это делала раньше. По крайней мере будет совершать прогулки. Многие сотрудники пользовались частью обеденного перерыва, чтобы прогуляться по улице. Более энергичные совершали пробежки. Некоторые девушки из обслуживающего персонала, особенно молодые и одинокие, делали пробежки вместе с военными, работавшими в Белом доме. По-видимому, их привлекали короткая стрижка и упрощенное мышление, свойственные профессии военных. Но у Элизабет Эллиот для этого не оставалось времени, поэтому она ограничивалась тем, что потягивалась всем телом и лишь затем опускалась в кресло, бормоча ругательства себе под нос. Декан одного из факультетов самого престижного американского колледжа для женщин — и вот ей приходится исполнять обязанности секретарши какого-то проклятого йельца! Однако ворчание не слишком помогает, и она вернулась к работе.

Элизабет просмотрела уже половину бюллетеня и открыла новую страницу, держа наготове желтый фломастер, которым помечала особо интересные места. Статьи в «Ранней птичке» были расположены неровно, что вызывало раздражение у специального помощника, привыкшей к аккуратности и патологически не выносившей беспорядка. Страница начиналась с маленькой заметки из «Хартфордского вестника». Заголовок гласил: «ИСК О ПРИЗНАНИИ ОТЦОВСТВА ОЛДЕНА». Чашка кофе, которую Элизабет взяла со стола, замерла, так и не коснувшись ее губ.

Что?

«На этой неделе мисс Марша Блюм обратилась в суд Нью-Хейвена с исковым заявлением, в котором утверждает, что отцом ее недавно родившейся дочери является профессор Чарлз В. Олден, бывший декан факультета политологии Йельского университета, занимающий в настоящее время должность советника президента Фаулера по национальной безопасности. Утверждая, что на протяжении двух лет она сожительствовала с доктором Олденом, мисс Блюм, готовящаяся к защите докторской диссертации по истории России, добивается от Олдена уплаты алиментов…»

— Похотливый старый козел, — пробормотала Элизабет.

Сомневаться в этом не приходилось. Эта мысль пронеслась у нее в голове, подобно ослепительной вспышке молнии. Конечно, Олден не сможет оспаривать этого. Любовные похождения Олдена уже были предметом насмешливых заметок в «Вашингтон пост». Чарли не пропускал ни одной юбки — или брюк — и вообще любой одежды, внутри которой находилась женщина.

Марша Блюм… Еврейка? Похоже. Этот идиот трахал одну из своих аспиранток. Устроил ей ребенка. Интересно, почему она не сделала аборт? Готова побиться об заклад, что эта Блюм быстро ему надоела, он бросил ее, а та настолько разозлилась…

Боже мой, но ведь сегодня Олден вылетает в Саудовскую Аравию…

Нельзя этого допустить…

Вот кретин. Даже не предупредил о возможном скандале, не сказал ни единого слова. Да, конечно, в противном случае мне стало бы известно. Подобные тайны остаются секретами до тех пор, пока их не упоминают в сортире. А что если ему самому не было известно об этом? Может быть, эта Блюм разозлилась на него до такой степени, что?.. На лице Элизабет появилась ядовитая усмешка. Вполне могла.

Эллиот подняла трубку телефона… и задумалась. Звонить президенту в спальню — нарушение всяких правил. Особенно если из случившегося ты получаешь прямую выгоду.

С другой стороны…

Что скажет вице-президент? В конце концов, Олден — его креатура. Но вице-президент в высшей степени нетерпим в вопросах морали. Разве он не предупреждал Олдена, чтобы тот не увлекался охотой за юбками? Точно, предупреждал, три месяца назад. Итак, Чарли совершил худший политический грех — его поймали за руку. Впрочем, даже не за руку, а за другую часть тела. Элизабет хихикнула. Трахать одну из аспиранток! Ну и дурак! А теперь он советует президенту, как лучше руководить государством. Элизабет с трудом удержалась от хохота.

Насколько велик политический ущерб для администрации Фаулера?

Феминистки прямо-таки озвереют. Они не обратят никакого внимания на глупость этой самой Блюм, не пожелавшей избавиться от нежеланного — нежеланного ли? — ребенка. В конце концов, стоит ли говорить об этом? Она сделала выбор — и точка. Для сторонниц феминистского движения все было до смешного просто: какой-то кобель воспользовался слабостью одной из сестер, а сейчас занимает одну из высших должностей в администрации президента, который на словах поддерживает женщин.

Сторонники запрещения абортов тоже выразят негодование… и, может быть, еще яростнее. Совсем недавно им удалось добиться кое-чего разумного — по мнению Элизабет, их успех был поистине удивительным. Двое весьма консервативных сенаторов предложили законопроект, который принудит «незаконных отцов» оплачивать воспитание своих детей. Этим неандертальцам наконец-то пришло в голову, что после запрещения абортов кому-то придется взять на себя расходы по содержанию незаконнорожденных детей. Более того, эта компания увлеклась морализмом и крыла администрацию Фаулера за массу других промахов. Для этих чокнутых консерваторов Олден окажется еще одним безответственным развратником, белым — что еще лучше — и входящим в правительство, которое они ненавидели.

Элизабет обдумывала различные аспекты проблемы еще несколько минут, стараясь быть беспристрастной, пытаясь встать на место Олдена. Как он поступит? Будет отрицать, что это его ребенок? Генетическое тестирование сразу опровергнет его отрицания, да и вряд ли Олден решится на такое. Если он признает ребенка своим… совершенно очевидно, что он не сможет жениться на девушке (в статье указывался ее возраст — всего двадцать четыре года). Уплата алиментов будет означать признание отцовства, а это грубейшее нарушение академических традиций, отношений между профессором и аспиранткой. Действительно, не принято, чтобы профессор спал со своей ученицей. То, что это случалось сплошь и рядом, не имело отношения к делу. В университетских кругах действовало то же правило, что и среди политиков, — главное, чтобы тебя не поймали. То, над чем можно было посмеяться, рассказывая анекдоты в преподавательской среде, становилось позором в глазах широкой общественности.

Итак, Чарли уходит, и момент для этого…

Элизабет решительно набрала номер телефона в спальне президента.

— Прошу к телефону президента. Это доктор Эллиот.

Наступила тишина — агент Секретной службы спрашивает у президента, возьмет ли он трубку. Боже мой, внезапно подумала Элизабет, только бы я не застала его в сортире! Но сейчас было уже поздно беспокоиться об этом.

Рука убрана с микрофона трубки, и Элизабет услышала жужжание электрической бритвы президента, потом его хриплый голос:

— Что случилось, Элизабет?

— Господин президент, у нас тут небольшая проблема и мне кажется, что вам следует ознакомиться с ней немедленно.

— Прямо сейчас?

— Да, сэр. Она может оказаться потенциально опасной для администрации. Надо вызвать и Арни.

— Это не связано с предложением, которое…

— Нет господин президент. Нечто совершенно иное. Мне не до шуток. Эта проблема может перерасти в нечто крайне серьезное.

— Ну хорошо, поднимайтесь ко мне через пять минут. Надеюсь, я успею почистить зубы. — Образец президентского юмора.

— Через пять минут, сэр.

Послышались гудки. Элизабет медленно положила трубку. Через пять минут. Она рассчитывала на более продолжительное время. Элизабет достала из стола косметичку и поспешила в ближайший туалет. Быстрый взгляд в зеркало… нет, сначала нужно избавиться от последствий утреннего кофе. Легкая боль в желудке подсказала ей, что неплохо проглотить таблетку, снижающую кислотность. Приняв необходимые меры, Элизабет взглянула на лицо и волосы. Сойдет, решила она. Надо только подновить макияж на щеках…

Элизабет Эллиот, доктор философских наук, вернулась, с трудом переставляя негнущиеся ноги, в свой кабинет. Ей потребовалось еще тридцать секунд, чтобы восстановить самообладание. Затем она взяла со стола «Раннюю птичку» и направилась к лифту. Кабина была уже наготове, и двери открыты. Внутри стоял агент Секретной службы, приветливо улыбающийся этой высокомерной суке только потому, что он был неисправимо вежлив, даже по отношению к таким людям, как Э.Э.

— Куда?

На лице Элизабет появилась очаровательная улыбка.

— На президентский этаж, — сказала она удивленному агенту.

5. Перемены и охранники

Райан расположился в апартаментах посольства США, отведенных для особо важных гостей, ожидая, когда передвинутся стрелки часов. Он заменил доктора Олдена, который должен был нанести визит в Эр-Рияд, но, поскольку предстояла встреча с принцем, а принцы не любят менять время своих аудиенций, Райану пришлось сидеть и ждать, глядя на часы, того момента, когда самолет с Олденом на борту мог бы приземлиться в аэропорту. Через три часа Райан устал от телевизора, транслирующего программы со спутника, и решил прогуляться в сопровождении телохранителя, который старался казаться незаметным. В любом другом случае Райан воспользовался бы услугами телохранителя в качестве гида, но только не сегодня. Сейчас ему хотелось не думать ни о чем серьезном. Это был его первый визит в Израиль, и Райан предпочел остаться наедине со своими собственными впечатлениями, думая о том, что увидел на экране телевизора.

На улицах Тель-Авива было жарко — но еще жарче, разумеется, будет там, куда он скоро отправится. По улицам спешили толпы — люди делали покупки или занимались бизнесом. Здесь и там виднелись полицейские. Их было много, хотя и не больше, чем в других странах. Удивляло появление гражданских лиц с автоматами «Узи» — это возвращались с очередного занятия резервисты израильской армии. Подобное зрелище потрясло бы американцев, выступающих против оружия в руках лиц, не принадлежащих к армии или полиции (или, наоборот, согрело бы сердца тех, кто поддерживал право владения оружием). Райан решил, что появление на улицах вооруженных граждан резко сокращает уровень преступности в стране. Он знал, что количество обычных преступлений в Израиле крайне невелико. Однако число взрывов бомб, подложенных террористами, и других малоприятных акций не сокращалось. Более того,положение неуклонно ухудшалось. Впрочем, в этом не было ничего нового.

Святая земля, подумал он, священная для христиан, мусульман и евреев. История сурово обошлась с ней — издавна она находилась на перекрестке дорог между Европой и Африкой, с одной стороны (Римская, Греческая и Египетская империи), и Азией — с другой (вавилоняне, ассирийцы и персы); а одним из непреложных фактов военной истории является то, что перекрестки дорог постоянно оспариваются одной из враждующих сторон. Возникновение христианства и семь веков спустя рождение ислама не оказали значительного влияния на ход событий, хотя и несколько перераспределили силы, а также придали большее религиозное значение перекресткам, переходившим из рук в руки на протяжении уже трех тысячелетий. И войны стали от этого только ожесточеннее.

Сейчас просто думать об этом с циничной усмешкой. Первый крестовый поход, который начался в 1096 году, — впрочем, Райан не был полностью уверен в дате — был вызван главным образом излишком людей. Рыцари и аристократы отличались страстностью, и в результате у них рождалось больше потомков, чем могли прокормить замки, имения и соборы. Сын аристократа не мог, разумеется, заниматься землепашеством подобно рядовому крестьянину, и тем из них, кто уцелел от болезней детства, приходилось искать занятие. Так что, когда папа Урбан II призвал христиан освободить гроб Господень от власти неверных, для них появилась возможность начать агрессивную войну для завоевания земель, важных для их религии, и одновременно заполучить и владения крестьян, а также занять важные торговые пути на Восток, облагая пошлиной купцов. Какая из целей выдвигалась на первое место, зависело от каждого конкретного случая, но все они имели немалое значение. Интересно, подумал Джек, сколько разных ног прошло по булыжникам этих улиц и каким образом они примирили свои личные, коммерческие и политические устремления с мнимо религиозной целью. Несомненно, то же самое относилось и к мусульманам, поскольку в течение трехсот лет, прошедших после смерти Мухаммеда, ряды правоверных, несомненно, пополнились массой корыстных лиц подобно тому, как случилось у христиан. Между двумя враждующими сторонами оказались евреи — те из них, кто не был изгнан римлянами, или те, кто успел вернуться обратно. Можно предположить, что в начале второго тысячелетия христиане относились к евреям более жестоко; это менялось с тех пор, и не раз.

Как кость, бессмертная кость, из-за которой дерутся бесконечные стаи голодных собак.

Однако причиной, из-за которой кость оставалась на месте и привлекала к себе собак — столетие за столетием, была история, которую олицетворяла эта земля. Здесь родились и жили десятки исторических лиц, включая Сына Божьего, в которого верила католическая душа Райана. Далеко превосходя значение географического положения этой земли, важность узкого моста между континентами и культурами, существовали мысли, идеалы и надежды, жившие в сознании людей, каким-то образом воплотившись в песках и камнях этого поразительно непривлекательного клочка земли, который любить-то могли только скорпионы. По мнению Джека, в мире существовало пять великих религий и всего лишь три из них вышли за пределы места своего рождения. Эти три религии возникли на расстоянии нескольких миль от города, по улице которого он сейчас шел.

Таким образом, именно здесь, конечно, велись войны.

Подобное богохульство потрясало. Тут родилось единобожие, не правда ли? Начиная с евреев, оно было развито христианами и затем мусульманами, но возникла-то вера в единого Бога здесь и ни в каком другом месте. Евреи — название «израильтяне» казалось ему слишком странным — защищали свою веру на протяжении тысячелетий с упрямой свирепостью, продолжая существовать, несмотря на все нападки анимистов и язычников, и выдержав затем самое суровое испытание от рук тех, религии которых развились на представлениях, созданных ими. Такое казалось несправедливым — что говорить, оно и было несправедливым, — однако религиозные войны были самыми варварскими. Если люди вставали на защиту самого Бога, они могли поступать, как считали нужным. Ведь их противники в таких войнах выступали против Бога, а это было ужасно и отвратительно. Оспаривать власть самой высшей Власти — ну что ж, в этом случае каждый солдат считал себя карающим мечом Господа. Ничто не сдерживало воинов. Кары, направленные против врагов-грешников, были заранее и полностью оправданы. Насилие, убийство, грабеж — все самые гнусные человеческие преступления становились чем-то более значительным, чем просто справедливым, превращались в обязанность, святое Дело, вершителям которого отпускались все грехи. Им не то что платили за совершаемые ими ужасные поступки, не то чтобы они грешили из любви к греху — нет, им внушали, что им простится буквально все, ибо Господь на их стороне. Даже в могилу их сопровождало искупление. В Англии рыцари, принимавшие участие в крестовых походах, находили покой под плитами с изображением воина, у которого были скрещены ноги — знак священного крестоносца, — чтобы во все века было известно, что они защищали гроб Господень, орошая свой меч кровью детей, убивая всех, кто попадался им на глаза, насилуя и грабя, похищая все то, что не было надежно закреплено в земле. И это относилось ко всем. Евреи были в основном жертвами, но и они не упускали случая взмахнуть мечом, потому что все люди похожи друг на друга в своих достоинствах и пороках.

Уж не иначе мерзавцы получали огромное удовольствие от всего этого, мрачно подумал Джек, следя за тем, как полицейский разбирается с транспортным происшествием на оживленном перекрестке. Но ведь и тогда жили по-настоящему добрые, честные люди. Как поступали они? О чем думали? Интересно, что думал о происходящем сам Бог?

Но Райан не был священником, раввином или имамом. Он был заместителем директора ЦРУ и находился здесь, исполняя долг перед своей страной, собирая и передавая полученную информацию. Райан огляделся по сторонам и выкинул из головы историю.

Люди вокруг были одеты легко, чтобы противостоять томительной жаре, и толкотня на улицах напоминала ему Манхэттен. У многих на плече висели портативные радиоприемники. Райан прошел мимо ресторана со столиками, стоящими прямо на тротуаре, и увидел не менее десятка человек, слушавших новости, которые передавались каждый час. Джек улыбнулся. Они так похожи на него! Когда он ехал в машине, радиоприемник был постоянно настроен на волну станции, непрерывно передающей новости. Глаза прохожих все время двигались, осматривая происходящее вокруг. Ощущение настороженности было таким, что Райану понадобилось несколько секунд, чтобы понять его. Подобно глазам его телохранителя — все время смотрят по сторонам в поисках опасности. Ну что ж, у них есть оправдание. Трагедия на Храмовой горе вызвала вспышку насилия, но такой вспышки ждали: Райана ничуть не удивило, что те, на кого он смотрел, не сумели осознать, что более серьезная угроза таится в отсутствии насилия. Израиль страдал близорукостью, которую было нетрудно понять. Его жители, окруженные странами, стремящимися стереть Израиль с лица земли, возвели паранойю до уровня искусства, а национальная безопасность превратилась в навязчивую идею. Спустя тысячу девятьсот лет после Масады и изгнания евреев из родной страны они вернулись обратно, на священные для них земли, спасаясь от порабощения и геноцида, и в результате… навлекли на себя то же самое. Разница заключалась лишь в одном — теперь меч был в их руках и, они знали, как пользоваться им. Однако и это вело в тупик. Войны должны заканчиваться миром, но их войны не заканчивались совсем. Они прекращались, прерывались — и не более. Мир для Израиля оставался всего лишь передышкой, необходимой для того, чтобы похоронить павших и подготовить новое поколение бойцов. Евреи сумели избежать почти полного уничтожения от рук христиан, положившись на свою способность одержать верх над мусульманскими народами, которые тут же выразили готовность закончить то, что начал Гитлер. И Бог думал, наверно, о том же, как и во времена крестовых походов. К сожалению, пересекать море посуху и останавливать движение солнца на небе возможно лишь в Ветхом завете. Теперь люди сами должны были решать свои проблемы. Однако далеко не всегда они занимались тем, чем надлежало. Когда Томас Мор написал свою «Утопию», где нарисовал государство, граждане которого вели высоконравственный образ жизни, он дал книге и государству одно и то же название. «Утопия» переводится как «место, которого нет». Джек покачал головой и повернул за угол еще на одну улицу, вдоль которой выстроились оштукатуренные, выкрашенные в белое здания.

— Здравствуйте, доктор Райан.

Стоящий перед ним мужчина был пожилым — за пятьдесят — ниже Джека и коренастее. С бородой, аккуратно подстриженной, но припорошенной сединой, он скорее походил на кого-то из военачальников ассирийской армии Тиглатпаласара, чем на еврея. Меч или булава выглядели бы вполне уместно у него в руке. Если бы не улыбка на его лице, Райану захотелось бы иметь рядом с собой Джона Кларка.

— Привет, Ави. Ну и встреча!

Генерал Авраам Бен-Иаков занимал должность заместителя директора Моссада — израильского управления внешней разведки и был, таким образом, коллегой Райана. До 1968 года он служил в армии, где занимался специальными операциями в десантных войсках. Затем его способности оказались слишком заметными даже для войск специального назначения, и Рафи Эйтан добился перевода Ави в Моссад. Их дороги — Иакова и Райана — не однажды пересекались за последние годы, но всякий раз в Вашингтоне. Райан уважал Бен-Иакова как превосходного разведчика. Он не знал, что думает о нем его израильский коллега. Генерал Бен-Иаков умело скрывал свои чувства и мысли.

— Что нового в Вашингтоне, Джек?

— Все, что мне известно, я видел по каналу Си-эн-эн в посольстве. Пока ничего официального, и даже если бы я и знал что-нибудь, ты знаком с правилами лучше меня. Нельзя ли где-нибудь перекусить, Ави?

Райан не сомневался, что встреча была заранее подготовлена. Через две минуты, пройдя сто ярдов, они расположились в задней комнате семейного ресторанчика, где их надежно прикрывали телохранители. Бен-Иаков попросил принести две бутылки «Хайнекена».

— Туда, куда ты направляешься, пива не купишь.

— Дешевый фокус, Ави, очень дешевый, — упрекнул его Райан, отпив из бутылки.

— Насколько мне известно, ты летишь вместо Олдена в Эр-Рияд.

— Каким образом человек вроде меня сможет где-нибудь заменить доктора Олдена?

— Ты начнешь там переговоры в то же самое время, как и Адлер с нами. Нас очень интересует, о чем пойдет речь.

— В этом случае остается всего лишь немного подождать.

— Даже никакого намека — от одного профессионала другому?

— Особенно это касается профессионалов, Ави. — Джек снова поднес бутылку к губам и жадно глотнул холодного пива. Он уже обратил внимание на то, что меню ресторана было на иврите. — Придется заказывать тебе, Ави… — Подумать только, какой идиот! Меня дурачили и раньше, но еще никогда до такой степени, подумал Райан.

— Олден. — Это не было вопросом. — Мы с ним одного возраста. Уж ему-то следует знать, что опытные женщины не только более надежны, но и не нуждаются в обучении. — Терминология Ави звучала профессионально даже при обсуждении интимных вопросов.

— Он мог бы уделить больше внимания своей жене.

Бен-Иаков ухмыльнулся.

— Я вечно забываю, что ты — католик.

— Дело не в этом, Ави. Какому сумасшедшему требуется больше одной женщины в жизни? — спросил Райан с каменным лицом.

— Ему конец. Такова оценка нашего посольства. — Но что это значит? — подумал израильтянин.

— Возможно. Однако никто не спрашивал моего мнения. А я испытываю глубокое уважение к нему. Он дает президенту хорошие советы. Прислушивается к нашей точке зрения и в тех случаях, когда не согласен с Управлением, обычно ссылается на разумную причину. Шесть месяцев назад он указал мне на мой собственный промах. У него блестящий ум. Но ему не следовало развлекаться таким образом… Однако мы все не без недостатков. И все-таки потерять работу из-за того, что не сумел сохранить штаны застегнутыми… — Причем все это в такой момент, подумал Райан в приступе негодования.

— Таких людей нельзя держать на правительственной службе, Джек. Они слишком легкая добыча для шантажистов.

— Русские перестали заниматься медовыми ловушками… а ведь девушка оказалась еврейкой, Ави, не так ли? Уж не твоих ли рук дело?

— Доктор Райан! Неужели вы считаете меня способным на подобное? — Умей медведь смеяться, его смех весьма походил бы на похохатывание Ави Бен-Иакова.

— Ты прав, Ави. Это не твоя операция — ведь Олдена не пытались шантажировать. — Райан произнес эту фразу особенно четко. Глаза генерала сузились.

— Мы не имели никакого отношения к делу Олдена. Ты считаешь нас сумасшедшими? Теперь его место займет доктор Эллиот!

Райан впервые подумал об этом. Проклятье…

— Да-да, доктор Эллиот — твой друг и наш тоже, — подчеркнул Ави.

— Скажи, Ави, за последние двадцать лет тебе часто приходилось не соглашаться с мнением своих министров?

— Ни разу, разумеется.

Райан фыркнул и осушил бутылку.

— Ты тут что-то говорил по поводу отношений между профессионалами?

— Мы делаем одно дело. Иногда нам везет и к нашему мнению прислушиваются.

— И нередко в этих случаях ошибаемся мы…

Генерал Бен-Иаков не сводил пристального взгляда с Райана. Да, он приобретает опыт и становится все более зрелым. Ави действительно испытывал глубокое уважение к Райану — и как к человеку, и как к профессионалу, однако личные симпатии почти не играют роли в профессии разведчика. Происходило нечто крайне важное. Скотт Адлер побывал в Москве. Оба — Адлер и Райан — нанесли визит кардиналу Д'Антонио в Ватикане. Первоначально планировалось, что Райан останется с Адлером в Тель-Авиве и поможет ему во время переговоров с израильским Министерством иностранных дел, но поразительный промах Олдена изменил все.

Ави Бен-Иаков был блестяще информированным человеком даже для офицера разведки. На вопрос, является ли Израиль самым надежным союзником Соединенных Штатов на Ближнем Востоке, Райан дал двусмысленный ответ. Такое можно ожидать от историка, решил Ави. Какой бы ни была позиция Райана, большинство американцев считали Израиль своим верным другом, и в результате израильтяне получали больше информации о том, что происходит внутри американского правительства, чем любая другая страна, — даже больше англичан, связанных с американскими разведывательными службами официальным соглашением.

Эти источники сообщили офицерам разведки Бен-Иакова, что причиной происходящего является Райан. В это было трудно поверить. Джек был очень умен и почти не уступал, например, Олдену, но Райан сам четко определил свою роль — он слуга, а не хозяин, занимается осуществлением политики, а не ее формированием. Вдобавок американский президент не испытывал к Райану особо теплых чувств и даже не скрывал этого от своих ближайших помощников. Ходили слухи, будто Элизабет Эллиот ненавидит его. Причиной было что-то, происшедшее во время выборов: резкое слово или воображаемая обида. Ну что ж, высшие чины правительства отличались повышенной чувствительностью, это известно. Не то что мы с Райаном, подумал генерал Бен-Иаков. Как он, так и Райан не раз смотрели смерти в глаза, и это, возможно, связывало их. Им не нужно было придерживаться одинаковой точки зрения по всем вопросам. Они уважали друг друга.

Москва, Рим, Тель-Авив, Эр-Рияд. Что это может значить?

Скотт Адлер был верным помощником государственного секретаря Талбота, искусным профессиональным дипломатом. Но Талбот исключительно умен. Может быть, президент Фаулер сам по себе и не отличался особенным блеском, но он подобрал великолепных министров и советников. За исключением Эллиот, напомнил себе Ави. Талбот использовал своего заместителя Адлера для самой важной подготовительной работы, и когда сам Талбот вступал в переговоры, Адлер всегда находился рядом.

Разумеется, самым поразительным было то, что ни один из осведомителей Моссада не мог сообщить о происходящем ничего конкретного. «Что-то важное на Ближнем Востоке. Что — неизвестно… Я слышал, что Джек Райан из ЦРУ как-то с этим связан…» Вот и все.

Такое могло вывести из себя, но Ави привык к этому. Разведка являлась игрой, в которой тебе никогда не открывают все карты. Его брат был детским врачом и сталкивался с аналогичными проблемами. Больной ребенок редко говорит о том, что с ним. Конечно, брат может задавать вопросы, делать анализы, прощупывать…

— Джек, мне нужно что-то сказать своим начальникам, — произнес генерал Бен-Иаков умоляюще.

— Брось, Ави. — Райан повернулся и сделал знак, чтобы ему принесли еще бутылку пива. — Лучше расскажи, что там у вас случилось на Храмовой горе?

— Капитан был — как и сейчас — психически ненормальным. В госпитале пришлось постоянно следить за тем, чтобы он не покончил с собой. Незадолго до этого от него ушла жена, он попал под влияние религиозного фанатика и… — Бен-Иаков пожал плечами. — Смотреть на случившееся было ужасно.

— Ты совершенно прав, Ави. Надеюсь, ты понимаешь, в какой политической ситуации вы оказались?

— Джек, мы решали подобные проблемы на протяжении…

— Я так и думал. Ты — опытный разведчик, Ави, но сейчас ты не понимаешь, что происходит. Совсем не понимаешь.

— Тогда просвети меня.

— Я не это имел в виду, и ты знаешь, что я хотел сказать. Происшедшее на Храмовой горе навсегда изменило положение, генерал.

— Изменило в каком смысле?

— С этим тебе придется подождать. Я тоже подчиняюсь приказам.

— Твоя страна угрожает нам?

— Угрожает? Этого никогда не случится, Ави. Разве такое возможно? — Райан подумал, что ему нужно быть сдержаннее. Передо мной умный человек, напомнил он себе.

— Вы не имеете права диктовать нам, какую политику выбирать.

Джек с трудом удержался от резкого ответа.

— Ты хочешь выпытать что-то у меня, Ави, но тебе все-таки придется подождать. Мне очень жаль, что твои люди в Вашингтоне не сумели ничего выведать, но я просто не имею права.

Бен-Иаков изменил тактику.

— Видишь, Джек, я плачу за твой ленч, а ведь моя страна куда беднее твоей.

Джек рассмеялся, выслушав упрек, произнесенный так жалобно.

— Да и пиво здесь отличное. К тому же, как ты сам сказал, там, куда я направляюсь, пива не купишь. Если я действительно направляюсь туда, куда ты думаешь…

— Пилот твоего самолета представил маршрут полета, как полагается по закону. Я проверил.

— Вот и говори после этого о секретах. — Джек взял из рук официанта новую бутылку «Хайнекена» и улыбнулся ему. — Ави, прошу тебя, потерпи. Неужели ты думаешь, что мы хотим ослабить безопасность твоей страны?

Да! — подумал генерал, но произнести этого вслух он, разумеется, не мог. Он просто промолчал. Но подобный маневр не обманул Райана, и теперь он изменил ход разговора.

— Я слышал, что ты стал дедушкой.

— Да. Дочь добавила мне седины в бороду. Теперь у нее своя дочь. Ее зовут Ли.

— Даю тебе слово, Ави: Ли вырастет в стране, которой ничто не угрожает.

— И кто позаботится об этом? — спросил Бен-Иаков.

— Те же, кто занимались этим и раньше. — Райан поздравил себя за удачно выбранный ответ. Генералу была отчаянно нужна хоть какая-то информация, и Райан сожалел, что это проявилось так очевидно. Ничего не поделаешь, даже лучшие из нас оказываются иногда загнанными в угол, подумал он.

Бен-Иаков напомнил себе, что досье на Райана нуждается в обновлении. К следующей встрече он будет осведомлен о нем куда лучше. Генерал не относился к числу людей, которые любили проигрывать.

* * *

Доктор Чарлз Олден сидел у себя в кабинете и смотрел по сторонам. Конечно, время покинуть Белый дом еще не наступило. Его отставка нанесет ущерб администрации Фаулера. Само прошение об отставке, уже подписанное, было датировано концом месяца. Но все это лишь для соблюдения приличий. Начиная с сегодняшнего дня от него не требовалось исполнять обязанности. Разумеется, он будет участвовать в совещаниях, читать документы, составлять записки, однако информировать президента придется Элизабет Эллиот. Президент был вежлив, но, как всегда, холоден. «Мне очень жаль терять тебя, Чарли, очень жаль, особенно сейчас, но я не вижу иного выхода…» Несмотря на переполнявшую его ярость, Олден сумел сдержаться во время разговора в Овальном кабинете. Лишь один Арни ван Дамм проявил достаточно человеческих чувств, чтобы заметить: «Черт побери, Чарли!» Несмотря на испытываемое им недовольство из-за того, что политическая репутация его босса несколько пострадает вследствие случившегося, ван Дамм по крайней мере продемонстрировал сочувствие и какую-то мужскую солидарность. Но не Боб Фаулер, защитник бедных и беспомощных.

Но еще хуже проявила себя Лиз, эта высокомерная молчаливая сука с таким красноречивым взглядом. Теперь все его заслуги, все успехи, которых ему удалось добиться, будут отнесены на ее счет. Она знала это и уже купалась в лучах славы.

Объявление о его отставке будет сделано завтра утром. Информацию об этом уже передали прессе. Только кем? Эллиот, пожелавшей продемонстрировать свое удовлетворение? Арни ван Даммом, старающимся уменьшить ущерб, понесенный администрацией? Одним из дюжины других?

Переход от власти к забвению происходит в Вашингтоне быстро. Смущенное выражение на лице секретарши. Натянутые улыбки остальных чиновников в Западном крыле Белого дома. Однако забвение наступает только после вспышки гласности, когда объявляют о событии, — подобно ослепительному свету взорвавшейся звезды, закату видного представителя администрации предшествует шум фанфар. Этим занимаются средства массовой информации. Телефонная трубка была снята с аппарата и лежала на столе. Утром, когда он вышел из дома, его ждали два десятка репортеров с камерами и включенными прожекторами, зная заранее, каким будет ответ еще до первого вопроса.

А эта глупая стерва! С ее коровьими глазами, коровьим выменем и широкими коровьими бедрами. Но и он хорош — сделать такую глупость! Профессор Чарлз Олден сидел в своем дорогом кресле и смотрел на свой дорогой стол. Его голова разрывалась от боли, которую он отнес за счет стресса и ярости. В этом он был прав. Но Олден не заметил, что давление крови у него почти вдвое превысило нормальное. Он также упустил из виду, что в течение последней недели не принимал лекарство, прописанное ему для лечения гипертонии. Подобно типичному профессору, он постоянно забывал о повседневных вещах, и в то же время его блестящий ум справлялся с самыми трудными проблемами.

Вот почему это застало его врасплох. Нестерпимая боль возникла в затылке, в кольце Уиллиса, представляющем собой кольцевой сосуд, снабжающий мозг кровью. Этот сосуд был предназначен природой переносить кровь ко всем участкам головного мозга, являясь запасным на случай закупорки тех сосудов, которые с годами переставали функционировать. Таким образом он нес огромное количество крови. Двадцать лет повышенного артериального давления, в течение которых Олден принимал прописанное ему лекарство лишь тогда, когда вспоминал о предстоящем медицинском осмотре у своего врача, усугубленные стрессом от гибели карьеры, причем позорной гибели, привели к разрыву кровеносного сосуда в правой стороне головы. То, что раньше было головной болью, превратилось в саму смерть. Олден широко открыл глаза и обхватил руками голову, словно пытаясь удержать ее от распада. Но было уже поздно. Разрыв расширялся, и сосуды теряли все больше крови. Это одновременно лишало важные участки головного мозга кислорода, необходимого для его нормального функционирования, и повышало внутричерепное давление до такой степени, что другие клетки мозга, сжатые до предела, отмирали.

Уже парализованный, Олден не терял сознания в течение длительного времени, и его блестящий ум регистрировал происходящее с поразительной четкостью. Он утратил способность двигаться и знал, что смерть совсем рядом. Я был так близок к цели, думал он, пока умирающий мозг напрягал все силы, чтобы обогнать смерть. Тридцать пять лет — чтобы оказаться здесь. Все эти книги, семинары, молодые талантливые студенты. Лекции, дискуссии, кампании. Сколько усилий — и вот я здесь. Казалось, стоит протянуть руку, и я достигну чего-то значительного, ради чего стоило жить. Боже милосердный! Умереть сейчас, на пороге будущего! Но он понимал, что умирает, что с этим надо смириться. Он надеялся, что его простят. Все-таки он был не таким уж плохим человеком, верно? Он так старался сделать мир лучше, так отчаянно старался, и вот, когда осталось совсем немного… до чего-то такого важного… Для всех было бы лучше, если бы такое случилось с ним, когда он влезал на эту глупую корову… и еще лучше, подумал он в последний момент просветления, если бы его преподавательский талант, его интеллект были единственным…

О смерти Олдена узнали так поздно из-за его увольнения и позорной отставки. При обычных условиях секретарша звонила бы ему каждые несколько минут — а сейчас на это ушел почти час. Она отвечала на все адресованные ему звонки и не подзывала его к телефону. Впрочем, это все равно не имело бы значения, хотя секретарша будет чувствовать себя виноватой на протяжении нескольких недель. Наконец, уже собираясь уходить домой, она решила, что должна предупредить об этом своего бывшего босса. Нажала на кнопку внутренней связи и… не получила ответа. Нахмурившись, она подождала и вызвала Олдена снова. Молчание. Она встала, подошла к двери и постучала. Внутри царила тишина. Тогда секретарша открыла дверь и закричала так громко, что ее услышали агенты Секретной службы, дежурившие у дверей Овального кабинета на другом конце здания. Первой прибежала Элен Д'Агустино, одна из личных телохранителей президента, которая прогуливалась по коридору, чтобы размяться — она засиделась.

— Черт побери! — воскликнула она и «Смит-Вессон» мгновенно оказался у нее в руке. Никогда в жизни Элен не приходилось видеть столько крови — она вытекала из правого уха Олдена и накапливалась лужей на поверхности стола. Элен тут же объявила тревогу по своему портативному радиопередатчику. По-видимому, решила она, пуля попала в голову. Ее острый взгляд обежал кабинет, следуя за дулом револьвера. Окна целы. Она бросилась вперед. Да, комната пуста. Что же случилось?

Тут же ее левая рука протянулась к сонной артерии, чтобы проверить у Олдена наличие пульса. Разумеется, пульса не было, но в соответствии с правилами она была обязана убедиться в этом. За пределами кабинета все выходы из Белого дома были закрыты, агенты стояли с револьверами наготове, посетители замерли там, где их застала тревога. Группа агентов обшаривала все здание — от чердака до подвала.

— Боже мой! — заметил Пит Коннор, войдя в кабинет Олдена.

— Осмотр закончен, — послышалось в наушниках. — Здание в порядке, ничего не обнаружено. Ястреб в безопасности. — «Ястреб» было кодовым наименованием президента для агентов Секретной службы. В нем проявлялся свойственный им едкий юмор, игра слов как на фамилии президента (Фаулер — птицелов), так и на ироническом несоответствии с проводимой президентом политикой.

— «Скорая» прибудет через две минуты! — сообщение из центра связи. Была вызвана именно «скорая помощь», потому что это быстрее, чем вызов вертолета.

— Успокойся, Дага, — посоветовал Коннор. — Думаю, у него кровоизлияние в мозг.

— С дороги, быстро с дороги! — Это появился военный врач. Агенты Секретной службы обучены приемам первой помощи, но в Белом доме всегда есть группа медицинского персонала, и врач сумел прибыть на место происшествия первым, опередив остальных. В руке у него был чемоданчик, который обычно носят врачи, но на этот раз он даже не раскрыл его. На столе было слишком много крови, и на поверхности она начала уже свертываться. Врач принял решение не прикасаться к телу — не исключено, что Олден пал жертвой преступления, и агенты Секретной службы объяснили ему, как поступать в таких случаях, — кровь вытекла главным образом из правого уха, хотя и из левого показалось несколько капель. Посмертная бледность уже покрыла те части лица, которые были видны. Диагноз был очевиден.

— Он мертв, умер, по-видимому, примерно час назад. Кровоизлияние в мозг. Удар. Он страдал гипертонией?

— По-моему, да, — ответила агент Д'Агустино после короткого раздумья.

— Понадобится вскрытие, чтобы убедиться в причине смерти, но умер он именно от этого.

Тут же в кабинет Олдена вошел другой врач, капитан ВМС. Он подтвердил диагноз коллеги.

— Говорит Коннор, передайте «скорой», чтобы не слишком торопились. «Паломник» мертв, и смерть наступила скорее всего от естественных причин. Повторяю, «Паломник» мертв, — произнес старший агент в радиопередатчик.

Посмертное вскрытие установит, конечно, много обстоятельств. Вероятность отравления. Возможное заражение пищи или воды. Однако все это в Белом доме подвергалось непрерывному контролю. Д'Агустино и Коннор обменялись взглядами. Да, Олден страдал от повышенного кровяного давления, и день выдался для него дьявольски тяжелый. Может быть, самый тяжелый в жизни.

— Ну, как дела? — Головы присутствующих повернулись в сторону двери. Вошел «Ястреб», сам президент, окруженный тесным кольцом телохранителей. И доктор Эллиот вслед за ним. Д'Агустино подумала, что теперь им придется изобрести для нее новое кодовое наименование — может быть, «Гарпия» будет подходящим. Элен не любила стерву. Никто из группы личных телохранителей президента не испытывал к ней теплых чувств. Но им платили не за то, чтобы они любили ее, и если уж говорить откровенно, и не за то, чтобы любили президента.

— Он мертв, господин президент, — объяснил врач. — Похоже, кровоизлияние в мозг.

Президент выслушал доктора без видимой реакции. Агенты Секретной службы напомнили себе, что он был рядом с женой в течение многих лет, когда она боролась с тяжелой формой склероза и наконец умерла, пока он все еще занимал пост губернатора Огайо. Это, должно быть, притупило в нем человеческие чувства, думали они, надеясь, что дело обстоит именно так. Он научился скрывать эмоции. И действительно, президент покачал головой, по его лицу пробежала гримаса боли. Все. Он отвернулся.

На его месте появилась Лиз Эллиот, посмотревшая через плечо одного из агентов. Элен Д'Агустино внимательно следила за ее лицом. Дага знала, что Эллиот любила макияж, и заметила, как побледнела новый помощник президента по национальной безопасности, несмотря на румяна. Д'Агустино понимала, что картина была действительно ужасной — словно на стол вылили ведро красной краски.

— Боже мой! — прошептала доктор Эллиот.

— С дороги, дайте пройти! — послышался чей-то голос. Это был агент Секретной службы с носилками. Ему пришлось оттолкнуть в сторону Лиз Эллиот. Дага заметила, что доктор Эллиот все еще не пришла в себя от потрясения; ее глаза тупо смотрели перед собой, и лицо оставалось смертельно бледным, поэтому она никак не отреагировала на грубый толчок. Может быть, она считает себя сильной личностью, подумала специальный агент Д'Агустино, однако на самом деле она совсем не такая сильная. При этой мысли Элен почувствовала удовлетворение.

Дрожат колени, верно, Лиз? Элен Д'Агустино, всего месяц назад закончившая академию Секретной службы, вела скрытое наблюдение, когда объект — фальшивомонетчик — заметил ее и по какой-то непонятной причине выхватил большой автоматический пистолет. Ему даже удалось выпустить в нее одну пулю. Этим, однако, все и закончилось. Элен заслужила прозвище «Дага» — кинжал — тем, что выстрелила в него из своего «Смит-Вессона» и всадила все три пули вплотную одна к другой на расстоянии тридцати семи футов, подобно тому как привыкла выбивать десятки в картонной мишени на стрельбище. После этого ее не преследовали никакие кошмары. Ей даже ничего не снилось. Вот почему Дага была одним из членов команды пистолетчиков Секретной службы, когда они одержали верх над элитой армии, стрелками-коммандос группы «Дельта». Дага обладала железными нервами, а вот Лиз Эллиот не могла с ней сравниться, какой бы высокомерной ни казалась. Смелости не хватает, дамочка? Специальному агенту Элен Д'Агустино в этот момент даже не пришло в голову, что Лиз Эллиот отныне занимает должность главного советника Ястреба по национальной безопасности.

* * *

Их встреча была спокойной, первая встреча такого рода на памяти Гюнтера Бока. Никакой неистовой риторики, которую так любят солдаты революции. Его старый товарищ по оружию, Исмаил Куати, обычно пламенный оратор, произносящий речи на пяти языках, сегодня выглядел необычно тихим, заметил Бок. Исчезла его свирепая улыбка. Размашистые жесты, которыми он сопровождал разговор, стали более сдержанными, и Бок подумал, что Куати чувствует себя, по-видимому, не слишком хорошо.

— Я был опечален, когда услышал о том, что случилось с твоей женой, — сказал Куати, заговорив о личных проблемах.

— Спасибо, мой друг. — Бок решил не выдавать своих чувств. — По сравнению с тем, что пришлось вынести твоему народу, это не так уж важно. Когда ведешь борьбу, неудачи неизбежны.

Но в данном случае неудач было больше, чем обычно, и оба знали это. Их лучшим оружием всегда была надежная разведывательная информация. Но источники Бока больше не приносили плодов. На протяжении многих лет «Фракция Красной армии» получала разведывательные данные отовсюду — от своих сторонников внутри правительства ФРГ, из спецслужб Восточной Германии, от всех организаций Восточного блока, находящихся на службе у своего общего повелителя — КГБ. Несомненно, значительная часть этой информации поступала из Москвы через каналы меньших государств — этого требовали политические соображения, и Бок никогда не интересовался ими. В конце концов, мировой социализм сам по себе является борьбой, требующей множества тактических маневров. Являлся, поправил он себя.

Теперь все это исчезло, вся помощь, на которую он мог рассчитывать. Разведывательные службы стран Восточного блока набросились на своих революционных товарищей подобно стае злых псов. Чехи и венгры в самом буквальном смысле слова продавали информацию о них Западу! Восточная Германия отдала все во имя общегерманского сотрудничества и братства. Восточная Германия — Германская Демократическая Республика — перестала существовать. Теперь она превратилась всего лишь в придаток капиталистической Германии. Что касается русских… Та помощь, которую они получали от Советского Союза, поступавшая по разным каналам, никогда не прямо, кончилась, и, может быть, навсегда. После краха социализма в Европе все их источники в различных правительственных агентствах арестованы, перевербованы и стали двойниками или просто перестали поставлять информацию, потеряв веру в социалистическое будущее. В мгновение ока лучшее и самое эффективное оружие революционных бойцов Европы оказалось выбитым у них из рук.

К счастью, здесь ситуация оставалась иной — иной для Куати. Израильтяне были не только жестокими, но и глупыми. Бок и Куати понимали, что единственное в мире, что остается неизменным, — это неспособность евреев пойти на политические уступки. Они были таким же грозным противником на поле боя, как и безнадежно беспомощным в мирное время. К этому нужно прибавить их способность диктовать такую политику своим собственным повелителям, словно мир им совершенно ни к чему. Бок не так уж хорошо разбирался в истории мира, но ему казалось, что никогда раньше не было прецедента подобному поведению. Продолжающееся восстание арабов, проживающих в Израиле, и палестинцев, порабощенных на оккупированных территориях, подобно кровоточащей язве разъедало душу Израиля. Израильская полиция и внутренние органы безопасности, способные когда-то без труда проникать в организации арабов, борющихся за освобождение, теперь сталкивались с растущими трудностями. Причина заключалась в том, что широкая поддержка восстания все более укреплялась в душах их противников. По крайней мере Куати продолжал руководить операциями. Какой бы ни была тактическая ситуация. Бок завидовал ему. Эффективность противника была еще одним преимуществом Куати, нарушающим все правила. Уже на протяжении жизни двух поколений разведка Израиля вела необъявленную войну против арабских борцов за свободу. В течение этого времени слабые и глупые погибли от пуль агентов Моссада. Те, кто уцелел, подобно Куати, были наиболее приспособленными, сильными, умными, преданными бойцами, что в точности соответствовало закону естественного отбора, открытому Дарвином.

— Что вы делаете с доносчиками? — спросил Бок.

— Как раз на прошлой неделе обнаружили одного. — На лице Куати появилась жестокая улыбка. — Перед смертью он сообщил нам имя офицера, с которым поддерживал связь. Теперь мы следим за офицером.

Бок кивнул. Раньше они просто убили бы израильского офицера, но теперь Куати многому научился. Установив за ним слежку — очень тщательную и периодически прерывающуюся, — они смогут, наверно, опознать и других осведомителей.

— А русские?

Реакция на этот вопрос была резкой.

— Свиньи! Они отказались оказывать нам помощь. Мы остались одни. Впрочем, нам и раньше никто не помогал. — На лице Куати отразились редкие для сегодняшнего вечера эмоции, которые тут же исчезли, и чувства араба снова скрыла маска усталости и равнодушия.

— Мне кажется, ты устал, мой друг.

— Это был длинный день. И для тебя тоже.

Бок позволил себе зевнуть и потянуться.

— До завтра?

Куати кивнул, встал и проводил гостя в его комнату. Перед тем как расстаться на ночь. Бок пожал ему руку. Они знали друг друга почти двадцать лет. Куати вернулся в гостиную, затем вышел наружу. Часовые были на месте и не смыкали глаз. Он поговорил с каждым из них, как всегда, потому что преданность основывалась на внимании к нуждам людей. После этого отправился спать. Перед отходом ко сну нашел время для вечерней молитвы. Его немного беспокоило то, что друг и соратник Гюнтер принадлежал к числу неверных. Несмотря на то что Бок был смелым, умным и преданным делу революции, он не был верующим, и Куати не понимал, как можно вести борьбу без этого.

Вести борьбу? А ведет ли он борьбу на самом деле, подумал Куати, ложась спать. Усталые руки и ноги смогли, наконец, отдохнуть, и хотя боль в них не уменьшилась, по крайней мере она изменилась. Боку пришел конец, не так ли? Было бы куда лучше для него, если бы Петра погибла от рук германских коммандос. Они, должно быть, хотели убить ее, но, судя по слухам, ворвавшись в квартиру увидели, что она кормит грудью своих детей. Мужчина не может убить женщину в таком положении. Куати, несмотря на его ненависть к израильтянам, не смог бы сделать этого. Это было бы оскорблением самого Бога. Петра, подумал он и улыбнулся в темноте. Однажды он взял ее, когда Гюнтер был далеко. Петра чувствовала себя одинокой, а сам он был полон ликования после успешной операции в Ливане — они убили израильского советника, скрывавшегося в рядах христианской милиции, — так что в течение двух жарких часов они делили революционную страсть.

Знает ли об этом Гюнтер? Рассказала ему Петра или промолчала?

Может быть, и рассказала. Это не имело значения. Бок был другим человеком, не таким, как араб, для которого подобное стало бы кровной обидой. Европейцы вообще удивительно равнодушно относятся к подобному. Это изумляло Куати, но в мире было много странных вещей. Бок — настоящий друг. В этом он не сомневался. В душе Гюнтера горело такое же чистое и жаркое пламя, как и у самого Куати. Жаль, что события в Европе сделали жизнь его друга такой невыносимой. Его женщина в тюрьме. Дети украдены и переданы другой семье. При одной мысли об этом кровь леденела у него в жилах. Они поступили глупо, что решили иметь детей. Сам Куати не был женат и редко бывал в компании женщин. В Ливане десять лет назад — столько европейских девушек, некоторые совсем молоденькие. Он вспоминал их с грустной улыбкой. Такие страстные, стремились продемонстрировать свою преданность общему делу, вели себя так, как не решится ни одна арабская девушка. Он знал, что они наслаждались его телом точно так же, как он получал удовольствие от них. Но тогда Куати был моложе и в нем пылал страстный огонь молодости.

Эти чувства остались в прошлом. Интересно, вернутся ли они когда-нибудь? Хотелось бы. Но больше всего он надеялся на то, что хоть немного оправится и у него хватит сил для последнего дела.

Врач сказал, что лечение проходит успешно, что Куати переносит его намного лучше остальных. Если он всегда испытывает усталость, если время от времени его застигают приступы тяжелой рвоты — он все равно не должен отчаиваться. Это нормально — нет, даже нормальное положение вещей не бывает таким хорошим. Во время каждого визита доктор заверял его, что есть надежда на полное выздоровление. Это не просто слова, которые говорит каждый врач, чтобы ободрить своего пациента, сказал ему доктор на прошлой неделе. У него действительно дела идут неплохо и есть отличные шансы. Куати был уверен — самое важное знать, ради чего живешь. У него есть цель. Именно это, подумал он, придает мне сил.

* * *

— Как у вас дела?

— Продолжайте действовать, — ответил доктор Кабот по закрытой спутниковой линии. — У Чарли произошло кровоизлияние в мозг. — Наступила пауза. — Может быть, это лучшее, что могло случиться с беднягой.

— Лиз Эллиот заняла его должность?

— Да.

Райан крепко сжал губы, словно только что принял особенно горькое лекарство. Он взглянул на часы. Кабот встал сегодня особенно рано, чтобы связаться с ним и передать инструкции. Нельзя сказать, что он был в особенно приятельских отношениях со своим боссом, но важность предстоящей миссии заставляла его забыть об этом. Может быть, то же самое будет и с Э. Э., подумал Райан.

— Ну что ж, босс, я вылетаю через девяносто минут, и мы начнем переговоры одновременно в соответствии с планом.

— Счастливо, Джек.

— Спасибо, директор. — Райан нажал кнопку выключения линии на специальном телефонном аппарате, вышел из центра связи и вернулся к себе в комнату. Чемодан был уже приготовлен. Оставалось одно — повязать галстук. Плащ Райан перекинул через плечо. Надевать его он не стал — слишком жарко, а там, куда он летит, еще жарче. Там ему придется ходить вкостюме. От него этого ожидали — одно из странных правил поведения при официальных переговорах: максимальная степень неудобства для достижения соответствующего уровня хорошего тона. Райан взял чемодан и вышел из комнаты.

— Сравним время на наших часах? — Адлер ждал его в коридоре с улыбкой на губах.

— Боюсь, Скотт, в этом нет необходимости.

— И все-таки в этом есть смысл… какой-то.

— Пожалуй. Ну, мне пора. Нужно успеть на самолет.

— Без тебя он не улетит, — напомнил Адлер.

— Одно из преимуществ правительственной службы, верно? — Райан посмотрел в обе стороны коридора. Он был пуст, хотя Джека не оставляла мысль, что израильтяне установили здесь подслушивающие устройства. Но если и так, то музыка, льющаяся из динамиков, заглушит их жучки.

— Как ты думаешь?

— Равные шансы.

— Ты действительно такой оптимист?

— Да, — улыбнулся Адлер. — Это именно то, что требовалось. Тебе пришла в голову отличная мысль, Джек.

— Не только мне. Да никто и не поставит это мне в заслугу. Даже не узнают.

— Но мы-то знаем. Ну, за работу.

— Сообщи мне о результатах. Счастливо, Скотт.

— Думаю, что «мазельтов» подходит больше. — Адлер пожал руку Райану. — Мягкой посадки.

Посольский лимузин доставил Райана прямо к трапу самолета, двигатели которого уже работали. Им немедленно дали разрешение на взлет, и самолет оторвался от дорожки менее чем через пять минут после того, как Райан расположился в его салоне. VC-20 устремился на юг, вдоль вытянувшегося Израиля, похожего очертаниями на кинжал, затем через залив Акаба и в воздушное пространство Саудовской Аравии.

Как всегда, Райан смотрел в иллюминатор. Он еще раз подумал о том, что ему предстояло выполнить, но все это было отработано неоднократно в течение прошлой недели, и потому его мозг не спеша пробегал по основным пунктам переговоров, пока Райан глядел на проносящийся далеко внизу пейзаж. Воздух был чист, небо безоблачно, и самолет летел над голой пустыней из песка и камней. Если приземистые кусты и придавали ей какой-то цвет, они были слишком малы, чтобы различать их по отдельности, и в целом создавалось впечатление небритого лица. Джек знал, что большая часть Израиля выглядит именно так, не исключая Синая, где происходили все ожесточенные танковые сражения, и не мог понять, почему люди умирают, защищая такую землю. Но люди сражались за нее на протяжении почти всего периода своего существования на планете. Первые настоящие войны велись здесь — и не прекращались. По крайней мере пока.

Эр-Рияд, столица Саудовской Аравии, находится почти в самом центре страны, которая по размеру равняется территории Соединенных Штатов к востоку от Миссисипи. Правительственный самолет быстро снизился прямо к посадочной дорожке, поскольку воздушное движение здесь не было особенно оживленным. Погода была отличной, поэтому пилот плавно зашел на посадку в международном аэропорте Эр-Рияда. Еще через несколько минут самолет подкатил к грузовому вокзалу, и стюард распахнул передний люк.

После двухчасового пребывания в прохладном кондиционированном воздухе самолета Джеку показалось, что на него пахнуло жаром раскаленной печи. Температура в тени превышала 45 градусов — но тени не было. Солнечные лучи отражались от бетонной поверхности аэродрома, как от зеркала, причем с такой силой, что жгли лицо. Райана встречали советник-посланник посольства США и группа телохранителей. Через несколько секунд он сидел внутри очередного посольского лимузина.

— Как долетели? — спросил заместитель посла.

— Неплохо. Все подготовлено?

— Да, сэр.

Приятно, когда тебя называют «сэр», подумал Джек.

— Ну что ж, за работу.

— Я получил указание проводить вас до самой двери.

— Совершенно верно.

— Вам, наверно, будет интересно, что никто из прессы к нам не обращался. Вашингтон сохраняет происходящее в полной тайне.

— Часов через пять все изменится.

Эр-Рияд выглядел чистым городом, хотя и резко отличался от западных столиц. Контраст с израильскими городами был поразителен. Почти все здесь казалось новым. Всего в двух часах, но зато самолетом. Этот город никогда не был перекрестком цивилизаций, как Палестина. Древние торговые пути далеко обходили Аравию с ее свирепой жарой. Несмотря на то что прибрежное рыболовство и торговые города процветали на протяжении тысячелетий, кочевые народы внутри полуострова вели полуголодное существование, вместе их удерживала только вера в ислам, которая в свою очередь основывалась на святых городах Мекке и Медине. Две вещи изменили все это. Англичане во время первой мировой войны использовали этот регион, чтобы отвлечь силы Оттоманской империи от тех районов, где она могла бы принести гораздо больше пользы своим союзникам — Германии и Австро-Венгрии. И затем, в тридцатые годы, здесь открыли нефть, причем в таком огромном количестве, что нефтяные месторождения Техаса сразу отступили на второй план. После этого сначала изменился арабский мир, а вслед за ним произошли перемены во всем остальном мире.

С самого начала отношения между народами Саудовской Аравии и Западом были весьма деликатными. Саудовцы все еще представляли собой удивительную смесь примитивного и современного. Некоторые племена полуострова всего на одно поколение ушли от кочевой жизни, мало чем отличающейся от жизни в бронзовый век. В то же время существовали замечательные традиции Корана, последователи которого вели суровый, но одновременно поразительно справедливый образ жизни, которые удивительно походили на талмудические традиции иудаизма. Эти племена за короткое время привыкли к богатству, настолько колоссальному, что оно потеряло смысл. «Утонченный» Запад смотрел на них, как на комических прожигателей жизни, тогда как на самом деле они представляли собой всего лишь новых претендентов на место в длинном ряду стремительно разбогатевших наций, среди которых были и Соединенные Штаты. Райан, сам разбогатевший совсем недавно, поглядывал на некоторые здания с сочувствием. Люди со «старыми» деньгами — которые они унаследовали от своих бесцеремонных предков, чьи грубые манеры постарались как можно быстрее забыть, — всегда чувствовали себя неловко в компании тех, кто не получил в наследство, а заработал сам свое состояние. Так обстояло с отдельными лицами, и точно так же относились к нациям. Саудовцы и их арабские братья все еще учились искусству быть единой нацией, не говоря уже о том, как освоить качества богатого и влиятельного народа, однако этот процесс был интересным и увлекательным как для них самих, так и для их друзей. Часть преподанных им уроков была простой и легкой, зато другая часть оказалась тяжелой и жестокой, особенно за последнее время — от их северных соседей. Но арабы усваивали эти уроки в основном успешно, и теперь Райан надеялся, что следующий шаг окажется не слишком трудно осуществимым. Нация становится великой, помогая другим народам достигнуть мира, а не демонстрируя свою военную или экономическую мощь. Чтобы понять это, Америке потребовалось пройти путь от Джорджа Вашингтона до Теодора Рузвельта, чья Нобелевская премия украшает комнату в Белом доме, названную его именем. На это ушло почти сто двадцать лет, подумал Райан, когда автомобиль повернул и замедлил ход. Тедди получил Нобелевскую премию за посредничество в урегулировании крохотного пограничного конфликта, а сейчас мы обращаемся с предложением помочь нам ликвидировать самый опасный очаг напряженности в цивилизованном мире после всего лишь пятидесяти лет действующей государственности. По какому праву позволяем мы себе смотреть свысока на этих людей?

Церемония прибытия лиц, уполномоченных своими правительствами, следует правилам таким же деликатным и одновременно нерушимым, как хореография балета. Автомобиль — раньше экипаж — прибывает и останавливается. Должностное лицо — раньше им был ливрейный слуга — открывает дверь. Официальный представитель ждет, полный достоинства, пока гость не выйдет из автомобиля. Гость — если он вежлив, а Райан был вежлив — благодарит кивком слугу. Другое должностное лицо, уже более высокого ранга, сначала приветствует гостя, затем подводит его к официальному представителю. По обеим сторонам дорожки выстроены солдаты — в данном случае это были вооруженные, одетые в военную форму гвардейцы. По очевидным причинам фотографы отсутствовали. Такие церемонии всегда удобнее проводить при температуре ниже сорока градусов, но под навесом была по крайней мере тень. Райана подвели к официальному представителю, ожидавшему его.

— Добро пожаловать в нашу страну, доктор Райан. — Принц Али бин Шейк протянул ему крепкую руку.

— Спасибо, ваше высочество.

— Пройдем внутрь?

— С радостью, сэр. — Скорее, пока я не растаял, подумал Райан. Али провел Райана и заместителя посла внутрь дворца, и здесь дипломат оставил их наедине. Это был действительно дворец — в Эр-Рияде много дворцов, потому что здесь столько принцев королевской крови, — однако Райан подумал, что этот будет правильнее назвать «рабочим» дворцом. По своим размерам он был меньше английских, в которых довелось побывать Райану, и к своему удивлению он заметил, что этот дворец чище. Возможно, это объяснялось более чистым и сухим воздухом региона по сравнению с влажной, с примесью копоти атмосферой Лондона. Кроме того, в нем действовали кондиционеры. Температура внутри помещения вряд ли превышала тридцать градусов, что показалось Райану вполне сносным. Принц был в ниспадающих одеждах, платок на голове удерживала пара колец (или как они там называются, Райан не знал). Слишком поздно он подумал о том, что следовало всем этим поинтересоваться. Правда, сюда должен был прилететь Олден. Чарли знаком с этой частью мира намного лучше его — но Чарли Олден умер, и Джеку пришлось взять это поручение на себя.

В Государственном департаменте и ЦРУ Али бин Шейк считался принцем без портфеля. Он был выше ростом, моложе и худощавее Райана. Судя по имеющимся сведениям, он исполнял обязанности советника короля Саудовской Аравии по вопросам, связанным с иностранными делами и деятельностью спецслужб. По-видимому, Саудовская разведка — подготовленная и обученная англичанами — докладывала ему о собранной информации, но и это было неопределенно — еще одно наследие англичан, относящихся к тайнам куда более серьезно, чем американцы. Несмотря на то что досье на принца Али было весьма толстым, оно состояло главным образом из общих сведений. Принц получил образование в Кембридже, стал армейским офицером и продолжал изучать военное дело в Ливенуорте и центре подготовки в Карлайле, в Соединенных Штатах. В Карлайле принц был самым молодым офицером в своем классе — получил звание полковника в двадцать семь лет, судя по всему, положение принца королевской крови содействовало успешной карьере — и закончил обучение третьим из группы офицеров, в которой первая десятка получила назначение на должности командиров дивизий или равные им. Армейский генерал, рассказывавший Райану об Али, отзывался о своем однокашнике как о молодом человеке с высоким интеллектом и удивительными способностями командира. Али сыграл исключительную роль, когда во время войны с Ираком потребовалось уговорить короля принять американскую военную помощь. Его считали серьезным государственным деятелем, всегда готовым быстро принять решение, но в то же время способным еще быстрее выразить свое неудовольствие — несмотря на изысканные манеры, — стоило только ему прийти к выводу, что его время тратится напрасно.

Райан сразу увидел вход в кабинет принца — у дверей стояли два офицера. Третий распахнул их, низко поклонившись, когда принц в сопровождении Райана вошел в кабинет.

— Я много слышал о вас, — словно мимоходом бросил Али.

— Надеюсь, ничего плохого, — ответил Райан, стараясь чувствовать себя непринужденно.

Али повернулся и посмотрел на него с лукавой улыбкой.

— У нас немало общих друзей в Англии, сэр Джон. Вы по-прежнему хорошо стреляете из пистолета?

— К сожалению, не всегда хватает времени на тренировки, сэр.

Али жестом пригласил Райана сесть.

— Есть вещи, для которых нужно всегда находить время.

Они опустились в кресла и приступили к серьезному разговору. Вошел слуга с серебряным подносом, налил кофе и исчез.

— Я искренне сожалею о случившемся с доктором Олденом. Такой умный человек — и так глупо кончил… Пусть же Бог смилуется над его душой. В то же самое время мне давно хотелось встретиться с вами, доктор Райан.

Джек отпил кофе из чашки. Кофе был густым, горьким и невероятно крепким.

— Спасибо, ваше высочество. Хочу также поблагодарить вас за то, что вы согласились принять меня вместо человека, занимавшего намного более значительный пост в нашем правительстве.

— Наиболее успешные переговоры в дипломатической сфере часто начинаются неофициально. Итак, чем могу служить? — Али улыбнулся и откинулся на спинку кресла. Пальцы его левой руки поглаживали бородку. Глаза были темными и жесткими, и, хотя они смотрели на гостя приветливо, атмосфера в кабинете сразу стала деловой.

Он действительно не любит терять время, подумал Райан.

— Моя страна хотела бы выяснить возможность… то есть представить общие контуры плана, направленного на уменьшение напряженности в этом регионе.

— С Израилем, разумеется. Насколько я понимаю, в данный момент Адлер ведет аналогичные переговоры с израильтянами?

— Совершенно верно, ваше высочество.

— Да, это решительный шаг, — заметил принц с интересом и улыбнулся. — Продолжайте, прошу вас.

— Само собой разумеется, нашим основным мотивом в этом плане является сохранение безопасности государства Израиль, — начал Джек. — Еще до того, как мы с вами родились, Америка и другие страны не предприняли почти никаких мер, чтобы не допустить уничтожения шести миллионов евреев. Моя страна испытывает глубокое чувство вины за этот позорный поступок.

Прежде чем ответить, Али серьезно кивнул головой.

— Мне так и не удалось понять это. Может быть, вы могли бы действовать более успешно, но стратегические решения, принятые Рузвельтом и Черчиллем, были сделаны добросовестно и с лучшими намерениями. А вот случай, когда корабль, полный евреев, отказались принять в портах накануне начала войны, относится к совершенно иной категории. Мне кажется поразительным, что ваша страна отказалась предоставить политическое убежище этим изгнанникам. Строго говоря, однако, никто не предполагал, что может произойти в ближайшем будущем — ни евреи, ни христиане, — а когда все это стало ясным, Гитлер захватил практически всю Европу, и вы уже не могли непосредственно вмешаться в развивающиеся события. К этому времени ваши руководители пришли к выводу, что лучше и проще всего положить конец бойне — это выиграть войну как можно быстрее. Такое решение представляется логичным. Разумеется, они могли придать политическую окраску операции по «окончательному решению» еврейской проблемы — насколько я помню, именно так называлось происходящее в Германии, но они решили, что с практической точки зрения такой шаг будет малоэффективен. Глядя в прошлое, можно признать, что это оказалось, возможно, не правильным шагом, однако принятое решение не имело целью злой умысел. — Али задумался, давая возможность Райану глубже понять исторический урок. — Как бы то ни было, мы понимаем и условно принимаем причины, заставившие вашу страну стремиться к сохранению государства Израиль. Наше одобрение — как вы сами отлично понимаете это — зависит от вашего признания прав других народов. Эта часть мира не населена одними евреями и дикарями.

— Вот на этом и основывается наше предложение, сэр, — ответил Райан. — Если мы сумеем выработать формулу, при которой признаются все права этих народов, согласитесь ли вы принять план, при котором Америка станет гарантом безопасности Израиля? — Джеку не пришлось, затаив дыхание, ждать ответа на свой вопрос.

— Разумеется. Разве мы не заявляли об этом ясно и недвусмысленно? Какая другая страна, кроме Америки, может гарантировать мир? Если вам понадобится разместить в Израиле войска, чтобы его жители чувствовали себя в безопасности, если вы считаете необходимым заключить договор, чтобы официально закрепить эту гарантию, мы готовы принять это, но что будет с правами арабов?

— Как, по вашему мнению, следует отнестись к этим правам? — спросил Джек.

Принц Али был потрясен таким вопросом. Разве в задачу Райана не входило представить американский план? Он едва не впал в ярость, но сдержался. Али был слишком умен для таких скоропалительных выводов. Он понял, что это отнюдь не ловушка, а коренной поворот в американской политике.

— Доктор Райан, вы умышленно задали этот вопрос, и все-таки он является риторическим. По моему мнению, ответ на него должны дать вы сами.

На изложение Райану потребовалось три минуты.

Али печально покачал головой.

— Мы, доктор Райан, возможно, и будем готовы принять это предложение, но израильтяне никогда не согласятся с ним, даже если мы одобрим его, или, точнее, они отклонят его именно по той причине, что мы согласимся. Им следовало бы принять его, но они не сделают этого.

— Но является ли наше предложение приемлемым для вашего правительства, сэр?

— Мне, разумеется, придется ознакомить с ним остальных министров, но я считаю, что наш ответ будет положительным.

— У вас нет никаких возражений?

Принц поднес ко рту чашку и выпил кофе, затем направил свой взгляд на стену, над головой Райана.

— Мы могли бы предложить несколько иных формулировок, но ни одна из них не меняет сути вашего плана. Мне представляется, что переговоры по этим маловажным вопросам завершатся легко и быстро, поскольку не затрагивают проблем, касающихся других заинтересованных сторон.

— Кто, по вашему мнению, может стать представителем мусульманской стороны?

Али наклонился вперед.

— Мне легко ответить на ваш вопрос. Тут ни у кого не может быть сомнений. Имам мечети Аль-Акса Ахмед бин Юсуф является выдающимся ученым и лингвистом. С ним советуются по вопросам теологии ученые исламского мира. Сунниты, шииты — все прислушиваются к его мнению по этим проблемам. К тому же он родился в Палестине.

— Неужели это так просто? — Райан на мгновение закрыл глаза и с облегчением вздохнул. Значит, он оказался прав. Юсуфа нельзя назвать человеком умеренных политических взглядов, и он призывал к уходу Израиля с Западного берега. Но он одновременно осуждал терроризм с теологических позиций. Юсуф не был идеальным кандидатом, но если он устраивал мусульман, то вполне годился в качестве их представителя.

— Меня удивляет ваша уверенность, доктор Райан, — покачал головой Али. — Я бы даже сказал — излишняя уверенность. Я готов признать, что ваш план является более справедливым, чем рассчитывали я или мое правительство, но ему не суждено осуществиться. — Али замолчал и посмотрел прямо в глаза Райану. — Теперь мне придется спросить себя, являлось ли это вообще серьезным предложением или просто чем-то рассчитанным на видимость беспристрастия.

— Ваше высочество, президент Фаулер выступает перед Генеральной Ассамблеей Организации Объединенных Наций в следующий четверг. Там он представит именно этот план, без всяких изменений, четко и ясно. Мое правительство уполномочило меня пригласить ваше правительство принять участие в официальных переговорах в Ватикане.

Принц был настолько изумлен, что прибегнул к чисто американскому выражению.

— Вы действительно считаете, что удастся осуществить такую штуку?

— Ваше высочество, мы готовы сделать как возможное, так и невозможное, чтобы попытаться.

Али встал и подошел к своему письменному столу. Там он снял телефонную трубку, нажал кнопку и быстро заговорил на языке, совершенно непонятном Райану. Джека охватило внезапное ощущение нереальности происходящего. На арабском языке, как и на иврите, пишут справа налево вместо того, чтобы писать слева направо, и Райан не мог понять, как справляется с этим мозг.

Черт побери, подумал он, это действительно может осуществиться!

Али положил трубку и повернулся к гостю.

— Думаю, настало время встретиться с его королевским величеством.

— Так быстро?

— Одним из преимуществ нашей формы правления является то, что, если один министр хочет встретить другого, ему требуется всего лишь позвонить дяде или двоюродному брату. У нас правительство одной семьи. Надеюсь, ваш президент привык держать свое слово.

— Речь для ООН уже написана. Я сам видел ее. Он надеется обезоружить этим выступлением израильское лобби. Президент готов сделать такой шаг.

— Мне пришлось быть свидетелем их силы, доктор Райан. Даже когда мы сражались бок о бок с американскими солдатами, защищая свою страну, они отказывались предоставить нам снаряжение, необходимое для обеспечения нашей безопасности. Вы полагаете, что теперь это изменится?

— Советский коммунизм умер. Варшавский договор утратил силу. Исчезло столько вещей, что влияли на судьбу мира, в котором я вырос, исчезло навсегда. Настало время избавиться от остатков напряженности на земном шаре. Вы спрашиваете: сумеем ли мы добиться своего? А почему нет? Единственным постоянным фактором в человеческом существовании является движение вперед, сэр. — Джек подумал, что он берет на себя невероятно много, будучи настолько уверенным в своей правоте. Интересно, как справляется со своей задачей Скотт Адлер в Иерусалиме? Адлер не привык бить кулаком по столу, но умел настаивать на своем. Такого не происходило с израильтянами в течение столь продолжительного времени, что Джек не знал, когда это делали — или пытались сделать — в прошлом. Но президент твердо встал на этот путь. Если израильтяне попытаются остановить процесс урегулирования, они могут неожиданно убедиться в своем одиночестве.

— Вы забыли упомянуть Бога, доктор Райан.

— Нет, ваше высочество, — улыбнулся Джек. — В этом все дело, правда?

Принцу Али тоже захотелось улыбнуться, но он сдержался. Время для этого еще не настало. Он сделал жест в сторону двери.

— Автомобиль ждет нас.

* * *

В Пенсильвании, на нью-камберлендском армейском складе, где хранились знамена и флаги всех американских воинских подразделений, начиная с времен Революции, бригадный генерал и профессиональный хранитель положили на стол пыльное полковое знамя, принадлежавшее когда-то Десятому кавалерийскому полку армии США. Вполне возможно, подумал генерал, что частицы пыли на знамени сохранились с последнего похода полковника Джона Грирсона против апачей. Это знамя снова вернется в полк. Им будут пользоваться очень редко — может быть, раз в год. Но по его образцу будет изготовлено новое знамя. Странным казалось то, что подобное происходило именно сейчас — в годы сокращения воинских частей формировалось новое подразделение. Генерал не возражал против этого. Десятый кавалерийский полк прошел славный боевой путь, однако Голливуд не уделил ему внимания, которого он заслуживал. Так, был снят всего один фильм о Черных полках. Десятый кавалерийский полк был одним из четырех полков — это были Девятая и Десятая кавалерийские и Двадцать четвертая и Двадцать пятая пехотные части, — которые сыграли видную роль в завоевании Запада. А полковое знамя восходит к 1866 году. В центре знамени изображен буйвол, потому что индейцы, воевавшие против Десятого кавалерийского полка, считали, что их волосы походят на грубую шерсть американского бизона. Чернокожие солдаты принимали участие в победе над Джеронимо и спасли молодого Тедди Рузвельта во время атаки на холм Сан-Хуан. Это было известно генералу. Пришло время должным образом оценить их заслуги, и, если президент руководствовался политическими соображениями, отдавая такой приказ, какое это имеет значение? Невзирая на политику, у Десятого кавалерийского полка славное прошлое.

— Мне понадобится неделя, — сказал хранитель склада. — Я лично займусь этим. Боже мой, что подумал бы Грирсон, если бы узнал о техническом снаряжении и вооружении своих «буйволов»!

— Действительно, это впечатляет, — согласился генерал. Несколько лет назад он командовал Одиннадцатым механизированным кавалерийским полком. Этот полк все еще находился в Германии, хотя, по мнению генерала, скоро его перебросят домой. Однако историк был прав. Со 129 танками, 228 бронетранспортерами, 24 самоходными орудиями, 83 вертолетами и личным составом в пять тысяч солдат и офицеров современный механизированный кавалерийский полк представлял собой скорее усиленную бригаду, способную быстро передвигаться и наносить мощные удары.

— Где будет их база?

— Формироваться полк будет в Форт-Стьюарте. Что произойдет потом, не знаю. Может быть, послужит пополнением Восемнадцатого воздушно-десантного корпуса.

— Значит, окрасим их в коричневый цвет?

— Наверно. В конце концов, полк воевал в пустыне, правда? — Генерал пощупал знамя. Да, конечно, все еще чувствовались песчинки в ткани — из Техаса, Нью-Мексико и Аризоны. Он подумал: а могли ли солдаты, следовавшие за этим знаменем, предположить, что их полк возродится заново? Может быть.

6. Маневры

Церемония передачи командования в военно-морском флоте, которая мало изменилась со времени Джона Пола Джонса, завершилась точно по расписанию в 11.24. Ее провели на две недели раньше, чем предполагалось, чтобы дать возможность капитану, оставляющему командование, быстрее приступить к исполнению своих обязанностей в Пентагоне, от которых он с удовольствием бы отказался. Капитан первого ранга Джим Росселли провел подводную лодку «Мэн» через восемнадцать заключительных месяцев ее строительства на верфях «Электрик боутс дивижн» фирмы «Дженерал дайнемикс» в Гротоне, штат Коннектикут: спуск на воду, период окончательного снаряжения, испытания, проводимые самой фирмой, затем ходовые испытания, ввод в строй, первое пробное плавание, окончательное пробное плавание, день испытательных запусков ракет рядом с Порт-Канаверал; прошел на ней через Панамский канал и доставил подводную лодку на базу ракетоносцев в Бангоре, штат Вашингтон. После этого ему оставалось выполнить последнее задание — лодка должна была провести свое первое оборонительное патрулирование в Аляскинском заливе; конечно, «Мэн» был огромным подводным кораблем, но на языке моряков все-таки оставался «лодкой». Теперь патруль закончился, и сейчас, через четыре дня после возвращения в порт, Росселли порывал свои связи с подводной лодкой, передав командование сменщику — капитану первого ранга Гарри Риксу. Разумеется, на самом деле все было несколько сложнее. Ракетные подлодки, начиная с самой первой атомной подводной лодки «Джордж Вашингтон», — уже давно превратившейся в бритвенные лезвия и другие не менее полезные потребительские товары — имели две полные команды, называемые «синей» и «золотой». Смысл этого заключался в том, чтобы ракетные подлодки проводили больше времени в море. И хотя содержание двух команд оказалось дорогим, эффективность подлодок сразу возросла. Теперь ракетные подводные лодки класса «Огайо» в среднем больше двух третей времени находились в море, осуществляя патрулирование, продолжающееся семьдесят дней с перерывами в двадцать пять дней для снаряжения и переоснащения. Поэтому Росселли на самом деле передал Риксу половину командования гигантской подлодкой и полное командование «золотым» экипажем, который сейчас уходил с корабля, освобождая его для «синего» экипажа — именно этот экипаж и будет вести следующий патруль.

После окончания церемонии Росселли последний раз удалился в свою каюту. Он был «опорным» командиром подлодки, и ему принадлежали некоторые особые сувениры нового корабля. Среди них отрезок палубной тиковой доски с просверленными отверстиями для игры в крибидж — владение этой доской являлось частью традиции. То, что командир после одной неудачной попытки больше никогда в жизни не играл в крибидж, не имело значения. Эти традиции не были такими же старыми, как капитан Джон Пол Джонс, но оставались твердыми и нерушимыми, как и полагается традициям. Его бейсбольная фуражка с яркой надписью золотыми буквами «Опорный командир» составит часть постоянной коллекции Росселли, равно как и мемориальная доска с именем подлодки, фотография с подписями всей команды и различные подарки от верфи «Электрик боутс».

— Боже мой, как мне хотелось бы получить один из них! — заметил Рикс.

— Действительно, они очень привлекательны, капитан, — ответил Росселли с печальной улыбкой. Да, жизнь была так несправедлива. Разумеется, лишь самым лучшим офицерам поручали такие задания, которые выполнял он. Росселли командовал атакующей подлодкой «Гонолулу» и на протяжении двух с половиной лет поддерживал ее репутацию стремительного и удачливого судна. Затем ему передали «золотой» экипаж подлодки «Текумсе», и там он снова проявил себя с лучшей стороны. Третье и наиболее необычное командование по необходимости оказалось коротким. Его задачей было наблюдать за окончанием строительства корабля в Гротоне, затем подготовить подлодку для ее первого настоящего командира и экипажа. Сколько времени он командовал подлодкой на плаву? Сто дней? Что-то около того. Он едва успел как следует познакомиться с красавицей.

— Ты сам затрудняешь себе расставание, Росси, — напомнил командир группы подлодок капитан первого ранга (ставший уже кандидатом в контр-адмиралы) Барт Манкузо.

Росселли попытался отшутиться:

— Эй, Барт, между нами, макаронниками, говоря, пожалей меня.

— Знаю, пайзан. Расставаться всегда нелегко.

Росселли повернулся к Риксу.

— У меня еще никогда не было такого экипажа. Первый помощник станет отличным командиром — когда придет его время. Корабль в идеальном состоянии. Все системы в полном порядке. Можно не заниматься переоснащенном — напрасная трата времени. Единственное, что вызывает нарекания, это электропроводка в буфетной кают-компании. Какой-то электрик еще на верфи перепутал кабели, и на рубильниках стоят не правильные наименования. В соответствии с правилами придется переделать проводку, вместо того чтобы переставить наименования на рубильниках. Вот и все. Ничего больше.

— Двигатель?

— В отличном состоянии, как сама машина, так и обслуживающий персонал. Ты видел результаты проверки предохранительных систем реактора, правда?

— Да, — кивнул Рикс. Подлодка закончила испытания предохранительных систем реактора с почти идеальными результатами, а это было святая святых атомного сообщества.

— Сонар?

— Мы получили лучшее на флоте оборудование — еще до того, как оно начало поступать на остальные корабли. Нам помог один из твоих старых сослуживцев, Барт, доктор Рон Джонс. Сейчас он работает в «Соносистемз» и даже провел неделю в плавании. Лучевой анализатор функционирует как в сказке. Нужно бы пригладить кое-что в торпедном отсеке, но совсем немного. Думаю, они сумеют сократить время еще на тридцать секунд. Там молодой командир. Между прочим, в торпедном отсеке все ребята молодые. Еще не успели сработаться, хотя и так они ненамного хуже, чем парни на «Текумсе». Будь у меня чуть больше времени, я привел бы их в полный порядок.

— Ничего страшного, — удовлетворенно заметил Рикс. — Черт побери, Джим, мне ведь тоже нужно заниматься чем-то. Сколько контактов тебе удалось установить во время патрулирования?

— С одной подлодкой класса «Акула» — «Адмирал Лунин». Три раза засекал его, ни разу не ближе шестидесяти тысяч ярдов. Вряд ли ему удалось услышать нас. «Адмирал Лунин» так и не повернулся в нашу сторону. Однажды мы сохраняли контакт в течение шестнадцати часов. Там была удивительно спокойная вода, ну и, — Росселли улыбнулся, — я решил следить за ним подольше, с большого расстояния, разумеется.

— Сразу видно командира атакующей подлодки, — усмехнулся Рикс. Сам он всю жизнь плавал на ракетоносцах, и поведение Росселли ему не нравилось. Ну и что? Сейчас не время для критики.

— Действительно, ты собрал немало данных о нем, — вмешался Манкузо, чтобы показать, что он не возражает против действий Росселли. — Хорошая лодка, а?

— «Акула»? Очень хорошая. И все-таки недостаточно хорошая, — ответил Росселли. — Однако меня ничто не будет беспокоить до тех пор, пока мы не научимся следить за этими красавицами. — Он ткнул большим пальцем в сторону палубы «Мэна». — Однажды на «Гонолулу» я попытался угнаться за Ричи Сейцем на «Алабаме», и он ускользнул от меня. Это была моя единственная неудача. Думаю, что Господь Бог сможет найти «Огайо» в океане, но для этого и ему понадобится немало везения.

Росселли совсем не шутил. Атомные ракетные подлодки класса «Огайо» не просто не издавали лишнего шума во время подводного плавания. Уровень шума, излучаемого ими, был даже ниже фоновых звуков океана — что-то вроде шепота во время концерта рок-музыки. Чтобы заметить их, нужно было подплыть к ним почти вплотную, однако на этот случай у подлодок класса «Огайо» были лучшие в мире сонарные системы. Для своих ракетоносцев Военно-морской флот США сделал все возможное. В контракте с фирмой, взявшей на себя строительство подлодок этого класса, оговаривалась предельная скорость не ниже 26–27 узлов. Уже первый ракетоносец достиг скорости 28,5 узлов, а «Мэн» во время ходовых испытаний развил 29,1 благодаря новой и удивительно обтекаемой суперполимерной краске. Его винт с семью лопастями позволял развивать скорость почти в 20 узлов без малейшего намека на шумную кавитацию, а реактор почти во всех режимах работал на естественной конвекционной циркуляции, что исключало нужду в потенциально шумных насосах. В этом классе подводных лодок маниакальное стремление военно-морского флота свести шум до минимума достигло своей вершины. Даже лопасти миксера в камбузе были покрыты винилом, чтобы не допустить касания металла о металл. Ракетоносцы класса «Огайо» были такими же аристократами среди подводных лодок, как автомобили «роллс-ройс» среди машин.

Росселли повернулся к Риксу.

— Ну что ж, Гарри, теперь она твоя.

— Ты не смог бы передать ее мне в лучшем состоянии, Джим. Пошли, клуб «О» все еще открыт. Я угощу тебя пивом.

— Идем, — ответил бывший командир внезапно охрипшим голосом.

Они вышли из каюты и направились к трапу. Члены экипажа выстроились вдоль коридора, чтобы последний раз пожать руку Росселли. К тому моменту, когда он подошел к трапу, у него на глазах выступили слезы, при спуске на пирс слезы скатывались по щекам. Манкузо понимал чувства Росселли. На его месте он испытывал бы то же самое. Хороший командир всегда питает к своему кораблю и экипажу подлинную любовь, а для Росселли положение было особым. Он командовал несколькими подводными лодками — больше чем сам Манкузо, — и потому оставлять последнюю оказалось особенно трудно. Теперь для Росселли оставалась только штабная работа. Отныне он будет командовать всего лишь письменным столом и больше никогда не станет командиром военного корабля, не займет пост, равный для морского офицера разве что престолу. Разумеется, он будет плавать на кораблях, давать оценку действиям их командиров, проверять идеи и тактическое мышление — но с этого момента он превратится только в гостя, которого терпят по необходимости и никогда не считают желанным. Наиболее неприятным станет то, что отныне ему придется избегать посещения корабля, которым командовал, чтобы экипажу не пришло в голову сравнивать его стиль со стилем нового командира, подрывая таким образом авторитет капитана. Подобная ситуация, подумал Манкузо, походила, наверно, на прощание эмигрантов с родиной — как это было с его предками, последний раз оглядывающимися на берега Италии, зная, что больше никогда не вернутся сюда и что жизнь их изменилась бесповоротно.

Все три офицера разместились в служебном автомобиле Манкузо, чтобы ехать на прием в офицерский клуб. Росселли положил на пол свои сувениры, достал носовой платок и вытер слезы. Как это несправедливо! Оставить мостик такого корабля, чтобы превратиться в какого-то телефониста в штабе морских операций. Должность в объединенном комитете начальников штабов! Черт бы побрал эту должность! Росселли высморкался и задумался над береговой службой, где пройдет остаток его карьеры морского офицера.

Манкузо отвернулся, уважая чувства соратника.

Рикс недоумевающе покачал головой. Стоит ли проявлять такие эмоции. Он уже думал о том, что сделать в первую очередь. Значит, торпедный отсек еще не сумел добиться быстроты, положенной по нормативам? Ничего, он примет меры! А первый помощник — мастер своего дела. Гм… Какой командир не любит похвалить своего помощника? Если этот Росселли считает, что помощник уже готов занять пост капитана, это значит, что сам помощник чувствует свою силу и не станет с готовностью выполнять приказы. Риксу уже приходилось встречаться с такими. Им нужно напомнить, кто хозяин на корабле. Рикс знает, как сделать это. Но были и хорошие новости, самые лучшие — атомный реактор в полном порядке. Рикс был воспитан в традициях военно-морских сил, одержимых заботой об атомном реакторе. Командир группы ракетоносцев Манкузо слишком равнодушно относится к этому вопросу, подумал Рикс. Так же, как, наверно, и Росселли. Допустим, предохранительные системы реактора выдержали испытание — ну и что? На его корабле БЧ-5 должна быть готова к таким испытаниям каждый день! Одной из проблем подлодок класса «Огайо» является то, что системы работают слишком хорошо и надежно, поэтому команда воспринимает это как нечто само собой разумеющееся. И особенно после успешных испытаний предохранительных систем реактора. Самодовольство — предвестник катастрофы. А эти парни, командовавшие атакующими подлодками, и их глупый склад ума! Преследовать подлодку класса «Акула»! Даже на расстоянии шестидесяти тысяч ярдов — только безумец пойдет на подобный риск. Понимает ли он, что делает?

Сам Рикс придерживался лозунга сообщества командиров ракетоносцев: мы прячемся с гордостью (менее вежливая интерпретация этого же лозунга звучала так: морские цыплята). Но чего стыдиться? Если тебя не могут найти, никто не причинит тебе вреда. Ракетоносцы не должны искать неприятностей. Задача этих судов заключалась в том, чтобы избегать их. Если уж на то пошло, атомные ракетоносцы не предназначены для ведения боевых действий против других кораблей. Рикса поразило, что Манкузо не выразил своего неудовольствия тем, что Росселли рисковал своим кораблем.

Все-таки это придется принять во внимание. Манкузо не сделал выговора Росселли, даже похвалил.

Манкузо командовал группой ракетоносцев, одним из которых был «Мэн». Он был награжден двумя медалями за безупречную службу. Разумеется, несправедливо, что прирожденному командиру ракетоносца приходится подчиняться кретину, привыкшему командовать атакующими подлодками, но что поделаешь? Манкузо, судя по всему, нравились агрессивные капитаны — а ведь именно он будет составлять доклад о профессиональном соответствии командира его должности. В этом и заключалось зерно истины, правда? Рикс был честолюбив. Ему хотелось занять пост командира группы ракетоносцев, затем провести некоторое время в Пентагоне, получить далее звезду контр-адмирала, назначение командующим соединения подлодок — было бы неплохо переехать в Пирл-Харбор, потому что ему нравились Гавайские острова, — затем еще некоторое время в Пентагоне… Рикс был человеком, который наметил свою карьеру еще до того, как стал лейтенантом. И пока он в точности следовал Морскому уставу, точнее, любого другого офицера, и не свернет с избранного им пути.

Вот только он не предполагал, что получит в начальники бывшего командира атакующих подлодок. Придется перестроиться. Ну что ж, он и на это способен. Если русская «Акула» попадется ему во время очередного патрулирования, он поступит точно так, как поступил Росселли, — только, разумеется, более эффективно. У него не будет другого выхода. Манкузо ожидает от него именно такого поведения, и Рикс понимал, что он соревнуется с командирами тринадцати других ракетоносцев. Чтобы стать командиром группы подлодок, ему нужно оказаться лучшим из четырнадцати. А чтобы оказаться лучшим, придется проделать то, что произведет впечатление на командира группы. Итак, решено — чтобы его карьера и дальше развивалась столь же успешно, как и предыдущие двадцать лет, он должен предпринять некоторые шаги, новые и странные для него. Риксу не хотелось бы делать этого, но ведь нужно заботиться о своей карьере, правда? Он знал — наступит время и когда-нибудь в углу его кабинета в Пентагоне будет висеть адмиральский флаг. Таково его предназначение, и ради него Рикс готов перестроиться. Вместе с адмиральским флагом он получит штаб, лимузин с шофером, личное место для стоянки автомобиля на акрах асфальтовых площадок вокруг Пентагона и дальнейшее стремительное продвижение наверх, в результате которого, если ему повезет, он окажется в кабинете Управления морскими операциями — или, еще лучше, на посту директора Морских реакторов, который, хотя формально и уступает посту директора Управления, но автоматически влечет за собой восемь лет исполнения обязанностей. Рикс знал, что он более пригоден именно для такой должности. Директор Морских реакторов устанавливает стратегию развития всего ядерного сообщества ВМС. Именно им подписываются правила. Подобно тому как Библия открывает путь спасения для евреев и христиан, устав и правила эксплуатации морских реакторов прокладывают дорогу к адмиральским погонам. Рикс всегда следовал уставу и правилам. Он был блестящим инженером.

* * *

Дж. Роберт Фаулер показал, что человеческие качества не чужды и ему, подумал Райан. Совещание проводилось на жилом этаже Белого дома, потому что система кондиционирования воздуха в Западном крыле ремонтировалась, и обжигающие лучи солнца, врываясь сквозь окна Овального кабинета, делали пребывание в нем невозможным. Вместо этого они разместились в верхней гостиной, той самой, где во время проведения «неофициальных» ужинов для пятидесяти — или что-то в этом роде — гостей, которые любил президент, выстраивалась очередь к буфету за закусками. Старинные кресла стояли вокруг большого обеденного стола в комнате, стены которой были расписаны фресками, изображающими исторические сцены. Более того, совещание проводилось в неофициальной атмосфере. Фаулер так и не смог привыкнуть к требованиям, которые предъявляла к немудолжность президента. Когда-то он был федеральным прокурором, затем адвокатом, защищавшим преступников в суде, наконец, с головой погрузился в политику. Таким образом, вся его жизнь протекала в рабочей обстановке, где предпочитали носить развязанные галстуки и закатывали до локтя рукава рубашек. Райану казалось очень странным, что, несмотря на все это, президент был холоден и строг в своих отношениях с подчиненными. И уж совсем странным было то, что он вошел в комнату, держа в руках спортивный раздел газеты «Балтимор сан», который президент предпочитал спортивным разделам всех столичных газет. Президент Фаулер был отчаянным футбольным болельщиком. Первые товарищеские игры Национальной футбольной лиги стали уже достоянием истории, и теперь он рассчитывал шансы команд в наступающем сезоне. Заместитель директора ЦРУ пожал плечами и решил остаться в пиджаке. Джек знал, что у президента сложный и противоречивый характер, а поступки таких людей обычно непредсказуемы.

Ради этого совещания президент заранее предпринял шаги, чтобы изменить намеченный распорядок дня. Он сел во главе стола прямо под вентиляционным отверстием, откуда вырывался поток прохладного воздуха, и даже улыбнулся присутствующим, которые размещались вокруг стола. Слева от Фаулера сидел Дж. Деннис Банкер, министр обороны. Перед тем как занять этот пост, он был исполнительным директором фирмы «Аэроспейс инкорпорейтед», а еще раньше — летчиком-истребителем и совершил сотню боевых вылетов в начале вьетнамской войны. Затем Банкер ушел с военной службы и основал компанию, которую превратил в гигантский концерн с многомиллионным оборотом, охвативший южную часть Калифорнии. Когда Фаулер пригласил его занять пост министра обороны, Банкер отказался от всех коммерческих дел и сохранил под своим контролем только одно предприятие — футбольную команду «Нападающие из Сан-Диего». Во время его утверждения Конгрессом было немало шуток по этому поводу — ходили слухи, что президент назначил Банкера на пост министра обороны именно из-за его любви к американскому футболу. Банкер составлял исключение в администрации Фаулера — по своим политическим взглядам являлся «ястребом», знающим специалистом в вопросах обороны, так что к его мнению прислушивались профессиональные военные. Хотя Банкер оставил ВВС в звании капитана, он имел три креста за проявленную храбрость — неоднократно пробивался на своем Ф-105 к центру Ханоя. Деннис Банкер повидал жизнь. С капитанами он мог беседовать по тактическим вопросам, а с генералами — обсуждать стратегию. Его уважали как военные, так и политические деятели, а такое было редкостью.

Рядом с Банкером сидел Брент Талбот, государственный секретарь. Бывший профессор политологии в Северо-западном университете, Талбот в течение ряда лет был другом и союзником президента. Ему было семьдесят лет и со своими роскошными седыми волосами, окаймляющими его бледное умное лицо, Талбот выглядел не столько ученым, сколько старомодным джентльменом — правда, у него имелось поразительно развитое чувство, когда следует нанести решающий удар. Много лет Талбота приглашали участвовать в президентском совете по иностранным делам, а также в бесчисленном множестве других комиссий. Наконец он занял пост, где мог сам формировать политику в отношениях с иностранными государствами. Талбот не проявлял особой симпатии к политическим деятелям и вот теперь, после стольких лет, ему удалось сделать ставку на Фаулера — и выиграть. Нужно отдать ему справедливость — Талбот обладал даром предвидения. Изменения в отношениях между Востоком и Западом показали государственному секретарю, что представилась историческая возможность изменить лицо мира, и он захотел, чтобы его имя было связано с этими переменами.

Справа от президента занял место Арнолд ван Дамм, руководитель его аппарата. В конце концов, это было совещание, посвященное политическим проблемам, и совет по этим вопросам был исключительно важен. Рядом с ван Даммом сидела Элизабет Эллиот, новый помощник президента по национальной безопасности. Райан заметил, что сегодня она выглядела подчеркнуто строго и была одета в дорогое платье с тонким дымчатым шарфом, повязанным на красивой стройной шее. Справа от нее разместился Маркус Кабот, директор ЦРУ, начальник Райана.

Менее важные участники совещания занимали, разумеется, места в стороне от сильных мира сего. Райан и Адлер сидели у дальнего конца стола, подальше от президента. Кроме того, отсюда им было хорошо видно главных участников совещания, что являлось немаловажным, когда они начнут излагать свою точку зрения.

— Думаешь, настало твое время, Деннис? — обратился президент к своему министру обороны.

— Ничуть в этом не сомневаюсь, — кивнул Банкер. — Мне пришлось долго ждать, однако с двумя новыми линейными мы точно пробьемся в Денвер в этом году.

— И там встретитесь с «Викингами», — заметил Талбот. — Скажи, Деннис, у тебя было право выбора. Почему ты не воспользовался этим и не пригласил Тони Уиллса?

— У меня уже есть три хороших полузащитника. Теперь мне были нужны линейные, а этот парень из Алабамы — просто чудо.

— Ты пожалеешь об этом, — покачал головой государственный секретарь. Тони Уиллс был студентом Северо-западного университета, членом студенческой футбольной команды звезд, стипендиатом Родса, обладателем премии Хайсмана. Именно он почти в одиночку восстановил славу футбольной команды своего университета. К тому же Уиллс был любимцем Талбота. По общему мнению, он являлся исключительно одаренным молодым человеком, и уже начались разговоры о его политической карьере. Райану это казалось преждевременным, даже в быстро меняющейся политической атмосфере Америки. — Он еще покажет тебе — уже в третьей игре футбольного сезона. И затем при розыгрыше суперкубка, если твоя команда сумеет добраться до финала, в чем я сомневаюсь, Деннис.

— Посмотрим, — фыркнул Банкер.

Президент, раскладывающий перед собой бумаги, засмеялся. Лиз Эллиот — Райан заметил с расстояния в двадцать футов — безуспешно пыталась скрыть неодобрение. Она уже аккуратно разложила перед собой бумаги, приготовила ручку, чтобы делать заметки в случае необходимости, и с нетерпением ждала, когда закончится этот бесцельный, пригодный для мужской раздевалки, но уж никак не для Белого дома разговор. Ну что ж, она добилась своего — получила пост, к которому стремилась, если даже для этого и потребовалась смерть человека, занимавшего его раньше. Райан теперь знал все подробности происшедшего.

— Откроем наше совещание, пожалуй, — произнес президент Фаулер. Наступила тишина. — Мистер Адлер, расскажите нам, что происходило во время вашей поездки?

— Спасибо, господин президент. По моему мнению, почти все проблемы решены. Ватикан полностью согласен с нашим предложением и готов принять у себя участников переговоров в любое время.

— Какова была реакция Израиля? — спросила Лиз Эллиот, чтобы продемонстрировать свое знание предмета.

— Можно было ждать лучшего, — бесстрастно заметил Адлер. — Они примут участие в переговорах, но я ожидаю серьезное сопротивление с их стороны.

— Насколько серьезное?

— Они примут все меры, чтобы уклониться от твердого согласия. По их мнению, в нашем предложении есть что-то подозрительное.

— Этого следовало ожидать, господин президент, — заметил Талбот.

— А как восприняли это саудовцы? — Фаулер глянул на Райана.

— По моему мнению, сэр, они примут его. Принц Али проявил настоящий оптимизм. Мы провели целый час у короля, и его реакция была осторожной, но в целом позитивной. Больше всего их беспокоит позиция Израиля. По их мнению, израильтяне не согласятся с этим предложением, какое бы давление на них ни оказывали. В этом случае Саудовская Аравия может оказаться в двусмысленном положении. Но если не принимать этого во внимание, саудовцы проявили готовность согласиться с проектом предложения и принять участие в его осуществлении. Они предложили кое-какие изменения — я указал это в своем отчете. Как вы сами могли убедиться, господин президент, ни одно из них не вызывает опасений. Более того, две поправки будут способствовать улучшению плана.

— Русские?

— Ими занимался Скотт, — ответил госсекретарь Талбот. — Они полностью согласны, однако тоже считают, что Израиль может возражать. Позавчера президент Нармонов прислал нам телеграмму. В ней говорится, что это предложение соответствует политическому курсу его государства. Они готовы подтвердить свою готовность ограничить продажу вооружений в этом регионе исключительно нуждами обороны.

— Неужели? — воскликнул Райан.

— Видишь, одно из твоих предсказаний уже не сбылось, правда? — усмехнулся директор ЦРУ.

— О чем вы там говорите? — спросил президент.

— Дело в том, господин президент, что продажа оружия в этом регионе — настоящая дойная корова для Советов. Сокращение поставок оружия означает для них потерянные миллиарды в твердой валюте — а сейчас они нуждаются в ней, как никогда раньше.

— Я действительно не ожидал этого. — Райан откинулся на спинку кресла.

— Кроме того, они хотят, чтобы в переговорах принимали участие и их представители. Мне это видится приемлемым. Ограничение продажи оружия — если мы сумеем продвинуться до этого пункта договора — явится дополнительной статьей, касающейся только Америки и Советов.

Лиз Эллиот улыбнулась Райану. Она предсказала вероятность подобного шага Советов.

— В качестве компенсации русские хотят помощи в виде поставок сельскохозяйственных товаров и торговых кредитов, — продолжал Талбот. — Должен сказать, это кажется мне очень выгодным. Помощь русских в осуществлении нашего плана исключительно важна. С другой стороны, имеет для них немалое значение. Таким образом, выигрывают обе стороны. К тому же у нас избыток пшеницы, она только занимает место в хранилищах.

— Значит, единственный камень преткновения — позиция Израиля? — Президент Фаулер обвел глазами сидящих за столом. Все участники совещания согласно закивали. — Насколько она непреодолима?

— Джек, — повернулся Кабот к своему заместителю, — как реагировал на это Авраам Бен-Иаков?

— Накануне моего вылета в Саудовскую Аравию мы с ним обедали. Он выглядел весьма расстроенным. Мне неизвестна его позиция. Я был не настолько откровенен, чтобы он мог предупредить свое правительство и…

— Что значит «не настолько», Райан? — резко прервала его Эллиот.

— Это значит, что я ничего ему не сказал, — ответил Райан. — Посоветовал подождать дальнейшего развития событий. Разведывательным службам такое не очень нравится. Думаю, он чувствовал, что что-то происходит, но так и не узнал ничего определенного.

— Когда я рассказал им о нашем предложении, они выглядели крайне удивленными, — поддержал Адлер Райана. — Они явно чего-то ждали, но не того, что я им преподнес.

Госсекретарь подался вперед.

— Господин президент, на протяжении двух поколений Израиль жил с мыслью, что только он и никто больше несет ответственность за собственную национальную безопасность. Это превратилось у израильтян почти в манию — они верили в это, хотя ежегодно мы поставляли им огромное количество вооружений и обеспечивали деньгами. Так что официальная политика израильского правительства опирается на такое представление, как на реальность. Их неотступно преследует страх — боязнь, что, доверив свою безопасность доброй воле иных стран, они станут уязвимыми и не смогут защитить себя в нужный момент.

— Слушать все это уже надоело, — холодно заметила Лиз Эллиот.

Не надоело бы, если бы шесть миллионов твоих соплеменников превратились в дым крематориев, подумал Райан. Господи, неужели нас уже не трогает память об истреблении, которому подвергли евреев?

— Полагаю, мы все единодушны в том, что двусторонний договор между Соединенными Штатами и Израилем получит единодушное одобрение Сената, — произнес Арни ван Дамм, впервые взяв слово.

— Насколько быстро мы сумеем развернуть необходимые воинские формирования на территории Израиля? — поинтересовался президент.

— С того момента, как вы нажмете кнопку, сэр, для этого потребуется примерно пять недель, — ответил министр обороны. — Уже сейчас формируется Десятый механизированный кавалерийский полк. В общем-то это часть, обладающая мощью тяжелой бригады. Она способна разбить — точнее уничтожить — любую бронетанковую дивизию арабов. Кроме того, мы добавим — для вида — подразделение морской пехоты, а после того, как договоримся о базировании наших кораблей в Хайфе, у нас в восточной части Средиземного моря почти неотлучно будет находиться авианосная группа. А вместе с авиакрылом истребителей-бомбардировщиков Ф-16, базирующимся на Сицилии, — это мощная сила. К тому же и военным такое не может не понравиться. Они смогут готовить войска на большой территории. Мы станем пользоваться нашей базой в пустыне Негев точно так же, как и Национальным центром подготовки в Форт-Ирвине. Нет лучшего способа поддерживать на высоком уровне боевую подготовку, чем постоянная и непрерывная тренировка. Разумеется, на это потребуются немалые ассигнования, но…

— Но мы готовы пойти на это, — перебил его спокойным голосом Фаулер. — Решение ближневосточной проблемы стоит любых денег, и у нас не возникнет трудностей с выделением средств при рассмотрении этого вопроса в конгрессе, не правда ли, Арни?

— Всякий конгрессмен, который попытается возражать, навсегда поставит точку на своей карьере, — уверенно ответил начальник аппарата президента.

— Значит, все дело в том, чтобы преодолеть сопротивление израильтян? — спросил Фаулер.

— Совершенно верно, господин президент, — ответил Талбот за всех присутствующих.

— Итак, как лучше всего убедить их? — Вопрос президента был чисто риторическим. Ответ был очевиден. Правительство Израиля, находящееся сейчас у власти, подобно предыдущим правительствам на протяжении последних десяти лет, представляло собой неустойчивую коалицию нескольких политических групп с различными интересами. Стоило Вашингтону подтолкнуть его — и оно рухнет. — Какова позиция остального мира?

— Страны НАТО не станут возражать. — Раньше, чем Талбот успел открыть рот, ответила Эллиот. — Остальные страны — члены ООН согласятся с нами, исламский мир последует их примеру. Если Израиль станет сопротивляться, он окажется в полной изоляции.

— Мне бы не хотелось оказывать на Израиль слишком сильное давление, — заметил Райан.

— Это не входит в вашу компетенцию, доктор Райан, — ответила Эллиот сладким голосом. Несколько лиц повернулись в его сторону, глаза кое-кого недовольно сузились — никто не поддержал Райана.

Наступила неловкая тишина.

— Вы совершенно правы, доктор Эллиот, — произнес наконец Райан. — Однако не менее справедливо и то, что слишком явное давление окажет воздействие, противоположное тому, на которое рассчитывает президент. Кроме того, существуют еще и моральные соображения.

— О моральной стороне дела, доктор Райан, мы позаботимся, — сказал президент. — Здесь все просто: в этом регионе было достаточно войн, и пришло время положить им конец. Наш план рассчитан именно на это.

«Наш план», отметил про себя Райан. Глаза ван Дамма дрогнули, но он промолчал. Джек понял, что в этой комнате он в одиночестве — таком же, на которое президент собирался обречь Израиль. Наклонив голову, он посмотрел в свои записи. Подумаешь, «моральная сторона дела», пронеслась у него гневная мысль. Просто желание оставить отпечатки своих ног в песках времени, стремление создать политический капитал, представив себя Великим Миротворцем. Но сейчас не время быть циником, и хотя план больше не принадлежал Райану, он утешался тем, что его осуществление принесет немалую пользу миру.

— Допустим, нам придется оказать на них давление, — произнес президент Фаулер тихим голосом. — Как? Ничего жесткого, просто послать им четкий и ясный сигнал.

— На следующей неделе мы собирались направить Израилю крупную партию запасных частей для военно-воздушных сил. Они заменят радиолокационные системы на всех истребителях-бомбардировщиках Ф-15, — заметил министр обороны Байкер. — Есть и другие поставки, но радиолокационные системы представляют для них наибольший интерес. Мы сами устанавливаем эти совершенно новые приборы. То же самое относится и к системам запуска ракетных снарядов на самолетах Ф-16. В вопросах обороны страны израильтяне больше всего полагаются на военно-воздушные силы. И если мы — по техническим причинам — задержим названные поставки, они сразу поймут, что от них требуется.

— И это можно осуществить без лишнего шума? — спросила Эллиот.

— Мы дадим им понять, что скандал не поможет, — произнес ван Дамм. — Если речь президента на заседании Ассамблеи ООН будет хорошо принята — а этого следует ожидать, — у нас появится возможность обезоружить израильское лобби в нашем конгрессе.

— Может быть, есть смысл смягчить обстановку и предложить им более крупные поставки оружия вместо того, чтобы выводить из строя системы, уже находящиеся у них на вооружении. — Это была последняя попытка Райана.

Эллиот тут же оборвала его:

— Мы не можем позволить себе подобное.

— Вряд ли удастся выделить дополнительные ассигнования на оборону из нашего бюджета, даже ради помощи Израилю, — согласился с нею ван Дамм. — У нас просто нет денег.

— Мне бы хотелось предупредить их заранее — если мы действительно собираемся давить на них, — заметил государственный секретарь.

— Нет. Если нужно, чтобы они поняли, следует сделать это решительно и без колебаний, — качнула головой Лиз Эллиот. — Им нравится сила. Они поймут.

— Отлично. — Президент сделал последнюю пометку у себя в блокноте. — Итак, храним полное молчание до речи на будущей неделе. Я внесу в нее изменения и приглашу израильтян принять участие в официальных переговорах через две недели в Риме. Мы дадим им понять, что либо они соглашаются с планом, либо последствия окажутся тяжелыми для них. И подчеркнем, что на этот раз это не блеф. Дабы они поняли, что от них требуется, сделаем так, как рекомендует министр обороны Банкер, и неожиданно. Есть еще замечания?

— Если что-то просочится?.. — тихо спросил ван Дамм.

— Как обстоят дела в Израиле? — Эллиот посмотрела на Скотта Адлера.

— Я сказал им, что проблема в высшей степени щекотливая, но…

— Брент, свяжись по телефону с их министром иностранных дел и предупреди его, что, если они поднимут шум до моего обращения к делегатам ООН, их ждут серьезные неприятности.

— Хорошо, господин президент.

— Что касается лиц, принимавших участие в этом совещании, отсюда никакой информации просочиться не должно. — Замечание президента было явно адресовано тем, кто сидел у дальнего конца стола. — Совещание закончено.

Райан собрал бумаги и вышел в коридор. За ним тут же последовал Маркус Кабот.

— Когда ты научишься не открывать рот, Джек?

— Послушайте, директор, если мы надавим на них слишком сильно…

— То добьемся своего.

— По-моему, это — неверный и глупый шаг. Да, мы добьемся своего. Пусть на это уйдет несколько лишних месяцев, но они все равно согласятся. Бессмысленно угрожать им.

— Президент хочет, чтобы все было сделано в соответствии с его пожеланиями. — Кабот повернулся и пошел прочь.

— Хорошо, сэр, — ответил Джек ему в спину.

Дискуссия была закончена.

В коридор вышли остальные. Талбот кивнул Райану и подмигнул. Никто больше даже не посмотрел в его сторону. Потом Адлер о чем-то пошептался со своим боссом и подошел к Райану.

— Удачная попытка, Джек. Несколько минут назад тебя едва не вышвырнули с твоего поста.

Эти слова изумили Райана. Неужели в его обязанности не входит говорить то, что он думает?

— Послушай, Скотт, если мне нельзя выражать свою…

— Да, нельзя. Нельзя возражать президенту — по крайней мере этому. Твое положение в правительстве недостаточно высоко, чтобы убедить его в том, что он ошибается. Брент хотел было сказать именно это, но ты опередил его — и проиграл. Более того, заставив президента занять непримиримую позицию, ты не оставил Талботу возможностей маневрировать. Так что в следующий раз лучше помолчи.

— Спасибо за поддержку. — В голосе Райана прозвучала обида.

— Да пойми же, Джек, ты сам все испортил. Ты высказал правильные соображения, но выбрал ошибочную форму. Пусть это будет тебе уроком. — Адлер помолчал. — Между прочим, босс высоко оценил твою деятельность в Эр-Рияде. Если научишься молчать, когда требуется, сказал он, цены тебе не будет.

— Ну что же, и на том спасибо. — Адлер был совершенно прав, и Райан понимал это.

— Ты сейчас куда?

— Домой. Сегодня мне нечего делать в Управлении.

— Тогда поехали с нами. Брент хочет поговорить с тобой. Пообедаем у меня в кабинете. — Адлер повел Райана к лифту.

* * *

— Ну, а ваше мнение? — спросил президент, все еще сидя за столом.

— Мне кажется, что все развивается как нельзя лучше, — ответил ван Дамм. — Особенно если удастся осуществить это перед выборами в конгресс.

— Да, завоевать еще несколько мест было бы недурно, — согласился Фаулер. Первые два года его администрации прошли тяжко. Проблемы с бюджетом, усугубленные экономическими трудностями, которые никак не могли выровняться, усложнили осуществление его программ. В результате его стиль управления страной сопровождался в основном не восклицательными, а вопросительными знаками. Предстоящие выборы в конгресс, намеченные на ноябрь, станут первым пробным камнем и продемонстрируют, насколько новый президент популярен — или непопулярен — в стране. Первые результаты опроса населения оказались крайне неопределенными. Традиционно партия президента обычно теряла несколько мест в конгрессе, но Фаулер не мог себе этого позволить. — Жаль, конечно, что придется оказать давление на израильтян, но…

— С политической точки зрения это окажется выгодным… если удастся заключить договор.

— Удастся, — откликнулась Эллиот. — Надо только не опоздать, и тогда к шестнадцатому октября договор будет утвержден сенатом.

— Ты очень честолюбива, Лиз, — заметил Арнолд. — Ну ладно, мне пора за работу. Если позволите, господин президент…

— До завтра, Арни.

Фаулер подошел к окнам, выходящим на Пенсильвания-авеню. Обжигающие волны августовского зноя колыхали воздух над тротуарами и мостовыми. На противоположной стороне улицы, в сквере Лафайета, виднелись два лозунга сторонников антиядерного движения. Фаулер недовольно фыркнул. Неужели эти глупые хиппи не понимают, что атомные бомбы ушли в историю? Он повернулся к своему помощнику по национальной безопасности.

— Пообедаешь со мной, Элизабет?

— С удовольствием, Боб, — улыбнулась доктор Эллиот своему боссу.

* * *

От увлечения брата наркотиками осталась только одна полезная вещь — деньги. Он оставил после своей смерти почти сто тысяч долларов — в старом потрепанном чемодане. Марвин Расселл взял деньги и переехал в Миннеаполис, где купил хорошую одежду, пару приличных чемоданов и билет. Среди многих полезных навыков, которые он приобрел в тюрьме, было то, как должным образом изменить не только имя, но и весь свой образ. Сейчас у него было три варианта, включая паспорта, о которых не было известно полиции. Кроме того, в тюрьме его научили, как стать незаметным. Купленные им костюмы были приличными, но не бросались в глаза. Он приобрел билет на рейс, который, по его расчетам, будет полупустым, и сэкономил таким образом пару сотен долларов. Оставленные братом деньги — 91 тысяча 545 долларов — нужно было растянуть на длительное время, а он знал, что жизнь там, куда он направляется, дорогая. В то же время жизнь там и очень дешевая, хотя и не в финансовом выражении. Однако давным-давно Марвин понял, что воин должен быть готовым и к этому.

Во Франкфурте он сделал пересадку и полетел на юг. Будучи умным и дальновидным человеком, Марвин однажды, года четыре назад, принял участие в чем-то вроде международной конференции. Ради этого он принес в жертву один из своих паспортов и созданный соответственно ему образ. На этой конференции Марвину удалось установить несколько полезных контактов, но самое главное — он узнал, как в случае необходимости связаться с нужными ему людьми. Международное сообщество террористов отличается крайней осторожностью и недоверием. И понятно почему — ведь против них сконцентрировали свои силы все организации правопорядка. Он так и не узнал, насколько ему повезло: из троих, с кем он сумел установить контакт, за одним давно следили, а еще двоих — членов «Красных бригад» — незаметно арестовали вскоре после конференции. Однако Расселл воспользовался одной из явок, еще продолжавших функционировать. Этот контактер направил его в Афины на встречу за ужином, где его подвергли проверке и допустили к дальнейшему прохождению по тайным каналам. Расселл поспешно вернулся в свой отель — местная пища ему не нравилась — и сел, терпеливо ожидая звонка. Сказать, что он нервничал — значит не сказать ничего. Несмотря на всю свою природную осторожность, Марвин знал, насколько он уязвим. У него не было даже карманного ножа, чтобы защитить себя — путешествовать с оружием было слишком опасно, — и любой полицейский, опознавший его, мог без труда пристрелить Марвина. Что, если канал, по которому его направили, находится под наблюдением полиции? Если это так, то его арестуют прямо в отеле — или заманят в хитро поставленную ловушку, из которой ему вряд ли удастся спастись живым. Европейские полицейские далеко не так строго соблюдают конституционные права, как их американские коллеги, — но эта мысль исчезла едва возникнув. Разве агенты ФБР проявили милосердие к его брату?

Проклятье! Еще один воин племени сиу погиб, пристреленный как собака. Ему не дали даже спеть предсмертную песнь. Но они заплатят за это. Однако лишь в том случае, подумал Марвин Расселл, если он останется в живых.

Он сидел у окна в темной комнате — свет Марвин выключил — и следил за транспортом на улице в ожидании, когда зазвонит телефон, и настороже на случай появления полицейского автомобиля. Как заставить их заплатить за смерть брата и другие несчастья, причиненные его племени? — думал он. Расселл не знал этого да и не особенно беспокоился. Лишь бы ему поручили что-нибудь важное. Деньги он уложил в пояс. Но тут Марвина подвела его атлетическая фигура — толстый пояс с деньгами трудно спрятать на тонкой мускулистой пояснице. Однако Расселл понимал, что он не может позволить себе расстаться с деньгами — что тогда станет он делать? Следить за тратой денег было непросто. Марки в Германии, драхмы здесь… К счастью, билеты на самолет он покупал за доллары. Именно по этой причине Расселл старался летать на американских авиалиниях и совсем не потому, что ему нравился звездно-полосатый флаг на хвостовом стабилизаторе авиалайнеров. Зазвонил телефон. Расселл поднял трубку.

— Слушаю.

— Завтра, в половине десятого, возле отеля, с чемоданом, готовый к полету. Понятно?

— В половине десятого, ясно. — На противоположном конце линии трубку положили раньше, чем он успел произнести что-то.

— Хорошо, — пробормотал Расселл. Он встал и подошел к кровати. Дверь была заперта на два оборота, предохранительная цепочка на месте, а ручку двери Расселл подпер стулом. Он сел и задумался. Если это ловушка, его захватят прямо перед отелем — или увезут в машине и арестуют потом, чтобы не привлекать внимания прохожих. Но уж, конечно, не захотят договариваться о встрече и потом врываться в отель и ломать дверь. Наверно, не захотят. Трудно сказать, как мыслят полицейские, правда? Поэтому он лег спать не раздеваясь, в джинсах и поясе с деньгами вокруг талии. В конце концов, ему надо опасаться и воров…

Здесь солнце встало так же рано, как и дома. Как только первые оранжевые лучи заглянули в окна, Расселл проснулся. Приехав в отель, он попросил, чтобы его разместили в номере с окнами на восток. Он помолился солнцу и приготовился к отъезду. Завтрак Расселл заказал заранее, и его доставили в номер — это стоит несколько лишних драхм, но какое это имеет значение? Он уложил те немногочисленные вещи, которые достал из чемодана, и к девяти уже был готов и очень нервничал. Если с ним что-нибудь случится, то это произойдет в ближайшие тридцать минут. Не исключено, он умрет еще до обеда, — в чужой стране, далеко от духов своего племени. Вернут ли его тело для погребения в Дакоту? Вряд ли. Он просто исчезнет с лица Земли. Действия, которые он приписывал полицейским, ничем не отличались от тех, которые предпринял бы он сам, но разумная тактика воина соответствовала тактике его противника, правда? Расселл расхаживал по комнате, глядя из окна на автомобили и уличных торговцев. Любой из них, продающий безделушки или кока-колу туристам, может запросто оказаться полицейским. И не один, скорее десяток. Полицейские не любят честные схватки, верно? Они стреляют из засады и нападают, лишь когда их намного больше.

9.15. Цифры на электронных часах выскакивали то быстро, то медленно, в зависимости от того, как часто Расселл оборачивался, чтобы посмотреть на них. Пора. Он взял чемоданы и не оглядываясь вышел из комнаты. До лифта было всего несколько шагов, и кабина прибыла так быстро, что тревога Расселла только усилилась. Через минуту он был в вестибюле. Отклонил помощь посыльного и сам донес чемоданы до стойки портье. Оставалось только расплатиться за завтрак, и он отдал положенные драхмы. До половины десятого было еще несколько минут, и он подошел к газетному киоску. Что происходит в мире? Марвин ощущал странное чувство любопытства, странное потому, что он жил в крохотном мире, состоящем из опасностей, ответных действий и маневров. Что такое мир? — спрашивал он себя. Миром для него было то, что он видел в данную минуту, сфера пространства, ограниченная его чувствами. Дома Расселл видел далекий горизонт и огромный купол неба над ним. А вот здесь действительность была ограничена стенами и простиралась всего на сотню футов от одного горизонта до другого. Внезапно его охватило острое чувство беспокойства. Он знал, что такое быть объектом охоты, и попытался справиться с этим чувством. Посмотрел на часы — 9.28.

Расселл подошел к стоянке такси, не зная, что делать дальше. Он остановился, поставил чемоданы на тротуар и с деланной небрежностью оглянулся по сторонам. Это потребовало от него немалых усилий — он знал, что в это мгновение на него могут быть направлены дула автоматов. Неужели он погибнет подобно Джону? Пуля пробьет ему голову, неожиданно, без всякого предупреждения, и он рухнет на асфальт и умрет, как животное, без всякого достоинства, присущего человеку. От такой мысли ему стало дурно. Расселл сжал свои могучие руки в тугие кулаки, чтобы они не дрожали. К нему приближался автомобиль, и водитель смотрел на него. Наконец-то! Расселл поднял чемоданы и пошел к машине.

— Мистер Дрейк? — Это было имя, под которым сейчас путешествовал Расселл. Водитель был не тот мужчина, которого он встретил за ужином. Ему стало ясно, что он имеет дело с профессионалами, каждый из которых выполняет свое поручение. Это был хороший знак.

— Да, это я, — ответил Расселл с улыбкой, похожей на гримасу.

Шофер вышел из машины и открыл багажник. Расселл уложил туда чемоданы, затем, подойдя к дверце, сел на сиденье рядом с водителем. В случае западни он успеет задушить его и таким образом чего-то достигнет.

В пятидесяти метрах позади в старом «опеле», раскрашенном под такси, сидел сержант полиции Спиридон Папаниколау. С роскошными черными усами, жуя ватрушку, он меньше всего походил на полицейского. В «бардачке» машины лежал небольшой автоматический пистолет, но Папаниколау, подобно большинству европейских полицейских, не был хорошим стрелком. Его настоящим оружием была камера «Никон», спрятанная под сиденьем. Сейчас он выполнял задание Министерства общественного порядка и вел наблюдение. У него была фотографическая память на лица — камера применялась для удобства тех, кто не отличался талантом, которым Папаниколау по праву гордился. Исполняемая им работа требовала бесконечного терпения, но у него терпения было в избытке. Всякий раз, когда полицейскому начальству становилось известно о возможном нападении террористов в районе Афин, Папаниколау отправлялся на охоту в окрестности отелей, аэропортов и причалов. Он был не единственным полицейским, выполняющим подобные задания, но зато справлялся с ними лучше других. Папаниколау обладал настоящим нюхом на террористов, подобно тому как его отец обладал нюхом на места, где лучше всего ловится рыба. Кроме того, он ненавидел террористов. Он ненавидел всех преступников во всем их разнообразии, но террористов — особенно, и Папаниколау выходил из себя, когда правительство то и дело меняло свое отношение к этим мерзавцам, то позволяя им оставаться в Греции, то выгоняя прочь. Папаниколау считал, что этим убийцам не место в его древней и благородной стране. Сейчас правительство опять изменило политику и потребовало изгнать их из Греции. Неделю назад поступило сообщение о том, что кого-то из Народного фронта освобождения Палестины вроде бы видели неподалеку от Парфенона. Четыре агента из группы Папаниколау находились в аэропорту. Еще несколько проверяли причалы, а вот сам он любил следить за отелями. Ведь останавливаться где-то надо. Они никогда не выбирали лучших, чтобы не выделяться. И не жили в плохих — мерзавцы любили определенную степень комфорта. Средненькие, удобные семейные пансионаты в переулках, среди множества путешественников студенческого возраста, чей непрерывный поток — то входили, то уходили — затруднял обнаружение какого-то определенного лица. Но у Папаниколау были глаза отца. Он мог опознать человека на расстоянии семидесяти метров, посмотрев на него всего полсекунды.

А у водителя «фиата» было знакомое лицо. Папаниколау не мог припомнить имя этого человека, но знал, что уже где-то видел его. Может быть, в досье на «неизвестных», на одной из сотен фотографий, постоянно присылаемых из Интерпола и из военной контрразведки, сотрудники которой жаждали крови террористов, в то время как правительство то и дело срывало их планы. Это была страна Леонидаса и Ксенофана, Одиссея и Ахилла. Греция — Эллада для сержанта — родина древних героев, страна, где родились свобода и демократия, — совсем не место, где иностранные подонки могут безнаказанно убивать…

А вот кто с ним? — подумал Папаниколау. Одет по-американски… Правда, странные черты лица. Быстрым движением он поднял камеру, до предела увеличил изображение и сделал три снимка, затем снова спрятал камеру под сиденье. «Фиат» тронулся с места… Ну что же, посмотрим, куда они направляются. Сержант включил на своем такси сигнал «занято» и выехал с места стоянки.

Расселл поудобнее устроился на сиденье. Он решил не пристегиваться. Если понадобится выскочить из машины, ремень будет только лишним препятствием. Водитель знал свое дело, умело вел машину в оживленном транспортном потоке. И молчал. Это устраивало Расселла. Он наклонил голову и посмотрел вперед, пытаясь увидеть ловушку. Затем американец окинул взглядом салон автомобиля. Оружия не видно, никаких следов микрофонов или радиооборудования. Разумеется, это еще ничего не значило, но он решил все-таки посмотреть. В конце концов Расселл притворился, что хочет отдохнуть, и повернулся так, чтобы смотреть вперед, через ветровое стекло, и назад — в зеркало на правом борту машины. Сегодня его охотничий инстинкт был напряжен до предела. Опасность угрожала отовсюду.

Водитель «фиата», казалось, вел машину без определенной цели. Разумеется, Расселлу было трудно утверждать это с уверенностью. Улицы Афин строились еще до появления колесниц, и более поздние уступки колесному транспорту не сумели превратить Афины в Лос-Анджелес. Несмотря на то что автомобили на улицах были крохотными, движение транспорта превратилось в одну, едва двигающуюся огромную пробку. Расселлу хотелось поинтересоваться, куда они едут, но он знал, что спрашивать не имеет смысла. Он не сумеет отличить правдивый ответ от обмана, и, даже если получит правдивый ответ, скорее всего ничего не поймет. Плохо это или хорошо, но ему придется подчиниться выбранному для него курсу. Расселл не чувствовал себя от этого спокойнее, однако отрицать правду значило лгать себе, и он не мог пойти на это. Единственное, что ему оставалось, — это сохранять бдительность. Расселл так и поступил.

Они едут в аэропорт, подумал Папаниколау. Вот это действительно удача. Вдобавок к полицейским из его группы там находятся по крайней мере двадцать полицейских других служб, вооруженных пистолетами и автоматами. Так что все будет просто. Несколько полицейских, одетых в штатское, подойдут к ним вплотную, а когда двое вооруженных полицейских в форме пройдут мимо и привлекут внимание сидящих в «фиате», можно будет взять их — ему нравился этот американский эвфемизм — спокойно и не поднимая шума. Отведем их в боковую комнату аэропорта, чтобы убедиться, что они собой представляют, а если сержант ошибся, что ж, расхлебывать кашу — обязанность капитана. Извините, заявит капитан, но ваша внешность похожа на описание, полученное нами от… — ему придется придумать, на кого удобнее возложить вину, может быть на французов или итальянцев. Сами понимаете, как важно следить за безопасностью международных воздушных рейсов. Затем билеты этих двоих — если их заподозрили напрасно — будут обменены на первых класс. Почти всегда все обходилось без скандала.

А вот если лицо принадлежало тому, кого подозревал Папаниколау, это будет для сержанта третий террорист, задержанный в этом году. Может быть, даже четвертый. Только потому, что его спутник одет как американец, совсем не значит, что он на самом деле приехал из США. Четверо за восемь месяцев — нет, даже за семь, поправил себя Папаниколау. Не так уж плохо для несколько эксцентричного полицейского, предпочитающего работать в одиночку. Папаниколау решил немного приблизиться к «фиату». Ему не хотелось потерять такую «ценную» рыбку в городском транспорте.

Расселл насчитал множество такси. Они перевозят в основном туристов или тех, кому не хочется управлять машиной в такой каше… Как странно! Он не сразу понял почему. Ну конечно! В этом такси не горит знак на крыше, а внутри сидит один водитель. У незанятых машин знак включен, а если такси везет пассажиров, то знак выключается. По-видимому, включенный знак — примета свободного такси, решил он. Но у этой машины — единственной среди многих — свет не горел. Водитель «фиата» ехал не торопясь и свернул направо на улицу, что вела, казалось, к настоящему шоссе. Большинство такси не сделало этого поворота, а вот машина с выключенным знаком на крыше последовала за ними. Расселл не знал, едут ли они сейчас в сторону музеев или торговых центров.

— Нас ведут, — спокойно заметил он. — Может быть, кто-то из твоих друзей прикрывает нас сзади?

— Нет. — Водитель мгновенно взглянул в зеркало заднего обзора. — Какой из них, по-твоему?

— Это не «по-моему», приятель. Я знаю точно. Такси в пятидесяти ярдах от нас, грязно-белого цвета, с выключенным знаком на крыше. Тип машины мне не известен. Тебе следовало быть повнимательнее. — Неужели это и есть ловушка? — подумал Расселл. Убить водителя не составит труда. Невысокий парень с тонкой худой шеей — свернуть ее ему будет не сложнее, чем куренку.

— Спасибо. В самом деле, я промахнулся, — ответил водитель, тоже заметив сопровождающее их такси. Кто это может быть? Посмотрим. Он сделал неожиданный поворот. Такси последовало за ними.

— Ты прав, дружище, — задумчиво произнес водитель. — Как тебе удалось заметить его?

— Я привык замечать все, что происходит вокруг меня.

— Понятно… это меняет наши планы. — В голове водителя проносились разные варианты. В отличие от Расселла он знал, что никакая ловушка им не угрожает. Хотя он не сумел проверить, что на самом деле представляет собой его пассажир, ему было ясно, что никакой полицейский или агент спецслужб не предупредил бы о хвосте. Скорее всего не предупредил бы, поправился он. Однако есть способ убедиться в этом с полной уверенностью. Водитель тоже был разгневан на греков. Один из его товарищей исчез с улицы Пирея в апреле и появился в Англии через несколько дней. Сейчас он находится в тюрьме Паркхерст на острове Уайт. Было время, когда они действовали в Греции относительно безнаказанно, пользуясь этой страной как надежным перевалочным пунктом. Водитель понимал, что не следовало осуществлять здесь настоящие террористические операции — надежное убежище и место, откуда совершались вылазки в другие страны, было слишком ценным, чтобы его не оберегать как зеницу ока, — но это не уменьшало гнева против греческой полиции.

— Не исключено, что нам понадобится принять кое-какие меры.

— У меня нет оружия.

— Я вооружен. Но мне не хотелось бы прибегать к оружию. Ты сильный?

Вместо ответа Расселл левой рукой сжал колено водителя.

— Достаточно. Ты убедил меня, — бесстрастно произнес водитель. — Если ты повредишь мне колено, я не смогу вести машину. Тебе уже приходилось убивать?

— Да, — ответил Расселл. Он еще никогда не убивал человека, но ему приходилось убивать множество других живых существ. — Это будет нетрудно.

Водитель кивнул и увеличил скорость, направляясь к окраине города. Ему нужно найти…

Папаниколау нахмурился. Они больше не ехали в сторону аэропорта. Хорошо, что он не остановился и не предупредил о прибытии. Ничего страшного. Сбавив скорость, он скрылся за другими автомобилями. Яркая окраска выделяла «фиат» среди машин, и, когда движение еще поредеет, он будет следить за ним издалека. Может, они едут к убежищу террористов. Тогда нужно быть предельно осторожным. Зато и полученная информация окажется весьма ценной. Узнать адрес места, где скрываются террористы, — лучше и не придумаешь. Затем сюда прибудет группа захвата или служба контрразведки установит слежку за домом, чтобы опознать все больше и больше подозреваемых, а потом захватит сразу трех или даже больше мерзавцев. Вот когда он получит награду и продвинется по службе. Ему снова пришло в голову, что следовало бы сообщить по радио о том, что он занят, — но что именно сообщить? Папаниколау понимал, что в азарте преследования пока он может передать лишь одно — он увидел знакомое лицо. Но как вспомнить имя? А вдруг глаза обманули его? Вдругэто лицо кого-то совсем другого, скажем, обычного преступника?

Спиридон Папаниколау ворчал про себя, проклиная судьбу и свое невезение, но его опытные глаза неустанно следили за «фиатом». Они въехали в старую часть Афин, пронизанную узкими улочками. Это не был престижный район для богатых, здесь проживали рабочие. Узкие извилистые улицы сейчас были почти пустыми. Тот, кто работал, находился сейчас на службе. Домашние хозяйки разошлись по магазинам. Дети играли в парке. К тому же в это время года много отпускников уезжают отдыхать на острова, так что улицы были пустыми более обычного. Внезапно «фиат», затормозив, свернул вправо в один из бесчисленных переулков.

— Ты готов?

— Да.

Автомобиль на мгновение остановился. Расселл уже снял пиджак, думая, а не ловушка ли это, наконец. Впрочем, теперь это уже не имело значения. Что будет — то будет. Он сжимал и разжимал могучие ладони, направляясь по улице назад.

Сержант увеличил скорость, чтобы побыстрее достичь поворота. Если они скроются в лабиринте этих переулков, ему придется быть совсем рядом, чтобы следить за ними. Ничего не поделаешь — может быть, его заметили. Тогда он вызовет помощь по радио. В конце концов, работа полицейского соткана из случайностей. Как только сержант приблизился к перекрестку, он увидел в переулке мужчину. Тот стоял и читал газету. Это не один из тех, за кем следил Папаниколау, — без пиджака, правда, лицо повернуто в сторону и поза напоминает какого-то киноактера. При этой мысли сержант даже улыбнулся — но улыбка тут же исчезла. Он заметил, что «фиат» остановился всего в двадцати метрах и задним ходом двигается к нему. Сержант нажал на тормоза и начал было поворачивать голову, глядя назад, чтобы развернуть машину, как к его лицу протянулась рука. Он инстинктивно поднял руки, пытаясь защищаться, но опоздал. Одна мощная ладонь схватила его за подбородок, другая опустилась на затылок. Руки нападавшего резко повернули его голову — и сержант увидел американца. Но увидел его лишь на миг — шейные позвонки громко хрустнули, и этот звук дал понять полицейскому, что он мертв, словно в него попала пуля. В последнее мгновение он узнал лицо — у мужчины были действительно странные черты, как у артиста, как у артиста, как у…

Расселл отскочил в сторону и махнул рукой. «Фиат» рванул вперед, затем резко подал назад и врезался в такси. Голова таксиста безвольно качнулась на сломанной шее. Он уже мертв, подумал Расселл. Надо убедиться. Наклонившись к таксисту, он попытался нащупать пульс. Шейные — да и спинные — позвонки сломаны. Расселл подбежал к «фиату». Опускаясь на сиденье, он улыбнулся про себя. Как просто…

— Он мертв. Поехали отсюда!

— Ты уверен?

— Я сломал ему шею, как спичку. Не сомневайся. Совсем несложно, хлипкий мужичонка.

— Хочешь сказать, вроде меня? — Водитель повернулся к Расселлу и усмехнулся. Ему, разумеется, придется бросить машину, однако эйфория спасения и убийства противника была сейчас его главным чувством. К тому же он нашел товарища — надежного и достойного.

— Как тебя зовут?

— Марвин.

— А меня — Ибрагим.

* * *

Речь президента была триумфальной. Он знает, как обращаться к слушателям, подумал Райан, когда в зале заседаний Генеральной Ассамблеи раздались аплодисменты. На лице президента появилась благодарная, хотя не без холодка улыбка, когда он поклонился собравшимся делегатам из ста шестидесяти — или более того — стран. Телевизионные камеры показали крупным планом израильскую делегацию, чьи аплодисменты оказались не столь восторженными, как у делегатов арабских государств: судя по всему, израильтян не успели подробно информировать о происходящем. Советская делегация превзошла себя и присоединилась к тем, кто аплодировал стоя. Райан нажал на кнопку дистанционного управления и выключил телевизор еще до того, как комментатор службы новостей Эй-би-си начал излагать содержание выступления президента. Черновик речи лежал у Райана на столе, и он делал пометки у себя в блокноте. Несколько минут назад по телексу передали приглашения Ватикана всем заинтересованным министерствам иностранных дел. Они пришлют своих представителей в Рим через десять дней. Проект договора был подготовлен. Стремительные шаги, предпринятые втайне от всех горсткой послов и их патронов-чиновников, информировали остальные правительства, чего следует ожидать, и результатом стало всеобщее одобрение. Израильтяне знали об этом. Было разрешено просочиться кое-каким сведениям — в желательных, разумеется, направлениях. А если они все-таки будут сопротивляться — ну что же, Банкер приостановил отправку крупной партии запчастей для израильских ВВС, и израильтяне были настолько потрясены этим, что еще не успели прореагировать. Если уж быть более точным, их предупредили, чтобы они никак не реагировали, если хотят получить новые радиолокационные системы. Израильское лобби в конгрессе уже начало действовать — у него были свои источники на разных уровнях американского правительства, — и конгрессмены, занимающие наиболее ответственные посты, получили осторожные запросы. Однако Фаулер двумя днями раньше собрал лидеров конгресса и сообщил им о своих планах. В результате предварительные наметки гласили, что План Фаулера будет принят весьма благожелательно. Председатель Комитета по иностранным делам сената и его ведущие члены обещали, что проекты обоих договоров будут одобрены в течение недели. Это действительно может произойти, подумал Райан, и на Ближнем Востоке может наконец наступить мир. Во всяком случае шаги, предпринятые Соединенными Штатами, не нанесут никакого ущерба. Подтверждением тому — вся репутация Америки, которую она заслужила во время столь рискованной войны в Персидском заливе. Арабы рассматривают американские намерения как коренное изменение в политике США — это действительно было резким поворотом, в результате которого американцы решили приструнить израильтян. Израиль придет к аналогичной точке зрения, но для них это не соответствовало действительности. Мир на Ближнем Востоке будет гарантирован единственным возможным способом — военной и политической мощью Америки. Конец конфронтации между Востоком и Западом сделал это возможным, и Америка вместе с остальными крупными государствами решила продиктовать условия справедливого мира. Не совсем так, поправил себя Райан, мы собираемся продиктовать то, что нам кажется условиями справедливого мира. Боже мой, надеюсь, это осуществится.

Для этого достаточно поздно, конечно. В конце концов, План Фаулера был его, Райана, идеей. Нужно было разорвать заколдованный круг, найти выход из ловушки. Америка оказалась единственной страной, которой верили и те и другие, чего удалось добиться пролитой кровью американцев, с одной стороны, и огромными денежными субсидиями — с другой. Америка вынуждена гарантировать мир, и этот мир должен основываться на чем-то, похожем на справедливость для всех заинтересованных сторон. Уравнение было одновременно простым и сложным. Его принципы можно выразить в одном коротком параграфе, а вот методы осуществления займут целую книгу. Финансовые затраты — законы, делающие их возможными, — легко пройдут через конгресс, несмотря на солидные размеры ассигнований. Саудовская Аравия принимает на себя четверть необходимых затрат — этого удалось добиться четыре дня назад государственному секретарю Талботу. В обмен на это саудовцы смогут купить еще одну партию самого современного оружия, чем займется Деннис Банкер. Талбот и Банкер исполнили свои роли поистине блестяще, подумал Райан. Несмотря на все недостатки президента, два наиболее важных члена его администрации — два близких друга — представляли собой лучшую команду в правительстве, которую приходилось видеть Райану. На прошлой неделе они принесли немалую пользу своей стране и ее президенту.

— Да, похоже, что это осуществляется, — тихо произнес Райан в одиночестве своего кабинета. — Может быть, может быть, может быть… — Он посмотрел на часы. Примерно через три часа у него уже будет информация по этому вопросу.

* * *

Куати нахмурившись смотрел на экран своего телевизора. Неужели такое возможно? История отрицала это, однако…

Однако саудовцы прекратили снабжать их деньгами, соблазнившись помощью, оказанной Америкой в их войне против Ирака. К тому же его организация сделала ставку на проигравшую лошадь. Они уже испытывали недостаток денег, хотя заранее сделали капиталовложения из тех средств, которые получили на протяжении жизни предыдущего поколения. Их швейцарские и другие европейские банкиры обеспечивали непрерывное поступление денег, и недостаток средств был скорее психологическим, чем действительным, но для арабского мышления психологическое является действительным — точно так же, как для любого знающего политика.

Ключом всей проблемы — Куати понимал это — было то, решатся ли американцы оказать подлинное давление на сионистов. До сих пор они никогда не шли на такой шаг. Они позволили израильтянам совершить нападение на американский военный корабль и убить американских моряков — и простили их еще до того, как скончалась последняя жертва нападения. Военные в Америке вынуждены бороться за каждый доллар в своем собственном конгрессе, а в то же время эта безвольная организация политических проституток спешит удовлетворить любую просьбу Израиля и обеими руками сует евреям оружие. Никогда раньше Америка не решалась давить на Израиль. В этом и заключалась разгадка того, почему он существует до сих пор, не так ли? Пока на Ближнем Востоке нет мира, у него есть цель — уничтожение еврейского государства. Без этого…

Однако проблемы Ближнего Востока возникли до его рождения. Они могут исчезнуть, но только тогда…

А сейчас для него наступил момент истины, подумал Куати, осторожно вытягивая ноги и руки, которые причиняли ему все больше боли. Какие перспективы уничтожения Израиля все еще оставались у него? Уничтожить еврейское государство с помощью внешней силы невозможно. Пока Америка поддерживает евреев, а арабские государства не могут объединиться…

А что русские? Проклятые русские, которые встали, как голодные собаки, после окончания речи Фаулера.

Их план осуществим. Эта мысль была для Куати ничуть не менее страшной, чем первый диагноз его заболевания раком. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Что если американцы все-таки окажут давление на Израиль? Если русские поддержат этот абсурдный план? Если израильтяне отступят под оказанным на них давлением? А палестинцы согласятся на уступки со стороны Израиля? Тогда американский план может осуществиться. Сионистское государство будет существовать и дальше. Палестинцам понравится жизнь в новой стране. Возникнут условия мирного сосуществования.

Это значит, что он бесцельно прожил свою жизнь. Что все, ради чего он напрягал силы, все жертвы, которые он принес, не испытанные им радости жизни — все это пропало даром. Его бойцы за свободу в течение жизни целого поколения боролись и умирали ради дела, которому теперь не суждено стать реальностью.

Его предали соотечественники-арабы, чьи деньги и политическая поддержка имели такое значение для борцов за освобождение.

Предали русские, которые вдохновляли его и снабжали оружием с момента зарождения движения.

Предали американцы — да-да, американцы, потому что лишили его противника, против которого он боролся.

Предал Израиль — заключив что-то похожее на справедливый мир. Этот мир не был, конечно, справедливым. Пока на арабской земле жив хотя бы один сионист, справедливости не будет.

Неужели его предали и палестинцы? Вдруг они примут это? Откуда взять тогда преданных борцов за свободу?

Значит, его предали все?

Нет, Бог не допустит этого. Бог милосерден и освещает путь преданным вере.

Нет, такого не может произойти. Это невозможно. Слишком много проблем нужно решить, чтобы этот адский план стал реальностью. Разве было мало попыток установить мир в этом регионе? И чем они кончились? Даже переговоры между Картером, Садатом и Бегином в Америке, когда американцы с помощью угроз заставили своих мнимых союзников пойти на серьезные уступки, рухнули после того, как Израиль наотрез отказался рассмотреть проблему справедливого урегулирования прав палестинцев. Нет, теперь Куати не сомневался в своей правоте. Может быть, ему не следовало полагаться на русских и даже на саудовцев. И уж он никак не мог полагаться на американцев. Но на Израиль Куати мог положиться всегда. Евреи слишком упрямы, слишком высокомерны, слишком близоруки для того, чтобы понять, что их единственная надежда на прочную безопасность заключается только в справедливом мире. Ирония происшедшего стала настолько очевидной для Куати, что он не удержался от улыбки. Это, по-видимому, воля Бога — его движение будут защищать его злейшие враги. Всегда можно положиться на еврейское высокомерие и упрямство. Оно не позволит Израилю принять план американцев. И если это необходимо для того, чтобы война продолжалась, то ирония такого факта может означать только одно — дело, ради которого борются и умирают люди Куати, действительно является святым.

* * *

— Нет, никогда я не соглашусь на такой позор! — воскликнул министр обороны. Зрелище было впечатляющим даже для него. Министр ударил по столу кулаком с такой силой, что опрокинул стакан с водой, и образовавшаяся лужа начала стекать ему на колени. Он сделал вид, что не замечает этого, его разъяренные голубые глаза обежали комнату заседаний совета министров.

— Ну, а если Фаулер действительно выполнит свою угрозу?

— Мы погубим его карьеру! — ответил министр обороны. — Это в наших силах. Нам не впервой наставлять американских политических деятелей на путь истинный.

— А вот дома нам это удается далеко не всегда, — заметил министр иностранных дел, громким шепотом обращаясь к своему соседу.

— Что?

— Я сказал, что в данном случае, Рафи, это может оказаться невозможным. — Давид Ашкенази поднес ко рту стакан с водой и сделал несколько глотков. — Наш посол в Вашингтоне передает, что, по их сведениям, План Фаулера находит широкую поддержку в конгрессе. В прошлый уик-энд посол Саудовской Аравии в Вашингтоне устроил роскошный прием для руководства конгресса. По нашим сведениям, прием прошел весьма успешно. Верно, Ави?

— Совершенно верно, господин министр, — отозвался генерал Бен-Иаков. Его начальника сейчас не было в Израиле, и он говорил от имени Моссада. — Саудовская Аравия и остальные «умеренные» арабские государства готовы покончить с объявленным ими состоянием войны еще до полного признания нашего государства, через некоторое — неопределенное — время установить с нами дипломатические отношения, а также покрыть часть расходов по содержанию американских войск и самолетов — плюс, хочу добавить, полностью оплатить расходы по содержанию здесь сил поддержания мира и — подчеркиваю — финансировать реконструкцию экономики наших палестинских друзей.

— Как можно отклонить подобное предложение? — сухо осведомился министр иностранных дел. — Вас удивляет одобрение американского конгресса?

— Это обман! — возразил министр обороны.

— Если это обман, то исключительно ловкий, — заметил Бен-Иаков.

— Ты веришь этой брехне, Ави? Ты? — Бен-Иаков столько лет назад командовал у Рафи Манделя лучшим батальоном на Синайском полуострове.

— Не знаю, Рафи. — Заместитель директора Моссада никогда раньше так остро не осознавал, что говорить от имени босса совсем непросто.

— Как вы оцениваете обстановку? — спросил премьер-министр спокойным голосом. По-видимому, он решил, что кому-то следует вести себя спокойно.

— Американцы совершенно искренни, — ответил Ави. — Их готовность предоставить гарантии — заключить договор о взаимопомощи на случай нападения и разместить войска — доказывает это. Сугубо с военной точки зрения…

— За оборону Израиля отвечаю я! — рявкнул Мандель.

Бен-Иаков обернулся и смерил взглядом своего бывшего командира.

— Рафи, ты всегда был рангом выше меня, но и мне довелось убивать врагов, и ты хорошо это знаешь. — Ави помолчал, ожидая, пока остальные члены кабинета оценят его слова. Когда он снова заговорил, его голос был спокойным, размеренным и бесстрастным — Ави хотел, чтобы его рассудок одержал верх над эмоциями, которые ничуть не уступали чувствам Манделя: — Американские военные подразделения представляют серьезную силу. Они увеличат ударную мощь наших ВВС примерно на двадцать пять процентов, а их механизированный полк превосходит по силе нашу лучшую бригаду. Более того, я не вижу, как смогут американцы отказаться от выполнения своих обязательств. Чтобы случилось такое… — наши друзья в Америке никогда не допустят этого.

— Нас бросали в беде и раньше, — напомнил Мандель ледяным тоном. — В обороне страны мы должны полагаться только на себя.

— Рафи, друг мой, — произнес министр иностранных дел, — и что это нам дало? Мы с тобой сражались рядом, причем не только в этой комнате. Неужели нашей борьбе не будет конца?

— Лучше уж никакого договора, чем плохой договор!

— Полностью согласен, — кивнул премьер-министр. — Но насколько плох этот договор?

— Мы все читали его проект. Я хотел бы предложить некоторые изменения в его тексте, но мне кажется, что пришло время стремиться к миру, — ответил министр иностранных дел. — Поэтому я советую принять План Фаулера с определенными условиями. — И он перечислил эти условия.

— Ты считаешь, Ави, что американцы согласятся с этим?

— Они будут жаловаться на увеличение расходов, однако наши друзья в конгрессе поддержат нас — понравится это президенту или нет. Они признают наши исторические уступки и разделят желание Израиля чувствовать себя в безопасности внутри своих границ.

— Тогда я ухожу в отставку! — выкрикнул Мандель.

— Нет, Рафи, я не допущу этого. — Премьер-министр уже устал от этого спектакля. — Если ты подашь в отставку, порвешь все связи. Когда-нибудь ты можешь снова пожелать занять этот пост, но ты никогда его не получишь, если сейчас выйдешь из состава кабинета.

Мандель покраснел.

Премьер-министр окинул взглядом присутствовавших.

— Итак, какова точка зрения правительства?

* * *

Прошло сорок минут, пока на столе Райана зазвонил телефон. Он поднял трубку, заметив, что это была прямая линия, непосредственно соединявшая его с абонентом.

— Райан. — Около минуты он молча слушал, делая заметки. — Ясно. Спасибо.

Затем заместитель директора ЦРУ по разведке встал, прошел через приемную, где сидела Нэнси Каммингс, и свернул налево в более просторный кабинет Маркуса Кабота. Директор отдыхал на диване в дальнем углу. Подобно своему предшественнику судье Артуру Муру, Кабот любил иногда выкурить сигару. Ботинки его стояли рядом, а он уткнулся в папку с полосатой лентой по краям. Еще один секрет в здании, полном секретов. Папка опустилась, и появилось лицо директора с дымящейся сигарой, похожее на круглый розовый вулкан.

— Что случилось, Джек?

— Мне только что позвонил наш друг из Израиля. Они примут участие в римской встрече, правительство решило согласиться с условиями договора, внеся некоторые изменения.

— Что за изменения?

Райан передал лист бумаги с пометками. Кабот прочитал.

— Вы с Талботом оказались правы.

— Если бы только я дал ему возможность самому высказать эту точку зрения.

— Неплохо, ты предсказал все поправки, кроме одной.

Кабот встал, сунул ноги в ботинки, подошел к столу и поднял телефонную трубку.

— Скажите президенту, что я хочу встретиться с ним в Белом доме после его возвращения из Нью-Йорка. Нужно пригласить Талбота и Банкера. Передайте президенту, что план принят. — Он положил трубку и посмотрел на Райана, стараясь улыбнуться с сигарой в зубах подобно Джорджу Паттону. Впрочем, насколько Джек помнил, Паттон совсем не курил. — Ну как?

— Сколько времени понадобится для окончательного заключения договора?

— Принимая во внимание предварительную работу, которую проделали вы с Адлером, и завершающую стадию, осуществленную Талботом и Банкером?.. Гм. Думаю, пару недель. Так быстро, как это получилось с Картером в Кэмп-Дэвиде, на этот раз не выйдет — слишком много профессиональных дипломатов принимают участие. Однако через четырнадцать дней президент сможет отправиться на своем Боинге-747 в Рим для подписания документов.

— Мне ехать с вами в Белый дом?

— Не надо, сам справлюсь.

— Хорошо. — Этого следовало ожидать. Райан вышел из кабинета через ту же самую дверь.

7. Город Бога

Камеры были установлены. Транспортные самолеты ВВС «С-5В Гэлакси» погрузили самые современные телевизионные трейлеры на военно-воздушной базе Эндрюз и доставили их в аэропорт Леонардо да Винчи. Готовились не столько к съемкам церемонии подписания — если удастся достичь этого этапа, беспокоились комментаторы, — сколько к тому, чтобы, как выражались остряки, передавать шоу, предшествующее этой церемонии. Полностью дискретное оборудование с высочайшей разрешающей способностью, которое только что начало выпускаться электронными компаниями, должно было, по мнению продюсеров, отлично передать зрителям красоты шедевров живописи, украшающих стены Ватикана, подобно тому как деревья наполняют национальные парки. Местные плотники и специалисты, прилетевшие из Атланты и Нью-Йорка, работали круглые сутки, сооружая специальные помещения, из которых поведут передачи лучшие комментаторы. Все три телевизионные компании передавали утренние программы новостей из Ватикана. Кроме того, сюда прибыли Си-эн-эн, Эн-эйч-кей, Би-би-си и почти все остальные телекомпании мира, которые боролись между собой за место на гигантской площади, что простерлась перед собором, строительство которого, начатое в 1503 году архитектором Браманте, продолжили Рафаэль, Микеланджело и Бернини. Непродолжительный, но яростный дождь залил водой из соседнего фонтана временное помещение, откуда вел свои репортажи комментатор «Немецкой волны», в результате произошло короткое замыкание, и аппаратура стоимостью в сто тысяч марок вышла из строя. В конце концов представители Ватикана начали протестовать, заявив, что на площади не останется места для желающих присутствовать при историческом событии — за успех которого они молились, — но менять что-либо было уже слишком поздно. Кто-то вспомнил, что в древнем Риме здесь находился огромный цирк — Circus Maximus, и все сошлись во мнении, что сейчас они присутствуют при самом грандиозном цирковом представлении последних лет. Правда, в римском цирке проводились главным образом гонки колесниц.

Телевизионщики прекрасно чувствовали себя в Риме. Группы, обслуживающие передачи «Сегодня» и «Доброе утро, Америка», могли на этот раз вставать до неприличия поздно, тогда как обычно просыпались раньше разносчиков газет, — они начинали здесь свои передачи после ленча (!!!) и заканчивали их, когда оставалось еще достаточно времени для посещения магазинов, после чего отправлялись ужинать в какой-нибудь из многочисленных тут прекрасных ресторанов. Исследовательские группы каждой телекомпании копались в справочниках, разыскивая сведения об исторических местах вечного города, таких, например, как Колизей (один книжный червь докопался, что его правильнее было бы называть амфитеатром Флавия), где римляне восхищенно аплодировали зрелищам, заменявшим им американский футбол: ожесточенная схватка, борьба насмерть, человек против человека, человек против зверя, зверь против христианина и прочие комбинации. Однако внимание всех телевизионных компаний сфокусировалось на Форуме. В свое время тут и Цицерон, и Сципион встречались, прогуливались и беседовали со своими сторонниками и противниками, и сюда столетиями стекались посетители. Рим, вечный город, мать гигантской империи, снова обрел важную роль на мировой арене. И в центре его — Ватикан, всего горстка акров, но тем не менее суверенное государство. «Сколько дивизий у папы римского?» — процитировал один телевизионный комментатор высказывание Сталина и затем принялся говорить о том, что христианская церковь с ее ценностями пережила марксизм-ленинизм и оказалась настолько прочной, что Советский Союз решил установить дипломатические отношения со Святейшим престолом и советская служба вечерних новостей «Время» располагается всего в пятидесяти ярдах от помещения, откуда комментатор ведет сейчас передачу.

Особого внимания удостоились еще две религии, представители которых принимали участие в переговорах. Во время церемонии прибытия папа римский вспомнил событие, имевшее место вскоре после возникновения ислама. Католические епископы прибыли в Аравию, чтобы выяснить, кто такой Мухаммед и что он затевает. После первой же теплой встречи старший из епископов спросил, где он и его спутники могли бы, отслужить мессу. Мухаммед тут же предложил им воспользоваться мечетью, в которой они находились. «В конце концов, — заметил пророк, — разве это не Божий дом?» Святой отец оказал такую же любезность израильтянам. В обоих случаях более консервативные священники испытывали определенную неловкость, однако Святой отец рассеял все сомнения в речи, произнесенной — весьма характерно для него — на трех языках:

— Во имя Бога, которого мы знаем под разными именами, но который един для всех, мы предлагаем гостеприимство нашего города всем людям доброй воли. У всех нас много общих религиозных традиций. Все мы верим в Бога, милосердного и справедливого. Мы верим в духовную природу человека. Мы верим в высочайшую ценность духовного начала и в проявление этого начала в милосердии и братстве. Мы шлем самые лучшие пожелания нашим братьям из дальних стран и молимся за то, чтобы их вера нашла путь к справедливости и миру, к которым все наши вероисповедания устремляют нас.

— Н-да, — заметил один телекомментатор, выключив микрофон, — мне начинает казаться, что этот цирк — дело серьезное.

Этим, разумеется, телевизионное освещение происходящих событий не кончилось. В интересах справедливости, равновесия, полемики, надлежащего понимания возможных последствий и продажи рекламного времени телекомпании включили в свои передачи выступление руководителя еврейской военизированной организации, который во всеуслышание напомнил о высылке евреев из Иберии Фердинандом и Изабеллой, о черных сотнях российского императора и, естественно, об уничтожении миллионов евреев Гитлером. На последнем он остановился особо в связи с объединением Германии и в заключение сказал, что евреи не такие идиоты, чтобы довериться кому бы то ни было, кроме оружия в собственных сильных руках. Аятолла Дарейи, религиозный глава Ирана и заклятый враг всего американского, проклял из Кума всех неверных, обрекая каждого из них в отдельности и всех вместе на вечное пребывание в аду, лично им созданном для этой цели. Однако перевод этого пламенного выступления затруднил его понимание для американцев, так что недвусмысленные проклятья аятоллы пропали даром. Самозваный «христианин, вдохновленный Богом», с юга Америки получил львиную долю эфирного времени. Сначала он проклял римскую католическую церковь как олицетворение Антихриста, а затем повторил свое знаменитое утверждение, что Бог не может даже услышать молитвы евреев, не говоря уже о неверных мусульманах, которых он обозвал магометанами в качестве дополнительного, хотя и излишнего, оскорбления.

Однако почему-то на всех этих демагогов не обратили внимания — вернее, не обратили внимания на высказанные ими точки зрения. Телевизионные компании затопило тысячами звонков от рассерженных зрителей, требовавших, чтобы эти фанатики впредь не появлялись на экранах. Такая реакция массовой аудитории привела в восторг руководителей телекомпаний. Это означало, что зрители снова включат тот же канал в надежде увидеть там очередное оскорбление общественной морали. Ханжа с американского Юга тут же заметил, что количество пожертвований сократилось. Бнай Брит поспешило осудить высказывания излишне откровенного раввина, а глава Лиги исламских наций, сам видный священнослужитель, объявил фанатичного имама еретиком, сославшись на слова пророка, которого он и процитировал. Чтобы уравновесить все эти высказывания, телекомпании обеспечили соответствующий комментарий, продемонстрировав таким образом свое стремление к беспристрастности, успокоив одних зрителей и приведя в ярость других.

Уже на следующий день одна из газет обратила внимание на то, что тысячи корреспондентов, аккредитованных на конференции, называют ее «Кубком мира» — из-за круглой формы, которую имеет площадь святого Петра. Наиболее наблюдательные сообразили, что это объясняется бессилием репортеров, которым требовалось рассказывать о происходящем, а рассказывать-то было нечего. Меры безопасности, принятые на конференции, оказались поразительно строгими. Участники, приезжающие в Ватикан и уезжающие оттуда, пользовались военными самолетами и базами ВВС. Репортеров и фотографов с длиннофокусными объективами старались не подпускать к месту действия, да и вообще передвижения участников конференции осуществлялись главным образом в темное время суток. Швейцарские гвардейцы, несмотря на мундиры эпохи Возрождения, не позволяли проскочить мимо себя даже мыши, и назло репортерам, когда произошло нечто значительное — министр обороны Швейцарии воспользовался отдаленным входом, — никто его не заметил.

Опрос общественного мнения во многих странах показал, что почти все надеются на успех конференции. Мир, уставший от противостояния, в приливе эйфории и чувства облегчения от недавних изменений в отношениях между Востоком и Западом, поверил каким-то образом, что успех вполне возможен. Комментаторы предостерегали от излишнего оптимизма, указывали на то, что в новейшей истории не было более сложной проблемы, однако люди во всем мире молились на сотне языков в миллионах церквей за успешное завершение последнего и наиболее опасного конфликта на планете. К чести телекомпаний, они сообщили миру и об этом.

Профессиональные дипломаты, а среди них были и закоренелые циники, которые не бывали в церкви с детских лет, почувствовали на себе такую тяжесть ответственности, какой не испытывали никогда прежде. Отрывочные сообщения, поступающие от хранителей музеев и служащих Ватикана, говорили об одиноких полуночных прогулках по нефу собора святого Петра, разговорах на балконах ясными звездными ночами, продолжительных беседах некоторых участников конференции со Святым отцом. И ни о чем больше. Высокооплачиваемые телекомментаторы смущенно поглядывали друг на друга. Сотрудники печатных изданий тщетно старались раздобыть хоть какую-нибудь хорошую идею, чтобы использовать ее в своих статьях. Впервые после марафонских переговоров Картера в Кэмп-Дэвиде столь важная конференция проходила при столь скудном освещении.

И мир ждал, затаив дыхание.

* * *

На голове старика была красная, отороченная белым феска. Мало кто сохранял свою характерную одежду, но этот старик жил в соответствии с древними обычаями предков. Жизнь была нелегким испытанием для друзов, и единственное утешение он нашел в религии, которую исповедовал в течение своих шестидесяти шести лет.

Друзы являются членами религиозной секты на Ближнем Востоке. Их вера соединяет некоторые аспекты ислама, христианства и иудаизма. Секта друзов была основана в одиннадцатом веке Аль-Хакимом би-Амрилахи, египетским калифом, считавшим себя живым воплощением Бога. Друзы живут в основном в Ливане, Сирии и Израиле, занимая шаткое положение в обществе всех трех государств. В отличие от израильских мусульман им разрешают служить в вооруженных силах еврейского государства — обстоятельство, которое не укрепляет доверия к сирийским друзам в правительстве их страны. И хотя некоторые друзы сумели занять командные должности в сирийской армии, они хорошо помнят, что один друзский офицер в звании полковника был расстрелян после войны 1973 года за то, что его полк вынужденно отступил со стратегически важного перекрестка. Несмотря на то что с чисто военной точки зрения он проявил себя бесстрашным и умелым командиром и ему даже удалось сохранить порядок в уцелевшей части своего полка, потеря перекрестка стоила сирийской армии двух танковых бригад, и в результате полковника расстреляли… за то, что ему не повезло, и, возможно, потому, что он оказался друзом.

Старый фермер не знал всех подробностей этого случая, но и того, что было ему известно, оказалось достаточно. Тогда сирийские мусульмане убили друза, и его смерть была не последней. Поэтому старик не доверял никому ни из сирийской армии, ни из правительства Сирии. Это не значило, однако, что он испытывал теплые чувства к Израилю. В 1975 году дальнобойное израильское орудие 175-миллиметрового калибра обстреляло район, где он жил, в поисках сирийского склада боеприпасов и осколком случайного снаряда была смертельно ранена его жена, с которой он прожил тридцать лет. В результате к его многочисленным страданиям прибавилось одиночество. То, что являлось для Израиля исторической неизбежностью, для этого простого фермера стало непосредственным и смертельно опасным фактом жизни. Судьба решила, что ему предстоит жить между двумя армиями, причем каждая из них рассматривала его существование как раздражающее ее неудобство. Старик был человеком, который ничего не ждал от жизни. У него был небольшой участок земли, где он вел хозяйство, несколько овец и коз, примитивный дом, построенный из камней, убранных им со своего поля, где их валялось в избытке. Он хотел одного — чтобы ему позволили жить. Когда-то он считал, что запрашивает у судьбы совсем немного, однако шестьдесят шесть бурных лет доказали, что он глубоко ошибается. Старик всю жизнь молил своего Бога о милосердии, о справедливости, о простых радостях — он знал, что никогда не сумеет выбраться из нищеты, — которые сделали бы его существование и существование его жены хоть чуть-чуть более сносным. Но и этого не произошло. Из пятерых детей, которых родила ему жена, совершеннолетия достиг лишь один, и тот был призван в сирийскую армию перед войной 1973 года. Его сыну повезло куда больше, чем всей их семье: когда снаряд, выпущенный из израильского танка, попал в его БТР-60, силой взрыва юношу выбросило из люка, и он выжил, потеряв только один глаз и руку. Выздоровев, он женился, у него появились дети, у его отца — внуки, а сам он вел умеренно обеспеченную жизнь торговца и ростовщика. Это был не такой уж крупный подарок судьбы, но по сравнению со всем остальным, а также с жизнью его отца такое существование было благом.

Старик-фермер выращивал овощи и пас свое маленькое стадо на усеянном скалами поле неподалеку от сирийско-ливанской границы. Он не трудился с настойчивостью и упорством, не добивался чего-то, и назвать его жизнь даже борьбой за существование было бы преувеличением. Жизнь для него превратилась в привычку, которую он был не в силах нарушить, в бесконечную череду дней, приносивших все большую усталость. Каждой весной его овцы ягнились, и старик тихо молился, чтобы ему не дожить до дня, когда придется забивать их, и одновременно испытывал возмущение при мысли о том, что эти кроткие и глупые животные могут пережить его.

Наступил еще один рассвет. У старика не было будильника, да он и не нуждался в нем. Светлело небо, и колокольчики его овец и коз начинали звенеть. Он открыл глаза и снова почувствовал, как болит все его тело. Старый крестьянин вытянулся на постели, затем медленно встал. В течение нескольких минут он умывался, соскребал седую щетину с лица, ел черствый хлеб, запивая его крепким сладким кофе, и начал, наконец, трудовой день. Он старался ухаживать за своим огородом с утра, пока дневная жара еще не стала невыносимой. У него был довольно большой огород, он продавал овощи на ближайшем рынке, а деньги расходовал на покупку товаров, которые считал «роскошью». Но даже и такой труд становился для старика непосильным. От работы в огороде болели руки и ноги, пораженные артритом, а попытки не пустить овец и коз в огород, чтобы животные не съели и не потоптали нежные ростки, были еще одним проклятием в его жизни. Но овец и коз старик тоже продавал на рынке — без вырученных за них денег он давно бы голодал. Говоря по правде, старый крестьянин работал усердно, питался не так уж и плохо и, не будь он таким одиноким, мог бы питаться куда лучше. Однако одинокая жизнь превратила его в скрягу. Даже инвентарь у него был старым. Он взял мотыгу и поспешил в поле, пока солнце еще не поднялось высоко над горизонтом, чтобы выполоть сорняки, каждое утро снова появляющиеся среди овощей. Если бы только удалось обучить козу, думал он, повторяя мечты своего отца и деда. Козу, которая ела бы сорняки, не трогая овощи, — да, это было бы прекрасно. Но коза ничуть не умнее комка земли — разве только хочет набезобразничать и причинить хозяину неприятности. Как всегда, старик начинал работать в одном и том же углу огорода. Три часа он непрерывно поднимал и опускал мотыгу, выпалывая сорняки вдоль одного ряда растений и переходя затем на другой. Он трудился с неустанной энергией, равномерно взмахивая мотыгой, словно опровергая свой возраст и усталость.

КЛИНК!

На что он наткнулся? Крестьянин встал и вытер пот со лба. Закончив только половину утренней работы, он уже устал и предвкушал отдых, который проведет, ухаживая за овцами… Нет, это не камень. Он разгреб мотыгой землю и… а, вот оно что.

Многие удивляются тому, что на пахоте постоянно появляются камни. Фермеры во всем мире шутят по этому поводу с того самого момента, как начали возделывать землю. Каменные изгороди вдоль дорог Новой Англии подтверждают существование этого на первый взгляд таинственного явления. Причиной всему является вода, которая просачивается в почву после дождей. Зимой пропитанная влагой почва замерзает, становится твердой и расширяется. В результате расширения она выталкивает находящиеся в ней предметы наверх, потому что на этом пути они встречают меньшее сопротивление. Таким образом камни появляются на поверхности, и происходит странный процесс — камни растут на полях. Это в особенности свойственно Голанскому району Сирии, потому что почва здесь подвергалась влиянию недавних вулканических явлений, а зимы тут холодные и морозные — на удивление многим.

Но это был не камень.

Он разгреб землю мотыгой и увидел, что перед ним металлический предмет песочно-коричневого цвета. Ну конечно, тот день. Тот самый день, когда его сын…

Что же ему делать с этой проклятой штукой, подумал крестьянин. Разумеется, это бомба. Он не был настолько глуп, чтобы не понимать этого. А вот как она попала сюда, это, конечно, загадка. Старик никогда не видел, чтобы самолеты — сирийские ли или израильские — сбрасывали бомбы поблизости от его фермы. Но какое это имело значение? Главным было то, что бомба существует и отрицать этого нельзя. Для крестьянина коричневый предмет мог вполне сойти за валун, слишком тяжелый, чтобы он мог вытащить его и отнести на край поля, и такой большой, что пересекал два ряда моркови. Он не боялся бомбы. Она не взорвалась в момент падения, а значит, была неисправна. Настоящие бомбы падают с самолетов и разрываются в момент удара о землю. А эта всего лишь вырыла небольшую воронку, и старик засыпал ее на следующий день, даже не подозревая о ранении сына.

Почему бы ей не остаться под землей, на глубине двух метров, как это было в момент падения, подумал старый крестьянин. Но в его жизни все шло наперекосяк. Не правда ли? Если что-то могло причинить ему неприятность, так оно и происходило. Крестьянин не мог понять, почему Бог относится к нему с такой жестокостью. Разве он не молился каждый день, разве не соблюдал суровые традиции друзов? Ведь он никогда не стремился к чему-то. Тогда за чьи грехи приходится ему расплачиваться?

Ничего не поделаешь. Бессмысленно задавать подобные вопросы, когда ты уже стар. Сейчас ему нужно было просто трудиться. Старик взмахнул мотыгой и продолжил прополку, встав на край бомбы для удобства, а затем стал двигаться дальше вдоль ряда. Через день-два приедет его сын, чтобы отец повидал своих внуков, поиграл с ними — единственная оставшаяся у старика радость в жизни. Он посоветуется с сыном. Его сын служил в армии и разбирается в подобных вещах.

* * *

Эта неделя была из тех, которые ненавидят государственные служащие. Нечто важное происходило в другой временной зоне. Разница во времени составляла шесть часов, и Джеку казалось очень странным, что он чувствует себя таким усталым, хотя никуда и не улетал из Вашингтона.

— Ну, как там у них дела? — спросил Кларк с водительского сиденья.

— Лучше не придумаешь, — ответил Джек, просматривая документы. — Саудовцы и израильтяне сумели договориться вчера по некоторым вопросам. И те и другие хотели внести в текст изменения, а потом оказалось, что эти изменения идентичны. — Джек рассмеялся. Наверняка это произошло случайно — в противном случае обе стороны изменили бы свои позиции.

— Представляю, какое было замешательство! — Кларку пришла в голову та же мысль, и он захохотал. Было еще темно, и единственное, что говорило в пользу того, как хорошо рано вставать, так это пустынные дороги. — Тебе действительно понравились саудовцы?

— Сам-то ты бывал там?

— Ты имеешь в виду помимо войны? Много раз, Джек. Из Саудовской Аравии мы засылали агентов в Иран в семьдесят девятом и восьмидесятом годах. Так что я провел там много времени, даже научился языку.

— И тебе понравилось там? — спросил Джек.

— Очень. Подружился с одним парнем, майором в их армии — разведчиком вроде меня. У него не хватало опыта полевых операций, но теоретически он здорово подготовлен. Умный мужик, понимал, что ему нужно многому научиться, и прислушивался, когда я с ним разговаривал. Два раза приглашал меня к себе домой. У него было двое сыновей — забавные мальчуганы. Один сейчас летает на истребителях. Странно, как они обращаются со своими женщинами, правда? Сэнди бы там не понравилось. — Кларк замолчал, выехал на левую полосу и обогнал грузовик. — С профессиональной точки зрения из кожи вон лезли, чтобы сотрудничать потеснее. Короче говоря, то, что я видел, мне понравилось. Непохожи на нас — ну и что? В мире живут не одни американцы.

— А израильтяне? — спросил Джек, запирая портфель с секретными документами.

— Приходилось работать и с ними, один или двараза — нет, больше, главным образом в Ливане. Сотрудники их спецслужб — настоящие профессионалы, правда, очень высокомерные. Но у тех, с кем мне приходилось встречаться, есть для этого все основания. Своеобразное мышление, как в осажденной крепости, — или мы их, или они нас. Впрочем, это легко объяснимо. — Кларк повернулся к Райану. — В этом-то вся загвоздка, верно?

— Что ты имеешь в виду?

— Отучить их от этого будет непросто.

— Ты прав. Мне хотелось бы, чтобы они взглянули на сегодняшний мир и увидели перемены, происшедшие в нем, — проворчал Райан.

— Ты должен понять их, док. Они — все до единого — мыслят, как солдаты на передовой. Чего же хотеть от них? Да вся их страна — что-то вроде зоны, открытой для свободной охоты. Потому-то они и рассуждают, как мы на фронте во Вьетнаме. Существует лишь два типа людей — наши и все остальные. — Джон Кларк покачал головой. — Простое мышление, направленное на выживание. Израильтяне мыслят таким образом потому, что не могут мыслить по-другому. Нацисты уничтожили миллионы евреев, и мы ничего не сделали, чтобы помешать этому, — может быть, из-за того, что в то время обстановка была такой. С другой стороны, не думаю, чтобы мы встретились с большими трудностями, если бы действительно захотели покончить с Гитлером. Короче говоря, я согласен, что им не следует смотреть только под ноги — однако нужно помнить, что мы требуем от израильтян очень многого.

— Может быть, тебя следовало взять с собой, когда я беседовал с Ави, — заметил Джек, зевая.

— Генерал Бен-Иаков? Говорят, он упрямый и серьезный мужик. Подчиненные уважают его — это свидетельствует о многом. Жаль, меня не было с тобой, босс, но две недели, проведенные за рыбалкой, поставили меня на ноги.

Даже солдатам на передовой дают отдохнуть, подумал Райан.

— Согласен, мистер Кларк.

— Знаешь, док, сегодня после обеда мне придется съездить в Квантико и подтвердить свою квалификацию по стрельбе из пистолета. Не обижайся, но и тебе не мешало бы расслабиться. Хочешь, поедем вместе? У меня для тебя приготовлена отличная «беретта».

Джек задумался. Предложение было заманчивым. Даже очень заманчивым. Но у него столько работы…

— Извини, Джон, нет времени.

— Слушаюсь, сэр. Вы перестали следить за собой, пьете слишком много и выглядите как дерьмо, доктор Райан. Это моя точка зрения.

Примерно то же самое сказала мне вчера Кэти, подумал Райан, но Кларк не подозревает, как все плохо. Джек смотрел в окно на проносящиеся мимо огни в домах. Там просыпались государственные служащие.

— Ты прав, Джон. Мне действительно нужно заняться этим, просто сегодня нет времени.

— Может, завтра? Пробежимся во время обеденного перерыва?

— У меня обед с начальниками управлений, — уклончиво ответил Райан.

Кларк замолчал и сосредоточил внимание на управлении машиной. Боже мой, когда этот сукин сын поймет, что с ним происходит? Ведь он такой умный человек — и позволяет себе сгореть на работе.

* * *

Президент проснулся и увидел у себя на груди копну растрепанных светлых волос и тонкую женскую руку. Несомненно, такая картина в момент пробуждения более чем приятна. Почему я заставил себя ждать так долго, подумал он. Она ясно давала понять, что ничего не имеет против, на протяжении нескольких лет по крайней мере. Ей за сорок, но она стройна и красива, устроит любого мужчину, а президент был мужчиной с мужскими потребностями. Его жена Мариан боролась с болезнью много лет, упорно не сдавалась тяжелому склерозу, который в конце концов отнял ее жизнь, но прежде жестоко расправился с веселой, очаровательной, умной и жизнерадостной личностью, светом его жизни, вспомнил Фаулер. Его характер был создан главным образом ее усилиями, и он тоже умирал вместе с Мариан тяжелой, мучительной смертью. Он знал, что это результат воздействия защитного механизма. Столько мучительных бесконечных месяцев. От него требовалась сила, он должен был обеспечить жену стоическим резервом энергии, без которого она умерла бы намного раньше. Однако в результате Боб Фаулер превратился в автомат, утратил человеческие эмоции. Нормальный человек не обладает бесконечным запасом сил, индивидуальности и мужества, и по мере того как из Мариан вытекала жизнь, сам он тоже терял что-то — какие-то чувства, свойственные нормальному человеку. И возможно, не только чувства, признался себе Фаулер.

Удивительным было то, что в результате он превратился в настоящего политического деятеля. На протяжении своих лучших лет на посту губернатора и во время президентской кампании Фаулер предстал перед избирателями как спокойный, бесстрастный, уравновешенный человек. Именно такие качества и хотели видеть американцы у своего президента — к изумлению ученых мужей, предсказателей или всякого рода других комментаторов, которые считали, что знают все, но так и не захотели убедиться в этом сами. Немалую помощь оказало и то, что его предшественник вел себя во время избирательной кампании до удивления глупо, однако Фаулер считал, что он одержал бы победу в любом случае.

В результате, войдя в Белый дом почти два года назад, он стал первым президентом — после, кажется, Кливленда? — без жены. И не только без жены, но и без обаяния индивидуальности. Авторы газетных передовиц дали ему прозвище — президент-технократ. То, что он был юристом, для средств массовой информации не имело, по-видимому, никакого значения. Как только им удалось найти для него простое прозвище, с которым соглашались все, они превратили его в правду независимо от того, соответствовало оно действительности или нет. Ледяной человек.

Если бы только Мариан была жива и видела это. Уж она-то знает, что он не сделан изо льда. Все еще оставались люди, помнящие, каким когда-то был Боб Фаулер — страстным адвокатом в суде, защитником гражданских прав, бичом организованной преступности. Человеком, который очистил город Кливленд. Правда, ненадолго, поскольку все подобные победы, как и в политике, преходящи. Он помнил рождение каждого из своих детей, гордость отцовства, любовь жены к нему и к двум детям, тихие ужины в освещенных свечами ресторанах. Он вспомнил, как встретил Мариан на футбольном матче между школьными командами и ей понравился матч не меньше, чем ему. Тридцать лет семейной жизни, начавшейся, когда они оба еще учились в колледже, и три последних года, превратившихся в непрерывный кошмар, — болезнь, впервые проявившаяся у Мариан, когда ей еще не было и сорока, через десять лет приняла трагическое течение и закончилась наконец смертью, которая так долго не наступала, но пришла слишком быстро. К этому времени он так измучился, что был не в силах даже пролить слезы. А потом — годы одиночества.

Теперь, возможно, одиночеству пришел конец.

Слава Богу, что у нас есть Секретная служба, подумал Фаулер. В губернаторском особняке в Колумбусе эта новость быстро стала бы всеобщим достоянием. Но не здесь, не в Белом доме. У входа в его спальню стояли два вооруженных агента, а в зале — армейский офицер с кожаным портфелем, который именовали мячом — название, не слишком нравившееся президенту, однако есть вещи, которые не в силах изменить даже он. Как бы то ни было, его помощник по национальной безопасности могла спать с ним в одной постели и сотрудники Белого дома будут хранить эту тайну. Это, по мнению Фаулера, было поразительным.

Он посмотрел на любовницу. Элизабет была, без сомнения, красива. Ее кожа выглядела бледной, потому что работа не позволяла ей проводить достаточно времени под солнцем, но он предпочитал женщин с бледной нежной кожей. Одеяло и простыни сползли в ноги после страстных объятий предыдущим вечером, и ее спина оказалась открытой его взгляду; кожа была такой гладкой и мягкой. Фаулер чувствовал ее сонное дыхание на своей груди и тяжесть левой руки, обнимавшей его. Он провел ладонью по ее спине, услышал в ответ «хм-м-м» и почувствовал, как она крепче прижалась к нему.

Раздался осторожный стук в дверь. Президент накрыл себя и Элизабет одеялом и кашлянул. Через пять секунд дверь отворилась и в спальню вошел сотрудник Секретной службы с подносом, на котором стояли кофейник, чашки и лежало несколько распечаток документов. Он поставил поднос на столик и удалился. Фаулер знал, что он не мог целиком положиться в таком деле на обычных служащих Белого дома, но Секретная служба представляла собой американский вариант преторианской гвардии. Агент, который принес поднос с утренним кофе, никак не выдал своих чувств и всего лишь поздоровался со своим боссом, как называли его все агенты Секретной службы. Их преданность президенту была почти рабской. Хотя агенты Секретной службы вербовались из образованных мужчин и женщин, как правило, они просто смотрели на вещи, и Фаулер понимал, что в мире всегда есть место для подобных людей. Часто те, кто обладает высокой квалификацией и профессиональной подготовкой, должны выполнять приказы и решения своих начальников. Агенты Секретной службы, никогда не расстающиеся со своими револьверами, давали клятву охранять президента, даже если для этого понадобится прикрывать его своим телом, — этот маневр назывался на их слэнге «схватить пулю», — и Фаулера изумляло, что такие умные люди могут заставить себя выполнить что-то настолько самоотверженно глупое. Но он не протестовал — это делалось ради его благополучия. То же самое можно сказать и об их благоразумии и надежности. Иногда шутили, что такой обслуживающий персонал трудно найти. Это соответствовало истине: чтобы получить подобных слуг, необходимо стать президентом.

Фаулер протянул руку и налил себе чашку кофе. Делать это одной рукой было неловко, но он справился. По утрам он пил черный кофе. Сделав первый глоток, президент нажал на кнопку дистанционного управления и включил телевизор, настроенный на канал Си-эн-эн. Как всегда, главной новостью — там уже перевалило за два часа дня — был Рим.

— М-м-м… — Элизабет повернула голову, и ее волосы упали ему на грудь. Она всегда просыпалась медленнее его. Фаулер провел пальцем по ее спине, и Элизабет прижалась к нему в последний раз перед тем, как открыть глаза. И сразу в панике подняла голову.

— Боб!

— Да?

— Кто-то заходил сюда! — Она показала на поднос с чашками. Ей было ясно, что Фаулер не выходил из спальни за кофе.

— Налить тебе кофе?

— Но, Боб…

— Послушай, Элизабет, агенты, стоящие у двери, знают, что ты со мной. Разве мы скрываем что-то ужасное? Да и от кого скрываем? Черт побери, здесь, наверно, полно микрофонов. — Никогда раньше он не говорил этого. Он не был уверен, установлены микрофоны в его спальне или нет, и не хотел задавать вопросов. Но этого следовало ожидать. Профессиональная мания преследования Секретной службы не позволяла агентам доверять Элизабет или кому-нибудь другому — кроме президента. Поэтому, попытайся она убить его, телохранители хотели знать об этом, чтобы распахнуть дверь и ворваться в спальню с револьверами наготове — ворваться и спасти «Ястреба» от его любовницы. Скорее всего микрофоны все-таки были установлены. Может быть, и видеокамеры? Нет, камер, наверно, не было, но подслушивающие устройства скрывались где-то наверняка. Фаулеру эта мысль показалась даже несколько возбуждающей, хотя авторы передовиц никогда в это не поверили бы. Только не Ледяной человек.

— Боже мой! — Такая мысль не приходила Лиз Эллиот в голову. Она приподнялась, и ее обнаженная грудь колыхнулась перед его глазами. Однако Фаулер не был сторонником утренних развлечений. Утро предназначалось для работы.

— Я ведь президент, Элизабет, — напомнил Фаулер, когда она разжала свои объятия. Тут и ей пришла в голову мысль о скрытых видеокамерах, и она поспешно накинула одеяло. Фаулер улыбнулся, подумав, насколько все это глупо. — Налить тебе кофе? — повторил он.

Элизабет Эллиот едва не хихикнула. Она лежит в кровати президента совершенно голая, а у двери спальни стоят вооруженные охранники. А Боб к тому же впустил кого-то в комнату! Это просто невероятно. Интересно, накрыл ли он ее одеялом? Ей захотелось спросить об этом, но затем она удержалась от вопроса, опасаясь, что он продемонстрирует свое несколько искаженное чувство юмора, которое бывает наиболее забавным, когда Фаулер добавляет к нему немного жестокости. И все-таки… Разве у нее когда-нибудь был такой хороший любовник, как он? Первый раз — столько лет назад, но тогда он был таким терпеливым, таким… почтительным. С ним было так легко иметь дело. Эллиот улыбнулась про себя. Его можно было заставить поступать именно так, как ей хотелось, когда хотелось, и он повиновался с такой готовностью, потому что ему нравилось доставлять наслаждение женщине. Интересно, почему? — подумала Элизабет. Может быть, он хочет, чтобы его вспоминали. В конце концов он — профессиональный политик, а все они мечтают, чтобы в учебниках истории о них осталось хоть несколько строк. Ну что ж, он добился своего, так или иначе. Каждый президент оставляет след в истории, помнят даже Гранта и Хардинга, а сейчас происходит такое… Но даже в отношениях с женщинами ему хотелось, чтобы его помнили, и потому он поступал так, как требовала она, — если только у женщины хватало ума попросить.

— Сделай погромче, — сказала Лиз. И с удовольствием заметила, что Фаулер тотчас исполнил ее просьбу. Ему так хочется угодить ей, даже в этом. Тогда почему он впустил в спальню какого-то лакея с кофе? Так трудно понять этого человека. Он уже читал телефаксы, полученные из Рима.

— Знаешь, милая, похоже, что все пройдет успешно. Ты уже приготовилась к отъезду, Элизабет?

— Почему ты так уверен?

— Саудовцы и израильтяне сумели договориться вчера вечером по одному важному вопросу… так считает Брент. Боже, это просто удивительно! Он провел отдельные совещания с обеими сторонами, и обе предложили одинаковые поправки… тогда Брент принял меры, чтобы они не узнали об этом, — просто ходил из одной комнаты в другую и передавал, что поправка, возможно, окажется приемлемой… затем совершил еще один тур и сообщил, что обе стороны согласились! Ха-ха! — Фаулер шлепнул ладонью по странице. — Брент действительно умеет работать. А этот Райан умен! Меня он тоже раздражает своим самомнением, но его идея…

— Перестань, Боб! В этой идее ничего нового. Райан просто повторил мысли, которые многие высказывали на протяжении ряда лет. То, что сказал Райан, оказалось новым для Арни, но ведь ты знаешь, что интересы Арни ограничиваются оградой Белого дома. Хвалить Райана за это — все равно что утверждать, будто он сумел организовать для тебя красивый закат.

— Пожалуй, — согласился президент. Вообще-то он считал, что в концепции заместителя директора ЦРУ было нечто большее, но ему не хотелось спорить с Элизабет. — И все-таки он неплохо поработал в Саудовской Аравии, помнишь?

— Если бы он научился молчать, то был бы куда полезнее. Хорошо, он неплохо провел переговоры с саудовцами. Но это вряд ли станет великой страницей в американской внешней политике, правда? Вести переговоры — его работа. Брент и Деннис — вот кто по-настоящему отличились, совсем не Райан.

— Пожалуй, ты права. Именно они сумели дать правильное направление конференции… Брент пишет, что понадобятся еще три дня, может быть, четыре. — Президент передал Элизабет пачку документов. Ему нужно было вставать и готовиться к рабочему дню, но перед этим он провел рукой по выпуклости под простыней, чтобы показать…

— Перестань! — игриво хихикнула Лиз. Он послушно убрал руку. Чтобы смягчить удар, она наклонилась для поцелуя и получила ответный в полном объеме, не исключая дурного запаха изо рта.

* * *

— Какого черта? — спросил водитель грузовика на пункте погрузки. Четыре огромных трейлера стояли один за другим в стороне от штабелей леса, готового к отправке в Японию. — Когда я приезжал сюда в прошлый раз, они уже стояли здесь.

— Готовятся к отправке в Японию, — ответил диспетчер, просматривая погрузочную ведомость шофера.

— Тогда почему их не отправляют?

— Это — необычный груз. Японцы заплатили за то, чтобы бревна полежали вот так, оплатили трейлеры и все остальное. Ходят слухи, что бревна будут служить балками для церкви или храма — или чего-то вроде этого. Да ты присмотрись — они обвязаны цепями. Не только цепями — и шелковой веревкой, но именно цепи крепят их вместе. Мне говорили, это что-то вроде традиции храма. Погрузить их на корабль в таком виде будет нелегко.

— Платить за арендованные трейлеры только для того, чтобы бревна лежали в одном специальном месте? Да еще так крепить их цепями. Боже мой! У них больше денег, чем мозгов, верно?

— Тебе-то какое дело? — ответил диспетчер, которому надоели одни и те же вопросы всякий раз, когда в его кабинет заходил какой-нибудь водитель.

А бревна лежали на трейлерах. По-видимому, думал диспетчер, их хотели немного подсушить. Но если собирались поступить именно так, то до конца не сумели все продумать. Лето оказалось самым влажным — причем в районе, отличающемся осадками. Поэтому бревна, пропитанные влагой еще тогда, когда было повалено само дерево, просто впитывали еще больше воды от дождя, все время лившего на лесосклад. Кроме того, влага проникала внутрь бревен через обнаженные капилляры обрезанных на лесосеке веток. Сейчас бревна стали, наверно, еще тяжелее, чем в тот момент, когда повалили дерево. Может быть, их следовало накрыть брезентом, подумал диспетчер. Но тогда влага так никогда и не испарится. К тому же было сказано, чтобы бревна просто лежали на трейлерах. Вот и сейчас шел дождь. Двор лесного склада превращался в настоящее болото, а колеса грузовиков и автопогрузчиков только разбивали его поверхность. Впрочем, может быть, у японцев были свои планы, как высушить и обработать бревна. В соответствии с их распоряжениями по-настоящему выдержать бревна здесь было нельзя. В конце концов, это их деньги, подумал диспетчер. Даже когда бревна будут грузить на лесовоз «Джордж Макриди», они окажутся на палубе — ведь их будут грузить в последнюю очередь. А уж на палубе они станут еще более влажными, в этом можно не сомневаться. Тогда с ними нужно будет обращаться особенно осторожно, решил диспетчер. Если бревна окажутся в реке, они вряд ли смогут плавать на поверхности.

* * *

Крестьянин знал, что его внуки тяготились нищетой и отсталостью своего деда. Они сопротивлялись, когда он обнимал их и целовал, да и, наверно, не хотели ехать сюда. Впрочем, он не обижался на них. Сегодня у детей не было такого уважения к старшим, как у его поколения. Может быть, такова цена более широких возможностей, открывающихся перед ними. Нарушался непрерывный цикл веков. Жизнь крестьянина мало отличалась от жизни десяти поколений его предков, а вот его сын жил уже лучше, несмотря на увечья, и его дети будут жить еще лучше. Мальчики гордились своим отцом. Стоило их одноклассникам начать насмехаться над верой друзов, как они заявляли, что их отец воевал с ненавистными сионистами, был ранен и даже убил нескольких израильтян. Сирийское правительство все-таки не оставалось совсем равнодушным к раненым ветеранам. Сын крестьянина занимался своим скромным бизнесом, и правительственные чиновники не докучали ему — а ведь обычно мелкие бизнесмены немало страдали от бюрократов. Женился он довольно поздно, что для этого региона было необычным. Его жена была достаточно привлекательной женщиной и оказывала уважение свекру — что, возможно, объяснялось ее благодарностью за то, что старик никогда не проявлял желания переселиться к сыну. Крестьянин очень гордился своими внуками — крепкими, здоровыми и упрямыми мальчиками, какими им и следовало быть в таком возрасте. Его сын тоже гордился детьми и преуспевал в своем деле. Вместе с отцом он вышел на поле после обеда. Сын посмотрел на огород, который когда-то полол, и почувствовал угрызения совести при мысли о том, что его старый отец все еще работает здесь каждый день. Но разве он не предлагал ему переселиться в город и жить вместе с семьей? Ведь он ему и деньги хотел дать, но отец отказался. Может быть, у него мало нажитого, но упрямой гордости хватает.

— В этом году огород выглядит очень неплохо.

— Да, прошли дожди, — согласился отец. — Появилось много ягнят. Это был хороший год. А как дела у тебя?

— Лучше не бывает. Мне бы не хотелось, чтобы ты так много работал, отец.

— А! — Старый крестьянин махнул рукой. — Другой жизни я не знаю. Здесь мои корни.

Какое мужество, с восхищением подумал сын. Мужество и настойчивость. Несмотря ни на что, старик безропотно переносит все. Он не смог обеспечить сына, зато передал свою стойкость и мужество. Когда юноша пришел в себя, он лежал, израненный и оглушенный, на Голанских высотах, в двадцати метрах от дымящихся обломков бронетранспортера. Он мог бы просто закрыть глаза и умереть, с выбитым глазом и окровавленным обрубком левой руки, который врачи потом удалили. Конечно, он мог сдаться и умереть, но юноша знал, что его отец поступил бы по-другому. Поэтому он встал и прошел шесть километров до пункта «скорой помощи» батальона, принес с собой винтовку и согласился на операцию лишь после того, как доложил о случившемся. Его наградили за проявленное мужество, а командир батальона оказал ему помощь и облегчил жизнь — дал немного денег, чтобы солдат мог открыть маленькую лавку, и позаботился о том, чтобы местные власти относились к ветерану с уважением. Да, полковник дал ему деньги, а вот мужество он унаследовал от своего отца. Жаль, что старик отказывается от всякой помощи.

— Сын, мне нужен твой совет.

Это было что-то новое.

— Конечно, отец.

— Пошли, я покажу тебе что-то. — Старый крестьянин вывел сына в огород, туда, где росла морковь. Затем он ногой очистил землю с…

— Стой! — испуганно выкрикнул сын, взял отца за руку и оттащил назад. — Боже мой, сколько времени лежит она в огороде?

— С того самого дня, когда ранили тебя, — ответил старик.

Рука сына непроизвольно поднялась к пустой глазнице, которую закрывала черная повязка, и на мгновение, полное ужаса, перед ним пронеслись события того страшного дня Ослепительная вспышка, взрывная волна, выбросившая его из бронетранспортера, дикие крики товарищей, гибнущих в пылающей машине. Это — дело рук израильтян. Они убили его мать, а теперь сделали это!

Но что упало в огород отца? Он приказал старику оставаться на месте, а сам вернулся, чтобы взглянуть повнимательнее. Он шел с крайней осторожностью, словно пересекал минное поле. В армии он служил в саперной части, и хотя его подразделение придали пехоте, их задачей было заложить мины. Бомба, лежащая перед ним, была огромной; похоже, весом в тысячу килограммов. Несомненно, израильская — он узнал по цвету. Он повернулся и посмотрел на отца.

— Значит, она лежит здесь с того времени?

— Да. Она тогда ушла глубоко под землю, и я засыпал воронку. Должно быть, поднялась на поверхность из-за морозов. Ты думаешь, она опасная? Она ведь неисправная?

— Отец, такие бомбы никогда не выходят из строя полностью. Она очень опасна. И так велика, что в случае взрыва уничтожит дом и тебя вместе с ним!

Старый крестьянин презрительно махнул рукой.

— Если она хотела взорваться, то взорвалась бы сразу, как упала.

— Это не правда! Ты должен послушаться меня. Не подходи к этой ужасной бомбе!

— Как же тогда обрабатывать огород? — Логика крестьянина была проста.

— Я приму меры, чтобы ее убрали. Тогда ты сможешь спокойно заниматься огородом. — Сын задумался. Действительно, с удалением бомбы возникает немало проблем. В сирийской армии не было квалифицированных саперов, способных разряжать невзорвавшиеся бомбы. Сирийцы просто взрывали их на месте падения. Такой метод был исключительно прост и надежен, но его отец не переживет уничтожения своего дома. Предположим, старик выдержит и этот удар. Тогда придется забрать его к себе, а жена будет очень недовольна этим. Построить же новый дом будет невозможно — как он сумеет помочь отцу, работая всего лишь одной рукой? Значит, бомбу надо убрать — но кто возьмется за эту работу?

— Обещай мне, что не будешь входить в огород! — сурово потребовал сын.

— Разумеется, я сделаю все, как ты скажешь, — ответил отец, хотя вовсе не намерен был исполнять приказы сына. — Когда ее заберут?

— Не знаю. Мне понадобится несколько дней.

Старый крестьянин кивнул. Может быть, он все-таки последует советам сына — по крайней мере не будет приближаться к невзорвавшейся бомбе. Она, конечно, мертвая, что бы там ни говорил его сын. Старик хорошо разбирался в судьбе. Если бы бомба хотела убить его, это бы уже свершилось. Какое еще несчастье обошло его стороной?

* * *

На следующий день репортеры смогли, наконец, взяться за работу. Появился объект, представляющий интерес для аудитории. На автомобиле средь бела дня прибыл Димитриос Ставракос, патриарх Константинопольский, — он наотрез отказался лететь на вертолете.

— Монахиня с бородой? — произнес оператор в микрофон, включив максимальное увеличение. Швейцарские гвардейцы вскинули алебарды в знак приветствия, и епископ О'Тул проводил почетного гостя внутрь. Ворота захлопнулись.

— Грек, — тут же заметил комментатор. — Представитель греческой православной церкви, епископ, наверно. Интересно, что ему здесь надо?

— А что нам известно о Греческой православной церкви? — спросил продюсер.

— Они не подчиняются папе римскому. Их священники могут иметь жен. Один раз израильтяне бросили православного священника в тюрьму, по-моему, за то, что он снабжал арабов оружием, — услышали все в своих наушниках чьи-то размышления.

— Выходит, греческие православные священники уживаются с арабами, но независимы от папы римского? Какие у них отношения с израильтянами?

— Не знаю, — признался продюсер. — Было бы неплохо познакомиться с этим поближе.

— Таким образом, сейчас в эти переговоры вовлечены четыре религиозные группы.

— Я думаю вот о чем. Принимает ли Ватикан в этом активное участие или просто предложил воспользоваться своей территорией в качестве нейтральной? — спросил комментатор. Подобно большинству известных комментаторов, он чувствовал себя как рыба в воде, лишь когда на электронном экране, невидимом для зрителей, появлялся текст, который он читал.

— А раньше такое случалось? Если кому-то требуется нейтральная территория, для этого пользуются Женевой, — заметил оператор. Женева ему нравилась.

— Что тут произошло? — В будку вошла одна из сотрудниц исследовательской группы. Продюсер рассказал ей.

— Нельзя ли прокрутить ленту еще раз? — попросила сотрудница.

Техники повторили церемонию прибытия автомобиля, записанную на видеомагнитофон.

— Димитриос Ставракос. Он патриарх Константинополя, то есть Стамбула, Рик. Глава всех православных церквей, что-то вроде папы римского для католиков. Греческая, русская и болгарская православные церкви имеют своих глав, но все подчиняются патриарху. Что-то в этом роде.

— Их священнослужителям разрешают жениться — это правда?

— Насколько я помню, священникам это разрешается… но начиная с епископа или выше, приходится соблюдать безбрачие…

— Жаль, — заметил Рик.

— Именно Ставракос возглавлял битву с католиками относительно церкви Рождества Христова в прошлом году — и, по-моему, одержал верх. Это привело нескольких католических епископов в ярость. Но почему он здесь?

— Вот мы и ждем от тебя ответа на этот вопрос, Энджи! — воскликнул комментатор.

— Поспокойнее, Рик, ведь у тебя повышенное давление. — Энджи Мирилес устала от пререканий с телезвездами, у которых разреженное пространство вместо мозгов. Она помолчала, отхлебнула кофе из чашки, задумалась и торжественно заявила: — Думаю, мне все ясно.

— Тогда, может быть, поделишься с нами?

* * *

— Добро пожаловать! — Кардинал Д'Антонио поцеловал Ставракоса в обе щеки. Жесткая борода делала такую церемонию не очень приятной, но что поделаешь… Затем кардинал отвел патриарха в зал заседаний. Вокруг стола сидели шестнадцать человек, одно кресло пустовало. Ставракос занял его.

— Мы признательны вам, что вы согласились присоединиться к нам, — обратился к нему госсекретарь Талбот.

— Разве можно отказаться от подобного приглашения? — ответил патриарх.

— Вы ознакомились с основными материалами? — Пакет с документами был доставлен патриарху курьером.

— Это — далеко идущая идея, — осторожно произнес Ставракос.

— Согласны ли вы с ролью, которая вам отводится договором?

События развиваются чересчур быстро, подумал патриарх. Но…

— Да, — просто ответил он. — Мне требуется полная власть над всеми христианскими святынями. Если нет возражений против этого, я готов присоединиться к соглашению.

Д'Антонио удалось сохранить бесстрастную маску на лице. Он заставил себя несколько раз глубоко вздохнуть и поспешно вознес молитву, прося о божественном вмешательстве, но потом так и не сумел понять, последовало оно или нет.

— Уже слишком поздно рассматривать такое радикальное требование. — Головы участников повернулись в сторону говорящего. Это был Дмитрий Попов, первый заместитель министра иностранных дел Советского Союза. — Кроме того, будет опрометчивым стремиться к односторонней выгоде после того, как все присутствующие здесь пошли на столь значительные уступки. Неужели вы захотите помешать достижению всеобщего согласия лишь на основе собственных стремлений?

Ставракос не привык выслушивать такие прямые упреки.

— Вопрос о христианских святынях не является основным в нашем соглашении, ваше святейшество, — заметил госсекретарь Талбот, обращаясь к патриарху. — Нас не может не разочаровать, однако, что вы оговариваете свое участие какими-то предварительными условиями.

— Может быть, я не совсем разобрался в присланном мне материале, — ответил Ставракос, отступая перед натиском. — Не могли бы вы разъяснить, каков будет мой статус?

* * *

— Ни в коем случае, — фыркнул комментатор.

— Почему? — ответила Анджела Мирилес. — Разве может быть иное объяснение?

— Это уж слишком.

— Действительно, кажется невероятным, — согласилась Мирилес, — но иного объяснения у нас нет.

— Поверю только в том случае, если увижу своими глазами.

— Может быть, и не увидишь. Ставракос не испытывает особенно теплых чувств к римской католической церкви. Их ссора в прошлое Рождество была весьма неприятной.

— Тогда почему мы не сообщили о ней?

— Да потому, что были слишком заняты разговорами о снижении спроса на рождественской распродаже, — бросила Мирилес и подумала про себя: Боже, какой идиот!

* * *

— Значит, будет создана отдельная комиссия? — Это совсем не нравилось Ставракосу.

— Митрополит хочет направить своего представителя, — заметил Попов. Дмитрий Попов все еще верил в Маркса больше, чем в Бога, однако русская православная церковь была русской и участие русского представителя в соглашении должно быть реальным, хотя и будет касаться маловажных вопросов. — Должен признаться, что ситуация представляется мне странной. Неужели мы задержим принятие соглашения из-за споров, какая христианская религия является более влиятельной? Мы приехали сюда, чтобы разрядить напряженность, которая может привести к войне между евреями и мусульманами. А на пути решения этой потенциально опасной проблемы стоят христиане? — Попов говорил, глядя в потолок. Слишком уж театрально, подумал Д'Антонио.

— Этот вопрос, не имеющий прямого отношения к делу, лучше всего оставить на рассмотрение специального комитета христианского духовенства, — позволил себе наконец высказать свою точку зрения кардинал Д'Антонио. — Перед лицом Бога даю вам слово, что разногласия между нашими исповеданиями закончатся раз и навсегда!

Уже слышали это и не раз, напомнил себе Ставракос, — но все-таки… Все-таки почему он позволил себе быть таким мелочным? Он также напомнил себе о том, чему учит священное писание и что он верит каждому его слову. Я ставлю себя в дурацкое положение — перед католиками и русскими! Он вспомнил вдобавок, что турки едва терпят его присутствие в Стамбуле — Константинополе! — а принятие соглашения предоставит ему возможность завоевать колоссальный престиж для всех православных церквей и укрепит его положение как патриарха.

— Прошу извинить меня. Прошлые инциденты, достойные сожаления, оказали слишком большое влияние на мое здравомыслие. Да, я поддерживаю это соглашение и верю, что мои братья сдержат свое слово.

Брент Талбот откинулся на спинку кресла и мысленно вознес свою благодарственную молитву. Вообще-то молитвы не входили в ежедневный обиход государственного секретаря, но здесь, в этом окружении, разве можно поступить иначе?

— В таком случае мы достигли согласия по всем вопросам. — Талбот обвел взглядом сидящих за столом и увидел, что одна за другой их головы склоняются в утвердительном кивке — одни с энтузиазмом, другие в знак того, что вынуждены согласиться. Но все до единого высказали свое одобрение. Итак, согласие достигнуто.

— Мистер Адлер, когда документы будут готовы для парафирования? — спросил Д'Антонио.

— Через два часа, ваше преосвященство.

— Ваше высочество, — произнес Талбот вставая, — ваши преосвященства, господа министры, мы успешно завершили нашу работу.

Как ни странно, присутствующие не сразу поняли, чего они добились. Переговоры продолжались довольно долго, и, как это всегда бывает с подобными переговорами, процесс их проведения превратился в действительность, а цель стала чем-то отдельным. Теперь они внезапно оказались там, куда стремились, и это чудо стало для них чем-то нереальным. Действительно, результаты, которых им удалось достигнуть, превзошли ожидания даже этих людей, исключительно опытных в деле разработки и достижения внешнеполитических целей. Участники встали вслед за Талботом, и это движение, чувство облегчения от выпрямленных ног изменили их способность к восприятию окружающего мира. Один за другим они начали понимать, чего добились. Что еще более важно, начали понимать, что действительно решили эту сложнейшую задачу. Произошло невозможное.

Давид Ашкенази обошел вокруг стола и приблизился к принцу Али, который представлял свою страну на этих переговорах. Подойдя к нему, он протянул руку. Рукопожатия оказалось недостаточно. Принц обнял министра.

— Бог свидетель, отныне между нами мир, Давид.

— После всех этих лет, — произнес бывший израильский танкист. Еще лейтенантом Ашкенази принимал участие в боях за Суэц в 1956 году, уже капитаном дрался в 1967-м, и его резервный батальон пришел на помощь бригадам, оборонявшимся на Голанских высотах в 1973-м. Оба были удивлены разразившимися аплодисментами. Израильтянин неожиданно разрыдался, что его невероятно смутило.

— Не надо стыдиться слез, Давид. Твое личное мужество всем нам хорошо известно, — постарался успокоить его Али. — Кто, как не солдат, должен участвовать в заключении мира?

— Столько погибших. Такие молодые люди — юноши с обеих сторон, Али. Такие юные…

— Но теперь этому пришел конец.

— Дмитрий, твоя помощь была исключительно полезна, — обратился Талбот к своему русскому коллеге, стоявшему у другого конца стола.

— Поразительно, каких результатов можно достигнуть, когда мы готовы пойти навстречу друг другу, не так ли?

Талбот выразил ту же мысль, что пришла в голову Ашкенази:

— Мы потеряли целых два поколения, Дмитрий. Сколько времени потрачено напрасно.

— Да, но потерянное время уже не вернуть, — покачал головой Попов. — Хорошо, что нам хватило ума не терять больше. — На лице русского появилась лукавая улыбка. — В такой момент на столе должна быть водка.

Талбот кивнул в сторону принца Али.

— Не все здесь переносят спиртное.

— Господи, как они живут без водки? — улыбнулся Попов.

— Одна из тайн жизни, Дмитрий. А теперь нам обоим нужно послать телеграммы.

— Совершенно верно, дружище.

* * *

К ярости всех корреспондентов, собравшихся в Риме, первой напечатала сенсационное сообщение корреспондентка газеты «Вашингтон пост» в столице Америки. Этого следовало ожидать. У нее оказался свой источник информации: сержант ВВС, которая занималась электронными приборами на VC-25A, новом президентском самолете «Боинг-747». Сержант получила полный инструктаж от журналистки. Все знали, что президент собирается лететь в Рим, — лишь дата вылета оставалась неизвестной. Как только сержанту сообщили, что она должна приготовиться к вылету, женщина позвонила якобы домой, чтобы проверить, доставили ли ее парадную форму из химчистки. Нет ничего преступного в том, что она ошиблась и набрала не тот номер. Получилось так, что на автоответчике журналистки появилась эта странная запись относительно парадной формы. Такой ответ журналистка должна была дать в случае расследования, но на этот раз все обошлось, и она надеялась, что так будет и дальше.

Час спустя, во время самого обычного утреннего брифинга, проводимого пресс-секретарем президента для журналистов, аккредитованных в Белом доме, репортер «Вашингтон пост» заявила, что, по «непроверенным данным», Фаулер вылетает в Рим — значит ли это, что переговоры зашли в тупик или что они закончились успешно? Пресс-секретаря этот вопрос застал врасплох. Всего десять минут назад ему сообщили, что он летит в Рим, и, как всегда, заставили поклясться в сохранении полной тайны. Такое требование было столь же неожиданным, как солнечный свет в день, когда небо затянуто облаками. Он заколебался, услышав неожиданный вопрос, чем удивил человека, которому было поручено организовать «утечку» информации о вылете президента — но лишь после обеда, во время вечерней пресс-конференции. Заявление пресс-секретаря: «У меня нет информации» — прозвучало недостаточно убедительно, и корреспонденты при Белом доме почувствовали неладное. У них были на руках экземпляры расписания встреч и совещаний президента, а следовательно, там значились имена, у которых можно навести справки.

Выяснилось, что сотрудники аппарата Белого дома уже принялись обзванивать тех, кто значился в этом списке, чтобы отменить назначенные ранее приемы и заседания. Даже президент не может позволить себе поставить в трудное положение важных лиц, не предупредив их заранее. Разумеется, сами эти лица умели хранить секреты, а вот их помощники и секретари далеко не все обладали той же способностью. Короче говоря, это был классический пример того, откуда получает сведения свободная пресса. Люди, которым доверяют информацию, не в состоянии хранить ее — особенно если это секретная информация. Уже через час были получены сведения из четырех самых разных источников: президент Фаулер отменил встречи и совещания на ближайшие несколько дней. Значит, он куда-то отправляется и уж точно не в Пеорию. Для телевизионных компаний этого было достаточно, чтобы выпустить поспешно написанные бюллетени, сразу за которыми вместо игр для зрителей последовала реклама. В результате миллионы людей так и не поняли, что значит та или иная фраза в бюллетенях, зато узнали, как лучше всего удалить пятна с одежды.

* * *

В Риме приближался вечер жаркого, влажного летнего дня, когда в штаб-квартиру телевизионных компаний сообщили, что три — только три — видеокамеры с операторами, но без корреспондентов будут допущены внутрь здания, фасад которого был давным-давно изучен и заснят после многих недель пребывания в вечном городе. В «зеленых комнатах» трейлеров телевизионные комментаторы опустились в кресла, с нетерпением ожидая, когда гримеры закончат свою работу, и затем поспешно бросились в будки, надели наушники и принялись ждать команды от своих директоров.

Изображение появилось одновременно на экранах мониторов и миллионов телевизоров во всех странах мира. Это был конференц-зал с большим столом, вокруг которого все кресла были заняты. Во главе стола сидел папа римский, и перед ним лежала папка большого формата в переплете из телячьей кожи — телевизионщики так никогда и не узнают, какая паника охватила на мгновение сотрудников Ватикана, когда кто-то понял, что им неизвестно, из какой кожи она сделана. Пришлось спешно проверить у фирмы, изготовившей ее; к счастью, ни у кого не возникло сомнений, что кожа была телячьей.

Участники конференции договорились, что здесь никакого заявления не будет. Предварительные заявления будут сделаны в столице каждого государства, чьи представители работали на конференции, а по-настоящему цветистые речи принялись готовить для церемонии подписания соглашения. Представитель Ватикана раздал письменный релиз всем корреспондентам телевизионных компаний. В нем говорилось, что проект договора, касающегося окончательного урегулирования ближневосточной проблемы, подвергся обсуждению с участием всех заинтересованных сторон и сейчас произойдет парафирование проекта договора участниками конференции. Окончательные документы будут подписаны главами государств и министрами иностранных дел через несколько дней. Текст договора телевизионщикам не сообщили, равно как и содержание основных его статей. Это отнюдь не привело в восторг корреспондентов — главным образом потому, что они поняли, что подробности будут оглашены министерствами иностранных дел в столицах стран — участниц переговоров и получат их другие корреспонденты.

Красную папку передавали от одного участника к другому. Порядок парафирования соглашения пришлось решить жеребьевкой, и в результате оказалось, что сначала папка попала к министру иностранных дел Израиля, затем перешла в руки советского представителя, потом швейцарского, американского, саудовского и, наконец, последним стал кардинал Д'Антонио. Каждый из них пользовался автоматической ручкой, и священник, переносивший папку от одного участника к другому, тут же прикладывал пресс-папье к росчерку подписавшего. Церемония была непродолжительной и быстро завершилась. После этого участники обменялись рукопожатиями, за которыми последовали аплодисменты. Вот и все.

— Господи, — произнес Джек, который следил, как папка переходит от одного представителя к другому. Он посмотрел на телефакс согласованного текста и убедился, что он не очень отличался от первоначального. В него внесли изменения саудовцы, израильтяне, советские дипломаты, швейцарцы и, конечно, государственный департамент, однако первоначальная идея принадлежала ему, Райану, — если не принимать во внимание то обстоятельство, что он сам позаимствовал положения договора измножества уже высказанных идей. В тексте было немного по-настоящему оригинальных мыслей. Заслуга Райана заключалась в том, что он объединил их в одно целое и выбрал исторически правильный момент, чтобы высказать свои соображения. Ничего больше. И тем не менее это было мгновение в его жизни, которым он гордился больше всего. Жаль, что никто не смог его поздравить.

* * *

В Белом доме лучшая составительница речей президента Фаулера уже работала над первым черновиком его выступления. Американскому президенту предоставят почетное право выступить первым, потому что, в конце концов, это была его идея: они собрались в Риме после его выступления на Генеральной Ассамблее ООН. Затем к миру обратится папа римский — черт побери, да все они захотят что-нибудь сказать, подумала сотрудница, а это только осложняло ее проблему, потому что каждая речь должна быть оригинальной и не повторять другие. Она поняла, что ей придется, склонившись над своим портативным компьютером, работать над речью президента уже во время перелета через Атлантику на борту президентского Боинга-747. Но ведь именно за это ей и платили — к тому же на борту ВВС-1 находился лазерный принтер.

У себя в Овальном кабинете президент знакомился со своим поспешно пересмотренным расписанием. Комитет молодых скаутов будет, конечно, разочарован, равно как и новая королева красоты из штата Висконсин. Впрочем, та же судьба постигнет множество представителей делового мира, чья важность и влиятельность в своих компаниях мгновенно исчезала, стоило им только войти через боковую дверь в святая святых Белого дома. Его секретарь, который занимался расписанием встреч и приемов, президента, уже сообщил об этом. Некоторые, с кем президенту действительно было важно встретиться, будут приняты им в оставшиеся тридцать шесть часов, для чего он воспользуется каждой свободной минутой. Это сделает из ближайших полутора суток настоящий ад, но и в этом часть его работы.

— Ну? — Фаулер поднял голову и увидел Элизабет Эллиот, которая улыбнулась ему через открытую дверь приемной.

Ведь ты стремился именно к этому, правда? Твое пребывание на посту президента навсегда запомнят из-за того, что в это время были решены проблемы Ближнего Востока. Если — призналась себе Лиз в редкий для нее момент объективности — это сбудется, что вовсе не гарантировано в подобных ситуациях.

— Мы оказали услугу всему миру, Элизабет.

Говоря «мы», он, естественно, подразумевал «я», подумала Эллиот, но у нее не было возражений. Именно Боб Фаулер вынес изнурительную предвыборную кампанию, исполняя одновременно обязанности губернатора в Колумбусе, — бесконечные выступления, рукопожатия, ситуации, когда приходилось целовать младенцев и лизать задницы, не терять самообладания при встречах с журналистами, чьи лица менялись куда чаще, чем жесткие, непрерывно повторяющиеся вопросы. Требовалась колоссальная выносливость, чтобы оказаться в этом небольшом кабинете, где концентрировалась вся исполнительная власть. Те мужчины — к сожалению, одни лишь мужчины, подумала Лиз, — которые выдерживали эту гонку, попадали сюда. Однако наградой за все усилия, за напряженную работу было то, что хозяин Овального кабинета мог приписывать себе все заслуги. В соответствии с простыми историческими традициями люди считали, что именно президент управляет положением и принимает решения. По этой причине на него сыпались похвалы и укоры. Он отвечал за все, что проходило успешно или кончалось неудачей. Главным образом это касалось вопросов внутренней политики — уровня безработицы, процентных ставок, инфляции (как оптовой, так и розничной) и самого главного — основных экономических индексов. Однако иногда — очень редко — происходило что-то по-настоящему важное, меняющее судьбы мира, подумала Эллиот; история запомнит Рейгана как человека, случайно оказавшегося на посту президента в тот момент, когда русские решили покончить с марксизмом, но все заслуги выпали на долю Буша. Никсон был человеком, установившим отношения с Китаем, а Картер — президентом, которому едва не удалось осуществить то, что войдет в историю под именем Фаулера. Американские избиратели могут голосовать за своих политических лидеров на основе экономических соображений, однако история исходит из гораздо более важных причин. Для того, чтобы чье-либо имя завоевало несколько параграфов в учебниках истории и томах научных монографий, необходимо внести коренные изменения в судьбы политического мира. Именно это имело значение. Историки помнили тех, кто менял очертания политических событий, — помнили Бисмарка, а не Эдисона — рассматривали технические перемены в обществе, словно они происходили под влиянием политических факторов, а не наоборот, что, по мнению Элизабет, было столь же вероятным. Однако у историографии существовали свои правила и условия, мало связанные с действительностью, поскольку действительность была понятием, слишком сложным для оценки — даже для ученых, изучающих события много лет спустя. Политические деятели функционировали в рамках этих правил, и это их устраивало, потому что в этом случае они могли быть уверенными в том, что, случись что-то важное, историки их не забудут.

— Оказали услугу миру? — отозвалась Эллиот после продолжительного молчания. — Услуга миру… Мне нравится, как звучит эта фраза. Вильсона назвали человеком, удержавшим нас от войны. Тебя запомнят как президента, положившего конец войне.

Как Фаулер, так и Эллиот помнили, что всего через несколько месяцев после того, как Вильсона снова избрали президентом на основе этой платформы, он вверг Америку в ее первую по-настоящему крупную войну, ту, которая должна была покончить с войнами раз и навсегда, как утверждали некоторые оптимисты, за много лет до Холокоста и ядерных кошмаров. Однако на сей раз, промелькнула мысль у обоих, это было чем-то более значительным, чем просто оптимизм, и мечты Вильсона о том, каким следует быть миру, оказались наконец в пределах досягаемости политиков, способных перекраивать мир по своему желанию.

* * *

Мужчина был друзом, неверным, но, несмотря на все это, его уважали. На его теле были шрамы, полученные в боях с сионистами. Он воевал и был награжден за храбрость. Бесчеловечное оружие израильтян лишило его матери. Наконец, всякий раз, когда к нему обращались за помощью, он поддерживал движение. Куати был человеком, никогда не терявшим связи с простым народом. Еще мальчишкой он прочел «Маленькую красную книгу» председателя Мао. Этот Мао был, вне всякого сомнения, неверным худшего сорта — он даже отказывался признать мысль о существовании Бога и преследовал верующих, — но это не имело значения. Революционер, учил Мао, словно рыба плавает в крестьянском море, а потому поддерживать хорошие отношения с крестьянами — или, как в данном случае, с торговцем — было необходимо для достижения успеха. Этот друз жертвовал деньги, если мог позволить себе такое, а один раз укрыл у себя дома раненого борца за свободу. Такие услуги не забывают. Куати поднялся из-за стола и приветствовал мужчину дружеским рукопожатием и небрежным поцелуем.

— Добро пожаловать, друг мой.

— Спасибо, что вы согласились принять меня, командир. — Торговец нервничал, и Куати подумал, что друз пришел к нему с просьбой.

— Садитесь, пожалуйста. Абдулла, — позвал он, — принеси кофе нашему гостю.

— Вы очень любезны, командир.

— Глупости. Вы — наш товарищ. Сколько уже лет нашей прочной дружбе?

Торговец пожал плечами, однако внутренне улыбнулся — теперь он получит сполна за оказанные им услуги. Он боялся Куати и его бойцов — именно поэтому никогда не переходил им дорогу. Кроме того, он сообщал сирийским властям о всех оказанных им услугах, потому что боялся и их. Чтобы выжить в этой части мира, нужно было возвести борьбу за существование в ранг искусства, и даже в этом случае жизнь оставалась азартной игрой.

— Я пришел к вам за советом, — сказал он, отпив глоток кофе.

— Буду только рад. — Куати наклонился вперед. — Для меня это большая честь. Итак, в чем заключается проблема?

— Она касается моего отца.

— Сколько ему сейчас лет? — спросил Куати. Крестьянин тоже время от времени жертвовал кое-что его людям — чаще всего это был ягненок. Всего лишь крестьянин — и неверный к тому же, — но у него с Куати был общий враг.

— Шестьдесят шесть. Вы знаете, где находится его огород?

— Да, я был там однажды, несколько лет назад, вскоре после того, как сионисты убили вашу мать, — напомнил Куати.

— У него в огороде — израильская бомба.

— Бомба? Вы хотите сказать — снаряд.

— Нет, командир, бомба. Она зарылась в землю, но по той части, что видна, ее диаметр не меньше полуметра.

— Понятно, и если об этом узнают сирийцы…

— Да. Как вам известно, они взрывают такие штуки прямо на месте. При этом дом моего отца будет уничтожен. — Гость вытянул обрубок левой руки. — Я не могу оказать помощь отцу в строительстве нового дома, а сам он слишком стар для такой работы. Я пришел к вам с просьбой забрать эту проклятую бомбу.

— Вы пришли именно туда, куда следовало. Сколько времени она пролежала в земле?

— Отец говорит, что она лежит там с того самого дня, когда со мной случилось вот это. — Торговец снова поднял обрубок руки.

— Значит, в тот день на вашу семью снизошло благословение Аллаха.

Так уж и благословение, подумал торговец и кивнул.

— Вы всегда были нашим преданным другом. Конечно, мы придем к вам на помощь. У меня есть специалист, отлично разбирающийся в деле обезвреживания и изъятия израильских бомб, — затем он вынимает их содержимое и готовит бомбы, которыми пользуемся мы сами. — Куати предостерегающе поднял палец. — Но вы никогда не должны говорить об этом.

Гость выпрямился в своем кресле.

— Что касается меня, командир, я буду счастлив, если вы убьете как можно больше. А если вам для этого понадобится бомба, которую эти свиньи сбросили в огород отца, я буду молиться за ваш успех.

— Извините меня, мой друг. Я не хотел оскорбить вас. Но вы понимаете, я был обязан предостеречь вас о необходимости хранить все в тайне. — Торговец понял, что имел в виду Куати.

— Я никогда не предам вас, — решительно заявил он.

— Мне это известно. — Настало время поддержать свою популярность в крестьянском мире. — Завтра я пошлю своего человека к дому вашего отца. Иншалла, — добавил он, желая сказать «такова воля Бога».

— Я — ваш вечный должник, командир. — Пошлет, подумал торговец, еще до Нового года.

8. Открывается ящик Пандоры

Переоборудованный «Боинг-747» взлетел с аэродрома военно-воздушной базы Эндрюз перед самым закатом. У президента Фаулера было полтора трудных дня — непрерывные инструктивные совещания и встречи, которые он не мог отменить. Но предстояло двое суток еще более трудных — даже президенты вынуждены подчиняться свойствам простой человеческой природы, а в данном случае восьмичасовой перелет до Рима совпадал с шестичасовой разницей во времени. Перелет из пояса в пояс, время между которыми отличается на шесть часов, исключительно труден. Фаулер был опытным путешественником и знал это. Желая смягчить воздействие смены поясов, он уже вчера и затем сегодня изменил время своего сна, дабы в течение полета оказаться настолько усталым, чтобы эти восемь часов проспать. Президентский самолет был снабжен всеми устройствами, какие только могли придумать компания «Боинг» и Военно-воздушные силы США. В этом тихом и плавно летящем самолете президент размещался в самом носу. Его кровать — в действительности ее заменял раскладной диван — была достаточно большой, а матрас выбрали по личному вкусу президента. Самолет был велик, что позволило оборудовать отдельные помещения для прессы и сотрудников аппарата президента. Если уж быть совсем точным, их отделяло почти двести футов. Журналисты находились в хвостовом отсеке, и пока пресс-секретарь Белого дома занимался ими, в президентскую спальню незаметно пробралась советник по национальной безопасности. Пит Коннор и Элен Д'Агустино обменялись при этом взглядом, который постороннему человеку показался бы бесстрастным, но в тесном сообществе Секретной службы был предельно красноречив. Сотрудник службы безопасности ВВС, приставленный охранять дверь, ведущую в президентскую спальню, уставился на переборку, стараясь удержать улыбку.

* * *

— Итак, Ибрагим, что ты думаешь о нашем госте? — спросил Куати.

— Он силен физически, бесстрашен и удивительно хитер, но я не знаю, где мы сможем использовать его, — ответил Ибрагим Госн. Он рассказал, что произошло с ними в Афинах.

— Сломал шею греческому полицейскому? — По крайней мере американец не был подставным лицом — если полицейский действительно умер и все это не оказалось хитроумной уловкой американцев, греков, израильтян или один Бог знает кого.

— Да, как спичку.

— Его связи в Америке?

— Крайне немногочисленны. Американская полиция охотится за ним. По его словам, группа, в которой он состоял, убила трех полицейских, а его брат недавно попал в засаду и погиб от их пуль.

— Да, он умеет выбирать врагов. Образование?

— Формально — никакого, но он умен.

— Что умеет делать?

— Почти ничего — из того, что могло бы нам пригодиться.

— Зато он — американец, — напомнил ему Куати. — Сколько таких у нас в отряде?

Госн кивнул.

— Ты прав, командир.

— Какова вероятность того, что он подослан к нам?

— По моему мнению, очень невелика, но следует проявить осторожность.

— Хорошо. А теперь вот что тебе нужно сделать. — Куати объяснил Ибрагиму ситуацию с израильской бомбой.

— Еще одна? — Он был экспертом в таком деле, но нельзя сказать, чтобы поручение слишком уж ему понравилось. — Я знаю этого крестьянина — старый дурак. Знаю-знаю — его сын воевал против израильтян и тебе самому почему-то нравится этот калека.

— Этот калека спас жизнь нашего товарища. Фази истек бы кровью, если бы торговец не укрыл его в своей лавке. Никто не принуждал его. Это произошло в то время, когда у нас с сирийцами были натянутые отношения.

— Ладно. Все равно мне нечего делать до самого вечера. Понадобится грузовик и несколько человек.

— Наш новый друг, судя по твоим словам, силен физически. Возьми его с собой.

— Слушаюсь, командир.

— И не рискуй понапрасну.

— Иншалла. — Госн сумел почти закончить Американский университет в Бейруте — почти, потому что одного из его преподавателей похитили, а два других воспользовались этим как предлогом, чтобы покинуть Ливан. В результате Госн не сдал последние экзамены и не получил диплом инженера. Правда, он был ему и не нужен. Во время учебы Госн был лучшим учеником в своем классе и узнал из учебников так много, что лекции преподавателей мало ему помогали. Массу времени он проводил в лабораториях, которые делал сам. В движении за освобождение Госн никогда не был активным бойцом и не участвовал в боевых действиях. Он умел пользоваться стрелковым оружием, однако его искусство в обращении с взрывчатыми веществами и электронными приборами было слишком ценным, чтобы рисковать им. Кроме того, Госн выглядел молодо, был привлекателен, кожа его казалась очень светлой, поэтому он много ездил, в том числе и за границу. Обычно его задачей было провести разведку, изучить место будущих операций, составить карту, в чем ему помогали инженерный опыт и отличная память, он принимал решения относительно необходимого снаряжения и обеспечивал техническую поддержку бойцов, которые относились к нему с глубоким уважением — гораздо большим, чем это могло показаться со стороны. Никто не сомневался в его храбрости. Госн доказал это не один раз, обезвреживая невзорвавшиеся снаряды и бомбы, оставленные израильтянами в Ливане, и затем используя полученную из них взрывчатку для изготовления своих собственных бомб. Ибрагим Госн был классным специалистом, и его с радостью приняли бы в любую из дюжины профессиональных террористических организаций в разных странах мира. Он вышел из семьи палестинцев, покинувшей Израиль с появлением еврейского государства в уверенности, что вернется назад, как только арабские армии того времени быстро и легко расправятся с захватчиками. Однако счастливое возвращение постоянно откладывалось, и воспоминания его детства были связаны с переполненными, грязными лагерями для беженцев, где ненависть к Израилю была не менее прочной, чем вера в ислам. По-другому и быть не могло. Израильтяне не обращали на палестинцев внимания потому, что те добровольно покинули свою страну, а другие арабские нации делали вид, что не замечают их, хотя вполне могли бы облегчить жизнь беженцев. Госн и ему подобные превратились в пешки в огромной игре, участники которой никак не могли договориться друг с другом относительно правил. Ненависть к Израилю и всем, кто поддерживает его, была для беженцев таким же естественным актом жизни, как дыхание, а их целью стало изыскать средства покончить с сионистами и их союзниками. Госну и в голову не приходило задуматься о причинах.

Он взял ключи к грузовику «Газ-66», выпущенному в Чехословакии. Эта машина была менее надежна, чем «мерседес», зато достать ее удалось намного легче: несколько лет назад отряд Куати получил грузовик от сирийцев. В кузове была установлена А-образная опора, которую они соорудили сами. Госн сел вместе с американцем в кабину, а еще двое забрались в кузов. Водитель включил двигатель, и грузовик выехал из лагеря.

Марвин Расселл осматривал окружающую местность с интересом охотника, попавшего в новый район. Было жарко, но в общем-то не хуже, чем в бедлендах особенно засушливым летом. Растительность — или скорее ее отсутствие — напоминала ему резервации, где он жил в юности. То, что казалось унылым и мрачным для других, для американца, выросшего в подобной местности, было просто очередной пыльной пустыней. Правда, здесь не возникали такие ужасные грозы и всесокрушающие торнадо, как на американских равнинах. Да и горы были выше, чем плавные холмы дома. Расселлу еще никогда не доводилось бывать в горах. Здесь он увидел их впервые: высокие, сухие и настолько раскаленные, что при подъеме на них трудно дышать. Не всем, тут же подумал Марвин Расселл. Он сумеет забраться на вершину, потому что сильнее и выносливее этих арабов.

С другой стороны, арабы, по-видимому, полагались главным образом на оружие. Тут было столько оружия — сначала он увидел лишь русские АК-47, но вскоре заметил тяжелую зенитную артиллерию, батареи ракет «земля — воздух», танки и самоходные артиллерийские установки, принадлежащие сирийской армии. Госн заметил его интерес и начал объяснять.

— Все это для того, чтобы отразить нападение израильтян, — сказал он, основывая объяснения на том, во что верил сам. — Твоя страна вооружает израильтян, а русские вооружают нас. — Госн решил не говорить о том, сколь ненадежной стала эта помощь.

— На вас нападали, Ибрагим?

— Не раз, Марвин. Они посылают сюда свои бомбардировщики, диверсионные группы. Погибли тысячи моих соотечественников. Понимаешь, нас выгнали с нашей родины. Мы вынуждены жить в лагерях и…

— Понятно, приятель. Там, откуда я приехал, их называют резервациями. — Этого Госн не знал. — Белые вторглись на наши земли, земли наших предков, истребили буйволов, затем послали армию и уничтожили нас. Нападали главным образом на лагеря, где оставались одни женщины и дети. Мы пытались сопротивляться. Даже уничтожили целый полк под командованием генерала Кастора в окрестностях Литл-Биг-Хорн — это название реки, — тогда нами командовал вождь Безумная Лошадь. Но они продолжали теснить нас. Их было слишком много, слишком велик перевес в воинах, оружии. Они отобрали нашу землю, забрали у нас все и оставили ни с чем. Заставили нас жить подобно нищим. Нет, не нищим — подобно животным, словно мы даже не люди, потому что выглядим по-другому, по-другому говорим и у нас другая религия. Все произошло потому, что мы жили на земле, которая была им нужна, и они выбросили нас, словно вымели мусор.

— Я не знал этого, — произнес Госн, потрясенный тем, что палестинцы оказались не единственным народом, с которым американцы и их израильские вассалы так обошлись. — Когда это произошло?

— Сто лет назад, году в 1865-м. Мы сражались, приятель, делали все, что могли, но это было безнадежно. Понимаешь, у нас не было союзников. А у вас есть. Никто не поставлял нам пушки и танки. Поэтому они убили самых храбрых воинов, заманивали в ловушки и убивали — так погибли вожди Безумная Лошадь и Сидящий Бык. Затем нас окружили и голодом принудили к повиновению. Оставили нам пыльные, никуда не годные местности и заставили там жить. Посылали пищу — столько, чтобы не дать нам умереть с голоду, но и чтобы не окрепнуть. Когда некоторые из нас пытаются сопротивляться, пытаются стать мужчинами — я ведь тебе уже говорил, что они сделали с моим братом. Застрелили его из засады, будто дикого зверя. И даже засняли все это для телевидения, чтобы продемонстрировать, как поступают с индейцем, который становится независимым.

Да, этот человек действительно наш товарищ, понял Госн. Не подосланный агент, нет, и то, что он рассказал, ничем не отличается от судьбы любого палестинца. Поразительно.

— Зачем ты приехал к нам, Марвин?

— Мне нужно было скрыться, чтобы меня не арестовали, приятель. Понимаю, тут нечем гордиться, но что оставалось — ждать, пока меня тоже заманят в ловушку? — Расселл пожал плечами. — Вот я и решил, что поеду куда-нибудь, найду людей вроде себя, может быть, научусь чему-нибудь, узнаю, как вернуться обратно, помогу своему народу сражаться за свободу. — Он покачал головой. — Черт побери, это скорее всего безнадежно, но я не собираюсь сдаваться — ты понимаешь меня?

— Да, друг, понимаю. То же самое происходило и с моим народом — еще до моего рождения. Но тебе нужно понять — это не безнадежно. Пока ты стоишь на ногах и борешься, надежда жива. Именно поэтому они охотятся за тобой — тебя боятся!

— Надеюсь, ты прав, приятель. — Расселл смотрел в открытое окно, и пыль резала ему глаза в семи тысячах миль от дома. — А куда мы сейчас едем?

— Когда вы воевали с американцами, где брали оружие ваши воины?

— Главным образом подбирали брошенное ими.

— Вот и мы поступаем так же, Марвин.

* * *

Фаулер проснулся, когда самолет был на середине Атлантики. Ну что ж, подумал он, всегда что-то происходит впервые. Он еще никогда не занимался этим в самолете. Интересно, а кто-нибудь из американских президентов проделывал такое по пути в Рим для встречи с папой римским, и к тому же со своим советником по национальной безопасности? Он посмотрел в иллюминатор. Самолет летел недалеко от Гренландии, в высоких северных широтах, и за окном было светло. На мгновение он задумался — что сейчас, утро или все еще ночь? На борту самолета такой вопрос был почти метафизическим, конечно, здесь время изменялось куда быстрее, чем на часах.

Да и миссия его тоже была метафизической. Ее запомнят. Фаулер разбирался в истории. Событие было уникальным. Никогда раньше не происходило ничего подобного. Может быть, это было началом процесса или его концом, но его задача была простой и ясной. Он положит конец войнам. Имя Дж. Роберта Фаулера будет навсегда связано с этим договором. Все началось по инициативе его администрации. Его речь в ООН собрала нации мира в Ватикане. Подчиненные президента вели переговоры. Его имя будет стоять первым на документах. Его вооруженные силы станут гарантом мира. Он действительно завоевал место в истории. Это и есть бессмертие, то, к чему стремятся все, но добиваются единицы. Что удивительного, если он взволнован? — спросил он себя в бесстрастной задумчивости.

Теперь исчез страх, преследовавший президента. С самого начала он задавал себе этот вопрос — первая промелькнувшая в голове мысль еще в то время, когда он был прокурором и преследовал главу кливлендской семьи синдиката «Коза Ностра»: если ты станешь президентом, вдруг понадобится нажать на кнопку? Сможет ли он сделать это? Сумеет ли решить, что безопасность его страны требует гибели тысяч — миллионов — других людей? Наверно, нет, подумал он. Для принятия такого решения он был слишком хорошим человеком. Его обязанности заключались в том, чтобы защищать людей, показывать им дорогу, вести по благотворному пути. Люди не всегда понимают, что его видение будущего единственно верное и логичное. Фаулер знал, что он холоден и бесстрастен при рассмотрении подобных вопросов, зато всегда принимает верное решение. В этом он был уверен. Ему нужно быть уверенным в себе, равно как и в причинах своих поступков. Если он когда-нибудь ошибется, он знал, что его убежденность окажется простым высокомерием, и подобное обвинение вставало перед ним часто. Единственное, в чем он не был уверен, это в своей способности столкнуться с ядерной войной.

Однако такой вопрос снят с повестки дня, не правда ли? Хотя он никогда не признается в этом во всеуслышание, ликвидировали эту проблему Рейган и Буш, потому что это они заставили Советы заняться своими собственными проблемами и противоречиями и в результате изменить поведение. И все это произошло в мирное время, потому что люди все-таки логичнее животных. Разумеется, конфликты еще будут возникать, но пока он правильно выполняет свои обязанности, они не выйдут из-под контроля. А то путешествие, в которое он отправился, покончит с наиболее опасным конфликтом, еще существующим в мире, с той проблемой, которую не сумела решить ни одна предыдущая администрация. То, чего не смогли добиться Никсон и Киссинджер, что не подчинилось отчаянным усилиям Картера, нерешительным попыткам Рейгана или Буша и его собственному предшественнику, действовавшим из лучших побуждений, — короче говоря, в чем все потерпели неудачу, теперь удалось Бобу Фаулеру. Сердце всякого теплеет при мысли о таком успехе. Он не только навсегда войдет в учебники истории, но и оставшиеся годы его пребывания на посту президента пройдут намного спокойнее. Это сделает бесспорным избрание на второй срок, гарантирует поддержку сорока пяти штатов, поддержку конгресса, а также осуществление широких социальных программ. Вместе с такими историческими достижениями завоевываются колоссальный международный престиж и безграничное влияние внутри страны. Это самая лучшая, самая надежная власть, достигнутая самым благородным способом, власть, которую можно использовать в самых лучших целях. Одним росчерком пера — в действительности несколькими перьями, ибо таков теперь обычай, — Фаулер станет великим, превратится в гиганта среди людей доброй воли и в человека доброй воли среди сильных мира сего. И никто не сумеет отобрать у него этот миг славы.

Самолет летел на высоте сорока трех тысяч футов со скоростью 633 узла. Спальня президента была размещена так, что он мог смотреть вперед, как и подобает президенту, а также вниз — на тот мир, проблемы которого он решает так успешно. Полет проходил тихо и плавно, и Боб Фаулер приближался к цели, которая внесет его имя в анналы истории. Он посмотрел на Элизабет. Она лежала на спине, правая рука под головой. Одеяло и простыни сползли до поясницы, обнажив ее прелестную грудь. Большинство пассажиров самолета не находили покоя в своих креслах, пытаясь уснуть, а он любовался женской грудью. Фаулеру больше не хотелось спать. Еще никогда он не чувствовал себя таким мужчиной — великим мужчиной, разумеется, но в этот момент он чувствовал себя просто мужчиной. Его рука опустилась на ее грудь. Глаза Элизабет открылись, и она улыбнулась, словно прочитав в сновидениях его мысли.

* * *

Совсем как дома, подумал Расселл. Только хижина была не из камней, а из блоков и крыша плоская, а не остроконечная, однако пыль точно такая же и унылый маленький огород ничем не отличался. И старик вполне мог быть из племени сиу, с усталостью во взгляде, сутулой спиной, изуродованными работой пальцами человека, побежденного другими.

— Это, должно быть, и есть то место, — сказал он, когда грузовик остановился.

— Сын старика воевал с израильтянами и получил тяжелые раны. Они оба наши друзья.

— Друзьям нужно помогать, — согласился Марвин. Ему пришлось выпрыгнуть из кабины, чтобы Госн смог спуститься на землю.

— Пошли, я познакомлю тебя со стариком.

К изумлению американца, все проходило очень официально. Он, разумеется, не понимал ни единого слова, но этого и не требовалось. Он с удовлетворением заметил, с каким уважением разговаривал его друг Госн со старым крестьянином. После нескольких фраз старик посмотрел на Расселла и поклонился, чем изрядно смутил его. Марвин пожал протянутую руку, как это принято у американцев, и пробормотал слова приветствия. Госн перевел, затем старый крестьянин проводил их в огород.

— Черт побери, — заметил Расселл при виде бомбы.

— Американская, марки 84, вес две тысячи фунтов, по-видимому, — сказал Госн и тут же понял, что ошибся: нос бомбы был каким-то другим… разумеется, он смялся при падении… но как-то странно… Он поблагодарил старика и знаком попросил его отойти к грузовику. — Сначала нужно откопать ее. Но осторожно, очень осторожно.

— Позволь мне, — попросил Расселл. Он сходил к грузовику и выбрал складную саперную лопатку.

— У нас есть люди…

Американец оборвал Госна:

— Разреши, прошу тебя. Я буду осторожен.

— Не прикасайся к бомбе. Обкопай вокруг, а землю, прилегающую к ней, удали руками. Марвин, предупреждаю тебя, это очень опасно.

— Тогда отойди к грузовику. — Расселл посмотрел на него и усмехнулся. Ему нужно было показать Госну, что он не боится. Убить полицейского оказалось легко и не потребовало усилий. Здесь все было по-другому.

— Значит, мне уйти, оставив товарища в опасности? — риторически спросил Госн. Он понимал, что было бы разумно поступить именно так, и обязательно отошел бы в укрытие, если бы откапывали бомбу его люди, да и его, Госна, умелые руки были слишком ценными, чтобы подвергнуть их глупому риску, но в присутствии американца ему не хотелось показаться трусом. К тому же, стоя рядом, он мог следить за его действиями и убедиться, действительно ли американец был таким бесстрашным, как казался.

Госн не был разочарован. Расселл разделся до пояса, опустился на колени и начал копать грунт вокруг бомбы. Он даже постарался нанести огороду как можно меньший ущерб, о чем люди Госна никогда не подумали бы. Понадобился час, чтобы прокопать неглубокую траншею вокруг бомбы; по сторонам появились четыре аккуратные кучки земли. И Госн уже понимал, что в бомбе есть что-то странное. Это явно не модель 84. Она была примерно того же размера, но вот форма была совсем иной, да и кожух выглядел… как-то необычно. У модели 84 оболочка изготавливалась из литой стали, поэтому при взрыве заряда внутри она превращалась в миллион острых, как бритва, осколков, способных рвать людей на части. Но эта бомба была не такой. В двух местах кожух проломился, и его толщина была явно меньше, чем нужно для бомб такого типа. Так что это такое?

Расселл подкопался вплотную к бомбе и теперь удалял грунт с ее корпуса. Он действовал умело и осторожно. Американец изрядно вспотел. Выпуклые мускулы играли у него на руках, и Госн смотрел на него с восхищением. Ему не приходилось встречать такого сильного человека. Даже израильские десантники проигрывали по сравнению с ним. Он уже перебросил две или три тонны грунта, но по-прежнему в нем не было видно признаков усталости, и он продолжал работать методично, словно машина.

— Остановись на минуту, — произнес Госн. — Мне нужно принести инструменты.

— Хорошо. — Расселл сел на землю и принялся рассматривать бомбу.

Госн вернулся с рюкзаком и фляжкой, которую передал Расселлу.

— Спасибо, дружище. Здесь действительно немного жарко. — Он выпил пол-литра воды. — Что теперь?

Госн достал из рюкзака кисть и начал обметать остатки земли с поверхности бомбы.

— Тебе лучше уйти, — предупредил он Расселла.

— Не беспокойся, Ибрагим. Если ты не против, я хочу остаться.

— Сейчас начинается самое опасное.

— Но ведь ты не ушел, — напомнил ему Расселл.

— Как хочешь. Я ищу взрыватель.

— Разве он не в носовой части бомбы?

— Там его нет. Обычно в носу находится один взрыватель — но здесь что-то не так. Вместо него заглушка. Второй устанавливается в середине и третий — в хвостовой части.

— А почему у нее нет стабилизатора? — поинтересовался Расселл. — Разве у бомб нет стабилизаторов — как оперения у стрелы?

— Его, наверно, срезало при падении. Мы часто находим бомбы именно в таком виде, потому что стабилизатор отваливается и остается на поверхности.

— Хочешь, я очищу хвостовую часть?

— Только осторожно, Марвин. Очень, очень осторожно.

— Ладно, приятель. — Расселл обошел своего друга и продолжил извлекать грунт из ямы у хвоста бомбы. Он уже заметил, что Госн на удивление хладнокровен. Сам Марвин никогда раньше не испытывал такого страха, как сейчас, рядом с полутонной взрывчатки, но он готов был скорее умереть, чем показаться испуганным в компании Госна. Ибрагим выглядел пареньком с тонкой, как спичка, шеей, но чтобы вот так работать с бомбой, нужно иметь бесстрашное сердце. Он видел, как Госн сметает землю легкими, нежными движениями, словно касается груди девушки, и старался действовать так же. Через десять минут хвостовая часть бомбы обнажилась.

— Ибрагим?

— Что, Марвин? — Госн даже не повернул головы.

— Здесь ничего нет. Одна дыра.

Госн поднял кисть и повернулся к Расселлу. Действительно, странно. Но оставалось еще много работы.

— Спасибо. Больше ничего не надо. Я все еще не нашел взрыватель.

Расселл отошел, сел на кучу грунта и допил остальную воду из фляжки. Затем он встал и направился к грузовику. Шофер и два бойца стояли вместе с крестьянином. Старик не сводил глаз с бомбы, зато остальные оказались более осторожными — они наблюдали, стоя за каменной стеной дома. Расселл бросил одному из них пустую фляжку и получил обратно полную. Поднял вверх большой палец, показывая, что все идет хорошо, и вернулся к бомбе.

— Оторвись на минутку и выпей воды, — сказал Марвин.

— Отличная мысль, — отозвался Госн и положил кисть рядом с бомбой.

— Нашел что-нибудь?

— Штыковой контакт и ничего больше. — И это необычно, подумал Госн, откручивая пробку. На бомбе не было маркировки, всего лишь серебристо-красный знак в носовой части. Вообще-то принято маркировать бомбы цветными кодами, но ему никогда раньше не встречалось такое. Так что же это за штука? Канистра с зажигательной смесью? Скорее всего нечто настолько старое и снятое с вооружения, что больше не встречается. В конце концов, эта штука лежит здесь с 1973 года. Может быть, уже давно вышла из употребления. Тогда дело обстоит очень плохо. Если это устройство, никогда прежде не попадавшееся, на нем может быть взрыватель неизвестной системы. Наставление, что учило обращению с подобными вещами, было составлено русскими, хотя и напечатано на арабском языке. Госн давным-давно запомнил его наизусть, но там не было описания подобного устройства. И это пугало. Госн сделал несколько глотков из фляги и вылил холодную воду на лицо.

— Не волнуйся так, приятель, — заметил Расселл, видя напряжение на лице Госна.

— Такая работа никогда не бывает простой, и всегда приходится испытывать страх.

— Но ты выглядишь таким спокойным, Ибрагим. — Это не было ложью. Сметая кистью землю с бомбы, Госн походил на врача, делающего нечто очень трудное, подумал Расселл, но все-таки выполняющего свой долг. У этого сукина сына, такого маленького, поразительное самообладание, подумал Марвин.

Госн повернулся к нему. На его лице появилась усмешка.

— Просто притворяюсь. На самом деле мне очень страшно. Знаешь, я ненавижу такую работу.

— И все-таки ты делаешь ее. Значит, умеешь держать себя в руках.

— Спасибо. А теперь пора браться за нее снова — пока я не испугался окончательно. Все-таки тебе лучше уйти.

— Хотел я ее… — Расселл плюнул на землю.

— Это будет непросто, — усмехнулся Госн. — И если ты сумеешь возбудить ее, реакция может оказаться тебе не по вкусу.

— Наверно, когда такие штуки приходят в экстаз, дрожит земля.

Госн, видно, был знаком с американскими идиомами достаточно хорошо, потому что откинулся назад и громко расхохотался.

— Прошу тебя, Марвин, не шути так, когда я работаю! — А ведь мне нравится этот парень, подумал он, действительно нравится. Мы утратили чувство юмора, и это плохо. Ему пришлось подождать несколько минут, чтобы успокоиться и возобновить работу.

Прошел еще час осторожной очистки бомбы кистью, и Госн не обнаружил ничего. На корпусе были сварные швы, даже какой-то люк… Он никогда не встречал такого раньше. Но — никакого взрывателя или гнезда для его установки. Значит, он внизу, с той стороны, на которой покоилась бомба. Расселл снова взялся за откапывание и выбросил немало грунта, дав возможность Госну продолжить поиски. Однако все было напрасным. Он решил заглянуть под бомбу.

— У меня в рюкзаке фонарик…

— Вот он, бери. — Расселл передал фонарик Госну. Тот улегся на землю и попытался заглянуть в откопанную Расселлом пустоту. Там было темно, конечно, и он включил фонарик… Электрические провода и что-то еще, какая-то сетка… решетка, точнее. По его расчетам он осмотрел восемьдесят сантиметров нижней поверхности… И если это настоящая бомба, поверхность ее не должна быть такой гладкой. Ясно. Госн бросил фонарик американцу.

— Мы напрасно потратили пять часов, — заметил он.

— Почему?

— Не знаю, что это за штука, но точно не бомба. — Госн сел, затрясся от нервного перенапряжения, но быстро овладел собой.

— Тогда что?

— Думаю, какое-то электронное следящее устройство или, может быть, система предупреждения. Возможно, подвесная съемочная камера — с объективом в нижней части. Но все это не имеет значения. Самое главное, что это не бомба.

— Что теперь?

— Заберем ее с собой. Эта штука, должно быть, ценная. Может быть, продадим русским или сирийцам.

— Значит, старик беспокоился понапрасну?

— Точно. — Они встали и пошли к грузовику. — Можете не беспокоиться, все в порядке, — сказал Госн крестьянину. Успокоить его стоит, но зачем забивать ему голову ненужными подробностями? Старик с благодарностью поцеловал грязные руки Госна и затем руки американца, что особенно смутило того.

Шофер развернул грузовик и подвел его задним ходом к воронке, стараясь причинить как можно меньше вреда растениям. Расселл следил за тем, как двое бойцов наполнили песком полдюжины мешков и кинули их в кузов. Затем обвязали бомбу тросом и начали вращать ручную лебедку. Бомба — или то, что она напоминала, — оказалась тяжелее, чем они ожидали, и Расселл взялся за ручку лебедки, еще раз продемонстрировав огромную физическую силу, — он вращал лебедку один. Арабы наклонили А-образную опору вперед, затем уложили бомбу между мешками с песком. Наконец ее закрепили на месте веревками, и работа была закончена.

Крестьянин, однако, не захотел отпускать их сразу. Он принес чай и хлеб, настаивая, что должен покормить бойцов перед отъездом, и Госн согласился, проявив при этом уместную благодарность. Перед тем как грузовик выехал с огорода, четыре ягненка прибавились к его грузу.

— Ты поступил правильно, дружище, — заметил Расселл, когда дом старого друза остался позади.

— Может быть, — устало ответил Госн. Нервное напряжение утомляло его намного больше, чем сама работа, хотя американец, судя по всему, легко справился и с тем и с другим. Два часа спустя они вернулись в долину Бекаа. Бомбу — Госн не знал, как называть ее по-другому, — небрежно сбросили перед мастерской, и все пятеро отправились отведать ягнятинки. К удивлению Госна, американец никогда не пробовал этого деликатеса, и он с радостью приобщил своего друга к новому для него арабскому блюду.

* * *

— У меня есть кое-что интересное, Билл, — заявил Мюррей, войдя в кабинет директора ФБР.

— Что именно, Дэнни? — Шоу поднял голову от письменного стола.

— В Афинах убили полицейского, и греки считают, что это — дело рук американца. — Мюррей проинформировал Шоу о подробностях.

— Сломал ему шею голыми руками? — спросил Билл.

— Да. Полицейский был небольшого роста, худым, — ответил Мюррей, — и все-таки…

— Господи… Ну хорошо, давай посмотрим. — Мюррей передал ему фотографию. — Ты считаешь, что нам знаком этот парень? Снимок далеко не лучшего качества.

— По мнению Эла Дентона, это может быть Марвин Расселл. Сейчас Дентон пропускает оригинал слайда через компьютер. Отпечатки пальцев или другие улики отсутствуют. Автомобиль взят в аренду третьим лицом, которое исчезло, а скорее всего никогда не существовало. Водитель неизвестен. Как бы то ни было, описание соответствует нашим сведениям о Расселле — невысокого роста, широкоплечий, очень сильный, цвет кожи и черты лица напоминают индейца. Одежда точно американская. Чемодан тоже.

— Выходит, по твоему мнению, он скрылся из страны после того, как застрелили его брата… ловко, — заметил Шоу. — Он умен и хитер, правда?

— По крайней мере у него хватило сообразительности вступить в контакт с арабом.

— Ты так считаешь? — Шоу внимательно всмотрелся в другое лицо на фотографии. — Но почему араб? Может быть, это грек или представитель другого народа, живущего на берегах Средиземного моря. Для араба у него слишком светлая кожа, но лицо самое обыкновенное и, по твоим словам, он не проходил у нас. Интуиция, Дэн?

— Да. — Мюррей кивнул. — Я проверил досье. Конфиденциальный источник сообщил нам несколько лет назад, что Марвин тогда ездил в Европу и установил контакт с Народным фронтом освобождения Палестины. Афины — удобное место для того, чтобы восстановить связь. Нейтральная страна.

— И в то же самое время это удобное место для заключения сделки о поставке наркотиков, — предположил Шоу. — У нас есть последняя информация о братце Марвине?

— Очень мало. Наш лучший осведомитель снова попал в тюрьму — затеял драку с парой полицейских в своей резервации и проиграл.

Шоу недовольно покачал головой. Самым сложным в работе с конфиденциальными осведомителями было то, что большинство из них являются, конечно, преступниками, оказываются замешанными в незаконные действия и потому часто попадают в тюрьму. Это поддерживает их незапятнанное реноме среди друзей-преступников, но одновременно делает их бесполезными в качестве источников информации. Ничего не поделаешь, таковыправила игры.

— Хорошо, — произнес директор ФБР. — Ты хочешь предпринять что-то. Что именно?

— Нужно слегка надавить на прокурора, чтобы тот освободил нашего осведомителя на основании примерного поведения в тюрьме. Тогда мы сможем вернуть его в «Союз воинов». Если поездка Марвина связана с установлением контактов с террористическими целями, нужно немедленно, не теряя времени, начинать расследование. То же самое касается наркотиков. Из Интерпола уже сообщили, что у них нет никакой информации относительно водителя. Ни по какой картотеке, ни террористов, ни поставщиков наркотиков, он не проходит. У греков нет вообще никаких сведений. Попытки проследить, как был взят в аренду автомобиль, зашли в тупик. У них остался мертвый сержант и фотография двух безымянных мужчин. То, что они послали нам снимок, было шагом отчаяния. По их мнению, это американец…

— Отель? — спросил директор, в котором пробудился инстинкт сыщика.

— Действительно, им удалось обнаружить, что он останавливался в одном из двух отелей, находящихся поблизости. В тот день из них выехало десять человек с американскими паспортами, однако оба отеля маленькие, постояльцы непрерывно меняются и опознать его не удалось. Служащие отелей — забывчивый народ, особенно в таких местах. Кто сможет доказать, что наш друг когда-либо останавливался там? Греки обратились с просьбой проверить имена постояльцев, взятые из журнала регистрации, — закончил Мюррей. Билл Шоу вернул ему фотографию.

— Это несложно. Проверь.

— Уже делается.

— Предположим, мы установим, что эти двое имели отношение к убийству. Пока нужно основываться только на догадках. Ну хорошо: передай федеральному прокурору, что наш осведомитель заплатил свой долг обществу. Пора покончить с этими «воинами» раз и навсегда. — Шоу выдвинулся за свои заслуги в борьбе с террористами и по-прежнему ненавидел этих преступников.

— Понятно. В качестве объяснения я использую необходимость борьбы с наркотиками. Думаю, через пару недель мы добьемся его освобождения.

— Да, этого достаточно, Дэн.

— Когда президент вылетает в Рим? — спросил Мюррей.

— Очень скоро. Крупный успех, правда?

— Это уж точно, дружище. Кенни скоро придется искать себе новую работу. Вот-вот разразится мир.

— Кто мог бы подумать такое? — усмехнулся Шоу. — Ничего, мы всегда можем вручить ему револьвер и удостоверение нашего сотрудника — пусть зарабатывает себе на жизнь честным трудом.

* * *

Безопасность президента обеспечивали четыре истребителя «Томкэт» из ВМС, летящие на расстоянии пяти миль позади «ВВС-1», а самолет, ведущий радиолокационное наблюдение, следил за тем, чтобы никто не приближался к президентскому лайнеру. Обычные пассажирские рейсы были переведены на другие маршруты, а окрестности военного аэродрома, куда должен был приземлиться самолет президента, не просто прочесали, а пропустили через сито. На посадочной площадке президента уже ждали его бронированный лимузин, доставленный сюда несколькими часами раньше грузовым самолетом военно-воздушных сил С 141-В, и достаточно итальянских солдат и полицейских, чтобы отбить нападение полка террористов. Президент Фаулер вышел из своего личного туалета гладко выбритый, с румяным лицом, искусно завязанным галстуком и такой ослепительной улыбкой, которой не доводилось видеть ни Питу, ни Даге. Да и почему президенту не выглядеть таким отдохнувшим? — подумал Коннор. У старшего агента не было такого предубеждения относительно моральных аспектов поведения президента, как у Д'Агустино. Президент был мужчиной, и, подобно большинству президентов, очень одиноким — вдвойне одиноким из-за смерти жены. Эллиот, может быть, и впрямь высокомерная стерва, но она, несомненно, привлекательна, и если президенту нужна ее компания, чтобы снять напряжение от ответственности его работы, что ж, это его дело. Если он не сумеет время от времени давать себе отдых, то быстро сгорит, как уже сгорали многие, а это будет плохо для всей страны. Пока «Ястреб» не пошел на нарушение основных законов, Коннор и Д'Агустино обязаны охранять его личную жизнь наравне с неприкосновенностью. Пит понимал желания президента, тогда как Дага просто хотела, чтобы у него оказался более изысканный вкус. Э.Э. ушла из спальни президента несколько раньше и успела переодеться в нечто особенно элегантное. Она опустилась за столик президента перед самым приземлением, чтобы выпить кофе с пирожками. Действительно, нельзя отрицать, что она привлекательна, особенно этим утром. Может быть, подумала специальный агент Элен Д'Агустино, Лиз — страстная женщина и хороша в постели. По крайней мере она и президент были самыми отдохнувшими пассажирами на борту самолета «ВВС-1». Засранцы из прессы — Секретная служба не выносила репортеров — ерзали и вертелись в своих креслах всю ночь и выглядели помятыми, несмотря на улыбающиеся лица. Самой измученной казалась сотрудница аппарата Белого дома, проработавшая ночь без перерыва — за исключением нескольких минут на кофе и посещение туалета, — она вручила наконец текст президентского выступления Арни ван Дамму всего за двадцать минут до посадки. Фаулер прочитал текст во время завтрака и остался доволен.

— Кэлли, это просто великолепно! — Президент одарил своей улыбкой усталую сотрудницу, которая умела писать с литературной элегантностью поэта. Затем он поразил всех присутствующих — обнял молодую женщину, не успевшую еще достичь и тридцати лет, с таким чувством благодарности, что у Кэлли Вестон выступили слезы на глазах. — Теперь отдохните и наслаждайтесь красотами Рима.

— Я была так рада, господин президент, что вы поручили это именно мне.

Самолет замер на отведенном ему месте. Тут же к нему подъехал трап. Мгновенно развернули красную ковровую дорожку, которая вела к более длинному и широкому ковру, примыкавшему к специально построенному возвышению. Президент Италии и премьер-министр заняли свои места вместе с послом США и сопровождающими лицами, включая измученных сотрудников протокольного отдела, которым пришлось готовить церемонию приема буквально на лету. Сержант ВВС открыл дверцу самолета. Сотрудники Секретной службы выглянули наружу, подозрительно посмотрели по сторонам в поисках опасности и встретили взгляды других агентов, которые прибыли в Рим заранее. Когда президент вышел из самолета, оркестр итальянских ВВС сыграл приветственный марш, отличный от традиционного американского туша с барабанным боем.

Президент начал в одиночку спускаться по трапу, шагая из действительности в бессмертие, подумал он про себя. Репортеры заметили, какими энергичными были его шаги, спокойным и уверенным его лицо, и не могли не позавидовать президентскому помещению на борту самолета, где он мог спать в королевском одиночестве. Сон является единственным надежным лекарством при смене часовых поясов, и было ясно, что президент отлично провел ночь. Костюм от «Братьев Брук» успели выгладить — на борту «ВВС-1» было для этого все необходимое, ботинки его сверкали, да и сам он выглядел великолепно. Фаулер подошел к послу США и его жене, а посол подвел его к президенту Италии. Оркестр заиграл «Звездное знамя». Дальше последовали традиционный обход почетного караула и короткая речь, всего лишь показавшая, каким красноречивым будет его выступление на церемонии подписания. На все это потребовалось двадцать минут. Затем Фаулер сел в свой лимузин вместе с послом, доктором Эллиот и личными телохранителями.

— Впервые это мне понравилось, — так оценил президент церемонию. Все согласились, что итальянцы провели встречу со свойственной им элегантностью.

— Элизабет, прошу вас быть рядом. Нужно обсудить некоторые аспекты соглашения. Мне понадобится и Брент. Как у него дела?

— Очень устал, но доволен собой, — сообщил посол Коутс. — Последнее заседание длилось больше двадцати часов.

— Что пишет местная пресса? — спросила доктор Эллиот.

— Газеты полны эйфории. Это действительно великий день для всего мира, — ответил посол. К тому же, напомнил себе Джед Коутс, это происходит в моей стране и я буду свидетелем исторических событий, что случается не так часто.

* * *

— Ну что ж, это очень приятно.

Национальный центр военного командования — НЦВК — расположен на кольце «Д» Пентагона рядом со входом, обращенным к Потомаку. Он является одним из немногих правительственных центров такого рода, которые действительно похожи на то, как их изображают в Голливуде. Это параллелепипед — размерами с баскетбольную площадку и высотой в два этажа. По сути НЦВК представляет собой центральный телефонный коммутатор для всех родов войск США, хотя и не единственный (ближайший запасной центр находится в Форт-Ричи, спрятанном в холмах Мэриленда), поскольку его легко уничтожить, зато он расположен наиболее удобно. Обычно сюда привозят почетных гостей, желающих посмотреть наиболее интимные места Пентагона, что крайне раздражает обслуживающий персонал, для которого это всего лишь место работы.

К НЦВК примыкает помещение поменьше. Там расположено несколько персональных компьютеров фирмы Ай-би-эм — старой системы с гибкими дисковыми накопителями 5,25 дюйма. Это и есть «горячая линия» — прямая линия связи между президентами США и СССР. Ответвление в НЦВК, хотя и является главным, представляет собой всего лишь одно из нескольких. Это обстоятельство малоизвестно в Америке, однако об этом намеренно сообщили русским. Прямая связь между двумя странами потребуется даже в случае продолжающейся атомной войны. Если Советы будут считать, что единственный канал связи проходит здесь (как полагали некоторые «эксперты» три десятилетия назад), они постараются сохранить его и тем самым выведут район из-под ядерного удара.

Это, подумал капитан первого ранга Джеймс Росселли, было еще одним примером теоретически разработанной чепухи, которую никто не ставил под сомнение, но которая издавала зловоние в Вашингтоне, и особенно в Пентагоне. Для Росселли столица США — город Вашингтон, округ Колумбия, — представляла собой участок в 300 квадратных миль, окруженный действительностью. Интересно, применимы ли законы физики к этому району, расположенному между шоссе 495 и кольцевой дорогой вокруг столицы? — подумал он. Что касается законов логики, то он давно уже понял, что здесь их не существует.

Объединенная служба, подумал про себя Росселли и фыркнул. Еще одно усилие конгресса перестроить военную машину — любопытно, что сделать то же самое со своей организацией им не удалось, — предписывало, что старшие офицеры, стремящиеся к адмиральскому званию. — а кто к тому не стремился? — должны проводить часть служебного времени в тесном общении с офицерами того же ранга из других родов войск. Росселли так никто и не объяснил, каким образом общение с полковником полевой артиллерии может улучшить его профессиональные навыки командира подводной лодки, но, по-видимому, это никого не интересовало. Было просто принято на веру, что перекрестное опыление полезно, поэтому лучших и самых способных офицеров отрывали от исполнения прямых обязанностей и назначали на должности, о которых они не имели ни малейшего представления. Разумеется, эти офицеры так никогда и не овладеют своими новыми обязанностями, но все-таки могут научиться чему-то, что представит немалую опасность, и к тому же потеряют навыки своей профессии. Так виделась конгрессу военная реформа.

— Принести кофе, капитан? — спросил его армейский капрал.

— Да, но без кофеина, — ответил Росселли. Если мое настроение будет и дальше ухудшаться, я начну кидаться на людей, подумал он.

Работа в Пентагоне содействовала продвижению по служебной лестнице. Росселли знал это, как и то, что отчасти его назначение сюда произошло по его же вине. Профессией его были подводные лодки, но на протяжении всей карьеры он занимался и разведкой. Он уже провел некоторое время в штаб-квартире морской разведки в Сьютлэнде, штат Мэриленд, недалеко от военно-воздушной базы Эндрюз. По крайней мере сюда, в Пентагон, было легче добираться — его разместили на военно-воздушной базе в Боллинге, и поездка на службу в Пентагон по шоссе 295/395 занимала немного времени. Здесь Росселли ставил свою машину на отведенное ему место — еще одна привилегия для старших офицеров, проходящих службу в НЦВК, за которую стоило бороться.

Когда-то служба здесь проходила относительно интересно. Он вспомнил время, когда русские сбили корейский Боинг-747, и другие случаи, а во время войны с Ираком здесь царил, наверно, волнующий хаос — старший дежурный офицер чувствовал себя в центре событий, если, разумеется, не приходилось отвечать на бесчисленные телефонные звонки с вопросом «что происходит?» каждому, кому удавалось раздобыть номер прямого телефона. А сейчас?

Сейчас — это Росселли видел на экране телевизора, стоящего у него на письменном столе, — президент собирался обезвредить самую большую в мире дипломатическую бомбу, и скоро обязанности дежурного офицера будут заключаться в приеме сигналов о столкновении судов в море, разбившихся самолетах или несчастных случаях с неуклюжим солдатом, по которому проехался танк. Подобные события были тоже немаловажными, но не представляли собой особого профессионального интереса. Итак, вот он, сидит за столом. Работа с бумагами закончена. В этом Джим Росселли неплохо разбирался — научился перекладывать бумаги в военно-морском флоте, а здесь у него были отлично подготовленные помощники, — так что остаток дня придется сидеть в надежде, что что-нибудь произойдет. Проблема заключалась в том, что Росселли любил действовать и ненавидел ожидание, да и кому хочется, чтобы произошла какая-нибудь катастрофа?

— День сегодня будет спокойным. — Это подошел старший помощник Росселли, подполковник Ричард Барнс, — у себя в ВВС он летал на истребителях-бомбардировщиках Ф-15.

— Думаю, ты прав, Рокки. — Именно это мне и хотелось услышать! — подумал Росселли и посмотрел на часы. Их дежурство длилось двенадцать часов, так что оставалось еще пять. — Черт побери, мир становится по-настоящему спокойным.

— Точно. — Барнс наклонился к экрану дисплея. Зато мне удалось сбить пару МИГов над Персидским заливом, вспомнил он. По крайней мере уж там-то мы время не теряли.

Росселли встал и решил пройтись по центру. Дежурные офицеры, заметив это, пришли к выводу, что их начальник хочет убедиться в том, как они выполняют свои обязанности. Один гражданский, сидящий за столом, подчеркнуто не обратил на него внимания и продолжал заниматься кроссвордом в «Вашингтон пост». У него был сейчас обеденный перерыв, и он предпочел перекусить у себя за столом, вместо того чтобы идти в пустой кафетерий. Здесь он мог смотреть телевизор. Росселли свернул налево, в помещение «горячей линии», и там ему неожиданно повезло. Прозвенел звонок, извещающий о начале передачи. Сам поступающий текст представлял собой случайную мешанину слов и букв, но дешифровальный аппарат тут же перестроил их в четкую вереницу русских слов, и лейтенант морской пехоты начал переводить:

— Илья Сельвинский, — пояснил лейтенант.

— Что?

— Это знаменитые стихи русского поэта Ильи Сельвинского, он написал их во время второй мировой войны. Я помню это стихотворение, оно называется «Страх». Мне очень нравится. — Молодой офицер усмехнулся. — Мой коллега — очень образованный парень. Так что… — Пальцы лейтенанта побежали по клавишам. «ТЕКСТ ПОЛУЧЕН. ОСТАЛЬНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ ЕЩЕ ЛУЧШЕ. АЛЕКСЕЙ. ПРИГОТОВЬСЯ ПРИНЯТЬ ОТВЕТ».

— Что вы посылаете ему? — спросил Росселли.

— Сегодня… пожалуй, что-нибудь, написанное Эмилией Диккинсон. Мрачная стерва, все время писала о смерти и тому подобном. Нет, сделаем еще лучше — Эдгара Аллана По. Там его очень любят. Гм, что же выбрать? — Лейтенант выдвинул ящик стола и достал книгу.

— Разве вы не предупреждаете друг друга заранее? — спросил Росселли.

Лейтенант усмехнулся в ответ на вопрос старшего дежурного офицера.

— Нет, сэр, это будет нечестно. Раньше мы так и поступали, но два года назад, когда отношения улучшились, решили изменить обмен текстами. Теперь это превратилось в игру. Он выбирает стихотворение, и я должен ему ответить соответствующим стихотворением американского поэта. Помогает провести время. Кроме того, улучшает способности переводчика — это ведь отличное упражнение, переводить стихи очень сложно. — Советская сторона вела свои передачи на русском языке, американцы — на английском, поэтому требовалось присутствие квалифицированных переводчиков на обоих концах «горячей линии».

— Много настоящей работы?

— Капитан, мне ни разу не приходилось передавать — или принимать — ничего, кроме проверочных текстов. Ах да, когда к ним летит госсекретарь, мы иногда запрашиваем погоду. Даже болтаем о хоккее, это когда их сборная команда в августе играла здесь с командами НХЛ, но обычно все проходит очень скучно, поэтому мы и обмениваемся отрывками из стихотворений. Если бы не это, можно сойти с ума. Жаль, что нельзя разговаривать, как это принято у радиолюбителей, но правила есть правила.

— Пожалуй, это верно. О переговорах в Риме ничего не было?

— Ни единого слова. Мы не занимаемся этим, капитан.

— Понятно. — Росселли увидел, что лейтенант выбрал отрывок из «Эннабел Ли». Это удивило его. Он ожидал, что лейтенант возьмет что-нибудь из «Ворона». Больше ничего…

* * *

День прибытия был посвящен отдыху и мероприятиям, предусмотренным дипломатическим этикетом; одновременно это был день, окутанный тайной. Условия договора еще не были оглашены, и агентства новостей, зная, что происходит что-то «историческое», из кожи вон лезли, чтобы узнать что-нибудь достоверное. Их усилия были напрасными. Главы государств, приехавшие из Саудовской Аравии, Израиля, Швейцарии, Советского Союза и Соединенных Штатов Америки, а также принимающей их страны — Италии расположились вокруг массивного стола, изготовленного в пятнадцатом веке. Их отделяли друг от друга главы внешнеполитических ведомств этих стран, а также представители Ватикана и православной церкви. В знак уважения к обычаям саудовцев в бокалах, которые поднимали при торжественных тостах, была вода или апельсиновый сок — единственное, что вносило нотку диссонанса. Андрей Ильич Нармонов был особенно экспансивен. Участие его страны в договоре было событием первостепенной важности, а включение православной церкви в комиссию по христианским святыням весьма благоприятно отзовется в Москве на политическом влиянии русского президента. Ужин продолжался три часа, и гости разъехались после него под объективами камер с противоположной стороны улицы. Журналистов снова поразили дружеские отношения между Фаулером и Нармоновым. Они отправились в одном автомобиле в отель американского президента и уже во второй раз воспользовались возможностью обсудить вопросы, представляющие интерес для обеих сторон.

— Вы отстаете в разоружении своих ракетных войск, — заметил Фаулер, после того как закончились предусмотренные протоколом любезности. Он смягчил резкость своего замечания, протянув Нармонову бокал вина.

— Спасибо, господин президент. Мы уже сообщили вашим людям на прошлой неделе, что наши возможности уничтожения ядерного оружия оказались недостаточными. Мы просто не в состоянии демонтировать эти проклятые ракеты с должной быстротой, а защитники природы в парламенте возражают против предложенного нами способа уничтожения ракетного топлива.

Фаулер улыбнулся и сочувственно кивнул.

— Мне знакома эта проблема, господин президент. — Он знал, что движение по охране окружающей среды начало стремительно развиваться в Советском Союзе прошлой весной и парламент принял ряд законов, основанных на американском законодательстве, но гораздо более строгих. Поразительным было то, что правительство СССР послушно исполняло эти законы, но об этом Фаулер не мог говорить. Экологическая катастрофа, в которую ввергли страну семьдесят лет марксистского правления, потребует не менее поколения строжайшего соблюдения законов для того, чтобы как-то навести порядок. — Окажет ли это влияние на выполнение договорных обязательств?

— Даю тебе слово, Роберт, — торжественно произнес Нармонов, — ракеты будут уничтожены к первому марта — даже если мне придется взрывать их собственными руками.

— Этого мне достаточно, Андрей.

Договор о сокращении вооружений, заключенный еще предыдущей администрацией, предусматривал ликвидацию половины межконтинентальных баллистических ракет к следующей весне. Предполагалось уничтожить все американские «Минетмены-11», и Соединенные Штаты четко выполняли свои обязательства. Как это делалось в соответствии с договором о ракетах средней дальности, все баллистические ракеты, подлежащие ликвидации, демонтировались и разбирались на основные части, которые затем либо дробили, либо уничтожали другим способом в присутствии свидетелей. Средства массовой информации освещали уничтожение первых ракет, потом новизна исчезла и об этом перестали говорить. Стартовые установки тоже выводили из строя — под наблюдением экспертов снималось электронное оборудование, а те из них, что были укрыты в грунте, американская сторона пускала в продажу — четыре таких шахты действительно закупили фермеры, чтобы превратить в силосные башни. Японский концерн, у которого были крупные капиталовложения в Северной Дакоте, приобрел командный бункер для использования в качестве винного погреба при охотничьем домике, где каждую осень отдыхали руководители компании.

Американские эксперты, работающие в России, сообщили, что русские стараются изо всех сил, однако завод, специально построенный для демонтажа их ракет, был плохо спроектирован, отчего русские отставали от намеченных сроков на тридцать процентов. У ворот завода на трейлерах стояло больше сотни ракет, а их стартовые установки уже уничтожили подрывными зарядами. И хотя в каждом случае приборы системы наведения извлекались из ракеты и сжигались в присутствии американских экспертов, у разведывательных служб все еще оставались сомнения — некоторые специалисты считали, что все это обман и ракеты можно устанавливать в вертикальное положение и запускать с подвижных трейлеров. Среди специалистов-разведчиков подозрительность по отношению к русским укоренилась настолько, что от нее было трудно избавиться. Разумеется, русские специалисты также не совсем доверяли американцам, подумал Фаулер.

— Этот договор представляет собой крупный шаг вперед, Роберт. — Нармонов пригубил бокал. Теперь, когда они были наедине, подумал русский президент с лукавой улыбкой, можно отбросить условности и расслабиться, как подобает джентльменам. — Тебя и твою команду следует поздравить.

— Твоя помощь, Андрей, имела неоценимое значение, — любезно ответил Фаулер. Это было не правдой, и оба понимали, что слова американского президента лишь дань вежливости. Однако на самом деле это было правдой, хотя ни тот ни другой не знали этого.

— Ликвидирован еще один очаг напряженности. Какими мы были слепцами!

— Ты прав, друг мой, но это уже в прошлом. Как у твоих людей дела с Германией?

— Военные недовольны, сам понимаешь…

— И мои тоже, — мягко прервал его Фаулер. — Они походят на собак — приносят пользу, без сомнения, но им следует напоминать, кто их хозяин. Подобно собакам, военные склонны забывать об этом.

Нармонов кивнул, выслушав перевод слов президента. Поразительно, подумал он, насколько высокомерен этот Фаулер! И какими точными оказались оценки спецслужб! Он настолько высокомерен, что и ко мне относится свысока. Ничего не поделаешь, американский президент может себе это позволить — он опирается на прочную политическую основу. Отсюда полная уверенность, тогда как ему, Нармонову, приходится каждый день бороться против прежней системы. Подумать только, Фаулер осмеливается смотреть на военных, как на собак, которых время от времени нужно призывать к порядку! Разве он не понимает, мрачно подумал советский президент, что у собак есть острые зубы? Какие странные эти американцы. В течение всех лет коммунистического правления в России они беспокоились по поводу политической мощи Красной Армии, хотя на самом деле этой мощи уже не существовало после того, как Сталин уничтожил Тухачевского. Однако теперь они игнорировали все слухи подобного рода, тогда как ослабление железной хватки марксизма-ленинизма позволило военным мыслить самостоятельно, за что еще несколько лет назад можно было поплатиться жизнью. Но стоит ли сейчас лишать американского президента его иллюзий?

— Скажи мне, Роберт, как возникла идея заключения такого договора? — спросил Нармонов. Он был знаком с подлинной ситуацией и хотел проверить, насколько умело может лгать американец.

— Как часто случается с подобными идеями, она носилась в воздухе, — небрежно ответил Фаулер. — Движущей силой был бедняга Чарлз Олден. Когда в Израиле произошло это ужасное событие, он тут же приступил к осуществлению разработанного плана и, как видишь, все закончилось успешно.

Нармонов кивнул, отметив про себя, что Фаулер — искусный лжец. Он ловко обошел суть вопроса и дал правдивый, но уклончивый ответ. Хрущев был совершенно прав. Политические деятели во всем мире мало отличаются друг от друга. Нужно запомнить это качество Фаулера. Ему не хочется делить заслуги с другими, и он может солгать при разговоре с равным себе, даже по такому незначительному вопросу. Нармонов чувствовал какое-то смутное разочарование. Ничего другого он и не ожидал, но Фаулер мог по крайней мере продемонстрировать благородство и гуманность. В конце концов, он ничего от этого не терял. А вместе с тем показал, что американский президент так же мелочен, как любой местный аппаратчик. «Скажи мне, Роберт, — мысленно спросил Нармонов с бесстрастным лицом, которое могло бы очень пригодиться за карточным столом в Лас-Вегасе, — что ты за человек?»

— Уже поздно, мой друг, — заметил он вслух. — Итак, завтра после обеда?

Фаулер встал.

— Да, встретимся после обеда, Андрей.

Боб Фаулер проводил русского президента до выхода и затем вернулся в свои апартаменты. Там он достал из кармана написанный от руки перечень вопросов, чтобы убедиться, что ничего не упустил.

— Ну как?

— Вопрос с уничтожением ракет он объяснил точно так, как и считают наши инспекторы. Это должно удовлетворить ребят из разведуправления министерства обороны. — На лице его мелькнула недовольная гримаса — он знал, что подобного объяснения там будет недостаточно. — Думаю, он беспокоится о позиции своих военных.

Доктор Эллиот опустилась в кресло.

— Что еще?

Президент налил ей бокал вина и сел рядом со своим советником по национальной безопасности.

— Обычный обмен любезностями. Он — очень загнанный человек, все время беспокоится. Но мы знаем это, правда?

Элизабет подняла бокал и взболтнула вино, затем понюхала. Ей не нравились итальянские вина, но это было хорошим.

— Меня не оставляет мысль, Роберт…

— О чем, Элизабет?

— Этот несчастный случай с Чарли… было бы неплохо предпринять что-то. Несправедливо, чтобы он исчез с политической арены просто так. Ведь именно он подготовил этот договор, верно?

— Да, пожалуй, — согласился Фаулер, поднося ко рту заново наполненный бокал. — Ты права, Элизабет. Он вложил в этот договор немало сил.

— Мне кажется, следует сделать так, чтобы об этом узнали — без лишнего шума, разумеется. По меньшей мере…

— Да, нужно, чтобы в истории сохранилась о нем память не только как о профессоре, от которого забеременела студентка. Это благородно с твоей стороны, Элизабет. — Фаулер коснулся ее бокала своим. — Поговори с прессой. Ты намерена предать гласности подробности договора завтра перед обедом?

— Часов в девять.

— Тогда после брифинга отведи в сторону нескольких журналистов и расскажи им о том, как возникла мысль о заключении подобного договора. Может быть, Чарли будет спокойнее после этого.

— Хорошо, господин президент, — кивнула Элизабет. Значит, не так трудно изгнать этого дьявола, верно? В чем еще нужно убедить президента?

— Важный день завтра.

— Самый важный, Боб, самый важный. — Она откинулась на спинку кресла и развязала шарф. — Мне такое даже не снилось.

— А вот я надеялся на нечто подобное, — заметил Фаулер с огоньком в глазах. И тут же на мгновение почувствовал угрызения совести. Ведь он рассчитывал встретить этот день с кем-то другим. Но это судьба. Да, судьба. В каком странном мире мы живем! Однако события, происходящие в нем, нам не подвластны, верно? И судьба пожелала, чтобы он оказался в этот момент здесь с Элизабет. Ведь он сам ничего не предпринимал, значит, решил Фаулер, в этом нет его вины. Да и разве можно обвинять его в чем-то? Он превратил мир в нечто более безопасное, надежное и спокойное. Может ли быть связан такой исторический шаг с чувством вины?

Элизабет закрыла глаза — рука президента ласкала ее шею. В самых безудержных мечтах она не рассчитывала на такое.

* * *

Не только весь этаж отеля был отведен для президента и сопровождающих его лиц, но освобождены были и два этажа ниже. Итальянские и американские охранники стояли у каждого входа и размещались в зданиях вдоль улицы. Но коридор у входа в комнаты президента охраняли только агенты Секретной службы. Прежде чем отправиться спать, Коннор и Д'Агустино совершили личный обход, проверяя посты. На виду находились десять агентов и еще десять скрывались за различными дверями. У трех сотрудников Секретной службы, занимающих открытые посты, к груди — наискось — были прикреплены черные ранцы, где скрывались израильские автоматы «Узи». Официально эти ранцы назывались ОМР — «оружие мгновенной реакции». Агенты, вооруженные ими, были готовы открыть огонь через полторы секунды после сигнала тревоги. Любой непрошеный гость, сумевший проникнуть в этот коридор, мог рассчитывать на жаркий прием.

— Значит, Ястреб и Гарпия обсуждают государственные проблемы, — тихо заметила Дага.

— Постыдись, Элен! Не ожидал, что ты такая ханжа, — упрекнул ее с лукавой улыбкой Коннор.

— Я знаю, это не мое дело, однако в старину у входа должны были стоять евнухи или кто-то вроде.

— Вот поговори еще, и Санта-Клаус бросит тебе в чулок раскаленную головешку.

— Обойдусь — меня устроит новый автоматический пистолет, который приняли на вооружение в ФБР, — усмехнулась Дага. — Они походят на ребятишек. Это просто неприлично.

— Послушай, Дага…

— Да знаю — он наш босс, взрослый человек и нам следует отвернуться, чтобы не видеть происходящего. Успокойся, Пит. Неужели ты считаешь, что я проболтаюсь репортерам? — Она открыла дверь, ведущую на пожарную лестницу — там стояли три агента Секретной службы, и два из них держали наготове автоматы.

— А я только собирался пригласить тебя пропустить стаканчик на ночь, — произнес Коннор с каменным выражением лица. Это была шутка. Ни он, ни Дага не брали в рот спиртного во время работы — а на работе они находились почти всегда. Нельзя сказать, чтобы Коннор не думал временами о том, как бы завалить Дагу к себе в постель. Он был разведен, и Дага тоже, но это не привело бы ни к чему хорошему. Она тоже понимала это и потому ухмыльнулась.

— Я бы не отказалась — они в этой стране пьют вино, которое мы в детстве считали соком. Ну что у нас за паршивая работа! — Она взглянула вдоль коридора. — Все на местах, Пит. Думаю, можно отправляться спать.

— Тебе действительно понравился этот десятимиллиметровый пистолет?

— Пристреливала один на прошлой неделе в Гринбелте. Первая же обойма легла кучно. Лучшего трудно ожидать, милый.

Коннор остановился, посмотрел на нее и рассмеялся:

— Боже мой, Дага!

— Считаешь, кто-нибудь может нас заметить? — Д'Агустино посмотрела на него невинным взглядом. — Теперь ты понимаешь, что я имею в виду?

— Господи, да разве итальянцы бывают святошами?

Элен ткнула старшего агента локтем под ребра и пошла к лифту. Коннор прав. Она превращается в какую-то ханжу, а это ей совсем не свойственно. Она была страстной по натуре, но ее единственная попытка создать семью закончилась неудачей, потому что рамки семьи были слишком узки для двух самостоятельных властных людей, и к тому же итальянцев. Она понимала, что позволяет предрассудкам влиять на ее суждения. Это плохо, даже если касается вопроса одновременно тривиального и не связанного с ее работой. Ястреб имеет полное право заниматься чем угодно в свободное время, но у него был такой взгляд… Неужели он влюбился в эту стерву? Интересно, допускали подобное другие президенты? Наверно, признала она. Они были всего лишь мужчинами, а все мужчины иногда думают не головой, а тем, что у них ниже пояса. Дагу оскорбляло лишь то, что президент превратился в слугу такой ограниченной особы. Но подобная точка зрения, тут же поняла она, была странной и непоследовательной. В конце концов, она принадлежит к числу свободно мыслящих женщин. Почему она допустила, чтобы это беспокоило ее? Слишком длинный день, решила Дага. Ей нужно отдохнуть, а через пять или шесть часов снова надо вставать на дежурство. Черт бы побрал эти поездки за океан…

* * *

— Тогда что это? — спросил Куати сразу после восхода. Весь предыдущий день он отсутствовал — проводилось совещание с другими руководителями партизанских отрядов, а потом Куати ездил к своему врачу. Госн знал об этом, хотя и не мог спросить о результатах.

— Не знаю точно, — ответил техник. — Думаю, устройство для создания радиолокационных помех или что-то в этом роде.

— Очень интересно, — сразу послышался ответ командира. Несмотря на разрядку в отношениях между Востоком и Западом — или как это называют политики, — дело оставалось делом. У русских все еще была армия, которая нуждается в оружии. Меры, принимаемые против этого оружия, всегда представляли ценность. Особенный интерес русские проявляли к израильскому снаряжению, поскольку американцы пользовались израильскими разработками. Даже устаревшее снаряжение показывало, в каком направлении работают их инженеры, и помогало разгадать действие современных систем.

— Да, мы сможем продать его нашим русским друзьям.

— Как проявил себя американец? — спросил Куати.

— Просто великолепно. Он мне нравится, Исмаил. Теперь я понимаю его лучше. — И техник объяснил почему.

Куати кивнул.

— Как нам поступить с ним?

Госн пожал плечами.

— Пусть пройдет курс, научится владеть оружием. Посмотрим, как он притрется к нашим бойцам.

— Хорошо. Я пошлю его туда утром, чтобы посмотреть, что он может. Сколько тебе нужно времени, чтобы разобраться в этой штуке?

— Я собирался поработать сегодня.

— Тогда не буду тебе мешать.

— Как чувствуешь себя, командир?

Куати нахмурился. Самочувствие его было ужасным, но он пытался убедить себя, что отчасти это объяснялось заключением какого-то договора с израильтянами. Неужели это происходит на самом деле? Разве такое возможно? История утверждает обратное, но вокруг так много перемен… Какое-то соглашение между сионистами и саудовцами… Чего еще можно ожидать после войны с Ираком? Американцы сыграли свою роль в этой войне и теперь предъявляют к оплате какой-то счет. Это разочаровывает, но такого следовало ожидать, и любые шаги американцев отвлекут внимание от недавних зверств израильских оккупантов. Эти люди, хотя и называют себя арабами, оказались бабами и безо всякого сопротивления подчинились огню и смерти… Куати покачал головой. Это не метод ведения войны. Значит, американцы предпринимают что-то, чтобы ослабить воздействие политического взрыва, вызванного бойней на Храмовой горе, а саудовцы лижут им пятки, словно болонки. Никакие договоры, никакие соглашения не смогут оказать влияние на борьбу палестинцев за свободу. Да и я скоро почувствую себя лучше, подумал Куати.

— Это неважно. Сообщи мне, когда узнаешь что-то определенное.

Госн понял, что разговор окончен, и вышел. Здоровье командира беспокоило его. Куати серьезно болен — это он узнал у своего зятя, — но насколько тяжела его болезнь? Как бы то ни было, пора приниматься за работу.

Мастерская выглядела полуразвалившимся сараем с деревянными стенками и крышей из рифленого железа. Если бы она походила на что-то более солидное, пилот какого-нибудь израильского истребителя-бомбардировщика Ф-16 уже давно уничтожил бы ее.

Бомба — Госн все еще думал о ней как о бомбе — лежала на глиняном полу. А-образная опора — подобно тем, что используются для погрузки тяжелых предметов, — была установлена вчера в соответствии с его указаниями, чтобы он мог передвигать бомбу в случае необходимости. Госн включил свет — он любил работать в ярко освещенном помещении — и посмотрел на… бомбу.

Но почему я называю этот предмет бомбой? — спросил он себя. Госн покачал головой. Начинать нужно с люка, это ясно. Работа предстояла трудная. При ударе о землю наружная оболочка бомбы деформировалась и петли люков внутри ее были, несомненно, повреждены… Но у него достаточно времени.

Госн выбрал в ящике с инструментами отвертку и принялся за работу.

* * *

Президент Фаулер проснулся поздно. Усталость от полета еще не прошла, и… он едва не засмеялся, глядя на себя в зеркало. Боже мой, три раза — меньше чем за двадцать четыре часа… верно? Он попытался сделать мысленные расчеты, но понял, что такое усилие ему по плечу лишь после утреннего кофе. Как бы то ни было, три раза с относительно небольшими перерывами. Такое не удавалось ему вот уже сколько времени! Зато он сумел отдохнуть. Его тело после душа казалось легким и полным сил, а бритва, снимающая крем с его лица, открывала мужчину с молодыми, тонкими чертами, соответствовавшими огню в его глазах. Еще через три минуты он выбрал полосатый галстук, гармонирующий с белой рубашкой и серым костюмом. Сегодня он должен быть одет серьезно, но не мрачно. Пусть духовные лица ослепляют телевизионные камеры блеском своего красного шелка. Его речь произведет еще большее впечатление, если ее произнесет хорошо, со вкусом одетый бизнесмен-политик — таким был его политический образ, несмотря на то что он никогда в жизни не руководил частным бизнесом. Он серьезный человек, этот Боб Фаулер, — вышел из народа, конечно; но все-таки серьезный человек, на которого можно положиться, который всегда поступит правильно.

Сегодня я уж непременно продемонстрирую это, заметил про себя президент Соединенных Штатов, заглядывая в еще одно зеркало, чтобы проверить, как повязан галстук. Послышался стук в дверь, и он повернул голову.

— Заходите.

— Доброе утро, господин президент, — произнес специальный агент Коннор.

— Привет, Пит. Как жизнь? — Фаулер снова повернулся к зеркалу. Узел выглядел не так, как ему хотелось, и он принялся завязывать галстук снова.

— Отлично, сэр. Спасибо. Сегодня на улице такая прекрасная погода.

— Жаль, что тебе и твоим сотрудникам приходится столько трудиться. Мало спите и никогда не видите красоты мест, куда мы приезжаем. Тут и моя вина, правда? — Вот так, решил Фаулер, теперь все хорошо.

— Ничего страшного, господин президент. Мы все добровольцы. Что заказать на завтрак, сэр?

— Доброе утро, господин президент! — Из-за спины Коннора показалась доктор Эллиот. — Вот и пришел этот день!

Боб Фаулер посмотрел на нее с улыбкой.

— Верно, пришел. Позавтракаешь со мной, Элизабет?

— С удовольствием. У меня есть кое-какие материалы — займет немного времени на этот раз.

— Пит, завтрак на двоих… и пусть кладут побольше. Я голоден.

— Мне только кофе, — произнесла Элизабет, обращаясь к агенту. Коннор обратил внимание на ее тон, но только согласно кивнул и вышел. — Боб, ты выглядишь просто великолепно.

— Ты тоже, Элизабет. — Это было сущей правдой. Она надела свой самый дорогой костюм, женственный и в то же время достаточно серьезный.

Доктор Эллиот опустилась в кресло и открыла папку.

— По мнению ЦРУ, японцы что-то задумали, — сказала она после обычного утреннего брифинга.

— Что именно?

— По словам Райана, до них донесся только отзвук, какой-то слух о чем-то в следующем раунде переговоров о торговле. Цитируют слова премьер-министра, который произнес резкие слова в наш адрес.

— А если точнее?

— «Нас лишили заслуженно принадлежащего нам места в мире в последний раз, и я расквитаюсь с ними за это», — процитировала доктор Эллиот. — Райан считает, что это очень важно.

— Как считаешь ты?

— Думаю, у Райана опять приступ мании преследования. Его лишили возможности принять участие в заключительном этапе работы над договором, вот он и решил продемонстрировать свою важность. Маркус согласен с такой оценкой, но все-таки послал это сообщение, чтобы проявить беспристрастность, — закончила Элизабет подчеркнуто ироничным тоном.

— Кабот не оправдал наших надежд, верно? — Фаулер бегло просмотрел документы.

— Он не сумел показать своим подчиненным, кто босс в его ведомстве. Бюрократы запутали его в своих сетях, особенно Райан.

— Неужели он так не нравится тебе? — спросил президент.

— Он слишком высокомерен. Он…

— Элизабет, Райан имеет крупные заслуги. Он тоже не нравится мне как человек, но как разведчик он провел много операций и блестяще справился с ними.

— Райан — это атавизм, Боб. Джеймс Бонд — по крайней мере так он считает. Хорошо, — согласилась Эллиот, — у него немало заслуг, но ведь все они в прошлом. Сейчас нам нужны люди с более широким взглядом на положение в мире.

— Конгресс не согласится с таким мнением, — заметил президент, и в это время в комнату вкатили столик с завтраком. Пищу заранее проверили и убедились, что в ней отсутствуют радиоактивные вещества, подслушивающие устройства и яды. Кроме того, специально подготовленные собаки установили, что в ней нет и взрывчатых веществ, — что, подумал президент, было очень непросто для собак, которые, наверно, тоже любили сосиски.

— Можете идти, мы обслужим себя сами. —Президент отпустил стюарда, прежде чем продолжить. — Он нравится им, Элизабет. Конгресс в восторге от Райана, в полном восторге. — Фаулер мог не добавлять, что Райан как заместитель директора Центрального разведывательного управления, хотя и был назначен на эту должность президентом, прошел утверждение в сенате США. Таких людей трудно уволить. Для этого нужны веские основания.

— Мне это совершенно непонятно. Особенно позиция Трента. Почему именно он так защищает Райана?

— А ты бы спросила его, — предложил Фаулер, окуная оладьи в масло.

— Я так и сделала. Он танцевал вокруг моего вопроса, так и не ответив по существу, подобно прима-балерине.

Президент расхохотался.

— Боже мой, женщина, что если кто-нибудь услышит тебя!

— Роберт, мы оба одобряем сексуальные вкусы почтенного мистера Трента, но он чопорный сукин сын, и мы это тоже знаем.

— Это правда, — вынужден был согласиться Фаулер. — Но что ты хочешь этим сказать, Элизабет?

— Пора Каботу поставить Райана на место.

— Насколько повлияла на твое мнение роль Райана в идее договора?

Глаза Эллиот сверкнули от ярости, но президент смотрел в тарелку. Она глубоко вздохнула, прежде чем продолжить разговор, и попыталась понять, намеренно ли хочет президент завести ее или нет. Нет, наверно, однако эмоции такого рода не влияли на Фаулера.

— Боб, мы уже говорили об этом. Райан всего лишь объединил в одно целое несколько идей, уже выдвинутых другими. В конце концов, он офицер разведки. Их обязанность докладывать о том, что делают другие.

— Райан делал значительно больше. — Фаулер видел, что происходит с Элизабет, но подкалывать ее было так забавно.

— Отлично, он убивал людей! Это делает его каким-то особенным? Проклятый Джеймс Бонд! Ты даже допустил казнь тех, кто…

— Элизабет, эти террористы убили семерых агентов Секретной службы. Ее сотрудники охраняют меня, и от них зависит моя жизнь. С моей стороны было бы актом черной неблагодарности и полным идиотизмом помиловать людей, убивших их сослуживцев. — На лице президента едва не появилось выражение беспокойства… «Это и есть твоя принципиальность, Боб?» — спросил его внутренний голос, но ему удалось сдержаться.

— А теперь тебе придется вообще воздержаться от помилования любых преступников — ведь тебя могут обвинить в том, что однажды ты отказал в помиловании из своекорыстных соображений. Ты допустил, чтобы тебя загнали в тупик и перехитрили, — напомнила она. Значит, он действительно хотел завести меня, решила Элизабет и ответила ему тем же. Однако Фаулер не поддался на такую ловушку.

— Элизабет, я, может быть, единственный прокурор в Америке, который не верит в эффективность смертной казни, но мы живем в демократическом государстве, и народ считает ее необходимой. — Он поднял голову от тарелки. — Это были террористы. Не могу сказать, что я был счастлив, когда их казнили, но если кто-нибудь заслуживал такого наказания, то это именно они. В то время я не мог занять иную позицию в этом вопросе. Может быть, во время второго срока. Нужно подождать, когда случай будет подходящим. Политика — это искусство возможного. Это значит, что осуществлять свои цели нужно постепенно, Элизабет. Ты ведь знаешь это не хуже меня.

— Если ты не примешь меры, то когда-нибудь утром проснешься и увидишь, что во главе ЦРУ стоит Райан. Не отрицаю, у него есть способности, но он принадлежит к прошлому. Для того времени, в котором мы живем, Райан уже не годится.

Боже мой, да ведь ты завистливая женщина, подумал Фаулер. Впрочем, у всех нас есть слабости. Пожалуй, хватит играть с ней. Не дай Бог обидеть ее слишком серьезно.

— Что ты предлагаешь?

— Нам нужно незаметно вытеснить его.

— Я подумаю над твоим предложением. Знаешь, Элизабет, давай не будем портить такой день спорами подобного рода, ладно? Как ты собираешься сообщить об условиях договора?

Элизабет откинулась назад и сделала несколько глотков из чашки. Она упрекнула себя за то, что излишне увлеклась и начала требовать уступок от президента слишком рано. Она испытывала острую неприязнь к Райану, но Боб прав, разумеется. Для разговора нужно другое место и другое время. Элизабет знала, что у нее достаточно времени для достижения своих целей и добиваться их следует с немалым искусством.

— Просто покажу им экземпляр договора.

— Думаешь, они смогут так быстро прочитать его? — Фаулер рассмеялся. В средствах массовой информации было полно недоучек.

— Ты бы видел, что говорят о договоре. Передовая статья «Нью-Йорк таймс» передана по телефаксу сегодня утром. Им отчаянно нужна информация. Ради нее пресса готова на все. К тому же я подготовила пояснительные заметки.

— Поступай так, как считаешь нужным, — сказал президент, доедая сосиски. Он взглянул на часы. Сейчас расчет времени имел огромное значение. Разница во времени между Римом и Вашингтоном была шесть часов. Это означало, что подписание договора должно начаться не раньше двух часов дня, чтобы церемония попала в утренние передачи новостей. Однако американский народ предстоит подготовить, следовательно, телевизионщикам нужно представить подробности договора к трем часам восточного поясного времени — иначе они не сумеют полностью освоить материал. Элизабет сообщит подробности договора в девять — через двадцать минут, подумал Фаулер.

— И ты скажешь о роли, которую сыграл Чарли?

— Обязательно. Будет справедливо, если мы подчеркнем его заслуги.

Вот и конец роли Райана в процессе урегулирования отношений на Ближнем Востоке, подумал Боб Фаулер, но промолчал. К тому же Чарли и правда дал толчок этому делу. Фаулера охватило смутное чувство жалости к Райану. Президент тоже считал, что заместитель директора ЦРУ относится к ушедшим временам, но ему было известно все, что совершил Райан в прошлом, и это произвело на него глубокое впечатление. Да и Арни ван Дамм высоко ценил Райана, а Арни разбирался в людях лучше всех в администрации Фаулера. Однако Элизабет занимала пост советника по национальной безопасности, и президент не мог допустить столкновения между нею и заместителем директора ЦРУ. Нет, не мог. Так что все было очень просто.

— Ослепи их, Элизабет.

— Для этого не понадобится особых усилий. — Она улыбнулась ему и вышла.

* * *

Работа оказалась намного труднее, чем он ожидал. Госн подумал, а не позвать ли кого-нибудь на помощь, потом отказался от этой мысли. Часть его славы в организации основывалась на том, что он всегда работал, один и обращался за помощью лишь в тех случаях, когда требовались крепкие спины.

Бомба — или устройство, или подвесной контейнер — оказалась значительно более прочной конструкцией, чем предполагалось. Направив на нее мощные лампы, Госн не спеша очистил и вымыл ее водой. И тут же обнаружил много загадочных деталей. Например, отверстия, заглушенные болтами. Он удалил один из болтов и увидел, что под ним скрывается еще одно электрическое соединение. Особенно удивительным, однако, оказалось то, что корпус бомбы толще обычного. Госну приходилось разбирать подвесное устройство, создающее электронные помехи, которое было изготовлено в Израиле, и он убедился, что, хотя корпус изготовлен из алюминия, а нескольких местах были части из фибергласа или пластика, прозрачные для электронного излучения.

Госн начал работу с люка в корпусе бомбы, скоро понял, что открыть его почти невозможно, и попытался найти другие способы проникнуть внутрь. Однако их не оказалось, и Госн вернулся к люку, недовольный тем, что напрасно потратил несколько часов.

Он сел, выпрямил усталую спину и закурил. Так что же ты собой представляешь? — спросил он, мысленно обращаясь к загадочному предмету.

Теперь ему стало ясно, что этот предмет очень походит на бомбу — да, на бомбу. Тяжелый корпус — почему он не понял с самого начала, что у системы электронного глушения не может быть такого массивного корпуса… Но разве это может быть бомбой? Никаких взрывателей или детонаторов, внутри Госн увидел только электрические провода и разъемы. Нет, это все-таки что-то, связанное с электроникой. Он погасил сигарету о землю и подошел к верстаку.

В распоряжении Госна было множество инструментов, среди них циркульная пила по металлу, работающая на бензиновом моторе. Вообще-то ею полагалось работать вдвоем, однако Госн решил, что справится и один, если возьмется за люк, который тоньше, чем корпус. Он установил глубину разреза в девять миллиметров и включил мотор, с трудом подтащив пилу к люку. Визг пилы был ужасен, особенно после того, как алмазное лезвие начало врезаться в сталь, но вес оказался достаточно велик, чтобы удержать пилу на месте, не допустить ее соскальзывания в сторону. Госн медленно водил пилой по краю люка. Для первого разреза ему потребовалось двадцать минут. Он выключил пилу, положил ее рядом, затем проверил разрез тонкой проволокой.

Наконец! — сказал он себе. Ему удалось проникнуть внутрь корпуса. Сам корпус был гораздо толще — сантиметра четыре, однако люк оказался в четыре раза тоньше. Госн был так доволен успехом, что ему и в голову не пришло задуматься над тем, почему для корпуса устройства электронных помех потребовалась такая толщина закаленной стали. Перед тем как продолжить работу, он надел противошумовые наушники. В ушах у него звенело от визга пилы, и ему не хотелось, чтобы головная боль еще больше затруднила и без того тяжелую работу.

* * *

Почти одновременно на экранах телевизоров всех компаний появилась надпись: «Специальное сообщение». Комментаторы, которым пришлось встать рано — по стандартам их пребывания в Риме, — чтобы присутствовать на брифинге доктора Эллиот, устремились к своим будкам, задыхаясь от спешки, и передали составленные ими заметки продюсерам и консультантам.

— Я знала! — воскликнула Анджела Мирилес. — Рик, я ведь говорила тебе!

— Энджи, признаю поражение и готов угостить тебя обедом, ужином и даже завтраком в любом ресторане на твой выбор.

— Ладно, ладно, я обязательно воспользуюсь твоим приглашением, — усмехнулась старший консультант. Сукин сын получает столько денег, что может позволить себе такую роскошь.

— Как будем передавать? — спросил продюсер.

— Немедленно. Мне нужно две минуты на подготовку, и начинаем передачу.

— Черт побери, — пробормотала Энджи. Рик не любил поспешных передач. Одновременно ему нравилось опережать газетных репортеров при обнародовании сенсаций, а в данном случае это было очень вероятно. Вот тебе, «Нью-Йорк таймс»! Комментатор едва высидел несколько минут, необходимых для гримировки, и бросился к камерам. Эксперт телевизионной компании — боже мой, ну и эксперт! — подумала Мирилес — сел в будке рядом с комментатором.

— Пять! — произнес, помощник продюсера. — Четыре, три, два, один! — Он резко опустил руку, глядя на комментатора.

— Свершилось! — объявил комментатор. — Через четыре часа президент Соединенных Штатов Америки вместе с президентом Советского Союза, королем Саудовской Аравии, премьер-министрами Израиля и Швейцарии, а также главами двух основных религиозных групп подпишут договор, который может стать началом полного урегулирования проблем Ближнего Востока. Вот подробности договора, и они поразительны. — В течение трех минут, не переводя дыхания, он продолжал быстро говорить, словно соревнуясь с комментаторами других телевизионных компаний.

— На памяти поколений не случалось ничего подобного, и вот еще одно чудо — нет, еще одна веха на пути к всеобщему миру. Как твое мнение, Дик? — Комментатор повернулся к сидящему рядом эксперту по Ближнему Востоку, бывшему послу США в Израиле.

— Я вчитываюсь в детали договора вот уже полчаса, Рик, и все еще не верю глазам. Может быть, это и есть чудо. Для него мы действительно выбрали подходящее место. Уступки, на которые пошло правительство Израиля, невероятны, но не менее удивительны гарантии Америки, направленные на поддержание мира в регионе. Еще больше поражает полная тайна, в которой велись переговоры. Если бы подробности стали известны даже два дня назад, все это рухнуло бы, Рик, прямо на наших глазах. Но сейчас, когда события вошли в завершающую стадию, я верю в успех. Да, Рик, свершилось. Ты выбрал совершенно правильное слово. Свершилось. Через несколько часов мы будем свидетелями того, как мир претерпит еще одну радикальную перемену.

— Это никогда бы не осуществилось, если бы не беспрецедентная помощь со стороны Советского Союза. Несомненно, нам следует благодарить за это русского президента Андрея Нармонова, который подвергается такой резкой критике у себя дома.

— Твое отношение к уступкам, на которые пошли все религиозные группы?

— Эти уступки поразительны, Рик, просто поразительны. Ведь в этом регионе мира религиозные войны полыхали на протяжении всей истории человечества. Будет справедливо упомянуть, что архитектором договора был покойный доктор Чарлз Олден. Один из представителей администрации отдал должное огромному вкладу, который внес человек, умерший всего несколько недель назад, причем накануне смерти он оказался замешанным в грандиозный скандал. И вот жестокая ирония судьбы: человек, который пришел к выводу, что источником напряженности в регионе являются искусственно насаждаемые раздоры между религиозными группами, возникшими именно в этом штормовом регионе, не смог дожить до момента, когда его видение превратилось в реальность. Оказывается, Олден и был той движущей силой, что подталкивала договор к его осуществлению. Остается только надеяться, что история запомнит это, несмотря на печальные обстоятельства его смерти, запомнит доктора Чарлза Олдена из Йельского университета, благодаря которому свершилось это чудо. — Бывший посол США в Израиле тоже учился в Йельском университете и даже на одном курсе с Чарлзом Олденом.

— Какова роль остальных? — спросил комментатор.

— Рик, когда происходит событие такого масштаба — а это случается крайне редко, — свой вклад вносят многие, причем вклад каждого тоже важен. Немало усилий в заключение Ватиканского договора вложил госсекретарь Брент Талбот, которому так умело помогал его заместитель и ближайший помощник Скотт Адлер, блеснувший профессиональным искусством дипломата. В то же время не следует забывать о роли президента Фаулера, который поддержал эту инициативу и, когда требовалось, оказывал необходимый нажим. Именно президент Фаулер взял на себя осуществление того, что увидел Чарлз Олден. Ни одному президенту не приходилось проявлять подобное политическое мужество и поразительную дальновидность, ставить на карту свою политическую репутацию для достижения столь трудноосуществимой цели. В случае неудачи невозможно было бы вообразить размеры политического урона для президента, но Фаулер добился своего. Это великий день для американской дипломатии, великий день для взаимопонимания между Востоком и Западом и, возможно, величайший момент для всеобщего мира во всей человеческой истории.

— Я не сумел бы сказать это лучше тебя. Дик. Каково твое мнение относительно позиции Сената, который должен одобрить Ватиканский договор, и что ты думаешь об американо-израильском двустороннем соглашении?

Эксперт усмехнулся и покачал головой, сделав вид, что удивлен такой постановкой вопроса.

— Ватиканский договор пройдет через сенат так быстро, что президент рискует размазать еще не высохшие чернила на его тексте. Единственное, что может замедлить принятие договора, это риторика в комитете и на заседании Совета.

— Однако расходы по содержанию американских войск…

— Рик, целью нашей армии является сохранение мира. У них такая работа, и, чтобы сохранить мир в регионе Ближнего Востока, Америка готова заплатить столько, сколько потребуется. Для американского налогоплательщика расходы по содержанию войск в Израиле станут не жертвой, а делом чести. Нам выпало поставить печать американской военной мощи на гарантии мира для всей планеты. Это и есть историческая миссия Америки, Рик. Конечно, мы пойдем на это.

— Настала пора закончить нашу передачу, — произнес Рик, поворачиваясь лицом к первой камере. — Мы снова выйдем в эфир через два с половиной часа для прямой трансляции церемонии подписания Ватиканского договора. А пока вы будете смотреть передачи из Нью-Йорка. Перед вами выступал Рик Казинс, который вел передачу из Ватикана.

* * *

— Сукин сын! — выругался Райан. На этот раз, когда он включил телевизор, его жена проснулась и теперь вместе с ним смотрела передачу.

— Джек, ты ведь тоже этим занимался… — Кэти встала и пошла готовить утренний кофе. — Я хочу сказать, ты бывал там и…

— Милая, я был связан с подготовкой договора. Это все, что я могу сказать. — Джек понимал, что ему следовало рассердиться на то, что идея урегулирования на Ближнем Востоке оказалась приписанной Олдену, но Чарли был хорошим парнем, хотя и продемонстрировал немало человеческих слабостей, и действительно принимал меры к практическому осуществлению переговоров, когда это от него требовалось. К тому же, напомнил себе Райан, история постепенно узнает правду, как это обычно и происходит. Настоящим участникам известно, как все обстояло на самом деле. Он, Джек Райан, тоже знает. Райан привык оставаться в тени, осуществлять дела, о которых не знают и не могут знать остальные. Он повернулся к жене и улыбнулся.

И Кэти тоже знала. Она слышала, как он размышлял вслух несколько месяцев назад. Джек даже не замечал, что довольно громко бормочет, когда бреется, и не подозревал, что будит жену всякий раз, когда просыпается утром. Но Кэти еще ни разу не упустила случая проводить его на работу, хотя и не открывала глаза. Джек был ее мужем, и его достоинства не являлись тайной для жены.

Это несправедливо, сказала себе второй доктор в семье. Мир на Ближнем Востоке был идеей Джека, по крайней мере отчасти. Сколько всего другого она не знает о муже? Это был вопрос, который Кэролайн Мюллер-Райан, доктор медицины, член Американского общества хирургов-офтальмологов, редко задавала себе. Но она знала, что кошмары, преследующие Джека по ночам, были вполне реальными. Он плохо спал, много пил и даже во сне снова и снова переживал события, о которых она никогда не станет расспрашивать его.

Иногда это ее пугало. Что сделал ее муж? Какую вину носит в сердце?

Вина? — спросила себя Кэти. Почему это она задала себе этот вопрос?

* * *

Через три часа Госн сумел открыть люк. Ему пришлось заменить диск пилы, однако задержка была вызвана главным образом тем, что следовало обратиться за помощью, но он счел это ниже своего достоинства. Как бы то ни было, теперь все в порядке. Госн ломом завершил операцию, затем взял электрический фонарик и заглянул внутрь. И столкнулся с новой загадкой.

Внутри корпуса техник увидел металлическую решетку — уж не из титана ли? — подумал он, — которая удерживала на месте какой-то цилиндр… закрепленный толстыми болтами. Госн пошарил лучом внутри корпуса и увидел множество проводов, ведущих к цилиндру. Рядом он заметил край электронного устройства, довольно большого… Не иначе радиолокационный трансивер, решил Госн. Понятно! Значит, это какой-то… но тогда почему?.. Внезапно он понял, что упускает что-то… очень значительное. Но что именно? Надписи на цилиндре были на иврите, Госн плохо знал этот семитский язык, а потому не понял их важность. Теперь он заметил, что решетчатый каркас, удерживающий цилиндр, отчасти предназначен для поглощения ударов и толчков и что он блестяще выполнил свою задачу. Решетчатая основа была вся искорежена, но цилиндр казался невредимым. Или поврежден, но не расколот… Итак, внутренняя начинка цилиндра должна быть защищена от толчков. Значит, там чувствительные приборы — наверно, какая-то электронная система. Таким образом Госн снова вернулся к мысли, что перед ним устройство глушения радиолокаторов. Он слишком сконцентрировал свое внимание на этом, чтобы понять, что отвергает все остальные возможности, и его ум, ум опытного инженера, настолько занят насущными задачами, что не в состоянии подумать об этой проблеме более широко. Что бы ни было перед ним, решил Госн, сначала нужно извлечь содержимое. Он выбрал гаечный ключ нужного размера и взялся за болты, удерживающие цилиндр на его месте.

* * *

Сидя в кресле шестнадцатого века, Фаулер наблюдал, как чиновники протокольной службы носятся по залу подобно фазанам, которые никак не могут принять решение: лететь им или бежать по земле? Принято считать, что подобные церемонии проводятся гладко с помощью профессиональных дипломатов, заранее обдумавших все предстоящие шаги. Однако Фаулер знал, что это не так. Действительно, все идет гладко, когда есть время для подготовки — несколько месяцев, — что позволяет рассчитать каждую минуту. Но в данном случае на подготовку были отведены не месяцы, а всего несколько дней, и дюжина чиновников, слетевшихся к тему же из разных стран, даже не могли понять, кто из них старший. Удивительным было то, что русские и швейцарские дипломаты оказались самыми спокойными, на глазах президента США они отошли в сторону, поговорили о чем-то, быстро разработали план действий и представили этот план своим коллегам. После этого принялись за осуществление плана. Похоже на хорошую футбольную команду, улыбнулся про себя президент. Представитель Ватикана был слишком стар для такой работы. Ему — епископу, подумал Фаулер, или архиепископу — уже за шестьдесят, и нервное беспокойство когда-нибудь приведет его к инфаркту. В конце концов русский дипломат отвел его на минуту-другую в сторону, они обменялись кивками и рукопожатием, и с этого момента все пошло как по маслу. Фаулер решил, что следует узнать имя этого русского. Он выглядит настоящим профессионалом. Однако наблюдать за происходящим было куда интереснее, и развертывающееся зрелище позволяло президенту отдохнуть и расслабиться в тот момент, когда он особенно в этом нуждался.

Наконец — с опозданием всего на пять минут, что уже само по себе было чудом, заметил Фаулер, подавив улыбку, — главы государств поднялись со своих кресел, повинуясь знаку церемониймейстера подобно гостям на свадьбе, которыми руководит нервничающая теща, и выстроились в очередь. Снова рукопожатия и обмен шутками, не всегда достигавшими цели из-за отсутствия переводчиков. Король Саудовской Аравии недовольно морщился. Ну что ж, у него есть на то все основания, подумал Фаулер. Не иначе на уме у саудовца совсем другое. В его адрес уже начали поступать угрозы покарать смертью. Однако на лице короля не было страха, заметил Боб Фаулер. Он, возможно, и лишен чувства юмора, но его отличали гордая выправка и мужество — и благородство, должен был признать президент, идущее рука об руку со званием короля. Именно он первым дал согласие на переговоры после двухчасовой беседы с Райаном. А ведь нехорошо получилось. Райан был вынужден заменить Чарли Олдена, советника по национальной безопасности, и он сумел так хорошо выполнить это поручение, словно готовился к нему. Президент нахмурился. Он позволил себе забыть, как поспешно осуществлялись те первоначальные маневры. Скотт Адлер отправился в Москву, Рим и Иерусалим, а Райан — в Рим и Эр-Рияд. Оба блестяще справились с поручениями, и ни одного из них не похвалят за это. Таковы законы истории, пришел к выводу президент Фаулер. Если бы им хотелось, чтобы их имена остались в ее анналах, следовало попробовать стать президентом.

Два швейцарских гвардейца открыли огромные бронзовые двери, за которыми обнаружилась толстенькая фигура кардинала Джиованни Д'Антонио. Яркие, словно солнце, лучи телевизионных юпитеров окружили его искусственным ореолом, и президент Соединенных Штатов Америки с трудом удержался от смеха. Процессия двинулась в зал.

* * *

Тот, кто конструировал и создавал эту штуку, подумал Госн, неплохо разбирался в том, как противостоять грубой силе. Странно, промелькнуло у него в голове. Израильское оборудование всегда отличалось утонченностью — нет, это не то слово. Израильтяне были умными, одаренными и элегантными инженерами. Они создавали вещи именно с таким запасом прочности, какой требовался, — не больше и не меньше. Даже в том оборудовании, которое они изготовляли по временным образцам, было заметно предвидение и искусная работа. Но перед ним… перед ним лежал образец, запас прочности которого был возведен в многократную степень. Он был поспешно спроектирован и собран. Более того, конструкция выглядела почти грубой, недостаточно продуманной. За это Госн был благодарен. Будет легче разбирать. Никому не пришло в голову вложить сюда заряд самоуничтожения, которой пришлось бы, обнаружив, обезвредить первым делом, — сионисты научились устраивать такие дьявольски хитрые штучки! Одна такая подсистема едва не взорвала Госна всего пять месяцев назад, но здесь не было ничего подобного. Болты, удерживающие цилиндр, заело, но они остались прямыми, значит, придется всего лишь выбрать ключ с достаточно длинным рычагом. Он побрызгал машинным маслом на каждый болт, подождал и, пятнадцать минут и две сигареты спустя, захватил первый из них гаечным ключом. Сначала болт поворачивался с трудом, но затем дело пошло легче, и скоро Госн вынул его. Осталось еще пять.

* * *

Предстоял долгий вечер. Сначала начались речи. Первым выступил папа римский как сторона, принимающая у себя гостей, и его речь была удивительно сдержанной, без риторики. Он цитировал отрывки из Священного писания, снова и снова обращая внимание присутствующих на сходство между тремя религиями, представители которых находились в зале. У каждого из присутствующих были наушники, и участники церемонии прислушивались к синхронному переводу. Правда, слушать перевод было излишним, так как перед ними лежали тексты выступлений. Сидящие вокруг стола старались не зевать, потому что речи — это всего лишь речи, а политическим деятелям трудно выслушивать других, даже если это главы других государств. Фаулеру было труднее всех. Ему предстояло выступать последним. Он незаметно взглянул на часы, сохраняя на лице маску внимания, и задумался о предстоящих девяноста минутах.

* * *

Потребовалось еще сорок минут, и наконец все болты были сняты. Большие, тяжелые болты, не подверженные коррозии. Да, эту штуку создавали, подумал Госн, исходя из соображений прочности. Это, однако, было ему только на руку. Теперь нужно извлечь цилиндр. Он еще раз осмотрел все внутри, стараясь обнаружить предохранительные устройства — осторожность в такой работе являлась единственной защитой, — и провел рукой по внутренней поверхности корпуса. К цилиндру был подсоединен только радиолокационный трансивер; остальные три разъема пустовали. Госн настолько устал, что даже не заметил — все три находились со стороны люка и были легкодоступны. Решетчатый каркас смялся, и цилиндр застрял, но все болты были удалены, и теперь понадобится всего лишь грубая сила, чтобы вытащить его.

* * *

Андрей Ильич Нармонов произнес короткую речь. Его обращение, подумал Фаулер, было простым и полным достоинства; оно продемонстрировало удивительную скромность, на которую комментаторы непременно обратят внимание.

* * *

Госн установил на А-образной опоре дополнительный полиспаст. К счастью, на цилиндре оказалась проушина, облегчающая обращение с тяжелыми предметами; это означало, что израильтяне тоже не любили напрасно тратить силы. Меньше чем через минуту Госн поднял цилиндр на такую высоту, что теперь его удерживало внутри оболочки только трение смятого решетчатого каркаса. Это не могло продолжаться долго. Госн снова побрызгал маслом на внутреннюю часть корпуса и принялся ждать, когда сила тяжести одержит верх… но уже через две минуты его терпение истощилось. Он нашел достаточно большую щель, чтобы засунуть туда лом, и миллиметр за миллиметром принялся отделять цилиндр от корпуса. Прошло немного времени, раздался скрежет протестующего металла, и корпус упал на землю. Оставалось только потянуть за цепь и вытащить цилиндр.

Цилиндр был окрашен в зеленый цвет и имел на боку собственный люк, что не удивило Госна. Он выбрал подходящий гаечный ключ и снова принялся за работу. Четыре болта, удерживающие крышку люка, оказались зажатыми очень сильно и они поддались усилиям Госна. Теперь он работал быстрее, и его охватило волнение, которое всегда нарастало по мере завершения работы, хотя здравый смысл говорил ему, что спешить не следует.

* * *

Наконец пришла очередь Фаулера.

Президент Соединенных Штатов Америки подошел к трибуне с коричневой кожаной папкой в руках. Воротник его рубашки, накрахмаленный и жесткий, как фанера, врезался в шею, но Фаулер не обращал на это внимания. Наступил момент, к которому он готовился всю жизнь. Фаулер посмотрел прямо в камеру: выражение лица серьезное, но не озабоченное, гордое, но не высокомерное, отражающее его приподнятое, но еще не радостное настроение. Он поклонился собравшимся.

— Святой отец, ваше величество, господа главы государств и правительств, — начал Фаулер, — все жители нашего неспокойного, но надеющегося на лучшую жизнь мира. Мы собрались в этом древнем городе, который знал войну и мир на протяжении своей более чем трехтысячелетней истории, городе, давшем миру одну из величайших цивилизаций и являющемся сейчас центром одной из великих религий. Все мы приехали сюда издалека, из пустынь и с гор, с широких европейских равнин, из другого города у большой реки, но в отличие от многих иностранцев, навещавших этот древний город, мы прибыли с миссией мира. Нами руководит одна цель — положить конец войнам и страданиям, принести благословение мира в еще один неспокойный регион планеты, появляющийся сейчас из тьмы веков, залитый кровью, но освещенный идеалами, которые отделили нас от животных как Божьих созданий по его образу и подобию.

Фаулер взглянул вниз лишь затем, чтобы перевернуть страницу. Он умел произносить речи. За последние тридцать лет у него накопился огромный опыт, и сейчас он разговаривал с аудиторией с такой же уверенностью, с какой привык обращаться к сотням судов присяжных, выбирая слова и их звучание, добавляя к ним эмоциональный накал, который так контрастировал с его образом «ледяного» человека. Фаулер пользовался своим голосом, как музыкальным инструментом, подчиняющимся велению его воли.

— Этот город, это государство Ватикан, — продолжал он, — посвящено служению Богу и человеку, и сегодня оно исполняет свою священную обязанность лучше, чем когда-либо раньше. Ибо сегодня, мои дорогие сограждане мира, да, сегодня нам удалось осуществить еще одну мечту, к которой стремятся все мужчины и женщины, где бы они ни жили. С помощью молитв, руководствуясь видением, полученным нами много веков назад, мы поняли, что мир лучше войны, что это цель, заслуживающая более напряженных усилий, требующая намного большего мужества, чем пролитие человеческой крови. Наша сила — в отказе от войны, в мире.

Я считаю огромной честью для себя и для всех нас, что сегодня мы можем сообщить миру о заключении договора, кладущего конец разногласиям, осквернявшим регион, святой для всех присутствующих здесь. Теперь там воцарится мир, основанный на справедливости, вере и слове того, кого мы все знаем под разными именами, но кто знает каждого из нас.

Этот договор признает право всех мужчин и женщин региона на безопасность, свободу вероисповедания и слова, достоинство и права, закрепленные сознанием того, что все мы дети Божий, что каждый из нас отличается от всех остальных, но все до единого равны перед Ним…

* * *

Наконец ему удалось открыть этот последний люк. Госн смежил веки от усталости и произнес благодарственную молитву. Он работал в мастерской многие часы, пропустив обед. Госн положил крышку люка рядом и высыпал болты на ее вогнутую сторону, чтобы не потерялись. Прирожденный инженер, он был аккуратен во всем. Внутри цилиндра Госн с восхищением обнаружил пластмассовый изолирующий слой. Назначением его было защитить содержимое от влаги и других посторонних воздействий. Не иначе внутри находится сложное электронное устройство. Госн осторожно прикоснулся к пленке. Давление внутри было нормальным. Он взял небольшой нож, надрезал пленку и откинул лоскут в сторону. Госн впервые смог заглянуть внутрь цилиндра и почувствовал, как ледяные пальцы страха внезапно сжали его сердце. Перед ним был помятый шар желто-серой массы… похожей на грязное тесто.

Все-таки это была бомба.

По крайней мере система самоуничтожения. Очень мощная, пятьдесят килограммов взрывчатки…

Госн осторожно отошел от бомбы; нестерпимая боль пронизала нижнюю часть живота — ему захотелось помочиться. Он достал сигареты и с третьей попытки сумел закурить. Как он мог упустить… Что? Что он упустил? Ничего. Он работал осторожно, как всегда. Израильтяне еще не убили его. Их инженеры были умными и изощренными, но и он не уступал им.

Терпение, напомнил себе Госн. Он начал осматривать внутреннюю полость цилиндра заново. Там шел провод, все еще присоединенный к радиолокационному прибору, и еще три разъема — все три пустые.

Итак, что мне известно об этой штуке?

Радиолокационный трансивер, тяжелый корпус, люк… сфера взрывчатого вещества, соединенная проводами…

Госн наклонился вперед, чтобы посмотреть повнимательнее. На равных расстояниях, симметрично в сфере торчали детонаторы… провода от них вели…

Нет, этого не может быть!

Госн один за другим удалил детонаторы, отсоединяя от каждого провод и укладывая его на разостланное одеяло, медленно и осторожно, поскольку детонаторы были самым ненадежным из всего, что изготовлял человек. С другой стороны, взрывчатое вещество было настолько безопасным, что можно отщипнуть кусок и поджечь его, чтобы вскипятить воду. Он прибегнул к ножу — иначе было трудно извлечь неожиданно твердые блоки.

* * *

— В греческой мифологии существует легенда о Пандоре, прекрасной женщине, которой вручили ящик, предупредив, что его нельзя открывать. Однако она неосторожно открыла ящик и дала бедствиям — вражде, смерти и войнам — распространиться среди людей. Пандора предалась отчаянию, пока не обнаружила, наконец, на самом дне ящика надежду. Все мы были свидетелями вражды и войн, но настало время прибегнуть к надежде. Мы прошли долгий путь, полный крови и отчаяния, но этот путь всегда вел наверх, потому что надежда — это общее представление человечества о том, что ждет его в будущем, и надежда привела нас сюда.

Хотя эта древняя легенда и возникла среди язычников, ее истина очевидна сегодня, потому что сегодня мы откладываем вражду, войны и напрасную смерть обратно в ящик. Туда же мы прячем разногласия, оставляя себе надежду, последний и самый ценный дар Пандоры человечеству. Сегодня мы являемся свидетелями осуществления мечты всех людей. Сегодня мы принимаем из рук Бога бесценный дар мира. Спасибо. — Президент тепло улыбнулся в камеру и направился к своему креслу, сопровождаемый бурными — отнюдь не только из вежливости — аплодисментами присутствующих. Настал великий момент — выступив последним, Фаулер первым поставит свою подпись под документом. Он поднес перо к бумаге, и имя Дж. Роберта Фаулера вошло в историю.

* * *

Теперь он решил не медлить. Быстро извлек блоки, понимая, что поступает неосторожно и расточительно, но он знал — думал, что знает, — что находится перед ним.

Наконец-то, вот он, металлический шар, сверкающая сфера, плакированная никелем, ничуть не пострадавшая от многих лет, проведенных в огороде старого друза, защищенная от постороннего воздействия усилиями израильских инженеров. Небольшая — не больше детского мяча. Госн знал, как поступить дальше. Он просунул руки в массу раздвинутых блоков взрывчатого вещества, протянул пальцы к сверкающей никелированной поверхности.

Кончики пальцев коснулись металлического шара. Он был теплым.

— Аллах акбар!

9. Решимость

— Это интересно.

— Действительно, уникальная возможность, — согласился Райан.

— Насколько он надежен? Мы можем ему верить? — спросил Кабот.

Райан улыбнулся своему боссу.

— На этот вопрос невозможно ответить, сэр. Вы не должны забывать правила игры. Ни в чем нельзя быть уверенным — я хочу сказать, что, для того чтобы приобрести полную уверенность, требуются годы. В этой игре немного правил и никому не известен ее счет. Как бы то ни было, в данном случае это нечто большее, чем попытка найти политическое убежище. — Его звали Олег Юрьевич Лялин — этого Кабот еще не знал, — и он был нелегальным сотрудником КГБ, «нелегалом», действующим без прикрытия дипломатической неприкосновенности под крышей представителя советского промышленного концерна. У Лялина — кодовая кличка Чертополох — была сеть агентов в Японии. — Этот парень настоящий разведчик, сэр. Его сеть куда лучше, чем у резидента КГБ в Токио, а его лучший источник находится прямо в японском кабинете министров.

— Ну и что?

— Он предлагает нам воспользоваться его сетью.

— Это действительно так серьезно, как я начинаю думать? — спросил директор ЦРУ своего заместителя.

— Видите ли, босс, такой шанс выпадает на нашу долю крайне редко. Мы не проводим операции в Японии. У нас недостаточно специалистов, владеющих японским, — даже в самом управлении, чтобы переводить их документы, — да и наши приоритеты всегда находились не там. Таким образом, лишь для создания инфраструктуры, необходимой для ведения операций в Японии, потребуются годы. С другой стороны, русские работали в Японии еще до своей большевистской революции. Это вызвано историческими причинами: русские и японцы воевали друг с другом в течение длительного времени, и Россия всегда рассматривала Японию как своего стратегического соперника. Вот поэтому-то они относились с исключительным вниманием к операциям против Японии еще задолго до того, как ее технология приобрела для них такую важность. Он предлагает нам то же самое, что поступает к русским, причем по дешевке: списки, счета, имена — все. Я не знаю, что еще можно пожелать.

— Но ведь он запрашивает…

— Вас беспокоят деньги? Ну и что? Это не составляет и тысячной процента от той выгоды, которую получит наша страна, — напомнил Джек.

— Да, но миллион долларов в месяц! — запротестовал Кабот. И едва не прибавил — не облагаемых налогами. Райан едва удержался от смеха.

— Это просто значит, что сукин сын жаден, вот и все. А сколько составляет дефицит нашего торгового баланса с Японией? — Джек вопросительно поднял брови. — Он предлагает нам все, что мы хотим, и в течение того времени, которое нам нужно. От нас требуется одно: забрать его вместе с семьей и доставить в безопасное место, когда он сочтет это необходимым. Он не хочет уходить на пенсию в Москве. Ему сейчас сорок пять, и в таком возрасте разведчиков начинают беспокоить мысли о будущем. Через десять лет его отзовут домой — и что тогда? Он жил в Японии почти непрерывно на протяжении тринадцати лет. Ему нравится хорошая жизнь — автомобили, видео, никакой нужды стоять в очереди за картошкой. Мы нравимся ему. Единственно, кого он не любит, — это японцы — он ненавидит их. По его мнению, он даже не предает свою страну, потому что не будет сообщать нам ничего такого, что уже не поступило бы к русским, а часть нашей договоренности состоит в том, что он не проводит никаких операций против матушки-России. Это меня устраивает. — Райан усмехнулся. — Это капитализм. Он всего лишь основывает элитарное агентство новостей, и его информация очень нам пригодится.

— Он требует за это достаточно много.

— Поверьте, сэр, это — выгодная сделка. Полученные нами сведения сэкономят миллиарды долларов на торговых переговорах и, следовательно, миллиарды в федеральных налогах. Директор, мне пришлось заниматься инвестициями, именно там я нажил состояние. Возможность подобных капиталовложений возникает раз в десять лет. Оперативное управление настаивает на принятии его условий, и я согласен с ними. Чтобы отказать ему, нужно быть безумцем. Вы уже успели проглядеть информацию, присланную им в качестве вступительного взноса?

Предварительная информация, переправленная русским разведчиком, представляла собой стенограмму последнего заседания японского кабинета министров: каждое слово, шепот и даже кашель. Это было исключительно ценно для психологического анализа, даже если не принимать во внимание содержащиеся в ней сведения. Сам метод обсуждения во время заседаний кабинета поведает американским специалистам-аналитикам много нового о том, как думают и принимают решения члены японского правительства. Эти данные часто подразумевали, но еще никогда не могли подтвердить.

— Да, очень интересно, особенно то, что они говорят о президенте. Эту часть пакета я не послал. Нет смысла раздражать его в такое время. Ну хорошо, Джек, — я согласен на проведение этой операции. Как мы осуществляем подобные вещи?

— Кодовое имя для русского агента — Мушаши. Между прочим, это имя знаменитого японского самурая-дуэлянта. Собственно операцию мы назовем «Ниитака». Вам понятно, почему все имена японские: в случае компромата или утечки информации с нашей стороны нам нужно, чтобы источник был признан японским, а не русским. — Джек решил объяснить все детали, потому что Кабот при всем своем уме плохо разбирался в разведке. — Так вот, эти два имени не выйдут за стены этого здания. Если нам понадобится ознакомить с операцией кого-то со стороны, будет сообщаться иное, кодовое имя, выбранное компьютером и меняющееся ежемесячно.

— А как зовут агента в действительности?

— Директор, вам предстоит сделать выбор. Вы вправе знать подлинное имя агента. Пока я намеренно не сообщил его вам, потому, что мне хотелось обрисовать всю картину. С исторической точки зрения выбор равен: одна половина директоров хочет знать имя агента, другая половина отказывается. Основным принципом разведывательных операций является простое соображение: чем меньше людей знакомятся с информацией, тем меньше вероятность ее утечки. Адмирал Грир любил повторять: «первейшее правило разведывательных операций заключается в том, что вероятность провала прямо пропорциональна квадрату числа людей, посвященных в детали». Теперь решайте, сэр.

Кабот задумчиво кивнул и решил повременить.

— Чувствуется, вам нравился Грир?

— Он заменил мне отца, сэр. После гибели отца в авиакатастрофе адмирал как бы усыновил меня. — Скорее я усыновил его, подумал Райан. — Чтокасается Мушаши, сэр, вы, наверно, захотите подумать.

— Предположим, о подробностях операции спросит Белый дом?

— Директор, что бы ни думал о ней Мушаши, с точки зрения его хозяев, действия русского агента составляют государственную измену, которая у них карается смертной казнью. Нармонов — хороший мужик, и все такое, однако в Советском Союзе, как нам стало известно, за шпионаж расстреляны сорок человек. Среди них Топ Хэт, Поденщик и некто Толкачев — все были нашими агентами, причем весьма продуктивными. Во всех трех случаях мы пытались обменять их, но опоздали — их прикончили раньше, чем начались переговоры. По-видимому, процесс рассмотрения апелляций в России завершается очень быстро, — объяснил Райан. — Однако, если разоблачат этого агента, его скорее всего просто застрелят — жизнь штука суровая. Именно поэтому мы относимся с особой серьезностью к опознанию наших агентов. В случае ошибки с нашей стороны люди гибнут, невзирая на «гласность». Большинство президентов осознают это. И вот что еще.

— Да?

— Он настаивает на том, чтобы все его сообщения передавались только из рук в руки, не по кабелю или радио. Если мы не согласимся, дело отменяется. Ну хорошо, с технической точки зрения нет никаких проблем. Мы делали такое и раньше с агентами его калибра. Природа его информации такова, что срочность передачи не обязательна. Существуют ежедневные челночные авиарейсы в Японию, осуществляемые компаниями «Юнайтед», «Норт-Уэст» и даже «Олл ниппон эруэйз» прямо из международного аэропорта Даллеса.

— Но это значит… — На лице Кабота появилось недоуменное выражение.

— Совершенно верно, — кивнул Джек. — Он не доверяет безопасности нашей связи. Это пугает меня.

— Неужели вы считаете…

— Не знаю. За последние несколько лет мы с большим трудом разгадывали советские шифры. Национальное агентство безопасности полагает, что и у русских такие же трудности с нашими кодами. Но подобные предположения опасны. К нам и раньше поступали сведения о том, что наши сообщения расшифровываются, однако в данном случае сигнал поступил от человека, занимающего весьма ответственный пост в русской разведке. По моему мнению, к нему следует прислушаться очень серьезно.

— Насколько пугающей может оказаться ситуация?

— Ужасной, — спокойно бросил Райан. — Как вы сами понимаете, директор, по совершенно очевидным причинам у нас существуют многочисленные системы связи. Прямо под нами, в этом здании, находится система «Меркурий», через нее поступают все наши сведения. Остальные правительственные организации пользуются главным образом системами шифрования, полученными из НАБ. Уолкер и Пелтон подорвали доверие к их системам много лет назад. Теперь генерал Олсон из Форт-Мид утверждает, что они навели порядок, однако из финансовых соображений там все еще не перешли полностью на одноразовые системы «Тэпданс», которыми занимаются. Мы можем снова предупредить НАБ — думаю, как и раньше, они не обратят на наше предупреждение никакого внимания, но мы обязаны сделать это. А что касается нас, нужно переходить к делу. Для начала, сэр, следует подумать о пересмотре системы «Меркурий». — Это была собственная связь ЦРУ, расположенная несколькими этажами ниже кабинета директора и пользующаяся своими собственными системами кодирования.

— Дорого обойдется, — покачал головой Кабот. — С нашими бюджетными проблемами…

— И все-таки гораздо дешевле, чем систематическое компрометирование потока поступающих к нам сведений. Видите ли, директор, нет ничего более важного, чем надежный канал связи. Без него все остальное теряет смысл. А сейчас нам удалось разработать свою собственную систему одноразовой шифровки. Нам требуется только ваше разрешение на использование средств — и мы принимаемся за работу.

— Расскажите мне об этом поподробнее. Я ничего не знаю про эту систему.

— В общем это наш вариант системы «Тэпданс». Представляет собой одноразовый блокнот с матрицами, накопленными в лазерном диске. Матрицы создаются на основе атмосферных радиопомех и затем вторично кодируются шумом во второй половине дня — атмосферный шум крайне беспорядочен, так что, если использовать два комплекта записанного шума, а также созданный компьютером случайный алгоритм для комбинирования этих комплектов, мы создаем нечто исключительно беспорядочное — по мнению математиков, нет ничего иного, где бы отсутствие системы было выражено настолько очевидно. Матрицы создаются компьютером и вводятся на лазерные диски в реальном времени. Для каждого дня года мы применяем разные диски. Каждый диск является единственным в своем роде, их существует всего два экземпляра — один на станции, другой в «Меркурии». Запасных нет. Устройство для чтения с лазерного диска выглядит самым обыкновенным, однако лазер в нем обладает особой, повышенной мощностью и по мере чтения кодовых матриц с диска он сжигает их прямо с пластика. После использования всего диска — или по окончании дня, а день закончится раньше, потому что мы имеем дело с миллиардами букв на каждом диске, — он уничтожается путем нагрева в микроволновой печи. На это уходит две минуты. Такая система предельно надежна. В нее можно проникнуть только в трех случаях: когда изготавливаются диски; из дисков, хранящихся здесь; из дисков, хранящихся на станции. Утечка только на одной станции не компрометирует никого больше. Изготовить диски, полностью защищенные от противника, невозможно — мы пробовали и обнаружили, что это обходится слишком дорого и к тому же диски становятся крайне уязвимыми при случайных повреждениях. Отрицательной стороной системы является то, что нам понадобится взять на работу и проверить примерно двадцать новых специалистов по связи. Эта система относительно сложна в использовании, отсюда и увеличение числа специалистов. Именно в этом и главная причина возрастания расходов. Оперативники, с которыми мы беседовали, отдают предпочтение новой системе, потому что она проще, надежнее и удобнее для использования.

— Сколько понадобится для ее введения?

— Пятьдесят миллионов долларов. Придется увеличить объем «Меркурия» и создать производственную базу. Помещение у нас есть, однако оборудование стоит дорого. С момента открытия финансирования до ввода в эксплуатацию пройдет, наверно, не больше трех месяцев.

— Понимаю. Возможно, она стоит этого, но деньги…

— С вашего разрешения, сэр, я мог бы поговорить с мистером Трентом.

— Гм… — Кабот уставился на поверхность стола. — Хорошо, только прощупайте его очень деликатно. Я подниму этот вопрос в разговоре с президентом после его возвращения. Что касается Мушаши, я полагаюсь на вас. Кому еще известно его подлинное имя?

— Начальнику оперативного управления, руководителю станции в Токио и нашему сотруднику, который поддерживает с ним контакт.

Начальником оперативного управления был Гарри Рен, и хотя он не являлся человеком Кабота в полном смысле слова, именно его Кабот выбрал для этой работы. Сейчас Рен летел в Европу. Год назад Джек считал, что выбор сделан ошибочно, однако Рен хорошо справлялся с обязанностями. Кроме того, он подобрал себе великолепного заместителя, точнее, пару заместителей: знаменитые Эд и Мэри Пэт Фоули, одного из них — Джек так и не мог решить кого именно — он назначил бы на должность начальника оперативного управления, если бы мог. Эд был прекрасным организатором, а Мэри Пэт занималась оперативной работой в этой лучшей из команд, состоящей из мужа и жены, которая когда-либо имелась у ЦРУ. Назначение Мэри-Пэт на руководящую должность стало бы первым такого рода назначением в мире и привлекло бы, пожалуй, еще несколько голосов в конгрессе. Она готовилась сейчас к рождению своего третьего ребенка, однако это обстоятельство вряд ли повлияет на активность этой сверхженщины. В управлении был свой детский сад с кодированными замками на дверях, вооруженной до зубов охраной и игрушками, лучшими из тех, которые когда-либо попадались Райану.

— Пожалуй, неплохо, Джек. Я сожалею, что поспешил с передачей документов президенту. Лучше было бы повременить.

— Это не имеет значения, сэр. Информация подверглась самой тщательной обработке.

— Сообщите мне, что думает Трент по поводу финансирования.

— Будет исполнено, сэр. — Джек вышел из кабинета директора ЦРУ. Общение с ним ему удавалось все лучше и лучше, поздравил себя Райан. С Каботом, оказывается, нетрудно иметь дело.

* * *

Госн не торопился, он решил тщательно все обдумать. Теперь нельзя волноваться и спешить. Он сел в углу мастерской и несколько часов непрерывно курил, не отрывая взгляда от сверкающего металлического шара на земляном полу. Насколько он радиоактивен? — не покидала его мысль, но беспокоиться об этом сейчас поздно. Если из этой тяжелой сферы исходило жесткое гамма-излучение, он уже мертв, ответила ему другая часть мозга. Сейчас время для раздумий и оценок. Госну потребовалось до предела напрячь свою волю, чтобы сидеть и не двигаться, но он заставил тело подчиниться.

Впервые за многие годы Госна охватил стыд за свое образование. Он владел глубокими знаниями в области электротехники и механики, однако никогда не побеспокоился раскрыть книгу по ядерной физике. Разве это может мне пригодиться когда-нибудь? — спрашивал он себя в те редкие моменты, когда задумывался над этим. А потому он углублял и расширял свои познания в тех областях, которые представляли для него непосредственный интерес: механические и электрические взрыватели, системы электронного подавления, физические характеристики взрывчатых веществ, возможности систем, предназначенных для распознавания взрывчатых веществ. В последнем он стал настоящим экспертом. Госн читал все что мог относительно приборов, применяемых для обнаружения взрывчатки.

Первое, напомнил себе Госн, закуривая пятьдесят четвертую сигарету за день, необходимо собрать все книги по ядерным материалам, их физическим и химическим свойствам; по технологии изготовления атомных бомб, физике ядерного оружия; по радиологическим излучениям… Израильтяне не могут не знать об исчезновении атомной бомбы… с 1973 года! — изумленно вспомнил он. Тогда почему?.. Ну конечно! Голанские высоты составлены из пород вулканического происхождения. Подлегающие скальные породы и почва, в которой эти бедные фермеры пытаются выращивать свои овощи, в основном образованы из базальта, а базальт дает относительно высокое фоновое излучение… бомба углубилась в скалистую почву на два или три метра, и даже если из нее исходило излучение, оно поглощалось фоновым…

Значит, я в безопасности! — внезапно понял Госн.

Разумеется! Если бы бомба была настолько «горячей», ее защита оказалась бы куда более эффективной! Хвала Аллаху!

Но сумею ли я… сумею ли? Неужели в этом весь вопрос?

Почему нет?

— Почему нет? — произнес Госн вслух. — Действительно, почему? В моем распоряжении все необходимые части, поврежденные, но…

Он погасил сигарету о землю, рядом с бесчисленными окурками, и встал. Его тело разрывалось от кашля — он знал, что сигареты убивают его… они более опасны, чем… но зато помогают думать.

Инженер поднял металлическую сферу. Что с ней делать? Пока он положил ее в угол и накрыл ящиком. Затем, выйдя из мастерской, направился к своему «джипу». Через пятнадцать минут Госн подъехал к штабу.

— Я должен поговорить с командиром, — сказал он начальнику охраны.

— Он только что отправился спать, — ответил тот. Ближайшие соратники охраняли покой командира.

— Меня он примет. — Госн прошел мимо охраны внутрь здания. Куати размещался на втором этаже. Госн поднялся по лестнице, миновал еще одного охранника и распахнул дверь спальни. Из туалета было слышно, как кто-то содрогается в приступе рвоты.

— Какого черта? — послышался сердитый голос. — Я ведь предупредил, чтобы меня не беспокоили!

— Это я — Госн. Мне нужно поговорить с тобой.

— Может быть, не сейчас? — В освещенном дверном проеме появилась фигура Куати. Его лицо было мертвенно-бледным. Слова прозвучали как просьба, а не как приказ, и поэтому Ибрагим понял из них намного больше о состоянии своего командира.

— Мне нужно что-то показать тебе, дружище. И показать сегодня. — Госн старался говорить спокойным, даже бесстрастным голосом.

— Неужели это так важно? — почти простонал Куати.

— Да.

— Тогда рассказывай.

Госн покачал головой и одновременно указал пальцем на ухо.

— У этой израильской бомбы детонаторы нового типа. Я едва не погиб. Следует предупредить об этом наших товарищей.

— Бомба? Я думал… — Куати замолчал. На мгновение выражение боли исчезло с его лица, и он вопросительно поднял брови. — Значит, сегодня?

— Я сам отвезу тебя.

— Хорошо. Сейчас оденусь. — Сила воли Куати победила слабость.

Госн спустился вниз.

— Мы с командиром должны ненадолго уехать.

— Мухаммед! — крикнул начальник охраны, но Госн прервал его.

— Я отвезу командира. В моей мастерской ему не нужна охрана.

— Но…

— Ты беспокоишься, как старая баба! Будь израильтяне такими умными, и тебя и командира уже давно бы не было! — В темноте Госн не видел выражения лица охранника, но почувствовал ярость опытного бойца.

— Посмотрим, что скажет сам командир!

— Что случилось? — В дверях появился Куати, запихивающий за пояс полы рубашки.

— Я отвезу тебя, командир. Для этого нам не понадобится охрана.

— Согласен, Ибрагим. — Куати сел в «джип». Госн отъехал под взглядами изумленных охранников.

— Так что у тебя приключилось?

— Это оказалась все-таки бомба, а никакое не устройство подавления помех, — ответил инженер.

— Ну и что? Мы находим десятки этих проклятых бомб! Что в ней особенного?

— Будет намного проще, если ты увидишь сам. — Госн ехал быстро, не сводя глаз с дороги. — И если ты решишь, что я напрасно потратил твое время, можешь убить меня.

При этих словах Куати резко повернул голову и уставился на Госна. Такая мысль уже пришла в голову командиру, но он был слишком опытен, чтобы произнести ее вслух. Может быть, Госн и не был настоящим бойцом, но в своей области оставался непревзойденным. Польза, которую приносил он отряду, была не меньше, чем от любого бойца. Командир до остановки у мастерской не проронил ни слова. Ему хотелось, чтобы принимаемые лекарства позволяли ему есть, — нет, удержать в организме принятую пищу.

Пятнадцать минут спустя Госн остановил «джип» неподалеку от мастерской и провел командира обходным путем. Куати чувствовал себя сбитым с толку и с трудом сдерживал гнев.

— Ну в чем дело?

— Подойди сюда. — Госн наклонился и поднял ящик. — Смотри!

— Что это? — На земле лежало что-то похожее на небольшое ядро, какой-то металлический шар.

Госн едва скрывал удовольствие: Куати рассержен, но это скоро пройдет.

— Плутоний.

Голова командира повернулась с такой быстротой, словно отпустили пружину.

— Что? Что ты сказал?

Госн успокаивающе поднял руку, затем тихо, но уверенно объяснил:

— Командир, это — разрывной заряд атомной бомбы. Израильской атомной бомбы.

— Не может быть! — прошептал Куати.

— Прикоснись ладонью — предложил Госн.

Командир наклонился и дотронулся до шара.

— Он теплый. Но почему?

— Из-за распада альфа-частиц. Это излучение, не приносящее вреда, — по крайней мере здесь. Повторяю, это плутоний, заряд атомной бомбы. Ничем другим эта сфера не может быть.

— Ты уверен?

— Абсолютно уверен. — Госн подошел к корпусу бомбы. — Смотри… — Он поднял крошечные электронные детали. — Походят на стеклянных пауков, правда? Они называются криотронами и осуществляют свои функции с абсолютной точностью, которая требуется только для одной цели. А это взрывные блоки — видишь, некоторые еще целы, имеют форму шестиугольника, а вот — пятиугольники. Такая форма необходима для образования идеальной взрывной сферы. Направленные заряды как у ракетной гранаты, только здесь фокус взрыва находится внутри. Эти взрывные блоки рассчитаны на то, чтобы сжать плутониевую сферу до размера ореха.

— Но шар-то металлический! Его невозможно сжать!

— Командир, я не специалист в этих вопросах, но все-таки кое-что понимаю. При одновременном взрыве всех блоков эта металлическая сфера будет сжата, словно сделанная из каучука. Такое вполне возможно — ты ведь видел, что делает заряд направленного действия с броней танка? А здесь достаточно взрывчатки на сотню ракетных гранат! Сила взрыва сокрушит шар. После такого резкого сжатия атомы плутония сблизятся и начнется цепная реакция. Вспомни, командир: бомба упала в огород старика в первый же день Октябрьской войны. Израильтян напугала мощь сирийских атак, и они были потрясены результативностью русских ракет… Самолет, который нес атомную бомбу, сбили, а бомба пропала. Как все это произошло на самом деле, не имеет значения. Важно то, Исмаил, что у нас в руках оказались компоненты атомной бомбы. — Госн достал еще одну сигарету и закурил.

— А ты сможешь…

— Попытаюсь, — ответил инженер. С лица Куати внезапно исчезла маска боли, не оставлявшей его больше месяца.

— Аллах милостив!

— Поистине милостив. Командир, следует все обдумать. Обдумать очень тщательно. Что касается безопасности…

Куати кивнул.

— Да, конечно. Ты поступил правильно, доставив сюда меня одного. В этом деле никому нельзя доверять… никому. Что потребуется тебе?

— Первое, что мне нужно, — это информация, командир. И книги. Знаешь, куда мне нужно отправиться за ними?

— В Россию?

Госн покачал головой.

— Нет, командир. В Израиль. Куда еще?

* * *

Конгрессмен Элан Трент ждал Райана в комнате, где проводились закрытые слушания комитетов. Ее ежедневно проверяли на отсутствие подслушивающих устройств.

— Как жизнь, Джек? — спросил конгрессмен.

— Жаловаться не приходится, Эл. У президента сегодня был удачный день.

— Это верно — и не только у президента. У всего мира. Страна очень благодарна тебе, Джек.

На лице Райана появилась ироничная улыбка.

— Осторожнее, Эл. Нас могут услышать.

Трент пожал плечами.

— Ничего не поделаешь, Джек, таковы правила игры. Следовало бы уже привыкнуть. Ну, к делу. Чем вызвана такая срочная встреча?

— Мы взялись за проведение новой операции. Она называется «Ниитака». — Заместитель директора ЦРУ за несколько минут объяснил конгрессмену подробности операции. Наступит время, и Райану придется представить документы, однако сейчас следовало всего лишь сообщить о целях операции и некоторых деталях.

— Миллион долларов в месяц. Больше ему ничего не нужно? — засмеялся Трент.

— Директор пришел в ужас, — сообщил Джек.

— Мне всегда нравился Маркус, однако его скупость поразительна. У нас в наблюдательном комитете не любят японцев двое, Джек. Когда они познакомятся с материалами, их будет трудно удержать от поспешных шагов.

— Включая тебя, Эл, их трое.

Трент посмотрел на Райана притворно-обиженно.

— Это я-то не люблю японцев? Всего лишь потому, что в моем избирательном округе раньше были два завода по производству телевизоров и крупный производитель автомобильных деталей только что сократил производство и уволил половину рабочих? Дай-ка мне прочитать стенограмму заседания, — потребовал конгрессмен.

Райан открыл кейс.

— Учти, Эл, эта информация только для твоего сведения. Ее нельзя цитировать или снимать копии. Это рассчитано на длительный срок, мы надеемся, что операция…

— Я ведь не только что приехал в город с отдаленной фермы, Джек, правда? У тебя пропало чувство юмора.

— Слишком много работаю, — объяснил Райан и передал материалы. Эл Трент владел искусством быстрого чтения и перелистывал страницы с неприличной скоростью. На его лице появилось бесстрастное выражение, и он опять превратился в холодного расчетливого политика. По своим взглядам Трент склонялся скорее влево, но в отличие от большинства левых идеология у него не вклинивалась в работу. Кроме того, свои эмоции Трент сберегал для трибуны конгресса и постели дома, оставаясь во всех остальных ситуациях ледяным аналитиком.

— Фаулер взорвется, когда прочитает это. Ну до чего высокомерный народ эти японцы! Тебе приходилось бывать на заседаниях кабинета министров. Слышал когда-нибудь такое? — спросил Трент.

— Только при рассмотрении политических вопросов. Меня тоже удивил тон обсуждения, но это, может быть, связано со специфической культурой, не забудь.

Конгрессмен на мгновение поднял голову.

— Верно. Под внешним покровом хорошего воспитания они могут оказаться дикими и безумными людьми вроде англичан, однако это просто зверинец… Боже мой, Джек, да это неминуемо приведет к взрыву. Кто завербовал его?

— Обычный брачный танец, Эл. Он присутствовал на разных приемах, начальник нашей станции в Токио почуял возможную добычу, выяснил ситуацию и вступил в контакт. Русский передал пакет с материалами и сообщил о своих требованиях.

— Кстати, почему операцию назвали «Ниитака»? Я уже где-то слышал это, или я ошибаюсь?

— Это я выбрал кодовое название. Когда японская эскадра направлялась к Пирл-Харбору, сигналом начала атаки были слова: «Поднимитесь на гору Ниитака». И запомни, ты единственный, кто слышал это слово. Для всех за пределами ЦРУ кодовое название операции будет иным, меняющимся каждый месяц. Мы придаем большое значение этой операции и примем все меры по ее защите.

— Правильно, — согласился Трент. — А если он — провокатор?

— Мы думали об этом. Такое возможно, но маловероятно. Подобный шаг со стороны КГБ нарушает все правила, верно?

— Одну минуту! — Трент еще раз перечитал последнюю страницу. — Что это он пишет относительно канала связи?

— Меня он тоже изрядно напугал. — Райан объяснил, что намеревается предпринять.

— Пятьдесят миллионов? Ты уверен?

— Столько потребуется лишь для того, чтобы пустить в ход машину. Нужно оплатить новых сотрудников и стоимость оборудования. Годовые затраты составят около пятнадцати миллионов.

— Ну что же, весьма умеренно. — Трент задумался. — Агентство по национальной безопасности требует намного больших ассигнований для перехода на новую систему.

— У них и инфраструктура гораздо больше. Цифра, которую я назвал, соответствует действительности. Наш «Меркурий» очень невелик.

— И когда тебе нужны ассигнования? — Трент не сомневался, что Райан привел реальные цифры. Деловой опыт, приобретенный Джеком до прихода на пост заместителя директора ЦРУ, был очень редок в среде правительственных чиновников.

— Неплохо было бы на следующей неделе.

Трент кивнул.

— Постараюсь. Выделенные средства должны, разумеется, пройти через «черный» фонд?

— Чернее некуда. Как в туманную полночь, — ответил Райан.

— Черт побери! — выругался Трент. — Ведь я говорил Олсону об этом. Его технические специалисты напускают на себя таинственным вид, и он всякий раз соглашается с их доводами. А что, если…

— Совершенно точно. Что, если все наши каналы связи перестали быть надежными… — Джек не поставил в конце фразы знака вопроса. — Остается только хвалить их гласность, не правда ли?

— Маркус понимает все значение этого?

— Сегодня утром я говорил с ним. Да, ему все понятно. Знаешь, Эл, у Кабота, может быть, и нет такого опыта, как нам с тобой хотелось бы, но он хороший ученик и овладевает делом очень быстро. У меня бывали начальники куда хуже.

— Иногда ты проявляешь излишнюю лояльность. Должно быть, это осталось после службы в морской пехоте, — заметил Трент. Из тебя вышел бы неплохой директор ЦРУ.

— Ничего не получится.

— Верно. Теперь, когда Лиз Эллиот стала советником по национальной безопасности, тебе понадобятся обе руки, чтобы прикрыть зад, — ожидай пинка в любое мгновение. Сам-то понимаешь это?

— Да.

— И чего вы с ней не поделили? В этом, разумеется, нет ничего особенно сложного — поссориться с Лиз пара пустяков.

— Сразу после съезда я приехал в Чикаго, чтобы проинформировать Фаулера, — объяснил Райан. — После нескольких трудных поездок я очень устал, и она выбрала неудачный момент для разговора на повышенных тонах. Я ответил ей тем же.

— Постарайся быть вежливым с ней, — посоветовал Трент.

— Адмирал Грир советовал мне то же самое.

Трент вернул Райану документы.

— Но это на самом деле трудно, правда?

— Еще как.

— А ты попробуй. Лучшей рекомендации не придумаешь. — «Наверно, это напрасная трата времени», — подумал Трент.

— Постараюсь.

— Между прочим, ты выбрал очень удачный момент для запроса дополнительных ассигнований. Новая операция чертовски понравится остальным членам комитета. Те двое, что не любят японцев, тут же сообщат в комитет по финансам, что ЦРУ ведет полезную работу. Если ничего не случится, вы получите деньги через пару недель. Да и что это за деньги — пятьдесят миллионов, мелочь. Спасибо, что приехал.

Райан запер свой кейс и встал.

— Мне это всегда приятно.

Трент пожал ему руку.

— Ты хороший парень, Джек. Как жаль, что ты так честен.

Райан засмеялся.

— У всех есть недостатки, Эл.

* * *

Райан вернулся в Лэнгли, убрал материалы по операции «Ниитака» в надежный сейф и этим закончил свой рабочий день. Вместе с Кларком он спустился в гараж и выехал на час раньше обычного. Такое случалось с ними каждые две недели. Через сорок минут их машина остановилась на стоянке рядом с магазином «7-одиннадцать» между Вашингтоном и Аннаполисом.

— Здравствуйте, доктор Райан! — послышался из-за кассового аппарата голос Кэрол Циммер. Тут же ее заменил один из сыновей, и она провела Джека в комнату за прилавком. Джон Кларк внимательно осмотрел помещение магазина. Безопасность Райана не вызывала у него опасений, но оставались сомнения относительно местных хулиганов, которым не нравился магазин Циммер. Вместе с Чавезом он расправился с предводителем одной банды, причем прямо в присутствии трех его приспешников, один из которых попытался было вмешаться. Чавез пожалел парня, и тому не понадобилось проводить время в местной больнице. Это, заключил Кларк, указывало на растущую зрелость Динга.

— Как идут дела? — спросил Джек в задней комнате.

— По сравнению с тем же периодом прошлого года оборот увеличился на двадцать шесть процентов.

Кэрол Циммер родилась в Лаосе меньше сорока лет назад. Вертолет войск специального назначения спас ее из крепости на вершине холма, когда северо-вьетнамские войска окружили последние аванпосты американских сил в северном Лаосе. Тогда ей было шестнадцать — единственная из уцелевших детей вождя местного племени, который служил американским интересам — и своим собственным, так что сотрудничал с полной готовностью, — преданно и верно до самой смерти. Она вышла замуж за сержанта военно-воздушных сил Бака Циммера, погибшего в еще одном вертолете после еще одного предательства. И тут на помощь пришел Райан. Несмотря на годы правительственной службы, он не утратил способностей бизнесмена. Место для магазина, которое он выбрал, оказалось очень удачным, и по велению судьбы им даже не понадобился фонд, основанный Райаном для оплаты обучения детей Кэрол. Первый из них — Лоуренс Элвин Циммер-младший, о нем Райан замолвил слово отцу Тиму Райли — уже закончил колледж и получил стипендию в Джорджтаунском университете. Декан его факультета уже включил юношу в список наиболее способных студентов для дальнейшего обучения медицине. Кэрол, подобно многим выходцам из Азии, испытывала глубокое уважение к образованию. Это чувство она привила и своим детям. Кроме того, она управляла магазином с механической четкостью прусского сержанта, командующего пехотным отделением. Прилавок был настолько чистым, что доктор Кэти Райан могла бы оперировать на нем своих пациентов. Джек улыбнулся при мысли об этом. Может быть, Лоуренс Элвин Циммер-младший так и сделает.

Райан просмотрел бухгалтерские книги. Его диплом бухгалтера утратил силу — у Джека не было времени сдавать экзамены, — однако он все еще без труда разбирался в балансовом отчете.

— Пообедаете с нами?

— Извини, Кэрол, никак не могу. Сыну предстоит игра в Малой лиге сегодня вечером. У тебя все в порядке? Никаких проблем — как с этими хулиганами?

— Они не возвращались. Мистер Кларк задал им взбучку.

— Если появятся, сейчас же сообщи мне, — серьезно заметил Райан.

— Хорошо, хорошо. Я теперь знаю, — пообещала Кэрол.

— Отлично. Ну, всего наилучшего, — Райан встал.

— Доктор Райан?

— Да?

— Мне сказали в военно-воздушных силах, что Бак погиб в результате несчастного случая. Я никогда не расспрашивала, и вот теперь обращаюсь к вам — это действительно несчастный случай?

— Кэрол, Бак погиб, выполняя свой долг, защищая других. Я был рядом с ним. Мистер Кларк тоже.

— Те, кто убил Бака…

— О них можешь не беспокоиться, — бесстрастным голосом сообщил Райан. — Совсем. — Джек заметил, что она поняла его. Хотя у Кэрол не было особых лингвистических способностей, она сразу уловила смысл ответа.

— Спасибо, доктор Райан. Я больше никогда не спрошу, но мне хотелось знать.

— Ты поступила правильно. — Удивительно, что она не задала этот вопрос раньше.

* * *

Динамик, укрепленный на переборке, ожил.

— Мостик, докладывает акустик с гидролокационного поста. Шум на пеленге ноль сорок семь, определяю контакт как Сьерра-5. Дополнительной информацией не располагаю. Буду сообщать о дальнейшем.

— Хорошо, принято. — Капитан Рикс повернулся к прокладочному столику. — Группа слежения, принимайтесь за работу. — Капитан обвел взглядом комнату. Приборы показывали скорость в семь узлов, глубину четыреста футов и курс триста три градуса. Контакт находился по правому борту, близко к траверзу.

Младший лейтенант, командир группы слежения, немедленно взглянул на мини-компьютер «Хьюлетт-Паккард», расположенный в правом заднем углу центра нападения.

— О'кей, — объявил он, — у меня появился след… неуверенный… ведутся расчеты. — Для этого машине потребовалось всего две секунды. — Так… получены пределы расстояния… зона сходимости, дистанция от тридцати пяти до сорока пяти тысяч ярдов в ЗС-1 и от пятидесяти пяти до шестидесяти одной тысячи, если он в ЗС-2.

— Кажется слишком просто, — заметил первый помощник своему командиру.

— Правильно, помощник. Выведите из строя компьютер, — распорядился Рикс.

Капитан-лейтенант Уолли Клаггетт, помощник капитана в «золотой» команде подлодки «Мэн», подошел к компьютеру и выключил его.

— Поврежден компьютер «Хьюлетт-Паккард»… похоже, понадобится несколько часов на ремонт, — объявил он. — Очень жаль.

— Большое спасибо, — прошептал младший лейтенант Кен Шоу обращаясь к старшине, сидящему рядом с ним у столика с картами.

— Не обращайте внимания, мистер Шоу, — шепотом ответил старшина. — Положитесь на нас. Да и нужды в компьютере больше нет.

— Соблюдать тишину в центре! — заметил капитан Рикс. Курс подлодки вел ее на северо-запад. Акустики передавали информацию в центр по мере ее передвижения. Десять минут спустя группа слежения приняла решение.

— Капитан, — доложил младший лейтенант Шоу, — по моим оценкам, Сьерра-5 находится в первой ЗС, расстояние около тридцати девяти тысяч ярдов, курс в каждом квадранте, скорость от восьми до десяти узлов.

— Нужна более точная информация! — резко произнес командир.

— Мостик, докладывает акустик с гидролокационного поста. Контакт Сьерра-5 походит на советскую быстроходную атакующую подлодку класса «Акула», предварительно опознана как «Акула-6», «Адмирал Лунин». Внимание, — наступила короткая пауза, — возможно изменение курса Сьерры-5, по-видимому, совершает поворот. Мостик, зарегистрирован поворот, точно, поворот. Сейчас Сьерра-5 находится на траверзе, цель определенно на траверзе.

— Капитан, — заметил помощник, — это увеличивает эффективность его буксируемой антенны.

— Правильно. Акустик, говорит мостик. Сообщите уровень нашего шума.

— Акустик команду понял. Сейчас, сэр. — Прошло еще несколько секунд. — Мостик, от нас исходит какой-то шум… непонятно… что-то вроде грохота, по-видимому в кормовых балластных цистернах. Раньше такого не было, сэр. Да, это определенно в корме… металлический шум.

— Мостик вызывает центр управления, у нас происходит что-то странное в кормовых цистернах. Слышу грохот с кормы.

— Капитан, — произнес Шоу. — Сьерра-5 завершила поворот. Курс цели примерно сто тридцать градусов, на юго-восток.

— Может быть, он слышит нас, — проворчал Рикс. — Я поднимаюсь через термоклин. Глубина сто футов.

— Глубина сто футов, — немедленно повторил офицер, сидящий за пультом управления рулями глубины. — Рулевой отсек, триммеры вверх пять градусов.

— Триммеры вверх пять градусов, сэр. Триммеры подняты вверх пять градусов, сэр.

— Мостик, говорит центр управления. Грохот исчез, прекратился, как только мы чуть наклонились кверху, начали подниматься.

Помощник буркнул капитану:

— Что все это значит, черт побери?

— По-видимому, какой-то рабочий с верфи забыл свои инструменты в балластной цистерне, кретин. Такое случилось однажды у моего приятеля. — Рикс был вне себя от ярости, но если таким случайностям суждено произойти, им нужно происходить здесь. — Как только поднимемся над термоклином, я хочу взять курс на север и уйти.

— Я бы подождал, сэр. Нам известно, где расположена зона сходимости. Пусть он выскользнет из нее, потом мы сможем постепенно уйти, оставаясь вне пределов его слышимости. Пусть думает, что знает наши координаты, перед тем как останется в дураках. Он считает, наверно, что нам не удалось его засечь. Но если мы сразу уйдем, то разоблачим себя.

Рикс задумался.

— Нет, нам удалось устранить шум с кормы, мы, наверно, уже исчезли из его слышимости. Как только выйдем за пределы слоя температурного скачка, потеряемся в шуме водной поверхности и ускользнем. Его акустические приборы не такие хорошие. Он даже не подозревает, что мы собой представляем, просто вынюхивает. Так что поступим по-моему — сумеем уйти подальше.

— Слушаюсь, сэр, — бесстрастно согласился помощник.

«Мэн» выровнялся на глубине ста футов, уже над термоклином — границей между относительно теплой водой у поверхности океана и холодной водой глубин. Термоклин радикально менял акустические условия и, по мнению Рикса, должен полностью скрыть их от «Акулы».

— Мостик, докладывает акустик. Контакт со Сьеррой-5 утерян.

— Отлично. Принял командование, — объявил Рикс.

— Капитан принял командование, — произнес вахтенный офицер.

— Налево руль десять градусов, переходи на курс триста пятьдесят.

— Налево руль десять градусов, переходим на курс триста пятьдесят. Руль положен налево десять градусов, сэр.

— Отлично. Машинное отделение, говорит мостик, обороты на скорость десять узлов.

— Докладывает машинное отделение, обороты на скорость десять узлов. Увеличиваю постепенно.

Подлодка «Мэн» приняла курс на север и увеличила скорость. Потребовалось несколько минут, чтобы буксируемая антенна вытянулась позади и снова начала функционировать нормально. На протяжении этого времени американская подводная лодка оказалась без акустического наблюдения.

— Мостик, говорит центр управления. Снова слышу грохот! — донеслось из динамика.

— Сбавить скорость до пяти — машина вперед одну треть мощности!

— Машина вперед одну треть мощности. Из машинного отделения передают — машина вперед одну треть, сэр.

— Хорошо. Центр управления, говорит мостик, как там относительно шума?

— Все еще слышен, сэр.

— Подождем еще минуту, — решил Рикс. — Акустик, говорит мостик, что там от Сьерры-5?

— Ничего, сэр, никакого контакта.

Рикс пил кофе и в течение трех минут следил за часами на переборке.

— Центр управления, говорит мостик, как шум?

— Без изменений, сэр. Все еще слышен.

— Черт побери! Помощник, сбавить скорость на узел! — Клаггетт выполнил приказ. Он понимал, что шкипер теряет контроль над ситуацией. Плохо. Прошло еще десять минут. Надоедливый шум чуть уменьшился, но не исчез.

— Мостик, докладывает акустик! Неожиданно появился контакт на пеленге пятнадцать градусов. Это Сьерра-5, сэр. Несомненно, класс «Акула», «Адмирал Лунин». Идет на сближение. Очевидно, только что вышел из слоя температурного скачка.

— Он засек нас? — спросил Рикс.

— По-видимому, засек, сэр, — доложил акустик.

— Стоп! — послышался чей-то голос. В помещение вошел коммодор Манкузо. — Упражнение закончено. Прошу офицеров пройти со мной.

Зажегся свет, и все дружно вздохнули. Помещение представляло собой комнату в большом квадратном здании, ничуть не похожем на подводную лодку, хотя различные комнаты в нем точно повторяли основные центры атомного ракетоносца класса «Огайо». Манкузо прошел вместе с офицерами центра атаки в зал заседаний и закрыл дверь.

— Вы избрали плохой тактический ход, капитан. — Барт Манкузо не отличался дипломатичностью. — Помощник, что вы посоветовали своему командиру? — Клаггетт повторил свой совет слово в слово. — Капитан, почему вы отвергли совет помощника?

— Сэр, я пришел к выводу, что наше преимущество в акустике окажется достаточным, чтобы позволить мне удалиться от цели на максимальное расстояние.

— Уолли? — Манкузо повернулся к шкиперу «красной» команды капитану третьего ранга Уолли Чамберсу, который уже получил назначение на должность командира подлодки «Ки Уэст». Вместе с Манкузо он служил на «Далласе», и у него были задатки отличного шкипера атакующей подводной лодки. Он только что сумел доказать это.

— Видите, капитан, ваше поведение было легкопредсказуемым. Более того, продолжая движение по тому же курсу, только изменив глубину, вы создали источник шума для моей буксируемой антенны. Вдобавок при изменении глубины вы продемонстрировали — на короткое, но достаточное время — звуками от потрескивания корпуса, что являетесь, вне всякого сомнения, подводной лодкой. Вам следовало сделать поворот, сохраняя ту же глубину, и замедлить скорость. У меня было всего лишь смутное представление о вас. Стоило вам сбавить ход, и я никогда не опознал бы вас. Поскольку скорость осталась прежней, я заметил, что вы пробили термоклин и поднялись выше его. Поэтому я решил быстро прокрасться под температурным слоем сразу после ухода с ЗС. Я не знал, что вы у меня в руках, капитан, до тех пор пока вы сами не открыли мне этого, однако вы расшифровали себя и позволили мне подойти вплотную. Я продул кормовые цистерны и подвсплыл кормой над слоем, оставаясь корпусом ниже его. Оказалось, что под поверхностью океана хорошая звуковая проводимость, и я заметил вас на расстоянии девяти тысяч ярдов. Я слышал вас, но вы не могли слышать меня. Так что мне оставалось всего лишь продолжить рывок до тех пор, пока я не оказался достаточно близко для опознания с большой степенью вероятности. Так мне и удалось накрыть вас. Целью этого упражнения было продемонстрировать, что происходит после потери акустического превосходства. — Манкузо помолчал, давая присутствующим возможность понять смысл его слов. — Ну хорошо, могут сказать, что игра не была справедливой. Что из этого? Разве в действительности все происходит так справедливо?

— «Акула» — хорошая подлодка, но насколько хорош ее гидролокатор?

— Мы исходим из того, что не хуже, чем у наших лодок класса 688.

Вот уж никак нет, подумал Рикс про себя.

— Какие еще сюрпризы могут быть у русских?

— Хороший вопрос. Ответ на него таков: нам это неизвестно. А если неизвестно, то исходим из того, что они ни в чем нам не уступают.

Не надо преувеличивать, подумал Рикс.

А может быть, даже лучше, не прибавил Манкузо.

— Хорошо, — произнес коммодор, обращаясь к офицерам. — Обсудите свои данные, и проведем заключительный разбор через тридцать минут.

Рикс смотрел, как Манкузо вышел из зала, над чем-то посмеиваясь с Чамберсом. Манкузо — умный и смелый подводник, но он был и остается командиром быстроходной атакующей подлодки и не должен занимать пост командира соединения атомных ракетоносцев хотя бы потому, что мыслит не так, как нужно. Вызвал себе на помощь товарища с Атлантического флота, еще одного командира атакующей подлодки — да, именно так все и произошло, но черт побери, Рикс был уверен, что поступил правильно.

Испытание не было реалистичным. Рикс не сомневался в этом. Разве Росселли не сказал им обоим, что «Мэн» беззвучен, как дыра в воде? Проклятье! Это был его первый шанс продемонстрировать коммодору, на что способен он, Рикс, и ему помешали произвести благоприятное впечатление с помощью искусственного и несправедливого испытания. К тому же его подчиненные тоже допускали ошибки — да, офицеры подводной лодки, которыми так гордился Росселли.

— Мистер Шоу, покажите расчеты слежения и маневров.

— Вот, сэр. — Младший лейтенант Шоу, выпускник школы подводного плавания в Гротоне, которую закончил меньше двух месяцев назад, стоял в углу, стискивая руками карту и свои записи. Рикс выхватил материалы из его рук и разложил перед собой на рабочем столике.

— Небрежная работа. Вы могли бы провести все это по крайней мере на минуту быстрее.

— Так точно, сэр, — ответил Шоу. Он не представлял себе, каким образом можно осуществить расчеты на минуту быстрее, но таково было мнение командира, а командир всегда прав.

— Это могло бы изменить ситуацию, — продолжил Рикс более спокойным, но все еще неприязненным тоном.

— Виноват, сэр. — Это было первой настоящей ошибкой младшего лейтенанта Шоу. Рикс выпрямился в полный рост, но ему все-таки пришлось смотреть в глаза Шоу снизу вверх. Это ничуть не улучшило его настроение.

— Мистер, я не желаю впредь слышать этого слова — «виноват». «Виноват» ставит корабль в опасное положение и мешает выполнить задание. Из-за таких вот «виноват» гибнут люди. Так пытаются оправдаться плохие офицеры — «виноват». Надеюсь, вы понимаете меня, мистер Шоу?

— Так точно, сэр.

— Хорошо. — Это слово прозвучало в устах Рикса как ругательство. — Чтобы это не повторялось.

Остаток получаса офицеры провели обсуждая результаты учения. Затем они вышли из зала и направились в другой, побольше, где еще раз переживут учение, узнав, что делала и видела «красная» команда. Капитан-лейтенант Клаггетт остановил командира.

— Шкипер, вы слишком суровы с Шоу.

— Что вы хотите этимсказать? — спросил Рикс удивленно и раздраженно.

— Он не допустил никаких ошибок. Даже я не смог бы провести маневры слежения быстрее, ну, может быть, сумел бы сэкономить тридцать секунд, не больше. Я посадил рядом с ним старшину, который занимался расчетами слежения и маневров в течение пяти лет. Старшина преподавал в школе подводного плавания. Я не сводил с них глаз. Они справились с заданием.

— Другими словами, вся вина падает на меня? — голос Рикса звучал обманчиво мягко.

— Да, сэр, — ответил помощник. Ответил честно, как его всегда учили отвечать.

— Вот как? — Рикс вышел в коридор, не произнося больше ни единого слова.

* * *

Заявить, что Петра Хасслер-Бок была несчастна, значило бы намеренно преуменьшить состояние ее духа, причем преуменьшить в поистине эпических размерах. В ее возрасте, который приближался к сорока годам, она скрывалась от полиции в течение более пятнадцати лет. Петра успешно ускользала от западногерманской полиции до тех пор, пока ситуация не обострилась до такой степени, что продолжать игру в кошки-мышки стало слишком опасно. Тогда она перебралась в Восточную зону — то, что раньше называлось «Восточной зоной» улыбнулся про себя следователь криминальной полиции. Удивительно, но ей понравилось там. Каждая фотография в толстом уголовном деле изображала привлекательную, улыбающуюся, полную жизни женщину с по-девичьи гладким лицом, окаймленным прелестными каштановыми прядями. То же самое лицо холодно следило за смертью трех человек, причем смерть одного наступила после нескольких дней пыток, напомнил себе следователь. Это убийство составляло часть важного политического заявления — оно было совершено во время голосования, позволить ли американцам разместить в Германии свои ракеты «Першинг-2» и крылатые ракеты. Фракция Красной армии надеялась с помощью террора убедить немецкий народ выступить против ракет. Это, разумеется, не увенчалось успехом, хотя превратило смерть жертвы во что-то вроде готического романа ужасов.

— Скажи мне, Петра, ты получала наслаждение, когда убивала Вильгельма Манштейна? — спросил следователь.

— Он был свиньей, — последовал вызывающий ответ. — Жирной, потной, развратной свиньей.

Да, они сумели захватить его именно благодаря этому, подумал следователь. Похищение организовала Петра — сначала она привлекла его внимание, затем вступила с ним в непродолжительную, но пылкую связь. Разумеется, Манштейн не был самым привлекательным представителем мужской части Германии, но и то, как видела Петра освобождение женщин, заметно отличалось от норм, принятых в западных странах, будучи куда грубее. Самыми жестокими членами банды Баадер-Майнхоф и Фракции Красной армии были женщины. Возможно, это было реакцией на отношение германских мужчин к равноправию женщин — они считали, что удел женщин — это Kinder-Küche-Kirche, кухня, церковь и дети, — как утверждали некоторые психологи, но женщина, сидящая перед ним, была образцом самого холодного, пугающе расчетливого убийцы. Первые части тела, посланные по почте семье Манштейна, были именно теми, что вызвали у нее наибольшее отвращение. В заявлении патологоанатома говорилось, что после этого Манштейн прожил еще десять дней, обеспечивая шумное кровавое развлечение для этой все еще молодой дамы.

— Ну что ж, ты как следует выполнила свою задачу, правда? Думаю, твоя страсть расстроила Гюнтера, верно? В конце концов до похищения ты провела с Манштейном — сколько? пять ночей? Ты получила наслаждение и от этих ночей, mein Schatz?[58] — Следователь увидел, что оскорбление попало в цель. Петра была когда-то привлекательна, но это осталось в прошлом. Ее кожа стала желтой и безжизненной, под глазами виднелись синие круги, она похудела не меньше чем на восемь килограммов. На ее лице появилось вызывающее выражение, которое сейчас исчезло. — Думаю, получила, сдаваясь под его ласками, позволяя ему добиться своего. Твое наслаждение было достаточно очевидным, потому что он приходил к тебе снова и снова. Ты ведь не просто заманивала его? Невозможно настолько естественно притворяться. Герр Манштейн был проницательным бабником. У него накопилось столько опыта, что он навещал только самых искусных проституток. Скажи мне, Петра, где ты приобрела такой опыт, такое мастерство? Оттачивала его с Гюнтером — или с другими? Все это, разумеется, во имя революционной справедливости или революционного Kameradschaft, nicht wahr?[59] Ты грязная потаскуха, Петра. Даже у проституток есть жалость — но не у тебя.

А что касается твоего драгоценного дела революции, — презрительно усмехнулся следователь, — Doch[60] ты не почувствовала, что весь немецкий Volk[61] отвернулся от вас? — Услышав его слова, женщина шевельнулась в кресле, но не смогла заставить себя на большее… — В чем дело, Петра? Неужели кончились все героические слова? Вы всегда твердили о своем видении свободы и демократии, правда? И теперь ты разочарована, что у нас существует настоящая демократия — и народ ненавидит и презирает таких, как ты! Скажи мне, какие чувства ты испытываешь, зная, что люди отвергают тебя? Полностью отвергают. И ты знаешь, что это правда, Петра, — добавил следователь. — Совсем не шутка, а горькая правда. Ведь вы с Гюнтером следили за людьми на улице из окон своей квартиры, верно? Одна такая демонстрация проходила рядом с вашим домом. О чем ты думала, глядя на нее? Что вы с Гюнтером говорили друг другу? Наверно, утверждали, что это — выходка контрреволюционеров? — Следователь покачал головой и наклонился вперед, стараясь заглянуть в ее пустые, безжизненные глаза, наслаждаясь своей работой ничуть не меньше, чем она наслаждалась своей.

— Как ты объяснишь результаты голосования, Петра? Это были свободные выборы. Ты это знаешь, разумеется. Все, ради чего ты жила, работала и убивала, — все это оказалось напрасно! Жизнь пропала даром! Впрочем, не совсем. По крайней мере ты получила удовольствие от Вильгельма Манштейна. — Следователь откинулся на спинку кресла и закурил тонкую сигару, затянулся, выпустил дым к потолку. — А теперь, Петра? Надеюсь, тебе понравилось это маленькое свидание, mein Schatz. Ты не выйдешь живой из тюрьмы, Петра. Никогда. Никто не пожалеет тебя — даже когда ты будешь сидеть в каталке, парализованная. Никто. Вспомнив твои зверские преступления, все будут уверены, что ты должна провести жизнь в этой тюрьме вместе с остальными животными. Тебе не на что надеяться. Ты умрешь в этом здании, Петра.

При этих словах Петра Хасслер-Бок подняла голову. Ее глаза расширились, словно она захотела что-то ответить, но заставила себя промолчать.

Следователь продолжал говорить, словно беседуя:

— Между прочим, Гюнтеру удалось пока ускользнуть от нас. Мы едва не схватили его в Болгарии — опоздали на тридцать часов. Видишь ли, русские передали нам все документы на тебя и твоих друзей. Мы прочитали все про те месяцы, что вы провели в лагерях подготовки. Как бы то ни было, Гюнтер пока еще на свободе. По нашему мнению, он в Ливане, прячется с вашими друзьями по крысиной стае. Скоро мы возьмемся за них, — сообщил следователь. — Американцы, русские, израильтяне — все сотрудничают с нами, слышала? Это — часть договора. Ну разве не великолепно? Думаю, там мы и накроем Гюнтера… если повезет, он попытается защищаться или выкинет еще что-нибудь глупое, мы привезем показать тебе фотографию его тела… Ах да, я чуть не забыл показать тебе кино!

Вот здесь у меня приготовлено для тебя кое-что, — объявил следователь. Он вставил видеокассету в плейер и включил телевизор. Прошло несколько секунд, и на экране появилось изображение, явно снятое ручной камерой любителем. Это были две девочки, одетые в одинаковые розовые платья с широкими юбочками. Они сидели рядышком на самом обычном ковре в типичной немецкой квартире — все было in Ordnung[62], даже аккуратная стопка журналов на столике. Затем началось действие.

— Эрика, Урсула, идите сюда! — позвал женский голос, и две крошечные девочки встали, опираясь о кофейный столик, и неуверенной походкой пошли навстречу женщине. Камера запечатлела их ковыляющие шаги до тех пор, пока они не попали в объятия женщины.

— Mutti, Mutti![63] — лепетали они.

Следователь выключил телевизор.

— Они уже ходят и разговаривают. Ist das nicht wunderbar?[64] Новая мама так их любит, Петра. Мне пришло в голову, что тебе будет интересно посмотреть на них. Ну на сегодня хватит. — Следователь нажал спрятанную под столом кнопку, в комнату вошел охранник и отвел закованную пленницу в камеру.

Одиночка выглядела голой — каморка из кирпича, окрашенного белым. В ней не было окна, а дверь представляла собой стальную пластину с глазком для наблюдения и люком, чтобы просовывать поднос с едой. Петра не знала о телевизионной камере, которая выглядела на первый взгляд обычным кирпичом, а на самом деле была узкой пластмассовой панелью, прозрачной для обычного света и инфракрасных лучей. Петра Хасслер-Бок держала себя в руках по пути к камере до тех пор, пока стальная дверь не захлопнулась за ее спиной.

И тут самообладание оставило ее.

Ввалившиеся глаза Петры уставились в пол — тоже выкрашенный белым, — в них был невыразимый ужас, и слезы не приходили. Она задумалась о кошмаре, в который превратилась ее жизнь. Неужели все это правда? Нет, такого не может быть! — твердила какая-то часть ее сознания с уверенностью, граничащей с безумием. Все, во что она верила, ради чего работала, — пропало! Гюнтер, дочери-близнецы, революция, даже ее жизнь — все пропало.

Следователи из Bundeskriminalamt[65] допрашивали теперь ее, лишь чтобы позабавиться. В этом она отдавала себе отчет. Они даже не пытались получить от нее какую-нибудь информацию, и причина этого была очевидна. Петра не могла сообщить им ничего ценного. Они показывали ей копии досье, полученных из архивов Штази — восточногерманского комитета безопасности. Почти все, имевшееся у ее бывших социалистических братьев, что касалось ее деятельности и жизни, — намного больше, чем она ожидала, — оказалось в руках западногерманской полиции и органов безопасности. Имена, адреса, номера телефонов, другая информация более чем за двадцать лет, подробности, о которых она сама давно забыла, сведения о Гюнтере, даже ей неизвестные, — все у криминальной полиции ФРГ.

Все кончено. Конец. Жизнь потеряла смысл.

Петра почувствовала, что ее тошнит. Полились слезы. Даже Эрика и Урсула, ее близнецы, частица ее собственного тела, физическое доказательство веры в будущее, ее любви к Гюнтеру — теперь делают свои первые шаги в чьей-то чужой квартире, называют мамой чужую женщину, жену капитана полиции — следователи сообщили ей об этом. Петра плакала с полчаса молча, не издавая ни единого звука — в этой камере, проклятом белом ящике, отнявшем у нее сон, неминуемо скрывался микрофон.

Все пропало.

Жить — здесь? Первый и единственный раз, когда ее вывели на прогулку, охранникам понадобилось применить силу, чтобы вырвать ее из рук двух заключенных, которые набросились на нее. Она все еще помнила их крики, их проклятья, когда охранники вели ее в госпиталь для оказания помощи, — шлюха, убийца, зверь… Жить запертой в этой клетке — сорок лет, даже больше — одной, совсем одной, под угрозой сумасшествия, ожидая, когда тело ослабеет и начнется распад. Для нее приговор к пожизненному тюремному заключению означал именно это — жизнь в тюрьме, до самой смерти. В этом Петра не сомневалась. Она не может рассчитывать на снисхождение. Следователь объяснил это ясно и доходчиво. Никакого снисхождения. Никаких друзей. Потерянная и забытая всеми… за исключением тех, кто ненавидит.

Петра приняла решение спокойно и расчетливо. Как это умеют делать заключенные во всем мире, ей удалось спрятать кусочек острого металла. Это был обломок бритвенного лезвия из станка, который ей давали для бритья ног раз в месяц. Она достала его из укромного места, затем сняла простыню — тоже белую — с матраса. Матрас как матрас, толщиной сантиметров десять, покрытый грубой полосатой тканью. Края матраса окаймлял продернутый в ткань шнур. Осколком лезвия Петра стала отделять этот шнур от матраса. Ей потребовалось три часа и немало крови — осколок был крохотным и постоянно резал пальцы. Наконец у нее в руках оказалось больше двух метров «веревки». На одном ее конце Петра завязала скользящую петлю, а другой закрепила у основания лампочки над дверью. Чтобы дотянуться до лампочки, ей потребовался стул, но становиться на стул нужно было в любом случае. Лишь с третьей попытки удалось закрепить узел. Петра не хотела, чтобы веревка болталась слишком свободно.

Закончив с веревкой, она продолжила работу методично и не спеша. Петра Хасслер-Бок сняла платье и бюстгальтер. Затем встала коленями на стул, спиной к двери, выбрав получше позицию, надела на шею петлю и туго затянула. Потом крепко привязала ноги к бедрам бюстгальтером. Ей не хотелось проявить нерешительность. Она надеялась, что мужество и преданность революционному долгу не покинут ее. Не останавливаясь, чтобы помолиться или посетовать на жизнь, Петра руками оттолкнула стул. Ее тело опустилось сантиметров на пять, затем веревка натянулась. И тут тело взбунтовалось. Жажда жизни оказалась сильнее воли. Согнутые в коленях ноги, притянутые сзади к бедрам, попытались освободиться, однако судорожные движения всего лишь оттолкнули ее от двери, и петля стала душить невыносимо.

Боль оказалась неожиданно сильной для Петры. Прежде чем соскользнуть к уху, петля сломала ей гортань. Глаза широко открылись, глядя на белые кирпичи дальней стены. Ее охватила паника. У всякой идеологии есть предел… Ей не хочется умирать, не хочется умирать, не хочется…

Пальцы вскинулись к горлу. Это было роковой ошибкой. Она попыталась просунуть их под веревку, но веревка оказалась настолько тонкой, так углубилась в мягкие ткани шеи, что ничего не вышло. И все-таки она не сдавалась, зная, что в ее распоряжении остались считанные секунды, прежде чем петля остановит поступление крови в мозг… Все начало удаляться, подернулось туманом, зрение ослабело. Петра уже не видела ровных линий между кирпичами, уложенными с немецкой аккуратностью на дальней стене. Но руки продолжали бороться, разрывая кровеносные сосуды на шее. Петля стала от крови лишь более скользкой, затянулась еще туже, нарушила циркуляцию в сонной артерии. Рот Петры открылся, она пыталась закричать — нет, ей не хочется умирать, ей нужна помощь. Неужели никто не слышит ее? Никто не придет? Слишком поздно, осталось две секунды, может быть, только одна, еще меньше, подсказало ей угасающее сознание. Вот если ей удастся ослабить узлы на бюстгальтере, она сможет встать и…

Следователь наблюдал на экране телевизора, как ее пальцы неуверенно принялись искать узел, затем опустились, вздрогнули, затихли. Ей это почти удалось, подумал он. Почти удалось спасти себя. Какая жалость! Она была прелестной женщиной, но сама выбрала путь смерти и пыток, сама решила умереть, и если в конце концов передумала — но все они передумывают перед смертью, не хотят умирать, правда? Ну, может быть, не все — это было всего лишь доказательством того, что самые жестокие оказываются трусами, nicht wahr?[66]

* * *

— Телевизор вышел из строя, — сказал он, обращаясь к начальнику охраны. — Закажите новый, чтобы не сводить глаз с заключенной Хасслер-Бок.

— На это потребуется не меньше часа, — ответил охранник.

— За час ничего не случится. — Следователь извлек кассету из того же видеомагнитофона, которым воспользовался для демонстрации трогательной семейной сцены. Вместе с первой кассетой в его кейс легла вторая. Заперев кейс, следователь встал. На его лице не было улыбки, всего лишь удовлетворение от хорошо исполненного долга. Разве он виноват в том, что бундестаг и бундесрат не могут принять простой и эффективный закон о смертной казни? Причиной того являются, разумеется, нацисты, воспоминание о проклятых варварах. Но даже такие варвары, как нацисты, не были полными идиотами. В конце концов после войны никому не пришло в голову сносить автобаны лишь потому, что их построили в то время, правда? Нет, конечно. А вот только из-за того, что нацисты убивали людей, — но ведь среди жертв были обыкновенные преступники, убийцы, которых приговорило бы к смерти любое правительство того времени. Уж если кто-то заслуживал смертной казни, так это Петра Хасслер-Бок. Смерти после пыток, через повешение. Такая смерть была бы, по мнению следователя, только справедливой. Он занимался расследованием похищения Вильгельма Манштейна с самого начала. Он открыл посылку с половыми органами похищенного мужчины, когда она прибыла по почте. Он следил за действиями патологоанатомов при вскрытии трупа и присутствовал на похоронах. И он навсегда запомнил бессонные ночи, когда ему никак не удавалось выбросить из головы ужасное зрелище. Может быть, теперь он будет спать спокойнее. Справедливость не торопилась, но, наконец, она восторжествовала. Оставалось надеяться, что две прелестные девчушки вырастут обычными гражданами и никто не спросит, кем была их родная мать.

Следователь вышел из тюрьмы и направился к своему автомобилю. Ему не хотелось оказаться где-то поблизости, когда обнаружат мертвое тело. Расследование закончено.

* * *

— Привет, дружище.

— Здравствуй, Марвин. Я слышал, ты здорово стреляешь, — сказал Госн своему другу.

— Ничего особенного, приятель. Я вырос с винтовкой в руках. Там, откуда я приехал, с ее помощью добывают себе пищу.

— Но ты стреляешь более метко, чем наш лучший инструктор, — заметил инженер.

— Ваши цели на стрельбище куда больше зайца и неподвижны к тому же. А мне приходилось стрелять в бегущих зайцев из своей малокалиберки. Когда нужно добывать пищу стрельбой, учишься быстро. Как дела с бомбой? — спросил Марвин Расселл.

— Пришлось потрудиться — и все напрасно, — ответил Госн.

— Может, тебе удастся из всех электронных приборов собрать хотя бы радиоприемник, — предположил американец.

— Да, попытаюсь собрать что-нибудь полезное.

10. Последнее сопротивление

Лететь на запад всегда проще, чем на восток. Человеческий организм легче приспосабливается к продолжительному дню, чем к более короткому, а сочетание хорошей пищи и доброго вина еще более облегчает это. На борту президентского самолета «ВВС-1» было довольно большое помещение для конференций, которое использовалось по самому разному назначению. В данном случае там шел ужин с высшими чиновниками администрации Фаулера и избранными представителями средств массовой информации. Как всегда, пища была великолепной. Самолет «ВВС-1» является, вероятно, единственным самолетом в мире, на котором подают не только заранее приготовленную пищу. Стюарды президентского «ВВС-1» ежедневно закупают свежие продукты, из которых готовят пищу на борту самолета, мчащегося со скоростью шестьсот узлов на высоте восьми миль. Известно, что не один повар, оставив службу в военно-воздушных силах, стал шеф-поваром в престижном клубе или роскошном ресторане. Служба на кухне президентского самолета является отличной рекомендацией.

К столу подавали вино, прихваченное в Нью-Йорке, восхитительный розовый шабли, нравящийся президенту, — если только он не пил пиво. В кладовой «ВВС-1» хранилось три ящика такого вина. Два сержанта в белых куртках стюардов постоянно наполняли бокалы сидящих за столом. Подавали одно блюдо за другим. Обстановка была дружеской, разговор велся лишь для сведения гостей, и ни одно слово не появится в печати. Гости знали это — равно как и то, что нарушивший это правило никогда больше не получит приглашения.

— Как вы считаете, господин президент, — спросил журналист из «Нью-Йорк таймс», — сколько времени понадобится для осуществления всего этого?

— Приготовления ведутся уже сейчас, пока мы разговариваем. Представители швейцарской армии находятся в Иерусалиме, изучают обстановку. Министр обороны Банкер встречается с израильским правительством и ведет переговоры об ускорении прибытия американских войск в регион. По нашему мнению, результаты будут заметны до истечения двух недель.

— А что вы думаете о семьях, которым придется оставить свои дома? — задал вопрос репортер из «Чикаго трибюн».

— Им действительно придется перенести немало хлопот, однако с нашей помощью новые дома будут выстроены очень быстро. Израильтяне запросили у нас и получили кредиты на закупку сборных домов в Америке. Кроме того, они строят — за наш счет — свой собственный завод. Будут переселены десятки тысяч людей. Иногда этот процесс будет болезненным, но мы принимаем все меры для его облегчения.

— В то же самое время, — вмешалась Лиз Эллиот, — не забудьте, что качество жизни — это не только крыша над головой. У мира есть цена, но помимо этого мир приносит свои плоды. Впервые в жизни эти люди почувствуют настоящую безопасность.

— Извините меня, господин президент. — Репортер из «Трибюн» поднял бокал. — Мой вопрос не следует рассматривать как критику. Думаю, мы все придерживаемся мнения, что этот договор представляет собой дар небес. — Присутствующие кивнули в знак согласия. — Тем не менее способ осуществления его условий весьма важен, и наши читатели проявляют к этому явно повышенный интерес.

— Самым сложным этапом договора станет переселение, — спокойно ответил Фаулер. — Мы приветствуем решение израильского правительства, согласившегося на это, и приложим все силы, чтобы сделать процесс переселения семей как можно менее болезненным.

— Какие американские подразделения будут посланы для защиты Израиля? — спросил какой-то репортер.

— Вы задали хороший вопрос, — сказал Фаулер. Действительно, вопрос был интересным. Предыдущие журналисты упустили из виду самое значительное потенциальное препятствие на пути осуществления договора — согласится ли израильский кнессет ратифицировать его? — Вы, по-видимому, уже слышали, что мы создаем новую воинскую часть, вернее воссоздаем, — это Десятый кавалерийский полк армии США. Он формируется в Форт-Стюарте, штат Джорджия, и по моему указанию корабли флота национального резерва мобилизуются для того, чтобы перебросить полк в Израиль как можно быстрее. Десятый кавалерийский полк — знаменитая воинская часть, покрывшая себя неувядаемой славой. Это был один из «черных» полков, которому практически не было уделено внимания в вестернах, посвященных завоеванию Запада. Нам очень повезло, — на самом деле ничего случайного или хотя бы элемента везения в этом не было, — что первым его командиром будет заслуженный офицер афро-американского происхождения, выпускник Уэст-Пойнта полковник Марион Диггс. Этот полк составит ядро сухопутных войск. Воздушным компонентом станет полное авиакрыло истребителей-бомбардировщиков Ф-16, а также подразделение самолетов раннего оповещения АВАКС и обычный обслуживающий персонал. Наконец израильтяне дали нам разрешение пользоваться портом Хайфа, и у нас почти всегда в восточной части Средиземного моря будет находиться авианосная группа кораблей с подразделением экспедиционного корпуса морских пехотинцев на борту для оказания помощи в случае необходимости. Мысль о воссоздании Десятого кавалерийского полка пришла в голову Деннису Банкеру — откровенно говоря, мне бы хотелось, чтобы такая счастливая мысль пришла в голову мне. Что касается остального — ну что ж, попытаемся как-то финансировать это из ассигнований, выделенных на оборону.

— Вы действительно считаете это необходимым, господин президент? Я хочу сказать, ведется много споров о бюджете страны, особенно в вопросах оборонных ассигнований, и разве так уж важно…

— Разумеется, важно. — Советник по национальной безопасности резко поставила на место репортера, который осмелился вмешаться в сферы, непонятные для его крохотного умишка. По выражению лица Эллиот было видно, что она думает о репортере. — У Израиля серьезные и вполне реальные опасения за свою безопасность. Наше обязательство гарантировать безопасность Израиля является sine qua non[67] этого соглашения.

— Боже мой, Марти, — прошептал еще один репортер.

— Мы компенсируем эти дополнительные расходы в других сферах, — заметил президент. — Я знаю, что возвращаюсь к очередному кругу идеологических споров о том, как мы платим за правительство, однако мне кажется, что здесь мы наглядно продемонстрировали, насколько оправданными являются правительственные расходы. Даже если придется чуть повысить налоги ради сохранения всеобщего мира, американский народ поймет нас и поддержит, — сухо закончил Фаулер.

Все репортеры взяли слова президента на заметку. Значит, он собирается еще увеличить налоги. Уже были дивиденды за мир — дивиденд-I и дивиденд-II. Это будет первый налог для мира, подумала одна журналистка с лукавой улыбкой. Такое предложение президента конгресс легко примет вместе с остальными законодательными актами. Но улыбка на лице журналистки имела и другую причину. Она заметила выражение глаз президента, когда он смотрел на своего советника по национальной безопасности. Ей уже приходили в голову такие мысли. Она дважды пыталась позвонить домой Лиз Эллиот по ее прямому телефону, который не значился в телефонном справочнике, однако всякий раз натыкалась на автоответчик. Может быть, ей стоило проявить большую настойчивость — организовать слежку за домом Эллиот на Калорама-Роуд и выяснить, насколько часто Эллиот ночует дома и когда отсутствует по ночам. Но ведь это не было ее делом, правда? Не было. Президент — одинокий мужчина, вдовец, и его личная жизнь не должна служить предметом внимания общественности, пока он благоразумно избегает выносить ее из своего дома и пока она не мешает ему исполнять свои служебные обязанности. Журналистка пришла к выводу, что это заметила лишь она одна. Ну и что, подумала она, если президент и его советник по национальной безопасности так близки, это, может, и к лучшему. Посмотрите, как удачно завершилось подписание Ватиканского договора…

* * *

Бригадный генерал Авраам Бен-Иаков читал текст договора в уединении своего кабинета. Он не принадлежал к числу тех, кому трудно формулировать собственные мысли. Он знал, что это прекрасное достоинство в некотором роде стало результатом его паранойи. Всю свою взрослую жизнь — а она началась у него с шестнадцати лет, когда он впервые взял в руки оружие для защиты своей страны, — Ави воспринимал мир поразительно просто: в нем существовали израильтяне, а потом — все остальные. Большинство из остальных являлись врагами или потенциальными врагами. Очень редко среди этих остальных попадались коллеги или даже друзья, хотя дружба для Израиля была в основном односторонней. Ави провел пять операций в Америке — против американцев. Слово «против» имело, разумеется, относительный смысл. Он никогда не собирался причинять вред Америке, просто ему хотелось узнать кое-что, известное американскому правительству, или получить что-то, имеющееся у американского правительства, в чем нуждался Израиль. Полученная информация никогда не будет использована во вред Америке, конечно, так же, как и военное снаряжение не будет применено против нее. Однако американцы, что вполне понятно, не любили, когда у них отбирали их секреты. Это ничуть не беспокоило генерала Бен-Иакова. Целью его жизни была защита государства Израиль, а не хорошие манеры. Американцы это понимали. Время от времени они делились информацией с Моссадом. Это делалось обычно по неофициальным каналам. А в отдельных случаях Моссад снабжал информацией американцев. Все происходило цивилизованным образом — больше того, существующие отношения походили на контакты между двумя соперничающими фирмами, делившими между собой как соперников, так и рынки сбыта, — иногда даже сотрудничали, но никогда до конца не доверяли друг другу.

Теперь этим отношениям предстоит измениться. Придется измениться. Теперь Америка посылала свои собственные войска для защиты Израиля. Это делало Америку отчасти ответственной за безопасность Израиля — но одновременно возлагало на Израиль ответственность за безопасность американцев (почему-то этого еще не осознали американские средства массовой информации). А это входило в сферу деятельности Моссада. Отныне придется делиться разведывательной информацией в гораздо большем объеме. Ави это не нравилось. Несмотря на эйфорию момента, Америка не была страной, которой хотелось бы доверять секреты, особенно те, на получение которых пришлось потратить силы, а иногда и кровь его офицеров. Скоро американцы пришлют сюда видного представителя своих спецслужб для отработки деталей сотрудничества в сфере разведки. Они пошлют, разумеется, Райана. Ави принялся делать пометки. Ему нужно было получить побольше сведений о Райане для того, чтобы заключенная сделка была как можно более благоприятной для Израиля.

Райан… неужели это правда, что именно он дал толчок всему процессу? Это было важным вопросом, подумал Бен-Иаков. Американское правительство отрицает такое, но ведь Райан не пользуется любовью ни президента Фаулера, ни этой суки Элизабет Эллиот, его советника по национальной безопасности. Информация, которой располагал о ней генерал Бен-Иаков, была совершенно однозначной. Являясь профессором политологии в Беннингтоне, Эллиот приглашала представителей ООП читать лекции о положении на Ближнем Востоке — ради, по ее словам, справедливого и сбалансированного освещения событий! Разумеется, могло быть и хуже. Эллиот не была Ванессой Редгрейв, танцевавшей с автоматом АК-47 над головой, напомнил себе Ави, однако ее объективность простиралась настолько далеко, что она была готова вежливо выслушивать представителей организации, напавшей на израильских детей в Маалоте, перебившей, израильских атлетов в Мюнхене. Подобно большинству членов американского правительства, она утратила представление о принципах. Но Райан не относился к числу таких людей…

Итак, договор был делом его рук. Источники генерала Бен-Иакова оказались правы. Фаулер и Эллиот не смогли бы придумать что-то подобное. Им никогда не пришло бы в голову использовать религию в качестве ключа для решения проблемы.

Договор. Он наклонился над столом, делая заметки. Как только правительство Израиля допустило, чтобы его убедили принять это предложение?

Мы преодолеем…

Как просто, правда? Панические телефонные звонки, телеграммы от американских друзей Израиля, они начали покидать корабль, словно…

Но разве могло произойти что-то другое? — спросил себя Ави. Как бы то ни было, Ватиканский договор подписан и с ним все ясно. Наверно, ясно, поправил он себя. Уже начались волнения среди израильского населения, и следующие несколько дней будут очень напряженными. И причины этого были очевидны.

Израиль начал эвакуировать поселенцев с Западного берега реки Иордан. Воинские подразделения там останутся, точно так же, как американские части все еще находятся в Германии и Японии, но Западный берег превратится в палестинское государство, демилитаризованное государство с границами, гарантированными ООН, — эта гарантия, подумал Бен-Иаков, не иначе представляет собой роскошный лист пергамента в рамке. Подлинная гарантия будет предоставлена Америкой и Израилем. Саудовская Аравия и государства, расположенные вдоль Персидского залива, принимают на себя расходы по экономическому восстановлению Палестины. Будет также гарантирован свободный доступ в Иерусалим — именно там будут размещены основные силы Израиля, в больших и надежных базовых лагерях с правом патрулирования по собственному желанию. Сам Иерусалим станет суверенным владением Ватикана. Выбранный мэр города — интересно, сохранит ли этот пост израильтянин, сейчас его занимающий… Почему бы и нет? — задал себе вопрос Ави, ведь он совершенно беспристрастный человек, будет руководить гражданской администрацией, а вот международные и духовные проблемы окажутся в руках трех клерикалов, действующих под властью Ватикана. Безопасность в Иерусалиме обеспечивается моторизованным швейцарским полком. Ави мог бы фыркнуть при этих словах, однако Израиль создал свою армию по образцу швейцарской, и швейцарцы будут работать вместе с полком американской армии. По слухам, Десятый кавалерийский полк является отборной воинской частью. На бумаге все выглядело отлично.

На бумаге все обычно выглядит превосходно.

На улицах Израиля, однако, уже начались неистовые демонстрации. Предстояло переселить тысячи граждан Израиля. Уже пострадали — от рук израильтян — двое полицейских и один солдат. Арабы старались не показываться на глаза. Специальная комиссия, организованная саудовцами, попытается установить, какой арабской семье принадлежал тот или иной участок земли — эту ситуацию Израиль запутал до предела, захватив землю, которая могла принадлежать арабам, а могла и не принадлежать; кроме того… впрочем, это не затрагивало сферу интересов Ави, благодарение Богу. Он все же Авраам, а не Соломон.

Так выйдет ли что-нибудь из этого? — подумал он.

* * *

Нет, из этого ничего не выйдет, попытался убедить себя Куати. Известие о подписании договора вызвало у него тяжелый десятичасовой приступ рвоты, а теперь, когда он прочитал текст договора, ему казалось, что он на пороге смерти.

Значит, мир? При продолжающемся существовании Израиля? Что же тогда стало результатом его жертв, его усилий, жизней сотен, тысяч борцов за свободу, погибших от пушек и бомб израильтян? За что они отдали свои жизни? Ради чего принес в жертву свою жизнь сам Куати? Теперь ничего не остается, как умереть, подумал он. Ведь отказывал же себе во всем. Мог бы жить жизнью обычного человека, с женой и сыновьями, хорошей работой, мог бы стать врачом, или инженером, или банкиром. Он знал, что обладает незаурядным умом и мог бы добиться успеха в любой сфере человеческой деятельности, которую выбрал бы, сочтя ее достойной приложения своих сил, — но нет, он выбрал для себя самый трудный путь. Целью его жизни стало создать новую нацию, найти дом для своего народа, возвратить ему человеческое достоинство, которого он заслуживал. Ему хотелось вести свой народ и одержать победу над захватчиками.

Чтобы его помнили.

Целью жизни для него стало именно это. Видеть несправедливость может каждый, но исправить положение способен лишь тот, кто войдет в историю, изменит ее течение, может быть, не в качестве главного героя, а просто человека, освободившего маленькую нацию…

Нет, это не правда, признался Куати. Для достижения такой задачи нужно бросить вызов великим державам, американцам и европейцам, которые навязали свои предрассудки его древней родине, а сделавшие такое не останутся в памяти как маленькие людишки. Если бы ему удалось добиться своей цели, его запомнили бы как равного среди великих людей, поскольку великие свершения принадлежат великим людям, а великие люди навсегда входят в историю. Но чьи свершения запомнит теперь история? Кто что отвоевал — или кого победил?

Нет, это невозможно, повторял себе командир. И все-таки его желудок утверждал обратное, когда он читал текст договора с его сухим официальным языком. Неужели палестинский народ, его благородный храбрый народ, поддастся на эту приманку, соблазнится этой подлой ложью?

Куати встал и пошел в туалет. Его снова тошнило. Это, мелькнула мысль, когда он склонился над унитазом, и есть ответ на вопрос. Через некоторое время Куати выпил стакан воды, чтобы смыть отвратительное ощущение рвоты во рту, но оставалось другое ощущение, которое смыть было невозможно.

* * *

На другой стороне улицы, в другом доме, принадлежавшем организации, Гюнтер Бок слушал передачу станции «Немецкая волна». Несмотря на свои политические взгляды, где бы он ни находился, Бок всегда думал о себе как о немце. Да, конечно, немецкий социалист-революционер, но все-таки немец. Радио сообщило, что у него дома — в его настоящем доме — было тепло, ясное безоблачное небо, прекрасный день, когда так приятно прогуливаться вдоль Рейна, держа Петру за руку и…

Слова, донесшиеся из радиоприемника, ледяными пальцами сжали его сердце.

«Убийца Петра Хасслер-Бок, приговоренная к пожизненному заключению, была обнаружена сегодня у себя в камере повешенной. Судя по всему, это явное самоубийство. Жена скрывшегося террориста Гюнтера Бока, Петра Хасслер-Бок, была осуждена к пожизненному заключению за зверское убийство Вильгельма Манштейна. Ей было тридцать восемь лет.

Возрождение футбольного клуба Дрездена поразило многих болельщиков. Во главе со звездой немецкого футбола Вилли Шеером…»

В темноте комнаты глаза Гюнтера расширились. Не в силах даже смотреть на освещенный индикатор радиоприемника, он повернул голову к открытому окну и устремил взгляд к вечерним звездам.

Петра мертва?

Он знал, что это правда, и не пытался убедить себя в обратном. Это было вполне возможно… более того, неизбежно. Явное самоубийство! Ну конечно, именно так совершили самоубийство все члены группы Баадер-Майнхоф, особенно один, который застрелился… тремя выстрелами в голову. В то время среди западногерманских полицейских ходила шутка о том, как самоубийца сжал пистолет смертельной хваткой.

Бок знал, что его жену убили. Его жена, его прелестная Петра мертва. Его лучший друг, самый верный товарищ, его возлюбленная. Мертва. Гюнтер понимал, что это сообщение не должно было так потрясти его. Разве можно было ожидать иного? Им пришлось убить ее. Она была связующим звеном с прошлым и потенциально опасным связующим звеном с социалистическим будущим Германии. Убив Петру, они только упрочили политическую стабильность новой Германии, четвертого рейха.

— Петра, — прошептал он. Она была больше чем политическим деятелем, больше чем революционером. Он помнил каждый контур ее лица, каждый изгиб ее юного тела. Он помнил, как ждал рождения детей и какой улыбкой приветствовала его Петра после того, как родила Эрику и Урсулу. Они тоже исчезли, пропали из его жизни, словно тоже умерли.

В такой момент нельзя оставаться одному. Бок оделся и пересек комнату. Он обрадовался, увидев, что Куати все еще не спит, хотя выглядел он ужасно.

— Что случилось, мой друг? — спросил командир.

— Петра мертва.

На измученном лице Куати отразилась искренняя боль.

— Как это произошло?

— В сообщении говорится, что ее обнаружили повешенной в камере. — С запоздалым ужасом Бок понял, что его Петру обнаружили с петлей на тонкой хрупкой шее. Картина была слишком ужасной. Ему приходилось видеть подобную смерть. Он с Петрой привел в исполнение приговор одному классовому врагу и видел, что его лицо сначала побледнело, затем побагровело и… Образ был невыносим. Бок не мог позволить себе видеть Петру такой.

Куати печально склонил голову.

— Да будет милостив Аллах к нашему любимому товарищу.

Усилием воли Бок подавил раздражение. Ни он, ни сама Петра никогда не верили в Бога, но Куати своей молитвой хотел для нее лучшего. Хотя для Бока это было не более чем сотрясением воздуха, слова Куати являлись выражением сострадания и доброжелательности — и дружбы. А сейчас Бок нуждался в этом больше всего.

— Сегодня плохой день для нашего дела, Исмаил.

— Хуже, чем ты думаешь, этот проклятый договор…

— Я знаю, — сказал Бок. — Да, я знаю.

— Как твое мнение? — Куати всегда мог положиться на честность и объективность Гюнтера, который относился ко всему с беспристрастием.

Немец взял сигарету и прикурил от настольной зажигалки. Он не сел, а принялся расхаживать по комнате. Ему нужно было двигаться, чтобы убедить себя, что он еще жив. Одновременно он заставил свой ум рассмотреть проблему с полной объективностью.

— Следует подходить к этому всего лишь как к части более крупного плана. Когда русские предали мировой социализм, они дали этим толчок ряду событий, направленных на укрепление власти капиталистических классов над основной частью мира. Мне сначала казалось, что Советы всего лишь задумали этот маневр в качестве хитроумного стратегического хода, надеясь получить экономическую помощь со стороны Запада, — следует иметь в виду, Исмаил, что русские — отсталый народ. У них даже коммунизм не действовал. Разумеется, коммунизм изобрел немец, — прибавил Бок не без иронии (он дипломатично умолчал, что Маркс был евреем), подумал и стал дальше излагать свою точку зрения бесстрастным голосом аналитика. Он был благодарен за возможность забыть о своих переживаниях и говорить подобно революционеру прошлого. — Но я ошибался. Это не было тактикой. Их шаг оказался предательством, полным и безоговорочным. Прогрессивные элементы внутри Советского Союза были обмануты еще больше, чем в ГДР. Сближение русских с Америкой оказалось подлинным. Они меняли идеологическую чистоту, верность идеалам на временное процветание, это правда, но отнюдь не собирались возвращаться на путь социалистического развития.

Америка со своей стороны запросила с них немалую плату за оказанную помощь. Она заставила Советы отказать Ираку в поддержке, сократить помощь, оказываемую вам и вашим арабским братьям и, наконец, принять американский план — раз и навсегда обеспечить безопасность Израиля. Совершенно очевидно, что израильское лобби в Америке готовилось к этому маневру заблаговременно. Согласие русских усложняет ситуацию. Теперь против нас выступает не только Америка. Нам угрожает заговор глобального масштаба. У нас больше нет друзей, Исмаил. Мы должны полагаться только на себя.

— Выходит, ты считаешь, что мы потерпели поражение?

— Нет! — Глаза Бока сверкнули. — Сейчас мы не должны останавливаться — они и так находятся в выгодном положении, мой друг. Если им удастся добиться большего преимущества, они воспользуются современной обстановкой в мире и выловят всех нас. Наши отношения с русскими очень плохие, но станут еще хуже. В будущем русские начнут сотрудничать с американцами и сионистами.

— Кто мог бы подумать, что американцы и русские…

— Никто. Никто, за исключением тех, кто осуществил этот план, правящие круги Америки и продажные собаки — Нармонов и его лакеи. Они оказались исключительно хитрыми, мой друг. Нам следовало предугадатьнадвигающиеся события, но мы не сумели. Ты не заметил этого здесь. Я не заметил опасности в Европе. Мы несем ответственность за недостаток бдительности.

Куати пытался убедить себя, что ему нужно услышать только правду, однако его желудок утверждал что-то совершенно другое.

— Как, по-твоему, можно изменить положение? — спросил командир.

— Перед нами союз двух невероятных друзей и их сообщников. Необходимо его разрушить. История показывает, что после распада союза бывшие союзники становятся врагами и испытывают такую подозрительность друг к другу, которая намного превосходит их обоюдное недоверие до заключения союза. Как этого добиться? — Бок пожал плечами. — Не знаю. Понадобится время… Возможности все еще существуют. Должны существовать, — поправился он. — Потенциал для разногласий очень велик. Многие по-прежнему думают вроде нас с тобой как в мире, так и в Германии.

— Но ты считаешь, что раздоры должны начаться между Америкой и Россией? — спросил Куати, как всегда захваченный рассуждениями своего друга.

— Там они должны завершиться. Было бы неплохо начать их там, разумеется, но это маловероятно.

— Может быть, это не так маловероятно, как ты считаешь, Гюнтер, — пробормотал про себя Куати, даже не заметив, что произнес эти слова вслух.

— Я не расслышал.

— Так, пустяки. Обсудим это попозже. Я устал, мой друг.

— Извини, что побеспокоил тебя, Исмаил.

— Мы отомстим за Петру, мой друг. Они заплатят за свои преступления! — пообещал ему Куати.

— Спасибо.

Бок вышел на улицу. Еще через две минуты он поднялся к себе в комнату. Радио все еще оставалось включенным. Передавали народную музыку. К нему вернулась память о происшедшем. Бок, однако, не смог заставить себя плакать. Вместо слез его охватила ярость. Смерть Петры была ужасной личной трагедией, но он чувствовал, что предан весь его мир, все его идеалы. Смерть жены являлась еще одним симптомом более глубокого и опасного заболевания. Если он сумеет, то отомстит за убийство Петры всему миру. Во имя революционной справедливости, разумеется.

* * *

Куати не мог уснуть. Его удивило, что он испытывает чувство вины. В голове роились воспоминания о Петре Хасслер и ее таком гибком, податливом теле — в то время она еще не была женой Гюнтера, — и он пытался представить ее мертвой, в петле… Как она погибла? По сообщению радио, покончила с собой. Куати верил этому. Они все такие хрупкие, эти европейцы. Умные, но хрупкие. Им подвластна страсть борьбы, но они не умеют терпеть. Их главным преимуществом является широта кругозора, основанная на более космополитическом окружении и высокой образованности. Тогда как Куати и его люди склонны обращать чрезмерное внимание на свои ближайшие цели, их европейские коллеги в состоянии видеть далеко идущие задачи. Момент неожиданной проницательности застал Куати врасплох. Он и его соратники всегда рассматривали европейцев как товарищей, но не как равных, считая их дилетантами в деле революции. Это оказалось ошибкой. Европейцам приходилось решать более трудные задачи в революционной борьбе, потому что им недоставало моря людского недовольства, из которого Куати и его товарищи черпали своих рекрутов. То, что им не всегда удавалось достигать поставленных целей, объяснялось объективными обстоятельствами, а не низким интеллектом или недостаточной преданностью делу революции.

Бок может стать блестящим руководителем операции, потому что отчетливо видит цели и препятствия, мешающие их достижению.

Так что же теперь? — спросил себя Куати. Это был вопрос, однако, чтобы дать ответ на него, потребуется время для обдумывания. На такой вопрос нельзя отвечать поспешно. Он подождет несколько дней… пожалуй, с неделю, пообещал себе командир, пытаясь уснуть.

* * *

— …для меня огромная честь предоставить слово президенту Соединенных Штатов Америки.

Собравшиеся конгрессмены встали в едином порыве со своих неудобных стульев в зале заседаний. В первом ряду сидели члены кабинета, начальники штабов родов войск и члены Верховного суда, которые тоже встали. В ложах присутствовали гости, включая послов Саудовской Аравии и Израиля, причем послы сидели рядом — впервые за всю историю. Телевизионные камеры передавали панораму огромного зала, который на своем веку был свидетелем как славной истории, так и бесславия. Аплодисменты продолжались до тех пор, пока руки присутствующих не покраснели.

Президент Фаулер положил на трибуну свои заметки и повернулся, чтобы обменяться рукопожатиями со спикером конгресса, президентом pro tempore[68] Сената и своим вице-президентом Роджером Дарлингом. В охватившей зал эйфории никто не обратил внимания на то, что последним оказался Дарлинг. Затем президент обернулся, на его лице появилась улыбка и он помахал рукой, приветствуя переполненный зал. Шум усилился. Пошли в ход все жесты из репертуара Фаулера: взмахи одной рукой, двумя, руки протянуты вперед и, наконец, стиснуты над головой. Реакция зала была поистине единодушной, независимо от партийной принадлежности конгрессменов и сенаторов. Удивительно, отметил про себя Фаулер, его наиболее заклятые и громкоголосые противники в конгрессе и Сенате усердно выражали свое одобрение, и президент понимал, что их одобрение искренне. Ко всеобщему изумлению, в конгрессе все еще сохранился настоящий патриотизм. Наконец он взмахнул рукой, требуя тишины, и аплодисменты медленно стихли.

— Мои сограждане-американцы, я прибыл в это высокое собрание, чтобы доложить вам о недавних событиях, имевших место в Европе и на Ближнем Востоке, а также представить в Сенат Соединенных Штатов два документа с текстом договоров, которые, я надеюсь, будут одобрены вами без промедления и с энтузиазмом. — Новый взрыв аплодисментов. — Подписав эти договоры, Соединенные Штаты Америки в тесном содружестве со многими другими нациями — одни из них наши верные и старые друзья, другие — новые союзники, дружбой с которыми мы гордимся, — помогли установить мир в регионе, который стал источником мира на Земле, однако сам редко знал мир и нуждался в нем.

Заглянув в историю человечества, можно проследить эволюцию человеческого духа. Весь прогресс человечества, все сверкающие путеводные огни, освещавшие наш путь от варварства к цивилизации, усилия всех великих мужчин и женщин, которые молились, мечтали, надеялись и делали все возможное для достижения этого исторического момента, завершились кульминацией, грандиозным успехом, когда мы перевернули последнюю страницу в истории конфликтов между народами. Мы сумели достичь не исходного, а заключительного момента. Мы… — громкие аплодисменты прервали речь президента. Фаулера охватило легкое раздражение — он не рассчитывал, что его прервут на этом месте. Фаулер широко улыбнулся и жестом призвал зал к молчанию.

— Нам удалось достичь заключительного момента. Я счастлив сообщить вам, что Америка проложила путь к миру и справедливости. — Новые аплодисменты. — Да, Америка проложила этот славный путь, и это вполне заслуженно…

— Пожалуй, он немного перебарщивает? — спросила Кэти Райан.

— Немного. — Усмехнувшись, Джек привстал с кресла и протянул руку за вином. — Именно так и должен поступать президент, крошка. Тут существуют определенные правила — как в опере. Приходится им следовать. Вдобавок это действительно крупный — черт побери, колоссальный — успех. У нас на глазах наступает мир.

— Ты когда уезжаешь? — спросила Кэти.

— Скоро, — ответил Джек.

— Разумеется, за это нужно платить, однако история требует ответственности от тех, кто ее кует, — продолжала говорить фигурка Фаулера на экране их телевизора. — Наш долг — гарантировать мир. Мы должны послать американцев и американок для защиты государства Израиль. Мы поклялись защищать эту маленькую мужественную страну от всех врагов.

— Что это за враги? — спросила Кэти.

— Сирия пока не слишком удовлетворена условиями договора, да и Иран тоже. Что касается Ливана — вообще-то в полном смысле слова Ливана не существует. Есть всего лишь место на карте, где гибнут люди. К тому же еще Ливия со всеми своими террористическими группировками. Так что есть еще враги, о которых следует беспокоиться. — Райан осушил бокал и пошел в кухню, чтобы снова наполнить его. Просто позор так расходовать хорошее вино, упрекнул он себя, так хлестать можно любое пойло…

— Придется пойти на финансовые жертвы, — услышал Райан голос Фаулера, когда вернулся в гостиную.

— Снова растут налоги, — недовольно заметила Кэти.

— А ты чего хочешь? Пятьдесят миллионов — это моя вина. Миллиардом больше, миллиардом меньше…

— А это действительно что-нибудь изменит? — спросила она.

— Должно изменить. По крайней мере всем станет ясно, верят религиозные лидеры в собственные заявления или они всего лишь пустозвоны. Мы сделали так, милая, что заманили их в их же собственную ловушку… Им придется сделать переоценку своих принципов, крошка, — произнес Джек после недолгого раздумья. — Они будут вынуждены действовать в соответствии со своими убеждениями, иначе разоблачат себя как шарлатаны.

— Ты думаешь…

— Я не считаю их шарлатанами. Мне кажется, они верят в то, о чем всегда говорят. У них нет другого выхода.

— Значит, у тебя скоро не останется работы?

Джек услышал в голосе жены нотку надежды.

— Этого я не знаю.

После речи президента начались прения. Против Фаулера выступил раввин Соломон Мендель, престарелый житель Нью-Йорка, один из самых страстных — некоторые утверждали, даже яростных — защитников Израиля. Как ни странно, он ни разу там не был. Джек не знал почему и напомнил себе, что это нужно выяснить. Мендель стоял во главе небольшого, но весьма действенного израильского лобби в Америке. Лишь он единственный, или почти единственный, выразил одобрение — если не одобрение, то понимание — расстрела на Храмовой горе. На голове раввина была ермолка, а борода ниспадала на изрядно помятый костюм.

— Это — предательство государства Израиль, — произнес он в ответ на первый вопрос. К удивлению Джека, Мендель говорил спокойно и убедительно. — Вынудив Израиль покинуть свои законные владения, Соединенные Штаты отняли у еврейского народа его историческое право на землю предков и поставили под угрозу безопасность страны. Граждан Израиля будут выгонять из своих домов силой оружия — точно так же, как это было пятьдесят лет назад, — зловеще закончил он.

— Одну минуту! — взволнованно воскликнул другой участник дебатов.

— Господи, с какой страстью они выступают, — заметил Джек.

— Моя семья погибла во время Холокоста, — сказал Мендель тем же спокойным голосом. — Весь смысл существования государства заключается в том, чтобы обеспечить евреев кровом над головой и безопасностью.

— Но президент посылает американские войска…

— Мы посылали американские войска во Вьетнам, — напомнил раввин Мендель. — И тоже давали обещания и заключали договор. Израиль будет чувствовать себя в безопасности лишь в пределах границ, которые можно защищать, под прикрытием своих собственных войск. Америка силой принудила Израиль принять условия этого договора. Фаулер прекратил поставки военного снаряжения, необходимого для обороны Израиля, чтобы «дать понять» израильтянам, что от них требуется. Таким образом Израилю «дали понять» и там поняли: или принимайте наши условия, или поставки прекратятся совсем. Вот что произошло на самом деле. Я могу доказать это и готов выступить перед сенатским комитетом по иностранным делам с доказательствами.

— Так-так, — пробормотал Джек.

— Скотт Адлер, заместитель государственного секретаря, лично передал это требование президента, а Джон Райан, заместитель директора ЦРУ, отправился в Саудовскую Аравию. Райан обещал королю, что Америка усмирит Израиль. Ну это Райан, но как мог Адлер, еврей, поступить так… — Мендель недоумевающе покачал головой.

— У этого Менделя отличные источники информации.

— Это на самом деле так? — спросила Кэти.

— Не совсем, но то, чем мы занимались, должно было остаться в тайне. Никто не должен был знать, что я уезжал из страны.

— Я знала, что тебя не было в Америке.

— Но не подозревала, куда я отправился. Впрочем, это не имеет значения. Он пошумит-пошумит, тем дело и кончится.

* * *

Демонстрации начались на другой день. Это было их козырем, их последней ставкой. Руководителями являлись два русских еврея, которым лишь недавно разрешили выехать из страны, не испытывавшей к ним особо теплых чувств. После прибытия на свою настоящую родину они поселились на Западном берегу, в той части Палестины, которую отняли у Иордании силой оружия в результате Шестидневной войны 1967 года. Их многоквартирный сборный дом с комнатами, крошечными по американским стандартам, но невероятно роскошными по русским, стоял на одном из сотен скалистых склонов, усеявших регион. Обстановка была для них незнакомой и новой, но здесь их дом, а за дом борются, его защищают. Сын Анатолия — теперь он звал себя Натаном — стал офицером в израильской армии. Ту же стезю выбрала и дочь Давида. Еще недавно приезд в Израиль казался им настоящим спасением — и вот они снова должны покидать свои дома? Их жизни были полны потрясений, и это новое потрясение переполнило чашу.

Весь многоквартирный дом был населен выходцами из России, и для Анатолия и Давиды не составило труда создать хорошо организованный коллектив. Они призвали на помощь ортодоксального раввина — его пришлось пригласить со стороны, потому что в их доме не было представителя культа, — чтобы обеспечить духовное руководство, и начали марш к кнессету. Впереди несли флаги и священную тору. Даже в такой маленькой стране на это потребовалось время, но подобный марш неминуемо привлек внимание средств массовой информации. К тому моменту, когда потные и усталые демонстранты прибыли к своей цели, весь мир узнал об их походе и его причинах.

Израильский кнессет не является самым степенным и уравновешенным из всех парламентов мира. В его состав входят мужчины и женщины самых разных политических ориентаций — от ультраправых до крайне левых, причем для умеренных депутатов места почти не остается. Там часто говорят на повышенных тонах, стучат и размахивают кулаками. Все это происходит под черно-белой фотографией Теодора Герцля, австрийца, который в середине девятнадцатого века увидел идеал сионизма в создании надежного прибежища, родного дома для его оскорбленных и униженных соотечественников. Страсти парламентских дебатов заходили временами так далеко, что многие наблюдатели удивлялись, как в стране, где почти все являются армейскими резервистами и, следовательно, хранят автоматическое оружие в собственных шкафах, никто из депутатов кнессета еще не прошит оглушительной очередью прямо в своем кресле. Интересно, что подумал бы сам Теодор Герцль при виде такого ожесточения? Проклятием Израиля являлась не излишняя оживленность дебатов, а то, что правительство без конца раскалывалось на враждующие стороны по самым разным вопросам, как политическим, так и религиозным. Почти каждая религиозная группировка имела свой участок территории, а следовательно, свое представительство в парламенте. Даже французский конвент по сравнению с кнессетом выглядел бы вполне умеренным и организованным, в результате на протяжении целого поколения у Израиля не было прочного правительства с последовательной государственной политикой.

Демонстранты, к которым присоединилось много сторонников, прибыли на площадь за час до начала дебатов по ратификации договоров. Уже представлялось вероятным — более чем вероятным, — что правительство падет, собравшиеся послали своих представителей к тем депутатам кнессета, кого им удалось найти. Депутаты, принявшие точку зрения демонстрантов, выходили из здания кнессета и в зажигательных речах отвергали договоры.

* * *

— Это мне не нравится. — Лиз Эллиот в своем кабинете наблюдала за экраном телевизора. Политический шторм, который разразился в Израиле, оказался намного мощнее, чем она ожидала, и Эллиот вызвала к себе Райана для оценки создавшейся ситуации.

— Что делать, — согласился заместитель директора ЦРУ, — такие эмоции нам не подвластны. Не так ли?

— Весьма полезный совет, Райан! — На столе советника по национальной безопасности лежали материалы опроса общественного мнения. Наиболее уважаемая израильская фирма, занимающаяся такими опросами, узнала мнение пяти тысяч человек и пришла к выводу, что 38 процентов всех опрошенных поддерживают договор, 41 процент выступает против него и 21 колеблется. Эти цифры более или менее отражали расклад сил в кнессете, где правое крыло по числу депутатов несколько превосходило левое, а умеренный центр постоянно раскалывался на небольшие группы, каждая из которых ожидала более выгодного предложения от той или другой стороны, чтобы присоединиться к ней и таким образом повысить свой политический вес.

— Скотт Адлер объяснил ситуацию несколько недель назад. Приступая к переговорам о заключении договора, мы знали, что израильское правительство неустойчиво. Бог мой, а когда за последние двадцать лет оно было устойчивым?

— Но если премьер-министр не сумеет убедить…

— Тогда придется приступить к осуществлению плана «Б». Ты хотела оказать давление на их правительство, правда? Такая возможность еще представится. — И все-таки подобное положение никто не рассматривал серьезно, подумал Райан. Однако суть проблемы заключалась в том, что даже самое подробное изучение этого вопроса ничем бы не помогло. Израильское правительство было образцом анархии на протяжении последних двадцати лет. При заключении договора исходили из предположения, что, когда договор станет свершившимся фактом, кнессет будет вынужден ратифицировать его. При этом не поинтересовались мнением Райана, хотя он и был в общем согласен с такой оценкой.

— Политический советник посольства утверждает, что баланс власти может оказаться в руках маленькой партии, находящейся под влиянием нашего «друга» Менделя, — заметила Эллиот, пытаясь казаться спокойной.

— Вполне возможно, — согласился Райан.

— Но это абсурд! — взвизгнула Эллиот. — Этот старый пердун даже не бывал там…

— Это у него религиозный бзик. Я проверил. Он отказывается ехать в Израиль до прихода Мессии.

— Господи! — Советник по национальной безопасности была потрясена.

— Совершенно точно. Ты права. — Райан засмеялся и был удостоен разъяренного взгляда. — Послушай, Лиз, у него есть право на собственные религиозные убеждения. Нам может казаться, что он слегка чокнутый, но конституция требует, чтобы мы проявляли к таким, как он, терпимость и уважение. Именно так мы живем в этой стране, ясно?

Эллиот, словно угрожая, махнула рукой в сторону телевизора.

— Но этот безумный раввин мешает нам! Неужели нельзя сделать что-нибудь?

— Что, например? — спросил Джек спокойно. Он заметил, что в ее поведении появилось что-то кроме паники.

— Не знаю — что-нибудь… — Эллиот не договорила, предоставив гостю делать свои выводы.

Райан подался вперед и подождал, пока ее внимание сосредоточится на нем.

— Вы ищете исторический прецедент, доктор Эллиот, который сводится к одному: «Неужели никто не избавит меня от этого священнослужителя, с которым столько хлопот?». Но если вы намерены сказать мне что-то, давайте будем говорить прямо и откровенно. Согласны? Значит, вы предлагаете вмешаться в деятельность парламента дружественной демократической страны? Или настаиваете, чтобы мы совершили что-то незаконное на территории Соединенных Штатов Америки? — Он замолчал, и ее глаза сузились. — Я не допущу ни первого, ни второго, доктор Эллиот. Предоставим им самим возможность решать. Если вам всего лишь пришла в голову мысль — просто мысль — оказать воздействие на ход демократических процессов в Израиле и я буду уверен в этом, президент получит мое заявление об отставке так скоро, как только я успею его привезти. А по поводу высказанного вами пожелания как-то повредить этому старому раввину из Нью-Йорка, хочу напомнить, что подобное пожелание подпадает под два, не меньше, законодательных акта о заговоре. Мой долг как рядового гражданина Соединенных Штатов — уж не говоря о правительственном чиновнике — состоит в том, чтобы немедленно сообщить о своих подозрениях соответствующим административным органам.

Лицо Эллиот исказилось от ярости.

— Черт побери! Я не говорила ничего подобного…

— Вы попали в самую опасную ловушку, куда легко попасться, состоя на правительственной службе, мадам. Вам начало казаться, что ваше стремление улучшить мир является более важным, чем те принципы, на которых основывается деятельность нашего правительства. Я не в силах помешать вам лелеять подобные мысли, но могу вас заверить, что моя организация, пока я состою в ней, не будет принимать в их осуществлении никакого участия. — Райан понимал, что его слова сродни лекции, но он был убежден, что Эллиот нуждалась в ней.

— Я никогда такого не говорила!

Чепуха, подумал Райан.

— Хорошо, вы не говорили и не думали ничего подобного. Я ошибся. Прошу прощения. Дадим израильтянам самим решить, ратифицировать этот договор или нет. У них демократическое правительство. Они имеют право сами решать свою судьбу. У нас тоже есть право подтолкнуть их в правильном направлении, напомнить, что уровень нашей помощи зависит от их согласия ратифицировать соглашение, однако мы не имеем права непосредственно вмешиваться в процесс управления их страной. Существуют границы, которые нельзя пересекать, даже если вы являетесь членом правительства США.

Советник по национальной безопасности заставила себя улыбнуться.

— Я с интересом выслушала вашу точку зрения на то, как правильно проводить государственную политику, доктор Райан. Вы свободны.

— Благодарю вас, доктор Эллиот. Между прочим, если хотите знать мое мнение, нужно дать событиям идти своим чередом. Договор будет ратифицирован, несмотря на то что вы видите на экране.

— Почему? — Эллиот взяла себя в руки, и ее голос был почти спокойным, хотя внутри все бурлило.

— Объективно говоря, эти соглашения полезны для Израиля. Население поймет это, как только успеет переварить информацию, и сообщит об этом своим представителям. Израиль все-таки остается демократической страной, а демократы, как правило, находят разумный выход. Об этом свидетельствует история. Демократический строй приобрел такую популярность в мире, потому что он действенен. Если мы ударимся в панику и предпримем поспешные шаги, ситуация только усложнится. Но стоит дать демократическому процессу свободу, и произойдет, по-видимому, разумное разрешение проблемы.

— По-видимому?

— В жизни нет гарантий, существуют одни вероятности, — объяснил Райан. Ну почему никто не понимает этого? — подумал он. — Но наше вмешательство приведет к неудаче с большей вероятностью, чем бездействие. Зачастую лучше всего воздержаться от действий. Это именно такой случай. Еще раз повторяю: на мой взгляд, нужно дать возможность их системе проявить себя.

— Благодарю за оценку ситуации, — она отвернулась.

— Как всегда, я делаю это с удовольствием.

Эллиот подождала, пока не захлопнулась дверь, и только потом села.

— Я прикончу тебя, заносчивый мерзавец! — пообещала она.

* * *

Райан сел в свой автомобиль у западного въезда в Белый дом. На этот раз ты зашел слишком далеко, приятель, сказал он себе.

Нет, ты поступил правильно. Она начала думать, что ей все дозволено, и нужно было вовремя остановить ее, пусть даже резко.

Для члена правительства такие мысли были исключительно опасными. Райан уже не раз встречался с подобным. В Вашингтоне, округ Колумбия, с людьми происходят ужасные перемены. Они приезжают сюда полные идеалов, и эти высокие мысли растворяются в сырой и туманной атмосфере города. Некоторые обвиняют в этом систему власти. По мнению Райана, это было одним из проявлений загрязнения окружающей среды. Сама атмосфера Baшингтона разъедает душу.

Что же делает тебя невосприимчивым, Джек?

Райан задумался, не замечая вопросительного взгляда Кларка зеркале заднего обзора. Автомобиль мчался в сторону Потомака. До сих пор он оказывался невосприимчивым, потому что никогда не уступал, ни единого раза. Неужели не уступал? Ведь были вещи, которые он мог бы сделать по-другому. А были такие, что в действительности не работали так, как ему хотелось.

Нет, ты ничем не отличаешься от других. Просто думаешь, что ты другой.

Но пока я смотрю в лицо такому вопросу и ответам на него, я в безопасности.

Точно.

* * *

— Итак?

— Я могу сделать многое, — ответил Госн. — Но не в одиночку. Мне нужна помощь.

— И безопасность?

— Это — важный вопрос. Мне нужно серьезно оценить все возможности. Пока мне известны только мои потребности. Я знаю, что мне все-таки кое в чем понадобится помощь.

— В чем именно? — спросил командир.

— С взрывчатым веществом.

— Но ведь ты сам эксперт в этой области, — возразил Куати.

— Для осуществления этой задачи, командир, потребуется особая точность, какой раньше не требовалось. Здесь нельзя использовать обычную пластиковую взрывчатку, в частности именно потому, что она пластиковая — меняет форму. Разрывные блоки, используемые в бомбе, должны быть твердыми, как камень, их формы нужно рассчитать до тысячной доли миллиметра, а сами очертания рассчитываются математически. Я могу овладеть теорией, но на это уйдут месяцы. Мне хотелось бы лучше потратить время на переработку ядерного заряда… и…

— Да?

— Мне кажется, я могу улучшить бомбу, командир.

— Улучшить? Каким образом?

— Если мои первоначальные расчеты верны, этот тип атомной бомбы можно превратить из взрывного устройства в спусковой механизм.

— Спусковой механизм чего? — спросил Куати..

— Термоядерной бомбы, Исмаил, или, как ее еще называют, водородной. В ней используется реакция синтеза. Мощность заряда увеличится в десять раз, может быть даже в сто. Мы сумеем уничтожить Израиль — по крайней мере большую его часть.

Командир помолчал несколько секунд, обдумывая полученную информацию. Затем он заговорил тихо, почти шепотом:

— Итак, тебе нужна помощь. Где лучше всего найти ее?

— У Гюнтера должны остаться в Германии ценные контакты. Если ему можно доверять, — добавил Госн.

— Я думал об этом. На Гюнтера можно положиться. — Куати объяснил почему.

— Ты уверен, что это правда? — спросил Госн. — Как и ты, я не верю в случайные совпадения, командир.

— Я видел фотографию в немецкой газете. Она показалась мне подлинной. — Германская бульварная газета сумела достать выразительную черно-белую фотографию, на которой были видны последствия смерти от повешения во всем своем кошмарном «великолепии». Главным доводом в пользу публикации оказалось то, что Петра на фотографии обнажена выше пояса. Нельзя отказать германским мужчинам в столь пикантном зрелище, как смерть убийцы и террористки, особенно если принять во внимание, что одного из них эта женщина кастрировала.

— Наша проблема в том, что нужно свести до минимума количество людей, посвященных в, эту тайну, иначе — извини меня, Исмаил.

— Однако нам понадобится помощь. Да, я понимаю это. — Куати улыбнулся. — Ты совершенно прав. Надо обсудить эти планы с нашим другом. Ты намерен взорвать бомбу в Израиле?

— А где еще? Не мне заниматься такими планами, но мне кажется…

— Я пока не думал об этом. Будем действовать постепенно и не спеша, Ибрагим. Когда ты едешь в Израиль?

— На следующей неделе.

— Подождем результатов обсуждения договора. — Куати задумался. — Хорошо, принимайся за работу. С этим нельзя торопиться. Сначала ты должен определить свои потребности. Потом мы постараемся удовлетворить их в самом безопасном месте, которое я сумею отыскать.

* * *

Казалось, на это потребуется целая вечность, однако вечность в политике может быть периодом от пяти минут до пяти лет. В данном случае не прошло и трех дней, как развернулись важные события. На площадь перед кнессетом пришло еще пятьдесят тысяч демонстрантов. С ветеранами израильских войн во главе они поддерживали ратификацию договоров. Раздавались выкрики, демонстранты размахивали кулаками, однако стычек на этот раз не произошло — полиция сумела разделить взволнованные стороны. Кончилось тем, что они старались перекричать друг друга.

Кабинет министров снова собрался на закрытое заседание, игнорируя шум за окнами и в то же время прислушиваясь к нему. Во время обсуждения на удивление тихо вел себя министр обороны. В ответ на запрос он признал, что дополнительные поставки вооружения будут как нельзя кстати: еще сорок восемь истребителей-бомбардировщиков Ф-16, боевые машины пехоты М-2/3 «Брэдли», противотанковые ракетные снаряды «Хеллфайр», а также доступ к принципиально новым танковым орудиям, разработанным американскими инженерами, которые совершают революцию в артиллерийской технологии. Американцы берут на себя основную часть расходов по строительству новой высокотехнологической базы в пустыне Негев, похожей на их собственный национальный тренировочный центр в Форт-Ирвине, Калифорния, где подразделения Десятого кавалерийского полка ведут непрерывную подготовку в качестве силы, противостоящей израильским частям. Министр обороны знал, какое воздействие оказывает на американскую армию этот НТЦ, — сейчас армия США находилась на пике боевой подготовки и армейского профессионализма после окончания второй мировой войны. По его мнению, после переоснащения новым вооружением и создания тренировочного центра мощь оборонительных сил Израиля вырастет на пятьдесят процентов. К этому он прибавил авиакрыло американских Ф-16 и механизированный полк. Обе части, как это было оговорено в секретном протоколе к Ватиканскому договору, переходили под израильское командование в случае чрезвычайной ситуации — причем эту ситуацию определял сам Израиль. Как указал министр иностранных дел, подобное не имело прецедента в американской истории.

— Итак, в результате заключения договоров национальная безопасность Израиля укрепится или ослабнет? — спросил премьер-министр.

— До некоторой степени укрепится, — был вынужден признать министр обороны.

— И ты готов заявить об этом?

Министр обороны задумался, его глаза встретились с глазами мужчины, что сидел во главе стола. «А ты поддержишь меня, когда я захочу стать премьер-министром?» — говорил его взгляд.

Премьер-министр кивнул.

— Я обращусь к демонстрантам. Эти договоры не повредят нам.

Его речь не успокоила всех, однако после ее окончания треть демонстрантов, выступавших против договоров, ушла с площади. Умеренные депутаты кнессета, чья поддержка была критически важной при голосовании, посоветовались со своей совестью и приняли решение. Соглашения получили одобрение и были ратифицированы большинством в несколько голосов. Еще до того, как Сенат Соединенных Штатов успел пропустить договоры через комитеты по делам вооруженных сил и иностранных дел, началось их осуществление.

11. Робосолдаты

От них не требовалось походить на людей. Все швейцарские гвардейцы были ростом за 185 сантиметров и весили больше восьмидесяти пяти килограммов, что в американских единицах измерения равнялось соответственно шести футам одному дюйму и ста девяноста фунтам. Их физическая подготовка была исключительной. В лагере гвардейцев, расположенном за пределами города в зданиях, еще две, недели назад принадлежавших израильским поселенцам, находился превосходно оборудованный гимнастический зал, и швейцарские гвардейцы проводили в нем немало времени, тренируясь с тяжестями и на самых совершенных силовых аппаратах, так что походили теперь на могучих атлетов. На обнаженных до локтя руках под уже загоревшей кожей, покрытой выцветшими на солнце светлыми волосами, играли мускулы. У большинства были голубые глаза, прикрытые от яркого света темными очками у офицеров и дымчатыми лексановыми козырьками у солдат.

Гвардейцы надевали для дежурства масккомбинезоны, рисунок на которых представлял собой странную комбинацию черно-белых пятен на разнооттеночном сером фоне, что делало гвардейцев незаметными среди камней и белой штукатурки иерусалимских зданий, особенно ночью. Их сапоги были такого же цвета, как и комбинезоны, резко отличаясь от начищенных до блеска сапог солдат, готовящихся к параду. Изготовленные из кевлара шлемы покрывала ткань с аналогичным рисунком. Поверх комбинезонов надевались бронежилеты американского образца, которые увеличивали и без того пугающие размеры гвардейцев, а уже на бронежилетах были ремни для снаряжения и боезапаса. Каждый солдат имел на вооружении четыре осколочные и две дымовые гранаты, сумки с патронами, пакет для оказания первой помощи и литровую флягу с водой. Общий вес снаряжения составлял двенадцать килограммов.

Они патрулировали по городу группами в пять человек — четыре солдата и сержант. У каждого был автомат «СИГ» швейцарского производства, причем двое из пяти были оснащены гранатометами, закрепленными под стволом. Сержант был вооружен также и пистолетом, а двое солдат несли приемопередатчики. Каждый из дюжины таких патрулей поддерживал друг с другом связь по радио, и регулярно проводились учения по совместным действиям.

Таким образом, в Иерусалиме постоянно несли патрульную службу двенадцать групп по пять вооруженных гвардейцев в каждой. Половина из этих групп несла службу пешим строем, а половина передвигалась, медленно и угрожающе, на американских боевых автомобилях. Эти автомобили представляли собой всего лишь большие «джипы», оснащенные крупнокалиберным пулеметом на вращающейся станине или шестиствольными автоматами. Снаружи «джипы» были снабжены броней из кевлара, защищающей гвардейцев от случайных пуль. Услышав хриплый рев гудка, ставшего знакомым местному населению, все спешили уступить дорогу.

На командном пункте стояло несколько бронетранспортеров, изготовленных в Англии, настолько больших, что они с трудом разворачивались на улицах древнего города. Там же постоянно нес дежурство взвод быстрого реагирования под командой капитана. Его солдаты имели на вооружении тяжелое оружие вроде шведских безоткатных орудий «Карл-Густав М-2», снаряды которых пробивали дыры в любых зданиях. Взвод быстрого реагирования в свою очередь мог вызвать на помощь группы саперов, в распоряжении которых имелось большое количество взрывчатых веществ. Эти подрывники проводили на виду у всех тренировки, взрывая здания, покинутые израильтянами. Фактически весь полк использовал такие здания для учений, причем никому не возбранялось наблюдать за ними с безопасного расстояния в несколько сотен метров. Более того, эти учения быстро превращались в зрелище, любимое туристами. Арабские торговцы уже продавали майки с надписями вроде «РОБОСОЛДАТЫ!» всем, кому они нравились. Коммерческая жилка предпринимателей приносила немалые доходы.

Швейцарские гвардейцы никогда не улыбались, не отвечали на попытки завязать разговор — впрочем, это качество было у них врожденным. Журналисты могли побеседовать с командиром полка, полковником Жаком Швиндлером. Иногда им разрешали встретиться и с рядовыми солдатами — в казарме или во время учений, но никогда не допускались разговоры с патрулями. Разумеется, невозможно было запретить все контакты гвардейцев с местным населением. Солдаты овладели зачатками арабского языка; им, однако, было достаточно английского для разговоров с остальными. Временами им приходилось накладывать штрафы за нарушение правил движения, хотя это входило в обязанности местной полиции, которая формировалась с помощью израильтян, постепенно уступающих свое место. Еще реже гвардейцы усмиряли уличных драчунов или других нарушителей общественного порядка. Обычно появления пяти вооруженных солдат было достаточно, чтобы воцарилась тишина, полная уважения и покорности. Задачей швейцарских гвардейцев являлось устрашение, и понадобилось всего несколько дней для достижения этой цели — жители поняли, насколько решительно солдаты выполняли свои обязанности. В то же время эффективность гвардейцев зависела больше всего не от физического воздействия.

На правом плече у каждого из них виднелась нашивка, исполненная в виде щита. В центре щита — белый крест на красном фоне — герб Швейцарии, родины солдат. Кроме того, на нашивках можно было встретить звезду и полумесяц ислама, шестиконечную звезду Давида — символ Израиля, а также христианский крест. Существовало три варианта нашивки и на каждом было уделено место соответствующей религиозной эмблеме, так что все три религии имели равную возможность оказаться на плече солдата. Все знали, что нашивки раздавали гвардейцам совершенно произвольно, и символика означала, что швейцарский флаг охранял в равной мере все религии.

Гвардейцы всегда подчинялись религиозным авторитетам. Полковник Швиндлер ежедневно встречался с тремя духовными деятелями, стоящими во главе города. Считалось, что лишь они определяли политику в Иерусалиме, однако Швиндлер был умным и проницательным человеком, так что его предложения с самого начала принимались во внимание имамом, раввином и патриархом. Кроме того, Швиндлер посетил все столицы на Ближнем Востоке. Швейцарское правительство сделало удачный выбор — он по праву считался лучшим полковником их армии. Скрупулезно честный и справедливый человек, Швиндлер приобрел завидную репутацию. На стене в его кабинете уже висел золотой меч, подарок от короля Саудовской Аравии. Не менее драгоценный жеребец разместился в импровизированной конюшне в лагере полка — Швиндлер не умел ездить верхом.

Именно тройка религиозных деятелей управляла городом. Они оказались еще более умелыми, чем на это могли надеяться. Избранные на эту должность за свою набожность и эрудицию, они сразу произвели друг на друга благоприятное впечатление. Была достигнута договоренность, что каждую неделю будет проводиться богослужение, посвященное поочередно каждой религии, и на нем будут присутствовать остальные двое — не принимая участия, а лишь присутствуя и демонстрируя тем самым свое уважение, лежащее в основе их сотрудничества. Эту идею первым выдвинул имам, и она неожиданно оказалась самым действенным средством урегулировать разногласия и одновременно дать хороший пример жителям их города. Нельзя сказать, что разногласий совсем не было. Однако всякий раз они возникали между двумя религиозными деятелями, и тогда третий выступал в роли посредника. В общих интересах было достичь мирного и справедливого урегулирования. «Господь Бог» — эту фразу каждый из них мог использовать без всякого предубеждения — требовал доброй воли, и после решения нескольких болезненных проблем в первые же дни здравый смысл победил. Однажды, сидя за утренним кофе, когда тройке удалось разрешить спор относительно распределения времени доступа к одной из святынь, греческий патриарх с улыбкой заметил, что это было первое из чудес, свидетелем которого он стал. «Нет, — ответил раввин, — нет ничего чудесного в том, что служители Бога нашли в себе силы следовать религиозным принципам, лежащим в основе их религии». «Всем сразу? — усмехнулся имам. — Может быть, это не принадлежит к разряду чудес, однако для осуществления этого действительно потребовалось больше тысячелетия». «Давайте не будем начинать новые дебаты, — заметил греческий патриарх, не удержавшись от громкого хохота, — сразу после того, как нам удалось урегулировать предыдущие, лучше помогите мне заняться моими единоверцами-христианами»!

На улице, на виду у всех, когда священнослужители одной веры встречали духовных наставников другой, они неизменно обменивались приветствиями, чтобы поставить это в пример населению. Швейцарские гвардейцы тоже приветствовали каждого из них. При встрече со старейшими и наиболее уважаемыми религиозными деятелями они снимали очки или шлемы в знак глубокого почтения. Это был единственный признак человечности, который им разрешалось проявлять. Ходили слухи, что швейцарские гвардейцы даже не потели.

— У них действительно пугающий вид, — заметил Райан, стоя на углу улицы в одной рубашке без пиджака. Американские туристы без устали фотографировали. Евреи все еще выглядели обиженными. Арабы улыбались. Христиане, вынужденные покинуть город из-за возросшего насилия, начали возвращаться. Когда пять огромных гвардейцев, увешанных оружием, шли по улице, им поспешно освобождали путь. Солдаты двигались не спеша, то и дело посматривая по сторонам.

— А ведь они действительно походят на роботов.

— Знаешь, Джек, — сказал Ави, — после первой недели никто не осмеливался нападать на них. Никто, ни единого раза.

— Да и я не решился бы связываться с ними, — тихо произнес Кларк.

На первой неделе произошло событие, словно ниспосланное провидением, — арабский юноша убил ножом пожилую израильтянку. Это было отнюдь не политическим преступлением, а всего лишь попыткой ограбления. Араб допустил роковую ошибку — он убил старуху на глазах у патруля. Солдат тут же догнал его и обезвредил одним ударом каратэ — словно на учениях или в кино. Задержанному арабу тройка религиозных деятелей предоставила выбор: подвергнуться израильскому суду или понести наказание в соответствии с традициями ислама. Юноша совершил еще одну роковую, на этот раз последнюю, ошибку — он потребовал, чтобы его судили по мусульманским обычаям, рассчитывая на снисхождение. После недельного пребывания в израильской больнице — это было необходимо для лечения от полученной травмы — араба доставили на суд, проведенный по традициям Корана и под председательством имама Ахмеда бин Юсуфа. На следующий день его доставили самолетом в столицу Саудовской Аравии Эр-Рияд, вывели на базарную площадь, позволили юноше раскаяться в своих прегрешениях, и тут же палач обезглавил его мечом. Райан не знал, как произнести фразу «жестокое, но справедливое наказание» на иврите, по-гречески и по-арабски. Израильтян потрясла суровая и мгновенная кара, однако мусульмане только пожимали плечами: у Корана строгие законы по отношению к преступникам, и на протяжении веков они продемонстрировали свою действенность.

— Твои соотечественники все еще недовольныусловиями соглашений?

Ави нахмурился. Джек поставил его перед выбором — выразить личную точку зрения или сказать правду.

— Между нами, Райан… они чувствовали бы себя в большей безопасности под защитой наших десантников. — Как всегда, правда одержала у Ави верх. — Но они привыкнут. Потребуется еще несколько недель, и они обязательно привыкнут. Арабам нравятся швейцарские гвардейцы, а ключ к спокойствию на улицах — в настроении у наших арабских друзей. А ты ответишь на мой вопрос? — При этих словах голова Кларка чуть повернулась.

— Возможно. — Райан смотрел на улицу.

— Ты имел отношение к заключению этих соглашений?

— Нет, — ответил Райан бесстрастным голосом, ничем не отличающимся от поведения солдат патруля. — Это ведь было озарение Чарлза Олдена, верно? А я стал всего лишь рассыльным.

— Именно это и утверждает Элизабет Эллиот. — Ави больше ничего не требовалось.

— Ты не задал бы этот вопрос, не зная ответа на него, Ави. Тогда зачем спрашивать?

— Весьма искусно. — Генерал Бен-Иаков сел за стол и знаком подозвал официанта. Прежде чем снова заговорить с Райаном, он заказал две бутылки пива. Кларк и второй телохранитель ничего не пили. — Ваш президент оказал на нас огромное давление — пригрозил приостановить поставки оружия…

— Согласен, Ави, он мог бы сделать это более деликатно, но не я формирую политику. Твои соотечественники навлекли это на себя убийством безоружных демонстрантов. В результате перед нами открылась страница нашей истории, которую хочется забыть. Этот безумный поступок обезоружил израильское лобби в конгрессе — многие из них находились по другую сторону нашего движения за гражданские права — не забывай этого, Ави. Вы вынудили нас предпринять определенные шаги. К тому же… — Райан внезапно замолчал.

— Да?

— Понимаешь, Ави, все может обернуться к лучшему. Ты только оглянись по сторонам! — В этот момент принесли заказанное ими пиво. Джеку так хотелось пить, что трети бутылки тут же не стало.

— Действительно, нельзя исключить такую вероятность, — согласился Бен-Иаков.

— Разведывательная информация, которую вы получаете из Сирии, лучше нашей, — напомнил Райан. — Мне стало известно, что там начинают относиться к урегулированию серьезно — не поднимая излишнего шума, разумеется. Ну, прав я или нет?

— Если это на самом деле правда, — проворчал Ави.

— А ты не задумывался над тем, что самое трудное в мирной разведывательной информации?

Бен-Иаков задумавшись уставился на дальнюю стену.

— Верить в то, что мир в пределах досягаемости?

Джек кивнул.

— В этом у нас преимущество перед вами, дружище. Мы уже прошли через подобные испытания.

— Это верно, но русские никогда не говорили — не утверждали — на протяжении двух поколений, что намереваются стереть вас с лица земли. Передай уважаемому президенту Фаулеру, что такие угрозы быстро не забываются.

Джек вздохнул.

— Я уже говорил об этом. Поверь, Ави, я тебе не враг.

— Но и не союзник.

— Теперь — союзник, генерал. Договоры вступили в силу. Моя задача заключается в том, чтобы представить нашему правительству информацию и оценку создавшегося положения. Формируют политику другие лица, занимающие более ответственное положение, которые намного умнее меня, — прибавил Райан с бесстрастной иронией.

— Вот как? И кто же эти люди? — Генерал Бен-Иаков посмотрел на американца, не скрывая улыбки. Его голос стал тише. — Сколько времени ты занимаешься разведкой, Джек? Меньше десяти лет. А за плечами у тебя дело с подводной лодкой, операция в Москве, роль, которую ты сыграл во время президентских выборов…

Джек попытался сдержаться, но потерпел неудачу.

— Бог мой, Ави! — Но как он узнал обо всем?

— Не поминай имя Господа всуе, доктор Райан, — упрекнул его заместитель директора Моссада. — Мы находимся в городе Бога. Эти швейцарские парни могут услышать и открыть огонь. Передай прелестной мисс Эллиот: если она все-таки захочет оказать слишком большое давление, у нас есть друзья в средствах массовой информации, а также история… — Ави улыбнулся.

— Ави, если твои сотрудники заговорят об этом с Элизабет, она просто не поймет, о чем идет речь.

— Чепуха! — фыркнул генерал Бен-Иаков.

— Могу поручиться за это.

Теперь удивился бригадный генерал:

— Этому трудно поверить.

Джек допил пиво.

— Ави, я сказал тебе все, что мог. Тебе никогда не приходило в голову, что ты получаешь сведения из недостаточно надежного источника? Тогда я вот что тебе скажу: у меня нет точной информации о том, на что ты намекал. Если и был достигнут какой-то компромисс, меня не посвятили в подробности. Ну хорошо, у меня есть основания считать, что такое могло произойти, и я даже могу постараться угадать, о чем идет речь. Но если меня посадят перед судьей и начнут задавать вопросы, все, что я смогу ответить, будет: мне ничего не известно. Так что, мой друг, нельзя шантажировать человека, угрожая обнародовать сведения, о которых он ничего не знает. Тебе придется немало потрудиться, чтобы убедить их в том, что вообще что-то произошло.

— Боже мой, Мур и Риттер действовали по-настоящему элегантно, правда?

Райан поставил на стол пустой стакан.

— Генерал, такого не бывает в действительности. Это происходит только в кино. Послушай, Ави, поступившая к тебе информация скорее всего недостаточно проверена. Сенсационные сведения часто грешат этим. Жизнь никогда не сумеет сравняться с искусством. — Райан проявил способности незаурядного актера, он даже усмехнулся для пущей убедительности.

— Доктор Райан, в 1972 году фракция «Черный сентябрь», отколовшаяся от Фронта освобождения Палестины, наняла террористов из японской организации Красной армии и поручила им расстрелять посетителей аэропорта Бен-Гуриона. Террористы выполнили задание, убив много пассажиров, главным образом американских протестантов из Пуэрто-Рико. Единственный террорист, которого удалось захватить живым — остальные погибли под пулями наших сил безопасности, — рассказал на допросе, что его мертвые товарищи и их жертвы превратятся в небесное созвездие. Я слышал, что в тюрьме он принял иудаизм и даже сделал себе обрезание — зубами, что красноречиво говорит о его незаурядной гибкости, — сухо закончил генерал Авраам Бен-Иаков. — Так что не пытайся убедить меня, будто в мире существуют настолько безумные вещи, что они не могут оказаться правдой. Я занимаюсь разведкой более двадцати лет и за это время убедился, что многое мне неизвестно.

— Ави, даже я не такой параноик.

— Ты не переживал Холокоста, Джек.

— Неужели? Выходит, Кромвель и Картофельный голод не в счет? Бросьте, генерал. Мы размещаем здесь свои войска. Если что-то случится, в Негеве или на Голанских высотах прольется американская кровь.

— Что если…

— Ави, ты спрашиваешь меня «что если». Если это «что если» когда-нибудь произойдет, я сам прилечу сюда. В прошлом я был морским пехотинцем. Ты знаешь, сколько раз в меня стреляли. Второго Холокоста не будет — по крайней мере пока я жив. Мои соотечественники не допустят этого. Подчеркиваю, Ави, не мое правительство, а мои соотечественники. Мы никогда не позволим, чтобы такое произошло еще раз. Если американцам суждено умереть, защищая вашу страну, они умрут.

— Вы уже говорили нечто подобное во Вьетнаме. — Бен-Иаков заметил, как сверкнули при этих словах глаза Кларка.

— Извините меня, генерал, я не высокий правительственный чиновник, всего лишь маленький человек, лезущий не в свое дело. Но я провел на фронте больше времени, чем любой военнослужащий у вас в стране. Надеюсь, вы не обидитесь на мою откровенность. Так вот, сэр, меня по-настоящему приводит в ужас то, что вы у себя постоянно ухитряетесь ступить ногами в дерьмо — вроде как мы у себя дома; правда, мы научились на своем горьком опыте, а вот вы — нет. И я согласен с доктором Райаном. Он действительно приедет сюда, чтобы защищать вас. И я приеду с ним вместе, если дело зайдет так далеко. Мне пришлось убить немало врагов, — произнес Кларк тихим спокойным голосом.

— Еще один морской пехотинец? — попытался свести разговор к шутке Ави, хотя делать этого не следовало.

— Более или менее, — ответил Кларк. — Как у нас принято говорить, поддерживаю боевую форму, — добавил он с улыбкой.

— А ваш коллега? — спросил Ави, кивнув в сторону Чавеза, который стоял на углу, осматривая улицу.

— Ничем мне не уступает. Равно как и парни в Десятом кавалерийском полку. Но эти разговоры о войне — полная чепуха. Вы оба понимаете это. Если вам нужна безопасность, сэр, прежде всего нужно решить свои домашние проблемы. Мир наступит сразу после этого, как радуга после бури.

— Учиться на вашем опыте…

— У нас было расстояние в четыре тысячи миль, куда можно отступить. Здесь Средиземное море совсем рядом. Так что вам лучше учиться на наших ошибках, чем на своих собственных. Хорошо уже то, что вы более готовы к настоящему миру, чем были готовы мы.

— Но нам его навязали…

— Если ситуация улучшится, сэр, вы будете только благодарны. Если ничего не выйдет, вам понадобится плечо друга, когда начнутся неприятности. — Кларк обратил внимание, что Динг с небрежным видом покинул свой пост на другой стороне улицы, двигаясь с кажущейся неторопливостью туриста.

— Вы имеете в виду себя?

— Это уж точно, генерал, — ответил Кларк. Он был настороже, окидывая взглядом прохожих. Кого заметил Чавез? Что упустил он, Кларк?

* * *

Кто они? — подумал Госн. И в следующее мгновение вспомнил. Бригадный генерал Авраам Бен-Иаков, заместитель директора Моссада, ответил его ум, порывшись в бесчисленном множестве фотографий, которые носил в памяти Госн. Разговаривает с американцем. Кто этот американец?.. Голова Госна повернулась медленно, будто нехотя. У американца несколько телохранителей… тот, что рядом с ним, даже не скрывает этого. Очень серьезный мужик… пожилой… далеко за сорок. В глаза бросался его жесткий взгляд… нет, скорее настороженный. Можно держать под контролем выражение лица, но не глаз… Ага, он снова надел очки. Значит, где-то есть еще телохранители плюс охранники из израильской службы безопасности. Госн понимал, что задержал свой взгляд чуть дольше, чем следовало, но…

— Извините. — С ним столкнулся мужчина, чуть меньше его ростом и более щуплый. Смуглое лицо, походит на араба, но говорит по-английски. Отстранился от Госна еще до того, как тот понял, что его быстро и профессионально обыскали. — Виноват. — Мужчина пошел дальше. Госн не знал, было ли это столкновение случайным или его только что проверил сотрудник израильской, американской или какой-нибудь иной службы безопасности. Ну и пусть, он не был вооружен, даже без карманного ножа, только сумка, полная книг.

Кларк заметил, как Динг показал жестом, что все в порядке — самое обычное движение, словно согнал муху с шеи. Тогда почему объект проявил очевидный интерес к человеку, которого он охраняет, — всякий, проявляющий интерес, становится объектом? Почему объект остановился и окинул Райана взглядом? Кларк посмотрел по сторонам. Через стол от них сидела прелестная девушка. Похожа на европейку, говорит на одном из германских языков, по-видимому голландском. Красивая девушка, такие девушки привлекают внимание. Может быть, он и двое разведчиков оказались между девушкой и восхищенным мужчиной? Может быть. Для офицера, отвечающего за чью-то безопасность, невозможно провести границу между бдительностью и манией преследования, даже когда он понимает тактическую обстановку, а Кларк в данном случае не питал никаких иллюзий по этому поводу. С другой стороны, они выбрали первое подвернувшееся кафе на случайно найденной улице, и то, что Райан оказался здесь, а потом он и Бен-Иаков решили лично убедиться, как развиваются события в городе… Нет, ни у кого не может быть такого чувствительного разведывательного аппарата или такого количества агентов, чтобы охватить весь город, — возможно, за исключением русских — и чтобы угроза стала реальной. Но почему в глазах этого мужчины мелькнуло выражение, словно он узнал кого-то?

Ладно. Кларк запомнил его лицо, и «фотография» незнакомца встала на отведенное ей место в картотеке памяти вместе с сотнями других.

* * *

Госн продолжал свое собственное патрулирование. Он уже купил все нужные книги и теперь следил за швейцарскими гвардейцами, за тем, как они передвигаются, оценивал уровень их готовности. Ави Бен-Иаков, думал он. Упущенная возможность. Подобные цели не каждый день встречаются на улице. Он продолжал идти по неровному булыжнику, делая вид, что смотрит в пустоту. Госн свернул в следующий переулок направо, ускорил шаг и попытался опередить вооруженный патруль перед тем, как гвардейцы подойдут к перекрестку. Он одновременно восхищался ими и сожалел, что увидел солдат.

* * *

— Хорошая работа, — заметил Бен-Иаков, обращаясь к Кларку. — Ваш помощник отлично подготовлен.

— Не без способностей. — На глазах Кларка Динг Чавез быстро вернулся на свой пост. — Вы не опознали его?

— Нет. У моих людей есть, возможно, его фотография. Разумеется, мы проверим, но мне кажется, это был самый обычный молодой человек, заинтересовавшийся красивой девушкой. — Бен-Иаков кивнул в сторону голландки — если девушка действительно была родом из Нидерландов.

Кларка удивило, что израильские охранники не проявили интереса. В полной сумке могло оказаться что угодно, а формулировка «что угодно» в данных обстоятельствах обычно имеет отрицательную окраску. Боже, как он ненавидит эту работу! Заботиться о собственной безопасности — другое дело, для этого Кларк пользовался элементом неожиданности, подвижностью, выбранными наугад дорогами и улицами, сменой быстрого и медленного темпа, постоянно настороже, готовый к засадам или выбору путей отхода. Но Райан, хотя и владеет аналогичными инстинктами — с тактической точки зрения заместитель директора ЦРУ, Кларк знал это, умел двигаться очень быстро, — слишком уж полагался на своих телохранителей.

— Продолжай, Ави, — произнес Райан.

— Значит так. Первые подразделения вашего кавалерийского полка размещаются в отведенных им казармах. Нашим танкистам нравится полковник Диггс. Признаться, мне кажется странной их полковая эмблема — ведь бизон, в конце концов, — не более чем дикая корова. — Ави засмеялся.

— И все же я не советовал бы стоять на пути бизона, равно как и на пути танка, Ави. — Интересно, что произойдет в результате первых совместных маневров Десятого полка с израильскими частями, подумал Райан. В американской армии считали, что репутация израильских войск сильно преувеличена, а за Диггсом шла слава командира, всегда говорящего правду и не стесняющегося подгонять подчиненных пинками, если они того заслуживали. — Похоже, мне нужно будет доложить президенту, что ситуация выглядит многообещающе.

— Без трудностей не обойтись.

— Разумеется. Понимаешь, Ави, новое тысячелетие наступит только через несколько лет, — заметил Райан. — Но ты ожидал, что события станут развиваться так гладко?

— Нет, — признался Бен-Иаков. Он сунул руку за деньгами, чтобы расплатиться по счету, и оба встали. Кларк выбрал момент и подошел к Чавезу.

— Ну?

— Всего лишь один этот парень. Тяжелая сумка, но в ней были, кажется, одни книги — между прочим, учебники. В одной даже еще торчал чек из магазина. Ты не поверишь — книги по ядерной физике! По крайней мере я заметил одно название. Большие, толстые и тяжелые книги. Наверно, он аспирант или что-то вроде этого — послушай, какая прелестная девушка!

— Занимайтесь-ка лучше работой, мистер Чавез.

— Она не в моем вкусе, мистер Кларк.

— Что ты думаешь о швейцарских гвардейцах?

— Выглядят впечатляюще. Я не стал бы связываться с такими, если мне не позволят выбрать место и подходящий момент. — Он замолчал. — Тебе не показалось, что парень, которого я обыскал, слишком внимательно их разглядывал?

— Нет.

— Точно. Он смотрел на них, словно оценивал… — Доминго Чавез снова замолчал. — Наверно, здесь привыкли к самым разным солдатам. Как бы то ни было, он смотрел на них профессиональным взглядом. Именно на это я и обратил внимание, а не на то, как он взглянул на тебя и доктора. У этого парня по-настоящему проницательный взгляд, честное слово!

— Что еще?

— Умеет двигаться, в хорошей форме. Правда, руки выглядят мягкими, не такими жесткими, как солдатские. Для студента слишком стар, но сойдет за аспиранта. — Чавез замолчал в очередной раз. — Боже, да мы на всех смотрим с подозрением, словно параноики. У него не было оружия, да и ладони говорят, что он не занимается каратэ или дзю-до. Он просто прошел по улице, уставился на солдат, окинул взглядом доктора и его спутника и двинулся дальше — вот и все. — Иногда Чавезу хотелось вернуться в армию. Там он получил бы уже диплом, стал офицером — вместо этого учится по вечерам в университете Джорджа Мейсона и является телохранителем Райана. Впрочем, доктор — хороший мужик, да и работать с Кларком было… интересно. Хотя жизнь в разведывательной службе какая-то странная.

— Пошли, — заметил Кларк.

— Понятно. — Динг проверил рукой кобуру с автоматическим пистолетом под свободно падающими полами рубашки. Израильские охранники уже двигались по улице.

* * *

Госну удалось настичь их, как он и планировал. В этом ему помогли сами гвардейцы. Старый мусульманский мулла остановил сержанта, чтобы о чем-то спросить. Возникли трудности с переводом. Имам не говорил по-английски, тогда как арабский у швейцарца был еще очень слабым. Такую возможность нельзя было упускать.

— Извините меня, — обратился Госн к имаму. — Разрешите, я помогу вам объясниться. — Он выслушал быстро произнесенные на родном языке фразы и повернулся к сержанту.

— Имам приехал из Саудовской Аравии. Он покинул Иерусалим еще ребенком и просит объяснить, как найти городское управление, где заседает «тройка».

Услышав о высоком звании муллы, сержант снял шлем и склонил голову в знак уважения.

— Прошу передать почтенному имаму, что мы с радостью проводим его.

— А, вот вы где! — раздался чей-то голос, принадлежащий, явно израильтянину. Он свободно говорил по-арабски, хотя и с акцентом. — Здравствуйте, сержант, — добавил он по-английски.

— Добрый день, раввин Равенштейн. Вы знакомы с нашим гостем? — спросил гвардеец.

— Да, конечно. Это имам Мухаммед Аль-Файсал, видный теолог и историк из Медины.

— Значит, это действительно правда? — повернулся к Равенштейну Аль-Файсал.

— Конечно, но в действительности документ представляет еще больший интерес, — ответил раввин.

— Извините меня, — напомнил о своем существовании Госн.

— А вы кто такой? — спросил Равенштейн.

— Студент. Я помог имаму объясниться с сержантом.

— Понятно, — кивнул раввин. — Очень любезно с вашей стороны. Мухаммед приехал сюда, чтобы посмотреть на манускрипт, найденный во время раскопок. Это ученое мусульманское толкование очень старой торы. Поразительная находка, десятый век! Сержант, я провожу уважаемого имама. Благодарю и вас, молодой человек.

— Вам не потребуется сопровождение, сэр? — спросил сержант. — Мы идем в ту же сторону.

— Нет, спасибо, мы слишком стары и не угонимся за вами.

— Хорошо. — Сержант отсалютовал. — До свидания.

Патруль направился дальше. Несколько прохожих, остановившись, смотрели на стариков и улыбались.

— Автором рукописи является сам Аль-Калда, и там есть ссылки на труды Нухема из Акры, — продолжал Равенштейн. — Сохранность манускрипта поразительна!

— Мне хочется скорее взглянуть на него. — Ученые поспешно, насколько позволяли им старые ноги, направились по улице, не обращая внимания на происходящее вокруг.

Лицо Госна не отражало его внутренних чувств. Для швейцарских гвардейцев, удалившихся на половину квартала в сопровождении толпы ребятишек, его лицо выражало удивление и восторг. Внутренняя дисциплина позволила ему не спеша свернуть в боковую улицу, сделать поворот и наконец скрыться в тихом переулке. Лишь после этого он позволил чувствам овладеть собой: увиденное потрясло его и привело в уныние.

Мухаммед Аль-Файсал был, несмотря на свой скромный внешний вид, одним из пяти знаменитых исламских ученых, видным историком и дальним родственником правящей в Саудовской Аравии королевской семьи. Если бы не возраст — почти восемьдесят лет, — он мог бы стать одним из трех религиозных деятелей, управляющих Иерусалимом. Правда, дело было не только в возрасте: по политическим соображениям на этом посту должен был находиться уроженец Палестины. Мухаммед Аль-Файсал не был другом Израиля и оставался одним из самых консервативных духовных лидеров Саудовской Аравии — тогда почему он с готовностью принял договор?

Что еще хуже, швейцарские гвардейцы отнеслись к нему с нескрываемым уважением. Но что было уж совсем плохо, так же отнесся к нему и израильский раввин. Прохожие на улице, большей частью палестинцы, наблюдали за происходящим с интересом и… чем еще? Терпимостью? Одобрением, словно это было самым естественным в мире! Израильтяне с давних пор твердили, что уважают права своих арабских соседей, но это утверждение было писано на песке, так что говорить о нем всерьез не приходилось.

Равенштейн был, конечно, не таким. Книжный червь, живущий в своем маленьком мире мертвых вещей и мыслей, он часто выступал в поддержку умеренности в отношениях с арабами, вел раскопки, привлекая мусульман для консультаций… и теперь…

И вот теперь он превратился в психологический мост между еврейским миром и арабским. Такие люди, как Равенштейн, будут продолжать трудиться точно так же, как они делали это всю жизнь, но теперь их поведение уже не было отклонением от нормы, верно?

Мир. Значит, это возможно. Осуществимо. Это не было еще одной безумной идеей, навязанной жителям региона кем-то издалека. И как быстро привыкало к нему местное население! Израильтяне покидали свои дома. Швейцарцы уже заняли одно поселение и уничтожили опустевшие дома в нескольких других. Создана комиссия из саудовцев, которая восстанавливает земельные участки и передает их бывшим законным владельцам. Готовится строительство огромного арабского университета на окраине Иерусалима, финансируемое Саудовской Аравией. Как стремительно развиваются события! Израильтяне сопротивляются осуществлению соглашений, но не так отчаянно, как ожидал Госн. Он слышал от двух десятков людей, что в течение недели город заполнят потоки туристов — комнаты в отелях бронировали с небывалой быстротой, пользуясь для этого спутниковой связью. Уже запланировано строительство двух гигантских отелей, способных принять огромное количество туристов. От одного лишь туризма палестинцы получат колоссальный доход. Они уже объявили о том, что одержали полную политическую победу над Израилем, и потому решили проявить великодушие в своем триумфе — вдобавок это выгодно с коммерческой точки зрения, а палестинцы были самыми ловкими коммерсантами в арабском мире.

И все-таки Израиль уцелеет.

Госн сел за столик в уличном кафе, поставил тяжелую сумку на тротуар и заказал стакан фруктового сока. Ожидая, пока его принесут, он смотрел на узкую улицу. Повсюду были евреи и мусульмане. Скоро сюда хлынут орды туристов — первая волна уже прибывает в местные аэропорты. Среди них окажутся, конечно, мусульмане, приезжающие помолиться в Куполе скалы, американцы со своими деньгами, даже японцы, пожелавшие взглянуть на страну, что еще древнее их родины. Палестина превратится в процветающий край.

Процветание — служанка мира и палач недовольства.

Ибрагим Госн не хотел, чтобы его соотечественники или его страна процветали. Может быть, в далеком будущем, но только после того, как будут выполнены необходимые предварительные условия. Он расплатился за сок американскими деньгами и двинулся дальше. Скоро ему удалось остановить такси. Госн въехал в Израиль из Египта. Он покинет Иерусалим и отправится в Иорданию, откуда переедет в Ливан. Ему предстояло много работы, и он надеялся, что в купленных им книгах содержатся необходимые сведения.

* * *

Бен Гудли был докторантом в школе правительственных структур Гарвардского университета. Школа была создана относительно недавно и названа именем Кеннеди. Бен, умный и с приятной внешностью ученый, обладал неиссякаемым честолюбием, которого хватило бы на всю семью, имя которой носила школа. В своей докторской диссертации он рассматривал процессы, закончившиеся безумием вьетнамской войны. Бен уделял особое внимание разведывательной информации, и собранные им материалы оказались настолько противоречивыми, что профессор — его научный руководитель — решил обратиться за помощью к Элизабет Эллиот. Советник по национальной безопасности согласилась встретиться с молодым ученым. Тема диссертации не слишком волновала ее. Единственное, что не нравилось ей в Гудли, — это то, что он был мужчиной. Но тут ничего не поделаешь…

— Конкретно, какие научные исследования вы намерены провести? — спросила она.

— Доктор, мне хотелось бы изучить природу решений, принятых на основе разведывательной информации и связанных с недавними переменами в Европе и на Ближнем Востоке. Трудность заключается в получении доступа к документам по этой тематике.

— Какова окончательная цель ваших исследований? Меня интересует, что вы собираетесь делать в будущем — преподавать, писать научные книги или посвятить себя государственной службе?

— Государственной службе, конечно. Исторические обстоятельства требуют, по моему мнению, чтобы соответствующие люди принимали верные решения. Из моей диссертации вытекает, что разведывательные службы, начиная с 1960-х годов, почти беспрерывно снабжали нас недостаточно надежной информацией. Часто необходимая информация поступала с опозданием или не поступала совсем. У них вся профессиональная деятельность страдает от не правильной направленности. По крайней мере, — он откинулся на спинку кресла, пытаясь быть непринужденным, — со стороны часто создается именно такое впечатление.

— По вашему мнению, в чем причины такого положения?

— Одним из недостатков является набор кадров. То, как ЦРУ, например, вербует сотрудников, отражается на получении информации и ее анализе. Они занимаются тем, что в гигантских масштабах подтверждают свои собственные предсказания. А где их объективность, их способность предвидеть тенденции развития? Разве они смогли предсказать события 1989 года? Нет, разумеется. Что они упускают из виду сейчас? Возможно, массу вещей. Было бы неплохо, — заметил Гудли, — взять под контроль проблемы прежде, чем они перестанут быть просто важными и перерастут в кризисы.

— Согласна с вами. — Элизабет обратила внимание на то, что молодой ученый облегченно вздохнул. Она решила еще немного поиграть с ним, чтобы он понял, для кого будет работать. — Так что же делать с вами?.. — Эллиот устремила взгляд на дальнюю стену — у Маркуса Кабота есть вакансия сотрудника исследовательского отдела. Вам понадобится допуск к секретным работам и придется подписать очень строгий документ, где вы отказываетесь от разглашения всех материалов. Вам будут запрещены публикации без предварительного согласования.

— Но это заранее связывает мне руки, — заметил Гудли. — А как же конституционные права?

— Для того чтобы нормально функционировать, правительство должно хранить тайны. Вы можете получить доступ к поразительным документам. Так вот, вашей целью является публикация книг или вы преследуете цели, о которых говорили? Служба обществу требует жертв.

— Ну что ж…

— В ближайшие несколько лет в ЦРУ откроются вакансии ответственных должностей, — пообещала Эллиот.

— Понятно, — кивнул Гудли с полной честностью. — Я никогда не собирался публиковать секретные документы.

— Разумеется, — согласилась Эллиот. — Полагаю, что сумею все это оформить через мое управление. Ваши данные произвели на меня большое впечатление. Мне хочется, чтобы человек с такими способностями работал для правительства — если вы согласитесь на определенные ограничения.

— В таком случае я согласен, на них.

— Вот и хорошо, — улыбнулась Эллиот. — Теперь вы стипендиат Белого дома. Мой секретарь проводит вас в отдел безопасности. Придется заполнить множество бланков.

— У меня уже есть допуск к секретным документам.

— Вам понадобится нечто более значительное, чем простой допуск. Понадобится особый допуск, разрешающий ознакомиться со специальными программами и материалами государственной важности. Обычно на оформление такого допуска требуется несколько месяцев…

— Месяцев? — переспросил Гудли.

— Я сказала — «обычно». Постараемся ускорить прохождение документов. Советую подыскать себе квартиру. Стипендии вам достаточно?

— Вполне.

— Превосходно. Я позвоню Маркусу в Лэнгли. Вам нужно встретиться с ним. — Лицо Гудли просияло. — Мне очень приятно, что вы будете работать с нами.

Новый стипендиат Белого дома понял намек и встал.

— Постараюсь не разочаровать вас.

Эллиот следила за удаляющейся фигурой молодого ученого. Как просто соблазнять людей. Секс был важным орудием для достижения цели, но жажда власти и честолюбие — намного важнее. Она уже сумела продемонстрировать это. Эллиот улыбнулась.

* * *

— Атомная бомба? — спросил Бок.

— По-видимому, — ответил Куати.

— Кто еще знает про это?

— Ее обнаружил Госн. Больше никто.

— Ею можно воспользоваться? — спросил немец. «Почему он сказал мне об этом?» — эта мысль не покидала его.

— При ударе она серьезно пострадала и нуждается в восстановлении. В настоящее время Ибрагим собирает информацию, чтобы оценить, что потребуется для этого. На его взгляд, это возможно.

— А тут нет какой-нибудь хитрости? Что, если ее задумали израильтяне или американцы? Что-нибудь изощренное?

— Если это хитрость, то поразительно ловкая, — ответил Куати и объяснил обстоятельства находки.

— Тысяча девятьсот семьдесят третий… Да, похоже на правду. Припоминаю, что сирийцы тогда едва не разгромили израильтян… — Бок задумался и покачал головой. — Но как применить ее…

— В этом и состоит вопрос, Гюнтер.

— Ставить такой вопрос слишком рано. Сначала нужно определить, можно ли исправить бомбу. Далее понадобится рассчитать ее взрывную мощь — нет, еще до этого следует определить ее вес, размеры и возможность транспортировки. Это — самое важное соображение. После этого нужно рассчитать ее тротиловый эквивалент — мне кажется, что… — Он замолчал. — Я плохо разбираюсь в таком оружии. Оно не может быть слишком тяжелым. Атомные снаряды выстреливают из артиллерийских орудий калибром меньше двухсот миллиметров. Это я знаю точно.

— Эта бомба гораздо больше, мой друг.

— Тебе не следовало рассказывать мне об этом, Исмаил. В таких вопросах сохранение тайны — исключительно важно. Подобные сведения нельзя доверять никому. Могут проговориться или похвастаться. Далее, в твоей организации могут оказаться вражеские агенты.

— Это было необходимо. Госн нуждается в помощи. У тебя сохранились контакты в ГДР?

— Что за контакты тебе нужны?

Куати объяснил.

— У меня есть несколько знакомых инженеров. Они работали в атомной программе ГДР… теперь она мертва.

— Что ты хочешь сказать?

— Хонеккер собирался построить несколько реакторов русского типа. После объединения Германии их «зеленые» посмотрели на характеристики этих реакторов и… — ну, ты понимаешь, что было дальше. У русских реакторов далеко не самая лучшая репутация. — Бок хмыкнул. — Я ведь же говорил тебе, русские — отсталый народ. Их реакторы были спроектированы главным образом для выработки расщепляемого урана или плутония, чтобы использовать полученные материалы в военных целях, — это объяснил мне один специалист…

— Значит…

— Это значит, что в ГДР велась, по-видимому, работа по созданию ядерного оружия. Интересно, правда? Жаль, что мне никогда не приходило в голову заняться этим вопросом, — тихо, словно про себя, заметил Бок. — Так что от меня требуется?

— Я хотел бы, чтобы ты поехал в Германию и нашел там кого-нибудь — по вполне очевидным причинам нам хочется, чтобы это был только один человек, для оказания помощи.

Вернуться в Германию? — спросил себя Бок.

— Для этого мне понадобится…

Куати бросил ему на колени конверт.

— Веками Бейрут был перекрестком торговых путей. Там готовят документы, которые лучше подлинных.

— Тебе нужно немедленно переехать в другое место, — сказал Бок. — Ты должен исходить из того, что если меня арестуют, то узнают все, что мне известно. Они сломали Петру, так что в состоянии сломать меня или кого угодно.

— Я буду молиться о твоей безопасности. В конверте есть номер телефона. Когда ты вернешься, нас здесь больше не будет.

— Когда мне выезжать?

— Завтра.

12. Жестянщики

— Увеличиваю ставку еще на десять центов, — сказал Райан, заглянув в карты.

— Блефуете, доктор, — ответил Чавез, глотнув пива.

— Я никогда не блефую, — бросил Джек.

— Я — пас. — Кларк положил карты на стол.

— Так все говорят, — заметил сержант ВВС. — Принимаю девять и ставлю двадцать пять.

— Открываем, — потребовал Чавез.

— Три валета.

— Куда мне с восьмерками, — проворчал сержант.

— Но не одной масти, док. — Динг осушил стакан с пивом. — Итак, я выигрываю пять баков.

— Никогда не считай выигрыш, пока он еще на столе, сынок, — посоветовал ему Кларк.

— Эта песня мне не нравится, — ухмыльнулся Чавез. — А вот игра по душе.

— Я считал, что пехота — никудышные картежники, — недовольно буркнул сержант. Он проигрывал уже три доллара, хотя и был отличным игроком в покер. Во время продолжительных перелетов сержант практиковался с политическими деятелями — если им требовался хороший партнер.

— Первое, что узнаешь в ЦРУ, — как метить карты, — объяснил Кларк, отправляясь за выпивкой.

— Мне всегда казалось, что нужно пройти обучение на Ферме, — заметил Райан. Он оставался при своих, но всякий раз, когда у него подбирались хорошие карты, у Чавеза оказывались еще лучше. — В следующий раз вместо меня будет играть жена — тогда вы все пожалеете.

— Она действительно здорово играет? — поинтересовался Чавез.

— По профессии она хирург и сдает так ловко, что может обмануть профессионального игрока. А карты ей нужны для поддержания ловкости рук, — объяснил Райан усмехнувшись. — Я никогда не позволяю ей сдавать.

— Миссис Райан не способна на такое, — заметил Кларк, опускаясь на свой стул.

— Твоя очередь, — сказал Динг.

Кларк принялся тасовать карты, проделывая эту операцию с незаурядным мастерством.

— Как ваше мнение, док?

— О Иерусалиме? Лучше, чем я ожидал. Согласен?

— Когда я был там в последний раз — году в восемьдесят четвертом, по-моему, — Боже, мне показалось, что я снова в Олонгапо на Филиппинах. Запах напряженности, беспорядков. Вроде ничего не видно, но может разразиться в каждый момент. Все время чувствуешь, что за тобой наблюдают. А сейчас стало спокойнее, намного спокойнее. Сыграем в пятикарточный покер? — предложил Кларк.

— Ставки по выбору сдающего, — оживился сержант. Кларк раздал всем по карте «рубашкой» кверху, затем по второй, открывая их. — Девятка пик — военно-воздушным силам. Пятерка бубен — нашему испанцу. Дама треф — доктору. А что сдающему? Сдающий получает туза. Итак, туз ставит двадцать пять центов.

— Ну так что, Джон? — спросил Райан после того, как все сделали ставки.

— Вижу, ты действительно полагаешься на мою наблюдательность, Джек. Через пару месяцев будем знать точно, хотя мне кажется, что все идет нормально. — Он раздал еще по карте. — Флешь-рояль представителя военно-воздушных сил. Извольте назвать ставку, сэр.

— Еще двадцать пять центов. — Сержант чувствовал, как везение вернулось к нему. — Израильская служба безопасности тоже подобрела.

— Вот как?

— Видите ли, доктор Райан, израильтяне строго заботятся о безопасности. Всякий раз, когда мы прилетаем туда, они тут же воздвигают забор вокруг самолета, понимаете? На этот раз забор был не таким высоким. Я поговорил с парой охранников, и они признались, что чувствуют себя лучше, будто опасность уменьшилась — неофициально, между нами, так сказать. Раньше они даже не разговаривали. Похоже, многое изменилось.

Райан улыбнулся и решил воздержаться от ставок. Его восьмерка, дама и двойка и так никуда не денутся. Подобный ход никогда не подводит. Всегда получаешь от сержантов более надежную информацию, чем от генералов.

* * *

— Итак, перед нами, — Госн открыл книгу на нужной ему странице, — израильский вариант американской атомной бомбы М-12. Она сконструирована с увеличенной мощностью взрыва.

— Что это значит? — спросил Куати.

— Это значит, что в момент начала взрыва в ядро впрыскивается тритий. В результате создается больше нейтронов, что резко увеличивает эффективность реакции распада. Поэтому для бомбы требуется относительно небольшое количество расщепляемых материалов…

— Но? — Куати почувствовал, что сейчас последует «но». Госн откинулся назад, не сводя глаз с ядра бомбы.

— Но механизм для впрыскивания трития уничтожен при падении. Криотронные переключатели для одновременного взрыва блоков повреждены, и на них нельзя положиться. Их придется заменить. У нас достаточно взрывчатых блоков, чтобы рассчитать их первоначальную конфигурацию, однако изготовить новые будет очень трудно. К сожалению, нельзя полагаться на то, что я восстановлю бомбу исходя из уцелевших деталей. Придется сначала сделать теоретические расчеты, определить, что может быть сделано и что нет, и затем воссоздать процессы изготовления. Ты не задумывался над тем, какова была первоначальная стоимость создания атомной бомбы?

— Нет, — признался Куати, полагая, что сейчас ему сообщат об этом.

— Это обошлось дороже, чем высадка людей на Луне. В работе принимали участие самые блестящие умы в человеческой истории: Эйнштейн, Ферми, Бор, Оппенгеймер, Теллер, фон Ньюманн, Альварец, Лоуренс — сотни других! Гиганты современной физики. Гении.

— Ты хочешь сказать, что не сможешь выполнить работу?

Госн улыбнулся.

— Нет, командир, я говорю, что смогу. Если для первоначальной работы требовались гении, то, чтобы повторить ее, годятся и жестянщики. Тогда потребовались гениальные умы, потому что исследования велись впервые, а также потому, что в то время технология была крайне примитивной. Все расчеты приходилось вести вручную, на ручных вычислительных машинах. Но уже расчеты первой водородной бомбы проводились на первых примитивных компьютерах — насколько я помню, один из них назывался «Эниак». Но сегодня? — Госн рассмеялся. Ситуация была действительно абсурдной. — Аппарат электронных игр обладает большей вычислительной мощностью, чем «Эниак». Я могу за несколько секунд повторить на персональном компьютере все расчеты, на которые Эйнштейн потратил месяцы. Но самое главное заключается в том, что они не были полностью уверены в осуществимости своих замыслов. А эти замыслы были осуществимы, и мне это известно! Далее, они вели записи о порядке работы. Наконец, у меня имеется шаблон, рабочий эталон, и, хотя я не могу воспользоваться им для обратного построения механизма бомбы, он ложится в основу ее теоретической модели. Знаешь, через два или три года я смогу сделать все в одиночку, своими руками.

— Ты считаешь, что у нас есть эти два или три года? — Поднял голову Куати.

Госн покачал головой. Он уже доложил командиру, что видел в Иерусалиме.

— Нет, будет слишком поздно.

Куати объяснил, какое поручение он дал немецкому другу.

— Хорошо. Куда мы переезжаем?

* * *

Берлин снова стал столицей Германии. Бок тоже стремился к этому, разумеется, но только не в такой Германии. Он прилетел сюда через Сирию, Грецию и Италию и всюду без всяких затруднений проходил паспортный контроль. В Берлине он просто взял напрокат машину и поехал на север от столицы по шоссе Е-74 к Грейфсвальду.

Гюнтер остановился на «мерседес-бенце». Он попытался обосновать свой выбор тем, что находится в Германии под прикрытием документов бизнесмена, да и выбрал он не самый большой автомобиль. Скоро он понял, что вполне мог бы взять в аренду и велосипед. Это шоссе не ремонтировалось при властях ГДР и теперь федеральное правительство старалось восполнить пробел. Шоссе — по крайней мере одна его сторона — представляло собой протянувшееся на много километров поле деятельности ремонтных бригад. Стоит ли говорить, что другая половина была уже отремонтирована и по ней мчались сотни мощных стремительных «мерседесов» и БМВ, — направляющихся на юг, к Берлину. Капиталисты с Запада торопились экономически завоевать то, что рухнуло в результате политической измены.

Бок свернул с шоссе, не доезжая Грейфсвальда, и поехал на восток в сторону Кемнитца. Усилия ремонтных бригад еще не достигли второстепенных автодорог. Миновав десяток выбоин, Гюнтер остановился и посмотрел на карту. Проехал три километра, сделал несколько поворотов и оказался в ранее престижном районе, где стояли дома прежней элиты. Во дворе у подъезда одного из домов он заметил «трабант». Трава была, разумеется, все еще аккуратно подстрижена, дом содержался в порядке, вплоть до занавесок на окнах — в конце концов, это все-таки Германия, — но ощущался дух начинающегося упадка и ветхости. Бок оставил машину в квартале от нужного ему дома и обходным путем подошел к нему.

— Мне хотелось бы увидеть доктора Фромма, — сказал он женщине — по-видимому, фрау Фромм, — открывшей дверь.

— Кто его спрашивает? — холодно спросила хозяйка. Ей было далеко за сорок, кожа лица туго обтягивала худые щеки, множество морщин разбегалось от тусклых синих глаз и бесцветных узких губ. Она смотрела на пришельца с интересом и даже с надеждой. Еще не зная, почему она смотрит на него с надеждой, Бок решил тем не менее воспользоваться этим.

— Старый друг. — Бок улыбнулся, чтобы подчеркнуть образ давнего знакомого. — Мне хочется удивить его.

Женщина на мгновение заколебалась, затем на лице появилась улыбка и к ней вернулись хорошие манеры.

— Заходите, прошу вас.

Бок ждал в гостиной. Он сразу понял, что первое впечатление было верным — но причина поразила его. Обстановка доманапоминала его собственную квартиру в Берлине — та же сделанная по заказу мебель, что выглядела так хорошо по сравнению с мебелью, доступной рядовым гражданам ГДР, теперь не произвела на него впечатления. Может быть, виной тому сравнение с «мерседесом», на котором он приехал? — подумал Бок, слыша приближающиеся шаги. Но нет, такое впечатление создавала пыль. Фрау Фромм не следила за чистотой в доме, как подобает хорошей немецкой домохозяйке. Верный признак, что в семье не все в порядке.

— Вы хотели встретиться со мной? — произнес доктор Фромм, и в это же мгновение узнал гостя. — Как я рад видеть тебя!

— Я не был уверен, что ты узнаешь старого друга, — ответил с улыбкой Бок и протянул руку. — Сколько времени прошло, Манфред!

— Действительно, сколько времени пролетело! Пойдем в кабинет. — Мужчины вышли из гостиной под пристальным взглядом фрау Фромм. Доктор Фромм плотно закрыл дверь и лишь потом повернулся к Боку.

— Прости мою жену. То, что произошло, ужасно.

— Это уже прошлое. Ну, как у тебя дела?

— Разве не слышал? «Зеленые» не оставляют нас в покое. Придется закрыть станцию.

Доктор Манфред Фромм был, правда только на бумаге, заместителем директора атомной станции Любмин-Норд. Ее построили двадцать лет назад по проекту советских инженеров и оборудовали реакторами ВВЕР-230. Несмотря на примитивную конструкцию, эти реакторы при квалифицированных немецких инженерах и операторах работали вполне удовлетворительно. В отличие от Чернобыля на этой станции реакторы находились под защитным куполом. Станция была не особенно надежной — как и не слишком опасной, — но исправно работала: два реактора давали 816 мегаватт электроэнергии плюс немалое количество расщепляемого материала, пригодного для военных целей.

— «Зеленые», — тихо повторил Бок. — Опять они. — Партия «зеленых» являла собой естественное продолжение германского духа, который, с одной стороны, преклонялся перед всем живым в мире, пытаясь всеми силами умертвить это живое — с другой. Партия «зеленых», созданная из крайних — или наиболее последовательных — элементов движения за охрану окружающей среды, выступала против многого, в равной степени неприятного и для Коммунистического блока. Однако «зеленые», потерпевшие неудачу в борьбе против развертывания тактических ракет с ядерными боеголовками — и после того как их успешное развертывание завершилось договором об уничтожении ракет средней дальности, — теперь подняли адский шум в той части Германии, которая раньше называлась ГДР. Кошмарные масштабы заражения окружающей среды на востоке страны превратились для «зеленых» в навязчивую идею, и первой в списке для расправы была атомная промышленность, которую они называли отвратительной и предельно ненадежной. Бок напомнил себе, что «зеленые» никогда не находились под серьезным политическим контролем. Их партия не станет влиятельной силой на политической арене страны, и теперь ею пользовалось то же самое правительство, которое относительно недавно было так ею недовольно. Если раньше «зеленые» вопили об отравлении Рейна и заражении Рура заводами Круппа, а также ужасались при размещении ядерных ракет НАТО, то теперь они отправились в крестовый поход на восток с куда большей страстью, чем Барбаросса во главе армии крестоносцев на Святую землю. Их непрерывное брюзжание по поводу беспорядков на востоке Германии гарантировало, что социализм не скоро вернется сюда. Активность «зеленых» вынудила Бока и Фромма серьезно задуматься, а не была ли деятельность экологов ловким тактическим ходом капиталистов с самого начала.

Бок и Фромм впервые познакомились пять лет назад. Фракция Красной армии разработала план саботажа западногерманского реактора, и ей потребовался совет специалиста, как осуществить это с наибольшей эффективностью. Хотя попытка не стала достоянием общественности, предотвратить нападение на атомный реактор удалось лишь в последнюю минуту. Ликование по поводу успеха западногерманской службы безопасности поставило бы атомную промышленность ФРГ на грань краха.

— Осталось меньше года до полного закрытия станции. Я хожу на работу всего три дня в неделю. Меня заменил «технический эксперт» с Запада, хотя он, разумеется, позволяет мне «давать советы», — сообщил Фромм.

— Тебе этого недостаточно, Манфред, — заметил Бок. Доктор Фромм в недавнем прошлом был главным инженером военного проекта, который вынашивал Эрих Хонеккер. Несмотря на то что русские и немцы были союзниками в рамках мировой социалистической системы, они так и не стали настоящими друзьями. На протяжении доброй тысячи лет обе нации относились друг к другу с подозрительностью. Германская Демократическая Республика по крайней мере попыталась построить социализм, тогда как русские потерпели полную неудачу. В результате вооруженные силы Восточной Германии так и не смогли сравниться по своей мощи с армией на Западе. До последнего момента русские опасались немцев, даже тех, что были на их стороне, и вдруг, совершенно неожиданно, допустили объединение Германии в единое государство. Но задолго до этого непонятного шага русских Эрих Хонеккер пришел к выводу, что подобная подозрительность может оказать влияние на стратегический баланс, и решил сохранить в ГДР часть плутония, получаемого в Грейфсвальде и на других реакторах. Манфред Фромм обладал ничуть не меньшими знаниями, необходимыми для создания атомной бомбы, чем любой русский или американский ученый, хотя ему и не довелось воспользоваться этими знаниями на практике. В течение десяти лет восточные немцы тайно накапливали плутоний до тех пор, пока в последнем приступе марксистской преданности его не передали русским товарищам, чтобы не допустить захвата плутония Западом. Этот заключительный акт стал поводом для яростных взаимных упреков, причем настолько несдержанных, что не все материалы, связанные с подготовкой атомного оружия, были переданы русским. Теперь все контакты между русскими атомщиками и коллегами Фромма были прерваны.

— Мне сделали отличное предложение. — Фромм поднял со своего письменного стола конверт из плотной бумаги. — Приглашают на работу в Аргентину. Мои коллеги с Запада, да и многие прежние друзья уже там, переехали несколько лет назад.

— Хорошие условия?

Манфред фыркнул.

— Миллион немецких марок в год до завершения проекта. Никаких налогов, деньги перечисляются в швейцарские банки, и все остальные прелести, — произнес он бесстрастным голосом. Оба понимали, что принять такое предложение Фромм не мог. Для него работать на фашистов было так же невозможно, как дышать водой. Его дед, один из основателей спартаковского движения, погиб в нацистском концлагере вскоре после прихода Гитлера к власти. Отец работал в коммунистическом подполье, участвовал в знаменитой шпионской группе «Красный оркестр», сумел каким-то образом пережить войну, несмотря на беспрерывные преследования со стороны гестапо и «Зихерхайтсдинст», и оставался уважаемым членом партии до самой смерти. Фромм учился марксизму-ленинизму с того момента, как стал ходить, а ликвидация его профессии не заставила полюбить новую политическую систему, которую его всегда учили презирать. Его увольняют с работы, он не сумел осуществить свои честолюбивые мечты, а теперь какой-то недоучка — инженер из Геттингена — обращается с ним, как с мальчишкой. Но хуже всего было то, что жена настаивала, чтобы он согласился на предложение переехать в Аргентину, и превратила семейную жизнь в ад из-за его отказа. Наконец он решил, что может задать вопрос.

— А ты как оказался здесь, Гюнтер? Вся страна охотится за тобой. Несмотря на то что ты ловко изменил внешность, тебе угрожает опасность.

Бок улыбнулся, довольный.

— Правда, удивительно, как меняют твой вид новая прическа и очки?

— Ты не ответил на вопрос.

— Мои друзья нуждаются в твоей квалифицированной помощи.

— И кто же эти друзья? — В голосе Фромма прозвучало сомнение.

— Они политически приемлемы для нас с тобой. Я не забыл Петру, — ответил Бок.

— Помнишь, как хорошо мы тогда подготовились? Так что же случилось?

— Среди нас оказалась предательница. Из-за нее на станции изменили систему охраны, когда до начала операции оставалось всего три дня.

— Одна из «зеленых»?

Гюнтер позволил себе горькую улыбку.

— Да. Узнав о возможном числе пострадавших среди гражданского населения и ущербе для окружающей среды, она заколебалась. Нам ничего не оставалось, как превратить ее в часть окружающей среды. — Гюнтер вспомнил, что стреляла Петра. Нет ничего хуже осведомителя, и было только справедливо, что именно Петра исполнила приговор.

— Часть окружающей среды, говоришь? Весьма поэтично. — Это была первая попытка Фромма пошутить, и она оказалась такой же безуспешной, как и обычно. Манфред Фромм был начисто лишен чувства юмора.

— Я не могу предложить тебе деньги. Кроме того, не могу ничего прибавить к тому, что уже сказал. ТЫ должен принять решение на основе услышанного. — У Бока не было сейчас пистолета, только нож. Он подумал, понимает ли Манфред выбор, перед которым оказался? Вряд ли. Несмотря на свою идеологическую чистоту, Фромм оставался технократом и его взгляд на события в мире был недостаточно широким.

— Когда нужно ехать?

— За тобой следят?

— Нет. Для обсуждения делового предложения аргентинцев мне приходится ехать в Швейцарию. Подобные вещи нельзя обсуждать в Германии, даже теперь, когда она объединилась и все счастливы, — объяснил он. — Я сам купил билет, получил паспорт, визы и тому подобное. Нет, не думаю, что за мной следят.

— Тогда выезжаем немедленно. Вещи можно не собирать.

— Что сказать жене? — спросил Фромм и тут же понял, что задал вопрос напрасно. Его семейную жизнь нельзя было назвать счастливой.

— Выбери какую-нибудь отговорку.

— Позволь мне все-таки собрать вещи. Так будет проще. Сколько времени потребуется…

— Я не знаю.

Через полчаса все было готово. Жене Фромм объяснил, что уезжает на несколько дней для дальнейших консультаций по поводу работы. Она поцеловала мужа в щеку, глядя на него с надеждой. Так приятно жить в Аргентине, но еще приятнее хорошо жить где угодно. Может быть, этот старый друг сумел убедить его. В конце концов, он ведь приехал на «мерседесе». Возможно, он знал, что их ждет в будущем.

Три часа спустя Бок и Фромм поднялись на борт самолета, вылетающего в Рим. Там они пересели на другой самолет, прибыли в Турцию и затем проследовали в Дамаск. В Сирии они разместились в отеле, чтобы отдохнуть.

* * *

Марвин Расселл выглядит еще внушительнее, чем раньше, подумал Госн. Если у него и был небольшой лишний вес, он исчез вместе с потом после ежедневных учений. Постоянные тренировки с бойцами движения развили его и без того мощную мускулатуру, а под жаркими лучами солнца Марвин так загорел, что его можно было принять за араба. Единственной диссонирующей чертой оставалась его религия. Товарищи докладывали, что Марвин настоящий язычник, неверный, поклоняется — представьте себе! — Солнцу. Это тревожило мусульман, но они старались, не подавая виду, исподволь показать ему подлинную ценность ислама. Передавали, что Марвин прислушивался к их проповедям с интересом. Кроме того, стало известно, что он метко стреляет из любого оружия и с любого расстояния, непобедим в рукопашной схватке и едва не сделал инвалидом их инструктора. Наконец, его искусству в поле позавидует даже лиса. По общему мнению, Марвин оказался хитрым, находчивым бойцом. Если не принимать во внимание его религиозные отклонения, все любили и уважали Марвина.

— Марвин, если ты станешь еще сильнее, к тебе будет страшно подойти! — засмеялся Госн при виде своего американского друга.

— Ибрагим, это была самая лучшая мысль из всего, что приходило мне в голову, — приехать сюда. Я даже не думал, что в мире существуют другие народы, которых преследуют вроде моего, — но вы защищаетесь и очень успешно. Вы — настоящие мужчины. — Госн не верил ушам: и это говорит человек, что сломал шею полицейскому, будто спичку. — Я хочу помочь вам, всеми силами.

— Среди нас всегда есть место для настоящего бойца. — Если Марвин овладеет арабским, из него выйдет превосходный инструктор, подумал Госн. — Ладно, мне пора отправляться.

— Куда?

— У нас есть лагерь к востоку отсюда. — База находилась на севере. — Там мне нужно выполнить специальное поручение.

— Эта штука, что мы откопали? — небрежно спросил Расселл. Даже слишком небрежно, но ведь такое невозможно, правда? Бдительность — это одно, но мания преследования — совсем иное.

— Нет, кое-что другое. Извини, дружище, но нужно соблюдать крайнюю осторожность.

Марвин кивнул.

— Ты прав, приятель. Из-за этого погиб мой брат — забыл о бдительности. Увидимся, когда вернешься.

Госн сел в автомобиль и выехал из лагеря. В течение часа он ехал по шоссе, ведущему к Дамаску. Иностранцы обычно не обращают внимания на то, что Ближний Восток так мал — по крайней мере его наиболее важные места. Например, по хорошему шоссе можно доехать от Иерусалима до Дамаска за пару часов, несмотря на то что это два совершенно противоположных мира с политической точки зрения — были противоположными мирами, напомнил себе Госн. За последнее время из Дамаска доносились зловещие слухи. Неужели даже сирийское правительство устало от борьбы? Так просто заявить, что это невозможно, однако такие слова утратили свое первоначальное значение.

В пяти километрах за пределами Дамаска он увидел стоящий в условленном месте автомобиль. Госн проехал мимо, осматриваясь вокруг в поисках слежки. Через две тысячи метров он убедился, что все в порядке, развернулся и спустя минуту остановился рядом с автомобилем. Оба пассажира вышли из машины, как было условлено, и их водитель, член организации, сразу уехал.

— Доброе утро, Гюнтер.

— Привет, Ибрагим. Это мой друг Манфред. — Они сели в машину, и Госн тут же тронулся с места.

Инженер посмотрел в зеркало на незнакомца. Старше Бока, худой, с глубоко посаженными глазами. Плохо одет для местного климата и весь потный, как свинья. Ибрагим передал назад пластмассовую бутылку с водой. Незнакомец достал носовой платок и вытер горлышко, прежде чем поднести бутылку к губам. Значит, арабы для тебя недостаточно чистые? — подумал Госн. Ну да ладно, это, в конце концов, не его забота.

Потребовалось еще два часа, чтобы добраться до нового лагеря. Госн намеренно выбрал кружной путь, хотя это не запутает опытного человека — он определит направление по солнцу. Инженер не знал, насколько подготовлен этот Манфред, и хотя было разумно исходить из того, что он владеет определенными навыками, не менее разумно использовать все средства, чтобы нейтрализовать их. К тому моменту, когда они прибыли к месту назначения, только опытный и отлично подготовленный разведчик смог бы запомнить дорогу.

Куати выбрал отличное место для базы. Всего несколько месяцев назад здесь располагался командный пункт группировки «Хезболла». Он был врыт в крутой склон холма, и крыша из рифленого железа была покрыта землей, на которой росли хилые кусты. Только опытный наблюдатель, точно знающий, что он ищет, мог обнаружить базу — а это было очень маловероятно. «Хезболла» особенно успешно боролась с осведомителями в своей среде, настолько успешно, что их не осталось. Грунтовая дорога шла мимо и кончалась у заброшенной фермы, чьи поля были настолько истощены, что здесь нельзя было выращивать даже опийный мак или индийскую коноплю — основную культуру этого района. Внутри помещение было весьма просторно. На бетонированной площадке размером около ста квадратных метров можно было даже разместить несколько автомашин. Единственным недостатком этого укрытия было то, что во время землетрясений — частых в этих местах — оно превратится в западню, из которой будет непросто выбираться. Госн поставил машину между двумя столбами и, выйдя из нее, опустил за собой маскировочную сетку. Да, Куати выбрал отличное место.

Как всегда при обеспечении безопасности, самым трудным оказалось выбрать между двумя крайностями. С одной стороны, чем меньше людей знают о назначении базы, тем лучше. Однако с другой — необходимо иметь охранников, чтобы обеспечить ее безопасность. Куати взял с собой личную охрану — десять бойцов, в преданности и мужестве которых он не сомневался. Охранники знали Госна и Бока в лицо, и начальник охраны подошел к Манфреду.

— Это — наш новый друг, — представил Госн Манфреда. Охранник внимательно посмотрел ему в лицо и отошел.

— Was gibts hier?[69] — нервно спросил Фромм по-немецки.

— Здесь у нас, — ответил по-английски Госн, — нечто весьма интересное.

Это было для Манфреда уроком.

— Kommen sie mit, bitte[70]. — Госн подвел их к стене. Тут у двери стоял часовой с винтовкой, что было куда надежнее дверного замка. Госн кивнул часовому, тот наклонил голову в ответ. Инженер открыл дверь, пропустил спутников в комнату и потянул за шнурок. Загорелись лампы дневного света. В середине комнаты стоял большой металлический верстак, накрытый брезентом. Не говоря ни слова, Госн поднял брезент. Ему уже надоело играть в театр. Пришло время браться за работу.

— Gott im Himmel![71]

— Я тоже вижу это впервые, — признался Бок. — Значит, вот как она выглядит.

Фромм надел очки и склонился над устройством. Прошла минута, прежде чем он поднял голову.

— Американская конструкция, но собрана не в Америке. — Он указал пальцем. — Иная схема. Примитивная система, тридцатилетней давности — нет, даже старше по методике, но не по изготовлению. Посмотрите на эти контуры… Шестидесятые годы, может быть, начало семидесятых. Советское производство? Не исключено, из складов в Азербайджане?

Госн молча покачал головой.

— Неужели израильская? Ist das möglich?[72] — Ответом на этот вопрос стал кивок.

— Не просто возможно, мой друг. Она перед нами.

— Значит, так. Авиационная бомба. Впрыскивание трития в ядро для увеличения взрывной силы — от пятидесяти до семидесяти килотонн, по-видимому. Взрыватели радиолокационный и ударный. Ее действительно сбросили, но взрыва не произошло. Почему?

— Похоже, на ней не было взрывателей. Все, что нам удалось обнаружить, — перед вами, — ответил Госн. Манфред успел произвести на него глубокое впечатление.

Фромм провел рукой внутри бомбового корпуса, ища разъемы.

— Да, вы правы. Очень интересно. — Наступило молчание. — Знаете, ее, по-видимому, можно отремонтировать… и даже…

— Даже что? — спросил Госн, уже зная ответ.

— Бомбу этого образца можно превратить в спусковой механизм.

— Спусковой механизм? — озадаченно произнес Бок. — Но для чего?

— Для водородной бомбы, — ответил Госн. — Я надеялся на это.

— Она будет очень тяжелой, далекой от совершенства современной конструкции. Как принято говорить, примитивная, но эффективная. — Фромм посмотрел на инженера. — Вы хотите, чтобы я помог отремонтировать ее?

— Вы согласны?

— Десять лет… нет, больше, лет двадцать я изучал и думал… Как вы предполагаете использовать ее?

— Это вас беспокоит?

— Она не будет использована в Германии?

— Нет, разумеется, — ответил Госн не без раздражения. Чего ради? — подумал он. — Ведь у их организации нет разногласий с немцами?

Тем не менее что-то заставило Бока обратить внимание на последние фразы, словно реле замкнулось у него в сознании. Он закрыл глаза, чтобы запечатлеть эту мысль в своей памяти.

— Да, я готов оказать содействие.

— Вам хорошо заплатят, — пообещал Госн и тут же понял, что допустил ошибку. Впрочем, разве это имеет значение?

— Я не собираюсь оказывать помощь за деньги! Неужели я похож на корыстного наемника? — возмущенно ответил Фромм.

— Прошу прощения. Я не хотел обидеть вас. Квалифицированный специалист получает вознаграждение за свой труд. В конце концов, мы не нищие.

Я тоже, чуть не вырвалось у Фромма, но здравый смысл победил. Это ведь не аргентинцы, правда? Не фашисты, не капиталисты, это товарищи по революции, которые тоже попали в тяжелую политическую ситуацию… хотя он был уверен, что их финансовое положение в высшей степени благополучно. Советы никогда не дарили вооружение арабам. Его всегда продавали за свободно конвертируемую валюту, даже при Брежневе и Андропове, и если на это соглашались русские, когда они еще придерживались правильного курса… то…

— Я всего лишь объяснил свое отношение и тоже не хотел оскорблять вас. Да, я знаю, что вы не нищие. Вы — солдаты революции, борцы за свободу, и для меня большая честь помогать вам в борьбе. — Он махнул рукой. — Меня устроит любая плата, которую вы сочтете справедливой… — Если только это будет, разумеется, не какой-то жалкий миллион марок! — подумал он. — …Важно, чтобы вы поняли, что я не продаю себя за деньги.

— Так приятно встретить честного человека, — согласился Госн с довольной улыбкой.

Бок подумал, что они оба хватили через край во взаимных похвалах, но промолчал. Он начал понимать, как расплатятся с Фроммом.

— Итак, — произнес Госн, — когда мы примемся за работу?

— Сначала мне понадобятся бумага и карандаш.

* * *

— Кто вы такой, позвольте спросить? — поинтересовался Райан.

— Бен Гудли, сэр.

— Из Бостона? — Акцент был очень характерным.

— Да, сэр. Школа имени Кеннеди. После защиты диссертации продолжаю там учиться, а теперь стал стипендиатом Белого дома.

— Нэнси? — Райан повернулся к секретарше.

— Директор внес его в ваш календарь, доктор Райан.

— Хорошо, доктор Гудли, — улыбнулся Райан. — Заходите. — Кларк окинул взглядом молодого ученого и снова сел.

— Хотите кофе?

— Только без кофеина.

— Хотите работать здесь, юноша, привыкайте к настоящему продукту. Ну, садитесь. Значит, отказываетесь?

— Да, сэр.

— Ну хорошо. — Райан налил свою обычную кружку и опустился в кресло за письменным столом. — Что привело вас в этот дворец загадок?

— Если вкратце, сэр, то поиски работы. Темой моей диссертации были разведывательные операции, их история и перспективы. Мне нужно узнать кое-что для того, чтобы закончить исследование, начатое в школе Кеннеди. Затем хочу узнать, не смогу ли действительно работать здесь.

Джек кивнул. Да, обычное дело.

— Допуск?

— Разрешающий ознакомление со специальными программами и материалами государственной важности. Его я получил недавно. У меня уже был допуск к секретным документам, потому что во время работы в школе Кеннеди пришлось знакомиться с материалами нескольких президентских архивов, главным образом в округе Колумбия, однако некоторые документы в Бостоне все еще засекречены. Я входил в состав группы, которая изучала массу данных по кубинскому ракетному кризису.

— Это работа доктора Николаса Бледсоу?

— Да.

— Признаюсь, я не согласен со всеми выводами Ника, но проведенные исследования произвели на меня глубокое впечатление. — Джек поднял кружку, салютуя поиску ученых.

Гудли написал почти половину этой монографии, включая выводы.

— С чем конкретно вы не согласны — если мне будет позволено задать такой вопрос?

— Действия Хрущева не основывались на здравом смысле. Мне кажется — и материалы подтверждают мою точку зрения, — что при размещении ракет на Кубе он не следовал заранее обдуманному плану, а скорее действовал импульсивно.

— Не могу согласиться. Монография указывает на то, что Советы были обеспокоены в первую очередь нашими ракетами средней дальности в Европе, и особенно в Турции. Представляется разумным предположить, что это был тактический ход, направленный на достижение стабильной ситуации в отношении оперативных сил.

— Ваши исследования не основывались на всех существующих материалах, — заметил Джек.

— Каких, например? — Гудли попытался скрыть раздражение.

— Разведданных, которые мы получали от Пеньковского и других агентов. Эти документы по-прежнему закрыты и останутся в секретном архиве еще двадцать лет.

— Вам не кажется, что пятьдесят лет — это слишком долго?

— Разумеется, — согласился Райан. — Но на то существуют веские причины. Некоторые сведения, содержащиеся в них, остаются… ну, если не все еще злободневными, то по крайней мере способными открыть некоторые подробности, которые нам хочется сохранить в тайне.

— Мне представляется, что это немного отдает паранойей, — заметил Гудли бесстрастным, как ему казалось, голосом.

— Давайте предположим, к примеру, что в то время в России работал наш агент «Банан». Допустим, сейчас он умер — скажем, от старости, — но вот агент «Груша», завербованный им, продолжает свою деятельность. Таким образом, если Советам удастся выяснить, кем был агент «Банан», они могут получить ключ к разгадке личности агента «Груша». Кроме того, нам следует оберегать некоторые методы передачи сведений. В бейсбол играют уже сто пятьдесят лет, но замена остается заменой. В свое время я рассуждал точно так же, как и вы, Бен. Скоро вы узнаете, что большинство шагов, предпринимаемых в Лэнгли, продиктованы разумными причинами.

Попал в ловушку системы, подумал Гудли.

— Между прочим, вы обратили внимание на то, что в своих последних магнитофонных лентах Хрущев красноречиво доказал, что Ник Бледсоу не правильно истолковал некоторые его шаги — это тоже важно.

— Да?

— Предположим, что весной 1961 года у Джона Кеннеди оказались неопровержимые сведения, свидетельствующие о том, что Хрущев намеревался перестроить советскую систему. В 1958 году Хрущев резко ослабил армию и попытался приступить к реформе партии. Предположим далее, что информация по этому вопросу — надежная, достоверная информация — была в распоряжении Кеннеди и маленькая птичка прошептала ему на ухо, что, если он даст некоторую свободу русским, возможно, у нас произошло бы уменьшение напряженности в отношениях между государствами еще в шестидесятых годах. Скажем, гласность наступила бы на тридцать лет раньше. И еще предположим, что президент отказался от такой мысли, пришел к выводу, что по политическим причинам невыгодно давать больше свободы Никите… Это означает, что в шестидесятые годы была допущена величайшая ошибка. За этим последовал Вьетнам и все остальные колоссальные неприятности.

— Я не могу в это поверить. Мы просмотрели архивы. Наши исследования показывают, что здесь нет никакой логики…

— Логика у политического деятеля? — прервал его Райан. — Вот это действительно революционная концепция!

— Если вы действительно утверждаете, что так было на самом деле…

— Это гипотетическое предположение, — заявил Джек, поднимая брови. Боже мой, да ведь эти сведения на виду и доступны всем, кто захочет свести их в единое целое. То обстоятельство, что это никому до сих пор не пришло в голову, является признаком намного более широкой и тревожной проблемы. Однако его больше всего беспокоила та часть вопроса, которая была в этом самом здании. Историю он был готов оставить историкам… до тех пор, пока сам не пополнит их ряды. И когда это произойдет, Джек?

— В это никто не поверит.

— Большинство людей считают, что Линдон Джонсон проиграл первичные выборы в Нью-Гемпшире Юджину Маккарти из-за наступления Тэт во Вьетнаме. Так что добро пожаловать в мир разведки, доктор Гудли. Знаете, что самое трудное в распознавании правды?

— Что?

— Понять, что правда подошла и вцепилась вам в зад. Все не так просто, как вам кажется.

— А распад Варшавского договора?

— Наглядное подтверждение, — согласился Райан. — Мы получали массу сведений, факты были у нас перед носом — и мы не поверили. Ну, если говорить честно, то дело обстояло по-другому. Немало молодых сотрудников в РУ — разведывательном управлении, — добавил он, как показалось Гудли, с излишней снисходительностью, — указывали на это, но руководители управления пренебрегли их мнением.

— А вы сами, сэр?

— Если директор согласится, вам разрешат посмотреть кое-какие документы по этому вопросу. Даже почти все. Большинство наших агентов и полевых сотрудников тоже были застигнуты врасплох. Всем нам следовало проявить большую проницательность, и меня это касается в неменьшей степени. Если уж говорить о моей слабости, она состоит в слишком узком видении проблемы.

— Деревья вместо леса?

— Вот именно, — признался Райан. — Это — опасная ловушка, и даже понимание своих недостатков не всегда помогает.

— Видимо, поэтому меня и послали сюда, — заметил Гудли.

Райан усмехнулся.

— Черт побери, ваше появление мало чем отличается от того, как начал здесь свою деятельность я сам. Добро пожаловать на борт. С чего вы хотели бы начать, доктор Гудли?

Бен, разумеется, уже отчетливо представлял это. И если Райан ничего не подозревает, разве это моя вина? — подумал он.

* * *

— А где вы собираетесь раздобыть компьютеры? — спросил Бок. Фромм уже сидел с бумагой и карандашами.

— Начнем с Израиля, может быть, в Иордании или Турции, — ответил Госн.

— Это недешево обойдется, — предостерег его Фромм.

— Я уже узнал стоимость станков с компьютерным управлением. Действительно, они дорогие. — Ну, не чрезмерно дорогие, подумал Госн. Ему пришло в голову, что доступные ему суммы в твердой валюте могут потрясти этого неверного. — Посмотрим, каковы ваши потребности. Впрочем, что бы ни было нужно, мы достанем.

13. Процесс

Зачем только я согласился на эту должность?

Роджер Дарлинг был гордым мужчиной. Ему удалось неожиданно победить в борьбе за место в Сенате, которое все пророчили другому кандидату, затем стать самым молодым губернатором в истории Калифорнии. Он знал, что гордость — это недостаток, уязвимое место, но также отдавал себе отчет и в том, что у него есть все основания гордиться собой.

Можно было обождать несколько лет, может быть, одержать новую победу на выборах в Сенат и пробиться в Белый дом, вместо того чтобы идти на такой компромисс и обеспечить успех Фаулеру… в обмен на это…

«Это» было самолетом «ВВС-2» — радиосигнал для любого лайнера, на борту которого находится вице-президент США. Очевидный контраст с «ВВС-1» был предметом еще одной шутки, связанной с должностью, являющейся якобы второй по политической важности в стране. Эта шутка, правда, не была столь грубой и в то же время точной, как замечание Джона Нэнса Гарнера, который так определил пост вице-президента: «кувшин с теплыми соплями». Само место вице-президента представляло собой одну из немногих ошибок, совершенных основателями Соединенных Штатов, решил Дарлинг. Когда-то было еще хуже. Первоначально пост вице-президента предназначался для кандидата в президенты, проигравшего выборы, который, являясь подлинным патриотом, занимает эту должность в чужом правительстве и председательствует в Сенате, забыв о мелких политических разногласиях, чтобы служить на благо страны. Почему Джеймс Мэдисон допустил такую глупость, так и не было исследовано учеными, однако его ошибка была быстро исправлена в 1803 году Двенадцатой поправкой к Конституции США. Даже в то время, когда джентльмены, готовящиеся к дуэли, обращались друг к другу «сэр», мнение отцов американской Конституции требовало чрезмерного бескорыстия. Таким образом закон подвергся изменению, и теперь вице-президент стал союзником, а не побежденным соперником. То обстоятельство, что так много вице-президентов поднялись на высшую ступень, является скорее случайностью, чем обдуманным намерением. А уж то, что многие из них блестяще справились с обязанностями президента — Эндрю Джексон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн, — это вообще чудо.

В любом случае для него такая вероятность равна нулю. Боб Фаулер физически здоров, и его политическая платформа совершенно незыблема — лучше, чем у любого президента, начиная с… Эйзенхауэра? Пожалуй. Может быть, даже начиная с ФДР — Франклина Делано Рузвельта. Важная, почти равная президентской, роль вице-президента, которую утвердил Картер для Уолтера Мондейла — на что большинство почти не обратило внимания, хотя подобный шаг оказался весьма конструктивным, — канула в прошлое. Фаулер больше не нуждался в Дарлинге — президент ясно дал это понять.

И вот Дарлинг был отодвинут на вспомогательную — даже не на второстепенную — роль. Фаулер летает на переоборудованном Боинге-747, своем персональном самолете. Роджер Дарлинг пользуется любым свободным самолетом — в данном случае одним из нескольких VC-20 «Гольфстрим», на которых летают все, у кого есть на то соответствующее право. К числу этих счастливцев относятся сенаторы и конгрессмены, входящие в состав основных комитетов, а также те, кого президент считает нужным выделить из числа остальных.

Не будь таким мелочным, упрекнул себя Дарлинг. Становясь мелочным, ты оказываешь поддержку всему дерьму, которое тебя окружает.

Я допустил ничуть не меньшую ошибку, чем Мэдисон, подумал вице-президент, когда его самолет покатился к взлетной полосе. Думая, что политический деятель предпочтет интересы страны своему честолюбию, Мэдисон всего лишь проявил излишний оптимизм. Дарлинг же не принял во внимание очевидную политическую реальность, состоящую в том, что действительная разница между президентом и вице-президентом в значимости занимаемых ими постов намного больше, чем между Фаулером и председателем десятка разных комитетов Сената или конгресса. Чтобы провести законодательную работу, президенту приходится иметь дело с конгрессом. Иметь дело со своим вице-президентом ему не нужно.

Как же это он допустил, чтобы его заманили в такую ловушку? Дарлинг только удивленно покачал головой, хотя задавал себе этот вопрос тысячи раз. Патриотизм, разумеется, был одной из причин или по крайней мере ее политическим двойником. Он привлек на сторону Фаулера Калифорнию, а без Калифорнии они оба оставались бы губернаторами. Единственная крупная уступка, которой он добился, — назначение Чарли Олдена на пост советника по национальной безопасности, — не привела ни к чему, однако он, Дарлинг, являлся решающим фактором в том, что президентство перешло от одной партии к другой. В награду на его долю выпали все самые неприятные обязанности в исполнительной власти — произносить речи, которые редко привлекали внимание прессы, хотя выступления министров оказывались в центре интереса, речи, направленные на то, чтобы обеспечить преданность тех членов партии, которые и без того были преданными, речи, в которых испытывались новые идеи — главным образом неудачные и, как правило, не Дарлинга. Кроме того, на его долю выпало терпеливо ждать, когда с неба ударит молния и поразит его вместо президента. Сегодня он вылетал, чтобы обратиться к общественности с выступлениями о необходимости повысить налоги — за мир на Ближнем Востоке надо платить. Какая чудесная политическая возможность! — подумал Дарлинг. Он выступит перед конвенцией директоров закупочных фирм в Сент-Луисе и объяснит, почему необходимы более высокие налоги. Аплодисменты будут оглушительными!

Однако он принял на себя обязанности вице-президента, дал клятву исполнять свой долг, и если он не выполнит эти обязанности, как сможет взглянуть другим в глаза?

Самолет прокатился по неровной рулежной дорожке мимо ангаров и различных самолетов, включая застывший на площадке Боинг-747 — «Летающий командный пункт для чрезвычайных ситуаций», или «Летком», или чаще — ЛКП, с легкой руки средств массовой информации получивший название «Самолет Судного дня». Где бы ни был президент, этот самолет находился в пределах двух часов летного времени от него (что было совсем непросто, когда президент находился с визитом в России или Китае), поскольку для главы администрации самолет был единственным безопасным местом в случае ядерной войны. Впрочем, сейчас это уже утратило свое значение, верно? Дарлинг заметил, что люди входили в самолет и выходили из него. Ассигнования не были еще урезаны — тем более что этот Боинг принадлежал к числу президентских самолетов и был по-прежнему готов к немедленному вылету. Интересно, подумал Дарлинг, когда все это изменится? Перемены шли полным ходом.

— Мы готовы к взлету. Пристегнулись, сэр? — обратился к нему сержант, сопровождающий самолет.

— Да, конечно. Пора отправляться. — Вице-президент улыбнулся. На президентском «ВВС-1» пассажиры часто демонстрировали свою уверенность в самолете и экипаже, не пристегиваясь при взлете. Еще одно доказательство, что его самолет не принадлежал к самым лучшим, но Дарлинг ведь не мог огрызнуться на предупреждение сержанта — тот всего лишь выполнял свой долг и для него Роджер Дарлинг, вице-президент Соединенных Штатов, был важным пассажиром. Он подумал о том, что этот сержант занимал более ответственное место в Военно-воздушных силах, чем большинство политических деятелей в сфере управления государством, но это ведь не было сюрпризом, верно?

— Слушаюсь, сэр.

* * *

— Как, снова? — спросил Райан.

— Да, сэр, — произнес голос в телефонной трубке.

— Хорошо, через пару минут.

— Да, сэр.

Райан допил кофе и направился к кабинету директора ЦРУ. К его удивлению, там он увидел Гудли. Молодой человек держался подальше от облака сигарного дыма, окутавшего Кабота, и Джеку даже показалось, что Маркус переборщил с имитацией генерала Паттона или кого он там пытался изобразить.

— В чем дело, Джек?

— «Камелот», — ответил Джек, не скрывая раздражения. — Эти засранцы из Белого дома снова отказались принимать участие. Теперь требуется мое присутствие вместо них.

— ТЫ разве чем-нибудь занят?

— Сэр, мы говорили об этом четыре месяца назад. Для сотрудников Белого дома важно…

— Президент и его помощники заняты важными делами, — устало объяснил директор ЦРУ.

— Сэр, к этому готовятся за несколько недель, и все участники оповещаются заранее. Уже четвертый раз подряд…

— Я знаю, Джек.

Райан не хотел отступать.

— Директор, кто-то должен объяснить им, насколько это важно.

— Я уже пытался, черт побери! — огрызнулся Кабот. Джек знал, что директор действительно сделал все что мог.

— Вы не пробовали действовать через госсекретаря Талбота или Денниса Банкера? — спросил Джек. По крайней мере к их мнению президент все еще прислушивается, едва не прибавил Джек.

Впрочем, Кабот понял, что имел в виду Райан.

— Слушай, Джек, мы не можем отдавать приказы президенту. Наше дело давать советы, на которые он не всегда обращает внимание. А ты отлично справляешься с игрой. Деннису нравится играть с тобой.

— Понимаю, сэр, но это не моя работа — неужели они никогда не знакомятся с результатами?

— Чарли Олден знакомился. Думаю, их не пропускает и Лиз Эллиот.

— Да уж, — заметил Райан ледяным тоном, не обращая внимания на присутствие Гудли. — Они ведут себя безответственно, сэр.

— Это слишком уж сильно сказано, Джек.

— Зато слишком верно, директор. — Райан старался сохранить самообладание.

— Можно спросить — что такое «Камелот»? — поинтересовался Бен Гудли.

— Игра, — ответил Кабот. — Обычно — управление страной в критической ситуации.

— А, вроде «Саги» и «Глобал»?

— Вроде, — бросил Райан. — Президент никогда не принимает в ней участия. Причина состоит в том, что мы не можем рисковать — действия президента в каждой конкретной ситуации должны остаться в тайне. Да, я согласен, это кажется слишком изощренным, но так было всегда. Вместо президента участие принимает советник по национальной безопасности или другой ответственный сотрудник администрации, а потом президент выслушивает отчет о результатах игры. Вот только президент Фаулер считает, что его не нужно беспокоить такими мелочами, а теперь и его сотрудники начинают вести себя так же глупо. — Джек был раздражен, а потому употребил слова «президент Фаулер» и «глупо» в одном предложении.

— Вы считаете, это действительно необходимо? — спросил Гудли. — По моему мнению, это кажется анахронизмом.

— У вас застрахована машина, Бен? — внезапно спросил Райан.

— Да, конечно.

— Случалось попадать в аварию?

— Не по моей вине, — ответил Гудли.

— Тогда стоит ли беспокоиться о страховке? — И тут же Джек ответил на свой вопрос: — Потому что это страховка, верно? Вы не думаете, что она вам понадобится, но потому, что она может понадобиться, вы тратите деньги — или в моем случае время, — чтобы было на что положиться.

Стипендиат Белого дома небрежно махнул рукой, словно отметая сравнение.

— Бросьте, это совсем иное дело.

— Совершенно точно. В автомобиле вы рискуете только своей жизнью. — Райан замолчал, прекратив проповедь. — Хорошо, директор, меня не будет до конца дня.

— Я обратил внимание на твои возражения и рекомендации, Джек. Постараюсь при первой же возможности сообщить о них президенту — да, хорошо, что ты не ушел, я хотел спросить относительно «Ниитаки».

Райан замер и повернулся к Каботу.

— Сэр, мистер Гудли не имеет допуска к этому слову, уже не говоря о другой информации.

— Мы не собираемся обсуждать суть дела. Когда сотрудники на нижних этажах, — Райан с облегчением заметил, что директор ЦРУ не произнес «Меркурий», — будут готовы к… э… новому методу работы? Мне нужно улучшить метод передачи сведений.

— Через шесть недель. До этого будем пользоваться другими методами, о которых мы говорили.

Директор Центрального разведывательного управления кивнул.

— Хорошо. Белый дом проявляет к этому живой интерес. Всем пойдет на пользу.

— Приятно слышать, сэр. До завтра. — Джек вышел из кабинета.

— Что это значит, «Ниитака»? — спросил Гудли, когда за спиной Райана закрылась дверь.

— Извините, Гудли. Советую вам как можно быстрее забыть это слово. — Кабот упомянул кодовое название операции лишь для того, чтобы поставить Райана на место, и теперь еще оставшаяся у него честность восставала против сделанного им шага.

— Да, сэр. Можно задать вопрос, не относящийся к делу?

— Конечно.

— Правда ли, что Райан оправдывает свою репутацию?

Кабот ткнул огрызок своей сигары в пепельницу и погасил ее к облегчению собеседника.

— У него немало заслуг.

— Вот как. Я слышал об этом. Понимаете, именно поэтому меня и прислали сюда — изучить личности, которые не похожи на других и выделяются из общей массы. То есть в первую очередь меня интересует, как происходит развитие и выдвижениесотрудников ЦРУ. Райан, например, стремительно поднялся по служебной лестнице. Вот я и хочу узнать, как это ему удалось.

— Он оказывался прав намного чаще, чем ошибался, попадал в рискованные ситуации и успешно выбирался из них, а также осуществлял полевые операции, которые даже мне кажутся невероятными, — произнес Кабот после минутного раздумья. — А вы, мистер Гудли, не имеете права ни при каких — подчеркиваю, ни при каких — обстоятельствах разглашать это.

— Понимаю, сэр. Можно ознакомиться с его личным досье?

Брови у директора ЦРУ поползли на лоб.

— Все, что вы видите или слышите здесь, является секретным. В случае если захотите что-нибудь написать…

— Извините меня, сэр, но я знаю. Все, что я напишу, проходит через цензуру на предмет безопасности. Я дал подписку. Мне очень важно узнать, как сотрудник находит себя в вашей работе, и Райан представляется идеальным случаем для изучения этого процесса. Именно поэтому Белый дом и направил меня сюда, — напомнил Гудли. — Мне поручено докладывать о ходе работы.

Кабот на мгновение замолчал.

— Ну что ж, тогда можно.

* * *

Автомобиль Райана остановился у входа в огромное здание Пентагона, который выходил к Потомаку. Его встретил бригадный генерал ВВС и провел внутрь, обойдя детектор металлических предметов. Две минуты спустя он оказался в одном из подземных помещений, расположенных под этим самым безобразным из правительственных зданий.

— Привет, Джек, — окликнул его Деннис Банкер из дальнего конца комнаты.

— Здравствуйте, мистер Банкер, — отозвался Райан, опускаясь в кресло, предназначенное для советника по национальной безопасности. Игра сразу началась. — Что сейчас происходит?

— Если не считать того обстоятельства, что Лиз Эллиот решила не удостаивать нас своим присутствием? — усмехнулся министр обороны и тут же снова стал серьезным. — Совершено нападение на один из наших крейсеров в восточной части Средиземного моря. Информация пока неполная, однако известно, что корабль получил серьезные повреждения и его, возможно, не удастся удержать на плаву. Судя по всему, немало пострадавших.

— Что еще нам известно? — спросил Джек, включаясь в игру. Он пристегнул окрашенный в особый цвет значок с именем, означающий исполняемую им роль. С потолка над его креслом свисала карточка, говорящая то же самое.

— Не слишком много. — Банкер взглянул на вошедшего в комнату лейтенанта ВМС.

— Сэр, крейсер «Кидд» докладывает, что «Вэлли Фордж» взорвался и затонул пять минут назад в результате полученных ранее повреждений. Спаслось не более двадцати человек. Ведутся спасательные работы.

— Какова причина катастрофы? — спросил Райан.

— Неизвестно, сэр. Во время происшествия «Кидд» находился в тридцати милях от «Вэлли Фордж». Его вертолет послан к месту гибели крейсера. Командующий Шестым флотом привел все корабли в состояние боевой готовности. Авианосец «Теодор Рузвельт» направляет самолеты для прочесывания района.

— Я знаком с командиром воздушной группы на «Рузвельте», — заметил Райан, не обращаясь ни к кому. Впрочем, это было неважно. На самом деле «Теодор Рузвельт» находился в Норфолке и Робби готовился к предстоящему плаванию. Имена, используемые во время военной игры, носили общий характер, и личное знакомство с исполнителями не имело значения, потому что они не должны были иметь отношение к реальным лицам. Но если бы события оказались действительными, то Робби командовал бы самолетами на борту авианосца «Теодор Рузвельт» и его истребитель первым взлетел бы с корабельной катапульты. Было важно помнить, что хотя сейчас шла игра, цель ее являлась исключительно серьезной.

— Какова подоплека ситуации? — спросил Джек. Он не помнил все детали сценария, по которому развертывались действия.

— По сообщениям Центрального разведывательного управления в Казахстане произошел мятеж частей Советской Армии. Кроме того, наблюдаются волнения на двух военно-морских базах, — сообщил ведущий, капитан третьего ранга.

— Советские корабли в районе гибели «Вэлли Фордж»? — задал вопрос Банкер.

— Возможно, подводная лодка, — ответил морской офицер.

— Срочное сообщение, — послышался голос из динамика, укрепленного на стене. — Крейсер «Кидд» передает, что уничтожил направленный на него ракетный снаряд системой ближней защиты. Пострадавших нет, корабль получил небольшие повреждения.

Джек встал и подошел к автоматической кофеварке, чтобы налить чашку кофе. На его лице была улыбка. Откровенно говоря, эти игры представляли немалый интерес. Ему нравилось здесь. Игры так походили на действительность. Его неожиданно усадили в душную комнату, освободив от обычной работы, предоставили противоречивую и запутанную информацию, и в результате он не имел ни малейшего представления о том, что происходит. Но это и есть действительность. Она точно напоминает старую шутку: почему люди, занимающиеся кризисными ситуациями, напоминают грибы? Ответ: их держат в темноте и снабжают дерьмом.

— Сэр, поступило сообщение по «горячей линии»…

Ну хорошо, подумал Райан, сегодня это всего лишь увлекательная игра. Сценарий, должно быть, разработан в Пентагоне. А теперь посмотрим, удастся ли все-таки взорвать весь мир…

* * *

— Больше бетона? — спросил Куати.

— Гораздо больше, — ответил Фромм. — Каждый из станков весит несколько тонн, и они должны покоиться на совершенно неподвижном основании. Помещение тоже должно быть абсолютно устойчивым и герметически изолированным. Оно должно быть чистым, как операционная в больнице, — впрочем нет, гораздо чище любой больницы, где вам приходилось бывать. — Фромм посмотрел в свой список. Но не чище чем немецкая больница, разумеется, подумал он. — Дальше — электроснабжение. Нам потребуются три больших запасных генератора и по крайней мере два ИНЭСа…

— Чего? — спросил Куати.

— Источника непрерывного энергоснабжения, — пояснил Госн.

— Значит, один из запасных генераторов будет всегда в работе?

— Совершенно точно, — кивнул Фромм. — Поскольку эта операция весьма примитивна, мы постараемся пользоваться только одной машиной. Самой серьезной проблемой является надежная цепь электрического питания. Поэтому ток будет пропускаться через ИНЭС, чтобы исключить скачки напряжения. Компьютерная система фрезерных станков в высшей степени чувствительна. Переходим дальше. Нужны операторы самой высокой квалификации.

— Вот с этим будут большие трудности, — заметил Госн. Немец улыбнулся, удивив присутствующих.

— Как раз наоборот. Найти квалифицированных операторов проще, чем вы думаете.

— Каким образом? — спросил Куати. Добрые новости от этого неверного? — недоверчиво подумал он.

— Нам понадобятся, по-видимому, пять специалистов очень высокой квалификации, однако я уверен, что в этом регионе найти их будет просто.

— Где? Здесь нет машиностроительного завода, который…

— Есть, разумеется. Ваши соотечественники носят очки, правда?

— Но…

— Ну конечно! — воскликнул Госн, изумленно закатив глаза.

— Видите ли, степень точности, — обратился Фромм к Куати, — не отличается от той, которая необходима при обработке линз. Устройство станков очень схожее, наши просто больше размерами. Задача заключается в том, чтобы всего лишь выточить точные, заранее рассчитанные кривые в жестком материале. Ядерные бомбы производятся с высочайшей точностью, в соответствии со строгими спецификациями. Такие же требования предъявляются к очкам. Наш объект всего лишь больше, однако принцип тот же самый, и при наличии соответствующего оборудования вопрос только в масштабе, а не в характере работы. Итак: вы сумеете отыскать квалифицированных оптиков, обладающих опытом обработки линз?

— Не вижу, почему нет, — ответил Куати, скрывая раздражение.

— Учтите, это должны быть мастера высокой квалификации, — повторил Фромм подобно школьному учителю. — Выбирайте самых лучших специалистов, с продолжительным опытом работы, по возможности тех, кто обучался в Англии или Германии.

— Возникнет проблема безопасности, — тихо заметил Госн.

— Вот как? Это почему? — спросил Фромм с притворным недоумением, что показалось обоим арабам верхом высокомерия.

— Да, конечно. Вы правы, — согласился Куати.

— Далее, нам нужны прочные столы для размещения оборудования.

* * *

Закончена половина боевого дежурства, подумал капитан-лейтенант Уолтер Клаггетт. Еще сорок пять дней, и подводная лодка «Мэн» всплывет в районе пролива Хуан-де-Фука, примет трос с буксира и последует за ним в Бангор. Там ошвартуется у причала и начнется процесс передачи «синей» команде, которая отправится в следующее патрулирование, имеющее целью сдерживание возможного противника. Поскорее бы, подумал Клаггетт.

Уолтер Клаггетт — друзья звали его Голландцем, это прозвище появилось еще в Военно-морской академии, и он уже не помнил причину его возникновения — был чернокожим тридцати шести лет. Перед отплытием на боевое дежурство ему дали понять, что он является кандидатом на досрочное присвоение звания капитана третьего ранга и может стать командиром атакующей подлодки. Клаггетт был очень доволен таким известием. Две попытки обзавестись семьей окончились для него неудачей, что не было такой уж редкостью среди подводников — к счастью, в обоих случаях детей не было, — и его домом стал Военно-морской флот. Клаггетт с радостью проводил большую часть жизни в море, отдаваясь развлечениям в период не столь и коротких перерывов между дежурствами, проводимым на берегу. Однако смыслом жизни для Уолтера Клаггетта было плавать в море, скользить сквозь черные глубины на борту величественного военного корабля. Общество хороших друзей, уважение, которое он заслужил, исполняя исключительно трудные обязанности, приобретенная им способность всякий раз находить правильный выход из любого положения, шутливые беседы в кают-компании, ответственность за судьбу людей — да, Клаггетт наслаждался всеми сторонами своей карьеры.

Лишь его командир был источником постоянного раздражения.

Каким образом, черт побери, сумел Гарри Рикс подняться так высоко? — недоумевал Клаггетт вот уже в двадцатый раз за эту неделю. Рикс — блестящий специалист. Ему ничего не стоит спроектировать реактор подводной лодки на обратной стороне конверта или даже просто в уме во время редкого сна наяву. Он знал такие вещи о конструкции подводных лодок, о которых даже не мечтали кораблестроители на верфях компании «Электрик Боутс». Рикс мог обсуждать преимущества и недостатки устройства перископа с главным инженером-оптиком Военно-морского флота и знал о методах космической навигации больше, чем НАСА или кто там еще, кто занимался этой программой. И уж, несомненно, куда лучше разбирался в системе наведения их ракетных снарядов «Трайдент-II D-5», запускаемых из подводного положения, чем кто-либо, за исключением разве специалистов ракетного отдела фирмы «Локхид». Две недели назад, во время ужина, он прочитал страницу из инструкции по техническому обслуживанию — прочитал наизусть и не ошибся ни в одном слове! Рикс владел техникой, как, по-видимому, ни один офицер американского флота.

Гарри Рикс был образцовым офицером атомного флота. Без всяких видимых усилий, почти инстинктивно он овладел техническими особенностями своей работы. Клаггетт тоже неплохо разбирался в технических аспектах, связанных с исполнением его обязанностей, но он знал, что никогда не сумеет сравниться с Риксом.

При всем при том Гарри Рикс слабо разбирается в специальности подводника и в управлении ракетоносцем, мрачно подумал Клаггетт. Может показаться невероятным, хотя это и соответствовало действительности, что Рикс не обладал искусством управления подводной лодкой и не умел обращаться с матросами.

— Сэр, — произнес Клаггетт, — это превосходный старшина. Он еще молод, но отлично знает свои обязанности.

— Он не умеет разговаривать с подчиненными.

— Капитан, я не понимаю, что вы имеете в виду.

— Его методы обучения не предусмотрены действующими уставами и наставлениями.

— Это верно, у него несколько необычные приемы, но в результате ему удалось сократить время, требуемое на перезарядку торпедных аппаратов, на целых шесть секунд. Да и сами торпеды в отличном состоянии, даже та, что во время учебных стрельб выскочила на берег. Торпедный отсек в образцовом состоянии. Что еще можно с него спрашивать?

— Я не спрашиваю. Я командую. Отдаю приказы. Требую, чтобы их выполняли так, как я считаю нужным, то есть в соответствии с морским порядком. И я добьюсь, что все будет именно так, как мне хочется, — произнес Рикс зловеще тихим голосом.

Возражать шкиперу по таким вопросам было бессмысленно, особенно когда он формулировал их таким образом, однако обязанности Клаггетта как помощника капитана заключались в том, что ему приходилось стоять между ним и командой, особенно в тех случаях, когда шкипер ошибался.

— При всем моем уважении, сэр, я вынужден не согласиться с вами. Мне кажется, что наша задача — стремиться к достижению наиболее оптимальных результатов, а в данном случае результаты почти идеальны. Хорошим старшиной является тот, кто использует все возможности своих подчиненных, а этот старшина добился успеха, даже не заставляя матросов работать до изнеможения. Если вы осадите его, это может оказать дурное влияние на него и всю боевую часть.

— Помощник, от своих офицеров, и в первую очередь от вас, мне нужна поддержка.

Клаггетт выпрямился в кресле, словно его ударили по лицу. Он заговорил, стараясь держать себя в руках, и голос его звучал спокойно.

— Капитан, вы всегда можете положиться на мою поддержку и преданность. Я не могу быть роботом, выполняя свои обязанности. В их число входят поиски альтернативных решений. По крайней мере, — добавил он, — так учили меня в академии. — Клаггетт тут же пожалел о последней фразе, но она была уже произнесена. Каюта командира подлодки была небольшой, но сразу после слов помощника сделалась еще меньше.

Как это глупо, капитан-лейтенант Уолтер Клаггетт, что вы решили ответить таким образом, подумал Рикс, глядя на своего помощника непроницаемым взглядом.

— Далее, нужно провести учение по обеспечению безопасности реактора, — произнес Рикс.

— Еще одно? Так скоро? — Боже мой, но ведь последнее учение дало идеальные результаты. Почти идеальные, поправил себя Клаггетт. Ребята могли бы сэкономить десять или пятнадцать секунд — правда, помощник не представлял, откуда возьмутся эти сэкономленные секунды.

— Сноровка требует ежедневных учений, помощник.

— Вы совершенно правы, сэр, но уровень их подготовки очень высок. Хочу напомнить, учение по ОБР, проведенное перед самым уходом капитана Росселли, отстало по времени исполнения всего на несколько секунд от рекорда соединения, а при последнем учении мы улучшили и это время!

— Независимо от того, насколько хороши результаты учений, всегда старайтесь их улучшить, помощник. Вот тогда можно быть уверенным, что не случится ничего непредвиденного. Во время очередного учения по ОБР мне нужен рекорд соединения.

Ему нужен рекорд соединения, рекорд флота, мировой рекорд, может быть, даже сертификат от Господа Бога. Более того, этот рекорд должен быть упомянут в его характеристике.

Загудел телефон на переборке. Рикс снял трубку.

— Капитан слушает… да, сейчас приду. — Он положил трубку. — Пост гидролокации сообщил об акустическом контакте.

Через секунду Клаггетт выскочил в коридор, капитан последовал за ним.

— Характер контакта, — потребовал Клаггетт, остановившись за спиной акустика. Являясь помощником капитана, он был ответственным за маневры сближения при тактических схватках.

— Понадобилось несколько минут, чтобы опознать его, — доложил старший акустик. — Контакт очень неустойчивый. Мне кажется, что это подлодка класса 688, курс сто девяносто пять градусов. Контакт прямо на нас, сэр.

— Проиграйте запись еще раз, — приказал Рикс. Акустик перешел на другой экран — его собственный был весь в пометках, сделанных жировым карандашом, и он не хотел их стирать и перемотал запись назад на несколько минут.

— Видите, капитан? Неустойчивый… а вот начал оформляться. В этот момент я вызвал вас.

Рикс ткнул пальцем в экран.

— Вы должны были сообщить мне вот в этот момент, старшина. Напрасно потеряно две минуты. В следующий раз будьте повнимательнее.

— Слушаюсь, сэр. — Что еще мог сказать шкиперу акустик второго класса, которому только что исполнилось двадцать три года?

Рикс вышел из гидролокационной рубки. Клаггетт последовал за ним, одобрительно похлопав акустика по плечу.

— Курс двести семьдесят, скорость пять узлов, глубина пятьсот. Находимся под термоклином, — отрапортовал вахтенный офицер. — Сохраняем контакт со Сьеррой-II на пеленге сто девяносто пять, по левому борту близко к траверзу. Группа слежения и атаки наготове. Заряжены торпедные аппараты номер один, три и четыре. Второй аппарат пуст. Наружные люки закрыты, трубы сухие.

— Дайте мне сведения относительно Сьерры-II.

— Установлен прямой контакт. Цель под слоем температурного скачка, расстояние до цели неизвестно.

— Внешние условия?

— Полный штиль на поверхности, умеренно спокойный слой на сотне футов. Сейчас мы в хорошей изотермической воде. Акустические условия превосходны.

— Первая информация о Сьерре-II. Расстояние примерно десять тысяч ярдов, — послышался голос младшего лейтенанта Шоу из группы слежения.

— Мостик, говорит акустик. Мы опознали Сьерру-II. Это класс 688, американская атакующая подлодка. Оцениваю ее скорость в четырнадцать-пятнадцать узлов, сэр.

— Подумать только! — заметил Клаггетт, поворачиваясь к Риксу. — Мы сумели установить контакт с «Лос-Анджелесом» на расстоянии больше десяти тысяч! Кому-то это очень не понравится…

— Акустик, говорит капитан. Мне нужны данные, а не догадки, — прервал его Рикс.

— Капитан, распознать шум подводной лодки на таком фоне — большая удача, — тихо произнес Клаггетт. В Аляскинском заливе летом полно рыбачьих траулеров и китов, и те и другие издают массу шумов и запутывают акустические дисплеи. — У нас отличный акустик на гидролокационном посту.

— Он получает за это жалованье, помощник. За исполнение своих обязанностей не награждают медалями. Позаботьтесь о том, чтобы у меня была запись, позволяющая установить, не было ли раньше контакта, который он упустил.

На магнитной ленте с записью всегда можно обнаружить что угодно, в зависимости от желания, подумал Клаггетт.

— Мостик, докладывает акустик. Мне удалось прослушать еле слышные обороты винта… По числу оборотов предполагаю скорость в четырнадцать узлов плюс или минус один, сэр.

— Отлично. Вот это уже лучше, акустик.

— Капитан… дистанция может быть несколько меньше чем десять тысяч ярдов… ненамного. Контакт становится более отчетливым… оцениваем расстояние в девять тысяч пятьсот ярдов, курс цели приблизительно триста пять градусов, — доложил Шоу, ожидая, что сейчас ему на голову рухнет небо.

— Значит, расстояние не «больше десяти тысяч ярдов», как вы доложили раньше?

— Нет, сэр, похоже на девять тысяч пятьсот.

— Сообщите, когда снова передумаете, — ответил Рикс. — Снизить скорость до четырех узлов.

— Снизить скорость до четырех узлов, — повторил команду вахтенный офицер.

— Хотите пропустить его вперед? — спросил Клаггетт.

— Да, — кивнул капитан.

— Закончены расчеты торпедной атаки, — доложили из торпедного отделения. Помощник взглянул на часы. Норма для расчетов легко превзойдена.

— Приятно слышать, — отозвался Рикс.

— Скорость четыре узла, сэр.

— Все, он у нас в руках. Сьерра-II на пеленге двести один, расстояние девять тысяч сто ярдов, курс триста градусов, скорость пятнадцать узлов.

— С ним кончено, — произнес Клаггетт. Разумеется, подумал он, цель облегчила нам задачу, двигаясь с такой скоростью.

— Это верно. В бортовом журнале такой маневр будет выглядеть очень неплохо — в графе отчета о патрулировании.

* * *

— Мне это не нравится, — заметил Райан. — Дальнейшее развитие событий может повлечь за собой непредсказуемые последствия.

— Мне тоже, — согласился Банкер. — Разрешаю приготовить боеприпасы на авианосной группе «Теодор Рузвельт».

— Согласен и сообщу об этом президенту. — Райан снял трубку и связался с президентом. В соответствии с условиями сегодняшней игры президент находился на борту самолета «ВВС-1» над Тихим океаном, возвращаясь из какой-то страны тихоокеанского региона. Роль президента в принятии решений исполнял комитет в Пентагоне. Джек передал свою рекомендацию и ждал теперь ответа.

— Только для самообороны, Деннис.

— Ерунда, — спокойно произнес Банкер. — Он прислушивается к моим советам.

Райан ухмыльнулся.

— Согласен, но не в данном случае. Никаких наступательных действий, разрешено всего лишь применить оружие для защиты кораблей эскадры.

Министр обороны повернулся к офицеру связи:

— Передайте на «Теодор Рузвельт», что я требую установить боевое патрулирование с воздуха. Информировать меня о появлении всех целей в радиусе свыше двухсот миль. В случае сближения на более близкое расстояние командиру эскадры действовать по своему усмотрению. Для подводных лодок зона прикрытия пятьдесят миль. При ее нарушении — атаковать и топить.

— Разумно, — согласился Джек.

— У нас потопили «Вэлли Фордж». — Самым разумным объяснением в этот момент была неожиданная атака советской подводной лодки ракетами класса «корабль — корабль». Представлялось, что часть кораблей русского флота действует по своей собственной инициативе или по крайней мере исполняя приказы, поступающие не из Москвы. Затем положение ухудшилось.

— Поступила информация по «горячей линии». Только что произведено нападение на полк стратегических сил сдерживания… на базу межконтинентальных ракет SS-18 в Средней Азии.

— Поднять все стратегические бомбардировщики, готовые к вылету! Джек, сообщите президенту, что я отдал такой приказ.

— Связь вышла из строя, — послышалось из динамика. — Радиоконтакт с «ВВС-1» прерван.

— Какая еще информация у нас имеется? — спросил Джек.

— Это все, что нам известно, сэр.

— Где сейчас вице-президент?

— На борту «Летком-2», в шестистах милях к югу от Бермудских островов. «Летком-1» следует в четырехстах милях впереди «ВВС-1», готовится совершить посадку на Аляске, где президент сменит самолеты.

— Аляска… недалеко от России… возможен перехват. Маловероятно, если только это не миссия камикадзе, без необходимости возвращения, — рассуждал вслух Банкер. — Впрочем, они могли заранее направить туда советский корабль, вооруженный ракетами класса «земля — воздух»… Итак, обязанности Верховного главнокомандующего временно исполняет вице-президент.

— Я считаю, сэр…

— Пока я руковожу действиями, Джек. Президент либо в опасности, либо с ним отсутствует связь. Министр обороны отдал приказ: во главе страны находится вице-президент до тех пор, пока не восстановлена связь, надежность которой проверена голосом и условным кодом. Вооруженные силы переводятся в состояние боевой готовности номер один моей властью.

Вот чего уж никак не отнимешь у Денниса Банкера, подумал Райан, он всегда остается летчиком-истребителем. Мгновенно принимает решения и затем следит за их исполнением. К тому же обычно бывает прав, как и в этом случае.

* * *

Досье на Райана было увесистым, почти в пять дюймов толщиной. Гудли разместился за ним в своей крохотной комнатенке на седьмом этаже. Полдюйма занимала информация о биографии Райана и многочисленные допуски. Сведения о научной деятельности достаточно впечатляющие, особенно докторская диссертация по истории, которую он защищал в Джорджтаунском университете. Джорджтаун, подумал Гудли, это, конечно, не Гарвард, но все-таки весьма уважаемый университет. Первая работа, подготовленная Райаном для ЦРУ, составляла часть программы «Молодые выпускники», инициатором которой был адмирал Джеймс Грир. Она называлась «Агенты и агентства» и рассматривала вопросы терроризма. Поразительное совпадение, решил Гудли, имея в виду то, что случилось позже.

Материалы, повествующие о событиях в Лондоне, занимали тридцать страниц, напечатанных через два интервала, — главным образом отчеты полиции, а также несколько фотографий, вырезанных из газет. Гудли принялся делать выписки. «Ковбой», написал он прежде всего. Подумать только, вмешивается в такие события. Молодой ученый покачал головой. Двадцать минут спустя он прочитал краткое содержание второго доклада, подготовленного Райаном по заданию Центрального разведывательного управления, в котором тот уверенно заявлял, что террористы никогда не осмелятся действовать на территории Соединенных Штатов, и представленного за несколько дней до нападения на его семью.

Ну что, ошиблись, мистер Райан? — усмехнулся про себя Гудли. Все говорят о вас, что вы такой умный, а вот допускаете промахи подобно всем остальным…

Да и во время пребывания в Англии допустил несколько ошибок. Не сумел предвидеть, что Андропова сменит Черненко, хотя и предсказывал, что к власти стремится Нармонов, — предупреждал раньше всех остальных, за исключением Кантровича из Принстона, который первым сумел разглядеть в Андрее Ильиче качества высшего руководителя. Гудли вспомнил, что тогда он сам был еще студентом и спал с Деборой Фрост из Уэллесли… интересно, где она сейчас?

— Сукин сын, — прошептал Бен несколько минут спустя. — Ну и сукин сын! — повторил он восхищенно.

«Красный Октябрь», советский атомный ракетоносец с баллистическими ракетами на борту… нашел убежище в Соединенных Штатах. Райан был одним из первых, кто заподозрил это… Райан, в то время аналитик в Лондонском отделении ЦРУ… провел операцию в море! Застрелил русского матроса. Опять ведет себя подобно ковбою. Не сумел просто арестовать парня, решил застрелить его, словно в кино.

Но черт побери! Русская подлодка с баллистическими ракетами на борту нашла убежище в Америке… Они сумели сохранить это в тайне от всех… Да, вот. Подлодку затем утопили на большой глубине.

Снова вернулся в Лондон… Через несколько месяцев приезжает в Лэнгли, становится специальным помощником Грира и очевидным наследником должности адмирала. Ведет интересную работу для представителей США по контролю над вооружениями…

Боже мой, но это какая-то ошибка! Председатель КГБ погиб в авиационной катастрофе, это всем известно…

Теперь Гудли писал, не отрываясь от блокнота. Может ли знать об этом Лиз Эллиот?

Ты не должен искать в этом досье положительные отзывы о деятельности Райана, снова напомнил себе стипендиат Белого дома. Правда, Эллиот не произнесла этого вслух, но явно дала понять… настолько явно, что ему стало ясно… или так ему показалось, поправил себя Гудли. Внезапно он осознал, в какую опасную игру втянут.

Райан убивает людей. Застрелил по крайней мере троих. Из разговора с ним трудно распознать в нем убийцу. Жизнь — это не вестерн. В реальной жизни никто не носит с собой револьверы с зарубками на рукоятках. Гудли не испытывал смертельного страха, однако напомнил себе, что с Райаном следует обращаться осторожно. Бену еще не приходилось встречаться с людьми, которые убивали других. Разумеется, он не был таким идиотом, чтобы считать их героями или суперменами, но это нужно иметь в виду, верно?

После смерти Джеймса Грира досье Райана не было достаточно подробным, здесь и там попадались пропуски… Не в это ли время происходило что-то в Колумбии? Гудли сделал еще несколько пометок. В то время Райан исполнял обязанности заместителя директора ЦРУ, но вскоре президентом стал Фаулер, судья Артур Мур и Роберт Риттер ушли в отставку, освободив свои посты для представителей новой администрации, а вот Райан с одобрения Сената стал заместителем директора Центрального разведывательного управления. Вот и все данные о его деятельности. Гудли закрыл папку, связанную с работой Райана в ЦРУ, и придвинул к себе досье, касающееся личной жизни Райана и состояния его финансов…

* * *

— Неудачное решение, — заметил Джек. Опоздание на двадцать минут.

— Пожалуй, ты прав.

— Уже слишком поздно. Так где мы ошиблись?

— Не знаю точно, — ответил Банкер. — Может быть, отдать приказ авианосной группе «Леодор Рузвельт» оторваться от противника и уходить?

Райан внимательно посмотрел на карту, прикрепленную к дальней стене.

— Пожалуй… но мы загнали Андрея Ильича в угол… теперь надо дать ему возможность выйти оттуда.

— Но как? Как сделать это, не поставив себя в глупое положение?

— Мне кажется, что в этом сценарии что-то не так… но что?

* * *

— Давайте-ка прижжем ему зад, — размышлял вслух Рикс.

— Каким образом, капитан? — спросил Клаггетт.

— В каком положении торпедный аппарат номер два?

— Он пуст, готовится для профилактического обслуживания, — доложил начальник торпедной части.

— В порядке?

— Так точно, сэр, осмотр произведен за час до того, как был установлен контакт.

— Превосходно, — ухмыльнулся Рикс. — Выстрелим водой из второго аппарата. Проснется, когда услышит звук торпедного залпа!

Черт бы его побрал! — подумал Клаггетт. Это почти то, что могли бы предпринять Манкузо или Росселли. Почти…

— Сэр, мы привлечем к себе внимание этим шумом. Не лучше ли напугать его вызовом по системе «Танго» на частоте «Гертруды»?

— Торпедный офицер, готовы расчеты по цели Сьерра-II? — Значит, Манкузо нужны агрессивные шкиперы — вот я и покажу ему, кто из его подчиненных командиров самый агрессивный..

— Так точно, сэр! — последовал немедленный ответ.

— Приступить к залпу. Произвести выстрел водным столбом из торпедного аппарата номер два.

— Сэр, подтверждаю, что аппарат номер два пуст. Торпеды находятся в трубах один, три и четыре. — Офицер связался с торпедным отсеком. Там подтвердили, что электронные дисплеи показывают ситуацию, соответствующую действительности. В торпедном отсеке старшина заглянул в крошечное отверстие, закрытое толстым стеклом, и убедился, что в трубе номер два ничего нет.

— Торпедный аппарат номер два пуст — произведена визуальная проверка. Сжатый воздух на линии, — передал старшина по внутренней связи. — К залпу готовы.

— Открыть наружный люк.

— Есть открыть наружный люк. Наружный люк открыт.

— Торпедный офицер?

— Данные введены.

— Залп!

* * *

На борту подводной лодки «Омаха», в шести тысячах ярдов, акустик вот уже несколько минут пытался определить, что же это на экране среди фонового шума. Внезапно он увидел движущуюся точку.

— Мостик, докладывает акустик. Быстродвижущийся предмет на пеленге ноль восемьдесят восемь, прямо за кормой!

— Что за черт? — недоуменно произнес вахтенный офицер. По своей должности он был штурманом и всего третью неделю плавал на «Омахе». — Что там у нас за кормой?

— В нас произведен залп — быстродвижущийся предмет на пеленге ноль восемьдесят восемь! Повторяю, в нас произведен залп со стороны кормы!

— Полный вперед, маневр уклонения! — громче, чем следовало, скомандовал внезапно побледневший лейтенант. — Боевая тревога! — Он поднял трубку телефона, соединяющего мостик с каютой капитана, но уже гремели колокола громкого боя и шкипер вбежал на мостик босиком, в расстегнутом мундире.

— Какого черта! Что здесь происходит?

— Сэр, произведен торпедный залп у нас за кормой. Акустик, говорит мостик, что там у вас?

— Ничего, сэр, ничего после запуска торпеды. Был отчетливо слышен звук залпа, выброс воздуха высокого давления, однако… звук был каким-то странным. У меня на экране ничего.

— Право на борт! — скомандовал вахтенный офицер, не обращая внимания на присутствие капитана. Лейтенант по-прежнему исполнял свои обязанности, и никто не освобождал его с поста вахтенного офицера. К тому же управлять подлодкой должен был именно он как штурман. — Глубина сто футов. Запустить отвлекающее устройство!

— Право на борт, исполняю. Сэр, руль положен право на борт, команда о курсе не получена. Скорость двадцать узлов и продолжает увеличиваться, — доложил рулевой.

— Хорошо. Курс ноль-десять.

— Переходим на новый курс — ноль-десять!

— Кто может находиться поблизости от нас? — спросил капитан спокойным голосом, хотя спокойным он себя не чувствовал.

— Где-то в нашем районе должен быть «Мэн», — ответил штурман.

— Гарри Рикс. — Капитану хотелось добавить «вот кретин!», но он сдержался. Такое заявление плохо повлияло бы на дисциплину. — Акустик, говорит капитан! Что у вас?

— Мостик, говорит акустик. В воде ничего нет. Если бы это была торпеда, я уже обнаружил бы ее, сэр.

— Штурман, сбавить скорость до одной трети.

— Слушаюсь! Вперед, одна треть оборотов.

* * *

— Думаю, мы напугали его до полусмерти, — заметил Рикс, глядя на дисплей акустика. Через несколько секунд после торпедного залпа подлодка 688, видная на экране, увеличила скорость до предела, а теперь был слышен булькающий звук отвлекающего устройства.

— Цель только что сбавила скорость, — обороты винта замедляются, сэр.

— Конечно, он понял, что за кормой у него ничего нет. Свяжемся с ним по «Гертруде».

* * *

— Ну и идиот! Неужели он не знает, что вблизи может оказаться советская подводная лодка? — проворчал капитан «Омахи».

— Мы не обнаружили ее, сэр. Пока на экране только рыболовные траулеры.

— Ладно. Отбой боевой тревоги. Пусть командир «Мэна» немного порадуется — если это доставит ему удовольствие. — На лице капитана появилась грустная улыбка. — Это я виноват. Нужно было идти помедленнее — узлов десять вместо пятнадцати. Сбавьте скорость до десяти.

— Слушаюсь, сэр. Какой курс?

— Ракетоносец, уж наверно, обнюхал все, что находится к северу. Поверните на юго-восток.

— Есть.

— У вас отличная реакция, штурман. Думаю, мы увернулись бы от торпеды. Какой урок извлекли?

— Вы сами сказали об этом, сэр. Мы двигались слишком быстро.

— Учитесь на ошибках своего командира, мистер Оберн?

— Как всегда, сэр.

Шкипер одобрительно хлопнул молодого офицера по плечу и вышел из рубки.

* * *

В тридцати шести тысячах ярдов подводная лодка «Адмирал Лунин» плыла тихо, как призрак, на скорости в три узла над самым термоклином. Она тащила за собой буксируемые акустические датчики, и из-за очень малой скорости они несколько опускались вниз.

— Ну? — спросил командир.

— Мы только что услышали взрыв шума на пеленге сто тридцать, — офицер-акустик показал на экран дисплея, — затем все стихло. Через пятнадцать секунд — новый взрыв шума… вот здесь, впереди первого. Судя по характеристике, это американская подлодка класса «Лос-Анджелес» внезапно резко увеличила скорость, реактор работал на полной мощности, затем скорость упала, и она исчезла с наших экранов.

— Это учения, Евгений… первый шум был американским подводным ракетоносцем класса «Огайо». Как по-твоему? — спросил капитан первого ранга Валентин Борисович Дубинин.

— Еще никому не удавалось обнаружить подводную лодку этого класса в районе с большой глубиной…

— Все когда-нибудь случается в первый раз.

— И как мы поступим теперь?

— Замрем на месте и будем ждать. Подлодки «Огайо» движутся тише спящего кита, но мы по крайней мере знаем, что одна из них находится в этих водах. Мы не собираемся преследовать ее. Со стороны американцев было очень глупо обнаружить себя таким образом. Не помню, чтобы такое когда-нибудь случалось.

— Правила игры изменились, капитан, — заметил акустик. Действительно, правила игры претерпели коренные изменения. Во всяком случае от него больше не требовалось каждый раз добавлять «товарищ» к званию командира.

— Совершенно верно, Евгений. Теперь мы занимаемся настоящей игрой, а не охотой друг за другом. В результате никто не пострадает и мы сможем испытать наше мастерство в соревновании с американцами, как на Олимпийских играх.

* * *

— Критические замечания?

— Я бы продолжил сближение перед тем, как сделать торпедный выстрел, сэр, — произнес торпедист. — Он мог запросто уклониться от нашей торпеды.

— Согласен, но ведь мы всего лишь старались напугать его, — заметил Рикс, удовлетворенно улыбаясь.

Значит, именно это было целью учения? — подумал Клаггетт. И еще — чтобы продемонстрировать свою агрессивность.

— Полагаю, мы добились этой цели, — поддержал помощник своего капитана. Присутствующие в рубке дружно заулыбались. Ракетоносцы и атакующие подлодки часто занимались подобными играми, обычно подготовленными заранее. Как всегда, «Огайо» снова одержал верх. Им было известно, разумеется, что где-то поблизости находится «Омаха» и что она занимается поисками русской подлодки класса «Акула», следы которой потерял несколько дней назад патрульный самолет Р-3 у Алеутских островов. Однако никаких следов русской «Акулы» обнаружить не удалось.

— Вахтенный офицер, проложите курс на юг. Выпустив торпеду, мы обнаружили наше присутствие. Теперь укроемся в том районе, где раньше находилась «Омаха».

— Слушаюсь, сэр.

— Хорошо сработано, парни. — Рикс направился к себе в каюту.

— Какой проложить курс?

— На юг, — ответил Дубинин. — Он попытается скрыться, переместившись в район, уже прочесанный «Лос-Анджелесом». Мы сохраним положение над слоем температурного скачка, опустим буксируемые датчики под термоклин и постараемся обнаружить его. — Капитан понимал, что это маловероятно, но фортуна всегда благоволит к смелым. Или что-то в этом роде. Через неделю подлодке нужно было возвращаться в порт, и Дубинин слышал, что новая акустическая система, которую должны установить при очередном текущем ремонте, будет намного лучше теперешней. Он находился к югу от Аляски уже три недели. Подводная лодка, которую ему удалось обнаружить, — «Мэн» или «Невада», если верить разведывательным данным, — скоро закончит патрулирование, вернется в порт, доукомплектуется, проведет следующее патрулирование, снова вернется в порт и выйдет в очередное плавание в феврале, что совпадет по срокам с его выходом в море после ремонта. Так что в следующий раз, когда он вернется в Аляскинский залив, Дубинин встретится с тем же капитаном, который допустил такую ошибку. После переоборудования «Адмирал Лунин» станет намного тише, получит новую гидролокационную систему и тогда… Интересно, подумал Дубинин, чем тогда закончится его игра с американцами? Было бы приятно одержать верх. Сколько времени понадобилось ему, чтобы оказаться здесь, — прекрасные годы, проведенные под руководством Мариуса Александровича Рамиуса в Северном море, где он учился у этого блестящего подводника. Какая жалость, что такой талантливый офицер погиб в результате несчастного случая. Но морская служба всегда была и останется опасной. Рамиусу удалось спасти свою команду, прежде чем затопить подлодку… Дубинин с сожалением покачал головой. Сегодня он мог бы получить помощь от американцев. Мог бы? Да, обязательно получил бы, так же, как американский корабль получил бы помощь от русского судна. Перемены в его стране и в мире изменили взгляды Дубинина на происходящее. Теперь он относился к своей службе более спокойно. Она всегда требовала высочайшего мастерства, но ее смертоносная суть изменилась. Да, конечно, американские ракетоносцы все еще нацеливали свои ракеты на его страну, так же, как русские подлодки — на Америку, но, возможно, и это скоро изменится. А до того момента, когда наступит радикальная перемена в стратегии обеих стран, он, капитан первого ранга Дубинин, будет продолжать патрулирование, выполняя свой долг. Но разве нет иронии судьбы в том, что именно сейчас, когда советский Военно-морской флот начинал достигать уровня американского, мог уже соперничать с ним — подлодки класса «Акула» по уровню технического обеспечения равнялись более ранним подлодкам класса «Лос-Анджелес», — необходимость в этом стала исчезать. Превращается во что-то вроде дружеской игры в карты, подумал Дубинин. А ведь неплохое сравнение…

— Скорость, капитан?

Дубинин задумался.

Предположим, расстояние в двадцать морских миль и скорость цели — пять узлов. Пожалуй, выберем нашу скорость в семь узлов. В этом случае будем двигаться очень тихо и, может быть, сумеем настичь его… каждые два часа будем поворачивать, чтобы полностью использовать возможности нашего гидролокатора… Да, так и поступим. В следующий раз, Евгений, вместе с тобой будут работать два новых офицера-акустика, напомнил себе Дубинин. Сокращение советского подводного флота привело к появлению множества молодых офицеров, которые сейчас проходили обучение новым специальностям. Так что количество офицеров на подводной лодке удвоится и это — не в меньшей степени, чем новое оборудование, — повлияет на возможности охотиться за американскими подлодками.

* * *

— Мы проиграли, — сказал Банкер. — Я проиграл. Я дал президенту плохой совет.

— Не вы один, — признал Райан, поднимая руки над головой и потягиваясь. — Но был ли этот сценарий реальным — то есть соответствовал ли он ситуации сегодняшнего дня?

Оказалось, что по замыслу это был маневр советского руководителя, находящегося под мощным давлением со всех сторон, нацеленный на то, чтобы подчинить себе военных. Исходным пунктом было намерение сделать вид, что осуществляется попытка государственного переворота.

— Маловероятно, но возможно.

— Возможно все, — заметил Джек. — В чем, по вашему мнению, смысл их военных игр?

— Да уж ничего хорошего они о нас там не говорят, можно не сомневаться, — засмеялся Банкер.

Кончилось тем, что Соединенным Штатам пришлось примириться с потерей крейсера «Вэлли Фордж» в обмен на подводную лодку класса «Чарли», которую сумел потопить вертолет с крейсера «Кидд». Такой размен не считался равноценным — подобно обмену ладьи за коня в шахматах. Советские войска в Восточной Германии были приведены в боевую готовность, и более слабые силы НАТО не были уверены, что сумеют оказать достойное сопротивление. В результате Советам удалось добиться уступок в графике вывода своих войск из Германии. Райану показалось, что сценарий военной игры излишне запутан, однаков любом случае смысл учений заключался в том, чтобы найти выход из самого непредвиденного положения. В данном случае они действовали плохо, предпринимали излишне энергичные действия в маловажных ситуациях и действовали слишком медленно в тех, которые были критически важными, хотя в тот момент они этого еще не знали.

Как всегда, урок был следующим: нельзя допускать ошибок. Разумеется, это было известно даже первокласснику, и ошибки допускают все, однако разница между первоклассником и государственным деятелем состоит в том, что ошибки последнего влекут за собой несравнимо более серьезные последствия. Это обстоятельство представляло собой совершенно иной урок, которым редко удается овладеть в совершенстве.

14. Откровение

— Итак, что вы узнали?

— Он в высшей степени интересный человек, — ответил Гудли. — Райан добился такого в ЦРУ, что в это трудно поверить.

— Мне известно о его роли в деле с подводной лодкой и о помощи главе КГБ в получении политического убежища. Что еще? — спросила Лиз Эллиот.

— Его очень уважают в международном сообществе разведчиков. Например, сэр Бэзил Чарлстон в Англии души в нем не чает — правда, нетрудно понять почему, но у него огромный авторитет и в странах НАТО, особенно во Франции. Райан откопал что-то позволившее французской контрразведке арестовать группу террористов из «Аксьон директ», — объяснил Гудли. Ему не слишком нравилась эта роль осведомителя, назначенного сверху.

Советник по национальной безопасности не любила ждать, но торопить молодого ученого не имело смысла. На ее лице появилась лукавая улыбка.

— Значит, вы тоже начали им восхищаться?

— Райан — отличный работник, но и он допустил немало ошибок. Его оценка падения режима в Восточной Германии и процесса объединения оказалась неверной в свете дальнейших событий. — Гудли не захотел сознаться, что оценки всех специалистов по германскому вопросу не сумели правильно определить стремительность, с которой развертывались события. А вот он сам оказался почти абсолютно прав при обсуждении этой проблемы в школе Кеннеди, и статья на эту тему, опубликованная им в каком-то малоизвестном журнале, привлекла к нему внимание Белого дома. Молодой ученый снова замолчал.

— Ну и?.. — подтолкнула его Эллиот.

— В его личной жизни есть сомнительные моменты.

Наконец-то!

— Что именно?

— До прихода на работу в ЦРУ деятельностью Райана на фондовой бирже занималась Комиссия по ценным бумагам и биржевым операциям. Оказывается, небольшая фирма по программному обеспечению компьютеров должна была получить крупный контракт от Военно-морского флота. Райан прослышал об этом раньше всех и отхватил огромный куш. Комиссия по ценным бумагам и биржевым операциям узнала об этом — она расследовала степень участия в этом сотрудников самой фирмы — и занялась выяснением роли Райана. Ему удалось избежать наказания в результате юридической формальности.

— Объясните, будьте любезны.

— Для того чтобы защитить самих себя, представители фирмы организовали публикацию крохотной заметки в журнале, занимающемся вопросами оборонной промышленности. В статье не было даже и двух колонок, однако ее оказалось достаточно, чтобы показать, что сведения, на основании которых они и Райан загребли такие деньги, были доступны широкой общественности. В итоге сделку признали законной. Но еще интереснее то, как после поднявшегося шума поступил с полученными деньгами Райан. Он снял их со своего маклерского счета — сам счет передан сейчас по доверенности в распоряжение четырех разных брокеров. — Гудли опять сделал паузу. — Как вы думаете, насколько велико состояние Райана?

— Не имею представления.

— Свыше пятнадцати миллионов долларов. Из всех сотрудников ЦРУ он самый богатый, причем с ним никто даже сравниться не может. Впрочем, по моему мнению, его активы оценены слишком низко. Можно предположить, что его состояние ближе к двадцати миллионам, но он пользуется одним и тем же методом бухгалтерских расчетов с того времени, когда еще не был сотрудником ЦРУ. Да и кто может винить его за это? Трудно определить размеры «чистого» состояния, и эта цифра к тому же представляет собой нечто метафизическое, правда? Разные бухгалтеры ведут расчеты по-разному, и у них получаются неодинаковые результаты. Как бы то ни было, эти неожиданно свалившиеся на него деньги он положил на отдельный счет, а совсем недавно перевел их в попечительский фонд.

— Для того чтобы дать образование своим детям?

— Нет, — ответил Гудли. — Лица, получающие доход… впрочем, сначала немного истории. Он использовал часть этих денег для строительства магазина товаров повседневного спроса — «7-Одиннадцать» — для вдовы и ее детей. Остальная сумма обращена в облигации казначейства и акции, гарантированные правительством. Цель этого фонда — дать образование ее детям.

— Кто она?

— Зовут ее Кэрол Циммер. Родилась в Лаосе, вдова сержанта ВВС, погибшего во время учений. Райан взял на себя заботу о его семье. Он даже однажды уехал из Лэнгли, чтобы присутствовать при рождении ее последнего ребенка — девочки, между прочим. Райан регулярно навещает семью, — закончил Гудли.

— Понятно. — Лиз Эллиот ничего не было понятно, но так принято говорить. — Есть какая-нибудь связь между ней и Райаном по профессиональной линии?

— Ничего определенного. Как я уже сказал, миссис Циммер родилась в Лаосе. Ее отец был одним из местных племенных вождей, которых ЦРУ поддерживало в их борьбе против Северного Вьетнама. Все его племя погибло. Я не сумел выяснить, как ей удалось спастись. Она вышла замуж за сержанта американских ВВС и переехала в Америку. Сержант погиб в результате несчастного случая, совсем недавно. В досье Райана не содержится ничего, что указывало бы на его предыдущие контакты с этой семьей. Возможна связь в Лаосе — через ЦРУ, — но в то время Райан еще не был на государственной службе, учился в колледже. Так что никакой связи мне установить не удалось. Просто в один прекрасный день, за несколько месяцев до последних президентских выборов, он основал фонд и начиная с этого дня регулярно, раз в неделю навещает семью. Да, еще одна интересная деталь.

— Какая же?

— Я воспользовался для этого перекрестной ссылкой. С этим магазином «7-Одиннадцать» были неприятности: какие-то местные хулиганы приставали к хозяйке, не давали ей работать спокойно. Старшим телохранителем Райана является сотрудник ЦРУ, некто Кларк. Раньше он занимался полевыми операциями, теперь в службе охраны. Мне не удалось раздобыть его досье, — объяснил Гудли. — Как бы то ни было, этот Кларк имел стычку с двумя парнями из местной банды. Один оказался в больнице. Я отыскал вырезку из газеты. Там было опубликовано короткое сообщение — выражалось беспокойство граждан. Кларк и еще один сотрудник ЦРУ — в газете указывалось, что это государственные служащие, никакого упоминания о ЦРУ — подверглись нападению четырех уличных хулиганов. Этот самый Кларк, по-видимому, мужик что надо. Главарь банды попал в больницу, как я уже говорил, со сломанным коленом. Еще один из банды потерял сознание от сильного удара, а двое остальных просто стояли и мочились в штаны. Местная полиция отнеслась к этому происшествию, как к уличному хулиганству, — ну, обычная проблема с молодыми бандитами. Обвинений не было предъявлено.

— Что еще вы знаете о Кларке?

— Я видел его несколько раз. Высокий, широкие плечи, далеко за сорок, спокойный — даже кажется застенчивым. Но его движения — вы знаете, как он двигается? Когда-то я занимался каратэ. Нашим инструктором был бывший офицер подразделения «зеленых беретов», ветеран войны во Вьетнаме. Так вот, он двигался подобно атлету: гибко, экономя силы, но главное у него — в глазах. Они постоянно смотрят по сторонам, никогда не останавливаются на чем-то. Достаточно одного взгляда, и он понимает, представляете вы угрозу или нет. — Гудли сделал паузу. И в это мгновение он понял, кто такой этот Кларк. Каков бы ни был Бен Гудли, назвать его дураком было нельзя. — Кларк — опасен.

— Что вы имеете в виду? — Лиз Эллиот не поняла, о чем говорит Гудли.

— Извините меня. Я узнал это от своего учителя каратэ в Кембридже. Дело в том, что по-настоящему опасные люди не выглядят опасными. Вы можете оказаться в одной комнате с ними и не обратить на них внимания. Моего учителя каратэ пытались ограбить на станции метро прямо в Гарварде. Он мигом уложил трех парней, залитых кровью, на асфальт. Оказалось, они приняли его за швейцара или дворника — он чернокожий, лет пятидесяти. Действительно, походит на швейцара, особенно по манере одеваться, и ничуть не кажется опасным. Вот и Кларк такой, походит на моего старого сэнсея… Это очень интересно, — продолжал Гудли. — В конце концов, он служит в охране, а офицеры охраны знают свое дело. Короче говоря, мне кажется, что эти хулиганы приставали к семье Циммеров. Райан узнал об этом, и его телохранители навели порядок. Полиция графства Арундель была этому только рада.

— Выводы?

— Райан сумел добиться значительных успехов, однако допустил и ряд крупных ошибок. Если говорить о нем в общих чертах, то он принадлежит к прошлому. Райан все еще считает, что холодная война продолжается. Он недоволен действиями администрации президента Фаулера — например, когда несколько дней назад вы не приняли участия в военной игре «Камелот». По его мнению, некоторые правительственные чиновники недостаточно серьезно относятся к выполнению своих обязанностей; он считает, что безответственно игнорировать участие в этих играх.

— Он так и сказал?

— Я цитирую его почти дословно. Когда он пришел и начал ругаться, я был в кабинете у Кабота.

Эллиот покачала головой.

— Вот какие они, рыцари холодной войны. Если мы с президентом будем выполнять свои обязанности должным образом, в мире не будет кризисов, а потому незачем их решать. В этом все дело, не правда ли?

— До сих пор вы отлично справлялись со своей работой, — заметил Гудли.

Советник по национальной безопасности не обратила внимания на его слова, глядя в сделанные ею заметки.

* * *

Стены были возведены, их тщательно изолировали листами пластика. Система кондиционирования уже действовала, устраняя из помещения влагу и частицы пыли. Фромм занимался столами, предназначенными для размещения станков. Впрочем, слово «стол» ни о чем не говорило. Это были конструкции, способные выдержать нагрузку в несколько тонн. На каждой ножке размещались винтовые домкраты. Сейчас немецкий инженер выравнивал столы с помощью спиртовых уровней, встроенных в станины.

— Идеально, — заметил он после трех часов работы. Каждый из столов покоился на массивном железобетонном основании толщиной в метр. После того как поверхность стала строго горизонтальной, ножки закрепили болтами, так что каждая из них составила единое целое с грунтом.

— Неужели станки должны быть такими устойчивыми? — спросил Госн.

— Совсем наоборот, — покачал головой Фромм. — Элемент жесткости здесь отсутствует. Станки плавают на воздушных подушках.

— Но вы сказали, что каждый из них весит больше тонны? — выразил сомнение Куати.

— Использовать такую систему очень просто — вы же видели фотографии судов на воздушных подушках, а они весят по сотне тонн и больше. Станки должны быть установлены на воздушных подушках, чтобы избавиться от земной вибрации.

— Каковы пределы допусков, к которым вы стремитесь? — спросил Госн.

— Примерно такие же, как и для астрономического телескопа.

— Но первые атомные бомбы…

Фромм перебил Госна:

— Американские атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, были изготовлены настолько примитивно, что их создателям должно быть сейчас стыдно. Эти бомбы растратили понапрасну почти всю взрывную силу — в особенности это относится к бомбе, уничтожившей Хиросиму. Сейчас никто не станет конструировать такое примитивное оружие — ведь вы не подумаете о том, чтобы готовить взрывное устройство с взрывателем из горящей пороховой трубки, правда?

Как бы то ни было, мы не можем использовать грубую конструкцию первых бомб, — продолжал Фромм. — Сразу после применения двух первых атомных бомб американские инженеры столкнулись с проблемой недостатка расщепляемых материалов. Эти несколько килограммов плутония, что имеются в нашем распоряжении, представляют собой самый дорогой материал в мире. Для получения расщепляемых материалов требуется завод стоимостью в миллиарды долларов. Затем следуют добавочные расходы на разделение изотопов — новый завод и еще миллиарды долларов. Одна Америка могла позволить себе затратить такие средства на осуществление первоначального проекта. Все ученые мира знали о ядерном распаде — это не было секретом, да и какие секреты могут быть в физике? — но только у Америки оказалось достаточно денег и ресурсов, чтобы предпринять такую попытку. А люди, — добавил Фромм, — какие у них были люди! Таким образом, первые бомбы — между прочим, их было три — были предназначены для использования всего расщепляемого материала, который имелся в распоряжении американцев, а поскольку главным критерием их оценки в то время считалась надежность, то эти бомбы были примитивными, но надежными и эффективными. А для доставки их к цели потребовались самые большие самолеты в мире.

Далее, после победы во второй мировой войне конструирование и изготовление атомных бомб превратилось из проекта военного времени, осуществляемого в отчаянной спешке, в подлинно научную работу. Реактор в Ханфорде производил всего несколько десятых килограмма плутония в год, и американцам пришлось использовать расщепляемый материал с гораздо большей эффективностью. Бомба типа М-12 стала одной из первых атомных бомб усовершенствованной конструкции, а израильтяне еще улучшили ее. Эта бомба обладала взрывной мощью, в пять раз превышающей тротиловый эквивалент той, что уничтожила Хиросиму, причем ее критическая масса была в пять раз меньше — улучшение по эффективности в двадцать пять раз! А мы сумеем еще более усовершенствовать ее — почти в десять раз, на целый порядок.

А вот группа настоящих экспертов, имеющих в своем распоряжении самое современное оборудование, сумела бы еще больше увеличить ее взрывную мощь — скажем, раза в четыре. Современные боеголовки — самое элегантное, самое пленительное…

— Две мегатонны? — недоверчиво спросил Госн. Неужели такое возможно? — подумал он.

— Осуществить это здесь нам не удастся. — В голосе Фромма звучала грусть. — У нас недостаточно надежной информации. Физическая теория ясна и очевидна, но возникают технические проблемы и нет опубликованных материалов, которые помогли бы нам в их решении. Не забывайте, что даже сейчас проводятся испытания боеголовок, целью которых является сделать бомбы меньше и одновременно мощнее. В этой сфере, как и в любой другой, нужны эксперименты, а мы не можем экспериментировать. Кроме того, у нас нет ни времени, ни средств для подготовки квалифицированных техников, которые осуществили бы на практике разработанный проект. Я мог бы создать теоретический проект бомбы мощностью свыше мегатонны, однако, говоря по правде, у нее была бы всего пятидесятипроцентная вероятность успеха. Возможно, даже несколько выше, но приниматься за осуществление такой работы без необходимой программы экспериментов не имеет смысла.

— Что вы можете осуществить при имеющихся в вашем распоряжении возможностях? — спросил Куати.

— Я могу превратить эту бомбу в ядерное оружие с номинальной мощностью от четырехсот до пятисот килотонн. Ее объем будет примерно один кубический метр, а вес составит около пятисот килограммов. — Фромм сделал паузу, стараясь понять выражение лиц арабов. — Ее устройство не будет элегантным, да и размеры, а также вес излишне велики. В то же самое время это взрывное устройство будет очень мощным. — Разумеется, ее конструкция окажется намного более совершенной, чем удалось достичь американским или русским инженерам за первые пятнадцать лет ядерного века, подумал Фромм, так что это совсем неплохо.

— Сдерживание силой взрыва? — спросил Госн.

— Да, — кивнул Фромм. А ведь этот молодой араб очень умен, промелькнула у него мысль. — Для первых атомных бомб применялись массивные стальные оболочки. В нашей бомбе мы используем взрывчатые вещества — это увеличит ее размеры, но сделает вес намного меньше, причем эффективность не пострадает. В момент взрыва в массу будет осуществлено впрыскивание трития. Как и в первоначальной израильской конструкции, это приведет к возникновению большого количества нейтронов, что усилит протекающую реакцию; эта реакция в свою очередь введет дополнительные нейтроны в новый запас трития. Результатом этого станет термоядерная реакция. Расчеты показывали, что количество выделившейся энергии составит пятьдесят килотонн от первичного взрыва и четыреста — от вторичного.

— Сколько понадобится трития? — Хотя получить тритий в небольших количествах не составляет особого труда — он применяется при изготовлении часов и прицелов к огнестрельному оружию, правда, в микроскопических количествах, — Госну было известно, что достать больше десяти миллиграммов трития практически невозможно. В этом он сам недавно убедился. Именно тритий — тритий, а не плутоний, несмотря на заявление Фромма, — является самым дорогим материалом на планете, производимым в коммерческих объемах. Можно достать плутоний, но не тритий.

— У меня есть пятьдесят граммов, — самодовольно заявил Фромм. — Это намного больше, чем нам понадобится.

— Пятьдесят граммов! — воскликнул Госн изумленно. — Пятьдесят?

— В нашем реакторном комплексе производили специальные ядерные материалы для изготовления атомного оружия. Когда социалистическое правительство рухнуло, было принято решение передать полученный плутоний Советскому Союзу — верность делу социализма во всем мире. Понимаете? Однако Советы не оценили нашу щедрость. Они подняли такой шум… — Фромм затих и потом продолжил: — Называли нас… впрочем, как они называли нас, вы можете представить себе сами. Их реакция была настолько резкой и неожиданной, что я решил не посвящать русских в то, что мы занимались производством трития. Как вам известно, тритий очень дорого стоит на коммерческом рынке — вот я и сохранил его, что-то вроде страховки на черный день.

— Где?

— В подвале моего дома. Я спрятал тритий в водородно-никелевых батареях.

Куати это совсем не понравилось. Арабский предводитель был тяжело болен — немец сразу обратил на это внимание — и не мог скрыть свои чувства.

— Мне все равно придется вернуться в Германию за станками, — произнес Фромм.

— У вас есть станки?

— В пяти километрах от моего дома находится астрофизический институт имени Карла Маркса. Там мы должны были производить астрономические телескопы — как обычные, так и работающие в рентгеновском спектре. Увы, мы так и не успели приняться за работу. Подумать только, напрасно потрачена такая великолепная «крыша», а? В мастерской, прямо в еще не распакованных ящиках, находится шесть прецизионных пятиосевых станков — самых лучших, — заметил Фромм с волчьей улыбкой. — Производство американской компании «Цинциннати милакрон». Именно такие станки применяются на американских заводах по производству атомных бомб в Ок-Ридже, Рокки-Флэтс и Пантекс.

— Может быть, у вас есть и операторы для этих станков? — спросил Госн.

— Мы готовили двадцать техников, шестнадцать мужчин и четырех женщин, все они выпускники университета… Нет, это слишком рискованно. К тому же не вызывается необходимостью. Станки настолько совершенны, что на них легко работать. Мы сами могли бы справиться, но на это уйдет слишком много времени. Любой квалифицированный оптик, умеющий обрабатывать линзы для очков, — даже опытный оружейный мастер, в конце концов, — может работать на этих станках. То, что пятьдесят лет назад было уделом лауреатов Нобелевской премии, теперь по плечу любому квалифицированному станочнику, — объяснил Фромм. — Такова природа технического прогресса, правда?

* * *

— Может быть, но я сомневаюсь, — сказал Евгений. Он находился на вахте уже двадцать часов и всего лишь непродолжительный сон будет отделять эту смену от другой, еще более длинной.

Потребовалось все искусство капитана первого ранга Дубинина, чтобы обнаружить ее, — если им это действительно удалось. Он пришел к выводу, что американский подводный ракетоносец направится к югу и что его скорость составит пять узлов. Дальше пришлось принимать во внимание соображения, связанные с состоянием окружающей среды. Следовало не отставать слишком далеко и не допускать, чтобы «Адмирал Лунин» оказался в зоне акустической сходимости. Зоны сходимости, ЗС, представляли собой кольцеобразные, в виде бублика, районы вокруг подлодки. Звук, направляющийся вниз от точки, расположенной в зоне сходимости — конвергенции, — преломляется в зависимости от давления и температуры воды, двигается вверх и вниз по отношению к поверхности по спирали через нерегулярные интервалы, которые в свою очередь тоже зависят от окружающей среды. Стараясь не попадать в эти районы — относительно того, где, по его мнению, находилась цель, — он мог уклониться от обнаружения. Для этого ему было нужно находиться в пределах расстояния прямой линии к цели в том районе, где звук распространяется от своего источника просто радиально. Чтобы решить эту задачу, Дубинину следовало занять позицию над слоем температурного скачка — по его мнению, американская подлодка будет находиться под термоклином — и опустить свои буксируемые пассивные датчики вниз. В результате звуки, издаваемые его двигателем, будут скорее всего отражаться от слоя и американская подлодка их не услышит.

Дубинин сознавал слабые стороны своей тактики. Американская субмарина издавала меньше шума, и у нее было более качественное гидролокационное оборудование, а также отличные акустики. Старший лейтенант Евгений Николаевич Рыков был очень многообещающим молодым офицером, но он являлся единственным специалистом-акустиком, который мог соперничать с американскими операторами, и уже не покидал гидролокационную рубку почти сутки. Единственное преимущество Дубинина заключалось в нем самом. Он был превосходным командиром, отлично разбирался в тактике и знал это. А вот капитан американской подлодки во многом уступал ему и не знал этого. У Дубинина была еще одна трудность. Оставаясь над термоклином, его подводная лодка могла быть легко обнаружена противолодочным патрульным самолетом, но Дубинин был готов на этот риск. Перед ним в пределах досягаемости была награда, причем такая, какой не удавалось достичь ни одному командиру русской подлодки.

Капитан первого ранга и старший лейтенант смотрели не отрываясь на «водопадный» дисплей, наблюдая не движущееся изображение стробоскопа, а искаженную, едва заметную вертикальную линию, не такую яркую, как следовало ожидать. Американский ракетоносец класса «Огайо» двигался с меньшим шумом, чем фоновые звуки океана, и сейчас два русских подводника думали о том, что окружающая среда каким-то образом демонстрировала акустическую тень этого самого совершенного ракетоносца. Вполне вероятно, однако, мелькнула мысль у Дубинина, что из-за крайней усталости перед ними появлялись галлюцинации.

— Нам нужен какой-то звук, — произнес Рыков, протягивая руку за стаканом чая. — Чтобы кто-нибудь уронил гаечный ключ, хлопнул люком… допустил ошибку…

Я мог бы послать в его сторону активный сигнал гидролокатора… нырнуть под слой термоклина и бросить в него звуковой сигнал, получить отраженный и, таким образом, все выяснить… Нет! Дубинин отвернулся в сторону и едва не выругался в минуту слабости. Терпение, Валентин! Они терпеливы, а тебе нужно быть еще терпеливее.

— Евгений Николаевич, ты выглядишь усталым.

— Отдохну в Петропавловске, капитан. Буду спать целую неделю, встречусь с женой — нет, пожалуй, всю неделю спать не буду. — На лице лейтенанта появилась измученная улыбка, освещенная желтым отблеском экрана. — Но мне не хочется отказываться от такой редкой возможности!

— Нельзя рассчитывать на случайные звуки.

— Знаю, капитан. Эти проклятые американские экипажи… Я знаю, что он — «Огайо»! Кто еще может оказаться здесь?

— Воображение, Евгений, стремление принимать желаемое за действительное.

Лейтенант Рыков отвернулся.

— Не верю, что мой капитан сомневается в этом.

— Думаю, что мой лейтенант прав. — Вот это игра, подумал Дубинин. Подлодка против подлодки, ум одного командира против ума другого. Трехмерные шахматы, в которые играют в постоянно меняющемся физическом окружении. И американцы — мастера этой игры. Дубинин понимал это. Еще бы — у них превосходное оборудование, отличные экипажи, блестящая подготовка. Разумеется, американцам это тоже известно, и два поколения превосходства повлекли за собой скорее высокомерие, чем стремление к постоянному совершенствованию… может быть, не у всех, но у некоторых это точно. Хороший командир подводного ракетоносца поступил бы по-другому… Если бы у меня была такая подлодка, подумал Дубинин, никто в мире не сумел бы меня найти!

— Еще двенадцать часов, затем прерываем контакт и идем на базу.

— Жаль, — произнес Рыков, хотя его точка зрения была иной. Шести недель в море для него было достаточно.

* * *

— Глубина шестьдесят футов, шесть-ноль, — скомандовал вахтенный офицер.

— Есть глубина шестьдесят футов, шесть-ноль, — повторил офицер контроля глубины. — Рули глубины вверх десять градусов.

Только что начались учения по запуску ракетных снарядов. Они проводились регулярно, чаще других, и задачей было не только проверить боевую выучку команды, но и напомнить всем об их главном назначении в случае войны — запуске двадцати четырех баллистических ракет «Трайдент-II D-5», каждая из которых несла десять многоцелевых боеголовок независимого наведения Марк-5. В свою очередь каждая из десяти боеголовок имела тротиловый эквивалент в 400 килотонн. В общей сложности на борту подводного ракетоносца находилось двести сорок ядерных боеголовок общей мощностью 96 мегатонн. Однако на деле все обстояло намного сложнее, поскольку полет ядерных ракет основывался на взаимосвязанной логике нескольких законов физики. Небольшие по своей взрывной мощи боеголовки были более эффективны, чем крупные. Но самым важным было то, что боеголовки независимого наведения Марк-5 обладали достоверной точностью попадания в цель ±50 метров вероятной круговой ошибки, что на языке, доступном для нормальных людей, означает следующее: пролетев больше четырех тысяч морских миль после запуска, половина боеголовок отклонится от цели не больше чем на 164,041 фута, а почти все остальные лягут в радиусе, не превышающем 300 футов. Величина «промаха» была намного меньше кратера, образующегося при разрыве ядерной боеголовки, и в результате баллистические ракеты D-5 были первыми ракетами, запускаемыми с моря и обладающими способностью подавления ракет противника. Они были предназначены для нанесения первого упреждающего удара. Принимая в расчет обычную систему двух боеголовок на одну цель, ракетоносец «Мэн» мог ликвидировать 120 советских ракет и/или бункеров управления, то есть примерно 10 % от общего количества межконтинентальных баллистических ракет в СССР, которые тоже имели своим назначением нанесение упреждающего удара.

В центре управления запуском ракет, ЦУР, расположенном ближе к корме от огромного ракетного отсека, главстаршина включил контрольную панель. Все 24 «птицы» были проверены и готовы к запуску. Бортовая навигационная система снабжала данными систему наведения каждой ракеты. Через несколько минут в нее будут введены поправки по информации, полученной от орбитальных навигационных спутников. Чтобы попасть точно в цель, ракете необходимо знать не только точные координаты цели, но и координаты места своего запуска. НАВСТАР — глобальная орбитальная система определения координат — могла определить их с точностью меньше пяти метров. Главный старшина следил за тем, как менялись огоньки на панели, по мере того как компьютеры запрашивали свои ракеты, сообщавшие им о готовности.

Внутри подводной лодки давление на корпус уменьшалось на 2,2 тонны на квадратный фут при подъеме на каждые 100 футов. Корпус «Мэна» при уменьшающемся давлении воды чуть раздался, и послышался резкий щелчок — сталь корпуса словно облегченно вздохнула.

* * *

Это походило на стон, едва слышный даже по акустической системе, и удивительно напоминало голос кита. Рыков был настолько утомлен, что, случись это несколькими минутами позже, он упустил бы этот звук, но, хотя офицер-акустик уже плохо соображал, его сознание еще не полностью утратило остроту, и он обратил на него внимание.

— Капитан, слышу щелчок от расширения корпуса подлодки… вот здесь! — Он ткнул пальцем в точку на экране, находящуюся прямо у основания тени, которую они с командиром рассматривали. — Он всплывает!

Дубинин вбежал в рубку.

— Приготовиться изменить глубину. — Он надел головной телефон, соединяющий его с акустиком.

— Евгений Николаевич, это нужно сделать хорошо и быстро. Я опущусь ниже слоя температурного скачка, как только американец всплывет над ним.

— Нет, капитан, лучше обождать. Его буксируемые датчики на короткое время останутся под термоклином!

— Черт побери! — Дубинин едва не рассмеялся. — Извини меня, лейтенант. Ты совершенно прав. За мной бутылка «Старки».

— Мы с женой выпьем за ваше здоровье… Я вычислил угловое расстояние… По моим расчетам цель ниже на пять градусов от наших буксируемых датчиков… Капитан, если мне удастся сохранить с ним контакт, в тот момент, когда мы потеряем его и он исчезнет в термоклине…

— Отлично, быстро определите расстояние! — Оценка будет приблизительной, но по крайней мере я получу представление, подумал Дубинин. Он дал несколько распоряжений руководителю группы слежения.

— Два градуса… потрескивание корпуса исчезло… его очень трудно держать, но сейчас он мелькает на фоновом шуме… Исчез! Всплыл через термоклин!

— Один, два, три… — считал Дубинин секунды. Американец проводит, должно быть, ракетные учения или всплывает для установления связи, в любом случае он окажется на глубине в двадцать метров, а его буксируемые пассивные датчики… пятьсот метров длиной… скорость пять узлов и… Все!

— Рулевой, опустить носовые рули глубины на пять градусов. Мы уходим под слой температурного скачка. Старпом, рассчитайте температуру за бортом. Медленно, рулевой, медленно…

«Адмирал Лунин» опустил нос и плавно соскользнул под колыхающуюся волнообразную границу, разделяющую относительно теплую воду у поверхности океана и холодную воду глубин.

— Расстояние? — спросил Дубинин у офицера группы слежения.

— Оцениваем его от пяти до девяти тысяч метров, капитан. Это все, чего мне удалось добиться.

— Молодец, Коля! Великолепно!

— Опустились ниже термоклина, температура за бортом пять градусов, — доложил старпом.

— Носовые рули глубины на нуль. Выровнять корабль.

— Рули глубины на нуле, капитан… корабль выровнен.

Если бы потолок в рубке не был таким низким, Дубинин подпрыгнул бы от радости. Еще бы — ему удалось добиться того, чего не добивался ни один командир советской подводной лодки и, если разведывательные данные соответствуют действительности, в чем преуспели всего несколько американских подводников. Он установил контакт и выследил американский подводный ракетоносец класса «Огайо». Во время войны он смог бы произвести активную гидролокацию противника для определения точной дистанции и осуществить торпедную атаку. Он сумел выследить самую неуловимую добычу в мире и подобраться настолько близко, что мог потопить ее. Он весь дрожал от волнения. Ничто в мире не сравнится с чувством победы. Ничто.

— Руль направо, — произнес он. — Новый курс триста градусов. Медленно увеличить скорость до десяти узлов.

— Но, капитан… — начал старпом.

— Мы разрываем контакт. Он продолжит учения еще минут тридцать. Очень маловероятно, что нам удастся уклониться от него после того, как учения закончатся. Лучше уйти сейчас. Он не должен знать, чего мы добились. Нам еще придется встретиться с ним. В любом случае мы решили свою задачу — сумели обнаружить его и приблизиться на дистанцию торпедного залпа. В Петропавловске, парни, мы все выпьем как следует — за счет вашего капитана! А теперь тихо и незаметно уйдем из этого района, чтобы он не заподозрил наше присутствие здесь.

* * *

Капитану Роберту Джефферсону Джексону хотелось снова быть молодым, хотелось, чтобы его волосы еще оставались совершенно черными, хотелось снова стать юным лейтенантом, только что выпустившимся из Пенсаколы и готовым совершить первый полет на одном из грозных истребителей, которые сидели, подобно гигантским хищным птицам, на взлетной полосе военно-морского аэродрома в Оушеане. То, что все двадцать четыре самолета Ф-HD «Томкэт», стоящие рядом, подчинялись только ему, не было таким волнующим чувством, как ощущение, что могучий истребитель принадлежал ему и только ему. Зато теперь, являясь командиром воздушной группы, он «владел» двумя эскадрильями самолетов «Томкэт», еще двумя Ф/А-18 «Хорнетс», одной эскадрильей штурмовиков А-6Е «Интрудер», еще одной противолодочных охотников «С-3» и, наконец, менее чарующими воздушными танкерами для дозаправки самолетов в полете, «Праулерами», создающими электронные помехи и ведущими электронную войну в воздухе, а также спасательными вертолетами и вертолетами противолодочного назначения. Итого, он распоряжался семьюдесятью восьмью «птичками», общая стоимость которых составляла… сколько? Миллиард долларов? Гораздо больше, если принять во внимание затраты на их замену. Далее, под его командованием находились три тысячи офицеров, старшин и рядовых, которые пилотировали и обслуживали эти самолеты и вертолеты, ценность которых было невозможно определить. И он, он один нес ответственность за все это. Зато насколько приятнее было сидеть в кокпите своего нового истребителя, оставив все административные хлопоты начальству. Робби и был теперь этим начальством, человеком, о котором говорили у себя в каютах все его парни. Им не нравилось, когда их приглашали к нему в кабинет, потому что это выглядело вроде вызова к директору школы. Кроме того, они не любили летать вместе с ним, потому что а) он был слишком стар, чтобы оставаться хорошим летчиком (по крайней мере им так казалось), и б) неизменно обращал их внимание на допущенные ошибки (летчики-истребители редко соглашаются признавать свои промахи, разве что в беседах между собой).

Какая ирония судьбы! До назначения на должность командира воздушной группы он служил в Пентагоне, передвигая бумаги по своему письменному столу. Он молился и мечтал, чтобы его освободили от этой работы, в которой наиболее волнующим моментом было найти утром свободное место для парковки автомобиля. И вот его назначили командиром авиакрыла — и теперь ему приходилось заниматься административной работой намного больше, чем раньше. Правда, теперь он мог летать два раза в неделю — если ничто не мешало этому. Сегодня был именно такой день. Когда он шел к выходу, его личный помощник, главный старшина, широко улыбнулся.

— Охраняйте мой кабинет, чиф.

— Не беспокойтесь, шкипер. Когда вы вернетесь, он все еще будет на месте.

Джексон внезапно остановился.

— Смотрите, чтобы не украли все наши бумаги.

— Приложу все усилия, сэр.

Служебный автомобиль доставил его к застывшим на старте самолетам. Джексон уже оделся в свой летный комбинезон фирмы «Номекс», старый и отчаянно пахнувший, полинявший от бесчисленных стирок, протершийся на локтях от сидения после многих лет. Ему давно следовало получить новый, однако летчики — люди весьма суеверные, а Робби и его комбинезон побывали во многих переделках.

— Привет, шкипер! — окликнул один из командиров эскадрилий.

Капитан третьего ранга Бад Санчес был ниже Джексона. Его смуглая кожа и усы а-ля Бисмарк резко контрастировали с яркими глазами и ослепительной улыбкой, словно сошедшей с рекламы зубной пасты. Санчес, командир первой эскадрильи, будет сегодня вести авиакрыло Джексона. Они летали вместе еще в те времена, когда Джексон командовал эскадрильей на авианосце «Джон Ф. Кеннеди».

— Ваш самолет проверен, заправлен и готов к полету. Готовы дать им под зад?

— Кто будет нашим противником сегодня?

— Мудозвоны с Черри-Пойнт на восемнадцатых «Дельтах». Наш «Хаммер» уже летает в сотне миль отсюда. Цель учений — заградительный боевой воздушный патруль против низколетящих самолетов противника. — А если проще, подумал Робби, не допустить атакующие вражеские самолеты за пределы определенной границы. — Приготовьтесь к серьезному противодействию летчиков из корпуса морской пехоты, шкипер. У нас только что состоялись переговоры по радио, и я пришел к выводу, что они слишком самоуверенны.

— Еще не родился летчик морской пехоты, с которым я не справился бы, — заметил Робби, снимая с полки свой шлем. На нем красовалась надпись, соответствующая его кодовому радиосигналу, — «Спейд».

— Эй, радиолокаторщики, — позвал Санчес, — перестаньте обниматься и отправляйтесь в кабины!

— Идем, Бад. — Майкл Александер, или Лобо. — отошел от своего шкафчика. За ним следовал Генри Уолтерс-Шреддер, офицер радиолокационного перехвата из экипажа Джексона. Оба были лейтенантами моложе тридцати. В раздевалке, при подготовке к полетам, летчики обращались друг к другу не по именам, а по радиокодам, не обращая внимания на воинское звание. Робби нравилась товарищеская обстановка в эскадрилье, также как и родная страна, которую он любил.

На взлетной полосе старшины — механики самолетов, отвечавшие за техническое обслуживание боевых машин, — проводили офицеров к их истребителям и помогли взобраться в кокпиты (в опасном районе летных полос авианосца летчиков буквально вели за руку, опасаясь, что они могут заблудиться или как-нибудь навредить себе). На носу истребителя Джексона красовались два нуля, а под кокпитом виднелась надпись «Кап. пер. ранга Р. Дж. Джексон — Спейд», чтобы всем было ясно — перед ними личная «птичка» командира воздушной группы. Чуть ниже надписи был нарисован флаг, представляющий собой истребитель МИГ-29, который по ошибке иракский летчик не так давно подвел слишком близко к истребителю Джексона. Джексон не очень гордился сбитым самолетом — иракский пилот забыл проверить, все ли у него в порядке сзади, и расплатился за промах. Однако сбитый самолет есть сбитый самолет, ведь именно это является целью всех летчиков-истребителей.

Спустя пять минут все четыре офицера сидели в кабинах, пристегнутые ремнями, и двигатели истребителей ревели, готовые к взлету.

— Ну как у тебя настроение сегодня, Шреддер? — спросил Джексон по переговорному устройству.

— Готов прикончить пару летунов из морской пехоты, шкипер. У меня все в порядке. А эта штука, в которой мы сидим, собирается взлетать?

— Пожалуй, пора узнать. — Джексон включил радио. — Бад, это Спейд. Готов к взлету.

— Ясно, Спейд. Ты взлетаешь первым. — Летчики оглянулись по сторонам, получили сигнал готовности от своих механиков я снова оглянулись.

— Спейд взлетает первым. — Джексон убрал тормоза. — Поехали!

* * *

— Здравствуй, mein Schatz, — сказал Манфред Фромм жене. Траудль бросилась к нему в объятия.

— Где ты был? — спросила она.

— Этого я сказать не могу, — ответил Фромм подмигнув и промурлыкал несколько тактов из песни Ллойда Веббера «Не грусти обо мне, Аргентина».

— Я так и знала, что ты одумаешься, — просияла Траудль.

— Но ты не должна никому говорить об этом. — Чтобы усыпить ее подозрения, он передал жене толстую пачку банкнот — пять стопок по десять тысяч немецких марок каждая. Теперь продажная сука будет счастлива и сохранит это в тайне, подумал Манфред Фромм. — И я приехал всего на один день. У меня много дел, но, разумеется…

— Ну конечно, Манфред. — Она горячо прижалась к мужу, держа деньги в руке. — Вот если бы ты позвонил!

Организовать все оказалось до смешного просто. Через семьдесят часов из Роттердама отплывал корабль, направляющийся в сирийский порт Латакию. Вместе с Боком он нанял коммерческую грузовую компанию, которая поместит станки в небольшой контейнер. Этот контейнер погрузят на корабль и через шесть дней опустят на причал в сирийском порту. Было бы намного быстрее отправить станки самолетом или даже по железной дороге в греческий или итальянский порт для дальнейшей доставки морем, но Роттердам был самым оживленным портом в мире с измученными таможенниками, старающимися не пропустить контрабандные грузы с наркотиками. Собаки, обученные запаху наркотиков, могут обнюхивать этот грузовой контейнер сколько им вздумается.

Фромм освободился из объятий жены и попросил приготовить ему кофе. На это ей потребуется несколько минут, а нескольких минут будет вполне достаточно. Он спустился в подвал. Там, в углу, как можно дальше от газового водонагревателя, была аккуратно уложена поленница дров, на которой стояли четыре черных металлических ящика. Каждый весил около десяти килограммов. Фромм перенес их по одному — идя за вторым, он надел перчатки, чтобы защитить руки, — в багажник БМВ, взятого напрокат. К тому времени, когда кофе был готов, он успел закончить работу.

— Ты так хорошо загорел, — заметила Траудль, входя в гостиную с подносом. Она уже решила, как потратить четверть полученных ею денег. Значит, Манфред понял, наконец, что сейчас важнее всего деньги. Впрочем, она не сомневалась в этом. Хорошо, что он понял это так быстро. Сегодня вечером она будет особенно ласкова с ним.

* * *

— Гюнтер?

Боку не хотелось оставлять Фромма одного, но у него было очень важное дело. Оно было несравненно более опасным. Бок подумал, что подобная задача является крайне рискованной оперативной концепцией, хотя наибольшая опасность заключалась в ее планировании, что уже само по себе было необычным и приятным.

Эрвин Кейтель жил на пенсию, причем эта пенсия не гарантировала ему удобное и комфортное существование. Причина заключалась в двух обстоятельствах. Во-первых, Кейтель был бывшим полковником в восточно-германской Штази министерствагосударственной безопасности исчезнувшей теперь Германской Демократической Республики; во-вторых, ему нравилась работа, которой он занимался в течение тридцати двух лет. Тогда как большинство его бывших сослуживцев примирились с переменами, которые произошли в стране, и в основном поставили свою германскую национальность, а также принадлежность к этому народу на первое место, отказавшись от идеологии, которой когда-то придерживались, и рассказывали абсолютно все, что им было известно, западногерманской службе безопасности — Bundesnachrichtendienst, Кейтель решил, что не будет работать на капиталистов. В результате он стал одним из «политических безработных» в объединенной Германии. Пенсия, назначенная ему, была средством выйти из затруднительного положения. Новое германское правительство старалось по мере сил соблюдать обязательства, принятые на себя больше не существующим правительством ГДР. По крайней мере это казалось целесообразным с политической точки зрения, принимая во внимание то обстоятельство, что объединенная Германия пыталась каждый день решать все новые и новые проблемы, примирить которые было невозможно. Где-то наверху пришли к выводу, что гораздо проще дать Кейтелю пенсию, чем выплачивать ему официальное пособие по безработице, потому что пенсия была все-таки менее унизительна, так как выплачивалась правительством. Точка зрения Кейтеля, однако, была иной. Если бы в мире господствовал здравый смысл, думал он, его расстреляли бы или выслали из страны — куда могли его выслать, Кейтель не знал. Он начал подумывать о том, чтобы перейти к русским — в КГБ у него сохранились хорошие связи, — но эта мысль скончалась, так и не оформившись: Советы умыли руки по поводу всего, что было связано с ГДР, опасаясь быть преданными теми, чья верность идеям мирового социализма (или тому, во что сейчас верили эти русские, — Кейтель не имел ни малейшего представления об этом) оказалась менее прочной, чем лояльность по отношению к своей новой стране.

Кейтель опустился на диван рядом с Боком в углу тихого Gasthaus[73], который находился в районе прежнего Восточного Берлина.

— Но это очень рискованно, мой друг.

— Я это понимаю, Эрвин. — Бок сделал знак, чтобы им принесли две литровые кружки пива. Обслуживание было лучше и быстрее, чем несколько лет назад, но оба не обратили на это внимания.

— Я был очень опечален тем, что они сделали с Петрой, — сказал Кейтель после того, как официантка отошла от столика.

— Тебе известно точно, что с ней произошло? — спросил Бок спокойным, лишенным эмоций голосом.

— Следователь, который вел ее дело, навещал Петру в тюрьме — навещал очень часто, — но не для допросов. Они намеренно сделали все, чтобы сломать ее. Ты ведь понимаешь, Гюнтер, что мужество как у мужчины, так и у женщины имеет предел. Это не было слабостью с ее стороны. Никто не может сопротивляться бесконечно. Это было вопросом времени. Они наблюдали за ее смертью, — заключил бывший полковник.

— Вот как? — лицо Бока оставалось бесстрастным, только побелели суставы пальцев, стиснувших ручку пивной кружки.

— У нее в одиночке была установлена аппаратура для подслушивания, а также телекамера. Они записали ее самоубийство на видеомагнитофон. Наблюдали за тем, как она мучилась, но даже не попытались спасти ее.

Бок молчал, и в зале было слишком темно, чтобы заметить, как он побледнел. Ему казалось, что на него пахнуло раскаленным жаром печи, а вслед за тем подул ледяной ветер с Северного полюса. Он на мгновение закрыл глаза, чтобы овладеть собой. Нельзя поддаваться эмоциям в такой момент, Петре это не понравилось бы. Бок открыл глаза и посмотрел на друга.

— Это точно?

— Мне известно имя следователя и его адрес. У меня все еще сохранились связи, — заверил его Кейтель.

— Да, Эрвин, я верю тебе. Мне потребуется твоя помощь в одном деле.

— Я готов.

— Ты понимаешь, конечно, почему мы оказались в таком положении.

— Это зависит от того, как посмотреть на вещи, — заметил Кейтель. — Меня разочаровал наш народ, который позволил капиталистам обмануть себя, но у рядовых людей всегда отсутствовала дисциплина, и потому они не понимали, что для них хорошо, а что плохо. Однако истинная причина национальной катастрофы нашего народа…

— Совершенно точно — американцы и русские.

— Mein lieber Günther[74], даже объединенная Германия не может…

— Нет, может. Если нам удастся изменить мир по нашему образу и подобию, Эрвин, оба предателя понесут суровую кару.

— Но как?

— Есть способ. Ты можешь поверить мне, положиться на меня?

Кейтель осушил кружку и откинулся назад. Он принимал участие в подготовке Бока. В пятьдесят шесть лет уже слишком поздно менять свои взгляды на мир. Он все еще хорошо разбирался в людях. Бок очень походил на него. Гюнтер был осторожным, безжалостным и исключительно удачливым специалистом по тайным операциям.

— Ты имеешь в виду нашего друга-следователя?

Бок отрицательно покачал головой.

— Я получил бы от этого большое удовлетворение, но сейчас не время для личной мести. Нам нужно спасти нашу страну и идеологию. — На самом деле нужно спасти не одну страну, подумал Бок, но сейчас нет времени объяснять. У него в голове оформился блестящий план, гениальный маневр, который может — он был слишком честен, чтобы сказать «должен» даже самому себе, — изменить весь мир и сделать его более послушным. А что случится дальше, кто знает? Если он и его друзья не сумеют сделать первый смелый шаг, это уже не будет иметь значения.

— Сколько лет мы знакомы с тобой — пятнадцать, двадцать? — улыбнулся Кейтель. — Aber natürlich. Конечно, я доверяю тебе.

— Сколько у вас надежных людей?

— А сколько тебе нужно?

— Не больше десяти, но наготове понадобится держать десять.

Кейтель задумался. Восьмерым можно было верить полностью…

— Послушай, Гюнтер, это слишком много для безопасности. И что это должны быть за люди? — Гюнтер объяснил ему. — Я знаю, где начать. Пожалуй, это мне удастся… люди моего возраста… и несколько человек помоложе, вроде тебя. Людей с такими навыками найти нетрудно, но следует принять во внимание, что здесь многое не поддается контролю с нашей стороны.

— Как говорят некоторые мои друзья, все в руках Бога, — ухмыльнулся Бок.

— Варвары, — недовольно фыркнул Кейтель. — Я никогда не доверял им.

— Это верно, они даже не позволяют мне выпить пива. — На лице Бока появилась улыбка. — Зато они сильны, Эрвин, решительны и преданы своему делу.

— Что это за дело?

— В данный момент мы и они разделяем его. Сколько времени тебе потребуется?

— Две недели. Меня можно найти…

— Нет. — Бок отрицательно покачал головой. — Это слишком рискованно. Ты можешь выехать из Германии или за тобой следят?

— Следят? Все мои подчиненные перешли на другую сторону, a BND знает, что КГБ отказался от меня. Они не захотят тратить на меня силы. Теперь я всего лишь холощеный жеребец, мерин, понимаешь?

— Они увидят, какой ты мерин. — Бок передал ему пачку денег. — Встретимся на Кипре через две недели. Удостоверься, что за тобой нет слежки.

* * *

Фромм проснулся на рассвете. Он оделся, не торопясь и стараясь не разбудить Траудль. За последние двенадцать часов она походила на жену больше, чем за последние двенадцать месяцев, и совесть подсказывала ему, что их семейная жизнь пошла под откос не только по ее вине. Выйдя из ванной, он с удивлением обнаружил, что на столе его ждет завтрак.

— Когда ты вернешься?

— Не знаю. Может быть, через несколько месяцев.

— Так долго?

— Mein Schatz, причина, по которой я там нахожусь, состоит в том, что им нужны мои знания. Мне хорошо платят. — Он решил напомнить Куати, чтобы тот еще послал жене деньги. Пока деньги будут поступать регулярно, она ни о чем не будет беспокоиться.

— А мне нельзя поехать с тобой? — спросила Траудль, демонстрируя свою любовь.

— Там не место для женщины. — По крайней мере тут не понадобилось лгать, и у него стало легче на душе. Он допил кофе и встал.

— Ну, пора отправляться.

— Возвращайся поскорее.

Манфред Фромм поцеловал жену и вышел на улицу. Пятьдесят килограммов в багажнике ничуть не отразились на его БМВ. Он в последний раз помахал жене рукой и, отъехав от обочины, посмотрел на дом еще раз, полагая — вполне справедливо, — что может больше не увидеть его.

Следующей остановкой был астрофизический институт имени Карла Маркса. Длинные одноэтажные здания выглядели заброшенными, и Фромму даже показалось странным, что окна в них целы. Грузовик уже стоял во дворе. Фромм открыл своими ключами дверь в механическую мастерскую. Станки все еще стояли здесь, по-прежнему в герметически запечатанных ящиках, на которых было помечено «Астрофизические приборы». Понадобилось всего лишь подписать несколько документов, отпечатанных им накануне. Шофер грузовика умел управлять автопогрузчиком и уложил станки один за другим в грузовой контейнер. Фромм достал из багажника батареи и поставил их в один прочный ящик, который был погружен в последнюю очередь. Водителю понадобилось еще полчаса, чтобы надежно закрепить ящики, и он отправился в путь. Он встретит теперь «герра профессора Фромма» при въезде в Роттердам.

Бок ждал Фромма в Грейфсвальде. Отсюда они отправились на запад в машине Бока — Гюнтер лучше водил автомобиль.

— Как дела дома?

— Траудль понравились деньги, — сообщил Фромм.

— Мы будем посылать ей денежные переводы… пожалуй, каждые две недели.

— Отлично. Я хотел попросить об этом Куати.

— Мы заботимся о своих друзьях, — заметил Бок, когда автомобиль пересек место, где раньше был контрольно-пропускной пункт, а теперь раскинулась зеленая поляна.

— Сколько времени потребуется на обработку?

— Три месяца… может быть, четыре. Можно было бы действовать и быстрее, однако не забывай, — произнес Фромм, словно извиняясь, — что я никогда не работал с настоящим материалом, а только моделировал. Мы не можем допустить ни малейшей ошибки. Работа закончится к середине января. После этого вы можете делать с ней что угодно. — Разумеется, Фромм часто думал о том, как дальше поступят с бомбой, какие планы у Бока и его товарищей. Но его ли это забота?

15. События развиваются

Госн только изумленно покачал головой. Он понимал, что все это — результат огромных перемен в Европе, исчезновение границ на пути к экономическому объединению, развал Варшавского договора и безудержное стремление вступить в новую европейскую семью. Но даже при этих условиях наиболее трудным этапом доставки пяти станков из Германии в эту долину оказалось найти в Латакии подходящий грузовик. Это стало нелегкой задачей, потому что проехать по дороге, ведущей к тайной мастерской, было весьма трудно. Странно, но почему-то никто не подумал об этом раньше — включая, отметил Госн с каким-то удовлетворением, немецкого инженера. Сейчас Фромм внимательно следил за тем, как несколько мужчин устанавливали последний станок на предназначенный для него стол. Немец был, конечно, удивительно высокомерен, но при всем при этом он оказался опытным, аккуратным и методичным инженером. Даже столы, построенные по его чертежам, были именно того размера, какой требовался, включая десять сантиметров, чтобы можно было положить записную книжку. Установили и проверили запасные генераторы и ИНЭСы. Оставалось только закрепить станки, произвести их калибровку и последние испытания, на что уйдет около недели.

Бок и Куати следили за установкой станка с дальнего конца мастерской, стараясь не мешать работе.

— У меня в основном разработан оперативный план, — заметил Гюнтер.

— Значит, ты не собираешься взрывать бомбу в Израиле? — спросил Куати. Именно ему предстояло дать согласие на предложенный план или отклонить его. Тем не менее он с интересом прислушивался к мнению своего немецкого друга. — Можешь рассказать мне о своем плане?

— Могу. — И Бок объяснил Куати, что собирается предпринять.

— Очень интересно. Ты думал о безопасности?

— Главной проблемой здесь является наш друг Манфред — точнее, его жена. Ей известна его квалификация и круг интересов. Кроме того, она знает, что он куда-то уехал.

— У меня создалось впечатление, что, убив ее, мы не только ничего не выиграем, но и подвергнем опасности нашу операцию, — произнес Куати.

— При обычных обстоятельствах я бы согласился с тобой, но все знакомые сослуживцы Фромма тоже уехали — причем большинство вместе с женами. Если фрау Фромм просто исчезнет, соседи решат, что она отправилась к мужу. Длительное отсутствие мужа может привести к тому, что она когда-нибудь проговорится — даже если это произойдет ненамеренно — о том, что Манфред уехал куда-то и работает по своей специальности. Не исключено, что на это обратят внимание.

— Неужели она знает, чем он занимался в прошлом?

— Манфред очень замкнутый человек и умеет хранить тайну, однако мы должны исходить из того, что ей это известно. Какая женщина не выведает у мужа секреты?

— Продолжай, — сказал Куати усталым голосом.

— В случае обнаружения ее тела полиция начнет поиски мужа, а это приведет к осложнениям. Она должна исчезнуть. Тогда создастся впечатление, что она уехала к мужу.

— Вместо обратной ситуации, — заметил Куати с редкой для него улыбкой, — по завершении проекта.

— Совершенно верно.

— Что она собой представляет?

— Сварливая мегера, жадная, не верящая в Бога. — Эти слова, произнесенные Боком, который сам был атеистом, удивили Куати.

— Как ты собираешься осуществить это?

Бок кратко объяснил и добавил:

— Это станет доказательством надежности наших людей и придаст нам уверенность в успешном осуществлении их части операции. Детали я оставлю на усмотрение моих друзей.

— Вероятность обмана? В таком деле нельзя верить на слово.

— Если хочешь, я заставлю их предоставить видеокассету с записью процесса ее устранения. Это будет достаточно убедительно? — Для Бока такое не было неожиданностью. Ему уже приходилось снимать сцены убийства видеокамерой.

— Варварство, — поморщился Куати. — К сожалению, в данном случае это необходимо.

— Во время поездки на Кипр я позабочусь об этом.

— Не забудь, нам придется подумать о проблеме безопасности во время этой поездки, мой друг.

— Да, спасибо за напоминание, я знаю. — Бок понимал, что это значит. Если его арест неминуем — ничего не поделаешь, его профессия была опасной, и Куати была необходима осторожность. План, выдвинутый самим Гюнтером, делал это неизбежным.

* * *

— У всех станков есть левеллеры — приспособления для выравнивания воздушных подушек, — раздраженно заметил Госн, стоявший в пятнадцати метрах от Бока и Куати. — Они очень совершенны — зачем так беспокоиться с выравниванием столов?

— Мой юный друг, эту работу мы сможем проделать всего один раз. Неужели вы готовы пойти даже на самый маленький риск, допустить ошибку?

Госн кивнул. Он был конечно прав, хотя и ведет себя так высокомерно, что вызывает неприязнь.

— А что с тритием?

— Он в этих батареях. Я хранил их в прохладном месте. Мы получим тритий путем нагревания батарей. Процесс выделения трития деликатный, но достаточно простой.

— Да, я знаком с ним. — Госн вспомнил лабораторные эксперименты в университете.

Фромм вручил ему экземпляр инструкции по управлению первым станком.

— А теперь нам придется овладеть новой профессией, чтобы затем обучить операторов.

* * *

Капитан первого ранга Дубинин сидел в кабинете главного инженера судостроительного завода, который в разное время назывался то верфью № 199, то верфью Ленинского комсомола, то просто «Комсомолом». Именно на этом заводе была выстроена подводная лодка «Адмирал Лунин». Хозяин кабинета в прошлом сам командовал подводной лодкой и предпочитал, чтобы его звали главным инженером, а не директором судоверфи. Он даже приказал заменить табличку на двери своего кабинета, когда пришел сюда два года назад. Это был человек старого закала и блестящий инженер. Ну а сегодня он был счастлив.

— Пока вы плавали у берегов Америки, я раздобыл нечто удивительное!

— Что же это такое, адмирал?

— Прототип нового питательного насоса для реактора. Он большой по размерам, неуклюжий, понадобится масса времени и усилий, чтобы установить его на подлодке, но…

— Тихо работает?

— Беззвучно, как вор, — лицо адмирала расплылось в широкой улыбке. — Издаваемый шум сократился в пятьдесят раз!

— Неужели? И у кого же мы украли чертежи?

Главный инженер рассмеялся.

— Это вам знать необязательно, Валентин Борисович. А теперь у меня к вам вопрос: я слышал, несколько дней назад вы проделали изумительную операцию.

Дубинин покачал головой.

— Вы знаете, адмирал, что я не имею права рассказывать об этом.

— Имеете, капитан. Я уже беседовал с командиром соединения. Итак, насколько близко вам удалось подкрасться к «Неваде»?

— Я считаю, что это был «Мэн», — заметил Дубинин. Разведка не соглашалась с ним, но капитан доверял своей интуиции. — Примерно на восемь тысяч метров. Мы опознали его по механическому шуму, произведенному во время учений. Затем решил выследить, руководствуясь одними догадками…

— Чепуха! Скромность, конечно, украшает, капитан, но вы слишком скромны. Продолжайте.

— И после того как мы двигались следом за тем, что считали целью, она подтвердила свое существование щелчком расширяющегося корпуса, всплывая на меньшую глубину. Мне кажется, что там задумали провести учения по запуску ракет. Закончив операцию по сближению на максимально возможное расстояние, а также принимая во внимание график патрулирования и тактическую обстановку, я принял решение разорвать контакт, пока это было возможно без привлечения внимания с его стороны.

— А вот это было самым умным шагом! — Главный инженер указал на капитана пальцем. — Вы не могли принять более разумного решения, потому что, когда вы отправитесь туда в следующий раз, ваша субмарина будет самой тихой подводной лодкой, когда-либо отправленной нами в море.

— Но у них по-прежнему немало преимуществ перед нами, — напомнил Дубинин.

— Это верно, однако теперь, впервые за все время, эти преимущества уступают разнице в мастерстве командиров подводных лодок — как это и должно быть. Мы оба учились у Мариуса Рамиуса. Если бы он мог видеть это!

Дубинин кивнул соглашаясь.

— Да, при современной политической обстановке все это превратилось в игру, где состязаются искусные мастера, и перестало быть зловещим соревнованием.

— Как бы мне хотелось снова стать молодым и принять участие! — вздохнул старый адмирал.

— А новый гидролокатор?

— Это наш новый образец из лаборатории в Североморске — антенна с большой апертурой, с чувствительностью примерно на сорок процентов выше прежнего. В общем теперь вы по своему техническому оснащению равны американским подводным лодкам класса «Лос-Анджелес» почти по всем показателям.

За исключением команды, подумал Дубинин. Пройдут годы, прежде чем в его стране сумеют готовить моряков на уровне западных флотов, а к этому времени Дубинин уже не будет плавать. И все-таки… Через три месяца в его распоряжении окажется лучшая подлодка из когда-либо созданных в его стране. Если ему удастся убедить командира соединения укомплектовать «Адмирала Лунина» большим количеством офицеров, он сможет оставить на берегу своих худших новобранцев и начать по-настоящему эффективную подготовку остальных. В конце концов, ведь он — командир «Адмирала Лунина»! Подготовка экипажа и руководство им — его работа. Его хвалят за успехи и ругают за допущенные промахи. Рамиус научил его этому в самый первый день на первой подводной лодке. Судьба подводника — у него в руках, разве можно требовать от жизни чего-то большего?

На следующий год, подумал капитан первого ранга Дубинин, когда ледяные зимние штормы пронесутся над северными просторами Тихого океана, мы встретимся снова, американский ракетоносец «Мэн».

* * *

— Ни единого контакта, — произнес капитан Рикс в кают-компании.

— Если не считать «Омахи». — Капитан-лейтенант Клаггетт поднял голову, оторвавшись от подготовки документов. — А он слишком уж торопился.

— Иван даже не пытался охотиться за нами. Как сквозь землю провалился. Такое впечатление, что мы больше не интересуем его, — в устах штурмана это прозвучало подобно жалобе.

— Зачем ему искать нас? — пожал плечами Рикс. — Черт побери, за исключением «Акулы», которая исчезла с наших экранов…

— Но ведь мы некоторое время следили за ним, — напомнил штурман.

— Может быть, в следующий раз удастся сделать несколько фотографий их корпуса, — шутливо бросил лейтенант, спрятавшийся за развернутым журналом. Раздался хохот. Некоторым самым отчаянным шкиперам атакующих подводных лодок иногда — правда, исключительно редко — удавалось подкрасться к советским подлодкам настолько близко, что они делали при свете мощных вспышек фотографии их корпусов. Но это уже осталось в прошлом. Теперь русские преуспели в подводной игре и стали намного опытнее, чем десять лет назад. Отставание — это могучий стимул для совершенствования.

— А теперь снова за учение по технике, — произнес Рикс.

Помощник обратил внимание, что лица офицеров, сидящих вокруг стола, не изменились. За это время они перестали издавать стоны или закатывать глаза. У Рикса явно недоставало чувства юмора.

* * *

— Привет, Робби! — Джошуа Пейнтер встал со своего вращающегося кресла и пошел навстречу, чтобы пожать руку гостю.

— Доброе утро, сэр.

— Располагайся поудобнее. — Стюард налил обоим по чашке кофе. — Ну как твое авиакрыло?

Адмирал Джошуа Пейнтер был Верховным главнокомандующим Военно-морскими силами в Атлантическом океане, командующим Атлантическим флотом и командующим Атлантическим флотом США в Атлантике — занимал три должности, но получал только одно жалованье, хотя у него и было три штаба, помогавших ему думать. Профессиональный летчик — летал главным образом на истребителях — он достиг сейчас вершины своей карьеры. Пейнтер знал, что ему не суждено занять пост командующего военно-морскими операциями. На эту должность будет назначен кто-нибудь более приемлемый с политической точки зрения, но адмирал был удовлетворен и не испытывал разочарования. В американской, несколько эксцентричной организации родов войск командующий военно-морскими операциями и другие начальники родов войск всего лишь давали советы министру обороны. А сам министр обороны отдавал приказы главнокомандующим. Сокращения САКЛАНТ, СИНКЛАНТ, СИНКЛАНТФЛТ означали неуклюжее, огромное и несколько раздутое формирование, но он, Пейнтер, командовал им. У него были настоящие корабли, настоящие самолеты и настоящая морская пехота. Пейнтер обладал огромной властью и мог приказать им, что нужно делать и куда отправиться. Под его командованием находилось два огромных флота — Второй и Шестой, куда входили семь авианосцев, линейный корабль — несмотря на то что он был летчиком. Пойнтеру нравились линейные корабли, потому что его дед когда-то командовал линкором, — свыше ста крейсеров и эсминцев, шестьдесят подводных лодок, полторы дивизии морских пехотинцев, а также тысячи боевых самолетов. Фактически лишь одна страна в мире обладала более значительной мощью, чем была сосредоточена в руках у Джошуа Пойнтера, и эта страна больше не составляла серьезной стратегической угрозы в эти дни международного согласия. Адмиралу не приходилось теперь готовиться к возможной войне. Пейнтер был счастлив. Человек, совершавший боевые вылеты во Вьетнаме, видел, как военная мощь Америки упала от своей высшей точки во время второй мировой войны до самого низкого уровня в семидесятые годы и затем начала стремительно расти до тех пор, пока США снова не стали самой могучей державой на Земле. Пейнтер пережил лучшие и худшие времена, и вот теперь лучшие времена вернулись и стали совсем хорошими. Робби Джексон был одним из тех, кому будут переданы флоты адмирала Пойнтера.

— Я слышал, что советские пилоты снова появились в Ливии? — спросил Джексон.

— А разве они ее покидали? — задал риторический вопрос Пейнтер. — Нашему ливийскому другу требуется новейшее вооружение, и он готов платить за него в твердой валюте. Русским нужна валюта. Вот и все — чисто деловые отношения.

— Мне казалось, что он научится чему-нибудь, — заметил Робби, покачав головой.

— Может быть, и научится… вскоре. Наверно, чувствуешь себя очень одиноко, оставшись последним среди горячих голов. По-видимому, потому он и вооружается, пока есть такая возможность. По крайней мере таково мнение разведывательных органов.

— А русские?

— Там много инструкторов и техников, работающих в Ливии по контрактам, особенно летчиков и специалистов по ракетам «земля — воздух».

— Приятно слышать. Если наш друг выкинет какой-нибудь фокус, у него есть за что спрятаться.

— Это не остановит таких, как ты, Робби.

— Может быть, но этого достаточно, чтобы писать письма родным погибших. — Джексону пришлось написать уже немало таких писем. Сейчас, являясь командиром воздушной группы, он знал, что во время этого плавания — как и во время любого другого — в его авиакрыле будут погибшие. Насколько ему было известно, еще не было случая, чтобы на авианосце, отправляющемся для развертывания боевой группы, будь то в мирное время или во время войны, обошлось без смертных случаев. Поскольку он был «хозяином» авиакрыла, гибель подчиненных всегда ложилась тяжелым бременем на его совесть. Как было бы приятно оказаться первым, подумал Джексон. Не считая того, что это будет неплохо выглядеть в его досье, было бы здорово не сообщать жене или родителям погибшего летчика, что Джонни погиб, выполняя воинский долг… возможно, но маловероятно, напомнил себе Робби. Летная служба на авианосце — слишком опасное занятие. Теперь, когда ему перевалило за сорок, зная, что бессмертие — это понятие, находящееся где-то между шуткой и мифом, он часто замечал, что смотрит на летчиков в комнате боевой готовности эскадрильи и думает, кого из этих гордых красивых юношей не будет на борту «Теодора Рузвельта», когда авианосец вернется в Вирджиния-Кейпс, чья прелестная беременная жена откроет дверь своего дома сразу после обеда и увидит на пороге священника и другого летчика эскадрильи вместе с женой одного из пилотов, которая останется с потрясенной горем женщиной, чтобы как-то присмотреть за ней, — после того как где-то далеко от берегов Америки мир для этой семьи кончился огнем и кровью. Возможная схватка с ливийцами была всего лишь еще одной угрозой во вселенной, где смерть все время стояла у тебя за спиной. Ты становишься слишком стар для такой жизни, молча признался себе Джексон. Он был все еще отличным летчиком — сейчас он повзрослел и больше не утверждал, что является лучшим в мире, разве что за стаканом виски среди друзей, — но печальные аспекты жизни становились все более обременительными, и скоро наступит время двигаться дальше: если повезет, то к» адмиральскому флагу. Тогда он будет летать лишь время от времени, чтобы показать, что не утратил мастерства, и пытаться принимать решения, которые сократят количество печальных визитов.

— У тебя есть просьбы, Робби? — спросил адмирал.

— Запчасти к самолетам, — ответил капитан первого ранга Джексон. — Становится все труднее поднимать в воздух всех моих «птичек».

— Мы делаем все что можем.

— Да, сэр, я знаю. Если в газетах не путают, то дальше будет еще хуже. — Собираются убрать с активной службы три авианосца вместе с их авиакрыльями. Господи, неужели люди никогда не научатся на опыте прошлого?

— Всякий раз, после того как мы побеждаем в войне, сразу следует наказание, — произнес командующий СИНКЛАНТ. — По крайней мере победа в недавней войне обошлась нам не слишком дорого. Не беспокойся, Робби, когда придет время, тебя ждет хорошее место. В конце концов, ты мой лучший командир авиакрыла.

— Спасибо, сэр. Мне приятно слышать это.

Пейнтер засмеялся.

— В свое время и мне тоже такое нравилось.

* * *

— У англичан есть поговорка: «С такими друзьями — кому нужны враги?», — заметил Головко. — Что еще нам известно?

— По-видимому, они передали нам весь запас плутония, — сказал мужчина. Представитель оборонного института, занимающегося разработкой вооружений и расположенного к югу от Горького, который именовался «Арзамас-17», — он был скорее не инженером, а ученым и следил за научными разработками, ведущимися вне пределов Советского Союза. — Я сам проверил расчеты. Теоретически возможно, что они произвели больше расщепляемого материала, однако переданное нам количество даже немного превосходит уровень производства плутония на реакторах аналогичного типа в СССР. По моему мнению, нам передали весь плутоний.

— Я прочитал это в докладной записке. Тогда почему вы здесь?

— В первоначальном отчете кое-что упущено.

— Что именно?

— Тритий.

— Что это такое? — спросил первый заместитель председателя Комитета государственной безопасности. Он не был специалистом в ядерной физике; Головко куда лучше разбирался в дипломатии и разведке.

Ученый из «Арзамаса-17» уже много лет не преподавал основы физики. Он решил изложить свое объяснение в самой элементарной форме.

— Простейшим из всех элементов является водород. В атоме водорода содержатся протон — это частица с положительным зарядом — и электрон, заряженный отрицательно. Если к атому водорода присоединить нейтрон — не имеющий электрического заряда, — мы получим дейтерий. Присоединим еще один — получим тритий. Его атомный вес втрое больше атомного веса водорода из-за дополнительных нейтронов. Оперируя простыми терминами, можно сказать, что нейтроны — основа ядерного оружия. Освобождаясь от атомов, к которым они присоединены, нейтроны вылетают наружу, бомбардируют другие атомы и освобождают новые нейтроны. При этом возникает цепная реакция, при которой выделяется колоссальная энергия. Тритий является полезным потому, что атом водорода не содержит ни одного нейтрона, не говоря уже о двух. Он отличается неустойчивостью и способен к распаду с определенной скоростью. Период полураспада трития составляет 12,3 года, — продолжал ученый. — Таким образом, если ввести тритий в атомную бомбу, дополнительные нейтроны, присоединяющиеся к первоначальной реакции распада, ускоряют или «формируют» распад массы плутония или урана в пять или больше — до сорока — раз, что позволяет намного эффективнее использовать тяжелые расщепляемые материалы вроде обогащенного урана или плутония. Далее, дополнительное количество трития, введенное в соответствующее место ядра атомной бомбы — она называется в этом случае «первичной», — ведет к возникновению термоядерной реакции. Разумеется, существуют и другие способы. Например, можно использовать химические вещества дейтерид лития и гидрид лития, которые более устойчивы, однако тритий крайне полезен для использования в некоторых видах оружия.

— Как получить тритий?

— В общих чертах так: помещают большое количество лития в ядерный реактор и позволяют термическому нейтронному потоку — это научный термин для движения частиц взад и вперед — бомбардировать литий медленными нейтронами, что ведет к трансформации лития в тритий в результате захвата им нейтронов. Он выглядит, как маленькие многогранные пузырьки в толще металла. Насколько я знаю, немцы производили тритий на своем заводе в Грейфсвальде.

— Почему вы так считаете? У вас есть доказательства?

— Мы подвергли анализу плутоний, присланный нам оттуда. У плутония есть два изотопа — плутоний-239 и плутоний-240. Измеряя их соотношение, можно определить плотность нейтронного потока в реакторе. В плутонии, который мы получили из Грейфсвальда, оказалось слишком мало изотопа 240. Что-то ослабляло поток нейтронов. Это был, наверно — нет, точно, — тритий.

— Вы уверены в этом?

— Физические законы, регулирующие этот процесс, весьма сложны, но они не допускают двусмысленного толкования. Более того, во многих случаях можно даже опознать реактор, из которого получен данный образец плутония, измерив соотношение в нем различных веществ. Как я сам, так и ученые, работавшие со мной, уверены в полученных результатах.

— Но ведь эти заводы находились под международным контролем, правда? Разве не ведется наблюдение за производством трития?

— Немецким ученым удалось обойти международный контроль за производством плутония, а международная инспекция производства трития не ведется совсем. Но даже если бы существовали такие методы контроля, уклониться от них было бы детской игрой.

Головко выругался вполголоса.

— Какое количество трития пропало?

— Трудно сказать, — пожал плечами ученый. — Завод закрыт. У нас нет больше доступа к нему.

— Тритий может использоваться для других целей?

— Да, конечно. С коммерческой точки зрения, это очень ценный материал. Он фосфоресцирует — светится в темноте. Его применяют для циферблатов часов, прицелов, приборов… И стоит он исключительно дорого — примерно пятьдесят тысяч долларов США за грамм.

Головко удивился тому, что позволил себе отвлечься на вопрос, не имеющий отношения к делу.

— Давайте выясним все как следует. Вы утверждаете, что наши братья по социализму в Германской Демократической Республике не только пытались изготовить собственное атомное оружие, но и работали над водородными бомбами?

— Да, это соответствует действительности.

— И один элемент в этом плане не удалось обнаружить?

— Совершенно верно — по-видимому, верно, — поправился ученый.

— По-видимому? — Первый заместитель председателя КГБ подумал, что ему приходится вытягивать информацию из ученого, словно признание у ребенка.

— Да. На их месте, принимая во внимание указания, полученные ими от Эрика Хонеккера, это то, что на их месте сделал бы я сам. Далее, осуществить это очень просто. В конце концов, мы передали им всю технологию реакторов.

— О чем мы тогда думали, чертовщина какая-то, — еле слышно пробормотал Головко.

— Действительно, мы совершили ту же ошибку с китайцами, верно?

— Неужели никто… — начал Головко, но ученый прервал его.

— Разумеется, мы предупреждали об опасности — как в нашем институте, так и в Кыштыме. Никто не хотел нас слушать. Считалось политически выгодным передать эту технологию союзникам. — Последнее слово ученый произнес бесстрастно.

— И вы считаете, следует предпринять что-то?

— Думаю, можно было бы обратиться к нашим коллегам в Министерстве иностранных дел, однако я пришел к выводу, что лучше предпринять более решительные шаги. Поэтому я пришел сюда.

— Итак, по вашему мнению, в Германии — я имею в виду новую Германию — может находиться значительный запас расщепляемых материалов и этот тритий, на основе чего они могут создать свой собственный ядерный арсенал?

— Это очень вероятно. Как вы знаете, немало немецких ученых-ядерщиков в настоящее время работает в Южной Америке. Это кажется им привлекательным. Там они занимаются исследованиями, которые вполне могут иметь применение к разработке ядерного оружия на расстоянии двенадцати тысяч километров от дома. Они узнают все, что можно узнать по этой специальности вдали от Германии и к тому же за чужой счет. Если дело обстоит именно так, можно ли быть уверенным, что это всего лишь возможность подзаработать? Допускаю, что это вероятно. Однако мне кажется, что их правительство знает о происходящем. Поскольку оно не предприняло никаких шагов, чтобы остановить их, можно предположить, что оно одобряет деятельность этих ученых. Таким образом, наиболее вероятная причина, по которой правительство заняло такую позицию, состоит в том, что оно рассчитывает на применение приобретенных знаний для использования в интересах Германии.

Головко нахмурился. Его гость выдвинул три возможности, сливающиеся в серьезную угрозу. Он рассуждал как профессиональный разведчик, к тому же страдающий манией подозрительности. Впрочем, такие разведчики часто оказываются лучшими.

— Что еще вы можете сказать?

— У меня составлен список тридцати специалистов. — Он передал папку заместителю председателя КГБ. — Мы беседовали с нашими инженерами — теми, кто помогал немцам строить завод в Грейфсвальде. Судя по их воспоминаниям, эти тридцать человек могли с наибольшей вероятностью принимать участие в проекте, о котором идет речь. Полдюжины из них были очень способными, настолько талантливыми, что могли бы работать в «Арзамасе-17».

— Никто из этих немцев не расспрашивал специально…

— Нет, да в этом и не было необходимости. Физика есть физика. Реакция ядерного распада хорошо всем известна. Физические законы невозможно засекретить. Скрыть природу нельзя, а мы имеем дело именно с природой. Если эти специалисты могут управлять реактором, то лучшие из них в состоянии сконструировать ядерное оружие — если, разумеется, у них есть необходимые материалы. А наш реактор предоставил им возможность эти материалы производить. По-моему, вам следует заняться этим — узнать, что они там делали и что есть в их распоряжении.

— У меня есть отличные специалисты в техническом отделе Первого главного управления, — заметил Головко. — После того как мы обработаем вашу информацию, они захотят побеседовать с вами. — «Арзамас-17» находится всего в нескольких часах езды по железной дороге.

— Мне доводилось встречаться с некоторыми из ваших технических аналитиков. Это действительно прекрасные специалисты. Надеюсь, у вас сохранились хорошие контакты в Германии.

Головко не ответил на это замечание. У него было немало контактов в Германии, но ведь многие из них могли превратиться в двойных агентов. Недавно он провел анализ надежности своих бывших агентов в Штази и пришел к выводу, что нельзя доверять никому — или, вернее, те, кому можно было доверять, уже не занимали должности, которые могли бы пригодиться, но даже и эти… Он тут же принял решение провести эту операцию, прибегнув к помощи только русских разведчиков.

— Если у них есть материалы, сколько времени потребуется на производство оружия?

— Принимая во внимание уровень их технической подготовки, а также то, что они имеют доступ к американским системам в НАТО, я не вижу причины, почему в их арсеналах уже не может быть самостоятельно изготовленных ядерных бомб. Причем это будет не примитивное оружие. Находись я в их положении, имея в своем распоряжении специальные ядерные материалы, мне не составило бы труда изготовить двухкаскадные бомбы уже через несколько месяцев после объединения. Что касается более сложного оружия — трехкаскадных систем… может быть, на это потребовался бы еще год.

— Где бы вы принялись за такую работу?

— В Восточной Германии, разумеется. Там намного безопаснее. А вот относительно конкретного места… — Ученый задумался. — Ищите завод, оборудованный современными прецизионными станками, на которых обрабатывают высокоточные оптические инструменты. Телескоп с рентгеновской оптикой, недавно выведенный нами на орбиту, является непосредственным результатом наших исследований в технологии изготовления термоядерного оружия. Видите ли, для производства термоядерного оружия экспериментальная рентгеновская оптика имеет исключительное значение. Нам удалось узнать массу интересного относительно технологии производства американских водородных бомб из открытых публикаций, связанных с методами фокусировки рентгеновских лучей для астрофизических наблюдений. Я ведь уже говорил, что это физика. Ее нельзя скрыть. После того как совершено то или иное открытие в области физики, каждый, кто обладает достаточным уровнем знаний и желанием, может использовать его в своих целях.

— Вы очень меня успокоили, — недовольно заметил Головко. Однако на кого ему сердиться — на этого ученого, говорящего правду, или на природу, законы которой так легко открыть? — Извините меня, профессор. Примите мою самую искреннюю благодарность за то, что вы обратили на эту проблему наше внимание.

— Мой отец был учителем математики. Он прожил всю свою жизнь в Киеве и помнит немцев.

Головко проводил ученого до дверей кабинета, затем подошел к окну и остановился у него, уставившись на площадь невидящим взглядом.

Ну почему мы допустили их объединение? — спросил он себя. Им что, нужно жизненное пространство? Lebensraum?[75] Стремятся стать самой мощной европейской державой? Или у тебя мания преследования, Сергей? Разумеется, ему платят за то, что он параноик.

Головко вернулся к письменному столу, сел в кресло и снял телефонную трубку.

* * *

— Это совсем несложно, и если такое необходимо, можно больше об этом не говорить, — ответил Кейтель на вопрос Бока.

— Ты нашел людей?

— Да, вполне надежных. Все служили за пределами ГДР, главным образом в Африке. У них огромный опыт. Три полковника, шесть подполковников и два майора — все на пенсии вроде меня.

— Не забывай о безопасности, — напомнил ему Бок.

— Знаю, Гюнтер. Каждый из них со временем стал бы генералом. У всех безупречные партийные характеристики. Иначе почему их уволили на пенсию? Наша новая Германия не доверяет им.

— Среди них не может оказаться провокатора?

— Послушай, Гюнтер, я — офицер разведки. Ведь я не даю тебе советов, как выполнять свои задания. Не надо советовать и мне. Пожалуйста, мой друг, прими решение: либо ты мне доверяешь, либо нет. Сделай выбор.

— Я знаю, Эрвин. Извини меня. Нам предстоит исключительно важная операция.

— Мне это тоже известно.

— Сколько времени потребуется тебе на подготовку?

— Пять дней. Мне бы хотелось подготовиться более тщательно, но я уверен в успехе, и мы можем приступить к операции быстро. Проблема, разумеется, в том, как избавиться от тела, чтобы его не обнаружили.

Бок кивнул. Об этом никогда не приходилось особо беспокоиться. Фракция Красная армия редко задумывалась о таких тонкостях — если не считать предательницы из числа «зеленых», которая сорвала одну из их операций. Но это была случайность. Ее похоронили в национальном парке, проявив тем самым чувство юмора, — правда, он особенно не задумывался над этим, приобщив женщину непосредственно к экологии, которую она так любила. Этамысль пришла в голову Петре.

— Как я передам тебе видеокассету?

— Тебя здесь встретят. Это буду не я, кто-то другой. Через две недели остановишься в этом же отеле. Спрячь кассету в книге.

— Хорошо. — Кейтелю казалось, что Бок излишне увлекается, уж очень беспокоясь о безопасности. Для непрофессионалов типично увлечение комедией «плаща и кинжала». Им нравится играть в нее больше, чем профессионалам, для которых это всего лишь работа. Ну почему просто не уложить кассету в коробку и не завернуть в пластик, как кассету кинофильма? — Мне скоро понадобятся деньги.

Бок передал ему конверт.

— Здесь сто тысяч марок.

— Да, этого хватит. Итак, через две недели. — Кейтель встал, оставив Бока платить по счету, и ушел.

Гюнтер заказал еще одну кружку пива. Он смотрел на море цвета кобальта под ясным безоблачным небом. На горизонте плыли корабли — один был военным, но Бок на таком большом расстоянии не смог определить его национальную принадлежность, остальные — всего лишь торговые суда, перевозящие грузы из одного неизвестного порта в другой.

Выдался дивный день — теплое солнце и прохладный морской бриз. Неподалеку, на покрытом белым мягким песком пляже, дети и влюбленные могли наслаждаться купанием. Он подумал о Петре — и об Эрике и Урсуле. Прохожие не поняли бы по выражению его лица, о чем он думает. Чувства, связанные с утратой, остались позади. Тогда он плакал и метался в отчаяньи, стараясь прогнать их, но глубоко внутри в нем уже таилась страшная ледяная ярость и желание отомстить. Такой прекрасный день, а ему не с кем его провести. И в будущем не менее прекрасные дни он будет проводить в одиночестве. Больше не будет рядом Петры. Бок мог найти женщину, чтобы воспользоваться ее телом, но это будет всего лишь физиологической необходимостью, которая ничего не изменит. До конца своих дней он останется один. Эта мысль была страшной. Никакой любви, никакой семьи, никаких детей. Вокруг на террасе сидели люди, главным образом европейцы, улыбающиеся и веселые, они приехали сюда отдохнуть вместе с семьями. Люди пили пиво, или вино, или другой местный напиток, предвкушая удовольствия, которые наступят с приходом вечера: интимные ужины, прохладные хлопковые простыни после этого, смех и любовь — все, чего мир лишил Гюнтера Бока.

Он ненавидел их всех, сидя в одиночестве, непрерывно пробегая взглядом по сценам вокруг — как в зоопарке, наблюдая за животными. Бок презирал их за смех и улыбки… и за ожидающее их будущее. Как это несправедливо! У него есть цель в жизни, предназначение, к которому он стремится. У них — работа. На протяжении пятидесяти недель они покидают свои дома и едут на работу, занимаются там незначительными делами, которые кажутся им важными, возвращаются домой и, подобно хорошим европейцам, сберегают деньги для ежегодной поездки на острова Эгейского моря, или на Майорку, или в Америку, или куда-нибудь еще, где есть солнце, чистый воздух и море. Какими бы бессмысленными ни были их жизни, у них есть счастье — то, чего лишен одинокий мужчина, сидящий в тени белого зонта, который пьет пиво и смотрит на море. Да, это несправедливо, так несправедливо. Он посвятил свою жизнь заботе об их благополучии — и вот у них счастливая жизнь, которую он надеялся дать им, тогда как у него ничего не осталось — даже меньше, чем ничего.

За исключением его миссии.

Бок решил, что не будет обманывать себя, размышляя об этом. Он ненавидел их. Ненавидел всех. Если у него нет будущего, какое право на будущее имеют они? Если счастье покинуло его, почему оно должно споспешествовать им? Он ненавидел их, потому что они отвергли его, и Петру, и Куати, и всех остальных, кто боролся против несправедливости и угнетения. Из-за этого они выбрали неверный путь вместо того пути, что вел к светлому будущему, и обрекли себя на муки. Бок знал, что он лучше их, лучше, чем они когда-нибудь могли бы стать. Он мог смотреть свысока на их ничтожные маленькие жизни и, как бы он ни поступил с ними — ради их же блага, все еще пытался он убедить себя, — решать надлежало только ему. Если некоторые из них пострадают при этом — ну что ж, ничего не поделаешь. Они были даже не настоящими людьми, а всего лишь пустыми тенями тех, кем могли бы стать, если бы вели жизнь, направленную к истинной цели. И отвергли они не его, а самих себя в поисках счастья, источником которого была… та жизнь, что они избрали. Жизнь ленивой скотины. Бок представил себе толпы, склонившие головы над кормушками, они удовлетворенно и сыто мычали, пока он наблюдал за ними откуда-то сверху. Если кто-то из них умрет — а им придется умереть, — стоит ли по этому поводу беспокоиться? Ничуть, решил Гюнтер.

* * *

— Мистер президент…

— Да, Элизабет? — ответил с усмешкой Фаулер.

— Тебе говорили когда-нибудь, какой ты хороший любовник?

— По крайней мере не во время заседания Совета Министров, в этом я уверен. — Фаулер обращался к ее голове, что покоилась у него на плече. Ее левая рука поглаживала светлые волосы у него на груди. По правде говоря, подумал президент, это действительно получалось у него неплохо. Самое главное, он обладал наиболее важным качеством — терпением. При всей нынешней эмансипации и равноправии полов долгом мужчины было сделать так, чтобы женщина чувствовала себя любимой и единственной. — И во время встреч с прессой мне не говорили об этом, — добавил он.

— Во всяком случае ты получил эту информацию от своего советника по национальной безопасности.

— Благодарю вас, доктор Эллиот. — Оба рассмеялись. Элизабет приподнялась, чтобы поцеловать его, и ее соски коснулись груди любовника.

— Ты даже не представляешь. Боб, кем ты стал для меня.

— Думаю, что представляю, — заметил президент.

Эллиот покачала головой.

— Все эти скучные монотонные годы в ученом мире. Постоянно занята, вечно нет времени. Я была так увлечена своими профессорскими обязанностями. Сколько лет потеряно зря… — Глубокий вздох.

— Надеюсь, милая, я вознаградил тебя за долгое ожидание.

— Да, вполне. — Она повернулась, снова положила голову ему на плечо и, взяв его руку, положила ее себе на грудь. Его вторая рука сама нашла нужное место, и Элизабет ладонями прижала его руки.

Что же сказать еще? — подумала она. Ведь она действительно сказала правду. Фаулер был нежным, терпеливым и способным любовником. Не меньшей правдой было и то, что, услышав такое признание от женщины, любой мужчина, даже президент, оказывался в ее власти. Пока лучше промолчать, решила она. Сейчас пришло время насладиться им, познать свои собственные чувства. Она лежала с открытыми глазами, глядя на темное пятно на стене, картину какого-то художника, — какого, она так и не узнала, — широко раскинувшаяся прерия у подножья Скалистых гор. Его руки нежно двигались по ее грудям, не столько возбуждая ее, сколько посылая по ее телу волны наслаждения. Она лежала не двигаясь и лишь время от времени меняла положение головы, чтобы показать, что не спит.

Она начинала любить его. Разве это не странно? Элизабет задумалась, пытаясь ответить на этот вопрос. В нем было много такого, что вызывало любовь и восхищение. Однако было и то, что смущало ее, сбивало с толку. В Фаулере мешались лед и пламень, а его чувство юмора не поддавалось определению. Существовало многое, что он глубоко любил, однако глубина этих чувств всегда была продиктована последовательной разумностью, основанной на принципах, а не душевной страстью. Его часто приводило в недоумение — совершенно искреннее, — почему окружающие не разделяют его чувств по отношению к тому или иному вопросу. Подобно тому как преподаватель математики никогда не сердится, но испытывает печаль и непонимание, когда его ученик не видит всей красоты и изящества математических уравнений, Фаулер был способен на удивительную жестокость и холодную безжалостность, совершенно не ощущая какой-либо злобы. Если человек вставал на его пути и он мог уничтожить его, Фаулер так и поступал. Прямо как в «Крестном отце». Его отношения с людьми никогда не были личными, а всегда деловыми. Может быть, он научился этому у мафиози, которых посылал в тюрьму, подумала Лиз. Даже к своим преданным сторонникам этот человек относился с сухим равнодушием, вознаграждая их за лояльность и расторопность — как тут лучше выразиться? — с благодарностью автомата.

И все-таки в постели он был удивительно нежным. Лиз нахмурилась, глядя на стену. Но как трудно проникнуть к нему в душу!

— Ты прочитала это сообщение из Японии? — спросил президент, приступая к делу в тот самый момент, когда Эллиот говорить о делах особенно не хотелось.

— М-м-м, хорошо, что ты напомнил об этом. Недавно мне сообщили нечто весьма неприятное.

— А если конкретно? — Фаулер проявил свой интерес тем, что начал ласкать ее, словно пытаясь выманить информацию, которую она и без того хотела передать ему, ожидая удобного момента.

— Райан, — ответила Лиз.

— Опять? И что теперь?

— Сообщения, которые мы получили относительно неэтичных финансовых сделок, подтвердились, но ему удалось выпутаться благодаря юридическим тонкостям. Этого обвинения было бы достаточно, чтобы он не попал в состав этой администрации, но поскольку мы унаследовали его от предыдущей…

— Юридические тонкости бывают разными. Что еще ты узнала?

— Недостойное поведение в личной жизни, любовная связь с женщиной и использование агентов ЦРУ для сведения личных счетов.

— Любовная связь с женщиной… позор…

Эллиот хихикнула. Ему это понравилось.

— Здесь может быть замешан ребенок.

Фаулер нахмурился. Он крайне серьезно относился к правам детей. Его руки замерли на ее груди.

— Что нам известно об этом?

— Пока немного. Постараюсь разузнать побольше, — ответила Лиз, заставляя ладонями возобновить движения его рук.

— Хорошо, пусть ФБР проведет негласное расследование, — согласился президент, закрывая, как ему казалось, этот вопрос.

— Из этого ничего не выйдет.

— Почему?

— У Райана тесные связи с ФБР. В некоторых вопросах они могут заупрямиться, в некоторых — сгладить острые углы.

— Только не Билл Шоу. Он лучший полицейский, с которым мне приходилось встречаться — даже я не смог бы заставить его поступить незаконно, и именно так должно быть. — Снова последовательность и принципы. Невозможно предсказать, как поступит этот человек.

— Шоу лично занимался делом Райана — террористическим актом, совершенным против него. Глава следственного управления сам?..

— Действительно, — согласился Фаулер. Это будет неважно выглядеть. Конфликт интересов и тому подобное.

— К тому же у Шоу есть помощник, занимающийся улаживанием конфликтов, — некто Мюррей. Они с Райаном — большие друзья.

— Ну и что ты предлагаешь? — недовольно произнес президент.

— Может быть, взять кого-нибудь из министерства юстиции?

— Тогда почему не из Секретной службы? — спросил Фаулер, заранее зная ответ, но решив выяснить, понимает ли она создавшуюся ситуацию.

— Будет походить на охоту за ведьмами.

— Разумное замечание. Ну хорошо, пусть это будет кто-нибудь из сотрудников министра юстиции. Позвони завтра Грегу.

— Хорошо, Боб. — А теперь нужно сменить пластинку. Она поднесла его руку к лицу и поцеловала ладонь. — Знаешь, мне сейчас так хочется закурить.

— Сигарета после секса? — Фаулер обнял ее еще крепче.

— Когда мы занимаемся любовью, Боб, мне кажется, я одновременно курю… — Она повернулась и посмотрела ему в глаза.

— Может быть, стоит снова разжечь огонь?

— Говорят, — промурлыкала советник по национальной безопасности, — говорят, что президент Соединенных Штатов — сильнее всех в мире.

— Я сделаю все, что в моих силах, Элизабет.

Через полчаса она убедилась, что это соответствует истине. Она явно начинала его любить. Затем подумала: а какие чувства к ней испытывает он…

16. Раздуваем пламя

— Guten abend, frau Fromm[76], — произнес мужчина.

— Кто вы?

— Петер Виглер, из «Берлинен тагеблатт». Мне хотелось бы побеседовать с вами.

— О чем? — спросила она.

— Аbеr…[77] — Он показал рукой на небо, откуда на него лились струи дождя. Тут фрау Фромм вспомнила, что следует проявлять вежливость, даже если это журналисты.

— Конечно-конечно, заходите пожалуйста.

— Спасибо. — Мужчина вошел в переднюю и снял плащ, который она повесила на вешалку. Он был капитаном в Первом главном управлении (внешняя разведка) КГБ, молодой многообещающий тридцатилетний офицер приятной наружности с незаурядными способностями к иностранным языкам, обладатель двух дипломов — психолога и инженера. Он уже успел разобраться в Траудль Фромм. Новенький «ауди», что стоял перед домом, был удобной, хотя и не роскошной машиной, одежда ее — тоже новая — была приличной, но не шикарной. Она была гордой и в меру прижимистой, но в то же время и скупой. Любопытной, но настороже. Что-то скрывала, однако понимала, что, если не пустит его в дом и пошлет прочь, это вызовет больше подозрений, чем те объяснения, которые она держит наготове. Он сел в глубокое кресло и стал ждать ее ответного хода. Она не предложила ему кофе. Значит, надеется, что его визит будет коротким. Неужели, подумал он, это третье имя из его списка в десять имен окажется настолько интересным, что о нем придется доложить в московский центр.

— Ваш муж был связан с атомной электростанцией «Грейфсвальд-Норд»?

— Да. Как вы знаете, ее закрывают.

— Совершенно верно. Мне хотелось бы узнать ваше отношение к этому. Доктор Фромм дома?

— Нет, он уехал, — неуверенно ответила она. Мнимый Виглер сделал вид, что не заметил замешательства.

— Вот как? Позвольте спросить, куда?

— По делам.

— Тогда, быть может, я лучше загляну через несколько дней?

— Да, это было бы лучше. Вас не затруднит прежде позвонить? — По тому, как она произнесла эту фразу, капитан КГБ понял, что фрау Фромм что-то скрывает и это что-то может оказаться…

Раздался стук в дверь. Траудль Фромм вышла в переднюю.

— Guten Abend, frau Fromm, — послышался мужской голос. — У нас известия от Манфреда.

Капитан услышал голос, и что-то заставило его насторожиться. Он сказал себе, что нужно не реагировать. В конце концов, это Германия и здесь все in Ordnung[78]. Кроме того, он может что-то разнюхать.

— Понимаете, э-э… у меня сейчас гость, — ответила Траудль. Она произнесла это шепотом. Капитан услышал приближающиеся шаги и не спеша обернулся. Это было роковой ошибкой.

Лицо, появившееся в двери, словно сошло с экрана — только в бесчисленных кинофильмах о второй мировой войне, на которых он вырос, владелец его был одет в черный с серебром мундир офицера СС. Это было суровое лицо мужчины средних лет с голубыми глазами, в которых отсутствовали всякие эмоции. Лицо профессионала, распознавшего капитана так же быстро, как и тот его…

Время уходить…

— Здравствуйте. Я как раз собирался уходить.

— Кто это?

Траудль не успела ответить.

— Я репортер из… — Но было уже слишком поздно. В руке мужчины внезапно появился пистолет.

— Was gibt's hier?[79] — резко спросил капитан.

— Где ваш автомобиль? — поинтересовался мужчина с пистолетом в руке.

— Я оставил его на соседней улице. Я…

— Когда перед домом столько свободного места? Репортеры ленивы. Итак, кто вы?

— Я репортер…

— Думаю, это не правда.

— И этого тоже забери, — послышался голос второго мужчины. Капитан вспомнил его лицо. Где он видел его? Не надо поддаваться панике, сказал он себе. Это тоже было ошибкой.

— Слушайте внимательно. Вы оба отправляетесь в короткую поездку. Если будете вести себя послушно и не станете поднимать шума, вернетесь через три часа. Не пытайтесь сопротивляться — это плохо кончится. Verstehen Sie?[80]

Это сотрудники спецслужб, понял капитан. Его догадка оказалась правильной. Значит, это немцы, которые будут соблюдать закон, сказал он себе, совершая последнюю ошибку в своей карьере, которая еще недавно складывалась так многообещающе.

* * *

Курьер прибыл с Кипра точно по расписанию, передал свой пакет другому человеку в одном из пяти заранее согласованных пунктов, каждый из которых находился под наблюдением в течение двенадцати часов. Тот, что получил пакет, прошел два квартала, сел на мотоцикл «Ямаха» и рванул на нем в сельскую местность, где все мотоциклисты считаются сумасшедшими. Спустя два часа он доставил пакет, убедившись, что за ним никто не следил, и продолжал мчаться сломя голову еще тридцать минут, после чего вернулся к месту, откуда выехал.

Гюнтер получил пакет и с раздражением увидел, что это видеокассета с кинофильмом «Огненные колесницы», а не полая книга, как он просил. Возможно, Эрвин передавал вместе с кассетой какие-то сведения. Бок вставил кассету в плейер и увидел начальные кадры кинофильма с титрами на французском языке. Он понял, что материал, снятый Кейтелем, расположен так, как это делают профессиональные разведчики. Бок перемотал вперед почти всю кассету — кадры изменились. Что это?

— Кто вы? — спросил чей-то резкий голос за кадром.

— Меня зовут Петер Виглер. Я репортер… — Дальше послышался пронзительный крик. Для пытки использовалось весьма примитивное орудие — электрический провод от настольной лампы или другого бытового прибора. На одном конце изоляция была сорвана и обнажилось несколько сантиметров медной проволоки.

Мало кто понимает, насколько эффективными могут быть подобные орудия, особенно если тот, кто пользуется ими, обладает достаточным опытом и воображением. Человек, назвавший себя Петером Виглером, кричал так, что казалось, будто его горло вот-вот разорвется от вопля. Он уже прокусил нижнюю губу, пытаясь заставить себя молчать. Применение электричества для пыток имеет то достоинство, что при нем почти не бывает крови, но зато много шума.

— Вы должны понять, что ведете себя глупо. Ваше мужество вызывает уважение, но в данном случае оно бессмысленно. Мужество оправдано лишь в том случае, когда есть надежда на спасение. Мы уже обыскали вашу машину, нашли паспорта. Мы знаем, что вы не немец. Итак, кто вы? Поляк, русский, кто?

Молодой мужчина открыл глаза и, прежде чем ответить на вопрос, глубоко вдохнул воздух.

— Я — репортер газеты «Берлинен тагеблатт» и веду расследование. — Новое прикосновение провода — и на этот раз он потерял сознание. Бок видел, что к нему подошел мужчина — он находился спиной к камере — проверил пульс и, подняв веки, заглянул в глаза. На палаче был костюм, походивший на комбинезон из прорезиненной ткани, которые применяют для защиты от химических отравляющих веществ, но без капюшона и перчаток. Наверно, ему очень жарко, подумал Бок.

— Очевидно, профессиональный разведчик. Скорее всего русский. Без обрезания, зубы из нержавейки, да и сделаны неважно. Конечно, он из Восточного блока. Жаль, у него редкое самообладание. — Голос звучал бесстрастно, с клиническим равнодушием, решил Бок.

— У нас есть наркотики? — спросил еще чей-то голос.

— Есть, сильнодействующий транквилизатор. Ввести?

— Да. Не слишком большую дозу.

— Хорошо. — Мужчина скрылся из поля зрения камеры и появился снова со шприцем в руке. Подойдя к лежавшему без сознания разведчику, он поднял его руку и ввел наркотик в вену у локтя. Прошло минуты три, прежде чем капитан КГБ пришел в себя. К этому времени наркотик растворился в крови и успел оказать воздействие на высшие функции головного мозга.

— Ты уж извини, что нам пришлось прибегнуть к этому. Ты выдержал испытание… — произнес голос, на этот раз по-русски.

— Какое испытание… — Ответ тоже прозвучал на русском языке, прежде чем мозг осознал, что происходит, и остановил его. — Почему вы разговариваете со мной по-русски?

— Потому что именно это нам и хотелось узнать. Спокойной ночи.

Глаза разведчика расширились при виде малокалиберного пистолета, который поднесли к его груди. Прозвучал выстрел. Камера отодвинулась назад, чтобы показать комнату. Вокруг металлического кресла, в котором сидел убитый, пол был устлан тремя пластиковыми полотнищами, чтобы кровь и остальные выделения человеческого тела не испачкали комнату. Огнестрельную рану окружали черные крапинки пороха, а ткани вокруг вздулись от проникших внутрь тела газов. Кровотечения почти не было. Ранения в область сердца никогда не кровоточат. Через несколько секунд тело перестало содрогаться.

— Мы могли бы потратить больше времени, чтобы получить дополнительную информацию, но нам достаточно и этого. Я объясню вам позже, — раздался голос Кейтеля за кадром.

— Теперь Траудль…

Ее втащили так, чтобы она оказалась перед видеокамерой. Женщина была обнажена, руки связаны впереди, рот залеплен клейкой лентой, глаза расширились от ужаса. Она пыталась что-то сказать, но это никого не интересовало. Съемки велись полтора дня назад. — Гюнтер видел это по изображению на экране включенного телевизора в углу, где передавались вечерние новости. Все было организовано на высоком профессиональном уровне, для того чтобы удовлетворить требования Бока.

Он едва не чувствовал, что палач думает, как же им поступить с ней. На мгновение Бок пожалел, что дал Кейтелю такие инструкции. Но доказательства должны быть убедительными. Фокусники и другие мастера иллюзионного жанра регулярно сотрудничают со спецслужбами, передавая им свой опыт, однако существуют вещи, которые невозможно фальсифицировать, и ему было необходимо быть уверенным в том, что на Кейтеля можно положиться, что он и его люди исполнят то страшное и опасное задание, которое им поручат. Зрелище представляло собой всего лишь объективную необходимость.

Еще один мужчина перебросил веревку через потолочную балку, подтянул вверх руки женщины, затем палач прижал дуло пистолета к ее телу под мышкой и выстрелил. По крайней мере эти люди — не садисты, подумал Бок. Садистам нельзя доверять. Как бы то ни было, зрелище выглядело печальным. Пуля пробила сердце женщины, но она все-таки билась и не умирала, все еще пыталась что-то сказать, наверно, молила о помощи, спрашивала почему… Наконец, ее тело обмякло, у нее проверили пульс на шее, затем опустили на пол. Они старались вести себя как можно спокойнее — насколько это было возможно при таких обстоятельствах. Палач заговорил, не поворачиваясь в сторону камеры.

— Надеюсь, вы остались довольны. Я не получил никакого удовольствия.

— Этого и не требовалось, — ответил Бок, обращаясь к телевизору.

Русского разведчика сняли с кресла и положили рядом с Траудль Фромм. Пока шло расчленение трупов, послышался голос Кейтеля. Это было необходимо, чтобы отвлечь внимание, так как сцена выглядела ужасной. Бок привык к жестоким зрелищам, но надругательства над мертвыми телами подавляюще действовали на его психику. Независимо от необходимости это казалось ему чрезмерным.

— Русский был, несомненно, офицером разведки, как вы сами убедились. Автомобиль его, взятый напрокат в Берлине, сегодня перегонят в Магдебург и оставят там. Он стоял довольно далеко от дома — естественный шаг профессионала, но сразу выдает его в случае ареста. В машине мы обнаружили список — все это имена людей, работавших в атомной промышленности ГДР. Похоже, наши русские товарищи вдруг проявили интерес к проекту Хонеккера по созданию ядерного оружия. Жаль, что нам не хватило несколько лет, чтобы довести его до конца. Правда? Я сожалею о возникших затруднениях, но нам понадобилось несколько дней, чтобы подготовиться к уничтожению тел, и мы не знали, что у фрау Фромм кто-то есть, когда постучали к ней. Потом было уже поздно. К тому же шел дождь, и условия для похищения были идеальными.

Двое мужчин работали над телами. Все были одеты в одинаковые защитные костюмы: теперь на них были капюшоны и маски скрывали лица — не только для того, чтобы их нельзя было опознать, но и чтобы не чувствовать запаха мертвых тел. Как на бойне, лужи крови тут же посыпали опилками из ведер. Бок знал из собственного опыта, какими неприятными и грязными бывают последствия убийств. Все работали быстро и сосредоточенно, пользуясь промышленными электроинструментами, а голос Кейтеля перекрывал визг пил. Сначала отделили от торсов руки и ноги, затем головы, которые подняли и показали перед объективом камеры. Фальсифицировать такое невозможно. Не было никаких сомнений, что люди Кейтеля действительно убили двоих. Расчленение трупов перед видеокамерой сделало это абсолютно убедительным. К тому же теперь будет легче избавиться от останков. Части тел собрали, чтобы завернуть в листы пластика. Один из мужчин принялся сметать в кучу опилки, пропитанные кровью, их тоже уложат в пластиковый мешок.

— Части тел будут сожжены в двух местах вдалеке друг от друга. Это будет сделано задолго до того, как вы получите кассету. Я заканчиваю. Мы ждем дальнейших указаний. — Изображение на экране вернулось к Олимпийским играм 1920 года — а может быть, 1924? Бок не был уверен. Впрочем, это не имело значения.

* * *

— Слушаю вас, полковник.

— Один из моих офицеров не вернулся с задания. — Полковник был из отдела «Т» технического филиала Первого главного управления. Он был доктором технических наук, специалистом по ракетным системам. В прошлом ему приходилось работать в Америке и Франции, добывая секреты различных видов оружия, и лишь недавно он получил назначение на эту должность.

— Подробности?

— Капитан Евгений Степанович Федоров, тридцати лет, женат, один ребенок, очень способный офицер, ему должны были присвоить звание майора. Один из лучших в моем отделе.

— Когда ему надлежало вернуться? — спросил Головко.

— Шесть дней назад. На прошлой неделе он вылетел в Берлин через Париж. У него были отличные немецкие документы — изготовленные у нас — и список десяти специалистов, которыми ему следовало заняться. Федоров получил указание вести себя очень осторожно, если только ему не удастся обнаружить что-то действительно важное. В этом случае ему надлежало вступить в контакт с нашей берлинской станцией — вернее, с тем, что от нее осталось. Разумеется, мы разработали систему периодического оповещения. Он не вышел на связь, и через двадцать четыре часа оттуда поступил сигнал тревоги.

— Он не мог просто проявить беспечность?

— Только не Федоров, — решительно заявил полковник. — Разве эта фамилия ничего вам не говорит?

— Федоров… так это его отец?..

— Да, Степан Юрьевич. Евгений его младший сын.

— Боже мой, ведь я учился у Степана! — тяжело вздохнул Головко. — А вы исключаете возможность?..

— Измены? — Полковник сердито покачал головой. — Абсолютно исключаю. Его жена — хористка в оперном театре. Они встретились еще в университете и поженились, несмотря на возражения родителей. Это брак по любви, каких теперь мало. Она — поразительно красивая женщина с ангельским голосом. Только жопник может бросить такую. Кроме того, у них ребенок. Известно, что он хороший отец. — Головко уже понял, куда клонит полковник.

— Вы считаете, его арестовали?

— Нет, таких сведений не поступало. Следует еще проверить, но я опасаюсь худшего. — Полковник нахмурился и уставился в пол. Ему вовсе не хотелось сообщать эту печальную весть Наталии Федоровой.

— Знаете, в это трудно поверить, — заметил Головко.

— Сергей Николаевич, если ваши подозрения верны, то нам поручили расследовать вопрос, представляющий для них исключительное значение. Может быть, нам удалось подтвердить что-то, хотя и весьма дорогой ценой.

Генерал-лейтенант Сергей Николаевич Головко задумался. Все должно было протекать совсем по-другому, подумал он. Разведка — дело цивилизованное. Только в далеком прошлом убивали разведчиков противника. Теперь такого не бывает, мы не делали этого уже много лет… десятилетий…

— У вас больше нет альтернатив, заслуживающих доверия?

Полковник отрицательно покачал головой.

— Нет. Самым вероятным является то, что капитан Федоров наткнулся на что-то исключительно важное. Настолько важное, что его убили. А тайная программа разработки ядерного оружия для этого достаточно важна, правда?

— В общем… да. — Полковник демонстрировал преданность своих сотрудников, что всячески поощрялось в КГБ, заметил Головко. Он также обдумал альтернативы и представил свою оценку создавшейся ситуации.

— Вы уже послали своих технических экспертов в «Арзамас-17»?

— Они выезжают послезавтра. Мой лучший специалист был в госпитале — упал и сломал ногу. Его только что выписали.

— Если понадобится, отправьте его на носилках. Мне требуется оценка производства плутония на атомных электростанциях в ГДР — худший вариант. Направьте своего эксперта в Кыштым, чтобы он мог проверить выводы специалистов в Арзамасе. Немедленно отзовите всех сотрудников из Германии. Мы возобновим расследование, но более осторожно. Каждая группа будет теперь состоять из двух человек, причем один должен быть вооружен… дело приобретает опасный характер, — добавил Головко после недолгого раздумья.

— Генерал, подготовка моих полевых агентов требует много времени и огромных средств. Чтобы заменить Федорова, мне понадобится не меньше двух лет — целых два года. Нельзя взять офицера из другого управления, перевести ко мне и рассчитывать, что он справится с работой. Они должны понимать, что им приходится искать. Таких ценных специалистов нужно охранять.

— Вы правы, полковник. Я поговорю с председателем, и мы пошлем опытных офицеров… может быть, возьмем кого-нибудь из академии… с документами офицеров германской полиции. Как вы считаете?

— Это разумно, Сергей Николаевич.

— Вот и хорошо, Павел Иванович. Так что нам делать с Федоровым?

— Я не исключаю, что он может еще появиться. Подождем тридцать дней от момента, когда его объявили пропавшим без вести, и тогдашний я отправлюсь к его жене. Хорошо, значит, я отзываю своих людей и начинаю готовиться к следующему этапу операции. Когда я получу список сопровождающих офицеров?

— Завтра утром.

— Спасибо, генерал. Извините, что отнял у вас столько времени.

Головко пожал ему руку и остался стоять, пока не захлопнулась дверь.

— Черт побери, — проворчал он.

* * *

— Новые проволóчки?

Фромм безуспешно пытался скрыть раздражение.

— Нет, это не проволóчки! Наоборот, мы экономим время! Материал, который нам предстоит обрабатывать, по своим физическим свойствам не отличается от нержавеющей стали. Кроме того, мы производим модули для отливки блоков, без которых не обойтись. Смотрите.

Фромм развернул свои рабочие чертежи.

— Вот цилиндр из плутония. Вокруг него — цилиндр из бериллия, этот металл прямо-таки небесный дар для наших целей. Очень легкий, твердый и прочный, проницаем для лучей рентгеновского спектра и отражает нейтроны. К сожалению, бериллий очень плохо поддается обработке. Придется использовать резцы из нитрида бора, практически равного по твердости промышленным алмазам. Инструменты из стали — даже углеродистой стали — не дадут желаемых результатов. Кроме того, нужно принять во внимание опасность для здоровья.

— Бериллий не токсичен, — возразил Госн. — Я проверил.

— Действительно, однако пыль, которая образуется при его обработке, превращается в окись бериллия и при вдыхании в свою очередь — в гидроокись бериллия. А вот гидроокись бериллия ведет к бериллиозу, неизменно кончающемуся смертью. — Фромм сделал паузу, глядя на Госна подобно школьному учителю, и затем продолжил:

— Далее, вокруг бериллия находится цилиндр из сплава вольфрама и рения. Он нужен нам из-за своей плотности. Мы закупим двенадцать килограммов в виде порошка, который будет сформован в цилиндрические сегменты путем спекания. Вы знакомы с процессом спекания? При нем материал нагревается до такой температуры, что поддается формовке. Плавить и затем отливать детали слишком трудно, да и не нужно для наших целей. Вокруг него образуется взрывчатая линза. И это всего лишь первичное ядро, которое даст меньше четверти общей мощности взрыва.

— При этом требуется степень точности…

— Совершенно верно. Это можно сравнить с изготовлением самого крупного в мире кольца или ожерелья. То, что нам предстоит создать, будет обработано так же тщательно, как самое прекрасное ювелирное изделие, какое вам приходилось видеть, — или, скажем, прецизионный оптический инструмент.

— А где мы возьмем сплав вольфрама и рения?

— В любой крупной электротехнической фирме. Он используется там для изготовления нитей в электронных лампах и для множества других целей. Кроме того, он намного проще в обработке, чем чистый вольфрам.

— Бериллий — да, конечно, он применяется в гироскопах и других инструментах… Скажем, тридцать килограммов?

— Двадцать пять… нет, покупайте тридцать. Вы даже не представляете, как нам повезло.

— Повезло? Почему?

— Израильский плутоний стабилизирован галлием. Плутоний, прежде чем расплавиться, проходит четыре фазы трансформации. У него странное свойство — при некоторых температурных режимах его плотность меняется в пределах двадцати процентов. Это металл с несколькими состояниями.

— Другими словами, субкритическая масса…

— Точно, — кивнул Фромм. — То, что кажется субкритической массой, при некоторых условиях превращается в критическую. Он не взорвется, но поток гамма-лучей и нейтронное излучение будут смертельными на расстоянии… ну, примерно от десяти до тридцати метров, в зависимости от обстоятельств. Это явление было открыто при работах над Манхэттенским проектом. Они были — нет, не просто везучими учеными, — они были блестящими учеными и, как только получили грамм плутония, приняли решение проводить эксперименты. Стоило им подождать или просто предположить, что они знают больше, чем на самом деле…

— Я не знал этого, — прошептал Госн. — Боже милостивый…

— Не все печатается в книгах, мой юный друг, или, если быть более точным, не во всех книгах содержится полная информация. Как бы то ни было, с добавлением галлия плутоний превратился в устойчивое вещество. При его обработке — если принимать необходимые меры предосторожности — опасность не угрожает.

— Значит, мы начнем с изготовления модулей из нержавеющей стали по вот этим спецификациям, затем изготовим формы для отливки — наружные формы, разумеется…

Фромм удовлетворенно кивнул:

— Совершенно верно, очень хорошо, молодой человек.

— После этого, завершив отливку, мы приступим к обработке взрывчатого ядра бомбы… Понятно. Ну что же, у нас вроде бы отличные операторы.

Операторы были «призваны» — именно так звучало их привлечение к работе. — Десять мужчин, все десять — палестинцы, занятые раньше в местных оптических мастерских. Госн и Фромм обучили их работать на станках.

Станки действительно оказались великолепными. Еще два года назад они были самыми современными и ничем не отличались от оборудования, которое использовалось на американском заводе по производству ядерных бомб в Ок-Ридж, Теннесси. Допуски в них измерялись с помощью лазерной интерферометрии. Резцами, зажатыми во вращающихся суппортах, управлял компьютер. Они могли перемещаться в пространстве, иметь пять степеней свободы. Программы вводились в компьютер с помощью сенсорных клавиатур, а сам проект был рассчитан на персональном компьютере и выполнен на дорогой чертежной установке.

Госн и Фромм разместили операторов у станков и поручили им первое задание — изготовление модулей из нержавеющей стали. По ним будут делаться формы для отливки блоков взрывного устройства первичного плутониевого ядра, от которого вспыхнет термоядерное пламя.

— Мне много о вас говорили, — произнес Бок.

— Надеюсь, ничего плохого? — спросил Марвин Расселл со сдержанной улыбкой.

Первый индеец, с которым мне довелось встретиться, промелькнула мысль у Бока. Почему-то он испытывал чувство разочарования. Если бы не скулы, его можно принять за белого, особенно за представителя славянской расы с примесью татарской крови… Его бронзовая кожа была результатом длительного пребывания на солнце. Зато фигура индейца выглядела внушительно — широченные плечи, могучая мускулатура и очевидная физическая сила.

— Слышал, вы убили в Греции полицейского — сломали ему шею.

— Не могу понять, почему этому придают такое значение, — поморщился Расселл, и в его голосе прозвучала усталая честность. — Это был хлипкий малый и от меня не потребовалось особых усилий.

Бок улыбнулся и кивнул.

— Я понимаю ваши чувства, но способ, выбранный для этого, все-таки впечатляет. Итак, мне не раз говорили о вас, мистер Расселл, и…

— Называйте меня Марвин. Ко мне все обращаются по имени.

На лице Бока появилась дружеская улыбка.

— Буду только рад, Марвин. Меня зовут Гюнтер. Ты и с оружием обращаешься очень ловко.

— А что в этом особенного? — озадаченно спросил Расселл. — Научиться стрелять очень легко.

— Тебе нравится здесь?

— Очень. В особенности люди — понимаешь, они такие сердечные. И настойчивые — никогда не сдаются. Постоянно стремятся к своей цели. Это восхищает меня. Они сделали для меня так много — будто я в большой семье, Гюнтер.

— А мы и есть семья, Марвин, делимся друг с другом и хорошим и плохим, у нас общие успехи и общие неудачи. В конце концов, мы боремся против одного врага.

— Да, я в этом уже убедился.

— Видишь ли, Марвин, нам может понадобиться твоя помощь. Для важного дела.

— Хорошо, — кивнул Расселл.

— Я не понял, Марвин.

— Я сказал «да», Гюнтер.

— Но ведь ты даже не поинтересовался, какая помощь от тебя требуется, — напомнил Бок.

— Тогда скажи мне, — улыбнулся Марвин.

— Нам нужно, чтобы ты на несколько месяцев поехал в Америку. Это представляет для тебя большую опасность?

— Трудно сказать. Я отбывал срок — сидел в тюрьме. Ты знаешь это. В полиции есть мои отпечатки пальцев, правда, у них нет моей фотографии. То есть фотография имеется, но очень старая. С того времени я изменился. Да и ищут-то меня скорее всего в Северной или Южной Дакоте. Если вы пошлете меня туда, мне будет нелегко.

— Нет, Марвин, тебе не понадобится там появляться.

— Тогда не вижу, в чем могут быть трудности, — в зависимости, конечно, от того, что от меня потребуется.

— Как бы ты отнесся, Марвин, если бы тебе предложили убить людей — я имею в виду американцев? — Бок впился глазами в его лицо, следя за тем, как отреагирует Расселл.

— Американцев? — фыркнул Марвин. — Слушай, да я сам американец. Моя страна совсем не то, что ты думаешь. Они украли у меня родину — так же, как это случилось с этими парнями здесь, в этой стране. Для меня это совсем не пустяки, приятель. Тебе нужно, чтобы я прикончил кого-нибудь, — да, я готов, если на то есть какая-то причина. Я хочу сказать, что не буду убивать ради удовольствия. В конце концов, я ведь не псих, но, если для этого есть веская причина, на меня можно положиться.

— Это может оказаться не один человек…

— Я уже понял, ты сказал «людей», Гюнтер. Ты что, считаешь меня таким глупым, что под «людьми» я понимаю одного человека? Только уж постарайся, чтобы в их числе оказались полицейские, а еще лучше — сотрудники ФБР. Тогда я помогу убить сколько угодно. Только тут одно нужно иметь в виду.

— А именно?

— Они совсем не так глупы, как это может показаться. Не забудь, им удалось прикончить моего брата. Это серьезные парни.

— И мы тоже, — заверил его Бок.

— Да, в этом я уже убедился. Ты не мог бы рассказать мне об этом деле поподробнее?

— Что ты имеешь в виду, Марвин? — с притворным равнодушием спросил Бок.

— Понимаешь, приятель, ведь я вырос там. Я могу знать то, о чем ты не подозреваешь. Да, конечно, безопасность у вас на уровне и все такое, поэтому я не думаю, что сейчас ты что-нибудь мне расскажешь. Отлично, нет проблем. Но позднее тебе может понадобиться моя помощь. Парни здесь здорово подготовлены, умные и хитрые, но ведь они ни хрена не знают об Америке — я хочу сказать, не разбираются в ней, разве что в самых простых вещах, нужных, чтобы побывать там-то и посмотреть то-то. Отправляясь на охоту, хорошо изучи местность. А вот я знаю ее отлично.

— Именно поэтому нам и нужна твоя помощь, — убедительно подхватил Бок, словно заранее все обдумал. На самом деле это не приходило ему в голову, и теперь он пытался понять, насколько полезным может оказаться этот Расселл.

Андрей Ильич Нармонов считал себя капитаном самого большого в мире корабля, которым являлось его государство. Это хорошо. А вот то, что у этого корабля текли швы, был сломан руль и ненадежно работал двигатель, — плохо. Не говоря уже об экипаже, все время угрожавшем выйти из повиновения. Его кабинет в Кремле был большим, так что хватало места, чтобы встать из-за стола и походить. За последнее время он делал это все чаще. По мнению Нармонова, такое поведение обнаруживало неуверенность, и президент Союза Советских Социалистических Республик не мог себе этого позволить, особенно в присутствии столь важного гостя.

Союз Суверенных Советских Республик, подумал он. Хотя изменение названия государства еще не получило официального одобрения, именно так начали думать многие. В этом и заключалась проблема.

Корабль государства раскалывался на части. Прецедента этому еще не бывало. Многие приводили в сравнение распад Британской империи, однако ее пример не совсем соответствовал тому, что происходило сейчас. Да и другие примеры не были идентичными. Прежний Советский Союз представлял собой уникальное политическое формирование. И процессы, происходящие в Советском Союзе в настоящее время, также не имели прецедентов в прошлом. То, что раньше волновало его, кружило голову, теперь начало пугать — больше того, приводить в ужас. На его долю выпало принятие жестких решений, а он не мог найти исторических параллелей. Он остался совсем один, чувствовал себя более одиноким, чем любой человек в мире, а задача, стоявшая перед ним, была больше любой другой, которую когда-либо предстояло решить человеку. На Западе его расхваливали как блестящего политика, умело решающего возникающие перед ним тактические проблемы. Сам же он рассматривал свою деятельность как бесконечную вереницу кризисов. Кажется, Гладстон сравнивал действия премьер-министра с усилиями человека, мчащегося на плоту через речные пороги и отталкивающегося шестом от возникающих на пути камней? — подумалНармонов. Какое удачное сравнение! Нармонов вместе со своей страной несся вниз по течению могучей реки истории, а где-то совсем близко — за поворотом — находился гигантский водопад, угрожающий погубить все… Однако он был слишком занят тем, как оттолкнуться шестом от очередного валуна, и у него не оставалось времени заглянуть вперед. В этом и заключалась тактическая деятельность политика. Нармонов посвящал все усилия тому, чтобы пережить еще один день, и не видел, что готовит ему будущая неделя… даже послезавтрашний день.

— Вы осунулись, Андрей Ильич, — заметил Олег Кириллович Кадышев, сидя в кожаном кресле напротив президента.

— На меня благоприятно действует ходьба, — криво улыбнулся президент.

— Может быть, тогда вам стоит присоединиться к нашей олимпийской команде?

Нармонов на мгновение остановился.

— В самом деле, было бы приятно соперничать только с иностранцами. По их мнению, я блестящий политик. Увы, наш народ придерживается иной точки зрения.

— Чем могу служить нашему президенту?

— Мне нужна ваша помощь, помощь тех, кто находится на правом крыле.

Теперь пришла очередь Кадышева улыбнуться. Пресса — как западная, так и отечественная — никак не могла разобраться в создавшемся положении. Левое крыло в Советском Союзе занимали сторонники жесткой линии, поддерживающие коммунистов. На протяжении более восьмидесяти лет реформы в этой стране всегда начинались справа. Все, кого преследовал Сталин за то, что они стремились дать народу хоть немного личной свободы, клеймились как правые уклонисты. Однако на Западе те, кто называл себя прогрессивными деятелями, всегда занимали левое крыло, клеймили своих реакционных врагов как «консерваторов» и отождествляли, их с политическим правым крылом. Для западных журналистов было слишком трудно перестроить свои идеологические полюсы так, чтобы они совпадали с иной политической деятельностью. Только что обретшие свободу советские журналисты просто копировали своих западных коллег и прибегали к зарубежным терминам, что еще больше запутывало и без того хаотичную политическую ситуацию. То же самое относилось к «прогрессивным» западным политикам, конечно, к тем, которые поддерживали проведение многих советских экспериментов в своих собственных странах — причем все эти эксперименты доводились до абсурда и превращались в нечто большее, чем просто провалы. Пожалуй, самым черным юмором во всем мире было брюзжание левацких элементов; отдельные из них уже заявляли, что отсталая Россия потерпела неудачу потому, что оказалась неспособна создать гуманистические правительственные структуры, тогда как развитые западные страны сумели добиться этого (не об этом ли говорил сам Карл Маркс?). Такие люди, подумал Кадышев, озадаченно качая головой, являются ничуть не меньшими идеалистами, чем представители первых революционных Советов, и такими же пустоголовыми. Русские всего лишь довели революционные идеалы до их логических пределов и обнаружили в результате только беды и пустоту. Теперь они поворачивали назад — маневр, потребовавший политического и морального мужества, редко встречающегося в мире, — и Запад все еще не мог понять, что же происходит! Насколько прав был Хрущев, подумал член русского парламента. Политики одинаковы во всем мире.

И почти все идиоты.

— Андрей Ильич, мы не всегда согласны с вами при выборе методов, но у нас не бывает расхождений относительно целей. Я знаю, что у вас неприятности с нашими друзьями на противоположном крыле.

— И с вашей группировкой тоже! — бросил Нармонов резче, чем следовало.

— И с моими сторонниками, это верно, — небрежно согласился Кадышев. — Вы считаете, Андрей Ильич, что мы должны соглашаться с вами по каждому вопросу?

Нармонов повернулся, и его глаза угрожающе сверкнули.

— Только не сегодня, пожалуйста, — ответил он.

— Какую помощь мы можем оказать вам? — Теряете самообладание, товарищ президент? — подумал он. Это плохой знак, друг мой…

— Мне нужна ваша поддержка по национальному вопросу. Нельзя допустить распада всего Союза.

Кадышев решительно покачал головой.

— Это неизбежно. Надо дать прибалтам и азербайджанцам самим решать свою судьбу. Это устранит массу проблем.

— Нам нужна азербайджанская нефть. Если мы согласимся на их отделение, наша экономическая ситуация ухудшится. А стоит дать волю прибалтам, их примеру последуют другие, и половина страны захочет стать независимыми государствами.

— Половина населения, это верно, но меньше двадцати процентов нашей территории. Одновременно будут решены почти все проблемы, — заметил Кадышев.

— Но какова будет судьба тех, кто захочет отделиться? Мы бросим их в пропасть хаоса и гражданской войны. Сколько из них погибнет, сколько смертей останется на нашей совести? — спросил президент.

— Это — нормальное следствие деколонизации. Не в наших силах предупредить его. Пытаясь удержать Союз от распада, мы просто будем содействовать гражданской войне на нашей собственной территории. Вот тогда придется передать силам безопасности слишком много власти, а это опасно. Как и вы, я не доверяю армии.

— Армия не способна на вооруженный переворот. В ней нет бонапартистов.

— Ваша вера в лояльность армии намного превосходит мою. Мне кажется, что сейчас они увидели перед собой уникальную историческую возможность. Партия сдерживала военных, начиная с Тухачевского. У военных отличная память, и они могут прийти к выводу, что это их шанс.

— Тех, что мечтали о военном перевороте, уже давно нет в живых! И детей их — тоже, — сердито огрызнулся Нармонов. — В конце концов, прошло больше пятидесяти лет. Те, у кого сохранились личные воспоминания о чистках, передвигаются в колясках или живут на пенсии.

— Но их внуки-то живы, и не следует забывать об унаследованной памяти. — Кадышев откинулся на спинку кресла и задумался. В его голове пронеслась и тут же почти полностью оформилась мысль: неужели это возможно?..

— Они беспокоятся, это верно, и эта обеспокоенность мало отличается от моей собственной. У нас существуют разногласия относительно того, как решить эту проблему, а не по вопросу контроля. Я могу сомневаться в их здравом смысле, но не в их преданности.

— Возможно, вы правы, хотя я настроен не так оптимистически.

— С вашей помощью мы можем выступить единым фронтом против тех, кто требует немедленного роспуска Союза. Это охладит их пыл, а нам позволит получить несколько лет нормализации. А уж затем мы можем рассмотреть порядок организованного выхода республик из Союза и создания настоящей конфедерации. Таким образом мы сохраним экономические связи при политической независимости.

Президент хватается за соломинку, это Кадышеву было ясно. Он не выдерживает напряжения. Человек, двигающийся по политической арене с уверенностью нападающего хоккейной команды ЦСКА, демонстрирует признаки слабости… выдержит ли он такой стресс без моей поддержки?

Может быть, решил Кадышев. Может быть. Очень жаль, подумал он. На самом деле Кадышев был лидером «левых» сил, которые стремились к роспуску всей страны и ее правительства, чтобы затем насильно втащить оставшееся государство — в основе которого будет Российская Федерация — в двадцать первый век. Если Нармонов уйдет… если он придет к выводу, что не в состоянии продолжать свою деятельность, тогда кто…

Я, конечно.

Поддержат ли меня американцы?

Как могут они не поддержать агента по кличке «Спинакер», агента собственного Центрального разведывательного управления?

Кадышев работал на американцев уже шесть лет — как только был завербован Мэри Пэт Фоули. Он не считал это изменой, ибо, преследуя цель улучшить положение в стране, полагал, что это один из путей. Он снабжал американцев информацией о деятельности советского правительства — особенно о том, что происходило внутри него. Часть этих сведений была исключительно ценной, остальные же материалы американцы могли бы получить и от собственных репортеров. Кадышев знал, что американцы считают его своим самым ценным источником политической информации в Советском Союзе, особенно теперь, когда под его контролем находились сорок процентов Съезда народных депутатов — нового парламента страны, шумного и несколько самоуверенного. Тридцать девять процентов, поправил он себя. Нужно быть честным. Впрочем, если он сумеет предпринять правильные шаги, ему удастся завоевать еще восемь процентов. Две тысячи пятьсот депутатов представляли самые разные оттенки политического спектра — тут были и истинные демократы, и русские националисты как демократического, так и социалистического толка, и левые и правые радикалы. Кроме того, здесь было немало осторожных политиков, державшихся середины, причем некоторые из них действительно пеклись о благе своей страны и курсе, который она выберет, тогда как остальные просто стремились к сохранению своего политического влияния. Кто будет прислушиваться к его призывам? Кого удастся привлечь на свою сторону?

Вряд ли достаточно многих.

Однако оставалась ли у него еще одна карта?

Да. Если только он осмелится открыть ее.

— Андрей Ильич, — произнес Кадышев примирительно, — вы хотите, чтобы я поступился своими принципами, дабы помочь вам достичь той цели, к которой стремимся мы оба, однако при этом выбрать путь, которому я не слишком доверяю. Это сложный вопрос. Говоря по правде, я даже не уверен, что сумею обеспечить поддержку, на которой вы настаиваете. Мои товарищи могут отвернуться от меня.

Слова Кадышева еще больше взволновали президента:

— Чепуха! Я знаю, что они целиком полагаются на вас и ваше суждение.

И не только они, подумал Кадышев.

* * *

Как это и бывает в большинстве случаев, расследование велось главным образом путем изучения письменных материалов. Эрнест Веллингтон был молодым, но честолюбивым юристом. Выпускник юридического факультета и член коллегии адвокатов, он мог обратиться в ФБР и вести расследование по всем правилам. Однако он считал себя адвокатом, а не полицейским. К тому же любил политику, тогда как ФБР гордилось тем, что старается стоять в стороне от политики, избегая связанных с нею вопросов. Более того, Веллингтон политику обожал, считая ее плотью и кровью государственной службы, и знал, что именно она является путем к достижению вершин как внутри правительства, так и вне его. Устанавливаемые им контакты увеличат его ценность для любой из сотни юридических фирм, имеющих связи с правительственными учреждениями, по крайней мере раз в пять, не говоря уже о том, что его имя станет известно в министерстве юстиции. Там он станет одним из кандидатов на пост специального помощника. Затем — лет через пять — попытается занять должность руководителя отдела… может быть, даже федерального прокурора в каком-нибудь крупном городе или возглавит следственную группу министерства юстиции. Это откроет ему дверь в большую политику и он, Эрнест Веллингтон, станет участником великой игры в американской столице. Короче говоря, такие перспективы, подобно пьянящему вину, кружили голову двадцатисемилетнему честолюбцу, который с отличием закончил юридический факультет Гарвардского университета и с показным презрением отверг весьма заманчивые предложения известных фирм, решив посвятить свои первые годы службе обществу.

На письменном столе перед Веллингтоном лежала пачка бумаг. Его кабинет находился едва ли не на чердаке здания министерства юстиции, которое располагалось на длинном бульваре, что протянулся от памятника Вашингтону до Капитолия. Из единственного окна открывался вид на автостоянку в центре квартала, обреченного на снос. Кабинет был маленьким, кондиционер то и дело выходил из строя, зато Веллингтон был единственным обитателем этого скромного помещения. Не все знают, что адвокаты стараются проводить в суде как можно меньше времени, избегая появления там, подобно тому, как хвастуны уклоняются от проверки своих заявлений. Прими Веллингтон какое-либо из предложений нью-йоркских юридических фирм, что вели дела крупнейших корпораций, — самое выгодное из них принесло бы ему свыше ста тысяч годового дохода, — его обязанности сводились бы к работе корректора, высокооплачиваемого секретаря, выискивающего орфографические ошибки и случайные промахи в контрактах. Первые годы в министерстве юстиции тоже мало отличались от этого. Работая в аппарате прокурора, он оказался бы в гуще судебной деятельности, и вопрос, утонет он или выплывет, зависел бы только от него самого. Здесь, в министерстве, ему приходилось читать документы, разыскивая несуразности, нюансы, возможные технические промахи, нарушения закона, словно он редактировал детективы превосходного автора. Веллингтон приступил к заметкам.

Джон Патрик Райан. Заместитель директора Центрального разведывательного управления, назначенный на этот пост президентом США — вот она политика в действии — и утвержденный в этой должности меньше двух лет назад. До этого он занимал пост исполняющего обязанности заместителя директора ЦРУ (по вопросам разведки) — после смерти адмирала Джеймса Грира. Еще раньше был специальным помощником заместителя директора управления Грира и иногда представлял интересы разведывательного управления в Англии. Райан был также преподавателем истории в Военно-морской академии, закончил Джорджтаунский университет и работал брокером в балтиморском отделении фирмы «Меррил и Линч». Кроме того, несколько месяцев служил лейтенантом в корпусе морской пехоты США. Судя по всему, Райану нравилось менять профессии, подумал Веллингтон, записывая все важные даты в его биографии.

Личное состояние. Все необходимые налоговые декларации находились в досье, в самом его начале. Райан был весьма богатым человеком. Откуда взялось его состояние? На анализ этого Веллингтону потребовалось несколько часов. Работая брокером, Райан проявил себя истинным ковбоем, который не мог жить без риска. В тот момент, когда служащие компании «Чикаго и Норт-Уэстерн Рейлроуд» выкупили ее в свою собственность, он рискнул поставить более ста тысяч долларов и получил немалый куш — свыше шести миллионов долларов. Это была его единственная крупная ставка — действительно, выигрыш при его вероятности всего один к шестидесяти встречается не слишком часто, правда? — но Райан добивался успеха и в других областях. Когда его состояние достигло восьми миллионов, он прекратил игру на бирже и начал готовиться к защите докторской диссертации в Джорджтаунском университете. Время от времени играл на бирже, но уже не как профессионал — здесь что-то не так, правда? — пока не поступил на государственную службу. Сейчас его ценными бумагами занимается несколько инвестиционных фирм… методы их отчетности необычайно строгие, предельно осторожные. Состояние Райана достигает двадцати миллионов, может быть, даже больше. Финансовые отчеты и проверки проводят сами фирмы. Райану предъявляются только квартальные отчеты с информацией о полученных доходах. Разумеется, при желании это можно было обойти, однако такой метод является совершенно законным. Доказать финансовые нарушения практически невозможно, если только не установить аппаратуру для подслушивания на телефоне его брокеров, а добиться разрешения на это очень непросто.

Комиссия по ценным бумагам и биржевым операциям изучила деятельность Райана, однако на самом деле внимание комиссии привлекли не финансы Райана, а фирма, акции которой он купил. Краткие, выводы комиссии, сформулированные четким бюрократическим языком, гласили, что технических нарушений обнаружено не было, однако Веллингтон заметил, что выводы основывались скорее на формальностях, чем на существе вопроса. Райан отказался подписать согласие на проведение ревизии, что вполне естественно, и комиссия решила не настаивать. Это было не совсем понятно, хотя и легко объяснимо, поскольку целью ведущегося расследования был не Райан; кому-то пришло в голову, что это было всего лишь случайное совпадение. Тем не менее он снял деньги со своего основного счета… Почему? Джентльменское соглашение? — написал Веллингтон у себя в блокноте. Может быть. Если его спросят, Райан мог бы ответить, что поступил так из-за крайней щепетильности, внутреннего чувства вины. Деньги были обращены в облигации американского казначейства и оставались нетронутыми до тех пор, пока все не забыли о случившемся… Понятно. Очень интересно.

Но что это за попечительский фонд? Кто такая Кэрол Циммер? Почему Райан проявляет такой интерес к ее детям? Совпадение по времени? Смысл?

Как всегда, было поразительным то, что из такого огромного количества письменных материалов удалось извлечь так мало полезного. Возможно, подумал Веллингтон, в этом и заключается подлинный смысл государственной канцелярии — создать впечатление огромной работы и раскрыть как можно меньше. Он усмехнулся. Но ведь разве не в этом было значение и большинства юридических документов? Получая по двести долларов в час, юристы обожали препираться из-за того, как расставить в них запятые. Он задумался, стараясь направить свои мысли в другом направлении. Ну конечно, ведь он упустил нечто крайне важное и весьма очевидное.

Администрация Фаулера не испытывала нежных чувств к Райану. Тогда почему его назначили на должность заместителя директора ЦРУ? Политическое давление? Однако в этом случае назначают людей, не отвечающих необходимым требованиям для этой… Какие политические связи существуют у Райана? В досье об этом не было ни слова. Веллингтон перелистал страницы и нашел письмо подписанное Аланом Трентом и Сэмом Феллоузом — членами комитета конгресса. Странная пара — «голубой» и мормон. При утверждении конгрессом Райан прошел намного легче, чем Маркус Кабот, легче даже Банкера и Талбота, ведущих членов кабинета президента. Отчасти потому, что он был все-таки человеком на вторых ролях, однако этим нельзя объяснить все. Причина заключается в политических связях, причем с очень влиятельными политиками. Почему? Что это за связи? Трент и Феллоуз… каким образом эти двое могут придерживаться единого мнения?

Не приходится сомневаться в том, что Фаулер и его приближенные не слишком жалуют Райана, иначе почему министр юстиции лично поручил Веллингтону заняться этим делом? Делом? А это действительно правильный термин, определяющий то, чем занимается Веллингтон? Если это «дело», почему расследование не поручено ФБР? Опять политика, наверно. Райан тесно сотрудничал с ФБР по нескольким вопросам… однако…

Уильям Коннор Шоу, директор Федерального бюро расследований, славился как самый честный сотрудник администрации Фаулера. Политически наивен, разумеется, но его честность и неподкупность были поистине легендарными — это ведь неплохие качества для полицейского агента, верно? Конгресс придерживался именно такой точки зрения. ФБР завоевало такую высокую репутацию, что начали поговаривать о ликвидации института специальных прокуроров — особенно после того, как один из них испортил все дело… однако бюро как-то осталось в стороне.

А вот это интересное дело, правда? На таком расследовании вполне можно выдвинуться, привлечь внимание начальства.

17. Подготовка

Дни становятся меньше, подумал Джек. И дело не в том, что он так уж опаздывал, просто дни все время укорачивались. Это оттого, что земная орбита и ось вращения Земли неперпендикулярны плоскости… эклиптики? Что-то вроде этого. Шофер высадил его у самой двери, и он устало вошел в дом, пытаясь вспомнить, когда в последний раз — не считая субботы и воскресенья — он видел свой дом при дневном свете, а не в сиянии электрических лампочек. Пожалуй, хорошо лишь то, что он не берет с собой работу — но ведь и это не совсем так, правда? Джек действительно не привозил домой документы, однако забыть о делах, очистить свой мозг куда труднее, чем очистить свой стол.

До Райана донеслись обычные домашние звуки, по телевидению передавали какой-то фильм. Шумела стиральная машина. Нужно бы исправить ее. Он вошел в гостиную, чтобы известить всех о своем прибытии.

— Папа! — бросился к нему Джек Райан-младший, он обнял отца, а затем посмотрел на него с упреком:

— Но ведь ты обещал взять меня на бейсбольный матч!

Черт побери… Дети начали ходить в школу, и в Балтиморе будет сыграно еще не больше дюжины матчей. Он должен, должен, должен… Но когда? Когда ему удастся освободиться пораньше? Новый центр связи был готов только наполовину, а ведь это было его детище; подрядчик уже на неделю отставал от графика, и нужно ликвидировать отставание, если центр должен вступить в срок…

— Я постараюсь, Джек, — пообещал Райан сыну, который был еще слишком молод, чтобы понимать, что помимо обещания у отца могут быть и другие обязательства.

— Папа, но ты дал слово! — Черт побери! Джек сделал в уме пометку с грифом «обязательно». Нужно предпринять что-то.

— Пора спать! — объявила Кэти. — Марш в спальню! Завтра утром в школу.

Райан обнял и поцеловал обоих детей, однако ласковый жест ничуть не успокоил его совесть. В кого он превращается, что он за отец? Первое причастие у Джека-младшего в следующем апреле или мае, а кто знает, удастся ли ему быть в это время дома? Надо бы уточнить дату и заранее подготовиться. Джек напомнил себе, что вроде бы незначительные вещи подобны обещаниям, данным детям…

Незначительные вещи?

Боже мой, как все это случилось? Куда пропала моя жизнь?

Он посмотрел вслед детям, расходящимся по спальням, и пошел в кухню. Ужин ждал в духовке. Джек поставил тарелку на стол и направился к холодильнику. Теперь он покупал вино ящиками. Это было куда удобнее, да и вкус к хорошим винам у него за последнее время начал пропадать. В картонных коробках лежали бутылки вина — австралийское? По качеству похоже на калифорнийское двадцатилетней давности, правда? Вино слишком уж отдавало виноградом — это чтобы скрыть его недостатки. Зато содержание алкоголя соответствовало норме, а это главное. Джек взглянул на стенные часы. Если ему повезет, он сможет поспать шесть с половиной, даже семь часов, а там — на работу. Без вина ему было трудно уснуть. В служебном кабинете он подбадривал организм бесчисленными чашками кофе, так что тело его пропиталось кофеином. Было время, когда он мог подремать несколько минут за письменным столом, но это в прошлом. К одиннадцати он испытывал чувство напряжения, словно туго натянутая струна, а к концу рабочего дня в нем звучала странная мелодия усталости вместе с нервной настороженностью, отчего ему временами казалось, что он сходит с ума. Ну что ж, пока он мог задавать себе этот вопрос…

Через несколько минут он закончил ужин. Жаль, что мясо пересохло в духовке. Кэти приготовила к его приходу — ведь он собирался вернуться пораньше, но так получилось… Вечно что-нибудь получается, да?

Встав из-за стола, Джек почувствовал легкую боль в желудке. По пути в гостиную он достал из кармана пиджака пачку противокислотных таблеток. Сунув пару таблеток в рот, он разжевал их и запил вином, налив себе уже третий стакан меньше чем за те тридцать минут, что он находился дома.

Кэти в гостиной не было, хотя рядом с ее привычным креслом на столе лежали бумаги. Джек услышал шум душа в ванной. Отлично. Он взял переключатель кабельного телевидения и включил новости по каналу Си-эн-эн. Речь шла об Иерусалиме.

Райан поудобнее устроился в кресле и удовлетворенно улыбнулся. Процесс шел своим ходом. Диктор говорил о неуклонном росте числа приезжающих сюда туристов. Торговцы закупали товары, готовясь к рождественским распродажам, ожидая, что они станут самыми крупными за последнее десятилетие. Иисус, объяснил еврей, выразивший желание остаться в Вифлееме, был, в конце концов, воспитанным мальчиком из хорошей еврейской семьи. Его компаньон-араб водил съемочную группу по магазину. Компаньон-араб? — подумал Джек. А почему бы и нет?

Наши усилия не пропали даром, сказал себе Джек. И ты помог осуществить все это. Благодаря тебе это и произошло. Ты спас немало жизней, и если больше никто не знает об этом, ну и черт с ними. Бог знает о тебе. Разве этого не достаточно?

Нет, честно признался Джек.

Что из того, что идея не целиком была оригинальной? А бывают вообще целиком оригинальные идеи? Ведь именно его мысль дала толчок всему процессу, его связи вовлекли Ватикан, его… Он заслуживал чего-то за свои усилия, какого-то признания, достаточного для крохотной сноски в учебнике истории. Но удастся ли это ему?

Джек фыркнул в стакан вина. Да ни в коем случае. Лиз Эллиот, эта умная стерва, говорит всем, что придумал все Чарли Олден. Если Джек когда-нибудь попытается восстановить историческую правду, на него будут смотреть как на самозванца, пытающегося отнять славу у покойника — к тому же этот покойник был хорошим человеком, несмотря на промах с той самой Блум. Перестань, Джек, подумал он. Взбодрись. Ты все еще жив. У тебя жена и дети.

И все-таки это несправедливо. А разве жизнь всегда бывает справедливой? Неужели он превращается в одного из них? — спросил себя Райан. Превращается в еще одну Лиз Эллиот, алчную, недалекую суку, у которой самомнение обратно пропорционально уму. Он часто думал о том, как начинается процесс коррупции в человеке. Эта мысль постоянно беспокоила его. Он боялся открыто стать одним из них, боялся, что наступит момент, когда ему придет в голову мысль, что важность цели позволяет многим пренебречь — вплоть до человеческой жизни, даже если это жизнь твоего врага. Нет, он по-прежнему не утратил перспективы — и никогда не утратит. Но Джек чувствовал, как на него давят, изматывают его, подрывают способность к сопротивлению иные, менее заметные, вкрадчиво действующие силы. Он превращался в чиновника, который беспокоится о положении в обществе, своем влиянии и репутации.

Джек закрыл глаза, чтобы напомнить себе о том, чего уже добился: у него есть жена, дети, экономическая независимость, наконец, заслуги, которых никому не отнять.

Ты превращаешься в одного из них…

Райан боролся — и убивал, — защищая свою семью. Может быть, это не нравилось Эллиот, но в спокойные моменты — такие, как сейчас, — Джек вспоминал то время, сжав губы в узкую полоску, с холодной улыбкой. Меньше чем в двухстах ярдах от того места, где он сидел сейчас, Джек всадил три пули в грудь террориста, хладнокровно и без колебания — точно в цель! — четко исполнив все, чему его учили в Квантико. И не имело никакого значения то, что в это мгновение его сердце билось с частотой в тысячу раз в секунду, что он едва не обмочил штаны и в горле стоял комок рвоты. Он сделал то, что ему пришлось сделать, и благодаря ему жена и дети остались живы. Джек был мужчиной, доказавшим свое мужество всеми возможными способами — покорил прелестную девушку и женился на ней, стал отцом двух детей, словно посланных небом, наконец, защитил их, проявив умение и храбрость. Всякий раз, когда судьба бросала ему очередной вызов, Джек встречал его лицом к лицу и одерживал верх.

Точно, сказал он себе, улыбаясь экрану телевизора. Ну и сука эта Лиз Эллиот. Неужели найдется такой, кто ляжет с нею в постель? Холодная, тощая сука, со своим высокомерием и… чем еще? Райан задумался, стараясь ответить на свой же вопрос. А ведь она не сильный человек, верно? Скорее слабый и застенчивый. За громкими словами и самонадеянностью скрывается нерешительность. Чего еще от нее ожидать? Похоже, почти ничего. Он уже видел таких советников по национальной безопасности — Каттер, например. Неуверенный в себе, не способный принимать решения. Лиз Эллиот. И кто захочет спать с ней? Не слишком умна и даже не способна воспользоваться тем умишком, который у нее есть. Ей повезло, что президент может опереться на Банкера и Талбота.

Да ведь ты куда счастливее их всех. С этой радостной мыслью он допил остатки вина из стакана. Почему не налить еще? Оказывается, вино совсем не такое плохое.

Когда Райан вернулся из кухни, Кэти сидела в своем кресле с высокой спинкой, просматривая записки о пациентах.

— Налить тебе вина, дорогая?

Доктор Кэролайн Райан покачала головой.

— У меня завтра две операции.

Райан обогнул стол по пути к креслу, едва не миновав взглядом жену, как вдруг с удивлением остановился.

— Да…

Оторвавшись от бумаг, Кэти подняла голову и улыбнулась. На ее лице была умело наведенная косметика. Джек удивился, как это ей удалось не испортить под душем прическу.

— Откуда это у тебя?

— Выбрала по каталогу.

— Какому, Фредерикса?

Доктор Кэролайн Мюллер Райан, член Американского общества офтальмологов, была в черном пеньюаре, который являл собой своего рода шедевр — ничего не открывая взгляду, он обозначал все. Джек силился понять, как это произведение искусства держится на плечах. Под пеньюаром было что-то, подобное паутинке, и… весьма элегантное. Правда, цвет его озадачил Джека — обычно Кэти носила только белые ночные сорочки. Ему никогда не забыть той прелестной белой рубашки, что на ней была в их первую ночь. Она не была девственницей, но от этого белого шелка казалась… Это воспоминание тоже навсегда останется у него в сердце, подумал Джек. С тех пор Кэти больше никогда не надевала ту рубашку, объяснив, что, подобно свадебному наряду, ее носят только раз в жизни. И чем только я заслужил такую прекрасную жену? — спросил себя Джек.

— Почему мне такая честь? — озадаченно поинтересовался он.

— Мне пришла в голову одна идея.

— Какая же?

— Ну, Джеку-младшему — семь. Салли — десять. Я хочу еще одного.

— Кого — одного? — Джек поставил стакан.

— Еще одного ребенка, глупый.

— Почему?

— Потому что могу и потому что хочу. Извини, — продолжала она не без лукавства, — если это хлопотно для тебя. Я имею в виду физическое напряжение.

— Думаю, что справлюсь.

— Мне нужно вставать в половине пятого, — заметила Кэти. — В семь первая процедура.

— Вот как?

— Вот так. — Она встала, подошла к мужу и поцеловала его в щеку. — Жду тебя наверху.

Райан оставался в кресле еще минуты две, допивая вино и улыбаясь, затем выключил телевизор. Он проверил запоры на дверях, убедился, что система сигнализации включена, и зашел в ванную почистить зубы. Оглянувшись по сторонам, он открыл шкафчик жены — действительно, там он нашел термометр и небольшую таблицу, где указывались дата и температура. Да, Кэти ничуть не шутит. Она серьезно отнеслась к этому делу и, что весьма характерно для нее, держала все в тайне. Ну что ж, у него нет возражений.

Джон вошел в спальню и остановился у шкафа. Он снял костюм, повесил на вешалку, надел халат и сел рядом с женой на край постели. Приподнявшись, она обвила руками его шею, и он поцеловал ее.

— Тебе действительно хочется этого, милая?

— У тебя есть возражения?

— Кэти, для твоего удовольствия — все, что хочешь, и сделаю и дам. Все, что хочешь… чтобы ты была счастлива.

Я хотела бы, чтобы ты поменьше пил, подумала Кэти, но промолчала. Сейчас не время. Сквозь тонкую ткань она ощущала его руки. У Джека они были сильными и нежными, и сейчас они ласкали ее тело, покрытое гладким шелком. Она чувствовала себя распутной, но всякая женщина имеет право однажды в жизни быть распутной, даже если она профессор хирургии глаза в Офтальмологическом институте Вильмера — одной из клиник больницы Джона Хопкинса. Изо рта Джека пахло зубной пастой и белым вином, зато от тела исходил запах мужчины — мужчины, превратившего ее жизнь в блаженство — почти блаженство, подумала она. Он слишком много работал, пил и мало спал. Но за всем этим был он, ее Джек, ее муж. И, несмотря на все его слабости, частые отлучки и недостатки, Кэти не представляла себе человека лучше его.

Кэти часто, призывно задышала, когда руки мужа коснулись пуговиц пеньюара. Он понял, но пальцы не слушались. К тому же пуговицы были мелкими да еще эти проклятые петельки. Однако шелк пеньюара, застегнутого на эти пуговки, скрывал ее грудь, и она знала, что Джек сумеет их расстегнуть. Кэти сделала глубокий вдох и ощутила запах своей любимой присыпки. Она не любила духи и редко пользовалась ими. По ее мнению, от тела женщины исходит именно такой запах, что нравится мужчине. Наконец. Теперь его ладони коснулись ее обнаженной, нежной и все еще молодой кожи. Ей всего лишь тридцать шесть — это не так и много, она все еще может дать жизнь ребенку. Еще одному — все, что ей так хотелось, еще раз почувствовать, как внутри ее зарождается новая жизнь. Ради этого Кэти была готова терпеть боль в желудке, сдавленный мочевой пузырь и другие неприятности, которые только подчеркивают чудо новой жизни, готовой появиться на свет. Боль при родах — совсем не шутка, однако для Кэти венцом любви было вытерпеть ее, когда рядом с нею будет ее Джек — как он находился рядом при рождении Салли и маленького Джека. Ведь именно в этом заключается предназначение женщины — произвести на свет искорку новой жизни, дать мужчине единственную надежду на бессмертие подобно тому, как он дал ее ей.

И к тому же, подумала она, с трудом удержав улыбку, беременность — куда более совершенное средство для поддержания физической формы, чем бег по утрам.

Руки Джека осторожно сняли с нее шелк и уложили на кровать. Он так умело проделывал все это с того самого первого раза, когда оба они нервничали, и именно в то мгновение она поняла, что Джек будет просить ее руки… после того, как узнает остальные части ее тела. Еще одна мысленная улыбка — воспоминание о прошлом, — и его руки скользнули по ее коже, которая теперь казалась ему одновременно холодной и горячей. А когда Джек попросил ее руки, когда, наконец, собрался с духом, она увидела в его глазах страх, опасение, что он получит отказ. Но разве она, Кэти, могла отказать ему, ей самой было так страшно, что Джек передумает, найдет себе другую. Она беспокоилась всю неделю, даже всплакнула разок. Еще перед тем, как отдаться ему, Кэти знала — это ее судьба. Только с Джеком ей хочется пройти по жизни, его детей произвести на свет, одного Джека будет любить она до самой могилы — и даже после, если священники говорят правду. Кэти любила мужа не за его силу или широкие плечи, даже не за храбрость, которую ему дважды пришлось проявить у нее на глазах — и, как ей казалось, не раз в других местах и при иных обстоятельствах, о чем он никогда не рассказывал, — нет, больше всего ее привлекали его доброта, мягкость и нежность, а также удивительная внутренняя сила, о которой не подозревали посторонние. Ее муж в чем-то был самым обычным человеком, а в чем-то — уникальным и удивительным, однако всегда оставался мужчиной со всеми своими сильными сторонами и отдельными слабостями…

А сегодня вечером он подарит ей ребенка. Ее жизненный цикл, точный как часы, и на этот раз был подтвержден, когда сегодня утром она измерила температуру. Правда, вынуждена была признать Кэти, это всего лишь статистическая вероятность, но в ее случае шансы исключительно высоки. Впрочем, не следует предаваться клиническим размышлениям — не сейчас и не с Джеком.

Она вся горела. Джек всегда умел возбуждать ее. Его поцелуи были одновременно нежными и страстными, а руки — такими умелыми. Прическа, конечно, пострадает, но это не имеет значения. Хирургические шапочки делают заботу о прическе излишней, зато позволяют экономить время и деньги. Сквозь терпкий запах присыпки Джек уже чувствовал, наверное, аромат женщины, достигшей пика возбуждения и почти готовой. Обычно Кэти была более активной, но сегодня она отдалась Джеку, позволила ему владеть ею, а его рукам — ласкать ее шелковистую кожу… в самых интимных местах. Нередко ему нравилось это. Ему нравилось, и когда она проявляла активность. Впрочем, существует немало способов проявить свою чувственность, подумала она, — и в этот миг первая волна экстаза застала ее врасплох. Кэти приподняла таз и застонала — едва слышно, не произнося ни слова. В словах и не было нужды. Они были давно женаты, и Джек понимал все. Она поцеловала его — долгим и страстным поцелуем, ее ногти впились ему в спину. Это значило — пора!

Однако ничего не произошло.

Кэти взяла его руку, коснулась ладони губами и опустила ее вниз, чтобы показать, что она готова.

Джек казался необычно напряженным. Наверно, не следует торопить его… в конце концов, ведь она позволила ему вести и если изменит это сейчас… Кэти взяла его руку и положила себе на грудь — его реакция не заставила себя ждать. Теперь Кэти следила за ним более внимательно. Вернее, пыталась следить. Он по-прежнему умел возбуждать ее. Кэти снова застонала, впилась ему в губы, вздохнула, давая ему понять, что весь ее мир сейчас в нем — как его мир в ней. Однако его спина и плечи оставались напряженными комками мускулов. В чем дело?

Ее руки начали двигаться по его груди, играя черными волосами. Это неизменно оказывало воздействие… особенно, если ее руки спускались по зарослям волос…

Что же случилось?

— Что с тобой, Джек? — Ей показалось, что прошла вечность, прежде чем послышался его ответ.

— Не знаю. — Джек перекатился на спину рядом с женой и уставился в потолок.

— Устал?

— Наверно. — Джек с трудом выговаривал слова. — Прости, милая.

Черт побери! Но еще до того, как она решила, что ответить, его глаза закрылись.

Он так много работает — и пьет. И все-таки это несправедливо! Именно сегодня такой благоприятный день, такой момент, а он…

Ты — эгоистка, подумала Кэти.

Она встала с постели, подняла брошенный на пол пеньюар, аккуратно повесила его, прежде чем достать ночную рубашку, в которой удобно спать. Затем отправилась в ванную.

Ведь он человек, а не машина. Он устает. Слишком много работает. У каждого может выдаться плохой день. Иногда ему хочется тебя, а у тебя плохое настроение, и он начинает обижаться, но ведь никто в этом не виноват — ни он и ни ты. У тебя, Кэти, превосходный брак, хотя и не идеальный. Джек — великолепный мужчина, но и он не идеален.

Но мне так хотелось…

Мне хочется ребенка, и я выбрала такой удачный момент, именно сегодня!

Ее глаза наполнились слезами разочарования. Она понимала, что несправедлива к Джеку. И все-таки разочарование не оставляло ее. И гнев.

* * *

— Знаете, коммодор, военно-морской флот всегда на высоте.

— Ты что, Рон, думаешь, я позволю бывшему сослуживцу, старому знакомому, брать машину напрокат?

— Между прочим, я так и считал.

Манкузо негодующе фыркнул. Его водитель уложил чемоданы в багажник «плимута» с эмблемой Военно-морских сил США и сел за руль. Манкузо и Джонс разместились на заднем сиденье.

— Как семья?

— Все в порядке, спасибо, коммодор…

— Зовите меня просто Барт, доктор Джонс. К тому же меня скоро произведут в адмиралы.

— Великолепно! — заметил доктор Рон Джонс. — Барт. Так куда лучше. Только не зови меня Инди. Значит, как у меня с семьей? Ким вернулась в университет и готовится к защите докторской диссертации. Дети в садике, а я превратился в какого-то бизнесмена!

— Вообще-то правильнее сказать — предпринимателя, — заметил Манкузо.

— Нечего придираться к словам. Подумаешь, у меня порядком акций компании, но мне все равно больше нравится работать руками. Бухгалтерией у меня занимается специальный сотрудник, а я предпочитаю настоящую работу. Недавно был на «Теннесси», проверял у них новую систему. — Джонс взглянул на спину водителя. — Можно говорить в его присутствии?

— Старшина Винсент имеет допуск по форме выше моей, Рон. Я прав, старшина?

— Так точно, сэр. Адмирал всегда прав, сэр, — заметил водитель и направил машину по шоссе в сторону Бангора.

— У тебя неприятности, Барт.

— Что за неприятности?

— Такие редко встречаются, шкипер, — ответил Джонс, вспоминая о времени, когда они с Манкузо проделывали интересные вещи на борту ударной подлодки «Даллас». — Я никогда не видел ничего подобного.

Манкузо заглянул ему в глаза и понял.

— У тебя есть фотографии детей?

Джонс кивнул.

— Да, конечно. Как дела у Майка и Доминика?

— Знаешь, Майк посматривает на военно-воздушную академию.

— Передай ему, что кислород плохо влияет на мозг.

— А Доминик хочет поступить в Калифорнийский технологический.

— Вот как? В Калтехе меня хорошо знают.

Остальное время они провели за разговорами о пустяках. Манкузо проводил Джонса в свой кабинет, распорядился, чтобы стюард принес кофе, и прикрыл звуконепроницаемую дверь.

— Итак, о каких неприятностях идет речь, Рон?

Джонс на мгновение заколебался и затем ответил:

— Мне кажется, кто-то следил за подлодкой «Мэн».

— Следил за субмариной класса «Огайо»? Брось, Рон.

— Где она сейчас?

— Направляется обратно на боевое дежурство, между прочим. На борту сейчас «синий» экипаж. Выйдя из проливов, она встретится с подлодкой 688 — нужно проверить уровень наружных шумов, — затем проследует в район патрулирования. — С Джонсом Манкузо имел право обсуждать едва ли не что угодно. Его компания консультировала флот по всем проблемам гидролокационной и акустической технологии, а для этого Джонсу приходилось быть в курсе оперативной информации.

— Сейчас на базе остался кто-нибудь из «золотой» команды?

— Командир уехал в отпуск, но здесь его помощник, Клаггетт — Голландец Клаггетт. Знаешь его?

— Он плавал на «Норфолке»? Чернокожий парень, верно?

— Да.

— Слышал, о нем неплохо отзываются. Во время тестов на звание командира подлодки он отлично проявил себя на авианосной группе. Я летал на «Р-3», когда ему удалось здорово пнуть их в зад.

— Совершенно точно, это он. Клаггетт успешно прошел все испытания. На следующий год в это время он станет командиром ударной подлодки.

— Кто у него шкипер?

— Гарри Рикс. Ты и о нем слышал?

Джонс уставился в пол и что-то пробормотал под нос.

— У меня в компании сейчас работает новый техник, раньше плавал на подлодках главным старшиной. Перед окончанием контракта был у Рикса. Он действительно настолько плох, как о нем говорят?

— Рикс — великолепный инженер, — заметил Манкузо. — Можешь на меня положиться. В технике он настоящий гений.

— Отлично, шкипер, но и ты здорово разбираешься в этом. Меня интересует следующее: он умеет командовать подводной лодкой?

— Хочешь кофе, Рон? — Манкузо показал на кофейник.

— Неплохо было бы вызвать сюда капитана третьего ранга Клаггетта, сэр. — Джонс встал, подошел к столу и налил чашку кофе. — С каких это пор ты превратился в дипломата, Барт?

— Адмиральская должность, Рон. Учти, я никогда не рассказывал посторонним о тех сумасшедших трюках, которые ты проделывал на «Далласе».

Джонсрассмеялся.

— Ну хорошо, хорошо. У меня в кейсе — акустический анализ. Мне понадобится проверить курсы, по которым двигался «Мэн», регистрацию глубин и тому подобное. Мне кажется, Барт, весьма вероятно, что ему сели на хвост, а это — серьезное дело.

Манкузо поднял трубку телефона.

— Найдите капитана третьего ранга Клаггетта. Пусть немедленно явится ко мне. Спасибо. — Он положил трубку. — Скажи, Рон, насколько ты уверен…

— Я лично провел весь анализ. Один из моих специалистов просматривал материалы и почуял неладное. Я забрал материалы и потратил пятьдесят часов на обработку данных. Вероятность — один шанс из трех, может быть, и больше, что за ним следили.

— Ты знаешь, этому трудно поверить. — Барт Манкузо поставил чашку на стол.

— Знаю. Именно поэтому я и не доверяю своему анализу до конца. Такое действительно кажется невероятным.

В военно-морском флоте США считалось само собой разумеющимся и не подвергалось ни малейшим сомнениям, что американские подводные ракетоносцы никогда, ни единого раза не попадали в поле зрения других подводных лодок во время боевого дежурства, выполняя миссию сдерживания. Однако, как и в большинстве случаев, принимаемых на веру, здесь существовали определенные послабления.

Расположение американских военно-морских баз, где размещались подводные ракетоносцы, не было секретом. Даже служащие почты, доставлявшие письма и посылки, знали, где искать адресатов. В своем стремлении экономить средства военно-морской флот использовал для охраны главным образом гражданских лиц — сотрудников коммерческих полицейских организаций. Правда, если на базе имелось ядерное оружие, охрану несли морские пехотинцы. Таким образом, если у входа на базу стояла морская пехота, значит, здесь было размещено ядерное оружие. Это называлось мерой по обеспечению безопасности. Сами подводные ракетоносцы внешне резко отличались от ударных подлодок, которые были заметно меньше. Названия подлодок заносились в справочник ВМФ, а матросы с них носили бескозырки, на которых золотом сияли названия и номера подлодок. Поскольку эти сведения были общеизвестны, Советы знали, где разместить свои ударные подводные лодки, чтобы засечь ракетоносцы, выходящие в море.

Сначала это не вызывало никаких опасений. Первые ударные подлодки советского флота, оборудованные гидроакустическими системами типа «Хелен Келлер», ничего не слышали и не видели под водой, а сами подлодки шумели больше автомобилей со снятыми глушителями. Все это изменилось с появлением лодок класса «Виктор-111», приближающихся по своему совершенству и уровню шума к американским подлодкам класса 594; они были оборудованы гидроакустическими системами, по чувствительности почти не уступающими американским. Время от времени подлодки этого класса появлялись у пролива Хуан-де-Фука — а также в других местах, — ожидая появления американского подводного ракетоносца, а в некоторых случаях, поскольку при выходе из гавани, как правило, трудно маневрировать, им удавалось устанавливать контакт с ракетоносцами и садиться им на хвост. При этом советские подлодки иногда прибегали к активной гидролокации американских субмарин, посылая в их сторону звуковой импульс и принимая отраженное эхо. Все это раздражало и нервировало команды американских подводных ракетоносцев. В результате ударные подлодки ВМФ часто сопровождали ракетоносцы при выходе в море. Их задачей было отогнать советские подлодки. Достигалось это простыми средствами: ударные подлодки становились добавочной акустической целью для советских гидролокаторов, запутывая тактическую ситуацию, а иногда просто оттесняли советские подводные лодки угрозой столкновения — это называлось «выталкиванием», чтобы лишить этот самый страшный из морских терминов угрожающего смысла. Короче говоря, за американскими ракетоносцами удавалось следить только вблизи их гаваней, в районах с небольшой глубиной и на протяжении короткого времени. Стоило американским подводным ракетоносцам выйти в открытое море с большой глубиной под килем, как они тут же прибегали к тактическим маневрам — увеличивали скорость хода, чтобы ухудшить эффективность гидролокатора следящей за ними подлодки, ложились на курсы уклонения и затем резко снижали уровень шума. В этот момент — раз за разом — американским субмаринам удавалось разорвать контакт. Советская подлодка теряла след и вместо охотника превращалась в добычу. Как правило, на американских ракетоносцах в торпедных отсеках находились высококвалифицированные специалисты, а самые агрессивные шкиперы держали в своих торпедных аппаратах наготове торпеды Марк-48, причем сразу производились расчеты для того, чтобы в случае необходимости произвести залп. Начиная с этого момента американцы следили, как ослепшие, потерявшие след советские подлодки уходят несолоно хлебавши, уязвимые и озадаченные.

Таким образом, все основывалось на элементарном обстоятельстве — американские подводные ракетоносцы были неуязвимы во время боевого дежурства. Когда на охоту за ними посылались ударные подлодки, приходилось обращать особое внимание на глубины — подобно контролю за высотой полета и коридорами для пассажирских самолетов, — чтобы избежать риска случайного столкновения. Американские ударные подлодки — даже самые совершенные субмарины класса 688 — редко обнаруживали подводные ракетоносцы, и случаи, когда кому-нибудь удавалось сесть на хвост ракетоносцу «Огайо», можно было сосчитать по пальцам одной руки. Но даже в этом случае такого удавалось добиться всего лишь в результате грубой ошибки командира ракетоносца, которая заносилась в его характеристику и оказывала отрицательное влияние на всю его карьеру. Причем проследить за подлодкой класса «Огайо» удавалось превосходным и исключительно удачливым шкиперам — хотя ни одному из них не посчастливилось избежать ответного обнаружения. Ударная подлодка «Омаха» находилась под командой одного из лучших шкиперов Тихоокеанского флота, и ей не удалось обнаружить «Мэн», хотя эти поиски велись на основе надежной разведывательной информации — более надежной, чем та, которой мог располагать командир советской подводной лодки.

— Доброе утро, сэр, — произнес Клаггетт, входя в кабинет. — Я был совсем рядом, в отделе кадров.

— Капитан третьего ранга, познакомьтесь — это доктор Джонс.

— Неужели тот самый Джоунси, о котором вы столько рассказывали, сэр? — Клаггетт пожал руку гражданскому специалисту.

— Все эти рассказы не таят в себе и зерна правды, — заметил Джонс.

Когда Клаггетт увидел выражение лиц обоих сидящих в кабинете, улыбка исчезла с его физиономии.

— Садитесь, — сказал Манкузо. — По мнению Рона, во время вашего последнего патрулирования за ракетоносцем следили.

— Чепуха, — ответил капитан третьего ранга. — Извините, сэр.

— Вы слишком самоуверенны, — покачал головой Джонс.

— «Мэн» — наша лучшая субмарина, доктор Джонс. Она вроде черной дыры в воде. Мы не издаем никакого шума — наоборот, втягиваем шумы из окружающей нас среды.

— Вы отлично знакомы с рекламными проспектами, капитан третьего ранга. Не возражаете, если теперь мы перейдем к делу? — Рон открыл замок своего кейса и извлек из него толстую пачку компьютерных распечаток. — Как раз в самой середине вашего боевого дежурства.

— А, это когда мы подкрались к «Омахе».

— Нет, я имею в виду нечто другое. «Омаха» была впереди вас. — Доктор Джонс нашел нужную страницу.

— Я все еще не могу в это поверить, но готов посмотреть на доказательства.

Листы распечатки фактически представляли собой графическую репродукцию двух гидролокационных «водопадных» дисплеев. На них указывается время, а также курс подлодки, ее глубина и прочие характеристики. Отдельно приводятся данные об окружающей среде, главным образом температуре воды.

— Вам приходилось нелегко при таком количестве посторонних шумов. — Джонс указал на пометки, сделанные на листах распечатки. — Четырнадцать рыболовных траулеров, полдюжины глубоко сидящих торговых судов и — смотрите — масса китов-горбачей, увлеченно пожирающих криль. Таким образом, ваш гидролокационный пост был под большой нагрузкой, может быть, слишком большой. Да и слой температурного скачка там ярко выражен.

— Да, это верно, — согласился Клаггетт.

— А это что? — Джонс показал на скачок шума на распечатке.

— Видите ли, мы висели на хвосте «Омахи», и капитан решил пнуть их в задницу, послав в них столб воды из торпедного аппарата.

— Вот как? — удивился Джонс. — Ну что ж, это объясняет реакцию «Омахи». Думаю, они сменили белье — от такой неожиданности это было необходимо — и направились к северу. Между прочим, со мной такая шутка не прошла бы.

— Вы так считаете?

— Да, — кивнул Джонс. — Я всегда обращал особое внимание на то, что происходит у меня за кормой. Не забывайте, капитан третьего ранга, я плавал на ракетоносцах «Огайо». Обнаружить можно кого угодно. Дело не в классе подлодки. А теперь взгляните сюда.

Распечатка представляла собой беспорядочный разброс точек. Большей частью там не было ничего, кроме случайных шумов, — словно армия муравьев часами ходила по страницам. Как и при всех по-настоящему случайных событиях, на странице виднелись отклонения от нормы, места, где по той или иной причине муравьи не бродили совсем или же собирались в огромном количестве и потом расползались в разные стороны.

— Посмотрите на линию этого пеленга, — произнес Джонс. — Подобный рисунок появляется восемь раз — и только в тех случаях, когда слой термоклина становится более тонким.

— Вы говорите — восемь? — нахмурился капитан третьего ранга Клаггетт. — Вот эти два могут быть эхом от рыбацких судов или очень далеких контактов. — Он перелистнул несколько страниц. Было видно, что Клаггетт хорошо знаком со своим гидролокатором. — В этом месте он едва заметен.

— Именно поэтому вам и не удалось обнаружить его — как во время плавания, так и на базе. Однако мне поручено проверять ваши данные, — сказал Джонс. — Итак, кто это?

— Вы разрешите, коммодор? — Получив в ответ утвердительный кивок, Клаггетт продолжил: — Где-то здесь находилась подлодка класса «Акула». Патрульный самолет «Р-3» потерял ее к югу от Кодьяка, так что советская субмарина была не дальше шестисот миль от нас. Это не значит, однако, что эхо принадлежит именно ей.

— Что за подлодка?

— «Адмирал Лунин», — ответил Клаггетт.

— Значит, капитан первого ранга Дубинин?

— Господи, у тебя действительно допуск по высшей форме, — заметил Манкузо. — Говорят, он превосходный подводник.

— Разумеется, ведь у нас с ним общий знакомый. Барт, можно говорить об этом с капитаном третьего ранга Клаггеттом?

— Нет. Извините, Клаггетт, но эта информация совершенно секретная — абсолютно «черная».

— Его следовало бы допустить к ней, — выразил свою точку зрения Джонс. — Иногда секретность заходит слишком уж далеко.

— Правила есть правила.

— Да, конечно. Как бы то ни было, это заставило меня повнимательнее заняться материалами. Вот, на последней странице. — Рон перелистнул пачку. — Вы поднимаетесь на глубину, при которой можно пользоваться антенной…

— Совершенно верно, у нас было учение по запуску ракет.

— При подъеме корпус потрескивал.

— Разумеется, мы поднимались быстро, а корпус сделан из стали, не из пластика, — сказал Клаггетт с заметным раздражением. — Ну и что?

— Таким образом, корпус подлодки поднялся над термоклином раньше, чем «хвост» из буксируемых пассивных датчиков. И эти датчики зарегистрировали следующее.

Клаггетт и Манкузо молчали. Они всматривались в размытую вертикальную линию, которая находилась в диапазоне частот, означавших акустическую «подпись» советской подводной лодки. Это не было, конечно, неопровержимым доказательством, хотя источник шума подобно всему, на что указывал Джонс, находился точно позади субмарины «Мэн» и двигался по ее курсу.

— Итак, если бы я увлекался азартными играми — а я этим не увлекаюсь, — то поставил бы два против одного, что, пока вы находились под слоем термоклина, кто-то двигался вслед за вами над ним, опустив «хвост» из своих буксируемых датчиков через слой. Он заметил, что вы меняете глубину и поднимаетесь ближе к поверхности, и в тот самый момент, когда вы поднялись над слоем температурного скачка, скрылся под ним. Ловкий маневр, однако вы поднимались под достаточно крутым углом и ваши датчики зарегистрировали его присутствие.

— Но ведь потом мы ничего не заметили.

— Совершенно верно, ничего, — согласился Джонс. — Советская подлодка так и не появилась на экранах вашего акустика. С этого момента и до самого конца магнитной ленты не зарегистрировано ничего, кроме случайных шумов и опознанных контактов.

— Недостаточно убедительно, Рон, — заметил Манкузо, поднимаясь, чтобы размять затекшую спину.

— Знаю. Именно поэтому я прилетел сюда. Такому заключению в письменном виде никто не поверит.

— Тебе известно что-нибудь о русских гидроакустических системах, что еще не дошло до нас?

— Они становятся все совершеннее, начинают достигать уровня, на котором мы находились… ну, скажем, десять — двенадцать лет назад. Они обращают более пристальное, чем мы, внимание на широкий диапазон. Впрочем, сейчас ситуация меняется. Мне удалось убедить Пентагон еще раз подумать об использовании интеграционных систем широкого диапазона, над которыми работает «Тексас инструментс». Вы, капитан третьего ранга, говорили о своей подлодке как о черной дыре в воде. Но это — палка о двух концах. Черную дыру нельзя увидеть, зато можно обнаружить. Представьте себе, что вы преследуете лодку класса «Огайо», руководствуясь тем, что на этом месте что-то должно быть, но, по какой-то странной причине, отсутствует.

— Фоновый шум?

— Точно, — кивнул Джонс. — Ваша подлодка образует в нем дыру. Вы превращаетесь в черное пространство, в котором нет шума. Если ему удастся выделить правильный пеленг с помощью своего оборудования, если у него по-настоящему совершенные шумовые фильтры и блестящий акустик — я считаю это возможным, особенно в случае малейшей ошибки вашего шкипера.

— В это действительно трудно поверить.

Джонс согласился.

— Трудно, но не невозможно. Я пропустил все это через компьютер. Вероятность невелика, но все-таки она существует. Более того, теперь мы можем вести наблюдения из-под слоя. Возможно, им это тоже под силу. Мне стало известно, что русские начали выпускать новый «хвост» с буксируемыми датчиками большой апертуры — его разработали специалисты в лаборатории рядом с Мурманском. Он ничем не уступает нашему BQR-15.

— Этого не может быть, — заявил Манкузо.

— Может, шкипер. В этой технологии нет ничего нового. Что нам известно о «Лунине»?

— Сейчас он на текущем ремонте. Ну-ка посмотрим. — Манкузо повернулся к огромной карте приполярной части Северного полушария, что была на стене кабинета. — Если это действительно «Адмирал Лунин», то он мог направиться на свою базу сразу после того, как прервал контакт… технически это возможно, но, мне кажется, что ты делаешь слишком много допусков.

— По-моему, «Лунин» оказался в непосредственной близости, когда «Мэн» выстрелил в «Омаху» столбом воды, далее, «Мэн» направился на юг и «Лунин» последовал за ним, затем, когда ракетоносец начал всплывать, русские услышали потрескивание расширяющегося корпуса подлодки и сели на хвост «Мэна». Наконец, «Лунин» решил прервать контакт по каким-то своим соображениям. — Джонс на мгновение задумался. — Согласен, данные выглядят неубедительно, но все вытекает одно из другого. Так что вероятность существует — правда, всего лишь вероятность, но она существует. Ведь мне платят деньги именно за это.

— Я похвалил Рикса за то, что он дал «Омахе» пинка в зад, — произнес Манкузо после короткого молчания. — Мне нужны агрессивные шкиперы.

— Интересно, почему бы это, Барт? — ухмыльнулся Джонс, и напряжение в комнате исчезло.

— Клаггетт знает о том, что мы проделали тогда на берегу, о нашем перехвате.

— Да, хорошее было время, — произнес Джонс.

— И все-таки, один шанс из трех…

— Вероятность возрастает, если подводной лодкой командует умелый шкипер. У Дубинина был великолепный учитель.

— Чего это вы разговариваете загадками? — раздраженно поинтересовался Клаггетт.

— Вам известно, капитан третьего ранга, что мы получили исчерпывающие данные о русских подводных лодках класса «Тайфун» и практически полную информацию по их торпедам? Вы никогда не задумывались, откуда пришли к нам эти сведения?

— Рон, немедленно прекрати!

— Я не нарушил никаких правил, шкипер — к тому же он должен об этом знать.

— Я не могу дать разрешение, и тебе это хорошо известно.

— Согласен, Барт. — Джонс сделал паузу. — Попытайтесь догадаться, капитан третьего ранга, каким образом полная информация такого рода свалилась к нам в руки. Не исключено, что это вам удастся.

До Клаггетта доходили, разумеется, разные слухи — почему, например, док восемьсот десять в Норфолке закрылся несколько лет назад и с тех пор не открывался. В кают-компаниях американских субмарин — исключительно в открытом море и глубоко под водой — рассказывали историю о том, что военно-морской флот США сумел заполучить русский подводный ракетоносец и что в училище атомных силовых установок в штате Айдахо неожиданно появился реактор необычной конструкции, был подвергнут всяческим испытаниям и затем исчез, что в Гротоне, словно по мановению волшебной палочки, появились полные чертежи, а также детали — да, детали! — советских торпед и что, наконец, два ночных запуска на военно-воздушной базе Вандерберг были произведены ракетами иностранного производства. На корабли флота поступили самые подробные разведданные, касающиеся оперативных действий советских подлодок, их тактики и подготовки, — добротные и надежные, словно исходили от человека, знающего, о чем говорит, что не всегда случается с разведывательной информацией. Одного взгляда на мундир Манкузo было достаточно, чтобы Клаггетт заметил нашивку ордена «За выдающиеся заслуги» — высшей награды Америки, вручаемой офицеру в мирное время. Рядом с нашивкой виднелась звезда, что означало повторное награждение таким же орденом. Манкузо был слишком молод для должности командира соединения подводных лодок и уж явно не вышел годами, чтобы получить звание контр-адмирала. А рядом — бывший матрос — даже не офицер! — который плавал вместе с ним и теперь обращался к нему на «ты» и звал Бартом. Он кивнул, глядя на доктора Джонса.

— Мне многое стало понятным. Спасибо. Значит, по вашему мнению, это было результатом не правильных действий командира?

Джонс нахмурился. Он слишком плохо знал Гарри Рикса.

— Главным образом невезением. Впрочем, может быть, и наоборот — везением. Нам повезло. Не случилось ничего страшного, и к тому же мы узнали что-то полезное. Теперь мы знаем о лодках класса «Акула» больше, чем раньше. Удивительное стечение обстоятельств. Такое может не повториться на протяжении ста лет. Ваш шкипер оказался жертвой редкого случая, а другой командир — если там действительно была русская подлодка — был на удивление расторопен. Понимаете, самое ценное в ошибках — это возможность чему-то научиться. Не правда ли?

— Гарри возвращается из отпуска через десять дней, — заметил Манкузо. — Ты мог бы снова прилететь сюда?

— Извини, Барт, — покачал головой Джонс. — Я буду в Англии. Отправлюсь на британском корабле «Ревущий», чтобы лично присутствовать на противолодочных учениях. У англичан появился новый процессор, на который нам хотелось бы посмотреть, и мне поручили заняться этим.

— Вы не хотите, чтобы я сообщил обо всем этом своему командиру, сэр? — спросил Клаггетт после минутного размышления.

— Нет… у вас есть какое-то мнение по этому вопросу?

Клаггетт выглядел явно смущенным.

— Видите ли, сэр, он мой командир — причем неплохой командир, хотя и излишне убежденный в своей правоте.

Как ловко сказано, подумал Джонс. Неплохой командир… слишком убежденный в своей правоте. Этот Клаггетт только что назвал своего шкипера идиотом, причем выбрал такие слова, что никто не сможет обвинить его в нелояльности. Интересно, действительно ли этот Рикс такой талантливый инженер в области атомных подводных лодок? Хорошей новостью было то, что этот помощник командира отлично разбирается в своем деле. А умный шкипер прислушивается к мнению своего помощника.

— Шкипер, а как дела у мистера Чэмберса?

— Он только что получил подводную лодку «Ки-Уэст». У него там в должности старшего гидроакустика парень, которого ты готовил — Билл Цервински. Уже получил звание старшины.

— Вот как? Молодец. Я рассчитывал, что мистер Чэмберс сделает стремительную карьеру, но чтобы Билли, стал старшиной? Боже мой, куда идет наш флот?

— На это понадобится целая вечность, — недовольно пробормотал Куати. Лицо было смертельно бледным. Он снова страдал после курса химиотерапии.

— Это не так, — сурово заметил Фромм. — Я сказал, что мне потребуется несколько месяцев, и через несколько месяцев после начала работы все будет готово. Когда такое осуществлялось впервые, потребовалось три года и ресурсы самой богатой страны в мире. Я сделаю для вас то же самое за одну восьмую времени, причем мне потребуются прямо-таки ничтожные средства. Через несколько дней мы принимаемся за обработку родия. Это будет уже намного легче.

— А плутоний? — спросил Госн.

— Этот металл будет обрабатываться в последнюю очередь — вы понимаете, разумеется, по какой причине.

— Да, герр Фромм, и нам придется соблюдать исключительную осторожность, поскольку при работе с субкритической массой нужно постоянно следить за тем, чтобы она не превратилась в критическую за время ее обработки, — ответил Госн, не сумев на этот раз сдержать свое раздражение. Он устал. Ему пришлось просидеть в мастерской восемнадцать часов кряду, следя за работой операторов. — А что с тритием?

— В самую последнюю очередь — и тоже по очевидной причине. Он является относительно нестойким элементом, а нам понадобится как можно более чистый тритий.

— Совершенно верно. — Госн широко зевнул, едва расслышав ответ и не задумываясь, почему Фромм именно так сформулировал эту фразу.

А вот сам Фромм вспомнил, что им понадобится палладий. Небольшое количество палладия. Как он мог забыть про это! Он недовольно покачал головой. Длинный рабочий день, плохой климат, постоянно недовольные рабочие и партнеры. Впрочем, это небольшая цена за такую уникальную возможность. Он делал то, что удавалось всего горстке людей, и эта работа поставит его в один ряд с Ферми и остальными учеными, принимавшими участие в проекте 1944–1945 годов. Не так уж часто человеку выпадает возможность сравнить себя с гигантами науки и ни в чем им не уступить. У него снова промелькнула вялая мысль — а где будет взорвана бомба? — но он тут же признался, что ему это безразлично. У него немало своих забот.

Немецкий инженер пересек комнату, направляясь к фрезерным станкам. Сейчас там работала другая группа техников. Обрабатывалась деталь из бериллия, причем самая сложная по форме. Понадобилось немало усилий, чтобы должным образом подобрать программу. И хотя компьютер контролировал работу станка, требовалось неотступно следить за процессом. Прозрачные лексановые панели отделяли обрабатываемую деталь от окружающего мира. Воздух внутри изолированного пространства отсасывался вверх, где подвергался очистке специальным устройством. Металлическую пыль нельзя было выбрасывать в атмосферу — более того, это могло привести к серьезному нарушению безопасности скрытой мастерской. Над электростатическими пластинками, улавливающими частицы металлической пыли, был слой грунта толщиной в добрых два метра. Бериллий не был радиоактивным, однако наступит время, когда на том же станке будут обрабатывать радиоактивный плутоний.

Фрезерный станок оправдал самые смелые ожидания Фромма, который заказывал его несколько лет назад. Резцы, управляемые компьютером и контролируемые лазерными лучами, обрабатывали детали с таким высоким уровнем совершенства, какого еще пять лет назад достигнуть было невозможно. Поверхность детали из бериллия сверкала после обработки подобно ювелирному изделию, качеством отделки она напоминала затвор самой дорогой винтовки — а ведь это была всего лишь первая ступень обработки. На дисплее станка появились допуски, измеряемые в ангстремах. Держатель резца вращался со скоростью 25 тысяч оборотов в минуту — резец не столько срезал неровности, сколько сжигал их. Специальные приборы позволяли компьютеру следить за качеством обработки, одновременно измеряя допуски и наблюдая за состоянием резца. При малейшем намеке на износ станок автоматически остановится и резец будет заменен. Технология — на высочайшем уровне. То, что раньше было по силам только специально подготовленным опытнейшим мастерам, работающим под непрестанным наблюдением Нобелевских лауреатов, делалось теперь с помощью микрочипов.

Корпус бомбы был уже готов. Он имел эллипсоидную форму; девяносто восемь сантиметров в длину и пятьдесят два — в самой широкой части. Изготовленный из десятимиллиметровой стали, он обладал прочностью, достаточной лишь для того, чтобы сохранить вакуум. К сборке были также готовы изогнутые блоки из полиэтилена и полиуретанового пенопласта, потому что для взрывного устройства такого рода требовалось сочетание специальных качеств как самых прочных, так и самых хрупких материалов.

На другом станке операторы практиковались в изготовлении блоков из нержавеющей стали, точно соответствующих по форме плутониевому цилиндру, которому надлежало в результате взрыва сложиться в имплозивный шар, создав таким образом первичный ядерный заряд. Тут же в результате появления критической массы начнется реакция. Операторы изготовляли уже седьмую серию блоков. Первые две попытки оказались, как и ожидалось, неудачными, несмотря на совершенство станков. К началу пятой серии удалось разобраться в технологии процесса, а блоки, изготовленные при шестой попытке, оказались отличными, однако недостаточно, по мнению Фромма. Для решения предстоящей задачи немецкий инженер придерживался простой модели, разработанной Национальным управлением по аэронавтике и исследованию космического пространства — НАСА — для осуществления первой высадки людей на Луне. Для того чтобы устройство действовало как требовалось, сложная серия отдельных событий должна произойти в нечеловечески точной последовательности. Фромм рассматривал этот процесс как преодоление полосы со множеством ворот. Чем шире ворота, тем проще быстро пройти сквозь них. Плюсовые или минусовые допуски отражали некоторое сужение отдельных ворот. Фромм стремился к нулевым отклонениям. Ему хотелось, чтобы каждая деталь бомбы соответствовала критериям его проекта с точностью, какой только можно добиться при использовании имеющейся в его распоряжении технологии. Чем ближе к идеалу окажутся детали бомбы и, следовательно, все взрывное устройство, тем более вероятно, что оно сработает точно так, как он предсказал… или даже лучше, промелькнула у него мысль. Поскольку Фромм не мог экспериментировать или искать эмпирические решения сложнейших теоретических проблем, ему пришлось создавать бомбу с огромным запасом надежности, обеспечить ее материалами, на несколько порядков превышающими параметры тех, что были необходимы для предполагаемой взрывной силы. Именно этим и объяснялось то огромное количество трития, которое он собирался использовать, — в пять раз больше, чем действительно требовалось по теоретическим расчетам. Это, разумеется, влекло за собой трудности другого рода. Его запас трития хранился уже несколько лет, и часть трития превратилась в крайне нежелательный изотоп гелия, однако Фромм рассчитывал, фильтруя тритий через палладий, выделить нужное количество трития, которое обеспечило бы необходимую мощность взрыва. У американцев и русских на изготовление атомных бомб трития пошло бы меньше — они опирались бы на опытные данные, полученные в результате целой серии экспериментов, однако у Фромма было огромное преимущество перед ними: его не заботила проблема длительного хранения изготовленного им взрывного устройства, и он рассчитывал использовать это в максимальной степени. Правда, такое преимущество тоже было палкой о двух концах, однако немецкий инженер был уверен, что в его руках останется полный контроль над взрывным устройством. Палладий, напомнил он себе. Только бы не забыть. Но у него оставалось еще время.

— Готово. — Бригадир жестом подозвал Фромма, чтобы инженер посмотрел на готовое изделие. Блок из нержавеющей стали сняли со станка, и бригадир вручил его Фромму. Его длина составляла 30 сантиметров, он был сложным по форме и походил на большой стакан с отогнутыми наружу и вниз краями. Воды в него не нальешь из-за отверстия там, где должно быть дно, — впрочем, нет, налить ее можно, секундой позже подумал Фромм, между стенками, если перевернуть. Блок весил около трех килограммов, и каждая его поверхность была отполирована до зеркального блеска. Инженер поднял деталь к свету, чтобы проверить, нет ли задиров и отклонений. Но острого глаза для этого было недостаточно. Качество обработки легче определить математически, чем визуально. Точность обработки поверхности блока соответствовала заданной программе до одной тысячной микрона, то есть чуть более длины световой волны.

— Похоже на драгоценный камень, — заметил Госн, стоявший позади Фромма. Оператор просиял.

— Неплохо, — согласился немецкий инженер. Затем взглянул на оператора. — Вот сделайте еще пять такого же качества, я буду доволен. Продолжайте. — Фромм передал только что изготовленную деталь и отошел в сторону.

— Неверный, — недовольно пробормотал техник.

— Это правда, — кивнул Госн. — Тем не менее он самый квалифицированный инженер, с которым мне приходилось встречаться.

— Да я лучше стану работать на еврея!

— Великолепное качество. — Госн решил перевести разговор на другое.

— Никогда не поверил бы, что металл можно отполировать до такой степени точности. Станок — лучше некуда. На нем можно сделать все что хочешь.

— Очень хорошо. Тогда сделай новую деталь такого же высокого качества, — с улыбкой произнес Госн.

— Как тебе угодно.

Госн направился в комнату Куати. Командир смотрел на тарелку с едой, но не решался притронуться к пище, опасаясь, что его тут же вырвет.

— Может, посмотрев вот на это, ты почувствуешь себя лучше, — сказал Госн.

— Что это? — Куати взял в руки сверкающую деталь.

— Вот так будет выглядеть плутоний.

— Похоже на стекло…

— Более гладкое, чем стекло. Отполировано так, что может служить лазерным отражателем. Я мог бы привести тебе цифры о точности обработки поверхности, а определить такое глазом невозможно. Фромм — просто гений.

— Высокомерный, требовательный…

— Да, командир, ты прав — у него немало недостатков, однако нам нужен именно такой человек. Я никогда не смог бы добиться подобного. Может быть, через год или два мне удалось бы превратить израильскую бомбу в нечто полезное, способное сработать, — проблемы, связанные с изготовлением взрывного устройства, оказались намного сложнее, чем мне представлялось всего несколько недель назад. Но этот Фромм… сколько я узнал от него! Когда работа будет закончена, я сам сумею изготовить такую же бомбу.

— Неужели?

— Командир, знаешь, с чем можно сравнить искусство инженера? С мастерством повара. Если у тебя есть хороший рецепт, поварская книга и нужные ингредиенты, кто угодно может приготовить вкусное блюдо. Да, конечно, это нелегкая работа, но принцип один и тот же. Необходимо знать, как использовать различные математические формулы, но ведь все они содержатся в книгах. Дело просто в образовании. Достаточно иметь в своем распоряжении компьютеры, необходимые инструменты, станки и такого наставника, как эта сволочь Фромм.

— Тогда почему никому не пришло в голову изготовить…

— Трудно достать нужные ингредиенты, особенно плутоний или уран-235. Для этого требуется ядерный реактор особой конструкции или технология новейших центрифуг. Для того и другого нужны колоссальные средства, да и скрыть такой завод нелегко. Этим объясняются удивительно строгие меры предосторожности, которые принимаются при транспортировке и хранении ядерных бомб и их компонентов. Сказка, что атомные бомбы трудно изготовить, не более чем ложь.

18. Успехи

В работе Веллингтону помогали еще трое. Каждый из них был опытным следователем, привыкшим заниматься политически щекотливыми проблемами, требовавшими исключительной осторожности. В задачу самого Веллингтона входило определить направления расследования и затем изучать и сравнивать информацию, которую передавали ему в его кабинете в Министерстве юстиции. Самым сложным в этой работе было то, как собрать необходимую информацию, чтобы объект расследования остался в неведении. Веллингтон сразу пришел к выводу — совершенно правильному, — что эта часть его работы окажется особенно трудной, поскольку объектом расследования являлся Райан. Заместитель директора ЦРУ был в высшей степени проницательным человеком. На предыдущем месте работы о нем отзывались как о человеке, способном слышать, как растет трава, и узнавать будущее по чаинкам. Это значило, что действовать приходилось медленно… но не слишком. Кроме того, молодому юристу скоро стало ясно, что целью расследования был не сбор сведений, способных удовлетворить Большое жюри, а нечто иное, что давало ему возможность изучать намного более широкий круг документов, позволяло не так строго относиться к сбору информации. Он сомневался, что Райан совершил какую-то глупость, действительно нарушил закон. Правила Комиссии по биржевым операциям и ценным бумагам были строгими, и Райан в отдельных операциях был на грани их нарушения, однако, изучив документы комиссии, Веллингтон пришел к выводу, что его действия были продиктованы убежденностью в честности намерений и полной уверенностью, что он не нарушает никаких законов. Правда, это можно оспаривать. Заключение комиссии основывалось на юридической формальности, которая говорила в пользу Райана, но и сам закон был достаточно формальным. Комиссия по биржевым операциям и ценным бумагам могла бы оказать давление и даже передать дело в суд, ни они никогда не смогли бы добиться обвинительного приговора… Возможно, им бы и удалось заставить Райана решить дело полюбовно или получить его согласие на то, чтобы аннулировать финансовую операцию, но Веллингтон сомневался и в этом. Ведь они предложили такой вариант в качестве жеста доброй воли, однако Райан наотрез отказался. Райан не относился к числу людей, готовых добровольно сдаться. Ему доводилось убивать врагов. Но это ничуть не пугало Веллингтона, а свидетельствовало о сильном характере Райана. Заместитель директора ЦРУ был уверенным в себе мужчиной, грозным противником, который смотрел препятствиям в лицо и сметал их со своего пути, когда это было необходимо.

Но в том-то и его слабость, подумал Веллингтон.

Райан во всем предпочитает силу. Ему недостает хитрости. Это — распространенный недостаток честных людей, являющийся весьма опасным для политических деятелей.

Впрочем, у него есть сторонники и среди политиков. Взять, например, Трента и Феллоуза — уж они-то настоящие мастера политических интриг.

Какая интересная тактическая проблема…

Веллингтон рассматривал поставленную перед ним задачу как идущую в двух направлениях: собрать сведения, которые можно использовать против Райана, и найти что-то, позволяющее нейтрализовать его союзников в политической среде.

Кэрол Циммер. Веллингтон закрыл одно досье и взял другое.

Со страницы на него смотрело совсем юное лицо — фотография была сделана Службой иммиграции и принятия гражданства много лет назад. В то время она была невестой американского сержанта, почти ребенком впервые приехала в Америку — крошечная девчушка с кукольным личиком. Один из его следователей недавно сделал другую фотографию — на ней была зрелая женщина лет под сорок с морщинками на когда-то гладком как фарфор лице. Да, сейчас она стала еще красивее, чем в юности. Робкий, почти испуганный взгляд на первом снимке — вполне понятно, ведь фотографию сделали вскоре после ее бегства из Лаоса — исчез, теперь это было лицо женщины, уверенной в своем будущем. Какая приятная улыбка, подумал Веллингтон.

Юрист вспомнил свою однокашницу на юридическом факультете, Синтию Ю. Черт побери, какой превосходной партнершей она была в постели… почти такие же глаза восточной кокетки…

Неужели такое возможно?

Так просто?

Райан был женат: жена, Кэролайн Мюллер Райан, доктор медицины, хирург-глазник. Вот и фотография: типичная американка англосаксонского происхождения и протестантского вероисповедания. Правда, в данном случае женщина была католичкой. Стройная и привлекательная, мать двоих детей.

Ну и что? Лишь потому, что у мужчины — прелестная жена?

Райан основал попечительский фонд… Веллингтон открыл еще одно досье. Там лежала ксерокопия этого документа.

Значит, Райан сделал это в одиночку, с помощью адвоката — причем не своего обычного адвоката! Он нашел нового адвоката в округе Колумбия. А Кэролайн Райан не подписала документы… Знала ли она вообще об этом фонде? Судя по лежащей на столе информации, нет.

Далее Веллингтон проверил документы, связанные с рождением последнего ребенка у Кэрол Циммер. Ее муж погиб в «результате несчастного случая во время учений»… Расчет времени был недостаточно четким. Она могла забеременеть за несколько дней до смерти мужа — а может быть, и нет. Это был ее седьмой ребенок — или восьмой? В этих случаях невозможно предсказать точно. Продолжительность беременности могла быть и меньше девяти месяцев. Обычно дольше длится первая беременность. При повторной беременности дети часто рождаются раньше. Вес ребенка при рождении — пять фунтов семь унций… меньше среднего, но она из Азии, а там люди небольшие… может быть, и дети рождаются меньшего веса? Веллингтон делал записи, замечая, что у него появляется масса «может быть» и ни одного определенного факта.

Но ведь, черт побери, разве факты ему нужны?

Два хулигана. Телохранители Райана, Кларк и Чавез, покалечили одного из них. Следователь Веллингтона узнал подробности в полицейском участке графства Арундель. Местная полиция согласилась с версией Кларка. За этими хулиганами тянулась длинная вереница арестов по малозначащим обвинениям, их несколько раз брали на поруки, проводили беседы. Полицейские были в восторге от того, что дело обернулось именно так. «Если бы он пристрелил этого бесполезного мерзавца, я был бы только доволен. — Веллингтон вслушивался в слова сержанта полиции, записанные на кассете при расследовании инцидента. — Этот Кларк знает, как обращаться с ними, да и его помощник ему не уступает. Если этим кретинам захотелось связаться с такими серьезными парнями — ничего не поделаешь, мы живем в жестоком мире, верно? Два остальных члена банды подтвердили все, что рассказали нам эти двое, так что расследование закрыто».

Но почему — почему? — Райан науськал своих телохранителей на эту шпану?

Ведь ему уже приходилось убивать, чтобы защитить свою семью, правда? Он не терпит, чтобы кто-то угрожал его… друзьям… семье… любовницам?

Может быть.

— Гм… — еле слышно промычал Веллингтон. Заместитель директора ЦРУ гуляет на стороне. Ничего незаконного, просто неприятно. И так не соответствует образу святого доктора Джона Патрика Райана. Когда его любовнице не нравится местная шпана, он просто натравливает своих телохранителей, словно какой-то мафиози делает благородную услугу обществу, на которую не пойдет ни один полицейский.

Может быть, достаточно?

Нет.

Нужно что-то еще. Доказательства, какие-нибудь доказательства. Не обязательно достаточно веские для Большого жюри… но убедительные для — для чего? Для начала официального расследования. Ну конечно! Такие расследования никогда не остаются в тайне, верно? Возникают слухи, одни шепотом передают новости другим. Так просто. Но сначала Веллингтону требовалось что-то убедительное.

* * *

— Некоторые утверждают, что это станет генеральной репетицией Суперкубка. Три недели после начала сезона в Национальной футбольной лиге, игра в Метродоме. Обе команды два раза победили и не проиграли ни одного матча. Обе выглядят самыми сильными в своих ассоциациях. «Мустанги» из Сан-Диего принимают «Викингов» из Миннесоты.

— Знаете, первый сезон Тони Уиллса начался еще более впечатляюще, чем его учеба в колледже. Всего два матча, а он успел пробежать триста шесть ярдов при сорока шести прорывах — шесть и семь десятых ярда всякий раз, когда ему попадает мяч, причем он добился этого в играх против «Медведей» и «Соколов», а у них великолепная защита, — заметил глава картеля по производству красок. — Сможет кто-нибудь остановить Тони Уиллса?

— И еще сто двадцать пять ярдов после того, как получил девять пасов. Не случайно этого парня прозвали «форой».

— К тому же защитил диссертацию в Оксфорде, — добавил бизнесмен. — Лучший игрок в «Звездах Америки», стипендиат Родса, он в одиночку восстановил спортивную славу Норт-Уэстернского университета, сумевшего дважды пробиться в Розовый кубок. Он что, быстрее летящей пули?

— Поживем — увидим. А этот новый полусредний из Сан-Диего, Мэксим Брэдли? Ведь он лучший американский игрок с тех пор, как из Иллинойса появился Дик Буткус. Брэдли — лучший полусредний из всех, когда-либо родившихся в Алабаме, а ведь это школа таких звезд, как Томми Нобис, Корнелиус Беннетт и многих других. Недаром его зовут «министром обороны». — Это стало уже самой большой шуткой в Национальной футбольной лиге — ведь хозяином команды был Деннис Банкер, настоящий министр обороны.

— Тим, похоже, мы станем свидетелями интереснейшей футбольной игры!

— Мне хотелось бы поехать туда, — заметил Брент Талбот. — Деннис уже сказал, что ни за что не пропустит ее.

— Если я попробую не пускать его на матчи, он уйдет в отставку, — произнес президент Фаулер. — К тому же он пользуется собственным самолетом. — У Денниса Банкера был свой небольшой реактивныйсамолет, и он, хотя летал на правительственных лайнерах с пилотами, по-прежнему имел лицензию на право управлять самолетом. Это была одна из причин, почему его так уважали военные. Банкер мог сесть в кабину почти любого самолета и лично испытать его, поскольку в прошлом был летчиком-истребителем и участвовал в боевых действиях.

— Каковы ставки на этот матч?

— «Викинги» одержат верх с разрывом в три мяча, — ответил президент. — Все-таки играют на своем поле. А вообще-то команды равны по силам. На прошлой неделе я видел Уиллса в матче против «Сóколов». Он действительно превосходный футболист.

— Это верно. Тони — настоящий талант. Удивительный парень. Умный, умеет вести себя, постоянно окружен молодежью.

— Может, стоит пригласить его принять участие в кампании против наркотиков?

— Он уже занимается этим в Чикаго. Если хочешь, я поговорю с ним.

Фаулер повернулся к Талботу.

— Действуй, Брент.

Позади них на диване сидели Пит Коннор и Элен Д'Агустино. Президент Фаулер знал, что оба они — футбольные болельщики, а телевизионная команда президента была большой и удобной.

— Кто хочет пива? — спросил Фаулер. Он не мог следить за матчем без пива.

— Сейчас принесу. — Д'Агустино встала и направилась к холодильнику в соседней комнате. Это самое странное в этом самом сложном из людей, подумала Дага. Президент выглядел, одевался, ходил и вел себя подобно аристократу. Он был настоящим интеллигентом, причем не без высокомерия. Но сидя перед телевизором и наблюдая за футбольным матчем — за бейсболом Фаулер следил только в силу своего положения, — он становился самым обычным американским болельщиком, поглощавшим за матч шесть бутылок пива. Фаулер не мог обойтись без «попкорна» и стакана-двух, а то и больше пива. Разумеется, даже в этой компании его вопрос «кто хочет пива?» был скорее командой. Его телохранители не могли пить на службе, а Талбот не прикасался к пиву. Дага прихватила для себя бутылку диетической кока-колы.

— Спасибо, — поблагодарил Фаулер, когда она передала полный стакан своему президенту. Во время футбольных матчей он был вежливее обыкновенного. Возможно, подумала Д'Агустино, это как-то связано с его покойной женой. Она надеялась, что это именно так. Ей хотелось, чтобы у президента проявлялись человеческие черты, в этом он нуждался больше всего.

— Смотри ты! Брэдли так столкнулся с Уиллсом, что было слышно даже здесь! — Оба игрока встали, что-то сказав друг другу, — могло показаться, что они обменялись ругательствами, хотя скорее всего это были шутки.

— Лучше бы побыстрее познакомиться, Тим. Ведь им придется часто встречаться друг с другом. Второй и седьмой с линии тридцать одною ярда, обе команды начинают втягиваться в игру. Этот Брэдли — хитрый полузащитник. Он играл в центре и переместился сюда, чтобы закрыть место возможного прорыва, словно угадал, что последует дальше.

— Для новичка он отлично разбирается в ситуации, а ведь этот центр «Викингов» играл на профессиональный кубок в прошлом году, — заметил бизнесмен.

— Ты только посмотри, какой зад у этого Брэдли, — тихо произнесла Дага.

— Иногда мне кажется, Элен, что эмансипация женщин зашла слишком далеко, — ухмыльнулся Пит. Он передвинулся на диване, чтобы освободить табельный револьвер, врезавшийся ему в почки.

* * *

Гюнтер Бок и Марвин Расселл стояли у ограды Белого дома в толпе туристов, большинство из которых держали в руках фотоаппараты, направленные на особняк президента. Они прибыли в Вашингтон вчера вечером, и завтра им предстояло вместе с туристами посетить Капитолий. На головах у обоих были бейсбольные шапочки с длинными козырьками, предохраняющие лица от солнца, которое пекло почти по-летнему. На груди у Бока на ремешке висела камера с изображением Микки Мауса. Гюнтер сделал несколько снимков главным образом для того, чтобы не выделяться. Но его тренированный глаз вел настоящее наблюдение. Белый дом представлял собой куда более трудную цель, чем казалось на первый взгляд. Здания вокруг Белого дома были настолько высокими, что снайперы могли легко скрываться за их каменными подоконниками. Бок знал, что, вполне вероятно, прямо сейчас он находится под прицелом, но у них недоставало ни времени, ни средств, чтобы сравнить его лицо со всеми фотографиями в своих книгах. Кроме того, он принял меры, чтобы изменить свою внешность, так что оснований для беспокойства не было.

Над головой пролетел вертолет президента, совершивший посадку в сотне метров от того места, где стоял Бок. Человек с портативной ракетной установкой «земля — воздух» вполне может попытаться сбить вертолет — если исключить практические соображения. Будет весьма трудно оказаться здесь именно в нужный момент. Идеальным было бы подогнать небольшой грузовой фургон с отверстием в крыше, чтобы ракетчик мог встать, произвести выстрел и попытаться скрыться. Если, разумеется, не принимать во внимание снайперов, несомненно разместившихся в соседних зданиях — у Бока не было никаких иллюзий относительно способности снайперов поразить цель. В конце концов именно американцы изобрели искусство меткой стрельбы, и их президент будет пользоваться услугами лучших стрелков. Кроме того, несомненно, что в толпе туристов находились агенты Секретной службы и заметить их Боку вряд ли удастся.

Можно подогнать сюда грузовик с бомбой и взорвать… это будет зависеть от мер предосторожности, о которых предупреждал его Госн. Или же можно доставить бомбу в грузовике как можно ближе к Капитолию — скажем, в тот момент, когда президент обращается к конгрессу с докладом о положении в стране… если взрывное устройство будет готово к этому времени. В последнем не было уверенности, к тому же следовало доставить бомбу в США — на это потребуется три недели. Из Латакии в Роттердам, там перегрузка на американское судно. Ближайший крупный порт — Балтимор. За ним следовали Норфолк и Ньюпорт-Ньюз — через все эти порты проходила масса контейнерных грузов. Можно было попытаться доставить устройство самолетом, но в аэропортах контейнеры часто просвечивали рентгеновскими лучами, и нельзя было идти на такой риск.

Самым главным в плане было вывести из строя президента США в начале уик-энда. Это являлось почти необходимым, чтобы все остальное развивалось успешно. Все остальное. Бок понимал, что нарушает один из своих основных оперативных принципов — простоту операции. Но для того, чтобы все прошло гладко, ему требовалось организовать не один инцидент, а несколько, и непременно во время уик-энда. Президент США проводил в Белом доме только половину уик-эндов, и его перемещения между Вашингтоном, Огайо и другими районами страны были непредсказуемыми. Самой простой мерой безопасности президента Соединенных Штатов была именно та, которой пользовались, — график его передвижений, хотя и был всем хорошо известен, постоянно менялся в отношении деталей, которые сохранялись в тайне. А Боку требовалось точно знать хотя бы за неделю, чтобы привести в действие остальные меры, — но даже это было оптимистической оценкой, потому что заполучить эти семь дней казалось практически невозможно. Бок начал уже думать, что будет куда легче разработать план обычного убийства президента, используя стандартное оружие. Скажем, небольшой самолет, вооруженный ракетами класса «земля — воздух» SA-7… впрочем, нет. Вертолет президента наверняка оборудован самой совершенной системой электронных контрмер — в том числе системой подавления инфракрасного наведения…

Только один шанс. У тебя всего один шанс.

Что, если мы проявим терпение? Просто изготовим бомбу, подождем год и доставим ее в Вашингтон к моменту следующего выступления президента в конгрессе о положении в стране? Доставить бомбу как можно ближе к зданию Капитолия, чтобы уничтожить его вместе с теми, кто находится внутри, будет не слишком сложно. Бок слышал — а завтра убедится в этом, — что здание Капитолия старинной постройки, следовательно, в нем масса строительного камня и недостаточное количество структурных стальных балок… Может быть, действительно проявить терпение.

Нет, не выйдет. Куати не захочет ждать. Возникнет вопрос безопасности и еще более важное соображение: Куати считает, что скоро умрет, а умирающие люди не отличаются терпением.

Да получится ли вообще такое? Насколько тщательно охраняют американцы те места, где появление президента известно заранее? Может быть, там установлены датчики радиоактивности?

Ведь ты сам поставил бы их в этом месте, правда?

У него единственный шанс. Никогда больше он не повторится.

Нужна по меньшей мере неделя для подготовки, иначе ты ничего иного, кроме убийства огромного числа людей, не добьешься.

Это должно быть место без вероятного расположения датчиков радиоактивности. Следовательно, не в Вашингтоне.

Бок пошел прочь от черного железного забора. Его бесстрастное лицо не выражало даже признаков ярости, кипевшей внутри.

— Обратно в отель? — спросил Расселл.

— Да, куда еще? — Оба не успели как следует отдохнуть после длительного перелета.

— Отлично, мне хотелось посмотреть трансляцию футбольного матча. Ты знаешь, что это единственное, в чем мы с Фаулером не расходимся во взглядах?

— Что? Не понимаю.

— Футбол, — засмеялся Расселл. — Ну хорошо, я научу тебя.

Через пятнадцать минут они поднялись к себе в номер. Расселл включил телевизор на местный канал Эн-би-си.

* * *

— Вот это была атака, Том. «Викингам» пришлось подавать шесть раз, причем в двух случаях потребовались измерения.

— А в одном вообще произошла ошибка, — буркнул президент Фаулер.

— Судья придерживался иного мнения, — усмехнулся Талбот.

— Им удается сдерживать Тони Уиллса. Он успевает пронести мяч не больше чем на три ярда, а один раз он прорывался на двадцать ярдов после передачи из глубины, когда защитники «Мустангов» просто зазевались.

— Да, им пришлось потрудиться ради трех очков, но они все-таки заработали их, Тим.

— Смотрите: теперь «Мустанги» могут развить атаку. Сейчас, когда из-за травм двоих защитников «Викингов» заменили, их оборона не слишком надежна.

Трехчетвертной «Мустангов» получил пас и, отступив на пять шагов, послал мяч на фланг. Чья-то рука коснулась мяча, изменив направление его полета, и он попал прямо в лицо удивленному защитнику «Викингов». Защитник, мгновенно среагировав, прижал мяч к груди и упал вместе с ним на отметке сорока ярдов.

* * *

Боку игра понравилась, хотя и оказалась почти совсем непонятной. Расселл пытался объяснить правила, но это мало чем помогло. Гюнтер взял банку пива в качестве утешения, вытянулся на постели и задумался о том, что увидел сегодня. Он знал цель своего плана, но вот детали его осуществления — особенно здесь, в Америке, — оказались намного более трудными, чем он ожидал. Если бы только…

— Что это они сказали?

— Министр обороны, — ответил Расселл.

— Это шутка?

Марвин повернулся и посмотрел на Бока.

— Вроде шутки. Так они прозвали среднего полузащитника, Мэксима Брэдли из университета Алабамы. Но есть и настоящий министр — ему принадлежит эта команда. Деннис Банкер — вот он сидит. — Телевизионная камера в этот момент оказалась направлена на одну из лож в верхней части трибуны.

Поразительно, подумал Бок.

— А что это за Суперкубок, о котором идет речь?

— В нем разыгрывается звание чемпиона. Самые сильные команды играют между собой, и две из них встречаются в финале, эту игру и называют Суперкубком.

— Что-то вроде чемпионата мира?

— Да, очень похоже. Только у нас чемпионат разыгрывается каждый год. В этом году — вернее, в будущем году, в конце января, — Суперкубок будет разыгрываться на новом стадионе, что построили в Денвере. По-моему, его назвали «Скайдоум»[81].

— Значит, предполагается, что в этом Суперкубке встретятся эти две команды?

Расселл пожал плечами.

— Это всего лишь прогнозы. Футбольный сезон длится шестнадцать недель, потом еще три недели повторных матчей между сильнейшими командами и уже через неделю после этих матчей проводится розыгрыш Суперкубка.

— Кто присутствует на этой игре?

— Масса людей. Черт побери, Гюнтер, ты не представляешь себе — это решающий матч, заключительная встреча двух сильнейших команд. Все хотят присутствовать на этой игре. Достать билеты на такой матч чертовски трудно. Действительно, эти две команды считаются лучшими, но трудно предсказать исход целого сезона, понимаешь?

— Президент Фаулер — футбольный болельщик?

— Да, говорят. Он часто ходит на матчи с участием «Краснокожих» здесь, в Вашингтоне.

— А как обеспечивается безопасность? — спросил Бок.

— С этим очень строго. Президент сидит в одной из специальных лож. Думаю, там пуленепробиваемое стекло или что-то вроде.

Как глупо, подумал Бок. Разумеется, стадион не так уж сложно проверить, обеспечить его безопасность, как это кажется большинству людей. Тяжелое оружие с обслуживающим персоналом можно использовать только с одной из входных площадок, наблюдение за которыми организовать сравнительно просто. С другой стороны…

Бок закрыл глаза. У него в голове проносились мысли, охватывающие то уже знакомые, обдуманные подходы к решению проблемы, то совсем необычные, кажущиеся неосуществимыми. Пожалуй, он сконцентрировал свое внимание не на том, на чем следовало. Убить американского президента желательно, но не это является главной задачей. Главное — это убить как можно больше людей, причем наиболее эффективным способом, и затем скоординировать дальнейшую деятельность, чтобы раздуть…

Думай! Обрати все внимание на главную проблему.

— Наверно, телевизионные передачи с таких матчей смотрят во многих странах сотни миллионов зрителей, — заметил Бок после некоторой паузы.

— Это уж точно. У стадиона выстраивается множество передвижных телевизионных станций со спутниковыми антеннами и тому подобное. — Расселл увлеченно смотрел на экран. «Викинги» сумели добиться чего-то под названием «занос за лицевую линию», и счет стал 10:0. Их противник, однако, начал стремительно двигаться в противоположную сторону.

— Случалось ли, чтобы такой матч прерывался по какой-нибудь причине?

Марвин повернулся.

— Что? Да, во время войны с Ираком за безопасностью на стадионе следили особенно строго — ведь ты помнишь этот фильм?

— Фильм? — не понял его Бок.

— Да, кажется, он назвался «Черное воскресенье» — там террористы с Ближнею Востока пытаются взорвать стадион. — Расселл засмеялся. — Это уже пробовали, приятель. По крайней мере в Голливуде. Террористы приспособили дирижабль. Как бы то ни было, когда шла война с Ираком и проводился Суперкубок, организаторы не подпустили дирижабль с телевизионной аппаратурой к стадиону.

— Сегодня игра в Денвере?

— Нет, матч там проводится завтра вечером, играют «Бронко» и «Морские ястребы». Да какая это игра? «Бронко» находится в периоде реорганизации.

— Понятно. — Бок вышел из комнаты и попросил консьержа заказать им билеты на утренний рейс в Денвер.

* * *

Кэти встала, чтобы проводить Джека на службу. Она даже приготовила ему завтрак. Последние дни она так заботилась о нем, что настроение Райана не улучшилось. Скорее наоборот. Но разве можно возражать против такой заботы? Даже когда она явно переигрывала: поправляла ему галстук и целовала при расставании. Ласковая улыбка, любящий взгляд — все это ради мужа, не сумевшего удовлетворить жену, подумал Джек по пути к автомобилю. Такую заботу обычно проявляют о несчастном, сидящем в инвалидной коляске.

— Доброе утро, док.

— Привет, Джон.

— Смотрели вчера игру «Викингов» с «Мустангами»?

— Нет, я брал сына на бейсбольный матч. «Иволги» проиграли 1:6. — Успех так и гнался вслед за Джеком, но он по крайней мере сдержал обещание, данное сыну. Хоть это хорошо, верно?

— Представляешь, счет 24:21, причем в дополнительное время. Бог мой, этот парень Уиллс просто чудо. Его держали, дали пробежать всего девяносто шесть ярдов, но, когда понадобилось, он сделал рывок на двадцать ярдов и пробил гол с игры, — сообщил Кларк.

— Ты делал ставку?

— Да, пять долларов, но по условиям она охватывала три очка, так что в выигрыше оказался лишь фонд детского образования.

При этих словах Райан улыбнулся. Азартные игры были запрещены в ЦРУ — как и в остальных правительственных учреждениях, — однако попытка запрета заключать пари на результаты футбольных матчей привела бы к революции. Джек был уверен, что аналогичная ситуация была и в ФБР, следившем за строжайшим запретом на азартные игры за пределами одного штата — и в результате восторжествовала полуофициальная система, при которой ставки на половину очка не разрешались. При всех «ничьих» (когда никто не выигрывал в результате равенства ставок) деньги поступали в благотворительное общество ЦРУ — фонд детского образования. На это закрывал глаза даже генеральный инспектор — более того, он и сам не меньше других любил принимать участие в пари.

— Похоже, тебе удалось, наконец, выспаться, Джек, — заметил Кларк, когда автомобиль помчался в сторону шоссе номер пятьдесят.

— Восемь часов, — ответил Джек. Прошлой ночью он выразил желание попытаться еще раз, но Кэти запретила. Ты слишком устал, Джек, сказала она. В этом все дело. Слишком много работаешь, и я прошу тебя немного отдохнуть. Будто я племенной жеребец, измученный приставаниями кобылиц, подумал он.

— Правильно, Джек, — одобрительно отозвался Кларк. — А может быть, настояла жена, а?

Взгляд Райана был устремлен вперед.

— Ну, где этот кейс с документами?

— Вот он.

Райан отпер замок кейса и начал просматривать ночные депеши.

* * *

Они вылетели из Национального аэропорта Вашингтона утренним прямым рейсом в международный аэропорт Стэлптона в Денвере. День был ясным и безоблачным. Бок сидел у окна и смотрел, как далеко внизу проносились леса и прерии, реки и горы, города и дороги. Он был в Америке впервые, и, подобно большинству европейцев, его потрясли, внушили трепет гигантские просторы этой страны, ее разнообразие и несходство пейзажей: лесистые горы Аппалачей; безграничные поля Канзаса, исчерченные узорами ирригационных систем; после равнин недалеко от Денвера отроги Скалистых гор. Уж наверняка Марвин скажет после приземления, что все это принадлежало когда-то его народу. Какая чепуха. Индейские племена были кочующими варварами, которые следовали за стадами бизонов, — до тех пор, пока здесь не появилась цивилизация. Америка, хотя и является его противником, все-таки цивилизованная страна и потому еще более опасна. К моменту приземления его раздирало желание курить. Через десять минут после того, как они вышли из самолета, Бок и Расселл уже сидели в автомобиле, взятом напрокат, и рассматривали карту. В голове у Бока гудело от недостатка кислорода. Только сейчас он понял, что Денвер расположен на высоте около полутора тысяч метров над уровнем моря. Удивительно, что здесь можно играть в американский футбол.

К моменту их приземления утренний час пик уже прошел и ехать к стадиону было просто. Новый «Скайдоум», выстроенный к юго-западу от города на огромном участке равнины, представлял собой впечатляющее сооружение. Вокруг стадиона располагались многочисленные стоянки автомобилей для посетителей. Бок остановил машину рядом с билетной кассой, решив, что чем проще, тем лучше.

— Можно приобрести два билета на сегодняшний матч? — спросил он кассиршу.

— Конечно, у нас еще осталось несколько сотен. Какие места вы предпочитаете?

— Боюсь, что я совсем не знаком с этим стадионом.

— Значит, вы приезжий, — заметила женщина с приятной улыбкой. — У нас есть билеты только на верхний ярус, секторы шестьдесят шесть и шестьдесят восемь.

— Два билета, пожалуйста. Можно заплатить наличными?

— Разумеется. Вы откуда приехали?

— Из Дании, — ответил Бок.

— Неужели? Ну что ж, добро пожаловать в Денвер. Надеюсь, матч доставит вам удовольствие.

— Можно посмотреть, где находится мое место?

— Вообще-то не полагается, но у нас к этому относятся спокойно.

— Спасибо. — Бок улыбнулся этой жеманной дуре.

— Неужели у них еще остались билеты на матч? — удивился Марвин. — Вот уж никогда б не поверил.

— Пошли, я хочу посмотреть на наши места.

Они прошли через ближайшие открытые ворота, всего в нескольких метрах от больших фургонов телекомпании Эй-би-си со спутниковыми антеннами на крыше. Отсюда будет вестись репортаж о вечернем матче. Бок остановился и обратил внимание, что внутри стадиона сделана проводка для оборудования телевизионных компаний. Значит, эти фургоны будут всегда стоять на одном и том же месте, рядом с входом номер пять. Внутри стадиона работали техники, устанавливая свое снаряжение. Бок начал подниматься по ближайшему пандусу, намеренно двигаясь в противоположном направлении.

На стадионе примерно шестьдесят тысяч мест, может быть, немного больше. Три главных яруса — называются нижний, мезонин и верхний — и еще два сплошных кольца закрытых лож, некоторые казались прямо-таки роскошными. С архитектурной точки зрения стадион производил сильное впечатление. Массивные балки из армированного железобетона, верхние ярусы выступали вперед, опираясь на мощные кронштейны. Ни одной колонны, закрывающей поле зрения. Великолепный стадион. Фантастическая цель. За огромной площадкой для стоянки автомобилей к северу протянулись бесчисленные гектары невысоких жилых домов. На востоке располагался правительственный комплекс. Правда, стадион не в центре города, но с этим придется примириться. Бок быстро нашел свое место и сел, ориентируясь на север и телевизионное оборудование. Обнаружить его было просто. Под одной из лож, отведенных для прессы, виднелся флаг компании Эй-би-си.

— Эй! — послышался оклик.

— Да? — Бок увидел охранника.

— В это время находиться на стадионе не разрешается.

— Извините. — Он показал два билета. — Я только что купил их и решил посмотреть, где находятся мои места, чтобы знать, куда подъехать на машине. Мне еще не приходилось наблюдать матч по американскому футболу, — добавил Бок, подчеркивая иностранный акцент. Он слышал, что американцы хорошо относятся к людям с европейским акцентом.

— Лучше всего поставить машину в секторах А или Б. Постарайтесь приехать пораньше, часам к пяти. Тогда вы минуете час пик. Позже дороги могут оказаться забитыми.

Гюнтер с благодарностью кивнул.

— Спасибо. Мы уходим.

— Можете не торопиться, сэр. Ничего серьезного. Я окликнул вас только из-за установленных правил. Проблемы страховки, понимаете? Если здесь начнут бродить разные люди, с ними может произойти несчастный случай, и тогда они предъявят иск администрации стадиона.

Бок и Расселл направились к выходу. По пути они обошли стадион по нижнему ярусу — Гюнтеру хотелось запомнить конфигурацию сооружения. Тут выяснилось, что это было лишним, — план стадиона оказался напечатанным на обратной стороне билета.

— Увидел все, что хотел? — спросил Марвин, когда они подошли к автомобилю.

— Да, наверно.

— Ты знаешь, это ловкий маневр, — размышлял вслух Расселл.

— Ты о чем?

— Привлечь телевидение. Революционеры поступают по-настоящему глупо, не учитывая психологическую сторону. Совсем не обязательно убивать массу людей, достаточно раздразнить их, перепугать, верно?

Бок остановился и взглянул на своего компаньона.

— Ты многому научился, друг мой.

* * *

— Это очень важный материал, — заметил Райан, перелистывая страницы.

— Действительно, я не ожидала, что ситуация настолько плоха, — согласилась Мэри Пэт Фоули.

— Как ты себя чувствуешь?

Старший офицер разведки посмотрела на Джека лукавым взглядом.

— Клайд уже опустился. Теперь жду, когда отойдут воды.

— Клайд? — удивился Райан.

— Да, так я зову его — или ее.

— Занимаешься упражнениями?

— Хотелось бы, чтобы в такой форме, как я, был Рокки Бальбоа. Эд уже покрасил детскую. Кроватка готова. Дело только за мной, Джек.

— На сколько дней ты уходишь?

— Четыре недели, может быть, шесть.

— Возможно, я попрошу тебя поработать с этим материалом дома, — произнес Райан, остановившись на второй странице.

— Сколько угодно — пока ты платишь мне, — засмеялась Мэри Пэт.

— Что ты думаешь об этом?

— Я считаю, что Спинакер — наш лучший источник. Если он утверждает это, по-видимому, так оно и есть.

— Но от других агентов к нам не поступило даже намека на что-то подобное…

— Именно поэтому у нас и существуют глубоко законспирированные агенты.

— Ты права, — вынужден был согласиться Райан.

Информация, поступившая от Спинакера, не представляла собой нечто потрясающее, однако это было первым знаком, после которого начинают беспокоиться о приближающемся землетрясении. С того момента, как русские выдернули пробку из бутылки, Советский Союз мигом начал страдать от заболевания политической шизофренией. Впрочем, это название не соответствует действительности, подумал Райан. Скорее то, что происходит в России, следует называть психическим расстройством, расщеплением личности. Там можно было опознать пять основных политических движений: преданные коммунисты, которые считали, что любой отход от «верного пути» являлся ошибкой (их называли иногда партией «Вперед к прошлому»); прогрессивные социалисты, стремящиеся создать социализм с человеческим лицом (нечто похожее потерпело сокрушительное поражение в Массачусетсе, вспомнил Райан с кривой улыбкой); центристы, старающиеся установить некоторые элементы капитализма, основанного на рыночной экономике, но обязательно с надежными социальными гарантиями (любой экономист мог бы объяснить им, что это попытка соединить в одно целое худшие элементы обеих систем); реформисты, целью которых было установить капитализм с некоторыми, пусть небольшими, социальными гарантиями (однако никто не знал, что такое настоящий капитализм, за исключением стремительно развивающегося преступного мира); и наконец, крайне правые, ратующие за консервативное авторитарное правительство (именно такое правительство привело к установлению коммунизма больше семидесяти лет назад). Группы, находящиеся на обоих флангах политического спектра, насчитывали в своем составе по десять процентов от общего количества народных депутатов. Остальные восемьдесят процентов делились, в более или менее равной степени, между тремя расплывчато центристскими движениями. Вполне естественно, что преданность тому или иному движению менялась в зависимости от рассматриваемого вопроса — особенно острой и сеющей распри была проблема окружающей среды, — но самой крупной дикой картой являлось зарождающееся движение за отделение республик, которые всегда были недовольны правлением русских и в особенности политическим диктатом Москвы. Наконец, в каждой из пяти группировок существовали самостоятельные политические группы и группочки. Так, недавно повелись разговоры — со стороны правого крыла, — направленные на то, чтобы пригласить в Москву наиболее вероятного наследника династии Романовых — не для того, чтобы занять престол, а просто чтобы выразить полуофициальное извинение за убийство его родичей. По крайней мере ходили такие слухи. Тот, у кого могла появиться такая мысль, думал Джек, был либо наивнее человека, после того как Алиса скрылась в кроличьей норе, либо политиком с крайне опасной упрощенностью мышления. Впрочем, были и хорошие новости. По сообщению парижского резидента ЦРУ, наследный российский князь лучше разбирался в политике и вопросах собственной безопасности, чем его поручители, и приехать отказался.

А вот плохие новости гласили, что экономическая и политическая обстановка в Советском Союзе выглядела совершенно безнадежной. Доклад Спинакера всего лишь подтвердил это и обрисовал ее в еще более мрачном свете. Андрей Ильич Нармонов был в отчаянном положении, у него исчезала свобода маневра, не было времени, новых идей, его покидали союзники. Спинакер писал, что Нармонов слишком увлекался болтовней по национальному вопросу и одновременно старался укрепить свои позиции в аппарате безопасности — МВД, КГБ и армии — для того, чтобы силой оружия удержать империю от распада. Однако военные, по сообщению Спинакера, проявляли недовольство как такой задачей, так и тем, насколько неуверенно Нармонов пытается ее осуществить.

Еще со времен Ленина велись разговоры относительно роли советской армии и ее политических целей. В этом не было ничего нового. В конце тридцатых годов Сталин железной рукой провел чистку своего офицерского корпуса; по общему мнению, маршал Тухачевский не представлял никакой политической опасности, это было всего лишь еще одним проявлением болезненной паранойи Сталина. Хрущев проделал то же самое в конце пятидесятых годов, хотя и без массовых репрессий; на это его толкнуло желание сберечь средства на танках, положившись на ядерное оружие. И Нармонов уволил в отставку немало генералов и полковников. Им двигало стремление сократить расходы на военные нужды. Однако на этот раз уменьшение военных расходов сопровождалось обновлением политической жизни. Впервые в стране появилась настоящая политическая оппозиция, и дело заключалось в том, что армия владела вооруженной мощью. В качестве противовеса этому на протяжении поколений в КГБ существовало Третье главное управление — оно состояло из офицеров государственной безопасности в военных мундирах. Им вменялось в обязанность следить за армией и контролировать происходящие в ней процессы. Но теперь Третье главное управление представляло собой лишь тень того, чем оно было в прошлом. Военные убедили Нармонова устранить его в качестве предварительного условия на пути к своей цели — созданию подлинно профессиональной армии, преданной стране и подчиняющейся конституции.

Историки любят писать, что эпоха, в которой они живут, является переходной. На этот раз они оказались правы, подумал Джек. Если сейчас не эпоха перемен, трудно представить себе, что же тогда она собой представляет. Что касается Советов, то они оказались между двумя политическими и экономическими системами, в состоянии неустойчивого равновесия, еще не приняв окончательного решения, куда им повернуть. Ввиду этого политическая ситуация в стране стала опасно уязвимой для… чего? — спросил себя Джек.

Да для чего угодно.

Спинакер сообщал, что на Нармонова оказывают давление, чтобы заставить его заключить сделку с военными, которые входили в политическое движение «Вперед к прошлому». Нармонов утратил контроль над положением в стране, и существует опасность, предупреждал он, что Советский Союз снова превратится в полувоенную диктатуру.

— Он утверждает, что беседует с глазу на глаз с Андреем Ильичом, — напомнила Мэри Пэт. — Трудно представить себе более надежный источник развединформации.

— И это тоже верно, — согласился Джек. — Тревожное положение, правда?

— Меня не так беспокоит, что они вернутся к правлению марксистов… Куда более опасно…

— Да, я знаю. Куда опаснее гражданская война. — Гражданская война в стране, где находится тридцать тысяч ядерных боеголовок. Веселенькое дело.

— Мы старались предоставить Нармонову свободу действий. Если наш агент прав, такая политика может оказаться ошибочной.

— А что думает Эд?

— Он согласен со мной. Мы верим Кадышеву. Ведь я завербовала его. Мы с Эдом читали каждое его сообщение. Он поставляет надежную информацию. Кадышев умен, проницателен, занимает отличное положение и обладает немалым мужеством. Разве когда-нибудь он давал нам неверные сведения?

— Насколько я помню — нет, — ответил Джек.

— И я тоже не помню этого.

Райан откинулся на спинку кресла.

— Бог мой, как мне нравятся такие простые загадки… Не знаю, что и сказать, Мэри Пэт. Я встречался с Нармоновым… он хитрый, изворотливый, крутой сукин сын. У него лоб, как у медного китайского богдыхана. — Джек сделал паузу. А вот о тебе самом нельзя этого сказать, парень, подумал он.

— У всех нас есть слабости. Даже медный лоб может оказаться недостаточно твердым. — Миссис Фоули улыбнулась. — Извини за сомнительную метафору. Люди устают. Стресс, напряжение, долгие часы в седле. Действительность подкашивает всех нас. Иначе зачем мне уходить в отпуск? Беременность — отличный предлог для меня. Заниматься младенцем — отнюдь не пикник, но зато я проведу месяц далеко от Лэнгли, буду жить настоящей жизнью вместо того, чем мы занимаемся здесь каждый день. Это одно из преимуществ женщин над мужчинами, док. Вы, мужики, не можете прервать свою деятельность подобно нам. Возможно, в этом и заключается проблема Андрея Ильича. К кому он может обратиться за советом? У кого попросить помощи? Он стоит во главе государства долгое время. Сейчас он столкнулся с постоянно ухудшающейся ситуацией, устал, чувствует себя одиноким. Именно об этом сообщает нам Спинакер, и все подтверждается фактами.

— Если не считать того, что больше никто не говорил нам об этом.

— Но это наш лучший агент, получающий информацию из первоисточника.

— Что и подтверждает круговой характер нашей дискуссии, Мэри Пэт.

— Джек, я изложила тебе свою точку зрения о сообщении, которое мы получили.

— Совершенно верно, мадам. — Райан положил документ на стол.

— Ну и что ты им скажешь? — «Им» значило верхнему эшелону исполнительной власти — Фаулеру, Эллиот, Талботу.

— Думаю, соглашусь с твоей оценкой. Меня она не совсем устраивает, но контраргументов нет. К тому же когда я в прошлый раз не согласился с твоими заключениями, то оказался не прав.

— Знаешь, Джек, ты очень хороший босс.

— А ты очень хорошо умеешь меня успокаивать.

— У всех нас бывают тяжкие дни, — сказала миссис Фоули, с трудом поднимаясь на ноги. — Попытаюсь вернуться к себе в кабинет.

Джек тоже встал, поспешив открыть ей дверь.

— Когда наступит время?

Мэри Пэт улыбнулась ему.

— Тридцать первого октября — канун Дня всех святых, но я вечно запаздываю, и они всегда рождаются большими.

— Береги себя. — Джек посмотрел ей вслед и отправился к директору.

— Вам следует познакомиться вот с этим.

— Нармонов? Слышал, поступило новое сообщение от Спинакера.

— Совершенно верно, сэр.

— Кто будет готовить доклад?

— Я займусь этим сам, — ответил Джек. — Но прежде мне хотелось бы кое-что проверить.

— У меня встреча завтра. Надеюсь, к этому времени все будет готово.

— Закончу сегодня вечером.

— Отлично. Спасибо, Джек.

* * *

Уже в середине первой четверти матча Гюнтер понял, что операцию нужно проводить здесь. Стадион вмещал шестьдесят две тысячи семьсот двадцать посетителей. Кроме того, по его мнению, еще тысяча продавцов бутербродов и напитков. Матч, на котором они присутствовали, не был особенно важным, однако Боку стало ясно, что американцы относятся к своему футболу не менее серьезно, чем европейцы. Вокруг сидело удивительно много посетителей с раскрашенными лицами — в цвета местной команды, конечно. Некоторые вообще разделись до пояса, обнажив разрисованную на манер футболок грудь. На теле красовались огромные номера, принятые в американском футболе. С перил верхних ярусов свешивались лозунги, призывающие к победе. На поле стояли женщины, победительницы конкурсов красоты и танцев. Они дружно размахивали руками, когда игра приостанавливалась, и знаками предлагали зрителям издавать крики, ободряющие команды. Бок впервые увидел и странный вид одобрения, называемый «волной».

Помимо всего прочего Бок понял, каким авторитетом здесь пользуется телевидение. Огромная шумная толпа без всяких возражений принимала перерывы в игре, во время которых компания Эй-би-си передавала рекламу. Подобное взбунтовало бы самую цивилизованную аудиторию европейских футбольных болельщиков. Более того, с помощью телевидения руководили игрой! Телевизионные камеры следили даже за действиями судей на игровом поле. Один из членов судейской коллегии — его показал ему Расселл — просматривал видеозаписи каждого момента матча и принимал решение относительно правильности действий судей на поле. А для того чтобы контролировать действия этого судьи, над трибунами были установлены два гигантских телевизионных экрана, на которых повторялись в записи игровые эпизоды. Если бы что-нибудь вроде этого попробовали в Европе, с каждого футбольного матча уносили бы мертвых судей и болельщиков. Сочетание буйного энтузиазма и цивилизованного поведения казалось Боку невероятным. Сама игра была не очень интересной, хотя он заметил, что Расселлу она нравится. Ожесточенная свирепость американского футбола то и дело перемежалась продолжительными периодами бездействия. Вспышки гнева и драки между игроками проходили без заметных последствий, потому что на каждом игроке было надето столько защитного снаряжения, что причинить ему вред можно было лишь с помощью пистолета. А какими огромными были американские футболисты! Вряд ли на поле находился атлет весом меньше ста килограммов. С первого взгляда их можно было назвать неуклюжими и нескладными, однако почти все демонстрировали скорость и ловкость, в которые просто было трудно поверить. И все-таки правила игры казались Боку непостижимыми. Впрочем, он никогда не проявлял интереса к спортивным состязаниям. В юности он играл в футбол, но это было очень давно.

Гюнтер снова обратил внимание на стадион. Это было весьма впечатляющее массивное строение с выпуклой стальной крышей. На сидениях лежали простенькие подушки. Под трибунами располагалось достаточное количество туалетов и множество киосков, в большинстве которых продавалось слабое американское пиво. В общей сложности здесь находилось не меньше шестидесяти пяти тысяч человек, включая продавцов, полицейских и техников с телевидения. Кроме того, близлежащие жилые дома… Бок понял, что ему нужно подробнее познакомиться с последствиями применения ядерного оружия, чтобы оценить число ожидаемых жертв. Никак не меньше сотни тысяч. Может быть, больше. Достаточно. Интересно, сколько людей, присутствующих сейчас на стадионе, вернутся сюда в тот день. Наверно, почти все. Будут сидеть на удобных сиденьях, пить свое холодное жидкое пиво, есть булочки с сосисками и арахис. Бок принимал участие в организации двух инцидентов с самолетами. Один лайнер взорвался в воздухе, попытка похищения другого не удалась. В то время он тоже размышлял о будущих жертвах, которые сидели в комфортабельных креслах, ели посредственную пищу, смотрели кино — не зная, что их жизни находятся под полным контролем людей, о чьем существовании они даже не подозревали. Ничего не зная. В этом заключалась вся прелесть — они не знают, а он знает все. Оттого, что у него в руках жизни других, он чувствовал себя подобно Богу, наблюдающему за толпой. Это, конечно, особенно жестокий и бесчувственный Бог, но ведь и вся история тоже жестока и бесчувственна, правда? Да, операцию нужно провести именно здесь.

19. Дальнейшие события

— Коммодор, мне трудно поверить в это, — произнес Рикс как можно спокойнее. Отдохнувший и загорелый, он только что вернулся из поездки на Гавайи. Там он остановился, разумеется, в Пирл-Харборе, чтобы взглянуть на базу подводных лодок. В своих мечтах Рикс был уже командиром первого соединения. Там размещались ударные подводные корабли, но, если командир ударной подлодки сумел встать во главе соединения ракетоносцев, почему бы не случиться обратному?

— Доктор Джонс — отличный специалист, — ответил Манкузо.

— Не сомневаюсь, однако ленты подверглись тщательной проверке. — Это было обычной процедурой и проводилось уже больше тридцати лет. Магнитные ленты с подводных ракетоносцев сразу после возвращения с боевого патрулирования поступали в распоряжение группы экспертов на берегу. Задача экспертов заключалась в том, чтобы проверить действия экипажа подлодки. Главным было убедиться, что никому не удалось сесть «на хвост» ракетоносцу. — Этот Джонс был великолепным акустиком, однако сейчас он работает по контракту и ему нужно как-то оправдать затраченные на него средства, верно? Я вовсе не утверждаю, что он поступил нечестно. Ему поручено разыскивать аномалии, и в этом случае из цепи совпадений он создал целую гипотезу. Все данные перед ним. Действительно, их можно толковать по-разному — черт побери, все данные подвержены двойному толкованию, — однако из всего этого вытекает, что те же самые члены экипажа, которые сумели выследить подлодку класса 688, не смогли обнаружить даже следов русской подводной лодки. Разве такое возможно?

— Это весомое заявление, Гарри. Однако Джонс вовсе не утверждает, что все произошло именно так. По его мнению, вероятность составляет один шанс из трех.

— Мне кажется, скорее один шанс из тысячи, — покачал головой Рикс, — и даже это слишком щедро.

— Как бы то ни было, командующий согласен с твоими выводами. Три дня назад у меня были специалисты из второго оперативного отдела. Они подтвердили эту точку зрения.

Тогда зачем весь этот разговор? — хотел спросить Рикс, но не смог.

— Подлодку проверили на уровень наружного шума, когда она уходила на задание?

Манкузо кивнул.

— Да, 688-й, только вышедший из текущего ремонта. Проверили до последнего звоночка.

— И каков результат?

— Она по-прежнему остается «черной дырой». Ударная подлодка потеряла ее след на расстоянии в три тысячи ярдов при скорости в пять узлов.

— Таким образом, что мы решаем? — спросил Рикс как можно равнодушнее. Это будет записано в его досье и потому особенно важно.

Теперь уже Манкузо не знал, что ответить. Он еще не принял решения. Чиновник, сидящий в нем, утверждал, что он сделал все правильно. Манкузо выслушал специалиста, работающего по контракту, затем отправил полученные данные вверх по команде в оперативное соединение, — командованию флота и в Пентагон. Результаты анализа — отрицательные. По мнению экспертов, у доктора Джонса наблюдаются параноидальные явления. Однако Манкузо плавал с Джонсом на подлодке «Даллас» в течение трех очень успешных лет, и акустик ни разу не допустил ошибки. Ни единой. За все три года. Русская подлодка класса «Акула» действительно находилась где-то в Аляскинском заливе. С того момента, как патрульный самолет Р-3 потерял ее, и до того момента, как «Адмирал Лунин» всплыл рядом сосвоей базой, русская подлодка словно исчезла с планеты. Где она обреталась? Если провести круги на карте, исходя из ее скорости и времени, можно предположить, что подлодка была в районе патрулирования ракетоносца «Мэн». Можно также предположить, что в соответствующее время она оторвалась от ракетоносца и прибыла на свою базу. Но можно предположить и совсем иное, причем с большей долей вероятности, — «Адмирал Лунин» даже не приближался к району патрулирования американского ракетоносца. Ни «Мэн», ни «Омаха» не обнаружили его. Насколько вероятно, что русская подлодка могла ускользнуть от двух самых совершенных боевых подлодок?

Очень маловероятно.

— Знаешь, что меня беспокоит? — Манкузо посмотрел на Рикса.

— Что?

— Наш флот использует подводные ракетоносцы вот уже больше тридцати лет. Никому не удавалось обнаружить нас в районах с большой глубиной. Когда я служил помощником на «Хэммерхед», мы проводили учения по обнаружению «Джорджии» и получили мощный пинок в зад. Будучи командиром «Далласа», я не пробовал выследить подлодку класса «Огайо», а единственное совместное учение «Пуласки» оказалось для меня самым трудным за всю службу. Зато мне удавалось садиться «на хвост» «Дельтам», «Тайфунам» и всему остальному, что спускали на воду русские. Я сумел сделать снимки корпуса «Викторов». Мы стали такими экспертами в этом деле… — Командир соединения наморщил лоб. — Гарри, мы были самыми лучшими.

Рикс старался говорить спокойно и рассудительно.

— Барт, мы и теперь лучшие в мире. С нами могут сравниться англичане, может быть, да и они отстают. Нет больше никого, равного нам по классу. Но у меня появилась мысль.

— Что за мысль?

— Тебя беспокоят лодки класса «Акула». Я понимаю. Это хорошие лодки, может быть, похожие на наши субмарины класса 637, и это лучшее, что есть у русских. Далее, у нас приказ избегать контактов со всеми подводными лодками, однако ты отметил Росселли за то, что он сумел сесть «на хвост» одной из «Акул» Наверно, командование не похвалило бы тебя за это.

— А ты догадлив, Гарри. Действительно, кое-кому это совсем не понравилось. Но если им не по нраву то, как я командую соединением, пусть ищут другого командира.

— Что нам известно об «Адмирале Лунине»?

— Он находится на верфи, проходит текущий ремонт Выйдет в конце января.

— Судя по тому, что бывало в прошлом, он станет издавать меньше шума.

— Возможно. Ходят слухи, что на «Адмирале» установят новую гидролокационную систему, отстающую от наших лет на десять, — добавил Манкузо.

— Не говоря об акустиках. И все-таки «Адмирал Лунин» не сравнится с нашими подлодками, даже близко не подойдет. И мы сможем доказать это.

— Каким образом?

— Почему бы не порекомендовать командованию: пусть любая наша подлодка, встретившая русскую «Акулу», приложит все усилия, чтобы сесть ей «на хвост». Пусть командиры ударных подлодок постараются добиться этого. А если такое без риска обнаружения сможет осуществить ракетоносец, надо разрешить это и ему. Мне кажется, нам не мешает собрать побольше информации о русских субмаринах этого класса. Вдруг они действительно представляют угрозу — в этом случае у нас появятся новые данные — Гарри, командующий от такого предложения просто взовьется. Ему эта идея придется не по вкусу. — Однако сам Манкузо был уже захвачен ею, и Рикс понял это.

Он презрительно фыркнул.

— Ну и что? С нами никто не сравнится. Ты это знаешь — я тоже. Да и наверху это хорошо известно. Если хочешь, установим разумные правила.

— Что ты имеешь в виду?

— Каково самое большое расстояние, на протяжении которого удавалось следить за подлодкой класса «Огайо»?

— Четыре тысячи ярдов. Это был Майк Хаймбах на «Скрэнтоне», когда он сел «на хвост» Фрэнку Кемени на «Теннесси». Кемени успел обнаружить Хаймбаха раньше — примерно на одну минуту. Если бы разрыв оказался меньшим, это походило бы на заранее спланированное учение.

— Ну хорошо, увеличим расстояние… скажем, в пять раз. Это более чем безопасно, Барт. У Майка Хаймбаха была совершенно новая подлодка, первый вариант новейшей гидролокационной интегрированной системы и три дополнительных акустика из шестой группы, если я не ошибаюсь.

Манкузо кивнул.

— Да, они намеренно провели это испытание и, делая из него выводы, всякий раз истолковывали их не в пользу «Огайо». Им хотелось узнать, можно ли обнаружить наш ракетоносец. Все было против него — изотермические воды под слоем термоклина и все остальное.

— И все-таки «Теннесси» одержал верх, — напомнил Рикс. — Фрэнку дали команду не проявлять излишнюю бдительность, и все равно он обнаружил ударную подлодку раньше. Насколько я помню, он успел закончить расчеты торпедного залпа на три минуты быстрее Майка.

— Это верно. — Манкузо задумался. — Пусть минимальное расстояние составит двадцать пять тысяч ярдов — не ближе.

— Отлично. Я не сомневаюсь, что смогу следить за «Акулой» на этом расстоянии. На моей лодке превосходная гидролокационная система и хорошие акустики — да что я говорю, так обстоит дело на всех ракетоносцах. Если я столкнусь с ним, то сяду ему «на хвост» и соберу всю информацию, в которой мы нуждаемся. Проведу вокруг него кольцо радиусом в двадцать пять тысяч ярдов и не нарушу эту границу. Не может быть, чтобы и он сумел меня обнаружить.

— Пять лет назад командование расстреляло бы нас обоих за одни такие разговоры, — заметил Манкузо.

— Сейчас другое время. Понимаешь, Барт, можно проверить это на подлодке 688-го класса, подогнать ее гораздо ближе, но что это докажет? Зачем размениваться на мелочи? Если мы действительно обеспокоены уязвимостью ракетоносцев, нужно провести настоящее испытание.

— Ты уверен, что справишься?

— Конечно, черт побери! Я представлю свое предложение в оперативный отдел в письменном виде, а ты можешь переслать его выше.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что оно окажется в Вашингтоне?

— Да. Никаких больше заявлений о том, что «мы прячемся с гордостью». Да за кого нас принимают? Мы что, старые бабы? Разрази меня гром, Барт, я командую боевым кораблем — боевым! Если кто-то хочет убедиться в моей уязвимости, то я берусь доказать, что это — полная чепуха! Никому не удавалось сесть мне «на хвост». Никому не удастся, и я докажу это.

Беседа шла совсем не так, как ожидал Манкузо. Рикс разговаривал как настоящий подводник. Такой разговор нравился коммодору.

— Тебе придется выдержать немало критики. Мы зажигаем фитиль, и огонь помчится дальше.

— Критика обрушится и на тебя.

— Я командую соединением. Меня все критикуют.

— Готов рискнуть, Барт. Сначала мне придется как следует подготовить свою команду — в особенности акустиков и группу слежения. У меня достаточно времени и отличные специалисты.

— Хорошо. Дай мне свое предложение в письменном виде. Я одобрю его и пошлю дальше.

— Видишь, как все просто? — ухмыльнулся Рикс. Если тебе хочется стать лучшим командиром в соединении, где подлодками командуют отличные шкиперы, подумал он, нужно выделиться из общей массы. Оперативное управление в Пентагоне наверняка проявит большой интерес. Они обратят внимание, что автором этого предложения является Гарри Рикс, известный им как умный и осторожный командир. Исходя из этого, а также при поддержке Манкузо, поколебавшись, там согласятся с таким планом. Утвердится образ Гарри Рикса — лучшего инженера-подводника в американском ВМФ, человека, готового делами доказать свою правоту. Да, неплохой образ. Его заметят и запомнят.

— Ну, как тебе понравились Гавайи? — поинтересовался Манкузо, очень довольный командиром «золотого» экипажа ракетоносца «Мэн».

* * *

— Интересные сведения по Астрофизическому институту Карла Маркса. — Полковник передал Головко пачку черно-белых фотографий.

Первый заместитель председателя КГБ посмотрел на фотографии и положил их на стол.

— Пустое здание?

— Почти пустое. Но внутри мы нашли вот это — грузовой манифест и накладная на пять станков американского производства. Новейшие станки, очень совершенные и чрезвычайно дорогие.

— Для чего они применяются?

— У них широкое использование. Например, их применяют при обработке зеркал для астрономических телескопов, что соответствует профилю института. Наши друзья в Арзамасе сообщили нам, однако, что такие же станки используются для обработки компонентов ядерного оружия.

— Расскажите об институте подробнее.

— Он представляется совершенно законным. Во главе его должен был стоять ведущий астроном, известный не только в ГДР, но и за границей. Теперь институт присоединен к Институту Макса Планка в Берлине. Они намерены создать крупный телескоп в Чили и проектируют космический спутник, ведущий наблюдение в рентгеновском диапазоне, вместе с Европейским агентством космических исследований. Следует заметить, что принцип действия телескопов, работающих в диапазоне рентгеновского излучения, примерно такой же, что используется в области создания ядерного оружия.

— Как отличить научные исследования…

— Между ними нет различий, — признал полковник. — Я проверял это. От нас самих просочилась информация по этой тематике.

— Что? Каким образом?

— В различных научных журналах опубликовано несколько статей по физике звезд. Одна из статей так и начинается словами: «Вообразите центральное ядро звезды с постоянными изменениями рентгеновских потоков». Причем сюда нужно внести маленькую поправку: автор описывает звезду с потоком излучения во много раз интенсивнее, чем ядро любой звезды, — на четырнадцать порядков.

— Не понимаю, — буркнул Головко. Ему было трудно следить за этой научной тарабарщиной.

— Автор описал физическую среду, активность которой в сто тысяч миллиардов раз превосходит активность в ядре любой звезды. Фактически это описание процессов, происходящих внутри термоядерной бомбы в момент ее детонации.

— И каким образом такое могло пройти мимо цензоров? — спросил Головко, не скрывая изумления.

— Товарищ генерал, не следует переоценивать научную подготовку наших цензоров. Как только один из них увидел фразу «вообразите центральное ядро звезды», он сразу сделал вывод, что содержание статьи не имеет отношения к безопасности государства. Эта статья была напечатана пятнадцать лет назад. Но были и другие. За последнюю неделю мне стало ясно, насколько бесполезны наши меры по обеспечению безопасности, направленные на сохранение тайн. А теперь представьте себе, что публикуют американцы, у которых нет секретности в науке. К счастью, только очень умные люди могут усвоить всю информацию, которая содержится в публикациях. Но такие люди существуют, и в этом нет ничего невероятного. Я говорил с группой молодых инженеров в Кыштыме. С небольшой помощью со стороны комитета можно провести глубокое исследование, насколько широки сведения, содержащиеся в открытой научной литературе. На это потребуется пять-шесть месяцев. Такое исследование не окажет прямого воздействия на наш проект, но мне кажется, что оно будет в высшей степени полезным. Я думаю, мы серьезно недооцениваем опасность появления ядерного оружия в странах третьего мира.

— Но это не правда, — возразил Головко. — Нам известно, что…

— Видите ли, три года назад я сам принимал участие в составлении доклада. А сейчас хочу заявить, что мои оценки были чрезмерно оптимистичными.

Первый заместитель председателя комитета чуть задумался.

— Петр Иванович, вы честный человек.

— Нет, я просто испуганный человек, — покачал головой полковник.

— Вернемся в Германию.

— Хорошо. Из числа тех специалистов, которые, по нашему мнению, подозреваются в том, что принимали участие в разработке проекта по производству атомного оружия в ГДР, трое исчезли. Причем вместе с семьями. Остальные нашли себе другую работу. Двое, возможно, принимают участие в ядерных исследованиях, направленных на военные цели, но и здесь многое неясно. Где провести границу между мирными физическими исследованиями и военными разработками? Я этого не знаю.

— А те трое, что исчезли?

— Один из них определенно находится в Южной Америке. Остальные двое просто пропали. Полагаю, следует организовать крупномасштабную операцию и выяснить, что происходит в Аргентине.

— Какова позиция американцев? — задумчиво произнес Головко.

— Ничего определенного. Думаю, им тоже ничего не известно, как и нам. — Полковник сделал паузу. — Трудно вообразить, что им нравится дальнейшее распространение ядерного оружия. Это противоречит политике их правительства.

— Тогда объясните их отношение к Израилю.

— Израильтяне получили расщепляемые материалы от американцев лет двадцать назад. Плутоний с американского завода на Саванна-ривер и обогащенный уран со склада в Пенсильвании. По-видимому, в обоих случаях сделки были незаконными. Сами американцы провели расследование инцидентов. По их мнению, израильский Моссад сумел провести одну из крупнейших операций в истории с помощью американцев еврейского происхождения, занимавших ответственные должности. Дело не было передано в суд. Добытая ими информация была получена из источников, которые нельзя огласить в суде, и американцы пришли к заключению, что с политической точки зрения нежелательно раскрывать нарушения, связанные с секретной деятельностью правительства. Все было спущено на тормозах. Американцы и европейцы проявили небрежность, продавая ядерную технологию многим странам, однако и мы совершили ту же ошибку с Китаем и ГДР, правда? Нет, — заключил полковник, — я не думаю, что американцы заинтересованы в том, чтобы в Германии появилось ядерное оружие. Так же, как и мы.

— Следующий шаг?

— Не знаю, товарищ генерал. Мы предприняли все возможные шаги, какие не влекли за собой риска обнаружить себя. Мне кажется, нужно провести расследование в Южной Америке. Затем осторожно прощупать немецких военных и выяснить, есть ли какие-нибудь намеки на ядерную программу.

— В этом случае нам было бы уже известно… — Головко нахмурился. — Боже мой, что это я говорю? Какие системы доставки ядерного оружия к цели наиболее вероятны?

— Самолеты. Необходимость в баллистических ракетах отсутствует. Из Восточной Германии не так уж далеко до Москвы. Им известны наши противоракетные средства защиты, верно? Мы оставили в Германии немало нашего снаряжения.

— Петр, неужели у тебя сегодня нет для меня никаких хороших новостей?

На лице полковника появилась мрачная улыбка.

— Эти кретины на Западе продолжают твердить, каким безопасным стал наш мир.

* * *

Процесс спекания вольфрама и рения был исключительно прост. Для этого использовался высокочастотный горн, похожий на микроволновую печь. Металлическим порошком наполняли форму и помещали ее в горн для нагрева. После того как порошок раскалялся добела — к сожалению, температура была недостаточной, чтобы расплавить вольфрам, обладающий очень высокой температурой плавления, — раскаленную массу помещали под пресс. В результате воздействия высокой температуры и давления образовывался материал, который по своим свойствам, хотя и не являлся металлом, но достаточно походил на него, чтобы использоваться в качестве последнего. Одну за другой изготовили двенадцать изогнутых заготовок. Далее они должны были пройти обработку на станках, а пока их положили на отведенное место на полках в мастерской.

Большой фрезерный станок был занят обработкой последней крупной детали из бериллия — полуметрового металлического гиперболоида двадцати сантиметров в самой широкой части. Замысловатая форма детали делала обработку очень трудной даже для станка с программным управлением, но иного выхода не было.

— Понимаете, первоначальный поток нейтронов представит собой простое сферическое расширение от первичного взрыва, но его захватит бериллий, — объяснял Фромм, стоя рядом с Куати. — Эти металлические элементы отражают нейтроны, которые движутся по спирали со скоростью, составляющей около двадцати процентов скорости света, и в конусе мы оставим для них лишь одно отверстие. Внутри гиперболоида будет находиться этот цилиндр из дейтерида лития, обогащенного тритием.

— Но это произойдет так быстро, — заметил командир. — Взрывчатые вещества все уничтожат.

— Для понимания этого процесса требуется новое мышление. Каким бы стремительным ни было действие взрывчатки, нужно помнить, что нам требуются всего три сотрясения, чтобы внутри бомбы завершился процесс детонации.

— Три чего?

— Сотрясения. — Фромм позволил себе одну из редких улыбок. — Вы знаете, что такое наносекунда? Это одна миллиардная доля секунды, десять в минус девятой степени. За этот отрезок времени луч света пробегает всего тридцать сантиметров, то есть вот отсюда сюда. — Он расставил ладони на расстояние одного фута друг от друга.

Куати кивнул. Действительно, очень короткий отрезок времени.

— Отлично. «Сотрясение» — это десять наносекунд. За это время свет пробегает три метра. Термин был изобретен американцами в сороковых годах. Они считали, что это время, необходимое ягненку, чтобы тряхнуть хвостом. Шутка ученых. Понимаете? Иными словами, за три сотрясения свет пройдет около девяти метров, а внутри атомной бомбы начнется и завершится процесс детонации. Это во много тысяч раз меньше, чем требуется для детонации химических взрывчатых веществ.

— Понятно, — сказал Куати, в этом слове правда сочеталась с ложью. Он вышел из мастерской, позволив Фромму снова погрузиться в свои ужасные мечты.

Гюнтер ждал командира на открытом воздухе.

— Ну?

— Я разработал американскую сторону операции, — заявил Бок. Он развернул карту и положил ее на землю. — Мы разместим бомбу вот здесь.

— Что это за место? — Бок ответил. — Сколько? — поспешил поинтересоваться Куати.

— Более шестидесяти тысяч. Если взрывная сила бомбы будет равна той, что нам обещают, радиус смертельного поражения охватит все это. — Гюнтер обвел пальцем вокруг Денвера. — Общее количество убитых от ста до двухсот тысяч.

— И это все? Для ядерной бомбы? Всего сто — двести тысяч?

— Исмаил, это всего лишь мощное взрывное устройство.

Куати закрыл глаза и выругался про себя. Всего минуту назад ему сообщили, что атомный взрыв будет чем-то совершенно невероятным даже для человека с его опытом, а теперь утверждают обратное. Однако командир был достаточно умен и понял, что оба эксперта говорят правду.

— Почему ты выбрал именно это место?

Бок ответил и на этот вопрос:

— Было бы приятно убить их президента.

— Действительно приятно, но полезно ли для успеха операции?

— Можно доставить бомбу в Вашингтон, однако слишком велика опасность, что там ее обнаружат, слишком велика. Мой план, командир, должен учитывать то обстоятельство, что у нас только одна бомба и всего лишь один шанс. Поэтому нам нужно максимально уменьшить опасность обнаружения и при выборе цели исходить в первую очередь из этих соображений.

— А германская сторона операции?

— Ее осуществление пройдет гладко.

— Но она достигнет своей цели? — спросил Куати, глядя на пыльные ливанские холмы.

— Надеюсь. На мой взгляд, вероятность успеха составляет шестьдесят процентов.

В самом худшем случае мы накажем и американцев и русских, подумал командир. И тут же возник следующий вопрос: достаточно ли этого? Лицо Куати окаменело, пока он обдумывал ответ.

Однако вопрос не был единственным. Куати считал, что умирает. Болезнь то наступала, то временами успокаивалась подобно неумолимому приливу, но это был прилив, который никогда не возвращался к исходной точке, туда, где был год или месяц назад. Хотя сегодня он чувствовал себя хорошо, Куати знал, что это обманчиво. Вероятность того, что его жизнь закончится в будущем году, была такой же, как и шансы успешного осуществления плана Бока. Но разве он может позволить себе умереть, не приняв всех мер, чтобы операция была завершена при его жизни?

Нет, и если приближается его собственная смерть, какое значение имеют жизни остальных? Тем более, они всего лишь неверные, варвары.

Гюнтер тоже неверный, настоящий варвар. Марвин Расселл вообще язычник. Люди, которых ты собираешься убивать, не такие уж и неверные. Как там о них сказано в Коране: «Заблудшие — последователи пророка Иисуса, но тоже люди, которые верят в единого Бога».

Но ведь и евреи — люди, говорит Магомет. Так заявлено в Коране. Они духовные прародители ислама, такие же дети Абрахама, как и арабы. Многое в их религии совпадало с его религией. Его война против Израиля не была религиозной войной. Она велась из-за его народа, изгнанного со своей земли, вытесненного другим народом, который заявил, что руководствуется религиозными причинами, тогда как причины были совсем в ином.

Куати рассматривал свои духовные взгляды во всем их противоречии. Израиль — его враг. Американцы — тоже враги. И русские. Это была его личная теология, и хотя он считал себя мусульманином, то, что управляло ею жизнью, не имело почти никакого отношения к Богу, как бы он ни утверждал противоположное, обращаясь к своим сторонникам.

— Продолжай разработку плана, Гюнтер.

20. Соперничество

В середине сезона Национальной футбольной лиги «Викинги» и «Мустанги» по-прежнему лидировали. Стараясь забыть о своем поражении в добавочное время от Миннесоты, Сан-Диего на следующей неделе взяло реванш дома в игре со слабой командой Индианаполиса, которую разгромило со счетом 45:3, тогда как «Викингам» пришлось напрячь все силы в матче против «Гигантов» вечером понедельника, с трудом одержав верх — 21:17. Тони Уиллс завершил тысячу ярдов прорывов с мячом в третьей четверти восьмого матча текущего сезона и уже был единогласно признан лучшим новичком года. Кроме того, он стал официальным представителем Национальной футбольной лиги в президентской кампании по борьбе с наркотиками. Затем «Викинги» споткнулись на «Сорок девятых», проиграв 16:24. Сан-Диего последовало их примеру — 1:7, и они сравнялись, однако их ближайшим соперником в центральном округе НФЛ, «черно-синем», были «Медведи» — 4:3. Равенство в Национальной футбольной лиге пришло и исчезло. Как всегда, единственные, кто мог бросить серьезный вызов, были «Дельфины» и «Рейдеры», матчи с которыми «Мустанги» будут проводить в конце сезона.

Это ничуть не успокаивало Райана. Он засыпал все труднее, несмотря на всепоглощающую усталость, ставшую неотъемлемой частью его жизни. Раньше, когда по ночам его мучили мысли, он вставал и, стоя у окна, выходившего на Чесапикский залив, следил за кораблями и яхтами, что проплывали в нескольких милях вдали. Теперь он их не замечал. Ноги сделались усталыми и слабыми, не успевали отдохнуть, настолько усталыми, что приходилось напрягаться, чтобы стоять. Желудок восставал против излишней кислотности — результат постоянного напряжения, усиленного кофеином и алкоголем. Ему нужен был сон, возможность расслабить мышцы, бездонное забытье, позволяющее сознанию отключиться от необходимости каждодневно принимать решения. Ему были нужны упражнения и многое другое. Ему хотелось снова стать мужчиной. Однако вместо этого Райана мучила бессонница, его сознание не переставало перекатывать в мозгу мысли, преследовавшие его днем, и неудачи — ночью.

Джек знал, что Лиз Эллиот ненавидит его. Ему даже казалось, что он знает почему. Это началось с их первой встречи несколько лет назад в Чикаго. У нее было плохое настроение, у него — тоже, и представление друг другу превратилось в словесную дуэль, причем оба не трудились выбирать слова. Разница между ними заключалась в том, что Райан был готов не обращать внимания на обиды — по крайней мере на большинство обид, а вот она их не забывала. Кроме того, президент прислушивался к ее мнению. Из-за Эллиот никогда не станет известна истинная роль Райана в заключении Ватиканского договора. Это была его единственная заслуга, не запятнанная интересами ЦРУ. Райан гордился тем, чего добился в Центральном разведывательном управлении, хотя и знал, что его работа там преследовала узкие политические или стратегические цели, направленные на благо его страны, тогда как Ватиканский договор преследовал задачу улучшения жизни во всем мире. И теперь предмет его гордости исчез, его заслуги отданы другому. Джек не хотел претендовать на то, чтобы вся честь операции принадлежала только ему. Деятельность, направленная на заключение договора, осуществлялась несколькими, но он надеялся, что его имя будет упомянуто среди них. Разве такое желание чрезмерно? Четырнадцатичасовые рабочие дни, причем нередко в автомобилях, трижды он рисковал жизнью — и все ради чего? Чтобы какая-то политическая сука из Беннингтона швыряла в корзину сделанные им оценки ситуации.

Да если бы не я, не то, что сделано мной, ты, Лиз, никогда не заняла бы этой должности, думал он. То же самое относится и к твоему боссу. Ледяному человеку, Джонатану Роберту Фаулеру из Огайо!

Но они не могут знать этого. Он дал слово. Дал слово кому? Ради чего?

Однако хуже всего то, что теперь все это оказывало на него странное и совершенно неожиданное действие. Он снова разочаровал жену этой ночью. Для него это было непостижимо. Как непостижимо бывает, когда поворачиваешь выключатель, а свет не загорается, вставляешь ключ в замок зажигания, а автомобиль…

Вот и перестаешь быть мужчиной…

Но я — мужчина, повторял он себе. Я проделывал все, что надлежит проделывать мужчине.

А ты попытайся объяснить это своей жене, идиот!

Я защищал свою страну, свою семью, убивал врагов страны и семьи. Завоевал уважение лучших и достойнейших. Я совершал подвиги, о которых никто не узнает, и хранил секреты, которые надлежало хранить. Нес службу не хуже других.

Тогда почему в два часа ночи ты стоишь и невидящими глазами смотришь на залив, приятель?

Я многого добился! — билась мысль в голове.

Кто знает об этом? Кого это интересует?

А мои друзья?

Очень они помогли тебе — вдобавок, какие друзья? Когда последний раз ты встречался со Скипом Тайлером или Робби Джексоном? А твои друзья в Лэнгли — почему ты не поделился с ними своими трудностями?

Рассвет наступил неожиданно, но его приход был для Райана куда меньшей неожиданностью, чем то, что он все-таки уснул, правда, один и сидя в кресле в гостиной. Джек встал, чувствуя боль в мышцах, — даже несколько часов сна не помогли. Это не было сном, сказал он себе по пути в ванную. Просто он не бодрствовал. Сон означал отдых, а Джек чувствовал себя на удивление неотдохнувшим, в голове гудело от дешевого вина, выпитого накануне вечером. Единственно отрадным было то, что Кэти продолжала спать — если это было именно так. Джек сварил кофе и уже ждал у двери, когда Кларк подъехал к дому.

— Еще один превосходный уик-энд, насколько я понимаю, — заметил он, когда Райан сел в машину.

— И ты, Джон?

— Послушайте, заместитель директора, если вам хочется врезать мне промеж глаз, валяйте. Но пару месяцев назад вы выглядели как последнее дерьмо, а теперь выглядите еще хуже. Боже мой, Джек, когда в последний раз ты был в отпуске, отдыхал от работы больше, чем день или два? Хоть бы притворился, что ты настоящий человек, а не какой-то паршивый чиновник, который боится, что, если он уйдет с работы, его никто не заменит?

— Кларк, у тебя редкий талант каждое утро наполнять меня радостью.

— Эх, дружище, я всего лишь сотрудник службы безопасности, но стоит ли сердиться, если я принимаю твою безопасность так близко к сердцу? — Джон свернул к обочине и остановил машину. — Док, мне приходилось видеть такое в прошлом. Люди сгорают на работе. И ты жжешь свечу с обоих концов. Такое трудно выдержать даже в двадцать, а тебе уже гораздо больше. Или ты не заметил?

— Мне известно, что с возрастом человека одолевают старческие немощи. — Райан попытался улыбнуться, чтобы показать, что ничего нет страшного, что Кларк просто преувеличивает угрожающую ему опасность.

Маневр оказался неудачным. Внезапно Кларк вспомнил, что жена не подошла к двери проводить мужа. Семейные неурядицы? Но разве об этом спрашивают? Достаточно того, что он прочитал на лице Райана. Там отражалась не только усталость. Он изнемогал изнутри под тяжестью всех неприятностей, которые приходилось выдерживать от вышестоящего руководства, от напряжения, связанного с необходимостью поддерживать директора Кабота по всем вопросам, принимаемым в Лэнгли. Кабот — неплохой человек, он честно старается исполнять свои обязанности, однако просто не знает, как это делается. Поэтому конгресс полагался на Райана, и оба управления — разведывательное и оперативное — обращались к нему за руководством и координацией. Он не мог уклониться от выполнения собственных обязанностей и не понимал, что среди них были вопросы, которые следовало кому-то перепоручить. Начальники управлений вполне могли бы взять кое-что на себя, однако взваливали свою работу на Райана. Решительный окрик из кабинета заместителя директора мог запросто поставить все на свои места, но поддержит ли его Кабот — или эти Мудозвоны из Белого дома придут к выводу, что Райан пытается захватить всю власть в ЦРУ?

Проклятые политиканы! — подумал Кларк, выруливая обратно на шоссе. Всюду политика — и в ЦРУ и в Вашингтоне. Да и дома не все в порядке. Кларк не знал, что именно, но понимал, что дело там плохо. Док, вы для этого слишком хороший человек!

— Можно, я дам тебе совет, Джек?

— Валяй, — ответил Райан, не отрываясь от утренних депеш.

— Возьми отпуск на пару недель, побывай в Диснейленде, в ночном клубе, поброди по пляжу. Уезжай, сбрось напряжение.

— У детей школьные занятия.

— Боже мой, да забери их из школы! А еще лучше, пусть продолжают ходить в школу, а ты возьми жену и отдохни где-нибудь. Впрочем, нет, ты не согласишься на это. Возьми детей и сходите на Микки Мауса.

— Не могу. Дети ходят в школу…

— Но ведь это начальная школа, док, а не университет! Если они пропустят две недели и отстанут в таблице умножения или не научатся правильно писать «белка», это не подорвет их умственного развития. Тебе нужно забыть о работе, перезарядить батареи организма, подышать ароматом роз, наконец!

— У меня слишком много работы, Джон.

— Да послушай же меня! Ты знаешь, как много друзей я похоронил? Знаешь, сколько людей, с которыми мне приходилось работать, так и не смогли жениться, иметь детей, купить хороший дом на берегу залива? Много, приятель, очень много! Они не смогли получить то, что есть у тебя. Ты по сравнению с ними счастливчик, у тебя есть все, а ты пытаешься загнать себя в могилу — и ведь добьешься своего, обязательно добьешься. Так или иначе, скажем, лет через десять.

— Но у меня дела!

— Нет таких важных дел, из-за которых стоит губить свою жизнь, кретин! Неужели не понимаешь?

— И кто заменит меня?

— Сэр, вас действительно нелегко заменить, когда вы в хорошей форме, в состоянии принимать правильные решения. Но сейчас вас может заменить даже этот мальчик Гудли, причем он не только справится с работой, но и сделает ее лучше. — Кларк заметил, что попал в цель. — Ты считаешь, что приносишь сейчас много пользы?

— Сделай одолжение, управляй лучше автомобилем. — В Лэнгли его ждало новое сообщение от Спинакера, судя по кодовым фразам в депешах, и письмо от Ниитаки. Предстоял трудный день.

Именно это мне и нужно сейчас, подумал Джек, закрывая на мгновение глаза.

Но стало лишь хуже. Джек с удивлением заметил, что автомобиль въехал в Лэнгли, изумился, что усталость победила утренний кофе, и он проспал минут сорок по дороге на службу. Он заметил выражение лица Кларка — я ведь говорил тебе — и поднялся на седьмой этаж. Рассыльный принес два важных досье и записку, в которой говорилось, что директор задерживается и приедет позже. Да, он работает как банкир, начинает поздно и уезжает рано, подумал Джек. Разведчикам полагается трудиться более напряженно, как, например, приходится мне.

Первым делом он занялся Ниитакой. В сообщении говорилось, что японцы собираются отказаться от той редкой уступки в торговле, на которую были вынуждены пойти всего шесть месяцев назад. Такой шаг будет объяснен стечением «непредвиденных» обстоятельств. Часть этих обстоятельств, подумал Райан, продолжая чтение, может быть действительно имела место — у японцев было не меньше внутренних политических проблем, чем в других странах, — но Ниитака сообщал также и нечто другое: они намеревались что-то провести в Мексике… что-то, связанное с государственным визитом их премьер-министра в Вашингтон в феврале будущего года. Вместо того чтобы покупать американскую сельскохозяйственную продукцию, японское правительство планировало по дешевой цене закупить ее в Мексике, воспользовавшись сниженными тарифами в этой стране. По крайней мере таков был план. Японцы не были уверены, что Мексика пойдет на такие уступки, и собирались прибегнуть…

К взятке?

— Боже мой, — выдохнул Райан. Мексиканская институционная революционная партия, МРП, никогда не отличалась честностью и неподкупностью, но такое?.. Это будет осуществлено во время переговоров с глазу на глаз в Мехико. Если им удастся добиться уступок, получить доступ к мексиканскому рынку, Япония начнет закупать продовольствие в Мексике и объем американской сельскохозяйственной продукции, которую обязались закупать японцы в феврале этого года, сократится. С деловой точки зрения это выглядело очень практично. Япония получит возможность покупать несколько более дешевое продовольствие, чем если бы оно поступало из Америки, и одновременно откроет новый рынок для сбыта своих товаров. Их оправданием перед американскими фермерами станет качество сельскохозяйственных удобрений и пестицидов, которое будет признано — к всеобщему изумлению — несоответствующим санитарным стандартам, принятым в Японии.

Взятка будет точно соответствовать величине намеченной цели. Двадцать пять миллионов долларов, которые будут выплачены обходными путями, почти законно. После того как президент Мексики на будущий год покинет свой пост, он возглавит новую корпорацию, которая… Нет, они просто купят уже принадлежащую ему корпорацию по рыночным ценам, и новое руководство сохранит за ним должность директора. Японские интересы резко увеличат ценность корпорации, и бывший президент станет получать огромное жалованье за использование его немалого опыта в отношениях со средствами массовой информации.

— Ловко задумано, — произнес вслух Райан. Все выглядело почти комически, но самое смешное заключалось в том, что такое могло оказаться законным даже в Америке, если удастся найти достаточно изворотливого юриста. И этого может не понадобиться. Немало сотрудников в министерстве иностранных дел и торговли поступали на службу японским интересам сразу после увольнения из правительственных учреждений.

Придумано ловко, за исключением одной маленькой детали: в руках Райана находились доказательства сговора. Лишь в одном отношении они поступили глупо: японцы думали, что некоторые заседания являются настолько священными и неприкосновенными, что слова, произнесенные там, никогда не выйдут за пределы четырех стен. Они не подозревали, что у одного министра есть любовница, недовольная кое-чем и обладающая способностью развязывать язык у мужчин; и вот теперь Америка получила доступ ко всей этой информации в результате деятельности одного офицера КГБ…

— Думай, парень, думай.

Если удастся получить более убедительные доказательства и вручить их Фаулеру… Но как? Ведь в суде ссылаться на информацию, полученную от разведчика… к тому же русского, офицера КГБ, работающего в третьей стране…

Но разве речь идет об открытом суде, где требуются доказательства, предписанные законом? Фаулер может обсудить все это при личной встрече с их премьер-министром.

Зазвонил телефон на столе.

— Да, Нэнси?

— Только что звонил директор. У него простуда.

— Ему повезло. Спасибо. — Райан положил трубку. — Это у него-то простуда? Да ему просто не хочется ехать на службу, — пробормотал он.

…Фаулер может выбрать один из двух путей: первый — встретиться с премьер-министром, сказать ему, что нам известно о его замыслах и мы не потерпим этого, немедленно сообщим соответствующим конгрессменам и… или второй — тайно организовать утечку информации в прессу.

Второй вариант мог повлечь за собой неприятные последствия, причем некоторые из них произойдут в Мексике. Фаулеру не нравился мексиканский президент, а МРП — и того меньше. Что бы ни говорили о Фаулере, он был честным человеком и презирал коррупцию во всех ее формах. С другой стороны, имеет ли он право обойти закон и не сообщить о случившемся Тренту? Райан снова поднял телефонную трубку.

— Нэнси, сообщи начальнику юридического отдела, что мне нужно поговорить с ним.

Теперь очередь Спинакера. И что же, подумал Райан, хочет сообщить мистер Кадышев сегодня?

— Господи всемогущий! — Райан с трудом овладел собой. Он прочитал сообщение до конца, вернулся к началу и прочитал еще раз. Затем снял телефонную трубку и нажал кнопку прямой связи с Мэри Пэт Фоули.

Телефон продолжал звонить целых тридцать секунд, пока, наконец, там сняли трубку.

— Да?

— Кто это?

— А с кем я говорю?

— Это заместитель директора Райан. Где Мэри Пэт?

— У нее роды, сэр. Я не знал, что это вы звоните, — продолжал мужской голос. — Эд у нее, конечно.

— Хорошо, спасибо. — Райан положил трубку. — Черт! — С другой стороны, как можно на это сердиться? Он встал и вышел к секретарю.

— Нэнси, Мэри Пэт рожает, — сказал он миссис Каммингс.

— О, великолепно! Нет, совсем не великолепно, рожать — не такое уж большое удовольствие, — заметила Нэнси. — Послать цветы?

— Да, выбери что-нибудь покрасивее — ты разбираешься в этом лучше меня. Возьми мою кредитную карточку «Америкэн экспресс».

— Подождем, чтобы убедиться, что все в порядке?

— Да, конечно. — Райан вернулся в свой кабинет. А теперь что? — спросил он себя.

Ты ведь отлично знаешь, как поступать. Вопрос лишь в том, хочешь этого или нет.

Джек поднял телефонную трубку и нажал еще одну кнопку быстрого набора номера.

— Элизабет Эллиот, — произнесла советник по национальной безопасности, снимая трубку прямого телефона, номер которого был известен всего лишь узкому кругу доверенных лиц.

— Это Джек Райан.

Холодный женский голос стал еще холоднее.

— Слушаю.

— Мне нужно видеть президента.

— По какому вопросу? — спросила она.

— Это разговор не для телефона.

— Но это проверенная линия, Райан!

— Недостаточно проверенная. Когда мне приехать? У меня важный вопрос.

— Насколько важный?

— Достаточно, чтобы президент мог отменить все свои встречи, Лиз! — огрызнулся Райан. — Ты думаешь, я занимаюсь здесь играми?

— Успокойся и подожди. — Райан слышал шелест переворачиваемых страниц. — Я изменю расписание его встреч.

— Спасибо, доктор Эллиот. — Райан едва удержался, чтобы не швырнуть трубку. Черт бы побрал эту женщину! Он снова встал. Кларк сидел рядом со столом Нэнси.

— Разогревай машину, Джон.

— Куда едем? — Кларк встал.

— В центр города. — Джек повернулся к секретарше. — Нэнси, позвони директору. Скажи ему, что мне срочно понадобилось встретиться с боссом, и вежливо передай, пусть немедленно мчится туда же. — Райан знал, что это не понравится директору. Дом Кабота находился в часе езды, далеко от города.

— Будет сделано, сэр. — Он знал, что может положиться на профессионализм Нэнси Каммингс.

— Мне понадобятся три копии этого документа. Сними еще одну для директора и верни оригинал в сейф.

— Будет готово через две минуты, — ответила Нэнси.

— Отлично. — Джек зашел к себе в туалет. Посмотрел в зеркало и убедился, что Кларк, как всегда, оказался прав. Вид у меня действительно ужасный, подумал он. Ничего не поделаешь.

— Все в порядке?

— Можно отправляться, док. — Кларк уже держал застегнутую кожаную папку с документами.

Если уж бутерброд падает со стола, то обязательно маслом вниз, подумал Райан. В это утро понедельника все шло не так, как нужно. Где-то при выезде с шоссе 1 на шоссе 66 какой-то кретин сумел устроить аварию и образовалась пробка. Вместо обычных десяти — пятнадцати минут на дорогу пришлось потратить тридцать пять. Даже высшим правительственным чиновникам было не под силу одержать верх над транспортными проблемами Вашингтона. Автомобиль заместителя директора ЦРУ подъехал к Западному входу всего за две минуты до намеченной встречи. Джек вышел из машины и, стараясь не бежать, поспешил к входу в Белый дом. Он опасался, что на это обратят внимание, — репортеры тоже пользовались Западным входом. Минуту спустя он вошел в кабинет Лиз Эллиот.

— Что за пожар? — спросила советник по национальной безопасности.

— Мне не хотелось бы повторяться. К нам поступило сообщение от глубоко законспирированного агента. Оно вам не понравится.

— Но ты ведь должен хотя бы сказать, о чем пойдет речь, — заметила Эллиот вполне разумно.

— О Нармонове, его военных и ядерном оружии.

Она кивнула.

— Пошли. — По пути к кабинету президента они миновали два коридора и восемь агентов Секретной службы, охранявших Фаулера подобно стае вышколенных волков.

— Надеюсь, причина достаточно серьезная, — произнес президент, не поднимаясь из-за стола. — Мне пришлось отказаться от присутствия на обсуждении бюджета.

— Господин президент, у нас есть глубоко законспирированный агент в высших эшелонах власти Советов, — начал Райан.

— Я знаю об этом. Вы должны помнить, что я просил не сообщать мне его имени.

— Совершенно верно, сэр, — ответил Райан. — Но я все равно назову его имя. Олег Кириллович Кадышев. Его кодовая кличка Спинакер. Его завербовали несколько лет назад, когда Мэри Патриция Фоули была в Москве со своим мужем.

— Зачем вы это мне говорите? — спросил Фаулер.

— Чтобы вы могли оценить присланные им сведения. Вы уже знакомились с его сообщениями, подписанными кодовыми именами Тоник и Центр.

— Центр?.. Так это он сообщал в сентябре относительно трудностей, стоящих перед Нармоновым, — я имею в виду сопротивление аппарата безопасности.

— Совершенно верно, господин президент. — Здорово, подумал Райан. По крайней мере он помнит, что мы сообщаем Белому дому. Такое случалось не всегда.

— Я делаю вывод, что его трудности усилились, иначе вы не попросили бы об этой встрече.Продолжайте, — распорядился Фаулер, откидываясь на спинку кресла.

— Кадышев передает, что встретился с Нармоновым на прошлой неделе — в конце прошлой недели…

— Одну минуту. Кадышев — ведь он член их парламента, стоит во главе одной из оппозиционных групп, верно?

— И это верно, сэр. У него было много встреч один на один с Нармоновым — именно поэтому Кадышев представляет такую ценность для нас.

— Я понимаю это.

— Во время их последней встречи, по словам Кадышева, Нармонов сообщил ему, что его проблемы усугубляются. Он позволил вооруженным силам и спецслужбам усилить их влияние внутри страны, но этого, по-видимому, оказалось недостаточно. Ожидается сопротивление при осуществлении договора об ограничении вооружений. Кадышев сообщает, что военные настаивают на полном сохранении баллистических ракет СС-18 вместо разоружения шести полков, как это предусмотрено договором. По его мнению, Нармонов может согласиться с их требованиями по этому вопросу. Это, сэр, будет означать нарушение условий соглашения, и поэтому я приехал к вам.

— Насколько значительно это нарушение? — спросила Лиз Эллиот. — Я имею в виду техническую сторону.

— Видите ли, мы так и не сумели объяснить это достаточно четко и доходчиво. Министр обороны Банкер понимает суть проблемы, но для конгресса это так и осталось непонятным. Так вот, суть проблемы заключается в следующем: поскольку мы стремимся к сокращению ядерных вооружений больше чем наполовину, нам пришлось изменить ядерный баланс. Когда у обеих сторон было по десять тысяч боеголовок, всем было ясно, что атомную войну трудно — практически невозможно — выиграть. При таком большом количестве боеголовок вы не сумеете уничтожить все сразу, и потому всегда останется достаточно ядерных зарядов, чтобы нанести сокрушительный ответный удар. Но после сокращения ядерных вооружений уравнение начинает меняться. Теперь в зависимости от состава ядерных сил такое нападение становится теоретически возможным. Именно поэтому все вопросы по составу ядерных вооружений так подробно и тщательно оговорены в приложениях к договору.

— Вы утверждаете, что после сокращения ядерных вооружений опасность войны увеличивается, а не уменьшается? — спросил Фаулер.

— Нет, сэр, не совсем так. Я всегда утверждал — и советовался со специалистами, которые вели переговоры несколько лет назад, когда во главе этой группы стоял Эрни Аллен, — общее улучшение стратегического положения в результате сокращения вооружений на пятьдесят процентов является иллюзией, простым символом.

— Чепуха, — презрительно отозвалась Эллиот. — Сокращение ядерной мощи на пятьдесят процентов…

— Доктор Эллиот, если бы вы когда-нибудь потрудились присутствовать на играх «Камелот», вы понимали бы ситуацию несколько лучше. — Райан отвернулся, не обращая внимания на реакцию советника по национальной безопасности. Зато Фаулер заметил, как она покраснела, и с трудом удержался от улыбки — ее осадили в присутствии любовника. Президент повернулся к Райану, — зная, что они с Элизабет обсудят это после его ухода.

— Эта проблема очень сложна и требует технических знаний. Если вы не верите мне, спросите министра Банкера или генерала Фремонта, командующего стратегическими силами. Решающим фактором является состав ядерных вооружений, а не их число. Если русские сохранят эти СС-18, баланс нарушится до такой степени, что у них появится ощутимое преимущество. Воздействие договора о сокращении вооружений кроется в их составе, а не в количестве. Но это еще не все.

— Продолжайте, — кивнул президент.

— По сообщению Кадышева, между военными и КГБ может быть заключен тайный сговор. Вы знаете, что установки для запуска стратегических, ракет находятся у военных, однако контроль за боеголовками всегда был в руках КГБ. Кадышев считает, что армия и спецслужбы устанавливают слишком уж тесные отношения. Более того, безопасность боеголовок весьма проблематична.

— Что он имеет в виду?

— Он утверждает, что реестр тактических боеголовок скрывается.

— Исчезнувшие боеголовки?

— По его мнению, возможно утаивание небольших боеголовок.

— Другими словами, — произнес Фаулер, — их военные могут шантажировать Нармонова, сохраняя ядерные боеголовки небольшой мощности в качестве козырных карт?

— Совершенно верно, сэр. — А ведь вы не дурак, господин президент, подумал Райан.

Фаулер сделал паузу, продолжавшуюся секунд тридцать, глядя перед собой и обдумывая создавшуюся ситуацию.

— Насколько можно полагаться на этого Кадышева?

— Господин президент, мы пользуемся его услугами пять лет. Его советы были для нас очень ценными. И насколько нам известно, всегда подтверждались.

— Вы не думаете, что его могли перевербовать? — спросила Эллиот.

— Это возможно, но маловероятно. У нас существует метод контроля. Заранее оговоренные кодовые фразы, которые сразу предупредят об опасности. Слова о хороших новостях всегда включаются в каждое сообщение. И в этом случае были соответствующие фразы.

— Вы не сумели проверить это сообщение по другим источникам?

— Извините, доктор Эллиот, но у нас нет сведений, подтверждающих сообщение Кадышева.

— Значит, вы приехали сюда с непроверенным докладом? — спросила Эллиот.

— Совершенно верно, — согласился Райан, не зная, каким усталым он выглядит. — У нас мало агентов, из-за которых я сделаю такое, но этот — один из немногих.

— Можно провести проверку полученной вами информации? — спросил Фаулер.

— Можно предпринять осторожные шаги по нашим агентурным сетям. Кроме того — с вашего разрешения, сэр, — мы можем обратиться в иностранные разведывательные службы. У англичан есть агент в Кремле, снабжающий их отличной информацией. Я знаком с сэром Бэзилом Чарлстоном и мог бы обратиться к нему за помощью, однако в этом случае придется раскрыть кое-что известное только нам. Такие сведения нельзя получить на основе старого знакомства. Придется исходить из qui pro quo[82]. Мы никогда не делаем этого, не получив согласия президента.

— Да, мне это понятно. Дайте подумать сутки. А Маркусу известно об этом?

— Нет, господин президент. У него простуда. При обычных условиях я не приехал бы к вам, предварительно не посоветовавшись с директором, но в данном случае я решил, что вас нужно срочно поставить в известность.

— Вы говорили раньше, что военные в Советском Союзе более надежны в политическом отношении, — заметила Эллиот.

— Вы правы, доктор Эллиот. Действия, о которых идет речь в сообщении Кадышева, не имеют прецедента. С исторической точки зрения наши опасения относительно политических устремлений советских военных были такими же беспочвенными, как и бесконечно продолжающимися. Но сейчас, кажется, это изменилось. Возможность союза между военными и КГБ очень тревожна.

— Значит, и вы совершали ошибки в прошлом? — продолжала наседать Эллиот.

— Это нельзя исключить, — признал Райан.

— А сейчас? — спросил Фаулер.

— Какой ответ вы ждете от меня, господин президент? Могу ли я ошибиться и в этом? Да, могу. Уверен ли я в точности сведений, содержащихся в этом сообщении? Нет, у меня такая уверенность отсутствует, но важность информации заставляет меня привлечь к ней ваше внимание.

— Меня не столько беспокоят баллистические ракеты, сколько исчезнувшие боеголовки, — произнесла Эллиот. — Если Нармонова действительно шантажируют… вот это да…

— Кадышев является потенциальным политическим соперником Нармонова, — задумчиво сказал Фаулер. — Почему Нармонов доверяет ему?

— Вы регулярно встречаетесь с руководителями конгресса, сэр. Нармонов тоже. Политический динамизм в конгрессе народных депутатов еще более сложен, чем в Капитолии. Более того, они действительно уважают друг друга. Кадышев поддерживал Нармонова гораздо чаще, чем выступал против него. Может быть, они соперники, но у них общие взгляды по многим вопросам.

— Ну хорошо, примите меры по проверке этой информации. Чем быстрее, тем лучше. Можете пользоваться любыми средствами.

— Будет сделано, господин президент.

— Как работает у вас Гудли? — поинтересовалась Эллиот.

— Это умный молодой человек. Неплохо разбирается в странах Восточного блока. Я читал доклад, составленный им в школе Кеннеди, и у меня создалось впечатление, что он лучше обзоров, представленных нашими специалистами в то время.

— Тогда привлеките его. Свежий ум может пригодиться, — предложила Эллиот.

Райан отрицательно покачал головой.

— Эти сведения слишком засекречены для него.

— Этот Гудли — президентский стипендиат, о котором мы говорили? Он действительно настолько умен? — спросил Фаулер.

— По моему мнению — да, — кивнула Элизабет.

— Тогда привлеките его, Райан. Я даю вам разрешение на это, — распорядился президент.

— Хорошо, сэр.

— У вас все?

— Если вы сможете уделить мне еще пару минут, сэр, я хочу проинформировать вас о том, что мы получили из Японии. — Райан объяснил более подробно.

— Вот что пришло им в голову… — На лице Фаулера появилась хитрая улыбка. — У вас какое мнение об этом?

— Мне кажется, им нравится заниматься такими играми, — ответил Райан. — Не завидую людям, которым приходится вести с ними переговоры.

— Откуда мы знаем, что это правда?

— Мы получили эти сведения из надежного источника, который тоже строго охраняем.

— А ведь было бы неплохо… Как можно выяснить, что сделка заключена?

— Не знаю, господин президент.

— Тогда я загнал бы эту сделку ему в глотку. Мне уже надоело заниматься бесплодными переговорами о торговле, и я устал от непрерывной лжи. Попытайтесь найти способ.

— Сделаем все, что от нас зависит, господин президент.

— Спасибо, что приехали. — Президент не встал и не протянул руку. Райан повернулся и вышел.

— Что ты думаешь об этом? — спросил Фаулер, просматривая доклад.

— В сообщении подтверждается то, что сказал Талбот об уязвимости Нармонова… только ситуация еще хуже.

— Да, я согласен. Райан выглядит загнанным.

— Поделом, не будет жить на два дома.

— Что? — переспросил президент, не поднимая головы.

— Я получила предварительный отчет о расследовании, которое ведет министерство юстиции. Похоже, что он находит развлечение на стороне, как я и предполагала, и это связано с ребенком. Женщина — вдова служащего военно-воздушных сил, он погиб во время учений. Несчастный случай. Райан потратил кучу денег, чтобы обеспечить ее семью. Между прочим, жена Райана об этом не подозревает.

— Мне не нужен такой скандал, еще один бабник вдобавок к Чарли. — Хорошо, что никто не знает о нас, подумал Фаулер, но промолчал. Ведь это совсем иное дело. Олден был женатым мужчиной. У Райана — семья. А Фаулер — вдовец. Так что здесь все по-другому. — Ты уверена в этом? Значит, предварительный отчет?

— Да.

— Проверь всю информацию и сообщи мне результаты.

Лиз кивнула.

— Эти сведения о советских военных… это пугает меня.

— Меня тоже, — согласился Фаулер. — Обсудим все за ленчем.

* * *

— Итак, мы достигли середины проекта, — сказал Фромм. — Могу я попросить вас об одном одолжении?

— Что за одолжение? — спросил Госн, надеясь, что немецкий инженер не захочет съездить в Германию навестить жену. Такая просьба могла оказаться трудновыполнимой.

— Вот уже два месяца я не пил ничего спиртного.

Ибрагим улыбнулся.

— Вы знаете, что мне это запрещено.

— Но распространяется ли этот запрет и на меня? — Инженер улыбнулся. — В конце концов, я неверный.

Госн от души расхохотался.

— Действительно, вы правы. Хорошо, я поговорю с Гюнтером.

— Спасибо. Завтра начинаем работать с плутонием.

— Неужели на это потребуется столько времени?

— На плутоний и на изготовление взрывных блоков. Наша работа идет точно по расписанию.

— Очень хорошо. Мне важно знать, что график не нарушается. — Начало операции было намечено на 12 января.

* * *

И так, с кем в КГБ у нас хорошие отношения? — задал себе вопрос Райан, когда вернулся в свой кабинет. Самым трудным в проверке сообщения Спинакера было то, что значительная часть сотрудников Комитета государственной безопасности — может быть, почти все — оставались лояльными по отношению к Нармонову. К числу тех, кто мог занимать противоположную позицию, принадлежали сотрудники Второго главного управления, занимающегося проблемами внутренней безопасности. А вот Первое главное управление — его также называли зарубежным — без сомнения, сохраняло лояльность к своему президенту, особенно теперь, когда во главе ПГУ стоял Головко, первый заместитель председателя КГБ, строго следящий за тем, что происходит внутри этого самого крупного из управлений. Головко был профессионалом и не проявлял интереса к политике. На мгновение в голову Джеку пришла дикая мысль, что прямой телефонный звонок мог бы… нет, придется организовать встречу… но где?

Нет, это слишком опасно.

— Вызывали? — В дверь Райана просунулась голова Гудли. Райан жестом пригласил его войти.

— Хотите продвинуться по службе?

— Каким образом?

— По распоряжению президента Соединенных Штатов вас допустили к работе, к которой вы, по моему мнению, не готовы. — Райан передал ему сообщение Спинакера. — Читайте.

— Почему я, и почему вы сказали…

— Я также сообщил президенту, что вы сумели вовремя предсказать распад Варшавского Договора. Между прочим, ваша статья оказалась более точной, чем наши оценки.

— Вы не обидитесь, если я честно скажу, что вы — самый странный человек, с кем мне приходилось работать?

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Джек.

— Я вам не нравлюсь, но вы тем не менее хвалите мою работу.

Райан откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

— Бен, хотите верьте — хотите нет, я не всегда бываю прав. Мне приходится совершать ошибки Иногда не просто ошибки, а чудовищные промахи, но у меня достаточно ума, чтобы понимать это, а раз я умен, то ищу людей с иными точками зрения, которые по зрелом размышлении встанут на мою сторону. Между прочим, эго полезная привычка. Я научился этому от адмирала Грира. Если вы, доктор Гудли, хотите вынести отсюда что-то полезное, овладейте ею. Промахов мы не можем себе здесь позволить. Они все равно происходят, но мы все-таки не можем себе их позволить. Доклад, написанный вами в школе Кеннеди, оказался лучше моего. Теоретически возможно, что наступит день, когда вы опять окажетесь правы, а я — нет. Справедливо?

— Да, сэр, — ответил Гудли, удивленный словами Райана. Разумеется, когда Райан ошибется, он, Гудли, будет прав. Именно поэтому он здесь.

— Садитесь и читайте.

— Не будете возражать, если я закурю?

Райан посмотрел на молодого ученого.

— Так вы курите?

— Два года назад бросил, но после прихода сюда…

— Кончайте с этой привычкой, но прежде, чем кончите, дайте закурить.

Они закурили. Затягиваясь табачным дымом, Гудли читал сообщение из Москвы, а Райан следил за его глазами. Президентский стипендиат поднял голову.

— Господи милостивый!

— Отличная первая реакция. Итак, что вы думаете?

— Такое возможно.

— Я уже сказал это президенту час назад, — покачал головой Райан. — Я не был уверен в надежности информации, но решил, что лучше поставить его в известность.

— Что от меня требуется?

— Мне хотелось бы поработать с этим сообщением. Русский отдел разведывательного управления будет заниматься им пару дней. Давайте и мы с вами проведем независимый анализ, но с иных позиций.

— Каким образом?

— А вот таким. Вы считаете, что это возможно, а у меня — сомнения. Поэтому вы будете искать причины, по которым сообщению доверять нельзя, а я постараюсь доказать обратное. — Джек сделал паузу. — Разведывательное управление подойдет к этому вопросу проторенным путем. Для того чтобы отвлечься и проявить гибкость, у них слишком косный ум. Мне это не подходит.

— Но вы хотите от меня…

— Я хочу, чтобы вы напрягли свой мозг. Мне кажется, что вы умный человек, Бен. Докажите мне это. Между прочим, таков мой приказ.

Гудли задумался. Он не привык получать или давать приказы.

— Не уверен, что сумею с этим справиться.

— Почему?

— Это противоречит моим воззрениям. Я смотрю на вещи по-иному, я считаю…

— Ваши разногласия со мной и многими сотрудниками ЦРУ основываются на том, что, по вашему мнению, здесь царит корпоративный дух. Отчасти это верно, у нас действительно есть корпоративный ум, и в результате возникает немало недостатков. Однако не менее справедливо и то, что в вашем подходе существует много своих ошибок. Если вам удастся доказать, что вы являетесь пленником своих воззрений не в большей степени, чем я — моих, у вас может быть будущее в Лэнгли. Объективность дается нелегко, Бен, ей нужна тренировка.

Мне брошен очень умный вызов, подумал Гудли. И тут он вдруг подумал, а не ошибся ли он в оценке заместителя директора ЦРУ?

* * *

— По-твоему, Расселл согласится оказать нам помощь?

— Да, Исмаил, согласится, — ответил Бок, держа в руке банку пива. Он достал ящик хорошего импортного пива для Фромма и оставил несколько банок себе. — У него создалось впечатление, будто мы собираемся взорвать обычную мощную бомбу, чтобы нарушить телетрансляцию матча.

— Неплохая мысль, однако недостаточно глубокая, — заметил Куати. Ему тоже хотелось пива, но он знал, что не может попросить об этом. К тому же, попытался он убедить себя, пиво может дурно повлиять на его желудок, а у него вот уже три дня как уменьшились боли.

— Его взгляды ограничены тактическими деталями, это верно. Но здесь он весьма полезен. Во время проведения той фазы операции его помощь будет неоценима.

— Фромм отлично выполняет свои обязанности.

— Я так и предполагал. Жаль, что он не доживет до момента, чтобы убедиться в торжестве своих усилий. С операторами поступим так же?

— К сожалению, у нас нет иного выхода. — Куати нахмурился. Он привык к виду крови, но не любил убивать без крайней необходимости. И раньше ему приходилось убивать из соображений безопасности, хотя не столько. Похоже, это становится привычкой. Но стоит ли беспокоиться из-за нескольких человек, спросил он себя, когда ты собираешься убить так много?

— Ты принял меры на случай неудачи или обнаружения? — спросил Бок.

— Да, конечно. — На лице Куати появилась хитрая улыбка, и он объяснил Боку свой замысел.

— Весьма остроумное решение. Важно быть наготове, что бы ни случилось.

— Я так и думал, что тебе понравится.

21. Соединяемость

Понадобились две недели, но наконец поступил благоприятный ответ. Офицеру КГБ, работающему по заданиям ЦРУ, удалось разнюхать, что проводится какая-то операция, связанная с ядерным оружием в Германии. Руководство ею ведется из московского центра. Операцию контролирует сам Головко. Сотрудники берлинского отделения КГБ в полном неведении.

— Ну? — спросил Райан у Гудли. — Как ваше мнение?

— Подкрепляет сообщение Спинакера. Если слухи о скрытом реестре тактического ядерного оружия верны, то это несомненно как-то связано с выводом их войск, развернутых в Германии. Во время перевозок постоянно теряются вещи. Когда я сам переселялся в Вашингтон, у меня пропали два ящика с книгами.

— Мне хотелось бы верить, что при перевозке ядерного оружия проявляется больше внимания, чем во время транспортировки книг, — сухо произнес Райан, подумав, что Гудли надо еще учиться и учиться. — Что дальше?

— Я искал информацию для опровержения точки зрения Спинакера. Советы объясняют свое отставание в демонтаже ракет СС-18 тем, что построенный ими завод не справляется с заданием. Наши инспекторы на местах не в состоянии решить, соответствует это действительности или нет, — это техническая проблема. Мне трудно поверить, что русские, которые построили этот завод, — они ведь, черт побери, производили баллистические ракеты СС-18 в течение длительного времени — не сумели спроектировать его так, чтобы завод был в состоянии демонтировать ракеты по графику, с соблюдением правил безопасности. Русские утверждают, что проблема связана с топливом и формулировкой договора. СС-18 используют жидкое топливо, а корпусы ракет находятся под давлением — давлением, необходимым для сохранения жесткости ракеты. Они могут откачать топливо из баков прямо в шахтах запуска, однако затем ракеты нельзя извлечь оттуда, не повредив корпуса, а договор требует, чтобы ракеты были доставлены на завод для их демонтажа в исправном виде. Но на заводе нет приспособления для откачки и хранения топлива, утверждают они. Что-то связанное с ошибкой при проектировании и вредом, который будет нанесен экологии. По их словам, ракетное топливо опасно в обращении и ядовито, и нужно принимать строгие меры предосторожности, чтобы не причинить вреда людям, а завод находится в трех километрах от города и тому подобное. — Гудли помолчал. — Объяснение звучит правдоподобно, хотя возникают сомнения: неужели можно допускать подобные ошибки.

— Это — структурная проблема русской экономики, — объяснил Райан. — Им трудно строить заводы далеко от населенных пунктов, потому что у населения просто очень мало личных автомобилей и доставлять рабочих на заводы там труднее, чем здесь.

Именно такие с виду незначительные детали сводят с ума наших аналитиков и мешают понять русских.

— Но, с другой стороны, они могут указать на такую ошибку — несомненно важную — и пытаться объяснить ею все остальное.

— Очень хорошо, Бен, — заметил Райан, — ты начинаешь мыслить, как настоящий разведчик.

— Здесь могут работать только помешанные.

— Между прочим, ракетное топливо — это действительно неприятная штука. Едкая, токсичная, вызывающая химические реакции и коррозию материалов. Вы знакомы с проблемами, которые возникали у нас с ракетами Титан-II?

— Нет, — признался Гудли.

— Их обслуживание было связано с массой трудностей. Приходилось принимать множество предосторожностей, и, несмотря на них, периодически возникали утечки. В результате начиналась коррозия корпуса, страдали специалисты…

— Значит, теперь наши позиции изменились? Вы считаете, что русские говорят правду? — с улыбкой произнес Гудли. Райан улыбнулся и закрыл глаза.

— Не знаю.

— Нам нужны более убедительные данные, иначе как мы выясним действительное положение вещей.

— Да, конечно, я сам когда-то придерживался такой же точки зрения. От нас ожидают, что мы знаем абсолютно все относительно каждой скалы, лужи и любого человека в мире. — Райан открыл глаза. — Это не так. Никогда так не было и никогда не будет. Я разочаровал вас, правда? Всезнающее ЦРУ. Перед нами сейчас более или менее важный вопрос, и в нашем распоряжении всего лишь вероятности, а не надежные сведения, в которых можно быть уверенным. Каким образом будет президент принимать решения, если мы не можем предоставить ему факты вместо возможно обоснованных догадок? Я говорил это не раз — и даже заявлял наверх в письменном виде. Большей частью мы выдаем официальные догадки. Понимаете, мне неловко посылать что-то вроде этого. — Взгляд Джека опустился на папку с докладом разведывательного управления. Специалисты их русского отдела работали с полученной информацией неделю и пришли к заключению, что сообщение Спинакера, похоже, соответствует действительности, но может представлять собой и не правильное толкование.

Джек снова закрыл глаза, надеясь, что это ослабит головную боль.

— Это наша структурная проблема. Мы взвешиваем различные вероятности. Если выразить четкую точку зрения, можно ошибиться. Это немалый риск. И что дальше? Люди запоминают твои ошибки куда прочнее, чем правильные выводы. Отсюда тенденция включать в доклад все возможности. Это даже справедливо и честно с интеллектуальной точки зрения. Помогает увернуться от ответственности. Плохо лишь одно — люди не получают того, что, по их мнению, им нужно. Те, кто пользуется нашими материалами, часто не нуждаются в определенных точках зрения, им нужны вероятности, вот только они этого не подозревают. Это сводит с ума, Бен. Чиновники за пределами нашего управления требуют сведений, которые мы не в состоянии представить, а чиновники внутри Лэнгли отказываются брать на себя ответственность подобно всем остальным. Так что добро пожаловать в реальный разведывательный мир.

— Мне никогда не приходило в голову, что вы — циник.

— Я не циник, я — реалист. Есть вещи, которые мы знаем. Другие — нам неизвестны. Люди ведь не роботы. Они всего лишь ищут ответы на вопросы и находят вместо них новые загадки. В Лэнгли немало умелых специалистов, способных неординарно мыслить, однако бюрократия гасит мнение тех, кто выражает точку зрения, а ведь факты чаще всего обнаруживаются отдельными личностями, а не комитетами.

Раздался стук в дверь.

— Войдите!

— Доктор Райан, ваша секретарь куда-то вышла…

— Она опоздала на обеденный перерыв и пошла перекусить.

— У меня есть для вас документ. — Мужчина вручил ему пакет. Райан расписался в получении, и рассыльный вышел.

— Добрая старая «Ниппон эрлайнс». — Райан вскрыл конверт. Внутри находилось еще одно сообщение от Ниитаки. Джек взглянул на письмо и вдруг выпрямился, словно по нему пробежал ток.

— Господи!

— Новые проблемы? — спросил Гудли.

— К этому у вас нет допуска.

* * *

— Что у вас? — спросил Нармонов.

Головко колебался. Он чувствовал себя гонцом, которому предстоит сообщить о крупной победе с неприятными последствиями.

— Долгое время мы пытались найти ключ к американским системам шифровки. У нас были успехи, особенно в поисках ключа к дипломатическим шифровальным кодам. Вот шифротелеграмма, посланная из Вашингтона в несколько посольств США. Нам удалось расшифровать все ее содержание.

— Ну и что?

* * *

— Кто послал эту шифровку?

— Послушай, Джек, — ответил Кабот, — Лиз Эллиот очень серьезно отнеслась к сообщению Спинакера и запросила мнение департамента.

— Ну что ж, это просто великолепно. Теперь нам известно, что КГБ сумел расшифровать наш дипломатический код. Ниитака прочитал ту же самую шифровку, что и наш посол. Теперь Нармонов знает, что нас так беспокоит.

— По мнению Белого дома, это не так уж плохо. Неужели такая катастрофа в том, что он поймет причину нашего беспокойства? — спросил директор ЦРУ.

— Если вам требуется короткий ответ — да, это катастрофа. Вы отдаете себе отчет, сэр, что я ничего не знал о посланной Эллиот шифровке и теперь она у меня в руках? Я получил ее текст от офицера КГБ в Токио. Бог мой, неужели мы послали аналогичный запрос и в Верхнюю Вольту?

— И это полное содержание шифровки?

— Хотите проверить качество перевода? — ядовито поинтересовался Джек.

— Отправляйтесь к Олсону.

— Выезжаю.

Через сорок минут Райан и Кларк вошли в приемную генерал-лейтенанта Роналда Олсона, директора Агентства национальной безопасности. Оно находилось в Форт-Мид, штат Мэриленд, между Вашингтоном и Балтимором, и здесь господствовала тюремная атмосфера Алькатраса — правда, без великолепного вида на залив Сан-Франциско. Основное здание АНБ было окружено двойным забором, причем между первым и вторым ограждением по ночам выпускали сторожевых собак. Такого не было даже у ЦРУ, там считали это излишне театральным. Это подтверждало манию стремления к безопасности. АНБ занималось работой по созданию шифров и поисками ключей к шифрам противника, здесь перехватывали и старались понять малейший электронный писк, издаваемый на планете. Райан оставил своего шофера в приемной, где тот взялся за «Ньюсуик», а сам вошел в кабинет директора этой организации на верхнем этаже огромного здания, по размерам в несколько раз превышающего ЦРУ.

— Рон, у тебя крупные неприятности.

— А именно?

Джек передал генералу сообщение Ниитаки.

— Я предупреждал об этом.

— Когда была послана эта шифровка?

— Семьдесят два часа назад.

— Из Вашингтона, верно?

— Совершенно точно. А в Москве ее уже читали спустя восемь часов.

— Это значит, что кто-то в государственном департаменте переправил ее русским, а их посольство послало ее в Москву по системе спутниковой связи, — заметил Олсон. — Или источником утечки является шифровальщик, а может быть, один из пятидесяти американских дипломатов в Москве…

— А вдруг им удалось разгадать всю систему кодирования?

— «Страйп» не поддается расшифровке, Джек.

— Рон, почему вы просто не расширили систему «Тэпданс»?

— Обеспечь мне финансирование, и я так и сделаю.

— Этот агент предупреждал нас и раньше, что им удалось подобрать ключ к нашим шифровальным системам. Русские читают нашу почту, а это достаточно убедительное доказательство.

Генерал отказывался уступить.

— Такое можно толковать как угодно. Ты не можешь не знать этого.

— Как бы то ни было, наш агент настаивает, что ему нужно личное заверение нашего директора о том, что мы никогда, ни при каких условиях не будем передавать его материалы по линиям связи. В качестве доказательства убедительности его требования он послал нам — немало рискуя — эту информацию. — Джек сделал паузу. — Сколько человек пользуется этой системой?

— «Страйп» выделен исключительно для нужд департамента. Аналогичные системы используются Министерством обороны. Примерно те же шифровальные аппараты, слегка видоизмененная система ввода данных. Особенно это пришлось по вкусу военно-морскому флоту. Ею легко пользоваться, — заметил Олсон.

— Генерал, мы прибегнули к комбинации технологии случайного алгоритма и одноразового блокнота уже три года назад. В своем первом варианте, «Тэпданс», мы пользовались аудиокассетами. Сейчас переходим на лазерные диски. Надежно и легко в использовании. Через пару недель наши системы будут готовы к работе.

— И ты хочешь, чтобы мы скопировали это?

— Мне кажется целесообразным. — Пожал плечами Райан.

— А ты знаешь, что скажут мои люди, если мы попытаемся заимствовать систему шифрования, взятую у ЦРУ?

— Черт побери, Рон! Да ведь мы украли эту идею у вас! Неужели ты этого не помнишь?

— Джек, сейчас мы тоже работаем над чем-то иным, системой кодирования, легкой в употреблении и еще более надежной. Возникли некоторые проблемы, но мои технические специалисты почти готовы к испытанию.

Почти готовы, подумал Райан. Это может значить что угодно — от трех месяцев до трех лет.

— Генерал, я вынужден сделать официальное предостережение. В нашем распоряжении имеется информация, что ваши каналы связи читаются русскими.

— И что последует дальше?

— Я сообщу об этом конгрессу, а также президенту.

— Мне представляется гораздо более вероятным, что утечка информации идет от кого-то в государственном департаменте. Или вы стали жертвой дезинформации. Что за сведения дает этот агент? — спросил директор АНБ.

— Мы получаем от него очень важную информацию — о наших отношениях с Японией.

— Но в ней не содержится ничего о Советском Союзе?

Джек заколебался, прежде чем ответить на вопрос, однако сомневаться в лояльности Олсона не приходилось, как и в его уме.

— Ты прав, Рон.

— И все-таки ты настаиваешь, более того — уверен, — что это не дезинформация? Повторяю — ты уверен?

— Рон, ты не можешь не знать, что в нашем деле нельзя быть уверенным в чем-то.

— Прежде чем обратиться с запросом насчет ассигнования двухсот миллионов долларов, мне понадобится что-то более убедительное. Такое случалось раньше, и мы тоже поступали похожим образом — если у противника такой шифр, что мы не могли подобрать к нему ключ, проводили операцию, чтобы заставить их сменить систему. Сделать вид, что мы читаем их материалы.

— Пятьдесят лет назад это могло пройти, но не сейчас.

— Повторяю, Джек, мне нужны более убедительные доказательства, прежде чем я отправлюсь к Тренту. Мы не можем так же быстро создать шифровальную систему, как это сделали вы с «Меркурием». Да одних аппаратов кодирования потребуются тысячи! Обслуживать все это сложно и невероятно дорого. Перед тем как идти с протянутой рукой, я нуждаюсь в надежной информации.

— Согласен, генерал, согласен. Я высказал свою точку зрения.

— Обещаю, что мы займемся этим, Джек. У меня есть специальная группа экспертов, и они займутся выяснением обстоятельств с завтрашнего утра. Спасибо за то, что приехал. Понимаю твою озабоченность. Мы ведь по-прежнему друзья, правда?

— Извини, Рон, за несдержанность. Устаю от работы. Ее слишком много.

— Ты выглядишь усталым, Джек. Может быть, нужно отдохнуть?

— Это мне все советуют.

* * *

Из АНБ Райан отправился в ФБР.

— Да, я уже слышал о происшедшем, — заметил Дэн Мюррей. — По-твоему, это серьезная угроза?

— Мне так кажется. Рон Олсон придерживается иной точки зрения.

Джеку не нужно было ничего объяснять. Из числа самых страшных неприятностей — за исключением войны — худшим были нарушенные каналы связи, к которым противник сумел подобрать ключ. Буквально все зависело от надежных способов передачи информации из одного места в другое. Известны случаи, когда войны проигрывались из-за того, что противнику удавалось расшифровать одно-единственное сообщение. Одно из крупнейших достижений американской дипломатии, Вашингтонский морской договор, был прямым результатом того, что Государственный департамент читал все шифровки, которыми обменивались дипломаты, принимавшие участие в переговорах, со своими правительствами. Правительство, не умеющее хранить секреты, не может функционировать.

— Ну что же, у нас были Уолкеры, Пелтон, да и немало других… — напомнил Мюррей. КГБ вообще на удивление успешно вербовал сотрудников американских агентств, связанных с передачей секретных материалов. Шифровальщики, занимающие наиболее уязвимые должности в посольствах, получали очень низкое жалование и числились «конторскими служащими», даже не техниками. Многим это не нравилось, а некоторые были возмущены до такой степени, что решали подзаработать на стороне исходя из своих специальных знаний. В конце концов они понимали, что разведывательные агентства оплачивают их услуги, очень дешево (за исключением ЦРУ, где изменникам платили исключительно щедро), но прозрение наступало слишком поздно и повернуть назад было нельзя. От Уолкера русские узнали конструкцию американских шифровальных аппаратов и систему ввода информации. За прошедшие десять лет основы шифровальных аппаратов изменились мало. Новейшая технология сделала их более совершенными и куда более надежными, чем были их предки, работавшие на принципе шагового искателя и контактного диска, однако все они основывались на математической теории сложности, разработанной инженерами-телефонистами шестьдесят лет назад для предсказания функционирования больших коммутационных систем. А в распоряжении русских имелись лучшие специалисты в области теоретической математики в мире. По мнению многих, понимание устройства шифровальных машин может позволить талантливому математику разгадать всю систему кодирования. Может быть, какой-нибудь неизвестный русский математик сумел сделать открытие в шифровальной теории? Если так, то…

— Нужно исходить из того, что есть и другие, которых нам не удалось поймать. Прибавь к этому их технический опыт и знания, и станет понятно, что у меня есть все основания для беспокойства.

— Слава Богу, это не затрагивает непосредственно Федеральное бюро расследований. — Большинство кодированных линий связи ФБР имели в своей основе голосовые каналы, и, несмотря на то что в их тайну можно было проникнуть, полученная информация слишком зависела от времени, то есть с его течением ценность сведений быстро исчезала. Кроме того, подобрать к ним ключ было трудно еще и по той причине, что агенты ФБР пользовались условными именами и слэнгом, что в значительной степени мешало понять смысл переговоров. Вдобавок у противника были трудности, связанные с тем, что подслушивать каналы, работающие в реальном времени, нелегко из-за ограниченных возможностей.

— Ты не мог бы послать своих людей и выяснить что-нибудь?

— Да, конечно. Ты действительно намерен обратиться наверх по этому вопросу?

— Думаю, у меня нет другого выхода, Дэн.

— Против тебя выступят чиновники пары влиятельных департаментов.

Райан прислонился плечом к притолоке.

— Зато я защищаю справедливое дело, правда?

— Опыт так ничему тебя и не научил. — Мюррей покачал головой и засмеялся.

* * *

— Эти проклятые американцы! — в ярости воскликнул Нармонов.

— Что случилось, Андрей Ильич?

— Вы представляете, Олег Кириллович, что такое иметь дело с иностранной державой, которую не покидают подозрения?

— Пока нет, — ответил Кадышев. — Мне приходится иметь дело всего лишь с внутренними политиками, без конца подозревающими меня в чем-то.

Устранение Политбюро привело и к ряду затруднений. Одним из них оказалось исчезновение переходного периода, который позволил бы подающим надежды советским политическим деятелям познакомиться с международными аспектами управления государством. Теперь они находились в таком же положении, как и американцы. Этого, напомнил себе Кадышев, не следует забывать.

— Итак, какие неприятности постигли нас теперь?

— Но это следует хранить в полной тайне, мой молодой друг.

— Разумеется.

— Американцы разослали по своим посольствам меморандум, в котором стараются осторожно выяснить, насколько я уязвим в политическом отношении.

— Вот как? — Кадышев позволил себе отреагировать на это сообщение единственной фразой. Его мгновенно поразила двусмысленность возникшей ситуации. Значит, сообщение оказало должное воздействие на американское правительство, однако о нем стало известно Нармонову, и потому КГБ может напасть на его след — след американского агента. Как интересно! — пронеслось у него в голове. Теперь его маневры — ходы в настоящей азартной игре, причем как проигрыш в ней, так и выигрыш могли повлечь за собой колоссальные последствия. Но этого следовало ожидать, верно? Ведь на карту поставлена не месячная зарплата — нечто куда более серьезное.

— Откуда нам это известно? — спросил он после минутной задумчивости.

— Об этом я не имею права говорить.

— Понятно. — Черт побери! Впрочем, он доверяет мне — если только это не хитрый замысел Андрея Ильича. — Но мы можем быть уверены в этом?

— Да, вполне.

— Я могу чем-то помочь?

— Я ценю твою помощь, Олег. И сейчас прошу помочь мне снова.

— Мне понятно, конечно, что это немаловажно, но какое это имеет отношение к нашей внутренней политике?

— Ты ведь знаешь, в чем причина.

— Да, пожалуй.

— Мне нужна твоя помощь, — повторил Нармонов.

— Я должен обсудить это со своими коллегами.

— Только побыстрее, пожалуйста.

— Хорошо. — Кадышев вышел из кабинета президента и направился к своей машине. Он не пользовался услугами шофера и водил машину сам, что было необычно для видного политического деятеля в СССР. Но теперь все изменилось. Даже видные политические деятели должны демонстрировать теперь, что они принадлежат народу, ничем не выделяются из его рядов. Исчезли центральные полосы на широких улицах Москвы, по которым раньше проносились лимузины высокопоставленных чиновников, а вместе с ними и другие льготы. Жаль, конечно, подумал Кадышев, но без других перемен, сделавших это необходимым, он все еще оставался бы рядовым деятелем в далекой области, а отнюдь не лидером крупной фракции на Съезде народных депутатов. Поэтому он с готовностью отказался от дачи в лесу к востоку от Москвы, от роскошной квартиры и сделанного по заказу, вручную собранного лимузина с шофером, а также от всех остальных благ, прежде полагавшихся правителям этой огромной и несчастной страны. Он поехал к зданию, где размещалась штаб-квартира его фракции. По крайней мере там у него было собственное место, выделенное для стоянки его автомобиля. Войдя в кабинет, он закрыл дверь и напечатал на своей пишущей машинке короткое письмо. Положив письмо в карман, он направился к огромному зданию Дворца съездов. В раздевалке он снял пальто и передал его гардеробщице. Она взяла пальто и вручила ему номерок. Он вежливо поблагодарил. По пути к стойке, где находился крючок с номером Кадышева, гардеробщица вынула записку из кармана пальто и сунула ее в карман собственной куртки. Через четыре часа записка оказалась в американском посольстве.

* * *

— Приступ паники? — спросил Феллоуз.

— Можно назвать и так, джентльмены, — ответил Райан.

— Расскажите, — произнес Трент, поднимая стакан чая.

— У нас есть сведения, указывающие на то, что противник подобрал ключ к нашим каналам связи.

— Опять? — Трент поднял взгляд к небу.

— Прекрати, Эл, мы слышали такое не раз, — проворчал Феллоуз. — Подробности, Джек, подробности.

Райан рассказал о случившемся.

— Каково мнение Белого дома?

— Еще не знаю. После разговора с вами пойду туда. Откровенно говоря, сначала мне хотелось бы обсудить эту проблему с вами. Кроме того, мне все равно нужно было зайти сюда. — Джек описал сообщение Спинакера, в котором говорилось о стоящих перед Нармоновым проблемах.

— Когда прибыло это сообщение?

— Две недели назад…

— Тогда почему никто не известил нас об этом? — потребовал ответа Трент.

— Потому что мы бегали по кругу, пытаясь проверить содержащуюся в нем информацию, — ответил Джек.

— Ну и что?

— Эл, нам не удалось получить прямых доказательств. Есть намеки на то, что в КГБ проводится какая-то операция. Нечто очень секретное, связанное с пропавшим в Германии тактическим ядерным оружием.

— Святой Боже! — воскликнул Феллоуз. — Что ты имеешь в виду, говоря о «пропавшем» ядерном оружии?

— Подробности нам неизвестны. Если это связано со Спинакером, ну что ж, тогда не исключено, что в Советской Армии кто-то проявил незаурядное воображение при подсчете числа ядерных боеголовок.

— Твоя точка зрения?

— Не знаю, парни, честное слово, не знаю! Наши аналитики разделились на две равные части — те из них, кто осмелился высказать свое мнение.

— Нам известно, что их армия недовольна происходящими событиями, — задумчиво произнес Феллоуз. — Сокращение ассигнований, падающий престиж, утрата воинских частей и местрасквартирования… но чтобы военные оказались недовольными до такой степени?

— Действительно, радостная мысль, — кивнул Трент. — Борьба за власть в стране, переполненной ядерными боеголовками… Насколько надежен этот Спинакер?

— Это наш агент, на которого мы вполне полагаемся. Работает на нас уже пять лет, и его сообщения всегда подтверждаются.

— Член их парламента, правда? — спросил Феллоуз.

— Да.

— Очевидно, играет там видную роль, раз сумел раздобыть такие сведения… Не беспокойся, ни один из нас не интересуется его именем, — прибавил Феллоуз.

Трент кивнул.

— Наверно, кто-то из тех, с кем мы встречались. — Молодец, Эл, точно в цель, подумал Джек, но промолчал. — Значит, в ЦРУ относятся к этому серьезно?

— Да, и делаем все возможное, чтобы подтвердить полученную информацию.

— Есть что-нибудь новое по Ниитаке? — спросил Трент.

— Сэр, я…

— Мне сообщили в Белом доме, что это связано с Мексикой, — продолжал Трент. — Судя по всему, президенту понадобилась моя поддержка по какому-то вопросу. Так что тебе дали разрешение рассказать нам. Честное слово, Джек, президент дает такое право.

Вообще-то это было нарушением правил, но Райан знал, что Трент никогда не нарушает данное им слово. Он рассказал о сообщении, полученном из Японии.

— Маленькие желтые мерзавцы! — выдохнул Трент с негодованием. — Ты знаешь, сколько голосов я потерял, оказав поддержку этому торговому договору? А теперь они собираются нарушить его! Ты утверждаешь, что нас снова пытаются обмануть?

— Нельзя исключить такую возможность.

— Какова твоя позиция, Сэм? Фермеры в твоем избирательном округе пользуются всеми этими сельскохозяйственными химикалиями. Наверно, это обходится им недешево.

— Эл, свобода торговли — важный принцип демократии, — заметил Феллоуз.

— Но и нарушать данное слово тоже недемократично!

— Против этого трудно спорить. — Феллоуз начал подсчитывать, сколько фермеров в его округе потеряют деньги из-за провала сделки, за которую он ратовал в конгрессе. — Насколько это достоверно?

— Мы еще не уверены.

— Может быть, установить аппараты подслушивания в его самолете? — с усмешкой предложил Трент. — Если нам удастся подтвердить это, мне так хотелось бы лично наблюдать, как Фаулер пнет его в задницу! Черт бы их побрал! Ведь я потерял из-за этого столько голосов! — Тот факт, что результат голосования в его избирательном округе был 58 к 42, не имел сейчас прямого отношения к делу. — Значит, президент хочет, чтобы мы поддержали его в этом вопросе. Будут ли возражения с вашей стороны, Сэм?

— Думаю, нет.

— Мне бы не хотелось оказаться втянутым в политическую сторону этого вопроса, джентльмены. Ведь я — всего лишь курьер.

— Джек Райан, последний из девственников. — Трент засмеялся. — Отличный доклад, Джек, спасибо, что поставил нас в известность. Если президент захочет, чтобы мы дали согласие на расширение новой программы «Тэпданс», дай нам знать.

— Он даже не попытается, — заметил Феллоуз. — Для этого потребуется от двухсот до трехсот миллионов, а с деньгами сейчас туго. Перед тем как дать согласие, мне все-таки хочется получить более надежные сведения. Слишком много средств уже провалилось в эти черные дыры.

— Все, что я могу сказать, джентльмены, — ситуация, по моему мнению, очень серьезна. Таково же мнение ФБР.

— А какова точка зрения Рона Олсона? — спросил Трент.

— Он собирается отстаивать свои шифровальные системы до последнего.

— Твое предложение будет принято намного легче, если он обратится с таким запросом, — напомнил Райану Феллоуз.

— Я знаю. По крайней мере наша система будет готова к эксплуатации через три недели. Мы уже начали производство первой партии лазерных дисков и проводим предварительные испытания.

— Каким образом?

— С помощью компьютера ищем признаки нарушения случайных алгоритмов. Работаем на большом компьютере «Крей-УМР». Привлекли консультанта из лаборатории искусственного интеллекта Массачусетского технологического института. Он разрабатывает новый тип испытательной программы. Через неделю — или дней десять — нам станет известно, оправдывает ли эта система наши ожидания. После этого начнем рассылать оборудование.

— Я все-таки надеюсь, Джек, что ты ошибся в своих предположениях, — сказал Трент, когда беседа закончилась.

— Я тоже, но инстинктивно чувствую, что прав.

* * *

— И сколько будет стоить новая система? — спросил Фаулер во время обеда.

— Судя по тому, что мне сообщили, по-видимому, от двухсот до трехсот миллионов долларов.

— Это исключено. У нас и так дефицит бюджета.

— Согласна с тобой, — ответила Лиз Эллиот. — Но мне хотелось сначала обсудить это. Райан настаивает на своем предложении. Олсон из Агентства национальной безопасности утверждает, что в этом нет необходимости, что системы надежны, но Райан просто обезумел от своей новой системы кодирования. Ты ведь знаешь, что у себя в ЦРУ он добился введения новой системы — даже обратился за финансированием прямо в конгресс.

— Неужели? — Фаулер поднял голову от тарелки. — Почему не по обычным каналам? С какой стати?

— Боб, он обратился по поводу новой системы кодирования для Агентства национальной безопасности к Тренту и Феллоузу еще до встречи со мной!

— Да за кого он себя принимает, черт побери!

— Я ведь предупреждала тебя. Боб.

— Все, с ним кончено, Элизабет. Кончено. Займись этим.

— Хорошо, я приму меры. Мне кажется, я знаю, как это осуществить.

* * *

Обстоятельства сделали это несложным делом. Один из следователей Эрнеста Веллингтона в течение недели вел наблюдение за магазином «7-Одиннадцать». Семейная фирма Циммеров находилась рядом с шоссе 9 между Вашингтоном и Аннаполисом, рядом с крупным жилым массивом, жители которого часто заходили в магазин. Следователь поставил свой фургон в конце улицы, так что ему было одинаково удобно следить за магазином и домом, где проживала семья, всего в пятидесяти ярдах от него. Фургон был типовым автомобилем, приспособленным для тайной слежки, какие выпускали по специальному заказу несколько фирм. Вентиляционное отверстие на крыше скрывало перископ последней модели, два окуляра которого были присоединены соответственно к телевизионной системе и фотоаппарату «Кэнон» с тридцатипятимиллиметровой пленкой. В распоряжении следователя были холодильник, полный прохладительных напитков, большой термос с кофе и туалет. Он привык к тесному пространству фургона и рассматривал его как свой личный космический корабль, оборудование которого было изготовлено на основе последних достижений технологии и ничем не уступало тому, что устанавливалось на космическом челноке по заказу НАСА.

— Наконец! — послышалось из динамика. — Объект в автомобиле сворачивает с шоссе. Прерываю слежку.

Мужчина внутри фургона взял свой микрофон.

— Понятно. Конец связи.

* * *

Кларк обратил внимание на машину типа «Меркурий» еще два дня назад. При поездках из пригородов в центр одна из проблем заключалась в том, что позади регулярно показывались одни и те же автомобили, и Кларк решил, что это всего лишь случайный спутник. «Меркурий» никогда не приближался к автомобилю Райана слишком близко и никогда не сворачивал вслед за ними с шоссе. И в этом случае, когда Кларк свернул на дорогу, ведущую к дому Циммеров, «Меркурий» проследовал дальше. Кларк переключил свое внимание на другие вещи. Он не заметил, что водитель «Меркурия» говорил в микрофон… но при использовании сотового оборудования можно говорить в противосолнечный козырек — разве современная технология не великолепна? Хороший специалист в современном автомобиле больше не привлекает внимание того, за кем он следит. Кларк подъехал к магазину «7-Одиннадцать» и остановился на стоянке, окинув взглядом все вокруг. Никаких признаков опасности. Кларк и Райан одновременно вышли из автомобиля. Пальто и пиджак Кларка были расстегнуты, чтобы он в любую минуту мог выхватить «Беретту» десятимиллиметрового калибра из кобуры на правом бедре. Солнце садилось, освещая западный горизонт дивным сиянием. Было необычно тепло — только и ходить в рубашке с короткими рукавами, — и он пожалел, что надел пальто. Погода в округе Колумбия была такой же предсказуемо непредсказуемой, как и в других частях мира.

— Здравствуйте, доктор Райан, — поздоровался один из детей Кэрол Циммер. — Мама у себя дома.

— Спасибо. — Райан вышел из магазина и направился по дорожке, выложенной каменными плитами, к дому Циммеров. Он заметил Кэрол с младшей дочкой позади дома, возле качелей. Кларк шел следом, как всегда наготове, все время оглядываясь по сторонам, — но вокруг все было спокойно, ничего, кроме все еще зеленых лужаек, стоящих автомобилей и мальчишек, что играли в футбол. Такая умеренная погода в начале декабря беспокоила Кларка. По его мнению, это было знамением холодной зимы.

— Привет, Кэрол! — произнес Джек. Миссис Циммер не сводила глаз со своего младшего ребенка на качелях.

— Здравствуйте, доктор Райан. Вам нравятся новые качели?

Джек кивнул, испытывая чувство вины. Он не помог Кэрол собрать качели, хотя считал себя специалистом по сборке игрушек.

Он наклонился к девчушке.

— Как поживает наша крошечная свинка?

— Пусть качается, — сказала Кэрол. — Ей не выбраться отсюда, а сейчас время ужина. Вы нам поможете?

— А как поживают все остальные?

— Питера приняли в колледж и будут выплачивать стипендию! В Массачусетский технологический!

— Великолепно! — Джек обнял ее за плечи и поцеловал в щеку. Как это говорится в старой шутке? Врачу — пять, а адвокату — три? Боже, как гордился бы Бак своими детьми! Их стремление к образованию было чем-то большим, чем обычная азиатская страсть к учебе, нечто схожее с тем, что оказало такую помощь американцам еврейского происхождения. Если появляется возможность — хватай ее за горло. Джек наклонился к самой младшей из семьи Циммер, которая протягивала руки к дяде Джеку.

— Иди сюда, Джеки. — Он взял девочку на руки и получил поцелуй. В это мгновение раздался шум, и Райан оглянулся.

* * *

Вот оно! Трюк был простым, однако на него неизменно попадались. Даже если вы и ждете чего-то похожего, вряд ли сумеете предотвратить это. У фургона было несколько кнопок, при нажатии на которые раздавался автомобильный гудок разного тона. Человеческий мозг реагировал на сигнал автомобильного гудка как на сигнал опасности, и потому, услышав его, человек инстинктивно поднимал голову в направлении звука. Следователь нажал на ближайшую кнопку, и Райан, держа девочку на руках, разумеется, тут же повернул голову на звук. Следователь сумел сфотографировать, как Райан обнял женщину, поцелуй девочки и теперь запечатлел крупным планом Райана с девочкой на руках одновременно на высокочувствительной пленке и ленте видеомагнитофона. Как все просто. Теперь у него есть все доказательства! Поразительно, что мужчина, имея такую прелестную жену, ищет развлечения на стороне. Но что поделаешь, такова жизнь. И телохранитель из ЦРУ наготове, чтобы никто им не помешал. И ребенок тут. Ну и кретин, подумал следователь, прислушиваясь к шуму мотора, перематывающего пленку в камере.

— Теперь вы обязательно останетесь на ужин! Обязательно! Мы отпразднуем стипендию Питера.

— От такого нельзя отказаться, док, — заметил Кларк.

— Спасибо, Кэрол. — Джек пошел к дому с Жакелин Терезой Циммер на руках. Ни он, ни Кларк не обратили внимания на то, что фургон, стоявший в пятидесяти ярдах, спустя несколько минут отъехал от обочины.

* * *

Это была самая деликатная операция. Плутоний поместили в керамические плавильные тигли из сульфида церия. Затем тигли отнесли в электрическую печь. Фромм закрыл дверцу на запор. Вакуум-насос откачал воздух, и внутрь печи пустили аргон.

— В воздухе содержится кислород, — объяснил Фромм. — А аргон инертен. Мы не можем рисковать. Плутоний в высшей степени склонен к химическим реакциям и способен к самовоспламенению. Керамические тигли не реагируют на контакт с другими химическими веществами и инертны, как и аргон. Мы плавим плутоний в нескольких тиглях, чтобы избежать опасности создания критической массы и начала преждевременной цепной реакции.

— Фазовые трансформации? — спросил Госн.

— Совершенно верно.

— Сколько потребуется времени? — Этот вопрос задал Куати.

— Два часа. Здесь мы не будем спешить. После удаления из печи тигли будут, разумеется, закрыты и разливать плутоний придется тоже в инертной среде. Теперь вы понимаете, почему нам потребовалась такая печь.

— Во время разлива не возникнет опасности?

Фромм отрицательно покачал головой.

— Никакой опасности — до тех пор, пока мы соблюдаем осторожность. Конфигурация литейной формы совершенно исключает возможность образования критической массы. Я многократно проделывал эту часть операции во время имитационных упражнений. Несчастные случаи действительно происходили, но всякий раз, когда работали с более крупными количествами плутония, и еще до того, как мы поняли всю опасность обращения с ним. Нет, мы будем действовать медленно и осторожно. Словно разливаем золото, — заключил Фромм.

— А сколько уйдет на обработку?

— Три недели — и затем две недели на сборку и испытание компонентов.

— Очистка трития? — спросил Госн. Фромм наклонился и заглянул в печь.

— Я займусь этим перед самым концом проекта.

* * *

— Есть какое-нибудь сходство? — спросил следователь.

— Трудно сказать, — ответил Веллингтон.

— Как бы то ни было, малышка относится к нему с нежностью. И он — тоже. Симпатичный ребенок. Я следил за тем, как они собирали качели во время уик-энда. Между прочим, маленькую девчушку зовут Джеки — Жакелин Тереза…

— Вот как? Интересно. — Веллингтон сделал пометку.

— Так вот, малышке очень понравилось качаться.

— И к мистеру Райану она тоже тянется.

— Вы полагаете, он действительно ее отец?

— Не исключено, — ответил Веллингтон, наблюдая за изображением на экране телевизора, воспроизводимым с видеокассеты, и сравнивая его с фотографиями. — Недостает яркости.

— Я могу попросить техников усилить контрастность. А вот для видеоленты потребуется несколько дней. Придется делать это кадр за кадром.

— Да, отличная мысль. Нам нужны убедительные доказательства.

— Куда уж лучше. А что с ним будет дальше?

— Думаю, его попросят уйти с государственной службы.

— Знаете, если бы мы были частными гражданами, это можно было бы назвать шантажом, вторжением в личные дела…

— Но мы на государственной службе, и это не шантаж. У этого Райана допуск к документам исключительной важности, и теперь становится ясным, что в его личной жизни не все так гладко, как это кажется с первого взгляда.

— Значит, мы здесь совершенно ни при чем, верно?

— Совершенно точно.

22. Последствия

— Черт побери, Райан, вы не имеете права так поступать!

— Как? — спросил Райан.

— Вы обратились в конгресс, не поставив меня в известность!

— Не понимаю, о чем вы говорите. Я всего лишь высказал предположение в разговоре с Трентом и Феллоузом, что могут возникнуть неприятности. Это входит в мои обязанности.

— Но у нас нет полного подтверждения! — воскликнул директор ЦРУ.

— А разве у нас бывают сведения, полностью подтвержденные?

— Взгляните на это. — Кабот передал Джеку новую папку.

— Это сообщение от Спинакера. Почему мне не передали его?

— Читайте! — огрызнулся Кабот.

— Подтверждаю утечку информации… — Это было короткое сообщение, и Райан быстро прочитал его.

— Вот только, по его мнению, утечка информации произошла в нашем посольстве в Москве. Шифровальщик или кто-нибудь еще.

— Это всего лишь его предположение — здесь в сущности говорится об одном: он настаивает, чтобы его сообщения передавались отныне из рук в руки. Это единственное, что вытекает из его слов.

Кабот поморщился. Было очевидно, что он не уверен в себе.

— Мы так поступали и раньше.

— Да, поступали, — согласился Райан. Теперь это будет даже проще, подумал он, — между Нью-Йорком и Москвой функционирует прямая авиалиния.

— Как выглядит сейчас «крысиная линия»?

На лице Райана появилось неодобрительное выражение. Кабот любит пользоваться жаргоном ЦРУ, хотя термин «крысиная линия», означающая цепь агентов и методы, с помощью которых сообщение поступало к сотруднику ЦРУ, руководящему данным агентом, вышло из употребления.

— В данном случае все относительно просто. Кадышев оставляет свои сообщения в кармане пальто. Гардеробщица во Дворце Съездов незаметно передает их одному из наших людей. Просто и без лишних хитростей. И очень быстро. В общем-то мне эта система не нравится, но она действует.

— Значит, в настоящий момент два наших лучших агента не доверяют нашим каналам связи, а мне приходится лететь в Японию — в такую даль и лично, — чтобы встретиться с одним из них.

— В том, что агент хочет встретить одного из руководителей ЦРУ, нет ничего необычного, директор. Агенты начинают нервничать, и, когда узнают, что кто-то, занимающий высокий пост, заботится о них, это все что им нужно.

— Но мне приходится тратить на это целую неделю! — возразил Кабот.

— Вам все равно нужно отправляться в Корею во второй половине января, — напомнил Райан. — Вот и навестите нашего друга на обратном пути. Ведь он не требует, чтобы вы прилетели немедленно, просто говорит о встрече в недалеком будущем. — Райан снова обратил свое внимание на сообщение Спинакера, недоумевая, почему директор отвлекся от главного на такие мелочи. Разумеется, причина заключалась в том, что Кабот — дилетант, к тому же ленивый, — не любил отступать в споре.

Итак, в новом сообщении из Москвы говорилось, что Нармонов очень обеспокоен тем, что на Западе стало известно, до какой степени зашли его разногласия с военными и КГБ. Здесь не было ничего относительно исчезнувших ядерных боеголовок, но подробно освещалась ситуация с изменившимся положением в парламенте и шла речь о новых взаимоотношениях между парламентскими фракциями. У Райана создалось впечатление, что сообщение Кадышева составлено наспех и непродуманно. Он решил, что Мэри Пэт должна с ним ознакомиться. Из всех сотрудников ЦРУ лишь она по-настоящему понимала этого русского.

— Полагаю, вы намерены показать это президенту.

— Думаю, у меня нет другого выхода.

— Если позволите, я советовал бы, сэр, напомнить ему, что нам так и не удалось проверить сведения, переданные Кадышевым.

Кабот поднял голову и взглянул на Райана.

— Ну и что?

— Так обстоит дело, директор. Когда вы принимаете решение выбрать один-единственный источник и положиться на него, особенно если его сведения очень важны, нужно предупредить об этом.

— Я верю Кадышеву.

— А вот у меня есть сомнения.

— Русский отдел считает, что его информация соответствует действительности, — напомнил Кабот.

— Это верно, они пришли к такому заключению, но я чувствовал бы себя куда лучше, если бы у нас появилось независимое подтверждение, — ответил Райан.

— У тебя есть основания сомневаться в том, о чем он сообщает?

— Нет, ничего убедительного. Но мне кажется странным, что до сих пор нам не удалось ничего подтвердить.

— Итак, ты полагаешь, что мне нужно съездить в Белый дом, проинформировать их о новых сведениях и затем признаться, что сведения могут оказаться ошибочными? — Кабот погасил сигару — к облегчению Джека.

— Да, сэр, именно так и следует поступить.

— Нет, это не для меня!

— Но вы обязаны поступить именно так. Вам придется сделать это, потому что это правда. Таковы правила.

— Джек, мне начинает надоедать, когда я все время слышу твои наставления относительно местных правил. Ты упускаешь из виду, что я — директор ЦРУ.

— Послушай, Маркус, — начал Райан, стараясь скрыть раздражение, — этот Кадышев является источником по-настоящему важной информации, настолько важной, что если она верна, то может оказать воздействие на наши отношения с Советами. Но у нас нет подтверждения. Сведения поступили только от одного лица. А если он ошибается? Если он просто не понял чего-то? Наконец, что если он лжет?

— У нас есть основания для таких подозрений?

— Никаких оснований, директор, однако по такому важному вопросу — подумайте, следует ли оказывать влияние на политику нашего правительства, основываясь на одном сообщении от одного агента? — Джек знал, что так легче всего убедить Кабота, взывая к его разуму и осторожности.

— Я выслушал тебя, Джек. Хорошо. Меня ждет машина. Вернусь через пару часов.

Кабот снял с вешалки пальто и пошел к своему лифту. Его автомобиль ждал у подъезда. Как директора ЦРУ его сопровождали два телохранителя — один за рулем машины и другой на переднем сиденье. В остальном автомобиль директора ЦРУ подчинялся общим для всех дорожным правилам — как и машины рядовых водителей. Райан, думал Кабот, когда его автомобиль мчался по шоссе Джорджа Вашингтона, начинает раздражать. Ну хорошо, он, Кабот, новичок в Лэнгли, ему недостает опыта. Наконец, он склонен перепоручать некоторые дела подчиненным, особенно не слишком важные, повседневные. Но, в конце концов, на то он и директор и не обязан сам заниматься всеми проблемами. И уже стало надоедать, когда каждую неделю тебе объясняют правила поведения в Лэнгли, когда обращаются наверх через твою голову всякий раз, когда поступает по-настоящему важная информация да еще начинают преподавать уроки анализа. Когда Кабот переступил порог Белого дома, он был уже раздражен до предела.

— Доброе утро, Маркус, — поздоровалась с ним Лиз Эллиот, когда директор ЦРУ вошел к ней в кабинет.

— Доброе утро. Мы получили еще одно сообщение от Спинакера. Президенту следует ознакомиться с ним.

— И что же пишет нам Кадышев?

— Откуда вы знаете его имя? — удивился директор ЦРУ.

— От Райана — разве он не сказал вам?

— Черт побери! — выругался Кабот. — Мне ничего не известно об этом.

— Садитесь, Маркус. У меня есть несколько минут. Как вы относитесь к Райану?

— Иногда он забывает, кто в Лэнгли директор, а кто — заместитель.

— Вы считаете, что он несколько самоуверен?

— Несколько, — ответил Кабот ледяным тоном.

— Он отлично разбирается в делах — в определенных пределах, но мне, признаться, начинает надоедать его поведение.

— Разделяю ваши чувства. Он любит все время напоминать, как мне следует поступить — вот с этим, например.

— Вот как? Он не полагается на ваше суждение? — удивилась советник по национальной безопасности, тщательно выбирая отравленную иглу, прежде чем ее вонзить.

Кабот взглянул на Элизабет.

— Да, у меня создается впечатление.

— Ничего не поделаешь, нам не удалось изменить все, что осталось от предыдущей администрации. Разумеется, в своем деле он настоящий профессионал… — Эллиот сделала паузу.

— Выходит, я — не профессионал? — сердито фыркнул Кабот.

— Разумеется, вы — профессионал, Маркус. Вы не правильно поняли меня!

— Извините, Лиз. Вы правы. Иногда он выводит меня из себя, вот и все.

— Пора идти к боссу.

— Насколько достоверны эти сведения? — спросил Фаулер спустя пять минут.

— Как вы уже знаете, этот агент работает на нас более пяти лет и его информация всегда была точной.

— У вас есть подтверждение?

— Нет, полного подтверждения у нас нет, — ответил Кабот. — Маловероятно, что мы сумеем проверить его информацию, но русский отдел верит ему — и я тоже.

— А вот Райан сомневается.

Каботу надоело все время выслушивать напоминания о Райане.

— Зато я не сомневаюсь, господин президент. Мне кажется, что Райан старается произвести на нас впечатление своими новыми взглядами на советское правительство, пытается доказать, что он не пережиток холодной войны. — Опять этот Кабот переходит на маловажные вопросы и отвлекается от главной темы, подумала Эллиот.

— Как ты думаешь, Элизабет? — посмотрел на своего советника Фаулер.

— Несомненно, существует вероятность, что советские службы безопасности пытаются улучшить свое положение, усилить роль, которая им принадлежит. — Голос Эллиот звучал очень разумно и убедительно. — Им не нравится политика либерализации, ослабление их влияния, и они опасаются, что Нармонов не сумел осуществить должное руководство страной. Таким образом, эта информация совпадает со множеством других сведений, которые имеются в нашем распоряжении. Мне кажется, нам надо верить сообщению Кадышева.

— Если это соответствует действительности, нам следует уменьшить поддержку, которую мы оказываем Нармонову. Мы не можем содействовать политике возвращения к более централизованному управлению, особенно если она проводится теми элементами общества, которые нас особенно ненавидят.

— Согласна, — кивнула Эллиот. — Лучше уж потерять Нармонова. Если он не сумеет подчинить военных своей власти, придется найти того, кто справится с этим. Разумеется, следует предоставить ему возможность… но как это сделать, придется обдумать. Это может оказаться непросто. Ведь мы не хотим, чтобы Россия перешла в руки военной диктатуры, не правда ли?

— Шутишь? — заметил Фаулер.

* * *

Они стояли на мостиках внутри огромного дока, где снаряжались для выхода в море ракетоносцы «Трайдент». Рядом с ними команда подлодки «Джорджия» готовилась к выходу на боевое дежурство.

— Значит, ему удалось убедить тебя, верно, Барт? — спросил Джонс.

— Его объяснение звучало весьма убедительно, Рон.

— Ты хоть раз замечал, чтобы я ошибался?

— Все случается в первый раз.

— Только не в этом случае, шкипер, — тихо заметил Джонс. — У меня предчувствие.

— Ладно, прошу тебя поработать на учебном тренажере с его гидроакустиками.

— Согласен. — Джонс сделал короткую паузу. — Знаешь, Барт, а ведь было бы неплохо еще раз выйти в море — всего один раз.

— Ты предлагаешь свои услуги? — повернулся к нему Манкузо.

— Нет, Ким не поймет, если я вызовусь бросить дом на три месяца. Двух недель вполне достаточно. Даже слишком много, между нами говоря. Я слишком привык к домашнему уюту, Барт, постарел и стал респектабельным. Не такой молодой, как эти парни с глазами, полными любопытства и огня.

— Что ты о них думаешь?

— О гидроакустиках? Отличные ребята. Да и партия слежения ничуть не хуже. Рикс кого заменил, Росселли?

— Да.

— Росселли отлично их подготовил. Могу я поговорить с тобой неофициально?

— Конечно.

— Рикс — плохой шкипер. Он слишком груб со своими подчиненными, требует от них слишком много, и они не справляются с заданиями, которые он поручает им. Совсем не похож на тебя, Барт.

Манкузо сделал вид, что не обратил внимания на комплимент.

— У каждого командира свой стиль.

— Я знаю, но плавать с ним мне не хотелось бы. Один из главных старшин попросил о переводе. С такой же просьбой обратились и старшины — с полдюжины.

— У каждого из них семейные затруднения. — Манкузо дал согласие на перевод всех, кто обратился с такой просьбой, включая молодого торпедиста.

— Нет, это не правда, — ответил Джонс. — Им понадобились объяснения, вот они и сослались на семейные обстоятельства.

— Послушай, Рон, я — командир соединения, понимаешь? Мне приходится давать оценку командирам подводных лодок на основе их деятельности. Рикс оказался на своей должности совсем не потому, что он никуда не годный командир.

— Ты смотришь сверху вниз, Барт. Я же смотрю снизу вверх. С такой перспективы мне кажется, что он — плохой шкипер. Я не сказал бы об этом никому, кроме тебя, потому что мы плавали вместе. Разумеется, я был существом низшего класса, акустиком шестого разряда, но ты никогда не обращался со мной так, как Рикс обращается со своей командой. Ты был для нас хорошим боссом, Рикс — плохой босс. Команда не любит его и не полагается на его суждение. Матросы не верят ему.

— Черт побери, Рон, я не могу допустить, чтобы такие разговоры повлияли на мое отношение к офицерам.

— Да, конечно, я понимаю. Аннаполис, галстук и кольцо училища — это имеет для выпускников большое значение. Ты должен попытаться разобраться в ситуации по-другому. Я ведь уже сказал, что не стал бы так разговаривать ни с кем другим. Если бы я оказался на его лодке, то подал бы просьбу о переводе.

— Мне приходилось плавать со шкиперами, поведение которых мне не нравилось. Дело главным образом в манере поведения.

— Если вы так считаете, коммодор. — Джонс замолчал. — Только запомни одно, ладно? Существует немало способов понравиться старшему офицеру, но всего лишь один способ произвести благоприятное впечатление на команду.

* * *

По настоянию Фромма все делалось безо всякой спешки, осторожно и медленно. Литейная форма давно остыла, и теперь ее вскрыли в инертной атмосфере первого станка. Грубо сформованная масса была установлена на место. Фромм лично проверил программу, по которой работал станок, и нажал первую кнопку. Робот вступил в действие. Механическая рука выбрала соответствующий резец, вставила его в шпиндель, закрепила и удалилась. Изолированное пространство наполнилось аргоном, и на плутоний брызнула струйка фреона, чтобы все находилось в необходимом изотермическом состоянии. Фромм коснулся пульта, ввел первую программу. Шпиндель начал вращаться, достиг скорости свыше тысячи оборотов в минуту и приблизился к массе плутония движениями, которые не были ни человеческими, ни механическими, а напоминали нечто совсем иное, похожее на карикатурное перемещение человеческой руки. Присутствующие не сводили глаз со стремительно вращающегося резца, наблюдая за происходящим из-за лексановых предохранительных щитов. С массы плутония начали соскальзывать серебристые стружки.

— Сколько плутония мы потеряем в результате обработки? — спросил Госн.

— В общей сложности меньше двадцати граммов, — заметил Фромм. — Об этом не следует беспокоиться.

Теперь он взглянул на другой прибор, который показывал отношение давлений внутри изолированного пространства и снаружи. Станок был полностью изолирован от остального помещения, а давление в пространстве, где он находился, было чуть ниже атмосферного. Аргон — тяжелый газ, он тяжелее воздуха, и это не позволит кислороду проникнуть к плутонию, что предупреждает возможное возгорание. Опасность заключалась еще и в том, что при обработке плутония образуется плутониевая пыль, вдыхание которой ведет к смертельному исходу, — об этом уже предупредил Фромм. Тяжелый токсичный металл да еще излучающий радиоактивные частицы — главным образом низкоэнергетические альфа-частицы, которые всего лишь делали неизбежную смерть более быстрой и мучительной. Подошли операторы, в обязанности которых входило наблюдение за процессом обработки. Они уже многому научились и работали удивительно слаженно, подумал Фромм. Под его руководством их мастерство возросло с поразительной быстротой. И хотя у них отсутствовало образование, по своей квалификации они почти настигли специалистов, которых он готовил в Германии, что лишний раз говорило в пользу практической, а не теоретической подготовки.

— Сколько на это потребуется времени? — спросил Куати.

— Можно ли сто раз повторять? Мы точно следуем разработанному графику. Эта фаза проекта займет наибольшее время. Те детали, что мы сейчас обрабатывали, должны быть идеальными. Совершенно идеальными. Если в конечном устройстве не сработает первичный взрыватель, неудача будет полной.

— Но ведь то же самое можно сказать и о всех остальных фазах проекта, — заметил Госн.

— Совершенно верно, мой юный друг, но сейчас легче всего допустить ошибку. Этот металл плохо поддается обработке, а его фазовые изменения еще больше усложняют процесс. Теперь займемся взрывными блоками.

Госн был прав. Все, каждая фаза проекта, каждая деталь устройства, должно функционировать как положено. После того как Фромм передал Госну необходимые спецификации, изготовление взрывного заряда почти полностью перешло в его руки. Они взяли для этой цели обычный тринитротолуол и добавили в него пластик, придавший ему жесткость и в то же время не повлиявший на химические свойства взрывчатого вещества. Обычная взрывчатка пластична и по своей природе легко деформируется. Это ее свойство пришлось устранить, поскольку жесткая форма взрывных блоков имела решающее значение для того, чтобы взрывная волна распространялась точно в требуемом направлении. Госн изготовил шестьсот таких блоков, каждый из которых представлял собой сегмент полного эллипсоида. Семьдесят блоков складывались вместе, образуя взрывное кольцо с наружным диаметром 35 сантиметров. У каждого блока имелась запальная трубка, срабатывающая от криотронных переключателей. Провода, ведущие от источника электроэнергии к взрывателям через криотроны, должны быть совершенно одинаковыми по длине. Фромм поднял один из блоков.

— Вы утверждаете, что все они совершенно одинаковы? — спросил он.

— Совершенно. Я в точности следовал вашим указаниям.

— Выберите наугад семьдесят блоков. Я возьму один из модулей, выточенных из нержавеющей стали, и мы их испытаем.

Полигон для испытания был, разумеется, заранее подготовлен. Им оказалась старая воронка от американской бомбы Марк-84, сброшенной израильским бомбардировщиком Ф-4 «Фантом» несколько лет назад. Люди Куати построили над воронкой нечто вроде сарая из бревен в качестве опор и поперечных брусьев, на которых вместо кровли лежали в три слоя мешки с песком. Все сооружение было покрыто маскировочной сеткой, чтобы скрыть его от посторонних взглядов. На сборку испытательного взрывного устройства потребовалось три часа, внутри стального модуля поместили электронный тензометр и протянули двести метров провода до другой воронки, где расположился Фромм с осциллоскопом. Работа была закончена до наступления сумерек.

— Готово, — доложил Госн.

— Действуйте, — ответил Фромм, не отрываясь от экрана прибора.

Ибрагим нажал на кнопку. Сооружение рассыпалось у них на глазах. Несколько мешков с песком уцелело и взлетело в воздух, однако от всего остального поднялся только столб пыли. На экране осциллоскопа пиковое давление застыло задолго до того момента, как над их головами пронеслась взрывная волна и раздался грохот. Бок и Куати были несколько разочарованы внешней неэффектностью взрыва, силу которого поглотили ряды мешков с песком. Неужели такой маленькой детонации окажется достаточно для воспламенения ядерного устройства?

— Ну? — спросил Госн, когда один из охранников побежал к расширившемуся кратеру.

— Нужно снять десять процентов, — произнес Фромм, поднимая голову. И улыбнулся. — Сила взрыва превышает необходимую на десять процентов.

— Что это значит? — спросил Куати, внезапно обеспокоенный возможной неудачей.

— Это значит, что мой молодой ученик превосходно усвоил преподанные ему уроки. — Прошло пятнадцать минут, и они убедились в правоте Фромма. Понадобились усилия двух человек, чтобы разыскать модуль, и еще полчаса, чтобы извлечь из него вольфрамовый корпус. То, что раньше представляло собой почти сплошную стальную массу размером с мужской кулак, превратилось теперь в изогнутый цилиндр не толще сигары. Будь на месте стального модуля плутоний, произошла бы атомная реакция. В этом немец не сомневался. Он подкинул модуль на ладони и вручил Ибрагиму.

— Герр Госн, — обратился он к молодому арабу официальным тоном, — у вас несомненный талант в обращении со взрывчатыми веществами. Вы действительно превосходный инженер. В ГДР нам потребовалось три попытки, чтобы достичь необходимых силы и направления взрыва. Вы сделали это с первого раза.

— Сколько будет еще взрывов?

— Отличный вопрос, — кивнул Фромм. — Завтра — еще один. Разумеется, мы пустим в ход все выточенные нами модули.

— Именно для этого мы их и подготовили, — согласился Госн.

По пути обратно Бок еще раз повторил свои расчеты. По словам Фромма, мощность окончательного ядерного взрыва превысит четыреста пятьдесят тысяч тонн ТНТ. Поэтому Бок исходил в своих расчетах из четырехсот тысяч тонн. Он всегда был осторожен в оценках. Стадион и все находящиеся на нем превратятся в пар. Впрочем, нет, поправил он себя. Это было не совсем правдой. В этом оружии не было ничего сверхъестественного. Оно представляло собой всего лишь мощный заряд взрывчатки. Стадион и все, кто будет находиться на нем, погибнут, но огромное количество обломков силой взрыва отбросит на сотни, а то и тысячи метров. Грунт вокруг взрывного устройства превратится в тончайшую пыль, в отдельные молекулы. Затем частицы пыли взлетят внутри огненного шара. Остатки бомбы сольются с пылью в этом гигантском волнующемся грибе ослепительного пламени. Это и есть радиоактивные осадки, узнал Бок, частицы пыли с присоединившимися остатками бомбы. Ввиду природы самого взрыва — на поверхности земли — выпадение радиоактивных осадков станет максимальным и будет распространяться по направлению ветра. Основная часть этих осадков выпадет на расстоянии не более тридцати километров от центра взрыва. Остальные радиоактивные частицы превратятся в игрушку ветров и долетят до Чикаго, или Сент-Луиса, или даже до Вашингтона. Сколько людей погибнет в результате радиоактивного заражения?

Интересный вопрос. По расчетам Бока, примерно двести тысяч человек погибнет от самого взрыва, никак не больше. От пятидесяти до ста тысяч падут жертвой вторичного воздействия, включая гибель от рака несколько лет спустя. Как еще раньше заметил Куати, действительное число жертв казалось разочаровывающе малым. Заманчиво было думать о ядерных бомбах, как о магических средствах уничтожения, но это оказалось ошибкой. Они представляли собой всего лишь исключительно мощные взрывные устройства с интересными побочными эффектами. Кроме того, ядерные бомбы являлись идеальным оружием для террористов.

Террористов, повторил про себя Бок. Неужели я — террорист?

Ответ на этот вопрос зависел, разумеется, от того, как подходить к проблеме. Уже давным-давно Бок определил свое отношение к мнению посторонних. Это событие будет его ответом.

* * *

— Джон, мне нужны свежие идеи, — произнес Райан.

— По поводу чего? — спросил Кларк.

— Я так ни до чего и не додумался. Японский премьер-министр собирается побывать в Мексике в феврале, затем он летит сюда для встречи с президентом. Нам нужно знать, о чем он будет говорить в своем самолете.

— Боюсь, мне не удастся выдать себя за стюарда, док. К тому же я так и не научился чайной церемонии. — Оперативный агент ЦРУ, превратившийся в офицера безопасности, прекратил шутить и повернулся к Райану с серьезным выражением лица.

— Может быть, установить в самолете подслушивающее устройство? Технически это, конечно, очень сложно, но зато как интересно!

— А такое возможно?

Джон посмотрел на свой кофе.

— Мне приходилось устанавливать устройства, предназначенные для сбора разведывательной информации, но только на земле. Подслушивающее устройство в самолете будет заглушаться фоновым шумом. Кроме того, неизвестно, где сядет тот, чей разговор требуется прослушать. Наконец, в президентском самолете команда всегда настороже, всегда следит за возможными нарушениями безопасности. Скорее всего все упрется в техническую сторону проблемы, — решил Кларк. — Наиболее пристальной проверке самолет, по-видимому, подвергнется дома, если только не будет промежуточной остановки в Детройте, верно? Мехико-Сити. Ну что ж там говорят по-испански, а мой испанский безупречен. Я, конечно, возьму с собой Динга. На каком самолете он полетит?

— Я уже проверил. Самолет «Боинг-747» японской авиакомпании «Джал». Верхняя палуба за кабиной пилотов оборудована как помещение для конференций. Там же установлены койки. Вот здесь он и будет находиться. Премьер-министр любит беседовать с пилотами. Да и путешествовать умеет, старается спать побольше, чтобы преодолеть разницу во времени.

Кларк кивнул.

— Но кто-то должен протереть стекла в иллюминаторах. У него нет военно-воздушных сил, занимающихся наземным обслуживанием, как у нас. Если «Джал» совершает туда регулярные рейсы, у этой авиакомпании есть наземные мексиканские службы. Я проверю данные по «Боингу-747»… Как я уже говорил, это несложно. Может быть, мне удастся договориться с ними. Даже попробую послать вперед Динга с надежными документами, чтобы он поступил на работу. Это еще упростит дело. Мы получили добро президента на эту операцию?

— Президент сказал: «Найдите способ». Я обращусь к нему за разрешением на окончательный план операции.

— Мне нужно поговорить с ребятами из научно-технического. — Кларк имел в виду Научно-техническое управление ЦРУ. — Вот только проблема с шумом… Сколько у нас времени, док?

— Мало, Джон.

— О'кей. — Кларк встал. — Как приятно снова чувствовать себя полевым агентом. Если понадоблюсь, я в новом здании. Но ведь тогда я не смогу отправиться с тобой в Англию?

— Это беспокоит тебя?

— Ничуть. Лучше остаться дома.

— Вот и отлично. Мне нужно купить в «Хэмлис» рождественские подарки.

— Тебе страшно повезло, что они еще маленькие. А вот мои девчонки требуют только модную одежду — а я не умею покупать такое. — Райан знал, что Кларк испытывал ужас при мысли о выборе женской одежды.

— У Салли уже возникают сомнения, но маленький Джек все еще верит.

Кларк покачал головой.

— После того как перестаешь верить в Санта-Клауса, весь мир рушится.

— Вот это — совершеннейшая правда.

23. Точки зрения

— Джек, ты выглядишь ужасно, — заметил сэр Бэзил Чарлстон.

— Если кто-нибудь еще скажет мне об этом, я его прикончу.

— Трудный перелет?

— Одни воздушные ямы. Почти не спал. — Круги под глазами, еще более темные, чем обычно, служили красноречивым доказательством.

— Посмотрим, может быть, обед окажет благотворное воздействие.

— А ведь какой хороший день, — заметил Райан, когда они шли по Вестминстер-Бридж-Роуд по направлению к зданию парламента. Действительно, выдался редкий для Англии день в начале зимы, когда небо чисто и безоблачно. С Темзы дул свежий ветер, но Райан не обращал на него внимания. На Джеке были теплое пальто и шарф, так что холодный воздух только бодрил его. — Неприятности наслужбе, Бэз?

— Обнаружили жука, черт побери, всего двумя этажами ниже моего кабинета! Теперь проверяем все здание.

— Сейчас всем трудно. Думаешь, КГБ?

— Не знаю, — сказал Чарлстон, когда они шли по мосту. — Понимаешь, фасад здания начал рушиться, вниз посыпалась штукатурка — то же самое случилось со Скотленд-Ярдом несколько лет назад. Рабочие, которые проводили ремонт, обнаружили какой-то странный провод и выяснили, куда он ведет… Наши русские друзья ничуть не уменьшили свою активность, да и другие спецслужбы продолжают действовать. У вас происходит что-нибудь подобное?

— Нет. Дело в том, что мы находимся в более уединенном месте, чем «Сенчури-хаус». — Джек имел в виду, что британская разведка размещалась в таком густонаселенном районе — совсем рядом был расположен жилой квартал, — что жучок с очень низкой энергией излучения мог передавать подслушанные данные. Для Центрального разведывательного управления, штаб-квартира которого находилась в Лэнгли посреди огромного участка, поросшего лесом, такое было маловероятно. Вдобавок новое здание помогло установке сложного оборудования, препятствующего работе внутренних источников радиоизлучения. — Вам следовало бы по нашему примеру установить волноводы.

— Для этого потребуется целое состояние, а у нас сейчас туго с деньгами.

— Ну и черт с ним, по крайней мере у нас есть оправдание для прогулки. Если кому-нибудь удастся подслушать наш разговор сейчас, нужно сразу сдаться на милость победителя.

— Ведь этому не будет конца, правда? Мы победили в холодной войне, но она никогда не кончается.

— Помнишь, об этом есть какая-то греческая легенда? О том, как одному герою назначили кару — он вынужден все время катить валун на вершину горы, но у самого верха валун скатывается вниз, и греку приходится снова катить эту суку вверх.

— Сизиф? Может быть, Тантал? Я уже давно распрощался с Оксфордом, сэр Джон. Но ты прав в любом случае. Пыхтишь, лезешь на вершину горы и видишь оттуда другую гору. — Они продолжали идти по набережной прочь от здания парламента, но зато ближе к обеду. Такие встречи имели установленные правила. Серьезным переговорам предшествовала беседа на повседневные темы и многозначительное молчание. Сейчас им попалась группа американских туристов, приехавших в Лондон в это нетуристское время, и Чарлстон с Райаном обошли их стороной.

— У нас возникла проблема, Бэз.

— Что за проблема? — спросил Чарлстон, не поворачивая головы. За ними следовали три сотрудника службы безопасности, впереди шли еще двое.

Джек тоже смотрел прямо перед собой.

— У нас есть агент в Кремле. Он проводит немало времени с Нармоновым. Утверждает, что Андрей Ильич обеспокоен возможностью переворота, организованного военными и сотрудниками КГБ. По мнению агента, в этом случае они откажутся соблюдать условия договора по сокращению стратегических вооружений. Он сообщил также, что из запасов ядерного оружия в Германии исчезло несколько тактических боеголовок.

— Вот как? Какая приятная новость. Насколько надежен этот источник?

— Исключительно надежен.

— Ну что ж, могу только сказать, доктор Райан, что для меня это неожиданность.

— Вашему агенту можно доверять? — спросил Джек.

— Вполне.

— И от него нет ничего на эту тему?

— Слухи, разумеется. Я хочу сказать, что Нармонов действительно испытывает трудности. С того самого дня, когда произошли эти ужасные события в Прибалтике, и в Грузии, и в Средней Азии. Как это вы, янки, колоритно заявляете: «Он похож на однорукого расклейщика афиш»? Так что он очень занят — и даже больше чем занят. Ему пришлось сделать уступки силам безопасности — но военный переворот? — Чарлстон покачал головой. — Нет. Мои чаинки ничего об этом не говорят.

— Наш агент утверждает обратное. А что относительно ядерных боеголовок?

— Боюсь, что положение нашего парня низковато, чтобы выудить такие сведения. Он занимается главным образом гражданскими проблемами, понимаешь? — Джек понимал, что большего ему от Бэзила не добиться. — Вы серьезно относитесь к сообщению своего агента?

— Весьма серьезно. У нас нет иного выхода. Он снабжал нас превосходной информацией не один год.

— И был завербован миссис Фоули? — спросил Чарлстон с улыбкой. — Какая удивительная молодая женщина. Я слышал, у нее недавно родился еще один ребенок?

— Да, Эмили Сара, очень похожа на мать. — Джек решил, что ему удалось ловко увернуться от первого вопроса. — Мэри Пэт выйдет на службу сразу после Нового года.

— Да, конечно, у вас на территории находится эта крепость — или лучше сказать, укрепленные ясли?

— Это оказалось одним из самых выгодных капиталовложений. Жаль, что такая мысль не пришла в голову мне.

— Какие вы странные, американцы! — засмеялся сэр Бэзил. — Значит, по вашим сведениям исчезли ядерные боеголовки. Да, действительно, это вызывает немалое беспокойство. Возможность тайного сговора между армией и КГБ, а также козырная карта — тактическое ядерное оружие. Пугающая перспектива, я согласен, но до нас не донеслось ни единого звука. А ведь такой секрет нелегко сохранить в тайне, верно? Я имею в виду, что шантаж не приведет к желаемым результатам, если люди не подозревают, что их шантажируют.

— Кроме того, сэр Бэзил, до нас дошли слухи, что КГБ проводит в Германии какую-то операцию, связанную со специалистами-ядерщиками. Всего лишь слухи.

— Да, об этом слышали и мы, — заметил Чарлстон, когда они свернули к трапу, ведущему на «Тэттерсалл Кастл», старый колесный пароход, уже давно превращенный в ресторан.

— Ну и что?

— Мы проводим там операцию. По-видимому, Эрик Хонеккер организовал свой собственный маленький «Манхэттенский проект». К счастью, этот «ребенок» умер, не успев родиться. Иван был очень расстроен, когда узнал об этом. ГДР вернула своим бывшим социалистическим коллегам порядочный запас плутония буквально накануне воссоединения. По-моему, КГБ занимается расследованием того же.

— Но почему вы не сообщили об этом нам? — Господи, Бэз, подумал Джек. Неужели вы никогда не забудете о прошлом?

— Нечего было сообщать, Джек. — Чарлстон кивнул метрдотелю, который проводил их к столику, расположенному на корме, в стороне от остальных. Офицеры безопасности сели за соседние столики, отделив Чарлстона и Райана от остальных посетителей ресторана, занятых обедом. — Наши немецкие друзья охотно пошли нам навстречу. По их мнению, проект прекращен раз и навсегда. Наши технические эксперты осмотрели все и подтвердили мнение немецких коллег.

— Когда это произошло?

— Несколько месяцев назад. Тебе уже доводилось обедать здесь, Джек? — спросил Чарлстон, когда к столику подошел официант.

— На этом судне — нет, обедал на других паромах. — Бэзил заказал пинту горького пива, Джек ограничился лагером. Официант поклонился и отошел. — А вот операция КГБ началась недавно.

— Это интересно. Может быть, они занимались тем же, чем и мы, только приступили к делу не так быстро.

— Проверяя ядерное оружие? — Райан покачал головой. — Наши русские друзья умны, Бэз, нельзя их недооценивать. Да и к вопросам ядерного оружия они относятся намного серьезнее. Это вызывает у меня чувство восхищения.

— Это верно, они многому научились на опыте Китая, правда? — Чарлстон положил на стол меню и дал знак официанту, чтобы тот принес заказанное ими пиво. — Ты действительно считаешь, что это так опасно?

— Да.

— Я всегда полагался на твое мнение, Джек. Спасибо, — сказал Бэзил официанту. Они заказали еду. Официант удалился. — Ты полагаешь, что нужно выяснить все до конца?

— Это было бы неплохо.

— Хорошо. Что еще ты хочешь сообщить мне?

— Боюсь, это все.

— Твой агент в Москве занимает, наверное, очень видное положение. — Сэр Бэзил сделал несколько глотков пива. — Но мне кажется, что у тебя возникли сомнения.

— Это верно… но, черт возьми, Бэзил, разве когда-нибудь у нас не возникало сомнений?

— Противоречивая информация?

— Нет, просто нам ничего не удалось подтвердить. Правда, наш источник настолько хорош, что найти подтверждение его сведениям очень непросто. Именно потому я и приехал сюда. Судя по сведениям, которые вы посылали нам, ваш агент тоже отлично работает. Кто бы он ни был, лишь он может подтвердить информацию нашего парня.

— А если это ему не удастся?

— Скорее всего так оно и будет, но тогда нам придется принять его сведения на веру. — Было заметно, что последнее явно Райану не нравится.

— Как же быть с твоими сомнениями?

— Они, наверно, не так уж важны. На то две причины. Первая заключается в том, что я сам не уверен в обоснованности своих сомнений. А вторая — не всем нравится, что я говорю.

— Именно поэтому не были отмечены твои заслуги в заключении договора?

Райан устало усмехнулся — последние тридцать шесть часов он почти не спал.

— Я отказываюсь демонстрировать свое удивление и не буду интересоваться, откуда это тебе известно.

— Но?

— Но мне хочется, чтобы кто-то шепнул об этом прессе. — Райан засмеялся.

— Боюсь, мы не занимаемся здесь такими делами. Я шепнул об этом только одному лицу.

— Премьер-министру?

— Его Королевскому Высочеству. Ведь ты ужинаешь у него сегодня вечером, правда? Вот я и решил, что ему следует знать об этом.

Райан задумался. Принц Уэльский сохранит это в полной тайне. Сам Райан никогда не сообщил бы ему об этом… но…

— Спасибо, дружище.

— Мы все стремимся к признанию тем или иным путем. Нам с тобой в этом отказано, разумеется. Несправедливо, но ничего не поделаешь. В данном случае я нарушил одно из своих собственных правил, и, если ты спросишь почему, я отвечу: ты сделал нечто удивительно ценное для человечества, Джек. Если в мире существует справедливость. Ее Величество включит тебя в число кавалеров «Ордена за Заслуги».

— Ты не имеешь права говорить ей об этом, Бэзил. Она может догадаться сама и поступить так по собственной инициативе.

— Может, и тогда этот маленький секрет станет достоянием всего мира, верно?

Принесли обед, и снова пришлось замолчать.

— Но в случившемся не только моя заслуга. Ты знаешь, что Чарли Олден немало потрудился. Кроме того, приложили руку Талбот, Банкер, Скотт Адлер и многие другие.

— Ваша скромность, доктор Райан, как всегда потрясающа.

— Под «скромностью» ты имеешь в виду глупость, Бэз?

Вместо ответа на лице Чарлстона появилась многозначительная улыбка. Да, англичане отличаются этим.

* * *

Фромм никогда не поверил бы этому. Они изготовили пять модулей из нержавеющей стали, точно повторяющих по размерам и конфигурации плутониевый заряд. Госн подготовил взрывные блоки. Они испытали их все до единого на каждом модуле, и во всех случаях взрывной заряд сработал идеально. Действительно, подумал Фромм, у этого молодого человека удивительные способности. Разумеется, он получил точные планы и работал по ним. Фромм в свою очередь рассчитал планы на современном компьютере, но даже и в этом случае изготовить что-то настолько сложное, да еще чтобы заряды идеально работали с самого первого раза, редкость в инженерной практике.

Первый этап обработки плутония был уже завершен. Изделие выглядело весьма привлекательно — будто деталь из высококачественной стали, готовая к обработке, чтобы стать частью автомобильного двигателя. Начало было отличным. Механическая рука фрезерного станка сняла плутоний со шпинделя и уложила в герметичную коробку. Коробка была, разумеется, наполнена аргоном. Робот запечатал коробку и передвинул ее к дверце. Фромм достал коробку из колпака, под которым находился фрезерный станок, и отнес к токарному станку на воздушных подушках. Здесь процесс будет повторен, только в обратном порядке. Он открыл люк и поставил коробку внутрь изолированного от наружной атмосферы помещения. Вакуум-насосы начали откачивать воздух, аргон поступал снизу. После того как пространство под колпаком наполнилось инертным газом, механическая рука вскрыла коробку и извлекла оттуда плутоний. В соответствии с программой его закрепили на новом шпинделе. Требуемая точность имела сейчас решающее значение. Под наблюдением Фромма станок заработал, постепенно увеличивая скорость до пятнадцати тысяч оборотов в минуту.

— Мне кажется, что… — Фромм выругался. Он думал, что ему удалось добиться максимальной точности. Станок выключился, обороты шпинделя замедлились, и была введена крошечная поправка. Фромм тщательно и не торопясь проверил баланс и снова включил станок. На этот раз все было идеально. Он довел число оборотов до двадцати пяти тысяч в минуту без малейшей вибрации.

— Первичная обработка была произведена операторами очень хорошо, — бросил через плечо Фромм.

— Какое количество массы мы потеряли? — спросил Госн.

— Восемнадцать и пятьсот двадцать семь тысячных грамма. — Фромм выключил станок и встал. — Я просто не могу нахвалиться нашими рабочими. Предлагаю подождать с окончательной обработкой и полировкой до завтра. Глупо спешить, когда в этом нет необходимости. Мы все устали и было бы неплохо поужинать.

— Если вы так считаете, герр Фромм.

— Зовите меня Манфред, — произнес немец, изумив молодого араба. — Ибрагим, нам нужно поговорить.

— Выйдем наружу. — Госн провел немца через дверь. Начинало темнеть.

— Ибрагим, не надо убивать этих рабочих. Они слишком ценные специалисты. Что, если снова представится такая же возможность?

— Но ведь ты согласился…

— Я не представлял себе, что работа пойдет так хорошо. В соответствии с графиком нам с тобой… нет, — будем честными до конца — мне предстояло контролировать все фазы операции. Ты, Ибрагим, поразил меня своим мастерством. Понимаешь, нам удалось собрать великолепную команду. Нужно сохранить ее!

А где мы возьмем десять килограммов плутония? — хотел спросить его Госн.

— Думаю, ты прав, Манфред. Я поговорю с командиром. Однако ты должен помнить…

— Да, безопасность прежде всего. Мы не можем сейчас рисковать. Я просто обратился к тебе, считая это справедливым — в качестве признания высокого профессионализма рабочих, — чтобы их заслуги были приняты во внимание. Понимаешь?

— Конечно, Манфред. Я полностью согласен. — У немца начали появляться человеческие чувства, подумал Госн. Жаль, что это случилось так поздно. — Как бы то ни было, я приветствую твое желание хорошо поужинать перед началом заключительного этапа. Сегодня вечером нам приготовили свежего барашка, и мы сумели достать немецкое пиво, «Битбюргер». Надеюсь, тебе понравится.

— Хороший лагер «Битбюргер». Как жаль, Ибрагим, что твоя религия запрещает употребление такого напитка.

— Сегодня вечером, надеюсь, аллах проявит ко мне снисходительность. — Госн решил, что нужно завоевать полное доверие этого неверного.

* * *

— Джек, мне кажется, что вы слишком много работаете.

— Это потому, что мне приходится издалека ездить на работу, сэр. Два, а то и три часа в автомобиле.

— Найдите дом поближе, — мягко предложил Его Королевское Высочество.

— Отказаться от Перегрин-Клифф? — Райан покачал головой. — А как тогда с Кэти и госпиталем Джона Хопкинса? Потом нужно подумать о детях, которых придется забрать из школы. Нет, это не выход из положения.

— Вы помните, без сомнения, что, когда мы встретились в первый раз, вы довольно резко отозвались о моем физическом и психическом состоянии. Сомневаюсь, что тогда я выглядел так плохо, как вы сейчас. — Судя по всему, принц получил исчерпывающую информацию от сэра Бэзила Чарлстона, и в результате, заметил Джек, к ужину не подали ни капли спиртного.

— У меня на работе бывают напряженные моменты, а иногда все стихает. В настоящее время ситуация несколько напряженная.

— Кто это сказал, Трумэн? Если ты не можешь выдержать жару, уйди из кухни!

— Да, сэр, что-то вроде этого, но скоро станет прохладнее. Просто сейчас происходит немало событий. В этом все дело. Когда вы управляли своим кораблем, вам тоже было нелегко.

— Но это была куда более здоровая работа. Кроме того, мне приходилось проезжать от дома намного более короткое расстояние. Говоря по правде, всего пятнадцать футов, — добавил принц с улыбкой.

Райан устало засмеялся.

— Да, это приятно. Для меня нужно пройти пятнадцать футов, чтобы поговорить со своей секретаршей.

— Как семья?

Обманывать не имело смысла.

— Не то чтобы очень хорошо. Моя работа не содействует здоровой семейной атмосфере.

— Вас что-то беспокоит, Джек. Это сразу видно.

— Большая нагрузка. Почти не бываю на свежем воздухе, слишком много пью. Как всегда. Со временем все улучшится, просто у меня более продолжительный, чем обычно, период напряжения и трудностей на службе. Я благодарен вам, сэр, за заботу, но это пройдет. — Джек почти убедил себя, что так и будет. Почти.

— Ну что ж, если вы придерживаетесь такого мнения.

— Должен сказать, что это лучший ужин для меня за долгое время. А когда вы собираетесь навестить нас на другом берегу пруда? — спросил Райан, воспользовавшись возможностью переменить тему разговора.

— В конце весны. Один коннозаводчик в Вайоминге приготовит для меня лошадей. Для игры в поло, между прочим.

— Это просто безумие заниматься такой игрой… Лакросс на лошадях.

— По крайней мере это позволяет мне бывать на природе. Прекрасное место, Вайоминг. Собираюсь побывать в Йеллоустоуне.

— Никогда там не был, — заметил Джек.

— Может быть, вы поедете с нами? А вдруг мне даже удастся научить вас ездить верхом?

— Может быть, — согласился Джек, пытаясь представить себя в седле, а также думая о том, сумеет ли он оставить службу на целую неделю. — Если только обещаете не размахивать при мне этими молотками.

— Клюшками, Джек, клюшками. Нет, я не буду пытаться вовлечь вас в игру. Это может закончиться тем, что вы покалечите несчастных лошадей. Надеюсь, вы сумеете выбрать время для этой поездки.

— Приложу все усилия. Если мне повезет, к этому времени мир станет более спокойным местом.

— Он и так уже успокоился во многом благодаря вашим усилиям.

— Боюсь, сэр, что Бэзил излишне подчеркнул мою роль в этом. Я был всего лишь одной шестеренкой в большой машине.

— Скромность может зайти слишком далеко. Меня расстроило то, что ваши заслуги никак не отмечены, — заметил принц.

— Такова жизнь, правда? — Джек сам удивился тому, что произнес. Впервые ему не удалось скрыть свои чувства.

— Я так и думал, Джек. Да, такова жизнь, и она не всегда справедлива. Вам не хотелось бы изменить работу — хотя бы взять отпуск?

Райан ухмыльнулся.

— Ну что вы, сэр, неужели я действительно выгляжу так плохо? Я нужен им.

Его Королевское Высочество внезапно посмотрел на Джека с серьезным выражением на лице.

— Джек, мы друзья?

Райан выпрямился в своем кресле.

— У меня не так много друзей, но вы один из них.

— Вы верите мне?

— Да, сэр.

— Тогда прислушайтесь к моему совету. Оставьте работу. Вы всегда можете к ней вернуться. Человек с вашими способностями никогда не останется в стороне. Вы знаете это. Вы занимались своим делом слишком долго. Вы даже не представляете себе, как вам повезло — вы можете уйти! У вас есть свобода, которая отсутствует у меня. Воспользуйтесь ею.

— Вы говорите весьма убедительно, сэр. Но будь вы в моем положении, вы не ушли бы — и даже по той же причине. Я не могу сдаться. И вы не можете. Вот и все.

— Гордость может стать разрушительной силой, — напомнил принц.

Джек наклонился вперед.

— Это не гордость. Это всего лишь реальность. Я нужен им. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь. Дело в том, однако, что они не понимают этого.

— Неужели новый директор настолько плох?

— Маркус неплохой человек, но он ленив. Ему нравится его должность, но не нравятся связанные с нею обязанности. Впрочем, не думаю, что эта проблема присуща только американскому правительству. Я знаю, что это не так. И вы знаете это. Долг прежде всего. Бывает, что вы вынуждены исполнять свои обязанности потому, что родились в такой семье, но я вынужден исполнять их потому, что лучше других справляюсь с ними.

— Они прислушиваются к вашему мнению? — резко спросил принц.

Джек пожал плечами.

— Не всегда. Черт побери, иногда и я ошибаюсь, но ведь должен быть человек, который всегда стремится поступить правильно. Это я, сэр. Именно поэтому я и не могу уйти. Вы должны понимать это не хуже меня.

— Даже если вы страдаете от этого?

— Да.

— Ваше чувство долга поразительно, сэр Джон.

— У меня были хорошие учителя. Вот вы, например, — вы не убежали и не попытались спрятаться, когда в вас стреляли. Вы могли бы сделать это…

— Нет, я не мог сделать этого. В противном случае…

— В противном случае противник одержал бы победу, — закончил за него Джек. — Но и мое положение мало отличается от вашего, правда? Я узнал об этом от вас. Это вас удивляет? — спросил Джек.

— Да, — признался принц.

— Вы не ищете спасения в бегстве. Я — тоже.

— По-прежнему искусны в словесных маневрах, а, Джек?

— Видите? Этого я не утратил. — Райан был доволен.

— Я буду настаивать, чтобы вы вместе с семьей поехали с нами в Вайоминг.

— Вы всегда можете обратиться через мою голову к начальству — поговорите с Кэти.

Его Высочество засмеялся.

— Пожалуй, я так и сделаю. Улетаете обратно завтра?

— Да, сэр. Сегодня мне нужно забежать в «Хэмлис» за игрушками.

— Поспите хорошенько, Джек. Продолжим наш спор в будущем году.

* * *

В этот момент в Вашингтоне было на пять часов раньше. Лиз Эллиот смотрела через свой письменный стол на Боба Хольцмана, который представлял свою газету в Белом доме. Подобно большинству журналистов, постоянно аккредитованных здесь, Хольцман знал, что президенты со своей администрацией приходят и уходят, и пережил их всех. Его огромный опыт в Белом доме являлся чем-то вроде парадокса. Лишенный доступа к сенсационным новостям, Хольцман знал, что здесь есть тайны, о которых он узнает лишь через несколько лет, а это будет уже слишком поздно для газетных статей и попадет в распоряжение историков, но его искусство в распознании тончайших нюансов и выяснении слухов позволило бы ему занять видный пост в любой разведывательной службе. Однако газета платила ему намного больше жалованья государственного служащего, особенно после того, как он опубликовал несколько бестселлеров, освещающих жизнь высших коридоров власти.

— Это исключительно для моего сведения?

— Совершенно верно, — ответила советник по национальной безопасности.

Хольцман кивнул и начал делать записи. Итак, правила игры установлены. Никаких прямых ссылок или цитат. Элизабет Эллиот можно назвать «сотрудником администрации» или лучше во множественном числе: «источники внутри администрации». Он поднял голову от записной книжки — во время таких интервью магнитофоны тоже не разрешались, — ожидая продолжения. Лиз Эллиот обожала драматические эффекты. Она была умной женщиной, немного элитарной — что встречалось среди сотрудников Белого дома не так редко — и, вне всякого сомнения, находилась ближе всех к президенту, если Хольцман правильно разобрался в знаках. Но это не для широкой публики. Возможная любовная интрига между президентом и его советником по национальной безопасности уже не была полным секретом. Сотрудники Белого дома молчали, как всегда, — даже, пожалуй, больше. Хольцману это казалось странным. Фаулер не относился к числу людей, к которым испытываешь любовь и преданность. Возможно, они симпатизировали ему, потому что он был одиноким. Были широко известны обстоятельства смерти его жены, и это, по-видимому, добавило сочувственных голосов в его пользу во время последних выборов, какую-то долю процента. Не исключено, сотрудники считали, что, если в его жизни снова появится женщина, он изменится. А может быть, они были просто настоящими профессионалами. (Это отличало их от лиц, попавшие в Белый дом по политическим соображениям, подумал Хольцман. Для тех не было ничего святого.) Возможно, Фаулер и Эллиот старались вести себя осторожно и не афишировать свою связь. Как бы то ни было, журналисты, аккредитованные при Белом доме, иногда обсуждали это в баре «Конфиденциальный источник», «Конфиденшиэл сорс», в Национальном клубе прессы всего в двух кварталах от Белого дома и пришли к выводу, что любовная жизнь Фаулера не должна попасть в фокус внимания общественности до тех пор, пока это не мешает ему исполнять свои обязанности. В конце концов, его заслуги в области внешней политики были выдающимися. Эйфория от Ватиканского договора и его потрясающе благоприятных последствий так и не рассеялась. Нельзя порочить президента, так хорошо исполняющего свой долг.

— У нас могут возникнуть трудности с русскими, — начала Эллиот.

— Да? — Это заявление застало Хольцмана врасплох.

— Есть основания считать, что у Нармонова трения с высшим военным руководством. Это может оказать воздействие на окончательное выполнение условий договора о сокращении вооружений.

— Каким образом?

— Есть основания полагать, что Советы будут противиться уничтожению всех ракет СС-18. Они уже отстают от графика их демонтажа.

«Есть основания». Эта многозначительная фраза повторилась дважды. Хольцман на мгновение задумался. По-видимому, очень чувствительный источник — скорее всего разведывательное сообщение, а не перехват.

— Русские утверждают, что завод по уничтожению ракет не справляется с работой. Наши инспекторы, которые там находятся, согласны с ними.

— Может быть, завод был спроектирован с — как это говорится? — с заранее рассчитанной недостаточностью?

— Каково мнение ЦРУ? — спросил Хольцман, записывая все это в свой блокнот и стараясь не отстать.

— Первоначальный доклад поступил от них, но пока им не удалось получить убедительные доказательства.

— А что думает об этом Райан? Он хорошо разбирается в советских делах.

— Райан не оправдывает наших надежд, — ответила Лиз. — Между прочим, — и об этом вы ничего не должны писать и не должны упоминать его имени — мы провели небольшое расследование, которое обнаружило тревожные факты.

— Какие именно?

— Именно? Мне кажется, что полученные сведения противоречивы. В них говорится, что один из руководителей ЦРУ состоит в любовной связи с женщиной иностранного происхождения, и не исключено, что родился ребенок.

— Речь идет о Райане?

Советник по национальной безопасности покачала головой.

— Я не могу опровергнуть или подтвердить эту информацию. Не забывайте о правилах.

— Не забываю, — ответил Хольцман, скрывая раздражение. За кого она меня принимает? За какого-нибудь Джимми Олсена?

— Дело в том, что он, похоже, знает, что нам не нравится доставляемая им информация, однако пытается закрутить факты, чтобы заставить нас проявить к ним интерес. Сейчас такое время, что нам требуется достоверная информация из Лэнгли, но мы не получаем ее.

Хольцман задумчиво кивнул. Такое случалось в Лэнгли и раньше, но это не походило на Райана. Репортер решил пока отложить эту проблему в сторону.

— А что по поводу Нармонова?

— Если получаемые нами сведения хотя бы отчасти верны, он в трудном положении и уступает позиции, кому — левым или правым, — мы не можем сказать. Не исключено, что он может уйти.

— Это точно?

— Нам кажется. То, что силы безопасности шантажируют его, очень тревожно. Но при наших проблемах в Лэнгли… — Лиз беспомощно подняла вверх руки.

— Да, когда все шло так хорошо. У вас, наверно, трудности с Каботом?

— Он быстро овладевает своими обязанностями. Если бы у него был хороший помощник, все было бы в порядке.

— Вы очень обеспокоены происходящим? — спросил Хольцман.

— Очень. В такой момент нам нужна надежная разведывательная информация, а она к нам не поступает. Как можно догадаться, что нам делать с Нармоновым, если у нас нет никаких сведений? — произнесла Лиз раздраженно. — Наш герой носится по городу, занимаясь делами, которые не должны его касаться, — к примеру, он обратился прямо в Капитолий, не поставив в известность своего босса, ведет переговоры по одной проблеме и в то же время не дает Каботу хороших аналитических материалов по глобальной проблеме. Разумеется, он должен уделять внимание и кое-чему на стороне…

Наш герой, подумал Хольцман. Какой интересный выбор слов. Она по-настоящему ненавидит Райана, это уж точно. Хольцману это было известно, но он не знал почему. Ей вроде бы незачем ревновать его. Райан никогда не проявлял честолюбия, по крайней мере не в сфере политики. По всеобщему мнению, он был хорошим человеком. Репортер вспомнил его единственную faux pas[83] с Элом Трентом, которая, по мнению Хольцмана, была подстроена. Теперь у Райана с Трентом были отличные отношения. Для чего могло потребоваться — что могло оказаться таким важным — подстроить такое? У Райана было две звезды разведчика — за что, Хольцман так и не сумел узнать. Всего лишь слухи, пять различных вариантов четырех различных событий, причем скорее всего все не соответствуют действительности. Райан не пользовался особой популярностью среди журналистов. Причина заключалась в том, что он никогда не содействовал утечке информации. Воспринимал соблюдение тайны слишком серьезно. С другой стороны, он не пытался заискивать перед средствами массовой информации, и Хольцман уважал всех, кто следовал этому правилу. В одном он был теперь убежден: он серьезно недооценивал антипатию, которую испытывала администрация Фаулера к Райану.

Мной пытаются манипулировать, подумал Хольцман. Это было так же уместно, как павлин на гумне. Разумеется, очень ловко. Ссылка на русских была, наверно, точна. Неспособность Центрального разведывательного управления снабжать Белый дом жизненно важной информацией не являлась новостью. И это, похоже, было правдой. Так где же таится ложь? А есть ли она здесь вообще? Может быть, им хотелось организовать утечку правдивой, но весьма чувствительной информации… обычным способом. Не в первый раз Хольцман узнавал интересные вещи в северо-западном угловом кабинете западного крыла Белого дома.

Неужели он не сумеет написать статью?

Будет сделано, Бобби, старый друг, сказал себе репортер.

* * *

Перелет из Лондона в Вашингтон прошел удивительно гладко. Райан старался побольше спать, а сержант, исполнявший роль стюарда, читал инструкции по монтажу игрушек, которые Джек купил в Англии.

— Эй, сержант, — окликнул его пилот, который вышел в салон, чтобы поразмяться. — Чем это ты занимаешься?

— Видите ли, майор, наш важный пассажир везет с собой игрушки для детишек. — Сержант передал пилоту одну из инструкций. — Смотрите, что нужно сделать: вставьте петельку один в отверстие А, возьмите болт семь восьмых дюйма и затяните его гаечным ключом, пользуясь…

— Не надо, сержант, уж лучше я буду ремонтировать поврежденные двигатели.

— Это уж точно, — согласился сержант. — Этому парню нелегко придется дома.

24. Откровение

— Не люблю, когда меня пытаются использовать в своих целях. — Хольцман откинулся назад, закинув руки за голову.

Он сидел в конференц-зале со своим главным редактором, таким же опытным журналистом, десятилетиями следившим за событиями в Вашингтоне. Редактор завоевал известность еще в период безумия, положившего конец президентству Ричарда Никсона. Да, то было бурное время. После этого у американских средств массовой информации появился вкус к крови, который так и не исчез. Единственным положительным фактором в этом, думал Хольцман, было то, что они перестали с трепетом относиться к кому бы то ни было. Любой политический деятель был потенциальной целью для справедливого негодования жрецов американской прессы. Само по себе это было здоровым намерением, хотя размах расследований иногда заходил слишком далеко.

— Это неважно. Кому понравится такое? Итак, что из того, что нам известно, правда? — спросил редактор.

— Нам придется поверить тому, что Белый дом не получает надежной информации. Для ЦРУ в этом нет ничего нового, хотя сейчас положение не такое плохое, как раньше. Более того, можно с уверенностью утверждать, что деятельность управления даже улучшилась — несмотря на то что Кабот ликвидировал немало должностей. Нам также придется поверить тому, что она рассказала о Нармонове и его военных.

— А относительно Райана?

— Я встречался с ним на приемах, но ни разу не брал интервью. Он вообще-то приличный мужик с хорошим чувством юмора. У него поразительные заслуги, по-видимому. Две звезды за разведывательную деятельность — конкретно об этом нам ничего не известно. Когда Кабот принялся сокращать оперативное управление, он выступил против и, судя по всему, сумел добиться сохранения ряда должностей. Райан славится стремительными действиями. Эл Трент поддерживает с ним хорошие отношения, и это — несмотря на ссору, которая произошла между ними несколько лет назад. В этом есть что-то для хорошего материала, однако Трент наотрез отказался говорить о случившемся, когда я спросил его. По-видимому, они обнялись и помирились, и я верю в это, как в Санта-Клауса.

— Он склонен развлекаться с женщинами на стороне? — поинтересовался редактор.

— Что значит — склонен? У них что, красная надпись на рубашках, у тех, кто склонен?

— Очень остроумно. Боб. Тогда что ты хочешь от меня?

— Так мы будем печатать статью об этом или нет?

Глаза редактора расширились от изумления.

— Ты шутишь? Да разве мы можем позволить себе не опубликовать такой материал?

— Не люблю, когда меня используют в своих целях, — повторил Хольцман.

— Мы уже говорили об этом! И мне это тоже не нравится. Но материал-то важный, и, если мы не опубликуем его, это сделает «Таймс». Когда он будет готов?

— Скоро, — пообещал Хольцман. Теперь ему было ясно, почему он отказался от должности заместителя главного редактора. В деньгах он не нуждался: доход, получаемый от книг, избавил Хольцмана от такой необходимости. Ему нравилось быть журналистом, он все еще сохранил свой идеализм, все еще интересовался содержанием своих статей. И не менее важно, что от него не требовалось принимать ответственные решения, подумал Хольцман.

* * *

Новый питательный насос оправдал все, что обещал главный инженер, когда говорил о сложностях, связанных с его установкой, сказал себе капитан первого ранга Дубинин. Им пришлось демонтировать практически целый отсек, чтобы разместить его, и к тому же понадобилось прорезать отверстие в двойном корпусе субмарины. Дубинин все еще мог поднять голову и увидеть небо сквозь то, что раньше было изогнутой стальной обшивкой. Такое зрелище действовало на нервы любому офицеру-подводнику. Им нужно было убедиться в том, что питательный насос функционирует нормально, прежде чем заварить отверстие, через которое его опустили внутрь лодки. Впрочем, могло быть гораздо хуже. У «Адмирала Лунина» был стальной корпус. А вот корпуса некоторых советских подлодок были из титана, который очень плохо поддается сварке.

Отсек, где размещались питательный насос и парогенератор, находился сразу позади реакторного отделения в сторону кормы. Более того, корпус реактора примыкал к переборке со стороны носа, тогда как питательный насос в полном сборе примыкал к той же переборке, но позади нее. Насос обеспечивал циркуляцию воды внутри реактора. Перегретый пар поступал в парогенератор, проходя через интерфейс. Там тепло перегретого пара заставляло кипеть воду в «наружном», или нерадиоактивном, контуре, и этот вторичный пар вращал турбины подводной лодки (вращая в свою очередь винт через посредство редукторов). Пар из «внутренней» петли, потеряв почти всю энергию, поступал в конденсатор, который охлаждался морской водой, поступающей из-за борта, превращался в воду и закачивался обратно в нижнюю часть реактора для последующего нагрева и повторения цикла. Парогенератор и конденсатор составляли единый блок, и один и тот же многоступенчатый насос заставлял воду проходить через все этапы циркуляции. Это механическое устройство представляло собой ахиллесову пяту всех судов с атомными двигателями. Насосу приходилось прокачивать огромную массу воды, которая была горячей как в прямом смысле слова, то есть термически, так и потому, что она являлась радиоактивной. При выполнении такой механической работы неизбежно возникал шум. До сих пор.

— Удивительно оригинально, — заметил Дубинин.

— Еще бы. Американцы потратили десять лет на разработку и доводку этого насоса. Они собирались использовать его на своих атомных ракетоносцах, затем отказались от него. Проектировщики были потрясены такой неудачей.

Капитан только покачал головой. Циркуляция воды на новых американских реакторах обеспечивалась естественным конвекционным течением. Это было еще одним техническим преимуществом новой конструкции. Умны же эти американцы! — подумал Дубинин. Вместе с главным инженером он ждал, когда реактор выйдет на проектную мощность. Из него были удалены контрольные стержни, свободные нейтроны из топливных элементов вступили во взаимодействие, и началась контролируемая цепная реакция. Операторы у панели управления следили за температурой внутри реактора и называли вслух цифры.

— Сейчас начнется… — прошептал главный инженер.

— Значит, вы не видели работу питательного насоса? — удивился капитан первого ранга.

— Нет.

Великолепно, подумал Дубинин, глядя на небо над головой. Какое ужасное зрелище для человека, стоящего внутри подводной лодки…

— Что это?

— Только что включился насос.

— Вы шутите. — Он посмотрел на массивное, многоступенчатое устройство. Не было никаких признаков… Дубинин подошел к панели управления и…

Он громко рассмеялся.

— Насос работает, капитан, — заметил командир БЧ-5.

— Увеличивайте мощность, — скомандовал Дубинин.

— Десять процентов мощности, и продолжает увеличиваться.

— Доведите мощность до десяти процентов сверх максимальной.

— Но, капитан…

— Я знаю, мы никогда не превышали максимум. — Проектная мощность реактора равнялась пятидесяти тысячам лошадиных сил, но, как и в большинстве двигателей, она была немного преуменьшена. На ходовых испытаниях ее довели однажды до пятидесяти восьми тысяч, что закончилось незначительным повреждением труб парогенератора. Максимальная полезная мощность равнялась 54960 лошадиным силам. Дубинин достигал такой мощности только один раз, вскоре после того, как стал командиром «Адмирала Лунина». Каждый командир испытывает свою подлодку на предельной мощности, подобно тому как летчик-истребитель должен узнать по крайней мере один раз, с какой скоростью может мчаться его машина, стремительно прорезая воздух.

— Слушаюсь, — кивнул механик.

— И внимательно наблюдайте за приборами, Иван Степанович. Если вдруг заметите что-то, немедленно заглушайте реактор. — Дубинин похлопал его по плечу и вернулся в переднюю часть отсека, надеясь, что сварщики хорошо справились со своей работой. Он пожал плечами. Все сварочные швы были подвергнуты рентгеноскопии, раковин нигде не обнаружили. Командир не может заботиться обо всем, а на его подлодке находился отличный стармех.

— Двадцать процентов мощности.

Главный инженер верфи оглянулся по сторонам. Питательный насос был установлен на своей платформе, снабженной амортизаторами. Это предупреждало передачу шума и вибрации от насоса на корпус субмарины и далее в окружающую корпус воду. Какая неудачная конструкция! — подумал адмирал. Ну что ж, в дальнейшем мы улучшим ее. Кораблестроение — одна из немногих уцелевших форм инженерного искусства.

— Двадцать пять.

— Я начинаю слышать какой-то шум, — заметил Дубинин.

— Скорость эквивалентна этой мощности?

— С полной бытовой нагрузкой… — Это означало ту долю мощности, которая требовалась для функционирования корабельных систем, начиная от кондиционирования воздуха до освещения кают. — Десять узлов. — Субмарины класса «Акула» потребляли много электроэнергии для повседневных нужд. Основная часть мощности расходовалась на систему кондиционирования воздуха, которая была весьма примитивной и пожирала до десяти процентов номинальной мощности реактора. — На бытовые нужды уходит семнадцать процентов, и лишь после этого начинает вращаться винт. Западные системы намного эффективнее.

Главный инженер верфи мрачно кивнул.

— Там у них огромная промышленность, занятая производством экономичных систем, — машиностроение, принимающее во внимание потребности окружающей среды. У нас еще отсутствует инфраструктура, позволяющая вести исследования в этой области.

— У них намного более жаркий климат. Однажды в июле мне пришлось побывать в Вашингтоне. Даже в аду не может быть хуже.

— Неужели?

— Сотрудник нашего посольства, сопровождавший меня, сказал, что когда-то на этом месте находилось малярийное болото. Случались даже эпидемии желтой лихорадки. Ужасный климат.

— Я не знал этого.

— Тридцать процентов, — произнес стармех.

— Как вы попали туда? — спросил адмирал.

— Десять лет назад, когда там шли переговоры по предупреждению несчастных случаев на море. Это было мое первое и последнее дипломатическое поручение. Какому-то штабному идиоту пришло в голову, что там может понадобиться подводник. Меня забрали прямо из Академии Фрунзе. Пустая трата времени, — добавил Дубинин.

— Какое у вас создалось впечатление?

— Скучища. Американские подводники высокомерны и относятся к нам с презрением. Никакого товарищества в то время. — Дубинин сделал паузу. — Впрочем нет, несправедливо так говорить. Политический климат тогда был совершенно другим. Меня принимали гостеприимно, но холодно. Я побывал на бейсбольном матче.

— Понравилось? — спросил адмирал.

Капитан первого ранга улыбнулся.

— Пиво и закуски оказались превосходными. Сама игра была совершенно непонятной, а их объяснения только сбивали с толку.

— Сорок процентов.

— Двенадцать узлов, — сказал Дубинин. — Шум увеличивается…

— И все-таки?

— И все-таки это всего лишь малая часть того шума, который исходит от прежнего насоса. Обслуживающему персоналу приходилось надевать здесь защитные наушники. А при полной скорости грохот был страшным.

— Посмотрим, что будет дальше. Вы узнали что-нибудь интересное в Вашингтоне?

Дубининснова хмыкнул.

— Узнал — по улицам нельзя ходить в одиночку. Однажды вышел на прогулку и увидел, как какой-то хулиган напал на женщину, — вы не поверите, всего в нескольких кварталах от Белого дома!

— Неужели?

— Этот молодчик попытался пробежать мимо меня с ее сумочкой в руках. Как в сцене из гангстерского фильма. Просто удивительно.

— Попытался?

— Я разве не рассказывал, что в молодости был хорошим футболистом? Я сделал подкат — может быть, с излишним энтузиазмом. Между прочим, разбил ему коленную чашечку. — Дубинин улыбнулся, вспомнив, как расправился с мерзавцем. Действительно, бетонные тротуары куда тверже, чем поросшая травой поверхность футбольного поля…

— Пятьдесят процентов.

— И что было дальше?

— Сотрудники посольства устроили грандиозный скандал. Посол вопил как недорезанная свинья. Я решил, что меня отошлют домой. Однако местная полиция хотела наградить меня медалью. Тогда все спустили на тормозах, и впредь меня не приглашали принять участие в дипломатических переговорах. — Дубинин расхохотался. — Я одержал победу. Восемнадцать узлов.

— Зачем вы вмешались в это происшествие?

— Я был молодым и глупым, — объяснил Дубинин. — Мне даже в голову не пришло, что это могла быть провокация со стороны ЦРУ, — наш посол беспокоился именно об этом. Разумеется, никакой провокацией и не пахло — просто пожилая слабая негритянка и молодой хулиган. Колено у него здорово пострадало. Интересно, он научился снова бегать? А если это действительно был агент ЦРУ, одним шпионом стало меньше.

— Шестьдесят процентов, работает устойчиво, — произнес старший механик. — Никаких колебаний в уровне давления.

— Двадцать три узла. Оставшиеся сорок процентов мало что нам покажут… и шум потока сейчас начнет отражаться в корпусе лодки. Будь повнимательнее, Ваня!

— Слушаюсь, капитан!

— Какую наибольшую скорость вы развивали?

— Тридцать два узла при номинальной мощности реактора. Тридцать три — при перегрузке.

— Ходят слухи о новой краске для корпуса лодки…

— Это то самое английское изобретение? Судя по данным разведки, американские ударные подлодки в результате ее использования сумели увеличить скорость больше чем на узел.

— Совершенно верно, — подтвердил адмирал. — Мне говорили, что формула состава нам известна, вот только мы столкнулись с трудностями при ее производстве, а процесс окраски еще более сложен.

— При скорости свыше двадцати пяти узлов возникает опасность срыва антиакустических плиток с поверхности корпуса. У меня такое однажды случилось — тогда я был старпомом на «Свердловском комсомольце»… — Дубинин покачал головой. — Ощущение, словно ты оказался внутри железного барабана — так эти проклятые резиновые плитки били по корпусу.

— Боюсь, что с этим мы ничего пока не можем сделать.

— Семьдесят пять процентов мощности.

— Уберите эти плитки, и я смогу прибавить еще один узел к предельной скорости.

— Вы действительно выступаете за это?

Дубинин отрицательно потряс головой.

— Нет. При мчащейся в воде торпеде это может стать границей между жизнью и смертью.

На этом разговор прекратился. Через десять минут мощность реактора достигла предельной — пятидесяти тысяч лошадиных сил. Шум насоса стал теперь очень заметным, но все-таки можно было разговаривать друг с другом. Когда на лодке стоял прежний насос, вспомнил Дубинин, при таком уровне мощности казалось, что рядом играет оркестр рок-музыки, и по твоему телу пробегали колебания. Сейчас насос работал намного тише, и к тому же начальник верфи обещал усовершенствовать амортизаторы его основания. Да, адмирал не хвастался. Шум резко уменьшился. Прошло еще десять минут и Дубинину все стало ясно. Он уже видел и слышал достаточно.

— Начать уменьшение мощности, — скомандовал Дубинин.

— Ну как, Валентин Борисович?

— КГБ украл это у американцев?

— Такое впечатление создалось и у меня, — ответил адмирал.

— Расцелую первого же разведчика, которого встречу.

* * *

Сухогруз «Джордж Макриди» стоял пришвартованный у причала. Шла погрузка. Это был большой океанский корабль, построенный десять лет назад, с мощными низкооборотными морскими дизелями. Он был спроектирован как лесовоз, способный перевозить тридцать тысяч тонн обработанной древесины или, как в данном случае, бревен. Обычно японцы предпочитали сами обрабатывать лесоматериалы. При этом деньги, затраченные на обработку, оставались в стране, а не уходили за границу. По крайней мере в этом случае для перевозки использовался корабль под американским флагом — уступка, которой удалось добиться после десяти месяцев переговоров. Побывать в Японии интересно, хотя и дорого.

Под внимательным взглядом первого офицера подъемные краны снимали с грузовиков бревна и опускали их в трюмы, специально построенные для этой цели. Погрузка шла удивительно быстро. Автоматизация процессов погрузки была, наверно, самым важным усовершенствованием в торговом флоте. «Джорджа М.» можно загрузить меньше чем за сорок часов и разгрузить в порту назначения за тридцать шесть, что позволяло кораблю быстро выйти в море. Это было экономически выгодно, хотя и лишало его команду возможности как следует погулять в том порту, куда забрасывала моряков служба. Сокращение доходов у портовых баров и других заведений, занимающихся отдыхом моряков, мало интересовало судовые компании, не получавшие выгоды от своих кораблей, когда они стояли у причалов.

— Пит, я получил метеопрогноз, — сообщил третий офицер. — Погода могла бы быть лучше.

Первый помощник посмотрел на метеосводку.

— Вот это да!

— Совершенно верно, над Сибирью формируется огромная область низкого давления. Через пару дней нас изрядно потреплет. Да и обойти шторм не удастся — он захватывает слишком большую площадь.

Взглянув на цифры, первый помощник свистнул от изумления.

— Не забудь приготовиться как следует, Джимми.

— Ладно. У нас много палубного груза?

— Одни эти бревна. — Он указал вниз.

Моряк что-то проворчал и поднял бинокль.

— Боже мой, да они скованы вместе цепями!

— Именно поэтому мы и не можем спрятать их в трюм.

— Поразительно! — прошептал молодой моряк.

— Я уже дал указания боцману. Он закрепит их как следует и принайтовит к палубе.

— Отличная мысль. Пит. Если шторм будет таким, как я ожидаю, на палубе можно будет заниматься серфингом.

— Капитан все еще на берегу?

— Да, обещал вернуться в четырнадцать ноль ноль.

— Бункеровка закончена. Стармех выведет свои дизели на полную мощность в семнадцать тридцать?

— Да.

— Черт возьми, даже с бабой переспать не хватает времени.

— Я передам капитану относительно прогноза погоды. Из-за шторма мы можем опоздать с прибытием в Японию.

— Капитану это не очень понравится.

— Думаешь, нам будет приятно?

— Послушай, если из-за шторма нарушится график пользования причалом, может быть, я…

— И я тоже, дружище.

Первый офицер ухмыльнулся. Оба были холостыми.

* * *

— Красиво, правда? — спросил Фромм. Он наклонился вперед, глядя на металлическую массу через прозрачные лексановые щиты. Механическая рука манипулятора сняла плутоний со шпинделя и поднесла к Фромму для визуального контроля… Это не было необходимым, но плутоний все равно нужно было переместить для следующей фазы обработки, и Фромм решил посмотреть на него поближе. Он включил мощный электрический фонарь и направил его на сверкающую массу, но тут же выключил. Верхнее освещение было достаточно ярким.

— Действительно, поразительно красиво, — согласился Госн.

Перед ними находился предмет, внешне напоминавший хрусталь. На самом деле он был намного глаже любого стекла. Обработка наружной поверхности была так точна, что наибольший эффект искажения вызывался силой тяжести. Если и были неровности, то столь незначительные, что различить их невооруженным глазом было попросту невозможно, и находились они, вне сомнения, в пределах допусков, установленных Фроммом, — он разрабатывал тексты программ для станков на компьютере.

Наружная поверхность изогнутого цилиндра была идеальной и отражала свет подобно какой-то эксцентрической линзе. Когда механическая рука начала поворачивать цилиндр вокруг продольной оси, отражение падающего с потолка света было плавным и не подрагивало. Даже немецкий инженер счел это удивительным.

— Никогда бы не поверил, что мы сможем так хорошо справиться со своей задачей, — заметил Госн.

Фромм утвердительно кивнул.

— Еще совсем недавно такая точность была просто недостижима. Технология станков на воздушных подушках появилась меньше пятнадцати лет назад, а системы, подчиняющиеся лазерному контролю, — еще позже. Основным направлением коммерческого применения все еще является изготовление сверхточных инструментов вроде астрономических телескопов, высококачественных линз, специальных деталей для центрифуг… — Немец выпрямился. — Теперь нужно отполировать внутренние поверхности. Их невозможно подвергнуть визуальному контролю.

— Почему сначала обрабатывались наружные поверхности?

— Чтобы быть уверенными в том, что станок работает должным образом. Обработка внутренних поверхностей будет контролироваться лазерным лучом — а теперь нам известно, что лазер функционирует нормально. Объяснение не было до конца откровенным, но Фромму не хотелось говорить правду: он действительно считал созданный цилиндр прекрасным. Молодой араб вряд ли поймет это… Действительно, в этом было что-то фаустовское, подумал Фромм, верно?

Как странно, подумал Госн, что-то, имеющее такие прекрасные формы, может…

— Все идет хорошо.

— Конечно, — ответил Фромм. Он сделал жест в сторону изолированного пространства. Хорошо отлаженный станок снимал что-то, похожее на металлическую стружку, только гораздо тоньше, видное исключительно из-за способности отражать свет. Эту удивительно ценную стружку собирали и хранили для переплавки и возможного использования в будущем.

— Самое время сделать перерыв, — сказал Фромм и отвернулся от станка.

— Согласен. — Они работали уже четырнадцать часов. Госн отпустил рабочих, затем они с Фроммом тоже ушли, оставив помещение под охраной двух вооруженных часовых.

Охранники не были образованными людьми. Их выбрали из самых верных сторонников командира, каждый из них имел за плечами много лет боевых операций. Странным могло показаться то, что эти боевые операции велись главным образом против таких же арабов, как и они, а не против предполагаемых врагов-сионистов. Террористических групп было в изобилии, и, поскольку каждая из них вербовала сторонников среди палестинцев, этим группам приходилось соперничать между собой за ограниченное число бойцов. Соперничество между вооруженными людьми нередко вело к столкновениям и смертям. В случае с охранниками это доказывало их лояльность. Каждый из часовых был прекрасным стрелком и почти не уступал новому пополнению отряда Куати — американцу Расселлу, этому неверному.

Один из охранников, закурив сигарету, прислонился к стене. Ему предстояла еще одна скучная бессонная ночь. Занимая пост наружного часового, обходящего периметр лагеря, или охраняя дом, в котором спал Куати, они могли хотя бы развеяться, сменить обстановку. Можно было вообразить, что за каждым автомобилем или в каждом окне скрывается израильский агент, и такие мысли поддерживали бдительность, не давали задремать, и смена проходила быстрее. Но здесь ситуация была иной. Здесь они охраняли машины, неподвижные и молчаливые. Чтобы немного отвлечься, не отступая от выполнения своих обязанностей, охранники следили за операторами, ходили за ними следом по мастерской, сопровождая их туда, где техники ели и спали, и даже наблюдали за их работой, если она не была особенно сложной. Ахмед, хотя и не получил образования, но был сообразителен, быстро схватывал то, что его интересовало, и ему казалось, что он мог бы заменить любого из операторов, если бы ему дали несколько месяцев, чтобы овладеть этой профессией. Он отлично разбирался в оружии и мигом обнаруживал неисправность или налаживал прицел не хуже опытного оружейника.

Расхаживая возле своего объекта, он прислушивался к монотонному шуму вентиляторов, подававших воздух в системы, и при каждом обходе смотрел на контрольную панель, где приборы указывали на состояние этих систем. Охранники следили также за резервными генераторами, контролируя уровень топлива в баках.

— Они очень беспокоятся о том, как соблюдается график, правда? — рассуждал Ахмед. Он продолжал обход, надеясь, что один из огоньков на контрольной панели погаснет. Ахмед и второй часовой остановились и посмотрели на металлический цилиндр, который так интересовал Фромма и Госна.

— Как ты думаешь, что это такое?

— Что-то необыкновенное, — ответил Ахмед. — Посмотри только, как они держат все в секрете.

— Думаю, это часть атомной бомбы.

Ахмед повернулся к своему напарнику.

— Почему ты так считаешь?

— Один из операторов сказал, что это не может быть ничем другим.

— Вот будет подарочек нашим израильским друзьям!

— После того как за эти годы погибло столько арабов — по вине израильтян, американцев, всех остальных… да, это был бы подарок что надо. — Охранники продолжали ходить между застывшими станками. — Интересно, почему они так торопятся?

— Какая разница почему, они хотят поскорее закончить работу. — Ахмед снова остановился, глядя на металлические и пластмассовые детали, разложенные на сборочном столе. Атомная бомба? — спросил он себя. Но некоторые детали выглядели как… как соломинки для лимонада, длинные и тонкие, связанные в пучки и слегка изогнутые… Соломинки для питья лимонада — в атомной бомбе? Это невозможно. Ведь атомная бомба должна походить на… на что? Ахмед признался себе, что не имеет об этом ни малейшего представления. Он мог читать Коран, газеты, инструкции по уходу за оружием. Не его вина, что у него не было возможности стать образованным человеком подобно Госну, которого Ахмед уважал и которому он завидовал. Какая это прекрасная штука, образование. Если бы его отец не был крестьянином, выселенным со своей земли и ставшим мелким торговцем, а кем-то более значительным, способным скопить немного денег…

Во время следующего обхода Ахмед увидел… банку из-под краски? — Что-то очень похожее на банку из-под краски. Металлические стружки после обточки детали собирались в поддоне с фреоном. Ахмед часто видел это. Стружки — они походили главным образом на очень тонкие металлические нити — потом собирали и ссыпали в контейнер, действительно похожий на банку из-под краски, делали это через специальное окошко руками в толстых резиновых перчатках. После чего банку помещали в коробку с двойными дверцами, вынимали оттуда, несли в другую комнату, открывали в такой же коробке и высыпали содержимое в одну из странных форм.

— Я выйду на минутку отлить, — произнес напарник.

— Подыши свежим воздухом, — посоветовал Ахмед.

Перекинув автомат через плечо, он смотрел вслед другу, который вышел наружу через двойные двери. Скоро он и сам выйдет немного развеяться, когда придет время обойти вокруг здания. Он был старшим и отвечал не только за безопасность мастерской, но и за наружных часовых. Ахмед считал, что такая ответственность хороша уже тем, что позволяет выйти из мастерской. Разве может человек жить, закрытый внутри помещения, как в космической станции или в подводной лодке, подумал Ахмед. Ему хотелось стать образованным человеком, но не для того, чтобы превратиться в конторского служащего — сидеть и читать бумаги. Нет, лучше стать инженером, строить дороги и мосты. Когда-то это было его честолюбивой мечтой. Может быть, его сын сможет стать инженером, если, конечно, будет возможность жениться и иметь сына. Пока об этом можно только мечтать. Да и то не сейчас. Главной мечтой сейчас было дожить до того момента, когда все это кончится, когда можно будет отложить в сторону автомат и вести обычную жизнь.

Но сначала должны погибнуть сионисты.

Ахмед стоял посреди комнаты, не зная от скуки, что делать. Часовые на наружных постах по крайней мере видят звезды. Что бы такое сделать, чтобы скоротать время, что бы сделать…

Банка из-под краски находилась прямо перед ним, в изолированной коробке. Казалось, она приготовлена для переноса в другое помещение. Ахмед часто видел, как это делали операторы. Ну ладно. Он достал банку из коробки через воздушный шлюз и пошел с ней в комнату, где стояла плавильная печь. Техники ставили банку внутрь электрического горна и… все очень просто, и Ахмеду хотелось что-то сделать, может, даже что-то полезное для этого проекта, какую бы цель он ни преследовал.

Банка оказалась легкой, он подумал, что в ней, может быть, нет ничего, кроме воздуха. Что если она пустая? Ее крышка была прижата зажимами и… нет, решил он. Он поступит так же, как это делали техники. Ахмед подошел к плавильной печи, открыл дверцу, убедился, что электричество отключено — печь бывала очень горячей, ведь в ней плавили металл! Дальше он надел толстые резиновые перчатки, которыми пользовались техники, и, забыв включить систему заполнения плавильной печи аргоном, ослабил зажимы на крышке банки. Потом повернул банку так, чтобы можно было заглянуть внутрь. Он заглянул.

В то мгновение, когда Ахмед отбросил зажимы и снял крышку, в банку хлынул богатый кислородом воздух и тут же вступил в реакцию с тончайшими нитями плутония. Часть плутониевых нитей сразу воспламенилась, буквально взорвалась у него перед лицом. Сверкнула вспышка, словно от взрыва ружейного капсюля, крошечное облачко огня и жара, и он сразу понял, что такая слабая вспышка не может причинить никакого вреда человеку. И дым совершенно безвреден, подумал он, хотя и чихнул от него.

Несмотря на все это, Ахмеда охватил ужас. Он сделал что-то, чего делать не следовало. Что подумает о нем командир? Как с ним поступит? Он прислушался к шуму кондиционера и ему показалось, что он увидел, как облачко прозрачного дыма поднимается к вентиляционному люку. Очень хорошо. Теперь электрические пластины, собирающие пыль, позаботятся об этом. Сейчас ему оставалось…

Да. Ахмед прижал крышку, защелкнул зажимы и отнес банку обратно в мастерскую. Второй охранник еще не вернулся. Это хорошо. Он поставил банку на место и убедился, что все выглядит точно так же, как несколько минут назад. Ахмед закурил, чтобы успокоиться, ругая себя за то, что никак не может бросить вредную привычку. Курение начало влиять на его дыхание при беге.

Ахмед не подозревал, что он уже труп, просто его смерть еще нигде не зарегистрирована, и что дым сигареты — по сравнению с тем, что он вдохнул несколько минут назад, — для него чище лесного воздуха, наполненного озоном.

* * *

— Я знаю, как сделать это, — объявил Кларк, входя в кабинет Райана подобно киноактеру Джону Уэйну, появляющемуся в воротах Аламо.

— Тогда расскажи. — Джек указал в сторону кресла.

— Я только что вернулся из аэропорта Даллес, поговорил там кое с кем. «Боинги-747» японской компании «Джал», совершающие трансполярные перелеты, оборудованы прямо-таки для наших целей. Верхняя гостиная отведена для спального помещения, и, там размещены койки, как в старом пульмановском вагоне. Для нас это удобно. В гостиной хорошая акустика, что облегчает нашу задачу. — Кларк положил на стол Райана план. — Вот здесь и здесь находятся столы. Мы установим два беспроволочных жучка, работающих на четырех радиоканалах.

— Объясни понятнее, — попросил Джек.

— Радиожучки — всенаправленного действия. Радиоволны от них поступают на передатчик сверхвысокой частоты, и уже тот посылает их дальше, за пределы самолета.

— Но зачем четыре канала?

— Самое трудное — нейтрализовать шум самолета, рев двигателей, свист проносящегося ветра и тому подобное. Два канала — для внутренних звуков, остальные два — только для ликвидации фонового шума. Это понадобится для того, чтобы отфильтровать глушение. У нас есть специалисты в научно-техническом отделе, которые занимались этим в течение длительного времени. Они используют записанный на магнитной ленте шум для того, чтобы выяснить влияние помех, затем просто меняют фазу и нейтрализуют этот шум. Это очень просто, если имеется соответствующее компьютерное оборудование. У нас оно есть. Ясно? Передатчик будет размещен в бутылке. Мы направим его в сторону иллюминатора. Я уже проверил, никаких трудностей. Далее, нам понадобится самолет сопровождения.

— Что за самолет?

— Что-то вроде «Гольфстрима», а еще лучше — «ЕС-135». Я бы советовал использовать не один самолет, а несколько, чтобы они могли сменять друг друга.

— На каком расстоянии?

— Лишь бы они находились в прямой видимости… скажем, миль тридцать, причем совсем не обязательно на одной высоте. Мы не собираемся устраивать ему почетный эскорт.

— Насколько сложно организовать все это?

— Очень просто. Самое трудное — это батарея, источник питания, как я уже сказал, она разместится в бутылке виски. Выберем сорт, который продается в магазине аэропорта, не облагаемом пошлиной. Я поручил одному парню заняться этим — лучше всего не в стеклянной бутылке, а в керамической. Скажем, какой-нибудь дорогой сорт вроде «Чивас». Японцы очень любят хорошее виски.

— Какие меры на случай обнаружения?

Кларк ухмыльнулся, как школьник, которому удалось облапошить учителя.

— Вся система будет исключительно из японских компонентов, причем на борту самолета находится приемник, работающий на тех же частотах. Премьер, как всегда, летит в сопровождении группы журналистов. Приемник будет находиться в мусорной корзине одного из туалетов нижней палубы. Если операция накроется, они придут к выводу, что виновник — кто-то из своих. Все будет сделано так, будто это дело рук журналиста.

— Хорошая мысль, Джон, — кивнул Райан.

— Я так и знал, что тебе это понравится. После посадки один из наших парней заберет бутылку. Мы устроим так, что японцам не удастся открыть эту бутылку — пробка будет на суперклее.

— Подниметесь на борт самолета в Мехико?

— Я поручил Дингу заняться этим. Пора ему приобрести вкус к планированию операций, а эта — достаточно простая. Со своим испанским мне не составит труда ввести в заблуждение мексиканцев.

— Вернемся к аппаратуре подслушивания. Мы не сможем получать информацию в реальном времени?

— Нет, никак не сможем. — Покачал головой Кларк. — Она будет поступать к нам в намеренно искаженном виде, но высокоскоростные рекордеры запишут ее, затем мы пропустим запись через компьютеры и получим чистый вариант. Это — дополнительная мера предосторожности. Экипажи самолетов сопровождения не будут знать, что они подслушивают, и только пилотам сообщат, за кем следовать… может быть, удастся обойтись даже без этого. Я еще проверю.

— Сколько понадобится времени, чтобы получить расшифрованную чистую запись?

— Это придется делать уже после прибытия… скажем, через два часа. По крайней мере таково мнение ребят из научно-технического отдела. А ты знаешь, в чем прелесть этой затеи?

— В чем?

— Подслушивать на самолетах — пара пустяков. Ребята в научно-техническом отделе разрабатывали эту проблему очень долго. Им помог прорыв на военно-морском флоте — совершенно черный, настолько он секретен. Никто не подозревает, что это нам по плечу. Компьютерные коды чрезвычайно сложны. Многие пытались решить эту проблему, однако успеха добился один парень из Управления национальной безопасности с помощью теоретической математики. Повторяю, сэр Джон, никто не подозревает, что такое возможно. Японская служба безопасности тоже не готова к этому и потому проспит. Даже если им удастся обнаружить жучок, они придут к выводу, что это неуклюжая попытка какого-то кустаря-одиночки, не разбирающегося в технике. А приемник, который я доставлю на борт самолета, не сможет принять ничего полезного ни для кого, кроме нас…

— Но наш парень заберет и его, чтобы подстраховаться на случай нарушения радиопередачи?

— Совершенно верно. Так что у нас будет двойная страховка — или даже тройная, я так и не разобрался в терминологии. Три независимых канала передачи информации: один на борту самолета и два, ведущие передачу с него.

Райан поднял кружку кофе в шутливом тосте.

— Отлично. Теперь, когда техническая сторона проекта выглядит осуществимой, мне нужна оценка оперативной вероятности успеха.

— Ручаюсь за нее, Джек. Черт меня побери! Как хорошо снова чувствовать себя разведчиком. При всем уважении к тебе служба в качестве твоего телохранителя — это недооценка моих возможностей.

— И ты мне тоже нравишься, Джон, — рассмеялся Райан. Впервые он сбросил напряжение. Если им удастся провести эту операцию, может быть, эта сука Эллиот хоть на время оставит его в покое. Может быть, и президент поймет наконец, что полевые операции с использованием настоящих полевых агентов не утратили своей важности. Это окажется победой, хотя и небольшой.

25. Решение

— Так для чего собираются их использовать? — спросил второй помощник, глядя с мостика на палубный груз.

— Говорят, для потолочных балок какого-то храма. По-видимому, храм невелик, — заметил первый помощник. — Сколько же еще будут расти эти волны?..

— Надо бы сбавить скорость, Пит.

— Я уже дважды говорил с капитаном. Но он заявил, что не может нарушать график.

— Тогда объясни это чертову океану.

— Не знаю, к кому обращаться.

Второй помощник, исполняющий обязанности вахтенного офицера, только фыркнул. Первый помощник — следующий по старшинству после капитана — поднялся на мостик, чтобы оценить обстановку. Вообще-то это входило в обязанности шкипера, но капитан спал у себя в каюте.

Лесовоз «Джордж Макриди» пробивался через огромные тридцатифутовые волны, стараясь поддерживать скорость в двадцать узлов. Впрочем, старался безуспешно, хотя дизели работали на полную мощность. Небо было затянуто облаками, и лишь изредка между ними проглядывала луна. Вообще-то шторм стихал, но ветер продолжал дуть со скоростью шестьдесят миль в час, а волнение продолжало увеличиваться. По мнению обоих офицеров, это был типичный шторм, характерный для северной части Тихого океана. Но все же он отличался некоторой необычностью. Было тепло — десять градусов по Фаренгейту, но летящие брызги замерзали на лету и били по окнам мостика подобно дроби на утиной охоте. Правда, повезло, что волны катились навстречу судну. «Джордж М.» был грузовым судном, а не пассажирским лайнером, и у него отсутствовали стабилизаторы, уменьшающие бортовую качку. По правде говоря, корабль не так уж и бросало. Надстройка была расположена в кормовой части, что заметно смягчало килевую качку. Это обстоятельство мешало офицерам полностью осознать, что действительно происходит на носу, тем более что видимость из-за туч летящих брызг была плохой.

У качки были свои особенности. Когда корабельный форштевень врезался в подножие особенно высокой волны, скорость падала. Однако в результате огромных размеров судна оказывалось, что нос сбавлял скорость быстрее кормы, и, когда силы торможения пытались замедлить движение судна, по его корпусу пробегала дрожь. Металлический корпус словно протестовал против такой жестокости, и во время особенно резких толчков его длина даже сокращалась на несколько дюймов, во что было трудно поверить.

— Когда-то я плавал на авианосце, так он в центральной части уменьшался в длину больше чем на фут. Однажды мы…

— Прямо по курсу, сэр! — выкрикнул рулевой.

— Черт побери, девятый вал! — успел воскликнуть второй помощник.

Внезапно гигантская пятидесятифутовая волна появилась всего в сотне ярдов от тупого носа «Джорджа М.». Это не было чем-то совершенно неожиданным. Порой две волны сливались вместе, их высота на мгновения увеличивалась, а затем волны снова расходились… Нос корабля поднялся вверх на волне средней высоты и рухнул на ее обратном скате вниз перед накатывающей зеленой стеной.

— Держись!

Нос не успел подняться. Зеленая пенящаяся стена просто нахлынула на носовую часть корабля, словно не встречая препятствий, и покатилась по всей длине в пятьсот футов, до самой надстройки. Офицеры следили за ней будто зачарованные. Судну не угрожала никакая опасность — по крайней мере они пытались убедить себя в том, что не угрожала немедленная опасность. Сплошная зеленая масса воды катилась мимо тяжелых грузовых кранов и мачт, двигаясь вперед со скоростью тридцать миль в час. Судно снова содрогалось от непомерной перегрузки: его нос врезался в нижнюю часть волны и скорость упала. Более того, нос все еще оставался под водой, потому что основание волны было намного шире ее верхней части, которая готова была разбиться об окрашенный в белое стальной утес, возвышавшийся прямо на ее пути.

— Сейчас! — крикнул вахтенный офицер рулевому.

Гребень волны не достиг уровня мостика и разбился об окна кают старших офицеров. В следующее мгновение вверх взлетела вертикальная белая стена брызг, отрезавшая находившихся на мостике от окружающего мира. Это продолжалось всего секунду, но она показалась им долгой минутой. Затем видимость восстановилась, и они увидели перед собой корабельную палубу, находящуюся точно на том же месте, где ей и надлежало быть, хотя и под слоем воды, стекающей в шпигаты. «Джордж М.» накренился на пятнадцать градусов и выровнялся.

— Сбавить скорость до шестнадцати узлов, ответственность беру на себя, — распорядился первый помощник.

— Слушаюсь, сэр, — отозвался рулевой.

— Пока я на мостике, я не допущу, чтобы мой корабль развалился, — заметил старший офицер.

— Разумное решение. Пит. — Второй помощник уже подошел к аварийной панели, чтобы убедиться в исправности судовых механизмов, — в случае аварии или затопления на панели вспыхнул бы сигнал тревоги. Но аварийные лампочки не горели. В этом не было ничего удивительного — лесовоз спроектировали таким образом, чтобы он мог выдержать куда более суровые штормы, однако это не значило, что на море можно терять бдительность.

Загудел телефон.

— Мостик, первый помощник слушает.

— Что там произошло, черт побери, — послышался голос старшего механика.

— Всего лишь большая волна, чиф, — коротко ответил Пит. — Есть проблемы?

— Всего лишь? Она так шарахнула в переднюю переборку, я уж решил было, что выбито окно, — похоже, треснул иллюминатор. Почему бы не сбавить скорость? Неприятно, когда тебе в постель хлещут волны, понимаешь?

— Я уже распорядился.

— Отлично. — Стармех положил трубку.

— Ну, что тут у вас? — раздался голос капитана. Он появился на мостике в пижаме и халате, успел заметить, как вода с палубы исчезала в шпигатах.

— Большая волна, пятьдесят-шестьдесят футов. Я сбавил ход до шестнадцати узлов. Двадцать — слишком много при такой волне.

— Правильно, пожалуй, — проворчал капитан. Каждый лишний час у причала обходился в пятнадцать тысяч долларов, и хозяевам не нравилось напрасно расходовать деньги. — Увеличьте скорость, как только будет возможно. — И он исчез, чтобы не застудить босые ноги.

— Будет исполнено, — ответил Пит, глядя на пустой дверной проем.

— Скорость пятнадцать и восемь, — доложил рулевой.

— Хорошо.

Оба офицера уселись в высокие кресла и взяли чашки с кофе. Вообще-то в происшествии не было ничего пугающего, теперь оно казалось даже захватывающим. Брызги от форштевня, врезающегося в волны, казались удивительно красивыми в лунном свете. Первый помощник посмотрел вниз на палубу. Лишь через несколько секунд он понял, что произошло.

— Включить палубное освещение!

— В чем дело? — Второй офицер поспешил к распределительному щиту, и прожекторы залили палубу ярким светом.

— А, один все-таки остался…

— Один… — Вахтенный офицер взглянул на палубу. — О-о… Три остальных…

Первый помощник изумленно потряс головой. Какими словами описать силу простой воды? А ведь это была прочная цепь, и волна разорвала ее, словно гнилую нитку. Впечатляюще.

Второй помощник снял трубку телефона и нажал кнопку.

— Боцман, наш палубный груз только что смыло за борт. Осмотрите переднюю часть надстройки и сообщите мне о причиненном ущербе. — Он знал, что добавлять о необходимости осмотра изнутри, не выходя на палубу, не потребуется.

Через час стало ясно, что они отделались на удивление легко. Бревна, смытые волной, ударили в то место надстройки, которое было укреплено мощными стальными бимсами. Повреждения оказались незначительными, понадобится всего лишь сварка и окраска. Впрочем, кому-то придется рубить новое дерево. Три бревна из четырех были смыты за борт. Японскому храму придется подождать с новой крышей.

Три огромных бревна, скрепленных вместе железной цепью, остались далеко позади «Джорджа М.». Они все еще были сырыми и теперь начали впитывать морскую воду, становясь еще тяжелее.

* * *

Кэти Райан следила за тем, как автомобиль ее мужа отъехал от дома. Время, когда она жалела его, прошло. Теперь она чувствовала себя оскорбленной. Он не хотел говорить об этом — не пытался как-то объяснить, извиниться, вместо этого хотел сделать вид, что… что? Иногда он говорил, что плохо себя чувствует, очень устал. Кэти хотелось откровенно побеседовать с ним, но она не знала, с чего начать. Мужское эго — хрупкая вещь, доктор Кэролайн Райан знала это, а такая тема — самое чувствительное в нем. Наверно, это сочетание усталости и спиртного. Джек — не машина. Он сжигает себя. Кэти заметила первые симптомы несколько месяцев назад. И на службу ему приходится так далеко ездить. Почти три часа ежедневно. Правда, у него шофер, но все равно… Три лишних часа в добавление к напряженной работе вместо того, чтобы пораньше приезжать домой, где его ждут и любят.

Так помогаю я ему или наношу вред? — спрашивала она себя. Может быть, отчасти здесь и моя вина?

Кэти вошла в ванную и посмотрела на себя в зеркало. Ну что ж, она больше не краснощекий подросток. Вокруг рта и у глаз появились морщины. Следует подумать об очках. Во время работы у нее случались приступы головной боли, и она знала, что причиной могут быть глаза, — в конце концов, она хирург-офтальмолог, — но у нее, как и у всех остальных, вечно не хватало времени, чтобы посетить своего коллегу тут же в Институте Вильмера. Это глупо, признала Кэти. У нее по-прежнему красивые глаза. По крайней мере их цвет не изменился, хотя способности к преломлению пострадали от напряжения, связанного с работой.

Все еще стройная и тонкая. Не мешало бы сбросить фунта три-четыре или, что еще лучше, добавить их к груди. У Кэти была маленькая грудь, как и у всех женщин из ее семьи, а в мире ценились женщины с грудью, превосходящей размерами вымя коровы Элзи Борден. Ее любимая шутка о том, что размер бюста обратно пропорционален размеру мозга, возникла как защитный механизм. Она мечтала о большой груди подобно тому, как мужчины мечтают о большом члене, однако Бог или унаследованные гены не наградили ее мощным бюстом. Был еще способ исправить положение, но Кэти не могла пойти на унизительную операцию — к тому же ей не нравился слишком большой процент осложнений, связанных с впрыскиванием силикона.

Что касается остального… прическа, разумеется, всегда выглядела растрепанной, но тут уж ничего не поделаешь — хирургическая дисциплина категорически запрещала ей обращать внимание на волосы. Впрочем, они все еще были светлыми и шелковистыми, и когда Джек обращал на них внимание, то восхищался ими. Морщинки не портили лица, оно оставалось красивым. Ноги всегда были стройными, а благодаря тому, что ей приходилось много ходить по больницам Хопкинса/Вильмера, даже окрепли. Кэти заключила, что, глядя на нее, собаки не станут лаять ей вслед. Она по-прежнему была привлекательна и знала, что так считают и те, с кем работала. Ей нравилось, что порой студенты-практиканты влюблялись в нее. По крайней мере никто из них не избегал ее обходов.

Вдобавок ко всему Кэти была хорошей матерью. Она много внимания уделяла детям, беспрестанно заглядывая в комнаты Салли и маленького Джека, даже когда они спали. Последнее время, когда муж так мало бывал дома, Кэти старалась заменить его, подыгрывала сыну в футбол (узнав об этом, Джек ощутил глубокую вину). Когда было время, она вкусно и хорошо готовила. По дому все делала сама и лишь немногое, по выражению Джека, «сдавала в подряд».

Кэти все еще любила мужа и не упускала случая напомнить ему о своих чувствах. Ей казалось, что у нее отличное чувство юмора. Она не упускала возможности прикоснуться к Джеку — как у любого хорошего врача, у нее были легкие руки. Кэти нравились беседы с мужем, ей хотелось знать его мнение по самым разным вопросам, она не скрывала, что дорожит этим мнением. У Джека не было оснований сомневаться в том, что он оставался ее любимым мужчиной. Более того, Кэти любила его с преданностью жены. Она пришла к выводу, что в семейной жизни делала все правильно и не допускала ошибок.

Тогда почему он… почему он не может?..

Лицо в зеркале смотрело на нее озадаченно, скорее с удивлением, чем с обидой. Что еще я могу сделать? — спросила она свое отражение.

Ничего.

Кэти попыталась выбросить все это из головы. Начинался новый день. Предстоит собирать детей в школу. Надо приготовить завтрак, пока они не проснулись. Конечно, эта часть жизни несправедлива. Она — хирург, даже профессор хирургии, однако одновременно она и мать, которой приходится выполнять материнские обязанности, не разделяя их со своим мужем, — по крайней мере ранним утром рабочего дня. Вот тебе и эмансипация. Кэти надела халат и пошла в кухню. Впрочем, положение могло быть еще хуже. Дети любили овсянку и предпочитали растворимую, причем ароматизированную. Она вскипятила воду для каши, поставила ее на малый огонь и отправилась будить детей. Десять минут спустя Салли и маленький Джек умылись, оделись и пришли в кухню. Салли была первой и тут же включила телевизор на канал диснеевских фильмов. Кэти использовала эти десять минут тишины и спокойствия, чтобы выпить кофе и заглянуть в утреннюю газету.

В правом нижнем углу на первой странице была статья о России. Может быть, подумала Кэти, это одна из причин, так беспокоящих Джека, и решила прочитать ее. Вдруг она сможет поговорить с ним, узнать, почему он такой… встревоженный? Может быть, все дело именно в этом?

«…обеспокоены неспособностью ЦРУ представить сведения по этой проблеме. Ходят также слухи о ведущемся расследовании. Представитель администрации подтвердил сообщения о том, что видный сотрудник ЦРУ подозревается в финансовых нарушениях и неразборчивости в своих отношениях с женщинами. Имени этого сотрудника нам не назвали, но утверждают, что он занимает очень видное положение и в число его обязанностей входит координация информации для руководства страны…»

Неразборчивость в отношениях с женщинами? Что это значит? Кто этот «сотрудник ЦРУ»?

Это он.

Видное положение… координация информации…

Это Джек. Ее муж. Именно в такой форме указывают на человека, занимающего должность его уровня. В миг прозрения она поняла, что речь идет о нем.

Джек… неразборчив в отношениях с женщинами? Мой Джек?

Это невозможно.

Но так ли уж невозможно?

Неспособность удовлетворить ее, усталость, увлечение алкоголем, невнимательность. Может быть, это и есть причина, по которой он… кто-то еще увлек его?

Нет, не может быть. Только не Джек. Только не ее Джек.

Но в чем же дело?.. Она все еще привлекательна — это общее мнение. Хорошая жена — какие тут могут быть сомнения? Джек ничем не болен. Она сразу заметила бы симптомы; она — врач, и хороший врач, и знала, что не упустила бы ничего важного. Она очень старалась нравиться Джеку, показать, что любит его и…

Может быть, при всей маловероятности это все-таки возможно?

Да.

Нет. Кэти отложила газету и взяла чашку с кофе. С ее Джеком этого быть не может.

* * *

Наступил последний час последней фазы обработки плутония. Госн и Фромм следили за станком на первый взгляд равнодушно, но на самом деле они едва сдерживали волнение. Жидкий фреон, что омывал вращающийся металл, не позволял им рассмотреть цилиндр, обработка которого заканчивалась. Это раздражало их, хотя оба понимали, что, если бы они и могли наблюдать за процессом обработки, никакой пользы это бы не принесло, а потому они следили за экраном компьютера — там было видно, что допуски находились в пределах двенадцати ангстрем, предписанных Фроммом. Они ведь должны верить компьютеру, правда?

— Еще несколько сантиметров, — произнес Госн, когда к ним подошли Бок и Куати.

— Вы так и не объяснили, как действует вторичная фаза устройства, — сказал командир. Он уже давно называл бомбу устройством.

Фромм повернулся, не слишком обрадованный тем, что его отвлекли от созерцания конца работы, хотя и знал, что нужно быть довольным этим.

— Что вас интересует?

— Мне понятно, как развивается первичная фаза, но не вторичная, — повторил Куати просто и убедительно.

— Ну хорошо. Теоретическая сторона этого вопроса понятна, если вам удалось познакомиться с принципом. Видите ли, именно в этом и заключалась трудность — открыть принцип. Сначала считали, что, для того чтобы произошла вторичная фаза реакции, требуется всего лишь высокая температура — это отличает центр звезды, ja? На самом деле это не совсем так, первые теоретики упустили из виду давление. Подобное может показаться странным, когда оглядываешься назад, но в изыскательских работах так бывает довольно часто. Ключ к тому, чтобы инициировать вторичную фазу, заключается в следующем: использовать энергию следует так, чтобы превратить ее в давление в тот самый момент, когда вы используете колоссальную температуру, и одновременно изменить направление ее потока на девяносто градусов. Это совсем непросто, когда речь идет о семидесяти килотоннах энергии, — самодовольно произнес Фромм. — Тем не менее представление, что на практике инициировать вторичную фазу невероятно трудно, — вымысел. Идея Улама и Теллера оказалась простой, как это часто случается с интуитивными озарениями. Давление и есть температура. Им удалось понять, что секрет заключается в том, что никакого секрета нет. После того как вы постигли принцип действия, остальное — всего лишь инженерная проблема. Трудно произвести расчеты, необходимыедля того, чтобы бомба сработала, — сами технические проблемы достаточно просты. А вот главная трудность состоит в том, чтобы оружие было небольшим по размерам и весу, поддающимся транспортировке. Эта трудность решается чисто технически.

— А соломинки зачем? — спросил Бок, зная, что его соотечественник захочет ответить на этот вопрос. Этот Фромм, подумал Бок, самодовольный сукин сын.

— Не могу быть полностью уверенным, однако мне кажется, что это мое изобретение — никому раньше это не приходило в голову. Материал — идеален. Трубочки легкие, полые внутри и легко поддаются изгибу. — Фромм подошел к сборочному столу и взял одну трубочку. — Они сделаны из полиэтилена, и, как видите, внутреннюю их поверхность мы покрыли родием, а наружную — медью. Длина одной «соломинки» шестьдесят сантиметров, а ее внутренний диаметр — три миллиметра. Вторичный источник окружают многие тысячи таких «соломинок». Они связаны в пучки, изогнутые на сто восемьдесят градусов в форме спирали. Спираль — идеальная форма. Она направляет энергию и одновременно сохраняет способность излучать тепло во всех направлениях.

Каждый инженер, подумал Куати, это неудавшийся учитель.

— Но каково их назначение?

— Also…[84] в момент взрыва первичного заряда происходит мощный выброс гамма-излучения. Затем следует рентгеновское излучение. В обоих случаях речь идет о фотонах с высокой энергией, квантовых частицах, несущих энергию, но не обладающих массой…

— Световые волны, — сказал Бок, вспомнив уроки физики в гимназии.

Фромм кивнул.

— Правильно. Световые волны исключительно большой энергии с иной — более высокой — частотой. Итак, у нас колоссальное количество энергии, излучаемой первичным источником. Какую-то ее долю мы можем отразить или повернуть по направлению к вторичному источнику с помощью созданных нами каналов. Большая часть энергии, разумеется, будет потеряна, однако в нашем распоряжении находится такое гигантское ее количество, что для наших нужд достанет и малой толики. Рентгеновские лучи устремятся по «соломинкам», теряя по пути определенное количество энергии, которая поглощается металлическим покрытием, косые поверхности в свою очередь тоже отразят эти лучи, что приведет к дальнейшему поглощению. Да и полиэтилен тоже поглощает немало энергии. И что происходит в результате?

— Поглощается такое количество энергии, что, разумеется, должен произойти взрыв, — Бок опередил своим ответом Куати.

— Совершенно точно, герр Бок. Когда «соломинки» взрываются — на деле они превращаются в плазму, но ведь мы не станем спорить из-за мелочей, когда в нашем распоряжении такой гигантский запас энергии, правда? — плазма распространяется радиально по отношению к их осям, превращая таким образом осевую энергию от первичного источника в радиальную. Происходит взрыв, направленный внутрь к вторичному источнику.

В голове Куати словно вспыхнул ослепительный свет.

— Блестяще. Однако вы теряете половину энергии, которая распространяется наружу.

— На это можно ответить так: и да, и нет. При этом все еще создается энергетический барьер, а он-то нам и нужен. Далее, урановые пластинки, окружающие массу вторичного источника, также превращаются в плазму — под воздействием того же энергетического потока, хотя и медленнее, чем «соломинки», из-за их большей массы. У этой плазмы намного большая плотность, и она давит внутрь. Внутри корпуса вторичного источника образуется два сантиметра безвоздушного пространства, поскольку отсюда уйдет воздух. Таким образом плазма, устремляющаяся внутрь, получает возможность «стартовать с хода».

— Значит, вы используете энергию от первичного источника, повернутую под прямым углом, для того, чтобы она оказала на вторичный источник такое же воздействие, какое сначала осуществлялось с помощью химических взрывчатых веществ? — осенило Куати.

— Превосходно, командир! — воскликнул Фромм с едва заметной ноткой снисходительности. — Итак, теперь у нас относительно тяжелая масса плазмы, давление которой направлено внутрь. Вакуум предоставляет ей возможность «разбега», позволяет ускориться перед тем, как врезаться во вторичный источник. Сила удара сжимает его. Вторичный источник состоит из дейтерида и гидрида лития, причем к тому и другому подмешан тритий. Все это окружено ураном-238. И вот вся эта система подвергается мощному сжатию со стороны надвигающейся отовсюду плазмы. Кроме того, разумеется, ее бомбардирует поток нейтронов от первичного источника. Под воздействием высокой температуры, колоссального давления и потока нейтронов литий расщепляется и переходит в тритий. Немедленно начинается реакция синтеза трития, при которой вместе с освобождающейся энергией выделяется огромное количество нейтронов высокой энергии. Эти нейтроны бомбардируют уран-238, вызывая стремительную реакцию распада, что еще больше увеличивает мощность вторичного источника.

— Ключ ко всему, по словам герра Фромма, — пояснил Госн, — заключается в управлении энергией.

— Да, «соломинки», — кивнул Бок.

— Вот именно, — произнес Госн. — Это поистине гениально. Подобно строительству моста из бумаги.

— И какова взрывная сила вторичного источника? — спросил Куати. Он слабо разбирался в физике, но окончательная цифра была ему понятна.

— Первичный взрыв эквивалентен семидесяти килотоннам тринитротолуола. Мощность взрыва вторичного источника составит около четырехсот шестидесяти пяти тысяч тонн ТНТ. Я могу привести только приблизительные цифры, потому что возможны незначительные отклонения при детонации взрывного устройства, а также потому, что мы не в состоянии произвести испытание, чтобы оценить действительную мощность взрыва.

— Вы уверены, что взрыв произойдет в соответствии с вашими расчетами?

— Абсолютно, — ответил Фромм.

— Но вы сами сказали, что без испытаний…

— Командир, с самого начала я знал, что произвести испытания не удастся. Мы столкнулись с той же проблемой в ГДР. Именно по этой причине схема взрывного устройства разработана с подстраховкой — иногда она составляет сорок процентов, а иногда — для гарантии от случайностей — превышает номинальную в сотню раз. Вы понимаете, конечно, что американское, английское, французское или даже советское оружие той же мощности размером будет раз в пять меньше нашего устройства. Сокращение размеров и увеличение эффективности возможно лишь в результате широкой программы испытаний. Физические принципы ядерной бомбы просты и очевидны, а вот техническое совершенствование требует практической работы. Вот герр Госн говорил о строительстве моста. Античные мосты, построенные древними римлянами, — это весьма громоздкие сооружения. По современным стандартам на их строительство идет слишком много камня, и в результате затрачивается излишний труд, правда? За многие столетия мы научились строить мосты более эффективно, используя меньшее количество материалов и затрачивая куда меньше труда для достижения той же цели. Однако не забывайте, что некоторые римские мосты сохранились до сих пор. Они так и остались мостами. Хотя мой проект ядерной бомбы, на которую затрачено слишком много материалов, тоже недостаточно технологичен, но тем не менее термоядерная бомба есть и она выполнит свое предназначение.

В это мгновение послышался сигнал. Головы присутствующих повернулись в сторону станка, который закончил обработку. На контрольной панели вспыхнул зеленый свет. Фромм подошел к станку, распорядившись, чтобы техники удалили из системы охлаждения фреон. Прошло минут пять и их глазам предстал предмет, который доставил столько хлопот. Работа была закончена.

— Превосходно, — произнес Фромм. — Мы проведем тщательный осмотр плутония и начнем сборку. Meine Herren, самое трудное осталось позади. — Он подумал, что в ознаменование такого события неплохо было бы выпить пива, и вспомнил, что все еще не получил палладий. Столько мелочей, и ни одну нельзя упустить. Таков, однако, долг инженера.

* * *

— Как это произошло, Дэн? — спросил Райан по телефону, защищенному от прослушивания. Он не успел получить дома утреннюю газету и обнаружил оскорбительную статью у себя на столе как часть выпуска «Ранней птички».

— Уверяю тебя, Джек, мы не имеем к статье никакого отношения. Информация просочилась из твоего ведомства.

— Так вот, я только что обложил начальника службы безопасности. Он клянется, что из Лэнгли не было никакой утечки. Черт побери, Дэн, что это за «весьма высокопоставленный сотрудник»?

— Это значит, что Хольцман любит пользоваться прилагательными. Извини, Джек, я и так был с тобой слишком откровенен. Мы не имеем права обсуждать еще не законченное расследование. Ты ведь не забыл этого?

— Это меня не интересует. По чьей-то инициативе организована утечка материала из совершенно секретного источника. Если бы в мире господствовал здравый смысл, мы арестовали бы этого Хольцмана и подвергли допросу! — проворчал Райан в трубку.

— Сбавь обороты, дружище.

Заместитель директора ЦРУ поднял голову и заставил себя сделать глубокий вдох. В конце концов, разве Хольцман виноват в случившемся?

— Ну хорошо, я успокоился.

— О каком бы расследовании ни шла речь, Бюро не имеет к нему отношения.

— А ты не темнишь?

— Честное слово, — ответил Мюррей.

— Не сердись, Дэн, я верю тебе. — Райан начал успокаиваться. Если ФБР не имело отношения к расследованию и не была замешана его собственная служба безопасности, то эта часть статьи скорее всего просто выдумка.

— Как по-твоему, Джек, кто мог проболтаться?

Райан не удержался от хриплого смеха.

— Кто? Десять или пятнадцать человек в Капитолии. В Белом доме еще пять, да и у нас человек двадцать — может быть, даже сорок.

— Тогда вторая половина статьи может быть просто маскировкой или кто-то решил свести счеты. — В устах Мюррея это не звучало вопросом. По его мнению, по крайней мере треть утечки информации происходила для сведения счетов или из соображений личной мести. — Значит, источник — действительно твой агент?

— Похоже.

— Понятно. Слушай, я мог бы поговорить с Хольцманом тихо и мирно. Он — хороший мужик, достойный доверия, настоящий профессионал. Мы убедим его в частной беседе, что он подвергает людей опасности.

— Мне придется спросить разрешения у Маркуса.

— А мне у Билла. Я знаю, что он согласится.

— Хорошо, сейчас я пойду к директору. Потом позвоню. — Райан положил трубку и снова направился в кабинет директора.

— Да, я уже видел эту статью, — ответил Кабот.

— Бюро ничего не знает об этом расследовании. Наша служба безопасности — тоже. Из этого можно сделать вывод, что скандальная часть статьи — чистый вымысел, но кто-то проболтался относительно Спинакера, а из-за таких промахов гибнут агенты.

— Что ты предлагаешь? — спросил директор ЦРУ.

— Мы с Дэном Мюрреем неофициально побеседуем с Хольцманом и убедим его в том, что он затрагивает чувствительные темы. Попросим его отступить.

— Попросим?

— Да, попросим. Журналистам нельзя приказывать — если только ты не платишь им жалованье. Мне еще не приходилось идти на подобное, но у Дэна есть опыт. Это он предложил такой выход.

— Мне придется посоветоваться наверху, — заметил Кабот.

— Черт побери, Маркус, но мы и есть этот «верх»!

— Вмешиваться в деятельность прессы — здесь следует спросить их мнение.

— Великолепно — садись в машину, поезжай и спроси разрешения, только постарайся быть как можно вежливее. — Райан повернулся и вышел из кабинета еще до того, как Кабот успел покраснеть в ответ на оскорбление.

Райан шел к двери своего кабинета, и руки у него дрожали. Неужели он не может поддержать меня хотя бы в каком-нибудь вопросе? В последнее время все шло наперекосяк. Джек грохнул кулаком по столу, и боль заставила его опомниться. Зато операция Кларка развивается в правильном направлении. Все-таки это лучше, чем ничего.

Не намного лучше. Джек посмотрел на фотографию жены и детей.

— Провались все это пропадом! — выругался он. Кабот отказывается поддерживать его, сам он стал никуда не годным отцом для своих детей, да последнее время и муж-то он стал никудышный.

* * *

Лиз Эллиот прочитала статью на первой странице газеты с немалым удовлетворением. Хольцман написал именно то, что от него ожидали. Оказывается, репортерами так просто манипулировать. Теперь перед ней открылся совершенно новый мир, поняла она с некоторым опозданием. Поскольку Маркус Кабот оказался таким слабым, а внутри ЦРУ никто не сумеет поддержать его, она получит возможность контролировать деятельность разведывательного ведомства. Разве это не здорово?

Теперь для нее стремление убрать Райана с поста заместителя директора стало чем-то более важным, более значительным, чем возможность свести с ним счеты, — каким бы приятным это ни казалось. Райан осмелился отклонить несколько запросов из Белого дома, время от времени обращался прямо в конгресс по внутренним вопросам… мешал ей установить более тесный контакт с ЦРУ. Устранив его с пути, она сможет отдавать приказы — в виде «предложений» — Каботу, а тот будет выполнять их без всякого сопротивления. Деннис Банкер останется со своим Министерством обороны и идиотской футбольной командой. Брент Талбот пусть распоряжается у себя в госдепе. А Элизабет Эллиот получит в свое распоряжение весь аппарат национальной безопасности — потому что президент благосклонно относится к ней в любое время дня… и ночи тоже.

Загудел телефон.

— Прибыл директор Кабот.

— Пусть войдет, — сказала Лиз. Она встала из-за стола и пошла к двери.

— Доброе утро, Маркус.

— Здравствуйте, доктор Эллиот.

— В чем причина вашего приезда? — спросила она, приглашая сесть на диван.

— Эта статья в газете.

— Да, я тоже прочитала ее, — сочувственно заметила советник по национальной безопасности.

— Тот, кто допустил утечку этой информации, подверг серьезной опасности нашего ценного агента.

— Я знаю. Кто-то у вас в Лэнгли? Ведь там говорится о служебном расследовании.

— Нет, это не у нас.

— Вот как? — Доктор Эллиот откинулась на спинку кресла и поправила свой синий шелковый галстук. — Тогда чьих же это рук дело?

— Мы не знаем, Лиз. — Кабот казался еще более смущенным, чем она ожидала. А вдруг ему пришло в голову, что это он — объект расследования? — промелькнула у нее игривая мысль. Интересная идея, стоит подумать. — Мы хотим поговорить с Хольцманом.

— Зачем?

— Мы и ФБР побеседуем с ним — неофициально, разумеется. Попытаемся убедить, что он поступает безответственно.

— Кому пришла в голову такая мысль, Маркус?

— Райану и Мюррею.

— Неужели? — Она сделала паузу, словно обдумывая предложение. — Мне кажется, что этого делать не следует. Вы ведь знаете, какими упрямыми бывают репортеры. Если уж обращаться к ним, надо уметь делать это… гм… Если хотите, я могла бы поговорить с ним сама.

— Это очень серьезный вопрос. Спинакер — ценный агент. — Кабот повторялся, стоило ему начать волноваться.

— Мне это известно. Райан дал это ясно понять, рассказывая о его сообщении, — когда вы болели. Эти данные так и не удалось проверить?

Кабот покачал головой.

— Нет. Райан летал в Англию, чтобы уговорить англичан выяснить ситуацию, но на это потребуется время.

— Как по-вашему, что мне сказать Хольцману?

— Скажите ему, что он подвергает опасности очень важную операцию, ставит под угрозу жизнь ценного агента. Его могут раскрыть, и политические последствия окажутся катастрофическими, — закончил Кабот.

— Да, это может оказать нежелательное воздействие на политические отношения, верно?

— Если Спинакер прав, предстоит огромная политическая перетряска в России. Стоит нам продемонстрировать, что мы догадываемся о положении Нармонова, — и мы ставим нашего агента в трудное положение. Не забывайте, что…

Эллиот прервала его рассуждения.

— Кадышев — наш главный козырь. И если его накроют, нам будет некуда отступать. Вы объяснили все очень ясно и понятно, Маркус. Спасибо. Я займусь этим сама.

— Этого будет нам достаточно, — произнес Кабот после короткой паузы.

— Превосходно. У вас есть для меня еще что-нибудь?

— Нет, я приехал только по этому вопросу.

— Думаю, настало время показать вам кое-что. Мы занимались этой проблемой довольно долго. Очень чувствительный вопрос, — добавила она.

Маркус понял смысл этих слов.

— Что это? — спросил он с подозрением.

— Еще раз повторяю, это совершенно конфиденциально. — Эллиот достала из ящика стола большой конверт из плотной бумаги. — Смотрите, Маркус, строго конфиденциально. Эта информация не должна выйти за пределы Белого дома.

— Можете на меня положиться. — Директор ЦРУ был явно заинтригован.

Лиз открыла конверт и передала ему несколько фотографий. Кабот посмотрел на них.

— Кто эта женщина?

— Кэрол Циммер. Вдова сержанта ВВС, который погиб в результате чего-то там… — Эллиот добавила несколько подробностей.

— Райан нашел женщину на стороне? Черт меня побери!

— Мы не могли бы получить дополнительную информацию от ваших сотрудников?

— Если вы имеете в виду получить информацию так, чтобы он не заподозрил этого, то нет, очень трудно. — Кабот покачал головой. — Сотрудники службы безопасности, его телохранители, Кларк и Чавез, не скажут ни слова. Будут молчать. Это его хорошие друзья.

— Райан дружит с телохранителями? Вы это серьезно? — Эллиот была изумлена. Ей казалось, что это — все равно что заботливо обращаться с мебелью.

— Кларк — ветеран оперативной службы, Чавез — новый сотрудник, работает телохранителем, заканчивает колледж, собирается стать оперативником. Я просматривал их досье. Кларк уходит на пенсию через несколько лет, и должность офицера службы безопасности — это возможность соблюсти приличия. В свое время он провел ряд интересных операций. Хороший человек, превосходный сотрудник.

Эллиот это не понравилось, но со слов Кабота было ясно, что придется примириться.

— Мы хотим убрать Райана.

— Это будет непросто. В Капитолии он пользуется популярностью.

— Но вы говорили, что он отказывается повиноваться вашим приказам.

— В конгрессе подобное заявление не будет иметь веса. На него просто не обратят внимания. Уж если вы действительно хотите убрать Райана, пусть президент потребует его отставки.

А вот это совсем никуда не годится, подумала Эллиот, и ей сразу стало ясно, что ожидать помощи от Маркуса Кабота не приходится. Впрочем, на его помощь она и не рассчитывала. Кабот слишком нерешителен.

— Если хотите, мы займемся Райаном сами.

— Пожалуй, это лучше всего. Если в Лэнгли станет известно, что я замешан в историю с его увольнением, это будет выглядеть как личная месть. Я не могу допустить такого, — возразил Кабот. — Это может подорвать моральный дух в управлении.

— Хорошо. — Лиз встала, и Кабот последовал ее примеру. — Спасибо, что поставили нас в известность.

Две минуты спустя она снова сидела в своем кресле, положив ноги на выдвинутый ящик стола. Все идет отлично, подумала она. Точно по плану. Я начинаю действовать все лучше и лучше.

* * *

— Ну и что?

— Это было опубликовано сегодня в вашингтонской газете, — сказал Головко. В Москве было семь часов вечера, небо затянуто тучами, стало холодно, как бывает холодно только в Москве. То обстоятельство, что ему приходится докладывать о статье, напечатанной в американской газете, тоже не слишком согревало его.

Андрей Ильич Нармонов взял перевод из рук первого заместителя председателя КГБ и прочел его. Затем презрительно бросил обе страницы на стол.

— Что это за чепуха?

— Хольцман — видный вашингтонский журналист. У него доступ к ответственным сотрудникам администрации Фаулера.

— И, наверно, увлекается вымыслами подобно нашим журналистам.

— Нет, мы так не считаем. По нашему мнению, из тона статьи следует, что эту информацию он получил из Белого дома.

— Вы так считаете? — Нармонов достал носовой платок и высморкался, проклиная простуду, подхваченную им из-за смены погоды. Уж для болезни у него не было времени, даже для такой пустяковой. — Я не верю этому. Я лично рассказал Фаулеру о наших трудностях, связанных с уничтожением ракет, а остальная политическая болтовня в статье и остается болтовней. Вы знаете, что мне приходится иметь дело с горячими головами в военных мундирах — этими идиотами, натворившими без моего ведома черт знает что в Прибалтике. И американцы знают это. Мне кажется невероятным, что они всерьез воспринимают подобную чепуху. Уж, надо думать, их разведка дает им правдивую информацию — а я рассказал Фаулеру правду!

— Товарищ президент. — Головко сделал паузу. Привычка начинать обращение со слова «товарищ» не исчезает так быстро. — Подобно тому, как у нас существуют политические деятели, которые не доверяют американцам, у них тоже есть элементы, ненавидящие нас и подозревающие во всяческих темных делах. Перемены происходят слишком быстро. Многие просто не успевают усвоить их. Мне представляется вероятным, что есть американские политические деятели, которые верят этой статье.

— Фаулер тщеславен, он намного слабее, чем хочет казаться, чувствует себя неуверенно как политический деятель — но он вовсе не дурак, а только дурак поверит тому, что здесь написано, особенно после нашей встречи с глазу на глаз. — Нармонов передал перевод статьи Головко.

— Мои аналитики придерживаются иной точки зрения. По нашему мнению, вполне возможно, что американцы действительно верят этому.

— Поблагодарите своих сотрудников за их точку зрения. Она отличается от моей.

— Если американцы получают такие данные, это значит, что в нашем правительстве действует их шпион.

— Ничуть не сомневаюсь, что это так и есть — в конце концов, там ведь тоже действуют наши агенты, правда? — но в этом случае я не верю этому, причем по очень простой причине. Никакой шпион не может сообщить чего-то, что я не говорил, верно? А я не говорил такого никому. Информация в статье не соответствует действительности. Как вы поступите со своим агентом, который снабжает вас лживыми сведениями?

— Товарищ президент, нам это очень не понравится, — заверил его Головко.

— Несомненно, что американцы придерживаются такого же мнения. — Нармонов задумался, затем на его лице появилась улыбка. — Знаете, что это может значить?

— Мы всегда рады выслушать новые идеи.

— Тогда попытайтесь думать как политический деятель. Статья в американской газете вполне может указывать на то, что внутри их правительства идет борьба за власть. То, что в статье говорится о нас, может оказаться чисто случайным.

Головко задумался.

— До нас доходили слухи, что Райан, заместитель директора ЦРУ, не относится к числу любимчиков Фаулера…

— Райан? Ах, да, припоминаю. Достойный противник, Сергей Николаевич?

— Это уж точно.

— И честный. В тот раз он дал мне слово и сдержал его.

Уж это политический деятель запомнит надолго, подумал Головко.

— Значит, Райан не нравится им? — спросил Нармонов.

— По нашим сведениям, столкновение личностей.

— Вот этому я верю, Фаулер и его тщеславие. — Нармонов поднял руки. — Это и есть ответ на ваш вопрос. Как вы думаете, из меня получится неплохой аналитик разведывательной службы?

— Получится, господин президент, и очень хороший, — заверил его Головко. Конечно, ему пришлось согласиться с президентом. Но более того, Нармонов высказал соображение, которому Головко и его сотрудники не уделили должного внимания. Он вышел из кабинета руководителя государства с тревожным выражением глаз. Когда председатель Комитета государственной безопасности Герасимов несколько лет назад обратился к США с просьбой предоставить политическое убежище, если Головко должным образом сумел оценить происшедшее, именно Райан принимал в этом самое непосредственное участие. Это тут же сказалось на зарубежных операциях КГБ. В Америке было свернуто шесть агентурных сетей и еще восемь — в Западной Европе. К их восстановлению только приступили. В результате способности КГБ проникнуть в деятельность американского правительства оказались явно недостаточными. Но были и хорошие новости: сотрудники КГБ начали знакомиться с частью американских дипломатических и военных каналов связи. В течение удачного месяца подобрали ключ к четырем или даже пяти процентам американских сообщений. Однако расшифровка кодов не может заменить нелегальных, хорошо законспирированных агентов, а именно для выяснения того, что происходит внутри американского правительства, требовались усилия таких агентов. Там происходило что-то странное. Головко не знал, что именно. Может быть, президент прав. Возможно, это отзвуки борьбы за власть внутри правительства. Но это могло оказаться и чем-то иным. То, что Головко не мог понять смысл происходящего, еще больше запутывало ситуацию.

* * *

— Едва успел вернуться вовремя, — сказал Кларк. — Сегодня проверили автомобиль?

— Если сегодня среда… — ответил Джек. Проверка его служебного автомобиля с целью обнаружения микрофонов подслушивания делалась еженедельно.

— Тогда можно говорить?

— Да.

— Чавез оказался прав. Все очень просто, надо только сунуть соответствующему чиновнику на лапу. Один из бригады технического обслуживания в этот день заболеет, а нам двоим поручат заняться Боингом-747. На мою долю выпадает уборка — вымыть умывальник и туалет, пополнить бар и тому подобное. Завтра я представлю тебе официальную оценку, но вкратце могу сказать прямо сейчас — да, мы можем сделать это, и вероятность обнаружения минимальна.

— Ты знаком с тем, что последует в результате обнаружения?

— Ну конечно. Большой международный скандал. Меня сразу уволят на пенсию. Об этом нечего беспокоиться, Джек. Я могу уйти когда пожелаю. Жаль только Динга. У парня отличные способности.

— Предположим, нашу операцию раскроют?

— Тогда я объясню на превосходном испанском языке, что какой-то японский репортер попросил меня сделать это и дал за работу массу песо. В этом весь фокус, Джек. Они не поднимут шума, если придут к выводу, что это дело рук одного из своих. Произведет плохое впечатление — унижение, подрыв репутации и все такое.

— Джон, ты — хитрый, изворотливый сукин сын.

— Хочу достойно служить своей стране, сэр. — Кларк расхохотался. Через несколько минут он свернул с шоссе. — Надеюсь, мы не опоздали.

— У меня был длинный и трудный день, Джон.

— Я прочитал эту статью в газете. Что мы собираемся предпринять?

— Белый дом поговорит с Хольцманом, попросит его не вмешиваться.

— Неужели кто-то из нашего управления взялся за перо?

— Вряд ли. И ФБР тоже не имеет никакого отношения к этому.

— Значит, попытка замаскировать смысл статьи?

— Похоже на это.

— Какая глупость, — заметил Кларк, въезжая на стоянку.

Кэрол оказалась дома, убирала после обеда. Рождественская елка Циммеров уже стояла на лужайке. Кларк начал переносить из машины подарки. Часть их Джек купил в Англии; Кларк и Нэнси Каммингс помогли завернуть их в цветную бумагу — Райан не умел делать этого. К сожалению, они вошли в дом в тот момент, когда там слышался детский плач.

— Ничего страшного, доктор Райан, — сказал ему один из мальчиков в кухне. — Джеки натворила что-то. Мама в ванной.

— О'кей, — кивнул Райан и направился в ванную, предупредив кашлем о своем появлении.

— Все в порядке, заходите, — послышался голос Кэрол. Джек вошел и увидел, что Кэрол склонилась над ванной. Жаклин плакала монотонным плачем ребенка, понимающего, что получила поделом. На полу лежала брошенная детская одежда, а воздух был положительно наполнен ароматом цветов.

— Что случилось?

— Джеки решила, что мои духи ничем не отличаются от ее кукольных духов, и вылила на себя весь флакон. — Кэрол подняла голову, на мгновение прекратив мыть девочку.

Райан поднял с полу рубашку Джеки.

— А ведь правда.

— Целый флакон — такой дорогой! Плохая девочка!

Плач Жаклин усилился. Наверно, ее уже успели отшлепать. Райан был рад, что опоздал и не присутствовал при экзекуции. Ему приходилось иногда наказывать и своих детей, но он не выносил, когда при нем другие родители наказывали своих. Это была одна из его слабостей. Даже после того как Кэрол подняла вымытую девчушку из ванны, благоухание не исчезло.

— Боже, ну и аромат! — Джек взял на руки маленькую Джеки, которая так и не перестала плакать.

— Восемьдесят долларов! — повторила Кэрол, но гнев ее уже стих. У нее был большой опыт ухода за детьми, и она знала, что от них всегда надо ждать шалости. Джек отнес крошку в гостиную. При виде многочисленных подарков плач стих.

— Вы балуете нас, — заметила Кэрол.

— Просто был в магазине и занимался покупками.

— Ты не приезжаешь к нам на Рождество, у тебя своя семья.

— Я знаю, Кэрол, но разве я могу пропустить Рождество и не заехать к вам?

Вошел Кларк с последней охапкой подарков. Это, обратил внимание Райан, он купил сам. Молодец, Кларк.

— Но мы ничего не приготовили для тебя, — сокрушенно заметила Кэрол Циммер.

— То есть как это ничего? Джеки поцеловала меня.

— А меня? — спросил Джон.

Джек передал ему девочку. Действительно, странно. Многие относились к Джону Кларку с опаской из-за его устрашающей наружности, но детям Циммера он казался всего лишь большим плюшевым медведем.

Через несколько минут Райан и Кларк сели в машину и уехали.

— Ты так хорошо к ним относишься, Джон, — сказал Райан.

— Ничего особенного. Ты не представляешь, как приятно покупать подарки маленьким девочкам! Думаешь, просто приобрести бюстгальтер танцовщицы с острова Бали — именно его захотела Мэгги, включила в свой список. Представляешь, женский бюстгальтер! Как чувствует себя отец, который входит в магазин и покупает что-то такое для своей дочери!

— Да, куклу Барби ей уже не купишь!

— Тем хуже, доктор, тем хуже.

Джек повернулся, и на его лице появилась улыбка.

— Этот бюстгальтер…

— Да, Джек, если я найду этого парня, ему крышка.

Райан не сумел удержаться от смеха, но он знал, что может это себе позволить. Его дочка еще не ходила на свидания. Когда она вырастет, непросто будет отпустить ее из-под своего крыла и следить, как она уходит с кем-то. А такому мужчине, как Джон Кларк, это еще труднее.

— Завтра в обычное время?

— Да.

— До свидания, док.

Райан вошел в дверь своего дома в 20.55. Ужин стоял на обычном месте. Как всегда, он налил стакан вина, отпил несколько глотков, снял пальто и, прежде чем подняться наверх, повесил его в шкаф. По пути он встретил Кэти, спускающуюся вниз, и улыбнулся ей. Он не поцеловал жену. Чувствовал себя слишком усталым. В этом все дело. Если бы только у него было время, чтобы отдохнуть. Кларк прав, всего несколько дней, чтобы снять напряжение. Это все, что ему нужно, подумал Джек, переодеваясь.

Кэти открыла дверцу шкафа, чтобы достать свои записи, которые она оставила в пальто. Она уже почти повернулась, когда почувствовала что-то, даже не поняв что. Кэти Райан озадаченно наклонилась вперед и поняла. Откуда этот запах? Она наморщила нос и повела им из стороны в сторону. Выражение ее лица могло показаться смешным до того момента, как она обнаружила источник запаха. Он исходил от пальто из верблюжьей шерсти, повешенного Джеком в шкаф, дорогого пальто, которое она купила ему в прошлом году.

Это не был запах ее духов.

26. Сборка

Сборка началась с покупки дополнительных инструментов. Целый день ушел на то, чтобы прикрепить тяжелый блок отработанного урана к внутренней части в конце корпуса.

— Я знаю, это утомительно, — произнес Фромм чуть ли не извиняющимся голосом. — В Америке и других странах есть специальные приспособления, инструменты, ведется сборка множества бомб одного типа — там у них все преимущества, которые отсутствуют у нас.

— И несмотря на это, все должно быть сделано с неменьшей точностью, командир, — добавил Госн.

— Мой юный друг совершенно прав. Физические принципы одинаковы как для них, так и для нас.

— Тогда продолжайте работу, — сказал Куати.

Фромм тут же продолжил сборку. Каким-то краем сознания он уже подсчитывал деньги, которые скоро получит, но все-таки главным для него оставалась работа. Всего лишь половина техников была занята сборкой собственно бомбы. Остальные работали над изготовлением арматуры, основную часть которой составляли опорные рамы. Они предназначались для крепления составных частей бомбы и были сделаны из нержавеющей стали, что придавало им прочность и позволяло сделать компактными. Каждая деталь арматуры устанавливалась на своем месте в соответствии с точным порядком сборки, поскольку бомба представляла собой нечто более сложное, чем большинство машин, и сборка подчинялась ряду строгих инструкций. И здесь весь процесс облегчался высоким качеством конструкции, а также поразительной точностью станков. Даже операторы были изумлены тем, что изготовленные ими детали безропотно вставали на отведенные им места, и перешептывались между собой, говоря, что, кем бы ни был этот Фромм — а версии по этому вопросу выдвигались самые разные и весьма красочные, — в его инженерных качествах сомневаться не приходилось. Самым трудным было установить на свои места урановые блоки. Размещение более легких и пластичных материалов прошло куда проще.

— Процедура по вводу трития? — спросил Госн.

— В самую последнюю очередь, конечно, — ответил Фромм, сделав замер и отходя назад.

— Просто нагреваем батарею, чтобы оттуда выделился газ, правильно?

— Да, — кивнул Фромм, — хотя… нет, нет, не так!

— Я в чем-то ошибся?

— Это следует вводить с поворотом, — объяснил Фромм оператору, подошел поближе и показал. — Вот так, понимаете?

— Да, спасибо.

— Эллиптические рефлекторы висят на этих…

— Да, спасибо, я знаю.

— Хорошо, продолжайте.

Фромм сделал знак Госну.

— Подойдите сюда. Теперь вы видите, как это будет действовать? — Он показал на два комплекта эллиптических поверхностей, прижимавшихся одна к другой, — их было девятнадцать, причем каждая была сделана из другого материала. — Энергия, излучаемая первичным источником, ударяет в первый комплект поверхностей, разрушая каждую из них поочередно, но в процессе разрушения…

— Да, на физической модели всегда понятнее, чем когда смотришь на страницу расчетов. — Расчет этой части оружия был основан на том, что световые волны не имели массы, но обладали инерцией. Они не были, строго говоря, «световыми» волнами, но, поскольку энергия существовала в форме фотонов, соблюдался тот же самый принцип. Каждая из эллиптических поверхностей будет принесена в жертву энергии, однако во время их уничтожения они передадут небольшую, хотя и надежную, часть этой энергии в другом направлении, усиливая ту, что уже движется от первичного источника.

— Вы очень щедро рассчитали энергетический запас, герр Фромм, — уже в который раз заметил Госн. Немецкий инженер пожал плечами.

— Так уж пришлось поступить. Если нельзя провести испытания, нужно хотя бы перестраховаться при конструировании взрывного устройства. Первая американская бомба, сброшенная на Хиросиму, не прошла испытаний. На нее затратили слишком много лишних материалов, и она была вопиюще неэффективна. И все-таки она сработала. При соответствующей программе испытаний… — При возможности провести испытания он измерил бы эмпирические результаты, точно определил необходимый запас энергии, рассчитал бы действие каждого компонента бомбы, улучшил все, что нуждалось в совершенствовании, и уменьшил бы размер тех частей, которые были слишком большими или слишком массивными для выполнения поставленной задачи. Короче говоря, Фромм поступил бы так же, как поступали американцы, русские, англичане и французы на протяжении десятилетий, постоянно совершенствуя конструкцию своих бомб, делая их все более и более эффективными, меньшими по размеру, легкими, более простыми, надежными и дешевыми. Это, понимал Фромм, и есть подлинное инженерное совершенство, и сейчас он был безгранично благодарен за то, что ему, наконец, представилась возможность испытать свои силы. Конструкция этой бомбы груба, а сама бомба тяжелая и большая, далекая от инженерного шедевра. Она взорвется — в этом он не сомневался, — но с течением времени мог бы создать намного более совершенную конструкцию.

— Да, понимаю. Человек вашего таланта мог бы уменьшить ее размеры до размеров большого ведра.

Это был неслыханный комплимент.

— Спасибо, герр Госн. Может быть, она стала бы не такой маленькой, как вы сказали, но ее все-таки можно было бы разместить в носовой части ракеты.

— Если бы наши братья в Ираке не спешили…

— Совершенно верно. Израиль был бы стерт с лица земли. Но они вели себя глупо, не правда ли?

— Их подвело отсутствие терпения, — произнес Ибрагим, молча проклиная за это иракцев.

— В таких случаях нужно все обдумывать, спокойно и хладнокровно. Решения следует принимать, руководствуясь логикой, а не эмоциями.

— Это верно.

* * *

Ахмед чувствовал себя очень плохо. Он извинился и отправился к врачу своего командира, выполняя распоряжение Куати. Ахмеду почти не доводилось иметь дело с врачами. По его мнению, их следовало всячески избегать. Он принимал участие в боях, видел смерть и раны, но сам счастливо избегал этого. Но даже рана была предпочтительнее того, что случилось с ним сейчас. Когда в тебя попадает пуля или осколок гранаты, это понятно, но что вызвало такое неожиданное и быстрое заболевание?

Доктор выслушал, как Ахмед описал симптомы болезни, задал несколько вопросов, которые не были такими глупыми, как это могло показаться, и обратил внимание на то, что он курит, — доктор укоризненно покачал головой и щелкнул языком, будто сигареты могут иметь какое-то отношение к заболеванию. Какая чепуха, подумал Ахмед. Разве он не пробегал ежедневно шесть километров — по крайней мере до недавнего времени.

Затем последовал осмотр. Врач приставил стетоскоп к груди бойца и прислушался. В следующее мгновение, заметил Ахмед, глаза доктора стали настороженными, совсем как у смелого бойца, старающегося скрыть свои чувства.

— Вдохните, — распорядился врач. Ахмед сделал вдох. — Теперь медленно выдохните.

Стетоскоп передвинулся на другое место.

— Еще раз, пожалуйста.

Процедура повторилась еще шесть раз, со стороны груди и спины.

— Что со мной? — спросил Ахмед, когда осмотр закончился.

— Не знаю. Мне нужно показать вас другому специалисту, который лучше разбирается в легочных заболеваниях.

— У меня нет для этого времени.

— Время найдется. Если нужно, я поговорю с вашим командиром.

* * *

Ситуация, в которой находился Райан, была такова, что он не заметил, что жена стала уделять ему меньше внимания, или, что будет вернее, был даже благодарен ей за это. Ему стало лучше. Уменьшилось напряжение. Может быть, она поняла, что его лучше всего на некоторое время оставить в покое. Он отблагодарит Кэти, обещал себе Джек, обязательно постарается снова стать хорошим мужем, как только его состояние улучшится. Он не сомневался в этом — или убеждал себя, что не сомневается, хотя где-то в глубине пряталась мысль, что он совсем не так в этом уверен, и все время заявляла о себе сознанию, которое предпочитало не обращать на нее внимания. Джек попытался меньше пить, однако теперь, когда от него ничего не требовалось, он мог больше спать — убеждал себя Джек, — а вино помогало засыпать. Весной, когда потеплеет, он станет вести здоровый образ жизни. Да, непременно станет. Начнет бегать. Выберет время и в обеденный перерыв вместе с другими любителями попотеть будет бегать по дороге, опоясывающей внутреннюю часть изгороди, отделяющей ЦРУ от остального мира. Кларк будет играть роль тренера. Да, на Кларка можно положиться. Лучше уж бегать с ним, чем с Чавезом, который был в отвратительно хорошей форме и не проявлял ни малейшего сочувствия к тем, кто не мог вести здоровый образ жизни, — несомненно, это осталось у него от службы в пехоте, подумал Райан. Динг поймет реальности жизни, когда приблизится к тридцатилетнему рубежу. Этот рубеж все расставляет по местам, уравнивает всех, давая понять, что ты перестал быть юношей и должен смотреть в лицо суровому факту, что всему есть предел.

Рождество могло бы пройти лучше, подумал он, сидя за своим письменным столом. Но оно пришлось на середину недели, и потому дети оставались дома две полных недели. В результате Кэти пришлось не ходить на работу, что было тяжело для нее. Она любила свою работу и, хотя была хорошей матерью и любила детей, время, проведенное дома, вдали от больницы Хопкинса и своих пациентов, считала потерянным. Честно говоря, признался Джек, это несправедливо. Она тоже была профессионалом, к тому же хорошим, и, несмотря на это, ей постоянно приходилось сидеть с детьми, тогда как он сам никогда не пропускал на работе ни дня. Но в стране тысячи хирургов-офтальмологов, даже несколько сотен профессоров-офтальмологов и только один заместитель директора ЦРУ. Вот и все. Может быть, это несправедливо, но такова жизнь.

Было бы намного лучше, если бы ему удалось достигнуть чего-нибудь, сказал себе Райан. Не следовало соглашаться на то, что Элизабет Эллиот занялась этим проклятым репортером. Впрочем, ничего другого он от Маркуса Кабота и не ожидал. Кабот — трутень, бездельник. Это так просто. Ему нравится престиж, звание директора ЦРУ, но сам-то он ничего не делал. Основную работу выполнял Райан, за успехи его никто не хвалил, а вот за промахи ругали. Может быть, это изменится. Мексиканская операция успешно готовится, он взял ее под свой контроль и вывел из сферы оперативного управления, так что, клянусь Богом, заслуга будет принадлежать тоже ему. Возможно, тогда все переменится. Райан раскрыл папку с материалами операции и решил, что изучит все досконально, каждую мелочь, проверит вероятность всех непредвиденных случаев. Он добьется, что операция пройдет успешно, и тогда заставит этих кретинов из Белого дома уважать себя.

* * *

— Марш в свою комнату! — крикнула Кэти. Это был приказ и одновременно признание своего бессилия. Затем она вышла в коридор со слезами на глазах. Как глупо она себя ведет, кричит на детей, тогда как ейнужно поговорить с мужем. Но как? Что она скажет? Что если… что если это — правда? Что тогда? Она убеждала себя, что этого не может быть, но поверить в его безгрешность оказалось слишком трудно. Разве есть какое-то другое объяснение? Джек не потерпел ни единой неудачи в жизни. Она с гордостью вспомнила, что он рисковал жизнью ради нее и детей. Она была в ужасе, не могла дышать, когда шла по берегу, а ее муж направлялся навстречу вооруженным мужчинам, поставив на карту собственную жизнь и жизнь остальных. Как может мужчина, поступивший так смело, предать свою собственную жену? В это трудно поверить.

Но другого объяснения просто не было! Разве он не находил ее соблазнительной? Если она больше не волновала его, то почему? Разве она недостаточно красива? Неужели не делала всего — и даже больше, — что требуется от жены? Просто отказ, равнодушие — это достаточно плохо, но отвергнуть ее, дать понять, что его энергия и страсть тратятся на другую, неизвестную женщину с дешевыми духами, — это было выше ее сил.

Ей нужно вызвать его на решительный разговор, выяснить все до конца.

Как? — спрашивала она себя. В этом весь вопрос. Или обсудить эту проблему с кем-нибудь в госпитале Хопкинса… с психиатром? Обратиться за профессиональным советом?

Но тогда она рискует, что все станет известно, что ее позор окажется у всех на виду? Кэролайн Райан, профессор, прелестная, умная Кэти Райан не может даже удержать собственного мужа? Как ты думаешь, что это она натворила? Так станут шептать друзья за ее спиной. Конечно, все заявят, что это не ее вина, но потом замолчат и сконфуженно опустят глаза, а мгновение спустя начнут спрашивать, почему она не повела себя иначе, почему не заметила признаков его неудовлетворенности, ведь семейная жизнь, в конце концов, редко зависит лишь от одного партнера, к тому же Джек не похож на мужчину, который ищет развлечения на стороне, правда? Она будет чувствовать себя смущенной и расстроенной, хуже чем когда-либо в своей жизни, подумала она, на мгновение забыв о том, что у нее были и куда более трудные моменты.

Все казалось таким непонятным и запутанным. Но Кэти не знала, как поступить, хотя понимала, что бездействие губительней всего. Неужели она в ловушке? Неужели у нее нет выхода?

— У тебя что-нибудь случилось, мамочка? — спросила Салли, прижимая к себе Барби.

— Нет, милая, ничего, только оставь пока маму в покое, ладно?

— Джек говорит, что просит прощения. Можно ему выйти из своей комнаты?

— Можно — если он обещает вести себя хорошо.

— О'кей! — Салли выбежала в коридор.

Неужели все так просто? — подумала Кэти. Она могла простить ему почти все. Может, простить и это? Не потому, что ей так хотелось простить его, нет. Просто здесь речь шла не только о ее гордости. Речь шла и о детях, а детям нужен отец, даже если этот отец почти не обращает на них внимания. Неужели ее гордость важнее? А с другой стороны — какой станет их жизнь, если мама и папа не ладят между собой? Разве это не пагубнее? В конце концов, она всегда может найти себе… другого Джека?

Она снова заплакала. Кэти плакала от собственной беспомощности, от своей неспособности найти правильное решение, от причиненной ей обиды. Эти слезы никак не помогали разрешить ее трудности, только ухудшали положение. Часть ее сознания хотела, чтобы он ушел. Другая часть — настаивала, чтобы он вернулся. Но ни та, ни другая не знали, как поступить.

* * *

— Надеюсь, вы понимаете, что наш разговор не подлежит разглашению, — слова следователя звучали не вопросом, а утверждением. Сидящий перед ним мужчина был невысок ростом, явно страдал от лишней полноты, обращали на себя внимание его мягкие розовые руки. Усы à la Бисмарк были скорее всего попыткой выглядеть мужественным. На самом деле эта попытка была неудачной, и мужчина не производил серьезного впечатления, пока следователь не присмотрелся к его лицу. Темные глаза доктора были на удивление проницательными и не упускали ничего.

— Врачам не привыкать к сохранению тайны, — ответил Берни Катц, возвращая следователю его служебное удостоверение. — Давайте не будем терять времени. Через двадцать минут у меня обход.

По мнению следователя, порученное ему задание представляло определенный интерес, хотя он не был уверен в том, что одобряет его. Супружеская неверность не является преступлением, хотя обычно мешает получению допуска к совершенно секретным работам. В конце концов, если мужчина может нарушить клятву, данную им в церкви, почему не нарушить обещание, написанное на листе бумаги?

Берни Катц откинулся назад, проявляя предельное терпение, которого у него было не так уж много. Он был хирургом, привык совершать поступки и принимать решения, а не ждать, когда их примут другие. Он покачивался в кресле, одной рукой подкручивая усы.

— Вы хорошо знаете доктора Кэролайн Райан?

— Я работаю с ней вот уже одиннадцать лет.

— Каково ваше мнение о ней?

— Она блестящий хирург — с технической точки зрения, исключительно рассудительная, на ее мнение всегда можно положиться, обладает высочайшим мастерством. К тому же Кэти один из лучших преподавателей в нашей больнице. Кроме того, мы с ней хорошие друзья. А в чем дело? — Глаза Катца впились в лицо посетителя.

— Извините, но это я задаю вопросы.

— Да, это сразу видно. Продолжайте, — холодно заметил Катц, внимательно наблюдая за выражением лица собеседника, его движениями, манерой поведения. То, что он уже увидел, ему не понравилось.

— Скажите, последнее время вы не слышали от нее каких-нибудь замечаний… Я имею в виду домашние неприятности и тому подобное?

— Надеюсь, вы понимаете, что я — врач и все, с чем ко мне обращаются, не подлежит оглашению.

— Кэти Райан является вашим пациентом? — спросил следователь.

— В прошлом мне приходилось осматривать ее. Мы всегда поступаем так со своими коллегами.

— Но вы не психиатр?

Катц едва удержался, чтобы не огрызнуться в ответ. Подобно большинству хирургов, у него был вспыльчивый характер.

— Ответ на этот вопрос вам хорошо известен.

Следователь поднял голову от своих записей и спокойно произнес:

— В данном случае правило неразглашения врачебной тайны не может применяться. А теперь прошу вас ответить на мой вопрос.

— Нет.

— Что «нет»?

— Нет, насколько я знаю, таких замечаний она не делала.

— Ничего не говорила о своем муже, его поведении, переменах в нем?

— Нет. Я хорошо знаю Джека. Он мне нравится. Думаю, он хороший муж. У них двое детей, и я надеюсь, вы знаете, что произошло с ними несколько лет назад, не хуже меня, не правда ли?

— Знаю, но люди меняются.

— Только не такие люди. — Заявление Катца прозвучало с категоричностью смертного приговора.

— Похоже, вы очень уверены в этом.

— Я — врач. В моей профессии необходимо иметь твердое мнение. То, что вы утверждаете, — чепуха.

— Я ничего не утверждаю, — возразил следователь, зная, что лжет, и понимая, что Катцу это тоже известно. Да, подумал следователь, он дал этому доктору правильную оценку с первого взгляда. Катц был пылким, несдержанным человеком и вряд ли станет хранить секрет, если считает, что секрет этого не заслуживает. И, наверно, блестящий врач.

— Я хочу снова вернуться к своему первому вопросу. По сравнению, скажем, с годом назад Кэролайн Райан не ведет себя как-то по-другому?

— Она теперь на один год старше. У них дети, дети растут и могут быть источником неприятностей. У меня есть свои, я знаю. Ну хорошо, она прибавила фунт или два — это неплохо, Кэти старается быть слишком тонкой — и она больше, чем раньше, устает. Ей приходится долго ехать на работу — их дом далеко от больницы, — да и работа здесь трудная, особенно для матери с детьми.

— И это все?

— Я — хирург-офтальмолог, а не советник по семейным вопросам. Это не моя специальность.

— Вот вы только что заявили, что не являетесь советником по семейным вопросам. Я ведь не спрашивал об этом, правда?

Проницателен, мерзавец, подумал Катц, убирая руку от усов. Специализировался в области психологии? Нет, скорее сам овладел ею. Полицейские умеют разбираться в людях. Неужели и во мне сумел разобраться?

— Для семейного человека неприятности дома обычно означают семейные неприятности, — медленно произнес Катц. — Нет, о них она ничего не говорила.

— Вы уверены в этом?

— Совершенно уверен.

— Ну хорошо, доктор Катц, спасибо, что вы уделили мне столько времени. Извините за беспокойство. — И следователь протянул Катцу свою визитную карточку. — Вдруг вы узнаете что-нибудь новое, буду благодарен, если вы сообщите мне об этом.

— А в чем дело? — спросил Катц. — Если вам требуется моя помощь, мне нужно объяснение. Я ведь не шпионю за людьми ради развлечения.

— Ее муж, доктор, занимает высокую и очень ответственную должность. Из соображений национальной безопасности мы время от времени проверяем таких людей. Вы тоже занимаетесь этим, хотя, может быть, и не отдаете себе отчета. Например, если хирург появится в операционной и от него пахнет спиртным, вы обратите на это внимание и примете меры, верно?

— Здесь такого не происходит, — заверил его Катц.

— Но вы обратите внимание, если подобное происшествие случится?

— В этом не может быть сомнений.

— Рад слышать это. Как вам известно, Джон Райан имеет доступ к самой секретной информации. Если бы мы не следили за такими людьми, наше поведение было бы безответственным. У нас — это очень щекотливый вопрос, доктор Катц.

— Я понимаю это.

— У нас есть подозрения, что ее муж ведет себя… не совсем обычно. Нам пришлось провести проверку. Понимаете? Пришлось.

— О'кей.

— Это все, о чем мы просим.

— Хорошо.

— Спасибо за помощь, сэр.

Следователь подал ему руку и ушел.

Катц сумел удержаться и не покраснеть до ухода следователя. На самом деле он не так уж хорошо был знаком с Джеком. Они встречались на приемах раз пять или шесть, обменивались шутками, говорили о бейсболе, погоде или, может быть, международном положении. Джек никогда не уклонялся от ответа на вопрос, никогда не говорил, что не может обсуждать ту или иную проблему или что-то в этом роде. Приятный человек, подумал Берни, хороший отец, судя по всему. Но все-таки он знал его недостаточно хорошо.

С другой стороны, Катц очень хорошо знал Кэти, так же хорошо, как и любого другого врача. Она была удивительной женщиной. Если один из троих его детей будет когда-нибудь нуждаться в операции на глазах, Кэти станет одним из трех человек в мире, кому он доверит эту операцию. С его точки зрения, это был самый лестный комплимент. В случае необходимости Кэти заменяла его во время операций и процедур, а он в свою очередь заменял ее. Когда один из них нуждался в совете, то обращался к другому. Катц и Кэти были друзьями и коллегами. Если им когда-нибудь придет в голову оставить Институт Хопкинса/Вильмера, они будут работать вместе, потому что совместная медицинская практика требует еще больше усилий для сохранения, чем семейная жизнь. Он мог бы жениться на ней, думал Катц, если бы у него была такая возможность. Кэти легко любить. Она стала хорошей матерью. У нее всегда было непропорционально большое число пациентов-детей, потому что в некоторых случаях хирургу нужны маленькие руки, а руки и пальцы Кэти были маленькими, нежными и поразительно искусными. Она окружала своих крошечных пациентов заботой и лаской. Медицинские сестры боготворили ее за это. Впрочем, Кэти пользовалась всеобщей любовью. Ее хирургическая бригада души в ней не чаяла. Лучше женщину трудно представить.

Семейные неприятности? Джек изменяет нашей Кэти… обижает моего друга?

Мерзкий сукин сын!

* * *

Сегодня он снова опоздал, заметила Кэти. Уже десятый час. Неужели нельзя вернуться домой не так поздно?

Если нельзя, то почему?

— Привет, Кэт, — произнес Джек, направляясь в спальню. — Извини, что я задержался.

Когда Джек скрылся из виду, она подошла к шкафу и открыла дверцу, чтобы взглянуть на пальто. Никакого запаха. На следующий день после того вечера он отдал его в чистку, заявив, что на пальто — пятна. Кэти вспомнила, что пятна действительно были, но…

Что же делать?

Она едва удержалась, чтобы снова не расплакаться.

По пути в кухню Джек прошел через гостиную. Кэти уже сидела в своем кресле. Он не обратил внимания на выражение ее лица, на ее молчание. Его жена сидела, не отрывая взгляда от экрана телевизора, но не видя, что там происходит. Она снова и снова обдумывала ситуацию в поисках ответа, но взамен находила только гнев.

Ей нужен совет. Ведь она не хочет порвать с мужем, правда? Кэти чувствовала, как внутри ее все кипит, как на смену здравому смыслу и любви приходят эмоции и ярость. Она понимала, что следует противиться такому процессу, но чувствовала свое бессилие, а гнев черпал силы в самом себе и все разрастался и разрастался. Кэти тихо прошла в кухню и сделала себе коктейль. Завтра у нее нет никаких процедур, так что один коктейль не повредит. Она опять посмотрела на мужа, и он снова не обратил на нее внимания. Не обратил внимания? Почему? Она примирилась со многим, столько принесла в жертву. Ладно, время, которое они провели в Англии, было приятным. Она преподавала сотрудникам Больницы Гая, и это отнюдь не помешало ее репутации в Госпитале Хопкинса. Зато все остальное — он так часто уезжал, его почти никогда не было дома! Без конца ездил в Россию, занимался договором по ограничению вооружений и другими проблемами, играл в шпионов, вечно оставлял ее дома с детьми, заставляя не ездить на работу. Из-за этого она пропустила две важные операции — ей не удалось найти няню для детей, и в результате пришлось просить Берни сделать то, что следовало делать ей самой.

А чем занимался Джек все это время? Когда-то она молча признавала, что не имеет права даже интересоваться этим. Так чем он занимался? Может быть, смеялся над ней? Проводил время с какой-нибудь страстной разведчицей, как это показывают в кино. Вот какой-то экзотический город, безлюдный, тусклый бар, Джек встречается с женщиной-агентом, одно следует за другим, и вот они…

Кэти опустилась перед телевизором, отпила из стакана и задохнулась. Она не привыкла пить неразбавленный бурбон.

Все это — ошибка.

Казалось, внутри ее идет война между силами добра, с одной стороны, и силами зла — с другой, а может быть, это борются наивность с реальностью? Этого она не знала и была слишком расстроена, чтобы разобраться.

Ну что ж, имеет ли это значение для сегодняшнего вечера? У нее месячные, и, даже если Джек захочет — она знала, что он не захочет, — придется отказаться. Да зачем ему хотеть, когда он получает это где-то на стороне? С какой стати ей соглашаться? Неужели приятно служить объедками? Играть роль резерва?

На этот раз она отпила из стакана более осторожно.

Получить совет, поговорить с кем-нибудь. Но с кем?

Может быть, с Берни, решила она. Ему можно довериться. Поделиться, как только вернется на работу. Через два дня.

* * *

— Значит, предварительные соревнования закончены.

— Да, босс, — ответил тренер. — Как дела в Пентагоне, Деннис?

— Не так интересно, как здесь у тебя. Пол.

— Ничего не поделаешь, приходится выбирать, что больше по нраву забавы и развлечения или влияние и власть.

— Все здоровы?

— Да, сэр. Для этого времени сезона, когда проведено уже столько матчей, у нас все в порядке. На этой неделе у нас нет игр, и мы хотим провести несколько тренировок, отработать скорость. Я хочу еще раз сразиться с «Викингами».

— Я тоже, — ответил Банкер, он говорил из своего министерского кабинета в кольцевом коридоре «Е» Пентагона. — Ты считаешь, что на сей раз нам удастся остановить этого Тони Уиллса?

— Приложим все усилия. Он все-таки превосходный игрок, правда? Не встречал такого подвижного футболиста со времен Гейла Сэйерса. Против него нелегко защищаться.

— Не будем заглядывать так далеко в будущее. Через несколько недель надеюсь приехать в Денвер.

— Мы преодолеваем препятствия поочередно, одно за другим. Ты ведь понимаешь это, Деннис. Просто пока неизвестно, с кем придется встретиться в следующем матче. Я бы предпочел Лос-Анджелес. С ними мы справимся. Затем предстоит, наверно, игра с Майами. Это будет труднее, но они нам по плечу.

— Я тоже так считаю.

— А сейчас мне нужно просмотреть фильмы.

— Правильно. Только помни, один матч за другим — но мне нужны еще три победы.

— Передай президенту, пусть приезжает в Денвер. Мы встретим его там. Это сезон Сан-Диего. «Мустанги» никому не уступят.

* * *

Дубинин следил за тем, как вода хлынула в ремонтный док, когда открылись шлюзы. «Адмирал Лунин» готов к плаванию. «Хвост» из новых гидроакустических буксируемых датчиков, намотанный на барабан, находился внутри обтекателя над горизонтальным рулем. Семилопастный винт из марганцевой бронзы был осмотрен и заново отполирован. Герметичность корпуса полностью восстановлена. Подводная лодка была готова к выходу в море.

Не только лодка, но и команда. Дубинин списал на берег восемнадцать матросов-призывников и заменил их восемнадцатью молодыми офицерами. Резкое сокращение советского подводного флота отразилось на уменьшении числа офицерских должностей. Увольнение офицеров на гражданку явилось бы безумным расточительством квалифицированных кадров — не говоря уже о том, что для них не хватало рабочих мест, — в результате было принято решение переподготовить офицеров и распределить их по оставшимся субмаринам в качестве технических экспертов. Теперь в гидроакустической службе «Адмирала Лунина» были одни офицеры — два мичмана займутся техническим обслуживанием аппаратуры — и все до единого были действительно экспертами, отличными акустиками. Самым удивительным оказалось то, что офицеры не проявили недовольства. На подводных лодках класса «Акула» были самые удобные каюты среди всех советских субмарин. Но еще более важным фактором явилось другое: новые члены офицерской кают-компании полностью ознакомились с предстоящей задачей, а также узнали о том, чего удалось добиться подводной лодке — по-видимому, удалось, поправил себя Дубинин, — во время предыдущего плавания. Такие вещи возбуждают офицерское честолюбие, и не мудрено: для подводника это лучшее испытание его мастерства. Ради такого они готовы на все.

И капитан первого ранга Дубинин не уступит им. В прошлом он неоднократно оказывал услуги своим коллегам-капитанам и теперь обратился к ним с просьбой о помощи. Он также воспользовался поддержкой главного инженера верфи. В результате во время переоборудования «Адмирала Лунина» Дубинин сумел осуществить прямо-таки чудеса. Он добился замены всех коек. Внутреннее помещение отскребли от старой краски и заново покрасили в приветливые воздушные тона. Он сумел найти подход к хозяйственникам и получил запас свежих продуктов высшего качества. Сытая команда — это счастливая команда, и экипаж с готовностью слушался командира, который заботился об их благополучии. Это явилось кульминацией нового профессионального духа в советском военно-морском флоте. Валентин Борисович Дубинин прошел школу Мариуса Рамиуса, лучшего учителя на подводном флоте, и поклялся, что заменит его. А почему нет? У него лучшая подводная лодка, лучшая команда, и вот теперь он отправится в плаванье, которое станет примером для советского Тихоокеанского флота.

Конечно, без везения тоже не обойтись.

* * *

— Итак, с техническим обеспечением покончено, — сказал Фромм. — Теперь…

— Да, теперь мы принимаемся за сборку самого устройства. Я обратил внимание на то, что вы несколько изменили конструкцию…

— Вместо одной емкости для трития теперь две. Я предпочитаю, чтобы трубки, через которые будет впрыскиваться тритий, были более короткими. С механической точки зрения тут никакой разницы нет. С точки зрения времени это непринципиально, а герметичность гарантирует нормальное функционирование системы.

— И к тому же проще заливать тритий, — заметил Госн. — Ведь вы изменили конструкцию именно поэтому.

— Правильно.

Внутренняя часть устройства напоминала Госну наполовину собранный корпус какого-то удивительного самолета. В деталях была известная изысканность, однако их расположение озадачивало. Что-то из научно-фантастического фильма, подумал Госн, причудливое и необычное… но ведь это и есть научная фантастика — или было фантастикой совсем недавно. Впервые ядерное оружие упоминалось в романе Герберта Уэллса, не правда ли? А это было не так давно.

— Командир, я побывал у вашего доктора, — сказал Ахмед в дальнем углу мастерской.

— Но… но ты все еще выглядишь больным, мой друг, — обратил внимание Куати. — В чем дело?

— Он говорит, что нужно показаться другому врачу, в Дамаске.

Куати это сразу не понравилось. Совсем не понравилось. Но Ахмед боролся в рядах движения столько лет. Как он может отказать товарищу, который дважды спас ему жизнь, причем один раз принял на себя летящую в него пулю?

— Ты знаешь, что все происходящее здесь…

— Командир, я скорее умру, чем расскажу кому-нибудь об этом месте. Хоть я ничего и не знаю об этом… этом проекте. Да я лучше умру!

Не приходилось сомневаться в искренности бойца, к тому же Куати на собственном опыте знал, что такое серьезное заболевание, настигающее тебя в годы молодости и здоровья. Он не может отказать Ахмеду в лечении, когда он сам, командир отряда, регулярно бывает у врача. Разве станут бойцы уважать своего командира после этого?

— Тебя будут сопровождать двое. Я сам выберу их.

— Спасибо, командир. Простите меня за мою слабость.

— Слабость? — Куати схватил бойца за плечо. — Да ты самый крепкий среди нас! Ты нам нужен, и нужен здоровым! Завтра же отправляйся.

Ахмед благодарно кивнул и отошел в сторону, смущенный и стыдящийся своей болезни. Он знал, что его командир умирает. Наверно, рак, он ведь так часто ездит к доктору. Что бы это ни было, болезнь не мешала командиру исполнять свой долг. Вот где настоящее мужество, подумал Ахмед.

— Хватит на сегодня? — спросил Госн.

— Нет, давайте поработаем еще час-другой, чтобы собрать взрывное ложе, — предложил Фромм. — Постараемся установить на место хотя бы часть блоков, прежде чем слишком устанем.

Оба специалиста посмотрели на приближающегося Куати.

— Все идет по графику?

— Герр Куати, я не знаю, каковы ваши дальнейшие планы, но мы закончим сборку на день раньше, чем планировалось. Ибрагим сберег нам этот день своим искусством в обращении со взрывчатыми веществами.

Немецкий инженер взял один из маленьких шестиугольных блоков. Взрыватели были уже установлены, и от них тянулись провода. Фромм посмотрел на двух арабов, наклонился и установил первый блок в предназначенное для него гнездо. Он убедился, что блок сел точно на место, затем прикрепил к проводу бирку с номером и положил провод на пластиковый поднос, разделенный на секции подобно инструментальному ящику. Куати присоединил провод к клемме, трижды проверив совпадение номеров на ней и на проводе. Фромм внимательно следил за его движениями. На все это потребовалось четыре минуты. Электрические компоненты были проверены заранее. Больше их испытывать не придется. Первую часть бомбы теперь снарядили.

27. Слияние данных

— Я высказал тебе свою точку зрения, Барт, — произнес Джонс по пути в аэропорт.

— Неужели дело обстоит настолько плохо?

— Команда ненавидит его — они только что закончили обучение и положение не улучшилось. Ведь я был там, понимаешь? Я работал с гидроакустиками на тренажере, он тоже присутствовал при этом, и я не захотел бы служить с ним. Он чуть не кричал на меня.

— Вот как? — удивился Манкузо.

— Да, он сделал замечание, которое мне не понравилось, — оно было совершенно очевидно ошибочное, шкипер, — я обратил на это его внимание, и ты бы видел его реакцию! Черт побери, мне показалось, что с ним удар или еще что-то. А ведь он действительно ошибался, Барт. Это была моя лента. Он ругал своих специалистов за то, что они не обратили внимания на что-то, чего вообще не было на ленте, понимаешь? Я запустил свою тренировочную ленту, ребята догадались, что на ней фальшивая информация, а вот он не заметил этого и поднял крик. На этой подлодке хорошие гидроакустики, он просто не знает, как использовать их способности, хотя давать советы — мастер. После того как он ушел, ребята разговорились. Выяснилось, что он плохо относится не только к ним. Мне сказали, что парни из БЧ-5 стараются изо всех сил, чтобы удовлетворить требования этого клоуна. Это правда, что они отлично провели учение по безопасности реактора?

Манкузо кивнул, хотя ему не хотелось говорить об этом.

— Едва не установили рекорд.

— Так вот, этому парню нужен не рекорд, ему нужно, чтобы все действовало идеально. И он хочет дать новое определение тому, что такое «идеально». Послушай меня, Барт, если бы я служил с ним на этой лодке, то после первого же плавания выскочил бы из люка с рюкзаком в руках. Да уж лучше дезертировать, чем служить под его командованием! — Джонс замолчал. Он понял, что зашел слишком далеко. — Я следил за тем, как его помощник разговаривал с тобой. Мне даже показалось, что он нарушает правила. Теперь я знаю, что ошибался. Этот помощник проявил просто удивительную лояльность по отношению к своему командиру. Рикс ненавидит одного из своих младших офицеров — совсем молодого парня, который руководит группой слежения. Старшина, помогающий ему овладеть тонкостями работы — по-моему, этот офицер — младший лейтенант Шоу, — утверждает, что это очень способный юноша, многообещающий, однако шкипер гонит его, как загнанную лошадь.

— Ты обрадовал меня, Рон. И что ты предлагаешь?

— Представления не имею. Я — всего лишь бывший матрос, Е-6, ты не забыл? — Убери его с лодки, освободи от командования этого сукина сына, подумал Джонс, хотя и знал, что этого не произойдет. Снять офицера с поста командира подлодки можно только по очень веской и убедительной причине.

— Я поговорю с ним, — пообещал Манкузо.

— Знаешь, Барт, я слышал о таких шкиперах. И никогда не верил рассказам. По-видимому, служба с тобой избаловала меня, — заметил доктор Джонс, когда они подъехали к зданию аэропорта. — Ты ведь совсем не изменился. Ты все еще выслушиваешь мнение других.

— Мне приходится так поступать, Рон. Я не могу знать все.

— Тогда у меня для тебя есть новость: не все шкиперы следуют твоему примеру. У меня есть еще одно предложение.

— Не разрешать ему заниматься охотой за другими подлодками?

— Будь я на твоем месте, я бы не разрешил. — Джонс открыл дверцу машины. — Я не хочу, чтобы что-то помешало твоей карьере — вроде дождя во время парада. Это моя профессиональная точка зрения. Он не справится с этим. Рикс — совсем не такой капитан, каким был ты.

Был. Удивительно неудачный выбор слова, подумал Манкузо, но признал, что это так и есть. Управлять подводной лодкой куда легче, чем командовать соединением. Не только легче, но и намного интереснее.

— Поторопись, если хочешь успеть на самолет. — Манкузо протянул руку.

— Шкипер, для меня всегда приятно работать с вами!

Джонс направился к зданию аэропорта, и Манкузо смотрел ему вслед. Джонс ни разу не давал ему плохих советов — более того сейчас он стал умнее. Жаль, что он не остался на флоте и не захотел стать офицером. Впрочем, это не совсем так, тут же подумал коммодор. Из Рона получился бы великолепный командир подлодки, но он никогда бы не сумел занять эту должность. Существующая на флоте система не позволила бы этого, вот и все.

Водитель развернул машину и поехал обратно. Манкузо остался на заднем сиденье автомобиля наедине со своими мыслями. Да, система не изменилась. Сам он поднялся до должности командующего соединением традиционным путем — училище, инженерная школа, старший механик и затем командир подводной лодки. На флоте обращали слишком много внимания на технику и недостаточно — на способности руководить. Ему удалось продвинуться на командную должность подобно большинству шкиперов — но далеко не всем. Слишком большое количество офицеров, занявших ответственные посты, считали, что подчиненные — просто пешки, машины, которые нужно отремонтировать, когда они начинают плохо работать, люди, беспрекословно исполняющие приказы. Такие офицеры руководствовались исключительно количественными показателями при оценке качеств своих подчиненных, вместо того чтобы судить по достигнутым результатам. Цифры они понимали лучше, а в человеческих достоинствах было нелегко разобраться. Джим Росселли не был таким. Барт Манкузо тоже не принадлежал к их числу, а вот Гарри Рикс относился именно к этим офицерам.

Итак, что же мне предпринять, черт побери?

Начать с того, что у него не было оснований освободить Рикса от командования подводной лодкой. Если бы все это рассказал ему кто-нибудь другой, а не Джонс, он просто отнесся бы к этому, как к попытке свести личные счеты. Но только не Джонс — Рон был слишком надежным свидетелем, заслуживающим доверия. Манкузо сопоставил услышанное от Джонса и с необычайно большим количеством рапортов с просьбой о переводе на другую подлодку, а также с весьма двусмысленными заявлениями помощника командира подлодки «Мэн». Клаггетт был в сложном положении. Его уже зачислили кандидатом в командиры подлодки… стоит Риксу хоть раз плохо отозваться о нем — и все кончено. С другой стороны, Клаггетт был предан военно-морскому флоту. Должность помощника требовала лояльности к своему командиру, тогда как военно-морской флот требовал от него правды. Положение Клаггетта стало просто невыносимым, и он сделал все что мог.

Ответственность ложилась на Манкузо — он был командующим соединением и подводные лодки подчинялись ему. Командиры и личный состав находились под его командой. Он давал оценку действиям командиров. Вроде все ясно.

Но достаточно ли ясно для того, чтобы предпринять действия? В его распоряжении была непроверенная информация и ряд совпадений. Что, если Джонс по какой-то причине остался недоволен Риксом? А просьбы о переводе, которых было удивительно много, всего лишь статистическая случайность?

Ты ищешь предлог, чтобы уйти от решения проблемы, Барт, подумал Манкузо. Тебе платят за то, что ты берешь на себя ответственность за принятие решений — иногда неприятных. Лейтенантам и старшинам просто. Старшие начальники знают, как им поступать. Это было одним из наиболее увлекательных вымыслов на военно-морском флоте.

Манкузо снял трубку телефона.

— Помощнику командира подводной лодки «Мэн» явиться ко мне через тридцать минут.

— Слушаюсь, сэр! — послышался голос его писаря.

* * *

Больничная пища, подумала Кэти. Даже в больнице Хопкинса это все-таки специфическая больничная пища. Где-то, по-видимому, находится специальная школа для поваров, работающих на больничных кухнях. Программа обучения там, похоже, посвящена устранению самостоятельного мышления и свежих идей у поваров, а также тому, чтобы заставить их забыть кулинарное искусство, которому они могли научиться раньше вместе со всеми рецептами приготовления супов, соусов и всего остального… Единственное, чего не могут испортить больничные повара, это желе — да и то потому, что оно поступает в виде полуфабриката.

— Берни, мне нужно посоветоваться с тобой.

— В чем дело, Кэт? — Он уже знал, о чем пойдет речь, по выражению ее лица и тону голоса. Он ждал, полный сочувствия. Кэти была гордой женщиной, и у нее было на это полное право. Ей действительно трудно из-за всего происходящего.

— Это Джек. — Эти два слова она произнесла быстро, словно выпалила, и снова замолчала.

В глазах Кэти была такая боль, что Катц не смог сдержаться.

— Ты считаешь, что он…

— Что? Нет… я хочу сказать… откуда ты?..

— Кэти, от меня потребовали хранить это в тайне, но ты — мой друг и наша дружба для меня куда дороже, чем эти идиотские правила. Слушай, на прошлой неделе сюда приезжал какой-то мужчина и расспрашивал меня о тебе и Джеке.

Обида стала еще более горькой.

— Что значит — приезжал и расспрашивал? Кто? Откуда приезжал?

— Какой-то следователь из Министерства юстиции. Прости меня, Кэти, но он спрашивал, не было ли у тебя… не рассказывала ли ты о семейных неприятностях. Этот следователь проверял Джека, и ему было поручено выяснить, о чем ты мне рассказывала.

— И что ты ответил?

— Сказал, что мне ничего не известно. Что ты — одна из наших лучших сотрудников, отличный человек. И это правда, Кэти. Ты не должна чувствовать себя одинокой. У тебя есть друзья, и, если я могу чем-нибудь помочь тебе — если любой из нас может помочь, — только скажи, и мы придем на помощь. Ты — член нашей семьи. Ты чувствуешь себя, наверно, оскорбленной, обиженной и очень смущаешься. Но это глупо, Кэти, очень глупо. Ты ведь понимаешь, что это глупо, правда? — Катц увидел, что на прелестные голубые глаза навернулись слезы, и в это мгновение ему захотелось убить Джека Райана, может быть, на операционном столе очень острым, очень маленьким хирургическим скальпелем. — Кэти, не замыкайся в себе, это не поможет. Друзья на то и нужны. Ты не должна чувствовать себя одинокой.

— Я не верю этому, Берни. Не верю.

— Пошли, поговорим у меня в кабинете. Там нам никто не помешает. Да и еда сегодня дерьмовая. — Катц вывел ее из столовой. Он был уверен, что никто не заметил случившегося. Через две минуты они вошли в его кабинет. Берни убрал кипу историй болезни с кресла и усадил ее.

— Последнее время он ведет себя просто странно.

— Скажи, ты действительно веришь, что Джек тебе изменяет? — Прошло полминуты. Катц видел, как она подняла и затем опустила взгляд, ее глаза остановились, глядя в пол. Кэти смирилась с действительностью.

— Это возможно. Да.

Вот мерзавец! — подумал Катц.

— Ты говорила с ним об этом? — Голос Катца звучал тихо и спокойно, но не равнодушно. Сейчас она нуждалась в помощи, а друзья, чтобы приносить пользу, должны разделить боль.

Отрицательное движение головы.

— Нет, я не знаю как.

— Ты понимаешь, что это необходимо?

— Да. — Согласие прозвучало как вздох.

— Это будет непросто. Запомни, — произнес Катц с ноткой надежды в голосе, — все может оказаться недоразумением. Какой-то безумной ошибкой. — Впрочем, сам Катц не верил этому.

Кэти подняла голову. По ее щекам текли слезы.

— Берни, может быть, это моя вина?

— Нет! — Катц с трудом удержался, чтобы не закричать. — Кэти, если в нашей больнице есть человек лучше тебя, то мне он, черт побери, не попадался! С тобой все в порядке! Ты меня слышишь! О чем бы ни шла речь, ты не виновата!

— Берни, я хочу еще одного ребенка, я боюсь потерять Джека…

— Если ты действительно так считаешь, то верни его к себе.

— Но я не могу! Он… — Самообладание полностью покинуло ее.

Только сейчас Катц понял, что у ярости не бывает границ. Он не мог направить ее куда-то, ему пришлось сдерживать ее в себе. Это оказалось нелегко, но Кэти больше всего в мире сейчас был нужен друг.

* * *

— Клаггетт, у нас неофициальный откровенный разговор.

Капитан третьего ранга Клаггетт мгновенно насторожился.

— Слушаюсь, коммодор.

— Расскажите мне о капитане первого ранга Риксе.

— Сэр, он мой командир.

— Я знаю, Клаггетт, — ответил Манкузо. — Но я командую соединением. Если возникает проблема с одним из шкиперов, это проблема с одной из моих лодок. Они стоят миллиард долларов каждая, поэтому я должен знать обо всем. Понятно, капитан третьего ранга?

— Так точно, сэр.

— Говорите. Это — приказ.

Клаггетт вытянулся, встал по стойке «смирно» и начал быстро рассказывать.

— Сэр, ему нельзя доверить отвести в сортир трехлетнего ребенка. С личным составом он обращается, как с роботами. Чрезвычайно требователен, но не хвалит никого, даже в случае образцового выполнения задания. Меня учили по-другому. Он отказывается прислушиваться к советам — к моим или кого другого, будь то офицер, старшина или матрос. Согласен, он командир. Он распоряжается на лодке, но ведь умный шкипер слушает, что ему говорят.

— Отсюда и столько рапортов с просьбой о переводе?

— Да, сэр. Старшина торпедного отсека не выдержал постоянных нападок — думаю, командир был не прав. Мичман Гетти — инициативный специалист. Содержал оружие в порядке, его подчиненные были отлично подготовлены, но капитану первого ранга Риксу не понравилось, как мичман добивался этого, и он начал преследовать Гетти. Я посоветовал командиру не делать этого, но капитан первого ранга поступил по-своему. Тогда Гетти обратился с рапортом о переводе, командир был рад избавиться от него и с рапортом согласился.

— Вы можете на него положиться? — спросил Манкузо.

— В техническом отношении он превосходный офицер. Великолепный инженер. Но о том, как следует обходиться с людьми, не имеет ни малейшего представления и слабо разбирается в тактических вопросах.

— Он заверил меня, что намерен доказать обратное. Сможет?

— Сэр, вы требуете от меня слишком многого. Я не знаю, имею ли право ответить на этот вопрос.

Манкузо понимал, что Клаггетт прав, но продолжал настаивать.

— Послушайте, Клаггетт, вы прошли тестирование на командование подводной лодкой. Привыкайте к трудным решениям.

— Сможет ли он добиться этого? Да, сэр. У нас хорошая лодка и отличная команда. То, чего не сумеет он, сделаем за него мы.

Коммодор кивнул и сделал паузу.

— Если у вас возникнут трудности с очередной характеристикой со стороны командира, сообщите мне. Полагаю, вы для него слишком хороший помощник, капитан третьего ранга.

— Сэр, он вообще-то неплохой человек. Мне говорили, что он хороший отец и тому подобное. У него редкостная жена. Дело всего лишь в том, что он не научился обращаться с подчиненными и никто не позаботился о том, чтобы помочь ему. Несмотря на все это, он — способный офицер. Стоит ему стать чуть-чуть человечнее, и он может далеко пойти.

— Вы удовлетворены оперативным заданием?

— Если нам удастся напасть на след русской подлодки класса «Акула», то нужно сесть ей на хвост — на безопасном расстоянии, и все такое. Да, конечно. Понимаете, коммодор, наша подлодка такая тихая, что нет никаких оснований для беспокойства. Меня удивило, что Вашингтон дал добро на такую операцию, но это всего лишь отголоски бюрократической структуры. Короче говоря, управлять такой лодкой сумеет кто угодно. Хорошо, может быть, капитан первого ранга Рикс не является идеальным командиром, но, если на нашей лодке ничего не сломается, с заданием справится даже ребенок.

* * *

Прежде чем заняться первичным источником энергии, они установили вторичный. Комплект соединений лития заключался в металлическом цилиндре, внешне напоминавшем гильзу от 105-миллиметрового артиллерийского снаряда: 65 сантиметров в длину и 11 — в диаметре. На его нижней части даже была выточена отбортовка, чтобы цилиндр встал точно на предназначенное место. Там же в сторону отходила небольшая изогнутая трубка, присоединенная к тому, что скоро станет резервуаром для трития. Вдоль наружной поверхности цилиндра вытянулись ребра из отработанного урана-238. Они похожи на ряды толстых черных крекеров, обмазанных кремом, подумал Фромм. Назначение их, разумеется, — превратиться в плазму. Под цилиндром находились первые пучки «соломинок для коктейля» — даже сам Фромм стал их так называть, хотя, конечно, назначение «соломинок», впрочем, как и их диаметр, было совсем иным. Шестидесяти сантиметров длиной, по сотне в каждом пучке, они удерживались вместе тонкими, но прочными пластиковыми распорками. Нижняя часть каждого пучка загибалась на пол-оборота по спирали, делая его похожим по форме на винтовую лестницу. Самым трудным в этой части конструкции было расположить спирали в точкой последовательности. На первый взгляд задача казалась простой, однако Фромму потребовалось целых два дня, чтобы разобраться. Как и остальные части конструкции, все пучки встали точно на отведенные им места, образовав плотный венок из «соломинок». Фромм едва удержался, чтобы не рассмеяться. Он убедился в точности их установки с помощью рулетки, микрометра и опытного глаза — на большинстве деталей были нанесены пометки, означающие последовательность их расположения, — маленькая, но характерная деталь, которая произвела большое впечатление на Госна. Когда немецкий инженер остался доволен, они продолжили работу. Сначала установили блоки из пенопласта, вырезанные с точным соблюдением формы и размеров. Они разместились внутри корпуса бомбы, имевшего форму эллипсоида.

Теперь сборкой занимались только Фромм и Госн. Не торопясь, осторожно они поместили первый блок во внутреннюю часть корпуса. Затем принялись за пучки «соломинок», устанавливая их по одному вплотную к тем, что были прямо под ними. После каждой операции инженеры проверяли точность выполненной работы.

Боку и Куати, наблюдавшим за ними в отдалении, процедура казалась невыносимо скучной.

— Техники, что занимаются сборкой в Америке и России, наверное, умирают от смертельной скуки, — тихо произнес немец.

— Не иначе.

— Следующий пучок, номер тридцать шесть, — сказал Фромм.

— Пучок тридцать шесть, — повторил Госн, разглядывая бирки на следующей сотне соломинок. — Точно, пучок тридцать шесть.

— Да, тридцать шесть, — согласился Фромм, тоже глядя на бирки. Он взял пучок и установил его на отведенное место. Куати, подошедший поближе, увидел, что пучок встал точно на место. Искусные руки немецкого инженера слегка повернули его, так что шлицы присоединяемого узла совпали с выступами предыдущего и вошли в них. Когда Фромм убедился, что все в порядке, наступила очередь Госна.

— Положение правильное, — сказал Ибрагим, наверно, уже в сотый раз за день.

— Согласен, — подтвердил Фромм, и они принялись крепить пучок отрезками проволоки.

— Словно винтовку собирают, — шепнул Куати Гюнтеру, отойдя от сборочного стола.

— Нет, — покачал головой Бок. — Гораздо хуже. Больше походит на сборку детского конструктора. — Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Прекратите! — раздраженно заметил Фромм. — Мы занимаемся серьезной работой! Нам нужна тишина! Следующий пучок, номер тридцать семь.

— Пучок тридцать семь, — повторил Госн.

Бок и Куати вышли из мастерской.

— Хуже, чем глядеть, как женщина рожает! — сердито воскликнул Куати, когда они закрыли за собой дверь.

Бок закурил.

— В самом деле. У женщины этополучается быстрее, — согласился он.

— Разумеется, ведь это неквалифицированный труд, — снова засмеялся Куати, и тут же его лицо стало серьезным. — А все-таки жаль…

— Да, они верно служили нам. Когда?

— Очень скоро. — Куати помолчал. — Гюнтер, твоя часть плана… она очень опасна.

Бок глубоко затянулся и выдохнул дым в холодный воздух.

— Но ведь это мой план. Я знал, на что иду.

— Мне не нравятся самоубийственные задания, — заметил Куати после недолгого молчания.

— Мне тоже. Это опасно, но я надеюсь уцелеть. Исмаил, если бы нам с тобой хотелось жить тихо и не рисковать, мы работали бы в конторах — и тогда никогда бы не встретились. Нас связывает опасность и предназначение. Я потерял Петру и дочек, но у меня все еще есть цель в жизни. Не стану утверждать, что этого достаточно, но это куда больше, чем у множества людей, правда? — Гюнтер поднял голову к звездам. — Я часто задумывался об этом, мой друг. Как перестроить мир? Этого нельзя сделать не рискуя. Те, кто стремится миновать опасности, кто робок и послушен, пользуются плодами наших трудов. Они злятся на жизнь, но у них не хватает мужества, чтобы действовать. А мы — действуем. Мы рискуем жизнью, смотрим в лицо опасности, идем на лишения ради счастья других. Таково наше предназначение. Исмаил, мой друг, сейчас уже поздно отступать.

— Гюнтер, для меня все гораздо проще. Я умираю.

— Да, я знаю. — Он повернулся к другу. — Мы все обречены. Ты и я, мы много раз обманывали смерть. Ты выбрал путь в жизни — и я тоже. В конце концов смерть настигнет нас, и мы умрем не в постели. Разве можно теперь повернуть обратно?

— Нельзя, но нелегко встретить смерть.

— Это верно. — Гюнтер щелчком отбросил в сторону окурок. — Зато у нас есть преимущество — мы знаем, когда это произойдет. Мелкие людишки не настолько счастливы. Отказавшись действовать, они отказались от возможности познать будущее. Они сделали это добровольно. Можно быть либо исполнителем воли судьбы, либо ее жертвой. Каждый имеет право выбора. — Бок повернулся и вместе со своим другом вошел обратно в мастерскую. — Мы сделали выбор.

— Пучок тридцать восемь! — услышали они голос Фромма.

— Пучок тридцать восемь, — повторил Госн.

* * *

— Слушаю вас, коммодор.

— Садись, Гарри, мне нужно поговорить с тобой.

— Ну что ж, рад сообщить, что моя команда готова. Гидроакустики закончили подготовку.

Манкузо посмотрел на своего подчиненного. В какой момент, подумал он, готовность осуществить трудное задание превращается в ложь?

— Меня немного беспокоит возросшее число просьб о переводе с твоей подлодки.

Рикс и не думал оправдываться.

— Действительно, несколько человек обратились с просьбой о переводе по семейным обстоятельствам. По моему мнению, нет смысла удерживать тех, кто думает о чем-то другом. Это всегда лишь случайный статистический скачок. У меня такое случалось и раньше.

Это уж точно, наверняка случалось, подумал Манкузо.

— Каково моральное состояние команды? — спросил он.

— Вы просматривали результаты наших учений и тестов. У вас должно сложиться мнение о моральном состоянии моих людей, — ответил капитан первого ранга Рикс.

Умен, сукин сын.

— Хорошо, давай начистоту, Гарри. У тебя произошло столкновение с доктором Джонсом.

— Ну и что?

— Вот я и говорил с ним об этом.

— У нас официальный разговор?

— Если хочешь, будем считать эту беседу частной.

— Превосходно. Ваш Джонс — отличный технический специалист, но он успел, по-видимому, забыть, что ушел с флота матросом. Если ему хочется говорить со мной на равных, не помешает продемонстрировать, чего он успел с тех пор добиться.

— У него степень доктора физики, он получил ее в Калифорнийском технологическом, Гарри.

На лице Рикса появилось озадаченное выражение.

— Что из этого следует?

— Из этого следует, что Джонс — один из самых умных людей, которых мне приходилось встречать, и он был лучшим специалистом среди моих подчиненных.

— Очень хорошо, но если бы матросы были умнее офицеров, им и платили бы больше.

Поразительное высокомерие этого заявления привело Барта Манкузо в ярость.

— Капитан первого ранга, когда я был шкипером на «Далласе» и Джонс говорил что-то, я прислушивался к его мнению. Сложись все по-другому, сейчас он был бы помощником командира и одним из первых кандидатов на пост шкипера ударной подлодки. Из Рона вышел бы превосходный командир.

Рикс только отмахнулся.

— Но это всего лишь ваши догадки, правда? Я всегда придерживался мнения, что те, кто способен на что-то, добиваются своего. А вот все остальные ищут оправдания. Ладно, не спорю, он хороший специалист. Он отлично поработал с моими гидроакустиками, и я благодарен ему за это. Но не следует слишком уж увлекаться. У нас много специалистов и не меньше подрядчиков.

Манкузо понял, что разговор не достигает цели. Пришло время показать, кто здесь начальник.

— Тогда слушай, Гарри. До меня доходят слухи о плохом моральном состоянии твоей команды. Слишком много рапортов с просьбами о переводе, и я делаю из этого вывод, что на твоей лодке возникли проблемы. Я решил выяснить обстановку, и мое мнение подтвердилось. Признаешь ты это или нет, но у тебя сложное положение.

— Извините меня, сэр, но это чепуха, все равно что убеждать пьяниц во вреде алкоголя. Люди, увлекающиеся спиртным, утверждают, что у них нет никаких проблем с алкоголем, но, по мнению психологов, отрицание существования проблемы есть доказательство того, что она существует. Это замкнутый круг, довод, который сам нуждается в доказательстве. Будь на моей лодке не тот моральный дух, это неминуемо сказалось бы на результатах действий команды. Но результаты говорят о другом. Мое прошлое вам известно. Я профессиональный подводник, командир подводного ракетоносца. С того момента, как я стал офицером, я всегда находился в числе лучших, что составляли один процент от общего числа офицерского состава. Согласен, мой стиль командования отличается от других. Я ни с кем не цацкаюсь и никого не целую в зад. Я требую от подчиненных выполнения своих обязанностей и добиваюсь этого. Если вы сумеете, сэр, привести хотя бы одно по-настоящему убедительное доказательство моих ошибочных действий, я готов выслушать замечания. Но пока таких доказательств нет, с моей лодкой все в порядке и я не стану и пытаться что-либо исправить.

Бартоломео Вито Манкузо, коммодор, будущий контр-адмирал Военно-морского флота США, не вскочил со своего кресла лишь потому, что его сицилийская кровь в результате пребывания в Америке несколько разжижилась. На его прежней родине, Манкузо не сомневался в этом, любой из прадедов тут же направил бы на Рикса свою лупару, и в груди капитана первого ранга появилась бы большая кровоточащая дыра. Вместо этого он посмотрел на Рикса бесстрастным взглядом и тут же принял решение, холодное и окончательное: этот капитан первого ранга никогда не получит следующего звания. Он знал, что осуществить такое решение в его силах. У него в соединении служило немало командиров подводных лодок. Из них только двое, может быть, трое имели шанс на получение ранга адмирала. В этой группе Рикс не может подняться выше четвертого места. Может быть, это не совсем честно, подумал Манкузо в момент отрешенной откровенности, но в правильности принятого решения не было сомнений. Этому человеку нельзя доверить более ответственной должности, чем та, которую он занимал сейчас, — но даже такая должность скорее всего за пределами возможностей Рикса. Все будет весьма просто. Рикс начнет громко и страстно возражать, когда узнает, что в группе из четырнадцати капитанов первого ранга оказался лишь четвертым, но Манкузо просто скажет ему: «Извини, Гарри, я не утверждаю, что ты плохой командир, но Энди, Билл и Чак немного лучше. Тебе не повезло, что ты попал в соединение, где столько асов. От меня потребовался честный ответ, а эти трое чуть-чуть лучше».

Рикс был достаточно умен, чтобы понять, что зашел слишком далеко, — в военно-морском флоте не бывает по-настоящему неофициальных или частных разговоров. Он бросил вызов своему командующему соединением, человеку, уже сумевшему выдвинуться, которого уважали и которому доверяли в Пентагоне и в оперативном управлении, ведавшем кадровыми вопросами.

— Извините меня, сэр, за мою откровенность. Просто дело в том, что никому не нравится, когда…

Манкузо улыбнулся, зная, что Рикс осознал допущенную ошибку.

— Ничего страшного, Гарри. Мы, итальянцы, тоже бываем несдержанны. — Слишком поздно спохватился, Гарри, подумал он.

— Может быть, вы правы, сэр. Разрешите мне обдумать создавшуюся ситуацию. К тому же, когда я встречусь с «Акулой», я покажу вам, на что способны мои люди.

Поздновато говорить о «своих людях», парень. Но ты, Манкузо, все-таки должен предоставить ему возможность проявить себя, верно? Маленькую, но все-таки возможность. И если произойдет чудо, тогда можно и пересмотреть принятое решение. Можно, сказал себе Барт, если этот высокомерный кретин поцелует мне зад у входа на базу в полдень четвертого июля, когда мимо будет проходить флотский оркестр.

— Подобные беседы неприятны для всех, — заметил командир соединения. Рикс закончит свою карьеру экспертом по техническим системам подводных лодок, подумал Манкузо, причем станет превосходным специалистом в этой области, после того как соединение избавится от этого индюка. Да и разве не почетно закончить флотскую службу капитаном первого ранга? Для хорошего человека это не позор.

* * *

— Ничего больше? — спросил Головко.

— Ничего, — ответил полковник.

— А что будет с нашим офицером?

— Я навестил его вдову два дня назад. Сообщил ей, что он погиб и что нам не удалось отыскать его тело. Сцена была очень тяжелой, женщина оказалась потрясенной. Ужасно видеть такое прелестное лицо в слезах, — тихо сообщил полковник.

— Пенсия, остальные льготы?

— Я лично занялся этим.

— Отлично, эти бумажные души не думают ни о ком и ни о чем. Если возникнут трудности, дайте знать.

— Что касается сбора технической информации, — продолжал полковник, — у меня нет никаких предложений. Вы не можете предпринять какие-нибудь шаги по другим каналам?

— Мы все еще восстанавливаем нашу агентурную сеть в их Министерстве обороны. Предварительные сведения позволяют сделать вывод, что новая Германия полностью отказалась от проекта ГДР, — ответил Головко. — До меня дошли слухи, что американцы и англичане провели аналогичное расследование и остались довольны его результатами.

— Мне кажется маловероятным, что появление ядерного оружия в Германии вызовет большое беспокойство у американцев или англичан.

— Это верно. Мы продолжаем работу, но я не думаю, что нам удастся что-нибудь обнаружить. Полагаю, мы работаем впустую.

— Тогда почему убили нашего сотрудника?

— Но ведь мы все еще не уверены в этом, черт побери!

— Действительно, сейчас он может работать на аргентинцев…

— Не забывайтесь, полковник!

— Простите, Сергей Николаевич, но ведь, когда приходится убивать офицера разведки, нужна очень веская причина.

— Пока наши поиски безрезультатны! Расследование ведут по крайней мере три разведслужбы. Наши агенты в Аргентине все еще пытаются выяснить…

— Да, а как кубинцы?

— Действительно, это район их деятельности. Но сейчас мы вряд ли можем рассчитывать на помощь Кубы, правда?

Полковник закрыл глаза. Что это происходит в КГБ?

— Я все еще считаю, что нам нужно продолжать расследование.

— Ваше мнение принято к сведению. Наша операция продолжается.

Но что я могу предпринять, подумал Головко, когда дверь кабинета закрылась за полковником. Какие еще новые направления расследования выбрать… ему ничего не приходило в голову. Множество оперативников из числа нелегалов старались что-нибудь узнать, но пока безрезультатно. Наша профессия так походит на деятельность полиции, верно?

* * *

Марвин Расселл еще раз подумал о том, что ему может потребоваться. Да, эти ребята не жалели денег. Почти вся сумма, с которой он приехал в Ливан, осталась нетронутой. Он даже предложил воспользоваться этими деньгами, но Куати наотрез отказался. Сейчас в кейсе у Расселла лежало сорок тысяч долларов новенькими хрустящими двадцатками и полусотнями, а устроившись в Америке, он получит денежный перевод из английского банка. Поставленные перед ним задачи были несложны. Для начала следовало раздобыть новые документы для себя и своих друзей. Такое по плечу даже ребенку. Даже водительское удостоверение подделать совсем просто, если у тебя имеется необходимое снаряжение, а Расселл собирался закупить его за наличные. Он сам установит снаряжение в доме, который возьмет в аренду. А вот зачем резервировать номера в гостинице вдобавок к покупке дома, он не понимал. Эти парни любят запутывать все до предела.

По пути к аэропорту он остановился на сутки, чтобы обеспечить себя соответствующим гардеробом. Пусть в Бейруте продолжаются военные действия, но жизнь не утихает, и портной сделал все быстро и хорошо. К моменту, когда Расселл поднялся на борт самолета английской авиакомпании «Бритиш Эйруэйс», направляющегося в Хитроу, Расселл выглядел преуспевающим бизнесменом. У него было с собой три хороших костюма — два из них в чемодане. Аккуратная прическа и дорогие туфли, которые немилосердно жали.

— Желаете журнал, сэр? — спросила стюардесса.

— Спасибо, — улыбнулся Расселл.

— Вы американец?

— Да, возвращаюсь домой.

— Наверно, нелегко было в Ливане?

— Да, иногда обстановка становилась тревожной.

— Принести чего-нибудь выпить?

— Пива, если можно, — улыбнулся Расселл. Ему даже удалось овладеть жаргоном бизнесмена. Самолет был пуст на две трети, и, похоже, эта стюардесса будет обслуживать его постоянно. Возможно, ей нравится мой загар, решил Расселл.

— Пожалуйста, сэр. Вы остановились в Лондоне?

— Боюсь, что нет. Сразу вылетаю в Чикаго. Через два часа.

— Очень жаль. — На лице девушки даже отразилось разочарование. Эти англичане, подумал Расселл, такие гостеприимные люди. Почти как арабы.

* * *

Последний пучок был установлен на отведенное ему место чуть позже трех утра по местному времени. Фромм ничуть не изменил своего поведения и проверил последний пучок с такой же тщательностью, как и первый, закрепив его в соединительном узле лишь после того, как все проверил, и остался доволен. Затем он встал и потянулся.

— На сегодня хватит. — Согласен, Манфред.

— Завтра к этому времени мы полностью закончим сборку. Осталась простая работа, меньше чем на четырнадцать часов.

— Тогда неплохо было бы поспать.

Выйдя из здания, Госн сделал знак командиру. Куати посмотрел им вслед, затем подошел к начальнику охраны.

— Где Ахмед?

— Отправился к доктору, вы сами ему разрешили.

— Гм… Когда он вернется?

— Завтра или послезавтра. Не знаю точно.

— Ну хорошо. Скоро у нас будет для тебя специальная работа.

Охранник взглянул на людей, удаляющихся от мастерской, и равнодушно кивнул.

— Где рыть яму?

28. Договорные обязательства

Смена часовых поясов очень утомительна, подумал Марвин. Он выехал из чикагского аэропорта О'Хара в «меркурии», взятом напрокат, и направился на запад. В мотеле рядом с Де-Мойном он удивил портье, изъявив желание расплатиться за номер наличными. Расселл объяснил, что у него украли бумажник со всеми кредитными карточками, и в подтверждение своих слов продемонстрировал совершенно новое портмоне. Портье, подобно любому бизнесмену, с готовностью согласился принять наличные. Этой ночью Расселл хорошо спал. Он проснулся чуть позже пяти утра после десяти часов здорового сна, съел плотный американский завтрак (при всем своем гостеприимстве люди в Ливане не знали вкуса настоящей пищи; он не представлял, как они ухитряются обходиться без бекона) и отправился дальше, в сторону Колорадо. К ленчу Расселл пересек половину Небраски, снова размышляя о планах, которые ему предстояло осуществить, и о том, что для этого необходимо. Поужинать он остановился в Роггене, в часе езды от Денвера, к северо-востоку от города. Это достаточно близко, решил Расселл. Уставший от многих часов за баранкой автомобиля, Расселл нашел еще один мотель и остановился на ночевку. Он с удовлетворением снова смотрел американское телевидение, в том числе наиболее интересные матчи Национальной футбольной лиги. Удивительно, как он скучал по американскому футболу — не меньше, чем по возможности выпить всякий раз, когда ему того хотелось. Это желание Расселл удовлетворил бутылкой «Джека Даниэльса», которую купил по дороге. К полуночи он здорово подобрел, с удовольствием оглядывался по сторонам, радовался своему возвращению в Америку, а также причине, по которой он сюда вернулся. Настало время расплатиться по старым долгам. Расселл не забыл, кому принадлежало Колорадо в прошлом, и хорошо помнил о бойне при Сэнд-Крик.

* * *

Этого следовало ожидать. Все шло слишком гладко, а действительность редко терпит совершенство. Крошечная ошибка в одной из деталей обнаружилась во время сборки первичного источника. Эту деталь пришлось снять и заново обработать, на что потребовалось тридцать часов, из которых сорок минут ушло собственно на обработку, а остальное время на разборку, а затем на повторную сборку бомбы. Фромм, которому следовало отнестись к происшествию философски, был вне себя от ярости и настоял на том, чтобы лично осуществить всю работу. После этого начался трудоемкий процесс установки взрывных блоков — еще более утомительный от того, что проводился вторично.

— Всего три миллиметра, — заметил Госн. Ошибочная установка одной из ручек настройки. Поскольку деталь обрабатывалась вручную, компьютеры не заметили отклонения. Кто-то из техников не правильно прочел цифру, указанную Фроммом, а при первой визуальной проверке деталей ошибку просто не заметили. — Но у нас был в запасе один день.

Фромм что-то пробормотал из-за защитной маски. Вместе с Госном он поднял плутониевую сборку и аккуратно поставил ее на место. Пять минут спустя стало ясно, что она расположена правильно. Затем на место встали шины из вольфраморениевого сплава, потом сегменты бериллия и наконец массивное полушарие обедненного урана, отделяющее первичное устройство от вторичного. Теперь еще пятьдесят взрывных блоков — и работа закончена. Фромм распорядился сделать перерыв — это была тяжелая работа, и он нуждался в отдыхе. Техников больше не было — не было больше потребности в их услугах.

— К этому времени мы могли бы уже завершить работу, — тихо заметил немец.

— Неразумно рассчитывать на совершенство, Манфред.

— Неграмотный идиот не сумел правильно разобрать цифру!

— Она была смазана. — А это твоя вина, подумал Госн, но промолчал.

— Тогда нужно было спросить!

— Не вижу причины для споров, Манфред. Ты выбрал неудачное время, чтобы выразить свое нетерпение. Мы соблюдаем график.

Фромм знал, что молодой араб не понимает его. Кульминационный момент честолюбивых стремлений всей его жизни мог уже наступить!

— За работу!

Потребовалось еще десять часов, пока последний, семидесятый, взрывной блок встал на место. Госн присоединил провод к соответствующей клемме, и это завершило сборку. Он протянул руку немецкому инженеру, и они обменялись рукопожатием.

— Примите мои поздравления, герр Фромм.

— Ja. Спасибо, герр Госн. Теперь нам осталось только заварить корпус бомбы, откачать воздух, чтобы создать вакуум, — да, извините, тритий. Как я мог забыть об этом? Кто займется сваркой? — спросил Манфред.

— Я сам. Я — специалист по сварке.

Верхняя часть корпуса заканчивалась широким фланцем, необходимым для того, чтобы обеспечить безопасность работ. Его уже проверили на плотность стыковки. Техники занимались не только точной обработкой взрывного ядра устройства. Каждая деталь — за исключением той, единственной, — была обработана в соответствии со спецификациями Фромма, и корпус бомбы уже подвергся самой тщательной проверке. Крышка закрывалась герметично подобно корпусу часов.

— Ввести тритий будет несложно.

— Да, я знаю. — Госн жестом пригласил немецкого инженера выйти из мастерской наружу. — Значит, вы полностью удовлетворены конструкцией и качеством сборки бомбы?

— Полностью, — уверенно заявил Фромм. — Она взорвется в полном соответствии с моими предсказаниями.

— Отлично, — произнес Куати, стоявший у входа с одним из телохранителей.

Услышав голос командира, Фромм обернулся. Грязные, неряшливые люди эти арабы, подумал он, однако в них есть, чем восхищаться. Он посмотрел на темную долину. Смеркалось, и рассмотреть детали ландшафта было трудно. Какая здесь сухая и негостеприимная земля, зато чистое и безоблачное небо. Фромм посмотрел на бесчисленные звезды, покрывающие небосвод. Здесь куда больше звезд, чем можно разглядеть в Германии, особенно в ее восточной части, где воздух особенно отравлен. Фромм подумал о том, что мог бы стать астрофизиком, выбрать путь такой близкий к избранному им.

Госн стоял позади немца. Он повернулся к Куати и кивнул. Командир сделал такой же жест своему телохранителю, которого звали Абдулла.

— Итак, остался только тритий, — произнес Фромм, не поворачивая головы.

— Да, — ответил Госн. — Я могу сделать это сам.

Фромм хотел добавить, что прежде нужно сделать еще кое-что. Он не расслышал шагов Абдуллы у себя за спиной. Совершенно беззвучно охранник вытащил из-за пояса пистолет с глушителем и с расстояния в метр направил его в затылок Фромма. Немецкий инженер начал поворачиваться, чтобы объяснить Госну, как поступить с тритием, но не успел. Абдулла уже получил приказ… Он знал, что смерть должна быть безболезненной — так же, как и для техников. Конечно, жаль, что это необходимо, подумал Куати, но другого выхода не было. Ничто из этого не имело значения для Абдуллы, который всего лишь выполнял приказ. Он мягко, привычным движением нажал на спусковой крючок, раздался тихий выстрел. Пуля вошла в затылок Фромма и, пробив голову, вышла через лоб. Немец рухнул на землю, умерший мгновенно. Из раны брызнула кровь, но фонтан ее ударил в сторону, не испачкав одежду Абдуллы. Он подождал, пока кровь не перестала хлестать из раны, и подозвал двух других охранников, чтобы отнести тело в стоявший неподалеку грузовик. Немецкого инженера похоронят вместе с техниками. Это по крайней мере справедливо. Все эксперты будут покоиться в одной могиле.

— Жаль, — тихо произнес Госн.

— Согласен, но как, по-твоему, можно было использовать его в будущем?

Ибрагим покачал головой.

— Никак. Он стал бы для нас тяжким бременем. Верить ему нельзя. Он продажен и к тому же неверный. Вдобавок он уже выполнил то, что нам было нужно.

— А бомба?

— Она взорвется, когда понадобится. Я двадцать раз проверил расчеты. Ее конструкция много лучше, чем мог бы спроектировать я сам.

— А что там относительно трития?

— Он в батареях. Нужно всего лишь нагреть их и выпустить газ. Затем газ закачаем в два резервуара. Все остальное тебе известно.

— Ты объяснял это, но без подробностей, — проворчал себе под нос Куати.

— Эту работу можно выполнить в школьной лаборатории. В ней ничего сложного.

— Почему Фромм оставил ее напоследок?

Госн пожал плечами.

— Что-то должно выполняться в последнюю очередь, а это — простая работа. Может быть, поэтому. Если хочешь, я могу заняться ею прямо сейчас.

— Хорошо, действуй.

Куати внимательно наблюдал за движениями Госна. Одну за другой тот поставил батареи в микроволновую печь, установив самый низкий уровень нагрева. Вакуум-насос через металлическую трубку по очереди отсасывал газ из каждой батареи. На всю процедуру потребовалось меньше часа.

— Фромм обманул нас, — заметил Госн, закончив работу.

— Как обманул? — обеспокоенно спросил Куати.

— Командир, здесь почти на пятнадцать процентов больше трития, чем он обещал. Тем лучше.

Следующий этап был еще проще. Госн тщательно проверил герметичность каждого резервуара — уже в шестой раз, молодой инженер многому научился у своего немецкого учителя, — затем перекачал тритий в предназначенные для него резервуары. Клапаны были закрыты и заперты болтами со шплинтами, чтобы при транспортировке они не открылись от тряски.

— Готово, — объявил Госн. Охранники с помощью потолочной лебедки подняли верхнюю крышку корпуса бомбы и опустили ее на фланец. Крышка точно встала на свое место. Госну потребовался час, чтобы приварить ее. Затем он проверил герметичность корпуса и присоединил к нему вакуум-насос Лейболда.

— Что ты собираешься делать сейчас?

— По расчетам нам потребуется вакуум в одну миллионную атмосферного давления.

— И ты можешь сделать это? Разве не повредит…

Госн заговорил совсем как Фромм, чему оба изрядно удивились:

— Прошу вас, командир, подумайте. На всех нас давит воздух. Он не в состоянии раздавить вас и не сможет раздавить этот стальной корпус. Насос будет работать несколько часов, и у нас появится возможность еще раз проверить герметичность и прочность корпуса бомбы. — Госн знал, что это проверялось уже пять раз. Даже без сварного шва корпус был достаточно герметичен. Теперь, превратившись в сплошной металл, он готов был к миссии, для которой предназначался. — А сейчас следует поспать. Насос будет работать и не требует присмотра.

— Когда все будет готово для перевозки?

— К утру. А когда отплывает корабль?

— Через два дня.

— Вот видишь, — широко улыбнулся Госн, — у нас масса времени.

* * *

Марвин начал с того, что посетил местное отделение «Колорадо Федерэл Бэнк энд Траст Компани». Там он изумил и привел в восторг вице-президента отделения — по его телефону он позвонил в Англию и отдал распоряжение перевести телеграфом пятьсот тысяч долларов. Компьютеры намного упростили банковские операции. Уже через несколько секунд банкиру подтвердили из английского банка, что мистер Роберт Френд действительно располагает крупным вкладом, как и заявил при встрече с вице-президентом сам мистер Френд.

— Вы не могли бы порекомендовать мне хорошего агента по продаже недвижимости? — спросил Марвин Расселл у банкира, готового всячески услужить новому клиенту.

— Конечно! Идите прямо по улице и третья дверь направо. А я к вашему возвращению подготовлю чеки.

Банкир посмотрел вслед уходящему Расселлу и тут же позвонил жене, работавшей в агентстве, занимающемся продажей недвижимости. Когда Расселл подошел к входу в агентство, жена банкира ждала его у двери.

— Добро пожаловать в Рогген, мистер Френд!

— Спасибо. Так приятно снова вернуться домой.

— Вы куда-то уезжали?

— Да, в Саудовскую Аравию, — объяснил Расселл, он же Френд. — Но мне так недоставало наших зим.

— Что бы вы хотели приобрести?

— Мне нужно ранчо средних размеров — я хочу разводить скот.

— Дом, амбары?

— Да, хороший дом. Не слишком большой, лишнего мне не нужно — видите ли, я одинок, — скажем, три тысячи квадратных футов. Если найдется ранчо с хорошими пастбищами, я согласен на дом поменьше.

— Вы родом отсюда?

— Вообще-то из Дакоты, но мне нужно быть недалеко от Денвера — здесь рядом аэропорт, а мне приходится немало путешествовать. Моя прежняя усадьба слишком далеко от цивилизации.

— Вам понадобятся работники для ранчо?

— Да, ранчо должно быть не очень большим, чтобы управиться с помощью двух работников — может быть, мужа и жены. Честно говоря, лучше было бы расположиться поближе к Денверу, но мне, черт побери, хочется питаться собственной говядиной, так что без ранчо не обойтись.

— Я уверена, что смогу предложить именно то, что вы ищете, — заметила женщина. — У меня на примете есть два ранчо, которые должны вам понравиться.

— Тогда поедем и посмотрим на них, — улыбнулся Расселл.

Второе ранчо оказалось идеальным. Недалеко от съезда с шоссе, площадью в пятьсот акров, старый, но все еще прочный дом с новой кухней, гараж на две автомашины и три надворные постройки. Куда ни глянешь — пастбища, в полумиле от дома — пруд, обросший деревьями, в общем, привольное место для выпаса скота, который Расселл и не собирался разводить.

— Это ранчо я сбываю уже пять месяцев, — доверительно сообщила жена банкира. — Наследники владельца запрашивают четыреста тысяч, но, мне кажется, согласятся на триста пятьдесят.

— Прекрасно, — кивнул Расселл, окидывая взглядом выезд на шоссе № 76. — Договоритесь с ними, что, если они готовы подписать контракт на этой неделе, я тут же внесу задаток — пятьдесят тысяч наличными и полностью расплачусь через, скажем, четыре или пять недель. С финансированием проблем не будет. Как только поступит перевод, я тут же передам оставшуюся сумму — тоже наличными. Но мне хочется переехать сюда немедленно. Господи, как надоело жить в отелях — половина жизни проходит в разъездах. Думаете, нам это удастся?

Хозяйка агентства широко улыбнулась.

— Мне кажется, я могу это гарантировать.

— Великолепно. Ну, а как дела у «Бронкос» в этом году?

— Так себе. У них весь сезон ушел на обновление команды. У нас с мужем сезонные билеты. Вы собираетесь попытаться приобрести билеты на Суперкубок?

— Хочу попробовать.

— Это непросто, — предупредила его женщина.

— Что-нибудь придумаю.

Час спустя директор агентства по торговле недвижимостью поговорила по телефону и получила чек на пятьдесят тысяч долларов от своего мужа-банкира. Расселлу объяснили, как найти магазины мебели и бытовых электроприборов. Сделав покупки, он отправился в местный автомагазин, приобрел там белый фордовский фургон и вернулся на нем на ранчо. Машину поставил в одном из амбаров. Пока следует воздержаться от выплаты окончательной суммы. Сегодня он проведет ночь в мотеле, а затем переберется в свой новый дом. Расселл не испытывал чувства удовлетворения от совершенного. Нужно было еще многое сделать.

* * *

Кэти Райан стала пристально следить за газетами. В них уделялось много внимания скандальным историям и конфиденциальной информации, просочившейся в прессу, и теперь она интересовалась тем, чему прежде не уделяла внимания, особенно статьями Роберта Хольцмана. К сожалению, новые материалы о деятельности ЦРУ носили общий характер и касались в основном изменений в Советском Союзе, которые были ей непонятны. К этим проблемам Кэти не проявляла интереса — подобно тому как Джек был равнодушен к достижениям в области хирургии глаза, так интересовавшим его жену. Наконец, появилась статья относительно финансовых нарушений и «очень видного сотрудника ЦРУ». Это была уже вторая статья такого рода, и Кэти поняла, что, если речь идет о Джеке, все документы, необходимые для расследования этого дела, хранятся у нее дома. Было воскресенье, Джек снова уехал на работу, оставив ее с детьми. Утро выдалось холодным, и дети смотрели телевизор. Кэти Райан достала кипу счетов и финансовых документов, надеясь найти там ответ на свои вопросы.

Все оказалось ужасно запутанным. Финансовые дела представляли собой еще одну область, к которой доктор Кэролайн Райан не проявляла ни малейшего интереса, и Джек Райан ввиду отказа жены принял на себя обязанности бухгалтера так же, как Кэти занималась кухней, ставшей ее сферой деятельности в семье. Она понятия не имела о системе расположения документов и была уварена, Джеку и в голову не приходило, что у нее может появиться желание просмотреть эту колоссальную массу непонятных материалов. Но Кэти проявила настойчивость. Сначала она узнала, что доверенные лица, управляющие их состоянием, справляются с делами весьма успешно и в настоящее время портфель акций, принадлежащий Райанам, вырос в цене. Обычно такие подробности ее не интересовали и она только просматривала годовые отчеты. Деньги не были для нее чем-то исключительно важным. За дом все выплачено. Фонд, предназначенный для того, чтобы дать образование детям, создан. И вообще семья Райанов покрывала свои текущие расходы за счет заработка двух докторов Райан, так что их состояние продолжало расти, вызывая головную боль при уплате налогов. И этим занимался Джек, все еще владеющий дипломом бухгалтера-ревизора, с помощью семейного адвоката. Кэти изумленно вздохнула, увидев, каких размеров достигло их состояние, и тут же решила включить доверенных лиц, занимающихся их финансами, в список людей, которым рассылались поздравления с Рождеством. Но все это не было тем, что она искала. Досье, просто помеченное на обложке «Циммер», Кэти нашла в половине третьего. Как и следовало ожидать, папка хранилась в самом последнем ящике письменного стола.

Папка была в несколько дюймов толщиной. Кэти села на пол, скрестив ноги, и приготовилась открыть ее. Глаза уже болели от напряжения — следовало бы принять таблетку тиленола, но Кэти не сделала этого. Первым документом в папке оказалось письмо от Джека адвокату — не тому постоянному его адвокату, что составил их завещания, занимался налогами и другой повседневной работой, а другому. В письме Джек распорядился создать попечительский фонд для семи детей, причем это число несколько месяцев спустя было изменено на восемь, заметила Кэти. Попечительский фонд был создан на основе первоначального вложения полумиллиона долларов в различные акции, и распоряжались им те же доверенные лица, что и ведали финансами семьи Райанов. Кэти с удивлением увидела, что Джек лично дал рекомендации относительно вложения этих акций — по отношению к своим финансам он этого не делал. Нужно отдать ему справедливость — деловая хватка его не оставила. Доход от акций Циммеров составлял двадцать три процента в год. Еще сто тысяч долларов по указанию Джека было вложено в деловое предприятие — «Чаптер-С Корпорейшн», прочитала Кэти, не понимая, что это значит, причем корпорация «Саутлэнд»… ах да, это магазин «7-Одиннадцать». Это корпорация штата Мэриленд и ее адрес…

Но это совсем рядом с их домом! Более того, вплотную к шоссе 50, и Джек, следовательно, проезжает мимо магазина дважды в день — по пути на работу и возвращаясь домой.

Как удобно!

Кто же такая эта Кэрол Циммер?

Медицинские счета? Счета врача-акушера?

Доктор Марша Розен! Я знаю ее! Если бы Кэти не была в штате сотрудников Хопкинса, она обратилась бы к ней во время родов; Розен окончила Йельский университет и была великолепным акушером с отличной репутацией.

Ребенок? Жаклин Циммер? Джекки? Кэти покраснела, и по ее щекам потекли слезы.

Мерзавец! Не смог дать мне ребенка, зато дал ей!

Кэти проверила дату рождения и попыталась вспомнить. В этот день Джек вернулся домой очень поздно. Она помнила тот вечер, потому что ей пришлось отказаться от приглашения…

Значит, он присутствовал при родах! Какие еще доказательства требуются? Торжество, вызванное тем, что ей удалось обнаружить факты, превратилось в отчаяние.

Как просто наступает конец мира, подумала Кэти. Всего один листок бумаги — и все. Конец.

Неужели конец?

А разве может быть что-то иное? Даже если он все еще хочет ее — захочет ли она его?

Но дети, вспомнила она. Что будет с ними? — спросила себя Кэти. Она закрыла папку и положила ее на место, не вставая с пола.

Ты — врач, напомнила она себе. Тебе надлежит сначала подумать и лишь потом действовать.

Детям нужен отец. Но что он за отец? Его нет дома по тринадцать-четырнадцать часов в сутки, иногда семь дней в неделю. Несмотря на бесконечные просьбы, он согласился взять сына на один — один! — бейсбольный матч. Хорошо еще, что он сумел побывать на половине игр Малой лиги, в которой принимал участие его сын! Кэти едва ли удивило бы, если бы Джека не оказалось дома даже рождественским утром. Он ухитрился пропустить все школьные мероприятия, рождественские представления и все остальное. А накануне вечером, собирая игрушки, опять напился, и Кэти даже не пыталась соблазнить его. Какой смысл? Его подарок… да, его подарок для нее был действительно прекрасным, но это можно купить за несколько минут пребывания в магазине, безо всякого труда…

Покупки…

Кэти встала, подошла к письменному столу Джека и начала просматривать полученную им почту. Квитанции покупок, сделанных по кредитным карточкам, уложены в аккуратную стопку. Она взяла одну из них и обнаружила колонку цифр за покупки, сделанные в «Хэмлис», в Лондоне. Шестьсот долларов? Но он привез всего один подарок маленькому Джеку и два для Салли. Шестьсот долларов!

Джек занимался покупками рождественских подарков для двух семей?

— Сколько еще доказательств тебе нужно, Кэти, милочка? — спросила она себя вслух, — Боже мой. Боже мой. Боже мой…

Она замерла, не двигаясь в течение длительного времени, охваченная таким отчаянием, что не слышала и не видела ничего вокруг. Лишь материнский инстинкт заставлял ее бессознательно прислушиваться к звукам, доносящимся из детской.

Джек вернулся домой еще до семи вечера, очень довольный тем, что сумел вернуться на час раньше обычного. Он был еще больше доволен тем, что мексиканская операция полностью готова. Оставалось только сообщить о ней президенту. После того как Фаулер даст свое добро, в чем Джек не сомневался, — риск, секретная операция и все прочее было для президента, обычно занятого политическими проблемами, слишком увлекательно, чтобы отказаться, — и, после того как Кларк и Чавез успешно провернут дело, акции Райана сразу повысятся. И ситуация изменится. Начать с того, что он собирался уйти в отпуск, — как только положение улучшится. Нужно отдохнуть. Неделю, может быть, две, и если какой-нибудь кретин из ЦРУ осмелится приехать со срочными документами, Райан удавит сукиного сына. Ему хотелось отдохнуть от работы, и он этот отдых получит. Две недели полного отдыха. Заберет детей из школы, и они поедут посмотреть на Микки Мауса, как посоветовал ему Кларк. Завтра же закажет билеты.

— Где вы? Я уже дома! — объявил Джек. Тишина. Как странно. Он спустился вниз и увидел, что дети сидят перед телевизором. Слишком много времени проводят перед проклятым ящиком, подумал он, но виноват в этом их отец. Теперь все переменится — и это тоже. Будет меньше работать. Пусть Маркус выполняет свои обязанности, вместо того чтобы изредка появляться на работе и взваливать все на плечи Джека.

— А где мама?

— Не знаю, — ответила Салли, не отрывая взгляда от зеленой слизи и оранжевого месива на экране.

Райан вернулся наверх и вошел в спальню, чтобы переодеться. И здесь никаких признаков Кэти. Тут она показалась в дверях с корзиной выстиранного белья. Джек, стоявший у нее на пути, наклонился, чтобы поцеловать жену, но Кэти отклонилась назад и покачала головой. Ну что ж, решил Джек, стоит ли обижаться?

— Что у нас на ужин, крошка? — спросил он шутливо.

— Не знаю. Что ты себе приготовишь.

Его поразил ее резкий тон, то, что она огрызнулась, хотя Джек не дал ей для этого никакого повода.

— Чем я провинился? — удивленно спросил он, не успев разобраться в ее настроении. Взгляд Кэти был враждебным, и, когда она ответила на его вопрос, голос ее заставил Джека вздрогнуть.

— Ничем, Джек, ты ничем не провинился. — Она отступила в сторону, прошла мимо с корзиной белья и скрылась за поворотом.

Джек замер на месте, прижавшись спиной к стене, изумленно открыв рот, не зная, что сказать, и не понимая, почему жена внезапно начала так его презирать.

* * *

На переход от Латакии до Пирея потребовалось всего полтора дня. Боку удалось найти судно, отправляющееся прямо в нужный им порт, что позволило обойтись без перегрузки контейнера на другой корабль в Роттердаме. Куати не нравились изменения в заранее разработанном плане, однако после проверки корабельных расписаний выяснилось, что сэкономленные пять дней могут оказаться важными для успеха операции, и он согласился. Вместе с Госном он следил за тем, как портовый кран поднял грузовой контейнер и поставил его на палубу «Кармен Вита» — греческого контейнеровоза, плавающего по Средиземному морю. Он отплывает с вечерним приливом и прибудет в Соединенные Штаты через одиннадцать суток. Можно было бы отправить контейнер самолетом чартерным рейсом, подумал Куати, но риск был слишком велик. Итак, одиннадцать суток. Он успеет побывать у своего врача и затем прилететь в Америку и убедиться, что там приняты необходимые меры и все идет по плану. Грузчики закрепили контейнер растяжками. Он расположен в безопасном месте, в центральной части судна, вместе с другими контейнерами наверху, ближе к корме, так что зимние штормы не будут слишком уж трепать его.

Затем они отправились в портовый бар, откуда был виден корабль, подождали отплытия и вылетели самолетом в Дамаск. Из аэропорта Куати и Госн выехали сразу в расположение своего отряда. Мастерская, где велась работа по созданию ядерной бомбы, уже исчезла — точнее сказать, ее законсервировали. Силовые кабели были перерезаны, все входы завалили грунтом. Если кому-нибудь придет в голову проехать на тяжелом грузовике по замаскированной крыше, это кончится для него большим сюрпризом, однако такой вариант представлялся маловероятным. Нельзя было исключить, что когда-нибудь им снова может понадобиться эта мастерская, и, хотя такая вероятность была очень мала, решено было не вывозить станки на другой секретный склад, а засыпать всю мастерскую грунтом.

* * *

Расселл вылетел в Чикаго, чтобы присутствовать при первом раунде игр на выбывание. Он взял с собой фотоаппарат, дорогую камеру «Никон Ф-4», нащелкал две кассеты, фотографируя фургоны телевизионной компании Эй-би-си, — матч транслировался по программе «Футбольный вечер в понедельник» — и сразу вернулся на такси в аэропорт. Расселлу повезло с рейсом и после приземления в Международном аэропорту Стейплтон в Денвере он успел захватить часть радиорепортажа по пути к своему новому дому рядом с шоссе № 76. В этом непредсказуемом матче основное время закончилось вничью, и в дополнительное время «Медведи» одержали верх со счетом 23:20. Это означало, что команде из Чикаго выпала честь проиграть на следующей неделе в Метродоме «Викингам». Во время первой недели игр «плей-оф» у Миннесоты не оказалось соперника, и команда получила передышку. Таким образом, у Тони Уиллса пройдет растяжение мышц паха, и этот новичок, который, как напомнил комментатор, сумел пробежать почти две тысячи ярдов во время своего первого сезона в Национальной футбольной лиге, примет участие в предстоящемматче. После возвращения на ранчо Расселлу удалось посмотреть почти все матчи Американской футбольной лиги, потому что они проводились на Западном побережье. Ничего сенсационного там не произошло, но все-таки это был футбол.

* * *

Подводный ракетоносец «Мэн» вышел из своего дока без всяких происшествий. Буксиры развернули подлодку, направили ее носом в сторону фарватера и отошли в сторону, ожидая, не потребуется ли дальнейшая помощь.

Капитан первого ранга Рикс стоял на верхнем мостике подлодки, опершись о поручни боевой рубки. Капитан третьего ранга Клаггетт нес вахту в рубке управления. Всю работу по выводу огромной субмарины в открытое море осуществлял штурман, то и дело заглядывавший в перископ, чтобы определить координаты лодки, — он называл цифры, а главстаршина помечал их на карте. Это делалось для того, чтобы лодка находилась в середине фарватера и двигалась в нужном направлении. Переход по каналу к океану был довольно продолжительным. Члены экипажа продолжали укладывать имущество. Те, кто был свободен от вахты, пытались заснуть. Скоро экипаж перейдет на обычные шестичасовые вахты. Семьи и друзья остались далеко-далеко, словно на другой планете. На протяжении двух ближайших месяцев весь мир подводников будет сосредоточен внутри стального корпуса.

Манкузо наблюдал за выходом подводной лодки в море — он никогда не упускал возможности проводить каждый свой ракетоносец. Как жаль, думал он, что нельзя прямо сейчас отстранить Рикса от командования. Однако такой возможности не существовало. Через несколько дней он встретится с командующим группы соединений для обсуждения повседневных вопросов. Вот тогда и упомянет о своих сомнениях по поводу Рикса. В первый раз нельзя заходить слишком далеко — Манкузо просто сообщит командующему, что у него появились опасения по поводу командира «золотого» экипажа. Манкузо претили такие почти политические маневры. Ему хотелось прямо и откровенно высказывать свою точку зрения, как это принято на военно-морском флоте. Однако и на военно-морском флоте существовали нормы поведения, а раз у Манкузо не было убедительных доказательств для принятия дисциплинарных мер, ему оставалось только выразить сомнения в способности Рикса командовать ракетоносцем и руководить действиями экипажа. К тому же не следовало забывать, что группу соединений возглавлял специалист, инженер по духу, который мог проявить излишнюю симпатию к Риксу.

Манкузо попытался настроить себя соответственно ситуации, но это ему не удалось. Синевато-серые очертания подводной лодки исчезали вдали, скользили по зеркально-гладкой гавани. Ракетоносец выходил на свое пятое боевое дежурство, выполняя задачу сдерживания, как это делали подводные лодки Военно-морского флота США на протяжении более тридцати лет. Обычное патрулирование, невзирая на все изменения в мировой политике. «Мэн» выходил в море, чтобы обеспечить сохранение мира с помощью угрозы применения самой ужасной силы, известной человечеству. Коммодор покачал головой. Ну и странный же способ жить в мире. Именно поэтому сам он всегда предпочитал служить на ударных подлодках. Однако такой метод сдерживания был успешным и будет, наверно, успешным еще много лет, напомнил себе Барт, и хотя не каждый шкипер ракетоносца походит на Маша Мортона, все до единого приводили лодки обратно в гавань. Коммодор сел в свой синий служебный автомобиль и сказал водителю, чтобы тот отвез его на базу. Там Манкузо ждали бумаги.

* * *

По крайней мере дети ничего не заметили. Это как-то успокаивало Джека. Дети жили подобно наблюдателям в исключительно сложном мире, для понимания которого требовались многие годы обучения. В результате они обращали внимание главным образом на те детали этого мира, которые понимали, а в их число не входили папа и мама, просто не разговаривающие с ними. Разумеется, такое не продлится вечно, но понадобится достаточно времени, чтобы все успокоилось. Должно успокоиться, подумал Джек. Обязательно.

Он не знал, что произошло, и поэтому не мог принять какие-то меры. Ему следовало, разумеется, вернуться домой пораньше, пригласить жену поужинать в хорошем ресторане и… — впрочем, когда оба ребенка учатся, это невозможно. Отыскать няню в середине недели и к тому же так далеко от города не удастся. Другим выходом было просто вернуться домой и уделить жене больше внимания, потом лечь с ней…

Но Джек не мог положиться на свою способность сделать это, а еще одна неудача все испортит.

Он посмотрел в окно на ряды сосен, выстроившихся за оградой, окружающей комплекс ЦРУ. Джек понимал, что оказался в замкнутом кругу. Его работа нарушала семейную жизнь, а теперь семейная жизнь нарушала работу. Таким образом, не осталось ничего, что бы он мог делать хорошо. Разве это приятно? Райан встал из-за стола, вышел из кабинета и в ближайшем киоске купил пачку сигарет. Первую за сколько… за пять лет? Или шесть? Как бы то ни было, он снял целлофановую обертку и достал сигарету. Преимуществом отдельного кабинета была возможность курить без помех — подобно всем правительственным учреждениям, здесь разрешалось курить только в туалетах. Он сделал вид, что не заметил укоризненного взгляда Нэнси, когда возвращался обратно, сел за стол и начал рыться в ящиках, разыскивая пепельницу.

Сигарета, решил он минутой позже, когда его охватило приятное головокружение, оставалась одним из удовольствий в жизни, на которое можно положиться. Другим был алкоголь. Вводишь в свой организм эти вещества и получаешь желаемый эффект, что объясняло их популярность, несмотря на опасность для здоровья, известную всем. Алкоголь и никотин, скрашивающие невыносимую жизнь, но одновременно и сокращающие ее.

Ведь правда великолепно? Райан едва удержался, чтобы не рассмеяться своей невероятной глупости. Да разве у него еще осталось что-нибудь, что он способен уничтожить? Какое значение это имеет?

Его работа — вот что имеет значение. В этом он был уверен. Именно из-за этого он и оказался в этом ужасном положении, неважно по какой причине. Работа являлась главным разрушительным фактором в его жизни, но Райан не мог бросить ее, равно как и не в состоянии был изменить остальное.

— Нэнси, попроси мистера Кларка зайти ко мне.

Кларк появился через пару минут.

— Боже мой, док! — воскликнул он, едва войдя в кабинет. — Что скажет об этом жена?

— Ничего не скажет.

— Готов поспорить, вы ошибаетесь. — Кларк повернулся и открыл окно, чтобы проветрить кабинет. Сам он бросил курить давным-давно. Это был единственный порок, которого он боялся. Его отец умер от курения.

— Что вас интересует, док?

— Снаряжение готово?

— Ждем вашей команды, чтобы приступить к работе.

— Приступайте, — произнес Джек.

— Вы получили разрешение на операцию?

— Нет, но оно не требуется. Мы назовем операцию одним из этапов нашего исследования по осуществлению проекта. Сколько времени понадобится, чтобы подготовиться?

— Трое суток, по их словам. Нам понадобится помощь со стороны военно-воздушных сил.

— А как дела с компьютерными разработками?

— Эта программа уже проверена. Они взяли магнитофонные записи шума внутри шести самолетов различных типов и устранили фоновый шум. Им требуется не больше двух или трех часов, чтобы обработать час записи на магнитофонной ленте.

— От Мехико-Сити до Вашингтона, округ Колумбия…

— В зависимости от погодных условий не больше четырех часов — это максимум. Таким образом, за ночь все будет готово, — предположил Кларк. — Каково расписание президента на этот день?

— Церемония прибытия в понедельник, вторая половина дня. Начало переговоров на следующее утро. Торжественный ужин — вечером во вторник.

— Ты будешь присутствовать?

— Нет, мы с Кэти отправляемся на другой прием, на неделю раньше, — Боже мой, да ведь это так скоро! Я свяжусь с 89-й эскадрильей на базе ВВС Эндрюз. У них ежедневно проводятся тренировочные полеты. Разместить твою группу на их самолетах будет несложно.

— У меня подготовлены три группы перехвата. В их состав входят бывшие специалисты ВВС и ВМС по электронному прослушиванию. Все отлично разбираются в своем деле.

— Хорошо, принимайся за работу.

— Можете не сомневаться, док.

Джек посмотрел вслед Кларку, вышедшему из кабинета, и закурил новую сигарету.

29. Перекрестки

Теплоход «Кармен Вита» миновал Гибралтарский пролив точно по расписанию. Корабельные дизели фирмы «Пилстик» работали ровно и надежно, обеспечивая скорость в девятнадцать узлов. Экипаж судна, состоящий из сорока офицеров и матросов (в составе команды не было женщин, хотя три офицера захватили с собой жен), занимался повседневной работой — несением вахт и уходом за механизмами. Судно находилось в семи сутках хода от Вирджиния-Кейпс. На палубе и в трюмах было уложено множество контейнеров. Они были двух стандартных размеров. Об их содержимом команда ничего не знала и не хотела знать. Смысл использования контейнеров сводился к тому, что судно теперь, согласно контракту, служило исключительно транспортным средством подобно грузовику, который подряжается различными фирмами. Корабельный экипаж заботил лишь вес контейнеров, а это всегда решалось само по себе: контейнеры были нагружены до таких размеров, которые позволяли увезти их на грузовике по шоссе, не нарушая установленного законом веса.

Южный маршрут, выбранный судном, обещал пройти через океан спокойно и без происшествий. По-настоящему яростные зимние штормы бушевали в более северных широтах, и капитан судна был доволен, что сумел избежать их. Уроженец Индии и сравнительно молодой для такой ответственной должности — ему было всего тридцать семь лет, — он знал, что при хорошей погоде сумеет быстро пересечь океан и даже сэкономит топливо. Он мечтал получить под свою команду более роскошный и крупный корабль и, ведя «Кармен Виту» по расписанию точно в пределах выделенной ему суммы, знал, что со временем эта мечта станет явью.

* * *

Уже десятый день кряду Кларк не видел миссис Райан. У Джона Кларка была отличная визуальная память, отточенная годами полевых операций, во время которых оперативник оставался живым, только если умел замечать все, будь оно важным или нет. Кларк никогда не видел ее чаще двух дней подряд. Джек отправлялся в Лэнгли в неудобное время — но и ей приходилось по крайней мере дважды в неделю выезжать на хирургические операции, проводившиеся рано утром… а на этот раз она встала этим утром. Кларк заметил ее голову в окне кухни — она сидела за столом, пила кофе, читая газету или глядя телевизор. Но ведь когда муж уезжал, она даже не повернула голову? Обычно миссис Райан провожала его до дверей и, как подобает любой жене, целовала на прощанье. А вот сейчас не появлялась десять дней подряд.

Это никак не назовешь хорошим знаком. Так в чем же дело? Джек подошел к машине с потемневшим лицом, глядя вниз. Опять грустное выражение.

— Привет, док! — весело приветствовал его Кларк.

— Здорово, Джон, — послышался тихий ответ. И на этот раз Райан не принес с собой газету. Как обычно, он открыл портфель с донесениями и принялся просматривать ночные депеши. К тому времени, когда автомобиль въехал на кольцевую дорогу вокруг Вашингтона, Райан сидел, глядя перед собой невидящими глазами, и курил одну сигарету за другой. Кларк понял, что молчать он больше не в силах.

— Неприятности дома, док? — негромко спросил он, не сводя взгляда с шоссе.

— Да, но это касается только меня.

— Конечно. С детьми все в порядке?

— Дело не в детях, Джон. Давай оставим это, а?

— Хорошо. — Кларк сосредоточился на управлении автомобилем, а Райан снова принялся просматривать депеши.

Так в чем же дело, черт побери? Проанализируй все факты, напомнил себе Кларк, все обдумай повнимательнее.

Вот уже больше месяца у его босса подавленное настроение, но не так давно положение ухудшилось — после статьи Хольцмана? Итак, семейные неприятности, не связанные с детьми. Это значит, что причина заключается в жене. Кларк решил проверить статью и все остальные материалы, опубликованные в газетах, как только приедет в Лэнгли. Через семьдесят минут после того, как они отъехали от дома Райана, — этим утром дороги были свободными от транспорта — Кларк вошел в превосходную библиотеку ЦРУ и дал задание сотрудникам. Они без труда выполнили его просьбу — здесь подбирали все статьи в средствах массовой информации, касающиеся ЦРУ, и хранили в специальных папках под именами их авторов. И сразу Кларку все стало ясно.

Хольцман писал о финансовых нарушениях и неразборчивости в отношениях с женщинами. Вскоре после публикации этой статьи…

— Вот ведь какое дерьмо, — прошептал Кларк. Он снял ксерокопии с четырех недавних статей — их оказалось четыре — и отправился на прогулку, чтобы очистить голову. Одним из преимуществ офицера охраны, особенно когда тебе поручено охранять такого человека как Райан, была неперегруженность работой. Приехав в Лэнгли, Райан погружался в дела. Он редко выезжал из компаунда ЦРУ. Прогуливаясь по огромному пространству Лэнгли, Кларк еще раз перечитал статьи и заметил еще одно интересное обстоятельство. Статья была опубликована в воскресенье. В этот день Райан вернулся домой раньше обычного. Он чувствовал себя усталым, говорил, что сразу после завершения мексиканской операции отправится в отпуск, воспользуется советом Кларка относительно поездки во Флориду, но на следующее утро походил на мертвеца. И не захватил с собой газету. Должно быть, его жена читала ее и между ними произошло что-то серьезное. Это казалось очевидным — очевидным для Кларка.

Он вернулся в здание, прошел через вход, контролируемый компьютером, затем отправился на поиски Чавеза, находившегося в новом здании. Джон нашел его в каком-то кабинете — Чавез просматривал расписания.

— Динг, бери пальто.

Через десять минут они мчались по кольцевой автодороге. Чавез уткнулся в карту.

— О'кей, — поднял он голову. — Нашел. Бродвей и Монумент, недалеко от порта.

* * *

Расселл надел комбинезон. Фотографии автофургонов компании Эй-би-си с телевизионным оборудованием, которые он сделал в Чикаго, получились четкими и красочными. Лаборатория в Боулдере по его заказу увеличила их до размеров плаката. Расселл сравнил фотографии со своим фургоном — он был точно такой же модели, — чтобы сделать разметку. Ему предстояло выполнить сложную работу.

Расселл купил дюжину больших листов полужесткого пластика и начал вырезать в них копии надписей на бортах автофургона телекомпании Эй-би-си. Закончив такое лекало, он прикрепил его липкой лентой к борту своего фургона и фломастером нанес буквы. Только с шестой попытки первая надпись получилась достаточно похожей, и дальше Расселл лезвием ножа сделал разметку на фургоне, чтобы расположить следующие надписи. Ему было жалко портить краску автомашины, но он тут же напомнил себе, что фургон все равно будет взорван, так что нет смысла в подобной чувствительности. Расселл гордился своими способностями художника. Научившись этому искусству много лет назад в тюремной мастерской, он не имел возможности применить его на практике. Как только на борту фургона появится надпись — черные буквы на белом фоне, — отличить фургон от настоящего, принадлежащего компании Эй-би-си, будет невозможно.

Закончив свои художества, он отправился в местное отделение регистрации автомобилей, чтобы получить для фургона коммерческие номерные знаки. Расселл объяснил, что собирается пользоваться фургоном как служебной машиной своей электронной фирмы для установки и обслуживания телефонных систем. Ему вручили временные номерные знаки и пообещали доставить постоянные через четыре дня, что показалось Расселлу излишне оперативным. Получить водительское удостоверение оказалось еще проще. Международные документы на право вождения автомобиля, которые передал ему Госн вместе с паспортом, в штате Колорадо оказались действительными. От Расселла потребовалось всего лишь сдать письменный экзамен, и ему выдали запечатанное в пластик водительское удостоверение с фотографией, где был указан номер фургона. Единственной его «ошибкой» в этот день было то, что он испортил полученный им бланк, однако служащий отделения вручил ему новый, после того как Расселл бросил «испорченный» бланк в мусорную корзину. Вернее, сделал вид, что бросил. Бланк перекочевал в боковой карман его меховой парки.

* * *

Больница Джона Хопкинса находилась не в самом лучшем районе города. В качестве компенсации за этот недостаток полиция города Балтимора охраняла больницу так строго, что Кларк вспомнил о времени, проведенном им во Вьетнаме. Он поставил машину на Бродвее, прямо напротив главного входа в больницу. Затем они с Чавезом вошли в вестибюль и миновали мраморную статую Иисуса, которая произвела на обоих большое впечатление как своими размерами, так и мастерством исполнения, больничный комплекс — больница Хопкинса огромна по своим размерам — оказался настолько сложным, что было нелегко отыскать нужную часть, однако через десять минут Кларк со своим спутником уже сидел у входа в кабинет адъюнкт-профессора Института Вильмера, члена Американского хирургического общества доктора Кэролайн М. Райан. Кларк удобно расположился в кресле и принялся читать журнал, а Чавез не спускал озорных глаз с секретарши, которую миссис Райан получила, видимо, за свои немалые заслуги. Вторая доктор Райан — так привык думать о ней Кларк — вошла в приемную с охапкой медицинских документов в 12.35. Она посмотрела на сотрудников ЦРУ недоумевающим взглядом — дескать, кто еще такие? — и скрылась в своем кабинете, не проронив ни единого слова. Кларку, впрочем, не понадобилось ее разглядывать, чтобы все заметить. Она всегда казалась ему очень привлекательной и полной достоинства женщиной. Но только не сейчас. Ее лицо выглядело, если такое вообще возможно, хуже, чем у мужа. Господи, подумал Джон, ситуация действительно выходит из-под контроля. Он медленно сосчитал до десяти и, минуя секретаршу, открывшую от изумления рот, прошел в кабинет доктора Райан, чтобы начать свою новую карьеру — специалиста по улаживанию семейных отношений.

— В чем дело? — спросила Кэти. — Я никого не принимаю сегодня.

— Мадам, мне нужно поговорить с вами.

— Кто вы? Будете расспрашивать меня о Джеке?

— Мадам, моя фамилия Кларк. — Он сунул руку во внутренний карман и достал удостоверение сотрудника ЦРУ с фотографией, прикрепленное к металлической цепочке вокруг шеи. — Мне кажется, вам не помешает познакомиться кое с чем.

Взгляд Кэти мгновенно стал колючим — обида опять уступила место гневу.

— Я и так знаю, — ответила она. — Мне все известно.

— Нет, мадам, думаю, вы не знаете. Но здесь нам не удастся поговорить. Вы позволите пригласить вас перекусить где-нибудь?

— В этом районе? Здесь на улицах…

— Не слишком безопасно? — Кларк улыбнулся, стараясь дать понять, насколько абсурдно такое заявление.

Впервые Кэролайн Райан посмотрела на своего гостя профессиональным взглядом. Ростом он был с Джека, но шире в плечах. Если лицо Джека казалось ей мужественным, черты лица Кларка были словно вырублены из камня. Его руки выглядели большими и мощными, а взгляд на его тело убедил Кэти, что Кларк может справиться с чем угодно. Но еще больше впечатляла манера поведения. Этот мужчина мог запугать почти любого, однако он изо всех-сил старался казаться воспитанным джентльменом, и это ему удавалось — подобно тем футболистам, которые иногда приходили в больницу навестить детей. Плюшевый медведь, подумала она о Кларке. Совсем не потому, что он был добрым, нет, просто ему так хотелось.

— Здесь неплохая закусочная совсем рядом на Монумент-стрит.

— Отлично. — Кларк повернулся и снял с вешалки ее пальто. Он поднес его миссис Райан почти изысканным жестом, ожидая, когда она наденет его. В приемной к ним присоединился Чавез. Он был гораздо меньше Кларка, зато выглядел намного опаснее подобно члену уличной банды, старающемуся этого не показать. Кэти сразу заметила, что Чавез пошел впереди них по тротуару, оглядываясь по сторонам. Эта манера выглядела почти комической. Улицы в этой части города действительно были небезопасными — по крайней мере для одинокой женщины, хотя это больше относилось к темному времени суток, — но Чавез вел себя словно вокруг шел бой. Это показалось ей интересным. Они быстро нашли маленький ресторан, и Кларк подвел всех к столику в самом углу зала. Мужчины сели спиной к стене — теперь они видели вход и были готовы встретить любую угрозу. Кэти заметила, что у них были расстегнуты куртки, хотя внешне они выглядели спокойными и даже улыбались.

— Так кто же вы? — спросила она. Происходящее напоминало ей плохой гангстерский фильм.

— Я — водитель вашего мужа, — ответил Джон. — Оперативник, сотрудник службы безопасности — это полувоенная организация. Служил в ЦРУ почти двадцать лет.

— Вам не разрешается рассказывать об этом.

Кларк только покачал головой.

— Мадам, сейчас мы даже еще не начали нарушать законы. В настоящее время я служу в охране. Динг Чавез — тоже сотрудник охраны.

— Здравствуйте, доктор Райан. Меня зовут Доминго. — Он протянул руку. — Я тоже работаю с вашим мужем. Мы с Джоном ездим с ним, охраняем его и тому подобное.

— Вы вооружены?

— Да, мадам, — почти сконфуженно ответил Динг.

На этом, подумала Кэти, закончилась авантюрная часть встречи. Эти мужчины — вне сомнения, очень жесткие люди — пытались произвести на нее благоприятное впечатление. Более того, это им удалось. Однако как это могло изменить ее трудное положение? Она хотела что-то сказать, но Кларк опередил ее.

— Мадам, мне кажется, что в ваших отношениях с мужем возникли неприятности. Я не знаю конкретно, в чем они заключаются — хотя думаю, что отчасти догадываюсь, — однако у меня нет никаких сомнений, что ваш муж страдает. А это плохо влияет на деятельность ЦРУ.

— Я ценю ваше беспокойство, джентльмены, но это наша личная проблема.

— Вы совершенно правы, мадам, — ответил Кларк своим поразительно вежливым голосом, сунул руку в карман и достал ксерокопии статей Хольцмана. — Эти статьи имеют отношение к вашей личной проблеме?

— Это не ваше… — Кэти поняла, что проговорилась.

— Я так и думал. Видите ли, мадам, все, что здесь написано, — не правда. Я имею в виду отношения с другими женщинами. Я точно знаю, что это ложь. Ваш муж никуда не ездит без одного из нас. Ввиду того, что он занимает такую ответственную должность в нашей организации, он обязан указывать, куда едет, — подобно доктору, понимаете? Если хотите, я могу представить вам отчет о всех его поездках за любой период, какой вы пожелаете.

— Это — нарушение закона.

— Да, вы правы, — согласился Кларк. — Ну и что?

Ей так хотелось им поверить, но она не могла, так что лучше было честно сказать им почему.

— Послушайте, ваша преданность Джеку впечатляет, но это не имеет значения, потому что я знаю, понимаете? Знаю! Я проверила его финансовые документы и все знаю относительно этой Циммер и ребенка!

— Конкретно, что вы знаете об этом?

— Мне известно, что Джек присутствовал при родах, знаю о деньгах и о том, что он пытался скрыть их от меня и от всех остальных. Знаю, что ведется расследование его деятельности.

— Какое расследование?

— В больницу Хопкинса приезжал следователь из Министерства юстиции! Я знаю об этом!

— Доктор Райан, ни Центральное разведывательное управление, ни ФБР не ведут никакого расследования. Это — факт.

— Тогда кто это был?

— Боюсь, что не могу ответить на ваш вопрос. Мне это неизвестно, — ответил Кларк. Это не полностью соответствовало истине, но, по его мнению, сейчас не следовало вдаваться в подробности такого рода — они не имели отношения к делу.

— Я все знаю о Кэрол Циммер, — повторила она.

— Что именно? — еще раз негромко спросил Кларк. Ее реакция удивила его.

— Джек спит с ней, да-да! — раздался полукрик-полустон. — А теперь у них ребенок, и Джек проводит с ней столько времени, что у него не остается времени для меня, и он даже… — Кэти с трудом удержалась от рыданий.

Кларк ждал, давая ей время успокоиться. Его глаза ни на мгновение не покидали ее лица, и он видел все так же отчетливо, словно это было напечатано на странице. Динг просто казался смущенным. Он был слишком молод, чтобы понять происходящее.

— А теперь вы готовы выслушать меня?

— Конечно, почему нет? Между мной и Джеком все кончено, я не ушла от него только из-за детей. Давайте, произносите свою речь. Объясните, что он по-прежнему любит меня, и все такое. У него не хватает мужества самому поговорить со мной, но я не сомневаюсь, что вы с ним обсудили все подробности своего выступления, — с горечью закончила она.

— Начнем с того, что он не знает о нашем приезде сюда. Если это станет ему известно, меня, наверно, уволят, но в этом нет ничего страшного — я просто уйду на пенсию. К тому же я собираюсь сейчас нарушить куда более строгие правила. С чего же начать? — Кларк сделал паузу, перед тем как продолжить.

— Кэрол Циммер — вдова. Ее мужем был главный сержант ВВС Бак Циммер. Он погиб, выполняя свой долг. Между прочим, умер на руках вашего мужа. Я знаю. Я был рядом. Ему попало в грудь пять пуль. Пробили оба легких. Он умирал пять или шесть минут. После смерти осталось семеро детей — восемь, если считать ту девочку, которой была беременна его жена. Бак не знал об этом, когда умирал. Кэрол собиралась обрадовать его.

Сержант Циммер командовал вертолетом группы специального назначения ВВС. На этом вертолете мы прилетели в другую страну, чтобы спасти группу американцев, проводивших там секретную операцию.

— Я был одним из этих американцев, мадам, — вмешался Динг, вызвав гримасу неудовольствия на лице Кларка. — Если бы док не прилетел в последнюю минуту, мне не пришлось бы сейчас сидеть здесь.

— Эту группу американских солдат намеренно лишили всяческой поддержки своих…

— Кто?

— Он умер, — коротко ответил Кларк, и у Кэти не возникло ни малейшего сомнения, что это гак. — Ваш муж обнаружил, что проводится нелегальная операция. Вместе с Дэном Мюрреем из ФБР он подготовил группу, которая поспешила на выручку. Спланировано все было наспех и едва не завершилось катастрофой. Всем нам удивительно повезло. Странно, что вы ничего не заметили в поведении своего мужа. Может быть, его мучили кошмары?

— Он действительно плохо спал — это верно, иногда он…

— Пуля чудом не попала в голову доктору Райану — пролетела в паре дюймов от виска. Нам нужно было спасти группу солдат с вершины холма, а в это время они отбивали атаку. Джек вел огонь из одного пулемета, а Бак Циммер — из второго. В тот самый момент, когда вертолет начал набирать высоту, в Бака попала очередь. Мы с Джеком пытались помочь ему, но сомневаюсь, что даже вы в больнице Хопкинса смогли бы что-нибудь сделать. Зрелище было не из приятных. Он умер… — Кларк сделал короткую паузу, и Кэти заметила, что у него на лице отразилась непритворная боль. — Перед смертью он говорил о детях. Беспокоился о них, как любой отец. Ваш муж держал его на руках и дал обещание, что позаботится о них, даст всем хорошее образование, будет присматривать за семьей. Видите ли, мадам, я всю жизнь занимался такой работой, по крайней мере начал еще до того, как вы научились водить автомобиль, понимаете? Так вот, мне никогда не приходилось быть свидетелем такого великодушия, которое проявил ваш муж.

После того как мы вернулись обратно, Джек поступил так, как обещал. То есть, я хочу сказать, он, разумеется, поступил именно так. Меня ничуть не удивляет, что он не сообщил об этом вам, сохранил все в секрете. Есть некоторые детали всей операции, о которых неизвестно даже мне. Но вот что я знаю совершенно точно: если уж Джек Райан дает слово, то держит его. Я тоже помог ему. Мы убедили семью переехать сюда из Флориды. Джек оказал содействие в покупке небольшого магазина. Старший сын уже учится в колледже Джорджтауна, а второго приняли в Массачусетский технологический. Да, я забыл сказать вам, что Кэрол Циммер — впрочем, ее зовут не Кэрол. Она родилась в Лаосе. Циммер успел вывезти ее еще до того, как все там рухнуло к чертовой матери, женился на ней, и они принялись делать детей, как на конвейере. Как бы то ни было, она — типичная азиатская мать. Она убеждена, что образование — дар Господень, и все ее дети учатся по-настоящему серьезно. По их мнению, ваш муж — святой. Мы навещаем их по крайней мере раз в неделю — еженедельно.

— Мне так хочется верить вам, — произнесла Кэти. — А как относительно ребенка?

— Вас интересует, когда он родился? Да, мы оба — Джек и я — были там. Моя жена помогала при родах — Джек решил, что ему не следует присутствовать там, а я никогда не смог заставить себя быть свидетелем. Это пугает меня, — признался Кларк. — Так что мы ждали в обычном месте вместе с остальными мужчинами. Если хотите, я познакомлю вас с Циммерами. Кроме того, мой рассказ можно проверить через Дэна Мюррея в ФБР — если вы сочтете это необходимым.

— А у вас не будет неприятностей из-за этого? — Кэти сразу поняла, что может положиться на Мюррея — подобно многим полицейским, он был весьма строг в вопросах нравственности.

— Меня определенно уволят. Думаю, могут привлечь к судебной ответственности — ведь я только что нарушил федеральный закон, если подходить к этому вопросу с технической точки зрения, — но вряд ли они захотят поднимать шум. Динга тоже уволят, потому что у него не хватило ума молчать, хотя я предупреждал его.

— Чепуха, — заметил Динг со смущенной улыбкой. — Извините меня, мадам. Для меня — это дело чести. Если бы не док, я сейчас служил бы удобрением на вершине безымянного холма в Колумбии. Я обязан ему жизнью. Это важнее, чем просто работа.

Кларк передал Кэти карточку.

— Здесь указаны дни проведения операции. Вы помните, наверно, когда адмирал Грир умер, Джек не успел на похороны.

— Да, конечно! Боб Риттер позвонил мне, и…

— Именно тогда все и произошло. Вы можете проверить это у мистера Мюррея.

— Боже мой! — лишь сейчас она все поняла.

— Да, мадам. Вся эта грязь в статьях — ложь.

— Кому это понадобилось?

— Я не знаю, доктор, но собираюсь выяснить. Видите ли, доктор Райан, я следил за тем, как ваш муж страдает, за последние шесть месяцев ему делается все хуже. Мне и раньше доводилось быть свидетелем такого — шок после боя, во Вьетнаме, там я провел некоторое время, — но с Джеком дело куда хуже. Этот Ватиканский договор, положение на Ближнем Востоке стабилизируется. Джек сыграл в этом видную роль, но его оттеснили. Я не знаю, какую именно роль он сыграл в заключении договора, — Джек никого не посвящает в свои секреты. В этом и заключается часть его проблемы. Он никогда не говорит о трудностях, которые встают у него на пути, скрывает все внутри. Если такое накопится, то тебя начинает разъедать изнутри, вроде рака или едкой кислоты. Вот и его разъедают трудности, о которых он отказывается рассказать кому-либо, а это дерьмо в газетах делает положение еще хуже.

Вот что я скажу вам, док: мне не приходилось встречать человека лучше вашего мужа, а я повидал немало. Он не раз рисковал всем — больше, чем вам об этом известно, но его окружают люди, которым он не нравится, и они стараются расправиться с ним так, что он не может защищаться. Это типичная грязная тайная месть, но Джек не такой человек, чтобы бороться с врагами тем же оружием. Видите ли, он привык играть по правилам. Потому и страдает.

По лицу Кэти катились слезы. Кларк дал ей платок.

— Я пришел к выводу, что вы должны знать об этом. Если вы считаете необходимым, прошу вас проверить мои слова всеми возможными способами. Только вы одна должны принять такое решение, и его нужно принять, не беспокоясь о моей судьбе, или судьбе Динга, или кого-то еще, ладно? Я познакомлю вас с Кэрол Циммер и ее детьми. Если в результате меня уволят — черт с ним. Все равно я занимался этими тайными делами слишком долго.

— А рождественские подарки?

— Для детей Циммера? Да я сам помогал ему обернуть их в красивую бумагу. Ваш муж не умеет этого делать — впрочем, вы и сами это знаете. Я тоже привез детишкам подарки. У меня двое — но они уже взрослые для подарков такого рода, а дети Циммера — просто прелесть. К тому же приятно играть роль дядюшки, — добавил Кларк с искренней улыбкой.

— Значит, все ложь?

— Я не знаю о финансовой стороне дела и других обвинениях. Но судя по тому, что вы рассказали, они пытались расквитаться с ним через вас.

Слезы на мгновенье прекратились. Кэти вытерла глаза и посмотрела на Кларка.

— Вы правы. Значит, вам неизвестно, кто занимается этим?

— Нет, но я узнаю, — пообещал Кларк. Он заметил, что ее поведение резко изменилось. Да, это — настоящая женщина.

— Прощу вас сообщить мне об этом. И я хочу встретиться с семьей Циммеров.

— Когда у вас заканчивается работа?

— Мне нужно сделать несколько телефонных звонков, кое-какие заметки — скажем, через час?

— Я постараюсь сделать это, вот только мне придется уехать рано. Их магазин, «7-Одиннадцать», находится в десяти милях от вашего дома.

— Я знаю, что недалеко, но вот где?

— Поедете за мной.

— Тогда пошли.

Кэти направилась к двери — или по крайней мере сделала попытку. Чавез опередил ее и по пути к больнице все время шел впереди. Они с Кларком решили подождать снаружи, подышать свежим воздухом — и тут заметили двух парней, сидящих на капоте их автомобиля.

Как странно, подумал Джон Кларк, пересекая улицу. Сначала Кэти Райан была рассержена предательством. Он стал для нее голосом разума и понимания. Теперь она чувствовала себя гораздо лучше — хотя, может быть, и хуже, но в другом смысле, зато он впитал в себя ее гнев. Для него такое количество ярости было невыносимым — но вот перед ним оказалась возможность выместить ее.

— Сейчас же слезь с машины, панк!

— Боже мой, Джон! — послышался сзади удивленный голос Динга.

— И кто это приказывает? — Юноша даже не повернулся в сторону приближающегося мужчины. Лишь когда рука стиснула его плечо, он попытался взглянуть, но было уже поздно. Окружающий мир как-то странно перевернулся, и его лицо стремительно сблизилось с кирпичной стеной. К счастью, сила удара оказалась смягченной наушниками от плейера, что, впрочем, отрицательно повлияло на электронный прибор.

— Сволочь! — прорычал юноша, согнувшись и выхватив нож. Его товарищ стоял в шести футах, тоже с ножом в руке. На лице Кларка появилась презрительная улыбка.

— Ну, кто первый?

Желание отомстить за разбитый плейер мгновенно исчезло. Парни разбирались в опасности, когда она возникала перед ними.

— Тебе повезло, что я не взял свой пистолет!

— Не забудьте оставить и ножи, приятели.

— Ты полицейский?

— Нет, не полицейский. — Кларк пошел к ним с протянутой рукой. Чавез напряженно следил за движениями парней, и юноши сразу заметили, что у него расстегнута куртка. Они бросили ножи и пошли прочь.

— Что здесь происходит?

Кларк обернулся и увидел приближающегося полицейского с большой овчаркой на поводке. Оба смотрели на них с подозрением. Джон достал свое удостоверение сотрудника ЦРУ.

— Мне не понравилось их поведение.

Чавез передал полицейскому ножи, которые он успел подобрать.

— Они бросили вот это, сэр.

— Вам следовало бы оставить такие дела нам.

— Вы правы, сэр, — согласился Кларк. — Совершенно правы. Какая у вас хорошая собака.

Полицейский положил ножи в карман.

— Желаю успеха, — сказал он, пытаясь понять, что здесь произошло.

— Вам тоже, сэр. — Кларк подождал и повернулся к Чавезу. — Черт побери, как это было приятно.

— Ты готов отправиться в Мексику, Джон?

— Готов. Вот только не люблю уезжать, не доделав дела.

— Кто, по-твоему, пытается напортить ему?

— Не знаю точно.

— Не лепи горбатого, — заметил Динг.

— Да, не уверен. Сначала нужно поговорить с Хольцманом.

— Ну что ж, если ты так считаешь. А она мне понравилась, — добавил он. — Настойчивая женщина.

— Это точно. Именно то, что нужно Джеку, чтобы снова обрести себя.

— Думаешь, она позвонит Мюррею?

— Какое это имеет значение?

— Никакого. — Чавез взглянул вдоль улицы. — Дело чести, мистер К.

— Я не сомневался, что ты поймешь, Динг.

* * *

Жаклин Циммер — что за прелесть, беря девочку на руки, подумала Кэти. Ей так хочется еще одного, так хочется. И Джек даст ей этого ребенка, может быть, если им повезет, девочку.

— Мы слышали о вас так много хорошего! — сказала Кэрол. — Вы врач?

— Да, обучаю врачей. Я — профессор хирургии.

— Мой старший сын захочет встретиться с вами. Он мечтает стать доктором. Учится в Джорджтауне.

— Может быть, я смогу чем-нибудь ему помочь. Вы позволите задать вам вопрос?

— Да, конечно.

— Ваш муж…

— Бак? Он умер. Не знаю подробностей, мне только известно, что он умер — при выполнении службы, да? Мне было очень плохо, — рассудительно, без видимых эмоций заметила Кэрол. Горе утраты было теперь не таким острым. — Бак был очень хорошим.

Как ваш муж. Вы должны заботиться о нем, — добавила миссис Циммер.

— Обязательно, — пообещала Кэти. — А теперь давайте держать все это в тайне.

— Почему?

— Джек не знает, что мне о вас известно.

— Да? Действительно, в мире много секретов, но хорошо, я согласна. Я тоже умею хранить тайны.

— Мне хочется поговорить с Джеком. Надеюсь, вы сможете приехать к нам в гости и посмотреть на наших детей. Но пока будем хранить это в тайне.

— Да, конечно. Это будет для него сюрпризом?

— Вот именно, — улыбнулась Кэти и передала ребенка матери. — Ну, скоро увидимся.

— Теперь у вас улучшилось настроение, док? — спросил Кларк, когда миссис Райан появилась на стоянке.

— Да, я так вам благодарна…

— Зовите меня просто Джон.

— Спасибо, Джон. — И она улыбнулась Кларку такой теплой улыбкой, что ему вспомнились радостные лица его детей во время рождественских праздников.

— Всегда рад служить.

Кларк выехал со стоянки и направил машину на запад, к шоссе № 50. Кэти поехала домой, на восток. Ее пальцы, сжимающие баранку руля, побелели от напряжения. Гнев снова охватил ее, но это был гнев главным образом на себя. Как она могла подумать так плохо о Джеке? Ее поведение было глупым, мелочным и до отвращения эгоистичным. Но вообще-то это не ее вина. Кто-то посторонний попытался нарушить их семейные отношения, решила она, ставя машину в гараж. И тут же, не теряя времени, Кэти подошла к телефону. Ей нужно проверить еще одну вещь, чтобы быть до конца уверенной.

— Привет, Дэн.

— Кэти! Ну, как дела в глазной хирургии, крошка? — отозвался Мюррей.

— У меня к тебе вопрос.

— Валяй.

Кэти уже решила, как выспросить Мюррея.

— Видишь ли, Дэн, с Джеком не все ладно.

— А именно? — голос сотрудника ФБР звучал настороженно.

— Его мучают кошмары по ночам, — ответила Кэти. Это не было ложью, но вот дальше ей пришлось говорить не правду. — Что-то о вертолете и каком-то Баке. Я не решаюсь спросить его об этом, но…

Мюррей прервал ее.

— Кэти, об этом нельзя говорить по телефону. Поверь, милая, мне известно, о чем ты говоришь, но я не имею права рассказывать тебе о случившемся. Это связано с нашими делами.

— Неужели, Дэн?

— Да, Кэти. Мне очень жаль, но ничего не поделаешь.

Кэти продолжала с тревожной ноткой в голосе:

— А с ним сейчас не происходит ничего такого… я имею в виду…

— Все давным-давно закончилось, Кэти. Это все, что я могу тебе сказать. Если он, по-твоему, нуждается в медицинской помощи, то я мог бы позвонить и…

— Нет, в этом нет необходимости. Несколько месяцев назад дело было действительно плохо, но сейчас ему становится лучше. Меня просто беспокоило, не происходит ли сейчас что-нибудь у него на работе.

— Все это в прошлом, Кэти. Честное слово, в прошлом.

— Точно?

— Абсолютно. Я не стану шутить с такими вещами.

Да, подумала Кэти, это так. Дэн был таким же честным, как и Джек.

— Спасибо, Дэн. Большое спасибо, — произнесла она бесстрастным голосом врача, в котором не было заметно никаких эмоций.

— Звони, если что.

Мюррей положил трубку, и вдруг ему пришло в голову, что за этим звонком могло что-то скрываться. Он задумался. Нет, решил Дэн наконец, Кэти никак не могла узнать о той операции.

Если бы он мог видеть, что происходит на другом конце разъединенной линии, Дэн Мюррей был бы поражен, насколько он ошибался. Кэти сидела в кухне и рыдала в последний раз. Она знала, что нужно все проверить, все узнать, у нее не было выбора, кроме как подавить все чувства в своей душе, но теперь она полностью удостоверилась, что Кларк говорил правду, что кто-то пытается навредить Джеку и ради этого использует его жену и семью. Боже мой, подумала она, как же нужно ненавидеть человека, чтобы пойти на такое?

Кто бы ни был этим человеком — это ее враг, напавший на нее и ее семью с холодной жестокостью террористов, только более скрытно и трусливо.

И она расквитается с ним.

* * *

— Ты где был?

— Извините, док. Нужно было предпринять кое-что. — На обратном пути Кларк зашел в научно-технический отдел. — Вот, смотрите.

— Что это? — Райан взял керамическую непрозрачную бутылку — в таких продавались дорогие сорта виски — «Чивас Ригал», например.

— Здесь находится наш трансивер. В НТО изготовили четыре таких. Здорово, правда? А вот микрофон. — Кларк передал Райану зеленую палочку, похожую на палочку для коктейля, но чуть толще. — Он будет выглядеть — как пластмассовая стойка, удерживающая цветы. Мы решили использовать три. Техники говорят, что они смогут вести передачи по нескольким каналам и по какой-то причине сумеют сократить компьютерное время до соотношения один к одному. И еще утверждают, что, если бы им дали несколько месяцев для усовершенствования каналов связи, они смогли бы практически вести передачи в истинном масштабе времени.

— Ничего, и этого достаточно, — заметил Джек. Сейчас «почти идеально» было куда лучше, чем «совсем идеально» через несколько месяцев. — Мы и так затратили немало денег на исследовательские проекты.

— Это верно. А как относительно испытательных полетов?

— Завтра, в десять утра.

— Превосходно. — Кларк встал. — Послушайте, док, а вам не кажется, что вы достаточно поработали сегодня? У вас усталый вид.

— Верно, пожалуй. Еще час, и поедем домой.

— Вот и хорошо.

class="book">* * * Расселл встретил их в Атланте. Они прилетели из Мехико-Сити с промежуточной посадкой в Майами, где таможенники строго контролировали контрабанду наркотиков, но не проявили никакого интереса к греческим бизнесменам, которые открыли свои чемоданы, даже не ожидая, что их попросят об этом. Расселл, ставший теперь Робертом Френдом из Роггена, штат Колорадо, — водительское удостоверение подтверждало это — пожал им руки и помог получить багаж.

— Как дела с оружием? — спросил Куати.

— Не здесь, приятель. Все, что нам может понадобиться, дома.

— Никаких трудностей?

— Никаких. — Расселл на мгновение задумался. — Впрочем, есть одна.

— Что? — спросил Госн со скрытой тревогой. Это была его первая поездка в Америку, и пребывание на иностранной территории всегда заставляло его нервничать.

— Там, куда мы едем, очень холодно. Было бы неплохо потеплее одеться.

— С этим можно подождать, — решил командир. Он чувствовал себя ужасно. В результате последних сеансов химиотерапии Куати не ел почти двое суток, и, хотя ему страшно хотелось есть, желудок восставал при одном виде буфетов в аэропорте. — Сколько нам ждать рейса?

— Полтора часа. Может быть, купим свитеры, а? Следуйте за мной. Я ведь не шучу относительно холода. В Колорадо нулевая температура.

— Нулевая. Это не так… — Госн замолчал. — Ты хочешь сказать — ниже нуля по Цельсию?

Расселл хлопнул ладонью по лбу.

— Ну конечно! Здесь другая шкала. У нас нуль градусов — нечто совершенно иное. Нуль градусов — холодно, ребята, по-настоящему холодно, около двадцати мороза!

— Раз ты так считаешь, — согласился Куати. Полчаса спустя под их тонкими плащами красовались теплые шерстяные свитеры. Полупустой самолет компании «Дельта» вылетел в Денвер точно по расписанию. Еще через три часа они завершили свой последний — на данный момент — этап путешествия. Госн никогда в жизни не видел столько снега.

— Здесь трудно дышать, — сказал Куати.

— Понадобятся сутки, чтобы привыкнуть к высоте. Вы идите, получайте багаж, а я разогрею машину.

— Если он предал нас, — заметил Куати, когда Расселл повернулся и пошел к выходу, — мы узнаем об этом через несколько минут.

— Он не предатель, — ответил Госн. — Он странный человек, но преданный нам.

— Неверный, язычник.

— Это так, но я видел, как он слушал проповедь имама. По крайней мере проявил вежливость. Поверь, командир, это — надежный товарищ.

— Ну что ж, посмотрим. — Куати, устало и тяжело дыша, направился к месту получения багажа. Оба озирались по сторонам, стараясь заметить устремленные на них глаза. Это всегда позволяет обнаружить слежку — взгляды, направленные на тебя. Даже профессионалам трудно удержаться от того, чтобы не смотреть на людей, за которыми они следят.

Они получили багаж без всяких происшествий. Марвин ждал их в машине. Он не мог помешать порыву холодного ветра, устремившегося на них, и, каким бы разреженным ни был воздух, погода была холоднее, чем им приходилось когда-либо испытывать. Тепло внутри автомобиля согрело их.

— Как идет подготовка?

— Все по графику, командир, — ответил Расселл. Он отъехал от обочины. На арабов произвели впечатление огромные просторы вокруг, широкие шоссе, соединяющие штаты, — правда, цифры ограничения скорости показались им странными — и очевидная зажиточность домов, выстроившихся вдоль дорог. Им также понравилось поведение Расселла, который великолепно справился с порученным ему заданием. Теперь, когда стало ясно, что он не предал их, оба успокоились. Вообще-то Куати не верил в то, что Расселл может стать предателем, просто сейчас, когда заключительная фаза операции приблизилась, он чувствовал собственную уязвимость. Это, понимал Куати, нормальное явление.

Дом на ранчо был большим и удобным. Ожидая приезда своих друзей, Расселл нагрел его потеплее, однако Куати обратил главное внимание на то, что в доме можно легко защищаться — во все стороны открывались зоны обстрела. Расселл остановил машину у входа и внес внутрь багаж гостей.

— Вы, наверно, очень устали, — заметил Марвин. — Сейчас вам не мешало бы отдохнуть. Здесь вы в полной безопасности, понимаете?

Куати последовал совету Расселла, но Госн последовал за Расселлом в кухню. Ибрагим с удовольствием узнал, что Марвин — отличный повар.

— Что это за мясо?

— Оленина — мясо оленя. Я знаю, что вы не едите свинину, но, надеюсь, у вас нет возражений против мяса оленя.

Госн покачал головой.

— Нет, но я никогда не пробовал его.

— Обещаю, оно понравится тебе. Я купил его в местном магазине сегодня утром. Это — здоровая американская пища, приятель. Мясо, которое я купил, принадлежало крупному оленю-самцу. Недалеко отсюда находится ранчо фермера, который выращивает дичь на продажу. Если хотите, можем попробовать мясо бивола.

— Это что за чертовщина?

— Бивол? Еще одно животное, которое разводят только здесь. Это гибрид буйвола и мясной породы коров. В старину мои предки охотились на буйволов, это было их главной пищей — самая большая корова, которую ты когда-либо видел, приятель! — Расселл усмехнулся. — Хорошее нежирное мясо, отлично усваивается организмом, полезно для здоровья, и все такое. Но оленина — лучшее мясо, Ибрагим.

— Ты не должен звать меня этим именем, — устало заметил Госн. Для него это были очень длинные сутки — двадцать семь часов, включая часовые пояса.

— Я подготовил удостоверения личности для тебя и для командира. — Расселл достал из ящика стола конверт и положил его на стол. — Имена и фамилии именно такие, как вам хотелось. Остается только сделать фотографии и прикрепить их. У меня есть для этого все необходимое оборудование.

— А его было трудно раздобыть?

— Нет, это самое обычное коммерческое оборудование, — засмеялся Марвин. — Я взял свой бланк в качестве образца, изготовил копии, затем на хорошем оборудовании получил первоклассные дубликаты. Масса компаний изготавливает пропуска фотоспособом, так что все оборудование стандартное. Три часа работы. Думаю, нам понадобится весь день завтра и потом послезавтра, чтобы проверить подготовку.

— Превосходно, Марвин.

— Хочешь выпить?

— Ты имеешь в виду алкоголь?

— Да брось притворяться, дружище, я видел, как ты пил пиво с этим парнем из Германии — забыл имя.

— А, это герр Фромм.

— Давайте выпьем, это все-таки не так плохо, как есть свинину, правда?

— Спасибо, но я — пас. Вы ведь так говорите?

— Пас на выпивку? Да, можно сказать и так. Как поживает этот Фромм? — небрежно спросил Марвин, поглядывая на мясо. Оно было уже почти готово.

— Отлично, — ответил Госн с деланным равнодушием. — Поехал повидать жену.

— А чем вы с ним занимались? — Расселл налил себе «Джека Даниэлса».

— Он помогал нам со взрывчаткой, некоторые специальные заряды. Герр Фромм превосходно разбирается в этом.

— Отлично.

* * *

Это был первый обнадеживающий знак за несколько дней, может быть, даже недель, подумал Райан. Кэти приготовила вкусный ужин, и было так приятно вернуться домой вовремя, чтобы сесть за стол вместе с детьми. По-видимому, Кэти успела приехать пораньше и занялась стряпней. Но самым лучшим оказалось то, что они говорили друг с другом за ужином — не затрагивая многих вопросов, но говорили. Встав из-за стола, Джек помог жене вымыть посуду. Наконец дети отправились спать, и они оказались наедине.

— Извини, что я огрызнулась на тебя, — сказала Кэти.

— Ничего страшного, я заслужил это. — Джек был готов ответить что угодно, лишь бы все уладилось.

— Нет, Джек, это я виновата. Я была раздражена, чувствовала себя не в своей тарелке, и у меня болела спина. А ты слишком много работаешь и к тому же пьешь. — Она подошла и поцеловала его. — Начал курить, Джек?

Райан был поражен. Он не ожидал поцелуя. Более того, должен был последовать взрыв, как только Кэти заметит, что он начал курить.

— Извини, малышка. Тяжелый день на работе, вот я и не выдержал.

Кэти протянула к нему руки.

— Джек, я хочу, чтобы ты меньше пил и хорошо отдыхал. В этом все дело, и еще лишний стресс. О курении можно подумать и потом, только не кури при детях. Я знаю, что относилась к тебе недостаточно сочувственно и часто была не права, но и тебе нужно следить за собой. То, что ты делаешь, плохо для тебя и плохо для нас всех.

— Я знаю.

— А теперь отправляйся спать. Сон нужен тебе больше всего.

Когда у тебя жена врач, в этом есть ряд недостатков, и главным является то, что с ней не поспоришь. Джек поцеловал ее в щеку и поступил так, как ему сказали.

30. Восточный кабинет

Кларк подъехал на машине в обычное время, и тут ему пришлось сделать нечто не совсем обычное — ждать. Через пару минут он хотел было выйти из машины и постучать в дверь, но она открылась. Доктор Райан (Джон) вышел на крыльцо, остановился и поцеловал доктора Райан (Кэти), которая после этого смотрела вслед мужу и, как только он повернулся, ослепительно улыбнулась Кларку, сидящему за рулем.

Слава Богу! — подумал Кларк. Может быть, он приобрел новую специальность. Джек тоже выглядел совсем неплохо, и Кларк высказал ему свою точку зрения, как только Райан сел в машину.

— Действительно, меня рано отправили спать, — усмехнулся Джек, бросая газету на заднее сиденье. — Даже выпить забыл.

— Еще пара дней — и ты станешь снова похож на человека.

— Пожалуй, ты прав. — И тут он, к разочарованию Кларка, закурил сигарету. В следующее мгновение Кларк понял всю глубину замысла Кэролайн Райан. Не все сразу. Шаг за шагом. Господи, какая женщина! — подумал Кларк.

— У нас все готово для испытательного полета. В десять часов.

— Отлично. Наконец-то ты взялся за настоящую работу, Джон. Исполнять роль офицера охраны, должно быть, невероятно скучно, — заметил Райан, открывая портфель с ночными депешами.

— Даже в такой работе бывает кое-что интересное, сэр, — ответил Кларк, выезжая на Фалконс-Нест-Роуд. Донесений в кейсе оказалось немного, и скоро Райан погрузился в чтение «Вашингтон пост».

Три часа спустя Кларк и Чавез приехали на базу ВВС Эндрюз. Два самолета «Гольфстрим VC-20B» уже готовились к обычному тренировочному полету. Пилоты и обслуживающий персонал 89-й военно-транспортной эскадрильи — «Президентской» — строго соблюдали порядок, необходимый для поддержания летной формы. Два самолета вылетели один за другим с промежутком в несколько минут и направились на восток, где занялись исполнением маневров, необходимых для того, чтобы ознакомить двух новых вторых пилотов с правилами работы с наземным контролем. Разумеется, оба пилота на каждом самолете знали эти правила наизусть, но это не имело отношения к делу.

В хвостовом отделении сержант технической службы ВВС занимался своей работой, колдуя со сложным оборудованием связи, находящимся на борту. Время от времени он поглядывал в сторону гражданского специалиста — или кто он там был на самом деле — и видел, как этот странный мужик разговаривает с цветочным горшком или бормочет что-то в сторону тоненькой зеленой палочки. Да, подумал сержант, есть вещи, о которых лучше не думать. И он был совершенно прав.

Через два часа оба «Гольфстрима» снова приземлились на базе Эндрюз и подрулили к зданию для особо важных пассажиров. Кларк собрал свое оборудование и пошел навстречу другому гражданскому специалисту, который находился на борту второго самолета. Затем оба направились к своему автомобилю, уже обсуждая операцию.

— Я мог разобрать часть того, что ты говорил, четко понять, — сообщил Чавез. — Скажем, треть всего, может быть чуть меньше.

— Посмотрим, что скажут в научно-техническом отделе. Им понадобилось тридцать пять минут, чтобы вернуться в Лэнгли, и оттуда они поехали в Вашингтон на запоздалый ленч.

* * *

Бобу Хольцману позвонили накануне вечером, причем по телефону, номер которого нельзя было найти в справочнике. Несколько коротких фраз пробудили в нем любопытство. В два часа пополудни он вошел в небольшой мексиканский ресторан «У Эстебана», расположенный в Джорджтауне. Большинство обедавших уже ушли, ресторан был заполнен примерно на треть — главным образом студентами из Джорджтаунского университета. Из глубины зала ему махнули рукой.

— Привет, — сказал Хольцман, усаживаясь за стол.

— Вы Хольцман?

— Да, — ответил журналист. — А вы кто?

— Двое друзей, — произнес старший. — Не пообедаете ли с нами?

— С удовольствием.

Младший из них встал, подошел к музыкальному автомату и начал опускать в него монеты по двадцать пять центов. Послышалась громкая мексиканская музыка. Через мгновение Хольцману стало ясно, что магнитофон у него в кармане будет совершенно бесполезен.

— О чем вы хотели поговорить?

— Вы пишете статьи о ЦРУ, — начал старший. — Целью статей является очернить заместителя директора, доктора Джона Райана.

— Я ни разу не назвал этого имени, — покачал головой Хольцман.

— Тот, кто сообщил вам эти сведения, обманул вас, воспользовался вашей доверчивостью.

— Вот как?

— Ответьте, вы честный журналист?

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Хольцман.

— Если я сообщу вам что-то совершенно не для публикации, напечатаете ли вы это?

— Все зависит от природы информации. Что именно вы имеете в виду?

— Я имею в виду следующее, мистер Хольцман. Я могу доказать вам, что вам лгали, но вы не сможете опубликовать эти сведения, в противном случае подвергнете смертельной опасности некоторых людей. Кроме того, я могу доказать, что кто-то воспользовался вами для сведения личных счетов. Мне нужно имя этого человека.

— Вы знаете, что я никогда не сообщу имя человека, передавшего мне информацию. Это нарушает этику моей профессии.

— Этика журналиста… — заметил мужчина достаточно громко, чтобы его голос был слышен сквозь грохот музыки. — Мне нравится это. Значит, вы готовы защищать даже тех, кто лжет вам?

— Нет, к ним это не относится.

— Хорошо, тогда я расскажу вам маленькую историю, но с одним условием: никогда, ни при каких обстоятельствах вы не упомянете то, что я вам расскажу. Вы дадите мне слово?

— А если мне станет ясно, что вы ввели меня в заблуждение?

— В этом случае ваше право напечатать ее. Это устраивает вас?

Репортер кивнул.

— Только учтите, если вы напечатаете то, что я вам сейчас расскажу, это меня очень расстроит — потому что я не лгу. И вот что еще: вы должны пообещать мне не пользоваться этими сведениями для своего собственного расследования.

— Вы требуете слишком многого.

— Решайте сами, мистер Хольцман. У вас репутация честного и умного репортера. Есть вещи, которые не могут быть опубликованы, — впрочем, это я перехватил. Скажем так: есть вещи, которые должны храниться в секрете на протяжении длительного времени — многих лет. А веду я все это вот к чему: вас обманули и использовали для своих корыстных целей. Убедили напечатать ложь, чтобы очернить кого-то. Я не репортер, но, если бы я был репортером, у меня была бы нечиста совесть. Меня беспокоило бы то, что все это нечестно, а также то, что меня приняли за простофилю.

— Вижу, вы все обдумали. Хорошо, я согласен на ваши условия.

— Тогда слушайте. — Рассказ Кларка длился десять минут.

— Что это за операция? Где погиб этот человек?

— Извините, дружище. И не пытайтесь сами выяснить это. Меньше десяти человек знают ответ на этот вопрос. — Кларк покривил тут душой, но это была умная ложь. — Даже если вам удастся узнать, кто эти люди, они не станут разговаривать с вами. Ведь мало желающих добровольно рассказывать о том, что они нарушили законы.

— А эта Циммер?

— Вы сможете проверить о ней почти все. Где она живет, чем занимается семья, когда родился ребенок, кто присутствовал при родах, имя акушера.

Хольцман заглянул в свой блокнот.

— Здесь скрывается что-то исключительно серьезное, правда?

Кларк посмотрел на него немигающим взглядом.

— От вас мне нужно всего лишь имя.

— И как вы тогда поступите?

— Это не должно вас касаться.

— Что предпримет Райан?

— Он не знает, что мы беседуем с вами.

— Чепуха.

— Это, мистер Хольцман, совершенная правда.

Боб Хольцман был репортером долгое время. Его пытались обмануть настоящие специалисты своего дела. Против него проводились операции тщательно обдуманной лжи, его превращали в инструмент политической мести. Эта часть его работы не нравилась ему, вызывала отвращение. Презрение Хольцмана к политическим деятелям объяснялось главным образом тем, что они были готовы нарушить любое правило для достижения своей цели. Всякий раз, когда политический деятель нарушал данное им слово, брал деньги от спонсора и тут же принимался оказывать ему услугу, все это называлось всего лишь «политикой». По мнению Хольцмана, это было не правильно. В нем все еще оставалось что-то от того идеалиста, который закончил школу журналистики в Колумбийском университете, и, хотя жизнь превратила его в циника, Хольцман был одним из немногих людей в Вашингтоне, не забывших о своих идеалах и иногда жалевших об их утрате.

— Предположим, в результате моей проверки все, что вы сказали, подтвердится. Что я получу от этого?

— Может быть, ничего, кроме морального удовлетворения. Только это и ничего больше. Могу дать вам честное слово — я сомневаюсь, что у этой истории будет продолжение, но, если что-нибудь случится, я дам вам знать.

— Значит, одно моральное удовлетворение? — спросил Хольцман.

— А у вас никогда не было желания расквитаться с мерзавцем? — небрежно спросил Кларк.

Репортер отмахнулся от этого заявления, как от назойливой мухи.

— Чем вы занимаетесь в ЦРУ? — спросил он.

— Вообще-то я не должен говорить об этом, — улыбнулся Кларк.

— Много лет назад, как принято начинать рассказ, один очень видный советский деятель попросил политического убежища и улетел за границу прямо с бетона московского аэродрома.

— Я тоже слышал об этом. Если вы попытаетесь напечатать это…

— Ну конечно, дипломатические отношения ухудшатся, — заметил Хольцман.

— Вы давно узнали об этом?

— Еще до последних выборов. Президент попросил меня не публиковать эту историю.

— Вы имеете в виду Фаулера?

— Нет, того президента, над которым Фаулер одержал победу.

— И вы согласились? — Кларк был глубоко изумлен.

— У русского были жена и дочь. Что, они действительно все погибли в авиакатастрофе, как говорилось в сообщении для прессы?

— Вы собираетесь писать об этом?

— Не могу — по крайней мере в течение нескольких лет, но наступит время и я напишу книгу…

— Его семья тоже улетела за границу, — ответил Кларк. — Перед вами человек, который вывез их из России.

— Я не верю в такие совпадения.

— Его жену зовут Мария, а дочь — Катя.

Лицо Хольцмана не выдало его чувств, однако он знал, что лишь горстка людей в ЦРУ знает такие подробности. Он только что задал Кларку изощренный вопрос и услышал правильный ответ на него.

— Через пять лет — начиная с сегодняшнего дня — вы расскажете мне о всех деталях этого дела.

Кларк задумался. Ну что ж, если репортер пошел на то, чтобы нарушить свои правила, то и Кларку придется ответить тем же.

— Это справедливое желание. Хорошо, я согласен.

— Господи Боже мой, Джон! — воскликнул Чавез.

— Он настаивает, чтобы за услугу была оказана услуга.

— Сколько человек знакомы с подробностями операции?

— Подробностями — вы имеете в виду взгляд изнутри? Немного. Если вы имеете в виду все подробности, то с нашей стороны человек двадцать, и только пять из них все еще работают в ЦРУ. Десять человек не служили у нас.

— Тогда кто?

— Придется раскрыть слишком уж многое.

— Кто-то из частей специального назначения ВВС, — предположил Хольцман. — А может быть, армия, группа особого назначения номер 160, эти безумцы из Форта Кэмпбелл, те самые, что высадились в Ираке в первую же ночь…

— Можете фантазировать сколько угодно, но от меня вы ничего не дождетесь. Но учтите, что, когда я приму решение рассказать вам о своей части операции, мне понадобится узнать, каким образом вам вообще стало известно о проведении этой операции.

— Есть люди, которые любят поговорить, — заметил Хольцман.

— Это верно. Итак, вы согласны на мои условия, сэр?

— Если мне удастся подтвердить то, что вы мне рассказали, — если я действительно буду уверен, что мне лгали, — то мой ответ — да, я сообщу вам имя моего источника. Но вы должны дать обещание, что это никогда не попадет в прессу.

Господи, да это похоже на дипломатические переговоры, подумал Кларк.

— Согласен. Я позвоню вам через два дня. Если это вам интересно, то вы — первый репортер, с которым мне довелось беседовать.

— И какой вы сделали из этого вывод? — усмехнулся Хольцман.

— Лучше уж заниматься разведкой. — Кларк помолчал. — Между прочим, из вас вышел бы превосходный разведчик.

— Я и есть превосходный разведчик — в своей области.

* * *

— Сколько весит эта штука? — спросил Расселл.

— Семьсот килограммов. — Госн сделал паузу и произвел в уме арифметические расчеты. — Три четверти тонны — вашей тонны.

— Превосходно, — кивнул Расселл. — Фургон выдержит такую нагрузку. Только как перегрузить контейнер из грузовика в мой фургон?

Госн побледнел, услышав этот вопрос.

— Я не подумал об этом.

— Как его ставили в грузовик?

— Контейнер стоит на такой деревянной… платформе.

— Ты имеешь в виду поддон? Его подняли автопогрузчиком?

— Да, — ответил Госн.

— Тебе повезло. Пошли, я что-то покажу тебе.

Расселл вывел его на мороз. Несколько минут спустя Госн увидел внутри одного из амбаров бетонную погрузочную платформу и ржавый автопогрузчик, работающий от баллона с пропаном. Однако дорога, что вела к амбару, была покрыта замерзшей грязью и присыпана снегом.

— Насколько деликатно ее устройство?

— Бомбы всегда устроены деликатно, Марвин, — напомнил Госн.

Расселл расхохотался.

— Да, в этом ты прав.

* * *

В этот момент в Сирии уже наступило утро. Доктор Владимир Моисеевич Каминский только что приступил к работе — таково было его правило. Каминского, профессора Московского государственного университета, послали в Дамаск преподавать по его специальности — болезням органов дыхания. Будучи специалистом по таким болезням, трудно быть оптимистом. Как в Советском Союзе, так и здесь, в Сирии, больше всего ему приходилось иметь дело с раком легких — заболеванием так же часто легко предупредимым, как и смертельным.

Его первым пациентом оказался больной, посланный сирийским врачом, вызывавшим восхищение у Каминского, — сириец получил медицинское образование во Франции и проявил себя с лучшей стороны. Кроме того, он посылал к советскому специалисту больных, чья история болезни представляла несомненный интерес.

Войдя в кабинет, Каминский увидел крепкого мужчину чуть старше тридцати. Присмотревшись к его лицу, врач обратил внимание на серый цвет лица и обтянутые скулы. Первая мысль была: рак, однако Каминский был человеком весьма осторожным. Диагноз мог оказаться иным, а болезнь — заразной. Ему пришлось потратить на осмотр пациента больше времени, чем он рассчитывал, понадобились несколько рентгеновских снимков, дополнительные анализы, но его вызвали в советское посольство еще до того, как были готовы их результаты.

* * *

От Кларка потребовалось безграничное терпение, но он не звонил Хольцману почти три дня, полагая, что у журналиста могут оказаться неотложные дела и он не сможет сразу заняться этой проблемой. В половине девятого вечера Джон выехал из дома и отправился на заправочную станцию. Там он оставил машину рабочему, чтобы тот заправил ее, — сам Кларк не любил заниматься этим — и подошел к телефону-автомату.

— Слушаю, — ответил Хольцман, сняв трубку телефона с номером, не занесенным в справочники. Кларк не назвал себя.

— Вам удалось проверить упомянутые мной факты?

— В общем да. По крайней мере большинство. Похоже, вы правы. Очень неприятно, когда тебя обманывают, правда?

— Кто?

— Я зову ее Лиз. Президент зовет ее Элизабет. Хотите нечто интересное? — добавил Хольцман.

— Конечно.

— Пусть это будет доказательством моей доброй воли. Фаулер ее любовник. Об этом не сообщалось в прессе, потому что, по нашему мнению, это не должно стать достоянием общественности.

— Вот и хорошо, — заметил Кларк. — Спасибо. За мной не пропадет.

— Через пять лет, приятель.

— Уговор есть уговор. — Кларк повесил трубку. Так, подумал он, именно ее я и имел в виду. Он достал из кармана еще одну монету и набрал другой номер. Ему повезло. Ответил женский голос:

— Алло?

— Доктор Кэролайн Райан?

— Да. Кто это?

— Вы хотели узнать имя, мадам. Элизабет Эллиот, советник президента по национальной безопасности. — Кларк решил не говорить Кэти о дополнительной информации, которую он получил от Хольцмана. Да и к делу она не имела отношения.

— Вы уверены?

— Да.

— Спасибо. — Линия разъединилась.

Кэти снова отправила Джека спать пораньше. Он вел себя разумно. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. В конце концов, разве он уже не продемонстрировал это, женившись на ней?

Можно было выбрать время и получше. Несколько дней назад она собиралась отказаться от официального приема, сославшись на усталость после работы, но теперь…

Как все это устроить?..

* * *

— Доброе утро, Берни, — сказала Кэти Райан, как всегда намыливая руки до локтей.

— Привет, Кэти. Ну, как дела?

— Намного лучше, чем раньше, Берни.

— В самом деле? — Доктор Катц принялся за свои руки с мылом и щеткой.

— В самом деле.

— Очень рад этому. — В голосе Катца звучало сомнение.

Кэти вымыла руки и закрыла краны локтем.

— Понимаешь, Берни, в прошлый раз я оказалась не права.

— А тот парень, что приходил поговорить со мной? — спросил Катц, не поднимая голову.

— Все оказалось не правдой. Не могу рассказать сейчас, может быть, в следующий раз. Но мне нужна твоя помощь.

— Какая именно?

— В среду я должна делать операцию по пересадке роговицы. Не мог бы ты заменить меня?

— Что-нибудь случилось?

— Нам с Джеком нужно быть на официальном ужине в Белом доме завтра вечером. Прием в честь премьер-министра Финляндии, представляешь? Операция простая, должна обойтись без осложнений. Я могла бы оформить тебя сегодня после обеда. Вообще-то хирургом будет Дженкинс — я должна всего лишь присутствовать, на всякий случай. — Дженкинс был молодым, но уже многообещающим хирургом-офтальмологом.

— Конечно, Кэти.

— Спасибо, Берни. Я у тебя в долгу, — сказала Кэти, направляясь к выходу.

* * *

«Кармен Вита» вошла в гавань Хэмптон-Роудс с опозданием меньше чем на час. Она повернула налево и проследовала мимо пирсов военно-морской базы. Капитан и лоцман стояли на левом крыле мостика, обратив внимание на авианосец «Теодор Рузвельт», который выходил в море. Сотни жен и детей на берегу провожали корабль. Два крейсера, два эсминца и фрегат уже заняли позиции. Это, объяснил лоцман, корабли прикрытия для «Т.Р.». Индиец, капитан «Кармен Виты», что-то пробормотал и вернулся к своим обязанностям. Еще через полчаса судно подошло к причалу в конце Терминал-бульвар. Три буксира завели концы и поставили «Кармен Виту» на отведенное ей место. Едва закрепили швартовы, как портальные краны принялись разгружать контейнеры.

— Рогген, Колорадо? — спросил шофер грузовика. Он раскрыл свою карту и в секторе «1-76» нашел нужное место. — Вот, нашел.

— Сколько времени? — спросил Расселл.

— С момента выезда отсюда? Тысяча восемьсот миль… Скажем, двое суток — сорок часов, если мне повезет. Но это вам недешево обойдется.

— Сколько? — Шофер назвал сумму. — Возьмете наличными?

— Почему нет? При уплате наличными сниму десять процентов, — ответил водитель. В этом случае налоговое ведомство не сможет ничего узнать о сделке.

— Половину суммы платим вперед. — Расселл отсчитал банкноты. — Остальное после доставки груза. Если приедете быстрее сорока часов, тысяча долларов премиальных.

— Это мне нравится. А как с контейнером?

— Доставите его обратно в порт. Через месяц мы ждем новых поставок, — солгал Расселл. — Вы будете у нас вроде постоянного водителя.

— Никаких возражений.

Расселл вернулся к своим друзьям, и все вместе они следили за разгрузкой из окна теплого здания, сидя возле большой кофеварки.

* * *

«Теодор Рузвельт» вышел из гавани в рекордно короткое время и набрал скорость в двадцать узлов еще до того, как авианосец достиг океанского буя. Над ним уже кружили самолеты, первыми среди них были истребители «Ф-14 Томкэт», поднявшиеся с военно-морской авиабазы в Оушеане. Выйдя на широкий простор, авианосец повернул навстречу северному ветру и начал принимать самолеты. Тут же совершил посадку истребитель с двумя нулями на борту — самолет командира авиагруппы капитана первого ранга Робби Джексона. Порыв ветра приподнял хвост его «Томкэта», в результате чего самолет захватил при посадке второй тормозной трос. Попал в ловушку, раздраженно подумал Джексон. Следующий истребитель под командой капитана третьего ранга Рафаэля Санчеса идеально коснулся палубы, захватив третий трос. Оба самолета сразу отрулили в сторону. Джексон выбрался на палубу и тут же побежал на свое место в «гнезде коршуна», высоко на корабельной надстройке, чтобы следить за посадкой остальных самолетов. Так началось прибытие истребителей на авианосец — командир группы и командиры эскадрилий наблюдали за их посадкой. Каждое касание палубы, каждый захват тормозного троса регистрировался на видеопленке для дальнейшего разбора. Плавание началось не слишком удачно, подумал Джексон, делая глоток кофе. На этот раз ему не удалось получить свою обычную высшую оценку за посадку, о чем сообщил с лукавой улыбкой руководитель посадочной команды.

— Эй, шкипер, вы только посмотрите, как садятся мои мальчики! — заметил Санчес, опускаясь в кресло рядом с командиром авиагруппы.

— Да, они у тебя молодцы, Бад. Я обратил внимание, что ты снова улучшил свой рекорд.

— Это нетрудно, Робби. Нужно всего лишь следить за ветром, когда заходишь на посадку. Я заметил, как тебя подхватил порыв. Мне следовало бы предупредить тебя об этом.

— Гордыня до добра не доводит, Бад. — заметил Робби. Санчес совершил уже семнадцать идеальных посадок подряд. Может быть, он и впрямь видит ветер, подумал Джексон. Через семьдесят минут, во время которых все прошло гладко, «Т.Р.» повернул на восток и направился по дуге большого круга к Гибралтару.

* * *

Водитель грузовика проверил, надежно ли закреплен контейнер в кузове, и забрался в кабину своего мощного дизеля «Кенуорт». Он включил двигатель и помахал рукой Расселлу, который в ответ тоже махнул рукой.

— Я по-прежнему считаю, что нам следовало бы поехать за ним, — заметил Госн.

— Он обязательно увидит нас и начнет думать, почему мы от него не отстаем, — ответил Марвин. — А если с бомбой что-нибудь случится, что ты сможешь сделать? Засыпаешь воронку, что появится на шоссе? Ведь тебе не пришло в голову следовать за судном, правда?

— Это верно. — Госн посмотрел на Куати и пожал плечами. Затем они направились к автомобилю. Отсюда все трое поедут в Шарлотт, а в Денвер прибудут самолетом.

* * *

Как и обычно, Джек был готов раньше — Кэти потребовалось больше времени. Для нее необычно было, посмотрев в зеркало, увидеть настоящую женщину с красивой прической, а не хирурга, не обращающего на свои волосы никакого внимания. На это ушло целых два часа, но результат оказался достоин затраченных усилий. Прежде чем спуститься вниз, Кэти достала из шкафа два заранее уложенных чемодана и поставила их посреди спальни. Потом спустилась в гостиную.

— Помоги мне, Джек, — обратилась она к мужу.

— Сейчас, милая. — Райан застегнул на ее шее золотое колье. Это был его подарок на Рождество перед рождением маленького Джека. Сколько приятных воспоминаний связано с этим украшением, подумал Райан.

— Повернись, — сказал он, отступив назад.

Кэти исполнила его просьбу. Ее вечернее платье было из переливающегося синего шелка. Джек Райан плохо разбирался в женской моде — ему было намного легче разгадать замыслы русских, — но этот образец ему явно понравился. Темно-синее платье и золото украшений подчеркивали светлую кожу и платиновые волосы Кэти.

— Очень красиво, — кивнул Джек. — Ну, можем отправляться?

— Конечно, — улыбнулась она. — Заводи машину.

Когда он вышел из дома и направился к гаражу, Кэти дала последние наставления няне, а затем надела меховое манто — хирурги, как правило, не обращают особого внимания на требования защитников животных, — и последовала за Джеком. Он вывел автомобиль из гаража, развернулся и выехал на шоссе.

Кларк не мог не улыбнуться. Райан никогда не обращал внимания на возможность слежки. Как только габаритные огни машины Райана скрылись за поворотом, Кларк въехал во двор.

— Это вы, мистер Кларк? — спросила няня.

— Совершенно верно.

— Они в спальне, — и девушка показала в сторону двери.

— Спасибо. — Кларк вернулся через минуту. Типичная женщина, подумал он, все они берут с собой слишком много вещей. Даже Кэролайн Райан не составляла исключения.

— Спокойной ночи.

— Спокойной, — и няня снова повернулась к экрану телевизора.

На дорогу от Аннаполиса, Мэриленд, до центральной части Вашингтона ехать чуть меньше часа. Райан пожалел, что не вызвал служебный автомобиль, однако Кэти настояла на поездке в своей машине. С Пенсильвания-авеню они свернули через ворота на Ист-Экзекьютив-драйв. Там полицейский показал им, где поставить машину. Среди «кадиллаков» и «линкольнов» их автомобиль выглядел весьма скромно, но Джек не обращал внимания на такие мелочи. Они поднялись к Восточному входу, где сотрудники Секретной службы проверяли гостей по списку. Их пропустили, хотя ключи в кармане у Джека заставили сработать металл-детектор, и ему пришлось сконфуженно улыбнуться.

Сколько бы ни приходилось бывать в Белом доме, в посещении его всегда есть что-то волшебное, особенно вечером. Райан повел жену в Западное крыло. Они оставили свои пальто в гардеробе рядом с собственным маленьким театром Белого дома, получили номерки и пошли дальше. Как обычно, в коридоре у поворота стояли репортеры, ведущие великосветскую хронику, — три женщины за шестьдесят, они пристально вглядывались в лица проходящих мимо гостей и делали пометки в своих блокнотах. Приоткрытые рты и слащавые улыбки делали их похожими на ведьм из «Макбета». Вдоль коридора выстроились офицеры всех родов войск в парадной форме — Райан называл ее униформой швейцаров, — чтобы провожать гостей. Как всегда, лучше других выглядели офицеры корпуса морской пехоты со своими алыми поясами, и невероятно красивый капитан сделал Райанам знак, приглашая их подняться по лестнице к входу в зал. Джек обратил внимание, с каким восхищением капитан взглянул на его жену.

На верхней площадке мраморной лестницы стоял еще один офицер — на этот раз женщина в форме армейского лейтенанта. Она направила их в Восточную комнату. При входе громко объявили их имя — словно кто-то прислушивался к этому, — и слуга в ливрее тут же приблизился к ним, держа в руках серебряный поднос с бокалами.

— Ты сегодня за рулем, Джек, — шепнула ему Кэти, и он взял бокал минеральной воды с ломтиком лимона. Кэти выбрала шампанское.

Восточная комната Белого дома была размером с небольшой спортивный зал. Цвета слоновой кости стены, колонны, увитые золотыми гирляндами. В одном углу расположился струнный квартет с роялем, на котором играл — причем превосходно — армейский сержант. Половина приглашенных уже была здесь: мужчины — в смокингах, женщины — в вечерних туалетах. Кому-то, может быть, и нравится такая одежда, подумал Райан, но не мне. Джек и Кэти решили прогуляться по залу и почти сразу встретили министра обороны Банкера и его жену Шарлотту.

— Привет, Джек.

— Здравствуй, Деннис. Ты знаком с моей женой?

— Кэролайн, — улыбнулась Кэти и протянула руку.

— Ну, что ты думаешь о розыгрыше?

Джек засмеялся.

— Я знаю, сэр, как вы с Брентом Талботом спорите по этому поводу. Я уроженец Балтимора. Кто-то украл нашу команду.

— Ты ничего не потерял. Это — наш год.

— Но «Викинги» утверждают то же самое.

— Им повезло, что удалось одержать победу в Нью-Йорке.

— Насколько я помню, «Рейдеры» тоже едва вас не напугали.

— Просто везение, — пробормотал Банкер. — Во втором тайме мы их похоронили.

Кэролайн Райан и Шарлотта Банкер обменялись красноречивыми взглядами: ох уж эти мужчины! Футбол! Кэти обернулась и… увидела ее совсем рядом. Миссис Банкер предпочла скрыться, пока «мальчишки» разговаривали о мальчишеских делах.

Кэти сделала глубокий вдох. Она не была уверена, подходящее ли это место и подходящий ли момент, однако остановить сейчас себя ей было так же трудно, как прекратить операцию. Она заметила, что Джек смотрит в другую сторону, и, подобно ястребу, устремилась через зал прямо к цели.

Доктор Элизабет Эллиот была одета почти так же, как и доктор Кэролайн Райан. Узор на ткани и покрой немного разнились, но дорогие платья выглядели так похоже, что редактор отдела мод мог подумать, что они куплены в одном магазине. Шею советника по национальной безопасности украшала тройная нить жемчуга. Она беседовала с двумя гостями. Заметив, что кто-то направляется к ней, доктор Эллиот обернулась.

— Здравствуйте, доктор Эллиот. Вы помните меня? — спросила Кэти с теплой улыбкой.

— Нет. Мы разве встречались?

— Меня зовут Кэролайн Райан. Не припоминаете?

— Извините, — ответила Лиз, мгновенно опознав, кто перед ней, но все еще не понимая, что общего может быть между ними. — Вы знакомы с Бобом и Либби Хольцман?

— Я слежу за вашими материалами, — любезно сказала Кэти, пожимая протянутую руку Хольцмана.

— Это всегда приятно слышать. — Хольцман почувствовал нежность ее руки, и его пронзило чувство вины. Неужели это та самая женщина, чью семейную жизнь он пытался разрушить? — Это моя жена, Либби.

— Я знаю, вы тоже репортер.

Либби Хольцман была выше Кэти, платье подчеркивало ее пышную грудь. Одна из ее грудей стоит моих двух, подумала Кэти, едва удержавшись от вздоха. У Либби был бюст, о котором говорят: есть на что приклонить голову.

— Около года назад вы оперировали мою кузину, — сказала Либби Хольцман. — Ее мама утверждает, что вы — лучший в мире хирург.

— Каждому врачу приятно это услышать. — Кэти пришла к выводу, что Либби симпатична ей, несмотря на очевидное физическое превосходство.

— Я знаю, что вы хирург, но где мы могли встречаться? — небрежно поинтересовалась Лиз Эллиот тоном, каким обычно говорят с прислугой.

— В Беннингтоне. Я была на первом курсе, а вы преподавали политологию.

— Вот как? Удивительно, как вы это помните. — Лиз дала понять, что столь малозначащие подробности не для нее.

— Такое было время, — улыбнулась Кэти. — Фундаментальные дисциплины в медицине — дело нелегкое. Нам приходилось главное внимание уделять основным курсам. А все второстепенное — побоку, тем более что отличные отметки были гарантированы.

Выражение лица Эллиот не изменилось.

— Не помню, чтобы я просто так раздавала хорошие отметки.

— Ну, почти просто так. Достаточно было запомнить, что вы говорили на лекциях, и затем повторить слово в слово. — Улыбка Кэти стала еще приветливее.

Бобу Хольцману хотелось отступить назад, но он удержал себя. Глаза его жены расширились — она быстрее мужа поняла происходящее. Была объявлена война, и битва обещала быть весьма жестокой.

— А что случилось с доктором Бруксом?

— С кем? — спросила Лиз.

Кэти повернулась к Хольцманам.

— Да, в семидесятые годы времена были действительно другие, правда? Доктор Эллиот только получила степень магистра, а кафедра политических наук — как это лучше сказать? — ну, увлекалась левыми взглядами. Тогда это казалось модным. — Она снова повернулась к Элизабет Эллиот. — Неужели вы забыли доктора Брукса и доктора Хеммингса? Запамятовали, где находился дом, в котором вы жили вместе с ними?

— Не помню. — Лиз изо всех сил старалась сохранить спокойствие. Этому скоро придет конец. Но сейчас она не могла повернуться и уйти.

— Разве не на трех углах, в нескольких кварталах от кампуса?.. Мы звали их братьями Маркс, — хихикнула Кэти. — Брукс никогда не носил носков — и это в Вермонте! Должно быть, из-за этого у него всегда была капля на носу, а Хеммингс не мыл голову. Да, это была кафедра — только держись. Потом доктор Брукс перешел в Беркли, и вы, конечно, последовали за ним, чтобы защитить докторскую диссертацию. Вы, наверно, любили работать под его руководством. Скажите, а как сейчас жизнь в Беннингтоне?

— Хорошая, как всегда.

— Я так ни разу и не ездила на встречи выпускников, — заметила Кэти.

— Да и я не была там в прошлом году, — ответила Лиз.

— Так что же произошло с доктором Бруксом? — настаивала Кэти.

— По-моему, он преподает в Вассаре.

— А, вы поддерживаете с ним контакт? Готова поспорить, он все еще не пропускает ни одной юбки. Гордость радикала. Вы часто встречаетесь?

— Ни разу за последние пару лет.

— Мы так и не могли понять, что вы в нем нашли, — заметила Кэти.

— Бросьте, Кэролайн, все мы не были в то время девственницами.

Кэти отпила глоток шампанского.

— Это верно, времена были другими, и мы совершали массу глупостей. Но мне повезло. Джек сделал меня порядочной женщиной.

Началось! — подумала Либби Хольцман.

— Не у всех есть на это время.

— И как только вы обходитесь без семьи, не представляю. Я бы не вынесла одиночества.

— По крайней мере мне не приходится беспокоиться о неверном муже, — ледяным тоном заметила Лиз, прибегая к испытанному оружию и не зная, что оно больше не заряжено.

Кэти сочувственно улыбнулась.

— Да, некоторым приходится беспокоиться об этом. К счастью, меня эта чаша миновала.

— Разве какая-нибудь женщина может быть уверена в этом?

— Только дура остается в неведении. Если знаешь своего мужа, — объяснила Кэти, — у тебя нет сомнений в том, на что он способен и на что — нет.

— И вы действительно так уверены в себе? — спросила Лиз.

— Конечно.

— Считается, что жена узнаетоб измене мужа последней.

Кэти слегка наклонила голову.

— Это философская дискуссия или вы хотите сказать мне что-то в лицо вместо того, чтобы говорить за моей спиной?

Господи! Боб Хольцман чувствовал себя зрителем на схватке боксеров-профессионалов.

— Неужели у вас создалось такое впечатление? Прошу извинить меня, Кэролайн.

— Ничего страшного, Лиз.

— Извините, но я хотела бы, чтобы ко мне обращались…

— Я тоже предпочитаю, чтобы ко мне обращались — «профессор», я ведь доктор медицины. Больница Джона Хопкинса, и все такое.

— Мне казалось, вы адъюнкт-профессор.

Доктор Райан кивнула.

— Совершенно верно. Мне предложили должность профессора в Виргинском университете, однако тогда пришлось бы переехать из дома, в котором мы сейчас живем, перевести детей в другую школу и, разумеется, возник бы вопрос о карьере Джека. Поэтому я отклонила предложение.

— Вы, наверно, очень заняты.

— Да, у меня немало дел, к тому же я люблю свою работу в Больнице Хопкинса. Мы ведем сейчас перспективную исследовательскую работу, а мне нравится быть в гуще событий. Вам, наверно, было легче перебраться в Вашингтон — вас ничто не удерживало, да и к тому же что нового может быть в политических науках?

— Жизнь, которую я веду, вполне меня устраивает.

— Не сомневаюсь, — ответила Кэти, заметив слабое место и зная, как воспользоваться этой слабостью. — Всегда видно, когда человеку нравится работа.

— А какова жизнь у вас, профессор?

— Трудно желать лучшего. Между прочим, между нами только одно серьезное различие, — сказала Кэролайн Райан.

— Какое именно?

— …Вы не видели, куда исчезла моя жена? Ваша беседует с Хольцманами и Элизабет Эллиот. Интересно, о чем они разговаривают? — произнес Банкер.

— Дома, в постели, я сплю с мужчиной, — ответила Кэти, сладко улыбаясь. — И самое приятное в этом, что мне не приходится менять батареи в вибраторе.

…Джек повернулся и увидел свою жену рядом с Элизабет Эллиот, жемчужное ожерелье которой показалось ему темным — так побледнело ее лицо. Его жена была ниже ростом, чем советник по национальной безопасности, и выглядела девчонкой рядом с Либби Хольцман, но, что бы там ни происходило, Кэти вела себя подобно медведице, защищающей своих медвежат. Ее глаза были устремлены в лицо Эллиот. Он подошел, чтобы узнать, в чем дело.

— Ты здесь, милая.

— А, Джек! — Кэти не отвела глаз от своей цели. — Ты знаком с Либби и Бобом Хольцманами?

— Привет. — Он обменялся с ними рукопожатиями — их взгляды говорили о чем-то, но он не мог понять о чем именно. Миссис Хольцман хотела сказать что-то, но сделала глубокий вдох и, только выдержав паузу, спросила:

— Это вы тот счастливец, что женился на этой женщине? — Вопрос миссис Хольцман позволил Эллиот отвести взгляд в сторону.

— Говоря по правде, это она вышла за меня замуж, — ответил Джек после короткого замешательства.

— Прошу меня извинить. — И Эллиот ретировалась с поля боя, пытаясь сохранить остатки собственного достоинства. Кэти взяла Джека за руку и подвела к роялю, что стоял в углу.

— Что значит вся эта чертовщина? — обратилась Либби Хольцман к своему мужу. Правда, она и сама догадывалась о сути происшедшего. Ее успешная попытка удержаться от смеха едва не стоила ей жизни.

— Дело в том, дорогая, что я нарушил профессиональную этику. И знаешь почему?

— Ты поступил правильно, — заявила Либби. — Братья Маркс? Дом у трех углов. Лиз Эллиот, белая протестантка англо-саксонского происхождения, королева левой ориентации. Боже мой!

— Джек, у меня ужасная головная боль. Просто ужасная, — шепнула Кэти мужу.

— Действительно так плохо?

Она кивнула.

— Уведи меня отсюда, пока не наступил приступ тошноты.

— Кэти, но уходить с таких приемов не принято, — напомнил ей Джек.

— Без нас обойдутся.

— О чем ты говорила с Лиз?

— Знаешь, она мне не понравилась.

— Не только тебе. Ну хорошо.

Джек взял Кэти под руку и повел к выходу. Армейский капитан сразу понял серьезность положения, и через пять минут они вышли на свежий воздух. Джек усадил жену в машину и направился к выезду на Пенсильвания-авеню.

— Поезжай прямо, — сказала Кэти.

— Но…

— Поезжай прямо, Джек. — Это был ее голос хирурга, таким голосом она давала распоряжения во время операций. Райан проехал мимо парка Лафайетта.

— Теперь налево.

— Куда мы едем?

— Сейчас поворачивай направо — и въезжай налево в ворота.

— Послушай…

— Пожалуйста, Джек, — попросила она тихо.

Швейцар у входа в отель «Хэй Адамс» помог Кэролайн выйти из машины. Джек передал ключи служителю, чтобы тот поставил машину на стоянку, затем последовал за женой. Подойдя к стойке, Кэти получила ключ от комнаты и направилась к лифту. Джек вошел следом за ней, а когда лифт остановился, они направились к угловому люксу.

— Что ты задумала, Кэти?

— Джек, у нас было слишком много работы, мы без конца занимались детьми, не оставляя времени для нас самих. Сегодня — время для нас с тобой. — Она обняла его за шею, и мужу ничего не оставалось, как поцеловать ее. Кэти дала ему ключ. — А теперь открой дверь, пока мы не напугали кого-нибудь.

— Но как быть…

— Джек, помолчи. Пожалуйста, — добавила она.

— Хорошо, милая. — Райан распахнул дверь, и они вошли. Кэти с удовольствием отметила, что все ее указания были выполнены, как и надлежало персоналу лучшего из отелей. На столе был накрыт легкий ужин, и в ведерке со льдом стояла бутылка французского шампанского. Она бросила норковое манто на диван в полной уверенности, что и все остальное сделано лучшим образом.

— Открой шампанское, пожалуйста. Я сейчас вернусь. Тебе тоже следовало бы снять пиджак и расслабиться, — произнесла Кэти через плечо, направляясь в спальню.

— Конечно, — ответил себе Джек. Он не понимал, что происходит или что задумала Кэти, но вообще-то это мало его беспокоило. Положив пиджак рядом с манто, он снял фольгу с горлышка бутылки, ослабил проволоку и осторожно извлек пробку. Затем налил два бокала и снова поставил бутылку в серебряное ведерко. Доверившись французским виноделам, он решил не пробовать вино и подошел к окну, откуда был виден силуэт Белого дома. Джек не слышал, а скорее почувствовал, когда Кэти вернулась в гостиную. Он обернулся — Кэти стояла в дверях.

Она надела ее во второй раз, длинную, до пола, ночную рубашку из белого шелка. Первый раз это произошло во время их медового месяца. Кэти подошла босиком к мужу, скользя по ковру подобно привидению.

— Головная боль у тебя, должно быть, прошла.

— А вот жажда по-прежнему осталась. — Кэти улыбнулась Джеку.

— Думаю, это мы сейчас уладим. — Джек поднял бокал и поднес его к губам жены. Она сделала глоток и отвела бокал к губам мужа.

— Хочешь есть?

— Нет.

Кэти наклонилась к нему, взяв его за обе руки.

— Я люблю тебя, Джек. Пошли?

Джек повернул ее спиной к себе и пошел сзади, держа руки на ее талии. Постель была приготовлена, одеяло откинуто, свет в спальне выключен, только сияние прожекторов, освещающих Белый дом, пробивалось сквозь шторы.

— Помнишь наш первый раз, первую ночь после свадьбы?

— Я не забыл оба раза, Кэти, — улыбнулся Джек.

— Это будет у нас еще одна первая ночь, Джек. — Она протянула руки, стоя позади него, и расстегнула пояс. Он понял и быстро разделся. Когда он встал перед ней обнаженный, она обняла его с неожиданной страстью и шелк ночной рубашки охладил его горячую кожу.

— Ложись.

— Сейчас ты красивее, чем раньше, Кэти.

— Я никому не позволю отнять тебя у меня.

Кэти последовала за ним в постель. Оба дрожали от нетерпения. Кэролайн подняла ночную рубашку до пояса и опустилась на него, затем шелк упал вниз. Его руки ласкали ее груди. Она прижала их, раскачиваясь на нем, зная, что он не сумеет долго сдерживать себя, но и ее момент был уже совсем близко.

Я — самый счастливый человек в мире, подумал Джек, пытаясь сдержаться, и, хотя это ему не удалось, получил в награду улыбку, от которой у него дрогнуло сердце.

— Совсем неплохо, — заметила Кэти через минуту, целуя его руки.

— Практики недостаточно.

— Ничего, вечер только наступил, — сказала она, ложась рядом, — и я тоже не испытывала ничего подобного вот уже много времени. Ну как, проголодался?

Райан посмотрел по сторонам.

— Я…

— Подожди. — Она встала с кровати и принесла ему халат с монограммой отеля. — Это чтобы ты не утратил пыла.

Ужин прошел в тишине. Они не нуждались в словах и следующий час молча делали вид, что им снова двадцать с небольшим, юные и страстные, проявляющие любопытство в любви, стремящиеся познать ее как новое и удивительное явление, где каждый поворот открывает что-то неизведанное, не встречавшееся раньше. Прошло слишком много времени, напомнил себе Джек, но тут же выбросил эту мысль из своего сознания, которое на этот раз было спокойным и безмятежным. Они покончили с десертом, и он разлил по бокалам остаток шампанского..

— Пора кончать пить. — Но еще не сегодня, подумал он. Кэти осушила бокал и поставила его на стол.

— Да, это будет неплохо, но ведь ты не алкоголик. Мы с тобой доказали это на прошлой неделе. Тебе был нужен отдых, и ты отдохнул. А теперь ты снова нужен мне.

— Если справлюсь.

Кэти встала и взяла его за руку.

— Справишься, ты такой сильный.

На этот раз Джек принял инициативу на себя. Когда они вошли в спальню, он наклонился и снял с Кэти ночную сорочку, потом бросил свой халат на пол рядом с ней.

Первый поцелуй превратился в вечность. Он поднял ее на руки, положил на кровать и спустя мгновение лег рядом. Нетерпение страсти не исчезло у них. Скоро он оказался наверху, чувствуя под собой и вокруг себя ее тепло. На этот раз у него все получилось гораздо лучше, он сдерживал себя до того момента, когда ее таз поднялся вверх, спина изогнулась, а на лице появилось удивительное выражение боли, которым каждый мужчина хочет наградить свою жену. В последние секунды его руки обхватили ее тело и подняли с постели, прижав к своей груди. Кэти любила, когда он делал так, ей нравилась его мужская сила едва ли не больше, чем его доброта. Наконец все кончилось, и он лег рядом с ней. Кэти прижалась к нему, положив его голову на свою не слишком пышную грудь.

— С тобой ничего раньше и не было, — прошептала она ему на ухо. То, что последовало дальше, не удивило ее. Она так хорошо знала своего мужа, хотя на короткое время и поступила глупо, забыв об этом. Кэти надеялась, что сумеет забыть те тяжкие дни. Все тело Джека сотрясалось в рыданиях. Кэти обняла его, чувствуя слезы на своей груди. Какой он хороший, какой сильный мужчина.

— Я был плохим мужем и плохим отцом…

Она прижалась щекой к его лбу.

— Последнее время ни один из нас не проявил себя слишком уж хорошо, Джек, но теперь все в прошлом.

— Да. — Он поцеловал ее грудь. — Как это мне посчастливилось найти тебя?

— Ты выиграл меня, Джек. В великой лотерее жизни я досталась тебе. А ты — мне. По-твоему, семейные люди, жены и мужья, всегда заслуживают друг друга? Сколько встречается мне таких, которым не повезло. Может быть, они просто не старались, просто забыли.

— Забыли?

Как чуть не забыла я, подумала Кэти.

— «В богатстве и в бедности, в счастье и несчастье, в здравии и в болезни, пока мы оба живы». Помнишь? Я тоже дала эту клятву. Я ведь знаю, Джек, каким хорошим ты можешь быть, и для меня этого достаточно. Я так плохо относилась к тебе всю прошлую неделю… Извини меня за все плохое, что я сделала. Но все осталось позади.

Наконец рыдания стихли.

— Спасибо, милая.

— Спасибо, Джек. — Она провела пальцем по его спине.

— Ты хочешь сказать? — Его голова поднялась, и он заглянул ей в лицо.

— Надеюсь. Может быть, это будет еще одна девочка.

— Было бы очень славно.

— А теперь спи.

— Сейчас.

Джек встал и направился в ванную, но, прежде чем вернуться в спальню, зашел в гостиную. Десять минут спустя, услышав его ровное дыхание, Кэти осторожно спустилась с кровати, надела ночную рубашку, а потом на пути из ванной подошла к телефону и отменила просьбу Джека разбудить его пораньше. Теперь настала ее очередь остановиться у окна и посмотреть на дом президента. Еще никогда мир не казался ей более прекрасным. Вот если бы ей удалось убедить Джека прекратить работать на этих людей…

* * *

Грузовик остановился на заправку недалеко от Лексингтона, штат Кентукки. Шофер потратил десять минут, чтобы набить желудок кофе с оладьями — он уже давно пришел к выводу, что хороший завтрак не дает уснуть за рулем, — и отправился дальше. Премия в тысячу долларов была очень соблазнительной, и, чтобы получить ее, нужно было пересечь Миссисипи до того, как в Сент-Луисе начнется час пик.

31. Опасности

Шум транспорта, разбудивший Райана, дал ему понять, что уже слишком поздно. В окна струился яркий свет дня. Он посмотрел на часы — восемь пятнадцать. Его едва не охватила паника, но теперь уже ничего не поделаешь. Джек встал с кровати, вошел в гостиную и увидел, что его жена занята утренним кофе.

— Разве тебе сегодня не нужно на работу?

— Я должна была ассистировать при операции, которая началась несколько минут назад, но Берни согласился заменить меня. Тебе, впрочем, не мешало бы одеться, а?

— Как мне попасть на службу?

— Джон будет здесь с автомобилем в девять.

— Превосходно.

Джек отправился в ванную, чтобы принять душ и побриться. По дороге он заглянул в шкаф и увидел, что там для него приготовлены костюм, рубашка и галстук. Он не удержался от улыбки. Джек никогда не думал о своей жене, как о мастере — мастерице? — конспирации. К восьми сорока он принял душ и побрился.

— Знаешь, в одиннадцать часов у меня встреча в доме на другой стороне улицы.

— Нет, не знаю. Передай от меня привет этой стерве Эллиот, — улыбнулась Кэти.

— Тебе она тоже не нравится? — спросил Джек.

— Что может в ней нравиться? Она была никуда не годным преподавателем в колледже. К тому же она совсем не так умна, как ей кажется. Слишком большое самомнение.

— Да, я обратил на это внимание. Я ей тоже не нравлюсь.

— У меня появилось такое же впечатление. Вчера мы немного поссорились. Думаю, я одержала верх, — заметила Кэти.

— Из-за чего?

— Так, женские дела. — Кэти сделала короткую паузу. — Джек?..

— Да, милая?

— Мне кажется, тебе нужно уйти со своего поста.

Райан посмотрел в тарелку.

— Думаю, ты права. Мне надо кое-что закончить… но после этого…

— Сколько времени тебе потребуется?

— Не больше двух месяцев. Понимаешь, дорогая, я не могу просто встать и уйти. Мое назначение было утверждено сенатом. Бросить все и покинуть пост — это слишком походит на дезертирство. Нужно соблюдать правила.

Кэти кивнула. Она уже добилась своего.

— Я понимаю тебя, Джек. Два месяца меня устраивают. Чем бы тебе хотелось заняться?

— Интересная исследовательская работа есть почти всюду — и в Центре стратегических и международных исследований, и в Херитидж Фаундейшн, может быть, в Центре Джона Хопкинса по актуальным международным проблемам. В Англии у меня был разговор с Бэзилом. Когда достигаешь моего уровня, без работы не останешься. Гм… Я мог бы даже написать еще одну книгу…

— Только давай начнем с хорошего продолжительного отпуска, когда дети кончат учиться.

— Но мне казалось…

— К этому времени я еще не буду слишком беременной, Джек.

— Ты уверена, что это действительно случилось прошлой ночью?

Ее брови озадаченно поднялись.

— Я рассчитала время, да и у тебя было две попытки. В чем дело? Я слишком утомила тебя?

Джек улыбнулся.

— Мне приходилось утомляться и больше.

— Повторим сегодня вечером?

— Я говорил тебе, как мне нравится эта ночная рубашка?

— Мой свадебный наряд? Она немного пуританского покроя, но сумела оказать желаемый эффект. Жаль, что сейчас у нас мало времени!

Джек поспешно решил, что нужно уходить, пока это еще возможно.

— Ты права, милая, но мне пора, да и тебе следует заняться делами.

— Ну вот, — заметила Кэти с игривым разочарованием.

— Ведь я не смогу объяснить президенту, что опоздал потому, что мы с женой решили поразвлечься в постели напротив Белого дома. — Он подошел к жене и поцеловал ее. — Спасибо, милая.

— Рада, что доставила тебе удовольствие, Джек.

Райан вышел из отеля и увидел, что Кларк ждет его в машине. Он распахнул дверцу и сел рядом с ним.

— Доброе утро, док.

— Привет, Джон. Ты совершил всего одну ошибку.

— Какую?

— Кэти назвала тебя по имени. Что это значит?

— Тебе не обязательно все знать. — Кларк передал ему портфель с донесениями. — Черт побери, иногда мне тоже хочется переночевать где-нибудь в отеле, понимаешь?

— Уверен, что без нарушения закона не обошлось.

— Это уж точно, — кивнул Кларк и выехал на улицу. — Когда мы получим команду о начале мексиканской операции?

— Именно за этим я и еду в Белый дом.

— В одиннадцать?

— Да.

Райан с удовольствием отметил, что Центральное разведывательное управление может функционировать и в его отсутствие. Поднявшись на седьмой этаж, он убедился, что все на месте и работают. Даже Маркус был у себя в кабинете.

— Готовы к поездке? — спросил Райан директора ЦРУ.

— Вылетаю сегодня вечером. Наша резидентура в Японии организует мне встречу с Лялиным.

— Маркус, прошу вас не забывать, что его имя — агент «Мушаши», а поступающая информация проходит под кодовым названием «Ниитака». Даже здесь не следует называть его настоящее имя — это может стать плохой привычкой.

— Хорошо, Джек. Ты сейчас отправляешься к президенту по вопросу мексиканской операции?

— Да.

— Мне понравилось, как ты подготовил ее.

— Спасибо, Маркус, но это заслуга Кларка и Чавеза. Можно высказать предложение? — спросил Джек.

— Давай.

— Может быть, стоит вернуть их к оперативной деятельности?

— Если они успешно проведут операцию, президент не будет возражать. Я — тоже.

— Разумное решение.

Как все оказалось просто, подумал Джек. Вот только он не мог понять почему.

* * *

Доктор Каминский посмотрел рентгеновские снимки и выругал себя за ошибочный диагноз, поставленный накануне. Это казалось невероятным, но…

Почему казалось? Это действительно невероятно. В этом регионе? А вдруг? Придется взять дополнительные анализы, но сначала он потратил час, разыскивая своего сирийского коллегу. Пациента уже перевели в другой госпиталь, где была ламинарная палата. Даже если Каминский ошибался, больного нужно полностью изолировать.

* * *

Расселл завел автопогрузчик, ему понадобилось всего несколько минут, чтобы разобраться в системе его управления. Интересно, подумал он, для чего был нужен этот автопогрузчик предыдущему владельцу ранчо, однако пришел к выводу, что раздумывать над этим не имеет смысла. В баллонах оказалось достаточно пропана, чтобы выполнить работу, так что и об этом можно было не беспокоиться. Он выключил двигатель и вернулся в дом.

Местное население оказалось достаточно гостеприимным. Почтальоны уже установили почтовый ящик рядом с въездом на ранчо. Расселл достал утреннюю газету, чтобы прочитать ее за утренним кофе. И тут же понял, насколько это оказалось своевременным.

— Вот как, — тихо произнес он.

— В чем дело, Марвин?

— Такого еще не было. Болельщики «Викингов» собираются приехать больше чем на… тысяче автобусов и автомобилей. Черт побери, — выругался он. — Дороги будут забиты до предела. — Он повернулся, чтобы взглянуть на долгосрочный прогноз погоды.

— Что ты хочешь этим сказать, Марвин?

— Они приедут по шоссе 1-76, ведущему к Денверу. Это может затруднить положение. Нам нужно подъехать к стадиону около полудня или чуть позже… Примерно в это же время прибудет конвой болельщиков…

— Конвой? Что значит «конвой»? От кого он будет защищать?

— Это не «конвой» в таком смысле слова, — объяснил Расселл. — В Америке такое слово значит… ну, караван, процессия что ли. Болельщики из Миннесоты подготовили большое количество машин и автобусов, на которых приедут на матч. Знаете что, парни, давайте забронируем комнату в мотеле, где-нибудь недалеко от аэропорта. Когда мы вылетаем? — Он снова замолчал. — Боже, ведь я уже совсем перестал соображать!

— Что-нибудь еще? — спросил Госн.

— Погода, — ответил Расселл. — Мы находимся в Колорадо, а на дворе — январь. Что, если начнется снегопад, а? — Он взглянул на газетную страницу.

— Ты хочешь сказать, это помешает езде по дорогам?

— Да. Послушайте, лучше всего забронировать комнаты в одном из мотелей у самого аэропорта. Мы можем появиться там накануне… нет, лучше я забронирую комнаты на двое или трое суток, чтобы не возникло никаких подозрений. Господи, надеюсь, у них еще остались свободные номера.

Расселл подошел к телефону и открыл справочник на разделе «Желтые страницы». Лишь с четвертой попытки ему удалось найти свободные комнаты в небольшом семейном мотеле в миле от аэропорта. Ему пришлось использовать для бронирования номеров свою кредитную карточку, которую он до сих пор не пускал в ход, расплачиваясь наличными. Это беспокоило Расселла. Теперь за ним будет легче проследить — еще один листок бумаги.

* * *

— Доброе утро, Лиз. — Райан вошел в кабинет и сел. — Как поживаешь?

Советник по национальной безопасности не выносила, когда ее унижали. Ей уже пришлось выдержать ссору с женой этого сукиного сына прошлым вечером — да еще перед репортерами! — и потерпеть позорное поражение на виду у всех. Неважно, имел Райан отношение к этому делу или нет, он уж наверняка здорово посмеялся прошлым вечером. Но еще Хуже было то, что эта тощая сука издевалась не только над ней — она затронула и Боба Фаулера! Именно таким было мнение президента, когда Элизабет рассказала ему вчера о случившемся.

— Ты готов к докладу?

— Конечно.

— Пошли, — бросила она и вышла в коридор. Пусть Боб разбирается с этим делом.

Элен Д'Агустино видела, как два высокопоставленных чиновника вошли в Овальный кабинет. Она, разумеется, знала о случившемся. Один из агентов Секретной службы слышал весь разговор, и жестокое поражение доктора Эллиот было уже предметом осторожных насмешек.

— Доброе утро, господин президент, — услышала она слова Райана, когда дверь начала закрываться.

— Доброе утро, Райан. Ну, что там у вас?

— Сэр, наш план очень прост. Два сотрудника ЦРУ будут в Мехико под видом служащих аэропорта. Они займутся обычным делом — очистят пепельницы, приведут в порядок туалеты. Перед уходом они поставят в верхней комнате отдыха «Боинга-747» новые цветы. В этих цветах будут скрыты микрофоны, похожие вот на этот. — Райан достал из кармана пластиковую палочку и передал ее президенту. — Эти микрофоны будут передавать все, что произнесут в гостиной лайнера, на передатчик, замаскированный в керамической бутылке. В свою очередь передатчик ведет передачу на многоканальной сверхвысокой частоте. Три наших самолета, летящие на параллельных с «Боингом» курсах, будут принимать этот сигнал. Для страховки внутри японского самолета спрятан дополнительный приемник с магнитофоном. Он будет служить как для страховки, так и для прикрытия операции. Если его обнаружат, жучки в пластиковых палочках примут за попытку репортеров, сопровождающих премьер-министра, подслушать его разговоры. Мы, разумеется, полагаем, что этого не случится. Наши сотрудники в аэропорту Даллеса заберут всю аппаратуру. В любом случае полученные данные будут обработаны и расшифрованные записи представят вам через несколько часов после посадки самолета.

— Хорошо. Какова вероятность успеха? — спросил руководитель аппарата Белого дома Арнольд ван Дамм. Его присутствие здесь было, разумеется, необходимо. Предстоящая операция являлась политическим маневром, а не проявлением искусства управления государством. Политический риск в данном случае был велик — правда, и вознаграждение в случае успеха огромно.

— Сэр, в операциях такого рода не может быть гарантий. Если в комнате отдыха что-нибудь скажут, мы скорее всего узнаем содержание разговора, но премьер-министр не захочет, возможно, даже говорить об этом. Оборудование проверено, оно функционирует исправно. Оперативник, руководящий этой операцией, обладает большим опытом, ему уже приходилось участвовать в очень рискованных делах.

— Например? — поинтересовался ван Дамм.

— Например, он сумел вывезти жену и дочь Герасимова несколько лет назад. — Райан объяснил подробности давней операции.

— Значит, вы считаете, что наша попытка прослушать разговоры японского премьер-министра стоит риска? — спросил Фаулер.

Этот вопрос изрядно удивил Райана.

— Сэр, это вам нужно принять решение.

— Но я спросил ваше мнение.

— Да, господин президент, ради этого стоит идти на риск. Информация, которую мы получаем по каналу «Ниитака», показывает, что к нам относятся с изрядным высокомерием. Если вы сможете потрясти их, сообщив, что нам известно о сделке, заключенной за спиной Америки, может быть, они решат в дальнейшем вести с нами честную игру.

— Вы одобряете нашу политику по отношению к Японии? — спросил ван Дамм, не менее Райана удивленный вопросом президента.

— Мое одобрение или неодобрение не относится к делу, но я могут ответить на ваш вопрос — да, одобряю.

Глава аппарата Белого дома не мог скрыть своего изумления:

— Однако предыдущая администрация… почему вы ничего не сообщили нам?

— Вы не спрашивали меня об этом, Арни. Ведь я не имею отношения к формированию государственной политики, правда? Я всего лишь разведчик и выполняю то, что мне поручают, — при условии что эти поручения не нарушают законов страны.

— Значит, у вас нет сомнений в законности этой операции? — поинтересовался Фаулер, едва сдерживая улыбку.

— Мистер президент, это вы — юрист, а не я. Если я не знаком с юридическими деталями операции — признаюсь, что юридические тонкости мне неизвестны, — то исхожу из того, что вы, юрист, не отдаете мне приказа, связанного с нарушением законов.

— В последний раз такую ловкость я наблюдал прошлым летом в Центре Кеннеди, когда там выступала балетная труппа Кировского театра, — засмеялся ван Дамм.

— Райан, вы — опытный специалист и знаете как поступать. Считайте, что мое разрешение вами получено, — произнес Фаулер после короткой паузы. — Допустим, мы получим ту информацию, которую ожидаем. Что тогда?

— Нужно изучить ее вместе с сотрудниками государственного департамента, — заявила Лиз Эллиот.

— Такой шаг чреват серьезными последствиями, — возразил Райан. — Японцы взяли на службу немало сотрудников из отдела, занимающегося торговыми переговорами. Нам следует исходить из того, что в госдепе есть их люди.

— Коммерческий шпионаж? — спросил Фаулер.

— Конечно, почему бы нет? По каналу «Ниитака» к нам не поступило достоверной информации об этом, но, если бы я был чиновником, намеревающимся уйти с государственной службы и начать зарабатывать половину миллиона долларов в год, представляя здесь японскую корпорацию — а так поступают многие, — почему не доказать японцам, насколько полезным для них я являюсь? Я бы поступил точно так же, как поступают советские чиновники или агенты, стремясь хорошо зарекомендовать себя в наших глазах. Для этого следует представить нечто сенсационное. Это незаконно, но мы не пытаемся бороться с такими нарушениями. По этой причине широкое распространение сведений, полученных в результате этой операции, может иметь опасные последствия. Судя по всему, вы собираетесь запросить мнение Талбота и еще нескольких сотрудников госдепа, но я серьезно подумал бы, прежде чем привлекать кого-нибудь еще. Кроме того, прошу иметь в виду, господин президент, если вы скажете премьер-министру, что знаете, что он сказал, — и если он вспомнит, что произнес это только в одном месте, — это может нанести ущерб нашему методу получения разведывательной информации.

Президент выслушал Райана молча и всего лишь нахмурился.

— А если попытаться представить это как утечку информации в Мексике? — высказал предложение ван Дамм.

— Да, такое решение проблемы будет наилучшим и самым очевидным, — согласился с ним Райан.

— Что, если я выскажу ему все прямо в лицо? — спросил Фаулер.

— Трудно играть, когда у соперника полная масть — и к тому же козырная, господин президент. А если сведения об этой операции просочатся, конгресс выйдет на орбиту от возмущения. Это одна из тех проблем, с которыми мне приходится сталкиваться. Я обязан обсудить эту операцию с Элом Трентом и Сэмом Феллоузом. Сэма можно уговорить, но у Эла есть политические причины ненавидеть японцев.

— В моей власти отдать вам приказ не встречаться с ним…

— Сэр, этот закон я не могу нарушить ни при каких обстоятельствах.

— И все-таки может получиться, что я дам вам такой приказ, — заметил Фаулер.

Это опять удивило Райана. Оба — и он и президент — знали, каковы будут последствия такого приказа. Именно об этом мечтала Кэти. В конце концов это будет отличным предлогом для ухода в отставку.

— Впрочем, в этом может не возникнуть необходимости. Мне надоело заниматься играми с ними. Они заключили с нами соглашение и обязаны сдержать взятые обязательства, иначе им придется иметь дело с очень рассерженным президентом. Более того, сама мысль о том, что кто-то может совратить президента какой-нибудь страны таким преступным путем вызывает у меня отвращение. Черт побери, как я ненавижу коррупцию!

— Правильно, босс, — одобрительно отозвался ван Дамм. — К тому же такая твердость нравится избирателям.

— Этот стервец говорит мне, — продолжал помолчав Фаулер (Райан так и не смог понять, где у него актерская игра, а где — подлинные чувства) — что собирается приехать, чтобы уладить некоторые мелочи, ближе познакомиться, а сам намерен нарушить обещание. Ну ладно, мы еще посмотрим. По-видимому, настало время поговорить с ним твердо. — На этом выступление президента закончилось. — Райан, куда это вы исчезли вчера вечером?

— У моей жены заболела голова. Пришлось неожиданно уехать, извините.

— А как она сейчас? Все прошло?

— Да, сэр, спасибо.

— Ну, выпускайте своих молодцов.

Райан встал.

— Будет исполнено, господин президент.

Ван Дамм вышел следом за ним, и они направились к Западному выходу.

— Отлично сработано, Джек.

— Господи, неужели я начинаю им нравиться? — спросил Джек с лукавой усмешкой. Беседа прошла подозрительно гладко.

— Я не знаю, что произошло вчера вечером, но Лиз ужасно сердита на твою жену.

— Они беседовали о чем-то, хотя я не знаю о чем.

— Джек, можно я скажу тебе прямо? — спросил ван Дамм. Райан понимал, что эта дружеская прогулка в сторону выхода была слишком уж необычной, да и символизм был очевидным.

— Когда, Арни?

— Мне хотелось бы сказать, что в этом нет ничего личного и все чисто деловое, но это не правда — виной являются личные отношения. Извини меня, Джек, но такова жизнь. Президент примет твою отставку с огромным сожалением и будет превозносить тебя до небес.

— Благородно с его стороны, — равнодушно заметил Райан.

— Я сделал все что мог, Джек. Ты мне нравишься. Но все было напрасно. Такое бывает.

— Я уйду не поднимая шума. Однако…

— Да, я знаю. Никаких закулисных интриг за твоей спиной ни в то время, когда ты обратишься с просьбой об отставке, ни после этого. Время от времени тебя будут приглашать для консультаций, может быть, для проведения специальных миссий, установления контактов. Ты уйдешь с почетом. Даю тебе слово, Джек, и президент дает слово. Он вообще-то неплохой мужик, Джек, честное слово, неплохой. Он жесткий и крутой сукин сын, превосходный политический деятель, но я не встречал более честного человека. Дело всего лишь в том, что твоя позиция и его позиция не совпадают, а он — президент.

Джек мог бы ответить на это, что признаком интеллектуальной честности является выяснение противоположных точек зрения, но вместо этого заметил:

— Как я уже сказал, я уйду тихо, не поднимая шума. Слишком долго занимался этой работой. Пришло время отдохнуть, насладиться ароматом роз и поиграть с детьми.

— Такого ответа я и ждал от тебя. — Ван Дамм похлопал его по плечу. — Ты только успешно проведи эту операцию, и прощальное заявление босса о твоей многолетней деятельности будет блестящим. Мы даже попросим Кэлли Вестон написать его.

— Ты умеешь льстить подобно настоящему профессионалу, Арни, — усмехнулся Райан. Он пожал руку руководителю аппарата Белого дома и пошел к своему автомобилю. Ван Дамм был бы удивлен, если бы видел лицо Джека. Райан улыбался.

* * *

— Неужели тебе было необходимо вести себя с ним именно таким образом?

— Элизабет, несмотря на все наши разногласия, он хорошо послужил своей стране. Наши точки зрения во многом расходятся, однако Райан никогда не обманывал меня и всегда давал хорошие советы, — ответил Фаулер, глядя на крохотный микрофон в пластиковой палочке. Интересно, а он действительно работает? — неожиданно подумал президент.

— Но я рассказала тебе о том, что случилось вчера вечером.

— Твое желание исполнилось. Он уходит. Людей такого калибра нельзя выбросить на улицу пинком. Для этого существует целая процедура, цивилизованная и почетная. Любое другое поведение было бы недальновидным и поставило бы меня в глупое положение как политического деятеля. Я согласен с тобой, что Райан принадлежит к прошлому, вроде динозавра, но даже динозаврам отводят почетное место в музеях.

— Но…

— Достаточно об этом. Ты поссорилась с его женой прошлым вечером. Мне это тоже неприятно, но как я буду выглядеть в глазах окружающих, если накажу мужа за то, что сделала его жена?

— Боб, я имею право рассчитывать на твою поддержку!

Фаулеру это не понравилось, но он сдержался.

— Ты ее получила, Элизабет, — спокойно ответил он. — А сейчас, мне кажется, для такой дискуссии не место и не время.

* * *

Маркус Кабот прибыл на базу ВВС Эндрюз сразу после обеда, чтобы вылететь в Корею. В результате тщательных приготовлений условия для его пребывания на борту самолета-были куда более роскошными, чем это могло показаться. Каботу предстояло лететь на транспортном самолете ВВС США «С-141В», «Старпифтер», — четырехмоторном самолете со странным змеевидным фюзеляжем. В его транспортный отсек был погружен автоприцеп, приспособленный для проживания, с кухней, гостиной и спальней. Поскольку «С-141» шумный самолет, особенно в хвостовой части, автоприцеп был покрыт толстым слоем звукоизоляции. Кабот вошел в носовой отсек, чтобы познакомиться с экипажем. Первым пилотом оказался светловолосый тридцатилетний капитан. На борту самолета было два полных экипажа: предстоял длительный перелет с посадкой для заправки на базе ВВС Трэвис в Калифорнии и затем тремя «дозаправками» в полете над Тихим океаном. Кроме того, перелет будет предельно скучным, и Кабот решил спать как можно больше. Он впервые задумался над тем, стоило ли идти на государственную службу, и даже перспектива того, что Райан скоро уйдет в отставку — об этом ему сообщил Арнольд ван Дамм, — не улучшила настроения. Директор Центрального разведывательного управления сел в кресло, застегнул ремни и принялся знакомиться с документами. Подошел сержант ВВС и принес на подносе стакан вина. Когда самолет начал выруливать, Кабот отпил из стакана.

* * *

Джон Кларк и Доминго Чавез поднялись на борт рейсового самолета, вылетающего в Мехико-Сити, тоже после обеда, но позднее. По мнению Джона Кларка, руководящего операцией, лучше прилететь пораньше, чтобы привыкнуть к новой обстановке. Мехико-Сити был еще одним огромным городом, расположенным на значительной высоте над уровнем моря, и помимо разреженной атмосферы страдал от загрязнения воздуха. Оборудование, необходимое для проведения операции, было аккуратно уложено и не должно было привлечь внимания таможенников. Кларк и Чавез не имели при себе оружия, поскольку для такой операции оружия не требовалось.

* * *

Грузовик свернул с широкого шоссе ровно через тридцать восемь часов и сорок минут после выезда из Норфолка. На этот этап переезда не потребовалось особых усилий. А вот затем понадобилось пятнадцать минут и все искусство водителя, чтобы подать грузовик задним ходом к бетонной разгрузочной платформе перед амбаром. Теплое солнце растопило грунт, превратившийся в шестидюймовый слой грязи, и водитель никак не мог развернуться. Наконец, с третьей попытки, это ему удалось. Он выпрыгнул из кабины и подошел к платформе.

— Как открывается эта штука? — спросил Расселл.

— Сейчас покажу. — Водитель наклонился, счистил грязь с подметок и поднял запор на дверце контейнера. — Вам понадобится моя помощь?

— Нет, сам справлюсь. Идите в дом, там приготовлен кофе.

— Спасибо, сэр. С удовольствием выпью чашку.

— Видите, все очень просто, — произнес Расселл, обращаясь к Куати. Они смотрели, как водитель уходит от амбара. Марвин открыл дверцы контейнера и увидел внутри большой ящик с надписью «Сони» на всех четырех сторонах, со стрелками, показывающими, где находится верх, и изображением бокала, чтобы дать понять, что внутри хрупкая аппаратура. Ящик тоже находился на деревянной платформе. Марвин убрал крепежные растяжки, удерживающие ящик на месте, и завел мотор автопогрузчика. Понадобилась всего минута, чтобы извлечь бомбу из контейнера в грузовике и поставить ее в амбар. Расселл выключил автопогрузчик, подошел к ящику и накрыл его брезентом. Когда водитель вернулся, контейнер снова был закрыт.

— Ну что же, вы заработали премию, — сказал Марвин, передавая водителю пачку банкнот.

Шофер быстро пересчитал ассигнации. Теперь ему нужно доставить контейнер обратно в Норфолк, но сначала он остановится в ближайшем мотеле и поспит часов восемь.

— Приятно иметь с вами дело, сэр. Вы говорили, что спустя месяц у вас будет еще работа для меня?

— Совершенно верно.

— Меня можно найти по этому телефону. — Водитель передал свою визитную карточку.

— Сейчас вы едете обратно?

— Сначала отосплюсь. Только что слышал по радио, что надвигается снегопад. Говорят, сильный.

— Ничего не поделаешь, такое время года.

— Это точно. Желаю успеха, сэр.

— Осторожнее на дороге. — Расселл пожал ему руку.

— Напрасно мы его отпустили, — заметил Госн, обращаясь к командиру по-арабски.

— Нет, все в порядке. Единственным человеком, чье лицо он запомнил, был Марвин.

— Да, это так.

— Ты проверил, нет ли повреждений? — спросил Куати.

— Сам ящик в полном порядке. Завтра я произведу более тщательный осмотр. По-моему, мы почти готовы.

— Да.

* * *

— Начать с хороших новостей или с плохих? — спросил Джек.

— С хороших, — ответила Кэти.

— Меня попросили уйти в отставку.

— А плохие?

— Видишь ли, с моей работы никогда не уходят по-настоящему. Меня просят время от времени возвращаться — вроде как для консультаций.

— Тебе хочется этого?

— Такая работа становится частью твоей плоти и крови, Кэти. Тебе бы хотелось уйти из Больницы Хопкинса и превратиться в доктора, сидящего в кабинете и прописывающего очки своим пациентам?

— Сколько времени это потребует от тебя?

— Дважды в год, думаю. Понадобится использовать те специальные знания, которые есть у меня одного. Никакой рутины.

— Хорошо, я не возражаю и не собираюсь прекращать обучение молодых врачей. Когда это произойдет?

— Мне нужно завершить две операции. Затем придется найти замену… — Может быть, Фоули? — подумал Джек. Но кто из них?

* * *

— Мостик, гидроакустический пост.

— Мостик слушает, — ответил штурман. — Сэр, у меня замечен возможный контакт на пеленге двести девяносто пять, едва слышный, но усиливается.

— Спускаюсь. — До гидроакустического поста было всего пять ступенек. — Покажите.

— Вот здесь, сэр. — Акустик показал на линию, еле видную на экране дисплея. Хотя она выглядела расплывчатой, на самом деле состояла из прерывистых желтых точек в специфической частотной амплитуде, и, поскольку временная шкала двигалась вверх, появлялось все больше точек, похожих друг на друга лишь тем, что они образовывали неясную и расплывчатую линию. Единственной переменой, происходящей с линией, было то, что она медленно меняла направление. — Пока я не могу сказать вам, что это.

— Скажите тогда, чем это не может быть.

— Это не может быть контактом с чем-то на поверхности, и я не думаю, что это случайный шум, сэр. — Старшина провел вдоль линии по экрану дисплея жировым карандашом, отмечая ее положение. — Примерно вот здесь мне пришло в голову, что это действительно может оказаться чем-то.

— За чем еще вы следите?

— «Сьерра-15» вот здесь — торговое судно, направляющееся на юго-восток и уходящее от нас, — это третий контакт в зоне схождения, за которым мы следили после начала последней вахты. Вот и все. Думаю, на поверхности большая волна, и рыбачьи суда не выходят так далеко.

Лейтенант Питни постучал пальцем по экрану.

— Пусть это будет «Сьерра-15». Я начну слежение. Каково состояние воды?

— Каналы в глубине кажутся мне сегодня превосходными, сэр. Шум на поверхности затрудняет работу, правда. Следить за этим контактом будет нелегко.

— Не спускайте с него глаз.

— Слушаюсь, сэр. — Акустик снова повернулся к экрану.

Лейтенант Джеф Питни вернулся в рубку управления, снял трубку телефона и нажал кнопку каюты шкипера.

— Докладывает штурман, капитан. Обнаружен возможный акустический контакт на пеленге двести девяносто пять, еле слышный. Может быть, наш приятель вернулся, сэр… Так точно, сэр. — Питни положил трубку и включил систему оповещения. — Группам слежения и руководства огнем занять свои места.

Через минуту появился капитан первого ранга Рикс в кроссовках и синем комбинезоне. Сначала он остановился, чтобы проверить курс, скорость и глубину. Затем прошел на гидроакустический пост.

— Покажите.

— Чертов сигнал только что снова исчез, капитан, — сконфуженно признался акустик. Он оторвал листок туалетной бумаги — рулон висел над каждым экраном, — стер предыдущую отметку и нанес другую. — Мне кажется, сэр, вот здесь что-то есть.

— Надеюсь, вы не зря разбудили меня, — заметил Рикс. Лейтенант Питни видел, как переглянулись между собой два другихакустика.

— Сигнал возвращается, сэр. Знаете, если это «Акула», то на этой частоте должно быть увеличение шума…

— По разведданным она только что вышла из ремонта и переоснастки. Иван научился, как делать свои лодки тише, — сказал Рикс.

— Пожалуй… небольшой снос на север, пеленг в данный момент двести девяносто семь. — Оба знали, что этот пеленг приблизителен и цифра может отличаться на десять градусов в ту или другую сторону. Даже с помощью исключительно дорогой аппаратуры, установленной на подлодке «Мэн», пеленг на очень отдаленную цель нельзя определить с большой точностью.

— Кто еще может быть в этом районе? — спросил лейтенант Питни.

— «Омаха» должна находиться где-то к югу от Кодьяка. Это не то направление, так что контакт не может быть «Омахой». Вы уверены, что это не контакт с надводным кораблем?

— Совершенно уверен, капитан. Если бы это был дизель, я сразу узнал бы его, да и паровой двигатель несложно обнаружить. Нет вибрации от поверхностного шума, капитан. Контакт находится под поверхностью. Ничем другим это нельзя объяснить.

— Питни, мы на курсе двести восемьдесят один?

— Да, сэр.

— Поверните налево — новый курс двести шестьдесят пять. Таким образом мы установим более надежную базовую линию для анализа перемещения цели и попытаемся определить расстояние перед тем, как начать сближение.

Начать сближение, подумал лейтенант. Господи, но ракетоносцы не должны сближаться с противником! Тем не менее Питни отдал приказ, разумеется.

— Где расположен слой?

— На глубине сто пятьдесят футов, сэр. Судя по поверхностному шуму, волны достигают двадцати пяти футов, — добавил акустик.

— Наверно, он остается на глубине, чтобы избежать болтанки.

— Черт побери, опять потерял его… увидим, что случится, когда хвост снова выпрямится…

Рикс наклонил голову за пределы гидроакустического поста и произнес одно слово:

— Кофе. — Ему даже в голову не пришло, что и акустики были бы не прочь выпить по чашке.

Пришлось подождать еще минут пять, пока на экране снова не начали появляться точки — причем в том месте, где ожидалось.

— О'кей, он снова на месте. По-моему, — добавил акустик. — Похоже, что теперь пеленг триста два градуса.

Рикс подошел к прокладочному столику. Младший лейтенант Шоу вел расчеты вместе с главным старшиной.

— Расстояние, должно быть, больше ста тысяч ярдов. Судя по смещению пеленга, полагаю, что у цели курс на северо-восток, скорость меньше десяти узлов. Да, свыше ста тысяч от нас. — Шоу и главный старшина пришли к выводу, что ими произведены хорошие расчеты, и достаточно быстро.

Рикс молча кивнул и вернулся к акустику.

— Сигнал становится более отчетливым, получаю данные на частоте пятидесяти герц. Мне кажется, это похоже на «Акулу».

— У вас, наверно, очень хороший канал прослушивания.

— Точно, капитан, очень хороший, и даже улучшается. Шторм изменит условия, когда волнение доберется до нашей глубины, сэр.

Рикс снова прошел в рубку управления.

— Что нового, мистер Шоу?

— Оцениваем расстояние в сто пятнадцать тысяч ярдов, курс на северо-восток, скорость пять узлов, может быть, на один-два узла больше, сэр. Если его скорость заметно больше этой, то расстояние будет очень велико.

— О'кей, штурман. Правый поворот, очень медленно на курс восемьдесят градусов.

— Слушаюсь, сэр. Рулевой, положить руль направо пять градусов, новый курс восемьдесят градусов.

— Руль положен направо пять градусов, сэр. Переходим на курс восемьдесят градусов.

— Хорошо.

Медленно, чтобы не слишком изгибать буксируемые пассивные датчики, подводный ракетоносец «Мэн» начал менять курс. Прошло три минуты, прежде чем подлодка вышла на новый курс, проделав маневр, еще никогда не осуществленный ни одним подводным ракетоносцем Военно-морского флота США. Вскоре после этого на мостике появился капитан третьего ранга Клаггетт.

— Вы считаете, что он долго будет двигаться по этому курсу? — спросил он Рикса.

— Как бы вы поступили сейчас на его месте?

— Пожалуй, я стал бы двигаться лесенкой, — ответил Клаггетт, — перемещался бы к югу вместо севера, противоположно тому, как мы поступаем в Баренцевом море. Интервал между сменой курса будет определяться данными пассивных датчиков на его хвосте. Это — единственная достоверная информация, которую нам удастся получить. Однако в зависимости от того, как будет выглядеть этот маневр, нам следует вести себя крайне осторожно при преследовании его, правда?

— Ну что ж, при любых обстоятельствах я не могу приближаться к нему на расстояние меньше тридцати тысяч ярдов. Так… сократим дистанцию до пятидесяти тысяч, чтобы лучше прочувствовать его движения, а потом сблизимся, если позволит обстановка. Все время, пока он неподалеку, один из нас должен постоянно находиться в рубке управления.

— Ясно, — кивнул Клаггетт. Он помолчал и затем продолжил: — Каким образом, черт побери, — помощник говорил очень тихо, — оперативное управление дало на это свое согласие?

— Может быть, сейчас мир стал безопаснее?

— Наверно, сэр.

— Вам не нравится, что ракетоносцы могут действовать подобно ударным подлодкам?

— По моему мнению, сэр, в оперативном управлении у кого-то заклинило шестеренки — или это, или они пытаются доказать кому-то, насколько гибкими могут быть наши действия.

— А вам это не нравится?

— Нет, не нравится, капитан. Я знаю, что мы способны на такое, но полагаю, что заниматься этим — не наше дело.

— Об этом вы и говорили с Манкузо?

— Что? — Клаггетт покачал головой. — Нет, сэр. Он действительно спросил меня об этом, и я сказал, что это нам по силам. Пока я не имею права на более определенный ответ.

Тогда о чем вы беседовали? — хотел спросить Рикс. Он, конечно, не мог задать такого вопроса.

* * *

Американцы глубоко разочаровали Олега Кирилловича Кадышева. Они завербовали его по той причине, что он мог предоставить им достоверную информацию о том, что происходит внутри советского правительства, и Кадышев снабжал их этими данными на протяжении нескольких лет. Он предвидел, что в стране будут осуществляться глубокие политические перемены, причем раньше других, потому что хорошо понимал Андрея Ильича Нармонова, знал, что он собой представляет. Или что он не представляет собой. Президент его страны обладал поразительными данными политика, смелостью льва и тактической гибкостью мангуста. Но у него не было плана действий. Нармонов не обладал даром предвидения, и в этом заключалась его слабость. Он разрушил старый политический порядок, уничтожил Варшавский пакт в результате бездействия, заявив всего лишь однажды, громко и отчетливо, что Советский Союз не будет нарушать политическую целостность других стран, причем сделал это, ясно понимая, что угроза применения силы его страной была единственным обстоятельством, сохраняющим существование марксизма. Коммунисты в странах Восточной Европы совершили невероятную глупость, полагая, что любовь и уважение их народов гарантируют им безопасность в одном из самых огромных и наименее постижимых актов безумия. Но по утонченной иронии судьбы Нармонов не сумел постичь, что то же самое произойдет и в его собственной стране, причем к этому добавилась еще одна, самая опасная, переменная.

Советский народ — термин, не имеющий, разумеется, никакого смысла, — удерживала вместе только угроза силы. Одни лишь пушки Красной Армии гарантировали, что молдаване, латыши, таджики и все остальные народы будут следовать политике, продиктованной из Москвы. Коммунистические руководители нравились им даже меньше, чем их предкам нравились русские цари. Поэтому, когда Нармонов лишил партию ее роли в руководстве государством, он одновременно расстался со своей способностью повелевать народом, причем заменить ее оказалось нечем. Плана — в стране, где План правил почти семьдесят лет, — больше просто не существовало. И потому, когда анархия стала замещать порядок, оказалось, что стремиться не к чему, нет цели, ради которой стоит работать, и не о чем мечтать. В результате происходящего блестящие политические маневры, осуществленные Нармоновым, не привели ни к какому результату. Кадышев понял это. Тогда почему этого не поняли американцы, сделавшие такую большую ставку на сохранение «своего человека» в Москве?

Сорокашестилетний член парламента фыркнул при этой мысли. Ведь он был их человеком, правда? Он предупреждал американцев в течение многих лет, а они не слушали и вместо этого пользовались его информацией, чтобы оказать поддержку человеку, искусному в сфере политики, но лишенному дара предвидения, — а как может человек, полностью лишенный этого дара, вести свой народ?

Американцы, не только глупые, но и слепые, были потрясены насилием в Грузии и в Балтийских государствах. Они даже не обратили внимания на зарождающуюся гражданскую войну, уже начавшуюся в южных республиках. Во время отступления из Афганистана бесследно исчезло полмиллиона разных единиц оружия. Это были главным образом винтовки и автоматы, но среди исчезнувшего оказались и танки! Советская Армия не знала, как справиться с такой ситуацией. Нармонов боролся с непрерывно возникающими проблемами изо дня в день подобно отчаявшемуся жонглеру, едва успевая подкидывать вверх падающие ему в руки шары, метался из одного места в другое. Неужели американцы не понимают, что наступит день, когда все шары попадают одновременно? Последствия были пугающими для всех. Нармонову был нужен дар предвидения, был нужен план, но именно этого ему недоставало.

А вот Кадышев обладал таким даром, и в этом заключались все преимущества его плана. Союз должен быть разрушен. Мусульманские республики нужно отпустить на свободу, и пусть делают что хотят. Балтийские государства тоже пусть обретают свободу, вместе с Молдавией и Западной Украиной — восточную ее часть Кадышев рассчитывал сохранить. Кадышев надеялся отыскать способ защитить армян, чтобы их не вырезали местные мусульмане, и сохранить доступ к азербайджанской нефти, по крайней мере на такой срок, когда с помощью западных стран он сможет полностью использовать все ресурсы Сибири.

Кадышев был русским. Это составляло часть его души. Россия являлась матерью Союза, и, как хорошая мать, она отпустит своих детей в окружающий их мир, когда наступит соответствующее время. Время наступило. В результате останется страна, протянувшаяся от Балтийского моря до Тихого океана, с почти однородным населением и колоссальными ресурсами, даже еще не разведанными и уж тем более не использованными. Россия могла и должна стать великой страной, могучей, как самые сильные державы мира, богатой историческими и культурными традициями, удивляющей мир научными достижениями. Таким было видение Кадышева. Ему хотелось встать во главе России и превратить ее в настоящую сверхдержаву, друга и соратника остальных стран европейского наследия. Ему предстояло ввести свою страну в сияние свободы и процветания. Если для этого требовалось избавиться от почти половины населения и отдать четверть территории — пусть будет так, это небольшая цена.

Но американцы не хотели помочь этому. Почему — этого он не мог понять. Им нужно увидеть, что Нармонов ведет страну в тупик, по пути, который идет в никуда… или, может быть, на край бездонной пропасти.

Если американцы не хотят оказать помощь, то в его силах принудить их к этому. Именно по этой причине он и согласился на вербовку, которую осуществила Мэри Фоули.

В Москве было еще раннее утро, но Кадышев был человеком, уже давно приучившим себя обходиться несколькими часами короткого сна. Он отпечатал свое сообщение на старой, тяжелой, но зато почти беззвучной пишущей машинке. Уже много раз он пользовался одной и той же лентой, так что установить, что было напечатано на ней, стало невозможно, а пачку бумаги он принес со склада, доступ к которому имели несколько сот человек. Подобно всем профессиональным игрокам, Кадышев был осторожным человеком. Закончив работу, он надел кожаные перчатки и стер с бумаги все случайные отпечатки пальцев, которые мог там оставить. Затем, не снимая перчаток, Кадышев сложил текст своего донесения и спрятал в карман пальто. Через два часа послание начнет свое путешествие. Меньше чем через двадцать часов оно попадет в нужные руки.

* * *

Агент Спинакер мог не принимать таких мер предосторожности. КГБ получил приказ не беспокоить народных депутатов. Гардеробщица переложила письмо к себе в карман и вскоре передала его человеку, имени которого она не знала. Мужчина, выйдя из здания, поехал к себе на работу. Спустя еще два часа письмо оказалось в кармане уже другого мужчины, направляющегося в аэропорт. Там он поднялся в «Боинг-747», вылетающий в Нью-Йорк.

* * *

— Куда отвезти вас теперь, доктор? — спросил шофер.

— Поезжайте куда угодно.

— Что?

— Нам нужно поговорить, — ответил Каминский.

— О чем?

— Мне известно, что вы из КГБ, — заметил врач.

— Доктор, — засмеялся шофер, — я водитель и работаю в посольстве.

— Справка о состоянии вашего здоровья подписана доктором Федором Ильичом Григорьевым. Он служит в КГБ. Мы вместе кончали медицинский институт. Продолжать?

— Вы сообщили кому-нибудь об этом?

— Нет, конечно.

Шофер вздохнул. Ничего не поделаешь.

— О чем вы хотите поговорить со мной?

— Вы из иностранного управления КГБ?

Увернуться от такого вопроса невозможно.

— Да. Надеюсь, у вас действительно важное дело.

— Может быть. Мне нужно, чтобы кто-то прилетел из Москвы. У меня больной с очень необычной формой легочного заболевания.

— А почему это должно интересовать Москву?

— Похожее заболевание мне уже встречалось — это был рабочий из Белоярска. Там произошел несчастный случай. Меня пригласили в качестве консультанта.

— Вот как? А что находится в Белоярске?

— Там собирают атомное оружие.

Водитель притормозил.

— Вы это серьезно?

— Не исключаю, что заболевание может иметь и другое происхождение, но мне необходимо провести специальные анализы. Если этот проект осуществляется в Сирии, нам откажут в помощи. Поэтому требуется специальное оборудование из Москвы.

— Насколько это срочно?

— Мой пациент никуда не денется, разве что в могилу. Боюсь, что его состояние безнадежно.

— Мне придется поговорить с резидентом. Он вернется не раньше воскресенья.

— Время терпит.

32. Завершение

— Нужна моя помощь? — спросил Расселл.

— Спасибо, Марвин, но я предпочел бы работать один, чтобы меня ничто не отвлекало, — ответил Госн.

— Понимаю. Если понадоблюсь, крикни.

Ибрагим надел свою самую теплую одежду и вышел на мороз. Падал густой снег. Он, разумеется, видел снег в Ливане, но там все было по-другому. Снегопад начался всего полчаса назад, а слой на земле был уже больше трех сантиметров. Северный ветер дул сильнее, чем ему приходилось испытывать раньше, и пронизал его до костей, пока он миновал метров шестьдесят до амбара. Видимость ограничивалась двумястами метрами. Госн слышал шум проносящихся автомобилей на ближнем шоссе, но не видел даже света фар. Он вошел в амбар через боковую дверь и уже успел пожалеть, что внутри амбара нет отопления. Затем он взял себя в руки, подумав, что подобные вещи не должны оказывать на него влияние.

Картонный короб, скрывавший устройство от посторонних взглядов, не был закреплен, и он снял его очень легко. Под коробом находился металлический кожух; шкалы, циферблаты, клавиши делали его похожим на коммерческий видеомагнитофон. Замаскировать бомбу таким образом предложил Гюнтер Бок, и они купили наружный корпус видеомагнитофона как металлолом у сирийской телевизионной компании. Дверцы, встроенные в металлический корпус, почти идеально удовлетворяли требованиям Госна, а значительное пространство внутри позволило установить там на случай необходимости вакуум-насос. Госн сразу убедился, что он не потребуется. Прибор, составлявший часть корпуса бомбы, показал, что внутрь не просочилось и частицы воздуха. Это не было чем-то удивительным — Госн на самом деле был искусным сварщиком, как он и сказал покойному герру Фромму, — и тем не менее оказалось приятным. Затем он проверил батареи. Их было три, все новенькие, никель-кадмиевые, и все три, как это было видно на испытательном приборе, несли полный заряд. Часовой механизм находился рядом с батареями. Убедившись, что клеммы механизма отсоединены, Госн сверил время — часы были заранее установлены на местный часовой пояс — со своими часами и увидел, что одни из них — скорее всего его собственные — отстают на три секунды. Для целей операции это не имело значения. Три бокала, поставленные внутри ящика, чтобы убедиться, что с устройством во время транспортировки не обходились неосторожно, были невредимы. Как и надеялся Госн, при перевозке действительно принимались меры предосторожности.

— Ты готов, дружище, — тихо произнес Госн. Он закрыл дверцу, предназначенную для осмотра устройства, убедился в том, что она надежно заперта, и поставил на прежнее место картонный короб. Затем, подув на замерзшие руки, он вернулся в дом.

— Не повлияет ли на наши планы погода? — спросил Куати.

— За этим снегопадом надвигается второй. Думаю, нам нужно отправляться завтра вечером, перед его началом. Второй снегопад не продлится долго, метеорологи говорят, что снега выпадет дюйма на два. Если мы отправимся после окончания первого снегопада, до начала второго дороги будут в порядке. Тогда мы разместимся в мотеле и будем ждать нужного часа.

— Превосходно. А фургон?

— Я займусь окраской сегодня, как только установлю обогреватели. Там работы всего на пару часов. Шаблоны у меня готовы, — сказал Расселл, допивая кофе. — Погрузим бомбу после того, как я закончу окраску, ладно?

— Сколько нужно времени, чтобы краска высохла? — поинтересовался Госн.

— Не больше трех часов. Мне хочется, чтобы все выглядело хорошо.

— Да, ты прав, Марвин.

Собирая грязную посуду, Расселл рассмеялся.

— Интересно, что подумают те, кто снимал кинофильм? — Он повернулся и увидел их озадаченные лица.

— Разве Гюнтер не рассказал вам? — спросил Марвин. На лицах арабов он увидел недоумение. — Я видел однажды этот фильм по телевизору — «Черное воскресенье». Какому-то парню пришла в голову мысль убить всех зрителей, пришедших на Суперкубок, с дирижабля.

— Ты шутишь, — заметил Куати.

— Нет. Они устанавливают мощное взрывное устройство под дирижаблем, но израильтяне узнают об этом, и агенты ЦРУ успевают спасти зрителей в последний момент — знаете, как это обычно бывает в кино. С моими предками это обычно делает кавалерия — они врываются и убивают всех этих свирепых индейцев.

— В кинофильме собирались убить всех зрителей на стадионе? — тихим голосом спросил Госн.

— Что?.. Ах да, конечно. — Расселл укладывал тарелки в посудомойку. — Не то что мы. — Он повернулся. — Эй, парни, не расстраивайтесь. Нарушение телетрансляции матча вызовет такое возмущение болельщиков, что вы и не поверите. Кроме того, это крытый стадион. Здесь фокус с дирижаблем не прошел бы. Для этого вам понадобится атомная бомба или что-то вроде этого.

— Неплохая идея, — хихикнул Госн, не зная, какая реакция последует.

— Скажешь тоже. Из-за такого может начаться настоящая ядерная война — черт возьми, парень, как ты думаешь, чьи семьи живут в Северной и Южной Дакоте, где расположены все эти базы стратегических бомбардировщиков? Не думаю, что мне захотелось бы принимать участие в такой игре. — Расселл насыпал внутрь детергент и включил мойку. — Между прочим, что у вас внутри этого ящика?

— Очень небольшое и мощное взрывное устройство. Стены стадиона пострадают, разумеется.

— Я так и думал. Ну что ж, вывести из строя телевизионные фургоны будет несложно — у них там деликатная аппаратура, понимаете? — и одного этого достаточно — вы не представляете, какой шум поднимется!

— Согласен, Марвин, однако нам хотелось выслушать твое мнение по этому вопросу, — заметил Куати.

— У нас в Америке еще никогда не было террористических актов. Эта операция все изменит. Люди перестанут чувствовать себя в безопасности. Начнут устанавливать посты контроля повсюду. Это нарушит их спокойствие, заставит задуматься. Может быть, они увидят, где таятся настоящие проблемы. В этом и заключается наша цель, правда?

— Ты прав, Марвин, — согласился Куати.

— Хочешь, я помогу тебе с окраской? — предложил Госн. Расселл может проявить любопытство, подумал Ибрагим, а этого допустить нельзя.

— Спасибо, помощь не повредит.

— Только пообещай, что включишь обогреватели, — улыбнулся инженер.

— Можешь не сомневаться, приятель, иначе краска просто не высохнет как следует. Думаю, в амбаре сейчас холодно для тебя.

— Вам, наверно, нелегко жить в таком климате.

Расселл встал и начал надевать пальто и перчатки.

— Ну и что, приятель? Это ведь наша страна.

* * *

— Вы действительно рассчитываете найти его? — спросил старпом.

— Думаю, у нас хорошие шансы, — ответил Дубинин, склонившись над картой. — Он где-то здесь, далеко от прибрежных вод — там слишком много рыбаков со своими сетями — и к северу от этого района.

— Великолепно, товарищ капитан, нам остается обыскать целых два миллиона квадратных километров.

— А мы обыщем всего две трети этого пространства. Я ведь сказал, что у нас хорошие шансы, и не давал никакой гарантии. Пройдет три-четыре года, в нашем распоряжении окажутся роботы с дистанционным управлением, над которыми сейчас работают наши инженеры, и тогда мы сможем посылать гидроакустические датчики в глубокие каналы, по которым хорошо распространяется звук. — Дубинин имел в виду новый этап в подводной технологии — карликовую подлодку без экипажа, управляемую по кабелю из оптических волокон. Такая мини-подлодка будет оборудована как датчиками, так и вооружением, управляться с подводной лодки-матки и, опускаясь на глубину во многие сотни метров, сможет выяснить, действительно ли условия распространения звука в слое от тысячи до двух тысяч метров настолько хороши, как это утверждают ученые. Тогда условия подводной игры изменятся коренным образом.

— Поступили какие-нибудь данные на датчики турбулентности?

— Никак нет, товарищ капитан, — ответил лейтенант.

— Сомневаюсь, что эти штуки принесут нам какую-нибудь пользу, — проворчал помощник.

— Прошлый раз именно они и помогли нам.

— Это верно, но тогда море было спокойным. А как часто бывает штиль зимой в северной части Тихого океана?

— И все-таки они могут дать нам какую-то информацию. Нам нужно использовать все средства, имеющиеся в нашем распоряжении. Откуда у вас такой пессимизм?

— Даже Рамиусу только один раз удалось сесть на хвост подлодке класса «Огайо», и то это случилось во время ходовых испытаний, когда у американцев возникли проблемы с гребным валом. Наконец, ему удалось продержаться у них на хвосте сколько? Всего семьдесят минут!

— Мы уже говорили об этом.

— Вы правы, товарищ капитан, действительно говорили. — Старпом постучал карандашом по карте.

Капитан первого ранга Дубинин подумал о разведывательных данных, касающихся своего противника, — трудно сразу отказаться от старых привычек. Гаррисон Шарп Рикс, капитан первого ранга, выпускник Военно-морской академии, командует уже вторым подводным ракетоносцем. Его считают блестящим инженером, кандидатом на более высокий пост. Жесткий и требовательный командир, он пользуется уважением на флоте. В прошлом он совершил ошибку и вряд ли допустит другую, сказал себе Дубинин.

* * *

— Дистанция ровно пятьдесят тысяч ярдов, — доложил младший лейтенант Шоу.

Этот парень вовсе не сумасшедший, впервые подумал Клаггетт.

— Иван не ожидает, что за ним будут охотиться, правда? — спросил Рикс.

— По-видимому, не ожидает, но его хвост не так хорош, как ему кажется.

Русская «Акула» выбрала маневр поиска «лесенкой». Длинные отрезки проходили приблизительно по юго-западному и северо-восточному векторам, и в конце каждого этапа она спускалась на юго-восток с интервалом между поисковыми отрезками примерно в пятьдесят тысяч ярдов, или двадцать пять морских миль. Это позволяло предположить, что буксируемые русской подлодкой датчики обладали дальностью действия миль в тринадцать. По крайней мере, вспомнил Клаггетт, таковым было бы мнение ребят из разведки.

— Думаю, нам следует сохранить дистанцию в пятьдесят тысяч ярдов, чтобы не рисковать, — заявил Рикс после недолгого размышления. — Его лодка намного тише, чем я ожидал.

— Шум двигателя резко уменьшился, правда? Если бы он медленно плыл вместо того, чтобы прочесывать район… — Клаггетт с удовольствием обратил внимание на то, что капитан снова рассуждает как осторожный инженер. Правда, это не слишком удивило помощника. Когда начинало пахнуть жареным, Рикс превращался в командира ракетоносца, но это вполне устраивало Клаггетта, который придерживался той точки зрения, что не следует превращать подводный ракетоносец стоимостью в миллиард долларов в ударную подлодку.

— Мы могли бы запросто приблизиться к нему на сорок тысяч или даже на тридцать пять — и он ничего не заметил бы.

— Вы так считаете? А насколько увеличится эффективность буксируемых датчиков при более низкой скорости?

— Это верно. Действительно улучшится, но, по мнению разведки, тонкая акустическая антенна у него походит на нашу… наверно, немного. Но даже сейчас мы собираем ценные данные об этой птичке, верно? — задал риторический вопрос Рикс. За эту операцию он надеялся получить высокую оценку в своем личном деле.

* * *

— Ну, что ты думаешь, Мэри Пэт? — спросил Райан у миссис Фоули. В руке он держал перевод последнего сообщения. Мэри Пэт смотрела в оригинал на русском языке.

— Я ведь завербовала его, Джек. Это мой парень.

Райан взглянул на часы, приближался условленный момент. Сэр Бэзил Чарлстон был исключительно пунктуален. И точно в этот момент зазвонил телефон его прямой защищенной линии.

— Райан.

— Это Бэз.

— Как дела, дружище?

— О той вещи, о которой мы говорили. Наш человек проверил. Абсолютно ничего, мой мальчик.

— Даже не создалось впечатления, что наши сведения неверны? — спросил Джек, закрыв глаза, словно боясь поверить информации.

— Совершенно верно, Джек, даже так. Признаюсь, это кажется мне странным, но вполне возможно — даже вероятно, — что наш человек не имеет к этой информации доступа.

— Спасибо за то, что попытался выяснить. Мы у тебя в долгу.

— Жаль, что помощь не была более ощутимой. — Связь прервалась.

Да, подумал Джек, это были самые худшие новости. Он взглянул на потолок.

— Англичане не смогли ни подтвердить, ни опровергнуть сообщение Спинакера, — сказал Джек. — Что же нам остается?

— Неужели это действительно все? — удивленно спросил Бен Гудли. — Значит, все будет основываться только на нашем мнении?

— Бен, если бы нам удавалось предсказывать будущее, мы сделали бы себе состояние на фондовой бирже, — мрачно проворчал Райан.

— Но вы так и поступили! — напомнил Гудли.

— Мне просто повезло в нескольких рискованных сделках, — ответил Райан, прекращая обсуждение поднятого Беном вопроса — Мэри Пэт, как твое мнение?

Миссис Фоули выглядела усталой — ведь ей приходилось ухаживать за маленьким ребенком. Джек подумал, что ей нужно больше отдыхать.

— Ты ведь знаешь, Джек, я должна поддерживать своего агента. Ведь он наш лучший источник политической информации. Ему доводится беседовать с Нармоновым один на один. Именно поэтому он так ценен для нас и получаемые от него сведения так трудно подтвердить, найти доказательства их правильности из другого источника — но в прошлом его информация всегда оказывалась достоверной.

— Меня пугает то, что он начинает убеждать меня.

— Почему это вас пугает, доктор Райан?

Джек закурил.

— Потому что я знаю Нармонова. Этот человек мог прикончить меня одной холодной ночью за пределами Москвы. Мы заключили с ним договор, скрепили его рукопожатием, и с тех пор он не нарушил его. Для того чтобы пойти на это, человек должен быть уверенным в себе. Если он утратил эту уверенность, тогда… тогда все может рассыпаться, как карточный домик, быстро и непредсказуемо. Разве можно представить себе более пугающую картину? — Райан обвел глазами кабинет.

— Действительно, — согласился руководитель русского отдела разведывательного управления ЦРУ.

— Я тоже придерживаюсь такого же мнения, — кивнула Мэри Пэт.

— Что думаешь ты, Бен? — спросил Райан. — Ты верил этому парню с самого начала. Присланные им сведения поддерживают твою позицию, занятую еще в Гарварде.

Доктору Бенджамину Гудли не нравилось чувствовать себя загнанным в угол. За несколько месяцев, проведенных в ЦРУ, он постиг тяжелый, но важный урок: одно дело высказывать свою точку зрения в ученой среде, обмениваться мнениями за обеденным столом в преподавательском клубе Гарвардского университета и совершенно иное — здесь. Из высказанных в кабинетах Лэнгли мнений формируется политика государства. А это, понял он, и означает стать частью всей системы.

— Мне не хочется признаваться, но я изменил свою точку зрения. Здесь может сказаться фактор, не принятый нами во внимание раньше.

— Что это за фактор? — спросил руководитель русского отдела.

— Давайте посмотрим на ситуацию отвлеченно. Если Нармонов теряет власть, кто заменит его?

— Вероятным кандидатом становится Кадышев, у него шансы на это, скажем, один из трех, — ответила Мэри Пэт.

— В научном сообществе — да и вообще где угодно — разве это не является личной заинтересованностью?

— Мэри Пэт? — Райан перевел взгляд на нее.

— Ну и что? Разве он когда-нибудь лгал нам? Гудли решил следовать выбранной им линии, сделав вид, что идет чисто академическая дискуссия.

— Миссис Фоули, мне дали задание найти признаки того, что Спинакер ошибается. Я проверил все, к чему имел доступ. Единственное, что мне удалось обнаружить, — это едва заметное изменение тона его сообщений за последние месяцы. Их язык несколько изменился. Заявления Спинакера выглядят более определенными, в некоторых вопросах меньше сомнений, размышлений. Это, возможно, соответствует содержанию его докладов, но… но в этом может таиться и какой-то смысл.

— Неужели вы основываете свои заключения на том, где он ставит запятые? — фыркнула эксперт по русским делам. — Юноша, здесь мы занимаемся более серьезными делами.

— Как бы то ни было, мне необходимо представить наше заключение Белому дому, — напомнил Райан. — Мне придется сказать президенту, что мы согласны с информацией Спинакера. Давайте обратимся за консультацией к Эндрюсу и Кантровицу — пусть они приедут сюда и дадут заключение. Есть возражения? — Возражений не было. — О'кей, спасибо. Бен, ты не мог бы задержаться? Мэри Пэт, пусть у тебя будет продолжительный уик-энд. Считай это приказом.

— У нее болит животик, и мне не приходится спать, — объяснила миссис Фоули.

— Пусть Эд примет на себя ночную вахту, — предложил Джек.

— У Эда нет груди. Я ведь должна кормить ее, не забывай этого.

— Мэри Пэт, тебе никогда не приходило в голову, что необходимость нянчить детей — это заговор ленивых мужчин? — улыбнулся Райан.

Зловещий взгляд ее глаз скрывал за собой юмор.

— Да, каждое утро в два. Ну, до понедельника.

Гудли вернулся в кресло, когда остальные два участника совещания скрылись за дверями кабинета.

— Ну хорошо, теперь мы одни и вы можете кричать на меня.

Джек сделал знак, разрешая курить.

— Кричать — за что?

— За глупое предположение.

— Да какое же оно глупое? Ты первый высказал его. И, между прочим, хорошо поработал.

— Но не обнаружил ничего, что было бы достойно внимания, — проворчал гарвардец.

— Это верно, зато искал в нужных местах.

— Если это действительно важные данные, какова вероятность найти подтверждение из других источников? — спросил Гудли.

— Пятьдесят на пятьдесят, может быть, шестьдесят процентов, не больше. Мэри Пэт совершенно права. Мы получаем от Спинакера информацию, которую не всегда можно найти в других местах. Но и ты прав: если он одержит верх, это будет выгодно лично для него. Мне нужно сообщить об этом Белому дому до начала уик-энда. Затем приглашу Джейка Кантровица и Эрика Эндрюса прилететь сюда на будущей неделе и посмотреть на эти материалы. У тебя есть планы на уик-энд? — спросил Джек.

— Нет.

— Считай, они появились. Просмотри все свои записи и напиши заключение, хорошее и обоснованное. — Райан постучал пальцем по столу. — Оно понадобится мне утром в понедельник.

— Почему именно я?

— Потому что ты внутренне честный и беспристрастный человек, Бен. Когда ты изучаешь проблему, то делаешь это глубоко и тщательно.

— Но вы никогда не соглашаетесь с моими выводами! — запротестовал Гудли.

— Да, я принимаю их не слишком часто, но ты обосновываешь свои заключения первоклассным материалом. Не бывает, чтобы кто-то был все время прав. И наоборот, не может быть, чтобы кто-то все время ошибался. Важным является сам процесс, а также интеллектуальная дисциплина — именно в этом ваше достоинство, доктор Гудли. Надеюсь, вам нравится жизнь в Вашингтоне. Я собираюсь предложить вам работать здесь постоянно. Сейчас мы создаем специальную группу в штате разведывательного управления. Ее обязанностью будет всегда выступать с противоположных позиций, нечто вроде нашей собственной команды «Б», и она будет отчитываться непосредственно перед заместителем директора ЦРУ. Вы займете пост заместителя руководителя русской секции. Справитесь? Обдумайте это тщательно, Бен, — поспешно добавил Джек. — Команда «А» будет все время критиковать вас. Кроме того, придется много работать за невысокое жалованье, а в конце рабочего дня вы не испытаете чувства глубокого удовлетворения. Но к вам станет поступать масса интересной информации, и время от времени на вас будут обращать внимание. В общем, заключение, которое я прошу написать, — что-то вроде вступительного экзамена — если вас интересует мое предложение. Мне все равно, к каким выводам вы придете, я всего лишь хочу получить мнение человека, которое можно сравнить с другими точками зрения. Ну, согласны?

Гудли заколебался. Он не знал, что ответить. Боже мой, неужели это конец его карьеры? Но он не мог отказаться от предложения, верно? Он вздохнул и заговорил.

— Я должен о чем-то рассказать вам.

— Давайте.

— Когда доктор Эллиот послала меня сюда…

— Ваша задача заключалась в том, чтобы критиковать меня. Да, это мне известно. — На лице Райана появилась удовлетворенная улыбка. — А ловко я вас перевербовал, а?

— Джек, все не так просто… она хотела, чтобы я провел проверку вашей деятельности… постарался найти материалы, которые можно использовать против вас.

Лицо Райана застыло.

— Ну и?..

Гудли покраснел, но быстро продолжил:

— И я выполнил ее задание. Я проверил ваше личное дело, узнал о расследовании, проведенном комиссией по ценным бумагам и биржевым операциям, а также сообщил о других финансовых делах — фонде для семьи Циммеров и прочем. — Он помолчал. — Я стыжусь этого.

— Узнали что-нибудь?

— О вас? Да, конечно. Вы — хороший босс. Маркус — ленивый кретин, но в костюме выглядит неплохо. Лиз Эллиот — самодовольная и злопамятная стерва, ей нравится манипулировать людьми. Мной она воспользовалась в качестве ищейки. И я действительно многое узнал. Никогда, никогда больше я не сделаю ничего подобного. Сэр, мне не приходилось просить прощения — ни разу в жизни и ни у кого, — но я должен был рассказать вам, об этом. Вы имеете право знать.

В течение целой минуты Райан смотрел в глаза молодого человека, стоящего перед ним, ожидая, что тот отведет взгляд, оценивая, из какого материала он сделан. Наконец Джек погасил свою сигарету в пепельнице и сказал:

— Позаботься, Бен, чтобы это было хорошо обоснованное заключение.

— Постараюсь написать его как можно лучше.

— Я уже не сомневаюсь в этом, доктор Гудли.

* * *

— Итак? — спросил президент Фаулер.

— Господин президент. Спинакер докладывает, что определенное количество тактических ядерных боеголовок, без сомнения, исчезло со складов Советской Армии и КГБ прилагает отчаянные усилия, чтобы отыскать их.

— Где?

— По всей Европе, включая сам Советский Союз. Предположительно КГБ лояльно настроен по отношению к Нармонову, по крайней мере некоторая его часть — таково мнение самого Нармонова, наш агент, однако, думает по-другому. Советские военные настроены против Нармонова; Спинакер пишет, что нельзя исключить серьезную вероятность военного переворота, но Нармонов не предпринимает твердых мер для подавления этой оппозиции. Вероятность шантажа действительно велика. Если сообщение нашего агента достоверно, может произойти быстрое перемещение власти в другие руки и последствия этого невозможно оценить.

— Каково ваше мнение? — спросил Деннис Банкер спокойным голосом.

— Эксперты в Лэнгли пришли к общему мнению, что на эти сведения можно положиться. Мы начинаем тщательную проверку всего, что может иметь отношение к этой проблеме. Два лучших специалиста по этому вопросу — не считая тех, что служат у нас, — работают в Принстоне и Беркли. В понедельник они приедут в Лэнгли, чтобы ознакомиться с новой информацией.

— Когда вы придете к окончательному заключению? — спросил госсекретарь Талбот.

— Все зависит от того, что вы имеете в виду под словом «окончательный». К концу будущей недели в нашем распоряжении будут предварительные выводы. Чтобы прийти к окончательному заключению, нам потребуется время. Я сделал попытку проверить полученные нами сведения через британских коллег, но им про это ничего не известно.

— Где могут оказаться эти боеголовки? — спросила Лиз Эллиот.

— Россия — огромная страна, — покачал головой Райан.

— А наш мир — еще больше, — заметил Банкер. — Какова ваша наихудшая оценка?

— Мы еще даже не принялись за эту работу, — ответил Джек. — Когда речь идет об исчезнувшем ядерном оружии, наихудшая оценка может оказаться очень плохой.

— Есть ли основания полагать, что угроза направлена против нас? — спросил Фаулер.

— Нет, господин президент. Советские военные — вполне разумные люди, а это стало бы действиями безумцев.

— Ваша вера в разум людей, одетых в военную форму, трогательна, — послышался голос Лиз Эллиот. — Вы действительно считаете их военных разумнее наших?

— Когда мы обращаемся к ним с просьбами, они выполняют их, — резко бросил министр обороны Банкер. — Жаль, что вы так презрительно относитесь к военным, доктор Эллиот.

— Эту дискуссию мы перенесем на другой день, — заметил Фаулер. — Какая им польза от угрозы нам?

— Никакой, господин президент, — ответил Райан.

— Я согласен, — подал голос Брент Талбот.

— Я чувствовал бы себя в большей безопасности, если бы их баллистические ракеты «СС-18» были демонтированы, — выразил свою точку зрения Деннис Банкер, — но Райан прав.

— Мне потребуется оценка вероятности этого, — сказала Эллиот, — и как можно быстрее.

— Мы немедленно возьмемся за это, — пообещал Райан.

— Как идет подготовка к мексиканской операции?

— Господин президент, подготовка закончена, и оперативники отправлены.

— Что это за операция? — удивился государственный секретарь.

— Думаю, Брент, тебе следует узнать все подробности. Райан, сообщите все, что нам нужно знать об операции и ее задачах.

В течение нескольких минут Джек рассказал об истории дела и концепции предстоящей операции.

— Не могу поверить, что они пойдут на такой шаг, — это неслыханно, — покачал головой Талбот.

— Так вот почему ты отказываешься присутствовать на матче? — улыбнулся Банкер. — А вот я, Брент, верю этому. Насколько быстро можно получить расшифрованные записи разговоров на борту самолета?

— Если исходить из предполагаемого времени прибытия в Вашингтон и времени на обработку материалов… скажем, в десять вечера.

— Тогда ты все-таки успеваешь на матч, Боб, — сказал Банкер. Впервые в жизни Райан слышал, как к президенту обращались таким образом.

Фаулер покачал головой.

— Нет, я получу материалы в Кэмп-Дэвиде. Мне нужно хорошенько отдохнуть перед этой встречей. К тому же снегопад, только что охвативший Денвер, может продолжиться и в воскресенье. Тогда будет нелегко вернуться обратно в город, да и Секретная служба битых два часа объясняла, насколько сложно для меня присутствовать на футбольном матче, — имеется в виду, конечно, насколько это трудно для них самих.

— А ведь это будет такая интересная игра, — заметил Талбот.

— Как распределяются ставки? — поинтересовался Фаулер.

Господи! — мысленно воскликнул Райан.

— «Викинги» победят с разрывом в три очка, — ответил Банкер. — И я готов принять все ставки, которые вы сделаете.

— Мы решили лететь вместе, — сказал Талбот. — Мое единственное условие, чтобы за штурвалом не сидел Деннис.

— Ну вот, бросаете меня в холмах Мэриленда. Ничего не поделаешь, кому-то нужно заниматься государственными делами, — улыбнулся Фаулер. Улыбка у него была какой-то странной, заметил Райан. — Ну, вернемся к делу. Значит, Райан, по-вашему, опасность нам не угрожает?

— Позвольте мне вернуться немного назад, сэр. Во-первых, я должен подчеркнуть, что сообщение Спинакера никак не подтверждено.

— Вы сказали, что ЦРУ считает его достоверным.

— По общему мнению, это сообщение скорее всего соответствует истине. Мы уже прилагаем все силы, чтобы проверить его точность. В этом весь смысл сказанного мной раньше.

— О'кей, — произнес Фаулер. — Если сообщение не подтвердится, нам не о чем беспокоиться, верно?

— Да, господин президент.

— Если подтвердится?

— В этом случае существует риск политического шантажа внутри Советского Союза, и в худшем случае — гражданская война с применением ядерного оружия.

— Не скажу, что это хорошая новость — а как относительно опасности для нас?

— Прямая угроза маловероятна.

Фаулер откинулся на спинку своего кресле.

— Да, по-моему, в этом есть смысл. Но мне все-таки нужна надежная, по-настоящему надежная оценка ситуации, и как можно быстрее.

— Да, сэр. Поверьте мне, господинпрезидент, мы изучаем каждый аспект возникшей ситуации.

— Спасибо, доктор Райан. Хороший доклад.

Джек встал и направился к выходу. Теперь, когда от него избавились, отношения стали более цивилизованными.

* * *

Рынки возникли сами по себе, главным образом в восточной части Берлина. Советские военные, никогда прежде не вкушавшие свободы, вдруг оказались в объединенном западном городе, и каждый из них получил возможность просто уйти и исчезнуть. Самым поразительным оказалось то, что такой возможностью воспользовались очень немногие и одной из причин была доступность рынков на открытом воздухе. Советские военные были приятно удивлены стремлением немцев, американцев и огромного числа граждан других государств приобрести памятные вещи о Красной Армии — ремни, меховые шапки, сапоги, целиком мундиры, разные мелочи, — и эти идиоты платили за все валютой, настоящей валютой — долларами, фунтами стерлингов, немецкими марками, ценность которых внутри Советского Союза выросла в десятки раз. Более разборчивые клиенты покупали такой крупный товар, как, например, танк Т-80, однако для этого требовалось участие в сделке командира полка, который списывал его в своих отчетах как случайно погибший при пожаре. За это полковник получал «мерседес» марки 560SEL и еще кучу денег в дополнение к своему пенсионному фонду. Западные спецслужбы к этому времени приобрели все, что им хотелось, и предоставили рынки туристам и любителям; они пришли к выводу, что советские власти не препятствовали рыночному бизнесу по той простой причине, что от него в страну поступало большое количество твердой валюты и по самой дешевой цене. Европейцы платили, как правило, в десять, а то и более раз выше стоимости производства тех товаров, которые они покупали. Такой начальный капитал, по мнению русских, еще принесет немалую пользу, когда солдаты закончат свою обязательную воинскую службу.

Эрвин Кейтель подошел к одному из советских солдат, судя по нашивкам старшему сержанту.

— Здравствуйте, — сказал он по-немецки.

— Nicht spreche, — ответил русский. — Инглиш?

— Говорите по-английски, да?

— Да, — утвердительно кивнул русский.

— Десять мундиров. — Кейтель поднял обе руки с растопыренными пальцами, чтобы не возникло путаницы в числе.

— Десять?

— Да, десять, все большого размера, на меня, — сказал Кейтель. Он мог без труда говорить на безупречном русском языке, но это могло бы вызвать подозрение. — Мундиры полковников, все десять мундиры полковников, о'кей?

— Полковник — да. Командир полка, да? Вот здесь три звезды? — сержант показал на плечо.

— Да, — кивнул Кейтель. — Должны быть мундиры танкистов, танк, понятно?

— Зачем вы хотите? — спросил сержант, главным образом, чтобы проявить вежливость. Он был танкистом, и достать соответствующие мундиры не составляло для него проблемы.

— Снимаем кино — телевизионное кино.

— Телевидение? — сразу зажглись глаза у сержанта. — Сапоги, ремни?

— Да.

Сержант оглянулся по сторонам и спросил тихим голосом:

— Пистолеты?

— Можете достать?

Сержант улыбнулся и выразительно кивнул, показывая, что он серьезный торговец.

— Стоит денег.

— Должен быть русский пистолет, правильный пистолет, — произнес Кейтель, надеясь, что они понимают друг друга на исковерканном английском языке.

— Да, могу достать.

— Когда?

— Один час.

— Сколько стоит?

— Пять тысяч марок, без пистолетов. Десять пистолетов — еще пять тысяч марок.

Господи, подумал Кейтель, да это настоящий грабеж. Он снова поднял руки.

— Десять тысяч марок, да? Я плачу. — И чтобы показать серьезность своих намерений, достал из кармана толстую пачку банкнот по сто марок каждая. Затем сунул одну в карман сержанта. — Через час.

— Я вернусь сюда, один час. — Сержант быстро ушел с площади. Кейтель зашел в ближайший Gasthaus[85] и заказал кружку пива.

— Если бы все прошло еще легче, — заметил он сидящему рядом другу, — у меня возникло бы подозрение о готовящейся ловушке.

— Ты слышал о танке?

— Да, Т-80. А ты почему спрашиваешь?

— Вилли Гейдрих купил его для американцев.

— Вилли? И сколько ему заплатили?

— Пятьсот тысяч марок. Ну и дураки эти американцы! Да любой мог бы организовать эту сделку.

— Но в то время они еще не знали этого.

Мужчина невесело засмеялся. Полмиллиона немецких марок оказалось достаточно, чтобы бывший обер-лейтенант Вильгельм Гейдрих смог приобрести такой же Gasthaus, как тот, в котором они сейчас сидели, и получать от него доход намного больше, чем он когда-либо получал в Штази. Гейдрих был одним из самых многообещающих подчиненных Кейтеля, и вот теперь он перешел на другую сторону, бросив свою карьеру, повернулся спиной к политическому наследию и превратился в еще одного нового преуспевающего гражданина Германии. Его специальная подготовка всего лишь помогла ему добиться своего — в последний раз подшутить над американцами.

— Ну, а русский?

— Тот, что заключил с ним сделку? Ха! — презрительно фыркнул мужчина. — Ему заплатили два миллиона марок! Он, несомненно, поделился с командиром дивизии, затем получил свой «мерседес», а остальное положил в банк. Его воинская часть вскоре укатила в Россию, и если в дивизии стало одним танком меньше… Этого могут даже не заметить.

Они выпили еще по кружке, наблюдая за экраном телевизора, установленного над баром, — отвратительная привычка, пришедшая от американцев, подумал Кейтель. Когда прошло сорок минут, он вышел наружу, оставаясь на виду у своего приятеля. В конце концов, это действительно могло оказаться ловушкой.

Русский сержант вернулся раньше, нем обещал. У него не было ничего, кроме улыбки.

— Где это? — спросил Кейтель.

— Грузовик, за… — Русский кивнул.

— Еске? За углом?

— Да, это слово, углом. Um die Ecke, — и сержант выразительно кивнул.

Кейтель подал знак своему приятелю, который отправился за машиной. Эрвину хотелось спросить сержанта, сколько денег тот оставит себе, а сколько передаст своему лейтенанту, который наверняка требовал значительную часть суммы от каждой сделки, но потом решил: а какое ему до этого дело?..

Небольшой армейский грузовичок ГАЗ-69 был припаркован в квартале от площади. Понадобилось всего лишь подать машину немца задним ходом к откидному борту советского грузовика и открыть багажник. Но сначала, конечно, Кейтель осмотрел купленный товар. В кузове лежало десять маскировочных офицерских мундиров из грубой ткани, но хорошего качества, потому что она предназначалась для офицеров. Головные уборы представляли собой черные береты с красной звездой и старомодным силуэтом танка — форма бронетанковых войск. На погонах каждого мундира было три больших звезды — ранг полковника. Кроме того, здесь же лежали офицерские ремни и сапоги.

— Pistolen? — спросил Кейтель.

Глаза сержанта обежали улицу, затем появилось десять картонных коробок. Кейтель указал на одну из них, сержант поднял крышку. Внутри лежат автоматический пистолет Макарова девятимиллиметрового калибра, скопированный с немецкого «вальтера».

Русские, демонстрируя свою щедрость, даже добавили пять коробок патронов.

— Ausgezeichnet, — кивнул Кейтель и тут же перевел: — Превосходно. — Он достал из кармана деньги, отсчитал девяносто девять банкнот и передал их русскому.

— Спасибо, — ответил сержант. — Нужно еще, находите меня, хорошо?

— Да, спасибо. — Кейтель пожал ему руку и сел в машину.

— Куда катится наш мир? — заметил водитель, когда машина выехала на улицу. Всего три года назад этих солдат за это отдали бы под военный трибунал — может быть, даже расстреляли.

— Советский Союз стал богаче благодаря нам на десять тысяч марок.

Водитель фыркнул.

— Для производства этого «товара» потребовалось по крайней мере две тысячи марок! Как они называют такую сделку?

— Оптовая распродажа. — Кейтель не знал, смеяться или нет. — Наши русские друзья учатся быстро. А может быть, этот мужик просто не умел считать больше десяти.

— То, что мы собираемся сделать, — опасно.

— Это верно, но нам хорошо заплатили.

— По-твоему, я согласился принять участие из-за денег? — спросил водитель с угрожающей ноткой в голосе.

— Нет, так же, как и я. Но если мы рискуем жизнью, по крайней мере следует рассчитывать на вознаграждение.

— Вы правы, полковник.

Кейтелю даже в голову не пришло задуматься над тем, что он делает, что, быть может, Бок не сказал ему всей правды. Несмотря на весь свой профессионализм, Кейтель упустил из виду, что имеет дело с террористом.

* * *

Какой спокойный и чистый воздух, подумал Госн. Ему никогда не приходилось переживать настоящего снегопада. Этот длился дольше обычного, и ожидалось, что он будет продолжаться еще около часа. На земле лежало полметра снега, и вместе со снежинками, опускающимися вниз, это заглушало звуки, так что вокруг стояла тишина, какой он еще не встречал. Такую тишину можно слушать, сказал он себе, стоя на крыльце.

— Что, нравится? — спросил Марвин.

— Да.

— Когда я был еще мальчишкой, случались настоящие снегопады, не такие, как этот. Выпадало несколько футов снега — сразу метр глубиной, приятель, — а потом становилось действительно холодно, градусов двадцать или тридцать мороза. Выходишь из дома, тебе кажется, что ты на другой планете, и думаешь, а что было здесь сто лет назад, как жили люди в вигвамах с женами, детьми и лошадьми, привязанными снаружи; все вокруг так чисто, как и следовало быть. Да, вот это была жизнь, приятель, это была настоящая жизнь.

Он рассуждает поэтично, но не умно, подумал Ибрагим. При такой примитивной жизни почти все дети умирали еще до того, как им исполнялся год, приходилось голодать зимой, потому что не было дичи. А откуда брался корм для лошадей и как они доставали его из-под снега? Сколько людей и животных гибло от холода? И все-таки «этот индеец восхищался такой жизнью. Глупо. Марвин был смелым, выносливым и настойчивым человеком, преданным Делу, но он не понимал окружающего мира, не принял Бога и жил в плену фантастических мечтаний. Как жаль. Он мог бы оказаться ценным приобретением.

— Когда выезжаем?

— Нужно дать дорожным машинам пару часов, чтобы очистить шоссе от снега. Ты поедешь в автомобиле — у него привод на передние колеса и ехать будет просто. Я поведу фургон. Нам ведь некуда спешить, правда? Не стоит рисковать.

— Да, конечно.

— Пошли обратно в дом, пока оба не замерзли.

* * *

— Господи, им действительно следует взяться за очистку воздуха, — заметил Кларк, когда у него стих приступ кашля.

— Да, здесь трудно дышать, — согласился Чавез.

Они сняли небольшой домик рядом с аэропортом. Все оборудование, привезенное с собой, было рассовано по шкафам. Затем установили контакт с наземными службами. Когда приземлится «Боинг-747», его обслуживающий персонал заболеет. Это, разумеется, будет болезнь, щедро вознагражденная. Оказалось, что организовать допуск двух сотрудников ЦРУ на борт самолета совсем не так трудно. Мексиканцам тоже не нравились японцы — по крайней мере те из них, кто состоял на государственной службе. Их считали еще более высокомерными, чем американцев, что уже само по себе было поразительным для мексиканских граждан. Кларк проверил часы. Через девять часов самолет японской авиакомпании «Джал», пронзив шапку отравленного воздуха, совершит посадку над мексиканской столицей. Последует, очевидно, визит вежливости к президенту Мексики — так здесь считали, — а затем «Боинг-747» отправится в Вашингтон для встречи премьер-министра с Фаулером. Ну что ж, это сделало задачу Кларка и Чавеза еще проще.

* * *

Они выехали в сторону Денвера, когда наступила полночь. Дорожные службы штата Колорадо, как всегда, отлично справились со своей работой. Если не удавалось соскрести лед с асфальта, это место посыпали песком и солью, так что, чтобы покрыть расстояние, на которое обычно уходил час, им потребовалось всего на пятнадцать минут больше. Марвин взял на себя размещение в мотеле, заплатил за трое суток наличными и настоятельно попросил квитанцию для отчета. Портье обратил внимание, что на фургоне была надпись телекомпании Эй-би-си, и с разочарованием заметил, что комнаты, отведенные гостям, выходят на противоположную сторону. Если бы фургон стоял перед входом, это могло бы привлечь больше постояльцев. Как только Марвин ушел, портье уселся перед телевизором и снова задремал. Болельщики из Миннесоты прибудут завтра и, как всегда, будут шумными и требовательными.

* * *

Организовать встречу с Лялиным оказалось легче, чем этого ожидали. Короткая встреча Кабота с новым руководителем корейской резидентуры тоже прошла проще, чем он рассчитывал, — оказалось, корейцы отличные профессионалы, что позволило директору ЦРУ вылететь в Токио на двенадцать часов раньше. У японского резидента в Токио был отличный дом для приема гостей — он находился на одной из бесчисленных извивающихся улочек примерно в миле от американского посольства, так что и его охрану, и наблюдение за ним было несложно организовать.

— Вот мой последний доклад, — сообщил агент Мушаши, вручая Каботу конверт.

— Наш президент благодарен вам за отличную информацию, — ответил Кабот. — Ее качество произвело на нас большое впечатление.

— А на меня произвели не меньшее размеры моего вознаграждения.

— Итак, чем могу быть полезен?

— Мне хотелось, убедиться, что вы воспринимаете меня всерьез, — ответил Лялин.

— Можете не сомневаться в этом, — заверил его Маркус. Неужели он думает, что мы платим миллионы ради забавы? — подумал Кабот. Это была первая встреча директора ЦРУ с одним из агентов. Несмотря на то что его предупредили о возможном характере разговора, Кабот был все-таки удивлен.

— Примерно через год я намерен вместе с семьей обратиться с просьбой о политическом убежище. Что конкретно вы будете делать со мной?

— Сначала мы будем допрашивать вас в течение длительного времени, потом поможем найти удобное место для жизни и работы.

— Где?

— Там, где вы пожелаете, — в разумных пределах. — Кабот сделал усилие, чтобы скрыть раздражение. По его мнению, этой работой должен был заниматься один из младших сотрудников, а не директор ЦРУ.

— Что значит «в разумных пределах»?

— Ну, мы не можем позволить вам жить напротив русского посольства. Где бы вам хотелось поселиться?

— Этого я еще не знаю.

Тогда зачем весь этот разговор? — недовольно подумал Кабот.

— Какой климат вы предпочитаете?

— Пожалуй, теплый.

— Ну что ж, у нас есть Флорида, там много солнца.

— Я подумаю над этим. — Он сделал короткую паузу. — Вы не обманываете меня?

— Мистер Лялин, мы очень внимательно относимся к нашим гостям.

— Хорошо. Я буду и дальше высылать вам информацию. — С этими словами он встал и вышел.

Маркус Кабот едва удержался, чтобы не выругаться, но взгляд, который он бросил на главу японской резидентуры, был таким свирепым, что тот рассмеялся.

— Это вы впервые встречаетесь с агентом, который хочет вас пощупать?

— Вы хотите сказать, что в этом все и заключалось? — Кабот не мог этому поверить.

— Директор, у нас необычная работа. Вам это может показаться безумием, однако то, что вы только что проделали, исключительно важно, — сказал Сэм Ямата. — Теперь он убедился, что мы действительно заботимся о нем. Между прочим, это вы здорово придумали — сослаться на мнение президента.

— Значит, такова ваша точка зрения. — Кабот разорвал конверт и начал читать. — Господи боже мой!

— Дополнительная информация о визите премьер-министра?

— Да, подробности, которые раньше были нам неизвестны. Названия банков, суммы, внесенные на счета других государственных чиновников. Теперь можно даже не прослушивать разговоры в самолете…

— Прослушивать разговоры? — спросил Ямата.

— Я никогда не говорил этого.

Резидент кивнул.

— Как же иначе? Вас даже не было здесь.

— Нужно срочно переслать эту информацию в Вашингтон.

Ямата взглянул на часы.

— Мы не успеем к вылету самолета, отправляющегося прямым рейсом.

— Тогда нужно воспользоваться защищенной линией телефакса.

— У нас нет такой линии. Я хочу сказать, здесь нет линии ЦРУ.

— А если обратиться к ребятам из АНБ?

— У них есть такая линия связи, но нас предупредили, что ею пользоваться нельзя — их шифры недостаточно надежны.

— Эти сведения нужны президенту. Их надо отправить. Действуйте, я принимаю всю ответственность на себя.

— Слушаюсь, сэр.

33. Коридоры

Было приятно проснуться не слишком рано — в восемь утра — под собственной крышей и в субботу. Без головной боли. Такого он не испытывал на протяжении месяцев. Он собирался провести весь день дома, не занимаясь ничем, кроме бритья, да и это лишь потому, что предстоит вечерняя месса. Скоро Райан узнал, что в субботу утром его дети сидят перед телевизором и смотрят мультфильмы, в том числе и фильм о черепахах, о котором он слышал, но еще не видел. Подумав, он решил сегодня утром обойтись и без фильма о черепахах.

— Как у тебя самочувствие этим прекрасным утром? — спросил он Кэти, направляясь в кухню.

— Отлично. Я… черт побери!

Она услышала отчетливый звонок телефона, подключенного к защищенной линии. Джек побежал в библиотеку, чтобы снять трубку.

— Слушаю.

— Доктор Райан, это оперативный центр. Фехтовальщик, — произнес дежурный офицер.

— Хорошо. — Джек положил трубку. — Проклятье!

— Что случилось? — спросила Кэти, стоя в дверях.

— Мне нужно ехать. Между прочим, завтра я тоже буду занят.

— Но послушай, Джек…

— Понимаешь, милая, перед уходом из Лэнгли мне надо закончить пару операций. Одна из них происходит в данный момент — забудь о том, что я сказал тебе, ладно? — и мне придется заняться ею прямо сейчас.

— И куда ты едешь теперь?

— Только в свой кабинет. Никаких поездок за пределы страны не намечается.

— Завтра обещали снегопад, может быть, очень сильный.

— Прекрасно. Ну что ж, я могу переночевать и в Лэнгли.

— Как я буду счастлива, когда ты, наконец, уйдешь из этого проклятого места.

— Ты не могла бы обождать еще пару месяцев?

— Пару месяцев?

— До первого апреля. Согласна?

— Джек, дело не в том, что мне не нравится твоя работа, просто ты…

— Да, много отдаю ей времени. И мне это не слишком нравится. Я уже привык к мысли, что уйду оттуда и превращусь в нормального человека. Мне нужно перестроиться.

Кэти покорилась неизбежному и вернулась в кухню. Джек оделся, не соблюдая особой строгости костюма. Во время уик-энда можно обойтись без галстука. Он решил не надевать и костюм и ехать в Лэнгли на своей машине.

* * *

Над Гибралтаром стоял великолепный вечер. Европа — на севере, Африка — на юге. Геологи утверждают, что узкий пролив когда-то представлял собой горную цепь, а Средиземное море было сухой впадиной до тех пор, пока Атлантический океан не прорвал преграду. Вот было бы здорово наблюдать за этим моментом от-, сюда, с тридцати тысяч футов.

И что совсем хорошо — в то время не пришлось бы беспокоиться о пассажирских самолетах. Теперь он должен постоянно прислушиваться к предупреждениям по цепи оповещения, чтобы какой-нибудь авиалайнер не попал случайно наперерез его курсу. Или наоборот, что было, говоря по правде, более честным.

— Вот наши друзья, — заметил Робби Джексон.

— Никогда не видел их раньше, сэр, — ответил лейтенант Уолтерс.

«Друзья» — советский авианосец «Кузнецов», первый настоящий авианосец русского флота. Водоизмещение шестьдесят пять тысяч тонн, несет тридцать самолетов, а также с десяток вертолетов. Сопровождал «Кузнецова» эскорт из крейсеров «Слава» и «Маршал Устинов», а также эскадренные миноносцы, один из которых походил на эсминец класса «Современный» и два — класса «Удалой». Корабли двигались на восток в тесной тактической группе, отставая примерно на двести сорок миль от ударной группы американского авианосца «Теодор Рузвельт». Около половины суток хода, подумал Робби, или полчаса лета — зависит, как посмотреть.

— Пролетим над ними? — спросил Уолтерс.

— Нет, зачем выводить их из себя?

— Похоже, что они куда-то спешат, — заметил офицер радиолокационного перехвата, глядя в бинокль. — Скорость не меньше двадцати пяти узлов.

— Может быть, они просто хотят побыстрее миновать пролив.

— Сомневаюсь, шкипер. Как вы думаете, что они делают здесь?

— Судя по развод данным, то же самое, что и мы. Тренировка, демонстрация флага, ищут друзей и влияют на людей.

— Разве вам не приходилось однажды сталкиваться с ними…

— Было дело, несколько лет назад, «Форджер» запустил мне ракету с инфракрасной системой наведения прямо в зад. Впрочем, мне удалось благополучно посадить своего «Тома». — Робби сделал паузу. — Потом нам передали, что это была случайность, и пилота наказали.

— И вы поверили этому?

Джексон последний раз посмотрел на ударную группу русских кораблей.

— Представь себе, поверил.

— Первый раз, когда я увидел фотографию этого корабля, то сказал себе: «Вот военно-морской крест, которым еще никого не наградили».

— Успокойся, Шреддер. О'кей, мы увидели их. Теперь летим обратно. — Робби передвинул ручку управления, чтобы повернуть самолет обратно на восток. Он сделал это плавным движением в отличие от всякого молодого пилота, который поставил бы самолет на крыло резким разворотом. Стоило ли подвергать фюзеляж истребителя напрасным перегрузкам? — Шреддер, лейтенант Генри Уолтерс, сидевший позади Джексона, заключил из этого, что командир авиакрыла не по годам стареет.

Но он ошибался. Не очень-то Джексон старел. Капитан первого ранга был, как всегда, внимателен и видел все. Его кресло было сдвинуто до предела вперед, потому что Робби не вышел ростом. В результате у него было широкое поле обзора. Его взгляд непрерывно обегал окружающее воздушное пространство — слева — направо, сверху вниз и почти каждую минуту останавливался на приборах. Больше всего он беспокоился о гражданских самолетах, но не забывал и о частных, так как сегодня был уик-энд и много любителей крутилось вокруг Гибралтарской «скалы», фотографируя ее. Летчик-любитель в «Лиэрджете», подумал Робби, может оказаться опаснее приближающегося «Сайдуайндера»…

— Господи! Приближается на девять часов!

Голова капитана первого ранга Джексона повернулась налево, словно на пружине. В пятидесяти футах от них» летел МИГ-29, «Фалкрэм-Н», новый морской вариант русского истребителя, созданный с целью обеспечить превосходство в воздухе. Из-за прозрачной маски шлема на него смотрело лицо русского пилота. Робби увидел, что под крыльями русского истребителя висят четыре ракетных снаряда «воздух — воздух», тогда как у «Томкэта» их было сейчас только два.

— Приблизился к нам снизу, — доложил Шреддер.

— Умный маневр. — Робби воспринял эту новость спокойно. Русский пилот помахал рукой. Робби ответил тем же.

— Проклятье, если бы ему захотелось…

— Шреддер, ты когда-нибудь успокоишься? Я занимаюсь играми с Иваном уже почти двадцать лет, перехватил больше «медведей», чем ты завалил баб. У нас нет никакого тактического противостояния. Я всего лишь решил пролететь сюда и посмотреть на их соединение. А этот Иван захотел подняться и взглянуть на нас. Он ведет себя вполне дружелюбно. — Робби передвинул штурвал вперед и опустил свой истребитель на несколько футов. Ему хотелось посмотреть на нижнюю часть русского истребителя. Никаких запасных баков, только ракетные снаряды — в НАТО им дали наименование АА-11 «Лучники». Хвостовое оперение выглядело не таким прочным, как на американских самолетах, и он вспомнил сообщения о трудностях, которые возникают у русских при посадке. Ну что ж, авианосная авиация — для них новое дело, верно? Американцы потратили не один год, овладевая этим искусством. Если не считать хвостового оперения, русский истребитель выглядел впечатляюще. Заново окрашенный в приятный серый цвет, применяемый русскими в отличие от серой краски, используемой американцами для подавления систем теплового наведения, которая разработана на основе достижений высокой технологии и принята военно-морской авиацией США несколько лет назад. Русская окраска выглядела красивее, зато американская была эффективнее при маскировке самолета, хотя и казалась шершавой и чешуйчатой с виду. Робби запомнил номер на хвосте русского истребителя, чтобы сообщить в разведотдел авиакрыла. Рассмотреть пилота ему не удалось. Шлем и маска закрывали его лицо, а на руках были перчатки. Пятьдесят футов между самолетами — излишне близко, но волноваться из-за этого не стоит. Скорее всего русский просто пытается показать, что он хороший пилот, но не сумасшедший. Справедливо. Робби поднялся на прежнюю высоту и махнул рукой русскому пилоту в знак благодарности, что тот не сменил курс. И снова последовал ответный жест.

Как тебя зовут, парень? — подумал Робби. Он также подумал о том, какое впечатление на русского произвел победный флаг, нарисованный на фюзеляже «Томкэта» под самым кокпитом, рядом с небольшими буквами: МИГ-29, 17.1.91. Давай не будем слишком самонадеянными в воздухе.

* * *

«Боинг-747» совершил посадку после длительного перелета через Тихий океан — к огромному облегчению экипажа, подумал Кларк. Полеты продолжительностью в двенадцать часов являются тяжелым испытанием, решил агент ЦРУ, особенно если такой полет завершается посадкой во впадине, наполненной смогом. Самолет подкатил к зданию аэропорта, развернулся и наконец замер у места, где выстроился военный оркестр, несколько рядов солдат и группы гражданских лиц. К самолету протянулся церемониальный красный ковер.

— Знаешь, если бы я провел столько времени в самолете, то не смог бы уже сделать ничего разумного, — негромко заметил Чавез.

— Так что не пытайся стать президентом, — ответил Кларк.

— Совершенно верно, мистер К.

К «Боингу» тут же подкатили трап, и дверца в борту самолета наконец открылась. Оркестр что-то заиграл — агенты ЦРУ были слишком далеко, чтобы разобрать что. Вокруг работали телевизионные камеры. Прибывшего японского премьер-министра встречал министр иностранных дел Мексики. Японский премьер выслушал краткую приветственную речь, произнес в ответ свою, прошел мимо солдат, застывших на месте уже в течение девяноста минут, а затем сделал первую разумную вещь после прибытия: сел в лимузин и поехал в свое посольство, чтобы принять душ или, что более вероятно, подумал Кларк, принять горячую ванну. Японский метод являлся, по-видимому, идеальным средством отдыха после длительного перелета — посидеть в воде, нагретой до температуры больше ста градусов по Фаренгейту. В результате кожа разглаживается, а мускулы расслабляются, решил Джон. Жаль, что американцы не пользуются этим средством. Через десять минут после отъезда высокопоставленных лиц все встречающие уехали, войска ушли, красный ковер свернули, и к самолету приблизились бригады обслуживания.

Первый пилот поговорил со старшим механиком. Один из огромных двигателей «Пратт энд Уитни» немного перегревается. Если не считать этого, у пилота не было никаких замечаний. Затем экипаж уехал передохнуть. Агенты службы безопасности заняли посты вокруг самолета — трое стояли вокруг лайнера, еще двое расхаживали внутри. Кларк и Чавез поднялись в самолет, показали свои пропуска мексиканским и японским представителям и взялись за работу. Динг принялся за туалеты: его предупредили о требовательности японцев к безукоризненно чистым уборным, а на это требовалось время. Едва войдя в авиалайнер, он убедился, что японским гражданам разрешается курить в полете. Пришлось проверить каждую пепельницу и больше половины понадобилось очистить и протереть. Собрали журналы и газеты. Бригада мексиканцев возилась с пылесосами.

Кларк, который прошел в носовую часть самолета, открыл шкафчик со спиртным. Он тут же заключил, что половина пассажиров на борту должна страдать от похмелья. Среди них оказались люди, умеющие пить весьма серьезно. Кроме того, Кларк с удовлетворением заметил, что технические эксперты в Лэнгли не ошиблись в сорте виски, какой подает пассажирам авиакомпания «Джал». Наконец он вошел в помещение для отдыха позади кабины пилотов. Она точно соответствовала компьютерному макету, который Кларк часами изучал перед вылетом в Мехико-Сити. К тому моменту, когда он закончил работу по очистке отведенной ему части лайнера, у него не возникло ни малейших сомнений в том, что операция пройдет гладко. Он помог Дингу вынести мешки с мусором, и они вышли из самолета как раз вовремя, чтобы перекусить. По пути к машине Кларк передал записку агенту резидентуры ЦРУ в Мексике.

* * *

— Черт бы их побрал! — выругался Райан. — Это поступило по каналам госдепа?

— Совершенно точно, сэр. Директор Кабот распорядился направить документ по телефаксной связи. Ему хотелось сберечь время.

— Разве Сэм Ямата не объяснил ему, что существует демаркационная линия суточного времени и часовые пояса?

— Боюсь, что нет.

Изливать недовольство на сотрудника японского отдела было бессмысленно. Райан снова прочитал сообщение агента Мушаши.

— Ну, что вы об этом думаете?

— Мне кажется, что премьер-министр попадет в засаду.

— Действительно, как жаль! — с сарказмом заметил Райан. — Пошлите это с курьером в Белый дом. Нужно немедленно ознакомить президента с содержанием доклада.

— Будет исполнено. — Сотрудник ушел. Райан снял трубку и набрал номер оперативного центра. — Как там дела у Кларка? — спросил он безо всякой преамбулы.

— Он сообщил, что у него все в порядке. Готовится к установке. Самолеты слежения наготове. Нам ничего не известно об изменениях в планах премьер-министра.

— Спасибо.

— Вы долго будете у себя?

Джек посмотрел в окно. Снегопад уже начался.

— Всю ночь, наверно.

Надвигающийся снегопад обещал превратиться в нечто впечатляющее. Холодный ветер, направляющийся на восток с равнин Среднего Запада, столкнулся с зоной низкого давления, движущейся со стороны побережья. По-настоящему сильные снегопады в округе Колумбия всегда катятся с юга, и гидрометслужба обещала от шести до восьми сантиметров снега. Всего несколько часов назад они предсказывали только от двух до четырех. Райан мог уехать прямо сейчас и попытаться утром пробиться обратно на работу или переночевать здесь. К сожалению, все указывало на то, что лучше остаться.

* * *

Головко тоже находился у себя в кабинете, хотя в Москве было на восемь часов позже, чем в Вашингтоне. Это обстоятельство ничуть не улучшало и без того плохое настроение Сергея.

— Ну? — спросил он сотрудника отдела слежения за линиями спецсвязи.

— Нам повезло. Вот этот документ был послан в Вашингтон по телефаксному принтеру из американского посольства в Токио. — Он передал перехваченное сообщение заместителю председателя КГБ.

Гладкая термобумага была покрыта главным образом бессмысленной тарабарщиной; местами проглядывали понятные, но размещенные в не правильном порядке буквы, и путаница еще более усложнялась беспорядочным фоновым шумом. Но примерно двадцать процентов текста представляли собой разборчивые английские слова, включая два полных предложения и один целый абзац.

— Ну? — еще раз повторил Головко.

— Когда я передал этот документ в японский отдел для оценки, они вручили мне вот это. — Сотрудник службы перехвата передал генералу еще один документ. — Я отметил соответствующий абзац.

Головко прочитал абзац, написанный на русском языке, затем сравнил его с английским текстом…

— Удивительно плохой перевод. Как был послан наш документ?

— С дипломатическим курьером. Его не смогли передать по каналам связи, потому что две криптографические машины в Токио в ремонте, — и резидент пришел к выводу, что материал не такой уж важный и может подождать. Так он и попал в сумку дипкурьера. Таким образом, они не могут читать наши шифрованные сообщения, но этот материал все-таки попал к ним.

— Кто работает с этим материалом? Лялин? Да, — произнес Головко, словно разговаривая с самим собой. Он снял трубку телефона и вызвал старшего дежурного офицера Первого главного управления.

— Полковник, это Головко. Немедленно вышлите молнию нашему резиденту в Токио. Текст: Лялину срочно прибыть в Москву.

— В чем дело?

— Дело в том, что у нас снова утечка информации.

— Лялин — очень исполнительный офицер. Я знаком с материалами, поступающими от него.

— Не только вы — американцы тоже знакомы с ними. Высылайте шифровку немедленно. После этого пусть принесут мне, все, что связано с операцией «Чертополох». — Головко положил трубку и взглянул на майора, что стоял перед его столом. — Этот математик, сумевший разобраться в шифрах, — Господи, почему мы не нашли его пять лет назад!

— Он потратил десять лет работы, разрабатывая теорию упорядочения хаоса. Если его исследования когда-нибудь будут опубликованы, его наградят золотой медалью Планка. Он взял кое-что из работ Мандельброта из Гарварда и Маккензи из Кембриджа и…

— Верю вам на слово, майор. Когда вы пытались объяснить мне эту магию, у меня всего лишь появилась головная боль. Скажите, а как продвигается работа сейчас?

— С каждым днем мы узнаем все больше и больше. Единственный шифр, к которому нам не удается подобрать ключ, это новая система ЦРУ; ею уже начинают пользоваться. По-видимому, она основана на каком-то новом принципе. Мы стараемся разобраться.

* * *

Президент Фаулер поднялся на борт вертолета VH-3, приписанный к корпусу морской пехоты, еще до того, как начался особенно густой снегопад. Окрашенный в металлизированный оливковый цвет снизу и белый в верхней части и почти лишенный всякой маркировки, вертолет был его личным средством передвижения; ему был присвоен радиосигнал «Морская пехота-1». Собравшиеся репортеры обратили внимание, что вслед за президентом на борт поднялась Элизабет Эллиот. Кое-кто из них подумал, что скоро об этой паре появятся сообщения в газетах, если сам президент не облегчит им задачу, женившись на этой стерве.

Пилот, подполковник морской пехоты, дал полную мощность двойным турбинам, затем потянул на себя ручку управления шагом и дросселем, плавно отрываясь от земли и одновременно поворачивая на северо-запад. Почти сразу пришлось перейти на слепой полет, что ему не слишком нравилось. Вообще-то лететь вслепую, ориентируясь только по приборам, было для пилота привычным делом и ничуть не беспокоило его — если он летел один. А вот слепой полет, когда приходится полагаться лишь на показания приборов, а на борту находится президент, пугал его. Особенно неприятно было лететь в густом снегопаде. Всякая ориентировка мгновенно исчезала. Стоило посмотреть вперед сквозь ветровое стекло хотя бы несколько минут, и самый опытный летчик превращался в испуганного, потерявшего ориентировку новичка. Чтобы избежать этого, подполковник старался не сводить взгляда с приборной панели. Вертолет был оборудован самыми современными приборами, способными обеспечить безопасность пассажиров, в том числе и радиолокационным устройством, предупреждающим о другом приближающемся самолете или вертолете. Кроме того, два самых опытных диспетчера непрерывно следили за вертолетом президента — светящейся точкой на экранах их дисплеев. Как ни странно, именно такой способ полета был наиболее безопасным. При ясной погоде какой-нибудь безумец на «Сессне» мог попытаться столкнуться в воздухе с президентской машиной, и маневры, направленные на то, чтобы избежать такого столкновения, были непременной частью тренировки пилота как в воздухе, так и на тренажере на военно-воздушной базе ВМС в Анакостии.

— Ветер усиливается, становится сильнее, чем я ожидал, — заметил второй пилот, майор морской пехоты.

— Когда подлетим к горам, может начаться болтанка.

— Жаль, что не вылетели немного раньше.

Пилот включил внутреннюю связь, по которой он мог разговаривать с агентами Секретной службы, что сидели в хвостовом отсеке вертолета.

— Пожалуй, нужно убедиться, что все пристегнули ремни. Вертолет может тряхнуть.

— Спасибо, сейчас проверим, — ответил Пит Коннор. Он встал и прошел мимо рядов кресел. Все пассажиры, находящиеся на борту вертолета, были слишком опытными в подобных перелетах и ничуть не беспокоились, но и они предпочитали, чтобы недолгое путешествие прошло гладко. Пит обратил внимание, что президент углубился в чтение документов, которые ему доставили перед самым вылетом, и не обращает внимания на то, что происходит вокруг. Коннор снова опустился в свое кресло. Он и Д'Агустино обожали Кэмп-Дэвид. Вдоль всего периметра забора, окружающего загородный дом президента, несла охрану отборная рота морских пехотинцев. Эту охрану дополняла и усиливала самая надежная электронная система безопасности, когда-либо созданная в Америке. Наконец, обычная группа агентов Секретной службы обеспечивала охрану изнутри. В этот уик-энд никакие визиты в Кэмп-Дэвид не предполагались и никто не должен был покидать имение. За исключением, возможно, одного курьера ЦРУ, который приедет на автомобиле. Все будут отдыхать и наслаждаться покоем, включая президента и его подругу, подумал Коннор.

* * *

— Погода ухудшается. Надо было этим придуркам из бюро прогнозов хотя бы выглянуть в окно.

— По их мнению, слой выпавшего снега не превысит восемь дюймов.

— Готов поспорить, что выпадет больше фута.

— Ты же знаешь, я никогда не заключаю с тобой пари относительно погоды, — напомнил второй пилот подполковнику.

— И правильно поступаешь, Скотти.

— Говорят, что к завтрашнему вечеру станет ясно.

— В это я поверю лишь после того, как увижу собственными глазами.

— А вот температура должна упасть до нуля, может быть, даже ниже.

— Вот в это я верю, — ответил подполковник, глядя на высотомер, компас и прибор искусственного горизонта. Затем он снова поднял взгляд к ветровому стеклу, посмотрел на то, что происходит снаружи, и не увидел ничего, кроме тучи снежинок, мечущихся в воздушном потоке от ротора вертолета. — Какова, по-твоему, видимость?

— Если попадем в пространство с не слишком сильным снегопадом… думаю, сто футов., может быть, сто пятьдесят…

— Минус двенадцать по Цельсию, — заметил подполковник, даже не глядя на термометр.

— Неужели теплеет?

— Да. Лучше немного спуститься, там, наверно, холоднее.

— Черт бы побрал эту проклятую вашингтонскую погоду.

Спустя тридцать минут они кружились над Кэмп-Дэвидом. Яркие прожекторы, сияющие снизу, обозначили границу посадочной площадки. Смотреть вниз было лучше, чем в любом другом направлении, — там все-таки было что-то видно. Второй пилот оглянулся назад, на обтекатель над шасси.

— Началось обледенение, командир. Надо быстрее сажать этого зверя, пока не случилось что-нибудь страшное. Скорость ветра — тридцать узлов на высоте триста футов.

— У меня ощущение, что вертолет становится тяжелее. — При определенных обстоятельствах VH-3 мог обледеневать на четыреста фунтов в минуту. — Проклятые метеорологи. О'кей, вижу посадочную площадку.

— Высота двести футов, скорость тридцать узлов. — Второй пилот смотрел на приборы. — Сто пятьдесят и двадцать пять… сто и меньше двадцати… пока все хорошо… пятьдесят и относительная скорость равна нулю…

Пилот отпустил рычаг управления шагом и дросселем. От мощного потока воздуха, отбрасываемого вниз ротором вертолета, снег, лежавший на грунте, начал взлетать вверх. Создалась опасная обстановка, называемая летчиками «побелением». Видимая ориентировка относительно поверхности, только что появившаяся у пилотов, мгновенно исчезла, словно они оказались внутри гигантского шарика для настольного тенниса. Затем порыв ветра развернул вертолет влево и наклонил его. Глаза пилота тут же опустились к приборам искусственного горизонта. Он понял, что машина спускается наклонно, — опасность настолько же огромная, как и неожиданная. Пилот изменил угол шага ротора и отпустил рычаг управления до пола. Лучше совершить жесткую посадку, чем врезаться лопастями ротора в деревья, которые он не видел. Вертолет рухнул вниз как камень — ровно на три фута. Не успели пассажиры понять, что произошло, как машина замерла на посадочной площадке в полной безопасности.

— Именно поэтому они и назначили тебя командиром вертолета, в котором летает босс, — произнес майор по внутренней связи. — Неплохо, командир.

— Боюсь, что-то сломалось.

— Думаю, ты прав, командир.

Подполковник включил динамик в кабине.

— Прошу извинить за такую посадку. Над самой площадкой нас подхватил порыв ветра. Никто не ушибся?

Президент уже встал и заглянул в кокпит.

— Вы оказались правы, подполковник. Нам следовало вылететь раньше. Это моя вина, — любезно улыбнулся Фаулер. Ничего не поделаешь, подумал президент, мне нужен этот уик-энд.

Сотрудники группы наземного обслуживания открыли дверцу. Фургон с приводом на все колеса, способный передвигаться по любой местности, стоял у самого трапа, так что президент и сопровождающие его лица не рисковали замерзнуть от холода, сильного ветра и снега. Экипаж вертолета подождал, пока фургон не скрылся в снежной пелене, и затем принялся оценивать повреждения.

— Так я и думал.

— Ограничительный болт? — Майор наклонился. — Совершенно верно. Вертолет упал на последние три фута с такой силой, что болт, ограничивающий движение гидравлического амортизатора с правой стороны шасси, сломался. Его придется заменить.

— Я сейчас проверю, есть ли у нас запасной, — сказал механик. Десять минут спустя он не без удивления убедился, что запасного болта на складе не оказалось. Это было очень неприятно. Он позвонил на вертолетную базу в Анакостии и попросил привезти несколько штук. До прибытия машины с запасными частями отремонтировать шасси вертолета было невозможно. Разумеется, в случае крайней нужды вылететь можно. Вооруженная охрана из морских пехотинцев окружила, как всегда, застывший на посадочной площадке вертолет, а еще один взвод образовал второе оцепление в лесу вокруг посадочной площадки.

* * *

— У тебя какие-то вопросы, Бен?

— Здесь есть общежитие? — спросил Гудли.

Джек покачал головой.

— Можешь поспать на диване вкабинете Нэнси. Как продвигается работа?

— Спать не придется, я спросил просто так. Мне пришла в голову одна мысль.

— Что за мысль?

— Это может показаться странным — но никто не сообразил проверить, действительно ли встречался наш друг Кадышев с Нармоновым.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Почти всю прошлую неделю Нармонов совершал поездку по стране и не был в Москве. Если они не встречались друг с другом, значит, Кадышев нас обманывает, правда?

Джек закрыл глаза, наклонил голову и задумался.

— Неплохо, доктор Гудли, совсем неплохо.

— У нас имеется маршрут поездки Нармонова. Я поручил выяснить, где находится Кадышев в эти самые дни. Решил проверить до самого августа. Если уж мы взялись за проверку, пусть она будет обстоятельной. Возможно, мой доклад чуть задержится, но эта мысль посетила меня только вчера вечером — вернее, сегодня утром. Я обдумывал ее почти весь день. Оказалось, это не так просто.

Джек сделал жест в сторону снегопада за окном кабинета.

— Похоже, мне придется остаться в Лэнгли. Тебе нужна помощь?

— Да уж не повредит, это точно.

— Давай сначала поужинаем.

* * *

Олег Юрьевич Лялин поднялся на борт самолета, вылетающего в Москву, со смешанным чувством. Срочный вызов не был чем-то экстраординарным. Неприятным было лишь одно — его вызвали в Москву сразу после встречи с директором ЦРУ, но это являлось скорее всего чистой случайностью. Не иначе его присутствие в Москве потребовалось в связи с визитом японского премьер-министра в Америку. Лялин не сообщил ЦРУ об удивительном шаге японцев — они обратились к Советскому Союзу с предложением обменивать высокие технологии на нефть и древесину. Еще несколько лет назад такое предложение привело бы американцев в ярость. Оно знаменовало завершение проекта, которым Лялин занимался последние пять лет. Он опустился в кресло и закрыл глаза. В конце концов, он не предал свою родину, правда?

* * *

Телевизионные фургоны спутниковой связи состояли из двух групп. Одиннадцать больших фургонов главных телевизионных компаний выстроились у высокой стены стадиона. В двухстах метрах от них расположился еще тридцать один фургон размером поменьше, работающие на волнах иного диапазона и обслуживающие местные телевизионные станции. Первый снегопад уже миновал, и группа огромных дорожных машин, похожих на танковую дивизию, чистила снег с колоссальных площадей, отведенных под стоянки автомобилей болельщиков.

Да, именно здесь нужно поставить свою машину, возле фургона «А» телекомпании Эй-би-си. Рядом было свободное место в добрых двадцать метров. Его поразило полное отсутствие охраны. Госн насчитал всего три полицейские автомашины — годных лишь на то, чтобы не допустить пьяных, которым могло взбрести в голову помешать работе. Видно, американцы чувствовали себя в полной безопасности. Им удалось усмирить русских, сокрушить Ирак, запугать Иран, умиротворить население своей собственной страны, и теперь они решили, по-видимому, немного расслабиться и отдохнуть, как и всякий другой народ. Должно быть, им нравится жить в комфорте. Даже здешние стадионы, напомнил себе Ибрагим, имеют крыши и обогреваются, чтобы ненастье не мешало им наслаждаться жизнью.

— Все эти фургоны рухнут, как костяшки домино, — заметил Марвин, сидевший на месте водителя.

— Мы уж постараемся, — согласился с ним Госн.

— Ну, что я говорил тебе относительно охраны стадиона?

— Да, друг мой, я должен был больше доверять тебе.

— Впрочем, осторожность никогда не помешает. — Расселл тронул фургон и описал еще одно кольцо вокруг стадиона. — Мы въедем вот в эти ворота и просто направимся к месту стоянки. — Фары осветили первые снежинки приближающегося снегопада. Расселл объяснил, что сейчас слишком холодно для серьезного шторма. Ледяная масса канадского воздуха направляется на юг. Приблизившись к Техасу, воздух нагреется, и принесенная им влага выпадет там, а не в Денвере, где, по мнению Госна, уже лежало на земле не менее полуметра снега. Грейдеры, очищающие дороги, действовали очень эффективно. Как и во всем остальном, американцам нравились удобства. Холодная погода — выстроим крытый стадион. На шоссе выпал снег — уберем его. Палестинская проблема — умиротворим арабов деньгами. Хотя лицо Госна оставалось бесстрастным, еще никогда он не ненавидел Америку с такой силой. Мощь и высокомерие американцев проявлялись во всех их действиях. Они отгородились от всего остального мира, защитили себя от опасностей как больших, так и маленьких, знали, как им поступить, и заявили об этом всем и самим себе.

Господи, только бы удалось повергнуть их!

* * *

Пламя в камине излучало приятное тепло. Коттедж президента в Кэмп-Дэвиде был выстроен по классическому американскому образцу — толстые бревна, положенные одно на другое, хотя внутри они были укреплены кевларом, а окна сделаны из плотного полимера, непроницаемого для пуль. Мебель в коттедже представляла собой еще более странную смесь ультрамодерна с удобной стариной. Перед диваном, на котором сидел президент, находились три телетайпа, принимающие все главные агентства новостей, потому что предшественники Фаулера хотели знакомиться с новостями, поступающими по телеграфу. Рядом стояли три больших телевизора, один из которых был постоянно настроен на Си-эн-эн. Но не сегодня. Сегодня вечером телевизор был настроен на «Синемакс». В полумиле от президентского коттеджа находилась приемная станция телевидения, спрятанная среди деревьев, и ее параболические антенны следили за всеми коммерческими телевизионными спутниками, а также за многими военными. В результате президент мог в любой момент получить доступ к любому спутниковому каналу, включая даже те, что передавали порнофильмы, — впрочем, к ним Фаулер не проявлял ни малейшего интереса. В Кэмп-Дэвиде находилась самая дорогая, единственная в своем роде система кабельного телевидения.

Фаулер налил себе стакан пива. Это был «Dortmunder Union», популярный немецкий напиток, который доставляли из Европы самолетами ВВС, — пост президента имел немало полезных, хотя и неофициальных преимуществ. Лиз Эллиот пила белое французское вино. Левая рука президента поглаживала ее волосы.

Передавали слащавую романтическую комедию, которая нравилась Бобу Фаулеру. Героиня, между прочим, своими манерами и внешностью напоминала Лиз Эллиот. Немного резкая, слишком властная, но обладающая другими достоинствами. Теперь, с уходом Райана — по крайней мере готовящимся, — обстановка, возможно, станет спокойнее.

— Мы неплохо разыграли все это, верно?

— Да, Боб, конечно. — Она отпила глоток из бокала. — Ты был прав относительно Райана. Лучше отпустить его с почетом. — Неважно, как он уйдет, лишь бы не мозолил глаза вместе с этой маленькой стервой, на которой женился, подумала Лиз.

— Я рад, что и ты придерживаешься такой точки зрения. Вообще-то он неплохой парень, только старомодный. Не идет в ногу со временем.

— У него устаревшие взгляды, — кивнула Лиз.

— Верно, — согласился президент. — Почему это мы разговариваем о Райане?

— Действительно, есть и другие темы. — Она повернулась к его руке и поцеловала ее.

— Не сомневаюсь, — прошептал президент, ставя бокал на стол.

* * *

— Шоссе занесено снегом, — сообщила Кэти. — Думаю, ты принял верное решение.

— Да, только что произошла серьезная автокатастрофа прямо перед воротами. Завтра вечером приеду домой. В конце концов, попытаюсь украсть один из вездеходов.

— А где Джон?

— Он в отъезде.

— Понятно, — заметила Кэти. Интересно, чем это он может заниматься такой ночью? — подумала она.

— Раз я все равно сижу в кабинете, займусь работой. Позвоню завтра утром.

— Хорошо, Джек, до свиданья.

— Это одна из особенностей моей должности — вот уж почему я не стану скучать. — Джек повернулся к Гудли. — Итак, что нам известно?

— Нам удалось проверить все встречи, состоявшиеся в сентябре.

— Бен, ты выглядишь, будто готов рухнуть на пол в любую минуту. Сколько времени ты не спал?

— Со вчерашнего дня, по-моему.

— Как приятно, когда тебе нет и тридцати. Ну-ка, отправляйся на диван в приемной, — распорядился Райан.

— А вы?

— Хочу еще раз прочитать эти материалы. — Джек постучал пальцем по папке, лежащей на столе. — К ним у тебя еще нет допуска. Отправляйся, похрапи до утра.

— Ладно. Встретимся завтра.

Гудли исчез за дверью. Джек принялся читать документы по операции «Ниитака», но никак не мог сосредоточиться. Он запер папку в ящике стола, улегся на своем диване, но ему не спалось. Потратив несколько минут на разглядывание потолка, Райан решил, что с неменьшим успехом может разглядывать что-нибудь более интересное. Он включил телевизор, переключил несколько каналов, стараясь найти службу новостей, случайно нажал не на ту кнопку, и на экране появились заключительные кадры рекламы на канале 20, принадлежащем независимой телевизионной станции в Вашингтоне. Джек хотел было исправить ошибку, но в это мгновение снова появился кинофильм. Он не сразу вспомнил название. Грегори Пек и Эва Гарднер… черно-белый… Австралия.

— Ну конечно, — пробормотал Райан. «На берегу». Он не видел этот фильм столько лет, классика времен холодной войны… По роману Невила Шюта, верно? Фильм, где снимался Грегори Пек, всегда заслуживает того, чтобы его посмотреть. К тому же с Фредом Астэром.

Последствия ядерной войны. Джек с удивлением заметил, как он устал. Последнее время он хорошо спал, и…

…он заснул, но не совсем. Как это иногда с ним случалось, кинофильм проник в мозг, хотя сон был цветным, а не черно-белым, и потому куда интереснее, чем на экране, решило его сознание и продолжало смотреть картину до конца — откуда-то изнутри. Джек Райан включился в игру. Вот он мчит в «феррари» Фреда Астэра во время последнего Большого приза Австралии, полного катастроф и крови. Вот он отплыл из Сан-Франциско на подводной лодке SSN-623 «Пилонос» (правда, часть его мозга возражала, утверждая что номер 623 принадлежал другой американской субмарине, «Натан-Хэйл», верно?). И сигнал Морзе — постукивание бутылки кока-колы по оконной занавеске — был совсем не смешным: это значило, что пришло время ему и его жене выпить чашку чаю, а ему не хотелось этого — ведь тогда он должен опустить таблетку в молочную смесь своего грудного ребенка, чтобы тот умер. Его жена не в силах была совершить такое — вполне понятно, ведь жена — врач, — поэтому именно ему пришлось взять ответственность на себя, как приходилось принимать ее на себя всегда, и разве не жаль, что ему нужно оставить Эву Гарднер на берегу, одну, смотрящую ему вслед, когда он со своими матросами отплывает, чтобы умереть дома, если им удастся добраться до дома, что весьма маловероятно, а улицы сейчас так пустынны. Кэти, Салли и маленький Джек — все мертвы, и это его вина, потому что он заставил их принять таблетки, чтобы они не умерли от чего-то другого, куда более худшего, но это тоже было плохо и не правильно, даже если не было выбора, почему не застрелить их из пистолета и…

— Какого черта! — Джек выпрямился, словно подброшенный стальной пружиной. Он посмотрел на дрожащие руки; наконец руки поняли, что его мозг снова контролирует действия своего тела.

— Тебе просто приснился кошмар, приятель, и не о вертолете вместе с Баком и Джоном. Это что-то куда хуже.

Райан протянул руку за сигаретой и закурил, затем встал. Снег продолжал падать. Грейдеры не успевали справляться с ним на стоянке перед зданием ЦРУ. Понадобилось время, чтобы встряхнуться и выбросить из головы один из этих ужасных кошмаров, когда его семья погибает такой смертью. Так много страшного, немудрено, что у него плохой сон. Надо убираться из этого проклятого места! — подумал он. С ним связано слишком много воспоминаний, и далеко не лучших. Ошибка, которую он допустил перед нападением на его семью; время, проведенное им в подводной лодке; минуты, когда его оставили одного на взлетной полосе аэропорта Шереметьево и старый добрый Сергей Николаевич держал в руке пистолет, направленный прямо в его сердце; а хуже всего — спасение из Колумбии на вертолете. Да, этого слишком много для одного человека. Нужно уходить. Фаулер и даже Лиз Эллиот оказывают ему немалую услугу, совсем не подозревая об этом.

Совсем не подозревая об этом.

Какой прекрасный, какой чистый мир раскинулся перед ним. Он выполнил свой долг, сделал часть этого мира чуть лучше и помог другим сделать то же самое. Киноистория, которую он только что видел — нет, в которой он жил, — могла случиться на самом деле, тем или иным образом. Могла, но не случилась. И теперь уже такое не произойдет. За окном было так чисто, все было таким белым, фонари, освещающие площадку для стоянки автомобилей, превращали ее в нечто сказочное. Да, он сыграл свою роль. Теперь пришло время другим попробовать свои силы, и задачи, стоящие перед ними, будут уже легче.

— Да, это уж точно. — Джек выдохнул табачный дым в оконное стекло. Начну с того, что снова откажусь от сигарет. Кэти будет настаивать на этом. А что потом? Потом продолжительный отпуск летом, может быть, снова съездим в Англию, на этот раз морем, а не на самолете. Поколесим по Европе, потратим на это, пожалуй, все лето. Снова стану свободным человеком. Буду гулять по морскому берегу. Но потом нужно будет найти работу, чем-то заняться. Аннаполис? Нет, это исключено. Какой-нибудь частный фонд? Может быть, преподавание? Скажем, в Джорджтауне? Курс шпионажа? — Он усмехнулся. Точно, он будет преподавать, как осуществлять все нелегальное.

И как только, черт побери, удалось Джеймсу Григу так долго проработать в этом проклятом учреждении? Как сумел он справиться со стрессом, ежедневным напряжением? Эти знания он так и не передал Джеку.

— Тебе нужно выспаться, приятель, — напомнил он себе. Однако на этот раз Джек проверил, выключен ли телевизор.

34. Размещение

Проснувшись, Райан с удивлением увидел, что снегопад не прекратился. Балкон за его окном на верхнем этаже здания был завален снегом почти на два фута. Уборочные группы на протяжении ночи потерпели полную неудачу. Порывистый ветер переносил снег. Едва его убирали с одного места, как вихрь переносил его на другое, образуя заносы. Впервые за много лет на Вашингтон обрушился такой снегопад. Местное население, которое сначала охватила паника, погрузилось теперь в отчаяние. Стали возникать мысли, как выжить в отдаленных коттеджах. При такой погоде вряд ли удастся пополнить запасы продовольствия. Супруги уже посматривали друг на друга, подумывая, как повкуснее приготовить спутника жизни… Посмеиваясь над этой мыслью, Джек отправился за водой, чтобы включить кофеварку. Выйдя из кабинета, он подошел к спящему Бену Гудли и потряс его за плечо.

— Просыпайтесь, доктор Гудли.

Глаза молодого ученого приоткрылись.

— Сколько времени?

— Двадцать минут восьмого. Вы из какого района Новой Англии?

— Нью-Гемпшир, на севере штата, город Литтлтон.

— Тогда выгляните в окно, увидите знакомый зимний пейзаж.

Когда Джек вернулся с кувшином воды, молодой человек стоял у окна.

— Похоже, за ночь выпало полтора фута снега, может быть, чуть больше. Ну и что? Там, откуда я приехал, это называется легкой метелью.

— В округе Колумбия такое называется по-другому — Великое Обледенение. Кофе будет готов через несколько минут.

Тем временем Райан решил выяснить обстановку у службы безопасности на первом этаже.

— Как там у вас? — спросил он дежурного.

— Звонят сотрудники и сообщают, что не могут приехать на работу. Впрочем, с этим никаких трудностей — почти вся ночная смена не смогла разъехаться по домам. Шоссе Джорджа Вашингтона закрыто, а также кольцевая дорога со стороны Мэриленда и мост Вильсона снова закрыт.

— Потрясающе. А теперь слушайте внимательно, это очень важно: всякий, кому удалось пробиться сегодня в Лэнгли, прошел подготовку в КГБ. Расстреливайте их на месте. — Гудли слышал с расстояния в десять футов взрыв хохота на другом конце телефонного провода. — Ладно, сообщайте мне об изменениях в погоде. И приготовьте вездеход, лучше всего компании «Дженерал моторз», на случай, если мне понадобится куда-нибудь ехать. — Джек положил трубку и взглянул на Гудли. — У заместителя директора ЦРУ есть определенные привилегии. К тому же у нас два вездехода с приводом на все колеса…

— А как быть тем, кому нужно прибыть сюда?

Джек ожидал, когда забулькает в кофеварке.

— Если кольцевое шоссе и шоссе Джорджа Вашингтона закрыты для транспорта, две трети наших сотрудников не смогут приехать в Лэнгли. Теперь вы понимаете, почему русские вложили столько средств в программы контроля погодных условий.

— Разве никому не приходило в голову…

— Нет, городской мэрии кажется, что снег бывает только на склонах гор. Если снегопад не прекратится в ближайшее время, движение в городе начнется не раньше среды.

— Неужели положение настолько тяжелое?

— Скоро сам в этом убедишься, Бен.

— Ну вот — а я оставил свои лыжи в Бостоне.

* * *

— Удар не был уж очень сильным, — запротестовал майор.

— Распределительный щит придерживается иной точки зрения, майор, — ответил механик. Он включил рубильник. Небольшая черная пластиковая стрелка на циферблате вздрогнула и снова опустилась. — У нас даже не работает радио, вышла из строя гидравлика. Боюсь, некоторое время нам придется задержаться на земле, сэр.

Ограничительные болты для шасси были доставлены в два часа ночи, причем только со второй попытки. Первая — неудачная — попытка была сделана с помощью автомобиля. После этого кто-то все же догадался, что в Кэмп-Дэвид пробиться сумеет лишь военная машина, и запчасти прибыли на вездеходе. Но даже вездеходу пришлось нелегко из-за множества застрявших автомобилей на дорогах между Вашингтоном и Кэмп-Дэвидом. Предполагалось немедленно приступить к ремонту шасси; работа была не такой уж трудной, но внезапно возникли осложнения.

— Ну и что будем делать? — спросил майор.

— По-видимому, где-то разошлись контакты. Придется снять весь щит, сэр, и прозвонить его. На это потребуется целый день — в лучшем случае. Советую связаться с базой и сообщить, чтобы там подготовили второй вертолет — на всякий случай.

Майор посмотрел в иллюминатор. В такую погоду у него не было ни малейшего желания лететь.

— Мы не предполагали отправляться отсюда до завтрашнего утра. Когда кончится ремонт?

— Если я примусь за работу прямо сейчас… где-то около полуночи.

— Сначала позавтракайте. А я позабочусь о запасной птичке.

— Спасибо, майор.

— Тем временем передам техникам, чтобы здесь включили нагреватель и радио. — Майор знал, что механик родом из Сан-Диего в южной Калифорнии.

Майор направился к дому. Посадочная площадка находилась на возвышенности, и ветер сметал с нее снег, так что снежный покров не превышал здесь шести дюймов — идти по такому снегу не составляло труда. А вот внизу сугробы достигали трех футов. Солдатам, что несут караул в лесу, приходится нелегко, подумал майор.

— Как дела? — спросил первый пилот, который брился, стоя у зеркала.

— Распределительный щит вышел из строя. Механик говорит, что ему понадобится целый день для ремонта.

— Толчок не был таким уж сильным, — заметил подполковник.

— Я уже говорил ему об этом. Так что, сообщить на базу?

— Да, действуй. Ты проверил уровень готовности?

— Все тихо в мире, сэр. Конечно, проверил.

Выражение «уровень готовности» означало, насколько тревожным является положение в мире. Состояние готовности правительственных департаментов, ответственных за различные проблемы, связанные с безопасностью страны, зависело от предполагаемой угрозы, существующей в мире. Чем выше опасность, угрожающая миру, тем больше сил держали в немедленной готовности. В настоящий момент угрозы Соединенным Штатам Америки не было, а потому для транспортировки президента в резерве находился всего один вертолет, готовый в случае необходимости заменить президентский VH-3. Майор снял трубку и связался с базой в Анакостии.

— Да, разогрейте двигатели и держите второй в состоянии готовности. Первый вышел из строя… что-то с системой электроснабжения. Нет, мы справимся сами. К полуночи должен быть готов к полету. Да, конечно. До свидания. — Майор повесил трубку в тот момент, когда в комнату вошел Пит Коннор.

— Что-нибудь случилось?

— Наша птичка вышла из строя, — ответил подполковник.

— Я даже не заметил, что мы ударились так сильно, — удивился Коннор.

— Теперь эта точка зрения стала официальной, — улыбнулся майор. — Все придерживаются такого же мнения, кроме самого вертолета, который вышел из строя от сильного толчка при посадке.

— Резервный вертолет приведен в готовность, — сказал подполковник, закончив бриться. — Извини, Пит, но, возможно, нарушенное электроснабжение не имеет никакого отношения к толчку при посадке. Резервный вертолет может быть здесь через тридцать пять минут после вылета из Анакостии. Никаких сообщений об опасности. Может, у тебя есть для нас что-нибудь?

Коннор отрицательно покачал головой.

— Нет, Эд. Нам ничего не известно об угрозе.

— Я мог бы перегнать сюда резервный вертолет, но стоит ли в такую погоду… В Анакостии о нем позаботятся куда лучше. Так что решай.

— Да, пусть остается на базе.

— Босс все еще собирается смотреть матч здесь?

— Да. Нам всем предоставили день отдыха. Вылетаем в Вашингтон завтра в половине седьмого утра. Думаешь, к этому времени все будет готово?

— Да, ремонт закончится.

— Ну, пока. — Коннор вышел из дома пилотов и направился в свой коттедж.

— Как там на свежем воздухе? — спросила Дага.

— А ты выгляни в окно, — ответил Пит. — Вертолет сломался.

— Обращаться с ним следует поосторожнее, — заметила специальный агент Эллен Д'Агустино, расчесывая волосы.

— Это не их вина. — Коннор поднял трубку телефона прямой связи с командным центром Секретной службы, расположенным всего в нескольких кварталах к западу от Белого дома.

— Говорит Коннор. Вертолет президента вышел из строя. Из-за неблагоприятных метеорологических условий запасной вертолет решено оставить на базе ВВС в Анакостии. Есть чью-нибудь на пульте, о чем мне еще неизвестно?

— Нет, сэр, — ответил дежурный агент. На расположенной перед ним панели были видны буквы «ПРЕЗ», означающие «президент». Яркие светоизлучающие диоды свидетельствовали, что он сейчас находится в Кэмп-Дэвиде. Пространство, отведенное для «ПЛ» — первой леди США, оставалось пустым. Вице-президент вместе со своей семьей находился в официальной резиденции на территории военно-морской обсерватории рядом с Массачусетс-авеню, Норт-Уэст.

— Насколько нам известно, сэр, все в порядке, тихо и спокойно, — доложил он.

— Как ситуация с дорогами? — спросил Пит.

— Плохая. Все вездеходы, имеющиеся в нашем распоряжении, занимаются перевозкой людей.

— Слава Богу, что у нас есть «шевроле», — вздохнул Коннор. Как и ФБР, Секретная служба пользовалась большими фургонами с приводом на все колеса, выпускаемыми этой фирмой для перевозок, не терпящих отлагательства. С надежной броней и запасом топлива, как у танка, эти фургоны пробирались там, где, кроме них, мог пройти только танк. — А вот у нас здесь тепло и уютно.

— Бьюсь об заклад, что караульные морские пехотинцы отмораживают свои яйца в лесу.

— Есть новости из аэропорта Даллес? — спросил Коннор.

— Премьер-министр прибывает в восемнадцать часов. Оттуда сообщили, что одна посадочная полоса очищена и готова принять самолет. Во второй половине дня надеются очистить все взлетно-посадочные полосы. У нас снегопад начал наконец стихать. Знаете, сэр, это может показаться странным…

— Знаю, можешь не продолжать. — Коннору надоело выслушивать подобные сентенции. Странным было то, что такая погода делала работу Секретной службы намного проще. — Ну пока. Ты знаешь, как с нами связаться.

— Пока, Пит. До завтра.

Услышав шум мотора, Коннор выглянул в окно. Морской пехотинец, сидевший за рулем снегоочистителя, убирал снег с дорожек между коттеджами. Еще две машины работали на дороге. Пит присмотрелся к машинам. Их окраска показалась ему странной: дорожные машины были окрашены в стандартный камуфляж Пентагона, предназначенный для действий в лесу, — перемежающиеся зелено-коричневых тонов пятна, зато сами морские пехотинцы были одеты во все белое. Даже их автоматы М-16А2 закрывали белые чехлы. Всякий, кто сегодня попытается проникнуть на территорию Кэмп-Дэвида, рискует слишком поздно обнаружить, что караулы морских пехотинцев, охраняющие наружный забор, совершенно невидимы. В такое время даже Секретная служба может позволить себе расслабиться, а подобное случалось крайне редко. Раздался стук в дверь. Дага подошла и открыла ее.

— Утренние газеты, мадам. — Капрал морской пехоты передал газеты.

— Знаешь, Пит, — заметила Д'Агустино, закрыв дверь, — иногда мне кажется, что положиться можно только на тех, кто доставляет почту.

— А на морских пехотинцев? — засмеялся Пит.

— И на них тоже.

* * *

— Пеленг на «Сьерру-16» меняется! — выкрикнул гидроакустик. — Цель поворачивает налево.

— Отлично, — отозвался капитан третьего ранга Клаггетт. — Мистер Питни, командуйте.

— Слушаюсь, сэр, — ответил штурман. Клаггетт скрылся в гидролокационной рубке. Группа слежения ожила и приготовилась получить новые координаты, чтобы произвести расчеты.

— Смотрите, сэр. — Акустик постучал по экрану карандашом. — Похоже, заходит к траверзу. Мостик, докладывает акустик, пеленг сейчас сто семьдесят — один семь ноль, цель смещается влево. Излучаемый ею шум постоянный, оцениваю скорость цели как неизменившуюся.

— Хорошо, спасибо.

Это был уже третий такой поворот, за которым они следили. Судя по всему, предположение Клаггетта оказалось правильным. Русская субмарина вела очень методичный, очень тщательный — и очень продуманный — поиск в районе патрулирования ракетоносца «Мэн», подобно тому, как это делали американские ударные подлодки класса 688, разыскивая русские субмарины. Дистанция между перекладинами этой лестницы составляла примерно сорок тысяч ярдов.

— Знаете, помощник, этот новый питательный насос у русских — настоящий шедевр, — заметил акустик. — Шум двигателя резко уменьшился, а ведь они, по данным группы слежения, движутся со скоростью в десять узлов.

— Да, еще пара лет, и эти парни причинят нам немало беспокойства.

— Шум, механический шум на «Сьерре-16», пеленг сейчас один шесть четыре, все еще смещается влево. Скорость не меняется. — Старшина нанес жировым карандашом всплеск шума на экране. — Может быть, вы и правы, сэр, но пока им еще учиться и учиться.

— Расстояние до цели сорок восемь тысяч ярдов.

— Мистер Питни, давайте чуть увеличим дистанцию, — скомандовал помощник. — Оставим его справа.

— Слушаюсь, сэр. Рулевой, перо руля влево на пять градусов.

— Поворачивает на новый курс? — Капитан первого ранга Рикс вошел в гидролокационный пост.

— Да, похоже, он движется по точно рассчитанной схеме, шкипер.

— Методично действует этот сукин сын, а?

— Начал поворот в пределах двух минут по сравнению с нашими расчетами, — ответил Клаггетт. — Я только что отдал приказ поддерживать прежнюю дистанцию.

— Правильно. — Риксу нравилась такая игра, действительно нравилась. Он не был на борту ударной подводной лодки с того времени, как служил заместителем командира боевой части. Ему не приходилось гоняться за русскими субмаринами уже пятнадцать лет. В тех редких случаях, когда его акустик слышал шум русской подлодки, действия Рикса были всегда одинаковыми — он прослеживал подлодку, определял ее курс, затем ложился на курс, оставляющий противника за кормой, и уходил на такое расстояние, что шум русской подлодки сливался с фоновым.

По необходимости условия игры менялись. Русские субмарины становились заметно тише, поэтому ситуация резко усложнялась. Всего несколько лет назад это вызывало раздражение, а вот сейчас делалось по-настоящему тревожным. Не исключено, что придется внести коренные изменения в стратегию…

— Как по-вашему, помощник, а что, если это превратится в стандартную тактику?

— Что вы имеете в виду, шкипер?

— Видите ли, эти ребята делают свои подлодки все более тихими, поэтому такая тактика может оказаться весьма разумной.

— Извините, капитан, не понимаю. — Клаггетт смотрел на Рикса с недоумением.

— Если мы сидим у вражеской подлодки на хвосте, по крайней мере нам известно, где она находится. Можно даже выпустить звуковой буй и вызвать подкрепление, чтобы покончить с противником. А теперь подумайте. Русские становятся очень тихими. Если мы разорвем с ними контакт, как только обнаружим противника, кто может гарантировать, что снова не столкнемся с ним? Поэтому куда более разумно следовать за ними на безопасном расстоянии и не терять их из виду.

— Да, капитан, это звучит неплохо, — а вдруг они заметят нас, развернутся и рванут прямо к нам на большой скорости?

— Разумное замечание. Тогда нужно следовать за ними не прямо за кормой, а немного в стороне… в этом случае вероятность случайного сближения снизится. Развернуться на сто восемьдесят градусов и мчаться навстречу противнику, что сидит у тебя на хвосте, — вполне логичный оборонительный маневр, но ведь он не может носиться на большой скорости по всему океану?

Боже мой, этот парень пытается разработать тактику…

— Прошу вас, сэр, сообщите мне, если вам удастся убедить в этом оперативное управление.

— Вместо того, чтобы следовать по его курсу прямо сзади, я собираюсь держаться к северу от него. При этом эффективность наших буксируемых датчиков увеличится, так что это будет более безопасно.

Эта часть плана Рикса звучит разумно, подумал Клаггетт.

— Слушаюсь, капитан. Сохраняем дистанцию в пятьдесят тысяч ярдов?

— Да, лучше уж чувствовать себя в безопасности.

* * *

Как и предсказывали, второй снегопад оказался легким, заметил Госн. Выпал небольшой снежок — так они называли это, — покрывший автомобили и площадку для стоянки. Здесь о таком снегопаде даже не беспокоились, хотя это походило на самую сильную снежную бурю, которую Госну доводилось видеть в Ливане.

— Ну что, позавтракаем? — спросил Марвин. — Не люблю работать на голодный желудок.

Он просто поразителен, подумал Ибрагим. Ничего не боится, будто у него нет нервов. Или очень смел или… что-то еще. Госн задумался над этим. Этот индеец убил греческого полицейского, не моргнув глазом, преподал жестокий урок одному из инструкторов школы боевых единоборств, продемонстрировал незаурядное искусство в обращении с оружием и полностью пренебрег опасностью, когда они откапывали израильскую бомбу. Да, в нем чего-то недоставало, пришел к выводу Госн. Индеец не знает страха, а такие люди не могут быть вполне нормальными. Не то чтобы этот парень умел сдерживать страх, как большинство солдат. Чувство страха у него попросту отсутствовало. Неужели Марвин всего лишь старался произвести впечатление на окружающих? Или действительно ничего не боялся? Наверно, ему чужд страх, решил наконец Госн, а значит, он сумасшедший, и потому от него больше опасности, чем пользы. Такие мысли делали то, что предстояло Госну, куда проще.

Маленькое кафе при мотеле не обслуживало постояльцев в номерах, поэтому всем троим пришлось выйти на холод, чтобы позавтракать. По пути Расселл купил газету — он хотел прочитать материалы о предстоящем матче.

Куати и Госну потребовалось всего лишь взглянуть вокруг, чтобы еще больше возненавидеть американцев. Они ели яичницу с беконом или ветчиной, а также блинчики с мясом — во всех случаях мясо было самого нечистого из животных, свиньи. И одному и другому запах свинины казался отталкивающим. Марвин бессознательно заказал себе обычный завтрак, как если бы захотел выпить чашку кофе. Госн заметил, что командир выбрал овсяную кашу и, не доев ее, внезапно побледнел и вышел из-за стола.

— Что с ним такое? — спросил Расселл. — Ему плохо?

— Да, Марвин, ему очень плохо. — Госн взглянул на жирный бекон в тарелке Расселла и понял, что запах вызвал у Куати приступ тошноты.

— Надеюсь, он сумеет управлять автомобилем.

— С этим не будет никаких затруднений. — А вдруг действительно возникнут проблемы, подумал Госн. Разумеется, попытался он убедить себя, командиру приходится преодолевать куда большие трудности. Но громкие слова рассчитаны на посторонних и не в такие моменты, как этот. Нет, поскольку никогда раньше перед ним не стояло подобной задачи, командир выполнит все, что от него потребуется. Расселл заплатил за завтрак наличными и оставил официантке, походившей на девушку индейского происхождения, порядочные чаевые.

Когда они вернулись в свой номер, Куати был бледен и вытирал лицо после мучительного приступа рвоты.

— Может быть, принести что-нибудь, дружище? — спросил Расселл. — Молока или еще что для желудка?

— Нет, Марвин, спасибо.

— Ну, если ты так считаешь… — Он раскрыл газету. В оставшиеся несколько часов делать были нечего. В газете было напечатано, что Миннесота впереди на шесть с половиной очков. Марвин решил, что, если кто-нибудь спросит его, он поставит на «Викингов».

* * *

Специальный агент Уолтер Хоскинс, заместитель руководителя отделения ФБР в Денвере, ответственный за расследование фактов коррупции и рэкета, понимал, что придется пропустить матч, несмотря на то что жена сделала ему подарок на Рождество — билет на Суперкубок. Билет Хоскинс уже продал старшему агенту, возглавляющему отделение в Денвере, за двести долларов. Самому Хоскинсу предстояло еще многое сделать. Тайный осведомитель ФБР сумела, наконец, добиться полного успеха на вчерашнем ужине у председателя Национальной футбольной лиги. На этот прием — как и на те, что проводятся перед розыгрышем приза «Кентукки-дерби», — всегда собираются богатые, влиятельные и обладающие политической властью люди. И этот не был исключением. На нем присутствовали оба сенатора от штатов Колорадо и Калифорния, несколько конгрессменов, губернаторы штатов и примерно сотни три других гостей. Тайный осведомитель Хоскинса сидела за столом вместе с губернатором Колорадо, сенаторами и женщиной-конгрессменом из третьего округа. Все они подозревались в коррупции, расследованием которой и занимался Хоскинс. Спиртное лилось за столом рекой, и, как всегда, в vino была veritas. Прошлым вечером заключили сделку — плотина будет построена — и приняли решение, кто и сколько получит. Даже глава местного отделения экологического клуба «Сьерра» не остался в стороне. В обмен на крупный взнос, который будет сделан подрядчиком, и разбивку нового парка, разрешение на создание которого даст губернатор штата, защитники окружающей среды приглушат свои голоса против строительства плотины. Самым печальным, подумал Хоскинс, является то, что регион действительно нуждается в ирригации. От этого выиграют все, включая местных рыбаков. Незаконным этот проект сделали взятки. Ему предстоит выбрать между пятью законодательными актами, каждый из которых мог быть использован для обвинения, однако самым суровым среди них был закон об организациях, действующих с использованием рэкета и коррупции. Этот закон был принят конгрессом более двадцати лет назад, причем никто не задумывался тогда над сферой его действия. В результате расследований, проведенных Хоскинсом, один губернатор уже отбывал срок заключения в федеральной тюрьме, и скоро к нему присоединятся еще четыре народных избранника. Скандал взорвет политический мир штата Колорадо. В данном случае тайным осведомителем была личная секретарша губернатора, молодая женщина, полная идеализма и еще восемь месяцев назад сделавшая вывод, что с нее хватит. Женщине всегда легче спрятать на теле микрофон, особенно если у нее большая грудь, как в данном случае. Микрофон техническая служба ФБР спрятала у нее в бюстгальтере, и геометрические очертания фигуры способствовали хорошему приему. Кроме того, это было надежным местом, потому что губернатор уже вкусил ее прелести и остался разочарован. Старая поговорка еще раз подтвердила свою правоту: нет ничего ужаснее гнева покинутой женщины.

— Ну и что? — спросил Мюррей, раздраженный тем, что ему приходится уже второе воскресенье проводить в своем кабинете. Чтобы приехать на работу, он воспользовался метрополитеном, а теперь и метро встало. Не исключено, что ему придется сидеть здесь целый день.

— Дэн, у нас уже достаточно доказательств для обвинительного акта, но мне хотелось бы подождать, пока не будут вручены деньги, и уже тогда произвести аресты. Мой тайный осведомитель сумела добыть неопровержимые доказательства. Сейчас я сижу и лично расшифровываю магнитофонную запись.

— А ты не мог бы передать текст телефаксом?

— Обязательно, как только закончу расшифровку. На этот раз они не сумеют выскользнуть, Дэн, ни один из них.

— Уолт, мы поставим тебе памятник, — похвалил его Мюррей, забыв о своем раздражении. Подобно большинству полицейских, он ненавидел чиновников, замешанных в коррупции, почти так же, как и преступников, похищающих детей ради выкупа.

— Знаешь, Дэн, я так доволен своей новой работой, — засмеялся в телефонную трубку Хоскинс. — Может быть, даже попробую баллотироваться на одно из освободившихся в Сенате мест.

— От этого штату Колорадо будет только польза, — заметил Дэн. Только не пытайся носить с собой оружие, подумал он, хотя и понимал, что относится к Хоскинсу несправедливо. Несмотря на то что Уолт не смог проявить себя там, где требовались смелые и решительные действия, он полностью подтвердил ту оценку, которую ему дал в прошлом году Дэн: Хоскинс оказался блестящим следователем, настоящим гроссмейстером, равным по своему таланту, может быть, самому Биллу Шоу. А вот провести полевую операцию, задержать преступника, угрожая ему пистолетом, — это было Уолту не по силам. В данном случае арестовать виновных будет несложно, напомнил себе Мюррей. Политические деятели прячутся за адвокатами и для своей защиты прибегают к помощи прессы, а не к револьверам. — Каково мнение прокурора?

— Он оказался честным, умным парнем. Мы работаем с ним рука об руку. Помощь Министерства юстиции не повредит, разумеется, но, если нужно, прокурор справится своими силами, Дэн.

— Хорошо. Пришли мне текст, как только закончишь работу. — Мюррей нажал на другую кнопку и позвонил директору ФБР Шоу домой, в Шеви-Чейс.

— Слушаю.

— Билл, это Дэн, — произнес Мюррей, разговаривая со своим начальником по защищенной от прослушивания линии. — Звонил Хоскинс и сообщил, что вчера вечером добился полного успеха. Говорит, что весь разговор записан на пленку, — все пять подозреваемых заключили сделку, когда лакомились ростбифом.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что теперь нам придется перевести Хоскинса на более высокую должность? — усмехнулся директор ФБР.

— Сделай его помощником заместителя.

— Я уже так поступил однажды, и ты все еще напрашиваешься на неприятности. Мне приехать на работу?

— Думаю, нет необходимости. Как там у тебя погода?

— Собираюсь построить трамплин для прыжков на лыжах — прямо во дворе. Дороги в ужасном состоянии.

— Я приехал на метро, а потом его закрыли — говорят, лед на рельсах.

— Да, Вашингтон, округ Колумбия, — город паники, — ответил Шоу. — Ну хорошо, отдохну и посмотрю матч, мистер Мюррей.

— А вот я, мистер Шоу, вынужден отказаться от личной жизни и трудиться ради вящей славы бюро.

— Вот это приятно слышать — мне нравится преданность у подчиненных. Тут у меня рядом внук, — сообщил Шоу, глядя, как невестка кормит его из бутылочки.

— Как поживает Кенни-младший?

— Мы еще сделаем из него отличного агента ФБР. Итак, если ты сможешь обойтись без меня, Дэн…

— Билл, играй с внуком — только вовремя отдай его матери, если у него случится конфуз с пеленками.

— Ясно. Держи меня в курсе дела. Ты ведь понимаешь, по этому вопросу мне придется разговаривать с президентом.

— По-твоему, могут возникнуть проблемы?

— Нет, он сам ненавидит коррупцию.

— Ладно, Билл, в случае необходимости позвоню. — Мюррей положил трубку, вышел из своего кабинета и направился в центр связи. По пути он встретил инспектора Пэта О'Дэя, который шел в ту же сторону.

— Это твоя собачья упряжка во дворе, Пэт?

— Некоторые из нас ездят на нормальных автомобилях. — О'Дэй пользовался пикапом с приводом на обе оси. — Между прочим, шлагбаум у ворот с Девятой улицы застыл в поднятом положении. Я распорядился, чтобы второй шлагбаум не поднимали.

— Ты зачем приехал сегодня?

— Я дежурю в центре управления. Мой сменщик живет во Фредерике, так что я не жду его приезда раньше четверга. У меня такое впечатление, что шоссе 1-270 закрыли до весны.

— Господи, что за нервный город, стоит только пойти снегу.

— Мне об этом можешь не говорить. — Предыдущим местом службы инспектора О'Дэя был Вайоминг, и он все еще расстраивался, вспоминая, какая там великолепная охота.

Мюррей вошел в центр связи и сообщил сотрудникам, что ждет телефакс из Денвера. Текст будет закодирован только словами, поэтому никто, кроме него, не должен видеть поступивший материал.

* * *

— Вот это никак не сочетается, — сказал Гудли после ленча.

— Что именно?

— Да первое сообщение, которое нас так потрясло, — нет, извините, второе. Места пребывания Нармонова и Спинакера не совпадают.

— Само по себе это мало что значит.

— Знаю. Но вот странно: помните, я говорил о лингвистических изменениях в его докладах?

— Да, только не забудь, что мой русский очень слаб. Я не в состоянии заметить нюансы подобно тебе.

— Вот здесь я впервые это заметил — и именно здесь я не могу убедительно доказать, что они встречались. — Гудли сделал паузу. — Мне кажется, в этом что-то таится.

— Не забудь, тебе придется убедить наш русский отдел.

— Действительно, это будет непросто.

— Совершенно верно, — кивнул Райан, — поэтому подкрепи это чем-то еще, Бен.

* * *

Один из сотрудников службы безопасности помог Кларку внести ящик с бутылками. Джон поставил полные вместо пустых в бар, затем направился в помещение для отдыха с четырьмя оставшимися бутылками «Чивас Ригал». Чавез шел следом, неся цветы. Кларк поставил бутылки на место иоглянулся вокруг, проверяя, все ли в порядке. Он поправил кое-что здесь и там, чтобы показать, что старается изо всех сил. Бутылка с установленным внутри трансивером имела трещину в верхней части, так что никто не попытается открыть ее, подумал он. Умные парни в научно-техническом отделе. Обычно лучшими оказываются простые решения.

Теперь нужно установить букеты цветов, которые были искусно подобраны. Они состояли главным образом из белых роз, очень красивых, по мнению Чавеза, и зеленые палочки, поддерживающие их, выглядели вполне уместными. После этого Динг спустился в туалет нижней палубы и заглянул внутрь. Там он положил на дно мусорной корзины маленький магнитофон японского производства, предварительно убедившись, что он исправно работает. Чавез встретил Кларка рядом с основанием винтовой лестницы, ведущей наверх, и они вышли из самолета. Сотрудники службы безопасности, сопровождающие японского премьера, только подходили к трапу, когда оба офицера ЦРУ скрылись в здании аэропорта. Они быстро нашли запертую комнату, открыли ее и переоделись, так что через несколько минут оттуда вышли два бизнесмена с другими прическами и в темных очках.

— Неужели обычно все проходит так просто, мистер К.?

— Нет, — покачал головой Кларк.

Теперь они направились в противоположную часть здания. Кларк и Чавез находились на расстоянии полумили от «Боинга-747», но отчетливо видели огромный авиалайнер. Неподалеку стоял «Гольфстрим-IV», окрашенный в цвета частного самолета. Предполагалось, что он вылетит на несколько минут раньше японского «Боинга» и начнет удаляться от него. Кларк достал из кейса маленький магнитофон «Сони», вставил кассету и надел наушники. Он отчетливо слышал голоса японских сотрудников безопасности внутри самолета. Бобины кассеты вращались, фиксируя каждое слово. Кларк слушал, делая вид, что читает книгу. Жаль, что я не понимаю по-японски, подумал он. Как часто происходит во время тайных операций, ее руководитель сидел без дела, ожидая, когда начнут развиваться события. Кларк поднял взгляд и увидел, как снова раскатывают красный ковер, строятся солдаты и ставят трибуну. Должно быть, подумал Кларк, все это до смерти надоело тем, кто занимается такими вещами.

Дальше все пошло быстро. Президент Мексики лично проводил японского премьер-министра к самолету и тепло пожал ему руку у трапа. Кларк решил, что это может служить доказательством успешно закончившихся переговоров. Радость от хорошо проведенной работы и грусть, что приходится идти на такие шаги. Премьер-министр и сопровождающие его лица поднялись по трапу, дверца закрылась, и трап отъехал в сторону. Одна за другой загудели турбины «Боинга-747».

Кларк слышал, как в верхней комнате отдыха зазвучал разговор, но, едва заработали двигатели, качество приема мгновенно ухудшилось. Тут же начал выруливать на взлетную площадку «Гольфстрим» и через две минуты после него — японский Боинг. Такой порядок взлета был тщательно продуман. Посылая в воздух самолеты вслед за реактивными «джамбо», нужно проявлять максимальную осторожность. Широкофюзеляжные лайнеры оставляют за собой мощный турбулентный поток, представляющий немалую опасность для самолетов меньших размеров. Офицеры ЦРУ стояли на обзорной площадке до тех пор, пока «Боинг-747» не оторвался от бетона взлетной полосы и их работа не подошла к концу.

Поднявшись в воздух, «Гольфстрим» достиг крейсерской высоты в сорок одну тысячу футов, двигаясь на север курсом двадцать шесть градусов, и направился в Новый Орлеан. Прислушиваясь к указаниям людей, расположившихся за его спиной, летчик несколько уменьшил скорость. Справа от них на такой же высоте продолжал полет «Боинг-747», курс которого был тридцать один градус. Внутри огромного авиалайнера фальшивая бутылка шотландского виски была направлена в сторону иллюминатора, и заключенный в ней трансивер вел передачу на исключительно высокой частоте по направлению к принимающим установкам на борту «Гольфстрима». Очень благоприятная частота передачи гарантировала отличный прием, и не меньше десяти магнитофонов записывали передаваемые сигналы — по два для каждого канала. Летчик старался, насколько это возможно, держать курс поближе к востоку до тех пор, пока оба самолета не оказались над поверхностью Мексиканского залива. Затем, когда к ним присоединился еще один самолет, на этот раз ЕС-135, который с трудом сумел взлететь с базы ВВС Танкер в Оклахоме, «Гольфстрим» отвернул налево. Новый самолет занял позицию в тридцати милях к востоку и на две тысячи футов ниже своего более крупного собрата из той же фирмы.

Первый самолет-преследователь совершил посадку в Новом Орлеане, высадил пассажиров, выгрузил оборудование, заправился и взлетел, возвращаясь обратно в Мехико-Сити.

В это время Кларк находился в посольстве. Ему удалось добиться, чтобы в состав группы включили переводчика японского языка из разведывательного отдела ЦРУ. Попытка прослушать в аэропорту мексиканской столицы разговоры, ведущиеся внутри японского авиалайнера, подтвердила действенность системы, и Кларк решил, что еще лучше тут же узнать, о чем велись эти разговоры. Переводчик не торопился. Он трижды прослушал магнитофонную запись и лишь после этого начал печатать. Получилось меньше двух страниц. Переводчика раздражало, что Кларк все время смотрел через его плечо.

— Жаль, что не так просто договориться с оппозицией в нашем парламенте, — читал вслух Кларк. — Мы всего лишь дали согласие заплатить некоторым его сотрудникам.

— Похоже, мы получили то, что нам нужно, — заметил переводчик.

— Где твой специалист по связи? — спросил Кларк начальника резидентуры.

— Я сам сделаю это.

Действительно, все оказалось достаточно просто. Резидент ввел две страницы машинописного текста в память компьютера. К нему был присоединен небольшой аппарат, внешне напоминавший видеоплейер с лазерным диском. На этом диске были записаны буквально биллионы случайных цифр. Каждая буква, которую он печатал, произвольно превращалась во что-то иное и передавалась в центр связи системы «Меркурий» в Лэнгли. Там происходила запись поступающего сигнала. Дежурный техник выбирал соответствующий диск из секретной, строго охраняющейся библиотеки, вкладывал его в свой компьютер и нажимал кнопку. Через несколько секунд из принтера появились две страницы четкого расшифрованного текста. Они были запечатаны в конверт и переданы курьеру, тот немедленно поднялся на седьмой этаж в кабинет заместителя директора ЦРУ.

— Доктор Райан, вот материал, который вы ждете.

— Спасибо. — Джек расписался в получении. — Доктор Гудли, я вынужден отвлечься на пару минут.

— Ничего страшного. — Бен склонился над пачкой бумаг.

Райан вскрыл конверт, прочитал текст два раза, обращая внимание на каждое слово. Затем поднял телефонную трубку и попросил соединить его по защищенной от прослушивания линии с Кэмп-Дэвидом.

— Центр управления, — послышался голос в трубке.

— Говорит доктор Райан из Лэнгли. Мне нужно поговорить с боссом.

— Одну минуту, сэр, — ответил дежурный, сержант морской пехоты. Райан закурил сигарету.

— Президент слушает, — послышался новый голос.

— Господин президент, докладывает Райан. У меня есть отрывок разговора в «Боинге-747».

— Неужели так быстро?

— Его прослушали перед тем, как были включены двигатели. В нашем распоряжении неопознанный голос — думаем, это премьер-министр, — заявивший, что сделка заключена.

Джек прочитал три первые строчки.

— Вот сукин сын, — выдохнул Фаулер. — Будь я прокурором и имей такие доказательства, привлек бы его к суду.

— Я решил, сэр, что вы захотите прочитать текст как можно быстрее. Первые две страницы могут передать по факсу немедленно. Полный текст будет готов к двадцати одному часу.

— Будет приятно почитать что-нибудь после матча. О'кей, высылайте. — Президент положил трубку.

— Будет исполнено, сэр, — ответил Райан.

* * *

— Ну, пора отправляться, — сказал Госн.

— Пора так пора. — Расселл встал и надел свое теплое пальто.

Снаружи было по-настоящему холодно. Предсказывали максимум шесть градусов выше нуля по Фаренгейту, но столбик ртути еще не дополз до этой отметки. Ледяной северо-восточный ветер дул из Небраски, где было еще холоднее. Хорошим было лишь то, что с холодной погодой небо очистилось. Денвер относится к тем городам, в которых инверсия низких зимних температур ухудшает проблему смога. Однако сегодня на небе практически не было ни единого облачка, а на западе Марвин видел, как ветер сдувает снег с пиков хребта Франт-Рейндж и он развевается подобно белым флагам. Вне сомнения, это было добрым предзнаменованием, а ясная погода означала, что рейсы из аэропорта Стейплтон не будут задерживаться, чего он опасался несколько дней назад.

Марвин включил двигатель фургона, повторил про себя фразы, которые ему придется произнести, и за то время, что двигатель прогревался, еще раз мысленно прошелся по плану операции. Повернув голову, он взглянул на груз, лежавший сзади. Почти тонна сверхмощной взрывчатки, говорил ему Ибрагим. Да, телевизионная аудитория по всей стране будет вне себя от ярости. Затем Расселл подошел к автомобилю, который он взял в аренду, включил двигатель и передвинул рычажок нагрева на максимум. Жаль, что командир Куати чувствует себя так плохо. Может быть, это просто нервы, подумал Расселл.

Через несколько минут арабы вышли из дома. Госн сел рядом с Марвином. Он тоже нервничал.

— Ты готов, приятель?

— Да.

— Поехали.

Расселл включил задний ход и выехал со стоянки, затем двинулся вперед, предварительно убедившись, что арендованный автомобиль следует за ними, и выехал на шоссе.

Чтобы добраться до стадиона, понадобилось всего несколько минут спокойной езды. Всюду стояли полицейские, и Расселл заметил, что Госн поглядывает на них с беспокойством. Присутствие полиции ничуть не тревожило Расселла. Копы находятся здесь всего лишь для того, чтобы следить за порядком и управлять движением, а сейчас они просто стояли и смотрели по сторонам, потому что поток транспорта в сторону стадиона еще не начался. До матча оставалось почти шесть часов. Марвин свернул с шоссе и направил фургон к воротам, отведенным для автомобилей прессы. Там стоял полицейский, которого ему придется убедить. Куати уже оторвался от фургона и ездил кругами вокруг ближайших кварталов. Марвин остановил машину и опустил стекло.

— Привет, — обратился он к копу.

Постовой Питер Доукинс из городской полиции Денвера уже изрядно замерз, хотя родился и вырос в Колорадо. Ему поручили стоять у ворот, отведенных для проезда прессы и важных лиц, — он получил этот пост лишь потому, что был одним из самых младших полицейских. Те, что постарше, выбрали себе места потеплее.

— Кто вы такой? — спросил Доукинс.

— Технический персонал, — ответил Расселл. — Это ведь въезд для прессы, верно?

— Да, но вас нет в моем списке. — На стоянке для особо важных лиц количество мест было ограничено, и Доукинс не собирался пропускать кого угодно.

— В фургоне «А» вышел из строя видеорекордер, вон там, — объяснил Расселл, делая жест в сторону фургона компании Эй-би-си. — Нам пришлось привезти запасной.

— Никто не предупредил меня об этом, — заметил полицейский.

— И меня никто не предупредил до шести вечера накануне. Пришлось тащить проклятую штуку из Омахи. — Расселл взмахнул блокнотом куда-то в направлении штаб-квартиры телевизионной компании. Госн, сидящий сзади, вне поля зрения полицейского, затаил дыхание.

— А почему не доставили самолетом?

— Да потому что «Федерал-экспресс» не работает по воскресеньям, а чертов аппарат слишком велик и не пролезает в дверь «Лиэрджета». Но я не жалуюсь, приятель. Я — техник из Чикаго, понимаешь? Мне платят сверхурочные — в три с половиной раза больше, чем в обычные дни, ясно? Это когда мы работаем далеко от дома, по особым случаям и в выходные дни.

— Звучит совсем неплохо, — согласился Доукинс.

— Больше, чем я зарабатываю в будние дни за всю неделю, так что продолжайте расспрашивать, приятель. — Расселл усмехнулся. — Я получаю доллар с четвертью каждую минуту.

— У вас, должно быть, крепкий профсоюз.

— Это уж точно, — засмеялся Марвин.

— Знаешь, куда ехать?

— Конечно, сэр.

Расселл тронулся с места. Госн с облегчением вздохнул, когда фургон снова покатил вперед. Он слышал каждое слово, уверенный, что сейчас все сорвется.

Доукинс смотрел вслед фургону. Он глянул на часы и сделал пометку в своем блокноте. По какой-то причине капитан требовал, чтобы рядом с номером каждого приехавшего автомобиля стояло время появления у стадиона. Доукинс не понимал смысла этого приказа, но далеко не все распоряжения капитана имеют смысл, правда? Лишь мгновение спустя он понял, что на только что въехавшем фургоне компании Эй-би-си номерные знаки штата Колорадо. Странно, подумал он, и в этот момент подъехал роскошный «линкольн». Этот автомобиль был внесен в список — в нем приехал президент Американской конференции НФЛ. Важные лица стараются приехать пораньше, подумал Доукинс, чтобы расположиться в своих ложах и взяться за выпивку. Накануне ему довелось попасть в число тех полицейских, которым было поручено следить за безопасностью во время вечеринки, организованной этим самым президентом, и у него на глазах каждый богатый придурок из Колорадо напился вусмерть вместе с разными политиками и другими важными лицами, съехавшимися со всей Америки, — почти все полные болваны, подумал молодой полицейский, видевший своими глазами, что они вытворяли. По-видимому, Хемингуэй был все-таки прав: богатые отличаются от остальных лишь тем, что у них больше денег.

В двухстах ярдах от полицейского Расселл остановил фургон и вытянул ручной тормоз, не выключая двигателя. Госн перелез в заднюю часть машины. Матч должен начаться в 16.20 по местному времени. Важные события, решил Ибрагим, всегда начинаются с опозданием. По-видимому, игра начнется не раньше 16.30. К этому он прибавил еще полчаса и установил момент взрыва на 17.00 поясного времени Скалистых гор. Выбранные наугад моменты всегда устанавливают на час с нулями, да и к тому же сам момент взрыва был выбран еще несколько недель назад — в течение первого часа после начала матча.

У этого устройства не было очень уж надежного предохранительного приспособления. На каждой из дверок, ведущих внутрь корпуса, Госн установил защищающий ее простой взрыватель, но у него не было времени заняться этим всерьез, защитить устройство, находящееся внутри, чем-то более надежным и совершенным. Впрочем, подумал Госн, это даже к лучшему. Сильные порывы северо-западного ветра сотрясали фургон, и чувствительный выключатель с перекидной головкой мог оказаться здесь совсем неуместным, даже опасным.

Между прочим, понял он с опозданием, даже если сильно захлопнуть дверцу… Что же еще ты забыл предусмотреть? — подумал он. Госн напомнил себе, что в такие моменты его всегда охватывают самые пугающие мысли. Он еще раз вспомнил, что проделывал до этого момента. Все, абсолютно все было проверено по сотне раз и даже больше. Устройство готово. Ну, разумеется, после такой работы… Разве он не потратил несколько месяцев на самую тщательную подготовку?

Инженер еще раз проверил электрические цепи. Все контуры функционировали нормально. Низкая температура почти не сказалась на аккумуляторах. Он присоединил провода к таймеру — вернее, попытался присоединить. Его руки настолько замерзли, что пальцы едва шевелились и дрожали от волнения. Госн тут же прекратил работу, преодолел волнение и со второй попытки закрепил провода на клеммах таймера, надежно завернув гайку.

Вот и все, подумал он, закрыл дверцу, ведущую внутрь механизма, чем привел в действие защитное устройство — теперь уже открыть дверцу не сможет никто, — и осторожно отодвинулся от бомбы, готовой к взрыву. Сейчас это была уже настоящая бомба.

— Кончил? — спросил Расселл.

— Да, Марвин, — тихо произнес Госн и опустился на переднее сиденье рядом с Расселлом.

— Тогда пошли отсюда.

Марвин подождал, пока Ибрагим вышел из кабины, и запер правую дверцу. Затем спрыгнул на асфальт сам и повернул ключ в замке. Фургон был теперь заперт. Они повернулись и пошли на запад, мимо больших телевизионных фургонов спутниковой связи с огромными параболическими антеннами. Каждый из них стоит миллионы, подумал Марвин, и все до единого будут уничтожены вместе с сидящими в них техниками и комментаторами — вроде тех, которые превратили убийство его брата в низкопробное зрелище. Их смерть ничуть не беспокоила Марвина, ничуть. Через несколько секунд огромное здание стадиона заслонило Расселла и Госна от пронизывающего ветра. Они шли через автомобильную стоянку, мимо начавших приезжать болельщиков, уже заполнявших стоянку, большинство их было из Миннесоты. В машинах сидели люди в теплой одежде и с пакетиками арахиса в руках. У некоторых на головах красовались шляпы с рогами — ну, конечно, подумал Марвин, поклонники «Викингов».

Куати ждал их в арендованном автомобиле, стоявшем в переулке. Он передвинулся с места водителя, уступив руль Марвину. Движение становилось все более напряженным, и, чтобы избежать пробок, Расселл поехал кружным путем, который он выбрал накануне.

— Знаете, ребята, все-таки жаль нарушить такой матч.

— Почему ты так считаешь? — спросил Куати.

— Вот уже пятый раз «Викинги» играют в финале Суперкубка. На этот раз у них все шансы одержать победу. Этот их новичок, Уиллс, — он выступает в нападении — какое-то чудо. Со времен Сэйерса не было такого футболиста. А вот теперь из-за нас никто не увидит, что происходит на поле. Жаль. — Расселл покачал головой и ухмыльнулся при мысли о иронии судьбы. Ни Госн, ни Куати даже не подумали, чтобы ответить на его замечание, но Расселл и не ждал от них ничего другого. Разве у арабов есть чувство юмора? Стоянка у мотеля выглядела пустой. Все, кто жил здесь, были болельщики той или другой команды, подумал Марвин, открывая дверь.

— Готовы к отъезду?

— Да. — Госн переглянулся с командиром. Жаль, конечно, но другого выхода нет.

В комнате еще не убирали, но какое это имеет значение? Марвин вошел в туалет и закрыл за собой дверь. Выйдя, американец увидел, что оба араба стоя ждут его.

— Пошли?

— Пошли, — ответил Куати. — Ты не поможешь мне с чемоданом, Марвин?

— Конечно. — Расселл повернулся и протянул руки к чемодану, который лежал на металлической полке. Он не видел стального стержня, который ударил его по затылку. Коренастое мускулистое тело опустилось на изношенный ковер. Куати понял, что, хотя удар был сильным, американец остался жив, только потерял сознание. Командир слабел с каждым днем. Госн помог перенести тело Расселла в ванную, и они положили его на пол, лицом кверху. Мотель был дешевым, и ванная комната оказалась маленькой, слишком маленькой для предстоящей работы. Сначала потерявшего сознание индейца хотели уложить в ванну, но тогда им не хватало места, чтобы обоим стоять рядом. Куати пришлось опуститься на колени, а Госн, разочарованно пожав плечами, взял с вешалки полотенце и обмотал шею Расселла. Тот уже начал приходить в себя. Его руки зашевелились. Госн понял, что нужно торопиться. Куати передал ему острый нож, который прихватил в кафе во время вчерашнего ужина. Госн взял нож и глубоко вонзил его в шею Расселла, под правым ухом. Струя крови брызнула, словно из разрезанного шланга, так что Ибрагиму пришлось закрыть рану полотенцем, чтобы его не забрызгало кровью. Затем он точно так же перерезал сонную артерию на левой стороне шеи. Мужчины прижимали полотенце к ранам, будто пытаясь остановить поток крови.

И в этот момент Марвин открыл глаза. Они смотрели куда-то вдаль, он просто не успел понять, что с ним произошло. Расселл попытался поднять руки, но навалившиеся на него мужчины прижали его к полу и не дали шевельнуться. Он приоткрыл рот, но не произнес ни звука. Затем взгляд его, похожий на упрек, упал на Госна, глаза подернулись пленкой и наконец закатились. Тем временем Куати с Госном старались отстраниться подальше, чтобы не испачкаться в крови, которая текла в канавках между плитками пола. Ибрагим убрал полотенце. Теперь кровь едва сочилась из ран и можно было больше не беспокоиться. Полотенце, однако, насквозь пропиталось кровью. Госн бросил его в ванну. Куати передал ему другое.

— Надеюсь, — Бог смилуется над ним, — тихо произнес Госн.

— Он был язычником, — заметил Куати. Для сожалений было уже слишком поздно.

— Разве он виноват, что не встретил благочестивого человека на жизненном пути?

— Надо вымыться, — сказал Куати. В кухне было две раковины. Каждый тщательно вымыл руки, затем они проверили, нет ли следов крови на костюмах. Пятен не оказалось.

— Что будет со зданием мотеля после взрыва? — спросил Куати.

Госн задумался.

— Мотель недалеко от стадиона… он окажется за пределами огненного шара, но… — Госн подошел к окну и чуть раздвинул шторы. Он отчетливо видел стадион, и было нетрудно понять, что произойдет со зданием мотеля, находящимся в поле видимости. — Термическая волна сожжет его, а затем сила взрыва сравняет с землей. От здания ничего не останется.

— Ты уверен?

— Совершенно уверен. Результат взрыва ядерной бомбы предсказать несложно.

— Отлично. — Куати собрал все документы и бумаги, по которым их можно было бы опознать. До сих пор они с Госном пользовались ими, но скоро придется проходить таможенный контроль, и не следовало излишне искушать судьбу. Все это они бросили в корзину для мусора. Госн взял чемоданы и отнес в машину. Затем они еще раз проверили комнату. Куати сел в автомобиль. В последний раз Госн запер номер и повесил на дверную ручку табличку с надписью «ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬ». До аэропорта было недалеко, а самолет отправлялся через два часа.

* * *

Нескончаемые автостоянки у стадиона быстро заполнялись. До начала матча оставалось еще три часа, но, к удивлению Доукинса, стоянка для особо важных лиц была заполнена. Началось шоу, проводящееся перед игрой. Доукинс увидел, как по стоянке ходит группа телевизионщиков. Они брали интервью у болельщиков «Викингов», превративших половину автостоянки в гигантский пикник. От поспешно установленных грилей поднимался белый пар. Доукинс знал, что все болельщики «Викингов» слегка чокнутые, но это было уж слишком. Стадион находился совсем рядом — можно было войти внутрь и пить, и есть что угодно, сидя на мягких креслах при двадцати градусах тепла, — но нет, им хотелось продемонстрировать свое здоровье и выносливость, хотя на улице было ниже десяти градусов мороза. Доукинс был лыжником и платил за обучение в колледже, работая в лыжном патруле на одном из склонов Аспена. Он знал, что такое холод, и понимал ценность тепла. Произвести впечатление на мороз нельзя, как ни старайся. Воздух и ветер просто не замечают этого.

— Ну как дела. Пит?

Доукинс обернулся.

— Все в порядке, сержант. Все, кто был в списке, уже приехали.

— Я заменю тебя на несколько минут. Зайди внутрь и погрейся. В комнате службы охраны можешь выпить кофе.

— Спасибо.

Доукинс понимал, что согреться и выпить что-нибудь необходимо. Ему придется мерзнуть на протяжении всего матча, патрулируя автостоянку, чтобы никто не украл вещи из автомобилей. Полицейские, одетые в штатское, были повсюду, но они следили только за карманными ворами и теми, кто спекулировал билетами, так что почти все войдут внутрь стадиона, чтобы наблюдать за матчем. Единственным оружием Доукинса было радио. Этого следовало ожидать, подумал он, раз прослужил в полиции меньше трех лет. Доукинс все еще считался едва ли не новичком среди полицейских. Он пошел вверх по пологому склону, направляясь к стадиону, и по пути миновал маленький фургон телекомпании Эй-би-си, который пропустил совсем недавно. Полицейский заглянул внутрь и увидел там видеорекордер «Сони». Странно, подумал он, но рекордер ни к чему не подключен. Доукинс не мог понять, куда исчезли оба техника, однако ему так хотелось выпить кофе. Даже теплое нижнее белье не может полностью защитить от холода, и Доукинсу казалось, что ему еще никогда не было так холодно.

* * *

Куати и Госн вернули автомобиль, взятый напрокат, и поехали на автобусе в аэропорт. Там они сдали чемоданы в багаж и отправились проверить, как обстоят дела с их рейсом. Им сообщили, что рейс авиакомпании «Америкэн» МД-80 в Даллас-Форт-Уэрт задерживается. Служащий авиакомпании объяснил им, что причиной того погода в Техасе. На посадочной полосе аэропорта лед от снегопада, который миновал Денвер прошлой ночью.

— Но мне нужно совершить где-то пересадку, чтобы попасть в Мексику. Может быть, вы поможете выбрать другой рейс? — спросил Госн.

— Да, у нас есть рейс, вылетающий в Майами в то же самое время, что и ваш рейс в Даллас, теперь отложенный. Вы можете лететь через Майами. — Девушка посмотрела на экран своего компьютера. — В Майами придется час подождать, зато в Мехико-Сити вы прилетите с опозданием всего на пятнадцать минут.

— Не могли бы вы перевести меня на этот рейс? Мне нужно обязательно попасть в Мехико-Сити, чтобы пересесть там на другой самолет.

— Оба билета?

— Да, пожалуйста.

— Никаких проблем, — улыбнулась девушка, глядя на экран компьютера. Интересно, уцелеет ли она после взрыва, подумал Госн. Огромное окно из цельного стекла выходило в сторону стадиона, и даже на таком расстоянии взрывная волна… Может быть, уцелеет, если успеет скрыться за стойкой. Но к этому моменту она уже лишится зрения от ослепительной вспышки. Жаль, у нее такие прелестные темные глаза. — Вот, пожалуйста. Я позабочусь о том, чтобы ваши чемоданы тоже перенесли на этот рейс, — пообещала она. Это обещание Госн выслушал скептически.

— Спасибо.

— Посадка будет производиться вон там. — И она показала рукой.

— Благодарю вас еще раз.

Девушка смотрела им вслед. Молодой парень выглядит очень симпатичным, подумала она, но его старший брат — или босс? — кажется мрачным. Может быть, он не любит летать.

— Ну? — спросил Куати.

— Рейс с пересадкой в общих чертах совпадает с нашим графиком. Мы потеряем пятнадцать минут в Мехико-Сити. Плохая погода охватила всего лишь часть южных штатов. У нас больше не будет трудностей.

В здании аэропорта пассажиров почти не было. Те, кто хотел вылететь из Денвера, решили, очевидно, отправиться более поздними рейсами, чтобы успеть посмотреть матч по телевидению. То же самое, подумал Ибрагим, относится и к пассажирам на прибывающих в Денвер самолетах. В зале вылета находилось не больше двадцати пассажиров.

* * *

— И вот здесь тоже их маршруты не совпадают, — сказал Гудли. — Более того, мне кажется, мы можем определенно сказать, что у нас есть доказательства.

— Какие именно? — спросил Джек.

— Нармонов на прошлой неделе был в Москве всего два дня, в понедельник и пятницу. Вторник, среду и четверг он провел в Латвии, Литве, Западной Украине и затем побывал в Волгограде, занимаясь вопросами местной политики. Пятницу можно не считать, потому что именно в этот день пришло сообщение из Москвы. Зато весь — или почти весь — день понедельника наш друг провел во Дворце Съездов. Мне кажется, на прошлой неделе они не встречались, но из письма следует, будто такая встреча состоялась. По-моему, это ложь.

— Покажи мне свои данные, — сказал Джек.

Гудли разложил материалы на письменном столе Райана. Вместе они сравнили даты и маршруты.

— Да, это очень интересно, — заметил Джек через несколько минут. — Ну и сукин сын этот Кадышев!

— Убедительно? — поинтересовался Гудли.

— Ты хочешь знать, являются ли твои выводы стопроцентно достоверными? — Заместитель директора ЦРУ покачал головой. — Нет.

— Почему?

— Наша информация может оказаться не правильной. Нельзя исключить, что они встречались тайно, не привлекая внимания, скажем, в прошлое воскресенье, когда Андрей Ильич был у себя на даче. Одна ласточка еще не делает весны, — произнес Джек, кивнув в сторону окна, за которым простирался снежный пейзаж. — Нужно произвести тщательную проверку, прежде чем эта информация пойдет дальше, но тебе удалось открыть очень, очень интересное направление, Бен.

— Но, черт побери…

— Бен, когда у тебя появляется подобная информация, — объяснил Джек, — с нею нужно обращаться исключительно осторожно. Нельзя подвергать сомнению деятельность ценного агента из-за двусмысленных данных, а ведь, согласись, эти сведения поддаются неоднозначному толкованию.

— Если говорить строго — да, поддаются. Неужели его могли перевербовать?

— Сделать двойным агентом? — усмехнулся Райан. — Вы начинаете пользоваться нашим жаргоном, доктор Гудли. А ну-ка, попытайтесь сами ответить на этот вопрос.

— Думаю, если бы он стал двойным агентом и предал нас, он не послал бы такую информацию. Они не захотят посылать нам подобные сведения, если только в КГБ нет кое-кого…

— Тщательно продумай ответ, Бен, — предостерег Джек.

— Да, конечно. Подобные сведения компрометируют их тоже, верно? Вы правы, это маловероятно. Если бы его перевербовали, к нам поступили бы иные данные.

— Совершенно верно. Если ты прав, Бен, и он пытается ввести нас в заблуждение, наиболее логичным объяснением будет именно то, которое ты сам и выдвинул. Политический крах Нармонова выдвигает Кадышева в число самых вероятных кандидатов на его место. В нашем деле бывает полезным рассуждать подобно полицейскому. Кому это выгодно, что руководит им — вот какой вопрос нужно ставить. И лучше всего спросить мнение Мэри Пэт.

— Вызовем ее сюда? — спросил Гудли.

— В такую-то погоду?

* * *

После первого объявления о посадке Куати и Госн прошли в самолет, нашли свои места в салоне первого класса, опустились в кресла и пристегнули ремни. Через десять минут самолет тронулся с места и покатил к взлетной полосе. Да, подумал Госн, это было разумным решением. Пассажиров, следующих в Даллас, еще не приглашали на посадку. Еще две минуты спустя лайнер оторвался от бетонной дорожки и взял курс на юго-восток, в сторону теплой Флориды.

* * *

У горничной был сегодня особенно трудный день. Большинство постояльцев поздно покинули свои комнаты, и она опаздывала, спеша побыстрее привести в порядок отведенные ей номера. Увидев на дверной ручке табличку с просьбой не беспокоить, она расстроенно покачала головой, однако тут же заметила, что на двери второй комнаты, соединяющейся с первой, таблички не было, и пришла к выводу, что тут какая-то ошибка. На зеленой, обратной, стороне таблички, была надпись «СРОЧНО ПРИБЕРИТЕ КОМНАТУ», и постояльцы часто поворачивали табличку не той стороной. Сначала горничная прошла в комнату, на двери которой таблички не было. Здесь она долго не задержалась. Всего одна кровать была помята. Горничная сняла с нее простыни и заменила их свежими с такой быстротой и сноровкой, которая появляется, если ты исполняешь одну и ту же работу более пятидесяти раз за день. После этого она заглянула в ванную, повесила чистые полотенца вместо грязных, положила новый кусок мыла и высыпала мусор из корзины в мешок, что висел на ее тележке. И тут ей пришлось принимать решение: заниматься второй комнатой номера или нет? Табличка на дверной ручке гласила, что делать уборку не надо, но, если постояльцы не хотели, чтобы она делала уборку, почему не повесили такую же табличку на соседней двери? По крайней мере следует туда заглянуть. Если там разложено что-то важное, она уйдет. Горничная заглянула в открытую дверь, соединяющую обе комнаты, и увидела две самые обычные неубранные постели. На полу не было никакой одежды. В общем комната выглядела так же аккуратно, как и вчера. Женщина просунула голову дальше и посмотрела в сторону ванной. И здесь ничего необычного. Она решила убрать в этой комнате тоже и, обойдя свою тележку сзади, принялась толкать ее через дверной проем. Снова начала с постелей, заменила простыни и пошла обратно к…

Как это она не заметила раньше? Мужские ноги. Что такое? Горничная сделала несколько шагов и…

Управляющему понадобилось несколько минут, чтобы успокоить ее и понять, о чем она говорит. Слава Богу, подумал он, что в той стороне мотеля нет постояльцев — все уехали на стадион. Молодой человек глубоко вздохнул, поспешил мимо закусочной наружу и подошел к мотелю с обратной стороны. Дверь здесь захлопывалась автоматически, но его ключ открыл ее.

— Боже, — тихо произнес он. По крайней мере управляющий был готов к этому. Он не был дураком и не прикоснулся ни к чему в номере, всего лишь прошел через дверь, соединяющую эту комнату с соседней и вышел через другую. Рядом с телефоном на стойке внизу находился листок, где были напечатаны все телефонные номера, которые могут потребоваться при чрезвычайных обстоятельствах. Управляющий нажал вторую кнопку.

— Полиция, — послышался голос в трубке.

— У нас произошло убийство, — произнес он, стараясь держать себя в руках.

* * *

Президент Фаулер положил текст, переданный по телефаксу, на угловой столик и покачал головой.

— Просто невероятно, что он попытается совершить такой бесцеремонный поступок.

— Что ты думаешь предпринять? — спросила Лиз.

— Сначала, конечно, нужно все проверить, но мне кажется, что мы способны на это. Сегодня вечером после матча возвращается Брент. Я встречусь с ним рано утром, чтобы посоветоваться, однако мы, наверно, просто поставим премьера перед фактом и скажем, что нам все известно. Ему это может не понравиться, но тут уж ничего не поделаешь. Так действует только мафия.

— Ты действительно ненавидишь их?

Фаулер открыл бутылку с пивом.

— Я был прокурором и останусь им. А вот бандит — это всегда бандит.

* * *

«Боинг-747» японской компании «Джал» совершил посадку на аэродроме имени Даллеса на три минуты раньше. Из-за плохой погоды и с согласия посла Японии церемония прибытия была сокращена. К тому же одним из главных признаков прибытия в Вашингтон особенно важного гостя было отсутствие формальностей. Это одна из народных традиций, объяснил посол предшественнику нынешнего премьер-министра. После короткой, но искренней приветственной речи, произнесенной Скоттом Адлером, заместителем госсекретаря, японская делегация разместилась в автомобилях с двойным приводом, какие только удалось раздобыть посольству за такое короткое время, и направилась в отель «Мэдисон», расположенный в нескольких кварталах от Белого дома. Премьер-министр узнал, что президент находится в Кэмп-Дэвиде и вернется в Вашингтон на следующее утро. Поскольку перелет был трудным, премьер решил несколько часов поспать. Он еще не успел снять пальто, когда на борт авиалайнера поднялась бригада, которой следовало навести там порядок. Один из служащих собрал неиспользованные бутылки спиртного, в том числе и с треснувшим горлышком. Другой вывалил в большой мешок содержимое корзин для мусора, стоявших в туалетах. Скоро оба они уже ехали в Лэнгли. Все самолеты, сопровождавшие японский «Боинг», за исключением первого, приземлились на базе ВВС Эндрюз, и экипажи отправились на предписанный правилами отдых — на этот раз в офицерском клубе базы. Магнитофонные записи повезли в Лэнгли, куда они прибыли уже после магнитофона из Даллеса. Оказалось, что качество записи на этом магнитофоне лучше, и техники принялись расшифровывать первой именно эту запись.

* * *

«Гольфстрим» тоже вернулся в Мехико-Сити без опоздания. Самолет подрулил к зданию авиации общего назначения, и его экипаж, состоящий из трех человек, — это были военные летчики, хотя этого никто не знал, — направился прямо на ужин. Поскольку экипаж составляли летчики ВВС, им также был предписан отдых. Кларк все еще находился в посольстве США и надеялся, прежде чем вылететь в Вашингтон, окутанный этим проклятым снегом, увидеть хотя бы первую четверть матча.

* * *

— Не увлекайся, а то уснешь во время матча, — предостерегла президента его советник по национальной безопасности.

— Это всего лишь вторая бутылка пива, Элизабет, — ответил Фаулер.

Рядом с диваном стоял небольшой холодильник и огромное серебряное блюдо с закусками. Эллиот все еще казалось невероятным, что Дж. Роберт Фаулер, президент Соединенных Штатов, такой умный и целеустремленный во всех остальных областях, был одновременно отчаянным футбольным болельщиком, который сидел перед телевизором подобно Арчи Банкеру, ожидая начала матча.

* * *

— Один я уже нашел, но вот второй никак не могу, — сообщил механик. — Ничего не понимаю, полковник.

— Пойдите и согрейтесь немного, — посоветовал пилот. — Вы провели слишком много времени, сидя над контрольной панелью.

* * *

— Готов поспорить, убийство связано с наркотиками, — заметил младший детектив.

— Тогда это работа непрофессионалов, — отозвался его напарник, фотограф уже отщелкал обычные четыре ролика пленки, и теперь сотрудники отдела, занимающегося расследованием случаев насильственной смерти, уложили труп в пластиковый мешок для отправки в морг. Сомнений в причине смерти ни у кого не было.

Преднамеренное убийство, причем особенно жестокое. По-видимому, двое убийц — их было, должно быть, двое, уже решил старший детектив — прижали руки жертвы к полу перед тем, как перерезать ему горло, и следили, как он умирал, прикрывшись полотенцем от крови, пятна которой могли остаться на одежде. Возможно, они за что-то расквитались с ним. Скорее всего убитый попытался утаить часть денег, а может, за ним остался какой-то старый должок. Совершенно очевидно, убийство не было результатом случайной ссоры — для этого оно было слишком жестоким и хорошо подготовленным.

И все-таки детективам изрядно повезло. Бумажник убитого остался у него в кармане. Таким образом, у них в руках оказались все его документы — больше того, еще два полных набора других документов, которые они теперь проверяли. В журнале мотеля были записаны номерные знаки обеих автомашин, принадлежавших тем, кто жил в этом номере, и сейчас их пропускали через компьютер бюро регистрации автомобилей.

— Убитый-то индеец, — заметил представитель следователя, когда они подняли мешок с трупом. — То есть, я хотел сказать, коренной американец.

А ведь я где-то видел это лицо, подумал младший детектив.

— Ну-ка, подождите минутку. — Он наклонился и расстегнул ворот рубашки убитого, и все увидели верхнюю часть татуировки.

— Он отбывал срок, — заметил старший детектив. Татуировка на груди мертвеца была сделана грубо, в наколку втирался карандашный грифель… — Ну-ка, ну-ка… эта татуировка что-то значит…

— Союз воинов!

— Ты прав. Агенты ФБР принимали участие в чем-то — помнишь? Перестрелка в Северной Дакоте в прошлом году? — Старший детектив на миг задумался. — Как только получим информацию о номерных знаках, проследи, чтобы она тут же была послана в Вашингтон. О'кей, можете забирать его.

Труп подняли и унесли.

— А теперь приведите горничную и управляющего.

* * *

Инспектору Пэту О'Дэю повезло — ему выпало стать дежурным в командном центре ФБР, комната 5005 здания Гувера. Комната имела какую-то странную форму, напоминающую треугольник, причем столы дежурных офицеров стояли в одном углу, а на длинной стене напротив находился ряд дисплеев. День выдался спокойным — плохая погода охватила половину страны, а плохая погода обычно больше препятствует преступникам, чем полицейские агентства, — и это значило, что на одном из экранов было видно, как на стадионе в Денвере выстраиваются команды, ожидая, пока судья подбросит монету. В тот самый момент, когда «Викинги» выиграли, получили право выбора и решили быть принимающей стороной, в помещение вошла молодая сотрудница с двумя сообщениями, переданными по телефаксу из полицейского управления Денвера.

— Убийство, сэр. Они думают, что мы знаем убитого.

Фотографии на водительских удостоверениях всегда оставляли желать лучшего, а увеличение и последующая передача по телефаксу отнюдь не способствовали повышению их качества. Инспектору пришлось долго всматриваться в фотографию, и он едва было не решил, что лицо ему незнакомо, как вдруг вспомнил о чем-то во времена службы во Вайоминге.

— Я видел его раньше… индеец… Марвин Расселл? — Он повернулся к агенту, сидящему рядом. — Стэн, ты когда-нибудь видел этого парня?

— Нет.

О'Дэй просмотрел содержание телефаксов. Кем бы он ни был, он умер — ему перерезали горло, сообщили полицейские из Денвера. По-видимому, связано с наркотиками — такова была первоначальная версия тамошних полицейских, занимающихся расследованием убийства. Ну что ж, разве это звучит не достаточно разумно? Джон Расселл входил в банду, занимающуюся перевозкой наркотиков. Кроме того, сообщалось, что на месте преступления найдены и другие документы, но эти водительские удостоверения оказались поддельными, хотя и очень высокого качества. Тем не менее в них говорилось, что фургон был зарегистрирован на имя убитого, так же как и автомобиль, стоявший рядом с мотелем, тоже был арендован Робертом Фрейном — таково было имя на водительском удостоверении жертвы. В настоящее время полицейское управление Денвера разыскивало автомобили, и там хотели знать, известно ли что-нибудь ФБР об убитом и его возможных компаньонах.

— Свяжитесь с ними и пусть перешлют сюда телефаксом фотографии с других водительских удостоверений, найденных на месте преступления.

— Слушаюсь, сэр.

Пэт посмотрел на экран — команды выходили на поле, чтобы нанести первый удар по мячу, — и поднял трубку телефона.

— Дэн, это Пэт. Ты не мог бы спуститься к нам? Мне кажется, объявился наш старый приятель — причем мертвый… Нет, это приятель другого сорта.

Мюррей появился в центре в тот самый момент, когда мяч взлетел в воздух, — это было куда важнее каких-то там факсов. Игроки Миннесоты перевели мяч на двадцатипятиярдовую линию, и их нападающие взялись за работу. Телевизионная компания тут же спроецировала на экран массу бесполезной информации, так что болельщики не могли рассмотреть, что происходит на поле.

— Тебе не кажется, что это Марвин Расселл? — спросил Пэт.

— Конечно, это он. Где он сейчас?

О'Дэй сделал жест в сторону телевизионного экрана.

— Ты веришь Денверу? Они обнаружили его девяносто минут назад с перерезанным горлом. Местные детективы считают, что убийство связано с наркотиками.

— Ну что ж, его брат погиб из-за этого.Что еще? — Мюррей взял факсы из рук О'Дэя.

Тони Уиллс получил первую передачу, пробежал с мячом пять ярдов и едва не увернулся от защитника, чтобы проскочить еще дальше. При второй подаче оба сотрудника ФБР увидели, что Уиллс поймал направленный ему пас с расстояния в двадцать ярдов.

— Этот парень — просто чудо, — заметил Пэт. — Помню, мне довелось присутствовать на матче, когда Джимми Браун…

* * *

Боб Фаулер открыл третью бутылку пива, сожалея, что застрял здесь, вместо того чтобы присутствовать на матче. Разумеется, Секретная служба поставила бы всех на ноги, и в результате меры безопасности оказались бы такими, что еще и сейчас болельщики пробирались бы к своим местам. Верно ли это политически? Лиз Эллиот, сидя рядом с президентом, переключила один из телевизоров на другую программу, где показывали фильм. Она надела наушники, чтобы не мешать главнокомандующему вооруженными силами США. Действительно, это трудно понять, подумала она в который раз, очень трудно. Как может этот мужчина зачарованно смотреть на зрелище глупой игры, предназначенной для мальчишек…

* * *

Пит Доукинс завершил исполнение своих предматчевых обязанностей тем, что протянул цепь поперек ворот. Теперь каждый, кому захочется въехать на стоянку, будет вынужден сделать это через одни из двух еще открытых ворот, у которых стояли охранники. Во время предыдущей игры на Суперкубок шайка ловких жуликов пробралась на автостоянку и сумела украсть из автомобилей разных ценных вещей на двести тысяч долларов — главным образом это были магнитолы и радиоприемники, — но в Денвере такого не случится. Вместе с тремя другими полицейскими он начал патрулировать автостоянки. Они договорились, что будут обходить их, а не охранять отдельно выбранные места. Для этого сейчас было слишком холодно. Непрерывно передвигаясь вокруг стадиона, полицейские по крайней мере не будут так мерзнуть. У Доукинса замерзли ноги, они казались ему картонными, так что ходьба пойдет на пользу. Впрочем, он не думал, что произойдут какие-нибудь преступления. Какой вор станет бродить по автостоянкам в двадцатиградусный мороз? Вскоре Доукинс оказался там, где проводили свой пикник болельщики из Миннесоты. Следовало отдать им должное — организовано все было превосходно. Пикник перед входом на стадион закончился вовремя, металлические раскладные столы и стулья были убраны, и болельщики позаботились о том, чтобы навести порядок. Не будь тут нескольких замерзших кофейных луж, трудно было бы даже догадаться, что здесь происходило. Вполне возможно, болельщики из Миннесоты вовсе не были такими уж чокнутыми.

У Доукинса был с собой портативный приемник, а в ухо вставлен наушник. Слушать по радио репортаж — все равно, что заниматься сексом не раздеваясь, но он по крайней мере теперь знал, из-за чего раздаются восторженные крики. Первыми добились успеха футболисты Миннесоты. Уиллс сделал занос мяча за лицевую линию, прорвавшись по левому флангу с расстояния в пятнадцать ярдов. Для этого «Викингам» понадобилось всего семь маневров и четыре минуты пятьдесят секунд. Судя по всему, игроки Миннесоты были настроены сегодня очень серьезно.

* * *

— Господи, надо думать, Деннису худо, — заметил Фаулер. Лиз не слышала этих слов, увлекшись своим кинофильмом. И тут же у министра обороны появились все основания почувствовать себя еще хуже. Мяч ввели в игру с пятиярдовой отметки, и защитник «Мустангов», обычно находящийся в запасе, но сейчас вошедший в игру, пронес мяч до отметки сорока ярдов, а затем выронил его, и игрок «Викингов» упал на мяч.

* * *

— Я слышал, что Марвин был умным мерзавцем. Посмотри на номера остальных водительских удостоверений. Если не считать двух первых цифр, они точно такие же, как и у него… Готов побиться об заклад, что у него — или у кого-то еще — была машина для изготовления документов фотоспособом, — заключил Мюррей.

— Там паспорта и все остальное, — ответил О'Дэй, наблюдая за тем, как Тони Уиллс прорвался еще на восемь ярдов. — Если им не удастся остановить этого парня, исход матча предрешен.

— Что за паспорта?

— Они не сообщили. Я запросил остальные сведения. Как только прибудут в здание управления, нам перешлют фотографии телефаксом.

* * *

В Денвере компьютеры работали не переставая. Выяснили, у какой компании брали напрокат машины, и в результате проверки удалось установить, что автомобили всего несколько часов назад вернули представителям компании в международном аэропорту Стейплтон. Это был уже свежий след, и детективы отправились в аэропорт прямо из мотеля, где выслушали показания первой пары «свидетелей». Описание двух других совпало с фотографиями на паспортах. Сейчас документы везли в полицейское управление. Там уже знали, что ФБР требует как можно больше информации. Создавалось впечатление, что это крупное дело, связанное с наркотиками. Оба детектива не могли понять, куда исчез фургон убитого.

* * *

Доукинс закончил первый обход стадиона как раз в тот момент, когда футболисты Миннесоты во второй раз сумели занести мяч в зачетное поле. И снова это сделал Уиллс, получивший на этот раз пас сзади, с расстояния в четыре ярда. Этот парень уже успел пробежать с мячом пятьдесят один ярд и получить два паса. Доукинс внезапно заметил, что стоит рядом с фургоном телекомпании Эй-би-си, который он пропустил к стадиону перед началом матча. Почему у них номерные знаки штата Колорадо? Техники утверждали, что приехали из Чикаго и привезли видеорекордер из Омахи. Правда, фургон был окрашен в цвета телевизионной компании. Местные телестанции не принадлежали к национальным сетям. У них были обозначения станций, которым принадлежали их фургоны, но огромные знаки на бортах изображали всего лишь местные кодовые наименования. Нужно спросить об этом сержанта. Доукинс открыл блокнот, обвел кружком номер пропущенного на стадион фургона и поставил рядом знак вопроса. Затем вошел в помещение, где размещалась охрана.

— Где сержант?

— Где-то снаружи, обходит автостоянки, — ответил полицейский, сидевший за столом. — Этот придурок поставил двадцать долларов на «Мустангов». Думаю, он проиграет.

— Пойду посмотрю, не удастся ли уговорить его увеличить ставку, — усмехнулся в ответ Доукинс. — В какую сторону он пошел?

— Вроде к северному сектору.

— Спасибо.

* * *

«Викинги» снова ввели мяч в игру при счете 14:0, и опять его принял тот же самый игрок, находившийся на этот раз на три ярда дальше в обороне. Он не обратил внимания на советы защитника приземлить мяч, чтобы затем самим ввести его в игру с этого места. Нет, вместо этого он, схватив мяч, устремился с ним в гущу защиты противника. Увернувшись от одного футболиста на линии шестнадцати ярдов, он воспользовался поставленной стенкой и рванулся вдоль боковой линии. Еще через пятнадцать ярдов стало ясно, что один кикер может остановить его, но и кикер не успел. Пробежав с мячом сто три ярда, игрок «Мустангов» приземлил мяч в зачетном поле. Сто три ярда — самый длинный рывок после приема мяча в истории Суперкубка. Затем последовал удачно пробитый гол, и счет стал 14:7.

— Улучшилось настроение, Деннис? — госсекретарь повернулся к министру обороны.

Банкер поставил на стол свой кофе. Теперь он больше не будет пить. Ему хотелось быть совершенно трезвым, когда наступит время получить кубок Ломбарди из рук председателя НФЛ.

— Да, теперь нам осталось принять решение, как остановить твоего мальчика.

— Желаю удачи.

— Великолепный футболист, Брент. Черт побери, как же он бежит!

— Он не просто блестящий атлет, Деннис. У него острый ум и доброе сердце.

— Брент, если ты принимал участие в его подготовке, у меня нет сомнений в способностях этого парня, — великодушно заметил Банкер. — Как бы мне сейчас хотелось, чтобы он потянул сухожилие!

* * *

Через несколько минут Доукинс столкнулся с сержантом.

— Там я заметил что-то странное, — произнес молодой полицейский.

— Что значит странное?

— Этот фургон — такой маленький, белого цвета, на восточном краю возле больших телевизионных фургонов с параболическими антеннами спутниковой связи на крышах, — у него на борту надпись Эй-би-си. Коммерческие номерные знаки штата Колорадо, но прибыл он, видимо, из Чикаго или Омахи. Я пропустил их через свои ворота — техники объяснили, что везут видеорекордер, чтобы заменить тот, что вышел из строя. Я только что прошел мимо этого фургона, рекордер внутри ни к чему не присоединен, а техники пропали.

— Ну и что ты хочешь этим сказать? — спросил сержант.

— Мне кажется, неплохо бы проверить этот фургон.

— Хорошо, передай по радио. А я пройду мимо и сам взгляну.

Сержант посмотрел в блокнот, чтобы запомнить номерной знак.

— Меня попросили помочь парням из «Уэллс Фарго», которые работают на погрузочной платформе — выгружают деньги. Займись-ка этим вместо меня, ладно?

— Конечно, сержант, — и Доукинс пошел к платформе. Начальник охраны поднял к губам свой трансивер «Моторола».

— Лейтенант Верной, это сержант Янкевич. Мы не могли бы встретиться у телевизионных фургонов?

Затем он направился обратно на юг, вокруг стадиона. У него был собственный радиоприемник, но без наушников. Футболисты Сан-Диего остановили атаку «Викингов». Те ввели мяч в игру и очень удачно: «Мустангам» удалось перехватить его лишь на тридцатиярдовой отметке. Что ж, может быть, его команда сумеет выровнять игру. Хорошо, если бы кто-нибудь застрелил этого парня Уиллса, сердито подумал сержант.

Полицейский Доукинс подошел к северной части стадиона и увидел бронированный автомобиль «Уэллс Фарго», стоявший у погрузочной платформы нижнего ряда. Мужчина пытался вытащить изнутри мешки, по-видимому полные монет.

— В чем тут дело? — спросил Доукинс.

— Да шофер разбил колено и отправился в медпункт. Ты не мог бы помочь мне?

— Внутри или снаружи?

— Забирайся внутрь и передавай мне мешки, ладно? И поосторожнее, эти сволочи очень тяжелые.

— Ясно.

Доукинс влез внутрь автомашины. Вдоль бортов бронированного фургона вытянулись полки, заполненные бесчисленными мешками монет, судя по всему четвертаков. Он поднял один мешок и убедился, что он действительно тяжелый. Доукинс сунул блокнот за пояс и взялся за работу, передавая мешки на погрузочную платформу, где охранник укладывал их в тачку. Ловко же увернулся сержант от тяжелой работенки, подумал Доукинс.

Янкевич встретил лейтенанта у входа для представителей прессы, и они направились к подозрительному фургону. Лейтенант заглянул внутрь.

— Там большой ящик с надписью «Сони»… Одну минуту, написано, что это коммерческий видеорекордер.

Сержант Янкевич передал лейтенанту все, что рассказал ему Доукинс.

— Может быть, в этом нет ничего особенного, но…

— Да, вот именно — но. Пойду отыщу старшего в бригаде компании Эй-би-си. И вызову группу саперов, занимающихся разминированием. А ты оставайся здесь и следи за фургоном.

— У меня в машине есть ломик, сэр. Если хотите, я могу проникнуть внутрь фургона без особого труда.

Оба полицейских знали, как открывать запертые автомобили.

— Не стоит, пожалуй. Пусть этим займутся специалисты — да и к тому же не исключено, что внутри действительно видеорекордер. Скажем, они привезли резервный рекордер, а за это время успели отремонтировать основной, и потому резервный оказался не нужен.

— О'кей, лейтенант.

Янкевич вошел внутрь стадиона, чтобы выпить чашку кофе, затем вернулся на свежий воздух, который так нравился ему. Солнце садилось за Скалистые горы, и даже при таком морозе зрелище было поразительно прекрасным. Сержант прошел мимо фургонов спутниковой связи, чтобы не упустить зрелище сверкающего оранжевого шара, опускающегося в просвет между снежными облаками. В мире есть вещи более прекрасные, чем футбол. Когда последняя доля полыхающего солнца скрылась позади горного хребта, он пошел назад, решив еще раз взглянуть на ящик внутри фургона. Этого сделать он не успел.

35. Три наносекунды

Таймер внутри корпуса бомбы достиг отметки 17.00.00, и механизм начал действовать.

Во-первых, началась зарядка высоковольтных конденсаторов, и маленькие пиротехнические устройства, находящиеся рядом с резервуарами трития на обоих концах бомбы, сработали. Они толкнули вперед поршни, выдавливающие тритий через узкие металлические трубки. Одна трубка вела в первичное взрывное устройство, другая — во вторичное. Пока что события развивались сравнительно медленно, а главной задачей являлось смешение дейтерида лития с легко расщепляющимися атомами трития. Прошло десять секунд.

В 17.00.10 таймер послал второй сигнал.

Наступило нулевое время.

Конденсаторы разрядились и послали импульс в сеть деления. Длина первого провода составляла пятьдесят сантиметров. На это потребовалось 1,75 наносекунды. Импульс попал в сеть деления через криотронные переключатели, в которых использовался самоионизирующийся радиоактивный криптон; разряды в криотронах были синхронизированы с поразительной точностью. После компрессии для необходимого повышения силы тока делительная сеть послала этот импульс по семидесяти различным проводам, каждый из которых был ровно в метр длиной. Чтобы пройти это расстояние, импульсам потребовалось 3 наносекунды.

Импульсы достигли детонаторов в одно мгновение, строго одновременно. У каждого из взрывных блоков было три детонатора, и ни один из них не подвел. Детонаторы представляли собой маленькие проволочки, достаточно тонкие, чтобы поступивший импульс мог моментально их испарить. После этого импульс поступил в сами блоки, и процесс физической детонации начался через 4,4 наносекунды с того момента, как таймер послал свой сигнал. Результатом был не взрыв, а имплозия, то есть взрывная сила была направлена главным образом внутрь.

Эти блоки взрывчатого материала на самом деле имели очень сложную слоистую структуру и состояли из двух веществ, причем каждый слой был покрыт пылью из легких и тяжелых металлов. В каждом блоке наружный слой состоял из сравнительно маломощного взрывчатого вещества, скорость детонации которого едва превышала 7 тысяч метров в секунду. Взрывная волна в каждом блоке распространялась радиально от детонатора и быстро достигала края блока. Поскольку блоки детонировали снаружи внутрь, взрывной фронт через блоки распространялся к общей центральной точке. На границе между маломощным и мощным взрывчатыми веществами находились пузырьки — их называли пустотами, которые начали менять сферическую взрывную волну в плоскую, снова подвергающуюся фокусировке для того, чтобы попасть точно в свою металлическую цель, именуемую пускателем.

Каждый пускатель представлял собой тщательно обработанную деталь строго определенной формы из сплава вольфрама и рения. Именно по нему ударяла взрывная волна, двигающаяся со скоростью более 9800 метров (6 миль) в секунду. Внутри детали из вольфрама и рения находился сантиметровый слой бериллия. За ним был еще один слой, на этот раз урана-235 в один миллиметр толщиной; несмотря на то что он был на порядок тоньше, весил он почти столько же, сколько и слой бериллия. Вся металлическая масса двигалась через вакуумированное пространство, и, поскольку взрыв фокусировался на центральной точке, истинная скорость сближения противоположных сегментов бомбы составляла 19600 метров, или 11,5 мили в секунду.

Центральной точкой, куда были направлены сила взрыва и металлы, являлись 10 килограммов (25 фунтов) радиоактивного плутония-239. По форме он представлял собой стакан, верхняя часть которого была отвернута наружу и вниз к основанию, образуя две параллельные стенки. Плутоний, который и в обычных условиях плотнее свинца, подвергся дальнейшему сжатию давлением взрыва, превышающим миллион атмосфер. Этот процесс должен был осуществиться очень быстро. В плутонии-239 содержалось небольшое количество плутония-240, а этот изотоп еще менее устойчив и склонен к преждевременному взрывному распаду. Наружная и внутренняя поверхности сжимались и сгонялись к геометрическому центру бомбы.

Заключительный этап осуществлялся устройством, называемым зиппером. Это устройство, которое приводил в действие третий сигнал все еще исправного электронного таймера, представляло собой миниатюрный ускоритель частиц, очень компактный мини-циклотрон, внешне удивительно схожий с ручным феном для сушки волос. Он выстреливал атомами дейтерия в бериллиевую мишень. При этом образовывались нейтроны, летящие со скоростью в одну десятую скорости света по металлической трубке в центр первичного взрывного устройства, именуемого шахтой. Расчеты были произведены с такой точностью, что нейтроны проникли туда в тот самый момент, когда плутоний достиг половины своей наивысшей плотности.

Плутоний, который при обычных условиях примерно вдвое тяжелее свинца, к этому моменту стал уже в десять раз плотнее и продолжал непрерывно сжиматься и дальше. Начались бомбардировка нейтронами сжимающегося плутония и цепная реакция деления.

Атомная масса плутония равна 239, что соответствует общему количеству нейтронов и протонов в его ядре. Реакция деления началась буквально в миллионах ядер одновременно и во всех ядрах происходила абсолютно одинаково. Бомбардирующий плутоний проходил «медленный» нейтрон достаточно близко от его ядра, чтобы попасть под влияние сильного взаимодействия, удерживающего нейтроны и протоны в атомном ядре. Нейтрон втягивался в центр атома, менял энергетическое состояние ядра, превращая его в нестабильное. Ранее симметричное атомное ядро начинало беспорядочно вращаться и разрываться на части под действием различных сил. В большинстве случаев нейтрон или протон исчезал совсем, превращаясь в энергию в соответствии с законом Эйнштейна: Е = mc². Энергия, возникшая в результате исчезновения частиц, высвобождается в виде гамма- и рентгеновского излучения или по одному из примерно тридцати других, менее важных путей. Наконец, атомное ядро освобождало два или три дополнительных нейтрона. Это и являлось главным событием. Процесс, для инициирования которого требовался лишь один нейтрон, высвобождал теперь еще два или три нейтрона, причем каждый из них двигался со скоростью, превышающей десять процентов скорости света — 20 тысяч миль в секунду, — в пространство, занятое плутонием, который в двести раз плотнее воды. Большинство высвобожденных нейтронов находили свои мишени и врезались в них.

Термин «цепная реакция» означает всего лишь, что процесс ускоряется сам по себе, что высвобождается достаточно энергии, чтобы он продолжался без всякой помощи извне. Распад плутония происходит по этапам, называемым удвоением. Энергия, высвобожденная на каждом этапе, вдвое превышает ту, что высвободилась на предыдущем этапе, и каждый последующий этап снова удваивает ее. Процесс, начавшийся с незначительного количества энергии и горсточки свободных нейтронов, стремительно удваивается и снова удваивается, нарастает, причем интервалы между очередным удвоением измеряются долями наносекунды. Скорость роста, или параметр а, то есть скорость ускорения цепной реакции, и является самой важной переменной в ядерном распаде. Если параметр а равен 1000, это означает, что число удвоений за микросекунду представляет собой колоссальную величину, число 2¹⁰⁰⁰ — цифру 2, умноженную самое на себя тысячу раз. В момент максимальной скорости цепной реакции — между 2⁵⁰ и 2⁵³ — бомба выделяет миллиард миллиардов ватт энергии, что в сто тысяч раз превосходит мощность всех электростанций мира.

По расчетам Фромма, его бомба на этой стадии процесса должна была выделить именно такое количество энергии. Но это была лишь десятая часть общей взрывной силы бомбы. Вторичное взрывное устройство еще дремало; его пока не коснулись силы, бушевавшие всего в нескольких дюймах.

Процесс ядерного деления едва начался.

Одновременно с нейтронами расщепляющиеся ядра плутония выделяли γ-лучи, которые, двигаясь со скоростью света, большей частью уходили через корпус бомбы в пространство, в то время как плутоний еще сжимался силой взрыва. Однако γ-лучи начали воздействовать и на вторичное взрывное устройство. Большей частью γ-лучи проносились через газовое облако, которое всего лишь несколько микросекунд назад представляло собой блоки взрывчатых веществ, и нагревали его намного выше температуры, которая может быть достигнута в химических реакциях. Это облако, состоящее из очень легких атомов — главным образом углерода и кислорода, — излучало колоссальное количество низкочастотных «мягких» рентгеновских лучей. До этого момента процесс развивался в точном соответствии с планами Фромма и Госна.

Процесс ядерного распада длился 7 наносекунд, когда что-то пошло не так.

Радиация от расщепляющегося плутония бомбардировала дейтерид лития, который находился в геометрическом центре «шахты». Причина, по которой Манфред Фромм решил произвести очистку трития в самую последнюю очередь, заключалась в его типичном для инженера консерватизме. Тритий представляет собой неустойчивый газ с периодом полураспада 12,3 года; это значит, что по истечении этого времени половина чистого трития превратится в ³Не, называемый гелием-три. ³Не — одна из форм второго по легкости элемента, в ядре которого не хватает одного нейтрона, отчего оно стремится как-то захватить его. С помощью фильтрования газа через тонкий слой палладия можно легко отделить ³Не от трития, но Госн этого не знал. В результате больше одной пятой трития представляло собой вредную примесь. Трудно было придумать что-нибудь более неподходящее для термоядерного процесса.

Интенсивная бомбардировка продуктами реакции ядерного распада зажгла соединение лития. При обычных условиях это вещество обладает плотностью вдвое меньше плотности соли, но сейчас его сжало в металлическое состояние, превосходящее по плотности земное ядро. По сути дела началась термоядерная реакция, хотя и в небольшом масштабе. Высвободилось огромное количество новых нейтронов, причем многие литиевые ядра превратились в тритиевые, которые под страшным давлением расщеплялись, выделяя дополнительные нейтроны. Эти нейтроны должны были проникнуть в массу плутония, увеличить параметр α и привести по крайней мере к удвоению мощности взрыва атомной бомбы. Это был первый метод увеличения силы взрыва второго поколения ядерного оружия. Однако наличие ³Не замедлило реакцию, потому что почти четверть нейтронов, обладающих высокой энергией, была бесполезно захвачена устойчивыми атомами гелия.

В течение следующих нескольких наносекунд это не имело значения. Скорость реакции распада плутония возрастала, все еще удваиваясь, все еще увеличивая свой параметр α с быстротой, которую можно выразить лишь с помощью цифр.

Теперь во вторичное взрывное устройство хлынул поток энергии. Пластиковые «соломинки», покрытые металлической пленкой, превратились в плазму и начали повышать давление во вторичном устройстве. Энергия радиации в количествах, не существующих даже на поверхности Солнца, отражалась от эллиптических поверхностей, направляя еще большее количество энергии во вторичное устройство, названное Фроммом «хольраум». Плазма от испарившихся «соломинок» рвалась внутрь ко второму резервуару трития. Плотные частицы отработанного урана-238, расположенные снаружи вторичной «шахты», также превратились в плотную плазму, рвущуюся внутрь через вакуум, затем ударили и сжали трубчатое покрытие из урана-238 вокруг центрального контейнера, внутри которого содержалось самое большое количество дейтерида лития с тритием. Удары были невероятно сильны; их давление превышало давление внутри ядра крупной звезды.

И все же их мощность оказалась недостаточной.

Реакция в первичном взрывном устройстве уже ослабевала. Взрывная сила бомбы, ослабленная недостатком нейтронов из-за вредного ³Не, начала разрывать массу, в которой шла атомная реакция, едва физические силы достигли равновесия. На мгновение цепная реакция стала устойчивой и потеряла способность ускоряться в геометрической прогрессии; два запланированных последних удвоения цепной реакции так и не осуществились и то, что должно было взорваться с общей мощностью первичного взрывного заряда в 70 тысяч тонн тринитротолуола, сократилось вдвое, снова уменьшилось во столько же раз, и в конце концов общая мощность взрыва оказалась равной 11 200 тоннам тротила.

Проект Фромма был почти идеален — насколько это позволяли обстоятельства и материалы. Можно было создать аналогичную бомбу, в четыре раза меньшую этой, но и характеристики бомбы Фромма были просто отличными. Фромм заложил огромный запас прочности. Чтобы воспламенить «зажигательную свечу» во вторичном взрывном устройстве, было бы достаточно взрыва мощностью всего в 30 килотонн в первичном заряде, однако достигнуть даже этого уровня не удалось. Бомба оказалась, как это говорится на техническом жаргоне, «шипучкой» — она не успела должным образом разгореться.

Но даже «шипучка» обладала взрывной мощностью, равной 11 200 тоннам тротила. Ее взрывная сила соответствовала мощности взрыва куба взрывчатого вещества с ребром 75 футов. Чтобы перевезти такое количество взрывчатки, понадобилось бы четыре сотни больших грузовиков или корабль средних размеров. К тому же детонацию химических взрывчатых веществ невозможно осуществить так, чтобы это хотя бы отдаленно напоминало смертоносную мощность этого взрыва; более того, осуществить взрыв такой мощности вообще невозможно. И все-таки бомба Фромма и Госна оказалась «шипучкой».

До сих пор за пределами корпуса бомбы, не говоря уже о фургоне, не было заметно физических изменений. Стальной корпус пока оставался почти цел. Гамма-радиация и рентгеновское излучение уже начали распространяться вокруг, но они невидимы. Из облака плазмы еще не успел появиться видимый свет — за это время тончайший механизм весом более тысячи фунтов успел превратиться в плазму, и все, что должно было случиться, уже произошло. Теперь оставалось лишь увидеть воздействие энергии, освобожденной естественными законами природы, а их не интересовали причины, по которым люди воспользовались ими.

36. Воздействие взрыва

Сержант Эд Янкевич должен был заметить происходящее первым. Он находился всего в сорока футах от фургона. Однако нервная система человека функционирует со скоростью миллисекунд, и никак не быстрее.

Действие «шипучки» как раз закончилось, когда первая волна радиации достигла полицейского. Это были γ-лучи, фактически являющиеся фотонами, из которых состоят световые волны, однако эти лучи несли с собой несравненно больше энергии. Они уже облучили корпус фургона, заставив листовую сталь светиться подобно неону. Следом за ними двигались рентгеновские лучи, тоже состоящие из фотонов, но несущих меньше энергии. Янкевич не обратил внимание на это различие, потому что ему было суждено умереть первым. Его кости, мигом поглотив проникающую радиацию, нагрелись до раскаленного состояния; одновременно сгорели и нейроны его мозга, словно каждый из них превратился в фотографическую лампу-вспышку. Говоря по правде, сержант Янкевич не успел ничего заметить. Он буквально распался на части, взорванный изнутри крошечной долей той энергии, которую успело поглотить его тело, тогда как основной поток промчался сквозь него. Однако γ- и рентгеновское излучение распространялось во всех направлениях со скоростью света, и того, что произошло дальше, никто не мог предвидеть.

Рядом с фургоном, корпус которого распадался на атомы металла, стоял большой фургон «А» телекомпании Эй-би-си, обеспечивающий связь со спутником. Внутри находились несколько человек, не успевших, как и сержант Янкевич, понять, что произошло. Мигом погибло и сложное и дорогостоящее оборудование, находившееся внутри фургона. Но на крыше, в задней его части, была установлена параболическая антенна, мало отличающаяся от радиолокационных. Она была направлена кверху в сторону юга. В центре антенны, подобно тычинке в цветке, находился волновод — попросту говоря, металлическая трубка квадратного сечения, внутренние размеры которой более или менее соответствовали длине волны, по которой сейчас передавался сигнал на стационарный геоцентрический спутник, повисший на высоте 22600 миль над экватором. Гамма-лучи и рентгеновское излучение охватили фургон «А» — и вслед за ним остальные одиннадцать фургонов, разместившихся к западу от него. В процессе облучения электроны отрывались от атомов металла (в некоторых случаях волноводы были покрыты внутри тонким слоем золота, что еще больше усилило процесс) и тут же выделяли энергию в виде фотонов. Эти фотоны образовали волны, частота которых приблизительно соответствовала той, на которой вели передачу телевизионные системы через спутник связи. Существовала, однако, некоторая разница: передатчики, находящиеся внутри фургонов, никогда не посылали в сторону спутника радиочастотное излучение мощнее тысячи ватт, а во многих случаях мощность была еще меньше. Сейчас же один импульс выплеснул через волновод фургона свыше миллиона ватт энергии. Этот импульс длился меньше микросекунды, потому что антенна и сам фургон буквально испарились в обжигающей волне мчавшегося взрывного фронта. Рядом стоял фургон «Б» телекомпании Эй-би-си, затем фургон «Транс Уорлд Интернэшнл», далее фургон компании, которая вела трансляцию матча на Суперкубок для Японии, — четвертый в линии. За ними стояло еще восемь фургонов. Все были уничтожены. На все это потребовалось примерно 15 наносекунд. Спутники, через которые велась трансляция, находились на огромном расстоянии. Чтобы пролететь эту дистанцию, мощному энергетическому импульсу требуется около 1/8 секунды: по сравнению с тем, как быстро все происходило раньше, — целая вечность.

Дальше из центра взрыва — теперь фургон находился внутри него — выплеснулись световая волна и поток тепловой энергии. Первая вспышка света возникла еще до того, как огромный огненный шар, быстро растущий во все стороны, блокировал выброс световой энергии. Вторая вспышка произошла следом, образовав двухфазный импульс, характерный признак ядерного взрыва.

Затем последовала взрывная волна, которая была по сути дела вторичным явлением. Воздух поглотил много мягких рентгеновских лучей и превратился в полупрозрачную массу, остановившую дальнейшее распространение электромагнитного излучения, превратив его в механическую энергию, которая распространялась в несколько раз быстрее скорости звука, но, прежде чем эта энергия нанесла какой-то ущерб, начали развиваться более отдаленные в пространстве события.

Основным каналом видеосвязи телекомпании Эй-би-си был световодный кабель, проложенный по земле и обеспечивающий высокое качество изображения, однако кабель проходил через фургон «А» и связь была нарушена еще до того, как рухнул сам стадион. Резервный канал шел через спутник «Тельстар-301», а Тихоокеанское побережье обслуживал спутник «Тельстар-302». Компания Эй-би-си использовала основные каналы NET-1 и NET-2 на каждом из этих спутников. Спутником «Тельстар-301» пользовалась компания «Транс Уорлд Интернэшнл», имеющая лицензию на передачу матчей по всему миру, она вела трансляцию почти на всю Европу, а также Израиль и Египет. Эта компания посылала один и тот же видеосигнал всем своим европейским клиентам, а также предоставляла аппаратуру и каналы связи через спутник для аудиотрансляций на различных европейских языках, что обычно означало больше одного канала на каждую страну. В Испании, например, существует пять диалектов, и для каждого был свой аудиоканал. Телекомпания, ведущая трансляцию матча на Японию, использовала как спутник JISO-F2R, так и собственный постоянный канал через «Уэстар-4», который принадлежал компании «Хьюз аэроспейс». Итальянское телевидение пользовалось одним из главных каналов на спутнике «Телеглоуб» (собственность концерна «Интелсат»), чтобы дать возможность своим телезрителям следить за розыгрышем Суперкубка, а также тем зрителям в Дубае и израильтянам, которые не хотели видеть на экране повторение в записи каждого игрового эпизода, — именно так вела свою трансляцию компания «Транс Уорлд Интернэшнл» через спутник «Тельстар». Второй основной канал спутника «Телеглоуб» обслуживал Южную Америку. Кроме них на стадионе или где-то рядом присутствовали компании Си-эн-эн, служба новостей Эй-би-си, Си-би-эс, а также фургоны спутниковой связи местных телестанций Денвера, арендованные другими компаниями.

Всего возле стадиона находилось тридцать семь действующих фургонов спутниковой связи, обслуживающих свыше миллиарда спортивных болельщиков в семьдесят одной стране, когда на них обрушился мощный поток гамма- и рентгеновского излучения. В большинстве случаев это привело к образованию сигнала в волноводах, однако в шести фургонах поток лучей попал сначала в сами волноводы, в результате чего они послали в космическое пространство импульс колоссальной мощности, точно соответствующий используемым частотам. Впрочем, даже это не имело прямого отношения к делу. Резонансы и отклонения иного типа внутри волноводов свидетельствовали, что значительные сегменты спутниковых частот оказались заглушенными шумовыми импульсами. Все спутники связи, находящиеся над Западным полушарием — за исключением двух, — работали на телевизионные компании Денвера. То, что произошло с этими спутниками, было элементарно просто. Их чувствительные антенны были рассчитаны на прием миллиардных долей ватта. И вдруг на них по многочисленным отдельным каналам обрушился шквал энергии, в тысячи и десятки тысяч раз превышающий номинальную мощность поступающего сигнала. Этот поток создал огромную перегрузку входных усилителей, количество которых соответствовало числу каналов связи. Программное обеспечение компьютеров, управляющих спутниками связи, тут же заметило это и привело в действие переключающие устройства, предназначенные для того, чтобы защитить чувствительное оборудование от воздействия мощного всплеска. Затронь перегрузка только один приемный канал, служба была бы мгновенно восстановлена и больше ничего бы не произошло. Однако коммерческие спутники являются исключительно дорогими устройствами. Для их создания требуются сотни миллионов долларов, а еще сотни миллионов стоит запустить их в космос. После того как всплески были зафиксированы несколькими усилителями, программное обеспечение принялось автоматически отключать контуры, стремясь предохранить возможное серьезное повреждение всего спутника. А после того как всплески были отмечены на более чем двадцати усилителях, программное обеспечение предприняло дальнейшие шаги: оно отключило все контуры спутника и тут же информировало наземный центр управления о том, что произошло нечто крайне серьезное. Программное обеспечение безопасности спутников представляет собой сходные варианты одной программы, рассчитанной с большим запасом надежности. Ее назначением является защитить невероятно ценные и практически незаменимые спутники связи, стоимость которых измеряется многими миллиардами долларов. В один миг значительная часть космической связи мира отключилась, причем еще до того, как техники, управляющие спутниками, успели заметить, что произошло что-то невероятное.

* * *

Пит Доукинс решил немного отдохнуть. Себе он объяснил, что охраняет бронированный автомобиль. Охранник компании «Уэллс Фарго» повез тачку с несколькими сотнями фунтов монет в мешках внутрь стадиона, и полицейский сидел, опершись спиной о полки с рядами тяжелых мешков и слушал радио. «Мустанги» приближались к отметке сорока семи ярдов на половине «Викингов». В это мгновение темнеющее небо снаружи стало ослепительно желтым, затем красным, причем это был не спокойный и приятный мягкий цвет заката, а обжигающе яркий всплеск фиолетового цвета, который был несравнимо ярче, чем можно было представить. Мозг Доукинса едва успел заметить это обстоятельство, как на него в одно и то же мгновение навалились миллионы других ощущений. Земля вздыбилась под ним. Тяжелый бронированный фургон подбросило кверху и в сторону как игрушку, которую пнул ребенок. Открытая задняя дверца захлопнулась, словно в нее выстрелили из пушки. Бронированный корпус фургона защитил Доукинса от взрывной волны — немалую роль в этом сыграло и здание стадиона, хотя полицейский не успел этого осознать. И все же ослепительная вспышка почти лишила его зрения, а волна плотного воздуха, пронесшаяся мимо подобно взмаху какой-то гигантской руки, оглушила Доукинса. Если бы полицейский не растерялся и не утратил способности соображать, он подумал бы, что произошло землетрясение, но такая мысль даже не пришла ему в голову. Вместо нее Доукинса охватило необоримое желание выжить. Грохот и сотрясения не прекратились, тут он вспомнил, что находится внутри фургона, над топливным баком с двумястами литров бензина. Доукинс поморгал, чтобы лучше видеть, и пополз через разбитое ветровое стекло в сторону самой яркой точки, которую силился разглядеть. Он не заметил, что тыльные части его рук пылают сильнее, чем при солнечном ожоге, который ему довелось когда-нибудь испытать. Не заметил он и того, что ничего не слышит. Доукинсу хотелось одного — выбраться на свет.

* * *

Недалеко от Москвы, в подземном бункере, защищенном шестидесятиметровым слоем железобетона, находится Центр управления войсками противовоздушной обороны страны. Он был построен недавно и потому походил на аналогичные командные пункты, существующие на Западе, — в виде амфитеатра, потому что именно такая форма помещения позволяла всем присутствующим видеть большую противоположную стену, где были установлены огромные экраны с картами и данными, необходимыми для выполнения операций по защите страны. Часы показывали 03.00.13 московского времени — эти цифры горели на электронных часах над экранами дисплеев, 00.00.13 абсолютного времени (времени Зулу, или по Гринвичу), а в Вашингтоне было 19.00.13 предыдущего дня.

Генерал-лейтенант Иван Григорьевич Куропаткин был дежурным по центру управления войсками ПВО. Он прежде был летчиком-истребителем. Слово «прежде» ему не нравилось, генерал любил говорить, что он — летчик-истребитель. Недавно ему исполнился пятьдесят один год. Куропаткин был третьим генералом по выслуге лет на этом посту, и сейчас наступила его смена. Заслуги и положение позволяли ему выбрать и более удобную смену. Однако генерал Куропаткин принадлежал к новой элите советских военных, считал, что армия должна строиться на профессиональной основе, а профессионалам нужен пример. Рядом с ним расположился его штаб, состоящий из полковников, майоров, а также нескольких капитанов и лейтенантов, которым поручалась вспомогательная работа.

Войска ПВО были предназначены для защиты страны от нападения. В век баллистических ракет, когда отсутствовала надежная защита от них — хотя обе стороны все еще стремились разработать такую защиту, — главной задачей дежурного по командному центру ПВО было не защитить страну, а предупредить о нападении. Куропаткину это тоже не нравилось, но изменить ситуацию он был бессилен. На геосинхронной орбите над берегом Перу висели два спутника, «Орел-1» и «Орел-2», задачей которых было следить за Соединенными Штатами и засечь запуск баллистических ракет, как только они покинут свои подземные шахты. Эти же спутники могли заметить запуск баллистических ракет, произведенный подводными ракетоносцами в Аляскинском заливе, хотя наблюдение за районом, расположенным так далеко на севере, в значительной степени зависело от метеорологических условий, а сейчас погода там была отвратительной. «Орлы» передавали информацию главным образом в инфракрасном спектре, который измерял в основном разницу температур. Картинка на экране дисплея была именно такой, какой видела ее камера, без границ между странами и других данных, полученных компьютером. По мнению русских проектировщиков, это было лишней информацией и только перегружало изображение на экране. Куропаткин смотрел не на экран, а на сидящего рядом младшего офицера, который делал какие-то расчеты, как что-то привлекло внимание генерала. Он автоматически перевел взгляд, даже не подумав об этом, и прошла целая секунда, прежде чем он понял, что именно привлекло его внимание.

На экране дисплея, в его центральной части, появилась белая точка.

— Что это… — Он тут же встряхнулся. — Определить координаты и увеличить изображение! — громко скомандовал генерал. Сидящий за пультом полковник уже занимался именно этим.

— Центр Соединенных Штатов, генерал. Двойной термический импульс — по-видимому, ядерный взрыв, — механически произнес полковник, профессиональная подготовка которого одержала верх над сознательным отрицанием происходящего.

— Координаты?

— Выясняю, генерал.

Расстояние от центра управления до спутника было значительным, и за эти доли секунды события развивались стремительно. К тому моменту, когда телескопический объектив спутника начал увеличивать изображение, термическая характеристика огненного шара резко возросла. Куропаткин мгновенно осознал, что это никак не может быть ошибкой, и, хотя ослепительная точка на экране была раскаленным огненным шаром ядерного взрыва, в животе у генерала появился, казалось, ледяной кулак.

— Центральная часть США, похоже город Денвер.

— Денвер? Что там находится, черт побери? — выкрикнул Куропаткин. — Немедленно выяснить.

— Слушаюсь.

Рука Куропаткина уже протянулась к телефону. Это была прямая линия связи с Министерством обороны и с резиденцией президента СССР. Быстро, но отчетливо генерал произнес в трубку:

— Внимание, докладывает генерал-лейтенант Куропаткин из Центра управления войсками ПВО. Мы только что зарегистрировали ядерный взрыв на территории Соединенных Штатов. Повторяю: мы только что зарегистрировали ядерный взрыв на территории Соединенных Штатов.

Один голос выругался. Он принадлежал дежурному аппарата президента Нармонова.

Другой голос, принадлежавший старшему дежурному офицерской смены Министерства обороны, звучал куда более рассудительно.

— Вы уверены в этом?

— Двойной импульс, характерный для ядерного взрыва, — ответил генерал Куропаткин, удивленный собственным спокойствием. — Вот сейчас я наблюдаю,как увеличивается огненный шар. Без сомнения, это ядерный взрыв. По мере поступления новой информации буду сообщать вам… что? — спросил он младшего офицера.

— Генерал, «Орел-2» только что выведен из строя мощным выбросом энергии. Четыре высокочастотных канала отключились, а пятый поврежден, — произнес майор, повернувшись к столу генерала.

— Почему это произошло?

— Не знаю.

— Выясните и доложите.

* * *

Изображение исчезло с экрана в тот момент, когда футболисты Сан-Диего приближались к отметке сорока семи ярдов на половине «Викингов». Фаулер осушил четвертую бутылку пива за вечер и с раздражением поставил стакан на стол. Черт бы побрал этих телевизионщиков. Кто-то, наверно, зацепил ногой кабель и выдернул его из розетки, а теперь Фаулер пропустит несколько моментов этого великолепного матча. Жаль, что он не поехал в Денвер, несмотря на возражения Секретной службы. Он повернулся, чтобы увидеть, что смотрит Элизабет, однако и с экрана ее телевизора тоже исчезло изображение. Может быть, один из морских пехотинцев перерезал кабель, убирая снег? Действительно, сейчас трудно найти хорошую обслугу, проворчал президент. Нет, с кабелем все в порядке. Дочерняя компания Эй-би-си, канал 13 в Балтиморе, функционировала, и на экране появилась надпись: «Просим извинить — технические неполадки», тогда как на экране телевизора, на котором Элизабет смотрела свой фильм, мелькали беспорядочные пятна прерванной передачи и слышался фоновый шум. Как странно. Подобно любому другому телезрителю-мужчине, Фаулер начал переключать каналы. Си-эн-эн тоже прекратила передачи, однако местные телестанции в Вашингтоне и Балтиморе действовали. Он задумался: что бы это могло значить? И в это мгновение зазвонил телефон. У него был какой-то пронзительный, неприятный звук — один из четырех аппаратов, стоящих на нижней полке столика прямо перед диваном. Фаулер протянул руку и не сразу понял, который из четырех. Из-за этого промедления его кожа успела похолодеть. Это оказался красный телефон, соединяющий его с командным центром Объединенной системы противовоздушной обороны североамериканского континента, НОРАД.

— Президент слушает, — произнес Фаулер хриплым, внезапно испуганным голосом.

— Господин президент, докладывает генерал-майор Джо Борштейн. Я — дежурный по командному центру НОРАД. Сэр, мы только что зарегистрировали ядерный взрыв в центре страны.

— Что? — спросил президент после короткой паузы, длившейся две или три секунды.

— Сэр, произошел ядерный взрыв. Сейчас мы выясняем его точные координаты, но это случилось где-то в районе Денвера.

— Вы уверены в этом? — спросил президент, стараясь сохранять спокойствие.

— Проводим новую проверку приборов, сэр, но мы полностью уверены в наших данных. Сэр, мы не знаем, что произошло или каким образом там оказался ядерный заряд, но взрыв несомненно произошел. Убедительно прошу вас немедленно укрыться в безопасном месте, пока мы не выясним, что случилось на самом деле.

Фаулер поднял голову. Изображение так и не появилось на экранах телевизоров, но тишину Кэмп-Дэвида раздирал пронзительный рев сирен.

* * *

База военно-воздушных сил Оффутт, расположенная недалеко от Омахи, штат Небраска, когда-то называлась Форт-Крук. Раньше здесь квартировался кавалерийский гарнизон и на территории базы находились великолепные, хотя и весьма старомодные, дома из красного кирпича для старших офицеров, причем за домами были конюшни для лошадей, в которых офицеры больше не нуждались, а перед домами раскинулся парадный плац, такой большой, что на нем мог проводить учения весь кавалерийский полк. Примерно в миле находился штаб Стратегической авиации США, гораздо более современное здание, у которого тоже была своя старинная достопримечательность — бомбардировщик В-17 «Летающая крепость», принимавший участие во второй мировой войне, — он стоял перед зданием как памятник. Также перед зданием, но глубоко под землей, расположился новый командный центр, строительство которого закончилось в 1989 году. Это был огромный подземный зал, и местные остряки шутили, что его построили только потому, что изображение таких помещений Голливудом было намного лучше того подземного центра управления, который построила раньше для себя стратегическая авиация, и потому ВВС решили изменить реальность таким образом, чтобы она соответствовала своему киноизображению.

Генерал-майор Чак Тиммонс, заместитель начальника штаба (по оперативной части), воспользовался возможностью нести дежурство здесь, вместо того чтобы находиться у себя в кабинете в здании на поверхности, и уголком глаза следил за розыгрышем Суперкубка на одном из восьми огромных телевизионных экранов, хотя на двух воспроизводились в реальном времени изображения, передаваемые со спутников Программы оборонной поддержки — их называли на жаргоне стратегической авиации «птичками» ПОП, — и потому генерал заметил двойную вспышку одновременно со всеми. Тиммонс бросил карандаш, который он вертел в пальцах. За спинкой его кресла находились комнаты со стеклянными перегородками — там были такие комнаты на двух уровнях, — где сидели около пятидесяти служащих, благодаря которым стратегическая авиация функционировала круглые сутки. Генерал поднял телефонную трубку и нажал кнопку вызова старшего дежурного разведывательной службы.

— Я тоже заметил вспышку, сэр.

— Это не может быть ошибкой?

— Нет, сэр, проверка контуров «птичек» показала, что они работают нормально.

— Держите меня в курсе событий.

Тиммонс повернулся к своему заместителю.

— Немедленно вызвать сюда командующего. Оповестить всех, объявить тревогу, пусть немедленно прибудут все, кому надлежит находиться здесь во время военных действий. — Затем генерал обратился к оперативному дежурному: — Поднять «Зеркало» в воздух! Объявить немедленную готовность дежурным авиакрыльям и передать всем о состоянии боевой готовности номер один.

В помещении со стеклянной перегородкой за спиной генерала слева сержант нажал на несколько кнопок. Хотя стратегическая авиация уже давно отказалась от практики круглые сутки держать в воздухе бомбардировщики, тридцать процентов самолетов стратегической авиации всегда были на боевом дежурстве. Приказ на взлет дежурным авиакрыльям передавался по наземному кабелю и механическим голосом компьютера, потому что начальство пришло к выводу, что при такой ситуации человек, волнуясь, может нечетко произнести слова приказа. На передачу приказа потребовалось около двадцати секунд, и оперативные офицеры в дежурных авиакрыльях немедленно принялись за работу.

В этот момент в состоянии готовности находилось два авиакрыла, 416-е авиакрыло бомбардировщиков на базе ВВС Гриффисс в Риме, штат Нью-Йорк, на вооружении которых находились бомбардировщики Б-52, и 384-е со своими бомбардировщиками Б-1Б на близлежащей базе ВВС Макконнелл в Канзасе. В этой последней летные экипажи, отдыхающие в своих комнатах, но полностью готовые к вылету, почти целиком следили за розыгрышем Суперкубка. Услышав сигнал тревоги, они выбежали к ожидавшим их автомашинам и помчались к самолетам, окруженным вооруженной охраной. Первый из команды в четыре человека, который подбежал к своему самолету, бросился к кнопке немедленного запуска двигателей, находившейся в сборке носового колеса, нажал ее и поспешил дальше к хвосту, чтобы взлететь по приставной лестнице внутрь бомбардировщика. Еще до того, как члены экипажа пристегнули ремни, двигатели заработали. Команды наземной подготовки выдернули предохранители с красными флажками. Вооруженные винтовками часовые отошли в сторону от самолетов и повернулись к ним спиной, направив оружие в сторону возможной атаки, готовые отразить любое нападение. Вплоть до этого момента никто не подозревал, что происходит, полагая, что это обычная, хотя и весьма несвоевременная учебная тревога.

На базе ВВС Макконнелл первым тронулся с места бомбардировщик командира авиакрыла. Атлетически сложенный сорокапятилетний полковник, пользуясь служебным положением, держал свой личный Б-1Б ближе других к помещению, где располагались комнаты дежурных экипажей. Как только все четыре двигателя его самолета заработали, полковник отпустил тормоза, и бомбардировщик покатился к началу взлетной полосы. На это потребовалось две минуты. Когда бомбардировщик замер перед взлетом, ему приказали ждать.

* * *

На базе ВВС Оффутт для дежурного КС-135 таких ограничений не было. «Боинг-707», построенный двадцать пять лет назад, прошедший капитальный ремонт и переделанный в военный вариант, получил прозвище «Зеркало». На его борту находился генерал ВВС и полный, хотя и уменьшенный, состав офицеров, готовых к боевым действиям. Самолет оторвался от взлетной полосы и поднялся сквозь опускающиеся сумерки. Находящаяся на борту радиоаппаратура и каналы связи едва успели установить контакт, и командир еще даже не понял, из-за чего такая суматоха. Еще три точно таких же самолета стояли на земле, готовые подняться в воздух.

— Что случилось, Чак? — спросил командующий стратегической авиацией, войдя в центр управления. Он едва успел одеться и даже не завязал ботинки.

— Ядерный взрыв в Денвере и какие-то неприятности с космическими линиями связи, о которых только что стало известно. Я отдал приказ приготовить к взлету дежурные авиакрылья. «Зеркало» уже поднялось в воздух. Не могу понять, что происходит, но в Денвере только что произошел взрыв.

— Пусть взлетают, — распорядился командующий стратегической авиацией.

Тиммонс дал знак офицеру связи, и тот передал приказ дальше. Двадцать секунд спустя первый бомбардировщик Б-1Б с ревом оторвался от взлетной полосы на базе Макконнелл.

* * *

Ситуация не располагала к тактичному подходу. Капитан морской пехоты распахнул дверь президентского коттеджа и бросил две меховые белые парки Фаулеру и Эллиот еще до того, как показался первый агент Секретной службы.

— Быстрее, сэр! — поторопил он президента. — Вертолет все еще не отремонтирован.

— Куда? — Появился Пит Коннор в расстегнутом пальто, успев услышать слова капитана.

— В командный бункер, если не будет других указаний. Вертолет вышел из строя, — повторил капитан. — Поторопитесь, сэр! — едва не крикнул он президенту.

— Боб! — воскликнула Эллиот с тревогой. Она не знала, о чем говорил по телефону президент, просто обратила внимание, что он выглядит бледным и испуганным. Выйдя на крыльцо, они заметили, что целое отделение морских пехотинцев лежит в снегу, направив автоматы в разные стороны. Еще шесть охранников стояли вокруг автомобиля, двигатель которого ревел на нейтральной передаче.

В Вашингтоне, на военно-морской базе Анакостия, команда вертолета «Морская пехота-2» — вертолет не называется «Морская пехота-1» до тех пор, пока в нем нет президента, — поднимала свою машину сквозь тревожное облако снега, однако через несколько секунд, когда поток воздуха от роторов уже не вздымал снег с грунта, видимость оказалась не такой уж плохой. Летчик, майор, повернул свой вертолет на северо-запад, не понимая, что за чертовщина происходит вокруг. Те, кто что-то знал, знали лишь то, что им известно очень мало. На ближайшие несколько минут это не имело значения. Как обычно происходит в любой организации, реакция на неожиданную тревогу была запланирована заранее и тщательно отрепетирована для того, чтобы, во-первых, быстро выполнять необходимые действия и, во-вторых, не поддаваться панике, которая может возникнуть в результате нерешительности от ощущения опасности.

* * *

— Что же такое, черт побери, происходит в Денвере? Мне нужно знать об этом, — потребовал генерал Куропаткин в своем бункере под Москвой.

— Мне ничего не известно, — честно признался офицер разведки.

Тогда какая от тебя польза? — подумал генерал. Он снял трубку телефона, связанного с советской военной разведкой, ГРУ.

— Дежурный по оперативному управлению, — отозвался голос.

— Говорит генерал Куропаткин из командного центра войск ПВО.

— Мне понятна причина вашего звонка, — заверил его полковник из Главного разведывательного управления.

— Что происходит в Денвере? Может быть, там находится склад ядерного оружия или что-то еще?

— Нет, товарищ генерал. Недалеко от Денвера расположен арсенал «Рокки-Маунтин». Это хранилище химического оружия, и сейчас идет процесс его дезактивации. Хранилище превратят в склад американской резервной армии — они называют ее национальной гвардией, — и там будут храниться танки и механическое снаряжение. За пределами Денвера находится местечко Рокки-Флэтс. Там завод, где производились компоненты оружия, но…

— Где точно расположен этот завод? — спросил Куропаткин.

— К северо-западу от города. Насколько мне известно, взрыв произошел в южной части Денвера, товарищ генерал.

— Совершенно верно. Продолжайте.

— Рокки-Флэтс тоже демонтируется. По нашим сведениям, там уже нет никаких компонентов.

— Может быть, через Денвер перевозят ядерное оружие? Мне нужно знать точно! — Генерал начал волноваться.

— У меня больше нет никакой информации, товарищ генерал. Происходящее в Денвере нам так же непонятно, как и вам. Может быть, в КГБ что-то знают об этом, но нам ничего не известно.

Генерал Куропаткин понимал, что расстрелять человека за честность нельзя. Он снова нажал другую кнопку телефона. Подобно большинству профессиональных военных, он не выносил шпионов, но этот звонок был необходим.

— Государственная безопасность, командный центр, — ответил мужской голос.

— Дайте мне американский отдел, дежурного офицера.

— Одну минуту. — Последовали обычные щелчки на линии, и на этот раз ответил женский голос:

— Американский отдел.

— Говорит генерал Куропаткин из Центра управления войск ПВО. Мне нужно знать, что происходит в центральной части Соединенных Штатов, в городе Денвере.

— Денвер — это крупный город и важный административный центр американского правительства, уступающий только Вашингтону. Сейчас там вечер воскресенья и вряд ли может происходить что-нибудь. — Куропаткин слышал шорох перелистываемых страниц.

— Ну, конечно!

— Что?

— Сегодня там играется финальный матч по американскому футболу. Матч проходит на новом городском стадионе, насколько мне известно, крытом.

Генерал с трудом удержался от того, чтобы не обругать женщину за подробности, не относящиеся к делу.

— Эти сведения мне не нужны. Может быть, там происходят беспорядки, волнения среди населения? Может, там есть база для хранения оружия, секретный склад, о котором мне ничего не известно?

— Товарищ генерал, все, что имеется у нас по этим вопросам, находится и у вас. А почему вы спрашиваете?

— Девушка, там произошел ядерный взрыв.

— В Денвере?

— ДА!

— Назовите мне точное место, — попросила она голосом, гораздо более спокойным, чем голос генерала.

— Подождите. — Куропаткин повернулся. — Дайте мне точные координаты эпицентра взрыва, и побыстрее!

— Тридцать девять градусов сорок минут северной широты, сто пять градусов шесть минут западной долготы. Но эти цифры приблизительны, — добавил лейтенант с поста связи с разведывательными спутниками. — Наша разрешающая способность в инфракрасном спектре не очень высока, товарищ генерал.

Куропаткин повторил названные ему цифры в телефонную трубку.

— Одну минуту, генерал, — ответил женский голос. — Мне нужна карта.

* * *

Андрей Ильич Нармонов спал. В Москве было три часа десять минут утра. Его разбудил телефонный звонок, и через мгновение открылась дверь его спальни. При виде открывающейся двери Нармонова едва не охватила паника. Никто не входил в его спальню без разрешения. В дверях стоял майор КГБ Павел Хрулев, заместитель начальника личной охраны президента.

— Товарищ президент, произошло чрезвычайное событие. Вам нужно немедленно ехать со мной.

— В чем дело, Паша?

— В Америке произошел ядерный взрыв.

— Что… Как?

— Это все, что мне известно. Нам нужно сейчас же ехать в командный бункер. Автомобиль ждет. Не надо одеваться. — Хрулев бросил президенту Нармонову халат.

* * *

Райан погасил в пепельнице сигарету, испытывая раздражение при виде надписи на экране телевизора: «Просим извинить — технические неполадки». Трансляция матча прервалась. Вошел Гудли с парой банок кока-колы. Они уже заказали ужин.

— Что там? — спросил Гудли.

— Изображение исчезло. — Райан взял банку и открыл ее.

* * *

В штаб-квартире стратегической авиации женщина-полковник, что сидела в третьем ряду кресел слева, посмотрела на указатель телевизионных каналов на панели дистанционного управления. В зале было восемь телевизионных экранов, расположенных в два ряда, один над другим, по четыре в каждом горизонтальном ряду. Можно было переключиться больше чем на пятьдесят разных дисплеев, и женщина, которая была офицером разведки, первым делом решила проверить новые каналы. Несколько быстрых движений продемонстрировали ей, что Си-эн-эн и ее дочерняя компания Си-эн-эн-ньюс не работали. Ей было известно, что они пользовались различными спутниками связи, и это возбудило ее любопытство, которое является, наверно, самой важной чертой разведчика. В ее распоряжение был доступ к другим кабельным каналам, и она принялась переключать их один за другим. Один не действовал. Другой — тоже. Третий молчал. Она заглянула в справочник и пришла к выводу, что по крайней мере четыре спутника связи вышли из строя. После этого полковник встала и подошла к командующему стратегической авиацией.

— Сэр, я заметила нечто очень странное, — сказала она.

— Что именно? — произнес командующий, не поворачивая головы.

— По крайней мере четыре коммерческих спутника связи вышли из строя. Среди них «Тельстар», «Интелсат» и «птичка» компании Хьюза. Все перестали функционировать, сэр.

Услышав это, командующий стратегической авиацией повернулся.

— Что еще вы можете сообщить мне?

— НОРАД сообщила, что взрыв произошел в самом Денвере, совсем рядом со «Скайдоумом», где сейчас проходит матч на Суперкубок. Министр обороны и государственный секретарь оба присутствуют на матче, сэр.

— Боже мой, вы совершенно правы, — мгновенно понял командующий.

* * *

На базе ВВС Эндрюз «Боинг-747» — Летающий командный пункт при чрезвычайных ситуациях — стоял на взлетной полосе с двумя включенными турбинами из четырех.

* * *

Капитан первого ранга Джим Росселли заступил на дежурство всего за час до того, как начался этот кошмар. Он находился в зале управления кризисными ситуациями, и ему страшно хотелось, чтобы здесь появился кто-нибудь в адмиральском — или генеральском — звании. Но его надежды были напрасными. Одно время в Национальном военном командном центре всегда находился адмирал или генерал, но после наступления оттепели между Востоком и Западом и в результате сокращения Пентагона создалась ситуация, при которой офицера такого высокого ранга всегда можно вызвать, а повседневную административную работу исполняли капитаны первого ранга и полковники. Впрочем, положение могло быть еще хуже, подумал Росселли. По крайней мере он знал, что значит иметь в своем распоряжении огромное количество ядерного оружия.

— Что за чертовщина там происходит? — спросил подполковник Ричард Барнс, обращаясь к стене. Он понимал, что Росселли не знал ответа.

— Рокки, давай отложим это до следующего раза? — спокойно заметил Росселли. Его голос звучал совершенно бесстрастно. Глядя на капитана первого ранга или слушая его голос, никто не смог бы догадаться, какое волнение испытывает он, но бывший командир подводной лодки был вынужден то и дело вытирать о брюки свои влажные от пота ладони, так что по бокам появились мокрые пятна, правда незаметные на темно-синей ткани мундира.

— Хорошо, Джим.

— Позвони генералу Уилксу и вызови его сюда.

— Сейчас.

Барнс нажал кнопку на телефоне, защищенном от прослушивания, и вызвал бригадного генерала Пола Уилкса, бывшего пилота бомбардировщика, который жил в служебной квартире на базе ВВС Боллинг, на другом берегу Потомака, напротив Национального аэропорта.

— Слушаю, — проворчал Уилкс.

— Говорит Барнс, сэр. Необходимо ваше присутствие в Национальном командном центре, немедленно. — Больше от подполковника ничего не требовалось. Слово «немедленно» имеет особый смысл для летчика.

— Выезжаю.

Уилкс положил трубку и пробормотал:

— Слава Богу, что на свете существуют автомобили с приводом на обе оси. — Он натянул на себя зимнюю парку оливкового цвета и вышел на улицу, даже не подумав надеть сапоги. Его личным автомобилем была «Тойота Лэнд Крузер», она нравилась ему потому, что позволяла ездить по бездорожью. Двигатель заработал сразу, и генерал подал машину назад, развернулся и пошел пахать по дорогам, за очистку которых еще не принимались.

* * *

Кризисная комната президента в Кэмп-Дэвиде была анахронизмом, оставшимся от былых черных дней, или по крайней мере так подумал Боб Фаулер, когда впервые увидел ее чуть больше года назад. Ее построили еще во времена администрации Эйзенхауэра, и она была предназначена выдержать ядерное нападение тогда, когда точность ракет с ядерными боеголовками измерялась не ярдами, как сейчас, а милями. Подземный бункер президента США был создан с помощью взрывов в сплошном гранитном массиве горы Катоктин в западном Мэриленде. Над бункером была крыша толщиной в шестьдесят футов цельного гранита, и до 1975 года президентское укрытие считалось вполне надежным и способным обеспечить безопасность президента и его сотрудников при любых обстоятельствах. Подземная комната была сорока футов в длину и тридцати — в ширину, с десятифутовым потолком. Ее обслуживал персонал из двенадцати человек, главным образом специалисты связи из морской пехоты, шестеро из них были офицерами. Оборудование кризисной комнаты президента уступало аппаратуре Летающего командного пункта или других убежищ, которыми мог воспользоваться президент в случае необходимости. Сейчас Фаулер сидел перед консолью, которая походила на панель управления НАСА периода шестидесятых годов. В верхнюю часть стола даже была встроена пепельница. Перед ним находился ряд экранов. Кресло было очень удобным, хотя ситуация оставалась крайне тревожной. Элизабет Эллиот села рядом.

— Ну хорошо, — произнес Дж. Роберт Фаулер, — может быть, черт побери, кто-нибудь объяснит мне, что происходит?

Президент заметил, что старшим по званию в подземном убежище был капитан-лейтенант ВМС США. Это выглядело не очень многообещающе.

— Сэр, ваш вертолет вышел из строя — у него возникли технические неполадки. Сейчас сюда летит второй вертолет морской пехоты, который доставит вас к ЛКП. У нас установлена связь с командующим стратегической авиацией и с командующим НОРАД. Нажав вот на эти кнопки, вы можете установить прямую связь с командующими всех остальных родов войск.

Под этим морской офицер имел в виду командующих основными объединенными группами: адмирала Джошуа Пойнтера, командующего Атлантическим флотом, и такого же командующего силами в Тихом океане. По традиции оба поста занимали адмиралы Военно-морских сил США. Командующий южной группировкой находился в Панаме, командующий центральной — в Бахрейне, а командующий силами быстрого развертывания — в форт Макферсон в Атланте, штат Джорджия. Опять же по традиции это были должности армейских генералов. Кроме того, существовали и другие группировки, во главе которых стояли американские военные, например, верховный главнокомандующий объединенными вооруженными силами НАТО в Европе — в настоящее время этот пост занимал генерал ВВС США с четырьмя звездами на погонах, что являлось высшим воинским званием в Америке. В соответствии с существующей системой командования командующие родами войск фактически не имели права распоряжаться своими войсками. Практически они служили советниками министра обороны, который в свою очередь давал советы президенту. Президент США отдавал приказы через министра обороны непосредственно командующим группировками.

Но министр обороны…

Фаулер посмотрел на кнопку с надписью «НОРАД» и нажал ее.

— Говорит президент. Я нахожусь сейчас в своем центре связи в Кэмп-Дэвиде.

— Господин президент, это все еще генерал-майор Борштейн. Командующего НОРАД здесь нет. Он был в Денвере на матче на Суперкубок. Господин президент, считаю своим долгом сообщить вам, что, согласно показаниям наших приборов, эпицентр взрыва находится внутри стадиона «Скайдоум» в Денвере или совсем рядом с ним. Представляется весьма вероятным, что министр обороны Банкер и государственный секретарь Талбот погибли, как и, командующий НОРАД.

— Да, — бесстрастно ответил Фаулер. Он уже сам пришел к такому же выводу.

— Заместитель командующего НОРАД сейчас в пути. До его появления я буду старшим в системе противовоздушной обороны, пока сюда не приедет кто-то старше меня по званию.

— Хорошо. Теперь сообщите: что за чертовщина происходит?

— Сэр, мы не знаем этого. Перед взрывом не было замечено ничего необычного. До взрыва не было — подчеркиваю, не было — никакой баллистической траектории, ведущей к Денверу. Сейчас мы пытаемся связаться с диспетчерами аэропорта Стейплтон в Денвере и попросить их проверить радиолокационные записи, чтобы выяснить, не была ли бомба доставлена самолетом. На экранах наших радаров ничего подозрительного не обнаружено.

— Вы сумели бы заметить приближающийся самолет?

— Не обязательно, сэр, — послышался ответ генерала Борштейна. — У нас надежная система предупреждения, но есть способы обмануть ее, особенно если речь идет об одном самолете. В любом случае, господин президент, есть мероприятия, которые следует осуществить немедленно. Можно обсудить их?

— Да.

— Сэр, я как исполняющий обязанности командующего НОРАД объявил в подчиненных мне частях боевую готовность номер один. Как вам известно, НОРАД имеет на это право так же, как и право на использование ядерного оружия в оборонительных целях.

— Запрещаю применять любое ядерное оружие без моего разрешения, — резко бросил Фаулер.

— Сэр, те виды ядерного оружия, которыми мы вооружены, находятся на складах, — произнес Борштейн. Его голос звучал удивительно похоже на механический, подумали остальные военные. — Предлагаю провести совместное совещание с командующим стратегической авиацией.

— Согласен. Действуйте, — распорядился Фаулер.

Это произошло немедленно.

— Господин президент, говорит командующий стратегической авиацией, — послышался голос генерала Питера Фремонта. В нем были не только деловые интонации.

— Может быть, вы скажете мне, что происходит, черт побери?

— Нет, сэр, мы этого не знаем, но некоторые шаги следует осуществить без промедления.

— Продолжайте.

— Предлагаю, сэр, перевести все войска стратегического назначения на более высокий уровень боевой готовности, а именно готовность номер два. Если мы имеем дело с ядерным нападением, нужно объявить высшую боевую готовность. Это позволит нанести ответный удар с наибольшей эффективностью, кроме того, даст возможность тому, кто предпринял нападение, задуматься над тем, стоит ли ему продолжать (если мы дадим ему такой шанс) дальнейшие действия или воздержаться от них.

Если позволите добавить, сэр, нам следует привести в повышенную боевую готовность все наши вооруженные силы. Это будет полезным хотя бы по той причине, что воинские части будут готовы оказать помощь мирному населению и предупредить возможную панику среди гражданских лиц. Для воинских частей, не относящихся к войскам стратегического назначения, я предложил бы боевую готовность номер три.

— Это лучше осуществить избирательно, Роберт, — заметила Лиз Эллиот.

— Я слышал это — кто это сказал? — донесся вопрос Борштейна.

— Советник по национальной безопасности, — произнесла Лиз, может быть, чуть громче, чем требовалось. Ее лицо было бледным, как одетая на ней белая шелковая блузка. Фаулер все еще держал себя в руках. Эллиот постаралась последовать его примеру.

— Нам не довелось встречаться, доктор Эллиот. К сожалению, наша система командования и контроля за выполнением приказов не позволяет нам делать это избирательно — по крайней мере с достаточной быстротой. Если мы сейчас же отдадим распоряжение о приведении войск в повышенную боевую готовность, то мы повысим готовность всех воинских частей и уже потом сможем выбрать те части, которые требуются нам для достижения наших целей. Таким образом, мы сэкономим не меньше часа.

— Поддерживаю такое предложение, — тут же раздался голос генерала Фремонта.

— Отлично, выполняйте, — согласился Фаулер. Это звучало достаточно разумно.

* * *

Связь осуществлялась по раздельным каналам. Командующий стратегической авиацией взял на себя силы стратегического назначения. Первое сообщение, касающееся объявления боевой готовности, было произнесено тем же механическим голосом робота, который уже послал в воздух дежурные авиакрылья стратегических бомбардировщиков. Хотя на базах стратегической авиации было известно о том, что объявлена тревога, официальное сообщение подтвердило это известие и сделало атмосферу куда более напряженной. Такой же приказ был передан по наземному кабелю из световодов и поступил на радиостанцию Военно-морского флота, ведущую передачи на исключительно низких частотах (ИНЧ); расположенную в районе Аппер-Пенинсьюла, штат Мичиган. Такая передача может быть послана лишь сигналами Морзе. Сама природа этой радиосистемы была такова, что сообщения могли передаваться очень медленно, со скоростью неумелой машинистки, и их назначением являлось всего лишь предупредить подводные лодки о необходимости подняться на поверхность и принять более подробную информацию, передаваемую через систему космической связи.

В Кингс-Бэй, Джорджия, Чарлстоне, Южная Каролина, Гротоне, Коннектикут, и на трех других военно-морских базах на Тихоокеанском побережье сообщения, переданные по линии наземной связи и через спутники, были приняты вахтенными офицерами соединений подводных ракетоносцев, большинство которых находилось на кораблях-базах. Из тридцати шести подводных ракетоносцев, находящихся в строю ВМС США, девятнадцать исполняло свои обязанности в море, в качестве, как их называли, «патрулей сдерживания». Два ракетоносца ремонтировались на верфях и нести боевую службу были не в состоянии. Остальные были пришвартованы к плавучим базам, за исключением «Огайо», находящегося в бетонном доке в Бангоре. На всех ракетоносцах, стоящих в гаванях, на борту несли вахту уменьшенные экипажи, и ни на одном из них в этот воскресный вечер не было командира. Впрочем, это не имело значения. У каждого подводного ракетоносца были две команды, и потому один из командиров всегда находился на расстоянии, не превышающем тридцати минут езды от своей подлодки. У всех были с собой сигнальные устройства, которые загудели одновременно. Вахты на каждом ракетоносце начали подготовку к немедленному выходу в море. Вахтенные офицеры всех ракетоносцев назначались на самостоятельную вахту лишь после того, как успешно выдерживали серьезные экзамены на самостоятельное управление подлодкой. Каждый из них помнил четкий приказ: после объявления боевой тревоги следовало принять все меры, чтобы выйти в море как можно быстрее. Большинство офицеров сочли тревогу учебной, однако учебная тревога для стратегических сил — дело очень серьезное. Буксиры уже прогревали свои дизельные установки, чтобы оттащить огромные серые корпуса от плавучих баз. Палубные команды убирали швартовы и отключали линии наземного снабжения, а личный состав, находившийся в этот момент на плавучих базах, торопливо спускался по трапам на свои лодки. На борту ракетоносцев командиры боевых частей проверяли по спискам, кто успел вернуться на корабль, а кого не было. Предусмотрительность военно-морских сил проявлялась и в том, что все ракетоносцы, подобно остальным боевым судам, имели экипажи с избыточным личным составом. При необходимости они могли выйти в море и выполнять поставленные задачи с половиной экипажа на борту. Боевая готовность номер два означала, что такая необходимость возникла.

Капитан первого ранга Росселли и остальные офицеры Национального военного командного центра занимались в это время обычными войсками, перед которыми не стояли стратегические задачи. Заранее подготовленные приказы поступили непосредственно в каждую воинскую часть. Это означало в армии уровень дивизии, в ВВС — авиакрыло, а в ВМС — соединение. Обычные войска переводились на боевую готовность номер три. Капитан первого ранга Росселли и подполковник Барнс передавали поступившие приказы устно на более высокие командные уровни. Даже когда им приходилось говорить с генералами, у которых на погонах красовалось по три звезды, а за спиной было более двадцати пяти лет службы, они были вынуждены повторять каждому из них: «Нет, сэр, это не учебная, повторяю, не учебная тревога».

Все американские воинские части в разных частях земного шара были немедленно приведены в боевую готовность. Как и следовало ожидать, те подразделения, которые и в обычной ситуации поддерживали высокий уровень готовности, отреагировали быстрее всех. Одним из таких подразделений была Берлинская бригада.

37. Воздействие на людей

— Капитан, поступило срочное сообщение на ИНЧ.

— Что? — спросил Рикс, поворачиваясь от прокладочного стола.

— Срочное сообщение, капитан. — Связист протянул командиру листок с небольшой группой кодированных цифр.

— Не нашли лучшего времени для учебной тревоги, — покачал головой Рикс и скомандовал: — Боевая тревога! Всем занять места по расписанию!

Старшина тут же включил бортовую трансляцию.

— Боевая тревога! Боевая тревога! — разнеслось по кораблю. — Занять места согласно боевому расписанию! — И тут же загремели колокола громкого боя, способные прервать самый крепкий сон.

— Мистер Питни, — произнес Рикс, пытаясь перекричать шум. — Всплыть на глубину действия антенны.

— Слушаюсь, капитан. Всплыть на глубину шесть ноль футов!

— Всплыть на глубину шесть ноль футов. Рулевой, горизонтальные рули поднять на десять градусов.

— Десять градусов вверх на горизонтальных рулях. — Молодой матрос — управление рулями поручается, как правило, самым молодым матросам — потянул на себя руль, похожий на самолетный. — Сэр, плоскости рулей подняты вверх на десять градусов.

— Хорошо.

Не успел закончиться этот маневр, как рубка управления заполнилась людьми. Боцман — самый старший среди рядового и старшинского состава ракетоносца «Мэн» — занял пост у панели управления рулями. Он был старшим рулевым управления глубиной. Капитан третьего ранга Клаггетт вошел в рубку, чтобы подменить — в случае необходимости — командира. Корабельный штурман Питни уже занял свой пост. Матросы и старшины расположились у консолей различных видов оружия. В кормовой части подлодки офицеры и матросы заняли свои места, как в центре управления запуском ракет — ЦУР, — который занимался двадцатью четырьмя ракетами «Трайдент», находящимися на борту ракетоносца «Мэн», так и во вспомогательном машинном отделении, главной заботой которого был резервный дизельный двигатель.

В рубке управления старшина, ответственный за бортовую связь, получил сообщения о готовности из всех отсеков и боевых частей — личный состав находился на местах и был готов действовать.

— Что случилось? — спросил Клаггетт. Капитан молча передал ему краткий текст экстренного сообщения.

— Учение?

— По-видимому. Почему бы и нет? — спросил Рикс. — Ведь сегодня воскресенье, правда?

— На поверхности по-прежнему штормит?

Словно отвечая на этот вопрос, «Мэн» начал раскачиваться. Указатель глубины показывал двести девяносто футов, и массивная подлодка внезапно накренилась на десять градусов вправо. Члены команды покачали головами и принялись ворчать. Вряд ли на борту ракетоносца был хотя бы один человек, которого никогда бы не тошнило. Условия для морской болезни были идеальными. При отсутствии всяких наружных ориентировок — а подводные лодки отличаются тем, что у них нет окон и иллюминаторов, — глаза не замечали никакого движения, тогда как внутреннее ухо сообщало, что изменялось равновесие. Аналогичное явление, влиявшее почти на всех астронавтов «Аполло», начало оказывать воздействие и на этих моряков. Бессознательно они встряхивали головами, словно пытаясь избавиться от неприятного ощущения. Все до единого надеялись, что после осуществления этого непонятного маневра — никто, кроме Рикса, пока не догадывался, в чем он заключался, — подводная лодка скоро вернется в родную стихию, на глубину в четыреста футов, где качка практически отсутствует.

— Корабль выровнялся на глубине шесть ноль футов, сэр.

— Хорошо, — ответил Рикс.

— Мостик, говорит акустик. Контакт с Сьеррой-16 утерян. Поверхностный шум лишил нас возможности прослушивать.

— Какими были последние координаты цели? — спросил капитан.

— Перед утратой контакта пеленг был двести семьдесят градусов, дистанция сорок девять тысяч ярдов, — ответил младший лейтенант Шоу.

— О'кей. Поднять перископ на антенну УВЧ, — скомандовал Рикс мичману, находящемуся на вахте. Сильная бортовая качка бросала «Мэн» то на один борт, то на другой, и крен достигал двадцати градусов, поэтому Риксу хотелось скорее узнать, почему ему пришлось подняться на поверхность. Мичман начал вращать бело-красное колесо управления, сверкающий смазкой цилиндр пополз вверх, выталкиваемый гидравликой.

— Вот это да! — пробормотал капитан, держась руками за рукоятки управления перископом. Он чувствовал, с какой силой били волны по кончику перископа, едва поднявшегося над поверхностью.

— Принимаем сигнал по УВЧ, сэр, — доложил офицер связи.

— Приятно слышать, — заметил Рикс. — Мне кажется, что волны достигают тридцати футов, главным образом зыбь, но с некоторых ветер срывает пену. Ничего страшного, если понадобится, мы и в такую погоду можем осуществить запуск, — добавил он словно в шутку. В конце концов, это всего лишь учение.

— Как небо? — спросил Клаггетт.

— Затянуто облаками — звезд не видно. — Рикс сделал шаг назад и сложил рукоятки вверх, прижав их к корпусу перископа. — Опустить перископ. — Он повернулся к Клаггетту. — Помощник, мы должны снова взяться за слежение, как только представится возможность.

— Слушаюсь, капитан.

Рикс протянул руку к телефону. Он собирался передать в центр управления запуском ракет, что нужно как можно быстрее заканчивать учение, но связист вошел в рубку еще до того, как Рикс успел нажать на кнопку.

— Капитан, это не учение..

— Что вы хотите этим сказать? — Рикс заметил, как побледнело лицо лейтенанта.

— Боевая готовность номер два, сэр. — И лейтенант протянул Риксу текст шифровки.

— Что? — Капитан быстро прочитал текст, написанный коротко и с предельно холодной ясностью. — Что происходит, черт побери?

Он протянул шифровку Клаггетту.

— Боевая готовность номер два? Я никогда не слышал, чтобы объявлялась такая высокая степень боевой готовности с того самого момента, как… Помню, один раз объявили боевую готовность три, но в то время я был еще курсантом…

Находящиеся в рубке обменялись взглядами. В американских вооруженных силах существует пять уровней боевой готовности, от пятого до первого. Боевая готовность номер пять означала обычные операции, проводимые в мирное время. При четвертой уровень готовности был несколько выше, на некоторых постах постоянно находились команды, большая часть личного состава — в первую очередь летчики, армейские солдаты и офицеры — не уходила далеко от своих самолетов и танков. А вот боевая готовность номер три была намного серьезнее. Все воинские части были полностью укомплектованы и готовы к оперативному развертыванию. При боевой готовности номер два части начинали развертывание, и такая боевая готовность объявлялась только при непосредственной угрозе войны. Наконец, боевая готовность номер один еще никогда не объявлялась в американских вооруженных силах. Это означало, что война становилась чем-то более серьезным, чем просто угрозой. Все боевые системы были заряжены и нацелены в направлении противника, ожидая команды открыть огонь.

Однако вся система боевой готовности была более беспорядочной, чем могло показаться. На подводных лодках уровень боевой готовности всегда был выше, чем в других родах войск. Ракетоносцы, постоянно готовые к запуску своих баллистических ракет через несколько минут после получения команды, фактически находились на уровне боевой готовности номер два непрерывно. Полученная шифровка только официально подтвердила это, придав ситуации намного более зловещую окраску.

— Что-нибудь еще? — спросил Рикс офицера связи.

— Нет, сэр.

— Не поступало никаких новостей, никаких предупреждений?

— Сэр, вчера мы приняли обычную сводку новостей. Я готовился получить следующую примерно через пять часов — понимаете, чтобы узнать, с каким счетом закончился матч на Суперкубок. — Лейтенант сделал короткую паузу. — Сэр, в новостях не было ничего, совершенно ничего официального относительно какого-либо кризиса.

— Тогда что это за чертовщина? — задал риторический вопрос капитан. — Впрочем, какое это имеет значение?

— Капитан, — произнес Клаггетт, — для начала нам следует оторваться от нашего «друга» на пеленге двести семьдесят.

— Да. Сделайте поворот на северо-восток, помощник. В ближайшее время он не должен совершать поворот, и мы сумеем оторваться от него очень быстро, затем еще больше увеличим дистанцию.

Клаггетт взглянул на карту, больше в силу привычки, чтобы убедиться, что в этом районе достаточная глубина. Глубина была более чем достаточной. По сути дела «Мэн» находился на линии дуги большого круга, протянувшейся от Сиэттла до Японии. Клаггетт дал команду, и подводный ракетоносец «Мэн» повернул налево. Вполне можно было повернуть и направо, однако левый поворот позволял немедленно удалиться от «Акулы», которую они преследовали несколько дней. В следующую минутуподводная лодка повернулась бортом к гигантским тридцатифутовым волнам, бушующим всего в нескольких футах над головой, и выступающая над корпусом рубка, именуемая на американском флоте «парусом», превратилась именно в парус, игрушку сил природы. Подлодка накренилась на сорок градусов. Весь экипаж немедленно схватился кто за что смог, стараясь удержаться на ногах.

— Может быть, опустимся поглубже, капитан? — спросил Клаггетт.

— Подождем несколько минут. Может быть, по системе космической связи услышим что-нибудь еще.

Три бревна, которые когда-то представляли собой одно из самых великолепных вечнозеленых деревьев в Орегоне, плавали в северной части Тихого океана уже несколько недель. В тот момент, когда их смыло волной с палубы лесовоза «Джордж Макриди», они были еще зелеными и тяжелыми. Превратившись в плавающий в океане мусор, бревна пропитались водой, и стальная цепь, соединяющая их, лишила бревна остатков положительной плавучести, придав им нейтральную. Они не могли всплыть на морскую поверхность — во всяком случае не в такую погоду. Бушующие волны лишали бревна возможности подняться вверх, под лучи солнца, которого сейчас все равно не было, и потому они плыли на некоторой глубине подобно дирижаблям, медленно поворачиваясь, в то время как море пыталось разорвать скрепляющую их стальную цепь.

Младший акустик на борту «Мэна» услышал что-то на пеленге ноль сорок один, почти прямо по курсу. Это был странный звук, подумал матрос, металлический, похожий на звон, но более низкий. Это не корабль, решил он, но и не какое-то живое существо. Шум почти терялся в грохоте волн и никак не останавливался на определенном пеленге…

— Черт побери! — Матрос включил стоящий перед ним микрофон. — Мостик, докладывает акустик — звуковой контакт рядом по борту!

— Что? — Рикс бросился в гидроакустический отсек.

— Не могу понять, что это, но совсем близко, сэр!

— Где?

— Не знаю, трудно определить, будто по обеим сторонам носовой части — это не корабль, не знаю, что это за чертовщина, сэр! — Матрос взглянул на точку, появившуюся на экране, напрягая слух, пытаясь опознать звук. — Это не точечный источник шума — он совсем близко, сэр!

— Но… — Рикс замолчал, повернулся и скомандовал, руководствуясь рефлекторным чувством опасности:

— Немедленное погружение!

Он знал, что уже слишком поздно.

Весь корпус подводного ракетоносца «Мэн» загудел, как гигантский барабан, когда одно из бревен ударило по фиберглассовому корпусу, закрывающему носовые датчики гидролокационной системы.

Это были три бревна, три части одного дерева. Первое ударило вдоль своей оси по краю купола, почти не причинив ущерба, потому что субмарина двигалась с очень небольшой скоростью — всего несколько узлов, а все на подводной лодке строилось с максимальной прочностью. Однако грохот от удара был оглушительным. Первое бревно отскочило в сторону, однако оставались еще два, и центральное бревно ударило по корпусу как раз в том месте, где находился центр управления.

Рулевой мгновенно отреагировал на команду капитана, до отказа оттолкнув от себя рычаг управления горизонтальными рулями. В результате корма субмарины резко поднялась вверх, прямо к тому пути, по которому двигались бревна. Рули на корме «Мэна» располагались крестообразно. Рули направления находились над винтом и под ним, а слева и справа были плоскости рулей глубины, действующие подобно стабилизаторам самолета. На наружной поверхности каждого находилась еще одна вертикальная плоскость, похожая внешне на вспомогательный руль, но являющаяся на самом деле арматурой акустических датчиков. Цепь, соединяющая два бревна, зацепилась за нее. Таким образом, одно бревно оказалось по правому борту, а два — по левому. То, что было на правом борту, вытянулось вдоль корпуса и коснулось вращающегося винта. Раздавшийся грохот еще никому из команды не приходилось слышать. Винт «Мэна» с его семью лопастями был изготовлен из марганцевой бронзы и обрабатывался, доводясь почти до совершенства, в течение семи месяцев. Он был исключительно прочен, но любая прочность имеет предел. Его лопасти в форме сабли начали бить по бревну одна за другой подобно циркульной, медленно работающей пиле. От каждого удара изгибались наружные края винта. Механик в кормовом отсеке еще до поступления команды принял решение остановить вращение вала. За пределами корпуса подводной лодки, меньше чем в сотне футов от того места, где находился офицер, слышался визг разрываемого металла, когда арматура акустических датчиков была сорвана с плоскости горизонтального руля правого борта вместе с дополнительной арматурой, удерживающей буксируемые пассивные датчики. В этот момент бревна, одно из которых почти совсем расщепилось, остались позади субмарины, попав в ее кормовую струю, и шум резко уменьшился.

— Что произошло, черт побери? — почти вскрикнул Рикс.

— Мы потеряли хвост, сэр. Оторвались буксируемые датчики, — ответил акустик. — Группа датчиков правого борта повреждена, сэр.

Рикс уже выбежал из рубки, так что старшина разговаривал сам с собой.

— Мостик, говорит центр управления, — донеслось из динамика. — Что-то повредило наш винт. Веду проверку вала.

— Кормовые плоскости горизонтальных рулей повреждены, сэр. С трудом поддаются управлению, — произнес, рулевой.

Боцман вытолкнул молодого матроса из высокого кресла и занял его место. Медленно и осторожно опытный моряк повернул руль управления.

— По-видимому, вышла из строя гидравлика. Триммеры, — они управлялись электромоторами, — вроде в порядке. — Затем боцман повернул руль влево и вправо. — Вертикальные рули в порядке, сэр.

— Закрепить кормовые плоскости в нейтральном положении. Десять градусов вверх на триммеры. — Это был голос помощника.

— Слушаюсь, сэр.

* * *

— Так что это? — спросил Дубинин.

— Металлический звук — оглушительный грохот металлического происхождения на пеленге ноль пятьдесят один. — Офицер постучал пальцем по яркой точке на экране. — Вы сами видите, низкая частота, похоже на грохот барабана… а вот этот шум — вот здесь — гораздо выше по частоте. Я слышал его в наушниках, вроде пулеметной стрельбы. Одну минуту… — Старший лейтенант Рыков на мгновение задумался. — Частота — я имею в виду интервалы между импульсами — соответствует скорости вращения винта корабля… это единственное объяснение…

— А сейчас? — спросил капитан.

— Все полностью стихло.

— Вызвать всех акустиков на гидроакустический пост. — Капитан первого ранга Дубинин вернулся в рубку управления. — Начать поворот, ложиться на курс ноль сорок. Скорость — десять узлов.

* * *

Достать советский грузовик оказалось очень просто. Они взяли и угнали его вместе с военным автомобилем. В Берлине только что наступила полночь, а, поскольку было воскресенье, улицы выглядели пустынными. Вообще-то Берлин — город веселый и полный жизни, как и другие города мира, но завтра — рабочий день, а немцы относятся к работе очень серьезно. Редкие автомобили, что попадались, принадлежали тем, кто спешил покинуть местные рестораны, или немногим рабочим, чьи предприятия функционировали круглые сутки. Короче говоря, поток транспорта был редким, и они сумели прибыть к месту назначения точно вовремя.

Раньше здесь стояла стена, подумал Гюнтер Бок. С одной стороны находилась американская воинская часть, с другой — советская, причем у каждой из них рядом с казармами был небольшой, но постоянно используемый учебный плац. Теперь стена исчезла, и между двумя механизированными подразделениями пролегала только полоса травы. Военный автомобиль остановился у ворот советской части. Здесь дежурил небрежно одетый старший сержант двадцати лет отроду с прыщавым лицом. Когда он увидел три звезды на погонах Кейтеля, у него округлились глаза.

— Смирно! — скомандовал Кейтель на прекрасном русском языке. — Я прибыл сюда из штаба армии для проверки боевой готовности. Приказываю никому не сообщать о нашем приезде. Ясно?

— Так точно, товарищ полковник!

— Продолжайте выполнять обязанности… и приведите форму в порядок до моего возвращения, иначе окажетесь на китайской границе! Вперед! — приказал Кейтель Боку, сидевшему за рулем.

— Zu Befehl, Herr Oberst[86], — ответил Бок, когда машина двинулась дальше. Ситуация была достаточно комичной, по правде говоря. Кое-что в ней действительно было забавным, подумал Бок. Кое-что. Правда, чтобы оценить это, требовалось особое чувство юмора.

Полковой штаб находился в старом здании, где размещался еще вермахт Гитлера, с той лишь разницей, что русские пользовались помещением, не заботясь о его ремонте. И все-таки перед ним был разбит обычный садик, и летом на клумбе в виде эмблемы полка высаживались цветы. Здесь был расквартирован гвардейский танковый полк, хотя, судя по часовому у ворот, служащие в нем солдаты вряд ли думали о его героической истории. Бок остановился у самого входа, Кейтель и остальные вышли из машин и направились к входу подобно богам, спустившимся с Олимпа в плохом настроении.

— Где дежурный офицер этого бардака? — крикнул Кейтель. Капрал молча указал рукой: капралы не вступают в пререкания со старшими офицерами. Дежурным офицером оказался майор лет тридцати.

— В чем дело? — спросил молодой офицер.

— Я — полковник Иваненко из армейской инспекции. Нам поручено провести внеплановую проверку боевой готовности вашего полка. Объявить боевую тревогу!

Майор сделал пару шагов и нажал кнопку. По всему расположению полка заревели сирены.

— А сейчас позвоните своему командиру полка, и пусть он немедленно тащит свой пьяный зад сюда! На каком уровне, майор, готовность вашей части? — спросил Кейтель, не дав дежурному офицеру перевести дыхание. Майор, протянувший было руку к телефону, замер, не зная, какой приказ выполнять раньше. — Ну?

— Боевая готовность нашего полка находится на должном уровне, товарищ полковник.

— У вас будет возможность продемонстрировать это. — Кейтель повернулся к одному из сопровождающих его офицеров. — Запишите фамилию этого мальчишки!

Меньше чем в двух тысячах метров от них, в расположении американской базы вспыхивали огни. Раньше эта часть города называлась Западным Берлином.

— У них тоже проводится учение, — заметил Кейтель-Иваненко. — Отлично. Покажем, что наша подготовка лучше и мы умеем действовать быстрее, — добавил он.

— Что здесь происходит? — В помещение вошел командир полка, тоже полковник, в кителе с расстегнутыми пуговицами.

— Какое позорное зрелище! — проревел Кейтель. — Мы проводим внеплановую проверку боевой готовности вашего полка. Надеюсь, вы знаете, как нужно командовать своей воинской частью, полковник? Так что лучше займитесь делом, не задавая глупых вопросов!

— Но…

— Что значит «но»? — потребовал Кейтель. — Вы что, не понимаете значения внеплановой проверки?

Именно так и нужно обращаться с русскими, подумал Кейтель. Они высокомерны, властны и ненавидят немцев — хотя утверждают противоположное. С другой стороны, стоит, их запугать, и все дальнейшие поступки русских легко предсказуемы. Хотя на погонах Кейтеля тоже красовались три звезды, как и у командира полка, у Кейтеля голос был громче, а больше ничего не требовалось.

— Сейчас я покажу вам, на что способны мои парни!

— Отлично, а мы понаблюдаем, как вы это делаете, — уверил его Кейтель.

* * *

— Доктор Райан, вам нужно срочно подойти сюда. — Линия отключилась.

— Хорошо. — Джек взял со стола сигареты и пошел в комнату 7-Ф-27, оперативный центр ЦРУ.

Расположенный в северном крыле, оперативный центр мало чем отличался от аналогичных центров во многих других правительственных агентствах. Набрав соответствующий код на электронном замке, вы оказывались в помещении размером двадцать футов на тридцать, в центре которого стоял большой круглый стол, на нем — вращающийся книжный шкаф со множеством отделений, а вокруг шесть кресел. Над каждым креслом была табличка, обозначающая его назначение: «Старший дежурный офицер», «Пресса», «Африка — Латинская Америка», «Европа — СССР», «Ближний Восток — Терроризм» и «Южная Азия — Восточная Азия — район Тихого океана». Настенные часы показывали время в Москве, Пекине, Бейруте и, разумеется, время по Гринвичу. Рядом с этим помещением находилась соседняя комната — небольшой конференц-зал, окна которого выходили во внутренний двор ЦРУ.

— Что-нибудь случилось? — спросил Джек, входя в комнату вместе с Гудли.

— По сообщению из НОРАД, в Денвере только что произошел ядерный взрыв.

— Надеюсь, это чья-то идиотская шутка? — спросил Райан почти рефлекторно. Прежде чем старший дежурный успел ответить, Райан почувствовал, как по спине побежали струйки холодного пота. Так никто не шутит.

— Сожалею, но это именно так, — ответил старший дежурный офицер.

— Что нам известно о случившемся?

— Очень мало.

— Ну хоть что-нибудь? Информация об угрожающей опасности? — спросил Джек, опять рефлекторно. Если бы поступили какие-нибудь сведения, ему сразу сообщили бы об этом. — Ну хорошо. Где сейчас Маркус?

— Возвращается домой на С-141. Самолет сейчас где-то между Японией и Алеутскими островами. Так что обязанности директора исполняете вы, сэр, — напомнил Райану дежурный офицер, мысленно поблагодарив судьбу, что не ему выпала эта обязанность. — Президент — в Кэмп-Дэвиде. Министр обороны и государственный секретарь…

— Погибли? — спросил Райан.

— По-видимому, да, сэр.

— Святой Боже. — Райан на мгновение закрыл глаза. — Где вице-президент?

— У себя в резиденции. Мы занимаемся этим всего три минуты. Дежурный офицер по Национальному военному командному центру — капитан первого ранга Росселли. Туда едет генерал Уилкс. Разведывательное управление министерства обороны — в контакте с нами. Они… я хочу сказать, президент отдал приказ относительно объявления боевой готовности номер два для сил стратегического назначения.

— Поступило что-нибудь о русских?

— Ничего особенного. В Восточной Сибири проводятся региональные маневры по противовоздушной обороне. Вот и все.

— Ладно. Информировать все наши станции и резидентуры. Передайте им, что я хочу получить от них любые сведения, которые могут иметь отношение к этому делу, — любые. Пусть пользуются любыми источниками информации — и как можно быстрее. — Джек снова сделал паузу. — Мы уверены, что это действительно случилось?

— Сэр, два разведывательных спутника зафиксировали вспышку. Примерно через двадцать минут над Северной Америкой будет пролетать наш «КН-11», и я уже дал указание, чтобы все камеры были направлены на Денвер. НОРАД категорически заявляет, что там произошел ядерный взрыв, но пока нет информации о его мощности и нанесенном ущербе. По-видимому, взрыв произошел рядом со стадионом — как в «Черном воскресенье», сэр, только на самом деле. Уверяю вас, сэр, это не учебная тревога — иначе кто осмелился бы объявить боевую готовность номер два для сил стратегического назначения, сэр.

— Не был замечен ведущий к Денверу след баллистической ракеты? Или бомбу могли доставить на самолете?

— Относительно первого — ответ отрицательный, предупреждения о запуске не поступало, да и на экранах радиолокаторов нет следа баллистической ракеты.

— Как относительно ЧОСБ? — спросил Гудли. Ядерное оружие может быть доставлено к цели с помощью спутника. Для этого и была создана Частично-орбитальная система бомбардировки.

— Тоже неминуемо было бы зарегистрировано, — покачал головой дежурный офицер. — Я уже поинтересовался. Что касается доставки бомбы самолетом, окончательного ответа еще не получили. Они просматривают ленты диспетчеров аэропорта Стейплтон.

— Значит, нам ни хрена не известно.

— Совершенно точно.

— Президент уже связывался с нами? — спросил Райан.

— Нет, но в нашем распоряжении открытая линия в Кэмп-Дэвид. С ним советник по национальной безопасности.

— Каков наиболее вероятный вариант?

— По-моему, террористический акт.

Райан кивнул.

— Я тоже придерживаюсь такой точки зрения. Хорошо, я расположусь в конференц-зале. Немедленно вызовите начальников оперативного и разведывательного управлений и руководителя научно-технического отдела. Если понадобятся вертолеты для их доставки в Лэнгли, затребуйте.

Райан вошел в конференц-зал, оставив дверь открытой.

— Боже мой, — произнес Гудли. — Я вам действительно нужен?

— Да, и если у вас появится какая-нибудь мысль, сразу сообщите об этом, и погромче. Я забыл про ЧОСБ.

Джек поднял трубку и нажал на кнопку связи с ФБР.

— Оперативный центр.

— Говорит заместитель директора ЦРУ Райан. Кто вы?

— Инспектор Пэт О'Дэй. Рядом со мной помощник заместителя директора Мюррей. Вы подключены к громкоговорителю, сэр.

— Ну, слушаю тебя, Дэн. — Джек тоже перевел свой телефон на динамик. Дежурный офицер принес ему чашку кофе.

— Нам ничего не известно, Джек. Не жди простых ответов. По-твоему, террористы?

— Сейчас мне это представляется наиболее приемлемой альтернативой.

— Насколько ты в этом уверен?

— Уверен? — Гудли увидел, как Райан недоуменно покачал головой. — Скажи мне, Дэн, а что такое «уверен»?

— Понятно. Мы тоже пытаемся выяснить, что там произошло. На моем телевизоре нельзя даже поймать Си-эн-эн.

— Что?

— Один из наших специалистов по связи говорит, что все спутники связи вышли из строя, — пояснил Мюррей. — А ты разве этого не знал?

— Нет. — Джек сделал жест Гудли, чтобы тот вернулся в оперативный центр и проверил. — Если это действительно так, то придется отбросить мысль о террористическом акте. Боже, тогда ситуация по-настоящему пугающая!

— Это так и есть, Джек. Мы проверили.

— Мне сказали, что из строя выведены десять коммерческих спутников связи, — вернулся Гудли. — Правда, все военные спутники функционируют нормально. Наша космическая связь в полном порядке.

— Найди самого старшего представителя научно-технического отдела — или одного из наших специалистов по связи — и выясни, что может вывести из строя спутники. Быстрее! — приказал Джек.

— Где Шоу? — спросил он Мюррея.

— Едет сюда. Ему потребуется немало времени — дороги в жутком состоянии.

— Дэн, я буду информировать тебя обо всем, что мне сообщат.

— И ты можешь на меня рассчитывать.

Линия отключилась.

Самое ужасное было в том, что Райан не знал, что предпринять дальше. Его обязанностью было собирать информацию и передавать президенту, но у него не было никаких данных. Вся информация по этому взрыву поступит из военных источников. ЦРУ снова потерпело неудачу, сказал себе Райан. Кто-то нанес ущерб его стране, и он не сумел помешать этому. Погибли люди — лишь потому, что его управление не выполнило поставленной перед ним задачи. Райан был заместителем директора ЦРУ и делал работу, управляя департаментом вместо политического бездельника, назначенного директором. Неудача касалась его лично. Там, в Денвере, погибло, может быть, до миллиона людей, а он сидит здесь, в элегантном маленьком конференц-зале и смотрит на голую стену. Он нашел кнопку с буквами НОРАД и нажал ее.

— НОРАД, — произнес бесплотный голос.

— Оперативный центр, заместитель директора ЦРУ Райан. Мне нужна информация.

— У нас мало сведений, сэр. Мы думаем, что рядом со «Скайдоумом» произошел взрыв ядерной бомбы. Пытаемся оценить его мощность, но пока не получили точных данных. С базы ВВС Лоури туда вылетел вертолет.

— Держите меня в курсе событий.

— Хорошо, сэр.

— Спасибо. — Спасибо — за что? — подумал Райан. Теперь он знал, что кто-то еще ничего не знает.

* * *

В грибовидном облаке нет ничего магического — уж это командир батальона пожарного департамента Денвера Майк Кэллахан понимал лучше многих. Ему уже довелось видеть одно такое облако, когда он только начинал служить пожарным. В 1968 году на станции в Берлингтоне, совсем рядом с городом, начался пожар. Взорвалась железнодорожная цистерна с пропаном у самого состава, перевозившего вагоны боеприпасов на склад ВМС в Окленде, Калифорния. У тогдашнего начальника пожарного департамента хватило здравого смысла эвакуировать своих людей сразу после взрыва цистерны, и они наблюдали с расстояния в четверть мили, как сотня тонн бомб взрывалась в ужасном фейерверке. Вот тогда он и увидел впервые грибовидное облако. Над местом взрыва начала подниматься вверх масса горячего воздуха, кружащегося в гигантском кольце. Возникла мощная тяга вверх, начал образовываться ствол гриба…

Но это облако было намного больше.

Он сидел за рулем своего ярко-красного автомобиля, и, как только был получен сигнал тревоги, помчался к месту происшествия. Следом ехали три автоцистерны «Сигрейв», автомеханическая лестница и две машины «скорой помощи». Это была грустная первая реакция пожарного департамента на сообщение о взрыве. Кэллахан поднял к губам микрофон и объявил общую тревогу. Затем распорядился, чтобы его люди приближались к месту происшествия с наветренной стороны.

Господи, да что же здесь произошло?

Этого не может быть… город почти не пострадал.

Кэллахан не знал подробностей, но ему было известно, что нужно бороться с пожаром и спасать людей. Когда его автомобиль выскочил из последней боковой улицы на бульвар, ведущий к стадиону, он увидел огромное дымящееся облако. Это автостоянка, конечно. Что еще? Грибовидное облако быстро перемещалось на юго-запад в сторону гор. Автомобильная стоянка представляла собой поле огня и пламени от горящего бензина, масла и самих машин. Сильный порыв ветра на мгновение сдул в сторону облако дыма, и он успел рассмотреть то, что раньше было стадионом… Несколько секций уцелело… нет, не уцелело, но можно было догадаться, что они собой представляли всего несколько минут назад. Кэллахан отбросил эту мысль. Нужно тушить пожар. Спасать пострадавших. Первая автоцистерна остановилась у пожарного гидранта. Здесь было хорошее водоснабжение. Сам стадион снабжен системой аварийного пожаротушения, и сюда вели две 36-дюймовые трубы высокого давления, образующие сеть пожарных гидрантов вокруг стадиона.

Он поставил свой автомобиль рядом с первой огромной автоцистерной, вышел из него и вскарабкался по лестнице на крышу пожарной машины. Тяжелые части конструкции здания — скорее всего крыша стадиона — лежали на стоянке справа. Часть огромных обломков упала в четверти мили на пустовавшую, к счастью, автостоянку торгового центра. Кэллахан отдал приказ по своему портативному радио, чтобы следующая группа, спасательных машин направилась в сторону торгового центра и жилых домов, расположенных за ним. Нужно проверить, нет ли там пострадавших. Небольшие пожары подождут. В развалинах стадиона находились люди, нуждающиеся в срочной помощи, но, чтобы добраться до стадиона, его пожарным придется преодолеть двести ярдов пылающих автомашин…

В этот момент он посмотрел вверх и увидел голубой спасательный вертолет ВВС с бортовым номером «UH-1N», который опускался в тридцати ярдах от него. Кэллахан подбежал к нему. Офицер, сидевший в пассажирском отсеке, заметил он, был в форме майора.

— Кэллахан, — представился пожарный. — Командир батальона.

— Григгс, — ответил майор. — Хотите увидеть общую картину?

— Да.

— Залезайте в кабину. — Майор отдал команду в микрофон на груди, и вертолет начал подниматься вверх. Кэллахан опустился в кресло и накинул ремень, но не пристегнулся.

На осмотр места происшествия потребовалось несколько минут. То, что с уровня улицы представлялось сплошной стеной дыма, при взгляде сверху оказалось отдельными столбами, поднимавшимися к небу. Кэллахан по одному из подъездных путей мог проехать ближе к стадиону, хотя местами дорога была перекрыта разбитыми и горящими машинами. Вертолет облетел стадион. Потоки горячего воздуха бросали его из стороны в сторону. Глядя вниз, Кэллахан увидел массу расплавленного асфальта, причем местами все еще раскаленного докрасна. Единственной частью стадиона, от которой не поднимался дым, оказался южный сектор, который, как показалось Кэллахану, сверкал, хотя он не мог понять почему. Сверху был виден кратер, но размеры его было трудно оценить, поскольку в поле зрения попадали лишь отдельные его части. Они не сразу поняли, что некоторые секторы стадиона уцелели и все еще стояли. Четыре или пять секторов, решил Кэллахан.

— Достаточно, я увидел все, что мне нужно, — повернулся он к Григгсу. Майор протянул ему наушники с микрофоном. Теперь они могли разговаривать.

— Что это?

— Именно то, что вы видели, насколько я понимаю, — ответил Григгс. — Что вам понадобится для работы?

— Тяжелое подъемное оборудование и такелаж. В уцелевшей части стадиона находятся, по-видимому, люди. Нам нужно добраться до них. Но как быть с… — как быть с радиацией?

Майор пожал плечами.

— Не знаю. Мне придется доставить сюда группу специалистов из Рокки-Флэтс. Сам я работаю в арсенале и кое в чем разбираюсь, но настоящие эксперты находятся в Рокки-Флэтс. Там специалисты по радиоактивности и последствиям ядерного взрыва. Их нужно немедленно переправить сюда. Я сообщу охране в арсенале, и тяжелое подъемное оборудование прибудет быстро. Прикажите своим людям держаться с наветренной стороны. Не пытайтесь приближаться к стадиону с любого другого направления, ладно?

— Ладно.

— Организуйте пункт дезактивации в том месте, где стоят ваши машины. Всех, кого удастся спасти, обмывайте водой — разденьте догола и обливайте водой. Понятно? — спросил майор, когда вертолет коснулся асфальта. — Затем направляйте их в ближайшую больницу. Не забудьте: приближаться только с наветренной стороны; чтобы оказаться в безопасности, подходите к стадиону только с северо-востока, вместе с потоком ветра.

— Как относительно радиоактивных осадков?

— Я не специалист по этому вопросу, но могу посоветовать кое-что. Мне кажется, взрыв был небольшой мощности, так что осадков будет немного. Всасывающее действие огненного шара и ветер у поверхности унесли, должно быть, почти все радиоактивное дерьмо из этого района. Не все, но почти. Пребывание в этом месте в течение часа или около этого не вызовет радиоактивного облучения. К этому времени сюда уже прибудут специалисты по радиационному загрязнению, которые сообщат вам более точные сведения. Это все, что я мог сделать для вас. Желаю успеха.

Кэллахан выпрыгнул из вертолета и отбежал в сторону. Винтокрылая машина поднялась в воздух и взяла курс на северо-запад, к Рокки-Флэтс.

* * *

— Ну, что выяснили? — спросил Куропаткин.

— Товарищ генерал, мы измерили мощность взрыва на основе первоначального и остаточного выброса тепла. Характеристика оказалась какой-то странной, но мои расчеты говорят о том, что мощность взрывного устройства была от ста пятидесяти до двухсот килотонн. — Майор показал генералу расчеты.

— Что вам показалось странным?

— Энергия первичной вспышки была относительно небольшой. Это можно объяснить тем, что небо было закрыто облаками. А вот остаточная тепловая эмиссия очень велика. Я пришел к выводу, что это был мощный взрыв, сравнимый с очень большой тактической боеголовкой или маленькой стратегической.

— Вот справочник целей. — К ним подошел лейтенант. Это была книга в матерчатом переплете, в формате кварто, страницы которой представляли собой сложенные карты. Целью справочника было оценивать ущерб, нанесенный цели. На плане Денвера находилась пластиковая схема, демонстрирующая нацеленные на город советские стратегические ракеты. Всего на Денвер оказалось нацелено восемь баллистических ракет, пять СС-18 и три СС-19 с общим количеством боеголовок не меньше шестидесяти четырех и суммарной мощностью в двадцать мегатонн. Кто-то, подумал Куропаткин, считает Денвер целью, заслуживающей большого внимания.

— Мы исходим из того, что это был наземный взрыв? — спросил Куропаткин.

— Совершенно верно, товарищ генерал, — ответил майор. С помощью циркуля он прочертил круг с центром в здании стадиона.

— Взрывное устройство мощностью двести килотонн будет иметь радиус смертельного поражения вот такого размера…

План Денвера был раскрашен в разные цвета. Здания, способные выдержать взрывную волну, были коричневого цвета, жилые дома — желтого. В зеленый цвет были окрашены коммерческие строения, считающиеся легкой добычей при взрыве ядерной бомбы. Генерал увидел, что стадион, а также почти все здания вокруг него окрашены в зеленый цвет. В пределах радиуса смертельного поражения оказались сотни домов и невысоких жилых зданий.

— Сколько вмещает стадион?

— Я обратился в КГБ за оценкой, — сказал лейтенант. — Это крытый стадион — находится под крышей. Американцы любят удобства. Общее количество зрителей, которое он может вместить, превышает шестьдесят тысяч.

— Господи, — выдохнул генерал Куропаткин. — Шестьдесят тысяч внутри стадиона… и по крайней мере сто тысяч в пределах радиуса смертельного поражения. Американцы сейчас, наверно, обезумели от ярости. — А если они считают, что это дело наших рук…

* * *

— Каково ваше мнение? — спросил Борштейн.

— Я трижды проверила вычисления, — ответила женщина-капитан. — Самым вероятным является мощность взрыва в сто пятьдесят килотонн, сэр.

Борштейн вытер лицо.

— Боже мой! Число пострадавших?

— Двести тысяч — исходя из компьютерного моделирования и по взгляду на карты, которые имелись в нашем распоряжении, — ответила она. — Сэр, если кто-то считает это террористическим актом, они ошибаются. Для этого мощность бомбы слишком велика.

Борштейн включил линию, соединяющую его одновременно с президентом и командующим стратегической авиацией.

— Мы получили предварительные расчеты.

* * *

— Ну, я слушаю, — сказал президент. Он уставился на динамик, словно это был живой человек.

— Предположительно мощность взрывного устройства составляет сто пятьдесят килотонн.

— Неужели так много? — послышался голос генерала Фремонта.

— Мы проверили вычисления трижды.

— Пострадавшие? — спросил затем генерал.

— Исходим из того, что погибло двести тысяч. И еще пятьдесят тысяч умрет в ближайшее время.

Голова президента Фаулера откинулась назад, словно его ударили по лицу. Последние пять минут он пытался убедить себя, что такое невозможно. И вот теперь самое невозможное стало очевидным. Двести тысяч мертвых. Двести тысяч граждан его страны, люди, которых он поклялся защищать и оберегать.

— Что еще? — раздался его голос.

— Я не расслышал, — сказал Борштейн.

Фаулер сделал глубокий вздох и заговорил снова.

— Что еще вы можете сообщить нам?

— Сэр, у нас создалось впечатление, что мощность взрыва на удивление велика для террористического акта.

— Я вынужден согласиться с этим, заявлением, — заметил командующий стратегической авиацией. — КАБ — кустарная атомная бомба, то, что могут изготовить террористы, не владеющие высокой технологией и научными знаниями, не должна превышать по своей мощности двадцати килотонн. Взрыв в Денвере походит на многоступенчатую бомбу.

— Многоступенчатую? — спросила Эллиот, повернувшись к динамику.

— Термоядерное устройство, — пояснил генерал Борштейн. — Водородная бомба.

* * *

— Райан слушает. Кто это?

— Майор Фокс, сэр, из НОРАД. У нас есть информация относительно тротилового эквивалента и числа пострадавших. — Он зачитал цифры.

— Мощность слишком велика для террористической бомбы, — заметил офицер из научно-технического отдела.

— Мы придерживаемся аналогичной точки зрения, сэр.

— Повторите вероятное число пострадавших, — попросил Райан.

— Количество погибших сразу — примерно двести тысяч, включая зрителей, находившихся на стадионе.

Боже мой, мне надо проснуться, сказал себе Райан, прикрыв глаза. Это идиотский кошмар, и я вот-вот проснусь. Но он открыл глаза, и вокруг ничего не изменилось.

* * *

Робби Джексон сидел в каюте командира авианосца, капитана первого ранга Эрни Ричардса. Вполуха они слушали репортаж о матче, но обсуждали главным образом тактику предстоящих маневров. Боевая группа «Теодора Рузвельта» приблизится к Израилю, имитируя нападение противника. В данном случае противником будут русские. Это казалось в высшей степени маловероятным, но для учений нужно установить какие-то правила. Русские — роль которых будет исполнять боевая группа американских судов — поведут себя очень хитро. Тактическая группировка разобьется на отдельные корабли, чтобы походить на беспорядочную флотилию торговых судов вместо боевой эскадры. Первая атакующая волна будет состоять из истребителей и ударных бомбардировщиков, приблизится к аэропорту Бен-Гурион под видом авиалайнеров, мирных самолетов, и попытается проникнуть в воздушное пространство Израиля. Оперативный отдел авиакрыла Джексона уже изучал расписание рейсов и сравнивал временные факторы, чтобы первая атака выглядела похожей на настоящую. Вероятность этого была очень невелика. «Теодор Рузвельт» не собирался слишком уж нарушать правила Международной авиационной федерации и дразнить американские самолеты, базирующиеся в Израиле. Но Джексон любил рисковать.

— Включи радио погромче, Роб. Я уже забыл, какой был счет.

Джексон протянул руку через стол и повернул тумблер, но из репродуктора доносилась только музыка. На авианосце была собственная бортовая телевизионная станция, а радио было всегда настроено на станцию вооруженных сил США.

— Наверно, антенна вышла из строя, — заметил командир авиакрыла.

— Это в такое-то время? — засмеялся Ричардс. — Да у меня на корабле начнется мятеж!

— Да, это будет неплохо выглядеть в отчете о боевой готовности корабля.

Раздался стук в дверь.

— Войдите! — произнес Ричардс.

На пороге каюты появился старшина-писарь.

— Молния, сэр.

Старшина вручил Ричардсу папку с листком бумаги.

— Что-то важное? — спросил Робби.

Ричардс молча передал ему листок, затем поднял трубку телефона и вызвал мостик.

— Объявить боевую тревогу.

— Какого черта? — пробормотал Джексон. — Боевая готовность номер три — почему?

Эрни Ричардс, бывший летчик ударного бомбардировщика, имел репутацию оригинала. Он восстановил на своем корабле старую морскую традицию, когда начало учений объявлялось звуками горна. В данном случае по корабельной трансляции загремели вступительные звуки отчаянного призыва к оружию Джона Уилльямса из «Звездных войн», за которыми последовали обычные электронные удары гонга.

— Пошли, Роб!

Капитаны первого ранга бросились в центр управления боевыми действиями.

* * *

— Что нам известно? — спросил Андрей Ильич Нармонов.

— Мощность бомбы равнялась почти двум сотням килотонн. Это означает, что бомба была водородной, — послышался голос генерала Куропаткина. — Число погибших намного превзойдет сотню тысяч. Кроме того, есть свидетельство того, что мощный электромагнитный импульс вывел из строя один из наших спутников раннего оповещения.

— Чем это можно объяснить? — задал вопрос советник Нармонова по вопросам обороны.

— Мы не знаем.

— Вы можете отчитаться за каждую ядерную боеголовку? — услышал Куропаткин вопрос своего президента.

— Со стопроцентной уверенностью, — раздался третий голос.

— Что еще?

— С вашего разрешения, я хочу отдать приказ о переводе войск ПВО на повышенную боевую готовность. У нас, например, уже ведутся плановые учения в Восточной Сибири.

— Это не будет выглядеть как провокация? — спросил Нармонов.

— Нет, войска противовоздушной обороны предназначены исключительно для оборонительных целей. Наши перехватчики обладают дальностью поражения всего несколько сотен километров за пределами границы страны.

— Хорошо, приступайте.

Генерал Куропаткин, находящийся в своем подземном центре управления, всего лишь сделал знак другому офицеру, который поднял трубку телефона. Разумеется, советская система ПВО была уже предупреждена; в течение минуты были переданы радиограммы, и радиолокационные станции дальнего обнаружения, протянувшиеся вдоль границы СССР, вступили в действие. Как радиограммы, так и излучение от радиолокационных станций сразу были обнаружены приборами Агентства национальной безопасности США, находящимися как на земле, так и на орбитальных спутниках.

— Что еще мне следует предпринять? — Нармонов посмотрел на своих советников.

Представитель Министерства иностранных дел ответил за всех:

— Похоже, лучше всего не предпринимать никаких шагов. Когда Фаулер захочет говорить с вами, он установит контакт. Пока у него и без нас хватает неприятностей.

* * *

Лайнер «МД-80» компании «Америкэн Эйрлайнс» совершил посадку в аэропорту Майами и подрулил к зданию аэропорта. Куати и Госн встали со своих кресел первого класса и вышли из самолета. Их чемоданы будут перегружены на тот рейс, на котором они продолжат полет. Впрочем, это их мало беспокоило. Оба нервничали, но меньше, чем можно было ожидать. Куати и Госн примирились с тем, что смерть при осуществлении этой операции весьма вероятна. Если им удастся уцелеть, тем лучше. Госн сохранял самообладание до тех пор, пока не обратил внимание, что вокруг нет никакой паники. Странно, подумал он. Уже должно было стать известно о взрыве. Он отыскал бар в здании аэропорта и взглянул на телевизор, как всегда висящий наверху. Телевизор был настроен на местную станцию. Репортаж о матче не передавался. Он хотел было задать вопрос, но передумал. Это решение оказалось правильным. Прошла всего минута, и Госн услышал, как чей-то голос поинтересовался, какой сейчас счет.

— Четырнадцать — семь в пользу «Викингов», — услышал он ответ. — Затем изображение исчезло.

— Когда?

— Минут десять назад. Странно, что еще не ликвидировали неисправность.

— Думаешь, там землетрясение, как случилось во время розыгрыша Всемирной Серии в Сан-Франциско?

— Представления не имею, — ответил бармен.

Госн встал и направился обратно в зал вылета.

* * *

— А что известно ЦРУ? — спросил Фаулер.

— В данный момент — ничего, сэр. Мы занимаемся сбором информации, но сейчас вам известно ровно столько же, сколько и нам. Одну минуту. — Старший дежурный офицер передал Райану полученное сообщение. — Мы только что получили молнию из АНБ. Русская система противовоздушной обороны перешла на более высокую боевую готовность. Радиолокационные станции активно прощупывают пространство, и ведутся оживленные переговоры по радио.

— Что это значит? — спросила Лиз Эллиот.

— Это значит, что русские хотят быть готовыми к обороне. Служба ПВО не представляет никакой угрозы, если только самолеты возможного противника не приближаются к границам России или не проникают в ее воздушное пространство.

— Но почему они повысили свою боевую готовность?

— Может быть, они опасаются нападения.

— Черт побери, Райан! — воскликнул президент.

— Извините меня, господин президент. Это не было легкомысленным замечанием. То, что я сказал о боязни нападения, является буквальной правдой. Войска ПВО представляют собой такую же оборонительную систему, как наш НОРАД. Наша противовоздушная оборона и системы оповещения приведены в боевую готовность. Русские последовали нашему примеру. Это — чисто защитная мера. Они не могут не знать, что произошло у нас в Денвере. Когда случается такое событие, повышение боевой готовности средств обороны — естественная реакция.

— С их стороны это потенциально опасный шаг, — донесся голос генерала Борштейна из штаба НОРАД. — Вы забываете, Райан, что это мы подверглись нападению, а не они. И теперь, даже не известив нас о своих намерениях, они повышают свою способность к обороне. Меня это беспокоит.

— Райан, у вас нет ничего нового относительно исчезновения ядерных боеприпасов в России? — спросил Фаулер. — Может быть, это как-то связано с возникшей ситуацией?

— Что это за исчезнувшие ядерные боеприпасы? — послышался рассерженный голос командующего стратегической авиацией. — Почему мне ничего не известно об этом?

— Какие боеприпасы — конкретно? — спросил Борштейн секундой позже.

— Это — неподтвержденное сообщение от нашего глубоко законспирированного агента. Подробности нам не известны, — ответил Райан и тут же понял, что нужно продолжить. — Вот суть полученной информации: нам сообщили, что у Нармонова возникли политические разногласия с военными; что армия недовольна курсом, которому он следует; что во время вывода советских войск из Германии какое-то количество ядерного оружия — по-видимому, речь идет о тактическом оружии — исчезло; что КГБ пытается выяснить, что исчезло, — если боеголовки действительно исчезли. Предполагалось, что Нармонов опасается политического шантажа и что этот шантаж может быть как-то связан с ядерным оружием. Но — и я подчеркиваю это, — но нам не удалось подтвердить подлинность этого сообщения, несмотря на многочисленные попытки сделать это, и сейчас мы не можем исключить вероятность того, что наш агент обманывает нас.

— Почему вы не сообщили об этом мне раньше? — спросил Фаулер.

— Господин президент, в данный момент мы готовим оценку ситуации, какой она нам представляется. Ведется работа, сэр, — мы занимались этим на протяжении уик-энда.

— Как бы то ни было, черт побери, причиной взрыва не могла послужить ни одна из наших боеголовок, — резко бросил генерал Фремонт. — И это не террористический акт, в этом можно не сомневаться, — мощность бомбы слишком велика для этого. А теперь вы говорите нам, Райан, что у русских могут оказаться исчезнувшие ядерные боеголовки. Такая информация слишком серьезна, чтобы вызвать просто беспокойство, Райан.

— И этим можно объяснить повышение боевой готовности их ПВО. — Голос Борштейна звучал зловеще.

— Вы что же, оба пытаетесь убедить меня, что взрыв в Денвере был вызван советской ядерной бомбой? — спросил президент.

— В мире не так уж много ядерных держав, — первым отозвался Борштейн. — А мощность взрыва в Денвере слишком велика для дилетантов.

— Одну минуту, — вмешался Джек. — Вы упускаете из виду, что информация, которая имеется в нашем распоряжении, не нашла подтверждения. Междусведениями и догадками — огромная разница, не забывайте этого.

— Насколько велика мощность советского тактического оружия? — спросила Лиз Эллиот.

— Она мало чем отличается от нашего, — послышался ответ командующего стратегической авиацией. — У них есть маленькие боеголовки в одну килотонну для артиллерийских снарядов и более крупные, до пятисот килотонн, оставшиеся от демонтированных баллистических ракет СС-20.

— Иными словами, мощность взрыва в Денвере находится в пределах советского тактического оружия, которое, как нам сообщили, исчезло?

— Совершенно верно, доктор Эллиот, — ответил генерал Фремонт.

* * *

В Кэмп-Дэвиде Элизабет Эллиот, откинувшись на спинку своего кресла, повернулась к президенту. Она говорила тихо, чтобы ее слова не донеслись до микрофона.

— Роберт, ты ведь собирался присутствовать на этом матче, вместе с Брентом и Деннисом.

Как странно, что подобная мысль еще не пришла мне в голову, подумал Фаулер. Он тоже откинулся на спинку кресла.

— Нет, — ответил он, — я не верю, что русские способны на такое.

— Что вы сказали? — донесся голос из динамика.

— Подождите немного, — произнес президент тихим голосом.

— Господин президент, я не понял, что вы сказали.

— Я сказал — подождите минуту! — крикнул президент Фаулер. Он закрыл рукой микрофон селекторной связи. — Элизабет, наш долг взять создавшееся положение под контроль, и мы сделаем это. Давай пока отложим в сторону наши личные отношения.

— Господин президент, я требую, чтобы вы как можно быстрее оказались на борту Летающего командного пункта, — послышался голос командующего стратегической авиацией. — Ситуация может оказаться очень серьезной.

— Если мы хотим овладеть положением, это следует сделать немедленно.

Фаулер повернулся к морскому офицеру, стоявшему позади них.

— Когда должен прибыть вертолет?

— Через двадцать пять минут, сэр, и еще через тридцать он доставит вас на базу ВВС Эндрюз. Там ждет ЛКП.

— Почти час… — Фаулер посмотрел на настенные часы, как обычно поступают люди, которые прекрасно знают, сколько сейчас времени им потребуется для того, чтобы выполнить что-то, и все-таки смотрят на часы.

— Радиосвязь с борта вертолета недостаточно надежна для этой цели. Передайте летчику вертолета, чтобы он захватил вице-президента и доставил его на ЛКП. Генерал Фремонт?

— Слушаю, господин президент.

— У вас есть еще ЛКП?

— Есть, сэр.

— Я принял решение послать основной за вице-президентом, а вы отдайте распоряжение, чтобы запасной прибыл сюда. Вы можете посадить его в Хагерстауне?

— Да, сэр. Он может совершить посадку в аэропорту Фэйрчайлд-Репаблик, где раньше строили аэробусы А-10.

— О'кей, высылайте самолет. Мне понадобится час, чтобы добраться до базы Эндрюз, и я не могу позволить себе потратить этот час напрасно. Я обязан следить за развитием событий, не теряя ни минуты.

— Вы совершаете ошибку, сэр, — ответил Фремонт холодно. Чтобы самолет долетел до центральной части штата Мэриленд, подумал генерал, потребуется два часа.

— Возможно, но я принял такое решение и не собираюсь его менять. В такое время мне нужно быть на своем посту.

Пит Коннор и Элен Д'Агустино обменялись мрачными взглядами. У них не было никаких иллюзий, что произойдет в случае ядерного нападения на Соединенные Штаты. Подвижность являлась лучшей защитой президента — и он только что отказался от нее.

* * *

Команда была отправлена по радио немедленно. Вертолет, вылетевший за президентом, едва успел пересечь кольцевую дорогу вокруг Вашингтона, как получил приказ лететь обратно на юго-восток. Скоро он совершил посадку на территории военно-морской обсерватории США. Вице-президент Роджер Дарлинг вместе со всей семьей быстро поднялся на борт вертолета. Они даже не пристегнулись. Агенты Секретной службы со своими автоматами «Узи» наготове стояли на коленях в салоне вертолета. Дарлингу было известно лишь то, что сообщили ему агенты Секретной службы. Вице-президент напомнил себе, что следует успокоиться и не терять хладнокровия. Он посмотрел на своего младшего сына, которому исполнилось всего четыре года. Вчера, глядя на него, он подумал: хорошо бы снова стать таким юным и вырасти в мире, где уже нет опасности мировой войны. Он вспомнил все страхи своей молодости: Кубинский кризис, Дарлинг тогда только начинал учиться в колледже, службу в 82-й воздушно-десантной дивизии, причем год во Вьетнаме. Военный опыт превратил Дарлинга в высшей степени либерального политика. Ему не раз приходилось рисковать жизнью. Двое его товарищей умерли у него на руках. Только вчера он благодарил Бога, что малышу сынишке не придется пережить что-нибудь подобное.

И вот теперь произошло нечто ужасное. Его сын еще не подозревал, что случилась беда: ему просто предложили прокатиться на вертолете, и малыш был счастлив. Жена понимала гораздо больше, и по ее лицу, повернутому к мужу, текли слезы.

Вертолет VH-3 корпуса морской пехоты совершил посадку в пятидесяти ярдах от самолета. Первый агент Секретной службы, который выпрыгнул из вертолета, увидел, что у трапа выстроились сотрудники военной полиции ВВС. Вице-президента буквально потащили в сторону самолета, в то время как рослый агент, схватив его маленького сына, кинулся к трапу. Две минуты спустя, когда еще никто не успел пристегнуть ремни, первый пилот ЛКП дал полный газ своим турбинам, и самолет помчался по взлетной полосе «Ноль-один» базы Эндрюз. Оторвавшись от земли, он повернул на восток, к Атлантическому океану, где уже описывал огромные круги воздушный танкер КС-10, готовый пополнить топливные баки президентского «Боинга».

* * *

— Нам предстоит решить сложную проблему, — произнес Рикс в рубке управления. Ракетоносец «Мэн» только что сделал попытку увеличить скорость. Если скорость подлодки превышала три узла, винт начинал издавать ужасающий грохот. Вал был слегка погнут, но с этим пока можно мириться. — Все семь лопастей, по-видимому, повреждены. При скорости больше трех узлов мы издаем громкий шум. Стоит превысить пять — и через несколько минут сгорят опорные подшипники вала. Вспомогательный двигатель позволит развивать скорость два или три узла, но и он шумит. Есть замечания? — Замечаний не было. Никто не сомневался в опыте Рикса как инженера-двигателиста. — Предложения?

— Их ведь очень немного, правда? — заметил Клаггетт.

Выбирать действительно было не из чего. Ракетоносцу нужно находиться недалеко от поверхности. При таком уровне боевой готовности в любую минуту может поступить приказ о запуске баллистических ракет. При обычных условиях подлодка могла бы погрузиться глубже — хотя бы для того, чтобы избежать ужасающей болтанки от огромных волн, но при такой небольшой скорости всплытие потребует слишком много времени.

— Мы далеко от «Омахи»? — спросил главный механик.

— Наверное, в пределах сотни миль, а на Кодиаке базируются самолеты Р-3, но где-то поблизости находится «Акула», и это должно очень нас беспокоить, — произнес Клаггетт. — Сэр, а если просто остаться на месте и выждать?

— Нет, наш ракетоносец поврежден. Нужна поддержка.

— Тогда неизбежны исходящие от нас сигналы.

— Мы можем спустить аварийный буй.

— При скорости в два узла вряд ли сумеем далеко уйти. Капитан, подача сигналов — большая ошибка.

Рикс взглянул на главного механика.

— Мне бы хотелось иметь вблизи друга, — заметил механик.

— И мне тоже, — согласился капитан.

Времени потребовалось немного. Через несколько секунд буй уже всплыл на поверхность и начал передавать на сверхвысокой частоте короткое сообщение. Оно будет передаваться много часов.

* * *

— Может начаться всеобщая паника, — сказал Фаулер. Замечание не отличалось особой глубиной. В его собственном командном центре назревала паника, и он видел это. — Есть какие-нибудь новости из Денвера?

— Ни по коммерческому телевидению, ни по радиоканалам, известным нам, ничего не поступило, — ответил голос представителя НОРАД.

— Хорошо, будьте наготове. — Фаулер нашел на панели связи перед собой другую кнопку.

— Центр Управления ФБР. Инспектор О'Дэй слушает.

— Говорит президент, — совершенно излишне объявил Фаулер. Это была прямая линия, и лампочка, вспыхнувшая на панели связи в ФБР, имела над собой четкую надпись. — Кто является старшим представителем руководства?

— Я, господин президент. Помощник заместителя директора Мюррей. В данный момент я старший по должности в ФБР.

— В вашем распоряжении имеются каналы связи?

— Да, сэр. Мы имеем доступ к военным спутникам связи.

— Меня беспокоит паника, которая может вспыхнуть по всей стране. Чтобы не допустить этого, направьте своих сотрудников во все телевизионные компании. Пусть они объяснят руководителям компаний, что тем запрещается передавать что-либо относительно происшествия в Денвере. Если возникнет необходимость, могут прибегнуть к силе.

Мюррею приказ не понравился.

— Господин президент, это противоречит…

— Думаете, я не разбираюсь в законах? Работал прокурором. Это необходимо, чтобы сохранить порядок и жизнь людей, так что выполняйте мое распоряжение. Это приказ президента, мистер Мюррей.

— Слушаюсь, сэр.

38. Первые контакты

Компании, занимающиеся эксплуатацией различных спутников связи, отчаянно борются за свою независимость и нередко безжалостны к соперникам, но не считают друг друга врагами. Между ними существуют договоренности, неофициально именуемые соглашениями. Нельзя исключить вероятность того, что тот или иной спутник выйдет из строя — ввиду ли неисправности технических элементов внутри или в результате столкновения с космическим мусором, вызывающим у компаний все возрастающее беспокойство. Так что между компаниями существовали соглашения о взаимопомощи, гласящие, что, если одна компания потеряет свою «птичку», другие придут на помощь, предоставив запасные каналы, подобно тому, как газеты в одном городе по традиции договариваются предоставить сопернику услуги своей типографии в случае пожара или природного катаклизма. Для выполнения этих соглашений между корпорациями всегда открыты телефонные линии. «Интельсат» первым позвонил в «Тельстар».

— Берт, только что у нас вышли из строя две «птички», — дрожащим голосом сообщил дежурный инженер «Интельсата». — Что произошло?

— Черт побери, у нас потеряно три, а также «Уэстстар» и «Телеглоуб». Целые системы перестали функционировать. Ведем проверку. А вы?

— И мы тоже, Берт. Как ты думаешь, что могло произойти?

— Не имею понятия. Представляешь, Стэси, из строя вышли девять «птичек». Чертовщина какая-то. — Наступила пауза. — Ты спрашиваешь, что могло произойти? Подожди минуту, что-то к нам поступает… О'кей, все дело в программном обеспечении. Сейчас мы проверяем 301-й… Пиковый выброс… Господи! 301-й получил выброс, превышающий максимальный более чем в сто раз! Кто-то попытался прокачать через нас гигантский объем информации.

— И мы придерживаемся такого же мнения. Но кто?

— Да уж точно не хэкер, какой-нибудь программист-фанатик… Чтобы выкинуть такой фокус, даже для одного канала нужна мощность, измеряемая мегаваттами.

— Берт, именно такая информация поступает и к нам. Каналы спутниковой связи и все остальные выведены из строя одновременно в результате мощного импульса. Вы торопитесь восстановить свои спутники?

— Ты что, смеешься? У меня на орбите снаряжения на миллиард долларов! Пока не узнаем, чем это было вызвано, пусть не работают. Мой старший вице-президент сейчас едет сюда. Президент был в Денвере.

— Мой тоже, зато наш главный инженер застрял из-за снега. Провалиться мне на этом месте, если я возьму риск на себя. Думаю, мы должны выработать единую линию по этому вопросу, Берт.

— Никаких возражений с моей стороны, Стэси. А я свяжусь с Фредом Кентом из «Хьюза» и узнаю, что он думает об этом. Нам понадобится время, чтобы изучить все обстоятельства и проверить все системы. Я буду здесь, пока не выясню — и не выясню точно, — чем это вызвано. Нам нужно защитить нашу отрасль, дружище.

— Договорились. Я не уеду отсюда, пока не поговорю с тобой еще раз.

— И сообщи мне, если узнаешь что-нибудь, ладно?

— Можешь не сомневаться, Берт. В любом случае позвоню тебе через час.

* * *

Советский Союз — огромная страна, по территории и по протяженности границ намного превосходящая любую другую. Все эти границы охраняются, поскольку как существующая сейчас страна, так и все ее предшественники не раз подвергались нападениям. Защита границ состоит из очевидных компонентов — войсковых групп, аэродромов и радиолокационных станций — и незаметных, скрытых от наблюдателя, таких, как радиоприемные антенны. Последние предназначены для перехвата радиопереговоров и всякого рода электронных излучателей. Полученная информация передается наземными каналами связи или микроволновыми сетями в московский центр, штаб-квартиру КГБ — Комитета государственной безопасности, расположенного в доме № 2 на площади Дзержинского. Восьмое главное управление КГБ занимается, с одной стороны, сбором разведданных с помощью прослушивания линий связи и, с другой — обеспечением безопасности своих каналов от прослушивания противником. У этого управления длинная и заслуженная история, которая извлекла немалую выгоду из многочисленных успехов советских ученых в области теоретической математики. Соотношение между шифрами и математикой — логическое и тесное, и самым недавним проявлением этого была работа бородатого гнома чуть старше тридцати лет, увлеченного трудами Бенуа Мандельброта из Гарварда, создателя фрактальной геометрии. Объединив его достижения с работами по теории хаоса, осуществленными Маккензи в Кембриджском университете в Англии, молодой русский гений изобрел совершенно новую теорию подхода к математическим формулам. Горсточка людей, понимавших, о чем идет речь, единодушно признавали, что его работа заслуживает медали Планка. По исторической случайности отец молодого ученого был генералом в погранвойсках КГБ, и в результате Комитет государственной безопасности сразу проявил огромный интерес к его деятельности. Теперь математик получил все, что могла предложить ему благодарная родина, а когда-нибудь сумеет, может быть, получить и медаль Планка.

Ему понадобилось два года на то, чтобы использовать свое теоретическое открытие для каких-нибудь практических целей, но пятнадцать месяцев назад ему впервые удалось подобрать ключ к самому надежному шифру государственного департамента США, который именовался «Страйп». Еще шесть месяцев спустя он убедительно доказал, что этот шифр по своей структуре схож со всеми военными американскими кодами. Сверка его работы с деятельностью другой группы криптографов, имевших доступ к данным шпионской сети Уолкера, а также с еще более серьезной работой Пелтона привела всего шесть месяцев назад к систематическому чтению секретных документов, зашифрованных американскими кодовыми системами. Однако полученные результаты все еще не были полными. Изменение шифровальных ключей, происходящее ежедневно, приводило к тому, что иногда сведения совершенно не поддавались расшифровке. Бывало, проходила целая неделя, прежде чем удавалось подобрать ключ хотя бы к одному сообщению, но иногда по три дня подряд расшифровывалась половина перехваченных передач, причем с каждым месяцем эффективность возрастала. Главной помехой было то, что у специалистов по дешифровке не было доступа к современной компьютерной аппаратуре, которая могла бы осуществить проделываемую ими работу, и Восьмое управление готовило все больше и больше лингвистов, обрабатывающих растущее количество перехваченных депеш.

Сергей Николаевич Головко был разбужен от глубокого сна и приехал в свой кабинет, став еще одним из тех разбросанных по всему миру людей, кто был потрясен и отрезвлен случившимся. Головко был сотрудником Первого главного управления всю жизнь, и его главная задача заключалась в том, чтобы изучать коллективный образ мышления американцев и давать своему президенту советы по поводу происходящего в Америке. Расшифрованные документы, попадавшие к нему на стол, являлись очень полезным инструментом для достижения этой цели.

Сейчас перед ним лежало не меньше тридцати таких депеш, которые содержали одно из двух сообщений. Все силы стратегического назначения были переведены на боевую готовность номер два, а остальные вооруженные силы — на боевую готовность номер три. Первый заместитель председателя КГБ пришел к выводу, что американский президент охвачен паникой. Другого объяснения просто не было. Неужели Фаулер действительно считает, что Советский Союз пошел на такую подлость? — подумал Головко. Эта мысль была самой пугающей за всю его жизнь.

— Еще одно сообщение, с военно-морского флота. — Курьер положил ему на стол очередную расшифрованную депешу.

Головко окинул ее взглядом.

— Немедленно передать содержание в штаб ВМС, — распорядился он. С остальным он должен ознакомить своего президента. Головко поднял телефонную трубку.

* * *

На этот раз советская бюрократия действовала быстро. Через несколько минут был послан сигнал на ИНЧ, и подводная лодка «Адмирал Лунин» всплыла на поверхность, чтобы принять полный текст. Капитан первого ранга Дубинин читал его, пока он выползал из принтера:

АМЕРИКАНСКАЯ ПОДВОДНАЯ ЛОДКА «МЭН» СООБЩАЕТ СВОИ КООРДИНАТЫ 50 ГРАДУСОВ 44 МИНУТЫ 09 СЕКУНД СЕВЕРНОЙ ШИРОТЫ И 153 ГРАДУСА 01 МИНУТА 23 СЕКУНДЫ ЗАПАДНОЙ ДОЛГОТЫ тчк ВИНТ ВЫВЕДЕН ИЗ СТРОЯ В РЕЗУЛЬТАТЕ СТОЛКНОВЕНИЯ НЕИЗВЕСТНЫМ ПРЕДМЕТОМ тчк

Дубинин вышел из рубки связи и направился к штурманскому столику.

— Где мы находились, когда услышали тот шум?

— Вот здесь, капитан, а пеленг был таким. — Штурман провел линию карандашом.

Дубинин лишь покачал головой и передал штурману полученную шифровку.

— Читайте.

— Как вы думаете, товарищ капитан, что он сейчас делает?

— Находится у самой поверхности. Следовательно… мы поднимемся вверх, под самый слой, и двинемся с большой скоростью. Поверхностный шум заглушит его гидролокатор. Скорость — пятнадцать узлов.

— Думаете, он висел у нас на хвосте?

— Долго же вам понадобилось думать, чтобы догадаться. — Дубинин измерил расстояние до цели. — Ишь, какой гордый. Ничего, мы с ним посоперничаем. Вы знаете, как американцы хвастаются тем, что делают фотографии корпуса подлодки? А теперь, мой юный лейтенант, пришла наша очередь!

* * *

— Что все это значит? — спросил Нармонов первого заместителя председателя КГБ.

— На американцев совершено нападение неизвестными силами. Нападение было серьезным и привело к значительным потерям, много убитых. Следует ожидать, что они поднимут уровень боевой готовности своих вооруженных сил. Важной проблемой станет сохранение порядка в обществе, стремление избежать паники, — ответил Головко по защищенной от прослушивания телефонной линии.

— Дальше?

— К сожалению, все виды их стратегического оружия нацелены на нашу родину.

— Но ведь мы не имели к этому происшествию никакого отношения! — запротестовал советский президент.

— Правильно. Видите ли, их реакция чисто автоматическая. Ответные меры разработаны заранее и стали почти рефлекторными. Подвергшись однажды атаке, становишься очень осторожным. Меры противодействия планируются загодя, для того чтобы можно было быстро реагировать и одновременно использовать весь свой интеллектуальный потенциал для анализа ситуации, уже не занимаясь дополнительными и ненужными проблемами.

Советский президент повернулся к своему министру обороны.

— Что вы посоветуете предпринять?

— Следует повысить уровень боевой готовности. Разумеется, исключительно в целях обороны. Тот, кто совершил это нападение, может принять решение нанести удар и по нам.

— Действуйте, — мгновенно ответил Нармонов. — Высший уровень боевой готовности в мирное время.

Головко нахмурился, прижав к уху телефонную трубку. Только что объясняя президенту, какой была реакция американцев, он выбрал совершенно точное слово — рефлекторная.

— Разрешите высказать предложение? — спросил он.

— Да, — послышался ответ министра обороны.

— Было бы неплохо — если это возможно — сообщить нашим военнослужащим причину тревоги. Это смягчит шок и объяснит положение.

— По-моему, это только осложнит ситуацию, — высказал свою точку зрения министр.

— Американцы не сделали этого, — убедительно произнес Головко, — допустив, таким образом, серьезную ошибку. Примите во внимание состояние людей, которые только что занимались обычной работой, как всегда в мирное время, и вдруг получают приказ перейти к повышенной боевой готовности. Нам потребуется всего несколько дополнительных слов. Эти слова могут сыграть важную роль.

А ведь неплохая мысль, подумал Нармонов.

— Объясните военнослужащим, почему повышается боевая готовность, — распорядился он, обращаясь к министру обороны. — Скоро американцы установят с нами контакт по «горячей линии», — Нармонов обратился к Головко. — Что они мне скажут?

— Трудно быть уверенным, но о чем бы ни пошел разговор, мы должны подготовить ответы — хотя бы просто для того, чтобы уменьшить напряжение, убедить их, что мы не имеем никакого отношения к случившемуся.

Нармонов кивнул. Совет был разумным.

— Хорошо, принимайтесь за подготовку, — заметил он. Операторы центра связи советского Министерства обороны ворчали, получив измененный текст телеграммы, которую им предстояло отправить. Для простоты первоначальный текст — вернее его суть — заключался в одной-единственной шифрованной группе из пяти букв, которую было легко передать, а затем получить, расшифровать и понять всем, кому она была адресована, причем немедленно. Теперь это стало невозможно. Дополнительные предложения пришлось отредактировать, чтобы депеша не была слишком длинной. Этим занялся майор, затем текст депеши одобрил его начальник, генерал-майор, и только тогда она была передана не меньше чем по тридцати каналам связи. Кроме того, в зависимости от рода войск, которому была адресована шифровка, ее текст слегка изменялся.

* * *

«Адмирал Лунин» следовал по своему новому курсу всего пять минут, когда прибыло второе сообщение по каналу ИНЧ. Офицер связи буквально ворвался в рубку с текстом в руке:

БОЕВАЯ ГОТОВНОСТЬ НОМЕР ДВА тчк В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ ПРОИЗОШЕЛ ЯДЕРНЫЙ ВЗРЫВ тчк ПРИЧИНА НЕИЗВЕСТНА тчк АМЕРИКАНСКИЕ ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ ПРИВЕДЕНЫ В БОЕВУЮ ГОТОВНОСТЬ ДЛЯ ВОЗМОЖНОЙ ВОЙНЫ тчк ВСЕМ КОРАБЛЯМ ВМФ ВЫЙТИ В МОРЕ тчк ПРИНЯТЬ НЕОБХОДИМЫЕ МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ.

— Неужели весь мир сошел с ума? — обратился к тексту капитан Дубинин. Ответа не последовало. — Это все?

— Да. Указания поднять антенну не поступило.

— Но ведь так не принято давать приказы, — запротестовал Дубинин. — Что значит «принять необходимые меры предосторожности»? Какие меры предосторожности? Ради нашей безопасности? Или безопасности родины?

— Товарищ капитан, — заметил старпом, — боевая готовность номер два означает, что нам нужно действовать в соответствии с определенными правилами.

— Мне это известно, — ответил Дубинин, — но применимы ли они в данном случае?

— Тогда почему нас предупредили об этом?

Боевая готовность номер два — явление беспрецедентное для советских вооруженных сил. Это означает, что законы мирного времени утрачивают свою силу, но и законы военного времени еще не начинают действовать. Несмотря на то что Дубинин, подобно любому командиру советского военного корабля, отлично понимал свои обязанности, значение только что полученного приказа казалось слишком пугающим. Тем не менее эта мысль у него быстро исчезла. Дубинин был морским офицером. Тот, кто отдал этот приказ, должен понимать ситуацию лучше его. Командир ударной подлодки «Адмирал Лунин» выпрямился и повернулся к старпому.

— Увеличить скорость до двадцати пяти узлов. Объявить боевую тревогу.

* * *

Все происходило с максимально возможной быстротой. Штаб-квартира отделения ФБР в Нью-Йорке находилась в здании Джейкоба Джавитса, где размещались и другие федеральные службы, на южной оконечности Манхэттена. Агенты ФБР на внешне самых обычных, но с мощными двигателями автомобилях устремились на север, а поскольку движение в это воскресное утро было довольно редким, они быстро прибыли к месту назначения. То же самое произошло и в Атланте, где агенты ФБР помчались из своего отделения в здании Мартина Лютера Кинга к штаб-квартире телекомпании Си-эн-эн. В каждом случае не меньше трех агентов врывались в аппаратные и передавали приказ президента: не передавать ничего относительно событий в Денвере, абсолютно ничего. Сотрудники телекомпаний не знали, почему отдан такой приказ, — они были заняты тем, что пытались восстановить каналы связи. Аналогичные события произошли в Колорадо: агенты ФБР под руководством заместителя старшего агента Уолтера Хоскинса появились во всех филиалах телевизионных компаний и местной телефонной компании, где перерезали все каналы междугородной связи, несмотря на яростные возражения сотрудников компании «Белл». Но Хоскинс допустил одну ошибку, вызванную тем, что он редко смотрел телевизионные передачи.

«KOLD» была независимой телестанцией, пытающейся стать суперстанцией. Подобно «TBS», «WWOR» и нескольким другим, у нее был свой спутниковый канал, с помощью которого эта станция обслуживала значительный участок с множеством телезрителей. Решившись на эту рискованную финансовую авантюру, станция еще не расплатилась с теми, кто вложил в нее деньги, и едва сводила концы с концами. Размещалась телестанция в старом, почти без окон здании к северо-востоку от города. Для своих передач станция «KOLD» пользовалась одним из канадских спутников связи, и ее программы принимались в Канаде, на Аляске и в северной части Соединенных Штатов достаточно хорошо. Передачи состояли главным образом из старых телевизионных шоу.

Здание, в котором размещалась «KOLD», было когда-то первой телевизионной станцией Денвера и строилось по стандартам, которых в тридцатые годы требовала Федеральная комиссия связи: оно было сооружено из монолитного железобетона и могло выдержать вражескую бомбардировку — по спецификациям, действовавшим до появления атомного оружия. Окна в этом здании были только в кабинетах руководящих сотрудников на его южной стороне. Через десять минут после взрыва бомбы кто-то проходил мимо открытой двери в кабинет менеджера программ. Проходивший мимо взглянул в окно, замер и бросился обратно в студию новостей. Уже через минуту оператор с портативной камерой вскочил в грузовой лифт, поднимающийся до самой крыши. Изображение, переданное им по кабелю в аппаратную и посланное оттуда по каналу связи на спутник системы «Аник», который не пострадал от мощного излучения, остановило повторную демонстрацию фильма «Приключения Доби Гиллис» в Аляске, Монтане, Северной Дакоте, Айдахо и трех канадских провинциях. В Калгари, провинция Альберта, репортер местной газеты, так и не избавившаяся от влюбленности в Дуайна Хикмэна и смотревшая фильм, была потрясена появившимся на экране изображением и сопровождающим его репортажем и позвонила в отдел новостей своей газеты. Ее отчет, произнесенный взволнованным голосом, полным ужаса, немедленно передали в агентство Рейтер. Вскоре после этого телекомпания Си-би-си начала трансляцию видеозаписи на Европу через один из все еще исправных спутников «Аник».

В это время агенты ФБР из денверского отделения вошли в здание телестанции «KOLD». Они потребовали от сотрудников службы новостей безусловного выполнения приказа президента, однако те принялись его оспаривать, ссылаясь на Первую поправку к конституции США. Их аргументы оказались менее убедительными, чем действия вооруженных агентов, отключивших питание телевизионных передатчиков. Правда, агенты ФБР проявили вежливость и перед уходом извинились. Впрочем, им не стоило беспокоиться. То, что с самого начала было пустой затеей, стало теперь совсем уж напрасным.

* * *

— Кто-нибудь из вас понимает, что это за чертовщина? — спросил Ричардс, обращаясь к своему штабу.

— У нас нет ни малейшего представления, сэр. Приказ о повышении боевой готовности поступил безо всяких объяснений, — виновато сообщил офицер связи.

— Итак, мы оказались между двумя стульями, верно?

Вопрос был чисто риторическим. Боевая группа авианосца «Теодор Рузвельт» как раз проходила Мальту, и цели внутри Советского Союза оказались теперь в пределах досягаемости. Для этого ударные бомбардировщики А-6Е «Интрудерс» должны были взлететь с палубы авианосца, быстро набрать крейсерскую высоту и пополнить вскоре после этого свои топливные баки. Но в это время радиус их действия позволял достичь целей на Керченском полуострове или вблизи него. Всего годом раньше авианосцы Военно-морского флота США, хотя и несущие на борту значительное количество термоядерных бомб, не были частью ЕИОП. Этот акроним расшифровывался как Единый интегрированный оперативный план и представлял собой программу уничтожения Советского Союза. Сокращение числа баллистических ракет, расположенных главным образом на территории Соединенных Штатов, резко уменьшило количество ядерных боеголовок, находящихся в распоряжении Пентагона, и потому Объединенный штаб по выбору стратегических целей, находящийся в одном месте с командованием стратегической авиации, постарался как-то восполнить этот недостаток. В результате всякий американский авианосец, который оказывался на таком расстоянии от Советского Союза, что получал возможность поразить расположенные там цели, автоматически становился частью ЕИОП. В случае с «Теодором Рузвельтом» это значило, что, пройдя траверз Мальты и оставив ее на западе, авианосец становился не носителем тактического оружия, а превращался в ударную стратегическую силу, вооруженную термоядерными бомбами. Для выполнения этой задачи авианосец «Теодор Рузвельт» имел у себя на борту пятьдесят авиационных бомб типа Б-61 Мод-8, которые хранились в особом, строго охраняющемся арсенале. Бомбы Б-61 обладали устройством, позволяющим изменять их мощность от десяти до пятисот килотонн. Внешне ядерные бомбы имели обтекаемую форму, чтобы уменьшить сопротивление воздуха, весили всего семьсот фунтов, их длина составляла двенадцать футов, а диаметр меньше фута. Каждый А-6Е мог нести две такие бомбы, а все остальные точки крепления были заняты резервными топливными баками, обеспечивающими бомбардировщику радиус действия больше тысячи миль. Десять таких самолетов могли нанести удар, равный по мощности дивизиону ядерных ракет «Минетмен». Для бомбардировщиков были выбраны морские цели, исходя из принципа, что люди чаще всего убивают друзей или хотя бы знакомых, чем тех, кого видят впервые. Одна из операций, которую предстояло осуществить в соответствии с планом ЕИОП, заключалась в том, чтобы превратить в радиоактивный пепел верфи города Николаева, расположенного в устье Днепровского лимана. Советский авианосец «Кузнецов», между прочим, был построен на этих верфях.

Но капитану первого ранга Ричардсу следовало решить еще одну дополнительную задачу. Командующий боевой группой, адмирал, воспользовался случаем и улетел в Неаполь для совещания с командующим Шестым флотом США, так что Ричардс был вынужден принимать решение самостоятельно.

— Где сейчас наш «друг»? — спросил командир «Рузвельта».

— Примерно в двухстах пятидесяти милях, — ответил начальник оперативного отдела. — Совсем рядом.

— Давай поднимем в воздух самолеты, шкипер, — сказал Джексон. — Я возьму два, и мы займем место над «ТР», чтобы обеспечить прикрытие. — Он постучал пальцем по карте.

— Только поосторожнее. Роб.

— Не беспокойся, Эрни.

Джексон подошел к телефону.

— Кто сейчас наготове? — спросил он у летчика, снявшего трубку в комнате отдыха экипажей. — Отлично.

Он повесил трубку и пошел надевать летный костюм и шлем.

— Джентльмены, — произнес Ричардс, когда Джексон вышел. — Сейчас мы находимся к востоку от Мальты, а потому представляем стратегическую, а не тактическую силу и боевая готовность номер два применима и к нам. Перед нами стоят задачи, определенные ЕИОП. Если кому-нибудь из присутствующих требуется освежить представление о действиях в условиях боевой готовности номер два, делайте это побыстрее. Все, что представляет для нее угрозу, может быть уничтожено по моему приказу как командующего боевой группой. Вопросы?

— Сэр, мы не имеем представления, что происходит, — напомнил начальник оперативного отдела.

— Да. Прежде чем предпринять что-либо, постараемся обдумать наши действия, только не забывайте, что мы в состоянии боевой готовности номер два, — это значит, что произошло что-то плохое. Будем действовать вместе.

На взлетной палубе была прекрасная ясная ночь. Джексон объяснил поставленную задачу капитану третьего ранга Санчесу и офицерам радиолокационного перехвата, затем механики двух истребителей «Томкэт», находящихся на стартовых катапультах, повели экипажи к самолетам. Джексон и Уолтерс поднялись в кабину. Механик помог им пристегнуть ремни, спустился вниз и убрал приставную лестницу. Джексон начал проверку готовности к взлету, наблюдая за тем, как ожили приборы на панели управления, — их стрелки показывали, что все функционирует нормально. Сейчас истребитель Ф-14 был вооружен четырьмя ракетами «Феникс» класса «воздух — воздух» с системами радиолокационного наведения на цель и четырьмя ракетами «Сайдуайндер» с инфракрасным наведением.

— У тебя сзади все в порядке, Шреддер? — спросил Джексон.

— Можно взлетать, Спейд, — ответил Уолтерс.

Робби выжал до отказа рукоятки дросселей, поставил их на защелки и перевел на форсаж. После этого он дал знак готовности офицеру, командующему запуском с катапульты. Тот посмотрел на палубу, убедился, что в опасной зоне никого нет, и поднял руку.

Джексон мигнул бортовыми огнями в ответ, положил ладонь на ручку управления и откинул голову назад, упершись затылком в спинку кресла. Через секунду офицер опустил светящийся жезл, старшина нажал на кнопку пуска, и струя пара ворвалась в аппарат катапульты.

Несмотря на то что Джексон стартовал с катапульт авианосцев уже столько лет, его органы чувств так и не привыкли реагировать на это с достаточной быстротой. Стремительное ускорение едва не вдавило глазные яблоки внутрь черепа. Тусклое освещение палубы исчезло внизу, хвост самолета опустился, и они взлетели. Джексон проверил, сумел ли самолет набрать достаточную скорость, прежде чем убрать форсаж, затем втянул колеса и закрылки и начал набирать высоту. Альтиметр едва достиг тысячи футов, когда истребители «Бада» Санчеса и «Лобо» Александера поровнялись с ним.

— Все радиолокационные установки отключены, — заметил Шреддер, глядя на приборы. Боевая группа «Теодора Рузвельта» в течение нескольких секунд прекратила излучения любого рода. Теперь стало невозможно обнаружить корабли эскадры по электронным излучениям.

Джексон устроился поудобнее и почувствовал себя спокойнее. Что бы ни произошло, сказал он себе, дело не может быть так плохо. Их окружала прекрасная ясная ночь, и чем выше поднимался истребитель, тем яснее казалась она через прозрачный фонарь самолета. Звезды были крошечными точками света, а когда истребитель поднялся на высоту в тридцать тысяч футов, они перестали мигать совсем. Вдалеке виднелись только огни пассажирского авиалайнера, а далеко внизу — очертания берегов полудюжины стран. В такую ночь даже невежда делается поэтом. Ради подобных моментов стоило быть летчиком. Джексон повернул на запад. Истребитель Санчеса следовал рядом с его крылом. Тут же он обратил внимание на то, что здесь облаков побольше — звезд порядком поубавилось.

— Шреддер, — произнес Джексон, — оглянемся вокруг, только быстро.

Офицер радиолокационного перехвата включил свои системы. Истребитель Ф-14Д был только что укомплектован новым радаром, созданным фирмой «Хьюз», который именовался НВО — низкая вероятность обнаружения. Несмотря на то что новая радиолокационная система потребляла меньше энергии, чем та, которую она заменила, НВО сочетал более высокую чувствительность с несравненно меньшей вероятностью обнаружения своего электронного излучения системой предупреждения на другом самолете. Кроме того, новый радиолокатор обладал намного более высокой разрешающей способностью при обзоре с высоты.

— Вот они, — сообщил Уолтерс, — в образцовом круговом порядке.

— Кто-нибудь прикрывает их сверху?

— Все, что я вижу на экране, имеет на борту транспондер.

— Хорошо — через несколько минут займем позицию.

* * *

В пятидесяти милях позади с катапульты номер два взлетал Е-2С «Хокай» — воздушный пункт раннего оповещения. Вслед за ним готовились к взлету два танкера КА-6, а также несколько истребителей. Воздушные танкеры скоро прибудут на позицию Джексона и пополнят его топливные баки, что позволит командиру авиакрыла держаться в воздухе еще четыре часа. Но важнее всех была задача Е-2С. Он взлетал на полной мощности включенных двигателей и поворачивал на юг, чтобы занять позицию в 50 милях от авианосца. Как только «Хокай» достиг высоты в 25 тысяч футов, включился его радиолокатор кругового обзора, и три оператора, находящихся на борту, принялись составлять описание всех контактов. Полученные данные посылались по дискретному каналу на авианосец, а также офицеру на борт крейсера класса «Эгида» «Томас Гейтс», который будет руководить воздушным боем авиакрыла. Его позывным было «Стетсон».

— Вокруг ничего, шкипер.

— О'кей, мы заняли позицию. Полетаем и осмотримся.

Джексон слегка накренил свой истребитель и начал описывать широкий правый поворот. Санчес следовал вплотную за ним. «Хокай» обнаружил их первым. Они находились почти точно под Джексоном и его двумя «Томкэтами» и вне пределов обзора их радиолокаторов в данный момент.

— «Стетсон», это «Сокол-2». Вижу четыре неопознанных самолета на малой высоте, пеленг двести восемьдесят один, в ста милях. — Цифры указывались относительно положения «ТР».

— Опознание «свой — чужой»?

— Отсутствует, их скорость четыреста узлов, высота семьсот футов, курс один-три-пять.

— Подробности, — донесся голос «Стетсона».

— Летят все четыре в ряд, — сообщил оператор с «Хокая». — По нашему мнению, это тактические истребители.

* * *

— Я что-то заметил, — мгновением позже сообщил Джексону Шреддер. — У самой поверхности вроде два — нет, четыре самолета, направляются на юго-восток.

— Чьи?

— Не наши.

* * *

В боевом центре «Теодора Рузвельта» пока еще никто не имел представления о том, что происходит, однако офицеры разведки авиагруппы изо всех сил старались выяснить это. До настоящего момента им удалось обнаружить, что большинство спутниковых каналов новостей перестали, по-видимому, функционировать, хотя все военные каналы связи действовали нормально. Последующий электронный обзор спутникового спектра показал, что масса видеоканалов космической связи по непонятной причине бездействует вместе с телефонными каналами. Специалисты по связи так глубоко верили в непогрешимость высокой технологии, что потребовалась подсказка радиста третьего класса о необходимости прослушать коротковолновые диапазоны. Первой станцией оказалась Би-би-си. Срочный выпуск новостей был записан на пленку и тут же передан в боевой центр авианосца. Из динамика доносился голос, говоривший со спокойной уверенностью, которой славилась Британская радиовещательная корпорация:

— По сообщению агентства Рейтер, в центральной части Соединенных Штатов произошел ядерный взрыв. Телевизионная станция «KOLD», расположенная в Денвере, штат Колорадо, передала через спутник изображение грибовидного облака над Денвером. Сопровождающий изображение голос диктора говорил о мощном взрыве. Неожиданно «KOLD» прекратила трансляцию, и все попытки связаться с Денвером по телефону оказались пока безуспешными. До сих пор не поступило никакого официального заявления по поводу инцидента.

— Боже мой, — послышался чей-то голос, выразивший чувства всех присутствующих в центре.

Капитан первого ранга Ричардс обвел взглядом сослуживцев.

— Ну что же, теперь мы знаем, почему нас перевели на боевую готовность номер два. Поднимем в воздух еще несколько истребителей. Пусть Ф-18 барражируют впереди нас, а Ф-14 — позади. Вооружить четыре А-6 ядерными бомбами Б-61 и сообщить о целях в соответствии с ЕИОП. Одну эскадрилью Ф-18 вооружить антикорабельными ракетами и начать подготовку к нанесению удара по боевой группе авианосца «Кузнецов».

— Капитан, — донесся голос. — «Сокол-2» сообщает о приближении четырех тактических самолетов.

Ричардсу пришлось всего лишь повернуться назад и взглянуть на главный экран тактического дисплея диаметром в целых три фута. На нем появились четыре новых цели с векторами курса. Они находились уже на расстоянии меньше двадцати миль — в пределах досягаемости ракет «воздух — корабль».

— Пусть Спейд немедленно опознает этих бандитов!

* * *

— …сблизиться и опознать, — таков был приказ, переданный через контрольный пункт «Хокай».

— Ясно, — ответил Джексон.

— Бад, отойди на безопасную дистанцию.

— Исполняю.

Капитан третьего ранга Санчес подал ручку управления налево и увеличил расстояние между своим истребителем и самолетом Джексона. Цель маневра была двоякой: оба истребителя оставались недалеко друг от друга и могли поддержать один другого и в то же время их нельзя было атаковать одновременно. Удалившись друг от друга, самолеты перешли в пике и спустя несколько секунд уже мчались со скоростью, превышающей число Маха.

— Прямо перед нами, — сообщил Шреддер своему пилоту. — Включаю телевизионную систему.

Истребитель «Томкэт» имел на вооружении простой прибор для опознания. Он представлял собой телевизионную камеру с телеобъективом десятикратного увеличения, функционирующую одинаково успешно как при дневном свете, так и в темноте. Лейтенанту Уолтерсу удалось спарить телекамеру с радиолокационнойсистемой, и через несколько секунд у него на экране появились четыре точки, быстро растущие по мере того, как «Томкэты» обгоняли их.

— Двойные стабилизаторы на хвосте.

— «Сокол», это «Спейд». Передайте Стику, что мы видим их, еще не опознали, но продолжаем сближение.

* * *

Майор Петр Арабов не испытывал лишнего напряжения. Летчик-инструктор, он учил трех ливийцев навыкам ночной навигации над поверхностью моря. Тридцать минут назад они повернули над итальянским островом Пантеллерия и направлялись теперь домой, к Триполи. Полет в строю ночью был трудным испытанием для ливийцев, хотя каждый из них уже налетал больше трехсот часов на этом типе истребителя, да и полеты над водой являлись самыми опасными. К счастью, выдалась хорошая ночь. Небо, усыпанное звездами, позволяло ориентироваться по горизонту. Пусть уж сначала освоят ночные полеты над морем в менее сложных условиях, подумал Арабов, и на такой высоте. Настоящий тактический маневр на высоте в сто метров от морской поверхности, при более высокой скорости да к тому же облачной ночью может оказаться исключительно опасным. Искусство ливийцев в управлении военными самолетами не произвело на него, как в ряде случаев на морских летчиков США, большого впечатления, но они проявили желание учиться, а это было уже что-то. К тому же их страна, богатая нефтью, кое-чему научилась на примере Ирака и пришла к выводу, что, если ей вообще нужны военно-воздушные силы, пусть в их составе будут хорошо подготовленные летчики. Это означало, что теперь Советский Союз мог продать гораздо больше своих МИГ-29, несмотря на то что продажа в регионе Израиля резко сократилась. Вдобавок майор Арабов получал часть своего жалованья в твердой валюте.

Летчик-инструктор оглянулся по сторонам и убедился, что истребители летели в не слишком тесном строю, хотя и достаточно близко друг к другу. Самолеты не очень легко поддавались контролю, имея два резервных топливных бака под каждым крылом. У баков были стабилизаторы в хвостовой части, отчего они напоминали бомбы.

* * *

— Они несут что-то, шкипер. МИГи-29, без сомнения.

— Да. — Джексон взглянул на экран дисплея, затем включил радио.

— Стик, это Спейд.

— Слушаю. — Дискретный радиоканал позволил Джексону узнать голос капитана первого ранга Ричардса.

— Стик, мы опознали самолеты. Четыре МИГа-29. У них под крыльями что-то закреплено. Курс, скорость и высота без изменений.

Наступила короткая пауза.

— Топи бандитов.

Джексон удивленно поднял голову.

— Повтори приказ, Стик.

— Спейд, говорит Стик. Приказываю: топи бандитов. Сообщи, как понял.

Он назвал их «бандитами», подумал Джексон. А ему известно больше меня.

— Ясно, приступаю. Связь закончена.

Джексон снова включил радио.

— Бад, следуй за мной.

— Черт побери! — заметил Шреддер. — Советую атаковать цель двумя «Фениксами» — левая пара и правая пара.

— Действуй, — ответил Джексон, устанавливая переключатель на верхней части ручки управления на указатель AIM-54. Лейтенант Уолтерс запрограммировал ракеты таким образом, что их радиолокаторы не будут вести активное излучение до того момента, пока ракеты не окажутся в миле от цели.

— Готов к запуску. Расстояние — шестнадцать тысяч. «Птички» в режиме поиска.

Дисплей перед Джексоном подтвердил заявление Шреддера. Гудки в наушниках сообщили, что первая ракета готова к запуску. Он нажал на кнопку спуска, подождал секунду и нажал еще раз.

— Что за черт? — воскликнул Майкл, «Лобо», Александер в кабине своего истребителя, летящего на расстоянии полумили.

— Неужели не понимаешь? — резким голосом одернул его Санчес.

— В небе все чисто. Я не вижу никого вокруг.

Джексон закрыл глаза, стараясь не быть ослепленным желто-белым пламенем выхлопа, вырывающегося из хвостовых дюз двух ракет. Они стремительно набирали скорость, удаляясь от истребителя, превысив три тысячи миль в час — почти миля в секунду. Джексон следил за тем, как ракеты мчались к цели, и одновременно развернул свой «Томкэт», приготовившись произвести второй залп, если два первых «Феникса» по какой-то причине не уничтожат противника.

* * *

Арабов снова взглянул на приборы. Ничего необычного. Приборы обнаружения опасности показали всего лишь действие поисковых радиолокаторов — правда, один исчез несколько минут назад. Если не принимать этого во внимание, тренировочный полет оказался поразительно спокойным. Самолеты двигались по прямой по направлению к точке, неподвижной в пространстве. Приборы обнаружения опасности не заметили излучения радиолокационной системы НВО, следившей за ним и его звеном из четырех истребителей на протяжении последних пяти минут. Но в это мгновение на приборной панели вспыхнул сигнал — приборы обнаружили мощное излучение наводящего радара «Феникса».

Ярко-красная лампочка опасности вспыхнула на панели, и резкий визг едва не оглушил Арабова. Он взглянул на приборы. Они функционировали нормально, но дело было не в них — и тут он начал поворачивать голову. Майор успел заметить желтый язык пламени, призрачный дым выхлопа ракеты в свете звезд и ослепительную вспышку.

«Феникс», нацеленный на правую пару МИГов, взорвался всего в нескольких футах от них. Боеголовка весом в сто тридцать пять фунтов наполнила воздух осколками, летящими с огромной скоростью. Они изрешетили оба истребителя. То же самое произошло и с левой парой. В воздухе образовалось раскаленное облако взорвавшегося топлива и обломков самолетов. Три пилота-ливийца погибли мгновенно. Пиропатрон выбросил майора Арабова в катапультируемом кресле из разваливающегося истребителя, и его парашют открылся всего в двухстах футах от морской поверхности. Потеряв сознание от шока при катапультировании, русский майор был спасен системами, предвидевшими это. Спасательный жилет мгновенно наполнился воздухом, и воротник жилета удерживал голову летчика над поверхностью воды. Радиопередатчик, работающий на СВЧ, начал подавать призывы о помощи ближайшему спасательному вертолету, и мощная сине-белая мигалка вспыхнула в темноте. Вокруг Арабова на поверхности моря были всего лишь несколько крошечных островков горящего топлива, и ничего больше.

* * *

Все это произошло на глазах у Джексона. Вполне возможно, что он установил рекорд всех времен — четыре самолета уничтожены одним ракетным залпом. Но для этого не потребовалось никакого мастерства. Как и в Ираке, эти МИГи даже не подозревали о его присутствии. Любой молокосос, в первый раз севший за штурвал истребителя, добился бы того же. Это было убийство, а не война. Какая война? — спросил он себя, — разве идет война? — и не мог понять даже почему.

— Сбил четыре МИГа, — передал он по радио. — Стик, говорит Спейд, сбил четырех. Возвращаюсь на позицию. Нуждаюсь в топливе.

— Понятно, Спейд, танкеры на подлете. Записываем, ты сбил четырех.

— Послушай, Спейд, объясни мне, что здесь происходит? — спросил лейтенант Уолтерс.

— Если бы я сам знал, Шреддер.

Неужели я только что сделал первый выстрел в новой войне? Какой войне?

* * *

Несмотря на все недовольные восклицания Кейтеля, гвардейский танковый полк оказался отличной воинской частью. Его боевые танки Т-80 немного походили на игрушки со своими отражательными бронепанелями, укрепленными на башне и корпусе, но это были низкосидящие угрожающе выглядевшие боевые машины, а поразительно длинные стволы 125-миллиметровых пушек не оставляли никаких сомнений в их предназначении. Мнимая инспекционная группа двигалась в расположении полка группами по три человека. Перед Кейтелем стояла самая опасная задача, поскольку он сопровождал командира полка. Кейтель, он же «полковник Иваненко», посмотрел на часы, следуя за настоящим русским полковником.

Всего в двух сотнях метров Гунтер Бок и два других бывших офицера Штази подошли к экипажу одного из танков. Танкисты готовились занять места внутри своей машины, когда к ним подошли офицеры.

— Стоп! — скомандовал один из полковников.

— Слушаюсь, — ответил младший сержант — командир танка.

— Спуститесь вниз. Мы хотим осмотреть ваш танк.

Командир боевой машины, стрелок и водитель выстроились перед своим танком, а в это время остальные экипажи занимали свои места внутри боевых машин. Бок подождал несколько секунд, пока не захлопнулись люки соседних танков, и застрелил всех троих танкистов из своего пистолета с глушителем. Трупы быстро затащили под танк. Бок взобрался внутрь, сел в кресло стрелка и осмотрел ручки управления, как его учили. Меньше чем в тысяче двухстах метрах перед ним, боком к нему, выстроилось не меньше пятидесяти американских танков M1A1, экипажи которых тоже занимали свои места.

— Подается энергия, — сообщил по внутренней связи водитель. Дизельный двигатель танка заработал одновременно с двигателями остальных.

Бок переключил рычаг заряжения на указатель «бронебойный подкалиберный снаряд со стабилизаторами» и нажал на кнопку. Автоматически открылся замок танковой пушки. Сначала снаряд и вслед за ним метательный заряд были помещены внутрь зарядика, и затвор закрылся. Пока все идет хорошо, подумал Бок. Далее он посмотрел в прицел и выбрал американский танк, ярко освещенный прожекторами, — это делалось для того, чтобы всякий посторонний, оказавшийся в расположении бригады, был тут же обнаружен. Луч лазера выдал информацию, о расстоянии до цели, и Бок поднял ствол орудия до требуемой высоты. Скорость ветра он оценил как равную нулю — ночь была тихой. Затем Бок посмотрел на часы, подождал, когда секундная стрелка коснется двенадцати, и нажал на спуск. Бока качнуло назад. Через две трети секунды снаряд врезался в башню американского танка. Результат был впечатляющим. Он попал в боеприпасы, находящиеся в задней части башни. Сорок снарядов мгновенно взорвались. Вентиляционные панели выпустили значительную часть раскаленных газов вверх, однако защитные противопожарные люки внутри танка были уже выбиты при взрыве снаряда, и экипаж превратился в пепел прямо в своих сиденьях, когда их танк, стоивший два миллиона долларов, стал пятнистым зелено-коричневым вулканом, извергнувшим столб огня вместе с двумя другими танками, расположенными рядом.

В сотне метров от Т-80, в котором сидел Бок, командир полка остановился на середине фразы и повернулся в сторону взрыва, не веря своим глазам.

— Что происходит? — успел произнести он, прежде чем Кейтель выстрелил ему в затылок.

Тем временем Бок уже попал вторым снарядом в двигательное отделение еще одного американского танка и заряжал в пушку третий. Прежде чем первый американский стрелок успел приготовиться к стрельбе, пылали уже семь М1А1. Огромная башня танка повернулась в сторону советских машин; командиры отдавали команды своим стрелкам и водителям. Бок заметил вращающуюся башню и прицелился в нее. Посланный им снаряд пролетел далеко с левой стороны, но попал в другой американский «Эйбрамс», находившийся позади первого. Американский стрелок промахнулся, потому что у него дрожали руки. Тут же в зарядник его орудия скользнул второй снаряд, и через два танка от Бока Т-80 превратился в груду обломков. Гюнтер решил не связываться с этим американцем.

— На нас напали! Открыть огонь! Открыть огонь! — кричали «советские» командиры танков в свои микрофоны. Кейтель подбежал к машине управления огнем.

— Я — полковник Иваненко. Ваш командир убит — переходите в атаку! Кончайте с этими сумасшедшими мерзавцами, пока у нас еще остался полк!

Начальник штаба заколебался, совершенно не понимая, что происходит. Но он слышал звуки артиллерийской стрельбы, да и приказывал ему полковник. Он поднял радиопередатчик, включился в цепь командира батальона и дал команду.

Как и следовало ожидать, наступило короткое замешательство. Уже горело десять американских танков, но четыре вели ответный огонь. Затем вся линия советских танков открыла стрельбу, и три из этих четырех американских танков взорвались. Те, что были закрыты первым рядом, открыли огонь сквозь облако дыма и начали маневрировать, главным образом задним ходом. В этот момент советские танки двинулись вперед. Кейтель с восхищением смотрел на продвигающиеся вперед стальные громады. Семь танков Т-80 остались на месте, из них четыре горели. В тому моменту, когда советские танки пересекли линию, где еще совсем недавно стояла стена, разделяющая Берлин на две части, взорвались еще два.

Ради этого стоило потрудиться, только ради этого момента. Каким бы ни был план Гюнтера, было так отрадно наблюдать, как русские и американцы убивают друг друга.

* * *

Адмирал Джошуа Пейнтер прибыл в штаб СИНКЛАНТ как раз в тот момент, когда с «Теодора Рузвельта» поступила срочная депеша.

— Кто командует эскадрой?

— Сэр, командующий боевой группой вылетел в Неаполь. Его заменяет старший по званию — капитан первого ранга Ричардс, — доложил начальник разведывательного отдела Атлантического флота. — По его сообщению, к нему приближались четыре МИГа, несущих вооружение, а поскольку мы в состоянии боевой готовности номер два, он пришел к выводу, что русские самолеты представляют потенциальную угрозу боевой группе, и сбил их.

— Чьи это МИГи?

— Возможно, с «Кузнецова», сэр.

— Одну минуту — вы сказали «боевая готовность номер два»?

— «Теодор Рузвельт» находится сейчас к востоку от Мальты, сэр, и действуют правила ЕИОП, — напомнил командующему Атлантическим флотом начальник оперативного управления.

— Кому-нибудь известно, что происходит?

— Я лично сэр, ни хрена не понимаю, — честно признался начальник разведотдела флота.

— Соедините меня с Ричардсом по прямой линии. Я хочу поговорить с ним. — Пейнтер задумался. — Каково состояние флота? — спросил он.

— Всем отдан приказ готовиться к выходу в море, сэр. При боевой готовности номер три это делается автоматически.

— Но почему объявлена боевая готовность номер три?

— Сэр, об этом нам не сообщили.

— Невероятно. — Пейнтер натянул свитер через голову и крикнул, чтобы принесли кофе.

— «Рузвельт» на второй линии, сэр, — донеслось из интеркома. Пейнтер нажал на кнопку и перевел телефон на динамик.

— Говорит СИНКЛАНТ.

— Капитан первого ранга Ричардс, сэр.

— Что у вас происходит?

— Сэр, пятнадцать минут назад мы получили сообщение о повышении боевой готовности номер два. К нам направлялось звено МИГов, и я приказал сбить их.

— Почему?

— Похоже, они несли под крыльями бомбы, а мы услышали по радио передачу относительно взрыва.

Пейнтер почувствовал, как по спине побежали струйки холодного пота.

— О каком взрыве идет речь?

— Сэр, английская служба Би-би-си сообщила о ядерном взрыве в Денвере. Местная телевизионная станция, откуда поступили первоначальные сведения, прекратила работу. Получив такую информацию, я решил действовать. В настоящее время я старший офицер в боевой группе. Она подчиняется мне. Сэр, у вас есть еще вопросы? У нас напряженная ситуация.

Пейнтер понял, что не должен мешать Ричардсу исполнять обязанности.

— Хорошо, Эрни, только тщательно все обдумай. Пошевели мозгами.

— Слушаюсь, сэр. Конец связи.

— Ядерный взрыв? — спросил начальник разведотдела флота.

В распоряжении Пейнтера находилась «горячая линия», соединяющая его с Национальным военным командным центром, и он воспользовался ею.

— Говорит СИНКЛАНТ.

— Капитан первого ранга Росселли, сэр.

— У нас произошел ядерный взрыв?

— Совершенно верно, сэр. В Денвере, по оценке НОРАД мощность взрыва одна-две сотни килотонн. Очень много пострадавших. Это все, что нам известно. Мы еще никому не успели сообщить о случившемся.

— Тогда вам будет полезно знать вот еще что: «Теодор Рузвельт» только что перехватил и сбил четыре МИГ-29, направляющихся в его сторону. Держите меня в курсе событий. Если не поступит других указаний, я вывожу все корабли в море.

* * *

Боб Фаулер пил уже третью чашку кофе. Он проклинал себя за то, что выпил четыре бутылки крепкого немецкого пива, словно был Арчи Байкером или кем-то еще, и боялся, окружающие заметят, что от него пахнет алкоголем. Здравый смысл подсказывал ему, что выпитый алкоголь не может не повлиять на его мышление, но он пил пиво на протяжении нескольких часов, и естественные процессы окисления плюс кофе уже очистили или скоро очистят его систему от воздействия алкоголя.

Впервые он был благодарен судьбе за смерть своей жены Марианы. Он сидел у ее кровати, следил, как умирает его любимая жена. Он знал, что такое страдания и смерть, и какой бы ужасной ни была гибель всех этих людей в Денвере, сказал себе Фаулер, ему нужно отступить, выбросить это из головы и обратить все внимание на то, чтобы не допустить смерти остальных.

Пока, напомнил себе Фаулер, события развивались неплохо. Он сразу принял меры, чтобы не распространялось сообщение о взрыве. Ему вовсе не улыбалась мысль о панике, охватившей всю страну. Вооруженные силы переведены на повышенную боевую готовность. Это позволит предотвратить или сдержать на какое-то время возможное нападение.

— Итак, — президент говорил по селекторной связи с НОРАД и командующим стратегической авиацией, — подведем итоги того, что произошло до настоящего момента.

— Сэр, произошел одиночный ядерный взрыв мощностью порядка ста или несколько более килотонн. Пока не поступило никаких сообщений с места происшествия. Вооруженные силы приведены в боевую готовность. Космическая связь перестала функционировать…

— Почему? — спросила Элизабет Эллиот более резко, чем Фаулер. — Чем это может быть вызвано?

— Мы не знаем. Ядерный взрыв в космическом пространстве может повлиять на деятельность спутников связи путем электромагнитного излучения. При ядерном взрыве в космосе основная часть энергии выделяется в виде электромагнитного излучения. Русские знают больше нас относительно практических результатов подобных взрывов, они собрали больше эмпирических данных еще в шестидесятые годы благодаря ядерным испытаниям на Новой Земле. Но у нас нет никаких доказательств, что произведен именно такой взрыв. В любом случае мы заметили бы его. Отсюда следует, что атомная атака на спутники связи крайне маловероятна. Однако вероятен мощный выброс электромагнитной энергии из наземного источника. Тут следует принять во внимание, что русские потратили огромное количество средств на исследования в области микроволнового оружия. В восточной части Тихого океана у них находится корабль с массой антенн — это «Юрий Гагарин». Этот корабль именуется судном слежения за космическими полетами, и у него четыре огромных усиливающих антенны. В настоящее время он в трех сотнях миль от берега Перу, в поле видимости спутников связи, вышедших из строя. Предполагается, что «Юрий Гагарин» обеспечивает деятельность космической станции «Мир». Если не считать упомянутого выше, у нас нет других версий. Один из моих офицеров сейчас разговаривает с «Хьюз Аэроспейс», чтобы выяснить их точку зрения.

Кроме того, мы все еще пытаемся получить магнитные ленты воздушных диспетчеров из Стейплтона, чтобы убедиться, не явился ли средством доставки самолет, а также ждем сообщений от спасательных и других команд, посланных на место взрыва. У меня все.

— У нас два авиакрыла постоянно находятся в воздухе и еще несколько в данный момент готовятся к вылету, — сообщил командующий стратегической авиацией. — Все ракетные дивизионы приведены в состояние боевой готовности. Мой заместитель на борту самолета «Зеркало — западное», а еще один ЛКП готовится к взлету, чтобы принять вас на борт, сэр.

— Что происходит в Советском Союзе?

— Их войска ПВО повысили уровень боевой готовности, — ответил генерал Борштейн. — Продолжаем прослушивать другие радиопереговоры, но пока ничего определенного. Ничто не указывает на то, что готовится нападение на Соединенные Штаты.

— О'кей. — Президент вздохнул. Ситуация была не из лучших, но пока контролировалась. Сейчас ему нужно, чтобы положение стабилизировалось, и тогда он сможет продолжить свои усилия. — Я собираюсь открыть прямую связь с Москвой.

— Очень хорошо, сэр, — отозвался НОРАД.

На некотором расстоянии от Фаулера сидел морской старшина. Терминал компьютера перед ним уже светился.

— Вам придется сесть ближе ко мне, господин президент, — сказал старшина. — Я не могу перевести изображение с моего дисплея на ваш экран.

Фаулер приподнялся и передвинул свое кресло на восемь футов ближе к старшине.

— Сэр, этот аппарат действует следующим образом. Я печатаю все, что вы мне говорите, и запись передается непосредственно через компьютеры Национального командного центра в Пентагоне — там всего лишь осуществляется кодирование, — но когда поступает ответ от русских, он передается по «горячей линии» в помещение связи на русском языке, там переводится и затем посылается к нам из Пентагона. В Форт-Ричи существует запасной канал — на случай если что-то случится с Вашингтоном. Связь с Москвой осуществляется по наземному кабелю и через два независимых друг от друга канала спутниковой связи. Сэр, я могу печатать с такой скоростью, с какой вы говорите.

Имя на груди старшины гласило «Оронтия», и Фаулер не мог решить, каково происхождение связиста. Он имел не меньше двадцати фунтов лишнего веса, но вел себя уверенно и со знанием дела. Фаулера это устраивало. Рядом с клавиатурой лежала пачка сигарет. Президент вытащил одну, не обращая внимания на знаки «Курить запрещается» на каждой стене. Старшина Оронтия поднес к его сигарете зажигалку «Зиппо».

— Я готов, сэр.

Старшина Пабло Оронтия искоса взглянул на своего главнокомандующего. По этому взгляду невозможно было понять, что он родился в Пуэбло, штат Колорадо, и его семья все еще живет там. Президент исправит положение, это его работа. А работа старшины, рассуждал Оронтия, заключается в том, чтобы оказать ему всяческую помощь. Оронтия служил своей стране во время двух войн и множества кризисов главным образом в качестве адмиральского писаря на авианосцах, а теперь он отключил свои чувства, как его учили, и приготовился.

— Уважаемый президент Нармонов…

* * *

Капитан первого ранга Росселли следил за первой с момента его прибытия в Вашингтон настоящей передачей по «горячей линии». Текст поступал на IBM-PC/AT, шифровался, затем оператор компьютера нажимал на кнопку возврата для передачи. Вообще-то ему нужно находиться за своим столом, подумал Джим, но то, что происходит здесь, может иметь решающее значение для его деятельности.

КАК ВАМ УЖЕ, ВЕРОЯТНО, СООБЩИЛИ, В ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЧАСТИ МОЕЙ СТРАНЫ ПРОИЗОШЕЛ МОЩНЫЙ ВЗРЫВ. МНЕ СКАЗАЛИ, ЧТО ЭТО БЫЛ ЯДЕРНЫЙ ВЗРЫВ И ЧТО ПОГИБЛО МНОГО ЛЮДЕЙ.

Президент Нармонов вместе со стоящими рядом советниками читал текст.

— Примерно этого мы и ожидали, — сказал он. — Посылайте наш ответ.

* * *

— Господи, как быстро! — заметил дежурный, армейский полковник, и приступил к переводу.

Сержант морской пехоты печатал на пишущей машинке английский вариант, который автоматически передавался в Кэмп-Дэвид, Форт-Ричи и Госдепартамент. Компьютеры печатали документальную копию, почти с такой же быстротой поступавшую по принтерам телефакса в штаб стратегической авиации, НОРАД и спецслужбы.

УДОСТОВЕРЯЮЩИЙ ПОДЛИННОСТЬ: ТАЙМТЕЙБЛ ТАЙМТЕЙБЛ ТАЙМТЕЙБЛ ОТВЕТ ИЗ МОСКВЫ

ПРЕЗИДЕНТУ ФАУЛЕРУ:

МЫ ЗАМЕТИЛИ ПРОИСШЕДШЕЕ. ПРИМИТЕ НАШИ САМЫЕ ГЛУБОКИЕ СОБОЛЕЗНОВАНИЯ И СОБОЛЕЗНОВАНИЯ СОВЕТСКОГО НАРОДА. КАК МОГ ПРОИЗОЙТИ ТАКОЙ НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ?

— Несчастный случай? — переспросил Фаулер.

— Ответ поступил удивительно быстро, Роберт, — тут же заметила Эллиот. — Чертовски быстро. Его английский не слишком хорош. Твое сообщение нужно было перевести, да и при чтении таких вещей требуется время. Их ответ был, должно быть, подготовлен заранее и записан. Что это значит? — спросила Лиз, словно разговаривая с собой, пока Фаулер готовил следующее сообщение. Что здесь происходит? — подумала она. Кто делает это и почему?..

ПРЕЗИДЕНТУ НАРМОНОВУ:

С СОЖАЛЕНИЕМ ИНФОРМИРУЮ ВАС, ЧТО ЭТО НЕ БЫЛ НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ. НА РАССТОЯНИИ СОТНИ МИЛЬ ОТ ДЕНВЕРА НЕТ АМЕРИКАНСКОГО ЯДЕРНОГО УСТРОЙСТВА, И ПЕРЕВОЗКА АМЕРИКАНСКОГО ОРУЖИЯ ЧЕРЕЗ ЭТОТ РАЙОН НЕ ОСУЩЕСТВЛЯЛАСЬ. ЭТО БЫЛО НАМЕРЕННОЕ НАПАДЕНИЕ, СОВЕРШЕННОЕ НЕИЗВЕСТНЫМИ СИЛАМИ.

— Ну что ж, ничего удивительного, — заметил Нармонов. Он поздравил себя с тем, что правильно предсказал содержание первого сообщения из Америки.

— Передавайте следующий ответ, — обратился он к связисту, а затем повернулся к своим советникам: — Фаулер — самонадеянный человек, и его слабость заключается в высокомерии, но он не дурак. К этому происшествию Фаулер отнесется в высшей степени эмоционально. Наша задача состоит в том, чтобы успокоить его, помочь обрести равновесие. Если он возьмет себя в руки, его интеллект и здравый смысл одержат верх в этой ситуации.

— Товарищ президент, — произнес Головко, только что вошедший в командный центр. — Мне кажется, вы допускаете ошибку.

— Что вы хотите этим сказать? — удивился Нармонов.

— Ошибка заключается в том, что вы стараетесь подогнать свои слова под то, как вы представляете себе этого человека, его характер, его психическое состояние. Люди меняются в состоянии стресса. Человек, находящийся на другом конце канала связи, может оказаться совсем не тем человеком, с которым вы встречались в Риме.

Советский президент отмахнулся от подобной мысли.

— Чепуха. Такие люди никогда не меняются. У нас их тоже достаточно. Я имел дело с людьми вроде Фаулера всю жизнь.

ПРЕЗИДЕНТУ ФАУЛЕРУ:

ЕСЛИ ЭТО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЗАРАНЕЕ ОБДУМАННЫЙ ПОСТУПОК, ТО ОН ЯВЛЯЕТСЯ ПРЕСТУПЛЕНИЕМ, НЕ ИМЕЮЩИМ ПРЕЦЕДЕНТА В ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. КАКОЙ БЕЗУМЕЦ РЕШИТСЯ НА ТАКОЙ ШАГ, ДА И С КАКОЙ ЦЕЛЬЮ? ТАКОЙ ПОСТУПОК МОЖЕТ ЛЕГКО ПРИВЕСТИ К ГЛОБАЛЬНОЙ КАТАСТРОФЕ. ВЫ ДОЛЖНЫ ПОВЕРИТЬ В ТО, ЧТО СОВЕТСКИЙ СОЮЗ НЕ ИМЕЕТ НИКАКОГО ОТНОШЕНИЯ К ЭТОМУ ПОЗОРНОМУ АКТУ.

— Слишком быстро, Роберт, — повторила Эллиот. — «Вы должны поверить»? Что он пытается сказать нам этим?

— Элизабет, ты вкладываешь в эти слова слишком большой смысл, — ответил Фаулер.

— Но его ответы подготовлены и записаны заранее, Роберт! Заранее! Он отвечает на твои запросы слишком быстро. Он заранее приготовил свои ответы. Это что-то значит.

— Что именно?

— То, что мы должны были присутствовать на матче, Роберт! Мне кажется, что эти ответы приготовлены для кого-то другого — вроде Дарлинга. Что, если при взрыве должен был погибнуть и ты вместе с Брентом и Деннисом?

— Я уже сказал тебе, что не имею права думать об этом! — раздраженно произнес Фаулер. Он сделал паузу и глубоко вздохнул, Нужно держать себя в руках, оставаться спокойным. — Послушай, Элизабет…

— Ты должен думать об этом, считаться с такой возможностью: ведь если это было запланировано заранее, мы сумеем понять, что происходит.

— Доктор Эллиот права, — послышалось из динамика НОРАД, соединенного с открытым каналом связи. — Господин президент, вы стараетесь не поддаваться эмоциям, но необходимо рассмотреть все возможные аспекты оперативного плана, который может осуществляться здесь.

— Я вынужден согласиться с этим, — сказал командующий стратегической авиацией.

— Как же мне поступить? — спросил Фаулер.

— Сэр, — голос принадлежал НОРАД, — мне тоже не нравится фраза «вы должны поверить». Может быть, следует сообщить ему, что мы готовы защищаться.

— Действительно, — согласился генерал Фремонт. — В любом случае это ему известно, если его помощники должным образом исполняли свои обязанности.

— А если он воспримет нашу повышенную боевую готовность как угрозу?

— Нет, это не будет истолковано таким образом, — заверил Фаулера НОРАД. — В подобной ситуации все предприняли бы такой шаг. Их военное руководство состоит из настоящих профессионалов.

Фаулер заметил, как дернулась при этих словах доктор Эллиот.

— Хорошо, я сообщу ему, что мы привели свои вооруженные силы в состояние боевой готовности, но это не значит, что у нас есть зловещие намерения.

ПРЕЗИДЕНТУ НАРМОНОВУ:

У НАС НЕТ ОСНОВАНИЙ ПОДОЗРЕВАТЬ, ЧТО СОВЕТСКИЙ СОЮЗ КАК-ТО СВЯЗАН С ЭТИМ ИНЦИДЕНТОМ. ТЕМ НЕ МЕНЕЕ МЫ ДОЛЖНЫ ПРИНЯТЬ МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ. МЫ ПОДВЕРГЛИСЬ ЖЕСТОКОМУ НАПАДЕНИЮ И ВЫНУЖДЕНЫ БЫТЬ НАГОТОВЕ, ЧТОБЫ ОТРАЗИТЬ ПОСЛЕДУЮЩЕЕ. В СООТВЕТСТВИИ С ЭТИМ Я ОТДАЛ ПРИКАЗ ПРИВЕСТИ ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ В СОСТОЯНИЕ БОЕВОЙ ГОТОВНОСТИ КАК МЕРУ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ. ЭТО НЕОБХОДИМО ТАКЖЕ ДЛЯ ПОДДЕРЖАНИЯ ОБЩЕСТВЕННОГО ПОРЯДКА И ОКАЗАНИЯ ПОМОЩИ ПРИ СПАСЕНИИ ПОСТРАДАВШИХ. ПРИМИТЕ МОИ ЛИЧНЫЕ ЗАВЕРЕНИЯ, ЧТО МЫ НЕ ПРЕДПРИМЕМ НИКАКИХ НАСТУПАТЕЛЬНЫХ ДЕЙСТВИЙ БЕЗ ВЕСОМЫХ ОСНОВАНИЙ.

— Весьма успокоительное заявление, — сухо заметил Нармонов. — Какое благородство информировать о приведении своих войск в состояние боевой готовности.

— Мы знаем об этом, — сказал Головко, — и это ему известно.

— Однако он не подозревает, что нам известны масштабы боевой готовности американских войск, — вступил в разговор министр обороны. — Он не знает, что мы читаем их шифровки. Уровень боевой готовности американских войск превосходит меры предосторожности, нужные для данной ситуации. Американские стратегические силы не приводились в такое состояние с 1962 года.

— Это действительно так? — спросил Нармонов.

— Товарищ генерал, технически это не так, — поспешно возразил Головко, стараясь говорить как можно убедительнее. — Готовность американских стратегических сил очень высока, даже когда официально она соответствует самому низкому, пятому, уровню. Изменение, на которое вы ссылаетесь, совсем не так значительно.

— Каково истинное положение дел? — Нармонов взглянул на министра обороны.

Министр пожал плечами.

— Все зависит от того, как на это посмотреть. Их ракеты наземного базирования всегда находятся в более высоком состоянии боевой готовности, чем наши, потому что их легче поддерживать в таком состоянии. То же самое относится к американским подводным лодкам, которые проводят в море больше времени, чем наши. С технической точки зрения разница невелика, однако с психологической она гораздо больше. Повышение боевой готовности американских войск означает для них, что произошло нечто ужасное. Мне это кажется существенным.

— А мне — нет, — резко бросил Головко. Хуже не придумаешь, подумал Нармонов, два главных советника расходятся в мнениях по столь важному вопросу…

— Нужно ответить президенту США, — напомнил министр иностранных дел.

ПРЕЗИДЕНТУ ФАУЛЕРУ:

МЫ ОБРАТИЛИ ВНИМАНИЕ НА ПОВЫШЕНИЕ БОЕВОЙ ГОТОВНОСТИ ВАШИХ ВОЙСК. ПОСКОЛЬКУ ПОЧТИ ВСЕ ВАШИ ВООРУЖЕНИЯ НАЦЕЛЕНЫ НА СОВЕТСКИЙ СОЮЗ, МЫ ТОЖЕ ВЫНУЖДЕНЫ ПРИНЯТЬ МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ. Я ПРЕДЛАГАЮ, ЧТОБЫ НИ ОДНА ИЗ НАШИХ СТРАН НЕ ПРЕДПРИНИМАЛА ШАГОВ, КОТОРЫЕ МОГУТ ПОКАЗАТЬСЯ ПРОВОКАЦИОННЫМИ.

— Это первый ответ, который не был подготовлен заранее, — заметила Эллиот. — Сначала он заявляет «я не имею к этому никакого отношения», затем говорит, что мы не должны его провоцировать. О чем он действительно думает?

* * *

Райан прочитал факсы всех шести телеграмм и передал их Гудли.

— Скажите, какова ваша точка зрения.

— Пустые разговоры. Создается впечатление, что все ведут очень осторожную игру, — впрочем, именно так и нужно поступать. Мы приводим свои вооруженные силы в состояние боевой готовности, и они делают то же самое. Фаулер заявляет, что у нас нет оснований подозревать их и считать виновными, — это хорошо. Нармонов предлагает, чтобы обе стороны сохраняли хладнокровие и избегали всего, что может быть истолковано как провокация, — и это тоже хорошо. Так что пока все идет нормально, — выразил Гудли свою точку зрения.

— Я согласен, — заметил старший дежурный офицер.

— Значит, мы единодушны, — заключил Джек. Слава Богу, Боб, я и не подозревал, что ты способен на подобное, подумал он.

* * *

Росселли вернулся к своему столу. Все в порядке, ситуация, похоже, более или менее под контролем.

— Где ты был, черт побери? — спросил Рокки Барнс.

— В помещении «горячей линии связи». По-видимому, все постепенно успокаивается.

— Нет, Джим, ситуация изменилась.

* * *

Генерал Пол Уилкс уже почти добрался до Пентагона. Ему понадобилось минут двадцать, чтобы выехать от дома на шоссе 1-295 и оттуда на 1-395 — расстояние меньше пяти миль. Снегоочистители здесь почти не работали, и теперь, когда похолодало, посыпанные солью места превращались в каток. Но хуже всего были те немногие вашингтонские водители, что рискнули отправиться в путь. Даже те, кто ехал на машинах с приводом на все колеса, вели себя так, будто дополнительное сцепление с поверхностью шоссе позволяло им не подчиняться законам физики. Уилкс только пересек Саут-Кэпитол-стрит и стал спускаться под гору к выезду на Мейн-авеню, как слева его обогнал какой-то маньяк на «тойоте» и тут же резко свернул вправо к выезду в центр Вашингтона. Ее передний привод на льду не справился с заносом, а Уилкс был бессилен что-либо предпринять. Его машина ударилась боком о «тойоту» на скорости пятнадцать миль в час.

— Ну и черт с ним, — выругался Уилкс вслух. На разбирательство у генерала не было времени. Он подал свою машину назад и стал объезжать остановившийся автомобиль еще до того, как его водитель вышел из кабины. Не посмотрев в зеркало заднего обзора, Уилкс выехал на соседнюю полосу движения, и тут сзади его ударил грузовик с трейлером, шедший по этой же полосе со скоростью двадцать пять миль в час. Удара было достаточно, чтобы автомобиль генерала перелетел через бетонную разделительную полосу и врезался прямо во встречную машину. Уилкс погиб на месте.

39. Отзвуки

Элизабет Эллиот пила кофе, уставившись отсутствующим взглядом в дальнюю стену. Да, другого объяснения нет. Все предостережения, которые они получили и игнорировали, все сливалось в единую картину. Советские военные стремились к захвату власти, и устранение Боба Фаулера было частью общего плана. Ведь мы должны были присутствовать на стадионе, думала она. Он хотел поехать на матч, и все ожидали, что он так и сделает, потому что Деннису Банкеру принадлежала одна из команд. И я была бы там. Сейчас я была бы мертва. Если они собирались убить Боба, они хотели убить и меня…

ПРЕЗИДЕНТУ НАРМОНОВУ:

Я ДОВОЛЕН ТЕМ, ЧТО МЫ ПРИЗНАЕМ НЕОБХОДИМОСТЬ ОСТОРОЖНОСТИ И БЛАГОРАЗУМИЯ. СЕЙЧАС Я ДОЛЖЕН ОБСУДИТЬ СО СВОИМИ СОВЕТНИКАМИ ПРИЧИНУ ЭТОГО УЖАСНОГО НЕСЧАСТЬЯ, А ТАКЖЕ ПРИНЯТЬ МЕРЫ ПО СПАСЕНИЮ ПОСТРАДАВШИХ. БУДУ ДЕРЖАТЬ ВАС В КУРСЕ ДЕЛА.

Ответ прибыл почти немедленно.

ПРЕЗИДЕНТУ ФАУЛЕРУ:

БУДЕМ ЖДАТЬ ДАЛЬНЕЙШЕГО РАЗВИТИЯ СОБЫТИЙ.

— Все так просто, — сказал президент, глядя на экран.

— Ты так считаешь? — спросила Элизабет.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Роберт, произошел ядерный взрыв в том месте, где ты должен был присутствовать. Это первое. Второе: нам докладывали о пропавшем советском ядерном оружии. Третье: откуда мы знаем, что на другом конце этого компьютерного модема действительно Нармонов? — спросила Лиз.

— Что?!

— Наши лучшие агенты докладывают о возможности военного переворота в России, верно? Но сейчас мы действуем таким образом, словно в нашем распоряжении нет таких разведданных, хотя взрыв в Денвере вполне мог быть вызван тактической ядерной боеголовкой — именно такой, какая, по нашему мнению, исчезла. Мы не принимаем во внимание все возможные аспекты ситуации.

Доктор Эллиот повернулась к микрофону.

— Генерал Борштейн, насколько трудно доставить ядерное устройство в Соединенные Штаты?

— При нашей пограничной охране это детская игра, — послышался голос из НОРАД. — Почему вы спросили об этом, доктор Эллиот?

— Я задала этот вопрос, так как у нас есть надежные сведения — и были в течение некоторого времени, — что Нармонов столкнулся с политической оппозицией, что его военные не согласны с ним и что при всем том затронут вопрос ядерного оружия. Предположим, там произойдет государственный переворот. Воскресный вечер — утро понедельника — весьма удобное время для этого. Нам всегда казалось, что ядерное оружие рассчитано для использования в качестве инструмента шантажа внутри России — но вдруг план оказался куда более изощренным? Что, если они пришли к мысли лишить наше правительство руководства, чтобы не допустить вмешательства Соединенных Штатов в их государственный переворот? Итак, происходит взрыв, Дарлинг оказывается в летающем командном пункте, — точно, как сейчас, — и они ведут переговоры с ним. Они могут предсказать, о чем мы можем подумать, и заранее подготовить свои заявления, которые будут передаваться по «горячей линии». Мы автоматически повышаем свою боевую готовность — и они тоже. Понимаете? Мы не вмешиваемся в государственный переворот, происходящий у них дома, просто не можем вмешаться.

— Господин президент, прежде чем вы приступите к оценке такой возможности, мне кажется, вам понадобится совет специалиста по разведке, — произнес командующий стратегической авиацией.

Зажегся сигнальный огонек на другом телефоне. Старшина снял трубку.

— Национальный командный центр просит вас подойти к телефону, господин президент.

— Кто это? — спросил Фаулер.

— Сэр, докладывает капитан первого ранга Джим Росселли из НВКП. К нам поступили два сообщения о столкновениях между американскими и советскими воинскими подразделениями. Авианосец «Теодор Рузвельт» доложил, что его истребители шлепнули — это значит сбили, сэр, — звено из четырех русских истребителей МИГ-29, направлявшихся к…

— Что? Почему?

— Сэр, в соответствии с правилами ведения боевых действий командир корабля имеет право обороняться, чтобы защитить свое судно. «Теодор Рузвельт» находится в настоящее время в состоянии боевой готовности номер два, и по мере повышения уровня боевой готовности у командира появляется больше прав по отношению к принятию решения, и лишь он один решает, какие меры нужно принять в целях обороны. Сэр, к нам поступило еще одно сообщение: есть неподтвержденные данные о том, что ведется перестрелка между русскими и американскими танками в Берлине. Из штаба верховного главнокомандующего объединенными силами НАТО в Европе передали, что радиосвязь была прервана, сэр. Перед этим капитан армии США доложил, что советские танки атакуют Берлинскую бригаду в месте ее расположения на юге Берлина и что наш танковый батальон уничтожен почти полностью. На Берлинскую бригаду на ее базе напали советские танки, расположенные прямо напротив. Эти два события — я хочу сказать, два доклада, сэр, — поступили почти одновременно, с разницей во времени в две минуты. Сейчас мы пытаемся восстановить связь с Берлином через штаб сил НАТО в Европе — это в Монсе, Бельгия, господин президент.

— Боже мой, — заметил Фаулер. — Элизабет, эти события совпадают с твоим сценарием их действий?

— Подобные действия могут быть осуществлены для того, чтобы показать нам, что они не шутят, требуя невмешательства в их дела.

* * *

Американские войска в большинстве своем успели отступить с базы. Старший офицер, оказавшийся в расположении части, сразу же принял решение развернуться и укрыться в лесу и жилых кварталах поблизости. Он был подполковником, начальником штаба бригады. Полковника, который командовал бригадой, найти не удалось, и начальник штаба обдумывал сейчас возможные действия. В составе бригады было два батальона мотопехоты и один танковый. Из пятидесяти двух танков последнего уцелело только девять. Подполковник все еще видел отблески пламени, пожиравшего остальные оставшиеся на базе машины М1А1.

Совершенно неожиданный приказ о повышении боевой готовности до уровня номер три — и спустя всего несколько минут вот это. Больше сорока танков и с сотню танкистов погибли в результате нападения, которого никто не ожидал. Ну ничего, он рассчитается за это.

Берлинская бригада располагалась здесь задолго до рождения подполковника, и на территории лагеря повсюду были разбросаны оборонительные позиции. Начальник штаба отправил туда оставшиеся танки и приказал своим боевым машинам «Брэдли» использовать противотанковые ракеты TOW-2.

Русские танки захватили лагерь американской бригады и остановились. У них не было приказов, что делать дальше. Командиры батальонов еще не успели принять командование, поскольку остались далеко позади, когда их Т-80 в безумном порыве рванулись вперед, а командир полка бесследно исчез. Не получив дальнейших приказов, танковые роты замерли на месте, ища цели. Начальник штаба полка тоже пропал, и когда старший по званию командир батальона понял это, его танк устремился к командной боевой машине, поскольку в командной цепочке теперь он оказался следующим. Просто поразительно, думал он, сначала объявлена учебная боевая тревога, затем срочное сообщение из Москвы о повышении боевой готовности, и тут же американцы открыли огонь. Он не понимал, что происходит. Даже казармы и штабные здания все еще были ярко освещены. Нужно послать кого-нибудь выключить освещение, подумал он. Его собственный Т-80 тоже был ярко освещен, словно находился на полигоне.

* * *

— Танк командира батальона, на два часа, виден на фоне горизонта, двигается слева направо, — сообщил капралу сержант.

— Цель принял, — ответил стрелок по системе внутренней связи.

— Огонь!

— Пуск!

Капрал нажал на кнопку пуска. Крышка ракетной установки отлетела в сторону, и TOW-2 вырвался из трубы, таща за собой тонкий провод управления. Цель находилась на расстоянии двух с половиной тысяч метров. Стрелок удерживал перекрестие прицела на вражеском танке и вел противотанковую ракету к цели. Прошло восемь секунд, и стрелок с удовлетворением отметил, что ракета ударила в самый центр башни.

— Цель поражена, — произнес командир бронемашины «Брэдли», подчеркивая прямое попадание. — Прекратить огонь. Теперь поищем остальных мерзавцев… Десять часов, танк выезжает из-за воинского магазина!

Башня «Брэдли» повернулась в указанном направлении.

— Цель принял.

* * *

— Ну, какова точка зрения ЦРУ на происходящее? —спросил Фаулер.

— Сэр, у нас снова отрывочная и неподтвержденная информация, — ответил Райан.

— В нескольких сотнях миль позади «Рузвельта» находится советская авианосная группа с истребителями МИГ-29, — послышался голос адмирала Пойнтера.

— Наша боевая группа еще ближе к Ливии, а там у нашего друга полковника сотня таких же самолетов.

— И они летают над морем в полночь? — спросил Пейнтер. — Когда это вы в последний раз слышали о таком поступке ливийцев — причем в двадцати пяти милях от одной из наших боевых групп!

— А что вы думаете относительно Берлина? — спросила Лиз Эллиот.

— Мы не знаем! — Райан замолчал и сделал глубокий вдох. — Не забудьте, что нам многое неизвестно.

— Райан, что, если Спинакер прав? — спросила Эллиот.

— Что вы имеете в виду?

— Чтó, если у них прямо сейчас происходит военный переворот и они взорвали ядерную бомбу, чтобы лишить нас руководства, лишить нас возможности вмешаться?

— Это — безумная идея, — ответил Райан. — Рисковать войной? Зачем? Что мы предпримем, если у них и произойдет переворот? Сразу нападем на них?

— Их военные могут заключить, что такая опасность существует, — заметила Эллиот.

— Я не согласен с такой точкой зрения. Мне кажется, что Спинакер мог обманывать нас тут с самого начала.

— Вы не фантазируете? — спросил Фаулер. Только сейчас президент начал понимать, что он действительно мог быть целью взрыва, что теоретическая модель Элизабет относительно плана русских была единственно логичным объяснением.

— Нет, сэр! — с негодованием огрызнулся Райан. — Не забудьте, что это я играю здесь роль ястреба. Русские военные достаточно умны, чтобы не выкинуть такой фортель. Ставка слишком велика.

— Тогда чем объяснить нападения на наши войска? — задала вопрос Эллиот.

— У нас нет полной уверенности, что на наши войска были совершены нападения.

— Значит, теперь вы считаете, что наши люди лгут? — спросил Фаулер.

— Господин президент, вы недостаточно глубоко продумываете все это. Ну хорошо, предположим, что в Советском Союзе в настоящее время происходит государственный переворот. Лично я не согласен с такой гипотезой, но предположим, ладно? Вы утверждаете, что цель взрыва бомбы на нашей территории — не допустить нашего вмешательства. Отлично, Тогда зачем нападать на наши вооруженные силы, если им нужно всего лишь, чтобы мы ни во что не вмешивались?

— Продемонстрировать нам серьезность своих намерений, — бросила в ответ Эллиот.

— Но это безумие! Это равносильно признанию, что именно они взорвали ядерную бомбу! Вы считаете, что у них есть надежда удержать нас от ответа на ядерное нападение? — с сарказмом бросил Райан и сам же ответил на собственный вопрос: — В этом нет никакого смысла!

— Тогда дайте мне объяснение, в котором есть смысл, — сказал Фаулер.

— Господин президент, сейчас мы находимся в самой ранней стадии кризиса. Получаемая нами информация отрывочна и запутанна. Пока в нашем распоряжении не будет больше данных, полагаться на них и спешить с выводами очень опасно.

Фаулер склонился к микрофону:

— Ваша задача в том, чтобы сказать мне, что происходит, а не учить меня поведению во время кризиса. Когда у вас появится что-либо полезное для меня, сообщите об этом!

* * *

— О чем они думают, черт бы их побрал! — спросил Райан.

— Может быть, тут есть что-то еще, что мне неизвестно? — поинтересовался Гудли. Молодой ученый был так же встревожен, как и Райан.

— С какой стати вы должны чем-то от нас отличаться? — огрызнулся Джек и тут же пожалел об этом. — Добро пожаловать в сферу решения кризисных ситуаций. Никто ни черта не знает, зато от тебя требуют разумных решений. Вот только это невозможно, просто невозможно.

— Меня пугает инцидент с авианосцем, — заметил представитель научно-технического отдела.

— И напрасно. Если они шлепнули всего лишь четыре самолета, погибла горстка людей, — напомнил Райан. — А вот сражение на земле — это что-то совсем иное. Если сейчас в Берлине действительно идет бой, вот это — пугающее событие, почти равносильное нападению на одну из наших стратегических баз. Постараемся связаться со штабом верховного главнокомандующего в Европе.

* * *

Девять оставшихся целыми танков М1А1 вместе со взводом боевых машин «Брэдли» мчались по улицам Берлина на север. Уличное освещение было включено, из окон высовывались головы, и немногим наблюдателям было сразу понятно, что происходящее у них на глазах вовсе не учения. С двигателей на танках были сняты ограничители мощности, в Америке их немедленно бы арестовали за превышение допустимой скорости даже на загородных шоссе. В миле к северу от своей базы машины повернули на восток. Бронированную колонну вел старший сержант, отлично знавший Берлин, — это был его третий срок службы в когда-то разделенном городе — настолько хорошо, что уже сумел выбрать идеальную позицию, если только русские не успели занять ее раньше. Это была строительная площадка. После долгих лет соперничества там возводили памятник «стене» и ее жертвам. Отсюда открывался вид на русский и американский лагеря, которые вскоре предполагалось освободить. Бульдозеры воздвигли высокий холм под основание будущей скульптуры, и к его вершине вел длинный пандус.

Советские танки теперь стояли, по-видимому, ожидая подхода своих пехотных подразделений или чего-то еще. В них то и дело попадали противотанковые ракеты TOW-2 из американских «Брэдли», и они вели ответный огонь в глубь леса.

— Господи, они перебьют всех наших парней в их «Брэдли», — произнес командир группы — капитан, чей танк единственный уцелел от роты. — За дело, парни. Занимайте позиции.

На это потребовалась еще минута. Теперь танки скрывали земляные валы, и лишь верхушки башен с пушками выступали над ними.

— Открыть огонь, каждый танк стреляет самостоятельно!

Все девять танков дали первый залп одновременно. Расстояние до русских танков было чуть больше двух тысяч метров, и фактор неожиданности был теперь за американцами. После первого залпа было подбито пять русских танков, после второго — еще шесть, а дальше американцы открыли беглый огонь.

В лесу вместе с бронемашинами «Брэдли» находился начальник штаба бригады. Глядя на север, он видел, как разваливается оборонительная линия русских. Да, только так можно определить происходящее — разваливалась. Американские танковые экипажи были укомплектованы ветеранами, и преимущество оказалось теперь на их стороне. Русский батальон, расположенный на северном фланге, попытался развернуться, но чуть раньше один из «Брэдли» подбил, очевидно, танк их командира и там воцарилось замешательство. Почему русские остановились и не продолжают наступать? — этот вопрос беспокоил подполковника, но ответ на него он поищет уже после боя, составляя отчет. Теперь он видел лишь одно: среди русских царила паника, а это давало ему и его людям дополнительное преимущество.

— Сэр, вас вызывает Седьмая армия.

Сержант передал микрофон, начальнику штаба.

— Что там у вас происходит?

— Генерал, докладывает подполковник Эд Лонг. Нас только что атаковал русский танковый полк, расположенный по другую сторону разделительной полосы. Без всякого предупреждения они открыли огонь и бросились на наши казармы подобно Джебу Стюарту. Нам удалось остановить их, но я потерял почти все свои танки. Нам требуются подкрепления.

— Потери?

— Сэр, я потерял больше сорока танков, восемь бронемашин «Брэдли» и по крайней мере двести человек личного состава.

— Кто вам противостоит?

— Один танковый полк. Пока больше никого, но у них много друзей, сэр. Мне друзья тоже не помешали бы.

— Сделаю все что смогу.

* * *

Генерал Куропаткин взглянул на дисплей, где отражалась вся ситуация. Все радиолокационные системы, не отключенные для ремонта, приведены в действие. Информация, полученная с разведывательных спутников, показывала, что две базы американской стратегической авиации опустели. Это значило, что их самолеты поднялись в воздух и летят сейчас в сторону Советского Союза в сопровождении танкеров КС-135. Американские ракетные базы тоже приведены в боевую готовность. Его спутники «Орел» дадут предупреждение о запуске баллистических ракет, после чего жить стране останется тридцать минут. Тридцать минут, подумал генерал. Между жизнью и смертью для его страны только тридцать минут — и благоразумие американского президента.

— Над Германией отмечено повышение воздушной активности, — заметил полковник. — С баз ВВС в Рамштейне и Битбурге взлетели американские истребители, направляющиеся на восток. Всего — восемь самолетов.

— У нас есть информация об американских истребителях «Стелс»?

— В Рамштейне базируется эскадрилья — восемнадцать истребителей. Было объявлено, что американцы проводят демонстрационные полеты для возможной продажи этих самолетов своим союзникам по НАТО.

— Сейчас эти самолеты могут быть в воздухе, — произнес Куропаткин, — с ядерными бомбами на борту, между прочим.

— Совершенно верно, каждый из них может нести без особого труда две бомбы типа В-61. Поднявшись на большую высоту, при крейсерской скорости они могут оказаться над Москвой раньше, чем мы их заметим…

— А со своими бомбовыми прицелами… они положат свои бомбы точно в ту цель, которую выберут… через два с половиной часа после вылета из Германии… Боже мой!

Если бомбы будут установлены на глубокое проникновение в грунт, они упадут достаточно близко, чтобы взорвать подземный бункер президента.

— Мне нужно поговорить с президентом. — И генерал Куропаткин поднял трубку телефона.

* * *

— Слушаю вас, генерал, — сказал Нармонов.

— В воздушном пространстве над Германией отмечена повышенная активность.

— Не только в воздушном пространстве, генерал. Гвардейский танковый полк в Берлине сообщил, что подвергся нападению американских войск.

— Это безумие.

А ведь не прошло и пяти минут после того, как мой друг Фаулер дал обещание воздержаться от провокационных действий, подумал Нармонов.

— Говорите побыстрее, генерал, у меня здесь очень напряженная ситуация.

— Дело вот в чем. Две недели назад на американскую базу ВВС в Рамштейне прибыла эскадрилья американских истребителей 117А «Стелс» — якобы для демонстрационных полетов перед своими союзниками по НАТО. Американцы заявили, что собираются продавать их. Каждый из этих самолетов может нести две ядерные бомбы мощностью в половину мегатонны.

— Ну и что?

— Мы не сможем обнаружить их. Эти истребители практически невидимы для всех наших средств обнаружения.

— Что вы этим хотите сказать?

— С того момента, как они взлетят со своих аэродромов и заправятся в воздухе, и до прибытия к Москве пройдет меньше трех часов. Для нас их появление над Москвой будет такой же неожиданностью, как их нападение на Ирак.

— Они действительно настолько совершенны?

— Одна из причин, почему мы оставили так много специалистов в Ираке, заключалась в том, чтобы убедиться, на что способны американцы. Наши люди не смогли заметить эти самолеты ни на экранах наших радиолокаторов, ни на экранах французских систем, которые были в распоряжении Саддама. Да, эти самолеты весьма совершенны.

— Но зачем им понадобится делать это? — удивленно спросил Нармонов.

— Зачем им понадобилось нападать на наш полк в Берлине? — в свою очередь задал вопрос министр обороны.

— Мне казалось, что это убежище выдержит удар любого оружия, находящегося в распоряжении американцев.

— Только не от попадания воздушной авиабомбы с ядерной боеголовкой, сброшенной с большой точностью. Мы находимся на глубине всего сто метров от поверхности, — объяснил министр. В вечной битве между снарядом и броней снаряд всегда побеждает, подумал он.

— Вернемся к Берлину, — сказал Нармонов. — Нам известно, что там происходит?

— Нет, полученные сообщения исходят только от полевых офицеров.

— Пошлите кого-нибудь туда, чтобы выяснить на месте. Отдайте приказ, чтобы наши войска отступили, — если это возможно, без потерь. Им разрешается только защищаться. У вас есть возражения?

— Нет, это разумное решение.

* * *

Национальный центр фоторазведки, НЦФ, находится в военно-морской гавани Вашингтона, внутри одного из нескольких зданий без окон, в которых размещаются самые секретные правительственные агентства. В данный момент у них на орбите находилось три фотоспутника КН-11 и два КН-12 «Лакросс», работающих в режиме радиолокации. В 00.26.46 по Гринвичу один из спутников КН-11 пролетал в прямой видимости Денвера. Все его камеры были направлены на город, особенно на его южные пригороды, с максимальным усилением. Полученные изображения передавались в реальном времени в Форт-Белвуар, штат Вирджиния, и оттуда по световодам в НЦФ. В центре фоторазведки их записывали на двухдюймовую видеоленту. К анализу снимков приступили немедленно.

* * *

На этот раз самолет оказался DC-10. Куати и Госн снова воспользовались креслами в первом классе, довольные и удивленные, что им так повезло. Сообщение поступило всего за несколько минут до того, как было объявлено о начале посадки. Как только агентство Рейтер передало информацию о ядерном взрыве в Денвере, остальное стало неизбежным. «Ассошиэйтед пресс» и «Юнайтед пресс интернэшнл» мгновенно упомянули об этом в своих новостях, и все телевизионные станции присоединились к ним. Местные филиалы, удивленные, что главные телевизионные компании медлят с выпуском собственных бюллетеней, выпустили свои. Единственное, что изумило Куати в этой связи, была тишина. Когда новость о ядерном взрыве в Денвере, подобно волне, пробежала по зданию аэропорта, она не вызвала криков и паники. Ее результатом стала жуткая тишина, позволяющая отчетливо слышать, как объявляют о начале посадки на очередные рейсы, и другие звуки, которые обычно заглушает шум голосов в подобных общественных местах. Итак, американцы столкнулись с трагедией и смертью, подумал командир. Отсутствие эмоций удивило его.

Впрочем, скоро все осталось позади. Лайнер DC-10 устремился по взлетной полосе и взлетел. Несколько минут спустя он находился над международными водами, унося Куати и Госна в нейтральную страну, где их ждала безопасность. Еще одна пересадка, думали они, замкнувшись каждый в своей собственной тишине. Кто мог предполагать, что все пройдет столь удачно?

* * *

— Инфракрасное излучение поразительно по своей силе, — размышлял вслух фотоаналитик. Это был его первый ядерный взрыв. — По моим данным, повреждения и пожары охватили территорию в радиусе одной мили от стадиона. Сам стадион виден плохо. Слишком много дыма и помех инфракрасного происхождения. При следующем пролете, если повезет, сумеем сделать визуальный осмотр.

— Что можете сказать нам о возможном числе пострадавших? — спросил Райан.

— Мои данные будут не окончательными. В моем распоряжении главным образом снимки в видимом диапазоне, которые показывают дым, закрывающий все остальное. Уровни инфракрасного излучения очень впечатляющие. Огромное количество очагов огня вокруг самого стадиона. По-видимому, автомобили, пылают топливные баки.

Джек повернулся к начальнику научно-технического отдела.

— Кто у нас в фотографическом отделении?

— Сейчас — никого. Не забудьте, уик-энд. Мы передаем всю работу НЦФ — если только не ждем чего-то особенного.

— Кто наш лучший специалист?

— Энди Дэвис, но он живет в Манассасе. Ему никак не добраться сюда.

— Черт побери. — Райан снова поднял трубку телефона. — Вышлите нам десять лучших снимков, имеющихся у вас, — сказал он, обращаясь к НЦФ.

— Вы их получите через две или три минуты.

— Кто сможет оценить воздействие взрыва бомбы?

— Я сам займусь этим, — сказал начальник научно-технического отдела. — Раньше служил в ВВС. Занимался фоторазведкой для стратегической авиации.

— Принимайтесь за работу.

* * *

Девять американских танков «Эйбрамс» подбили уже почти тридцать русских Т-80. Советские войска отступили на юг, чтобы найти укрытие. Ответным огнем они уничтожили еще три М1А1, но теперь силы оказались более или менее равными. Капитан, командовавший боевой группой, послал свои бронемашины «Брэдли» на разведку. Как и во время первого броска, за ними продолжали наблюдать берлинцы, но теперь они выглядывали из окон, где был погашен свет. Уличные фонари вызвали беспокойство у командира одной из бронемашин, который взял винтовку и, к ужасу берлинцев, осмелившихся следить за происходящим, стал расстреливать фонари.

— Was num? — спросил Кейтель. — Что теперь?

— Теперь уносим ноги и исчезаем. Мы выполнили свое задание, — ответил Бок, поворачивая руль влево. Самым лучшим путем к безопасности казался северный. Они бросят грузовик, переоденутся и скроются. Не исключено, им, может быть, даже удастся спастись, подумал Бок. Вот было бы замечательно! Но он торжествовал уже потому, что отомстил за смерть своей Петры. Причиной ее гибели были американцы и русские. Немцы оказались только пешками в руках великих игроков, и вот теперь великие игроки расплачиваются, подумал Бок, расплачиваются сейчас и будут расплачиваться и дальше. В конце концов, месть не такое уж холодное блюдо, правда?

* * *

— Русский штабной автомобиль, — заметил стрелок, — и грузовик ГАЗ-69.

— Автоматическая стрельба. — Командир бронемашины внимательно осмотрел приближающиеся цели. — Подожди.

— Обожаю убивать офицеров… — Стрелок навел на цель перекрестие своего прицела на 25-миллиметровой автоматической пушке. — Цель принял, сержант.

* * *

Несмотря на свой огромный опыт террориста. Бок не был военным. Он принял приземистый квадратный корпус в двух кварталах от себя за большой грузовик. Итак, его план осуществился. Тревога, объявленная американцами, совпала с такой точностью, что стало ясно — Куати и Госн выполнили свою задачу, как они предвидели пять месяцев назад. Его взгляд сместился, когда он увидел что-то похожее на вспышку света и луч, мелькнувший над его головой.

* * *

— Огонь — полей их как следует!

Стрелок поставил переключатель на беглый огонь. Его 25-миллиметровая автоматическая пушка действовала поразительно точно, а трассирующие снаряды позволяли корректировать огонь. Первая длинная очередь попала в грузовик. Стрелок решил, что в нем могут оказаться вооруженные солдаты. Первые несколько снарядов вдребезги разбили двигатель, а следующая очередь прошлась по кабине и кузову. Грузовик опустился на передние разорванные шины и со скрежетом встал, ободы колес прочертили грубокие борозды в асфальте. В следующее мгновение стрелок изменил прицел и всадил короткую очередь в штабной автомобиль. Тот всего лишь свернул в сторону и врезался в стоявший у обочины БМВ. Чтобы не оставалось сомнений, стрелок пустил еще одну очередь по автомобилю и грузовику. Кто-то все-таки сумел выскочить из грузовика — судя по тому, как он двигался, уже раненный. Пара 25-миллиметровых снарядов покончила и с ним.

Командир бронемашины тут же двинулся вперед. Никогда не следует оставаться там, где ты убил кого-то. Две минуты спустя они нашли другое удобное место для наблюдений. По улицам мчались полицейские автомобили с мелькающими голубыми огнями. Командир бронемашины заметил, как один из них остановился в нескольких сотнях метров от «Брэдли», дал задний ход, развернулся и исчез вдали. Ну что же, он всегда считал, что немецкие полицейские отличаются сообразительностью.

Еще через пять минут «Брэдли» занял другую наблюдательную позицию. Лишь после этого первый берлинец, поразительно смелый доктор, вышел из двери своего дома и приблизился к штабному автомобилю. Оба сидевших в нем офицера были мертвы; их тела были разорваны на части снарядами автоматической пушки, хотя лица остались только забрызганными кровью. Грузовик являл собой еще более ужасное зрелище. Лишь один из находившихся в нем мог остаться в живых, но, когда доктор подошел к нему, было уже поздно. Немцу показалось странным, что все убитые одеты в мундиры русских офицеров. Не зная, что делать дальше, он вызвал полицию. Лишь позднее доктор понял, насколько превратно он истолковал события, происшедшие рядом с его домом.

* * *

— Они совершенно правильно обратили внимание на инфракрасное излучение. Это была, наверно, очень мощная бомба, — заметил начальник научно-технического отдела. — А вот повреждения кажутся несколько странными, правда… гм…

— Что ты имеешь в виду, Тед? — спросил Райан.

— Видишь ли, наземные разрушения должны быть более значительны, чем здесь… должно быть, тени и отражения. — Он поднял голову. — Извини. Ударные волны не могут проходить сквозь предметы вроде холма, например. Здесь были, судя по всему, отражения и тени, вот и все. Вот эти дома не должны были уцелеть.

— Я все еще не понимаю, что ты хочешь сказать, — сказал Райан.

— В подобных случаях всегда возможны аномалии. Я все объясню, после того как разберусь с этим, ладно? — спросил Тед Айрес.

* * *

Уолтер Хоскинс сидел в своем кабинете, потому что не знал, что предпринять; к тому же как старшему из присутствующих ему приходилось отвечать на телефонные звонки. Ему нужно было всего лишь повернуться, чтобы увидеть развалины стадиона. Столб дыма поднимался всего в пяти милях от его окон, одно из которых треснуло. Что-то говорило ему, что нужно бы послать туда группу сотрудников, но у него не было на то указаний. Хоскинс повернул кресло, чтобы снова взглянуть в окно, продолжая удивляться, что стекло осталось почти целым. В конце концов, это был, должно быть, взрыв ядерной бомбы и всего в пяти милях. Остатки облака уже миновали первые предгорья Скалистых гор, все еще сохраняя форму, так что можно было сказать, что оно собой представляло, а позади него, подобно следу, двигалось еще одно черное облако — от пожаров в районе взрыва. Разрушения были, наверно… недостаточно большими. Недостаточно большими? Какая безумная мысль. Поскольку делать все равно было нечего, Хоскинс поднял трубку телефона и набрал номер Вашингтона.

— Соедините меня с Мюрреем.

— Слушаю тебя, Уолт.

— Скажи, ты очень занят?

— Не слишком, по правде говоря. А как дела у тебя?

— У нас отключены телевизионные станции и телефоны. Надеюсь, президент приедет сюда, когда мне придется объяснить все об этом происшествии судье.

— Уолт, сейчас не время…

— Но я позвонил тебе не поэтому.

— Ну, что же ты хочешь сказать?

— Я вижу из своего кабинета место взрыва, Дэн, — сказал Хоскинс почти мечтательно.

— Насколько это ужасно?

— Все, что мне видно отсюда, это дым, откровенно говоря. Грибовидное облако уже почти перелетело горы, оно оранжевое. Сейчас закат, и облако достаточно высоко, чтобы быть освещенным солнцем. Я вижу множество мелких пожаров. Они освещают дым в районе стадиона. Ты слушаешь меня, Дэн?

— Слушаю, Уолт. — Видно, Хоскинс в глубоком шоке, подумал Дэн.

— Здесь что-то странное.

— Что именно?

— Окна в моем кабинете остались целыми. Я нахожусь всего в пяти милях от места взрыва, и только одно из стекол треснуло. Странно, правда? — Хоскинс сделал паузу. — У меня здесь есть то, что тебе требовалось: фотографии и все остальное. — Хоскинс перебрал документы, что лежали в корзине для входящих материалов. — Марвин Расселл действительно выбрал трудный день для своей смерти. Во всяком случае здесь данные по паспортам, которые ты запрашивал. Это важно?

— Может подождать.

— Тогда хорошо. — Хоскинс положил трубку.

* * *

— У Уолта что-что сдвинулось в голове, Пэт, — заметил Мюррей.

— Ты винишь его в этом? — спросил О'Дэй.

— Нет, — покачал головой Дэн.

— Если положение ухудшится… — начал Пэт.

— У тебя семья далеко от города?

— Недостаточно далеко.

— Пять миль, — тихо произнес Мюррей.

— Что?

— Уолт сказал, что его кабинет в пяти милях от места взрыва, он видит оттуда развалины стадиона. И у него даже не вышибло стекла.

— Чепуха, — ответил О'Дэй. — Уолт действительно чокнулся. Пять миль — это меньше девяти тысяч ярдов.

— Что ты хочешь этим сказать?

— НОРАД сообщил, что тротиловый эквивалент бомбы измеряется сотнями килотонн. Взрыв такой мощности выбьет стекла на огромном расстоянии. Чтобы выдавить стекло, достаточно всего полфунта избыточного давления.

— Откуда ты знаешь это?

— Служил на военно-морском флоте — в разведке, неужели ты забыл? Однажды мне пришлось делать оценку, на каком расстоянии причинят разрушения русские ядерные боеприпасы. Бомба мощностью всего в сто килотонн на расстоянии девять тысяч ярдов не потопит корабль, но снесет все надстройки, сожжет краску и вызовет небольшие пожары. Взрыв такой мощности — это не шутка, приятель.

— По-твоему, это крышка? Ни хрена не понимаю!

— Должно быть, — размышлял вслух О'Дэй. — Да, обычные шторы загорятся, особенно если они темного цвета.

— Даже если у Уолта произошел сдвиг в голове, то не настолько, чтобы он не обратил внимания на пожар в собственном кабинете…

Мюррей поднял трубку телефона, соединяющего его с Лэнгли.

— Слушаю, Дэн, что там у тебя? — спросил Джек в микрофон.

— Как ты оцениваешь тротиловый эквивалент взрыва?

— По сведениям НОРАД, от ста пятидесяти до двухсот килотонн, мощность крупной тактической боеголовки или небольшой стратегической, — ответил Райан. — Почему ты спрашиваешь меня?

Начальник научно-технического отдела ЦРУ, сидящий у другого конца стола с разложенными перед ним фотографиями, поднял голову.

— Я только что говорил с заместителем нашего старшего агента в Денвере. Из окна его кабинета открывается вид на стадион — расстояние до него пять миль. И в окнах треснуло всего лишь одно стекло.

— Глупости, — заметил начальник НТО.

— Почему ты так считаешь? — спросил Райан.

— Пять миль — это восемь тысяч метров, — объяснил Тед Айрес. — Одного термического излучения достаточно, чтобы сжечь на таком расстоянии здание, а взрывная волна обязательно выбьет все стекла.

Мюррей слышал это.

— Совершенно верно — именно таково мнение моего сотрудника здесь, в Вашингтоне. Согласен, наш агент в Денвере, может, и пострадал от шока, но он должен заметить, если вспыхнет его письменный стол?

— У нас есть сведения от людей с места взрыва? — повернулся к Айресу Джек.

— Нет. Группа специалистов по изучению последствий ядерного взрыва отправилась туда. Но из фотографий можно почерпнуть немало полезного, Джек.

— Дэн, ты можешь немедленно отправить кого-нибудь на место происшествия? — спросил Райан.

— Сейчас выясню.

* * *

— Хоскинс слушает.

— Это Дэн Мюррей, Уолт. Пошли кого-нибудь как можно быстрей к стадиону. А сам оставайся на месте, чтобы играть роль координатора.

— Ясно.

Хоскинс отдал распоряжения. Его не покидала мысль, что он подвергает своих людей немалой опасности. Поскольку делать снова было нечего, он посмотрел на лежащее перед ним досье. Марвин Расселл, подумал он, еще один преступник, которого постигла глупая смерть. Торговцы наркотиками. Неужели они никогда не поумнеют?

* * *

Роджер Дарлинг с облегчением вздохнул, когда Летающий командный пункт отсоединился от танкера. Переоборудованный «Боинг-747» летел плавно, словно стоял на земле, — но только не во время заправки, следуя за КС-10. Процесс наполнения топливных баков нравился лишь сыну Роджера. На борту самолета в помещении для совещаний находились бригадный генерал ВВС, капитан первого ранга из ВМФ, майор морской пехоты и еще четыре старших офицера. Все данные, поступающие к президенту, автоматически направлялись и в Летающий командный пункт, в том числе и распечатка сообщений с «горячей линии».

— Понимаете, они говорят разумные вещи: но было бы очень полезно знать, о чем все они думают.

— А вдруг это действительно было нападение русских? — спросил генерал.

— Чего они хотели этим достичь?

— Вы слышали переговоры между президентом и ЦРУ, сэр.

— Да, но этот Райан прав, — сказал Дарлинг. — Происходящее совершенно бессмысленно.

— Кто утверждает, что в мире господствует здравый смысл? Как объяснить стычки в Берлине и на Средиземном море?

— Это силы, развернутые на передней линии. Мы объявляем боевую тревогу, и они делают то же. Войска находятся близко друг от друга, и у кого-то не выдерживают нервы. Вроде как с Гаврило Принципом, когда он застрелил эрцгерцога. Произошла случайность, а затем все вышло из-под контроля.

— Именно для этого у нас и установлена «горячая линия», господин вице-президент.

— Это верно, — согласился Дарлинг. — И пока она, по-видимому, оправдывает ожидания.

* * *

Первые пятьдесят ярдов были пройдены легко, но потом продвигаться стало труднее, и наконец движение вперед стало невозможным. В распоряжении Кэллахана было пятьдесят пожарных, пытающихся пробиться к цели, и еще сотня обеспечивала поддержку. Подумав, он распорядился, чтобы на каждого мужчину и каждую женщину лился поток воды. По крайней мере, рассуждал он, струя воды смоет радиоактивную пыль или что там еще сыплется с неба после ядерного взрыва с его людей в систему городской канализации — если только раньше не замерзнет, разумеется. Шедшие впереди пожарные были покрыты льдом, образующим прозрачный слой на жаростойких костюмах.

Самым большим препятствием были автомобили. Взрывной волной их разбросало подобно игрушкам, они лежали на боку или на крыше, из их баков вытекал бензин, который собирался в пылающие лужи, причем быстрее, чем успевал сгорать. Кэллахан приказал подогнать грузовик. Разбитые автомашины, к которым пожарные прикрепляли тросы, одну за другой растаскивали в стороны. Но это была ужасающе медленная работа. Одному Богу известно, когда так удастся достичь стадиона. А под его развалинами лежат люди. Кэллахан был уверен в этом. Он стоял, глядя на работу, в стороне от струй воды и чувствовал себя виноватым, потому что ему было теплее, чем пожарным. Услышав рев мощного дизельного мотора, он повернулся.

— Привет. — Это был человек в форме полковника армии США. Над его левым карманом была надпись «Лайл». — Мне передали, что вам требуется мощное снаряжение.

— А что у вас?

— Три саперных танка М-728, уже на подходе. И кое-что еще.

— А именно?

— Сотня специальных защитных костюмов, специально приспособленных для защиты от химического оружия. Правда, они не идеальны, но все-таки лучше, чем то, что у вас. Да и в них теплее к тому же. Отзовите-ка своих людей и прикажите им переодеться. Грузовик со снаряжением стоит вон там. — И полковник показал рукой на военную машину.

Кэллахан на мгновение заколебался, но затем решил, что не должен отказываться от такого предложения. Он скомандовал своим пожарным отойти и переодеться в военное снаряжение. Полковник Лайл сам выбрал для него защитный костюм.

— Между прочим, это вы хорошо придумали — от водных струй образуется облако тумана, которое не дает подняться радиоактивной пыли. Итак, что вы нам поручите?

— Отсюда не видно, но стадион неполностью разрушен. Мне кажется, внутри уцелело немало людей. Я должен выяснить это. Помогите пробиться через эти автомобили.

— Конечно.

Полковник поднес к губам микрофон своего радио и приказал первой машине двигаться вперед. М-728, увидел Кэллахан, представлял собой танк с закрепленным впереди отвальным ножом, А-образным подъемником и лебедкой сзади, позади башни, и даже странно выглядевшим короткоствольным орудием.

— Только учтите, эта машина не будет слишком разборчива с автомобилями. Вас это не расстраивает?

— К черту автомобили! Пусть берется за дело.

— О'кей. — Лайл поднял интерфон на левой задней части танка.

— Пробивайте дорогу, — приказал он.

Водитель саперного танка дал газ, двигатель взревел как раз в тот момент, когда вернулся первый пожарный. Водитель изо всех сил старался избегать пожарные шланги, но все-таки перерезал восемь 2,5-дюймовых линий. Отвальный нож опустился на асфальт, и танк устремился в массу горящих автомобилей на скорости двадцать миль в час. Уже после первого прохода появился коридор около тридцати футов глубиной. Затем танк дал задний ход, отошел назад и принялся расширять коридор.

— Господи, — заметил Кэллахан, — вам известно что-нибудь относительно радиоактивности?

— Не слишком много. Перед тем как отправиться сюда, я говорил со специалистами из радиационной группы. Они должны прибыть с минуты на минуту. До тех пор… — Лайл пожал плечами. — Вы действительно считаете, что есть уцелевшие?

— Часть стадиона осталась стоять. Я видел ее с вертолета.

— Это точно?

— Да, видел собственными глазами.

— Но этого не может быть. НОРАД утверждает, что произошел ядерный взрыв большой мощности.

— Что?! — крикнул Кэллахан, пытаясь перекричать грохот танка.

— Бомба была очень большой мощности. От ее взрыва не должно было остаться даже автомобильной стоянки.

— Вы хотите сказать, что это был маленький взрыв? — Кэллахан посмотрел на полковника, словно считая его сумасшедшим.

— Разумеется, черт побери! — Лайл на мгновение задумался. — Если там остались живые люди… — Он подбежал к танку и схватил интерфон. Танк остановился.

— В чем дело?!

— Если кто-то остался в живых, мы можем раздавить их. Я сказал, чтобы он действовал поосторожнее. Черт побери, вы правы. А я подумал, что вы сошли с ума.

— Что это значит? — крикнул Кэллахан, сделав знак, чтобы его пожарные поливали также и танк.

— Там действительно могут остаться живые. Эта бомба оказалась куда менее мощной, чем мне сказали по телефону.

* * *

— «Мэн», это Морской дьявол один-три, — вызвал подлодку самолет Р-ЗС «Орион». — Мы в сорока минутах от вас. В чем дело?

— Повреждение винта и вала. Кроме того, где-то поблизости русская «Акула», последний пеленг был на юго-запад, расстояние пятьдесят тысяч ярдов, — ответил» Рикс.

— Понял. Постараемся отогнать ее от вас. Как только прибудем на позицию, сейчас же сообщим. Конец связи.

— Капитан, мы в состоянии развить скорость в три узла, давайте двинемся на север, уйдем от нее как можно дальше, — предложил Клаггетт.

Рикс отрицательно покачал головой.

— Нет, останемся на месте, будем соблюдать полную тишину.

— Сэр, наш друг наверняка услышал шум от столкновения. Он знает, где мы, и направится к нам. Мы утратили лучшее гидролокационное устройство. Будет разумно постараться уйти с этого места.

— Разумнее всего притаиться.

— Давайте хотя бы выпустим ПИУ.

— Мне это тоже кажется неплохой мыслью, — заметил командир торпедной части.

— Согласен. Запрограммируйте его под наш звук, и пусть двигается курсом на юг.

— Будет исполнено, сэр.

Торпедная труба номер три «Мэна» была заряжена ПИУ — подводным имитирующим устройством. Представляя собой обычную торпеду, ПИУ несло акустический преобразователь, соединенный с шумовым генератором на том месте, где у торпеды находится боеголовка. ПИУ издавало шум подводной лодки класса «Огайо» и было спроектировано таким образом, что могло имитировать шум поврежденной субмарины. Поскольку повреждение гребного вала — одна из немногих причин, по которой «Огайо» может издавать шум, это было уже включено в программу. Офицер выбрал соответствующую магнитную запись, и спустя несколько минут ПИУ было выстрелено из торпедного аппарата. Оно устремилось на юг и, достигнув расстояния в две тысячи ярдов от подлодки, начало издавать шумы.

* * *

Над Чарлстоном, штат Южная Каролина, небо очистилось от облаков. Осадки, выпавшие на Вирджинию и Мэриленд в виде снега, здесь превращались в снег с дождем. Вечернее солнце растопило его, и старинный город снова стал безукоризненно чистым. Адмирал, командующий Шестым соединением ракетоносцев, стоя на борту тендера, следил, как две его подводные лодки двигаются вниз по течению реки Купер к морю и безопасности. Но за подводными ракетоносцами следил не только он. В ста милях над ним пролетал советский разведывательный спутник, продолжая движение вдоль берега к Норфолку, где небо тоже становилось чистым. Полученные фотографии спутник передал на приемную антенну русского разведывательного центра, расположенного на западной оконечности Кубы. Оттуда через спутник связи их направили дальше. Большинство русских спутников пользуется высокими полярными орбитами, и потому мощный электромагнитный выброс на них никак не повлиял. Еще через несколько секунд фотографии оказались в Москве.

— Ну, что у вас? — спросил министр обороны.

— Получены снимки трех американских военно-морских баз. В Чарлстоне и Кингс-Бэе подводные ракетоносцы выходят в море.

— Спасибо.

Министр обороны положил трубку. Новая опасность. Он тут же сообщил об этом президенту Нармонову.

— Что это значит?

— Это значит, что передвижения американских вооруженных сил не носят чисто оборонительный характер. Некоторые из американских ракетоносцев вооружены баллистическими ракетами Трайдент D-5, обладающими способностью первого удара. Вы припоминаете, как настаивали американцы на том, чтобы заставить нас демонтировать наши СС-18?

— Да, и они демонтируют у себя большое количество своих «Минетменов», — сказал Нармонов. — Что из этого следует?

— Им просто не нужны ракеты наземного базирования для нанесения первого удара. Американцы могут осуществить его со своих подводных ракетоносцев. У нас нет такой возможности. Мы вынуждены полагаться для этой цели на межконтинентальные баллистические ракеты, размещенные в подземных шахтах.

— А что происходит с нашими СС-18?

— Даже сейчас, пока мы разговариваем с вами, с них снимают боеголовки, а если этот завод по демонтажу ядерных боеголовок заработает наконец нормально, мы будем точно соблюдать условия договора — мы соблюдаем их и сейчас, вот только проклятые американцы не хотят признать этого. — Министр обороны сделал паузу. Нармонов не понимал смысла того, о чем говорил министр. — Иными словами, пока мы ликвидировали часть наших самых точных ракет, американцы сохранили свои. Мы попали в невыгодное со стратегической точки зрения, положение.

— Я не досыпаю, может, оттого у меня страдает мышление, — раздраженно произнес Нармонов, — но всего год назад вы сами одобрили текст договора. А теперь утверждаете, что он невыгоден для нас и потому опасен?

Они все такие, подумал министр обороны. Никогда не прислушиваются к советам. Можно повторять одно и то же сто раз — и они все равно не слышат тебя!

— Демонтаж такого большого количества ракет и боеголовок меняет соотношение сил…

— Чепуха! Между нами по-прежнему сохраняется равновесие во всех отношениях! — возразил Нармонов.

— Дело не в этом. Важным фактором является соотношение между количеством стартовых установок — и их относительной уязвимостью — и количеством боеголовок, находящихся в распоряжении обеих сторон. Мы все еще можем нанести первый удар и уничтожить американские стратегические ракеты наземного базирования своими ракетами наземного базирования. Именно поэтому они проявили такую готовность демонтировать половину своих. Но основная часть их боеголовок находится в море, и теперь, впервые за все время, ракеты морского базирования получили полную возможность нанесения сокрушительного первого удара.

— Товарищ Куропаткин, вы слушаете нас? — спросил Нармонов.

— Да, слушаю. Министр обороны прав. Дополнительным обстоятельством, если вы позволите мне заметить, является тот факт, что сокращение числа пусковых установок изменило общее соотношение между установками и боеголовками. Впервые за наше поколение появилась возможность поистине мощного первого удара — особенно если американцам удастся при первом ударе обезглавить наше правительство.

— Это они могут осуществить с помощью истребителей «Стелс», размещенных в Германии, — добавил министр обороны.

— Одну минуту. Вы хотите сказать, что Фаулер взорвал свой собственный город, чтобы получить предлог для нападения на нас? Разве это не безумие?

Министр обороны заговорил четко и спокойно.

— Не имеет значения, кто виновен в этом ядерном взрыве. Если Фаулер придет к выводу, что это наших рук дело, и решит действовать, у него есть такая возможность. Товарищ президент, вы должны понять следующее: с технической точки зрения наша страна находится на грани полного уничтожения. Меньше тридцати минут разделяет момент запуска американских ракет наземного базирования от их взрывов на территории нашей страны. Двадцать минут — для ракет морского базирования и всего два часа полета этих проклятых невидимых тактических бомбардировщиков, которые произведут самый выгодный первый удар. Все, что отделяет нас от полного уничтожения, — это психическое состояние президента Фаулера.

— Понятно. — Советский президент задумался. Его взгляд остановился на дисплее, где отражалось положение сил в данный момент. Когда он наконец заговорил, в его голосе ощущался гнев, вызванный размером опасности.

— Итак, что вы мне предлагаете? Напасть на американцев? На это я никогда не соглашусь.

— Нет, разумеется, но было бы разумно объявить боевую готовность наших стратегических сил. Американцы заметят это, поймут, что теперь первый сокрушительный удар невозможен, и можно будет сохранять спокойствие до тех пор, пока не возобладает здравый смысл.

— Товарищ Головко?

Первый заместитель председателя КГБ почувствовал всю меру ответственности за свой ответ на этот вопрос.

— Нам известно, что американцы объявили в своих стратегических силах боевую готовность. Не исключено, что, если мы сделаем то же самое, это будет истолковано как провокация.

— А если мы не примем такие меры, то станем гораздо более уязвимой целью, — заметил министр обороны. Он был поразительно, нечеловечески спокоен, возможно, единственный из присутствующих сохранял самообладание. — Нам известно, что американский президент испытывает огромное напряжение, что у него погибло много тысяч граждан. Он может нанести удар, не думая о последствиях. Но если ему станет известно, что мы готовы ответить на его удар своим ударом, вероятность поспешных и необдуманных действий с его стороны будет намного меньше. Мы не можем позволить себе в такой момент выказать слабость. Слабостьвсегда побуждает к нападению.

Нармонов обвел глазами собеседников, ожидая встретить возражения. Их не последовало.

— Объявите боевую готовность. — Повернулся он к министру обороны.

* * *

— У нас все еще нет информации из Денвера, — заметил Фаулер, потирая глаза.

— На вашем месте я бы не рассчитывал на многое, — ответил генерал Борштейн.

Командный пункт НОРАД был расположен буквально в середине горы. Входной туннель разделяли серии стальных дверей, способных противостоять взрывной волне. Помещения, расположенные внутри, могли выдержать удар любого оружия, нацеленного на командный пункт. Поглощающие удар пружины и подушки со сжатым воздухом изолировали людей и оборудование от гранитного пола. Стальные потолки предотвращали возможное падение скальных осколков при прямом попадании. Борштейн не надеялся уцелеть при нападении. Целый полк советских СС-18 М4 был нацелен на этот командный пункт. Вместо десяти или более многоцелевых самонаводящихся боеголовок советские ракеты этого полка несли только одну мощностью двадцать пять мегатонн, и единственным разумным назначением такой боеголовки было то, чтобы превратить гору Шайенн в озеро того же названия. Ничего не скажешь — приятно сознавать. По профессии Борштейн был летчиком-истребителем. Он начал летать на самолетах Ф-100, прозванных самими пилотами «гуннами», затем перешел на Ф-4, «Фантомы», и позже командовал эскадрильей истребителей Ф-15 в Европе. Он всегда был отличным тактиком: ручка управления и хвостовой руль, шарф и защитные очки, пинком проверял исправность шин, зажигал сигнальные огни и первым по приставной лестнице взлетал в кабину. При этой мысли Борштейн нахмурился. Даже он не был настолько стар, чтобы помнить те давно ушедшие дни. Он занимался противовоздушной обороной континента, его задачей было не позволить никому взорвать его страну. Но тут он потерпел неудачу. Расположенный неподалеку участок Америки оказался взорванным, причем вместе с его боссом, а Борштейн не знал, кто это сделал, как и почему. Он не привык к неудачам, но в данную минуту неудача смотрела прямо на него с огромного дисплея.

— Генерал! — окликнул его майор.

— В чем дело?

— Мы перехватываем множество радиоразговоров в микроволновом диапазоне. Похоже, Иван приводит в боевую готовность свои ракетные полки. То же самое происходит на некоторых военно-морских базах. Срочные радиограммы из Москвы.

— Бог мой! — Борштейн снова поднял трубку телефона.

* * *

— Такого никогда не было? — спросила Эллиот.

— Это может показаться странным, но все обстоит именно так, — послышался голос генерала Борштейна. — Даже во время Кубинского кризиса русские не приводили в боевую готовность свои межконтинентальные баллистические ракеты.

— Что-то трудно в это поверить, — фыркнул Фаулер. — Никогда?

— Генерал прав, — заметил Райан. — Причина тут в том, что их телефонная система с незапамятных времен в ужасном состоянии. Думаю, сейчас они привели ее, наконец, в достаточно хорошее…

— Что вы хотите этим сказать?

— Господин президент, воля Бога проявляется в мелочах. Приказы о приведении войск в боевую готовность посылаются голосом — мы делаем это именно так и Советы тоже. Телефонная система в России очень ненадежна, и никто не хочет пользоваться системой связи, которая в любую минуту может выйти из строя, для передачи приказов такого значения. Именно поэтому они вкладывают столько денег в ее перестройку, точно так же, как и мы вложили огромные средства в наши командные и контрольные системы. Теперь, подобно нам, они широко используют световоды и вдобавок целую новую сеть микроволновой релейной связи. Поэтому мы и перехватываем их передачи, — объяснил Джек. — Рассеивание с их микроволновых ретрансляторов.

— Еще пара лет, и они полностью перейдут на световоды, вот тогда мы ничего не сможем узнать, — добавил генерал Фремонт. — Мне не нравится это.

— И мне тоже, — согласился Райан, — однако мы в состоянии боевой готовности номер два, верно?

— Они не знают об этом. Мы не сообщили им этого, — сказала Лиз Эллиот.

— Если только русские не читают наши шифровки. Я ведь предупреждал вас, что у нас есть информация о том, что они подобрали ключ к нашим кодам.

— АНБ утверждает, что вы сошли с ума.

— Вполне возможно, но и АНБ не раз ошибалось.

— Каково ваше мнение о психическом состоянии Нармонова?

По-видимому, он перепуган не меньше меня, подумал Райан.

— Сэр, я не могу ответить на этот вопрос.

— А ведь мы даже не знаем, с ним ли ведем переговоры, — вмешалась Эллиот.

— Я не могу согласиться с таким предположением, — резко ответил Райан. — Единственный довод в его пользу исходит из моего управления, а мы сомневаемся в нем. — Господи, и зачем только я представил им этот доклад, упрекнул он себя.

— Прекратите эту говорильню, Райан, — оборвал его Фаулер. — Мне нужны факты, а не дискуссии. Вам это понятно?

— Сэр, я уже не раз обращал ваше внимание на то, что у нас пока недостаточно информации для определенного вывода.

* * *

— Чепуха, — заметил полковник, сидевший рядом с генералом Фремонтом.

— Почему вы так думаете? — Командующий стратегической авиацией отвернулся от микрофона.

— Доктор Эллиот права, сэр. В ее рассуждениях есть своя логика.

— Господин президент, — донеслось из динамика, — по «горячей линии» поступает сообщение из Москвы.

ПРЕЗИДЕНТУ ФАУЛЕРУ:

НАМИ ТОЛЬКО ЧТО ПОЛУЧЕНЫ СВЕДЕНИЯ О ТОМ, ЧТО АМЕРИКАНСКАЯ ВОИНСКАЯ ЧАСТЬ БЕЗ ВСЯКОГО ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ НАПАЛА НА НАШИ ВОЙСКА. МЫ ПОНЕСЛИ ТЯЖЕЛЫЕ ПОТЕРИ. ПРОСИМ ОБЪЯСНИТЬ, ЧТО ПРОИСХОДИТ.

— Черт побери, — произнес Райан, глядя на текст.

— Хочу выслушать ваши точки зрения, — послышался голос Фаулера по селекторной связи.

— Лучше всего ответить, что нам ничего не известно об этом инциденте, — сказала Эллиот. — Признавшись, что уже знаем об этом, мы возьмем на себя определенную ответственность.

— В такой момент, как сейчас, всякая ложь исключена, — твердо произнес Райан. Даже ему самому показалось, что он зашел слишком далеко. «Они не согласятся с твоей точкой зрения, Джек, если ты начнешь кричать», — добавил он себе.

— Скажи об этом Нармонову, — огрызнулась Эллиот. — Не забудь, это они напали на нас.

— Да, по полученным нами сообщениям, но…

— Что же, по-вашему, Райан, наши люди обманывают? — донесся из глубины горы Шайенн сердитый голос Борштейна.

— Нет, генерал, я так не считаю. Но в такое время сообщения могут оказаться ненадежными, и вам это известно не хуже меня!

— Если мы заявим, что нам ничего не известно, то в будущем сможем изменить свою позицию, и в данный момент нам не придется бросать им вызов, — продолжала настаивать советник по национальной безопасности. — И почему они подняли этот вопрос именно сейчас?

— Господин президент, прежде вы были прокурором, — обратился к Фаулеру Райан, — и вам должно быть известно, как ненадежны могут быть заявления свидетелей. А если Нармонов задает нам этот вопрос искренне? Советую дать ему честный ответ. — Джек повернулся к Гудли, который одобрительно кивнул.

— Роберт, мы имеем дело не с гражданскими лицами, а с профессиональными военными, а уж им-то следует уметь хорошо оценивать обстановку. Нармонов обвиняет нас в нападении на его войска, которого мы не совершали, — возразила Эллиот. — Советские войска не начинают боевые действия без приказов. Следовательно, Нармонову должно быть известно, что его обвинение лживо. Если мы признаем, что нам известно о боевых действиях, создастся впечатление, будто мы соглашаемся со справедливостью его обвинений. Я не знаю, какую игру ведет он — или тот, кто находится на другом конце «горячей линии», — но если мы просто ответим, что не знаем, о чем идет речь, то тем самым выиграем время.

— Я категорически не согласен с такой точкой зрения, — произнес Джек, стараясь говорить как можно спокойнее.

ПРЕЗИДЕНТУ НАРМОНОВУ:

КАК ВАМ ИЗВЕСТНО, СЕЙЧАС Я ЗАНИМАЮСЬ ГЛАВНЫМ ОБРАЗОМ СОБЫТИЯМИ, ПРОИСШЕДШИМИ НА НАШЕЙ СОБСТВЕННОЙ ТЕРРИТОРИИ. БЛАГОДАРЮ ЗА ПОСЛАННЫЙ ВАМИ ЗАПРОС. Я УЖЕ ОТДАЛ ПРИКАЗ ВЫЯСНИТЬ СОСТОЯНИЕ ДЕЛ В БЕРЛИНЕ.

— Какие будут мнения?

— Этот сукин сын врет как сивый мерин, — заметил министр обороны. — У них слишком совершенная система связи, чтобы это было правдой.

— Господи, Роберт, зачем лгать, когда я знаю, что ты лжешь?.. — произнес Нармонов, опустив голову. У советского президента возникли сейчас и другие вопросы. За последние два-три месяца его отношения с Америкой стали более прохладными. Когда Нармонов обратился с просьбой о предоставлении дополнительных кредитов, рассмотрение просьбы было отложено. Американцы настаивают на безусловном соблюдении соглашения о сокращении вооружений, хотя знают, в чем заключается причина задержки, и несмотря на то что он обещал Фаулеру при личной встрече принять неотложные меры. В чем причина ухудшения отношений? Почему Фаулер не выполняет данные им обещания? И чем он занимается в данный момент, черт побери?

— Это не просто ложь, это нечто большее, — сказал министр обороны после некоторого размышления.

— Что вы хотите этим сказать?

— Он снова подчеркнул, что в первую очередь занимается спасением пострадавших в районе Денвера, однако мы знаем, что он привел свои стратегические силы в боевую готовность. Почему он не сообщил нам об этом?

— Потому что боится, что мы сочтем его действия провокационными… — заметил Нармонов. Даже ему самому такое объяснение показалось неубедительным.

— Может быть, — признал министр. — Но они не подозревают о нашем успехе в расшифровке их кодов. Не исключено, что они рассчитывают скрыть это от нас.

— Нет, — донесся голос Куропаткина из командного центра ПВО. — Я не согласен с таким мнением. Мы не можем не заметить хотя бы части их приготовлений. Американцы несомненно знают, что нам известно о приведении в боевую готовность хотя бы части их стратегических сил.

— Но не всех. — Министр обороны повернулся к Нармонову и взглянул ему прямо в лицо. — Мы должны рассмотреть вероятность того, что американский президент утратил способность к рациональному мышлению.

* * *

— Впервые? — спросил Фаулер.

Элизабет кивнула. Ее лицо стало теперь совсем бледным.

— Это мало кому известно, Роберт, но это так. Русские никогда не приводили свои ракетные войска стратегического назначения в боевую готовность.

— Но почему они сделали это сейчас? — спросил президент.

— Роберт, единственным объяснением является то, что с нами разговаривает не Нармонов.

— Как можно это проверить?

— Этого проверить нельзя. Нас соединяет с Москвой канал компьютерной связи. Между нами нет ни голосовой связи, ни визуальной.

— Милосердный Бог!

40. Столкновения

— Райан, откуда нам известно, что мы действительно ведем переговоры с Нармоновым?

— Господин президент, кто же еще может их вести?

— Черт побери, Райан, именно вы представили мне эти сообщения!

— Господин президент, вам следует успокоиться, — посоветовал Райан, голос которого отнюдь не свидетельствовал о его собственном спокойствии. — Да, я ознакомил вас с этой информацией, сообщил, что она не проверена, а несколько минут назад также сказал, что, по нашему мнению — и на то есть причины, — она может даже быть ложной.

— Неужели вы не просматриваете собственные доклады? Это вы предостерегли нас, что у русских исчезли ядерные боеголовки! — напомнила Эллиот. — Так вот, они нашлись — нашлись как раз в том месте, где мы должны были присутствовать!

Господи, она перепугана еще больше его, подумала Элен Д'Агустино и взглянула на Пита Коннора, лицо которого было бледным как полотно. Да, события развиваются слишком быстро, решила она.

— Послушай, Лиз, я устал повторять, что сведения, имеющиеся в нашем распоряжении, ненадежны. Их слишком мало, чтобы прийти к какому-то определенному заключению.

— Но почему они объявили боевую готовность в ракетных войсках?

— Да по той же причине, что и мы! — крикнул Райан. — Может быть, если обе стороны отступят…

— Райан, только не надо давать мне советы, как поступать, — тихо произнес Фаулер. — От вас мне нужна только информация. Решения будут приниматься здесь.

* * *

Джек отвернулся от микрофона. Он проигрывает, подумал Гудли. Райан выглядел болезненно бледным. Он посмотрел в окно на двор ЦРУ и почти пустое здание напротив, глубоко вздохнул и снова заговорил в микрофон.

— Господин президент, — сказал Джек, сдерживая себя, — мы придерживаемся точки зрения, что президент Нармонов остается во главе советского правительства. Нам ничего не известно о причине взрыва в Денвере, но в нашем распоряжении нет никакой информации, которая указывала бы на то, что он вызван советским ядерным устройством. Мы убеждены, что подобная операция со стороны Советского Союза была бы безумным шагом, и даже если предположить, что контроль там перешел к военным — после переворота, о котором у нас нет никаких сведений, сэр, — вероятность подобного просчета приближается к нулю, сэр. Такова точка зрения ЦРУ.

— А Кадышев? — спросил Фаулер.

— Сэр, у нас есть доказательства, появившиеся только вчера и сегодня, на основании которых можно предположить, что его сообщения недостоверны. Мы не в состоянии подтвердить, что произошла одна из встреч, которая должна…

— Одна? Вы не можете подтвердить, состоялась ли всего одна встреча? — спросила Эллиот.

— Дайте же мне закончить! — Райан снова вышел из себя. — Черт побери, это обнаружил Гудли, а не я! — Он сделал паузу и перевел дыхание. — Доктор Гудли обратил внимание на некоторые едва различимые оттенки в сообщениях Кадышева и решил проверить их происхождение. Мы полагали, что все доклады Кадышева поступали после его личных встреч с Нармоновым. В одном случае мы не сумели добиться совпадения их маршрутов. Мы не уверены, встречались ли они в этом случае вообще. Если такой встречи не было, то Кадышев лжет.

— Я полагаю, вы проверили вероятность их тайной беседы? — В голосе Эллиот звучала насмешка. — Или, по вашему мнению, такой вопрос будет рассматриваться во время деловой встречи? Неужели вы считаете, что он будет обсуждать опасность возможного переворота на заранее запланированном совещании?

— В который раз мне приходится повторять, что его информацию никто не смог подтвердить — ни мы, ни англичане. Вообще никто!

— Райан, по вашему мнению, заговор, имеющий целью военный переворот, особенно в такой стране как Советский Союз, будет готовиться в обстановке полной секретности? — спросил Фаулер.

— Конечно.

— Тогда как вы можете рассчитывать на подтверждение этого из других источников? — Фаулер говорил как адвокат на судебном заседании.

— Да, сэр, на это трудно надеяться, — признал Райан.

— Следовательно, информация, полученная от Кадышева, — это лучшее, чем мы располагаем, верно?

— Да, господин президент, если она соответствует истине.

— Вы говорите, что у вас нет надежных доказательств, подтверждающих ее?

— Совершенно верно, господин президент.

— Но в то же время вы не имеете достоверной информации, опровергающей сообщения Кадышева, правда?

— Сэр, у нас есть основания…

— Отвечайте на мой вопрос!

Правая ладонь Райана сжалась в твердый, побелевший от напряжения кулак.

— Нет, господин президент, такой информации у нас нет.

— А те сведения, что мы получали от него последние несколько лет, были надежными и достоверными?

— Да, сэр.

— Таким образом, исходя из этого, можно утверждать, что информация, присланная Кадышевым, является лучшей из всего, чем мы располагаем?

— Да, сэр.

— Благодарю вас. Предлагаю вам, доктор Райан, попытаться получить дополнительные сведения. Когда они поступят к вам, я буду готов выслушать их.

Связь прервалась.

Джек медленно встал. Ноги едва повиновались ему. Он сделал шаг к окну и закурил сигарету.

— Я потерпел неудачу, — обратился он к миру, — Господи милосердный, какую неудачу…

— Не по твоей вине, Джек, — заметил Гудли.

Райан стремительно обернулся.

— Эта фраза будет прекрасно выглядеть на моем надгробном памятнике, черт побери! «Не по твоей вине» был взорван наш безумный мир!

— Перестань, Джек, все не так уж плохо.

— Ты так думаешь? А ты слышал их голоса?

* * *

Самолеты взлетали с палубы советского авианосца «Кузнецов» не так, как с американских авианосцев, где использовались катапульты. Носовая часть судна загибалась кверху подобно лыжному трамплину. Первый МИГ-29 устремился вперед со стартового положения, поднялся по изгибающейся плоскости и взвился в воздух. Такой взлет был тяжелым испытанием для летчиков и самолетов, но действовал исправно. За ним последовал второй истребитель, и оба повернули на восток. Они едва успели набрать высоту, когда ведущий услышал в своих наушниках жужжание.

— Похоже на сигнал бедствия, — сообщил он ведомому. — Судя по частоте, один из наших.

— Да, к востоку от юго-востока. Это точно один из наших. Кто же это может быть?

— Не знаю.

Ведущий передал эти сведения в штаб соединения, находящийся на «Кузнецове», и получил приказ выяснить источник сигнала бедствия.

* * *

— Говорит «Сокол-2», — послышалось сообщение с «Хокая». — Видим два истребителя с русского авианосца, с большой скоростью направляются к нам, пеленг три-один-пять, расстояние двести пятьдесят миль от Стика.

Капитан первого ранга Ричардс взглянул на экран тактического дисплея.

— Спейд, это Стик. Иди на сближение и отгони.

— Исполняю, — ответил Джексон. Он только что пополнил свои топливные баки и мог оставаться в воздухе часа три, у него все еще было шесть ракет.

— Отогнать их? — удивленно спросил лейтенант Уолтерс.

— Шреддер, я тоже не знаю, что происходит.

Джексон отвел в сторону ручку управления и начал поворот. Санчес повторил его маневр, снова отойдя на некоторое расстояние.

Две пары истребителей продолжали полет на встречных курсах, сближаясь со скоростью чуть меньше тысячи миль в час. Четыре минуты спустя оба «Томкэта» начали активное радиолокационное зондирование. В обычных условиях это насторожило бы русских, свидетельствуя о присутствии в этом районе американских истребителей. Однако новые американские радары обладали малой интенсивностью излучения, что снижало вероятность их обнаружения, и русские летчики не заметили их. Тем более что через несколько секунд они включили и собственные радары.

* * *

— К нам приближаются два истребителя!

Летчик ведущего русского самолета посмотрел на экран своего радиолокатора и нахмурился. Два МИГа взлетели для того, чтобы охранять воздушное пространство над своим тактическим соединением. Поступил приказ о повышении боевой готовности, и истребители поднялись в воздух. Теперь им было поручено осуществить что-то похожее на спасательную операцию, и потому у летчика не было никакого желания заниматься бессмысленными играми с американскими самолетами, особенно ночью. Он знал о присутствии американских самолетов. Его средства обнаружения отметили излучения от самолета раннего оповещения.

— Поворачиваем направо, — приказал он ведомому. — Спускаемся до тысячи метров и начинаем поиски. — И все-таки он не выключил свой радар — пусть не думают, что с ним можно шутить.

— Они уходят налево и начинают спуск.

— Бад, действуй, — произнес Джексон. У Санчеса оставалось больше ракет. Робби прикроет его сзади.

— Стик, докладывает «Сокол-2». Направлявшиеся в нашу сторону самолеты свернули на юг и пикируют вниз.

На плечах Ричардса векторы курсов обоих самолетов, которые приближались к его авианосцу, изменились. В настоящий момент они действительно свернули, хотя должны были пройти довольно близко.

— Что у них на уме?

— По крайней мере они не знают, где мы находимся, — заметил начальник оперативного отдела. — Хотя радары их включены.

— Ищут нас?

— Да, пожалуй.

— Ну что же, теперь мы знаем, откуда прилетели первые четыре.

Ричардс взял микрофон связи с Джексоном и Санчесом.

* * *

«Топи их» — таков был приказ. Робби поднял свой самолет выше. Санчес нырнул вниз, зайдя в хвост и чуть ниже обоих МИГов.

— Американцы исчезли с моего экрана.

— Не обращай на них внимания! Не забывай, мы ищем мигалку — человек нуждается в спасении. — Ведущий наклонил голову. — Вот, погляди. Это не сигнал бедствия? На поверхности, смотри на два часа…

— Вижу.

— Спускаюсь, следуй за мной!

— Они пытаются ускользнуть, вниз и направо! — произнес в микрофон Бад. — Атакую!

Его истребитель находился всего в двух тысячах ярдов позади МИГов. Санчес выбрал для атаки «Сайдуайндер» и направил свой самолет на ведомого, «южного парня», который чуть отставал. «Томкэт» продолжал сближаться, летчик услышал в наушниках щебечущий звук и, нажав на кнопку, выпустил ракету. «Сайдуайндер А1М-9М» сорвался с направляющих и устремился к правому двигателю русского истребителя. Последовал взрыв. Едва успев заметить яркую вспышку, Санчес выпустил второй «Сайдуайндер».

— Один сбит.

— Что за черт! — Ведущий уголком глаза заметил вспышку, повернулся и увидел, что его ведомый падает вниз, таща за собой язык желтого пламени. Он тут же рванул налево ручку управления и одновременно нажал на кнопку, выбросившую позади самолета отвлекающие вспышки и массу мелких алюминиевых обрезков. Его глаза искали в темноте напавший на него самолет.

Вторая ракета Санчеса пролетела справа от русского МИГа. Это не имело значения. Он все еще преследовал русский истребитель, и поворот на левое крыло привел того точно в перекрестие 20-миллиметровой пушки Санчеса. Короткая очередь — и у истребителя отвалилась часть крыла. Пилот едва успел катапультироваться. Санчес следил за тем, как раскрылся парашют. Минуту спустя, описав круг, он увидел, что оба русских летчика, судя по всему, уцелели. Бад остался доволен.

— Сбиты двое. Стик, шесть спускаются вниз два парашюта… погоди минуту… на поверхности три мигалки, — сказал Джексон. Он сообщил свои координаты, и почти сразу с палубы «Теодора Рузвельта» взлетел вертолет.

— Спейд, по-твоему, это так просто? — спросил Уолтерс.

— Мне самому казалось, что русские — куда более умелые пилоты, — признался капитан первого ранга. — А это походит на первый день утиной охоты.

Через десять минут «Кузнецов» попытался установить радиосвязь со своими двумя МИГами и не получил ответа.

* * *

Вертолет ВВС вернулся из Рокки-Флэтс. На нем, сопровождаемый пятью сотрудниками, прибыл майор Григгс. Все были в защитных костюмах. Двое сразу же подбежали к Кэллахану, который стоял возле саперных танков М-728.

— Если все будет ладно, понадобится еще десять минут, — крикнул полковник Лайл из башни танка, шедшего первым.

— Кто здесь руководит работами? — спросил один из прибывших.

— А вы кто?

— Парсонс, руководитель группы по ликвидации последствий ядерного взрыва.

Лоуренс Парсонс возглавлял дежурную группу, одной из ее задач были действия при чрезвычайных ситуациях. И эта группа потерпела сегодня неудачу — ей не удалось обнаружить ядерное устройство до его взрыва. Три такие группы находились наготове круглые сутки — одна недалеко от Вашингтона, другая в Неваде и третья, недавно созданная в Рокки-Флэтс, чтобы контролировать демонтаж завода по изготовлению ядерного оружия, принадлежавшего департаменту энергетики, который находился неподалеку от Денвера. Никто не ожидал, разумеется, что эти группы всегда будут в нужном месте и в нужное время. Парсонс держал в руке радиометр, и то, что он увидел на нем, не могло понравиться.

— Сколько времени находились ваши люди в этой зоне?

— С полчаса, может, минут сорок.

— Еще десять минут, и всех необходимо вывести отсюда. Речь идет о радиоактивном облучении.

— Почему? Майор сказал, что радиоактивные осадки…

— Облучение тут вызвано нейтронной активацией. Здесь высокий уровень радиоактивности!

Мурашки пробежали по спине Кэллахана. Его тело подвергается нападению сил, которые он не видит и не чувствует.

— Под развалинами стадиона люди. Мы уже почти добрались до них.

— Тогда действуйте быстрее! Как можно быстрее!

Парсонс и его сотрудники направились обратно к вертолету. У них была своя работа. У дверцы их ждал человек в гражданской одежде.

— А вы кто такой, черт побери? — рассерженно бросил Парсонс.

— Я из ФБР. Что здесь произошло?

— А вы не знаете?

— Вашингтон требует информацию.

— Ларри, тут уровень радиоактивности выше, чем возле стадиона! — сообщил один из членов группы.

— Этого следовало ожидать, — ответил Парсонс. — Произошел наземный взрыв. — Он указал рукой. — Дальняя сторона стадиона — подветренная. Вблизи здания зона более защищенная.

— Вы можете сообщить что-нибудь? — спросил агент ФБР.

— Очень мало. — Парсонс пытался перекричать шум вращающегося ротора. — Наземный взрыв, мощность меньше двадцати килотонн — это все, что могу сказать.

— Сейчас здесь опасно?

— Еще как, черт побери! Установим временный штаб — но где?

— Как относительно Пресвитерианской больницы, что с наветренной стороны в двух милях отсюда? — предложил один из членов группы. — По другую сторону бульвара Авроры. Там должно быть безопасно.

— Вы знаете, где это? — спросил Парсонс.

— Да.

— Тогда отправляйтесь к больнице! Кен, передай всем, чтобы убирались из этого района — здесь уровень зараженности на двадцать процентов выше, чем вблизи стадиона. Отберите образцы. Вот еще что, Кен: позаботься, чтобы они покинули место взрыва через десять минут — максимум через пятнадцать. Если понадобится, тащи их силой. Берись за работу прямо отсюда.

— Понятно.

Агент ФБР пригнулся, когда вертолет начал подниматься вверх. Оставшийся сотрудник группы Парсонса побежал вдоль выстроившихся пожарных машин, показывая жестами, чтобы они уезжали отсюда. Агент ФБР решил последовать их примеру. Через несколько минут он сел в свой автомобиль и направился на северо-восток.

* * *

— Вот ведь как, — покачал головой майор Григгс, — я вовсе и забыл про нейтроны.

— Огромное спасибо! — прокричал Кэллахан сквозь грохот танкового дизеля.

— Ничего страшного, костюмы уменьшают облучение до сотни. Сотня не причинит особого вреда.

Кэллахан услышал шум отъезжающих пожарных машин.

— А как быть с людьми, что все еще под развалинами?

Он нашел на броне танка микрофон внутренней связи.

— У тебя десять минут, после этого мы все должны покинуть район радиоактивного заражения. Давай, навались!

— Сделаем, приятель, — ответил командир танка. — Ну-ка, отойди. Трогаюсь на счет десять.

Кэллахан отбежал в сторону. Полковник Лайл спрыгнул с танка и последовал его примеру. Внутри саперного танка водитель переключил сцепление на задний ход, танк отполз на десять ярдов, водитель довел число оборотов двигателя до красной черты и отпустил тормоза. М-728 раздавил пять автомобилей и отбросил их в сторону. Теперь танк двигался со скоростью миля в час, но не останавливался. Гусеницы разрывали асфальт — и вот он пробился сквозь разбитые автомобили.

Территория, прилегающая непосредственно к стадиону, оказалась на удивление нетронутой. Обломки крыши и верхних этажей отбросило взрывной волной на сотни ярдов, а здесь асфальт был усыпан только кучками кирпича и осколками бетона. Автомобиль тут не проедет, но люди могут действовать. Пожарные подтащили шланги и принялись поливать все вокруг. Асфальт был все еще настолько горячим, что вода превращалась в пар. Кэллахан бежал перед танком, жестами посылая своих людей влево и вправо.

* * *

— Ты знаешь, что напоминает это зрелище? — спросил один из специалистов, глядя вниз из вертолета, который кружил над стадионом.

— Да, Чернобыль. Там тоже работали пожарные. — Парсонс постарался отогнать от себя эту мысль. — Летите с наветренной стороны, — скомандовал он пилоту. — Энди, что ты думаешь об этом?

— Наземный взрыв, его мощность была куда меньше ста килотонн, даже меньше двадцати пяти.

— Тогда почему НОРАД так ошибся в расчетах, как ты считаешь?

— Стоянка автомобилей. Асфальт и все эти горящие машины — создалась идеальная имитация материала черного тела. Господи, да здесь все на самом деле черное! Удивляюсь, что тепловой выброс не показался еще более мощным. Видишь, все остальное вокруг белое от недавно выпавшего снега? Получилось гигантское мегаотражение, да еще такой колоссальный контраст!

— Пожалуй, ты прав, Энди, — согласился Парсонс. — Значит, террористы?

— Сейчас это самое логичное предположение, Ларри. Но чтобы окончательно убедиться, понадобятся пробы с места взрыва.

* * *

Звуки боя стихли. Слышалась только беспорядочная стрельба, и командир бронемашины «Брэдли» заключил, что русские местами отошли назад, может быть, вообще отступили к своим казармам. Похоже, это был разумный маневр, поскольку обе стороны понесли тяжелые потери и теперь в бой вступили БМП — боевые машины пехоты. Пешие солдаты, подумал он, умнее танкистов. Это объясняется тем, что у них для защиты вместо фута брони всего лишь рубашка. Раз ты уязвим, тебе приходится тщательно обдумывать каждый свой шаг. Он еще раз сменил позицию. Странно, как все получалось, хотя он отрабатывал этот маневр много раз. Когда бронемашина подъезжала к пересечению улицы, из нее вышел солдат и осторожно заглянул за угол.

— Никого, сержант. Все… — одну минуту! Что-то движется по улице, милях в двух… — Солдат поднял к глазам бинокль. — БМП! С ракетной установкой!

Отлично, подумал сержант, не иначе ведут разведку для наступления. Его задача была очень простой, она состояла из двух этапов: требовалось обнаружить противника и не допустить, чтобы этот противник успешно осуществил свою разведывательную миссию.

— Вижу еще одного!

— Приготовиться к движению. От пересечения направо, цели с правой стороны, — добавил сержант, чтобы дать стрелку время на подготовку.

— Готов, сержант!

— Вперед!

Бронированный корпус «Брэдли» качнулся назад, и машина выскочила на перекресток. Стрелок повернул башню. Все так походило на занятия в тире по стрельбе из малокалиберного оружия. Две БМП ехали прямо на них. Стрелок открыл огонь по ближайшей из них, и первые же снаряды взорвали противотанковую ракетную установку. БМП резко свернула влево и врезалась в автомобили, стоящие вдоль тротуара. Стрелок «Брэдли» уже перенес огонь на вторую машину, попытавшуюся увернуться, взяв вправо, однако для такого маневра улица оказалась слишком узкой. Автоматическая пушка, которой был вооружен «Брэдли», представляла собой удачное сочетание лучших качеств пулемета и обычной пушки. Стрелок следил за полетом трассирующих снарядов, откорректировал их направление точно в цель и с удовлетворением увидел, как взорвалась боевая машина русских. Но в этот момент…

— Сдай назад — быстро! — крикнул в интерком сержант.

За двумя БМП разведки показалась третья. «Брэдли» мгновенно откатился на исходную позицию. Едва его корпус скрылся за углом, как по улице, через перекресток, где только что стояла американская бронемашина, пролетел ракетный снаряд, волочащий за собой тонкий провод управления. Он взорвался в нескольких сотнях метров.

— Пора уходить отсюда, разворачивайся, — скомандовал командир. Затем выключил рацию.

— Докладывает «Дельта-33». Натолкнулись на разведывательные БМП противника. Две уничтожил, но третья заметила нас. Появляется все больше «друзей», сэр.

* * *

— Генерал, мы отогнали их назад за разделительную полосу. Сейчас я могу удерживать позиции против тех сил, что противостоят нам, но, если к ним поступит подкрепление, я окажусь в заднице, — произнес подполковник Лонг. — Сэр, мы нуждаемся в помощи!

— О'кей, я обеспечу воздушную поддержку через десять минут. Они уже приближаются к вам.

— Неплохо для начала, но мне понадобится что-то более весомое, сэр.

Верховный главнокомандующий объединенными вооруженными силами НАТО в Европе повернулся к своему начальнику оперативного отдела.

— Что у нас наготове?

— Второй дивизион Одиннадцатого бронетанкового полка, сэр. Уже выходит из места расположения.

— Что там между ними и Берлином?

— Вы имеете в виду русских? Их там очень мало. Если наши части будут передвигаться быстро…

— Отдайте команду.

Верховный главнокомандующий вернулся к своему письменному столу и поднял трубку прямой телефонной связи с Вашингтоном.

* * *

— Да, в чем дело? — спросил Фаулер.

— Сэр, у нас есть сведения, что русские шлют подкрепления в Берлин. Я только что отдал приказ второму дивизиону Одиннадцатого бронетанкового полка двинуться к Берлину для усиления нашей бригады. Кроме того, к месту боя летят самолеты для оценки ситуации.

— Каковы, по-вашему, их намерения?

— Это мне неизвестно, сэр. Мы не можем понять, чем вызвано их нападение, но наши люди продолжают гибнуть. А что сообщили вам русские, господин президент?

— Они спрашивают, почему мы напали на них, генерал.

— Они что, спятили? — Или это вызвано чем-то еще, подумал главнокомандующий. Чем-то еще более страшным?

— Генерал, — послышался женский голос. Видно, там эта Эллиот, подумал главнокомандующий. — Мне требуется совершенно четкий ответ. Вы уверены, что именно русские первыми вступили в бой?

— Совершенно уверен, мадам! — разгоряченно ответил главнокомандующий. — Командир Берлинской бригады, судя по всему, погиб. Начальник штаба бригады — подполковник Эдвард Лонг. Я знаю этого парня, он отличный офицер, умный и находчивый. По его словам, русские открыли огонь по нашей бригаде без всякого предупреждения в тот момент, когда войска получили приказ из Вашингтона о боевой готовности. У наших танкистов даже пушки не были заряжены. Повторяю, мадам, именно русские начали боевые действия — это абсолютно точно. Итак, вы даете мне разрешение, господин президент, на то, чтобы подтянуть подкрепления?

— А если вы не получите такого разрешения? — спросил Фаулер.

— Тогда, господин президент, вам придется подписать тысяч пять писем родным погибших.

— Ну хорошо, посылайте подкрепления. Передайте в Берлин, чтобы там не предпринимали наступательных действий. Мы пытаемся снять напряжение.

— Желаю успеха, господин президент, но здесь мне приходится командовать войсками.

* * *

ПРЕЗИДЕНТУ НАРМОНОВУ:

МЫ ПОЛУЧИЛИ СООБЩЕНИЕ ИЗ ЕВРОПЫ, ЧТО СОВЕТСКИЙ ТАНКОВЫЙ ПОЛК БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ СОВЕРШИЛ НАПАДЕНИЕ НА НАШУ БЕРЛИНСКУЮ БРИГАДУ. Я ТОЛЬКО ЧТО ГОВОРИЛ С КОМАНДУЮЩИМ, И ОН ПОДТВЕРДИЛ ЭТО СООБЩЕНИЕ. ЧТО ПРОИСХОДИТ В БЕРЛИНЕ? ПОЧЕМУ ВАШИ ВОЙСКА АТАКУЮТ НАШИ ВОЙСКА?

— Мы получили что-нибудь из Берлина? — спросил Нармонов.

Министр обороны покачал головой.

— Нет, но передовые разведывательные части должны сейчас входить в город. Радиосвязь крайне ненадежна. Наши высокочастотные трансиверы плохо действуют в городах — для них устойчивая связь возможна лишь в пределах видимости. Сведения, которые мы получаем, отрывочны и представляют собой главным образом тактические переговоры между командирами мелких подразделений. Нам еще не удалось установить связь с командиром полка. Не исключено, что он погиб. Вообще, — напомнил министр обороны, — американцы стремятся в первую очередь вывести из строя командный состав.

— Таким образом, по сути мы не знаем, что происходит?

— Нет, но я убежден, что ни один советский командир не откроет огонь против американцев без веских на то оснований!

Головко закрыл глаза и выругался про себя. Теперь министр обороны начинает терять самообладание.

— Сергей Николаевич? — обратился Нармонов к Головко.

— КГБ не может представить никакой новой информации. Можно предполагать, что все американские ракетные базы наземного базирования, а также подводные ракетоносцы, находящиеся в море, сейчас в состоянии полной боевой готовности. По нашим данным, американские ракетоносцы, находящиеся на базах, выйдут в море в течение ближайших часов.

— А наши подводные ракетоносцы?

— Один выходит с базы. Остальные готовятся покинуть гавани. Потребуются почти сутки, чтобы все вышли в море.

— Почему мы действуем так медленно? — недовольно спросил Нармонов.

— У американцев два полных экипажа для каждой подлодки. У нас — только один. Им гораздо проще выпустить их в плавание.

— Значит, вы сообщаете мне, что их стратегические силы полностью или почти полностью готовы, тогда как наши еще нет?

— Все наши ракеты наземного базирования находятся в состоянии боевой готовности.

— Андрей Ильич, вы еще не подготовили ответ американцам?..

— Итак, что мне им ответить? — спросил Нармонов. В комнату вошел полковник.

— Получено сообщение из Берлина. — Он передал текст министру обороны:

«Американцы продвинулись в восточную часть города. Первая группа наших разведывательных БМП попала под их огонь. Подбиты три машины, в одной из них убит командир части. Мы открыли ответный огонь и подбили две американские боевые машины. Пока установить связь с нашим полком не удалось.»

Затем министр обороны взял другой листок:

«Авианосец «Кузнецов» докладывает, что поднял в воздух два патрульных истребителя. Они услышали сигнал бедствия и полетели на него. Затем связь с истребителями прервалась. В четырехстах километрах находится американская боевая группа с авианосцем. Наша эскадра ждет указаний.»

— Что все это значит?

Министр обороны проверил время высылки второй депеши.

— Если к данному моменту наши самолеты не вернулись на авианосец, у них вот-вот кончится топливо. Следует предположить, что они погибли по неизвестной причине, однако близость американской боевой группы с авианосцем вызывает тревогу… Что все-таки они делают, черт побери?

* * *

ПРЕЗИДЕНТУ ФАУЛЕРУ:

Я УБЕЖДЕН, ЧТО НИ ОДИН СОВЕТСКИЙ КОМАНДИР НЕ НАПАДЕТ НА АМЕРИКАНСКИЕ ВОЙСКА БЕЗ СООТВЕТСТВУЮЩЕГО ПРИКАЗА. А ТАКИХ ПРИКАЗОВ НЕ БЫЛО. МЫ ВЫСЛАЛИ В БЕРЛИН ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ВОИНСКИЕ ЧАСТИ, ЧТОБЫ РАССЛЕДОВАТЬ ПРОИСХОДЯЩЕЕ ТАМ. НА НИХ БЫЛО СОВЕРШЕНО НАПАДЕНИЕ ВАШИМИ ВОЙСКАМИ В ВОСТОЧНОЙ ЧАСТИ ГОРОДА, ВДАЛИ ОТ ВАШИХ БАЗ. ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ?

— О чем он говорит, черт его побери? Что я делаю? А вот что делает он? — проворчал Фаулер. На панели вспыхнула лампочка. Сигнал из ЦРУ. Президент нажал кнопку, добавив еще одного участника к селекторному совещанию.

— Все зависит от того, кто этот «он», — предостерегла Эллиот.

— Да, слушаю.

— Господин президент, у нас все перепуталось.

— Райан! Нам нужен не анализ ситуации, а всего лишь информация! — крикнула Эллиот. — Она у вас есть?

— Советы выпускают в море свои подлодки из гаваней Северного флота. Один подводный ракетоносец сейчас, судя по всему, оставляет базу.

— Значит, их ракетные войска наземного базирования находятся в состоянии боевой готовности?

— Совершенно верно.

— И теперь они усиливают соединения своих подводных ракетоносцев?

— Да, господин президент.

— А хорошие новости у вас есть?

— Сэр, хорошая новость уже в том, что других новостей нет, и вы…

— Слушайте, Райан. Предупреждаю вас в последний раз: от вас мне нужна информация, и ничего больше. Это вы познакомили меня с материалами Кадышева и теперь утверждаете, что им нельзя верить. Почему же я должен верить вам сейчас?

— Сэр, когда я передавал вам эти материалы, я предупредил, что они ничем не подтверждены!

— Думаю, теперь у нас есть подтверждение, — послышался голос Лиз. — Генерал Борштейн, если советские ракетные войска находятся в состоянии полной боевой готовности, насколько велика угрожающая нам опасность?

— Самым быстрым средством доставки ядерного оружия к цели у русских являются межконтинентальные баллистические ракеты. Расчеты показывают, что один полк ракет СС-18 нацелен на район Вашингтона, а большинство остальных — на наши ракетные базы в Северной и Южной Дакоте, а также на базы подводных ракетоносцев, в том числе в Чарлстоне, Кингс-Бэй, Бангоре. Нас предупредят о запуске за двадцать пять минут до накрытия ими цели.

— Значит, и мы тоже будем их целью? — спросила Лиз.

— Вполне реальное предположение, доктор Эллиот.

— И теперь своими СС-18 они попытаются исправить то, чего им не удалось добиться своей первой бомбой?

— Если это была их бомба, то это так.

— Генерал Фремонт, где находится резервный ЛКП?

— Доктор Эллиот, он взлетел десять минут назад и совершит посадку в Хагерстауне через девяносто пять минут. Сейчас дует сильный попутный ветер.

И тут же командующий стратегической авиацией пожалел об этих словах.

— Значит, если они готовят нападение и запустят ракеты не позже, чем через полтора часа, нам всем здесь конец?

— Да.

— Элизабет, не забывай, наша задача не допустить этого, — тихо произнес Фаулер.

Советник по национальной безопасности посмотрела на президента. Казалось, ее лицо сделано из стекла, таким хрупким оно выглядело. Все шло совсем не так, как она ожидала. Она была главным советником самого могущественного человека в мире, находилась в месте, безопасность которого была заведомо гарантирована, окружена преданной прислугой, однако меньше чем через тридцать минут какой-то безымянный безликий русский примет решение — может быть, уже принял, — и она умрет, превратится в горстку пепла, рассеянного по ветру, уж никак не больше этого. Все, ради чего она работала, все эти книги, лекции и семинары завершатся ослепительным уничтожающим взрывом.

— Роберт, мы даже не знаем, с кем разговариваем, — с трудом выдавила она.

— Вернемся к сообщению русских, господин президент, — сказал генерал Фремонт. — «…дополнительные воинские части, чтобы расследовать происходящее там.» Сэр, это похоже на подкрепление.

* * *

Молоденький пожарный нашел первого, кто уцелел после ядерного взрыва. Пострадавший выполз по бетонному пандусу из подземного помещения, где находилась погрузочная платформа. Поистине невероятно, как ему удалось проползти такоерасстояние. Его руки были в ожогах второй степени, и, пока он полз, в раны попали осколки стекла, бетона и еще Бог знает чего. Пожарный поднял пострадавшего — это был полицейский — и отнес к эвакопункту. Две оставшиеся пожарные машины облили их потоками воды, затем им приказали раздеться и снова облили водой. Полицейский еще был в сознании, он оторвал листок из своего блокнота и все время, пока их везли в машине «скорой помощи», пытался что-то объяснить пожарному. Но тот слишком замерз, слишком устал или был слишком напуган, чтобы обращать внимание на слова полицейского. Он исполнил свой долг и при этом, вполне возможно, ценою жизни. Все это было уж слишком для двадцатилетнего парня, который уставился невидящим взглядом в мокрый пол машины и дрожал, закутавшись в одеяло.

Над входом в здание стадиона стену поддерживала перемычка из предварительно напряженного бетона. Она была разрушена взрывом, и половина ее рухнула вниз, закрыв вход. Солдат из танка размотал стальной трос с лебедки, установленной на башне, и закрепил его вокруг самого большого блока. Когда он принялся за работу, Кэллахан взглянул на часы. Останавливать его сейчас было уже слишком поздно. Не оставалось другого выхода, как продолжать работу, даже если ценой того станет смерть.

Трос натянулся подобно струне и выдернул бетонный блок. Каким-то чудом не рухнула остальная часть входа. Кэллахан прошел через образовавшийся проем. Полковник Лайл последовал за ним.

Аварийные лампы освещали помещение, и, казалось, вода лилась из всех спринклеров действующей противопожарной системы. Кэллахан вспомнил, что именно здесь в здание входила главная водопроводная труба, чем и объяснялось обилие льющейся воды. Сквозь ее плеск слышались и другие звуки, похоже, издаваемые человеком. Кэллахан вошел в мужской туалет и увидел там двух женщин, они сидели в воде, пальто их были забрызганы рвотой.

— Быстро, заберите их! — скомандовал он своим людям. — Затем отправляйтесь в разные стороны, налево и направо, быстро проверьте обстановку и немедленно возвращайтесь!

Кэллахан осмотрел кабинки в туалете — все оказались пустыми. Еще раз огляделся по сторонам. Больше никого. Итак, они потратили столько усилий и пробились в здание стадиона, чтобы обнаружить в мужском туалете двух женщин. Всего двух. Пожарный посмотрел на полковника Лайла, слова были излишними. Они пошли дальше и оказались в вестибюле.

Кэллахану потребовалось несколько секунд, чтобы понять это, хотя вход внутрь стадиона находился прямо перед ними. Там, где совсем недавно виднелась бы крыша и южная трибуна, теперь он видел горы, все еще темнеющие на фоне далекого оранжевого заката. Зияющий вход манил его к себе, и, словно завороженный, Кэллахан поднялся по ведущему вверх пандусу.

Сцена, представшая перед ним, напоминала преисподнюю. Каким-то образом этот сектор оказался защищенным от взрывной волны. Но ничто не закрыло его от теплового излучения. Здесь насчитывалось около трехсот мест, почти все сиденья оказались целы, и на всех сидели люди. То, что еще недавно было людьми. Все они обгорели до черноты, до угля, подобно сгоревшему на сковородке мясу. Это зрелище было куда более страшным, чем все то, что Кэллахан видел за почти тридцать лет службы пожарным. По крайней мере триста обгоревших трупов все еще сидели и смотрели на то место, где раньше находилось футбольное поле.

— Пошли, шеф, — произнес полковник Лайл, беря его под руку. Кэллахан опустился на пол, и Лайл увидел, как стекла его маски изнутри залило рвотой. Полковник снял маску с пожарного и вытер ему лицо.

— Пошли, нельзя терять времени. Здесь все кончено. Вы исполнили свой долг.

Оказалось, что были найдены еще четыре пока живых человека. Пожарные положили их на плоскую броню танка над двигателем, и М-728 тут же отправился к пункту первой помощи. Оставшиеся пожарные встали под падающие струи воды, смыли все, что можно было смыть, и пошли к выходу.

* * *

По-видимому, единственной удачей за весь день оказалось то, подумал Ларри Парсонс, что выпал снег. Снежный покров смягчил тепловой удар по ближайшим зданиям. Вместо сотен пылающих домов горело всего несколько. К тому же солнце, выглянувшее накануне после полудня, оказалось достаточно жарким, так что во дворах и на крышах домов вокруг стадиона образовалась ледяная корка. Парсонс искал радиоактивные осадки. Его сотрудники пользовались для этого сцинтилляционными счетчиками. Трудно поверить в то, что, хотя ядерная бомба превращает значительную часть своей массы в энергию, общее количество массы, потерянной в результате этого процесса, ничтожно. Вдобавок, материю почти невозможно полностью уничтожить, и Парсонс искал осадки от ядерного устройства. Найти их оказалось проще, чем он предполагал. Осадки были темными и очень радиоактивными и резко выделялись на белой поверхности. Парсонс обнаружил шесть пятен с исключительно высоким уровнем радиации в двух милях от подветренной стороны стадиона. Он выбрал то пятно, что было самым радиоактивным.

Одетый в свой защитный костюм со свинцовой подкладкой, Парсонс тяжело шагал по лужайке, покрытой снегом. Похоже, в доме жила пожилая пара. Дети не станут вместо снежной бабы лепить ангелов. Радиометр щелкал все чаще… Вот здесь.

По размеру осадки чуть превышали частицы пыли, но их оказалось много. Скорее всего это превращенные в пыль гравий и асфальт с автомобильной стоянки, подумал Парсонс. Если ему повезло, то эти осадки втянуло в центр огненного шара и они слились с частицами вещества самой бомбы. Если повезло. Парсонс подцепил совком темные частицы и высыпал их в пластиковый мешочек. Затем бросил мешочек своему напарнику, тут же опустившему его в свинцовое ведро.

— Очень высокая степень радиации, Ларри!

— Знаю. Возьму еще один образец.

Он подцепил совком еще горстку темных частиц и тоже высыпал их в мешочек. Затем поднес к губам портативную рацию.

— Говорит Парсонс. Нашли что-нибудь?

— Да, три хороших образца, Ларри. Думаю, для анализа достаточно.

— Встретимся у вертолета.

— Иду.

Парсонс вместе с напарником пошел прочь, не обращая внимания на любопытные глаза, наблюдающие за ними из окон дома. В данный момент эти люди не интересовали его. Слава Богу, подумал он, что они не докучали вопросами. Вертолет со все еще вращающимся ротором стоял посреди улицы.

— Куда теперь? — спросил Энди Боулер.

— Летим на командный пункт, это там, где раньше был торговый центр. Там, должно быть, поуютнее. А ты забирай образцы и прогони их через спектрометр.

— Тебе тоже стоило бы присутствовать при этом.

— Не могу, — качнул головой Парсонс. — Должен позвонить в Вашингтон. Это не то, о чем нам говорили. Кто-то напортачил, и я должен сообщить об этом. Нужно где-то найти наземную линию связи.

* * *

В конференц-зал было проведено не меньше сорока телефонных линий, причем одна из них была прямой линией Райана. Его внимание привлекло электронное жужжание. Джек нажал на мигающую кнопку и поднял трубку.

— Райан слушает.

— Джек, что происходит? — спросила мужа Кэти Райан. В ее голосе звучала тревога, хотя паники не было.

— Что ты имеешь в виду?

— Местная телевизионная станция сообщила, что в Денвере взорвалась атомная бомба. Это — война, Джек?

— Кэти, я не могу… — нет, милая, это не война.

— Джек, они показали разрушения. Может быть, мне нужно что-то предпринять?

— Нет, Кэти. Ты знаешь почти столько же, сколько и я. А мы знаем только, что там что-то произошло. Но обстоятельства неизвестны, и мы пытаемся выяснить их. Президент со своим советником по национальной безопасности находится в Кэмп-Дэвиде и…

— С Эллиот?

— Да. Сейчас они ведут переговоры с русскими. Прости, дорогая, у меня много работы.

— Может быть, увезти куда-нибудь детей?

Правильным ответом на этот вопрос, честным, хотя и тревожным, сказал себе Джек, будет ответить жене, что ей нужно остаться дома, что им нужно разделить опасность со всеми остальными, однако беда в том, что он сам не знает, где его семья окажется в безопасности. Райан посмотрел в окно, медля с ответом.

— Нет.

— Лиз Эллиот дает советы президенту?

— Да.

— Джек, она маленький, слабый человек. Может быть, она умна, но внутренне слаба и нерешительна.

— Мне это известно. Кэти, я действительно должен заниматься работой.

— Я люблю тебя, Джек.

— И я тоже люблю тебя, дорогая. До свиданья. — Джек положил трубку. — Новости стали всеобщим достоянием, — громко произнес он. — Вместе с фотографиями.

— Джек! — окликнул его старший дежурный офицер. — Только что поступила молния из «Ассошиэйтед пресс»: перестрелка между американскими и советскими частями в Берлине. Агентство Рейтер сообщило о взрыве в Денвере.

Райан позвонил Мюррею.

— Ты получил сообщения из службы новостей?

— Джек, я знал, что из этого ничего не выйдет.

— Что ты имеешь в виду?

— Президент отдал нам приказ закрыть телевизионные компании. Думаю, мы где-то допустили ошибку.

— Просто великолепно! Тебе следовало отказаться выполнять такое распоряжение, Дэн.

— Я попытался.

* * *

В мире коммуникаций было слишком много дублирования, слишком часто пересекались интересы. Два спутника связи, обслуживающие Соединенные Штаты, все еще функционировали, и система микроволновых ретрансляторов, предшествовавшая спутниковой связи, продолжала действовать. Основные телевизионные компании управлялись не только из Нью-Йорка и Атланты. Бюро компании Эн-би-си, получив тайное сообщение из центра Рокфеллера, взяло на себя управление всей телевизионной сетью. Си-би-эс и Эй-би-си сделали то же самое, передав управление сетями соответственно Вашингтону и Чикаго. Раздраженные репортеры сообщили телезрителям, что агенты ФБР грубейшим образом нарушили первую поправку к Конституции США и «захватили в качестве заложников» сотрудников служб новостей главных телевизионных компаний в их штаб-квартирах. Эй-би-си была вне себя от ярости из-за гибели всей своей группы в Денвере, но даже смерть сотрудников мало что значила по сравнению с масштабами сенсации. Общеизвестный «кот» вырвался из мешка, и телефонные линии в комнате для прессы в Белом доме раскалились докрасна. Многим репортерам был известен номер телефона в Кэмп-Дэвиде. Там неизменно отвечали, что президент не может сейчас сделать никакого заявления. Это только ухудшило ситуацию. Филиал компании Си-би-эс в Омахе, штат Небраска, всего лишь послал своих сотрудников, которые проехали мимо штаба стратегической авиации и сразу обратили внимание на усиленную охрану и на то, что аэродром опустел. Эти фотографии будут опубликованы по всей стране и разойдутся по всем телевизионным станциям уже через несколько минут, но наилучшую — или наихудшую — службу сослужили местные станции. В Америке вряд ли найдется город, где не было бы арсенала национальной гвардии или базы для резервистов. Попытка скрыть лихорадочную деятельность, повсеместно охватившую их, была равносильна попытке скрыть восход солнца, и службы новостей немедленно информировали всех об этом. Для того чтобы подтвердить серьезность этих сообщений, понадобилось всего лишь несколько минут показа сделанной в Денвере станцией KOLD видеозаписи, которая повторялась снова и снова, и сразу стало понятно, что происходит.

* * *

Все телефоны в Пресвитерианской больнице Авроры были заняты. Парсонс знал, что в его власти освободить любой из них, но ему показалось проще перейти улицу к почти пустому торговому центру. Там он увидел агента ФБР в синей служебной куртке, на которой крупными буквами значилось место его работы.

— Вы — тот самый парень со стадиона? — спросил Парсонс. Он уже снял шлем, но на нем все еще был металлический защитный костюм.

— Да.

— Мне нужен телефон.

— Можете сберечь свои четвертаки.

Они стояли у магазина мужской одежды. На его двери была наклейка, что магазин принят на охрану с сигнализацией, но сигнализация выглядела дешевой и ненадежной. Агент достал свой табельный револьвер и выстрелил пять раз в толстое стекло.

— Прошу, дружище.

Парсонс подбежал к прилавку, снял трубку телефона, принадлежащего магазину, и набрал номер своей штаб-квартиры в Вашингтоне. Телефон молчал.

— Вы куда звоните?

— Вашингтон, округ Колумбия.

— Междугородная связь не действует.

— Почему? Телефонная компания не должна была так пострадать от взрыва.

— Мы отключили междугородную связь. По приказу из Вашингтона, — объяснил агент.

— И кто же отдал этот идиотский приказ?

— Президент.

— Поразительно. Мне нужно немедленно позвонить.

— Подождите. — Агент снял трубку и набрал номер своего отделения.

— Хоскинс слушает.

— Говорит Парсонс, руководитель группы по чрезвычайным ситуациям при ядерных катастрофах. Вы можете передать в Вашингтон то, что я сейчас вам скажу?

— Конечно.

— Тогда слушайте. Бомба взорвалась на поверхности, ее мощность менее пятнадцати килотонн. Мы отобрали образцы осадков для анализа. Сейчас их везут в Рок-Флэтс, где будут изучать на спектрометре. Вы уверены, что сможете передать это?

— Да, я знаю, как поступить.

— Действуйте. — Парсонс повесил трубку.

— Вы собрали частицы от этой бомбы? — В голосе агента звучало изумление.

— Кажется невероятным, да? Именно из этого и состоят радиоактивные осадки — частицы взорвавшейся бомбы, соединившиеся с посторонними частицами.

— И что дальше?

— А дальше мы сможем узнать много интересных подробностей. Пошли, — сказал Парсонс агенту ФБР. Они перебежали через улицу к Пресвитерианской больнице. Парсонс заключил, что присутствие агента ФБР может оказаться весьма полезным.

* * *

— Джек, мы получили информацию из Денвера, от Уолта Хоскинса. Это был наземный взрыв, примерно пятьдесят килотонн. Ребята из группы расследования чрезвычайных ядерных ситуаций отобрали образцы и собираются подвергнуть их анализу.

Райан поспешно записал слова Мюррея.

— Количество пострадавших?

— Этого не сообщили.

— Пятьдесят килотонн, — задумчиво произнес начальник НТО. — Маловато по сравнению с информацией со спутников, но возможно. И все-таки слишком мощная бомба для террористического акта.

* * *

Ф-16С, «Боевые соколы», не были идеальными самолетами для такой операции, но они обладали большой скоростью. Всего двадцать минут назад четыре истребителя вылетели с базы ВВС в Рамштейне. Поднятые в воздух по объявленной ранее боевой готовности номер три, они направились на восток в сторону того, что по-прежнему называли внутригерманской границей. Они даже не успели долететь туда, как новый приказ послал их к южной части Берлина посмотреть, что происходит в расположении Берлинской бригады. Четыре «Орла», Ф-15, взлетевшие из Битбурга, обеспечивали им прикрытие с воздуха. Все восемь американских истребителей имели на вооружении только ракеты класса «воздух — воздух», Ф-16 несли вместо бомб по два топливных бака, а «Орлы» — объемистые топливные элементы. С высоты в десять тысяч футов они видели на земле вспышки и взрывы. Звено из четырех истребителей разбилось на пары и спустилось, чтобы изучить обстановку с более близкого расстояния, а «Орлы» барражировали высоко в небе. Позднее выяснилось, что причин на то было две. Прежде всего, летчики были более чем застигнуты врасплох, чтобы приготовиться к возможной опасности; к тому же потери американских ВВС над Ираком были настолько незначительными, что летчики просто упустили из виду, что сейчас находятся в другом регионе.

На вооружении русского танкового полка находились противовоздушные ракеты класса «земля — воздух», СА-8 и СА-11, а также обычный комплект зенитных установок «Шилка» калибром 23 миллиметра. Командир зенитной роты ждал этого момента и не включал свои радиолокационные установки, короче говоря, проявил немалую находчивость, которой так не хватало иракцам. Он дожидался, когда американские самолеты снизятся до тысячи метров, прежде чем дать приказ открыть огонь.

Едва засветились экраны предупреждения об опасности на американских истребителях, как с восточной стороны русской базы им навстречу взмыл рой зенитных ракет. «Орлы», находящиеся значительно выше, имели куда больше шансов уклониться от ракет, чем «Боевые соколы», которые летели прямо на ракеты. Одна пара истребителей была сбита через несколько секунд, но вторая пара сумела уклониться от первой волны ракет. Однако один из истребителей второй пары пострадал от осколков второй волны ракет СА-11, от которой почти уклонился. Летчик катапультировался, однако погиб при слишком сильном ударе о крышу жилого дома. Четвертый Ф-16 сумел спастись — он спикировал к самой земле, включил форсаж и с ревом над крышами домов улетел на запад. К нему присоединились два «Орла». Всего на город упало пять подбитых американских истребителей. Уцелел лишь один летчик. Спасшиеся самолеты сообщили о происшедшем по радио командующему американскими ВВС в Европе, штаб которого находился в Рамштейне. По его приказу к взлету уже готовилось двенадцать истребителей Ф-16 с полной боевой нагрузкой. Следующий налет американских самолетов будет совсем другим.

* * *

ПРЕЗИДЕНТУ НАРМОНОВУ:

МЫ ПОСЛАЛИ В БЕРЛИН НЕСКОЛЬКО САМОЛЕТОВ ДЛЯ ВЫЯСНЕНИЯ СИТУАЦИИ. ОНИ БЫЛИ СБИТЫ СОВЕТСКИМИ РАКЕТАМИ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ. ПОЧЕМУ ЭТО ПРОИЗОШЛО?

— Что это значит?

— «Сбиты без предупреждения»? Там идет сражение, именно поэтому туда и были посланы американские самолеты! У нашего полка есть зенитные части, — объяснил министр обороны. — На вооружении этих частей противовоздушные ракеты малой дальности действия, способные поражать лишь самолеты на небольшой высоте. Если бы американцы только изучали ситуацию с безопасной высоты — десять тысяч метров, — мы не смогли бы даже коснуться их. В данном случае они, по-видимому, спустились ниже, по-видимому, пытались поддерживать наступление своих войск с воздуха. Только при таких условиях мы могли сбить их.

— Но у нас нет никакой информации?

— Действительно нет, нам еще не удалось установить связь.

— Не станем отвечать на этот вопрос американского президента.

— Тогда мы совершим ошибку, — заметил Головко.

— Ситуация и без того достаточно опасна, — сердито произнес Нармонов. — Мы не знаем, что там происходит. Как мне отвечать, если, как он утверждает, у него есть сведения о событиях в Берлине, а у меня их нет?

— Не ответив на этот запрос, мы как бы признаем свою вину.

— Мы вовсе ничего не признаем! — вышел из себя министр обороны. — Мы не пошли бы на это, даже если бы они напали на нас, а нам неизвестно, произошло ли вообще такое нападение или нет.

— Давайте так и ответим, — посоветовал Головко. — Может быть, если они поймут, что мы тоже ничего не понимаем, как и они, то поверят…

— Но они не поймут и не поверят. Нас уже обвинили в нападении, как же они поверят заявлению, что мы не контролируем ситуацию в этом районе.

Нармонов отошел к столу в углу кабинета и налил чашку чая. Тем временем его советники по разведке и обороне обменивались — чем, аргументами? — то ли это слово? Советский президент взглянул на потолок. Этот центр управления существовал еще со времен Сталина. Ответвление одной из линий метрополитена, построенного Лазарем Кагановичем, любимчиком Сталина, евреем и отчаянным антисемитом, самым верным его сподвижником, оно находилось на сотне метров под землей. А теперь советники объяснили Нармонову, что даже этот бункер больше не гарантирует безопасности.

О чем думает Фаулер? — спросил себя Нармонов. Несомненно, смерть стольких американских граждан потрясла его, но неужели он действительно полагает, что виноваты в этом Советы? И что вообще происходит? Сражение в Берлине, какое-то столкновение между морскими эскадрами в Средиземном море, ничем не связанные между собой, — а может, это звенья одной цепи?

Разве это имеет значение? Нармонов пристально посмотрел на картину, висевшую на стене. Нет, понял он, это не имеет значения. И он, и Фаулер — политические деятели, для которых внешнее впечатление весомее действительности, и представление — важнее фактов. Американец солгал ему в Риме по пустячному вопросу. Может быть, он обманывает и сейчас? Если так, то не потрачены ли впустую последние десять лет? Похоже, потрачены.

Как начинаются войны? — спросил себя Нармонов, все еще стоя в углу. История свидетельствует, что завоевательные войны начинали сильные люди, стремившиеся стать еще сильнее. Однако время людей с имперскими амбициями прошло. Хотя последний такой преступник умер не так давно. В двадцатом веке многое изменилось. Как началась первая мировая война? Больной туберкулезом убийца застрелил паяца, которого не любили до такой степени, что его собственная семья не явилась на похороны. Властная дипломатическая нота заставила царя Николая II выступить на защиту людей, которых он не любил, и с этого момента счет пошел на годы. Нармонов вспомнил, что у последнего из русских царей была в руках возможность остановить все это, но он не воспользовался ею. Если бы он только знал, чем кончится его решение вступить в войну, возможно, он нашел бы в себе силы остановить ее, но в момент страха и слабости он подписал приказ о мобилизации, который положил конец одному веку и начал другой. Та война началась потому, что маленькие, испуганные люди боялись войны меньше, чем публичного проявления собственной слабости.

И Фаулер именно такой человек, думал Нармонов. Гордец, надменный и высокомерный, решивший солгать по тривиальному вопросу лишь из-за опасения, что может упасть в моих глазах. Гибель сограждан приведет американского президента в ярость. Перед ним встанет страх новых смертей, но опасение проявить слабость испугает его куда больше. И судьба моей страны зависит от прихоти такого человека.

Нармонов оказался в изощренной ловушке. Ирония происходящего могла вызвать лишь горькую улыбку. Советский президент поставил на стол чашку с чаем — его желудок не мог выдержать горячую, внезапно показавшуюся отвратительной жидкость. Может ли он позволить себе проявить слабость? Это только подтолкнет Фаулера к дальнейшему безрассудству. Андрей Ильич спрашивал себя, а не применимо ли его представление о Джонатане Роберте Фаулере к нему самому?.. Он не мог ответить. Разве бездействие — не проявление слабости?

* * *

— Ответ не поступил? — спросил Фаулер старшину.

— Нет, сэр, ответа не было. — Глаза Оронтии не отрывались от экрана компьютера.

— Боже мой, — пробормотал президент. — Столько людей погибло!

И я могла оказаться в их числе, подумала Лиз Эллиот. Эта мысль возвращалась к ней снова и снова, подобно волнам, что накатывают на берег, разбиваются пеной и откатываются назад только затем, чтобы снова разбиться о те же скалы. Кто-то хотел убить нас, и я являюсь частью этих «нас». А мы не знаем, кто или почему…

— Мы не можем допустить, чтобы это продолжалось.

Но мы даже не знаем, что нужно остановить. Кто занимается этим? Почему они делают это? Лиз посмотрела на часы и рассчитала время, оставшееся до прибытия Летающего командного пункта. Жаль, что мы не полетели на первом. Почему мы не подумали о том, чтобы приказать ему лететь в Хагерстаун и там принять нас на борт! Оказавшись здесь, мы стали такой идеальной целью, что если они захотят убить нас, то теперь не промахнутся, правда?

— Как мы можем не допустить, чтобы это продолжалось? — спросила Лиз. — Он даже не отвечает нам.

* * *

«Морской дьявол-1-3», противолодочный самолет «Р-ЗС Орион», вылетевший из военно-морской базы на острове Кодиак, пробивался через порывистый ветер на малой, примерно пятьсот футов, высоте. Он уже установил первую линию из десяти акустических буев обнаружения в десяти милях к юго-западу от местонахождения «Мэна». В хвостовой части самолета гидроакустики сидели в своих креслах с высокими спинками, плотно пристегнутые к ним — большинство с пакетами от морской болезни под рукой, — и пытались разобраться в изображении на своих дисплеях. Прошло несколько минут, прежде чем все наладилось.

* * *

— Господи, это же моя лодка, — сказал Джим Росселли. Он набрал номер на своем телефоне и попросил вызвать коммодора Манкузо.

— Барт, что у них происходит?

— «Мэн» сообщил о столкновении, повреждены винт и гребной вал. Сейчас его охраняет самолет Р-3, и мы направили подлодку «Омаха» с указанием прибыть на место как можно быстрее. Это хорошие новости. А плохие заключаются в том, что в момент столкновения «Мэн» висел на хвосте у русской подлодки класса «Акула».

— Зачем «Мэн» занимался слежкой?

— Гарри убедил меня и оперативное управление, что это — совсем неплохая идея, Джим. Беспокоиться об этом сейчас уже слишком поздно. Думаю, все кончится благополучно! «Акула» еще далеко. Ты слышал, что проделал Гарри в прошлом году с «Омахой»?

— Да — и сразу пришел к выводу, что у него что-то сдвинулось в голове.

— Слушай, все будет в порядке. Сейчас я занимаюсь тем, что выпускаю в море свои ракетоносцы, Джим. Если я больше тебе не нужен, мне следует заниматься делами.

— Ладно, — Росселли положил трубку.

— Что там еще стряслось? — спросил Рокки Барнс.

Росселли передал ему текст шифровки.

— Моя прежняя подлодка вышла из строя и потеряла ход в Аляскинском заливе. А рядом шныряет русская подлодка.

— Послушай, ты же сам говорил мне, какие бесшумные у нас ракетоносцы. Русские даже не знают, где их искать.

— Говорил.

— Не расстраивайся, Джим. Ведь я тоже был, наверно, знаком с кем-нибудь из летчиков, только что погибших над Берлином.

— Черт побери, где этот Уилкс? Он уже давно должен был приехать! — негодовал Росселли. — У него хорошая машина.

— Ничего не могу сказать, дружище. Как ты думаешь, что происходит в мире?

— Не знаю, Рокки.

* * *

— Поступает длинное сообщение, — заметил старшина Оронтия. — Вот, начинается.

ПРЕЗИДЕНТУ ФАУЛЕРУ:

МЫ ПОЛУЧИЛИ ИНФОРМАЦИЮ ИЗ БЕРЛИНА ПО ВОПРОСУ, КОТОРЫЙ ВЫ УПОМЯНУЛИ. НАРУШЕНЫ КАНАЛЫ СВЯЗИ. МОИ РАСПОРЯЖЕНИЯ ОТПРАВЛЕНЫ НАШИМ ВОЙСКАМ, И ЕСЛИ ОНИ ПОЛУЧИЛИ ИХ, ТО НЕ БУДУТ ПРЕДПРИНИМАТЬ НИКАКИХ ДЕЙСТВИЙ, ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ САМООБОРОНЫ. ВОЗМОЖНО, У НАШИХ ПОДРАЗДЕЛЕНИЙ СОЗДАЛОСЬ ВПЕЧАТЛЕНИЕ, ЧТО ВАШИ САМОЛЕТЫ АТАКУЮТ ИХ, И ОНИ РЕШИЛИ ЗАЩИЩАТЬСЯ. КАК БЫ ТО НИ БЫЛО, В ДАННУЮ МИНУТУ МЫ СТАРАЕМСЯ ВОССТАНОВИТЬ СВЯЗЬ С НАШИМИ ВОЙСКА МИ. НАША ПЕРВАЯ ПОПЫТКА ДОБРАТЬСЯ ДО НИХ БЫЛА ПРЕРВАНА АМЕРИКАНСКИМИ ВОЙСКАМИ, КОТОРЫЕ НАХОДИЛИСЬ ДАЛЕКО ЗА ПРЕДЕЛАМИ МЕСТ СВОЕГО РАСПОЛОЖЕНИЯ. ВЫ ОБВИНЯЕТЕ НАС В ТОМ, ЧТО НАШИ ВОЙСКА ПЕРВЫМИ ОТКРЫЛИ ОГОНЬ, НО Я УЖЕ СО ОБШИЛ ВАМ, ЧТО У НИХ НЕ БЫЛО ТАКОГО ПРИКАЗА, И ЕДИНСТВЕННЫЕ НАДЕЖНЫЕ СВЕДЕНИЯ, ИМЕЮЩИЕСЯ В НАШЕМ РАСПОРЯЖЕНИИ, ПОКАЗЫВАЮТ, ЧТО ВАШИ ВОЙСКА УГЛУБИЛИСЬ ДАЛЕКО В НАШУ ЗОНУ ГОРОДА, КОГДА НАНЕСЛИ УДАР.

ГОСПОДИН ПРЕЗИДЕНТ, Я НЕ В СОСТОЯНИИ ПРИВЕСТИ ВАШИ СЛОВА В СООТВЕТСТВИЕ С ТЕМИ ФАКТАМИ, КОТОРЫМИ РАСПОЛАГАЮ. Я НИКОГО НЕ ОБВИНЯЮ, НО МНЕ НЕ ПРИХОДИТ В ГОЛОВУ НИЧЕГО ИНОГО, ЧТО БЫ Я МОГ СКАЗАТЬ, ЧТОБЫ ЗАВЕРИТЬ ВАС В ТОМ, ЧТО СОВЕТСКИЕ ВОЙСКА НЕ ПРЕДПРИНИМАЛИ НИКАКИХ ДЕЙСТВИЙ ПРОТИВ АМЕРИКАНСКИХ ВОЙСК.

ВЫ СООБЩИЛИ НАМ, ЧТО ПРИВЕДЕНИЕ ВАШИХ ВОЙСК В БОЕВУЮ ГОТОВНОСТЬ ОСУЩЕСТВЛЕНО ТОЛЬКО В ОБОРОНИТЕЛЬНЫХ ЦЕЛЯХ, ОДНАКО У НАС ЕСТЬ ДАННЫЕ, СВИДЕТЕЛЬСТВУЮЩИЕ О ТОМ, ЧТО ВАШИ СИЛЫ СТРАТЕГИЧЕСКОГО НАЗНАЧЕНИЯ НАХОДЯТСЯ В ОЧЕНЬ ВЫСОКОЙ СТЕПЕНИ БОЕВОЙ ГОТОВНОСТИ. ВЫ ЗАЯВЛЯЕТЕ, ЧТО У ВАС НЕТ ОСНОВАНИЙ СЧИТАТЬ НАС ВИНОВАТЫМИ В ЭТОМ УЖАСНОМ ВЗРЫВЕ, И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ВАШИ САМЫЕ МОЩНЫЕ СИЛЫ ПРИВЕДЕНЫ В САМУЮ ВЫСОКУЮ СТЕПЕНЬ БОЕВОЙ ГОТОВНОСТИ И НАЦЕЛЕНЫ НА МОЮ СТРАНУ. ЧТО Я ДОЛЖЕН ДУМАТЬ ПОСЛЕ ЭТОГО? ВЫ ТРЕБУЕТЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ НАШИХ ДОБРЫХ НАМЕРЕНИЙ, НО ВСЕ ВАШИ ДЕЙСТВИЯ, КАК НАМ КАЖЕТСЯ, ЛИШЕНЫ ИХ.

— Он пытается запугать нас, — тут же заметила Лиз Эллиот. — Кто бы там ни находился на другом конце «горячей линии», он не знает, что еще ему предпринять. Отлично, мы еще можем одержать верх.

— Отлично? — послышался голос командующего стратегической авиацией. — Вы отдаете себе отчет, что у этого испуганного, потерявшего контроль над своими действиями человека, о котором вы говорите, имеется огромное количество баллистических ракет, нацеленных на нас. Я истолковываю это сообщение из Москвы по-другому, доктор Эллиот. Мне кажется, что мы имеем дело с разъяренным человеком. Он швырнул все наши обвинения нам в лицо.

— Что вы хотите сказать этим, генерал?

— Он говорит, что ему известно о нашей боевой готовности. Хорошо, в этом нет ничего удивительного, но он также утверждает, что это оружие нацелено против него. Он обвиняет нас в том, что мы ему угрожаем — угрожаем ядерным оружием, господин президент. Это значит куда больше, чем мелкое столкновение в Берлине.

— Я согласен, — произнес генерал Борштейн. — Он пытается запугать нас, сэр. Мы спросили его о паре сбитых самолетов, а он тут же обвинил во всем нас.

Фаулер снова нажал на кнопку с надписью «ЦРУ».

— Райан, вы получили текст последнего сообщения из Москвы?

— Да, сэр.

— Что вы думаете о психическом состоянии Нармонова?

— Сэр, сейчас он, по-видимому, немного рассержен и очень обеспокоен проблемами обороны наших стран, пытается найти выход из сложной ситуации.

— Я придерживаюсь иного мнения. Он растерян.

— А кто не растерян, черт побери? — спросил Райан. — Разумеется, он растерян подобно всем остальным.

— Мы сохраняем полный контроль над ситуацией, Райан.

— Я и не имел в виду ничего иного, Лиз, — ответил Джек, удерживаясь от слов, которые ему хотелось произнести. — Создалась сложная ситуация, и он обеспокоен не меньше нас. Нармонов пытается понять, что происходит, — как и все мы. Дело в том, что никто не знает всех обстоятельств происходящего.

— А кто в этом виноват? Это ведь ваша работа, правда? — раздраженно спросил Фаулер.

— Вы совершенно правы, господин президент, и мы занимаемся этой проблемой. Множество людей вовлечено в сбор информации.

— Роберт, текст телеграмм из Москвы похож на обычную нармоновскую манеру говорить? Ты ведь встречался с ним, беседовал с глазу на глаз.

— Элизабет, я не знаю.

— Только это может дать нам какое-то логическое объяснение…

— Почему ты считаешь, Лиз, что эти события подчиняются логике? — спросил Райан.

— Скажите, генерал Борштейн, ведь это была мощная бомба?

— Судя по показаниям наших приборов, да.

— Кто владеет бомбами такой мощности?

— Мы, русские, англичане, французы. Возможно, такие бомбы есть у китайцев, но мы не уверены в этом; их ядерные устройства велики размером и тяжелы. Израиль обладает боеголовками в диапазоне такой мощности. Вот и все. Индия, Пакистан и ЮАР имеют, наверно, атомное оружие, но его мощность недостаточно велика для этого.

— Райан, это надежная информация? — спросила Эллиот.

— Да.

— Значит, если ответственными за взрыв являются не Англия, Франция или Израиль, то кто, черт побери?

— Боже мой, Лиз! Мы не знаем этого, неужели не понятно? Мы просто не знаем, и это не идиотская тайна Шерлока Холмса. Если мы устраним из списка тех, кто не мог произвести взрыв, то ни на шаг не приблизимся к разгадке того, кто его произвел! Нельзя превратить отсутствие информации в конечный результат.

— ЦРУ известны все, кто обладает оружием такого типа? — спросил Фаулер.

— Да, сэр, мы считаем, что нам это известно.

— Насколько уверены вы в этом?

— До сегодняшнего дня я готов был бы поклясться жизнью.

— Значит, вы снова не говорите мне правду, — холодно заметил Фаулер.

* * *

Райан поднялся со своего кресла.

— Сэр, даже будучи президентом Соединенных Штатов, вы не смеете обвинять меня во лжи! Мне только что позвонила жена и спросила, не следует ли ей увезти детей куда-нибудь подальше от Вашингтона, и если вы считаете меня таким идиотом, который будет в подобное время заниматься играми, то вам, сэр, нужна помощь психиатра!

— Спасибо, Райан, у меня все.

Связь прервалась.

— Боже милостивый! — заметил старший дежурный офицер.

Райан оглянулся по сторонам в поисках мусорной корзины и едва успел вовремя найти ее. Он упал на колени возле корзины, и его стошнило. Затем, протянув руку за банкой кока-колы, он сполоснул рот и выплюнул жидкость в корзину. Пока он не встал, никто не произнес ни слова.

— Они просто не понимают, — тихо произнес Джек, потянулся и закурил. — Просто ничего не понимают. Видите ли, все не так сложно. Существует разница между незнанием чего-то и пониманием, что ты не знаешь. Сейчас у нас кризис, и все участники превращаются в тех, кем были когда-то. Президент мыслит как юрист, пытаясь сохранить спокойствие, занимается тем, в чем он разбирается: изучает доказательства и старается создать версию, допрашивает свидетелей — короче говоря, упрощает все до предела, играет в свою игру. Лиз смертельно напугана тем, что могла погибнуть от взрыва в Денвере; выше ее сил выбросить это из головы. Тут ничего не поделаешь. — Райан пожал плечами. — Пожалуй, мне это понятно. Я ведь тоже был бы там. Эллиот — политолог и старается построить теоретическую модель. Это она и советует президенту. Это действительно элегантная модель, но она основана на дерьме. Правда, Бен?

— Ты кое о чем забываешь, Джек, — напомнил ему Гудли.

Райан покачал головой.

— Нет, Бен, у меня просто еще не дошли до этого руки. Из-за того, что я не могу справиться со своим идиотским нравом, теперь они не будут прислушиваться к моим советам. Мне следовало это предвидеть, я получил своевременное предупреждение — даже видел, что произойдет, но опять же не сумел обуздать свой характер. А знаете, что самое смешное? Если бы не я, Фаулер по-прежнему оставался бы губернатором в Колумбусе, Огайо, а Эллиот преподавала бы молодым румяным студенткам в Беннингтоне.

Джек снова подошел к окну. Снаружи стемнело, и стекло, освещенное изнутри, превратилось в зеркало.

— Почему?

— Это, джентльмены, секрет. Может быть, на моем надгробном камне будет выбито: «Здесь лежит Джон Патрик Райан. Он хотел, чтобы все кончилось хорошо, — и посмотрите, что получилось». Интересно, удастся ли Кэти и детям спастись…

— Ну, не надо, все не так уж плохо, — заметил старший дежурный офицер, но остальные, кто присутствовал в комнате, словно ощутили дыхание ледяного ветра.

Джек повернулся.

— Не так уж плохо? Неужели вы не видите, куда все идет? Они отказываются прислушиваться к мнению остальных. Деннис Банкер или Брент Талбот мог бы попытаться убедить их, но оба превратились в радиоактивные осадки, загрязняющие окружающую среду где-то в Колорадо. Из всех в городе я сейчас лучший советник — и меня только что выбросили на свалку.

41. Поле Камлана

«Адмирал Лунин» мчался вперед слишком быстро, и это было небезопасно. Капитан первого ранга Дубинин понимал это, однако такая возможность может никогда больше не повториться. Такой шанс выпал ему впервые и, подумал Дубинин, будет скорее всего последним. Почему американцы объявили состояние боевой готовности? Да, конечно, ядерный взрыв в их стране — дело очень серьезное, но ведь не такие же они безумцы, чтобы предположить, что Советский Союз несет за него ответственность?

— Дайте мне карту полярной проекции, — приказал он мичману. Дубинин знал, что он увидит на карте, но сейчас время было не для воспоминаний, а для точных фактов.

Через несколько мгновений на столе перед ним лежал метровый квадрат жесткой бумаги. Дубинин взял измерительный циркуль и, шагая им по карте, смерил расстояние от предполагаемого местонахождения американского ракетоносца «Мэн» до Москвы и затем до ракетных баз стратегического назначения в центральной части страны.

— Да. — Ситуация была предельно ясной.

— Ну что, капитан? — спросил старпом.

— Судя по разведданным, «Мэн» находится сейчас в самой северной части патрульной зоны, выделенной для подводных ракетоносцев, базирующихся в Бангоре. Логично?

— Да, товарищ капитан, если исходить из тех скудных данных, которые нам известны об их методах патрулирования.

— У него на борту находится двадцать четыре баллистических ракеты D-5 и у каждой восемь или больше боеголовок… — Он сделал паузу. Было время, когда такие вычисления он мгновенно производил в уме.

— Сто девяносто две боеголовки, товарищ капитан, — закончил за него старпом.

— Совершенно верно, спасибо. Это равняется почти всем нашим СС-18, да еще нужно вычесть те, что уже демонтированы в результате выполнения условий договора. С учетом вероятной круговой ошибки эти сто девяносто две ракеты уничтожат около ста шестидесяти целей, а это в свою очередь эквивалентно более одной пятой всех наших боеголовок — причем самых точных. Поразительно, правда? — тихо спросил Дубинин.

— Вы действительно полагаете, что их ракеты обладают такой высокой точностью?

— Американцы продемонстрировали искусство нанесения хирургических ударов в Ираке. Лично я никогда не сомневался в высоком качестве их вооружения.

— Товарищ капитан, мы знаем, что американские баллистические ракеты D-5, запускаемые с подводных ракетоносцев, являются прежде всего оружием первого удара…

— Продолжайте свою мысль.

Старпом взглянул на карту.

— Да, конечно. Это самое короткое расстояние до цели.

— Разумеется. Ракетоносец «Мэн» представляет собой острие копья, нацеленного на нашу страну. — Дубинин циркулем постучал по карте. — Если американцы предпримут атаку, первые ракеты взлетят именно из этого района и через девятнадцать минут попадут в цель. Сомневаюсь, что наши товарищи из ракетных войск стратегического назначения смогут ответить на этот удар с такой же быстротой…

— Но, товарищ капитан, что можем мы предпринять? — обеспокоенно спросил старпом.

Дубинин убрал карту со стола и спрятал ее в открытый ящик.

— Ничего. Абсолютно ничего. Мы не можем нанести упреждающий удар, не получив приказа или в случае грубой провокации, верно? Согласно нашей наиболее надежной развединформации, «Мэн» способен запускать свои ракеты с интервалом в пятнадцать секунд, возможно даже меньше. В условиях войны действуешь не всегда по инструкции, правда? Скажем, всего четыре минуты с момента запуска первой ракеты до последней. Им придется наносить удары с рассеиванием в северном направлении, чтобы избежать случайностей. Впрочем, это не имеет значения, если принять во внимание физические аспекты запуска ракет. В свое время, учась в училище Фрунзе, я интересовался этим. Поскольку наши ракеты работают на жидком топливе, их нельзя запускать при непосредственной атаке противника. Даже если их электронные компоненты смогут выдержать электромагнитное воздействие взрывов, они слишком хрупки, чтобы устоять против физических сил. Таким образом, если мы не будем полностью уверены в неизбежности нападения и запустим наши ракеты еще до того, как вражеские боеголовки начнут сыпаться на Советский Союз, наша тактика заключается в том, чтобы выждать и нанести ответный удар спустя несколько минут. Что касается нас, если американский ракетоносец способен выпустить все свои ракеты за четыре минуты, нам следует находиться на расстоянии не более шести тысяч метров от него и, услышав шум первого запуска, немедленно нанести торпедный удар, чтобы не дать ему запустить последнюю ракету. Понятно?

— Трудная задача.

Дубинин покачал головой.

— Нет, не трудная. Невозможная. Единственное, что имеет смысл, это уничтожить его еще до того, как он получит приказ о запуске своих ракет, но мы не можем пойти на это, не получив приказа, а такого приказа у нас нет.

— И как же мы поступим?

— Мы почти ничего не можем предпринять. — Дубинин склонился над штурманским столиком. — Допустим, что «Мэн» действительно потерял ход и у нас есть его точные координаты. Нам все еще нужно обнаружить его. Если двигатель «Мэна» работает на минимальных оборотах, услышать его будет практически невозможно, особенно если он находится у самой поверхности и маскируется шумом волн. А если мы включим активный гидролокатор, что помешает ему тут же запустить в нас торпеду? Если он сделает это, мы сможем ответить тем же — и, не исключено, уцелеем. Наша торпеда может даже попасть в него — а может и пройти мимо. Предположим, он не пустит в нас торпеду, после того как мы начнем активную гидролокацию… может быть, нам удастся сблизиться с ним и заставить его погрузиться. Когда «Мэн» уйдет под слой термоклина, мы опять потеряем его, но если нам удастся загнать его на большую глубину, а сами мы останемся над слоем температурного скачка, все время работая активным гидролокатором, может быть, он не решится всплыть на такую глубину, с которой можно запускать ракеты. — Дубинин сердито нахмурился. — Не слишком блестящий план, а? Выдвини такое предложение один из них, — он сделал жест в сторону младших офицеров, находящихся на мостике, — я содрал бы шкуры с их молодых спин. Но я не вижу иного выхода. А вы?

— Товарищ капитан, в этом случае мы окажемся в очень уязвимом положении для нападения противника.

Старпом подумал, что лучше было бы назвать их положение самоубийственным, но он знал, что это понимает и сам Дубинин.

— Это верно, но если нам придется пойти на такой шаг, чтобы помешать этому сукиному сыну всплыть на глубину запуска ракет, я предлагаю сделать именно это. Другой альтернативы у нас нет.

* * *

ПРЕЗИДЕНТУ НАРМОНОВУ:

ПРОШУ ВАС ПОНЯТЬ ПОЛОЖЕНИЕ, В КОТОРОМ МЫ ОКАЗАЛИСЬ. БОМБА, УНИЧТОЖИВШАЯ ДЕНВЕР, ОТНОСИТСЯ К ТАКОМУ ТИПУ И ОБЛАДАЕТ ТАКОЙ МОЩНОСТЬЮ, ЧТО ВЕСЬМА МАЛОВЕРОЯТНО, ЧТОБЫ ЭТО ПРЕСТУПЛЕНИЕ МОГЛИ СОВЕРШИТЬ ТЕРРОРИСТЫ. И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ МЫ НЕ ПРЕДПРИНЯЛИ НИКАКИХ ОТВЕТНЫХ МЕР ПРОТИВ КОГО-ЛИБО. ЕСЛИ БЫ НАПАДЕНИЕ БЫЛО СОВЕРШЕНО ПРОТИВ ВАШЕЙ СТРАНЫ, ВЫ ТОЖЕ ПРИВЕЛИ БЫ В БОЕВУЮ ГОТОВНОСТЬ ВОЙСКА СТРАТЕГИЧЕСКОГО НАЗНАЧЕНИЯ. МЫ ПРИВЕЛИ ИХ В БОЕВУЮ ГОТОВНОСТЬ ВМЕСТЕ С ОБЫЧНЫМИ ВОЙСКАМИ. ПО ТЕХНИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ ОКАЗАЛОСЬ НЕОБХОДИМЫМ ОБЪЯВИТЬ БОЕВУЮ ГОТОВНОСТЬ ВСЕМ АМЕРИКАНСКИМ ВОЙСКАМ, ВМЕСТО ТОГО ЧТОБЫ ОСУЩЕСТВИТЬ ЭТО ИЗБИРАТЕЛЬНО. ОДНАКО Я НИКОГДА НЕ ОТДАВАЛ ПРИКАЗА ПРИСТУПИТЬ К НАСТУПАТЕЛЬНЫМ ДЕЙСТВИЯМ. ДО НАСТОЯЩЕГО МОМЕНТА НАШИ ДЕЙСТВИЯ НОСИЛИ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ОБОРОНИТЕЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР, ПРИЧЕМ ВЕСЬМА СДЕРЖАННЫЙ.

У НАС НЕТ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ ТОГО, ЧТО ИМЕННО ВАША СТРАНА ПРОИЗВЕЛА НАПАДЕНИЕ НА СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ, НО НАМ СООБЩИЛИ, ЧТО ВАШИ ВОЙСКА В БЕРЛИНЕ НАПАЛИ НА НАШИ, А ТАКЖЕ СБИЛИ САМОЛЕТЫ, ПЫТАВШИЕСЯ ОСМОТРЕТЬРАЙОН ПРОИСШЕСТВИЯ. НАМ СООБЩИЛИ ТАКЖЕ. ЧТО СОВЕТСКИЕ ИСТРЕБИТЕЛИ ПРИБЛИЗИЛИСЬ К АМЕРИКАНСКОЙ АВИАНОСНОЙ ГРУППЕ В СРЕДИЗЕМНОМ МОРЕ. ПРЕЗИДЕНТ НАРМОНОВ, Я НАСТАИВАЮ, ЧТОБЫ ВЫ ВЗЯЛИ ПОД СВОЙ КОНТРОЛЬ ДЕЙСТВИЯ ВАШИХ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ. ЕСЛИ МЫ СМОЖЕМ ПОКОНЧИТЬ С ЭТИМИ ПРОВОКАЦИЯМИ, ТО СУМЕЕМ, ПОЛОЖИТЬ КОНЕЦ КРИЗИСУ, НО Я НЕ МОГУ ТРЕБОВАТЬ ОТ СВОИХ ЛЮДЕЙ, ЧТОБЫ ОНИ НЕ ЗАЩИЩАЛИ СЕБЯ.

— «Взяли под свой контроль действия ваших вооруженных сил»? Черт побери, — выругался министр обороны. — Ведь мы ничего не предпринимали! Он обвиняет нас в провокациях! Это его танки ворвались в Восточный Берлин, его истребители-бомбардировщики напали там на наши войска, и он только что сам подтвердил, что его самолеты с американского авианосца атаковали наши! И вот теперь этот надменный безумец настаивает, чтобы мы не провоцировали его! Что он хочет от нас — чтобы наши солдаты спасались бегством при виде американца?

— Это было бы самым разумным с нашей стороны, — заметил Головко.

— Бежать, словно вору при виде полицейского? — спросил министр обороны, не скрывая сарказма.

— Я настаиваю, чтобы мы изучили такую возможность. — Первый заместитель председателя КГБ, заметил Нармонов, не собирался отступать.

— Самой важной частью этой телеграммы является второе предложение, — напомнил министр иностранных дел. Его аналитический подход казался еще более холодным из-за того, что был таким сухим и прозаичным. — Они утверждают, что взрыв в Денвере не был, по их мнению, террористическим актом. Кто тогда мог быть нападающей стороной? Далее он продолжает, что Америка до сих пор не нанесла ответного удара. До сих пор. Последующее заявление относительно того, что у них нет доказательств, что мы являемся виновниками этого ужасного преступления, кажется мне неискренним, если сравнить его с первым параграфом.

— А попытки спастись бегством лишь еще ярче продемонстрируют американцам, что это мы заварили все это, — добавил министр обороны.

— Еще ярче продемонстрируют? — переспросил Головко.

— Я должен согласиться с такой оценкой, — сказал Нармонов, оторвав голову от спинки кресла, в котором он сидел. — Я вынужден исходить из того, что Фаулер потерял способность здраво мыслить. В этом коммюнике отсутствуют разумные выводы. Он обвиняет нас в случившемся, причем почти не скрывает этого.

— Какова природа этого взрыва? — спросил Головко у министра обороны.

— Мощность такой бомбы действительно слишком велика для террористов. Наши исследования показывают, что атомные бомбы первого или даже второго поколения могут быть созданы террористами, однако их максимальная мощность значительно меньше ста килотонн — скорее всего меньше сорока килотонн ТНТ. — А в данном случае приборы показали, что тротиловый эквивалент этого устройства намного превышал сто тысяч тонн. Это значит, что взрыв был вызван атомной бомбой третьего поколения или, что более вероятно, многоступенчатым термоядерным устройством. Создать такое устройство не по плечу дилетантам.

— Тогда кто мог взорвать такую бомбу? — спросил Нармонов. Головко посмотрел на своего президента.

— Я не имею ни малейшего представления. Нам удалось узнать, что в бывшей ГДР разрабатывали ядерное оружие. Там производили плутоний, как это вам известно, но у нас есть все основания считать, что этот проект так и не смог далеко продвинуться. Мы проверили работы такого рода, ведущиеся в Южной Америке, но и они не достигли заключительной фазы. У Израиля есть такие возможности, но зачем им нападать на своего собственного ангела-хранителя? Приди подобная мысль китайцам, они скорее напали бы на нас. У нас имеется территория и естественные ресурсы, которые им нужны, тогда как Америка куда полезнее им в качестве торгового партнера, а не врага. Нет, для того чтобы это был проект одной из стран, нужно иметь в виду, что всего горстка государств обладает способностью осуществить его, да и проблемы оперативной безопасности практически непреодолимы. Если бы вы, Андрей Ильич, отдали приказ КГБ произвести такой взрыв, мы, наверно, потерпели бы неудачу. Для подобной операции требуется такой тип человека — я имею в виду профессиональное мастерство, преданность делу, интеллект, — качества которого невозможно найти у психопата. Чтобы вызвать убийство тысяч людей и поставить мир на грань катастрофы, нужен человек с совершенно извращенной психикой. В КГБ нет таких людей — по очевидным причинам.

— Итак, вы говорите мне, что не обладаете никакой информацией и не можете предложить разумную гипотезу, чтобы объяснить события, происшедшие сегодня утром?

— Да, товарищ президент. Мне бы очень хотелось чем-то помочь, но я бессилен.

— Кто дает советы Фаулеру?

— Не знаю, — признался Головко. — Министры Талбот и Банкер погибли. Оба присутствовали на футбольном матче — министр обороны Банкер был владельцем одной из команд, игравшей на стадионе, между прочим. Директор ЦРУ или все еще в Японии, или возвращается оттуда.

— Заместителем директора является Райан?

— Да.

— Я знаю его. Это умный человек.

— Да, вы правы, но его увольняют с этой должности. Фаулер не любит его. Нам стало известно, что Райану предложили подать в отставку. Поэтому я не могу сказать вам, кто является советником американского президента, за исключением Элизабет Эллиот, советника по национальной безопасности, мнение о которой у нашего посла не слишком благоприятное.

— Итак, вы утверждаете, что этот слабый и тщеславный человек даже не имеет хороших советников?

— Да.

— Это многое объясняет. — Нармонов откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. — Значит, лишь я один могу дать ему хороший совет, но он скорее всего считает, что именно я стер его город с лица земли. Великолепно.

Это был, наверно, самый глубокий анализ за весь вечер, но он оказался ошибочным.

* * *

ПРЕЗИДЕНТУ ФАУЛЕРУ:

ПРЕЖДЕ ВСЕГО ХОЧУ СООБЩИТЬ ВАМ, ЧТО ОБСУДИЛ ЭТОТ ВОПРОС СО СВОИМИ КОМАНДУЮЩИМИ И ОНИ ЗАВЕРИЛИ МЕНЯ, ЧТО ВСЕ СОВЕТСКИЕ АТОМНЫЕ БОЕГОЛОВКИ НАХОДЯТСЯ НА СКЛАДАХ И НИ ОДНА ИЗ НИХ НЕ ИСЧЕЗЛА.

ВО-ВТОРЫХ, МЫ С ВАМИ ВСТРЕЧАЛИСЬ ЛИЦОМ К ЛИЦУ, И, Я НАДЕЮСЬ, ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО Я НИКОГДА НЕ ОТДАЛ БЫ ТАКОГО ПРЕСТУПНОГО ПРИКАЗА.

ТРЕТЬЕ, ВСЕ НАШИ ПРИКАЗЫ, ПОСТУПИВШИЕ КОМАНДИРАМ ВОИНСКИХ ЧАСТЕЙ, БЫЛИ ЧИСТО ОБОРОНИТЕЛЬНЫМИ. Я НЕ ДАВАЛ НИКАКОГО РАЗРЕШЕНИЯ НА ВЕДЕНИЕ НАСТУПАТЕЛЬНЫХ ОПЕРАЦИЙ. ЧЕТВЕРТОЕ, Я ВЫЯСНИЛ У НАШИХ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНЫХ СЛУЖБ И ВЫНУЖДЕН С СОЖАЛЕНИЕМ СООБЩИТЬ ВАМ, ЧТО И У НАС НЕТ НИ МАЛЕЙШЕГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ТОМ, КТО МОГ СОВЕРШИТЬ ЭТОТ БЕСЧЕЛОВЕЧНЫЙ АКТ. МЫ ПРИЛОЖИМ ВСЕ УСИЛИЯ, ЧТОБЫ НАЙТИ ВИНОВНИКОВ, И ВСЯКОЙ ИНФОРМАЦИЕЙ, КОТОРАЯ ПОПАДАЕТ К НАМ, МЫ НЕМЕДЛЕННО ПОДЕЛИМСЯ С ВАМИ.

ГОСПОДИН ПРЕЗИДЕНТ, Я НЕ ОТДАМ БОЛЬШЕ НИКАКИХ ПРИКАЗОВ СВОИМ ВООРУЖЕННЫМ СИЛАМ, ЕСЛИ НЕ ПОСЛЕДУЕТ ПРОВОКАЦИЙ. СОВЕТСКИЕ ВОЙСКА ЗАНЯЛИ ОБОРОНИТЕЛЬНЫЕ ПОЗИЦИИ И ОСТАНУТСЯ НА НИХ.

— Боже мой, — выдохнула Эллиот. — Сколько можно лгать? — Ее палец уперся в экран.

— Первое: нам известно, что у них есть пропавшие боеголовки. Он лжет.

Второе: почему он подчеркивает, что ты встречался в Риме именно с ним? Зачем это нужно, если только он не считает, что у нас появились подозрения о том, что это совсем не Нармонов? Самому Нармонову не надо подчеркивать это, правда? Наверно, это тоже ложь.

Третье: нам известно, что именно они напали на нас в Берлине. Тоже ложь.

Четвертое: он впервые упоминает КГБ. Интересно почему. Что если у них есть альтернативный план… Сначала запугать нас — да, великолепно, после попытки запугать нас выдвигается альтернативный план, и нам не остается ничего другого, как принять его.

Пятое: теперь он предупреждает нас о недопустимости провокаций. Они «заняли оборонительные позиции». Вот уж действительно оборонительные. — Лиз сделала паузу. — Роберт, это попытка ускользнуть от ответственности, простая и очевидная.

— Я тоже придерживаюсь такой точки зрения, — согласился Фаулер. — У кого есть замечания?

* * *

— Меня беспокоит предупреждение о недопустимости провокаций, — послышался голос командующего стратегической авиацией. Генерал Фремонт следил за огромным дисплеем, на котором отражалась сложившаяся в данный момент ситуация. Сейчас у него было в воздухе девяносто шесть бомбардировщиков и свыше сотни танкеров. Базы ракетных войск стратегического назначения находились в состоянии боевой готовности. Телескопические камеры с объективами электронного увеличения на космических спутниках министерства обороны наблюдали за советскими ракетными базами вместо того, чтобы, как обычно, следить за всей территорией широкоугольными объективами.

— Господин президент, есть вопрос, который нуждается в неотложном обсуждении, — произнес генерал.

— Что это за вопрос?

Фремонт заговорил спокойным, размеренным голосом профессионала.

— Сэр, после того как ракетные войска стратегического назначения в наших двух странах приведены в состояние боевой готовности, это изменило расчет мощности стратегического ядерного удара. Раньше, когда у нас было свыше тысячи межконтинентальных баллистических ракет, ни мы, ни Советы не думали о том, что мощность первого удара, способного вывести из строя ракетные базы противника до такой степени, что он окажется не в состоянии нанести сокрушительный ответный удар, представляет собой стратегическую реальность. Для этого требовалось бы рассчитывать на что-то трудноосуществимое. В настоящее время ситуация изменилась. Ракетная технология вошла в стадию резкого совершенствования, а сокращение количества наземных действительно важных целей означает, что такой ракетный удар становится теперь теоретически возможным. Прибавьте к этому запоздание Советов в демонтаже их устаревающих СС-18 — чего требует договор о сокращении стратегических вооружений, — и вполне может создаться ситуация, при которой появится стратегический перевес, делающий упреждающий первый удар весьма привлекательным. Не забудьте, что мы сокращаем наши ракетные силы быстрее, чем они. Да, мне известно — Нармонов лично заверил вас, что через четыре недели они ликвидируют отставание и будут точно соблюдать график сокращения вооружений. Однако сейчас, насколько мы знаем, их ракетные полки по-прежнему находятся в боевой готовности.

Далее, сэр, — продолжал Фремонт, — если сведения, имеющиеся у вас, относительно того, что Нармонову угрожают его же военные, верны, то в этом случае, сэр, ситуация становится совершенно ясной, правда?

— Объясните, что вы имеете в виду, генерал, — произнес Фаулер так тихо, что командующий стратегической авиацией едва расслышал его слова.

— Сэр, а если доктор Эллиот права и они действительно рассчитывали на то, что вы будете присутствовать на матче? Вместе с министром обороны Банкером. При существующей системе командования нашими вооруженными силами это нанесло бы нам очень чувствительный удар. Я не утверждаю, что они напали бы на нас, но, вне всякого сомнения, они оказались бы в таком положении, что, отрицая свою причастность к взрыву в Денвере, могли бы объявить о переменах в своем правительстве таким образом, чтобы с помощью обычного устрашения не допустить нашего вмешательства в этот процесс. Это уже достаточно плохо. Но теперь создалась ситуация, при которой им ясно, что они упустили свою главную цель. Не так ли? И о чем они сейчас думают? Они могут думать о том, что вы подозреваете их в причастности к этому взрыву и что вы достаточно рассержены для того, чтобы нанести им ответный удар — тем или иным способом. Если они думают именно так, сэр, им может прийти в голову мысль, что лучше всего защититься от нашего ответного удара с помощью превентивного нападения и быстро лишить нас возможности ответить тем же. Господин президент, я не утверждаю, что они рассуждают таким образом, но такую возможность нельзя исключить.

И холодный вечер стал еще холоднее.

— Каким образом можно остановить их от запуска своих ракет, генерал? — спросил Фаулер.

— Сэр, есть только один способ удержать их от соблазна нанести ядерный удар по Соединенным Штатам. Это особенно важно, когда мы имеем дело с их военными. Это разумные и хорошо обученные люди. Как все хорошие военные, они думают, прежде чем действовать. Если им станет ясно, что мы будем готовы нанести удар при первом признаке нападения, тогда с военной точки зрения их нападение становится бессмысленным и будет сразу отменено.

* * *

— Это хороший совет, Роберт, — сказала Эллиот.

— Каково мнение НОРАД? — спросил Фаулер. Президенту даже в голову не пришло, что он обращается к генерал-майору, чтобы тот оценил правильность мнения генерала армии.

— Господин президент, если мы хотим вернуть создавшуюся ситуацию на разумные рельсы, это правильный путь.

— Хорошо. Генерал Фремонт, что вы предлагаете?

— Сэр, в данный момент мы можем привести свои войска стратегического назначения в состояние боевой готовности номер один. Кодовое слово операции — «ОТСЧЕТ». После этого мы будем находиться в состоянии максимальной боевой готовности.

— Они не сочтут это провокацией?

— Нет, господин президент, не сочтут. По двум причинам. Во-первых, мы и так находимся в состоянии высокой боевой готовности, они знают об этом и, хотя весьма обеспокоены, не выразили никакого протеста. Это является единственным признаком разумного поведения, который мы пока заметили. Во-вторых, они не узнают об этом до тех пор, пока мы не предупредим их сами о том, что чуть повысили уровень боевой готовности. Не обязательно предупреждать русских, пока они не начнут вести себя подозрительно.

Фаулер отпил кофе из очередной чашки. Он понял, что скоро ему понадобится посетить туалет.

— Генерал, давайте не будем торопиться с этим. Дайте мне подумать несколько минут.

— Очень хорошо, сэр. — В голосе Фремонта не было заметно явного разочарования, но в тысяче миль от Кэмп-Дэвида командующий стратегической авиацией повернулся и взглянул на своего заместителя начальника штаба.

* * *

— Что это? — спросил Парсонс. В настоящее время ему нечего было делать. Срочно связавшись с Вашингтоном, он решил доверить анализ частиц, собранных им на месте взрыва, другим членам группы, не хуже его знакомым с лабораторной процедурой. Теперь Парсонс вызвался помочь врачам. У него были с собой приборы, с помощью которых он измерил степень радиоактивного облучения у пожарных и горстки уцелевших посетителей стадиона, потому что обычные врачи не обладают достаточным опытом в этом деле. Положение было не особенно радостным. Из семи человек, сумевших уцелеть при взрыве, у пятерых уже проявились симптомы тяжелой радиационной болезни. Радиоактивное облучение у них составляло от четырехсот до тысячи рентген. Шестьсот рентген — максимальная доза облучения, при которой еще возможно выжить, хотя известны случаи, когда люди выживали в результате героических усилий врачей и при более высоких дозах. Разумеется, если можно назвать словом «выживание» способность человека прожить еще один или два года с телом, раздираемым несколькими формами рака. К счастью, последний из семи получил, по-видимому, наименьшую дозу радиации. Он замерз, хотя его руки и лицо жестоко обгорели, но зато не страдал еще от приступов рвоты. Вдобавок, он совсем оглох.

Парсонс увидел, что это был молодой человек. В мешке с одеждой, что находился рядом с его кроватью, находился револьвер и значок полицейского. Кроме того, он сжимал что-то в руке и, когда поднял голову, увидел рядом с руководителем группы чрезвычайных ситуаций агента ЦРУ.

Полицейский Пит Доукинс был в состоянии глубокого шока, едва живой. Он дрожал всем телом — мокрый, замерзший, переживший больше ужаса, чем может выпасть на долю человека, сумевшего уцелеть. Его сознание разделилось в трех или четырех направлениях, каждое из которых имело определенную устремленность, причем ни одно из направлений не было логически связанным. Впрочем, одна мысль в его сознании удерживалась вместе как единое целое благодаря профессиональной подготовке полицейского. Когда Парсонс провел каким-то прибором по одежде, которая еще совсем недавно была на Доукинсе, полуслепые глаза полицейского увидели совсем рядом еще одного мужчину в синей пластиковой куртке, на рукавах и груди которой виднелись крупные буквы ФБР.

Молодой полицейский рванулся вперед, выдернув из вены на руке иглу от аппарата внутривенного вливания. Врач и медсестра, стоявшие рядом, силой уложили его обратно, но Доукинс сопротивлялся отчаянно, с силой безумного, протягивая руку к агенту ФБР.

Специальный агент Билл Клинтон тоже испытал тяжелое потрясение. Лишь причуда служебного распорядка спасла ему жизнь. У него был билет на матч, но пришлось отдать его другому сотруднику. Из-за этой неприятности, которая всего четыре дня назад привела его в ярость, жизнь молодого агента была спасена. То, что он увидел на стадионе, потрясло его. Полученная Клинтоном доза облучения — всего сорок рентген, по словам Парсонса, — перепугала его до смерти, но он был тоже полицейским и потому взял листок бумаги из руки Доукинса.

Он увидел, что это список автомобильных номерных знаков. Один номер был обведен кружком и рядом с ним стоял вопросительный знак.

— Что это значит? — спросил Клинтон, наклонившись к полицейскому через плечо медсестры, пытавшейся вставить в вену Доукинса иглу.

— Фургон, — прошептал полицейский, не слыша вопроса, но догадываясь о его содержании. — Проехал мимо меня… попросил сержанта проверить, но — южная сторона, рядом с телевизионными фургонами. Это был фургон компании Эй-би-си, маленький, в нем сидели двое, я пропустил его. Его не было в моем списке.

— Южная сторона — это что-нибудь значит? — спросил Клинтон у Парсонса.

— Там произошел взрыв. — Парсонс наклонился к лежащему полицейскому. — Как выглядели эти двое? — Он показал на листок бумаги, потом на себя и Клинтона.

— Белые, лет по тридцать, обычные… сказали, что приехали из Омахи… привезли видеорекордер. Я подумал, странно, что они из Омахи… сказал сержанту Янкевичу… пошел проверить фургон еще до взрыва…

— Послушайте, — сказал врач. — больной в тяжелом состоянии, и мне придется…

— Отойдите, — бросил Клинтон.

— Ты посмотрел внутрь фургона?

Доукинс только глядел на него ничего не понимающими глазами. Парсонс схватил лист бумаги, нарисовал на нем очертания фургона и ткнул в него карандашом.

Доукинс кивнул, уже теряя сознание.

— Большой ящик, три фута, написано «Сони» — они сказали, что это видеорекордер. Фургон из Омахи… но… — Он показал на список номерных знаков.

Клинтон тоже взглянул.

— Номерные знаки штата Колорадо!

— Я пропустил их, — произнес Доукинс и потерял сознание.

— Ящик в три фута, — задумчиво сказал Парсонс.

— Пошли.

Клинтон выбежал из помещения экстренной помощи. Ближайшие телефоны стояли на столе приемного отделения. Все четыре были заняты. Клинтон выхватил трубку из руки сидящего за столом санитара, нажал на рычаг и отключил линию.

— Что вы делаете!

— Молчать! — скомандовал агент. — Дайте Хоскинса… Уолт, это Клинтон из больницы. Нужно срочно проверить номерной знак. Колорадо, E-R-P-пять-два-ноль. Подозрительный фургон на стадионе. В нем приехали двое мужчин, лет по тридцать, белые, выглядели обычно. Свидетелем является полицейский, но сейчас он потерял сознание.

— Хорошо. Кто с тобой?

— Парсонс из ядерной группы.

— Отправляйся сюда — впрочем, нет, оставайся там, но держи эту линию открытой.

Хоскинс нажал кнопку, не выключая связи с Клинтоном, набрал по памяти номер телефона департамента регистрации автомобилей штата Колорадо.

— Это ФБР: мне нужно быстро проверить номерной знак. Ваш компьютер работает?

— Да, сэр, — заверил его женский голос.

— Эдвард-Роберт-Пол-пять-два-ноль. — Хоскинс посмотрел на свой письменный стол. Почему это так ему знакомо?

— Очень хорошо. — Хоскинс услышал щелканье клавишей. — Вот, это совершенно новый фургон, зарегистрирован на имя Роберта Френда из Роггена. Вам нужен номер водительского удостоверения мистера Френда?

— Боже мой, — прошептал Хоскинс.

— Извините, сэр?

Хоскинс повторил номер.

— Да, правильно.

— Вы не могли бы проверить еще два номера удостоверений?

— Конечно.

Хоскинс продиктовал их.

— Первый номер вы назвали не правильно… и второй тоже… подождите минутку, эти номера похожи…

— Я знаю. Спасибо.

Хоскинс положил трубку.

— Давай, Уолт, думай побыстрее…

Но сначала ему нужна еще информация от Клинтона.

* * *

— Мюррей слушает.

— Дэн, это Уолт Хоскинс. У нас здесь кое-что произошло, и тебе нужно знать об этом.

— Давай.

— Наш друг Марвин Расселл поставил фургон у стадиона. Руководитель группы чрезвычайных ядерных ситуаций утверждает, что место стоянки фургона совсем рядом с тем местом, где взорвалась бомба. Был по крайней мере еще один — нет, подожди минутку… С ним был еще один мужчина в фургоне, а другой ехал, должно быть, в арендованном автомобиле. Дальше. Внутри фургона находился большой ящик. Фургон был выкрашен в цвета телевизионной компании Эй-би-си, но Расселла нашли мертвым в мотеле за пару миль от стадиона. Поэтому он, наверно, оставил фургон у стадиона и ушел. Дэн, похоже, что бомба могла попасть к стадиону именно таким образом.

— Что еще у тебя есть по этому делу, Уолт?

— Фотографии из паспортов и другие документы еще на двух мужчин.

— Перешли их мне факсом.

— Высылаю.

Хоскинс встал и пошел в центр связи. По пути он остановил идущего навстречу агента.

— Разыщи детективов из полицейского департамента, занимающихся делом об убийстве Расселла, — где бы они ни были, пусть сейчас же свяжутся со мной по телефону.

— Опять думаешь о том, что это был террористический акт? — спросил Пэт О'Дэй. — Я думаю, что бомба была для этого слишком мощной.

— Расселл подозревался в террористической деятельности, и мы считаем, что он мог — черт побери! — воскликнул Мюррей.

— В чем дело, Дэн?

— Попроси архив, чтобы мне прислали фотографии из Афин — они в досье Расселла.

Помощник заместителя директора ФБР ждал, когда закончится разговор по телефону.

— Нас запрашивали греки после того, как один из их полицейских был убит, и они прислали нам несколько фотографий. Мне тогда показалось, что это Марвин, но… с ним в автомобиле сидел кто-то еще, по-моему. Припоминаю, фотография была сделана в профиль…

— Из Денвера поступает факс, — сообщил женский голос.

— Несите его побыстрее, — скомандовал Мюррей.

— Вот первая страница.

Затем прибыло все остальное.

— Авиабилет… а это билет на следующий рейс после пересадки. Пэт…

О'Дэй взял билеты.

— Сейчас проверю.

— Ты только посмотри на это, черт побери!

— Знакомое лицо?

— Он походит на… Исмаила Куати, может быть? Второго я не знаю.

— Усы и прическа другие, Дэн, — заметил О'Дэй, отворачиваясь от своего телефона. — И лицо более худое. Лучше запроси архив, что у них там поновее. Не следует делать поспешные выводы.

— Правильно. — Мюррей поднял телефонную трубку.

* * *

— Хорошие новости, господин президент, — сообщил Борштейн из своего бункера под горой Шайенн. — Разведывательный спутник К-11 проходит над центральной частью Советского Союза. Сейчас там приближается рассвет, ясная безоблачная погода и нам удастся посмотреть на их ракетные базы. «Птичка» уже перепрограммирована. Национальный центр фоторазведки и Оффутт будут получать изображение в реальном времени.

— Но не мы, — проворчал Фаулер. Такое оборудование не было установлено в Кэмп-Дэвиде, удивительная оплошность, подумал президент. А на борт ЛКП изображения будут поступать. Вот там-то мне и нужно было находиться, еще раз подумал Фаулер.

— Хорошо, сообщите мне, что появится на экранах.

— Будет исполнено, сэр. Думаю, получим немало полезной информации, — пообещал генерал.

— Изображение начало поступать, сэр, — послышался новый голос. — Это говорит майор Костелло из разведывательного отдела НОРАД, сэр. Все получается просто идеально — было бы невозможно рассчитать все более точно. Наша «птичка» пролетит над четырьмя ракетными полками, с юга на север, в Чангиз-Тобе, Алейске, Узхуре и Гладкой — все, кроме последней, базы баллистических ракет СС-18. В Гладкой развернуты ракеты устаревшей модели — СС-11. Сэр, Алейск — это одна из баз, которую они должны демонтировать, но пока не приступали…

* * *

Утреннее небо над Алейском было чистым и безоблачным. Первый свет зари начал пробиваться на северо-востоке, однако солдатам ракетных войск стратегического назначения было не до красот природы. Они отставали от графика на несколько недель, и поступили приказы срочно устранить отставание. То, что их выполнить почти невозможно, не имело значения. У каждой из сорока пусковых шахт стоял мощный автокран. СС-18 — вообще-то русские называли их PC-20, что означало «ракеты стратегические номер 20» — были старыми ракетами, созданными более одиннадцати лет назад, из-за чего, между прочим, Советы и согласились демонтировать их. Ракетные двигатели работали на жидком топливе, причем топливо и окислитель представляли собой опасные едкие вещества — несимметричные диметилгидразин и четырехокись азота, — и то обстоятельство, что их называли «способными к хранению», являлось весьма относительным заявлением. Они действительно были более стабильными, чем криогенные виды топлива, потому что их не требовалось охлаждать, однако их токсичность была настолько велика, что попадание на кожу человека почти мгновенно приводило к смертельному исходу. Кроме того, по своей природе эти химические вещества были крайне реактивными. Мерой предосторожности служило то, что шахты вмещали ракеты, заключенные в стальные капсулы, походившие на гигантские винтовочные патроны, — советское изобретение, предохраняющее чувствительные приборы в шахтах от едких химических веществ. То, что советские специалисты вообще занимались такими сложными двигательными системами, объяснялось не столько тем, что такие двигатели — как утверждали американские разведслужбы — обладали большей энергетической мощностью, а сколько тем, что русские отставали в разработке надежного и мощного твердого топлива для своих ракет. Это положение было исправлено лишь недавно, когда на вооружение начали поступать новые ракеты СС-25. Хотя межконтинентальные баллистические ракеты СС-18 являлись, без сомнения, крупными и мощными — в НАТО им было присвоено зловещее кодовое название «Сатана», — они отличались тем, что их техническое обслуживание было исключительно сложным и опасным, и обслуживающий персонал с радостью предвкушал, когда отделается от них. Не один специалист ракетных войск стратегического назначения поплатился жизнью при обслуживании и во время учений, подобно тому, как гибли американские специалисты, которые занимались в прошлом аналогичными американскими ракетами «Титан-11». Все ракеты, базирующиеся в Алейске, планировалось уничтожить, чем и объяснялось присутствие обслуживающего персонала и тяжелых транспортных средств. Но прежде следовало демонтировать боеголовки. Американцы могли наблюдать за тем, как идет уничтожение ракет, но боеголовки по-прежнему оставались их самой секретной частью. Под пристальным взглядом полковника с верхней части ракеты номер 31 небольшим краном был снят чехол, и теперь обнажились многоцелевые самонаводящиеся боеголовки. Каждая из них походила на конус диаметром сорок сантиметров у основания и сходилась до острой как игла верхушки в полутора метрах от него. И каждая представляла собой трехступенчатое термоядерное устройство мощностью в пятьсот килотонн. Солдаты обращались с боеголовками бережно, проявляя уважение, которого те явно заслуживали.

* * *

— О'кей, начинают поступать картинки, — услышал Фаулер голос майора Костелло. — Почти никакой деятельности, сэр… Мы обращаем основное внимание всего на несколько шахт, те, которые видны лучше других, — здесь все поросло лесом, господин президент, но из-за наклона спутника мы знаем, какие шахты видим лучше других… вот шахта запуска на Тобе номер ноль-пять… ничего необычного… командный бункер… вижу часовых, патрулирующих базу, их больше, чем обычно… я различаю пять-семь человек, — их особенно четко видно в инфракрасном спектре, там холодно, сэр. Больше ничего. Ничего необычного, сэр… отлично. Теперь приближаемся к Алейску. Господи!

— Что такое?

— Сэр, мы наблюдаем четыре шахты с четырех различных камер…

— Это машины обслуживания, — послышался голос генерала Фремонта из командного центра стратегической авиации. — Машины обслуживания у каждой шахты запуска. Крышки, шахт открыты, господин президент.

— Что это значит?

— Господин президент, все эти ракеты относятся к категории СС-18, второй модификации, относительно устаревшей. К настоящему моменту они должны быть демонтированы, но пока остаются в строю. Сейчас мы видим пять шахт, сэр, и у каждой стоит грузовик. Вижу двух специалистов, что-то делающих с ракетами.

— Что такое — машина обслуживания? — спросила Лиз Эллиот.

— Это грузовики, на которых перевозят ракеты. На каждом имеется все, что необходимо для работы с ракетой. На каждую ракету приходится одна машина обслуживания — впрочем, больше чем одна. Это большой грузовик, похожий на пожарную машину, с подъемным краном и лестницей, с встроенными нишами для инструмента и всего остального. Джим, похоже, они сняли чехол — да! Видны боеголовки, они ярко освещены, и специалисты что-то делают с разделяющимися боеголовками… Интересно что?

Фаулер едва не потерял самообладание. Это походило на радиорепортаж футбольного матча, и…

— Так что все это значит?!

— Сэр, мы не знаем… приближаемся к Узхуру. Здесь почти никакого движения, на Узхуре установлены ракеты СС-18 новой модификации, пятой… никаких машин, снова вижу часовых. Господин президент, по-моему, часовых больше обычного. Теперь очередь Гладкой… еще пара минут…

— Почему там стояли грузовики у шахт запуска? — спросил Фаулер.

— Сэр, я могу только сказать, что они что-то делают с ракетами.

— Черт побери! Что именно делают?! — закричал Фаулер в микрофон.

Ответ, который последовал, не был таким спокойным, как несколько минут назад.

— Сэр, этого мы не можем сказать.

— Тогда скажите, что вам известно!

— Как я уже объяснил, господин президент, эти ракеты старого образца и нуждаются в постоянном техническом обслуживании. Они предназначены для демонтажа, но русские запаздывают с этим. Мы заметили усиленную охрану на всех трех базах баллистических ракет СС-18, но в Алейске у каждой шахты стояли грузовик и группа обслуживания, а крышки шахт были открыты. Это все, что можно сказать в результате изучения полученных изображений.

— Господин президент, — раздался голос генерала Борштейна, — майор Костелло сообщил вам все, что мог.

— Генерал, вы сказали, что мы увидим нечто полезное во время пролета спутника над ракетными базами. Что мы увидели?

— Сэр, возможно, то обстоятельство, что в Алейске ведется напряженная работа с ракетами, может иметь значение.

— Но вы не знаете, что это за работа!

— Действительно, сэр, мы этого не знаем, — смущенно признался Борштейн.

— Может быть, они готовят ракеты к запуску?

— Мы не можем исключить такую возможность, сэр.

— Боже мой!

— Роберт, — сказала советник по национальной безопасности, — мне страшно.

— Элизабет, у нас нет времени на это. — Фаулер овладел собой. — Нам нужно держать себя в руках и не упускать контроля над ситуацией. Мы должны убедить Нармонова.

— Роберт, разве ты не видишь! Это не он! Только в этом случае события поддаются логическому объяснению. Мы не знаем, с кем ведем переговоры!

— Так что же нам следует предпринять?

— Я не знаю!

— Ну что ж, кто бы это ни был, они не стремятся к ядерной войне. Этого не хочет никто. Иначе нужно быть безумцем, — почти по-отечески заверил ее президент.

— Ты уверен в этом? Роберт, ты действительно уверен? Ведь они пытались убить нас!

— Даже если это и так, нам нельзя обращать на это внимание.

— Но мы не можем позволить себе это. Если они пытались один раз, они сделают новую попытку! Неужели ты не понимаешь?

Элен Д'Агустино, которая стояла в нескольких футах позади президента, еще раз отметила, что правильно оценила Лиз Эллиот еще прошлым летом. Она не просто груба и высокомерна, но и труслива. И какие она может давать советы президенту? Фаулер встал и направился в туалет. Пит Коннор пошел следом за ним до самой двери, потому что даже это «путешествие» президенты не имеют права совершать в одиночку. Дага посмотрела вниз — на доктора Эллиот. Лицо ее отражало… Что? Страх? — спросила себя агент Секретной службы. Нет, что-то иное, что-то за пределами страха. Элен тоже была испугана и наверняка не меньше доктора Эллиот, но ведь она не советник… К ней никто не обращался за советом, никто не просил ее помочь разобраться в этом безумии. Да, конечно, в происходящем не было никакой логики, никакого смысла. Просто никакого. Но ведь в ее обязанности не входило оценивать обстановку, это было обязанностью доктора Эллиот.

* * *

— Установил контакт, — произнес один из операторов на «Морском дьяволе-1-3». — Буй три, пеленг два-один-пять… скорость вращения винта… один винт… контакт с атомной подводной лодкой! Это не американская подлодка, винт не американский.

— Слышу его на четвертом, — заметил второй акустик. — Да, она прет полным ходом; судя по числу оборотов винта, скорость больше двадцати узлов, может быть двадцать пять, пеленг с моего буя три-ноль-ноль.

— Хорошо, — произнес офицер-тактик. — Засек координаты. Назовите курс.

— У меня пеленг сейчас два-один-ноль! — отозвался первый акустик. — Парниша мчится сломя голову!

Две минуты спустя стало ясно, что обнаруженная подлодка несется прямо к ракетоносцу «Мэн».

* * *

— Неужели это возможно? — спросил Джим Росселли. Радиограмма поступила с Кодиака прямо в Национальный военный командный центр — НВКЦ. Командир патрульной эскадрильи не знал, что делать, и требовал указаний. Кодовое обозначение радиограммы «Красная ракета», копия ее поступила также в штаб командующего Тихоокеанским флотом, который тоже вот-вот затребует указаний сверху.

— Что случилось? — спросил Барнс.

— Он направляется прямо к месту, где находится «Мэн». Откуда он знает его координаты?

— А мы как их узнали?

— По аварийному бую — Боже, этот идиот так и остался у буя, не отошел от него?

— Может, сообщить президенту? — посоветовал подполковник Барнс.

— Другого не остается. — И капитан первого ранга Росселли поднял трубку телефона.

* * *

— Президент слушает.

— Сэр, говорит капитан первого ранга Джим Росселли из НВКЦ. У нас вышла из строя подводная лодка в Аляскинском заливе, ракетоносец «Мэн» класса «Огайо». У нее поврежден винт, сэр, и она не может маневрировать. Прямо к ней направляется ударная советская субмарина, расстояние между ними около десяти миль. Наш противолодочный самолет «Орион Р-ЗС» следит за русской подлодкой. Сэр, нам требуются указания.

— Я считал, что русские не способны следить за нашими подводными ракетоносцами.

— Совершенно верно, сэр, никто не обладает такими возможностями, но в данном случае они, должно быть, воспользовались радиопеленгом, когда наша подлодка запросила помощь. «Мэн» является одной из составляющих Единого интегрированного оперативного плана, ЕИОП, и находится сейчас в состоянии боевой готовности номер два. Таким образом, и «Орион», охраняющий подлодку с воздуха, тоже подчиняется этому уровню готовности. Сэр, они просят указаний, как им поступить.

— Насколько важную роль играет «Мэн»?

На этот вопрос решил ответить генерал Фремонт.

— Сэр, на борту «Мэна» находится свыше двухсот боеголовок, обладающих очень высокой точностью. Если русские выведут его из строя, это нанесет нам тяжелый удар.

— Насколько тяжелый?

— Сэр, тогда в нашем плане боевых действий возникнет большая дыра. На борту «Мэна» ракеты D-5, нацеленные на контрудар. Они должны нанести ядерный удар по ракетным базам и отдельным центрам управления. Если с «Мэном» что-нибудь случится, нам понадобятся буквально часы, чтобы заполнить этот пробел в плане боевых действий.

— Капитан первого ранга Росселли, вы принадлежите к Военно-морскому флоту?

— Да, господин президент. Должен добавить, что еще несколько месяцев назад был командиром «золотой команды» ракетоносца «Мэн».

— Сколько у нас времени на принятие решения?

— Сэр, русская «Акула» движется со скоростью в двадцать пять узлов и находится сейчас в двадцати тысячах ярдов от нашей лодки. С технической точки зрения, они уже сейчас могут произвести торпедный залп.

— Какие у нас варианты?

— Вы можете отдать приказ об атаке или не отдавать его.

— Генерал Фремонт?

— Господин президент… Нет, позвольте спросить капитана первого ранга Росселли.

— Слушаю вас, генерал.

— Вы уверены, что русская подводная лодка движется прямо на нашу субмарину?

— Данные говорят об этом очень красноречиво, сэр.

— Господин президент, мне кажется, мы должны принять меры по защите наших стратегических сил. Русским, конечно, не понравится, что мы напали на их подводную лодку, но эта ударная подлодка и не имеет стратегического значения. Если они потребуют объяснений, мы сумеем их дать. Сейчас мне хотелось бы понять, почему они направили свою ударную подлодку на наш ракетоносец. Они не могли не знать, что это встревожит нас.

— Капитан первого ранга Росселли, разрешаю дать приказ самолету атаковать и уничтожить русскую подводную лодку.

— Слушаюсь, сэр.

Росселли поднял трубку другого телефона.

— «Серый медведь», говорит «Мраморная голова», — это был сейчас код Национального центра, — высшее военное руководство одобряет, повторяю, одобряет ваш запрос. Как слышите?

— «Мраморная голова», это «Серый медведь», мы получили разрешение на атаку.

— Действуйте.

— Понятно. Конец связи.

* * *

«Орион» совершил поворот. Даже летчики чувствовали сейчас, насколько испортилась погода. Вообще-то было еще светло, но низкая облачность и сильное волнение на море создавали впечатление, что самолет летит по огромному неровному коридору. Это было плохо. А хорошо было то, что обнаруженный объект вел себя глупо, мчался вперед на большой скорости, над термоклином, и упустить его оказалось почти невозможно. Офицер-тактик, находившийся в хвостовой части, направлял самолет по курсу русской «Акулы». Позади хвостового оперения авиалайнера «Локхид-Электра», превращенного в самолет противолодочных действий, выступал чувствительный прибор, называвшийся детектором магнитных аномалий. Он регистрировал изменения в магнитном поле Земли, в том числе и вызванные металлической массой подводной лодки.

— Сумасшедший, сумасшедший, сумасшедший, выпускаю дымовые сигналы! — Оператор бортовых систем нажал на кнопку. Появилось облако дыма.

Пилот тут же повернул налево, повторил маневр еще несколько раз.

— Ну, что там у вас сзади? — спросил он.

— Надежный контакт, атомная подводная лодка, по-видимому русская. Давайте приступать.

— Давно пора, — заметил пилот.

— Господи! — пробормотал второй пилот.

— Открываем люк.

— Люк открыт. Предохранители сняты, взрыватели готовы, торпеда наведена.

— Отлично, беру управление на себя, — донесся голос офицера, ответственного за тактические операции. — Готов к сбрасыванию.

Казалось, все что-то слишком уж просто. Пилот направил самолет по облачкам дыма, вытянувшимся почти в идеальную прямую. Самолет миновал первое, второе, затем третье облачко…

— Сбрасываем торпеду! Торпеда сброшена!

Пилот прибавил мощность и поднялся на несколько сотен футов выше.

Противолодочная торпеда типа «50» вывалилась из открытого люка самолета. Ее падение замедлил небольшой парашют, который отделился в тот момент, когда торпеда коснулась поверхности воды. Эта новейшая торпеда, последнее слово техники, приводилась в движение не винтом, а почти беззвучным двигателем и была запрограммирована таким образом, что ее нельзя было обнаружить до тех пор, пока она не достигла намеченной глубины в пятьсот футов.

* * *

Пора сбавить скорость, подумал Дубинин. Ну хорошо, еще несколько тысяч метров. Он считал риск оправданным. Вполне разумно было предположить, что американский подводный ракетоносец останется на небольшой глубине, недалеко от поверхности. Если догадка Дубинина была правильной, то под слоем температурного скачка — а «Адмирал Лунин» находился на глубине ста десяти метров — поверхностный шум не позволит американцам услышать его лодку и он сумеет провести заключительную часть поиска незаметно. Дубинин собирался уже поздравить себя с тем, что принял правильное тактическое решение.

— Слышу гидролокатор торпеды справа по носу! — донесся крик лейтенанта Рыкова из гидролокационного отсека.

— Лево руля! Полный вперед! Где торпеда?

— Движется с уклоном в пятнадцать градусов! Под нами! — снова послышался голос Рыкова.

— Аварийное всплытие! Рули вверх! Новый курс три-ноль-ноль! — Дубинин вбежал в гидролокационный отсек.

— Что за чертовщина?

Рыков был бледен.

— Не слышу шума винтов… только этот проклятый гидролокатор… вот он ушел в сторону — нет, снова работает в режиме поиска!

— Меры противодействия — три, пуск! — скомандовал Дубинин.

— Канистры выпущены!

Оператор мер противодействия «Адмирала Лунина» быстро выстрелил три пятнадцатисантиметровые канистры с материалом, выпускающим газ при контакте с водой. Выходящие из канистр пузырьки создавали цель для торпеды, но эта цель не двигалась. Американская «умная» торпеда типа «50» уже почувствовала присутствие подводной лодки и устремилась к ней.

— Проходим сто метров, — выкрикнул старпом. — Скорость двадцать восемь узлов.

— На глубине в пятнадцать метров прекратить подъем, но не бойтесь выброситься на поверхность.

— Ясно! Двадцать девять узлов.

— Больше не слышу торпеду, изгиб линии буксируемых датчиков лишил нас возможности прослушивать ее гидролокатор. — Рыков поднял руки в бессильной ярости.

— Ничего не поделаешь,придется потерпеть, — ответил Дубинин. Шутка была не слишком остроумной, но операторы гидролокационного отсека почувствовали себя лучше.

* * *

— «Орион» только что атаковал торпедой движущуюся к нам подлодку, сэр. Я уловил едва слышные звуки в ультразвуковом диапазоне, пеленг два-четыре-ноль. Это одна из наших, типа «50», сэр.

— Надеюсь, она управится с русскими, — заметил Рикс, — И слава Богу.

* * *

— Проходим глубину пятьдесят метров, выравниваем угол всплытия, рули вверх десять градусов. Скорость тридцать один узел.

— Меры противодействия не сработали… — сказал Рыков.

Буксируемые пассивные датчики теперь выровнялись, и торпеда все еще преследовала «Адмирала Лунина».

— Никакого шума винтов?

— Никакого… Я услышал бы их даже на такой скорости.

— Наверно, один из самых последних образцов…

— Тип «50». Я слышал, это очень «умная маленькая рыбка».

— Это мы еще посмотрим. Евгений, ты не забыл про волнение на поверхности? — улыбнулся Дубинин.

Старпом блестяще управлял движением подлодки, однако тридцатифутовые волны гарантировали, что субмарина неизбежно выскочит на поверхность между ними. Торпеда была всего в трехстах метрах от подлодки, когда «Адмирал Лунин» прекратил всплытие и выровнялся.

Американская противолодочная торпеда типа «50» была не просто «умным» оружием, а по-настоящему гениальным. Ее приборы опознали меры противодействия, использованные Дубининым всего несколько минут назад, и, пустив в ход мощный гидролокатор, она искала теперь подводную лодку, чтобы завершить свою миссию. Однако законы физики были на стороне русских. Часто думают, что звуковые волны гидролокатора отражаются от металлического корпуса корабля, но на самом деле это не так. Гидролокация основана на отражении звуковой волны от воздуха, находящегося внутри субмарины, или, если уж быть совсем точным, от границы между водой и воздухом, сквозь которую волна не может пройти. Торпеда типа «50» была запрограммирована таким образом, что принимала эту границу между воздухом и водой за корабль. Когда торпеда устремилась за своей добычей, ее чувствительные приборы начали замечать гигантские силуэты судов, простирающиеся на всю ширину действия гидролокатора. Это были волны на поверхности, хотя в программу торпеды было введено условие, что она не будет обращать внимание на плоские поверхности и таким образом избежит проблему «захвата морской поверхностью», ее проектировщики упустили из виду проблему высоких волн. Торпеда выбрала ближайшую цель, помчалась к ней и… выпрыгнула в воздух подобно семге. Она вонзилась в подошву следующей волны, нашла следующую огромную цель — и выпрыгнула снова. На этот раз торпеда ударилась в набегающую волну под небольшим углом. Динамические силы заставили ее повернуться и помчаться на север внутри корпуса волны, ощущая слева и справа огромные корабли. Наконец она выбрала цель, повернула налево, снова выпрыгнула в воздух, однако на этот раз ударилась о следующую волну с такой силой, что сработал контактный взрыватель и торпеда взорвалась.

* * *

— Совсем близко! — выдохнул Рыков.

— Не так уж близко, примерно в тысяче метров, но может быть и дальше. — Капитан наклонился к рубке управления. — Сбавить скорость до пяти узлов. Опуститься на тридцать метров.

* * *

— Попали или нет?

— Не знаю, сэр, — ответил оператор. — Иван быстро всплыл к поверхности, и торпеда помчалась за ним, несколько раз меняла курс… — Он провел пальцем по экрану дисплея. — Затем взорвалась вот здесь, недалеко от того места, где «Акула» скрылась в поверхностном шуме. Не могу дать точного ответа — шума ломающихся переборок и шпангоутов не было слышно, сэр. Думаю, промахнулись.

* * *

— Пеленг и расстояние до цели? — спросил Дубинин — Примерно девять тысяч метров, пеленг ноль-пять-ноль, — ответил старпом. — Какой у вас сейчас план, товарищ командир?

— Мы должны найти и уничтожить цель, — произнес капитан первого ранга Валентин Борисович Дубинин.

— Но…

— На нас было совершено нападение. Эти мерзавцы хотели уничтожить нас!

— Торпеда была сброшена с самолета, — напомнил ему старший помощник.

— Я не слышал никакого самолета. На нас напали… Мы будем защищаться.

* * *

— Ну?

Инспектор Пэт О'Дэй быстро записывал. «Америкэн Эйрлайнс», подобно всем крупным пассажирским авиакомпаниям, заносила в компьютеры всю информацию с билетов. Имея в своем распоряжении номер билета и номера рейса, можно было проследить за кем угодно.

— Спасибо, — поблагодарил он женщину на другом конце провода. — Одну минуту. — О'Дэй повернулся к Мюррею:

— Было продано всего шесть билетов первого класса на этот рейс из Денвера в Даллас — Форт-Уэрт. Самолет оказался почти пустым, но он еще не вылетел — дорожка в Далласе обледенела, У нас есть имена еще двух пассажиров первого класса, которые решили лететь через Майами. Рейс в Даллас совпадал по времени с другим рейсом, вылетавшим в Мехико-Сити. Те двое, что решили лететь через Майами, тоже резервировали билеты на самолет DC-10 из Майами в Мехико-Сити. Этот самолет уже взлетел и прибывает в Мехико-Сити через час.

— Если повернуть его обратно?

— Они говорят, что это невозможно, не хватит топлива.

— Один час — Боже мой! — не выдержал Мюррей.

О'Дэй провел ладонью по лицу. Как и все в Америке, он был испуган, испуган больше других, так как те, кто находился в командном центре, были лучше информированы о масштабах трагедии, — инспектор Патрик Шин О'Дэй всеми силами старался не думать об этом и сосредоточить внимание на главном. Полученные ими сведения были косвенными и слишком ненадежными, чтобы считать их весомыми доказательствами. За двадцать лет своей службы в бюро он встречал слишком много совпадений. С другой стороны, он также не раз был свидетелем того, как крупные дела раскрывались на основании еще более ненадежных доказательств. Оставалось воспользоваться тем, чем они располагали, другого у них не было.

— Дэн, я…

Вошла курьер из архива. Она передала Мюррею два досье. Помощник заместителя директора ФБР открыл сначала досье на Расселла, разыскивая фотографию из Афин. Затем достал самую последнюю фотографию Исмаила Куати. Он положил оба снимка рядом с фотографиями с паспортов, переданных факсом из Денвера.

— Что ты думаешь, Пэт?

— Эта паспортная фотография… Этот парень слишком худой для Куати… Скулы и глаза похожи, а вот усы — нет. Кроме того, если это он, то быстро лысеет…

— Значит, ты согласен, что глаза похожи?

— Глаза такие же, Дэн, и нос — да, это он. А кому принадлежит вторая фотография?

— Неизвестно. Эти снимки из Афин. Светлая кожа, темные волосы, ухоженное лицо. Прическа такая же, линия волос тоже. — Он проверил описание в паспорте и водительском удостоверении. — Невысокий, худощавый — все совпадает, Пэт.

— Я согласен, согласен процентов на восемьдесят. Кто юридический атташе в Мехико-Сити?

— Берни Монтгомери, черт побери! Он приехал в Вашингтон, чтобы встретиться с Биллом.

— Попробовать Лэнгли?

— Пожалуй.

Мюррей поднял телефонную трубку прямой связи с ЦРУ.

— Где Райан?

— Здесь, слушаю тебя, Дэн. Есть новости?

— Да, кое-что. Первое. Парень по имени Марвин Расселл, индеец из племени Сиу, член «Союза воинов», исчез из-под нашего наблюдения в прошлом году, по нашему мнению, находился где-то в Европе. Его нашли с перерезанным горлом сегодня в Денвере. С ним были двое, они улетели из Денвера. На одного из них у нас есть фотография, но нет имени. А вот второй — Исмаил Куати.

Появился, мерзавец! — подумал Райан.

— Где они?

— Мы считаем, что они находятся на самолете компании «Америкэн Эйрлайнс», летящем из Майами в Мехико-Сити, у них билеты первого класса, до прибытия в аэропорт осталось около часа.

— Ты считаешь, между ними есть связь?

— Фургон, зарегистрированный на имя Марвина Расселла, также именуемого Робертом Фрейном из Роггена, Колорадо, был на автостоянке стадиона. У нас есть поддельные документы еще на двоих: один из них, по-видимому, Куати, другой нам неизвестен. Документы были найдены на месте убийства. Достаточно оснований для ареста по обвинению в убийстве.

Да, подумал Джек. Не будь ситуация столь ужасной, Райан засмеялся бы, выслушав Мюррея.

— В убийстве? Ты хочешь попытаться арестовать их?

— Если только у тебя нет предложения получше.

Райан задумался.

— Слушай, Дэн, может быть, у меня действительно есть хорошее предложение. Погоди минуту.

Он поднял трубку другого телефона и набрал номер посольства США в Мехико-Сити.

— Это Райан. Мне нужен начальник резидентуры. Тони? Джек Райан. Кларк все еще у вас? Отлично, дай ему трубку.

— Господи, Джек, какого черта…

Райан резко оборвал его.

— Молчи, Джон. Ты должен сделать следующее. На самолете компании «Америкэн Эйрлайнс» рейсом из Майами примерно через час прибывают двое. Через несколько минут ты получить факсом их фотографии. По нашему мнению, они могут быть замешаны в это.

— Значит, это террористический акт?

— Это лучшее из всего, что нам удалось выяснить, Джон. Нам нужны эти двое — и как можно быстрее.

— Могут возникнуть трудности с местной полицией, Джек, — предупредил Кларк. — Мне бы не хотелось вступать в перестрелку с ними.

— Посол на месте?

— По-моему, да.

— Соедини меня с ним и никуда не уходи.

— Понятно.

— Приемная посла, — ответил женский голос.

— Я говорю из штаб-квартиры ЦРУ, и мне немедленно нужен посол!

— Соединяю. — Подумать только, какая она спокойная, пронеслось в голове Райана.

— Слушаю, в чем дело?

— Господин посол, с вами говорит Джек Райан, заместитель директора ЦРУ…

— Это открытая линия.

— Знаю. Молчите и слушайте. В аэропорт Мехико-Сити прибывают два пассажира рейсом компании «Америкэн Эйрлайнс» из Майами. Нам нужно задержать их и доставить обратно в Вашингтон — немедленно!

— Наши граждане?

— Нет, мы считаем, что это террористы.

— Значит, придется арестовать их и потребовать выдачи через местную юридическую систему…

— У нас нет на это времени!

— Райан, мы не можем применить силу, местные власти не согласятся…

— Господин посол, я прошу вас сейчас же позвонить президенту Мексики и сказать ему, что нам требуется его помощь. Скажите, что это вопрос жизни и смерти, хорошо? Если он немедленно не даст согласия, я хочу, чтобы вы передали ему, что нам известно о его пенсионном плане. Понятно? Произнесите именно эти слова: «Мы знаем о его пенсионном плане».

— Что это значит?

— Это значит, что вы должны сказать точно то, что я вам передал, понятно?

— Послушайте, мне не нравится заниматься глупыми играми и…

— Господин посол, если вы не сделаете в точности то, что я вам говорю, я прикажу одному из моих людей обезвредить вас, и тогда президенту позвонит советник-посланник.

— Вы не имеете права угрожать мне!

— Я предупреждаю, приятель, и если вам кажется, что я шучу, попытайтесь сделать по-своему!

— Спокойнее, Джек, — предостерег Бен Гудли.

Райан отвел взгляд от телефона.

— Извините меня, сэр. У нас здесь крайне напряженная обстановка. В Денвере произошел ядерный взрыв, и эти двое могут помочь найти виновников. Послушайте, сейчас не время для церемоний. Прошу вас, пожалуйста, помогите нам.

— Хорошо.

Райан с трудом выдохнул.

— Спасибо. Передайте президенту Мексики, что один из наших людей, мистер Кларк, через несколько минут будет в кабинете начальника службы безопасности аэропорта. Господин посол, все это необычайно, исключительно важно. Еще раз прошу сделать все именно так, как я вам сказал.

— Я поступлю, как вы просите. Но вам нужно успокоиться, — посоветовал профессиональный дипломат.

— Мы стараемся сдерживать себя, сэр, стараемся изо всех сил. А сейчас скажите своему секретарю, чтобы она снова соединила меня с начальником нашей резидентуры. Благодарю вас, сэр.

Райан повернулся к Гудли.

— Если снова заметишь в моем поведении что-то подобное, трахни меня по голове чем-нибудь тяжелым, Бен.

— Кларк слушает.

— Мы пересылаем факсом фотографии вместе с именами и номерами кресел в самолете. Прежде чем хватать их, договорись с начальником службы безопасности аэропорта. Твой самолет все еще там?

— Да.

— Как только они будут у тебя в руках, грузи их на борт и немедленно вылетай.

— Будет исполнено, Джек.

Райан положил трубку и соединился с Мюрреем.

— Передай все материалы, которые имеются у тебя, начальнику нашей резидентуры в Мексике. У меня там два оперативника, отличные парни, Кларк и Чавез.

— Кларк? — спросил Мюррей? передавая документы Пэту О'Дэю. — Тот самый, что…

— Тот самый.

— Желаю ему удачи.

* * *

Тактическая проблема, стоящая перед ним, была сложной. Над головой Дубинина барражировал противолодочный самолет, и потому он не мог позволить себе ни единой ошибки. Где-то впереди находился американский подводный ракетоносец, и Дубинин принял твердое решение уничтожить его. Капитан рассуждал так: ему был отдан приказ защищаться в случае необходимости. Его подводную лодку атаковали торпедами, и это радикально меняло ситуацию. Вообще-то следовало запросить по радио командование флота о том, как поступить, или по крайней мере сообщить о своих намерениях, но, когда у тебя над головой кружит самолет, это чистое самоубийство, а сегодня ему уже один раз чудом удалось спастись от смерти. Нападение на «Адмирала Лунина» означало только одно — американцы собирались напасть на его страну. Они сами нарушили свое излюбленное международное правило: моря свободны для всех кораблей. На него было совершено нападение в международных водах еще до того, как он приблизился на расстояние, с которого мог совершить агрессивный акт. Поэтому кто-то полагал, что существует военное положение. Вот и хорошо, подумал Дубинин. Да будет так.

Хвост субмарины, состоящий из вереницы буксируемых пассивных датчиков, опустился значительно ниже глубины, на которой находилась подлодка, и акустики работали сейчас с напряжением, которого прежде никогда не испытывали.

— Контакт, — произнес лейтенант Рыков. — Акустический контакт, пеленг один-один-три, один винт… шумит, похоже на поврежденную подлодку…

— Ты уверен, что это не надводное судно?

— Вполне… Надводные суда далеко к югу из-за шторма. Звук характерен для двигательной установки подводной лодки… Шум, словно поврежден винт или гребной вал… Смещается на юг… сейчас пеленг один-один-пять.

Валентин Борисович повернулся и крикнул в рубку управления:

— Расстояние до предполагаемой цели?

— Семь тысяч метров!

— Далеко, очень далеко… Смещение на юг… скорость?

— Трудно сказать… Точно меньше шести узлов… Слышно вращение винта, но очень смутно, и я не могу сосчитать число оборотов.

Ну что же, не исключено, у нас будет возможность произвести не один выстрел, сказал себе Дубинин и снова повернулся к рубке управления:

— Торпедный отсек! Приготовить торпеду к выстрелу по курсу один-один-пять, первоначальная глубина поиска семьдесят метров, готовность детонатора к взрыву… с четырех тысяч метров.

— Слушаюсь. — Лейтенант ввел необходимые параметры.

— Аппарат номер один… торпеда готова! Наружный люк закрыт, товарищ капитан.

Дубинин повернулся и взглянул на своего старпома. Трезвенник — старпом не пил даже на торжественных приемах — и обычно очень выдержанный человек, он одобрительно кивнул. Дубинин не нуждался в одобрении, но все-таки был благодарен за него.

— Открыть наружный люк.

— Наружный люк открыт.

Командир торпедной части откинул пластиковый чехол с кнопки пуска.

— Огонь!

Лейтенант нажал на кнопку.

— Торпеда пошла.

* * *

— Мостик, докладывает акустик! Шум, шум, пеленг один-семь-пять — торпеда в воде, пеленг один-девять-пять!

— Полный вперед! — крикнул Рикс механику.

— Капитан! — воскликнул Клаггетт. — Отмените приказ!

— Что? — Молодой матрос у руля не знал, как ему поступить. Юноше было всего девятнадцать лет, и ему еще не приходилось слышать, чтобы кто-то требовал отменить приказ капитана. — Как мне поступить, сэр?

— Капитан, если вы дадите полную мощность двигателю, гребной вал выйдет из строя через пятнадцать секунд!

— Черт побери, вы правы. — Под красным боевым освещением рубки лицо Рикса казалось розовым. — Передайте в машинное отделение, пусть разовьют наибольшую скорость при условии сохранения безопасности вала. Руль направо десять градусов, поворачиваем на север, новый курс ноль-ноль-ноль.

— Руль направо десять градусов, сэр. — Голос юноши дрожал, его руки поворачивали штурвал. Страх ничуть не менее заразителен, чем чума. — Сэр, руль положен направо десять градусов, переходим на новый курс ноль-ноль-ноль.

Рикс кивнул.

— Хорошо.

— Мостик, докладывает акустик, пеленг на торпеду сейчас один-девять-ноль, она виляет влево и вправо, ее активный гидролокатор не включен.

— Спасибо, — произнес Клаггетт.

— Как только буксируемые датчики перестанут давать информацию, мы тут же потеряем ее.

— Совершенно верно, сэр. Капитан, а если мы сообщим «Ориону», что происходит?

— Хорошая мысль. Поднять антенну.

* * *

— «Морской дьявол-1-3», вызывает «Мэн».

— «Мэн», это один-три, мы все еще пытаемся оценить действия сброшенной нами торпеды и…

— Один-три, на нас идет торпеда по пеленгу один-восемь-ноль. Вы промахнулись. Принимайтесь снова за поиск к югу от нас. Мне кажется, русские ориентируются на наш шум.

— Ясно, начинаем действовать.

Офицер, руководивший тактическими действиями, передал на Кодиак, что здесь разгорелось настоящее сражение.

* * *

— Господин президент, — сказал Райан, — в нашем распоряжении, по-моему, есть полезная информация, сэр.

Джек сидел перед микрофоном, положив ладони на стол. Они были такими влажными, что на поверхности остались пятна, заметил Гудли. И все же он позавидовал способности Райана сохранять самообладание.

— И что же это за информация? — резко бросил Фаулер. Услышав тон президента, Райан опустил голову.

— Сэр, ФБР только что сообщило нам, что у них есть сведения о двух, может быть трех, известных террористах, бывших сегодня в Денвере. Двое сейчас находятся в самолете, летящем в Мексику. У меня там есть люди, и мы намерены попытаться задержать их, сэр.

— Одну минуту, — произнес Фаулер. — Мы знаем, что это был не террористический акт.

— Райан, говорит генерал Фремонт. Как была получена эта информация?

— Я не знаком со всеми подробностями, но они получили сведения относительно автомобиля — по-моему, фургона, — находившегося недалеко от места взрыва. Они проверили номерной знак машины и ее владельца — он был убит, а затем проследили двух других по их авиабилетам и…

— Погодите! — оборвал Райана командующий стратегической авиацией. — Каким образом кто-то мог узнать это от человека, уцелевшего при взрыве? Боже мой, разве вы не понимаете, что мощность этой бомбы превышала сотню тысяч тонн тротила…

— Видите ли, генерал, из надежных источников стало известно — информация поступила от ФБР, — что мощность взрыва не превышала пятидесяти килотонн и…

— ФБР? — донесся голос Борштейна из НОРАД. — Они ни черта не понимают в этом! Да и бомба в пятьдесят килотонн не оставила бы ни одного живого человека в радиусе больше мили. Господин президент, на эту информацию нельзя полагаться.

* * *

— Господин президент, говорят из НВКЦ, — услышал Райан чей-то голос по той же линии связи. — Мы только что получили радиограмму с Кодиака. Советская подлодка атакует наш подводный ракетоносец «Мэн». К нашему ракетоносцу движется торпеда. «Мэн» пытается уклониться от нее.

Джек услышал из динамика какой-то звук, происхождения которого он не понял.

— Сэр, — тут же произнес Фремонт, — это весьма угрожающее обстоятельство.

— Я понимаю это, генерал, — едва слышно проговорил президент. — Генерал — «ОТСЧЕТ»!

— Что это значит, черт побери? — тихо спросил Гудли.

— Господин президент, вы совершаете ошибку. В нашем распоряжении надежная информация. Вы требовали от нас такую информацию, и мы предоставили ее вам! — быстро выпалил Райан, снова едва не теряя самообладание. Его руки, лежавшие на поверхности стола, сжались в кулаки. Джек напряг все силы и сумел овладеть собой. — Сэр, у нас есть доказательства.

— Райан, мне кажется, что вы обманывали меня и снабжали неверными сведениями весь день, — произнес Фаулер голосом, в котором не осталось ничего человеческого.

Контакт прервался в последний раз…

* * *

Окончательный сигнал боевой тревоги был отправлен немедленно по десяткам каналов связи. Дублирование каналов, их известные функции, краткость передачи и одинаковый метод шифровки дали понять Советам, что это значило, еще до того, как полученный сигнал пропустили через компьютеры. Когда из них вышла расшифрованная команда, она была передана в кремлевский центр спустя всего несколько секунд. Головко взял с принтера лист бумаги с единственным словом.

— ОТСЧЕТ, — прочитал он.

— Что это значит? — спросил президент Нармонов.

— Это кодовая фраза. — На мгновение губы Головко побелели. — Термин из американского футбола, по-моему. Он означает число цифр, произнесенных футболистами, перед тем как… получетвертной вводит мяч в игру.

— Не понимаю, — покачал головой Нармонов.

— Раньше у американцев кодовая фраза, означающая полную стратегическую готовность, была другой: «ВЗВЕДЕННЫЙ КУРОК». Значение этой фразы понятно каждому, верно? — Заместитель председателя КГБ продолжал, словно во сне: — Слово «ОТСЧЕТ» означает для американцев то же самое. Я могу только сделать вывод, что…

— Мне все ясно.

42. Змея и меч

ПРЕЗИДЕНТУ НАРМОНОВУ:

ПОСЫЛАЮ ЭТУ ТЕЛЕГРАММУ ВАМ ИЛИ ВАШЕМУ ПРЕЕМНИКУ В КАЧЕСТВЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ.

НАМ ТОЛЬКО ЧТО СООБЩИЛИ О ТОМ, ЧТО СОВЕТСКАЯ ПОДВОДНАЯ ЛОДКА В ДАННЫЙ МОМЕНТ АТАКУЕТ АМЕРИКАНСКИЙ ПОДВОДНЫЙ РАКЕТОНОСЕЦ.

МЫ НЕ ДОПУСТИМ НАПАДЕНИЯ НА НАШИ СИЛЫ СТРАТЕГИЧЕСКОГО НАЗНАЧЕНИЯ, ТАКИЕ ДЕЙСТВИЯ БУДУТ ИСТОЛКОВАНЫ ТОЛЬКО КАК НАЧАЛО НАПАДЕНИЯ НА СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ.

Я ДОЛЖЕН ТАКЖЕ СООБЩИТЬ ВАМ, ЧТО НАШИ СИЛЫ СТРАТЕГИЧЕСКОГО НАЗНАЧЕНИЯ ПРИВЕДЕНЫ В ВЫСШУЮ СТЕПЕНЬ БОЕВОЙ ГОТОВНОСТИ. МЫ БУДЕМ ЗАЩИЩАТЬСЯ.

ЕСЛИ ВЫ СЕРЬЕЗНО НАСТАИВАЕТЕ НА СВОЕЙ НЕВИНОВНОСТИ, УБЕДИТЕЛЬНО ПРОШУ ВАС ПРЕКРАТИТЬ ВСЕ АКТЫ АГРЕССИИ, ПОКА ЕЩЕ ЕСТЬ ВРЕМЯ.

— «Преемнику»? Что это за чепуха? — Нармонов на мгновение отвернулся и посмотрел на Головко. — Что здесь происходит? Может быть, Фаулер болен? Или сошел с ума? Что все это значит? Какая подводная лодка? — Когда президент кончил говорить, рот у него остался открытым, как у пойманной на крючок рыбы.

— К нам поступило сообщение об американском подводном ракетоносце, потерпевшем аварию в восточной части Тихого океана. Мы послали туда нашу подводную лодку, чтобы выяснить ситуацию, однако никакого приказа нападать на американцев ей не давали, — ответил министр обороны.

— При каких обстоятельствах наши люди могут предпринять нападение?

— Ни при каких. Без приказа из Москвы они могут действовать лишь в пределах самообороны. — Министр отвернулся не в силах выдержать пристальный взгляд президента. Ему не хотелось продолжать, однако выбора не было. — По моему мнению, положение вышло из-под контроля.

* * *

— Господин президент, — армейский офицер открыл свой портфель — «футбольный мяч» — и достал из него толстую папку с листами, скрепленными металлическими кольцами. Первый раздел был обведен красной каймой. Фаулер открыл его. На странице значилось:

Е И О П

ГЛАВНЫЕ ВАРИАНТЫ НАПАДЕНИЯ

«НЕБЕСНЫЙ ГРОМ»

— Так что же это за ОТСЧЕТ, черт побери? — спросил Гудли.

— Это наивысший уровень боевой готовности, Бен. Это значит, что курок пистолета взведен и направлен в цель и ты ощущаешь давление на спусковой крючок.

— Каким образом мы…

— Перестань, Бен! Не имеет значения, каким образом мы оказались в таком положении. Главное, что мы уже достигли его. — Райан встал и начал расхаживать по кабинету.

— Теперь нам всем нужно думать как можно быстрее, парни.

— Надо убедить Фаулера… — начал старший дежурный офицер.

— Его нельзя убедить, — вмешался Гудли. — Нельзя убедить человека, который отказывается слушать.

— Госсекретарь и министр обороны помочь не смогут — они оба мертвы, — напомнил Райан.

— Вице-президент — он в ЛКП.

— Хорошая мысль, Бен… у нас есть канал связи с ним?.. Да, вот. — Райан нажал кнопку.

— Летающий командный пункт.

— Центральное разведывательное управление, говорит заместитель директора Райан. Мне нужен вице-президент.

— Одну минуту, сэр. — «Минута» оказалась очень короткой.

— Роджер Дарлинг. Здравствуйте, Райан.

— Здравствуйте, господин вице-президент. У нас возникли трудности, — сообщил Джек.

— Что произошло? Мы получаем все сообщения по «горячей линии». Они казались напряженными, но еще двадцать минут назад все шло хорошо. Что внезапно изменилось?

— Сэр, президент убежден, что в Советском Союзе произошел государственный переворот.

— Что? Кто виноват в этом?

— Я, сэр, — признался Райан. — Именно я и есть тот идиот, который передал ему эту информацию. Но прошу не обращать на это внимания. Президент отказывается выслушать меня.

К изумлению Джека, послышался короткий горький смех.

— В этом нет ничего странного. Боб и меня отказывается слушать.

— Сэр, мы должны убедить его выслушать наши доводы. В нашем распоряжении имеется теперь информация, свидетельствующая о том, что это мог быть террористический акт.

— Что за информация?

Джек коротко рассказал.

— Вообще-то не слишком убедительно, — заметил Дарлинг.

— Может быть, это действительно не слишком убедительно, но это все, что у нас есть, и такая информация куда лучше, чем все остальное.

— Хорошо, не торопитесь. Сейчас мне нужна ваша оценка ситуации.

— Сэр, я убежден, что президент ошибается. Переговоры с ним ведет Андрей Ильич Нармонов. В Москве сейчас приближается рассвет. Президент Нармонов не спал всю ночь, он испуган не меньше нашего и, судя по полученному им последнему сообщению, не может понять, что случилось с президентом Фаулером — может быть, он сошел с ума? Это опасная ситуация. Мы получаем шифровки об отдельных столкновениях между советскими и американскими войсками. Один Бог знает, что происходит на самом деле, но обе стороны истолковывают происходящее как акты агрессии. Фактически воцарился настоящий хаос — выдвинутые вперед войска сталкиваются друг с другом, но перестрелки, которые они ведут, вызваны высокой степенью боевой готовности с обеих сторон. Это как снежный ком, катящийся с горы.

— Верно, Райан, я согласен. Продолжайте.

— Одна из двух сторон должна отступить, и как можно быстрее. Сэр, поговорите с президентом. Он отказывается говорить со мной по телефону. Талбот и Банкер погибли, и не осталось никого, кто мог бы его убедить.

— Вы пробовали говорить с Арни ван Даммом?

— Черт побери! — проворчал Райан. Как он мог забыть про Арни? — А где он сейчас?

— Не знаю. Но могу выяснить очень быстро через Секретную службу. А если попробовать Лиз?

— Именно ей и пришла в голову блестящая мысль, что с президентом обменивается телеграммами не Нармонов.

— Глупая сука, — заметил Дарлинг. Он подумал о том, сколько усилий и политического капитала потратил на то, чтобы место советника по национальной безопасности занял Чарли Олден. — Хорошо, я попытаюсь убедить его. Подождите.

— Обязательно.

* * *

— Звонит вице-президент, сэр. Шестая линия.

Фаулер нажал на кнопку.

— Говори, только побыстрее, Роджер.

— Боб, необходимо взять ситуацию под контроль.

— Как ты думаешь, чем я сейчас занимаюсь?

Дарлинг сидел в глубоком кожаном кресле. Он закрыл глаза. Тон ответа все расставил по местам.

— Боб, ты только ухудшил положение, вместо того чтобы улучшить его. Сделай короткий перерыв. Встань, пройдись по комнате, глубоко вздохни — и подумай! У нас нет оснований полагать, что это дело рук русских. Я только что говорил с ЦРУ, и мне сказали…

— Кто сказал? Райан?

— Да, он все мне объяснил и…

— Райан обманывал меня.

— Чепуха, Боб. — Дарлинг старался говорить спокойно и размеренно, надеясь, что его голос звучит убедительно. Он называл этот тон «голосом сельского врача». — Он слишком хороший профессионал для этого.

— Роджер, я знаю, что у тебя самые лучшие намерения, но сейчас у меня нет времени для психоанализа. Не исключено, что на нас вот-вот будет совершено ядерное нападение. Есть и хорошая новость: по-видимому, ты уцелеешь. Желаю счастья, Роджер. Подожди — по «горячей линии» поступает сообщение.

ПРЕЗИДЕНТУ ФАУЛЕРУ:

С ВАМИ ГОВОРИТ АНДРЕЙ ИЛЬИЧ НАРМОНОВ.

СОВЕТСКИЙ СОЮЗ НЕ ПРЕДПРИНИМАЛ НИКАКИХ АГРЕССИВНЫХ ДЕЙСТВИЙ ПРОТИВ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ. НИКАКИХ. МЫ НЕ ЗАИНТЕРЕСОВАНЫ В НАНЕСЕНИИ УЩЕРБА ВАШЕЙ СТРАНЕ. МЫ ХОТИМ ОДНОГО — ЧТОБЫ НАС НИКТО НЕ ТРОГАЛ И ЧТОБЫ МЫ ЖИЛИ В МИРЕ.

Я НЕ ДАВАЛ РАЗРЕШЕНИЯ НА ПРОВЕДЕНИЕ НИКАКИХ ДЕЙСТВИЙ ПРОТИВ АМЕРИКАНСКИХ ВОЙСК ИЛИ АМЕРИКАНСКИХ ГРАЖДАН, А ВЫ УГРОЖАЕТЕ НАМ. ЕСЛИ ВЫ НАПАДЕТЕ НА НАС, МЫ БУДЕМ ВЫНУЖДЕНЫ НАНЕСТИ ОТВЕТНЫЙ УДАР И ПОГИБНУТ МИЛЛИОНЫ ЛЮДЕЙ. НЕУЖЕЛИ ВСЕ ЭТО БУДЕТ НЕСЧАСТНЫМ СЛУЧАЕМ?

ВЫ СТОИТЕ ПЕРЕД ВЫБОРОМ. Я НЕ МОГУ ОСТАНОВИТЬ ВАС ОТ НЕРАЗУМНЫХ ДЕЙСТВИЙ. Я НАДЕЮСЬ, ЧТО ВЫ ВОЗЬМЕТЕ СЕБЯ В РУКИ. СЛИШКОМ МНОГО ЖИЗНЕЙ ЗАВИСЯТ ОТ НАШЕГО ЗДРАВОГО СМЫСЛА.

— По крайней мере из Москвы все еще поступают такие телеграммы, — заметил Гудли.

— Да уж, теперь жди неприятностей. Такое сообщение совсем свалит нашего президента с катушек, — произнес Райан. — Вне всякого сомнения. Нельзя говорить неуравновешенному человеку, что он теряет рассудок…

— Райан, говорит Дарлинг.

Райан прямо-таки бросился к кнопке связи.

— Слушаю, господин вице-президент.

— Он не стал слушать меня, а затем поступила эта новая телеграмма, и его реакция на нее была очень плохой.

— Сэр, вы можете установить связь — открытый канал — со штабом стратегический авиации?

— Боюсь, что нет, Райан. Они соединены селекторной связью с НОРАД и Кэмп-Дэвидом. Джек, президент чувствует свою уязвимость в Кэмп-Дэвиде и боится… понимаете…

— Ну и что? Мы все испуганы, верно?

Наступила короткая пауза, и Райану пришло в голову, что Дарлинг чувствует себя виноватым из-за того, что он сам находится в относительной безопасности.

* * *

В Рокки-Флэтс образцы радиоактивных осадков поместили внутрь гамма-спектрометра. Для подготовки к анализу потребовалось больше времени, чем предполагали, — в оборудовании были замечены кое-какие неполадки. Операторы работали под прикрытием экранирующего щита, пользуясь перчатками на свинцовой подкладке и длинными щипцами, чтобы извлекать образцы из свинцового ведра. Они ждали, пока техник включит спектрометр.

— Отлично, это хороший образец с очень высокой радиоактивностью.

У спектрометра было два дисплея. Первый показывал результаты измерений энергии фотоэлектронов, возникающих в результате гамма-облучения внутри спектрометра. Результаты дублировались принтером. Точное энергетическое состояние фотоэлектронов позволяло опознать как сам элемент, так и изотоп источника. На второй экран поступала графическая информация в виде линии или резких всплесков. Относительная интенсивность различных энергетических уровней, характеризующихся высотой пиков, и определяла соотношение между ними. Для более точных измерений понадобилось бы поместить образец в небольшой реактор для реактивации, но пока необходимости в этом не было.

Техник переключил аппарат на канал облучения бета-частицами.

— Эй, вы только посмотрите на линию трития! Какова, по-вашему, мощность этого устройства?

— Меньше пятнадцати.

— Да, сюда поместили огромное количество трития, док, а взгляните сюда!

Техник сделал пометку в своем блокноте и снова переключил спектрометр на гамма-облучение.

— Все ясно… плутоний, часть 239, есть и 240; нептуний, америций, гадолиний, кюрий, прометий, уран — оба изотопа, 235 и 238… Я… это было весьма совершенное устройство, ребята.

— Шипучка, — заметил один из членов группы по чрезвычайным ядерным ситуациям, глядя на цифры. — Перед нами остатки шипучки. Это была не атомная бомба. Столько трития… Боже, это наверняка должно было быть двухступенчатым устройством — для форсированной атомной бомбы слишком сложно, — ну конечно, это термоядерное устройство!

Техник отрегулировал приборы для тонкой наводки.

— Посмотрите, как смешаны 239– и 240-й…

— Ну-ка, дай книгу!

Напротив спектрометра на полке лежала папка с металлическими кольцами в обложке из красного винила.

— Это — Саванна-ривер, — заметил техник. — У них всегда были трудности с гадолинием… в Хэнфорде — другое дело… там вырабатывают слишком много прометия.

— Ты что, свихнулся?

— Положитесь на меня, — сказал техник. — Моя диссертация освещает проблемы заражения на заводах, производящих плутоний. Вот цифры!

И он начал называть их одну за другой.

Член группы нашел индекс, затем снова вернулся к странице.

— Действительно, очень близко! Очень! Ну-ка, что там говорится о гадолинии?

— Ноль, запятая, ноль пять на восемь на десять в минус седьмой плюс-минус ноль, запятая, ноль ноль два.

— Боже милосердный! — Он повернул книгу к себе.

— Саванна-ривер… Но это невозможно!

— Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год. Удачный год. Это наш проклятый плутоний.

Старший сотрудник группы поборол недоверие, отступив перед очевидными фактами.

— Соедините меня с Вашингтоном.

— Не могу, — сказал техник, уточняя результаты измерений. — Междугородная связь отключена.

— Где Ларри?

— В Пресвитерианской больнице на бульваре Авроры, работает с парнями из ФБР. Я записал номер его телефона на клочке бумаги в углу. По-моему, он связывается с Вашингтоном через ФБР.

* * *

— Мюррей слушает.

— Это Хоскинс. Я только что получил результаты анализа из Рокки-Флэтс, Дэн, это кажется каким-то сумасшествием, но сотрудник группы по чрезвычайным ситуациям утверждает, что в бомбе использовался американский плутоний. Я попросил его провести еще одну проверку, повторный анализ. Он сделал это и сказал, что результаты те же самые. Плутоний произведен на заводе в Саванна-ривер в феврале 1968 года, на реакторе типа К. У них самые точные сведения, он утверждает, что они могут даже сказать, в какой части реактора произведен плутоний: для меня все это темный лес, но он — официальный эксперт.

— Черт побери, но как я сумею убедить в этом кого-нибудь, Уолт?

— Дэн, я передаю тебе его слова.

— Мне нужно поговорить с ним.

— Телефонные линии отключены, неужели забыл? Но я могу подвезти его сюда, в отделение ФБР, через несколько минут.

— Давай — и побыстрее.

* * *

— Слушаю, Дэн.

— Джек, сотрудник группы по чрезвычайным ситуациям только что говорил со мной из нашего отделения в Денвере. Расщепляемый материал в бомбе был американского производства.

— Что?!

— Послушай, Джек, первая реакция на эту новость у нас у всех была такой же. Сотрудники группы побывали на месте взрыва, собрали образцы выпавших осадков, подвергли их анализу и утверждают, что уран — нет, плутоний был произведен на заводе в Саванна-ривер в 1968 году. Сейчас в наше отделение в Денвере приедет руководитель группы. Междугородные линии отключены, но я соединю тебя с ним через наши каналы, и ты сможешь сам поговорить с ним.

Райан посмотрел на начальника научно-технического отдела.

— Что ты об этом думаешь?

— На заводе в Саванна-ривер было немало проблем — например, тысяча фунтов МИП.

— МИП?

— МИП. Это сокращение, означает: материал, исчезнувший в процессе производства. Пропавший плутоний.

— Террористы, — без колебаний произнес Райан.

— Начинает походить на правду, — согласился ученый.

— Боже, и даже теперь он не желает меня выслушать! Ну что ж, оставалось опять обратиться к Дарлингу.

* * *

— В это трудно поверить, — заметил вице-президент.

— Сэр, это достоверные данные, проверенные группой по чрезвычайным ситуациям в Рокки-Флэтс. Надежные научные данные. Они могут показаться безумными, но это объективный факт. — Я надеюсь на это, о Боже, как я надеюсь, мысленно воскликнул Райан. Дарлинг разделял его чувства. — Сэр, это не русское оружие, совершенно определенно — а это главное. Мы уверены, это не советская бомба. Сообщите об этом президенту немедля!

— Сейчас. — Дарлинг дал знак сержанту ВВС, отвечающему за связь.

* * *

— Слушаю, Роджер, — послышался голос президента.

— Сэр, мы только что получили очень важные сведения.

— Что за сведения? — Голос президента выдавал смертельную усталость.

— Мы получили их из ЦРУ, но источником является ФБР. Группа по чрезвычайным ситуациям сделала анализ и установила, что материал, из которого изготовлена бомба, нерусского происхождения. По их мнению, плутоний произведен в Америке.

— Это какой-то бред! — воскликнул Борштейн. — У нас не пропадало ядерное оружие. Мы чертовски внимательно следим за этим!

— Роджер, это Райан передал тебе информацию?

— Да, Боб.

Дарлинг услышал тяжелый вздох.

— Спасибо.

Когда вице-президент поднял другую телефонную трубку, рука его дрожала.

— Он не поверил.

* * *

— Но он должен поверить, потому что это правда!

— Я не знаю, как его убедить. Ты был прав, Джек, он теперь никого не слушает.

— Поступает сообщение по «горячей линии», сэр.

* * *

Райан прочитал:

ПРЕЗИДЕНТУ НАРМОНОВУ:

ВЫ ОБВИНЯЕТЕ МЕНЯ В НЕРАЗУМНЫХ ДЕЙСТВИЯХ. У НАС ПОГИБЛО ДВЕСТИ ТЫСЯЧ ЧЕЛОВЕК, НАШИ ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ ПОДВЕРГЛИСЬ НАПАДЕНИЮ В БЕРЛИНЕ, НАШИ КОРАБЛИ И В СРЕДИЗЕМНОМ МОРЕ, И В ТИХОМ ОКЕАНЕ ТАКЖЕ…

— Он на грани того, чтобы нажать кнопку. Черт побери! В нашем распоряжении информация, которая ему нужна, чтобы предотвратить катастрофу…

— У меня нет больше никаких идей, — послышался голос Дарлинга из динамика. — Эти идиотские телеграммы, поступающие по «горячей линии», вместо того, чтобы улучшать, только усугубляют положение…

— Похоже, это ключевая проблема, верно? — Райан поднял голову. — Бен, ты хорошо водишь машину по снегу?

— Да, но…

— Пошли! — Райан выбежал из кабинета. Они спустились в лифте на первый этаж, и Джек распахнул дверь караульного помещения.

— Ключи от машины!

— Вот сэр! — Перепуганный молодой охранник бросил ему ключи. Служба безопасности ЦРУ всегда держала наготове свои автомобили рядом с местом стоянки для машин особо важных лиц. Дверцы голубого «вездехода» фирмы «Дженерал моторс» не были заперты.

— Куда едем? — спросил Гудли, опускаясь на водительское сиденье.

— Пентагон, к входу со стороны Потомака — и побыстрее.

* * *

— В чем дело?

Торпеда нацелилась куда-то, описала несколько кругов, но не взорвалась, и тут у нее кончилось топливо.

— Масса цели оказалась недостаточной, чтобы привести в действие магнитный детонатор, и слишком маленькой для прямого попадания… По-видимому, ложная цель, — сказал Дубинин. — Где перехваченная нами первая радиограмма? — Матрос передал ему текст. — «При столкновении поврежден винт». Черт побери! Мы все время преследовали подлодку с неисправным двигателем, а не с поврежденным винтом! — Капитан с силой ударил по прокладочному столику кулаком.

— Курс на север, включить активный гидролокатор!

* * *

— Черт побери, мостик, говорит акустик, нас подвергают активной гидролокации на низких частотах, пеленг один-девять-ноль.

— Приготовить торпеды!

— Сэр, если мы выдвинем вспомогательный двигатель за пределы корпуса, то сумеем прибавить два или три узла, — заметил Клаггетт.

— Он слишком шумный! — резко бросил Рикс.

— Сэр, мы находимся в зоне поверхностных шумов. Высокочастотный шум вспомогательного двигателя не будет здесь особенно слышен. У русских гидролокатор работает в активном режиме, на низких частотах, и они обнаружат нас в любом случае, будет шуметь вспомогательный двигатель или нет. Нам нужно сейчас оторваться подальше, сэр. Если русские подойдут к нам слишком близко, «Орион» не сможет оказать нам никакой поддержки.

— Мы должны потопить их.

— Это неудачный ход, сэр. Сейчас мы находимся в самой высокой степени боевой готовности, в режиме «ОТСЧЕТА». Произведя залп, мы примем на себя большую ответственность. Задействовав же вспомогательный двигатель, мы сможем осмотреться. Капитан, нам нужно оторваться от активного гидролокатора! Не стоит рисковать.

— Нет! Командир торпедной части, приготовиться к залпу!

— Слушаюсь, сэр.

— Центр связи, передайте «Ориону», чтобы обеспечил прикрытие.

* * *

— Это последняя, товарищ полковник.

— Быстро у вас получается, — заметил командир полка.

— Ребята приобретают сноровку, — отозвался майор. В Алейске с ракеты СС-18 снимали десятую и последнюю самонаводящуюся боеголовку.

— Осторожнее, сержант.

Виной происшедшего оказался лед. Несколькими минутами раньше над шахтой пронесся снежный вихрь. Сапоги техников, что суетились вокруг боеголовки, размесили выпавший снег, превратив его в мокрую жижу, которую прихватило морозом. Сержант, спускаясь по ступенькам помоста, поскользнулся, и гаечный ключ выпал из его руки. Сержант попытался схватить его, но ключ ударился о металлическую ограду и стремительно полетел в шахту.

— Бежим! — крикнул полковник. Сержант не нуждался в приказе. Старшина, сидевший в кабине подъемного крана, отвел в сторону боеголовку и спрыгнул с сиденья. Все побежали в наветренную сторону от шахты запуска — учения не пропали даром, они знали, куда бежать.

Гаечный ключ пролетел почти до самого дна, не коснувшись корпуса ракеты, но затем ударился о внутреннюю часть арматуры, отскочил от нее и в двух местах пробил обшивку первой ступени. Обшивка одновременно служила корпусом как топливного бака, таки бака для окислителя, и в результате на свободу выбросило оба компонента. Оба химических вещества образовали крошечные облачка — вырвалось всего по несколько граммов топлива и окислителя, — но вещества эти были самовоспламеняющимися. Соединившись, они взорвались. Это произошло через две минуты после того, как гаечный ключ исчез в жерле шахты.

Взрыв оказался исключительно мощным. Ударная волна сбила с ног полковника, который успел отбежать метров на двести от шахты. Инстинктивно он откатился за толстый сосновый ствол, укрывшись от сокрушительной взрывной волны, промчавшейся над ним. Через мгновение он выглянул из-за дерева и увидел, как над шахтой поднялся столб пламени. Все его подчиненные успели спастись, что само по себе было чудом, подумал он. Затем у него в голове мелькнула забавная мысль — так нередко бывает после спасения от неминуемой гибели: вот и американцам теперь беспокойства на одну ракету меньше.

* * *

Спутник Министерства обороны США уже нацелил свои датчики на русскую ракетную базу. Он однозначно зарегистрировал выброс энергии. Сигнал был послан в Элис-Спрингс в Австралии, затем передан на спутник связи ВВС США, который ретранслировал его в Северную Америку. На все это потребовалось чуть больше половины секунды.

— Вероятный запуск — вероятный запуск в Алейске!

В это мгновение все изменилось для генерал-майора Джо Борштейна. Его взгляд не отрывался от дисплея, работающего в режиме реального времени, и его первой мыслью было — вот оно, началось, несмотря на все, на все перемены, на весь прогресс в отношениях, на все договоры, каким-то образом это произошло, и он следил за происходящим и будет следить до того самого момента, пока баллистическая ракета СС-18 не врежется в гору Шайенн. Это тебе не сбрасывать бомбы на мост Пауля Доумера или вести воздушные бои над Германией. Это — конец света. Голос Борштейна хрипел как наждачная бумага.

— Я вижу лишь один… где «птица»?

— «Птицы» нет, «птицы» нет, «птицы» нет, — сообщала женщина-капитан. — Вспышка слишком велика, больше походит на взрыв. «Птицы» нет, «птицы» нет. Это не запуск ракеты, повторяю — не запуск.

Борштейн почувствовал, как дрожат его руки. Такого с ним не случалось с того времени, как его сбили, или с момента аварии при посадке на базе Эдвардс, или с тех пор, как он летал на самолетах в погоду, с которой не сравнить даже бурю с градом. Он повернул голову, посмотрел на своих подчиненных и увидел на их лицах тот же страх, который испытывал сам. Это походило на ужасный, пугающий кинофильм — доходило до этого самого момента, но теперь это был не фильм… Он поднял трубку телефона, соединяющего его со штабом стратегической авиации, и отключил канал «золотого телефона» убежища в Кэмп-Дэвиде.

— Пит, ты видел это?

— Конечно, Джо.

— Знаешь, Пит, нам лучше… лучше принять какие-то меры. Президент теряет контроль над ситуацией.

Командующий стратегической авиацией помолчал, прежде чем ответить.

— Я тоже едва не утратил контроль над собой, но тут же взял себя в руки.

— Понимаю тебя, Пит.

— Так что у них произошло, черт побери?

Борштейн снова включил канал связи с Кэмп-Дэвидом.

— Господин президент, по нашему мнению, на ракетном полигоне в Алейске произошел взрыв. Мы, э-э… на мгновение изрядно перепугались, но запуска не произошло — повторяю, господин президент, сейчас в воздухе «птицы» нет. Это, без сомнения, была ложная тревога.

— Что это значит?

— Сэр, мне трудно сказать. Может быть, они проводили регламентные работы и произошел несчастный случай. Такое бывало и раньше — у нас случалось подобное с «Титаном-II».

— Генерал Борштейн прав, — послышался спокойный и трезвый голос командующего стратегической авиацией. — Именно поэтому мы и сняли «Титан-II» с вооружения… Господин президент?

— Да, генерал?

— Сэр, я бы посоветовал спокойнее относиться к происходящему.

— Это каким же образом? — поинтересовался Фаулер. — А если этот взрыв имеет отношение к их повышенной боеготовности?

* * *

Поездка по шоссе Джорджа Вашингтона прошла спокойно. Несмотря на то что шоссе было покрыто снегом, Гудли ехал с постоянной скоростью сорок миль в час. Включив передний и задний приводы и ни разу не потеряв управления, он объезжал брошенные на шоссе автомобили, словно гонщик в Дейтоне. Наконец он остановился возле ворот Пентагона со стороны реки. Рядом с гражданским охранником сейчас стоял солдат, причем М-16 явно был заряжен.

— ЦРУ! — произнес Гудли.

— Погоди. — Райан передал свой пропуск. — Опусти его в прорезь. Думаю, он сработает и здесь.

Гудли послушно выполнил указание Райана. Действительно, на пропуске заместителя директора ЦРУ оказался специальный электронный код, который подействовал на автоматическое устройство. Ворота скользнули вверх, а предохранительный барьер опустился, открыв проезд. Солдат кивнул. Раз у сидящих в автомашине нужный пропуск, то и все остальное в порядке.

— Подъезжай к первому подъезду.

— Где поставить машину?

— Брось ее у входа! Пойдешь со мной.

Служба безопасности внутри здания тоже была усилена. Джек попытался пройти через металлодетектор, но его остановили монеты, лежавшие в кармане. Он в ярости сгреб их и швырнул на пол.

— Где Национальный командный центр?

— Следуйте за мной, сэр.

Вход в НВКЦ закрывала стена из пуленепробиваемого стекла, за ней стояла чернокожая женщина-сержант с револьвером на поясе.

— ЦРУ — мне нужно пройти.

Райан приложил свой пропуск к черному квадрату, и он опять сработал.

— Кто вы, сэр? — спросил старшина ВМС.

— Заместитель директора Центрального разведывательного управления. Кто тут за старшего? Проводите меня к нему.

— Следуйте за мной, сэр. Вам придется разговаривать с капитаном первого ранга Росселли.

— Капитаном первого ранга? Не адмиралом и не генералом?

— Генерал Уилкс пропал, сэр. Мы не знаем, куда он мог запропаститься.

Старшина открыл дверь.

Райан увидел перед собой капитана первого ранга ВМС и подполковника ВВС, огромный дисплей на стене, где мгновенно отражалась меняющаяся ситуация, и кучу многоканальных селекторов.

— Вы — Росселли?

— Да, а вы кто?

— Джек Райан, заместитель директора ЦРУ.

— Вы приехали не в самое лучшее место, дружище, — заметил подполковник Барнс.

— Есть какие-нибудь изменения?

— Как сказать, только что мы наблюдали что-то похожее на запуск баллистической ракеты в России…

— Боже милосердный!

— Но ракета не взлетела — по-видимому, произошел взрыв внутри пусковой шахты. У вас есть какие-нибудь сведения для нас?

— Мне нужен канал связи с командным центром ФБР. Кроме того, я должен поговорить с вами обоими.

— Сумасшедший дом, — оценил обстановку Росселли.

— Вы так думаете? — Райан поднял телефонную трубку. — Дэн, это Джек.

— Где ты был, черт побери? Я только что звонил в Лэнгли.

— Сейчас я в Пентагоне. Что там у тебя с бомбой?

— Погоди минутку, я соединю тебя с доктором Ларри Парсонсом. Он руководитель группы по чрезвычайным ситуациям. Поговори с ним.

— Хорошо. Здравствуйте, это Райан, заместитель директора ЦРУ. Объясните мне, что вам известно.

— Бомба была изготовлена из американского плутония. Это совершенно определенно. Образец проверили четыре раза, и всякий раз получали один и тот же результат. Саванна-ривер, завод по производству плутония, февраль 1968 года, реактор типа К.

— Вы уверены в этом? — спросил Джек, отчаянно желая, чтобы ответ был утвердительным.

— Абсолютно. Это может показаться невероятным, но расщепляемый материал нашего производства.

— Что еще?

— Мюррей передал мне, что у вас возникли проблемы с оценкой мощности взрыва. Так вот, я был на месте, понимаете? Это была бомба малой мощности, меньше пятнадцати килотонн тротила. На месте взрыва оказались уцелевшие — немного, но я видел их собственными глазами, ясно? Мне трудно сказать, откуда взялась первоначальная оценка мощности взрыва, но я твердо заявляю, что устройство обладало малой мощностью. Есть предположение, что это — шипучка. Мы пытаемся выяснить детали, но то, что я вам сообщил, самое важное. Бомба изготовлена из американского плутония. Я уверен в этом на сто процентов.

Росселли перегнулся через аппарат, чтобы убедиться, что канал связи гарантирован от прослушивания и действительно ведет в штаб-квартиру ФБР.

— Одну минутку, доктор Парсонс. С вами говорит капитан первого ранга Джим Росселли, Военно-морской флот США. У меня степень магистра в ядерной физике. Чтобы убедиться в том, что я не ошибся, назовите соотношение изотопов 239 и 240.

— Сейчас найду, где это записано… Вот, плутоний 239 — девяносто восемь целых и девяносто три сотых; плутоний 240 — ноль целых сорок пять сотых. Назвать соотношение микроэлементов?

— Не надо, этого достаточно. Спасибо, сэр.

Росселли выпрямился и тихо произнес:

— Либо он говорит правду, либо он редкостный жулик.

— Капитан, я рад, что вы принимаете эту точку зрения. А теперь мне нужно еще кое-что.

— А именно?

— Доступ к «горячей линии».

— Я не имею права разрешить это.

— Капитан, вы следили за обменом телеграммами между Кэмп-Дэвидом и Москвой?

— Нет, у меня не было на это времени. В настоящий момент одновременно идут три сражения и…

— Пойдем посмотрим.

Никогда раньше Райану не приходилось бывать в центре связи «горячей линии», и это показалось ему странным. Отпечатанные экземпляры телеграмм были прикреплены к стене. В помещении находилось шесть человек. Лица их были пепельно-серыми.

— Боже мой, Эрни… — заметил Росселли.

— Поступило что-нибудь за последнее время? — спросил Джек.

— Нет. Последнюю телеграмму президент послал двадцать минут назад.

— Все шло хорошо, когда я заходил сюда сразу после… Боже мой! — воскликнул Росселли, прочитав последнее сообщение, висевшее ниже других.

— Президент больше не контролирует ситуацию, — заявил Джек. — Он отказывается слушать меня и игнорирует мнение вице-президента Дарлинга. А ведь ситуация на самом деле очень проста. Я знаком с президентом Нармоновым. Он знает меня. Располагая сведениями, полученными нами от ФБР, — вы их только что слышали сами, капитан, — мне кажется, я сумею кое-чего добиться. Если нет…

— Сэр, это невозможно, — ответил Росселли.

— Почему? — спросил Джек. Его сердце колотилось как бешеное, но он заставил себя дышать медленно и спокойно. Держи себя в руках, спокойнее, спокойнее, твердил он себе.

— Сэр, весь смысл этого канала связи состоит в том, что только два человека имеют доступ…

— Один из них, а может быть, теперь и оба не в себе. Капитан, вы не можете не понимать положения, в котором мы оказались. Я не могу заставить вас выполнить эту просьбу. Я всего лишь хочу, чтобы вы подумали. Несколько секунд назад вы проявили способность мыслить. Проявите эту способность снова, — спокойно произнес Райан.

— Сэр, мы все пойдем за это под суд, — заметил старший офицер «горячей линии».

— Чтобы пойти под суд, для начала надо уцелеть, — сказал Джек. — Сейчас все мы находимся в режиме «ОТСЧЕТА». Вам известно, насколько это серьезно. Капитан Росселли, вы здесь старший по званию и должны принять решение.

— Я хочу видеть все, что вы введете в это устройство, прежде чем начнется передача.

— Не возражаю. Можно мне печатать самому?

— Да. Печатайте, потом, прежде чем текст будет передан, он подвергнется проверке и шифровке.

Сержант морской пехоты встал и освободил Райану кресло. Джек сел и, не обращая внимания на запрещающие надписи, закурил.

Андрей ИЛЬИЧ, медленно напечатал Райан, с вами говорит ДЖЕК РАЙАН. ВЫ ПО-ПРЕЖНЕМУ ЛЮБИТЕ СИДЕТЬ У КАМИНА НА СВОЕЙ ДАЧЕ?

— Нет возражений?

Росселли кивнул сержанту, сидящему рядом с Райаном.

— Передавайте.

* * *

— Что это? — спросил министр обороны. Над терминалом склонились четверо, напряженно вглядываясь в появляющийся текст. Майор Советской Армии переводил на русский язык.

— Здесь какая-то неисправность, — заметил офицер связи. — Это…

— Передавайте, — произнес Нармонов. — Вы помните, кто перевязывал вам колено?

— Что?

— Передавайте! — скомандовал Нармонов. Ожидание длилось две минуты.

ВАШ ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ АНАТОЛИЙ ПОМОГАЛ МНЕ, НО ПРИ ЭТОМ ПОСТРАДАЛИ МОИ БРЮКИ.

— Это Райан.

— Давайте убедимся наверняка, — сказал Головко.

Переводчик посмотрел на экран.

— Здесь говорится: «Как поживает наш друг?»

Райан напечатал:

ОН БЫЛ С ПОЧЕТОМ ПОХОРОНЕН В КЭМП-ДЭВИДЕ.

— Что за чертовщина? — спросил Росселли.

— Не найти и двадцати человек во всем мире, кто знает об этом, — сказал Райан. — Он хочет убедиться, что с ним разговариваю действительно я.

Его пальцы застыли над клавишами.

— Это какая-то чепуха.

— Пусть чепуха, но разве это вредит кому-нибудь?

— Посылайте.

* * *

— Что происходит? — закричал Фаулер. — Кто занимается…

* * *

— Сэр, сюда поступило приказание президента. Он требует, чтобы…

— Не обращайте внимания, — спокойно посоветовал Райан.

— Я не могу, черт побери!

— Капитан, президент больше не контролирует положение. Если вы позволите ему прекратить мой разговор с Нармоновым, ваша семья, моя семья и множество других людей погибнут. Вы поклялись соблюдать конституцию страны, капитан, а не указания президента. А теперь посмотрите снова на телеграммы и попытайтесь убедить меня, что я ошибаюсь!

— Из Москвы, — произнес переводчик. — «Райан, что происходит?»

ПРЕЗИДЕНТУ НАРМОНОВУ:

МЫ СТАЛИ ЖЕРТВОЙ ТЕРРОРИСТИЧЕСКОГО АКТА. У НАС ЦАРИТ ЗАМЕШАТЕЛЬСТВО, НО ТЕПЕРЬ В НАШЕМ РАСПОРЯЖЕНИИ ИМЕЮТСЯ ДОСТОВЕРНЫЕ ДАННЫЕ ОТНОСИТЕЛЬНО ПРОИСХОЖДЕНИЯ БОМБЫ. МЫ УБЕЖДЕНЫ, ЧТО ВЗРЫВ НЕ БЫЛ ВЫЗВАН СОВЕТСКИМ ОРУЖИЕМ. ПОВТОРЯЮ, МЫ УБЕЖДЕНЫ, ЧТО БОМБА НЕ БЫЛА СОВЕТСКОЙ. В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ МЫ ПЫТАЕМСЯ ЗАДЕРЖАТЬ ТЕРРОРИСТОВ. ОНИ МОГУТ ОКАЗАТЬСЯ У НАС В РУКАХ В ТЕЧЕНИЕ НЕСКОЛЬКИХ БЛИЖАЙШИХ МИНУТ.

В ответ прозвучал вопрос:

— Почему ваш президент обвиняет нас в этом?

Снова двухминутное ожидание.

* * *

ПРЕЗИДЕНТУ НАРМОНОВУ:

ПРИЧИНОЙ ВСЕГО ЯВЛЯЕТСЯ ПОЛНОЕ ЗАМЕШАТЕЛЬСТВО, ЦАРЯЩЕЕ ЗДЕСЬ. К НАМ ПОСТУПАЛИ СООБЩЕНИЯ О ПОЛИТИЧЕСКИХ БЕСПОРЯДКАХ В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ. ЭТИ СООБЩЕНИЯ ОКАЗАЛИСЬ ЛОЖНЫМИ, НО ОНИ ОЧЕНЬ ЗАПУТАЛИ НАС. ВДОБАВОК ПРОИЗОШЛИ ДРУГИЕ СОБЫТИЯ, ВЗВИНТИВШИЕ ОБЕ СТОРОНЫ.

— Да, с этим трудно не согласиться.

* * *

— Пит, немедленно выслать туда людей и арестовать этого человека!

Коннор не мог не выполнить приказ президента, несмотря на взгляд, который бросила на него Элен Д'Агустино. Он позвонил в штаб Секретной службы и передал распоряжение.

* * *

Он спрашивает:

— Что… что вы предлагаете?

ПРОШУ ВЕРИТЬ НАМ И ПОЗВОЛИТЬ НАМ ВЕРИТЬ ВАМ. НАМ ОБОИМ НУЖНО УСТУПИТЬ. Я ПРЕДЛАГАЮ, ЧТОБЫ ОБЕ СТОРОНЫ — И ВЫ, И МЫ — СНИЗИЛИ УРОВЕНЬ БОЕВОЙ ГОТОВНОСТИ ВОЙСК СТРАТЕГИЧЕСКОГО НАЗНАЧЕНИЯ И ОТДАЛИ ПРИКАЗЫ ВСЕМ ВОИНСКИМ ЧАСТЯМ ИЛИ ОСТАВАТЬСЯ НА МЕСТАХ, ИЛИ ОТВЕСТИ СОВЕТСКИЕ ИЛИ АМЕРИКАНСКИЕ ВОЙСКА, НАХОДЯЩИЕСЯ В НЕПОСРЕДСТВЕННОЙ БЛИЗОСТИ ДРУГ ОТ ДРУГА, И, ЕСЛИ ВОЗМОЖНО, НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИТЬ ОГОНЬ.

— Ну? — спросил Райан.

— Посылайте.

* * *

— А это не может оказаться военной хитростью? — спросил министр обороны. — Какой-нибудь уловкой?

— Головко?

— Я считаю, что мы разговариваем с Райаном и он, по-моему, действует из лучших побуждений, искренне и честно. Но сможет ли он уговорить своего президента?

Президент Нармонов прошелся по кабинету, думая об истории, о Николае II.

— Если мы отменим боевую готовность наших войск…

— Они смогут нанести нам сокрушительный удар, и мощь нашего ответного удара сократится вдвое!

— А разве вдвое меньший ответный удар недостаточен для их уничтожения? — спросил Нармонов, видя путь к спасению, стремясь к нему и надеясь, что он окажется реальным.

— Ну, понимаете… — Министр обороны утвердительно кивнул. — Разумеется, в нашем распоряжении имеется оружие, мощность которого более чем вдвое превосходит ту, которая требуется для полного уничтожения Соединенных Штатов. Мы называем это «оверкилл», способность к многократному истреблению.

* * *

— Сэр, в ответе из Москвы говорится:

Райану.

ПО МОЕМУ ПРИКАЗУ, ПОСЛАННОМУ В ТОТ МОМЕНТ, КОГДА ВЫ ЧИТАЕТЕ ЭТО, СОВЕТСКИЕ ВОЙСКА СТРАТЕГИЧЕСКОГО НАЗНАЧЕНИЯ СНИЖАЮТ УРОВЕНЬ БОЕВОЙ ГОТОВНОСТИ. ПОКА МЫ РЕШИЛИ ВСЕ ЖЕ СОХРАНИТЬ СПОСОБНОСТЬ К ОБОРОНЕ, НО ТЕМ НЕ МЕНЕЕ СТРАТЕГИЧЕСКИЕ СИЛЫ ПЕРЕВОДЯТСЯ НА ТАКОЙ УРОВЕНЬ БОЕВОЙ ГОТОВНОСТИ, КОТОРЫЙ НЕМНОГО ВЫШЕ СУЩЕСТВУЮЩЕГО В МИРНОЕ ВРЕМЯ. ЕСЛИ ВЫ ПОСЛЕДУЕТЕ НАШЕМУ ПРИМЕРУ, Я ПРЕДЛАГАЮ, ЧТОБЫ ОБЕ СТОРОНЫ, ШАГ ЗА ШАГОМ, ОТВОДИЛИ ВОЙСКА И ПОНИЖАЛИ УРОВЕНЬ БОЕВОЙ ГОТОВНОСТИ НА ПРОТЯЖЕНИИ ПОСЛЕДУЮЩИХ ПЯТИ ЧАСОВ.

Джек уронил голову на клавиатуру, и на экране появились непонятные буквосочетания.

— У вас не найдется стакана воды? У меня что-то пересохло в горле.

* * *

— Господин президент? — донесся из динамика голос Фремонта.

— Слушаю вас, генерал.

— Сэр, независимо от того, как это произошло, сама идея, по-моему, неплохая.

Боб Фаулер едва не швырнул в стенку чашку с кофе, но сдержался. Разве это имеет значение? Впрочем, имеет, но не в этом смысле.

— Что вы советуете?

— Сэр, чтобы убедиться в их намерениях, подождем до тех пор, пока не увидим, что они действительно снижают уровень своей боеготовности. Тогда мы последуем их примеру. Для начала — прямо сейчас — нужно отменить команду «ОТСЧЕТ», сохраняя боевую готовность.

— Генерал Борштейн?

— Сэр, я поддерживаю эту точку зрения, — послышался голос из НОРАД.

— Генерал Фремонт, я согласен.

* * *

— Спасибо, господин президент. Мы немедленно займемся этим. — Генерал Питер Фремонт, ВВС США, командующий стратегической авиацией, повернулся к своему заместителю по оперативной части: — Сохранить прежний уровень боевой готовности, самолеты остаются в готовности к немедленному взлету, но стоят на аэродромах. Ракеты снять с боевой тревоги.

* * *

— Установил контакт… пеленг три-пять-два… расстояние семь тысяч шестьсот метров.

Они ждали этого сообщения уже несколько минут.

— Приготовиться к торпедному залпу. Наводить не по проводам, взрыватель снимается с предохранителя через четыре тысячи метров.

Дубинин посмотрел вверх. Он не мог понять, почему самолет, летающий над головой, не предпринял новой атаки.

— Готово! — доложил командир торпедной части.

— Огонь! — скомандовал Дубинин.

— Капитан, поступает шифровка по ИНЧ-диапазону, — донесся из динамика голос офицера связи.

— Не иначе, это сообщение о том, что наступил конец света. — Капитан первого ранга тяжело вздохнул.

— Ну что ж, мы сделали все что могли, верно? — Было бы приятно сознавать, что действия, предпринятые «Адмиралом Луниным», спасли кому-то жизни, но ему было известно, что это не так. Он поможет советским войскам уничтожить больше американцев, но это не совсем то же самое. Не правда ли, ядерное оружие — зловещая штука?

— Погружаемся?

Дубинин покачал головой.

— Нет, у них, по-видимому, больше неприятностей с волнением на поверхности, чем я ожидал. Не исключено, что здесь мы в большей безопасности. Повернуть направо, курс ноль-девять-ноль. Прекратить активную гидролокацию.

Новое сообщение из динамика:

— Получена шифровка — группы из пяти цифр: «Немедленно остановить все боевые действия!».

— Всплыть на поверхность! Поднять антенну!

* * *

Мексиканская полиция проявила поразительную готовность к сотрудничеству, а отличный испанский Кларка и Чавеза отнюдь этому не повредил. Четверо детективов из федеральной полиции, одетые в штатское, вместе с сотрудниками ЦРУ ждали в помещении аэропорта прибытия самолета, а еще четверо полицейских в форме, с автоматами наготове, расположились поблизости, стараясь не привлекать к себе внимания.

— У нас слишком мало людей, чтобы провести эту операцию соответствующим образом, — с беспокойством заметил руководитель группы федеральной полиции.

— Лучше всего взять их, когда они выйдут из самолета, — сказал Кларк.

— Хорошо, сеньор. Вы считаете, что они вооружены?

— Вряд ли. Опасно проносить оружие на борт самолета.

— Это имеет какое-то отношение к… Денверу?

Кларк кивнул.

— Мы так считаем.

— Будет интересно посмотреть на людей, способных совершить такое. — Детектив имел в виду глаза, разумеется. Фотографии он уже видел.

Авиалайнер DC-10 подрулил к воротам и выключил турбины. Коридор продвинулся на несколько футов вперед, чтобы присоединиться к передней двери.

— Они путешествуют первым классом, — сделал совершенно излишнее пояснение Джон.

— Да. Авиакомпания сообщила, что на борту находятся пятнадцать пассажиров первого класса, и согласилась задержать остальных. Как видите, сеньор Кларк, мы знаем свое дело.

— Я в этом не сомневался. Извините, если у вас создалось по моей вине такое впечатление. Teniente.

— Вы из ЦРУ?

— Я не имею права говорить об этом.

— Тогда вы из ЦРУ, разумеется. Что вы собираетесь делать с ними?

— Побеседовать, — просто ответил Кларк.

Служащий аэропорта открыл дверь самолета. Двое сотрудников федеральной полиции, расстегнув пиджаки, встали по сторонам. Кларк молил Бога, чтобы все обошлось без стрельбы. Пассажиры начали выходить из самолета, и, как обычно, их приветствовали встречающие.

— Начали, — тихо произнес Кларк.

Лейтенант полиции поправил галстук, подав этим знак детективам, стоящим у двери. Арабы сами облегчили задачу полицейским, выйдя из салона последними. Куати выглядел бледным. Кларк заметил, что на лице его застыла гримаса боли. Может быть, рейс прошел не так гладко. Он переступил через веревочное заграждение. Чавез сделал то же самое, улыбаясь незнакомому пассажиру. Тот смотрел на него с изумлением.

— Эрнесто! — воскликнул Джон, подбегая к пассажиру.

— Боюсь, вы ошибаетесь…

Кларк не останавливаясь пробежал мимо пассажира из Майами.

Госн отреагировал на происходящее слишком медленно. Его чувство самосохранения притупилось из-за долгого перелета и радостной мысли, что им удалось спастись. Когда он понял, в чем дело, и попытался сопротивляться, сзади его тоже схватили. Еще один полицейский приставил дуло пистолета к затылку, на руках защелкнулись наручники, и его потащили вперед.

— Черт меня побери! — удивленно воскликнул Чавез. — Ты — тот самый парень с книгами. Никак, мы встречались, милый?

— Куати, — произнес Кларк, обращаясь ко второму. Тот тоже был в наручниках, и его обыскали. Оба оказались безоружными. — Вот уже несколько лет я мечтал об этой встрече.

Кларк взял их билеты. Полиция заберет багаж. Задержанных быстро повели вперед. Пассажиры бизнес- и турклассов узнают о случившемся лишь через несколько минут, когда им расскажут об увиденном встречающие.

— Здорово работаете, лейтенант, — похвалил Джон старшего группы.

— Я же говорил — мы знаем свое дело.

— Вы не могли бы поручить одному из своих людей позвонить в посольство и передать, что взяты оба — живыми.

— Конечно.

Восемь человек ждали в маленькой комнате, пока не принесли чемоданы арабов. В них могли оказаться косвенные доказательства, и вообще спешить не было особых оснований. Лейтенант мексиканской полиции внимательно посмотрел на лица арестованных, но не заметил в них ничего, что отличало бы их от сотен других убийц, — ничего особенно уж бесчеловечного, — которых он видел прежде. Это его несколько разочаровало, хотя он и был опытным полицейским и не ожидал ничего иного. Чемоданы обыскали, но, не считая кучи лекарств — их проверили и убедились, что это не наркотики, — не обнаружили ничего необычного. Полиция подогнала фургон, чтобы отвезти их к стоящему наготове «Гольфстриму».

— Надеюсь, вы остались довольны своим пребыванием в Мексике, — сказал прощаясь лейтенант Кларку.

— Что тут происходит, черт побери? — спросила женщина-летчик, одетая в гражданскую одежду. Она была майором ВВС.

— Сейчас я все вам объясню, — начал Кларк. — Вы, летающие скауты, погоните этот самолет на базу Эндрюз. Мистер Чавез и я собираемся побеседовать с этими джентльменами в хвостовой части вашего самолета. Ни вы сами, ни ваши сослуживцы не будете смотреть, слушать или думать о том, что там происходит.

— Что…

— Вот видите, майор, вы уже начали думать. Я не хочу, чтобы вы даже думали о происходящем. Может быть, объяснить все еще раз?

— Нет, сэр.

— Тогда вылетаем отсюда — и побыстрее.

Летчик и второй пилот прошли к своим креслам. Два техника-связиста разместились у консолей и задернули занавеску, отделяющую их от салона самолета.

Кларк повернулся и заметил, как его гости обменялись взглядами. Это никуда не годится. Он снял галстук с шеи Куати и завязал ему глаза. Чавез поступил так же со своим арестованным. Затем обоим заткнули рты, и Кларк прошел в кабину пилотов, чтобы попросить заглушки для ушей. Наконец их посадили в кресла, максимально удалив одного от другого. Потом подождали, пока самолет не взлетит, прежде чем приступить к делу. Он с отвращением относился к пыткам, но сведения требовались немедленно, так что Кларк был готов на любые меры.

* * *

— Слышу торпеду в воде!

— Боже мой, он прямо позади нас! — воскликнул Рикс. — Максимальная возможная скорость, поворот налево на курс два-семь-ноль! Помощник, ответный выстрел!

— Слушаюсь! Приготовиться к залпу! — скомандовал Клаггетт. — Пеленг один-восемь-ноль, взвести взрыватель с расстояния в три тысячи метров, первоначальная глубина поиска двести.

— Торпеда готова!

— Пуск!

— Пошла из третьего аппарата.

Это была обычная тактика. Торпеда, пущенная в сторону приближающейся подлодки, по крайней мере заставит противника перерезать провода управления, ведущие к собственной торпеде. Рикс уже прошел в гидролокационный отсек.

— Я упустил шум его выстрела и не сразу услышал торпеду. Шум на поверхности…

— Уйдем на глубину? — Рикс повернулся к Клаггетту.

— Сейчас шум от волн может оказаться нашим лучшим другом.

— Хорошо, помощник… вы были правы раньше. Мне следовало пустить в ход вспомогательный двигатель.

— Телеграмма по ИНЧ-диапазону, сэр, «ОТСЧЕТ» отменен.

— Отменен? — Рикс не поверил собственным ушам.

— Так точно, отменен, сэр.

— Ну вот, наконец-то хорошие новости.

* * *

И что делать теперь? — спросил себя офицер-тактик. Радиограмма, что он держал в руке, ничего не говорила ему.

— Сэр, нам удалось найти сукина сына!

— Продолжайте полет.

— Сэр, он выстрелил в «Мэн» торпедой!

— Я знаю, но не могу принять ответных мер.

— Но это безумие, сэр!

— Это точно, — согласился офицер.

* * *

— Скорость?

— Шесть узлов — из машинного отделения передают, что подшипники гребного вала в отчаянном виде, сэр.

— Если мы попробуем увеличить скорость… — нахмурился Рикс.

Клаггетт кивнул.

— …все просто развалится. Думаю, пришло время прибегнуть к контрмерам.

— Действуйте.

— Отсек пятидюймовых, запустите несколько штук веером. — Клаггетт повернулся к командиру. — Наша скорость слишком мала, чтобы поворот оказался полезным.

— По-моему, шансы примерно равны.

— Ситуация могла быть и хуже. Как по-вашему, какого черта они отменили «ОТСЧЕТ»? — спросил помощник, глядя на экран гидролокатора.

— Помощник, мне кажется, что опасность войны миновала… Я проявил себя не с лучшей стороны, правда?

— Чепуха, шкипер, кто мог бы предвидеть такое?

Рикс отвернулся.

— Спасибо, помощник.

— Торпеда перешла в режим активной гидролокации, подает сигнал и прислушивается, подает сигнал и прислушивается. Пеленг один-шесть-ноль.

* * *

— Американская торпеда, тип «48», пеленг три-четыре-пять, только что начала активную гидролокацию!

— Полный вперед, сохранять прежний курс, — приказал Дубинин.

— Контрмеры?

Капитан отрицательно покачал головой.

— Нет-нет, мы сейчас находимся на самом пределе возможностей ее поиска, и это только подскажет ей, куда нужно повернуть. Нам помогут условия на поверхности. Не следует вести бой в таких условиях, — напомнил Дубинин, — это плохо отражается на приборах.

— Капитан, я только что принял сигнал через спутник связи — он адресован всем воинским подразделениям: «Прервать контакт и отступить от всех вражеских сил, принимать меры только для самообороны».

— Меня отдадут под военный трибунал, — тихо заметил Валентин Борисович Дубинин.

— За вами никаких не правильных действий, вы принимали необходимые меры на каждом…

— Спасибо. Надеюсь, вы сделаете такое заявление во время суда.

— Изменение сигнала — перемена курса, торпеда только что повернула на запад и уходит от нас, — сообщил лейтенант Рыков. — Ее первый запрограммированный поворот был, должно быть, направо.

— Слава Богу, что он не был налево. Думаю, мы в безопасности. Теперь лишь бы наша торпеда прошла мимо…

* * *

— Сэр, она продолжает приближаться. Торпеда, по-видимому, ведет активный поиск — она непрерывно подает сигналы.

— Меньше двух тысяч ярдов, — заметил Рикс.

— Да, — согласился Клаггетт.

— Попробуйте контрмеры — нет, черт побери, ведите их все время.

Тактическая ситуация продолжала ухудшаться. «Мэн» двигался с недостаточной скоростью, чтобы смена курса и попытки уклониться имели какое-нибудь значение. Контрмеры наполняли воду моря массой воздушных пузырьков, и, хотя они могли заставить русскую торпеду отклониться от курса — единственная реальная надежда, — печальным обстоятельством было то, что, прорвавшись сквозь массу пузырьков, торпеда своим гидролокатором снова обнаружит «Мэн». Может быть, непрерывное появление ложных целей приведет к перегрузке приборов поиска. В данный момент больше надеяться было не на что.

— Удерживайте лодку у поверхности, — добавил Рикс. Клаггетт посмотрел на него и кивнул, показывая, что понимает его желание.

— Ничего не выходит, сэр… я снова потерял торпеду, сэр, она в звукопоглощающей полосе.

— Всплываем, — скомандовал Рикс. — Аварийное всплытие!

— Думаете, ее захватит поверхностное волнение?

— У меня больше нет иных предложений, помощник.

— Повернем налево, параллельно бегущим волнам?

— Хорошо, отдайте команду.

Клаггетт вошел в рубку.

— Поднять перископ!

Он взглянул в объектив и проверил курс субмарины.

— Правый поворот, новый курс ноль-пять-пять!

Американский подводный ракетоносец «Мэн» последний раз всплыл на поверхность. Вокруг были огромные волны в тридцать пять футов высотой и почти полная темнота. Округлый корпус подлодки начал раскачиваться в набегающих волнах, и она поворачивалась очень медленно.

Контрмеры оказались ошибкой. Хотя русская торпеда вела активный гидролокационный поиск, она следовала главным образом по кормовой струе. Приборы поиска, расположенные в носовой части, пускали пузырьки, и непрерывные контрмеры создали идеальный след, который внезапно прекратился. Когда «Мэн» всплыл на поверхность, за подводной лодкой остался поток воздушных пузырьков. И снова решающими факторами были технические обстоятельства. Волнение на поверхности моря запутало программу торпеды, рассчитанную на преследование кормовой струи, и торпеда начала свой запрограммированный поиск под самой поверхностью моря. Совершая третью петлю, она обнаружила в сумятице проносящихся над ней звуков необычно громкое эхо. Торпеда начала сближение и привела в действие взрыватель, срабатывающий по магнитному принципу. Русская торпеда была менее совершенной, чем американская типа «50». Она не поднималась выше глубины двадцать метров, и потому поверхностное волнение не могло захватить ее. Испускаемое ею активное магнитное поле расходилось вокруг подобно невидимой паутине, и когда присутствие большой металлической массы нарушило эту паутину…

Тысячекилограммовая боеголовка торпеды взорвалась в пятидесяти футах под уже поврежденной кормой ракетоносца. Огромная подводная лодка водоизмещением в двадцать тысяч тонн вздрогнула, словно при столкновении.

Немедленно раздался сигнал тревоги: «Вода, вода, вода в машинном отделении!»

Рикс поднял трубку телефона.

— Насколько серьезно повреждение?

— Спасайте людей, сэр!

— Покинуть корабль! Разобрать спасательные средства. Послать сигнал: получил повреждение, тону, дать наши координаты!..

* * *

— Капитан первого ранга Росселли! Молния!

Райан поднял голову. Он выпил стакан воды, потом что-то еще, холодное и газированное. Что бы ни значила эта молния, морской офицер справится с нею без его участия.

— Вы — мистер Райан? — спросил мужчина в костюме. За его спиной стояли еще двое.

— Доктор Райан, да, это я.

— Секретная служба, сэр. Президент приказал нам приехать сюда и арестовать вас.

Услышав это, Джек не смог удержаться от смеха.

— По какому обвинению?

Агент сразу почувствовал себя неловко.

— Он этого не сказал, сэр.

— Я не полицейский, но мой отец служил в полиции. Не думаю, что вы можете арестовать меня без предъявления обвинений. Закон, понимаете? Конституция страны. «Защищать, охранять и оборонять».

Агент был в замешательстве. Он получил приказ от человека, которому обязан подчиняться, но был профессионалом и не мог нарушить закон.

— Сэр, президент сказал…

— Давайте поступим вот как. Я буду сидеть вот здесь, а вы поговорите с президентом по телефону и выясните. Я ведь не собираюсь уходить отсюда.

Он снова закурил и поднял трубку другого телефона.

— Алло!

— Привет, дорогая.

— Джек! Что происходит?

— Все в порядке. Некоторое время ситуация вызывала тревогу, но теперь все вошло в свое русло, Кэти, честное слово!

— Ты уверен?

— Ты беспокойся о будущем ребенке — и ни о чем больше!

— У меня уже задержка с месячными, Джек. Правда, один только день, но…

— Отлично. — Джек откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, и на его лице появилась счастливая улыбка. — Ты хочешь, чтобы была девочка?

— Да.

— Тогда и я хочу того же. Дорогая, я все еще занят, но ты теперь можешь успокоиться. Честное слово. А мне надо трудиться. До свиданья.

Райан положил трубку.

— Хорошо, что я вспомнил об этом.

— Сэр, с вами хочет говорить президент. — Старший агент передал Райану трубку.

Почему вы думаете, что мне хочется говорить с ним? — едва не спросил Райан. Но такое поведение было бы непрофессиональным. Он взял трубку.

— Райан слушает, сэр.

— Расскажите мне все, что вам известно, — коротко произнес Фаулер.

— Господин президент, если вы дадите мне пятнадцать минут, я сделаю это лучше. Дэн Мюррей из ФБР знает все не хуже меня, а я должен сейчас связаться с двумя моими сотрудниками. Вы согласны, сэр?

— Да.

— Спасибо, господин президент.

Райан передал трубку агенту Секретной службы и позвонил в оперативный центр ЦРУ.

— Говорит Райан. Кларку удалось задержать подозреваемых?

— Сэр, это незащищенная линия связи.

— Наплевать — отвечайте на мой вопрос.

— Да, сэр, они летят обратно. У нас нет канала связи с самолетом. Они поддерживают контакт с ВВС.

— Кто лучший специалист в области оценки ядерного заряда?

— Одну минуту. — Старший дежурный офицер задал этот вопрос начальнику научно-технического отдела. — Это доктор Лоуэлл из Лаборатории Лоуренса в Ливерморе.

— Пусть принимается за дело. По-моему, ближайшая военно-воздушная база — это Трэвис. Пошлите за ним что-нибудь скоростное.

Райан положил трубку и повернулся к старшему оператору «горячей линии».

— Недавно из аэропорта Мехико-Сити взлетел VC-20, направляющийся на базу Эндрюз. На его борту находятся двое моих сотрудников и двое… два других человека. Мне необходимо установить связь с самолетом. Поручите это кому-нибудь, пожалуйста.

— Здесь этого сделать нельзя, сэр, но связь можно установить из конференц-зала по другую сторону коридора.

Райан встал.

— Пошли? — сказал он агентам Секретной службы.

* * *

Вряд ли могло быть хуже, подумал Куати, но сразу понял, что это не правда. Вот уже год он смотрел в лицо смерти, а смерть, чем бы она ни была вызвана, — всего лишь смерть. Вот если бы ему удалось спастись — но ему это не удалось.

— Ну что ж, давайте поговорим.

— Не понимаю, — ответил Куати по-арабски.

— У меня всегда были трудности с этим акцентом, — с улыбкой заметил Кларк. — Я научился арабскому языку у саудовца. Говорите помедленнее, пожалуйста.

Услышав родной язык, Куати был потрясен. Но тут же взял себя в руки и решил отвечать по-английски, чтобы продемонстрировать свой опыт.

— Я не буду ни о чем говорить.

— Будете, можете не сомневаться.

Куати знал, что должен сопротивляться как можно дольше, пока это в его силах. Цена стоила того.

43. Месть Моедреда

У Дубинина не было выбора. Как только он убедился в том, что американская торпеда больше не угрожает ему, он поднял свою спутниковую антенну и доложил о случившемся. Американский «Орион» сбросил вокруг него активные гидроакустические буи, но не атаковал, подтвердив тем самым его предположение, что он совершил преступление, мало отличающееся от убийства. Едва получив сообщение, что его рапорт принят, Дубинин повернул лодку и направился к месту взрыва. Моряк должен спасать гибнущих — таковы морские традиции.

ПРЕЗИДЕНТУ ФАУЛЕРУ:

С СОЖАЛЕНИЕМ ВЫНУЖДЕН СООБЩИТЬ, ЧТО СОВЕТСКАЯ ПОДВОДНАЯ ЛОДКА, КОТОРАЯ ПОДВЕРГЛАСЬ АТАКЕ, НАНЕСЛА ОТВЕТНЫЙ УДАР ПО АМЕРИКАНСКОЙ ПОДВОДНОЙ ЛОДКЕ И, ПО-ВИДИМОМУ, ВЫВЕЛА ЕЕ ИЗ СТРОЯ. СУДЯ ПО ВСЕМУ, ЭТО ПРОИЗОШЛО НЕЗАДОЛГО ДО ТОГО, КАК Я ПЕРЕДАЛ ПРИКАЗ О ПРЕКРАЩЕНИИ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ И ОТХОДЕ. У МЕНЯ НЕТ ОПРАВДАНИЯ ЭТОЙ ОШИБКЕ. БУДЕТ ПРОВЕДЕНО РАССЛЕДОВАНИЕ, И, ЕСЛИ ВИНА КАПИТАНА НАШЕЙ ПОДЛОДКИ БУДЕТ УСТАНОВЛЕНА, ОН ПОНЕСЕТ СУРОВОЕ НАКАЗАНИЕ.

— Что вы предлагаете?

— Господин президент, мне кажется, нам нужно сообщить о получении послания советского президента, поблагодарить его, и пусть события развиваются своим ходом, — ответил Джек.

— Согласен. Спасибо. — Линия связи отключилась снова.

— Но это была моя лодка! — вздохнул Росселли.

— Очень жаль, — кивнул Райан. — Я тоже провел немало времени на подлодках, между прочим, с Бартом Манкузо. Вы знакомы?

— Сейчас он командует соединением в Бангоре.

Райан повернулся.

— Вот как? Я и не знал. Извините меня, капитан, но что еще мы могли сделать?

— Я знаю, — тихо произнес Росселли. — Может быть, им повезет и команду удастся спасти.

* * *

У Джексона подходило к концу топливо, и он собирался повернуть назад. «Теодор Рузвельт» подготовил к взлету группу «Альфа». Истребители застыли на палубе, готовые взвиться и нанести удар, как только поступят новые приказы. Боевая группа увеличила скорость, чтобы подальше оторваться от русской эскадры. У Джексона не создалось впечатления, что они убегают от русских. «Хокай», самолет раннего обнаружения, передал, что русская эскадра повернула на запад, удаляясь от американской, — возможно, навстречу ветру, чтобы запустить свои самолеты. И хотя над ней постоянно барражировали четыре истребителя, прикрывая эскадру с воздуха, корабли продолжали двигаться на запад. Их радиолокационные системы оповещения продолжали функционировать, однако радары систем запуска были выключены. Это, понимал Джексон, было многообещающим признаком.

Вот и заканчивается моя вторая война, сказал себе Робби, если это была война.

…Он развернул свой «Томкэт», у крыла неотступно следовал Санчес. В течение нескольких ближайших часов над боевой группой будут летать еще четыре Ф-14, так, на всякий случай.

Джексон успел зацепить тормозной трос в тот момент, когда на баке авианосца совершил посадку спасательный вертолет. К тому времени, когда он спустился на палубу из кокпита, трех спасенных уже поместили в корабельный госпиталь. Джексон пошел туда, чтобы увидеть, кто они и что произошло. Через несколько минут он знал, что победных флажков на борту его истребителя не прибавится. По крайней мере не за такие победы.

* * *

Берлин пришел в себя гораздо быстрее, чем можно было ожидать. Колонна Одиннадцатого бронетанкового полка, направлявшаяся для поддержки, успела пройти лишь тридцать километров, когда был получен приказ прекратить движение, и машины съехали с автобана в ожидании дальнейших указаний. В самом Берлине американская бригада первой получила приказ и отступила на базу, в ее западную часть. Русские послали вперед пешие патрули, чтобы выяснить, что происходит, но, поскольку приказов возобновить атаки не последовало, они остались на своей стороне, полные напряжения. Скоро в этом районе, к немалому изумлению военных, появилось множество полицейских автомобилей. Через двадцать минут после начала отступления американских войск была восстановлена связь с Москвой, и русские отошли еще дальше назад, на свои оборонительные позиции. Обнаружили несколько трупов, в том числе тело командира полка и его начальника штаба, а также экипажи трех русских танков — все были убиты пистолетными выстрелами. Но самое важное открытие сделал полицейский, первым наткнувшийся на грузовик и штабной автомобиль, изрешеченные 25-миллиметровыми снарядами «Брэдли». Все «русские» были мертвы, но ни у одного из них не было на теле опознавательного жетона. Полицейский немедленно затребовал помощь, которая тут же подоспела. Двое убитых показались полицейскому знакомыми, только он никак не мог припомнить, где видел эти лица.

* * *

— Привет, Джек.

— Здорово, Арни, садись.

— Что произошло, Джек?

Райан покачал головой. После страшного нервного перенапряжения он все еще не пришел в себя.

Сознание того, что погибло шестьдесят тысяч человек, не могло заслонить чувства огромного облегчения — ведь ему удалось предотвратить бесконечно более ужасную катастрофу. Он испытывал даже головокружение, словно выпил лишнего.

— Сам не все понимаю, Арни. Но самое главное тебе известно.

— Ядаже не узнал голос президента. Он едва жив.

Джек фыркнул.

— Ты послушал бы его пару часов назад. Он совсем потерял самообладание.

— Неужели все было так плохо?

— Хуже не придумаешь, — кивнул Райан. Наступила пауза. — Возможно, такое могло случиться со всяким, только не всякий способен такое выдержать, но… но это его работа, его долг, дружище.

— Ты знаешь, однажды он признался мне, что очень благодарен Рейгану и всем остальным за происшедшие перемены, за то, что такое больше не может случиться.

— Послушай, Арни, пока существуют эти проклятые штуки, случиться может всякое.

— Ты за разоружение? — спросил ван Дамм. Райан поднял голову. Головокружение прошло.

— Я уже давно перестал быть наивным. Но сейчас я хочу сказать, что, если только разоружение возможно, о нем нельзя не думать. Сам он до сих пор не думал. Он даже не интересовался военными играми, которые мы проводили. Он был абсолютно убежден, что подобное никогда не случится. Но это случилось, правда?

— Как вела себя Лиз?

— Не спрашивай. Боссу нужен был хороший совет, и от нее он его не получил.

— А ты?

— Он отказался слушать меня, но здесь есть и моя доля вины.

— Успокойся, Джек, все позади.

— Да, — снова кивнул Райан.

— Райан, вас вызывают по телефону.

Он поднял трубку.

— Райан слушает. Да, хорошо. Помедленнее, пожалуйста. — Он слушал несколько минут, делая пометки. — Спасибо, Джон.

— Что это?

— Признание. Есть вертолет, готовый к взлету?

— Стоит на площадке. С другой стороны, — сказал один из агентов Секретной службы.

Вертолет был VH-60. Райан поднялся на борт вместе с ван Даммом и тремя агентами, сел в кресло и пристегнулся. Вертолет тут же взлетел… Облака рассеялись. Ветер все еще был сильным, но на западе появились звезды.

— Где вице-президент? — спросил ван Дамм.

— На ЛКП, — ответил агент. — Он останется там еще шесть часов, пока мы не убедимся, что все успокоилось.

Джек не слышал этого разговора. Он надвинул на уши защитные наушники и, откинувшись назад, смотрел в пространство. Он заметил, что в кабине вертолета имеется даже бар, и подумал, как приятно совершать такие путешествия.

* * *

— Они хотели развязать ядерную войну?

— Это их слова. — Кларк мыл руки. — Все прошло без осложнений. Правда, пришлось сломать четыре пальца Куати. Тут надо уметь шевелить сломанные кости. Госн — теперь нам известно его имя — упорствовал дольше, но потом и он раскололся. Их рассказы почти совпали.

— Я тоже слышал это, но…

— Ничего не скажешь — честолюбивые мерзавцы. — Кларк ссыпал кубики льда в пластиковый мешочек и пошел назад, чтобы положить его на поврежденные пальцы Куати. Он получил нужные сведения, а садистом не был никогда. Самым разумным, подумал он, было бы просто выбросить прямо сейчас обоих из самолета, но у него не было на то приказа. Оба террориста были прикованы наручниками к креслам. Кларк уселся в самом хвосте, чтобы следить за ними. Рядом лежали их чемоданы. Теперь, когда у него было время, он решил обыскать их.

* * *

— Здравствуйте, Райан, — произнес президент, не вставая с кресла. — Привет, Арни.

— Тяжелый день, Боб, — заметил ван Дамм.

— Очень тяжелый.

Президент постарел. Это звучало банально, но было правдой. Лицо его стало болезненно бледным, вокруг глаз пролегли темные круги. Обычно опрятный и холеный, сейчас он выглядел неряшливым. Даже волосы были в беспорядке.

— Райан, вы задержали их?

— Да, сэр. Два моих оперативника схватили обоих в Мехико-Сити. Их имена Исмаил Куати и Ибрагим Госн. Это тот самый Куати. Мы охотились за ним длительное время. Он принимал участие в том взрыве в Бейруте, в двух инцидентах с самолетами и во многих других террористических актах, главным образом против Израиля. Госн — один из его людей, судя по всему, инженер по специальности. Каким-то образом им удалось изготовить термоядерную бомбу.

— Кто помогал им? — спросил президент.

— Мы — точнее, наш человек — вынуждены были прибегнуть к физическому принуждению. Сэр, это нарушение закона…

Глаза Фаулера вспыхнули яростью.

— Я прощаю! Продолжайте.

— Сэр, по их словам, операцию финансировал и поддерживал аятолла Махмуд Хаджи Дарейи.

— Иран. — Это был не вопрос, а констатация факта. Глаза Фаулера оживились еще больше.

— Совершенно верно. Как вы знаете, Ирану не понравилось, чем кончились наши действия в Персидском заливе. Судя по словам террористов, их план состоял из двух частей. Первой был взрыв в Денвере, а второй — инцидент в Берлине. У них там действовал еще один участник, Гюнтер Бок, бывший член «Фракции Красной Армии», — его жену в прошлом году арестовали немцы, а потом она повесилась. Их замыслом было столкнуть нас с русскими и вызвать ядерную войну — или по крайней мере до такой степени ухудшить отношения между нашими странами, что до положения в Персидском заливе никому не будет дела. Это пойдет на пользу иранским интересам — во всяком случае так, по их словам, думает Дарейи.

— Где они достали бомбу?

— Они говорят, что бомба израильская — вернее, была израильской, — поправился Райан. — Судя по всему, они потеряли ее в 1973 году. Нам придется обращаться к Израилю, но другого варианта просто нет. Плутоний был произведен на заводе в Саванна-ривер и составляет, наверно, часть той большой партии, которая пропала несколькими годами раньше. Мы уже давно подозревали, что первое поколение израильских ядерных бомб создано из расщепляемых материалов, произведенных у нас.

— Вы хотите сказать, — Фаулер встал, — что этот проклятый мулла несет ответственность за все это и что ему мало смерти сотни тысяч американцев? Он захотел развязать ядерную войну!

— Такова информация, которую мы получили, сэр.

— Где он сейчас?

— Кстати, господин президент, о нем нам известно многое. Как вы знаете, он оказывал поддержку нескольким террористическим группировкам. Среди всех приверженцев ислама он яростнее других выступал против Ватиканского договора. А когда договор начал приносить свои плоды, престиж Дарейи значительно упал, и потому его отношение к Америке не улучшилось. Дарейи живет в Куме, в Иране. Его политическая фракция теряет свое влияние, и на него самого уже было совершено покушение.

— Можно ли верить рассказу этих двух террористов?

— Да, господин президент.

— Вы полагаете, что Дарейи способен на такое?

— Судя по его поведению в прошлом, я считаю, что да, он способен на такой поступок.

— Значит, он живет в Куме?

— Совершенно верно. Это город, славящийся своей политической историей, очень важный для шиитской ветви ислама. Я не знаю, каково население Кума, но уж больше ста тысяч непременно.

— Где именно в Куме он живет?

— В том-то и дело, что он постоянно переезжает с места на место. В прошлом году его едва не убили, и этот урок на него подействовал. По имеющимся сообщениям, Дарейи никогда не проводит две ночи подряд в одной и той же части города. Нам известно, что он не покидает одного и того же района, но я не могу назвать его местопребывание точнее, чем плюс или минус миля.

— Значит, он стоит за этим преступлением?

— Скорее всего да, господин президент. Это достаточно надежные данные.

— И вы не в состоянии определить его местопребывание с точностью меньше мили?

— Да, сэр.

Фаулер задумался и долго молчал, а когда снова заговорил, кровь застыла в жилах Райана.

— Это достаточно точно.

ПРЕЗИДЕНТУ НАРМОНОВУ:

МЫ ЗАДЕРЖАЛИ ТЕРРОРИСТОВ И ВЫЯСНИЛИ ПЛАН ОПЕРАЦИИ…

— Этому можно верить?

— Да, на мой взгляд, можно, — ответил Головко. — Дарейи — фанатик. Он ненавидит американцев.

— Эти варвары пытались втянуть нас в…

— Пусть американцы занимаются этим сами, — посоветовал Головко. — Ведь они понесли самые тяжелые потери.

— Вы понимаете, к каким мерам он захочет прибегнуть?

— Да, товарищ президент, — хорошо понимаю.

ПРЕЗИДЕНТУ ФАУЛЕРУ:

ДО ЗАВЕРШЕНИЯ ИЗУЧЕНИЯ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ Я РЕШИЛ СЧИТАТЬ ВАШЕ ПОСЛЕДНЕЕ СООБЩЕНИЕ ФАКТОМ. МЫ ПРЕДОСТАВЛЯЕМ ВАМ СВОБОДУ ДЕЙСТВИЙ.

КАКИЕ БЫ ДЕЙСТВИЯ ВЫ НИ ПРЕДПРИНИМАЛИ, МЫ НЕ БУДЕМ ИМЕТЬ ВОЗРАЖЕНИЙ НИ СЕЙЧАС, НИ ВПОСЛЕДСТВИИ. ЭТИ БЕЗУМЦЫ ВОЗНАМЕРИЛИСЬ УНИЧТОЖИТЬ ОБЕ НАШИ СТРАНЫ. ПОШЛИ ОНИ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ.

— Господи, Андрюшка! — пробормотал Райан. Заявление было явно недвусмысленным. Президент прочитал его на экране и не произнес ни слова.

До сих пор Райан считал, что Нармонов контролирует свои эмоции, однако теперь утверждать бы этого не стал. Фаулер окаменев сидел в своем кресле и спокойно смотрел на присутствующих.

— Пусть мир извлечет урок из происшедшего, — произнес он. — Я приму все меры, чтобы впредь ни у кого не появилось желания повторить нечто подобное.

Зазвонил другой телефон.

— Господин президент, это ФБР.

— Да?

— Господин президент, говорит Мюррей, мы только что получили молнию от Bundeskriminalamt — это Германская федеральная уголовная полиция, — что в Восточном Берлине найдено тело некоего Гюнтера Бока, одетого в форму русского армейского полковника. Кроме того, найдены тела еще девяти так же одетых людей, причем один из них, по мнению полиции, был полковником Штази. Так что сведения, полученные нами от Куати и его сообщника относительно этой стороны операции, подтвердились, сэр.

— Мюррей, мне нужно ваше мнение. Вы уверены, что террористы говорили правду?

— Сэр, вообще-то говоря, после ареста такие люди начинают петь как канарейки. Это не мафия, у них нет закона «омерты».

— Благодарю вас, Мюррей. — Фаулер повернулся к Райану.

— Судя по всему, мы получили от них ценную информацию.

— Итак, на этот раз у нас единое мнение. — Фаулер нажал кнопку прямого канала связи со штабом стратегической авиации. — Генерал Фремонт?

— Да, господин президент?

— Сколько вам потребуется времени, чтобы произвести расчеты для поражения цели баллистической ракетой? Я хочу, чтобы удар был нанесен по городу в Иране.

— Что?!

— Сейчас заместитель директора ЦРУ Райан вам все объяснит.

* * *

— Мерзавцы. — Фремонт выразил чувства всех, кто присутствовал в помещении.

— Совершенно верно, генерал, и я намерен уничтожить человека, ответственного за это, причем уничтожить таким образом, чтобы об этом никто никогда не забыл. Руководитель Ирана нанес военный удар по Соединенным Штатам Америки. Я отвечу ему тем же. Ракета с ядерным зарядом поразит город Кум. Сколько времени на подготовку вам потребуется, генерал?

— Не меньше десяти минут, сэр. Разрешите уточнить у моих… оперативных специалистов. — Командующий стратегической авиацией выключил микрофон. — Господи…

— Пит, — обратился к нему заместитель по оперативным вопросам. — Босс прав. Этот сукин сын едва не погубил всех нас — и русских в придачу! И ради чего? Из-за собственной политической выгоды!

— Мне это не нравится.

— Нам нужно направить ракету на новую цель. Предлагаю «Минитмен-III» из Мино. Три боеголовки сметут город с лица земли. Десяти минут мне будет достаточно.

Фремонт молча кивнул.

* * *

— Господин президент, не надо спешить.

— Нет, я не собираюсь тянуть с этим. Вы ведь знаете, Райан, что они сделали и почему. Это было военным актом…

— Террористическим, сэр.

— Государственный терроризм равносилен войне — так написано в вашем собственном докладе шесть лет назад!

Джек не знал, что Фаулер читал этот доклад. Президент попался в ловушку, вырытую им самим, и это привело его в смущение.

— Ну, сэр, я действительно так говорил, но…

— Этот «святоша» пытался убить — нет, действительно убил тысячи американцев и пытался спровоцировать нас и русских на убийство еще двухсот миллионов! И едва не добился успеха.

— Да, сэр, это верно, однако…

Подняв руку, Фаулер прервал его и продолжал размеренно чеканить слова как человек, уже принявший решение.

— Это было актом войны. Я отвечу ему тем же. Мое решение окончательное. Я — президент и главнокомандующий вооруженными силами. Мне поручено оценивать опасность угрозы нашей стране и действовать в интересах Соединенных Штатов. Я решил, как нужно поступить вооруженным силам нашей страны. Этот человек безжалостно умертвил тысячи наших сограждан и применил для этой цели ядерное оружие. Конституция обязывает меня ответить тем же.

— Господин президент, — начал ван Дамм, — американский народ…

На мгновение гнев Фаулера выплеснулся наружу.

— Американский народ потребует от меня, чтобы я принял меры! Но это не единственная причина. Я обязан сделать так для того, чтобы никогда больше не повторилось впредь.

— Прошу вас, сэр, тщательным образом…

— Арнольд, я все обдумал.

Райан посмотрел на Пита Коннора и Элен Д'Агустино. Оба с поразительным мастерством скрывали свои чувства. Остальные, кто присутствовал в помещении, были на стороне Фаулера, и Джек уже знал, что он не сумеет убедить президента. Он глянул на часы и подумал, что же произойдет дальше.

— Господин президент, говорит генерал Фремонт.

— Слушаю вас, генерал.

— Сэр, мы перенацелили ракету «Минитмен— III» с базы в Северной Дакоте на указанный вами объект. Я… Сэр, это ваше окончательное решение?

— Генерал, я ваш главнокомандующий. Готова ли ракета к запуску?

— Сэр, стартовый отсчет займет около минуты с того момента, как вы отдадите приказ.

— Приказ дан.

— Сэр, не все так просто. Я должен опознать вас. Вас инструктировали о порядке процедуры.

Фаулер достал из кармана бумажник и извлек из него пластиковую карточку, совсем как кредитную. На ней было десять различных цифровых комбинаций по восемь цифр в каждой. Лишь одному президенту было известно, какую из них он должен назвать.

— Три-три-шесть-ноль-четыре-два-ноль-девять.

— Сэр, я подтверждаю верность вашего кода. Теперь, господин президент, должен быть подтвержден ваш приказ.

— Что?

— Сэр, по правилам для этого требуются два человека. В случае непосредственного нападения вторым мог бы стать я, но, поскольку ситуация иная, кто-то еще из числа лиц, внесенных в мой список, должен подтвердить ваш приказ.

— Рядом со мной руководитель аппарата Белого дома.

— Нет, сэр, он не годится. Согласно правилам, это должно быть или официально избранное лицо, или лицо, назначение которого одобрено конгрессом или сенатом, например, кто-либо из кабинета министров.

— Я включен в этот список, — произнес Джек.

— Это доктор Райан, заместитель директора ЦРУ?

— Так точно, генерал.

— Заместитель директора Райан, с вами говорит командующий стратегической авиацией Фремонт. — Голос генерала удивительно повторял механические интонации, которыми отдавались приказы по объектам войск стратегического назначения. — Сэр, я получил приказ о запуске баллистической ракеты с ядерными боеголовками. Необходимо, чтобы вы подтвердили его, но прежде вы тоже должны идентифицировать себя, сэр. Не могли бы вы зачитать свой опознавательный код?

Джек достал свою карточку и произнес цифры, из которых состоял его личный кодовый знак. Он услышал, как Фремонт или кто-то из его подчиненных шелестит страницами, сверяя шифр.

— Сэр, я подтверждаю вашу личность, вы доктор Джон Патрик Райан, заместитель директора Центрального разведывательного управления.

Джек посмотрел на Фаулера. Если он не одобрит приказ, президент найдет кого-то другого. Что может быть проще? А если Фаулер ошибается, если он совершает трагическую ошибку?

— Я беру на себя всю ответственность, Джек. — Фаулер положил руку ему на плечо. — Вам нужно всего лишь подтвердить приказ.

— Доктор Райан, говорит командующий стратегической авиацией. Я повторяю, сэр, я получил приказ президента о запуске баллистической ракеты с ядерными боеголовками и нуждаюсь в подтверждении этого приказа, сэр.

Райан взглянул на президента, а потом склонился к микрофону. У него перехватило дыхание.

— Командующий стратегическими войсками, говорит Джон Патрик Райан. Я занимаю должность заместителя директора ЦРУ. — Джек сделал короткую паузу и тут же продолжил: — Сэр, я не подтверждаю этот приказ. Повторяю, генерал, этот приказ о запуске не имеет силы. Немедленно сообщите о получении моего заявления!

— Сэр, я получил указание не выполнять приказ президента.

— Совершенно верно, — сказал Джек окрепшим голосом. — Генерал, я считаю своим долгом предупредить вас, что, по моему мнению, президент не в состоянии, я повторяю, президент не в состоянии принимать разумные решения. Настоятельно требую, чтобы вы приняли это обстоятельство во внимание, если последует его новый приказ о запуске.

Джек оперся руками о поверхность стола, глубоко вздохнул и резко выпрямился.

Фаулер замешкался, но, когда понял, что произошло, повернул лицо к Райану и посмотрел ему в глаза.

— Райан, я вам приказываю…

Джек дал волю своим эмоциям в последний раз.

— Сделать что? Убить сто тысяч человек — и на каком основании?

— Они пытались…

— Да, пытались сделать то, что вы едва не позволили им осуществить, черт побери! — Райан ткнул пальцем в грудь президента. — Это вы запутали все и едва не довели нас до катастрофы! Вы поставили страну на самый край гибели — и все по одной-единственной причине! Вы намерены умертвить жителей целого города, потому что сошли с ума, ущемлена ваша гордыня и вы хотите расквитаться за это. Вы хотите доказать, что никто не вправе унизить вас! Разве не в этом кроется причина вашего приказа? Именно в этом!

Лицо Фаулера побледнело. Райан продолжал, но уже более спокойно:

— Однако, чтобы убивать людей, причина должна быть более веской. Я это хорошо знаю. Мне приходилось убивать. Если вы считаете необходимым убить этого человека в Куме, отдайте приказ, и мы сделаем это, но я не собираюсь стать заодно вашим сообщником в убийстве еще сотни тысяч ни в чем не повинных.

Райан отошел от стола, бросил на него свою карточку заместителя директора ЦРУ и вышел из помещения.

* * *

— Господи Боже мой! — произнес Чак Тиммонс. Они слышали весь разговор по линии селекторной связи. Все, кто присутствовал в штабе стратегической авиации, слышали это.

— Ясно, — заключил Фремонт. — Благодарение Господу. Но сначала снимите ракету со старта. — Командующий стратегической авиацией на мгновение задумался. Он не мог припомнить, заседает в январе конгресс или нет. Впрочем, это не имело значения. Фремонт приказал начальнику центра связи соединить его с председателями конгресса и Сената, а также с наиболее влиятельными членами комитетов по вопросам вооруженных сил. Когда все четверо выйдут на связь, будет организовано совещание с вице-президентом, который все еще находился на борту Летающего командного пункта.

* * *

— Джек?

Райан повернулся.

— Да, Арни?

— Почему?

— Именно для этого и было создано правило двоих. Иранский город насчитывает сто тысяч, а может, и больше, я точно не помню. — Джек взглянул в чистое небо. — И только не на моей совести будет их гибель. Если нужно убрать Дарейи, есть другие способы. — Райан выпустил облако дыма. — И этот шакал будет точно так же мертв.

— Полагаю, ты прав. Мне хочется, чтобы ты знал об этом.

Джек повернулся.

— Спасибо, сэр. — Наступила долгая пауза. — Между прочим, где Лиз?

— У себя в коттедже, спит. Ей дали успокоительное. Все равно от нее никакого толку, не правда ли?

— Сегодня все проявили себя не лучшим образом. Арни, мы спаслись главным образом потому, что нам повезло. Можешь сказать президенту, что я подаю в отставку с… ну, скажем, с пятницы. Какая разница, с какого дня? Кому-то придется подыскивать замену.

Глава президентской администрации помолчал, затем вернулся к главному вопросу:

— Ты отдаешь себе отчет в том, чему ты дал толчок?

— Конституционному кризису? — Джек щелчком бросил окурок в снег. — Это для меня не первый, Арни. Мне нужно бы вернуться вертолетом на Эндрюз.

— Я об этом позабочусь.

* * *

Они только что пересекли границу и летели над территорией Соединенных Штатов, когда Кларку пришла в голову мысль осмотреть чемодан Куати. Там оказались лекарства. Преднизон и еще компазин. Преднизон был кортикостероидом, к нему часто прибегали для ослабления вредных последствий. Кларк встал и внимательно посмотрел на Куати. Хотя тот по-прежнему сидел с завязанными глазами, было заметно, что он не похож на самые недавние свои фотографии, которые видел Кларк, — он похудел, его волосы… Да у него рак, подумал Джон. Что это может значить? Кларк связался по радио с Вашингтоном и передал новую информацию.

* * *

«Гольфстрим» совершил посадку несколькими минутами позже намеченного времени. Райана, который спал на диване в зале для особо важных гостей на южной стороне комплекса базы Эндрюз, разбудили. Рядом сидел Мюррей. Он не спал. К самолету подъехали три надежных вездехода ФБР. Кларк, Чавез, Куати и Госн разместились в них, и вереница машин направилась в Вашингтон.

— Что мы будем делать с ними? — спросил Мюррей.

— У меня есть одна мысль, но сначала нам нужно еще кое-что.

— Что именно?

— У вас в здании Гувера есть камера для допросов?

— Нет, только в Баззардс-Пойнт, вашингтонском отделении ФБР, — ответил Мюррей. — Твой человек зачитал им инструкцию об их правах в соответствии с решением Верховного суда о «Миранде против народа»?

— Да, я напомнил ему об этом; прежде чем начать кромсать им яйца, он должен был предупредить, что они могут молчать, но если заговорят, то полученные показания могут быть использованы в качестве доказательства против них.

Услышав громкий рев турбодвигателей, Райан обернулся. ЛКП совершил посадку на той же полосе, с которой взлетел около десяти часов назад. Видимо, боевая готовность сил стратегического назначения кончилась раньше, чем предполагалось, подумал он.

* * *

«Адмирал Лунин» всплыл на поверхность среди ракет и дымовых шашек, сброшенных самолетом Р-3. Место гибели американской подводной лодки находилось слишком далеко от берега, и спасательный самолет не мог сюда прилететь, по крайней мере не в такую погоду. Волны не уменьшились, освещение было плохим, но подлодка Дубинина оказалась единственным кораблем в этом районе, и он приложил все усилия, чтобы начать спасательные операции.

* * *

Камера для допросов была размером десять на десять футов, с дешевым столом и пятью такими же дешевыми стульями. Здесь не было зеркала, с помощью которого можно было наблюдать за происходящим снаружи, оставаясь невидимым. Этот прием использовался слишком долго. Теперь зеркало заменили два световода, которые шли из камеры к видеорекордерам. Объектив одного прятался в электрической розетке, а другого — в отверстии от гвоздя в дверной коробке.

Обоих террористов усадили на стулья. Выглядели они измученными. Их сломанные пальцы оскорбили профессиональную этику сотрудников ФБР, но Мюррей решил не обращать на это внимания. Кларк и Чавез отправились выпить кофе.

— Как видите, — сказал им Райан, — вы потерпели неудачу. Вашингтон все еще на месте.

— А Денвер? — спросил Госн. — Я знаю о Денвере.

— Это верно, вам удалось там натворить бед, но виновник уже наказан.

— Что вы имеете в виду? — поднял голову Куати.

— Я хочу сообщить вам, что Кума больше не существует. Ваш приятель Дарейи сейчас оправдывается в своих грехах перед Аллахом.

Они слишком устали, подумал Райан. Изнеможение — самое тяжелое испытание, даже хуже, чем тупая боль в сломанных пальцах. Лицо Куати не отразило ужаса, он только произнес слова, которые еще четче объяснили его позицию;

— Теперь вы стали врагами всего ислама. Из-за этого все, что вы делали в этом регионе, пойдет прахом!

— Значит, вашей целью было именно это? — удивился Райан — ему все же удалось поспать целых два часа. — Именно к этому вы стремились? О, милосердный Бог!

— Ваш Бог? — презрительно плюнул Куати.

— А почему вы убили Марвина Расселла? — спросил Мюррей.

— Он был всего лишь язычником, — ответил Куати.

Мюррей взглянул на Госна.

— Только из-за этого? Разве он не был гостем в вашем лагере?

— Да, Расселл провел с нами несколько месяцев. Помощь этого дурака оказалась неоценимой.

— И все-таки вы убили его?

— Да, вместе с двумя сотнями тысяч других.

— Скажите мне, — вступил в разговор Джек, — разве в Коране нет слов, гласящих примерно следующее: «Если в твое жилище войдет человек и будет есть твой хлеб с солью, даже если он неверный, ты станешь защищать его?»

— Вы неточно цитируете — да и какое вам дело до Корана?

— Вас это может удивить.

44. Вечерний ветерок

Райан позвонил Арни ван Дамму и объяснил, что ему удалось выяснить.

— Боже мой! Они хотели…

— Да, и это им почти удалось, — хрипло произнес Райан. — Хитро задумано, ничего не скажешь.

— Я передам ему об этом.

— Арни, я обязан сообщить про эти показания вице-президенту.

— Понимаю.

— Вот еще что.

— Слушаю.

С просьбой Райана согласились главным образом потому, что никто не мог предложить ничего разумнее. После перевязки террористов разместили в отдельных камерах ФБР.

— Что ты скажешь, Дэн?

— Это — Господи, Джек, разве есть слова, которыми можно описать нечто подобное?

— Куати болен раком, — заметил Кларк. — По его мнению, раз он все равно умрет — почему не прихватить с собой и всех остальных? Этот мерзавец предан своему делу.

— Что вы собираетесь предпринять дальше? — спросил Мюррей.

— У нас ведь нет смертной казни за федеральные преступления, верно?

— Нет, и в штате Колорадо смертная казнь тоже отменена.

Мюррей посмотрел на Райана, пытаясь понять, что у него на уме.

— О-о!

* * *

Головко пришлось немало потрудиться, прежде чем ему удалось связаться по телефону с Райаном. Доктор Моисеев представил ему свое заключение, и сначала оно вызвало у первого заместителя председателя КГБ недоумение, но, когда он узнал о планах Райана, договориться о месте встречи оказалось нетрудно.

* * *

Наверно, единственной хорошей новостью за всю неделю было сообщение о спасательной операции. На рассвете в гавань острова Кодиак вошла советская подлодка «Адмирал Лунин» и ошвартовалась у пирса. С нее выпустили спасенных моряков «Мэна». Из команды ракетоносца, состоявшей из ста пятидесяти семи человек, удалось спасти восемьдесят одного человека и поднять на борт одиннадцать тел, среди них был и капитан первого ранга Гарри Рикс. По мнению профессиональных моряков, спасение такого количества людей являлось неслыханным событием и свидетельствовало о высоком мастерстве советских подводников, хотя средства массовой информации не успели сообщить об этом до того, как советская подлодка скрылась в море. Среди первых, кто позвонил домой, был младший лейтенант Кен Шоу.

* * *

В рейсе, вылетающем с базы Эндрюз, их спутником стал доктор Вудроу Лоуэлл из Лаборатории Лоуренса в Ливерморе, бородатый, похожий на медведя человек, которого друзья называли «Рыжим» из-за цвета волос. Он провел шесть часов в Денвере, оценивая размеры нанесенного ущерба.

— У меня к вам вопрос, — обратился к нему Джек. — Почему первоначальная оценка мощности взрыва намного превысила фактическую? Мы едва не сочли виновными русских.

— Все дело в покрытии автостоянки, — объяснил Лоуэлл. — Она сделана из щебеночного покрытия, смеси гравия и асфальта. Энергия взрыва высвободила различные гидроуглероды из поверхностного слоя покрытия и воспламенила их — получилось нечто вроде гигантской зажигательной бомбы с зарядом, который смешался с воздухом. Водные пары из мгновенно испарившегося снега привели к другой реакции, в результате которой высвободилась дополнительная энергия. Таким образом образовался огненный фронт, диаметром вдвое превышающий размеры огненного шара, появляющегося при ядерном взрыве. Прибавьте к этому то, что снежный покров отразил огромное количество энергии. В результате создалось впечатление, что энергия, высвобожденная при взрыве, намного больше фактической. Это могло бы ввести в заблуждение кого угодно. А после этого покрытие автомобильной стоянки действовало по-другому. Оно очень быстро излучало остаточное тепло. Короче говоря, создалось впечатление ядерного взрыва, намного превышающего по своей энергии мощность самой бомбы. А теперь, если хотите, я могу сообщить вам по-настоящему страшную вещь.

— Давайте.

— Бомба оказалась шипучкой.

— Что это значит?

— Это значит, что ее мощность должна была быть во много раз больше, — а мы не знаем, почему так произошло. Проектный тротиловый эквивалент был по крайней мере в десять раз больше, чем высвобожденная энергия бомбы.

— Вы хотите сказать…

— Да, если бы это устройство сработало по-настоящему…

— Значит, нам все-таки повезло?

— Если это можно назвать везением.

Странно, но почти все время перелета Джек проспал.

На следующее утро самолет совершил посадку в Беершебе. Израильская военная группа встретила самолет и привезла его пассажиров в Иерусалим. Пресса сумела кое-что пронюхать о происходящем, но не сумела причинить никаких неприятностей — по крайней мере не на строго охраняемой базе ВВС Израиля. Это наступит позже. Принц Али бин Шейк ждал их у входа в здание для почетных гостей.

— Ваше высочество, — приветствовал его Джек. — Спасибо, что вы нашли время, чтобы приехать.

— Как я мог поступить иначе? — И Али передал Райану газету.

Тот пробежал взглядом заголовок.

— Я полагал, что это не удастся долго сохранить в тайне.

— Значит, это правда?

— Да, сэр.

— И вы сумели предотвратить катастрофу?

— Предотвратить? — Райан пожал плечами. — Нет, это сделал не я — с моей стороны такое заявление было бы ложью, Али. Мне просто повезло, и я догадался, в чем дело, — впрочем, нет, это тоже не правда. Лишь позже я узнал обо всем. Дело в том, что нельзя отнести заслуги только на мой счет, вот и все. Но сейчас это неважно, Ваше высочество. Есть вещи, которые мне нужно осуществить. Сэр, вы согласны помочь мне?

— Всей душой, мой друг.

— Иван Эмметович! — воскликнул Головко. И затем повернулся к Али: — Здравствуйте, Ваше Королевское Высочество.

— Здравствуйте, Сергей Николаевич. Привет, Ави.

Русский генерал подошел к ним вместе с Авраамом Бен-Иаковом.

— Джек, — заметил Джон Кларк, — вы не могли бы для разговора выбрать место получше? А то удачный минометный выстрел одним махом уничтожит слишком много видных разведчиков.

— Давайте пройдем, — пригласил Ави и проводил их внутрь здания.

Головко рассказал о полученной им информации.

— Так он все еще жив? — спросил Бен-Иаков.

— Ужасно страдает, словно в аду, но продержится еще несколько дней.

— Я не могу сопровождать вас в Дамаск, — заметил Ави.

— Вы не сообщили нам, что потеряли атомную бомбу, — сказал Райан.

— Что вы имеете в виду?

— Вы знаете, о чем я говорю. Эти сведения еще не просочились в прессу, но через день-два журналисты узнают обо всем. Ави, почему вы не поставили нас в известность? Вы же знаете, какое это могло иметь для нас значение! — Райан покачал головой.

— Мы пришли к заключению, что она разлетелась на части. Пытались искать, но…

— Все дело в геологических условиях, — пояснил доктор Лоуэлл. — Голанские высоты имеют вулканическое происхождение, повсюду выступают базальтовые скалы, отсюда высокий радиоактивный фон. В таких условиях найти ее было непросто, но все же об утере следовало сообщить. В Ливерморской лаборатории есть приборы, которыми можно было бы воспользоваться. Мало кто знаком с ними.

— Весьма сожалею, но что сделано — то сделано, — ответил генерал Бен-Иаков. — Итак, вы летите в Дамаск?

* * *

Для этого перелета они воспользовались личным самолетом принца Али, «Боингом-727», экипаж которого, как узнал Джек, состоял исключительно из летчиков, обслуживавших раньше авиакрыло президента. Было приятно путешествовать первым классом. Их визит в Дамаск был негласным, и сирийцы оказали в этом содействие. Представители США, Советского Союза и посольства Саудовской Аравии собрались для короткой встречи в сирийском министерстве иностранных дел, а оттуда отправились в госпиталь.

Джек видел, что когда-то больной был могучим мужчиной, но сейчас он слабел и чахнул, превращаясь в гнилое мертвое мясо. Несмотря на трубку, подающую кислород к его носу, кожа мужчины была почти синей. Посетителям пришлось надеть предохранительную одежду, и Райан старался не приближаться к кровати. Допрос вел Али.

— Вы знаете, почему я здесь?

Мужчина кивнул.

— Сейчас, когда вы готовитесь предстать перед Аллахом, расскажите нам все, что вам известно.

* * *

Бронированная колонна Десятого бронетанкового полка пересекла пустыню Негев, направляясь к границе Ливана. Над головой кружились самолеты: целая эскадрилья истребителей Ф-16 и еще одна эскадрилья истребителей «Томкэт», поднявшихся с авианосца «Теодор Рузвельт». Были развернуты и подразделения сирийской армии, хотя ее авиация осталась на аэродромах, стараясь не мешать. Ближний Восток постиг урок, преподанный американской военно-воздушной мощью. Демонстрация силы была массивной и недвусмысленной. Всех предупредили: никто не должен вмешиваться. Боевые машины углубились в пересеченную заброшенную местность, пока не достигли дороги, пролегающей по дну оврага. Умирающий, готовый на все, чтобы сохранить то, что осталось от его души, пометил место на карте, и понадобился всего час, чтобы определить точное местоположение. Армейские саперы очистили вход, проверили, нет ли замаскированных мин-ловушек, а затем пригласили остальных войти в помещение.

— Боже милостивый! — Доктор Лоуэлл обвел лучом мощного портативного фонаря темную комнату. Саперы обыскивали помещение, проверяя провода, ведущие к станкам, а также осторожно заглянули в каждый ящик каждого стола, прежде чем все остальные получили разрешение переступить порог. Теперь за работу взялся Лоуэлл. Он обнаружил пачку чертежей и вынес наружу, чтобы просмотреть их при дневном свете.

— Знаете, — произнес он после пятнадцати минут полной тишины, — мне даже в голову не приходило, насколько все это просто. Нами владела иллюзия, что необходимо… — Он задумался. — Это совершенно точное слово — иллюзия.

— Что вы хотите этим сказать?

— Это должно было быть термоядерное устройство мощностью в пятьсот килотонн.

— Если бы действительно произошел такой взрыв, мы пришли бы к заключению, что это дело рук русских, — произнес Джек. — Никто не сумел бы остановить войну. Сейчас нас не было бы здесь.

— Да, мне кажется, что необходимо заново обдумать уровень угрожающей нам опасности.

— Док, мы тут кое-что нашли. — К ним подошел армейский офицер. Доктор Лоуэлл заглянул внутрь, затем вернулся, чтобы надеть защитный костюм.

— Умные парни. Вы знаете, сколько от меня потребовалось усилий, чтобы убедить президента, что… простите. Похоже, я так и не сумел убедить его, правда? Если бы произошел взрыв такой силы, я и сам поверил бы сообщениям.

— Что это за сообщения? — поинтересовался Головко.

— Мы не могли бы поговорить немного о наших делах?

— Отчего же и нет?

— У вас находится человек, который нам нужен, — сказал Джек.

— Лялин?

— Да.

— Он предал свою страну и понесет наказание.

— Сергей, во-первых, он не сообщил нам ничего, что мы могли бы использовать против вас. Он всего лишь снабжал нас информацией от своей японской сети «Чертополох». Во-вторых, если бы не он и не переданные им сведения, нас скорее всего не было бы здесь. Отпустите его.

— В обмен на что?

— У нас есть агент, передавший нам информацию о том, что Нармонова шантажируют его военные и что ваши военные используют для этой цели исчезнувшие тактические ядерные боеголовки. Именно по этой причине у нас и возникло подозрение, что бомба, взорвавшаяся в Денвере, может быть вашей.

— Но это ложь!

— Его сведения звучали очень убедительно, — продолжал Райан. — Я сам едва не поверил им. А вот президент Фаулер и доктор Эллиот действительно поверили, и потому события для нас развивались так плачевно. Я бы с радостью повесил этого мерзавца, но это значило бы предать доверившегося нам человека… помнишь, Сергей, наш разговор у меня в кабинете? Если хочешь узнать его имя, придется заплатить.

— Мы расстреляем его, — пообещал Головко.

— Вы не сможете сделать этого.

— Это почему?

— Мы выбросили его, и все, что я сказал тебе, — это то, что он лгал нам. Если он поставлял нам информацию, которая не соответствует действительности, даже в вашей стране это не подходит под категорию шпионажа, верно? Будет куда лучше, если вы его не расстреляете. Когда мы договоримся, ты поймешь почему.

Первый заместитель председателя КГБ задумался.

— Хорошо, мы передадим вам Лялина — через три дня. Я даю тебе слово, Джек.

— У нашего агента кодовое наименование Спинакер. Это — Олег Кириллович…

— Кадышев? Кадышев?!

— Ты разочарован? Тебе следовало бы посмотреть на все это с моей стороны.

— Это правда? Только никаких фокусов, Райан!

— Я тоже могу дать честное слово, сэр. Мне не было бы жалко, если бы его расстреляли, но он — политический деятель и к тому же в данном случае не занимался шпионажем, верно? Призови воображение, придумай ему какое-нибудь иное наказание — назначьте его скотником в отдаленном колхозе, — предложил Джек.

Головко кивнул.

— Мы так и сделаем.

— С тобой приятно иметь дело, Сергей. Вот только жаль Лялина.

— Это почему? — удивился Головко.

— Информация, которой он нас снабжал — нас и вас, — была очень уж ценной, а теперь ее больше не будет…

— Мы не можем доводить деловые отношения до такого цинизма, но твое чувство юмора меня восхищает.

В дверях показался доктор Лоуэлл со свинцовым ведром в руке.

— Что там внутри?

— Думаю, плутоний. Хотите взглянуть повнимательнее? Можете разделить судьбу нашего друга в Дамаске.

Лоуэлл передал ведро солдату и сказал, обращаясь к командиру подразделения саперов:

— Все вынести, упаковать в ящики и отправить домой. Я хочу все внимательно осмотреть.

— Будет исполнено, сэр, — вытянулся полковник. — А образец?

* * *

Четыре часа спустя они были уже в Димоне, израильском ядерном «исследовательском» центре, где тоже был гамма-спектрометр. Пока техники изучали образец плутония, который доставили в свинцовом ведре, Лоуэлл еще раз просмотрел чертежи, удивленно покачивая головой. Райану чертежи напоминали компьютерную микросхему или что-то еще более непонятное.

— Устройство велико по размерам, неуклюже. Наши меньше его в четыре раза… но вы знаете, сколько времени потребовалось нам, чтобы спроектировать и построить оружие такого размера и мощности? — Лоуэлл поднял голову. — Десять лет. Они сделали это в пещере за пять месяцев. Вот что значит технический прогресс, доктор Райан.

— Мне такое даже в голову не приходило. Мы всегда считали, что бомба, к которой могут прибегнуть террористы… Но почему взрыв оказался таким слабым?

— Думаю, это связано с тритием. В пятидесятые годы у нас тоже были две шипучки — распад трития и его заражение гелием. Мало кто знает об этом. Таково мое мнение. Сам проект будет подвергнут дальнейшему изучению — мы создадим его модель на компьютере, — но после беглого осмотра могу сказать, что он достаточно совершенен. А-а, спасибо. — Лоуэлл взял у израильского техника компьютерную распечатку, посмотрел на нее и покачал головой.

— Саванна-ривер, реактор типа К, 1968 год — это был очень удачный год, — произнес он тихо.

— Значит, это тот самый плутоний? Вы уверены?

— Да, тот самый. Израильтяне рассказали об утерянной бомбе этого типа, массе плутония — за исключением стружек, он весь здесь. — Лоуэлл постучал пальцем по чертежам. — Весь, до последнего грамма, — повторил он и добавил: — До следующего раза.

* * *

Заместитель помощника директора ФБР, всегда проявлявший внимание к проблемам администрации и судопроизводства, Дэниэл Е. Мюррей с интересом следил за ходом суда. Странным казалось лишь то, что здесь место адвокатов занимали священники, но, черт побери, все шло удивительно гладко и беспристрастно. На весь судебный процесс хватило одного дня. Вынесенный приговор не слишком беспокоил Мюррея.

* * *

Они прилетели в Эр-Рияд на борту самолета, принадлежавшего принцу Али, оставив транспортный самолет американских ВВС в Беершебе. Приведение приговора в исполнение непристойно проводить с поспешностью. Приговоренным дадут время на молитву и раскаяние, никто не относится к этому случаю как-то иначе, чем к самой рядовой казни. Выдалась возможность сесть и подумать, но Райана ожидал еще один сюрприз.

Принц Али привел в квартиру Райана незнакомого мужчину.

— Меня зовут Махмуд Хаджи Дарейи, — сказал мужчина. Он мог бы и не представляться — Райан вспомнил его лицо по фотографии, имевшейся в досье иранского лидера. Досье хранилось в архиве ЦРУ. Райану было известно, что Дарейи в последний раз беседовал с американцем, когда правителем Ирана был еще Мохаммед Реза Пехлеви.

— Чем обязан вашему визиту? — спросил Райан. Али выполнял роль переводчика.

— Это правда? Мне говорили об этом, но я хочу лично узнать, правда ли это?

— Да, сэр, это правда.

— Почему я должен полагаться на ваше слово? — Возраст Дарейи приближался к семидесяти годам, у него было лицо с глубокими морщинами и черными гневными глазами.

— Тогда почему вы задали этот вопрос?

— Мне не нравится дерзость.

— А мне не нравятся нападения на американских граждан, — ответил Райан.

— Я не имел к этому никакого отношения, вы знаете это.

— Да, теперь мне это известно. Вы согласитесь ответить на мой вопрос? Если бы они обратились к вам с просьбой о помощи, они получили бы ее?

— Нет, — ответил Дарейи.

— Почему я должен верить вам?

— Убить такое количество людей, даже неверных, это преступление перед Богом.

— К тому же, — добавил Райан, — вы знаете, какой была бы наша реакция на это.

— Вы обвиняете меня в том, что я способен на подобное?

— Но вы же постоянно обвиняете в том же нас. Однако в данном случае вы ошиблись.

— Вы ненавидите меня.

— Да, я не испытываю к вам нежныхчувств, — с готовностью признался Джек. — Вы являетесь врагом моей страны. Вы поддерживали тех, кто убивал моих соотечественников. Вы испытывали удовольствие от смерти людей, которых никогда не видели.

— И тем не менее вы отказали своему президенту в поддержке, когда он намерен был убить меня.

— Это не правда. Я отказался поддержать своего президента в намерении уничтожить город.

— Но почему?

— Если вы действительно считаете себя посланником Бога, как вы можете задавать такой вопрос?

— Но ведь вы не верите в Бога!

— Не правда. Я верю, как и вы, но по-другому. Разве мы так отличаемся друг от друга? Принц Али придерживается иной точки зрения. Неужели мир между нами пугает вас до такой степени? Или вы опасаетесь благодарности больше ненависти? Как бы то ни было, вы спросили меня о причине моего отказа и я отвечу на ваш вопрос. Мне предложили принять участие в уничтожении невинных людей. Я не смог бы жить с этим на своей совести. Видите, как просто. Даже если это смерть тех, кого мне, может быть, следует считать неверными. Неужели это так трудно понять вам?

Принц Али произнес что-то без перевода. Возможно, это была цитата из Корана. Слова звучали стилизованно и поэтически. Что бы это ни было, Дарейи кивнул и произнес еще одну фразу, обращаясь к Райану.

— Я подумаю над тем, что вы сказали. До свидания.

* * *

Дарлинг опустился в это кресло в первый раз. Арнольд ван Дамм сидел напротив, на другом конце комнаты.

— Вы хорошо справились с этим.

— Вы считаете, нам больше ничего не нужно делать?

— Думаю, не нужно. Значит, это произойдет сегодня?

— Да.

— Занимается этим Райан? — Дарлинг листал страницы отчета.

— Мы решили, что он справится лучше всех.

— Мне нужно встретиться с ним, когда он вернется обратно.

— Разве вы не в курсе? Он же ушел в отставку. Именно с сегодняшнего дня он больше не заместитель директора ЦРУ.

— Не говорите чепухи!

— Он ушел в отставку, — повторил Арни.

Дарлинг потряс пальцем перед его лицом.

— Так вот, передайте ему, что я хочу встретиться с ним у себя в кабинете.

— Хорошо, господин президент.

* * *

Казнь была намечена на субботу, в полдень, через шесть дней после взрыва в Денвере. Собрался народ, Госна и Куати привели на рыночную площадь. Им разрешили произнести молитву. Джек впервые присутствовал при подобном акте. Мюррей стоял рядом, его лицо застыло словно высеченное из камня. Кларк и Чавез вместе с остальными сотрудниками службы безопасности следили главным образом за толпой.

— Все это кажется таким бессмысленным, — произнес Райан, когда церемония началась.

— Нет, это не так! Мир многому научится после этого, — торжественно заявил принц Али. — Это многим послужит уроком. Восторжествовала справедливость. Именно в этом весь смысл происходящего.

— Ну уж и урок. — Райан повернулся к своим спутникам, наблюдавшим за происходящим с площадки на крыше здания. У него было время подумать обо всем, и что же дальше? Райан не знал этого. Он исполнил свой долг, но какое это имеет значение? — Гибель шестидесяти тысяч человек положит конец войнам, которые никогда не должны начинаться? Из этого делается история, Али?

— Все люди смертны, Джек. Иншалла, но больше никогда они не должны гибнуть в таком количестве. ТЫ остановил катастрофу, предупредил начало чего-то намного более страшного. За то, что ты совершил, мой друг… пусть благословит тебя Бог. А я бы, наверно, одобрил приказ о запуске ракеты, — продолжал Али, испытывая неловкость от собственных слов. — Но что потом? Может быть, пошел бы и застрелился? Кто знает? В одном я уверен: у меня не хватило бы смелости решительно сказать «нет».

— И у меня тоже, — согласился Головко.

Райан промолчал и посмотрел на площадь. Он пропустил казнь первого приговоренного…

Хотя Куати знал, что его ожидает, он не думал о предстоящем. Как нередко случается в жизни, это было своего рода защитным рефлексом. Солдат подтолкнул его в бок мечом, едва задев кожу. Тут же спина Куати прогнулась, а шея вытянулась вперед, невольно отреагировав на укол. Меч капитана саудовских сил специального назначения уже опускался. Мгновением позже Райан понял, что капитан, по-видимому, немало практиковался, потому что голова отделилась от туловища одним ударом, таким же обманчиво легким, как движения прима-балерины. Голова Куати откатилась на метр от дергающегося тела, и кровь брызнула из рассеченных сосудов. Райан видел, что его руки и ноги напряглись, словно пытаясь вырваться из удерживающих их пут, но и это было всего лишь рефлексом. Кровь лилась потоком, потому что сердце Куати продолжало биться, пытаясь сохранить уже исчезнувшую жизнь. Наконец остановилось и оно. Остались лишь разделенные части тела и темное пятно на земле. Саудовский капитан вытер меч обо что-то похожее на рулон шелка, вложил его в золотые ножны и направился к толпе, которая молча расступалась перед ним, образуя коридор.

Ликования не было. Более того, царила тишина, иногда нарушаемая вздохами или шепотом молитв. За упокой чьих душ возносились эти молитвы, знали лишь эти верующие и их Бог. Наконец, те, кто стоял в первых рядах, начали расходиться. Задние, кому не было видно, подходили к изгороди, но стояли всего несколько мгновений и отправлялись по своим делам. Когда истечет предписанное законом время, части тел будут собраны и похоронены в соответствии с религией, которую казненные осквернили.

Джек не знал, какие чувства ему надлежит испытывать. Он видел немало смертей. Он знал, что они значат. Но смерть этих двоих не тронула его сердца, не тронула совсем, и теперь это беспокоило его.

— Ты спросил меня, как делается история, Джек, — проговорил Али, — ты только что видел это.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Можешь не говорить нам, — произнес Головко.

Люди, начавшие войну или пытавшиеся ее начать, подумал Райан, казнены на рыночной площади подобно самым обычным преступникам. Неплохой прецедент.

— Может быть, ты прав, может быть, теперь люди прежде не раз подумают. — Это идея, время которой теперь наступило.

— Во всех наших странах, — сказал Али, — меч является символом правосудия… Может быть, это анахронизм, оставшийся с тех времен, когда мужчины вели себя как мужчины. Но и сейчас меч может пригодиться.

— Вне всякого сомнения, он был точен сегодня, — заметил Головко.

— Итак, Джек, ты действительно ушел с государственной службы? — спросил Али после короткого молчания.

Райан, как и все остальные, отвернулся от места казни.

— Да, Ваше Высочество.

— Значит, эта глупая этика больше неприменима к тебе. Отлично.

Али повернулся. Офицер войск специального назначения как по мановению волшебной палочки появился рядом с ним. Он приветствовал принца Али с такой четкостью, что ему позавидовал бы Киплинг. И тут появился меч. Его ножны были из чеканного золота, усыпанные драгоценными камнями. Рукоять — из золота, инкрустированная слоновой костью. Было видно, что местами она износилась, сжимаемая сильными ладонями. Без сомнения, это было оружие короля.

— Ему триста лет, — произнес Али, поворачиваясь к Райану. — Его носили мои предки во времена войны и мира. У него есть даже имя: по-английски самый близкий эквивалент — «вечерний ветерок». По-арабски это значит, разумеется, нечто большее. Мы хотим, чтобы вы, доктор Райан, приняли этот дар как память о тех, кто погиб, и тех, кто остался жив благодаря вам. Он убил многих. Его Королевское Величество решил, что этот меч убил уже достаточно.

Райан принял меч из рук принца. Золотые ножны тоже были изношены и поцарапаны веками песчаных бурь и битв, однако Райан увидел свое отражение, оно даже не было слишком искажено. Он вытащил меч из ножен. Лезвие сверкало как зеркало, все еще струясь узорами, оставленными дамасским кузнецом, выковавшим сталь в эту ужасную и верную форму. Как странно, подумал Райан, улыбаясь и даже не замечая этого, что столь прекрасная вещь может служить такому страшному назначению. Какая ирония. И все-таки…

Он сохранит этот меч, повесит его на видном месте и будет время от времени поглядывать на него, чтобы напомнить себе, что сделали этот меч и он сам. И может быть…

— Убил уже достаточно? — Джек сунул меч в ножны и опустил его вдоль бедра. — Да, Ваше Высочество. Полагаю, это относится к каждому из нас.

Послесловие

Теперь, когда повествование закончено, следует кое-что объяснить. Весь материал, который относится к технологии и производству ядерного оружия, приведенный в этом романе, можно почерпнуть в любой из многих десятков книг? По соображениям, которые, я надеюсь, будут понятны читателю, отдельные технологические детали изменены и правдоподобие принесено в жертву неясности. Я сделал это, чтобы успокоить собственную совесть, а не потому, что рассчитывал, будто это может иметь какое-то значение.

Манхэттенский проект второй мировой войны по-прежнему остается плодом непревзойденного собрания научных талантов, имевшего место в истории человечества. С тех пор не было ничего равного ему и, наверно, вряд ли будет. Невероятно дорогой проект открыл перед учеными новые горизонты, и его результатом стали многочисленные дополнительные открытия. Современная компьютерная технология, например, в основном возникла на базе исследований, связанных с производством и разработкой ядерного оружия, а первые гигантские универсальные компьютеры использовались главным образом для проектирования атомных бомб.

Сначала я был изумлен, потом потрясен, когда мои исследования показали, насколько просто осуществить подобный проект сегодня. Общеизвестно, что атомные секреты являются далеко не такими закрытыми, как нам хотелось бы, но на самом деле положение куда хуже, чем это представляется даже хорошо информированным людям. Если в сороковые годы для этого требовались миллиарды долларов, то сейчас все обходится несравнимо дешевле. Современный персональный компьютер куда мощнее и надежнее первого «Эниака», а «гидрокоды», позволяющие компьютеру испытать и подтвердить правильность проекта ядерной бомбы, могут быть легко воспроизведены. Сложнейшие станки, требующиеся для производства деталей ядерного оружия, легко заказать, и вам их доставят. Когда я запросил спецификации тех самых станков, которые применяются на заводе в Ок-Ридж и на других заводах, они прибыли ко мне по почте уже на другой день. Некоторые исключительно сложные детали, требующиеся для производства ядерных бомб, можно найти теперь в динамиках стереосистем. Короче говоря, достаточно богатый человек в состоянии в течение пяти или десяти лет изготовить многоступенчатое термоядерное устройство. Наука — достояние общества, и в ней не много секретов.

Доставка такого устройства к цели исключительно проста. Я основываю это заявление на «продолжительных и откровенных беседах» с различными полицейскими департаментами и службами безопасности, но требуется совсем мало времени, чтобы на мой вопрос получить ответ: «Вы что, издеваетесь?». Я слышал эту фразу не раз. Можно предположить, что не существует стран, которые могли бы обеспечить безопасность своих границ против подобных акций.

В этом и заключается проблема. Итак, каково ее решение? Для начала необходим международный контроль над торговлей и перевозкой расщепляемых материалов, а также над обменом технологиями изготовления ядерных бомб. По крайней мере такой контроль должен стать чем-то более серьезным, чем те смехотворные меры, которые принимаются сейчас. Секрет изготовления ядерного оружия не может быть забыт, и, по моему мнению, ядерная энергия является безопасной и экологически чистой альтернативой органическому топливу. Однако любой инструмент следует использовать осторожно, а атомная энергия в состоянии повлечь за собой слишком ужасные последствия, чтобы на них можно было не обращать внимания.

Перегрин-Клифф, февраль 1991 года

Том Клэнси Долг чести

Маме и папе

Характер человека – его судьба

Автор выражает благодарность Картеру и Уоксу за профессиональную помощь,

Рассу – за советы в области физики,

Тому, Полу и Брюсу – за великолепные карты,

Киту – за консультации пилота,

Тони – за содействие, чудным ребятишкам с Сайпана – за местный колорит,

Сэнди – за все остальное…

ТОМ 1

Пролог. За закатом – восход

Оглядываясь назад, видишь, что такой способ начинать войну кажется несколько странным. Лишь один из участников знал, что происходит на самом деле, но даже и это было простым совпадением. Заключение сделки, связанной с покупкой недвижимости, пришлось перенести на утро из-за кончины кого-то из родственников поверенного, и теперь ему предстояло через два часа лететь ранним рейсом на Гавайи.

Приобретение этого участка мистером Яматой было первой сделкой такого рода на территории Соединенных Штатов. Несмотря на то что ему принадлежало немало движимого и недвижимого имущества в Америке, регистрация права собственности всегда осуществлялась другими юристами, неизменно гражданами США, которые в точности исполняли порученное им и щедро оплаченное дело обычно под наблюдением одного из служащих мистера Яматы. На этот раз все обстояло иначе. Причин тому было несколько. Одна из них заключалась в том, что недвижимость приобреталась в личную, а не в корпоративную собственность. Вторая казалась того проще – остров находился совсем недалеко, всего в двух часах лета от дома на личном самолете мистера Яматы. Мистер Ямата сообщил поверенному, который занимался юридической стороной сделки, что там будет построен его загородный особняк, где он намерен проводить уик-энды. При астрономической стоимости недвижимости в Токио мистер Ямата смог купить эти несколько сотен акров за те же деньги, что и умеренно благоустроенную резиденцию на крыше небоскреба в центре японской столицы. От вида, что будет открываться из окон дома, который он собирался построить на мысе, в самой высокой его точке, будет захватывать дыхание – так бесконечны голубые тихоокеанские дали с другими островами Марианского архипелага на горизонте, а уж такого воздуха не сыскать нигде в мире. Вот почему мистер Ямата и выразил готовность заплатить огромную сумму, причем с самой приветливой улыбкой.

Впрочем, была и еще одна причина.

Документы, подтверждающие переход прав собственности на земельный участок в новые руки, скользили по часовой стрелке от одного сидевшего за круглым столом к другому, и каждый ставил подпись в надлежащем месте, помеченном желтым ярлычком. Затем мистер Ямата достал из кармана пиджака конверт, извлек из него чек и передал поверенному

– Благодарю вас, сэр, – произнес тот полным почтения голосом, как свойственно американцам при виде крупной суммы. Поразительно, как магически действуют на них деньги, подумал Ямата. Еще три года назад приобретение земельного участка на острове гражданином Японии было исключено, но ловкий адвокат, удачно выбранные обстоятельства и соответствующая сумма в долларах преодолели все преграды. – Регистрация участка на ваше имя будет завершена сегодня к вечеру.

Ямата с вежливой улыбкой посмотрел на бывшего владельца, кивнул, встал из-за стола и покинул здание. У входа его ждал автомобиль. Ямата открыл дверцу, сел на переднее сиденье и нетерпеливо махнул рукой, давая знак водителю, что можно ехать. Сделка завершилась, и необходимости улыбаться больше не было.

Сайпан, подобно большинству островов Тихого океана, имел вулканическое происхождение. Совсем рядом, к востоку, находилась Марианская впадина, расщелина семимильной глубины в дне океана, там, где одна геологическая платформа уходила под другую. В результате образовался ряд вулканических конусов, и острова просто представляли собой их вершины. Внедорожник «тойота-лэндкрузер» устремился на север по умеренно ровной дороге, огибающей гору Ачугао, с «Кантри-клабом» у подножия к мысу Марпи. Там машина остановилась.

Ямата вышел из автомобиля, посмотрел на отдаленные фермерские постройки, которые скоро снесут, но вместо того, чтобы направиться к месту, где будет построен его дом, свернул к обрывистому краю утеса. Хотя Ямате было за шестьдесят, когда он пересекал неровное, заросшее сорняками поле, шаг его был твердым и уверенным. Если здесь когда-то и было фермерское хозяйство, оно наверняка с трудом окупало затраченный труд, заметил японец, – почва под ногами была сухой и истощенной. Весь купленный участок казался заброшенным, и на то были свои причины.

Лицо Яматы было непроницаемым, когда он приблизился к обрыву, который местные жители называли «утес Банзай». С моря дул ветер, Ямата видел и слышал, как бесконечные ряды волн накатывают на скалы у подножия утеса – на те самые скалы, о которые разбились тела его родителей, братьев и сестер и многих других сородичей, что предпочли броситься вниз и погибнуть, но не попасть в руки американским морским пехотинцам. Зрелище повергло американцев в ужас, однако мистер Ямата отказывался думать об этом или это признавать.

Бизнесмен хлопнул в ладоши, склонил голову, желая привлечь внимание невидимых духов к своему присутствию на святом месте и вместе с тем продемонстрировать должное уважение к их влиянию на его судьбу. Как удачно, подумал он, что после покупки этого участка – через пятьдесят лет после смерти его семьи, погибшей при захвате острова американскими войсками, – более половины земли на острове снова перешло в руки японцев.

Ямата почувствовал внезапный холодок, но объяснил это сознанием знаменательности момента, а быть может, и присутствием духов предков. И хотя окровавленные тела волнами бесконечного прибоя унесло в океан, вряд ли можно сомневаться в том, что их ками так никогда и не покинули места смерти и ждали его возвращения. Ямата вздрогнул и застегнул плащ. Да, он построит здесь свой дом, но только после того, как выполнит все необходимое.

Прежде следует уничтожить…

***

Это был идиллический миг, почти в другом мире. Клюшка плавно поднялась вверх, удаляясь от мячика, описала правильную дугу, замерла на мгновение и с ускорением начала опускаться по той же траектории вниз. Мужчина, сжимавший в руках клюшку, перенес тяжесть тела с одной ноги на другую. Точно в нужный момент его руки взметнулись, и, когда головка клюшки ударила по мячику, она была перпендикулярна направлению его предстоящего полета. Звонкий щелчок подтвердил точность удара – головка клюшки была металлической. Этот звук и ощутимый толчок, передавшийся через графитовую рукоятку клюшки, дали понять игроку, что удар был удачным. Мужчине не понадобилось и взгляда. Клюшка продолжала описывать дугу, постепенно замедляя свое движение, и лишь затем игрок повернул голову и посмотрел вслед улетающему мячику.

К сожалению Райана, этим удачливым игроком был не он.

Удрученно улыбаясь, Джек покачал головой и наклонился, чтобы положить свой мячик на колышек для первого удара.

– Отличный удар, Робби.

Контр– адмирал ВМС США Роберт Джефферсон Джексон замер, зоркими глазами летчика наблюдая за мячиком, который начал снижаться и, упав в двухстах пятидесяти ярдах па аккуратно подстриженную траву, прокатился еще ярдов тридцать. Он молчал, пока мячик не замер на месте, недалеко от лупки, точно в середине уходящей вдаль зеленой полосы.

– Мне хотелось пробить чуть дальше, – заметил контр-адмирал.

– Да, не везет тебе в жизни, верно? – улыбнулся Райан, готовясь к удару. Он чуть согнул колени, выпрямил спину, слегка – но не слишком – наклонил голову, проверил положение рук, сжимающих клюшку. Да, все в порядке. Джек в точности следовал наставлениям профессионала, обучавшего в клубе новичков. Он брал у него уроки уже неделю, и неделю до этого, и неделей раньше… Клюшка пошла вниз с верхней точки замаха…

Удар оказался не таким уж плохим, чуть правее центральной оси уходящей вдаль зеленой лужайки, добрых сто восемьдесят ярдов, лучший первый удар, когда-либо удававшийся Райану. После его удара клюшкой, предназначенной для начала игры, мячик пролетел примерно то же расстояние, какое мог бы пролететь у Робби, ударь он по нему клюшкой номер семь для несильных точных ударов. Единственное утешение, что в семь сорок пять утра некому было видеть, как он сел в лужу.

По крайней мере я не загнал мячик в соседний пруд, подумал Райан.

– Сколько времени ты играешь в гольф, Джек?

– Целых два месяца.

Джексон ухмыльнулся, направляясь к стоящему поблизости электрокару.

– А я начал играть на втором курсе академии, в Аннаполисе, так что у меня, дружище, практики чуть побольше. Брось расстраиваться, лучше посмотри, какая красота вокруг.

Действительно, день был необычайно хорош. Поле «Гринбрайер-клаба» находилось среди холмов Западной Виргинии. Этим октябрьским утром вокруг белого здания отеля, разместившегося в старинном особняке конца восемнадцатого столетия, пылала желто-алая листва охваченных огнем осени деревьев.

– В самом деле, – согласился Райан, садясь в электрокар. – Я и не рассчитывал, что выиграю у тебя. Адмирал улыбнулся.

– Это тебе и не удалось бы. Благодари Бога, Джек, что сегодня тебе не надо ехать на службу. В отличие от меня.

Ни один из них не находился в отпуске, хотя оба в этом нуждались и оба испытывали неудовлетворение от того, что происходило с ними последнее время. Робби хотелось получить наконец адмиральскую должность и кабинет в Пентагоне. Успех для Райана, к его удивлению, означал возврат в деловой мир взамен тихой преподавательской жизни, о которой он мечтал – или думал, что мечтает, – два с половиной года назад, стоя посреди площади в Саудовской Аравии. Может быть, мой удел – активная деятельность, а может, она просто захватила меня как наркотик? – подумал он, выбирая металлическую клюшку номер три для следующего удара. Такой клюшкой не выбьешь мячик на поляну у лунки, но пока он не овладел деревянными клюшками, что позволяют наносить сильные удары. Да, пожалуй, ему действительно по душе активная деятельность.

– Не спеши и не стремись сделать особенно сильный удар. Мячик все равно проигран, верно?

– Так точно, адмирал, сэр, – ответил Джек.

– Не поднимай голову. Я буду следить за тобой.

– Хорошо, Робби. – Сознание, что партнер не станет смеяться над ним, каким бы неудачным ни оказался удар, было почему-то хуже подозрения, что он все-таки засмеется. Подумав, Райан чуть выпрямился перед замахом и в награду услышал звучный щелчок.

Мячик отлетел уже на тридцать ярдов, когда он поднял голову и посмотрел ему вслед… Белый шарик стремительно удалялся и все еще летел влево, однако, начав снижаться, уклонился вправо.

– Джек?

– Да, – отозвался Райан, не повернув головы.

– Третья – твоя клюшка, – съязвил Джексон, проследив за полетом мячика. – Не отказывайся от нее. Всегда играй ею.

Джеку стоило немалых усилий сунуть клюшку в сумку, а не опустить на голову приятеля. Лишь когда электрокар тронулся с места, направляясь к мячику Робби – маленькой белой точке посреди ровного зеленого ковра, – он рассмеялся.

– Тоскуешь по небу? – поинтересовался Райан. Робби взглянул на него.

– Ты тоже знаешь, где найти уязвимое место, – ответил он. Впрочем, Джексон понимал, как трудно изменить естественный ход событий. Он завершил свою летную карьеру. Его личное дело поступило в кадры для выдвижения на адмиральскую должность, и он получил назначение на пост начальника Испытательного летного центра морской авиации на реке Патьюксент в Мэриленде и соответственно становился главным летчиком-испытателем ВМС США. Однако этому не суждено было сбыться – Джексон попал в J-5, оперативное управление аппарата Объединенного комитета начальников штабов. Отдел планирования боевых операций – странное место для военного летчика, когда в мире о войне начали забывать. Здесь легче сделать карьеру, это верно, но удовольствия получаешь гораздо меньше, чем когда командуешь летчиками и летаешь сам. Джексон попытался отнестись к этому назначению спокойно – в конце концов, полетал он за свою жизнь немало, начал на «фантомах» и закончил на «томкэтах», командовал эскадрильей, авиакрылом на авианосце, затем благодаря отличному послужному списку в еще достаточно молодом возрасте.стал контр-адмиралом. Его следующим назначением – если повезет – будет командование боевой авианосной группой, что когда-то казалось ему верхом всех самых смелых устремлений. А теперь, достигнув этих вершин, Джексон пытался понять, как быстро могли промелькнуть столько лет и что его ждет впереди.

– Что с нами будет, Джек, когда мы состаримся?

– Кое-кто начинает играть в гольф, Роб.

– Или возвращается к акциям и ценным бумагам, – поддел Райана Джексон. Пожалуй, здесь стоит выбрать клюшку номер восемь, подумал он, для несильного точного удара. Райан направился вместе с ним к его мячику.

– А как со вкладом в коммерческий банк? – вспомнил Джек. – В прошлый раз у тебя все прошло удачно?

При этих словах летчик – продолжает ли он летать или сидит, как теперь, за письменным столом, для себя и своих друзей он всегда остается летчиком – поднял голову и усмехнулся.

– Вполне, ты превратил мою сотню тысяч в целое состояние, сэр Джон. – Джексон замахнулся и ударил по мячику. По крайней мере уж в гольфе-то он Райану не уступит. Мячик упал на траву, подпрыгнул, прокатился и остановился наконец в двадцати футах от лунки.

– Достаточная плата за мои уроки гольфа?

– Вполне, а уроки тебе чертовски нужны. – Робби помолчал, и выражение его лица посерьезнело. – Прошло много лет, Джек. Мы изменили мир. – И изменили к лучшему, верно? – мысленно добавил он.

– В определенном смысле. – Райан сжал губы. Некоторые полагали, что это конец в истории человечества, но Райан, докторская диссертация которого касалась этой Проблемы, не разделял такой точки зрения.

– Тебе действительно по душе то, чем ты занимаешься сейчас?

– Ежедневно я возвращаюсь домой не позже шести. Летом не пропускаю ни одной игры Малой лиги, осенью бываю почти на всех футбольных матчах. А когда Салли вырастет и отправится на свое первое свидание, я не окажусь в каком-то проклятом VC-20B черт знает где, на другом конце земли, направляясь на очередное бессмысленное совещание. – Лицо Джека осветила удовлетворенная улыбка. – Я предпочитаю такую жизнь даже хорошей партии в гольф.

– Ну что ж, это вполне разумно, так как, думаю, даже самому Арнолду Палмеру не по плечу научить тебя правильному удару. Но я все-таки попытаюсь, – добавил Робби, – хотя бы потому, что об этом меня просила Кэти.

Удар Джека оказался слишком сильным, и ему пришлось еще трижды бить по мячику, чтобы вернуть его на зеленую поляну. В результате мячик оказался в лунке после семи ударов, тогда как Робби потратил на то же самое всего четыре, что соответствовало норме для этого поля.

– Игрок твоего класса должен больше ругаться, – заметил Джексон, устанавливая второй колышек. Райан не успел огрызнуться – послышалось жужжание пейджера.

Джек всегда носил пейджер пристегнутым к поясу. Пейджер действовал через спутник связи, так что его владелец постоянно был в поле досягаемости, где бы ни находился. Туннели в горах или под водой обеспечивали некоторую защиту, но и то недостаточную. Джек снял пейджер с пояса. Скорее всего, это по поводу контракта с «Силикон-вэлли», подумал он, хотя оставленные им инструкции были ясными и недвусмысленными. Не иначе кому-то надоело перекалывать канцелярские скрепки. Он посмотрел на номер телефона, что высветил дисплей на жидких кристаллах.

– Мне казалось, твой офис в Нью-Йорке, – заметил Робби. Код на дисплее был 202, а не 212, как ожидал Джек.

– Да, это так. Я могу проводить почти все совещания по телефону из Балтимора, но по крайней мере раз в неделю приходится отправляться на «метролайнере» в Нью-Йорк. – Райан нахмурился. Странно. За кодом Вашингтона следовал номер телефона – 757-5000. Центр связи Белого дома. Он посмотрел на часы. Без пяти восемь утра. Время вызова больше чем что-либо подчеркивало его срочность. Ну что в том особенного? – подумал Джек. По крайней мере, если судить по газетам, которые он ежедневно читал. Неожиданным было лишь то, что его вызывают с таким опозданием. Джек ожидал звонка из Белого дома гораздо раньше. Он подошел к электрокару и достал из сумки телефон сотовой связи. Надо признаться, это был единственный предмет в сумке для гольфа, которым он умел пользоваться.

На разговор понадобилось всего три минуты. Робби, улыбаясь, сидел в каре. Да, ответил Райан, я в Гринбрайере. Да, я знаю, что недалеко есть аэропорт. Четыре часа? Меньше часа туда, час обратно и около часа на беседу. К обеду вернусь. Хватит даже времени закончить партию в Гольф, принять душ и переодеться перед отъездом в аэропорт, подумал Джек, убирая телефон обратно в сумку. Это было преимуществом лучшего в мире транспортного сервиса. Проблема заключалась только в том, что после того, как ты попадаешь в сферу его обслуживания, тебя отпускают с большой неохотой. Все средства такой системы направлены на то, чтобы возможно комфортнее ограничить твою свободу. Покачав головой, Джек подошел к ожидавшему его мячику. Разговор, отвлекший его от игры, оказал странное воздействие: он ударил сильна и точно, мячик упал на коротко подстриженную траву второй поляны в двухстах десяти ярдах, и Джек молча пошел обратно к электрокару, обдумывая, что он скажет Кэти.

***

Цех новый, безукоризненная чистота, однако он вызывает чувство неприязни, подумал инженер. Его соотечественники всегда боялись огня, но к тому, что будет производить размещенное здесь оборудование, испытывали прямо-таки невероятное отвращение. Он никак не мог заставить себя отмахнуться от этого ощущения. Оно походило на жужжание насекомого, хотя это было весьма неудачным сравнением, потому что попавший сюда воздух, весь до последней молекулы, прошел через лучшую систему очистки, какую только могла спроектировать и построить его страна. Блестящее инженерное мастерство коллег было для него источником особой гордости – ведь и сам он принадлежал к лучшим из них. Именно эта гордость послужит ему поддержкой и опорой, подумал инженер, стараясь забыть о назойливом ощущении, и принялся осматривать установленное оборудование. В конце концов, если это сумели изготовить американцы, русские, англичане, французы и китайцы, а затем даже индийцы и пакистанцы, почему не сделать этого его соотечественникам? В этом действительно таился определенный скрытый смысл.

В противоположной части здания уже сейчас велись предварительные работы. Агенты по закупкам потратили немало усилий на приобретение уникальных компонентов, необходимых для изготовления этих изделий. Впрочем, таких компонентов требовалось очень немного. Большинство их получали из-за границы, но были и такие, что производились в его стране для экспорта за рубеж. Они были созданы для одной цели, а затем приспособлены для применения в иных областях, и все-таки всегда существовала вероятность – далекая, но реальная, – что их снова используют по первоначальному предназначению. Это превратилось в профессиональную шутку для специалистов, занятых в самых разных корпорациях, воспринималось как нечто забавное и отнюдь не всерьез.

Но теперь им придется подумать об этом серьезно, сказал себе инженер. Он выключил свет и закрыл за собой дверь. Необходимо было закончить работу к определенному сроку, и он примется за нее сегодня же, после нескольких часов сна.

***

Сколько бы Райан ни бывал здесь, он испытывал тайное благоговение к этому месту, а сегодня, когда его прибытие так отличалось от обычного, особенно. Звонок в отель – и там подготовили машину, чтобы попасть в аэропорт, где, разумеется, на отдаленной взлетно-посадочной полосе его уже ждал двухмоторный самолет с прогретыми двигателями. Он отличался от тех самолетов, на которых летают бизнесмены, только тем, что на его борту виднелись знаки принадлежности к ВВС США, а его экипаж был одет в оливково-зеленые летные комбинезоны из номекса. Дружеские улыбки, разумеется полные уважения. Подошедший сержант наклонился, чтобы убедиться, хорошо ли затянуты пристежные ремни, механическая скороговорка из динамика по поводу мер безопасности в случае вынужденной посадки. Беспокойный взгляд пилота – не нарушается ли расписание полета, и самолет оторвался от земли, резко уходя в небо. Райан взял стоящий перед ним стакан с кока-колой – знаком гостеприимства ВВС – и огляделся в поисках предназначенных для него документов. Пожалел, что не надел более приличный костюм, и тут же вспомнил, что поступил так намеренно. Летное время сорок семь минут, заход прямо на посадку на авиабазе Эндрюз. Единственное, что упустили, – это перелет на вертолете с авиабазы на лужайку Белого дома, да и то скорее потому, что это могло привлечь внимание. У самолета Райана встретил почтительный майор ВВС, проводивший его к дешевому правительственному лимузину, за рулем которого сидел молчаливый водитель. Джек устроился на заднем сиденье и закрыл глаза, а майор сел рядом с шофером. Райан попытался вздремнуть – путь он знал наизусть: по Сьютленд-паркуэй на I-295, тут же поворот на I-395 и выезд по Мейн-авеню. В это время дня, сразу после ланча, можно рассчитывать на свободное шоссе, и действительно лимузин скоро остановился у будки охранника на Уэст-Экзекьютив-драйв. А вот здесь, совершенно неожиданно, охранник, не выходя из будки, махнул рукой, разрешая въезд. Вот и знакомый вход под навесом и у входа – знакомое лицо.

– Привет, Арни. – Джек протянул руку руководителю аппарата Белого дома. Арнолд ван Дамм был слишком опытным сотрудником и понадобился Роджеру Дарлингу на переходный период. Потом президент Дарлинг попробовал на этой должности своего человека, быстро убедился, что тот не справляется, и вернул Арни. Ван Дамм почти не изменился, отметил Райан. Та же рубашка от Л.Л.Бима, то же открытое лицо, вот только появились новые морщины, да и вид более усталый, чем раньше. А с кем этого не происходит? – подумал Джек.

– Когда мы последний раз виделись на этом самом месте, ты проводил меня пинком под зад, – улыбнулся Райан, стараясь поскорее оценить ситуацию.

– Все мы совершаем ошибки, Джек.

Вот как? Райан моментально насторожился, однако Арни пожал протянутую ему руку и проводил его внутрь здания. Агент секретной службы, стоявший у входа, тут же вручил Джеку заранее приготовленный пропуск, и дальше все шло гладко, пока не зазвенел металлодетектор. Джек достал из кармана ключ от номера в отеле и попытался пройти снова, и опять послышался звонок. Единственным металлическим предметом, за исключением часов, оказался заостренный штырек для прокалывания дерна, необходимый при установке колышков.

– И давно ты играешь в гольф? – усмехнулся ван Дамм. Похожая улыбка появилась и на лице стоявшего рядом агента.

– Приятно узнать, что ты не следишь за каждым моим шагом. Играю вот уже два месяца, и мне еще ни разу не удалось пройти восемнадцать лунок меньше чем за сто десять ударов.

Руководитель аппарата Белого дома направился вместе с Райаном к скрытой лестнице слева.

– Знаешь, почему эту игру назвали гольфом? – спросил он.

– Да, потому что слово «дерьмо» уже было занято. – Райан остановился на лестничной площадке. – Зачем я понадобился, Арни?

– Мне кажется, ты знаешь и без меня, – последовал ответ.

– Здравствуйте, доктор Райан! – Агент Секретной службы

Элен Д'Агустино была столь же прелестна, как и раньше, и по-прежнему служила в охране президента. – Прошу следовать за мной.

Должность президента не рассчитана на то, чтобы вдохнуть юность в занимающего ее человека. Роджер Дарлинг был когда-то десантником, карабкался по холмам Центрального Вьетнама, он и сейчас продолжал заниматься по утрам бегом и даже, по слухам, играл в сквош для поддержания формы, однако, несмотря на все это, сегодня он выглядел усталым. Показательным, тут же отметил Джек, было то, что президент сразу принял его, не пришлось ждать в одной из приемных, а почтительные улыбки на лицах тех, кто попадался на пути, тоже говорили о многом. Когда Райан вошел в кабинет, Дарлинг встал, показывая, как он рад встрече. Или причина была в ином…

– Как дела на финансовом поприще, Джек? – Рукопожатие, последовавшее за приветствием, было твердым и дружеским, но в нем ощущалась какая-то напористость.

– По крайней мере это отнимает у меня немало времени, господин президент.

– Видно, не так уж и много, раз остается для игры в гольф на лужайках Западной Виргинии, – заметил Дарлинг, приглашая Райана к одному из кресел у камина. – Можете идти, – обратился он к двум агентам Секретной службы, провожавшим Райана. -

Спасибо.

– Мое новое дурное занятие, сэр, – ответил Джек, услышав звук закрывающейся двери. Было так необычно находиться один на один с главой исполнительной власти страны без присутствия хотя бы одного из охранников, особенно если принять во внимание то обстоятельство, что он ушел с государственной службы столько времени назад.

Дарлинг опустился в кресло и откинулся на спинку. Каждое движение президента свидетельствовало о его жизненной энергии, источником которой является скорее ум, чем тело. Наступило время говорить о деле.

– Я начну, пожалуй, с того, что принесу извинения за то, что вынужден прервать ваши каникулы, доктор Райан. Они затянулись на два года и теперь закончились.

Действительно, минуло два года. Первые два месяца он и в самом деле не занимался ничем, обдумывал в тиши кабинета сделанные ему предложения занять должность профессора в университете, каждое утро провожал жену, которая отправлялась на работу в Медицинский центр Джонса Хопкинса, готовил школьные ланчи для детей и убеждал себя в том, как хорошо наконец отдохнуть. Так длилось два месяца – и он был вынужден признать, что отсутствие всякой деятельности еще более утомительно, чем любая работа, которой ему приходилось заниматься в прошлом. После всего лишь трех бесед он снова нашел себе занятие в качестве брокера, появилась надобность по утрам уезжать из дома раньше жены и основание постоянно сетовать на занятость – таким образом он сумел обрести душевное равновесие. Опять начал зарабатывать немалые деньги, но даже это, был вынужден теперь признаться Джек, начало приедаться. Ему так и не удалось найти свое место в жизни, и у него появились сомнения, сумеет ли он сделать это вообще.

– Господин президент, обязательный призыв на службу давно отменен, – с улыбкой возразил Райан. Это было несерьезное заявление, и Джек тут же пожалел о нем.

– Вы уже однажды сказали «нет», когда страна нуждалась в вас, – напомнил ему Дарлинг, и упрек стер улыбку с лица Райана. Неужели бремя президентства оказалось непосильным для Дарлинга? Конечно, такая нагрузка не каждому по плечу, а вместе со стрессом приходит нетерпение и раздражительность, что неприемлемо для человека, от которого должно исходить спокойствие и уверенность в себе. Однако с Райаном можно быть откровенным.

– Сэр, в тот момент я был вконец измотан. Не думаю, что тогда способен был бы принести…

– Хорошо, я читал ваше досье, так что можете не оправдываться, – прервал его президент. – Читал его целиком и даже знаю, что вряд ли занимал бы сейчас эту должность, если бы не ваши действия в Колумбии несколько лет назад. В прошлом вы отлично послужили своей стране, доктор Райан, и теперь, после того как вам удалось отдохнуть и добиться успеха на финансовом поприще – весьма крупного, как мне сообщили, – настало время вернуться на государственную службу.

– В каком качестве, сэр? – спросил Джек.

– Вас ждет кабинет, расположенный чуть дальше по этому коридору, за углом. Те, кто занимали его до вас, не сумели достойно проявить себя, – покачал головой Дарлинг. Действительно, вспомнил Райан, Каттер и Эллиот натворили немало такого, что пришлось расхлебывать исполнительной власти, а советник по национальной безопасности, назначенный самим Дарлингом, просто не справился с обязанностями. Имя его было Том Лох, и Райан узнал из утренней газеты, что якобы президент готов принять его отставку. По-видимому, на этот раз пресса оказалась права. – Я не собираюсь ходить вокруг да около, доктор Райан. Вы нужны нам. Я прошу вас о помощи.

– Господин президент, это очень лестное предложение, но дело в том, что…

– Дело в том, что у меня слишком много дел внутри страны, а в сутках всего двадцать четыре часа и моя администрация уже успела совершить достаточно ошибок. В результате мы не оправдали ожиданий нации. Я не признаюсь в том никому за стенами этого кабинета, но вам могу и должен это сказать. Руководство Госдепартамента не способно функционировать должным образом, как и Министерство обороны.

– Зато Фидлер в Министерстве финансов – превосходный специалист, – возразил Райан. – А если вам нужен мой совет по поводу того, как укрепить Госдепартамент, назначьте его руководителем Скотта Адлера. Он молод, но отлично разбирается в международных делах и умеет заглядывать в будущее.

– Но его придется направлять из этого кабинета, а у меня нет на то времени. Что касается вашего высокого мнения о Базе Фидлере, я скажу ему об этом, – с улыбкой добавил Дарлинг.

– Он действительно блестящий профессионал, именно тот, кто нужен вам на этом посту. Если вы собираетесь остановить инфляцию, ради Бога, принимайтесь за дело, не теряя времени…

– Придется выдержать противодействие со стороны определенных политических кругов, – покачал головой Дарлинг. – Впрочем, я дал Фидлеру именно такие указания – защищать доллар и любыми средствами снизить инфляцию до нуля. Думаю, он справится. Первые шаги представляются многообещающими.

– Полагаю, вы правы, – кивнул Райан. Приступайте к делу, господин президент, подумал он.

Дарлинг протянул ему папку с материалами.

– Читайте.

– Да, сэр, – ответил Райан и принялся перелистывать первые страницы с обычными предупреждениями обо всех видах ответственности за разглашение информации, содержащейся в последующих документах. Как всегда, сведения, за разглашение которых грозили самые суровые кары, мало отличались от того, что любой гражданин мог прочесть в «Таймс», хотя в журнале стиль и манераизложения были намного лучше. Райан протянул руку за чашкой кофе, с досадой заметив, что она отличается от кружек без ручек, к которым он привык. Посуда в Белом доме отвечала требованиям протокола – была элегантной и не слишком практичной. Пребывание здесь напоминало визит к супербогатому боссу. Такие встречи были немного…

– Вот об этом я кое-что знал, но не предполагал, что это настолько… интересно, – пробормотал Джек.

– Интересно? – переспросил Дарлинг с легкой улыбкой. – Любопытный выбор слов.

– Кто сейчас в ЦРУ заместитель директора по оперативной работе? Мэри-Пэт? – Райан посмотрел на президента, и тот утвердительно кивнул.

– Она приходила ко мне месяц назад и доказывала, что следует увеличить ассигнования на эти операции. Должен заметить, что ее доводы звучали весьма убедительно. Вчера Эл Трент сумел добиться одобрения этого запроса в своем комитете. – На этот раз через Министерство внутренних дел или сельского хозяйства? – усмехнулся Райан. Эта статья бюджета ЦРУ никогда не оглашалась и не фигурировала в финансовых отчетах. Оперативная деятельность ЦРУ частично финансировалась через другие правительственные департаменты.

– Насколько я помню, ассигнования переводятся через Министерство здравоохранения и социального обеспечения.

– Но все равно пройдет два или три года, прежде чем…

– Да, я знаю. – Дарлинг поудобнее устроился в кресле. – Послушай, Джек, если бы это имело для тебя значение, то почему…

– Сэр, если вы читали мое досье, то знаете причину. – Боже, хотелось сказать Райану, сколько можно от меня… Но он не мог произнести этого, по крайней мере не здесь и не обращаясь к президенту, поэтому промолчал. Стараясь заполнить неловкую паузу, Джек принялся перелистывать и читать страницу за страницей.

– Да, я знаю, не следовало недооценивать человеческий фактор в разведке. Трент и Феллоуз говорили об этом, и миссис Фоули тоже. Понимаешь, Джек, в этом кабинете приходится так много работать, что иногда упускаешь очевидное.

Райан поднял голову и едва не улыбнулся, но тут увидел лицо президента – в глазах Дарлинга отражалась невероятная усталость.

– Когда ты примешься за работу? – спросил президент Соединенных Штатов.

***

Инженер вернулся в цех, включил освещение и окинул взглядом станки. Из стеклянной выгородки, чуть приподнятой над производственным помещением, он сможет наблюдать за работой. Через несколько минут здесь появятся люди, и то обстоятельство, что он пришел раньше остальных – в стране, где принято приезжать за два часа до положенного времени, – создаст соответствующую обстановку. Всего десять минут спустя появился первый рабочий, который повесил плащ и направился в дальний угол, чтобы включить кофеварку. Здесь, подумали оба, пьют не чай, а кофе – удивительное влияние Запада. Остальные пришли почти одновременно, поглядывая на того, что появился здесь раньше, с раздражением и досадой, потому что заметили освещенную выгородку и сидящего там инженера. Несколько человек подошли к своим рабочим местам и принялись за физические упражнения, чтобы разогреть мышцы и продемонстрировать преданность фирме. Когда до начала смены оставалось два часа, инженер вышел из стеклянного кабинета и подозвал к себе подчиненных, чтобы объяснить им характер предстоящего задания. Они, разумеется, были уже ознакомлены, но следовало повторить еще раз. Через десять минут, в течение которых они внимательно слушали инженера, все встали к своим станкам и принялись за работу. В таком начале войны не было ничего странного.

***

Ужин был элегантным и проходил в огромной столовой с высоким потолком под звуки рояля, скрипки, а время от времени и звон хрусталя. Разговор за столом не отличался оригинальностью – по крайней мере так казалось Джеку, который с аппетитом уничтожал главное блюдо, запивая его вином. Салли и маленький Джек успешно учились в школе, а Кэтлин – гордость отца и устрашение детского сада, куда ее отвозили по утрам, – через месяц отпразднует свой второй день рождения. Пока она не слишком уверенно, но зато весьма бодро топала по всем этажам и комнатам дома на Перегрин-Клифф. Робби и Сисси, так и не сумевшие обзавестись собственными детьми, несмотря на все старания, стали чем-то вроде дяди и тети для потомства Райанов и гордились тройкой сорванцов ничуть не меньше Кэти и Джека. Это очень печально, думал Джек, но такова жизнь, и Сисси все еще плачет, наверно, по ночам в постели, когда Робби улетает куда-то в очередную командировку. У самого Джека никогда не было брата. Робби стал ему ближе брата и заслуживал лучшей судьбы. А Сисси – ну, она просто, ангел.

– Интересно, чем сейчас занимаются в управлении? – произнес Робби.

– Наверняка разрабатывают план вторжения в Бангладеш, – сказал Джек, вступая в общий разговор.

– Этим занимались на прошлой неделе, – усмехнулся Джексон.

– Как они там обходятся без нас? – подумала вслух Кэти, беспокоясь, очевидно, об одном из своих пациентов.

– Ну что ж, концертный сезон начнется у меня только через месяц, – заметила Сисси.

– М-м-м, – промычал Джек, глядя в тарелку и не зная, как сообщить о своем назначении.

– Джек, мне все известно. – Кэти положила конец его мучениям. – Ты напрасно пытаешься скрывать это.

– Кто…

– Кэти спросила меня, куда ты уезжал, – с другого конца стола подал голос Робби. – Морской офицер не может лгать.

– Неужели ты опасался, что я рассержусь? – спросила Кэти у мужа.

– Да.

– Вы не представляете себе, на кого он похож дома, – обратилась к гостям Кэти. – Каждое утро читает газету – и ворчит. Каждый вечер слушает новости – и ворчит. Каждое воскресенье смотрит интервью с разными знаменитостями по телевидению – и ворчит. Джек, – спросила она негромко, – как ты думаешь, я смогу отказаться от своей хирургической практики?

– Нет, наверно, но ведь это не одно и…

– Да, не одно и то же, только не для тебя. Когда ты принимаешься за работу? – спросила Кэролайн Райан.

1. Старые знакомые

На Среднем Западе, слышал однажды по радио Джек, есть университет, где разработали программу и создали приборы для изучения процессов, происходящих внутри смерчей. Каждую весну аспиранты и пара профессоров располагаются в наиболее многообещающем районе страны и, едва заметив торнадо, стараются установить свои приборы – разумеется, названные «Тото» – на пути урагана. Пока их попытки не увенчались успехом. Скорее всего они неудачно выбирают места, думал Райан, глядя из окна на голые деревья в парке Лафайет. Кабинет советника президента по национальной безопасности привлекает гораздо больше ураганов, и, к сожалению, попасть в него куда легче.

– Знаешь, – заметил Райан, откидываясь на спинку кресла, – раньше это было намного проще. – И мне казалось, что так будет всегда, подумал он.

– Раньше в мире существовали законы, – напомнил ему Скотт Адлер. – Теперь они перестали править миром.

– Как президент справляется с международными проблемами, Скотт?

– Тебе действительно нужна правда? – спросил Адлер, хотя его слова означали: «Мы ведь находимся в Белом доме, ты не забыл этого?». Он посмотрел по сторонам, думая, а установлены ли здесь магнитофоны, записывающие все разговоры, которые ведутся в кабинете. – Так вот, мы наломали дров в Корее, но там нам повезло, удалось выпутаться. Слава Богу, в Югославии мы вели себя более разумно, потому что на Балканах не бывает везения и полагаться на него там не приходится. В отношениях с Россией тоже не сумели вести себя должным образом. Что касается Африки, то весь континент, можно считать, пошел псу под хвост. Наверно, единственное, что нам удалось за последнее время, – это торговый договор…

– Который отказались подписать Япония и Китай, – закончил за него Райан.

– А ты забыл, что мы с тобой добились успеха на Ближнем Востоке? События там развиваются весьма благоприятно.

– Наиболее горячая точка в настоящий момент? – спросил Райан, не желая выслушивать похвалу. «Успех», достигнутый на Ближнем Востоке, привел к самым неприятным последствиям и стал главной причиной, по которой он ушел с государственной службы.

– Да их сколько угодно, – пожал плечами Адлер. – Выбирай любую.

Райан кивнул.

– Что ты думаешь о государственном секретаре?

– Хансон? Политическая креатура, – без колебаний ответил кадровый дипломат. Действительно, напомнил себе Райан, Адлер посвятил всю жизнь международным отношениям и гордится этим. Он поступил на службу в Госдепартамент сразу после окончания колледжа Флетчера, где был первым в выпускном классе, и начал карабкаться по иерархической лестнице, преодолевал все препятствия, выполняя скучную и нудную работу, сторонясь внутренних политических распрей. В результате он утратил любовь первой жены и потерял почти все волосы. Джек знал, что Адлером руководила любовь к своей стране. Сын еврейского иммигранта, пережившего Освенцим, Адлер испытывал глубочайшее уважение к Америке, мало кому доступное. К тому же эта любовь не была слепой даже сейчас, когда занимаемая должность выводила его за рамки обязанностей кадрового дипломата, превратив в политика. Подобно Райану, он служил президенту, и все-таки ему достало смелости честно ответить на вопросы советника по национальной безопасности.

– Даже хуже, – согласился Райан. – Он – адвокат, а адвокаты только тем и заняты, что без конца создают препятствия.

– Вот и ты поддаешься на провокации, – улыбнулся Адлер и тут же продемонстрировал свои выдающиеся аналитические способности. – У тебя проводится какая-то операция, верно?

– Понадобилось свести старые счеты, – кивнул Райан. – Сейчас у меня этим занимаются два отличных специалиста.

***

После того как будут пробурены скважины и прорыты шахты, наступит особенно сложный заключительный этап – и все это следует завершить точно в срок. Сами шахты выглядели уже почти готовыми. Не так-то просто было пробить их в твердом базальтовом дне долины, даже одна требовала немалых усилий, не говоря уже о десяти, причем каждая была ровно сорока метров глубиной и десяти в диаметре. Три смены по триста человек в каждой работали, сменяя одна другую, круглые сутки и сумели, несмотря на принятые меры предосторожности, на две недели опередить график. От ближайшей железнодорожной линии Шин-Кансен сюда проложили шестикилометровую колею, и на всем ее протяжении металлические опоры, обычно предназначенные для подвески контактной сети, удерживали четырехмильную маскировочную сетку.

Геологическая история этой японской долины должна быть любопытной, решил начальник строительства. Долина пролегала таким образом, что, стоя на ее дне, солнце можно было увидеть только через час или даже больше после восхода – настолько круты ее восточные склоны. Неудивительно, что в прошлом инженеры, строившие железные дороги, заглянув сюда, принимали решение идти обходным путем. Узкое ущелье – местами до десяти метров – было высохшим руслом реки, давным-давно отведенной в сторону и питающей теперь водохранилище. Оно походило на вырытый в скалах каньон, сооружение, оставшееся после войны. А может быть, специально для нее приготовленное, подумал он. В конце концов, это достаточно очевидно, хотя ему никогда не говорили о назначении строительства и только твердили о необходимости хранить все в строжайшем секрете. Выбраться из этого ущелья можно только двумя путями – либо прямо – вверх, либо двигаясь вдоль него. Первое возможно с помощью вертолета, а второе – на поезде, все остальные способы требовали нарушения законов земного тяготения, что представлялось нелегкой задачей.

У него на глазах гигантский экскаватор фирмы «Кова» вывалил в думпкар очередной ковш раздробленной каменистой породы. Это был последний думпкар в составе, так что скоро дизельный маневровый локомотив потянет вагоны по шестикилометровой ветке к основной линии, где его заменит электровоз.

– Работа закончена, – произнес стоявший рядом надзиратель, указывая на дно шахты. Там находился рабочий, который держал в руке конец металлической рулетки. Ровно сорок метров. Глубина шахты была, разумеется, уже выверена лазерным прибором, но в соответствии с традицией было необходимо проконтролировать ее ручным способом. Эту операцию доверяли самым опытным рабочим, и потому на дне сейчас стоял один из них, и лицо его светилось гордой улыбкой. Разумеется, он не имел ни малейшего представления о назначении шахты.

– Хай, – удовлетворенно кивнул начальник строительства, а затем вежливо поклонился рабочему, стоявшему внизу. Тот ответил ему таким же поклоном. Следующий состав доставит сюда жидкий бетон, который зальют в уже подготовленную рядом с шахтой опалубку. Оставалось только опустить ее вниз, как, впрочем, и в остальные шахты. Завершив строительство первой шахты, эта бригада опередила ближайшего соперника примерно на шесть часов, а бригаду, столкнувшуюся с наибольшими трудностями при проходке скальных пород, даже на двое суток. Впрочем, говоря откровенно, и проходчики, трудившиеся в шахте номер шесть, проявили себя наилучшим образом. Начальник решил, что ему нужно поговорить с ними, ободрить, поблагодарить за проявленные усилия и таким образом уменьшить бремя стыда, вызванного отставанием. Бригада шахты номер шесть состояла из его лучших рабочих, и не их вина, что им выпала самая трудная задача.

– Еще три месяца, и мы в срок завершим работы, – уверенно заявил надзиратель.

– После окончания шестой шахты организуем праздник для рабочих. Они это заслужили.

***

– Скучно, – заметил Чавез.

– И жарко к тому же, – согласился Кларк. Кондиционер в «рейнджровере» не работал, а может быть, просто сдался от отчаяния. К счастью, у них был запас минеральной воды.

– Зато это сухая жара, – отметил Динг, словно такое обстоятельство имело какое-то значение при ста четырнадцати градусах по Фаренгейту. Впрочем, для облегчения можно считать по Цельсию – тогда температура сразу падает до сорока пяти градусов, но это приносило облегчение лишь до очередного вдоха. И тут невольно приходила мысль о пагубности раскаленною воздуха для легких независимо от того, в какой системе измеряется температура. Динг откупорил пластиковую бутылку. Просто поразительно, какой холодной кажется нагревшаяся до тридцати пяти градусов вода по сравнению с окружающим зноем, как приятна ее прохлада.

– Сегодня ночью ожидается резкое похолодание, градусов до двадцати семи.

– Хорошо, что я прихватил свитер, мистер К. – Чавез вытер пот с лица и снова поднес к глазам бинокль. Это был отличный бинокль, с большим увеличением, однако пользы от того здесь – разве что четко видна колышущаяся от жары пелена раскаленного воздуха, волны которого перекатывались над поверхностью пустыни. Не место тут было ничему живому – если только случайно залетал стервятник. Можно не сомневаться, что эти питающиеся падалью птицы очистят до костей труп всякого животного, имевшего несчастье здесь появиться. А ведь было время, напомнил себе Чавез, когда он считал, что нет унылее места, чем пустыня Мохаве на юге Калифорнии. Но там хоть обитают койоты.

Все как и раньше, ничего нового, думал Кларк. Он занимался подобными операциями уже… Неужели тридцать лет? Ну не совсем тридцать, но почти. Подумать только. Милосердный Боже, тридцать лет! Хоть бы раз провести операцию в нормальной обстановке! Правда, сейчас это перестало казаться таким уж важным. Их легенда становилась все менее правдоподобной. В багажнике «ровера» лежали ящики с образцами пород и приборы, применяемые при геологической разведке, – достаточно убедительно, чтобы доказать неграмотным туземцам, что в недрах вон той одинокой горной вершины таятся колоссальные залежи молибденита. Туземцы знали, конечно, как выглядит золото, – кто этого не знает? – но минерал, известный геологам под ласковым названием «молли», представлял собой загадку для непосвященных во всех отношениях, кроме разве высокой рыночной цены металла. Кларк неоднократно прибегал к такой уловке. Открытие богатого месторождения являлось именно той возможностью внезапно разбогатеть, которая привлекала к себе людей, разжигая в них извечную человеческую жадность. Их завораживала мысль, что вот здесь, прямо под ногами, находится нечто ценное, а Джон Кларк со своим обветренным, словно высеченным из камня, честным лицом казался настоящим разведчиком-геологом, приехавшим сюда, чтобы доверительно сообщить счастливую новость.

Он посмотрел на часы. До встречи оставалось девяносто минут, она должна состояться незадолго до захода солнца, а они с Чавезом приехали пораньше, чтобы проверить обстановку. Вокруг было пустынно и жарко, место встречи находилось в двадцати милях от горы, о которой пойдет речь с генералом, хотя переговоры будут недолгими. Здесь был перекресток дорог, двух полос в выжженной солнцем глине, одной – проложенной примерно в направлении с севера на юг, другой – с запада на восток. Обе все еще отчетливо виднелись на пустынном грунте, несмотря на то что песок и гравий, переносимые ветром, уже давно должны были замести все следы человеческого присутствия. Это озадачивало Кларка. Многолетняя засуха являлась тут главной бедой, но трудно вообразить, чтобы даже при редких дождях кто-то рискнул бы здесь жить. И все-таки кто-то жил тут раньше и, по-видимому, живет и сейчас, когда появляется трава для коз… если не приходят вооруженные люди, которые убивают пастухов и угоняют стада. Оперативники ЦРУ продолжали терпеливо сидеть в машине с опущенными стеклами, они пили минеральную воду из бутылок и молча потели, так как исчерпали в разговорах все мыслимые темы.

Машины появились, когда уже наступили сумерки. Сначала американцы увидели вдали желтые в лучах заката облака пыли, похожие на кильватерные струи за кормой катера. Как в такой пустынной, такой нищей стране кому-то под силу поддерживать на ходу машины. И все-таки, как ни странно, кто-то занимался ими. Значит, еще не все потеряно для такого забытого Богом места. Если это по плечу преступникам, то по силам и законопослушным гражданам. Разве не поэтому они с Чавезом здесь? – подумал Кларк.

Первый грузовик опередил остальные машины. Он был старым, скорее всего в прошлом армейским, но таким побитым, что установить его происхождение и марку было просто невозможно. Грузовик объехал «ровер» на расстоянии сотни метров, сидевшие в нем не отрывали от американцев цепкие, ничего не упускающие взгляды, причем особенно напряженными были глаза человека, стоявшего за установленным на турели русским пулеметом калибра 12, 7 миллиметра. Теперь их босс называл своих солдат «полицейскими», а не «техниками», как раньше. Через несколько минут грузовик остановился, солдаты по-прежнему не сводили глаз с «ровера», сжимая в руках старые и грязные, но, по-видимому, исправные винтовки М-3. Еще немного – и на солдат можно будет почти не обращать внимания. Наступал вечер, а все они жевали местное растение наркотического действия – как.

– Почему бы этим кретинам по крайней мере не курить его? – раздраженно спросил Чавез, глядя на туземца, который, сидя в тени грузовика, жевал стебель.

– Плохо влияет на легкие, ты ведь знаешь. – Человек, с которым им предстояло встретиться сегодня, недурно зарабатывал на торговле наркотиками. По сути дела на них тратилось более трети валового дохода страны, что позволяло содержать множество небольших самолетов, которые и доставляли наркотики из Сомали. Это оскорбляло чувства Кларка и Чавеза, но порученная им операция никак не была связана с личными чувствами – им предстояло расквитаться по давним счетам. Генерал Мохаммед Абдул Корп – генеральское звание присвоили ему репортеры, не знавшие, как называть его иначе, – когда-то, достаточно давно, был повинен в смерти двадцати американских солдат. А точнее, произошло это ровно два года назад, что уходило далеко за горизонты памяти средств массовой информации, так как после убийства американцев он принялся за свое обычное занятие и продолжал убивать соотечественников. Формально Кларку и Чавезу поручили провести операцию именно по этой последней причине, однако у правосудия много форм, и потому Кларк с удовлетворением занялся этим делом. А то, что Корп был одновременно еще и торговцем наркотиками, явилось чем-то вроде дара Господнего, который находился в особенно хорошем расположении духа.

– Может быть, умоемся перед его приездом? – предложил Динг, чувствуя, как его охватывает все большее напряжение, и стремясь потому лишний раз щегольнуть своим спокойствием. Теперь солдаты, все четверо, сидели у своего грузовика и жевали как, тупо глядя прямо перед собой. Винтовки покоились у них на коленях, а крупнокалиберный пулемет – в кузове. Они являли собой передовую группу службы безопасности, если так ее можно назвать, своего генерала.

– Напрасная трата времени, – покачал головой Кларк.

– Черт побери, мы торчим здесь шесть недель, – отозвался Динг. Целых шесть недель – и все ради одной только встречи, добавил он мысленно. Но что тут поделаешь, такова служба!

– Мне нужно было сбросить пять фунтов, – улыбнулся Кларк, но улыбка его тоже была напряженной. А сбросил, пожалуй, даже больше, решил он. – На такие вещи уходит немало времени – если хочешь, чтобы все прошло гладко.

– Интересно, как там у Пэтси дела в колледже? – проговорил Динг и поднес к глазам бинокль.

Кларк промолчал. Ему виделась какая-то непристойность в том, что дочь считает Чавеза, его напарника по оперативной работе, таким необычным, интересным и… привлекательным, хотя ростом он был чуть меньше Пэтси – та пошла в свою высокую и длинноногую мать. В прошлом Чавеза случалось всякое, и Кларк не мог не признавать, что тот приложил немало усилий, преодолел массу препятствий, поставленных судьбой у него на пути, чтобы добиться успеха в жизни. Мальчишке сейчас тридцать один год. Мальчишке ли? – подумал Кларк. Он на десять лет старше его маленькой девочки. Патриции Дорис Кларк. Кларк мог бы сказать, что во время операций им приходилось прибегать к грязным уловкам, но тогда Динг ответил бы, что не он принимает решения, и это было бы правдой. Сэнди тоже придерживалась такой точки зрения.

Кларк никак не мог выбросить из головы, что его Патриция, его маленькая любимая девочка, вполне возможно, близка с… Дингом? Эта мысль беспокоила его как отца, но он не мог не признаться, что и сам когда-то был молод. Дочери, подумал он, служат Божьей карой за то, что ты мужчина: приходится жить в смертельном страхе, что они могут когда-нибудь встретить человека, похожего на тебя самого в молодости. В случае с Пэтси сходство было слишком разительным, чтобы легко с ним согласиться.

– Занимайся делом, Динг.

– Понял, мистер К. – Кларку даже не понадобилось поворачивать голову, чтобы увидеть улыбку на лице напарника. Он чувствовал почти физически, как улыбка исчезла, когда в пелене колышущегося воздуха показались облака пыли.

– Сейчас тебе придет конец, ублюдок, – выдохнул Динг, снова сосредоточившись. Дело было не только в убитых американских солдатах. Люди, подобные Корпу, уничтожали все, к чему прикасались их руки, а эта часть мира заслуживала того, чтобы попытаться построить тут более счастливое будущее. Такая возможность могла возникнуть двумя годами раньше, если бы президент прислушивался к советам своих полевых командиров, а не ООН. Ну что ж, по крайней мере теперь он вроде набирается опыта, что совсем нелишне для президента.

Солнце скатилось к самому горизонту, и стало чуть прохладнее. Машины приближались. Хорошо бы, их было не слишком много, подумалось обоим американцам. Чавез перевел взгляд на четырех охранников, которые в сотне ярдов от него лениво переговаривались между собой – явно в наркотическом опьянении. В иных обстоятельствах было бы опасно иметь дело с наркоманами, которые держат в руках оружие, но сейчас ситуация изменилась. Второй грузовик быстро приближался. Оба агента ЦРУ вышли из машины, чтобы размяться и поприветствовать гостей – не делая резких движений, разумеется.

Личные телохранители генерала, его элитная охрана, мало отличались от тех солдат, которые приехали раньше, разве что на некоторых были расстегнутые рубашки. От первого охранника, подошедшего к американцам, пахло виски, наверняка украденным из личных запасов генерала. Это нарушало законы ислама, но. с другой стороны, торговля наркотиками тоже не поощрялась Кораном. Кларка всегда восхищало то, как судебные власти Саудовской Аравии быстро и решительно расправлялись с подобной категорией преступников.

– Привет, – улыбнулся Кларк подошедшему охраннику. -

Меня зовут Джон Кларк. А это мистер Чавез. Мы ждем генерала, как и договаривались.

– Что у вас в машине? – спросил «полицейский», удивив Кларка знанием английского языка. Джон показал на мешок с образцами пород, а Динг – на пару электронных приборов. Заглянув внутрь машины, «полицейский» вернулся к грузовику, даже не обыскав американцев, к немалому их удивлению.

Затем появился Корп в сопровождении своих самых надежных телохранителей – если их можно было так назвать. Охрана приехала в русском джипе, а генерал – на «мерседесе», принадлежавшем прежде, до того как правительство страны окончательно развалилось, одному из его чиновников. Внешний вид автомобиля свидетельствовал о том, что в прошлом за ним ухаживали с любовью, хотя и сейчас он, наверно, был лучшей машиной в стране. Генерал выступал в парадной форме – свободной рубашке цвета хаки с погонами, на которых какое-то украшение означало, по-видимому, его воинское звание, габардиновых брюках и сапогах, начищенных до блеска где-то в начале прошлой недели. Солнце исчезло за горизонтом. Скоро должно было стемнеть, и благодаря разреженной атмосфере расположенного на большой высоте плоскогорья, на небе выступили крупные звезды.

Генерал оказался вежливым человеком – по крайней мере внешне. Он – решительным шагом подошел к американцам и протянул руку. Кларк в ответ протянул свою, невольно подумав о судьбе прошлого владельца «мерседеса». Не иначе, убит, как и остальные члены правительства. Причиной их гибели явилась отчасти неспособность управлять страной, но главным образом варварство, и убийцей был скорее всего человек, который обменивался сейчас с ним теплым рукопожатием.

– Вы уже завершили геологические изыскания? – спросил Корп, снова удивив Кларка правильностью своего английского.

– Да, сэр, мы закончили работу. Хотите ознакомиться с результатами?

– Конечно. – Корп последовал за ним к «рейнджроверу». Кларк достал из машины геологическую карту и несколько спутниковых фотографий, приобретенных у коммерческих фирм.

– Это месторождение может стать самым крупным после Колорадского, а содержание металла в руде просто ошеломляющее. Вот, смотрите. – Кларк ткнул стальной указкой в точку на карте.

– Всего в тридцати километрах от места, где мы сейчас находимся…

Кларк улыбнулся.

– Хотя я очень давно занимаюсь этой работой, а все не перестаю изумляться. Пару миллиардов лет назад огромный пузырь всплыл, должно быть, из центра Земли. – Он рассказывал с подлинным увлечением. У Кларка была огромная практика, да и прочитал он немало, заимствуя из книг по геологии наиболее красочные фразы для последующего общения с дилетантами.

– В любом случае, – вмешался в разговор через несколько минут, в заранее согласованный момент, Динг, – никаких проблем с вскрышными работами мы не видим, и координаты месторождения определены с максимальной точностью.

– Как вам это удалось? – спросил Корп. Существующие карты его страны создавались слишком давно, когда допуски были еще весьма щедрыми.

– С помощью вот этого прибора, сэр. – Динг передал прибор.

– Что это? – поинтересовался генерал.

– Локатор GPS, Глобальной навигационной спутниковой системы, – объяснил Чавез. – Он помогает нам определить место, где мы находимся, сэр. Нажмите кнопку – вот эту, на резиновом чехле.

Корп нажал кнопку, поднял большую плоскую коробку из зеленого пластика и уставился на экран дисплея. Сначала там появилось точное время, затем прибор принялся определять координаты, демонстрируя, что уже замкнулся сначала на один, затем на три и, наконец, на четыре космических спутника Системы глобальных координат.

– Удивительный прибор, – пробормотал он, даже не подозревая, что определение координат являлось меньше чем половиной предназначения прибора. Нажав на кнопку, Корп тем самым послал радиосигнал. Ему и в голову не пришло, что они находятся всего в сотне миль от Индийского океана и что за пределами видимого горизонта может плыть корабль с вертолетами на палубе. В данный момент палуба была почти пустой, потому что вертолеты улетели час назад и сейчас ожидали сигнала в тридцати пяти милях к югу, в надежном укрытии.

Корп еще раз взглянул на дисплей и передал прибор Чавезу.

– Что там дребезжит? – спросил он.

– Плохо закреплены батареи, сэр, – с улыбкой объяснил Динг. Внутри находился их единственный пистолет и к тому же небольшой. Генерал понимающе кивнул и повернулся к Кларку.

– Сколько? – задал он короткий вопрос.

– Видите ли, чтобы определить точные размеры месторождения, потребуется…

– Я имею в виду деньги, мистер Кларк.

– «Анаконда» готова заплатить вам пятьдесят миллионов долларов, сэр. Мы внесем эту сумму поэтапно, по двенадцать с половиной миллионов, а также будем выплачивать десять процентов от общей прибыли, полученной от добычи руды. Деньги – аванс и процент от прибыли – выплачиваются в американских долларах.

– Этого недостаточно. Я знаю рыночную цену молибдена. – Направляясь к месту встречи, он прочитал «Файненшиэл таймс».

– Но ведь пройдут два года, может быть, даже три, прежде чем удастся начать добычу руды. Затем придется найти наиболее удобный способ ее транспортировки к побережью. Возможно, автотранспортом, а может быть, по железной Дороге – если месторождение действительно такое крупное, как мне кажется. Нам придется потратить не меньше трехсот миллионов долларов, прежде чем мы приступим к собственно добыче. – Кларку не понадобилось объяснять, что это огромные затраты даже при такой дешевой рабочей силе, как в этой стране.

– Мне нужно много денег, чтобы удовлетворить потребности моего народа. Вы не можете не понимать этого, – привел разумный довод Корп.

Будь мое предложение настоящим, подумал Кларк, такие переговоры могли бы стать интересными. Генералу нужны были деньги авансом, чтобы произвести закупки оружия и заново завоевать страну, когда-то принадлежавшую ему почти целиком. Войска ООН свергли его, но не сумели победить окончательно. Скрывшись в горах, генерал пережил последний год, поставляя местный наркотик как в города – если так можно назвать местные поселения. Вырученные деньги снова превратили Корпа в силу, с которой приходилось считаться недавно созданному правительству – опять же, если это можно назвать правительством. Произведя закупки оружия и снова подчинив себе страну, генерал провел бы новые переговоры относительно суммы отчислений за право разработки месторождения. Ловкий тактический ход, подумал Кларк, но ведь этот ход придумал он сам, чтобы выманить подонка из его норы.

– Да конечно, мы заинтересованы в политической стабильности в вашей стране, – согласился Джон, многозначительно улыбаясь и тем самым давая понять генералу, что он тоже разбирается в здешних внутренних политических течениях. В конце концов, американцы вели дела по всему миру – по крайней мере так казалось Корпу и многим другим.

Чавез держал в руках локатор GPS, наблюдая за экраном на жидких кристаллах. Верхний правый угол прямоугольного экрана сделался черным. Динг кашлянул, прочищая горло от пыли, и почесал нос.

– Ну хорошо, – согласился Кларк. – Мы знаем, что можем положиться на вас. Пятьдесят миллионов будут выплачены авансом. В швейцарский банк?

– Вот это уже лучше, – произнес Корн, немного подумав. Он обошел «рейнджровер» и встал у багажника. – Это образцы руды? – спросил он, взглянув внутрь.

– Да, сэр, – кивнул Кларк. Он взял трехфунтовый образец горной породы с очень высоким содержанием молибдена, правда привезенный из Колорадо, а не найденный в Африке. – Вы не хотите показать его своим специалистам?

– А это что? – Корп показал на два предмета в багажнике.

– Наши фонари, сэр. – Кларк улыбнулся и взял один в руки. Динг взял второй.

– Я вижу, у вас тут и винтовка. – На лице генерала появилась снисходительная улыбка. Два телохранителя подошли поближе.

– Но ведь это Африка, сэр. Нам нужно защищаться…

– От львов? – Корп засмеялся, довольный собственной шуткой. Он повернулся и повторил ее «полицейским», которые тоже засмеялись глупости американцев. – Мы убиваем львов, – заметил он, когда смех затих. – Здесь нет хищников.

Кларк, отметил генерал, воспринял замечание, как и подобает мужчине. Американец стоял, держа в руках фонарь. Корп обратил внимание, что этот электрический фонарь очень велик.

– Для чего он вам? – вдруг спросил генерал.

– Не люблю темноты, особенно когда разбиваешь лагерь в пустыне, к тому же при свете его можно фотографировать.

– Совершенно верно, – подтвердил Динг. – Это мощные фонари. – Он повернулся и окинул взглядом охрану генерала. «Полицейские» стояли двумя группами, в одной четыре человека, в другой – шесть, и еще двое находились рядом с генералом.

– Хотите, мы сфотографируем ваших людей? – спросил Кларк, не доставая фотоаппарата.

Чавез тут же включил свой фонарь и направил его в сторону охранников. Кларк осветил генерала и двух телохранителей, что стояли возле «ровера». Лазерные фонари мигом оказали свое магическое действие. Уже через три секунды американцы выключили их и принялись связывать за спиной руки корчащимся на земле людям.

– Вы что же, думали, мы так и оставим безнаказанной гибель наших солдат? – спросил у Корпа Кларк пятнадцать минут спустя, когда послышался шум приближающихся вертолетов. К этому моменту все двенадцать охранников лежали, уткнувшись носом в песок, с руками, связанными за спиной пластиковым шнуром, которым пользуются американские полицейские, когда у них не хватает наручников. Генерал не смог ответить – он стонал от боли, корчась на песке. Динг достал осветительные шашки и, сломав химические воспламенители, разбросал с подветренной стороны от машины. Показался первый вертолет UH-60 «блэкхоук» и совершил круг над ними, освещая местность направленными вниз прожекторами.

– «Берд-дог один», это «Бэгмен».

– Добрый вечер, «Бэгмен». «Берд-дог один» полностью контролирует ситуацию. Спускайтесь к нам. – Кларк усмехнулся и выключил рацию.

Первый вертолет совершил посадку далеко за пределами освещенного участка. Рейнджеры появились из темноты подобно призракам. Они двигались на расстоянии пяти метров друг от друга, пригнувшись и держа оружие наготове.

– Кларк? – послышался громкий голос.

– Да, подходите! – отозвался Джон и помахал рукой. – Мы их спеленали. К нему приблизился капитан рейнджеров – молодой офицер испанского происхождения, с лицом, покрытым маскировочной мазью, и в камуфляжной форме цветов пустыни. В прошлое пребывание на африканской земле он был лейтенантом и до сих пор отчетливо помнил, как отпевали солдат из его взвода, погибших здесь. Это Кларк предложил прислать рейнджеров для участия в этой операции. Следом за капитаном Диего Чека подошли еще четверо военнослужащих. Остальные рейнджеры окружили связанных.

– А что делать с этими двумя? – спросил один из американцев, указывая на телохранителей Корпа.

– Оставьте их здесь, – ответил Динг.

– Понял, сэр, – кивнул рейнджер, достал пару наручников и вдобавок к пластиковым путам защелкнул их на кистях телохранителей. Капитан Чека сам надел наручники на Корпа, затем с помощью сержанта поднял генерала. Тем временем Кларк и Чавез, забрав из вездехода свои личные вещи, направились следом за солдатами к вертолету. Один из рейнджеров протянул Чавезу фляжку.

– Тебе просил передать привет Осо, – сказал он. Динг повернул голову.

– Как у него дела?

– Преподает в школе сержантского состава. Расстроился, что не смог попасть сюда с нами. Я – Гомес, рота "Ф" – «фокстрот», Второй батальон, Сто семьдесят пятая бригада. В прошлый раз я тоже был здесь.

– Вы так провели операцию, будто она вам ничего не стоила, – обратился капитан Чека к Кларку.

– Всего шести недель, – намеренно небрежно отмахнулся оперативник, как требовало того негласное правило его профессии. – Четыре недели бродили по пустыне, две недели ушло на то, чтобы организовать встречу, шесть часов на ожидание и десять секунд – на захват.

– Так и должно быть. – Чека передал старшему сотруднику ЦРУ фляжку с «гаторейдом». Он не сводил с Кларка глаз. Кем бы он ни был, подумал офицер, он явно не в том возрасте, чтобы заниматься подобными играми в пустыне крохотной африканской страны ради шайки туземцев. И только тут Чека увидел глаза оперативника.

– Как вам это удалось всего лишь вдвоем, приятель? – в свою очередь поинтересовался Гомес у Чавеза, когда они подошли к вертолету. Остальные рейнджеры насторожились прислушиваясь. Чавез, не проронив ни слова, поднялся внутрь «блэкхоука».

– Мы что, всех остальных оставляем здесь? – Гомес был явно раздражен тем, что оперативник не ответил на его вопрос.

– Да, ведь это всего лишь шестерки. – Чавез оглянулся назад. Рано или поздно один из них сумеет, наверно, выпростать руки, найдет нож и поможет освободиться остальным; ну а все вместе потом они подумают о тех двух со стальными наручниками. – Нам нужен был только их босс.

Гомес окинул взглядом горизонт.

– Здесь водятся львы или гиены? – спросил он. Динг отрицательно покачал головой. Жаль, подумал сержант.

Рейнджеры с сожалением покачивали головами, размещаясь в креслах и пристегивая ремни. Как только вертолет взлетел, Кларк надел наушники и стал ждать, когда экипаж установит радиосвязь.

– «Кэпстоун», это «Берд-дог»… – начал он.

***

Между Вашингтоном и Восточным побережьем Африки разница во времени восемь часов, так что в столице США был еще день. Радиосигнал с вертолета по каналу УВЧ был принят на военном корабле США «Триполи», передан оттуда на спутник, поступил в центр связи Белого дома и дальше прямо на телефон Райана.

– Говорите, «Берд-дог», «Кэпстоун» слушает. Райан с трудом узнал голос Кларка, однако слова слышались достаточно отчетливо, несмотря на атмосферные помехи.

– Добыча в мешке, у нас потерь нет. Повторяю, утка в мешке, никто не пострадал.

– Понял вас, «Берд-дог». Доставьте добычу, как запланировано. Непорядок, подумал Райан, опуская трубку телефона. Такие операции лучше оставлять полевым агентам, но на этот раз президент настоял на своем. Джек встал из-за стола, вышел в коридор и направился к Овальному кабинету.

– Все прошло успешно? – спросила Д'Агустино, когда Райан проходил мимо.

– Вам не полагается знать об этом.

– Босс очень беспокоился, – негромко объяснила Элен.

– Теперь может не беспокоиться.

– Нам нужно было получить по счету. Добро пожаловать к нам, доктор Райан.

***

В тот же день прошлое напоминало о себе еще одному человеку.

– Продолжайте, – попросила психиатр.

– Это было ужасно, – прошептала женщина, склонив голову и глядя в пол. – Такого в моей жизни никогда не было… – И хотя ее голос звучал тихо и бесстрастно, особое беспокойство врача вызывал вид пациентки. В свои тридцать пять лет она должна была бы выглядеть совсем иначе, однако перед ней сидела женщина с одутловатым лицом, на которое падали пряди давно немытых волос. В свете электрической лампы оно казалось белым как мел, и никакой макияж не мог бы скрыть глубоких морщин. Лишь отчетливая и выразительная дикция позволяла догадываться, кем была эта женщина прежде. Она рассказывала о событиях трехлетней давности, причем создавалось впечатление, что ее Осознание функционирует на двух уровнях – и жертвы и стороннего наблюдателя, словно удивляясь, произошло ли все это с нею на самом деле.

– Ведь он занимал такую должность, я работала у него, и он мне нравился… – Голос женщины снова прервался. Она судорожно сглотнула и на мгновение замолкла, собираясь с силами. – Я восхищалась им, уважала, даже преклонялась перед ним за идеи, которые он защищает. – Женщина подняла голову, и врачу показался странным сухой блеск ее глаз, не способных к слезам. – Он был так обходителен, вежлив, так заботлив, и…

– Все будет хорошо, Барбара, не волнуйтесь, – прервала ее врач. Как нередко случалось, ей захотелось протянуть руку и утешить пациентку, но она знала, что должна оставаться в ее глазах беспристрастной, неподвластной эмоциям, скрывать свой гнев на того, кто перевернул жизнь этой еще молодой и умной женщины. Виновником всего был мужчина, который пользовался своей властью и положением, чтобы привлекать женщин. Так пламя притягивает к себе мотыльков, кружащих вокруг огня, они все приближаются и приближаются к нему, пока его жар не обожжет и не уничтожит их. Рассказ женщины был так типичен для жизни этого города. Она порвала с двумя мужчинами, каждый из которых мог стать ее верным спутником в жизни. Она была умна и интеллигентна, закончила Пенсильванский университет, имела степень бакалавра в области политологии и доктора в области управления. Барбара отнюдь не походила на наивную секретаршу, наблюдающую за происходящим широко открытыми от изумления глазами, и, может быть, именно потому и оказалась легкой добычей для своего босса. Она была способным и знающим специалистом, отлично справлялась с работой и знала, что ей требуется всего один шаг, чтобы стать «членом команды» – или какой там эвфемизм теперь в ходу в Капитолии. Но проблема заключалась в том, что этот шаг можно было сделать только в одном направлении, и то, что лежало за разграничительной чертой, нельзя разглядеть с другой стороны.

– Я хочу сказать, что отдалась бы ему и так, – с предельной откровенностью призналась Барбара. – Не было никакой надобности прибегать…

– И именно потому вы испытываете чувство вины? – спросила доктор Кларис Гоулден. Барбара Линдерс кивнула. Доктор Гоулден подавила вздох и мягко продолжила:

– Итак, вы считаете, чтосоздали у него впечатление, что…

– Совершенно верно, – снова кивнула Барбара. – Именно так он и сказал: «Ты сама дала мне понять, что готова на все». Может быть, так оно и было на самом деле.

– Нет, Барбара, не было. Продолжай, – скомандовала доктор Гоулден.

– Просто в тот момент мне этого не хотелось. Это вовсе не значит, что в другое время, может быть, на следующий день, я бы не согласилась, но в тот момент я неважно себя чувствовала. Помню, пришла на работу в хорошем настроении, однако у меня было ощущение, что я простудилась и вот-вот заболею, а после ланча меня начало поташнивать, и я решила уйти пораньше домой, но в тот день мы работали над дополнением к законо проекту по гражданским правам, который он выдвинул, поэтому я приняла пару таблеток таленола, чтобы сбить температуру. К девяти вечера, кроме нас, в офисе никого не было. Дело в том, что гражданские права – это моя сфера деятельности, – объяснила Линдерс. – Я сидела на диване у себя в кабинете, а он ходил взад и вперед, как обычно, когда обдумывал формулировки. Вдруг он остановился позади меня и как-то неожиданно произнес:

«А у тебя очень красивые волосы, Барбара» – таким мягким и приятным голосом, и я ответила: «Спасибо». Затем он спросил, как я себя чувствую, и я ответила, неважно, что, наверно, заболеваю. Он тут же сказал, что вылечит меня, что у него есть средство, которое он сам принимает в подобной ситуации, – бренди. – Теперь женщина говорила поспешно, видимо стараясь покончить с неприятной для нее темой, – как на экране телевизора при быстрой перемотке видеокассеты, чтобы не смотреть рекламу. – Я не видела, положил ли он что-нибудь в стакан. У него в. книжном шкафу рядом с письменным столом всегда стояла бутылка французского коньяка, и там же, по-моему, находилось что-то еще. Я взяла стакан и выпила его залпом.

Он стоял передо мной и не сводил с меня глаз, ничего не говорил, просто смотрел и ждал, словно знал, что должно произойти и очень скоро. Мне показалось… не знаю, как это описать… Я поняла, что со мной происходит что-то странное, будто я мгновенно опьянела и потеряла контроль над собой. – Она замолчала. Молчание длилось секунд пятнадцать, и доктор Гоулден наблюдала за ней – как тогда наблюдал он, подумала психиатр. Ей стало стыдно от этой мысли, но ведь это моя работа, напомнила она себе. Ведь у меня профессиональный взгляд. Сейчас ее пациентка видит все происшедшее внутренним зрением, ее воображение прокручивает события трехлетней давности, и она просто комментирует их, не связывая себя с ними, будто глядя со стороны. Врач видела все это по ее глазам. Молодой женщине понадобилось десять минут, чтобы описать все, что произошло, не упустив деталей, даже самых интимных, и обнаружив тем самым свой блестящий тренированный ум. Лишь закончив рассказ, она дала волю чувствам.

– Ему вовсе не нужно было насиловать меня. Он мог просто… сказать. Я бы согласилась… на другой день, во время уик-энда… Я знала, что у него семья, но он нравился мне, и потому…

– Но он все-таки изнасиловал тебя, Барбара. Подмешал наркотик в бренди и изнасиловал тебя. – Теперь доктор Гоулден взяла женщину за руку. По-видимому Барбара Линдерс рассказала эту отвратительную историю, случившуюся с ней, впервые с тех пор, как она произошла. За три года она наверняка не раз переживала отдельные минуты, думала о них, они воскресали в ее памяти – особенно самые страшные, – но только сейчас она последовательно описала все от начала и до конца, что было крайне болезненным и в то же время принесло очищение.

– Это, должно быть, не первый случай в его жизни, – заметила Гоулден, когда рыдания стихли.

– Да, – тут же отозвалась Барбара, ничуть не удивленная проницательностью психиатра. – Я знаю по крайней мере еще одну женщину, она тоже работала у него. Это Лайза Берринджер. Она… в прошлом году покончила с собой – на полном ходу направила на эстакаде свой автомобиль в разделительную стенку. Это походило на несчастный случай, к тому же Лайза была пьяна, но она оставила записку. Я разбирала ее стол и нашла вот это. – И тут, к изумлению доктора Гоулден, Барбара открыла сумочку и достала голубой конверт, в котором лежала предсмертная записка – шесть листков бумаги, исписанных четким аккуратным почерком женщины, которая решила убить себя, но не желала уйти из жизни без объяснения.

Доктор Кларис Гоулден не первый раз видела подобную записку, она неизменно бывала грустно потрясена, когда доводилось их читать. В таких записках всегда говорилось об ужасной душевной боли и о бессилии ее выносить, однако от отчаяния, которым они были проникнуты, можно было излечить, восстановить утерянную уверенность человека в себе и вернуть его в мир, где он мог бы снова вести нормальную жизнь, – если бы только у него хватило здравого смысла сделать один-единственный телефонный звонок или открыть душу близкому другу. Доктору Гоулден понадобилось прочитать всего несколько строк, чтобы убедиться в том, что Лайза Берринджер стала очередной напрасной жертвой – еще одна женщина, которая чувствовала себя покинутой, забытой, будучи окружена людьми, готовыми прийти ей на помощь, догадайся они о ее трагедии.

Психиатры умеют скрывать свои чувства – профессиональное качество, необходимое им по очевидным причинам. Кларис Гоулден практиковала почти тридцать лет, и ее природное умение владеть собой за эти годы работы с людьми, страдающими от психических травм, еще более укрепилось. Особенно успешно ей удавалось помогать женщинам, пострадавшим от преступлений на сексуальной почве. Она умела проявить сострадание и понимание, могла протянуть нежную и твердую руку помощи, оказать моральную поддержку. И все-таки, хотя чувства, проявляемые ею, были искренними, доктор Гоулден понимала, что они служат прикрытием для других чувств, скрывающихся глубоко в ее душе. Она ненавидела мужчин, которые, пользуясь слабостью женщин, делали их жертвой своих сексуальных посягательств, ничуть не меньше полицейских, может быть, даже больше. Полицейские видят тело жертвы, ее слезы и следы насилия на теле, слышат стоны и плач. Психиатр работает с жертвой более продолжительное время, проникает в ее сознание, вскрывая затаившиеся там воспоминания, которые разъедают психику подобно злокачественной опухоли, и пытается найти способы удалить их. Изнасилование – преступление, совершаемое не против тела, а против психики, и какими бы ужасными ни были физические травмы, увиденные полицейскими, скрытая боль, нанесенная жертве, намного страшнее. Вот почему доктор Кларис Гоулден посвятила свою жизнь спасению женщин, пострадавших от сексуальных преступлений. По натуре она была мягким и заботливым человеком, ей чуждо было физически мстить насильникам, но ненавидела она их всей душой.

Однако этот случай был куда сложнее. Доктор Гоулден по долгу службы поддерживала постоянные отношения с отделами по расследованию сексуальных преступлений в полицейских участках, которые находились в радиусе пятидесяти миль, но это преступление было совершено на федеральной территории, и следовало проверить, под чью юрисдикцию подпадает расследование. Она решила переговорить об этом со своим соседом, Дэном Мюрреем из ФБР. Существовало, и еще одно осложнение. Преступник, о котором шла речь, в момент совершения преступления был сенатором США и даже сейчас сохранил за собой кабинет в здании Капитолия. Однако с тех пор он занял другую должность. Теперь преступник уже не был сенатором от Новой Англии. Он стал вице-президентом Соединенных Штатов.

***

Должность командующего подводными силами Тихоокеанского флота была когда-то недосягаемой мечтой всякого подводника, но теперь это осталось в прошлом. Первым знаменитым командующим был вице-адмирал Чарлз Локвуд, а из тех, кто сумели разгромить Японию, более важную роль сыграл только Честер Нимиц, ну и, может быть, Чарлз Лейтон. Именно по команде Локвуда, занимавшего тогда этот самый кабинет на вершине горы, с которой просматривался весь Пирл-Харбор, Маш Мортон, Дик О'кейн, Джин Флакки и другие легендарные командиры подводных лодок шли в бой против японских кораблей. Тот же самый кабинет, та же самая дверь и даже та же самая надпись на двери: «Командующий подводными силами, Тихоокеанский флот США», однако теперь, чтобы занять эту должность, воинское звание могло быть и пониже. Контр-адмирал ВМС США Барт Манкузо понимал, как ему повезло, что он сумел подняться столь высоко. Это радовало его.

А вот огорчало сознание, что он по сути дела стал командующим умирающего флота. Локвуд командовал настоящим флотом, который состоял из множества подводных лодок и плавучих баз. Еще недавно Остин Смит посылал свои сорок субмарин в разные уголки самого большого в мире океана. Теперь же в распоряжении Манкузо всего девятнадцать ударных подводных лодок и шесть ракетоносцев, причем все шесть стоят у причала, ожидая, когда их разоружат в Бремертоне и затем пустят на металлолом. Не останется ни одного ракетоносца, даже в память о прошлом в качестве музейного экспоната. Впрочем, это мало беспокоило Манкузо. Ему никогда не нравились подводные ракетоносцы, не нравилась страшная цель, для которой они были предназначены, не нравилась система их скучного и методичного патрулирования, не нравился, наконец, моральный настрой их командиров. Воспитанный на ударных подлодках, Манкузо всегда предпочитал активные действия торпедных субмарин – предпочитал раньше, поправил он себя.

Раньше. Теперь всему этому пришел конец – или почти пришел. Со времен Локвуда назначение ударных атомных подводных лодок изменилось. Если в прошлом они занимались преследованием надводных кораблей – как торговых, так и военных, – то позже стали охотиться в первую очередь за. вражескими подводными лодками, подобно тому как основной целью истребителей стало уничтожение истребителей же противника. Такая направленность сузила сферу действий подводников, сосредоточив все внимание на соответствующем снаряжении и блестящей подготовке команды. Никто не мог преследовать вражеские подводные лодки более успешно, чем ударные субмарины. Трудно было предположить, что это назначение ударных подводных лодок окажется ненужным. На протяжении всей своей службы на подводном флоте Манкузо готовился к выполнению задачи, которая, как он надеялся, никогда не будет поставлена перед ним, – обнаружении, преследовании и последующем уничтожении советских подводных лодок – и ударных и ракетоносных. Более того, ему удалось достичь в этом деле такого совершенства, о каком не мог мечтать ни один командир-подводник, – он принимал участие в захвате русской субмарины, – легендарном захвате, все еще находящемся в списке самых секретных успехов его страны. В конце концов, захват в плен лучше уничтожения, не правда ли? Но время шло, и мир изменился. Манкузо приложил к этому немало усилий и гордился этим. Не стало Советского Союза.

К сожалению – по крайней мере так ему казалось, – с распадом Советского Союза исчез и его военно-морской флот, а поскольку угроза со стороны советских подводных лодок сошла на нет, его страна – как это неоднократно случалось и в прошлом – вознаградила своих воинов тем, что забыла об их существовании. Теперь субмаринам контр-адмирала Манкузо нечем стало заниматься. Некогда могучий огромный советский Военно-морской флот на деле прекратил свое существование. Только на прошлой неделе он просматривал спутниковые фотографии баз в Петропавловске и Владивостоке. Все до единой подводные лодки, находившиеся в составе советского – теперь русского! – флота, были пришвартованы у причалов, а на некоторых снимках отчетливо виднелись рыжие потеки ржавчины – следствие коррозии металла.

Как еще можно использовать подводные лодки? Преследовать на них торговые суда? Но это просто смешно. Более того, «орионы», в том числе и огромное количество самолетов Р-ЗС, тоже предназначенных для преследования и уничтожения вражеских подводных лодок, уже давно оснастили ракетами «воздух – корабль», они летали со скоростью на порядок выше скорости любой субмарины и в том маловероятном случае, когда понадобится потопить транспортное судно, могли сделать это намного лучше и быстрее.

То же самое относилось и к надводным военным кораблям – к тем, что еще оставались в строю. Грустная правда, если можно было так назвать создавшееся положение, заключалась в том, что Военно-морской флот США, даже сократившийся и находившийся на грани уничтожения, все-таки был способен справиться с тремя флотами любых других стран, вместе взятыми, быстрее, чем противник успеет собрать силы и опубликовать пресс-релиз о своих агрессивных намерениях.

И что же дальше? Даже если твоя команда выигрывала Суперкубок по американскому футболу, ты знал, что на следующий год ей снова предстоит играть против соперников. А вот в этой самой серьезной из всех человеческих игр победа, достигнутая его страной, привела к гибели флота. В море у США не осталось соперников, да и на суше тоже, и при новом мировом порядке подводные силы оказались первыми из всех видов вооруженных сил, нужда в которых исчезла. То обстоятельство, что подводные силы Тихоокеанского флота еще действовали, объяснялось бюрократической инертностью. На Тихоокеанском флоте должна существовать должность командующего всех служб, следовательно, сохранился и пост командующего подводными силами – по аналогии с морской авиацией, надводными кораблями и службой тыла.

Из девятнадцати ударных подводных лодок, которые были в распоряжении Манкузо, только семь находились сейчас в море. Четыре стояли на капитальном ремонте, и верфи старались как можно продлить его, чтобы оправдать собственное существование. Остальные лодки были ошвартованы у плавбаз или у пирсов, и обслуживающий их персонал прилагал все усилия, стараясь обнаружить все новые и новые недостатки для оправдания своей необходимости и сохранения рабочих мест. Из семи субмарин, находившихся в море, одна преследовала китайскую атомную ударную подлодку – эти лодки издавали такой шум, что Манкузо всерьез беспокоился о барабанных перепонках гидроакустиков. Преследование китайских подводных лодок походило на наблюдение за слепым инвалидом, пересекающим пустую площадь при ярком дневном свете. Еще две лодки Манкузо занимались выполнением экологических программ – следили за китами, чтобы определить их поголовье. Это делалось не для китобоев, а по просьбе ученых-экологов. Выполняя задание, подводники сумели установить, что китов значительно больше, чем предполагалось. Опасности вымирания китов не стало, и потому перед организациями экологов тоже возникли трудности с финансированием. Правда, все, что было связано с китами, ничуть не беспокоило Манкузо – он никогда не собирался за ними охотиться.

Остальные четыре субмарины занимались боевой подготовкой, практикуясь главным образом в слежке друг за другом. Однако защитники окружающей среды сумели все-таки отомстить подводным силам Тихоокеанского флота США. Если раньше они в течение тридцати лет протестовали против строительства и эксплуатации атомных подводных лодок, то теперь боролись против их вывода из строя, ссылаясь на сопряженные с этим экологические опасности, так что больше половины рабочего времени Манкузо тратил на самые разные доклады, ответы на запросы и подробные разъяснения ответов. «Неблагодарные мерзавцы», – ворчал Манкузо, В конце концов, разве не он помог им решить проблему охраны китов? Адмирал фыркнул в свою чашку кофе и открыл новую папку.

– У меня хорошие новости, шкипер, – неожиданно услышал он за спиной.

– Кто тебя сюда пустил, черт побери?

– Я договорился с твоим боссом, – ответил Рон Джоунз. – Он утверждает, что ты погребен под грудой каких-то документов.

– Уж ему-то следует знать каких. – Манкузо встал, чтобы поздороваться с гостем. У доктора Джоунза тоже возникло немало проблем. От окончания холодной войны пострадали почти все фирмы, которые выполняли оборонные заказы, а Джоунз занимался разработкой гидроакустических систем для подводных лодок. Разница заключалась лишь в том, что, работая на Министерство обороны, Джоунз успел разбогатеть. – У тебя есть хорошие новости?

– Наша компьютерная программа оказалась наиболее оптимальней для прослушивания морских глубин в поисках наших теплокровных угнетаемых сородичей. Мы только что получили донесение с «Чикаго» – им удалось обнаружить еще двадцать горбачей в Аляскинском заливе. Думаю, мне удастся заключить контракт с обществом охраны китов, так что я могу позволить себе пригласить тебя пообедать, – закончил Джоунз, опускаясь в кожаное кресло. Ему нравилось на Гавайях, и он был одет по-курортному.

– Скажи, ты когда-нибудь испытываешь печаль по старым добрым временам? – спросил Барт улыбнувшись.

– Ты имеешь в виду те дни, когда мы носились по океану на глубине четыреста футов в стальном цилиндре и по два месяца к ряду не видели дневного света и дышали воздухом, пропахшим машинным маслом пополам с ароматом гальюна, когда мы каждую неделю ели одно и то же, смотрели старые кинофильмы и записанные на видеопленку телевизионные шоу, уставившись на экран размером с лист бумаги, когда по шесть часов просиживали с наушниками в напряжении, словно нейрохирург на операции, и мечтали, что когда-нибудь удастся поспать ночью целых пять часов подряд? Да, Барт, это были хорошие деньки. – Джоунз помолчал, задумавшись на мгновение. – Жаль, что я уже не так молод, чтобы испытывать удовольствие от этого. А ведь мы тогда знали свое дело, правда?

– Лучше многих, – кивнул Манкузо. – Так что там у тебя с китами?

– Новая компьютерная программа, что разработали мои парни, позволяет прислушиваться к дыханию и частоте сердечных сокращений у китов. Оказалось, у них характерная частота. Если приложить к этим громадинам стетоскоп, когда они плывут в глубине, то барабанные перепонки сомкнутся посреди черепа.

– А для чего программа была разработана первоначально?

– Разумеется, для слежения за подводными лодками типа «кило». – Джоунз усмехнулся и посмотрел в окно на опустевшую военно-морскую базу. – Только не теперь. Мы кое-что изменили, в том числе внешний вид, и я связался с экологами.

Манкузо мог бы рассказать, как использовалась эта программа в Персидском заливе для слежения за этими самыми иранскими подводными лодками типа «кило». Согласно разведданным, одна из них недавно исчезла. Скорее всего она попала в этом мелком заливе под киль какого-нибудь супертанкера, причем команда танкера даже не заметила, что они с чем-то столкнулись. Как бы то ни было, остальные подводные лодки иранцев находились сейчас у причалов. Может быть, до иранцев дошло наконец прозвище, которым наградили их старые моряки, – их ведь называли когда-то «поросячьими суденышками», – и они решили больше не прикасаться к своим новым субмаринам.

– Да, выглядит пустовато. – Джоунз кивнул на то, что было когда-то одной из крупнейших военно-морских баз в мире. Ни одного авианосца, только два крейсера, несколько эсминцев, столько же фрегатов, пять плавбаз. – Кто теперь командует Тихоокеанским флотом – главный старшина?

– Типун тебе на язык, Рон. Никому не говори об этом, ладно?

2. Братство

– Его захватили? – спросил президент Дарлинг.

– Меньше получаса назад. – Райан опустился в кресло.

– Никто не пострадал? – Это было важно для президента, как важно было и для Райана, но он не испытывал к этому такого болезненного интереса.

– Кларк доложил, что из наших никто.

– А у противной стороны? – Этот вопрос задал Бретт Хансон, государственный секретарь. Выпускник Чоат-скул и Йельского университета, вспомнил Райан. Правительство часто привлекало выпускников Йеля, но Хансон заметно уступал своему предшественнику, закончившему тот же университет. Невысокий, худощавый и нервный, он сменил не одну профессию, и его карьера колебалась между государственной службой, консультативной деятельностью, временной работой в качестве комментатора телевизионной компании Пи-би-эс – там он влиял на события, происходящие в стране, – и весьма прибыльной практикой в одной из самых дорогих юридических фирм. Хансон специализировался в корпоративном и международном праве и использовал свои обширные знания при переговорах между транснациональными компаниями. Джек знал, что Хансон проявил себя в этом деле с лучшей стороны. К сожалению, став государственным секретарем, он продолжал думать, что такие же тонкости могут – хуже того, должны – применяться в отношениях между государствами.

Райан выдержал паузу.

– Этим я не поинтересовался, – произнес он наконец.

– Почему?

Джеку было что ответить, но он решил, что настало время продемонстрировать значимость должности, которую он занимает, и потому подпустил шпильку:

– Да потому, господин государственный секретарь, что это не имеет значения. Нашей целью было арестовать Корпа. Мы решили эту задачу. Минут через тридцать он будет передан законным властям его страны. Они подвергнут Корпа собственному суду в соответствии с существующими у них законами. – Райан не счел нужным вдаваться в суть тамошних законов.

– Но это равносильно убийству!

– Не наша вина, что там не любят его, господин государственный секретарь. Кроме того, он несет ответственность за смерть американских солдат. Даже если бы мы решили устранить его сами, все равно это не было бы убийством. Это стало бы операцией по защите национальной безопасности нашей страны. Впрочем, так обстояло бы дело в другое время, – поправился Райан. Действительно, наступили другие времена, и ему тоже приходилось приспосабливаться к ним. – Вместо этого мы действовали как законопослушные граждане: задержали опасного международного преступника и передали его под юрисдикцию страны, гражданином которой он является. Там его подвергнут суду за контрабанду наркотиков, что, насколько мне известно, является преступлением во всех странах мира. Что с ним произойдет дальше, зависит только от законов, принятых там. Это страна, с которой мы поддерживаем дипломатические отношения, оказываем ей финансовую помощь и потому должны уважать ее законы.

Хансону не понравился ответ Райана. Это было очевидно по тому, как он откинулся на спинку кресла. Но он будет вынужден публично поддержать эту операцию – у него не было другого выхода. За последний год Госдепартамент не раз заявлял об американской поддержке этой страны, и потому успех молодого выскочки, сидящего напротив, Хансон воспринял болезненно.

– У них теперь может появиться возможность консолидации, Бретт, – мягко заметил Дарлинг, официально одобряя таким образом завершение операции «Обходчик». – Такого раньше никогда не было.

– Да, господин президент.

– Джек, теперь ясно, что ты был прав относительно этого Кларка. Как мы поступим с ним?

– Предлагаю оставить это на усмотрение директора ЦРУ, сэр. Может быть, Кларка следует наградить еще одной Звездой, – добавил Райан, надеясь, что Дарлинг передаст это предложение в Лэнгли. Если он этого не сделает, то Райан может и сам намекнуть Мэри-Пэт. А теперь настал момент поискать примирения с государственным секретарем – сфера деятельности, новая для Джека. – Господин государственный секретарь, возможно, вы не знаете, что наши люди получили приказ не прибегать к оружию, если в этом не возникнет крайней необходимости. В остальном меня заботила только жизнь наших людей.

– И все-таки вам следовало согласовать операцию с моим департаментом, – недовольно проворчал Хансон.

Глубокий вдох, скомандовал себе Райан. Он знал, что ему приходится расхлебывать кашу за Госдепартамент и своего предшественника. Послав в страну войска для восстановления в ней законного порядка, после того как он оказался подорванным местными «военачальниками», – еще один термин, придуманный средствами массовой информации для главарей обыкновенных банд, – и провалив операцию, сильные мира сего пришли к выводу, что «военачальники» должны стать причастными к политическому урегулированию проблемы. При этом решили не обращать внимания на то, что именно «военачальники» и несут основную ответственность за возникновение всей проблемы. Больше всего Райана оскорбляла попытка обойти суть вопроса вопреки логике. Скорее всего в Йельском университете логика была факультативным курсом, в отличие от Бостонского колледжа, Где этот курс являлся обязательным.

– С этим покончено, Бретт, – негромко произнес Дарлинг, – и никто не станет оплакивать кончину мистера Корпа. Что еще? – спросил он у Райана.

– Индия проявляет какую-то странную активность. Они повысили боеготовность своего военно-морского флота, проводят маневры вокруг Шри-Ланки…

– Она поступала так и раньше, – вмешался госсекретарь.

– Только не в таком масштабе, и мне не нравится, что индийцы ведут переговоры с этими «тамильскими тиграми», или как там называют себя теперь эти маньяки. Длительные переговоры с группой повстанцев, действующей на территории соседнего государства, нельзя рассматривать как дружественный акт.

Это было еще одним источником беспокойства для правительства Соединенных Штатов. В течение длительного времени две бывшие британские колонии дружно сосуществовали бок о бок, однако тамилы, жители островного государства Шри-Ланка, много лет вели партизанскую войну – пусть в небольших масштабах, зато жестокую и непримиримую – против своего правительства. Граждане Шри-Ланки, многие из которых имели родственников на индийском континенте, попросили прислать иностранные войска для поддержания мира. Индия согласилась, однако мероприятие, начавшееся с обоюдного согласия, теперь перерастало в нечто иное. Появились слухи, что правительство Шри-Ланки готово обратиться с просьбой о выводе индийских войск, наряду со слухами, что якобы «технические трудности» могут помешать выводу. Одновременно поступило сообщение о разговоре между министром иностранных дел Индии и послом США в Дели, состоявшемся во время одного из приемов.

– Видите ли, господин посол, – заметил министр иностранных дел после нескольких бокалов виски, выпитых, возможно, намеренно, – это водное пространство к югу от нас называется Индийским океаном и наш военно-морской флот охраняет его. И нам не понятно, почему после исчезновения угрозы со стороны Советского Союза Военно-морской флот США так настаивает на своем присутствии в этих водах.

Посол США не был кадровым дипломатом, а получил назначение за политические заслуги – по какой-то причине место посла в Индии, несмотря на климат, стало престижным, – но все-таки оказался редким исключением среди политических креатур, к которым с таким презрением относился Скотт Адлер. Бывший губернатор Пенсильвании улыбнулся, пробормотал что-то о свободе морей и тем же вечером послал шифровку в Госдепартамент, еще до того, как лег спать. Адлеру пришлось признать, что не все высокопоставленные чиновники Госдепа такие уж тупицы.

– У нас нет никакой информации об агрессивных намерениях Индии в этом направлении, – заметил Хансон.

– В сложившейся ситуации вызывает тревогу стратегический момент. Индия не может расширяться на север – там путь преграждают горные хребты. Запад перекрыт Пакистаном, обладающим ядерным

оружием. К востоку находится Бангладеш, и его присоединение приведет только к дополнительным неприятностям для и без того перенаселенной страны. Шри-Ланка открывает для Индии стратегические возможности, не исключено, в качестве плацдарма для дальнейшей экспансии. – В каком направлении? – спросил президент.

– В сторону Австралии, огромной малонаселенной страны с богатыми природными ресурсами и небольшими вооруженными силами, вряд ли способными оказать серьезное сопротивление.

– Не представляю себе, как это может произойти, – заявил госсекретарь.

– Если «тиграм» удастся перейти к активным действиям на острове, думаю, Индия захочет увеличить там свои силы по поддержанию мира. Следующим шагом – как только будут созданы необходимые условия – станет аннексия Шри-Ланки, а затем внезапно появится имперская держава, ведущая экспансионистские игры хотя и вдали от нас, но серьезно угрожающая одному из наших традиционных союзников. – А помощь «тиграм» – легко осуществимая и освященная веками задача, подумал Райан. Марионетки тоже могут принести немалую пользу, не так ли? – История неоднократно демонстрировала, что такого рода амбиции проще всего пресечь на раннем этапе.

– Вот поэтому наш флот и находится в Индийском океане, – уверенно заявил Хансон.

– Это верно, – согласился Райан.

– У нас там достаточно сил, чтобы не допустить опасного развития событий?

– Пока да, господин президент, но мне не нравится, как мы растягиваем наш и без того ослабленный флот по всему миру. Каждый авианосец, за исключением двух, что стоят на ремонте, либо находится в море, либо занимается боевой подготовкой, перед тем как выйти на позицию. У нас нет никаких стратегических резервов. – Райан сделал паузу, зная, что заходит слишком далеко, но решил тем не менее выразить свою точку зрения. – Мы излишне сократили наш военно-морской флот, сэр. Он чрезмерно ослаблен.

***

– Они совсем не обладают такой мощью, как нам кажется. Это осталось в прошлом, – произнес Райзо Ямата. Он сидел на полу у традиционно низкого японского стола, облаченный в изысканное шелковое кимоно.

Приглашенные украдкой поглядывали на часы. Было почти три утра, и, хотя они находились в одном из самых роскошных в городе домов с гейшами, пора было и честь знать. А Райзо Ямата оставался все таким же обаятельным хозяином. Человек немыслимо богатый, он отличался поразительной мудростью, считали гости. Если не все, то почти все.

– Но ведь они защищали нас на протяжении нескольких поколений, – заметил один из них.

– От кого? От нас самих? – резко возразил Ямата. Резкость была допустимой. Несмотря на то что все сидевшие вокруг стола были отменно воспитанными людьми с утонченными манерами, они хорошо знали друга друга, хотя, возможно, и не были близкими друзьями, к тому же было выпито изрядно спиртного. При таких обстоятельствах правила вежливости становились более свободными. Все могли говорить откровенно, не выбирая выражений, и некоторые слова, которые в обычной обстановке могли стать смертельным оскорблением, воспринимались спокойно, и резкие возражения никто не воспринимал как обиду. Это тоже являлось правилом, но, как случается с большинством правил, далеко не всегда применялось в жизни. И хотя произнесенные здесь резкие слова не подорвут дружеских и деловых отношений, не все откровенные высказывания будут позабыты. – Кто из нас не пострадал от… этих людей? – продолжил Ямата.

Он не произнес слово «варваров», заметили присутствующие японцы. Дело в том, что за столом находились двое гостей. Один из них, вице-адмирал В. К. Чандраскатта, командующий флотом в Военно-морских силах Индии, проводил сейчас здесь свой отпуск. Другой, Чанг Хансан – это имя переводилось как «холодная гора» и не было дано ему при рождении, – был видным китайским дипломатом и входил в состав торгового представительства в Токио. Отношение к нему тут было лучше, чем к первому. В отношении к Чандраскатте – смуглокожему индийцу с острыми чертами лица – сквозило вежливое презрение. И, хотя он был высокообразованным человеком и ценным потенциальным союзником, воспринимался здесь еще большим чужаком – гайджин по-японски, – чем китайский дипломат, и восьми дзайбацу – крупным промышленным магнатам, – сидевшим в комнате, казалось даже, что они ощущают неприятный запах, исходящий от индийца, хотя выпили все немало сакэ, что обычно притупляет обоняние. Поэтому-то Чандраскатта и занимал почетное место справа от Яматы, и японцев не покидала мысль, понимает ли индиец, что оказанная ему честь – всего лишь утонченный знак презрения. Нет, наверно. В конце концов, он тоже относится к числу варваров, хотя, быть может, и принесет определенную пользу.

– Я согласен с вами, Ямата-сан, они уже не представляют собой столь грозной силы, как раньше, но, уверяю вас, – произнес Чандраскатта на блестящем английском языке выпускника Дартмута, – их военно-морской флот все еще весьма сильный противник. Два американских авианосца в моем океане заставляют меня задуматься о возможностях нашего флота.

Ямата повернулся к индийцу.

– И вы не в состоянии потопить их, даже с помощью своих подводных лодок?

– Нет, – честно сознался адмирал, на которого алкоголь не оказал особого действия. Более того, он не мог понять, куда направлены все эти разговоры. – Вы не можете не понимать, что это вопрос всего лишь теоретический – скажем, что-то вроде научного эксперимента. – Чандраскатта расправил складки кимоно, полученного от хозяина, – Ямата уверял, что в кимоно он будет чувствовать себя настоящим членом их компании. – Чтобы разгромить вражеские флот, нужно приблизиться к нему настолько, чтобы корабли противника оказались в пределах досягаемости для вашего оружия. Американцы с их лучшими в мире средствами наблюдения пристально следят за нашим флотом и его передвижением, причем с большого расстояния. Они способны наблюдать за нами и контролировать маневры наших кораблей с расстояния… ну, скажем, шестисот километров. Мы не способны следить за ними с такого же расстояния, не можем контролировать их местоположение и курс, а потому нам трудно вытеснить их из Индийского океана.

– И по этой же причине вы все еще не приступили к высадке на Шри-Ланку? – спросил Танзан Итагаке.

– Да, это одна из причин, – кивнул адмирал.

– Сколько у них сейчас авианосцев? – продолжал Итагаке.

– В Тихоокеанском флоте? Четыре. Два находятся в нашем океане и еще два – на Гавайях.

– В каком они состоянии? – поинтересовался Ямата.

– «Китти Хоук» и «Рейнджер» проходят капитальный ремонт и не смогут выйти в море раньше чем через год и три года соответственно. В настоящее время все авианосцы входят в состав Седьмого флота. У Первого флота авианосцев нет совсем. Кроме того, Военно-морские силы США располагают еще пятью авианосцами. Они входят в состав Второго и Шестого флотов, причем один из пяти через шесть недель встанет на ремонт. – Чандраскатта улыбнулся. Сведения, которые он привел, были совершенно точными, и адмиралу хотелось, чтобы хозяева, пригласившие его, знали это. – Должен вам сказать, что американский флот, каким бы ослабленным он ни казался по сравнению с состоянием пятилетней давности, все-таки намного сильнее любого другого флота в мире. Каждый их авианосец превосходит любой авианосец другой страны.

– Итак, вы считаете, что именно авианосцы являются самым грозным американским оружием? – спросил Ямата.

– Да, конечно. – Чандраскатта переставил предметы на столе. В центр он поместил пустую бутылку из-под сакэ. – Давайте представим, что это – авианосец. Проведем вокруг него окружность радиусом в тысячу километров. В этом пространстве ничто не может находиться без угрозы подвергнуться нападению боевой авианосной группы. Более того, повысив скорость маневрирования, они могут увеличить этот радиус до полутора тысяч километров. Они способны нанести удар и за пределами этого круга, если возникнет такая необходимость, но даже при самом малом радиусе американцы контролируют огромную часть океана. Стоит отнять у них эти авианосцы, и американский флот станет самым обычным флотом из крейсеров и фрегатов. Наибольшая трудность состоит в том, чтобы лишить их авианосцев. – В беседе с промышленниками адмирал старался говорить предельно просто.

Он был прав, полагая, что эти люди слабо разбираются в военных делах. И все-таки Чандраскатта недооценил их способности овладевать знаниями в незнакомой для них области. Родиной самого адмирала была страна с тысячелетними воинскими традициями, хотя слава индийских воинов не выходила далеко за пределы ее границ. Ведь это не кто-нибудь, а индийцы остановили Александра Великого, разбили его армию и нанесли рану – возможно смертельную – македонскому завоевателю, положив таким образом конец греческой экспансии, чего не сумели добиться ни персы, ни египтяне. И уже в наше время индийские войска под руководством Монтгомери внесли заметный вклад в разгром Роммеля, а также сокрушили японцев во время Импхальской операции. Правда, Чандраскатта не собирался останавливаться на последней, потому что один из присутствующих принимал в ней участие в качестве рядового японской армии. Адмирал не мог понять, о чем думают собеседники, но не выказывал сомнений, довольствуясь гостеприимством, и отвечал на вопросы, выбирая простые и самые доступные для понимания фразы. Он выпрямил спину, стараясь выбрать положение поудобней, и пожалел, что нельзя сесть в настоящее кресло и выпить чего-нибудь покрепче. Сакэ, которым потчевали его эти маленькие высокомерные торговцы, больше походило на воду, чем на джин – любимый напиток адмирала.

– Но если удастся добиться этого? – спросил Итагаке.

– Как я уже говорил, – терпеливо ответил Чандраскатта, – в этом случае американский флот утратит все преимущества и превратится в обычную эскадру, состоящую из крейсеров и фрегатов. Согласен, это великолепные надводные корабли, однако пространство, контролируемое каждым из них, намного меньше. Фрегат может выполнять защитные функции, но он не способен осуществлять функции наступательные, проецировать свою мощь на большое расстояние. – Адмирал заметил, что при этих его словах разговор на мгновение стих.

Один из японцев заговорил на родном языке, передавая остальным тонкости сказанного адмиралом, и Итагаке протянул:

– «А-а!» – словно только что узнал нечто крайне важное. Для Чандраскатты высказанные мысли были элементарными, и он упустил из виду, что глубокие проблемы и в самом деле часто очень простые. И все-таки он понял, что только что произошло что-то весьма значительное.

О чем вы сейчас думаете? – мысленно спросил японцев Чандраскатта. Он был готов пролить кровь, даже собственную, чтобы узнать ответ на этот вопрос. Каким бы ни был этот ответ, если познакомиться с ним заранее, он может оказаться полезным. Адмирал был бы немало удивлен, если бы узнал, что и всех остальных, сидящих у стола, мучает та же мысль.

***

– Топлива они уж точно не жалеют, – заметил дежурный по оперативной части, начиная утренний инструктаж.

Авианосец ВМС США «Дуайт Д. Эйзенхауэр» шел курсом ноль-девять-восемь градусов к югу и находился на расстоянии двухсот морских миль к юго-востоку от атолла Фелиду. Скорость соединения составляла восемнадцать узлов, а с началом летных операций увеличивалась. Сорок минут назад на основании сведений, переданных с самолета раннего радиолокационного обнаружения Е-ЗС «хокай», были внесены поправки на главном тактическом дисплее эскадры, и теперь всем стало ясно, что индийский военно-морской флот действительно жег в топках массу мазута – или чем там они пользовались, чтобы гнать свои корабли по морской поверхности.

По расположению кораблей на тактическом дисплее перед офицерами индийскую эскадру можно было легко принять за авианосную боевую группу Военно-морского флота США. Два индийских авианосца – «Вираат» и «Викрант» – находились в центре соединения и были окружены кораблями охранения. Такое расположение изобрел Нимиц, который предложил его почти восемьдесят лет назад. Вблизи их охраняли «Дели» и «Майсор» – ракетоносные эсминцы, построенные в Индии и вооруженные ракетными установками типа «корабль – воздух». Сведения об этих ракетных системах были весьма ограниченными, что всегда беспокоило летчиков. Во втором, внешнем кольце охранения находились эскадренные миноносцы класса русского эсминца «Кашин», выполненные в индийском варианте и тоже вооруженные ракетами «корабль – воздух». Однако наиболее интересными были два других фактора.

– Корабли обеспечения «Раджаба Ган Палан» и «Шакти» присоединились к эскадре после недолгого пребывания в Тривандраме…

– Сколько времени они находились в порту? – спросил Джексон.

– Меньше двадцати четырех часов, – ответил капитан третьего ранга Эд Харрисон, начальник оперативного отдела боевой группы. – Они сумели загрузиться очень быстро, сэр.

– Значит, они зашли в порт для пополнения припасов. Сколько топлива у них на борту?

– По тринадцать тысяч тонн мазута на каждом судне и еще по полторы тысячи тонн авиационного горючего. Такое же судно «Дипак» отошло от авианосного соединения и направилось на северо-запад, по-видимому, тоже в Тривандрам, заправив вчера топливом боевые корабли.

– Таким образом, они прилагают немалые усилия, чтобы корабли имели полный запас топлива на борту, – задумчиво произнес Джексон. – Интересно. Продолжайте.

– Мы полагаем, что эскадру сопровождают четыре подводные лодки. Удалось установить приблизительное местоположение одной из них, а вот примерно здесь мы потеряли контакт с двумя другими. – Харрисон обвел пальцем круг на тактическом дисплее. – Нам не удалось установить, где находится сейчас четвертая. Ведется поиск.

– Где наши подводные лодки? – спросил Джексон у командира авианосной группы.

– «Санта-Фе» рядом, а «Гринвилль» находится на позиции между нами и индийским соединением. «Шайенн» расположился поблизости от боевой группы и играет роль привратника, – ответил контр-адмирал Майк Дюбро, держа в руке кружку со своим утренним кофе.

– Вот каков наш план на сегодняшний день, сэр, – продолжил Харрисон. – У нас взлетают четыре истребителя F/A-18 «эхо» в сопровождении самолетов-заправщиков и направляются на восток вот до этой точки, именуемой Пойнт-Боксит. Оттуда они поворачивают на северо-запад, на тридцать миль подлетают к индийской боевой группе, барражируют там в течение тридцати минут, затем возвращаются к Боксит, там заправляются в воздухе и совершают посадку на авианосце после четырех часов сорока пяти минут летного времени. Четыре истребителя могут проделать все это при поддержке восьми самолетов, которые обеспечат дозаправку в воздухе, – по одному для каждого истребителя на пути к цели и еще по одному на обратном пути. Тем самым будут задействованы почти все самолеты-заправщики с «Эйзенхауэра».

– Значит, мы все еще хотим, чтобы они верили, что мы находимся вон там. – Джексон кивнул и улыбнулся, не говоря ни слова о том, какой нагрузке подвергнутся экипажи самолетовпри выполнении такого полетного задания. – Вижу, ты по-прежнему хитер как лиса, Майк.

– Пока им не удалось вычислить, где мы находимся. Вот мы и постараемся держать их в неведении, – кивнул Дюбро.

– Чем будут вооружены «жуки»? – спросил Робби. «Пластмассовыми жуками» летчики называли истребители F/A-18 «хорнет».

– По четыре белые ракеты «гарпун» у каждого, – ответил Дюбро. В морской авиации учебные ракеты были окрашены в синий цвет, а боевые – в белый. Ракеты «гарпун» относились к классу «воздух – корабль». Джексон не задал вопроса о ракетах «Сайдуайндер» и AMRAAM – это были ракеты класса «воздух – воздух», которые являлись стандартным вооружением истребителей. – Мне очень хотелось бы знать, каковы их намерения, – негромко произнес командир авианосной группы.

Это интересовало и всех остальных. Индийская боевая группа – так ее называли потому, что эскадра индийских кораблей представляла собой именно боевую группу, – находилась в море уже восемь дней, крейсируя у южного берега Шри-Ланки. Формальной задачей боевой группы являлась поддержка индийских армейских подразделений, высаженных на остров для поддержания мира и умиротворения «тамильских тигров»; Странным являлось лишь одно обстоятельство: вооруженные группировки «тигров» сосредоточились в северной части островного государства, а индийский флот находился у его южного побережья. Индийское соединение с входящими в его состав двумя авианосцами постоянно маневрировало, стараясь избегать встреч с торговыми судами, и держась за пределами видимости с суши, но в пределах досягаемости самолетов, базирующихся на авианосцах. Избегать Военно-морского флота Шри-Ланки не составляло никакого труда, потому что самый крупный военный корабль островного государства не превышал размерами среднюю яхту богатого бизнесмена и по своему вооружению был не более опасным. Короче говоря, индийский военно-морской флот старался скрыть свое присутствие вдали от района, где обычно находился. В состав боевой группы входили суда обеспечения, а это означало, что индийские военные корабли намеревались оставаться здесь продолжительное время и проводить морские учения. Было совершенно очевидно, что действия индийского военно-морского флота ничем не отличались от того, как на протяжении поколений вели себя американские флоты, если не считать, что Соединенные Штаты никогда не проявляли интереса к Шри-Ланке.

– Проводят ежедневные учения? – спросил Робби.

– И весьма усердно, сэр, – подтвердил Харрисон. – Похоже, пара их «харриеров» смогла бы лететь с парой наших «хорнетов» дружно и слаженно.

– Мне это совсем не нравится, – заметил Дюбро. – Расскажи ему, что было на прошлой неделе.

– Да, следить за этим было весьма любопытно. – Харрисон подал команду, и на экране появилась ускоренная компьютерная запись. – Примерно сейчас начнутся учения.

Робби увидел на экране запись того, как флотилия эскадренных миноносцев оторвалась от основной группы кораблей и устремилась на юго-запад, то есть прямо к авианосной группе «Линкольн», что вызвало немалое волнение в оперативном отделе эскадры. Затем, словно по команде, индийские эсминцы начали двигаться самостоятельными курсами и вдруг дружно повернули на север и пошли полным ходом. Флотилия мчалась, соблюдая радиомолчание, с выключенными радиолокаторами, и скоро повернула на восток.

– Действиями эсминцев руководил, судя по всему, опытный и умелый командир. На авианосной группе предполагали, по-видимому, что он направит флотилию на восток и скроется под вот этим застывшим грозовым фронтом – по крайней мере, как вы видите, их самолеты вылетели именно туда. Эта ошибка позволила эсминцам устремиться к авианосной группе и приблизиться к ней на дальность действия своих ракетных установок «корабль – корабль» еще до того, как индийские «харриеры» взлетели с авианосцев и устремились навстречу флотилии.

Просмотрев десятиминутную компьютерную запись, Робби понял, что только что стал свидетелем учебной атаки флотилии эскадренных миноносцев против вражеской авианосной боевой группы, причем команды эсминцев при выполнении этой опасной операции готовы были принести в жертву себя и свои корабли. Действия флотилии были отработаны идеально. Еще больше обеспокоило Джексона то, что атака эсминцев оказалась успешной. Несмотря на то что большинство миноносцев скорее всего погибнет, пущенные ими ракеты ~ по крайней мере некоторые из них – сумеют преодолеть последнюю линию зенитной обороны авианосцев и выведут их из строя. Авианосцы – большие и прочные корабли, но задача противника не в том, чтобы потопить их – вполне достаточно лишить авианосцы возможности вести летные операции. В этом океане авианосцы имела только Индия, если не считать Соединенных Штатов, чье присутствие здесь ее явно раздражало. Можно было не сомневаться, что цель учений заключалась совсем не в том, чтобы потопить собственные авианосцы.

– У тебя не возникло впечатления, что они с удовольствием избавились бы от нас? – улыбнулся Дюбро.

– Мне кажется, нам следовало бы узнать как можно больше об их намерениях. Сейчас мы ничего не знаем об этом, Майк.

– Это ничуть меня не удивляет, – заметил контр-адмирал. – А каковы их намерения относительно Цейлона? – Прежнее название острова запоминалось почему-то легче.

– Представления не имею. – Занимая пост заместителя начальника Управления оперативного планирования Объединенного комитета начальников штабов, именуемого J-3, Джексон имел доступ ко всей информации, получаемой разведывательными службами США. – Однако я многое понял, просмотрев запись их учений.

Для того чтобы понять, что происходит, нужно всего лишь посмотреть на дисплей, увидеть расположение островов и индийской эскадры в океане. Ее боевые корабли крейсировали таким образом, что находились между Шри-Ланкой и любыми морскими соединениями, которые станут приближаться с юга к островному государству – например, боевой авианосной группой ВМФ США. Целью учений, которые проводили индийские корабли, было преградить американскому флоту путь к острову. Выполняя такую задачу, они явно намеревались находиться в море в течение длительного времени. Если это действительно были учения, то стоили они очень дорого. А если нет? Ну что ж, разве сразу определишь?

– Где их десантные корабли?

– Поблизости их нет, – ответил Дюбро. – Мне больше ничего не известно. У меня нет возможности выяснить это, и никакой разведывательной информации по этому поводу ко мне не поступало. У индийцев имеется шестнадцать десантных кораблей, и, насколько я понимаю, двенадцать из них способны действовать совместно. Думаю, с помощью десантных кораблей они смогут высадить усиленную бригаду, полностью оснащенную и способную вести боевые действия сразу после высадки. На северном берегу острова немало мест, удобных для этого. Индийские десантные корабли находятся вне нашего радиуса действий, и в случае необходимости мы не можем нанести по ним удар, по крайней мере достаточно результативный. Мне нужны дополнительные силы, Робби.

– У нас нет резервов, Майк.

– Хотя бы две подводные лодки. Я ведь не требую невозможного, сам понимаешь. Две ударные субмарины перекрыли бы Манарский залив – наиболее вероятный район высадки. Кроме того, мне нужны более подробные разведданные. Ты ведь сам видел почему.

– Да, – кивнул Джексон. – Сделаю все, что в моих силах. Когда вылетает мой самолет?

– Через два часа. – Адмирал Джексон летал на противолодочном самолете S-3 «викинг». Самолет этот, прозванный «гувером», обладал большим радиусом действия, что было весьма важно. Джексон намерен был направиться в Сингапур, чтобы создать впечатление, что боевая авианосная группа Дюбро находится к юго-востоку, а не к юго-западу от Шри-Ланки. Джексон подумал, что пролетел двадцать четыре тысячи миль фактически для получасового совещания и для того, чтобы посмотреть в глаза опытного морского летчика. Он откатил назад кресло и взглянул на экран. Харрисон уменьшил масштаб, и на дисплее появился авианосец «Авраам Линкольн», направляющийся на северо-восток от острова Диего-Гарсия. Соединившись с боевой авианосной группой Дюбро, «Линкольн» усилит ее еще одним авиакрылом, что будет весьма кстати. Необходимость постоянно следить за индийцами, причем скрывая свое присутствие, требовала огромного напряжения от летчиков и накладывала невероятную нагрузку на самолеты. Мировой океан был слишком велик, чтобы его могли успешно патрулировать восемь авианосцев, но никто в Вашингтоне не понимал этого. «Стеннис» и «Энтерпрайз» готовились через несколько месяцев сменить «Эйзенхауэра» и «Линкольна» в Индийском океане, но даже при этом наступит момент, когда присутствие американского флота в этом регионе окажется недостаточным. Индийцам это тоже станет известно – ведь нельзя скрыть время возвращения экипажей боевых групп от членов семей. Слухи о прибытии военных кораблей распространятся по базам, индийцы узнают об этом и что тогда предпримут?

***

– Привет, Кларис. – Мюррей встал, чтобы поздороваться с гостьей, которую пригласил вместе пообедать. Он считал ее своим доктором Милосердия. Невысокая, чуть полноватая, перешагнувшая пятидесятилетний возраст, доктор Гоулден отличалась смеющимися голубыми глазами и неизменной улыбкой, словно она вот-вот собиралась рассказать какой-то смешной анекдот. Отношения между ними стали особенно прочными благодаря тому, что они весьма походили друг на друга. Высокопоставленный сотрудник ФБР и известный психиатр были умными и серьезными профессионалами, и оба скрывали свой острый проницательный ум за маской добродушия, становясь центром притяжения на любой вечеринке. Мало кто замечал, однако, что, несмотря на улыбки и шутки, они ничего не упускали из происходящего вокруг и запоминали все. Мюррей считал, что из Гоулден мог бы получиться превосходный детектив, а Кларис не менее высоко ценила профессиональные качества полицейского.

– Чем обязан такой чести, мэм? – церемонно спросил Дэн. Официант принес меню для обоих, и доктор Гоулден, вежливо улыбаясь, подождала, когда он уйдет. Мюррей впервые понял, что речь пойдет о чем-то серьезном, и, сохраняя улыбку на лице, устремил серьезный взгляд на собеседницу.

– Я хочу посоветоваться с вами, мистер Мюррей, – произнесла доктор Гоулден, и Дэн заметил в ее голосе тревогу. – Под чью юрисдикцию подпадает преступление, совершенное на федеральной территории?

– Расследованием таких преступлений всегда занимается ФБР. – Мюррей откинулся на спинку кресла и машинально коснулся рукой табельного пистолета. Он посвятил жизнь преследованию преступников и соблюдению законов страны, поэтому прикосновение к пистолету, находившемуся на привычном месте, служило для него напоминанием о том, что, хотя табличка на двери его кабинета говорила о важности занимаемой им теперь должности, начал он свою карьеру с преследования бандитов и грабителей в Филадельфии. Значок агента ФБР и табельный пистолет свидетельствовали о том, что он продолжает оставаться сотрудником самой элитарной полицейской организации Америки.

– Даже в Капитолии? – спросила Кларис.

– Даже там, – кивнул Мюррей. Наступило молчание. Нерешительность доктора Гоулден удивила Мюррея. Обычно он всегда догадывался, о чем думает Кларис, вернее, тут же поправился Мюррей, что хочет внушить ему доктор Гоулден. Она была отличным профессионалом, подобно ему самому, и умела добиваться своего. – Итак, в чем состоит преступление, доктор Гоулден?

– В изнасиловании.

Мюррей кивнул и положил меню на стол.

– Прежде всего расскажите мне о своей пациентке.

– Тридцать пять лет, не замужем. Ее послала ко мне старая знакомая, врач-гинеколог. Когда женщина пришла, я сразу заметила, что она находится в состоянии клинической депрессии. Мы беседовали трижды.

Только трижды, подумал Мюррей. Кларис – настоящая волшебница при беседах с пациентами, умная, сдержанная и проницательная. Господи, с ее мягкой улыбкой и материнским добрым голосом из нее получился бы превосходный следователь, мастерски ведущий допросы.

– Когда это произошло? – спросил Мюррей. С именами можно и подождать. Самое главное сейчас – выяснить факты.

– Три года назад.

Агент ФБР – Мюррей все еще считал себя «специальным агентом», предпочитая это должности помощника заместителя директора ФБР, – нахмурился.

– Прошло много времени, Кларис. Полагаю, не осталось никаких вещественных доказательств.

– Никаких, лишь ее слово против его слова. За исключением вот этого. – Гоулден открыла сумочку и достала ксерокопию письма Лайзы Берринджер, несколько увеличенную при копировании. Мюррей медленно прочитал письмо, страницу за страницей. Доктор Гоулден не сводила взгляда с его лица, ожидая реакции.

– Боже милостивый, – еле слышно выдохнул Дэн, глядя на официанта, стоящего в двадцати футах, который явно полагал, что обслуживает репортера и человека, снабжающего его информацией, – самая обычная ситуация в Вашингтоне. – Где оригинал?

– У меня в кабинете. Я обращалась с письмом очень осторожно, – ответила доктор Гоулден.

Когда Мюррей услышал это, на лице его появилась улыбка. Хорошо было уже то, что письмо написано на бумаге с именем сенатора и его капитолийским адресом. Кроме того, на такой бумаге надолго сохранялись отпечатки пальцев, особенно если она находилась в прохладном сухом месте, а письма обычно и держат в таких местах. Сотрудница аппарата сенатора – Лайза Берринджер – при оформлении допуска к секретным документам наверняка подвергалась процедуре снятия отпечатков пальцев, а это означало, что будет нетрудно установить авторство письма.

На листах бумаги указывались время, место и обстоятельства изнасилования, а также ясно и четко выражалось желание покончить с собой. Как бы печально все это ни было, такой документ превращался в предсмертное заявление, и потому он будет безусловно считаться вещественном доказательством при рассмотрении уголовного дела в федеральном окружном суде. Адвокаты, защищающие интересы обвиняемого, будут возражать – они всегда возражают, – но судья отклонит возражение – оно всегда отклоняется, – и тогда присяжные услышат каждое слово мертвой женщины, как всегда подавшись вперед, чтобы не упустить ни единого звука, доносящегося из могилы. Вот только в этом случае дело не будет рассматриваться судом присяжных, по крайней мере не сразу.

Мюррей ненавидел преступления, связанные с изнасилованием. Как мужчина и как полицейский, он относился к этому типу преступников с глубоким отвращением. Его мужское достоинство страдало от того, что кто-то мог вести себя так трусливо и отвратительно. С профессиональной точки зрения его беспокоило то, обстоятельство, что рассмотрение в суде дел, связанных с изнасилованием, почти всегда сводилось к версии одного человека, противопоставленной версии другого. Подобно большинству детективов, Мюррей с недоверием относился к заявлениям свидетелей. Ему было известно, что люди вообще не наблюдательны, а жертвы изнасилования, потрясенные случившемся, часто рассказывают об обстоятельствах преступления бессвязно и неубедительно, причем адвокаты, защищающие обвиняемых, еще более запутывают их. А вот вещественные доказательства здесь неоспоримы. Мюррей предпочитал полагаться именно на вещественные доказательства.

– Этого достаточно для начала уголовного расследования? Мюррей поднял голову и тихо произнес:

– Да, мэм.

– А то, кем он является…

– Сейчас я занимаю должность – ну, вроде исполнительного помощника Билла Шоу. Вы не знакомы с Биллом?

– Мне известна только его репутация.

– Она полностью соответствует действительности, – заверил ее Мюррей. – Мы вместе учились в Академии ФБР в Куантико, после выпуска вместе служили, занимались одним и тем же. Преступление есть преступление, кто бы его ни совершил, а мы – полицейские и обязаны следить за торжеством правосудия, Кларис.

Но даже в тот момент, когда Мюррей произносил слова, составляющие кредо ФБР, он не мог забыть первую фразу, которую произнес, прочитав письмо: «Боже милостивый!». В том, что совершено преступление, не приходилось сомневаться, но слишком огромен будет его политический резонанс. Президент, и без того находящийся в затруднительном положении, столкнется с новыми неприятностями. Ну и что? Кому вообще нужны подобные неприятности? Уж конечно, не Барбаре Линдерс и Лайзе Берринджер, изнасилованным человеком, которого они уважали и которому верили. Однако решающим было то, что тридцать лет назад Дэниел Э. Мюррей, закончив Академию ФБР в Куантико, штат Виргиния, поднял к небу правую руку и произнес клятву. Да, не все законы следует выполнять буквально, хороший агент ФБР должен прибегать к здравому смыслу, понимать, какие законы можно обойти и насколько. Но только не этот закон, который нуждается в безусловном выполнении. Билл Шоу придерживается такой же точки зрения. Ему повезло, судьба оказалась благосклонна к нему, и он занял должность, не имеющую ни малейшего отношения к политике – большая редкость в Вашингтоне, округ Колумбия. Вокруг него возник ореол честного и неподкупного человека, а теперь, в его возрасте, меняться слишком поздно. Начинать такое дело, как то, о котором рассказала доктор Гоулден, следовало в кабинете Билла Шоу, на седьмом этаже штаб-квартиры ФБР.

– Я должен задать вам вопрос, Кларис, – вы уверены в том, что рассказали мне? – Мюррей внимательно посмотрел на собеседницу.

– Как у психиатра, у меня нет ни малейших сомнений, что моя пациентка говорила правду во всех подробностях.

– Она согласится выступить на суде?

– Да.

– Ваше мнение о письме?

– Оно подлинное – с психологической точки зрения. Мюррей и сам знал это, основываясь на собственном опыте, но в процессе расследования понадобится выслушать мнение профессионала – сначала ему, потом другим следователям и, наконец, присяжным.

– Что будет дальше? – спросила доктор Гоулден.

К удивленному недовольству официанта, Мюррей встал.

– Сейчас мы поедем в штаб-квартиру ФБР и поговорим с Биллом Шоу. Там он поручит своим агентам открыть дело. Затем мы с Биллом – и с агентом, который будет вести расследование, -

Перейдем на другую сторону улицы, в Министерство юстиции, и поговорим с министром. Что последует дальше, я не знаю. У нас никогда не случалось подобного – по крайней мере с начала семидесятых годов, – и я не уверен в порядке дальнейших действий. Следователи будут подробно беседовать с вашей пациенткой. Мы встретимся с семьей мисс Берринджер, с ее знакомыми и друзьями, разыщем записи, письма, дневники. Но это техническая сторона дела. А есть еще и политическая. – Дэн знал, что по этой причине следствие будет поручено именно ему. Боже милостивый! – снова подумал он, вспомнив статью Конституции, в соответствии с которой будет вестись дело. Доктор Гоулден заметила неуверенность в его взгляде и, что было для нее редким, не правильно истолковала сомнения Мюррея.

– Моя пациентка нуждается…

Мюррей недоуменно посмотрел на психиатра. Что из того? – подумал он. Преступление остается преступлением, кто бы ни совершил его.

– Я знаю, Кларис. Она нуждается в правосудии. Лайза Берринджер тоже. Знаете, кто еще заинтересован в торжестве правосудия? Правительство Соединенных Штатов Америки.

***

Он вовсе не походил на системного программиста, которым обычно наплевать на собственную внешность и потому они вечно ходят неопрятными и нечесаными. На нем был строгий костюм в тонкую полоску, в руке – кейс. Конечно, он мог бы оправдаться, что опрятного вида требовала солидная клиентура и профессиональная атмосфера в той среде, где ему приходилось работать, но, если уж говорить начистоту, ему попросту нравилось быть хорошо одетым.

В самой процедуре не было ничего сложного. Клиент пользовался универсальными ЭВМ «Стратус» – компактными и мощными машинами, легко объединяемыми в вычислительные сети. На самом деле благодаря относительной дешевизне и высокой надежности на них падал выбор множества служб, занятых обработкой различных сводок. В помещении находилось три машины. «Альфа» и «Бета» – так значилось белыми буквами на синих пластмассовых панелях – являлись основными и действовали через день, причем одна всегда дублировала другую. Третья ЭВМ – «Зулу» – дублировала две первые машины при аварийных ситуациях, и, когда она действовала, можно было не сомневаться, что группа обслуживания либо уже прибыла, либо находится в пути. Второй вычислительный центр, ничем не отличающийся от первого, разве что количеством обслуживающего персонала, находился на противоположном берегу Ист-Ривер, в совершенно ином месте, с другими источниками энергоснабжения, другими телефонными линиями и другими каналами спутниковой связи. Каждый центр размещался в высотном здании; построенном с использованием негорючих материалов, причем в помещениях вокруг компьютерного зала была установлена автоматическая спринклерная система пожаротушения, а сам зал был оборудован установкой «Дюпон 1301», способной ликвидировать возгорание в считанные секунды. Каждый вычислительный центр имел резервное аккумуляторное энергоснабжение, способное обеспечить бесперебойную работу всех трех компьютеров в течение двенадцати часов. К сожалению, правила безопасности и охраны окружающей среды, существующие в Нью-Йорке, запрещали размещение в зданиях резервных генераторов. Это изрядно раздражало инженеров, которым как раз и платили за то, чтобы они беспокоились о подобных вещах. И они беспокоились, еще как беспокоились, несмотря на дублирование, батарейную поддержку и все, что называлось военным термином «эшелонированная оборона» и было способно защитить компьютеры от всякого рода мыслимых и немыслимых неожиданностей. Или почти всякого. На передней панели каждой ЭВМ находился интерфейс фирмы «Комьпютер сайенс корпорейшн» – усовершенствование, появившееся в новых поколениях электронно-вычислительных машин как признание того, что совершенные настольные компьютеры приобрели способность загружать важную информацию в оперативную память намного быстрее, чем прежние машины, в которых использовались бобины с магнитной лентой.

В данном случае загрузочный терминал являлся постоянной частью системы. К общей контрольной панели управления «Альфы», «Беты» и «Зулу» был подключен персональный компьютер третьего поколения «Пауэр», а к нему, в свою очередь, подключен съемный дисковод «Бернулли». Эта машина, прозванная «тостером» из-за того, что ее диск походил размерами на ломтик хлеба, обладала мощным накопителем с памятью в целый гигабайт – намного больше, чем требовалось для этой программы.

– Приступаем? – спросил программист.

Оператор переместил «мышь» и из вариантов, появившихся на экране, выбрал «Зулу». Стоящий за его спиной старший оператор подтвердил правильность выбора. «Альфа» и «Бета» занимались своей обычной работой, и привлекать их было нельзя.

– Чак, ты работаешь с «Зулу».

– Вас понял, – улыбнувшись, отрапортовал тот, вставил картридж в гнездо и подождал, пока на экране не появился соответствующий графический символ. Увидев его, он тут же щелкнул клавишей «мыши» и открыл новое окно, чтобы развернуть содержание PORTA-1 – записанной на его дискете Программы.

В новом окне было всего две директории: INSTALLER и ELECTRA-CLERK-2.4.0. Автоматическая антивирусная программа немедленно пронеслась по новым файлам и через пять секунд сообщила, что те чисты.

– Похоже, все в порядке, Чак, – произнес оператор вычислительных систем. Старший оператор согласно кивнул.

– Ну что, Рик, можно браться за работу?

– Валяй.

Чак Серлз выбрал курсором графический символ INSTALL и дважды щелкнул клавишей.

ВЫ УВЕРЕНЫ, ЧТО ХОТИТЕ ЗАМЕНИТЬ ПРОГРАММУ ELECTRA-CLERK 2.3.1 НОВОЙ ПРОГРАММОЙ ELECTRA-CLERK 2.4.0? – появилась надпись на экране. Серлз сдвинул стрелку курсора в окошечко «Да» и снова щелкнул клавишей.

ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО УВЕРЕНЫ В ЭТОМ??? – немедленно появилась другая надпись.

– Кто ввел в программу этот вопрос? – недоуменно спросил системщик.

– Я, – ухмыльнулся оператор.

– Шутник, – недовольно проворчал Серлз и снова нажал «Да».

Дисковод едва слышно зажужжал. Серлзу нравились устройства, у которых слышна работа механизмов – пощелкивание перемещающихся головок, жужжание вращающегося диска. Объем программы составлял всего пятьдесят мегабайтов, и перенос информации закончился раньше, чем системный программист успел открыть бутылку и сделать глоток минеральной воды.

– Вот и все, – произнес Серлз, отодвигая кресло от консоли. – Хотите проверить?

Он повернулся и посмотрел через стеклянную стену компьютерного зала на гавань Нью-Йорка. Белый круизный лайнер средних размеров выходил из порта. Интересно, куда он направляется? – подумал системщик. Наверно, в теплые края, где песчаные пляжи, голубое небо и каждый день сияет яркое солнце. Туда, где, как он считал, все так чертовски непохоже на Нью-Йорк.

Никто не совершает круизы в города, похожие на Большое Яблоко. Как было бы приятно находиться на этом лайнере, плыть прочь от пронизывающих осенних ветров. А еще приятнее никогда не возвращаться обратно, подумал Серлз с задумчивой улыбкой. Ну что ж, самолеты летают намного быстрее, и на них тоже не обязательно возвращаться.

Системный оператор, который сидел у консоли управления, привел «Зулу» в режим реального масштаба времени. В 16.10.00 по восточному поясному времени «Зулу» начала дублировать работу, осуществляемую «Альфой» и поддерживаемую «Бетой». Впрочем, была заметна разница. Монитор производительности показывал, что. «Зулу» действовала чуть быстрее. Обычно при такой ситуации дублирующая третья машина немного отставала, однако теперь она действовала настолько быстро, что ей приходилось «отдыхать» несколько секунд в течение каждой минуты.

– Чак, она успевает даже перекурить! – заметил оператор. Серлз допил остаток воды из бутылки, бросил ее в мусорную корзину и подошел к консоли.

– Все верно, я сократил коды примерно на десять тысяч строк. Дело не в машинах, а в программе. Нам понадобилось время, чтобы отыскать наиболее оптимальное прохождение команд через платы. Думаю, теперь все в порядке.

– А в чем разница? – спросил старший оператор, сам неплохо разбиравшийся в программном обеспечении.

– Я изменил систему иерархии, то, как передается информация с одной платы на другую, параллельную ей. Мне все же придется еще немного поработать с сихронизацией – суммирование происходит не так быстро, как переадресовка. Думаю, сумею справиться с этой проблемой через месяц-другой.

Оператор нажал на кнопку, посылая команду к первой контрольной точке. На экране тут же появился графический символ.

– На шесть процентов быстрее, чем при программе 2.3.1. Совсем неплохо.

– Нам очень пригодятся эти шесть процентов. – Старшему оператору хотелось бы еще повысить быстродействие компьютеров. Иногда требовалось провести огромное количество расчетов, и он, подобно всем остальным служащим «Дипозитори траст компани», боялся не уложиться в необходимый срок.

– Пошлите мне полученную информацию к концу недели, и я постараюсь ускорить обработку данных еще на несколько десятых, – пообещал Серлз.

– Ты здорово потрудился, Чак.

– Спасибо, Бад.

– Кто еще этим пользуется?

– Ты имеешь в виду эту версию? Никто. Похожая программа применяется для машин в CHIPS.

– Ну что ж, ты здорово разбираешься в этом деле, – великодушно заметил старший оператор. Он был бы куда менее великодушен, если бы знал все обстоятельства. Старший оператор принимал участие в проектировании всей системы, разрабатывал резервные мощности, системы дублирования и безопасности, защиту информации на накопителях, при которой бобины с пленкой каждый вечер извлекали из машин и отвозили в надежно охраняемое помещение. Он входил в состав комитета, задача которого заключалась в том, чтобы принять все меры предосторожности для охраны информации, необходимой для успешного функционирования «Дипозитори траст компани». Однако стремление к максимальной эффективности, и одновременно к безопасности – привело к возникновению уязвимости, которой он, вполне естественно, не замечал. Дело в том, что для всех компьютеров использовались одни и те же программные средства. Это было необходимо, потому что использование различного программного обеспечения для разных компьютеров лишило бы отдельные вычислительные системы возможности обмениваться информацией, что резко уменьшило бы преимущества компьютерных сетей, подобно тому как если бы сотрудники одного офиса общались друг с другом каждый на своем языке. В результате, несмотря на все меры предосторожности, у шести машин имелось одно общее слабое место – они говорили на одном языке. Они были вынуждены пользоваться этим языком, потому что компьютерные сети составляли самое важное, хотя и наименее известное, связующее звено в американском бизнесе.

Но даже при этих условиях «Дипозитори» не упускала из виду потенциальную опасность. Программа ELECTRA-CLERK 2.4.0 не будет введена в «Альфу» и «Бету» до тех пор, пока не проработает в течение недели в «Зулу», и затем пройдет еще одна неделя, прежде чем ее введут в «Чарли», «Дельту» и «Танго» дублирующего вычислительного центра, расположенного на противоположном берегу Ист-Ривер. Это делалось для того, чтобы убедиться, что программа 2.4.0 эффективна и не подвержена «аварийным ситуациям» – этот термин появился в сфере программирования год назад. Скоро операторы привыкнут к новому программному обеспечению и будут восхищаться быстротой осуществления расчетов. Все машины типа «Стратус» будут говорить на одном и том же компьютерном языке, обмениваться информацией с помощью единиц и нулей подобно приятелям, сидящим за карточным столом и беседующим о делах.

Наконец, они познакомятся с одной и той же шуткой. Некоторым она покажется забавной – но только не сотрудникам «Дипозитори траст».

3. Коллегия

– Значит, все согласны? – спросил председатель Федеральной резервной системы. Сидящие за столом закивали. Принять решение оказалось нетрудно. Вот уже второй раз за последние три месяца президент Дарлинг давал понять через министра финансов, что не будет возражать против увеличения учетной ставки еще на половину пункта, то есть теперь банки, берущие займы у Федеральной резервной системы будут платить на половину процента больше. Банки вынуждены брать займы у Федеральной резервной – где еще они смогут занять такие суммы денег? Разумеется, повышение учетной ставки немедленно отразится на положении потребителей, которые в конечном итоге и будут расплачиваться за это.

Мужчинам и женщинам, сидевшим вокруг полированного дубового стола, приходилось постоянно балансировать. Они контролировали количество денег в американской экономике. Будто поворачивая ручку, открывающую или закрывающую шлюзовой затвор, они регулировали количество денег в обращении, стараясь, чтобы их не было слишком много или слишком мало.

На деле, разумеется, положение было намного сложнее. Сами по себе деньги мало что значили в действительности. Бюро гравировки и печатания ценных бумаг, расположенное меньше чем в миле отсюда, не имело в своем распоряжении ни бумаги, ни краски, достаточных для того, чтобы напечатать столько однодолларовых банкнот, сколько Федеральная резервная система выделяла в течение одного дня. «Деньги» выделялись главным образом в виде электронного сигнала, в виде распоряжения, например: Первому национальному банку Подунка перевести дополнительно три миллиона долларов, чтобы кредитовать магазин скобяных изделий Джо, или газовую компанию Джеффа Брауна, или домовладельцев, желающих получить заем под залог своих домов и возвращать его в течение следующих двадцати лет. Полученные банком деньги редко выплачивались наличными – обладание кредитными карточками гарантировало от краж и ограблений, от растрат собственными служащими и, едва ли не самое важное, избавляло кассиров от необходимости считать и пересчитывать банкноты, а затем сдавать полученную наличность в местное отделение банка. В результате деньги, словно по мановению волшебной палочки, выделялись согласно поручению, переданному по электронной почте или по телексу, а затем их, в свою очередь, выплачивали другим безналичным способом, чаще всего чеком, выписанным на маленьком листке специальной бумаги, обычно украшенном изображением орла с распростертыми крыльями или рыбацкой лодки на каком-то несуществующем озере, потому что банки конкурировали между собой, а клиентам нравились красивые чековые книжки.

Могущество людей, находящихся в Зале Совета управляющих Федеральной резервной системы, было настолько велико, что даже они сами редко задумывались об этом. Кивнув головами и согласившись с предложением председателя совета поднять процентную ставку, сидящие вокруг стола только что повысили цену на все продающиеся в Америке товары. Теперь каждый домовладелец, получивший заем под залог своего дома, каждый, кто покупает в рассрочку автомобиль, каждый обладатель кредитной карточки будет выплачивать ежемесячно большее количество денег. В результате этого решения у каждой фирмы и каждой семьи в Америке сократится доход и меньше средств останется на выплаты премий, пособий и пенсий, а также на покупку рождественских подарков. То, что началось с выпуска пресс-релиза, затронет бумажник каждого жителя страны. Повысятся цены на все потребительские товары, начиная с персональных компьютеров и кончая жевательной резинкой, что приведет к дальнейшему сокращению покупательной способности населения.

По мнению членов Совета управляющих Федеральной резервной системы, такая ситуация пойдет на пользу стране. Все статистические показатели указывали на то, что экономика развивается излишне быстро и возникает опасность роста инфляции. Вообще-то инфляция в той или иной форме существует всегда, но повышение процентной ставки снизит ее до разумных пределов. Цены повысились бы в любом случае, но решение Федеральной резервной системы повысит их еще больше.

Это был наглядный пример того, как клин вышибают клином. Повышение процентной ставки означает, что люди будут вынуждены сократить займы, это уменьшит объем денежного обращения, что, в свою очередь, снизит покупательную способность населения и поможет до определенной степени стабилизировать цены и таким образом предупредит возникновение чего-то намного более опасного, чем незначительное увеличение процентной ставки.

Подобно тому как разбегаются круги от брошенного в озеро камня, возникнут и другие последствия. Возрастет процентная ставка казначейских векселей, являющихся заемными инструментами самого государства. Назначение таких облигаций заключается в том, что население – а фактически главным образом финансовые учреждения, такие, как банки, пенсионные фонды и инвестиционные фирмы, которым нужно куда-то вложить деньги своих клиентов на период ожидания выгодной возможности на фондовой бирже, – дает деньги взаймы государству на срок от трех месяцев до тридцати лет, и в качестве платы за использование этих денег государство само должно выплачивать проценты (причем значительная их часть, разумеется, возвращается обратно государству в виде налогов). Незначительное повышение процентной ставки Федеральной резервной системой увеличит и процентную ставку, которую должно платить государство, величина ее обычно определяется на аукционе. Таким образом увеличится и бюджетный дефицит, что заставит правительство еще более сократить денежную массу, находящуюся в обращении внутри страны, уменьшив таким образом количество денег, используемых для личных и банковских займов, далее повысив процентную ставку для населения в результате действия рыночных сил за пределы планки, установленной Федеральной резервной системой.

Наконец, одно то обстоятельство, что процентная ставка, выплачиваемая банками и по казначейским векселям, поднимется, сделает фондовый рынок менее привлекательным для инвесторов, потому что выплаты такого рода гарантируются государством и, следовательно, надежнее высоких спекулятивных доходов, на которые рассчитывают компании, чьи продукты и (или) услуги вынуждены конкурировать на рынке.

Инвесторы и профессиональные менеджеры на Уолл-стрите, следящие за экономическими показателями, восприняли вечерние новости (сообщения Федеральной резервной системы обычно передавались после закрытия фондовых бирж) достаточно равнодушно и сделали пометки о необходимости продажи акций некоторых компаний. Таким образом понизится ранее объявленная ценность большого числа акций, и в результате средний индекс Доу-Джонса для акций промышленных компаний несколько упадет. Впрочем, индекс Доу-Джонса совсем не был средним, а представлял собой сумму текущей рыночной стоимости акций тридцати наиболее надежных и хорошо зарекомендовавших себя корпораций, идущих в списке строго по алфавиту, начиная с «Аллайд сигнал» и кончая «Уолверт», причем в середине находилась «Мерк». Суть индекса Доу-Джонса заключалась главным образом в том, чтобы средства массовой информации могли постоянно информировать общественность об изменениях на финансовом рынке. Впрочем, мало кто из общественности разбирался в тонкостях финансового рынка и понимал значение индекса Доу-Джонса. Падение Доу заставит кое-кого забеспокоиться, приведет к продаже акций и дальнейшему ухудшению положения на рынке. Так будут развиваться события до тех пор, пока биржевые брокеры не придут к выводу, что цена акций упала ниже их фактической стоимости. Заметив, что ценность акций превосходит их рыночную котировку в данный момент, они начнут скупать их в таком количестве, что индекс Доу (и другие биржевые котировки) повысится до такого уровня, что восстановится равновесие и уверенность в финансовых институтах. И все эти многочисленные перемены, влияющие на жизнь каждого американца, произойдут по решению нескольких лиц, сидящих в богато обставленном зале в Вашингтоне, округ Колумбия, имена которых известны всего лишь горстке финансистов, не говоря уже о широкой публике.

Самым поразительным было то, что люди считали весь этот процесс таким же нормальным, как закон всемирного тяготения, несмотря на то что на самом деле система денежного обращения являлась столь же эфемерной, как радуга. Деньги не существовали в действительности. Даже «настоящие» деньги представляли собой всего лишь специальную бумагу с изображениями, напечатанными черной краской на одной стороне и зеленой – на другой. Деньги рассматривались как средство платежа не потому, что они обеспечивались запасами золота или других ценностей, но благодаря всеобщей вере в то, что деньги обладают ценностью, потому что должны ею обладать. Таким образом, денежная система Соединенных Штатов и всех других стран мира основывалась на психологической убежденности, на простой вере в ценность денег, ив результате на том же зиждились и все остальные стороны американской экономики. Если деньги существуют лишь потому, что все верят в них, значит, и все остальное существует только благодаря такой же вере. Сегодня вечером Федеральная резервная система сначала несколько поколебала эту веру, а затем позволила ей снова укрепиться в умах людей, полагающихся на нее. Среди тех, кто верили в существование денег, находились и управляющие Федеральной резервной системы, потому что они действительно понимали их сущность – или думали, что понимают. В разговорах между собой они могли шутить по поводу того, что на самом деле никто не в состоянии постичь всех аспектов функционирования денег, подобно тому как никто не может объяснить сущность Бога. Но так же, как теологи постоянно стремятся определить и объяснить Его божественную природу, финансисты обязаны поддерживать веру в деньги, делать их воображаемую структуру реальной и ощутимой и умалчивать о том, что вся система денежного обращения основывается на чем-то призрачном, даже менее реальном, чем бумажные деньги, которые носят с собой, чтобы пользоваться ими в тех случаях, когда неудобно прибегать к пластиковым кредитным карточкам.

Люди верили им, подобно тому как доверяют священнослужителям, полагались на их способность поддерживать существование того, на чем основывается жизнедеятельность мира, неустанно заявляли о своей вере в реальность чего-то невидимого и неосязаемого, в величественную систему, физическим проявлением которой являлись только каменные здания и строгие взгляды работающих в них людей. В конце концов, говорили они себе, разве эта система не действует?

***

Уолл– стрит во многих отношениях являлся той частью Америки, где граждане Японии, особенно жители Токио, чувствовали себя как дома. Устремленные ввысь небоскребы скрывают небо, улицы переполнены до такой степени, что какой-нибудь пришелец вполне мог принять желтые такси и черные лимузины за представителей земной цивилизации. По узким грязным тротуарам спешат толпы людей, они смотрят прямо перед собой не только для того, чтобы продемонстрировать свою целеустремленность, но и для того, чтобы не встретиться взглядом с возможными конкурентами или, что более вероятно, просто со встречными. Пульс всей жизни Нью-Йорка основывается на поведении обитателей этого района -грубом, бесцеремонном, торопливом, настойчивом и упрямом по форме, но не по своей внутренней сути. Обитатели Уолл-стрита убеждены, что находятся в самом центре событий, и настолько увлеченно стремятся к своей цели, что не терпят присутствия всех остальных, кто испытывают точно такие же чувства. В этом смысле здешний мир по-своему идеален: все чувствуют и ведут себя здесь одинаково, и всем наплевать на окружающих. По крайней мере создается такое впечатление. На самом деле, однако, у людей, работающих здесь, есть семьи и дети, разнятся их интересы и увлечения, стремления и мечты, как и у обычных людей, но с восьми утра до шести вечера все тут подчинено бизнесу. Их бизнесом являются, разумеется, деньги, товар, не имеющий национальной или личной принадлежности. По этой-то причине и происходила процедура смены руководства финансовой корпорации «Коламбус групп» на пятьдесят восьмом этаже нового здания, где размещалась штаб-квартира корпорации.

Залвыглядел впечатляюще во всех отношениях. Ореховые панели, за которыми любовно ухаживал целый штат высокооплачиваемых краснодеревщиков, украшали две стены, две другие были стеклянными, от пола до потолка, через них открывался великолепный вид на гавань Нью-Йорка и уходящее вдаль море. Пол устилал ковер с таким ворсом, что в нем утопала нога, правда, при ходьбе создавалось статическое электричество, которое давало знать о себе болезненными разрядами. Впрочем, посетители привыкли к этому и притерпелись. Сорокафутовый стол в центре зала покрывала плита из красного полированного гранита, а стоявшие вокруг кресла стоили по паре тысяч долларов каждое.

«Коламбус групп», возникшая всего одиннадцать лет назад, за этот короткий срок прошла путь от еще одного выскочки до enfant terrible «"Ужасный ребенок" – о человеке дерзком, своевольном (фр.)», до стремительно развивающейся новой компании, до серьезного игрока на фондовой бирже, до одной из самых влиятельных корпораций и заняла наконец теперешнее положение краеугольного камня в фундаменте могущественного сообщества сберегательных банков, инвестиционных и страховых компаний. Эта корпорация, основанная Джорджем Уинстоном, руководила деятельностью многих групп молодых талантливых финансистов, которые занимались привлечением все новых и новых денег. Как и следовало ожидать, в финансовой корпорации, названной в честь первооткрывателя Америки, три основные группы носили названия трех кораблей Христофора Колумба – «Нинья», «Пинта» и «Санта-Мария». Когда Уинстон в возрасте двадцати девяти лет основал корпорацию, он был под впечатлением от только что прочитанной им книги Сэмьюэла Элиота Морисона «Открытие Нового Света европейцами». Пораженный мужеством и предвидением неугомонных мореплавателей, он решил руководствоваться в своей деятельности их примером. Теперь Уинстону исполнилось сорок, размеры его состояния превосходили все возможные пределы алчности, и он решил уйти на покой, вдыхать аромат роз, бороздить моря на своей девяностофутовой яхте и вообще наслаждаться жизнью. Говоря по правде, его конкретные планы на ближайшие несколько месяцев заключались в том, чтобы научиться управлять своей яхтой «Кристоболь» так же умело, как он делал все остальное в жизни, проплыть по маршрутам знаменитых мореплавателей – первооткрывателей новых стран – по одному путешествию каждое лето до тех пор, пока не повторит подвиги своих великих предшественников, и затем, может быть, написать книгу.

Уинстон был невысоким мужчиной, но ярко выраженная индивидуальность и уверенность в себе придавали ему вид рослого человека. Он неустанно занимался физическими упражнениями и поддерживал отличную форму, зная, что стресс так и косит финансистов на Уолл-стрите, и потому его лицо светилось здоровьем. Уинстон вошел в уже переполненный зал с торжественным видом только что избранного президента, возвращающегося в свою штаб-квартиру после успешно проведенной выборной кампании. Шаг его был твердым и уверенным, улыбка открытой и приятной. Довольный тем, что на сегодня достиг высшей точки в своей профессиональной жизни, он даже кивнул своему главному гостю.

– Рад снова видеть вас, Ямата-сан. – Джордж Уинстон протянул руку. – Вы проделали долгий путь.

– Разве я мог пропустить столь значительное событие? – учтиво ответил японский промышленник.

Уинстон усадил гостя в кресло у торца стола, а сам направился к своему креслу на противоположном конце. По сторонам длинного стола сидели юристы и представители инвестиционных компаний – как игроки соперничающих команд в момент ввода мяча из-за боковой линии в американском футболе, подумал Уинстон, проходя мимо них и стараясь не обнаруживать свои чувства.

Но ведь это, черт побери, единственный способ стать свободным, напомнил он себе. Первые шесть лет управления корпорацией прошли для него, как в сказочном опьяняющем сне, были самыми волнующими в его жизни. В начале пути его компания имела меньше двадцати клиентов, и он вкладывал их деньги в выгодные предприятия, увеличивая капитал и укрепляя свою репутацию. Сначала пришлось работать дома, вспомнил он, имея в своем распоряжении один компьютер и одну телефонную линию, постоянно беспокоясь о том, как прокормить семью. Любящая жена верила в него и всегда поддерживала, несмотря на беременность, причем у них оказались близнецы – об этом они узнали через четыре дня после того, как Уинстон покинул страховую компанию «Фиделити» и основал собственное дело. И все-таки она не упускала случая выразить свою любовь, преданность и веру в его успех. А Уинстон тем временем умело использовал свои незаурядные способности и природное чутье, стремительно двигаясь к этому успеху. Когда ему исполнилось тридцать пять, он вообще-то уже достиг вершины. Два этажа в небоскребе на Уолл-стрите, роскошный кабинет, команда из блестящих молодых «ракетчиков», выполняющих конкретные задания. Именно тогда он впервые задумался о том, чтобы оставить финансовый рынок.

Принося огромные прибыли клиентам, Уинстон в то же время, разумеется, ставил на карту и собственные деньги. Теперь, после уплаты всех налогов, его личное состояние оценивалось в шестьсот пятьдесят семь миллионов долларов. Присущая ему осторожность и природный консерватизм не позволяли продолжать рискованную инвестиционную деятельность. К тому же его беспокоили тенденции в развитии рынка. Вот поэтому-то он и решил выйти из игры, забрать все деньги и вложить их в ценные бумаги, которые не обещали высокого дохода, но зато надежно предохраняли от краха. Даже самому Уинстону такой метод казался странным, но ему больше не хотелось заниматься финансами. Он знал, что будет скучать, уйдя из инвестиционного бизнеса. К тому же, поступив таким образом, он поневоле отказывался от редкостных возможностей разбогатеть еще больше, однако, напомнил себе. Уинстон, зачем ему столько денег? У него шесть роскошных особняков и в каждом по два автомобиля, вертолет, личный реактивный самолет и, наконец, самая дорогая его сердцу игрушка – яхта «Кристоболь».

Уинстон обладал всем, о чем мечтал, и даже при вложении денег в гарантированные ценные бумаги размеры его состояния будут непрерывно расти, обгоняя темпы инфляции, – личные потребности не позволят ему тратить весь получаемый ежегодно доход. Поэтому он разделил полученные им деньги на «портфели» по пятьдесят миллионов долларов каждый и доверил распоряжаться ими опытным и осторожным брокерам, работающим в самых разных инвестиционных фирмах, которые не сумели повторить его стремительного взлета, но чей опыт и честность не вызывали у него сомнений. Три года назад Уинстон начал в полной тайне искать человека, который бы выкупил его долю в «Коламбус групп» и смог бы достойным образом руководить деятельностью корпорации. К сожалению, единственным желающие оказался вот этот желтый ублюдок.

Разумеется, японец не приобретал корпорацию в личную собственность. Подлинными хозяевами ее являлись те, кто доверили Уинстону свои деньги, и он никогда не забывал об оказанном ему доверии. Даже приняв окончательное решение, он испытывал угрызения совести. Эти люди полагались на него и сотрудников корпорации, но в первую очередь именно на него, Джорджа Уинстона, потому что его имя служило гарантом успеха.

Доверие такого множества людей лежало, на плечах Уинстона тяжким бременем, он нес его с чувством гордости и сознанием ответственности, но всему когда-то приходит конец. Наступил момент, когда он должен уделить время семье, преданной жене и пяти детям. Он устал повторять им, что занят на работе, и слышать в ответ, что они понимают это. С одной стороны, в нем нуждались столько людей, с другой – всего несколько. Но разве эти несколько не были его самыми близкими?

Райзо Ямата вкладывал в покупку акций значительную часть собственного состояния и немалую долю корпоративных средств промышленных компаний, находящихся под его контролем. И хотя Уинстон настаивал на том, чтобы осуществить сделку без большого шума, что было вполне понятным для тех, кто работали на инвестиционном рынке, избежать слухов оказалось невозможно, поэтому необходимо, чтобы деньги, изъятые из активов корпорации, были возмещены человеком, заменяющим его на посту президента. Это восстановит доверие вкладчиков. Кроме того, такой шаг еще больше укрепит связь между американскими и японскими финансовыми системами. Уинстон наблюдал за тем, как ставили подписи под документами, осуществляющими перевод денег между банками шести стран, ради чего управляющие этими банками все еще оставались в своих кабинетах в этот поздний для них час. Богатый и влиятельный человек этот Райзо Ямата.

Впрочем, нет, хитрый и ловкий, поправил себя Уинстон. После выпуска из Уортонской школы бизнеса он встречал множество умных и пронырливых дельцов, и все были расчетливыми и практичными людьми, пытающимися скрыть хищные инстинкты за маской добродушия. Он быстро научился распознавать их, это оказалось так просто. Ямата полагал, наверно, что унаследованные им черты позволяют более умело скрывать свои чувства, точно так же, как он, несомненно, считал себя очень проницательным финансистом, играющим в данном случае на понижение – или на повышение, улыбнулся Уинстон. Может быть, так оно и есть, а может – и нет, подумал он, глядя на сорокафутовый красный стол. Но почему на его лице не отражается никакого волнения? Японцы тоже испытывают эмоции. Уинстону приходилось иметь дело с финансистами из Страны восходящего солнца, и всякий раз они выражали удовольствие, если удавалось добиться крупного успеха на Уолл-стрите. Стоит им выпить немного, и по поведению их вообще трудно отличить от американцев. Да, конечно, они сдержаннее, может быть, немного застенчивы, но неизменно вежливы, что очень нравилось Уинстону. Жителям Нью-Йорка было бы неплохо перенять у них манеру держаться. Вот оно, вот в чем дело, понял Уинстон. Ямата вежлив, как и все японцы, но вежливость его неискренняя. Для него она всего лишь прикрытие, за которым скрывается маленький робот без чувств и эмоций. А застенчивостью тут и не пахнет…

Пожалуй, нет, это тоже не объяснение, подумал Уинстон, наблюдая за тем, как документы передвигаются все ближе к нему. Просто стена, отделяющая Ямату от остального мира, выше и толще, чем у других людей, и потому лучше скрывает его чувства. Зачем ему понадобилось воздвигать такую стену, изолировать себя от окружающих? Ведь в этом зале нет необходимости оставаться в одиночестве, здесь он среди равных, более того, его окружают партнеры. Ямата только что поставил подпись под документами, передающими Уинстону значительную часть своего состояния, и теперь его личное благополучие зависело от благополучия партнеров. Выплатив Уинстону почти двести миллионов долларов, Ямата стал обладателем более одного процента денежных средств, находящихся в распоряжении «Коламбус групп». Это сделало его самым крупным вкладчиком. Теперь он мог контролировать каждый доллар, каждую акцию и каждый опцион, составляющие активы гигантской корпорации. Да, конечно, «Коламбус» не была самой крупной инвестиционной фирмой на Уолл-стрите, но все-таки входила в число лидеров. На эту корпорацию обращали внимание, интересовались направлением ее развития, тенденциями деятельности. Ямата стал руководителем не просто инвестиционной фирмы, теперь он вошел в число избранных, занял место в иерархии дельцов Уолл-стрита, управляющих финансами страны. Его имя, ранее почти неизвестное в Америке, будут произносить с уважением. Только этого было достаточно, чтобы на лице японского финансиста появилась улыбка, подумал Уинстон. Но нет, оно осталось непроницаемым и бесстрастным.

Вот и последний документ, его передал один из заместителей, который станет заместителем Яматы, как только на документе появится его, Уинстона, подпись. Как все просто! Одна-единственная подпись, ничтожное количество синих чернил, нанесенных на бумагу определенным образом, – и конец одиннадцати годам напряженного труда. Эта подпись передавала дело в руки человека, намерения которого оставались загадкой.

А зачем мне понимать их? – подумал он. Ямата будет продолжать добывать деньги для себя и для остальных – точно так же, как это делал я сам. Уинстон достал ручку и, не поднимая головы, поставил подпись. Если его интересовали намерения Яматы, об этом нужно было думать раньше.

Он услышал хлопок пробки от шампанского и, посмотрев вокруг, увидел улыбающиеся лица своих бывших подчиненных. Заключив эту сделку, он стал для них символом успеха. Ему всего сорок лет, он обладает огромным состоянием, добился неслыханного успеха и сумел оставить деятельность, требующую такого неотступного напряжения. Теперь он сможет наслаждаться плодами своего труда. Какими бы умными ни были окружающие его люди, вряд ли у кого-либо из них хватит смелости попытаться повторить пройденный им путь. Но даже в этом случае почти все потерпят неудачу, подумал Уинстон. И все-таки он превратился для них в живой символ, подтверждающий возможность успеха. Какими бы циничными и крутыми ни были эти профессионалы инвестиционного бизнеса, у всех в глубине души скрывалась одна мечта – составить состояние и уйти от дел, избавиться от невероятного напряжения, вечных поисков, как удачнее вложить капитал, в стопках оценок, докладов и аналитических обобщений, как завоевать репутацию, привлечь к себе побольше клиентов и их денег. Схватить сундук с золотом у края радуги – и тут же отыскать выход. Яхта, особняк во Флориде, другой на Виргинских островах, еще один в горном Аспене, возможность иногда поспать до восьми утра, поиграть в гольф. Привлекательность такого будущего была неотразимой.

Тогда почему не воспользоваться предоставившейся возможностью сейчас?

Боже милостивый, что он наделал? Вот проснется завтра утром и не будет знать, чем заняться. Неужели можно разом отключиться от всего этого?

Поздновато спохватился, Джордж, напомнил он себе, протягивая руку за бокалом французского шампанского и делая традиционный глоток. Потом поднял бокал в молчаливом тосте, обращенном к Ямате, как того требовала традиция. И тут он увидел улыбку на лице японца, – улыбку, которой следовало ожидать, но которая удивила его. Это была улыбка победителя. Но почему? – спросил себя Уинстон. Ямата заплатил запрошенную сумму. В такой сделке не бывает победителей или побежденных. Уинстон забирал свои деньги, Ямата вкладывал свои. И

все– таки эта насмешливая улыбка казалась какой-то неуместной, особенно потому, что Уинстон не мог понять ее причины. Он пил игристое вино, пытаясь разобраться в происшедшем. Будь улыбка дружеской и вежливой, все было бы в порядке. Но за нею скрывалось что-то другое. Их взгляды перехлестнулись, хотя никто не заметил этого, и, хотя здесь не произошло никакого сражения и не было победителя, создалось впечатление, что за столом происходили военные действия.

Как это понять? Уинстон тут же обратился за ответом к своим инстинктам. Что мелькнуло во взгляде Яматы – жестокость? Может быть, он относится к числу тех финансистов, которые рассматривают свою деятельность на Уолл-стрите как битву? Когда-то Уинстон тоже придерживался такой точки зрения, но с годами перерос ее. Конкуренция всегда была ожесточенной, но проходила в цивилизованных рамках. На Уолл-стрите все соперничали друг с другом, но это соперничество, пусть временами жестокое, оставалось дружеским до тех пор, пока все придерживались одинаковых правил.

Значит, вы не собираетесь принимать участие в биржевой игре? – захотел спросить Уинстон и тут же понял, что уже слишком поздно.

Он попробовал новый тактический ход, стараясь разобраться в этой схватке, начавшейся так неожиданно, и снова поднял бокал в молчаливом тосте, глядя на преемника, в то время как все остальные в зале продолжали беседовать друг с другом, не обращая внимания на происходящее. Ямата ответил ему тем же, и на лице его появилось еще более высокомерное выражение, словно он стремился выразить презрение по отношению к глупости человека, только что уступившего ему контрольный пакет.

Но разве всего несколько минут назад вы не скрывали так умело свои чувства? – мысленно спросил Уинстон. Тогда почему такое открытое презрение? Неужели вы считаете, что добились чего-то… куда более значительного, чем мне известно? Но чего?

Уинстон повернул голову и посмотрел на зеркальную гладь гавани. Внезапно ему надоела эта игра, пропал интерес к победе, которую, как считает этот желтый ублюдок, он, японец, одержал…

Ну и черт с тобой, подумал он, я уже далек от всех этих сражений и войн. Я ничего не потерял, наоборот, обрел свободу, получил деньги, у меня теперь есть все. Отлично, теперь вы стали главой корпорации, будете управлять ею, грести деньги, для вас всегда будет место в любом клубе и ресторане Нью-Йорка, вы можете тешить себя своим могуществом, и, если считаете, что одержали победу, пусть будет так. Но это не победа над кем-то, подумал

Уинстон.

Жаль, конечно. Уинстон со своей обычной проницательностью понял все, опознал все составляющие, относящиеся к делу. Однако впервые в жизни ему не удалось собрать эти составляющие в единое целое. Это не было его виной. Уинстон отлично разбирался в собственной игре, но ошибочно предполагал, что все остальные играют в нее же. Он просто не знал, что есть и другие игры.

***

Чет Номури прилагал все усилия, чтобы не обнаружить в себе американского гражданина. Он принадлежал к четвертому поколению японцев, поселившихся в Соединенных Штатах, – первый из его предков прибыл в Америку в самом начале века, еще до заключения «джентльменского соглашения» между Японией и Америкой, ограничивающего дальнейшую иммиграцию. Он почувствовал бы себя оскорбленным, если бы всерьез задумался над этим. Куда более серьезным оскорблением было происшедшее с его предками, несмотря на то что они стали ужа. полноправными американскими гражданами. Дед Чета с радостью воспользовался предоставившейся возможностью доказать свою преданность родине, служил в 442-й полковой боевой группе, вернулся домой с двумя «Пурпурными сердцами» за ранения и нашивками главного сержанта. Там он обнаружил, что семейное предприятие – магазин конторских принадлежностей – продано за бесценок, а семья интернирована в лагерь для лиц японской национальности. Проявив стоическое терпение, он начал все с самого начала, создал предприятие с новым и недвусмысленным названием «Конторская мебель ветерана», заработал достаточно денег, чтобы заплатить за обучение трех сыновей в колледже и за их дальнейшее образование. Отец Чета стал хирургом и занимался операциями на сосудах – это был невысокий бодрый мужчина, родившийся в лагере. По этой причине и чтобы порадовать его деда, родители вместе со знанием языка сохранили некоторые японские традиции.

И сделали это весьма кстати, подумал Номури. За несколько недель ему удалось преодолеть проблему акцента, и теперь, сидя в токийской бане, он говорил по-японски так хорошо, что сидящие с ним рядом задумывались только о том, из какой префектуры он приехал. У него были документы на выходца из нескольких префектур. В действительности он являлся оперативным агентом Центрального разведывательного управления, выполнял задание Министерства юстиции, и при всем этом Госдепартамент даже не подозревал о его существовании. От своего отца-хирурга он научился смотреть только вперед, заниматься тем, что ему по плечу, и никогда не оглядываться назад, вспоминая о том, чего изменить уже никак нельзя. Вот почему его семья незаметно, постепенно и с таким успехом обосновалась в Америке, напомнил себе Чет, сидя по горло в горячей воде.

Правила поведения в японской бане очень просты. Тут можно говорить о чем угодно, кроме своей работы, и даже о работе тоже можно говорить при условии, что речь идет о слухах и сплетнях, а не о конкретных деталях того, как ты зарабатываешь деньги и какие сделки заключаешь. При такого рода ограничениях практически все было открыто для обсуждения в этой на удивление неформальной обстановке, несмотря на крайнюю скрытность, существующую в этом самом закрытом в мире обществе. Номури появлялся в бане каждый день примерно в одно и то же время и делал это уже достаточно долго, чтобы те, кто встречались с ним здесь, успели познакомиться и почувствовать к нему дружеское расположение. Теперь он уже знал все об их женах и семьях, а они знали все о его семье – вернее, о семье из «легенды», придуманной им для себя и ставшей для него такой же реальной, как жизнь в том районе Лос-Анджелеса, где он вырос.

– Мне нужна любовница, – в который раз повторил Кацуо Таока. – С тех пор как у нас родился сын, жене нужен только телевизор.

– Женщины вечно жалуются, – согласился другой служащий при одобрении остальных мужчин, сидящих в бассейне.

– Любовница дорого обходится, – заметил Номури – он сидел в углу бассейна, пытаясь догадаться, о чем говорят жены, сидя в бассейнах своих банных отделений. – На нее надо тратить много денег и времени.

Из этих двух понятий – деньги и время – последнее было более важным. Каждый из молодых служащих, с которыми познакомился в бане Номури, – оказалось трудно провести границу между теми, кто были просто клерками, и теми, кто занимали руководящие должности, потому что в Японии граница между этими двумя категориями была весьма расплывчатой, – неплохо зарабатывал, однако за высокое жалованье приходилось платить: они были навсегда прикованы к своим корпорациям, как углекопы к шахтам Теннесси во времена Эрни Форда. Обычно им приходилось вставать еще до рассвета, ехать на пригородном поезде, допоздна и без отдыха работать в переполненных офисах, возвращаясь домой, когда жена и дети уже спят. И хотя Номури еще до приезда в Токио многое узнал о Японии из телевизионных программ и материалов, предоставленных в его распоряжение, он все-таки был потрясен тем, как напряженная работа и непреходящее стрессовое состояние разрушительно действуют на социальную структуру общества, здесь даже сама семейная жизнь уже находилась под угрозой. Все это особенно удивляло Номури, потому что именно традиционная прочность японской семьи позволила его предкам выжить и добиться успеха в Америке, где расизм казался почти непреодолимым препятствием.

– Это верно, дорого, – мрачно согласился Таока, – но где еще мужчина найдет то, что ему требуется?

– Да, – донесся голос с другой стороны бассейна. Вообще-то, скорее, это была огромная ванна. – Стоит дорого, но сколько не заплатишь за то, чтобы почувствовать себя мужчиной?

– А вот для наших боссов все куда проще, – заметил Номури, не зная, куда может завести этот разговор. Он все еще находился на предварительной стадии своего задания, все еще создавал основу для осуществления своей операции, не спешил, выполняя приказание, данное ему Эдом и Мэри-Пэт Фоули.

– Ты бы только видел, как хорошо устроился Ямата-сан, – заметил другой служащий и многозначительно засмеялся.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Таока.

– Он – приятель Гото, – заговорщицки пояснил тот.

– А-а, политикана – да, конечно!

Номури оперся спиной о стенку бассейна и закрыл глаза, чувствуя, как горячая вода обволакивает и расслабляет его, и стараясь не обнаружить интереса, хотя его мозг заработал, как магнитофон, записывая каждое слово.

– Политикан, – сонно пробормотал он. – Хм…

– В прошлом месяце мне довелось отвозить ему кое-какие документы, недалеко отсюда, дом в тихом месте. Бумаги касались предстоящей сделки, которую, кстати, он заключил сегодня. Хозяином дома оказался Гото, они развлекались. Меня пустили внутрь. Похоже, Ямата-сан хотел, чтобы я посмотрел, как они живут. Вы бы только видели девушку, которая сидела с ними… – В голосе говорившего прозвучал благоговейный трепет. – Высокая блондинка, а груди…

– И где только они покупают себе американских любовниц? – похотливо хихикнув, вмешался в беседу еще один из присутствовавших.

– И девушка знала свое место, – продолжал рассказчик. – Пока Ямата-сан просматривал документы, она терпеливо сидела и молчала. И никакого стыда. А какие груди! – закончил он.

Значит, слухи о Гото соответствуют действительности, подумал Номури. И как только, черт побери, такие люди достигают подобных вершин в политике? – мысленно спросил он и лишь через секунду укорил себя за глупость такого вопроса. Политические деятели вели себя так еще до начала Троянской войны.

– Продолжай, продолжай не останавливайся, – настоятельно попросил рассказчика Таока. Тот начал говорить дальше. Он приковал к себе восторженное внимание слушателей, которые уже знали все, что только можно знать, о женах присутствующих и теперь желали побольше узнать о «новой» девушке во всех клинических подробностях.

– Да кому нужны эти американки? – недовольно пробормотал Номури, не открывая глаз. – Высокие, большеногие, развязные и…

– Пусть рассказывает дальше, – прервал его чей-то возбужденный голос.

Номури пожал плечами, подчиняясь воле большинства, но запоминая при этом каждое слово. Служащий, возивший документы Ямате, сумел заметить достаточно много, и меньше чем через минуту у Номури было подробное описание внешности девушки. Его отчет об услышанном в бане через местного резидента будет послан в Лэнгли – ЦРУ вело подробную картотеку, куда заносились личные привычки политических деятелей всех стран мира. В разведывательном сообществе не существовало ненужных фактов, хотя Номури надеялся получить более полезную для него информацию, чем сексуальные наклонности Гото.

***

Они отчитывались об осуществленной операции на «Ферме» – ее официальное название Форт-Пири, – которая служила лагерем подготовки ЦРУ и располагалась недалеко от магистрального шоссе 64, между Уильямсбургом и Йорктауном, в штате Виргиния. Прохладительные напитки осушались банка за банкой. Оба оперативника, склонившись над картами, рассказывали о своем шестинедельном пребывании в песчаной пустыне, которое закончилось так успешно. По сообщению Си-эн-эн суд над Корпом начнется на следующей неделе. Исход его нетрудно было предугадать. Где-то в этой экваториальной стране уже купили пятнадцать футов пеньковой веревки толщиной в три четверти дюйма, и теперь оба агента ЦРУ пытались догадаться, откуда там возьмут бревна на постройку виселицы. Наверно, закупят за границей, подумал Кларк. За шесть недель они не увидели там ни одного дерева.

– Ну что ж, – заметила Мэри-Пэт Фоули, выслушав их отчет, – похоже, все прошло гладко, парни.

– Спасибо, мэм, – галантно ответил Динг. – Джон умеет мастерски подать результаты своей работы.

– Это приходит с опытом, – усмехнулся Кларк. – Как дела у Эда?

– Привыкает к своему месту, – лукаво улыбнулась заместитель директора ЦРУ по оперативной деятельности. Когда-то она вместе с мужем проходила обучение на «Ферме», и Кларк был одним из их преподавателей. Несколько лет назад Мэри-Пэт и ее муж являлись одной из лучших оперативных групп в управлении, причем, если уж говорить правду, Мэри-Пэт обладала отличными данными для оперативной работы, тогда как Эд лучше всего проявил себя при планировании операций. В таких обстоятельствах более высокую должность следовало бы предложить ему, однако с политической точки зрения, предпочтительнее выглядело назначение Мэри Пэт. Как бы то ни было., они продолжали работать вместе, являясь по сути дела двумя заместителями одного директора, несмотря на то что должность самого Эда была несколько туманной. – Вам обоим, между прочим, следует отдохнуть несколько дней, а тем временем прибудет официальная благодарность с другого берега Потомака. – И для одного и для другого получать такие награды было не впервой. – Джон, тебе, наверно, пора вернуться и заняться своей работой. – Она имела в виду возвращение на постоянную преподавательскую работу в ЦРУ. Управление расширяло свои человеческие активы – бюрократический термин, означающий увеличение числа оперативных агентов (известных для врагов США как шпионы), которые будут заниматься непосредственной разведывательной деятельностью. Миссис Фоули предлагала Кларку принять участие в их подготовке. В конце концов, двадцать лет назад он сумел отлично подготовить ее и ее мужа к оперативной работе.

– Для этого вам придется отправить меня в отставку. Мне нравится здесь.

– Видите ли, мэм, он последнее время поглупел, – хитро улыбнулся Чавез. – По-моему, это влияние старости.

Миссис Фоули больше не настаивала. Эти двое принадлежали к числу ее лучших оперативников, и ей не особенно хотелось прерывать их успешную деятельность.

– Ну хорошо, парни. Будем считать ваш отчет законченным. Сегодня вечером Оклахома играет с Небраской.

– Как дети, МП? – спросил Кларк, сокращенно назвав Мэри-Пэт – мало кто в управлении мог позволить себе такое обращение к ней.

– Все в порядке, Джон. Спасибо за внимание. – Миссис Фоули встала и направилась к выходу. Вертолет ждал ее, чтобы доставить обратно в Лэнгли. Ей тоже хотелось посмотреть трансляцию матча.

Кларк и Чавез обменялись взглядами, как обычно после успешного завершения дела. Операция «Пешеход» была теперь в прошлом, материалы после официального одобрения ЦРУ, а в данном случае еще и Белого дома будут переданы в архив.

– Уже много времени, мистер К.

– Просто тебе не терпится, а? Подвезти тебя?

– Если это не составит для вас большого труда, сэр, – вежливо ответил Динг.

Джон Кларк окинул взглядом своего напарника. Да, он явно приготовился к встрече. Черные волосы коротко подстрижены, исчезла темная густая борода, скрывавшая его лицо в Африке. Даже нацепил под пиджак белую рубашку с галстуком. Тоже мне, жених, фыркнул про себя Кларк, хотя, подумав, мог бы вспомнить, что Динг прежде служил в армии, а солдаты, возвратясь с поля боя, стараются стереть с себя все, что напоминает им об их трудной профессии. Ну что ж, вряд ли стоит сетовать на то, что парень старается выглядеть прилично, верно? При всех недостатках Динга, Кларк всегда отдавал ему должное.

– Пошли. – «Форд» Кларка стоял на обычном месте, и через пятнадцать минут они были у его двухэтажного дома на окраине Камп-Пири. Это была обычная фермерская постройка на разных уровнях. Теперь дом казался пустым. Маргарет Памела Кларк, старшая дочь Джона, училась в университете Маркуэта, а Патриция Дорис Кларк предпочла продолжать учебу недалеко от дома, в колледже Уильяма и Мэри в соседнем Уильямсбурге, выбрав следом за матерью профессию хирургической сестры. Сейчас Пэтси ожидала их, стоя на крыльце.

– Папа! – Девушка кинулась к отцу и, обняв, поцеловала. затем последовало то, что в последнее время стало более важным для нее. – Динг! – На этот раз Чавеза она только обняла, заметил Кларк, но эта сдержанность ни на миг не обманула отца.

– Привет, Пэтс. – Динг взял ее за руку, и они вместе вошли в дом.

4. Деятельность

– У нас иные требования, – настаивал один из участников переговоров.

– Какие именно? – терпеливо спросил другой.

– Сталь для изготовления топливного бака, как и конструкция последнего, уникальна. Сам я не инженер, но специалисты говорят, что это именно так и что любые изменения нанесут ущерб разработанной ими конструкции. К тому же, – продолжил он, стараясь объяснить суть дела, – немалое значение имеет место производства деталей. Как вы знаете, многие автомобили, собранные на заводе в Кентукки, отправляются для продажи в Японию. В случае повреждений, когда необходимо заменить отдельные детали или узлы, это можно осуществить немедленно, если эти детали и узлы производятся на месте. Если же они будут производиться в Америке, что предлагаете вы, на ту же операцию потребуется гораздо больше времени.

– Сейджи, мы говорим сейчас о топливном баке автомобиля. Он состоит из пяти листов оцинкованной стали, вырезанных и изогнутых по шаблону, а затем сваренных в одно целое. Емкость бака – девятнадцать галлонов. Там нет движущихся частей, – вмешавшись, напомнил японцу представитель Госдепартамента. В процессе переговоров он играл роль посредника, за что и получал деньги. Обратившись к сотруднику японской миссии, он не сумел скрыть раздражения.

– Это верно, но собственно сталь, способ ее производства, соотношение присадок в сплаве – все это соответствует спецификации…

– Но этот стандарт одинаков во всем мире.

– К сожалению, это не так. Технические условия нашего производства исключительно высоки, к ним предъявляются особые требования, намного превосходящие те, что существуют в остальных странах мира. Я вынужден указать на то, что процесс изготовления топливных баков на заводе в Дирфилде не отвечает нашим требованиям. По этой причине нам приходится с крайним сожалением отклонить ваше предложение. – На том и закончилась очередная фаза переговоров. Японский представитель, в костюме от «Братьев Брукс» и галстуке от Пьера Кардена, откинулся на спинку кресла, стараясь не казаться излишне самодовольным. У него был большой опыт переговоров такого рода, и он умел вести их – в конце концов это было его специальностью. К тому же с течением времени вести такие переговоры становилось все легче.

– Ваше решение вызывает у нас глубокое разочарование, – заметил представитель министерства торговли. Разумеется, ничего другого он и не ожидал и потому тут же открыл страницу, касающуюся следующего пункта переговоров по торговле между США и Японией. Все происходящее, напомнил он себе, походит на греческий театр, какой-то гибрид трагедии Софокла с комедией Аристофана. Приступая к переговорам, ты уже точно знаешь, чем они закончатся. В этом американец был прав, вот только не подозревал, каким будет окончательный исход.

***

Суть переговоров была определена за несколько месяцев, задолго до того, как натолкнулись на проблему топливного бака. Оглядываясь в прошлое, трезвые умы вполне могут назвать это случайностью, одним из тех странных совпадений, которые оказывают влияние на судьбы наций и их правительств. Как это часто происходит, все началось из-за простой ошибки, случившейся, несмотря на самые строгие меры предосторожности. Плохой электрический контакт – всего лишь простой контакт! – привел к тому, что напряжение тока, подаваемого в гальваническую ванну, упало, и соответственно снизилась плотность разряда в ванне, где находились листы стали, погруженные в горячий электролит. Это, в свою очередь, замедлило процесс гальванизации, и в результате стальные листы оказались покрыты всего лишь тончайшим слоем цинка, хотя и казались полностью оцинкованными. Дефектные листы сложили на поддоны, скрепили стальными полосами и обернули в пластик. Допущенная погрешность усугубится еще больше при обработке листов и сборке топливных баков.

Завод, производивший баки для автомобилей, не входил в состав автозавода. Как и в Америке, крупные японские автозаводы, которые заняты сборкой автомобилей и ставят на них свой фирменный знак, покупают многие комплектующие у небольших компаний, каждая из которых производит только одну из них. В Японии отношения между большими заводами и маленькими, производящими отдельные детали, являются одновременно устойчивыми и жесткими: устойчивые они потому, что обычно долговременны, а жесткие из-за того, что большие заводы диктуют свои условия, вынуждая маленькие компании подчиняться, так как всегда существует опасность, что основной завод откажется от выпускаемой ими продукции и заключит договор с другой компанией. Правда, такое редко происходит открыто. Обычно делаются косвенные намеки вроде доброжелательных замечаний по поводу организации дел в компании, упоминания о том, какие умные и вежливые дети у ее хозяина, или о том, что кто-то со сборочного завода видел его на прошлой неделе на стадионе или в бане. Форма замечаний не имела особого значения, зато смысл их всегда был собеседнику ясен и недвусмыслен. В результате небольшие заводики, занимающиеся производством отдельных деталей, не принадлежали к числу тех показательных предприятий японского машиностроения, которые так любят демонстрировать по телевидению в других странах. У рабочих этих заводиков не было комбинезонов с названием фирмы, они не обедали в роскошных кафетериях рядом с руководством компании и трудились отнюдь не в стерильно чистых, образцово организованных цехах. Заработная плата таких рабочих тоже заметно отличалась от превосходно разработанной системы оплаты труда в крупных фирмах, и, хотя система пожизненной занятости в последних уже становилась фикцией даже для самых квалифицированных рабочих, на всех остальных предприятиях ее вообще никогда не существовало.

На одном из таких невзрачных заводов полученные пачки стальных листов развернули и каждый из них вручную подали на резку в соответствии с шаблонами. Отходы были собраны и отправлены обратно для вторичной переработки. Каждая полученная деталь в точности соответствовала заданным размерам, а допуски не превышали долей миллиметра, даже если покупатель никогда не обратит внимания на такую невидимую часть автомобиля, как топливный бак. Раскроенные заготовки из стального листа подали на другие станки, где их, нагрев, сгибали, полученные цилиндры сваривали и тут же к ним приваривали изогнутые торцы. За всем процессом наблюдал только один рабочий. К заранее проделанным с двух сторон отверстиям крепили изогнутую трубу, которая заканчивалась крышкой, и бензопровод, ведущий к двигателю. Прежде чем баки покидали цех, их опрыскивали эпоксидным герметиком, предохраняющим металл от коррозии. Герметик имел прочное сцепление с металлом, создавая пленку, которая навсегда защищала бак от ржавчины и утечки горючего. Это был типичный пример японской технологии, простой и элегантной, только на этот раз она не сработала из-за пониженного напряжения при гальванизации. Хотя образовавшаяся пленка обладала достаточной жесткостью и прошла визуальный контроль, сцепление герметика с металлом оказалось недостаточным. Готовые топливные баки поступали по конвейеру в упаковочное отделение, где их укладывали в картонные коробки и отправляли на склад. Половину коробок с баками везли в контейнерах на сборку на автомобильный завод, а другая половина в точно таких же контейнерах направлялась в порт. Там контейнеры с топливными баками грузили на корабли, которые доставляли их в Соединенные Штаты. Топливные баки устанавливали на почти такие же автомобили на сборочном заводе, принадлежащем той же транснациональной корпорации, вот только завод располагался в американском штате Кентукки, а не в Кванто-Плейн, близ Токио.

Это произошло за несколько месяцев до того, как вопрос был поставлен на повестку дня торговых переговоров между США и Японией. На протяжении этих месяцев были изготовлены тысячи автомобилей с дефектными топливными баками, и все они благополучно миновали обычно исключительно требовательные отделы технического контроля на заводах, отделенных друг от друга шестью тысячами миль моря и суши. Автомобили, собранные в Японии, грузились в трюмы поразительно безобразных кораблей с мореходными характеристиками барж. После погрузки эти суда отправлялись через северную часть Тихого океана с его осенними штормами в Америку. Соленый воздух через вентиляционную систему проникал в трюмы к стоящим там автомобилям. Все шло неплохо до тех пор, пока одно из судов не пересекло надвигающийся воздушный фронт и холодный воздух быстро уступил место теплому. Мгновенное изменение относительной влажности подействовало на соленый воздух внутри топливных баков, и на их внутренней поверхности, за слоем так и незакрепившегося герметика, начала образовываться соленая жидкость. Содержащаяся в ней морская соль стала разъедать мягкую сталь, лишенную защитного цинкового покрытия, корродируя емкости, предназначенные для хранения высокооктанового бензина.

***

Райан отметил, что, несмотря на все свои отнюдь не лучшие черты, Корп встретил смерть мужественно и с достоинством. Джек только закончил просмотр видеопленки, которую компания

Си– эн-эн сочла неподходящей для показа в телевизионных новостях. После произнесенного приговора, перевод которого на двух листах лежал перед Райаном, на шею приговоренного накинули петлю, под ним открылся люк, и телевизионная камера оператора Си-эн-эн крупным планом показала дергающееся тело. Через пару минут тело бессильно обвисло. Тем самым завершился очередной этап в истории этой страны. Мухаммед Абдул Корп, бандит, убийца, торговец наркотиками, был мертв.

– Надеюсь, в результате всего этого мы не создали образ еще одного мученика, – произнес Бретт Хансон, нарушив напряженную тишину.

– Господин государственный секретарь. – Райан повернулся в сторону своего гостя, читавшего перевод последних слов Корпа. – Всех мучеников отличает одна черта.

– Какая именно, Райан?

– Они покойники. – Райан сделал паузу. – Но этот человек умер не за Бога и не за свою страну. Он умер за преступления, которые совершил. Его повесили не за то, что он убивал американцев. Его повесили за торговлю наркотиками и убийства, которые он чинил над соплеменниками. Из таких людей не получаются мученики, так что насчет этого можно не беспокоиться, – закончил Джек, бросая не прочитанные им страницы в корзину для бумаг. – Итак, что нового об Индии?

– С дипломатической точки зрения – ничего.

– Мэри-Пэт? – Джек обернулся к заместителю директора ЦРУ.

– На юге страны усиленная мотострелковая бригада проводит напряженные учения. Два дня назад мы получили снимки с разведывательного спутника. На наш взгляд, бригада проводит учения как единое боевое соединение.

– Есть информация от агентов?

– Там у нас нет оперативников, – призналась Мэри-Пэт, повторяя то, что уже стало привычным заклинанием для ЦРУ. – Извини, Джек. Пройдут годы, прежде чем у нас появятся агенты всюду, где нам это необходимо.

Райан что-то проворчал себе под нос. Спутниковые снимки дают представление о происходящем, однако это всего лишь фотографии и не более того. На них видны очертания и формы, но не мысли действующих лиц. А для оценки ситуации Райану требовались мысли. Он вспомнил, что Мэри-Пэт делает все возможное в этом отношении.

– Разведка ВМС сообщает, что индийский военно-морской флот непрерывно маневрирует, и, судя по всему, его задача – преградить доступ к острову, – сказала Мэри-Пэт.

Это верно, подумалРайан. На спутниковых фотографиях было видно, что десантные корабли Военно-морского флота Индии разделились на две группы. Одна находилась в море, примерно в двухстах милях от своей базы, занимаясь учениями. Вторая зашла в ту же самую военно-морскую базу, где корабли проходили техническое обслуживание и грузили припасы. От того места, где проводились учения мотострелковой бригады, до базы было далеко, но их соединяла железная дорога. Аналитики ежедневно проверяли состояние железнодорожных станций на обеих базах и наличие на них подвижного состава. По крайней мере для этого вполне годились спутниковые фотографии.

– Значит, у Госдепа никакой информации? Насколько я помню, у нас там опытный и знающий посол.

– Мне не хочется нажимать на него. Это может нанести ущерб нашему влиянию, – заявил государственный секретарь.

Миссис Фоули едва удержалась от презрительной гримасы.

– Господин госсекретарь, – терпеливо произнес Райан, – ввиду того что в настоящее время мы не имеем там никакого влияния и не получаем оттуда информации, любые сведения, присланные послом, могут оказаться полезными. Вы сами сообщите ему об этом или хотите, чтобы это сделал я?

– Он работает на меня, Райан. – Джек сосчитал до десяти, прежде чем ответить на это резкое замечание. Он ненавидел стычки между департаментами, хотя такого рода игры, по-видимому, были любимым видом спорта у исполнительной власти.

– Он работает не на вас, а на Соединенные Штаты Америки. В конечном счете он работает на президента. Я должен информировать президента о том, что происходит в Индии, и мне нужны сведения. Прошу вас, передайте послу, чтобы он проявил побольше инициативы. В штате посольства есть резидент ЦРУ и три атташе разных родов войск. Я хочу, чтобы все они взялись за работу. Суть ее заключается в том, чтобы подтвердить – или опровергнуть – то, что представляется нашему военно-морскому флоту и мне как подготовка к вторжению в суверенное государство. Мы должны предотвратить это.

– Я не верю, что Индия решится на такой шаг, – раздраженно заметил Бретт. Хансон. – Мне доводилось встречаться с их министром иностранных дел, и я не заметил ни малейшего намека на…

– Ну хорошо, – прервал его Райан, стараясь смягчить боль, которую должны были причинить его слова. – Отлично, Бретт. Однако намерения могут меняться, а у нас создалось впечатление, что индийцам не нравится присутствие нашего флота в этом регионе. Мне нужна информация. Я прошу вас сообщить об этом послу Уильямсу. Он умный человек, и я полагаюсь на его мнение. Такова моя просьба. Если этого недостаточно, я могу обратиться к президенту, и он прикажет вам то же самое. Решайте сами, господин госсекретарь.

Хансон взвесил свои возможности и кивнул, стараясь сохранить чувство собственного достоинства. Райан только что решил проблему в Африке, которая два года не давала покоя Роджеру Дарлингу, и потому в настоящий момент пользовался расположением президента. Редко случается, чтобы государственный служащий повысил шансы президента на переизбрание. В средства массовой информации уже просочились слухи о том, что ЦРУ сыграло активную роль в поимке Корпа, и пресс-атташе Белого дома почти не отрицал этого. По мнению госсекретаря, подобные методы во внешней политике далеки от идеальных, но это будет рассматриваться в другом месте и при других обстоятельствах.

– Теперь Россия, – произнес Райан, переходя к следующему вопросу.

***

Инженер космодрома Йошиноби знал, что не он первый обратил внимание на красоту зла. И, уж конечно, первым, кто сделал это, не мог быть японец, представитель страны, где стремление к совершенству началось скорее всего с той заботы и того внимания, которое уделялось изготовлению метровых двуручных мечей катана – оружия самураев. Их лезвия бесконечно долго отбивали молотком, переворачивали, отбивали снова и переворачивали опять, десятки раз повторяя процесс, что приводило к образованию пластинчатой стали, состоящей из миллиона слоев, – и все это делалось из одной первоначальной отливки. Столь кропотливая работа требовала немалого терпения от будущего владельца, временами впадавшего в уныние и подавленность, которыми славился тот век. И все-таки, несмотря ни на что, ему приходилось терпеть, потому что самураю нужен меч, а изготовить его мог только искусный мастер.

Но это не сегодня. Современный самурай – если так можно его называть – пользовался телефоном и настаивал на немедленных результатах. Ничего не поделаешь, ему все равно придется ждать, подумал инженер, глядя на стоявший перед ним предмет.

По сути дела предмет этот представлял собой тщательно разработанный обман, однако хитроумие обмана и красота вложенного в него технического замысла вызывали восхищение инженера, тоже принимавшего участие в его создании. Разъемы на боку были фальшивыми, но об этом знали всего шесть человек, и последним из них был инженер, который спускался сейчас по металлической лестнице на среднюю площадку башни. Отсюда лифт доставит их к бетонному основанию стартового комплекса. Там уже стоял наготове автобус, который отвезет всю группу в бункер управления пуском. Войдя в автобус, инженер снял белый пластиковый защитный шлем и попытался расслабиться. Десять минут спустя он сидел в удобном вращающемся кресле и пил чай. Вообще-то необходимости присутствовать в бункере и на стартовой площадке не было, но, когда ты сумел добиться чего-то выдающегося,.всегда хочется стать свидетелем своего триумфа. К тому же это совпадало с желанием Ямата-сана.

Ракету– носитель Н-11 разработали совсем недавно. Это будет всего лишь второй ее запуск. Принципиальная схема Н-11 основывалась на советской технологии, на конструкции одной из последних межконтинентальных баллистических ракет, созданных русскими незадолго до распада своего государства, и Ямата-сан весьма дешево купил лицензию (правда, в твердой валюте). Затем он передал чертежи своим специалистам для доработки. Добиться этого оказалось нетрудно. Высококачественная сталь для корпуса и улучшенная система наведения позволили уменьшить вес ракеты на целых 1200 килограммов, а после некоторых изменений в химическом составе твердого топлива тяга двигателей должна возрасти на семнадцать процентов. Японские ракетчики проявили себя с лучшей стороны и сумели добиться таких успехов, что привлекли внимание американских специалистов из НАСА. Трое из них сидели сейчас в бункере в качестве наблюдателей. Не правда ли, поразительная ирония судьбы?

Стартовый отсчет прошел в соответствии с планом. Башня откатилась на рельсах. Прожекторы ярким светом залили ракету, которая возвышалась на пусковой площадке подобно монументу, однако это был отнюдь не тот монумент, который рассчитывали увидеть американцы.

– У вас чертовски большой приборный отсек, – заметил насовец.

– Мы хотим убедиться в способности выводить на орбиту тяжелую последнюю ступень, – отозвался один из японских инженеров-ракетчиков.

– Ну что ж, поехали!

Вспышка заработавших ракетных двигателей на мгновение ослепила телевизионные экраны, пока электронная система компенсации не притушила на них яркость белого пламени. Ракета-носитель Н-11 буквально подпрыгнула на столбе раскаленных газов, оставляя за собой дымный след.

– Что вы сделали с топливом? – негромко спросил американский наблюдатель.

– Всего лишь улучшили его химический состав, – ответил японский специалист, глядя не на экран, а на приборную панель. – Более совершенные составляющие, высокая чистота окислителя – собственно, вот и все.

– Действительно, русские никогда не обращали на это особого внимания, – согласился американец. Он смотрит, но не видит, одновременно подумали оба японских инженера. Ямата-сан был прав. Поразительно.

Телевизионные камеры с системами радиолокационного наведения продолжали следить за ракетой, исчезающей в безоблачном небе. Сначала она поднималась вертикально вверх, затем начала постепенно и плавно уклоняться, язык яркого пламени превращался в бело-желтый диск. Траектория становилась все более пологой, и наконец ракета стала с ускорением удаляться от наземных камер слежения.

– Выключение ракеты-ускорителя, – выдохнул представитель НАСА – он думал о ракете как о средстве вывода полезного груза на околоземную орбиту. – Теперь отделение… включается маршевый двигатель второй ступени… – Американец четко произносил эти термины. Одна телевизионная камера наблюдала за падением в море все еще раскаленного корпуса первой ступени.

– Вы собираетесь использовать его снова? – спросил американец.

– Нет.

Теперь, когда визуальный контакт с ракетой был потерян, все повернулись к панели с приборами телеметрии. Ракета продолжала ускорение, следуя точно по расчетной траектории и направляясь на юго-восток. На экранах демонстрировался ее полет в графическом и дискретном вариантах.

– Разве траектория полета не высоковата?

– Мы хотим убедиться в том, что можем вывести полезный груз на достаточно высокую орбиту, – объяснил руководитель проекта. – Убедившись в точности вывода на орбиту, оставим полезный груз в космосе, через несколько недель он войдет в плотные слои атмосферы и сгорит. Нам не хочется засорять космос.

– Правильно. Сейчас в околоземном пространстве скопилось столько мусора, что это становится угрозой для наших пилотируемых кораблей. – Сотрудник НАСА задумался, а затем решился на интересующий его вопрос:

– Какова полезная нагрузка ракеты?

– Пять метрических тонн, в конечном счете. Американец присвистнул от удивления.

– Вы считаете, что сумеете добиться такой грузоподъемности от своей птички? – Он знал, что грузоподъемность в десять тысяч фунтов – цифра магическая. Если ракета может вывести такой груз на низкую околоземную орбиту, то она способна выводить на высокую геосинхронную орбиту спутники космической связи. Полезная нагрузка в десять тысяч фунтов означает, что на орбиту будут выведены спутник связи и дополнительный ракетный двигатель, позволяющий поднять его на такую высоту. – Третья ступень вашей ракеты должна обладать мощной тягой.

Японский инженер улыбнулся и уклончиво ответил;

– Эти данные засекречены.

– Ничего, мы убедимся в этом через полторы минуты, – Американец повернулся к панели с приборами цифровой телеметрии. Неужели им удалось узнать что-то, что не известно ни ему, ни его людям, подумал он. Вряд ли, но на всякий случай наземные камеры слежения наблюдали за Н-11. Японцы, разумеется, не знали об этом. У НАСА камеры слежения находились повсюду. Их первостепенной задачей было следить за американскими космическими аппаратами, но поскольку они часто оставались без дела, то для практики вели наблюдение за самыми разными объектами в космосе. Камеры на острове Джонстона и на атолле Кваджелейн были первоначально установлены во время экспериментальных работ по программе СОИ – Стратегической оборонной инициативы, – а также для слежения за запусками ракет в Советском Союзе.

***

Станция слежения на острове Джонстона называлась «Янтарный шар», и ее обслуживающий персонал из шести человек, получив оповещение о запуске японской ракеты со спутника, действующего по программе оборонного обеспечения и предназначенного для наблюдения с орбиты за запуском ракет на территории Советского Союза, тут же обнаружил Н-11. Ракета словно из другого века, тут же подумали все.

– Она поразительно напоминает советскую межконтинентальную СС-19, – заметил старший техник и увидел, как утвердительно закивали остальные.

– Да и траектория полета такая же, – согласился его коллега, проведя измерения расстояния и направления полета.

– Отстрел и отделение второй ступени, третья ступень и полезный груз продолжают полет. Вспышка двигателей ориентации, корректирующих направление полета, сейчас включится маршевый двигатель третьей ступени… Господи!

Экран залило ослепительным белым пламенем.

***

– Потеря сигнала, потеря телеметрического сигнала! – послышался голос в центре управления полетом.

Старший японский инженер проворчал что-то, принятое представителем НАСА, не отрывавшим взгляда от графического дисплея, за ругательство. Сигнал пропал через несколько секунд после включения ракетного двигателя третьей ступени, предназначенного для вывода спутника на орбиту. Причина могла быть только одна.

– Такое не однажды случалось и у нас, – сочувственно заметил американец. Проблема заключалась в том, что ракетное топливо, особенно жидкое, которое всегда применялось для заключительной фазы вывода спутника на орбиту, на самом деле представляло собой взрывчатое вещество. Здесь могло случиться что угодно, сотрудники НАСА и армейские специалисты потратили более сорока лет на то, чтобы устранить все возможные тут неожиданности.

Японский инженер-ракетчик, в отличие от оператора, следившего за полетом ракеты, не потерял самообладания. Американец, сидевший рядом с ним, счел его сдержанность проявлением профессионализма, что, впрочем, соответствовало действительности. К тому же насовец не знал, что японский инженер занимался военным ракетостроением. Более того, японец имел все основания испытывать удовлетворение – пока все шло в полном соответствии с планом. Баки маршевого ракетного двигателя третьей ступени были наполнены не топливом, а взрывчатым веществом, и взрыв произошел сразу после отделения второй ступени.

Полезный груз ракеты Н-11 представлял собой конический предмет, ширина которого в основании была сто восемьдесят сантиметров, а высота двести шесть. Он был изготовлен из урана-238, что удивило бы и расстроило представителя НАСА. Это очень плотный и твердый материал, исключительно тугоплавкий, а значит, способный выдерживать высокую температуру при вхождении в плотные слои околоземной атмосферы. Такой же материал используется для головок многих американских ракет, но эти ракеты не принадлежат Национальному управлению по аэронавтике и исследованию космического пространства. Говоря по правде, предметы, очень похожие по форме и размерам, находятся в носовой части боеголовок немногих уцелевших стратегических ракет с термоядерными зарядами, демонтируемых Соединенными Штатами в соответствии с договором о разоружении, заключенным с Россией. Больше тридцати лет назад один американский инженер пришел к мысли, что, поскольку уран-238 является превосходным материалом, выдерживающим высокую температуру, которая создается при вхождении боеголовки в атмосферу на заключительной стадии баллистической траектории, и одновременно представляет собой составляющую термоядерного заряда, почему бы не сделать корпус боеголовки частью самой бомбы? Подобные мысли всегда привлекают интерес инженеров. Испытания подтвердили правильность замысла, и с шестидесятых годов термоядерные боеголовки с корпусом из урана-238 стали составной частью американского стратегического арсенала.

Полезный груз ракеты Н-11 в точности соответствовал по форме ядерной боеголовке, и, пока станция «Янтарный шар» и другие камеры слежения вели наблюдение за остатками третьей ступени, отделившийся от нее урановый конус падал вниз. Для американских камер он не представлял интереса, поскольку являлся, в конце концов, всего лишь полезным грузом, не сумевшим достичь достаточной скорости, чтобы выйти на околоземную орбиту.

Не знали американцы и того, что японское судно «Такуйо», дрейфующее в океане на полпути между островом Пасхи и берегом Перу, находилось там совсем не для того, чтобы вести исследовательскую работу по заданию департамента рыболовства. В двух километрах к востоку от «Такуйо» на поверхности океана плавал резиновый плот, на котором находился радиомаяк. На судне не было радиолокатора, способного следить за приближающейся боеголовкой, но по мере снижения она сама заявила о своем появлении: в предрассветной темноте, раскаленная добела от трения о воздух, она падала подобно метеору, таща за собой огненный хвост. Боеголовка появилась точно в расчетное время и напугала наблюдателей на борту корабля. Хотя их и предупредили о том, чего следует ожидать, но все же они были потрясены. Они не отрывали взглядов от падающей боеголовки, пока она не рухнула в море всего в двухстах метрах от плота. Последующие расчеты покажут, что точка падения находилась в двухстах шестидесяти метрах от расчетной. Такая точность не была идеальной, что вызвало кое у кого разочарование, – она была на порядок хуже, чем у новейших американских стратегических ракет, однако для первого испытания являлась вполне удовлетворительной. Еще лучше было то, что испытательный запуск удалось провести на глазах у всего мира и никто не понял этого. Спустя несколько мгновений сжатый воздух вытолкнул из боеголовки сложенный резиновый шар, который тут же надулся и удержал ее у морской поверхности. С «Такуйо» уже спустили вельбот, чтобы отбуксировать шар к судну. Боеголовку поднимут на борт и подвергнут анализу показания находящихся внутри приборов.

***

– Мне будет очень трудно? – спросила Барбара Линдерс.

– Да, – ответил Мюррей. Он не мог лгать этой женщине. На протяжении двух последних недель они близко познакомились друг с другом, ближе, чем мисс Линдерс была знакома со своим психиатром. За это время они более десяти раз обсудили все подробности изнасилования, каждое слово было записа, но на пленку, с записей сделали машинописные копии и каждый факт проверили с особой тщательностью, даже сфотографировали кабинет бывшего сенатора, чтобы убедиться, совпадает ли цвет мебели и коврового покрытия. Проверяли все до мельчайших деталей. Были обнаружены некоторые несоответствия, но их оказалось всего лишь несколько и к тому же они не имели особого значения и не влияли на содержание обвинения. Однако все это не меняло того, что Барбаре Линдерс придется нелегко, очень нелегко.

Расследованием руководил Мюррей. Он действовал как личный представитель директора ФБР Билла Шоу. В группу Мюррея входили двадцать восемь агентов, причем два из них – старшие инспекторы, почти все они были людьми опытными, большинству было за сорок (хотя в составе группы насчитывалось и полдюжины молодых оперативников). Далее предстояло встретиться с прокурором. Наиболее подходящей здесь явилась кандидатура двадцатидевятилетней Энн Купер, доктора юридических наук из Университета Индианы, которая специализировалась на преступлениях на сексуальной почве. Эта элегантная и высокая чернокожая женщина постоянно выступала в защиту прав женщин и отстаивала права пострадавших с такой настойчивостью, что имя обвиняемого не будет для нее ничего значить. С этим просто.

Дальше все становились намного труднее. В данном случае обвиняемым был вице-президент Соединенных Штатов, и в соответствии с Конституцией страны с ним нельзя было обращаться, как с обычным гражданином. Будет созвано «большое жюри» из членов Юридического комитета Палаты представителей США. Формально Энн Купер будет сотрудничать с председателем комитета и конгрессменами, входящими в его состав, хотя на самом деле именно она будет вести расследование, а комитет будет оказывать ей только «помощь», играя на публику и организовывая «утечку» информации в прессу.

Однако настоящая буря разразится, неторопливо и спокойно объяснил Мюррей, когда председателя комитета уведомят о предстоящем процессе. Сразу после этого обвинения станут достоянием общественности – должность, занимаемая ответчиком, сделает это неизбежным. Вице-президент Эдвард Дж. Келти с негодованием отвергнет все предъявленные ему обвинения, а группа защищающих его адвокатов начнет собственное расследование по делу Барбары Линдерс. Им удастся узнать то, что уже стало известно Мюррею из уст самой пострадавшей. Причем многое окажется не в пользу Барбары, и общественности не сразу сообщат о том, что жертвы изнасилования, в особенности те, кто не сообщили о совершенном против них преступлении, испытывают чувство унижения и утраты собственного достоинства, что нередко проявляется в сексуальной агрессивности. Узнав, что мужчинам требуется всего лишь их физическая доступность, они часто начинают демонстрировать ее в высшей степени неумеренно, безуспешно пытаясь вернуть себе утраченное чувство самоуважения, которое отнял у них первый насильник. Барбара Линдерс стала наглядным примером подобного поведения. За последние годы она принимала антидепрессанты, часто меняла не только место работы, но и любовников, дважды делала аборт. То, что такое поведение явилось результатом изнасилования, а вовсе не демонстрацией ее распущенности, будет установлено перед комитетом, потому что, как только предъявленное обвинение станет известно общественности, она не сможет защищать себя, ей не позволят вступать в контакт с представителями средств массовой информации. С другой стороны, адвокаты ответчика – вице-президента США Келти – смогут широко воспользоваться предоставившейся возможностью нападать на нее, прибегая к самым грязным обвинениям и не стесняясь в выборе выражений. Сам Эд Келти не будет делать заявлений, но его адвокаты наверняка не упустят такого способа очернить жертву. Ну а пресса, в свою очередь, тоже не упустит возможности раздуть сенсацию.

– Но ведь это так несправедливо, – покачала головой Барбара Линдерс, выслушав Мюррея.

– Нет, Барбара, так и должно быть, это необходимо. – Мюррей старался говорить мягко и убедительно. – И знаете почему? Да потому, что, когда завершится процедура импичмента, ни у кого не останется ни малейших сомнений в его вине. Рассмотрение сенатом дела по обвинению вице-президента США превратится в простую формальность, затем этот сукин сын предстанет перед окружным судом и окажется за решеткой, как самый обычный преступник. Действительно, вам придется пережить нелегкое время, но, когда он окажется в тюрьме, ему там будет намного труднее. Такова наша юридическая система. Она далека от идеальной, но другой у нас нет. А когда все закончится, Барбара, к вам вернется чувство собственного достоинства и никто больше не сможет отнять его у вас.

– Я не собираюсь больше прятаться, мистер Мюррей, – ответила она. Да, мисс Линдерс заметно изменилась за эти две недели, подумал Мюррей, ее воля окрепла. Нельзя сказать, что у нее стальной характер, но чувствовалась решительность и стремление добиться справедливости. Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы выдержать предстоящие испытания. Соотношение дел сейчас шесть к пяти в ее пользу, решил он.

– Зовите меня Дэн, Барбара. Все друзья зовут меня так.

***

– О чем ты не захотела говорить в присутствии Бретта?

– У нас есть парень в Японии, на нелегальном положении… – начала Мэри-Пэт, не называя имени Чета Номури. Ее рассказ продолжался несколько минут.

Суть рассказа ничуть не удивила Райана. Это он выдвинул подобное предложение несколько лет назад, прямо здесь, в Белом доме, обращаясь к тогдашнему президенту США Фаулеру. Многие государственные служащие, уходя в отставку, тут же становились лоббистами или консультантами японских корпораций, если не самого японского правительства, неизменно получая намного более высокое жалованье, чем то, что им раньше платили американские налогоплательщики. Это обстоятельство беспокоило Райана. Хотя само по себе такое поведение не являлось нарушением существующих законов, оно было по меньшей мере неэтичным. Но это еще не все. Трудно представить, чтобы жалованье увеличивалось на порядок только потому, что человек переходил из одного кабинета в другой. От него требовалось нечто еще. По-видимому, происходил процесс вербовки, и при этом бывший чиновник соглашался на какие-то условия. Вербуемый агент, как это случается во всех формах шпионажа, должен доказать свою ценность для вербовщика, сделать же это можно только одним путем – чиновники начинают передавать ценную информацию, все еще находясь на государственной службе. А это уже не просто нарушение этики, нет, такое поведение подпадало под статью 18 Уголовного кодекса США – шпионаж. Совместная операция ЦРУ и ФБР «Сандаловое дерево» проводилась для расследования всех обстоятельств подобных действий, и Номури принимал в ней непосредственное участие.

– Есть какие-нибудь результаты по интересующему нас вопросу?

– Ничего конкретного, – ответила Мэри-Пэт. – Зато мы получили любопытную информацию относительно Хироши Гото. У него немало порочных привычек. – Она подробно объяснила, каких именно.

– Он не любит нас, верно?

– Зато любит американских девушек – если это можно назвать любовью.

– Боюсь, что нам будет трудно воспользоваться подобной информацией. – Райан откинулся на спинку кресла. Ему было отвратительно слышать такое, как и всякому отцу, старшая дочь которого вот-вот начнет встречаться с юношами, нечто уже само по себе не слишком приятное для любого отца. – Там много американок, и мы не можем оградить всех. – Голос его звучал не слишком убедительно.

– Нет, Джек, тут что-то неладно.

– Почему ты так считаешь?

– Не знаю. Может быть, из-за его вызывающей враждебности. Не забудь, в ближайшее время он может стать их премьер-министром. Японское правительство, находящееся сейчас у власти, нельзя назвать особенно устойчивым. Гото пользуется поддержкой промышленных магнатов и крайних националистов. Ему следует вести себя соответственно занимаемому положению, а не заигрывать с молоденькими девушками, выставляя это напоказ…

– Там другая культура, другие правила поведения. – Сказав это, Райан почувствовал, что где-то допустил промах. Он прикрыл на мгновение усталые глаза, и тут же в его мозгу всплыли слова миссис Фоули. Эта девушка – американская гражданка, Джек, сказала Мэри-Пэт. Мы состоим на службе у народа Америки. Он снова открыл глаза. – Насколько хорош этот твой агент?

– Умный, проницательный, уж шесть месяцев находится в Японии.

– Ему удалось завербовать кого-то?

– Нет, у него приказ не торопиться. Там нужно вести себя крайне осторожно. Он установил контакт с парой недовольных японцев и старается сблизиться с ними.

– Ямата и Гото… Но ведь это бессмысленно, чепуха какая-то. Ямата только что приобрел контрольный пакет на Уолл-стрите, корпорация «Коламбус групп». Раньше ее президентом был Джордж Уинстон. Я знаком с ним.

– Он занимался инвестициями?

– Да. Джордж выдвинул корпорацию в число ведущих на Уолл-стрите и решил, что с него достаточно. Тут же появился Ямата, выкупил контрольный пакет акций корпорации и занял его место. Речь идет об огромных деньгах, МП, – чтобы получить возможность действовать на фондовой бирже, нужно заплатить как минимум сотню миллионов долларов. А теперь ты пытаешься убедить меня, что политический деятель, открыто заявляющий о своей неприязни к Соединенным Штатам, действует рука об руку с промышленником, только что вложившим колоссальные средства в нашу финансовую систему. Кто знает, может быть, Ямата просто пытался убедить Гото относиться к Америке более лояльно.

– Что тебе известно о Ямате? – спросила Мэри-Пэт. Ее вопрос захватил Джека врасплох.

– Мне? Да ничего, просто имя. Он стоит во главе огромной промышленной корпорации. Ты включила его в число тех людей, чьим поведением нам следует заинтересоваться?

– Совершенно верно.

– МП, ты уверена, что твоя операция достаточно запутана? – чуть криво усмехнулся Райан. – Может быть, стоит усложнить ее еще больше?

***

В штате Невада ждали, когда солнце исчезнет за вершинами гор, чтобы приступить к обычным плановым учениям, правда, с включенными в последнюю минуту изменениями. Армейские уоррент-офицеры прошли огонь и воду, но с первых же дней пребывания в «Стране грез», как по-прежнему называли служащие ВВС свой секретный полигон у озера Грум-лейк, испытывали недоумение. Здесь проводились испытания самолетов, построенных по технологии «стеле», и повсюду виднелись радиолокационные станции и другие системы слежения за воздушными целями, назначением которых было определить, насколько невидимыми являются эти цели. После того как солнце окончательно зашло и безоблачное небо потемнело, они забрались в свои вертолеты и взлетели для проведения ночных испытаний. Цель сегодняшней операции заключалась в том, чтобы подобраться к авиабазе Неллис, условно обстрелять ее и незамеченными вернуться на аэродром Грум-лейк. Поставленная задача была достаточно сложной.

Джексон в качестве начальника J-3 – отдела планирования боевых операций – наблюдал за недавним прибавлением к семье летательных аппаратов, изготовленных с использованием технологии «стеле». Для этой цели – а еще больше для осуществления специальных операций – у вертолета «Команч» было немало любопытных достоинств, и он быстро становился самой модной игрушкой в Пентагоне. Армия утверждала, что они сегодня продемонстрируют волшебное зрелище, заслуживающее особого внимания, и адмирал прибыл сюда для того, чтобы убедиться в этом…

– Огонь, огонь, огонь! – скомандовал уоррент-офицер по своему каналу радиосвязи девяносто минут спустя. И тут же, уже по системе внутренней связи, заметил:

– Господи, какое фантастическое зрелище!

На аэродроме авиабазы в Неллисе базировалось самое большое авиакрыло истребителей ВВС, а сегодня к нему присоединились еще две временно прибывших сюда эскадрильи, готовые к участию в проходящей сейчас операции «Красный флаг». Таким образом у двадцатимиллиметровой авиационной пушки «Команча» оказалось свыше сотни целей, и прежде чем развернуться и покинуть позицию, уоррент-офицер провел стволом пушки по стоящим на земле рядам истребителей. Отсюда он видел ярко освещенные казино Лас-Вегаса. Вертолет резко накренился, описывая дугу и уступая огневую позицию двум другим «Команчам», затем снизился до пятидесяти футов и помчался над неровной песчаной поверхностью на северо-восток.

– Регистрирую новые радиолокационные импульсы, – доложил радист-наблюдатель, сидящий сзади.

– Они сумели замкнуться на нас?

– Пытаются изо всех сил, но… Боже милостивый… Истребитель F-15C с ревом промчался прямо над вертолетом, заставив его покачнуться в турбулентном потоке воздуха. И тут же по радиоканалу послышался голос:

– Я сбил бы вас, будь я на истребителе «эхо».

– Вы все, воздушные жокеи, одинаковы. Ладно, увидимся на базе.

– Понял. Конец связи. – Из двигателей истребителя, улетающего в направлении на двенадцать часов, выплеснулись два длинных языка пламени – летчик, сумевший обнаружить «Команч», отсалютовал экипажу вертолета, включив форсаж.

– Ничего не поделаешь, Сэнди, хорошие новости не бывают без плохих, – сочувственно заметил радист, обращаясь к пилоту.

Действительно, вертолет сделали трудным для обнаружения, но отнюдь не невидимкой. Построенный с использованием элементов технологии «стеле», затрудняющей обнаружение. «Команч» было непросто увидеть на радиолокационном экране наведения ракет «земля – воздух». Однако эти проклятые воздушные РЛС, предназначенные для предупреждения о появлении вражеских самолетов, которые оборудованы огромными антеннами и имеют мощное компьютерное обеспечение, неизменно принимают отраженные радиолокационные сигналы, скорее всего от лопастей вращающегося несущего винта, подумал пилот. Придется продолжить работу по усовершенствованию вертолетов. Зато хорошей новостью было то, что истребитель F-15C со своей превосходной радиолокационной системой наведения ракетных снарядов «воздух – воздух» не смог поразить «Команч» своими ракетами AMRAAM, а для ракет с инфракрасными головками наведения вертолет был неуязвим, даже над холодной поверхностью пустыни. С другой стороны, истребитель F-15E – «эхо» по терминологии ВВС, – оборудованный аппаратурой ночного видения, мог без труда сбить их огнем из своей двадцатимиллиметровой пушки. Это следует иметь в виду. Короче говоря, мир еще не стал идеальным, однако «Команч» по-прежнему оставался самым опасным вертолетом в мире.

Уоррент– офицер Сэнди Рихтер посмотрел вверх. В сухом холодном воздухе пустыни он увидел опознавательные огни барражирующего в небе самолета раннего обнаружения Е-ЗА АВАКС. Не так уж далеко, примерно в тридцати тысячах футов. И тут у пилота появилась интересная мысль. Этот адмирал из штаба ВМС выглядит неглупым парнем, подумал он, и, если удачно подать такую идею, может быть, появится возможность попробовать ее на практике…

***

– Мне все это уже надоело, – произнес президент Дарлинг. Он находился в своем кабинете в западном крыле Белого дома, наискосок от кабинета Райана. Позади у него остались два интересных и увлекательных года президентства, но за последние несколько месяцев все как-то застопорилось. – Ну, что у тебя теперь?

– Топливные баки, – ответил Марти Каплан. – Завод в Дирфилде, Массачусетс, производящий автомобильное оборудование, только что разработал новую технологию их производства из стандартных – стальных листов, причем практически любой формы и объема. Это полностью автоматизированный процесс, там действуют промышленные роботы, с поразительной производительностью и высочайшим качеством. Завод отказался продать лицензию японцам…

– Это в округе Эла Трента? – перебил его президент.

– Совершенно верно.

– Извини. Ну и что дальше? – Дарлинг протянул руку за чашкой чая. В последнее время он отказался от кофе по вечерам. – Почему они не хотят продать лицензию?

– Это одна из компаний, едва не разорившихся из-за натиска заморских конкурентов. Она сохранила прежних-руководителей, которых прошлое многому научило. Компания приняла на работу молодых способных инженеров-проектировщиков и взялась за дело. Эти парни за последнее время запатентовали полдюжины важных изобретений, и так уж случилось, что производство топливных баков для автомобилей приносит наибольшую выгоду. Компания утверждает, что их баки вместе с упаковкой и доставкой в Японию стоят дешевле, чем такие же баки, производимые в самой Японии. Кроме того, они считают, что их баки прочнее и надежнее. И, несмотря на это, мы не можем убедить другую сторону пойти даже на малейшие уступки – японцы наотрез отказываются устанавливать их на автомобилях, собираемых на принадлежащих им заводах, расположенных в Соединенных Штатах. Короче говоря, это в точности повторяет проблему компьютерных чипов, – закончил Каплан.

– Но почему даже при перевозке баков за океан они обходятся дешевле, чем…

– Все дело в судах, перевозящих автомобили из Японии, господин президент. – На этот раз Каплан прервал Дарлинга. – Их корабли доставляют сюда автомобили, собранные на японских заводах, и возвращаются обратно практически пустыми. Погрузка изготовленных в Дирфилде топливных баков обходится исключительно дешево, и суда могут доставлять контейнеры прямо к причалам автомобилестроительных фирм. Компания даже разработала систему погрузки и разгрузки, гарантирующую своевременные поставки и соответственно исключающую. штрафы за просрочку.

– Попробуйте нажать на них еще раз.

***

– Меня удивляет, что он не оказал на вас более сильного давления, – заметил Кристофер Кук.

Они сидели в гостиной роскошного особняка на Калорама-роуд. В этом престижном районе округа Колумбия находились резиденции многих представителей дипломатического корпуса, а также дома богатых жителей столицы, лоббистов, юристов и всех тех, кто хотели находиться недалеко – но и не слишком близко – от центра, где принимаются важные решения.

– Если бы только Дирфилд согласился продать нам лицензию на свой патент, – вздохнул Сейджи. – Мы предложили высокую цену.

– Это верно, – согласился Кук, наливая себе еще бокал белого вина. Он едва удержался от того, чтобы не сказать: но, Сейджи, это их изобретение и они хотят сами воспользоваться им. – Почему ваши промышленники не идут на компромисс?

Сейджи Нагумо снова вздохнул.

– Американцы проявили небывалую расторопность и поступили очень разумно. Они наняли одного из лучших японских юристов и сумели зарегистрировать свое изобретение в рекордно короткий срок. – Он едва не сказал о том, что его, гражданина Японии, оскорбило недостойное поведение своего соотечественника, продавшегося американцам, но взглянул на Кука и сдержался. – Может быть, они поймут наконец неразумность своего положения и согласятся продать нам лицензию.

– И все-таки, Сейджи, было бы неплохо уступить на этот раз. По крайней мере значительно увеличьте сумму, которую вы предлагаете за лицензию.

– Но почему, Крис?

– Сам президент проявил интерес к этому делу. – Кук сделал паузу, заметив, что Нагумо не понял смысла его слов. Да, подумал американец, он все еще новичок и не постиг тонкостей американской действительности. Японец неплохо разбирается в технической стороне вопроса, но отнюдь не в политической. – Дирфилд входит в избирательный округ конгрессмена Эла Трента, а Трент пользуется в Капитолии огромным влиянием. Он занимает должность председателя комитета по разведке.

– Ну и что?

– Ссориться с Трентом – себе дороже.

Нагумо на минуту задумался, поднес к губам бокал и посмотрел в окно. Если бы ему стало известно об этом сегодня утром, он мог бы обратиться в Токио за разрешением пойти на уступки, но он не знал тогда всей сложности вопроса и не запросил Токио. Перемена позиции сейчас будет означать признание своей ошибки, а Нагумо, как и очень многие, не любил признавать собственные промахи. Вместо этого он решил улучшить условия контракта, даже не подозревая о том, что, отказавшись пойти на личное унижение, приблизил события, избежать которых готов был любой ценой.

5. Комплексная теория

Мало что случается в мире по какой-то одной причине. Даже самые опытные и умные мастера закулисных махинаций признают, что подлинное искусство заключается в умении воспользоваться ситуацией, предсказать которую не может никто. Это обычно успокаивало Райзо Ямату. Он почти всегда знал, как поступить, когда происходят непредвиденные события, – почти, но не всегда.

– Неприятно, согласен, но это далеко не худшее из того, что случалось с нами в прошлом, – заявил один из его гостей. – Разве теперь мы снова не добились своего?

– Мы расплатились с ними за компьютерные чипы, – напомнил другой. Сидевшие за столом согласно закивали.

Они просто не понимают, подумал Ямата. Нужды его страны в точности совпали с открывшимися возможностями. Возник новый мир, и, несмотря на утверждения американцев, что они создали новый порядок для этого нового мира, никакого порядка не было, хаос пришел на смену тому, что на протяжении трех поколений являлось, ну если не стабильностью, то по крайней мере предсказуемым развитием событий. Равновесие, существовавшее в прошлом между Востоком и Западом, пока не скрылось во тьме веков и все еще казалось далеким и неприятным сном. Русские по-прежнему пытались оправиться от своего неудачного эксперимента, равно как и американцы, хотя последние навлекли на себя неприятности по собственной воле и осознали это, кретины, только после того, как случившееся уже не исправить. Вместо того чтобы просто поддерживать свое могущество, американцы отказались от него, как это нередко бывало с ними, в тот самый момент, когда оно приближалось к высшей точке. Теперь, после заката двух сверхдержав, открылся путь к вершине для страны, которая действительно заслуживает чести стать по-настоящему великой.

– Все это мелочи, друзья, – произнес Ямата, наклоняясь вперед, чтобы разлить сакэ по чашкам гостей, как и подобает хозяину. – Слабость нашей нации носит структурный характер, и это почти не изменилось за последние десятки лет.

– Вы не могли бы объяснить это, Райзо-сан? – произнес один из гостей, настроенный особенно дружески.

– Пока у нас нет доступа к природным ресурсам, пока мы не контролируем этот доступ, пока нам отведена роль всемирного торговца, мы уязвимы.

– А-а! – небрежно отмахнулся сидевший напротив. – Я не согласен. Наша мощь именно там, где она важнее всего.

– Где – конкретно? – мягко осведомился Ямата.

– Прежде всего она в усердии наших рабочих, в искусстве инженеров и проектировщиков… – Восхваление продолжалось долго, и Ямата вместе с остальными гостями вежливо слушал говорившего.

– И насколько устойчивой останется эта мощь, если мы вдруг лишимся сырья, прекратятся поставки нефти? – поинтересовался один из единомышленников Яматы.

– Повторение тысяча девятьсот сорок первого?

– Нет… все будет не совсем так, – снова присоединился к разговору Ямата. – Тогда они смогли отрезать нас от источников нефти потому, что почти всю нефть мы покупали у них. Сегодня ситуация намного сложнее. В то время они заморозили наши активы в банках, чтобы мы не могли тратить деньги в каком-нибудь другом месте, верно? Сегодня они девальвируют доллар по отношению к йене, а наши активы у них в ловушке, не так ли? Сегодня они выманивают у нас деньги, заставляя вкладывать их в Америке, сами же жалуются на это, обманывают нас на каждом шагу, забирают себе то, что мы платим за купленную у них собственность, а затем отнимают все, что мы купили!

Такой подход к американо-японским отношениям заставил сидящих за столом вперить взгляды в Ямату, но потом он увидел, как все согласно закивали. Каждый из присутствующих мог подтвердить горькую справедливость его слов. Вон тот, вспомнил Ямата, приобрел Рокфеллеровский центр в Нью-Йорке, заплатил вдвое больше его реальной стоимости – даже на рынке, где цены на недвижимость были искусственно вздуты, – затем оказался обманутым американскими владельцами. Вскоре после этого йена по отношению к доллару стала расти, а это означало, что доллар потерял прежнюю ценность. Продавать теперь Рокфеллеровский центр стало безумием и влекло за собой разорение. Начать с того, что на рынке недвижимости в Нью-Йорке произошел спад и стоимость купленных небоскребов оказалась вдвое меньше уже уплаченной суммы; наконец, доллар стоил вдвое меньше прежнего, и потому владелец возвратит себе – и то, если ему повезет, – всего лишь четверть вложенных денег. Фактически получаемая им арендная плата едва покрывала проценты на сделанные для приобретения зданий займы.

А вон тот, подумал Ямата, вложил деньги в киностудию, и соперник, сидящий напротив, поступилточно так же. Райзо едва удержался от улыбки, глядя на этих двух простофиль. Что приобрел каждый из них за свои деньги? Пустышку. В обоих случаях, потратив миллиарды долларов, они получили примерно по триста гектаров земли в Лос-Анджелесе и клочок бумаги, где говорилось, что теперь у них есть право снимать кинофильмы. И в том и в другом случае бывшие владельцы студий открыто смеялись, получив деньги, а недавно сделали предложение выкупить обратно проданную ими недвижимость за четверть или даже меньше той суммы, что была уплачена японцами, – достаточно, чтобы расплатиться с долгами, и ни йеной больше.

Список был бесконечным. Всякий раз, когда японская компания вывозила из Соединенных Штатов полученную прибыль и затем пыталась снова там же вложить деньги, американцы поднимали крик, что Япония грабит их страну. Далее, с японцев брали лишние деньги за все. Наконец, государственная политика Америки тоже проводилась таким образом, что японские предприниматели теряли деньги на всем, чтобы потом американцы могли выкупить обратно ранее проданную собственность за долю прежней цены. Америка радовалась, когда ее культура снова оказывалась в руках американцев, хотя на самом деле это был чистейший, хотя отлично замаскированный, грабеж средь бела дня, самый крупный в мировой истории.

– Неужели вы сами не видите? Они стараются ослабить нас и преуспевают в этом. – Ямата говорил спокойно и убедительно.

Перед ними был классический парадокс, общеизвестный, но как-то забытый. Он даже выражался в простом афоризме: ты берешь взаймы у банка один доллар и отныне принадлежишь банку, но стоит тебе занять у банка миллион, как банк принадлежит тебе. Япония вложила деньги в американский автомобильный рынок, например, в то время, когда автомобильная промышленность Америки, чудовищно разбогатевшая от огромного числа покупателей, повышала цены и не обращала внимания на ухудшение качества производимых машин, а рабочие, объединенные во влиятельные профсоюзы, протестовали против бесчеловечной эксплуатации – и это рабочие, получающие самую высокую зарплату в стране. Первоначальное появление японцев на этом рынке прошло незамеченным, популярность их автомобилей была даже ниже, чем у «Фольксвагена». Они продавали американцам маленькие невзрачные машины не слишком высокого качества и не такие уж безопасные, однако эти автомобили по своей экономичности превосходили американские.

Цепь исторических событий пришла на помощь японским автомобильным компаниям. Конгресс США, недовольный «жадностью» нефтедобывающих и нефтеперерабатывающих корпораций, пытающихся продавать свою продукцию по мировым ценам, установил фиксированную цену на сырую нефть, добываемую в Америке. В результате продукты переработки нефти стали продаваться в стране по самым низким во всем промышленном мире ценам, и Детройт с воодушевлением принялся и дальше производить огромные, тяжелые, пожирающие массу топлива автомобили. Затем в 1973 году разразилась война между Израилем и арабскими странами. Впервые за тридцать лет американцы вспомнили, что такое длинные очереди на заправочных станциях, и это потрясло страну, считавшую себя выше подобных мелочей. Лишь теперь американцы осознали, что в Детройте собирают автомобили, пожирающие топливо, как прорванная плотина воду. Небольшие компактные машины, производство которых началось в Америке несколько лет назад, тогда же превратились в автомобили среднего класса и были такими же неэкономичными, как и их огромные собратья, да и качество их желало лучшего. Однако самым печальным оказалось то, что все как одна американские автомобильные корпорации уже успели вложить деньги в производство больших машин и в результате понесли колоссальные убытки, а «Крайслер» едва и вовсе не разорился. Топливный шок продолжался недолго, но этого хватило, чтобы покупатели быстро изменили свою точку зрения на достоинства приобретаемых автомобилей, а у американских компаний не оказалось ни средств, ни технических возможностей для переоборудования своих заводов на выпуск продукции, которую требовали обеспокоенные американцы.

И тут сразу возрос спрос на японские машины, особенно на критически важном рынке Запада, задающем тон всей стране. У японских фирм появились теперь средства для дальнейшего усовершенствования своей продукции. Они начали нанимать американских инженеров, знающих, какие автомобили могут стать особенно привлекательными на огромном рынке, а сами японские специалисты занялись другими проблемами, такими, как улучшение безопасности. В результате, когда в 1979 году Америку потряс второй топливный шок, японские компании – «Тойота», «Хонда», «Датсун», «Субару» и чуть позднее «Ниссан» – оказались готовы удовлетворить все потребности американцев. Это были волшебные времена. Низкая стоимость йены и высокая доллара означали, что даже относительно дешевые цены гарантировали огромные прибыли, а местные дилеры, занимающиеся продажей японских автомобилей, могли позволить себе делать торговую наценку в тысячу и даже больше долларов за право приобрести эти чудесные машины. Таким образом, множество американских покупателей устремилось на новый рынок.

Ямата знал, что сидящим за столом не пришла в голову мысль о будущем, как она не пришла в голову руководителям «Дженерал моторе» и объединенному профсоюзу рабочих автомобильной промышленности. Все думали, что райская жизнь уходит в невидимую бесконечную даль. И японские и американские автомобилестроительные корпорации забыли, что не существует божественной благодати для бизнесменов, как не существует божественной благодати для королей. Япония сумела использовать слабые стороны американской автоиндустрии, но время шло, и Америка училась на собственных ошибках. Подобно тому как японские компании воспользовались американским высокомерием, так и они сами сразу начали создавать памятники собственной самоуверенности. Тем временем американские корпорации безжалостно сокращали у себя все лишнее – от управленческого аппарата до размеров выпускаемых машин, заново обучаясь суровой реальности экономики, тогда как японцы в то же самое время позволили себе забыть об этом. Этот процесс развивался почти незаметно, и «аналитики» из средств массовой информации, не сумевшие увидеть из-за деревьев леса, сослужили его участникам плохую службу.

В дальнейшем события развивались следующим образом. Курс доллара и йены менялся, как это обычно происходит в тех случаях, когда такое колоссальное количество денег течет в одном направлении, однако японские промышленники не заметили этого, подобно тому как в свое время не обратили внимания на приближение тяжких испытаний автомобилестроители Детройта. Относительная стоимость йены выросла, а доллара упала, несмотря на все усилия японских финансистов поддерживать стоимость своей валюты на низком уровне. В результате этих перемен прибыли японских фирм начали сокращаться, включая стоимость недвижимости в Америке, упавшую до такой степени, что собственникам угрожал? разорение, а перевезти в Токио Рокфеллеровский центр пока никому не под силу.

Подобный процесс был неизбежен. Ямата понимал это – в отличие от остальных сидящих за столом. Бизнес развивается циклически, то вздымаясь вверх, то опускаясь вниз подобно волнам. Пока еще никому не удалось найти способ выравнивать эти циклы. Япония оказалась особенно уязвимой, поскольку, обслуживая Америку, ее промышленность превратилась в часть американской экономики и вместе с ней переживала все ее капризы. Было трудно представить, что американцы так никогда и не поумнеют. А как только они снова возьмутся за ум, в их распоряжении окажутся колоссальные мощности и природные ресурсы и тогда возможность, предоставившаяся сейчас, исчезнет навсегда. И это шанс не только для меня, напомнил себе Ямата, но и для всей моей страны. Последнего не следовало забывать, однако чувства, которыми он руководствовался, никак не вязались с патриотизмом.

Его страна не станет великой державой до тех пор, пока те, кто управляют ею – не правительство, а сидящие вокруг этого стола, – не сумеют понять, в чем заключается подлинное величие. Производственные мощности сами по себе ничего не значат. Стоит отрезать Японию от источников сырья, и все заводы страны мгновенно остановятся, и тогда усердие и опыт японских рабочих будут иметь ничуть не большее значение для судьбы страны, чем лирические хайку Бусона. Нация становится великой благодаря своей мощи, а могущество его страны столь же искусственно, как его поэзия. Еще более важным является то, что величие – вовсе не дар свыше, его надо завоевать, добиться признания другой великой державой, заставив ее ощутить смирение… или что-то большее. Величие не может основываться только на каком-то одном достоинстве страны, нет, оно основывается на совокупности достоинств. Подлинное величие означает способность обеспечить страну всем необходимым или по крайней мере почти всем. Потребуется убедить в этом приглашенных им гостей, прежде чем он начнет действовать от их имени, в их интересах и… на благо нации. Таково божественное предназначение Яматы – возвысить свой народ и научить покорности другие страны. Его судьба, его долг заключаются в том, чтобы направить энергию всех остальных.

Однако время для этого еще не пришло, это было ему ясно. У него много союзников, и все-таки их недостаточно для осуществления миссии, а те, кто противостоят ему, слишком упрямы, их мышление слишком консервативно, чтобы можно было надеяться переубедить их. Они понимают его точку зрения, но не так четко, как он сам. До тех пор пока он не докажет им верность своего пути, придется играть роль советника, подготавливая почву. В высшей степени терпеливый человек, Ямата-сан вежливо улыбнулся и заскрипел зубами от разочарования.

***

– Мне кажется, что я начинаю осваиваться со своей новой должностью, – сказал Райан, опускаясь в кожаное кресло слева от президента.

– Я тоже когда-то говорил так, – заметил Дарлинг. – В результате безработица в стране выросла на три десятых процента, я поссорился с бюджетной комиссией Конгресса и моя популярность по данным социологических опросов упала на десять процентов. – Несмотря на то что голос президента был серьезным, он улыбался. – Итак, что же это за проблема, которая вынуждает меня прервать ланч?

Райан не заставил себя ждать, хотя новости были настолько значительными, что он вполне мог подать свое сообщение более драматично.

– Мы достигли договоренности с Россией и Украиной по поводу демонтажа последних ракет, – сказал он.

– Когда начало? – Дарлинг наклонился вперед, опершись локтями о стол и забыв о стоящем перед ним салате.

– Вы будете довольны, если я назову следующий понедельник? – с улыбкой спросил Райан. – Они согласились с предложением Скотта. Уже проведено столько операций по демонтажу стратегических ракет, что они хотят покончить с последними без особого шума и как можно быстрее, а затем объявить, что ракеты уничтожены – раз и навсегда. Наши инспекторы уже там, а их специалисты здесь, так что все готово к заключительному этапу.

– Мне это очень нравится, – ответил Дарлинг.

– Ровно сорок лет, босс! – Райан с трудом сдерживал чувства. – Практически всю свою жизнь с момента развертывания советских СС-6 и наших «Атласов» я жил под сенью этих проклятых зловещих ракет, предназначенных для осуществления ужасных задач, и теперь, когда мне удалось внести свой вклад в избавление от них, – я ваш должник, господин президент. Это будет вашей заслугой, сэр, но я по крайней мере смогу сказать своим внукам, что тоже принял в том какое-то участие. – И хотя Адлер обратился к русским и украинцам по инициативе Райана, это заслужит в лучшем случае краткого упоминания в учебниках истории. Впрочем, вряд ли.

– Наши внуки или не проявят к этому никакого интереса, или спросят, из-за чего это мы так беспокоились, – бесстрастно заметил Арни ван Дамм. – Пожалуй, – согласился Райан. Действительно, Арни всегда умел расставить вещи по своим местам.

– А теперь я хочу услышать плохие новости, – потребовал президент.

– Заключительная стадия демонтажа ракет обойдется нам в пять миллиардов, – сказал Райан, ничуть не удивленный болезненной гримасой на лице Дарлинга. – Это стоит таких денег, сэр, честное слово, стоит.

– Объясните почему.

– Господин президент, с того времени как я учился в начальной школе, наша страна постоянно находилась под угрозой межконтинентальных баллистических ракет с ядерными боеголовками, нацеленных на нас. Через шесть недель исчезнет последняя из них.

– Но они и так уже нацелены…

– Да, сэр, наши ракеты нацелены на район Саргассова моря и их, думаю, тоже. Но это за десять минут можно исправить, заменив монтажную плату в системе наведения. Все, что требуется, – спуститься в пусковую шахту и открыть люк в борту ракеты, имея при себе отвертку и электрический фонарик. Вообще-то это было столь просто только для советских – нет, теперь русских, – поправился в тысячный раз Райан, – ракет. Перенацеливание оставшихся американских ракет требует более продолжительного времени из-за крайней сложности системы наведения – такова ирония современной высокой технологии.

Таким образом навсегда исчезнет ракетно-ядерная опасность, – закончил Райан. – Разве я не принадлежу к числу самых отъявленных ястребов, сэр? Думаю, мы сумеет достаточно убедительно объяснить это на Капитолийском холме. Пять миллиардов – совсем небольшая плата за избавление от такой угрозы.

– Как всегда, тебе трудно возразить, – донесся голос ван Дамма, который пристроился в углу кабинета.

– А где взять деньги на покрытие этих дополнительных расходов, Арни? – спросил президент, и при этих словах Райан почувствовал тревогу.

– Из расходов на оборону, где же еще?

– Стоило нам проявить излишний энтузиазм, как выясняется, что мы зашли слишком далеко.

– Какова будет экономия от уничтожения этих ракет? – спросил ван Дамм.

– Экономия появится позже, сначала придется пойти на затраты, – ответил Райан. – Мы уже платим уйму денег за демонтаж атомных подводных лодок, и защитники окружающий среды…

– Столь приятные люди, – вставил Дарлинг.

– …но ведь это всего лишь разовые расходы, – закончил Райан.

И президент и его советник по национальной безопасности устремили взгляды на руководителя аппарата Белого дома. Они верили ему и знали его отменное чутье и способность ориентироваться в политической ситуации. Проницательный ум ван Дамма, скрытый бесстрастной маской, взвесил все за и против, и Арни повернулся к Райану.

– Стоит попытаться, – произнес он. – Нам предстоит схватка на Капитолийском холме, босс, но через год вы сможете напомнить американскому народу, что убрали этот…

– Дамоклов меч, – подсказал Райан.

– Вот что значит обучение в католическом колледже, – усмехнулся Арни. – Убрали дамоклов меч, который висел над Америкой в течение целого поколения. Газетам это понравится, и можно не сомневаться, что Си-эн-эн будет взахлеб рассказывать об этом в одном из своих специальных часовых репортажей, с массой фотографий и безграмотными комментариями.

– А ты как считаешь, Джек? – с улыбкой спросил Дарлинг.

– Господин президент, я ведь не политик, верно? Разве недостаточно того, что мы возьмемся за демонтаж двухсот последних межконтинентальных баллистических ракет в мире? – Вообще-то это не совсем так, подумал Райан. Давай-ка не будем слишком увлекаться, Джек. В мире остаются китайские, английские и французские ракеты. Однако англичане и французы последуют нашему примеру, правда? А китайцев можно убедить отказаться от ракет с помощью торговых переговоров, не говоря о том, что теперь у них не остается врагов, как и оснований для беспокойства.

– Только если наш народ увидит и поймет это, Джек. – Дарлинг повернулся к ван Дамму. Оба не обратили внимания на невысказанную озабоченность Райана. – Арни, пусть Отдел по связи со средствами массовой информации займется этим,

Официально объявим об этом в Москве, Джек?

– Такова договоренность, сэр, – кивнул Райан. Процесс будет сложным, подумал он. Обе стороны сделают так, что слухи о завершающем этапе стратегического разоружения просочатся в прессу сначала без официального подтверждения. Брифинги в Конгрессе возбудят дополнительный интерес. Далее последуют неофициальные контакты с различными телевизионными компаниями и надежными репортерами, которые окажутся в нужный момент там, где это необходимо, чтобы запечатлеть для истории конец ракетно-ядерного кошмара, что будет непросто, принимая во внимание десятичасовую разницу во времени между Москвой и стартовыми площадками последних американских ракет. Сам процесс уничтожения ракет выглядит не слишком привлекательным, вот почему американские «зеленые» так громко возражают против него. Русские ракеты будут уничтожаться следующим образом: сначала удалят ядерные боеголовки для последующего демонтажа и переработки, затем из баков откачают жидкое топливо и снимут с ракет всю ценную и (или) секретную электронную аппаратуру. В заключение взрывом сотни килограммов тротила разрушат верхние части пусковых шахт, которые будут впоследствии засыпаны грунтом. В отношении американских ракет процедура будет иной, потому что они на твердом топливе. После снятия боеголовок корпуса американских ракет доставят в штат Юта, где их вскроют с обоих концов, а затем, включив ракетные двигатели, дадут им гореть подобно самым большим в мире фальшфейерам, выбрасывая облака токсичного дыма, способного уничтожить все живое вокруг. И тут пусковые шахты тоже будут взорваны, их сравняют с землей – американский апелляционный суд постановил, несмотря на многочисленные протесты и кассационные жалобы, что соображения национальной безопасности, связанные с договорами об отказе от ракетно-ядерных вооружений, аннулируют требования четырех законов, касающихся охраны окружающей среды. В каждом случае заключительный взрыв пусковой шахты будет представлять собой в высшей степени драматическое зрелище по той причине, что его сила сравнима всего лишь с одной миллионной тротилового эквивалента ядерного заряда, находившегося раньше внутри боеголовки. Невозможно представить себе сравнительные цифры и связанные с этим концепции, подумал Райан, они просто непостижимы для простого человеческого ума – даже если этот ум принадлежит ему самому.

Легенда о дамокловом мече восходит к четвертому веку до нашей эры, ко временам, когда Сиракузами правил Дионисий. Его приближенный Дамокл льстиво называл Дионисия величайшим из правителей, превознося могущество и богатство своего патрона. Дионисий решил жестоко проучить своего придворного. Он пригласил его на роскошный пир и усадил за стол, полный изысканных яств, однако прямо над головой Дамокла на конском волосе был подвешен тяжелый меч. Тем самым Дионисий продемонстрировал Дамоклу, что не все зависит от благоволения правителя.

То же самое и с Америкой. Ее судьба и благополучие американского народа по-прежнему зависели от ядерного меча, угрожающего им, в чем несколько лет назад после террористического акта в Денвере наглядно убедился сам Райан. Вот почему он поклялся сразу после возвращения на государственную службу раз и навсегда положить конец этой опасности.

– Джек, ты возьмешь на себя брифинги с прессой?

– Да, господин президент, – ответил Райан, удивленный поразительным великодушием Дарлинга.

***

– «Регион северных ресурсов»? – переспросил министр обороны Китая и сухо добавил:

– Любопытное название.

– Итак, что вы думаете об этом? – спросил Чанг Хансан, который сидел напротив министра. Он только что вернулся из Японии после очередной встречи с Яматой.

– С военной точки зрения такая стратегическая операция вполне осуществима. А вот экономическими сторонами ее должны заниматься другие. – Вмешавшийся в разговор маршал, как всегда, предпочел осторожность, хотя на его счету был не один выпитый за вечер стакан ханшина.

– Русские наняли три японские фирмы для геологических изысканий в Восточной Сибири. Поразительно, правда? Этот регион так и оставался неизученным. Да, конечно, известны золотые прииски на Колыме, но что находится на остальных бескрайних просторах? – Небрежный взмах руки. – Такие глупцы, да еще обращаются к иностранцам, чтобы те сделали за них всю работу… – Голос министра смолк, и он повернулся к Чанг Хансану. – Так что же они там нашли?

– Наши японские друзья? Начнем с месторождений нефти. По их мнению, нефти там не меньше, чем в заливе Прудхо-бей. – Он протянул через стол лист бумаги. – Вот перечень залежей полезных ископаемых, обнаруженных японскими экспедициями за последние девять месяцев.

– Так много?

– Обследованный район во размерам превышает Западную

Европу. В прошлом Советы думали лишь об узкой полосе земли вдоль железных дорог. Ну не дураки ли! – презрительно фыркнул Чанг. – У них под ногами скрывался ключ к решению всех экономических проблем, который мог бы работать с самого момента свержения царя и захвата власти. Короче говоря, этот регион по своим богатствам не уступает Южной Африке, только в Сибири есть еще и нефть, отсутствующая там. Настоящая сокровищница. Как вы видите, там находятся почти все стратегически важные минералы, причем в огромных количествах…

– Русские знают об этом?

– Отчасти, – кивнул Чанг Хансан. – Залежи колоссальны, а обнаружение их настолько важно, что невозможно сохранить все это в тайне. Японцам пришлось сообщить русским о разведанных месторождениях, но только о их половине. В перечне звездочками помечены залежи, о которых сообщили Москве.

– А об остальных им ничего не известно?

– Нет, – улыбнулся Чанг.

Министр, принадлежа к культуре, где мужчины и женщины в равной мере привыкли прятать свои чувства за маской равнодушия, даже не смог скрыть своего изумления, когда взял в руки листок бумаги. И, хотя руки у него не дрожали, он все же положил листок на полированную столешницу и стал бережно разглаживать бумагу, словно тончайший шелк.

– Это может удвоить богатства нашей страны.

– По самым осторожным расчетам, – согласился Чанг. Будучи одним из видных сотрудников китайской разведки, он не только прикрывался дипломатическим статусом, но и на самом деле занимался дипломатией больше, чем самые влиятельные представители дипломатического ведомства страны. Это смущало их, но не его. – Нужно принять во внимание, товарищ министр, что это данные, предоставленные нам японцами. Они не сомневаются, что получат доступ к половине разведданных ими полезных ископаемых, а поскольку поневоле будут вынуждены почти полностью финансировать их разработку…

– Вот именно, – улыбнулся министр. – Они собираются разрабатывать месторождения, а на нашу долю выпадает весь стратегический риск. Отвратительные маленькие ублюдки. – Как и те, с кем Чанг вел переговоры в Токио, министр и маршал, который молча прислушивался к разговору, принимали участие в войне, хотя и не против американцев. Являясь ветеранами

Восьмой полевой армии, они помнили войну. Министр пожал плечами. – Ничего не поделаешь, приходится сотрудничать с ними. Хотя бы ради этих полезных ископаемых, правда?

– У русских мощное вооружение, – кивнул маршал. – Но число солдат не так уж велико.

– Японцы знают об этом, – успокоил Чанг Хансан руководителей своей страны. – Как говорит тот деятель, с которым я поддерживаю связь, создалось единение потребностей с возможностями, но он надеется, что все это выльется, по его словам, в тесное сердечное согласие между нашими странами, стремящими к подлинному…

– Кто будет играть ведущую роль в этом союзе? – перебил маршал. На его обветренном лице появилась циничная улыбка.

– Они, разумеется, – ответил Чанг Хансан. – По крайней мере так им представляется, – добавил он.

– В этом случае, раз японцы хотят привлечь нас на свою сторону, им и нужно взять в свои руки инициативу на первом этапе, – произнес министр, определяя политику Китая таким образом, чтобы это не оскорбило вождя страны, маленького сутулого мужчину со смеющимися глазами, перед решительностью которого отступит даже лев. Он посмотрел на маршала, тот согласно кивнул. Министр и разведчик одновременно подумали о том, что стойкость старого солдата к алкоголю поразительна.

– Я так и предполагал, – согласился Чанг. – Более того, такой же точки зрения придерживаются и я;донцы, поскольку надеются извлечь наибольшую выгоду.

– Не будем разрушать их иллюзий.

***

– Я восторгаюсь вашей уверенностью, – заметил инженер НАСА, стоя на балконе для наблюдателей. Американца приводили в восхищение огромные средства, выделенные для этой цели. Правительство согласилось финансировать деятельность промышленной корпорации, решившей приобрести у русских чертежи ракеты и построить ее. Таким образом Япония выдвинется в число космических держав. Действительно, в этой стране промышленники обладают колоссальным влиянием, верно?

– Мы считаем, что нам удалось решить проблему маршевого ракетного двигателя, – объяснил японский инженер. – Ключ к ее решению заключался в дефектном клапане. Сначала мы пользовались советской конструкцией.

– Что вы имеете в виду?

– Я хочу сказать, что во время первых запусков на топливных баках ракет стояли перепускные клапаны советского образца. Их конструкция оказалась неудачной. Русские пытались максимально облегчить третью ступень, но…

Представитель НАСА ошеломленно моргнул.

– Вы утверждаете, что их ракеты серийного выпуска были… Многозначительный кивок послужил ответом на вопрос американца.

– Да. По крайней мере треть этих ракет взорвалась бы в воздухе, не достигнув цели. Мои специалисты считают, что советские ракеты, использованные для испытаний, были построены с особой тщательностью, однако при серийном производстве качество оказалось типично русским.

– Н-да. – Чемоданы американца были уже упакованы и лежали в автомобиле, который доставит его в аэропорт Нарита, где он сядет на самолет для утомительного перелета в Чикаго. Он еще раз посмотрел на огромный цех внизу. Наверно, вот так выглядел завод фирмы «Дженерал дайнэмикс» в шестидесятые годы, в разгар холодной войны. Стартовые ускорители первой ступени стояли в ряд подобно гигантским сосискам – пятнадцать ракет находились в различных стадиях сборки, и техники в белых халатах занимались выполнением своих сложных обязанностей. – Вон те десять уже, похоже, готовы.

– Совершенно верно, – кивнул главный инженер завода.

– Когда у вас следующий испытательный запуск?

– В следующем месяце. Три первых полезных груза уже к нему подготовлены, – ответил японец.

– Да, принявшись за дело, вы не мешкаете!

– Просто серийное производство гораздо эффективней.

– Значит, ракеты будут перевозиться в собранном виде? Последовал кивок.

– Совершенно верно. Разумеется, мы наполним топливные баки сжатым инертным газом, но одно из преимуществ этой конструкции заключается в том, что ракеты и предназначены для транспортировки в собранном виде. Таким образом мы исключаем монтаж на стартовой площадке.

– Повезете на трейлерах?

– Нет, – покачал головой японский инженер. – По железной дороге.

– А как насчет начинки?

– Ее собирают на другом заводе. Это собственность фирмы-изготовителя, и доставку они осуществляют сами.

***

Второе производственное предприятие никакие иностранные гости не посещали. Более того, там вообще не бывало посторонних, хотя завод располагался в пригороде Токио. Вывеска снаружи гласила, что здесь находится научно-исследовательский центр крупной корпорации, и жильцы соседних домов полагали, что тут ведется работа над компьютерными модулями или чем-то вроде того. Линии электропередач, ведущие к заводу, мало отличались от обычных, потому что львиную долю электроэнергии потребляли обогревательные системы и системы кондиционирования воздуха, расположенные позади здания завода в небольшой пристройке. Подъезжающие автомобили тоже никак не выделяли производство – перед заводом находилась площадка для стоянки машин, рассчитанная примерно на восемьдесят автомобилей, и обычно она была наполовину пустой. Завод опоясывала малозаметная ограда, ничем не отличающаяся от тех, что принято устанавливать вокруг небольших промышленных центров во всем мире. У входов – спереди и сзади – располагались будки охраны. Сюда редко приезжали грузовики, и посторонний наблюдатель вряд ли обратил бы внимание на этот «исследовательский центр».

Внутри все резко менялось. Хотя в двух наружных будках находились охранники, которые с вежливой улыбкой объясняли дорогу заблудившимся водителям, служба безопасности в самом здании была совсем иной. На каждом контрольно-пропускном пункте в ящиках столов лежали немецкие девятимиллиметровые пистолеты Р-38, и охранники здесь уже не улыбались. Разумеется, они не имели представления о том, что охраняют. Есть вещи слишком необычные, чтобы можно было догадаться об их назначении. Еще никто не создал документального фильма о производстве ядерного оружия.

Производственный цех имел площадь пятьдесят метров на пятнадцать. Здесь двумя рядами на одинаковом расстоянии друг от друга располагались станки, причем каждый был закрыт футляром из плексигласа, отделяющим его от окружающего мира. Из каждого футляра воздух отсасывался специальной вентиляционной системой. Такой же очистке подвергался и воздух в самом цехе. Инженеры и техники здесь были в белых комбинезонах и перчатках и походили на рабочих заводов по производству компьютерных модулей, и, когда кто-то из них выходил наружу покурить, прохожие действительно принимали их за таковых.

Внутрь этого стерильно чистого цеха с одной стороны поступали грубо сформованные плутониевые полусферы, которым в ходе обработки на нескольких станках придавали окончательную форму, и они выходили из цеха отполированные до зеркального блеска. Каждую обработанную полусферу, уложив на пластиковый поддон, отправляли на склад, где укладывали в покрытые пластиком ячейки, которые помещались на стальных полках. При этом не допускалось соприкосновение полусферы с металлом, так как плутоний, помимо того что являлся радиоактивным и испускал тепло благодаря излучению альфа-частиц, при соприкосновении с другим металлом вступал с ним в реакцию, возникали искры и происходило воспламенение. Плутоний, подобно магнию и титану, горел исключительно активно и после возгорания не поддавался тушению. Несмотря на все это, обработка полушарий – их было двадцать – стала самой обычной и привычной операцией для инженеров. Этот этап был уже пройден.

Намного труднее оказалось обработать корпуса боеголовок. Они выглядели как большие конусы, полые внутри, высотой сто двадцать и диаметром пятьдесят сантиметров у основания и были изготовлены из урана-238 – темно-красного, очень тяжелого и твердого металла. Тяжелые конусы, вес которых превышал четыреста килограммов, нуждались в точной обработке для абсолютной динамической симметрии. Боеголовки, предназначенные для «полета» как в пустоте космического пространства, так и в течение короткого времени в атмосфере, должны были иметь совершенно идеальную форму, чтобы сохранять в полете аэродинамическую устойчивость. Ко всеобщему удивлению, обработка конусов оказалась делом исключительно сложным. Пришлось дважды заново производить процедуру отливки, и даже после этого корпуса боеголовок подвергались периодической балансировке, подобно тому как производят балансировку автомобильных колес, но при этом к ним предъявлялись гораздо более строгие требования. Внешняя поверхность всех десяти корпусов не была так тщательно отполирована, как внутренние детали боеголовки, хотя казалась гладкой при прикосновении. Сохранившиеся крохотные, хотя и

симметричные неровности позволят «физическому пакету» – американский термин – плотно разместиться внутри корпуса боеголовки и в решающий момент – разумеется, все надеялись, что он никогда не наступит, – выбросить колоссальный поток «быстрых» нейтронов, которые пронизают урановые корпуса и вызовут цепную реакцию, удвоив таким образом энергию, освобожденную при взрыве плутония, трития и дейтерида лития, находящихся внутри.

Такое элегантное и остроумное решение проблемы всегда привлекало инженеров, особенно незнакомых с ядерной физикой и овладевших ее основами в процессе работы. Уран-238 при всей своей твердости и плотности, что осложняло его обработку, чрезвычайно тугоплавкий металл. Американцы даже использовали его для бронезащиты своих танков, настолько хорошо он противостоял натиску внешней энергии. При прохождении через атмосферу со скоростью 27 тысяч километров в час трение воздуха уничтожило бы любое тело почти из любого из известных материалов, но не из урана-238, по крайней мере не на протяжении тех нескольких секунд, что необходимы для пролета через атмосферу. А затем урановая оболочка превратится в составную часть самой бомбы. Да, несомненно, элегантное решение, считали инженеры, давая ему тем самым высшую профессиональную оценку, и оно стоило затраченных сил и времени. После изготовления каждую боеголовку грузили на тележку и везли на склад. В настоящий момент оставались незаконченными еще три боеголовки. Этот этап проекта, ко всеобщему неудовольствию, отставал от графика на две недели.

На обработку поступил корпус восьмой боеголовки. В случае взрыва именно уран-238, образующий оболочку, дает наибольшее количество радиоактивных осадков. Ничего не поделаешь, таковы законы ядерной физики.

***

Это была еще одна случайность, вызванная скорее всего ранним временем дня. Райан приехал в Белый дом сразу после семи утра, минут на двадцать раньше обычного, потому что шоссе номер 50 оказалось необычно свободным от транспортного потока. В результате у него не нашлось времени прочитать все материалы для предстоящего брифинга, и он подошел к западному входу, держа их под мышкой. Хотя Джек был советником президента по национальной безопасности, ему все равно пришлось пройти через металлодетектор, и здесь он натолкнулся на чью-то спину. Владелец этой спины передавал в данный момент агенту Секретной службы свой табельный пистолет.

– Ваши парни все еще не доверяют ФБР? – услышал Райан знакомый голос. Человек обращался к одетому в штатское старшему агенту, который стоял рядом.

– Вот именно, ФБР особенно! – прозвучал шутливый ответ.

– И правильно поступаете, – добавил Райан. – Проверь у него и кобуру на лодыжке, Майк.

Мюррей прошел через металлодетектор, замаскированный под дверную раму, и обернулся.

– Мне больше не требуется запасной пистолет, – произнес помощник директора ФБР и показал пальцем на пачку бумаг под мышкой у Райана. – А разве вот так носят секретные документы?

Шутка Мюррея прозвучала автоматически и вовсе не означала, что у него хорошее настроение, просто он любил поддеть старого Приятеля. Тут Райан заметил впереди уже миновавшего металлодетектор министра юстиции, который недовольно оглядывался назад. Почему так рано вызван член кабинета министров? – удивился Джек. Если бы вопрос затрагивал интересы национальной безопасности, Райана непременно уведомили бы, а уголовные дела редко имели такую важность, чтобы президент собирал представителей заинтересованных ведомств ранее обычных восьми часов. И почему министр юстиции прибыл в сопровождении Мюррея? Элен Д'Агустино ожидала поблизости, чтобы проводить их по коридорам верхнего этажа. Случайная встреча разожгла любопытство Райана.

– Босс ждет нас, – негромко произнес Мюррей, догадавшись, о чем думает Джек.

– Ты не зайдешь ко мне после совещания? У меня есть кое-какие проблемы, и я собирался позвонить тебе.

– Конечно, – ответил Мюррей и ушел, даже не задав обычного вопроса о Кэти и детях, как это принято между друзьями.

Райан миновал металлодетектор, повернул налево и поднялся По лестнице к себе в кабинет, где начал рабочий день со знакомства документами. Он успел закончить чтение, когда секретарша впустила в кабинет Мюррея. Ходить вокруг да около не было смысла.

– Что-то рано для визита министра юстиции к президенту, Дэн. Вопрос, который вы обсуждали, не касается круга моих интересов?

– Извини, пока нет, – покачал головой Мюррей. – Ну хорошо, – согласился Райан и тут же сформулировал свой вопрос иначе:

– Может быть, мне все-таки следует знать, чем вы говорили?

– Пожалуй, но босс просил ограничить круг людей, знакомых с этим. К тому же вопрос не затрагивает проблем национальной безопасности. Так о чем ты хотел со мной поговорить?

Райан задумался на пару секунд и тут же решил, что может положиться на Мюррея. По крайней мере в данном случае.

– Это совершенно секретная тема, Дэн, – предупредил Джек и рассказал о своем разговоре с Мэри-Пэт, состоявшемся накануне. Сотрудник ФБР выслушал его с бесстрастным выражением.

– Вообще-то тут нет ничего нового, Джек. Последние годы мы начали проявлять интерес к тому, что все больше американских девушек… – как лучше сказать? – получают соблазнительные предложения выехать за границу, стать манекенщицами или вроде того. Вербовщики действуют весьма осторожно. Молодые женщины часто выезжают туда для работы моделями, для съемок рекламных клипов и тому подобного. Некоторые приобретают известность и по возвращении в Америку делают карьеру. Мы провели проверку, она закончилась безрезультатно, однако нам стало известно, что некоторое количество девушек исчезает. Нас заинтересовала в особенности одна из них, и ее внешность соответствует описанию вашего агента. Ее зовут Кимберли, фамилии не помню. Отец – капитан полиции в Сиэтле, он сосед нашего специального агента, руководящего там отделением ФБР. Не придавая дело огласке, мы связались с японской полицией – тоже безрезультатно.

– Что ты сам об этом думаешь? – спросил Райан.

– Люди исчезают ежедневно, Джек. Многие молодые девушки уезжают из дома, чтобы отыскать себе место в жизни. Можешь назвать это феминизмом или просто стремлением к независимости, но такое случается постоянно. Этой Кимберли двадцать лет, она плохо училась, а затем куда-то исчезла. Ничто не указывает на вероятность ее похищения, а в двадцать лет ты свободный гражданин, верно? Мы не имеем права вести расследование подобных случаев. Ну хорошо, в данном случае так сложилось, что у нее отец – капитан полиции, и мы всего лишь поинтересовались ее местопребыванием, стараясь не привлекать к этому внимания, чтобы не создалось впечатление, будто произошло нарушение американских законов. У нас нет ничего, что указывало бы на подобное нарушение.

– Ты хочешь сказать, что девушка, которой исполнилось восемнадцать, исчезла и вы не можете…

– Если не|т доказательств преступления, мы не можем ничего предпринять. У нас просто слишком мало людей, чтобы выслеживать каждого юношу или каждую девушку, решивших искать собственный путь в жизни, не сообщив об этом маме или папе.

– Ты не ответил на мой первый вопрос, Дэн, – заметил Райан и тут же обратил внимание, что его гость чувствует себя как-то неловко.

– Понимаешь, Джек, там есть мужчины, которым нравятся блондинки с голубыми глазами. Среди исчезнувших непропорционально велико число светловолосых девушек. Сначала мы не разобрались в этом и поняли лишь после того, как наш агент принялся опрашивать их знакомых, не перекрашивали ли девушки волосы незадолго до исчезновения. Утвердительных ответов было столько, что это показалось ему необычным. Таким образом, я отвечу тебе – да, я думаю, что-то происходит, но у нас слишком мало оснований-для расследования, – заключил Мюррей и тут же добавил:

– Если бы этот вопрос как-то затрагивал интересы национальной безопасности… вот тогда…

– Тогда что? – спросил Джек.

– Может быть, ЦРУ попробует что-то узнать, не привлекая особого внимания?

Впервые за все эти годы Райан услышал из уст сотрудника ФБР просьбу помочь с расследованием, адресованную ЦРУ. В прошлом Федеральное бюро расследований всегда яростно защищало свои интересы – подобно медведице, встающей на защиту медвежат.

– Продолжай, Дэн, – сказал Райан.

– У них там процветающая секс-индустрия. В порнографических фильмах, демонстрируемых в Японии, главные действующие лица почти всегда американки. В журналах видишь фотографии главным образом обнаженных белых женщин, а ближайшая страна, способная поставлять им таких женщин, – Америка. Мы подозреваем, что некоторые девушки работают там совсем не манекенщицами, но это всего лишь подозрения, нам не удалось получить достаточно убедительных доказательств. – А другая проблема заключается в том, что результатом могут стать неприятные последствия, подумал Мюррей, хотя и промолчал. Если там действительно что-то происходит, он не был уверен, что американцам удастся заручиться помощью японских властей, и в этом случае девушки исчезнут навсегда. Если же им все-таки пойдут навстречу, информация может просочиться в прессу и будет представлена как еще один пример американского расизма и преследования японцев. – Короче говоря, похоже, что ЦРУ проводит там какую-то операцию. Мой совет заключается в следующем: расширьте ее. Если хотите, я могу предоставить некоторым сотрудникам ЦРУ информацию, имеющуюся в нашем распоряжении. Она не слишком подробная, но у нас есть фотографии.

– Как тебе удалось столько узнать?

– Нашим отделением в Сиэтле руководит специальный агент Чак О'Киф, Когда-то я работал под его началом. Он попросил меня поговорить об этом с Биллом Шоу, Билл разрешил провести негласное расследование, которое ни к чему не привело, а у Чака работы в его отделении и без того по горло.

– Я посоветуюсь с Мэри-Пэт. Еще что-нибудь? – Извини, дружище, но об этом тебе придется спросить босса

Проклятье! – подумал Райан, глядя на уходящего Мюррея Почему у нас всегда столько тайн?

6. Взглянув внутрь, видишь снаружи

Во многих отношениях действовать в Японии было на редкость трудно. Одной из причин этого являлась, конечно, расовая проблема. Строго говоря, Япония не представляла собой однородное общество. Здесь жили айны, древниеобитатели японских островов, но они населяли главным образом самый северный остров, Хоккайдо. Их по-прежнему называли аборигенами, они были почти полностью изолированы от остального японского общества, и отношение к ним было не из лучших. Кроме того, здесь жило немало корейцев, их предков ввозили в Японию в начале века как дешевую рабочую силу, подобно тому как Америка принимала иммигрантов на побережья Тихого и Атлантического океанов. Однако в отличие от Америки Япония отказывалась предоставить иммигрантам свое гражданство, если только они не соглашались полностью адаптироваться к японским условиям, превращаясь на самом деле в натурализованных японцев, что было особенно странно, потому что сами японцы были выходцами из Кореи, что убедительно доказали исследования ДНК. Впрочем, японцы – особенно представители высших слоев населения – категорически и в большинстве своем с негодованием отрицали это. Для японцев все иностранцы относились к категории гайджин. Это слово, как и множество других, имело в японском языке разные оттенки. Обычно оно великодушно переводилось как «иностранцы», однако могло означать и «варвары», подумал Чет Номури, в том уничижительном смысле, который имело это слово, когда впервые было употреблено греками. Ирония заключалась в том, что он сам, являясь американским гражданином, относился к гайджин, несмотря на свое чисто японское происхождение. И хотя он рос, испытывая ненависть к расистской политике американского правительства, когда-то причинившего немало зла его семье, ему понадобилось провести на земле предков всего лишь неделю, чтобы уже мечтать о возвращении в Южную Калифорнию, где жизнь была такой приятной и спокойной.

Живя и «работая» здесь, Честер Номури испытывал странные ощущения. Прежде чем его отобрали для участия в операции «Сандаловое дерево», он подвергся тщательной проверке. Номури стал сотрудником ЦРУ вскоре после окончания Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и не очень хорошо понимал причины, побудившие его сделать такой выбор, разве что смутное стремление к приключениям, смешанное с семейной традицией государственной службы. Оказавшись в ЦРУ он, к собственному удивлению, обнаружил, что ему нравится там. Это так напоминало работу в полиции, а Номури обожал полицейские романы и телефильмы. Больше того, служба в ЦРУ была чертовски интересной. Каждый день он узнавал что-то новое. Казалось, он сидит в классе, а перед ним проходит увлекательная история мира. И все-таки самым важным уроком, который он усвоил, было осознание того, сколь мудрым и проницательным человеком был его прадед. Номури не закрывал глаза на недостатки Америки, но предпочитал жить там, а не в любой другой стране, где ему довелось побывать. Вместе с этим ощущением пришла гордость за свою работу, хотя он все еще не совсем понимал, в чем заключается его задание. Конечно, и управление, пославшее его сюда, тоже не все понимало, но Номури не осознавал этого, когда при подготовке на «Ферме» ему говорили о гибких рамках задания. В конце концов, разве такое возможно? По-видимому, это какая-то непонятная для него профессиональная шутка.

В то же самое время Номури был слишком молод и неопытен, чтобы должным образом оценить существующую здесь двойственную обстановку, позволяющую агентам действовать с такой легкостью. В особенности это касалось пригородных поездов.

В вагонах набивалось столько людей, что по коже у него бежали мурашки. Номури не ожидал оказаться в стране с такой плотностью населения, что постоянно приходилось стоять, прижавшись к самым разным незнакомцам, и скоро он понял, что маниакальное стремление японцев к чистоте, личной гигиене и сдержанному поведению просто следствие этого. Люди настолько часто сталкивались, прижимались или каким-то другим образом находились в физическом контакте друг с другом, что недостаток подчеркнутой вежливости привел бы к такой бойне на улице, по сравнению с которой насилие, царившее в самых преступных районах американских городов, показалось бы детскими играми. Сочетание вежливого смущения и улыбки после случайного соприкосновения с ледяной личной замкнутостью помогало здешним жителям переносить такую жизнь, хотя Номури все еще не сумел привыкнуть к этому. «Человеку нужен простор» – эта фраза пользовалась огромной популярностью в Калифорнийском университете. В Японии, совершенно очевидно, ее встретили бы с непониманием, потому что как раз простора здесь не было.

Непонятным было и отношение к женщинам. В переполненных вагонах пригородных поездов стоящие и сидящие служащие по пути на работу и с работы читали комиксы, называющиеся здесь манга. Это были сокращенные варианты романов, что вызывало у Номури серьезное беспокойство. Недавно в продажу снова поступила популярная книга восьмидесятых годов под названием «Рин-Тин-Тин». Но это был не добродушный пес из телевизионного сериала пятидесятых годов, демонстрировавшегося по американскому телевидению, нет, это был пес, наделенный собакой-любовницей, который беседовал с нею и… занимался сексом. Такого рода произведение не вызывало восторга у Номури, но вот впереди на скамье сидит пожилой служащий и увлеченно разглядывает страницу за страницей, а рядом, вперив взгляд в окно поезда, стоит японка, может быть заметив, что за книга в руках соседа, а может быть, и нет. Война между мужчинами и женщинами в этой стране несомненно идет по другим правилам, чем в Америке, подумал Номури. И тут же постарался забыть об этом. В конце концов, это не входило в его задание. Впрочем, он не подозревал, что скоро поймет, насколько был не прав.

Он не увидел момента передачи. Стоя в третьем вагоне поезда у задней двери и держась за поручень над головой, он читал газету и даже не заметил, как в карман его плаща кто-то сунул конверт. Так всегда это происходило – в какой-то момент плащ становился чуть тяжелее. Однажды он повернулся и… никого не увидел. Черт побери, он действительно стал членом профессиональной организации.

Через восемнадцать минут поезд подошел к перрону вокзала, двери раздвинулись, и из вагонов лавиной хлынули толпы спешащих людей. Служащий, сидевший в десяти футах от него, сунул в портфель свой «иллюстрированный роман», вышел из вагона и направился к месту работы, сохраняя бесстрастное выражение лица и несомненно скрывая свои мысли за маской равнодушия. Номури направился в свою сторону, застегивая на ходу пиджак и пытаясь догадаться, какими будут новые инструкции.

***

– Президент знает об этом?

– Нет еще, – покачал головой Райан.

– Может быть, его следует поставить в известность? – спросила Мэри-Пэт.

– Я так и сделаю, когда наступит время.

– Мне не хотелось бы подвергать риску своих людей ради…

– Риску? – поднял брови Райан. – Мне нужно, чтобы он всего лишь собрал информацию, а не вступал в контакт и разоблачал себя. Из тех донесений, с которыми мне до сих пор довелось познакомиться, я понял, что ему приходится только подбрасывать собеседникам невинные вопросы, а если их разговоры в раздевалке не отличаются от наших – в том нет никакой опасности.

– Ты ведь знаешь, что я имею в виду, – прикрыв ладонью усталые глаза, заметила заместитель директора ЦРУ по оперативным вопросам. Позади трудный день, и она обеспокоена благополучием своих полевых агентов. Так должен поступать каждый заместитель директора по оперативным вопросам, а Мэри-Пэт была женщиной и матерью, к тому же в прошлом ее тоже арестовывали сотрудники Второго главного управления КГБ.

Операция «Сандаловое дерево» проходила сначала достаточно невинно – если вообще разведывательные операции в иностранных государствах можно назвать невинными. До нее аналогичную операцию ФБР и ЦРУ проводили совместно. Операция завершилась крайне неудачно: японская полиция арестовала американского гражданина и обнаружила у него инструменты взломщика вместе с дипломатическим паспортом, и последнее в данном случае не пошло ему на пользу. Сведения об этом даже просочились в газеты. К счастью, средства массовой информации не сумели понять о чем идет речь. В Японии одни постоянно покупают информацию у других. Часто такая информация относится к разряду секретной или даже для особенно ограниченного круга, и в итоге американские интересы пострадали.

– Он действительно так хорош? – спросил Райан.

На лице Мэри-Пэт едва не появилась довольная улыбка.

– Очень хорош. Это у него от природы. Сейчас он быстро учится тому, как влиться в японское общество, и устанавливает знакомства с людьми, от которых он мог бы почерпнуть полезную информацию. Мы помогли ему создать собственную фирму, и она даже приносит неплохой доход. Он получил указание действовать с максимальной осторожностью, – еще раз напомнила миссис Фоули.

– Я знаю, МП, – устало пробормотал Райан. – Но если дело обстоит именно так…

– Понимаю, Джек. Меня тоже встревожило то, что прислал Мюррей.

– Значит, ты веришь в это? – спросил Райан, не зная, какой ответ ожидать.

– Да, верю, и Мюррей верит тоже. – Она помолчала. – Если у нас появится что-либо по этому вопросу, что тогда?

– Вот тогда я пойду к президенту и мы, возможно, сумеем вывезти оттуда тех, кто хотят быть вывезенными.

– Я не могу так рисковать Номури! – излишне громко воскликнула миссис Фоули.

– Господи, Мэри-Пэт, я и не рассчитывал на это. Послушай, я ведь тоже устал, правда?

– Значит, ты хочешь, чтобы я послала туда другую группу для прикрытия Чета? – спросила она.

– Разве не ты проводишь операцию? Я говорю тебе, что нужно сделать, а не как. Успокойся, МП. – После этих слов советник по национальной безопасности увидел на лице заместителя директора ЦРУ извиняющуюся улыбку.

– Прости, Джек. Я все время забываю, что по части оперативной работы ты новичок.

***

– Химические продукты, которые входят в состав нашего топлива, могут использоваться в промышленности, – объяснил русский полковник американскому.

– Вам повезло. Наше топливо годится только для сжигания, и при этом образуется ядовитый дым, от которого гибнет все живое. – Вообще-то дым от жидкого ракетного топлива тоже не был живительным дуновением свежего ветерка, но, если разобраться, его составляющие действительно представляли собой химические соединения, пригодные для широкого промышленного применения.

На глазах обоих полковников техники присоединили толстый шланг от стояка рядом с «пускателем» – так русские называли пусковую шахту – к цистерне для перевозки на химический завод остатков триокиси азота. У дна шахты с помощью другого шланга закачивали сжатый газ в бак с окислителем, чтобы вытеснить из него оставшуюся едкую жидкость. Боеголовка с верхней части ракеты была уже удалена, и американец видел крепления, где она еще недавно присоединялась к корпусу. Сейчас боеголовка лежала в другом грузовике, который под охраной двух бронетранспортеров БТР-70 впереди и трех сзади направлялся на место, где с нее снимут боевой заряд и окончательно демонтируют.

Америка покупала плутоний. Тритий из боеголовок останется в России и скорее всего будет продан на международном рынке для изготовления циферблатов часов и измерительных приборов. Стоимость трития достигала пятидесяти тысяч долларов за грамм, и его продажа принесет русским немалые деньги; Может быть, именно поэтому, подумал американец, его русские коллеги и работали так энергично.

Это была первая пусковая шахта межконтинентальной баллистической ракеты СС-19, демонтируемая в 53-м полку Ракетных войск стратегического назначения. Шахта походила на американские пусковые шахты, выводимые из строя под наблюдением русских специалистов, и в то же время отличалась от них. Такая же масса железобетона, уходящего в землю, только эта шахта находилась в лесу, тогда как американские размещались на открытом пространстве, что свидетельствовало о различных представлениях об их безопасности. Да и климат здесь мало отличался от климата в Северной Дакоте, где на открытой равнине обычны сильные ветры. Они усиливают ощущение холода, в то время как здесь, в России, ниже температура. Наконец техник поворотом вентиля запер клапан, шланг подняли наверх, и цистерна отъехала.

– Не возражаете, если я посмотрю? – спросил полковник американских ВВС.

– Пожалуйста. – Русский полковник сделал жест в сторону пусковой шахты и даже вручил американцу мощный электрический фонарь. На его лице промелькнула насмешливая улыбка.

Сукин ты сын! – захотелось воскликнуть полковнику Эндрю Малколму. На дне шахты виднелась лужа ледяной воды. Разведданные оказались ошибочными уже в который раз. Кто бы мог поверить в это?

***

– Обеспечить поддержку? – спросил Динг.

– Не исключено, что для вас это окажется всего лишь туристической поездкой, – сказала миссис Фоули, на мгновение поверив в это.

– Вы сами проинструктируете нас? – поинтересовался Джон Кларк, переходя к делу. В конце концов, ему остается винить только себя, поскольку они с Дингом составляли одну из лучших оперативных групп ЦРУ. Кларк взглянул на Чавеза. Да, парень за последние пять лет продвинулся далеко. Он закончил колледж и готовился к защите диссертации на степень магистра, и не по какой-нибудь там ерунде, а по международным отношениям.

Работа Дин га в ЦРУ вызвала бы инфаркт у его профессоров, поскольку их представление о международном праве не включало нарушение суверенитета других государств. Об этом говорил сам Доминго Чавез в пыльной африканской пустыне, читая учебник истории и готовясь к одному из предстоящих семинаров. Впрочем, парень все еще не научился скрывать эмоции и по-прежнему временами проявлял вспыльчивость, свойственную его характеру. Правда, Кларк не мог понять, является ли эта вспыльчивость невольной или это намеренно Динг поддерживает репутацию, которую заслужил. В каждой организации – в данном случае на

«Ферме» и в коридорах управления – оперативники должны проявлять индивидуальные, только им присущие черты. Репутация самого Джона была общеизвестна. О нем говорили шепотом, наивно полагая, что он не узнает об этом. Динг тоже стремился иметь свое лицо. Ну что ж, это вполне понятно.

– Фотографии? – негромко спросил Чавез и взял снимки, которые протянула ему миссис Фоули. Их было шесть. Динг внимательно смотрел на каждый и передавал один за другим своему старшему напарнику. Голос молодого человека оставался спокойным, хотя на лице отразилось отвращение.

– Значит, если Номури сумеет обнаружить знакомое лицо и его местонахождение, как нам поступить? – спросил Динг.

– Вы оба вступаете с нею в контакт и спрашиваете, хочет ли она получить бесплатный билет для возвращения домой, – ответила миссис Фоули, промолчав о том, что по прибытии в США девушка будет подвергнута самому пристрастному допросу.

ЦРУ ничего не дает бесплатно.

– Какой будет легенда? – поинтересовался Джон.

– Пока еще не решили. Перед отъездом вам придется как следует поработать над языком.

– В Монтерее? – улыбнулся Чавез. Этот город был одним из самых приятных мест в Америке, особенно в такое время года.

– Две недели, интенсивное обучение с полным погружением. Вылетаете сегодня вечером. Вашим учителем будет русский по фамилии Лялин, Олег Юрьевич Лялин. Это бывший майор КГБ, перешедший к нам несколько лет назад. В Японии у него была своя агентурная сеть под названием «Чертополох». Именно он передал ту информацию, на основании которой вы с Дингом установили подслушивающие устройства на авиалайнере.

– Вот как! – удивился Чавез. – Без него… Миссис Фоули кивнула, довольная тем, что Динг так быстро сообразил и установил связь с прошлым.

– Совершенно верно. Там у него прелестный дом на берегу. Он оказался блестящим преподавателем японского языка, наверно, потому что когда-то ему самому пришлось учиться. – Предоставление политического убежища Лялину оказалось весьма выгодным для ЦРУ. По завершении бесконечных допросов он начал успешно преподавать в лингвистической школе вооруженных сил, где жалованье ему платило Министерство обороны. – К тому времени, когда вы научитесь заказывать ланч и спрашивать по-японски, где находится туалет, мы разработаем для вас легенду и подготовим необходимые документы.

Кларк улыбнулся и встал.

– Значит, снова за работу.

– Вперед, на защиту Америки, – с улыбкой произнес Динг, поднимаясь следом, и положил фотографии на стол миссис Фоули. Он ничуть не сомневался, что оборона его страны осталась в прошлом. Услышав его слова, Кларк едва не согласился с шуткой, но тут к нему вернулись воспоминания, и лицо оперативника обрело прежнее бесстрастное выражение.

***

Это не было их виной, а представляло собой всего лишь объективную реальность. При населении, вчетверо превышающем американское, и пригодной для проживания территории, которая в три раза меньше, чем у Соединенных Штатов, они столкнулись с необходимостью что-то предпринять. Жителям Индии требовалась работа, продовольствие, предметы первой необходимости, наконец, они хотели иметь все то, что имеют жители других стран мира. Поэтому все было так просто. Нельзя сказать «нет» девятиста миллионам человек. В особенности если ты являешься одним из них. Вице-адмирал В. К. Чандраскатта сидел в кожаном кресле на мостике авианосца «Вираат». Его долг, как это говорилось в данной им присяге, заключался в том, чтобы исполнять приказы правительства, но прежде всего Чандраскатта служил своему народу. Чтобы убедиться в этом, достаточно было посмотреть вниз с адмиральского мостика на офицеров и матросов, особенно на последних – лучших представителей его народа. Они покинули сушу, оставили привычную жизнь, которую вели на индийском субконтиненте, чтобы попытаться начать новую, и прилагали все силы, достойно исполняя свои обязанности, потому что каким бы скудным ни было их флотское жалованье, оно намного превосходило то, что им платили в стране, где уровень безработицы колебался между двадцатью и двадцатью пятью процентами. Сколько времени понадобилось его стране, чтобы научиться удовлетворять свои потребности в продовольствии? Двадцать пять лет? И даже это явилось результатом своего рода благотворительности, помощи, которую западные страны оказали в развитии сельскохозяйственной науки. Достигнутые успехи все еще вызывали раздражение у многих – можно подумать, их страна, колыбель древней культуры, родина цивилизации, не смогла определить собственную судьбу. Порой даже искренняя благотворительность может лечь тяжким бременем на душу нации.

А что теперь? Наконец экономика его страны начала развиваться, но и это имело свои пределы. Индия нуждалась в природных ресурсах, но больше всего – в жизненном пространстве, которого так не хватало. На севере страны простирались самые грозные в мире горные хребты. На востоке – Бангладеш со своими проблемами, еще более страшными, чем у самой Индии. К западу – Пакистан, также перенаселенный, древний религиозный враг, война с которым вполне могла нарушить снабжение Индии нефтью, получаемой из мусульманских стран Персидского залива, а это само по себе грозит катастрофой.

Какое невезение, подумал адмирал, поднося к глазам бинокль и осматривая свой флот – в данный момент другого занятия не было. Если его страна ничего не предпримет, лучшее, на что она может надеяться, – это сохранение существующего положения и дальнейшая стагнация. А вот если она обратит свой взгляд на окружающие регионы, начав активные поиск жизненного пространства… Однако принципы «нового мирового порядка» гласили, что Индия не имеет права предпринимать что-либо подобное. Ей отказали в стремлении к величию страны, уже достигшие его и потому опасающиеся, что их могут догнать другие.

Доказательства тому находились прямо перед ним. Его военно-морской флот был одним из самых могучих в мире, созданный и подготовленный на средства, которых страна не могла позволить себе, а потому находилась сейчас в столь тяжелом экономическом положении. Индийские корабли плавали в одном из семи океанов, единственном, который получил свое название в честь страны, но даже здесь его флот уступал по мощи части американского флота. Это приводило адмирала в ярость. Именно Америка являлась той страной, которая диктовала свои условия, указывала, что может делать Индия, а что – нет, Америка, история которой насчитывала всего-то чуть больше двухсот лет! Выскочки. Разве американцы воевали с Александром Македонским или грозным ханом? Эпоха «великих открытий» была начата европейскими мореплавателями, которые стремились достичь Индии, а теперь страна, которую открыли по чистой случайности, отказывает в справедливом стремлении древней родины адмирала к величию и могуществу. Адмиралу нелегко было скрыть все эти нахлынувшие чувства за бесстрастной маской профессионала, особенно когда вокруг шныряли офицеры его штаба.

– Радиолокационный контакт, пеленг один-три-пять, расстояние двести километров, – послышался голос оператора. – Курс сближения, скорость пятьсот узлов.

Адмирал повернулся к начальнику штаба и кивнул. Капитан первого ранга Мехта поднял телефонную трубку и отдал короткую команду. Индийская эскадра находилась в стороне от судоходных маршрутов, и появление самолетов говорило само за себя. Четыре американских истребителя-штурмовика F-18E «хорнет» взлетели с палубы одного из американских авианосцев, плывущих где-то к северо-востоку от эскадры адмирала Чандраскатты. Они прилетали ежедневно, утром и вечером, а иногда и ночью, чтобы продемонстрировать, что американцам известно местонахождение его эскадры, и дать ему понять, что он не знает и не может знать, где находятся они сами.

Через мгновение адмирал услышал характерный рев двух истребителей вертикального взлета «харриер». Он знал, что эти дорогие и отличные машины все-таки не могут составить конкуренцию приближающимся американским «хорнетам». Сегодня адмирал распорядился поднять четыре «харриера» – два с «Вираата» и два с «Викранта», – чтобы перехватить четырех – похоже, четырех – американцев. Пилоты увидят друг друга и помашут руками, демонстрируя дружеское расположение и зная, что это обоюдная ложь.

– Мы можем осветить их радиолокаторами систем ПВО, показать, что нам надоели эти игры, – негромко предложил капитан Мехта.

Адмирал покачал головой.

– Нет. Они почти ничего не знают о наших ракетных системах «корабль – воздух», и мы не будем добровольно давать им эту информацию. – Частоты, диапазон и скорость повторения радиолокационных импульсов на индийских кораблях оставались секретными, и американская разведка, по-видимому, так и не удосужилась заняться ими. Это означало, что американцы, возможно, не смогут заглушить или поставить электронные помехи для его систем – впрочем, может быть, и смогут, но не будут в этом уверены, и это обстоятельство превратится для них в источник беспокойства. Такой козырь не был особенно выигрышным, однако другого у адмирала не было. Чандраскатга отпил не торопясь глоток чая, подчеркивая свое самообладание. – Нет, мы заметим их появление, встретим по-дружески, и пусть улетают обратно.

Мехта кивнул и молча удалился, подавляя кипящую в нем ярость. Этого следовало ожидать. Он был начальником штаба флота, и в его обязанности входила разработка оперативного плана, направленного на то, чтобы одолеть американцев, если возникнет такая необходимость. Мехта знал, что одержать победу Над американцами практически невозможно, однако это не избавляло его от работы над планом, и потому ощущение бессильной ярости было вполне объяснимо. Чандраскатта поставил чашку, наблюдая за тем, как «харриеры» сорвались с изгибающейся вверх, подобно лыжному трамплину, летной палубы и стремительно набирали высоту.

– Каково состояние летчиков? – спросил адмирал у своего начальника воздушных операций.

– Они разочарованы, но продолжают действовать великолепно. – В ответе прозвучала заслуженная гордость, чего и следовало ожидать. Летчики были блестяще подготовлены. Адмирал часто обедал у них за столом, и мужественные молодые лица служили для него источником гордости. Это были отличные молодые парни, ничуть не уступающие лучшим пилотам других стран. Еще более важно то, что они стремились доказать это.

Однако у всего индийского флота было только сорок три истребителя FRS-51 «харриер». На авианосцах «Вираат» и «Викрант», входящих в состав эскадры Чандраскатты, находилось тридцать таких истребителей, а это уступало числу самолетов на борту одного американского авианосца. И все потому, что американцы первыми начали гонку вооружений, вырвались вперед и объявили о ее завершении, напомнил себе Чандраскатта, прислушиваясь к разговорам своих летчиков по открытым каналам радиосвязи. Это весьма несправедливо.

***

– Итак, что ты хочешь сказать мне? – спросил Джек.

– Нас провели за нос, – ответил Робби. – Русские ракеты нуждаются в регулярном техническом обслуживании. И знаешь что? Последние пару лет технического обслуживания не производилось. Энди Малколм связался со мной сегодня вечером по сотовой связи. Когда он заглянул внутрь пусковой шахты, на дне ее была вода.

– Ну и что?

– Извини, я забыл, что ты не очень в этом разбираешься, -

Сконфуженно улыбнулся Робби, напомнив Райану волка в овечьей шкуре. – Понимаешь, стоит тебе выкопать в земле яму, как рано или поздно она наполнится водой, верно? Если у тебя в этой яме хранится что-то ценное, воду приходится постоянно откачивать. Лужа на дне пусковой шахты означает, что русские не занимались этим регулярно, а это влечет за собой повышенную влажность от испарений. Результатом является коррозия. Райан наконец понял.

– Ты хочешь сказать, что их ракеты…

– Скорее всего их было бы невозможно запустить, даже если бы русским этого захотелось. Таковы последствия коррозии. Ракеты, наверно, просто стояли в пусковых шахтах вроде театральных декораций, поскольку ремонт их, после того как они вышли из строя, – дело опасное и сомнительное. Короче говоря, – Джексон положил тонкую папку на стол Райана, – таково мнение управления J-3.

– А каково мнение J-2? – спросил Джек, имея в виду разведывательное управление Объединенного комитета начальников штабов.

– Они никогда не верили этому, но, думаю, поверят теперь, когда мы откроем достаточное количество русских пусковых шахт и увидим внутри то же самое. Что касается моего мнения, – адмирал Джексон пожал плечами, – если Иван позволил нам увидеть это в шахте номер один, то можно предположить, что то же положение и в других шахтах. Русским теперь наплевать на свои ракеты.

Разведывательная информация всегда поступает из ряда источников, и заключение такого аналитика, как Джексон, особенно ценно. В отличие от офицеров разведки, в чьи обязанности входит оценка потенциала противника, что почти всегда осуществляется с теоретических позиций, Джексон относился к числу людей, проявляющих интерес к способности другой стороны нанести удар, и он узнал на собственном опыте, что заставить оружие действовать намного труднее, чем просто смотреть на него.

– Помнишь, ведь совсем недавно мы считали их таким грозным противником?

– Я никогда не придерживался подобной точки зрения, однако даже слабоумный придурок с пистолетом в руке может испортить тебе весь день, – напомнил Робби приятелю. – Итак, сколько денег им удалось выторговать у нас?

– Пять больших.

– Прекрасно, деньги налогоплательщиков в действии. Мы только что заплатили русским пять миллиардов долларов за демонтаж ракет, не способных взлететь из пусковых шахт, если только сначала не будут взорваны стоящие на них боеголовки. Просто сказочная сделка, доктор Райан.

– Им нужны деньги, Роб.

– Мне тоже. Понимаешь, приятель, я стараюсь наскрести достаточно денег, чтобы мои самолеты могли летать. – Мало кто понимал, что каждый корабль в составе военно-морского флота и каждый танковый батальон действовали на основе строго ограниченных бюджетных ассигнований. Несмотря на то что у командиров не было чековых книжек, они имели право брать со складов столько припасов – топлива, оружия, запчастей, даже продовольствия, если речь шла о военных кораблях, – сколько было выделено им на год. Нередко случалось, что в конце финансового года военному кораблю приходилось неделями стоять у причала, потому что он исчерпал лимит. Это означало срыв какого-то задания и недостаточную боевую подготовку команды. Пентагон, таким образом, занимал исключительное место среди государственных департаментов, так как ему приходилось существовать на основе фиксированных и часто сокращающихся ассигнований.

– Как долго, по твоему мнению, мы сумеем просуществовать на урезанном бюджете?

– Я все время твержу ему об этом. Понимаешь, Роб, председатель…

– Строго между нами, председатель объединенного комитета считает, что операции – это что-то, что проводится хирургами в больницах. А если ты проговоришься об этом, конец всем урокам игры в гольф.

– Как ты считаешь, сколько мы выиграли, устранив русских из ракетно-ядерной гонки? – спросил Райан, надеясь, что Робби хоть немного успокоится.

– Намного меньше, чем сократив финансирование морских операций. На случай, если ты не заметил: американский Военно-морской флот резко уменьшился, и мы вынуждены выполнять поставленные перед нами задачи, имея в своем распоряжении на сорок процентов меньше кораблей, д ем в прошлом. А вот океан остался таким же большим, понимаешь? Согласен, армия в несколько лучшем положении, зато ВВС ослаблены, да и морская пехота сосет последнее молоко из тощей груди. А ведь морские пехотинцы по-прежнему остаются главной силой быстрого реагирования на случай, если мальчики и девочки из Туманного болота снова напортачат.

– Не учи ученого, Робби.

– Но это еще не все, Джек. Нагрузка на личный состав продолжает расти. Чем меньше у нас кораблей, тем дольше они вынуждены находиться в море. А чем дольше они остаются в море, тем больше приходится платить за техническое обслуживание. Положение начинает походить на катастрофическое, которое сложилось в конце семидесятых. От нас уходят люди, Джек, потому что трудно убедить их так долго оставаться в отрыве от жены и детей. У летчиков тоже тупиковая ситуация. Теряя таким образом опытных людей, приходится тратить больше средств на подготовку новых пилотов. Так что, как ни посмотри, боевая готовность снижается. – Адмирал явно сел на своего конька,

– Послушай, Роб, недавно я то же самое сказал в противоположном крыле этого здания. Я прилагаю все усилия, чтобы повысить обороноспособность. – Джек говорил теперь тоном высокопоставленного чиновника. Наконец они посмотрели друг на друга и улыбнулись.

– Мы оба – старые пердуны.

– Это верно, прошло много времени с тех пор, как мы были молоды, – согласился Райан негромко, почти переходя на шепот. – Я тогда преподавал историю, а ты каждый вечер взывал к Богу, умоляя Его помочь с поврежденной ногой.

– Наверно, делал это недостаточно усердно. Артрит меня замучил, – пожаловался Джексон. – Через девять месяцев мне предстоит пройти полное медицинское освидетельствование на годность к полетам. Как ты думаешь, каким будет заключение врачей?

– Тебе запретят летать?

– Навсегда, – равнодушно кивнул Джексон. Райан знал, что это значит. Для летчика, взлетавшего на истребителях с палуб авианосцев больше двадцати лет, запрет на полеты означал, что ты уже слишком стар, а признать это всегда нелегко. Больше он не сможет заниматься играми вместе с молодежью. Раннюю седину можно объяснить генетикой, но запрет на полеты объясняется однозначно, а следовательно, придется повесить в шкаф летный костюм и шлем, согласиться, что ты больше не тот человек, которым стремился стать с десятилетнего возраста, что ты для этого недостаточно хорош, – и все это после того как на протяжении всей жизни тебе удавалось быть в числе лучших. Самым горьким воспоминанием останутся слова, сказанные им о летчиках, которые были старше его в то время, когда он сам был младшим лейтенантом, – скрытые насмешки, многозначительные взгляды, которыми обменивались зеленые офицеры, даже не думавшие о том, что когда-нибудь и они окажутся в таком же положении.

– Роб, сколько хороших офицеров не стали даже кандидатами на должность командующего эскадрой. Они увольняются в звании капитанов третьего ранга после двадцати лет службы и становятся летчиками авиакомпаний, развозящими по ночам почту для «Федерал экспресс».

– При этом неплохо зарабатывая.

– Ты уже выбрал себе должность? – При этих словах минорное настроение Джексона как рукой сняло. Он поднял голову и ухмыльнулся.

– Черт побери, раз я не могу танцевать, то по крайней мере могу наблюдать за танцами. Скажу тебе вот что, дружище, если ты хочешь, чтобы мы осуществляли все те превосходные операции, которые планируются в моем крошечном кабинете, нам нужна помощь с вашей стороны Потомака. Майк Дюбро делает все что может, но у него и его подчиненных тоже есть предел возможного, понимаешь?

– Ну что ж, адмирал, могу обещать вам, сэр, следующее: когда наступит момент для вашего назначения командующим боевым авианосным соединением, по крайней мере одно из них еще останется в составе флота. – Оба понимали, что такое обещание немногого стоит, но гарантировать большее Райан не мог.

***

Она была номером пять. Самым поразительным явилось то… Впрочем, здесь все было поразительным, подумал Мюррей, сидя в своем кабинете в шести кварталах от Белого дома. Больше всего Дэна беспокоил ход расследования. Вместе со своей группой он опросил немало женщин, которые признались – кто со стыдом, кто с нескрываемым волнением, а кто с гордостью и юмором, – что они спали с Эдом Келти, но только пятеро заявили, что это не было для них добровольным. У пятой по счету женщины дополнительным фактором явились наркотики, и она испытывала чувство одиночества и глубокого стыда из-за того, что ей казалось, будто она одна попала в ловушку.

– Твое мнение? – спросил Билл Шоу, тоже усталый после длинного рабочего дня.

– У нас есть все необходимые доказательства, показания пяти жертв насилия, четверо из которых живы. Два случая изнасилования настолько очевидны, что не вызовут сомнения в любом суде. В их число не входит Лайза Берринджер. Еще две подтвердили использование наркотиков на территории федерального округа. Две первые независимо друг от друга дали свидетельские показания, которые в точности, буквально слово в слово, совпадают, – они опознали наклейки на бутылках с бренди, обстановку в комнате и все остальное.

– Надежные свидетели? – спросил директор ФБР.

– Надежнее в таких случаях не бывает. Пора приступать к следующему этапу.

Шоу согласно кивнул. Скоро поползут слухи. Невозможно длительное время вести тайное расследование, даже при самых благоприятных обстоятельствах. Кое-кто из тех, что подверглись допросу, с симпатией относятся к обвиняемому, и, несмотря на осторожно сформулированные вопросы, им не потребуется особого воображения, чтобы понять их смысл – в немалой степени потому, что они сами подозревают это. В таком случае отказавшиеся стать свидетельницами тут же обратятся к человеку, который является объектом расследования, чтобы предупредить его, будучи либо убеждены в его невиновности, либо надеясь на личную выгоду. Вице-президент США, будь он преступником или нет, все-таки обладал немалой властью и по-прежнему мог оказывать важные услуги. В другое время бюро вообще не смогло бы продвинуться так далеко. Министр юстиции или сам президент дал бы им понять, что расследование лучше прекратить, старшие представители администрации вступили бы в контакт с жертвами, предложили бы им ту или иную компенсацию, и во многих случаях это сработало бы. Единственная причина, по которой им удалось завершить расследование, в конце концов, заключалась в том, что ФБР имело разрешение президента, опиралось на помощь министра юстиции и пользовалось изменившейся юридической и моральной обстановкой в стране.

– Как только ты поговоришь с председателем… Мюррей кивнул:

– Да, следовало бы немедленно организовать пресс-конференцию и изложить на ней суть дела и имеющиеся доказательства. – Сделать это они, конечно, не смогут. Сразу после разговора с председателем юридической комиссии Конгресса и лидером меньшинства, в котором эти политические деятели будут ознакомлены с основными доказательствами, информация тут же просочится в прессу. Единственный козырь, который остается в руках Мюррея и его следственной группы, – это выбор времени дня. Беседу с конгрессменами следует назначить на достаточно позднее время, чтобы новости не попали в утренние газеты, что вызовет гнев редакторов «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс». Бюро вынуждено строго соблюдать правила. Оно не может организовать утечку (информации, потому что предстоял уголовный процесс и права обвиняемого должны охраняться так же тщательно, как и права его жертв, – даже еще тщательней. В противном случае доказательства, Представленные на процессе, окажутся под сомнением.

– Мы сами примем необходимые меры, Дэн, – наконец сказал Шоу. – Я попрошу министра юстиции позвонить ему и условиться о встрече. Может быть, это поможет ненадолго задержать утечку информации. Что тебе сказал президент в тот раз – меня интересует его точная фраза?

– Президент – хороший парень. – Помощник директора воспользовался похвалой, распространенной среди сотрудников ФБР. – Президент произнес: «Преступление – это преступление». Дарлинг, правда, попросил вести по возможности «черное» расследование, но этого следовало ожидать.

– Ну что ж, хорошо. Я лично буду информировать его о происходящем.

***

Номури, получив задание, как обычно, взялся за дело без промедления. Сегодня ему предстояло снова встретиться в бане с той же компанией – не иначе, подумал он, у меня самая чистая работа во всем управлении. Вдобавок это был один из Лучших способов, сбора информации, и он надеялся еще больше облегчить его, прихватив с собой большую бутылку сакэ, которая теперь полупустой стояла на краю деревянной ванны.

– Я уже жалею, что ты рассказал мне о той блондинке, – небрежно заметил Номури. Он сидел с закрытыми глазами в своем углу ванны по горло в воде, чувствуя, как она обволакивает и расслабляет все его мышцы. Вода была достаточно горячей, чтобы понизить кровяное давление и вызвать ощущение эйфории. Тому же способствовало и воздействие алкоголя. Многим японцам свойственно генетическое отклонение, называемое на Западе восточным румянцем или, что нравится страдающим от этого гораздо меньше, патологической интоксикацией. По сути дела это расстройство обмена веществ, означающее, что даже при относительно небольшой дозе алкоголя происходит быстрое опьянение. К счастью, такое генетическое отклонение не коснулось семьи Номури.

– Почему же? – подал голос сидевший в углу напротив Казуо Таока.

– Никак не могу выбросить из головы эту американскую ведьму! – добродушно бросил Номури. В бане обычно царила атмосфера дружеской откровенности. Японец, сидевший рядом, энергично потер голову и засмеялся вместе с остальными.

– Не иначе, тебе хочется услышать побольше подробностей? – произнес он и, когда Номури промолчал, продолжил, зная, что и всем остальным это будет интересно:

– Между прочим, ты был прав. У них слишком большие ступни и груди, а вот поведение… ну что ж, этому, в конце концов, можно научиться. – Он сделал драматическую паузу.

– Давай, рассказывай, не мучай, – послышался притворно раздраженный голос еще одного посетителя.

– Дай собраться с мыслями, – недовольно проворчал говоривший, вызвав взрыв веселого хохота. – Так вот, для идеальной красавицы груди у них и впрямь великоваты, но в жизни приходится чем-то жертвовать, и мне, по правде, доводилось видеть формы и похуже…

А ведь он и на самом деле неплохой рассказчик, подумал Номури. На это тоже нужен талант. Послышался хлопок пробки – и один из присутствующих разлил сакэ по маленьким чашкам. Вообще-то спиртные напитки в банях были запрещены, но на это правило – большая редкость для Японии – обычно не обращали внимания. Номури, не открывая глаз, протянул руку за своей чашкой и постарался блаженно улыбнуться, словно думал о голубоглазой красавице, прислушиваясь к рассказу, из которого узнал немало новых подробностей. Описание девушки было детальным и все больше походило на фотографию, полученную им вместе с материалами в утреннем поезде. И все-таки сделать однозначный вывод пока было трудно.

Тысячи девушек могли подойти под такое описание, и Номури не испытывал особой досады, прислушиваясь к рассказу. В конце концов, она сама выбрала для себя такую жизнь и все-таки оставалась американской гражданкой, так что если он сможет помочь ей, то постарается это сделать. Задание казалось ему тривиальным дополнением к полученному ранее, но по крайней мере он получил возможность задавать вопросы, сближающие его с членами этого мужского сообщества. Таким образом, надежды получить от них важную информацию в будущем делались еще более реальными.

***

– У нас нет выбора, – произнес мужской голос в другой бане, которая располагалась не особенно далеко от первой. – Нам нужна ваша помощь.

Этого следовало ожидать, подумали остальные пятеро. Вопрос заключался лишь в том, кто из них первым окажется в затруднительном положении. Судьба наложила свою тяжелую руку на этого мужчину и его компанию. Это отнюдь не уменьшало его собственный позор, он был вынужден обратиться за помощью, и остальные чувствовали испытываемую им боль, сохраняя бесстрастные лица и вежливые манеры. Более того, сейчас все они разделяли еще одно общее чувство: страх. Теперь, когда такое уже однажды случилось, это может повториться с гораздо большей легкостью. Кто из них будет следующим?

По сути дела нет более надежного способа вложения денег, чем в недвижимость, собственность, которую вы видите и можете ощупать, построить на ней что-то или жить там, нечто зримое и осязаемое для других. Несмотря на то что в Японии не прекращались усилия по расширению земельных угодий – например, отвоевывали земли у моря для строительства новых аэропортов, – общее правило оставалось здесь таким же справедливым, как и в других странах: покупать землю имелосмысл, потому что ее больше не делали, а следовательно, цены на земельные участки не понижались.

Однако в Японии такое положение, общее для всех, нарушалось уникальным своеобразием местных условий. Законы о землепользовании искажались из-за чрезмерных прав, которые имели владельцы небольших участков земли, используемой для сельскохозяйственного производства, и нередко среди высотных зданий в пригородах можно было видеть крохотные клочки земли размером в четверть гектара, на которых выращивались овощи. Эта и без того небольшая страна – ее территория равнялась площади Калифорнии, – но с населением, составляющим примерно половину американского, становилась все более густонаселенной. Лишь малая часть земли тут годилась для производства сельскохозяйственной продукции, а хотя близость сельскохозяйственных угодий всегда создавала более благоприятные условия для проживания людей, основная часть населения переполняла горсточку огромных перенаселенных городов, и там стоимость недвижимости вырастала еще больше. Поразительным результатом этих на первый взгляд самых обычных обстоятельств было то, что недвижимость в одном Токио стоила выше всей земли в сорока восьми континентальных штатах Америки. Еще более поразительным являлось то, что эта абсурдная ситуация воспринималась всеми как нечто само собой разумеющееся, хотя на самом деле она была такой же искусственной, как увлечение голландскими тюльпанами в семнадцатом веке. Но, как и в Америке, что представляла собой национальная экономика Японии, как не всеобщее убеждение, принятое на веру? Так думали все на протяжении целого поколения. Расчетливые японцы сберегали немалую часть своих заработков. Эти сбережения вкладывались в банки в таких колоссальных количествах, что объем средств для кредитования тоже являлся колоссальным, и в результате процентные ставки займов оставались низкими. Это позволяло предпринимателям покупать земельные участки и возводить на них строения, несмотря на цены, которые в любых других странах мира казались бы в лучшем случае разорительными, а в худшем – просто немыслимыми. Как это обычно происходит в атмосфере искусственно вызванного бума, такой процесс имел опасные последствия. Искусственно завышенная цена позволяла использовать недвижимость в качестве залога при займах и как обеспечение для пакетов акций, покупаемых при сделках с маржой. Действуя таким образом, дельцы, кажущиеся на первый взгляд проницательными и дальновидными, сооружали по сути дела сложные карточные пирамиды, в основании которых лежало убеждение, что стоимость недвижимости в границах города Токио превышает ценность всей американской земли от Бангора до Сан-Диего. Высокая стоимость недвижимости в Японии больше всего другого оказала влияние на убеждение японских дельцов, что недвижимость в Америке является, в конце концов, такой же, как и у них в стране, и потому должна стоить значительно дороже, чем требуют за нее глупые американцы. К началу девяностых годов начали появляться первые тревожные симптомы. Стремительное падение японского фондового рынка угрожало крушением крупных счетов, основанных на сделках с маржей, и заставило некоторых владельцев подумать о продаже принадлежащей им недвижимости для покрытия расходов. И тут они с потрясением осознали не вызывающий особого удивления факт, что никто не собирается платить вздутую цену за участки земли, и, хотя все абстрактно соглашались с этой ценой, готовность платить такие суммы в действительности была, мягко говоря, не слишком реальной. В результате оказалось, что из основания карточной постройки, поддерживающего всю остальную пирамиду, незаметно исчезла одна карта и оставалось только ждать дуновения ветерка, чтобы рухнуло все огромное сооружение. Впрочем, на такую возможность при переговорах между крупными дельцами старались не обращать внимания.

До сегодняшнего дня.

Сидевшие в деревянной ванне были друзьями и партнерами на протяжении многих лет, и, когда Козо Мацуда спокойно и с достоинством проинформировал остальных о финансовых трудностях, испытываемых его компанией, все тут же увидели на горизонте угрожающую им катастрофическую опасность, оказавшуюся намного ближе, чем они предполагали всего двумя часами раньше.

Присутствующие здесь банкиры могли бы предложить займы, однако процентные ставки будут теперь заметно выше. Промышленники пойдут навстречу, но это приведет к снижению доходности их предприятий, что окажет отрицательное воздействие на и без того пошатнувшееся положение с акциями на фондовой бирже. Конечно, они могут спасти своего друга от разорения, но вместе с тем на нем навсегда останется клеймо неудачника, что исключит его из их тесной группы. Если они не придут к нему на помощь, ему придется прибегнуть к последней, крайней мере – не привлекая внимания, выставить на продажу некоторые из принадлежащих ему зданий, надеясь, что кто-то согласится купить их по цене, близкой к действующей в данный момент, что, однако, было очень маловероятно, и все знали это. Сами они не пойдут на такой шаг, и, если станет известно, что «номинальная» цена зданий имеет столь же малое отношение к их действительной стоимости, как романы Жюля Верна к реальной жизни, они тоже понесут убытки. Банкирам придется признать, что обеспечение предоставленных ими займов и, следовательно, безопасность вкладов, находящихся в их банках, тоже являются фиктивными. Масса «реальных» денег, ранее столь колоссальная, что осознавалась только как отвлеченная цифра, исчезнет, словно по мановению палочки в руке злого волшебника. По всем этим причинам они будут вынуждены поступить, как того требует необходимость, – окажут помощь Мацуде и его компании, спасут от краха, предоставив ему, разумеется, в обмен на определенные уступки, деньги, в которых нуждается его фирма для обеспечения проводимых ею операций.

Проблема, однако, заключалась в том, что они могут проделать это один раз, может быть, два и даже три, но не больше, потому что события начнут развиваться все более стремительно, сила инерции возрастет и скоро наступит момент, когда даже их совместные усилия окажутся недостаточными, чтобы поддержать рушащийся карточный домик. О последствиях этого думать не хотелось.

Все шестеро сидели, глядя перед собой на воду в ванне и избегая взглядов друг друга, потому что в японском обществе не любят обнаруживать страх, а они испытывали именно страх перед будущим. В конце концов, они сами несли ответственность за происшедшее. Единолично управляя своими корпорациями, подобно тому как распоряжался своей финансовой империей Джон Пирпонт Морган, они обладали огромным личным могуществом, вели роскошный образ жизни и соответственно несли за все полную личную ответственность. Ведь именно они принимали решения, и если эти решения оказывались ошибочными, то только на них падала ответственность в обществе, где личная неудача воспринималась так же болезненно, как смерть.

– Ямата-сан был прав, – негромко произнес один из банкиров, неподвижно сидя в ванне. – Я допустил ошибку, не согласившись с ним.

Удивляясь его смелости, все остальные ответили утвердительно, как один: «Хай».

– Нам нужно посоветоваться с ним по этому вопросу, – заметил другой.

***

Продукция, выпускаемая этим заводом, пользовалась таким спросом, что рабочие трудились здесь в две напряженные смены. Огромное одинокое здание, расположенное среди холмов Кентукки, занимало свыше ста акров. Его окружали стоянки автомобилей. Одна – для машин, принадлежавших рабочим, и вторая – куда выгоняли заводскую продукцию. Кроме того, здесь же располагались площадки, где автомобили грузили на трейлеры и на железнодорожные платформы.

«Креста» – самый популярный новый автомобиль на американском и японском рынках – получила название по имени трассы бобслея на швейцарском курорте Сен-Мориц. Как-то один из японских промышленников, занятый производством автомобилей, изрядно набравшись, принял вызов и попробовал спуститься по обманчиво пологому спуску на санях. Он сел на сани, ринулся вниз, потерял управление при входе в первый же предательский поворот, вылетел с трассы и дальше мчался уже по баллистической кривой, а приземлившись, вывихнул ногу. В качестве благодарности трассе, преподавшей ему наглядный урок смирения, лежа в местной больнице, он решил закрепить полученный опыт в названии следующего автомобиля, находившегося на тот момент в стадии разработки в чертежах и набросках.

«Креста», как почти все произведенное японской промышленностью, была шедевром автомобилестроения. В доступном по цене автомобиле с передним приводом и экономичным четырехцилиндровым двигателем с шестнадцатью клапанами с комфортом размещались два взрослых человека на передних сиденьях и двое-трое детей на заднем, и он сразу стал, по признанию журнала «Мотор тренд», машиной года. К тому же «креста» спасла от разорения японского промышленника, который до этого в течение трех лет нес убытки из-за успешных усилий Детройта вернуть себе американский рынок. Ставший самым популярным среди молодых семей с детьми, допускавший множество вариантов отделки и дополнительных приспособлений, устанавливаемых по желанию покупателя, автомобиль производился по обеим сторонам Тихого океана, удовлетворяя глобальный спрос.

Завод, расположенный в тридцати милях от Лексингтона, штат Кентукки, был самым современным во всех отношениях. Рабочие получали здесь зарплату согласно профсоюзной шкале, так что у них не было надобности вступать в Объединенный профсоюз рабочих автомобильной промышленности, и при двукратных попытках создать на заводе профсоюзную организацию, проводимых под эгидой Национального совета по трудовым отношениям, тут не удалось собрать даже сорока процентов голосов, так что представители этой мощной организации были вынуждены покинуть завод, сетуя на поразительную незрелость рабочих.

Как на всех подобных предприятиях, в деятельности этого завода был какой-то элемент нереального. С одной стороны в здание поступали комплектующие, с другой – выезжали готовые автомобили. Кое-какие детали и узлы даже изготавливались в Америке, хотя их было не так много, как того хотелось бы американскому правительству. Да и менеджер предпочел бы больше деталей производить на месте. Особенно часто необходимость этого проявлялась зимой, когда штормовая погода в северной части Тихого океана мешала своевременной доставке комплектующих, изготовленных в Японии, – задержка всего лишь одного судна даже на сутки создавала критическое положение, так как сборочный конвейер действовал, имея минимальный запас деталей на складе, а спрос на «кресты» превышал производственные мощности завода. Комплектующие прибывали главным образом в контейнерах по железной дороге с обоих побережий Америки через установленные графиком промежутки времени и накапливались в кладовых рядом с теми секциями сборочного конвейера, где крепились к шасси очередного автомобиля. Значительная часть сборки осуществлялась промышленными роботами, однако ничто не могло заменить искусных рук квалифицированного рабочего, его глаз и ума, и, говоря по правде, роботы выполняли главным образом те операции, которые так или иначе не нравились людям. Высокая эффективность завода позволила снизить стоимость «кресты», а напряженный график с большим количеством сверхурочного труда отвечал интересам рабочих, которые впервые почувствовали вкус высокооплачиваемой работы и трудились не менее прилежно, чем их японские коллеги. К тому же, как отмечали японские инструкторы в разговорах между собой, а также сообщали руководству компании, американские рабочие трудились не просто прилежно, но и проявляли творческую сообразительность. Целая дюжина важных усовершенствований производственного процесса, предложенных рабочими этого завода, была немедленно принята на подобных заводах, расположенных за шесть тысяч миль отсюда. Японскому персоналу, осуществляющему контроль за производством, нравилась жизнь в Соединенных Штатах. Стоимость жилья и размеры участков, на которых находились дома, стали для них поразительным откровением, и, быстро привыкнув к новой обстановке, японцы начали осваиваться с местным гостеприимством, играть с американскими адвокатами в гольф, заезжать в «Макдональдсы» за чизбургерами, наблюдать, как их дети играют в мяч с маленькими американцами. Нередко японских специалистов поражало дружеское гостеприимство, так не похожее на то, что они ожидали. Местное кабельное телевидение даже включило в свои программы передачи Эн-эйч-кей для двухсот японских семей, желавших ощутить вкус дома. В то же самое время японцы, находящиеся в Америке, благодаря неожиданно высокой производительности сборочного завода в Кентукки и продолжающемуся падению доллара по отношению к йене приносили немалую прибыль своей корпорации, которая, к сожалению, едва покрывала расходы, связанные с импортом автомобилей из Японии. Вот почему на этой неделе был приобретен прилегающий участок земли для расширения завода, что позволило бы увеличить производственные мощности на шестьдесят процентов. Рассматривалась возможность введения третьей смены, но это затруднило бы весь технологический процесс и соответственно усложнило бы контроль за качеством автомобилей. Дирекция решила отказаться от такого шага, особенно в связи с возросшей конкуренцией со стороны автомобильных заводов американских корпораций в Детройте.

В начале сборочного конвейера двое рабочих крепили к шасси автомобиля топливные баки. Один из них в стороне от конвейера доставал бак из картонной коробки и ставил на движущуюся ленту, которая доставляла его ко второму рабочему, чьей обязанностью было установить эту громадную, но легкую деталь. Пластиковые лапы удерживали бак в течение того короткого времени, которое требовалось рабочему для крепления бака к шасси, затем лента конвейера перемещала будущий автомобиль к следующему рабочему месту.

Женщина– кладовщица обратила внимание на картонную коробку, которая оказалась влажной. Она провела по ней ладонью, поднесла руку к лицу и почувствовала запах морской соли. Видно, контейнер с топливными баками был неплотно закрыт, и, когда бушующие волны захлестнули его, вода попала внутрь. Хорошо еще, подумала женщина, что баки изготовлены из оцинкованной стали, гарантирующей их герметичность при любой погоде. Подмокли около двадцати баков. Кладовщица заколебалась, не следует ли сообщить об этом бригадиру, оглянулась по сторонам, но не увидела его поблизости. У нее было право самой остановить конвейер, -что в сборочном цехе происходило крайне редко, – пока не подтвердится пригодность топливных баков. Теоретически в случае крайней необходимости это мог сделать каждый рабочий, но женщина работала здесь недавно и считала, что такое решение должен принять бригадир. Она снова в нерешительности оглянулась вокруг, ее бездействие вызвало резкий свист ожидавшего деталь рабочего. Пожалуй, нет ничего страшного в том, что коробка промокла, решила она, положила бак на движущуюся ленту, открыла следующую коробку и забыла о происшедшем. Ей даже не могло прийти в голову, что она стала звеном в цепи событий, дальнейшее развитие которых приведет к гибели одной семьи и нанесет урон еще двум.

Через две минуты топливный бак уже был укреплен на шасси очередной «кресты», и лента бесконечного конвейера понесла будущую машину в сторону открытых ворот, даже невидимых отсюда. Скоро на стальном шасси появятся новые детали, и наконец красный сверкающий красавец, уже заказанный семьей из Гринвилла, штат Теннесси, выкатит из ворот сборочного цеха. Цвет машины был выбран по желанию жены, Кандейси Дентон, которая только что после двойняшек-дочерей, родившихся тремя годами ранее, подарила своему мужу Пирсу сына. Это будет первый новый автомобиль у молодой семьи, знак любви, испытываемой мужем к своей жене. Вообще-то машина была пока им не по карману, но покупку определяли чувства, а не деньги, и он знал, что сумеет каким-то образом найти выход. На следующий день автомобиль закатили на трейлер, чтобы доставить в автомагазин в Ноксвилле. Телекс с завода информировал дилера о предстоящем прибытии машины, и тот, не теряя времени, сообщил мистеру Дентону эту долгожданную новость.

Механикам магазина потребуется день на предпродажную подготовку, а затем автомобиль доставят заказчику – пусть с недельным опозданием из-за большого спроса на «кресты», но после тщательного осмотра и с временными номерами и страховкой. И разумеется, с полным баком, что поставит последнюю точку в уже предрешенной рядом обстоятельств судьбе Дентонов.

7. Катализатор

То, что все происходило ночью, затрудняло работу. Даже ослепительное сияние десятков прожекторов не заменяло бесплатный солнечный свет. Искусственное освещение создавало необычные тени, которые постоянно оказывались не там, где их ожидали, а вдобавок двигающиеся рабочие отбрасывали и собственные тени, что действовало отвлекающе.

Каждая ракета-носитель СС-19, или Н-11, находилась внутри специальной капсулы. Чертежи такой капсулы – здесь она называлась коконом – были получены вместе с чертежами самой ракеты и являлись чем-то вроде дополнения; в конце концов японская корпорация заплатила за полный комплект чертежей и спецификации

капсулы входили в него. Это следует считать удачей, подумал главный инженер, – почему-то, как ни странно, никому не пришло в голову поинтересоваться этим раньше.

СС– 19 проектировалась как межконтинентальная баллистическая ракета, средство ведения войны, и, поскольку ее проектировали русские конструкторы, она была способна выдержать грубое обращение плохо подготовленных новобранцев. Этим, был вынужден признать инженер, русские продемонстрировали подлинную гениальность, достойную подражания. Его соотечественники были склонны изготавливать все с максимальной тщательностью, что часто усложняло конструкцию, делая ее хрупкой, а это было лишним для предметов, предназначение которых было столь жестоким. Вынужденные создавать оружие, способное выдержать массу неблагоприятных человеческих и внешних факторов, русские конструкторы разработали для своих ракет транспортный контейнер, готовый защитить их практически от всего. Таким образом, на заводе могли присоединить к ракете всю арматуру, контакты и разъемы, поместить корпус ракеты в капсулу и отправить к месту назначения. Солдатам оставалось только поставить ракету в вертикальное положение и опустить в пусковую шахту. После того как ракета оказывалась в шахте, трое квалифицированных техников присоединяли к ней провода питания и телеметрии. Хотя такой метод был не столь простым, как ввод патрона в патронник винтовки, он являлся наиболее удачным способом установки межконтинентальной баллистической ракеты, когда-либо разработанным ранее, настолько удачным, что американцы скопировали его и применили для своих ракет MX, которые уже были теперь уничтожены. «Кокон» позволял без всякого риска обращаться с ракетой, потому что все точки сопряжения находились в контакте с внутренней поверхностью капсулы. Такая конструкция походила на наружный хитиновый скелет насекомых и являлась необходимой, поскольку ракета, хотя и казалась столь угрожающей, на самом деле была исключительно хрупкой. Арматура внутри пусковой шахты соприкасалась с основанием капсулы, что позволяло разворачивать ее в вертикальном положении и затем полностью опускать на дно. На всю процедуру, даже при плохом освещении, ушло девяносто минут -именно такое время, как ни странно, требовалось по советским инструкциям.

Сейчас в пусковой шахте находились пять техников. Они подсоединили три кабеля электропитания и четыре шланга, которые призваны поддерживать давление газов в баках, куда потом будет закачано топливо и окислитель – в настоящий момент ракета еще не была заправлена и в баках требовалось поддерживать повышенное давление для сохранения структурной прочности корпуса. В бункере управления пуском, который находился в шестистах метрах от шахты, в северо-восточной стене ущелья, группа из трех техников отметила, что системы управления, размещенные внутри ракеты, пришли в действие и встали «по нулям», как и надлежало. Это отнюдь не было неожиданным, но все равно служило обнадеживающим знаком. Затем из бункера последовала команда на телефон у кромки пусковой шахты, и группа обслуживания разрешила поезду отойти. Теперь маневровый локомотив поставит пустую платформу на запасной путь и подтащит к другой пусковой шахте платформу со следующей ракетой. Этой ночью будет завершена установка двух ракет, как и в четыре следующие ночи, пока все десять ракет не разместятся в десяти пусковых шахтах. Инженеры, руководившие операцией, удивлялись, как гладко все идет, хотя каждый из них втайне думал о том, почему это должно вызывать у него удивление, ведь, в конце концов, процедура была весьма простой. Строго говоря, она действительно являлась несложной, но инженеры понимали, что благодаря их действиям мир скоро станет совсем иным, и потому им казалось, будто небо должно менять свой цвет, а земля содрогаться при завершении каждого этапа проекта.

Ничего подобного не случилось, и теперь они не знали, радость или разочарование стоит испытывать от этого.

***

– По нашему мнению, вам следовало занять более жесткую позицию, – нарушил кабинетную тишину Гото.

– Но почему? – спросил премьер-министр, уже догадываясь, каким будет ответ.

– Они стараются сокрушить нас, подчинить себе, хотят наказать за эффективность нашей промышленности, за то, что мы работаем лучше их, достигли более высокого качества, – короче говоря, за все то, чего не в силах добиться их ленивые рабочие. – Лидер оппозиции сберегал свой вызывающий тон для публичных выступлений. При разговоре с глазу на глаз с руководителем правительства своей страны он неизменно соблюдал вежливость, хотя и обдумывал план свержения этого слабого и нерешительного политика.

– Это не совсем так, Гото-сан. Вы знаете не хуже меня, что в последнее время мы укрепили наши позиции в области экспорта риса, автомобилей и компьютерных чипов. Это мы добились уступок от американцев, а не наоборот. – Премьер-министр старался понять, чего добивается Гото. Кое о чем он, вполне естественно, догадывался. Гото со свойственной ему неуклюжестью пытался заручиться поддержкой различных фракций в японском парламенте – дайете. Там у премьер-министра было незначительное большинство депутатов, поддерживающих его политику, и по этой причине правительство заняло достаточно твердую позицию во время торговых переговоров с Соединенными Штатами, стараясь привлечь к себе тех, в чьей поддержке при голосовании премьер-министр не был уверен. Обычно к их числу относились представители небольших партий и блоков, чья поддержка означала для правительства так много и достигала такой точки, при которой создавалось впечатление, будто хвост начинает вилять собакой, потому что в руки «хвоста» попала возможность нарушить – или поддержать – баланс власти в стране. Таким образом премьер-министр оказался вовлеченным в опасный цирковой номер на высоко натянутом канате и без страховочной сетки. С одной стороны, от него требовалось удовлетворять интересы политических союзников, а с другой – он не мог позволить себе намеренно ухудшить отношения с самым крупным торговым партнером свой страны. Но еще хуже было то, что такой цирковой номер был утомительным, а снизу на него жадными глазами смотрели люди, подобные Гото, которые поднимали крик по малейшему поводу в надежде, что шум заставит его потерять равновесие и упасть.

Похоже, Гото сумеет справиться с ситуацией лучше меня, подумал премьер-министр, наполняя чашку гостя зеленым чаем и получая в ответ вежливый поклон.

Существо проблемы он понимал лучше лидера парламентской оппозиции. Япония не являла собой демократическое государство в классическом смысле этого слова. Скорее она походила на Америку девятнадцатого века с правительством, которое фактически, если не юридически, было чем-то вроде официального щита, защищающего экономику страны. По сути дела страной управляла относительно маленькая горстка дельцов – их число не превышало тридцати, может быть, даже двадцати – в зависимости от подхода к методике подсчета, – и, несмотря на то что эти бизнесмены и их корпорации на первый взгляд, казалось, отчаянно конкурировали друг с другом, на практике все они являлись партнерами, связанными между собой самыми разными узами. Они состояли членами одних и тех же советов управляющих, владели контрольными пакетами банков, были объединены корпоративными соглашениями о сотрудничестве. Редко находился такой отважный член парламента, что не прислушивался самым внимательным образом к советам представителя одного из дзайбацу. И еще реже был парламентарий, на которого нисходила благодать личного общения с одним из действительных хозяев страны, этих капитанов японской экономики. В каждом таком случае народный избранник уходил после встречи потрясенный неслыханной удачей, поскольку именно экономические воротилы обладали тем, в чем нуждался каждый политический деятель: средствами финансирования. В результате их слово было законом. Таким образом, японский парламент был самым коррумпированным в мире. Впрочем, нет, «коррумпированный» – не то слово, подумал премьер-министр, скорее, раболепно повинующийся. Рядовые граждане страны нередко возмущались тем, что видели собственными глазами, или тем, о чем писали несколько смелых журналистов в выражениях, которые на Западе показались бы слабыми и нерешительными, однако на самом деле они с убийственной меткостью били в цель – как в свое время критика Эмиля Золя,.распространившаяся по всему Парижу. Но у рядового гражданина не было той реальной власти, которой обладали дзайбацу, и потому всякая попытка осуществить реформу политической системы в стране не достигала цели. Таким образом правительство одного из самых могущественных государств мира превратилось в не что иное, как в официального представителе и защитника интересов бизнесменов, которых никто не выбирал и которые не несли ответственности даже перед своими собственными акционерами. Они дали ему возможность занять пост премьер-министра, теперь он понимал это… Пронеслась мысль: может быть, это кость, брошенная народным массам? Неужели они рассчитывали на то, что он потерпит неудачу? Какова была заранее начертанная для него судьба? Значит, после того как его правительство рухнет, возвращение к прежней.ситуации будет воспринято с благодарностью теми, кто раньше надеялись на него?

Этот страх заставил премьер-министра занять более агрессивную позицию при переговорах с Америкой, несмотря на то что он понимал всю опасность такого шага. А теперь уже и этого оказалось недостаточно?

– Многие согласны с вами, – вежливо продолжил Гото. – И я сам восхищаюсь вашим мужеством. Увы, наша страна попала в тяжелое положение по ряду объективных причин. Так, изменение курса йены по отношению к доллару нанесло колоссальный ущерб нашим зарубежным инвестициям, а это могло оказаться только результатом намеренной политики той страны, которую мы считаем самым важным торговым партнером.

В его манере говорить проскальзывало что-то необычное, заметил премьер-министр. Создавалось впечатление, что Гото читает написанный текст. Написанный кем? Впрочем, ответ на этот вопрос очевиден. Премьер-министр подумал о том, понимает ли Гото, что находится в еще худшем положении, чем тот, кого он стремится заменить на посту главы правительства. Вряд ли, решил премьер-министр, хотя это было слабым утешением. Если Гото займет его пост, он в еще большей степени станет марионеткой в руках закулисных хозяев и будет вынужден осуществлять политику, которая вряд ли окажется разумной и обдуманной. И в отличие от меня, подумал премьер-министр, Гото может оказаться таким дураком, что действительно поверит, будто проводимая им политика является одновременно мудрой и придуманной им самим. И как долго у него продлится эта иллюзия?

***

Поступать так слишком часто – опасно, подумал Кристофер Кук. Что значит – слишком часто? Ну, скажем, ежемесячно. Это действительно часто? Кук был помощником заместителя государственного секретаря, он не принадлежал к числу сотрудников разведки и потому не был знаком с наставлениями спецслужб, даже если предположить, что такие наставления существуют.

Гостеприимство, как всегда, было впечатляющим – превосходно приготовленные блюда, отличное вино и изысканная обстановка, неторопливая смена тем разговора, начиная с вежливых и обязательных расспросов о семье, успехах в гольфе и мнения гостя относительно той или иной проблемы светской жизни. Да, погода удивительно теплая для этого времени года – постоянное замечание Сейджи, легко объяснимое, потому что весна и осень в Вашингтоне были достаточно приятными, зато лето обычно жарким и влажным, а зима – сырой, с пронизывающими ветрами. Такой разговор навевал скуку даже на профессионального дипломата, привыкшего к бесцельной болтовне. Нагумо прожил в Вашингтоне уже достаточно долго, чтобы исчерпать запас интересных замечаний, и за последние несколько месяцев темы разговора стали повторяться. Впрочем, почему он должен отличаться от других дипломатов? – спросил себя Кук, еще не зная, что в следующее мгновение будет удивлен.

– Мне стало известно, что вам удалось заключить важное соглашение с русскими, – произнес Сейджи Нагумо, когда ужин закончился и посуду унесли.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Кук, считая это продолжением светского разговора.

– Мы слышали, что вы ускорили демонтаж межконтинентальных баллистических ракет, – добавил японец и сделал глоток вина.

– У тебя отличные источники информации, – заметил Кук с нескрываемым удивлением. – Вообще-то мы предпочитаем не касаться этой темы.

– Несомненно, об этом не следует вести разговоры, но разве это не замечательно? – Он поднял свой бокал в дружеском тосте. Довольный американец ответил ему тем же.

– Да, конечно, такое событие весьма знаменательно, – согласился чиновник Госдепартамента. – Ты ведь знаешь, американская дипломатия стремилась много лет, с конца сороковых годов – если мне не изменяет память, еще со времен Бернарда Баруха, – добиться уничтожения оружия массового поражения, представляющего такую опасность для человечества. Как тебе хорошо известно…

К удивлению Кука, японец прервал его.

– Мне это понятно куда лучше, чем может тебе показаться, Кристофер. Мой дед жил в Нагасаки, работал механиком на военно-морской базе, находившейся там в то время. Он уцелел при взрыве атомной бомбы, а вот его жена – моя бабушка – погибла, о чем я очень сожалею. При последовавшем пожаре он сильно пострадал – я до сих пор помню следы ужасных ожогов на его теле. Боюсь, что пережитое тяжело сказалось на нем, и вскоре он умер. – Печальный рассказ звучал очень убедительно, в особенности потому, что был выдуман от начала до конца.

– Мне очень жаль, Сейджи. Я ничего об этом не знал, – сказал Кук, сочувствуя другу в его несчастье. В конце концов, главная цель дипломатии заключается в том, чтобы не допустить войны или, если она все-таки начнется, положить ей конец с минимальными потерями для обеих сторон.

– Теперь ты понимаешь, почему я проявляю такой интерес к окончательному избавлению от этого ужасного оружия, – заметил Нагумо, подливая гостю вино. Это было великолепное. столовое шабли, превосходно сочетавшееся с главным блюдом.

– Ну что ж, твоя информация соответствует действительности. Мне неизвестны детали, но кое-что я услышал в столовой за ланчем, – добавил Кук, давая понять своему другу, что обедает на седьмом этаже здания Государственного департамента, а не в общедоступном кафетерии.

– Должен признаться, что мой интерес носит чисто личный характер. День, когда будет уничтожена последняя ракета, станет для меня торжественным праздником. Я вознесу молитвы духу дедушки и дам понять, что его смерть не была напрасной. Ты не знаешь, когда наступит этот знаменательный день, Кристофер?

– Точная дата мне неизвестна, нет. Ее хранят в тайне.

– Но почему? – удивился Нагумо. – Не понимаю.

– Думаю, президент собирается превратить этот день во всеобщее торжество. Роджер любит время от времени ошеломить средства массовой информации, особенно теперь, когда выборы не за горами.

– А-а, понятно, – кивнул Сейджи. – Значит, это не составляет государственной тайны, угрожающей национальной безопасности? – небрежно спросил он.

Кук задумался, прежде чем ответить.

– Нет, пожалуй. Просто мы будем чувствовать себя более уверенно, зато сам процесс протекает… в благожелательной атмосфере, скажем так.

– В таком случае могу я обратиться к тебе с просьбой?

– Ив чем она состоит? – спросил Кук, чувствуя умиротворение от вина, приятной компании и того обстоятельства, что уже в течение нескольких месяцев снабжал японца информацией относительно позиции США в торговых переговорах между их странами.

– Ты оказал бы лично мне большую услугу, если бы узнал точную дату уничтожения последней ракеты. Дело в том, – объяснил Нагумо, – что мне требуется время для подготовки к этой весьма важной церемонии.

Кук едва не произнес: Сейджи, извини, но это, строго говоря, все-таки затрагивает проблему национальной безопасности и я не давал согласия на разглашение подобной информации. Колебания, отразившиеся на его обычно непроницаемом лице, и эмоции, вызвавшие их, нарушили самообладание дипломата. Он попытался собраться с мыслями. Действительно, вот уже три с половиной года он говорит с Нагумо о проблемах, возникающих в торговых отношениях между их странами, иногда получает от него полезные сведения, что помогло ему подняться до ранга помощника заместителя госсекретаря, а временами сам снабжает японца информацией, потому что… почему? Да потому, что ему наскучила однообразная работа в Госдепартаменте с невысоким жалованьем федерального чиновника, а однажды бывший сослуживец дал ему понять, что с его опытом, накопленным за пятнадцать лет службы, он вполне может уйти и стать консультантом или лоббистом, защищающим интересы какой-нибудь частной корпорации. Ведь действительно, черт возьми, неужели кто-то думает, что он наносит ущерб своей стране? Нет, конечно, это всего лишь бизнес.

Разумеется, это не шпионаж, уверил себя Кук, верно? Ракеты никогда не были нацелены на Японию. Более того, если верить газетам, они вообще не нацелены никуда, разве что на середину Атлантического океана, и последствия их уничтожения никак не повлияют на международную обстановку. Никто не пострадает от этого. Впрочем, никому это не приносит и пользы, разве что уменьшит дефицит бюджета, да и то крайне незначительно. Таким образом, проблема национальной безопасности никак не затрагивается. Ведь так? Конечно. Следовательно, он может передать эту информацию и не нанесет ущерба своей стране.

– Хорошо, Сейджи, ради такого случая я попытаюсь узнать для тебя, когда наступит этот день.

– Спасибо, Кристофер. – На лице Нагумо появилась улыбка. – Мои предки будут тебе благодарны. Это будет великим днем для всего мира, мой друг, и он заслуживает того, чтобы его отметить должным образом. – В некоторых спортивных играх это называется «проводкой», завершаемой успешным ударом. В шпионаже не существует подобного термина.

– Знаешь, мне тоже так кажется, – согласился Кук, немного подумав. Ему и в голову не пришло удивиться тому, насколько простым окажется первый шаг за прочерченную им же невидимую линию.

***

– Это большая честь для меня. – Ямата склонил голову в подчеркнутом смирении. – Счастлив тот человек, у которого столько мудрых и преданных друзей.

– Это вы оказали нам такую честь, приняв нас, – вежливо отозвался один из банкиров.

– Разве мы не коллеги? Разве не служим одинаково преданно своей стране, своему народу, своей культуре? Вот вы, Ичики-сан, какие прекрасные храмы древности вы восстановили! – Ямата провел рукой над полированной поверхностью низкого стола. – Мы все слуги нации и ничего не просим взамен, кроме возможности служить своей стране, приложить усилия, чтобы снова сделать ее великой. И добиваемся успеха в этом благородном деле, – добавил он. – Итак, могу ли я оказаться полезным для моих друзей? – На лице промышленника появилось смиренное выражение. Ямата ждал, когда к нему обратятся с просьбой, о содержании которой он уже знал. Его единомышленники, сидящие напротив, за этим же столом, среди девятнадцати гостей, даже не подозревавших об этом, были, так же как и он, мастерами закулисных комбинаций. И все-таки в комнате ощущалось напряжение, атмосфера была настолько насыщена ожиданием, что его дух ощущали все, словно дух иноплеменника.

Взгляды присутствующих то и дело незаметно устремлялись в сторону Мацуды. Многие действительно думали, что известие о его финансовых затруднениях застанет врасплох Ямату, несмотря на то что просьба об этой встрече не могла не возбудить его любопытства и не пустить в дело огромную сеть агентуры, собирающей сведения обо всем, что представляло интерес. Глава одного из самых крупных в мире концернов заговорил спокойным, полным достоинства, хотя и печальным голосом. Он не спеша объяснил, что условия, которые привели к временным финансовым затруднениям, вызваны отнюдь не ошибками руководства его корпорации, начавшей с судостроения, затем занявшейся строительными работами и бытовой электроникой. В середине восьмидесятых, когда корпорация принесла своим акционерам прибыли, о которых они не могли даже мечтать, он занял пост председателя совета директоров. Мацуда-сан подробно излагал историю своей корпорации, и Ямата не проявлял ни малейшего нетерпения. В конце концов, будет лучше всего, если присутствующие услышат от самого Мацуды рассказ об успехах его корпорации, потому что, познакомившись с ее взлетом, похожим на расцвет их компаний, они испытают страх, связанный с вероятностью собственного разорения. Если этот кретин пожелал стать крупным собственником в Голливуде и выбросил на ветер колоссальные деньги, заплатив за восемьдесят акров на Мелроуз-булвар и клочок бумаги, гласящий, что он имеет право снимать кинофильмы, – ну что ж, разве это не его личное дело?

– Продажность и бесчестие американцев поистине поразительны, – продолжил Мацуда голосом, который обычно слышит католический священник на исповеди, не понимая, исповедуется ли грешник в своих грехах или просто оплакивает свою неудачу. В данном случае два миллиарда долларов улетучились с такой же легкостью, словно на них поджаривали сосиски.

Ямата мог бы сказать: «Я предупреждал вас», но промолчал, потому что ему и в голову не приходило высказать такое предупреждение, даже после того, как его собственные советники по инвестициям, американские юристы, внимательно изучили условия сделки и убедили его в самых категорических выражениях отказаться от нее. Вместо этого он понимающе кивнул.

– Мне совершенно ясно, что вы не могли предвидеть такого обмана, особенно после всяческих заверений со стороны американцев и предложенных вами взамен поразительно выгодных условий. Я думаю, друзья, элементарная деловая честность просто чужда американцам. – Он обвел взглядом сидящих за столом и заметил одобрительные кивки. – Мацуда-сан, разве найдется разумный человек, способный обвинить вас в ошибочности суждений?

– Многие выскажут такую точку зрения, – тихо проговорил Мацуда, и присутствующие отметили его мужество.

– Только не я, мой друг. Кто из нас обладает таким достоинством, такой мудростью? Кто еще руководил своей корпорацией с таким усердием? – Райзо Ямата печально покачал головой.

– Меня гораздо больше тревожит то, что такая судьба, мои друзья, может постигнуть всех нас, – негромко заметил один из банкиров, имея в виду, что у него в банке находятся закладные на недвижимое имущество Мацуды в Японии и в Америке и что крушение такой корпорации сократит до опасно низкого уровня его собственные резервы. Проблема заключалась в том, что, хотя банк способен устоять после подобного краха не только теоретически, но и на практике, достаточно одного лишь подозрения, что активы уменьшились и не столь значительны, как раньше, чтобы вызвать банкротство, а для такого подозрения достаточно какой-нибудь публикации не очень сведущего репортера. После появления подобной статьи или даже слухов начнется массовое изъятие вкладов из банка и наступит разорение даже вполне платежеспособного финансового учреждения. Разумеется, изъятые средства будут затем куда-то вложены – такие деньги слишком значительны, чтобы их можно было просто спрятать в чулок, – и попадут в другой банк, принадлежащий аналогичной банковской корпорации, что укрепит ее финансовую позицию, но повторный кризис такого рода, вполне возможный в создавшихся обстоятельствах, может стать началом всеобщего краха.

Никто не упомянул, а большей частью и не подумал, что присутствующие здесь необдуманными действиями сами навлекли на себя эту беду. Ни один из них не замечал собственной слепоты – или почти ни один, подумал Ямата.

– Основная проблема заключается в том, что экономика нашей страны покоится не на твердом фундаменте, а на песке, – философски начал Ямата. – Какими бы глупыми и слабыми ни были американцы, судьба дала им то, в чем отказала нам. В результате мы, несмотря на наш ум, всегда находимся в подчиненном положении. – Все это он говорил не в первый раз, однако только сейчас к его словам начали прислушиваться, и Ямате потребовалось все его самообладание, чтобы удержаться от презрительной усмешки. Он посмотрел на одного из присутствующих, того, кто упорно не соглашался с ним.

– Помните, как вы говорили, что наша сила заключается в прилежании японских рабочих и в искусстве инженеров? Вы были тогда совершенно правы, мой друг. Это действительно источник нашей силы, и, более того, он недоступен американцам. Однако судьба по каким-то собственным причинам оказалась снисходительной к ним, они сумели парализовать присущие нам сильные стороны и превратили случайную удачу в реальную мощь, а именно мощи нам и не хватает. – Ямата сделал паузу, стараясь проникнуть в настроение аудитории, прочесть, что в действительности скрывается забесстрастными лицами присутствующих.

Несмотря на то что он сам был порождением этой культуры и лучше других знал правила, которым подчинялись ее представители, ему придется сейчас пойти на риск. Наступил решающий момент, в этом не приходится сомневаться. – Но и не в том главное. Они выбрали такой путь, тогда как мы отказались от него. И вот теперь нам приходится расплачиваться за эту ошибку. Однако у нас есть выход.

– В чем же он состоит? – не выдержал кто-то из слушателей.

– Сейчас, друзья мои, судьба улыбнулась нам и перед нами открылся путь к подлинному величию. На самом пороге катастрофы мы увидели сияющие вершины славного будущего.

Ямата напомнил себе, что пятнадцать лет ждал этого момента. Затем сосредоточился на том, как ему лучше сформулировать свою мысль. Внимательно наблюдая за лицами сидящих вокруг стола, он лишь теперь понял, что на самом деле ждал этого момента с тех самых пор, как ему исполнилось десять лет и в феврале 1944 года он один из всей семьи поднялся на борт корабля, который направлялся от Сайпана к берегам Японии. Он все еще помнил, как стоял у поручней, глядя на мать, отца, младших братьев и сестер, провожавших его на причале. Он старался тогда казаться мужественным, но с трудом сдерживал слезы, зная, как это знает ребенок, что увидит их снова, и в то же самое время понимая, что видит их в последний раз.

Американцы убили их, стерли его семью с лица земли, заставили покончить с собой, броситься с отвесных утесов в бушующее жадное море, потому что все граждане Японии, будь то военные или мирные жители, были для американцев всего лишь животными. Ямато помнил, как слушал по радио сообщения о том, как «дикие орлы» из Кидо Бутай сокрушили американский флот, как непобедимые солдаты императорской армии сбросили ненавистных американских морских пехотинцев в море, как они затем уничтожили множество их в горах острова Сайпан, который перешел в руки американцев после первой мировой войны. Но даже тогда он понимал всю бессмысленность таких сообщений, потому что все это было ложью, несмотря на утешительные слова дяди. Затем в радиосводках заговорили о других битвах, победах, одержанных над американцами, которые все ближе и ближе подбирались к японским островам, он помнил слепую ярость от мысли о том, что его огромная и могучая страна не в силах остановить этих варваров, ужас от налетов бомбардировщиков, появлявшихся сначала днем, потом ночью, которые сжигали его страну город за городом. Красный свет гигантских пожаров, освещавших небо иногда вблизи, иногда у самого горизонта, ложь дяди, пытавшегося успокоить мальчика, и, наконец, облегчение в его глазах, когда все кончилось. Вот только Райзо конец войны не принес облегчения – у него больше не было семьи, она исчезла, и когда он впервые увидел американца – огромного рыжеволосого солдата с веснушками, усыпавшими молочно-белую кожу лица, котбрый дружески погладил его по голове, словно собаку, – уже тогда он знал, как выглядит враг.

Ответил ему не Мацуда. Сейчас он не должен отвечать. Заговорил другой промышленник, тот, чья корпорация по-прежнему сохраняла свою мощь или по крайней мере казалась таковой. И это был тот, кто никогда раньше не соглашался с ним, пусть и не высказывая этого. И хотя присутствующие продолжали смотреть перед собой, их мысли обратились к нему. Нарушивший молчание посмотрел на стоящую перед ним полупустую чашку с чаем – встреча была слишком важной для алкоголя – и заговорил, не поднимая головы, боясь встретиться с взглядами остальных, чтобы не увидеть испуганных глаз.

– Каким образом, Ямата-сан, нам удастся осуществить ваше предложение?

***

– Без обмана? – удивился Чавез. Он говорил по-русски, потому что в Монтерее пользоваться английским не разрешалось, а овладеть этим выражением на японском языке Динг еще не успел.

– Совершенно точно, я сумел завербовать четырнадцать человек, – небрежно, стараясь скрыть гордость, ответил бывший майор КГБ Олег Юрьевич Лялин.

– И Москва не захотела воспользоваться твоей агентурной сетью? – недоверчиво спросил Кларк.

– Без меня никто не может сделать этого. – Лялин улыбнулся и постучал согнутым указательным пальцем по виску. – Они все здесь. И в результате «Чертополох» спас мне жизнь.

Черт побери! – едва не воскликнул Кларк. То, что Райан сумел выторговать у КГБ их резидента и вывезти его в США живым, было более чем чудом. Лялин предстал перед закрытым судом военного трибунала, который тут же вынес приговор – КГБ действовал в таких случаях без промедления, – оказался в камере смертников и уже ждал рокового часа. Он был отлично знаком с процедурой. Ему сообщили, что казнь состоится через неделю, отвели в кабинет начальника тюрьмы, поставили в известность о праве каждого советского гражданина обратиться к президенту

СССР с прошением о помиловании и предложили написать такое прошение. Более наивные люди могли бы счесть такой жест властей искренним, но Лялин знал, что это не так. Цель подобного предложения заключалась в том, чтобы успокоить приговоренного и упростить процедуру приведения приговора в исполнение. После того как прошение написано и уложено в конверт, приговоренного отведут обратно в камеру, исполнитель выскочит из-за открытой двери справа, приставит к его виску пистолет и выстрелит. Вот почему не было ничего удивительного в том, что рука Лялина, сжимавшая шариковую ручку, дрожала, а колени подгибались, словно ватные. После завершения ритуала его отвели обратно в подвал, и Лялин вспомнил свое изумление, когда ему предложили собрать вещи и следовать за охранником. Это изумление возросло еще больше, когда он снова оказался в кабинете начальника тюрьмы, где увидел человека, улыбка и отлично сшитый костюм которого обнаруживали в нем американца. Тот даже не подозревал о приговоре, только что объявленном офицеру, предавшему КГБ.

– Я напустил бы в штаны, – заметил Динг с дрожью в голосе, выслушав конец повествования.

– Мне повезло, – с улыбкой признался Лялин. – Я успел помочиться до того, как меня в первый раз вывели из камеры. Семья ждала в Шереметьево. Нас отправили одним из последних рейсов компании «Панамерикэн» незадолго до того, как она прекратила свое существование.

– Надо думать, ты здорово налег на бутылку во время перелета? – улыбнулся Кларк.

– Уж конечно, – согласился Олег, умолчав о том, какое потрясение испытал, как его рвало в самолете и как после прибытия в аэропорт Кеннеди он настоял, чтобы его провезли по Нью-Йорку на такси – ему хотелось убедиться, что невероятный дар свободы действительно реален.

Чавез наполнил стакан учителя. Лялин старался отвыкнуть от спиртного и теперь пил только пиво, предпочитая «Куэрс лайт».

– Мне приходилось бывать в опасных ситуациях, товарищ, – произнес Динг, – но на вашем месте я тоже чувствовал бы себя очень неуютно.

– Зато теперь, как видите, я на пенсии. Между прочим, Доминго Эстебанович, где вы научились так хорошо говорить по-русски?

– У парня удивительные способности к языкам, – заметил Кларк. – Особенно по части сленга.

– Видите ли, я просто люблю читать. И всякий раз, когда появляется такая возможность, смотрю передачи русского телевидения. А что тут особенного? – Последняя фраза выскользнула у Динга по-английски. Он не смог подобрать в русском языке точного перевода.

– Да, у вас на самом деле незаурядный лингвистический талант, мой молодой друг, – согласился майор Лялин, приподняв стакан.

Чавез признал справедливость комплимента. Когда он попал в армию США, у него даже не было свидетельства об окончании средней школы, и его приняли лишь потому, что он согласился быть простым солдатом и не претендовал на должность техника. Тем более он испытывал удовлетворение от того, что сумел экстерном закончить Университет Джорджа Мейсона, получив таким образом высшее образование, и теперь ему предстояла защита диссертации на звание магистра. Динг еще не пришел в себя от поразительного везения и думал о том, сколько других обитателей его баррио могли бы добиться успеха, представься им такая же благоприятная возможность.

– Значит, миссис Фоули знает, что ты оставил в Японии законсервированную агентурную сеть?

– Да, но, судя по всему, ее оперативники, говорящие по-японски, заняты где-то еще. Не думаю, что мои агенты начнут действовать, не поставив меня в известность. К тому же для этого требуется специальная кодовая фраза.

– Боже милостивый, – пробормотал Кларк по-английски, поскольку выражать подобные чувства можно только на родном языке. Такое положение стало естественным следствием политики ЦРУ, направленной на замену оперативной деятельности электронным дерьмом. Подобная политика приносит определенную пользу, но отнюдь не решает всех проблем, как это кажется чиновникам. Из более чем пятнадцати тысяч сотрудников Центрального разведывательного управления около четырехсот пятидесяти – всего четырехсот пятидесяти! – составляли оперативники, которые действовали за границей в городах или за их пределами, встречались с живыми людьми и старались узнать, о чем они думают, вместо того чтобы рассматривать спутниковые фотографии или читать статьи в иностранных газетах и журналах, собирая крохи полезной информации. – Знаешь, Олег, иногда я не могу понять, каким образом нам удалось одержать победу в той проклятой войне.

– Америка и впрямь не прилагала особых усилий, зато Советский Союз старался изо всех сил. – Лялин сделал паузу. -

«Чертополох» занимался главным образом сбором промышленной информации. Нам удалось украсть у японцев немало важных промышленных секретов, тогда как американское правительство не хочет использовать для этого разведывательные службы. – Он снова замолчал. – Вы не понимаете самых простых вещей.

– Каких именно? – поинтересовался Чавез, открывая банку пива.

– В Японии нет разницы между политикой и экономикой, Доминго. В течение нескольких месяцев я пытался объяснить это вашим людям. Бизнес – вот настоящее японское правительство. Их парламент и министерства представляют собой всего лишь «легенду», прикрытие, за которым скрываются интересы промышленных и банковских империй.

– В таком случае японское правительство единственное в мире сумело наладить производство приличных автомобилей, – ухмыльнулся Чавез. Он отказался от мысли купить «корвет» из-за слишком высокой цены и приобрел вместо него спортивный «датсун» модели "Z", который стоил вдвое дешевле, и к тому же обладал почти такими же характеристиками. А вот теперь придется его продавать, напомнил себе Динг. Нужно стать респектабельней и солидней, если хочешь обзавестись семьей.

– Нет, вы не понимаете ситуации. Она заключается в том, что вам противостоит не то, о чем думает американское правительство, иначе у вас не возникло бы таких проблем с торговыми переговорами. Я понял это сразу, и КГБ согласился со мной.

Еще бы, подумал Кларк и кивнул. Коммунистическая теория основывается именно на том, что западная демократия призвана защищать на практике принципы капиталистической экономики, ведь правда? Почему тогда японское правительство должно действовать по-иному? Черт побери, ну разве это не смешно?

– А работать там было трудно? – спросил он.

– Отнюдь! – заверил его Лялин. – Японская культура воспитывает у них исключительную восприимчивость к оскорблениям, но не позволяет отвечать тем же. Вот почему им свойственно скрывать в душе столько ярости. Таким образом, все, что от тебя требуется, чтобы привлечь их на свою сторону, – это проявить сочувствие.

Кларк снова кивнул. Этот парень – настоящий профессионал, подумал он. Четырнадцать агентов, занимающих ключевые должности, а у него в памяти по-прежнему сохранились их имена, адреса и номера телефонов. Нет, впрочем, ничего удивительного в том, что никто в Лэнгли даже не подумал о том, чтобы заставить японцев, завербованных майором КГБ, работать на себя, и все из-за идиотских этических соображений, навязанных ЦРУ юристами – эта порода государственных чиновников появляется повсюду, словно сорная трава. Можно подумать, что дела, которыми занимается управление, и впрямь подчиняются этическим законам. Черт возьми, ведь они с Дингом похитили Корпа, верно? В интересах правосудия, разумеется, но если бы они переправили его в Америку для предания суду, какой-нибудь высокооплачиваемый и этически мыслящий адвокат, возможно даже действующий pro bono, то есть без вознаграждения, бесплатно мешающий отправлению правосудия, сказал себе Кларк, мог бы поднять невероятный шум перед телевизионными камерами, а затем в присутствии двенадцати женщин и мужчин, представляющих независимый суд присяжных, настаивать на том, что этот мнимый патриот всего лишь защищал свою страну от оккупантов и так далее, и так далее.

– Любопытная слабость, – рассудительно заметил Чавез. – Действительно, люди во всех странах мира походят друг на друга, не правда ли?

– Разные внешне, они мало чем отличаются внутренне, – произнес Лялин менторским тоном, снова превращаясь в учителя. Сделанное им походя замечание превратилось в лучший урок дня.

***

Из всех сетований, свойственных человеку, самым распространенным несомненно является фраза «Если бы я только знал». Однако мы не обладаем даром предвидения, и потому дни пожаров, смертей и катастроф так же неожиданны, как дни любви, нежности и тепла. Пирс Дентон подготовил автомобиль для поездки в Нашвилл. Это было совеем не просто. Для девочек-двойняшек он установил на заднем сиденье «кресты» травмобезопасные креслица, а между ними специальное креслице поменьше для их недавно родившегося братика Мэтью. Девочкам – Джессике и Дженни – исполнилось три с половиной года, они успешно пережили возраст «ужасных двухлеток» (вернее сказать, его пережили их родители), возраст, полный приключений, когда обе учились ходить и говорить. Теперь, одетые в одинаковые пурпурные платьица и белые колготки, они позволили маме с папой усадить их в кресла. За ними последовал Мэтью, беспокойный и плачущий, однако девочки знали, что он скоро уснет от покачивания автомобиля, да и вообще он почти всегда спит, если не считать времени, когда мама кормит его грудью. Предстояла интересная поездка на весь уик-энд, который они проведут в доме у бабушки.

Двадцатисемилетний Пирс Дентон служил в небольшом участке муниципальной полиции Гринвилла, штат Теннисси, и по вечерам посещал курсы, заканчивая колледж. У него не было особых устремлений, кроме как растить семью, охотиться и ловить рыбу с друзьями, посещать церковь и вообще вести безмятежную жизнь среди поросших лесом гор. Служба полицейского в Гринвилле была намного спокойнее, чем в других городах, и Дентон ничуть не жалел о выбранной им профессии. В общем-то здесь тоже случались неприятности, как и повсюду в Америке, но далеко не такого рода, как он видел по телевидению или читал в специальных полицейских журналах, что лежали на столе в участке.

В четверть девятого Дентон выехал на тихую улицу и отправился в путь, направляясь сначала к шоссе номер НЕ. Он хорошо отдохнул и чувствовал, как две чашки утреннего кофе уже прогоняют остатки сна – вернее, отдохнул настолько хорошо, насколько это возможно, когда рядом, в одной спальне с ним и его женой Кандейси, спит грудной ребенок. Через пятнадцать минут он оказался на автомагистрали номер 81 и поехал на юг в лучах восходящего за спиной солнца.

Этим субботним утром на шоссе было еще мало машин. Дентон в отличие от многих полицейских не превышал скорости, по крайней мере не с семьей. Вот и теперь он спокойно ехал со скоростью чуть меньше семидесяти миль в час, немного превышающей разрешенный предел в шестьдесят пять, и ощущал легкое удовлетворение от столь незначительного нарушения закона. Шоссе номер 81 было типичной федеральной магистралью, широкой и ровной, плавными извивами оно вело на юго-запад через горную гряду, когда-то остановившую первый поток переселенцев из Европы. В Ньюмаркете шоссе слилось с хайвеем I-40, и «креста» Дентона присоединилась к транспортному потоку, направляющемуся из Северной Каролины на запад. Скоро они приедут в Ноксвилл. Посмотрев в зеркало, он убедился, что обе дочери уснули и, судя по тишине на заднем сиденье, Мэтью тоже спит. Справа дремала жена Пирса, Канди Дентон. Их маленький сын еще не овладел искусством спать всю ночь, и это сказывалось на его жене, которой не удавалось проспать шесть часов кряду… да, пожалуй, еще и до рождения Мэтью, вспомнил он. У Канди хрупкое телосложение, и она тяжело переносила последние месяцы беременности. Канди уперлась головой в стекло правой дверцы, она старалась выспаться при малейшей возможности, пока не проснется Мэтью и не заявит громко, что он голоден, но сегодня, если повезет, этого может и не случиться до приезда в Нашвилл.

Единственным трудным участком их пути, если так можно выразиться, будет Ноксвилл. расположенный главным образом на северном берегу реки Теннесси. Ноксвилл был достаточно крупным городом, и его огибала кольцевая автодорога 1-640, но Дентон не собирался сворачивать на нее, предпочитая короткий путь на запад прямо через центр города.

Сегодня достаточно тепло, подумал он. В течение предыдущих шести недель один снегопад следовал за другим, и Гринвилл уже использовал все деньги, выделенные на расчистку улиц, соль и песок и на оплату сверхурочных водителям снегоуборочных машин. Дентону пришлось не менее полусотни раз выезжать на место мелких транспортных происшествий и заниматься двумя серьезными авариями, и он очень жалел, что не удалось вчера вечером вымыть новенькую «кресту». Сверкающая краска покрылась дорожной солью, и Дентон с удовлетворением подумал о том, что в этой машине имеется стандартное антикоррозийное покрытие нижней части кузова. У его старого пикапа такое покрытие отсутствовало, и от коррозии он мигом превращался в металлолом, даже стоя рядом с домом. Вдобавок ко всему новый автомобиль казался Дентону удобным и надежным. Несколько дополнительных дюймов перед креслом водителя сделали бы его еще удобнее, но машина предназначалась жене, которой это лишнее пространство не требовалось. Автомобиль был легче его патрульной машины, правда, мощностью уступал вдвое. В результате вибрация казалась несколько повышенной, и, хотя ее гасили резиновые амортизаторы двигателя, она все-таки ощущалась. Может, оно и к лучшему, подумал Дентон, по крайней мере дети сразу уснули.

Он увидел, что снегопады здесь были еще сильнее, чем в городе. Дорожная соль покрывала асфальт. Жаль, что приходится прибегать к соли, это так плохо для автомобилей, подумал Дентон. Впрочем, это не относится к его машине, ведь он внимательно ознакомился со всеми ее техническими характеристиками, прежде чем решил преподнести жене в подарок этот красный автомобиль.

Горы, пересекающие по диагонали эту часть Америки, носят название Грейт-Смоки-Маунтинз – так их назвал, согласно легенде, сам Дэниэл Бун – и представляют собой по сути дела отроги хребта, протянувшегося от Джорджии до Мэна, меняя свое название почти в каждом штате. В этом регионе высокая влажность благодаря многочисленным озерам и рекам, вместе с атмосферными условиями это приводит к образованию туманов в любое время года.

Уилл Снайдер из транспортной фирмы «Пайлот лайнз», занятой грузовыми перевозками, работал в сверхурочное время – выгодное дело для водителя, состоящего в профсоюзе. Трейлер «Фрухоф», присоединенный к его дизельному тягачу «Кенуорт», был нагружен коврами текстильной фабрики в Северной Каролине и вез их на крупную распродажу в Мемфис. Снайдер, опытный водитель-"дальнобойщик", был доволен тем, что ему предоставилась возможность совершить такую поездку в субботу, поскольку в выходные плата намного выше, футбольный сезон кончился, а трава на лужайке перед домом еще не пошла в рост. Он не сомневался, что успеет вернуться домой к ужину. А лучше всего то, что в этот зимний уик-энд дороги не перегружены и он приедет вовремя, сказал себе водитель, вписываясь в правый поворот шоссе, уходящего, вниз в долину.

– О-о… – предостерегающе пробормотал он, увидев впереди стену тумана. Здесь, недалеко от съезда на автомагистраль 95 в северном направлении, которая ведет к заводу по производству оружейного урана в Ок-Ридже, туман не был таким уж необычным явлением. На кольцевой автостраде I-40 на некоторых участках это случалось часто, и сейчас Снайдер приближался к одному из таких опасных мест. – Проклятый туман, – проворчал он.

Водители обычно поступали в этом случае двояко. Чаще всего они чуть притормаживали, чтобы экономить горючее или просто от отвращения к медленной езде. Но Снайдер не принадлежал к их числу. Профессиональный водитель, видевший каждую неделю по обочинам шоссе искареженные машины – последствия автокатастроф, он тут же сбавил скорость, еще до того как видимость ухудшилась до сотни ярдов. Огромной машине требовалось время, чтобы остановиться. Снайдер был знаком с водителем, превратившим какую-то японскую консервную банку на колесах в расплющенный лист жести вместе с пожилым автомобилистом внутри. Даже при полуторной оплате за сверхурочные он не хотел рисковать, вы уж извините. Плавно переключая передачу, Снайдер начал привычно сбрасывать скорость и, чтобы обезопасить себя, включил габаритные огни.

***

Пирс Дентон раздраженно повернул голову. Его обгоняла другая «креста», спортивная модель С-99, изготавливаемая только в

Японии, черная с красной полосой вдоль борта, которая мчалась со скоростью больше восьмидесяти миль в час, оценил он опытным взглядом. В Гринвилле ее водителя ждал бы штраф в сотню долларов и строгое назидание от судьи Тома Андерса. Откуда взялись эти две девицы? Дентон даже не увидел в зеркале их приближения. На машине временный номерной знак. Не иначе, девушка за рулем только получила водительские права и поехала в подаренном папочкой автомобиле, чтобы продемонстрировать подруге, что такое подлинная свобода в Америке, подумал полицейский, – право вести себя на шоссе как последняя дура и заработать штраф за превышение скорости в первый же день. Но это уже выходило за пределы его юрисдикции, здесь дороги контролирует транспортная полиция штата. Как типично для женщин, покачал головой Дентон. Болтают между собой, почти не смотрят на дорогу. Впрочем, лучше, когда они едут впереди, чем сзади.

***

– Боже мой, – выдохнул Снайдер. Местные водители, по слухам, винили в этом «сумасшедших» с атомного завода в Ок-Ридже. Так это было или иначе, видимость почти внезапно упала до тридцати футов. Вот это опасно. Он переключил габаритные огни на аварийный режим и еще сбавил скорость. Снайдеру никогда не приходило в голову заниматься расчетами, но его тягачу при такой загрузке и при скорости тридцать миль в час для полной остановки требовалось больше шестидесяти футов и к тому же на сухой дороге, тогда как шоссе под колесами было скользким. С другой стороны, подумал он… впрочем, нет, нельзя рисковать. Снайдер сбросил скорость до двадцати миль. Пусть лишние полчаса до приезда к месту назначения. Фирма знала про этот участок автодороги I-40, и там всегда говорили, что лучше заплатить больше сверхурочных, чем получать страховку. Убедившись в своей безопасности, Снайдер включил радиотелефон, чтобы предупредить остальных водителей. Чувствуешь себя так, словно сидишь внутри мячика для пинг-понга, сообщил он водителям по 19-му каналу. Снайдер был настороже, глядя вперед, в гущу водяных паров, в то время как опасность приближалась сзади.

***

Туман застал их врасплох. Догадка Дентона оказалась правильной. Прошло ровно восемь дней с того момента, как Hope Данн исполнилось шестнадцать лет, и три дня после получения временных водительских прав, а на одометре ее новенькой спортивной «кресты» С-99 было сорок девять миль. Девушка начала с того, что выбрала широкий ровный участок дороги, чтобы проверить, с какой скоростью может ехать эта машина, потому что она была совсем юной, и еще потому, что ее попросила подруга Эйми Райс. В салоне гремела на полную мощь музыка от проигрывателя компакт-дисков, девушки болтали об одноклассниках, и Нора почти не смотрела вперед. В конце концов, разве трудно удерживать машину между сплошной белой полосой справа и скоростной слева, в зеркале никого не видно, так что нет оснований для беспокойства, а сидеть за рулем намного лучше, чем рядом с новым парнем, потому что все они почему-то всегда сами управляют машиной, словно не веря, что взрослая женщина способна справиться с этим не хуже их.

На ее лице появилось удивленное выражение, когда видимость немного ухудшилась – Нора не умела оценивать расстояние, – и она сняла ногу с педали газа, чтобы сбавить скорость, которая была восемьдесят четыре мили в час. Позади на шоссе никого не было, и девушка не сомневалась, что впереди точно так же. Учителя, дававшие ей уроки вождения, объяснили все необходимое, но, как обычно случалось со всеми уроками, что-то она восприняла, а что-то нет. Самое важное придет с опытом. Однако опыт был тем самым учителем, с которым она еще не успела познакомиться и чьи требования были слишком суровыми для решения возникшей сейчас проблемы.

Нора сумела заметить желтые габаритные огни на огромном. трейлере, но, не зная дорожных условий, приняла их за дорожное освещение. Из-за недостатка опыта она и не подозревала, что на большинстве федеральных автомагистралей освещение отсутствует. В любом случае у нее оставалось очень мало времени. Когда она заметила серую прямоугольную громаду перед собой, было слишком поздно, а скорость машины уменьшилась только до. шестидесяти пяти миль в час.

***

Звук столкновения всегда отвратителен. Уиллу Снайдеру приходилось слышать его и раньше – он напоминал треск сминаемых алюминиевых банок из-под пива, глухой звук разбивающегося корпуса машины, сокрушенного скоростью, массой и законами физики, с которыми он познакомился не в школе, а на личном опыте.

От удара в левый задний угол трейлера передок грузовика развернулся вправо, но, к счастью, скорость была небольшой, Снайдер справился с управлением и быстро остановился. Оглянувшись назад и налево, он увидел разбитый японский автомобиль, так нравившийся его брату, и первой его мыслью почему-то было, что такие машины слишком малы для безопасности пассажиров, словно теперь это имело какое-то значение. Передняя часть автомобиля смялась в гармошку, а корпус изогнулся. Снайдер поспешил к машине и тут же заметил, что еще недавно прозрачное ветровое стекло залито теперь красным…

– Боже милостивый…

***

Эйми Райс была уже мертва, несмотря на то что воздушная подушка безопасности перед креслом пассажира мгновенно надулась и сработала безупречно. От скорости при столкновении правая сторона автомобиля, где сидела девушка, оказалась под трейлером, и мощный бампер, предназначенный для защиты кузова при погрузке с платформ, разорвал тонкую сталь легковой машины, словно цепной пилой. Нора Данн еще жила, но находилась в бессознательном состоянии. Ее новая «креста» С-99 погибла безвозвратно, алюминиевый блок цилиндров треснул, рама погнулась на шестнадцать дюймов, и, хуже всего, топливный бак, и без того ослабленный коррозией, был раздавлен, и из него сочился бензин.

Снайдер заметил, что из бака течет бензин. Он еще не выключил двигатель, поэтому тут же отвел тягач с трейлером на обочину шоссе и выпрыгнул из кабины, держа в руках свой красный огнетушитель с углекислотой. То, что он не успел быстро подбежать к раздавленной машине, спасло ему жизнь.

***

– В чем дело, Дженина?

– Я – Джессика! – заявила маленькая девочка, удивляясь, что даже отец не видит, что они с сестрой отличаются одна от другой.

– В чем дело, Джессика? – переспросил отец с терпеливой улыбкой.

– Он воняет! – Девочка хихикнула.

– Ну хорошо, – вздохнул Пирс Дентон и повернулся к жене, чтобы потрясти ее за плечо. В это мгновение он увидел стену тумана и снял ногу с педали газа.

– Что случилось, милый?

– Мэт наделал в пеленки.

– Понятно… – Кандис расстегнула пристежной ремень и повернулась к заднему сиденью.

– Я. ведь говорил тебе, Канди, что нельзя отстегивать ремень на ходу. – Он тоже посмотрел назад в самый неподходящий момент. Машина начала немного забирать вправо, и Дентон попытался одновременно следить за дорогой и за тем, что происходит внутри нового автомобиля жены.

– Черт! – Он инстинктивно попробовал отвернуть влево, но машина находилась слишком близко к правой обочине, и Пирс понял это еще до того, как его левая рука успела крутануть руль. Резкое торможение тоже не помогло – задние колеса заклинило, и они поехали по скользкой дороге, из-за чего машину занесло, и тут он заметил, что они мчатся боком на другую «кресту». Его последней мыслью было: неужели это та самая…

Несмотря на ярко-красный цвет машины, Снайдер не заметил ее до того самого момента, когда столкновение стало неизбежным. Водитель грузовика был все еще в двадцати футах и бежал с огнетушителем в руках, держа его перед собой словно футбольный мяч.

***

Боже мой! – не успел произнести Дентон. Сначала ему показалось, что столкновение не такое уж страшное. За годы службы в полиции ему доводилось видеть и худшее. Жену отбросило силой удара на смятый правый борт, это опасно, но дети сидят в травмобезопасных креслицах и закреплены пристежными ремнями, так что они, слава Богу…

Решающим фактором в смерти пяти человек оказалась химическая коррозия. Топливный бак, похожий по конструкции на тот, что находился на С-99, не прошел полной гальванизации, подвергся воздействию морской соли во время плавания через Тихий океан и не стал лучше на крутых дорогах восточного Теннесси. Сварочные швы крепления бака пострадали особенно сильно, и при столкновении он оторвался от точек крепления. Смятый корпус машины продолжал ползти, бак протащило по неровной бетонной поверхности дороги, антикоррозийное покрытие, не имевшее надежного сцепления с металлом на днище бака, тут же отслоилось, бак лопнул еще в одном слабом месте, и возникшая от трения стали о мостовую искра воспламенила хлынувший бензин.

***

Обжигающий огненный шар взрыва на мгновение разогнал туман. Вспышка была настолько яркой, что автомобили, ехавшие по шоссе в обе стороны, начали в панике тормозить. В результате на той половине автомагистрали, что вела на восток, в сотне ярдов от места катастрофы столкнулись три машины, но повреждения оказались незначительными. Люди выпрыгивали из автомобилей и бежали к пылающим машинам. От языков пламени вспыхнул бензин, сочившийся из бака машины Норы Данн, пламя охватило спортивный автомобиль и девушку, которая, к счастью так и не придя в сознание, приняла огненную смерть.

***

Уилл Снайдер находился достаточно близко, чтобы видеть лица всех пятерых в приближающейся красной «кресте». Он на всю жизнь запомнит мать и грудного ребенка, в его память навсегда врежется образ женщины, склонившейся через спинку переднего кресла к младенцу, мгновенное движение головы, когда она повернулась лицом к надвигающейся смерти и посмотрела прямо на него. Огненная вспышка ослепила Снайдера, однако он, хотя и чуть медленнее, но продолжал бежать к горящей машине. При столкновении задняя дверца «кресты» распахнулась, позволив ему прийти на помощь, так как пламя успело охватить пока только левую сторону автомобиля. Он бросился вперед, словно оружие сжимая в руках огнетушитель. На считанные мгновения ему представилась возможность схватить хотя бы одного ребенка из трех, все еще живых в огненном аду, от пламени которого уже пылала его одежда и вздувались пузыри на лице. Руки, защищенные шоферскими перчатками, направили струю спасительного газа на заднее сиденье машины. В какой-то миг он понял, что углекислота спасет его и позволит спасти еще одну жизнь. Он успел заглянуть внутрь автомобиля, пытаясь среди желтых языков пламени и белых паров углекислоты разглядеть младенца. Прямо перед ним от боли и страха кричала маленькая девочка. Он бросил огнетушитель, руками в перчатках нащупал и открыл хромированную защелку на поясе и выхватил ее из детского креслица, сломав ей при этом руку. Отчаянным прыжком он отскочил от пылающего автомобиля. Рядом, у ограждения на обочине шоссе, еще оставался сугроб, и Снайдер нырнул прямо в него. Погасив свою горящую одежду, он стал бросать пригоршни тающего снега с солью на одежду девочки. Боль от обожженного лица служила первым напоминанием о том, что ему еще предстоит испытать. Чудовищным усилием воли Снайдер заставил себя не оборачиваться. Он слышал ужасные крики людей, гибнущих в пламени, но возвращение к пылающей машине означало верное самоубийство. Он понимал, что если обернется, то бросится на помощь и погибнет вместе с ними. Снайдер посмотрел на спасенную им Джессику Дентон. Девочка неровно дышала, личико ее было обожжено, и он надеялся, что вот-вот появятся полицейские, а вместе с ними и машины «скорой помощи». Когда через пятнадцать минут они прибыли, и он и ребенок лежали без сознания в глубоком шоке.

8. Стремительное движение

Отсутствие других новостей и близость места происшествия к крупному городу способствовали освещению случившегося в средствах массовой информации, а обстоятельства катастрофы и возраст жертв гарантировали особо пристальное внимание. Одна из местных телевизионных станций Ноксвилла сотрудничала с Си-эн-эн, и к полудню происшествие стало главным событием в сводках новостей. Машина, оборудованная для телевизионных передач через спутник связи, позволила молодому местному репортеру мгновенно приобрести многомиллионную аудиторию – он отнюдь не собирался всю жизнь оставаться в Ноксвилле, – а рассеявшийся туман позволил телевизионным камерам четко и ясно передать ужасное зрелище.

– Проклятье, – пробормотал Райан, сидя за столом в кухне. У Джека выдалась редкая свободная суббота, он обедал в кругу семьи и собирался отправиться вместе с женой и детьми на вечернюю мессу в соборе Святой Марии, а затем отдохнуть и в воскресный день. Взглянув на экран телевизора, он положил сандвич на тарелку.

К месту происшествия прибыли три пожарные машины и четыре кареты «скорой помощи». Две из них все еще стояли рядом, что было зловещим признаком. Тягач с прицепом, видный на заднем плане, выглядел почти целым, явно покореженным казался только его бампер. Однако то, что было на переднем плане, со всей очевидностью говорило о случившемся. Две груды металла, искореженного и почерневшего от огня. Открытые дверцы и темное пространство внутри. С десяток полицейских стояли поблизости – напряженные, мрачные лица, никаких шуток, как это обычно бывает даже на месте транспортных происшествий. Затем Джек заметил, как один полицейский повернулся к другому и что-то ему сказал. Оба покачали головами и посмотрели на шоссе в сторону репортера, который футах в тридцати от них непрерывно говорил о происшедшей катастрофе, как всегда в сотый раз за свою непродолжительную карьеру повторяя одно и то же. Туман. Превышение скорости. Взрыв обоих топливных баков. Погибло шесть человек, из них четверо детей. Репортаж с автомагистрали I-40 недалеко от Ок-Риджа, штат Теннесси вел Боб Райт, коммерческая телевизионная станция.

Джек снова принялся за еду, удержавшись от замечания по поводу несправедливости жизни. Пока у него не было оснований знать или делать что-то еще.

***

Из искореженных автомобилей, за триста миль от залива Чесапик-бей, теперь текла вода – прибывшие к месту происшествия пожарные из добровольной бригады сочли своим долгом залить все, хотя им сразу стало очевидно, что это ничем не поможет тем, кто находились в машинах. Судебный фотограф отснял три кассеты высокочувствительной цветной пленки, он позаботился и о том, чтобы запечатлеть открытые рты жертв в доказательство того, что они умерли в муках, издавая ужасные крики. Старшим среди полицейских, прибывших на место происшествия, был сержант Тэд Николсон. Опытный служащий транспортной полиции, он уже двадцать лет занимался расследованием транспортных происшествий. Сержант подъехал в тот момент, когда тела жертв извлекали из автомобилей. Табельный револьвер Пирса Дентона лежал на мостовой, и это сразу же обнаружило, что одна из жертв – полицейский. Компьютерная проверка служебного номера только подтвердила догадку. Четверо детей, двое малышей и два тинэйджера, и двое взрослых. Даже после двадцати лет службы в полиции невозможно привыкнуть к этому. Для сержанта Николсона такое было личной трагедией. Смерть ужасна сама по себе, но такая… Господи, как же это могло произойти? Два ребенка… Но трагедия случилась, и теперь ему пора приниматься за работу.

Что бы там ни показывали в голливудских кинофильмах, это дорожное происшествие было крайне необычным. Автомобили не превращаются в огненные факелы и не взрываются ни при каких обстоятельствах, а это столкновение, на его опытный взгляд, не было особенно серьезным. Ладно, гибель одного пассажира – девушки на «сиденье смертника» в первой «кресте» – была неизбежной и стала результатом самого столкновения. Силой удара ей практически оторвало голову. А вот объяснить гибель остальных было труднее. Первая «креста» врезалась в трейлер со скоростью… что-то вроде сорока или пятидесяти миль. Обе воздушные подушки безопасности сработали безукоризненно, и одна из них должна была спасти жизнь водителя, заметил полицейский. Вторая машина столкнулась с первой под углом примерно тридцать градусов. Чертовски глупо со стороны полицейского совершить такую ошибку, подумал Николсон. Но на его жене не было ремня безопасности… может быть, она занималась детьми на заднем сиденье и отвлекла, внимание мужа. Такое случается, и происшедшее невозможно изменить.

Таким образом, из шести жертв одна – следствие столкновения, а пятеро погибли от возникшего пожара. Этого не должно было произойти. Автомобили не должны загораться, поэтому Николсон распорядился организовать объезд для транспорта в полумиле от места происшествия, чтобы все три машины, участвовавшие в столкновении, могли остаться на месте. По радио из своей машины сержант вызвал следователей из Нашвилла и посоветовал информировать о случившемся местное отделение Национального департамента безопасности на транспорте. Так случилось, что одна из служащих этого федерального агентства, инженер Ребекка Аптон, жила неподалеку от Ок-Риджа и оказалась на месте происшествия уже через тридцать минут после вызова. Выпускница механического факультета расположенного поблизости Университета Теннесси, этим утром она готовилась к экзамену перед защитой диссертации. Сразу после вызова она надела свой новенький комбинезон с эмблемой своего ведомства и, приехав на место, начала осматривать остатки автомобилей еще до того, как из Нашвилла прибыла следственная полицейская группа. Рядом стояли водители грузовиков, которым предстояло увезти разбитые машины, и нетерпеливо ждали, когда она закончит осмотр. Невысокая и хрупкая, с копной рыжих волос, она выбралась вся измазанная из-под когда-то красной «кресты». Ее зеленые глаза слезились от бензиновых испарений, все ещё остававшихся под машиной. Сержант Николсон передал ей пластмассовый стаканчик с кофе, который он получил от пожарных.

– Как думаете, мэм, что произошло? – спросил Николсон, сомневаясь в том, справится ли девушка с делом. Впрочем, похоже, что она не чурается грязной работы, не боится испачкаться. Многообещающий знак, подумал он.

– Топливные баки, – сказала Аптон. – Бак на этом автомобиле, – она махнула рукой в сторону второй машины, – сорвался от удара. Второй смялся и дал течь. С какой скоростью ехали машины?

– Вы имеете в виду момент столкновения? – Николсон покачал головой. – Не так уж и быстро. Думаю, от сорока до пятидесяти миль в час.

– Пожалуй, вы правы. Обычно у топливных баков высокий стандарт жесткости, и они не должны были разрушиться от такого удара. – Девушка взяла протянутый ей носовой платок и вытерла лицо. – Спасибо, сержант, – сказала она, поднесла к губам стаканчик кофе и отхлебнула, глядя на разбитые машины и размышляя.

– Вы пришли к определенному выводу? Мисс Аптон повернулась к полицейскому.

– Мне кажется, что эти семь человек…

– Шесть, – поправил ее Николсон. – Водитель грузовика успел спасти маленькую девочку.

– О, я не знала. Короче говоря, это не должно было произойти. На то не было никакой причины. Столкновение случилось при скорости, не превышающей шестидесяти миль, и обстоятельства не были необычными. Готова побиться об заклад, что в конструкции автомобилей есть какой-то просчет. Куда вы собираетесь отвезти их? – спросила она, входя в роль опытного профессионала.

– Машины? В Нашвилл. Если хотите, мэм, я оставлю их пока в гараже полицейского департамента.

– Хорошо, – кивнула мисс Аптон. – Я позвоню своему боссу. Возможно, нам придется провести расследование на федеральном уровне. Это вам не будет мешать? – Никогда раньше ей не доводилось заниматься такими делами, но она знала, что по закону у нее есть право требовать детального расследования причин катастрофы Национальным департаментом безопасности на транспорте. Хотя департамент был известен главным образом благодаря анализу авиакатастроф, он занимался также изучением обстоятельств необычных происшествий на железной дороге и автомагистралях. Для сбора необходимой информации ему предоставлялись полномочия требовать содействия всех федеральных агентств.

Николсону уже доводилось принимать участие в таком расследовании, и он кивнул.

– Капитан, возглавляющий наш отдел, сделает все необходимое, мэм.

– Спасибо. – Ребека Аптон едва не улыбнулась, но тут же вспомнила как это сейчас неуместно. – А где уцелевшие? Нам придется поговорить с ними.

– Машины «скорой помощи» отвезли их в Ноксвилл. Не знаю точно, но думаю, что оттуда они будут переправлены вертолетом в «Шрайнерс». – Сержант знал, что в этой больнице превосходное ожоговое отделение. – Могу еще чем-нибудь помочь, мэм? Нам нужно открыть движение по шоссе.

– Только прошу вас бережно обращаться с этими автомобилями.

– Мы будем рассматривать их как вещественные доказательства, мэм, – заверил с отцовской улыбкой сержант Николсон, на которого эта молодая девушка явно произвелавпечатление.

Ну что ж, в общем и целом не такой уж плохой день, подумала мисс Аптон. Пассажирам этих двух машин чертовски не повезло, это ясно, и она почувствовала весь ужас их гибели, но такова жизнь. К тому же это ее первое по-настоящему серьезное расследование с того момента, как она начала работать в Национальном департаменте безопасности на транспорте. Мисс Аптон вернулась к своей машине – универсалу «ниссан», – сняла грязный комбинезон и надела ветровку с эмблемой департамента. Вообще-то погода не была такой уж теплой, но впервые в своей деятельности сотрудницы федерального/ агентства она чувствовала, что исполняет важное задание, занимается ответственной работой, и ей хотелось, чтобы весь мир знал, кто она и что делает.

– Привет, – услышала мисс Аптон и, повернувшись, увидела улыбающееся лицо телерепортера.

– Что вам угодно? – резко бросила она, решив вести себя официально и по-деловому.

– Нет ли у вас чего-то нового для нас? – спросил молодой репортер, низко держа микрофон. Его оператор, стоявший поблизости, в настоящий момент не вел съемки.

– Только без ссылки на меня, – произнесла Бекки Аптон после секундного размышления.

– Согласен.

– Не выдержали оба топливных бака. Люди погибли именно из-за этого.

– Такая причина катастрофы необычна?

– Крайне необычна. – Она сделала паузу. – Национальный департамент безопасности на транспорте будет вести расследование случившегося. Такого не должно было произойти. Это понятно?

– Да, конечно. – Райт посмотрел на часы. Через десять минут он снова окажется в прямом эфире и поведет репортаж через спутник. На сей раз можно будет сказать что-то новое, а это всегда хорошо. Репортер повернулся и отошел в сторону, обдумывая предстоящее обращение к широкой аудитории по всему миру. Подумать только, какая удача: Национальный департамент безопасности на транспорте займется расследованием обстоятельств дорожно-транспортного происшествия, в котором погибли пассажиры двух «крест», – по признанию журнала «Мотор тренд», автомобиля года. Более того, есть подозрение, что в конструкции машины имеются серьезные дефекты, потенциально опасные для жизни пассажиров. Значит, при такой аварии люди вполне могли уцелеть? Может быть, его оператору удастся подойти к разбитым автомобилям достаточно близко, чтобы заснять обгоревшие остатки пустых детских креслиц на заднем сиденье второй «кресты». Это всегда производит впечатление на телезрителей.

***

Эд и Мэри Патриция Фоули находились в своем кабинете на верхнем этаже здания ЦРУ в Лэнгли. Их необычное положение в управлении создавало некоторые организационные и архитектурные трудности. Мэри-Пэт занимала должность заместителя директора по оперативной деятельности – первая женщина, сумевшая занять столь высокий пост в главной разведывательной организации США. Она была опытным офицером-оперативником, и ей

довелось руководить деятельностью лучшего и дольше всех проработавшего агента ЦРУ. В успешнее всех действовавшей команде управления, состоявшей из жены и мужа, Мэри-Пэт играла роль «ковбоя» и осуществляла на практике мероприятия, запланированные ее мужем Эдом, который держался в тени и занимался планированием операций. В тактике и стратегии их способности весьма удачно дополняли друг друга, и, хотя Мэри-Пэт заняла одну из самых высоких должностей в иерархии ЦРУ, она тут же отказалась от своего исполнительного помощника, усадила Эда в его кабинет и сделала мужа равным себе по должности – если не официально, то по крайней мере практически. В стене проделали дверь, чтобы она могла входить в кабинет мужа, минуя приемную и не огибая стол секретаря, так что теперь они совместными усилиями руководили заметно поредевшей армией оперативников управления. Они работали в таком же тесном контакте, какой была их семейная жизнь, со всеми необходимыми компромиссами и уступками, и результатом послужило самое успешное и безошибочное руководство оперативным директоратом ЦРУ за многие годы.

– Дорогая, нам нужно придумать кодовую кличку.

– Как тебе нравится «Пожарник»?

– Может быть, «Пожарный»?

– Но ведь они оба мужчины. – По ее лицу промелькнула улыбка.

– Хорошо. Между прочим, Лялин говорит, что у них неплохие лингвистические способности.

– От них требуется словарный запас, необходимый лишь для того, чтобы заказать ланч и спросить, где находится туалет. – Оба знали, что овладеть японским языком – дело непростое, бросающее серьезный вызов человеческому интеллекту. – А тебе не приходило в голову, что они будут говорить по-японски с русским акцентом? Последствия этого оба поняли почти одновременно.

– Значит, работа под двойной крышей?

– Пожалуй… – Мэри-Пэт едва не рассмеялась. – Ты считаешь, у кого-нибудь могут возникнуть возражения?

Оперативникам ЦРУ запрещалось выдавать себя за журналистов – американских, разумеется. Это правило недавно скорректировали по настоянию Эда, указавшего на то, что многие агенты, завербованные его оперативниками, были журналистами из стран третьего мира. Оба оперативника, выделенные для проведения операции, отлично говорили по-русски, а потому их нетрудно будет выдать за русских журналистов, правда? Это являлось нарушением духа, но не буквы закона – у Эда Фоули временами тоже появлялись ковбойские устремления.

– Да конечно, – согласилась Мэри-Пэт. – Кларк спрашивает, дадим ли мы ему возможность проверить существование агентурной сети «Чертополох»?

– Об этом придется говорить с Райаном или с президентом. – Эд снова предпочел проявить осторожность.

Однако его жена проявила настойчивость.

– Нет, в этом нет необходимости. Разрешение требуется в том случае, если мы захотим пользоваться агентурной сетью. Для проверки существования сети разрешения не требуется. – Ее серо-голубые глаза сверкнули – это было признаком того, что она намерена добиться своего.

– Дорогая, черта, разделяющая эти два понятия, слишком уж размыта, – предостерег ее Эд. Но именно за то он и любил жену, что она временами шла на такой риск. – Впрочем, мне нравится эта мысль. Ладно, но только для того, чтобы убедиться в существовании агентурной сети.

– Вот и хорошо, дорогой. А мне уж начало было казаться, что придется воспользоваться своей властью. – Всякий раз, когда жена прибегала к прерогативам занимаемой должности, Эд ощущал потом сладость мести.

– Не забудь только вовремя приготовить ужин, Мэри. Распоряжения я отправлю в понедельник.

***

– Нам придется заехать в универсам «Джайант». Дома нет хлеба.

Конгрессмен Элан Трент из Массачусетса находился в Хартфорде, штат Коннектикут. Он решил отдохнуть в субботу и посмотреть баскетбольный матч между командами Массачусетского университета и Университета Коннектикута, поскольку обе команды соперничали в нынешнем году, борясь за первенство в региональном чемпионате. Однако это не освобождало его от работы, и потому с ним приехали два помощника, а вскоре ожидали еще и третьего – с новыми материалами. Трент удобно разместился в отеле «Шератон», рядом со спорткомплексом «Хартфорд-Сивик-арена». Он чувствовал себя здесь более комфортно, чем в служебном кабинете, и лежал на кровати, обложившись бумагами, – как Уинстон Черчилль, подумал Трент, только без бокала шампанского. На тумбочке рядом с кроватью зазвонил телефон. Он не протянул к нему руку. На то у него был помощник, и Трент привык не обращать внимания на звонки.

– Эл, это Джордж Уайли из «Диарфилд ауто». – Уайли вкладывал немалые средства в политические кампании Трента, к тому же ему принадлежала крупная фирма в избирательном округе конгрессмена. По этим двум причинам он имел право обращаться к Тренту всякий раз, когда считал необходимым.

– Каким образом, черт побери, ему удалось найти меня здесь? – спросил Трент, обращаясь к потолку, и протянул руку за трубкой. – Привет, Джордж, как жизнь?

Помощники конгрессмена наблюдали за тем, как их босс поставил стакан с содовой на тумбочку и взял блокнот. Рядом с Трентом всегда лежали карандаши и блокнот для записей. В том, что он принялся быстро делать заметки на открытой странице, не было ничего необычного, а вот сердитое выражение лица сразу насторожило помощников. Конгрессмен сделал жест в сторону телевизора и скомандовал:

– Си-эн-эн!

Картинка появилась на экране в один из самых удачных моментов. После минутной рекламы и краткого вступления Трент увидел лицо Боба Райта. На этот раз передача велась в записи и была отредактирована. Появилось изображение Ребекки Аптон в куртке с логотипом Национального департамента безопасности на транспорте, наблюдающей за тем, как две искареженные «кресты» грузят на трейлер.

– Проклятье, – пробормотал старший помощник конгрессмена.

– Значит, топливные баки? – спросил Трент в трубку, затем с минуту внимательно слушал. – Вот ублюдки! – разъяренно проворчал он. – Спасибо, что позвонил, Джордж. Я немедленно займусь этим. – Трент положил трубку и сел. Правая рука с вытянутым пальцем указывала на старшего помощника. – Немедленно свяжитесь с дежурной сменой Национального департамента безопасности на транспорте в Вашингтоне. Я хочу поговорить с этой девушкой прямо сейчас. Узнайте ее имя, номер телефона, где она находится. Затем соедините меня с министром транспорта. – Он снова склонился над документами, пока его помощники взялись за телефоны. Подобно большинству членов Конгресса, Трент старался предельно использовать возможности своего мозга и уже давно научился не разделять служебное время и увлечения. Скоро он уже ворчал относительно дополнения к материалам Министерства внутренних дел, касающегося Национальной службы охраны лесов, и делал пометки на полях зеленым карандашом. Это было почти крайним выражением недовольства, хотя помощники заметили, как его рука с красным карандашом застыла над чистой страницей большого блокнота. Сочетание красного карандаша и мелованной бумаги означало, что Трент чем-то крайне взволнован.

***

Ребекка Антон сидела за рулем своего универсала «ниссан», следуя за грузовиками, направлявшимися в Нашвилл. Там она сначала проследит, как разместят обгоревшие остатки двух «крест», а затем встретится с начальником местного отделения департамента, чтобы начать подготовку к официальному расследованию происшествия – тут будет масса бумаготворчества, она не сомневалась, и ей показалось странным, что она не чувствует себя расстроенной из-за сорванного уик-энда. Занимаемая ею должность позволяла пользоваться сотовым телефоном, но она прибегала к нему только для служебных разговоров, да и то, когда это было совершенно необходимо. Мисс Аптон работала в департаменте всего десять месяцев и за это время еще ни разу не достигла минимума расходов на сотовую связь, за которые правительство платило телефонной компании. Телефон в ее автомобиле еще никогда не звонил, и она удивленно посмотрела на него, когда раздался низкий гудок.

– Алло? – ответила она, подняв трубку и полагая, что кто-то ошибся номером.

– Ребекка Аптон?

– Да. С кем я говорю?

– Одну минуту, – произнес мужской голос. – С вами хочет побеседовать конгрессмен Трент.

– Что? Кто?

– Алло? – послышался другой голос.

– Кто это?

– Вы Ребекка Аптон?

– Да, это я. А кто вы?

– Меня зовут Элан Трент, я член Конгресса США от суверенного штата Массачусетс. – Массачусетс, как при малейшей возможности заявит любой избранный здесь представитель, является не просто «штатом», а непременно с прибавкой «суверенный». – Я нашел вас через дежурную смену в центре Национального департамента безопасности на транспорте. Ваш начальник – Майкл Циммер, и его телефонный номер в Нашвилле…

– Хорошо, сэр, я вам верю. Чем могу помочь?

– Это ведь вы расследуете дорожно-транспортное происшествие на автомагистрали I-40?

– Да, сэр.

– Расскажите мне о том, что вам удалось выяснить.

– Сэр, – произнесла Ребекка, сбавляя скорость, чтобы подумать, – мы вообще-то даже не начали расследование, и я не могу…

– Послушайте, леди, я не прошу, чтобы вы делали выводы. Мне нужно всего лишь узнать причину, по которой вы решили Приступить к расследованию происшествия. Я занимаю высокий пост и потому могу вам помочь. Если вы согласитесь на сотрудничество, я обещаю, что министр транспорта узнает, какой вы многообещающий молодой инженер. Она – моя хорошая знакомая, понимаете? Мы с нею вместе с дюжину лет заседали в Конгрессе.

Господи, подумала Ребекка Аптон. Разглашение информации, связанной с ведущимся расследованием, нарушает этику и все правила, может быть, даже является противозаконным. С другой стороны, разве расследование началось? А ведь она, как и все, хочет, чтобы ее заметили и продвинули по службе. Девушка не знала, что для человека на другом конце канала сотовой связи короткое молчание было красноречивее всяких слов, да и в любом случае не могла видеть улыбку на лице мужчины в номере хартфордского отеля «Шератон».

– Сэр, как мне, так и полиции, прибывшей на место происшествия, кажется, что на обоих автомобилях произошло нарушение герметичности топливных баков, что и стало причиной пожара, унесшего столько жизней. В результате произведенного мной осмотра не удалось обнаружить обстоятельств, которые могли бы объяснить столь странную ситуацию. Вот почему я собираюсь обратиться к своему начальнику с предложением провести расследование и найти причину этого.

– Бензин начал сочиться из обоих баков? – спросил мужской голос.

– Да, сэр, но все было гораздо хуже. Оба бака не выдержали столкновения и разрушились.

– Что-нибудь еще?

– Пока больше ничего. – Аптон сделала паузу. Может быть, этот Трент действительно упомянет ее имя в разговоре с министром? Если так… – Видите ли, мистер Трент, в этом происшествии есть что-то непонятное. Я по образованию инженер-механик и как смежный предмет изучала и сопротивление материалов. Скорость столкновения не может объяснить столь полное разрушение обоих баков. Существуют федеральные стандарты безопасности, определяющие структурную прочность автомобилей и их комплектующих, и эти параметры намного превосходят те условия, которые я видела на месте происшествия. Полицейские, с которыми мне довелось говорить, придерживаются той же точки зрения. Понадобится провести кое-какие тесты, чтобы убедиться окончательно, но сейчас я выразила свое впечатление. Извините, но пока не могу сказать ничего более определенного.

***

Эта молодая девушка далеко пойдет, сказал себе Трент в гостиничном номере хартфордского «Шератона».

– Спасибо, мисс Аптон. Я оставил номер своего телефона в вашем отделении в Нашвилле. Позвоните мне, когда вернетесь. – Он положил трубку и на минуту задумался, затем повернулся к младшему помощнику, – Свяжитесь с министром транспорта и скажите ей, что эта Аптон – блестящий молодой инженер. Впрочем, нет, соедините меня с ней – я сам поговорю с министром. Пол, насколько хорошо оборудована лаборатория Национального департамента безопасности на транспорте для проведения научных исследований такого рода? – спросил Трент. Ему все больше казалось, что он походит на Черчилля, планирующего высадку в Европе. Ну, может быть, не совсем… подумал Трент.

– У них хорошая лаборатория, но в университете…

– Вы правы. – Трент нашел свободную кнопку на телефоне и набрал номер, который помнил наизусть.

– Добрый день, конгрессмен, – произнес Билл Шоу, говоря в сторону многоканального телефона и глядя на Дэна Мюррея. – Между прочим, нам нужно встретиться на следующей неделе и…

– Мне нужна помощь, Билл.

– Какая именно, сэр? – Избранники народа при разговоре по официальным вопросам, даже для директора ФБР, всегда были «сэр» или «мэм». Это особенно относилось к конгрессмену, являющемуся председателем Комитета по вопросам разведки и входящему в состав еще двух ключевых комитетов – юридического и финансового. К тому же при всей своей личной… эксцентричности Трент всегда хорошо относился к бюро и его критика была справедливой. Однако суть вопроса сводилась к следующему: все три занимаемых им поста в комитетах Конгресса оказывали самое непосредственное воздействие на ФБР. Шоу слушал Трента и делал заметки. – Специальный агент, возглавляющий наше отделение в Нашвилле, – Брюс Клири, но нам понадобится официальный запрос о помощи со стороны Министерства транспорта до того, как мы сможем… Хорошо, буду ждать ее звонка. Рад оказать всяческое содействие, сэр. Да, сэр. до свиданья. – Шоу поднял голову. – Какого черта Эл Трент поднял такой шум из-за автокатастрофы в Теннесси?

– А какое отношение имеем мы к этому делу? – задал более разумный вопрос Мюррей.

– Трент настаивает, чтобы наша лаборатория оказала помощь Национальному департаменту безопасности на транспорте в научно-судебной стороне расследования. Позвони Брюсу и скажи, чтобы он выделил своего лучшего технического специалиста. Это происшествие случилось только сегодня утром, а Тренту нужны результаты уже вчера.

– В прошлом он когда-нибудь обращался к нам за такой срочной помощью?

– Ни разу, – покачал головой Шоу. – Думаю, нам следует оказать ему всяческую поддержку, чтобы заручиться его помощью в будущем. На предстоящей встрече он будет присутствовать вместе с председателем комитета. Ты не забыл, нам придется обсудить вопрос о допуске Келти к секретной информации?

На столе Шоу зазвонил телефон.

– Министр транспорта на третьей линии, директор.

– Этот Трент, – заметил Мюррей, – действительно обращается в самые высокие инстанции, да еще на исходе субботы. – Он встал и отправился к телефону в противоположном углу кабинета, пока директор ФБР разговаривал с членом кабинета министров. – Соедините меня с нашим отделением в Нашвилле, – сказал Дэн.

***

Двор полицейского департамента, где стояли разбитые или краденые автомобили, входил в состав гаража, обслуживающего полицейские машины штата. Ребекке Аптон еще не приходилось бывать здесь, однако водители грузовиков оказались тут частыми гостями и следовать за ними было просто. Полицейский у ворот крикнул водителю первого грузовика, куда ставить машину, за ним последовал второй, и следом въехал автомобиль инженера НДБТ. Они направились к пустому – или почти пустому – участку двора. Там стояло шесть полицейских машин – две с полицейскими знаками и мигалками и еще четыре, ничем не отличающиеся от гражданских, – а также с десяток чиновников, причем все, как показалось Аптон, занимающие важные должности. Один из них был боссом молодого инженера, и лишь теперь она начала по-настоящему понимать, насколько серьезным становится дело.

В здании гаража находилось три гидравлических подъемника. Обе «кресты» сгрузили во дворе, затем вручную закатили внутрь и поставили на стальные направляющие подъемников. Тут же их одновременно подняли, позволив все растущей толпе осмотреть снизу разбитые и обгоревшие автомобили. Аптон оказалась самой невысокой, и ей пришлось расталкивать собравшихся, чтобы пройти вперед. В конце концов, дело вела она, по крайней мере ей так казалось. Фотограф начал съемку, и Аптон заметила на футляре аппарата желтую надпись «ФБР». Какого черта? – удивилась девушка.

– Определенно конструктивный дефект, – произнес капитан полиции штата, занимающийся расследованием дорожно-транспортных происшествий. Остальные согласно закивали.

– Где здесь поблизости находится лучшая научная лаборатория? – спросил небрежно-одетый мужчина.

– Можно начать с Университета Вандербильта, там отличное оборудование и персонал, – заявила Ребекка. – А еще лучше прибегнуть к помощи Ок-риджской национальной лаборатории.

– Вы – мисс Аптон? – спросил мужчина. – Меня зовут Брюс Клири, я из ФБР.

– Но какое отношение имеет…

– Мэм, я выполняю приказы. – Он улыбнулся и продолжил:

– Министерство транспорта обратилось к нам с просьбой оказать помощь в расследовании этого происшествия. Сюда уже вылетел наш старший специалист из лаборатории ФБР в Вашингтоне. – Причем на самолете Министерства транспорта, не как-нибудь, подумал Клири, но промолчал. Ни он ни другие сотрудники его отделения в Нашвилле еще никогда не занимались расследованием дорожно-транспортных происшествий, однако распоряжение последовало лично от директора ФБР, и ничего другого знать ему не требовалось.

Мисс Аптон внезапно почувствовала себя молодым деревцем среди леса гигантских стволов, но ей тоже нужно было заниматься работой, и она была здесь по сути дела единственным специалистом. Девушка достала из кармана электрический фонарик и принялась за тщательный осмотр топливного бака. Она с удивлением заметила, с каким почтением ей уступают место. Уже было принято решение, что на обложке отчета о расследовании будет стоять ее имя. Об участии ФБР упомянут лишь косвенно – самое рядовое дело, обычное сотрудничество между федеральными агентствами, оказана помощь молодому настойчивому и способному инженеру из Национального департамента безопасности на транспорте, к тому же женщине. Она станет главным героем, ей припишут все заслуги остальных, чтобы не создалось впечатления, будто это совместные усилия сотрудников многих департаментов, направленные к заранее определенной цели, хотя дело обстояло именно так. К тому же она дала первоначальный толчок, а когда снимают такие обильные политические пенки, несколько капель должно выпасть и на долю маленьких людей. Все стоящие вокруг или знали об этом, или начали подозревать, хотя далеко не все имели представление о подлинном масштабе проблемы. Им всего лишь было известно, что один конгрессмен заручился немедленной поддержкой члена кабинета министров и директора самого влиятельного независимого департамента в правительстве и что конгрессмену требовались немедленные результаты. Судя по всему, он их добился. Когда присутствующие смотрели на нижнюю часть кузова того, что всего лишь несколько часов назад было семейным автомобилем, направляющимся к дому бабушки, причина катастрофы казалась столь же простой, как удар в лицо. Оставалось по существу только одно – провести научное обследование разрушенного топливного бака, подумал старший представитель, ФБР. За этим они обратятся в Ок-Ридж, лаборатории которого нередко оказывали помощь ФБР. Правда, потребуется разрешение Министерства энергетики, но если Эл Трент сумел потрясти два больших дерева меньше чем за час, что ему стоит потрясти третье?

***

Следить за Гото нетрудно, хотя временами и утомительно, подумал Номури. Несмотря на свои шестьдесят лет, Гото обладал завидной энергией и желанием казаться молодым. И. он регулярно бывал здесь, по крайней мере три раза в неделю. Это был чайный домик, о котором говорил ему Казуо – пусть приятель не упомянул название, но его описание оказалось достаточно точным, чтобы Номури смог опознать домик по описанию и затем убедиться в этом. Он видел, как сюда входили Гото и Ямата, всегда по отдельности, но через несколько минут один после другого – чтобы не заставлять друг друга ждать. Всякий раз Ямата уходил первым, а Гото оставался в домике, обычно на час, иногда дольше, но никогда не дольше двух часов. Можно предположить, подумал Номури, что это деловые встречи, за которыми следовал непродолжительный отдых и развлечения, а некоторыми вечерами только отдых и развлечения, без обсуждения дел. Словно в кинофарсе, Гото всегда выходил на улицу с блаженным выражением лица и уверенной походкой направлялся к ожидающему его автомобилю. Шофер, в этом можно было не сомневаться, знал о том, чем занимается здесь его босс, – он открывал ему дверцу машины, низко кланялся, затем с лукавой улыбкой шел к своей дверце. Номури всякий раз следовал за автомобилем Гото, осторожно и издалека, дважды терял его в потоке транспорта, однако два последних раза и еще трижды ему удавалось проследить за возвращением Гото к себе домой, и потому он был уверен, что после любовных свиданий маршрут политического деятеля всегда один и тот же. Теперь ему нужно подумать о другой стороне операции. Номури сидел в машине, пил чай и терпеливо ждал. Ждать пришлось сорок минут.

Это была Кимберли Нортон. Номури отличался превосходным зрением, да и уличное освещение оказалось достаточно ярким, чтобы сделать несколько снимков, прежде чем выйти из машины. Он следовал за нею по противоположной стороне улицы, стараясь не смотреть прямо на девушку, и поглядывал уголком глаз, не поворачивая головы. Слежка и способы ускользать от нее входили в программу обучения на «Ферме». Здесь это не было особенно трудным, а объект слежки еще больше облегчал его задачу. Хотя Кимберли не была особенно высокой по американским стандартам, здесь рост выделял ее среди прохожих, да и светлые волосы помогали держать девушку в поле зрения. В Лос-Анджелесе она была бы одной из многих, подумал он, – привлекательная девушка в море таких же привлекательных, как и она. В ее походке не было ничего необычного – Кимберли приспособилась к здешней обстановке, она держалась скромно, уступала дорогу мужчинам, тогда как в Америке все было бы наоборот и считалось бы само собой разумеющимся. Хотя западная одежда несколько выделяла ее среди прохожих, многие одевались точно так же – более того, традиционно одетых японок было явное меньшинство, отметил Номури не без удивления. Девушка повернула направо, пошла по улице, и Номури последовал за нею в шестидесяти-семидесяти ярдах, словно какой-то частный детектив. Так в чем же суть поставленной перед ним задачи? Этого сотрудник ЦРУ так и не мог понять.

***

– Русские? – спросил Динг.

– И не какие-нибудь, а нештатные журналисты. Ты можешь стенографировать? – спросил Кларк, читая полученный телекс. У Мэри-Пэт снова разыгралось воображение, однако, говоря по правде, этот шаг был весьма остроумен. Он давно подозревал, что у ЦРУ есть агент в московской службе новостей «Интерфакс». Может быть, даже ЦРУ сыграло немалую роль в создании этой информационной службы, поскольку «Интерфакс» нередко оказывался первым и самым надежным источником политической информации в Москве. Однако, насколько это было ему известно, Лэнгли впервые использовало «Интерфакс» в качестве крыши. Вторая страница инструкций о порядке проведения операции оказалась еще интереснее. Кларк молча передал телекс Лялину.

– Пора бы уж, черт побери, – усмехнулся бывший майор КГБ. – Вам понадобятся имена, адреса и номера телефонов?

– Было бы неплохо, Олег Юрьевич.

– Ты хочешь сказать, что мы займемся настоящим шпионажем? – спросил Чавез. Для него это будет впервые. Раньше они с Кларком проводили полувоенные операции, выполняя задания, слишком опасные или слишком необычные для рядовых оперативников.

– Я тоже давно не занимался этим, Динг. Олег, я ведь так и не спросил тебя, на каком языке ты общался с завербованными тобой агентами.

– Только на английском, – ответил Лялин. – Я никогда не раскрывал, что владею японским. Благодаря этому мне нередко удавалось узнать немало интересного. Они свободно болтали по-японски, думая, что я их не понимаю.

Очень остроумно, подумал Кларк. Стоишь с озадаченным выражением лица, и люди ни о чем не догадываются. И в данном случае с ним и с Дингом дело будет обстоять именно так. Ну что ж, суть операции и заключалась не в сборе разведывательной информации, и они были достаточно подготовлены для решения поставленных перед ними задач, напомнил себе Джон. Во вторник они вылетают в Корею.

***

Еще одним случаем сотрудничества между федеральными агентствами явилось то, что вертолет UH-11H «хьюи», принадлежащий национальной гвардии Теннесси, перебросил Ребекку Аптон, трех мужчин и топливные баки в Ок-риджскую национальную лабораторию. Баки были упакованы в прозрачный пластик и пристегнуты к сиденьям, словно тоже были пассажирами.

История Ок-Риджа уходит к началу сороковых годов, когда он входил в состав первоначального Манхэттенского инженерного проекта – таким было кодовое название операции по созданию первой атомной бомбы. В огромных зданиях размещались все еще функционирующие установки по разделению урана, хотя с тех пор многое изменилось, включая сооружение вертолетной площадки.

«Хьюи» описал круг, чтобы определить направление и силу ветра, затем совершил посадку. Вооруженный охранник проводил прибывших внутрь помещения, где они встретились с руководителем лаборатории и двумя техниками – министр энергетики лично вызвал их на завод этим субботним вечером.

Научная сторона дела была решена меньше чем за час. Для дополнительных тестов потребовалось больше времени. Доклад Национального департамента безопасности на транспорте будет включать такие вопросы, как надежность травмобезопасных кресел для детей в автомобиле Дентонов, эффективность действия воздушных подушек безопасности и тому подобное, однако все знали, что главной причиной гибели шести американских граждан были топливные баки «кресты», изготовленные из некачественно обработанной стали, которая подверглась такой коррозии, что их структурная прочность ухудшилась до одной трети номинальной. Тут же на текстовом процессоре распечатали первый черновик доклада, отредактировали и переслали факсом в штаб-квартиру Министерства транспорта, расположенную рядом со Смитсонианским музеем аэронавтики и исследования космоса в Вашингтоне. Несмотря на то что эти две страницы были озаглавлены «Материалы предварительного расследования», содержащаяся в них информация будет отныне считаться столь же непогрешимой, как Священное Писание. Однако самое поразительное, подумала

Ребекка Аптон, заключалось в том, что все это было завершено меньше чем за шестнадцать часов. Ей никогда не приходилось видеть, чтобы правительство действовало с такой быстротой хотя бы по какому-то вопросу. Как жаль, что это случается столь редко, пронеслось у нее в голове, когда она задремала в кресле вертолета на обратном пути в Нашвилл.

***

Вечером того же дня баскетбольная команда Массачусетского университета проиграла команде Университета Коннектикута со счетом 103:108 в дополнительное время. И хотя Трентон был баскетбольным фанатиком и выпускником Массачусетского университета, на его лице, когда он спускался по пологому склону от спортивного комплекса «Хартфорд-Сивик-арена», сияла радостная улыбка. Сегодня ему удалось добиться успеха в гораздо более важной игре, думал он, не подозревая, что игра была не совсем такой, как ему казалось.

***

Арни ван Дамм не любил, когда в воскресенье утром его будили так рано, особенно если он решил посвятить этот день отдыху. Это был день сна до восьми часов, чтения газет за кухонным столом, как это делают все нормальные граждане, дремоты перед включенным телевизором после обеда, и вообще ему хотелось думать, что он находится в Колумбусе, штат Огайо, где жизнь была куда более спокойной. Его первой мыслью было, что произошла крупная катастрофа, угрожающая всей нации. Президент Дарлинг не любил нарушать отдых руководителя своего аппарата, и мало кто знал номер этого телефона. Голос в трубке заставил Арни широко открыть глаза и раздраженно уставиться в дальнюю стену спальни.

– Надеюсь, Эл, у тебя достаточно серьезная причина, – проворчал он, глядя на часы. Без четверти семь. Затем в течение нескольких минут он молча слушал. – Хорошо, погоди минутку. – Арни встал, нажал клавишу компьютера – даже ему приходилось пользоваться плодами высокой технологии, – который был подключен к компьютерной сети Белого дома. Рядом стоял телефон. – О'кей, Эл, могу дать тебе возможность поговорить с ним в восемь пятнадцать завтра. Ты действительно уверен во всем этом? – Арни слушал еще пару минут, испытывая раздражение по поводу того, что Трент заставил действовать три федеральных агентства, подчиняющихся исполнительной власти, но Эл был членом Конгресса и весьма влиятельным, и он умел пользоваться своим влиянием с такой же легкостью, с какой утка плавает по воде.

– Мой вопрос заключается в следующем: согласится ли президент поддержать меня? – поинтересовался Трент.

– Если твоя информация надежна – да, думаю, согласится.

– Можешь не сомневаться в ее достоверности, Арни. Я говорил, говорил и говорил, но никто не прислушивался к моим предостережениям, однако на этот раз действия желтых ублюдков привели к смерти американцев.

– Ты не мог бы переслать мне факсом копию доклада?

– Сейчас я спешу на самолет. Как только доберусь до кабинета, сразу вышлю.

Тогда почему тебе понадобилось звонить мне именно сейчас? – едва не рявкнул ван Дамм, но вовремя удержался.

– Хорошо, буду ждать, – ответил он вместо этого. Его следующим шагом было выйти на крыльцо и забрать воскресные газеты. Поразительно, подумал он, просматривая заголовки на первых страницах. Крупнейшая сенсация дня, может быть, даже года, и никто еще не взялся за нее.

Типично для нашей прессы.

Не менее поразительным было и то, что остаток воскресенья – если не считать обычную работу факса – прошел почти в соответствии с планом, что позволило руководителю аппарата президента провести день, как и подобает рядовому гражданину, и даже не задумываться о том, что произойдет на следующий день. Всему свое время, подумал он, засыпая на диване в гостиной и пропуская телевизионную трансляцию баскетбольного матча между «Лейкерами» из Лос-Анджелеса и бостонскими «Селтиками», которая велась из «Бостон-гарден».

9. Игра при численном преимуществе

В понедельник Тренту пришлось обратиться за помощью ко многим, чем-то обязанным ему в прошлом, и таких людей было немало. Палата представителей Соединенных Штатов открыла свое заседание, как обычно, ровно в полдень. Капеллан прочитал молитву, с удивлением заметив, что председательское кресло занимает сам спикер палаты, а в зале сидят больше сотни конгрессменов, которые прислушиваются к нему, и это вместо обычных шести или восьми, стоящих в очереди, чтобы сделать короткое заявление, что будет запечатлено телевизионными камерами, к тому же и галерея прессы была заполнена почти наполовину, а не пустовала, как обычно. Пожалуй, ничем не отличалась только галерея для посетителей, где, как всегда, было много туристов и школьников. Капеллан неожиданно почувствовал себя не в своей тарелке, запинаясь, пробормотал молитву и направился к выходу, но в какой-то момент передумал и решил остановиться у двери и посмотреть, как будут развиваться события дальше.

– Господин спикер! – послышался голос из зала, что ничуть не удивило присутствующих конгрессменов.

Спикер палаты представителей, предупрежденный звонком из Белого дома, уже смотрел в его сторону.

– Слово предоставляется джентльмену из Массачусетса, – произнес он.

Эл Трент быстрым шагом подошел к трибуне. Поднявшись на нее, он не спеша разложил заметки на наклонном деревянном пюпитре, а трое его помощников тем временем установили стенд для иллюстративных материалов. Конгрессмен намеренно заставил аудиторию ждать начала своего выступления, чтобы красноречивой тишиной создать драматическую атмосферу, соответствующую серьезности вопроса. Посмотрев вниз, Трент начал с традиционного вступления.

– Господин спикер, прошу разрешения говорить подробно и прибегнуть к сопутствующим материалам.

– У председательствующего нет возражений, – ответил спикер, однако на этот раз не так автоматически, как обычно. Он чувствовал, в зале меняется атмосфера и это обстоятельство очевидно всем, кроме туристов, но даже их гиды останавливаются и садятся, чего они обычно никогда не делали. В зале присутствовало не меньше восьмидесяти членов партии Трента, здесь же, но в стороне сидело еще около двадцати конгрессменов, включая всех руководителей партии меньшинства, оказавшихся в этот день в Вашингтоне. И хотя некоторые из последних с равнодушными лицами наблюдали за происходящим, уже одно то обстоятельство, что они находились здесь, вызвало немалый интерес у репортеров, заранее предупрежденных о важности предстоящих сегодня событий.

– Господин спикер, утром прошлой субботы на федеральной автомагистрали номер 40 в штате Теннесси, между Ноксвиллом и Нашвиллом, шесть американских граждан оказались обреченными на огненную смерть по вине японских производителей автомобилей. – Трент зачитал имена и возраст жертв катастрофы, а помощник за его спиной прикрепил к стенду первую иллюстрацию – черно-белую фотографию места происшествия. Конгрессмен не спешил, давая возможность присутствующим всмотреться в снимок, почувствовать, какие муки испытывали люди, сидевшие в автомобилях. В галерее прессы раздавали письменные копии его выступления и фотографии, которые будут демонстрироваться на стенде в качестве иллюстративных материалов, и Трент не хотел продолжать слишком быстро.

– Господин спикер, сейчас мы должны спросить, во-первых, почему погибли эти люди и, во-вторых, почему их гибель вызывает беспокойство у нашей палаты.

Блестящий молодой инженер, находящаяся на службе федерального агентства, мисс Ребекка Аптон, была вызвана на место катастрофы дорожной полицией и сразу обнаружила, что причиной гибели этих людей является крупный дефект в конструкции обоих автомобилей, нарушающий общепринятые стандарты безопасности, и что пожар, ставший причиной их смерти, был вызван недостаточной прочностью топливных баков.

Господин спикер, совсем недавно эти самые топливные баки стали предметом переговоров между торговыми делегациями Соединенных Штатов и Японии. Японскому торговому представителю было предложено использовать в автомобилях этой марки превосходные топливные баки, производимые, между прочим, на заводе, расположенном в моем округе. Американские топливные баки не только выше качеством, не только надежнее и, следовательно, соответствуют принятым у нас стандартам безопасности, но и дешевле в производстве благодаря трудолюбию наших рабочих. Однако это предложение было отвергнуто японской торговой миссией, потому что американский бак якобы не удовлетворяет высочайшим требованиям, предъявляемым к безопасности автомобилей японской промышленностью!

Господин спикер, эти «высочайшие» требования, якобы предъявляемые к мнимой безопасности японских автомобилей, привели к гибели шести наших сограждан в автомобильной катастрофе, обстоятельства которой, по мнению дорожной полиции штата Теннесси и Национального департамента безопасности на транспорте, ни в коей мере не выходят за пределы стандартов безопасности, существующих в Америке на протяжении более пятнадцати лет. Такого рода дорожно-транспортное происшествие не должно было повлечь за собой гибель людей, однако оказалось, что одна из семей погибла почти полностью – и если бы, господин спикер, не мужество одного из членов профсоюза водителей грузовиков, исчезла бы совсем, – а еще две семьи сегодня рыдают над телами своих юных дочерей лишь потому, что американским рабочим не позволили устанавливать более высококачественную и надежную комплектующую даже на тех автомобилях, которые производятся этой японской фирмой в Америке! Один из этих дефектных топливных баков был доставлен из-за океана, за шесть тысяч миль от нашей страны, установлен на одном из сгоревших автомобилей, и в результате погибли муж, жена, трехлетний ребенок и грудной младенец, находившиеся в нем!

Пора положить этому конец, господин спикер! Предварительные результаты расследования, проведенного Национальным департаментом безопасности на транспорте, подтвержденные научными сотрудниками Ок-риджской национальной лаборатории, указывают на то, что топливные баки на обоих этих автомобилях – одном, произведенном в Японии, и другом, собранном прямо у нас в штате Кентукки, – не соответствуют давно существующим в нашей стране стандартам безопасности, принятым Министерством транспорта. В результате, во-первых, Министерство транспорта США выпустило распоряжение о немедленном прекращении эксплуатации и возвращении торгующим фирмам всех легковых автомобилей типа «креста»… – Трент сделал паузу и посмотрел вокруг. Участники спектакля, находящиеся в зале, знали, что предстоит что-то еще, что-то исключительно важное.

– И второе. Я сообщил президенту об этом трагическом инциденте и его последствиях. Министерство транспорта выяснило, что такие же топливные баки устанавливаются почти на всех японских легковых автомобилях, импортируемых в Соединенные Штаты. По этой причине сегодня я вношу законопроект HR-12313, который даст право президенту США предписать Министерствам торговли, юстиции и финансов…

***

– Своим исполнительным распоряжением, – говорила пресс-секретарь Белого дома, обращаясь к собравшимся на брифинг журналистам, – и в интересах общественной безопасности президент предписал Таможенному управлению Министерства финансов США тщательно проверять все импортируемые японские автомобили в местах их ввоза в страну на соответствие американским стандартам качества, чтобы не допустить импорта машин с крупными конструктивными дефектами, которые привели два дня назад к гибели шести американских граждан. Соответствующий законопроект, позволяющий президенту законодательно закрепить данное ему право, вносится сегодня достопочтенным Эланом Трентом, конгрессменом от Массачусетса. Этот законопроект получил полную поддержку президента, и мы надеемся, что он будет быстро принят Конгрессом в интересах безопасности граждан.

Существует технический термин для такого шага – «обратимая взаимность», – продолжала она. – Это означает, что наше законодательство станет зеркальным отражением японских торговых законов до мельчайших деталей; – Она подняла голову и посмотрела в зал, ожидая вопросов. Как ни странно, вопросов не последовало.

– Теперь далее, поездка президента в Москву намечена на…

– Одну минуту, – послышался голос репортера, которому понадобилось несколько секунд, чтобы понять предыдущее заявление. – О чем вы только что говорили?

– Что случилось, босс? – спросил Райан, просматривая документы.

– Вторая страница, Джек.

– Ясно. – Райан перелистнул страницу. – Черт побери, я недавно видел это по телевидению. – Он поднял голову. – Это вряд ли им понравится.

– Ничего не поделаешь, – ответил президент Дарлинг ледяным голосом. – Нам повезло, и в течение пары удачных лет мы сумели сократить торговый дефицит, но этот их новый премьер настолько подчинен крупным промышленникам, что иметь дело с его людьми" стало невозможно. Пришло время положить этому конец. Они осматривают наши автомобили прямо в порту и едва ли не разбирают их на части, чтобы убедиться, соответствуют ли машины японским стандартам «безопасности» или нет, а затем стоимость этого «осмотра» прибавляется к цене автомобилей, делая их менее конкурентоспособными.

– Я знаю это, сэр, но…

– Пора положить этому конец, – повторил Дарлинг. К тому же приближались выборы, президенту требовались голоса избирателей, входящих в состав профсоюзов, и одним таким шагом он привлекал их на свою сторону. Эта проблема не входила в сферу компетенции Джека, и советник по национальной безопасности не хотел вмешиваться в чужие дела. – А теперь расскажи мне о России и ее ракетах, – произнес Роджер Дарлинг.

Самую главную сенсацию президент приберегал напоследок. Во второй половине дня ФБР встречается с министром юстиции. Впрочем, нет, подумал Дарлинг после недолгого размышления, придется позвонить Бобу Шоу и сказать, чтобы тот пока воздержался. Президенту не хотелось, чтобы две сенсации соперничали друг с другом на страницах газет. С делом Келти придется подождать. Он сообщит об этом Райану, но обвинение вице-президента в изнасиловании будет пока сохраняться в тайне.

***

Расположение часовых поясов только содействовало неразберихе. Из временной зоны, опережающей восточное поясное время США на четырнадцать часов, ранним утром в еще не проснувшемся Вашингтоне начали раздаваться телефонные звонки.

Необычные действия американцев в обход принятых каналов, существующих в правительстве Соединенных Штатов, и потому оказавшиеся незамеченными теми, кто собирали информацию для своей страны, застали всех врасплох. Японский посол находился в этот момент в фешенебельном ресторане, где обедал с близким знакомым, и все старшие дипломаты посольства Японии на Массачусетс-авеню тоже оказались неготовыми к такому развитию событий. В кафетерии посольства и по всему городу раздавались требовательные гудки пейджеров, призывающие немедленно связаться со своими офисами, но было уже слишком поздно. Сенсационная новость передавалась по различным телевизионным спутниковым каналам, и те в Японии, в обязанности кого входило следить за подобными событиями, уже вызывали своих боссов, информация передавалась все дальше и дальше по цепи подчинения, и, наконец, многие дзайбацу были разбужены в столь неподходящий час, что это не могло не вызвать их крайнего неудовольствия. Те, в свою очередь, вызвали старших помощников, уже проснувшихся, и потребовали, чтобы они немедленно связались с лоббистами. Многие из этих последних уже находились в своих кабинетах. Они успели посмотреть по телевидению выступление Эла Трента в Конгрессе и принялись за дела по собственной инициативе, пытаясь хоть как-то уменьшить разрушительные результаты происшедшего еще до того, как получили приказы от своих работодателей. Однако они встречали прохладный прием в правительственных кабинетах, даже в тех, обладателям которых оказывалась регулярная финансовая поддержка в избирательных кампаниях. Правда, такое происходило не всегда.

– Послушайте, – сказал один сенатор, размышляя о начале собственной избирательной кампании и о необходимости раздобыть где-то средства на ее проведение, о чем отлично знал его. гость, – я ведь не могу обратиться к своим избирателям и заявить, что принятые правительством меры являются несправедливыми, после того как восемь человек только что погибли в пламени пожара. Пусть пройдет время и все успокоится. Разве не следует проявить здравый смысл?

В результате пожара, вызванного автомобильной катастрофой, погибло только шесть человек, подумал лоббист, однако совет, данный сенатором, звучал разумно – или оказался бы разумным при нормальных обстоятельствах. Лоббисту платили свыше трехсот тысяч долларов в год за его опыт и влияние в коридорах власти – он был одним из старших сотрудников и состоял в штате Сената в течение десяти лет, прежде чем увидел манящий свет денег и понял, как ему нужно поступать, – а также за его честность и надежность поставляемой им информации. Кроме того, ему также платили и за то, что он снабжал деньгами законодателей, нуждающихся в средствах для избирательных кампаний, что являлось не особенно честным приемом, и советовал своим работодателям, как следует поступать, а как – нет.

– Хорошо, сенатор, – произнес он понимающим голосом. – Прошу вас только иметь в виду, что такой законопроект может привести к торговой войне, а это принесет ущерб всем.

– Подобные события живут естественной жизнью, которая не длится вечно, – ответил сенатор. Таким было общее мнение, переданное в кабинеты различных корпораций в пять вечера по вашингтонскому времени, что соответствовало семи утра следующего дня в Японии, Все лоббисты ошибались, упуская из виду то обстоятельство, что «подобные события» еще никогда не случались в прошлом.

В кабинетах почти всех членов обеих палат Конгресса уже непрерывно звонили телефоны. Большинство избирателей выражали негодование по поводу происшествия на шоссе I-40, чего и следовало ожидать. В Америке жило несколько сотен тысяч людей, равномерно распределенных по каждому штату и каждому из четырехсот тридцати пяти избирательных округов, которые никогда не упускали возможности позвонить своим избранникам в Вашингтон и выразить собственную точку зрения по всем возникающим вопросам. Им отвечали младшие помощники, регистрирующие время и день звонка, имя, фамилию и адрес каждого звонившего – часто спрашивать об этом не приходилось, потому что их обычно узнавали по голосу. Звонки регистрировались в соответствии с темой и точкой зрения, становились частью утренних брифингов, и в большинстве случаев о них тут же забывали.

Некоторые звонки поступали к старшим представителям аппарата конгрессменов и сенаторов, а иногда и к самим членам палат Конгресса. Это звонили местные бизнесмены, главным образом промышленники, или те, чья продукция конкурировала на открытом рынке с товарами из-за океана, или, в немногочисленных случаях, те, кто пробовали сами торговать в Японии и встретились там с немалыми трудностями. Такие звонки не всегда оказывались нужными, но их редко игнорировали.

Это снова превратилось в главную новость дня во всех средствах массовой информации, после того как временно ушло с первых полос, утратив первоначальную свежесть. В сегодняшних передачах фигурировали семейные фотографии погибшего полицейского, его жены, трех маленьких детей, а также Норы Данн и Эйми Райе, за которыми последовали краткое записанное на пленку интервью с героем-водителем грузовика и сделанные издали снимки Джессики Дентон, оставшийся сиротой, которая корчилась от мучительных ожогов в стерильной палате, а также ухаживающих за нею медсестер, которые, плача, обрабатывали обгоревшую кожу на тельце малышки. Сейчас с семьями пострадавших работали адвокаты, которые наставляли их, о чем говорить перед телевизионными камерами, и готовили зловеще скромные требования о возмещении ущерба, питая при этом надежды на собственные громадные гонорары за юридическую помощь. Телевизионные репортеры интересовались впечатлениями членов семей, родственников, друзей и соседей, и зрители замечали в яростном горе тех, кто понесли такую внезапную и страшную потерю, либо просто гнев, либо возможность воспользоваться внезапно возникшей ситуацией.

Однако наибольшее внимание привлекала история с самими топливными баками. Предварительные итоги расследования, проведенного Национальным департаментом безопасности на транспорте, появились вскоре после их оглашения в зале Конгресса и были слишком любопытными, чтобы не обратить на них внимания. Американские автомобилестроительные фирмы предоставили возможность своим инженерам объяснить научно-техническую сторону происшедшего, и каждый из специалистов с плохо скрытым злорадством говорил, что происшедшее служит наглядным примером плохой работы японских отделов технического контроля за качеством одной из самых простых комплектующих автомобиля и что японцы вовсе не так умны, как принято считать.

– Вот посмотри, Том, оцинкованную сталь производят уже больше ста лет, – произнес старший инженер компании «Форд» в передаче вечерних новостей Эн-би-си. – Из нее делают мусорные баки.

– Мусорные баки? – озадаченно переспросил ведущий, потому как у него дома эти баки были изготовлены из пластика.

– Японцы в течение ряда лет обвиняли нас в недостаточно высоких стандартах безопасности, утверждали, что мы не умеем работать, что качество наших автомобилей слишком низкое, а потому мы не можем конкурировать на их рынке. А теперь мы видим, что их стандарты совсем не так и высоки. Позволь мне закончить следующим, Том, – продолжил инженер, ощущая приступ вдохновения. – Их топливные баки на этих двух «крестах» не прочнее мусорных контейнеров, изготовленных на основе технологии конца прошлого века. Именно по этой причине и погибли в огне шестеро американцев.

Это случайное замечание послужило толчком к тому, что на следующее утро пять баков для мусора, изготовленных из оцинкованной стали, были обнаружены у ворот сборочного завода в Кентукки, выпускающего «кресты», с надписью: «ПОЧЕМУ БЫ ВАМ НЕ ПОПРОБОВАТЬ ВОТ ЭТО?». На место прибыла заранее оповещенная телесъемочная группа компании Си-эн-эн, и к полудню это стало их главной новостью. Все зависело только от восприятия. Пройдут недели, прежде чем удастся в точности установить, что же произошло на самом деле, но к этому времени человеческое восприятие и реакция на случившееся уже давно оторвутся от действительности.

***

Капитан транспортного судна «Ниссан курьер» ничего не подозревал о случившемся – его просто не оповестили. Этот корабль выглядел на редкость безобразно. Со стороны казалось, что он начал свое существование как сплошной стальной брус, а затем у него огромной ложкой вычерпали середину, чтобы придать плавучесть. Неустойчивый, с огромной парусностью, превращающей его в игрушку даже самых слабых ветров, он был вынужден прибегнуть к помощи четырех портовых буксиров для швартовки у морского терминала Дандалк в гавани Балтимора. Когда-то здесь располагался первый городской аэродром, и теперь огромная ровная поверхность стала естественной площадкой для разгрузки и размещения автомобилей. Все внимание капитана было обращено на сложные маневры по швартовке судна, и лишь после этого он заметил, что огромная площадка, где размещались прибывающие из Японии автомобили, необычайно переполнена. Странно, подумал он. Предыдущий транспорт с автомобилями фирмы «Ниссан» прибыл сюда в прошлый четверг, и обычно площадка бывала к этому времени наполовину пустой, что позволяло выгрузить доставленные машины. Посмотрев повнимательнее, он увидел только три трейлера, готовых забрать машины и доставить их в ближайший автомагазин. При обычных обстоятельствах трейлеры стояли в длинной очереди, словно такси у железнодорожной станции.

– Похоже, они действительно не шутят, – заметил лоцман, который вел судно по Чесапикскому заливу. Он поднялся на борт «Ниссан курьер» у Виргиния-Кейпс и незадолго до этого смотрел теленовости на лоцманском судне, стоящем там на якоре. Лоцман покачал головой и спустился по трапу. Пусть уж судовой агент информирует капитана о происходящем.

Судовой агент так и поступил, после того как поднялся по трапу и вошел на мостик. На стоянке оставалось место для еще двухсот автомобилей, уж никак не больше, а он все еще не получил инструкций от дирекции грузовой линии, что сказать капитану. Обычно судно находилось в порту не больше двадцати четырех часов – именно столько времени требовалось для разгрузки автомобилей, бункеровки, погрузки продуктов и пресной воды, после чего пустой корабль отправлялся обратно, чтобы по прибытии в Японию погрузить новую партию автомобилей для доставки в Америку. Грузовые корабли этой линии плавали по скучному, но строго соблюдаемому графику, причем даты прибытия и возвращения были столь же точными и предсказуемыми, как местонахождение звезд на ночном небе.

– Что вы хотите этим сказать? – недоуменно спросил капитан.

– Каждый автомобиль подвергается осмотру на предмет его безопасности. – Судовой агент сделал жест в сторону терминала. – Можете убедиться в этом сами.

Капитан так и поступил. Он достал бинокль «Никон» и увидел шестерых таможенников, поднимающих на гидравлическом подъемнике очередной автомобиль, что позволяло одному из таможенников зачем-то оглядеть его снизу, пока остальные делали пометки на официальных бланках. Нельзя сказать, чтобы они очень уж торопились. В бинокль капитану было видно, как таможенники покатываются от смеха, вместо того чтобы усердно заниматься работой, как подобает государственным служащим. По этой причине он и не заметил сходства с теми редкими случаями, когда видел японских таможенников, занимающихся таким же, хотя и гораздо более строгим досмотром американских, немецких или шведских автомобилей на причалах его родного порта Иокагамы.

– Но ведь так мы проторчим здесь несколько дней! – выпалил капитан.

– Не больше недели, – оптимистично заметил судовой агент.

– Но у причала может ошвартоваться только один корабль, а через семьдесят часов сюда придет «Ниссан вояджер».

– От меня это не зависит.

– Но мое расписание… – В голосе капитана прозвучало отчаяние.

– И это тоже от меня не зависит, – терпеливо произнес судовой агент, обращаясь к человеку, привычный мир которого рухнул.

– Мы можем оказать какую-то помощь? – спросил Сейджи Нагумо.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался представитель Министерства торговли.

– Пострадавших от этого страшного происшествия, – пояснил японец. Нагумо действительно испытывал подлинный ужас от случившегося. Старинные японские дома из дерева и бумаги давно были заменены зданиями из более прочных материалов, но наследием прошлого стал глубокий страх перед пожарами.

Гражданин Японии, в доме которого начался пожар, распространившийся затем на соседние"дома, не только возмещал понесенные убытки, но и по-прежнему подвергался уголовной ответственности. Нагумо испытывал чувство глубокого стыда за то, что продукт, произведенный в его стране, привел к такому ужасному концу. – Я еще не получил официального мнения моего правительства, но хочу выразить свою личную точку зрения: это происшествие потрясло меня до глубины души. Хочу заверить тебя, что мы проведем собственное расследование.

– Слишком поздно, Сейджи. Как ты помнишь, мы обсуждали этот самый вопрос…

– Да, это верно, я согласен, но ты должен понять, что, даже если бы мы пришли к соглашению, комплектующие уже были в пути, – судьба пострадавших никак бы не изменилась.

Для представителя Америки на торговых переговорах это был сладостный момент. Жаль, конечно, что в Теннесси погибли люди, но ему приходилось мириться с высокомерием этого подонка в течение трех лет, и потому создавшееся положение, несмотря на весь его трагизм, позволяло отомстить за все прошлые унижения.

– Сейджи-сан, как я уже сказал, сейчас слишком поздно для этого. Думаю, было бы неплохо достичь более благоприятных условий сотрудничества с японской стороной, но теперь нам самим приходится заниматься этими делами. Надеюсь, ты согласишься, что охрана жизни и безопасности американских граждан является делом американского правительства. Несомненно, мы не сумели справиться со своими обязанностями и потому должны принять меры, чтобы не допустить в будущем ничего подобного.

– Мы можем помочь вот чем, Роберт, – возьмем на себя финансирование операции по проверке безопасности автомобилей. Мне сообщили, что наши автопромышленники сами наймут инспекторов, которые будут вести осмотр машин, прибывающих в американские порты, и…

– Сейджи, ты ведь знаешь, что это неприемлемо. Нельзя, чтобы государственные функции исполнялись представителями фирм-производителей. – Это не соответствовало истине, как было известно чиновнику. Такое случалось постоянно.

– В интересах поддержания добрых торговых отношений между нашими странами мы готовы принять на себя оплату всех дополнительных расходов вашего правительства. Мы… – Нагумо замолчал, увидев поднятую руку американца.

– Я вынужден прервать тебя, Сейджи. Прошу тебя – ты должен понять, что эти слова могут быть истолкованы, как попытка подкупа и коррупции, что строго наказуемо в соответствии с нашими законами и государственной этикой. – Наступило молчание. – Послушай, Сейджи, после того как законопроект будет принят, все встанет на свои места. – Представитель Министерства торговли знал, что это произойдет в самое ближайшее время. Нарастал поток писем и телеграмм от быстро организованных «народных масс» – прежде всего из профсоюза работников автомобильной промышленности, потому что его руководители почуяли запах добычи так же быстро, как акулы запах крови в воде, и убедили рядовых членов побывать в местных отделениях «Уэстерн юнион» именно по этой причине. Законопроект Трента уже значился первым в очереди для рассмотрения в Капитолии, и, по мнению осведомленных наблюдателей, пройдет не больше двух недель, как он окажется на столе президента, который тут же подпишет его.

– Но ведь законопроект Трента… Представитель Министерства торговли наклонился вперед.

– Сейджи, а в чем проблема? Законопроект Трента обретет силу после подписи президента и предоставит ему возможность – по согласованию с юристами Министерства торговли – давать указания федеральным агентствам действовать в точном соответствии с вашими торговыми законами. Иными словами, наши законы станут зеркальным отражением ваших. А теперь объясни мне, разве может быть несправедливой ситуация, при которой Америка начнет пользоваться вашим собственным справедливым торговым законодательством по отношению к импорту вашей продукции, как вы пользуетесь им по отношению к нашему импорту?

Лишь теперь до Нагумо дошел весь катастрофический смысл ситуации.

– Но вы не понимаете! Наши законы соответствуют требованиям японской культуры, тогда как ваши совсем другие, и потому…

– Да, Сейджи, нам все известно. Назначением ваших законов является защита вашей промышленности от несправедливой конкуренции. Скоро и мы будем делать то же самое. Это не лучшие новости. А хорошие новости заключаются в том, что, как только вы открываете для наших товаров свои рынки, мы автоматически делаем то же самое по отношению к вашим. Видишь ли, Сейджи, смысл плохих новостей в том, что мы применим ваши собственные законы к импорту ваших же товаров, и тогда, мой друг, все смогут убедиться в их справедливости. Почему это расстраивает тебя? В течение многих лет вы убеждали нас, что ваши законы совсем не направлены на ограничение американского импорта, что мы не в состоянии так же эффективно торговать с вами, как Япония торгует с нами, лишь из-за низкого качества американских товаров. – Он откинулся на спинку кресла и улыбнулся. – Теперь представилась возможность убедиться в правильности вашей точки зрения. Уж не хочешь ли ты сказать мне, что вы… не всегда говорили нам правду?

Будь Нагумо христианином, он непременно бы воскликнул мысленно «Господи!», но его религия была анимистической, и в душе он реагировал по-другому, хотя смысл был тот же. Его только что обвинили во лжи, и хуже всего то, что это обвинение было… справедливым.

***

Смысл законопроекта Трента, превратившегося теперь в закон о реформе торговли, разъяснили американскому народу в тот же самый вечер, после того как выступающие получили возможность проанализировать его. Он был изящен своей философской простотой. Представители администрации президента и сам Эл Трент, сославшийся на прецедент «Макнила и Лерера», рассказали о том, что в соответствии с этим законом создан небольшой комитет из юристов и экспертов по торговле технической продукцией из Министерства торговли при содействии специалистов по международному праву из Министерства юстиции. Этому комитету будет предоставлено право изучить законы иностранных государств о международной торговле, разработать американские правила торговли, с максимальной точностью соответствующие этим законам, и затем представить разработанные ими рекомендации министру торговли, который даст их на рассмотрение президента. Президент, в свою очередь, получит право ввести в действие эти правила путем подписания исполнительного распоряжения. Это распоряжение может быть отменено простым большинством обеих палат Конгресса, чье право закреплено в Конституции страны; – это положение позволит избежать судебного разбирательства по обвинению в разделении законодательной и исполнительной власти. Более того, законом о реформе торговли предусмотрено «условие заката». Это означает, что по истечении четырех лет после вступления в силу закон автоматически перестает существовать, если только он не будет заново утвержден Конгрессом и не получит одобрения президента, возглавляющего в тот момент администрацию страны. Такое условие создавало впечатление, что закон носит временный характер и его единственной целью является защита принципа свободной международной торговли. Это было очевидной ложью, но она казалась правдоподобной даже для тех, кто разбирался в сути дела.

– Подумайте, что может быть более справедливым? – задал Трент риторический вопрос, выступая по общественному телевидению Ти-би-эс. – Мы всего лишь в точности повторяем уже существующие законы других стран. Если эти законы справедливы по отношению к американским товарам, значит, они справедливы и по отношению к товарам остальных государств. Наши японские друзья, – он улыбнулся, – в течение многих лет уверяли нас, что их законы не носят дискриминационного характера. Мы будем пользоваться их законами по отношению к японским товарам точно так же, как они пользуются ими по отношению к нашим.

Для Трента было очень интересно наблюдать, как смущенно ерзает на стуле человек, сидящий напротив. Бывший заместитель госсекретаря, получающий ныне ежегодно более миллиона долларов в качестве главного лоббиста японских корпораций «Сони» и «Митсубиси», смотрел на него, пытаясь найти разумные доводы, которые могли бы опровергнуть заявление конгрессмена, и Трент читал его мысли, как открытую книгу. Возразить было нечего.

– Но ведь это может привести к началу торговой войны… – начал было он, но Трент тут же оборвал его:

– Послушай, Сэм, разве Женевская конвенция привела к войне? Она просто потребовала применения одинаковых правил поведения от всех участников военных конфликтов. Если ты считаешь, что применение строгих правил, аналогичных японским, в американских портах приведет к войне, это значит, что война уже идет и ты служишь нашему противнику, верно? – За его молниеносным обвинением последовало несколько секунд неловкого молчания. Ответить на это тоже было нечего.

***

– Вот это да! – заметил Райан, сидя в своей гостиной.

– Этот Трент умеет брать противника прямо за горло, – согласилась Кэти, на мгновение оторвавшись от своих записей.

– Да, пожалуй, – кивнул ее муж. – И посмотри, как быстро развиваются события. Меня информировали о происходящем всего пару дней назад.

– Я думаю, они правы. А ты как считаешь? – спросила жена.

– Все раскручивается слишком быстро. – Джек задумался. – Послушай, насколько хороши их врачи?

– Японские? Не сказала бы что очень – по нашим меркам.

– Вот как? – удивился Райан. Все говорили, что японская система здравоохранения достойна подражания. В конце концов, медицинское обслуживание там было полностью бесплатным. -

Но почему?

– Они уделяют слишком много внимания чинопочитанию, – ответила Кэти, снова погрузившись в свои заметки. – Профессор у них всегда прав и тому подобное. Молодые врачи никак не могут научиться принимать самостоятельные решения, а когда проходят годы и они с возрастом сами становятся профессорами, то большей частью уже забывают, как нужно действовать.

– Неужели ты сама никогда не делаешь ошибок, о достопочтенный адъюнкт-профессор офтальмологии? – пошутил Джек.

– Очень редко, – отозвалась Кэти и подняла голову от записей, – но зато я никогда не запрещаю молодым врачам задавать вопросы, если они в чем-то не уверены. Сейчас у нас в Клинике Уилмера проходят практику три японских доктора. Они хорошие клиницисты, неплохо владеют техникой операций, но редко принимают самостоятельные решения. Думаю, причина тут в глубоко укоренившихся культурных традициях. Мы пытаемся отучить их от этого, но пока не слишком успешно.

– Босс всегда прав…

– Нет, не всегда, – возразила Кэти, делая очередную пометку в графе о прописанном лекарстве.

Райан повернулся к ней, чувствуя, что сумел узнать что-то важное.

– Скажи, а им часто удается разрабатывать новую методику лечения?

– Джек, как ты думаешь, почему они приезжают учиться к нам? Почему, по твоему мнению, у нас так много японцев в университете на Чарлз-стрит? И почему столько остается здесь, не возвращаясь обратно?

***

В Токио было девять часов утра, и по системе спутникового телевидения во все служебные кабинеты города передавались американские вечерние программы новостей. Опытные переводчики обеспечивали мгновенный синхронный перевод на японский. Видеомагнитофоны вели запись для более тщательного последующего анализа, но того, что слышали сами бизнесмены, было достаточно.

Козо Мацуда, сидя за своим столом, пытался сохранить хладнокровие. Он держал руки на коленях, опасаясь, что остальные, присутствующие в кабинете, заметят, как они дрожат. То, что он только что услышал на двух языках – Мацуда прекрасно владел английским, – было достаточно плохо. Но то, что он увидел собственными глазами, было намного хуже. Его корпорация и без того несла убытки из-за… странных событий, происходящих на мировом рынке. Треть всех товаров, производимых заводами его компании, поступала в Соединенные Штаты, и если этот поток окажется прерванным…

Вслед за интервью показали «иллюстративный материал» – «Ниссан курьер» все еще стоял у причала в гавани Балтимора, не разгруженный даже наполовину, однотипное транспортное судно «Ниссан вояджер» болталось на якоре в Чесапикском заливе, а третий корабль, тоже с автомобилями на борту, уже миновал Виргиния-Кейпс. Единственная причина, по которой телекомпания показала именно эти суда, заключалась в том, что Балтимор находится в относительной близости от Вашингтона и съемочной группе не пришлось совершать дальнюю поездку. Такую же картину можно было увидеть в портах Лос-Анджелеса, Сиэтла и Джексонвилла. Наши автомобили проверяют, словно ими пользуются для переправки наркотиков, подумал Мацуда. Он испытывал негодование, но еще большей была паника. Если американцы действительно собираются продолжать в том же духе, то…

Нет, этого не может быть.

– Но как относительно возможности торговой войны? – спросил Джимм Лерер у этого Трента.

– Джим, вот уже много лет, на протяжении целого поколения, я говорил, что ведется торговая война между Японией и Соединенными Штатами. Сейчас мы пытаемся лишь уравнять наши возможности, чтобы у американских производителей они были бы такими же, как и у японских.

– Но разве при подобном развитии событий не пострадают американские интересы?

– А в чем заключаются эти интересы, Джим? Неужели американские интересы настолько важны, чтобы ради них сгорали маленькие дети? – тут же ответил Трент.

При этих словах Мацуда съежился. Возникшая в его воображении картина была слишком мучительна для человека, навсегда запомнившего раннее утро 10 марта 1945 года, несмотря на то что ему тогда даже не исполнилось еще и трех лет. Мать вынесла его из дома, он смотрел через ее плечо назад и видел гигантские вздымающиеся к небу языки.пламени от пожаров, вызванных тысячами тонн зажигательных бомб, сброшенных на Токио

«летающими крепостями» 21-го бомбардировочного соединения генерала Кертиса Ле Мэя. После этого многие годы он просыпался среди ночи с криками ужаса, а потом на всю жизнь сделался убежденным

пацифистом. Он изучал историю, узнал, как и почему началась война, каким образом Соединенные Штаты загнали его предков в угол, создали для Японии безвыходную ситуацию, из которой был только один выход, оказавшийся ошибочным. Может быть, Ямата действительно прав, подумал он, может быть, все это было задумано и осуществлено Америкой. Сначала принудить Японию к войне, затем сокрушить ее, чтобы не допустить естественного подъема нации, способной бросить вызов американскому могуществу. Несмотря на все это, он так и не смог понять, почему тогдашние дзайбацу, правители страны, члены всемогущего общества «Черного дракона», не смогли найти разумный выход из создавшегося положения. Разве война не была страшным решением? Неужели мир, каким бы унизительным он ни был, не предпочтительней ужасных разрушений, причиненных войной?

Но сейчас положение было иным. Теперь он занимал место среди них и видел, чем угрожает разверзшаяся пропасть экономической катастрофы, почему стала неизбежной война. Может быть; не так уж ошибались те дзайбацу, сделав выбор в пользу войны? Он размышлял, не слушая ни переводчика, ни того, что говорили по телевидению. Тогдашние правители Японии стремились создать экономическую стабильность для страны, Великую область взаимного процветания Восточной Азии.

Учебники истории его молодости называли это ложью, однако являлось ли это на самом деле обманом?

Чтобы японская экономика нормально функционировала, требовались природные ресурсы, сырье, однако у Японии ничего этого не было, разве что уголь, но при его сгорании происходило загрязнение атмосферы. Страна нуждалась в бокситах, железной руде, нефти – практически все приходилось ввозить, для того чтобы преобразовать сырье в готовую промышленную продукцию, подлежащую вывозу. Требовались наличные для оплаты сырья, а эти наличные поступали от покупателей готовой продукции. Если Америка, самый крупный и важный торговый партнер Японии, внезапно прекратит закупки, этот поток наличности практически оборвется. Почти шестьдесят миллиардов долларов…

Разумеется, произойдут и другие изменения. На международном валютном рынке курс иены резко упадет по сравнению с долларом и любой другой твердой валютой. В результате японские товары станут повсюду дешевле и более конкурентоспособны…

Однако Европа последует примеру Америки, Мацуда не сомневался в этом. Торговые законы в европейских странах, уже теперь более строгие, чем американские, станут еще строже, торговый дефицит сократится, а ценность иены в то же время будет продолжать падать. Понадобится больше наличных, чтобы покупать сырье, без которого его страна окажется на грани экономической катастрофы. Как при падении в пропасть, скорость будет возрастать, и единственным утешением станет то, что сам он не окажется свидетелем полного краха, потому как задолго до этого руководство корпорацией перейдет в другие руки. Он будет опозорен, как и все его коллеги. Некоторые из них выберут смерть, но таких окажется немного. Теперь такое происходит только в телефильмах – древняя традиция, выросшая из культуры, где человек был полон гордости при том, что оставался беден во всем остальном. Жизнь слишком хороша, чтобы расставаться с ней так легко – ведь верно? Что ждет его страну через десять лет? Возвращение к нищете… или что-то иное?

Решение этой проблемы будет отчасти зависеть от него, напомнил себе Мацуда, потому что правительство Японии представляло собой в сущности воплощение на практике коллективной воли его и равных ему по положению предпринимателей из делового мира страны. Он опустил голову и посмотрел на свои дрожащие руки, что лежали на коленях. Мацуда поблагодарил двух своих заместителей и любезным кивком отпустил их, прежде чем поднял руки из-под стола и потянулся к телефону.

***

Кларк именовал этот маршрут «вечным», и, хотя корейская авиакомпания перевела их с Дингом в более удобный первый класс, это почти ничего не изменило; даже очаровательные корейские стюардессы в прелестных национальных костюмах были бессильны сделать перелет более приятным. Два из трех показанных кинофильмов он уже видел на других рейсах, а третий показался ему неинтересным. Радиоканал, по которому передавались последние новости, занял его внимание на сорок минут, в течение которых Кларк узнал обо всем, что происходило в мире, но по истечении этого времени информация о событиях стала повторяться, а его мысли были слишком заняты другим, чтобы без нужды загружать их чем-то еще. Журнал авиакомпании занял его на тридцать минут – несмотря на то что он старался читать помедленнее, – а с американскими журналами Кларк познакомился раньше. И теперь его охватила серая скука. Динг по крайней мере мог заниматься подготовкой к магистерскому экзамену, что целиком поглощало его внимание. Сейчас парень читал классический «Дредноут» и знакомился с тем, как нарушились международные отношения столетием раньше, потому что европейцам не хватило воображения на прыжок, необходимый для поддержания мира. Кларк вспомнил, что прочитал эту книгу вскоре после того, как она была опубликована.

– Ведь они просто не сумели добиться этого, как ты считаешь? – спросил он своего компаньона после часа чтения через его плечо. Динг читал медленно, вникая в каждое слово. Что ж, в конце концов, это для него учебный материал, верно?

– Да, оказалось, не такие уж они и умные, Джон. – Чавез оторвался от своих записей и потянулся, что при его росте гораздо легче было сделать, чем Кларку. – Профессор Альпер предложила мне указать в диссертации на три или четыре критически важных момента, где политики ошибались, проявляя недальновидность. А ведь им нужно было действовать по-другому, понимаешь? Им следовало вроде как выбраться из своей шкуры и во стороны посмотреть на происходящее, а эти недоумки просто не знали, как это сделать. Они не проявили достаточной объективности. Далее, они не продумывали свои действия до конца, не заглядывали глубоко в будущее. У них было отличное тактическое мышление, но им не удавалось увидеть главную стратегическую цель. Понимаешь, Джон, я могу отыскать эти ошибки для профессора, оформить их так, как ей нравится, и подать должным образом, но это напрасная трата сил. Проблема не в принимаемых решениях, нет, проблема в людях, которые их принимают. Вот и они были недостаточно крупными фигурами, чтобы заглянуть в будущее. А разве не за эту способность платят им простые люди? – Чавез потер глаза, довольный, что его отвлекли наконец от чтения. Он уже одиннадцать часов делал заметки, прерываясь лишь для еды и посещения туалета. – Сейчас бы пробежать несколько миль, – проворчал он, тоже утомленный перелетом.

Джон посмотрел на часы.

– Осталось сорок минут. Уже начали снижаться.

– Ты считаешь, что сегодняшние большие боссы отличаются от тех? – устало спросил Динг.

– Они, мой мальчик, никогда не меняются, – засмеялся Кларк. – Такова жизнь.

Молодой оперативник улыбнулся.

– Ты прав, и еще одна истина заключается в том, что, стоит им залезть в дерьмо обеими ногами, и отмываться приходится таким людям, как мы с тобой. – Встав,.он прошел к туалету, чтобы умыться. Глядя в зеркало, Динг понял, как хорошо, что им предстоит провести сутки в «безопасном» доме ЦРУ. После длительного перелета хотелось принять душ, побриться и отдохнуть, прежде чем перевоплотиться в того, кем он должен стать при выполнении операции. Может быть, даже начать делать заметки для своей диссертации.

Кларк посмотрел в иллюминатор и увидел, как корейский ландшафт далеко внизу освещается розовыми, похожими на птичьи перья, лучами начинающегося рассвета. Его спутник становился интеллигентным человеком. Усталое лицо Кларка с полуприкрытыми глазами усмехалось в пластике иллюминатора. Парень умен, этого у него не отнимешь, но что произойдет, если Динг напишет в диссертации о «недоумках», которые не способны «заглянуть в будущее»? В конце концов, речь идет о Гладстоне и Бисмарке. При этой мысли Джон рассмеялся и тут же начал кашлять, когда сухой воздух авиалайнера наполнил его легкие. Он открыл глаза в тот момент, когда его компаньон вышел из туалета первого класса, едва не столкнувшись с одной из стюардесс, и хотя вежливо улыбнулся ей, сделав шаг в сторону, но не проводил ее взглядом, заметил Кларк, не поступил так, как обычно делают мужчины, встретившись с такой юной и очаровательной девушкой. Судя по всему, внимание Динга сосредоточено на другой.

Черт побери, это становится серьезным.

***

Мюррей с трудом удержался, чтобы не воскликнуть: «Боже мой, Билл, мы не можем сейчас так поступить! У нас все подготовлено, информация неминуемо просочится, если мы будем медлить! Подумай, ведь это несправедливо даже для Келти, не говоря уже о наших свидетелях».

– Мы подчиняемся президенту, Дэн, – напомнил ему Шоу. – Это распоряжение поступило непосредственно от него, даже не через министра юстиции. Да и с каких это пор нас беспокоит благополучие Келти? – По правде говоря, Шоу использовал такие же аргументы в разговоре с президентом Дарлингом. Ублюдок он, насильник или нет, вице-президент имеет право на судебное разбирательство и защиту от обвинений. ФБР в этом отношении проявляло маниакальное упрямство, хотя подлинная причина желания соблюдать правила справедливой игры заключалась в том, что, если удавалось добиться осуждения человека при соблюдении всех правил, обеспеченных законом, они знали, что осудили именно того, кто виноват в предъявленных обвинениях. Кроме того, упрощался ход кассационного процесса.

– Это все из-за того происшествия на шоссе, верно?

– Да. Президент не хочет, чтобы две крупные сенсации соперничали друг с другом на первых страницах газет. Скандал из-за торговых формальностей привлек пристальное внимание, и Дарлинг настаивает, чтобы мы повременили с обвинением Келти одну-две недели. Согласись, наша мисс Линдерс ждала несколько лет, так что пара недель никакого…

– Конечно, для тебя, – огрызнулся Мюррей, но тут же взял себя в руки. – Извини, Билл. Ты ведь понимаешь, о чем я думаю. – О чем думал Дэн, было понятно: у него подготовлено все, и настало время приступать к делу. С другой стороны, нельзя отказать президенту.

– Он уже говорил с людьми в Капитолии. Там обещали хранить молчание.

– Но их помощники поступят по-другому, можешь не сомневаться.

10. Обольщение

– Я согласен, это действительно плохо, – произнес Крис Кук. Склонив голову, Нагумо смотрел на ковер гостиной. Он был настолько потрясен событиями прошедших дней, что даже не испытывал гнева. Ему казалось, что приближается конец света и он не в силах помешать этому. Считалось, он всего лишь рядовой чиновник Министерства иностранных дел и не принимает активного участия в переговорах, ведущихся на высоком уровне. Однако это была всего лишь маскировка. Задача Нагумо заключалась в разработке основных принципов позиции Японии при переговорах и сборе информации о подлинных намерениях Америки. Это позволяло его номинальным руководителям точно знать, с чего следует начинать и как долго отстаивать свою точку зрения. Нагумо был разведчиком – если не по наименованию, то по исполняемой им роли. В результате он относился к процессу переговоров с личным интересом и удивительно эмоционально. Сейджи считал себя как защитником интересов своей страны и ее народа, так и человеком, честно и добросовестно исполняющим связующую роль между Японией и Америкой. Ему хотелось, чтобы американцы познакомились с японским народом и его культурой, пользовались производимыми там товарами и восхищались ими. Ему хотелось, чтобы американцам нравился его народ, чтобы они считали Японию равным партнером, хорошим и мудрым другом, у которого есть чему поучиться. Американцы – наивные и доверчивые люди, часто не понимающие, что им нужно на самом деле, как это бывает свойственно излишне гордому и избалованному народу. Занятая ими теперь позиция в отношении торговли с Японией напоминала пощечину, нанесенную отцу собственным ребенком. Неужели они не понимают, что им не обойтись без Японии и производимых там товаров? Разве сам Нагумо не потратил годы на то, чтобы должным образом объяснить ситуацию представителям американского Министерства торговли?

Кук ерзал в своем кресле. Он тоже был опытным сотрудником министерства иностранных дел и не хуже других мог читать по лицам собеседников. В конце концов, они были друзьями, больше того, Сейджи служил его личным пропуском в богатую жизнь после завершения государственной карьеры.

– Может быть, ты почувствуешь себя лучше, когда узнаешь – это тринадцатое.

– Что? – поднял голову Нагумо.

– День уничтожения последних ракет. Помнишь, ты спрашивал меня об этом?

Нагумо мигнул, пытаясь вспомнить вопрос, заданный им же несколько дней назад.

– Почему именно тринадцатое?

– Президент будет в Москве. Сейчас у каждой из сторон осталось всего по несколько ракет. Мне не известно точно, сколько, но и у русских и у нас меньше чем по двадцать. Последние ракеты взорвут в следующую пятницу. Тринадцатое и пятница – странное совпадение, но так уж получилось. Телевизионные компании оповещены, однако хранят это в секрете. Телекамеры установят на обоих полигонах, и передачи будут передаваться одновременно – я имею в виду взрывы ракет. – Кук сделал паузу. – Так что церемонию, о которой ты говорил, – в память твоего дедушки – можешь готовить к этому дню.

– Спасибо, Крис. – Нагумо встал и подошел к бару, чтобы налить себе еще стакан. Он не знал, почему его министерству потребовались эти сведения, но таков был приказ, и он передаст в Токио полученную им информацию. – А теперь, мой друг, что нам делать дальше с этой проблемой?

– Пока ничего предпринять нельзя, Сейджи, по крайней мере в данный момент. Я ведь предупреждал тебя об этих проклятых топливных баках, помнишь? Говорил, что сТрентом лучше не связываться. Он много лет ждал столь благоприятной возможности. Послушай, я сегодня был в Капитолии, говорил с людьми. Ты просто не можешь представить себе, какой поток писем и телеграмм поступает в Конгресс, а чертово Си-эн-эн все продолжает передачи об этом происшествии.

– Да, я знаю, – кивнул Нагумо. Происходящее походило на фильм ужасов. Сегодня центром внимания стала Джессика Дентон. Вся страна – и почти весь мир – следили за ее состоянием. Оно чуть улучшилось, врачи признали, что девочка уже не на грани смерти и сочли состояние просто «критическим». В ее палате находилось столько цветов, что она казалась роскошной клумбой. Однако неменьшее внимание привлекло и другое событие сегодняшнего дня – похороны ее родителей и новорожденного брата с сестрой, которые пришлось перенести на столь поздний срок из-за юридических и медицинских формальностей. Их провожали на кладбище толпы людей, в том числе и все члены Конгресса от штата Теннесси. Президент корпорации, производящей автомобили «креста», тоже выразил желание присутствовать на похоронах, чтобы лично выразить свое соболезнование родственникам, но его отговорили по соображениям безопасности. Тогда он выразил соболезнование от имени корпорации по телевидению и сообщил, что компания принимает на себя все медицинские расходы по лечению Джессики Дентон, а также плату за ее обучение в школе и колледже, упомянув при этом, что и у него самого есть дочери. И все-таки подобный жест не вызвал желаемого результата. Искренние извинения приносят плоды в Японии, чем воспользовалась американская компания «Боинг», когда при катастрофе авиалайнера «Боинг-747» погибло несколько сотен японских граждан, однако ситуация в Америке была иной, и Нагумо тщетно пытался убедить в этом свое правительство. Адвокат семьи Дентонов – знаменитый юрист, неизменно добивающийся успеха в гражданских процессах, – поблагодарил президента японской корпорации за соболезнование и выразил мнение – сухо и деловито, – что ответственность за гибель почти всей семьи, принятая на себя японской стороной и ставшая достоянием общественности, облегчит ему подготовку материалов к предстоящему судебному процессу. Вопрос теперь будет идти только о сумме иска. Ходили слухи, что адвокат потребует взыскать с корпорации миллиард долларов.

Завод в Дирфилде, выпускающий топливные баки для автомобилей, вел сейчас переговоры со всеми японскими компаниями, занимающимися производством автомобилей, и Нагумо знал, что массачусетской фирме будут предложены исключительно благоприятные условия, однако он передал Министерству иностранных дел смысл американской поговорки о поспешно закрываемых воротах конюшни, после того как украдены все лошади. Он подчеркнул, что заключение контракта на выгодных для американской компании условиях ничуть не поможет решению конфликта, а просто послужит дальнейшим признанием вины, что явится ошибкой при существующем в Америке законодательстве.

Потребовалось некоторое время, чтобы в Японии полностью осознали значение новостей, поступающих из-за океана. Каким бы ужасным ни было это происшествие, повлекшее за собой гибель детей, в глобальном масштабе оно казалось не таким уж

Значительным, и телекомментаторы компании Эн-эйч-кей, стараясь доказать, что от несчастных случаев никто не застрахован, привели в качестве примера катастрофу авиалайнера «Боинг-747», напомнив о том, что по вине американцев однажды случилось похожее несчастье, несравненно более страшное, которое принесло горе многим семьям в Японии. Однако американцам это казалось попыткой оправдаться, а не сравнением схожих несчастных случаев. Стало известно, что американские граждане, поддерживающие такую точку зрения, находятся на службе японских промышленных корпораций. Ситуация усложнялась. Газеты печатали списки бывших сотрудников федеральных департаментов, работающих теперь на японцев. Там приводились данные об их прошлой работе на государственной службе, которые сравнивались с тем, чем они занимаются теперь и за какое вознаграждение. В выводах «наемник» было самым мягким определением, а чаще фигурировало слово «предатель». Особенно категоричными по их адресу были высказывания членов Конгресса, которым предстояли перевыборы, и руководителей профсоюзов.

Спорить с ними было бессмысленно.

– Что же будет дальше, Крис?

Кук поставил на стол стакан и начал обдумывать собственное положение – уж в удивительно неудачный момент все это произошло. Он уже начал готовиться к уходу со службы в Госдепартаменте. Не стоило ждать несколько лет до получения полной пенсии – он уже пару месяцев назад сделал необходимые расчеты. Сейджи дал ему понять прошлым летом, что его годовой доход увеличится для начала в четыре раза и что новые работодатели свято верят в систему пенсионного обеспечения. К тому же разве Кук утратит средства, вложенные им в федеральный пенсионный фонд? Поэтому он и принялся за подготовку почвы. Несколько раз позволил себе резко ответить старшим чиновникам, которым подчинялся по службе, давал понять остальным, что, по его мнению, внешнеторговую политику определяют круглые идиоты, справедливо полагая, что эту его точку зрения донесут до вышестоящего руководства. Наконец, он составил несколько меморандумов, написанных сухим, бюрократическим языком, гласивших о том же. Ему нужно было подготовить свой уход таким образом, чтобы он не стал неожиданным и чтобы прошение об увольнении со службы истолковали как принципиальное несогласие с проводимой политикой, а не как продиктованное чисто материальными соображениями. Проблема, однако, заключалась в том, что, выбрав такую линию поведения, он раз и навсегда положил конец собственной карьере. Ему больше никогда не дадут продвинуться по службе, и если он останется в Госдепе, то в лучшем случае будет назначен послом… ну, скажем, в Сьерра-Леоне, если только им не удастся найти место похуже. Или в Экваториальную Гвинею – там больше москитов.

Путь назад отрезан, сказал себе Кук и, глубоко вздохнув, сделал глоток вина.

– Сейджи, нам нужно посмотреть на это с точки зрения политики дальнего прицела. ЗРТ, – он не мог назвать его законом о реформе торговли, по крайней мере не в присутствии Нагумо, – будет принят меньше чем через две недели, и президент сразу подпишет его. В Министерствах торговли и юстиции уже создаются рабочие группы. Госдеп тоже примет участие, разумеется. В американские посольства в ряде стран отправлены телеграммы с предложением выслать текст законов о торговле, существующих там…

– Не только наших? – удивленно прервал его Нагумо.

– Рабочие группы будут сравнивать положения ваших законов с текстами законов, принятых в тех странах, торговые отношения с которыми в настоящий момент не столь… противоречивы. – Следует тщательно выбирать выражения. Кук нуждался в этом человеке. – Смысл такой работы заключается в том, чтобы получить материалы, которые, скажем, можно противопоставить вашим законам о торговле. Как бы то ни было, потребуется некоторое время, Сейджи. – Вообще-то это не так и плохо, – рассуждал про себя Кук. В конце концов, происшедшее лишь укрепит его положение, после того как он перейдет от одного работодателя к другому.

– Ты будешь включен в состав рабочей группы?

– Да, наверно.

– Твоя помощь окажется бесценной, Крис, – негромко произнес Нагумо. У него в голове начали быстро оформляться новые планы. – Я могу помочь тебе в толковании наших законов – неофициально, разумеется, – добавил он, хватаясь за эту соломинку.

– Вообще-то я не предполагал долго оставаться в Туманном болоте, Сейджи, – заметил Кук. – Мы решили купить новый дом, и потому…

– Крис, сейчас ты нужен нам в Государственном департаменте. Нам нужна – мне нужна – твоя помощь, чтобы уладить создавшуюся тревожную обстановку, которая вызывает у нас такое беспокойство. В отношениях между нашими странами возникла критическая ситуация, способная повлечь за собой самые серьезные последствия.

– Я понимаю, но…

Деньги, подумал Нагумо, эти люди всегда думают только о деньгах!

– Я смогу принять соответствующие меры. Ты будешь щедро вознагражден, – произнес он скорее от раздражения, чем в качестве обдуманного предложения. Лишь сказав это, он понял смысл фразы – но теперь его интересовало, как отреагирует Кук.

Помощник заместителя государственного секретаря молча сидел в кресле. Кука тоже настолько захватило стремительное развитие событий, что подлинный смысл сказанного едва не ускользнул от него. Он просто кивнул, даже не взглянув на японца.

Оглянувшись назад, Кук мог бы отметить, что первый шаг – передача информации, связанной с национальной безопасностью, – был чрезвычайно трудным, тогда как второй оказался настолько легким, что он даже не подумал о том, что его согласие на сотрудничество несомненно нарушает федеральные законы. Он только что согласился в обмен на деньги снабжать сведениями иностранное правительство. При создавшихся обстоятельствах все выглядело вполне логично. Куку нужен был этот дом на берегу Потомака, а вскоре предстоит поиск колледжей для детей, чтобы дать им образование.

***

Это утро надолго запомнят все, кто имели дело с курсом ценных бумаг на Токийской фондовой бирже. Японским финансистам потребовалось немало времени, чтобы понять то, что стало теперь ясно Сейджи Нагумо: американцы всерьез принялись за реформирование торгового законодательства. Это не было повторением истории с рисом или компьютерными чипами, не затрагивало только автомобили, их комплектующие, аппаратуру электросвязи, строительные контракты или сотовую связь. По сути дела возникшая ситуация охватывала все, что накопилось за двадцать лет постоянного недовольства и гнева, кое-что было справедливым, кое-что – нет, но все выглядело вполне реальным и выплеснулось на поверхность одной гигантской волной. Сначала редакторы в Токио не верили тому, что сообщали их корреспонденты из Нью-Йорка и Вашингтона, переписывали полученные материалы таким образом, чтобы смысл соответствовал их собственным выводам, но затем обдумали эту информацию и пришли к ошеломляющему выводу, что ситуация коренным образом изменилась. Закон о реформе торговли, высокомерно рассуждали японские газеты еще два дня назад, – это всего лишь очередная буря в стакане воды, нечто похожее на шутку, точка зрения нескольких введенных в заблуждение американцев, длительное время испытывающих антипатию к нашей стране, и скоро все стихнет. Однако теперь их мнение изменилось. Сегодня газеты писали о зловещих событиях в Америке и о вероятности вступления в силу федерального закона о торговле.

Японский язык способен передавать информацию с такой же точностью и так же подробно, как и любой другой, надо всего лишь научиться понимать скрытое значение принятых здесь выражений. В Америке заголовки гораздо красноречивее, но это только бестактная прямота, типичная для гайджинов. В Японии принято пользоваться более обтекаемыми выражениями, однако их значение точно такое же, как и в американской прессе, столь же четкое и ясное. Миллионы японцев, обладателей акций, читают одни и те же газеты, смотрят те же утренние новости по телевидению и приходят к одинаковым выводам. Приехав на работу, все они подняли телефонные трубки и позвонили своим брокерам.

Было время, когда индекс Никкей – Доу-Джонса перешагнул отметку в тридцать тысяч иен от номинальной стоимости. К началу девяностых годов он упал до половины этой отметки, и общая денежная стоимость этого падения, объем «списанных» денег, превышала весь государственный долг Америки – обстоятельство, на которое в Соединенных Штатах почти не обратили внимания, что не относится к тем, кто сняли деньги со счетов в банках и вложили их в акции, пытаясь получить нечто большее, чем двухпроцентный годовой доход, гарантируемый этими финансовыми институтами. Поступившие так потеряли ощутимую часть своих сбережений и не знали, кого в этом винить.

На этот раз, думали все, они поступят по-другому. Теперь они потребуют наличные и вложат деньги обратно в банки – крупные и надежные финансовые учреждения, знающие, как защитить сбережения своих вкладчиков. Пусть банки не слишком щедры при выплате процентов, зато вкладчики ничего не потеряют, правда?

Западные журналисты будут пользоваться такими терминами, как «обвал» и «снежная лавина», описывая, что началось после того, как включились биржевые компьютеры. Происходящий процесс казался хорошо организованным. Крупные коммерческие банки, будучи тесно связанными с промышленными корпорациями, немедленно переводили деньги вкладчиков, поступающие через парадный ход, обратно через черный, чтобы поддержать стоимость акций. Строго говоря, у них просто не было выбора. Банкам приходилось покупать огромные пакеты акций в тщетных – как потом выяснилось – попытках устоять против надвигающейся приливной волны. Индексы курсов Никкей – Доу потеряли целых шестнадцать пунктов за один рыночный день, и, хотя аналитики с уверенностью заявляли, что рыночные цены на акции стали теперь излишне заниженными и следовало ожидать неизбежного огромного скачка цен, обыватели, сидя дома, опасались, что после того, как американские законы начнут действовать, рынок для товаров, производимых в их стране, исчезнет, как утренний туман. Падение не прекращалось, и, хотя никто не говорил этого вслух, все знали, что оно будет продолжаться. Особенно четко представляли это себе банкиры.

***

На Уолл– стрите все обстояло по-другому. Многие проявляли недовольство вмешательством государства в свободу торговли, пока не задумались над последствиями, и тогда их точка зрения изменилась. В конце концов, было совершенно очевидно, что если при ввозе японских автомобилей возникнут трудности, если на пользующейся таким широким спросом «кресте» будет отпечаток происшедшего недавно несчастья, которое не скоро забудется, то спрос на американские автомобили возрастет, а это хорошо. Это хорошо для Детройта, на конвейерах которого собирают машины, хорошо для Питтсбурга, где по-прежнему выплавляют много (тали для их производства, хорошо для городов Америки (и Канады, и Мексики), где имеются заводы, изготавливающие тысячи комплектующих. Далее, это хорошо для всех рабочих, которые заняты сборкой автомобилей и производством их комплектующих, потому что теперь у них будет больше денег и они смогут тратить их у себя в городах на покупку других товаров. Но насколько хорошо? Ну что ж, львиная доля дефицита в торговле с Японией возникала за счет продажи автомобилей. Более тридцати миллиардов долларов теперь вполне могут влиться в американскую экономику за ближайшие двенадцать месяцев, а разве это, делали мудрое заключение биржевики, не чертовски здорово? По самым осторожным подсчетам тридцать миллиардов долларов пополнят сундуки различных компаний, что в конечном итоге превратится в прибыли американских корпораций. Даже средства, полученные от уплаты дополнительных налогов, помогут сократить дефицит федерального бюджета, снизив таким образом потребность в наличных деньгах и уменьшив стоимость государственных ценных бумаг. В результате американская экономика окажется в двойном выигрыше. А если прибавить к этому немного злорадства по поводу тяжелого положения, в котором оказались японские коллеги, то станет понятно, почему еще до открытия биржи на Уолл-стрите радостно потирали руки в ожидании успешного дня.

Там не обманулись в своих ожиданиях. Момент оказался особенно благоприятным для «Коламбус групп», которая за несколько дней до этого заключила опционные сделки на покупку огромного количества акций автомобилестроительных компаний и получила таким образом возможность до предела использовать скачок индексов Доу-Джонса, взлетевших на целых сто двенадцать пунктов.

***

В Вашингтоне, в штаб-квартире Федеральной резервной системы, царило некоторое беспокойство. Она находилась ближе к центру государственной власти и располагала информацией, полученной из Министерства финансов, по поводу того, как на практике будет действовать закон о реформе торговли. Было очевидно, что в ближайшее время наступит дефицит автомобилей и он не прекратится до тех пор, пока Детройт не увеличит производственные мощности. Пока в продажу не станет поступать больше автомобилей, сохранится классическая ситуация, при которой будет слишком много покупателей и слишком мало машин. Это могло привести к инфляционному всплеску, и потому к концу дня Федеральная резервная система объявила об увеличении процентной ставки на четверть процента – временное явление, сообщили финансистам с условием не говорить об источнике полученной информации. Однако Совет директоров Федеральной резервной системы рассматривал все происшедшее как благоприятный фактор в долгосрочном плане. Таким образом они проявили крайнюю близорукость, но это заболевание в тот момент нашло широкое распространение во всем мире.

***

Еще до того, как это решение было принято в Вашингтоне, за океаном также шло обсуждение долгосрочных последствий происшедшего. Участникам совещания понадобилась самая большая ванна с горячей водой в банном доме, который для других богатых клиентов закрыли на весь вечер. Персонал бани распустили по домам. Посетителей должны были обслуживать личные помощники, которых, как оказалось, тоже не допустили в помещение, где происходило совещание. Более того, на этот раз отказались даже от обычных омовений. После самых кратких приветствий посетители сняли пиджаки и галстуки, сели на пол и приступили к делу, не желая попросту тратить время на мелочи.

– Завтра ситуация станет еще хуже, – заметил банкир. Больше ему нечего было сказать.

Ямата обвел взглядом помещение. Он с трудом удерживался от смеха. Признаки кризиса появились еще пять лет назад, когда первая крупная автомобилестроительная корпорация без лишнего шума отказалась от пожизненного найма рабочих. Фактически в то время завершился период кажущегося бесконечным процветания японской экономики, и на это обратили внимание все, у кого хватало здравого смысла и желания заглянуть в будущее. Остальные считали, что возникшие трудности носят всего лишь «временный характер» – их любимая фраза по отношению к ухудшившейся ситуации. Однако подобная близорукость была только на руку Я мате, потому что потрясение станет теперь его лучшим союзником. К сожалению, хотя в этом не было ничего удивительного, всего лишь некоторые из присутствующих сумели увидеть очевидное. К их числу относились главным образом единомышленники Яматы.

Впрочем, нельзя сказать, что даже им удалось избежать возникших трудностей, из-за которых безработица в стране достигла почти пяти процентов. Просто они – и Ямата в их числе – приняли тщательно обдуманные меры, направленные на то, чтобы смягчить ущерб, вызванный надвигающимся кризисом. Впрочем, этого было достаточно, чтобы в глазах остальных послужить образцом дальновидности и делового предвидения.

– Существует изречение времен Американской революции, – сухо заметил один из присутствующих, который пользовался репутацией интеллектуала. – Оно принадлежит их Бенджамину Франклину, если не ошибаюсь. Он сказал: «Нас могут уничтожить всех вместе, а уж по отдельности – уничтожат непременно». Так вот, мои друзья, если мы не объединим наши усилия, нас уничтожат.

– И вместе с нами погибнет наша страна, – добавил банкир, заслужив благодарный взгляд Яматы.

– Вы помните, зачем мы были нужны американцам? – спросил Ямата. – Им требовались наши базы, чтобы противостоять русским, поддерживать корейцев и обслуживать американский Военно-морской флот. Так вот, друзья, зачем мы нужны им теперь?

– Совершенно верно, сейчас они нужны нам, – заметил Мацуда.

– Мудрое заявление, Козо, – ядовито отозвался Ямата. – Они так нужны нам, что мы готовы ради них разрушить свою экономику, уничтожить наш народ и нашу культуру, снова превратить страну в американского вассала – уже в который раз!

– Ямата-сан, у нас нет сейчас времени для этого, – мягко упрекнул Ямату председатель другой корпорации. – Ваше предложение, высказанное на предыдущей встрече, является весьма и весьма опасным.

– Но ведь это я попросил о сегодняшней встрече, – напомнил Мацуда с достоинством.

– Извини меня, Козо. – Ямата вежливо склонил голову.

– Наступили трудные времена, Райзо, – ответил Мацуда, принимая извинение. – Я начинаю склоняться к тому, чтобы согласиться с твоим предложением.

Ямата сделал глубокий вдох, ругая себя за то, что неверно истолковал намерения Мацуды. Да, Козо прав, подумал он. Наступили трудные времена.

– Прошу тебя, мой друг, поделись с нами своими мыслями.

– Нам нужны американцы… или нам нужно что-то еще. – Все присутствующие, за исключением одного, смотрели в пол. Ямата взглядом пробежал по их лицам и, сдерживая волнение, понял, что лица собравшихся выражают то, что ему хотелось увидеть. Это не было иллюзией или попыткой выдать желаемое за действительное. Они осознали неизбежность этого шага. – То, что нам предстоит обсудить, является исключительно серьезным и рискованным. И все-таки, боюсь, нам придется решиться на это.

– Мы действительно способны добиться успеха? – послышался голос банкира, положение которого оказалось безвыходным.

– Да, – ответил Ямата. – Это в наших силах. Разумеется, нельзя исключить элемент риска, он действительно существует, но многое способствует успеху. – Он коротко рассказал о принятых им мерах. К его удивлению, на этот раз не было возражений. Вместо возражений посыпались вопросы, и он с готовностью на них отвечал.

Некоторые из присутствующих были обеспокоены, даже испуганы, однако, понял Ямата, они гораздо больше боялись того, что может случиться завтра, на следующий день и в день. после этого. Перед ними возникла картина неизбежного конца той жизни, к которой они привыкли, их роскоши и личного престижа, а это пугало их намного больше. Страна находилась у них – у них! – в неоплатном долгу за длительные усилия, потраченными ими, за мучительное восхождение к вершине успеха, за их труд и упорство, за принятые ими успешные решения. Поэтому и сейчас было принято решение – пусть без особого энтузиазма, но все-таки принято.

***

Утром Манкузо первым делом пересмотрел оперативные планы. Подводным лодкам «Эшвилл» и «Шарлотт» придется прервать свои удивительно плодотворные наблюдения за китами в Аляскинском заливе и принять участие в маневрах под названием «Океанские партнеры» вместе с авианосцами «Джон СтенНис», «Энтерпрайз» и многими другими кораблями. Учения были запланированы, разумеется, несколько месяцев назад. То, что содержание маневров не слишком расходилось с тем, чем сейчас занималась половина Тихоокеанского флота, оказалось просто счастливым совпадением. Двадцать седьмого, через две недели после завершения «Океанских партнеров», «Стеннис» и «Энтерпрайз» направятся на юго-запад к акватории Индийского океана, нанесут дружеский визит в Сингапур и сменят там авианосцы «Эйзенхауэр» и «Линкольн».

– Знаешь, сейчас они превосходят нас в количественном отношении, – заметил капитан третьего ранга Уилли Чеймберз. Несколько месяцев назад он попал в список будущих капитанов первого ранга, сдал командование подводной лодкой «Ки Уэст», и Манкузо предложил ему должность начальника своего оперативного отдела. Перевод из Гротона, где находился Чеймберз в ожидании нового назначения, в Гонолулу, не был вообще-то таким уж сокрушительным ударом для офицерского самолюбия. Десятью годами раньше Уилли мог бы рассчитывать на командование подводным ракетоносцем или кораблем обеспечения подводных лодок, а может быть, группой субмарин. Однако сейчас все подводные ракетоносцы оказались списанными, в составе флота находилось всего три корабля обеспечения, а должности командиров групп были заполнены и вакансий не предвиделось. Таким образом, Чеймберз оказался пока не у дел в ожидании назначения на более высокий пост, и до этого момента Манкузо мог располагать им. На флоте у командования было в порядке вещей выбирать ближайших помощников из своих бывших сослуживцев.

Адмирал Манкузо поднял голову не столько от удивления, сколько от того, что впервые осознал это. Уилли был прав. Японский военно-морской флот имел в своем распоряжении двадцать восемь дизельных подводных лодок, а он располагал лишь девятнадцатью.

– Сколько лодок в строю? – спросил Барт, пытаясь вспомнить цикл технического обслуживания своих субмарин.

– По вчерашним данным – двадцать две. Между прочим, адмирал, они направляют для участия в маневрах десять подводных лодок, в том числе все субмарины типа «харушио». По данным разведслужбы флота, по уровню боевой подготовки они приближаются к нашим субмаринам. – Чеймберз откинулся на спинку кресла и погладил усы. Он начал отращивать их недавно, потому что лицо его было очень юным, а ему казалось, что офицер, занимающий такую должность, должен выглядеть старше двенадцати лет. Проблема, однако, заключалась в том, что усы чесались.

– Это верно, общее мнение, что они отличные подводники, – согласился командующий Тихоокеанским подводным флотом.

– Тебе самому не доводилось плавать с ними? – спросил начальник оперативного отдела. Адмирал покачал головой.

– Намечаю на следующий год.

Надеюсь, японские субмарины заслужили такую репутацию, подумал Чеймберз. Для участия в маневрах Манкузо было выделено пять подводных лодок. Три будут действовать в непосредственной близости от боевой авианосной группы, а «Эшвилл» и «Шарлотт» займутся проведением независимых операций, которые отнюдь не являются независимыми. Они будут проводить учения с четырьмя японскими субмаринами в пятистах милях к северо-западу от атолла Куре, играя роль охотников за подводными лодками, прорывающимися через заградительный барьер из вражеских субмарин.

Предстоящие маневры напоминали ситуацию, которую предполагалось встретить в Индийском океане. Японский военно-морской флот, который представлял собой главным образом оборонительное соединение, состоящее из эскадренных миноносцев, фрегатов и подводных лодок, попытается противостоять натиску боевой группы, в состав которой входят два авианосца. Задача японского флота заключалась в том, чтобы погибнуть славной смертью – именно такова историческая роль японцев, известных своим умением храбро умирать, подумал Манкузо с легкой улыбкой, – но не просто умирать, а оказав достойное сопротивление. Они пойдут на любые уловки, попытаются подкрасться на своих эсминцах достаточно близко, чтобы запустить противокорабельные ракеты «гарпун», и можно не сомневаться, что их новейшие эсминцы в силах осуществить такую задачу и уцелеть. В особенности это относится к их «конго», которые представляют собой отличную платформу для запуска противокорабельных ракет и напоминают американские эсминцы типа «эрли берк», вооруженные зенитными ракетами с системами радиолокационного наведения «иджис». Это были дорогие корабли, и все они носили названия японских боевых судов времен второй мировой войны. Родоначальник эсминцев типа «конго» был потоплен американской подводной лодкой «Си Лайон II», вспомнил Манкузо. Такое же название носила одна из немногих новейших американских субмарин, входящих в состав Атлантического флота. Пока под командованием Манкузо еще не было подводных лодок типа «сивулф». Как бы то ни было, летчикам придется найти способ разобраться с кораблями, вооруженными системами «иджис», хотя это им не слишком нравилось, верно?

Короче говоря, это будет неплохим упражнением для Седьмого флота. Оно пойдет ему только на пользу. Индийцы действительно становились слишком уж агрессивными. Сейчас у Манкузо было семь подводных лодок, приданных Майку Дюбро, и эти семь плюс те, что он направил для участия в «Океанских партнерах», составляли его полный контингент. Какое падение с высоты величия, подумал командующий подводными силами Тихоокеанского флота. Ну что ж, обычно так и происходит с великими.

***

Процедура встречи во многом напоминала брачный ритуал лебедей. Ты появляешься на заранее согласованном месте точно в заранее согласованное время, в данном случае с газетой – сложенной, но не скатанной – в левой руке и смотришь на витрину, где видимо-невидимо фотоаппаратов и бытовой электроники. Так обычно поступает всякий русский, впервые приехавший в Японию и пораженный разнообразием товаров, которые могут купить те, у кого есть твердая валюта. Если за тобой следят – а это возможно, хотя и маловероятно, – такое поведение покажется вполне нормальным. Как и полагается, точно в указанное время с ним столкнулся японец.

– Извините, – произнес по-английски голос, что тоже выглядело обычным, потому что человек, которого он случайно толкнул, явно был гайджином.

– Не стоит, – по-английски, но с акцентом ответил Кларк, не повернув головы,

– Вы впервые в Японии?

– Нет, но в Токио впервые.

– О'кей, все в порядке. – Японец снова толкнул его, направляясь дальше по улице. Кларк подождал предписанные четыре или пять минут, прежде чем последовать за ним. Это было рутинным, но непременным правилом. Работа в Японии не то что работа на вражеской территории, не то что те операции, которые ему довелось проводить в Ленинграде (в его памяти название города всегда останется прежним, да и к тому же его произношение напоминало произношение ленинградца) или в Москве, однако надежнее всего считать, что ты проводишь операцию на вражеской территории. Впрочем, хорошо, что это все-таки территория союзников. В Токио столько иностранцев, что японская служба безопасности сбилась бы с ног, пытайся следить за всеми.

Говоря по правде, Кларк действительно впервые приехал в Японию, если не считать пребывания в аэропортах во время посадок для заправки и пересадок с одного рейса на другой, что нельзя считать визитом. Ему еще никогда не приходилось видеть подобную толчею на улицах, даже в Нью-Йорке не было таких толп. Кроме того, Кларк испытывал неловкость, потому что резко выделялся среди окружающих. Нет ничего хуже для оперативника, чем неспособность слиться с толпой, однако рост в шесть футов и один дюйм сразу выделял его как чужака, видимого за целый квартал для любого, кто проявлял к нему интерес. А на него смотрело так много людей, заметил Кларк. Но самым удивительным было то, что ему уступали дорогу, особенно женщины, а дети прямо-таки шарахались в сторону, словно здесь появился Годзилла, собирающийся разрушить их город. Значит, это правда. Ему доводилось слышать рассказы, но он никогда им не верил. Волосатый варвар. Странно, мне как-то не приходило в голову так думать о себе, пронеслось в голове Кларка. Он вошел в «Макдоналдс». Помещение в обеденный час было переполнено, и, посмотрев по сторонам, он сел рядом с японцем. Мэри-Пэт права, подумал Кларк. Номури действительно способный оперативник.

– Итак, какие новости? – спросил он в шуме голосов.

– Мне удалось опознать ее, и я нашел дом, где она живет.

– Ты быстро, развернулся.

– Ничего сложного. Служба охраны нашего приятеля ни хрена не понимает в контрнаблюдении.

К тому же, мысленно добавил Кларк, ты ничем не отличаешься от окружающих, вплоть до озабоченного и напряженного выражения на лице рядового служащего, торопливо проглатывающего свой ланч, чтобы вовремя вернуться к рабочему месту. Впрочем, для оперативника, действующего на чужой территории, озабоченное и напряженное выражение лица является обычным состоянием. Самое трудное, подчеркивалось во время обучения на «Ферме», чувствовать себя спокойно и естественно.

– Ну что ж, тогда мне остается только получить разрешение на контакт с ней. – Это помимо всего прочего. У Номури не было допуска для знакомства с агентурной сетью «Чертополох». Может быть, это переменится? – подумал Джон.

– Сайонара. – Номури встал и направился к выходу, а Кларк принялся за рисовые клецки. Совсем неплохо. Этот парень знает свое дело. Лишь тут его охватило недоумение: рисовые клецки в «Макдоналдсе»?

***

Документы на столе Дарлинга с информацией о состоянии дел не имели никакого отношения к исполнению президентских обязанностей, зато имели непосредственное отношение к продолжению его пребывания на этом посту и потому всегда находились на пачке бумаг сверху. По данным опросов населения, рост популярности выглядит весьма впечатляюще, подумал Дарлинг. Из числа вероятных избирателей – а только они представляли интерес – по сравнению с прошлой неделей на целых десять процентов больше одобряли его действия как во внешней, так и во внутренней политике. В общем, он чувствовал себя как четырехклассник, возвращающийся домой с пятерками в дневнике, полный желания показать их родителям, которые до сих пор сильно в нем сомневались. А ведь это только начало, проинформировал его руководитель службы социологических прогнозов, потому что для осознания перемен в политике людям требуется время. Уже сейчас три крупнейшие автомобилестроительные корпорации высказывали намерения вернуть на работу часть тех семисот тысяч рабочих, которые подверглись сокращению на протяжении предыдущих десятилетий, а ведь речь шла только о сборочных конвейерах. Затем нужно принять во внимание рабочих независимых компаний, занимавшихся изготовлением комплектующих, покрышек, автомобильного стекла, аккумуляторных батарей… Это могло вдохнуть новую жизнь в «Ржавый пояс», а там проживало немало избирателей.

Было очевидно или должно было быть очевидным, что подъем промышленности не ограничится производством одних автомобилей. Профсоюз работников автомобилестроительной промышленности (охватывающий всех занятых в производстве автомобилей и комплектующих) рассчитывал на приток тысяч членов, готовых платить членские взносы. Не очень отставало от него Международное братство работников электронной промышленности (телевизоры и видеомагнитофоны), а ведь существовало множество и других профсоюзов, задумывающихся о том, насколько большой кусок пирога придется на их долю. Несмотря на то что по первоначальному замыслу закон о реформе торговли являлся достаточно простым, подобно многим простым идеям, он вносил широчайшие изменения в деловую жизнь страны. Президенту Дарлингу казалось, что он понимает глубину наступающих перемен, но скоро у него на столе зазвонит телефон. Глядя на него, президент уже знал, какие голоса он услышит, и не требовалось слишком богатого воображения, чтобы догадаться, о чем пойдет речь, какие аргументы они предложат и какие обещания дадут. А он примет эти обещания.

Вообще– то Дарлинг никогда не собирался стать президентом Соединенных Штатов Америки, его намерения отнюдь не походили на устремления Боба Фаулера, подчинившего всю свою жизнь достижению этой цели. Честолюбивым планам Фаулера не смогла помешать даже смерть первой жены. Венцом политической карьеры Дарлинга было кресло губернатора Калифорнии, и, когда ему предложили стать кандидатом на должность второго после Фаулера человека в администрации, он согласился скорее из чувства патриотизма. Он не говорил об этом даже ближайшим советникам, потому что патриотизм был старомодным понятием в современном политическом мире, но Роджер Дарлинг чувствовал себя патриотом, помнил, что у каждого рядового гражданина Америки есть имя и лицо, что некоторые из них погибли во Вьетнаме, где он сам служил офицером, и, помня это, считал, что обязан и здесь служить как можно лучше.

Однако что значит «служить как можно лучше»? – спросил себя Дарлинг, как уже спрашивал несчетное число раз. Овальный кабинет – самое одинокое место в мире. Часто здесь появлялись разные посетители – от главы иностранного государства до школьника, победившего в конкурсе на лучшее сочинение, – но затем все уходили отсюда, и президент оставался один на один со своими обязанностями. Клятва, которую он дал при вступлении на этот пост, была настолько простой, что казалась лишенной всякого смысла. «Честно исполнять свой долг главы государства… не жалея сил отстаивать, защищать и охранять…». Хорошие слова, но каково их значение? Может быть, Мэдисон и другие авторы Конституции считали, что он сам постигнет возвышенный смысл этих слов, может быть, в 1789 году это понимали все – просто понимали, – но с тех пор прошло уже больше двух сотен лет, и по какой-то причине они не записали толкование президентской клятвы для будущих поколений.

Но еще хуже было то, что всегда находились люди, готовые объяснить тебе, что, по их мнению, значат эти слова, и, если принимать во внимание все точки зрения, два плюс два становилось равным семи. Рабочие и руководители предприятий, производители и потребители, налогоплательщики и те, кто тратили эти налоги, – все имели свои потребности, свои нужды, свои аргументы, и у всех были превосходные лоббисты, выражающие их точки зрения. Самым пугающим было то, что все они рассуждали здраво – в определенном смысле, – причем достаточно здраво, чтобы действительно верить, будто два плюс два равняется семи. Вернее сказать – верили, до тех пор пока ты не объявлял настоящую сумму, и тогда каждый из них – каждый! – тут же заявлял, что это слишком много, что страна не может позволить себе идти на поводу у особых интересов остальных групп.

Вдобавок ко всему, если ты стремился достичь чего-то, хотел послужить своему народу, тебе нужно было прежде всего стать президентом, став же им, продолжать оставаться на этом посту, а это означало, что приходилось давать обещания и выполнять их. По крайней мере некоторые. И где-то в течение этого процесса исчезали мысли о стране, а вместе с ними и мысли о Конституции, и к концу дня ты занимался тем, что отстаивал, защищал и охранял… что? Неудивительно, что мне никогда не хотелось оказаться в Белом доме, подумал Дарлинг, сидя за столом и глядя на очередной доклад о положении в стране. Вообще-то он попал сюда по чистой случайности. Бобу понадобилось привлечь на свою сторону Калифорнию, и ключом к этому являлся

Дарлинг – молодой, пользующийся популярностью губернатор штата, принадлежащий к той же партии. Однако теперь Дарлинг стал президентом Соединенных Штатов и его не покидал страх, что он может не справиться со своими обязанностями. Печальный факт заключался в том, что ни у одного смертного не было достаточных интеллектуальных способностей, чтобы просто понять дела, решением которых должен заниматься президент. Взять, например, экономику – теперь, когда Советский Союз ушел с политической арены, она являлась, по-видимому, самым главным в обязанностях президента, а это была сфера, в которой его собственные помощники оказались неспособными даже разработать свод правил, доступных для понимания сколько-нибудь разумного человека.

Ну что ж, по крайней мере он знал, что для людей лучше иметь работу, чем не иметь ее. В общем, для страны выгоднее производить большинство потребляемых ею товаров, чем тратить деньги за океаном, оплачивая труд чужих рабочих, производящих эти товары. Он понимал этот принцип и, что еще лучше, мог объяснить его другим, а поскольку люди, к которым он обращался, сами были американцами, они скорее всего согласятся с ним. Поэтому рабочие, объединенные в профсоюзы, встанут на его сторону. Кроме того, и руководители предприятий тоже будут довольны. А разве политика, при которой довольны обе стороны, не является правильной? Конечно, является. Тогда и экономисты должны быть удовлетворены, верно? Более того, Дарлинг был убежден, что американские рабочие ничем не хуже всех остальных в мире, что они вполне могут конкурировать на равных с кем угодно. И разве вся его политика не была направлена на достижение этой цели?…

Дарлинг повернулся в своем дорогом кресле и посмотрел через толстое оконное стекло на памятник Вашингтону. Для Джорджа все было, наверно, куда проще. Да, конечно, он был первым, и ему пришлось заниматься подавлением «водочного бунта», который в учебниках истории не кажется таким уж серьезным. Кроме того, ему пришлось стать примером и заложить основы деятельности для остальных президентов. В то время единственными налогами были те, что изымались в качестве таможенных пошлин и акцизных сборов – по современным представлениям непопулярные и регрессивные, но направленные только на затруднение импорта и наказание людей, слишком увлекающихся алкоголем. Дарлинг не собирался прекращать ввоз товаров из-за рубежа, просто хотел сделать конкуренцию справедливой. Еще со времен Никсона американское правительство уступало этим людям, во-первых, потому что Америка нуждалась в их базах (словно подозревая, что Япония пойдет на заключение соглашения со своими злейшими врагами!), а затем потому, что… почему? Потому что это казалось удобным? А кто-нибудь разбирается в этом? Что ж, теперь все будет иначе и всем станет ясно почему.

Или, скорее, поправил себя Дарлинг, им будет казаться, что они знают это. Возможно, самые циничные из них поймут действительную причину, и все будут отчасти правы.

***

Кабинет премьер-министра в Дайете, здании японского парламента – поразительно безобразном сооружении, выделяющемся среди других зданий города, отнюдь не славящегося красотой своей архитектуры, – выходил окнами на зеленую лужайку, однако человек, сидящий в своем вращающемся кресле, не смотрел на нее. Скоро он окажется изгнанным из этого кабинета и будет смотреть в него снаружи.

Тридцать лет, думал он. Все вполне могло быть по-другому. Ему еще не было тридцати, а он уже получал заманчивые предложения занять влиятельный пост в правящей тогда либерально-демократической партии, что гарантировало продвижение к вершинам политической власти, потому что даже в то время его поразительный интеллект вызывал уважение у всех, включая политических врагов. Поэтому к нему обращались самым дружеским образом, взывая к его патриотизму и видению будущего для его страны, используя это видение в качестве приманки перед его молодыми глазами идеалиста. Понадобится время, говорили ему, но когда-нибудь он сможет занять вот это кресло в этом самом кабинете. Мы это гарантируем. От него требовалось одно: поддерживать хорошие отношения, войти в состав их команды, оказывать помощь…

Он все еще помнил свой ответ, который повторял раз за разом, тем же тоном, теми же словами, пока наконец они поняли, что он несобирается торговаться с ними, не пытается добиться большего для себя, и оставили его в покое, недоуменно качая головами и не понимая причины.

А ведь он стремился к тому, чтобы Япония стала демократической страной в полном смысле этого слова, а не страной, управляемой одной партией, подчиненной, в свою очередь, горстке могущественных людей. Признаки коррупции были очевидны еще тридцать лет назад для всех, кто были готовы непредвзято смотреть на происходящее, однако избиратели, простые люди, привыкшие за две тысячи лет подчиняться сильным, не могли изменить свой взгляд на политическую систему, потому что корни демократии еще не укрепились в их сознании и были слабы, как корешки рисовой рассады в сырой наносной почве. Демократия в Японии превратилась в величайший обман, настолько грандиозный, что в него верили все жители страны и даже зарубежные наблюдатели. Тысячелетние традиции остались прежними. Да, конечно, некоторые косметические перемены произошли. Женщины получили теперь право голоса, но, подобно женщинам во всех остальных странах мира, они голосовали так, как им диктовали их кошельки, следом за своими мужьями, и они, как и их мужья, превратились в часть культуры, требующей безусловного повиновения в той или иной форме. Следовало подчиняться указаниям, поступающим сверху, и по этой причине манипулировать его соотечественниками было очень просто.

Самым горьким для премьер-министра было то, что он считал, что сумеет все это изменить. Его видение будущего страны, о котором он не рассказывал никому, заключалось в том, чтобы коренным и фундаментальным образом перестроить всю существующую в ней систему. Почему-то раньше это совсем не казалось такой уж грандиозной задачей. Разоблачив и сокрушив официально существующую коррупцию, он надеялся продемонстрировать народу, что те, кто находятся наверху, не заслуживают повиновения, которого требуют, что простым гражданам достанет разума, порядочности и интеллекта для того, чтобы самим решать собственную судьбу и выбрать правительство, способное заботиться об их нуждах.

И ты действительно верил в это, дурак, мысленно сказал он себе и посмотрел на телефон. Мечты и иллюзии молодости отказываются умирать, правда? Он не сумел добиться своей цели. Теперь он понимал, что невозможно решить эту проблему в одиночку и в течение одного поколения, что для осуществления необходимых перемен ему нужна экономическая стабильность, которой можно достичь, только полагаясь на старый порядок, а старая система была коррумпированной. Подлинная ирония заключалась в том, что он стал премьер-министром из-за недостатков старой системы, однако нуждался в ее восстановлении, чтобы затем было от чего избавляться. Вот это он понимал не до конца. Старая система оказывала слишком сильное давление на американцев, приносила стране такие экономические выгоды, о которых не могло мечтать даже общество «Черного дракона», а когда американцы попытались принять ответные меры, иногда справедливые и понятные, а иногда поспешные и необдуманные, продиктованные гневом и раздражением, возникли условия для его прихода к власти. Однако избиратели, сделавшие возможным создание его парламентской коалиции, рассчитывали на то, что он создаст для них более благоприятные условия, а на пути достижения этой цели он не мог пойти на уступки Америке, потому что тогда пришлось бы ухудшить экономическое положение страны.

Вот почему он пытался блокировать одной рукой и действовать другой и лишь теперь понял, что нельзя поступать так в одно и то же время. Для этого требовалось искусство, которым не мог обладать ни один человек.

А его враги знали это. Им было известно это еще три года назад, когда он создал свою коалицию, теперь они терпеливо ждали, когда он потерпит неудачу и вместе с ним рухнут его идеалы. Действия американцев всего лишь ускорили процесс и не могли повлиять на окончательный исход.

Может ли он изменить положение даже сейчас? Он может снять трубку телефона, позвонить Роджеру Дарлингу, обратиться к нему с личной просьбой, чтобы он отложил подписание нового закона, и немедленно начать переговоры. Но какой из этого прок? В случае согласия Дарлинг нанесет удар по собственной репутации, и хотя американцы считали «потерю лица» сугубо японским понятием, это играло для них не менее важную роль, чем для японцев. Более того, Дарлинг просто не поверит в его искренность. Отношения между двумя странами были до такой степени подорваны неудачными переговорами целого поколения, что у американцев нет оснований считать, что в данном случае все обстоит иначе, – и, если говорить правду, он в любом случае вряд ли сумеет гарантировать благоприятный исход переговоров. Возглавляемая им парламентская коалиция не устоит, когда станет известно об уступках, на которые ему придется пойти, потому что ставкой станут рабочие места, а при экономической ситуации, когда безработица в стране достигла рекордного уровня в пять процентов, у него не хватит сил, чтобы пойти на риск ее дальнейшего повышения. Вот почему, раз он не сможет выдержать политическое давление от подобного шага, произойдет нечто еще худшее, и его коалиция не сумеет устоять. По сути дела вопрос заключался лишь в том, сам ли он разрушит свою политическую карьеру или предоставит такую возможность кому-то другому Что навлечет на него больший позор? Этого он не знал. Зато он отдавал себе отчет в том, что не сможет заставить себя позвонить американскому президенту. Это будет бесплодным шагом, таким же бесплодным, осознал он сейчас как и вся его политическая карьера. Книга уже закончена. Пусть кто-то другой напишет заключительную главу.

11. Перемены в море

Закон о реформе торговли поддерживало теперь двести конгрессменов от обеих партий. Его рассмотрение в комитете не потребовало много времени главным образом потому, что никто не осмелился выступить против. Произошло еще одно поразительное событие: ведущее рекламное агентство в Вашингтоне разорвало контракт с японской корпорацией и по роду своей деятельности тут же выпустило пресс-релиз, объявляющий о прекращении контактов, длившихся четырнадцать лет. Происшествие у Ок-Риджа и ставший популярным выпад Эла Трента против известного лоббиста поставило всех, кто состоял на службе у иностранных компаний и часто бывал в коридорах Конгресса, в крайне сложное положение. Лоббисты не оказали принятию закона ни малейшего сопротивления. Все как один они сообщили своим работодателям, что закон о реформе торговли будет принят в любом случае, что внести какие-либо изменения в законопроект невозможно и что самым правильным будет согласиться с долгосрочным прогнозом и ждать, когда обстановка изменится. Пройдет время, и их союзники в Капитолии снова окажут им поддержку, но в данный момент это совершенно исключено.

Только не в данный момент? Циничное определение хорошего политика одинаково годилось и для Америки и для Японии: это слуга народа, который остается верным своему хозяину, после того как ему щедро заплатили. Президенты японских корпораций вспомнили о деньгах, потраченных на избирательные кампании целой кучи конгрессменов, на торжественные ужины по тысяче долларов за куверт, где кормили весьма посредственно, за которые в конечном итоге расплачивались американские служащие их транснациональных корпораций, на поездки на поля для гольфа, на всякого рода развлечения при поездках в Японию и другие страны, на бесчисленные личные контакты, и поняли, что все это не приносит ни малейшей пользы в тот момент, когда такая помощь требуется больше всего. Оказывается, Америка совсем непохожа на Японию. Ее законодатели вовсе не считают себя обязанными расплачиваться за оказанные им услуги, а лоббисты, также получающие щедрое жалованье, объясняют, что так и должно быть. Тогда за что уплачены такие большие деньги?

Занимать позицию дальнего прицела? Долгосрочные планы – это, конечно, хорошо, если только ближайшее будущее представляется благоприятным и все идет нормально. Обстоятельства позволяли Японии проводить политику долгосрочных планов в течение почти сорока лет, однако сегодня это было неприемлемо. В среду, в тот день, когда закон о реформе торговли оказался одобренным комитетом, индекс курса ценных бумаг Никкей – Доу упал до 12, 841 иены, составив примерно треть еще относительно недавнего уровня, и паника в стране стала вполне реальной.

***

– Распускаются цветы сакуры, и девушки в доме наслаждений накидывают на себя новые шарфы, – произнес Кларк слова знаменитой хайку. Может быть, по-японски, подумал он, эти строки и звучат поэтично, но по-английски они даже не рифмуются. Впрочем, фраза оказала поразительное воздействие на японца, стоявшего перед ним. – Олег Юрьевич просил передать вам лучшие пожелания, – добавил Кларк.

– Прошло так много времени, – с трудом выдавил японец после нескольких секунд хорошо скрытой паники.

– Мы столкнулись с некоторыми трудностями у себя дома, – объяснил Кларк с легким акцентом.

Исами Кимура был высокопоставленным чиновником Министерства внешней торговли и промышленности Японии, одного из главных звеньев корпорации, которая ранее носила название «Япония, инкорпорейтед». По долгу службы он часто встречался с иностранцами, особенно иностранными журналистами, и потому согласился встретиться с Иваном Сергеевичем Клерком, недавно приехавшим в Японию из Москвы в сопровождении фотографа, который в данный момент занимался съемками где-то в другом месте.

– Похоже, и для вашей страны наступили трудные времена, – добавил Кларк, не зная, как отреагирует Кимура на его слова. Следовало вести себя с японцем потверже – нельзя исключать вероятность того, что Кимура откажется от сотрудничества, после того как с ним в течение двух лет никто не поддерживал контактов. Если это произойдет, ему придется показать, что КГБ не отпускает попавших в его сети агентов. Впрочем, и ЦРУ придерживается того же.

– Просто кошмар, – отозвался Кимура после непродолжительного размышления и "лотка сакэ.

– Если вы считаете, что вам трудно, то представьте, насколько плохо приходится русским. Страна, в которой я вырос, которая воспитала меня, распалась. Сами подумайте, мне теперь приходится зарабатывать на жизнь службой в «Интерфаксе». Я не могу даже постоянно заниматься своей основной работой! – Кларк удрученно покачал головой и осушил чашку.

– Вы отлично говорите по-английски.

«Русский журналист» вежливо кивнул, понимая, что это замечание служит знаком согласия сидящего напротив мужчины на дальнейшее сотрудничество.

– Спасибо за комплимент. Я несколько лет проработал корреспондентом «Правды» в Нью-Йорке, освещал в своих статьях деятельность ООН. Разумеется, когда оставалось на это время, – добавил он.

– Вот как? – с интересом заметил Кимура. – А что вы знаете об американском бизнесе и политике?

– Я специализируюсь на коммерческой деятельности. Новые обстоятельства, возникшие в мире, способствуют этому. Моя страна высоко ценит получаемые от вас сведения. В будущем мы сможем щедро вознаграждать вас, мой друг.

Кимура покачал головой.

– Сейчас у меня нет для этого времени. Департамент, где я работаю, находится по очевидным причинам в крайне затруднительном положении.

– Понимаю. Цель нашей встречи всего лишь возобновление прежнего знакомства. Пока мы не будем требовать от вас информации.

– Как поживает Олег? – осведомился Кимура.

– Он ведет спокойную жизнь, ни в чем не нуждается – и все благодаря вашей превосходной совместной работе. – Это вовсе не было ложью. Лялин остался жив, а это куда лучше пули в затылок, полученной в подвале штаб-квартиры КГБ. Сидящий перед Кларком мужчина передал Лялину информацию, на основании которой они с Чавезом оказались в Мексике и провели весьма успешную операцию. Кларк пожалел, что не может от своего имени поблагодарить Кимуру за его роль в предотвращении ядерной войны. – А теперь скажите мне как журналисту: насколько в действительности ухудшились ваши отношения с Америкой? Видите ли, мне нужно передать статью в Москву. – Ответ поразил Кларка не только своей сутью, но и отчаянием, прозвучавшим в нем.

– Мы на краю гибели, – произнес Исами Кимура, не поднимая головы.

– Неужели все настолько плохо? – удивленно спросил мнимый Клерк, доставая блокнот, чтобы сделать записи, как и подобает репортеру.

– Начинается торговая война. – Служащий Министерства внешней торговли и промышленности с трудом выдавил эту фразу.

– Но разве такая война не нанесет ущерба обеим странам? – Кларк слышал об этом достаточно часто и потому не сомневался в правдивости слов Кимуры.

– Мы говорили так на протяжении ряда лет, но на самом деле все обстоит иначе. Вообще-то ситуация очень простая, – продолжил японец, полагая, что этот русский нуждается в уроках капиталистических отношений. – Нам нужен их рынок, чтобы продавать произведенные нами товары. Вам известно, что такое торговая война? Это значит, что они прекращают закупки наших промышленных товаров и сохраняют деньги у себя. Эти деньги поступают в их собственную промышленность, которой мы помогли – в определенной степени – стать более эффективной. Американская промышленность будет расширяться и процветать, следуя нашему примеру, и в результате они восстановят свои позиции в тех сферах биржевого рынка, где мы в течение двадцати лет занимали доминирующее положение. Утратив свои позиции на рынке, мы больше никогда не сможем их восстановить.

– Но почему? – недоуменно спросил Кларк, делая поспешные записи. Он заметил, что тема разговора по-настоящему заинтересовала его.

– Когда мы впервые появились на американском рынке, курс иены был втрое ниже нынешнего. Таким образом, нам представилась возможность успешно конкурировать с американскими товарами. Затем, завоевав место на американском рынке, создав высокую репутацию товарам, носящим названия японских корпораций, мы смогли повысить цены на них. При этом мы не только сохраняли завоеванный нами рынок, но и расширяли его в некоторых областях, несмотря на рост иены. Сегодня добиться этого будет намного труднее.

Какие сказочные новости, подумал Кларк, скрывая интерес за бесстрастной маской равнодушия.

– Но разве они смогут найти замену всем товарам, которые вы им поставляли?

– Полагаясь на собственных рабочих? Вряд ли, но им это и не требуется. В прошлом году автомобили и комплектующие составляли шестьдесят один процент общего объема нашей торговли с Америкой. Американцы умеют производить автомобили, а то, что они не умели, узнали от нас. – Кимура склонился над столом. – Что же касается производства других товаров, например фотоаппаратов, их изготавливают теперь повсюду – в Корее, Сингапуре, Малайзии. То же самое относится к бытовой электронике. Дело в том, Клерк-сан, что никто еще по-настоящему не понимает, что сейчас происходит на самом деле.

– Значит, американцы действительно могут причинить вам такой ущерб? Неужели это возможно? – Черт побери, подумал Кларк, а вдруг это правда?

– Да, вполне возможно. Моя страна не сталкивалась с подобной ситуацией с 1941 года. – Эта фраза вырвалась у него случайно, но Кимура обратил внимание на точность исторических ассоциаций в тот самый

момент, когда произнес ее.

– Я не могу написать об этом в своей статье. Меня обвинят в паникерстве.

Кимура поднял голову и посмотрел на него.

– Я говорил с вами не для того, чтобы вы написали об этом в газете. Мне известно, что ваша организация поддерживает контакты с американцами. Это неизбежно. Сейчас они отказываются прислушиваться к нам. Может быть, они выслушают вас. Американцы загнали нас в угол и поставили в безвыходное положение. Наши дзайбацу обезумели. Все произошло слишком быстро и зашло очень далеко. Как может отреагировать страна при такой угрозе экономике, которая может закончиться полным крахом?

Кларк откинулся на спинку стула и задумчиво прищурил глаза, как и подобает русскому журналисту. При первом контакте с Кимурой не предполагалось получать разведывательную информацию, но внезапно характер встречи приобрел немалый интерес. Кларк не был готов к такому повороту, однако решил все-таки воспользоваться им. Сидевший перед ним японец, похоже, располагал весьма ценной информацией и говорил, по-видимому, с полной откровенностью, продиктованной отчаянием. Более того, Кимура – знающий свое дело и преданный государственный служащий, и если такое положение было печальным – ничего не поделаешь, так и действуют разведывательные службы.

– Однажды американцы так поступили и с нами, в восьмидесятые годы. Наращивание вооружений, их безумный план вывести в космос системы оборонительного оружия, безрассудное балансирование на грани войны, которое затеял президент Рейган. А вы знаете, что, работая в Нью-Йорке, я участвовал в проекте «Райан»? Нам казалось, что американцы собираются нанести ракетно-ядерный удар по Советскому Союзу. Я потратил год, пытаясь проникнуть в их планы. – Джон держался, как и подобает полковнику И. С. Клерку из русской разведывательной службы, он говорил спокойно, негромко, словно читая лекцию. – Однако мы искали ответ не там, где он находился – впрочем, нет, я ошибаюсь. Ответ находился прямо перед нами, и мы не сумели увидеть его. Американцы заставили нас пойти на безрассудные траты и в результате нанесли непоправимый ущерб нашей экономике. Маршал Агарков в своем выступлении потребовал, чтобы наша экономика все свои усилия направила на противодействие американцам, но у нас не осталось сил. Короче говоря, я могу так ответить на ваш вопрос, Исами: у нас был выбор либо сдаться на милость победителя, либо начать войну. Мысль о войне казалась слишком страшной… и вот теперь я здесь, в Японии, и представляю уже другую страну.

То, что ответил Кимура, было одновременно и поразительным и удивительно точны:

– Но вы не теряли столько, сколько можем потерять мы. Американцы, по-видимому, не понимают этого. – Он встал и вышел из ресторана, оставив на столе достаточно денег, чтобы расплатиться по счету – японец знал, что русский вряд ли сможет – заплатить за обед в Токио.

Боже милостивый, подумал Кларк, глядя ему вслед. Их встреча проходила открыто, и потому ее не требовалось скрывать. Это значило, что он тоже может просто встать и уйти. Но Кларк не сделал этого. Исами Кимура занимает слишком высокое положение в японской государственной машине, напомнил себе оперативник, допивая остатки сакэ. Над ним находился только один уровень государственных чиновников, а выше стоял уже администратор, который назначался из политических соображений и выражал государственные интересы. Подобно заместителю государственного секретаря, Кимура имел доступ ко всему. Он уже однажды продемонстрировал это, обеспечив их информацией о переговорах в Мексике, где Джон с Дингом арестовали Исмаила Куати и Ибрагима Госна. Уже за одно это Америка была многим ему обязана. Еще более важным являлось то, что Кимура служил превосходным источником крайне ценных сведений. ЦРУ могло полагаться почти на всю предоставляемую им информацию, К этой встрече никто не готовился, она не была запланированной, и потому не могло быть сомнений в искренности мыслей и опасений Кимуры. Кларк понял, что необходимо как можно быстрее связаться с Лэнгли.

***

Это не явилось сюрпризом ни для кого, кто знал, что Гото – слабый человек. И хотя такое обстоятельство являлось проклятием для политической верхушки его страны, сейчас это было на руку Ямате.

– Я не собираюсь становиться премьер-министром, – актерски заявил Хироши Гото, – чтобы привести свою родину к экономическому краху. – – Его слова и манера говорить напоминали сцену театра «кабуки». Промышленник знал, что Гото – образованный человек, посвятивший немало времени изучению истории и искусства. Как и многие политические деятели, он уделял большое внимание внешнему впечатлению от своих высказываний в ущерб их содержанию. К тому же, подобно многим слабым людям, он старался продемонстрировать всем свою личную силу и могущество. Именно по этой причине часто в одной комнате с ним находилась эта девушка – Кимберли Нортон. Она постепенно овладевала искусством поведения любовницы влиятельного политического деятеля. И сейчас тихо сидела поблизости, наполняя чашки чаем или сакэ, и терпеливо ждала ухода Яматы, после чего, это было ясно, Гото отправится с нею в постель. Он явно считал, что это производит благоприятное впечатление на гостя. Ну и дурак, думает не мозгами, а яйцами, сказал себе Ямата. Ну ничего, я стану его мозгом, решил промышленник.

– Именно такая задача и встанет перед нами, – прямо и недвусмысленно ответил Ямата. Его взгляд остановился на девушке, – отчасти из любопытства, отчасти от желания создать у Гото впечатление, будто он завидует, что у него такая молодая и привлекательная любовница. Глаза девушки были бесстрастными, словно она не понимала, что здесь происходит. Неужели девушка так глупа, как пытаются убедить его в этом? Соблазнить ее поездкой в Японию не составило труда. Такая деятельность приносила немалую выгоду якудзе – японскому преступному синдикату, и некоторые коллеги Яматы пользовались его услугами. Свести американку с Гото оказалось несложным, его слабость к женскому полу и особенно к блондинкам была широко известна. Разумеется, Ямата не принимал в этом прямого участия, он же не сутенер, просто принял меры, чтобы один из его единомышленников в нужный момент сделал соответствующее предложение этому видному политическому деятелю. Как это по-американски? Вести на поводу? Именно так и поступил Ямата, с удивлением узнав, что даже гайджин способны на такую тонкую восточную хитрость.

– Тогда как нам поступить? – спросил лидер оппозиции – пока еще лишь лидер.

– У нас два выбора, – произнес Ямата и задумался, глядя на девушку и жалея, что Гото не приказал ей выйти из комнаты. В конце концов, вопрос, который они обсуждают, в высшей степени деликатный. Вместо этого Гото погладил девушку по волосам, и та улыбнулась. Ну что ж, хорошо уже то, что Гото не раздел ее догола перед самым его приездом, подумал Ямата, как это случилось несколько недель назад. Ямата и раньше видел женские груди, даже высокие груди европейских женщин, и у него не было сомнений в том, чем занимается Гото, когда остается наедине с нею.

– Она не понимает ни единого слова, – засмеялся политик. Кимба-чан улыбнулась, и Ямата уловил что-то в выражении ее лица. Тут же у него промелькнула тревожная мысль: действительно ли она просто вежливо реагирует на смех своего хозяина или за этим кроется что-то иное? Сколько ей лет?, Наверно, чуть больше двадцати, но он не умел оценивать возраст иностранок. Затем он вспомнил, что в обычае его страны иногда обеспечивать женское общество приезжающим высокопоставленным зарубежным сановникам, как он делает это и сам, принимая бизнесменов. Эта традиция уходила корнями в историю, целью ее было, с одной стороны, облегчить заключение сделок, так как ублаготворенный услугами искусной проститутки, мужчина с большей готовностью шел на уступки при переговорах, а с другой – получить информацию, ведь мужчинам свойственно, развязывая пояс, развязывать и язык. О чем говорит Гото с этой девушкой? С кем она встречается? Внезапно собственное участие в том, что он сумел познакомить Гото с этой американкой, показалось ему не самым удачным шагом.

– Прошу тебя, Хироши, уступи мне на этот раз, – попросил Ямата.

– Ну ладно. – Он повернулся к девушке и заговорил по-английски:

– Кимба-чан, мы с другом хотели бы несколько минут поговорить с глазу на глаз.

Американка была достаточно воспитанной, чтобы не возражать, заметил Ямата, но на ее лице появилось разочарованное выражение. Означало ли это, что ее научили сдерживать эмоции, или это была просто реакция легкомысленной девушки? И насколько существенно, что она сейчас уйдет? А вдруг Гото все ей расскажет? А если он до такой степени подпал под ее влияние? Ямата не знал этого, и такое неведение вдруг показалось ему опасным.

– Люблю трахать американских девок, – грубо заметил Гото, после того как за ушедшей девушкой задвинулись двери. Странно. При всей своей культуре тут он пользовался уличным языком. Это было, совершенно очевидно, его самым слабым местом и потому вызывало тревогу.

– Рад слышать такое признание, мой друг, потому что в ближайшее время тебе предоставится возможность сделать это со всей Америкой, – отозвался Ямата, беря кое-что себе на заметку.

***

Час спустя Чет Номури, подняв голову от игрового автомата, увидел, что Ямата вышел на улицу. Как всегда, его ждала машина с водителем и еще одним человеком весьма серьезного вида – по-видимому, телохранителем или каким-то сотрудником службы безопасности. Внешность и поведение выдавали его с головой. Промышленник что-то сказал – короткое замечание, всего несколько слов, – Номури не смог понять, о чем идет речь. Затем все трое уехали. Гото вышел на улицу через полтора часа, как всегда освеженный и улыбающийся. Теперь Номури оставил игровой автомат и, выйдя из зала, занял место в закусочной на углу. Миновало еще тридцать минут, и появилась Кимберли Нортон. На этот раз Номури не следовал за ней, а пошел впереди и свернул в переулок, ожидая, когда она догонит его. Ну, теперь все в порядке, подумал он спустя минут пять. Он больше не сомневался, в каком доме живет девушка. Нортон зашла в магазин, купила какую-то еду и понесла ее с собой. Отлично.

***

– Доброе утро, МП. – Райан только что вернулся после утреннего брифинга президента. В начале каждого дня он тридцать-сорок минут согласовывал данные, полученные от различных разведывательных агентств, а затем информировал президента в Овальном кабинете. Сегодня утром он снова сообщил боссу, что горизонт чист и ничто не грозит неприятностями.

– Операция «Сандаловое дерево», – произнесла заместитель директора ЦРУ вместо приветствия.

– Есть что-нибудь новое? – Джек откинулся на спинку кресла.

– У меня возникла идея, и я решила осуществить ее.

– И в чем же она состоит? – поинтересовался советник по национальной безопасности.

– Я дала указание Кларку и Чавезу восстановить деятельность «Чертополоха» – прежней агентурной сети Лялина в Японии.

Райан недоуменно посмотрел на нее.

– Ты хочешь сказать, что никто…

– Лялин занимался главным образом сбором коммерческой информации, и у нас есть исполнительное распоряжение президента, помнишь?

Райан подавил возглас недовольства. «Чертополох» сослужил однажды хорошую службу Америке, причем полученная тогда из Японии информация не имела отношения к коммерческому шпионажу.

– Ну хорошо, что тебе удалось выяснить?

– Вот это. – Миссис Фоули передала ему страницу убористого печатного текста с грифом «Секретно».

Прочитав первый параграф, Райан поднял голову и посмотрел на нее.

– Неужели в Министерстве внешней торговли и промышленности на самом деле паника?

– Так утверждает сотрудник этого ведомства. Читай дальше.

Райан, покусывая карандаш, продолжил чтение.

– Что еще? – спросил он, закончив с документами.

– Их правительство скоро уйдет в отставку, можно не сомневаться. Пока Кларк говорил с одним агентом Лялина, Чавез – с другим. Госдеп узнает об этом через день-другой, однако на этот раз информацию мы получили первыми.

Джек задумался. Вообще-то сообщение не было таким уж сюрпризом. Бретт Хансон предупреждал о возможности подобного поворота событий. Более того. Госдепартамент был единственным правительственным учреждением, выразившим опасения в связи с принятием закона о реформе торговли, хотя это беспокойство не вышло за пределы ограниченного круга.

– Есть еще новости?

– Да. Нам все-таки удалось разыскать пропавшую девушку, Кимберли Нортон, и она действительно является любовницей

Гото, который вскоре станет новым премьер-министром, – с улыбкой закончила миссис Фоули.

Вообще– то что тут смешного? Все зависит от точки зрения. Теперь у Америки появилось средство воздействия на Гото, который, похоже, вот-вот возглавит новый кабинет. Не так уж плохо…

– Продолжай, – распорядился Райан.

– У нас есть выбор. Можно предложить ей бесплатный авиабилет домой, а можно использовать ее…

– МП, мы не должны так поступать. – Райан смежил веки. Он уже думал об открывающихся возможностях. Он смотрел на все это отрешенным взглядом, словно издалека, но, после того как увидел фотографию этой Нортон, его отрешенность улетучилась, едва он вернулся домой и посмотрел на собственных детей. Возможно, это было слабостью – он не мог, не способен был рассматривать жизни людей как средство в достижении каких-либо целей даже в интересах своей страны, Если так, его совесть оказалась сильнее подобной слабости. Он посмотрел на Мэри-Пэт.

– Неужели можно рассчитывать на то, что эта Нортон способна действовать в качестве подготовленного агента? Господи, умственно отсталая девица, сбежавшая из дома, чтобы не учиться в школе!

– Джек, мое дело предложить, правда? – Этим, разумеется, занимались все разведслужбы мира, даже Америка, даже теперь, в век женского равноправия. Такие девушки, по общему мнению, были умны и хороши собой, обычно состояли на государственной службе в качестве секретарш, после того как проходили соответствующее обучение, и зарабатывали неплохие деньги. Райан не имел ни малейшего представления о подобных операциях и не проявлял к ним интереса, не желая оказаться замешанным в них. Появись у него официальная информация об использовании девушек для таких целей, разве он мог бы удержаться, чтобы не выступить против? Большинство людей считало, что высокопоставленные государственные чиновники всего лишь роботы, без чувств и жалости, которые делают свое дело на благо своей страны, не испытывая никаких сомнений, с чистой незапятнанной совестью. Когда-то, может быть, это обстояло именно так, и даже сейчас многие государственные служащие придерживались подобной точки зрения, но мир переменился, а Джек Райан был к тому же сыном полицейского.

– Но ведь ты первая заговорила об этом, помнишь? У этой девушки – американское гражданство, и она нуждается, по-видимому, в нашей помощи. Давай не будем поступать наперекор собственной совести, чтобы потом не пожалеть, хорошо? Этим занимаются Кларк и Чавез?

– Да.

– Думаю, нам нужно проявить осмотрительность, но стоит предложить ей бесплатный билет в Америку. Если она откажется, вот тогда подумаем о чем-то другом, но не нужно впутывать ее в наши дела. Будет только справедливо, если мы предложим ей возвратиться домой. – Райан еще раз внимательно прочитал информацию, полученную от Кларка. Если бы эти сведения поступили от кого-то другого, он не отнесся бы к ним так серьезно, но Райан знал Джона Кларка, потратил немало времени, изучив все подробности его жизни. Когда-нибудь такая тема станет очень интересной.

– Оставь это мне. Не исключено, президент пожелает ознакомиться с полученной информацией.

– Не возражаю, – ответила заместитель директора ЦРУ по оперативной работе.

– Если поступит что-то еще…

– Я сразу сообщу тебе, – пообещала Мэри-Пэт.

– Это была отличная мысль – воспользоваться агентурной сетью «Чертополоха».

– Мне хочется, чтобы Кларк попробовал – ну надавил бы, может быть, чуть сильнее. Тогда мы убедимся, насколько совпадают у нас точки зрения.

– Согласен, – тут же ответил Райан. – Пусть действует как можно энергичней.

***

Личным самолетом Яматы был старый «Гольфстрим» G-IV. И хотя он был оборудован дополнительными топливными баками, при обычных условиях не мог пролететь без дозаправки 6740 миль от Токио до Нью-Йорка. А вот сегодня обстановка была иной, сообщил Ямате пилот. Скорость струйного течения над северной частью Тихого океана достигала ста девяноста узлов и продержится еще несколько часов. В результате скорость самолета по отношению к земной поверхности увеличивалась до 782 миль в час, что сокращало полетное время по сравнению с обычным на целых два часа.

Ямата не скрывал, что доволен этим. Сейчас главным был временной фактор. Все составленные им планы он держал в уме, так что просматривать было нечего. Несмотря на смертельную усталость от непрерывной работы, растянувшейся на дни, а за последнее время и на недели, Ямата понял, что не сумеет уснуть. Он любил читать запоем, но сейчас не мог заставить себя взяться за книгу. Он был совсем один; говорить не с кем. Заняться нечем, совершенно нечем, и это казалось странным. Самолет неслышно скользил на высоте сорока одной тысячи футов. Вокруг было ясное утро, и далеко внизу он видел поверхность Тихого океана с бесконечными рядами катящихся волн, увенчанных белыми гребешками. Бессмертный океан. На протяжении почти всей его жизни эта бескрайняя водная гладь была американским озером, принадлежащим их военно-морскому флоту. Знает ли сам океан об этом? Догадывается ли, что скоро наступят перемены?

Перемены, подумал Ямата. Они начнутся через несколько часов после его прибытия в Нью-Йорк.

***

– Это Бад, захожу на посадку. У меня на борту восемь тысяч фунтов горючего, – сообщил по каналу радиосвязи капитан первого ранга Санчес. Поскольку он занимал должность командира авиакрыла, базирующегося на авианосце «Джон Стеннис» (CVN-74), его F/A-18F первым сядет на его палубу. Хотя Санчес был самым опытным летчиком авиакрыла, как ни странно, на «хорнете» он начал летать совсем недавно. До этого он летал на «томкэте» F-14. «Хорнет» был легче, обладал большей маневренностью, наконец, его запас топлива позволял не только взлететь, описать круг над авианосцем и тут же заходить на посадку (по крайней мере так теперь ему казалось), но и долго оставаться в воздухе. Он привыкал к новому самолету, и ему начинало нравиться летать в одиночку после стольких лет, проведенных за штурвалом двухместного истребителя-бомбардировщика. Может быть, у этих парней из ВВС действительно время от времени появляются хорошие идеи…

Перед ним на огромной летной палубе нового авианосца матросы заканчивали регулировку натяжения стальных тросов у аэрофинишеров, исходя из сухого веса его истребителя и веса топлива, о котором он сообщил при заходе на посадку. Так приходилось поступать каждый раз. Не такая уж огромная эта палуба, с иронией подумал он, особенно когда смотришь с полумильной высоты. Для стоящих на палубе она на самом деле казалась огромной, но для Санчеса сейчас не превышала размеров спичечного коробка. Он выбросил из головы эту предательскую мысль и сосредоточил все внимание на посадке. «Хорнет» пролетел через воздушное завихрение от массивного «острова» авианосца, и его бросило в сторону, но летчик автоматически, легким движением руки исправил отклонение, не отрывая взгляда от «фрикадельки» – красного огня, отражающегося в зеркале, – стараясь держать его в центре. Санчеса называли «мистер Машина», потому что из более полутора тысяч посадок, совершенных им на палубы авианосцев – в летный журнал заносилась каждая из них, – меньше чем в полусотне случаев он не сумел захватить крюком наиболее удобный третий трос.

Спокойно, спокойно, говорил он себе, правой рукой плавно отводя назад ручку управления, а левой регулируя сектор газа и неотрывно наблюдая за скоростью снижения, и вот… да. Он почувствовал, как истребитель вздрогнул, захватив стальной трос аэрофинишера – Санчес не сомневался, что это снова был третий, – и начал замедлять бег, хотя дальний край палубы стремительно приближался и казалось, что самолет вот-вот рухнет в море. Наконец самолет замер, по ощущениям Санчеса, в нескольких дюймах от того места, где кончалось черное покрытие стальной палубы над кипевшей далеко внизу голубой водой, рассекаемой форштевнем авианосца. На самом деле до конца палубы оставалось около сотни футов. Санчес нажал на кнопку, убирающую внутрь крюк, которым истребитель цеплялся за трос аэрофинишера, и стальная змея отползла назад, на прежнее место. Матрос палубной команды начал подавать ему знаки, показывая, куда следует поставить самолет, и чудо авиационной технологии, стоящее многие миллионы долларов, превратилось в поразительно неуклюжую наземную машину, двигающуюся по самой дорогой стоянке в мире. Через пять минут реактивные двигатели были выключены и крепежные цепи надежно удерживали истребитель на палубе. Санчес откинул фонарь кабины и спустился на палубу по стальной лестнице, которую установил у борта самолета его механик.

– Добро пожаловать на борт, шкипер. Были проблемы с птичкой?

– Никаких. – Капитан передал механику летный шлем и поспешно пошел к острову. Три минуты спустя он наблюдал за прибытием остальных самолетов авиакрыла.

Авианосец уже носил полуофициальное название «Джонни Реб», поскольку он был назван в честь сенатора от штата Миссисипи, длительное время занимавшего этот пост в Конгрессе, верного друга военно-морского флота. Санчесу показалось, что корабль даже пахнул по-новому – он совсем недавно был спущен на воду с верфи судостроительной компании «Ньюпорт ньюз шипбилдинг энд драй док». «Стеннис» прошел ходовые испытания у Восточного побережья Соединенных Штатов, затем обогнул мыс Горн и прибыл в Пирл-Харбор. Следующий авианосец такого типа – «Соединенные Штаты» – через год будет спущен на воду и готов к ходовым испытаниям, а еще один только что заложен. Было приятно сознавать, что по крайней мере один тип боевых кораблей продолжал развиваться более или менее успешно.

Самолеты авиакрыла заходили на посадку с интервалами в полторы минуты: две эскадрильи по двенадцать F-14 «томкэт», еще две с таким же количеством истребителей F/A-18 «хорнет», одна эскадрилья из десяти средних бомбардировщиков А-6Е «интрудер», три самолета раннего радиолокационного обнаружения Е-ЗС «хокай», два грузовых С-2, четыре ЕА-6В «праулер»… Вот и все, подумал Санчес, не испытывая особого восторга.

Действительно, на «Джонни Ребе» вполне могли разместиться еще двадцать самолетов, но теперь авианосное крыло стало не таким, как раньше. Санчес вспомнил, какими переполненными казались в прошлом палубы авианосцев. Впрочем, даже в этом была своя светлая сторона – легче стало перемещать самолеты по палубе. Хуже было то, что ударная мощь его авиакрыла составляла едва две трети от того, чем она была прежде. А еще хуже, что морская авиация оказалась в тяжелом положении как род войск. Истребители-бомбардировщики «томкэт» впервые начали поступать на вооружение в шестидесятые годы – в то время Санчес заканчивал среднюю школу и думал о том, когда ему разрешат сесть за руль автомобиля. «Хорнет» прошел испытания как модель YF-17 в начале семидесятых, а «интрудер» сконструировали в пятидесятые, когда Баду купили первый двухколесный велосипед. Сейчас для морской авиации не проектировалось ни единого нового самолета. ВМС совершили две неудачные попытки обновить свой авиапарк с помощью новейших самолетов технологии «стеле» – первую, когда отказались принимать участие в проекте ВВС, связанного с разработкой самолета F-117, и вторую, когда закупили штурмовики А-12 "эвенджер, у которых с технологией «стелс» оказалось все в порядке, они успешно избегали обнаружения радиолокаторами противника, но вот только летали из рук вон плохо. А теперь этот летчик-истребитель после двадцати лет полетов с палуб авианосцев, «счастливчик», выдвинутый на звание адмирала, получивший наконец возможность командовать самым крупным соединением за всю свою летную карьеру, теперь он имел в своей власти меньшую ударную мощь, чем все остальные командиры авианосных крыльев до него. То же самое относилось и к авианосцу «Энтерпрайз», находившемуся в пятидесяти милях к востоку. И все-таки авианосец был королем морей. Даже с меньшим количеством боевых самолетов, базирующихся на нем, «Джонни Реб» превосходил по ударной мощи оба индийских авианосца вместе взятых, и Санчес считал, что при таких обстоятельствах будет не слишком трудно сдерживать индийский Военно-морской флот, не позволяя ему стать чрезмерно агрессивным. Хорошо, что эта проблема была единственной, стоящей перед ним.

– Вот и все, – заметил начальник летных операций авианосца, когда последний ЕА-6В совершил посадку, зацепив крюком тросе номер два аэрофинишера. – Посадочные операции завершены. У тебя отличные летчики, Бад.

– Прилагаем все усилия, Тод. – Санчес встал со своего кресла на мостике и направился вниз в каюту, чтобы принять душ перед встречей сначала с командирами эскадрилий, а затем с офицерами оперативного отдела для планирования операций, связанных с маневрами «Океанские партнеры». Это послужит отличной подготовкой, сказал себе Санчес. На протяжении почти всей летной карьеры он служил на Атлантике, и маневры станут его первой возможностью познакомиться с японским Военно-морским флотом. Любопытно, как отнесся бы к этому его дед, подумал Санчес. Генри Гейбриел «Майк» Санчес в 1942 году командовал авиакрылом на авианосце «Уосп» и сражался с японцами при Гуадалканале. Было бы интересно узнать, как относится Большой Майк к предстоящим маневрам.

***

– Брось, ты должен для меня что-то сделать, – настаивал лоббист. Одним из признаков того, насколько отчаянным стало положение, оказалось сообщение от работодателей, в котором говорилось, что им, возможно, скоро Придется резко сократить расходы на его деятельность в Вашингтоне, округ Колумбия. Эта новость подействовала ошеломляюще. Ведь речь идет не обо мне одном, подумал бывший конгрессмен от штата Огайо. От этого зависит благополучие еще двадцати служащих, работающих у меня в конторе. А разве они не американцы? Вот почему он с такой тщательностью выбирал следующую цель. У этого сенатора возникло немало проблем, среди них были и появление серьезного соперника на первичных выборах и еще одного на втором их этапе. Ему понадобится немало средств для финансирования избирательной кампании. Может быть, хотя бы поэтому сенатор будет готов прислушаться к голосу разума.

– Рой, я знаю, мы сотрудничаем уже десять лет, но если я проголосую против закона о реформе торговли, на моей политической карьере можно навсегда поставить крест. Понимаешь? Навсегда. Похоронить, вонзить осиновый кол. Мне придется вернуться в Чикаго, чтобы снова проводить дурацкие семинары по государственной политике и продавать свой опыт за несколько долларов тому, кто заплатитбольше. – Может быть, даже превратиться в подобного тебе, подумал сенатор, но промолчал. Впрочем, смысл сказанного был и без того ясен. Такая вероятность казалась ужасной. Он провел на Капитолийском холме почти двенадцать лет, и ему здесь нравилось. Ему нравились его служащие, нравилась жизнь в Вашингтоне, нравилось, что он может ставить свой автомобиль, где пожелает, нравилось, что не приходится платить за авиабилеты в Иллинойс и обратно, нравилось, с каким уважением относятся к нему всюду, где бы он ни появился. Сенатор уже стал членом престижного клуба «Вторник – четверг», летал в свой штат каждый четверг на продолжительный уик-энд, чтобы выступать с речами в местных клубах "Элко и «Ротари», появляться на встречах учителей и родителей в школах, разрезать ленточку при открытии всякого нового почтового отделения, для которого ему удавалось выбить финансирование. Он уже принялся за свою избирательную кампанию и трудился всерьез, не менее напряженно, чем в тот год, когда ему впервые удалось пробиться на это проклятое место в Сенате. Добиваться такой цели снова – дело не слишком приятное, но еще хуже, если ты прилагаешь массу усилий, зная, что все напрасно. Ему придется голосовать за принятие закона, неизбежно придется. Неужели Рой не понимает этого?

– Да, Эрни, я согласен с тобой. И все-таки мне нужно что-то, – настаивал лоббист. Сейчас его работа отличалась от той, которой он занимался, являясь членом палаты представителей на Капитолийском холме. У него был теперь такой же штат служащих, но оплачивать их приходилось ему самому, а не американским налогоплательщикам. Сейчас ему на самом деле приходилось чем-то заниматься. – Я ведь всегда был твоим другом, правда?

Заданный вопрос вообще-то не был вопросом. Это была констатация факта, означающая одновременно обещание и угрозу. Если он, подумал сенатор Грининг, откажется оказать хоть какую-то поддержку, тогда Рой тихо и незаметно обратится с аналогичной просьбой к одному из его соперников. Впрочем, скорее всего к обоим. Он знал, что Рой не испытывает ни малейших угрызений совести, прибегая к помощи самых разных союзников. Вполне возможно, что он просто спишет его, Эрнста Грининга как неудачника и начнет искать поддержки тех, кто наверняка придут ему на смену. Посеянные деньги в конечном итоге неизбежно принесут урожай, потому что японцы любят строить далеко идущие планы. Это знали все. С другой стороны, если сейчас он пойдет на уступки…

– Послушай, Рой, Я ведь не могу теперь отозвать поданный мной голос, – снова напомнил сенатор Грининг.

– Может быть, внести дополнение?

– Никаких шансов. Рой. Ты бы посмотрел, как работают над текстом комитеты Конгресса. Черт побери, да их председатели отрабатывают сейчас последние детали! Тебе придется объяснить своим друзьям, что сейчас невозможно внести какие-либо изменения в содержание закона.

– У тебя есть что-нибудь еще? – спросил Рой Ньютон, стараясь скрыть охватившую его панику. Боже мой, неужели придется возвращаться обратно в Цинциннати и снова заниматься юридической практикой?

– По этому вопросу – ничего, – сказал Грининг. – Однако происходят другие весьма любопытные события в правительственных сферах.

– Какие именно? – поинтересовался Ньютон. Только этого мне и не хватало, подумал он. Наверняка обычные сплетни. Об этом было любопытно слышать, когда он служил свои шесть сроков в палате представителей, но теперь…

– Возможно, скоро начнется процедура импичмента против Эда Келти.

– Ты шутишь… – выдохнул лоббист, на мгновение отвлекшись от горестных мыслей. – Попробую догадаться сам – его снова накрыли с расстегнутой прорехой?

– Он обвиняется в изнасиловании, – ответил Грининг. – Не в чем-нибудь, а именно в изнасиловании. ФБР уже ведет расследование. Ты знаешь Дэна Мюррея?

– Комнатную собачку Билла Шоу?

– Совершенно верно, – кивнул сенатор. – Он уже провел брифинг с юридической комиссией Конгресса, но потом началась вся эта паника со срочным принятием закона, и президент распорядился подождать некоторое время. Сам Келти еще не знает об этом, по крайней мере не знал в прошлую пятницу – можешь поэтому представить себе, какие строгие меры предосторожности приняты, – но мой старший помощник по вопросам законодательства обручен с помощницей Сэма Феллоуза, которой поручены административные вопросы, да и вообще такая информация слишком хороша, чтобы хранить ее в тайне, правда?

Старая вашингтонская история, с ухмылкой подумал Ньютон. Если о чем-то знают два человека, это уже не секрет.

– Насколько это серьезно?

– Насколько мне известно, Эд Келти по уши в дерьме. Мюррей четко обрисовал создавшееся положение и сообщил о доказательствах, которыми располагает. На этот раз он собирается упрятать мальчика Эдди за решетку. Дело в том, что действия Келти повлекли за собой самоубийство.

– Лайза Берринджер! – У любого политического деятеля отличная память на имена.

– Вижу, что у тебя по-прежнему острый нюх, – кивнул Грининг.

Ньютон едва не присвистнул от изумления, но, поскольку был в прошлом членом палаты представителей, сделал вид, что отнесся к полученной информации достаточно флегматично.

– Неудивительно, что президент хочет держать это в тайне. Опасается, что для сенсации в газетах не хватит первой полосы, а?

– В этом все дело. Это не окажет влияния на принятие закона – думаю, не окажет, – но кому нужны дополнительные осложнения? Закон о реформе торговли да и поездка в Москву. Так что можно биться об заклад – о Келти он объявит после возвращения из России.

– Значит, президент решил пожертвовать Келти.

– Вообще-то Роджеру он никогда не нравился. Дарлинг взял Келти в свою команду, зная про его опыт законодателя, помнишь? Ему нужен был человек, знакомый с существующей системой. Так вот, какая от него теперь польза, даже если удастся доказать его невиновность? Кроме того, и в предстоящей избирательной кампании Келти станет серьезной помехой. С политической точки зрения, – напомнил Грининг, – гораздо лучше избавиться от него прямо сейчас, верно? Или по крайней мере как только улягутся волны, связанные с остальными мероприятиями.

А ведь это уже интересно, подумал Ньютон, замолчав на несколько секунд. Мы не в силах остановить принятие закона о реформе торговли. С другой стороны, что, если мы причиним неприятности администрации Дарлинга? В этом случае у нас очень скоро появится другой президент, а при соответствующей подготовке новая администрация сможет…

– О'кей, Эрни, по крайней мере это уже кое-что.

12. Формальности

Без выступлений в таком деле не обходится. Более того, и выступающих предстояло выслушать немало. При событии такого размаха каждый из 435 членов палаты, представляющий – или представляющая -

каждый из 435 избирательных округов, просто обязан показаться перед телекамерами.

Представительница Северной Каролины привела Уилла Снайпера со все еще забинтованными руками и позаботилась о том, чтобы он занял место в первом на галерее ряду. Это позволило ей привлечь к нему внимание ее избирателей, вознести до небес проявленное им мужество, похвалить профсоюзы за благородство их членов и внести предложение, чтобы Конгресс официально признал героический поступок Снайдера.

Далее, конгрессмен из восточного округа Теннесси воздал должное образцовым действиям дорожной полиции его штата и подчеркнул высочайший научный уровень Ок-Риджской национальной лаборатории – в результате после многочисленных благодарностей бюджет лаборатории пополнится несколькими дополнительными миллионами. Бюджетное управление Конгресса уже подсчитывало добавочные поступления в государственную казну от налогов с увеличившегося оборота автомобилестроительных корпораций, и у его членов при этом выступала слюна, как у собак Павлова при звуке колокола.

Член палаты представителей от Кентукки, не жалея сил, доказывал, что «креста» производится в основном в Америке и потому может считаться американским автомобилем, особенно если принять во внимание то обстоятельство, что в конструкцию машины войдут теперь дополнительные детали, производимые дома (это было уже решено в отчаянной, но неизбежно бесплодной попытке корпорации уладить дело), и конгрессмен надеялся, что рабочих его округа никто не будет обвинять в происшедшей трагедии, вызванной, в конце концов, дефектными комплектующими, изготовленными за океаном. Сборочный автозавод в Кентукки, напомнил слушателям конгрессмен, является самым совершенным заводом в мире и служит наглядным примером того, что Америка может и должна сотрудничать с Японией. Таким образом, он поддержит законопроект лишь потому, что его принятие продвинет это сотрудничество еще на шаг вперед. Коллеги по палате с восхищением оценили такой финт, заключив, что конгрессмен от Кентукки на удивление ловко сумел занять компромиссную позицию.

После этого обсуждение продолжилось. И журнал «Роул-кол» «"Roll Call" – перекличка, сбор (трубить) (англ.)», который освещал события, происходящие на Капитолийском холме, высказал сомнения, осмелится ли хотя бы один законодатель проголосовать против законопроекта.

– Ты знаешь, – обратился Рой Ньютон к своему главному клиенту, – тебе придется признать поражение. Понимаешь, сейчас никто не в силах изменить ход событий. Если хочешь, можешь назвать происшедшее неудачным стечением обстоятельств, но иногда приходится мириться с неприятностями.

Японца удивил тон американца. Ньютон говорил едва ли не с пренебрежением. Он даже не испытывал вины за то, что не в силах изменить создавшуюся ситуацию, а ведь ему регулярно платили с тех самых пор, как он был впервые принят на службу «Япония, инкорпорейтед» и дал обещание улаживать возникающие конфликты. Не подобало подчиненному так разговаривать со своим благодетелем, однако трудно понять, этих американцев. Им платишь деньги за то, чтобы они выполняли работу, а они…

– Однако сейчас происходит и кое-что еще, и если у тебя хватит терпения заглянуть подальше в будущее… – Японцу уже давали советы просто заглянуть в будущее, и Ньютон был благодарен своему клиенту за то, что тот проявил достаточное знание английского языка, чтобы оценить разницу между попыткой заглянуть в будущее и попыткой заглянуть туда же, но подальше, -…можно будет рассмотреть другие возможности, – закончил Ньютон.

– И в чем же могут заключаться эти возможности? – ядовито спросил Биничи Мураками. Он был настолько расстроен происходящим, что не сумел скрыть свое раздражение. Все шло не так, как следовало. Он приехал в Вашингтон, надеясь лично выступить против одобрения этого гибельного законопроекта, а вместо этого его осаждали репортеры, они задавали вопросы, из которых ясно вытекала вся бесполезность таких попыток. Именно поэтому Мураками на несколько недель покинул Японию и оставался в Америке, несмотря на настоятельные просьбы своего друга Козо Мапуды возвратиться.

– Правительства сменяются, – произнес Ньютон и несколько минут объяснял, что стоит за его словами.

– Из-за такой тривиальной причины?

– Подобного стоит ждать и в вашей стране. Если ты думаешь иначе, то просто обманываешь себя. – Ньютон не понимал, как можно недооценивать столь очевидную истину. Разве люди, которые занимаются маркетингом, не информируют руководство компаний о том, сколько автомобилей в Америке покупают женщины, не говоря уж о спросе на дамские электробритвы. Черт возьми, да ведь один из филиалов корпорации самого Мураками занимается их производством! Таким образом, проблемы маркетинга в Америке в значительной мере направлены на привлечение покупательниц, в то же время, по мнению японцев, аналогичная ситуация никогда не возникнет у них в стране. Это, подумал Ньютон, для японцев своего рода мертвая зона.

– Неужели это действительно может подорвать позиции Дарлинга? – спросил Мураками. Ведь благодаря принятию закона о реформе торговли президент приобретал значительный политический капитал.

– Да, безусловно, если разумно приняться за дело. Сейчас он препятствует расследованию серьезного уголовного преступления, не так ли?

– Нет, судя по твоим словам, он всего лишь попросил отложить… – Это верно, но он сделал это из политических соображений, Биничи. – Ньютон редко обращался к своему клиенту по имени. Японец не любил такой фамильярности. Высокомерный сукин сын, подумал Ньютон. Впрочем, разве он не щедро платит за оказанные ему услуги? – Понимаешь, Биничи, у нас не принято мешать уголовному расследованию, особенно по политическим причинам. И тем более в случаях, когда речь идет об оскорблении женщины. Таково уж своеобразие американской политической системы, – терпеливо объяснил он.

– Но разве мы можем вмешиваться во внутреннюю жизнь вашей страны? – Вопрос был скороспелым и объяснялся тем, что японцу еще никогда не приходилось задумываться о действиях на таком уровне.

– А за что вы тогда платите мне? Мураками откинулся на спинку кресла и закурил сигарету. Только ему разрешалось курить здесь.

– Как ты собираешься взяться за это?

– Дай мне несколько дней на то, чтобы разработать план, ладно? А тем временем следующим же рейсом отправляйся домой. Здесь ты приносишь нашему делу один вред, понимаешь? – Ньютон сделал паузу. – Ты должен также понять, что это самый сложный проект, который мне когда-либо приходилось осуществлять для вас. И самый опасный, – добавил лоббист.

Продажный шакал! – пронеслась яростная мысль в голове японца, но он скрыл ее за бесстрастным выражением лица, спокойного и равнодушного. Ну и что? По крайней мере этот американец умеет добиваться успеха.

– Один из моих коллег находится в Нью-Йорке. Я повидаюсь с ним и вылечу домой оттуда.

– Отлично. Только постарайся не слишком показываться на людях, ладно?

Мураками встал и вышел в приемную, где его ожидали помощник и телохранитель. Он выглядел впечатляюще: высокий для японца – пять футов десять дюймов, – с иссиня черными волосами и по-юношески гладким лицом, несмотря на свои пятьдесят семь лет. За его плечами было много успешных деловых операций в Америке, однако это никак не проливало света на создавшуюся ситуацию. Последние десять лет ему ни разу не приходилось закупать американских товаров меньше чем на сотню миллионов долларов в год, и он неоднократно выступал с заявлениями, отстаивая более свободный допуск Америки на японский рынок продовольствия. Сын и внук фермеров, он приходил в ужас при мысли о том, что многие из его соотечественников готовы заниматься подобной работой. В конечном счете труд фермера поразительно неэффективен, а американцы, несмотря на присущую им лень, настоящие волшебники по части выращивания сельскохозяйственной продукции. Жаль, что они не умеют разбивать сады, подумал он. Сады были подлинной страстью Мураками.

Служебное здание находилось на Шестнадцатой улице, всего в нескольких кварталах от Белого дома, и, выйдя на тротуар, японец посмотрел на внушительное строение, в котором живут американские президенты. Действительно, производит впечатление. Это не императорский замок в Осаке, но от него веет мощью.

– Японский ублюдок!

Мураками повернулся, увидел побелевшее от ярости лицо мужчины, судя по внешнему виду рабочего, и был настолько потрясен, что даже не почувствовал оскорбления. Телохранитель мгновенно оттеснил американца.

– Ты еще получишь свое, желтомордая сволочь! – выкрикнул мужчина и пошел прочь по тротуару.

– Подождите! – окликнул его Мураками, все еще слишком удивленный, чтобы обидеться. – Что плохого я вам сделал?

Если бы он знал Америку лучше, то догадался бы, что это один из тысяч бездомных Вашингтона и, как большинство из них, погряз во множестве самых разных проблем. В данном случае американец был алкоголиком, потерявшим семью и работу из-за неспособности отказаться от спиртного, и его контакты с действительностью ограничивались общением с такими же людьми, как и он сам. Испытываемая им ненависть к жизни искусственно усиливалась алкоголем. В руке он держал пластмассовый стаканчик с дешевым пивом и, неожиданно вспомнив, что когда-то работал на сборочном конвейере завода «Крайслер» в Ньюарке, штат Делавэр, решил, что вместе с пивом отделается от терзающих его мыслей об увольнении с работы, где бы она ни находилась. И, забыв, что сам навлек на себя все несчастья, он повернулся и плеснул пивом в лица трех стоявших перед ним людей, а затем пошел дальше, испытывая такое удовольствие, что даже не жалел, что выпивки не осталось.

Телохранитель рванулся, словно собираясь преследовать его. В Японии он просто повалил бы наглого бакаяро на землю. Тут же вызвали бы полицейского и этого кретина арестовали бы, но сейчас телохранитель понимал, что находится на чужой территории, он остановился и быстро огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что этот выпад не был маневром, предназначенным для того, чтобы отвлечь его внимание от более серьезного нападения. Он увидел, что Мураками замер, выпрямившись во весь рост, и выражение растерянности на его лице сменилось яростью. Дорогой английский пиджак был залит дешевым безвкусным американским пивом. Не говоря ни слова, Мураками сел в машину. Телохранитель, испытывая такое же унижение, опустился на переднее сиденье, и автомобиль направился в Национальный аэропорт Вашингтона.

Человек, который добился всего в жизни благодаря упорному труду, который помнил жизнь на ферме, где его отец выращивал овощи на огороде размером с почтовую марку, который все силы отдавал учебе, стремясь получить стипендию в Токийском университете, и начал свою трудовую жизнь с самого низа, чтобы достичь сегодняшних вершин, Мураками часто испытывал сомнения относительно американцев, критически относился к некоторым сторонам их жизни, но в то же время считал себя справедливым и беспристрастным судьей, когда речь заходила о проблемах торговли. Но, как нередко случается в жизни, пустяк смог изменить его точку зрения.

***

Они варвары, заключил он, поднимаясь на борт самолета, который чартерным рейсом доставит его в Нью-Йорк.

– Премьер-министр потерпит поражение и будет смещен, – сообщил Райан в беседе с президентом, которая проходила примерно в то же самое время, когда в нескольких кварталах от Белого дома произошел описанный выше случай.

– Как надежны эти сведения?

– Вполне надежны, – заверил его Джек. – У нас там действует пара оперативников. Правда, они занимаются другой проблемой, но получили эту информацию от нескольких агентов.

– Госдепартамент об этом ничего не знает, – несколько наивно возразил Дарлинг.

– Господин президент, – Райан поправил папку на коленях, – вы ведь знаете, что за этим событием последуют самые серьезные последствия. Кога возглавляет коалицию, состоящую из шести различных фракций, и не потребуется больших усилий, чтобы расколоть ее. – И нанести удар по нам тоже, мысленно добавил Джек.

– Ну хорошо. И что дальше? – спросил Дарлинг, он только что ознакомился с данными последних социологических опросов о собственном рейтинге.

– Скорее всего пост премьер-министра займет некто Хироши Гото. Он никогда не испытывал к нам особого расположения.

– Он бросается крутыми фразами, – заметил президент, – но когда я встречался с ним, произвел на меня впечатление обычного болтуна, не отвечающего за свои слова. Слабый, тщеславный и бесхарактерный человек.

– И не только. – Райан сообщил президенту информацию, которая не имела непосредственного отношения к операции «Сандаловое дерево».

При иных обстоятельствах Роджер Дарлинг улыбнулся бы, но в соседнем здании, меньше чем в сотне футов, сидел Эд Келти.

– Джек, насколько трудно для мужчины удержаться от того, чтобы не изменять жене за ее спиной?

– В моем случае это очень легко, – ответил Джек. – Я женат на хирурге, если помните?

Президент рассмеялся, но тут же посерьезнел.

– А мы можем воспользоваться этим, чтобы оказать давление на сукина сына?

– Да, сэр. – Райану не понадобилось разъяснять, что в случае, если сейчас ситуация выйдет из-под контроля, на фоне недавнего случая в Ок-Ридже может вполне разразиться настоящий шторм. Еще Никколо Макиавелли предупреждал о таких вещах.

– Как мы поступим с этой девушкой Нортон? – спросил Дарлинг.

– Кларк и Чавез…

– Это те парни, что задержали Корна?

– Совершенно верно, сэр. Сейчас они там. Я хочу, чтобы они встретились с девушкой и предложили ей бесплатный авиабилет домой.

– А после возвращения самый подробный допрос?

– Да, сэр, – кивнул Райан. Дарлинг улыбнулся.

– Мне это нравится. Чистая работа.

– Господин президент, сейчас мы получаем все, чего хотели, пожалуй, даже чуть больше, чем нам хотелось, – предостерег его Джек. – Китайский генерал Сун Цу однажды писал, что для врага всегда следует оставлять выход – не следует ставить побежденного в безвыходное положение.

– Когда я служил в Сто первой воздушно-десантной, нам приказывали убивать всех до последнего, а потом сосчитать трупы, – усмехнулся президент. Ему нравилось, что Райан настолько уверенно чувствует себя в своей новой должности, что готов предложить бесплатный совет. – Этот вопрос не относится к твоей сфере деятельности, Джек. Он не затрагивает проблем национальной безопасности.

– Да, сэр, я знаю. Дело в том, что несколько месяцев назад я занимался финансовыми операциями на Уолл-стрите, так что немного поднаторел в вопросах международной торговли.

Дарлинг согласно кивнул.

– О'кей, продолжай. Вряд ли ты дашь мне плохой совет, а потому тем более полезно выслушать мнение, отличное от моего.

– Нам не пойдет на пользу падение Коги, сэр. С ним куда легче иметь дело, чем с Гото. Может быть, стоит, чтобы наш посол сделал неофициальное заявление, что-нибудь насчет того, что закон о реформе торговли дает вам право действовать, но…

Президент прервал его:

– Но я не собираюсь осуществлять его на практике в полной мере? – Он покачал головой. – Ты ведь знаешь, Джек, что я не могу пойти на такой шаг. Это будет означать сведение к нулю всего, к чему стремился Эл Трент, и я не могу сделать этого. Создастся впечатление, что я веду двойную игру с профсоюзами, и на это я тоже не могу пойти.

– Значит, вы действительно намерены в полном объеме применить закон о реформе торговли?

– Да, намерен. Но только на несколько месяцев. Я должен потрясти этих ублюдков, Джек. Мы добьемся, наконец, справедливых торговых отношений после двадцати лет бесплодных переговоров, но они должны понять, насколько серьезны на этот раз наши намерения. В течение нескольких месяцев им придется пережить трудные времена, но затем они поверят нам и тогда отчасти изменят свои законы, мы поступим так же, и все успокоится, начнет действовать система торговли, при которой обе стороны поставлены в совершенно равные условия.

– Хотите выслушать мою точку зрения, сэр? Дарлинг снова кивнул.

– Да, хочу. За это тебе и платят. Ты считаешь, что мы оказываем на них слишком сильное давление?

– Совершенно верно, сэр. Не в наших интересах допускать падение кабинета Коги, а для этого следует предложить ему что-то приемлемое. Если вы строите далеко идущие планы, нужно подумать о том, с кем вам выгоднее иметь дело.

Дарлинг поднял со стола лист бумаги.

– Бретт Хансон высказал ту же мысль, но он не был до такой степени обеспокоен судьбой Коги, как ты.

– Не пройдет и суток, – пообещал Райан, – как он начнет беспокоиться больше меня.

***

– Здесь даже нельзя ходить по улицам, не рискуя подвергнуться нападению, – раздраженно проворчал Мураками.

Ямата снял целый этаж отеля «Плаза Атени», «Храм Афины», для себя и своих старших сотрудников. Оба бизнесмена беседовали с глазу на глаз в гостиной без пиджаков и галстуков. На столе стояла бутылка виски.

– Так было всегда, Биничи, – согласился Ямата. – Здесь мы являемся гайджинами. У меня создается впечатление, что ты забываешь об этом. – Ты имеешь представление о масштабах моего бизнеса в Америке, сколько товаров я здесь закупаю? – резко бросил Мураками своему старшему собеседнику. Он все еще чувствовал запах пива. Отвратительная жидкость попала и на рубашку, но его ярость была настолько велика, что он не подумал о том, чтобы сменить ее. Японцу хотелось, чтобы что-то напоминало ему об уроке, полученном несколько часов назад.

– А в каком положении нахожусь я? – спросил Ямата. – За последние несколько лет я вложил шесть миллиардов иен в американскую финансовую компанию. Как ты помнишь, мне удалось закончить эту операцию совсем недавно. И вот теперь я не знаю, смогу ли когда-нибудь получить назад вложенные деньги.

– Американцы не решатся на такой шаг.

– Твое доверие к этим людям поистине трогательно, и это заслуживает уважения, – заметил хозяин. – Когда экономика нашей страны потерпит крах, неужели ты думаешь, что мне разрешат переселиться сюда и заниматься своими делами в американском финансовом секторе? В тысяча девятьсот сорок первом году они просто заморозили все наши активы в своих банках.

– Сейчас не сорок первый.

– Действительно, не сорок первый. Сегодня ситуация намного хуже. Тогда мы еще не достигли таких вершин и нам не угрожало столь страшное падение.

– Прошу тебя, – произнес Чавез, осушив свою кружку пива. – В тысяча девятьсот сорок первом мой дед воевал с фашистами под Санкт-Петербургом…

– Под Ленинградом, щенок! – рявкнул Кларк, сидевший рядом. – Посмотрите на эту молодежь, никакого уважения к прошлому, – пожаловался он, обращаясь к принимавшим их японцам – один был старшим сотрудником отдела по связям с общественностью, другой занимал пост директора авиационного отдела корпорации «Мицубиси хэви индастриз».

– Это верно, – согласился Сейго Ишии. – Знаете, мои родственники принимали участие в проектировании истребителей, состоявших на вооружении нашего военно-морского флота. Мне однажды довелось встретить Сабуро Сакая и Минору Генда.

Динг открыл еще несколько бутылок и разлил их содержимое по кружкам, как и подобает подчиненному, которым он являлся, обслуживающему своего начальника, Ивана Сергеевича Клерка. Пиво было здесь действительно отменным, да и вдобавок к тому за угощение расплачивались хозяева, подумал Чавез, молча опускаясь на стул и наблюдая за мастерской работой напарника.

– Мне знакомы эти имена, – кивнул Кларк. – Великие воины, но… – он поднял указательный палец, – они воевали и против моих соотечественников, я ведь помню и это.

– Полвека назад, – заметил сотрудник по связям с общественностью. – К тому же ваша страна была в то время совсем другой.

– Это верно, друзья, совершенно верно, – признался Кларк, со вздохом склонив голову к плечу. Чавез подумал, что он чрезмерно подчеркивает свое опьянение.

– Значит, вы здесь впервые?

– Совершенно верно.

– И каковы ваши впечатления? – спросил Ишии.

– Мне нравится японская поэзия. Она так отлична от нашей. Знаете, я собирался написать книгу о Пушкине. Может быть, я когда-нибудь и осуществлю свою мечту, но вот несколько лет назад я познакомился с вашей поэзией… Понимаете, наши стихи передают целый комплекс мыслей и часто призваны донести до читателя сложную историю, а вот ваша поэзия намного более утонченная и деликатная, она походит на… – как это сказать? – на фотографию, сделанную при вспышке блица. Правда? Вот, например, стихотворение, которое вы сможете мне объяснить. Я мысленно вижу картину, но не понимаю ее значения. Сейчас вспомню. – Кларк качнулся на стуле, выпрямился и задумался припоминая. – Ага, вспомнил. «Распускаются цветы сакуры и девушки в доме наслаждений надевают новые шарфы». Так вот, – повернулся он к сотруднику отдела по связям с общественностью, – какой смысл у этого стихотворения?

Динг не сводил взгляда с лица Ишии. Это было так забавно. Сначала замешательство, затем выражение переменилось, когда японец осознал смысл кодовой фразы, пронзившей его ум подобно смертельному удару рапиры. Взгляд Сасаки остановился на Кларке, затем он заметил устремленные на его соотечественника глаза Динга.

Совершенно верно. Ты снова поступаешь в наше распоряжение, приятель, подумал Кларк.

– Видите ли, все дело в контрасте, – объяснил служащий отдела по связям с общественностью. – Перед вами возникает образ привлекательной женщины, занимающейся чем-то – ну, свойственным женщинам, понимаете? И тут же наступает конец, вы видите, что эти женщины – проститутки, попавшие в…

– В тюрьму, – внезапно отрезвев, произнес Ишии. – Они оказались в ловушке и вынуждены делать что-то. И тогда обстановка и вся картина становятся совсем не такими приятными.

– Да, конечно, – улыбнулся Кларк. – Теперь понимаю.

Спасибо. – Дружеский поклон, выражающий благодарность за важный урок.

Черт побери, насколько искусно провел все это мистер К, подумал Чавез. У этих шпионских занятий есть свои любопытные мгновения. Динг едва не почувствовал жалость к Ишии, однако, если этот глупый кретин уже однажды предал свою страну, нет смысла сейчас проливать слезы по поводу его судьбы. ЦРУ пользовалось простой аксиомой: «Однажды став шпионом, ты останешься им навсегда». Соответствующий афоризм у ФБР был даже более грубым, что представлялось странным: «Однажды став ублюдком, будешь всегда сидеть в дерьме».

***

– А это осуществимо? – спросил Мураками.

– Осуществимо? Да ведь это детская игра.

– Но последствия… – нерешительно произнес бизнесмен. Идея Яматы казалась остроумной и многообещающей, однако…

– Последствия окажутся простыми. Ущерб, нанесенный их экономике, помешает им создать промышленность для выпуска товаров, заменяющих наши. Американские потребители оправятся после первоначального шока и, нуждаясь в товарах, которые не могут быть произведены их корпорациями, снова начнут покупать эти товары у нас. – Если Биничи рассчитывает выудить у меня всю правду, подумал Ямата, он наивнее, чем кажется.

– Думаю, ты ошибаешься. Ты недооцениваешь гнев, испытываемый американцами из-за этого неприятного происшествия. Кроме того, нужно принимать во внимание и политические обстоятельства…

– С Кого покончено. Такое решение уже принято, – холодно прервал его Ямата.

– Значит, Гото? – спросил Мураками. Вообще-то это не было вопросом. Он внимательно следил за политической жизнью своей страны.

– Разумеется. Сердитый взмах руки.

– Гото – дурак. Он идет туда, куда показывает его пенис. Я бы не доверил ему управлять фермой отца.

– То же самое можно сказать о любом из наших политических деятелей. Разве они действительно управляют нашей страной? Какие еще качества требуются нам от нашего премьер-министра? – спросил Райзо с веселой ухмылкой.

– У американцев тоже есть такой человек в правительстве, – мрачно заметил Мураками, наливая щедрую порцию виски «Чивас Ригэл» и пытаясь понять, что в действительности задумал Ямата. – Я никогда не встречался с ним, но, судя по слухам, это настоящая свинья с низменными инстинктами.

– Кто же он?

– Келти, вице-президент. И ты знаешь, их честный и преданный народу президент покрывает его. Ямата откинулся на спинку кресла.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

Мураками посвятил его в подробности происходящего. Изрядное количество выпитого виски ничуть не повлияло на память японского бизнесмена, заметил Ямата. Что ж, Мураками, хотя и весьма осторожный человек и часто излишне щедр в своих деловых отношениях с иностранцами, принадлежит к числу равных, и пусть он, Ямата, нередко расходится с ним во мнениях, тем не менее он испытывает к нему искреннее уважение.

– Это интересно. Что собираются предпринять твои люди?

– Пока они попросили несколько дней, чтобы обдумать возможные шаги, – ответил Биничи, красноречиво приподняв брови.

– И ты полагаешься на американцев в таком важном деле? Лучшие из них – это ронин, и ты знаешь мое мнение о худших… – Ямата-сан замолчал на несколько секунд, чтобы полнее обдумать полученную информацию. – Мой друг, если американцы могут предпринять действия, способные привести к падению кабинета Коги…

Мураками на мгновение склонил голову. Запах пива был неотступным. Подумать только, какова наглость этого уличного бродяги! Впрочем, а какова наглость их президента? Он собирается подорвать экономику Японии из-за собственного тщеславия и явно притворного гнева. И что послужило причиной? Всего лишь несчастный случай, вот и все. Разве компания, выпускающая автомобили, не выразила искреннего желания принять на себя ответственность за случившееся? Разве она не обещала позаботиться об уцелевших от несчастного случая?

– Ты предлагаешь большое и опасное дело, мой друг.

– Еще опаснее бездействовать и не предпринимать ничего. Мураками снова задумался.

– Что требуется от меня?

– Мне нужны все подробности о Келти и Дарлинге. Для этого понадобилось всего несколько минут. Мураками позвонил по телефону, и информация тут же начала поступать по факсу, полностью защищенному от прослушивания, который находился в номере Яматы. Может быть, Райзо сумеет должным образом воспользоваться ею, подумал Мураками. Час спустя автомобиль отвез бизнесмена в международный аэропорт Кеннеди, и там он поднялся на борт лайнера компании «Джал», который доставит его в Токио.

***

Вторым реактивным самолетом корпорации Яматы был еще один «Гольфстрим» G-IV. Промышленник будет сейчас очень занят. Сначала он прилетит в Нью-Дели, затем, проведя там два часа, отправится дальше на восток.

***

– Похоже на смену курса, – заметил начальник оперативного управления флота. – Сначала мы думали, что они просто продолжают проводить летные операции, но сейчас все их «птички» на палубе, и потому…

Адмирал Дюбро согласно кивнул, глядя на дисплей «Линк-11» в центре боевой информации авианосца. Данные поступали сюда с самолета дальнего радиолокационного обнаружения Е-2С «хокай». Индийская эскадра двигалась на юг со скоростью восемнадцать узлов, выстроившись в виде овала. Авианосцы были окружены кораблями охранения, состоящими из крейсеров и ракетоносных эсминцев, а впереди двигался авангард из нескольких эскадренных миноносцев. Все радиолокационные установки действовали в активном режиме, и это было чем-то новым. Индийские боевые корабли одновременно сообщали о своем присутствии в этом районе и создавали вокруг себя «оболочку», сквозь которую никто не мог проникнуть, не подняв тревогу.

– Думаете, они ищут нас? – спросил адмирал.

– Хотя. бы потому, что теперь они могут заставить нас сосредоточить силы в том или другом оперативном районе океана. Мы можем располагаться к юго-западу от них или к юго-востоку, но, если они продолжат движение этим курсом, нам придется выбрать лишь один из этих районов.

Может быть, они просто устали от нашего непрерывного наблюдения, подумал Дюбро. Их можно понять. У индийцев достаточно мощный флот и личный состав превосходно подготовлен за последние месяцы. Они только что провели бункеровку, и в их распоряжении достаточно топлива, чтобы отправиться… куда?

– Разведданные?

– Ничего нового относительно их намерений, – доложил капитан третьего ранга Харрисон. – Десантные корабли по-прежнему находятся в гавани. У нас нет сведений по поводу той бригады, которая вызвала столько беспокойства у J-2. За последние несколько дней нам не удалось получить четких космических фотографий из-за плохой погоды.

– Черт бы побрал этих недоносков из разведки, – недовольно проворчал Дюбро. ЦРУ в такой степени зависело от наблюдений из космоса, что у всех создавалось впечатление, будто камеры способны видеть сквозь облака. От разведчиков требуется одно, подумал адмирал, – иметь несколько агентов в том районе, к которому мы проявляем интерес… Неужели я один догадываюсь об этом?

Дисплей, на который изображение передавалось с компьютера, представлял собой плоскую стеклянную пластину -, это была новая модель, установленная на корабле только в прошлом году. Она являлась намного более совершенной, чем предыдущие системы, и создавала детальное изображение карты района, на которую накладывалось положение всех кораблей и самолетов. Прелесть такой системы заключалась в том, что она демонстрировала самым наглядным и подробным образом все, что было вам известно. А вот ее слабость состояла в том, что она не показывала ничего больше, тогда как Дюбро, чтобы принять решение, требовалась более подробная информация.

– Последние восемь часов у них постоянно в воздухе находилось не меньше четырех самолетов, прочесывающих океан в южном направлении. Судя по их радиусу действия, я считаю, что у этих самолетов имеются ракеты «воздух – воздух» и дополнительные топливные баки, позволяющие им оставаться в воздухе как можно дольше. Будем считать, что они прилагают максимум усилий для передовой разведки. Их «харриеры» оборудованы теперь новыми радиолокаторами «блэк фоке» нижнего обзора, и наши «хаммеры» уже почувствовали это. «Харриеры» стараются заглядывать как можно дальше, сэр. Прошу вашего разрешения переместить «хаммер» миль на сто к югу прямо сейчас, и пусть он начнет незаметно следить за ними. – Это означало, что разведывательный самолет будет включать свой радиолокатор всего лишь на короткие промежутки времени и станет осуществлять наблюдение за движением индийского флота в пассивном режиме, основываясь только на излучении их радиолокаторов.

– Нет, – отрицательно покачал головой адмирал Дюбро. – Сделаем вид, что мы ничего не понимаем, притворимся на некоторое время самодовольными. – Он повернулся, чтобы проверить состояние своих самолетов. В его распоряжении имелась огромная боевая мощь, достаточная для того, чтобы сокрушить угрожающую опасность, но проблема заключалась в ином. Его задача не в том, чтобы разгромить индийский флот в морском сражении. Нет, ему было поручено запугать их, не допустить действий со стороны индийцев, которые угрожали бы интересам Америки. По этой причине задача, поставленная перед противником, не состоит в том, чтобы вступить в бой с Военно-морским флотом Соединенных Штатов Америки. Это было бы слишком уж отчаянным шагом, похожим на самоубийство. Разумеется, этого нельзя исключить, такое всегда возможно, но достичь успеха способен только на редкость удачливый и талантливый индийский флотоводец при столкновении с крайне глупым и поразительно неудачливым американским адмиралом, а Дюбро отнюдь не относил последнее к себе. Скорее всего, поскольку ему было поручено главным образом блефовать, то и индийский адмирал наверно тоже блефует. Если индийцам удастся заманить американский флот далеко на юг, то… а ведь эти парни совсем не так глупы, верно? Вопрос заключался лишь в том, как поступить с козырями, имеющимися в его распоряжении.

– Они принуждают нас сделать решительный шаг, после которого мы уже не сможем поступить иначе. Или по крайней мере пытаются принудить нас. – Дюбро наклонился вперед; положив одну руку на

дисплей, он провел пальцем второй по карте, проецируемой на него. – По-видимому, им кажется, что мы находимся на юго-востоке. Если так, то они, переместившись на юг, смогут блокировать нас. Кроме того, они полагают, что мы предпочтем находиться на далеком расстоянии, чтобы не попасть в пределы радиуса действия их авиации. С другой стороны, стоит им заподозрить, что мы находимся там, где располагаемся сейчас, и они тоже успешно решают свою задачу, потому что тогда нам придется описывать дугу, уходя на северо-запад, чтобы прикрыть Манарский залив. Однако при этом мы попадем в зону действия их наземной авиации, с их флотом на юге и единственным выходом в западном направлении. Совсем неплохая оперативная концепция, – признал командир боевой группы. – Флотом у них командует по-прежнему Чандраскатта?

Начальник оперативного управления кивнул.

– Совершенно верно, сэр. Он уже вернулся, проведя короткое время на берегу. У англичан обширное досье на него. По их мнению, он умный и талантливый адмирал.

– Думаю, пока с этим можно согласиться. Какими разведданными о нас они располагают?

Харрисон пожал плечами.

– Им известно, сколько времени мы находимся здесь. Знают, что мы нуждаемся в отдыхе. – Начальник оперативного управления имел в виду не только людей, но и корабли. Каждый корабль, входящий в состав соединения, испытывал трудности с матчастью. У всех на борту имелись запасные детали, однако корабли могут находиться в море только ограниченное время, пока не возникает потребность в капитальном ремонте. Они страдают от коррозии, вызываемой соленым морским воздухом, беспрерывного движения, ударов волн и порывов ветра, постоянного использования тяжелого корабельного оборудования. Все это означает, что корабли не могут существовать вечно. Нельзя не принимать во внимание и человеческие факторы. Мужчины и женщины, составляющие команды кораблей, устали, они слишком долго находились вдали от суши. Все больше времени приходилось тратить на техническое обслуживание механизмов, которые все чаще выходили из строя, а это утомляло людей еще больше. Все эти проблемы вежливо назывались «трудностями командования», а это означало, что офицеры порой не имели ни малейшего представления, как им поступать дальше.

– Знаешь, Эд, действия русских по крайней мере можно было предвидеть. – Дюбро выпрямился, посмотрел вниз и пожалел, что больше не курит трубку. – О'кей, давай свяжемся с командованием. Передай в Вашингтон, что они, по нашему мнению, намереваются предпринять решительные действия.

***

– Итак, мы встречаемся с вами впервые.

– Поверьте, сэр, это доставляет мне огромное удовольствие. – Чак Серлз, инженер-программист, знал, что его добротный костюм-тройка, а также аккуратная прическа немало удивили человека, с которым он встретился. Он протянул руку и склонил голову, приветствуя своего благодетеля.

– Мои сотрудники говорят, что вы отличный специалист.

– Это очень любезно с их стороны. Я занимался этой проблемой в течение нескольких лет и полагаю, что сумел кое-чего добиться. – Серл прочитал много книг про Японию.

Не только отличный, но и любящий деньги, хотя и неплохо воспитанный, подумал Ямата. Это его устраивало. В конце концов, все являлось счастливой случайностью. Японскийпромышленник купил фирму четыре года назад, оставил всех работников на прежних местах – так он обычно поступал – и внезапно обнаружил, что истинная ценность фирмы заключается в таланте этого человека. Серлз являлся почти настоящим волшебником, сообщил Ямате его исполнительный директор, поддерживающий с ним непосредственную связь, и, хотя название должности, занимаемой американцем, не изменилось, его жалованье резко возросло. Однако, спустя несколько лет, Серлз заявил, что начал уставать от своей работы…

– У вас все готово?

– Да, сэр. Первоначальное наращивание вычислительных мощностей осуществлено несколько месяцев назад. Они очень этим довольны.

– А как…

– Пасхальное яйцо, мистер Ямата. Так мы это называем. Райзо никогда не встречался с таким выражением. Он попросил объяснить его и выслушал объяснение, но смысла так и не понял. – Насколько трудно это осуществить?

– В этом-то и заключается прелесть идеи, – начал Серлз. – Она основывается на акциях двух компаний. Если «Дженерал моторе» и «Мерк» проходят через систему по цене, введенной мной в программу, дважды в течение одной и той же минуты, цыпленок вылупится, но только в пятницу, как вы сказали, и только в том случае, если пятиминутный период попадает в необходимый временной интервал.

– Значит, это может произойти и случайно?

– Теоретически может, однако стоимость акций, приводящих в действие эту систему, находится далеко за пределами их биржевого курса в настоящий момент, так что вероятность такого совпадения равняется примерно одной тридцатимиллионной. Я провел компьютерный поиск тенденций в продаже акций и…

Еще одна трудность, когда имеешь дело с людьми, готовыми продаваться за деньги, заключается в том, что они прямо-таки не могут остановиться, демонстрируя собственную гениальность. Впрочем, в данном случае это было не так уж и далеко от действительности, и потому Ямата заставил себя внимательно выслушать подробные рассуждения программиста. К тому ж, этого требовали и правила хорошего тона.

– У вас все в порядке со своей дальнейшей судьбой? Серлз молча кивнул. Он тут же вылетает в Майами, затем пересаживается на самолет и направляется в Антигуа через Доминиканскую республику и Гренаду, причем всякий раз на билете будут фигурировать разные имена, а сами билеты оплачиваются разными кредитными карточками. У него в кармане уже лежал новый паспорт, и он становился другим человеком.

На этом острове его ждала вилла, условия покупки которой были заранее оговорены. На все уйдет целый день, но в конце концов он окажется там и больше никогда не будет покидать своего имения.

Что касается Яматы, он не знал и не собирался узнавать, что дальше произойдет с Серлзом. Если бы подобное происходило в кино, он принял бы меры по устранению программиста, однако это опасно. Всегда оставалась вероятность того, что в гнезде находилось не одно яйцо, а несколько, верно? Да, конечно, у него нет гарантий. К тому же следует выполнять данное слово, ведь это вопрос чести. В конце концов все, что он предпринимал, являлось делом чести.

– Следующая треть обещанной суммы будет переведена на ваше имя утром. После получения приступайте к осуществлению нашего плана. – Тупой ронин, подумал Ямата, но даже среди них встречаются по-своему честные люди.

***

– Почтенные члены палаты, – произнес спикер палаты представителей Конгресса после того, как Эл Трент закончил свою заключительную речь, – вы сможете выразить отношение к законопроекту с помощью электронной системы голосования.

В наушниках шум голосов сменился классической музыкой – в данном случае это был «Итальянский концерт» Баха. У каждого члена палаты представителей имелась пластиковая карточка, и голосование в общем-то весьма напоминало пользование автоматическим банкоматом. Несложное компьютерное устройство подсчитывало голоса, и итог появлялся на телевизионных экранах во всем мире. Для принятия закона требовалось двести восемнадцать голосов. Эта цифра была достигнута меньше чем через десять минут. Затем последовал дополнительный всплеск голосов «за», которые принадлежали конгрессменам, принимавшим участие в заседаниях различных комитетов, – они поспешили проголосовать и вернулись к прежним занятиям.

На протяжении всего голосования Эл Трент оставался на трибуне, дружески беседуя с членом руководства оппозиционной партии, своим приятелем Сэмом Феллоузом. Просто поразительно, какими схожими были их точки зрения по многим вопросам, думали оба. Трудно представить себе людей, больше отличающихся друг от друга – этот либерал из новой Англии с гомосексуальными наклонностями, которых он не скрывал, и мормон-консерватор из Аризоны.

– Это станет хорошим уроком для желтых ублюдков, – заметил Эл.

– Ты здорово сумел провести законопроект через палату представителей, – согласился с ним Сэм. Оба конгрессмена думали о том, каков будет характер долгосрочного воздействия принятого закона на проблемы занятости в их избирательных округах.

***

Далеко не столь довольными были сотрудники японского посольства, передавшие результаты голосования в свое Министерство иностранных дел в тот момент, когда музыка стихла и спикер палаты объявил: «Закон о реформе торговли, HR-12313, принят».

Теперь законопроект поступит для одобрения в Сенат, сообщили японские дипломаты, но это всего лишь формальность. Против него решатся голосовать лишь те, у кого до переизбрания оставалось много времени. Министр иностранных дел узнал о результатах от своих подчиненных примерно в девять утра по токийскому времени и проинформировал премьер-министра Когу. Тот уже подготовил прошение об отставке на имя императора. Другой сокрушался бы по поводу краха своих надежд, но не он. Оглядываясь в прошлое, Кога понимал, что мог оказывать более значительное влияние на политическую жизнь страны, находясь в оппозиции, чем занимая высшую правительственную должность. Глядя в окно на аккуратно подстриженную лужайку и восходящее утреннее солнце, он понял, что жизнь за пределами дворца будет, в конце концов, куда приятнее.

Пусть все это расхлебывает теперь Гото, подумал он.

***

– Ты знаешь, японцы производят удивительно высококачественную аппаратуру, которой мы пользуемся в Уилморе, – заметила за ужином Кэти Райан. Теперь уже можно было комментировать наполовину принятый закон.

– Вот как?

– Например, лазерные установки для удаления катаракты. Они купили американскую компанию, у которой был патент на это изобретение. Кроме того, японские инженеры постоянно совершенствуют свою аппаратуру. Практически каждый месяц они приезжают и работают над программами, рассчитанными на расширение возможностей своих компьютеров.

– А где находится компания?

– Где-то в Калифорнии.

– Значит, аппаратура производится американцами, Кэти.

– Но ведь не все же детали, – напомнила ему жена.

– Понимаешь, закон разрешает делать исключения для уникальных деталей, которые…

– Значит, это правительство устанавливает правила торговли? – Да, – согласился Джек. – Послушай, ты сама говорила что их врачи…

– Я вовсе не утверждала, что они плохие специалисты, просто им следует более творчески подходить к методам лечения.

Понимаешь, – добавила она, – таким же должен быть и подход правительства.

– Я сказал президенту, что принятие закона о реформе торговли не такая уж блестящая идея. Он ответил, что закон будет действовать в полном объеме только в течение нескольких месяцев.

– Поверю этому, лишь когда увижу собственными глазами.

13. Ветры и приливы

– Никогда не видел ничего подобного.

– Но ваша страна изготавливала их тысячами, – возразил руководитель отдела по связям с общественностью.

– Это верно, – согласился Клерк, – однако на заводы никого не пускали, даже советских журналистов.

Чавез вел съемку и занимался этим весьма убедительно, без улыбки заметил Джон Кларк. Динг шмыгал между рабочими в белых комбинезонах и защитных шлемах, поворачивался, наклонялся, садился на пол, то и дело поднося к лицу свой «Никон», меняя кассеты каждые несколько минут, и уже заснял на сотнях кадров процесс сборки ракет-носителей. Это были ракеты СС-19, в этом можно было не сомневаться. Кларк знал спецификации ракет и видел в Лэнгли достаточно фотографий, чтобы опознать их с первого взгляда, и даже сумел сразу обратить внимание на некоторые изменения в конструкции. Русские ракеты были обычно окрашены в зеленый цвет. Все, созданное в Советском Союзе для военных целей, носило маскировочную окраску, даже ракеты в транспортных контейнерах, установленные в бетонных пусковых шахтах, походили на гороховый суп, в цвет которого русские так любили красить свои танки. Но не эти ракеты. Краска означает дополнительный вес, и потому нет никакого смысла тратить лишнее топливо, чтобы разгонять несколько килограммов краски до орбитальной скорости. Корпуса этих ракет сверкали ярким блеском стали. Фитинги и разъемы казались намного совершеннее, чем Кларк ожидал бы увидеть на советском ракетном заводе.

– Вы внесли модификации в первоначальную конструкцию?

– Совершенно верно. – Руководитель отдела по связям с общественностью улыбнулся. – Основная конструкция ракеты превосходна. Она произвела большое впечатление на наших инженеров, но у нас иные стандарты и более качественные материалы. Вы очень наблюдательны, мистер Клерк. Не так давно здесь был американский инженер из НАСА, и он тоже обратил на это внимание. – Японец сделал короткую паузу, вглядываясь в лицо «журналиста». – Между прочим, разве Клерк – русская фамилия?

– Нет, не русская, – ответил Кларк, продолжая вести записи в блокноте. – Мой дед был английским коммунистом с фамилией Кларк. В двадцатые годы он приехал в Россию, чтобы помочь строить коммунизм. – По его лицу пробежала смущенная улыбка. – Думаю, его постигло разочарование, уж не знаю, где он работал.

– А ваш коллега?

– Чеков? Он из Крыма. Правда, в нем заметна татарская кровь? Итак, сколько таких ракет вы уже собрали?

Чавез стоял на подмостках у верхней части ракеты в самом конце сборочной линии. Кое-кто из рабочих поглядывали на него с раздражением, и Динг сделал вывод, что успешно играет роль всюду сующего нос фотографа, от которого одни неприятности. В остальном его работа была простой. Сборочный цех завода был ярко освещен, чтобы облегчить рабочим выполнение операций, и, хотя он пользовался для вида экспонометром, вспышка вообще-то и не требовалась. «Никон» F20 был великолепной камерой. Чавез сменил кассету. Он пользовался цветной позитивной пленкой ASA-64 фирмы «Фуджи» – у нее, как ему сообщили, лучше цветовое наполнение, что бы это ни значило, подумал Динг.

Через некоторое время мистер К пожал руку представителю завода, и они направились к выходу. Чавез-Чеков снял с камеры объектив и спрятал съемочное оборудование в сумку. После дружеских улыбок и поклонов «русские журналисты» сели в машину. Динг вставил компакт-диск в проигрыватель и увеличил громкость. Вести разговор стало труднее, но Джон всегда требовал соблюдения правил. Он, разумеется, был прав. Никогда не знаешь, установил ли кто-то аппаратуру прослушивания в твой арендованный автомобиль. Чавез наклонился вправо, чтобы не кричать.

– Джон, неужели все так просто?

Кларк удержался от улыбки. Несколькими часами раньше он установил контакт с еще одним агентом сети «Чертополох», и тот настоял, чтобы его гости осмотрели сборочный цех завода.

– Видишь ли, мне приходилось бывать в России еще в то время, когда для этого требовалось нечто большее, чем паспорт и кредитная карточка «Америкэн экспресс».

– Чем ты занимался?

– Главным образом помогал людям выбраться за рубеж. Иногда собирал сведения из «почтовых ящиков». Пару раз устанавливал хитроумные приборы. Можешь представить себе, какой одинокой и пугающей была такая работа. – Кларк покачал головой. Только его жена знала, что ему приходилось теперь пользоваться краской, чтобы скрыть седину. – Так вот, знаешь, сколько усилий потребовалось бы, чтобы попасть в этот… Плесецк, по-моему, где находится ОКБ Челомея, занятое конструированием таких ракет?

– Они действительно хотели, чтобы мы увидели эти ракеты.

– Уж в этом можно не сомневаться, – согласился Кларк.

– А что мне делать с заснятыми пленками?

Джон едва не посоветовал Дингу просто выбросить их, но пленки представляли собой информацию, а пребывание в Японии оплачивалось управлением, которое послало их сюда. Для прикрытия ему придется написать очерк о посещении завода по сборке ракет-носителей и послать в «Интерфакс» – интересно, опубликуют ли его в Москве. А ведь это было бы забавно, правда? – подумал он, покачав головой. Вообще-то сейчас они просто убивали время, выжидая, когда поступит указание и выдастся возможность встретиться с Кимберли Нортон. Пленки и отчет о посещении завода, решил Кларк, придется передать в посольство, их перешлют в Вашингтон дипломатической почтой. По крайней мере для Динга это хорошая практика, да и для меня тоже, признался он.

– Сделай потише этот идиотский грохот, – сказал Кларк, и они перешли на русский. Тренировка нужна постоянно.

– Веришь ли, я скучаю по нашей зиме с ее морозами и снегом, – заметил Чеков.

– А вот я – нет, – ответил Клерк. – Откуда у тебя появился вкус к этой ужасной американской музыке? – раздраженно проворчал он.

– Слушаю «Голос Америки», – прозвучал ответ. Затем раздался смех.

– Евгений Павлович, у вас нет никакого уважения к возрасту. Мои барабанные перепонки не выдерживают этого грохота. Неужели нет чего-то еще?

– Любая музыка будет лучше этого, – пробормотал себе под нос японский техник, поправляя наушники и тряся головой, чтобы избавиться от звуков этой гайджин музыки. Подумать только, ведь мне приходится слушать такое и дома – сын любит эту дрянь.

Несмотря на бесчисленные отрицания, которыми обменивались стороны за последние недели, перед глазами всех предстала наконец суровая действительность. Огромные безобразные суда, предназначенные для транспортировки автомобилей, которые раскачивались на якорных стоянках в нескольких портах, явились молчаливыми свидетельствами происшедшего во всех телевизионных передачах новостей компании Эн-эйч-кей. Японским компаниям, занимающимся производством автомобилей, принадлежало в общей сложности сто девятнадцать таких судов, не считая зафрахтованных, которые плавали под иностранными флагами и направлялись теперь в порты приписки. Все эти суда обычно никогда не остаются в портах дольше, чем необходимо для погрузки автомобилей, теперь же они возвышались подобно айсбергам, заполняя якорные стоянки. Загружать их и отправлять в море не имело смысла. Стоянки у американских причалов были заполнены, и пройдут недели, прежде чем они освободятся. Экипажи судов воспользовались предоставившейся возможностью, чтобы провести текущий ремонт и техобслуживание корабельных механизмов, но они отлично понимали, что, когда эти работы завершатся, больше заниматься будет нечем.

События развивались с нарастающей быстротой подобно снежному кому, катящемуся по склону горы. Не было никакого смысла производить автомобили, которые нельзя перевезти за океан. Отправить их на склад тоже стало невозможно – там в буквальном смысле слова некуда было гайке упасть. Как только до предела заполнились огромные площадки в портах, платформы поездов на запасных путях и все свободные площади рядом с автозаводами, иного выбора просто не стало. Не меньше полудюжины телевизионных съемочных групп присутствовали при том, как главный инженер завода «Ниссан», протянув руку, нажал на кнопку. Вдоль сборочного конвейера загудели сирены. Обычно это означало, что обнаружена неисправность, однако на этот раз вой сирен предупредил об остановке конвейера. От самого его начала, где на бесконечно движущуюся ленту опускались корпуса будущих автомобилей, до конца, где уже законченная темно-синяя машина с открытыми дверцами ожидала водителя, чтобы тот, сев за руль, отогнал ее на стоянку за пределами гигантского здания, рабочие замерли, недоуменно глядя друг на друга. Они были уверены, что такого никогда не может случиться. Они выполняли привычные операции, присоединяли детали, проверяли механизмы – очень редко сталкиваясь при этом с неисправностями, – повторяя одни и те же движения несчетное число часов, за что получали высокую плату. Но в этот момент им показалось, что весь мир остановился и земля прекратила вращение. В общем-то случившееся не было для них такой уж неожиданностью. Они знали о происходящих событиях из газет и телевизионных передач, бюллетеней администрации, да и слухи проносились вдоль сборочного конвейера намного быстрее движущихся по нему автомобилей. И, несмотря на все это, сейчас они застыли на месте, потрясенные, словно от сильного удара по голове.

В зале японской фондовой биржи почти все брокеры держали в руках маленькие портативные телевизоры – последнюю модель компании «Сони», которую можно было сложить и спрятать в кармане брюк. Они видели, как инженер нажал на кнопку, как замер сборочный конвейер. Но хуже всего были лица рабочих. Брокеры знали, что это только начало. Производители комплектующих тоже остановят свои производства, потому что сборочные заводы перестанут покупать их продукцию. Резко уменьшится деятельность заводов, снабжающих вторичные производства различными металлами, потому что главные потребители их продукции закроются. Замедлится темп работы компаний, занятых электроникой, поскольку сократится спрос на их товары как на внутреннем, так и на мировом рынках. Япония полностью зависела от экспорта продукции, а Америка являлась ее главным торговым партнером. В одну эту страну ежегодно поступало товаров на сто семьдесят миллиардов долларов, это больше, чем японские компании продавали во всей Азии, во всей Европе, Япония импортировала из Соединенных Штатов товаров примерно на девяносто миллиардов долларов, однако прибыль от торговли составляла больше семидесяти миллиардов, и это были деньги, необходимые для того, чтобы ее экономика продолжала функционировать, потребляя их для закупок сырья и производства новых товаров. Для рабочих, для «синих воротничков» на экранах телевизоров, мир всего лишь остановился. Однако для брокеров наступил, можно сказать, конец света, и лица их выражали не потрясение, а глубокое отчаяние. Полное молчание продолжалось не больше тридцати секунд. Вся страна, словно завороженная, с ужасом наблюдала на экранах телевизоров одну и ту же картину, упрямо отказываясь верить собственным глазам. И тут снова зазвонили телефоны. Многие протянувшиеся к ним руки дрожали. В этот день котировки Никкей – Доу снова начнут падать, и биржа закроется при индексе 6540 иен – примерно в пять раз ниже, чем всего несколькими годами раньше.

***

Записью того же самого эпизода начинались передачи новостей каждой телевизионной сети в США, и в Детройте даже рабочие, принадлежащие к профсоюзу рабочих автомобилестроительной промышленности, которые сами в прошлом испытали ужас закрытия своих заводов, видели, какое выражение было на лицах японских рабочих, слышали шум и вспоминали собственные переживания. И при том, что сочувствие боролось в их душах с радостью по поводу создания новых рабочих мест, им было совсем нетрудно понять, что испытывают их японские собратья по профессии. Когда японцы трудились, отнимая таким образом рабочие места у американцев, было легко испытывать к ним чувство ненависти. Теперь и японские рабочие стали жертвами сил, в которых мало кто разбирался по-настоящему.

Реакция на Уолл-стрите была удивительной для непосвященных. Несмотря на все теоретические блага для американской экономики, закон о реформе торговли создаст множество проблем в обозримом будущем. Слишком много американских корпораций в той или иной степени зависели от японской продукции, и, хотя американские рабочие и американские компании теоретически могли занять освободившееся место и заполнить рынок товарами, производимыми внутри страны, все задумывались над тем, насколько серьезны положения только что принятого закона. Если они будут действовать длительное время, это одно, и тогда инвесторам следует вкладывать средства в те фирмы, которые готовы взяться за производство недостающих товаров. Но что, если правительство воспользуется этим законом просто в качестве орудия для открытия японских рынков и японцы примут быстрые встречные меры, несколько уступят по ряду вопросов, чтобы смягчить тяжесть нанесенного им удара? В этом случае более благоприятные возможности возникают у тех компаний, которые собираются увеличить свой экспорт в Японию, и именно они превратятся в многообещающие объекты для инвестиций. Сложность заключалась в необходимости опознать корпорации, относящиеся к обеим категориям, поскольку или те, или другие понесут огромные убытки, особенно после первоначального скачка на фондовой бирже. Курс доллара по сравнению с курсом иены несомненно повысится, однако специалисты на фондовом рынке обратили внимание, что заокеанские банки предприняли стремительные шаги по закупке ценных государственных бумаг США, расплачиваясь за них японской валютой и явно рассчитывая на то, что произойдет значительный сдвиг в обменном курсе, это позволит за короткое время заработать огромные деньги.

Такая неуверенность даже привела к падению стоимости американских акций, что немало удивило тех, кто вкладывали деньги на Уолл-стрите. Дело в том, что их инвестициями распоряжались главным образом финансовые компании, потому что мелким инвесторам очень трудно, даже невозможно, следить за развитием событий на фондовом рынке. Намного выгоднее – и безопаснее – поручить это «профессионалам», которые и будут распоряжаться вашими деньгами, стараясь добиться наибольшей выгоды для вас. В результате на Нью-йоркской фондовой бирже действовало больше финансовых компаний, чем брокеров, торгующих акциями, и всеми распоряжались специалисты, чья задача заключалась в том, чтобы понять, что происходит на самом оживленном и наименее предсказуемом экономическом рынке в мире.

В начале торгов курс упал на пятьдесят пунктов, после чего ситуация стабилизировалась. Решающее влияние на это оказали три основных автомобилестроительных корпорации, заявивших, что у них вполне достаточно деталей и комплектующих, чтобы поддержать и даже увеличить производство машин для внутреннего рынка. Несмотря на это, служащие крупных брокерских фирм задумчиво почесывали затылки и обсуждали возникшую ситуацию между собой. «Ты имеешь представление о том, как нам решить эту проблему?» – спрашивала половина из них. Такой вопрос задавала только половина брокеров лишь потому, что вторая половина выслушивала его и, покачав головой, отвечала;

«Нет, ни малейшего, черт побери».

***

В вашингтонской штаб-квартире Федеральной резервной системы задавались другие вопросы, но определенных ответов было не больше. Тревожный призрак инфляции все еще маячил на горизонте, и было маловероятно, что создавшаяся ситуация поможет избавиться от него. Самой насущной и важной проблемой скоро станет – да нет, не станет, «уже стала!», как заметил один из членов Совета управляющих, – слишком высокая покупательная способность населения и недостаток товаров. Это означало очередной всплеск инфляции, и, несмотря на то что курс доллара по отношению к иене несомненно возрастет, в действительности создастся положение, при котором иена некоторое время будет падать, а вместе с ней будет падать и доллар по отношению к остальным мировым валютам. Такого допустить нельзя. Прибавим еще четверть процента к уровню учетной ставки, решили финансисты, и пусть это вступит в силу сразу после того, как закроются сегодняшние торги на бирже. Это до некоторой степени введет брокеров в замешательство, однако ничего страшного, потому что Федеральная резервная знает, как поступать,

Единственной хорошей новостью дня было то, что внезапно увеличился спрос на покупку свободно обращающихся казначейских облигаций. Наверно, это японские банки, решили в Штатах, не задавая лишних вопросов, пытаются всеми силами защитить свои финансовые интересы. Ловкий маневр, подумали все. Уважение к японским коллегам было искренним и ничуть не уменьшилось из-за возникших трудностей, которые, по всеобщему мнению, скоро уйдут в прошлое.

***

– Значит, решено? – спросил Ямата.

– Теперь уже поздно останавливаться, – произнес один из банкиров. Он мог бы продолжить и сказать, что они вместе со всей страной стоят на краю такой глубокой пропасти, что ее дна даже не разглядеть. Да в том и не было надобности. Все, как один, они стояли на этом краю, и всем им при взгляде вниз виделся не лакированный чайный столик, вокруг которого они расположились сейчас, а только бесконечность, а за нею – экономическая смерть.

Присутствующие согласно кивнули. Наступила тишина, и затем заговорил Мацуда:

– И все-таки, как все это произошло? – спросил он.

– Это всегда было неизбежно, друзья мои, – ответил Ямата с грустью в голосе. – Наша страна походит… походит на город без окружающий его сельской местности, на сильную руку, не обеспеченную притоком крови от сердца. В течение многих лет мы убеждали себя, что все нормально, что так и должно быть, – но нет, дело обстоит по-другому, и нам нужно исправить создавшееся положение или погибнуть.

– Мы идем на этот огромный риск.

– Хай, – согласился он, с трудом удержавшись от улыбки.

***

Рассвет еще не наступил, а они выходили в море с приливом. Подготовка шла буднично, без лишнего шума. К причалам приехало несколько семей, проводить членов корабельных экипажей после последней ночи, проведенной на берегу.

Названия кораблей были традиционными для большинства военно-морских флотов мира – по крайней мере для тех из них, которые существовали достаточно долго, чтобы установились традиции. Новые эскадренные миноносцы типа «иджис» – «конго» и однотипные корабли – носили традиционные названия прежних боевых кораблей, обозначающие главным образом древние призывы районов страны, построившей их. Таковы были недавние отступления. Подобные названия боевых кораблей показались бы странными европейцам, однако для страны с поэтическими традициями большинство названий звучало лирически и объединялось к классам кораблей. Названия эсминцев, по традиции, оканчивались на казе, что означало какой-нибудь вид ветра:

«Хатуказе», например, означало «Утренний бриз». Названия подводных лодок были более логичными. Все они оканчивались на ушио – «прилив».

Почти все боевые корабли были красивыми судами, безукоризненно чистыми, чтобы не нарушать их аккуратных очертаний. Один за другим они включали свои турбины, осторожно отходили от причалов и направлялись вдоль судоходных фарватеров. Капитаны и штурманы смотрели на множество грузовых судов, заполнивших Токийский залив, но в данный момент эти стоящие на якоре суда представляли для них всего лишь навигационную опасность. Члены экипажей, свободные от первой вахты, уложив в рундуки личные вещи, направлялись на боевые посты. Чтобы облегчить выход в море, включили радиолокаторы – вообще-то излишняя предосторожность, так как видимость этим утром была великолепной, однако это было хорошей практикой для моряков, занявших посты в боевых рубках. По указанию офицеров, командующих системами вооружения, началась проверка каналов связи и обмен тактической информацией между кораблями. В машинных отделениях «кочегары» – древнее насмешливое прозвище обычно грязных механиков – сидели в удобных вращающихся креслах и, глядя на экраны дисплеев, пили чай.

Флагманским кораблем был новый эсминец «Мутсу». Уже виднелся рыбацкий порт Татеяма – последний город, который они минуют, прежде чем резко повернуть налево и направиться на восток.

Контр– адмирал Юсио Сато знал, что подводные лодки уже в море и их командиры получили соответствующие инструкции. Сам адмирал происходил из семьи с древней традицией воинской службы, причем службы на море. Его отец командовал эскадренным миноносцем в эскадре Райзо Танаки, знаменитого адмирала, командовавшего соединением эсминцев, а дядя был одним из «диких орлов» Ямамото, летчиком на авианосце, и погиб при битве у Санта-Крус. Последующее поколение пошло по их стопам. Брат Юсио, Торахиро Сато, летал на истребителях F-86, входящих в состав Военно-воздушных сил самообороны Японии, ушел в отставку в знак протеста против унизительного положения ВВС и теперь служил старшим капитаном на авиалайнере японских авиалиний -Джал. Сын, Широ, стал летчиком, как и отец, и превратился теперь в гордого молодого майора, летающего на истребителях. Совсем неплохо, подумал адмирал Сато, для семьи без самурайских корней. Другой брат Юсио был банкиром, и Сато знал обо всем, чему предстояло произойти на финансовом фронте.

Адмирал встал, открыл водонепроницаемую дверь рубки «Мутсу» и вышел на правое крыло мостика. Моряки, занятые своим делом, на мгновение отвлеклись, чтобы приветствовать адмирала почтительными поклонами, а затем продолжили свои занятия – они брали пеленги на береговые объекты и наносили на карту координаты корабля. Сато посмотрел за корму и с удовлетворением отметил, что все шестнадцать кораблей в походном строю вытянулись в почти идеальную линию, отделенные друг от друга на положенные пятьсот метров. Они уже стали видимыми невооруженным глазом в розово-оранжевом свете восходящего солнца, в направлении к которому шли. Да, конечно, это добрый знак, подумал адмирал. На клотике каждого корабля развевался флаг, под которым служил его отец; столько лет этот флаг запрещали поднимать, и вот теперь он снова полощется на ветру – красный круг на белом фоне, гордый символ восходящего солнца.

– Якорной вахте смениться, – донесся из динамика голос капитана. Порт, из которого вышли корабли, уже скрылся за видимым горизонтом, и скоро то же самое произойдет с береговой чертой слева от корабля.

Шестнадцать кораблей, подумал Сато. Самая большая группа кораблей, которую отправила в море его страна как единое соединение за сколько лет – за пятьдесят? Нужно подумать об этом. И уж по крайней мере самое мощное, ни один корабль не старше десяти лет – гордые боевые суда с гордыми названиями, освященными традициями, на строительство которых Япония потратила столько денег. Но одно название, которое ему хотелось бы видеть этим утром, – «Курошио», «Черный прилив», так назывался эсминец его отца, потопивший американский крейсер в морском сражении при Тассафаронге, – принадлежало, к сожалению, новой подводной лодке, уже находившейся в море. Адмирал опустил бинокль и недовольно проворчал себе под нос. «Черный прилив».

Поэтичное, идеально подходящее название для боевого корабля. Жаль, что его потратили на простую субмарину.

***

«Курошио» вместе с подводными лодками того же типа вышел в море на тридцать шесть часов раньше. Головная субмарина нового типа, она шла к району маневров со скоростью пятнадцать узлов благодарят мощным экономичным дизелям, получающим воздух через шноркель. Ее команда из десяти офицеров и шестидесяти матросов была разделена на обычные ходовые вахты. Вахтенный офицер и его помощник находились в боевой рубке. Механик вместе с двадцатью четырьмя матросами – на своем посту. Личный состав всей торпедной боевой части в центральном отсеке занимался электронным тестированием четырнадцати торпед типа 89 модификации С и шести ракетных снарядов «гарпун». В остальном вахта проходила нормально, и никто не обратил внимания на единственное отклонение от обычной рутины. Командир лодки, капитан третьего ранга Тамаки Угаки, славился своим постоянным стремлением к боевой готовности, и, хотя он безжалостно гонял команду во время учений, его корабль был счастливым кораблем, потому что все понимали необходимость этого. Сейчас он заперся в своей каюте, и члены экипажа могли бы даже не заметить, что он находится на борту, если бы не полоска света под дверью и запах сигаретного дыма в вентиляционной системе. Удивительно целеустремленный человек наш шкипер, думали о нем члены команды, не иначе разрабатывает планы учений на время предстоящих маневров с американскими подводными лодками. В прошлом «Курошио» удачно провела учения, сумев три раза первой «потопить» противника в десяти учебных боях. Трудно рассчитывать на лучший исход, но только не для Угаки, шутили матросы за столом. Наш шкипер – настоящий самурай и не желает уступать никому, говорили они.

***

После первого месяца в должности советника по национальной безопасности Райан начал один день в неделю проводить в Пентагоне. Об объяснил журналистам, что его кабинет в Белом доме отнюдь не келья, в конце концов, день в Пентагоне позволяет ему более эффективно выполнять свои обязанности. Такое объяснение даже не нашло отражения в прессе, как это могло бы случиться несколькими годами раньше. Все знали, что сама должность советника по национальной безопасности – это всего лишь дань прошлому. Хотя репортеры считали Райана достойным преемником всех тех, кто занимали до него угловой кабинет Белого дома, он ничем не привлекал к себе их внимания. Было известно, что Райан избегает появляться на людях, словно боится заразить проказой, приезжает на службу каждый день в одно и то же время, старается как можно быстрее, насколько позволяют обстоятельства, выполнить свои дела – в этом отношении ему везло, на то редко требовалось больше десяти часов в день – и возвращается к своей семье, словно самый обычный человек. О его предыдущей службе в ЦРУ почти ничего не знали, и хотя несколько выступлений Райана в качестве частного лица и государственного служащего принесли ему определенную известность, все это осталось в прошлом. В результате он мог ездить повсюду на заднем сиденье своего лимузина и никто не обращал на него особого внимания. Такое поведение было повседневным, не возбуждало интереса, и он прилагал немало усилий, чтобы и дальше оставаться незаметным. Репортеры редко обращают внимание на собаку, которая не лает. Может быть, им следовало бы лучше познакомиться с народными поговорками.

– Они что-то задумали, – произнес Робби, как только Райан занял место в Национальном центре управления боевыми операциями. Это стало ясно после первого же взгляда на карту.

– Перемещаются на юг?

– На двести миль. Флотом командует В. К. Чандраскатта, выпускник Дартмутского королевского военно-морского училища, был третьим на своем курсе и затем быстро продвинулся наверх. Несколько лет назад учился на курсах старшего командного состава в Ньюпорте и превзошел всех, – продолжал адмирал Джексон. – Имеет прочные политические связи на высшем уровне. За последнее время провел поразительно много времени вдали от флота, то и дело летал туда и обратно…

– Куда именно? – спросил Райан.

– По нашему мнению, в Дели и затем возвращался на свой флагманский корабль, но, говоря по правде, мы этого не знаем. Старая история, Джек.

Райан удержался от стона. Отчасти история была действительно старой, но отчасти очень даже новой. Ни один высокопоставленный офицер не считал, что обладает достаточным объемом разведывательной информации и никогда не доверял полностью тем сведениям, которые к нему поступали. В данном случае недовольство Джексона было вполне объяснимо: у ЦРУ по-прежнему не было агентов в Индии. Райан решил еще раз поговорить с Бреттом Хансоном о после США в Дели. Психиатры называли подобное поведение пассивно-агрессивным. Это означало, что госсекретарь не отказывал Райану в помощи, но и ничего не предпринимал. Джека постоянно изумляло то, что взрослые люди, занимающие ответственные посты, могут вести себя подобно пятилетним детям.

– Есть ли связь между его поездками и перемещениями флота?

– Мы не сумели обнаружить ничего бросающегося в глаза, – отрицательно покачал головой Робби.

– Сведения радиоперехвата? – спросил Джек. Может быть, Агентство национальной безопасности, тоже превратившееся в слабую тень того, чем оно было раньше, пыталось прослушать каналы радиосвязи индийского флота, подумал он.

– Получаем кое-какую информацию через станции перехвата в Элис-Спрингс и на Диего-Гарсии, но ничего интересного. Главным образом приказы о перемещении кораблей, не имеющие сколько-нибудь большой оперативной важности.

У Джека появилось искушение проворчать, что спецслужбы его страны никогда не могут представить ему ту информацию, в которой он в данный момент нуждается, однако на самом деле все объяснялось просто: разведданные, поступающие в его распоряжение, обычно позволяют Америке приготовиться, помогают избежать возникновения проблем еще до того, как они превратятся в серьезные трудности. По-настоящему сложными становятся ситуации, на которые вовремя не обращают внимания и которые разрастаются в кризисы, а их упускают из виду, потому что другие проблемы кажутся более важными, – до тех пор пока незначительные на первый взгляд вопросы не становятся взрывоопасными.

– Таким образом, нам остается догадываться об их намерениях только на основании предпринятых ими действий.

– И вот они перед нами, – согласился Робби, подходя к карте.

– Индийцы подталкивают нас…

– Да, заставляют адмирала Дюбро решиться на определенные действия, после чего у него не останется выбора. Вообще-то ловко придумано. Океан огромен, но, когда в нем перемещаются два флотских соединения, он становится куда меньше. Дюбро пока не обратился к нам с запросом о правилах ведения боевых действий, однако нам следует подумать об этом.

– А если они погрузят свою бригаду на десантные корабли, что тогда?

На этот вопрос ответил армейский полковник из штата адмирала Джексона:

– Сэр, если бы мне поручили подготовку такой операции, мои действия были бы очень простыми. У них там уже есть миротворческие подразделения, заигрывающие с тамилами. Это означает, что захватить и удержать плацдармы для высадки будет легко и сам процесс станет чисто административным мероприятием. Высадка единого войскового подразделения на берег является самым трудным этапом такой операции, а здесь, мне кажется, все проблемы уже решены. Их Третья бронетанковая бригада представляет собой мощную боевую единицу. Короче говоря, у шриланкийцев нет никаких шансов помешать вторжению, не говоря уже о том, чтобы не допустить его. Далее захватываются аэродромы, и можно просто начинать перебрасывать на остров пехотные части. У Индии огромная армия. Выделить пятьдесят тысяч солдат для такой операции не составит ни малейшего труда.

Допускаю, что в дальнейшем ситуация в стране перерастет в длительную партизанскую войну, – продолжал полковник, – но на протяжении первых нескольких месяцев превосходство индийских войск будет подавляющим, а при господстве на море они смогут без особых усилий установить блокаду острова и партизанские действия постепенно сойдут на нет из-за того, что у них не будет источников снабжения. В итоге Индия одержит верх.

– Самым сложным аспектом такой операции станет политический, – задумчиво произнес Райан. – ООН может занять твердую позицию.

– Однако оказать силовое давление в этом регионе окажется очень трудно, – напомнил Робби. – У Шри-Ланки нет традиционных союзников – если не считать самой Индии. Нет ни этнических, ни религиозных козырей, на которые можно положиться. В общем, не вижу причин, по которым мы проявим крайнюю обеспокоенность и пойдем на решительные меры.

– Подобная сенсационная новость продержится на первых страницах газет в течение нескольких дней, – продолжил эту мысль Райан, – но, если индийцы будут действовать продуманно и ловко, Цейлон станет их пятьдесят первым штатом через…

– Скорее, двадцать шестым, сэр, – поправил его полковник, – или войдет в состав Тамилнада по национальным причинам. Это даже поможет индийцам решить тамильскую проблему. Думаю, они уже установили контакты.

– Спасибо. – Райан посмотрел на полковника – оказалось, тот хорошо знаком с проблемой. – Таким образом, после того как произойдет политическая интеграция Шри-Ланки – полные гражданские права и все остальное, – сенсации уже не будет, а вместе с ней пропадет всякий интерес. Хорошо задумано, – заметил Райан. – Но им нужен повод для начала операции. Таким поводом может стать восстание тамилов, а разжечь его индийцам не составит труда.

– Вот это и станет сигналом для нас, – согласился Джексон. – Но еще прежде нужно предупредить Дюбро, как ему следует действовать.

А вот это окажется очень непросто, подумал Райан, глядя на карту. Боевое авианосное соединение 77.1 ВМС США направлялось на юго-запад, держась на расстоянии от индийского флота, однако по меркам океанских просторов не так далеко к западу от Дюбро протянулась длинная цепь атоллов, в конце которой находилась американская военно-морская база на острове Диего-Гарсия, – утешительно, но не очень.

Блефовать всегда опасно, потому что противная сторона может разгадать твой блеф и принять контрмеры, а в данном случае вариант случайности несравнимо меньший, чем при игре в покер. Боевая мощь на стороне американцев, однако она может сыграть свою роль лишь в том случае, если они решатся прибегнуть к ней. Зато географические условия благоприятствуют индийцам. Строго говоря, у Америки нет жизненно важных интересов в этом регионе. Американский флот находится в Индийском океане главным образом для того, чтобы вести наблюдение за ситуацией в Персидском заливе, но отсутствие стабильности в любом регионе заразительно, и стоит людям начать нервничать по этому поводу, возникает нарастающий деструктивный процесс. Здесь особенно верна поговорка о том, что один стежок, сделанный вовремя, лучше запоздалых девяти, – всегда легче предотвратить события, чем заниматься потом ликвидацией их последствий. Следовательно, нужно принять решение по поводу того, где находится предел твоего блефа.

– Ситуация становится сложной, правда, Роб? – спросил Джек с улыбкой, скрывающей беспокойство.

– Было бы полезно знать, о чем думает противная сторона.

– Постараюсь учесть это пожелание, адмирал. Поручу выяснить.

– А какотносительно правил ведения боевых действий?

– Они остаются прежними, Робби, до тех пор пока президент не примет иного решения. Если, по мнению Дюбро, он подвергается нападению, пусть защищается. Надеюсь, на палубе у него стоят самолеты, снаряженные полным боезапасом.

– Да на какой палубе, черт побери! Они все время в воздухе, доктор Райан, сэр.

– Попробую выяснить, нельзя ли предоставить ему чуть большую свободу действий, – пообещал Джек.

В это мгновение зазвонил телефон. Один из младших офицеров управления – морской пехотинец, недавно получивший звание майора, – поднял трубку и тут же протянул ее Райану.

– Слушаю. В чем дело?

– Сообщение из центра связи Белого дома, сэр, – послышался голос дежурного офицера. – Премьер-министр Кога только что подал прошение об отставке. По мнению нашего посла, формирование нового правительства будет поручено Гото.

– Что-то быстро. Передайте в отдел Японии Госдепартамента, чтобы прислали мне все необходимые материалы. Вернусь не позже чем через два часа. – Райан положил трубку.

– Кога ушел в отставку? – спросил Джексон.

– У тебя что, приступ проницательности сегодня утром. Роб?

– Нет, но я умею прислушиваться к телефонным разговорам. У меня создалось впечатление, что наша популярность за океаном заметно упала.

– Да, события развиваются слишком стремительно.

***

Фотографии прибыли с дипломатической почтой. В прошлом сумку дипкурьера открыли бы сразу по прибытии в аэропорт, но сейчас ситуация была более спокойной и государственный чиновник, отдавший правительственный службе много лет, сел в аэропорту Даллеса в служебный автомобиль и направился в Туманное болото – Госдепартамент. Там сумку вскрыли в охраняемом помещении и ее содержимое рассортировали по категории срочности и отправили с курьерами в места назначения. Пухлый конверт с семью кассетами фотопленки передали сотруднику ЦРУ, который просто сел в свою машину и поехал к мосту на Четырнадцатой улице. Через сорок минут кассеты открыли в фотолаборатории, занимающейся обычно микрофильмами и другими утонченными делами, но способной выполнить и такую несложную задачу, как проявление обычной пленки.

Вообще– то технику нравилось работать с обычной пленкой -она была стандартной, операции несложными и оборудование для них использовалось самое простое, – и он уже давно перестал проявлять интерес к изображениям на кадрах, а следил лишь за тем, чтобы все было проделано правильно. В данном случае наполнение цветом оказалось характерным и сразу все объяснило. Пленка японской фирмы «Фуджи», подумал он. А еще утверждают, что японская пленка лучше «Кодака». Он проявил пленку, разрезал ее на слайды и поместил каждый в картонную рамку. Единственное, чем отличались эти слайды от тех, где родители запечатлеют первую встречу своего ребенка с Микки Маусом, заключалось в том, что на каждой рамке стоял штамп «Совершенно секретно». Пронумеровав все слайды, техник уложил их в коробку, запечатал в пакет и поместил в корзинку для исходящих документов. Через тридцать минут в фотолаборатории появилась секретарша, взяла пакет, подошла к лифту и поднялась на пятый этаж здания, где в прошлом размещалась штаб-квартира ЦРУ. Зданию было уже почти сорок лет, и возраст его становился заметным. Коридоры пообветшали, краска на стенах выцвела и превратилась в безлико-желтую. И здесь наступил упадок, что особенно относилось к Научно-исследовательскому управлению стратегических вооружений. Это управление, бывшее когда-то одним из самых важных в ЦРУ, теперь едва сводило концы с концами.

Здесь трудились ученые-ракетчики, и в данном случае их специальность соответствовала выполняемой ими работе. Задача этих ученых заключалась в том, чтобы изучать спецификации иностранных ракет и определять их истинные возможности. Это влекло за собой массу теоретических исследований, а также поездки к различным правительственным подрядчикам, на фирмах которых ученые сравнивали то, что имелось в их распоряжении, с тем, что уже знали американские специалисты. К сожалению, если можно так сказать, межконтинентальные баллистические ракеты и баллистические ракеты среднего радиуса действия, которые ранее составляли предмет наиболее пристального изучения для Управления стратегических вооружений и обеспечивали его вполне безбедное существование, уже почти полностью исчезли, и фотографии па стенах вызывали у ученых лишь ностальгические воспоминания о прошлом и никак не были связаны с настоящим. Сейчас ученые, которые специализировались прежде в этой области и получили образование в различных областях физики, были вынуждены овладевать знаниями о химических и биологических веществах, являющихся оружием массового поражения бедных стран. Но не сегодня.

Крис Скотт, которому исполнилось тридцать четыре года, начал работать в Управлении стратегических вооружений еще в то время, когда ракеты действительно являлись чем-то устрашающим. Выпускник Ренсселерского политехнического института, он завоевал известную репутацию среди коллег тем, что сумел определить основные тактико-технические данные советской ракеты СС-24 за две недели до того, как высокопоставленный агент ЦРУ в России сумел выкрасть описание этой советской «птички» на твердом топливе. Этим он заслужил похвалу тогдашнего директора

ЦРУ Уилльяма Уэбстера. Однако теперь все СС-24 канули в Лету, а сегодня утром Скотт во время утреннего брифинга узнал, что у русских вообще осталась только одна ракета СС-19, которая составляет компанию единственной американской ракете «Минитмен-Ш», находящийся недалеко от Майнот, штат Северная Дакота, и обе ракеты ожидают своего окончательного уничтожения. Вдобавок Скотту не хотелось заниматься химией. В результате поступившие из Японии слайды стали чем-то вроде неожиданного благодеяния.

Скотт приступил к делу без спешки. Уж времени-то в его распоряжении было сколько угодно. Открыв коробку, он разместил слайды для автоматической подачи в проектор и внимательно изучил каждый кадр, делая подробные записи. Для этого ему потребовалось два часа, и работу пришлось прервать на обеденный перерыв. Он снова уложил слайды в коробку и запер в сейф, после чего спустился в кафетерий на первом этаже. Предметом обсуждения среди находившихся там сотрудников были дальнейшие затруднения бейсбольной команды «Вашингтон редскинз» и перспективы того, что новый хозяин изменит создавшееся положение. Скотт заметил, что обедающие больше не спешили и никто из администрации не торопил их. Окна главного коридора, пересекающего все здание, выходили во двор, и люди, толпившиеся в коридоре, часто останавливались и разглядывали большой сегмент Берлинской стены, которая находилась здесь уже не первый год. Особенно это относилось к ветеранам, показалось Скотту, а себя он тоже причислял к их числу. Ну что ж, по крайней мере сегодня у него есть дело, что означает приятную перемену в монотонной череде дней.

Вернувшись к себе в лабораторию, Крис Скотт задернул шторы и снова установил слайды в проекторе. Он мог бы выбрать только те, что заинтересовали его и которые он отметил, но сегодня у него нет больше работы, а потому ее следует растянуть на весь день, если не на всю неделю, и потому Скотт решил с максимальной тщательностью сравнить все, что видит на экране, с информацией, полученной ранее от специалиста из НАСА.

– Ты не будешь возражать, если я присоединюсь к тебе? – послышался голос Бетси Флеминг, просунувшей голову в дверь. Она тоже принадлежала к числу ветеранов, скоро рассчитывала стать бабушкой, а начинала секретаршей в разведывательном управлении Министерства обороны. Бетси поднаторела в фотоанализе и ракетостроении еще со времени кубинского кризиса, и, хотя она не имела научной степени, ее опыт в этой области был поистине энциклопедическим.

– Да, конечно, – отозвался Скотт. Присутствие Бетси Флеминг всегда доставляло ему удовольствие, не говоря уже о том, что она была чем-то вроде матери для всех сотрудников отдела.

– Ага, наш старый друг СС-19, – заметила она, опускаясь па стул. – Знаешь, Крис, а мне нравится, как она теперь выглядит.

– Пожалуй, – согласился Скотт, потягиваясь и стряхивая послеобеденную дрему.

То, что раньше казалось безобразным, теперь явно привлекало. Корпуса ракет сверкали полированной нержавеющей сталью, и благодаря этому проявилось изящество конструкций. Окрашенные прежде в оливковый цвет, русские ракеты выглядели грубыми и даже жестокими. Сейчас они больше походили на космические ракеты-ускорители сообразно своему назначению, были как-то грациознее, и даже их огромная мощь больше впечатляла.

– Парень из НАСА говорит, что японцы сумели заметно облегчить вес корпуса, применив более высококачественные материалы, – заметил Скотт. – Теперь я верю ему.

– Жаль, что они не использовали такие же Материалы для своих проклятых топливных баков, – проворчала миссис Флеминг. Скотт согласно кивнул. Он купил новую «кресту», и теперь его жена отказывалась ездить на ней, пока не будет заменен топливный бак. Дилер, через которого они приобрели автомобиль, сказал, что на это потребуется пара недель. Автомобилестроительная компания за свой счет арендовала для них машину в напрасной попытке вернуть себе расположение общественности. Это означало, что Скотту придется сдирать с ветрового стекла полученный новый талон для парковки машины, прежде чем автомобиль вернется на фирму «Эвис».

– А мы знаем, кто сделал эти фотографии? – спросила Бетси.

– Один из наших агентов – это все, что мне известно. – Скотт нажал на кнопку. На экране появилось новое изображение. – Много изменений. У меня такое впечатление, что японцы старались сделать их особенно красивыми, – заметил он.

– Как ты думаешь, какой вес им удалось сберечь таким образом? – спросила миссис Флеминг. А ведь он прав, подумала она. На стальной поверхности ракеты виднелись круговые узоры от полировки, похожие на те, что обычно бывают на винтовочном затворе…

– Судя по тому, что нам сообщили из НАСА, это облегчило корпус ракеты более чем на тысячу двести фунтов… – Снова щелчок.

– Да, но не в этом месте, – удивилась Бетси.

– Действительно странно.

В верхней части ракеты-носителя устанавливались боеголовки. СС-19 была предназначена для доставки к цели нескольких таких боеголовок. Относительно небольшие и тяжелые, они изготавливались из плотного материала, и конструкция ракеты была приспособлена для их крепления. Любая межконтинентальная баллистическая ракета летела с непрерывным ускорением с момента начала полета до полной остановки ракетных двигателей, однако момент наибольшего ускорения наступал перед самой их остановкой. В это мгновение, когда сгорало больше всего топлива, нарастание скорости достигало максимума и перегрузки превосходили 10 g. В то же самое время структурная прочность корпуса ракеты, зависящая от содержащегося внутри топлива, становилась минимальной, и потому крепление боеголовок должно быть тяжелым и прочным, чтобы равномерно распределить их намного возросшую инерционную массу.

– Значит, они не изменили этого? – Скотт недоуменно посмотрел на коллегу.

– Интересно почему? Ведь теперь эта «птичка» предназначена для вывода на орбиту космических спутников…

– Но это тяжелые спутники, обеспечивающие космическую связь…

– Да, верно, однако посмотри вот сюда…

Основание для крепления боеголовок должно быть массивным и прочным по всей своей площади, тогда как крепление спутника связи представляет собой всего лишь узкое стальное кольцо, нечто вроде плоского бублика, и всегда кажется слишком легким для выполнения такой задачи. В данном случае крепежное кольцо походило скорее на необычно массивное колесо. Скотт открыл ящик стола, достал оттуда недавнюю фотографию ракеты СС-19, сделанную американским офицером во время инспекционной поездки в Россию, посмотрел на нее и молча передал миссис Флеминг.

– Действительно. Это самое обычное крепление для боеголовок, точно такое же, как было спроектировано русскими. Может быть, с использованием более качественных материалов, при более тщательной сборке. Японцы изменили почти все, верно? Тогда почему они именно это оставили таким, как раньше? – спросила Флеминг.

– Мне тоже это кажется странным. Сохранив прежнюю крепежную конструкцию, они не захотели избавиться от… сколько весит такое крепление? Сотню фунтов, а то и больше.

– Совершенно непонятно, Крис. Именно здесь они должны были бы стремиться сберечь вес. Каждый килограмм в этом месте равен четырем или пяти на первой ступени ракеты. – Оба встали и подошли к экрану. – Одну минуту…

– Совершенно верно, это крепление для боеголовок. Они не внесли здесь никаких изменений. Но тут отсутствует кольцо для крепления спутника. – Скотт недоуменно покачал головой.

– Может быть, они сохранили крепежное устройство для последней ступени?

– Даже в этом случае такое массивное соединение на верхней части ракеты совершенно излишне, верно?

– Словно решили все оставить, как на боевой ракете.

– Да. Интересно почему?

14. Раздумья

– Тридцать секунд, – предупредил ассистент режиссера, когда появился последний рекламный клип воскресной утренней передачи. Ее темой были Россия и Европа, что вполне устраивало Райана.

– Есть вопрос, который я не могу задать тебе перед камерой, – улыбнулся Боб Хольцман, прежде чем возобновилась съемка. – Скажи, как чувствует себя советник по национальной безопасности в стране, не испытывающей угрозы своей национальной безопасности?

– Спокойно, – ответил Райан, посмотрев в сторону трех телевизионных камер. Ни на одной не горели красные лампочки, говорящие о ведущейся съемке. – Спокойно и уверенно.

– Тогда почему вы проводите столько времени на службе? – поинтересовалась Крис Хантер голосом, который был менее вызывающим, чем ее взгляд.

– Если я не приду на службу, – уклонился от прямого ответа Райан, – окружающие поймут, что без меня вполне можно обойтись. – Дело плохо, подумал он. Они все еще ничего не знают об Индии, но догадываются. Что происходит что-то необычное. Проклятье. Ему не хотелось привлекать внимание к происходящим событиям. В такой ситуации давление со стороны общественности не принесет никакой пользы, скорее наоборот.

– Четыре! Три! Два! Один! – помощник режиссера указал пальцем на ведущего телевизионного журналиста по имени Эдвард Джонсон.

– Доктор Райан, каково отношение администрации к изменениям в японском кабинете министров?

– Ну что ж, причиной этого стали трудности, возникшие в торговле между нашими странами, но это не относится к моей сфере деятельности. Если говорить кратко, то перед нами внутренняя политическая ситуация, которую японский народ сумеет легко решить сам, без советов с нашей стороны, -

Произнес Джек уверенным голосом государственного деятеля, для приобретения чего понадобилось всего несколько уроков ораторского искусства. Впрочем, главное внимание ему приходилось обращать всего лишь на то, чтобы говорить помедленнее. Крис Хантер наклонилась поближе.

– Однако главный кандидат на пост премьер-министра известен уже длительное время как враг Соединенных Штатов…

– Ну, это слишком сильно сказано, – прервал ее Райан с добродушной улыбкой.

– Его выступления, статьи, книги никак нельзя назвать особенно дружелюбными.

– Пожалуй. – Райан небрежно отмахнулся рукой и равнодушно улыбнулся. – Разница в отношениях с дружески и недружески настроенными странами заключается, как ни странно, в том, что первые часто настроены более критически, чем вторые. – А ведь совсем неплохо сказано, Джек, подумал он.

– Значит, это ничуть вас не беспокоит?

– Нет, – покачал головой Райан. Короткие ответы во время таких передач, казалось ему, ставят репортеров в трудное положение.

– Спасибо, что вы согласились сегодня прийти к нам, доктор

Райан.

– Как всегда, это доставило мне немалое удовольствие. Райан продолжал улыбаться, пока на камерах не погасли красные огоньки. Затем он медленно сосчитал до десяти, подождал, пока остальные репортеры не сняли свои микрофоны, и, сняв свой, сошел с рабочего участка сцены. И лишь после этого он счел себя в безопасности и смог снова говорить. Боб Хольцман последовал за Джеком в гримерную. Визажисты ушли пить кофе. Райан взял пачку влажных бумажных салфеток и передал банку с ними Хольцману. Над зеркалом красовалась деревянная планка со словами:

«Все сказанное здесь – не для печати».

– Ты знаешь, в чем причина того, почему женщины так отчаянно боролись за равные права с мужчинами? – спросил Хольцман. – Вовсе не из-за равной оплаты, бюстгальтеров и прочих глупостей.

– Ты совершенно прав, – согласился Райан. – Потому что они вынуждены пользоваться макияжем. Мы сами в этом виноваты. Господи, до чего я ненавижу это дерьмо! – воскликнул он, стирая краску со лба. – Чувствую себя дешевой проституткой.

– Подобное ощущение не такое уж необычное для политического деятеля, – заметила Кристина Хантер, вытирая лицо такими же бумажными салфетками. Джек засмеялся.

– Это верно, но говорить об этом не слишком вежливо, мэм. – Неужели теперь я уже политический деятель? – спросил себя Райан. Пожалуй. Но как это случилось, черт побери?

– Почему ты так старался уклониться от прямого ответа на мой последний вопрос, Джек? – спросил Хольцман.

– Боб, если ты догадываешься, что я действительно пытался уклониться от прямого ответа, то не можешь не знать истинной причины. – Райан указал на надпись над зеркалом, затем решил постучать по ней пальцем, чтобы избежать путаницы и дать понять присутствующим, что он имеет в виду.

– Мне известно, что предыдущее правительство пало, потому что мы опубликовали информацию о коррупции и подкупах, – произнес Хольцман.

Джек посмотрел на него, но промолчал. В такой ситуации даже замечание «никаких комментариев» может иметь немалое значение.

– Тогда это помешало Гото стать премьер-министром. Как ты помнишь, он был первым кандидатом, верно?

– Ну что ж, теперь у него появился еще один шанс. Его терпение вознаграждено, – заметил Райан. – Если, конечно, ему удастся создать коалиционное правительство.

– Не пытайтесь сбить меня с толку. – Хантер наклонилась к зеркалу и стерла краску с носа. – Вы читаете все, что он говорит газетам, так же как и я. Гото сумеет сформировать кабинет министров, и вы отлично знаете, какими аргументами он будет пользоваться.

– Слова немногого стоят, особенно в таком деле, – отозвался Джек. Он все еще не сумел сделать скачок воображения, чтобы включить себя в круг тех, кто занимается «таким делом». – Скорее всего просто болтовня, еще один политический деятель, лишнего заложивший за воротничок, у которого был тяжелый день в офисе или на ипподроме…

– Или в чайном домике с гейшами, – предположила Крис. Она уже сняла с лица весь макияж, села на край стойки и закурила. Кристина Хантер, выпускница факультета журналистики Колумбийского университета, была опытным репортером. Хотя ей было еще далеко до пятидесяти, она только что получила назначение на должность ведущего международного комментатора «Чикаго трибюн». Ее голос был сух, как песок в пустыне. – Два года назад этот ублюдок пытался затащить меня в постель, – продолжила она. – Выражения, которыми он пользовался, потрясли бы даже морского пехотинца, а предложения были… ну, скажем, весьма эксцентричными. Полагаю, у вас есть информация о его личных склонностях, доктор Райан?

– Крис, я никогда, повторяю, никогда не буду обсуждать личные склонности иностранных политических деятелей, даже если мы знаем о них. – Райан сделал паузу. – Одну минуту. Но разве он говорит по-английски? – Райан закрыл глаза, пытаясь вспомнить, что написано об этом в доставленных ему документах.

– Значит, вам это неизвестно? Гото говорит по-английски, когда ему хочется, и не говорит, если не испытывает желания. В тот день у него не было желания говорить по-английски. А его переводчица, женщина лет двадцати семи, находилась рядом. Она даже не покраснела. – Хантер мрачно усмехнулась. – А вот я не могла не покраснеть. Как вы относитесь к этому, доктор

Райан?

Райан не испытывал сомнения относительно достоверности информации, поступающей по каналу «Сандаловое дерево», и все-таки было полезно получить подтверждение из совершенно независимого источника.

– Думаю, ему просто нравятся блондинки, – пошутил Джек.

– Ходят такие слухи. Говорят также, что у него сейчас появилась новая блондинка.

– Мы начинаем затрагивать серьезные темы, – заметил Хольцман. – Но ведь многие мужчины любят позабавиться на стороне, Крис.

– Гото любит демонстрировать всем, какой он крутой парень. О его привычках ходят слухи, говорят, он прямо-таки отвратительное животное. – Крис Хантер замолчала и затем добавила:

– И я верю им.

– Неужели? – невинно спросил Райан. – Это что, женская интуиция?

– Не болтайте чепухи, – бросила Хантер слишком серьезным тоном для общего настроения. Голос Райана тоже изменился.

– И не думаю. Моя жена намного лучше разбирается в людях, чем я. Наверно, это потому, что она врач. Согласны?

– Доктор Райан, вы отлично знаете, что мне все известно. Я знаю, что ФБР расследует, стараясь не привлекать внимания, кое-какие обстоятельства в районе Сиэтла.

– Вот как?

Крис Хантер не поддалась на хитрость.

– Такое нельзя сохранить в секрете, особенно если есть друзья в бюро, а одна из исчезнувших девушек – дочь капитана полиции, живущего по соседству со специальным агентом ФБР, возглавляющим отделение бюро в Сиэтле. Хотите, чтобы я продолжила?

– Тогда почему вы храните все это в секрете и не предаете гласности?

Зеленые глаза Крис Хантер сверкнули, когда она посмотрела на советника по национальной безопасности.

– Я объясню вам причину, доктор Райан. В мою бытность студенткой колледжа меня изнасиловали. Мне казалось, что этот ублюдок убьет меня. Я смотрела в глаза смерти. Этого нельзя забыть. Если станет известно об исчезновении этой девушки, ее жизнь и жизнь многих других окажется в опасности. После изнасилования можно вернуться к жизни – мне это удалось. А вот после смерти – нет.

– Спасибо, – негромко произнес Райан. Выражение лица и кивок выразили его чувства еще более красноречиво. Понимаю ваши чувства, подумал он, и вы знаете об этом.

– А теперь он станет главой правительства своей страны. – Взгляд Крис Хантер посуровел еще больше. – Он ненавидит нас, доктор Райан. Я брала у него интервью. Он хотел меня не потому, что считал такой уж привлекательной. Он стремился унизить меня, смешать с грязью мое человеческое достоинство. Гото – насильник. Ему доставляет удовольствие унижать людей и причинять им боль. Невозможно забыть его взгляд. Он ненавидит нас. Передайте это президенту.

– Передам, – сказал Райан, вставая и направляясь к выходу.

На улице стоял его служебный автомобиль. По пути к Белому дому будет о чем подумать.

– Все хорошо, – заметил агент Секретной службы. – Пока,

– Вы давно занимаетесь этим. Пол?

– Четырнадцать увлекательных лет, – ответил Пол Роббертон, внимательно глядя вперед со своего сиденья рядом с водителем. Тот был всего лишь служащим хозяйственного управления государственной администрации, но Райан занимал теперь достаточно высокое положение, чтобы его охранял и агент Секретной службы.

– Занимались оперативной работой?

– Только фальшивомонетчиками. Ни разу не приходилось прибегать к оружию, – добавил Роббертон. – Принимал участие в расследовании нескольких довольно крупных дел.

– Разбираетесь в людях? Роббертон засмеялся.

– Приходится – на моей-то работе, доктор Райан.

– Расскажите мне о Крис Хантер.

– Умная и жесткая женщина. Она говорит правду: в колледже подверглась изнасилованию. Это был сексуальный маньяк. Хантер выступала на суде как свидетельница. В то время адвокаты еще могли обращаться с жертвами изнасилования несколько… свободно, что ли. Спрашивали, не поощряла ли она его и тому подобное. Картина в суде была отвратительной, но она все выдержала, и присяжные признали подонка виновным. Он не сумел долго выжить в тюрьме, очевидно, поссорился с другим заключенным, осужденным за вооруженное ограбление. Жаль, – сухо закончил Роббертон.

– Вы считаете, мне следует прислушаться к ее мнению?

– Да, сэр. Из нее вышел бы хороший полицейский. И я знаю, что она превосходная журналистка.

– Крис сумела собрать много информации, – задумчиво пробормотал Райан. Правда, не вся эта информация достаточно надежна, подумал он, сведения не скоординированы, да и к тому же она смотрит на них через призму собственных переживаний, зато у нее отличные источники, черт возьми. Джек смотрел в окно автомобиля и пытался разгадать головоломку, в которой чего-то не хватало.

– Куда ехать? – спросил водитель.

– В дом, – машинально произнес Райан и заметил удивленный взгляд Роббертона. «Дом» не означал «домой». – Нет, одну минуту. – Райан поднял трубку телефона. К счастью, номер он помнил наизусть.

***

– Алло?

– Это ты, Эд? Джек Райан. Вы сейчас заняты?

– Обычно нам разрешают отдохнуть в воскресенье, Джек. После обеда «Кэпитолз» играют с «Брюинами».

– Уделите мне десять минут.

– Хорошо, Джек. – Эд Фоули повесил трубку на рычаг настенного телефонного аппарата. – Сейчас приедет Райан, – сказал он жене. Испорченный выходной, черт побери.

Воскресенье было единственным днем недели, когда им можно было не спешить в Лэнгли и понежиться в постели. Мэри-Пэт была все еще в домашнем халате и выглядела как-то неопрятно. Без единого слова она положила утреннюю газету и пошла в ванную. Через пятнадцать минут послышался стук в дверь.

– У тебя сверхурочная работа? – спросил Эд, открывая дверь. Следом за Райаном вошел Роббертон.

– Пришлось ехать в студию для участия в утренней программе. – Джек посмотрел на часы. – Через двадцать минут нужно быть в еще одной.

– Привет, Джек. В чем дело? – В комнату вошла Мэри-Пэт, она выглядела, как и подобает американской домохозяйке воскресным утром.

– Деловой разговор, милая, – ответил Эд, и все трое направились в комнату отдыха, расположенную в подвальном помещении.

– Операция «Сандаловое дерево», – произнес Джек. Здесь можно было говорить свободно – дом проверяли каждую неделю, но до сих пор подслушивающие устройства не были обнаружены. – Кларку и Чавезу уже передали приказ вывезти девушку?

– Не было такого указания, – напомнил ему Эд Фоули. – Все почти готово, но…

– Передайте им, чтобы немедленно занялись этим.

– Ты не мог бы рассказать нам поподробнее? – спросила Мэри-Пэт.

– Все происходящее не нравилось мне с самого начала. Думаю, нам стоит дать этим знак ее покровителю, причем пораньше, чтобы у него было время подумать,

– Пожалуй, – согласился мистер Фоули. – Я тоже прочитал об этом в утренней газете. Он относится к нам не слишком дружелюбно, но ведь мы оказываем на него сильное давление, правда?

– Садись, Джек, – пригласила Мэри-Пэт. – Принести тебе кофе?

– Нет, МП, спасибо. – Опустившись на потертую кушетку, он поднял голову и посмотрел на Эда. – Меня только что осенило. Наш приятель Гото кажется немного странным.

– Да, у него есть некоторые отклонения, – согласился Эд. – Он не слишком умен, если отбросить свойственную им всем местную риторику, останется куча напыщенных фраз и совсем немного разумных идей. Признаться, меня удивило, что ему представилась возможность стать премьер-министром.

– Почему? – спросил Джек. Материалы о Гото, составленные Госдепартаментом, как всегда, уважительно говорили об этом иностранном государственное деятеле.

– Я ведь уже упомянул, что он вряд ли получит Нобелевскую премию по физике, понимаешь? Гото – типичный аппаратчик. Сделал политическую карьеру с самых низов. Можно не сомневаться, что на этом пути ему пришлось лизать немало задниц…

– А теперь, чтобы компенсировать себя за унижения, он отыгрывается на женщинах, – добавила МП. – Там любят такое. Наш парень Номури прислал подробную информацию о том, что ему довелось узнать. – Все это по причине молодости и недостаточного опыта, подумала заместитель директора ЦРУ. Очень многие оперативники докладывают обо всем увиденном и услышанном, словно пишут книгу. Главным образом это объясняется скукой.

– У нас бы его не выбрали отлавливать бродячих собак в самом маленьком городе, – усмехнулся Эд.

Ты так считаешь? – подумал Райан, вспоминая про Эдварда Келти. С другой стороны, при удачном стечении обстоятельств Америке, возможно, удастся обернуть это в свою пользу. Может быть, при первой встрече, если ситуация не улучшится, президент Дарлинг мельком упомянет бывшую подругу премьер-министра и напомнит о влиянии некоторых странных его привычек на развитие японо-американских отношений…

– Как идут дела по «Чертополоху»? Мэри-Пэт улыбнулась и нажала на кнопку. На экране телевизора появились фрагменты игр «Сега».

– Двое из членов агентурной сети оставили активную деятельность – один ушел на пенсию, другой служит где-то за океаном, по-моему, в Малайзии. Со всеми остальными установлен контакт. Если нам когда-нибудь захочется…

– Давайте подумаем, чем они могут нам помочь.

– Зачем? – удивилась Мэри-Пэт. – У меня нет возражений, но зачем?

– Мы оказываем на японцев слишком сильное давление. Я

Говорил об этом с президентом, но у него есть на то основания политического порядка, и он не собирается менять тактику. Принятые нами меры наносят серьезный ущерб японской экономике, а теперь оказывается, что их новый премьер-министр испытывает к нам крайнюю антипатию. Если им захочется предпринять какие-то ответные шаги, я хочу знать об этом заранее.

– А какие шаги они могут предпринять? – Эд Фоули опустился в кресло, в котором сын любил играть в «Нинтендо».

– Этого я не знаю, но хочу выяснить. Мне понадобится несколько дней, чтобы разобраться с возникшими проблемами и выбрать наиболее важные. Черт побери, да ведь у меня нет этих нескольких дней, – вспомнил Райан. – Надо готовиться к поездке в Москву.

– Все равно нужно время, чтобы провести соответствующую подготовку. Мы можем доставить нашим парням аппаратуру для связи и все остальное.

– Тогда беритесь за дело, – распорядился Джек. – Передайте им, что теперь они занимаются настоящей разведкой.

– Для этого нам понадобится разрешение президента, – предупредил его Эд. Развернуть агентурную сеть на территории союзника – дело серьезное.

– Положитесь на меня, я получу такое разрешение, – заверил его Райан. Он не сомневался, что Дарлинг не станет возражать. – Но первым делом вывезите оттуда девушку.

– Где мы подвергнем ее допросу? – спросила Мэри-Пэт. -

Кстати, что, если она откажется уехать? Ты ведь не приказываешь нам похитить ее?

Проклятье, подумал Райан.

– Нет, не стоит идти на такие крайние меры. Наши ребята умеют действовать осторожно, верно?

– Кларк умеет. – Из того, что много лет назад Кларк преподал ей и ее мужу при подготовке на «Ферме», Мэри-Пэт особенно врезались слова: «Где бы вы ни находились, считайте, что действуете на территории противника». Для оперативников это было аксиомой, но она все время пыталась понять, откуда появилась эта мысль у Кларка.

***

Большинству собравшихся следовало бы сейчас быть на работе, подумал Кларк, но ведь им с Чавезом тоже следовало заниматься делом, правда? В этом и заключалась проблема. Ему приходилось видеть немало демонстраций, причем большинство выражало недовольство политикой его страны. Демонстрации, проводившиеся в Иране, были особенно угрожающими, поскольку в руках людей, считающих лозунг «Смерть американцам!» совершенно справедливым выражением недовольства внешней политикой Соединенных Штатов, находились заложники из числа американских дипломатов и их семей. Тогда Кларк принимал участие в неудачной операции по их спасению, что стало, как он считал, худшим моментом в его многолетней карьере оперативника. У Кларка остались самые плохие воспоминания о пребывании в Иране, когда он стал свидетелем краха спасательной операции и ему самому пришлось спасаться бегством. И вот теперь представшая перед ним картина воскресила их.

Американские дипломаты относились к происходящему не слишком серьезно. В здании посольства, расположенном напротив отеля «Окура» и напоминавшем по архитектуре странное сочетание творений Фрэнка Ллойда и укреплений линии Зигфрида, все шло как обычно. Никаких оснований для беспокойства, в конце концов, разве Япония не цивилизованная страна? Полиция выставила надежную охрану у внешней ограды, и какой бы шумной ни была демонстрация, ее участники, по-видимому, не собирались нападать на суровых полицейских, окруживших здание тесным кольцом. Однако демонстрантами на этот раз была не молодежь, не студенты, решившие отвлечься от занятий, – поразительно, что средства массовой информации не обращали внимания на то, что студенческие демонстрации так часто совпадают по времени с окончанием семестров, – явление, распространившееся по всему миру. Здесь находились люди лет за тридцать и за сорок, и потому их выкрики создавали какое-то странное впечатление – они были не такими яростными, словно собравшихся смущало происходящее и они испытывали скорее обиду, чем гнев. Кларк наблюдал за толпой, пока Чавез делал снимок за снимком. Однако демонстрантов собралось очень много, и боль, испытываемая ими, была очевидной. Они стремились отыскать виновных, как это обычно бывает, найти кого-то, кто отвечал бы за возникшие трудности. Так поступают всегда, это ведь не чисто японский феномен, правда?

Как и все в Японии, демонстрация была хорошо организована. Ее участники были разбиты на группы с руководителем во главе каждой, они приехали главным образом на переполненных пригородных поездах, разместились в автобусах, которые ожидали их на станциях, и высадились всего в нескольких кварталах отсюда. Интересно, кто заказал автобусы? – подумал Кларк. Кто напечатал плакаты? Лишь теперь он с удивлением заметил, что лозунги написаны грамотно – очень странно. Несмотря на хорошее обучение английскому языку в школе, японцы сплошь и рядом допускали ошибки в написании слов, особенно на плакатах. Сегодня утром Кларк видел на улице юношу в майке с удивительной надписью: «Вдохновимся в раю», по-видимому, прямой перевод с японского и еще одно доказательство того, что невозможно буквально переводить с одного языка на другой. А вот на плакатах все было написано правильно. И орфография и грамматика безупречны, даже лучше, подумал Кларк, чем на подобных демонстрациях в Америке. Разве это не любопытно?

Ну и черт с ними, подумал он. Я ведь журналист, правда?

– Извините меня, – произнес Джон, коснувшись плеча мужчины средних лет.

– Да? – На лице мужчины отразилось удивление. Он был хорошо одет, в темном костюме и белой рубашке, с аккуратно завязанным галстуком. Ни гнева, ни других эмоций, вызванных волнением момента, на лице. – Кто вы?

– Я московский журналист из агентства новостей «Интерфакс», – произнес Кларк, показывая свое удостоверение на русском языке.

– А-а, понятно. – Мужчина улыбнулся и вежливо поклонился. Кларк ответил таким же поклоном. Воспитанное поведение мнимого русского журналиста вызвало у его собеседника одобрительный взгляд.

– Вы позволите задать вам несколько вопросов?

– Конечно. – Мужчина испытывал, казалось, облегчение, что теперь можно больше не выкрикивать лозунги. Кларк быстро выяснил, что японцу тридцать семь лет, он женат, имеет одного ребенка, служит в автомобилестроительной корпорации, но сейчас временно уволен из-за экономических трудностей и в данный момент крайне недоволен действиями Америки, а вот к России испытывает только расположение.

Он смущен происходящим, подумал Джон, поблагодарив мужчину за ответы.

– В чем дело? – негромко спросил Чавез, подняв к лицу фотоаппарат.

– Говори по-русски, – резко бросил «Клерк».

– Хорошо, товарищ.

– Следуй за мной, – произнес тут же «Иван Сергеевич», нырнув в глубь толпы. Здесь происходит что-то странное, подумал он, что-то не совсем понятное. Когда Кларк смешался с толпой, ему все стало ясно. Люди, что стояли по периметру толпы, играли роль надзирателей. Основная масса демонстрантов состояла из рабочих, «синих воротничков», одетых не так аккуратно и не боявшихся утратить чувство собственного достоинства. Здесь царило уже иное настроение. На Кларка и Чавеза бросали взгляды, полные ярости, и несмотря на поспешные объяснения, что они не американцы, подозрение не исчезало, но ответы на задаваемые ими вопросы были менее осторожными, чем раньше.

В какой– то момент толпа под руководством своих лидеров и в окружении полицейских направилась вперед. Там все оказалось подготовленным для митинга -был установлен помост с трибуной. И тут все изменилось.

Хироши Гото не спешил выйти к демонстрантам, заставив их ждать слишком долго – даже для страны, где терпение ценится как высшая добродетель. Наконец он с чувством собственного достоинства поднялся на трибуну, оглянулся по сторонам и убедился в том, что его ближайшее окружение разместилось позади. Телевизионные камеры были уже установлены, и оставалось только подождать, когда толпа подтянется поближе. Но он все так же продолжал молча стоять на трибуне, глядя на демонстрантов, заставляя их своим молчанием собираться теснее, отчего напряжение только нарастало.

Кларк чувствовал теперь, что происходит. Возможно, необычность случившегося была неизбежной. Здесь собрались цивилизованные люди, члены настолько хорошо организованного общества, что оно казалось чуждым всякому постороннему, люди, чья вежливость и традиционное гостеприимство резко контрастировали с их недоверием. к иностранцам. Страх начал появляться у Кларка как нечто едва осязаемое, как предупреждение о том, что вот-вот наступят перемены, несмотря на то что со своей обостренной годами наблюдательностью он не замечал ничего, кроме обычных пустых речей, произносимых политическими деятелями во всем мире. Человек, не раз смотревший в лицо смертельной опасности во Вьетнаме и других странах мира, Кларк снова почувствовал себя чужим в чужой стране, однако на этот раз опыт, накопленный им за многие годы, не только не помогал ему, но и шел во вред. В конце концов, даже те демонстранты, которые неистовствовали сейчас посреди толпы, не были такими уж непримиримыми, да и что еще можно ожидать от людей, оставшихся без работы? Вполне естественно, что они казались недовольными. Следует ли придавать всему этому такое уж большое значение?

Однако ропот в толпе усиливался. Гото поднес ко рту стакан и отпил глоток воды, все еще заставляя собравшихся ждать, затем сделал руками жест, предлагая им подойти еще ближе, хотя эта часть парка была уже до предела запружена людьми. Сколько их? – подумал Джон. Десять тысяч? Пятнадцать? Вдруг толпа стихла и воцарилось почти полное молчание. Кларк оглянулся по сторонам и сразу все понял. У тех, кто стояли по периметру толпы, на рукавах пиджаков были повязки – черт возьми, выругался он про себя, сегодня это знак власти. Рядовые рабочие автоматически повинуются тем, кто одеты и ведут себя подобно начальникам. Может быть, был подан и другой сигнал, но тогда Кларк не заметил его.

Гото заговорил негромким голосом, и толпа замолкла совсем. Головы слушателей склонились вперед в инстинктивной попытке разобрать слова.

Жаль, что у нас не было времени как следует овладеть языком, одновременно подумали оба сотрудника ЦРУ. Кларк заметил, что Динг не теряет времени, меняет объективы и делает снимок за снимком, обращая особое внимание на лица рабочих в толпе.

– Возбуждение нарастает, – тихо произнес по-русски Чавез, глядя на лица японцев.

Кларк видел, как менялось поведение толпы по мере того, как Гото продолжал говорить. Он схватывал отдельные слова, иногда одну-две фразы, главным образом не имеющие никакого смысла, но представляющие собой риторические приемы, к которым любят прибегать политические деятели, чтобы выразить уважение к аудитории и готовность выполнить все пожелания масс. Внезапный рев одобрения, вырвавшийся у толпы, застал его врасплох. Слушателям пришлось толкать друг друга локтями, чтобы аплодировать. Он посмотрел на Гото. Бесполезно, слишком далеко. Кларк сунул руку в наплечную сумку Динга, достал запасную камеру, присоединил к ней длиннофокусный объектив и направил на оратора, пытаясь что-либо прочитать по выражению его лица, пока он благосклонно принимал одобрение народа и ждал окончания аплодисментов, чтобы продолжить речь. Как умело манипулирует чувствами толпы, а? Кларк видел, что Гото пытается скрыть свои эмоции, но, хотя политические деятели обладают, как правило, незаурядным актерским мастерством, они испытывают влияние аудитории в еще большей степени, чем артисты, выступающие перед камерами, зарабатывая себе этим на жизнь. Руки Гото начали двигаться более выразительно, а голос стал громче.

Здесь собралось всего десять или пятнадцать тысяч человек. Значит, это пробное выступление, верно? Гото экспериментирует. Еще никогда Кларк не чувствовал себя таким чужим, как в этой толпе. Почти во всех странах мира никто не обратил бы внимания на черты его лица или, взглянув, тут же забыл бы о нем. В Иране, в Советском Союзе, в Берлине – повсюду он был бы самым обычным человеком, одним из многих. Но не здесь и не сейчас. Еще хуже было то, что он не понимал до конца происходящего, и это его, беспокоило. Голос Гото звучал еще громче. Впервые он ударил кулаком по трибуне, и толпа ответила ему дружным ревом. Гото говорил теперь заметно быстрее. Толпа теснее сгрудилась ближе к трибуне, и Кларк увидел, что глаза оратора заметили это и в них отразилось удовлетворение. Теперь Гото не улыбался, но его взгляд обегал море обращенных к нему лиц, то слева, то справа, иногда останавливаясь на каком-то одном лице, оценивая его чувства, перебегая на другое, чтобы убедиться, что и это лицо выражает то же самое. Сейчас в его голосе звучала уверенность. Они были у него в руках, каждый из них. Меняя тембр и громкость голоса, Гото видел, как меняется частота ихдыхания, как расширяются их глаза. Кларк опустил камеру, чтобы окинуть взглядом толпу, и заметил общие движения, почувствовал реакцию на голос оратора.

Он играет с ними.

Джон снова поднял камеру и направил ее, словно прицел винтовки. На этот раз он сосредоточил внимание на надзирателях, которые стояли по периметру толпы в выделявших их костюмах. Теперь они меньше следили за собравшимися, явно увлеченные речью Гото. И снова Кларк выругался, проклиная свое незнание японского, не отдавая себе отчета в том, что увиденное им гораздо важнее, чем ему кажется. Еще один взрыв эмоций в толпе. На этот раз это не просто рев – нет, на лицах демонстрантов отразился гнев, они словно осветились яростью. Теперь Гото полностью овладел толпой, держал ее в своей власти, веД за собой, куда ему хотелось.

Джон коснулся плеча Динга.

– Пошли отсюда.

– Почему?

– Здесь становится опасно, – ответил Кларк. На его лице застыло странное выражение.

– Нан я? – произнес по-японски Чавез, улыбаясь из-за камеры, которую он держал у лица.

– Оглянись и посмотри на полицейских, – коротко бросил Джон.

Динг повернул голову и мгновенно понял, что имел в виду. его старший напарник. Полицейские здесь обычно выглядели суровыми и неприступными. Возможно, так вели себя воины-самураи. Несмотря на неизменную профессиональную вежливость, в их движениях чувствовалась уверенность и какая-то надменность. Они следили за соблюдением закона и понимали это. Их мундиры были такими же безупречно чистыми и отглаженными, как и у морских пехотинцев, охраняющих американские посольства, а кобура с пистолетом, висящая у пояса, была всего лишь знаком власти, поскольку прибегать к ней не требовалось – они вполне могли справиться с любой ситуацией голыми руками. Но теперь эти крутые полицейские нервничали, переминались с ноги на ногу и обменивались взглядами, вытирая о брюки потные ладони. Они тоже чувствовали, как изменилось настроение толпы, причем настолько четко, что даже могли не говорить об этом между собой, все было ясно и так. Кое-кто из них даже напряженно прислушивался к словам Гото, но и эти полицейские выглядели обеспокоенными. Что бы ни происходило, если развивающиеся события тревожили людей, привыкших поддерживать образцовый порядок на этих улицах, значит, все очень серьезно.

– Пошли. – Кларк окинул взглядом окружающие здания и выбрал двери, что вели в магазин. Это оказался вход в небольшое пошивочное ателье. Сотрудники ЦРУ встали у двери. Тротуар был пуст. Случайные прохожие присоединялись к толпе, полицейские тоже подтянулись поближе к ней, выстроившись через равные интервалы, – цепь людей в синих мундирах. Американцы оказались в одиночестве – очень странная ситуация в таком городе, как Токио.

– Ты тоже чувствуешь? – спросил Джон. Он задал этот вопрос по-английски, и это удивило Чавеза.

– Он заводит их, правда? – Задумчивая пауза. – Ты прав, мистер К. Обстановка действительно становится напряженной.

Голос Гото отчетливо доносился из громкоговорителей, высокий, даже пронзительный. И толпа реагировала на него, как обычно реагирует толпа.

– Ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное? – спросил Чавез. Происходящее не походило на то, с чем им довелось столкнуться в Румынии.

Кларк коротко кивнул.

– Да, в Тегеране, в семьдесят девятом.

– В то время я учился в пятом классе.

– Тогда я насмерть перепугался, – произнес Кларк, вспоминая прошлое. Гото продолжал выразительно размахивать руками. Кларк снова посмотрел в телеобъектив. Гото больше не походил на того человека, что обратился к толпе несколько минут назад. Тогда он казался нерешительным, но сейчас все переменилось. Если его обращение к толпе было экспериментом, то эксперимент оказался успешным. Заключительные жесты выглядели почти карикатурно, но этого следовало ожидать. Он поднял руки над головой, словно футбольный судья, объявляющий об успешном заносе мяча в зону противника, однако Кларк заметил, что его кулаки судорожно сжаты. Полицейский, что стоял ярдах в двадцати от Чавеза с Кларком, повернулся и с беспокойством посмотрел на двух иностранцев.

– Давай зайдем в ателье и сделаем вид, что выбираем костюмы.

– У меня тридцать шестой размер, – пошутил Чавез, укладывая камеру в сумку, висящую на плече.

Ателье оказалось хорошим, и в нем были костюмы такого размера. Это дало американцам повод приняться за осмотр. Продавец был вежливым и обходительным, и в результате по совету Кларка Чавез купил себе деловой костюм, сидевший на нем настолько хорошо, словно был сделан по заказу. Костюм был темно-серым и самым обычным, какие здесь носят многие служащие, хотя и стоил слишком дорого. Когда они вышли из ателье, небольшой парк уже опустел. Рабочие разбирали помост. Телевизионщики упаковывали аппаратуру. Все выглядело как обычно, за исключением небольшой группы полицейских, окруживших трех человек, которые сидели на бордюре тротуара. Это была съемочная группа американского телевидения. Один из американцев прижимал к лицу носовой платок. Кларк решил не подходить. Он оглянулся по сторонам и заметил, что мусора на улицах почти нет, и через мгновение понял почему: работала уборочная машина. Все было блестяще спланировано. Демонстрация была такой же «спонтанной», как и «Суперкубок» – финальный матч по американскому футболу, – однако в данном случае «матч» прошел даже лучше, чем предполагалось.

– Итак, что ты думаешь? – спросил Кларк, когда они пошли по улицам, где все возвращалось к прежней жизни.

– Но ведь ты знаком с этим куда лучше меня…

– Послушай, кандидат в магистры политологии, когда я задаю вопрос, то хочу получить ответ, неужели не ясно? – Чавез едва не остановился, услышав упрек, причем не от оскорбления, а просто изумленный. Он еще никогда не видел, чтобы его напарник был так потрясен происшедшим, поэтому Динг ответил спокойно и обдуманно:

– Думаю, мы напали на что-то важное. Мне кажется, он прямо-таки играл с толпой. В прошлом году в колледже по одному из курсов мы смотрели нацистский фильм – классический пример того, как их вожди прибегали к демагогии и потворствовали низменным инстинктам малосознательных масс для достижения своих целей. Там выступала женщина, и это напомнило мне…

– Точно, «Триумф воли», Лени Рифеншталь, – кивнул Кларк. – Это действительно классический пример такого рода. Между прочим, тебе пора постричься.

– Что?

***

Непрерывные тренировки приносят теперь отличные плоды, подумал майор Сато, даже не поворачивая головы. По команде четыре истребителя-бомбардировщика F-15 «игл» отпустили тормоза и устремились по взлетной дорожке авиабазы в Мисаве. За истекшие двенадцать месяцев они налетали больше трехсот часов, причем треть летного времени только за последние два месяца, так что теперь летчики могли совершать крайне рискованный групповой взлет, которым могла бы гордиться любая эскадрилья, демонстрирующая чудеса пилотажа на воздушных парадах. Вот только четыре самолета майора Сато не были местным вариантом «Голубых ангелов». Они входили в состав Третьего авиакрыла. Самому майору пришлось, разумеется, следить за указателем воздушной скорости на дисплее над головой, прежде чем взять на себя ручку и поднять боевую машину с бетонной дорожки. По команде убраны шасси, и Сато знал, даже не глядя в сторону, что крыло ведомого находится не больше чем в четырех метрах от конца его крыла. Такой взлет опасен, зато оказывает благоприятное воздействие на моральное состояние летчиков. Он приводит в восторг группы наземного обслуживания и изумляет любопытных водителей на шоссе. В тысяче футов от земли с убранными шасси и поднятыми закрылками при скорости, уже перешагнувшей за четыреста узлов, Сато позволил себе посмотреть в обе стороны. Все на местах. Они летели сквозь сухой холодный воздух ясного дня, все еще освещенные заходящим вечерним солнцем. К северу виднелись южные острова Курильской гряды, украденные русскими в конце второй мировой войны, покрытые скалистыми горами, похожие на Хоккайдо, самый северный из японских островов… Ну ничего, всему свое время, сказал себе майор.

– Поворот вправо, – скомандовал он по радио, и группа повернула на курс ноль-пять-пять. Самолеты продолжали плавно набирать высоту, сберегая топливо для учений.

Было трудно поверить, что этот самолет сконструирован почти тридцать лет назад. Но от того времени остались лишь общая концепция и форма. После того как американские инженеры из фирмы «Макдоннел – Дуглас» создали первоначальный образец, истребитель претерпел такие изменения, что от их замысла сохранился только силуэт. Почти все на личной птичке майора Сато было японским, даже двигатели. И в особенности это относилось к электронике.

Мимо в обоих направлениях пролетали коммерческие самолеты, в большинстве своем это были широкофюзеляжные авиалайнеры, несущие на борту бизнесменов из Японии и обратно, в Северную Америку. Они направлялись по международному воздушному коридору, проходившему вдоль островов Курильской гряды, к востоку от полуострова Камчатка и затем к Алеутским островам. Если у кого-то возникали сомнения по поводу значимости его страны, подумал Сато в уединении своей кабины, они исчезали при виде этого зрелища. Лучи заходящего солнца, висящего низко над горизонтом, отражались от алюминиевых листов хвостового оперения множества авиалайнеров, и с высоты в тридцать семь тысяч футов он видел, как вытянулась уходящая в бесконечность вереница самолетов – словно автомобили на шоссе, причем за каждым тянулась белая полоска инверсионного следа. Наконец пришло время браться за работу.

Группа из четырех истребителей разделилась на две пары, и каждая пошла слева и справа от международного коммерческого коридора. Цель вечерних учений не отличалась сложностью, но тем не менее была важной. Позади них, больше чем в сотне миль к юго-западу, у самой северо-восточной оконечности острова Хонсю, находился самолет раннего радиолокационного оповещения. Это был Е-767. По своей конструкции он был основан на двухмоторном «боинге» (подобно тому, как американский Е-ЗА являлся модификацией гораздо более старого «Боинга-707»). В верхней части переделанного гражданского авиалайнера находилась вращающаяся куполообразная антенна радиолокатора. Как его F-15J являлся намного улучшенной модификацией американского истребителя, так и этот Е-767 представлял собой кардинально переработанный вариант другого американского изобретения. Американцам просто не под силу многое понять, думал Сато, каждые несколько секунд осматривая горизонт, прежде чем перевести взгляд на дисплей. Они сумели сделать столько изобретений, а затем передавали право на их усовершенствование соотечественникам Сато. Впрочем, американцы вели такую же игру с русскими, совершенствуя созданные ими вооружения, но из-за своего высокомерия даже не думали о том, что кто-то может опередить их в подобной игре. Радиолокатор на Е-767 по своим характеристикам превосходил все системы такого типа в мире, поэтому радар, помещавшийся в носовой части «игла», за штурвалом которого сидел майор Сато, был выключен.

Несмотря на простоту замысла, осуществление его на практике было невероятно сложным. Истребителям, равно как и самолету раннего радиолокационного обнаружения, обеспечивающему их поддержку, необходимо было знать свое точное положение в трехмерной системе координат. Радиолокационные импульсы, испускаемые Е-767, были совершенно точными по времени. Все остальное сводилось к чисто математическим действиям. Зная положение радиолокационного передатчика и свои координаты, «иглы» могли принимать импульсы, отражающиеся от целей, и рассчитывать их положение с такой точностью, словно данные поступили от их бортовых систем. Представляя собой комбинацию разработанных русскими бистатических радиолокаторов и американской технологии радаров, размещенных на самолетах, эта система опережала их. Японский радиолокатор на борту Е-767 действовал с переменной частотой и был способен мгновенно переключаться с длинноволнового режима поиска на коротковолновую систему управления огнем и мог наводить на цель ракеты «воздух – воздух», выпущенные истребителями. Кроме того, радиолокатор на борту Е-767 обладал достаточными размерами и мощностью излучения, чтобы – это было общее мнение – обнаруживать вражеские самолеты, созданные на основе технологии «стеле».

Уже через несколько минут стало ясно, что система действует. Четыре ракеты класса «воздух – воздух», подвешенные под крыльями истребителя Сато, представляли собой учебные макеты и не имели двигателей. Однако на них были установлены настоящие головки поиска цели, и бортовые приборы показывали, что системы поиска следили за приближающимися к Японии и улетающими от нее самолетами даже с большей четкостью, чем при наведении на цель радиолокатором истребителя. Это был первый исключительно важный прорыв в области военной технологии. Еще несколько лет назад Япония, возможно, предложила бы другим странам купить лицензию на его

производство, почти несомненно Америке, – такие изобретения ценились на вес золота. Однако ситуация в мире изменилась, теперь американцы могли и отказаться тратить деньги на покупку такой системы. К тому же Япония не собиралась продавать ее, особенно сейчас, подумал Сато. Да, именно сейчас.

Их отель не отличался особенно высоким классом. Несмотря на то что в нем обычно останавливались иностранцы, администрация понимала, что далеко не все гайджин относятся к числу богатых. Комнаты были маленькими, с низкими потолками, коридоры узкими, завтрак состоял из стакана сока, чашки кофе и одной булочки, но все это обходилось постояльцам только в пятьдесят долларов, тогда как в других отелях пришлось бы платить почти сотню. По меркам государственной службы США Кларк и Чавез «жили экономно», сберегая деньги, как это приходится делать русским. Вообще-то все было не так уж и плохо. Несмотря на то что Япония являлась перенаселенной страной, жить в ней оперативникам было все-таки куда лучше, чем в Африке, а пища, пусть необычная, казалась экзотической и вкусной, пока еще не исчезла новизна. Динг ворчал про себя, поскольку не мог удовлетворить свою страсть к бургерам, однако не говорил этого вслух, потому что подобная мысль, пусть выраженная по-русски, нарушила бы разработанную для них легенду. Вернувшись в отель после напряженного дня, Кларк вставил пластиковую карточку в прорезь двери и повернул дверную ручку. Почувствовав рукой небольшую полоску клейкой ленты на внутренней стороне ручки, он на ходу оторвал ее и прошел в комнату, молча показав ее Дингу, и тут же направился в туалет, чтобы спустить воду в унитазе.

Чавез осмотрелся, пытаясь догадаться, пришло ли кому-нибудь в голову установить здесь аппаратуру прослушивания. Он все еще не осознавал до конца всех тонкостей шпионского ремесла. По крайней мере профессия разведчика действительно казалась таинственной. Узкая полоска клейкой ленты на дверной ручке – кто-то предлагает встретиться. Это Номури, не иначе. Умная уловка, подумал Чавез. Тот, кто оставил условный, знак, просто шел по коридору и его рука случайно прикоснулась к дверной ручке. Даже внимательный наблюдатель вряд ли заметил бы это. Ну что ж, все тщательно обдумано.

– Пойду выпью чего-нибудь, – произнес Кларк по-русски. Это означало: «Выясню, в чем дело».

– Ваня, ты слишком этим увлекаешься. – Хорошо, подумал Чавез. В любом случае так следовало сказать.

– А вот ты не похож на русского, – буркнул Кларк на случай, если в комнате установлены микрофоны, и направился к двери.

Как, черт побери, я сумею подготовиться в такой обстановке к экзаменам? – подумал Чавез. Ему пришлось оставить учебники в Корее – все они были, разумеется, на английском языке. Он не мог вести записи или заниматься чем-то еще. Если я провалюсь на экзамене и не получу звания магистра, решил Динг, потребую от Управления, чтобы мне компенсировали затраты за проваленные предметы.

***

Бар в середине соседнего квартала оказался совсем неплохим. В зале царил полумрак. Кабины – небольшие и отделены друг от друга толстыми перегородками, а благодаря зеркалу над полками, уставленными рядами бутылок, можно было легко убедиться в отсутствии слежки. Но что еще лучше, почти все высокие одноногие табуреты перед стойкой бара были заняты, так что Кларку пришлось с гримасой раздражения на лице пройти в глубь зала в поисках свободного месте. Номури уже сидел за столиком, ожидая его.

– Идем на риск, верно? – спросил Джон сквозь грохот музыки. Подошла официантка. Кларк заказал себе рюмку водки местного сорта, чтобы не тратить лишние деньги.

– Приказ из центра, – сказал ему Номури, и тут же встал, явно оскорбленный тем, что какой-то гайджин сел за его столик, не спросив разрешения, и направился к выходу даже без обычного вежливого поклона.

Еще до того, как вернулась официантка с заказанной рюмкой, Кларк протянул руку под стол и нашел там пакет, скочем прикрепленный к столешнице. В следующее мгновение пакет лежал у него на коленях и скоро окажется засунутым под широким пиджаком за пояс на спине. Кларк всегда покупал для работы костюмы большого размера, – а маскировка под русского облегчала дело, – так как под широкими плечами образовывалось пространство, где можно было спрятать самые разные предметы, что, считал он, являлось еще и лишним стимулом для поддержания физической формы.

Принесли заказанную им рюмку, и он выпил ее не спеша, поглядывая в зеркало над стойкой бара и пытаясь убедиться, что не видит в нем отражения лиц, которые встречались ему раньше и были занесены в его мысленную картотеку. Такая привычка стала у Кларка второй натурой, и, хотя была утомительной, он понял на горьком опыте, что игнорировать ее не следует. Оперативник пару раз посмотрел на часы, оба раза стараясь не привлекать внимания, на третий раз – открыто, тут же встал и направился к выходу, оставив на столе достаточно денег, чтобы расплатиться за выпитую рюмку. Русские не славятся щедрыми чаевыми.

Даже в такое позднее время улицы были полны народа. Всю прошлую неделю Кларк взял за правило заходить в бар, чтобы выпить рюмку-другую на ночь, а также побродить по соседним магазинам. Этим вечером он сначала выбрал книжный магазин с длинными извивающимися проходами между полками. Японцы любили читать, и здесь всегда толпились люди. Кларк походил по магазину, выбрал журнал «Экономист», затем пошел вглубь, где стояли люди перед полками с японскими комиксами маша. Он был выше остальных и потому смотрел на комиксы через головы покупателей, стараясь не подходить слишком близко и стоя спиной к выходу. Минут через пять Кларк вернулся обратно и расплатился, выслушав вежливую благодарность продавца, аккуратно завернувшего журнал. Далее он заглянул в магазин электронных товаров и посмотрел на продающиеся там проигрыватели компакт-дисков. На этот раз он столкнулся с двумя покупателями и попросил извинения по-японски – эту фразу он выучил после приезда в Монтерей самой первой. Затем Кларк вышел на улицу и направился обратно в отель, пытаясь понять, сколько времени из последних пятнадцати минут было им потрачено напрасно. Ни единой секунды, сказал себе Кларк. Именно так и следует поступать.

Вернувшись в отель, он бросил журнал Дингу, который с удивлением увидел английское издание.

– Разве у них нет ничего на русском языке? – недоуменно спросил Чавез.

– Здесь подробно описываются детали торговой войны между Японией и Америкой. Читай и учись. По крайней мере улучшишь свой английский.

Великолепно, чертовски ловко, подумал Чавез, понимая скрытый смысл слов Кларка. Мы начинаем действовать, теперь по-настоящему. Все, он никогда не сможет получить степень магистра, посетовал про себя Динг. По-видимому, ЦРУ просто не хочет повышать ему жалованье, как полагается для специалистов с ученой степенью.

Тем временем Кларк занимался другими делами. В пакете, переданном ему Номури, находилась дискета и приспособление" которое он тут же присоединил к своему портативному компьютеру. Оперативник включил компьютер и затем вложил дискету в прорезь. В открытом им файле содержалось всего три предложения, и Кларк, прочитав их, тут же стер запись. Затем он принялся составлять то, что для постороннего человека выглядело как сообщение для своего телеграфного агентства.

Его компьютер был русским вариантом популярной японской модели с кириллицей на клавиатуре, и Кларку оказалось трудно справиться с расположением букв. Несмотря на то что он говорил и читал по-русски, как на родном языке, даже на английском он печатал одним пальцем, да и то со множеством опечаток. Клавиатура с русскими буквами буквально сводила его с ума, и ему не раз приходила в голову мысль о том, что когда-нибудь наступит момент и противник сумеет обнаружить этот маленький недостаток в его прикрытии. Потребовалось больше часа, чтобы напечатать статью, и еще тридцать минут на зашифровку сообщения, ставшего ее частью. Затем Кларк перевел все это на жесткий диск и выключил компьютер. Перевернув его, он извлек модем и заменил его другим, принесенным Номури.

– Сколько сейчас времени в Москве? – просил он устало.

– Как всегда, на шесть часов раньше чем здесь. Ты что, забыл?

– Я пошлю эту статью и в Вашингтон.

– Отлично, – проворчал «Чеков». – Там она наверняка понравится, Иван Сергеевич.

– Кларк подключил телефонную линию к своему компьютеру и набрал на нем московский номер. На передачу текста по световоду потребовалось меньше минуты. Затем он повторил операцию, передав на этот раз статью в отделение «Интерфакса» в столице США. Удивительно ловко придумано, подумал Джон. Мгновение – и модем на одном конце линии соединился с модемом на другом конце, послышался звук, похожий на атмосферные помехи. Сигнал передачи звучал просто как хриплое шипение, и прочитать его было невозможно без специального чипа, а Кларк поддерживал связь только с русским агентством новостей. Разумеется, на линии связи отделения «Интерфакса» в Вашингтоне ФБР могло установить подслушивающее устройство, но это уже совсем иное дело. Закончив передачу, он сохранил файл с текстом обычной статьи и стер внесенные в нее дополнения, находившиеся на другом файле. Закончился еще один день на службе родине, Кларк почистил зубы и устало рухнул в узкую кровать.

***

– Ты произнес блестящую речь, Гото-сан. – Ямата налил сакэ в изящную фарфоровую чашку, наполнив ее почти до краев. – Твоим слушателям все стало совершенно понятно.

– А ты видел, как они принимали меня? – Политический деятель прямо-таки кипел от восторга, и его маленькое тело словно раздувалось под взглядом промышленника.

– Завтра ты сформируешь свое правительство, а послезавтра займешь кабинет премьер-министра, Хироши.

– Ты уверен?

Кивок и улыбка были знаком подлинного уважения.

– Да, конечно. Я вместе со своими коллегами говорил с нашими друзьями, и они признали, что ты – единственный человек, способный спасти нашу страну.

– Когда это начнется? – спросил Гото, внезапно отрезвев и окончательно поняв, что означает его восхождение на высший государственный пост.

– Как только народ окончательно перейдет на нашу сторону.

– Ты считаешь, что мы сможем…

– Да, ничуть не сомневаюсь. – Ямата на мгновение замолчал. – Впрочем, есть одно затруднение.

– Какое именно?

– Твоя подруга, Хироши. Если станет известно, что у нового главы правительства любовница – американка, это может скомпрометировать тебя. Мы не можем позволить себе этого, – терпеливо объяснил Ямата. – Надеюсь, ты понимаешь.

– Кимба доставляет мне. огромное удовольствие, – вежливо возразил Гото.

– Ничуть не сомневаюсь, но премьер-министр имеет широкий выбор объектов для наслаждения, и к тому же весь будущий месяц мы будем заняты. – Ямате казалось забавным, что он может сначала возвысить этого человека, а затем тут же унизить его с такой же легкостью, словно манипулируя ребенком. И все-таки во всем этом было что-то, что беспокоило его. Например, что мог рассказать Гото своей любовнице? И как поступить с нею теперь?

– Бедняжка, если мы отправим ее домой, она больше никогда не познает подлинного счастья.

– Да, мой друг, ты несомненно прав, но это необходимо. Позволь мне заняться этим? Лучше всего сделать это без лишнего шума, тихо и спокойно. Теперь тебе приходится ежедневно выступать по телевидению, и потому больше не следует появляться в этом районе, как ты мог делать это, являясь обычным гражданином. Опасность слишком велика.

Человек, которому вот-вот предстояло стать премьер-министром, склонил голову и сделал пару глотков из чашки, явно сравнивая преимущества личного наслаждения с долгом перед странои. Это в который раз удивило Ямату – впрочем нет не удивило. Гото – это Гото, и его выбрали для возведения на пост руководителя правительства скорее из-за присущих ему слабостей чем достоинств.

– Хай, – подумав, кивнул наконец Гото. – Прошу тебя заняться этим.

– Я знаю, как сделать это, – заверил Ямата.

15. Гнусный, глупый поступок

За столом Райана находился аппарат под названием ЗТЛ-6, что означало, по-видимому, «защищенная телефонная линия», но Джон так и не нашел времени точно выяснить это. У аппарата был полированный дубовый корпус размером два на два фута, изготовленный искусными руками заключенных одной из федеральных тюрем, а внутри помещалось полдюжины зеленых монтажных плат с множеством микросхем, назначением которых было кодировать и затем раскодировать ведущиеся телефонные переговоры. Кабинеты, где были установлены подобные скремблеры, принадлежали высшим правительственным чиновникам.

– Слушаю, – произнес Джек, протягивая руку за телефонной трубкой.

– Это МП. Только что поступила интересная информация по операции «Сандаловое дерево», – послышался отчетливый голос миссис Фоули, не прерываемый на цифровом канале связи никакими помехами. – Можешь включить свой факс?

– Посылай. – ЗТЛ-6 был способен и на то, чтобы передавать секретные документы на факсимильный принтер Райана. – Вы сообщили им…

– Да, сообщили.

– Одну минуту… – Джек взял первую страницу и начал читать. – Это от Кларка? – спросил он.

– Совершенно верно. Именно поэтому я сообщаю тебе первому. Ты знаешь его не хуже меня.

– Я видел происшедшее по каналу новостей Си-эн-эн. Они сообщили, что там избили их телевизионную съемочную группу. – Райан закончил чтение первой страницы.

– Кто-то бросил банку с лимонадом в лоб ведущему. Ничего страшного, головная боль скоро пройдет. Но такое случилось в Японии впервые – по крайней мере насколько это помним мы с Эдом.

– Проклятье! – воскликнул Райан, продолжая читать.

– Я так и думала, что тебе понравится эта часть.

– Спасибо за хорошие… за хорошие новости, Мэри-Пэт.

– Всегда рада помочь. – Связь отключилась. Райан заставил себя не спешить. Он знал, что его худший враг – вспыльчивость, поэтому встал и пошел к бачку с холодной водой, стоящему в кабинете секретарши. Говорят, Туманное болото, где находился Госдепартамент, когда-то было настоящим болотом, пока какому-то идиоту не пришла в голову мысль осушить его. Жаль, что в тот момент поблизости не оказалось деятелей из «Сьерра-клаб» и они не воспрепятствовали такому нарушению экологического равновесия. Они очень успешно мешали многим мероприятиям, даже не задумываясь о разумности своих действий, и в результате иногда приносили пользу обществу. Но не в данном случае, подумал Райан, опускаясь в – кресло. Затем он поднял телефонную трубку ЗТЛ-6 и нажал кнопку быстрого набора номера в Госдепе.

– Доброе утро, господин секретарь, – вежливо поздоровался советник по национальной безопасности. – Что там такое относительно вчерашней демонстрации у нашего посольства в Токио?

– Полагаю, что вы смотрели те же самые новости Си-эн-эн, что и я, – ответил Хансон, словно забыв о том, что одной из задач персонала любой американской миссии за рубежом являлось сообщать более подробные и точные сведения о происходящем в стране их пребывания, чем те, которые мог увидеть любой гражданин за утренней порцией овсянки.

– Да, конечно, но мне очень хотелось бы получить мнение дипломатов посольства, скажем, советника по политическим вопросам, может быть, даже самого советника-посланника, – произнес Райан, и в его голосе проскользнула нотка раздражения. Посол США в Японии Чак Уайтинг был назначен по политическим соображениям. Сначала сенатор, затем глава юридической фирмы в Вашингтоне, он фактически представлял интересы некоторых японских корпораций, однако его заместитель, советник-посланник, являлся – опытным дипломатом, специалистом по Японии и прекрасно разбирался в проблемах этой страны.

– Уолт решил не привлекать внимания и приказал сотрудникам не покидать посольства, опасаясь провокаций. Я не виню его за это.

– Может быть, и так, но у меня в руках отчет очевидца, присланный опытным оперативником, который…

– Я тоже уже получил этот отчет, Райан. Это паникерство. Как имя оперативника?

– Я уже сказал – это опытный специалист.

– Гм… Вижу, что он знаком с Ираном. – Райан слышал шорох бумаг. – Значит, сотрудник ЦРУ. Думаю, это повлияло на его восприятие происшедшего. Большой опыт работы в Японии?

– Нет, но…

– Тогда все ясно. Паникер, как я и подумал. Значит, вы хотите, чтобы я получил дополнительную информацию о случившемся?

– Да, господин секретарь.

– Хорошо, я свяжусь с Уолтом. Что-нибудь еще? Я ведь тоже занят подготовкой поездки в Москву.

– Вы не могли бы как следует его поторопить?

– Ладно, Райан. Приму меры. Только не забывайте, что сейчас там уже ночь.

– Премного благодарен. – Райан положил трубку и выругался. Подумать только, он не хочет будить посла! Теперь Джеку предстояло решить, как действовать дальше. Типичным для него было выбрать самый прямой путь – он снял трубку телефонного аппарата на столе и нажал кнопку канала, соединяющего советника по национальной безопасности с личным секретарем президента.

– Мне необходимо недолго поговорить с боссом.

– Через тридцать минут устроит?

– Да, спасибо.

***

Задержка объяснялась церемонией, происходившей в Восточном зале, что упоминалось в ежедневном расписании президента, которое лежало на столе Райана, о чем он просто забыл. Число участников было слишком велико для Овального кабинета, и это вполне устраивало секретарей. Десять телевизионных камер и добрая сотня журналистов наблюдали за тем, как Роджер Дарлинг ставил свою подпись под законом о реформе торговли. В соответствии с важностью закона и существующими традициями требовалось, чтобы для этого использовалось несколько ручек – по одной для каждой буквы в фамилии президента, что превратило подписание закона в длительный и сложный процесс. Первую ручку передали, вполне естественно, Элу Тренту, инициатору законопроекта. Остальные получили председатели комитетов палаты представителей и сената, а также несколько избранных представителей партии меньшинства, без помощи которых законопроект не получил бы одобрения Конгресса так быстро. Последовали аплодисменты, традиционные рукопожатия, и новый закон стал частью федерального кодекса США (с поправками и дополнениями). Отныне закон о реформе торговли вступил в силу.

Одной из съемочных групп были представители японской телевизионной компании Эн-эйч-кей. Они выглядели мрачными. Теперь им предстояло ехать в Министерство торговли, чтобы взять интервью у юристов, занимающихся анализом существующих японских законов и правил, регулирующих внешнюю торговлю, для немедленного дублирования их в Америке. Для японских журналистов это будет иметь небывалое воспитательное значение.

***

У Криса Кука, как и у большинства высокопоставленных государственных служащих, в кабинете стоял телевизор, и он следил за процедурой подписания закона. Теперь возможность его ухода в «частный» сектор исчезала в туманной дали. Оставаясь на федеральной службе и принимая со стороны плату за свои услуги, Кук испытывал тревогу. Разумеется, деньги поступали на номерной банковский счет, но разве это законно? Ему не хотелось нарушать закон. Он стремился к укреплению дружественных отношений между Америкой и Японией, а сейчас они быстро ухудшались, и, если ситуация быстро не изменится, его карьера закатится, несмотря на то что всего несколько лет назад она выглядела такой многообещающей. Кроме того, Кук нуждался в деньгах. Сегодня вечером ему предстоял ужин с Сейджи. Они обсудят меры, направленные на улучшение торговых отношений между их странами, подумал заместитель помощника государственного секретаря и вернулся к работе.

***

В здании посольства на Массачусетс-авеню Сейджи Нагумо смотрел ту же программу и испытывал такую же тревогу. Уже никогда все не будет так, как было раньше, думал он. Может быть, новое правительство… Нет, Гото демагог и дурак. Его рисовка и хвастовство только ухудшат ситуацию. Для решения возникшей проблемы требуется… что?

Впервые за свою карьеру Нагумо не мог найти выхода. Дипломатия потерпела неудачу. Лоббисты оказались бессильны. Даже шпионаж – если так можно назвать его действия – и тот не смог привести к желаемому результату. Шпионаж? Неужели это правильное слово, характеризующее его поведение в Америке? Формально, да, был вынужден признать Нагумо. Он платил за получаемую информацию, платил Куку и другим государственным служащим. По крайней мере они занимают достаточно высокие должности, и он смог своевременно предостеречь свое правительство. Министерство иностранных дел знает, что он сделал все возможное, даже чуть больше. И он будет продолжать свою работу, будет через Кука воздействовать на то, как американцы станут истолковывать японские законы о внешней торговле. Однако у американцев есть хорошее выражение, характеризующее запоздалые усилия: переставлять шезлонги на палубе потонувшего «Титаника».

От подобных размышлений настроение Нагумо только ухудшилось, и очень скоро испытываемые им чувства можно было охарактеризовать одним словом: отчаяние. Теперь пострадают его соотечественники, пострадает Америка, пострадает весь мир. И все из-за одного несчастного случая на шоссе, в результате которого погибли шестеро каких-то там людей. Безумие.

Безумие это или нет, но такова жизнь. В кабинет вошел курьер и вручил Нагумо под расписку запечатанный пакет. Дипломат подождал, пока курьер уйдет, и лишь затем вскрыл конверт.

Уже сопроводительная записка говорила о многом. Депеша адресована лично Нагуме, даже посол никогда не узнает о содержании того, что лежало сейчас на столе. Прочитав инструкции на двух страницах, он почувствовал, что у него дрожат руки.

Нагумо вспомнил историю. Франц-Фердинанд, титулованное ничтожество, которому придавали так мало значения, что на его похороны даже не приехал никто из важных особ, погиб 28 июня 1914 года в проклятом городе Сараеве, но его убийство стало тем глупым событием, из-за которого началась первая мировая война, охватившая весь земной шар. В данном случае роль таких малозначащих людей сыграли несколько американских девушек и капитан полиции.

Из– за подобных мелочей начнется вот такое? Лицо Нагумо покрылось смертельной бледностью, но у него не было выбора, поскольку его жизнь регулировалась теми же силами, которые заставляют вращаться мир.

***

Учения «Океанские партнеры» начались в назначенный срок. Подобно большинству таких военных игр, они представляли собой сочетание инициативы и строгих правил. Огромные размеры Тихого океана давали большие возможности для маневров, которые должны были проходить между японским островом Маркус и атоллом Мидуэй. В соответствии с замыслом моделировалось столкновение Военно-морского флота США с небольшим, но очень подвижным соединением, состоящим из современных фрегатов и эсминцев.

Перевес, пусть и не решающий, был по замыслу на стороне американского флота. Остров Маркус – на картах он носил название Минамитори – считался по условиям учений берегом континента. На самом деле это был даже не остров, а скорее атолл площадью всего в 740 акров, едва достаточный для размещения на нем метеорологической станции, крохотного рыбачьего поселка и единственной взлетно-посадочной полосы, на которой будут базироваться три патрульных самолета Р-ЗС «Орион». Американские истребители условно «собьют» их, но самолеты снова оживут на следующий день. Рыбаки, находящиеся на острове и собирающие морской урожай в виде осьминогов, бурых водорослей и редко попадающихся меч-рыб для продажи на японских рынках, с радостью восприняли возросшую активность, развеявшую скуку однообразной жизни. Летчики привезли с собой множество ящиков пива и будут обменивать его на свежую рыбу, что давно превратилось в дружескую традицию.

Два из трех «орионов» взлетели незадолго до рассвета, направляясь на север и на юг в поисках американского авианосного флота. Экипажи самолетов, знакомые с возникшими трудностями в торговле между Японией и Америкой, отнеслись к заданию с особым вниманием. В конце концов, подобные вылеты не были чем-то новым для японской авиации. Их предки делали то же самое двумя поколениями раньше на гидросамолетах Н8К2 «кавасаки» – между прочим, их строила та же фирма, что и современные «орионы», – вылетавших на поиски американских авианосных соединений, которыми командовали по очереди адмиралы Халси и Спруенс. Сегодня будет использовано немало тактических приемов, основывающихся на уроках того времени. Сами «орионы» Р-ЗС представляли собой японские самолеты, разработанные на основе базисной модели, созданной американскими инженерами. Первоначально они использовались как турбовинтовые авиалайнеры, но затем превратились в надежные и мощные, хотя и несколько медлительные самолеты морского дозора. Как и почти все военные самолеты, состоящие на вооружении ВВС Японии, «орионы» были усовершенствованы и модернизированы на японских заводах. С тех пор разработали и построили новые мощные двигатели, увеличивающие крейсерскую скорость патрульных самолетов до трехсот пятидесяти узлов. Однако особенно высокого качества на них было бортовое электронное оборудование, в частности датчики, позволяющие обнаруживать излучения, исходящие от других самолетов и кораблей. Именно в этом и заключалась поставленная сегодня перед ними задача: совершать полет, описывая огромные восьмерки и прислушиваясь к радиолокационным импульсам и радиосигналам, которые выдадут появление американских боевых кораблей и самолетов. Задача была простой – вести разведку и обнаружить врага. Исходя из сообщений в прессе и разговоров с родственниками, работающими на японских промышленных предприятиях, думать об американцах как о враге было не так уж трудно.

***

На борту авианосца «Джон Стеннис» капитан первого ранга Санчес наблюдал за тем, как самолеты утреннего патруля – этот термин нравился всем летчикам-истребителям, – выброшенные катапультами, взвивались в небо и занимали позиции внешнего воздушного прикрытия. После взлета «томкэтов» наступит очередь противолодочных самолетов S-3 «викинг», обладающих большим радиусом действия. Они будут прочесывать район, по которому сегодня пройдут корабли авианосного соединения. Последними в небо поднимутся «праулеры», «птички» электронного слежения и оповещения, предназначенные для обнаружения и подавления радиолокаторов противника. Санчес всегда испытывал волнение, наблюдая с мостика авианосца за подготовкой и взлетом палубной авиации. Это было почти так же приятно, как взлетать самому, но теперь он командовал авиакрылом и ему полагалось не вести за собой свои самолеты, а руководить их действиями. Штурмовая эскадрилья «хорнетов» стояла на палубе с подвешенными под крыльями синими учебными ракетами, готовая нанести удар по вражескому соединению, как только оно будет обнаружено. Летчики сидели в помещении боевой готовности, читали журналы или рассказывали анекдоты, потому что уже прошли предполетный инструктаж и были знакомы с предстоящим заданием.

***

Адмирал Сато следил за отходом своего флагманского корабля от танкера «Хомана», одного из четырех тендеров, обеспечивающих снабжение эскадры. Капитан танкера снял фуражку и помахал ею над головой в знак ободрения. Сато ответил на приветственный жест. Корабль обеспечения прибавил ход и начал удаляться от эскадры. Теперь у адмирала было достаточно топлива для того, чтобы его корабли могли маневрировать на высокой скорости. Предстоящее соперничество обещало стать интересным, чем-то вроде соревнования между хитростью и грубой силой, что не являлось столь уж необычным для Военно-морского флота его страны, и потому адмирал решил прибегнуть к традиционной японской тактике. Шестнадцать надводных кораблей его эскадры были разбиты на три группы – одна состояла из восьми судов и две имели в своем составе по четыре, причем все три группы находились на большом расстоянии друг от друга. Внешне похожая на план адмирала Ямамото при сражении у Мидуэя, оперативная концепция Сато являлась теперь намного более практичной, потому что при использовании спутниковой навигации он всегда точно знал расположение своих кораблей, а прибегая к методам космической связи, японские корабли могли обмениваться информацией по относительно защищенным каналам. Американцы рассчитывают, по-видимому, что адмирал расположит свой флот в непосредственной близости от «дома», но Сато избрал другой план. Он постарается перехватить инициативу, поскольку пассивная оборона всегда противоречила основам японской стратегии, что было известно американцам/ однако затем они забыли про это, не так ли? Адмирал улыбнулся при этой забавной мысли.

***

– Слушаю тебя, Джек, – произнес президент. Он был в хорошем настроении после подписания нового закона, который, как надеялся Дарлинг, решит одну из главных проблем его страны и сделает очень многообещающей вероятность переизбрания на новый срок. Жаль, что мне придется расстроить его, подумал Райан, но должность советника по национальной безопасности имела мало общего с политикой, по крайней мере с такой.

– Вам это может показаться интересным, – произнес Райан и,продолжая стоять, передал президенту страницы факса.

– Снова от нашего друга Кларка? – спросил Дарлинг, откидываясь на спинку кресла и протягивая руку за очками. Ему приходилось пользоваться ими при чтении обычной корреспонденции, в то время как текст его выступлений и фразы на экране телевизионного «суфлера», стоящего на трибуне, печатались крупным шрифтом, что позволяло обходиться без очков, поддерживая президентское тщеславие.

– Полагаю, что Госдеп уже ознакомился с этим, – заметил Дарлинг, прочитав текст. – Что-они думают о происшедшем?

– Хансон назвал это паникерством, – сообщил Райан. – Однако посол приказал всем сотрудникам миссии оставаться в здании, потому что ему не хотелось «спровоцировать инцидент». Таким образом, если не считать телевизионной передачи, это отчет единственного очевидца случившегося.

– Я еще не успел прочитать текст речи, с которой Гото обратился к участникам демонстрации. Он где-то здесь. – Дарлинг показал на стол.

– Было бы неплохо сделать это. Я уже прочитал. Президент кивнул.

– Что еще? Я ведь знаю, ты не придешь ко мне только с этим.

– Я дал разрешение Мэри-Пэт возобновить деятельность агентурной сети «Чертополох». – Райан вкратце объяснил, что представляет собой эта сеть.

– Тебе следовало бы обратиться ко мне за разрешением, Джек.

– За этим я и пришел, сэр. Вы знаете кое-что о Кларке. Его трудно напугать. В состав «Чертополоха» входит пара сотрудников министерств иностранных дел и внешней торговли. Думаю, будет полезно знать, о чем они думают.

– Но ведь Япония – не враждебная для нас страна, – заметил Дарлинг.

– Нет, пожалуй, – согласился Джек и впервые заметил, что его ответ не прозвучал «нет, конечно». Президент вопросительно посмотрел на него, услышав это. – И все-таки нам нужно получать оттуда точную информацию. Такова моя рекомендация.

– Хорошо, я согласен. Что еще?

– Я также распорядился, чтобы Кимберли Нортон вывезли из Японии в Штаты как можно быстрее. Это должно произойти в течение ближайших двадцати четырех часов.

– Посылаем предостережение Гото, верно?

– Только отчасти. Самое простое объяснение заключается в том, что нам известно о ее пребывании в Японии, она американская гражданка и потому…

– У меня тоже есть дети. Согласен. Сбереги благочестие для церкви, Джек, – распорядился Дарлинг с улыбкой. – Как это произойдет?

– Если она согласится уехать, ее отвезут в аэропорт и отправят в Сеул. Там для девушки будет приготовлена одежда, новый паспорт, билеты в первом классе для нее самой и сопровождающего, который ее встретит. Оттуда после пересадки Кимберли Нортон вылетит самолетом корейской авиакомпании «КАЛ» в Нью-Йорк. Мы поместим ее в отель, дадим прийти в себя и постараемся получить всю возможную информацию. Ее родители прилетят из Сиэтла, мы объясним им, что нужно хранить молчание. Девушке понадобится, по-видимому, помощь психиатра – нет, скорее, обязательно понадобится. Это поможет и в сохранении молчания. ФБР готово на помощь. Ее отец – полицейский, так что он окажет нам содействие. – Звучит хорошо, подумал Райан.

Президент кивнул.

– И что тогда мы скажем Гото?

– Вы сами должны принять решение, господин президент. Я бы порекомендовал пока воздержаться. Давайте сначала подробно побеседуем с девушкой. Скажем, в течение недели, и затем наш посол нанесет обычный визит вежливости и передаст ваши пожелания успеха новому главе японского правительства…

– И при этом вежливо поинтересуется, как отреагируют его соотечественники, если узнают, что такой отъявленный националист долгое время спал с белокурой американской девушкой. А после этого протянем ему маленькую оливковую ветвь примирения, правда? – Дарлинг понял все удивительно быстро, с одобрением подумал Райан.

– Да, сэр, такова моя рекомендация.

– Очень небольшая, – сухо заметил президент.

– В данный момент это всего одна оливка, – улыбнулся Райан.

– Согласен, – снова кивнул Дарлинг и тут же добавил, уже более резко:

– А теперь ты, наверное, скажешь, какую оливковую ветвь предложить?

– Нет, сэр. Может быть, я проявил излишнюю настойчивость? – спросил Джек, понимая, что зашел слишком далеко.

Дарлинг с трудом удержался от того, чтобы извиниться перед своим советником по национальной безопасности за резкий тон.

– Знаешь, Джек, а ведь Боб был прав, когда говорил о тебе.

– Извините?

– Боб Фаулер, – пояснил Дарлинг и сделал жест в сторону кресла, приглашая Райана сесть. – Когда я тогда разговаривал с тобой, ты здорово меня достал.

– Тогда у меня просто не оставалось сил, сэр, помните? – Сам Джек не мог забыть случившегося. До сих пор его преследовали кошмары. Он вспоминал, как сидел в Национальном центре боевых операций, отдавая команды и говоря, что нужно предпринять, но, когда начинались кошмары, ему казалось, что никто не видит и не слышит его, а по «горячий линии» поступают все новые и новые сообщения, приближающие его страну к грани войны, которую он по сути дела сумел предотвратить. Подлинные события того памятного времени так никогда и не стали достоянием средств массовой информации. Может быть, к лучшему. Все, кто принимали в этом участие, знали о происшедшем,

– В то время я не понял, что он имел в виду. Короче говоря, – Дарлинг поднял руки над головой и потянулся, – когда тем летом случилась та катастрофа, мы с Бобом кое-что обсудили в Кемп-Дэвиде. Он рекомендовал тебя на эту должность. Ты удивлен? – спросил президент с лукавой улыбкой,

– Да, очень, – тихо признался Райан. Арни ван Дамм не обмолвился об этом ни словом. Интересно почему? – подумал Джек.

– Боб сказал, что на тебя можно положиться в критической обстановке, что ты хладнокровный сукин сын. Он также добавил, что в остальное время ты самодовольный и упрямый ублюдок. Да, Бобу Фаулеру в этом не откажешь, он превосходно разбирается в людях. – Дарлинг замолчал, давая Райану возможность оценить сказанное. – Ты способен найти выход даже в ситуации, которая кажется безвыходной, Джек. Сделай мне одолжение – себе тоже – и запомни, что сегодня ты зашел без моего разрешения слишком далеко. Есть какие-то пределы для инициативы, понимаешь? У тебя ведь опять произошла стычка с Бретом?

– Да, сэр. – Джек кивнул подобно школьнику. – Совсем небольшая.

– Старайся не давить на него слишком уж сильно. Он мой государственный секретарь.

– Понимаю, сэр.

– Ты готов к поездке в Москву?

– Кэти ожидает ее с таким удовольствием, – ответил Райан, довольный, что президент сменил тему, и с удовлетворением отмечая, как умело тот провел такой непростой разговор.

– Буду рад новой встрече. Твоя жена очень нравится Энн. Что-нибудь еще?

– Пока все.

– Ну что ж, Джек, спасибо за правильные действия, – произнес Дарлинг, стремясь закончить разговор на примирительной ноте.

Райан вышел из Овального кабинета через восточную дверь, миновал комнату Рузвельта (Тедди Рузвельта) и направился к своему кабинету. По пути он заметил, что Эд Келти снова приехал и работает у себя за столом. Интересно, когда произойдет вот это, подумал Райан и вспомнил, что президент, пусть и довольный событиями сегодняшнего дня, все еще будет вынужден заняться этим скандалом. Еще один дамоклов меч, сказал себе он. Райан понимал, что на этот раз подошел к самой границе дозволенного, а его задача заключается в том, чтобы облегчать деятельность президента, но не затруднять ее. Главе государства приходится заниматься не только международными проблемами, иногда внутренняя политика затрагивает столь чувствительные вопросы, что ему хочется отложить их решение на годы, какими бы насущными они ни являлись.

Неужели Фаулер говорил обо мне? Проклятье.

***

Они знали, что сейчас самое безопасное время для выполнения задания. Гото выступал по телевидению со своей первой речью в качестве премьер-министра, и, каким бы ни было ее содержание, можно не сомневаться, что сегодня вечером он не приедет к своей юной любовнице. Может быть, успешно выполненное задание станет интересным и полезным контрапунктом по отношению к выступлению нового главы правительства, чем-то вроде ответа со стороны Америки. Такая мысль нравилась обоим оперативникам.

Джон Кларк и Динг Чавез в назначенный час обходили квартал, глядя через полную людей улицу на ничем не примечательное здание. Все они похожи одно на другое, подумал Джон. Может быть, кому-то и придет в голову, что кричащий фасад или башня в деловом квартале явится более удобной маскировкой, а может, и нет. Скорее всего, это вызвано отсутствием интереса. Из подъезда вышел мужчина. Левой рукой он снял темные очки, и этой же рукой дважды провел по затылку, приглаживая волосы, затем пошел прочь. Номури знал, где находится здание, в котором живет Ким Нортон, но до сих пор от него не требовалось выяснять расположение ее комнаты. Выходить на нее так близко было рискованно, но поступил приказ пойти на риск, и теперь, подав условный сигнал, он направился к тому месту, где оставил свою машину. Через десять секунд Номури исчез в толпе, словно растворился в массе людей на тротуаре. Для него это просто – он ничем не отличается от окружающих. Дингу тоже несложно. С его худощавым телосложением, черными блестящими волосами и смуглым лицом он на расстоянии почти сливается с толпой. Да и стрижка, на которой настоял Кларк, тоже помогала. Сзади он казался просто еще одним прохожим, идущим по тротуару. Это может оказаться полезным, подумал Кларк, чувствуя себя еще более заметным, особенно в такой момент.

– За дело, – выдохнул Динг, и оба оперативника перешли на другую сторону улицы, стараясь не привлекать к себе внимания.

Кларк был одет как бизнесмен, но он редко чувствовал себя таким голым. Ни у него, ни у Динга не было с собой никакого оружия, даже перочинного ножа. И хотя они отлично владели приемами рукопашного боя, оба были слишком опытными, чтобы не предпочитать оружие в случае столкновения – всегда лучше удерживать противника на расстоянии.

Им повезло… В крошечном вестибюле здания не было никого, так что их появление оказалось незамеченным. Оперативники поднялись по лестнице на второй этаж, затем прошли по коридору до самого конца, дверь, ведущая в комнату Нортон, должна оказаться слева. Номури хорошо справился со своим заданием. В тускло освещенном коридоре было пусто. Кларк быстро шел впереди. Замок оказался простым. Динг стоял настороже. Кларк достал отмычку, сумел сразу открыть замок и распахнул дверь. Они вошли в комнату и лишь затем поняли, что операция провалилась.

Кимберли Нортон была мертва. Она лежала на коврике – футоне, – ее шелковое дорогое кимоно собралось складками чуть ниже колен, обнажая ноги. Тело уже окрашивала трупная бледность. Кровь под воздействием силы тяжести скапливалась внизу. Скоро верхняя часть тела станет пепельно-серой, а нижняя – темно-бордовой. Какая жестокая штука смерть, подумал Кларк. Мало того что она похитила у девушки жизнь, она похитила у нее и красоту. Кимберли Нортон прежде была красива – но разве не в этом и заключается причина ее смерти? Джон сравнил лицо трупа с фотографией, и у него мелькнула мысль, что девушка чем-то напоминает его младшую дочь Пэтси. Он передал фотографию Дингу. Интересно, заметит ли молодой парень это мимолетное сходство?

– Это она.

– Да, Джон, – хрипло прошептал Чавез. – Она. – Короткое молчание. – Проклятье, – тихо выругался он, закончив осмотр трупа. Его лицо исказила гримаса ярости. Значит, Динг тоже обратил на это внимание, понял Кларк.

– Фотоаппарат у тебя с собой?

– Да. – Динг достал из кармана брюк миниатюрную камеру.

– Собираешься исполнять обязанности полицейского?

– Конечно.

Кларк наклонился, начал осматривать мертвое тело и сразу понял, что вряд ли сумеет сделать это достаточно квалифицированно. Он не обладал опытом патологоанатома, хотя был давно знаком со смертью. Чтобы сделать правильные выводы, нужны профессиональные медицинские знания. Вот… едва заметная маленькая впадина у вены в верхней части ступни. Значит, увлекалась наркотиками? Если это так, то девушка относилась к наркотикам с большой осторожностью, подумал Джон, всегда стерилизовала иглу шприца и… он осмотрел комнату. Вот. Бутылка алкоголя, пластмассовый пакет с ватными тампонами и одноразовыми пластиковыми шприцами.

– Что-то я больше не вижу следов от уколов.

– Они не всегда бросаются в глаза, – заметил Чавез. Кларк вздохнул, развязал пояс кимоно и распахнул полы. Тело девушки под кимоно было обнаженным.

– Проклятье! – прошипел Чавез, заметив светлую жидкость на внутренней поверхности бедер.

– В данном случае ты выбрал удивительно неподходящее слово, – прошептал в ответ Кларк. Он почувствовал, что впервые за много лет едва не теряет самообладание. – Начинай фотографировать.

Динг не ответил. Раз за разом сверкала вспышка и жужжала автоматическая перемотка пленки. Он запечатлел все так, как это мог бы сделать профессиональный судебный фотограф. Кларк стал закрывать полами кимоно мертвенно-бледное тело, словно стараясь вернуть девушке достоинство, отнятое у нее смертью и людьми, лишившими ее жизни.

– Минуту… посмотри на левую руку.

Кларк наклонился к левой руке. Один ноготь был сломан. Все остальные были аккуратно подстрижены и покрыты бесцветным лаком. Он осмотрел их. Под ногтями виднелось что-то.

– Может быть, она кого-нибудь поцарапала? – спросил Кларк.

– Посмотри, мистер К, нет ли на теле мест, где она могла поцарапать себя?

– Нет.

– Значит, когда это случилось, кто-то с ней был. Осмотри, еще раз ее лодыжки, – настойчиво посоветовал Чавез.

На левой ступне, там, где остались следы укола, виднелись синяки, почти скрытые распространяющейся трупной бледностью.

Чавез сделал последний снимок. – Я так и думал, – заметил он.

– Объяснишь потом. А сейчас уходим. – Джон встал. Меньше чем через минуту они вышли через черный ход, миновали извилистый переулок и оказались на широкой улице. Здесь им предстояло ждать машину.

– Как раз вовремя, – произнес Чавез, когда полицейский автомобиль остановился у дома номер восемнадцать. Прошло еще несколько секунд, и подъехала машина со съемочной телевизионной группой.

– Ты только посмотри, как здорово, а? Они произведут осмотр места происшествия и придут к логическому выводу… Так что ты хотел сказать, Динг?

– Все не так просто, мистер К. Это должно выглядеть как смерть от слишком большой дозы наркотиков, правда?

– Конечно. У тебя есть сомнения в этом?

– Когда вводишь себе слишком большую дозу героина, смерть наступает мгновенно. Раз – и до свиданья. Однажды мне довелось видеть, как парень сделал такое – давно, еще в молодости, – так он даже не успел выдернуть иглу из вены, понимаешь? Сердце останавливается, легкие перестают дышать, наступает конец. И уж никак нельзя встать, положить на столик шприц и снова лечь, верно? Синяки на ноге. Кто-то всадил в нее иглу. Ее убили, Джон. И, похоже, изнасиловали.

– Я осмотрел принадлежности. Все изготовлено в США. Они здорово подготовились. Полиция прекратит расследование, закроет дело, обвинит в смерти саму девушку и ее семью. Одновременно это будет хорошим уроком для собственных граждан. – Кларк поднял голову и посмотрел на выезжающий из-за угла автомобиль. – А у тебя острый глаз, Динг.

– Спасибо, босс. – Чавез снова замолчал, чувствуя, что теперь, когда он бессилен что-то предпринять и может только думать о происшедшем, в нем опять начинает подниматься волна гнева. – Знаешь, мне очень хотелось бы встретиться лицом к лицу с тем, кто виновен в ее смерти.

– Такой возможности у нас не будет. Почему бы не помечтать, а?

– Я знаю, но в свое время мне довелось быть ниндзей, помнишь? Можно было бы позабавиться, особенно если действовать голыми руками.

– Рискуешь переломать кости, причем очень часто собственные.

– Было бы приятно посмотреть ему в глаза, когда это произойдет.

– Тогда поставь на винтовку хороший оптический прицел, -

Посоветовал Кларк.

– Да, пожалуй, – согласился Чавез. – Слушай, мистер К, что это за человек, который может получить наслаждение от такого?

– Психически ненормальный ублюдок, Доминго. Когда-то мне доводилось встречаться с подобными мерзавцами.

Машина остановилась перед ними. Прежде чем сесть в нее, черные глаза Чавеза глянули прямо в глаза Кларка.

– Может быть, мне все-таки удастся встретиться с ним лицом к лицу, Джон. Иногда судьба – рок – выкидывает любопытные штуки. Очень забавные.

– Где она? – спросил Номури, сидевший за рулем.

– Поехали, – сказал ему Кларк.

– Вы бы только послушали. Гото, – заметил Чет, отъезжая от тротуара и пытаясь понять, что же случилось.

***

– Девушка мертва, – сообщил Райан президенту меньше чем через два часа, ровно в час дня по вашингтонскому времени.

– Она умерла своей смертью? – спросил Дарлинг.

– Чрезмерная доза наркотика, введенная, по-видимому, кем-то. Сделаны фотографии. Должны прибыть сюда через тридцать шесть часов. Наши парни едва успели уехать с места происшествия, как появилась японская полиция.

– Одну минуту, Джек, не так быстро. Ты утверждаешь, что ее убили?

– Таково мнение наших оперативников, господин президент.

– Они достаточно подготовлены, чтобы сделать такой вывод? Райан опустился в кресло и решил объяснить чуть подробнее.

– Да, сэр, старший из наших агентов кое-что понимает в этом деле.

– Весьма обтекаемая формулировка, – сухо заметил президент. – Мне не следует знать какие-то детали, как ты считаешь?

– В данный момент не вижу причин для этого, сэр.

– Дело рук Гото?

– Скорее одного из его людей. Вообще-то все станет ясно после того, как мы получим заключение японской полиции. Если в нем будет что-то, расходящееся с нашей информацией, тогда станет ясно, что дело сфабриковано. Не так уж много людей, обладающих достаточным влиянием, чтобы отдать приказ о подтасовке данных полицейского расследования. – Райан помолчал, потом заговорил снова:

– Сэр, у меня есть информация, полученная от еще одного независимого источника относительно репутации этого человека. – Он повторил все, что узнал от Крис Хантер.

– Ты говоришь, что, по твоему мнению, он приказал убить молодую девушку и заставил свою полицию закрыть дело? И знаешь, что ему нравятся подобные извращения? – Лицо

Дарлинга покрылось краской гнева. – И настаиваешь, чтобы я протянул ему оливковую ветвь? Что случилось с тобой, черт побери? Джек сделал глубокий вдох.

– Согласен, господин президент, я заслужил ваш упрек. Но вопрос стоит сейчас так: как нам поступить? Выражение на лице Дарлинга смягчилось.

– Извини, Джек, ты не заслужил этого.

– По правде говоря, заслужил, господин президент. Я мог бы отдать приказ Мэри-Пэт вывезти ее домой гораздо раньше, но не сделал этого… – с грустью заметил Райан. – Я не ожидал, что события будут разворачиваться с такой быстротой.

– Такое случается со всеми, Джек. Итак, что делать сейчас?

– Мы не можем обратиться к советнику по юридическим вопросам в нашем посольстве, потому что еще «не знаем» о случившемся. Думаю, однако, что следует предупредить ФБР о необходимости проверки обстоятельств ее смерти, после того как получим официальное уведомление. Я могу позвонить Дэну Мюррею.

– Это правая рука Шоу, занимающийся решением особо важных проблем? Райан кивнул.

– Да, мы с Дэном давно знаем друг друга. А вот что касается политических аспектов, то я не уверен. Только что прибыла телевизионная запись первого выступления Гото в качестве премьер-министра. Мне хотелось, чтобы вы знали, с кем имеете дело, прежде чем начнете ее читать.

– Скажи мне, Джек, сколько, по твоему мнению, таких подонков стоит во главе разных государств?

– Вы знаете это лучше меня, сэр. – Райан на мгновение задумался. – Вообще-то нельзя считать, что это так уж плохо. Они слабые, господин президент. И трусливые. Если уж у вас есть враги, пусть у этих врагов будет побольше уязвимых мест.

Но ведь Гото может приехать к нам с государственным визитом, подумал Дарлинг. Нам придется разместить его в Блэйр-хаус, напротив Белого дома, дать банкет в его честь, мы выйдем в Восточный зал, будем произносить трогательные речи,.поднимать бокалы за здоровье друг друга и пожимать руки, словно близкие друзья. Черт бы его побрал! Дарлинг открыл папку с речью Гото и пробежал глазами первую страницу.

– Ну и сукин же сын! «Америка должна понять», представляешь?

– Гнев, господин президент, не лучший советчик в решении проблем.

– Да, ты прав, – согласился Дарлинг. Он помолчал, и затем на его лице появилась лукавая улыбка. – Насколько я помню, горячность относится и к числу твоих недостатков, верно?

Райан кивнул.

– Да, сэр, меня не раз упрекали в этом.

– Ну что ж, после возвращения из Москвы нам придется заняться двумя крупными вопросами.

– Тремя, сэр. Нужно будет принять решение относительно Индии и Шри-Ланки. – По выражению лица Дарлинга Джек понял, что президент позволил себе забыть об этом.

***

Впрочем, Дарлинг задвинул в дальний угол своей памяти еще одну проблему.

– Сколько времени мне придется ждать? – бросила мисс Линдерс.

Мюррей видел на ее лице отпечаток страданий еще более отчетливо, чем они слышались в словах женщины. Но как ему объяснить это? Уже став жертвой преступления, ей пришлось покинуть убежище, в котором она скрывалась столько времени, и открыть душу множеству незнакомцев. Подобная процедура болезненна для всякого, но для нее в особенности. Мюррей был искусным и опытным следователем, умел допрашивать людей. Он знал, как утешить человека, как ободрить его, как выудить нужную информацию. Он был первым сотрудником ФБР, который выслушал ее рассказ, полный кричащей боли, и в результате превратился в одного из знатоков морального состояния пострадавшей в не меньшей степени, чем доктор Гоулден. Затем мисс Линдерс допрашивала еще пара агентов ФБР, мужчина и женщина, специализирующиеся на расследовании подобных преступлений. После этого ею занялись два разных психиатра, беседы которых по необходимости были не слишком дружескими, поскольку от них требовалось, во-первых, установить окончательную правду и, во-вторых, дать понять мисс Линдерс, с какой враждебностью ей придется столкнуться в дальнейшем. В процессе всего этого, понял Мюррей, Барбара Линдерс перенесла еще более мучительные страдания, чем раньше. Ей пришлось заставить себя рассказать всю правду сначала доктору Гоулден, затем сделать то же самое для Мюррея, далее еще и еще. А теперь ей предстояло столкнуться с самым трудным испытанием, поскольку некоторые члены юридического комитета Конгресса были союзниками Эда Келти и потому пожелают отнестись к свидетелю с максимальной жесткостью, чтобы завоевать расположение вице-президента или продемонстрировать свой профессионализм и беспристрастие как юристов. Барбара знала это. Мюррей сам провел ее через предстоящее испытание, сам задавал ей вопросы, иногда жестокие и неожиданные, причем всегда им предшествовало мягкое объяснение вроде такого: «Вас могут спросит также вот о чем…».

Все это оказало воздействие на нее, и тяжелое воздействие. Барбара – теперь они стали слишком близкими знакомыми, чтобы он продолжал думать о ней как о мисс Линдерс, – продемонстрировала незаурядное мужество, какое только можно ожидать от жертвы подобного преступления, и даже больше. Однако мужество не появляется само по себе. Оно похоже на счет в банке. С него можно снять всего лишь определенное количество денег, а затем придется остановиться, до тех пор пока на депозит не поступят новые средства. Однако лишь ожидание того неизвестного ей дня, когда ее вызовут в Конгресс, когда ей придется занять место в зале заседаний и сделать вступительное заявление перед телевизионными камерами, ощущение, что ей придется обнажить свою душу перед всем миром, – все это походило на то, что ночь за ночью в банк приходит грабитель и похищает часть запаса ее внутренней решимости, накопленной с таким трудом.

Но и для Мюррея все это было непросто. Он провел следствие, собрал материалы для судебного дела, подготовил прокурора, но среди тех, кто принимали участие во всем этом, он был ближе всех к Барбаре. Это ему предстояло убедить ее, продемонстрировать этой женщине, что мужчины не похожи на Эда Келти, что и для мужчин подобный поступок является столь же отталкивающим, как и для женщин. Он был для Барбары защитником справедливости. Разоблачение и последующее наказание преступника стало теперь целью его жизни в еще большей степени, чем для нее.

– Барбара, ты должна держаться, крошка. Мы накроем этого мерзавца, но не сможем добиться желаемого результата, если только не… – Он продолжал говорить, произнося правильные слова, стараясь вкладывать в них убеждение, которого не испытывал. С каких это пор политика начала влиять на уголовное право? Закон нарушен. У них подготовлены свидетели, есть вещественные доказательства, но теперь их заставляют ждать, а это причиняет не меньший вред истцу, чем жесткий допрос любого адвоката, защищающего ответчика.

– Но время уходит!

– Еще две недели, может быть, три, и мы возьмемся за дело, Барбара.

– Послушай, Дэн, я ведь понимаю, что-то происходит, верно? Ты не считаешь меня такой уж дурой, а? Теперь он перестал выступать с речами, открывать новые мосты и тому подобное. Кто-то предупредил его, и сейчас он готовится к защите, правда?

– Мне кажется, Барбара, что президент намеренно держит его рядом с собой, для того чтобы, когда дело начнется, он не смог опереться на свою популярность в качестве средства защиты. Президент на нашей стороне, Барбара. Я лично проинформировал его о ходе расследования, и он сказал: «Преступник есть преступник, кем бы он ни был» – и я передаю тебе его точные слова.

Она посмотрела на него влажными глазами. В них отражалось отчаяние.

– Я не выдержу, Дэн.

– Нет, Барбара, выдержишь, – солгал он. – Ты сильная, умная и смелая женщина. Ты просто обязана пройти через это испытание. Это он не выдержит, а не ты. – Дэниел Е. Мюррей, заместитель помощника директора ФБР, протянул руку через стол. Барбара Линдерс сжала ее своими пальцами, словно ребенок руку отца, заставляя себя верить ему, полагаться на него, и Дэна охватило чувство стыда, потому что ей приходится платить такую цену из-за того, что президент Соединенных Штатов вынужден подчинить уголовное расследование политическим требованиям. Возможно, это имеет смысл в глобальном масштабе, однако для полицейского глобальные масштабы ограничиваются обычно одним преступлением и одной жертвой.

16. Полезная нагрузка

К окончательному этапу в приведении ракет H-11/SS-19 в боевую готовность можно было, вполне естественно, приступить, только получив приказ от премьер-министра страны. В некотором отношении заключительная стадия работ разочаровала инженеров. Первоначально они надеялись вооружить все ракеты полным комплектом боеголовок – по крайней мере по шесть к головной части каждой «птички», но для этого обязательно пришлось бы провести испытательный запуск с включением последней ступени, а это сочли слишком опасным. Секретность проекта, решили руководители, намного важнее количества боеголовок. Кроме того, в дальнейшем это всегда можно исправить. Стыковочный круг русской конструкции в верхней части ракеты был оставлен без изменений именно по этой причине, а пока хватит и десяти ракет с одной ядерной боеголовкой на каждой.

Обслуживающий персонал открывал одну за другой пусковые шахты, огромные боеголовки поднимали с железнодорожных платформ, устанавливали на ракетах и закрывали аэродинамическими оболочками. И снова русская конструкция оказалась идеально практичной. На каждую операцию такого рода потребовалось чуть больше часа, и в результате двадцать техников сумели закончить установку боеголовок за одну ночь. К рассвету работа была завершена, шахты снова закрыли, и Япония превратилась в ядерную державу.

***

– Поразительно, – заметил Гото.

– По сути дела все было очень просто, – ответил Ямата. Правительство выделило средства на изготовление и проведение испытаний «ракет-носителей» как части нашей космической программы. Плутоний поступил с реакторного комплекса в Монжу. Конструирование и изготовление боеголовок оказалось до смешного простым. Если несколько арабов сумели изготовить ядерную боеголовку в ливанской пещере, то насколько легче это для наших инженеров? Вообще-то все работы, за исключением изготовления боеголовок, так или иначе финансировались правительством, и

Ямата не сомневался, что затраты неформального консорциума, принявшего на себя оплату расходов на изготовление боеголовок, тоже будут компенсированы. Разве все это не было сделано ими на благо своей страны? – Мы немедленно начнем подготовку персонала из состава сил самообороны, чтобы они смогли заменить наших людей, как только ты отдашь распоряжение об этом, Гото-сан.

– Но американцы и русские… как они отнесутся к этому? Ямата презрительно фыркнул.

– У каждой из этих стран осталось по одной ракете, которые будут взорваны на этой неделе, и церемония будет транслироваться по телевидению. Ты ведь знаешь, что их подводные ракетоносцы Сняты с эксплуатации. Ракеты подводного базирования «Трайдент» уже уничтожены, а сами подводные лодки стоят у причалов в ожидании, когда их начнут резать на металлолом. Таким образом, всего десять межконтинентальных баллистических ракет с ядерными боеголовками дают нам решающее стратегическое преимущество.

– Но вдруг они захотят изготовить новые?

– Они не смогут сделать этого – по крайней мере все не так просто, – поправился Ямата. – Производство ракет свернуто, и в соответствии с условиями международного договора Оборудование уничтожено под наблюдением международных контрольных групп. Для возобновления производства потребуются месяцы, и мы сразу узнает об этом. Следующим важным шагом будет широкая программа строительства военных кораблей и воссоздания военно-морского флота, – верфи, принадлежащие Ямате, были готовы к этому, – чтобы никто не мог посягнуть на наше господство в западной части Тихого океана. В данный момент, при удачном стечении обстоятельств и с помощью наших друзей, мы достаточно сильны. Прежде чем они смогут бросить нам вызов, стратегическое положение нашей страны улучшится до такой степени, что им придется обращаться с нами как с равными.

– Значит, я должен отдать приказ?

– Совершенно верно, господин премьер-министр, – подтвердил Ямата, тем самым снова объясняя, что требуется от человека, которого возвели на высший пост в государстве.

Гото потер руки и посмотрел на украшенный резьбой стол, еще недавно принадлежавший другому премьер-министру. Будучи слабым человеком, он медлил с принятием решения.

– Это правда, мой друг, что Кимба была наркоманкой?

Ямата кивнул, стараясь скрыть кипящую внутри ярость от такого вопроса.

– Правда, печально? Канеда, начальник моей службы безопасности, обнаружил ее мертвой на полу номера в отеле и тут же вызвал полицию. У следователей создалось впечатление, что она старалась проявлять максимальную осторожность, но все-таки ошиблась в размерах дозы.

Гото вздохнул.

– Глупый ребенок. Ее отец – полицейский, понимаешь? Кимба говорила, что он очень строгий и не понимал ее чувств. А вот я понимал. Она была такой доброй и нежной. Из нее могла бы выйти хорошая гейша.

Поразительно, как меняются люди после смерти, холодно подумал Ямата. Глупая бесстыдная девушка ушла от родителей, бросила их и решила искать в мире собственный путь. Ей удалось узнать лишь одно – мир безжалостен по отношению к тем, кто не готов к жестокой схватке. Однако только потому, что ей удалось создать у Гото иллюзию мужественности, американка превратилась в душу, полную нежности и доброты.

– Гото-сан, неужели мы позволим такому народу решать судьбу нашей нации?

– Нет. – Новый премьер-министр поднял трубку телефона. – Начинайте восхождение на гору Ниитака, – произнес он, повторяя приказ, отданный больше пятидесяти лет назад.

***

Этот самолет в одних отношениях был на редкость особенным, а в других – самым обыкновенным. VC-25B представлял собой по сути дела модификацию почтенного авиалайнера «Боинг-747», усовершенствованную и переделанную Военно-воздушными силами США. Самолет был спроектирован тридцать лет назад и все еще находился в серийном производстве на заводе в Сиэтле. Политически ориентированный дизайнер справился с задачей его окраски – где бы ни находился президентский авиалайнер, он производил соответствующее впечатление. Самолет стоял в одиночестве на бетонной площадке, окруженный кольцом сотрудников службы безопасности, одетых в одинаковые маскировочные комбинезоны. Они «получили указание» – так гласила сухо написанная инструкция, составленная на бюрократическом языке Пентагона, – при малейших нарушениях пользоваться своими автоматами М-16, причем им разрешалось поступать таким образом без соблюдения всякого рода формальностей вроде окриков или предупредительных выстрелов, как это полагалось всем остальным федеральным службам охраны. Иными словами, они имели право сначала стрелять, а уже потом задавать вопросы.

К самолету не был подведен подвижный туннель для посадки. Пассажирам предстояло подниматься по самому обычному трапу, как в пятидесятые годы, но им все равно нужно было пройти через металлодетектор и сдать в багаж свои чемоданы – на этот раз для того, чтобы сотрудники службы безопасности ВВС и агенты Секретной службы могли просветить их рентгеновскими лучами и даже выборочно открыть для визуальной проверки.

– Надеюсь, ты оставила дома свой «Секрет Виктории»? – пошутил Джек и поднял на стойку инспектора чемодан для осмотра.

– Узнаешь, когда прилетим в Москву, – лукаво подмигнула профессор Райан. Это был ее первый выезд за границу в составе правительственной делегации, так что все на авиабазе ВВС Эндрюз казалось ей новым и интересным.

– Здравствуйте, доктор Райан! Наконец-то мы встретились. – Элен Д'Агустино подошла к ним и протянула руку.

– Кэти, позволь представить тебе самого прелестного в мире телохранителя, – сказал Джек, знакомя жену с агентом Секретной службы.

– В прошлый раз я не смогла приехать на банкет президента, – объяснила Кэти. – В Гарварде проводился семинар, и мое присутствие там было необходимо.

– Зато эта поездка доставит вам удовольствие, – заметила Элен, отходя от них и возвращаясь к исполнению своих обязанностей.

Надеюсь, не такое удовольствие, как предыдущая, подумал Джек, вспоминая свой последний визит в Москву, о котором он не мог никому рассказать.

– А где она прячет свой пистолет? – поинтересовалась вслух Кэти.

– Не знаю, не обыскивал, – тоже подмигнул Джек.

– Мы можем подняться в самолет?

– Я могу подняться туда в любое время, – ответил ее муж. – В конце концов, я ведь важная персона. – Действительно, лучше всего войти внутрь пораньше и показать Кэти, что там Находится, решил он, подводя жену к трапу. Рассчитанный в гражданском варианте на перевозку более трехсот человек, президентский «Боинг-747» (разумеется, на авиабазе стоял еще один точно такой же запасной самолет) был оборудован на сотню пассажиров, для которых предусматривались все удобства. Сначала Джек провел жену к местам, которые им предстоит занять, объяснив, что размещение соответственно важности положения соблюдается здесь очень строго. Чем ближе ваши кресла к носовой части, тем значительнее занимаемая вами должность. Президентский салон находится в самом носу самолета, и две кушетки превращаются на ночь в кровати… Райаны и ван Даммы размещаются в следующем отсеке, примерно в двадцати футах позади президентского. Там стоит восемь удобных кресел, но в данном случае их будут занимать только пять человек. Вместе с Райанами и ван Даммами место здесь займет директор центра президентской связи, нервная и постоянно спешащая женщина по имени Тиш Браун, руководившая прежде одной из телевизионных компаний. Она недавно развелась с мужем. Остальные члены делегации размещаются ближе к хвостовой части самолета в соответствии с их положением в администрации президента. В самом хвосте сидят журналисты и другие сотрудники средств массовой информации, которые считаются еще менее важными…

– Это кухня? – спросила Кэти.

– Камбуз, – поправил ее Джек. Действительно, камбуз производил большое впечатление, поскольку все блюда готовились здесь из свежих продуктов, а не просто разогревались, как на других авиалайнерах.

– Но она больше, чем у нас дома! – удивилась Кэти к нескрываемому удовольствию шеф-повара, главного сержанта ВВС.

– Я бы не сказал, зато шеф намного лучше, правда, сардж?

– Я готов отвернуться, мэм, и обещаю никому не говорить, если вы захотите врезать ему как следует. Кэти только рассмеялась.

– А почему президент не располагается наверху, в комнате отдыха?

– Там почти все пространство заполнено аппаратурой связи. Президент любит подниматься наверх и беседовать с пилотами у них в кабине, но комнату отдыха занимают главным образом «криппи».

– Криппи?

– Связисты, – объяснил Джек, направляясь с женой обратно к креслам в своем отсеке. Обтянутые бежевой кожей кресла были очень широкими и мягкими, с недавно установленными перед ними телевизорами, личными телефонами и прочими атрибутами вплоть до пристежных ремней с пряжками, украшенными президентской эмблемой.

Кэти сразу обратила внимание на все это.

– Теперь я знаю, что означает настоящий первый класс, – заметила она.

– И все-таки нам предстоит лететь одиннадцать часов, бэби, – вздохнул Джек, опускаясь в кресло и устраиваясь поудобнее, пока самолет заполнялся другими пассажирами. Если повезет, подумал он, может быть, удастся проспать в течение почти всего полета.

***

Заявление президента перед отлетом, передающееся по телевидению, было организовано соответствующим образом. Микрофон всегда устанавливали так, что на заднем плане возвышался огромный силуэт президентского «боинга», носящего официальное наименование «ВВС-1». Это делалось для того, чтобы напомнить телезрителям, кто выступает по телевидению, и подтвердить это показом его личного самолета. Рой Ньютон наблюдал за церемонией вылета скорее ради расчета времени, чем из интереса. Подобные заявления никогда не давали чего-то нового, и транслировал их обычно только правительственный канал, хотя при отлете на аэродроме всегда присутствовали и другие съемочные группы – на случай если президентский самолет разобьется при взлете. Сделав короткое заявление, президент Дарлинг взял под руку свою жену Энн и пошел к трапу, у которого им отсалютовал сержант ВВС. Поднявшись по трапу, президент и первая леди повернулись и помахали на прощание, словно уже началась предвыборная кампания, – впрочем, поездка в Москву на самом деле являлась частью этого почти непрерывного процесса – и вошли внутрь. Телевизионные камеры переключились снова на Белый дом, где различные сотрудники отвечали на вопросы журналистов. Президент будет находиться в воздухе в течение одиннадцати часов, это было известно Ньютону. Времени вполне достаточно, больше чем требуется. Пора браться за дело.

Да, древняя поговорка вполне соответствует истине, подумал он, раскладывая перед собой записи. Если в тайну посвящено больше одного человека, тайна перестает быть таковой. И уж она совсем перестает быть тайной, если вы оба знаете хотя бы часть ее и вам известно, кто знает остальное, потому что тогда вы можете за ужином сообщить собеседнику о том, что знаете, а собеседник придет к выводу, что вам известно все, так что он расскажет вам то, что вы еще не сумели разнюхать. Улыбки в соответствующие моменты беседы, многозначительные кивки, короткие замечания и несколько тщательно подобранных слов убедят собеседника продолжать рассказ до тех пор, пока все не станет ясно как на ладони. По мнению Ньютона, деятельность шпионов мало отличается от этого. Возможно, он сам мог бы стать хорошим разведчиком, но за это платили намного хуже, чем во время его пребывания в палате представителей Конгресса – говоря по правде, гораздо хуже, – а он уже давно принял решение пользоваться своим талантом лишь в том случае, если это обеспечит ему достаточно комфортабельную жизнь.

Все остальное было куда проще. Нужно выбрать подходящего человека, кому передать имеющуюся информацию, и он нашел такого кандидата путем внимательного чтения местных газет. У каждого репортера есть своя любимая тема, к которой он – или она – проявляет прямо-таки страстный интерес, и в этом отношении репортеры ничем не отличаются от обычных смертных. Если ты знаешь, на какие кнопки нажимать, можно манипулировать кем угодно. Жаль, что это не получилось с избирателями в его округе, подумал Ньютон, поднимая трубку телефона и набирая номер.

– Либби Хольцман слушает.

– Привет, Либби, это Рой. Как жизнь?

– Скучноватая, – посетовала журналистка, надеясь, что ее мужу, Бобу, вылетевшему с президентской командой в Москву, удастся узнать что-нибудь интересное.

– Как насчет ужина? – Ньютон знал, что ее муж в отъезде.

– О чем пойдет речь? – Она понимала, что это не любовное свидание или что-то иное, столь же глупое. От Ньютона можно было обычно узнать немало интересного.

– Уверяю тебя, не пожалеешь, – заверил он. – Давай встретимся в «Жокей-клаб», в половине восьмого, а?

– Договорились.

Ньютон улыбнулся. Это ведь справедливая игра, правда? Он потерял свое кресло в Конгрессе не из-за обвинения в том, что злоупотреблял влиянием. Такое обвинение оказалось неподкрепленным достаточно убедительными доказательствами, чтобы можно было начать расследование (на это повлиял кто-то другой), зато его сочли убедительным чуть больше половины избирателей его округа – 50, 7 процента, – решивших, что за год до президентских выборов их должен представлять в Конгрессе другой человек. Если бы все произошло в год выборов президента, подумал Ньютон, он сумел бы почти наверняка удержать за собой кресло конгрессмена, однако, потеряв место в Конгрессе, вернуть его назад практически невозможно.

Впрочем, все могло бы обернуться куда хуже. В конце концов, жизнь не такая уж плохая штука, верно? Ньютон сохранил за собой тот же дом, его дети ходили в ту же школу, затем поступили в хорошие колледжи, он остался членом того же клуба. Просто теперь у него другой округ и не надо беспокоиться об этике или законах – впрочем, и раньше это не так уж его беспокоило, – да и платят сейчас куда лучше, правда?

***

В ходе учений «Океанские партнеры» связь осуществлялась через компьютерно-спутниковый канал – и не через один, а через три. Японское военно-морское соединение передавало всю информацию в центр по руководству операциями флота в Иокагаме, а американский флот делал то же самое, передавая сведения в оперативный центр ВМС в Пирл-Харборе. Оба центра пользовались третьим каналом связи для обмена информацией между собой. Таким образом, инспекторы, осуществляющие контроль за ходом учений, имели доступ к полному объему информации, тогда как командиры соединений такого доступа не имели. Цель учений заключалась в том, чтобы дать возможность обеим сторонам проверить свою подготовку в условиях, максимально приближенных к боевым. По этой причине к попыткам обмана в данном случае относились неодобрительно, хотя вообще-то обман, разумеется, являлся чем-то неразрывно связанным с практикой войн и одновременно чуждым им.

Командующие родами военно-морских сил и служб Тихоокеанского флота, адмиралы, стоящие во главе надводного и подводного флота, морской авиации и службы хозяйственного обеспечения, сидя в креслах, с интересом следили за тем, как развертываются учения, причем каждый из них беспокоился относительно действий своих подчиненных.

– А ведь Сато совсем не дурак, правда? – заметил капитан третьего ранга Чеймберз.

– Очень умело командует своими кораблями, – согласился доктор Джоунз. Руководитель крупной фирмы, работающей на военно-морской флот, он обладал специальным допуском и оказался в оперативном центре флота с разрешения адмирала Манкузо. – Но это ничем ему не поможет на северном направлении.

– Вот как? – Командующий подводными силами Тихоокеанского флота посмотрел на него и улыбнулся. – Может быть, тебе известно то, чего не знаю я?

– Гидроакустики на «Шарлотт» и «Эшвилле» отлично подго товлены, шкипер. Помните, мои люди работали с ними, создавая новые программы слежений?

– Да и командиры подлодок не такие уж плохие, – напомнил

Манкузо.

Джоунз утвердительно кивнул.

– Это уж точно, сэр. Они умеют прослушивать морские глубины, как это делали в свое время вы.

– Господи, – выдохнул Чеймберз, глядя вниз на новые погоны с четырьмя кольцами и словно чувствуя их возросший вес. – Вам не приходило в голову, адмирал, что бы мы делали без нашего Джоунзи?

– С нами тогда был и чиф Лаваль, помните? – заметил

Манкузо.

– Сын Френчи Лаваля служит сейчас старшим гидроакустиком на «Эшвилле», мистер Чеймберз. – Манкузо для Джоунза навсегда останется «шкипером», а Чеймберз будет всегда «лейтенантом». Ни один из них не возражал против такой формы обращения, которая существовала на флоте и прочно сплачивала офицеров со старшинским составом (в данном случае бывшим).

– Я не знал об этом, – признался командующий подводными силами.

– Его только что перевели туда. Раньше он плавал на «Теннесси». Очень способный парень, уже через три года после выпуска из школы стал специалистом первого класса.

– Быстрее тебя, – заметил Чеймберз. – Он в самом деле такой сообразительный?

– В самом деле. Я пытаюсь переманить его к себе в компанию. Он женился в прошлом году, скоро родится ребенок. Думаю, будет не так уж трудно сманить его на гражданку, предложив жалованье повыше.

– Премного благодарен, Джоунзи, – проворчал адмирал Манкузо. – Следовало бы выгнать тебя пинками из оперативного центра.

– Ну успокойтесь, шкипер. Когда последний раз мы собирались вместе, чтобы как следует позабавиться? – Вдобавок ко всему новая компьютерная программа Джоунза была включена в то, что осталось от системы раннего обнаружения подводных лодок в Тихом океане. – Пришло время внести изменения в ситуацию.

То обстоятельство, что у обеих сторон в оперативных центрах «противника» присутствовали наблюдатели, несколько усложняло ситуацию, главным образом потому, что у тех и у других имелись силы и возможности, которыми, строго говоря, они не делились друг с другом. В данном случае выданные линией раннего обнаружения следы, которые могли принадлежать японским подводным лодкам к северо-западу от Куре, были на самом деле заметно лучше тех, что появились на демонстрационном экране. Подлинные следы сообщали только Чеймберзу и Манкузо. У каждой из сторон в учениях принимали участие по две подводных лодки. Ни одна из американских субмарин не оставляла за собой таких следов, но японские подводные лодки приводились в действие дизельными установками и потому были вынуждены периодически всплывать на шноркельную глубину, чтобы перезарядить аккумуляторные батареи. Несмотря на то что японские субмарины были оборудованы своей собственной модификацией американской системы «Прерия-Маскер», новые программы, разработанные Джоунзом, без особого труда преодолевали эти меры маскировки. Манкузо со своим штабом удалился в оперативный центр подводных сил Тихоокеанского флота, чтобы обсудить последние сведения.

– О'кей, Джоунзи, сообщи нам, что ты сумел обнаружить, – произнес Манкузо, глядя на бумажные распечатки, поступившие от подводных гидрофонов, покрывавших дно Тихого океана.

Полученная информация появлялась как на электронных телевизионных дисплеях, так и на бумаге того типа, который когда-то использовался для компьютерных распечаток, необходимых для более подробного анализа. Для подобной работы предпочитались бумажные распечатки, и они делились на два комплекта. Один был уже обработан техниками-океанографами, принадлежащими к местной группе системы раннего обнаружения. Для более точного анализа и для того, чтобы удостовериться в том, что Джоунз все еще не потерял своей удивительной способности разбираться в таких деталях, Манкузо хранил отдельно комплект распечаток, уже обработанный его специалистами.

Хотя Джоунзу еще не исполнилось сорока, седина уже пробивалась в его густых темных волосах. Теперь он уже не курил, а жевал резинку. Зато внимание и опыт у него по-прежнему сохранились, заметил Манкузо. Доктор Рон Джоунз листал бумажные страницы подобно бухгалтеру, напавшему на следы крупной растраты, проводя пальцем по вертикальным линиям, фиксировавшим частоты.

– Мы исходим из того, что они всплывают на шноркель примерно каждые восемь часов, верно? – спросил он.

– Да, они поступают разумно, постоянно поддерживая аккумуляторные батареи в полностью заряженном состоянии, – утвердительно кивнул Чеймберз.

– На каком часовом поясе они функционируют? – поинтересовался Джоунз. Как правило, американские субмарины, находящиеся в море, переводили часы на время по Гринвичу – это название с недавних пор, после резкого сокращения Королевского военно-морского флота, чье могущество в прошлом позволяло называть исходный меридиан по-британски, изменилось на «всеобщее время».

– Думаю, на токийском, – ответил Манкузо. – Это на пять часов раньше нашего.

– Тогда начнем искать сходные моменты, на этот раз начиная с полуночи и дальше по четным часам. – Перед ним лежало пять широких сложенных листов. Джоунз перелистал один полный комплект, отмечая время, указанное на полях. На это ему потребовалось десять минут.

– Вот одно совпадение, а вот и другое. Значит, две возможности. Вот это тоже вероятно, хотя и вызывает у меня сомнения. Пожалуй, я сделал бы ставку вот на эту… и эту, для начала. – Его пальцы указали на кажущиеся случайными наборы точек.

– Уолли?

Чеймберз повернулся к другому столу, на котором лежали обработанные комплекты распечаток, и развернул их на соответствующих временных отметках. – Джоунзи, ты проклятый волшебник! – изумленно выдохнул он. Группе из нескольких опытных техников – каждый из них был экспертом в этой области – потребовалось больше двух часов, чтобы обнаружить то, чего Джоунз сумел добиться всего за несколько минут прямо на глазах потрясенных офицеров.

Гражданский подрядчик достал банку «кока-колы» из соседнего автомата и открыл ее.

– Ну что, джентльмены, – с удовлетворением произнес он, – так кто лучший специалист всех времен?

Впрочем, это была всего лишь часть работы. В распечатках указывался только пеленг на источник шумов, однако на дне океана размещалось множество гидроакустических устройств, относящихся к линии раннего обнаружения, и с помощью триангуляции уже удалось определить районы нахождения подводных лодок с точностью до десяти-пятнадцати морских миль. Таким образом, даже со всеми усовершенствованиями, внесенными доктором Джоунзом в систему обнаружения подводных лодок, приходилось вести поиск на большой площади океана.

Зазвонил телефон. Это был главнокомандующий Тихоокеанским флотом. Манкузо выслушал его рекомендации по изменению курса субмарин «Шарлотт» и «Эшвилл», что позволяло им направиться к предполагаемым контактам. Джоунз одобрительно кивнул.

– Видите, шкипер? Я всегда говорил, что вы умеете прислушиваться к советам экспертов.

***

Мюррей находился в кабинете заместителя специального агента, возглавляющего отдел Вашингтона в ФБР, обсуждая с ним проблемы финансирования, и потому не смог поговорить по телефону с Райаном. Совершенно секретная депеша из Белого дома оказалась погребенной в папке секретных документов, а затем секретарше Мюррея пришлось уехать, чтобы привезти из школы домой своего заболевшего ребенка. В результате записка, сделанная рукой Райана, попала на стол Мюррея с большим опозданием.

– У меня новости об этой девушке Нортон, – произнес Мюррей, войдя в кабинет директора ФБР.

– Плохие?

– Она мертва. – Мюррей передал Шоу записку Райана. Директор быстро прочитал ее.

– Проклятье! – прошептал он. – У нас есть сведения о том, что она раньше пользовалась наркотиками?

– Насколько помню, нет.

– Поступило сообщение из Токио?

– Я еще не связывался с советником по юридическим вопросам. Неудачное время для этого, Билл.

Шоу кивнул, понимая смысл происшедшего. Стоит спросить любого агента ФБР о наиболее запомнившемся случае в его карьере, и он обязательно упомянет киднэппинг. По сути дела-именно такое преступление сделало ФБР знаменитым в тридцатые годы. Закон Линдберга уполномочивал Федеральное бюро расследований оказывать помощь местной полиции, как только возникала вероятность того, что похищенная жертва перевезена за пределы штата, где было совершено преступление. При малейшей вероятности этого – жертв похищения редко увозили далеко от места похищения, – вся мощь ведомства, отвечающего за соблюдение закона и порядка на территории США, вступала в действие, и агенты ФБР принимались за поиски преступников подобно стае голодных волков. Их главная задача всегда оставалась одной и той же: вернуть жертву живой, и результаты такой деятельности были превосходными. Второй целью было задержание, арест и передача в судебные инстанции виновников, совершивших это преступление, и в этом отношении деятельность ФБР статистически была еще более успешной. Руководство ФБР еще не имело сведений, действительно ли Кимберли Нортон стала жертвой похищения, но им уже было известно, что домой ее доставят мертвой. Одно лишь это обстоятельство для любого агента бюро означало, что он не справился с основной задачей.

– Ее отец – полицейский.

– Я помню, Дэн.

– Думаю, мне нужно отправиться в Сиэтл и обсудить происшедшее с О'Кифом. – Отчасти это было необходимо, потому что капитан Нортон своей деятельностью заслужил, чтобы ему сообщили о случившемся другие полицейские, вместо того чтобы узнать о смерти дочери из газет, а отчасти потому, что полицейские, ведущие расследования, обязаны так поступить, обязаны лично сообщить родственникам о том, что потерпели неудачу. Кроме того, Мюррею хотелось самому ознакомиться с делом и убедиться в том, что было предпринято все возможное для спасения девушки.

– Пожалуй, я сумею обойтись без тебя пару дней, – ответил Шоу. – Дело Линдерс отложено до возвращения президента. Хорошо, можешь отправляться.

***

– Но здесь даже лучше, чем на «Конкорде»! – восторженно произнесла Кэти, когда капрал ВВС принесла ужин. Ее муж с трудом удержался от смеха. Ему редко приходилось видеть, чтобы глаза Кэролайн Райан были такими изумленными. Правда, сам Джек уже давно привык к подобному обслуживанию, а пища здесь была несомненно вкуснее той, что подавали ей в кафетерии для врачей больницы Хопкинса. Кроме того, тут тарелки были без золотых ободков, и по этой причине с «ВВС-1» пропадало так много посуды.

– Мадам не желает немного вина? – Райан поднял бутылку сухого белого вина и разлил в бокалы, пока перед ним ставили тарелку.

– Видите ли, на своей куриной ферме мы не пьем вино, – заметила она, делая вид, что смущена обстановкой.

– В первый раз у всех такое впечатление, доктор Райан. Если что-нибудь понадобится, вызывайте меня. – Капрал пошла обратно в камбуз.

– Я ведь говорил тебе, Кэти, держись за меня.

– Теперь мне понятно, почему ты предпочитаешь летать, – заметила она, поднося ко рту вилку с капустой брокколи. – Свежая.

– Да и пилоты отличные. – Джек показал на бокал с вином. Вино в нем даже не шелохнулось.

– Жалованье не такое уж хорошее, – донесся с другой стороны прохода голос Арни ван Дамма, – зато масса сопутствующих благ.

– Жареный морской окунь тоже очень неплох.

– Наш шеф-повар украл рецепт в «Жокей-клаб». Кроме ресторанов Нового Орлеана, нигде не умеют готовить рыбу так хорошо, – объяснил ван Дамм. – По-моему, ему пришлось отдать взамен свой рецепт картофельного супа. Пожалуй, одно стоит другого, – глубокомысленно заметил Арни.

***

– Ведь правда, корочка у него прямо-таки идеальная, а? «Жокей-клаб», один из немногих действительно превосходных ресторанов Вашингтона, находится на первом этаже отеля «Ритц Карлтон» на Массачусетс-авеню. Тихий и тускло освещенный, он в течение многих лет являлся местом «деловых» ужинов.

Здесь все блюда превосходные, подумала Либби Хольцман, особенно если тебе не приходится за них платить. В течение часа они говорили о пустяках – обычный обмен информацией и сплетнями, что в Вашингтоне было еще более важным, чем в большинстве других американских городов. Эта часть ужина подошла к концу. Подали вино, убрали тарелки из-под салата, теперь на столе стояло главное блюдо.

– Итак, Рой, о чем ты хотел поговорить со мной?

– Об Эде Келти. – Ньютон поднял голову, чтобы увидеть выражение ее глаз.

– Уж не хочешь ли ты мне сказать, что жена решила наконец уйти от этого подонка?

– Скорее всего, думаю, уходить придется не ей.

– Так кто же эта несчастная, к которой он уходит? – На лице миссис Хольцман появилась кривая улыбка.

– Все не так, как ты думаешь, Либби. Эд уходит совсем. – Всегда нужно заставить слушателей ждать сенсационных новостей – от этого их интерес только обостряется.

– Рой, сейчас уже половина девятого, понимаешь? – заметила Либби, давая понять, что не может тратить время понапрасну.

– ФБР закончило расследование по делу, касающемуся Келти. Изнасилование. И даже не одно. В том числе одна из пострадавших покончила с собой.

– Лайза Берринджер? – Причину ее самоубийства так и не сумели объяснить.

– Она оставила посмертную записку. Эта записка теперь в руках ФБР. Еще несколько женщин согласились выступить на суде со свидетельскими показаниями.

– Вот как! – не удержалась от восклицания Либби Хольцман и положила вилку на стол. – Насколько все это обоснованно?

– Делом занимается Дэн Мюррей, личный сторожевой пес Шоу.

– Я знаю Дэна. Знаю также, что он никогда не будет говорить об этом. – Редко случается, чтобы сотрудник ФБР согласился обсуждать вопросы доказательств с посторонними, и уж никогда не пойдет на такое, до того как материалы расследования поступят в суд. Подобная утечка информации исходит, как правило, от адвоката или служащего судебной инстанции. – Он не просто строго придерживается правил – Дэн прямо-таки их создатель. Это было на самом деле правдой – Мюррей принимал участие в подготовке многих правил поведения сотрудников ФБР.

– На этот раз ситуация может принудить его к этому.

– Почему, Рой?

– Да потому, что Дарлинг задерживает передачу дела в суд. Он считает, что Келти может пригодиться ему – по части влияния администрации на Капитолийском холме. Ты обратила внимание на то, как много времени сейчас проводит наш мальчик Эдди в Белом доме? Дарлинг посвятил его во все подробности выдвинутого обвинения, чтобы дать возможность Келти приготовиться к защите. По крайней мере, – добавил Ньютон, стараясь прикрыть себя, – так мне говорят. Согласись, это не похоже на нашего президента, верно?

– Дарлинг мешает отправлению правосудия?

– Это технический термин, Либби, С юридической точки зрения я не уверен, что дело обстоит именно так. – Ньютон знал, что крючок опущен в воду и на нем шевелится червяк, привлекая внимание рыбы.

– Что, если он просто распорядился отложить судебный процесс, чтобы привлечь больше внимания общественности к принятию закона о реформе торговли? – Рыба заметила приманку, но что там за блестящий острый предмет скрывается за червяком?

– Расследование шло задолго до того, как начался весь этот шум с импортом японских товаров, Либби. Мне сообщили, что они замалчивают дело Келти в течение длительного времени. Просто подвернулся отличный предлог, вот и все, понимаешь? – А ведь червяк такой аппетитный…

– Только в том случае, если политику ставят на первое место, отодвигая дело об изнасиловании на задний план. Насколько убедительны доказательства?

– Если этим займется суд присяжных, Эд Келти проведет длительное время в федеральной тюрьме.

– Неужели ФБР сумело найти такие доказательства? – Ты только посмотри, какой червяк…

– Я ведь говорил тебе, что Мюррей – отличный полицейский.

– А кто будет обвинителем на процессе?

– Энн Купер. Она занимается только этим делом уже много недель. – Действительно, червячок заслуживает внимания. Эта острая блестящая штука совсем не так опасна, правда?

Ньютон достал из кармана конверт и положил на скатерть.

– Здесь имена, цифры и прочие подробности, но ты не получала их от меня, ладно? – Червяк прямо-таки танцевал в воде, и рыба уже не понимала, что плясать его заставляет крючок, на который он насажен.

– Что, если я не сумею подтвердить все это?

– В таком случае источники моей информации ошибаются и писать не о чем. По крайней мере надеюсь, что тебе понравился ужин. – К тому же червяк в любую минуту может исчезнуть.

– А тебе все это зачем понадобилось, Рой? Почему ты хочешь, чтобы в газетах появилась такая статья? – Все-таки лучше лишний раз убедиться в отсутствии опасности. Каким образом червяк оказался здесь?

– Мне никогда не нравился этот парень, ты ведь знаешь. Мы не сошлись во мнениях по поводу двух больших ирригационных проектов, и он воспрепятствовал передаче крупного оборонного заказа моему штату. Но ведь тебе нужна настоящая причина? Так вот, у меня есть дочери, Либби. Одна заканчивает Пенсильванский университет, другая только что поступила на юридический факультет университета в Чикаго. Обе стремятся следовать примеру отца, и мне совсем не хочется, чтобы мои маленькие девочки попали на Капитолийский холм, пока там находятся такие подонки, как Эд Келти. – Да кому интересно, каким образом такой вкусный червяк оказался в воде?

Либби Хольцман кивнула, удовлетворенная ответом. Она взяла конверт и положила в сумочку, даже не заглядывая в него. Поразительно, что они никогда не замечают крючка, до тех пор пока не станет слишком поздно. В некоторых случаях не замечают его совсем. Официант был разочарован, когда его клиенты отказались от десерта, ограничившись, прежде чем расплатиться, чашечкой кофе «эспрессо».

***

– Алло?

– Это Барбара Линдерс? – послушался женский голос.

– Да. С кем я говорю?

– Меня зовут Либби Хольцман, я из «Вашингтон пост». Живу в нескольких кварталах от вас. Мне бы хотелось зайти к вам и поговорить.

– О чем?

– Об Эде Келти и о причине, по которой они отказались от передачи дела в суд.

– Как отказались?

– Вот так, милая. Отказались и все, – ответил голос.

– Одну минуту. Меня предостерегали против разговоров с журналистами. – В голосе Линдерс звучало нескрываемое подозрение. Ей и в голову не пришло, что этим она уже выдала себя.

– Так уж принято, они всегда предостерегают и обычно против разумных поступков. Вы ведь помните, это я предала гласности отвратительные делишки, которыми занимался конгрессмен Грант в офисе своего округа? И это я пригвоздила подонка заместителя министра внутренних дел. Я всегда внимательно слежу за подобными делами, Барбара. – По тону голоса казалось, что Хольцман разговаривает с младшей сестрой, что соответствовало истине. Либби едва не получила Пулитцеровскую премию за журналистские расследования, в которых политика была связана с совращением женщин.

– Откуда я знаю, что разговариваю именно с вами?

– Вы ведь видели меня по телевидению, правда? Пригласите зайти и убедитесь собственными глазами. Я могу приехать через пять минут.

– Сначала позвоню мистеру Мюррею.

– Конечно, позвоните, только пообещайте мне одно, ладно?

– Что именно?

– Если он снова повторит вам то же самое относительно причины, по которой дело не передают в суд, то мы встретимся и поговорим. – Либби на мгновение замолчала. – Знаете, а почему бы мне не отправиться к вам прямо сейчас? Если ответ Дэна удовлетворит вас, мы просто выпьем по чашке кофе и вы расскажете о себе, для того чтобы я могла использовать это в газетной статье после начала процесса. Согласны?

– Да… пожалуй. А теперь все-таки я позвоню мистеру Мюррею. – Барбара положила трубку и набрала номер, который помнила наизусть.

– Привет, это Дэн…

– Мистер Мюррей! – тут же прервала его Барбара, чувствуя, как уже поколебалась ее вера в справедливость окружающего мира.

– …и Лиз, – добавил другой голос, оба явно записанные на ленту автоответчика. – Сейчас мы не можем подойти к телефону, – дружно произнесли два голоса, – но если вы хотите…

– Где вы, мистер Мюррей, когда вы так мне нужны? – заявила мисс Линдерс, обращаясь к автоответчику, и в отчаянии бросила трубку еще до того, как полное юмора обращение закончилось и раздался короткий гудок, после которого диктуется сообщение. Неужели такое возможно? Неужели это правда? – лихорадочно думала Барбара.

Мы находимся в Вашингтоне, напомнил ей жизненный опыт. Здесь возможно все.

Барбара Линдерс оглянулась по сторонам. Она провела в Вашингтоне одиннадцать лет и чего сумела добиться? Живет одна, в маленькой однокомнатной квартире с гравюрами на стене. Хорошая мебель, которой пользуется лишь она. Воспоминания, угрожающие рассудку. Она осталась одна, в полном одиночестве, и ее единственной надеждой было изгнать ужасные воспоминания, отомстить человеку, разрушившему ее жизнь. А теперь что же, ей отказывают и в этом? Неужели жизнь может быть настолько жестокой? Самым пугающим было то, что и Лайза испытывала те же чувства. Барбара знала это из письма, сохраненного ею, ксерокопия которого все еще лежала в коробочке с украшениями, спрятанной в ящике серванта. Она решила сохранить это письмо как память о своей лучшей подруге, а также напоминание ей, насколько опасно предаваться отчаянию, как это сделала Лайза. Прочитав письмо несколько месяцев назад, Барбара решила открыться знакомому врачу-гинекологу, которая, в свою очередь, направила ее к психиатру Кларис Гоулден, и начался процесс, ведущий… куда? В этот момент раздался звонок, и она пошла к двери.

– Привет! Вы меня узнаете? – Вопрос сопровождался теплой и дружеской улыбкой. Либби Хольцман была высокой женщиной с густыми черными волосами, обрамлявшими бледное лицо, на котором выделялись яркие карие глаза.

– Заходите, пожалуйста, – ответила Барбара, отходя от двери.

– Вы позвонили Дэну?

– Его нет дома… или, может быть, он просто оставил включенным автоответчик. Вы с ним знакомы?

– О да. Мы – добрые друзья, – сказала Либби, направляясь к дивану.

– Как вы считаете, на него можно положиться? Положиться по-настоящему?

– Вам нужен честный ответ? – Хольцман задумалась. – Да, можно. Если он ведет дело сам, ему можно верить. Дэн – честный человек, можете не сомневаться.

– Но ведь сейчас он не ведет дело сам, в одиночку, правда? Либби покачала головой.

– Нет, такой процесс будет слишком сенсационным, неизбежно приобретет политическую окраску. И вот еще что важно знать о Мюррее – видите ли, он слишком верен людям, которых уважает, и потому будет делать то, что ему скажут. Я могу сесть, Барбара?

– Да, конечно. – Обе женщины опустились на диван.

– Вы знаете, в чем задача прессы? Мы следим за ходом событий. Мне нравится Дэн. Я им восхищаюсь. Он действительно хороший полицейский и честный человек. Готова побиться об заклад, что в течение всей работы с вами он вел себя, как это сказать, ну вроде сурового старшего брата, верно?

– Всегда, – подтвердила Барбара. – Он стал для меня лучшим другом в мире.

– Полностью согласна. Дэн принадлежит к числу хороших людей, стоящих на страже закона. Я знакома с его женой Лиз. Однако проблема заключается в том, что не все люди похожи на него, и тогда на сцене появляемся мы, – закончила Либби.

– Что вы имеете в виду?

– Когда кто-то говорит Дэну, как ему нужно поступать, это делается под давлением обстоятельств, потому что таковы правила игры в Вашингтоне. И вы знаете что? Сам Дэн терпеть не может такое давление, точно так же, как и я. Мой долг, Барбара, помочь людям вроде Дэна, потому что при этом я заставляю политических подонков оставить его в покое и дать ему возможность спокойно выполнять свои обязанности.

– Но я не могу… Я хочу сказать, что просто не могу… Либби протянула руку и прикоснулась к ее ладони.

– Я не собираюсь просить вас рассказывать мне обстоятельства дела, Барбара. Это может нанести ущерб судебному процессу, и вы должны понять, что я хочу ничуть не меньше вас, чтобы все прошло в соответствии с законом. Но вы можете поговорить со мной при условии, что это будет не для печати.

– Да… Пожалуй.

– Вы не будете возражать, если я запишу нашу беседу? – Либби достала из сумочки миниатюрный диктофон.

– Кто услышит эту запись?

– Только один человек – заместитель главного редактора. Это необходимо для того, чтобы показать, что у нас надежные источники информации. Кроме него – никто. Запись будет конфиденциальной, якобы вы беседуете со своим врачом, адвокатом или священником. Таковы правила поведения журналистов, и мы никогда их не нарушаем.

Вообще– то Барбара знала это, но сейчас, у нее в квартире, такие этические правила журналистики казались ей не слишком надежными. Либби Хольцман поняла это по выражению ее лица.

– Если хотите, я могу уйти или мы можем продолжить беседу без магнитофона, но… – прибавила она с обезоруживающей улыбкой, – я не люблю вести записи в блокноте. При этом случаются ошибки. Может быть, вам хочется обдумать мое предложение – это я тоже понимаю. Вы прошли через тяжелые испытания. Я знаю, что это такое.

– Дэн тоже так говорил, но он не понимает этого! Не может понимать!

Либби Хольцман посмотрела ей прямо в глаза. Неужели Мюррей действительно видел и чувствовал такие глубокие, такие мучительные страдания? Может быть, подумала она, он и вправду переживал вместе с этой женщиной, хотя и не совсем так, как она, потому что он мужчина, но он ведь хороший и честный полицейский, так что, вполне возможно, тоже испытывает ярость из-за того, что дело пытаются замолчать.

– Барбара, если ты хочешь рассказать мне… о случившемся, я готова выслушать тебя. Иногда нам нужен друг, просто чтобы выговориться. Я ведь тоже женщина и не всегда являюсь репортером.

– Либби, ты слышала о Лайзе?

– Обстоятельства ее смерти так и остались неясными, правда? – Мы были подругами, делились всем… и затем когда он…

– Ты уверена, что в это замешан Келти?

– Это я нашла последнее письмо Лайзы.

– Ты можешь рассказать мне об этом? – спросила Хольцман, не в силах сдержать профессиональный интерес.

– Я могу сделать нечто лучшее. – Линдерс встала и на несколько секунд вышла из комнаты. Она вернулась с ксерокопией и передала ее Либби.

Журналистке потребовалось всего две минуты, чтобы прочитать его раз за разом. Дата, место, метод. Письмо из потустороннего мира, подумала Либби. Что может быть более опасным, чем чернила на бумаге?

– На основании того, что написано здесь, и благодаря твоим показаниям, Барбара, его могут отправить в тюрьму.

– Дэн тоже так говорит. И улыбается при этом. Он хочет, чтобы все закончилось именно таким образом.

– А ты? – спросила Хольцман.

– Да!

– Тогда позволь мне оказать тебе помощь.

17. Первый удар

Электронные системы связи называют чудом – именно чудом – современных коммуникаций только потому, что ничто современное в принципе не должно становиться бичом, истинным проклятием. И. действительно, нередко те, кто принимают сообщения по линиям такой связи, приходят в ужас от того, что слышат.

Полет проходил удивительно гладко, даже по меркам президентского самолета «ВВС-1», на борту которого многие пассажиры – главным образом молодые и не слишком опытные сотрудники аппарата Белого дома – часто отказывались пристегивать ремни безопасности. Что они тем самым демонстрируют? – подумал Райан. Летный экипаж был превосходно подготовлен и состоял из пилотов ВВС, в то же время это не смогло предупредить неприятный случай, происшедший на авиабазе Эндрюз, когда в носовую часть правительственного самолета, заходящего на посадку с министром обороны и его женой на борту, угодила молния, что изрядно всех напугало. По этой причине Джек, сидя в кресле, всегда пристегивался, хотя и не слишком туго, в точности как это делают члены экипажа.

– Доктор Райан? – раздался чей-то шепот, и рука потрясла его за плечо.

– В чем дело, сардж? – отозвался Джек, понимая, что нет смысла ворчать на ни в чем не повинного сержанта.

– Мистер ван Дамм ждет вас наверху, сэр.

Райан кивнул, поднял спинку кресла в вертикальное положение и встал. Сержант передал ему кружку с кофе. На часах было девять утра, но там не указывался часовой пояс, и Райан не смог припомнить, на какую зону установлены часы. Впрочем, все это имело чисто теоретический интерес – самолет все равно миновал один часовой пояс за другим.

Верхняя палуба VC-25B резко отличалась по уровню комфорта от нижней палубы. Вместо роскошных кресел салон был заполнен оборудованием связи военного типа, причем отдельные ячейки были снабжены хромированными скобами для быстрой замены целых узлов в случае неисправности. Здесь всегда находилось несколько связистов, прослушивающих все возможные источники информации: дискретные радио – и телевизионные каналы, телефакс. Все они были кодированы, что защищало их от прослушивания посторонними лицами. Арни ван Дамм стоял в центре отсека. Он повернулся к Райану и передал ему газету. Это оказался факсимильный экземпляр вечернего выпуска «Вашингтон пост», который только что поступил в продажу в четырех тысячах миль и шести часовых поясах отсюда.

ВИЦЕ– ПРЕЗИДЕНТ СВЯЗАН С САМОУБИЙСТВОМ, гласил огромный заголовок на первой странице. ПЯТЬ ЖЕНЩИН ОБВИНЯЮТ ЭДВАРДА КЕЛТИ В ИЗНАСИЛОВАНИИ.

– Ты разбудил меня ради этого? – недоуменно спросил Райан. Разве этот вопрос затрагивал его сферу интересов? – подумал он.

– Твое имя упоминается в тексте, – заметил Арни.

– Что? – Джек быстро просмотрел статью. «Советник по национальной безопасности Райан был одним из тех, с кем советовались по этому поводу». – Ну хорошо, по-видимому, это соответствует действительности.

– Читай дальше.

«Белый дом четыре недели назад приказал ФБР не передавать дело Келти на рассмотрение юридического комитета Конгресса».

– Это не правда.

– Статья представляет собой поразительно искусное сочетание правды и вымысла. – У руководителя аппарата Белого дома настроение было не из лучших.

– Откуда произошла утечка информации?

– Не знаю, но автором статьи является Либби Хольцман, а ее муж спит в хвостовом отсеке самолета. Вы друзья. Пойди и поговори с ним.

– Подожди, Арни. Пройдет немного времени, и истина восторжествует. Насколько мне известно, президент не нарушал закона.

– Его политические противники выдадут это за попытку помешать отправлению правосудия.

– Перестань. – Джек недоверчиво покачал головой. – При тщательном рассмотрении такое обвинение легко опровергнуть.

– Никто не будет «тщательно рассматривать» это или «опровергать», черт побери. Запомни, речь идет о политике. Никого не интересуют факты, когда приближаются выборы. А теперь иди и поговори с Хольцманом. Немедленно. – Он редко пользовался таким тоном в разговоре с Райаном, но сейчас в его голосе звучали повелительные нотки.

– Ты уже сказал боссу? – спросил Райан, складывая газету.

– Пусть еще поспит. Пришли сюда Тиш, когда будешь проходить мимо, ладно?

– О'кей. – Райан спустился по трапу, разбудил Тиш Браун, сделал жест в сторону салона, где размещался центр связи, и пошел в хвостовой отсек. По пути он встретил стюардессу – нет, члена экипажа, поправился он. – Пригласите сюда Боба Хольцмана, – попросил Райан. Через иллюминатор было видно, что уже рассвело. Может быть, там, где сейчас летит самолет, и впрямь девять утра? Наверно, ведь расчетное время прилета в Москву – два часа дня по местному времени. Шеф-повар сидел у себя в камбузе и читал журнал «Тайм». Джек вошел в камбуз и налил свежий кофе в кружку.

– Не спится, доктор Райан?

– Для сна не осталось времени. Пора заниматься делами.

– Если хотите, я только что испек булочки.

– Отличная мысль.

– Ты звал меня? – просунул голову, в отсек Боб Хольцман. Как и всякий другой мужчина на борту, он выглядел небритым.

Джек молча передал ему газету, развернутую на странице со статьей.

– Что это?

– Читай.

Хольцман умел быстро читать.

– Господи, неужели это правда?

– Либби давно занималась этим?

– Первый раз слышу – о черт, мне очень жаль, Джек. Райан кивнул, и на его лице появилась улыбка, ничуть не отражающая его мрачного настроения.

– Да, я тоже только что проснулся.

– Это действительно правда?

– Наш разговор не для печати, согласен?

– Да.

– ФБР вело расследование этого дела уже довольно долго. Даты, указанные в статье Либби, близки к истине – мне придется свериться со своими записями. Меня пригласили на брифинг по этому вопросу из-за степени допуска Келти примерно в тот самый момент, когда разразился скандал по поводу торговли с Японией, – проинструктировали, о чем мне можно говорить с ним, о чем нельзя, – ты ведь понимаешь, как обстоит дело, верно?

– Понимаю. А какова ситуация в данный момент?

– Председатель юридического комитета и его заместитель ознакомлены с материалами обвинения. Знают об этом также Эл Трент и Сэм Феллоуз из комитета по разведке. Ни у кого и в мыслях не было помешать отправлению правосудия, Боб. Насколько мне известно, президент вел себя в этом деле очень достойно. Келти предстанет перед комитетом Конгресса, и, после того как будет решен вопрос о его импичменте, если дело зайдет так далеко…

– Это неизбежно, – прервал его Хольцман.

– А вот я не уверен. – Райан покачал головой. – Если Келти найдет хорошего адвоката, то постараются договориться, не доводя дело до отрешения от должности, как это случилось с Агнью. Если же Келти подвергнется процедуре импичмента, затем предстанет перед судом Сената и те признают его виновным, даже Господь Бог не поможет ему перед судом присяжных.

– Да, пожалуй, – согласился Хольцман. – Значит, ты утверждаешь, что ошибочно не само обвинение против Келти, а роль президента в этом деле?

– Совершенно верно. Если кто-то и чинит помехи на пути правосудия, то мне об этом не известно, а ведь меня ознакомили со всеми аспектами дела.

– Ты беседуешь с Келти?

– Нет, ничего серьезного мы не обсуждаем. По тем проблемам, которые входят в сферу интересов Келти, я информирую его помощника по национальной безопасности, а он информирует своего босса. Согласись, вряд ли я смог бы относиться к Эду с достаточной объективностью. У меня две дочери.

– Значит, тебе известны все подробности обвинения?

– Нет, только в общих чертах. Мне ведь не нужно знать их. Но я хорошо знаком с Мюрреем. Если Дэн говорит, что у него есть убедительные доказательства, значит, дело обстоит именно так – Райан допил кофе и протянул руку за свежей булочкой. – Президент не – подчеркиваю – не пытается мешать процессу над Келти. Дело было отложено, чтобы не мешать решению других проблем, вот и все.

– Но ведь поступать так тоже не следует, – напомнил Хольцман и взял булочку.

– Черт возьми, Боб! Прокуроры назначают дату слушания дела в суде, не так ли? И в этом случае было решено назначить соответствующий день, ничего больше. – Хольцман прочитал по выражению лица Райана, чего тот хотел от него, и кивнул.

– Я передам ей все, что ты мне сказал.

***

Было слишком поздно принимать меры, направленные на то, чтобы уменьшить причиненный ущерб. Почти все политические деятели в Вашингтоне просыпаются рано. Они пьют кофе, внимательно читают газеты, проверяют свои факсы в поисках дополнительных материалов и звонят по телефону. За последнее время они все чаще стали подключаться к компьютерным терминалам и получать через них электронную почту. Это делается для того, чтобы выйти из дома, зная, что готовит им наступающий день. Многие члены палаты представителей Конгресса получили утром факсимильные экземпляры статьи Лиз Хольцман с сопроводительной пометкой, указывающей на огромную важность данной проблемы. В таких пометках использовались различные кодовые фразы в зависимости от того, какая фирма по связи с общественностью обслуживает данного конгрессмена, однако смысл всех фраз был одинаковым. Многим членам палаты представителей пришлось отказаться от противодействия принятию закона о реформе торговли, зато сейчас возникла возможность расквитаться. И они не упустили своего шанса.

Замечания их делались главным образом не для печати. «Это представляется нам очень серьезной проблемой», – говорилось чаще всего. Выражение «Мы сожалеем, что президент счел возможным вмешаться в рассмотрение уголовного дела» тоже встречалось очень часто. Звонившие директору ФБР Уильяму Шоу получали ответ «без комментариев», причем обычно пояснялось, что ФБР никогда не высказывает своей точки зрения по любому расследованию, чтобы не помешать будущему рассмотрению дела в суде – если таковое попадет в суд – и не затронуть гражданские права обвиняемого. Подобное пояснение редко включалось в публичные заявления политических деятелей, и при таком толковании фраза «без комментариев» начинала звучать особенно зловеще.

Обвиняемый по этому делу проснулся в своем доме на территории военно-морской обсерватории на Массачусетс-авеню, Норт-Уэст, и обнаружил, что его старшие помощники уже приехали и ждут в гостиной первого этажа.

– Ну и стерва, – заметил Эд Келти. Это было все, что он мог сказать. Не имело смысла пытаться опровергать факты, приведенные в статье. Подчиненные знали его для этого слишком хорошо. Склонность вице-президента к амурным похождениям была им известна. Подобная черта не являлась редкостью у политических деятелей, да и к тому же он старался не афишировать свои любовные связи.

– Лайза Берринджер… – выдохнул вице-президент, читая статью. – Ну почему они не могут оставить в покое бедную девушку? – Он вспомнил, какое потрясение испытал, узнав о ее смерти, о том, как она погибла, расстегнув пристежной ремень и направив автомобиль на скорости девяносто миль прямо на опору моста. Судебно-медицинский эксперт говорил о неудачном выборе такого метода самоубийства. Когда к месту трагедии приехала машина «скорой помощи», Лайза все еще была жива, несколько минут стонала и мучилась. Такая славная девушка… Она просто не понимала жизни, хотела от него слишком многого. Может быть, ей казалось, что к ней он отнесется иначе, не так, как к остальным любовницам. Ну что ж, подумал Келти, почему-то все они считают себя особенными, непохожими на других.

– Он бросил вас на произвол судьбы, – заметил один из помощников Келти. В конце концов, самым главным в этой истории была политическая уязвимость вице-президента.

– Это уж точно. – Вот ведь сукин сын, подумал Келти. После всего, что я сделал. – О'кей – какие предложения?

– Начать с того, что мы можем все отрицать, причем с чувством справедливого негодования, – произнесла глава администрации вице-президента и передала Келти лист бумаги. – Я уже подготовила пресс-релиз, еще до полудня проведем пресс-конференцию. – Она уже позвонила полудюжине бывших и настоящих сотрудниц аппарата, которые согласились во время пресс-конференции находиться рядом со своим боссом. В каждом случае это была женщина, чью постель Келти осчастливил своим присутствием. Теперь они вспоминали о происшедшем с улыбкой. В конце концов, у великих людей тоже есть свои слабости. А у Эда Келти они более чем компенсировались той целеустремленностью, с какой он занимался важными государственными делами.

Келти быстро дочитал текст, до конца. Единственная защита от совершенно ложных обвинений заключается в правде… нет ни малейших оснований для подобных обвинений… всем известно, что я отдаю все силы на службу обществу, например защищаю права женщин и национальных меньшинств… Я настаиваю (слово «требую» является неподходящим в этом контексте, посоветовал ему юрист) на немедленном обсуждении всех обвинений и на возможности защищаться от них самым решительным образом… нет ни малейших сомнений,что это связано с приближением выборов… сожалею, что такое беспочвенное обвинение пагубно скажется на нашем выдающемся президенте, Роджере Дарлинге…

– Немедленно свяжите меня по телефону с этим сукиным сыном!

– Сейчас неудачное время для подобной конфронтации, господин вице-президент. В тексте пресс-релиза говорится, что вы «полностью рассчитываете на его поддержку», помните?

– Ах да, конечно. – Эта часть пресс-релиза будет предупредительным выстрелом, нацеленным не в воду перед носом корабля, а прямо в мостик, подумал Келти. Либо Дарлинг выступит в его защиту, либо ему угрожает полный провал уже на первичных выборах.

***

Что еще может случиться в этом году? Хотя информация о Келти появилась слишком поздно для всех американских утренних газет – даже для «США сегодня», – ее сразу подхватили средства электронной информации в собственных обзорах, предваряющих дальнейшие передачи. Для многих финансистов, работающих в сфере инвестиций, это означало утренний выпуск новостей Национальной общественной радиокорпорации – интересная программа, которую слушали во время переездов из Коннектикута и Нью-Джерси, потому чт0 она продолжалась два часа и включенные в нее новости постоянно повторялись. «Эксклюзивная статья в утреннем выпуске „Вашингтон пост“…» так начинались передачи, транслируемые каждый час, и вступительная фраза звучала как звон сигнального колокола, привлекая внимание слушателей. Несмотря на то что в Вашингтоне сообщения о политических скандалах были таким же обычным явлением, как прогноз погоды, слова «изнасилование» и «самоубийство» настораживали своей недвусмысленностью.

«Черт возьми!» – одновременно воскликнули тысячи голосов в аналогичном количестве роскошных автомобилей. Что еще может произойти? Рынок продолжал оставаться неустойчивым, и такая сенсация несомненно окажет влияние на него. С экономической точки зрения это не имело никакого смысла, однако все ожидали чего-то подобного и готовились к этому, так что дальнейшее падение рынка стало неизбежным в ситуации, которую инженеры-компьютерщики называли обратной связью. Сегодня курс акций упадет снова. Такая тенденция сохранялась на протяжении одиннадцати дней из последних четырнадцати, и, хотя индексы Доу-Джонса подталкивали заказы на покупку, мелкие инвесторы начинали нервничать и требовали, чтобы брокеры сбрасывали их пакеты акций, а инвестиционные фонды открытого типа, подталкиваемые телефонными звонками от мелких вкладчиков, тоже были вынуждены поступать аналогичным образом, еще больше усугубляя совершенно искусственно возникшую ситуацию. Такая система могла существовать только в стране подлинной демократии, но если все было именно так, то и стадо скота, охваченное паникой, тоже можно назвать демократией.

***

– О'кей, Арни. – Президент Дарлинг даже не поинтересовался тем, как произошла утечка информации. Он был достаточно опытным игроком на политической арене и понимал, что теперь это не имеет значения. – Что мы собираемся предпринять?

– Я говорил с Бобом Хольцманом, – произнес Райан, заметив взгляд главы администрации Белого дома.

– Ну и что?

– Думаю, он мне поверил. Черт возьми, ведь я говорил правду, верно? – Это прозвучало скорее как вопрос, чем риторическое заявление.

– Да, Джек. Ты действительно сказал ему правду. Эду придется самому заниматься решением этой проблемы. – На лице Райана отразилось такое облегчение, что глава исполнительной власти почувствовал себя оскорбленным. – Неужели ты считаешь, что я мог пойти на такой шаг?

– Нет, конечно, – тут же ответил Райан.

– Кому еще известно об этом?

– Вы имеете в виду пассажиров самолета? – спросил ван Дамм. – Пожалуй, Боб расскажет кое-кому.

– Давайте немедленно разъясним нашу позицию. Тиш, – повернулся Дарлинг к своему директору центра связи, – нам нужно подготовить пресс-релиз. В нем должно говориться, что юридический комитет Конгресса ознакомлен с ситуацией и я не оказывал на его членов никакого давления.

– Как мы объясним задержку с началом процесса? – спросила Тиш Браун.

– Вместе с руководством комитета мы пришли к выводу, что столь серьезный вопрос заслуживает… как бы лучше сформулировать? – Президент посмотрел на потолок. – Заслуживает того, чтобы…

– Вопрос достаточно серьезен – нет, достаточно важен, чтобы рассмотреть его в обстановке, когда ни что иное не будет отвлекать Конгресс от подобной процедуры, – произнес Райан. А ведь и впрямь неплохо, подумал он.

– Я еще сделаю из тебя политического деятеля, Джек, – заметил Дарлинг с легкой улыбкой.

– Вы не будете говорить о самом деле ничего конкретного, – сказал ван Дамм, и его совет президенту прозвучал в форме приказа.

– Знаю, знаю. Итак, я не буду затрагивать обстоятельств, возникших в результате расследования, потому что не могу позволить себе оказывать влияние на ход дела или выступать в защиту Келти, только упомяну, что любой гражданин считается невиновным до тех пор, пока его вина не будет полностью доказана; в основании американской демократии… и тому подобное. Давай, Тиш, берись за работу. Я выступлю с этим заявлением на борту самолета еще до посадки, и затем, может быть, мы сможем заняться наконец тем, чем нам следует заниматься. Что-нибудь еще? – спросил Дарлинг.

– Государственный секретарь Хансон сообщил, что все подготовлено. Нас не ожидают никакие сюрпризы, – ответил Райан, приступая наконец к собственным вопросам. – Министр обороны Фидлер составил договор о военной поддержке, и его можно парафировать. Так что в Москве у нас все будет обстоять гладко и без неожиданностей.

– Весьма утешительно, – сухо заметил президент. – Ну хорошо, дайте мне теперь возможность умыться и переодеться. – Вне зависимости от того, путешествуешь ли ты на президентском «ВВС-1» или нет, подобная близость столь большого количества людей никак не содействует комфорту и удобствам. Президент США редко позволяет себе роскошь уединения даже при самых благоприятных обстоятельствах, однако в Белом доме по крайней мере есть настоящие стены, отделяющие его от остальных. Но не здесь, не на борту самолета. Сержант ВВС, исполняющий роль камердинера, старательно разложил одежду Дарлинга и приготовил бритвенные принадлежности. Он добрых два часа полировал ботинки президента, так что их черная кожа превратилась в сверкающий хром, и было бы по крайней мере неблагодарно выгонять его из салона. Люди так стремятся продемонстрировать свою преданность, подумал Дарлинг, входя в туалет, но не те, чья преданность ему действительно требуется.

***

– Вот и новые корабли.

Санчес вышел из гальюна, находящегося рядом с центром боевой информации, и увидел людей, собравшихся вокруг прокладочного стола. На карте виднелись три группы ромбиков, обозначающих надводные корабли противника. Более того, недалеко от «Шарлотт» V-образная фигура означала вражескую подводную лодку, да и «Эшвилл» сумел, по-видимому, обнаружить что-то. Однако лучше всего было то, что объединенная цепь противолодочных патрульных самолетов S-3 «викинг», летящая в двухстах милях впереди боевой авианосной группы, сумела обнаружить нечто, похожее на патрульную линию других подводных лодок. Две из них заметили в тот момент, когда они находились на шноркельной глубине – одну услышали гидрофоны линии раннего обнаружения, а другую обнаружили с помощью гидроакустических буев. Затем, пользуясь направлением, проведенным через позицию этих двух субмарин, обнаружили еще две лодки. Теперь офицеры центра боевой информации сумели даже рассчитать вероятное расстояние между подводными лодками, и туда направились противолодочные самолеты.

– Завтра на закате? – спросил командир группы палубной авиации.

– Им ведь нравится восходящее солнце, правда? Тогда накроем их во время ужина.

– Вполне меня устраивает, – согласился Санчес и поднял трубку, чтобы предупредить начальника оперативного отдела своего авиакрыла.

***

– Что-то слишком уж долго, – пробормотал Джоунз.

– Я вроде припоминаю, как ты мог оставаться на вахте в течение куда более продолжительного времени, – поддел его Уилли Чеймберз.

– Тогда я был молодым и глупым. – И курил к тому же, вспомнил он. Это так помогало сосредоточиться. Однако теперь на большинстве подлодок даже запрещено курить. Поразительно, почему команды не бунтуют. Подумать только, во что превращается военно-морской флот. – Видишь, что я имел в виду, когда говорил относительно моего нового программного обеспечения?

– Ты хочешь сказать, что даже тебя можно заменить компьютером?

Подрядчик повернул голову.

– Знаете, мистер Чеймберз, по мере того как вы становитесь старше, нужно пить поменьше кофе.

– Опять вы принялись за свое? – спросил адмирал Манкузо, подходя к ним, после того как побрился в соседнем гальюне.

– Мне кажется, наш Джоунзи планирует сегодня вечером высадку на Банзай-Бич, – усмехнулся Чеймберз, отпивая из кружки кофе без кофеина. – Ему надоело наблюдать за учениями.

– Действительно, времени уходит немало, – согласился командующий подводными силами Тихоокеанского флота.

– Да что вы, парни, мы ведь проверяем надежность нашей программы, не так ли?

– Если хочешь знать мое неофициальное мнение, то могу сказать, что намерен рекомендовать передачу контракта твоей фирме. – Не менее важной была и другая причина – Джоунз брал за осуществление программы на добрых двадцать процентов меньше, чем Ай-би-эм.

– Между прочим, я только что нанял двух ученых из океанографического института в Вудс-Хоул. Всем остальным это даже в голову не пришло.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Мы собираемся взяться за расшифровку языка китов – теперь, когда мы слышим их настолько отчетливо, такое становится возможным. «Гринпис» будет в восторге. На следующее десятилетие подводным лодкам обеспечена работа: сделать моря безопасными для наших братьев-млекопитающих. Кроме того, будем следить.за японскими ублюдками, которые их убивают.

– Это что-то новое, – заметил Чеймберз.

– Вам нужны источники финансирования? Так вот, у меня есть идея, способная выручить вас.

– В чем она заключается, Джоунзи? – спросил Манкузо.

– Ученые из Вудс-Хоул считают, что им удалось опознать тревожные сигналы, подаваемые тремя видами китов: горбачами, финвалами и полосатиками. Они расшифровали эти сигналы с помощью гидрофонов во время экспедиций с китобоями. Я могу запрограммировать их – сигналы тревоги подаются в полосе частот, на которой работаем мы. Таким образом, субмарины будут идти вслед за китобойными судами и подавать сигналы, предупреждающие китов об опасности, понимаете? Китобои просто не сумеют их обнаружить. Ни один кит в здравом уме не решится приблизиться на двадцать миль к другому киту, кричащему, что его убивают. В сообществе китообразных не существует такого понятия, как солидарность.

– Ты что, тоже превращаешься в одного из «зеленых»? – поинтересовался Чеймберз, затем подумал и кивнул.

– Все что требуется от подобных экологических групп, – это сообщить своим друзьям в

Конгрессе, что мы ведем глубокие научные исследования, правильно? Пусть они нас не любят, пусть отрицательно относятся к силовым установкам на наших подводных лодках, утверждая, что они загрязняют окружающую среду, лишь бы заявили, что мы ведем научные исследования. Я даю вам возможность обеспечить финансирование на ближайшие десять лет. – Джоунз одновременно обеспечивал свою компанию работой по крайней мере на такой же период, но это к делу не относилось. Манкузо и сообщество подводников нуждались в средствах. – К тому же мне нравилось прислушиваться к разговорам китов, когда мы плавали на «Далласе».

– Поступило сообщение с «Эшвилла», – донесся голос связиста из открытой двери. – Они сумели обнаружить цель.

– Хорошо. Японцы – отличные подводники, – заметил Джоунз, глядя на прокладочный столик. – Однако мы по-прежнему лучшие в мире.

***

«ВВС– 1» опустился на посадочную дорожку аэропорта Шерементьево плавно как пушинка на минуту раньше расчетного срока прибытия. Внутри самолета послышался дружный вздох облегчения, когда двигатели заработали на реверс, быстро замедляя бег самолета. Скоро послышались щелчки отстегиваемых пристежных ремней. -Ты почему так рано проснулся? – спросила мужа Кэти.

– Дома возникли политические проблемы. Пожалуй, теперь можно тебе о них рассказать. – Райан йачал объяснять суть случившегося, затем вспомнил, что у него в кармане все еще лежит текст статьи, переданной по факсу. Он вручил статью жене и тут же предупредил, что не все сказанное в ней соответствует действительности.

– Он всегда казался мне каким-то скользким и приторно любезным, – заявила Кэти, прочитав статью и возвращая ее Джеку.

– Вот как? Неужели ты забыла, что он был когда-то совестью Конгресса? – негромко спросил Райан.

– Может быть, и был, но, по-моему, своей собственной у него не хватало.

– Только не забывай…

– Если кто-нибудь начнет задавать мне вопросы, я американский хирург и приехала сюда для встречи с русскими коллегами. Может быть, мне удастся осмотреть город. – Это полностью соответствовало правде. Проблемы, связанные с государственным визитом, займут у Райана, как одного из старших советников президента, массу времени. Однако в общем пребывание в Москве не будет особенно отличаться от обычной туристической поездки за границу с женой. Их туристические вкусы схожи, хотя и не во всем. Кэти знала, например, что ее муж не выносил хождения по магазинам. Это было странной чертой, присущей всем мужчинам, но Джеку в особенности.

Самолет повернул на рулежную дорожку, и события начали Стремительно развиваться. Президент и миссис Дарлинг вышли из своего салона, готовые предстать перед встречающими как воплощение своей страны. Пока они проходили между рядами кресел под настороженными взглядами агентов Секретной службы и сотрудников службы безопасности ВВС, все остальные пассажиры оставались на местах.

– Дьявольская работа, – сочувственно выдохнул Райан, глядя, как на лице президента появилась профессиональная счастливая улыбка, и зная, что она, по крайней мере отчасти, была притворной. Дарлингу предстояло выполнить так много официальных обязанностей, и он должен заставить окружающих верить в то, что каждую их них выполняет с искренним желанием. Ему приходилось отделять их одну от другой и, занимаясь одной, делать вид, что остальные для него не существуют. Пожалуй, похоже на то, как поступает Кэти со своими пациентами. А ведь это и впрямь любопытная мысль, а? Когда дверь открылась, до них донеслась музыка оркестра, исполняющего приветственный марш в местной аранжировке.

– Думаю, можно уже вставать.

Протокол строго соблюдался. Пассажиры «ВВС-1» сгрудились у иллюминаторов, наблюдая за тем, как президент спускается по трапу и обменивается рукопожатиями с недавно избранным президентом России и послом США в Москве. Затем по трапу стали спускаться остальные члены официальной делегации, а журналисты вышли через дверь в хвостовой части самолета.

Обстановка резко отличалась от той, свидетелем которой Райан был во время его предыдущего пребывания в России. Аэропорт казался таким же, как раньше, однако время дня, погода и вся атмосфера ничуть не походили на прежнюю. Ему понадобилось увидеть всего одно лицо, чтобы все стало ясно, – лицо Сергея Николаевича Головко, директора Службы внешней разведки, который стоял за спинами государственных деятелей, приехавших встречать американского президента. В прежнее время его не было бы видно совсем, но теперь взгляд голубых глаз Головко был устремлен прямо на Райана, спускающегося по трапу вместе с женой. В них танцевали веселые искорки.

***

Первые знаки оказались немного пугающими, что не было необычным для ситуации, когда политические факторы перехлестываются с экономическими. Рабочие, объединенные в профсоюзы, демонстрировали свою силу и впервые за несколько лет делали это достаточно умело. Возникла ситуация, когда только в автомобилестроительной промышленности и сопутствующих отраслях могли возникнуть сотни тысяч дополнительных рабочих мест. Это просто объяснили цифры: за последний год из-за океана в Америку ввозилось промышленной продукции почти на девяносто миллиардов долларов. Теперь, после принятия закона о реформе торговли, все это должно производиться внутри страны. Сев за стол переговоров с руководителями компаний, профсоюзы пришли к единому выводу, что нужно всего лишь получить от правительства заверения в том, что принятый закон не окажется «бумажным тигром» и скоро будет забыт во имя международной солидарности и дружбы. Для того чтобы получить такие заверения, однако, им приходилось действовать через свое лобби в Конгрессе. Так что Конгресс уже оказался под растущим давлением, причем дополнительным фактором явилось понимание того, что приближаются выборы. Конгресс не мог делать одной рукой одно, а другой – противоположное. Были даны обещания, приняты конкретные меры, и на этот раз обе партии объединили усилия.

Дело заключалось не только в том, чтобы нанять дополнительных рабочих. Требовалось колоссально увеличить производственный потенциал. Устаревшие заводы и предприятия, действующие лишь на половину своих мощностей, нуждались в усовершенствовании, так что началась предварительная работа по их переоборудованию и снабжению материалами. Мгновенное увеличение объема хозяйственной деятельности оказалось неожиданностью, потому что даже самые проницательные наблюдатели, несмотря на опыт и дальновидность, не сумели увидеть в принятом законе подлинные революционные перемены.

Увеличение статистических показателей было несомненным. Федеральная резервная система при оценке состояния американской экономики руководствовалась самыми разнообразными критериями, и одним из таких показателей являлось производство стали и продукции машиностроения. За период, когда законопроект проходил рассмотрение в Конгрессе и затем находился в Белом доме, всплеск активности оказался настолько резким, что кривая вышла за пределы разграфленной бумаги. Затем Совет управляющих Федеральной резервной системы обратил внимание на стремительный скачок числа краткосрочных кредитов, требующихся главным образом автомобилестроительной промышленности для финансирования закупок у многочисленных поставщиков. Быстрый рост заказов вел к инфляционным ожиданиям, а инфляция и без того вызывала постоянное беспокойство. Увеличение объема заимствования приведет к сокращению денежной массы, из которой можно черпать средства для займов. Это требовалось остановить, и как можно скорее. Совет управляющих принял решение, что вместо увеличения учетной ставки на четверть процента, уже одобренного ими и просочившегося в прессу, учетная ставка вырастает на целых полпроцента и об этом решении будет объявлено на следующий день после закрытия финансовых рынков.

***

Капитан третьего ранга Угаки находился в боевой рубке своей подводной лодки. Как всегда, он непрерывно курил и чашка за чашкой пил чай, лишь изредка выходя к себе в каюту, чтобы воспользоваться личным гальюном. Капитана то и дело сотрясали приступы кашля, участившиеся от сухого воздуха (влажность внутри подводной лодки искусственно понижалась для предохранения бортовых электронных систем). Он знал, что где-то в этом районе находится одна, может быть, даже две американские подводные лодки – из разведданных ему было известно, что это «Шарлотт» и «Эшвилл», – но боялся он не субмарин. Больше всего капитан Угаки опасался находящихся на их борту экипажей. Численность американского подводного флота резко уменьшилась, но, по всей вероятности, подготовка специалистов осталась на прежнем высоком уровне. Угаки надеялся обнаружить своих противников по учениям «Океанские партнеры» еще несколько часов назад. Может быть, пытался убедить себя капитан, американцы еще не сумели обнаружить его, но он не был в этом уверен и в течение последних тридцати шести часов наконец понял, что это больше не учения, по крайней мере с того момента, когда получил зашифрованное сообщение: «НАЧИНАЙТЕ ВОСХОЖДЕНИЕ НА ГОРУ НИИТАКА». Какую уверенность он испытывал всего неделю назад! Но не сейчас, когда его подводная лодка находилась в море и под водой. Поистине поразительно превращение теории в реальность.

– Есть что-нибудь? – спросил он у гидроакустика и увидел, как тот отрицательно покачал головой.

При обычных условиях американская субмарина во время учений включала дополнительный источник шума, что облегчало ее опознание при плавании в подводном положении. Это делалось в подражание шумам русской подводной лодки и было со стороны американцев вызывающим и одновременно весьма дальновидным. Американские моряки так редко пользовались истинными возможностями своей техники во время учений с участием союзников или даже у себя на флоте, что научились действовать в особенно трудных условиях – подобно бегуну с отягощением на беговых туфлях. В результате, оперируя без такого гандикапа, они превращались в исключительно опасного противника.

Ну и что? – пожал плечами Угаки. Я ничуть не хуже их.

Разве он не совершенствовал свое мастерство, когда следил за русскими подводными лодками подобно американцам? Разве он не подкрадывался вплотную к русской «акуле»? Самое главное – терпение. Настоящий самурай обладает неистощимым терпением. В этом его отличие от простых смертных.

***

– А ведь это и впрямь напоминает выслеживание китов, правда? – заметил капитан третьего ранга Стив Кеннеди.

– Да, действительно, – негромко отозвался гидроакустик первого класса Жак-Ив Лаваль, не сводя глаз с экрана и растирая уши, вспотевшие от наушников.

– Ты не чувствуешь себя обманутым?

– Мой отец занимался такими же играми, только тогда это было всерьез. Он любил рассказывать мне в детстве, как отправлялся на север и незаметно следовал за русскими лодками в их собственных водах. – Имя «Француза» Лаваля было хорошо известно среди подводников. Знаменитый гидроакустик, он сумел подготовить многих специалистов, которые мало в чем уступали ему. Он ушел со службы в звании главного старшины, и вот теперь сын продолжал его традиции.

Самым любопытным было то, что слежение за китами оказалось великолепной подготовкой. Киты – удивительные существа. Они бесшумно плывут под водой не потому, что скрываются, а просто благодаря тому, что они поразительно приспособлены к своей стихии. Подводники пришли к выводу, что умение незаметно приблизиться к небольшим стаям или семьям китов на такое расстояние, чтобы гидроакустики могли пересчитать и опознать отдельные особи, по меньшей мере отвлекает от однообразия подводного плавания, а временами становится даже увлекательным занятием. По крайней мере для гидроакустиков, подумал Кеннеди. Торпедистам и ракетчикам оно ничего не дает…

Лаваль сосредоточил взгляд на каскадном дисплее. Он поудобнее устроился в кресле и протянул руку за жировым карандашом, одновременно хлопнув по плечу сидящего рядом специалиста-третьего класса.

– Два-семь-ноль, – тихо произнес он.

– Точно.

– Что там у тебя, сынок? – спросил капитан.

– Всего лишь какая-то тень, сэр, на полосе в шестьдесят герц, – ответил тог и через тридцать секунд добавил:

– Что-то проясняется.

Кеннеди стоял позади двух вахтенных гидроакустиков. На экране виднелись две пунктирные линии, одна в той его части, где регистрировались частоты в шестьдесят герц, а другая в половине с более высокими частотами. Электромоторы на японских подводных лодках типа «харушио» работали на переменном токе с частотой шестьдесят герц. Точки, образующие желтые скопления не правильной формы на темном экране, начали стекать вниз на участке с частотой шестьдесят герц подобно каплям при замедленной съемке, падающим из неисправного водопроводного крана, – отсюда и наименование каскадный, или роликовый, дисплей. Лаваль-младший следил за ними еще несколько секунд, чтобы убедиться в том, что это явление не случайное, и решил затем, что оно, скорее всего, имеет реальную причину.

– Сэр, мне кажется, что теперь мы можем начать слежение. Определяю этот контакт как «Сьерра-1», скорее всего подводный, пеленг на него устанавливается два-семь-четыре градуса, уровень шума слабый.

Кеннеди передал полученную информацию боевой группе слежения за целями, находящейся в пятнадцати футах от него. Еще один техник включил прибор, анализирующий направление движения звуковых волн, высокотехнологичный мини-компьютер фирмы «Хьюлетт-Паккард», запрограммированный для определения возможного пути распространения акустического сигнала от цели сквозь воду. Несмотря на то что о его существовании знали многие, быстродействующее программное обеспечение этого прибора все еще являлось одним из самых охраняемых секретов на флоте. Такие программы, вспомнил Кеннеди, разрабатывала компания «Соносистемз» в Гротоне, во главе которой стоял один из протеже «Француза» Лаваля. Компьютер переварил загруженную в него информацию примерно за тысячу микросекунд и выдал ответ.

– Сэр, это прямой путь к цели. Предварительно оцениваю расстояние где-то между восемью и двенадцатью тысячами ярдов.

– Приготовиться к решению огневой задачи, – скомандовал офицер, руководивший действиями боевой группы слежения, старшине, сидящему у аппарата управления огнем.

– Это не горбач, – доложил Лаваль еще через три минуты. – Теперь у меня три линии на экране, Определяю «Сьерру-1» как подводную лодку в погруженном положении, идущую на электродвигателях. – Он напомнил себе, что его отец, Лаваль-старший, создал себе репутацию на слежении за русскими подводными лодками, шум которых мало отличался от грохота землетрясения. Он поправил наушники. – Пеленг остается неизменным – два-семь-четыре, слышу вращение винтов, начинаю счет.

– Огневая задача решена, – доложил старшина у прибора управления огнем. – Подготовлено решение огневой задачи для торпедного аппарата номер три в направлении «Сьерры-1».

– Лево руля десять градусов, переходим на курс один-восемь-ноль, – скомандовал Кеннеди, чтобы взять крюйс-пеленг, получить из нового положения более точное расстояние до цели, а также определить курс и скорость подводной лодки противника. – Уменьшить скорость, снизить обороты до пяти узлов.

Слежение всегда представляло наибольший интерес.

***

– Поступив так, ты просто перережешь себе горло тупым ножом, – заметила Энн Куинлан с присущей ей прямотой.

Келти сидел в своем кабинете. При обычных условиях вице-президент, занимающий второй по важности пост в администрации, в отсутствие президента руководил бы деятельностью правительства, однако чудеса современных средств связи позволяли Дарлингу делать все что угодно, находись он даже в полночь над Антарктикой и возникни у него такое желание. А теперь он опубликовал заявление с борта своего самолета, направляющегося в Москву, гласящее, что бросает вице-президента на произвол судьбы.

Первым порывом Келти было заявить всему миру о том, что президент Дарлинг полностью ему доверяет. Тем самым он даст всем понять, что факты, содержащиеся в статье, лишь отчасти соответствуют действительности, и запутать ситуацию до такой степени, чтобы получить возможность маневра, а в этом Келти нуждался сейчас больше всего.

– Прежде всего нам нужно узнать, Эд, – уже не в первый раз заметила руководитель администрации вице-президента, – от кого исходит информация, из-за которой разразился весь этот скандал. – Об этом автор статьи, умная журналистка, не обронила ни слова. Энн Куинлан не могла спросить, сколько женщин, работавших на Келти, он осчастливил своим присутствием в их постелях. Во-первых, он скорее всего не помнил этого, и, во-вторых, будет непросто отыскать тех, кто не оказались в их числе.

– Кем бы она ни была, наверняка это подруга Лайзы, – заметил еще один из сотрудников аппарата вице-президента. И тут же всех присутствующих в кабинете словно осенило.

– Барбара.

– Отличная мысль, шеф. – Куинлан любила называть так своего босса. – Нам теперь нужно проверить это и постараться договориться с ней.

– Нет ничего страшнее гнева брошенной женщины, – пробормотал Келти.

– Эд, я больше не хочу слышать такое от тебя, – предостерегающе заметила руководитель администрации. – Когда, черт возьми, ты поймешь, наконец, что «нет» отнюдь не означает «может быть, потом»? Ну хорошо, я сама зайду к Барбаре, и мы, возможно, сумеем отговорить ее. Только учти, я делаю это в последний раз, понял?

18. Пасхальное яйцо

– А вот здесь стоял платяной шкаф? – спросил Райан.

– Я все время забываю, что у тебя отличные источники информации, – заметил Головко, чтобы польстить своему гостю, потому что эта история была вообще-то широко известна.

Джек усмехнулся, все еще чувствуя себя подобно Алисе в Зазеркалье. Сейчас перед ним была самая обычная дверь в стене, но до прихода на пост председателя КГБ Юрия Андропова перед ней стоял скрывающий ее больший деревянный платяной шкаф – еще со времен Берии и его преемников. Из коридора и даже из приемной этого входа не было видно. Какая абсурдная мелодрама, подумал Райан, очевидная даже для Лаврентия Берии, чей безумный страх перед убийцами – хотя он и был вполне обоснованным – привел к этой глупой мере предосторожности. Это не помогло ему избежать смерти от рук людей, которые ненавидели его еще больше, чем боялись. И все-таки разве не странно для советника по национальной безопасности президента США оказаться в кабинете директора Службы внешней разведки России? Не иначе пепел Берии должен где-то шевелиться от такого, в какой-то выгребной яме, куда высыпали его прах, подумал Райан. Он повернулся и посмотрел на хозяина кабинета, пытаясь представить себе все еще стоящий здесь дубовый шкаф и чуть ли не жалея о том, что в России нарушили традицию и отказались от названия КГБ – Комитет государственной безопасности.

– Сергей Николаевич, неужели мир так радикально изменился за последние годы – Боже мой, ведь прошло всего десять лет!

– Даже меньше, мой друг. – Головко сделал жест рукой, приглашая гостя сесть в удобное кожаное кресло, принадлежавшее некогда первым собственникам этого здания, страховому обществу «Россия». – А нам предстоит сделать еще так много.

Деловой разговор, понял Джек. Ну что ж, Сергей никогда не упускал случая воспользоваться предоставившейся возможностью. Райан вспомнил, как смотрело на него дуло пистолета, сжатого в руке русского генерала. Но все это произошло еще до того, как наступил так называемый конец истории.

– Я делаю все, что в моих силах, Сергей. Вы получили от нас пять миллиардов долларов на ликвидацию межконтинентальных ракет. Между прочим, вы ловко провели нас тогда. – Райан посмотрел на часы. Церемония была назначена на вечер. Предстояло взорвать один оставшийся «Минитмен-III» и последнюю ракету СС-19 – последнюю, если не считать тех, что находятся в Японии и переоборудуются там под космические ракеты-носители, предназначенные для вывода спутников на орбиту.

– У нас с вами осталось немало проблем, Джек.

– Но все-таки меньше, чем год назад, – заметил Райан, пытаясь догадаться, какая просьба теперь последует. – Я знаю, что ты исполняешь обязанности советника президента Грушевого не только по вопросам разведки. Перестань, Сергей, ситуация все-таки улучшается. Ты не можешь не знать этого.

– Никто не потрудился предупредить нас, что путь к демократии окажется таким трудным.

– Демократия трудна и для нас, дружище. Мы узнаем об этом каждый день.

– Мы испытываем чувство разочарования и безысходности, потому что у нас есть все необходимое, чтобы сделать страну богатой и процветающей. Проблема заключается в том, чтобы все это начало действовать. Я в самом деле являюсь советником президента по многим вопросам…

– Сергей, если бы ты не был одним из наиболее хорошо информированных людей у себя в стране, я был бы очень удивлен.

– Да, пожалуй. Так вот, сейчас мы ведем геологическое обследование Восточной Сибири. Там скрыты огромные богатства, масса природных ресурсов. Нам пришлось привлечь для этой цели японскую фирму, но результаты их работы… – Голос Головко прервался.

– Ты к чему-то ведешь, Сергей. Что произошло?

– Мы считаем, что они не говорят нам всей правды. Нам удалось найти результаты геологических изысканий, проводившихся в начале тридцатых годов. Они хранились в архивах Министерства внутренних дел. Там сообщается, что удалось обнаружить в самом невероятном месте залежи редкоземельного элемента гадолиния. В то время этот металл не использовался и о месторождении забыли. Материалы были найдены только после того, как мои люди тщательно проверили архивы. Теперь гадолиний применяется во многих отраслях, и нам стало известно, что одна из японских изыскательских партий разбивала лагерь всего в нескольких километрах от месторождения. Однако в отчете упоминания о гадолинии не оказалось.

– И что ты видишь за этим? – спросил Джек.

– Мне кажется странным, что они скрыли это от нас, – задумчиво произнес Головко. Он не спешил раскрыть все обстоятельства дела.

– Как вы оплачиваете их работу?

– В контракте говорится, что они будут участвовать вместе с нами в добыче многих полезных ископаемых, обнаруженных ими.

Условия контракта весьма щедрые.

– Но зачем им лгать? – спросил Райан.

– Не знаю, – пожал плечами Головко. – Было бы неплохо выяснить это. Ты ведь занимаешься историей, правда?

Это была одна из причин, которая заставляла их уважать друг друга. Райан мог бы списать беспокойство Головко на счет русской паранойи – иногда ему казалось, что сама концепция подобного душевного заболевания была изобретена в этой стране, – однако это было бы несправедливо. Еще в царское время, в 1904 – 1905 годах, Россия воевала с японцами и проиграла войну, потерпев сокрушительное поражение в Цусимском сражении. Результаты этой войны сказались на падении династии Романовых и возвели Японию в ряд мировых держав, что привело к участию Японии в двух мировых войнах. Поражение оставило кровоточащую рану на гордости русских. Сталин хорошо помнил это и добился возвращения России потерянных территорий. Кроме того, после первой мировой войны японцы не раз делали попытки свергнуть большевиков на Дальнем Востоке. Они направили в Сибирь настоящую армию и весьма неохотно согласились вывести ее оттуда. То же самое случилось снова в 1938 и 1939 годах, и туг последствия для японских войск оказались гораздо серьезнее – сначала они потерпели поражение от маршала Блюхера, а затем от военачальника по имени Жуков. Да, между Россией и Японией в прошлом то и дело происходили столкновения.

– Это в наши-то дни, Сергей? – спросил Райан с недоумением на лице.

– Знаешь, Джек, хоть ты и умный парень, но все-таки американец, и потому ваш опыт борьбы против вторжений иностранных захватчиков намного уступает нашему. Неужели ты думаешь, что это приводит нас в панику? Нет, ничуть. А вот заслуживает ли это серьезного внимания? Да, Иван Эмметович, заслуживает.

Головко явно вел к чему-то, и, судя по длительности затраченного на подготовку времени, это было чем-то серьезным, подумал Райан. Надо выяснить, о чем все-таки идет речь.

– Видишь ли, Сергей Николаевич, я разделяю твое беспокойство, но вряд ли могу помочь…

– «Чертополох», – прервал его Головко одним словом.

– Старая агентурная сеть Лялина. Ну и что?

– Недавно вы снова начали заниматься ею. – Директор Службы внешней разведки заметил, что Райан удивленно поднял брови. Да, Райан умный и серьезный человек, но все-таки из него не получится хороший оперативник, подумал Головко. Он слишком открыто проявляет свои эмоции. Может быть, подумал Сергей, мне следует прочитать что-то об Ирландии, чтобы глубже понять человека, сидящего напротив в старинном кожаном кресле. У Райана есть сильные стороны, но есть и слабые, а Головко так и не понял до конца ни тех ни других.

– Почему вы так думаете? – как можно более невинно спросил американец, чувствуя, что снова попался в ловушку, поставленную этим хитрым профессиональным разведчиком. Он отметил, что Головко улыбнулся, заметив испытываемое им затруднение, и ему пришла в голову мысль, что либерализация жизни в этой стране могла способствовать развитию у русских чувства юмора. Несколько лет назад Головко просто посмотрел бы на него бесстрастным взглядом.

– Джек, мы ведь оба профессионалы, правда? Мне стало известно о вашей деятельности в Японии. А вот каким образом – это мое дело.

– Я не знаю, какие карты у тебя на руках, мой друг, но, прежде чем продолжить игру, мне нужно знать, является она дружеской или нет.

– Как тебе известно, контрразведкой в Японии занимается следственное управление общественной безопасности Министерства юстиции. – Это заявление прозвучало четко и ясно и, по-видимому, соответствовало действительности. Кроме того, оно определило ход беседы. Игра будет дружеской. Головко только что открыл одну из своих тайн, хотя не такую уж и удивительную.

Русскими нужно восхищаться, подумал Райан. Их опыт разведывательной деятельности на уровне мирового класса. Впрочем, нет, поправил он себя. Это они определяют класс разведывательной деятельности во всем мире. Разве можно придумать более эффективный способ руководства агентами в любой стране мира, чем взять сначала под свой контроль службу контрразведки в этой стране? За последние несколько лет еще не исчезло подозрение, что русские по-прежнему контролируют MI-5, службу безопасности Великобритании, а обнаружение русских агентов, глубоко окопавшихся в управлении внутренней безопасности ЦРУ, внесло немалый переполох в американские разведывательные службы.

– Продолжай, – сказал Райан. Сдавай карты, подумал он.

– В Японии у вас действуют два оперативника, скрывающиеся под маской русских журналистов. Они оживляют, так сказать, «спящих» – приводят в действие агентурную сеть. Эти оперативники работают очень умело и очень осторожно, однако один из агентов раскрыт следственным управлением общественной безопасности и работает на японскую контрразведку. Такое может случиться с кем угодно, – успокаивающе заметил Головко.

В его словах нет и следа злорадства, подумал Джек. Ну что ж, для этого он слишком опытный профессионал, да и игра ведется по-дружески. С другой стороны, заявление Головко было недвусмысленным: ему не составит ни малейшего труда засветить Кларка и Чавеза, что приведет к новому международному конфликту, который еще больше накалит и без того напряженные отношения между Японией и США. Вот почему Головко не проявлял злорадства. Этого просто не требовалось.

– Ну хорошо, дружище, я сбрасываю карты. Говори, что тебе требуется.

– Нам нужно узнать, почему японцы обманывают нас, а также все остальное, что, по мнению миссис Фоули, может представлять интерес для России. В обмен мы обещаем защитить вашу агентурную сеть. – Он не добавил слова «пока».

– Что известно японской контрразведке о деятельности наших оперативников? – спросил Джек, обдумывая сделанное ему предложение. Головко заявил, что Россия готова защитить американскую разведывательную операцию. Это предложение было чем-то совершенно новым и беспрецедентным; Значит, русские считают информацию, в которой нуждаются, исключительно ценной. Чертовски ценной, подумал Джек. Почему?

– Японцы знают достаточно, чтобы выдворить их из Японии, не больше. – Головко выдвинул ящик стола, достал лист бумаги и передал Райану. – Вот сведения, нужные Фолеевой.

Джек прочитал написанное и сунул бумагу в карман.

– Моя страна не хочет нового конфликта между Россией и

Японией.

– Значит, вы принимаете наши условия?

– Да, Сергей. Я поддержу твое предложение.

– Как всегда, Иван Эмметович, мне доставляет удовольствие поддерживать с тобой деловые отношения.

– Но почему вы сами не возобновили деятельность этой агентурной сети? – спросил Райан, стараясь понять, не пошел ли он сегодня на слишком уж большие уступки.

– Лялин скрыл от нас все конкретные детали, а без них возобновить деятельность этих агентов невозможно. С его стороны это был умный шаг. У нас не оставалось времени, чтобы… убедить его? Да, убедить Лялина сообщить нам подробности, прежде чем мы передали его вам.

Какая обтекаемая фраза, подумал Джек. Убедить. Ничего не поделаешь, Головко был воспитан старой системой. Наивно полагать, что он может полностью отказаться от своих прежних убеждений. Джек заставил себя улыбнуться.

– А помнишь, какими заклятыми врагами мы были? – Джеку внезапно показалось, что на мгновение в бесстрастных глазах Головко что-то промелькнуло, словно отдернулась занавеска, и он подумал, что, может быть, этот момент означает начало чего-то нового в их отношениях. Черт возьми, неужели мир становится еще более странным?

***

В Токио было на шесть часов позже, чем в Москве, а в Нью-Йорке на восемь раньше. Разница в четырнадцать часов и международная линия перемены дат создавали массу возможностей для внесения путаницы. Где-то на земном шаре была суббота четырнадцатого, а где-то – все еще пятница.

Чак Серлз в последний раз вышел из дома в три часа утра. Накануне он взял в аренду автомобиль – подобно многим жителям Нью-Йорка, Серлз не имел собственного, – чтобы ехать в аэропорт Ла-Гуардия. К его удивлению, терминал компании «Дельта» в столь раннее время был уже переполнен – готовился к вылету первый рейс в Атланту. В одном из многочисленных бюро путешествий Нью-Йорка Серлз заранее купил, заплатив наличными, билет на вымышленное имя, которым он будет иногда пользоваться в будущем. Это имя отличалась от того, что было указано в паспорте, приобретенном несколькими месяцами раньше. Расположившись в кресле 2-А первого класса, широком и удобном, позволявшем ему повернуться и откинуть назад голову, он проспал до посадки в Атланте. Там его чемодан погрузили на самолет, вылетающий в Майами. Вообще-то путешествовал Серлз налегке – пара костюмов, несколько рубашек, белье, а также портативный компьютер. В Майами онподнимется на борт другого самолета и вылетит на юго-восток, где его ждет рай.

***

Джордж Уинстон, бывший президент финансовой корпорации «Коламбус групп», не чувствовал себя счастливым при всей роскоши своего дома в Аспене. Все дело было в вывихе колена. Теперь у него хватало времени заниматься новой страстью – горными лыжами, но он был недостаточно умел и, может быть, не так молод для крутых склонов, по которым скользят опытные лыжники. Колено чертовски болело. Пришлось встать в три утра и отправиться хромая к аптечке в ванной за новой дозой болеутоляющего, прописанного врачом. Оказавшись в ярко освещенной ванной, он почувствовал, что из-за бессонницы и продолжающейся боли вряд ли сможет уснуть. В Нью-Йорке сейчас уже пять утра, подумал он. Уинстон привык рано вставать, чтобы успеть многое сделать, опережая любителей поспать: заглянуть в компьютер, прочитать финансовый журнал и ознакомиться с другими источниками информации, так что он всегда был готов действовать на рынке ценных бумаг уже в самом начале рабочего дня.

А здесь он скучает, признался Уинстон, здесь ему не хватает напряжения ежедневной гонки, стремления опередить конкурентов. Да, не хватает, сказал он себе, глядя в зеркало. Действительно, он привык много работать, забросил семью, испытывал состояние, мало отличающееся от наркотического, однако не совершил ли он ошибки, выйдя из игры?

Нет, пожалуй, не совершил, сказал себе Уинстон, хромая обратно в кабинет и стараясь не шуметь. Дело всего лишь в том, что нельзя сразу бросить все и пытаться заполнить образовавшуюся пустоту чем-то иным, мало что значащим для него. Он не мог все время плавать на «Кристобале», по крайней мере не сейчас, когда дети

ходят в школу. По сути дела у него осталось сейчас единственное любимое занятие, и оно едва его не прикончило.

Но даже если так…

Черт побери, здесь даже утром не прочитаешь финансовые журналы. Где она цивилизация? К счастью, оставалась телефонная связь. Вспомнив прошлое, Уинстон включил компьютер. Его дом был подключен почти ко всем каналам, передающим новости и биржевую информацию, и он выбрал свой любимый. Как приятно сделать это так рано утром! Жена сердится, когда видит, что он опять занимается делами, а это означало, что он утратил финансовое чутье – играл ли он теперь на бирже или нет. Ну что ж, ничего, пока она спит, у него есть несколько свободных часов. В том нет ничего опасного, ведь не летит же он на вертолете к вершине горы в предрассветных сумерках, правда? Никакого катания на лыжах, твердо заявил доктор, по крайней мере в течение недели, а после этого придется ограничиться склонами для новичков. Впрочем, все не так уж плохо, верно? Он сделает вид, что обучает своих детей спуску с горы… Как больно, черт побери!

Да, он слишком рано ушел с Уолл-стрита. Он, конечно, не мог предвидеть этого, но за последние несколько недель рынку требовался специалист с его способностями, позволяющими воспользоваться создавшейся ситуацией и сделать огромные деньги. Он занялся бы сталью еще три недели назад, схватил бы большой куш и затем обратил бы внимание на… «Силикон-вэлли»? Да, пожалуй, следовало как можно быстрее сосредоточить внимание на компьютерах. Совсем недавно изобрели новый экран для «лэптопов» – портативных компьютеров, – и теперь, когда будущее японской продукции оказалось затянутым грозовыми облаками, открылись небывалые возможности. Кому тогда удалось так умело поставить на государственные заемные сертификаты и заработать кучу денег? Да, это был Райан, Джек Райан, вот кто прямо-таки рожден для спекуляций на бриже, а он растрачивает сейчас время на государственную службу. Какой гибнет талант, подумал Уинстон, чувствуя боль в колене и пытаясь убедить себя, что сам он не растрачивает понапрасну время, сидя среди ночи на горнолыжном курорте, удовольствиями которого не сможет пользоваться по меньшей мере еще неделю.

Почему– то все на Уолл-стрите кажется поразительно неустойчивым, подумал он, изучая тенденции финансового рынка. На экране компьютера он обращал особое внимание на акции тех малоизвестных компаний, которые считал многообещающими. В том и заключалась одна из особенностей биржевой игры -умение заметить тенденции и факторы до того, как это сделают другие финансисты. Одна из особенностей? Нет, черт возьми, единственная особенность. Было бы удивительно трудно объяснить, как это ему удается. Он полагал, что такой же талант требуется в любой сфере деятельности – способность заглянуть в будущее и предугадать тенденции дальнейшего развития. У одних это получалось, и он относился к их числу. Другие пытались добиться этого с помощью обмана, стараясь заполучить информацию незаконными способами или искусственно создавая тенденции, которыми затем пользовались. Но ведь это… нарушение правил, верно? Какой смысл делать деньги таким образом? Подлинным искусством биржевой игры является способность одержать верх над конкурентами в справедливой и честной борьбе, и ему нравилось, когда он слышал в конце дня восхищенные замечания других брокеров, которые подходили к нему со словами: «Ну и сукин же ты сын!». Тон, которым они говорили это, был для него лучшей наградой.

Да, подумал Уинстон, странно, что рынок настолько неустойчив. Наверно, люди еще не успели как следует понять ситуацию.

***

«Хорнеты» взлетели сразу за первой волной «томкэтов». Санчес закатил свой истребитель на носовую катапульту правого борта и почувствовал, как выступ его носового колеса встал в гнездо. Тяжело нагруженный самолет с полными топливными баками и синими учебными ракетами, висящими под крыльями, содрогался от рева двигателей, работающих на полной мощности. Палубная команда заканчивала последнюю визуальную проверку. Наконец старший подал знак, что все в порядке, Санчес жестом показал, что понял, и откинул голову на спинку катапультируемого кресла. Мгновение спустя стремительное ускорение помчало его по палубе и выбросило в воздух. «Хорнет» чуть провалился – к этому всегда трудно привыкнуть – и тут же начал набор высоты, убирая шасси и направляясь к месту сбора.

Японцы старались обмануть их, это им почти удалось, однако «почти» в такой игре не принимается во внимание. Спутниковые фотографии обнаружили три группы надводных кораблей, приближающихся к американскому авианосному соединению. Санчес возглавит налет на первую, самую большую группу, состоящую из восьми эсминцев. Две отдельные пары «томкэтов» покончат с японскими патрульными самолетами Р-3, высланными вперед. Впервые за время учений американские истребители будут наводиться на цель с помощью собственных поисковых радиолокаторов. Это будет короткая стремительная атака, похожая на укол рапиры – впрочем, нет, скорее на мощный удар тяжелой дубиной. С помощью периодического включения радиолокаторов на самолете Е-2С «хокай» удалось установить, что японцы не выслали своих истребителей к острову Маркус, что было бы для них разумной, хотя и трудноосуществимой мерой, да и в любом случае они не смогли бы поднять в воздух достаточно самолетов, чтобы противостоять мощи двух полных авиакрыльев палубных истребителей. Маркус не был достаточно большим островом и значительно уступал размерами Сайпану или Гуаму. На какое-то время это стало последней отвлеченной мыслью Санчеса. По его команде, переданной по радиоканалу малой мощности, самолеты начали рассредоточиваться в соответствии с тщательно разработанным планом.

***

– Хай. – На мостике эсминца Сато поднял трубку телефона.

– Мы только что услышали радиопередачу по каналу малой мощности. Два сигнала, на пеленгах соответственно один-пять-семь и один-девять-пять.

– Пора бы уж, – заметил Сато, обращаясь к своему начальнику оперативного отдела. Мне уже начало казаться, что они так и не начнут атаки, подумал он. Во время настоящих боевых действий адмирал поступил бы по-другому. Нет смысла раскрывать американцам подлинные возможности своей аппаратуры электронной разведки. – Продолжайте действовать как и раньше, – скомандовал он.

– Слушаюсь. Мы продолжаем следить за двумя самолетами радиолокационного обнаружения. Никаких изменений, они все еще описывают круги.

– Спасибо. – Сато положил трубку и взял чашку с чаем. Его лучшие техники сидели у аппаратуры электронной разведки, прослушивая эфир. Записывающие устройства заносили на магнитную ленту всю информацию, собранную множеством датчиков, для последующего анализа. Это и был по сути дела самый важный этап учений – узнать как можно больше о том, каким образом американскому флоту удается наносить столь сокрушительные и внезапные удары.

– Объявить боевую тревогу? – негромко спросил капитан «Митсу».

– В этом нет необходимости, – ответил адмирал, задумчиво глядя на линию горизонта, как и полагается, считал он, военному моряку.

***

Техники на борту «Выслеживающего-1», американского патрульного самолета ЕА-6В «праулер», следили за всеми каналами радиопередач и радиолокационными частотами. Им удалось обнаружить и опознать шесть поисковых радиолокаторов гражданского типа, причем ни один из них не находился поблизости от уже известных координат трех групп японских военных кораблей. Что-то они не слишком уже рьяно сопротивляются, думали все. Обычно подобные игры намного более интересны.

***

Капитан порта в гавани Танапаг увидел из своего кабинета огромный корабль, груженный автомобилями, который огибал южный мыс острова Манагаха. Это удивило его. Капитан перелистал документы на столе в поисках телекса, информирующего о подходе судна. Да, вот он. Должно быть, прибыл ночью. «Оркид Эйс» из Йокагамы с автомобилями «тойота-лэндкрузер» для продажи здешним японским гражданам. Наверно, первоначально они предназначались для Америки. Теперь будут ездить тут по местным дорогам, создавая еще больше пробок, проворчал про себя капитан порта. Он поднес к глазам бинокль и, к своему изумлению, увидел на горизонте прямоугольные очертания другого судна. Еще один корабль, груженный автомобилями? Странно.

***

«Выслеживающий-1» продолжал описывать круги на прежней высоте, чуть ниже видимого горизонта для кораблей «противника», находящихся примерно в сотне миль от самолета. Техники, специалисты по электронной войне, сидящие в двух креслах в хвостовом отсеке самолета, держали руки на переключателях аппаратуры радиолокационных помех, но радары японского флота бездействовали, и глушить было нечего. Женщина-летчик, что сидела за штурвалом «праулера», на мгновение взглянула в сторону юго-востока и заметила желтые солнечные блики, отражающиеся от фонарей кабин истребителей группы «Альфа», которые стремительно снижались до высоты бреющего полета, чтобы как можно дольше оставаться вне пределов досягаемости японских радиолокаторов, прежде чем взмыть вверх и «выпустить» первую серию ракет.

***

– Танго, танго, танго, – произнес по системе связи «гертруда» капитан третьего ранга Стив Кеннеди кодовое слово, означающее учебный торпедный залп. Он следовал за японской подводной лодкой типа «харушио» вот уже девять часов, давая возможность команде познакомиться с контактом и привыкнуть к цели, более опасной, чем беременная самка кита-горбача. Наконец игра надоела капитану, он решил включить подводный телефон и до полусмерти – так считал Кеннеди – напугать «Сьерру-1». Ему не хотелось, чтобы в будущем его обвинили в нечестной игре, и потому дал японской субмарине возможность заметить преследование. Вообще-то честной игры в таком деле не бывает, но ведь Япония и Америка – союзники, несмотря на все радиопередачи последних недель.

– Наконец-то, – заметил капитан третьего ранга Угаки. Он обнаружил американскую пqдвoднyю лодку типа 688 почти сорок минут назад. Выходит, американские подводники не такие уж мастера, как им это кажется, поскольку, едва заметив «Курушио», они тут же произвели торпедный залп. Вот почему, подумал Угаки, я и позволил им выстрелить первыми. Он посмотрел на стоящего рядом офицера-торпедиста и на четыре красных огонька на панели управления огнем. Потом поднял трубку своего подводного телефона и ответил голосом, полным простодушного удивления:

– Откуда вы взялись?

Члены экипажа, находящиеся поблизости – все моряки на борту «Курушио» хорошо говорили по-английски, – с удивлением услышали слова капитана. Угаки заметил изумленные взгляды. Позднее он объяснит им причину.

***

– Он даже не произвел ответного «залпа» – по крайней мере я не услышал от него: «Танго». По-видимому, капитана не было в боевой рубке. – Кеннеди снова нажал на кнопку передачи. – В соответствии с учебной задачей мы отходим и повторяем упражнение. – По его команде «Эшвилл» повернул направо и увеличил скорость до двадцати узлов. Кеннеди решил отвести свою лодку на двадцать тысяч ярдов и еще раз проделать маневр сближения, чтобы предоставить «противнику» лишнюю возможность потренироваться.

– Мостик, говорит акустик.

– Мостик слушает.

– Новый контакт, классифицирую его как «Сьерра-5», пеленг два-восемь-ноль,.надводный корабль, дизельная двигательная установка, два винта, тип неизвестен. Судя по оборотам винтов, скорость примерно восемнадцать узлов, – сообщил гидроакустик первого класса Лаваль-младший.

– Что-нибудь еще?

– Думаю, это небольшое судно, капитан, непохоже на грохочущие винты крупного купца.

– Хорошо, начинаем слежение. Держите меня в курсе событий.

– Слушаюсь, капитан.

Все происходит слишком просто, подумал Санчес. На севере авианосная группа «Энтерпрайз» столкнулась, наверно, с более яростным сопротивлением со стороны японских эсминцев типа «конго». Он не слишком старался, всего лишь удерживал свою группу самолетов, летящих со скоростью около четырехсот узлов в развернутом строю на высоте триста футов над гладкой морской поверхностью. Каждый из четырех истребителей-бомбардировщиков группы «Молот» нес четыре учебных ракеты «гарпун», так же как и еще четыре самолета следующей за ним группы «Кувалда». Санчес поднял голову и взглянул на дисплей, где указывались координаты истребителя. Информация, загруженная в его бортовой компьютер всего час назад, указывала вероятное местонахождение японской эскадры, а система космической навигации привела самолеты прямо к месту с расчетными координатами цели. Теперь оставалось выяснить, насколько точными являются разведданные.

– «Кувалда», это ведущий, начинаю набор высоты! – Санчес взял на себя штурвал. – Перехожу в активный режим! – Сразу после второй команды он включил поисковый радиолокатор.

Вот и они, чертовски большие на дисплее. Санчес выбрал корабль командира соединения и включил поисковые боеголовки своих учебных ракет на пилонах под крыльями. На контрольной панели зажглись четыре красных огонька, сигнализирующие о готовности к пуску – вообще-то в ракетах действовали только боеголовки наведения, все остальное представляло собой инертную массу.

– Это ведущий «Молота». Пуск, пуск, пуск! Выпустил четырех «вампиров».

– Второй, пускаю четыре.

– Третий, пускаю четыре.

– Четвертый, пускаю три, одна неисправная на пилоне. Ну что ж, можно признать атаку удовлетворительной, подумал Санчес, запоминая, что следует сделать упрек в адрес начальника техобслуживания авиакрыла. В боевой обстановке истребители после пуска ракет тут же спикировали бы обратно к морской поверхности, чтобы не подвергнуться обстрелу, но сейчас, в соответствии с условиями – учений, они снизились до двухсот футов и продолжили сближение с целью, имитируя полет собственных ракет. Бортовые компьютеры запишут данные слежения и радиолокационные частоты японских кораблей для того, чтобы оценить надежность их действий, которые пока не производили особого впечатления.

***

Столкнувшись с неприятной необходимостью допустить женщин к штурвалам настоящих боевых самолетов, базирующихся на настоящих авианосцах, командование пошло на компромисс и усадило их прежде всего в кресла пилотов на самолетах электронного противодействия. По этой причине первым командиром женской эскадрильи VAQ-1237 «Грачи» Военно-морского флота США стала капитан третьего ранга Роберта Пич, по прозвищу «Персик». Самая старшая по воинскому званию женщина-пилот палубной авиации, она считала величайшей честью для себя, что другая летчица уже имела позывные для радиосвязи, соответствующие ее прозвищу, и выбрала себе другой сигнал вызова – «Бандит» – и настаивала, чтобы в воздухе к ней обращались именно так.

– «Бандит», «Бандит», замечены радиолокационные импульсы, – послышался голос техника из хвостового отсека ее «праулера» летящего первым. – Включается очень много радаров.

– Подави их, – коротко скомандовала она.

– Понятно… готовлю к пуску «харм» по лучу SPG-51. Цель освещена.

– Пуск, – произнесла командир эскадрильи. Пуск ракеты являлся ее прерогативой как пилота. Пока луч радиолокатора, наводящего ракету на цель, освещал ее, антирадарная ракета практически должна была неминуемо поразить цель.

Теперь Санчес видел корабли – серые тени на горизонте. Неприятный визг, доносящийся из наушников, предупредил его, что истребитель освещают одновременно поисковые радиолокаторы и радары пусковых ракетных установок, – всегда пугающий звук, особенно в данном случае, потому что «противник» был вооружен американскими зенитными ракетами SM-2 «стэндард», с достоинствами которых Санчес был хорошо знаком. Корабль походил на эсминец типа «хатаказе» с двумя радиолокаторами наведения на цель и всего лишь одной пусковой ракетной установкой. Он мог наводить на цель только две ракеты одновременно. Самолет Санчеса выглядел на экране, как две ракеты, однако «хорнет» был целью побольше, чем противокорабельная ракета «гарпун», и мчался вперед не на такой малой высоте, как ракета. С другой стороны, у него на борту находилась защитная аппаратура глушения, а это несколько уравнивало шансы. Бад сдвинул ручку управления влево. Полет прямо над кораблем при такой ситуации нарушил бы правила безопасности, и через несколько секунд его истребитель промчался в трехстах ярдах перед форштевнем японского эсминца. По крайней мере одна из выпущенных им ракет попала бы в цель, решил Санчес, а ведь целью являлся всего лишь эскадренный миноносец без броневой защиты водоизмещением в пять тысяч тонн. Взрыв только одной боеголовки «гарпуна» вывел бы корабль из строя, да и последующая бомбардировка кассетными бомбами стала бы еще более эффективной.

– «Молот», это ведущий. Сближайтесь со мной.

– «Второй» понял…

– «Третий»…

– «Четвертый»… – донеслись ответы истребителей его группы. Еще один день в жизни военно-морского летчика, подумал командир авианосного авиакрыла. Теперь ему предстояло совершить посадку, отправиться в центр боевой информации и провести следующие двадцать четыре часа, знакомясь с материалами учений. Это потеряло для него прежнюю привлекательность. Ему доводилось сбивать настоящие самолеты, и потому все остальное уже перестало его волновать. Однако сами полеты все-таки оставались полетами.

***

Рев самолетов, проносящихся над кораблем, обычно всегда кружил голову. Сато наблюдал за тем, как последний из американских истребителей набрал высоту, исчезая вдали, и поднес к глазам бинокль, чтобы убедиться в направлении их полета. Затем он встал и спустился в боевую рубку.

– Ну что? – спросил адмирал.

– Обратный курс такой же, как мы и предполагали. – Начальник оперативного отдела соединения постучал пальцем по спутниковой фотографии, на которой виднелись обе американские боевые группы, все еще направляющиеся на запад, навстречу господствующим ветрам, чтобы проводить летные операции. Фотография была сделана всего два часа назад. На экране радиолокатора виднелись истребители, возвращающиеся к предполагаемой точке встречи.

– Отлично. Передайте мое почтение капитану, курс один-пять-пять, предельная скорость. – Меньше чем через минуту корпус «Митсу» задрожал от увеличившейся мощности машины, и эсминец устремился в сторону американского соединения, рассекая форштевнем волны Тихого океана. Время сейчас было решающим.

***

В зале Нью-йоркской фондовой биржи один из молодых сотрудников брокерской фирмы точно в 11.43.02 по восточному поясному времени допустил ошибку, внося в компьютер стоимость акций компании «Мерк». Цифра 23 1/8, значительно отличающаяся от текущей котировки, успела появиться на экране. Через тридцать секунд он заметил ошибку, попытался исправить ее, и на табло появилась прежняя цифра. На этот раз послышался предупредительный окрик. Он объяснил, что заело проклятую клавиатуру, отключил ее и заменил новой. Это случалось нередко. В спешке по неопрятности случалось на клавиатуру проливали кофе или другой напиток. Исправленная котировка тут же появилась на табло, и все вернулось к норме. В тот же самый момент аналогичная ошибка произошла с котировкой акций «Дженерал моторе» и кто-то в оправдание произнес те же самые слова. Ничего страшного не произошло, и мир не перевернулся. Брокеры на этом рабочем месте почти не взаимодействовали с теми, кто занимался акциями «Мерка». Ни один не имел представления, что в действительности происходит. Им всего лишь заплатили по пятьдесят тысяч долларов за совершенную ошибку, которая никак не могла повлиять на деятельность фондовой биржи. Они даже не подозревали, что не сделай они этого, еще два человека, получившие такую же сумму, проделали бы ту же операцию десять минут спустя.

Универсальные электронно-вычислительные машины «Стратус» в «Депозитари траст компани» – точнее, находящиеся в них программы – отметили первоначальные котировки, и «Пасхальное яйцо» проклюнулось.

***

Во Владимирском зале Большого Кремлевского дворца – традиционном месте подписания соглашений, где Райан уже однажды побывал в другое время и при совсем иных обстоятельствах, – уже были установлены телевизионные камеры и юпитеры. В двух отдельных комнатах на лица президента Соединенных Штатов и президента Российской республики уже накладывали макияж, необходимый для телевизионной трансляции, – эта процедура для российского президента наверняка была более неприятной, подумал Райан. Местные политические деятели не слишком стремились к тому, чтобы хорошо выглядеть на экранах телевизоров. Гости в большинстве своем уже сидели в зале, однако руководство обеих делегаций все еще испытывало некоторое беспокойство. Подготовка была почти завершена. Хрустальные бокалы сверкали на подносах, с бутылок шампанского уже сняли фольгу. Поступит команда – и в потолок полетят пробки.

– Знаешь, Сергей, я кое-что вспомнил. Ты так и не прислал мне грузинское шампанское, – сказал Джек, обращаясь к Головко.

– Ну что ж, теперь могу оеспечить тебя по очень сходной цене.

– Раньше мне пришлось бы сдать его – из-за существовавших законов государственной этики,

– Да, я знаю, каждый правительственный чиновник в Америке – потенциальный жулик, – заметил Головко, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться в том, что все делается как надо.

– Ты говоришь, как настоящий юрист. – Райан заметил, что старший агент Секретной службы вышел из двери и направился к своему стулу. – Роскошный зал, правда, милая? – спросил он жену.

– Цари знали, как жить, – прошептала она в ответ, и тут же ярко вспыхнули юпитеры. В Америке все телевизионные компании прервали трансляцию своих программ. Согласование по времени было не слишком удачным – между Москвой и Западным побережьем Америки разница составляла одиннадцать часов, да и сама Россия размещалась на десяти часовых поясах из-за своей необъятной протяженности с запада на восток. Однако видеть подобную церемонию хотели все.

Под аплодисменты трехсот гостей, собравшихся во Владимирском зале, появились оба президента. Роджер Дарлинг и Эдуард Грушевой встретились у стола карельской березы и тепло пожали друг другу руки, как это делают только бывшие враги. Дарлинг – в прошлом десантник, воевавший во Вьетнаме; Грушевой – бывший сапер в составе первой группы войск, введенных в Афганистан. В молодости их учили ненавидеть друг друга, и вот теперь они встретились здесь, чтобы положить конец этой ненависти. Сегодня они на несколько часов забудут о внутренних проблемах своих стран, о трудностях, с которыми приходится бороться каждый день. Сейчас им предстояло своими руками изменить судьбу мира.

Грушевой как гостеприимный хозяин пригласил Дарлинга сесть, а сам подошел к микрофону.

– Господин президент, – сказал он через переводчика, в котором вообще-то не нуждался, – мне доставляет большое удовольствие приветствовать вас здесь, в Москве. Это ваш первый визит в Россию…

Райан не прислушивался к словам Грушевого – все до единого они были известны и согласованы. Он устремил свой взгляд на черный ящик посреди стола, на одинаковом расстоянии от обоих глав государств. На нем виднелись две красные кнопки. Вниз от ящика спускался кабель. У соседней стены располагались два телевизионных монитора, а позади стола, на стене, были установлены два огромных телевизионных экрана, позволяющих всем присутствующим наблюдать за взрывами. На обоих экранах виднелись похожие пусковые шахты.

***

– Надо же до такого додуматься, – проворчал американский майор саперных войск. Тут, в Северной Дакоте, в двадцати милях от Майнота, он только что присоединил последний провод. – Все в порядке, цепь под током. – Всего лишь один переключатель предохранял заряд от взрыва, и он не снимал с него руки. Майор уже лично все проверил. Место было оцеплено ротой военной полиции, потому что члены экологического общества «Друзья земли», протестовавшие против взрыва, угрожали пробраться к самой шахте, и, как бы ни хотелось взорвать этих недоносков, если им это удастся, ему придется демонтировать цепь. Какому идиоту приходит в голову протестовать против такого события? – подумал майор. Он уже напрасно потратил целый час, пытаясь объяснить своему коллеге из России создавшуюся ситуацию.

– Здесь все так походит на наши степи, – произнес русский, дрожа на ледяном ветру. Оба офицера не отрывали взглядов от экрана маленького телевизора в ожидании команды.

– Жаль, что рядом с нами нет политиков, они так любят сотрясать воздух. Может, тогда стало бы потеплее. – Майор убрал Замерзшую руку с переключателя. Почему они тянут?

Русский офицер был достаточно хорошо знаком с американскими идиомами, чтобы оценить шутку и засмеяться. Он сунул руку под свою просторную альпаковую куртку и нащупал подарок, которым собирался удивить американца.

***

– Господин президент, гостеприимство, оказанное нам в этом великом городе, является убедительным доказательством того, что между двумя нашими народами должна, может и будет существовать дружба. Она должна быть настолько прочной, насколько острой была прежняя неприязнь, и пусть она будет обращена на пользу человечества. Сегодня мы говорим «нет» войне, – закончил Дарлинг под дружные аплодисменты и повернулся к Грушевому, чтобы снова пожать ему руку. Оба президента сели. Как ни странно, но теперь им придется ждать распоряжений американского режиссера, о чем-то быстро говорившего в микрофон.

– А сейчас, – послышалось по всем телевизионным каналам на двух языках, – просим зрителей повернуться к экранам своих телевизоров…

– Когда я был молодым лейтенантом и служил в саперных войсках, – шепнул русский президент, – мне нравилось заниматься подрывными работами.

Дарлинг усмехнулся и наклонил голову к соседу – иногда хочется сказать что-то не для микрофонов.

– Мальчишкой мне хотелось стать крановщиком и знаешь чем заниматься?

– Чем, Роджер?

– Разбивать здания тяжеленным железным шаром. Мне казалось, что это самая интересная работа на свете!

– Особенно если внутри здания находятся представители оппозиционной партии, – добавил Грушевой. Оба засмеялись, разделяя эту точку зрения.

– Пора, – заметил Дарлинг, увидев, как режиссер подал знак. Оба президента положили большие пальцы рук на кнопки.

– На счет три, Эд? – спросил Дарлинг.

– Считай, Роджер. – Один, – начал Дарлинг. – Два, – продолжил Грушевой.

– Три! – произнесли оба одновременно и нажали на кнопки. Кнопки замкнули простую электрическую цепь, которая вела к спутниковому передатчику, находящемуся снаружи здания. Потребовалась примерно треть секунды для того, чтобы сигнал долетел до спутника и вернулся на землю, еще треть на обратный путь, и в течение этого времени миллионы людей затаили дыхание в нетерпеливом ожидании, опасаясь, что в последнее мгновение все сорвется. Но этого не произошло.

***

– Вот это да! – заметил майор, когда детонировал подрывной заряд из сотни фунтов композитной взрывчатки С-4. Грохот оказался впечатляющим даже на расстоянии в полмили, и тут же из шахты вырвался столб пламени от возгорания твердого ракетного топлива. Эта часть церемонии была самой опасной. Подрывникам нужно было убедиться в том, что загорится только верхняя часть, в противном случае ракета могла бы вылететь из шахты. По правде говоря, вся процедура торжественного уничтожения ракет являлась слишком опасной и сложной. Холодный ветер относил токсичный дым на восток, и к тому времени, когда на его пути окажется первый населенный пункт, от ядовитых зов останется только отвратительный запах – примерно то же самое можно сказать и о политической ситуации, существовавшей в тот момент, когда создавались эти ракеты, правда? Впрочем, зрелище горящей ракеты производило огромное впечатление. Самый большой в мире трехминутный фейерверк, сгорающий в обратном направлении – сверху вниз – и оставляющий один только дым, ничего больше. Сержант включил систему пожаротушения внутри пусковой шахты, и, к удивлению майора, она исправно заработала.

– Знаешь, мы бросали жребий – кому выпадет честь уничтожить последнюю американскую ракету, – и я выиграл, – произнес майор вставая.

– А мне просто приказали ехать, вот и все. Но я рад, что мне повезло. Сейчас уже можно подъехать к шахте?

– Думаю, да. Пошли, Валентин. Осталось еще одно дело, не так ли?

Офицеры сели в «хаммер», последнее воплощение армейского джипа, и майор направил огромную машину к пусковой шахте с наветренной стороны. Сейчас шахта представляла собой всего лишь дыру в сожженном грунте, из которой поднимался пар. За ними пристроилась съемочная группа Си-эн-эн, и телеоператор передавал прямо в эфир изображение «хаммера», прыгающего по кочкам прерии. Обе машины остановились, к неудовольствию съемочной группы, в двух сотнях ярдов от шахты. Офицеры вышли из «хаммера», держа в руках противогазы на случай, если окружающий воздух все еще опасен для здоровья. Воздух оказался безопасным, просто дурно пахло. Американский офицер знаком разрешил телевизионщикам приблизиться и подождал, пока они приготовятся к съемке. На это потребовалось две минуты.

– Готово! – произнес режиссер.

– Итак, ты признаешь, что пусковая шахта и ракета в ней уничтожены? – спросил майор.

– Да, признаю, – улыбнулся русский офицер и отдал салют, затем сунул руку в карман и достал два бокала. – Вы не подержите, товарищ майор?

Дальше из другого кармана на свет появилась бутылка грузинского шампанского. С широкой улыбкой на лице русский выстрелил пробкой вверх и разлил пенящееся вино по бокалам.

– Сейчас тебя кое-чему научу – в лучших русских традициях. Но сначала выпьем, – предложил он.

Телевизионщики с нескрываемым удовольствием вели репортаж. – Думаю, я уже знаком с этой традицией. – Майор залпом осушил бокал. – А что теперь?

– Больше пользоваться этими бокалами нельзя. Не может быть благороднее цели. Делай то же, что и я. – С этими словами он повернулся и замахнулся, чтобы бросить свой бокал в зияющее жерло шахты. Американец засмеялся и последовал его примеру.

– Бросай! – И по команде оба бокала исчезли в клубах пара, поднимавшегося из бывшей пусковой шахты последнего американского «Минитмена», однако оба офицера расслышали звон разбившегося о железобетонные стенки хрусталя.

– К счастью, у меня осталось два стакана, – заметил Валентин, доставая их из очередного кармана.

***

– Черт побери, – выдохнул Райан. Оказалось, что у американского офицера, присутствующего при взрыве русской пусковой шахты, возникла аналогичная мысль, и сейчас он объяснял своему коллеге смысл рекламы «Время пить пиво». К сожалению, алюминиевые банки не разбиваются, когда их бросают в шахту.

– Слишком уж театрально, – заметила Кэти.

– Да, это не пьеса Шекспира, но по крайней мере раз сделано – значит, сделано. – Аплодисменты перекрывали хлопки пробок, вылетающих из бутылок шампанского.

– Это правда относительно пяти миллиардов долларов?

– Да.

– Итак, Иван Эмметович, мы можем теперь стать друзьями? – спросил Головко, подходя к ним с бокалами в руках. – Наконец-то нам удалось встретиться, Кэролайн, – приветливо улыбнулся он, глядя на Кэти.

– Мы с Сергеем знаем друг друга уже много лет, – объяснил Джек и поднял бокал.

– Начиная с того вечера, когда я держал тебя под прицелом пистолета, – заметил русский. Интересно, подумал Райан, это всего лишь экскурс в историю или… что-то за этим стоит?

– Что?! – воскликнула Кэти, поперхнувшись шампанским.

– Неужели ты не рассказал об этом жене?

– Боже мой, Сергей!

– О чем это вы оба говорите?

– Видите ли, доктор Райан, когда-то в далеком прошлом мы с вашим мужем не смогли… договориться по одному вопросу, затрагивающему проблемы нашей профессии. В результате мне пришлось убеждать его с пистолетом в руке. Я так и не сказал тебе, Джек, что пистолет не был заряжен.

– Ну и что? Мне все равно некуда было спешить, верно?

– Это какая-то шутка? – недоуменно воскликнула Кэти.

– Да, милая, пожалуй, это можно назвать шуткой. А как поживает Андрей Ильич?

– С ним все в порядке. Если хочешь, я организую тебе встречу.

– Да, было бы неплохо, – кивнул Джек.

– Простите, но я хотела бы знать, кто вы?

– Дорогая, – объяснил Джек, – это Сергей Николаевич Головко, директор русской службы внешней разведки.

– КГБ? И вы давно знакомы?

– Нет, мадам, не КГБ. Теперь наша организация намного меньше. Мы с вашим мужем были… соперниками в течение ряда лет.

– Понятно. И кто же победил? – спросила Кэти. У того и у другого промелькнула одна и та же мысль, но Головко произнес ее первым:

– Оба, разумеется. А теперь позвольте представить вам мою жену Елену. Она – детский врач. – Это была информация, которую ЦРУ даже не подумало раздобыть, неожиданно для себя отметил Джек.

Он повернулся и посмотрел на двух президентов, которые явно наслаждались торжественным моментом, несмотря на окружающих их журналистов. Райан впервые присутствовал на таком событии, однако ничуть не сомневался, что президенты не были столь уж большими друзьями. Возможно, это всего лишь облегчение, освобождение от напряжения, понимание того, что да, Вирджиния, все осталось позади. Он увидел, что в зал вносят новые подносы с бокалами шампанского. Ему оно очень понравилось, и Джек собирался отдать ему должное. Сотрудникам Си-эн-эн скоро надоест здесь, а вот остальные получают огромное удовольствие от происходящего. Все эти военные политики, дипломаты, разведчики. Черт побери, ведь на самом деле нельзя исключить вероятности того, что они могут стать друзьями.

19. Второй удар. Атака на доллар по телефону 1-800

Несмотря на то что по времени дальнейшие события совпадали случайно, сам план использования этой случайности отличался крайней утонченностью и явился результатом многолетних математических исследований, имитационных экспериментов и моделирования. По сути дела операция началась, когда шесть крупных коммерческих банков Гонконга приступили к широкой продаже американских долгосрочных казначейских обязательств. Крупный пакет этих государственных облигаций был куплен несколько недель назад. Это являлось частью сложной операции обмена долларов на иены, осуществляемой в качестве классической меры страховки от валютных колебаний. Да и самим банкам предстояло перенести тяжелый удар в самом ближайшем будущем – территория, на которой они находились, переходила в другие руки, – и потому эти два фактора придали крупной финансовой операции самый обыкновенный характер шагов, направленных одновременно на увеличение ликвидности и укрепление позиций. Продавая облигации американского казначейства, они всего лишь получали прибыль – правда, в очень больших размерах – от изменений стоимости доллара и иены. В конечном итоге банки получили прибыль в семнадцать процентов и на вырученные деньги купили японскую валюту, которая, по мнению финансистов мира, опустилась сейчас до предела, и в ближайшем будущем следует ожидать ее укрепления. Таким образом, на валютном рынке ненадолго появились облигации американского казначейства на общую сумму в двести девяносто миллиардов долларов, причем их продавали по цене ниже номинала. И тут же они были перекуплены европейскими банковскими консорциумами. Банки Гонконга завершили электронные трансакции и немедленно сообщили об этом в Пекин, довольные тем, что сумели выполнить приказ и продемонстрировать лояльность по отношению к политическим властям, в чьи руки скоро попадет Гонконг. К тому же, с удовлетворением думали обе стороны, им удалось даже получить прибыль.

В Японии обратили внимание на масштабы проведенной сделки. Поскольку разница во времени между Токио и Нью-Йорком, все еще важнейшим торговым центром мира, составляла четырнадцать часов, для японских финансистов не было чем-то необычным работать в то время, которое отводится, как правило, ночным сторожам, да и в любом случае телеграфные агентства, передающие финансовую информацию, функционировали круглые сутки. Кое-кого могло бы удивить, что сейчас в кабинетах японских ведущих финансовых компаний находились не рядовые служащие, а их руководители и что на верхнем этаже огромного небоскреба за последнюю неделю оборудовали специальное помещение. Те, кто работали в этом помещении, называли его «военным штабом», и телефоны связывали его со всеми городами мира, где осуществлялись крупные финансовые операции, а компьютерные дисплеи показывали процессы, происходящие в них.

Другие азиатские банки последовали примеру Гонконга. В «военном штабе» следили за экранами компьютеров. Сразу после полудня по нью-йоркскому времени, в пятницу, когда в Токио было уже 2.03 утра субботы, тут заметили, что на рынок выброшены облигации казначейства США на сумму еще триста миллионов долларов, причем по цене даже ниже только что предложенной в Гонконге. Европейские банки, для которых рабочий день и рабочая неделя приближались к концу, быстро купили и этот пакет. Но пока ничего особенного не произошло. Только теперь, прикрывшись более ранней деятельностью остальных, в дело вступили японские банки. Коммерческие банки Токио начали продавать имеющиеся у них американские казначейские облигации, причем явно создавалось впечатление, что их целью было укрепить иену. Тем не менее в результате этого вся долларовая наличность мира была исчерпана в течение нескольких минут. Все происшедшее можно было бы списать на случайное совпадение, однако финансисты, занимающиеся операциями с иностранной валютой, теперь почувствовали, что дальнейшая продажа американских облигаций может привести к нежелательным последствиям, хотя это казалось маловероятным при существующем в настоящий момент высоком курсе доллара.

***

Банкет в честь американской делегации изобиловал традиционным русским гостеприимством, причем обстановка была особенно праздничной, потому что он знаменовал собой окончание века ядерного ужаса, царившего в мире на протяжении двух поколений. Патриарх всея Руси произнес торжественную речь. Он сам дважды являлся жертвой преследований по политическим мотивам, и потому его обращение было искренним, глубоко прочувствованным, так что на глаза кое-кого из гостей навернулись слезы, которые, впрочем, быстро исчезли с началом банкета. Подали суп, птицу, мясные блюда и осетровую икру, а также множество разных вин. На этот раз от вина никто не отказывался. Все испытывали чувство облегчения. Цель поездки достигнута, скрывать что-то больше не приходится, завтра воскресенье и можно как следует отоспаться.

– И ты, Кэти? – удивился Джек. Вообще-то его жена редко пила, но сегодня вечером дала себе волю.

– Великолепное шампанское. – Это был ее первый правительственный банкет за границей. Сегодня доктор Райан встретилась с несколькими русскими офтальмологами и пригласила двух лучших хирургов, известных профессоров, приехать в институт Уилмера, чтобы ознакомиться с проводящимися там работами в ее области. Кэти являлась одним из претендентов на премию Ласкера за свои клинические исследования в области лазерной хирургии глаза, которые она вела одиннадцать лет, и по этой причине дважды отклоняла приглашение занять кафедру в университете штата Виргиния. Ее большая статья о крупном достижении в глазной хирургии должна была быть скоро опубликована в медицинском журнале, и потому сегодняшний вечер и эта поездка явились для нее кульминацией многих событий.

– Завтра тебе придется расплачиваться за это, – предупредил ее муж. Сам Джек не увлекался алкоголем, хотя уже и превысил свою обычную вечернюю норму, составлявшую один бокал. Все это из-за тостов, способных уложить под стол кого угодно, понимал он, побывавший на русских банкетах. Такова традиция. Русские могут перепить любого ирландца, о чем Джек узнал когда-то на собственном горьком опыте, но сегодня американцы или не подозревали об этом, или им просто было наплевать. Советник по национальной безопасности печально покачал головой. Завтра утром всех ожидает неприятный сюрприз, это уж точно. В этот момент принесли главное блюдо, и густое красное вино наполнило бокалы.

– Господи, у меня сейчас лопнет платье!

– Это сделает официальную развлекательную программу еще интересней, – пошутил муж, получив в ответ сердитый взгляд.

– А вам надо поправиться, – заметил Головко,сидящий рядом с ней. Эта фраза выражала еще одно русское предубеждение.

– Сколько лет вашим детям? – поспешила вмешаться Елена Головко. Профессор-педиатр, она тоже была слишком худой по русским меркам и составляла прекрасную компанию за столом.

– Вот, это американский обычай, – ответил Джек, доставая бумажник и показывая фотографии. – Оливия – я зову ее Салли. Это маленький Джек, а вот наш малыш.

– Ваш сын походит на вас, а девочки пошли в мать. Джек усмехнулся.

– Это, пожалуй, к лучшему.

***

Оборот крупнейших финансовых корпораций поистине огромен, однако, как они функционируют на самом деле, для рядового держателя акций является тайной. Уолл-стрит представляет собой колоссальную коллекцию не правильных наименований, начиная с самой улицы, больше похожей на переулок в почти любом американском городе, здесь даже тротуары слишком узкие для огромного количества пешеходов, пользующихся ими. Когда в крупную фирму, подобную самой большой из них, такой, как «Меррилл Линч», поступал заказ на покупку каких-то ценных бумаг, трейдеры отнюдь не пускались на поиски их продавца, прибегая к физическим или электронным средствам. Наоборот, ежедневно компания сама покупала опционы на то, что, по ее мнению, будет пользоваться спросом, и затем ждала покупателей. Закупки в большом объеме делались с оптовыми скидками, а продажа производилась по несколько более высокой цене. Таким образом коммерческие компании получали прибыль от того, что на биржевом рынке называется «средней» позицией, обычно составлявшей около одной восьмой пункта. Пункт соответствует одному доллару, так что одна восьмая пункта равна двенадцати с половиной центам. На первый взгляд такая прибыль кажется крошечной, особенно если речь идет о пакете акций, где цена каждой акции может составлять сотни долларов, как это бывает с ценными бумагами, гарантируемыми государством или принадлежащими особенно надежным корпорациям. Однако подобные операции повторяются много раз за день и в огромных объемах, что, если дела у фирмы идут хорошо, приносит колоссальную прибыль. Впрочем, это случается не всегда, и коммерческие фирмы порой терпят огромные убытки, когда оценка спроса оказывается ошибочной и падение на рынке ценных бумаг происходит быстрее, чем они предполагали. Существует немало афоризмов, предупреждающих о такой опасности. Так, на крупной и весьма активно действующей бирже Гонконга говорят, что спрос на рынке «взлетает ракетой, а падает камнем», однако самое распространенное выражение, которое неустанно вдалбливали в голову каждого молодого «ракетчика», работающего в огромном, оснащенном компьютерами торговом зале фирмы «Меррилл Линч», расположенной на Лоуар Ист-сайд, гласило: «Никогда не будь уверен в том, что найдется покупатель на товар, который тебе хотелось бы продать». И все-таки они исходили из противоположного, потому что покупатель всегда находился, по крайней мере о том свидетельствовала история компании, а эта история уходила далеко в прошлое.

Основной объем сделок осуществлялся, однако, не с физическими лицами. Начиная с шестидесятых годов контроль над рынком перешел постепенно в руки инвестиционных компаний. Они носили название институциональных и сотрудничали с банками, страховыми компаниями и пенсионными фондами. По сути дела таких институциональных инвесторов существовало куда больше, чем наименований акций на Нью-йоркской фондовой бирже, и такое положение напоминало ситуацию, при которой число охотников превышает количество дичи, причем под контролем институциональных инвесторов находились такие колоссальные средства, что они просто не поддавались оценке. Эти инвесторы были настолько влиятельны, что могли оказывать значительное воздействие на финансовый рынок, покупая и продавая большие пакеты одноименных ценных бумаг в течение короткого срока и обусловливая тем самым резкие колебания цен. К тому же во многих случаях во главе этих формирований стояло небольшое число лиц, а иногда даже единицы.

Третья и самая высокая волна распродажи американских казначейских облигаций явилась для всех неожиданной, но больше всего она удивила сотрудников штаб-квартиры Федеральной резервной системы в Вашингтоне. Они обратили внимание на сделки, заключенные в Гонконге и в Токио, – первая вызвала у них интерес, вторая пробудила некоторое беспокойство. Рынок евродолларов стабилизировал ситуацию, но сейчас уже закрывался. Это были главным образом азиатские банки, устанавливающие свои исходные оценки не в Америке, а в Японии. Их сотрудники также заметили тенденцию к сбросу американских казначейских облигаций и связались по телефону с вкладчиками внутри региона. Эти звонки принимались в помещении на вершине небоскреба в Токио, и там весьма высокопоставленные банковские служащие отвечали, что их разбудили среди ночи и им пришлось приехать, чтобы на месте оценить складывающееся положение, которое вызвало у них серьезную тревогу и привело ко второй волне сброса казначейских облигаций. Они рекомендуют предпринять безотлагательные, но без паники шаги по уходу от американской валюты.

Казначейские облигации США представляют собой долговые обязательства американского правительства и одновременно образуют фундамент, на котором зиждется сила американского доллара. Эти облигации, добрых пятьдесят лет считавшиеся наиболее надежным способом вложения денег на планете, предоставляли возможность как американцам, так и всем другим желающим сделать товарные вложения в самую развитую экономику в мире, защищенную, в свою очередь, колоссальной военной мощью и регулируемой политической системой, где права и возможности граждан гарантировались Конституцией, вызывающей всеобщее восхищение, хотя далеко не всякий разбирался в ней. Какими бы ни были недостатки и слабые места Америки – они не составляли тайны для проницательных и всезнающих международных инвесторов, – с 1945 года Соединенные Штаты были единственным местом на земном шаре, где деньги находились в относительной безопасности. В Америке существовала какая-то врожденная жизненная сила, дававшая начало положительному воздействию на экономику. При всех своих недостатках американский народ оставался полным неисчерпаемого оптимизма. По меркам остального мира Америка все еще была молодой страной и сохраняла все достоинства энергичной юности. Таким образом, когда людям хотелось защитить свои деньги и они не знали, как это сделать, чаще всего они покупали облигации американского казначейства. Прибыль была не особенно велика, зато обеспечивалась сохранность капитала.

Но только не сегодня. Банкиры всего мира стали свидетелями того, как Гонконг и Токио быстро и решительно избавились от вложений в доллары, а объяснение, переданное по каналам связи, что это делается всего лишь для перевода долларов в иены, звучало не очень убедительно, особенно после нескольких телефонных звонков с просьбами объяснить причину такой операции. Затем поступили сообщения о том, что и другие японские банки быстро и планомерно приступили к переводу своих активов. Тут же банкиры всей Азии последовали их примеру. Третья волна продажи американских казначейских облигаций достигла шестисот миллиардов долларов, причем почти все они являлись краткосрочными ценными бумагами, с помощью которых правительство США решило покрыть дефицит своего бюджета.

Доллар уже падал, а с началом третьей волны распродаж, длившейся меньше девяноста минут, падение стало еще более стремительным. В Европе финансисты, едущие по домам, услышали по своим телефонам сотовой связи, что им настоятельно советуют вернуться обратно. Происходило что-то неожиданное. Аналитикам пришла в голову мысль, что это имеет какое-то отношение к секс-скандалу, разгоревшемуся в американской администрации. Европейцам всегда казался загадочным интерес, проявляемый американцами к личной жизни и увлечениям своих политических деятелей. Такое поведение европейцы считали непонятным, пуританским и неразумным, но для американской политической сцены оно было вполне реальным, а потому непосредственно связывалось с их отношением к американским ценным бумагам. Стоимость трехмесячных облигаций казначейства США уже упала на 19/32 пункта – ценность государственных бумаг выражается такими дробями, и в результате доллар упал на четыре цента по отношению к английскому фунту, еще больше по отношению к немецкой марке и намного больше – к иене.

– Что происходит, черт побери? – спросил один из членов правления Федеральной резервной системы. Все правление, известное как Комитет открытого рынка, собралось у единственного компьютерного экрана, наблюдая за развивающимися тенденциями и не веря своим глазам. Ни одни из присутствующих не понимал, в чем заключается причина возникшего хаоса. Ну хорошо, поднялся шум из-за вице-президента Келти, но ведь он всего лишь вице-президент. Пока существовала неопределенность, связанная с возможными последствиями закона о реформе торговли, фондовая биржа проявляла признаки беспокойства и котировка ценных бумаг то повышалась, то снижалась. Но что это за зловещая синергия? Проблема заключалась в том – это было ясно и без обсуждений, – что они, возможно, никогда не узнают подлинной причины происходящего. Порой найти разумное объяснение просто не удавалось, потому что события развивались сами по себе, подобно тому как стадо внезапно обращается в паническое бегство и пастухи не понимают почему. Когда доллар упал на сто базисных пунктов, что означало один процент от его стоимости, они прошли в тишину зала заседаний и разместились вокруг стола. Обсуждение было непродолжительным. Началась атака на доллар. Необходимо остановить ее. Вместо повышения процентной ставки на половину процента, о чем предполагалось объявить сразу после конца рабочего дня, они решили увеличить ее на целый процент, причем некоторые даже настаивали на более значительном повышении, но затем пошли на компромисс. Сообщение об этом будет сделано немедленно. Пресс-секретарь Федеральной резервной системы составил черновик заявления, которое председатель правления зачитает перед телевизионными камерами компаний, откликнувшихся на приглашение приехать, и текст одновременно будет передан на телетайпы телеграфных агентств.

Когда брокеры вернулись к своим столам после ланча, перед ними предстала совершенно иная картина. То, что было раньше относительно спокойной пятницей, изменилось самым кардинальным образом. В каждом зале имелось табло, где помещались краткие сообщения о разного рода событиях, в том числе и международных, которые так или иначе могли оказывать влияние на фондовую биржу. Информация о том, что Федеральная резервная система только что повысила процентную ставку сразу на целый процент, вызвала шок. Воцарилась почти полуминутная тишина, прерываемая только возгласами: «Господи!». Брокеры обратились к своим компьютерным терминалам, чтобы смоделировать ситуацию, и увидели, что рынок уже начал реагировать. Повышение процентной ставки являлось несомненным предвестником краткосрочного падения индекса Доу-Джонса, словно темные тучи – предвестником дождя. Биржевое сообщество почувствовало, что надвигающийся шторм будет сокрушительным.

Крупные фирмы, такие, как «Меррилл Линч», «Леман бразерс», «Пруденшиэл-Баке» и все остальные, были полностью компьютеризованы и походили друг на друга своей организацией. Почти в каждой фирме имелся один большой зал с рядами компьютерных терминалов. Его размеры неизменно были продиктованы конфигурацией здания, в котором размещалась фирма, и высокооплачиваемые сотрудники набивались в него почти так же тесно, как и в штаб-квартирах японских корпораций. Разница заключалась лишь в том, что в американских деловых центрах запрещалось курить.

Мало кто из мужчин носили пиджаки, а большинство женщин были в кроссовках.

Все эти люди отличались весьма высоким интеллектом, хотя полученное ими образование удивило бы случайного посетителя. Когда-то такого рода служащие были выпускниками экономических факультетов Гарварда и Уортона, однако новое поколение «ракетчиков» представляло собой именно то, что подразумевалось под этим названием, – они обладали главным образом дипломами в области естественных наук, почти все были математиками и физиками. Наибольшей популярностью пользовались выпускники Массачусетского технологического института и еще нескольких высших учебных заведений. Причина этого заключалась в том, что все фирмы, так или иначе связанные с рынком ценных бумаг, пользовались компьютерами, а программное обеспечение компьютеров основывалось на исключительно сложном математическом моделировании, с помощью которого анализировали происходящее на рынке и предсказывали его дальнейшее развитие. В основе этого моделирования лежали тщательно разработанные исторические исследования процессов, происходивших на Нью-йоркской фондовой бирже еще с тех времен, когда сделки совершались в тени платана, который рос там, где сейчас размещался деловой центр Нью-Йорка. Группы историков и математиков приняли во внимание каждую сделку и каждое событие, происшедшие на бирже. Все это подверглось детальному анализу и сравнению со всеми опознанными внешними факторами, оформлено в виде математической реальности, и в результате появился ряд исключительно точных и нечеловечески сложных моделей, демонстрирующих, как функционировал в прошлом финансовый рынок, как он функционирует сейчас и как будет функционировать в будущем. Эти данные, однако, основывались на неверном представлении, будто у игральных костей существует память. Хозяева казино обожали такую концепцию.

Для того чтобы понять, как действуют подобные модели, нужно быть математическим гением, утверждали все (и в особенности математические гении). Более опытные финансисты старшего поколения старались в это не вмешиваться. Специалисты-биржевики, получившее образование в бизнес-колледжах или просто начавшие работать рядовыми служащими и пробившиеся наверх в результате неустанного труда и смекалки, освободили путь новому поколению – и не жалели об этом. Продолжительность активной жизни «компьютерного жокея» составляет примерно восемь лет, темп деятельности просто убийственный, и, чтобы выдержать его, нужно не только обладать блестящим интеллектом молодости, но еще и быть юным и наивным. Биржевики старшего поколения, достигшие вершин с помощью неустанного труда, предоставили молодым гениям возможность работать с компьютерами, поскольку сами имели всего лишь отдаленное представление о них, и занялись разработкой тенденций биржевой деятельности, определяли финансовую политику корпораций и вообще играли роль отцов по отношению к молодежи, которая рассматривала руководящий персонал как сборище старых пердунов, способных оказать помощь только в случае возникновения непредвиденных обстоятельств.

В результате возникла ситуация, при которой никто ничем не руководил – за исключением, пожалуй, компьютерных программ, а все пользовались одной и той же системой. Модели слегка отличались одна от другой, так как рынок ценных бумаг требовал от программистов чего-то особенного, и потому программисты чувствовали себя на вершине блаженства, поскольку исполняли в общем-то одинаковую работу для всех заказчиков, но требовали вознаграждения за якобы уникальные плоды своего труда.

Пользуясь военной терминологией, можно сказать, что это привело к формированию оперативной доктрины, общей для всего программного обеспечения, которая не поддается изменениям. Более того, все знали и понимали ее лишь отчасти и никто не овладел ею в полном объеме.

«Коламбус групп», один из самых крупных инвестиционных фондов открытого типа, имел собственные компьютерные программы. Три его составляющие – «Нинья», «Пинта» и «Санта-Мария» – контролировали миллиарды долларов и могли закупать крупные пакеты ценных бумаг по самой низкой цене и с помощью таких сделок непосредственно влиять на фондовый рынок. Эта огромная мощь, в свою очередь, сосредоточивалась в руках всего трех человек, а эти три человека подчинялись только одному, который и принимал наиболее важные решения. Остальные сотрудники фирмы, «ракетчики», получали жалованье и выдвигались на более высокие должности в соответствии со своими способностями давать советы и рекомендации руководящему персоналу. Сами они реальной властью не обладали. Слово руководства было законом, и все воспринимали это как само собой разумеющееся. Как правило, пост руководителя в таких организациях занимал человек, вложивший собственное состояние в финансовую корпорацию и потому заинтересованный в ее процветании. Каждый из его долларов имел такую же ценность, как и доллар самого мелкого вкладчика, а их у компании «Коламбус групп» были многие тысячи. Его деньги подвергались такому же риску, он получал такие же прибыли и временами терпел такие же убытки, как и все остальные вкладчики. По сути дела лишь именно это являлось гарантией надежности всей биржевой системы. Попытка поставить собственные интересы выше интересов инвесторов является в брокерском деле смертным грехом, который никогда не прощают. Рядовые вкладчики, ничуть не разбирающиеся в тонкостях биржевых операций, возлагают надежды на то, что люди, вложившие в дело огромные деньги и взявшие на себя руководство корпорацией, следят за их интересами. Ситуация в какой-то мере напоминала положение, существовавшее на американском Западе во второй половине девятнадцатого века, когда мелкие скотоводы доверяли свои крошечные стада крупным ранчевладельцам, перегонявшим собственный скот к железнодорожной станции.

«Коламбус» приступил к действиям, когда на часах было без десяти два. Первый заместитель Райзо Яматы созвал к себе на совещание руководителей корпорации и обсудил с ними внезапное падение курса доллара. Присутствующие согласно кивали. Да, развитие событий действительно вызывает беспокойство. У «Пинты», среднего по размерам фонда, входящего в состав корпорации, имелся в портфеле крупный пакет казначейских облигаций, на которые всегда можно было положиться в ожидании более благоприятной возможности инвестировать капитал. Курс этих облигаций падал. Заместитель председателя правления объявил, что отдает распоряжение об их продаже и вложении освободившихся средств в немецкие марки, ставшие опять самой стабильной валютой в Европе. Управляющий «Пинты» кивнул, поднял телефонную трубку и распорядился провести операцию. Таким образом осуществилась еще одна огромная трансакция, первая, которую произвели американские трейдеры.

– Мне не нравится положение на рынке, – заявил далее заместитель председателя правления. – Необходимо консолидировать наши активы. – Присутствующие снова кивнули. Надвигалась буря, и при первых вспышках молнии стада начали проявлять признаки тревоги. – Акции каких банков пострадают при ослаблении доллара в первую очередь? – спросил он. Ответ был ему уже известен, но из вежливости вопрос необходимо было задать.

– Акции «Ситибэнка», – ответил управляющий «Ниньи». На него была возложена ответственность за «синие чипы» – наиболее высокодоходные акции и ценные бумаги, – У нас их огромное количество.

– Начинайте Откачивать, – распорядился заместитель председателя, пользуясь американской идиомой. – У меня вызывает опасения ослабление позиции банков.

– Все? – с удивлением спросил управляющий. «Ситибэнк» только что опубликовал квартальный отчет, указывающий на стабильность и достаточно высокие доходы.

Последовал серьезный кивок.

– Да, все.

– Но…

– Приступайте, – прервал его заместитель председателя правления. – И немедленно.

***

В «Депозитари траст компани» «"Депозитари траст компани" (Depository Trast Company) – Депозитарная трастовая компания, центральный депозитарий ценных бумаг в США» служащие обратили внимание на то, как резко ускорилась торговля на фондовой бирже. В их обязанности входило регистрировать каждую произведенную сделку. Задачей компании было сопоставить в конце рабочего дня все сделки, отметить, кто какие акции купил, у кого, и осуществить перевод денег с одних счетов на другие. Фактически "Депозитарии осуществляла функции компьютерного бухгалтера для всего биржевого рынка. На экранах ее компьютеров отмечалось ускорение проводимых операций, однако все компьютеры основывались на программе «Электра-клерк 2.4.0», разработанной Чаком Серлзом, и электронно-вычислительные машины «Стратус» справлялись с нагрузкой. Данные поступали от каждой ЭВМ по трем каналам. Один вея к экранам мониторов, второй – к резервному устройству, заносящему информацию на магнитную ленту, и третий был связан с наиболее надежным, но самым неудобным средством хранения информации – принтером. Соответственно характеру интерфейсов было необходимо, чтобы всякий раз информация поступала по иному каналу, однако она была одинаковой, и потому никто не проверял текстовых записей. В конце концов было задействовано шесть электронно-вычислительных машин, которые располагались в двух разных местах. Более надежной системы и не придумаешь.

Можно было бы вести работу и иначе. Каждое сообщение о продаже и покупке высылать немедленно, но для этого потребовались бы дополнительные усилия – только организация такой системы затормозила бы деятельность всей фондовой биржи. Взамен была создана «Депозитари траст компани», призванная устранить хаос и навести порядок. В конце каждого рабочего дня сделки объединялись и группы по торговым фирмам, по акциям и по заказчикам, так что каждая компания могла выписывать ограниченное количество чеков. Перевод денег осуществлялся с помощью электронной почты, однако принцип сохранялся. Таким образом все компании экономили на административных расходах и одновременно создавали несколько способов, с помощью которых каждый игрок на фондовой бирже мог проследить и проверить свою деятельность для ведения внутреннего контроля и создания дальнейших математических моделей всего рынка. Несмотря на то что операция представлялась на первый взгляд невероятно сложной, использование компьютеров сделало ее рутинной и намного более эффективной, чем записи в чековой книжке.

– Смотрите, кто-то сбрасывает бешеное количество акций «Ситибэнка», – заметил один из операторов.

***

Зал Нью– йоркской фондовой биржи делился на три части, самая большая из них была некогда гаражом. Велось строительство четвертого торгового зала, и, в соответствии с местными мрачными предсказаниями, всякий раз, когда биржа увеличивала свою площадь, происходило что-то неладное. Это сообщество самых опытных и циничных профессионалов в мире тоже подвержено суевериям. По сути дела зал представлял собой множество отдельных торговых фирм, каждая из которых занималась посреднической деятельностью в определенной сфере в соответствии со своей специализацией. У одной, например, могло быть от восьми до пятнадцати пакетов акций фармацевтических компаний, другая занималась аналогичным числом акций различных банков. Основная функция Нью-йоркской фондовой биржи заключалась в том, чтобы обеспечить ликвидность акций вместе с установлением исходной цены. Продавать и покупать акции можно вообще-то где угодно -от юридической конторы до ресторана загородного клуба. И все-таки торговля акциями крупных компаний велась главным образом в Нью-Йорке, потому что… короче говоря, это делалось в Нью-Йорке, вот и все. Фондовая биржа Нью-Йорка была самой старой. Кроме нее существовала еще Американская фондовая биржа, АМЕХ, и недавно созданная система автоматической котировки Национальной ассоциации фондовых дилеров, чье неуклюжее название обычно заменялось броской аббревиатурой – NASDAQ. Нью-йоркская фондовая биржа была самой консервативной, о ней говорили, что пришлось приложить немало усилий и преодолеть отчаянное сопротивление, приложить немало усилий и преодолеть отчаянное сопротивление, чтобы затащить ее в мир автоматизации и компьютеризации. Несколько надменная и тяжеловесная – работающие там считали остальные финансовые рынки второстепенными, а себя – центром биржевого сообщества, – она обслуживалась профессионалами, которые проводили почти весь день у своих стоек, не сводили взгляда с различных дисплеев, покупали и продавали и, подобно торговым компаниям, зарабатывали на жизнь «средними» позициями или позициями с «разрывом», которые старались угадать. Если фондовый рынок и его инвесторы представляли собой стадо, то они были ковбоями, работа которых заключалась в том, чтобы следить за развитием событий, устанавливать исходные цены и наводить порядок в стаде. Самые способные из них хорошо зарабатывали, что служило вознаграждением в лучшем случае за хаотичную обстановку, напряженный и часто тяжелый труд, а в худшем – за непредсказуемость и ощущение, что они стоят на пути бешено мчащегося стада.

Первые признаки паники уже начали проявляться. В операционном зале обратили внимание на сброс казначейских облигаций, и торговый народ обменивался недоуменными взглядами и пожимал плечами, не догадываясь о причинах столь непонятного явления. Затем они узнали о том, как быстро отреагировала на это Федеральная резервная система. Решительное заявление председателя правления не могло скрыть его беспокойства, да это и не имело значения. Мало кто выслушивал подобные заявления, интересовала только цифра изменения процентной ставки. К этому относились с вниманием. Все остальное было всего лишь рассуждениями, инвесторы не обращали на них внимания и предпочитали полагаться на результаты собственного анализа.

Начали поступать заявки на продажу. Биржевой брокер, специализирующийся на акциях банков, был потрясен звонком из «Коламбуса», однако тут его личные чувства отступали на второй план. Он объявил, что предлагает «пятьсот „Сити“ за три», что означало продажу пятисот тысяч акций Первого национального городского банка Нью-Йорка по восемьдесят три доллара за акцию – на целых два пункта ниже объявленной цены. Всем стало понятно, что кто-то спешит избавиться от этих акций. Цена была весьма привлекательной, и все-таки рынок заколебался, прежде чем проглотить пакет, да и то по «два с половиной».

Компьютеры постоянно следили за ходом торговли – здесь нельзя целиком полагаться на способности трейдеров наблюдать за всем происходящим. Ведь человек может упустить что-то важное, например разговаривая по телефону, да и, в конце концов, действиями крупнейших фирм почти полностью управляют компьютеры, точнее, заложенные в них программы, которые, в свою очередь, разработаны людьми, определяющими критерий надзора на фондовым рынком. Разумеется, компьютеры разбирались в рынке ничуть не лучше людей, разработавших для них программы, однако в их память внесены команды типа: если произойдет "А", приступайте к "Б". Компьютерные программы нового, поколения с общим названием «экспертные системы» (более привлекательный термин, чем «искусственный интеллект») при всей своей сложности ежедневно обновлялись за счет введения базисной ставки-ориентира. На основании этого компьютеры проводили оценку целых сегментов финансового рынка. Ежеквартальные отчеты, тенденции промышленного развития, перемены в руководстве компаний – все это получало цифровое выражение и вводилось в базы данных. Экспертные системы анализировали их и на основании этого действовали, причем все происходило без человеческого участия.

В данном случае внезапное резкое падение акций «Ситибэнка» дало понять компьютерам, что следует начать сброс ценных бумаг и других банков. Компьютеры вспомнили, что курс акций «Кемикл-бэнка», переживающего сейчас нелегкий период, на прошлой неделе снизился на несколько пунктов, и потому в трех институциональных фондах компьютеры, пользующиеся той же программой, дали команду приступить к продаже этих акций, курс которых мгновенно упал на полтора пункта. Наступление на акции «Кемикл-бэнка» в сочетании с

падением курса «Ситибэнка» сразу привлекло внимание других экспертных систем, действующих в том же направлении, но на основе базисных цен других крупных банков, что нарушило устойчивость всего банковского сектора. Следующим крупным банком, чьи акции снизились, стал «Мэньюфекчурерс Хэновер», и теперь компьютерные программы принялись искать внутри себя ответ на вопрос: при снижении банковского курса акций какие меры следует предпринять, чтобы защитить инвестиции в других ключевых отраслях?

Получив деньги от продажи казначейских облигаций, «Колам-бус» начал покупать золото как в виде акций золотодобывающих предприятий, так и посредством фьючерсных контрактов. Возникла новая тенденция ухода от ценных бумаг в благородные металлы. Внезапный скачок спроса в этой области тут же стал известен трейдерам – как людям, так и их электронным коллегам, Во всех случаях анализ ситуации был одинаковым: сброс государственных ценных бумаг плюс неожиданное резкое повышение процентной ставки плюс растущее давление на банковские акции плюс атака на доллар плюс рост спроса на благородные металлы – все это предсказывало возникновение опасной инфляционной тенденции. Инфляция всегда плохо влияет на фондовый рынок, и, чтобы заметить это, не требуется искусственного интеллекта. Ни компьютерные программы, ни трейдеры еще не ударились в панику, но все напряженно следили за поступающими новостями, надеясь угадать дальнейшее развитие событий, чтобы защитить интересы и вкладчиков и свои собственные.

К этому моменту рынок государственных ценных бумаг испытал серьезное потрясение. Выброшенные на рынок в нужную минуту облигации на сумму полмиллиарда долларов вызвали продажу еще десяти миллиардов. Срочно вернувшиеся в свои офисы руководители инвестиционных компаний, работающих с евродолларами, вряд ли могли принимать разумные решения. При напряженной обстановке на мировом рынке ценных бумаг за последние недели им приходилось проводить много времени на работе, и теперь, вернувшись поодиночке обратно, каждый пытался выяснить у других, что за чертовщина происходит. Им удалось узнать лишь одно: огромное количество американских казначейских облигаций продают по очень низкой цене и в большой спешке, этот процесс продолжается, и в него включилась крупная американская компания, пользующаяся уважением на финансовом рынке. Но почему? – спрашивали они. Задав этот вопрос, они принялись за поиски дополнительных сведений, пытаясь проанализировать поток информации, поступающей из Америки. Европейские финансисты внимательно всматривались в экраны, прищурив глаза и недоуменно качая головами. Наконец, не имея времени для тщательного анализа всей информации, они обратились за ответом к своим экспертным системам, потому что причины этих стремительных перемен просто не были очевидными.

Но ведь это не имеет значения, правда? События, происходящие на финансовом рынке, являются вполне реальными. Федеральный резервный повысил процентную ставку на целый процент, такое не бывает случайным. А пока, решили они, не имея рекомендаций правительств и центральных банков, следует воздержаться от покупки государственных облигаций США. Кроме того, банкиры начали немедленную ревизию своих активов, потому что создалась ситуация, при которой было возможно падение акций, причем резкое.

– …между народами России и Америки, – закончил свой тост президент Грушевой в ответ на тост гостя, президента Дарлинга, как и надлежит в соответствии с протоколом. Все подняли бокалы и поднесли их к губам. Райан тоже отпил немного водки. Даже при таких крошечных рюмках можно изрядно набраться, если не соблюдать осторожность, – официанты стояли за спиной, готовые наполнить рюмки, – а ведь произнесены только первые тосты. Джеку еще никогда не доводилось бывать на государственных банкетах, где бы царила такая… ну, скажем, непринужденная атмосфера. Здесь присутствовал весь дипломатический корпус – или по крайней мере послы всех крупных государств. Особенно был заметен посол, Японии, который весело перебегал от стола к столу, обмениваясь фразами.

Затем встал государственный секретарь Бретт Хансон и, подняв бокал, произнес запинаясь заранее приготовленную оду в честь дальновидности Министерства иностранных дел России, отмечая вклад русских дипломатов в развитие сотрудничества не только с Соединенными Штатами, но и со всей Европой. Джек посмотрел на часы – три минуты одиннадцатого по местному времени. Он уже выпил бокал шампанского, пару рюмок водки и считал себя самым трезвым из всех присутствующих. Кэти казалась чересчур веселой. Такого не случалось уже много лет, и Джек понимал, что у него теперь есть прекрасный повод длительное время подтрунивать над ней.

– Джек, тебе не нравится русская водка? – спросил Головко. Директор СРВ пил не переставая, заметил Райан, но ему-то не привыкать, подумал он.

– Не хочу показаться окружающим слишком уж большим дураком, – ответил Райан.

– Ну, думаю, тебе это не грозит, дружище, – заметил Головко.

– О, вы его еще плохо знаете, – лукаво улыбнулась Кэти.

***

– Одну минуту – Трейдер с удивлением посмотрел на экран своего компьютера. Его нью-йоркская фирма распоряжалась средствами нескольких крупных пенсионных фондов, куда вкладывали деньги более миллиона членов профсоюза. Он только что вернулся с ланча в своей любимой закусочной и теперь по приказу сверху за бесценок продавал американские казначейские облигации. В течение нескольких минут никто их не брал. Почему? Затем появилось осторожное предложение от французского банка, по-видимому, в целях защиты от инфляционного давления на франк. Речь шла всего о миллиарде по цене на 17/32 меньше предложенной, что в международных финансовых операциях равносильно грабежу средь бела дня. И тут же он заметил, что «Коламбус» согласился на предложение, взял франки и сразу обратил их в немецкие марки, тоже опасаясь инфляции. Маклеру показалось, что съеденный им за ланчем бутерброд с салями превратился у него в желудке в свинец.

– Неужели кто-то пытается свалить доллар? – спросил он у соседки.

– Похоже на то, – ответила она. За последний час опционы на долларовые фьючерсные контракты упали до максимально допустимого за день предела, хотя все утро продолжали расти.

– Кто?

– Кто бы это ни был, «Ситибэнк» только что получил тяжелый удар. Курс акций «Кемикл» тоже снижается.

– Может быть, происходит обратное движение цены? – произнес он, размышляя вслух.

– Обратное от? И до?

– Так как же мне поступать? Продавать? Покупать? Воздержаться? – Ему нужно было принять какое-то решение. Предстояло защитить сбережения множества мелких вкладчиков, однако рынок вел себя странно. Все шло псу под хвост, и он не понимал почему. Знать это необходимо, если хочешь должным образом делать свое дело.

***

– Все держат курс на запад, для встречи с нами, шохо, – произнес начальник оперативного отдела соединения, обращаясь к адмиралу Сато. – Скоро появятся на экранах радиолокаторов.

– Хай. Спасибо, у сед, – ответил Сато с ноткой удовлетворения в голосе. Ему хотелось, чтобы матросы и офицеры видели его именно таким. Американцы победили в учениях, и в этом нет ничего удивительного. Нет ничего удивительного и в том, что команды японских кораблей выглядят столь подавленными. После бесчисленных часов, потраченных на тренировки и боевую подготовку, их уничтожили, пусть и учебными снарядами. Разочарование, испытываемое личным составом, хотя и не профессиональное чувство, но свойственно всем людям. Опять, опять американцы победили нас. Это вполне устраивало командующего соединением. Моральное состояние матросов является одним из самых важных факторов в операции, которая не только не кончилась, но стала развертываться лишь теперь.

***

События, начавшиеся с продажи крупного пакета казначейских облигаций, оказывали сейчас столь значительное влияние на курс всех банковских акций, котирующихся на бирже, что председатель правления «Ситибэнка» созвал пресс-конференцию, чтобы заявить протест против падения ценных бумаг одного из самых крупных банков страны и указать на его превосходное финансовое положение. Никто не проявил интереса. Было бы лучше, если бы он позвонил по телефону нескольким влиятельным финансистам, хотя и это не гарантировало успеха.

Единственный банкир, который мог бы в этот день остановить такое развитие событий, выступал в одном из центральных клубов города, когда послышался сигнал его пейджера. Это был Уолтер Хилдебранд, президент Нью-йоркского отделения Федеральной резервной системы, по своему положению уступающий только председателю правления в Вашингтоне. Унаследовав огромное состояние, он все-таки начал карьеру финансиста с самых низов (хотя и жил при этом в роскошной двенадцатикомнатной квартире) и пробился к вершине. Хилдебранд сумел также заслуженно занять этот ключевой пост, который рассматривал как самую благоприятную возможность отдать свои незаурядные способности на службу обществу. Умный и проницательный аналитик, он опубликовал книгу, в которой анализировал причины финансового краха, происшедшего 19 октября 1987 года, и роль своего предшественника на посту руководителя Нью-йоркского отделения Федеральной резервной Джерри Лорнигана в спасении фондовой биржи. Только что закончив выступление, в котором он разъяснял последствия закона о реформе торговли, Хилдебранд посмотрел на экран пейджера. Его ничуть не удивило, когда он увидел, что его просят срочно позвонить в свой офис. Однако офис находился рядом, всего в нескольких кварталах, и он решил не звонить по телефону, а пройтись пешком. Позвони он, ему передали бы просьбу немедленно отправиться на Нью-йоркскую фондовую биржу. Впрочем, это все равно не имело бы значения.

Хилдебранд вышел на улицу один. День был прохладным и солнечным, прогуляться при такой погоде – одно удовольствие, особенно после ланча. Он не пользовался услугами телохранителя, как его предшественники. Правда, у него было разрешение на ношение пистолета, и Хилдебранд иногда брал его с собой.

Улицы в нижней части Манхэттена узкие и переполненные, тут снуют главным образом грузовики, доставляющие продукты, и словно гоночные автомобили несутся от светофора к светофору окрашенные в желтый цвет такси. Тротуары здесь такие же узкие и переполненные. Приходилось вилять, то и дело отступая в сторону, чтобы разминуться со встречными пешеходами. Меньше всего их было у самой обочины, потому Хилдебранд жался ближе к мостовой. Он шел энергичным шагом, насколько это было возможно, стараясь побыстрее попасть в офис. Он не заметил мужчины, хорошо одетого и с самым обыкновенным лицом, который шел всего в трех футах позади него. Темноволосый мужчина выжидал благоприятного момента, а при таком движении он неизбежно должен был наступить. Ему не хотелось прибегать к пистолету. Выстрел привлек бы внимание, а он старался избегать этого. Прохожие могли запомнить его лицо, и хотя он рассчитывал уже через два часа вылететь самолетом в Европу, при его профессии лишняя осторожность не помешает. Вот почему он все время оглядывался по сторонам, наблюдая за мчащимися автомобилями, и тщательно выбирал наиболее удобный момент.

Сейчас жертва и преследователь приближались к углу улиц Тринити и Ректор. Огонь светофора мигнул, стал зеленым, и двухсотфутовый поток машин устремился по улице, чтобы через двести футов остановиться снова. Затем сменился и цвет светофора позади, освободив сдерживаемую энергию десятков застывших автомобилей. Тут были и такси, которые в спешке перескакивают с одной полосы движения на другую. Одно такси проехало на желтый свет и устремилось направо, к обочине, создав идеальную ситуацию.

Темноволосый мужчина ускорил шаг, оказался позади Хилдебранда и всего лишь толкнул его в спину. Президент Нью-йоркского отделения Федеральной резервной системы споткнулся и упал на мостовую. Водитель такси заметил его и, стараясь избежать столкновения, отвернул руль еще до того, как выругался, но вывернул недостаточно круто. И все-таки мужчине в пальто из верблюжьей шерсти повезло. Таксист остановил машину, изо всех сил нажав на недавно установленные новые тормоза, так что в момент столкновения ее скорость была меньше двадцати миль. Однако этого оказалось достаточно, чтобы отбросить Хилдебранда на тридцать футов, он ударился о стальной столб уличного освещения и сломал позвоночник. Полицейский, стоявший на противоположной стороне улицы, увидел происшедшее и тут же по рации вызвал «скорую помощь».

Темноволосый мужчина исчез в толпе и направился к ближайшей станции метро, даже не зная, мертв ли человек, которого он толкнул. Вообще-то ему сказали, что убивать не обязательно, и это показалось странным. Хилдебранд был первым банкиром, которого ему приказали не убивать.

Полицейский, склонившийся над лежащим бизнесменом, услышал повторяющиеся вызовы пейджера. Он решил позвонить по номеру на экране, как только приедет «скорая». Сейчас ему приходилось выслушивать протестующие объяснения таксиста, который доказывал свою невиновность.

***

Экспертные системы «знали», что, как только курс банковских акций начнет быстро падать, доверие к самим банкам неизбежно пошатнется, и вкладчики задумаются о том, чтобы забрать деньги из банков, которые кажутся им ненадежными. Это заставляет банки, в свою очередь, требовать возвращения кредитов и, что еще более важно, обратиться к экспертным системам в надежде, что им удастся угадать тенденции будущего развития рынка на несколько минут раньше конкурентов, потому что теперь банки сами превращались в инвесторов и стремились вернуть себе финансовые активы, чтобы удовлетворить требования вкладчиков, требующих свои деньги. Как правило, банки являются осторожными инвесторами на фондовом рынке, ограничиваясь главным образом покупкой акций наиболее надежных компаний, государственных ценных бумаг и акций других банков. Среди самых распространенных вложений банковского капитала находятся акции тридцати корпораций, которые лежат в основе индекса Доу-Джонса. Как всегда, самое важное заключается в том, чтобы первым заметить тенденцию в развитии рынка и первым начать действовать, защищая таким образом капиталовложения, которые приходится гарантировать крупным компаниям. Разумеется, поскольку всефинансовые институты пользуются в общем-то одними и теми же экспертными системами, они действуют одинаково быстро. Стоит стаду заметить одну-единственную молнию в непосредственной близости, и все особи начинают уходить подальше, сначала медленно, но в том же направлении.

Люди в операционном зале биржи знали, что сейчас все и начнется. Почти каждый из них получал ранее запрограммированные распоряжения, и потому на собственном опыте они могли предсказать, как будут действовать компьютеры. Начинается, пронесся шепот по всем трем торговым залам. Сама предсказуемость этого события могла служить индикатором происходящего, однако ковбоям было трудно оставаться за пределами стада, усмирять его, направлять и… не оказаться поглощенными паникой. Если это случится, то все понесут огромные потери, потому что резкое понижение биржевого курса уничтожит ту небольшую разницу, или маржу, от которой зависят их фирмы.

Председатель Нью-йоркской фондовой биржи стоял на балконе, глядя вниз, в операционный зал, и размышляя, куда, черт возьми, делся Уолт Хилдебранд. Только он мог теперь помочь. К мнению Уолта прислушивались все. Председатель взял трубку телефона сотовой связи и снова вызвал офис Хилдебранда, и опять секретарь повторила, что мистер Хилдебранд еще не вернулся после выступления в клубе. Да, она передала вызов по пейджерной связи. Конечно, передала.

Он смотрел вниз и видел, что процесс начался. Движение в зале оживилось. Все собрались, и шум, доносящийся оттуда, стал оглушающим. Это всегда плохой знак, когда люди начинают кричать. Электронный телетайп поведал ему о развитии событий. Акции наиболее надежных и крупных компаний, известных под трехбуквенными сокращениями, знакомыми, как имена его собственных детей, составляли чуть больше трети котировок. Наметилась явная тенденция к резкому их снижению. Прошло всего двадцать минут, и финансовые индексы Доу-Джонса упали на пятьдесят пунктов. Каким бы угрожающим и крутым ни был такой обвал, достижение этого рубежа вызвало облегчение. Компьютеры фондовой биржи автоматически прекратили прием заявок на продажу, поступающих от их электронных собратьев. Отметка в пятьдесят пунктов именовалась «пределом скорости». Установленная после биржевого краха 1987 года, она предназначалась для того, чтобы замедлить развитие событий до понятного людям темпа. Многие упускали из виду то простое обстоятельство, что они могут запросить совета – это больше не называли рекомендациями – у компьютеров, установленных в штаб-квартирах фирм, и затем направить предложения о продаже по телефону, телексу или по электронной почте. «Предел скорости» всего лишь прибавлял лишние тридцать секунд к процессу подачи заявок. Таким образом, после минутного затишья, торговля возобновилась и тенденция к снижению осталась прежней.

К этому моменту паника внутри финансового сообщества стала вполне реальной. Она отражалась в напряженности или в негромком шуме разговоров в каждом операционном зале всех крупных компаний. Си-эн-эн выпустила прямо в эфир специальный репортаж со своего балкона над самым большим залом

Нью– йоркской фондовой биржи, прежде бывшим гаражом. Биржевой телетайп передачи новостей Си-эн-эн держал в курсе событий тех вкладчиков, что предпочитали следить за происходящим, самостоятельно оценивая сухие цифры, появляющиеся на экране. Для всех остальных комментатор сообщила, что индексы Доу-Джонса для акций промышленных компаний в мгновение ока упали на пятьдесят пунктов, затем еще на двадцать, и тенденция к снижению продолжается. Потом последовали вопросы от ведущего телекомпании из Атланты и рассуждения о причине происходящего. Далее комментатор, не потрудившись проверить достоверность информации, уже по собственной инициативе заявила, что началось наступление на доллар по всему миру и что Федеральная резервная система не в силах остановить этот процесс. Она не смогла бы сказать ничего хуже, даже если бы пожелала. Теперь все знали о приближающемся крахе, и в паническое бегство от доллара вступили многомиллионные массы вкладчиков.

Несмотря на то что профессиональные инвесторы с презрением относятся к рядовым вкладчикам, не понимающим всех тонкостей инвестиционного процесса, они не замечают, что в критические моменты сами мало от них отличаются. Рядовые вкладчики воспринимают как аксиому то обстоятельство, что снижение индекса Доу-Джонса – плохо, а повышение – хорошо. Точно так же это истолковывается и трейдерами, считающими, что они превосходно разбираются в тонкостях процесса. Профессиональные инвесторы, однако, знают намного больше рядовых вкладчиков о механизме действия финансового рынка, но перестали понимать систему ценообразования. Для них тенденции превратились в реальность. Перемещение индексов на протяжении лет все более и более отделилось от того, что в действительности значили сами акции. В конце концов, ценные бумаги не просто теоретически выражают что-то, они представляют собой реальную собственность корпораций, владеющих реальными ценностями. С течением времени «ракетчики», действующие в операционных залах, забыли об этом и, существуя в мире математических моделей и анализа тенденций, упустили из виду сущность того, чем торгуют. И вот теперь факты, кажущиеся им всего лишь теоретическими, рушились у них на глазах. Лишившись основания в понимании процессов, которыми занимаются, потеряв связь с реальным миром, они понеслись, подгоняемые штормом, сотрясающим зал биржи и весь финансовый мир, просто не зная, что предпринять. Более опытные и пожилые финансисты, отдающие себе отчет в происходящем, не имели времени и достаточной информации, чтобы успокоить своих молодых подчиненных и навести порядок.

Воцарившийся хаос не имел под собой по сути дела никакого основания. Доллар сохранял свою силу и должен был даже укрепиться после нескольких незначительных потрясений. «Ситибэнк» только что представил отчет о финансовой деятельности, где указывалось, что банк функционирует хорошо и приносит доход, пусть не сенсационный, но вполне устойчивый, да и «Кемикл-бэнк» являлся в принципе надежным банковским домом после реструктуризации его руководства. И все-таки ценные бумаги обоих банков резко упали. Компьютерные программы указывали на то, что сочетание нескольких факторов означает нечто крайне опасное, а разве экспертные системы ошибаются? Они основываются на точной информации, уходящей глубоко в историю, и видят будущее гораздо лучше людей. Трейдеры верили в математические модели, хотя и не понимали причин, которые заставляли эти модели давать рекомендации, появляющиеся на их компьютерных терминалах; и точно так же рядовые граждане, узнавая сейчас новости, видели, что происходит что-то плохое, и не могли понять, как остановить неблагоприятное развитие событий.

Профессионалы оказались в таком же тяжелом положении, как и рядовые граждане, узнающие о происходящем из программы новостей, передающихся по телевидению или радио. По крайней мере так казалось на первый взгляд. На самом деле для профессионалов все обстояло намного хуже. То, что они разбирались в математических моделях, стало теперь не преимуществом, а недостатком. Для рядовых граждан происходящие события были сначала непонятными, и в результате мало кто предпринял какие-то действия. Они наблюдали и ждали, а во многих случаях просто пожимали плечами, потому что собственных акций у них не было. А между тем такое мнение было ошибочным, хотя они не знали об этом. Банки, страховые компании и пенсионные фонды, распоряжающиеся средствами граждан, вкладывали колоссальные суммы в самые разные ценные бумаги. Все эти финансовые учреждения находились под контролем профессионалов, чей опыт и образование подсказывали им, что есть от чего удариться в панику. И они действительно поддались панике, дав тем самым толчок процессу, который скоро стал понятен обычным людям. Тут начали поступать звонки от вкладчиков, и ситуация стала стремительно ухудшаться для всех.

То, что было пугающим раньше, теперь оказалось намного страшнее. Первые звонки поступили от пожилых людей, пенсионеров, сидящих весь день у телевизоров и беседующих друг с другом по телефону, делясь своими опасениями из-за того, что они увидели. Многие из них вложили средства в инвестиционные фонды, потому что фонды приносили более высокий доход, чем банковские счета, – именно по этой причине банки и вступили в дело, чтобы защитить свои доходы. Сейчас инвестиционные фонды терпели колоссальные убытки, и, хотя в данный момент эти убытки ограничивались главным образом государственными ценными бумагами и акциями нескольких крупных компаний, ситуация изменилась, когда начали поступать телефонные звонки от рядовых вкладчиков, стремящихся получить свои сбережения и выйти из игры. Фондам пришлось приступить к продаже тех акций, которых еще не коснулась паника, чтобы компенсировать потери от падения других акций, казавшихся более надежными. По сути дела они выбрасывали на рынок акции, сохраняющие свою устойчивость, в точности следуя древнему выражению:

«Бросать деньги на ветер». А это было почти точным определением того, что им приходилось делать.

Неизбежным результатом стал общий крах, падение всех акций на всех фондовых биржах. К трем часам дня индексы Доу-Джонса упали на сто семьдесят пунктов, особенно крутое падение было у «Стэндард энд Пуэрс Файв Хандред». Еще хуже оказался составной индекс Национальной ассоциации фондовых дилеров.Теперь вкладчики по всей Америке набирали телефонный номер 1-800 и звонили в свои инвестиционные фонды.

Главы всех фондовых бирж вместе с руководителями Комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям в Вашингтоне провели селекторное совещание. В течение первых десяти минут царило общее замешательство – слышались голоса, требующие ответа на вопросы, которые тут же повторялись, и в результате к решению так и не пришли. Служащие государственных департаментов запросили самые последние сведения, интересуясь по сути дела тем, насколько близко к обрыву оказалось стадо и с какой скоростью оно приближается к пропасти, но не сделали никаких конкретных предложений, способных помочь остановить его панический бег к гибели. Президент Нью-йоркской фондовой биржи поборол искушение закрыть ее или как-то замедлить ход торговых операций. Пока продолжалось совещание – а оно длилось всего двадцать минут – индекс Доу-Джонса упал еще на девяносто пунктов, промчавшись мимо отметки двести пунктов и приблизившись к тремстам. После того как руководители Комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям удалились на свое закрытое заседание, главы бирж в нарушение федеральных директив обменялись мнениями по поводу совместных шагов, направленных на решение создавшегося положения, но, несмотря на весь огромный коллективный опыт, не смогли ничего придумать.

Теперь вкладчики звонили в инвестиционные фонды по всей Америке, и служащие фондов, не способные ответить сразу на бесчисленные звонки, переводили свои телефоны в режим ожидания, и на телефонных аппаратах мигали лампочки, напоминая, что абонент ждет ответа. Те вкладчики, чьи фонды управлялись банками, узнали неожиданную и весьма неприятную новость. Да, вклады находятся в банках. Действительно, вклады в этих банках гарантируются Федеральной корпорацией страхования депозитов. Однако средства инвестиционных фондов, которыми распоряжаются банки для обслуживания нужд их вкладчиков, в Федеральную корпорацию страхования депозитов не входят. Таким образом, риску подвергался теперь уже не только доход по вкладам, но и основной капитал. После этого наступало короткое молчание – десять-пятнадцать секунд, – затем абонент клал трубку, садился в машину и ехал в банк, чтобы снять деньги со всех остальных вкладов, оставшихся у него.

При всем быстродействии компьютеров, регистрирующих стремительно меняющиеся цены на акции, телетайп Нью-йоркской фондовой биржи отставал от разворачивающихся событий на четырнадцать минут. Горстка акций даже выросла в цене, но это были главным образом акции компаний, занимающихся добычей и переработкой благородных металлов. Остальные акции катились вниз. Теперь все крупные телевизионные компании вели прямые передачи с Уолл-стрит. О крахе знали все. Фирма «Каммингс, Кэнтор энд Картер», успешно функционировавшая в течение ста двадцати лет, внезапно обнаружила, что кончились ее резервы наличности. Председателю правления ничего не оставалось, как в панике обратиться за помощью к «Меррилл Линч». Это поставило председателя совета директоров крупнейшего торгового дома страны в сложное положение. Самый старый и самый опытный финансист, он всего полчаса назад во время селекторного совещания едва не сломал руку, стуча кулаком о стол и требуя ответов, которые никто не смог ему дать. Тысячи людей не только покупали акции через его корпорацию, но приобретали акции самой корпорации, полагаясь на ее дальновидность и безупречную репутацию. И вот теперь ему предстояло выбирать. Он мог пойти на стратегически важный шаг и защитить дружественный оплот всей финансовой системы от краха, вызванного паникой, не имеющей под собой ни малейшего основания, а мог и отказаться, защищая деньги своих акционеров. Трудно сделать такой выбор. Если он откажет в помощи «Каммингсу», это может придать панике – и обязательно придаст – новую силу и нанесет такой ущерб фондовому рынку, что деньги, которые он сохранит для собственных вкладчиков, отказавшись прийти на помощь сопернику, скоро будут потеряны в любом случае. Но ведь и помощь, оказанная им, может оказаться всего лишь благородным жестом, и тогда, не остановив панику, он потеряет деньги собственных вкладчиков.

– Помоги мне, Господи, – выдохнул председатель совета директоров, поворачиваясь и глядя в окно. Одним из прозвищ торгового дома «Меррилл Линч» было «Мчащееся стадо». Ну что ж, сейчас стадо действительно мчалось… Он сравнил собственную ответственность перед своими акционерами с ответственностью по отношению ко всей финансовой системе, от которой зависело все и вся. И первое победило. Он сделал выбор. Таким образом один из ключевых игроков финансовой системы страны сбросил ее с обрыва в зияющую пропасть.

***

Торговля в операционном зале фондовой биржи прекратилась в 15.23 пополудни, когда индексы Доу-Джонса упали на пятьсот пунктов, что являлось максимально допустимым падением за один день. Эта цифра отражала всего лишь ценность акций тридцати важнейших компаний, в то время как снижение стоимости остальных ценных бумаг намного превосходило потери самой крупной из них. Телетайпу понадобилось еще тридцать минут, чтобы наверстать отставание, что создавало иллюзию продолжающейся деятельности. Люди в операционном зале молча смотрели друг на друга, пол вокруг был покрыт таким количеством бумажных листков, что казалось, будто они стоят на снегу. Сегодня пятница, думали они. Завтра – суббота. Все останутся дома. У всех появится возможность передохнуть и подумать. Вообще-то именно это и требовалось – немного подумать. Случившееся не поддавалось никакому объяснению. Пострадало множество людей, однако рынок вернется на круги своя, и с течением времени те, кто проявят смекалку, мужество и способность выдержать бурю, восстановят свои позиции. Если, думали они, если все с умом воспользуются передышкой и не произойдет еще чего-то безумного. Они были почти правы.

В «Депозитари траст компании», или, как ее обычно называли ДТК, служащие сидели с развязанными галстуками, часто вставали, направляясь в туалет, чтобы освободиться от бесчисленных чашек кофе и моря газированных напитков, выпитых за этот сумасшедший день, но теперь их ожидало благословенное облегчение. Фондовый рынок закрылся рано, и можно было сразу браться за дело. Осуществив ввод данных от основных коммерческих центров о заключенных сделках, компьютеры переключились на другой режим работы. Записанные на магнитную пленку результаты торговых операций проходили через машину для подведения итогов и последующей передачи. За несколько минут до шести вечера у одного из терминалов прозвенел звонок.

– Рик, у меня тут возникли проблемы!

Рик Бернард, старший инженер-системщик, подошел и посмотрел на экран, чтобы узнать причину тревоги.

Последняя сделка, которую они сумели идентифицировать, произошла ровно в полдень и касалась фирмы «Атлас майлакрон», до предела загруженной заказами на производство станков для автомобилестроительных компаний – шесть тысяч акций по 48 1/2. Поскольку акции «Атласа» котировались на Нью-йоркской фондовой бирже, они идентифицировались трехбуквенным сокращением, в данном случае AMN. В системе автоматической котировки Национальной ассоциации фондовых дилеров, NASDAQ, использовались четырехбуквенные группы.

Следующая сделка, зарегистрированная сразу после AMN 6000 по 48 1/2 была ААА 4000 по 67 1/8, а затем ААА 9000 по 51 1/4. Более того, после прокрутки данных убедились, что все операции, проведенные после полудня (за исключением «Атласа»), демонстрировали бессмысленные трехбуквенные сочетания, которые ничего не означали.

– Переключись на «Бету», – скомандовал Бернард. Ленточное запоминающее устройство на первой резервной компьютерной системе было открыто. – Начинай прокручивать.

– Проклятье!

Через пять минут закончилась проверка всех шести систем. В каждом случае все сделки оказались тарабарщиной, бессмысленным сочетанием букв и цифр. Ни одна из операций, осуществленных после полудня, не была зарегистрирована должным образом. Отсюда следовало, что ни одна трейдинговая фирма, ни один инвестиционный фонд, банк или рядовой инвестор не будет знать, что он продал или купил, кому и у кого, на какую сумму. Следовательно, никто не будет иметь ни малейшего представления о том, сколько у него осталось денег для дальнейших операций или даже для покупки продуктов на уик-энд.

20. Третий удар

Банкет закончился уже после полуночи. Для гостей было организовано что-то вроде представления. Большой театр ничуть не утратил своего волшебного очарования, и расположение зала позволило гостям увидеть балерин и танцовщиков почти рядом, что вряд ли бывает, когда они выступают на сцене. Наконец стих шум аплодисментов, опустились ладони, уставшие и покрасневшие от многократных вызовов на бис, и сотрудники службы безопасности повели гостей к выходу. Почти каждый – или каждая – из них нетвердо держались на ногах, и тут Райан убедился, что он действительно самый трезвый среди присутствующих, включая жену.

– Как тебе это понравилось, Дага? – спросил Райан у специального агента Элен Д'Агустино. Его собственный телохранитель отправился за пальто.

– На этот раз, в виде исключения, мне хотелось бы принять участие в банкете вместе с теми, кого я охраняю. – Она покачала головой, словно мать, расстроенная поведением своих детей.

– Джек, завтра я буду чувствовать себя просто ужасно, – сообщила Кэти мужу. Водка здесь оказалась просто великолепной.

– Я предупреждал тебя, дорогая. К тому же, – ядовито добавил он, – сейчас уже завтра.

– Извините, но мне пора к «Парашютисту», – сказала Дага. Это кодовое имя Секретная служба дала президенту в память о его службе в десантных войсках.

Райан с удивлением увидел за дверью американца в повседневном деловом костюме – гости были в вечерних туалетах, еще одна недавняя перемена в российской общественной жизни. Вместе с женой он направился к нему.

– В чем дело?

– Доктор Райан, мне нужно немедленно увидеть президента.

– Кэти, подожди меня здесь, – произнес Джек и повернулся к сотруднику посольства:

– Идите за мной.

– Ну куда ты, Джек… – недовольно заметила жена.

– У вас письменное сообщение? – спросил Райан и протянул руку.

– Да, сэр. – Райан взял страницы факса и, пересекая зал, начал их читать.

– Боже милосердный! Скорее.

Роджер Дарлинг все еще дружески беседовал с президентом Грушевым, когда Райан в сопровождении дипломата подошел к нему.

– Не правда ли, превосходный банкет, Джек? – с улыбкой заметил президент США, и тут же улыбка сошла с его лица. – Неприятности?

Райан кивнул, возвращаясь к своей роли советника по национальной безопасности.

– Нам нужно немедленно встретиться с Бреттом и Базом, господин президент.

***

– Вот они. – Радиолокатор SPY-ID эсминца «Мутсу» осветил на растровом экране ближнее крыло американского соединения. Контр-адмирал, сохо, Сато посмотрел на своего начальника оперативного отдела с бесстрастным выражением лица, ничего не значащим для остальных членов команды на мостике, но весьма многозначительным для капитана первого ранга, исса, который был посвящен в подлинное назначение учений «Океанские партнеры». Пришло время обсудить ситуацию с командиром эскадренного миноносца. Соединения находились на расстоянии ста сорока морских миль друг от друга, и встреча произойдет в конце дня, думали адмирал и его заместитель. Интересно, как воспримет новость командир «Мутсу»? Впрочем, его мнение вряд ли будет иметь какое-то значение.

Через десять минут главный старшина вышел на палубу, чтобы проверить готовность трехтрубного торпедного аппарата левого борта «Марк-68». Сначала он открыл смотровый люк у его основания и произвел электронную проверку всех трех торпед. После этого, закрыв люк, открыл один за другим кормовые люки на

трубах и снял замки с винтов каждой торпеды «Марк-50». Старшина был опытным специалистом, двадцать лет прослужил на флоте, и на все ему понадобилось не больше десяти минут. Прихватив инструменты, он перешел на правый борт, где повторил то же самое на таком же торпедном аппарате. Он не имел представления, почему получил такое приказание, и не интересовался этим.

Еще через десять минут «Мутсу» приступил к летным операциям. Эсминец после спуска на воду прошел модификацию, и теперь на баке находился выдвигающийся ангар для одного противолодочного вертолета SH-60J. которым можно было пользоваться и для воздушной разведки. Пришлось разбудить экипаж и подготовить машину к взлету, на что потребовалось почти сорок минут. Затем вертолет взлетел. Сначала он описал круг вокруг эскадры, а потом направился вперед. Его радиолокатор вел поиск американского соединения, все еще идущего на запад со скоростью восемнадцать узлов. Изображение передавалось на флагманский корабль японской эскадры – эсминец «Мутсу».

– В его составе два авианосца на расстоянии трех тысяч метров один от другого, – произнес командир эсминца, показывая на экран.

– Вам надлежит выполнить приказ, капитан, – сказал Сато.

– Хай, – ответил командир «Мутсу», стараясь не обнаружить своих чувств.

***

– Так что случилось, черт побери? – спросил Дарлинг. Они отошли в угол. Кордон агентов русской и американской служб безопасности оттеснил всех остальных в глубину зала.

– Похоже, что на Уолл-стрите произошел крах, – ответил Райан, у которого оказалось больше времени, чем у остальных, чтобы оценить создавшуюся ситуацию. Нельзя сказать, что его анализ был особенно глубоким.

– Причина? – спросил Фидлер.

– Насколько мне известно, никакой причины, – произнес Джек, оглядываясь по сторонам в поисках кофе, который уже заказал. Ему нужно было взбодриться, а трое остальных нуждались в кофе больше него.

– Джек, у тебя совсем недавний опыт в торговле ценными бумагами, – заметил министр финансов Фидлер.

– Вообще-то мне не довелось работать на самой бирже, Баз. – Советник по национальной безопасности сделал паузу, указывая на страницы полученного сообщения. – Думаю, у нас просто недостаточно информации для ответа на такой вопрос. Кто-то забеспокоился и сбросил казначейские векселя. Скорее всего решили немного подзаработать на разнице курсов доллара и иены, но утратили контроль над ситуацией.

– Немного? – вмешался Бретт Хансон, чтобы напомнить о своем присутствии.

– Дело в том, что рухнул индекс Доу-Джонса, резко упали котировки, но теперь у биржевиков два дня, они смогут оценить ситуацию и приготовиться. Такое случалось и раньше. Мы ведь завтра вылетаем домой?

– Надо предпринять что-то прямо сейчас, – сказал Фидлер. – Сделать какое-то заявление.

– Пожалуй, – согласился Райан. – Что-нибудь нейтральное и ободряющее. Фондовый рынок похож на самолет – он сможет лететь сам, если ему не мешать. Согласитесь, такое и раньше бывало, не так ли?

Министр финансов Бозли Фидлер, или Баз – это прозвище сохранилось за ним с тех пор, когда он мальчишкой играл в Малой бейсбольной лиге, – был ученым, занимался исследованиями американской финансовой системы, написал о ней несколько книг, но сам никогда не принимал участия в биржевых операциях. Его преимущество заключалось в том, что он мог смотреть на американскую экономику со стороны, сохраняя историческую перспективу. Он имел репутацию специалиста по валютной политике. А недостатком Фидлера, понял сейчас Райан, было то, что он не имел опыта операций на фондовой бирже и даже не задумывался над этой проблемой. В результате у него не хватало уверенности, которая характеризует настоящего биржевого игрока, и поэтому он сразу обратился к Райану. Ну что ж, это неплохо, подумал тот. По крайней мере человек понимает, что у него недостает опыта. Неудивительно, что его считают таким умным.

– После предыдущего биржевого краха установлены пределы падения и предприняты другие охранительные меры. Однако на этот раз они не помогли. События смели их меньше чем за три часа, – с беспокойством заметил министр финансов, размышляя, как и подобает ученому, почему меры, хорошие и надежные теоретически, оказались столь слабыми на практике.

– Это верно. Будет интересно выяснить, почему так произошло. Только не забывай. Баз, такое случалось и в прошлом.

– Текст заявления, – отдал короткий приказ президент. Фидлер кивнул и, прежде чем начать, на мгновение задумался.

– О'кей, мы скажем, что финансовая система остается надежной. У нас действует немало охранительных мер, автоматически вступающих в силу. Рынку, как и американской экономике, ничто не угрожает. Черт возьми, разве наша экономика не продолжает развиваться? К тому же закон о реформе торговли будет способствовать росту занятости и создаст в наступающем году не менее полумиллиона новых рабочих мест. Эта цифра представляет собой осторожную оценку ситуации, господин президент. Этим я пока бы и ограничился.

– Остальное по возвращении? – спросил Дарлинг.

– Да, таково мое мнение, – подтвердил Фидлер. Райан кивнул, соглашаясь с ним.

– Хорошо, найдите Тиш и немедленно готовьте текст заявления.

***

Столь большое число чартерных рейсов казалось необычным, но международный аэропорт Сайпана при своих длинных взлетно-посадочных полосах обычно не был загружен, а возросшая активность означала увеличение оплаты за пользование аэропортом. К тому же наступил уик-энд. Наверно, какая-то конференция, подумал старший диспетчер на башне управления полетами, когда первый «Боинг-747» из Токио зашел на посадку. За последнее время Сайпан пользовался популярностью среди японских бизнесменов. Недавно суд отменил конституционные ограничения, запрещающие иностранцам владеть землей, и разрешил им покупать земельные участки на острове. Таким образом, остров сейчас больше чем наполовину принадлежал иностранцам, что раздражало многих представителей коренного населения народности чаморро. Впрочем, раздражение не было настолько велико, чтобы иностранцы продали землю, взяли деньги и уехали. Ситуация и без того была не из лучших. По уик-эндам японцев на Сайпане было больше, чем местных жителей, причем японцы, как правило, обращались с местными, ну… почти как с дикарями.

– А эти, похоже, направляются на Гуам, – заметил один из диспетчеров, увидев на экране радиолокатора вереницу самолетов, которые следовали дальше на юг.

– Да, конечно, уик-энд – рыбалка, гольф, – согласился старший диспетчер, предвкушая приближение конца смены. Япошки – ему они тоже не слишком нравились – теперь меньше летают на Таиланд для сексуальных развлечений. Слишком многие привозили оттуда неприятные сюрпризы. Зато тут они тратили деньги – много денег – и ради возможности провести на Сайпане уик-энд садились в свои громадные «747» – е в два часа утра…

***

Первый чартерный «Боинг-747» компании «Джал» совершил посадку в половине пятого утра по местному времени, включил двигатели на реверс и развернулся в конце посадочной полосы, чтобы освободить ее для следующего самолета. Командир Тора-хиро Сато сразу выехал на рулежную дорожку и оглянулся по сторонам. Он не ожидал каких-либо неприятностей, но при такой операции… – операции? спросил он себя. Сато не пользовался этим словом с тех пор, как летал на F-86 в Военно-воздушных силах войск самообороны. Если бы он остался служить, то стал бы теперь шо, может быть, даже командовал бы японскими ВВС. Разве это не было бы здорово? Однако он ушел с воинской службы и поступил в «Джапэн эйрлайнс» – в то время должность летчика на гражданских авиалиниях считалась более престижной. Теперь Сато ненавидел ее и надеялся, что скоро это изменится раз и навсегда. Скоро он вернется в ВВС, даже если ему придется занять менее значительную должность, чем сейчас.

В глубине души он всегда оставался летчиком-истребителем. За штурвалом огромного «Боинга-747» летчик вряд ли сможет сделать что-то рискованное, что-то опасное. Правда, восемь лет назад во время полета ему пришлось пережить серьезную нештатную ситуацию – из строя частично вышла гидравлика, – и он вел самолет так искусно, что решил даже не предупреждать об этом пассажиров. За пределами кабины никто этого так и не заметил. Его поразительный поступок стал теперь рутинной частью наземной подготовки на тренажерах всех командиров «747» – х. Если не считать этого отчаянного, но такого радостного момента, он стремился к точному соблюдению всех правил безопасности. Сато стал чем-то вроде легенды в авиакомпании, которая сама по себе была знаменита на весь мир. Он читал метеорологические карты, как гадалка читает линии на ладони, выбирал на асфальте посадочной дорожки точное место для касания шасси авиалайнера и никогда не опаздывал с прилетом больше чем на три минуты.

Даже на рулежной дорожке аэропорта он водил гигантский самолет, словно спортивный автомобиль. И сегодня Сато уменьшил мощность двигателей, повернул носовое колесо и наконец затормозил.

– Желаю удачи, ниса, – сказал он полковнику Сейджо Сасаки, который во время посадки находился на откидном сиденье. Глядя по сторонам, он тоже не обнаружил ничего подозрительного.

Командир группы специального назначения встал и поспешил в салон самолета. Его солдаты были набраны из Первой воздушно-десантной бригады, обычно базирующейся в Нарашино. На борту огромного «боинга» находились две роты общей численностью триста восемьдесят человек. Их первой задачей являлся захват аэропорта. Полковник надеялся, что не столкнется с трудностями.

Обслуживающий персонал авиакомпании «Джал», встречавший самолет, не был проинструктирован о предстоящих событиях, а потому они удивились, увидев, что чартерный рейс доставил сюда одних лишь мужчин примерно одинакового возраста с одинаковыми ранцами за плечами, причем у первых пятидесяти эти ранцы были расстегнуты и каждый из них держал руку внутри ранца. У нескольких мужчин в руках были блокноты с планами аэропорта, поскольку провести генеральную репетицию на месте не представилось возможным. Пока выделенные для этого люди доставали из грузового отсека тяжелые контейнеры, остальные солдаты направились к багажному отделению, без малейших колебаний прошли под надписями: «Проход только для обслуживающего персонала» и начали готовить оружие. Тем временем совершил посадку еще один авиалайнер.

Полковник Сасаки стоял сейчас посреди аэровокзала, наблюдая за тем, как группы его солдат по десять-пятнадцать человек расходятся по залу, быстро и решительно выполняя поставленные перед ними задачи.

– Извините, – вежливо обратился сержант к сонному и скучающему охраннику из службы безопасности аэропорта. Тот поднял голову и увидел, что рука сержанта держит пистолет в открытом ранце, который тот спустил на плечо. Нижняя челюсть охранника отвисла в комическом изумлении, и его тут же разоружили без малейшего сопротивления. Меньше чем за две минуты были разоружены и шесть остальных охранников. Лейтенант направился со взводом солдат к помещению службы безопасности, где они арестовали еще троих. Все это время полковник выслушивал по радио короткие и четкие доклады.

Руководитель авиадиспетчерской службы повернулся на звук открывшейся двери (охранник передал японцам свой пропуск и покорно набрал код у входа) и увидел трех человек с автоматами.

– Какого черта…

– Продолжайте выполнять свои обязанности, – распорядился капитан – иши. – Я хорошо говорю по-английски. Прошу вас не делать глупостей. – Затем он поднес ко рту уоки-токи и произнес несколько фраз на японском языке. Первый этап операции «Кабул» был завершен на тридцать секунд раньше, чем планировалось, причем японцы не встретили никакого сопротивления.

Группа, прибывшая на втором авиалайнере, приняла на себя охрану аэропорта. На солдатах была военная форма, и это давало всем понять, что происходит. Они установили посты у всех входов и во всех коридорах, а также реквизировали служебные автомобили, чтобы установить дополнительные посты на дорогах, ведущих к аэропорту. Поскольку аэропорт находился в самой южной части острова и дороги вели только с севера, это не было так уж сложно. Полковника Сасаки сменил командир второй группы. Он будет контролировать ситуацию на период прибытия остальных подразделений Первой воздушно-десантной бригады, а полковник займется решением других задач.

К аэровокзалу подъехали три автобуса. Солдаты погрузились в них, Сасаки убедился, что все в порядке, поднялся в последний автобус, и они немедленно отправились в путь. Дорога пролегла мимо гольф-клуба «Дандан», расположенного по соседству с аэропортом, затем свернула налево, на шоссе Кросс-Айленд роуд, и перед японцами открылся вид на место высадки американских войск – Инвейжен-Бич. Сайпан в общем-то небольшой остров, все еще было темно – только горело несколько уличных фонарей. Полковник Сасаки чувствовал охвативший его холодок. Он знал, что необходимо провести операцию точно в соответствии с планом, уложившись в отведенное для этого время. В противном случае их ждет катастрофа. Полковник посмотрел на часы. Первый самолет совершает сейчас посадку на Гуаме, где вероятность организованного сопротивления вполне реальна. Ну что ж, этим будет заниматься Первая дивизия. У него свои задачи, которые нужно решить еще до восхода солнца.

***

Новость распространилась очень быстро. Рик Бернард позвонил сначала председателю Нью-йоркской фондовой биржи, сообщил о происшедшем и попросил совета. Когда Бернард заверил его, что это не случайность, финансист дал единственно возможный совет, и Бернард связался с ФБР, отделение которого находится в здании федеральных служб Джейкоба Джэвитса, недалеко от Уолл-стрита. Заместитель директора был еще в отделении, и он тут же выслал в штаб-квартиру Депозитарной трастовой компании, расположенную в центре Манхэттена, группу из трех агентов.

– Что у вас произошло? – сразу после приезда спросил старший группы. Для ответа потребовалось десять минут подробных объяснений, и вслед за этим последовал звонок прямо заместителю директора.

***

Сухогруз «Оркид эйс» стоял у причала достаточно долго, чтобы разгрузить на берег сотню автомобилей. Все сто были внедорожниками «Тойота-лэндкрузер». Для снятия дремлющего охранника и захвата поста портовой службы безопасности не потребовалось прибегать к оружию. После этого автобусы беспрепятственно въехали на территорию стоянки, огороженную сетчатым забором. У полковника Сасаки в трех автобусах было достаточно солдат, чтобы усадить в каждый «лэндкрузер» по три человека, которые знали, что делать дальше. Теперь, когда у его людей оказались надлежащие транспортные средства, первыми будут взяты полицейские участки в Коблервилле и на Кэпитол-хилл. Сам он отправится со второй группой к дому губернатора.

***

Вообще– то Номури провел ночь не у себя дома по чистой случайности. Он решил немного отдохнуть и взять выходной, что случалось не так уж часто, и обнаружил, что посещение бани лучше всего восстанавливает силы после бурно проведенной ночи, -его предки поняли это еще тысячу лет назад. Помывшись, Номури взял полотенце и направился к ванне с горячей водой – там влажная атмосфера, полная пара, очистит голову лучше аспирина. Он надеялся, что выйдет освеженным из этого древнего и цивилизованного заведения.

– Казуо, – удивился агент ЦРУ, – а ты как здесь оказался?

– Работал сверхурочно, – ответил его приятель с усталой улыбкой.

– Ямата-сан, должно быть, требовательный босс, – заметил Номури, медленно опускаясь в горячую воду. Эту фразу он произнес машинально, ни о чем не думая. Ответ заставил его резко повернуть голову.

– Еще никогда раньше я не был свидетелем того, как делается история. – Таока потер глаза и шевельнулся в ванне, чувствуя, как напряжение покидает тело, и все еще слишком возбужденный, чтобы уснуть после десяти часов, проведенных в «боевом штабе».

– А для меня история прошлой ночью явилась в образе очень приятной молодой девушки, – произнес Номури, восторженно подняв брови. Приятной девушки двадцати одного года, мог бы добавить он. Очень сообразительной девушки, благосклонности которой добивались многие, однако Номури был ближе других к ее возрасту и ей нравилось говорить с кем-то вроде него. Не все можно купить за деньги, подумал Чет, закрыв глаза и продолжая улыбаться.

– У меня ночная история была куда более волнующей.

– Вот как? Мне послышалось, будто ты сказал, что провел ночь на работе. – Номури неохотно открыл глаза. Неужели Казуо нашел что-то интереснее сексуальных развлечений?

– Совершенно верно, на работе.

В его голосе прозвучало что-то, что заставило Номури насторожиться.

– Знаешь, Казуо, если уж начал рассказывать о чем-то, то говори до конца.

Таока засмеялся и покачал головой.

– Вообще-то мне не следует делать этого, но через несколько часов ты все равно прочтешь обо всем в газетах.

– Что же это за сенсационная новость?

– Прошлой ночью рухнула американская финансовая система.

– Неужели? Каким образом?

Голова приятеля повернулась, и он произнес тихим голосом:

– Я сам принимал участие в этом.

Ощущение, которое испытал Номури, показалось ему очень странным – он сидел в ванне с горячей водой, а по его спине пробежали ледяные пальцы страха.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Через несколько дней все станет ясно. А пока мне нужно возвращаться обратно. – Таока выбрался из ванны и направился в раздевалку, весьма довольный тем, что показал приятелю свою осведомленность. Какой, в конце концов, смысл в секрете, если о нем не знает по крайней мере еще один человек? Секрет может быть потрясающим, а такой, особенно в обществе вроде японского, просто бесценен.

Что за чертовщина? – подумал Номури.

***

– Вот они. – Впередсмотрящий указал рукой, и адмирал Сато поднес к глазам бинокль, чтобы убедиться. Совершенно верно, на фоне ясного неба вырисовывались мачты кораблей внешнего охранения – судя по салингам, это фрегаты типа FFG-7.

Теперь изображение на экране радиолокатора стало четким. Американские корабли двигались классическим круговым строем – фрегаты составляли внешнее охранение, эсминцы – внутреннее, два или три крейсера типа «иджис» не так уж отличались от его флагманского корабля. Адмирал посмотрел на часы. Американцы только что встали на утреннюю вахту. Несмотря на то что на боевых кораблях всегда есть вахтенные, настоящая работа проводится в дневное время, и сейчас матросы пробуждаются ото сна, поднимаются со своих коек, принимают душ и направляются завтракать.

Видимый горизонт находился на расстоянии примерно двенадцати морских миль. Группа адмирала Сато из четырех кораблей направлялась на восток со скоростью тридцать два узла – самая оптимальная крейсерская скорость. Курс американцев был на запад, и скорость – восемнадцать узлов.

– Дайте сигнал прожектором всему соединению: «Поднять флаги».

***

Основная станция спутниковой связи на Сайпане находилась рядом с Бич-роуд, недалеко от мотеля «Сан Инн», и входила в компанию МТК «Майкро телеком». Это была гражданская станция, и больше всего ее беспокоили проблемы защиты от осенних тайфунов, регулярно налетающих на остров. Десять солдат во главе с майором подошли к главному входу и сумели проникнуть внутрь, затем обезоружили ничего не подозревающего охранника. Охранник даже не попытался достать свой револьвер. Группу сопровождал капитан-связист, хорошо разбирающийся в средствах связи. От него требовалось одно – показывать на различные приборы. Каналы радиотелефонной связи, ведущие к спутникам над Тихим океаном и соединяющие Сайпан с Америкой, были тут же отключены, и сохранилась только двусторонняя связь с Японией – она осуществлялась через другой спутник и дублировалась кабелем. При этом каналы связи, ведущие на Сайпан, остались в неприкосновенности. В столь ранний час мало кого удивило бы, что не действует ни один телефонный канал, соединяющий Сайпан с Америкой. Такая ситуация сохранится довольно продолжительное время.

***

– Кто вы такой? – спросила жена губернатора.

– Мне нужно увидеть вашего мужа, – ответил полковник Сасаки. – Мое дело не терпит отлагательства.

Это сразу было подтверждено первым выстрелом, прозвучавшим за ночь, – охранник в здании законодательного собрания успел выхватить револьвер. Правда, выстрелить он не сумел – об этом позаботился японский десантник, – но звук выстрела заставил Сасаки сердито нахмуриться. Он оттолкнул женщину и вошел в дом. Навстречу ему шел губернатор в купальном халате.

– В чем дело?

– Вы арестованы, – заявил Сасаки. Трое вооруженных солдат, вошедших в дом за ним следом, замерли у него за спиной, и губернатору стало ясно, что перед ним не грабитель. Полковникчувствовал себя неловко. Ему никогда не приходилось делать подобного, и, хотя он был профессиональным военным, все его воспитание восставало против вторжения в дом другого человека независимо от причины. Внезапно ему захотелось, чтобы от выстрелов, которые только что прозвучали, никто не погиб. Солдатам был отдан такой приказ.

– Что? – изумленно воскликнул губернатор.

– Прошу вас и вашу жену сесть. Мы не намерены причинить вам зло.

– Так в чем же все-таки дело? – спросил американец, испытывая облегчение от того, что им не угрожает опасность – по крайней мере сейчас.

– Этот остров принадлежит теперь нашей стране, – объяснил полковник Сасаки. Неужели ситуация ухудшилась до такой степени? – подумал губернатор. Ему было за шестьдесят, и он помнил, что это случалось в прошлом.

***

– Он чертовски далеко от дома, – заметил капитан третьего ранга Кеннеди. Оказалось, что надводный контакт – это «Мурото», тендер японской береговой охраны, время от времени принимающий участие в операциях своего флота обычно в качестве учебной цели. Достаточно красивое судно, хотя и с низким надводным бортом, как у большинства кораблей японского флота, с краном на баке для подъема учебных торпед. По-видимому, «Курущио» надеялся, что во время учений «Океанские партнеры» представится возможность попрактиковаться в торпедной стрельбе. Разве об этом не сообщили на «Эшвилл»?

– Для меня это тоже что-то новое, капитан, – заметил штурман, перелистывая страницы оперативного задания на проведение учений.

– Сухопутные моряки вносят путаницу не в первый раз. – Кеннеди позволил себе улыбнуться. – Ну хорошо, мы уже не раз «топили» такие цели. – Он нажал на кнопку высокочастотного телефона. – Согласен, капитан, повторим последний маневр. Время начала – через двадцать минут.

– Спасибо, капитан, – донесся ответ. – Конец связи. Кеннеди повесил трубку.

– Лево руля десять градусов, машины вперед, треть мощности. Погружаемся на триста футов.

Команда в боевой рубке отрепетовала и исполнила приказы. «Эшвилл» отошел к востоку на пять миль. Американская подводная лодка «Шарлотт», находящаяся на расстоянии пятидесяти миль к западу, осуществляла похожий маневр и точно в то же время.

***

Самым трудным этапом операции «Кабул» был захват Гуама. Американцы владели этим островом, самым крупным в Марианском архипелаге, уже почти сто лет. На Гуаме была гавань и американские военные объекты, поэтому захват острова всего десять лет назад являлся немыслимой задачей. Еще недавно там базировались бомбардировщики с ядерными бомбами Стратегического командования ВВС, теперь расформированного. Военно-морской флот США содержал на острове базу для атомных подводных лодок, и охрана, обеспечивающая безопасность этих двух объектов, превращала в безумие попытку проведения подобной операции. Однако теперь ядерное оружие исчезло – по крайней мере исчезли ядерные ракеты. База ВВС Андерсен в двух милях севернее Иго фактически превратилась в гражданский аэропорт, и только иногда на нем совершали посадку самолеты ВВС, перелетающие через Тихий океан. Там больше не было боевых самолетов, если не считать одного, ставшего гражданским, который ранее входил в состав Тринадцатого авиакрыла, расквартированного на Гуаме, – им пользовался начальник авиабазы. Когда-то здесь постоянно базировались самолеты-заправщики, но теперь они лишь изредка, по мере необходимости, прилетали и улетали. В подчинении командира авиабазы, полковника, скоро уходящего в отставку, находилось пятьсот военнослужащих, мужчин и женщин, занятых главным образом техобслуживанием. Охрану базы несли всего пятьдесят вооруженных служащих полиции ВВС. Такая же картина была и на военно-морской базе, чей аэродром использовался теперь и Военно-воздушными силами. Морских пехотинцев, охранявших когда-то базу из-за расположенных здесь раньше запасов ядерного оружия, заменили гражданские охранники, и в бухте не было видно серых корпусов военных кораблей. И все-таки захват Гуама должен стать самой важной частью всей операции. Взлетно-посадочные дорожки базы ВВС Андерсен играли в этом ключевую роль.

***

– Красивые корабли, – подумал вслух Санчес, глядя в бинокль. Он сидел в своем кресле на острове авианосца. – Да и идут тесным строем. – Командир авиакрыла заметил, что четыре эсминца типа «конго» направляются навстречу эскадре и находятся от него милях в восьми.

– У них что, матросы выстроены вдоль бортов? – спросил начальник палубной команды обслуживания. Казалось, что у лееров всех четырех приближающихся эсминцев вытянулись белые полосы.

– Действительно, нас приветствуют. Благородно с их стороны. – Санчес поднял телефонную трубку и нажал кнопку связи с мостиком. – Шкипер? Это командир авиакрыла. Похоже, наши друзья оказывают нам официальный прием.

– Спасибо, Бад. – Командир авианосца «Джонни Реб» связался с командующим боевой группы на «Энтерпрайзе».

***

– Что? – спросил Райан, подняв телефонную трубку.

– Вылет через два с половиной часа, – сказала секретарь президента. – Приготовьтесь к отъезду. Выезжаем через девяносто минут.

– Из-за Уолл-стрита?

– Совершенно верно, доктор Райан. Президент считает, что нам нужно вернуться домой немного раньше. Мы сообщили об этом русским. Президент Грушевой согласен, что причина важная.

– Хорошо, спасибо, – ответил Райан, не испытывая восторга. Он надеялся съездить и повидать Нармонова. Теперь будет самое забавное. Он протянул руку и разбудил жену.

– Не смей даже произносить это, – послышался слабый стон.

– Отоспишься в самолете. Нужно собрать вещи и приготовиться к отъезду.

– Что? Почему?

– Вылетаем раньше, чем предполагалось, – объяснил Джек. – Неприятности дома. На Уолл-стрите очередной крах.

– Действительно плохо? – Кэти открыла глаза, потерла лоб и даже попробовала улыбнуться, пока не посмотрела на часы.

– Судя по всему, серьезное несварение желудка.

– Сколько сейчас времени?

– Достаточно, чтобы собраться.

***

– Нам нужен простор для маневра, – заметил капитан третьего ранга Харрисон.

– А ведь он совсем не дурак, правда? – Вопрос адмирала Дюбро был чисто риторическим. Соперник, адмирал Чандраскатта, накануне вечером повернул на запад, очевидно поняв наконец, что боевое соединение с авианосцами «Эйзенхауэр» и «Линкольн» находится совсем не там, где он ожидал раньше. У него не осталось выбора, и он изменил курс на западный, снова прижимая американцев к гряде островов, принадлежащих главным образом Индии. Половина Седьмого флота США представляла собой мощную боевую единицу, но эта мощь уменьшится вдвое, если станет известно, где находится авианосное соединение. Весь смысл операции Дюбро заключался в том, чтобы не дать сопернику узнать это. Ну что ж, соперник решил, что ему удалось разгадать карты американцев. Неплохо с его стороны.

– Как у нас с топливом? – спросил Дюбро, имея в виду запас топлива у кораблей охранения. Авианосцы могут оставаться в море, пока на них не кончатся запасы продовольствия. Их атомные реакторы будут действовать несколько лет.

– Запасы топлива у всех кораблей – девяносто процентов. В течение двух предстоящих дней ожидается хорошая погода. Если понадобится, мы можем совершить скоростной бросок.

– Вы разделяете мою точку зрения?

– Он не осмелится приближаться со своими авианосцами к побережью Шри-Ланки. Их силуэты могут показаться на экранах радиолокаторов, контролирующих полеты гражданских самолетов, и это вызовет подозрение. Если мы увеличим скорость, направимся на северо-восток и затем свернем на восток, нам удастся ночью миновать мыс Дондра и снова направиться на юг. Скорее всего никто нас не заметит.

Адмиралу не нравилась ситуация, при которой приходилось рассчитывать на «скорее всего». Это означало, что кто-то все-таки сумеет обнаружить эскадру, и тогда индийский флот повернет на северо-восток, вынудив американцев удалиться от побережья – или пойти на столкновение. Такими играми нельзя заниматься бесконечно, подумал Дюбро. Наступит момент, когда соперник пожелает заглянуть в твои карты.

– Можете сделать так, чтобы нас никто не заметил сегодня? Ответ на этот вопрос был вообще-то очевиден. Американские авианосцы вышлют самолеты с южного направления, и, можно предположить, индийцы отойдут к югу. Харрисон представил план летных операций на предстоящий день.

– Приступайте.

***

По системе корабельного вещания пробило восемь склянок. Шестнадцать ноль-ноль. Дневная вахта сменилась, заступила вечерняя. Офицеры и матросы, не только мужчины, но и женщины, принимали боевые посты и уходили с них. Летчики авиакрыла на «Джонни Ребе» почти все отдыхали или знакомились с результатами только что завершившихся учений. Половина самолетов палубной авиации стояла со сложенными крыльями, остальные расположились в ангарах. Возле нескольких возились механики, занятые мелким ремонтом и техобслуживанием, но почти весь технический персонал тоже отдыхал, наслаждаясь тем, что на военно-морском флоте называлось «стальным пляжем».

Да, ныне многое изменилось, подумал Санчес, глядя вниз на участки палубы, свободные от черного слоя нескользящего покрытия. Сейчас там загорали на солнце женщины, отчего моряки на мостике гораздо чаще подносили к глазам бинокли. Появление женщин в составе команд привело к возникновению очередной административной проблемы. Какие разновидности купальных костюмов приличны для моряков ВМФ? К разочарованию многих, было принято решение в пользу купальников. Впрочем, даже они заслуживают внимания, особенно если их обладательницы наполняют купальники должным образом и в соответствующих местах, подумал командир авиакрыла и снова направил бинокль на приближающиеся японские корабли.

Четыре эсминца мчались прямо к американской эскадре на скорости в добрых тридцать узлов, стараясь, по-видимому, продемонстрировать нынешним друзьям и бывшим врагам свое мастерство. На мачтах развевались приветственные сигнальные флаги, и матросы в белых форменках выстроились вдоль бортов.

– Слушайте все, слушайте все! – раздалось из системы корабельной трансляции. – Внимание на левый борт. Всем выстроиться у лееров для отдачи приветствия. – Матросы, одетые в приличную форму, направились к галереям левого борта под летной палубой и выстроились по секторам. Для авианосца это было достаточно сложно и требовало немало времени, особенно в часы «стального пляжа». Впрочем, положение спасла смена вахт. Оказалось достаточно должным образом одетых матросов, способных принять участие в торжественной церемонии, прежде чем спуститься в кубрики и переодеться в купальники и плавки, чтобы успеть позагорать.

***

Для Сато решающим моментом в проведении операции был запрос о точном времени, который он послал через спутник. Со спутника радиосигнал направился к поверхности земли, в штаб флота, и немедленно поступил обратно по другому каналу связи. Миновала последняя возможность отменить операцию. Жребий брошен. Адмирал вышел из боевой рубки «Мутсу» и вернулся на мостик, оставив внизу своего начальника оперативного управления. Пока он сам будет руководить действиями группы эсминцев.

***

Эсминец поравнялся с авианосцами «Энтерпрайз» и «Джон Стеннис», оказавшись точно на середине между ними, меньше чем в двух тысячах метров от каждого. «Мутсу» мчался со скоростью тридцать узлов. На всех боевых постах находились матросы и офицеры, за исключением тех, что стояли в это время у бортовых лееров корабля. В тот момент, когда эсминец пересек невидимую линию между двумя авианосцами, матросы, выстроившиеся у правого и левого борта, отсалютовали в точном соответствии с законами моря.

***

Из динамиков донесся свист боцманской дудки:

– Внимание… салют! – Матросы на галереях «Джонни Реба» поднесли руки к головным уборам. Через несколько мгновений три коротких свистка вахтенного боцмана разрешили им расходиться.

– Может быть, теперь нам позволят вернуться домой? – усмехнулся начальник палубной службы. Учения «Океанские партнеры» завершились, и боевое соединение направится обратно в Пирл-Харбор, где проведет неделю, занимаясь техническим осмотром, а команда получит возможность увольняться на берег, прежде чем снова выйти в Индийский океан. Санчес решил остаться в своем удобном кожаном кресле и продолжить чтение документов, наслаждаясь свежим океанским бризом. Движение соединений навстречу друг другу гарантировало, что они скоро разойдутся.

– Смотрите! – послышался возглас впередсмотрящего. Осуществляемый маневр был впервые применен на немецком флоте и носил название Gefechtskehrtwendung, или «боевой разворот». На мачте флагманского корабля взмыл сигнальный флаг, и все четыре эсминца резко повернули направо, причем первым начал разворот замыкающий корабль. Как только фор-штевень эсминца пошел в правую сторону, последовал разворот следующего, затем еще одного и, наконец, флагманского корабля. Это был маневр, рассчитанный на то, чтобы вызвать восхищенное внимание американцев, изрядно удивить их, так как пространство между двумя авианосцами было крайне ограничено. Прошло всего несколько секунд, и японские эскадренные миноносцы закончили разворот на сто восемьдесят градусов, двигаясь теперь на запад со скоростью тридцать узлов и обгоняя авианосцы, к которым они только что приблизились с противоположного направления. Несколько американцев на мостике одобрительно присвистнули при виде столь искусно выполненного маневра. Борта всех четырех эсминцев типа «иджис» уже опустели.

– А ведь здорово, – заметил Санчес, снова опуская взгляд на документы.

Авианосец ВМС США «Джон Стеннис» продолжал двигаться по прежнему курсу с неизменной скоростью – его четыре винта делали по семьдесят оборотов в минуту. Команда занимала места по обычному расписанию, что означало готовность номер три для всех, за исключением авиакрыла, личный состав которого отдыхал после нескольких суток напряженных полетов. На верхней части острова расположились впередсмотрящие, каждый из которых вел наблюдение главным образом в назначенном ему секторе, однако все они то и дело поглядывали на японские корабли – в конце концов, они отличались от американских. Некоторые впередсмотрящие пользовались морскими биноклями 7х50 главным образом японского производства, некоторые вели наблюдение с помощью гораздо более массивных стационарных «больших глаз» 20х120, установленных по всему мостику.

***

Адмирал Сато теперь не опускался в кресло, хотя и смотрел в бинокль. Вообще-то жаль. Такие гордые, такие красивые корабли. Затем он вспомнил, что авианосец с левого борта носит название «Энтерпрайз», традиционное на американском Военно-морском флоте, и что когда-то авианосец с таким же названием терзал его страну, вместе с эскадрой Джимми Дулиттла приближался к японскому побережью, принимал участие в сражениях у атолла Мидуэй, у восточных Соломоновых островов, у островов Санта-Круз и вообще во всех крупных морских баталиях, получал пробоины, но ни разу не вышел из строя. Название врага, который заслуживает уважения, но все-таки остается врагом. Он решил не сводить с него глаз. Адмирал не знал, кем был Джон Стеннис, имя которого дали второму авианосцу.

На встречном курсе «Мутсу» миновал авианосцы и оказался уже рядом с американскими эсминцами, замыкающими охранение, но после разворота начал догонять огромные корабли. Они приближались, казалось, мучительно медленно. Руки адмирала в белых перчатках держали бинокль. Он следил за меняющимся пеленгом на американский авианосец.

– Пеленг на цель номер один три-пять-ноль, пеленг на цель номер два ноль-один-ноль, – доложил старшина. Иссо пытался понять, что происходит и почему, но больше всего его интересовало, доживет ли он до того момента, когда сможет рассказать о происшедшем, и пришел к заключению, что это маловероятно.

– Принимаю на себя, – произнес офицер-торпедист, садясь на место управления торпедной стрельбой. Он уже получил команду и ознакомился с огневым решением. Прошло несколько секунд, на пульте управления вспыхнула лампочка, офицер повернул ключ в замке, включил питание, откинул крышку на панели управления торпедным аппаратом левого борта и нажал кнопку/ пуска. Затем он сделал то же самое с аппаратом правого борта.

Трехтрубные торпедные аппараты на обоих бортах эсминца стремительно развернулись на угол сорок градусов от курса корабля. Выпуклые крышки на концах пусковых труб откинулись. Торпеды вылетели из труб под давлением сжатого воздуха, нырнули в воду слева и справа от эсминца почти одновременно, с промежутком всего в десять секунд. Винты уже вращались, когда торпеды нырнули в воду и устремились к цели, таща за собой провода управления, соединяющие их с боевой рубкой на «Мутсу». Торпедные аппараты, теперь уже с пустыми трубами, тут же вернулись на прежнее место и снова вытянулись вдоль оси корабля.

***

– …твою мать! – послышался возглас впередсмотрящего на авианосце «Джонни Реб».

– Что такое, Синди?

– Они только что пустили в нас гребанную рыбу! – воскликнула она. Впередсмотрящим была невысокий матрос (еще не удалось найти официального наименования для матроса женского пола) восемнадцати лет от роду. Она служила на своем первом корабле и осваивала ругательства, чтобы ничем не отличаться от соленых моряков, входящих в состав команды. Синди вытянула руку, указывая направление. – Я видела, как с него в воду нырнула торпеда – вон там!

– Ты уверена? – спросил второй впередсмотрящий, поворачивая туда «большие глаза». Ему поручили присматривать за Синди.

Девушка заколебалась. Ей еще никогда не приходилось принимать такое решение, и она подумала, что скажет ее старшина, если выяснится, что она ошиблась. – Мостик, докладывает впередсмотрящий номер шесть. Последний эсминец в японской кильватерной колонне выпустил торпеду! – Ее голос разнесся по сети трансляции мостика.

Бад Санчес, который сидел на острове уровнем ниже, поднял голову:

– Что такое?

– Повторите, шестой! – скомандовал вахтенный офицер.

– Я сказала, что видела, как вон тот японский эсминец выпустил торпеду с правого борта!

– Говорит пятый. Я не видел этого, сэр, – доложил мужской голос.

– А вот я видела, черт побери! – выкрикнул взволнованный женский голос, причем так громко, что Санчес услышал ее восклицание, даже не по трансляционной сети. Он бросил документы на палубу, вскочил на ноги и побежал к трапу. Поднимаясь наверх, капитан первого ранга споткнулся, разбил до крови колено, порвал брюки и, отчаянно ругаясь про себя, добежал до впередсмотрящих.

– Говорите, милая!

– Я видела это, сэр, видела собственными глазами! – Девушка даже не имела представления, кто такой Санчес, и серебряные орлы на его воротнике напугали ее больше, чем приближающиеся торпеды, но она видела их и не собиралась отказываться от своих слов.

– А вот я ничего не видел! – повторил старший матрос, стоящий рядом. Санчес направил бинокль на эсминец, находящийся сейчас всего в двух тысячах ярдов. Что это? Он оттолкнул матроса от «больших глаз» и направил мощную оптику на шканцы флагманского японского корабля. Вон трехтрубный торпедный аппарат, вытянувшийся вдоль палубы эсминца, как и полагается в походе, но…

…но концы его труб черные, а не серые. Крышки, защищающие торпедные трубы от водяных брызг, сняты… Не отрывая взгляда от бинокля, капитан первого ранга Рафаэл Санчес сорвал наушники с микрофоном с головы матроса.

– Мостик, говорит командир авиакрыла. На нас идут торпеды! Повторяю, на нас по левому борту направлены торпеды! – Он повернул бинокль в сторону кормы, пытаясь увидеть следы торпед на морской поверхности, но ничего не заметил. Впрочем, это не имело теперь значения. Санчес громко выругался, выпрямился и посмотрел на молодого матроса Синтию Смидерз. – Правы вы или нет, матрос, вы поступили правильно, – произнес он. Его слова заглушил грохот колоколов громкого боя, разнесшийся по кораблю. И в следующее мгновение на палубе японского эсминца замигал сигнальный прожектор.

***

– Предупреждение, предупреждение, у нас только что случилось короткое замыкание в электрической цепи, произошел случайный пуск нескольких торпед, – произнес в микрофон командир «Мутсу», покраснев от собственной лжи, и прислушался к переговорам, которые велись по открытому каналу между кораблями.

– «Энтерпрайз», это «Файф», в воде торпеды, – громко прозвучал мужской голос.

– Торпеды – где?

– Это наши торпеды, – вмешался в разговор командир «Мутсу». – У нас в рубке вспыхнул пожар и произошло короткое замыкание. Торпеды могут быть с боевыми зарядами. – Он заметил, что «Стеннис» уже поворачивался кормой к торпедам, и сзади кипела вода от винтов, работающих теперь на полную мощность. Это не спасет авианосец, но японский офицер надеялся, что по крайней мере никто из американцев не погибнет.

***

– Что нам делать теперь, сэр? – растерянно спросила Смидерз.

– Прочитать молитву о спасении, пожалуй, – мрачно ответил Санчес. Это ведь противолодочные торпеды, верно? На них маленькие боеголовки. Они вряд ли нанесут серьезный ущерб такому огромному кораблю, как «Джонни Реб», правда? Глядя вниз, на палубу, капитан увидел снующих людей, часто с полотенцами в руках, которые спешили занять места по боевому расписанию.

– Сэр, мне нужно явиться в группу номер девять борьбы за живучесть на ангарной палубе.

– Нет, оставайтесь здесь, – распорядился Санчес. – А вы можете отправляться, – сказал он другому матросу.

«Джон Стеннис» круто накренился на левый борт. Начался резкий поворот вправо, и палуба вибрировала от возросшей мощи двигателей. В чем не откажешь атомным авианосцам, так это в избытке мощности силовых установок, но водоизмещение корабля превышало девяносто тысяч тонн, и требовалось время, чтобы разогнать его. «Энтерпрайз», меньше чем в двух милях отсюда, отреагировал медленнее, только сейчас начал поворот. Проклятье…

– Внимание, внимание! – донесся из громкоговорителей голос вахтенного офицера. – Выпустить «никси»!

***

Три противолодочные торпеды Мк-50, устремившиеся к «Стеннису», представляли собой небольшие, но умные орудия разрушения. Их целью было пробивать маленькие смертельные отверстия в корпусах субмарин. Действительно, они не могли причинить значительного вреда кораблю в девяносто тысяч тонн, зато были способны выбрать место, куда нанести удар. Они мчались вперед на расстоянии ста метров одна от другой, причем каждая наводилась на цель по тянущемуся позади тонкому изолированному проводу. Огромное преимущество в скорости этих торпед и небольшое расстояние до цели практически гарантировали попадание, а маневр, предпринятый американским авианосцем, всего лишь открыл перед торпедами самое уязвимое место, так как все они были нацелены на гребные винты гигантского корабля. Проплыв тысячу ярдов, система наведения первой торпеды перешла в активный режим. Передаваемое ей гидроакустическое изображение имело вид ярко-желтого силуэта на черном экране, установленном в боевой рубке «Мутсу». Офицер-торпедист направил первую торпеду прямо в цель, а две другие автоматически последовали за ней. Цель приближалась. Восемьсот метров, семьсот, шестьсот…

– Вы оба у меня в руках, – произнес офицер. Через мгновение картинка исказилась из-за попыток глушения, осуществляемого американскими «никси», имитирующими сверхвысокие частоты торпедных головок наведения. Новые противоторпедные приманки создавали мощное пульсирующее электромагнитное поле, предназначенное для того, чтобы увести под киль торпеды с дистанционными взрывателями, реагирующими на близость цели, разработанными русскими. Однако противолодочные торпеды Мк-50 представляли собой контактное оружие, и, направляя их в цель по проводам, офицер мог заставить их игнорировать акустические помехи. Это несправедливо, нарушает законы честной спортивной борьбы, но кто может утверждать, что война должна быть честной? – мысленно обратился он к управляющему устройству, которое промолчало.

***

На мгновение воцарилось странное разобщенное восприятие между зрением, слухом и ощущениями. Корабль едва заметно вздрогнул, когда за кормой взлетел к небу первый столб воды. Грохот взрыва был явно реальным, он раздался неожиданно, и Санчес, стоя в правом кормовом углу острова, едва не подпрыгнул. Сначала ему показалось, что все обошлось, что «рыба» взорвалась в кильватерной струе, отбрасываемой винтами «Джонни Реба». Но он ошибался.

Японская модификация противолодочной торпеды Мк-50 имеет небольшую боеголовку, в ней всего шестьдесят килограммов взрывчатого вещества, но это кумулятивный заряд, он концентрирует действие взрыва в одном направлении, и первая торпеда взорвалась, попав во втулку винта номер два со стороны левого борта. Взрывная волна мгновенно оторвала три из пяти лопастей гребного винта, вращающегося сейчас со скоростью сто тридцать оборотов в минуту, что резко нарушило балансировку. Сразу вступили в действие огромные физические силы, они разнесли крепление вала винта и ту часть ахтерштевня, которая удерживала его на месте. В следующее мгновение была затоплена кормовая часть коридора вала гребного винта, и вода хлынула внутрь корабля через его самую уязвимую часть. Однако то, что последовало дальше, внутри машинного отделения, оказалось намного хуже.

Подобно большинству крупных боевых кораблей, «Джон Стеннис» приводился в движение паросиловой установкой. В данном случае два атомных реактора вырабатывали энергию, которая превращала воду в пар. Этот радиоактивный пар направлялся в теплообменник и там превращал в пар прокачиваемую через него нерадиоактивную воду. Этот вторичный пар поступал из теплообменника на турбину высокого давления и ударял по лопаткам турбины, заставляя ее вращаться подобно ветряной мельнице (по сути дела турбина мало чем от нее отличается); затем пар подавался в турбину низкого давления для использования еще сохранившейся энергии. Турбины вращались намного быстрее, чем требовалось для гребного винта, и, чтобы снизить число оборотов, между турбиной и валом гребного винта находилась система шестерней, понижающих передаточное число, что в принципе являлось корабельным вариантом автомобильной коробки передач. Эти точно обработанные шестерни бочкообразной формы представляют собой самый уязвимый элемент силовой установки корабля, и взрывная энергия боеголовки, распространяющаяся вдоль вала гребного винта, заклинила эти шестерни, потому что они не были рассчитаны на поглощение силы такого взрыва. Это быстро привело к полному разрушению всей силовой установки номер два. Матросы, находившиеся в машинном отделении, поотскакивали от грохота в стороны еще до того, как произошел взрыв второй боеголовки у третьего винта.

Этот взрыв поразил наружный край гребного винта, и от него одновременно пострадал винт номер четыре, у которого оторвало половину лопасти. Ущерб, нанесенный силовой установке номер три, ничем не отличался от того, что был нанесен силовой установке номер два. Четвертой установке повезло больше. При первых же признаках вибрации обслуживающие установки механики мгновенно перевели ее на реверс. Тарельчатые клапаны тут же открылись, пар ударил в лопатки турбины со стороны кормы, и вал гребного винта остановился еще до того, как разрушительная сила достигла редукционной коробки, именно в тот момент, когда третья торпеда завершила разрушение внешнего винта правого борта.

В следующее мгновение прозвучал колокол. Он подал команду остановить машину, и механики во всех четырех турбинных отделениях осуществили ту же процедуру, которую только что закончила команда силовой установки правого борта. Зазвенели колокола громкого боя, извещающие о нанесенном кораблю ущербе. Группы борьбы за живучесть устремились в нижние кормовые отсеки, чтобы поставить преграду воде, хлынувшей внутрь корабля. Авианосец начал постепенно замедлять ход, двигаясь извилистым зигзагом – пострадало и перо одного из рулей.

– Что случилось, черт побери? – спросил один механик у другого.

– Боже мой… – выдохнул Санчес. Ему казалось, что ущерб, нанесенный «Энтерпрайзу», находящемуся в двух милях, еще более значителен. Все еще тревожно гремели колокола громкого боя, и снизу, из-под мостика, доносились голоса, запрашивающие информацию, причем так громко, что потребность в телефонах была излишней. Все корабли соединения предприняли маневры уклонения. «Файф», один из эсминцев охранения со стороны кормы, развернулся и полным ходом уходил от места катастрофы. Его шкипер был явно перепуган вероятностью попадания других торпед. Санчес почему-то не сомневался, что больше торпед не будет. Он видел три взрыва у кормы «Джонни Реба» и три у «Энтерпрайза».

– Смидерз, следуйте за мной.

– Но, сэр, расписание боевой тревоги требует…

– Они справятся и без вас, да и впередсмотрящих больше не требуется. Пока мы останемся на месте. Вам придется поговорить с капитаном.

– Господи, сэр! – Восклицание прозвучало как мольба избавить ее от этого испытания.

Командир авиакрыла повернулся к девушке.

– Сделайте глубокий вдох и выслушайте меня: вы оказались единственным человеком на всем этом проклятом корабле, сумевшим справиться со своими обязанностями за последние десять минут. Пошли, Смидерз.

– Валы гребных винтов номер два и три полностью разрушены, шкипер, – услышали они через минуту, когда поднялись на мостик.

Командир авианосца стоял посредине, глядя по сторонам, как человек, пострадавший от дорожной катастрофы. – Вал номер четыре тоже поврежден… вал номер один, похоже, пока уцелел.

– Хорошо, – пробормотал шкипер, затем прибавил, словно думая вслух:

– Так что же, черт возьми…

– В нас попали три противолодочные торпеды, сэр, – доложил Санчес. – Матрос Смидерз заметила их пуск с японского эсминца.

– Это верно? – командир посмотрел на девушку-матроса. – Вот что, мисс, садитесь в это кресло. Когда я закончу с неотложными делами и буду уверен, что мой корабль останется на плаву, вы расскажете мне обо всем, что видели. – Затем пришла очередь самого неприятного. Капитан авианосца ВМС США «Джон Стеннис» повернулся к офицеру связи и начал составлять донесение главнокомандующему Тихоокеанского флота. Донесению будет предшествовать гриф «Синий» – «Нэви блю».

***

– Рубка, докладывает гидроакустик, в воде торпеда, пеленг два-восемь-ноль, по звуку похожи на японскую 89-ю, – доложил Лаваль-младший без особого волнения. Субмарины нередко пускают торпеды в подводные лодки союзников.

– Полный вперед! – скомандовал капитан третьего ранга Кеннеди. Учения это или нет, к ним все-таки движется торпеда, а такое всегда вызывает у подводников неприятное ощущение. – Погружаемся на шестьсот футов.

– Шестьсот футов, слушаюсь, – отрепетовал боцман, стоящий у рулей глубины. – Горизонтальные рули опущены на десять градусов. – Рулевой толкнул штурвал от себя, «Эшвилл» начал погружение, проходя через слой термоклина.

– Расстояние до торпеды? – спросил капитан у группы слежения.

– Три тысячи ярдов.

– Мостик, докладывает гидроакустик. Утратили контакт с торпедой, когда прошли через слой. Слышу постоянные щелчки, она работает в режиме поиска, по моим оценкам, скорость торпеды сорок-сорок пять узлов.

– Выключить шумовое устройство, сэр? – спросил старпом. Кеннеди почувствовал искушение дать утвердительный ответ, чтобы проверить, насколько по-настоящему хороши японские торпеды. Как было ему известно, до сих пор еще ни одна американская подводная лодка не пыталась уклоняться от них. По-видимому, это был японский вариант американской торпеды Мк-48, ничем не уступающий ADCAP.

– Вот она, – послышался голос гидроакустика. – Только что появилась под слоем. Пеленг на торпеду прежний, два-восемь-ноль, сила сигнала увеличивается.

– Право руля двадцать градусов, – скомандовал Кеннеди. – Приготовиться в отсеке пятидюймовок.

– Скорость превышает тридцать узлов, – доложил матрос о продолжающемся ускорении «Эшвилла».

– Руль положен на правый борт двадцать градусов, указаний о новом курсе не поступило.

– Хорошо, – произнес Кеннеди. – Отсек пятидюймовок, выпускайте приманку – пуск! Боцман, всплываем до двухсот футов!

– Слушаюсь, – отозвался боцман. – Поднять горизонтальные рули на десять градусов!

– Хотите максимально затруднить их торпедную атаку? – спросил старпом.

– Пусть стараются изо всех сил.

Из отсека, оборудованного устройством для запуска противоторпедных приманок, носившего название отсека пятидюймовок из-за диаметра пускового устройства, вылетела канистра и тут же начала пускать пузыри подобно таблетке «Алка-зельтцер», создавая новую, пусть неподвижную, акустическую цель для поискового гидролокатора торпеды. Резкий поворот субмарины создал в воде завихрение, что должно еще больше запутать японскую торпеду.

– Прошли слой термоклина, – доложил оператор у батитермографа.

– Глубина? – запросил Кеннеди.

– Один-девять-ноль, руль положен на правый борт двадцать градусов.

– Прямо руля, поддерживать глубину два-ноль-ноль.

– Есть прямо руля, глубина два-ноль-ноль.

– Машины вперед, треть мощности.

– Есть вперед, треть мощности. – Указатель на машинном телеграфе изменился, и субмарина замедлила ход, находясь теперь снова на глубине двести футов, над слоем термоклина, оставив позади прекрасную, хотя и обманчивую, цель.

– О'кей, – улыбнулся Кеннеди. – Теперь посмотрим, насколько умна эта «рыба».

– Рубка, докладывает гидроакустик. Торпеда только что прошла сквозь завихрение. – Голос прозвучал чуть нервно, подумал Кеннеди.

– Ну что? – спросил командир, войдя в гидропост. – Возникли трудности?

– Сэр, «рыба» прошла прямо через завихрение, словно не замечая его.

– Эта торпеда считается «умной». Ты полагаешь, что она не обращает внимания на приманки, как и торпеда ADCAP?

– Положительная доплеровская частота, – доложил второй акустик. – Скорость щелчков меняется… меняется частота, сэр. Она, по-видимому, замкнулась на нас.

– Через слой температурного скачка? Похоже, очень умная торпеда. – События развиваются что-то слишком уж быстро, подумал Кеннеди, как при настоящих боевых действиях. Неужели новая японская торпеда настолько хороша, что способна игнорировать как приманку, так и завихрение? – Мы ведем запись всего этого?

– Непременно, сэр. – Гидроакустик первого класса Лаваль протянул руку, указывая на записывающее устройство. Новая кассета регистровала все происходящее, а видеосистема записывала изображения на струйных дисплеях. – Вот усилился шум двигателя, она только что увеличила скорость. Смена угла… она замкнулась на нас, сэр, идет прямо к нам. Шум винтов заметно уменьшился. – Это означало, что шум двигателя торпеды блокируется ее корпусом и она мчится прямо к цели.

Кеннеди повернулся к группе слежения.

– Расстояние до «рыбы»?

– Меньше двух тысяч, сэр, приближается очень быстро, оцениваем ее скорость в шестьдесят узлов.

– Ей потребуются две минуты, чтобы догнать нас на такой скорости.

– Посмотрите, сэр. – Лаваль постучал пальцем по экрану струйного дисплея. На нем виднелся след торпеды и все еще остававшийся шум противоторпедной приманки, по-прежнему пускающей струю пузырей. Японская торпеда промчалась через центр помех, даже не замедлив хода.

– А это что? – спросил Лаваль, обращаясь к экрану. На нем появился громкий шум низкой частоты по пеленгу три-ноль-пять. – Похоже на взрыв, но очень далеко, сигнал поступил не по прямой, а через зону схождения. – Звук, прошедший по зоне схождения, означал, что расстояние до его источника значительное, больше тридцати миль.

Кеннеди почувствовал, как при этих словах кровь похолодела у него в жилах. Он просунул голову в боевую рубку.

– Где находятся «Шарлотт» и вторая японская подлодка?

– К северо-западу от нас, сэр, миль шестьдесят или семьдесят.

– Самый полный вперед! – Приказ вырвался у него автоматически. Кеннеди даже сам не знал, почему отдал его.

– Самый полный вперед, есть, сэр, – отозвался рулевой, передвигая ручку машинного телеграфа. Учения всегда так интересны, подумал он. Еще до того, как последовал ответ из машинного отделения, шкипер снова схватил трубку телефона:

– Отсек пятидюймовок, пускайте две, пуск!

Ультразвуковые импульсы, испускаемые системой наведения торпеды, не слышны для человеческого уха. Но Кеннеди знал, что по его субмарине хлещут энергетические импульсы, отражающиеся от пустоты внутри, потому что акустические волны останавливаются на границе между стальным бортом и воздухом, отражаясь обратно к их источнику.

Такого не может быть, иначе остальные тоже заметили бы это. Он оглянулся вокруг. Команда заняла места по боевому расписанию. Все водонепроницаемые двери были закрыты и задраены, как и полагается во время боевых действий. «Курушио» выпустил учебную торпеду, ничем не отличающуюся от настоящей, за исключением того, что боеголовка в ней заменена на отсек с приборами. Кроме того, учебные торпеды никогда не поражают цели и отворачивают от нее в последнее мгновение, потому что удар одного металлического предмета о другой может причинить повреждения и приходится тратить немало средств, чтобы исправить их.

– Она по-прежнему следует за нами, сэр.

Но ведь эта торпеда прошла прямо через завихрение…

– Аварийное погружение! – скомандовал Кеннеди, зная, что уже слишком поздно.

Атомная субмарина ВМС США опустила форштевень под углом двадцать градусов и устремилась в глубину, опять перейдя рубеж тридцати узлов с новым ускорением. Отсек с пусковым устройством выпустил очередную приманку. Увеличившаяся скорость мешала работе гидроакустических датчиков, но на экране было отчетливо видно, что торпеда снова промчалась сквозь поток пузырьков, создающих ложную цель, и продолжила преследование.

– Расстояние меньше пятисот метров, – сообщил офицер группы слежения. Один из матросов, входящих в ее состав, обратил внимание на бледное лицо капитана и не смог понять причину. Ну что ж, никто не любит проигрывать, даже во время учений.

Кеннеди подумал о продолжении маневров, после того как «Эшвилл» снова нырнул под слой термоклина. Слишком поздно. Торпеда легко опережает его, и все предыдущие попытки сбить ее со следа потерпели неудачу. Он не знал, что еще предпринять, у него просто не было времени подумать об этом.

– Господи! – Лаваль снял наушники. Торпеда поравнялась с буксируемой пассивной антенной, и шум, издаваемый винтами, выходил далеко за пределы рамок дисплея. – Сейчас она отвернет в сторону…

Капитан стоял, бессильно глядя перед собой. Может быть, он сошел с ума? Неужели только одному ему кажется, что…

В последнее мгновение акустик первого класса Лаваль посмотрел в сторону кормы на своего командира и успел лишь воскликнуть:

– Сэр, она не отвернула!

21. Гриф – синий

Раннее утро позволило «ВВС-1» взлететь на несколько минут раньше, чем ожидалось. Еще до того, как VC-25B достиг крейсерской высоты, репортеры поднялись и направились вперед, рассчитывая получить у президента заявление, объясняющее столь неожиданный и ранний вылет. Сокращение срока государственного визита можно объяснить только паникой, правда? Тиш Браун вышла к журналистам и объяснила, что события на Уолл-стрите вынудили президента вернуться домой раньше намеченного срока, чтобы он смог объяснить американскому народу… и тому подобное. А пока, заключила она, лучше всего вернуться на свои места и как следует отоспаться. В конце концов предстоит четырнадцатичасовой перелет до Вашингтона, придется преодолевать встречные струйные течения, господствующие над Атлантикой в это время года, да и Роджеру Дарлингу тоже нужно выспаться. Такой маневр достиг своей цели по нескольким причинам, и не последней среди них было то обстоятельство, что журналисты, как и все остальные на борту самолета, страдали от недостатка сна и от излишков алкоголя, принятого накануне. Так что для всех, за исключением летного состава, общей надеждой было отоспаться. К тому же между журналистами и помещением, в котором отдыхал президент, стояли агенты Секретной службы и вооруженные сотрудники службы безопасности ВВС. Здравый смысл победил, и все вернулись к своим креслам. Скоро все успокоилось и почти каждый пассажир на борту самолета либо спал, либо делал вид, что спит. Те, кто не спали, завидовали спящим.

В соответствии с федеральными законами командиром авианосца «Джонни Реб» был летчик. Это правило уходило в далекое прошлое, к тридцатым годам, и его целью было не допустить, чтобы моряки с линейных кораблей захватили руководство этим новым и стремительно развивающимся видом Военно-морского флота. По этой причине у командира было больше опыта в управлении самолетами, чем кораблями, а поскольку ему никогда раньше не приходилось командовать кораблем, его знания бортовых систем ограничивались главным образом тем, что ему удалось узнать за период пребывания в этой должности, и не являлись результатом обучения и накопленного опыта. К счастью, его старший инженер проплавал всю жизнь на эсминцах и даже командовал одним из них. И все-таки командир

авианосца знал, что вода должна находиться снаружи корпуса, а не внутри него.

– Насколько плохо обстоят дела, чиф?

– Дела обстоят действительно плохо, сэр. – Капитан третьего ранга показал на металлическую палубу, все еще покрытую примерно дюймом воды, которую помпы откачивали за борт. На это потребовалось три часа. – Гребные валы номер два и три полностью разрушены. Подшипники разбиты, концы валов изогнуты и расколоты, редукторы превратились в металлолом – никто не сможет отремонтировать их. С турбинами все в порядке – силу удара приняли на себя редукторы. Гребной вал номер один в порядке. Пострадали кормовые подшипники. С этим я справлюсь. Поврежден гребной винт номер четыре, нам неизвестно, до какой степени, номы не можем провернуть его без риска повредить подшипники вала. Перо левого руля заклинило, однако в течение часа мне удастся, наверно, справиться с этим и повернуть его вдоль оси корабля. Может быть, придется заменить его, в зависимости от состояния. Итак, у нас действует один винт. Можем развить десять, может, быть, одиннадцать узлов, а также управлять, но плохо.

– Сколько времени уйдет на ремонт?

– Несколько месяцев – сейчас могу лишь предположить, что потребуется четыре или пять месяцев, сэр. – И все это время, понимал капитан третьего ранга, ему придется находиться в доке, следить за тем, как работают ремонтные бригады, по сути дела наполовину – может быть, даже на три четверти – воссоздавая силовую установку авианосца. Он еще не успел полностью оценить ущерб, нанесенный четвертой установке. В этот момент командир потерял самообладание. Пора бы уж, пожалуй, подумал старший инженер.

– Если бы я мог поднять в воздух самолеты, я потопил бы этих ублюдков! – Однако летные операции при скорости, которую может развить авианосец на одном винте, представляли немалую опасность. К тому же это был всего лишь несчастный случай, шкипер просто поддался приступу гнева и не собирался предпринимать столь серьезные меры.

– В этом я с вами согласен, сэр, – заверил его старший инженер, тоже не воспринимая это заявление всерьез, потому что тут же добавил:

– Может быть, они проявят благородство и примут на себя расходы по ремонту. Командир согласно кивнул.

– Мы можем отправиться в путь?

– У гребного вала номер один от взрыва нарушена центровка, но действовать он может.

– Тогда готовьтесь отвечать на сигналы машинного телеграфа с мостика. Я веду эту дорогостоящую баржу обратно в Пирл-Харбор.

– Слушаюсь, сэр.

***

Адмирал Манкузо, вернувшись к себе в кабинет, просматривал предварительные данные по результатам учений, когда в дверях показался его писарь с текстом донесения.

– Сэр, похоже, что у двух авианосцев неприятности.

– Столкнулись, что ли? – спросил Джоунз.

– Хуже, – сказал писарь.

Командующий подводными силами Тихоокеанского флота прочитал донесение.

– Ну это прямо-таки потрясающе… – выдохнул он. Тут же зазвонил телефон. Это был защищенный от прослушивания «закрытый» канал связи с оперативным управлением флота.

– Адмирал Манкузо слушает.

– Сэр, докладывает лейтенант Коппс из центра связи флота. Мы засекли сигнал от спасательного буя подводной лодки, приблизительные координаты 31 северной и 175 восточной. Сейчас уточняем позицию. Кодовый номер принадлежит подводной лодке «Эшвилл», сэр. Это не передача голосом, всего лишь автоматический сигнал бедствия. Приступаю к операции поиска и спасения лодки. Ближайшие корабли ВМС – два авианосца, которые входят…

– Боже мой. – Американский военно-морской флот не терял подводных лодок с того дня, как погиб «Скорпион», а тогда Манкузо учился еще в средней школе. Он покачал головой. Нужно браться за дело. – Эти два авианосца, похоже, вышли из строя.

– Неужели? – Как ни странно, лейтенант Коппс еще не знал об этом.

– Вызывайте самолеты Р-3. Я берусь за работу.

– Слушаюсь, сэр.

Манкузо не требовалось смотреть на карты. В той части Тихого океана глубина достигала трех миль, и еще ни одна боевая подводная лодка не сумела выдержать погружение даже на треть такой глубины. Если произошла авария и кто-то из подводников уцелел, спасение должно прибыть к ним в течение нескольких часов. В противном случае они погибнут от холода на поверхности моря.

– Рон, только поступило донесение. По-видимому, «Эшвилл» пошел ко дну.

– Ко дну?! – Никто из подводников не хотел слышать этого слова, даже если его заменяло более мягкое выражение «потонул». – Но ведь на ней сын Френчи…

– И еще сто двадцать других матросов и офицеров.

– Я могу чем-нибудь помочь, шкипер?

– Отправляйся в центр линии раннего оповещения и начинай знакомиться с информацией.

– Слушаюсь, сэр. – Джоунз поспешил к двери, а командующий подводными силами Тихоокеанского флота поднял трубку и начал нажимать на кнопки телефона. Он уже понимал, что принимаемые меры не дадут никакого результата. На борту всех подводных лодок находятся аварийные буи с автоматическими передатчиками AN/BST-3. Эти буи отделялись от подводных лодок и поднимались на поверхность, если лодки опускались ниже предельной глубины, которую способен выдержать прочный корпус, или если вахтенный боцман забывал завести механизм буя, действующий, как пружина будильника. Последнее, впрочем, было маловероятно – перед тем как срабатывали пироболты, BST начинал издавать ужасный шум, упрекая забывчивого старшину… «Эшвилл» почти несомненно погиб, и все-таки он, командующий, должен принять все меры, надеясь на чудо. Может быть, нескольким членам команды удалось спастись.

***

Несмотря на совет Манкузо, сигнал бедствия все-таки поступил на авианосную группу. Фрегат «Гэри» тут же развил предельную скорость и направился на север, к району обнаружения буя, следуя человеческим и морским законам. Через полтора часа с него можно будет поднять вертолет и начать поиск. Кроме того, в случае необходимости он сможет стать базой для других вертолетов при продолжении спасательных операций. «Джон Стеннис» медленно повернул навстречу ветру, и с него сумел взлететь один противолодочный самолет S-3 «викинг», бортовые приборы которого могут оказаться полезными при поисках на морской поверхности. Он прибыл к месту катастрофы меньше чем через час. На экране радиолокатора виднелся только тендер японской береговой охраны, находящийся сейчас в десяти милях от буя и плывущий к нему. С ним была установлена радиосвязь, и с белого тендера подтвердили, что они услышали сигнал бедствия и направляются к бую для поисков уцелевших подводников. «Викинг» описал над буем несколько кругов. На поверхности виднелось пятно мазута, отмечающее место гибели подводной лодки и какие-то плавающие обломки, однако за время полетов на малой высоте четыре пары глаз не сумели заметить ничего, подлежавшего спасению.

***

Гриф «Синий» перед документом означает, что содержащаяся в донесении информация представляет интерес для всего флота и является конфиденциальной, а иногда и секретной. В данном случае сохранить в тайне столь значительное происшествие было невозможно. Два из четырех авианосцев Тихоокеанского флота на длительное время вышли из строя. Остальные два – «Эйзенхауэр» и «Линкольн» – находились в Индийском океане и там скорее всего и останутся. На кораблях трудно хранить секреты, и еще перед тем, как адмирал Дюбро получил донесение, по флагманскому авианосцу уже разнеслись слухи. Ни один боцман не умел так отчаянно ругаться, как командующий боевым соединением, у которого и без того было о чем беспокоиться. Такая же реакция последовала от старших офицеров, дежуривших в Пентагоне, когда офицеры связи прибыли к ним с аналогичными донесениями.

***

Подобно большинству оперативников, находящихся за границей в момент опасности, Кларк и Чавез не имели представления о происходящем. Если бы это им стало известно, они наверняка вылететели бы из Японии первым же рейсом, куда бы он ни направлялся. Шпионы не популярны ни в одной стране, а Женевский протокол всего лишь подтвердил существующее правило, что во время войны они подлежат немедленной казни сразу после ареста, чаще всего расстрелу.

В мирное время законы более цивилизованны, хотя конечный результат тот же самый. При вербовке своих агентов ЦРУ старалось избегать этой темы. В соответствии с международными традициями шпионажа все страны принимали меры, направленные на то, чтобы как-то обойти это неприятное обстоятельство, и как можно большему числу оперативников давали дипломатическое прикрытие, вместе с которым агенты получали статус неприкосновенности. Таких агентов называли «легалами», их защищали международные законы, словно они на самом деле являлись дипломатами, как это значилось в их паспортах. Кларк и Чавез были «нелегалами» и не обладали никаким иммунитетом – больше того, Джон Кларк никогда не работал под легальным прикрытием. Важность этого обстоятельства стала для них очевидной, как только они вышли из своего дешевого отеля и направились на встречу с Исами Кимурой.

Был приятный вечер, хотя обстановка оказалось далеко не дружеской – на них смотрели как на гайджин, причем на лицах прохожих больше не было ни любопытства, ни отвращения. Нет, теперь взгляды японцев выражали откровенную враждебность. Атмосфера за последние дни резко посуровела, хотя, как ни поразительно, все сразу менялось, когда они объясняли, что приехали из России. Динг даже задумался над тем, как улучшить их прикрытие, сделав это обстоятельство более очевидным для прохожих. К сожалению, обычная одежда не предоставляла им такой возможности, так что оставалось терпеть неприязненные взгляды и чувствовать себя, как богатые американцы, попавшие в район, кишащий преступниками.

Кимура ждал их в заранее согласованном месте – недорогом баре. Он уже успел выпить несколько стаканов.

– Добрый вечер, – дружелюбно произнес по-английски Кларк и тут же заметил неладное. – Что-то произошло?

– Не знаю, – ответил Кимура, когда на столе появились заказанные коктейли. Есть много способов произнести эту фразу. То, как произнес ее Кимура, означало, что ему что-то известно. – Сегодня проходит заседание совета министров. Его созвал Гото. Оно продолжается уже несколько часов. Мой приятель в департаменте войск самообороны не выходил из своего кабинета с вечера четверга.

– Ну и что?

– А вы разве не видели этого? Гото говорил в своем выступлении про Америку. – Сотрудник Министерства международной торговли и промышленности осушил стакан и поднял руку, заказывая другой. Как всегда, обслуживание было быстрым.

Они могли сказать, что присутствовали при первом выступлении Гото, но «Клерка» заинтересовала реакция Кимуры, и он спросил, как тот оценивает ситуацию.

– Не знаю, – повторил японец, хотя его лицо и глаза говорили о противоположном. – Видите ли, я никогда не видел ничего подобного. Его речь была – как это сказать – риторической. Мы в министерстве ждали указаний всю неделю. Нам нужно возобновить торговые переговоры с Америкой, урегулировать обстановку, как-то смягчи" разногласия, но у нас нет указаний. Наши представители в Вашингтоне не могут ничего предпринять. Гото проводит почти все время с руководителями сил самообороны и со своими приятелями из дзайбацу – одно совещание следует за другим. Обычно все происходит иначе.

– Мой друг, – с улыбкой произнес Кларк, поставив после первого глотка стакан на стол, – ты говоришь так, словно назревает что-то серьезное.

– Вы не понимаете. Ничего не назревает. Если что-то и происходит, то наше министерство не имеет к этому никакого отношения.

– Следовательно?

– Министерство международной торговли и промышленности имеет свои интересы повсюду. Нашего министра пригласили наконец на совещание, но он оставляет нас в неведении. – Кимура замолчал. Неужели эти русские не понимают? – Как вы думаете, кто определяет внешнюю политику Японии? Эти болваны в Министерстве иностранных дел? Они обращаются за советами к нам. А кому интересно мнение Министерства сил самообороны? Мы, только мы определяем политику нашей страны. Мы работаем с дзайбацу, мы координируем их деятельность… мы представляем деловые интересы в наших отношениях с другими странами и их рынками, мы готовим материалы для выступлений премьер-министра, определяющих политику страны. Вот почему я стал работать в этом министерстве.

– А теперь ситуация изменилась? – спросил Кларк.

– Теперь? Гото сам встречается с ними и проводит остальное время, беседуя с людьми, мнение которых не имеет значения, и вот только сегодня он пригласил нашего министра – нет, вчера, – поправился Кимура. – И он все еще сидит у Гото на совещании.

Этот парень кажется слишком уж потрясенным из-за такой мелочи, как преуменьшение роли его департамента, какой-то бюрократической склоки, подумал Чавез. Кому-то удалось обойти Министерство международной торговли и промышленности. Ну и что?

– Выходит, вы расстроены из-за того, что капитаны промышленности встречаются непосредственно с вашим премьер-министром? – спросил он.

– Так часто и так долго. Да, расстроен. Обычно они действуют через нас, но Гото всегда был комнатной собачкой у Яматы. – Кимура пожал плечами. – Может быть, теперь они решили определять политику сами, но что они смогут сделать без нашей помощи?

Без моей помощи, ты хочешь сказать, с улыбкой подумал Кларк. Проклятые бюрократы. В ЦРУ их тоже полно.

***

Это не было продумано до конца, но такое редко случается. Большинство туристов, приезжающих на Сайпан, – японцы, но не все. Этот остров в Тихом океане представлял собой хорошее место для самых разных видов отдыха. Одним из них была рыбная ловля в открытом море, на большой глубине, и воды вокруг острова не были до такой степени переполнены рыбаками, как воды вокруг Флориды и в Калифорнийском заливе. Пит Барроуз загорел на солнце, устал и был очень доволен одиннадцатичасовым пребыванием в море. Это прямо-таки идеальное времяпрепровождение для человека, желающего избавиться от моральной травмы, связанной с последствиями развода, подумал инженер-компьютерщик, сидя в кресле, прикрепленном к палубе и отхлебывая из банки холодное пиво. Первые два часа были потрачены на то, чтобы уйти подальше от берега, затем еще три на попытки привлечь рыбу блесной, и еще четыре на борьбу с самым большим красноперым тунцом, когда-либо попадавшимся ему на крючок. Проблема будет заключаться в том, чтобы убедить своих коллег по работе, что он действительно сумел поймать эту рыбу, что он говорит правду. Чудовище было настолько огромно, что его чучело никак не укрепишь над камином, да и к тому же бывшая жена инженера получила при разводе дом и камин вместе с ним. Ему придется удовлетвориться фотографией, а все знают рассказы о рыболовецких чудесах. Технология голубого экрана добралась и до рыбаков, черт возьми. Заплатив двадцать баксов, вы можете выбрать самую громадную рыбину, которая будет висеть позади вас на своем электронном хвосте, и получить фотографию вместе с ней. Вот если бы он поймал акулу, можно было бы забрать домой челюсти и зубы, но тунец, каким бы огромным он ни был, – это всего лишь рыба. Ну что ж, его бывшая жена тоже не верила рассказам о вечерах, проведенных на работе. Стерва. Впрочем, хорошее приходит вместе с плохим. Ей не нравилась рыбная ловля, зато теперь он мог ловить рыбу, сколько душе угодно. Может быть, даже займется и ловлей девушки. Инженер открыл новую банку пива. Для уик-энда порт не казался таким уж оживленным. Впрочем, в коммерческой части стояли три огромных сухогруза, весьма безобразные внешне, подумал он, хотя с ходу не определил их назначение. Компания, где он работал, находилась в Калифорнии, правда, не на берегу океана, Так что инженер ловил рыбу главным образом в пресной воде. Он мечтал о поездке сюда всю жизнь. Может быть, завтра он подумает о чем-то другом. А пока инженер сидел и смотрел на пойманного им тунца. Пожалуй, не меньше семисот фунтов. Далеко не рекордный улов, но все-таки куда больше, чем самый большой лосось, которого ему удалось поймать в прошлом году на свой любимый спиннинг с катушкой Теда Уилльямза. В воздухе снова послышался рев, который отвлек его внимание от созерцания добычи. Тень над головой объявила о появлении еще одного проклятого «747» – го, взлетающего из аэропорта. Да, скоро и это место будет испорчено для отдыха. Впрочем, нет, уже испорчено. Единственной хорошей новостью было то, что японцы прилетали сюда, чтобы развлечься и провести ночь с девушками-филиппинками, работающими в барах, и не проявляли интереса к рыбной ловле.

Шкипер яхты умело вел ее к гавани. Его звали Ореза, отставной главный старшина, служивший раньше на судах американской береговой охраны. Барроуз встал с кресла, поднялся на мостик и сел рядом с ним. – Устали любоваться своей рыбой?

– Да и пить пиво в одиночку не слишком большое удовольствие.

– Не пью, пока стою у штурвала, – покачал головой Ореза.

– Привычка, сохранившаяся со времени службы? Шкипер кивнул.

– Пожалуй. Впрочем, с удовольствием выпью вместе с вами в клубном баре. Вы неплохо справились с рыбой. Значит, это ваша первая?

– В открытом море – да, – с гордостью заявил Барроуз.

– Вы умело обращаетесь с удочкой, едва не обманули меня, мистер Барроуз.

– Пит, – поправил его инженер.

– Хорошо, Пит, – согласился шкипер. – Зовите меня Португальцем.

– Ты ведь не местный, верно?

– Вообще-то родился и вырос в Бедфорде, штат Массачусетс. Зимой там слишком холодно. Когда-то служил там, давным-давно. В Пунта-Аренас находилась станция береговой охраны, теперь ее закрыли. Нам с женой понравился местный климат, понравились люди, да и конкуренция в Америке для чартерных рыбацких судов слишком уж напряженная, – объяснил Ореза. – К тому же дети выросли. Вот так мы и оказались здесь.

– Ничего не скажешь, умеешь ты обращаться с яхтой, Португалец. Среза кивнул.

– Пора бы уж. Плавал тридцать пять лет, даже больше, если принять во внимание годы, проведенные в море с отцом. – Он сделал левый поворот, огибая остров Манагаха. – Да и рыбная ловля в районе Бедфорда оскудела.

– А что это? – спросил Барроуз, указывая в сторону коммерческого порта.

– Сухогрузы, – перевозящие автомобили. Когда я заходил в гавань сегодня утром, с них сгружали джипы. – Шкипер покачал головой. – Проклятые машины. Знаешь, Пит, когда я впервые приехал сюда, обстановка походила на Кейп-Код зимой – гак здесь все было тихо. А теперь она похожа на Кейп-Код летом. Остров прямо-таки переполнен. – Португалец пожал плечами. Такое количество туристов, заполнивших остров, портит его природную красоту, зато появляется много желающих заняться рыбной ловлей в море.

– А жить здесь дорого?

– Становится все дороже, – посетовал Ореза. В воздух поднялся еще один «Боинг-747». – Странно…

– Что тебе кажется странным, Португалец?

– Этот самолет взлетел не из аэропорта.

– Что ты имеешь в виду?

– Он взлетел из Коблера. Это старый аэродром Стратегического командования ВВС. Там базировались БУТы.

– БУТы?

– Большие уродливые толстяки, – объяснил Португалец. – Бомбардировщики Б-52. В этом районе пять или шесть взлетно-посадочных дорожек, аэродромы рассредоточения, воспоминание о плохих старых днях. Коблер расположен рядом с моей прежней станцией «Лоран» Глобальной навигационной спутниковой системы. Меня удивляет, что ее по-прежнему содержат в порядке. Впрочем, я даже и не знал об этом.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Раньше на Гуаме находилась база дальней стратегической авиации. Понимаешь, ядерные бомбы, готовность к ответному удару и все такое. В случае начала войны бомбардировщики должны рассредоточиться с базы ВВС Андерсен, чтобы их нельзя было уничтожить одним ударом. На Сайпане две длинные взлетно-посадочные полосы – в аэропорту и в Коблере, еще две на

Тиниане, они остались после второй мировой войны, и две на Гуаме.

– Ими все еще можно пользоваться?

– Почему нет? – Ореза повернул голову. – Здесь не бывает заморозков, так что покрытие сохраняется очень долго.

Еще один «747» – й взлетел из международного аэропорта Сайпана, а с восточной стороны острова заходил на посадку новый авиалайнер.

– Что, здесь всегда столько самолетов?

– Нет, вижу такое впервые. Должно быть, проклятые отели зарезервированы полностью. – Ореза пожал плечами. – Ну что ж, значит, рестораны отелей непременно купят у тебя эту рыбину.

– Как ты думаешь, сколько мне заплатят?

– Достаточно, чтобы расплатиться за аренду яхты, Пит. Сегодня у тебя редкий улов. Чтобы окупить выход в море, надо и завтра оказаться столь же удачливым.

– Ты только найди место, где нас поджидает такой вот большой дядя, и мне наплевать, сколько будет стоить аренда.

– Люблю, когда мне говорят такое. – Ореза сбавил обороты, входя в гавань. Он направил яхту к главному причалу. Им понадобятся тали, чтобы поднять рыбу с палубы и положить на пирс. Этот тунец был третьим по размерам экземпляром, доставленным им в порт, да и как пассажир этот Барроуз совсем неплох.

– , Значит, этим ты зарабатываешь на жизнь? Португалец кивнул.

– Вместе с пенсией нам хватает. Больше тридцати лет я плавал на кораблях дяди Сэма, а теперь плаваю на собственном. К тому же сумел полностью расплатиться за яхту, она принадлежит мне.

Барроуз снова посмотрел на сухогрузы в коммерческой гавани и взял бинокль шкипера.

– Не возражаешь?

– Нет, только накинь ремешок на шею. – Поразительно, но многие считают, что ремешок у бинокля нечто вроде украшения.

– Конечно. – Барроуз накинул ремешок, отрегулировал четкость изображения и посмотрел на «Оркид Эйс». – Какое безобразное судно…

– Красота для них не главное. Им нужно перевозить автомобили. – Ореза начал заключительный поворот.

– На нем не автомобили, а какие-то машины. Для строительных работ, что ли. Вроде бульдозеров…

– Вот как? – Ореза позвал своего помощника, местного парня, и послал его на палубу, чтобы подать на пирс швартовы. Хороший парень, пятнадцать лет, может, когда-нибудь захочет поступить в училище береговой охраны и научиться профессии моряка по-настоящему. Ореза уже говорил с ним об этом.

– У армии США нет здесь своей базы?

– Нет. На Гуаме остался еще персонал ВВС и Военно-морского флота, но и там их мало. – Все. Ореза убрал газ, и «Спрингер» мягко коснулся причала. Как всегда, он испытывал удовольствие от хорошо выполненной работы. Матрос на пирсе принялся крутить ручку подъемного устройства, заводя тали на корму яхты. Увидев огромную рыбину, он одобрительно поднял вверх большой палец. Ореза убедился, что швартовы закреплены надежно, опустился в кресло, выключил двигатели и подумал о том, как хорошо сейчас выпить холодного пива.

– Ну-ка, посмотри. – Барроуз передал ему бинокль. Португалец повернулся в кресле, привычно отрегулировал фокусировку, поднес бинокль к глазам и посмотрел на корабль, стоящий у причала коммерческого порта. Он был хорошо знаком с такими судами, неоднократно проверял на них состояние спасательных средств, когда служил на посту береговой охраны. Ему даже довелось однажды осматривать именно этот корабль, один из первых построенных для перевозки грузовиков, легковых автомобилей и других машин. Над палубами нависли длинные тени…

– Ты знаешь, что это такое?

– Нет. – Это было какое-то гусеничное транспортное средство. Машина находилась в тени, потому что солнце спустилось низко к горизонту, но окрашена она была определенно в темный цвет, а в задней ее части виднелось что-то вроде большой коробки. И тут он внезапно понял. Какая-то установка для запуска реактивных снарядов. Ореза вспомнил, что видел похожие, когда по телевидению вели репортажи о войне в Персидском заливе, незадолго до его ухода в отставку. Он встал, чтобы рассмотреть получше. На берегу стояли еще две…

– А-а, я понял, это какие-то учения, – произнес Барроуз, спускаясь по трапу на палубу. – Видишь, вон там летит самолет. Мой брат летал на таком, перед тем как перешел в «Америкэн эйрлайнз». Это F-15 «игл», истребитель ВВС.

Ореза поднял бинокль к небу и увидел летящий самолет. А

Вот и второй, они летят рядом, как и полагается истребителям F-15, барражируя над центральной частью острова и демонстрируя готовность военно-воздушных сил встать на защиту родной земли, только… Эмблемы на крыльях представляли собой красный кружок.

***

И снова Джоунз предпочел смотреть на бумажные распечатки вместо электронного дисплея. Последний был удобнее в реальной жизни, но при ускоренном воспроизведении глаза быстро уставали, а для предстоящей ему работы требовались внимание и тщательность. От его заключения могут зависеть жизни людей; напомнил себе Джоунз, зная, что это ложь. Вместе с ним листы просматривали два опытных техника-океанографа. Они начали работу с полуночных записей и продвигались вперед, не спеша, внимательно изучая зарегистрированные кривые. Район учений для подводных лодок располагался недалеко от атолла Куре и был выбран потому, что в непосредственной близости от него находилась серия гидрофонов, составляющих часть Тихоокеанской системы раннего обнаружения. Ближайшая группа гидрофонов замыкалась на донную усилительную станцию размером с гараж или небольшой дом, установленную совсем недавно. Она представляла собой часть более крупной системы и соединялась подводным кабелем с другой донной станцией, расположенной в пятидесяти морских милях от нее, однако эта вторая станция была установлена уже давно и уступала первой как своими размерами, так и чувствительностью. Далее кабель вел сначала к Куре, затем к Мидуэю, откуда полученная информация передавалась по спутниковой связи, дублирующей подводный кабель, который соединял станции с Пирл-Харбором. Дно Тихого океана буквально пересекали такие кабели, причем во множестве. На протяжении ряда лет за период холодной войны Военно-морской флот США прокладывал почти столько же подводных кабелей, как и компания «Белл телефон», иногда арендуя у нее морские суда-кабелепрокладчики.

– Вот это идет «Курушио» под шноркелем, – заметил Джоунз, обводя черные точки красным карандашом.

– Каким образом, черт побери, вам удается преодолеть глушение «Маскера»? – удивленно спросил один из техников.

– Говоря по правде, эта система действительно неплохая, но ты когда-нибудь прислушивался к ней?

– Я не был в море уже десять лет, – признался старший техник.

– Когда я плавал на «Далласе», мы недалеко от Багам целую неделю занимались играми с «Мусбраггером».

– У «Муса» превосходная репутация.

– И она вполне заслуженная, поверь мне. Мы не могли найти его, он не мог найти нас, короче говоря, все шло к чертовой матери с присвистом, – продолжал Джоунз, говоря теперь не как гражданский подрядчик с научной степенью доктора, а как отличный гидроакустик, гордящийся своей работой, которым он когда-то был и, неожиданно понял он, все еще оставался. – У них был вертолетчик, все время загонявший нас в угол. Короче говоря, – он перелистнул страницу, – я сумел наконец найти выход. Звуки «Маскера» напоминают в наушниках шум дождя, падающего на морскую поверхность, что-то вроде весеннего ливня. Шум не такой уж сильный, зато частоты уникальные и легко различимые. И тут я понял, что нам всего лишь нужно выяснить, какая погода на поверхности, вот и все. Если там голубое небо, а ты слышишь звуки падающих дождевых капель на пеленге ноль-два-ноль, это и есть твой контакт. Вчера к северо-западу от Куре была ясная погода. Перед тем как прийти сюда, я проверил в метеослужбе флота.

– Здорово! Я это запомню, сэр, – кивнул техник-океанограф, и на его лице появилась восхищенная улыбка.

– О'кей, вот здесь у нас в полночь находился японец. А теперь посмотрим, что еще нам удастся выяснить. – Он перевернул лист. При иных обстоятельствах Джоунз рассматривал бы это как одну из любимых игр своего младшего сына. – Вот это, должно быть, «Эшвилл», начинающий, наверно, набирать скорость, чтобы еще раз повторить упражнение. У него скоростной гребной винт, правда?

– Не знаю.

– А вот я знаю. Не думаю, что нам удалось бы засечь его так отчетливо, будь у него гребной винт для несения патрульной службы. Давайте нанесем все это на планшет.

– У нас уже есть электронный планшет, мы ведем прокладку, – отозвался второй техник. Теперь этот процесс велся главным образом с помощью компьютера. Когда-то слежение казалось настоящей черной магией.

– Позиция? – Джоунз поднял голову и посмотрел на планшет.

– Примерно вот здесь, почти рядом с аварийным буем. Видите ли, сэр, – терпеливо объяснил техник, передвигая черный пластмассовый треугольник, отмечающий на карте, прикрепленной к стене, место предполагаемой гибели подводной лодки, -

Нам известны ее координаты, и когда начнутся спасательные работы…

– Спасательных работ не будет, – прервал его Джоунз, посмотрел по сторонам и попросил сигарету у проходящего мимо техника. Вот, наконец-то я заставил себя произнести это вслух, подумал он.

– Здесь нельзя курить, – сказал один из старшин. – Нам приказано выходить из помещения…

– Дайте спички и продолжим работу, – приказал Джоунз. Он перевернул страницу, проверяя кривую частоты в шестьдесят герц. – Здесь нет ничего… и здесь тоже. Дизельные подводные лодки плавают под водой почти бесшумно… но, если они не шумят, значит, не поднимаются на шноркельную глубину, а в этом случае не смогут проплыть далеко… «Эшвилл» сделал ускорение вот в эту сторону, и здесь, видно, японская подлодка появилась снова… – Новая страница.

– Почему не будет спасательных работ, сэр? – Потребовалось целых тридцать секунд, чтобы техник осмелился задать этот вопрос.

– Какова глубина в месте обнаружения аварийного буя?

– Я понимаю, но спасательные камеры… я сам видел, на лодке их три.

Джоунз даже не поднял головы, делая первую за несколько лет затяжку. – Да, мы называли их на «Далласе» «мамиными камерами». «Видишь ли, мама, даже если что-нибудь случится, мы всегда сможем спастись». Дело в том, чиф, что из подводных лодок не спасаются. На практике это невозможно. Лодка погибла, и вместе с ней весь экипаж Остается лишь выяснить, что с ней случилось.

– Но ведь мы уже слышали треск раздавленного корпуса.

– Да, я знаю. Мне также известно, что два наших авианосца неожиданно вышли сегодня из строя. – Эти звуки тоже были зарегистрированы гидрофонами линии раннего обнаружения и виднелись на распечатке.

– Что вы хотите этим сказать, сэр?

– Ничего. – Новая страница. В ее нижней части виднелась большая жирная точка, отмечающая гибель «Эшвилла». – А здесь что такое, черт побери?

– Мы считаем, что это случайное дублирование, сэр. Пеленг и шумы почти такие же, как и при гибели «Эшвилла», вот мы и решили, что компьютер…

– Но ведь время резко отличается, черт возьми, на целых четыре минуты. – Джоунз перелистнул три страницы обратно. – Смотрите, это что-то совсем иное.

– «Шарлотт»?

По спине Джоунза внезапно прокатились капли холодного пота. У него кружилась голова от сигаретного дыма, и он вспомнил, почему бросил курить. Точно такой же характерный сигнал на бумаге – дизельная субмарина, идущая на шноркельной глубине, и затем ускорение подводной лодки типа 688. Звуки оказались совсем рядом и были идентичны шумам «Эшвилла» и японской подводной лодки. Совпадение пеленга,

зарегистрированное донными гидрофонами, чуть ли не заставляло думать…

– Немедленно свяжитесь с адмиралом Манкузо и узнайте, установлена ли связь с «Шарлотт».

– Но, сэр…

– Выполняйте, старшина!

Доктор Рон Джоунз встал и огляделся. Все как раньше – почти все. Те же самые люди, они занимаются прежней работой, исполняют ее с такой же уверенностью… но что-то изменилось. Что? На стене висела огромная карта Тихого океана. Когда-то на ней повсюду виднелись красные силуэты субмарин, обозначающих тип советских подводных лодок – ракетоносцев, ударных субмарин, часто рядом находились черные силуэты, означающие, что гидрофоны Тихоокеанской линии раннего обнаружения следили за подводными кораблями «противника» и наводили на них ударные лодки американского флота и противолодочные самолеты Р-ЗС «Орион», время от времени русских тревожили, давая понять, кому принадлежат глубины мирового океана. Сейчас на карте красовались силуэты китов, причем некоторые из них имели имена, как у русских подводных лодок, это были такие имена, как Моби и Мейбл, обозначающие знакомую китовую семью. Теперь врага в океане больше не было, и вместе с ним исчезло чувство опасности и постоянного напряжения. Больше никто не думает так, как когда-то думал он, направляясь со своим «Далласом» «на север» для преследования людей, которых им, возможно, когда-нибудь придется убивать. Джоунз никогда не предполагал, что такое действительно случится, однако вероятность все-таки существовала, и он не позволял себе ни на минуту забыть об этом. А вот теперь кое-кто забыл. Он понимал это, прислушиваясь к телефонному разговору старшины с командующим подводными силами Тихоокеанского флота.

Джоунз пересек помещение и взял трубку из рук старшины.

– Барт, это Рон. Вам удалось установить связь с «Шарлотт»?

– Все время вызываем их.

– Я не думаю, что вам это удастся, шкипер, – голос Джоунза звучал, как звон погребального колокола.

– Что ты хочешь этим сказать? – В вопросе прозвучала тревога. Адмирал и его бывший подчиненный давно научились понимать друг друга с полуслова.

– Барт, спуститесь к нам. Я совсем не шучу, капитан.

– Через десять минут, – произнес Манкузо и положил трубку. Джоунз бросил окурок сигареты в металлическую мусорную корзину и снова вернулся к страницам распечаток. Для него теперь это было непросто, но он заставил себя перелистнуть страницы к тому месту, где остановился. Распечатки были помечены карандашом, и услышанные шумы отмечались в диапазонах дискретных частот – низкие частоты располагались на левой стороне страницы, а высокие – на правой. Расположение точек внутри колонок частот означало пеленги на источник шума. Ряды точек извивались и походили на воздушные фотографии песчаных дюн в какой-то безжизненной пустыне, но если ты знал, что нужно искать, каждая паутинка следов и каждый поворот имели смысл. Джоунз замедлил свой анализ, изучая сигналы, регистрирующие каждую минуту, водя взглядом слева направо, делая пометки и записи. Техники, помогавшие ему раньше, теперь только наблюдали за его работой, понимая, что этим занимается специалист высочайшего класса, что он замечает вещи, которые им следовало бы заметить, но которые они упускали. Теперь им было ясно, почему человек, который был младше их по возрасту, называет адмирала по имени.

– Внимание, – послышался голос. – Господа, командующий подводными силами Тихоокеанского флота. – В помещение вошел Манкузо. Его сопровождали начальник оперативного управления капитан первого ранга Чеймберз и адъютант, старающийся держаться в стороне. Адмирал посмотрел в лицо Джоунза.

– Удалось установить связь с «Шарлотт»?

– Нет.

– Вот посмотрите сюда.

– Что ты хочешь сказать мне, Джоунзи? Джоунз указал красным карандашом на нижнюю часть страницы.

– Вот треск корпуса лодки, раздавленного водой. Манкузо кивнул вздохнув.

– Я знаю, Рон.

– А теперь посмотрите на это. Лодка маневрирует на предельной скорости.

– Когда что-то происходит, даешь самый полный ход и пытаешься подняться на поверхность, – заметил капитан Чеймберз, еще не понимая или, подумал Джоунз, отказываясь понимать. Что ж, работать с мистером Чеймберзом всегда было приятно.

– Но ведь лодка не устремилась к поверхности на полном ходу, мистер Чеймберз. Вот изменения ракурса – здесь и здесь, – показал Джоунз, передвигая карандаш вверх по странице, и тем самым возвращаясь обратно во времени, помечая, где менялась ширина следов и пеленги. – Она шла на предельных оборотах и одновременно меняла курс. Вот это, по-видимому, звуки выпущенной противоторпедной приманки. А вот это, – он показал на самый край распечатки, – торпеда. Она мчится почти бесшумно, но посмотрите на то, как меняется пеленг. «Рыба» тоже поворачивает и преследует «Эшвилл», оставляя вот эти следы до самой временной отметки вот здесь. – Рон обвел кружками оба следа, и, хотя на бумаге они находились на расстоянии в четырнадцать дюймов, все плавные изгибы и повороты были практически одинаковыми. Карандаш снова поднялся вверх, затем переместился к колонке других частот. – До момента пуска торпеды. Прямо на этом месте.

– Проклятье, – тихо выдохнул Чеймберз.

Манкузо склонился над листами распечатки, рядом с Джоунзом, и видел теперь все сам.

– А что вот это?

– Это, по-видимому, «Шарлотт», тоже маневрирующая, хотя и в течение короткого времени. Смотрите, вот и вот, обратите внимание, мне это кажется изменениями ракурсов. Паразитных шумов не видно, наверно, торпеда пущена с большого расстояния, по этой же причине у нас нет следов самой «рыбы». – Джоунз передвинул конец карандаша обратно на след «Эшвилла». – Вот здесь японская дизельная подлодка выпустила в него торпеду. А вот здесь видно, как «Эшвилл» пытается уйти от нее, но безуспешно. Здесь след первого взрыва – это взорвалась боеголовка торпеды., Вот стихают шумы из машинного отделения – торпеда попала в, корму. Вот рушатся внутренние водонепроницаемые переборки, не выдержавшие давления воды. Сэр, «Эшвилл» был потоплен торпедой скорее всего типа 89, примерно в то же самое время, когда произошло несчастье с двумя нашими авианосцами.

– Это невозможно, – тихо произнес Чеймберз. Когда Джоунз повернул голову, его глаза были бесстрастными и непроницаемыми, словно пуговки на лице куклы.

– Тогда, сэр, объясните мне, что означают эти следы. – Кто-то должен подтолкнуть Чеймберза и вернуть его в реальный мир, подумал он.

– Боже мой, Рон!

– Успокойся, Уолли, – спокойно заметил командующий подводными силами, глядя на точки, разбегающиеся по странице, и пытаясь найти другое объяснение. Он хотел убедиться лично, хотя и знал, что другого объяснения не существует.

– Вы напрасно тратите время, шкипер. – Джоунз постучал пальцем по следу фрегата «Гэри». – Нужно, чтобы кто-то срочно передал на фрегат, что они плывут навстречу опасности, а не для проведения спасательных операций. В этом районе скрываются две подводные лодки с боевыми торпедами на борту, и они уже дважды воспользовались ими. – Джоунз подошел к карте, нашел красный фломастер и провел два больших круга, каждый диаметром миль в тридцать. – Примерно вот здесь. Мы сможем обнаружить их, когда они всплывут на шноркельную глубину. Между прочим, что это за контакт на поверхности?

– Судя по сообщениям, один из японских тендеров береговой охраны направляется к аварийному бую для проведения спасательных работ, – ответил адмирал.

– Неплохо было бы подумать о том, чтобы потопить его, – посоветовал Джоунз, обводя красным фломастером и это место. Он только что сделал заключительный шаг, бесстрастно предложив уничтожить корабль, превратившийся из союзнического во вражеский. Тендер стал теперь просто целью.

– Нам придется встретиться с главнокомандующим Тихоокеанским флотом, – произнес Манкузо. Джоунз кивнул.

– Да, сэр, думаю, придется.

22. Глобальное измерение

Взрыв бомбы оказался впечатляющим. Он произошел у входа в новый роскошный отель «Тринкомали трейдуиндс», построенный главным образом на индийские деньги. Мало кто из тех, кто находились на расстоянии ближе полуквартала, сумеют теперь вспомнить белый грузовичок, небольшой, но достаточный, чтобы вместить полтонны АМФО – взрывчатой смеси из аммиачной селитры, используемой в качестве удобрения, и дизельного топлива. Эту смесь легко изготовить в ванне или корыте для стирки белья, и в данном случае мощность взрыва была достаточно велика, чтобы снести фасад десятиэтажного отеля, убить двадцать семь человек и причинить увечья еще сотне. Едва стих грохот взрыва, как в местном отделении агентства Рейтер раздался телефонный звонок.

– Наступил заключительный этап освободительной борьбы, – послышался голос, читающий, по-видимому, заранее подготовленное заявление, как это часто делают террористы. – «Тамильские тигры» должны получить свое независимое государство, иначе в Шри-Ланке никогда не будет мира. Это только начало заключительного этапа нашей борьбы. Мы будем взрывать по одной такой бомбе каждый день, пока не достигнем своей цели. – Послышался щелчок повешенной трубки.

Более сотни лет Рейтер было одним из самых оперативных телеграфных агентств, и его отделение в Коломбо не составляло исключения, даже во время уик-энда. Через десять минут сообщение о взрыве и предъявленном ультиматуме уже передавалось – теперь по системе космической связи – в штаб-квартиру агентства в Лондоне, откуда его немедленно разослали по глобальной сети средств массовой информации с пометкой «молния».

Многие государственные департаменты США непрерывно прослушивают сообщения новостей. Это американские спецслужбы, ФБР, Секретная служба и Пентагон. То же самое относится и к центру связи Белого дома, так что уже через двадцать пять минут после взрыва сержант ВВС разбудила Джека Райана, положив ему руку на плечо. Глаза советника по национальной безопасности открылись, и он увидел палец, указывающий вверх.

– Поступило срочное сообщение, сэр, – шепнула сержант. Райан кивнул, с трудом отгоняя сон, расстегнул пристежной ремень и еще раз поблагодарил судьбу за то, что удержался от спиртного в Москве. В полумраке салона он заметил, что все остальные пассажиры спят. Чтобы не разбудить жену, ему пришлось перешагнуть через столик. Райан споткнулся и едва не упал, но сержант подхватила его под руку.

– Спасибо, мэм.

– Не стоит, сэр.

Райан последовал за ней к спиральному трапу, ведущему в верхний салон, где размещался центр связи президентского авиалайнера.

– Так в чем дело? – спросил Райан и едва удержался от того, чтобы поинтересоваться, сколько сейчас времени, потому что за этим вопросом тут же последовали бы встречные: вас интересует время в Вашингтоне, в той часовой зоне, где самолет находится в данный момент, или там, откуда поступило срочное сообщение. Еще один признак прогресса, подумал он, направляясь к термографическому принтеру: приходится думать о том, что значит «сейчас».

Дежурным офицером связи была лейтенант ВВС – темнокожая, стройная и привлекательная.

– Доброе утро, доктор Райан. Департамент национальной безопасности передал для вас вот это. – Она вручила ему лист скользкой бумаги, всегда вызывающей у него неприятное чувство. Впрочем, термопринтеры работали бесшумно, а этот центр связи, подобно всем остальным, был достаточно шумным. Джек прочитал информацию агентства Рейтер, столь свежую, что она еще не подверглась аналитическому изучению ни в ЦРУ, ни в других ведомствах.

– Да, мы ждали, когда произойдет что-нибудь вроде этого. Мне нужен телефон со скремблером.

– Кроме того, только что поступила и другая информация, – Лейтенант передала Райану еще несколько листов. – Похоже, что для ВМС выпал день, полный неприятностей.

– Вот как? – Джек опустился в глубокое кресло, и включил лампу, – Проклятье! – Райан поднял голову. – Распорядитесь, чтобы мне принесли кофе, лейтенант.

Сержант тут же отправилась за чашкой кофе.

– С кем хотите поговорить сначала?

– Соедините меня со старшим дежурным офицером в управлении планирования боевых операций ВМС. – Советник по национальной безопасности посмотрел на часы, прикинул и пришел к выводу, что ему удалось проспать в общей сложности пять часов. Маловероятно, что еще удастся вздремнуть между вот этим местом – где бы они ни находились – и Вашингтоном.

– Третий канал, доктор Райан. С вами будет говорить адмирал Джексон.

– Это «Фехтовальщик», – произнес Райан, пользуясь кодовым именем, присвоенным ему Секретной службой. Они едва не назвали его «Стрелком» – сомнительный знак уважения к подвигам молодости, но Райан решительно отказался.

– Это «Коммутатор». Наслаждаешься полетом, Джек? – Райана всегда изумляло высокое качество связи на цифровых каналах, защищенных от прослушивания. Он узнал не только голос друга, но и прозвучавший в нем юмор. В то же время нельзя было не заметить, что хорошее настроение Джексона кажется натянутым.

– У ВВС отличные летчики. Может быть, тебе следовало бы поучиться у них. Итак, что случилось? Ты почему оказался в управлении?

– На Тихоокеанском флоте несколько часов назад произошел небольшой инцидент.

– Знаю. Сначала о Шри-Ланке, – распорядился Райан.

– Нам мало что известно помимо информации агентства Рейтер. Получили несколько фотографий, а примерно через полчаса нам передадут видеозапись. Консульство в Тринкомали ведет сейчас передачу. Они подтверждают информацию телеграфного агентства. Насколько им известно, пострадал один американец, всего один и к тому же не очень серьезно, но он просит, чтобы его немедленно эвакуировали домой. Майка загнали в угол. Сразу после захода солнца он попытается выбраться на оперативный простор. По нашему мнению, индийцы начинают действовать. Их десантные корабли все еще в порту, но саму бригаду мы потеряли из виду. Район, где они раньше проводили учения, кажется теперь пустым. У нас есть снимки, сделанные из космоса три часа назад, и на базе подготовки бригады больше нет ни одного человека.

Райан кивнул. Он сдвинул пластмассовую занавеску с иллюминатора рядом со своим креслом. Снаружи было темно. Внизу не видно огней. Они либо уже летят над океаном, либо все внизу затянуто облаками. Ему удалось увидеть только проблесковый фонарь на конце крыла самолета.

– Нам угрожает какая-то немедленная опасность?

– Нет, – ответил адмирал Джексон и на мгновение задумался. – По нашей оценке, им понадобится по меньшей мере неделя для осуществления конкретных шагов, но мы считаем, что теперь конкретные шаги вполне вероятны. Наши друзья с другого берега Потомака придерживаются такой же точки зрения. Джек, – добавил Робби, – адмиралу Дюбро необходимы указания, как поступать, и эти указания должны быть переданы как можно быстрее.

– Понял. – Райан делал пометки в блокноте с эмблемой «ВВС-1», который по странной случайности журналисты не успели украсть. – Оставайся у телефона. – Он повернулся к лейтенанту. – Расчетное время прибытия в Эндрюз?

– Через семь с половиной часов. Нам препятствует сильный струйный поток. Сейчас приближаемся к побережью Исландии.

Джек кивнул.

– Робби, мы будем в Вашингтоне через семь с половиной часов. Я успею поговорить с боссом перед посадкой. Начинай готовиться к брифингу, который состоится через два часа после прилета.

– Понял тебя.

– О'кей. Так что же случилось с этими авианосцами, черт побери?

– Предполагается, что в сети электропитания одного из японских эсминцев случилось короткое замыкание и он случайно выпустил все свои торпеды Мк-50. Торпеды попали в наши авианосцы, и тому и другому в корму. У «Энтерпрайза» повреждены все четыре гребных винта, у «Стенниса» – три. Никто из личного состава серьезно не пострадал, сообщают только о легких повреждениях.

– Робби, но как могло такое…

– Послушай, «Фехтовальщик», я всего лишь служу здесь, не забывай.

– Сколько времени потребуется для ремонта?

– От четырех до шести месяцев, по нашим расчетам. Одну минуту, Джек, подожди. – Голос Джексона исчез, и теперь до Райана доносился только невнятный шепот и шуршание бумаг. -

Только что прибыло новое донесение.

– Жду. – Райан отпил кофе и вернулся к проблеме времени. – Джек, у меня плохие новости. Тихоокеанский флот докладывает, что у них внезапно прервалась связь с одной из атомных подводных лодок. Считают ее пропавшей или утонувшей.

– Что это за лодка?

– «Эшвилл», одна из новых лодок типа 688. Выпущенный с нее на поверхность аварийный буй BST-3 только что начал передачи. Со «Стенниса» поднялся самолет для проверки места происшествия, и туда же направляется фрегат. Обстановка выглядит не лучшим образом.

– Какой на ней экипаж? Человек сто?

– Больше. Сто двадцать или сто тридцать. Проклятье. Последний раз такое случилось, когда я служил мичманом.

– У нас там проводились учения с японским флотом?

– Да, «Океанские партнеры», закончились вчера. Еще два часа назад нам казалось, что учения прошли вполне успешно. Но затем все покатилось к чертовой матери… – Голос Джексона опять стих. – Поступило новое донесение. Я уже сообщил, что со «Стенниса» взлетел «гувер»…

– Что это?

– Противолодочный самолет S-3 «викинг», экипаж – четыре человека. Они докладывают, что в районе катастрофы пусто. С подводной лодки не спасся никто. Проклятье, – добавил Джексон, словно можно было ожидать чего-то другого. – Джек, мне необходимо приниматься за работу, ладно?

– Понял. Держи меня в курсе.

– Не сомневайся. Конец связи. – Щелчок, и связь прервалась. Райан допил свой кофе и бросил пластмассовый стаканчик в корзину, прикрепленную к палубе. Будить президента пока не имеет смысла, пусть выспится. Дарлинг возвращается домой, где его ждут разразившийся финансовый кризис, политический скандал и, возможно, назревающая война в Индийском регионе.

А теперь и отношения с Японией тоже могут ухудшиться из-за этого идиотского инцидента в Тихом океане. Пусть президент останется в неведении еще несколько часов, а?

***

По случайному совпадению у Орезы был японский автомобиль – белый «Тойота-лэнщфузер», одна из самых популярных моделей на острове. Вместе с Барроузом он направился к своей машине, и в этот момент еще две такие же «тойоты» въехали на стоянку гавани. Из них вышли шестеро мужчин и направились прямо к американцам. Бывший моряк береговой охраны внезапно остановился. Еще до рассвета он заехал за Барроузом в отель, чтобы пораньше оставить Сайпан и выйти в море. Рано утром тунцы ловятся лучше, потому что в это время они охотятся за собственной добычей. Несмотря на то что по пути к причалу ему встречалось несколько больше автомобилей, чем всегда, ситуация ничем не отличалась от обычной.

Так было утром. Сейчас все резко изменилось. Сейчас над островом летали японские истребители, а навстречу Орезе шли шестеро мужчин в камуфляже, с пистолетными кобурами на поясе. Как похоже на кино, подумал он, на один из этих безумных телесериалов, когда опасность со стороны русских все еще была реальной.

– Здравствуйте, как рыбалка? – спросил мужчина. Офицер, заметил Ореза, со значком парашютиста на левом нагрудном кармане. На лице приятная улыбка, старается вести себя по-дружески.

– Поймал чертовски большого тунца, – похвастался Пит Барроуз. Его гордость возросла еще больше благодаря четырем банкам пива, выпитым на яхте.

Улыбка на лице японского офицера стала совсем широкой.

– Вот как? Можно посмотреть?

– Конечно! – Барроуз повернулся назад и пошел обратно к пирсу, где тунец все еще висел на талях, подвешенный за хвост.

– Это ваша яхта, капитан Ореза? – спросил офицер. За ним на причал спустился всего один солдат. Остальные остались позади, внимательно следя за происходящим, словно им был отдан приказ не быть слишком… не вмешиваться, подумал Португалец. Кроме того, он обратил внимание, что японский офицер сумел узнать его имя.

– Совершенно верно, сэр. Хотите немного порыбачить? – спросил он с невинной улыбкой.

– Мой дедушка был рыбаком, – сказал капитан – ишии. Португалец кивнул и улыбнулся.

– Мой тоже. У нас это семейная традиция.

– Насколько долгая?

Они подошли к «Спрингеру».

– Больше ста лет, – ответил Ореза.

– У вас прекрасная яхта. Можно посмотреть на нее?

– Разумеется, поднимайтесь по трапу. – Португалец взошел первым и жестом пригласил офицера. Сержант, последовавший за своим капитаном, заметил Ореза, остался на пирсе вместе с Барроузом, стоя в шести футах от него. На поясе сержанта, в кобуре, был пистолет SIG P220, табельное оружие в японских силах самообороны. Теперь у Орезы в голове бились тревожные мысли.

– Что означает название яхты «Спрингер»?

– Это такая охотничья собака.

– Понятно, очень хорошо. – Офицер оглянулся вокруг. – Для такой яхты требуется дорогая радиоаппаратура?

– Смотрите, сейчас покажу. – Ореза провел его в салон. – Ее изготавливают в вашей стране, сэр. Обычное морское радио NEC, работает на УКВ, и резервная система. Вот навигационная аппаратура, эхолот, радиолокатор. – Он показывал пальцем на каждый прибор. Все они были изготовлены в Японии, высокого качества, относительно недорогие и чертовски надежные.

– У вас есть оружие на борту яхты? А это что за вопрос?

– Оружие? Зачем?

– Разве у жителей острова нет оружия?

– Насколько мне известно, нет. – Ореза покачал головой; -

Не припомню, чтобы на меня нападали рыбы. У меня нет оружия, даже дома.

Было ясно, что такое объяснение понравилось офицеру.

– Ваша фамилия Ореза. Какое у нее происхождение? – Для капитана она звучала похожей на местную.

– Вы имеете в виду, откуда родом мои предки? Давным-давно Они приехали из Европы.

– Ваша семья живет здесь долго? Ореза кивнул.

– Да, конечно. – В конце концов, пять лет – это достаточно долгое время, не правда ли? Муж и жена представляют собой семью, верно?

– Значит, ваша радиоаппаратура – вы сказали, УКВ – обладает небольшой дальностью действия? – Офицер посмотрел по сторонам, однако в салоне явно больше ничего не было.

– Вообще-то она устойчиво действует на расстоянии прямой видимости.

Капитан кивнул.

– Очень хорошо. Спасибо. У вас красивая яхта. Вы гордитесь ею, не так ли?

– Да, сэр.

– Спасибо за то, что вы так любезно показали мне ее. Можете идти, – произнес офицер, даже не заметив, насколько странно прозвучала эта последняя фраза. Ореза проводил его на причал, где капитан молча подошел к своим людям.

– Что все это…

– Пит, помолчи минутку, ладно? – Это было сказано голосом боцмана, не терпящим возражения, и возымело свое действие. Они направились к машине Орезы, давая возможность остальным отойти подальше. Японцы шли, как солдаты, ровно сто двадцать шагов в минуту, сержант на полтора шага позади своего капитана, точно в ногу. К тому моменту, как Ореза подошел к своему автомобилю, он увидел, что у въезда на стоянку стоит еще один «Тойота-лэндкрузер», неподвижно застывший на месте с тремя одетыми в форму солдатами внутри.

– Это что, какие-нибудь учения? Военные игры? Что происходит? – спросил Барроуз, как только они разместились в машине.

– Представления не имею. Пит. – Ореза включил двигатель и выехал со стоянки, повернув направо на юг по Бич-роуд. Через несколько минут они миновали коммерческую гавань. Португалец ехал медленно, старательно соблюдая все правила уличного движения и не превышая скорости, благодаря при этом судьбу, что у него автомобиль такой же модели и цвета, как у солдат.

Или почти того же. Машины, разгружаемые теперь с «Оркид Эйс», были окрашены главным образом в зелено-оливковый цвет. Из непрерывно подъезжающих автобусов аэропорта выходили люди, одетые в форму такого же цвета. Выйдя из автобусов, они направлялись на какой-то сборный пункт, затем расходились или к стоящим поблизости военным машинам, или шли к судну, чтобы, по-видимому, помогать в разгрузке снаряжения.

– А что это за большие машины с коробками в верхней части?

– Они называются МПРУ – многоствольные пусковые ракетные установки. – Ореза увидел, что теперь их стало шесть.

– Для чего они? – спросил Барроуз.

– Чтобы убивать людей, – коротко ответил Португалец. Когда машина проезжала мимо дороги, ведущей к коммерческому порту, солдат на перекрестке энергично замахал флажком, заставляя их ехать побыстрее. Тут же стояли полуторатонные грузовики. Рядом еще солдаты, человек пятьсот или шестьсот. Ореза ехал дальше на юг. На каждом перекрестке по «лэндкрузеру» и по три солдата, у некоторых пистолетная кобура на поясе, некоторые сжимают в руках автомат. Прошло несколько минут, прежде чем американцы поняли, что по пути им не попалось ни одной полицейской машины. Ореза свернул налево, на Уоллес-хайуэй.

– Ты ведь обещал отвезти меня в отель?

– Давай поужинаем у нас дома, а? – Он направил автомобиль вверх по склону холма, мимо больницы, и свернул наконец к своему дому. Несмотря на то что всю жизнь Ореза провел на море, он предпочитал иметь дом на вершине холма. Из небольшого дома с огромными окнами открывался захватывающий вид на южную часть острова. Его жена Изабел работала администратором в больнице, так что обычно ходила туда пешком. Сегодня вечером у нее было плохое настроение. Едва автомобиль остановился у входа, она вышла из дома.

– Мэнни, что происходит? – Внешне она походила на мужа – невысокая, коренастая, со смуглым лицом, теперь бледным.

– Давай зайдем в дом, ладно? Познакомься, дорогая, это Пит Барроуз. Мы вместе ловили сегодня рыбу. – Голос Орезы был спокойным, но глаза осматривали все вокруг. На востоке виднелись посадочные огни четырех самолетов, на расстоянии нескольких миль друг от друга они снижались к двум аэродромам острова.

Все трое вошли внутрь и закрыли за собой двери. Теперь можно было обсудить ситуацию.

– Телефонная связь прервана. Я попыталась позвонить Рейчел и услышала магнитофонную запись, говорящую, что подводные кабели повреждены. Затем пошла в супермаркет и…

– Увидела солдат?

– Да, повсюду, и все они…

– Япошки, – закончил бывший главный старшина береговой охраны Соединенных Штатов.

– Послушай, нехорошо называть…

– Оккупация тоже нехорошее дело, мистер Барроуз.

– Что?

Ореза снял телефонную трубку с аппарата, висевшего на стене кухни, и нажал кнопку автоматического набора номера дочери в Массачусетсе.

– Сожалеем, но из-за повреждения кабеля телефонная связь с Соединенными Штатами временно нарушена. Техническая служба компании занимается ремонтными работами. Спасибо за то, что вы проявляете терпение…

– Хрен вот тебе! – произнес Ореза, обращаясь к магнитофонной записи. – Подумаешь, поврежден кабель! А как со спутниковыми антеннами?

– Не можешь позвонить в Америку? – Барроуз не сразу понял, что происходит на острове, но сейчас речь зашла о том, в чем он хорошо разбирался.

– Нет, похоже, что связь прервана.

– Попробуй вот это. – Компьютерщик сунул руку в карман и достал телефон сотовой связи.

– У меня есть такой, – заметила Изабел. – Он тоже не работает. Я хочу сказать, этот телефон годится для местной связи на Сайпане, но…

– По какому номеру вы хотите позвонить?

– Код 617 – это Массачусетс, – произнес Португалец и затем продиктовал телефонный номер.

– Одну минуту, сначала код Соединенных Штатов.

– У вас ничего не выйдет, – пожала плечами миссис Ореза.

– Здесь еще. нет телефонов космической связи? – улыбнулся Барроуз. – В моей компании только что роздали такие всем сотрудникам. Теперь я могу загрузить что угодно в память своего лэптопа, посылать с его помощью факсы. Вот. – Он передал телефон. – Слышен сигнал вызова.

Подобная система была совершенно новой, такие телефоны еще не поступили в продажу на Марианских островах, о чем японские военные специально навели справки на прошлой неделе, однако космическая связь охватывала весь земной шар и потому действовала повсюду, несмотря на то что здесь телефоны не продавались. Сигнал поступал из маленького аппарата на один из тридцати пяти низкоорбитальных спутников и передавался дальше на ближайшую наземную станцию. Такой в данном случае оказалась станция в Маниле, расположенная по отношению к Сайпану всего на тридцать миль ближе станции в Токио, хотя даже одной мили было достаточно, чтобы автоматика, управляющая действиями глобальной системы, переключала сигнал в другую зону сотовой космической связи. Усилительная станция на острове Лусон вступила в эксплуатацию только восемь недель назад. Она немедленно передала сигнал на другой спутник, на этот раз принадлежащий компании «Хьюз» и находящийся на геосинхронной орбите над Тихим океаном, затем вызов снова вернулся на поверхность земли, на станцию в Калифорнии, и далее по световоду поступил в Кембридж, штат Массачусетс.

– Алло? – послышался несколько раздраженный голос, поскольку там сейчас было пять утра.

– Рейчел?

– Это ты, папа?

– Да, милая.

– У вас там все в порядке? – В голосе дочери звучала тревога.

– Почему ты спрашиваешь?

– Я пыталась дозвониться до мамы, но услышала записанный на магнитную пленку ответ, что у вас бушует ураган и телефонные линии повреждены.

– У нас нет никакого урагана, Рейчел, – произнес Ореза, даже не задумавшись над содержанием своего ответа. Тогда в чем дело?

Боже мой, с чего начать? – спросил себя Португалец. Что, если никто… Неужели такое возможно?

– Послушай, Португалец, – начал Барроуз.

– Что? – повернулся к нему Ореза.

– О чем ты говоришь, папа? – тут же, разумеется, послышался голос дочери.

– Подожди минутку, милая. Ты о чем. Пит? – Он накрыл ладонью микрофон.

– Ты действительно имеешь в виду высадку войск, начало войны, захват острова, верно?

– Совершенно верно, сэр, все указывает на это, – кивнул Португалец.

– Тогда немедленно выключи телефон! – Беспокойство в голосе Барроуза было

очевидным. Еще никто не подумал как следует о происходящем, и оба начинали приходить к пониманию этого с разных сторон и неодинаково быстро.

– Я снова позвоню тебе, милая, ладно? У нас все в порядке.

До свиданья. – Ореза нажал пальцем на кнопку «выключено». – В чем дело, Пит?

– Значит, это действительно не какая-то шутка, не так ли? Ты не собираешься сбивать меня с толку разными играми, предназначенными для привлечения туристов, и тому подобным?

– Господи, как хочется пива. – Ореза подошел к холодильнику, достал две банки и кинул одну гостю. Пиво тоже было японским, но сейчас это не имело значения. – Послушай, Пит, это не какой-то спектакль, понимаешь? Может быть, ты не успел заметить, но по пути мы видели по крайней мере батальон вооруженных солдат, ракетные установки, и в небе летали японские истребители. А тот ублюдок на причале очень интересовался радиоаппаратурой на моей яхте.

– О'кей. – Барроуз открыл банку и сделал большой глоток. – Предположим, это действительно вторжение на остров. Тогда следует иметь в виду, что японцам нетрудно засечь переговоры по системе космической сотовой связи с помощью радиопеленгатора.

– Радиопеленгатора? Как это? – Прошло несколько мгновений, прежде чем Ореза извлек из глубины памяти давно забытые воспоминания. – А-а… Да, конечно.

***

В штабе главнокомандующего Тихоокеанским флотом царила лихорадочная деятельность. По традиции, нисходящей к адмиралу Честеру Нимицу, Тихоокеанским флотом командовал моряк.

Сейчас повсюду спешили люди. Почти все были в военной форме. Гражданские служащие редко находились в штабе по уик-эндам, да и вообще за несколькими исключениями для них сейчас было слишком поздно. Манкузо почувствовал господствующее здесь настроение, когда проходил мимо охранников, проверяющих пропуска. Все вокруг смотрели вниз с нахмуренными лицами, ходили быстрым шагом, стараясь избежать гнетущей атмосферы штаба, охваченного смятением. Никому не хотелось оказаться застигнутым штормом.

– Где адмирал Ситон? – спросил командующий подводными силами Тихоокеанского флота у пробегающего мимо писаря. Старшина сделал жест в сторону кабинета. Манкузо повел своих спутников к двери.

– Где ты был, черт побери? – раздраженно спросил главнокомандующий, когда они через приемную вошли в его кабинет.

– В центре управления линией раннего обнаружения, сэр. Адмирал, это капитан первого ранга Чеймберз, начальник моего оперативного управления. А это доктор Рон Джоунз…

– Тот самый гидроакустик, которым ты все время хвастал? – Адмирал Дэвид Ситон позволил себе улыбнуться, но всего лишь на мгновение.

– Совершенно верно, сэр. Мы только что изучили распечатки данных, полученных от гидрофонов в том районе.

– Никому не удалось спастись, Барт. Мне очень жаль, но экипаж самолета S-3 сообщил…

– Сэр, их убили, – перебил его Джоунз, сразу приступая к сути дела. От этих слов по кабинету словно повеяло холодом.

– Что вы хотите этим сказать, доктор Джоунз? – спросил главнокомандующий Тихоокеанским флотом после секундной паузы.

– Я хочу сказать, что «Эшвилл» и «Шарлотт» были торпедированы и потоплены японскими подводными лодками, сэр.

– Одну минуту, молодой человек. Вы утверждаете, что потоплена и «Шарлотт»? – Ситон повернул голову и посмотрел на своего командующего подводными силами. – Барт, что это значит? – Манкузо не успел ответить.

– Я могу это доказать, сэр. – Джоунз держал под мышкой свернутые распечатки. – Мне понадобятся стол и лампа над ним. На лице адмирала Манкузо застыло мрачное выражение.

– Сэр, похоже, что Джоунзи действительно прав. Все происшедшее не было случайностью.

– Джентльмены, сейчас у меня в оперативном управлении находятся пятнадцать японских офицеров, старающихся объяснить систему пожаротушения на их эсминцах и…

– В вашем распоряжении находятся морские пехотинцы? – холодно заметил Джоунз. – И они вооружены, не так ли?

– Покажите мне свои доказательства. – Дэйв Ситон показал на письменный стол.

Джоунз объяснил главнокомандующему Тихоокеанским флотом значение групп точек на распечатках. Если Ситон и не был таким уж идеальным слушателем, то по крайней мере он молчал. При более тщательном рассмотрении Джоунзу удалось даже заметить шумы надводных судов и следы противолодочных торпед Мк-50, которые вывели из строя половину авианосцев Тихоокеанского флота. Да, подумал Джоунз, эта новая система гидрофонов у атолла Куре обладает поразительной чувствительностью.

– Посмотрите на отметки времени, сэр. Все это произошло на протяжении двадцати минут. У вас там погибло двести пятьдесят подводников, и объяснить это случайным стечением обстоятельств невозможно.

Ситон потряс головой, будто лошадь, прогоняющая назойливых мух.

– Одну минуту, я не получил никаких тревожных сообщений, то есть я хочу сказать, что планшет, на котором появляются признаки угрожающей нам опасности, совершенно чист. Нет ни малейших указаний на то, что…

– Теперь есть, сэр, – Джоунз не собирался отступать.

– Но…

– Черт побери, адмирал! – вспылил Джоунз. – Вот они, эти доказательства, черным по белому! Неужели непонятно? Есть и копии этих распечаток в центре управления линией дальнего гидроакустического обнаружения, там находится запись на магнитной ленте, и я, если хотите, могу показать все это вам на гребанном телевизионном экране! Если хотите, вызовите сюда собственных экспертов, пусть проверят. – Подрядчик ткнул пальцем в сторону Манкузо и Чеймберза. – На нас совершено нападение, сэр.

– Есть ли хоть малейшая вероятность ошибки? – тихо спросил Ситон. Его лицо было смертельно бледным, так что не отличалось от цвета форменной рубашки адмиральского мундира.

– Почти равна нулю. Я вижу, вы собираетесь подождать, когда они опубликуют рекламное объявление в «Нью-Йорк таймс» для дополнительного подтверждения. – Джоунз никогда не был дипломатом и не выбирал выражений.

– Послушайте, мистер, – угрожающе начал Ситон и тут же замолчал. Он повернулся к, своему командующему подводными силами. – Что ты посоветуешь мне, Барт?

– Трудно спорить со столь убедительными доказательствами, сэр. Если бы существовала возможность опровергнуть эти данные, мы с Уолли уже сделали бы это. Специалисты в центре управления линией раннего обнаружения согласны с доктором Джоунзом. Да, мне тоже трудно было поверить в это, – признался Манкузо. – «Шарлотт» не вышла на связь и…

– Почему не удалось обнаружить ее аварийный буй? – спросил главнокомандующий Тихоокеанским флотом.

– Буи находятся в кормовой части паруса, сэр. Есть шкиперы, которые просто приваривают их к обшивке. В прошлом году командиры ударных лодок возражали против установки таких буев, помните? Короче говоря, торпеда могла уничтожить буй или по каким-то причинам он не всплыл на поверхность. В нашем распоряжении есть записи шумов гибнущей подводной лодки примерно в том районе, где находилась «Шарлотт», и она не вышла на связь, несмотря на неоднократные вызовы. У нас нет оснований, сэр, надеяться, что она уцелела. – Теперь, когда Манкузо произнес это, ситуация приобрела официальный характер. Оставалось добавить лишь одно.

– Вы утверждаете, что мы находимся в состоянии войны. – Это заявление было произнесено поразительно спокойным голосом. Командующий подводными силами флота кивнул.

– Да, сэр, именно это я и хотел сказать.

– Но я не получил ни малейшего предупреждения! – возразил Ситон.

– Вы правы, сэр. Нам остается только восхищаться вековыми традициями японского флота, – ядовито заметил Джоунз, упуская из виду что в прошлый раз предупреждений было сколько угодно – и никто не обратил на них внимания.

***

Пит Барроуз так и не выпил свою пятую банку пива. Наступила темнота, но она не принесла спокойствия и тишины. Небо было чистым и усыпанным звездами, среди них виднелись более яркие огни, продолжающие приближаться к Сайпану с востока. Самолеты пользовались пассатами, облегчающими посадку на два аэродрома острова. На каждом «джамбо-джете» – «Боинге-747» – должно было прибывать по меньшей мере двести вооруженных солдат, скорее триста. Из дома Орезы были отчетливо видны оба аэродрома. В бинокль американцы различали самолеты на них и машины-заправщики, тут же подъезжающие к совершившим посадку авиалайнерам чтобы они могли немедленно вылететь обратно. Ни Орезе, ни Барроузу не пришло в голову сосчитать их, чтобы оценить приблизительное количество прибывших на Сайпан войск. Они подумали об этом только через несколько часов, когда стало слишком поздно.

– Едет машина, – предостерег Барроуз, заметив свет приближающихся фар. Вместе с Орезой они укрылись в тени дома, надеясь, что здесь их не заметят. И опять это оказалась «Тойота-лэндкрузер» с солдатами внутри. Она проехала по узкому переулку, развернулась в конце его и направилась обратно. Сидевшие в ней всего лишь посмотрели по сторонам, сосчитали число автомобилей во дворах домов и убедились в отсутствии каких-либо подозрительных сборищ.

– Как ты думаешь, что нам следует предпринять? – спросил Пит у Орезы, когда японцы уехали.

– Я ведь служил в береговой охране, я тебе говорил. Этим дерьмом должен заниматься флот. Нет, скорее морская пехота.

– Кому бы этим ни следовало заниматься, уж мы-то сидим по шею в дерьме. Ты считаешь, кто-нибудь знает о происходящем?

– Вроде должны. Кто-то точно знает, – ответил Португалец, опуская бинокль и возвращаясь обратно в дом. – Будем следить из окна спальни. Все равно окна лучше держать открытыми. – Прохладные вечера на Сайпане, когда со стороны океана дует свежий бриз, были еще одной причиной, по которой он решил переселиться на остров. – А чем ты вообще-то занимаешься, Пит?

– Работаю в компьютерной промышленности. У меня степень магистра по электронике. Специализируюсь в области компьютерной связи, создаю каналы, по которым они говорят между собой. Иногда выполняю государственные заказы. Моя компания много работает в этой области, но это главным образом «черные» проекты. – Барроуз оглянулся на кухню. Миссис Ореза приготовила им легкий ужин, который выглядел весьма аппетитным, хотя и успел остыть.

– Ты беспокоился о том, что они могут засечь наш телефонный разговор.

– Может быть, это всего лишь паранойя, но моя компания изготавливает чипсы для сканеров, и армия пользуется ими для этого.

Ореза сел и принялся накладывать пищу себе на тарелку.

– Не думаю, что сейчас можно говорить о паранойе, приятель.

– Согласен, шкипер. – Барроуз решил последовать примеру хозяина и с одобрением посмотрел на еду. – Вы с женой стараетесь похудеть?

– Было бы неплохо, – проворчал Ореза. – Иззи посещает курсы по низкокалорийному питанию.

Несмотря на то что в доме была столовая, подобно большинству пенсионеров (Пит думал о хозяевах именно так, хотя оба не походили на стариков), они ели за маленьким столом в кухне. Раковина и второй стол, на котором миссис Ореза занималась приготовлением пищи и мытьем посуды, сверкали чистотой. Инженер заметил миски из блестящей нержавеющей стали. Судя по всему, Изабел Ореза тоже поддерживала образцовый порядок на своем маленьком судне, и не приходилось сомневаться, кто является шкипером в этом доме.

– Как ты думаешь, идти мне завтра на работу? – спросила она, пытаясь приспособиться к изменившейся обстановке на острове.

– Не знаю, милая, – ответил муж, только сейчас задумавшись над вопросом: чем будет заниматься завтра он сам? Отправится в море на рыбную ловлю, будто ничего не изменилось?

– Одну минуту, – произнес Пит, не сводя взгляда с мисок, в которых хозяйка смешивала салат. Он встал, сделал пару шагов к буфету и взял самую большую. Сделанная из нержавеющей стали, она была шестнадцати дюймов диаметром и добрых пяти или шести глубиной. Дно плоское, дюйма три, но в остальном миска казалась округлой, почти параболической формы. Он достал из грудного кармана телефон космической сотовой связи. До сих пор инженеру не приходило в голову измерять длину антенны, но теперь он сделал это. Почти четыре дюйма. Барроуз посмотрел на Орезу.

– У тебя есть дрель?

– Да, есть. Но зачем?

– Я придумал. Теперь нас не найдет никакой радиопеленгатор.

– Не понимаю тебя, Пит.

– Мы просверлим дырку в дне тазика, просунем туда антенну. Тазик изготовлен из нержавеющей стали. Он будет отражать радиоволны, как микроволновая антенна. Волны не будут расходиться в разные стороны и станут излучаться только в одном направлении. Благодаря этому передатчик даже станет более эффективным!

– Ты имеешь в виду радиосвязь с домом?

– Совершенно верно, капитан. Что, если никто еще не воспользовался таким телефоном и не позвонил в Америку с Сайпана? – Барроуз медленно осваивался с возникшей крайне пугающей ситуацией, пытаясь обдумать возможные осложнения. Вторжение означало войну. В данном случае это была война между Америкой и Японией, и какой бы причудливой ни казалась такая мысль, это было единственным объяснением того, что он видел сегодня. В случае войны Барроуз станет враждебным иностранцем вместе с хозяевами дома, в котором он сейчас находился. Однако он заметил, как умело вел себя Ореза в разговоре с японским офицером на причале.

– Сейчас схожу за дрелью. Какой диаметр отверстия тебе нужен? – спросил Португалец. Барроуз передал ему телефон. У него едва не возникло искушение перебросить его Орезе, но он тут же понял, что сейчас это самая большая ценность. Ореза измерил диаметр маленькой пуговки на конце тонкой выдвигающейся антенны и пошел за инструментами.

***

– Алло?

– Рейчел? Это папа.

– Ты уверен, что у вас все в порядке? Теперь мне можно звонить вам?

– У нас все в порядке, милая, однако возникла проблема. – Как объяснить ей то, что произошло на острове? – подумал он. Рейчел Ореза Чандлер занимала должность прокурора в Бостоне, собиралась уйти с государственной службы и стать адвокатом с частной практикой, где удовлетворение от работы не столь велико, зато приходится тратить гораздо меньше времени, да и заработок куда больше. Ей скоро должно было исполниться тридцать лет, и она беспокоилась о своих родителях так, как они когда-то беспокоились о ней. Ореза решил, что не стоит ее тревожить. – Ты не могла бы узнать для меня телефонный номер?

– Конечно. Какой?

– Мне нужен телефон штаба береговой охраны. Он находится в Вашингтоне, округ Колумбия, в Баэзардс-пойнт. Узнай телефон вахтенного офицера. Я подожду.

Рейчел перевела канал связи с отцом в режим ожидания и позвонила в справочную Вашингтона. Через минуту она продиктовала номер отцу и услышала, как он повторил его цифра за цифрой.

– Да, совершенно верно. Значит, у вас все в порядке? У тебя какой-то тревожный голос.

– Мы с мамой в полном порядке, честное слово, бэби. – Рейчел не выносила, когда ее так называли, но теперь вряд ли можно перевоспитать родителей. Она навсегда останется для них маленькой девочкой.

– Ну хорошо, если ты так считаешь. Я слышала, что ураган очень сильный. У вас теперь есть электричество? – спросила она, забыв, что никакого урагана не было.

– Еще нет, дорогая, но скоро, наверно, линии восстановят, – солгал Ореза. – Пока, бэби.

***

– Штаб береговой охраны, говорит старшина Обрески. Сэр, этот канал не защищен от прослушивания.

– Ты хочешь сказать, тот младенец с пушком на щеках, что плавал со мной на «Панаше», стал теперь старшиной? – От этих слов собеседник на другом конце линии связи явно испытал потрясение, и его реакция была именно той, которую следовало ожидать.

– Да, это старшина Обрески. С кем я говорю?

– С главным старшиной Орезой, – последовал ответ.

– Боже мой, где ты. Португалец? Мне говорили, что ты вышел в отставку. – Вахтенный старшина откинулся на спинку кресла. Поскольку он сам был теперь старшиной, то мог обращаться к своему бывшему начальнику по его прозвищу.

– Я на Сайпане. О'кей, парень, слушай теперь внимательно: немедленно позови вахтенного офицера.

– А в чем дело. Португалец?

– У меня нет времени для объяснений, понял? Действуй!

– Понял. – Обрески нажал кнопку и перевел канал связи с Сайпаном в режим ожидания, затем нажал другую кнопку. – Капитан, возьмите трубку на первом канале.

***

– Управление боевых операций ВМС, контр-адмирал Джексон, – произнес Робби, усталый и в отвратительном настроении. Он снял трубку крайне неохотно, по настоянию молодого майора ВВС.

– Адмирал, говорит капитан-лейтенант береговой охраны Пауэрс из Баззардс-пойнт. Из Сайпана мне звонит отставной главный старшина, который раньше служил у нас в береговой охране.

Проклятье, у меня вышло из строя два атомных авианосца, а тут… – пронеслось в голове адмирала, но он сдержался.

– Очень приятно, капитан. Вы не могли бы побыстрее сообщить мне суть дела? Мы тут заняты.

– Сэр, он докладывает, что на Сайпане высадилось большое количество японских войск.

Джексон поднял голову от разбросанных на письменном столе депеш.

– Что вы сказали?

– Я могу соединить его с вами, сэр.

– О'кей, – неуверенно произнес Джексон.

– С кем я говорю? – послышался в трубке мужской голос, старый и хриплый. Действительно, судя по голосу это вполне может быть главный старшина, который всю жизнь провел в море.

– Вы говорите с контр-адмиралом Джексоном, Национальный центр военного командования. – Отдавать приказ о записи разговора на магнитную пленку не требовалось. Записывались все разговоры.

– Сэр, это говорит боцман Мануэл Ореза, главный старшина корпуса береговой охраны США, сейчас в отставке, личный номер три-два-восемь-шесть-один-четыре-ноль-три-ноль. Я ушел со службы пять лет назад и переехал на Сайпан. Здесь у меня яхта, я делаю чартерные выходы в море с любителями рыбной ловли. Сэр, сейчас на Сайпане высадилось большое количество – очень большое – японских войск, вооруженных и в военной форме. Они находятся здесь прямо сейчас, сэр.

Джексон показал рукой на соседний телефон, давая команду другому офицеру взять трубку.

– Надеюсь, вы понимаете, старшина, мне как-то трудно поверить этому.

– Черт возьми, сэр, вам следует оказаться на моем месте. Вот сейчас я смотрю прямо в окно. Передо мной международный аэропорт Сайпана и Коблер-Филд, бывший военный аэродром. Вижу шесть «Боингов-747» – четыре в аэропорту и два в Коблер-Филд. Несколько часов назад я видел, как над островом барражировали истребители F-15 «игл» с красными кругами на крыльях. Скажите, сэр, у вас в данный момент проводятся какие-нибудь совместные учения с японцами? – спросил голос.

Да, он совершенно трезвый, подумал Джексон. И голос несомненно принадлежит старому моряку.

Майор ВВС слышал разговор по соседнему аппарату и вел в блокноте его запись, по сравнению с которой приглашение побывать в парке юрского периода было бы более реальным…

– Мы только закончили совместные учения, но они не имели никакого отношения к Сайпану.

– Тогда, сэр, то, что происходит на острове, вовсе не какие-то гребанные учения. В порту у причалов стоят три грузовых судна для перевозки автомобилей. Название одного из них – «Оркид Эйс». Я собственными глазами видел, что на стоянке в порту находятся боевые ракетные установки – похоже, MLRS – по буквам: Майк, Лайма, Ромео, Сьерра – шесть единиц. Адмирал, запросите мое личное дело в корпусе береговой охраны. Я прослужил там тридцать лет, так что знаю, о чем говорю. Проверьте сами, все каналы связи с Сайпаном отключены. Это объясняют тем, что здесь пронесся ураган, который вывел из строя телефонные линии. Не было никакого урагана, адмирал. Я провел весь день в море, ловил рыбу и знаю, что был полный штиль. Можете проверить это у своих метеорологов. На острове полно японских солдат, они в камуфляже и при полном вооружении.

– Вам удалось сосчитать число самолетов, старшина? Лучшим подтверждением правдивости этого безумного разговора, подумал Джексон, явился смущенный ответ на этот вопрос.

– Нет, сэр, мне очень жаль, но я слишком поздно спохватился и не сосчитал. Думаю, в час совершали посадку от трех до шести, по крайней мере в течение последних шести часов. Может быть, операция началась раньше, но ручаться не могу. Одну минуту, сэр… вот сейчас я вижу, как на аэродроме Коблер готовится к взлету авиалайнер. Это «Боинг-747», но трудно различить цвета авиакомпании.

– Подождите, старшина. Если каналы связи отключены, то каким образом вам удалось связаться со мной? – Ореза объяснил адмиралу и продиктовал свой телефонный номер на Сайпане. – Хорошо, старшина. Мне придется проверить кое-что. Я позвоню вам меньше чем через час. Понятно?

– Да, сэр, думаю, мы здесь сделали все, что могли. – Линия отключилась.

– Майор! – крикнул Джексон, поднял голову и увидел, что офицер стоит рядом.

– Сэр, у него голос нормального человека и все такое, однако…

– Однако немедленно свяжитесь с базой ВВС Андерсен.

– Слушаюсь. – Молодой офицер подошел в своему столу и открыл телефонный справочник. Через тридцать секунд он повернулся к адмиралу и отрицательно покачал головой. На его лице было написано изумление.

– Неужели кто-то сумеет убедить меня, – произнес Джексон, глядя в потолок, – что база ВВС США исчезла с каналов связи и никто этого не заметил?

– Адмирал, вас вызывает главнокомандующий Тихоокеанским флотом, степень срочности обозначена как «критическая». – Джексон повернулся к аппарату. «Критическая» превосходила даже «молнию» и использовалась крайне редко, даже главнокомандующим. В чем дело, черт побери? – подумал он. Надо спросить.

– Адмирал Ситон, это Робби Джексон. Началась война?

***

Похоже, отведенная ему роль не такая и сложная, подумал Чанг Хансан. Нужно было всего лишь прилететь в другую страну, поговорить сначала с одним, затем со вторым, и все прошло даже лучше, чем он предполагал.

А стоит ли вообще удивляться этому, думал он, возвращаясь в аэропорт на заднем сиденье посольского автомобиля. Корея будет изолирована не меньше чем на несколько месяцев, а может быть, и на неопределенное время. Любой другой вариант означал бы огромную опасность для страны с небольшими вооруженными силами, тогда как у соседа, уже десятилетия являющегося непримиримым врагом, самая большая регулярная армия в мире. Ему даже не понадобилось намекать на это. Чанг просто высказал точку зрения. Судя по всему, заметил он, между Японией и Америкой возникли разногласия. Они не имеют прямого отношения к Корее. Более того, вряд ли Корея сможет каким-то образом принять участие в урегулировании этих разногласий, разве что в качестве беспристрастного посредника в случае начала дипломатических переговоров. Вот тогда все стороны, и в первую очередь Япония, с благодарностью примут добрые услуги Кореи.

Он не почувствовал особого удовлетворения от крайнего беспокойства, в которое ввергли корейцев его мягкие фразы. У них есть чему поучиться, подумал Чанг, а вот японцы, ослепленные своим расизмом, не замечают этого. Если повезет, ему даже удастся укрепить торговые отношения между КНДР и Кореей, тогда оба государства, расположенные на Корейском полуострове, выиграют в окончательном раскладе. А почему бы и нет? У Кореи нет оснований для нежных чувств по отношению к России и еще меньше – к Японии. Ей всего лишь следует разорвать дружбу с Америкой, достойную сожаления, и занять место в мире новой реальности. А пока они поняли, что требуется от них. Последний оставшийся союзник Америки покинул поле, после того как президент и министр иностранных дел Кореи увидели свет истины. Не исключено, что военные действия, недавно начавшиеся, уже закончились.

***

– Дамы и господа, – послышался голос из гостинной, где стоял телевизор, включенный миссис Ореза. – Через десять минут последует специальное сообщение.

– Мэнни?

– Я слышал, милая.

– Утебя есть чистая видеокассета? – спросил Барроуз.

23. Вдогонку

День для Робби Джексона начался достаточно плохо. Такое случалось и в прошлом, в том числе тем утром, когда он, еще капитан-лейтенант, совершал полет на тренировочном реактивном самолете в испытательном летном центре морской авиации на реке Патьюк-сент, штат Мэриленд. В тот раз по какой-то причине неожиданно сработал вышибной заряд, и он вместе с катапультируемым креслом пробил плексиглас фонаря и вылетел наружу. В результате сломал ногу и потом несколько месяцев наблюдал за полетами с земли. Он видел, как гибнут в катастрофах друзья, и принимал участие в поисках людей, которых редко удавалось найти живыми – обычно обнаруживали пятно топлива на воде и, может быть, плавающие обломки. В качестве командира эскадрильи и затем командира авиакрыла ему приходилось писать письма соболезнования родителям и женам летчиков, сообщая, что их сын или муж, а в последнее время это могла быть и дочь, погибли, исполняя свой долг. Всякий раз Джексон спрашивал себя, не мог ли он поступить как-то иначе и не допустить гибели пилота. В жизни морского летчика такие дни не особенно большая редкость.

Но в данном случае все обстояло намного хуже, и единственным утешением являлось то, что он был заместителем начальника J-3, управления планирования боевых операций Объединенного комитета начальников штабов, а не состоял в штате J-2 – Управления разведки. В этом случае он испытывал бы глубокое чувство вины.

– Докладываю, сэр, проверка закончена. Базы ВВС Якота, Мисава и Калена не выходят на связь.

– Сколько там обслуживающего персонала? – спросил Джексон.

– В общей сложности около двух тысяч, главным образом механики, операторы радиолокационных станций, хозяйственники, все такое. Может быть, один или два самолета, совершивших посадку для дозаправки, но не больше. Я поручил проверить, – ответил майор. – Как относительно баз ВМС?

– У нас имеется обслуживающий персонал на базе Андерсен, расположенной рядом с вашей базой. Военный порт, всего около тысячи человек. Гораздо меньше, чем было раньше. – Джексон снял трубку телефона, защищенного от прослушивания, и набрал номер главнокомандующего Тихоокеанским флотом. – Адмирал Ситон? Это снова Джексон. Будут дополнительные указания?

– Нам не удалось установить связь ни с кем к западу от Мидуэя, Роб. Ситуация становится по-настоящему серьезной.

***

– Как работает эта штука? – спросил Ореза.

– Мне стыдно говорить, но я просто не знаю. Даже не потрудился прочитать инструкцию, – признался Барроуз. Телефон сотовой космической связи находился на кофейном столике, его антенна была выдвинута через отверстие, просверленное в донышке салатницы, положенной, в свою очередь, на две стопки книг. – Я не уверен, будет ли телефон периодически передавать свои координаты спутникам или нет. – По этой причине они сочли необходимым оставить его в этом забавном положении.

– Мой телефон выключался, когда антенна задвигалась до конца, – заметила Изабел Ореза, и оба мужчины с удивлением посмотрели на нее. – Или можно вынуть из него батарейки, верно?

– Черт побери! – воскликнул Барроуз, опередив на доли секунды такое же восклицание Орезы. Он поднял салатницу, задвинул маленькую антенну обратно внутрь аппарата и затем, для пущей уверенности, вынул из него блок питания. Теперь телефон был полностью отключен. – Мэм, если вам понадобятся рекомендации для защиты степени магистра в Сэнфорде, можете сослаться на меня, – с уважением произнес он.

– Дамы и господа, – послышался голос из гостиной. Все трое повернулись к телевизору и увидели на экране улыбающегося человека в зеленом маскировочном комбинезоне. Его английский был безукоризненным. – Я – генерал Токикичи Арима из сухопутных войск сил самообороны Японии. Позвольте мне объяснить, что произошло сегодня на острове.

Хочу прежде всего заверить вас, что нет ни малейших оснований для тревоги. К сожалению, произошла перестрелка в полицейском участке, расположенном рядом со зданием вашего парламента, однако двое полицейских, получившие ранения, находятся сейчас в местной больнице, и их жизнь вне опасности. Если до вас дошли слухи о насилии или даже убийстве жителей, они не соответствуют действительности, – заверил генерал двадцать девять тысяч граждан Сайпана.

Вам, наверно, хочется узнать, что все-таки произошло, – продолжал генерал. – Сегодня, ранним утром, на Сайпан и Гуам начали высаживаться войска под моим командованием. Как вам известно из прошлого, а более пожилые жители острова несомненно хорошо это помнят, до 1944 года Марианские острова принадлежали Японии. Возможно, вы удивитесь, узнав, что после решения суда, принятого несколько лет назад и разрешающего японским гражданам покупать земельные участки на островах, больше половины недвижимого имущества на Сайпане и Гуаме принадлежит моим соотечественникам. Вам также известно о любви и привязанности, которые мы испытываем к этим островам и людям, населяющим их. Мы вложили миллиарды долларов в местную экономику и возродили ее после многих лет постыдного забвения со стороны американского правительства. Разве мы здесь посторонние люди?

Вам также, по-видимому, известно, что в настоящее время возникли серьезные трения между Японией и Америкой. Это заставило нас пересмотреть оборонную доктрину своей страны. Вот почему нами было принято решение вернуть себе Марианские острова в качестве чисто оборонительной меры для защиты японских берегов от возможного американского вторжения. Иными словами, нам необходимо расположить здесь силы самообороны и снова сделать Марианские острова частью нашего государства.

Теперь, – улыбнулся генерал Арима, – возникает вопрос: как все это может повлиять на вашу жизнь, жизнь граждан Сайпана?

Ответ прост: по сути дела никак. Все останется, как было раньше. Магазины и фирмы будут функционировать как прежде. Мы тоже верим в свободное предпринимательство. Вы сохраните местную систему самоуправления через посредство выбранных вами чиновников, а дополнительным благом станет то, что вы превратитесь

в сорок восьмую префектуру Японии и будете представлены в национальном парламенте страны. Этого не было у вас, когда вы входили в состав Америки, являясь по сути дела ее колонией, не так ли? У вас будет двойное гражданство со всеми вытекающими отсюда правами. Мы уважаем свободу вашей культуры и право говорить на своем языке. Никто не собирается ограничивать свободу передвижения по острову и за его пределами. Ваша свобода речи, средств массовой информации, собраний и религии останется такой же, как и всех остальных граждан Японии, и не будет отличаться от гражданских прав, которыми вы пользуетесь теперь. Короче говоря, ваша повседневная жизнь никак не изменится. – Очередная обаятельная улыбка.

По сути дела вы получите значительные выгоды от смены правительства. Войдя в состав Японии, вы станете частью самой динамичной и быстро развивающейся экономики мира. Приток денег на остров увеличится. Наступит процветание, о котором вы не могли даже мечтать, – убедительно произнес Арима, обращаясь к телевизионной аудитории. – Произойдут лишь изменения к лучшему. Мое правительство и я ручаемся в этом.

Возможно, у вас возникнет мысль, что говорить легко, а вот подкрепить все это делами намного труднее. И вы будете совершенно правы. Но уже завтра вы увидите на улицах и дорогах Сайпана людей, ведущих геодезические работы, производящих замеры, опрашивающих местных жителей об их нуждах. Нашим первым важным шагом станет улучшение дорог и шоссе на Сайпане, поскольку американское правительство не обращало на это должного внимания. Нам понадобятся ваши советы по поводу того, как осуществить это наилучшим образом. Более того, мы будем рады выслушать любые предложения и рекомендации и примем непосредственную помощь со стороны жителей острова.

А теперь, – произнес генерал Арима, наклонившись вперед, – мне известно, что среди вас есть люди, которым не нравятся происшедшие события, и мне хотелось бы искренне извиниться перед ними. У нас нет никакого желания причинять кому-либо вред, но, я надеюсь, вы поймете, что нападения на моих солдат или других японских граждан будут рассматриваться как нарушение закона. Кроме того, на меня возложена ответственность за принятие некоторых мер, направленных на то, чтобы обеспечить безопасность моих солдат и установить на острове законы Японии.

Все огнестрельное оружие, принадлежащее гражданам Сайпана, должно быть сдано в течение нескольких ближайших дней. Вы можете принести его в свои полицейские участки. Если у вас сохранились чеки на покупку оружия или вы сможете убедительно доказать его коммерческую ценность, мы расплатимся с вами наличными. Точно так же мы просим всех владельцев любительских коротковолновых радиостанций сдать нам в кратчайшее время ненадолго эту аппаратуру, а пока воздержаться от пользования ею. И в данном случае мы возместим полную стоимость радиоаппаратуры, а после возврата владельцам, они смогут оставить у себя полученные деньги в знак нашей благодарности за сотрудничество. Если не считать этого, – очередная улыбка, – вы вряд ли заметите, что мы находимся на Сайпане. Подчиненные мне войска получили приказ рассматривать всех жителей острова как своих сограждан. Если вы заметите хотя бы один случай недостойного поведения японского солдата по отношению к местным жителям, я прошу вас явиться в мой штаб и сообщить об этом. Вы убедитесь, что наши законы распространяются и на нас.

А пока вы можете вести свою обычную жизнь. – На экране появился телефонный номер. – Если у вас появятся конкретные вопросы, прошу позвонить по этому номеру или зайти в мой штаб, расположенный в здании парламента. Мы будем рады оказать вам всяческую помощь, насколько это в наших силах. Спасибо за внимание. Спокойной ночи и до свидания.

– Это выступление будет повторяться каждые пятнадцать минут на канале номер шесть общественного телевидения, – послышался другой голос.

– Вот ведь сукин сын, – выдохнул Ореза.

– Интересно, какое рекламное агентство готовило все это, – заметил Барроуз, нажимая кнопку перемотки на видеомагнитофоне.

– Можно ему верить? – спросила Изабел.

– Кто знает? У вас есть оружие? Португалец покачал головой.

– Нет. Я даже не уверен, что на острове необходима его регистрация. Да и вообще, мы что, сумасшедшие, чтобы нападать на солдат?

– Для японцев ситуация намного облегчится, если им не придется опасаться за свой тыл. – Барроуз начал ставить на место блок питания. – Ты записал телефон этого адмирала?

***

– Джексон.

– Говорит главный старшина Ореза, сэр. У вас ведется запись нашего разговора?

– Да. Есть что-нибудь новое?

– У меня теперь официальная информация, сэр, – сухо доложил Ореза. – Только что сделано сообщение по телевидению.

Мы записали его. Включаю запись и буду держать телефонную трубку рядом с динамиком.

Генерал Токикичи Арима, написал Джексон на блокноте и передал сержанту.

– Пусть служба разведки все о нем узнает.

– Слушаюсь, сэр. – Сержант мгновенно исчез.

– Майор! – позвал Джексон.

– Да, адмирал?

– Качество записи превосходное. Передайте одну копию в разведывательное управление для анализа голоса. Далее, пусть распечатают расшифровку записи в большом количестве экземпляров и приготовятся передавать ее по факсу.

– Будет исполнено, адмирал.

Все остальное время Джексон сидел и слушал – остров спокойствия в море безумия, по крайней мере так казалось.

– Вот и все, – произнес Ореза, когда запись подошла к концу. – Вам нужно повторить мой телефонный номер, адмирал?

– Нет, спасибо. Отличная работа, главный старшина. Что-нибудь еще?

– Самолеты продолжают прибывать. Со времени нашего последнего разговора я насчитал четырнадцать.

– О'кей. – Робби записал цифру в блокнот. – Как вы думаете, вам что-нибудь угрожает?

– Не вижу, чтобы японцы бегали по улицам с автоматами, адмирал. А вы обратили внимание, что в выступлении этого генерала не было ни единого слова об американских гражданах?

– Нет. А это и вправду важно. – Боже мой, что еще я упустил?

– Тут у меня произошел не слишком приятный случай, сэр. – Ореза вкратце описал посещение яхты японским офицером.

– Вам не в чем винить себя, главный старшина. А теперь ваша страна займется решением этой проблемы, ясно?

– Полагаюсь на вас, адмирал. Пока ухожу с канала.

– Правильно. Держитесь, – приказал Джексон. Оба знали, что это пустые слова, что они ничего не значат.

– Понятно. Конец связи. Джексон положил трубку.

– Предложения? – произнес он.

– Вы хотите сказать, помимо «бред сумасшедшего»? – спросил один из офицеров штаба.

– Мы можем считать все это бредом сумасшедшего, но кому-то происходящее кажется чертовски логичным. – Нет смысла делать выговор офицеру за такое заявление, решил Джексон. Потребуется время, чтобы понимание ситуации проникло сквозь защитную оболочку неприятия. – Среди вас есть кто-нибудь, кто не верит полученной нами информации? – Адмирал обвел взглядом присутствующих. В кабинете было семь офицеров, а в Национальный центр военного командования не берут дураков.

– Это действительно может показаться каким-то бредом, сэр, но все указывает на то, что дело обстоит именно так. Каждая база, каждая станция в том районе, с которой мы пытались связаться, ушла из эфира. На всех должны быть дежурные офицеры, но ни один телефон не отвечает. Спутниковая связь тоже бездействует. Четыре базы ВВС и одна армейская станция не выходят в эфир.

– Есть что-нибудь из Госдепа? Или от спецслужб?

– Ничего, – ответил полковник из разведывательного управления J-2. – Я рассчитываю получить дополнительные сведения, когда наш разведывательный спутник пролетит над Марианскими островами, это примерно через час. Уже передан запрос относительно поставленной задачи и высокой степени срочности.

– Ки-хоул-11?

– Так точно, сэр, и на нем задействованы все камеры. Там отличная погода, ни облачка. Мы получим превосходные снимки, – заверил адмирала сотрудник разведывательного управления.

– Вчера там не было урагана?

– Нет, сэр, – послышался ответ другого офицера. – Никакого объяснения для нарушения телефонной связи. Марианские острова соединены с остальным миром подводным кабелем через Тихий океан и спутниковой связью. Я говорил с руководством компании, обеспечивающей связь в том районе. Они не получили никакого предупреждения – просто все мгновенно нарушилось. Компания уже посылала запросы на свои станции, просила проверить каналы, прояснить ситуацию – никакого ответа.

Джексон кивнул. Он выслушал мнение офицеров, потому что хотел получить подтверждение уже принятого им решения.

– О'кей, подготовьте предупреждения в адрес всех главнокомандующих. Сообщите министру обороны и начальникам штабов. Я звоню президенту.

***

– Доктор Райан, на канале спецсвязи Национальный центр военного командования, степень срочности – «критическая». Это снова адмирал Роберт Джексон. – При слове «критическая» все повернули головы в сторону Райана. Он поднял трубку.

– Робби, это Джек. Что случилось? – Присутствующие в центре связи увидели, как побледнел советник по национальной безопасности. – Робби, это действительно так? – Райан посмотрел на дежурного офицера. – Где мы сейчас?

– Приближаемся к заливу Гус-Бей, Лабрадор, сэр. Примерно три часа до прибытия в Вашингтон.

– Попросите подняться сюда специального агента Элен Д'Агустино. – Райан снял руку с телефона. – Робби, мне нужен печатный текст… О'кей… нет, он все еще спит, по-моему. Понадобится тридцать минут на подготовку. Звони, если возникнет необходимость.

Джек встал из кресла и прошел в туалет. Пока мыл руки, старался не смотреть в зеркало.

Агент Секретной службы ждала его в центре связи.

– Вам так и не удалось выспаться, а?

– Босс еще не проснулся?

– Сэр, он распорядился разбудить его за час до посадки. Я только что зашла к пилоту и…

– Буди его, Дага, прямо сейчас. Затем поднимай Хансона и Фидлера. И Арни тоже.

– Что случилось, сэр?

– Ты ведь будешь присутствовать и все услышишь. – Райан снял с термопринтера спецсвязи лист бумаги и начал читать, затем поднял голову. – Я не шучу, Дага. Немедленно.

– Президенту угрожает опасность?

– Будем исходить из того, что угрожает, – ответил Джек и на мгновение задумался. – Лейтенант, где расположена ближайшая база ВВС, на которой есть истребители?

Что? – гласило недоумение на ее лице.

– Сэр, на аэродроме Отис в Кейп-Код базируются «иглы» F-15, а в Берлингтоне, штат Вермонт, истребители F-16. Оба аэродрома принадлежат частям национальной гвардии ВВС и выполняют задачу по противовоздушной обороне Северо-американского континента.

– Свяжитесь с ними и передайте, что президент хочет, чтобы его самолет сопровождали друзья. – У лейтенантов, подумал Райан, есть неоспоримое достоинство: они не задают вопросов, почему отдан тот или иной приказ, даже когда не видят причины этого. А вот к Секретной службе это не относится.

– Доктор, если вы считаете такие действия необходимыми, то и я должна знать, чем они вызваны, прямо сейчас.

– Верно, Дага, ты права. – Райан оторвал первую страницу от листа термографической бумаги и передал ее специальному агенту, продолжая читать вторую.

– Господи! – ошеломленно произнесла. Элен Д'Агустино, возвращая страницу. – Сейчас разбужу президента. А вы сообщите пилоту. При подобных обстоятельствах у них несколько иные правила поведения.

– Хорошо. Пятнадцать минут, Дага, ладно? – Да, сэр. – Она начала спускаться по спиральному трапу, пока Райан направился в сторону кабины пилотов.

– Осталось один-шесть-ноль минут летного времени, доктор Райан. На этот раз пришлось лететь долго, правда? – произнес дружеским голосом полковник, сидящий за штурвалом. Он обернулся, и улыбка исчезла с его лица.

***

Мимо американского посольства они проехали по чистой случайности. Может быть, просто захотелось посмотреть на флаг своей страны, подумал Кларк. Это всегда приятно, когда находишься за рубежом, даже если звезды и полосы развеваются над зданием, которое спроектировал чиновник с артистическим настроем…

– Кто-то беспокоится о проблемах безопасности, – сказал Чавез.

– Евгений Павлович, я и без того знаю, что вы прекрасно говорите по-английски. Нет необходимости все время практиковаться в нем, особенно разговаривая со мной.

– Извини. Посмотри, Ваня, японцы принимают меры против возможного нападения, а? Если не считать одного инцидента, я не припоминаю ни единого случая хулиганства… – Его голос смолк. Здание посольства было оцеплено двумя взводами вооруженных пехотинцев. Это действительно казалось странным. Обычно, подумал Динг, одного или двух полицейских было достаточно, чтобы…

– …твою мать! – выпалил он.

Кларк почувствовал прилив гордости за парня. Каким бы отвратительным ни было ругательство, именно такой стала бы реакция русского. И причина была очевидна. Охрана, выставленная по периметру посольства, смотрела не только наружу, но и внутрь, а морских пехотинцев даже не было видно.

– Иван Сергеевич, все это кажется мне очень странным.

– Да, вы правы, Евгений Павлович. – равнодушно заметил Джон Кларк. Он не сбавил скорость, надеясь, что солдаты в оцеплении не обратят внимания на двух иностранцев, проезжающих мимо, и не запишут номер автомобиля. Впрочем, пришло время арендовать другую машину.

***

– Фамилия – Арима, имя – Токикичи, сэр, генерал-лейтенант, возраст – пятьдесят три года. – Армейский сержант служил в разведывательном управлении. – Закончил Национальную академию обороны и поднимался вверх по служебной лестнице, все время на хорошем счету. Прошел подготовку в воздушно-десантных войсках. Восемь лет назад учился на курсах усовершенствования в Карлайл-Бэрракс, отличные отзывы. Обладает хорошим политическим чутьем – так говорится в его досье. Связи в высших кругах. Занимает должность командующего Восточной армией – это примерно соответствует корпусу в армии США, но без тяжелой поддержки, в том числе артиллерийской. Ему приданы две пехотные дивизии – Первая и Двенадцатая, Первая воздушно-десантная бригада. Первая саперная бригада, Вторая группа ПВО и другие подразделения.

Сержант передал досье, в котором были две фотографии. Теперь у врага есть лицо, подумал Джексон. По крайней мере одно лицо. Адмирал посмотрел на него в течение нескольких секунд и закрыл папку. Степень готовности в Пентагоне вот-вот должна была повыситься еще больше. Первый начальник штаба из Объединенного комитета начальников штабов уже прибыл, так что именно ему выпадет счастье проинформировать их о создавшейся ситуации. Джексон собрал документы и направился в «Цистерну» – вообще-то удобное помещение, расположенное снаружи кольца "Е" огромного здания.

***

Чет Номури провел день, встречаясь в разное время с тремя своими контактерами и почти ничего не узнал, если не считать того, что, по общему мнению, происходит что-то очень странное, хотя никто не имел представления, что именно. Наконец Чет решил направиться в баню, где, как он надеялся, может появиться Казуо Таока. В конце концов Таока действительно пришел в баню. К этому времени американец провел в воде столько времени, что его тело, казалось, совсем размокло.

– У тебя был, похоже, не менее тяжкий день, чем у меня, – с трудом выдавил он с унылой улыбкой.

– Что же так измучило тебя? – спросил Казуо. Его лицо выглядело усталым, но полным энтузиазма.

– Тут в одном баре работает прелестная девушка. Я потратил на нее три месяца. И вот теперь мы провели с ней страстный вечер. – Номури опустил руку в воду и провел ею по своему телу, морщась словно от боли в определенном месте. – Боюсь, у меня больше так никогда не получится.

– Жаль, что той американки уже нет, – произнес Таока, погружаясь в ванну со вздохом наслаждения. – Сейчас я с удовольствием провел бы с ней время.

– Она уехала? – спросил Номури невинным голосом.

– Умерла, – ответил служащий, без труда преодолевая боль утраты.

– Как же это случилось?

– Они решили отправить ее домой. Ямата послал к ней Канеду, начальника своей службы безопасности, чтобы все уладить. Однако выяснилось, что девушка пристрастилась к наркотикам, и ее нашли мертвой от излишне большой дозы. Очень жаль, – заметил Таока, словно говоря о кончине соседской кошки. – Но в той стране, откуда она приехала, есть и другие девушки.

Номури кивнул с усталым равнодушием, подумав о том, что его приятель только что проявил себя совсем с другой стороны. Казуо был типичным японским служащим. Сразу после окончания колледжа он поступив на работу, заняв должность, мало чем отличающуюся от должности рядового клерка. После пяти лет службы в компании его послали на курсы повышения квалификации, что в Японии по уровню подготовки соответствовало деловой школе Пэррис-Айленд, а по строгости напоминало Бухенвальд. В том, как функционирует эта страна, было что-то поразительно жестокое. Номури понимал, что в Японии жизнь отлична от американской. В конце концов, это другая страна и каждая из них имеет свои особенности, что в общем-то совсем неплохо. Америка была наглядным доказательством этого, потому что самые разные люди, приехавшие в нее, обогатили страну своими особенностями, каждое этническое сообщество вносило что-то уникальное в плавильный котел нации, создавая бурлящую, но одновременно живую и созидательную смесь. Однако лишь теперь он понял, почему люди стремятся в Америку, в особенности японцы.

Япония предъявляла к своим гражданам высокие требования, или, точнее, эти требования предъявляла ее культура. Босс всегда прав. Хороший работник исполняет приказы не рассуждая. Чтобы продвинуться по служебной лестнице, приходится целовать зад всем, кто стоит выше тебя, петь гимн свой компании, каждое утро проделывать упражнения подобно новобранцу в учебном лагере и приходить на службу на час раньше положенного времени, демонстрируя этим преданность и верность. Самым поразительным является то, что при подобных условиях вообще удается сохранять творческие способности. Возможно, лучшие из них пробиваются наверх, несмотря на все это, или же умело скрывают свои внутренние чувства до тех пор, пока не займут по-настоящему влиятельной должности, однако к этому времени у них в душе накапливается столько ярости, что Гитлер по сравнению с ними кажется просто молокососом. Карабкаясь наверх, они дают выход этим чувствам в пьяных кутежах или диких оргиях, рассказы о которых Номури слышал в этой самой горячей ванне. Истории о поездках в Таиланд, на Тайвань, а в последнее время и на Марианские острова представляли особый интерес, от них покраснели бы даже его сокурсники по Калифорнийскому университету в Лос-Анджелесе. Все это были симптомы общества, в котором культивировалось суровое психологическое подавление чувств, где внешний фасад хорошего воспитания и вежливости представлял собой плотину, сдерживающую накопившуюся ненависть, ярость и разочарование. Время от времени плотину прорывало, что обычно старались регулировать, однако давление на нее нарастало, и одним из следствий было такое отношение к другим людям, особенно иностранцам, гайджин, которое оскорбляло чувства Чета Номури, воспитанного в американских традициях равноправия. Пройдет еще некоторое время, понял Чет, и он возненавидит эту страну. Такое отношение будет нездоровым и непрофессиональным, подумал сотрудник ЦРУ, вспоминая лекции, выслушанные им на «Ферме»: хороший оперативник отождествляет себя с культурой страны, против которой ему приходится работать. Он же, однако, начинал склоняться в другую сторону, причем, по иронии судьбы, главной причиной этой растущей антипатии было то, что его корни уходили в глубь японской культуры.

– Тебе действительно больше нравятся такие, как она? – спросил Номури, закрыв глаза.

– О да. Трахать американцев скоро станет нашим национальным спортом, – хихикнул он. – Последние пару дней мы не теряли времени. Я сам был свидетелем этого, – с гордостью закончил Таока. Да, подумал он, наконец-то со мной полностью расплатились. Двадцать лет слепого повиновения принесли свои плоды. Он находился в «боевом штабе», прислушивался к происходящему, следил за всем, видел, как перед его глазами меняется история мира. Он, Таока, рядовой служащий, принял в этом участие, но еще более важным было то, что на него обратили внимание, его заметили. Сам

Ямата– сан.

– Так какие же великие подвиги совершались, пока я занимался своими маленькими делами? – спросил Номури, открывая глаза и глядя на приятеля с похотливой усмешкой.

– Мы вступили в войну с Америкой и победили! – заявил Таока.

– В войну? Вот как? Нам удалось взять под контроль «Дженерал Моторс»?

– Нет, в настоящую войну. Мы парализовали их Тихоокеанский флот, и Марианские острова снова принадлежат Японии!

– Мой друг, тебе нельзя пить слишком много спиртного, – заметил Номури, искренне веря словам, адресованным этому хвастуну.

– За последние четыре дня я не выпил ни капли! – запротестовал Таока. – Это чистая правда!

– Казуо, – терпеливо произнес Чет, разговаривая с ним словно с ребенком. – Ты умеешь рассказывать истории лучше любого, с кем мне доводилось встречаться. Ты так описываешь женщин, что у меня возникает шевеление в паху. Но ты любишь преувеличивать.

– Только не на этот раз, честное слово, – сказал Таока, испытывая непреодолимое желание убедить приятеля. И начал подробный рассказ.

Номури не проходил военной подготовки. Почти все, что он знал об этом, было почерпнуто им из книг или кинофильмов. Его задание не имело отношения к сбору информации о японских силах самообороны, а касалось всего лишь вопросов торговли и международных отношений. Но Казуо Таока действительно обладал даром незаурядного рассказчика, запоминал малейшие подробности, и прошло всего три минуты, как Номури пришлось закрыть глаза и приложить немалые усилия, чтобы сохранить улыбку на лице. И то и другое было результатом всесторонней подготовки в Йорктауне, штат Виргиния, как и развитая там память, направленная сейчас на то, чтобы запомнить каждое услышанное слово. В то же время другая часть мозга думала о том, как передать полученную информацию в Лэнгли. Единственной реакцией на слова Таоки было то, чего японец не мог ни увидеть ни услышать, – типичный американизм бился в мозгу оперативника: засранцы, проклятые засранцы!

***

– О'кей, доктор Райан, «Десантник» встал и готовится к встрече, – сообщила Элен Д'Агустино. – «Жасмин», – это было кодовое имя Энн Дарлинг, – будет в соседней кабине. Госсекретарь и министр финансов пьют кофе. Арни ван Дамм чувствует себя, наверно лучше всех на борту самолета. Пора браться за дело. Как там с истребителями?

– Они будут рядом через двадцать минут. Мы решили вызвать «иглы» из Отиса. У них больше радиус действия, и они смогут сопровождать нас до самой посадки. Может быть, у меня мания преследования, а?

Дага посмотрела на него холодным взглядом профессионала.

– Вы знаете, доктор Райан, что мне всегда нравится у вас?

– Что?

– Вам не надо объяснять необходимость соблюдения безопасности, как приходится делать всем остальным. Вы думаете в точности, как и я. – В устах агента Секретной службы это звучало величайшей похвалой. – Президент ждет вас, сэр. – Она стала спускаться впереди Райана по спиральному трапу.

По пути к салону президента Джек столкнулся с женой. Как всегда, она была свежей и прелестной и ничуть не страдала от последствий банкета, несмотря на опасения мужа. Увидев его, Кэти хотела было пошутить, что проблемы возникли не у нее, а…

– Что случилось?

– Дела, Кэти.

– Неприятности? Райан молча кивнул и прошел вперед, мимо агента Секретной службы и вооруженного сотрудника службы безопасности ВВС. Постели с двух раскладных диванов были убраны. На одном из них сидел президент Дарлинг в брюках и белой рубашке, без пиджака и галстука. На столике стоял серебряный кофейник. Через иллюминаторы по обеим сторонам салона виднелось небо. Самолет летел примерно в тысяче футов над пушистыми кучевыми облаками.

– Слышал, ты не спал всю ночь, Джек, – заметил Дарлинг.

– Да, меня разбудили незадолго до Исландии, уж не помню точно когда, господин президент, – ответил Райан. Он не успел умыться и побриться, а волосы, похоже, выглядят так, подумал он, как у Кэти, когда она снимает шапочку, закончив длительную хирургическую операцию. Еще хуже было выражение глаз – ему предстояло сообщить президенту самые мрачные новости, которые когда-либо приходилось говорить.

– Ты ужасно выглядишь. В чем дело?

– Господин президент, на основе имеющейся у меня информации, полученной за последние несколько часов, я считаю, что Соединенные Штаты находятся в состоянии войны с Японией.

***

– В чем вы действительно нуждаетесь, сэр, так это в хорошем боцмане, который навел бы порядок, – заметил Джоунз.

– Рон, еще одна такая выходка, и я прикажу бросить тебя в карцер, понятно? За сегодняшний день твое поведение было слишком уж вызывающим, – произнес Манкузо усталым голосом. – Не забудь, я командовал этими людьми.

– Неужели я вел себя по-дурацки?

– Да, Джоунзи, – согласился Чеймберз. – Может быть, Ситона и надо было разок поставить на место, но ты перешел все границы. Сейчас нам требуются разумные ответы, а не нахальные выходки.

Джоунз кивнул, но остался при своем мнении.

– Хорошо, сэр. Что имеется в нашем распоряжении?

– Мы считаем, что у них восемнадцать подводных лодок, способных выйти в море. Две в капитальном ремонте и вряд ли смогут принять участие в боевых действиях – по крайней мере в течение нескольких месяцев, – сказал Чеймберз, сначала давая оценку силам противника. – Теперь, когда «Шарлотт» и «Эшвилл» вышли из игры, у нас семнадцать субмарин. Четыре из них в ремонте, их можно не принимать в расчет. Еще четыре проходят регламентные работы либо на местных верфях, либо в Сан-Диего. Четыре в Индийском океане. Может быть, нам удастся перебросить их сюда, а может быть, и нет. Остается пять. Три из них принимают участие в этих мнимых «учениях» вместе с авианосцами, одна в порту рядом с нами, у пирса. Последняя в Аляскинском заливе, совершает учебное плаванье. Ведь у нее новый капитан, назначенный три недели назад?

– Да, – кивнул Манкузо. – Только начал осваиваться.

– Господи, неужели в шкафу так пусто? – ошеломленно спросил Джоунз. Теперь он жалел о своей шутке насчет хорошего боцмана. Грозный Тихоокеанский флот США, всего пять лет назад самое мощное военно-морское соединение в истории цивилизации, превратился теперь в эскадру, основу которой составляют фрегаты.

– Пять наших, восемнадцать японских, к тому же готовых к боевым действиям, в течение двух последних месяцев проводили учения. – Чеймберз посмотрел на карту бескрайнего океана на стене и нахмурился. – Ты посмотри, какой он большой, Джоунзи. – Безнадежность, прозвучавшая в этих словах, больше всего беспокоила Рона Джоунза.

– Как относительно тех лодок, которые на регламентных работах?

– Уже отдан приказ ускорить работы. Таким образом, если нам повезет, через пару недель у нас будет девять подводных лодок.

– Позвольте обратиться, мистер Чеймберз, сэр? Чеймберз невольно обернулся в прошлое.

– Да, старшина Джоунз, – как некогда отозвался он.

– Помните, когда мы отправлялись на север в одиночку, следили там сразу за четырьмя или пятью лодками противника?

Начальник оперативного управления кивнул почти ностальгически.

– Это было давно, Джоунзи, – тихо сказал он. – Теперь мы имеем дело с новейшими подлодками, причем в их домашних водах, и…

– Вы что, капитан первого ранга, променяли свои яйца на четвертую нашивку на погонах?

Лицо Чеймберза исказила гримаса дикой ярости.

– Послушай, парень, я…

– Нет, это ты послушай! – рявкнул в ответ Рон Джоунз. – Когда-то ты был решительным офицером, умел командовать людьми. Я полагался на тебя, потому что знал – ты сумеешь правильно распорядиться информацией, полученной от меня. Да, я верил тебе не меньше, чем верил ему, – Джоунз сделал жест в сторону адмирала Манкузо. – Когда мы выходили в море, у нас не было достойных соперников. И если бы ты должным образом исполнял свои обязанности командира подлодки, а ты – командующего подводными силами флота, Барт, эти парни остались бы живы! Проклятье! Когда я бросил свой рюкзак в рундук «Далласа», впервые прибыв на флот, я рассчитывал, что вы знаете свое дело. И разве я ошибался, джентльмены? Помните наш девиз на «Далласе»? Он гласил: «Всегда первые перед лицом опасности!» Так что же случилось теперь, черт побери?! – Вопрос повис в воздухе. Гнев лишил Чеймберза дара речи, зато командующий подводными силами Тихоокеанского флота понял, что хотел сказать бывший старшина.

– Неужели положение кажется тебе настолько плохим? – спросил Манкузо.

– Да, сэр. Ладно, мы получили пинок под зад от этих ублюдков. Теперь пора приступать к ответным действиям. Разве мы не хозяева морей? Кто лучше нас сможет доказать это?

– Джоунз, ты всегда был наглецом, – заметил Чеймберз и снова посмотрел на карту. – Но, думаю, действительно пришло время взяться за дело.

В дверь просунулась голова писаря.

– Сэр, «Пасадена» только что связалась с нами. Командир сообщает, что готов приступить к выполнению боевого задания. Ждет указаний.

– Какое вооружение у нее на борту? – спросил Манкузо, понимая, что, исполняй он последние дни свои обязанности должным образом, ему не понадобилось бы задавать такой вопрос.

– Двадцать две торпеды ADCAP дальнего радиуса действия, шесть ракет «гарпун» и двенадцать крылатых ракет, – ответил старшина. – Она в полной боевой готовности, сэр.

Командующий подводными силами кивнул.

– Передайте, чтобы ждали приказа.

– Слушаюсь, сэр.

– На ней хороший шкипер? – спросил Джоунз.

– Это Тим Пэрри, – ответил Чеймберз. – Он служил у меня старпомом на «Ки-Уэсте». Справится с любым заданием.

– Значит, сейчас ему всего лишь требуется приказ. Манкузо поднял трубку телефона, соединяющего штаб подводных сил с главнокомандующим Тихоокеанским флотом.

– Да.

***

– Запрос из Государственного департамента, – сообщила дежурный офицер связи, войдя в салон. – Посол Японии обратился с просьбой о немедленной встрече с президентом.

– Бретт?

– Давайте выслушаем его, – сказал государственный секретарь. Райан кивнул.

– Это не может быть какой-нибудь ошибкой? – спросил Дарлинг.

– В самое ближайшее время поступят данные фотосъемки из космоса – над Марианскими островами пролетит разведывательный спутник. Сейчас там ночь, но это не имеет значения. – Райан закончил брифинг, и теперь стало очевидно, что информация явно недостаточна. Все указывало на то, что происшедшее выходит далеко за самые широкие рамки здравого смысла. Райан понял, что окончательно поверит этому лишь после того, как своими глазами увидит спутниковые фотографии.

– Если все соответствует действительности, что тогда?

– Потребуется некоторое время, – ответил Райан. – Посмотрим, что скажет японский посол.

– Зачем все это им надо? – недоуменно спросил министр финансов Фидлер.

– Не знаю, сэр. Если они просто хотят причинить нам неприятности, то предпринятые ими шаги выходят за разумные рамки. У нас есть ядерное оружие. У них его нет. Это настоящее безумие, – тихо ответил Райан. – Я ничего не понимаю. – И

Тут он вспомнил, что в 1939 году самым крупным торговым партнером Германии была… Франция. Наиболее часто повторяющийся урок истории заключается в том, что логика не обязательно присутствует в отношениях между государствами. История не всегда одинаково истолковывается разными странами, а уроки, почерпнутые из нее, зависят от позиции государства. Да, об этом стоит помнить, подумал Джек, потому что противная сторона может забыть про это.

– Здесь какая-то ошибка, – заявил Хансон. – Произошла пара инцидентов. Может быть, две наши лодки столкнулись под водой, а на Сайпане живут слишком впечатлительные люди. Я хочу сказать, что этому трудно поверить.

– Согласен, имеющаяся информация не позволяет создать достаточно ясную картину, но отдельные факты… Я ведь хорошо знаю Робби Джексона. И Барта Манкузо тоже.

– Кто они?

– Манкузо – командующий подводными силами Тихоокеанского флота. Однажды мне довелось плавать с ним. Джексон – заместитель начальника J-3, мы дружим с ним с тех пор, как оба преподавали в Аннаполисе. – Господи, столько лет прошло…

– О'кей, – произнес Дарлинг. – Джек, ты сообщил нам все, что тебе известно?

– Да, господин президент. Абсолютно все факты, без всякого анализа.

– Ты хочешь сказать, что не смог их интерпретировать?

Вопрос прозвучал язвительно, но сейчас не время обижаться.

Райан кивнул.

– Совершенно верно, господин президент.

– Тогда нам остается только ждать. Когда прибываем в Эндрюз?

Фидлер посмотрел в иллюминатор.

– Вижу Чесапикский залив внизу. Скоро посадка. Президент повернулся к Арни ван Дамму:

– Там будет пресса?

– Только те журналисты, что находятся в самолете.

– Райан?

– Мы будем уточнять обстановку по мере получения информации. Все службы оповещены.

– А что это за истребители рядом с нами? – спросил Фидлер. Два «игла» F-15 летели теперь на траверзе президентского «ВВС-1» в тесном строю на расстоянии мили. Их пилоты не могут понять, наверно, чем это вызвано. Интересно, заметят «иглы» журналисты из хвостового салона? – подумал Райан. Впрочем, долго ли можно в тайне сохранять происходящее?

– Это я распорядился, Баз, – ответил Райан. Кому-то надо взять на себя ответственность, верно?

– Вам это не кажется излишне мелодраматическим? – язвительно заметил государственный секретарь.

– Нападения на наши корабли мы тоже не ожидали, сэр.

– Дамы и господа, говорит полковник Эванс. Мы приближаемся к базе ВВС Эндрюз. Экипаж надеется, что перелет не оказался слишком уж трудным. Прошу вас поднять спинки кресел в вертикальное положение и… – Младшие сотрудники аппарата Белого дома, сидящие в хвостовом салоне, демонстративно отказались пристегнуть ремни. Экипаж самолета поступил, разумеется, в соответствии с правилами безопасности.

Райан почувствовал толчок, когда шасси авиалайнера коснулось асфальта на посадочной полосе 01. Для большинства пассажиров самолета и для журналистов в первую очередь это был конец, тогда как для него – только начало. Первым знаком явилась более усиленная, чем обычно, охрана, расположившаяся у терминала, и неспокойное поведение агентов Секретной службы. Советник по национальной безопасности почувствовал некоторое облегчение. Далеко не все считают, что это какая-то ошибка, но было бы намного лучше, подумал Райан, на этот раз оказаться не правым. В противном случае его страна столкнется с самым тяжелым кризисом в своей истории.

24. Первые шаги

Вряд ли может существовать более острое ощущение неуверенности, чем то, что испытывал сейчас Кларк. Операция, которую им предстояло провести в Японии, казалась простой: вывезти домой американскую девушку, попавшую в трудное положение, и проверить возможность реактивации старой и уже несколько забытой агентурной сети.

По крайней мере так все предполагали, думал оперативник, направляясь в отель. Чавез ставил машину на стоянку – это была уже другая машина. И снова, когда ее арендовали, у служащего прокатной фирмы на лице появилась приветливая улыбка при виде кредитной карточки, напечатанной кроме латинских букв кириллицей. Кларку такое поведение японца показалось особенно необычным. Даже в разгар холодной войны (а можно так сказать про холодную войну?) русские почтительно обращались с американскими гражданами, проявляя к ним больше уважения, чем к своим соотечественникам. Неважно, являлось ли это результатом любопытства или чего другого, но привилегированное положение американцев облегчало их пребывание вдалекой и враждебной стране. Кларку еще никогда не приходилось испытывать такой страх, и его мало утешало, что у Динга Чавеза не хватало опыта, чтобы понять, насколько необычным и опасным было их положение.

Вот почему он с таким облегчением нащупал кусочек клейкой ленты, прикрепленной снизу к дверной ручке своего номера. Может быть, он узнает что-то полезное от Номури. Кларк вошел в комнату всего на несколько минут, чтобы зайти в туалет, и тут же спустился вниз. В вестибюле он заметил Чавеза и подал ему условный сигнал: оставайся на месте. Кларк с улыбкой заметил, что его младший спутник зашел по дороге в книжный магазин, купил газету на русском языке и теперь демонстративно нес ее в руке. Через пару минут Джон снова остановился у витрины магазина фототоваров. Прохожих на улице было немного, но Кларк все-таки не стоял в одиночестве. Пока он с восхищением смотрел на новое автоматическое чудо компании «Никон», его толкнули.

– Смотри, куда идешь, – грубо произнес кто-то по-английски и пошел дальше… Кларк помедлил несколько секунд, потом направился в противоположную сторону, повернул за угол и оказался в узком переулке. Там он встал в тени дома и начал ждать. Скоро к нему подошел Номури.

– Это опасно, парень.

– Как ты думаешь, почему я вызвал тебя? – произнес Номури тихим и едва ли не испуганным голосом.

Они вели себя, как герои шпионского телесериала, так же естественно и профессионально, как два школьника, курящих украдкой в туалете. Самым странным было то, что какой бы важной ни была информация Номури, на ее передачу потребовалось меньше минуты, а все остальное время оперативники потратили на обсуждение процедурных вопросов.

– О'кей, самое главное – никаких контактов с прежними знакомыми. Даже при встрече на улице делай вид, что не узнал их. Не приближайся к ним. Все твои контакты исчезли, понял? – Мозг Кларка работал с предельной быстрой, хотя не преследовал какой-то определенной цели, главным сейчас было выжить. Чтобы достичь чего-то, в первую очередь нужно уцелеть, а Номури, как и они с Чавезом, был «нелегалом». Им не придется рассчитывать на снисхождение после ареста, а спецслужба, пославшая их сюда, будет отрицать всякую связь с ними.

Чет Номури кивнул.

– Понятно. Значит, вы остаетесь, сэр?

– Совершенно верно. Если потеряешь контакт с нами, возвращайся под свое прикрытие и ничего не предпринимай. Ты это понял? Ничего. Веди себя, как законопослушный гражданин Японии, и ничем не выделяйся.

– Но…

– Никаких «но», парень. Сейчас ты подчиняешься мне, так что исполняй мои распоряжения. Если нарушишь их, я тебя под землей найду! – Затем голос Кларка смягчился:

– Запомни, что самое главное – выжить. У нас не выдают таблеток с ядом, и мы не рассчитываем на бесстрашное поведение агентов, как это показывают в кино. Мертвый оперативник – это глупый оперативник. – Черт побери, если бы к этой операции готовились с самого начала по-другому, мы все уже сделали бы – были бы тайные «почтовые ящики», целая система условных знаков и тупиков, – но теперь на это не оставалось времени и с каждой секундой увеличивалась опасность того, что их заметит какой-нибудь житель Токио, увидит японца, беседующего с гайджином, и запомнит их. В критической ситуации мания преследования развивается с небывалой быстротой и становится все круче.

– Хорошо, все будет так, как вы сказали.

– Придерживайся принятого распорядка жизни. Ничего не меняй, разве что стань чуть менее заметным. Веди себя, как все. Гвоздь, который высовывается из стены, забивают на место, а это причиняет боль. А еще вот что тебе предстоит сделать… – Кларк говорил примерно минуту. – Понятно?

– Да, сэр.

– Теперь уходи. – Кларк направился по переулку и вошел в свой отель через черный ход, оставшись незамеченным в такое позднее время. Слава Богу, подумал он, что здесь такой низкий уровень преступности. У американского отеля черный ход был бы заперт, или там была бы установлена сигнализация, а то и двор патрулировал бы вооруженный охранник. Даже во время войны улицы Токио были безопаснее, чем в Вашингтоне, округ Колумбия.

– Почему бы тебе просто не купить целую бутылку, вместо того чтобы всякий раз ходить в бар? – как всегда, спросил «Чеков», когда Кларк вошел в комнату.

– Пожалуй, так я и поступлю. – Услышав такой ответ, молодой оперативник оторвался от русской газеты. Кларк сделал жест в сторону телевизора, включил его и настроил на канал, по которому передавали новости Си-эн-эн на английском языке.

Теперь следующий шаг. Как же послать сообщение об этом, черт возьми? – подумал он. Для связи с Америкой Кларк не решался воспользоваться телетайпом. Даже бюро «Интерфакса» в Вашингтоне не годится – слишком велика опасность. Агентство в Москве не имеет шифровальной аппаратуры, а обратиться к представителю ЦРУ в американском посольстве он не мог. Все объяснялось тем, что поведение в дружественной стране подчинялось одним правилам, а во враждебной – другим, и никто не предполагал, что одна страна может так быстро превратиться в другую. Опытного разведчика выводило из себя уже то обстоятельство, что ни он, ни другие сотрудники ЦРУ не получили предупреждения о вероятности такого развития событий; если он уцелеет, пообещал себе Кларк, то обязательно добьется слушаний в Конгрессе по этому поводу. Единственной хорошей новостью было то, что теперь он знал имя подозреваегого в убийстве Кимберли Нортон. По крайней мере можно пофантазировать на эту тему, а в данный момент занять мозг чем-то иным просто нельзя. Через полчаса ему стало ясно, что и Си-эн-эн не имеет представления о происходящем, а если об этом не знает Си-эн-эн, значит, не знает никто. Ну разве не великолепно, подумал Кларк. Это похоже на легенду о Кассандре, дочери троянского царя Приама, обладающей даром провидения, вещие слова которой никогда не принимались всерьез. Но ведь тут даже отсутствует возможность сообщить о том, что ему известно…

А что, если… Нет. Он покачал головой. Это безумие.

***

– Все машины полный вперед, – прозвучал голос командира «Эйзенхауэра».

– Полный вперед, слушаюсь, – отрепетовал старшина и передвинул ручки машинного телеграфа. Через мгновение внутренняя стрелка передвинулась в такое же положение. – Сэр, машинное отделение докладывает – все полный вперед.

– Отлично. – Командир авианосца перевел взгляд на адмирала Дюбро. – Хотите заключить пари, сэр?

Как ни странно, но самая полная информация поступила от гидроакустиков. Два корабля из наружного охранения буксировали гидролокационные антенны, так называемые «хвосты». По их сообщениям и по сведениям, которые передавали две атомные подводные лодки, занимающие позицию справа от боевого соединения, индийская эскадра находилась далеко к югу. Это была одна из тех случайностей, встречающихся чаще, чем можно предполагать, когда гидроакустика оказалась эффективнее радиолокации, электронные волны которой ограничивались кривизной Земли, тогда как звуковые волны двигались по своим глубинным каналам. Индийский флот был на расстоянии более ста пятидесяти миль, что совсем немного для реактивных самолетов, однако индийцы искали американские корабли на юге, а не на севере, да и к тому же адмирал Чандраскатта, судя по всему, опасался проводить летные операции ночью, поскольку это подвергало опасности его ограниченное количество истребителей «хэрриер». Что ж, подумали оба американца, посадка на палубу авианосца в темное время суток – дело действительно рискованное.

– Шансы лучше, чем равные, – ответил адмирал Дюбро после недолгого размышления.

– Думаю, вы правы.

Эскадра шла с потушенными огнями, что не было таким уж необычным для боевых кораблей, с выключенными радиолокаторами. Разрешалось пользоваться только радиосвязью с дальностью действия на расстоянии прямой видимости и с импульсами длительностью в сотые доли секунды. Даже передатчики спутниковой связи излучали паразитные волны, способные выдать местонахождение американского соединения, которому требовалось незаметно проскользнуть к югу от Шри-Ланки.

– Как во времена второй мировой войны, – заметил командир авианосца, стараясь сдержать волнение. Сейчас безопасность соединения зависела исключительно от человеческих органов чувств.

Размещенные повсюду впередсмотрящие пользовались биноклями и электронными приборами ночного видения, с помощью которых они обшаривали горизонт в поисках силуэтов и мачт кораблей противника, а матросы на нижних палубах не отрывали глаз от морской поверхности, наблюдая за возможным появлением бурунов от перископов подводных лодок. У индийцев где-то в море были две подводные лодки, и Дюбро не знал даже приблизительно, где они сейчас находятся. Скорее всего, и лодки плавают где-то на юге, прослушивая морские глубины, однако, если Чандраскатта действительно так умен, как опасался американский адмирал, он оставит одну из них на севере просто ради страховки. Может быть, Дюбро не желал рисковать и потому искусно спланировал операцию, рассчитывая обмануть противника.

– Адмирал? – Дюбро повернул голову. Рядом стоял радист. – «Молния» от главнокомандующего Тихоокеанским флотом, сэр. – Старшина передал ему блокнот и осветил страницу красным светом фонаря, чтобы командующий авианосным соединением мог прочесть текст.

– Вы подтвердили получение?

– Никак нет, сэр, вы распорядились не выходить на связь.

– Отлично, старшина. – Дюбро начал читать. В следующее мгновение он выхватил фонарик и поднес его вплотную к странице.

– Черт побери! – воскликнул он.

***

Специальный агент Роббертон повез Кэти домой, и теперь Райан из обычного человека с женой и детьми снова превратился в государственного служащего. От «ВВС-1» до вертолета «Морская пехота-1» с уже вращающимся винтом было совсем недалеко. Президент и миссис Дарлинг – «Десантник» и «Жасмин» – остановились перед камерами, улыбнулись и затем, сославшись на усталость после продолжительного перелета, пообещали ответить на все вопросы позднее. Райан шел несколько позади, стараясь не привлекать к себе внимания.

– Мне понадобится час на подготовку, – сказал Дарлинг, когда вертолет совершил посадку на южной лужайке у Белого дома. – Когда приедет посол?

– В половине двенадцатого, – ответил Бретт Хансон.

– На встрече будут присутствовать ты, Арни и Джек.

– Хорошо, господин президент, – кивнул государственный секретарь.

Как всегда, у входа стояли фотографы, но большинство репортеров, аккредитованных в Белом доме, чьи вопросы так раздражали представителей администрации, остались на базе Эндрюз вместе со своим багажом. На первом этаже здания, в вестибюле, агентов Секретной службы было больше обычного. Райан направился в западное крыло, через две минуты вошел в свой кабинет, по пути сняв пальто, и сел за стол, на котором уже находилось множество записок, уведомляющих его о телефонных звонках. Он не обратил на них внимания, поднял телефонную трубку и набрал номер ЦРУ.

– Заместитель директора по оперативной работе слушает. Добро пожаловать домой, Джек, – послышался голос Мэри-Пэт Фоули. Райан не спросил, откуда ей известно, что звонит именно он. Правда, людей, знающих номер телефона заместителя директора ЦРУ можно перечислить по пальцам.

– Как ты оцениваешь ситуацию?

– Персонал нашего посольства в Токио в безопасности. Туда никто пока не приезжал, и там уничтожают документы. – За последние десять лет резидентура ЦРУ в Японии, как и везде, была переоборудована, и теперь все секретные документы хранились на компьютерных дисках, так что для их уничтожения требовалось несколько секунд и это не оставляло предательского дыма. – Наверно, уже кончили. – Процедура электронного уничтожения документов была простой. Записи тщательно стирались с компьютерных дисков, по которым потом проводили мощными ручными магнитами. У такого метода был и недостаток, он заключался в том, что часть информации невозместимо утрачивалась, хотя и не столь невозместимо, как люди, от которых она поступала. В настоящий момент в Токио находились три «нелегала» разведывательных служб США, действующие сейчас во враждебной, по-видимому, стране.

– Что еще?

– Они разрешают сотрудникам посольства уезжать домой и извращаться на службу в сопровождении полицейских. Вообще-то ситуация достаточно спокойная, не похожая на Тегеран 79-го года. Для связи японцы позволяют пользоваться спутниковыми каналами, но осуществляют электронный контроль. У посольства есть одна телефонная линия, закрытая от прослушивания, зато все остальные отключены. У нас все-таки сохранилась возможность пользоваться кодом «Тэпданс», – закончила она, имея в виду шифровальную систему, основанную на законе случайных чисел и одноразовых страницах блокнота, находившуюся теперь в распоряжении всех посольств для передачи секретной информации через систему связи Агентства национальной безопасности.

– Какие еще возможности остались? – спросил Райан, надеясь, что его собственный закрытый телефонный канал никем не прослушивается, но даже в этом случае проявляя осторожность.

– Без контактов с легальными сотрудниками наши «нелегалы» полностью отрезаны. – Судя по беспокойству, прозвучавшему в голосе Мэри-Пэт, она была очень встревожена и упрекала себя в создавшейся ситуации. У ЦРУ по-прежнему во многих странах проводились операции, при которых не требовалось участия сотрудников посольства, однако Япония не относилась к их числу, и даже Мэри-Пэт была не в силах изменить прошлое.

– Им хотя бы известно, что сейчас происходит? – Это был важный вопрос, и заместитель директора ЦРУ по оперативной работе снова ощутила прозвучавший в нем упрек.

– Мы не знаем этого, – призналась миссис Фоули. – Они не выходили на связь. Или не знают, или их деятельность уже раскрыта. – Такая фраза звучала лучше, чем упоминание о возможном аресте.

– А другие резидентуры?

– Джек, все случилось совершенно неожиданно и в самый неблагоприятный момент. – Несмотря на испытываемую ею боль, понял Райан, она сообщает о фактах спокойно и беспристрастно, словно хирург в операционной. Как жаль, что на слушаниях комитета Конгресса ее подвергнут безжалостной критике за этот промах в оперативной деятельности. – В Пекине и в Сеуле мои агенты проявляют максимальную активность, однако я не рассчитываю получить от них надежные сведения в ближайшие часы.

Райан просматривал розовые листки, уведомляющие его о поступивших звонках.

– Смотри, Мэри-Пэт, здесь говорится, что час назад мне звонил Головко…

– Позвони ему, Джек, – тут же ответила Мэри-Пэт. – И сразу передай мне, что скажет тебе этот старый козел.

– Сейчас. – Джек потряс головой, вспоминая, о чем они говорили при последней встрече. – Вот что, Мэри-Пэт. Приезжай ко мне немедленно и прихвати с собой Эда. Хочу узнать ваше мнение, но говорить об этом по телефону я не могу.

– Приедем через тридцать минут, – ответила миссис Фоули. Джек разложил на столе несколько факсов и быстро просмотрел их. Оперативное управление Пентагона отреагировало быстрее других, но теперь начала поступать информация от РУМО и тут же от Государственного департамента. Правительство проснулось – оно обычно быстро реагирует, когда начинается стрельба, с кривой усмешкой подумал Райан, – однако сведения, поступающие от различных агентств повторялись, поскольку они узнавали о происходящем в разное время и сообщали, как о чем-то новом. Он снова посмотрел на записку о звонке директора русской внешней разведки, поднял трубку и набрал номер. Интересно, какой из телефонов на столе Головко сейчас зазвонит? – подумал он. Райан придвинул к себе блокнот и пометил время. Центр связи Белого дома заметит, разумеется, момент начала разговора и запишет его на пленку, но ему хотелось вести собственные записи.

– Привет, Джек.

– Это твой прямой канал, Сергей Николаевич?

– Почему бы и нет – для старого друга? – Наступила пауза, и с ней закончился обмен любезностями. – Полагаю, тебе все уже известно.

– Да, конечно. – Райан на мгновение задумался и продолжил:

– Нас захватили врасплох, – признался он. В трубке послышался сочувственный вздох, такой характерный для русских.

– Нас тоже. Все произошло совершенно неожиданно. У тебя еще не сформировалось мнение о том, чего хотят эти безумцы? – спросил директор внешней разведки. В его голосе звучали гнев и тревога.

– Нет. Сейчас я пока ничего не понимаю, – признался Райан и тут же подумал, что именно это должно беспокоить его больше всего.

– Какие у вас планы?

– В данный момент никаких, – сообщил Джек. – Их посол приедет сюда меньше чем через час.

– Они выбрали удивительно благоприятное время, – заметил русский. – Насколько я помню, однажды это уже им удалось.

– С вами они были не менее удачливыми, – произнес Райан, вспомнив, как началась русско-японская война. Японцы любят сюрпризы.

– Да, Джек, с нами тоже. – Так вот чем объясняется звонок Сергея и по какой причине у него в голосе звучит такая тревога. В конце концов, страх перед неизвестным характерен не только для детей, правда? – Ты не мог бы сообщить мне, какие у вас там возможности? Это поможет нам быстрее разобраться в причинах кризиса.

– Пока я не уверен, Сергей, – солгал Райан. – Если твоя вашингтонская резидентура действует достаточно хорошо, ты должен знать, что я только что вошел в кабинет. Нужно время, чтобы ознакомиться с обстановкой. Мэри-Пэт выехала ко мне.

– Понятно, – услышал Джек ответ собеседника. Ну что ж, это была явная ложь, и Сергей, мудрый старый профессионал, все понял. – Вы допустили ошибку, не прибегнув к помощи агентурной сети «Чертополох» раньше.

– Мы говорим с тобой по открытому каналу, Сергей Николаевич. – Отчасти это соответствовало истине. Телефонный звонок шел через каналы связи американского посольства в Москве, и потому по линии, закрытой от прослушивания, далее связь осуществлялась, вероятней всего, по обычному телефонному каналу и была уязвимой.

– Не беспокойся, Иван Эмметович. Ты помнишь, о чем мы говорили у меня в кабинете?

Да, конечно, подумал Райан. Может быть, русские действительно сумели завербовать главу японской службы контрразведки. Если так, то он знает, безопасен ли этот телефонный канал. И к тому же у русских имеется еще несколько козырных карт, туз в их числе. А вдруг Головко позволит Райану заглянуть в них?

Думай быстрее, Джек, скомандовал Райан. Итак, у русских есть в Японии еще одна агентурная сеть, хорошо налаженная и действующая".

– Сергей, мне нужен ответ на важный вопрос: ты заранее знал об этом?

– Джек, клянусь тебе честью старого шпиона… – Райан представил себе улыбку на лице Головко, – я только что был вынужден признаться своему президенту: все произошло настолько неожиданно, что меня застали, так сказать, с расстегнутой прорехой и я даже не успел затянуть молнию. Я оказался в таком глупом положении, что…

Джек больше не слушал продолжающихся разъяснений главы русской разведки. О'кей. Значит, у русских есть в Японии агентурная сеть, но и они, по-видимому, не получили предупреждения о предстоящих событиях. Или… Нет, вряд ли, опасность от подобной двойной игры слишком велика. Еще один факт: эта их агентурная сеть находится внутри японских правительственных департаментов, так и должно быть, если им удалось завербовать сотрудников Следственного управления общественной безопасности – СУОБ. Однако «Чертополох» с самого начала занимался главным образом промышленным шпионажем, а Сергей только что сказал ему, что американцы допустили ошибку, не воспользовавшись этой сетью раньше. Открывающиеся возможности казались Райану настолько необычными, что отвлекли его внимание от остальных аспектов признания Головко.

– Сергей Николаевич, у нас мало времени. Ты клонишь к чему-то. К чему именно?

– Я предлагаю совместные действия. У меня есть на это разрешение президента Грушевого. – Он не сказал «сотрудничество», заметил Джек, но даже такое предложение ошеломило американца.

Еще никогда, еще ни разу в истории – за исключением плохих шпионских фильмов – КГБ и ЦРУ не вели совместных действий по сколько-нибудь важным вопросам. Да, конечно, в мире произошли радикальные перемены, но КГБ, даже в своем новом воплощении, все еще старался завербовать агентов в Америке и действовал весьма успешно. По этой причине мы и не доверяем русским. Но только что руководитель русской разведки все-таки сделал такое предложение. Почему?

Потому что русские напуганы. Чем?

– Я сейчас поговорю с Мэри-Пэт и представлю твое предложение президенту. – Райан еще не был уверен, как сделать это. А вот Головко, несомненно, понимал ценность выдвинутого им предложения. Вряд ли нужно быть слишком уж проницательным, чтобы догадаться каким будет ответ.

И снова Райан мысленно увидел улыбку на лице русского разведчика.

– Если Фоулеева не согласится, это меня несказанно удивит, Джек. Я буду у себя в кабинете еще несколько часов.

– Я тоже. Спасибо, Сергей.

– До свидания, доктор Райан.

– Это показалось мне очень интересным, – послышался голос Робби Джексона, стоящего в дверях. – Похоже, ты тоже провел бессонную ночь.

– Да, в самолете. Хочешь кофе? – спросил Джек.

Адмирал покачал головой.

– Нет, спасибо. Еще одна чашка, и у меня начнут дрожать руки. – Он вошел в кабинет и сел.

– Плохо?

– И становится все хуже. Мы все еще не подсчитали, сколько военнослужащих находится в Японии, поскольку там немало проезжающих. Час назад в Якоте приземлился С-141 – и тут же связь с ним прервалась. Проклятый самолет был вынужден совершить там посадку – у него что-то случилось со средствами связи или, скорее, не хватило горючего, – сообщил Робби. – В экипаже четыре или пять человек, не помню. Госдеп пытается выяснить, сколько там бизнесменов. В результате мы получим приблизительное число, но нужно принять во внимание и туристов.

– Заложники… – пробормотал Райан и нахмурился. Адмирал кивнул.

– Не меньше десяти тысяч.

– А две подводные лодки?

Джексон отрицательно покачал головой.

– Погибли, с них никто не спасся. Самолет, вылетавший к месту их гибели, вернулся на «Стеннис». Сейчас авианосец направляется в Пирл-Харбор на скорости двенадцать узлов. «Энтерпрайз» пробует провернуть один гребной вал и находится на буксире, делает узлов шесть. Не исключено, что повреждения не столь серьезны, как сообщил нам командир. Навстречу идет океанский буксир. Мы послали несколько самолетов Р-3 к Мидуэю для противолодочного патрулирования. Будь я на месте противника, попытался бы потопить авианосцы. «Джонни Реб» сможет отбиться, а вот «Энтерпрайз» – прекрасная цель. Главнокомандующий беспокоится о нем. Мы утратили способность контролировать ситуацию силовыми методами, Джек.

– Как на Гуаме?

– Связь со всеми островами Марианского архипелага прервана. – Джексон объяснил, как говорил по телефону с Орезой. – Он может всего лишь информировать нас о том, насколько плохо наше положение.

– У тебя есть предложения?

– Мои люди изучают различные варианты, однако, чтобы взяться за это дело всерьез, нам нужно знать, каковы намерения президента. Насколько серьезно он относится к этому? – спросил адмирал.

– Скоро сюда приедет японский посол.

– Великолепно. Но вы не ответили на мой вопрос, доктор Райан.

– Ответ и мне пока неизвестен.

– Это должно укрепить мою решимость?

***

Капитан первого ранга Бад Санчес чувствовал, что оказался в редкостном положении. Успешная посадка противолодочного самолета S-3 «викинг» не была такой уж трудной. В конце концов, «гуверы» – послушные самолеты, они совершают посадку на малой скорости, да и над летной палубой дул встречный ветер узлов в двадцать. Теперь все авиакрыло находилось на борту «Джона Стенниса» и его авианосец улепетывал с места аварии.

Да, огромный авианосец старался уйти отсюда с максимально возможной скоростью. Он не шел навстречу опасности, как этого требовали традиции Военно-морского флота США, а плыл на одном винте обратно в Пирл-Харбор. Пять эскадрилий истребителей и штурмовиков безмолвно застыли ровными рядами на его летной палубе, готовые к боевым операциям, но неспособные попытаться взлететь – разве что в случае крайней необходимости. Причина заключалась в весе и ветре. Во время летных операций, когда самолеты взлетают или совершают посадку, авианосцы направляются навстречу ветру, они оснащены мощными двигателями, разгоняющими корабль до такой скорости, что над палубой возникает максимально сильный встречный поток воздуха. Этот воздушный поток в сочетании с ускорением, придаваемым самолетам паровыми катапультами, создает необходимую подъемную силу. Таким образом, способность самолетов к взлету прямо зависит от этого потока, а с тактической точки зрения сила воздушного потока оказывает влияние на подъемный вес самолетов, куда включаются топливо и боезапас. В создавшейся ситуации самолеты Санчеса могли взлететь, но без запаса горючего, необходимого для того, чтобы

оставаться в воздухе и преследовать цели над морской поверхностью и даже без минимального боезапаса. Командир авиакрыла пришел к выводу, что его истребители способны защитить флот от воздушной угрозы примерно в радиусе ста миль. Однако такая опасность отсутствовала, и хотя направление отхода японской эскадры было известно, она находилась за пределами досягаемости грозных истребителей и штурмовиков Санчеса. Правда, у него все равно не было приказа, позволяющего осуществить подобный акт возмездия.

Ночь на море обычно прекрасное зрелище и доставляет удовольствие, но не на этот раз. Свет луны в последней четверти и бесчисленных звезд, отражающийся от гладкой морской поверхности, заставлял всех нервничать. Вне зависимости от затемнения боевые корабли были отчетливо видны. Единственными боевыми машинами авиакрыла Санчеса, находящимися в воздухе, являлись противолодочные вертолеты, мигающие габаритные огни которых мелькали главным образом впереди авианосцев, рядом с передовыми кораблями боевого охранения. Хорошо было то, что малая скорость создавала благоприятные условия для гидроакустических систем эсминцев и фрегатов, буксировавших за собой пассивные антенны, которые прослушивали морские глубины. Впрочем, их было не так много. Большинство кораблей охранения находились вблизи «Энтерпрайза», окружая его двумя кольцами, подобно тому как телохранители оберегают главу государства. Один из них, ракетный крейсер типа «иджис», пытался помочь авианосцу, буксируя его на заведенном с кормы стальном тросе, так что скорость «Энтерпрайза» достигала целых шести с половиной узлов. Без хорошего штормового ветра с носа «Эйзенхауэр» вообще не сможет вести летные операции.

Подводные лодки, традиционно злейший враг авианосцев, могли скрываться в толще океана. Из Пирл-Харбора сообщили, что гидрофоны не зарегистрировали никаких контактов вблизи разделившегося теперь авианосного соединения, но им было легко судить с берега о ситуации в море. Гидроакустики, сидящие с наушниками под наблюдением нервничающих офицеров, требовавших, чтобы те ничего не упускали, обнаруживали цели, которых не существовало в действительности: водные завихрения, рыбные косяки и тому подобное. Беспокойство экипажей наглядно проявилось в том, как один фрегат в пяти милях от авианосца вдруг резко повернул налево и увеличил скорость, наверняка переведя гидролокатор в активный режим, что было вызвано, скорее всего, воображением гидроакустика третьего класса, которому вдруг показалось, что он услышал подозрительный шум. Наверно, это пару раз перднул кит, подумал капитан первого ранга Санчес. Над самой поверхностью моря висел один из «сихоуков» его авиакрыла, опуская в воду погружной гидролокаторный датчик прослушивания глубины. Отсюда до Пирл-Харбора тысяча триста миль, подумал Санчес, а скорость – двенадцать узлов. Четверо с половиной суток хода и ежеминутное ожидание торпедной атаки с японской подводной лодки.

И тут же возник логичный вопрос: какому это гению пришла в голову мысль убрать из западной части Тихого океана боевые корабли? Являются Соединенные Штаты глобальной супердержавой или нет? Разве демонстрация военной мощи во всех районах мира не имеет важного значения? Раньше имела, несомненно, подумал Санчес, вспомнив время обучения на курсах высших офицеров в Ньюпорте, перед тем как получить назначение на должность командира авиакрыла. На протяжении двух поколений Военно-морской флот США поддерживал равновесие сил во всем мире и наводил страх одним лишь фактом своего существования, всего лишь напоминая о своей мощи, о чем свидетельствовали постоянно обновляемые фотографии боевых кораблей в морском сборнике «Джейнз файтинг шипе». Никто не знал, где в данный момент находятся эти корабли. Любопытным стоило только сосчитать пустые пирсы на огромных военно-морских базах и задуматься над возможными последствиями. Ну что ж, теперь задумываться больше не приходилось. У двух крупнейших в мире заводов по разделке судов на металлолом в Пирл-Харборе теперь много работы, а если сообщение о захвате Марианских островов соответствует действительности, у Америки не хватит морской мощи, чтобы отвоевать их обратно, даже если Майку Дюбро с его эскадрой захочется прийти на помощь, как в последних кадрах фильма, когда бесстрашные кавалеристы Седьмого полка спасают белых поселенцев от кровожадных индейцев.

***

– Привет, Крис. Спасибо, что пришел. – До приезда посла в Белый дом оставалось всего несколько минут. Крайне неудачное время, но тех, кто принимал решения в Токио, не интересовало, насколько это удобно для Нагумо. В этом дипломат не сомневался. Существовала еще одна причина. Обычно в Вашингтоне не замечали иностранцев, но и это скоро переменится. Сейчас, впервые за все время пребывания в Америке, Нагумо превратился в гайджина.

– Сейджи, что происходит, черт побери? – спросил Кук. Оба являлись членами Университетского клуба, роскошного заведения, расположенного рядом с русским посольством. Клуб мог похвастать великолепным спортивным залом и являлся любимым местом для тех, кто любил поработать на тренировочных снарядах и быстро поесть. Японские торговые компании арендовали в клубе несколько комнат, и, хотя в дальнейшем Нагумо не сможет пользоваться ими для встреч с американскими чиновниками, эта последняя встреча, рассчитывал он, не привлечет внимания.

– Что тебе известно, Крис?

– Мне сказали, что на одном из боевых кораблей вашего флота произошел пожар и какой-то несчастный случай. Боже мой, Сейджи, ведь ситуация и без того достаточно тяжелая! Разве мало этих проклятых топливных баков? – Перед тем как ответить, Нагумо сделал паузу. То, что сообщил ему американец, было в некотором смысле хорошей новостью. Случившееся старались держать в секрете, как и предсказывал Нагумо и на что надеялся посол. Сейчас Сейджи нервничал, хотя это и не было заметно по его бесстрастному лицу.

– Крис, это не было случайностью.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Произошло в некотором роде боевое столкновение. Дело в том, что моя страна ощущает угрозу со стороны Соединенных Штатов и мы приняли меры в целях защиты.

Крис посмотрел на своего японского друга недоумевающим взглядом. Несмотря на то что он входил в состав группы японистов Государственного департамента, его еще не приглашали на подробный брифинг. Куку было известно лишь то, что он слышал по радио в своем автомобиле, а переданная информация являлась весьма скудной. Сама мысль о возможности нападения на Америку выходила далеко за пределы его воображения. В конце концов, Советский Союз распался, правда? Такое представление о происшедшем устраивало Сейджи Нагумо. Его приводила в ужас мысль об опасности, которой подвергается его страна, хотя он не имел представления о причинах, вызвавших все это. Он оставался патриотом. Любил свою родину и был воспитан в ее культурных традициях. Ему надлежало выполнять полученные инструкции и приказы. В душе он мог возмущаться ими, но в остальном оставался солдатом и должен бесприкословно повиноваться. Это Кук был гайджином, а не он, беспрестанно повторял себе Нагумо.

– Крис, наши страны воюют друг с другом – в некотором смысле. Вы слишком уж прижали нас. Извини меня, мне самому не нравится такое развитие событий. Надеюсь, ты поймешь.

– Одну минуту. – Крис Кук покачал головой, и на его лице появилось странное выражение. – Ты говоришь – война? Настоящая война?

Нагумо кивнул и заговорил рассудительным голосом, в котором звучало сожаление:

– Мы захватили Марианские острова. К счастью, это удалось осуществить без пострадавших с обеих сторон. Столкновение между нашими флотами оказалось несколько более серьезным, но не больше. Сейчас обе стороны расходятся, и это хороший знак.

– Вы убили американцев?

– Да, к моему крайнему сожалению, оба флота понесли потери. – Нагумо замолчал и посмотрел вниз, словно не решаясь взглянуть в глаза другу. Японец уже убедился, что американец проявляет именно те чувства, которые он от него ожидал. – Прошу тебя, Крис, не вини меня в случившемся, – продолжил Нагумо, явно сдерживая собственные чувства. – Но такое бывает. Я не имею к этому никакого отношения. Никто не спрашивал моего мнения. Ты знаешь, каким был бы мой ответ, какой бы совет дал я. – Нагумо говорил правду, и Кук понимал это.

– Господи, Сейджи, что же теперь делать? – Этот вопрос прозвучал как проявление дружбы, поиски поддержки, что было нетрудно предсказать. Нагумо, как и рассчитывал, тут же воспользовался этим.

– Нам нужно сохранять спокойствие и удерживать происходящее в определенных рамках. Я не хочу, чтобы мою страну снова уничтожили. Мы должны остановить это и сделать все как можно быстрее. – Это являлось целью его страны и потому его собственной. – В мире не должно быть места для такой… такой мерзости. В моей стране есть и более рассудительные головы. Гото – дурак. Вот видишь, – Нагумо развел руками, – вот я и высказал тебе свою точку зрения. Он действительно дурак. Неужели мы позволим, чтобы наши страны уничтожили друг друга из-за дураков? Как по-другому можно назвать действия вашего Конгресса, поведение этого маньяка Трента с его законом о реформе торговли? Посмотри, к чему привели эти его реформы! – Нагумо no-настоящему вошел в роль. Умеющий скрывать свои чувства подобно большинству дипломатов, он обнаружил у себя актерский талант, который проявился особенно ярко, поскольку Нагумо искренне верил в то, что сейчас говорил. Он поднял голову – у него в глазах стояли слезы. – Крис, если такие люди, как мы с тобой, не возьмутся за решение проблемы – мой Бог, что будет тогда? Пропадет труд нескольких поколений, обе страны – твоя и моя – понесут огромный урон, погибнут люди, наступит конец прогрессу – и все это почему? Только потому, что дураки в наших странах не сумели урегулировать торговые проблемы? Кристофер, ты должен помочь мне положить этому конец. Должен!

Кристофер Кук, пусть и предатель, продавший за деньги интересы своей страны, оставался тем не менее дипломатом, а профессиональный долг дипломатов заключается в том, чтобы не допустить войны. Ему нужно было принять решение, и он его принял.

– Но что ты собираешься делать?

– Крис, ты ведь знаешь, что мое влияние выходит далеко за пределы той должности, которую я занимаю, – напомнил Нагумо. – Иначе как бы я мог оказывать тебе услуги, цементирующие нашу дружбу?

Кук кивнул. Он догадывался об этом.

– В Токио у меня влиятельные друзья и связи. Но мне нужно время. Мне нужны гибкие условия при переговорах. Если мне предоставят такие возможности, я сумею смягчить нашу позицию, опереться на политических противников Гото и выработать какое-то взаимоприемлемое решение проблемы. Нам придется упрятать этого безумца в сумасшедший дом – там ему самое место. Такой маньяк может уничтожить мою страну, Крис! Ради всего святого, ты должен помочь мне остановить его. – Эта фраза прозвучала как крик души.

– Но что я могу сделать, Сейджи, черт возьми? Я всего лишь заместитель помощника госсекретаря, понимаешь? Самый рядовой краснокожий, и надо мной множество вождей.

– Ты один из тех немногих в Государственном департаменте, кто понимает нас. К тебе обратятся за советом. – Нагумо решил, что следует добавить немного лести. И Кук кивнул.

– Пожалуй. Может быть, у них хватит сообразительности, – добавил он. – Мы знакомы со Скоттом Адлером. Он советуется со мной.

– Если ты сообщишь мне, чего хочет ваш Госдепартамент, я передам эту информацию в Токио. Чуточку везения, и мои союзники в Министерстве иностранных дел раньше других успеют выдвинуть встречное предложение. В таком случае ваши идеи могут показаться нашими и мы с большей легкостью пойдем вам навстречу. – Такое поведение называлось дзюдо и заключалось главным образом в том, что сила и натиск противника использовались против него самого. Нагумо считал, что очень умело прибегнул сейчас к этому древнему японскому искусству, придумав подобный гамбит. Тщеславию Кука должна понравиться мысль, что таким образом он сможет манипулировать теми, в чьих руках находится внешняя политика Соединенных Штатов.

Гримаса недоверия снова появилась на лице Кука.

– Но если мы ведем войну с Японией, то – каким образом…

– Гото все-таки не законченный безумец. Наши страны сохранят свои представительства в качестве каналов связи. Мы предложим вернуть Америке Марианские острова. Сомневаюсь, что такое предложение будет совершенно искренним, но оно будет выдвинуто в качестве жеста доброй воли. Видишь, – покачал головой Сейджи, – вот я и предал свою страну. – Он не добавил, что эта фраза была обдумана заранее.

– Какое предложение будет приемлемо для Японии как последнее, дальше которого она откажется отступать?

– Тебя интересует мое мнение? Полная независимость северной части Марианских островов и отмена их статуса, как подмандатных территорий США. В любом случае они окажутся в сфере нашего влияния по чисто географическим и экономическим причинам. Мне это представляется разумным компромиссом. Почти вся земля на этих островах куплена японцами, – напомнил он гостю. – Я, правда, не совсем уверен, что именно таким будет окончательное предложение, но, кажется, догадываюсь.

– Как относительно Гуама?

– Он остается во владении США при условии демилитаризации. И здесь я не могу быть уверенным, но у меня есть основания предполагать, что такой будет позиция моей страны. Для полного решения всех вопросов понадобится время, но в этом случае мы остановим военные действия, прежде чем они зайдут слишком далеко.

– Что, если нам не удастся достичь соглашения?

– Тогда погибнут многие. Мы с тобой дипломаты, Крис. Наша задача заключается в том, чтобы не допустить этого. – И новое напоминание:

– Если ты сможешь помочь мне, просто сообщив о сути американских предложений, чтобы предоставить нам возможность пойти на компромисс, мы с тобой сможем положить конец войне, Крис. Прошу тебя, помоги мне.

– Я не хочу брать деньги за это, Сейджи, – последовал ответ Кука.

Поразительно. Оказывается, у этого человека все-таки есть моральные принципы. Как хорошо, что ему не хватает проницательности.

***

В соответствии с договоренностью посол Японии подъехал ко входу в Восточное крыло. Швейцар распахнул ворота перед длинным «лексус-стретчем», морской пехотинец отдал честь, поскольку ему никто не давал иного распоряжения. Посол вошел в здание в одиночку, без телохранителя, миновал металлодетекторы, затем повернул по длинному коридору на запад, мимо личного кинозала президента. Стены украшали портреты прежних президентов, по сторонам возвышались скульптуры Фредерика Ремингтона и другие раритеты, напоминающие об истории заселения Америки. Сама длина коридора должна была вселять в посетителя представление о размерах этой страны. Три агента Секретной службы проводили посла на государственный этаж Белого дома, который был хорошо ему знаком, затем дальше на запад в крыло, из которого и велось управление Соединенными Штатами. Взгляды агентов не казались враждебными, они были сдержанными и нейтральными, но все это резко отличалось от сердечного приема, обычно оказываемого ему в этом здании. Наконец, не случайно и прием был назначен в зале Рузвельта. Там находились золотая медаль и диплом Нобелевского лауреата, врученные Теодору за его роль посредника в переговорах, положивших конец русско-японской войне.

Если процедура приезда в Белый дом была рассчитана на то, чтобы внушить ему благоговейный страх, подумал посол, то ее заключительный этап привел к обратному. Американцам свойственны такие глупые мелодраматические жесты. Зал Индейских договоров в соседнем здании Экзекьютив-билдинг был предназначен для того, чтобы приводить в трепет дикарей, а этот зал напоминал послу о первой крупной войне, которая вознесла его страну до уровня великих держав после победы над другим членом этого эксклюзивного клуба, царской Россией, страной совсем не такой великой, как казалось на первый взгляд, пронизанной коррупцией, раздираемой внутренними разногласиями и конфликтами, склонной к хвастовству и ничем не подкрепленным угрозам. В точности как Америка, подумал посол. В данную минуту он нуждался в столь ободряющих мыслях, потому что у него дрожали колени. Президент Дарлинг уже стоял, и посол пожал протянутую руку.

– Господин посол, вы знакомы со всеми присутствующими здесь. Прошу садиться.

– Спасибо, господин президент. Я весьма благодарен вам за то, что вы согласились принять меня без заблаговременной просьбы с моей стороны по вопросу, не терпящему отлагательства. – Он обвел взглядом находящихся в зале, кивая каждому, пока Дарлинг обходил стол, направляясь к своему креслу на противоположной стороне. Бретт Хансон, государственный секретарь; Арнолд ван Дамм, глава администрации Белого дома; Джон Райан, советник по национальной безопасности. Посол знал, что министр обороны тоже находится в здании, но отсутствует на встрече. Интересно. Посол находился в Вашингтоне много лет и хорошо понимал американцев. Лица сидящих напротив отражали сдерживаемый гнев; хотя президент, подобно агентам Секретной службы, стоящим у дверей, умело скрывал свои эмоции, у него былжесткий взгляд солдата. Лицо Хансона выражало даже не гнев, нет – скорее это было негодование. По-видимому, ему и в голову не приходило, что у кого-то возникнет столь глупая мысль, как угрожать его стране, – он походил на испорченного ребенка, недовольного тем, что провалился на экзамене у справедливого и беспристрастного учителя, Ван Дамм – политик, потому он смотрел на посла, как на варвара – маленького занятного человечка. Райан скрывал свои чувства лучше других, хотя гнев ощущался и у него – не в пристальном взгляде его голубых кошачьих глаз, а в манере поведения, даже в том, как он держал ручку. Послу никогда не приходилось иметь дело с Райаном, даже встречаться с ним, за исключением нескольких официальных банкетов. Не знали его и сотрудники посольства. Несмотря на то что прошлое Райана было хорошо известно знатокам вашингтонского света, его считали специалистом по Европе, далеким от проблем Японии. Это хорошо, подумал посол. Знай Райан Японию получше, он мог бы стать опасным противником.

– Господин посол, – начал Хансон. – Вы обратились с просьбой об этой встрече. – Начинайте, прошу вас.

Райан выслушал вступительное заявление посла Японии без особого внимания. Оно было длинным, подготовленным заранее и легко предсказуемым, ничем не отличалось от заявлений любой другой страны при подобных обстоятельствах, разве что было немного оживлено упоминанием о национальных особенностях. В случившемся нет вины японцев; их принудили к этому, загнали в угол, с ними обращались как с вассалами – и все это после многих лет тесного и взаимовыгодного сотрудничества, после столь длительного периода дружеских отношений. Они тоже сожалеют о случившемся, и тому подобное. Это было всего лишь дипломатическое многословие, и Джек принялся разглядывать посла, пока слух отфильтровывал монотонное жужжание его голоса.

Поведение говорящего представлялось более интересным. В дружественной обстановке дипломаты склонны изъясняться цветисто и выразительно, а во враждебной – монотонно и однообразно, словно стесняясь произносить то, что им приказано передать. Но не в данном случае.

Посол Японии говорил уверенно и убежденно, что указывало на гордость за свою страну и ее действия. Джек вспомнил, что даже германский посол, приехавший сообщить Молотову о вторжении гитлеровских войск в Россию, делал это с печалью в голосе.

Что касается президента, то он, заметил Райан, выслушал заявление посла молча и с бесстрастным выражением, дав возможность Арни демонстрировать гнев, а Хансону – шок. Молодец.

– Господин посол, война с Соединенными Штатами – вопрос крайне серьезный, – произнес государственный секретарь, когда вступительное заявление подошло к концу.

Эти слова не произвели впечатления на посла. Он даже не дрогнул.

– Война начнется лишь в том случае, если вы этого захотите, – сказал он. – У нас нет ни малейшего желания уничтожить вашу страну, но нам необходимо соблюдать интересы собственной безопасности. – Далее он изложил японскую точку зрения на оккупацию Марианских островов. Раньше они принадлежали Японии и теперь вернулись обратно к ней. Его страна имеет право на оборонительный периметр вокруг метрополии, вот и все, закончил посол.

– Вам известно, – напомнил Хэнсон, – что мы в состоянии уничтожить вашу страну? Кивок.

– Да, конечно. Мы хорошо помним, как вы сбросили атомные бомбы на японские города.

Райан широко открыл глаза от неожиданности. «Ядерное оружие?» – написал он на странице блокнота.

– Но ведь вы не закончили свою аргументацию, – вступил в разговор Дарлинг.

– Господин президент, моя страна тоже обладает ядерным оружием.

– И средствами доставки? – презрительно фыркнул Арни. Райан мысленно поблагодарил его за вовремя заданный вопрос. Существуют моменты, когда даже ослы могут приносить пользу.

– Моя страна располагает несколькими межконтинентальными баллистическими ракетами с ядерными боеголовками. Ваши инженеры побывали на заводе, где собирали эти ракеты. Если хотите, можете проверить это в НАСА. – Посол сухо и по-деловому прочитал имена и дни, когда американцы присутствовали при сборке и запуске ракет, обратив внимание на то, что Райан записывает информацию, как и полагается хорошему чиновнику. В зале наступила такая тишина, что было слышно, как скрипит перо Джека. Еще интереснее было смотреть на лица остальных присутствующих.

– Вы нам угрожаете? – негромко спросил Дарлинг. Посол посмотрел ему прямо в глаза.

– Нет, господин президент. Это простая констатация факта. Повторяю еще раз, что война начнется лишь в том случае, если вы пожелаете этого. Да, мы знаем, что вы можете уничтожить нас, а мы вас – нет, хотя в состоянии причинить вам колоссальный ущерб. Из-за чего, господин президент? Из-за нескольких маленьких островов, исторически всегда принадлежавших Японии? На протяжении ряда последних лет они и так были японскими во всех отношениях, кроме формальной принадлежности.

– А люди, которые погибли от ваших рук? – спросил ван Дамм.

– Поверьте, я, искренне сожалею об этом. Разумеется, мы выплатим компенсацию семьям погибших. Я надеюсь, мы сможем урегулировать наши проблемы. Мы не будем нарушать деятельность вашего посольства и его персонала при условии, что вы будете относиться к нашим дипломатам так же. Это позволит сохранить каналы связи между нашими странами. Неужели так трудно, – произнес он, – рассматривать нас как равных? Почему вам хочется причинить нам ущерб, унизить нас? Во время авиакатастрофы несколько лет назад, вызванной просчетом американских инженеров в компании «Боинг», погибло больше японских граждан, чем американцев в результате этого прискорбного столкновения в Тихом океане. Разве мы тогда угрожали вам? Разве пытались подорвать национальную экономику вашей страны, лишить ее всякой надежды на выживание? Нет, мы даже не думали об этом. Наступило время, когда моя страна займет свое место, заслуженно ей принадлежащее в мире. Вы покинули западную часть Тихого океана. Теперь нам придется заняться обороной наших рубежей. Кто может гарантировать, что вы, подорвав нашу экономическую мощь, не будете затем стремиться к физическому уничтожению нашей страны?

– Мы никогда не сделаем этого! – возразил Хансон.

– Слова, слова, господин государственный секретарь. Вы уже однажды поступили таким образом и, как только что напомнили сами, сохраняете достаточно сил для достижения такой цели.

– Не мы начали ту войну, – возразил ван Дамм.

– Вот как? – поднял брови посол. – Лишив Японию нефти, организовав торговую блокаду, вы поставили нас на грань катастрофы, и это стало причиной войны. Всего лишь месяц назад вы привели нашу экономику в состояние хаоса и надеетесь, что мы безмолвно, без сопротивления согласимся с гибелью, даже не подумав о том, чтобы защитить себя? Нет, теперь мы обладаем ядерной мощью, – продолжил посол. – Настало время обращаться с нами, как с равными. Мое правительство считает конфликт исчерпанным. Мы не собираемся предпринимать дальнейших действий против американцев. Ваши граждане будут приняты у нас как желанные гости. Мы внесем изменения в правила торговли, чтобы они не противоречили американскому законодательству. Все случившееся можно представить вашей общественности как инцидент, достойный сожаления. Статус Марианских островов будет урегулирован в процессе переговоров. Мы готовы пойти на компромисс, принимающий во внимание интересы обеих сторон. Такова позиция моего правительства. – С этими словами посол открыл портфель и достал памятную записку, как это требовалось по дипломатическому протоколу. Он встал и передал ее государственному секретарю.

– Я всегда к вашим услугам. До свидания. – Посол направился к выходу мимо советника по национальной безопасности, который был единственным из присутствующих, кто не смотрел на него. За время встречи Райан не произнес ни единого слова. Будь он японцем, это могло бы вызвать тревогу, но такое поведение обычно для американца. Ему просто нечего было сказать. В конце концов, он ведь специалист по Европе, правда?

Дверь закрылась, и Райан подождал несколько секунд, прежде чем заговорить.

– Очень интересно, – заметил он, глядя на страницу блокнота со сделанными им пометками. – По сути дела он упомянул всего лишь один важный факт.

– Что вы имеете в виду? – недоуменно спросил Хансон.

– Ядерное оружие и средства доставки. Все остальное – словоблудие, предназначенное вообще-то для иной аудитории. Нам по-прежнему неизвестно, чем они занимаются.

ТОМ 2

25. Вся королевская рать…

Это еще не стало достоянием средств массовой информации, но скоро все переменится. ФБР уже разыскивало Чака Серлза. Они понимали, что найти его будет непросто, да и к тому же, говоря по правде, на основе информации, имеющейся в распоряжении бюро, все, что можно сделать с ним, – это допросить. Агенты ФБР уже побеседовали с шестью программистами, в той или иной степени работавшими над программой «Электра-Клерк 2.4.0.», и, все до единого, они категорически отрицали, что имеют хотя бы отдаленное представление о том, что они называли «пасхальным яйцом». В каждом случае в их голосах звучало негодование по поводу сделанного, смешанное с восхищением высочайшим профессионализмом исполнителя. Ведь в программу оказались введенными всего лишь три команды, далеко отстоящие одна от другой, и потребовались усилия всех шестерых программистов в течение двадцати семи часов, чтобы обнаружить эти команды. А затем обнаружилось и нечто худшее: все шестеро и еще Серлз в придачу обладали правом доступа к тогда еще сырой программе. В конце концов, в компании все они занимали должности старших программистов и каждый из них, пользуясь одинаковым доверием и правом работы с секретными материалами, мог получить доступ к ним в любое время до самого последнего момента, когда программа была окончательно завершена и перенесена на жесткий диск. Вдобавок, несмотря на то что происходила регистрация доступа к программе, каждый мог проникнуть в систему кодирования ведущей вычислительной машины и затем или стереть из ее памяти время своей работы с программой, или скрыть этот момент среди других. К тому же «пасхальное яйцо» было создано с таким искусством, что могло существовать в программе в течение нескольких месяцев, на протяжении которых шла работа над ее совершенствованием. Наконец один из программистов откровенно признался, что сделать это мог любой из них. На компьютерных программах не остаются отпечатки пальцев. Однако намного более важным был тот факт, что исправить совершенное программой «Электра-Клерк 2.4.0.» оказалось невозможным.

Результаты, достигнутые с помощью этой программы, были настолько ужасны, что агенты ФБР, занятые расследованием, мрачно шутили, что термоизоляционные пластиковые панели, которыми заменили стекла в зданиях на Уолл-стрите, спасли, возможно, тысячи жизней. Последняя зарегистрированная сделка состоялась в 12.00.00 и, начиная с 12.00.01 все записи на магнитной ленте превратились в абракадабру. Миллиарды – нет, сотни миллиардов – долларов биржевых трансакций в буквальном смысле слова исчезли, затерялись в компьютерной памяти ЭВМ «Депозитари траст компани».

Никто еще не знал об этом. Происшедшее по-прежнему хранилось в тайне. Это было предложено сначала руководством «Депозитари», а затем одобрено Комиссией по ценным бумагам и биржевым операциям и директорами Нью-йоркской фондовой биржи. Им пришлось объяснить ФБР причину принятых мер. Помимо всех денег, исчезнувших во время краха, случившегося в «черную пятницу», огромные суммы были вложены многими брокерами в хедж, срочные сделки, заключенные для страхования от возможного изменения цены, которые всегда приносят выгоды на рынке, когда спрос неуклонно снижается. Правда, каждый торговый дом вел регистрацию собственных сделок, и потому теоретически с течением времени можно было восстановить полную картину финансовой деятельности, уничтоженную «пасхальным яйцом». Опасность, однако, заключалась в том, что, если станет известно о катастрофе с компьютерами «Депозитари», найдутся беспринципные или просто оказавшиеся в отчаянном положении дельцы, которые подтасуют свои документы. Крупные фирмы вряд ли пойдут на подобное, но в случае с компаниями поменьше это было практически неизбежно, а доказать искажение фактов никто не сможет – классический пример, когда слова одних противоречат словам других, худший вариант уголовного расследования. На рынке ценных бумаг даже в самых крупных торговых домах с вековой репутацией могут найтись негодяи, реальные или потенциальные. Это объяснялось тем, что здесь замешаны были слишком большие деньги, а это еще больше усложняло этический долг инвесторов, обязанных охранять интересы своих вкладчиков.

Вот почему свыше двухсот агентов ФБР побывали в офисах и домах директоров каждой инвестиционной компании в радиусе сотни миль от Нью-Йорка. Осуществить это оказалось легче, чем могло показаться, потому что большинство руководителей фирм прилагали во время уик-энда отчаянные усилия, чтобы разобраться с происшедшим, и в большинстве случаев с готовностью пошли навстречу следователям, предоставив в их распоряжение документацию, содержащуюся в памяти компьютеров, принадлежавших их компаниям. Скоро удалось установить, что примерно восемьдесят процентов материалов, касающихся сделок, совершенных после полудня пятницы, находятся в руках федеральных властей. Это оказалось самым простым. А вот намного труднее, поняли агенты, будет проанализировать их, установить связь между сделкой, совершенной одним торговым домом, со сделками, совершенными всеми остальными. Ирония заключалась в том, что один программист из компании Серлза сам, по собственной инициативе, составил минимальную схему осуществления этой задачи: универсальные вычислительные машины старшего поколения для комплекта документов каждой компании, объединенные в единую систему посредством другой универсальной ЭВМ с производительностью не меньше, чем «Крей ай-эм-пи» (такие ЭВМ, сообщил он агентам, имеются в распоряжении спецслужб – одна в ЦРУ и еще три в Агентстве национальной безопасности), и действующие на основе исключительно сложной, специально разработанной программы. Тысячи финансовых институтов, торговых домов и инвестиционных компаний участвовали в пятницу в биржевых операциях, и некоторые из них осуществили миллионы трансакций. Число перестановок, сообщил программист тем двум агентам, что сумели хоть отчасти понять его рассуждения, измеряется, по-видимому, десятью в шестнадцатой, а то и восемнадцатой степени. Он был вынужден объяснить им, что последнее число равняется миллиону в кубе, то есть миллиону, умноженному на миллион и еще раз на миллион. Короче говоря, это очень большое число. Да, чуть не забыл, добавил программист: необходимо быть абсолютно уверенным в том, что в основу расчетов положена информация о всех до единой сделках каждого торгового дома, иначе усилия будут безуспешными. Сколько времени потребуется на решение этой проблемы? Программист не пожелал строить догадки, что совсем не понравилось агентам, вынужденным ехать обратно в федеральное здание Джавитса, чтобы объяснить все это своему боссу, отказывающемуся пользоваться компьютером даже для печатания писем. Расследование это могло бы называться – «Операция невозможна», как в знаменитом телевизионном сериале, невесело шутили они во время короткой поездки назад.

И все– таки требовалось что-то предпринять. В конце концов, речь шла не только об операциях на бирже. Каждая осуществленная сделка выражалась конкретной денежной суммой, реальными деньгами, переходившими из одних электронных рук в другие, с одного счета на другой, и, хотя это осуществлялось с помощью электронного кассира, требовалось точно отчитаться за все потраченные -или полученные – средства. До тех пор пока не будет решена проблема всех до единой финансовых операций, произведенных в минувшую пятницу, никто не будет знать, сколько денег находится на счетах торговых домов, инвестиционных компаний и банков, в конце концов, даже на счетах частных граждан, включая тех, кто не принимали никакого участия в операциях на бирже. Теперь была парализована не только биржа, не только Уолл-стрит – полностью парализованной оказалась вся банковская система Америки. К такому заключению пришли примерно в тот момент, когда «ВВС-1» совершил посадку на базе Эндрюз.

– Проклятие! – выругался заместитель директора Нью-йоркского отделения ФБР. Таким образом он оказался намного Красноречивее представителей других федеральных спецслужб, пользующихся северо-западным углом его кабинета в качестве конференц-зала. Те просто сидели, опустив головы и глядя на дешевый ковер, и беспомощно пожимали плечами.

Ситуация неминуемо должна была ухудшиться. Так и произошло. Один из служащих «Депозитари» рассказал о случившемся соседу-юристу, тот поделился новостью с приятелем-репортером, который сделал несколько телефонных звонков и написал статью для «Нью-Йорк тайме». Эта знаменитая газета тут же связалась с министром финансов, только что вернувшимся из Москвы. Тот, не успев получить никакой информации о действительном масштабе катастрофы, воздержался от комментариев, но забыл попросить «Нью-Йорк тайме» отложить публикацию статьи. Он скоро спохватился и попытался исправить ошибку, однако газета уже находилась в типографии.

***

Министр финансов Бозли Фидлер буквально пробежал по туннелю, соединяющему здание министерства с Белым домом. Он не привык к столь большой для него физической нагрузке и тяжело дышал, когда вошел в зал Рузвельта, который только что покинул японский посол.

– Что случилось, Баз? – спросил президент Дарлинг. Фидлер перевел дыхание и за пять минут кратко изложил суть информации, только что полученной им в ходе телевизионного совещания с Нью-Йорком.

– Мы не можем открыть финансовые рынки, – закончил он. – Я хочу сказать, они просто не могут открыться. Никто не в состоянии участвовать в биржевых операциях, потому что никто не знает, сколько у него денег, каковы активы и каковы пассивы. А вот что касается банков… Господин президент, тут у нас крайне серьезная проблема. Ничего даже отдаленно похожего у нас еще не случалось.

– Баз, но ведь это всего лишь деньги, разве не так? – спросил Арни ван Дамм, не понимая, почему после нескольких спокойных месяцев все вдруг свалилось на них сразу.

– Нет, это не просто деньги. – Все посмотрели на Райана, ответившего на поставленный вопрос. – Речь идет о доверии. В свое время, когда я еще работал в «Меррилл и Линч», Баз написал об этом книгу. – Может быть, дружеское замечание как-то его успокоит, подумал Райан.

– Спасибо, Джек. – Фидлер сел и налил стакан воды. – В качестве примера воспользуемся финансовым крахом 29-го года. Какие тогда понесли потери? В денежном выражении – никаких. Множество инвесторов разорились, требования о внесении дополнительного обеспечения в связи с падением курса заложенных ценных бумаг еще больше ухудшили ситуацию, однако люди часто отказываются понимать, что потерянные ими деньги получены другими.

– Я тоже не понимаю, – покачал головой Арни.

– Мало кто разбирается в этом. Причина заключается в элементарной простоте происходящего. При игре на бирже люди удивляются ее сложности, забывая о том, что лес состоит из множества отдельных деревьев. Каждый разорившийся инвестор потерял деньги потому, что уже отдал их другому инвестору и получил вместо них акции. Он обменял свои деньги на что-то ценное, но это что-то ценное упало в цене. Вот так и произошел обвал. Однако тот первый, кто продал акции и получил деньги до финансового краха, с практической точки зрения поступил разумно, ведь он-то не потерял ничего. Вот почему объем денежной массы в 29-м году ничуть не изменился.

– Видишь ли, Арни, деньги не могут просто взять и исчезнуть, – объяснил Райан. – Они перемещаются из одного места в другое. Федеральная резервная система наблюдает за этим. – И все-таки он увидел, что ван Дамм не понял этого.

– Тогда почему, черт побери, разразилась Великая депрессия?

– Все дело в доверии, – ответил Фидлер. – Огромное количество людей разорилось в 29-м году из-за маржинальных требований. Они покупали акции, платили за них меньше номинальной стоимости и теряли деньги, когда им приходилось продавать эти акции. Банки и другие финансовые институты рушились, поскольку были вынуждены покрывать разницу между покупной стоимостью и номиналом. В конечном итоге в стране появилось множество рядовых граждан с долгами, которые они не могли заплатить, и банков, где отсутствовали наличные. При таких условиях люди прекращают всякую деятельность. Они боятся потерять то, что у них осталось. Те, кто вовремя успели выйти из игры и имеют деньги – они не понесли никаких потерь, – видят состояние экономики и тоже ничего не предпринимают, потому что ситуация представляется им пугающей. В этом и состоит проблема, Арни.

Понимаешь, сила экономики – не в богатстве, а в использовании этого богатства, во всех тех сделках, которые заключаются каждый день, начиная с денег, получаемых мальчишкой, подравнивающим тебе газон перед домом, до крупных корпораций, совершающих колоссальные финансовые операции. Если наступает этому конец, останавливается все. – Райан одобрительно кивнул, выслушав короткую блестящую лекцию Фидлера.

– И все-таки не могу сказать что понял до конца, – заметил глава администрации Белого дома. Президент внимательно прислушивался к разговору.

Теперь моя очередь, решил Райан.

– Не все понимают это. Как сказал Баз, это слишком просто для понимания. Ты ищешь признаки деятельности, однако настоящую опасность представляет бездеятельность. Если я решаю сидеть и ничего не предпринимать, мои деньги не поступают в обращение. Я перестаю делать покупки, и люди, занимающиеся производством вещей, которые я покупал раньше, оказываются теперь без работы. Это пугает их и пугает их соседей. Соседи, ставшие свидетелями случившегося, приходят в такой ужас, что принимаются экономить деньги: зачем тратить, когда деньги могут понадобиться на случай, если ты потеряешь работу, верно? И так далее, и так далее. Мы столкнулись с серьезной проблемой, – закончил Райан. – Утром в понедельник банкиры тоже обнаружат, что не знают, какими суммами располагают. Банковский кризис не начинался по-настоящему до 32-го года, через много времени после того, как произошел крах на бирже. Сейчас дело обстоит по-другому.

– Насколько опасна создавшаяся ситуация? – задал самый важный вопрос президент.

– Не знаю, – ответил Фидлер. – Такого еще никогда не случалось.

– Это не ответ – «не знаю», Баз, – заметил Дарлинг.

– Вы предпочитаете, чтобы я вам солгал? – спросил министр финансов. – Нужно пригласить сюда председателя Федеральной резервной системы. Перед нами встал целый ряд проблем. И первая из них – невиданный по масштабам кризис ликвидности.

– Не говоря о войне, – напомнил Райан тем, кто могли забыть о ней.

– Какая из этих проблем более серьезна? – спросил президент Дарлинг. Райан задумался.

– Вы имеете в виду опасность для нашего государства? У нас потоплены две подводные лодки, погибло около двухсот пятидесяти человек. Два авианосца выведены из строя, но их можно отремонтировать. Марианские острова оккупированы иностранной державой. Все это относится к числу потерь, – произнес Джек размеренно, словно думая вслух. – Однако они не оказывают непосредственного влияния на безопасность страны, потому что не подрывают силу нации. Америка – это страна, идеалы которой разделяются ее населением. Мы – это люди, мыслящие определенным образом, верящие, что можем добиться того, к чему стремимся. Все остальное является следствием – уверенность в завтрашнем дне, оптимизм, короче говоря, все то, что кажется столь необычным для других стран. Стоит лишиться этого, и ничто не будет отличать нас от них. Краткий ответ на ваш вопрос, господин президент, таков: экономическая проблема несравненно более опасна для Америки, чем нападение японцев.

– Ты удивляешь меня, Джек, – сказал Дарлинг.

– Как сказал Баз? Вы предпочитаете, чтобы я вам солгал, сэр?

***

– В чем же дело, черт побери? – спросил Рон Джоунз. Солнце уже встало, и было хорошо видно атомную подводную лодку «Пасадена», которая застыла у причала с флагом Военно-морских сил США, уныло повисшим на флагштоке. Боевой корабль стоял в гавани и бездействовал, а сын его учителя погиб от рук врага. Почему никто ничего не предпринимает?

– Ее командир не получил приказа, – объяснил Манкузо, – потому что я не получил приказа, потому что главнокомандующий Тихоокеанским флотом не получил приказа – и потому что командование вооруженными силами страны не отдало приказа.

– Может, они уснули?

– Министр обороны находится сейчас в Белом доме. По-видимому, президент уже получил информацию о случившемся, – произнес командующий подводными силами.

– Только никак не может принять решение, – язвительно заметил Джоунз.

– Он – наш президент, Рон. Мы исполняем его приказы.

– Да, подобно тому как Джонсон послал моего отца во Вьетнам. – Джоунз повернулся и посмотрел на карту, прикрепленную к стене. К вечеру японские надводные корабли окажутся вне пределов досягаемости для палубной авиации. Впрочем, самолеты все равно не могут взлететь с поврежденных и потерявших ход авианосцев. Фрегат «Гэри» закончил осмотр места гибели подводных лодок и поспешно вернулся к эскадре, главным образом из-за опасности торпедных атак, однако всему миру казалось, что его прогнал тендер японской береговой охраны. Сведения, имеющиеся в распоряжении командования Тихоокеанского флота, основывались на космической фотосъемке, так как сочли слишком опасным посылать для наблюдения за японскими кораблями даже самолет Р-3, не говоря уже о том, чтобы преследовать и атаковать их подводные лодки.

– Вот уж действительно «первые с места опасности», а? Манкузо решил на этот раз не делать выговора. В конце концов, он – адмирал и ему платят за то, что он мыслит соответственно званию.

– Сейчас самое главное – спасти авианосцы, вывести их из опасной зоны и отремонтировать. Уолли занимается планированием операций. Нам нужна надежная и точная информация, на основе которой мы примем решение, как поступать дальше.

– И будем ждать, разрешат нам это или нет? Манкузо кивнул.

– Совершенно верно. Именно так действует командная система.

– Просто великолепно.

***

Рассвет был прекрасным зрелищем. Ямата сидел в верхнем салоне «Боинга-747» у левого борта, глядя в иллюминатор и не обращая внимания на разговоры вокруг. За последние трое суток он почти не спал, но душевный подъем и ощущение всепоглощающей силы кипели в нем. Совершается последний плановый рейс на остров. На самолете летят главным образом представители администрации вместе с несколькими инженерами и гражданскими лицами, которым предстоит создавать новое правительство. Чиновники неплохо умеют осуществлять такую задачу. Разумеется, все жители Сайпана получат право голоса и выборы пройдут под наблюдением международной общественности. Такова политическая необходимость. На острове около двадцати девяти тысяч местных жителей, не считая японцев, многим из которых теперь принадлежит здесь недвижимость – земля, дома, фирмы. В это число не входят и солдаты, а также все те, кто проживают в отелях. Отели – самые большие принадлежат японцам, разумеется, – будут рассматриваться как кондоминиумы, кооперативные жилые дома, и всех проживающих в них отнесут к числу жителей Сайпана. Являясь гражданами Японии, они получат право принимать участие в выборах. Солдаты – тоже японские граждане, на них распространяется право свободного волеизъявления, а поскольку гражданский статус гарнизонов пока не определен, их отнесут к числу местных жителей. Считая солдат и гражданских лиц, во время выборов на острове окажется тридцать одна тысяча японцев, а разве не известно, как ревностно его соотечественники относятся к соблюдению своих гражданских прав? И пусть заткнутся все эти международные наблюдатели, мысленно выругался Ямата, глядя на восток.

Было особенно приятно наблюдать с высоты тридцати семи тысяч футов, как на горизонте появилось первое едва заметное сияние, которое походило на обрамление букета все еще светящихся звезд.

Сияние усиливалось, становилось все шире, из пурпурного превращалось в темно-красное, затем в оранжевое, и вот выглянул краешек солнца, еще невидимый с черной поверхности моря далеко внизу, словно восход предназначен для него одного, подумал Ямата, чтобы он мог насладиться этой красотой задолго до того, как маленькие люди на земле смогут радоваться прекрасному зрелищу. Авиалайнер чуть накренился вправо и начал снижаться. Траектория снижения казалась рассчитанной с идеальной точностью, солнце словно застыло на прежнем месте – всего лишь желто-белый сегмент над горизонтом, – и волшебный момент растянулся на несколько минут. От величественного зрелища у Яматы едва не выступили слезы. Он все еще помнил лица своих родителей, их скромный дом на Сайпане.

Его отец был мелким и не слишком преуспевающим лавочником, торговал главным образом галантереей и безделушками, которые покупали солдаты местного гарнизона. Отец всегда очень вежливо разговаривал с ними, вспомнил Райзо, улыбался, кланялся, униженно выслушивал их шутки насчет своей ноги, искалеченной полиомиелитом. Мальчик, наблюдавший за этим, считал нормальным такое отношение к людям с оружием, одетым в мундиры армии его страны. С тех пор эта точка зрения изменилась, разумеется. Военные – это всего лишь слуги. Независимо от того, продолжали они традиции самураев или нет – само слово «самурай», напомнил он себе, происходит от глагола «служить», четко определяя, кто является настоящим хозяином, не правда ли? – военные обслуживали и охраняли своих повелителей, которые нанимали, платили и говорили им, что нужно делать. С людьми в военных мундирах следовало обращаться с уважением, которого они в общем-то не заслуживали, однако по мере продвижения к вершине своей карьеры военные все лучше понимали, где находится их настоящее место и кому они в действительности подчиняются.

– Самолет совершит посадку через пять минут, – сказал подошедший к нему полковник.

– Дозо. – Скорее кивок, чем поклон, потому что Ямата сидел в кресле, но даже кивок был едва заметным, в точности соответствующим услуге, оказанной лакеем, и демонстрировал одновременно вежливость и превосходство. С течением времени, если этот полковник проявит себя хорошим офицером и достигнет звания генерала, форма кивка изменится, а если военная карьера и дальше будет протекать успешно, если полковнику повезет, Ямата-сан станет, может быть, даже называть его в знак дружбы по имени, выделять из числа других улыбкой и шуткой, приглашать выпить и предоставит ему возможность в ходе продвижения к вершинам командования понять, кто является настоящим хозяином страны. Полковник надеялся, по-видимому, достичь желанной цели. Ямата пристегнул ремень и пригладил волосы.

Капитан Сато испытывал огромную усталость. Он провел в воздухе, за штурвалом самолета, слишком много времени, не просто нарушая правила работы и отдыха экипажа, а прямо-таки перечеркивая их. Но ведь и он не мог, не имел права уклониться от выполнения своего гражданского долга. Сато посмотрел налево и увидел утреннее солнце, его лучи отражались от крыльев двух истребителей, похоже, F-15. На одном из них, возможно, летит его сын, охраняя землю отцов, снова вернувшуюся под власть Японии. Аккуратно, напомнил он себе. В самолете находятся граждане его страны, и он обязан обеспечить их безопасность. Держа одну руку на штурвале, а другую на рукоятке газа, Сато вел свой авиалайнер по невидимой в воздухе линии к точке, уже выбранной его взглядом. По команде капитана второй пилот до предела выпустил огромные подкрылки. Сато чуть потянул штурвал на себя, приподняв нос самолета и снизив скорость, плавно как снежинку опуская авиалайнер к земле, пока визг резины не дал понять, что они коснулись посадочной полосы.

– Вы – настоящий поэт, – с уважением заметил второй пилот, в который раз восхищаясь летным мастерством своего капитана.

Сато позволил себе улыбнуться, переключая на реверс мощные двигатели.

– Ведите его по рулежной дорожке, – сказал он и нажал на кнопку системы внутренней связи. – Добро пожаловать в Японию, – объявил он, обращаясь к пассажирам авиалайнера.

Ямата не присоединился к общему приветственному крику лишь потому, что его удивили слова, донесшиеся из динамиков. Он не стал ждать, пока самолет остановится, и расстегнул пристежные ремни. Дверь, ведущая в кабину пилотов, находилась совсем рядом, и ему хотелось что-то сказать летчикам.

– Капитан?

– Да, Ямата-сан?

– Вы ведь понимаете, правда?

Пилот кивнул – это был кивок знающего себе цену профессионала, его поведение сейчас ничем не отличалось от ликования могущественного дзайбацу.

– Хай, – произнес он и в ответ увидел поклон, полный искреннего уважения. Сато почувствовал удовлетворение от внимания, проявленного к нему столь великим человеком.

Теперь промышленник не спешил. Необходимости в этом не было. Чиновники и другой обслуживающий персонал вышли из самолета и спустились к автобусам, которые отвезут их в отель «Никко-Сайпан», огромное современное здание на западном берегу острова, которое станет временной штаб-квартирой для оккупационных сил – нет, для нового правительства Сайпана, поправил себя Ямата. Через пять минут все пассажиры авиалайнера покинули его, и лишь теперь Ямата спустился по трапу к внедорожнику «Тойота-лэндкрузер». На этот раз за рулем сидел один из служащих его компании, который знал, что делать, без указаний хозяина и понимал, что этими минутами тот захочет насладиться в тишине.

Ямата едва замечал кипучую деятельность вокруг. Несмотря на то что все это произошло по его желанию, сейчас оно казалось совсем не таким важным, как предвкушение того же в прошлом. Ну, может быть, стоит мимолетной улыбки вид боевых машин, но теперь его охватила настоящая усталость, и веки опускались, несмотря на железную волю, требовавшую держать глаза открытыми и настороженными. Водитель продумал маршрут заранее и выбрал дороги, позволяющие миновать крупные пробки. Скоро они снова проехали мимо «Мариана кантри клаб», и хотя солнце уже встало над горизонтом, на зеленом газоне не было игроков в гольф. Не было видно и военных машин, если не считать двух грузовиков с дисковыми спутниковыми антеннами на краю автомобильной стоянки, недавно выкрашенных в зеленый цвет, после того как их реквизировали у телевизионной компании Эн-эйч-кей. Да, нельзя портить зеленый газон поля для гольфа, без сомнения, самой дорогой части недвижимого имущества на острове.

Это примерно вот здесь, подумал Ямата, вспоминая очертания холмов. Примитивный маленький магазинчик отца располагался недалеко от северного аэродрома и он все еще помнил истребители A6M-Z, гордо прогуливающихся летчиков и надменных солдат. А вон там находился завод по переработке сахарного тростника компании «Нанио Кохатсу Кайса»… Ямата еще не забыл, как он крал кусочки сладкого тростника и жевал их, какими свежими были утренние бризы. Скоро они будут дуть на его земле. Усилием воли Ямата стряхнул воспоминания, вышел из автомобиля и направился на север.

Должно быть, вот здесь шли в последний раз его отец, мать, брат и сестра. Он представил себе отца, хромающего на искалеченной ноге, пытаясь обрести достоинство, навсегда отобранное у него болезнью, перенесенной в детстве. Интересно, обслуживал ли он солдат в те последние дни, приносил ли им еще остававшиеся у него полезные товары? Может быть, в то время солдаты забыли, наконец, свои грубые шутки по поводу физического недостатка отца и поблагодарили его с искренностью людей, знающих о неминуемой смерти, стоящей на самом пороге. Ямате хотелось верить и тому и другому. Его семья шла, наверно, вместе с остальными вот по этой лощине, навстречу смерти, их прикрывали еще оставшиеся в живых японские солдаты, уже видящие смерть и ощущающие хрустальное просветление, которое наступает в последние мгновения жизни.

Местные жители называли это место «Скала Банзай», а менее расистски настроенные – «Скала Самоубийц». Ямата решил, что поручит своему рекламному агентству найти более респектабельное название для утеса. Это произошло 9 июля 1944 года, когда на Сайпане прекратилось организованное сопротивление.

По сути дела здесь было два отвесных утеса, расположенных по сторонам узкого залива, один напротив другого; от вершины более высокого до поверхности моря – двести сорок метров. Много лет назад на месте гибели японскими студентами был установлен мраморный монумент – склоненные в молитве фигуры детей. Да, наверно, вот здесь они подошли к самому краю обрыва, держась за руки. Ямата помнил сильные руки отца. Возможно, брат и сестра испугались? Нет, скорее растерялись после трех недель грохота, ужаса и смятения. Мать, наверно, посмотрела на отца. Улыбающаяся, жизнерадостная невысокая женщина, ее музыкальный смех все еще звучал в ушах сына. Солдаты иногда вели себя грубо с отцом, но к матери всегда относились с уважением. И никогда не обижали детей. Последняя услуга, оказанная солдатами, заключалась в том, что ценой своих жизней они не подпустили американцев к вершине утеса в тот решающий момент когда последние жители острова шагнули в небытие. Держась за руки, решил Ямата, каждый прижимая к себе ребенка в прощальном объятии, гордо отказавшись сдаться в плен американским варварам и одновременно сделав сиротой своего старшего сына… Ямата закрыл глаза и мысленно увидел перед собой всю картину. Он впервые вздрогнул от переполнивших его чувств. Еще ни разу на протяжении всех этих лет он не позволил себе проявить что-то кроме ярости, но теперь можно было больше не сдерживаться, и слезы гордости потекли по щекам. Да, ему удалось исполнить долг чести по отношению к тем, кто произвели его на свет, и к тем, кто убили их. Исполнить сполна.

Водитель следил за ним, не зная, в чем дело, но понимая, поскольку был знаком с историей этого обрыва, и тоже растрогался, глядя, как одинокий мужчина шестидесяти с лишним лет хлопнул в ладоши, призывая души погибших родственников. Издалека, за сотню метров, он видел, как плечи мужчины содрогаются в рыданиях. Прошло несколько минут, Ямата в своем строгом деловом костюме лег на вершине утеса и уснул. Может быть, ему снятся умершие, а может, души тех, кто погибли здесь, посетят его во сне и скажут то, что он хочет услышать, подумал водитель. Однако самое странное, что пришло в голову водителю: оказывается, у старого мерзавца есть сердце. Значит, он ошибался в своем боссе.

***

– Ты только посмотри, какая организованность, – буркнул себе под нос Ореза, глядя в дешевый плохонький бинокль, найденный в доме.

Из окна гостиной открывался вид на аэродромы, а из кухни был виден порт. «Оркид эйс» уже давно отошел от причала, и

, его место занял другой корабль – «Сенчюри хайуэй N5». С него шла разгрузка джипов и грузовиков. Португалец устал, потому что заставил себя вести наблюдение всю ночь. Он не спал уже двадцать семь часов – весь предыдущий день он провел в море к западу от острова. Бывший старшина знал, что для такой нагрузки годы уже не те. Вот Барроуз и помоложе, и поумнее,

.а улегся на ковер и храпит вовсю.

Впервые за много лет Орезе хотелось курить. Никотин помогает сохранять бодрость. В моменты вроде этого нужны сигареты. Они незаменимы на войне – по крайней мере так говорилось в кинофильмах о второй мировой. Но сейчас не вторая мировая, а он – не воин. Прослужив больше тридцати лет в береговой охране США, Ореза ни разу не стрелял в кого-то, даже во время пребывания во Вьетнаме. Всегда стрелял кто-то другой. Он просто не знал, как воевать.

– Не спал всю ночь? – спросила Изабел. Она оделась, чтобы отправиться в больницу. По эту сторону международной линии смены дат наступил понедельник – рабочий день. Она опустила взгляд и увидела, что блокнот, обычно лежащий рядом с телефоном, исписан цифрами и пометками. – Это действительно имеет такое значение?

– Не знаю, Изз.

– Хочешь завтракать?

– Было бы неплохо, – раздался голос Пита Барроуза. Он вошел потягиваясь в кухню. – Похоже, я отключился часа в три… – Он помолчал. – Чувствую себя… чертовски плохо, – запинаясь, поправился он из уважения к женщине.

– Ладно, но через час мне нужно быть у себя в кабинете, – заметила миссис Ореза, открывая холодильник. Барроуз увидел, что в этом доме на завтрак подают овсяные хлопья, обезжиренное молоко и что-то вроде хлеба из соломы. Стоит добавить немного фруктов, подумал он, и я снова в Сан-Хосе. Зато чувствовался запах кофе. Он взял кофейник и наполнил чашку.

– Кто-то у вас умеет варить кофе, – одобрительно отозвался Барроуз.

– Это Мэнни, – заметила Изабел.

На лице Орезы впервые за несколько часов появилась улыбка.

– Научился у своего первого боцмана. Выбираешь соответствующий сорт, насыпаешь, сколько требуется, и добавляешь щепотку соли.

Наверно, делаешь это в безлунную ночь и приносишь в жертву козленка, подумал Барроуз. Впрочем, если и так, смерть козленка пошла на благое дело. Он сделал пару глотков и подошел, чтобы посмотреть на записи Орезы.

– Неужели так много?

– По самым осторожным оценкам. Отсюда до Японии два часа лета, четыре часа сюда и обратно. Пусть на каждом конце тратится девяносто минут на заправку, погрузку и все остальное. Получается семичасовой цикл, то есть три с половиной рейса на каждый самолет в сутки. С одним рейсом сюда прибывает триста солдат, может быть, триста пятьдесят. Выходит, каждый самолет доставляет тысячу солдат. Пятнадцать самолетов перебросят за сутки целую дивизию. Скорее всего у них больше чем пятнадцать 747-х, как ты считаешь? – спросил Португалец. – Это, как я сказал, заниженные расчеты. Остается только доставить снаряжение.

– Сколько судов потребуется для этого? Ореза нахмурился.

– Не знаю точно. Когда шла война в Персидском заливе – меня отправили туда обеспечивать безопасность портов… Проклятие, забыл! Все зависит от судов и того, как их загружать.Снова будем осторожными в расчетах. Двадцать крупных «торговцев» только для переброски снаряжения – грузовиков, джипов и всего остального, о чем даже сразу и не вспомнишь. Это похоже на перевозку целого города с его населением. Кроме того, понадобится обеспечить дивизию горючим. На Сайпане не выращивают пищу из-за скалистого грунта – придется морем доставлять и продукты. Короче говоря, население острова удвоится. Даже снабжение водой окажется затрудненным. – Он взял блокнот и записал что-то. – В общем, японцы собираются остаться здесь надолго, в этом можно не сомневаться, – произнес он, направляясь к столу и своему низкокалорийному завтраку. Господи, как хочется съесть яичницу из трех яиц с ветчиной, несколько ломтей хлеба с маслом и наплевать на весь их холестерин. Плохо, когда тебе за пятьдесят.

– Как относительно меня? – спросил инженер. – Вижу, что тебя считают местным жителем. Но меня-то за местного никто не сочтет, черт возьми!

– Пит, ты мой пассажир, а я – капитан, верно? Я несу за тебя ответственность. Таков закон моря, сэр.

– Но мы больше не в море, – напомнил ему Барроуз. Справедливость замечания раздосадовала Орезу.

– В моей семье юристом является дочь, а у меня для решения проблемы свои принципы. Ешь свой завтрак. Мне нужно поспать, а тебе заступить на дневную вахту.

– А что делать мне? – спросила миссис Ореза.

– Если ты не придешь на работу…

– …то кто-то заинтересуется почему.

– Кроме того, было бы неплохо узнать, насколько верно то, что сказали они о раненых полицейских, – продолжил ее муж. – Я не спал всю ночь, Изз, и не слышал ни единого выстрела. Похоже, что выставлены блок-посты на всех перекрестках, но они ничего не предпринимают. – Он помолчал. – И это мне тоже не нравится. Так или иначе, нужно принять какие-то меры.

***

– Так ты сделал это или нет? – задал прямой вопрос Дарлинг, впившись глазами в лицо своего вице-президента. В душе он проклинал Келти за то, что тот вынудил его заниматься еще одной проблемой в дополнение к тем многочисленным несчастьям, которые обрушились на администрацию, но статья, опубликованная в газете «Вашингтон пост», не оставила ему выбора.

– А почему ты бросил меня на произвол судьбы? Почему по крайней мере не предупредил?

Президент обвел рукой вокруг, по сторонам Овального кабинета.

– Находясь здесь, ты многое можешь сделать, но многого и не можешь. Например, не имеешь права вмешиваться в уголовное расследование.

– Только не говори мне об этом! Столько до тебя…

– Это верно, и все до одного жестоко расплачивались за такие необдуманные поступки. – Роджер Дарлинг не сказал Келти: в прикрытии нуждается не мой зад, а твой. Я не собираюсь из-за тебя рисковать своей политической карьерой. Это было ясно и без слов. – Ты не ответил на мой вопрос.

– Послушай, Роджер!… – угрожающе прошипел вице-президент, но Дарлинг остановил его, подняв руку, и спокойным голосом проговорил:

– Эд, у меня разваливается экономика. В Тихом океане погибли экипажи двух подводных лодок. У меня нет ни времени, ни желания заниматься спорами. Я не могу ставить на карту политическую стабильность страны. Отвечай на вопрос. – Тон президента сделался повелительным.

Келти покраснел и, прежде чем ответить, склонил голову вправо.

– Ну хорошо, я люблю женщин и никогда не скрывал этого. Мы с – женой понимаем друг друга, она не имеет возражений. – Он снова посмотрел на Дарлинга. – Но я никогда, слышишь, никогда за всю свою гребанную жизнь никого не преследовал, не принуждал и не насиловал. Никогда. В этом не было надобности.

– А Лайза Берринджер? – спросил Дарлинг, отыскав имя в лежащих перед ним записях.

– Она была прелестной девушкой, такой искренней, такой умной, и уговаривала меня пойти на… ты понимаешь на что. Я объяснил ей, что это невозможно. В том году мне предстояли перевыборы, да и вообще она была слишком молодой. Ей нужен был мужчина ближе по возрасту, чтобы женился на ней, чтобы у нее были дети и хорошая семья. Она очень расстроилась, начала пить – может быть, пристрастилась к наркотикам, но в этом я не уверен. Как бы то ни было, однажды вечером она ехала по кольцевой автодороге и врезалась в устой моста, Роджер. Я присутствовал на ее похоронах. Я в хороших отношениях с ее родителями – по крайней мере был до недавнего времени, – поправился Келти.

– Она оставила записку, предсмертное письмо.

– И даже не одно. – Келти сунул руку в карман пиджака и достал два конверта. – Меня удивляет, что никто не обратил внимания на дату на том письме, которое находится в ФБР – оно написано за десять дней до смерти. Вот это написано за неделю, а это – в день смерти. Мои сотрудники нашли их" Полагаю, что третье обнаружила Барбара Линдерс. Ни одно из писем не было отправлено по почте. Думаю, ты заметишь разницу в тексте этих писем, в тексте всех трех писем, по сути дела.

– Линдерс утверждает, что ты…

– Дал ей наркотик? – Келти покачал головой. – Ты знаешь о том, что я много пил, знал об этом, когда пригласил войти в твою команду. Это верно, я был алкоголиком, но последний раз пил два года назад. – По его лицу промелькнула кривая улыбка. – Теперь моя сексуальная жизнь даже улучшилась. Но вернемся к Барбаре. В тот день она чувствовала себя больной – гриппом, по-моему. Она пошла в аптеку на Капитолийском холме, получила рецепт и…

– Откуда тебе это известно?

– Может быть, я веду дневник. А может, у меня просто хорошая память. Как бы то ни было, я помню день, когда все это произошло. Один из моих сотрудников проверил рецепты в аптеке, и, возможно, на флаконе была надпись, запрещающая принимать спиртное в сочетании с таблетками. Этого я не знаю, Роджер. Когда у меня бывала простуда – давно, несколько лет назад, – в качестве лекарства я пил бренди. Черт возьми, – признался Келти, – я прибегал к алкоголю во многих случаях жизни. Вот я и налил ей немного, и она стала очень послушной. Пожалуй, слишком послушной, но в тот момент я изрядно набрался сам и решил, что это объясняется моей широко известной привлекательностью для женщин.

– Так что же ты хочешь сказать мне? Что ты не виноват?

– А ты считаешь, что я похотлив, как старый козел, никогда не застегиваю штаны? Пожалуй, дело обстоит именно так. Я беседовал со священниками, с врачами, даже обращался в больницу – потратил много времени на это. Наконец, обратился к ведущим нейрохирургам на медицинском факультете в Гарварде. По их мнению, в человеческом мозгу есть участок, управляющий нашими желаниями, – это теория, но достаточно обоснованная. У некоторых людей такое поведение связано с гиперактивностью. В детстве я был гиперактивным ребенком. Даже сейчас не сплю больше шести часов ночью. Да, Роджер, меня можно обвинить во всем этом, но я не насильник.

Так вот как обстоит дело, подумал Дарлинг. Сам он не был юристом, но ему довелось консультироваться с ними, выслушивать и назначать так часто, что он понимал смысл сказанного. Келти мог защищаться по двум направлениям: во-первых, представленные доказательства не были столь убедительными, как это казалось следствию, и могли быть истолкованы по-разному, и во-вторых, случившееся не зависело от него. Президент не мог прийти к выводу, какое из объяснений является правдой. Первое? Второе? Или оба?

– Так что же ты намерен предпринять? – спросил он вице-президента таким же голосом, каким несколько часов назад разговаривал с послом Японии. Дарлинг чувствовал, что, несмотря ни на что, все больше симпатизирует сидящему напротив мужчине. Что, если Келти действительно говорит правду? Откуда он мог знать – и в конце концов, именно об этом будут говорить присяжные, если дело зайдет так далеко; а если они признают его виновным, каким будет заключение сенатского комитета по расследованию? У Келти все еще оставалось много друзей на Капитолийском холме.

– Знаешь, мне кажется, что этим летом на бамперах автомобилей не будет наклеек со словами «Голосуйте за Дарлинга и Келти», верно? – По лицу вице-президента промелькнуло что-то похожее на улыбку.

– Если это зависит от меня – не будет, – холодно согласился президент. Сейчас не время для шуток.

– Мне не хочется вредить тебе, Роджер. Пару дней назад у меня была такая мысль, но я передумал. Если бы ты предупредил меня заранее, я бы мог объяснить тебе это и избавить всех от многих неприятностей. Включая Барбару. Она как-то выпала из моего поля зрения. Барбара отлично проявила себя в сфере гражданских прав, у нее умная голова и доброе сердце. Такое случилось с нами лишь однажды, понимаешь. И после этого она продолжала работать со мной, – напомнил Келти.

– Мы уже говорили об этом, Эд. Скажи, чего ты хочешь.

– Я уйду. Подам в отставку. Взамен меня не станут привлекать к ответственности.

– Этого недостаточно, – бесстрастно заметил Дарлинг.

– Ну хорошо, я признаюсь в своих слабостях. Принесу публичное извинение тебе, слуге и защитнику нации, за тот вред, который причинил твоей администрации. Мои адвокаты встретятся с их адвокатами и договорятся о компенсации. Я уйду с политической арены.

– А если и этого недостаточно?

– Достаточно, – уверенно заявил Келти. – Дело обо мне нельзя передать в суд, пока не будут решены конституционные проблемы. На это уйдут месяцы, Роджер. Это продлится до лета, может быть, до начала съезда. Ты не можешь позволить себе такое. Худшей для тебя будет ситуация, если комитет примет решение о моем импичменте и передаст дело в палату представителей, но палата отвергнет рекомендацию комитета или согласится незначительным большинством, а тогда рассмотрение дела в Сенате закончится безрезультатно, решение не будет принято. Ты имеешь представление о том, сколько членов Конгресса у меня в долгу, получали от меня поддержку? – Келти покачал головой. – Это слишком большой риск для твоей политической карьеры и отвлечет внимание как Конгресса, так и тебя самого от действительно важных проблем управления страной. У тебя не хватит времени на все это. Черт возьми, да у тебя и без того времени слишком мало. – Келти встал и пошел к двери, той, что находилась справа от президента, идеально сливающейся с белой, цвета яичной скорлупы, стеной, отделанной золотом. Последние слова он произнес не поворачиваясь. – Короче говоря, тебе решать.

Дарлинг почувствовал раздражение из-за того, что в конечном счете самый простой выход из создавшейся ситуации будет одновременно и единственно правильным – но об этом никто не узнает. Станет известно лишь то, что его окончательное решение было политически целесообразным в тот исторический момент, когда требовалась политическая целесообразность. Экономика, которая находится на грани краха, только что начавшаяся война – у него просто нет времени заниматься еще и делом Келти. Погибла молодая женщина. Несколько других утверждают, что стали жертвой изнасилования. А вдруг смерть этой молодой женщины вызвана иными причинами, и что, если другие… Проклятие, молча выругался он. Этим должен заниматься суд присяжных. Но прежде чем оказаться перед судом присяжных, дело должно пройти еще через три юридические инстанции, и любой адвокат, даже самый тупой, сможет заявить, что беспристрастный суд невозможен, после того как по телевидению были переданы миру все подробности, рассмотрены все доказательства, предъявленные обвинением, и теперь Келти лишен своего права на справедливый суд перед непредвзятыми присяжными, гарантированный конституцией. Такое решение возможно уже в федеральном окружном суде и еще более вероятно после обжалования в апелляционный суд. Пострадавшие, таким образом, ничего не добьются. А вдруг этот недоумок действительно невиновен в преступлении – с юридической точки зрения? Расстегнутая ширинка, как бы отвратительно это ни казалось, – еще не состав преступления.

А тем временем такие политические распри пойдут лишь во вред и ему и его стране. Роджер Дарлинг вызвал секретаря.

– Слушаю, господин президент.

– Соедините меня с министром юстиции.

Да, он ошибался, подумал Дарлинг. Можно, разумеется, помешать уголовному расследованию. У него нет другого выхода. И это так просто. Проклятие.

26. Наравне

– Он действительно так и сказал? – Эд Фоули наклонился вперед. Мэри-Пэт поняла это быстрее мужа.

– Да, конечно, и поклялся честным словом шпиона, – ответил Джек, цитируя слова Головко.

– Мне всегда нравилось его чувство юмора, – сказала заместитель директора ЦРУ по оперативной работе, засмеявшись впервые за день и… наверно, в последний раз. – Он занимался нами с таким усердием, что больше походит на американца, чем на русского.

Ну конечно, подумал Джек, вот тебе и, объяснение поведения Эда. С ним ситуация противоположная. Посвятив почти всю свою жизнь изучению России, он стал думать больше как русский, чем как американец. Эта мысль вызвала у него улыбку.

– Какие будут предложения? – спросил советник по национальной безопасности.

– Джек, но тогда русские смогут опознать всех трех оперативников, находящихся у нас в Японии. Невыгодная сделка, дружище, – заметил Эдвард Фоули.

– Действительно, это немаловажно, – согласилась Мэри-Пэт Фоули. – Но существуют и другие соображения. Эти три оперативника отрезаны от нас, у них нет связи. Если мы не сможем восстановить контакт с ними, их ценность равна нулю. Джек, насколько серьезна создавшаяся ситуация?

– Фактически мы находимся в состоянии войны, МП. – Джек уже вкратце сообщил им содержание беседы с послом, включая его заключительную фразу.

– О'кей, – кивнул она. – Нас втягивают в войну. А мы на нее согласны?

– Не знаю, – признался Райан. – У нас погибли люди. Над частью американской территории прямо сейчас развевается флаг другой страны. Однако наши возможности дать решительный отпор ограничены, и к тому же нужно принять во внимание внутренние трудности. Финансовые рынки и банковская система столкнутся завтра утром с крайне неприятной ситуацией.

– Интересное совпадение, – задумчиво произнес Эд. Он слишком долго занимался разведывательной деятельностью, чтобы верить в случайные совпадения. – А как будет решаться эта проблема, Джек? Ты ведь неплохо разбираешься в этом.

– Не могу даже себе представить. Ситуация трудная, но вот насколько… никто не знает. Такого никогда раньше не случалось. Думаю, единственная хорошая новость заключается в том, что хуже быть не может. А вот плохая напоминает мысли человека, оказавшегося в горящем доме, – до поры до времени ты в безопасности, но спастись тоже невозможно.

– Какие службы занимаются расследованием случившегося? – поинтересовался Эд Фоули.

– Практически все. Руководит операцией ФБР, в его распоряжении больше всего агентов. Вообще-то такое расследование – дело Комиссии по биржевым операциям и ценным бумагам, но у нее не достаточно специалистов для столь крупномасштабной работы.

– Джек, меньше чем за двадцать четыре часа кто-то передал прессе информацию о вице-президенте, – сейчас Келти находился в Овальном кабинете, они знали об этом, – рухнул финансовый рынок, совершено нападение на наш Тихоокеанский флот, и ты говоришь, что самым опасным для нас является экономический кризис. Будь я на вашем месте, сэр…

– Понимаю тебя, – произнес Райан, прерывая Эда, до того как тот успел обрисовать полную картину катастрофы, угрожающей стране. Он сделал несколько пометок в блокноте, пытаясь понять, каким образом можно доказать что-то при такой сложной ситуации на финансовом рынке. – Неужели есть столь хитрые и дальновидные люди?

– В мире множество умных и хитрых людей, Джек. Не все похожи на нас. – Разговор очень напоминал недавнюю беседу с Головко, подумал Райан, и Эд, подобно Сергею Николаевичу, был опытным профессионалом, для него мания преследования превратилась в образ жизни и часто становилась ощутимой реальностью. – Однако у нас есть более срочные проблемы, не терпящие отлагательства.

– Там три хороших оперативника, – начала Мэри-Пэт, развивая мысль мужа. – Номури отлично провел первую часть порученной ему операции, внедрился в японскую среду и создал сеть полезных контактов. Кларк и Чавез – наши лучшие агенты. У них надежное прикрытие, так что опасность, им не угрожает.

– Если не считать одного, – заметил Джек.

– Что ты имеешь в виду? – вмешался в разговор Эд Фоули.

– Следственное управление общественной безопасности знает о них.

– Головко? – спросила Мэри-Пэт. Джек мрачно кивнул.

– Вот сукин сын, – покачала головой миссис Фоули. – Знаешь, Джек, русская разведка по-прежнему лучшая в мире. – Это признание, прозвучавшее из уст заместителя директора Центрального разведывательного управления, не показалось Райану таким уж радостным.

– Неужели ты хочешь сказать, что им удалось завербовать главу японской контрразведки? – недоуменно спросил ее муж.

– А почему бы и нет, милый? В других странах такое им удавалось. – Это было правдой. – Знаешь, иногда мне приходит в голову мысль, что было бы неплохо пригласить на работу нескольких сотрудников русской разведки, чтобы они читали нам лекции. – Она сделала паузу. – У нас нет выбора.

– Вообще-то Сергей не сказал этого, но я не вижу, как он мог узнать о наших парнях из другого источника. Да, – согласился Райан с заместителем директора ЦРУ, – у нас выбора не осталось.

Теперь даже Эд понял это, хотя и с неохотой.

– Что им нужно взамен?

– Русские хотят получить от нас всю информацию, собираемую «Чертополохом». Их тоже беспокоит создавшаяся ситуация. Сергей сказал, что случившееся застало его врасплох.

– Но там у них действует еще одна агентурная сеть – и хорошая, судя по всему. Он ведь рассказал тебе об этом, – заметила МП.

– Значит, они требуют информацию от «Чертополоха» и взамен обещают, что всего лишь не будут нас беспокоить. Мы идем на слишком большие уступки, Джек. Ты все обдумал? По сути дела они будут руководить действиями наших людей. – Эду совсем не нравилась такая ситуация, однако, немного подумав, он понял, что альтернативы этому нет.

– Обстоятельства действительно интересные, но Сергей сказал что его застали со спущенными штанами. Есть о чем задуматься. – Райан пожал плечами, пытаясь понять, каким Образом три самых осведомленных профессиональных разведчика Америки не сумели разобраться в происходящем.

– Он не обманывает? – спросил Эд. – То, что он говорит, не производит на меня особого впечатления.

– Но ведь и лгать бессмысленно в такой ситуации, заметила Мэри-Пэт. – А мне нравятся загадки, когда внутри одной матрешки находится другая и так далее. Ладно, по крайней мере теперь мы знаем то, о чем не подозревали раньше. Это значит, что нам нужно многое выяснить – и как можно быстрее. Если мы позволим русской службе внешней разведки контролировать наших людей… Да, это рискованно, Джек, но, черт возьми, не вижу иного выхода.

– Значит, я даю ему утвердительный ответ? – спросил Райан. Он знал, что придется заручиться согласием президента, но получить одобрение у него будет легче, чем у этих двоих.

Муж и жена Фоули переглянулись и кивнули.

***

По случайному стечению обстоятельств с вертолета обнаружили в пятидесяти милях океанский буксир с баржей. Фрегат «Гэри» взял баржу на буксир, а мощное судно отправил к авианосцу, где оно сменило крейсер «Иджис», причем, между прочим, скорость авианосца сразу увеличилась до девяти узлов. Шкипер буксира с ликованием думал о размерах вознаграждения, которое он получит в соответствии с правилами спасательной службы Ллойда – документы были подписаны капитаном авианосца и возвращены ему вертолетом. Обычно вознаграждение составляет от десяти до пятнадцати процентов стоимости спасенного судна с находящимся на нем грузом. Значит, авианосец, авиакрыло палубных самолетов, экипаж из шести тысяч на борту. Сколько будет десять процентов от трех миллиардов? Может быть, стоит проявить великодушие и согласиться на пять?

***

Как всегда, это было сочетанием простого и сложного. Отступающее боевое соединение охраняли теперь противолодочные самолеты Р-ЗС «Орион», вылетающие с Мидуэя. Понадобились целые сутки, чтобы снова начать пользоваться базой на океанском атолле, причем это оказалось возможным лишь потому, что там находились орнитологи, занимающиеся изучением черноногих альбатросов. «Орионов» в свою очередь поддерживали С-130-е из состава национальной гвардии ВВС с Гавайских островов. Как бы то ни было, адмирал, который все еще держал свой флаг на поврежденном авианосце, видел на экране радиолокатора четыре противолодочных самолета, охраняющие его эскадру, и чувствовал себя увереннее. Корабли внешнего охранения пронизывали океанские глубины импульсами гидролокаторов, работающих в активном режиме, и после первого приступа паники ничего там не обнаруживали. Адмирал рассчитывал добраться до Пирл-Харбора к вечеру пятницы, а если подует ветер, даже поднять свои самолеты и усилить боевое охранение.

***

Направляясь по коридору, адмирал Сато видел теперь улыбки на лицах команды. Всего два дня назад они испытывали стыд и смущение из-за совершенной ими «ошибки». Сейчас все изменилось. Он лично побывал на всех четырех эсминцах типа «конго», перелетая с одного на другой на вертолете и проводя инструктаж. В двух сутках хода от Марианских островов моряки узнали наконец о том, что совершили, – по крайней мере часть этого. Сведения о гибели американских подлодок все еще держались в секрете. Они поняли, что отомстили за унижение, нанесенное их стране, причем сделали это очень хитро, вернув обратно земли, исторически принадлежавшие Японии. К тому же, казалось морякам, это произошло без всяких потерь с обеих сторон. Первоначальная реакция напоминала шок. Воевать с Америкой? Однако адмирал объяснил, что война начнется лишь в том случае, если этого захотят сами американцы. Он сообщил, что, по его мнению, такое развитие событий маловероятно, но одновременно предостерег личный состав, что нужно быть готовым и к этому. Эскадра выстроилась сейчас в развернутый строй с расстоянием между кораблями в три тысячи метров и мчалась на запад с максимальной крейсерской скоростью. При этом расходовалось драгоценное топливо, но у Гуама их встретит танкер, и они пополнят запасы. К тому же Сато хотелось как можно быстрее оказаться под прикрытием своих противолодочных самолетов. Прибыв к Гуаму, он рассмотрит дальнейшие этапы операции. Первый оказался успешным. Может быть, второго и не понадобится, однако на всякий случай адмирал должен изучить все возможные варианты.

– Обнаруженные контакты? – спросил Сато, входя в боевую рубку.

– Все воздушные контакты – гражданские, – ответил офицер ПВО.

– На военных самолетах устанавливаются транспондеры, – напомнил ему адмирал. – Они действуют в точности как на гражданских.

– Никто к нам не приближается. – Эскадра намеренно выбрала курс в стороне от коммерческих воздушных коридоров, и адмирал, глядя на объединенный радиолокационный дисплей, видел самолеты, летящие по всем этим коридорам. Правда, военный разведывательный самолет мог обнаружить эсминцы из такого коридора, но у американцев были к тому же и отличные спутники. До сих пор его оценка ситуации оказывалась точной. Единственная опасность исходила от подводных лодок, а против них у японских кораблей была надежная защита. Экипажи эскадренных миноносцев знали, как бороться с ракетами «Томагавк» и «Гарпун», запускаемыми с них. На каждом японском корабле действовал радиолокатор SPY-ID, непрерывно обшаривающий морскую поверхность. Приближающиеся крылатые ракеты будут сразу обнаружены и обстреляны сначала ракетами SM-2MR, спроектированными в Америке (и модернизированными в Японии), а сумевшие прорваться через ракетный заслон натолкнутся на шквал огня из шестиствольных зенитных установок типа «гэтлинг» уже в непосредственной близости от кораблей. Это поставит непреодолимую преграду на пути «вампиров» – так именовались на всех флотах крылатые ракеты. Разумеется, подводная лодка может попытаться сблизиться и атаковать торпедами, а взрыва одной из мощных боеголовок достаточно, чтобы потопить любой корабль японской эскадры. Однако гидроакустики обнаружат приближение торпеды, противолодочные вертолеты сразу набросятся на подводную лодку, лишат ее возможности сделать повторный залп и, скорее всего, потопят. У американцев не так много подводных лодок, и потому их командиры будут проявлять осторожность, особенно если Сато удастся прибавить третью к двум уже потопленным.

Что предпримут американцы? А что они могут теперь предпринять? Этот вопрос он задавал себе снова и снова и неизменно приходил к одному и тому же ответу. Они слишком сократили свои силы, полагаясь на способность устрашать противника, забывая при этом, что устрашение зависит от возможности перейти к активным действиям, если первое потерпит неудачу: широко известная старая ситуация «не хочу, но вынужден». К сожалению для американцев, они слишком уж положились на первое и забыли про второе, и теперь по всем известным Сато правилам, когда они снова захотят прибегнуть к принуждению, противник сможет активно противостоять им. Общий стратегический план, который ему предстояло осуществить, не был чем-то новым – всего лишь осуществлен он будет лучше, чем в первый раз, подумал он. Адмирал стоял у радиолокационного дисплея и наблюдал за искорками, обозначающими гражданские авиалайнеры, которые двигались по отведенным им воздушным коридорам, наглядно демонстрируя этим, что мир вернулся к прежнему спокойствию, даже не обратив внимания на происшедшее.

***

Райан знал, что самое трудное наступает после того, как решения приняты. Мучительным является не сам процесс принятия решений, а то, что с ними необходимо примириться. Все ли он сделал правильно? Наступают сомнения, потому что человеку свойственно быть крепким задним умом, когда изменить что-то уже слишком поздно. Более того, оглядываться назад всегда бесполезно и опасно, поскольку человек редко задумывается о событиях, прошедших успешно. На известном уровне предметы утрачивают четкие очертания. Ты взвешиваешь имеющиеся возможности, факторы, оказывающие на них влияние, но очень часто замечаешь, что при любом раскладе кто-то пострадает. В этом случае стараешься причинить как можно меньше вреда людям или событиям, но даже при этом кто-то страдает, кто при иной ситуации не пострадал бы совсем, и тебе по сути дела приходится выбирать, чьи жизни будут поставлены на карту, – как жестокому и бесстрастному богу из мифологии. Ситуация становится еще хуже, когда ты лично знаешь людей, вовлеченных в это, потому что на память приходят их лица и слышатся голоса. Те, кому не приходится принимать подобные решения, называют это моральным мужеством, а те, кто их принимает, – стрессом.

И все– таки решение придется принять. Райан взялся за предложенную ему работу, заранее зная, что такие моменты наступят. Он рисковал жизнями Кларка и Чавеза в восточно-африканской пустыне и теперь смутно припоминал, что и тогда беспокоился о них, но операция прошла успешно, и сейчас происшедшее казалось удивительно ловкой игрой, проведенной одной нацией против другой. А тот факт, что в результате человек по имени Мохаммед Абдул Корп лишился жизни… Ну что ж, теперь легко говорить, что он заслуживал этого. Райан заставил себя спрятать это воспоминание в дальний ящик и запереть там. Он извлечет его оттуда через много лет, если поддастся желанию писать мемуары. Но вот все ожило снова, поскольку возникла необходимость опять рисковать жизнями реальных людей. Джек запер в сейф секретные документы и пошел к Овальному кабинету.

– Иду к боссу, – сказал он агенту Секретной службы в коридоре, ведущем с севера на юг.

– «Фехтовальщик» к «Десантнику», – произнес агент в микрофон, поскольку для тех, кто охраняли всех в «Доме», они являлись не столько людьми, сколько символами, обозначающими функции, которые ими осуществлялись.

Но ведь я не символ, хотел закричать Джек. Я – человек, и мне свойственны человеческие чувства, включая сомнения. По пути он миновал еще четырех агентов и заметил, с каким доверием и уважением они смотрят на него, полагая, что ему известно, что следует предпринять, что нужно сказать боссу, словно считая его кем-то более значительным, чем они, и один только Райан знал, что ничем от них не отличается. Он поступил глупо, согласившись исполнять обязанности, влекущие за собой огромную ответственность, намного большую, чем у них, чем ему когда-либо хотелось, вот и все.

– Не слишком веселая ситуация, правда? – произнес Дарлинг, когда Райан вошел в его кабинет.

– Да, не слишком. – Джек опустился в кресло. Президент посмотрел на лицо своего советника, словно читая его мысли, и улыбнулся.

– Значит, так. Я должен посоветовать тебе успокоиться, а ты должен посоветовать мне поступить так же, верно?

– Трудно прийти к правильному решению, если испытываешь излишнее напряжение, – согласился Райан.

– Да, за исключением одного. Если ты не испытываешь напряжения, значит, решение не такое уж важное и его не обязательно принимать на самом высоком уровне. А вот трудные решения принимаются здесь. Многие говорили об этом, – заметил Дарлинг. Райан вдруг понял, насколько великодушно такое замечание, потому что оно сразу сняло с него часть ответственности, напомнив, что он всего лишь дает советы президенту, а принимает решения уже не он. В человеке, сидящем напротив него, за старинным дубовым столом, ощущалось подлинное величие. Джек подумал о колоссальном бремени ответственности, лежащем на плечах этого человека, и это изумило его – если не изумило, то напомнило по крайней мере о том, что необходимо предпринять.

– Итак, что теперь?

– Мне требуется ваше согласие. – Райан объяснил суть предложений Головко – первого, сделанного, в Москве, и второго, сделанного по телефону всего несколько часов назад, а также того, что они влекут за собой.

– В результате мы сможем получить более широкую картину происходящего? – спросил Дарлинг.

– Пожалуй, хотя наши возможности весьма ограничены.

– И что вы хотите от меня?

– Такое решение всегда принимается на вашем уровне, – сообщил ему Райан.

– А почему я должен…

– Сэр, мы раскрываем как личности наших агентов, так и методы действий. Пожалуй, если рассуждать формально, вам не обязательно принимать решение по этому вопросу, но вы все равно должны быть в курсе событий.

– Вы советуете принять предложение русских. – Это был не вопрос, а скорее констатация факта.

– Да, сэр.

– А мы можем доверять им?

– Речь идет не о доверии, господин президент. В данном случае наши интересы и возможности совпадают и к тому же возникает потенциальная возможность шантажа.

– Соглашайтесь, – без колебаний ответил президент. Может быть, это показывало, насколько он доверяет ему, подумал Райан, но таким образом президент снова возложил на него бремя ответственности. Дарлинг несколько секунд помолчал, обдумывая следующий вопрос. – Каковы их намерения,. Джек?

– Вы имеете в виду японцев? На первый взгляд это трудно объяснить. Мне все время приходит в голову вопрос: зачем им понадобилось топить наши подлодки? Зачем убивать людей? Чтобы достичь желаемой цели, в этом не было необходимости.

– И почему они поступают так со своим главным торговым партнером? – задал очевидный вопрос Дарлинг. – У нас даже не было возможности обдумать происходящее, правда?

Райан покачал головой.

– События нагромождаются одно на другое. Мы даже не знаем того, чего еще не знаем.

Президент удивленно наклонил голову.

– Что ты имеешь в виду?

По лицу Джека пробежала легкая улыбка.

– Моя жена любит говорить так о своих медицинских проблемах. Нужно знать о том, что же все-таки тебе неизвестно. Необходимо сначала правильно сформулировать вопросы, прежде чём искать ответы.

– И как же мы делаем это?

– Люди Мэри-Пэт начали задавать вопросы. Мы изучаем всю информацию, имеющуюся в нашем распоряжении, пытаемся делать выводы из того, что нам уже известно, ищем связь между происшедшими событиями. Можно узнать многое из того, каким образом действует противник и к чему стремится. Но главный вопрос, вызывающий у меня недоумение, – это зачем они потопили наши подводные лодки? – Райан посмотрел через окно на памятник Вашингтону – узкий мраморный обелиск, устремленный ввысь. – Причем сделали это таким образом, словно дают нам возможность решать, что случилось. Мы можем заявить, что произошло столкновение или что-то еще…

– Неужели они полагают, что мы просто закроем глаза на гибель моряков и…

– Японцы предоставили нам такую возможность. Может быть, они не рассчитывают, что мы воспользуемся ею, но исключать это нельзя. – Райан задумался. – Впрочем, нет. Вряд ли они проявят такое невежество при оценке нашей позиции.

– Продолжай, – приказал Дарлинг.

– Мы произвели слишком значительные сокращения на флоте…

– Говорить об этом сейчас бесполезно, – прозвучал резкий ответ.

Райан кивнул и поднял руку.

– Я знаю, слишком поздно думать почему или как. Но главное заключается в том, что они знают об этом. Всем известно, какими силами мы располагаем и чего у нас нет, а после соответствующей подготовки можно оценить наши возможности. После этого противник готовит операцию, исходя из того, что мы можем предпринять

и каким образом он сумеет противостоять этому.

– Да, пожалуй. Продолжай.

– С исчезновением русской угрозы необходимость в подводных силах фактически исчезла. Это объясняется тем, что подводные лодки пригодны по сути дела для выполнения двух функций. Их тактическая задача – уничтожать подводные лодки противника. Однако в стратегическом отношении их польза ограничена. Они не способны завоевывать господство в море подобно надводным кораблям, не могут демонстрировать военную мощь, не могут перевозить войска и боевое снаряжение из одной точки в другую – а именно в том и заключается морское господство. – Джек щелкнул пальцами. – Однако они могут перекрыть морское пространство, а Япония – это островное государство. Значит, она опасается морской блокады. – А может быть, подумал Джек, японцы просто сделали то, что дм под силу. Вывели из строя авианосцы, потому что сделать что-то большее не так-то просто. Или как? Проклятие, все по-прежнему слишком сложно.

– Значит, мы можем удушить их с помощью подводных лодок? – спросил Дарлинг.

– Пожалуй. Один раз мы уже сделали это. Правда, сейчас у нас их осталось не так много, всего несколько, и потому японским противолодочным силам действовать намного проще. И все-таки их главный козырь против нашей попытки удушить их морской блокадой – ядерные ракеты. Стратегическому маневру с нашей стороны они противопоставляют свой, в 41-м сделать такое они не могли. И все-таки здесь чего-то не хватает.

– Причины?

– Может быть, и причины. Но сначала я хочу получить ответ на вопрос, что им нужно от нас? Какова их конечная цель? Именно это, а не почему.

Райан повернул голову и посмотрел в глаза президента.

– Сэр, решение начать войну почти никогда не бывает рациональным поступком, предпринятым после разумных размышлений. Первая мировая война, поводом для которой стало то, что один недоумок убил другого, была развязана в результате хитроумных махинаций австрийского министра иностранных дел Леопольда – не помню фамилию, его звали «Польди». Он был искусным закулисным махинатором, но не принял во внимание простой факт – у его страны было слишком мало сил, чтобы добиться поставленных целей. Войну начали Германия и Австро-Венгрия. И обе потерпели поражение. Во время второй мировой войны Япония и Германия выступили против всего остального мира, даже не подумав о том, что противостоящие им страны могут оказаться сильнее. Это особенно относится к Японии, – продолжил Райан, – ведь она даже не планировала победить нас. Подумайте об этом. Гражданская война в Америке, начатая Югом против Севера. Юг потерпел поражение… Франко-прусская война, начатая Францией. Франция проиграла ее. Почти все войны после Промышленной революции начинались сторонами, оказавшимися в итоге побежденными. Что и требовалось доказать, акт вступления в войну нельзя считать рациональным. Вот почему поиск причины не является столь уж важным, поскольку он изначально может оказаться ошибочным. – Мне это даже не приходило в голову, Джек.

Райан пожал плечами.

– Есть вещи, которые слишком очевидны для понимания, как сказал сегодня Баз Фидлер.

– Но если причина не является важной, то и цель тоже не играет особой роли, верно?

– Нет, цель имеет важное значение, потому что, если нам удастся понять, к чему они стремятся, чего хотят, мы сумеем помешать им достичь желаемого. Именно таким образом мы начинаем побеждать врага. К тому же противник обычно так стремится к достижению поставленной цели, она кажется ему настолько важной, что начинает забывать, что кто-то другой может помешать этому.

– Словно преступник, решивший ограбить магазин, торгующий спиртным, – согласно кивнул Дарлинг. Слова Райана произвели на него большое впечатление.

– Война является величайшим уголовным преступлением, чем-то вроде вооруженного ограбления, доведенного до крайней степени. И она всегда вызывается жадностью. Нападающая сторона – это всегда нация, стремящаяся отобрать что-то у другой. Победа одерживается в результате того, что вы узнаете, к чему стремятся агрессоры, и ставите преграду на пути к этой цели. Ростки поражения обычно уже заложены в первоначальном стремлении захватить что-то.

– А как это относится к Японии во время второй мировой войны?

– Они хотели создать настоящую империю. По сути дела Япония стремилась к тому, чем раньше владели англичане, вот только они опоздали на пару столетий. Японцы не рассчитывали победить нас, просто им хотелось… – Его голос стих, в голове начала оформляться мысль. – Просто хотелось достичь поставленных целей и заставить нас согласиться с этим. Боже… – выдохнул Райан. – Так вот в чем дело! Все повторяется снова. Те же самые методы начала войны. И, может быть, те же самые цели? – произнес он, размышляя вслух.

Да, конечно, подумал советник по национальной безопасности. Только надо найти это. Если мы сумеем найти.

– Но сначала нам следует решить свою первостепенную задачу, – напомнил ему президент.

– Да, я знаю.

***

Джордж Уинстон пришел к выводу, что он, подобно старому боевому коню, должен откликнуться на призывный зов труб. Его жена и дети остались в Колорадо, а он находился сейчас в салоне своего «Гольфстрима», глядя на раскинувшиеся внизу огни какого-то города. Наверно, Цинциннати, подумал он, хотя не поинтересовался маршрутом, выбранным летчиками для полета в Ньюарк.

Причина принятого им решения была отчасти личной. Его состояние изрядно пострадало от событий прошлой пятницы, он потерял несколько сотен миллионов долларов. Характер происшедшего и то, что его деньги были вложены в различные инвестиционные компании, влекло за собой колоссальные убытки, поскольку Уинстон оказался уязвим для всякого вида торговли ценными бумагами на основе компьютерных программ. Однако дело заключалось не только в деньгах. Ну хорошо, сказал он себе, я потерял двести миллионов. Ну и что? У меня осталось огромное состояние, и я всегда могу увеличить его, как и заработал с самого начала. Но больше всего финансиста беспокоил урон, нанесенный всей системе, и в особенности ущерб, причиненный «Коламбус групп». Его дитя понесло колоссальные убытки, и Уинстон, подобно отцу, возвращающемуся к замужней дочери в тяжелое для нее время, понимал, что компания навсегда останется его ребенком. Мне следовало быть там в пятницу, упрекал себя он. Я заметил бы надвигающуюся угрозу и предотвратил бы ее. И уж по крайней мере защитил бы своих вкладчиков. Окончательные результаты торгов еще не поступили, хотя и было уже известно, что ситуация настолько плоха, что почти не поддается осмыслению. Он должен что-то предпринять, должен использовать свой опыт и знания, его советы могут оказаться полезными. Вкладчики по-прежнему остаются его доверителями.

Перелет в Ньюарк прошел без происшествий. «Гольфстрим» мягко коснулся посадочной дорожки и подрулил к терминалу частной авиации, где его ждал автомобиль. Возле машины стоял один из ведущих сотрудников бывшей компании Уинстона. На нем не было галстука, что в высшей степени необычно для выпускника бизнес-колледжа Уортона.

Марк Ганг стоял, опершись на крыло, чтобы не упасть. Он не спал уже пятьдесят часов, и машина помогала ему сохранять равновесие, так как у него под ногами, казалось, двигалась земля, а приступы мучительной головной боли можно было измерять по шкале Рихтера. Несмотря на все это, он был рад, что оказался здесь. Если кто-то и сможет разобраться в создавшихся неприятностях, так это его бывший босс. Как только личный реактивный самолет Уинстона замер, он подошел к нему и остановился у трапа.

– Насколько все плохо? – были первые слова Джорджа Уинстона. Знаменитый финансист и его бывший заместитель поддерживали теплые отношения, но дело прежде всего.

– Этого мы еще не знаем, – ответил Ганг, сопровождая его к машине.

– Еще не знаете? – С объяснением пришлось подождать, пока они не сели в автомобиль. Ганг молча передал Уинстону первую страницу «Нью-Йорк тайме».

– Это действительно соответствует истине? – Уинстон, обладавший искусством скорочтения, быстро закончил две первые колонки и перешел на двадцать первую страницу, где в обрамлении рекламы дамского белья помещалось окончание статьи.

Дальше Гант ошеломил Уинстона, сообщив ему, что менеджер, назначенный Райзо Яматой, уехал.

– В пятницу вечером он улетел в Японию. Сказал, что попытается убедить Ямату приехать в Нью-Йорк, чтобы помочь стабилизировать ситуацию. А может, он хочет совершить харакири на глазах босса. Разве поймешь этих гребанных японцев?

– Так кто же руководит делами теперь, Марк?

– Никто, – пожал плечами Гант. – Точно так же, как никто сейчас не занимается ничем другим.

– Черт побери, Марк, но ведь кто-то должен распоряжаться!

– Нам не оставили никаких указаний, – ответил бывший заместитель. – Его нигде нет – я звонил ему во все гребанные кабинеты и во все гребанные дома. Безрезультатно, Джордж. Онисчез. Все пытаются сейчас найти укрытие. Черт побери, может быть, он уже бросился вниз с самого высокого небоскреба.

– О'кей, мне нужен кабинет и вся информация, имеющаяся у вас, – распорядился Уинстон.

– Какая информация? – удивился Гант. – У нас нет ничего. Ты ведь помнишь, что рухнула вся система.

– Зато сохранились документы о сделках, совершенных нашей компанией, правда?

– Это верно, сохранились компьютерные записи – То есть копии, – поправился Гант. – Оригиналы у ФБР.

Ганг являлся отличным специалистом, но его страстью была математика. Стоит дать Марку Ганту правильные инструкции, и он станет действовать на биржевом рынке с искусством карточного шулера, держащего в руках меченую колоду. Однако, подобно большинству служащих инвестиционных компаний, ему нужен был человек, который дал бы ему эти указания. Ну что ж, у каждого свой предел возможностей, а Гант, помимо всего прочего, был умным, честным и к тому же знал свои достоинства и недостатки. Он понимал, что может наступить момент, когда надо обратиться за советом. Благодаря этому качеству Гант считался одним из лучших специалистов на бирже.

Значит, он, должно быть, обратился за указаниями к Ямате и назначенному им менеджеру…

– Когда все начало рушиться, какие указания ты получил?

– Указания? – Гант провел рукой по небритому подбородку и покачал головой. – Черт побери, мы из кожи вон лезли, стараясь удержаться на плаву. Если «Депозитори траст» сумеет навести порядок в своей документации, наверняка окажется, что почти все наши активы не пострадали. Я закупил огромное количество акций «Дженерал моторе» и едва ли не все ценные бумаги золотодобывающих предприятий, и…

– Я не это имею в виду.

– Он сказал мне – действуй побыстрее. По его команде, слава Богу, нам удалось быстро сбросить акции банков. Можно подумать, что он все предвидел заранее. Мы находились в отличном положении, когда все неожиданно рухнуло. Если бы не панические звонки вкладчиков… Понимаешь, Джордж, наконец это случилось. Мы всегда полагали, что такое возможно, что одновременное изъятие вкладов по телефону 1-800 может произойти, и все-таки… Господи, если бы только люди сохраняли спокойствие. – Глубокий вздох. – Однако они поддались панике, и теперь еще все это дело с компьютерами «Депозитори»… Джордж, я не знаю, что произойдет завтра, когда откроются биржи. Если все это правда, если к утру завтрашнего дня им не удастся восстановить документацию, не знаю, что случится. Просто не знаю, – произнес Гант в тот момент, когда автомобиль въехал в туннель Линкольна.

Вот она передо мной, вся история Уолл-стрита в одном коротком параграфе, подумал Уинстон, глядя на выложенные блестящей Плиткой стены туннеля, проносящиеся мимо. В точности как здесь. Ты можешь смотреть вперед, а можешь и оглянуться назад, но ничего не увидишь по сторонам. Поле твоего зрения ограничено лишь весьма узкой перспективой.

И ты должен исходить из этого.

– Марк, но я по-прежнему член совета директоров компании.

– Да, ну и что?

– Ты тоже, – напомнил Уинстон.

– Я знаю, но…

– Мы вдвоем имеем право созвать совет директоров. Начинай обзванивать всех, – распорядился Джордж Уинстон. – Сразу, как только мы выберемся из этой дыры под рекой.

– На какой день? – спросил Гант.

– "Немедленно, черт побери! – выругался Уинстон. – За теми, кто в отъезде, я пошлю свой самолет.

***

– Большинство находятся сейчас у себя в кабинетах. – Это была единственная хорошая новость, которую ему довелось услышать начиная с прошлой пятницы, подумал Джордж и кивнул своему бывшему заместителю, предлагая ему продолжать. – Думаю, это потому, что все остальные предприятия закрыты.

Автомобиль выехал из туннеля. Уинстон достал телефон сотовой связи и протянул его Ганту.

– Начинай звонить. – Интересно, подумал Уинстон, догадывается ли Гант, что он собирается предложить на заседании совета. Скорее всего, не догадывается. Отличный специалист, но с узким кругозором, он так и не избавился от этого недостатка.

А зачем я вообще ушел из «Коламбуса», черт возьми? – упрекнул себя Уинстон. Опасно оставлять американскую экономику в руках людей, не знающих, как она функционирует.

***

– Ну что ж, все получилось отлично, – заметил адмирал Дюбро. Скорость эскадры снизилась до двадцати узлов. Сейчас они находились в двух сотнях миль к востоку от мыса Дондра. Необходимость в широком морском пространстве, нужном для маневрирования, все еще оставалась, но большим успехом было уже то, что им удалось выйти на оперативный простор в восточной части Индийского океана. Авианосцы разошлись в стороны, боевые корабли, входящие в состав авианосных групп, последовали за ними и замкнули кольца охранения вокруг основных кораблей эскадры – «Авраама Линкольна» и «Дуайта Д. Эйзенхауэра». Через час две боевые группы окажутся за пределами видимости друг друга – это хорошо, но бросок на предельной скорости израсходовал немало топлива, а это уже плохо. Как ни странно, но авианосцы с атомными силовыми установками служили одновременно чем-то вроде танкеров. У них на борту находились огромные емкости для бункеровки кораблей охранения с обычными машинами, и те по мере необходимости пополняли свои запасы. Такая необходимость скоро возникнет. Танкеры «Юкон» и «Раппаханнок» направлялись к американскому флоту из базы на острове Диего-Гарсия с восьмьюдесятью тысячами тонн топлива, но ситуация быстро менялась. Вероятность столкновения вынудила Дюбро пополнить запасы топлива на всех кораблях. Столкновение влекло за собой вероятность морского боя, а в бою всегда возникала необходимость развивать предельную скорость как для того, чтобы стремительно сблизиться с противником, так и для не менее стремительного бегства.

– Есть что-нибудь из Вашингтона? – спросил он. Капитан третьего ранга Харрисон отрицательно покачал головой:

– Нет, сэр.

– О'кей, – со зловещим хладнокровием произнес командующий соединением и направился в центр связи. Ему удалось решить важную оперативную проблему, и теперь появилась возможность требовать дальнейших указаний.

27. Нарастание

Все шло с растущим отставанием при максимальной скорости, главным образом по кругу, направляясь в тупик, причем удивительно быстро. Вашингтон был городом, привыкшим к утечке информации и даже преуспевающим благодаря этому. Но сейчас здешним чиновникам приходилось заниматься одновременно четырьмя крупными кризисами, и они не могли воспользоваться этим. Все это было не столь уж необычным, хотя и являлось причиной подавленного настроения у тех, кому следовало этим заниматься – впрочем, на это у них просто не было времени. Единственной хорошей новостью, подумал Райан, являлось то, что самая большая сенсация еще не стала достоянием средств массовой информации – пока.

– Скотт, кто твои лучшие специалисты по Японии? Адлер все еще оставался курильщиком и, видно, просто купил пачку сигарет по пути из Госдела, с «Туманного болота». Райану пришлось напрячь все свои остатки воли, чтобы не попросить сигарету, но он не мог запретить гостю курить у себя в кабинете. У – каждого свои способы борьбы со стрессом. То, что способ Адлера был когда-то способом самого Райана, служило еще одним неприятным обстоятельством в этот роковой уик-энд, когда положение ухудшалось быстрее, чем Джек считал возможным.

– Я могу создать рабочую группу. Кто возглавит ее?

– Ты, – ответил Джек.

– А что скажет Бретт?

– Он скажет: «Слушаюсь, сэр», когда президент сообщит ему об этом, – ответил Райан, слишком усталый, чтобы соблюдать правила вежливости.

– Они схватили нас за яйца, Джек.

– Каково количество потенциальных заложников? – спросил Райан. Он имел в виду не только служащих военных баз. В Японии наверняка находятся тысячи туристов, бизнесменов, репортеров, студентов…

– У нас нет возможности определить это, Джек. Никакой, – признался Адлер. – Но пока к нам и не поступило сообщений о плохом обращении с американскими гражданами. Ситуация сорок первого года не повторяется – по крайней мере так мне кажется.

– Но если это начнется… – Большинство американцев забыли о том, как обошлись тогда с военнопленными. Райан не относился к их числу. – Тогда нас охватит приступ ярости. Они не могут не знать Об этом.

– Сейчас они знают нас гораздо лучше прежнего. Наши народы немало воздействовали друга на друга. К тому же и у нас в стране находятся тысячи японцев.

– Не забывай, Скотт, что их культура кардинально отлична от нашей. У них другая религия. Их взгляд на место человека в природе не такой, как у нас, и потому они мало ценят человеческую жизнь, – мрачно заметил советник по национальной безопасности.

– Ты рассуждаешь, как расист, Джек, – заметил Адлер.

– Это всего лишь факты. Я вовсе не утверждаю, что они хуже нас, просто говорю, что мы не должны допускать ошибки, полагая, что их мотивации такие же, как наши, – согласен?

– Пожалуй, – согласился заместитель государственного секретаря.

– Вот почему мне нужны в качестве советников люди, хорошо понимающие их культуру. Они должны мыслить, как японцы.

– Я найду тебе таких специалистов, – пообещал Адлер.

– Какие новости поступают к нам из посольств?

– Никто ничего не знает. Впрочем, в Корее произошло интересное событие.

– И какое же?

– Наш военный атташе навестил друзей в Министерстве обороны и спросил, не следует ли перевести некоторые базы на более высокий уровень боевой готовности. Ему отказали. Это впервые в Южной Корее кто-то из высокопоставленных лиц отказал нам. Раньше такого никогда не случалось. По-видимому, их правительство все еще пытается разобраться в ситуации.

– К тому же все равно слишком рано приступать к этому.

– Что же мы собираемся предпринять? Райан покачал головой.

– Еще не знаю. Зазвонил телефон.

– Национальный центр управления боевыми действиями на закрытом канале связи, доктор Райан.

– Райан слушает, – советник по национальной безопасности поднял трубку телефона, оборудованного скремблером. – Проклятие! – прошептал он так тихо, что Адлер едва услышал. – Адмирал, позвоню вам сегодня попозже,

– Что-то еще?

– Индийцы, – односложно ответил Райан.

***

– Заседание совета директоров считаю открытым, – произнес Марк Ганг, постучав ручкой по столу. Было заполнено чуть больше половины кресел, но присутствующие составляли кворум. – Джордж, тебе предоставляется слово.

Выражение лиц сидящих в зале беспокоило Джорджа Уинстона. Начать с того, что мужчины и женщины, определяющие направление действий «Коламбус групп», казались физически изнуренными. Во-вторых, все были близки к панике. Но Уинстона особенно беспокоило другое, что вызвало у него острое чувство боли, – это была надежда, с которой все присутствующие смотрели на него, словно он был Спасителем, прибывшим очистить храм. Все должно было обстоять иначе. Ни один человек не обладает такой властью, потому что американская экономика слишком обширна. От нее зависят слишком много людей. Но самое главное заключается в том, что она настолько сложна, что ни один человек – или будь их даже двадцать – не в силах постичь все тонкости ее деятельности. В этом и заключался недостаток моделей, на которые любят полагаться экономисты. Наступает момент, когда они пытаются измерять, оценивать и регулировать что-то, чего просто не существует. Экономика существует. Она действует. Люди нуждаются в ней, но никто по-настоящему не знает, как она функционирует. Главная ошибка марксистов заключалась в том, что они поддались иллюзии, будто им удалось постичь секреты экономического развития. Советы потратили три поколения, пытаясь заставить экономику действовать по их команде, вместо того чтобы позволить ей развиваться по собственным законам, и в результате оказались нищими в богатейшей стране мира. Да и здесь ситуация не особенно отличалась. В Америке не пробовали распоряжаться экономикой, нет, просто пытались пользоваться ее плодами, но в обоих случаях создавалась иллюзия, что она понятна людям, тогда как на самом деле все обстояло иначе. Если люди и понимали пути экономического развития, то только в самых общих чертах.

В своей основе все сводилось к потребностям и времени. У людей существовали потребности. Пища и жилище являлись главными из них, поэтому часть людей строили жилища и производили пищу. Для того и другого требовалось время, а поскольку время представляет собой самый драгоценный товар, известный человеку, требовалось компенсировать время, затраченное теми, кто этим занимался. Возьмем автомобиль – люди нуждались и в средствах передвижения. Покупая машину, вы платите за время сборки, за время, необходимое для производства деталей; в конце концов, вы платите горнякам за время, потраченное на добычу железной руды и боксита. Все это пока достаточно просто. Ситуация усложняется, как только возникает возможность выбора. Вы можете пожелать владеть не одним автомобилем, а несколькими. Каждый поставщик товаров и услуг, вовлеченный в производство автомобилей, может получить все, в чем он нуждается, из разных источников, а поскольку время – само по себе ценный товар, тот, кто использует его с наибольшей эффективностью, получает более высокое вознаграждение. Это называется конкуренцией, и конкуренция является непрерывной гонкой, при которой каждый стремится опередить всех остальных. Попросту говоря, каждое предприятие и в определенном смысле каждый человек, принимающие участие в деятельности американской экономики, соперничают друг с другом. Каждый американец является производителем и одновременно потребителем. Каждый производит что-то, нужное другим. Каждый выбирает товары и услуги из огромного разнообразия, предложенного ему. Это и есть простейшее определение экономики.

А вот подлинная сложность возникает в результате взаимодействия бесчисленного количества переменных величин. Кто покупает, что и у кого. Кто более эффективен, лучше использует свое время, принося больше пользы как себе, так и потребителям. Поскольку все втянуты в эту игру, экономика походит на колоссальную толпу, где все одновременно говорят друг с другом. Следить за этими разговорами просто невозможно.

И все– таки Уолл-стрит придерживался иллюзий, будто способен на это, будто его компьютерные модели могут предсказывать, что будет происходит день за днем. Это неосуществимо. Можно анализировать деятельность отдельных компаний, определить, что они делают хорошо, а что -плохо. В определенной степени можно на основе такого анализа предсказать некоторые тенденции развития, извлекая из этого выгоду. Однако использование компьютеров и моделирования зашло слишком далеко, экстраполяция уходила все дальше и дальше от исходной реальности, и то обстоятельство, что в течение нескольких лет события как-то развивались в этом направлении, еще больше укрепляло такую иллюзию. После краха, происшедшего тремя днями раньше, иллюзия разбилась, и теперь полагаться было не на что. Разве что на меня, подумал Джордж Уинстон, читая выражение на их лицах.

Бывший президент «Коламбус групп» хорошо знал свои недостатки. Он знал, насколько глубоко понимает основы финансовой системы, и догадывался, где заканчиваются его познания. Уинстон понимал, что никому не под силу управлять всей системой, и этого было достаточно.

– Похоже, компания осталась без руководства. Так что же вы будете делать завтра? – спросил он и заметил, как все «ракетчики» отвели глаза в сторону, не желая встречаться с ним взглядом, или посмотрели на тех, кто сидели напротив. Всего три дня назад кто-нибудь обязательно отозвался бы, высказал свою точку зрения с большей или меньшей долей уверенности. Но не сегодня, потому что никто не знал, что случится завтра. Никто не имел об этом даже самого отдаленного представления, и потому все молчали.

– У вас есть президент. Он что-нибудь вам советует? – задал вопрос Уинстон.

Присутствующие отрицательно покачали головами. Следующий вопрос, как и следовало ожидать, задал, конечно, Марк Гант.

– Дамы и господа, президента и директора-распорядителя выбирает совет директоров, не так ли? Сейчас мы не можем обойтись без руководителя.

– Джордж, – донесся голос из зала, – ты вернулся, к нам?

– Если я не вернулся, значит, перед вами бесплотное воплощение Джорджа Уинстона. – Шутка была не слишком остроумной, но на лицах появились улыбки – первые признаки прошлого энтузиазма.

– В таком случае я выдвигаю предложение объявить должности президента и директора-распорядителя вакантными.

– Поддерживаю.

– Итак, выдвинуто предложение, – уже более уверенным голосом заявил Марк Гант. – Кто за?

Донесся дружный хор одобрительных голосов.

– Против? Молчание.

– Предложение принято. Итак, должности президента и директора-распорядителя «Коламбус групп» объявлены вакантными. Есть еще предложения?

– Предлагаю на пост президента и директора-распорядителя кандидатуру Джорджа Уинстона, – предложил кто-то.

– Поддерживаю.

– Кто за это предложение? – спросил Гант. Реакция присутствующих была такой же, как и раньше, только в ней прозвучало заметно больше энтузиазма.

– Джордж, добро пожаловать обратно к нам. – Из зала послышались аплодисменты.

– О'кей. – Уинстон встал. Он снова обладал всей. полнотой власти в созданной им компании. Его следующее замечание прозвучало даже небрежно:

– Нужно сообщить об этом Ямате. – Новый президент начал расхаживать по залу.

– Итак, первое: мне нужна вся документация по – сделкам, совершенным в пятницу. Прежде чем разрабатывать план действий, необходимо выяснить, как все произошло. Нам предстоит трудная неделя, ребята, но наш долг – защитить интересы людей, доверившихся нам.

Уинстон знал, что первая задача будет достаточно трудной. Он не имел представления, сможет ли кто-нибудь с ней справиться, но необходимо узнать, каким образом случилось такое. Он чувствовал – тут что-то неладно. Уинстон ощущал какой-то странный зуд, охватывающий его всякий раз, когда он был готов вот-вот приступить к крупной операции. Отчасти это было продиктовано инстинктом, на который он хотя и полагался, но не доверял ему, пока не располагал убедительными фактами, после чего зуд исчезал. Однако на этот раз Уинстон испытывал еще какое-то чувство, ранее незнакомое, и знал, что должен понять его причину.

***

Даже хорошие новости могут оказаться зловещими. Генерал Арима часто выступал по телевидению и делал это весьма убедительно. В своем последнем выступлении он сообщил, что любому гражданину, пожелавшему покинуть Сайпан, гарантируется бесплатный билет в Токио, откуда он сможет позднее вылететь в Соединенные Штаты. Суть его выступлений заключалась главным образом в том, чтобы дать понять, что ситуация остается прежней.

– Вот сукин сын, – проворчал Пит Барроуз, глядя на улыбающееся лицо японского генерала.

– Знаешь, я не могу поверить этому, – сказал Ореза, вернувшийся после пяти часов сна.

– А я верю. Посмотри-ка на холм к юго-востоку от нас. Португалец провел рукой по небритому, заросшему жесткой щетиной подбородку. В полумиле от дома на вершине, недавно подготовленной для строительства еще одного туристского отеля (на острове больше не осталось места для строительства на берегу), человек восемьдесят занимались установкой зенитной ракетной батареи «Пэтриот». Радиолокационные антенны были уже смонтированы, и на глазах Орезы на площадку въехал первый грузовик с двенадцатью направляющими внутри огромного контейнера.

– Так что же мы собираемся теперь предпринять? – спросил инженер.

– Послушай, я всего лишь моряк, верно?

– Но разве ты не был военным моряком?

– Я служил в береговой охране, – ответил Ореза. – Никого не убивал. Что касается вот этой штуки, – он показал на ракетную батарею, – ты, наверно, знаешь о ней больше меня.

– Их изготавливают в штате Массачусетс. В Рейтоне, кажется. Моя компания снабжает их чипами. – Этим знания Пита Барроуза и ограничивались. – Похоже, они собираются остаться здесь надолго, как ты думаешь?

– Да. – Ореза взял бинокль и снова начал смотреть в окна. Из дома видны были шесть перекрестков. Каждый из них охранялся примерно десятью солдатами – отделением, подумал он. Этот термин был ему знаком. Рядом стояли внедорожники «Тойота-лэндкрузер» или джипы. Хотя у многих солдат на боку была пистолетная кобура, автоматов и винтовок Португалец не заметил, словно японцы не хотели походить на какую-нибудь южно-американскую хунту прошлого, совершившую вооруженный переворот. Все проезжающие машины они пропускали без досмотра, дружески взмахивая рукой. Стараются установить хорошие отношения с местными жителями, подумал Ореза. Кто-то чертовски здорово все рассчитал.

– Можно подумать, они сделали это из любви к нам, – пробормотал главный старшина себе под нос. Такое вряд ли было бы возможно, не будь японцы полностью в себе уверены. Даже при монтаже ракетной установки на вершине холма они не спешили. Все делалось основательно и профессионально, как и следовало, но ведь если ты готовишься к отражению воздушного налета, нужно торопиться. Темп работы в мирное и в военное время разный, что бы там ни говорили об уровне подготовки. Ореза снова направил бинокль на ближайший перекресток. В солдатах не чувствовалось никакой напряженности. Они вели себя, как и подобает солдатам, но не оглядывались по сторонам, как обычно бывает на вражеской территории.

Может быть, это не так уж и плохо. Никаких массовых арестов, концентрационных лагерей – обычных спутников оккупации, никакой демонстрации силы, если не считать присутствия солдат. Можно подумать, что ничего не изменилось, за исключением того, что японцы чувствуют себя удивительно уверенно, подумал Португалец. И они явно собираются остаться здесь надолго. Уверенность японцев в том, что никто не попытается выдворить их отсюда, была вполне очевидной. А он, отставной старшина береговой охраны США, уж явно не в силах что-нибудь предпринять, чтобы изменить создавшееся положение.

***

– О'кей, вот первые снимки из космоса, – сказал Джексон. – У нас не было времени тщательно их изучить, но…

– Но мы займемся этим, – закончил за него Райан. – Не забудь, я профессиональный разведчик. Думаю, что смогу оценить ситуацию.

– Мне разрешен допуск к этим материалам? – спросил Адлер.

– Да – с этого момента. – Райан включил настольную лампу, и адмирал набрал комбинацию на кодовом замке своего кейса. – Когда он снова пролетит над Японией?

– Пролетает прямо сейчас, но почти все острова закрыты пеленой облаков.

– Ищете ядерные ракеты? – спросил Адлер.

– Совершенно верно, сэр, – отозвался адмирал Джексон. Он положил на стол первую фотографию Сайпана. У причала стояли два судна, предназначенные для перевозки автомобилей. Стоянка по соседству была заполнена аккуратными рядами военных машин, главным образом грузовиков.

– Что можешь сказать? – спросил Райан.

– Усиленная дивизия. – Кончиком ручки Джексон коснулся группы машин. – Вот это батарея ракетных пусковых установок «Пэтриот». Это артиллерийские орудия., А вот это похоже на большую радиолокационную станцию ПВО, разобранную для транспортировки. Вот там находится холм высотой в тысячу двести футов. С него открывается превосходный вид, и дальность действия радиолокаторов составит добрых пятьдесят миль. – Еще одна фотография. – Аэропорты. Вот это пять истребителей F-15, а если посмотришь сюда, то увидишь два F-3, заходящих на посадку.

– F-3? – недоуменно спросил Адлер.

– Модернизированный вариант FS-X, – пояснил Джексон. – Приличная «птичка», по сути дела усовершенствованный F-16. «Иглы» используются для нужд ПВО, а эта «птичка» – неплохой штурмовик.

– Нам нужно еще несколько пролетов над этим районом, – произнес Райан, внезапно посерьезнев. По какой-то причине ситуация стала теперь реальной. По-настоящему реальной, как он любил говорить, метафизически реальной. Это не было больше результатом анализа или устных докладов. Сейчас перед ним лежали вещественные доказательства, четкие фотографии. Сомнений больше не было – его страна находилась в состоянии войны.

Джексон кивнул.

– Нам также нужно, чтобы эти снимки были расшифрованы профессионалами, но спутники будут пролетать там четыре раза в день и при благоприятной погоде вести фотосъемку. Мы изучим каждый квадратный дюйм этого острова, а также Тициана, Рота, Гуама и всех остальных, даже самых маленьких.

– Господи, Робби, неужели это возможно? – спросил Джек. Вопрос, хотя и выраженный в самой простой форме, имел скрытый смысл, недоступный еще даже ему самому. Адмирал Джексон не сразу понял его, затем оторвал взгляд от спутниковых фотографий, и гнев в его голосе внезапно сменился профессиональной рассудительностью морского офицера.

– Пока не знаю. – Он помолчал и задал свой вопрос. – А мы попытаемся?

– Я тоже еще не могу дать ответ, – произнес советник по национальной безопасности. – Робби?

– Да, Джек?

– Прежде чем принять решение, мы должны знать, насколько это осуществимо.

Адмирал Джексон кивнул.

– Да, конечно.

***

Он не мог уснуть почти всю ночь, прислушиваясь к храпу. своего компаньона. Неужели у него нет нервов? – спрашивал себя Чавез. Как он может спать в такое время? Уже встало солнце, оглушительный шум Токио пробивался через окна и стены, а Джон продолжал спать. Ну что ж, подумал Динг, он уже старый, а старикам, наверно, нужно отдыхать дольше молодых. И тут произошло самое невероятное за все время их пребывания в Японии – зазвонил телефон. Глаза Джона открылись, но Динг успел первым снять трубку.

– Товарищи, – послышался голос. – Вы здесь уже так долго, но все еще не удосужились позвонить мне?

– Кто это? – спросил Чавез. Несмотря на то что он прилежно изучал русский язык, слова, донесшиеся по телефону в этой стране, прозвучали, как с Марса. Ему было совсем нетрудно притвориться, что он не успел проснуться. Но в следующее мгновение Чавез почувствовал, что его глаза едва не выскочили из орбит.

Из трубки послышался веселый смех, идущий из глубины сердца!

– А. вы как думаете, Евгений Павлович? Давайте соскребите щетину с лица и спускайтесь завтракать. Жду вас внизу.

Доминго Чавез почувствовал, что сердце его остановилось. Это не было перебоем, нет, он был готов поклясться, что оно остановилось, и Динг усилием воли заставил его биться. Когда же сердце заработало снова, частота его сокращений увеличилась вдвое.

– Нам понадобится несколько минут, – выдавил он.

– Иван Сергеевич вчера опять набрался, да? – со смехом спросил голос. – Передайте ему, что он уже староват для таких глупостей. Ну ладно, я пока закажу чай и подожду.

В течение всего телефонного разговора глаза Кларка смотрели прямо ему в глаза – или по крайней мере первые несколько секунд. Затем его взгляд пробежал по комнате в поисках угрожающей им опасности, которая несомненно где-то таилась, – таким бледным стало лицо партнера. Джон знал, что напугать Доминго непросто, но услышанное по телефону едва не лишило парня самообладания.

Ладно. Джон встал и включил телевизор. Если за дверью им угрожает опасность, все равно уже слишком поздно. Через окно скрыться не удастся. В коридоре наверняка полно вооруженных полицейских. Кларк направился в туалет, где остановился перед зеркалом. Вода все еще шумела в унитазе, когда вошел Чавез.

– Звонивший назвал меня «Евгением». Сказал, что ждет внизу.

– Что ты понял по его голосу?

– Говорил по-русски без акцента, правильное построение фраз. – Шум воды стих, и оба замолчали.

Проклятие, подумал Кларк, глядя в зеркало в поисках ответа и видя там только два растерянных лица. Ясно. Оперативник принялся мыть руки, обдумывая создавшуюся ситуацию. Итак, что мы имеем? Если бы это была японская полиция, неужели она стала бы… Нет, вряд ли. Все считают шпионов опасными в придачу к вызываемому ими отвращению – забавное наследие фильмов о Джеймсе Бонде. Ожидать, что оперативники затеют стрельбу, так же бессмысленно, как и то, что у них вырастут крылья для спасения по воздуху. Их важнейшим физическим качеством являлась способность убегать и прятаться, но никто не понимал этого, и если японские полицейские сумели выследить американцев, то… в этом случае его разбудил бы не телефонный звонок, а дуло пистолета, упершееся в лицо. А его разбудил все-таки телефонный звонок, правда? Значит, непосредственной опасности нет. Да, пожалуй, нет.

Не без удивления Чавез следил за тем, как Кларк не спеша умылся, тщательно побрился и дочистил зубы, прежде чем выйти из ванной. Джон даже улыбался, потому что выражение лица должно соответствовать тону голоса.

– Евгений Павлович, для встречи с другом нужно выглядеть должным образом, разве не так? Мы ведь не виделись столько времени. – Через пять минут они вышли в коридор.

Актерское мастерство для разведчика не менее важно, чем для тех, кто работает на сцене театра, потому что в жизни, как и в театре, редко выдается возможность снять дубль. Майор Борис Ильич Щеренко был заместителем руководителя токийской резидентуры Российской внешней разведки. Четыре часа назад его разбудил на первый взгляд невинный звонок из посольства. Майор занимал должность атташе по вопросам культуры и последнее время занимался организацией турне санкт-петербургского балета по Японии. Пятнадцать лет он отслужил в Первом главном управлении КГБ (внешняя разведка), а теперь выполнял те же обязанности в новом, меньшем по размерам агентстве. Сейчас его работа стала еще важнее, думал Щеренко. Поскольку Россия больше не могла столь же эффективно реагировать на угрозы извне, ей были нужны хорошие и надежные разведданные. Возможно, в этом и заключается причина такого безумного поручения. Или, может быть, у начальства в Москве окончательно поехала крыша. По крайней мере здесь гфтовят хороший чай.

В посольстве его ждала шифровка из Московского центра – название осталось прежним – с именами и описанием внешности. С помощью этого опознать американцев, будет просто. Во всяком случае это гораздо проще, чем порученное-ему задание.

– Ваня! – Щеренко вскочил и бросился к пожилому мужчине, схватил за руку и крепко пожал, однако не расцеловал его согласно старинному обычаю. Причиной такого отступления от русских традиций было отчасти нежелание оскорбить японцев зрелищем целующихся мужчин, но главным образом то, что майор не знал, как отреагирует на это Кларк. А вдруг он, бесстрастный и холодный, как все американцы, возьмет и даст тебе в зубы, а? Впрочем, каким бы сумасшедшим ни было данное ему поручение,

Щеренко испытывал немалое удовольствие. Перед ним стоят два опытных сотрудника ЦРУ, а он водит их за нос. Есть над чем посмеяться. – Подумать только, как давно не виделись!

Тот, что помоложе, заметил Щеренко, старался скрыть свои чувства, но недостаточно умело. В КГБ о нем ничего не было известно. Зато в русской внешней разведке знали имя Джона Кларка. Правда, это было всего лишь имя да еще приблизительное описание внешности, под которое подпадали тысячи белых европейцев любой национальности. Рост – от ста восьмидесяти пяти до ста девяноста, вес – девяносто килограммов, темные волосы, отличная спортивная форма. Голубые глаза, крепкое рукопожатие, мог теперь добавить Щеренко. И отличные нервы. Прямо-таки превосходные, подумал майор.

– Действительно, очень долго. Как семья, дружище? Великолепно владеет русским языком, заметил Щеренко, обратив внимание на произношение уроженца Санкт-Петербурга. Пока он раскладывал по полочкам характерные черты американца, две пары глаз – голубых и черных – делали то же самое с ним.

– Наталья передает тебе привет. Пошли завтракать, я проголодался. – Майор прошел вместе с американцами в угловую кабину.

Тонкая папка в Москве была озаглавлена: Кларк, Джон (нет второго имени?). Фамилия и имя настолько обычные, что псевдонимы неизвестны и скорее всего вряд ли существовали. Офицер-оперативник, есть подозрение, что ему поручают самые ответственные задания. Награжден по меньшей мере двумя звездами за мужество при осуществлении разведывательных операций. Некоторое время выполнял обязанности агента по безопасности и охране, и никому не пришло в голову при этом сфотографировать его, подумал Щеренко. Типично для недоумков из отдела США. Глядя на сидящего напротив «старого друга», с которым впервые познакомился всего пару минут назад, майор видел спокойного мужчину, который с улыбкой смотрел на него. Ну что ж, он и раньше не сомневался, что в ЦРУ служат отличные оперативники.

– Поговорим здесь, – негромко произнес Щеренко, продолжая разговор по-русски. – Вы так считаете, товарищ…

– Щеренко, Борис Ильич, майор, заместитель начальника резидентуры в Японии, – произнес русский, наконец представившись. Затем он посмотрел по очереди на американцев. – А вы – Джон Кларк и Доминго Чавез.

– Да, конечно. И находимся в долбанной сумеречной зоне, – пробормотал Динг.

– «Распускаются цветы сакуры, и девушки надевают новые шарфы в доме наслаждений». Это, конечно, не Пушкин, правда? И даже не Пастернак. Высокомерные желтые варвары. – Щеренко прожил в Японии три года. Он приехал сюда, ожидая увидеть интересную страну и приятный народ. За прошедшее время майор возненавидел многие стороны японской культуры, главным образом надменное отношение к остальному миру, что было особенно оскорбительно для русского, испытывавшего точно такие же чувства.

– Вы не могли бы объяснить нам, товарищ майор, в чем дело? – спросил Кларк.

Теперь Щеренко говорил спокойным и бесстрастным голосом. Юмор происшедшего остался позади, да и американцы, по-видимому, этого не заметили.

– Ваша Мария Патриция Фолеева позвонила нашему Сергею Николаевичу Головко и обратилась за помощью. Мне известно, что вы руководите действиями еще одного агента в Токио, но я не знаю его имени. Мне также поручили передать вам, товарищ Клерк, что с вашей женой и дочерьми все в порядке. Младшая снова включена в список декана и теперь получила возможность поступить на медицинский факультет университета. Если вам требуются дальнейшие доказательства того, что я именно тот, за кого выдаю себя, боюсь, ничем помочь не смогу. – Майор с недоумением заметил, что по лицу молодого американца промелькнула довольная улыбка.

Ну что ж, ему можно верить, подумал Джон. Почти.

– Да, Борис, ты чертовски ловко умеешь привлекать внимание собеседников. Может быть, расскажешь теперь о происходящем в мире?

– Нас тоже все это застало врасплох, – начал Щеренко свое краткое изложение основных событий. Оказалось, что его информация местами более подробна, чем сведения, полученные от Чета Номури, но включает далеко не все. Такое часто случается с разведданными. Редко удается создать полное представление о происходящем, а факты, оставшиеся неизвестными, всегда играют важную роль.

– Откуда вы знаете, что мы находимся в безопасности?

– Вы ведь понимаете, что я не могу…

– Борис Ильич, моя жизнь в ваших руках. Вам известно, что у меня жена и две дочери. Моя жизнь важна для меня и для них. – Слова Кларка звучали убедительно для русского разведчика, еще глубже проникшегося уважением к американцу. Это не было страхом. Джон знал свои достоинства как опытного оперативника, и Щеренко оставил у него такое же впечатление. Концепция доверия являлась естественной составляющей разведывательных операций и одновременно чем-то совершенно чуждым для них. Приходится доверять своим людям и в то же самое время никогда нельзя полностью положиться на них в деле, где двойственность представляет собой образ жизни.

– Ваше прикрытие более надежно, чем вы предполагаете. Японцы принимают вас за русских и потому не будут тревожить. Мы проследим за этим, – заверил майор Кларка.

– И как долго продлится наше сотрудничество? – спросил Кларк.

Вопрос прямо в цель, подумал Щеренко.

– Да, в этом самое интересное, правда?

– Как мы будем поддерживать связь?

– Насколько я понимаю, вам требуется надежный телефонный канал. – Майор передал под столом карточку. – Вся телефонная система Токио действует теперь на световодах. Несколько таких каналов есть и в Москве. Сюда уже выслано специальное оборудование для вас. Насколько мне известно, оно действует великолепно. Мне хотелось бы посмотреть на него, – заметил Борис с изрядным любопытством.

– Это всего лишь ПЗУ – постоянное запоминающее устройство, приятель, – объяснил ему Чавез. – Даже я не знаком с ним.

– Ловко, – одобрительно кивнул Щеренко.

– Насколько серьезны намерения японцев?

– Они, по-видимому, перебросили на Марианские острова три Дивизии. Их боевые корабли напали на вашу эскадру, – и майор посвятил американцев в те немногие подробности, которые были ему известны. – Я должен передать вам, что, по нашему мнению, вас ждут немалые трудности при попытка вернуть себе острова. – Какие? – спросил Кларк.

Русский офицер сочувственно покачал головой.

– По мнению Москвы, ваша попытка вернуть себе острова обречена на провал. У вас сейчас так же мало сил, как и у нас.

Так вот почему это происходит, понял Кларк. По этой причине у него и появился новый друг в этой чужой стране. Еще во время их первой встречи он сказал Чавезу, почти буквально процитировав Генри Киссинджера: «Даже у параноиков есть враги». Иногда его удивляло, почему русские не напечатают это высказывание на своих банкнотах, вроде того как напечатано у американцев:

Е pluribus unum – «Единство в многообразии». Правда, исторический опыт подтверждал эти опасения России. Да и Америке было чего опасаться.

– Что еще?

– В спецслужбах Японии и в ее силах самообороны действуют наши агенты, но мы получаем от них военную информацию, тогда как агентурная сеть «Чертополох» состоит из японцев, владеющих промышленными секретами. Насколько мне известно, вы получаете от них более интересные сведения, чем я от своих агентов. У меня нет более подробной информации. – Строго говоря, дело обстояло не совсем так, но Щеренко проводил четкую грань между тем, что он знал, и тем, что подозревал, а являясь хорошим разведчиком, полагался только на первое.

– Итак, нам обоим предстоит немало потрудиться. Щеренко кивнул.

– Можете приходить к нам в посольство, когда пожелаете.

– Сообщите, когда в Москву доставят аппаратуру связи. – Кларк мог продолжить, но решил пока воздержаться от дальнейших контактов до тех пор, пока не получит соответствующее подтверждение по электронному каналу связи. Как странно, подумал он, что ему требовалось такое подтверждение, но, если Щеренко говорит правду относительно своих агентов в японских спецслужбах, его запросто могли арестовать – но не захотели. Среди разведчиков старые привычки особенно живучи. Единственным утешением было то, что собеседник догадывался, что Кларк не был до конца откровенен с ним, однако не обратил на это внимания.

– Непременно.

***

Чтобы заполнить Овальный кабинет, не требовалось слишком много людей Комната, из которой управляли самой могущественной – по крайней мере Райан надеялся на это – страной в мире, по размерам была меньше кабинета, где он работал во время своего повторного возвращения к биржевой деятельности, и даже меньше того, который он занимал сейчас в западном крыле здания.

Все выглядели усталыми. Бретт Хансон казался особенно измученным. Один Арни ван Дамм выглядел как обычно, но Арни и в нормальной обстановке выглядел, словно после тяжелого похмелья. На лице База Фидлера отражалось едва ли не отчаяние, однако хуже всех чувствовал себя министр обороны. Это под его руководством происходило сокращение вооруженных сил США, это он едва ли не каждую неделю убеждал Конгресс, что военная мощь страны намного превосходит нужды обороны. Райан вспомнил его выступления по телевидению, меморандумы, которыми обменивались правительственные учреждения несколько лет назад, отчаянные мольбы начальников штабов родов войск, так и не ставшие достоянием средств массовой информации из-за строго соблюдаемой дисциплины. Нетрудно представить себе, о чем он думает сейчас. Блестящий государственный чиновник, столь убежденный в своей правоте и дальновидности, он натолкнулся на каменную стену под названием «действительность».

– Начнем с экономики, – к облегчению министра обороны произнес президент.

– Наибольшие трудности испытывают банки. Паника у них будет продолжаться, пока не прояснится ситуация с документацией в «Депозитори траст». Сделки совершало столько банков, что неизвестно, какие у них резервы. Люди попытаются обратить в наличные свои вклады в инвестиционных компаниях, находящихся под контролем банков. Председатель Федеральной резервной системы уже начал кампанию против этого.

– И что он говорит вкладчикам? – спросил Джек.

– Убеждает их, что у банков неограниченные средства, что наличных достаточно для удовлетворения всех потребностей, что при желании они могут взять взаймы любые суммы.

– Это подталкивает экономику к инфляции, – заметил ван Дамм. – Очень опасный маневр.

– Я бы не сказал, – возразил Райан. – Краткосрочная инфляция походит на простуду – стоит принята пару таблеток аспирина и выпить чашку куриного бульона, и ты выздоравливаешь. А вот случившееся в пятницу напоминает сердечный приступ. Сначала нужно вылечить это. Стоит банкам прекратить свою обычную деятельность… Как сказал Баз, самое главное – доверие.

Уже не в первый раз Роджер Дарлинг мысленно поблагодарил судьбу за то, что после ухода с государственной службы Райан вернулся к финансовой деятельности.

– А как с биржами? – спросил президент у министра финансов.

– Они останутся закрытыми. Я поговорил со всеми директорами. Пока не будут восстановлены документы «Депозитори», организованная торговля акциями не начнется.

– Что значит организованная? – спросил Хансон. Райан заметил, что министр обороны хранит молчание. А ведь обычно он так уверен в себе, подумал Джек, постоянно выражает свою точку зрения. При других обстоятельствах Райан отнесся бы к молчанию министра с одобрением.

– Совсем необязательно торговать акциями в залеНью-йоркской фондовой биржи, – объяснил Фидлер. – При желании этим можно заниматься даже в мужском туалете загородного клуба.

– Так и будут делать, – заметил Райан. – Немногие, но будут.

– Это скажется на ситуации? Как относительно заокеанских бирж? – спросил Дарлинг. – Акциями наших компаний торгуют во всем мире.

– Нет, за рубежом биржевые операции ведутся на основе исходных цен, устанавливаемых в Нью-Йорке. Без них никто не будет знать, по каким ценам продавать и покупать акции.

– Но у них остались прежние цены на телетайпах, верно? – заметил ван Дамм.

– Да, но документы, подтверждающие это, отсутствуют. Вряд ли кто-нибудь пожелает рисковать миллионами на основе ошибочной информации. Как видите, не так уж плохо, что сведения о «Депозитори» просочились в прессу. Теперь у нас есть повод для того, чтобы приостановить на пару дней биржевые операции, – произнес Райан. – Люди поймут, когда мы скажем, что компьютерная система вышла из строя, и на некоторое время паника приостановится. Когда будет Восстановлена документация?

– Это по-прежнему неизвестно, – признался Фидлер. – Они продолжают работать.

– Значит, у нас, похоже, есть время до среды. – Райан потер глаза. Ему хотелось встать и походить по кабинету, чтобы размять ноги, но здесь делать это разрешалось лишь президенту.

– Я провел селекторное совещание с директорами всех бирж. Они вызывают всех сотрудников на работу, как в обычные дни. Служащим будет приказано перебирать бумаги и делать вид, что очень заняты, – это для телевизионных камер.

– Отличная мысль, Баз, – одобрительно отозвался президент… Райан улыбнулся и вытянул в сторону Фидлера кулак с поднятым большим пальцем.

– Нужно как можно быстрее что-то предпринять, – продолжил министр финансов. – Джек прав, наверно. К вечеру среды начнется настоящая паника, и трудно предсказать, что случится тогда, – закончил он с беспокойством. Однако даже его мрачное предупреждение теперь не казалось таким уж страшным. Появилось время для передышки, и можно было заняться другими делами.

– Дальше, – начал ван Дамм, взяв слово вместо босса, – Эд Келти согласился уйти без лишнего шума. Он договаривается с министром юстиции о компромиссном решении проблемы. Таким образом, с одним политическим кризисом покончено. Правда, – глава администрации посмотрел на президента, – нужно без промедления подумать о том, кем его заменить.

– С этим можно подождать, – отозвался президент. – Теперь ты, Бретт… Индия.

– Посол Уильямс сообщает, что до него дошли зловещие слухи. Анализ ситуации, произведенный флотом, по-видимому, походит на правду. Создается впечатление, что Индия всерьез подумывает о захвате Шри-Ланки.

Поразительно удачный момент, подумал Райан.

– Флоту нужны указания, – произнес он. – В Индийском океане у нас находится боевая группа из двух авианосцев. Командующий хочет получить приказ, насколько решительно он должен действовать, если запахнет паленым. – Джек упомянул это из-за обещания, данного Робби Джексону, хотя и знал, каким будет ответ. Обстановка в Индийском океане еще не дошла до точки кипения.

– У нас и без этого пока много проблем, – решил президент. – Бретт, пусть Дейв Уильямс встретится с их премьер-министром и передаст ей, что Соединенные Штаты считают недопустимыми акты агрессии в любой части земного шара. Только без каких-либо угроз. Простое четкое заявление, и пусть дождется ответа.

– Мы уже давно не говорили с ними таким тоном, – предостерег Хансон.

– Настало время прояснить нашу позицию, – спокойно заметил Дарлинг.

– Понятно, господин президент.

А теперь, подумал Райан, займемся вопросом, которого все ждали. Взгляды устремились на министра обороны. Он заговорил, не отрывая взгляда от листов бумаги перед собой.

– Поврежденные авианосцы прибудут в Пирл-Харбор в пятницу. Там приготовлены два ремонтных дока, но для полного ввода в строй потребуется несколько месяцев. Вы уже знаете, что две подводные лодки погибли. Японская эскадра возвращается на Марианские острова. Между флотами враждебных контактов больше не было. По нашим сведениям, на острова Марианского архипелага переброшено по воздуху примерно три дивизии – одна находится на Сайпане и две – на Гуаме. Японская боевая авиация имеет в своем распоряжении построенные нами базы со всеми сооружениями… – Он продолжал говорить, приводя подробности, уже известные Райану, и приближаясь к заключению, которого боялся советник по национальной безопасности.

Вооруженные силы США слишком ослаблены. Американский военно-морской флот сократился вдвое по сравнению с тем, каким он был десять лет назад. Десантные корабли могут перебросить всего одну дивизию, способную высадиться на берег, захваченный противником. Только одну, но и для этого потребуется провести через Панамский канал корабли Атлантического флота и собрать десантные суда со всех океанов мира. Для высадки такого количества войск потребуется огневая поддержка с моря, но на вооружении среднего американского фрегата находится одно трехдюймовое орудие. У эсминцев и крейсеров по две пятидюймовых артиллерийских установки – огневая мощь флота несравнимо меньше, чем у крейсеров и линейных кораблей, при поддержке которых в 1944 году были захвачены Марианские острова. Еще придется привлечь авианосцы, ближайшие из которых находятся в Индийском океане, причем даже оба они, вместе взятые, по своей мощи уступают японской авиации, базирующейся на Сайпане и Гуаме, подумал Райан, впервые испытывая приступ ярости. Потребовалось достаточно длительное время, чтобы преодолеть сомнения в реальности происшедшего, напомнил он себе.

– Мне кажется, что мы не сможем успешно осуществить это, – закончил министр обороны. Ни один из присутствующих в кабинете не осмелился оспорить эту точку зрения, а для взаимных обвинений они слишком устали. Президент Дарлинг поблагодарил всех за участие в совещании и направился в спальню, надеясь немного поспать перед утренней встречей с прессой. Он поднимался не на лифте, а по лестнице, под внимательными взглядами агентов Секретной службы. Жаль, что срок пребывания на посту президента заканчивается так бесславно. Несмотря на то что он никогда не стремился занять этот пост, Дарлинг сделал все возможное для своего народа, и, если не считать нескольких последних дней, его усилия были достаточно успешными.

28. Передачи

Рейс «Юнайтед» 747-400 совершил посадку в московском аэропорту Шереметьево, на тридцать минут опередив расписание. Попутный струйный поток над Атлантикой был особенно сильным. Первым по трапу спустился дипкурьер, которого стюард вежливо пропустил вперед. Посланец Государственного департамента предъявил дипломатический паспорт пограничнику, и тот показал на стоящего рядом сотрудника посольства США. Дипломат пожал ему руку и повел к выходу.

– Следуйте за мной. Нам обеспечили на этот раз почетный эскорт. – Сотрудник посольства улыбнулся при мысли о безумии ситуации.

– Я вас не знаю, – с подозрением заметил дипкурьер и замедлил шаг. При обычных обстоятельствах его дипломатический статус и дипломатический багаж обеспечивали ему неприкосновенность, но в этой поездке все шло наперекосяк и вызывало сомнения.

– У вас с собой портативный компьютер – лэптоп. Он оклеен желтой лентой. Это единственное, что вы привезли в Москву, – сказал глава резидентуры ЦРУ в Москве, поэтому курьер и не мог знать его. – Пароль – «Паровой каток».

– Ясно. – Курьер кивнул, и они пошли дальше по огромному залу. У подъезда их ждал автомобиль – «стретч линкольн», личная машина посла США в России. Едва «линкольн» тронулся с места, его опередила машина сопровождения, которая тут же включила вращающийся синий фонарь на крыше и помчалась вперед, разгоняя транспорт. Вся процедура показалась курьеру какой-то ошибкой. Гораздо лучше было бы ехать в автомобиле российского производства и не привлекать к себе внимания. Теперь у него возникла пара более серьезных вопросов. Какого черта его так срочно вызвали из дома только ради того, чтобы доставить в Москву этот проклятый компьютер? Если все настолько секретно, то почему об этом знают русские? А если поручение такое важное и срочное, почему пришлось лететь гражданским рейсом? Курьер служил в Государственном департаменте уже много лет и знал, что глупо пытаться отыскать логику в действиях правительства. Да и вопросы он задавал себе лишь потому, что все еще сохранил какой-то идеализм.

Поездка из аэропорта в Москву прошла как обычно, и скоро «линкольн» въехал в ворота посольства США на Садовом кольце, недалеко от реки. Войдя внутрь здания, оба направились в центр связи, где курьер открыл свой чемодан, вручил резиденту ЦРУ находившийся там компьютер и пошел в свою комнату. Там он принял душ и лег спать, ничуть не сомневаясь, что никогда не узнает ответов на интересующие его вопросы.

Завершающий этап работы был проделан русскими с поразительной быстротой. Телефонная линия в «Интерфаксе» вела далее в Службу внешней разведки, оттуда по военной системе оптической связи во Владивосток и по волоконно-оптическому кабелю, проложенному компанией «Ниппон телеграф энд телефон», к японскому острову Хонсю. У лэптопа был встроенный модем, который подсоединили к заново установленному каналу связи и включили. Закончив лихорадочную деятельность, все уселись в ожидании – типичное завершение этапа разведывательной операции.

***

Домой, в Перегрин Клифф, Райан вернулся в половине второго ночи. Еще вечером он отпустил водителя своей машины, выделенного ему Службой гражданской администрации, и за рулем сидел его телохранитель, специальный агент Секретной службы Роббертон. Войдя в дом, Джек проводил его в комнату для гостей и лишь после этого пошел в свою спальню. Кэти, разумеется, не спала.

– Джек, что происходит?

– Разве тебе завтра не нужно на работу? – попытался уклониться от ответа Райан. Он сделал ошибку, вернувшись домой, хотя это и было вызвано необходимостью. Прежде всего ему нужно переодеться. Кризис, угрожающий стране, плох сам по себе. Но если высокопоставленный сотрудник администрации. будет выглядеть неопрятным и усталым, пресса неминуемо заметит это и сделает выводы. Но, что еще хуже, это станет очевидным для всех. Рядовой американец увидит помятую одежду и измученное лицо, все поймет, а Джек знал еще из начального курса обучения в офицерской школе в Куантико, что беспокойство офицеров сразу передается солдатам. Таким образом, он предпочел потратить два часа на поездку в машине, вместо того чтобы провести их на диване у себя в кабинете.

Кэти потерла глаза в темноте спальни.

– Утром у меня нет ничего важного. После обеда буду читать лекцию по лазерной хирургии глаза для иностранных специалистов.

– Откуда они приехали?

– Из Японии и с Тайваня. Мы продаем им лицензию на разработанную нами систему калибровки и… Что с тобой? – спросила она, увидев изменившееся выражение на лице мужа.

Это просто мания преследования, ничего больше, сказал себе Райан. Всего лишь совпадение. И все-таки он без единого слова вышел из спальни. В гостевой комнате Роббертон уже почти разделся, его кобура с пистолетом висела на спинке кровати. На объяснения потребовалось всего несколько секунд, Роббертон тут же снял телефонную трубку и позвонил в Центр управления операциями Секретной службы, расположенный в двух кварталах от Белого дома. Райан даже не подозревал, что его жене тоже присвоено кодовое имя.

– «Хирургу», – ну что ж, это понятно, решил Райан, – завтра потребуется друг… в Джонсе Хопкинсе… да, конечно, вполне. Пока. – Роббертон повесил трубку. – Хороший агент, Андрэ Прайс. Незамужем, стройная, каштановые волосы, недавно принята в Секретную службу, восемь лет работала в полиции. Мне довелось служить с ее отцом, когда я только поступил сюда. Спасибо, что предупредили, сэр.

– Увидимся в половине седьмого, Пол.

– Ясно. – Роббертон улегся на кровать, демонстрируя несомненный талант засыпать, как только пожелает. Райан позавидовал ему.

– А сейчас что случилось? – Когда Джек вернулся в спальню, в голосе Кэролайн Райан звучала тревога. Он сел на кровать, чтобы объяснить ситуацию.

– Кэти, завтра в Хопкинсе тебя будут сопровождать. Ее зовут Андрэ Прайс, агент Секретной службы. Она будет всюду следовать за тобой.

– Но почему?

– Кэти, мы столкнулись с рядом проблем. Японцы напали на корабли нашего военно-морского флота и захватили несколько принадлежащих нам островов. Ты не должна…

– Японцы напали на нас?

– …ты не должна никому говорить об этом, – продолжал Джек. – Понимаешь? Никому. Поскольку завтра тебе предстоят встречи с японцами и принимая во внимание занимаемую мной должность, Секретная служба выделяет тебе телохранителя, чтобы с тобой ничего не случилось, понимаешь? – Он промолчал, не сказав о том, что одним агентом дело не ограничится. Агентов Секретной службы не так и много, и потому ее руководители обращались, как правило, за помощью к местным полицейским агентствам. Городская полиция Балтимора, и без того проявляющая немалую заботу о больничном комплексе Джонса Хопкинса – он находился в далеко не самом безопасном районе города, – выделит, наверно, в помощь мисс Прайс одного из своих детективов.

– Джек, нам угрожает опасность? – спросила Кэти, к которой вернулись воспоминания о

прежних временах и прежних страхах, когда она была беременна маленьким Джеком, а террористы из освободительной армии Ольстера напали на их дом. Она вспомнила, какую гордость испытала за смелость своего мужа, защищавшего семью, и какой стыд, когда последний из террористов был казнен за участие в массовых убийствах. Тогда ей казалось, что это положило конец самому худшему и самому страшному периоду в ее жизни.

Что касается его самого, только сейчас Джеку пришла в голову мысль, о которой он не задумывался раньше. Если Америка находится в состоянии войны, то он, советник президента США по национальной безопасности, является, несомненно, одной из первых целей для покушения. И его жена – тоже. А трое детей? Безрассудные опасения? Да разве война не безрассудна сама по себе?

– Нет, пожалуй, – произнес он, заколебавшись, – но, ты понимаешь, может оказаться, что некоторое время у нас в доме будут проживать гости. Пока не знаю. Когда выясню – сообщу.

– Ты говоришь они напали на наши корабли?

– Да, милая, но говорить об этом ты не имеешь…

– Значит, началась война?

– Не знаю. – Джек чувствовал себя настолько усталым, что заснул через несколько секунд после того, как голова его коснулась подушки, и последней связной мыслью было признание, что он знает слишком мало, чтобы честно ответить не только на вопрос жены, но и на свои собственные вопросы.

***

В южной части Манхэттена никто не спал – по крайней мере никто из тех, кого остальные считали влиятельными лицами. Многим усталым руководителям инвестиционных и финансовых компаний приходила в голову мысль о том, что теперь они действительно зарабатывают деньги нелегким трудом, хотя добиться сейчас на этом поприще им удалось немногого. Опытные и высокие профессионалы, они оглядывались по сторонам в биржевых залах, полных компьютеров, общая стоимость которых была известна только бухгалтерам, а польза в данный момент равнялась нулю. Скоро откроются европейские финансовые рынки. И чем же они – будут заниматься? – думали все. При обычных условиях на американских биржах дежурили ночные смены, которые вели торговлю акциями европейских компаний, следили за рынками евродолларов, продовольственных товаров и металлов, а также подводили баланс экономической активности на восточном берегу Атлантического океана, сравнивая его с положением на западном. В обычных условиях их работа походила на предисловие к книге, которая будет написана через несколько часов, была предвестником лихорадочной активности, разворачивающейся после открытия американских бирж. Работа ночной смены была интересной, но не слишком важной, разве что ради определения тенденций, потому что по-настоящему важные события разворачивались здесь, в Нью-Йорке.

Однако сегодня все обстояло иначе. Никто не – знал, что произойдет. Торговля будет вестись только на европейских биржах, и потому правила игры кардинально менялись. Тех, кто сидели, у компьютеров в ночной период, их сменщики, заступающие на работу в восемь утра, часто считали кем-то вроде дублеров, что было несправедливо и не соответствовало действительности, однако здесь, как и повсюду, шло внутреннее соперничество. На этот раз, когда ночная смена заступила на работу в этот привычный для них, но странный для всех остальных час, они заметили присутствие высокопоставленных служащих компаний и почувствовали одновременно неловкость и ликование. Вот теперь они покажут, на что способны. Впрочем, у них возникла возможность не только продемонстрировать свои способности, но и в случае неудачи завалить все на виду у начальства.

Все началось ровно в четыре утра по восточному поясному времени.

Казначейские облигации. Эти слова прозвучали одновременно в двадцати торговых домах, когда европейские банки, все еще держащие у себя огромное число ценных бумаг американского казначейства в качестве защиты от инфляции при неустойчивом состоянии европейской экономики и собственных валют, внезапно почувствовали неуверенность в них. Некоторым американским финансистам показалось странным, что в пятницу их европейские коллеги как-то медлили и испытывали неуверенность, однако в Нью-Йорке все считали, что первые шаги всегда бывают осторожными. Скоро причина прояснилась. Из Европы поступило огромное количество предложений, но желающих купить облигации оказалось намного меньше. Банки предлагали их, однако интерес к их покупке был незначительным. В результате цены начали падать с такой же быстротой, как и уверенность европейцев в устойчивости американского доллара.

«Но это грабеж, падение уже на 3/32. Как нам поступать?» Этот вопрос задавали почти повсюду, и в каждом случае ответ звучал одинаково: «Ничего», – с раздражением в голосе. Затем следовали различные вариации на тему «долбанных европейцев» – в зависимости от лингвистических способностей высокопоставленных финансистов. Итак, все началось снова, очередная атака на американский доллар, причем в тот момент, когда самое мощное оружие Америки, способное отразить наступление, бездействовало ввиду выхода из строя компьютерной программы, на которую все полагались. В операционных залах никто не обращал внимания на надписи «Не курить». Стоило ли теперь беспокоиться о сигаретном пепле в компьютерном оборудовании? И вообще компьютеры сегодня не годились ни на что другое. «Сейчас, – проворчал один финансист, – самое время заняться техническим обслуживанием электронных систем». К счастью, не все придерживались такой точки зрения.

– О'кей, значит, здесь все и началось? – спросил Джордж Уинстон. Марк Гант провел пальцем по экрану.

– «Бэнк оф Чайна», «Бэнк оф Гонконг», «Империэл Кэтэй бэнк». Они купили их месяца четыре назад, рассчитывая на падение иены, и, судя по всему, получили немалую выгоду. А в пятницу выбросили все на рынок, требуя наличные, и купили взамен огромное количество казначейских обязательств японского центрального банка. Судя по объему продаж, это соответствует двадцати двум процентам общей суммы сделок.

Да, они начали этот процесс, заметил Уинстон, так что, оказавшись первыми при таком развитии событий, получили огромную прибыль. После завершения столь крупных сделок в Гонконге, городе, привыкшем к роскоши, последует немало торжественных ужинов.

– Ты считаешь, что все выглядит самым обычным образом? – подавляя зевок, спросил он Ганта.

Тот пожал плечами. Он устал, но теперь, когда босс снова взялся за руководство компанией, все испытывали прилив энергии.

– Обычным, скажешь тоже! Это был блестящий маневр. Они или что-то почувствовали, или просто им поразительно повезло.

Везение, подумал Уинстон, всегда можно сослаться на везение. Везение играет огромную роль, и любой финансист признается в этом во время коктейлей, обычно после двух или трех стаканов – Количества, необходимого для того, чтобы перешагнуть порог ссылок на «блестяще задуманную» операцию. Иногда интуиция подталкивает тебя, ты чувствуешь, что тебе обязательно повезет, вот и все. Если тебе действительно везло, сделка оказывалась успешной – в противном случае требовалось отступить с минимальными потерями.

– Продолжай, – произнес он.

– Так вот, затем другие банки последовали их примеру. – У «Коламбус групп» была самая совершенная компьютерная система на Уолл-стрите, способная проследить с течением времени каждую отдельную сделку с любым пакетом акций, а Марк Ганг являлся блестящим «компьютерным жокеем». Далее они принялись наблюдать за распродажей остальных казначейских облигаций другими азиатскими банками. Уинстон обратил внимание на то, что японские банки действовали медленнее, чем следовало ожидать. Не было ничего позорного в том, что банки Гонконга опередили японцев. Китайцы являлись мастерами биржевой игры, особенно те из них, кто прошли подготовку у англичан, полагающихся главным образом на изобретенную ими центральную банковскую систему и по-прежнему успешно ею пользующихся. Но японцы обычно всегда опережали банки Таиланда, подумал Уинстон, или по крайней мере должны опережать…

Это снова была интуиция или инстинктивная реакция человека, знающего, как ведутся операции на Уолл-стрите.

– Проверь обязательства японского казначейства, Марк. Гант ввел команду, и стремительный рост иены оказался настолько очевидным, что этот процесс можно было дальше даже не прослеживать.

– Ты хотел убедиться в этом? – спросил он.

Уинстон наклонился вперед, глядя на экран компьютера.

– Покажи мне, что делал «Бэнк оф Чайна», когда они продавали облигации, – попросил он.

– Они продали казначейские обязательства на рынке евродоллара и купили иены. Ведь это очевидный шаг…

– А ты посмотри, у кого они купили иены, – предложил ему Уинстон. – И сколько заплатили…

Гант повернул голову и посмотрел на своего босса.

– Знаешь, Марк, почему я всегда был честным в биржевых операциях? Тебе ведь известно, я никогда не был замешан ни в каких сомнительных сделках, ни единого раза, даже в тех случаях, когда знал, что сделка может принести мне огромную прибыль? – спросил Уинстон. Причин, разумеется, было несколько, но вряд ли стоит запутывать ситуацию. Он прижал палец к экрану, оставив отпечаток на стекле, и едва не засмеялся от такого символизма. – Именно поэтому.

– Но ведь это по сути дела почти ничего не значит. Японцы знали, что могут поднять курс иены и…

Гант все еще не постиг смысла происшедшего, понял Уинстон. Ему нужно объяснить это понятным для него образом.

– Найди тренд, тенденцию, Марк. Найди в этом тенденцию.

Вот и все ясно, сказал себе Уинстон, направляясь в туалет. Суть именно в тенденции, она объясняет все. И тут его осенило.

Ты что же, решил нанести удар своему финансовому рынку? – спросил он себя. Это слабое утешение. Он передал свою компанию в руки хищника, понял Уинстон, и нанесенный вред неисчислим. Вкладчики доверяли ему, а он обманул их доверие. Ополаскивая руки, он смотрел в зеркало и видел глаза человека, который покинул свой пост, бросив на произвол судьбы своих людей.

Но ведь теперь ты вернулся обратно, клянусь Богом, вернулся, и тебе придется немало потрудиться, чтобы исправить положение.

***

«Пасадена» наконец вышла в море, причем ее отплытие было вызвано скорее смущением, чем чем-либо иным. Джоунз присутствовал при телефонном разговоре Барта Манкузо с главнокомандующим Тихоокеанским флотом, во время которого командующий подводными силами объяснил, что подводная лодка имеет на борту полный боекомплект, загружена продовольствием, все свободные помещения забиты до предела коробками и ящиками с консервами, что позволит лодке находиться в автономном плавании не менее двух месяцев. Это не слишком походило на добрые старые дни, подумал Джоунз, вспоминая, какими были длительные периоды пребывания в походе. Вот и теперь атомная подводная лодка ВМС США «Пасадена» вышла в море, направляясь на запад. Нацией, заметил Джоунз, установлены «тихие» патрульные, а не скоростные гребные винты. В противном случае он сумел бы обнаружить ее. Субмарина только что прошла в пятнадцати морских милях от подводной станции линии раннего гидроакустического обнаружения и оповещения. Станция была одной из самых новых, настолько чувствительной, что способна была услышать биение сердца еще не родившегося китенка. «Пасадена» еще не получила оперативного задания, но находилась в нужном месте в нужную минуту и могла взяться за выполнение приказа, как только получит его. Команда ее постоянно проводила учения, стараясь изо всех сил, стремясь восстановить ощущение пребывания в море, охватывающее моряков в ту минуту, когда оно необходимо.

Что– то внутри его страстно хотело, чтобы он оказался на лодке, но Джоунз знал, что это осталось в прошлом.

– Я ничего не вижу, сэр. – Джоунз мигнул, и его взгляд снова вернулся к сложенной странице, которую он выбрал.

– Видишь ли, нужно искать нечто другое, – произнес он. Теперь выдворить его из центра управления линией раннего гидроакустического обнаружения мог только морской пехотинец с заряженным пистолетом в руке. Джоунз дал это ясно понять адмиралу Манкузо, который, в свою очередь, не менее доходчиво объяснил суть дела всем остальным. Началась короткая дискуссия, не следует ли на время присвоить Джоунзу офицерское звание, скажем, капитана третьего ранга, но Рон сам отказался от столь лестного предложения. Он заявил, что покинул флот в звании гидроакустика первого класса и это вполне его устраивает. К тому же офицерское звание изменит его статус по отношению к остальным старшинам в центре, которые уже приняли его как одного из своих.

Техник– океанограф второго класса Майк Бумер был приставлен к Джоунзу в качестве личного помощника. Доктор Джоунз сразу обратил внимание на то, что у парня есть задатки хорошего специалиста, хотя его пришлось списать с противолодочных самолетов Р-3 из-за хронической воздушной болезни.

– Все они пользуются системой «Прерия-маскер», когда поднимаются на шноркельную глубину. Звуки при этом напоминают шум дождя на морской поверхности, верно? Дождевые капли на поверхности находятся на линии с частотой в тысячу герц. Вот мы и принимаемся за поиски дождя там, где его нет. – Джоунз положил снимок метеорологической обстановки на стол. – Затем беремся за поиски линий с частотой шестьдесят герц – маленьких, коротких, малозаметных, на которые ты при обычных условиях не обратил бы никакого внимания, – они находятся в том месте, где слышится шум дождя. Моторы и генераторы, работают на частоте шестьдесят герц, верно? Начинаем искать паразитные частоты – это всего лишь крохотные точки, похожие на фоновый шум, находящиеся в том же месте, где слышится шум дождя. Вот такие. – Красным фломастером он нанес обозначения на лист бумаги и посмотрел на главного старшину, заведующего центром, который склонился над противоположным концом стола и наблюдал за происходящим подобно любопытному божку.

– Я слышал рассказы о тебе, когда работал в тренировочном центре в Дам-Неке. Тогда мне казалось, что это морские истории.

– У кого-нибудь есть закурить? – спросил единственный штатский в помещении центра. Главный старшина протянул сигарету. Надписи, запрещающие курение, исчезли со стен, и на столах появились пепельницы. Линия раннего гидроакустического обнаружения перешла на военное положение, а скоро, может быть, ее примеру последует и весь Тихоокеанский флот. Господи, наконец-то я дома, подумал Джоунз. – А ты знаешь, чем отличаются морские истории от сказок?

– Чем, сэр? – спросил Бумер.

– Сказка начинается со слов: «Однажды, давным-давно», – произнес с улыбкой Джоунз, помечая на листе еще одну линию с частотой шестьдесят герц.

– А вот морская история начинается словами: «Ни хрена себе», – закончил шутку главный старшина. Этот невысокий парень действительно здорово разбирался в своем деле. – Думаю, у вас достаточно информации, чтобы определить координаты цели, доктор Джоунз.

– По-моему, мы обнаружили подводную лодку типа SSK, главный старшина.

– Жаль, что нельзя начать за ней охоту. Рон кивнул.

– Да, мне тоже жаль, зато теперь мы знаем, что можем определить местонахождение японских лодок. Все равно самолетам Р-3 придется здорово потрудиться, чтобы найти их. Это действительно хорошие лодки. – Они понимали, что не должны увлекаться первыми успехами. Все, чего могла добиться линия раннего гидроакустического обнаружения,. – у это. определить пеленги на цель. Если один и тот же источник шума обнаруживали несколько гидрофонов, можно было сразу превратить пеленги, в триангуляцию, но и в этом случае местонахождение Лодок представляло собой не точки, а круги, достигавшие диаметра в двадцать миль. Все объяснялось только физикой, объективной к любой стороне. Легче всего преодолевали большие расстояния звуки-с низкими частотами, однако для достижения высокой точности требовались повышенные частоты.

– Теперь мы знаем, где искать их, когда они снова подвсплывут под шноркель. Во всяком случае можно сообщить в оперативный штаб флота, что поблизости от авианосцев никого нет. Вот здесь, здесь и здесь находятся группы надводных кораблей. – Ой указал точки на бумаге. – Они тоже направляются с большой скоростью на запад и не пытаются скрыться от наблюдения. Стремятся побыстрее выйти из зоны действий. Судя по всему, стараются избежать дальнейших неприятностей.

– Может, это и к лучшему.

Джоунз погасил сигарету в пепельнице.

– Может быть, главный старшина, может быть – если наши адмиралы наберутся храбрости.

***

Самым забавным было то, что ситуация действительно несколько успокоилась. Утренняя передача о крахе на Уолл-стрите была точной и беспристрастной, анализ глубоким и всесторонним – лучше, чем это делалось дома для американцев, где профессора экономики рассматривали каждый момент, а находившиеся рядом видные банкиры комментировали происходящее со своей колокольни. Может быть, говорилось в передовой статье одной из газет, теперь американцы пересмотрят свое отношение к Японии. Неужели не ясно, что эти две страны нуждаются друг в друге, особенно сейчас, и что сильная Япония служит американским интересам, а не только собственным? Приводились примирительные высказывания премьер-министра Гото, хотя и не перед объективами телекамер, причем их тон казался крайне необычным для него и потому подвергался детальному обсуждению.

– Долбанная сумеречная зона, – заметил в один из спокойных моментов Чавез, нарушая правила языкового прикрытия – просто не мог удержаться. Какого черта, подумал он, теперь они все равно находились под русским оперативным контролем. Каких правил нужно сейчас придерживаться?

– По-русски, – терпеливо напомнил ему старший напарник.

– Да, товарищ, – проворчал Чавез. – Ты представляешь себе, что сейчас происходит? Война или нет?

– Правила действительно странные, – заметил Кларк и тут же понял, что сказал это по-английски. Вот и на меня все это оказывает воздействие, подумал он.

На улицу вернулись и другие гайджины, большинство, судя по всему, американцы, и теперь на них снова смотрели как обычно, с подозрением и любопытством, хотя враждебности, характерной для предыдущей недели, заметно поубавилось.

– Что предпримем теперь?

– Попробуем воспользоваться телефонным номером «Интерфакса», который дал наш друг. – Отчет Кларка был подготовлен и отпечатан. Это было единственным, что он мог сделать сейчас, помимо поддержания контактов и сбора информации. Вашингтон знает, наверно, какие сведения думает получить от него, решил он, направляясь обратно в отель. Портье улыбнулся и поклонился, на этот раз более приветливо. Они пошли к лифту и через две минуты оказались в номере. Кларк достал из чехла лэптоп, подсоединил его к телефонному каналу и включил. Еще минута – и встроенный в него модем набрал номер телефона, полученный им во время завтрака, подсоединившись к линии, ведущей через Японское море в Сибирь и далее, по-видимому, в Москву. Кларк услышал звуки вызова и стал ждать, когда установится связь.

***

Глава американской резидентуры уже сумел преодолеть чувство, заставлявшее его сжиматься от страха при виде в центре связи посольства сотрудника русской разведки, но опасения все еще оставались. Шум, донесшийся из компьютера, заставил его вздрогнуть.

– Какая совершенная техника, – одобрительно произнес гость.

– Стараемся.

Всякий, кому когда-нибудь приходилось пользоваться модемом, сразу узнает характерный звук, напоминающий шум текущей воды или щетки, полирующей паркет, своеобразный прерывистый свист, когда два электронных устройства стараются установить синхронный контакт, чтобы обменяться данными. Иногда на это хватает двух секунд, а иногда требуются пять или даже десять. В данном случае понадобилась всего секунда, а продолжающийся свист означал передачу информации, которая со скоростью 19 200 знаков в секунду проносилась по волоконно-оптическому каналу. Когда закончилась передача необходимой информации, произошел настоящий контакт, и корреспондент передал.очередную колонку в двадцать дюймов обычной ежедневной статьи. Чтобы не рисковать, русские примут меры, и на следующий день в двух газетах появится переданная статья, в обоих случаях на третьей странице. Нет смысла делать это слишком уж очевидным.

Далее наступил тяжелый для резидента ЦРУ этап операции. В соответствии с поступившими инструкциями он отпечатал два экземпляра полученного отчета, один из которых передал сотруднику Службы внешней разведки. Что-то странное происходит с Мэри-Пэт, подумал он. Возраст что ли влияет на мышление или что еще?

– У него литературный язык прямо классический. Где он так овладел русским?

– Честное слово, не знаю, – солгал резидент, поступив, как потом оказалось, совершенно правильно. Самое главное, что русский разведчик прав. Резидент озадаченно поморщился.

– Хотите, я помогу вам с переводом?

Черт возьми, еще и это! Американец улыбнулся.

– Спасибо, буду признателен.

***

– Райан слушает. – Целых пять часов на сон, раздраженно подумал Джек, снимая трубку автомобильного радиотелефона, оборудованного кодирующим устройством. Ну что ж, по крайней мере не приходится сидеть за рулем.

– Это Мэри-Пэт. Мы кое-что получили. Когда приедешь, это уже будет у тебя на столе.

– Что-то интересное?

– Для начала неплохо, – ответила заместитель директора ЦРУ по оперативной работе. Она явно избегала лишних слов. Никто не доверяет радиотелефонам, со скремблерами ли они или без них.

***

– Здравствуйте, доктор Райан. Меня зовут Андрэ Прайс. – Агент уже была в белом халате с пристегнутой к отвороту карточкой-пропуском, которую она приподняла, чтобы показать Кэти. – У меня дядя – врач-терапевт, практикует в Висконсине. Ему бы это понравилось. – Она приветливо улыбнулась. – У меня есть основания беспокоиться о чем-нибудь?

– Нет, не думаю, – ответила агент Секретной службы Прайс, продолжая улыбаться. Прежде всего нужно убедить тех, кого ты охраняешь, в отсутствии опасности.

– Как относительно моих детей?

– У их школы находятся два агента и еще один в доме напротив детского сада, куда привезли вашу младшенькую, – объяснила агент. – Вам не следует беспокоиться. Нам платят за неотступную манию преследования, и мы почти всегда ошибаемся, но в нашем деле это необходимо. Лишняя бдительность никогда не помешает, правда?

– А мои гости? – спросила Кэти.

– Вы позволите сделать предложение?

– Да, конечно.

– Подарите каждому в качестве сувенира по лабораторному халату больницы Хопкинса. А я буду смотреть на них, пока они переодеваются.

Хорошо придумано, подумала Кэти Райан.

– Вы вооружены?

– Всегда, – кивнула Андрэ. – Но мне ни разу не приходилось прибегать к пистолету, даже держать его в руке, когда я арестовывала подозреваемых. Считайте, что я что-то вроде мухи на стене.

Скорее коршуна, подумала профессор Райан. Но по крайней мере ручного.

***

– Как нам взяться за это, Джон? – спросил Чавез по-английски. В ванной был включен душ, и струйки воды с шумом падали вниз. Динг сидел на кафельном полу, а Джон – на опущенной крышке унитаза.

– Ведь мы уже однажды их видели, верно? – напомнил ему старший оперативник.

– Да, видели – в сборочном цеху!

– Ну вот, а теперь нужно выяснить, куда их перевезли. – На первый взгляд это заявление казалось достаточно разумным. Им требовалось всего лишь узнать, сколько ракет покинуло сборочный цех и куда их доставили – да, к тому же еще и несут они ядерные боеголовки или нет. Самое обычное дело. Американцам было известно только одно – что это ракеты-носители SS-19 нового усовершенствованного типа и что их вывезли с завода по железной дороге. Впрочем, в Японии протяженность железных дорог свыше двадцати восьми тысяч километров, так что с этим придется подождать. Разведчикам иногда приходится точно придерживаться делового распорядка в стране, где они работают, и это был именно такой случай. Кларк решил принять душ, прежде чем отправиться спать. Он еще не знал, как решить поставленную задачу или даже с какой стороны за нее взяться, однако не сомневался, что сидеть и ломать голову над этим бессмысленно. Кларк уже давно понял, что лучше всего приступать к любому решению после хорошего сна, да и во время душа иногда приходят в голову умные мысли. Рано или поздно Динг тоже научится этому, подумал он, глядя на выражение лица парня.

***

– Привет, Бетси, – поздоровался Джек с дамой, ожидавшей его в приемной. – Что-то ты рано. А вы кто?

– Крис Скотт. Мы с Бетси работаем вместе.

Джек жестом пригласил их войти в кабинет, а сам проверил, поступила ли на его факс информация, переданная Мэри-Пэт от Чавеза и Кларка, увидел, что поступила, и решил, что с нею можно подождать. Райан был знаком с Бетси Флеминг еще с тех пор, когда работал в ЦРУ, и ценил ее как блестящего специалиста-самоучку по стратегическим вооружениям. А Крис Скотт, решил он, – это один из молодых парней, завербованных в каком-нибудь университете и получивших ученую степень в той области, где Бетси пробивалась самостоятельно, ценой огромных усилий. По крайней мере этот парень проявил должную вежливость и сказал, что работает с Бетси, а не наоборот. Когда-то и Райан тоже был таким, много лет назад, занимаясь переговорами по сокращению вооружений.

– Итак, что у вас?

– Вот это они называют космической ракетой-носителем Н-11 – Скотт открыл свой кейс и достал оттуда пачку фотографий. Райан сразу оценил их высокое качество. Это были настоящие снимки, сделанные на отличной пленке с близкого расстояния, а не прошедшие процедуру электронного улучшения с негативов, снятых крохотной камерой через дырку в чьем-то кармане. Узнать их оказалось совсем нетрудно – ну конечно, это же последний из старых друзей, кончину и похороны которого он наблюдал меньше недели назад.

– Ну да, разумеется, SS-19. А вот выглядит куда более привлекательным. – На другой фотографии виднелся целый ряд ракет в сборочном цехе. Джек сосчитал их и нахмурился. – Что еще представляет интерес?

– Вот это. – Бетси показала карандашом. – Посмотри на головную часть.

– Вроде совершенно обычная, – заметил Райан. – В этом все дело. Головная часть ракеты-носителя действительно совершенно обычная, – подчеркнул Скотт. – Она предназначена для крепления боеголовки, а не полезного груза в виде спутника связи. Мы уже давно сообщили об этом, но никто не обратил внимания, – добавил эксперт. – Остальная часть механизмов ракеты радикально перестроена. У нас есть данные по новым тактико-техническим характеристикам.

– Каковы они – вкратце?

– Шесть или семь самонаводящихся боеголовок MIRV на каждой ракете и радиус действия чуть больше десяти тысяч километров, – сообщила миссис Флеминг. – Это худший случай, но вполне реальный.

– Мощное оружие. Нам известно что-нибудь об испытаниях этих ракет? – спросил советник по национальной безопасности.

– Мы не располагаем никакой надежной информацией. В нашем распоряжении есть часть данных по летным испытаниям, которые удалось засечь в Тихом океане «Янтарному шару», но эти сведения сомнительные и допускают двойственное толкование по нескольким аспектам, – сообщил Скотт.

– Общее количество собранных «птичек»?

– Нам известно о двадцати пяти. Из них три были использованы для испытательных запусков и две ракеты-носителя установлены на пусковых площадках. На них монтируют сейчас орбитальные спутники. Остается двадцать.

– Что это за спутники? – Вопрос Райана был задан чисто инстинктивно.

– По мнению специалистов НАСА, это разведывательные спутники, способные вести фотографирование в реальном масштабе времени. По-видимому, так оно и есть, – многозначительно заметила Бетси.

– Значит, они решили заняться космической разведкой. Ну что ж, разумный шаг, правда? – Райан сделал несколько пометок в блокноте. – Итак, в худшем для нас варианте японцы располагают двадцатью ракетами-носителями, оборудованными семью боеголовками каждая, так что всего у них сто сорок боеголовок, верно?

– Совершенно точно, доктор Райан. – Оба эксперта были профессионалами и не собирались говорить о том, какую угрозу представляют ракеты с ядерными боеголовками. Теперь у Японии появилась теоретическая возможность уничтожить сто сорок американских городов. Соединенные Штаты могут с легкостью восстановить свои возможности и тоже превратят японские острова в облако огня и дыма, но ведь это слабое утешение, верно? Мир существовал под угрозой взаимно гарантированного уничтожения более сорока лет. Эта угроза была, казалось, устранена неделю назад, и вот теперь она возникла снова, подумал Райан. Ну что здесь скажешь?

– Вам что-нибудь известно о тех источниках, которые вели фотографирование?

– Джек, – терпеливым ибесстрастным голосом заметила Бетси, – ты ведь знаешь, что я никогда не спрашиваю об этом. Но тот, кто сделал снимки, занимался этим открыто. Само качество фотографий говорит об этом. Их нельзя сделать с помощью спрятанного «Минокса». Фотографировал кто-то маскирующийся под репортера, можешь не сомневаться. Не беспокойся, я никому не буду рассказывать, – закончила она с лукавой улыбкой. Бетси занималась своей работой длительное время и все понимала.

– Это, вне всякого сомнения, высококачественные фотографии, – продолжил Крис Скотт, удивляясь фамильярности Бетси, осмеливающейся называть столь высокопоставленного чиновника по имени. – Длительная выдержка, мелкозернистая пленка – такой пользуются репортеры. Японцы пускали в этот сборочный цех и сотрудников НАСА. Они явно хотели, чтобы мы знали о существовании ракет.

– Да, конечно, – кивнула миссис Флеминг.

Как и русские, напомнил себе Райан. Но почему японцы?

– Что-нибудь еще?

– Да, вот это. – Скотт передал ему еще два снимка. На них виднелись переоборудованные железнодорожные платформы. На одной был установлен подъемный кран, на другой заметны точки крепления для установки такого же крана. – Судя по всему, ракеты перевозят по железной дороге, а не по шоссе. Один из наших специалистов провел экспертную оценку платформы. У нее стандартная ширина железнодорожной колеи.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Райан.

– Я имею в виду расстояние между рельсами. Почти весь мир – и мы в том числе – пользуется стандартной железнодорожной колеей, тогда как большинство железных дорог в Японии – узкоколейные. Странно, что они не воспользовались русскими транспортерами, изготовленными специально для перевозки этих монстров, – заметил Скотт. – Может быть, у них слишком узкие шоссейные дороги или они просто предпочли такой метод транспортировки. Отсюда до Йошинобо ведет стандартная железнодорожная колея. Меня несколько удивила система крепления. Люльки на платформах примерно соответствуют размерам футляра, созданного русскими для перевозки такого огромного груза. Таким образом, японцы скопировали все, кроме дорожного транспортера. Это все, что у нас есть, сэр.

– Чем вы собираетесь заняться дальше?

– Будем советоваться с ребятами из исследовательского отдела на противоположном берегу реки, – ответил Скотт.

– Отлично, – кивнул Райан и постучал пальцем по снимкам. – Передайте им, что сейчас это самое срочное задание. Мне нужно, чтобы ракеты были найдены как можно быстрее – лучше всего вчера.

– Ты. ведь знаешь, что они прилагают все усилия, Джек. Знаешь, не исключено, что японцы оказали нам важную услугу, перевозя этих монстров по железной дороге, – заметила вставая Бетси Флеминг.

Джек разложил перед собой фотографии и, прежде чем отпустить гостей, попросил их изготовить еще один комплект. Затем посмотрел на часы и позвонил в Москву. Райан решил, что Сергей все еще на работе.

– Какого черта, – начал Джек, – вы продали им чертежи SS – 19? Ответ был резким.

Головко тоже, по-видимому, испытывал недостаток сна.

– Из-за денег, разумеется. По той же причине, по какой вы продали им свои системы «иджис», истребители F-15 и все остальное.

Райан поморщился – главным образом из-за справедливости упрека.

– Спасибо, дружище. Извини, ты прав. Мы считаем, что нам удалось обнаружить двадцать ракет.

– Да, это похоже на правду, но наши специалисты еще не побывали у них на заводе.

– Наши побывали, – сообщил ему Райан. – Поспеть тебе снимки?

– Конечно, Иван Эмметович.

– Завтра они будут у тебя на столе, – пообещал Джек. – Наши эксперты представили мне свои оценки. Я хотел бы узнать точку зрения ваших специалистов. – Он помолчал и продолжил. – По нашему мнению – мы исходим из худшего варианта, – у них по семь боеголовок на каждую ракету, общее количество сто сорок.

– Этого достаточно для нас обоих, – заметил Головко. – Помнишь, когда мы впервые встретились и вели переговоры об уничтожении этих долбанных ракет? – Он услышал, как фыркнул по телефону Райан, хотя и не смог проникнуть в мысли своего коллеги.

Первый раз я стоял рядом с этими штуками на борту вашего подводного ракетоносца «Красный Октябрь», подумал Райан, да, это я помню. Помню, как по спине стекали струйки холодного пота, словно рядом сам Люцифер. Райан никогда не испытывал ни малейшего расположения к баллистическим ракетам. Да, конечно, возможно, они и помогли сохранить мир в течение сорока лет, может быть, мысли о ракетах заставили их обладателей удержаться от ужасного соблазна, преследовавшего глав государств на протяжении всей истории человечества. А может быть, что не менее вероятно, человечеству на этот раз просто повезло.

– Джек, ситуация становится серьезной, – послышался в трубке голос Головко. – Между прочим, мой сотрудник встретился с твоими оперативниками. Он высокого мнения о них – кстати, спасибо за копию их отчета. В нем содержится информация, которой мы не располагали. Нельзя сказать, что она такая уж важная, но все-таки представляет интерес. Итак, скажи мне, им поручено взяться за поиски ракет и пусковых установок?

– Да, такой приказ отдан, – заверил его Райан.

– И мои люди тоже взялись за поиски, Иван Эмметович. Не бойся, мы их найдем, – счел необходимым добавить Головко. Он решил, что оба думают об одном и том же: единственная причина, по которой ядерные ракеты не были использованы в прошлом, заключалась в том, что они имелись у обеих сторон и угрожать ими – все равно что угрожать перед зеркалом. Но ведь сейчас ситуация изменилась, правда?

Теперь последовал вопрос Райана:

– И что тогда? – спросил он мрачно. – Как мы поступим, когда обнаружим их?

– А разве у вас в языке отсутствует выражение «Всему свое время»?

Ну разве не великолепно? Теперь этот гребанный русский пытается подбодрить меня!

– Спасибо, Сергей Николаевич. Извини, но ты, наверно, снова прав.

***

– Итак, почему мы продали акции «Ситибэнка»? – спросил Джордж Уинстон.

– Дело в том, что он приказал нам искать банки, подверженные валютным колебаниям, – ответил Гант. – И попал в точку. Мы сбросили эти акции в самый последний момент. Вот посмотри сам. – Ганг набрал команду, ввел ее в терминал, и на экране графически отобразилось поведение акций Первого национального банка, «Ситибэнка», в пятницу. Действительно, акции стремительно упали в цене, в первую очередь из-за того, что «Коламбус», купивший несколько крупных пакетов за предыдущие пять недель, разом выбросил их на рынок и этим подорвал к ним доверие. – "Как бы то ни было, это стало тревожным звонком в нашей программе…

– Марк, но разве акции «Ситибэнка» не являются частью исходных составляющих в нашей модели? – спокойно спросил Уинстон. Слишком резко упрекать Марка не имело смысла.

– Ну да… – Гант широко открыл глаза. – Действительно. Именно в этот момент Уинстона осенило. Ему показалось, что в голове зажглась ослепительно яркая лампочка. Мало кто знал, каким образом «экспертные системы» следили за состоянием дел на финансовом рынке. Они действовали взаимосвязанно, наблюдая как за рынком в целом, так и за ставками-ориентирами, составляющими ключевые котировки, влияющие на развитие рыночных тенденций. Это были акции, курс которых в течение длительного времени совпадал со всем происходящим при общей склонности к стабильности, падал и поднимался медленнее тех, что поддавались спекулятивным колебаниям, – короче говоря, это были надежные и устойчивые ценные бумаги. Объяснялось это двумя причинами и одной катастрофической ошибкой. Причины заключались в том, что, хотя курс ценных бумаг на бирже колебался ежедневно, даже при самых благоприятных обстоятельствах, смысл биржевой игры состоял не только в том, чтобы время от времени получать огромную прибыль, точно угадав тенденцию развития группы компаний, играющих на повышение или понижение, но и в том, чтобы хеджировать, страховать от потерь, свои деньги, вкладывая их в «надежные убежища» – хотя совершенно надежных акций не существовало, что и продемонстрировала пятница, когда все рушилось вокруг. По этой причине акции некоторых компаний, составляющие исходные части общей модели, на протяжении длительного времени и являлись такими «убежищами». А вот ошибка оказалась широко распространенной: люди склонны забывать, что у игральных костей нет памяти. Эти акции оставались устойчивыми только потому, что во главе стоящих за ними компаний в течение многих лет находились опытные и высококвалифицированные финансисты. Но с течением времени руководство компаний меняется, поэтому устойчивыми являлись не сами акции, а компании, руководимые умелыми профессионалами. Следовало периодически делать переоценку надежности компаний и соответственно заново оценивать устойчивость выпускаемых ими ценных бумаг. А ведь тенденция становится тенденцией только потому, что люди считают ее таковой и, поступая таким образом, начинают верить в нее. Уинстон рассматривал состояние акций, входящих в число надежных и составляющих исходную модель, только как указание на возможное поведение людей, принимающих участие в торгах на бирже. Для него тенденции всегда являлись психологическим фактором, помогающим оценить, до какой степени люди будут следовать искусственной модели, а не поведение самой модели. Гант же, подобно многим трейдерам с техническим образованием, относился к этому по-другому. Таким образом, выбросив на рынок акции «Сйтибэнка»,

– «Коламбус» включил сигнал тревоги в собственной компьютерной системе. К тому же даже такой умный и способный человек, как Марк, упустил из виду, что «Ситибэнк» и есть одна из главных составляющих этой проклятой модели!

– Давай посмотрим на ценные бумаги других банков, – распорядился Уинстон.

– Так вот, далее рухнули акции банка «Кемикл», – пояснил Гант, вводя команду и демонстрируя на экране крах банка. – За ним последовали «Мэнни Хэнни» («Мэньюфекчурерс Ханновер») и остальные. Мы, однако, заметили приближение краха и тут же вложили свободные средства в металлы и акции золотодобывающих компаний. Знаешь, когда все успокоится и ситуация прояснится, ты увидишь, что мы действовали не так уж плохо. Не блестяще, но все-таки неплохо, принимая во внимание обстоятельства. – Гант вывел на экран свою программу общих трансакций, стремясь доказать, что действовал правильно. – Я забрал средства из «Силикон-вэлли», направил их в «Дженерал моторс» и…

Уинстон похлопал его по плечу.

– Давай отложим это на более позднее время, Марк. Я и так вижу, что ты действовал хорошо.

– Короче говоря, мы все время опережали тенденцию развития. Разумеется, понесли убытки, потому что пришлось избавиться от надежных вложений, когда потребовалось платить, но такое может случиться с кем угодно…

– Значит, ты так и не понял?

– Чего, Джордж?

– Мы сами создали тенденцию.

Марк Ганг недоуменно мигнул, и Уинстон увидел все на его лице.

Он так и не сумел разобраться в происшедшем.

29. Письменные документы

Представление прошло успешно, и в заключение профессор глазной хирургии из университета Шиба, руководитель японской делегации, вручил Кэти Райан изящно завернутую коробку. Развернув ее, она обнаружила внутри шарф из бледно-голубого шелка, вышитый золотом. Не иначе он был сделан больше ста лет назад.

– Голубой цвет так идет к вашим глазам, профессор Райан, – произнес японский офтальмолог с улыбкой подлинного восхищения. – Боюсь только, это недостаточно ценный подарок за то, что я узнал сегодня от вас. В моей больнице сотни пациентов, страдающих диабетом. Теперь у нас есть надежда с помощью разработанной вами методики вернуть зрение многим из них. Вы сделали блестящее открытие, профессор. – Он поклонился с очевидным уважением.

– С помощью лазеров, изготовленных в вашей стране, – ответила Кэти. Она не знала, какие чувства ей следует проявлять. Подарок был поразительным. Японский хирург вел себя предельно искренне, но его страна находилась в состоянии войны с Америкой. Разве об этом еще не стало известно? Если идет война, то почему этот иностранец не арестован? Как ей следует относиться к нему? Любезно, как к ученому коллеге, или холодно, как к представителю враждебной державы? Что происходит, черт побери? Она посмотрела на Андрэ Прайс, которая стояла улыбаясь у задней стены зала, скрестив на груди руки.

– Но вы научили нас пользоваться ими намного эффективнее. Блестящее проявление прикладной науки. – Японский профессор повернулся к присутствующим и поднял руки. Гости начали аплодировать, и покрасневшая от удовольствия Кэролайн Райан подумала, что ей, может быть, действительно удастся украсить каминную доску статуэткой Ласкера. Все подходили и пожимали ей руку, прежде чем спуститься к автобусу, который отвезет их обратно в отель «Стауффер» на Пратт-стрит.

– Можно посмотреть? – спросила специальный агент Прайс, после того как посетители ушли и дверь закрылась. Кэти передала ей шарф. – Прелестно. Вам придется купить для него новое платье.

– Итак, никаких оснований для беспокойства не было, – заметила доктор Райан. Она с удивлением вспомнила, что уже после первых секунд лекции совсем забыла о прежних страхах. Разве это не интересно?

– Да, как и уже говорила, мы не ожидали ничего необычного. – Прайс с сожалением отдала шарф обратно. Действительно, маленький японский профессор прав, подумала она. Небесно-голубой цвет очень идет к глазам хирурга. – А чем вы занимаетесь, доктор Райан? – спросила она.

– Делаю операции на сетчатке глаза. – Кэти закрыла блокнот. – Начала с хирургии хрусталика и занималась этим до рождения маленького Джека. Затем мне пришла в голову мысль о том, что можно с помощью хирургической операции заново присоединить отслоившуюся сетчатку. Потом я стала заниматься кровеносными сосудами глаза. Берни дал мне возможность работать в этой области, я получила финансовую помощь для исследований, и постепенно одно вытекало из другого…

– А теперь по операциям такого рода вы стали лучшим глазным хирургом в мире, – закончила за нее Прайс.

– До тех пор пока не появится кто-то с руками лучше моих и не овладеет этой специальностью, – улыбнулась Кэти. – Сейчас я, пожалуй, действительно лучшая в мире – по крайней мере на ближайшие несколько месяцев.

– Итак, как поживает наш лауреат? – В комнату вошел Берни Кац и впервые увидел Андрэ Прайс. Пропуск, пристегнутый к лацкану ее халата, озадачил его. – Мы с вами знакомы?

– Меня зовут Прайс, Андрэ Прайс. – Специальный агент окинула Каца внимательным взглядом, прежде чем пожать ему руку. Врач даже почувствовал себя польщенным, пока она не добавила:

– Секретная служба.

– Где были копы вроде вас, когда я был молодым? – галантно поинтересовался он.

– Берни – один из моих первых учителей. Сейчас он возглавляет кафедру офтальмологии, – пояснила Кэти.

– И вот теперь моя бывшая ученица превзошла меня. Я принес хорошие новости. Как ты знаешь, в комитете Ласкера у меня есть шпион. Мне сообщили, что ты прошла последний этап отбора, Кэти.

– Что такое Ласкер? – спросила Прайс.

Выше премии Ласкера есть только одна – чтобы получить ее, нужно ехать в Стокгольм, – объяснил Кац.

– Берни, вот уж ее мне никогда не получить. Завоевать премию Ласкера – и то достаточно трудно.

– А ты работай, работай! – Кац обнял Кэти, поцеловал и ушел.

Как мне хочется стать лауреатом, как хочется! – подумала Кэти. Говорить это вслух не было необходимости – специальный агент Прайс поняла все и так. Ну разве это не интереснее, чем охранять политических деятелей, черт побери?

– А можно мне присутствовать на одной из ваших операций?

– Если хотите. А теперь пошли. – Кэти направилась обратно в свой кабинет, уже привыкнув к присутствию агента. Они прошли по клинике, миновали одну из лабораторий. Внезапно доктор Райан остановилась, сунула руку в карман халата и достала маленькую записную книжку.

– Что-нибудь случилось? – спросила Прайс. Андрэ знала, что задает слишком много вопросов, но требовалось время, чтобы познакомиться с привычками людей, которых охраняешь. Она также заметила, что Кэти Райан принадлежит к числу тех, кто не любят, когда их охраняют, поэтому нужно дать ей больше привыкнуть к своему присутствию.

– Вам придется освоиться с моим поведением, – улыбнулась профессор Райан, делая короткие записи. – Всякий раз когда мне приходит в голову интересная мысль, я тут же ее записываю.

– Не полагаетесь на память?

– Ни в коем случае. Нельзя полагаться на память, когда имеешь дело с жизнью пациентов. Это первое, чему учат будущих врачей. – Кэти покачала головой, укладывая блокнот в карман. – И особенно в нашей профессии. Слишком велика вероятность причинить вред пациенту. Если записываешь свои мысли, такая вероятность отпадет сама по себе.

Действительно, такой урок неплохо запомнить, подумала Андрэ Прайс, следуя за доктором Райан по коридору. Кодовое имя «Хирург» идеально подходило для нее. Умная, педантичная, аккуратная. Из нее мог бы даже получиться хороший агент, если бы она не испытывала такого отвращения к огнестрельному оружию.

***

Это стало уже установившейся практикой и во многом не представляло собой чего-то нового. За время жизни целого поколения военно-воздушные силы японских войск самообороны реагировали на действия русских истребителей, вылетающих с передовой базы в Долинске – первоначально делали это совместно с американскими ВВС, – и один из постоянных воздушных коридоров, используемых советскими самолетами, даже получил название «Токийский экспресс». Возможно, это было неосознанным воспоминанием о выражении, которое в 1942 году употребляли американские морские пехотинцы на Гуадалканале.

Из соображений безопасности самолеты раннего радиолокационного обнаружения Е-767 размещались на базе Шестого авиакрыла в Комацу, недалеко от Токио, однако два истребителя F-15J, действующие под управлением Е-767, который баражировал над городом Немуро в северо-восточной части острова Хоккайдо, базировались на аэродроме в Читозе. Они находились сейчас в сотне миль от берега, и каждый был вооружен восемью зенитными ракетами – четырьмя с боеголовками теплового наведения и четырьмя – радиолокационного. Боекомплекты были боевыми, и истребителям требовалось лишь получить указание цели.

По местному времени было за полночь. Пилоты чувствовали себя хорошо отдохнувшими и бодрыми, сидели, пристегнувшись к катапультируемым креслам истребителей, осматривая зоркими глазами темное пространство вокруг, а их чувствительные пальцы реагировали на малейшее отклонение от курса. Радиолокаторы наведения на цель были выключены, и хотя бортовые огни светились в темноте, в случае надобности их можно мгновенно погасить, сделав самолеты практически невидимыми.

– Орел один-пять, – послышался голос в наушниках ведущего, – проверьте гражданский самолет в пятидесяти километрах, пеленг ноль-три-пять от вашей позиции, курс два-один-пять.

– Понял вас, коми, – ответил пилот, на мгновение включив радио. Коми, сигнал вызова самолетов раннего обнаружения, было словом со многими значениями и чаще всего означало нечто сверхъестественное вроде «дух» или «призрак». Таким образом многие пилоты превратились в современных духов, охраняющих их страну, причем истребители F-15J стали вещественным доказательством мощи этих духов. По команде ведущего два истребителя сделали правый поворот и начали плавно набирать высоту, сберегая топливо. Набор высоты длился пять минут, пока истребители не поднялись на тридцать семь тысяч футов, продолжая удаляться от Хоккайдо с крейсерской скоростью пятьсот узлов. Бортовые радиолокаторы были по-прежнему выключены, но теперь на их экранах появлялась информация, передаваемая коми цифровым кодом – еще одно усовершенствование, пока не успевшее стать частью оборудования американских истребителей. Летчик ведущего самолета то опускал взгляд, то поднимал. Жаль, подумал он, что дисплей на приборной панели не совпадает с изображением, которое проецируется на стекло кабины. Может быть, при дальнейшем усовершенствовании это будет устранено.

– Вижу цель, – произнес он, включив радио на минимальной мощности.

– Я тоже, – послышался голос ведомого.

Оба истребителя повернули теперь налево, медленно снижаясь позади самолета, похожего на 767-ER авиакомпании «Эйр Кэнада». Да, на освещенном киле хвостового оперения виднелся ее логотип – яркий кленовый лист. По-видимому, рейсовый самолет из международного аэропорта Торонто в Нариту. Время соответствует расчетному. Истребители приблизились к авиалайнеру со стороны хвоста – не следуя точно за самолетом, поскольку могла возникнуть опасность столкновения, – и тут же почувствовали, как их начала подбрасывать хвостовая струя от широкофюзеляжного лайнера. Ведущий еще больше сократил расстояние, пока не увидел ряд освещенных иллюминаторов, по одному гигантскому двигателю под каждым крылом и тупой нос, характерный для «боингов». Он снова включил радио.

– Ками, это Орел один-пять.

– Слушаю, Орел.

– Самолет опознан, это «Боинг семь-шесть-семь Елена-Ромео» авиакомпании «Эйр Кэнада», летит по указанному курсу с обычной скоростью. – Любопытно, что пилоты истребителей ЗЛБО – Заградительной линии боевого охранения – пользовались для переговоров английским языком. Английский являлся международным средством общения в авиации, все летчики говорят на нем, и передать важное сообщение на английском языке легче.

– Принял. – Последовала команда, истребители отвалились от авиалайнера и вернулись в район патрулирования. Канадский пилот так и не узнает, что два вооруженных истребителя находились на расстояний трехсот метров от его самолета, но у него и не было оснований ожидать японских самолетов – на земле царил мир, по крайней мере пока.

Что касается самих летчиков-истребителей, то они послушно подчинились своим новым обязанностям, составившим теперь часть их повседневной жизни. Отныне и до последующего распоряжения не меньше двух истребителей будут постоянно патрулировать в этом районе, причем еще два будут находиться на аэродроме в Читозе в состоянии пятиминутной боевой готовности, а четыре – тридцатиминутной. Командир их авиакрыла добивался разрешения повысить уровень боевой готовности еще больше, потому что, несмотря на все заверения Токио, его страна находилась в состоянии войны с Америкой, о чем он уже сообщил своим подчиненным. Американцы представляют собой грозного противника, сказал он, обращаясь к летчикам и старшему обслуживающему персоналу авиакрыла, – умного, хитрого и крайне агрессивного. Хуже всего, однако, было то, что, попав в тяжелое положение, они становятся совершенно непредсказуемыми, их поведение резко отличается от поведения японцев, которое, объяснил он, легко прогнозируется, потому что они подчиняются дисциплине. Возможно, именно поэтому его назначили командиром этого авиакрыла, думали летчики. Если события и дальше будут развиваться в таком направлении, первое столкновение с американской авиацией произойдет здесь, в этом районе. Он считал необходимым быть готовым к этому, несмотря на колоссальные расходы, огромное количество сжигаемого топлива и усталость экипажей. Пилоты полностью одобряли его поведение. Война – серьезное дело, и, хотя раньше этим молодым парням не приходилось принимать участия в боевых действиях, они не пытались уклониться.

***

Райан понимал, что скоро наибольшим препятствием станет временной фактор. Часовой пояс, в котором находился Токио, опережал время Вашингтона на четырнадцать часов. Сейчас там была ночь следующих суток, и, что бы он ни придумал, какой умной ни была бы пришедшая ему в голову мысль, придется часами ждать ее осуществления. То же самое относилось и к Индийскому океану, но там он по крайней мере имел прямой контакт с боевым соединением адмирала Дюбро. Чтобы связаться с Кларком и Чавезом, ему приходилось действовать через Москву и затем или вызывать сотрудника Службы внешней разведки России в Японии – а этим не следовало злоупотреблять слишком часто, – или ждать сообщения по обратной модемной связи, поступающего всякий раз, когда Кларк включал свой компьютер для передачи материалов в агентство новостей «Интерфакс». В обоих случаях отставание по времени могло привести к человеческим жертвам.

Это касалось получения информации и передачи указаний. Так всегда было и всегда будет. А вот самым важным было узнать, что происходит. Каковы намерения противника? О чем он думает?

Так чего же они хотят все-таки добиться? – спрашивал себя Райан.

Война всегда бывает вызвана экономическими причинами, это одно из немногих положений, правильно предсказанных Марксом. По сути дела причиной войны является элементарная жадность, как сказал Джек президенту, она не что иное, как вооруженное ограбление в глобальном масштабе. На уровне государств использовались такие высокопарные слова, как жизненное пространство, Lebensraum, определяющие судьбу нации, или другие политические лозунги, целью которых является увлечь массы и возбудить в них волну национализма, но коротко все сводилось к элементарному: у них это есть. И мы нуждаемся в этом. Надо захватить силой.

И все– таки Марианские острова не стоили того. Они никак не стоили огромных экономических и политических затрат. Ipso facto Япония лишалась самого выгодного торгового партнера. Ситуация не нормализуется по крайней мере на протяжении многих лет. Рынки, так тщательно созданные и используемые с шестидесятых годов, рухнут под напором того, что вежливо называют общественным негодованием, но корни чего на самом деле уходят намного глубже. Какой может быть причина того, что страна, всецело посвятившая себя бизнесу, внезапно отказывается от всякой практической целесообразности?

Но разве война бывает вызвана рациональными причинами,

Джек? – мысленно спросил себя Райан. Ты сам говорил об этом с президентом.

– Так скажите мне, каким местом они там думают? – потребовал он, тут же пожалев о грубости своих слов.

Они сидели в конференц-зале цокольного этажа. На первом заседании рабочей группы отсутствовал Скотт Адлер, сопровождающий государственного секретаря Хансона. Здесь находились два офицера национальной безопасности и четыре сотрудника Госдепартамента. Все были не менее удивлены и озадачены, чем он сам, подумал Райан. Только этого нам и не хватало. В течение нескольких секунд царило молчание. Ничего удивительного, решил Райан. Когда он обращался к группе чиновников с предложением высказать свою точку зрения, самым интересным для него всегда был вопрос: кто заговорит первым и что он скажет?

– Они разгневаны и перепуганы. – Эти слова принадлежали Крису Куку, одному из специалистов по торговле с Японией, сотруднику Государственного департамента. Он прослужил два срока в посольстве США в Токио, неплохо говорил по-японски и не раз принимал участие в торговых переговорах, не вмешивался в них, но всегда давал дельные советы, выполнял самую трудную работу, связанную с их подготовкой и проведением. Это было обычным для – государственных учреждений, и Джек вспомнил, как его самого раздражало то, что выдвинутые им предложения присваивали себе другие, выдавая за свои собственные. Он кивнул, выслушав замечание Кука, и обратил внимание на кивки остальных, испытывающих облегчение от того, что кто-то решился взять инициативу на себя.

– Я понимаю, почему они разгневаны. А вот в чем причина их страха?

– Да ведь, черт побери, у них по-прежнему рядом русские да и Китайцы тоже. И те и другие принадлежат к числу все еще великих держав. Мы ушли из западной части Тихого океана, верно? Следовательно, по мнению японцев, мы бросили их на произвол судьбы, а теперь, считают они, и вообще начали относиться к ним с нескрываемой враждебностью. Следовательно, мы превратились в их потенциального противника, разве не так? В каком положении они оказались? К кому обратиться за помощью?

– Но зачем захватывать Марианские острова? – спросил Джек, вспоминая, что в двадцатом столетии ни Россия, ни Китай ни разу не нападали на Японию, а вот Япония нападала на каждую из них. Кук сделал интересное, хотя и случайное замечание. Как реагирует Япония на внешнюю угрозу? Всегда нападает первой.

– Таким образом она создает оборону большой глубины, выдвигает базы далеко за пределы своих островов.

Да, пожалуй, это звучит разумно, подумал Джек. На стенах зала висели спутниковые фотографии, сделанные меньше часа назад. Они показывали, что на аэродромах Сайпана и Гуама истребители стоят наготове вместе с самолетами раннего радиолокационного обнаружения Е-2С «хокай», однотипными с американскими, базирующимися на авианосцах. Это создавало оборонительную линию, выдвинутую на тысячу двести миль почти прямо к югу от Токио. Такой барьер окажется труднопреодолимой преградой для американских самолетов и представляет собой по сути дела несколько уменьшенный вариант японской стратегии во второй мировой войне. Замечание Кука в который раз оказалось разумным и интересным.

– Но действительно ли мы представляем опасность для них? – спросил Райан.

– Сейчас, разумеется, представляем, – ответил Кук.

– Потому что они вынудили нас к этому, – проворчал один из офицеров национальной безопасности, вступая в разговор. Кук наклонился вперед и посмотрел на него.

– Почему люди начинают войны? Да потому, что они чего-то боятся! Посмотрите, за последние пять лет правительство у них менялось чаще, чем в Италии. Япония – политически неустойчивая страна. У них проблемы с экономикой. До последнего времени их валюта была подвержена постоянным колебаниям. Японский биржевой рынок потерпел крах из-за нашего закона о реформе торговли, мы поставили их на грань финансовой катастрофы, а теперь вы спрашиваете меня, почему у них возникла мания преследования? Случись с нами что-то подобное, каким было бы наше поведение? – резко бросил помощник заместителя государственного секретаря, смутив офицера национальной безопасности, заметил Райан. Отлично, подумал он, оживленные дискуссии обычно приносят полезные плоды, подобно тому как лучшая сталь закаляется в самом горячем огне.

– Мое сочувствие по отношению к противной стороне несколько смягчается тем обстоятельством, что японцы оккупировали американскую территорию и нарушили права американских граждан. – Эта реакция на тираду Кука показалась Райану излишне саркастической, похожей на игривое поведение гончей, преследующей раненую лису и позволяющей себе для разнообразия поиграть с добычей, тогда как обычно ситуация бывает обратной. Такое чувство всегда доставляет удовольствие.

– Мы уже лишили работы двести тысяч японцев. Как относительно прав японских граждан?

– Да наплевать нам на их права! Вы на чьей стороне, Кук? Заместитель помощника государственного секретаря откинулся на спинку кресла, почувствовав, что заманил оппонента в ловушку и теперь может нанести решающий удар.

– А мне казалось, что меня пригласили сюда, чтобы помочь понять чувства японской стороны. Разве не для этого мы собрались? Японцам кажется, что мы унизили их, разорили, нанесли удар в спину и вообще сделали все возможное, чтобы показать им, какие они ничтожества и что мы всего лишь терпим их, совсем не считая равными себе. Все это, думают они, длится весь послевоенный период и началось еще до того времени, когда я родился. Согласитесь, им не может нравиться такое обращение.

И должен вам сказать, – продолжил Кук, – что я их в этом не виню. Ладно, они выступили против нас. Это было их ошибкой, и я сожалею об этом. Однако нужно принять во внимание, что они постарались смягчить свой удар, насколько это возможно, принимая во внимание поставленные стратегические цели. Разве не с таких позиций следует рассматривать возникшую ситуацию?

– Посол Японии заявил, что его страна готова удовлетвориться достигнутым и не стремится к большему, – сказал Райан, заметив интерес во взгляде Кука. По-видимому, он неравнодушен к урегулированию разногласий, и это хорошо. – Как вы считаете, насколько серьезны эти намерения?

Райан снова задал трудный вопрос, понимая, что присутствующие не проявят желания отвечать на него. Трудные вопросы требуют четких ответов, а такие ответы часто могут оказаться не правильными. И самым трудным это было для офицеров национальной безопасности. Обычно эти должности занимают высокопоставленные сотрудники ЦРУ, РУМО и АНБ. Один из них постоянно находится рядом с президентом и готов выразить свою точку зрения в момент быстро нарастающего кризиса. Они являются экспертами в своей области, каким раньше был сам Райан, тоже занимавший в прошлом такую должность. Эти специалисты, однако, постоянно сталкиваются с вечной проблемой. Офицеры национальной безопасности – мужчины или женщины – это, как правило, серьезные и неуступчивые люди. Они не боятся смерти, но опасаются ошибиться в сложной ситуации. По этой причине от любого из них трудно дождаться недвусмысленного ответа, даже если приставить к его виску заряженный пистолет. Райан перевел взгляд с одного офицера национальной безопасности на другого и заметил презрение в глазах Кука, тоже смотревшего на них.

– Да, сэр, я считаю их намерения серьезными. Кроме того, нельзя исключить и вероятность того, что они пойдут на некоторые уступки. Они понимают, что должны предоставить нам возможность спасти свой престиж. Это обстоятельство обратится в нашу пользу, и мы можем рассчитывать на него, если согласимся на переговоры.

– Вы советуете пойти на переговоры? Кук улыбнулся и кивнул.

– Переговоры никогда не повредят, вне зависимости от ситуации, разве не так? Являясь сотрудником Государственного департамента, я обязан дать такой совет. Я незнаком с военной стороной ситуации, не знаю, сможем ли мы победить силовыми методами, но склонен думать, что сможем. Полагаю, японцы тоже понимают это и, отдают себе отчет в том, что рискуют многим. Мне кажется, что они даже больше перепуганы случившимся, чем мы считаем, и это можно использовать при переговорах.

– Чего нам следует добиваться? – спросил Райан.

– Восстановления прежнего положения, – тут же прозвучал ответ Кука. – Полный вывод войск с Марианских островов, возврат их под юрисдикцию США, восстановление гражданских прав жителей, компенсация семьям погибших и наказание виновных в смерти американских граждан. – Райан заметил, что при этих словах Кука согласно кивнули даже офицеры национальной безопасности. Решительность и прямота представителя Государственного департамента начали нравиться Райану. Дипломат говорил то, что думал, и ему нельзя было отказать в логике.

– А что мы получим?

И снова ответ был прямым и откровенным.

– Меньше чем нам хотелось бы. – Где, черт побери. Скотт Адлер скрывал до сих пор этого парня? – подумал Райан. Мы говорим с ним на одном языке. – Им придется пойти на уступки, но все они не отдадут.

– Как они поступят, если мы окажем на них нажим? – спросил советник по национальной безопасности.

– Если мы хотим вернуть себе все, нам придется воевать с ними, – ответил Кук. – Раз вы интересуетесь моим мнением, то сразу скажу, что считаю это опасным. – Райан пропустил мимо ушей столь поверхностное суждение. В конце концов, Кук принадлежит к Госдепартаменту и воспитан в его традициях.

– Вы считаете, что посол обладает достаточным влиянием, чтобы вести переговоры от имени своего правительства? После секундного размышления Кук кивнул.

– У него здесь хорошие советники, да и сам он один из ведущих дипломатов Японии. Он знаком с Вашингтоном и знает правила игры в высшей лиге. Потому его и прислали сюда.

«Говорить, говорить – это лучше, чем воевать, воевать», вспомнил Райан высказывание Уинстона Черчилля. И это безусловно верно, особенно если первое не исключает полностью угрозу последнего.

– О'кей, – произнес Райан. – Пока мне нужно заняться кое-чем другим. Вы оставайтесь здесь. Мне нужен доклад о текущем положении, варианты выхода из создавшейся ситуации, вероятные начальные действия обеих сторон и сценарии возможного завершения событий. Мне также потребуются варианты реакции японской стороны на военные меры, теоретически предпринятые нами. Но самое главное, – он посмотрел прямо на офицеров национальной безопасности, – мне нужно ваше мнение по поводу их ядерной мощи и описание условий, при которых они могут счесть необходимым прибегнуть к ней.

– Каковы у нас возможности предупреждения ядерного удара? – Как ни странно, этот вопрос задал Кук. Не менее удивительным было и то, что ответил на него второй офицер национальной безопасности, который счел необходимым продемонстрировать, что и ему кое-что известно.

– Радиолокационная станция «Кобра Дэйн» на Шемье продолжает действовать, равно как и спутники раннего обнаружения и оповещения. Если возникнет необходимость, мы можем получить предупреждение о запуске и районах поражения. Доктор Райан, мы предприняли что-нибудь…

– На складах ВВС находятся крылатые ракеты, запускаемые с воздуха. Ими будут вооружены бомбардировщики В-1. У нас есть также возможность вооружить крылатые ракеты «Томагавк» боеголовками W-80. Эти ракеты можно запускать как с надводных кораблей, так и с подводных лодок. Русским известно, что мы можем прибегнуть к этому, они не будут возражать при условии, что мы будем действовать быстро и тихо.

– Но это может привести к эскалации, – предостерег Кук. – Нам следует проявить максимальную осторожность.

– А их ракеты SS-19? – поинтересовался один из офицеров национальной безопасности.

– Японцы считают, что ракеты с ядерными боеголовками им необходимы. Будет непросто уговорить их отказаться от ракет. – Кук обвел взглядом сидящих вокруг стола. – В конце концов, мы подвергли их страну атомной бомбардировке. Это крайне деликатный вопрос, и мы будем иметь дело с людьми, испытывающими ужас перед возможностью повторения событий сорок пятого года. Здесь придется действовать с предельной осторожностью.

– Ясно, – кивнул Райан и встал. – Итак, вам известно, чем заниматься. Беритесь за дело. – Он испытал определенное удовлетворение от того, что мог отдать такой приказ, однако, как только отдал его, оно тут же уменьшилось и почти исчезло, когда он понял, какова будет суть ответов, которые лягут к нему на стол. И все-таки надо было сделать первый шаг.

***

– Снова был трудный день? – спросил Номури.

– Мне казалось, что после отъезда Яматы станет легче, – покачал головой Казуо, опускаясь в горячую воду и прислоняясь к деревянному бортику ванны. – Я ошибался.

Остальные молча кивнули, соглашаясь с замечанием приятеля. Все скучали теперь без сексуальных фантазий Таоки, но лишь один Номури знал, почему иссяк источник откровений.

– Не понимаю, что происходит? Теперь Гото заявляет, будто нам не обойтись без Америки. На прошлой неделе они были нашими врагами, а теперь мы опять друзья? Простого человека вроде меня это сбивает с толку, – сказал Чет, потирая закрытые глаза и думая о том, что же принесет закинутая им приманка. Потребовалось немало усилий, чтобы установить дружеские отношения с этими людьми, столь отличными от него. С самого начала было ясно, что он будет завидовать им, а они – ему. Он был предпринимателем, считали они, руководил собственным делом, тогда как они были служащими крупных компаний и занимали в них достаточно высокие должности. У них – обеспеченное будущее, тогда как у него – независимость. От них ожидалось, что они будут отдавать своим компаниям все силы и все время, тогда как он мог распоряжаться собой. У них больше денег, зато у него не такая нагрузка и меньше стрессов. А теперь в их распоряжении имелась информация, которой он не располагал.

– Мы бросили вызов Америке, – послышался чей-то голос.

– Понимаю. Но разве это не опасно?

– В ближайшее время – да, – заметил Таока, чувствуя, как горячая вода расслабляет мышцы его тела, напряженные от длительного стресса. – Впрочем, мне кажется, что мы уже победили.

– Победили – но в чем, мой друг? У меня создалось впечатление, будто я вошел в зал, когда спектакль уже начался, и увидел таинственную прелестную девушку на поезде, направляющемся в Осаку. – Чет имел в виду японский обычай, странным образом основанный на четком соблюдении расписания поездов.

– Видишь ли, как говорит мой босс, – решил объяснить другой служащий, – наша страна станет теперь по-настоящему независимой.

– Разве сейчас мы не являемся независимыми? – озадаченно спросил Номури. – В Японии практически не осталось американских солдат, и они больше нас не беспокоят.

– А оставшиеся находятся сейчас под стражей, – заметил Таока. – Ты просто не понимаешь. Подлинная независимость – это нечто большее, чем простая политика. Она означает также независимость экономическую. Отсюда следует, что нам больше не понадобится обращаться к другим, чтобы получить то, что необходимо для процветания страны.

– В нашем распоряжении окажется Район северных ресурсов, Казуо, – произнес еще один и тут же почувствовал, что зашел в своих откровениях слишком далеко – глаза двоих присутствующих широко открылись в знак предостережения.

– Я предпочел бы меньше работать и вовремя возвращаться домой и не проводить каждую неделю две-три ночи, как в гробу, в проклятом гостиничном номере, – заметил кто-то, желая изменить тему разговора.

Таока фыркнул.

– Действительно, туда и девушку-то не втиснешь. – Последовавший хохот, показалось Номури, прозвучал как-то натянуто.

– Ну вас с вашими компаниями и их секретами! К черту! – огрызнулся агент ЦРУ. – Надеюсь, вы лучше справляетесь со своими женщинами! – Он сделал паузу, а потом обеспокоенно спросил:

– А это не может повлиять на мой бизнес? – Отличная мысль – задать им такой вопрос, подумал он.

– Если и повлияет, то в лучшую сторону, – ответил Казуо. Все согласно закивали.

– Только всем нам нужно проявить терпение. Сначала наступят трудные времена, а потом станет легче.

– Но зато обязательно станет, – послышался чей-то уверенный голос. – Самое трудное уже позади.

Приложу все силы, чтобы не допустить этого, молча поклялся Номури. Но что за чертовщина этот «Район северныхресурсов»? Как это характерно для службы разведчика – знаешь, что услышал нечто важное, но не понимаешь, что именно. Затем ему пришлось пуститься в подробное описание своих воображаемых отношений с новой любовницей, чтобы убедиться, что они запомнят именно это, а не его вопросы.

***

Жаль, что они прибыли сюда в темное время суток, но с этим ничего уж не поделаешь. Половину эскадры направили в Гуам, где естественная гавань намного лучше, потому что все жители островов должны увидеть корабли Военно-морского флота Японии – адмирал Сато испытывал отвращение от прежнего названия «Силы самообороны». Он командовал боевыми кораблями с офицерами и матросами на них, уже испытавшими вкус битвы – в некотором смысле, – и если в будущем историки захотят написать, что это сражение не было настоящим и велось не по правилам, то ответ прост: в каком учебнике военного искусства не говорится о решающем значении элемента неожиданности при проведении наступательных операций? Мне не известны такие учебники, думал адмирал, глядя в бинокль на очертания горы Тапотчау. Там был уже установлен и действовал мощный радиолокатор, сообщили ему час назад специалисты. Еще один важный фактор, способствующий защите того, что было когда-то японской территорией и принадлежало теперь по праву его стране.

Сато стоял в одиночестве на правом крыле мостика, окруженный предрассветным мраком. Мраком? Вовсе нет. Вокруг был удивительно спокойный мир, особенно приятный, когда ты наслаждаешься им в одиночку и твой ум отсеивает внешние раздражители. Сверху доносился едва различимый шум вращающейся радиолокационной антенны, похожий на жужжание роя спящих пчел, но скоро сознание перестало замечать его, равно как и глухой отдаленный рокот корабельных механизмов, главным образом машин и вентиляторов. Все это были механические шумы, легко отсеиваемые сознанием. В остальном царила полная тишина. Командир «Мутсу» поддерживал на корабле строгую дисциплину. Матросы соблюдали молчание и говорили только в тех случаях, когда это вызывалось необходимостью, надлежащим образом выполняя свои обязанности. Один за другим адмирал Сато отсек посторонние звуки. Теперь он слышал только шум моря, чудесный шорох воды, рассекаемой стальным форштевнем эсминца. Адмирал посмотрел вниз и увидел расходящиеся веером волны, пена на их гребнях казалась одновременно яркой и бледной, а широкая кильватерная струя за кормой светилась зеленоватой полосой от взбудораженного планктона – крохотных существ, всплывающих ночью к морской поверхности по причинам, никогда не интересовавшим Сато. Может быть, просто для того, чтобы насладиться светом луны и сиянием звезд, улыбнулся он в темноте. Впереди был Сайпан – всего лишь тень на горизонте, более густая, чем окружающая темнота; такое впечатление создавалось из-за того, что глыба острова закрывала собой звезды на западном небосклоне, а моряк, привыкший видеть звезды на небе в ясную погоду, сразу понимал, что там, где их нет, находится земля. Впередсмотрящие на вершине передней надстройки наверняка заметили остров раньше его, но это ничуть не уменьшило восторг от увиденного им самим, ибо, подобно бесчисленным поколениям моряков, адмирал испытывал ликование при виде земли, потому что каждое плавание заканчивается каким-то открытием. И это плавание не было исключением.

Раздался какой-то шум. Сначала прерывистое жужжание электромоторов, вращающих антенны радиолокаторов, затем что-то еще. Сато знал, что услышал его слишком поздно, где-то по правому борту. Глухой рев быстро усиливался. Наконец он понял, что это может быть только шум стремительно приближающегося самолета, поднес к глазам бинокль и посмотрел направо. В первые несколько мгновений ничего не увидел и вдруг заметил движение у самого корабля – две темные стреловидные тени промчались над самой головой. «Мутсу» задрожал от рева их двигателей, адмирал Сато похолодел, и тут же его охватила вспышка ярости. Он распахнул дверь рулевой рубки.

– Какого черта!

– Два истребителя F-3 провели тренировочную атаку, – доложил вахтенный офицер. – В боевой рубке за ними следили уже несколько минут. Мы осветили их своими радиолокаторами.

– Немедленно передайте этим «диким орлам», что полеты над кораблем в темноте подвергают его опасности, а их самих – риску глупой смерти!

– Но, адмирал…

– Что значит «но»? Это ценная боевая единица нашего флота, и я не хочу, чтобы один из моих кораблей провел месяц в доке, ремонтируя поврежденную мачту только потому, что какой-то дурак-летчик не заметил нас в темноте!

– Хай. Немедленно свяжусь с берегом.

Испортили мне такое прекрасное утро, кипел от ярости Сато, возвращаясь к своему кожаному креслу на крыле мостика. Вскоре он успокоился и задремал.

***

Неужели я догадался об этом первым? – задал себе вопрос Уинстон. И тут же спросил себя, почему это удивляет его. ФБР и все остальные агентства сейчас пытаются скорее всего восстановить документацию, и их усилия направлены, по-видимому, на борьбу с мошенничеством. Еще хуже то, что они занимаются всеми документами, а не только документацией «Коламбус групп». Перед ними настоящий океан данных, они не знакомы с методами работы, а сейчас не то время, чтобы осваиваться в процессе расследования.

Телевидение информировало зрителей о происходящем. Председатель правления Федеральной резервной системы выступал все утро, переезжая из одной телевизионной компании в другую, затем последовало обращение к общественности через журналистов, аккредитованных при Белом доме, и далее подробное интервью по каналам компании Си-эн-эн. Принятые меры принесли некоторые плоды, которые тоже демонстрировали по телевидению. Еще до ланча в банки пришло множество людей, они с удивлением увидели, что перед кассирами лежат горы наличных, доставленных прошлой ночью. Среди военных это скорее всего называется «демонстрацией силы». И хотя председателю правления Федеральной резервной системы пришлось убеждать директоров всех крупных банков, теперь кассиры встречали вкладчиков у окошек касс словами: «Ах, вам нужны наличные? Разумеется, можете снять со счета, сколько пожелаете». Во многих случаях людей, получивших деньги, по возвращении домой охватывала тревога противоположного плана – разве не опасно держать дома столько денег? – и после обеда некоторые возвращались обратно и делали новые вклады.

Это работа База Фидлера, подумал Уинстон, а он отличный профессионал – для ученого-экономиста, разумеется. Министр финансов старался выиграть время и добился успеха с помощью дополнительных вливаний наличных. Избранная им тактика дала свои результаты, с ее помощью ему удалось успокоить общественность, пусть временно, убедить вкладчиков, что ситуация не такая плохая, как им это кажется.

Крупных инвесторов провести гораздо труднее. Положение тяжелое, и спектакль, разыгранный в банках, – в лучшем случае временная мера, призванная приостановить панику. Федеральный резервный сбрасывал в банковскую систему наличные деньги. Это принесет свои плоды, на день-другой отдалит наступление кризиса, однако к концу недели доллар ослабнет еще больше, а ведь даже сейчас в мировом финансовом сообществе от американских казначейских облигаций шарахались, как от крыс, разносящих чуму. Но худшим было то, что, хотя Фидлер временно сумел не допустить краха банковской системы, так долго продолжаться не может, и, если не удастся восстановить настоящее доверие, кризис будет обостряться и в конечном итоге не помогут никакие паллиативы. Вот тогда все вкладчики ринутся в банки за своими деньгами и ситуация станет катастрофической. И Уинстон считал это неизбежным.

Причина заключалась в том, что гордиев узел, завязанный на горле инвестиционной системы, быстро развязать – или разрубить – невозможно.

Уинстону казалось, что он сумел определить вероятную причину случившегося, однако вместе с этим ему стало ясно, что найти решение проблемы скорее всего не удастся. Саботаж в «Депозитори траст компани» был делом рук гения. Если говорить коротко, никто не знал, что ему принадлежит, сколько он заплатил за это, когда получил, а также каковы его оставшиеся средства. Этого не знали ни отдельные вкладчики, ни инвестиционные компании, ни торговые дома – никто.

Как начнется настоящая паника? Через несколько дней пенсионные фонды станут оформлять и рассылать чеки за прошлый месяц – но смогут ли банки выплатить по ним деньги? Федеральный резервный будет настаивать, чтобы выплаты шли, но обязательно найдется какой-то один банк, который откажется от выплат из-за собственных финансовых затруднений, – всего один банк, такие катастрофы всегда начинаются в каком-то одном месте – и это сообщит толчок новой волне вкладчиков, требующих свои деньги. В результате Федеральному резервному придется повторить вливание денежной массы в банковскую систему, а это неизбежно приведет к началу гиперинфляционного цикла, то есть к окончательному кошмару для экономики страны. Уинстон хорошо помнил то, как инфляция повлияла на финансовый рынок и всю Америку в конце семидесятых годов, болезнь, охватившую всю страну, утрату доверия нации. Ярче всего она выразилась в появлении множества сумасшедших, которые начали строить убежища в горах Северо-Запада, и выходе кинофильмов о жизни после апокалипсиса. Но даже тогда инфляция остановилась. На какой цифре? Да, примерно тринадцать процентов. Учетные ставки в двадцать процентов. Страна, задыхающаяся всего лишь от утраты доверия, подорванного очередями на заправочных станциях и действиями нерешительного президента. Не исключено, что теперь семидесятые годы будут вспоминать с ностальгией.

Да, конечно, то, что сейчас угрожает стране, намного страшнее. Такого еще никогда не случалось в Америке, и предстоящий кризис напомнит о событиях, происходивших в Веймарской. республике, в не столь далеком прошлом в Аргентине и в Бразилии при военной диктатуре. Более того, события охватят не только Америку. Подобно финансовому краху 1929 года, последствия будут расходиться как круги по воде и потрясут экономические устои всего мира, а это уже выходило далеко за пределы того, что мог представить себе сам Уинстон. Джордж знал, что его личное благополучие если и пострадает, то незначительно. В конце концов, если даже он потеряет девяносто процентов своего огромного состояния, оставшаяся сумма более чем достаточна для удовлетворения его потребностей. К тому же при проведении операций со своими деньгами он всегда принимал меры предосторожности и страховался от потерь, хеджировал, покупая физически осязаемые предметы вроде нефти и золота. Вдобавок немалая часть его состояния заключалась в золотых слитках, хранящихся в банковских сейфах, – тут он вел себя, как средневековый скупец, – а поскольку крупные депрессии носят по сути дела дефляционный характер, со временем относительная ценность его различных капиталовложений в конечном итоге даже увеличится. Уинстон знал, что он и его семья переживут все потрясения и будут вести безбедную жизнь, однако люди, менее предусмотрительные, или те, кому меньше повезло, будут ввергнуты в пучину экономического хаоса. К тому же разве он занимался инвестиционным бизнесом только для себя? Он думал по ночам о маленьких людях, видевших его телевизионную рекламу и доверивших ему свои скромные сбережения. Вот уж поистине волшебное слово – доверие. Оно означало, что ты принял на себя обязательство защищать финансовые интересы тех, кто доверил тебе деньги. Оно означало, что они поверили тому, что ты говорил, и теперь ты обязан оправдать это доверие не только перед ними, но и перед самим собой. Потому что, если ты потерпишь неудачу, не будут покупаться дома, дети не смогут получить образование и погибнут мечты людей, ничем не отличающихся от него самого. Даже для Америки это плохо, подумал Уинстон, но эти события охватят – могут охватить – весь мир.

Он не сомневался, что все это отнюдь не было случайностью. Нет, это был отлично задуманный и блестяще осуществленный план. Ямата. Хитрый сукин сын, подумал Уинстон. Наверно, первый японский финансист, к которому он испытывал уважение. Первый из японцев, сумевший до тонкостей понять стратегию и тактику биржевой игры. Да, конечно, теперь в этом нет сомнений. Выражение его лица, взгляд темных глаз над бокалом шампанского… Ну почему Уинстон не догадался об этом раньше? Значит, игра началась уже тогда, не так ли?

Нет, этого не может быть. Это не вся игра. Часть ее, скорее, тактический маневр, нацеленный на что-то еще. Что именно? Что может оказаться столь важным, что Райзо Ямата согласился расстаться со своим личным состоянием и одновременно уничтожить тот самый мировой рынок, от которого зависели его собственные корпорации и национальная экономика его страны?

Такие мысли не могут прийти в голову бизнесмену и, уж конечно, не придутся по душе завсегдатаю Уолл-стрита.

Как странно, что понимаешь все и тем не менее не видишь смысла. Уинстон посмотрел в окно на закат солнца над нью-йоркской гаванью. Нужно посоветоваться с кем-то, сообщить о том, что ему известно, причем поговорить с человеком, понимающим происходящее. Фидлер? Может быть. И все-таки лучше с кем-то еще, знакомым по Уолл-стриту… а также разбирающимся и в других вещах. Но с кем?…

***

– Это наши? – Все четыре эсминца стояли под ветром в заливе Лаолао. Один из них пришвартовался к танкеру, несомненно принимая на борт горючее.

Ореза отрицательно покачал головой.

– Цвет иной. Корабли американского военно-морского флота темнее, более синие.

– Вот эти кажутся мне серьезными кораблями, – заметил Барроуз, возвращая бинокль владельцу. – Радиолокационные антенны, многоствольные ракетные установки, противолодочные вертолеты. Это эсминцы типа «иджис», вроде наших «берков». А вот насчет серьезности ты прав. Самолеты их опасаются.

На глазах Португальца с одного эсминца взлетел вертолет и направился к берегу. – Может быть, стоит сообщить о них?

– Неплохая мысль.

Барроуз вошел в гостиную и вставил батарейки обратно в свой телефон космической связи. Полностью отключать блок питания было скорее всего излишним, зато гарантировало безопасность – ни одному из американцев не хотелось узнать, как японцы поступают со шпионами, каковыми они с Орезой. несомненно являлись. Кроме того, было неудобно просовывать антенну в отверстие, просверленное в донышке стальной миски, и затем держать ее рядом с головой, зато все это выглядело смешно, а им хотелось посмеяться хоть над чем-то. – Национальный центр управления боевыми операциями, адмирал Джексон. – Вы снова на дежурстве, сэр?

– Да, главный старшина, похоже, мы дежурим оба. У вас что-то новое?

– Четыре эскадренных миноносца «иджис» в бухте у южного берега острова. Один бункеруется с танкера. Подошли сразу после рассвета. У причала еще два сухогруза с автомобилями и один на горизонте. Некоторое время назад мы насчитали двадцать истребителей. Половина из них F-15 с двойными вертикальными килями. Остальные с одинарным хвостовым оперением, но этот тип самолета мне незнаком. Больше ничего нового.

***

Джексон смотрел на спутниковую фотографию, сделанную всего час назад. На ней виднелись четыре корабля и истребители, рассредоточенные на двух аэродромах. Он сделал пометку и кивнул.

– Как дела в остальном? – спросил адмирал. – Я имею в виду, они причиняют неприятности, преследуют, арестовывают? На другом конце канала собеседник фыркнул.

– Нет, сэр. С нами обращаются подчеркнуто вежливо. Черт побери, да они постоянно выступают по общественному каналу телевидения, говорят, что собираются потратить много денег на благоустройство и улучшение жизни островитян. – Джексон почувствовал в голосе говорившего презрение.

– Понятно. Может быть, вы не всегда застанете меня здесь, мне тоже нужно немного поспать, однако этот канал связи всегда открыт исключительно для вас, вы поняли?

– Ясно, адмирал.

– Ведите себя поосторожнее, главный старшина. Без героических выходок, ладно?

– Не беспокойтесь, адмирал. Это для салаг, а не для меня, – заверил его Ореза.

– Тогда конец связи, Ореза. Отличная работа. – Джексон услышал щелчок, и связь прервалась прежде, чем он положил трубку. – Лучше ты, чем я… – пробормотал он и посмотрел на соседний стол.

– Я записал весь разговор, – сообщил сотрудник разведывательной службы ВВС. – Его информация подтверждается данными космической съемки. Я считаю, что он по-прежнему в безопасности.

– Пусть так останется и в будущем. Чтобы никто не звонил ему без моего личного разрешения, – распорядился Джексон.

– Будет исполнено, сэр, – ответил офицер и подумал: не думаю, что мы вообще сможем связаться с ним – отсюда. Но промолчал.

***

– Тяжелый день? – спросил Пол Роббертон.

– Бывали и тяжелее, – ответил Райан. Однако этот кризис возник совсем недавно и еще не поддавался оценке. – А ваша жена не сердится?…

– Она привыкла к моим продолжительным отлучкам, а через день-другой у нас с вами уже установится какой-то определенный режим. – Агент Секретной службы сделал паузу. – Как дела у босса?

– Как обычно, ему приходится принимать самые трудные решения. Разве все мы не полагаемся в этом на него? – признался Джек, глядя в окно. Автомобиль повернул с шоссе номер 50. – Он – хороший человек, Пол.

– Вы тоже, док. Мы все рады, что вы снова с нами. – Новая пауза. – Мы действительно оказались в тяжелом положении? – Агенты Секретной службы имели право знать почти все, потому что все равно слышали практически все разговоры.

– Разве вам не сказали? Японцы обладают ядерным оружием. И средствами доставки – баллистическими ракетами.

Руки Пола, сжимавшие баранку, побелели от напряжения.

– Замечательно. Но ведь они же совсем не сумасшедшие.

– Вечером 7 декабря 1941 года авианосец «Энтерпрайз» вошел в гавань Пирл-Харбора за топливом и боеприпасами. На мостике стоял адмирал Билл Хэлси. Он посмотрел на разрушения после ударов, нанесенных утром, и сказал: «Когда окончится война, на японском языке будут говорить только в аду». – И тут же Райан удивился, почему ему пришло в голову упомянуть это.

– Я читал об этом в вашей книге. Должно быть, те, что стояли на мостике вместе с адмиралом, разделяли его чувства.

– Наверно. Если японцы решатся прибегнуть к ядерному оружию, их ждет именно такая судьба. Они не могут не понимать этого, – пробормотал Райан, чувствуя, как на него накатывает волна усталости.

– Вам нужно поспать часиков восемь, доктор Райан, может быть, девять, – заметил Роббертон. – Мы часто испытываем такое. При большой усталости первыми страдают мыслительные способности. А боссу вы нужны отдохнувший и свежий, как стеклышко, док, верно?

– С этим трудно спорить. Может быть, я даже пропущу стаканчик перед сном, – произнес Райан.

Он тут же заметил, что рядом с крыльцом стоит еще один автомобиль. Когда правительственная машина остановилась, из окна дома выглянуло незнакомое женское лицо.

– Это Андрэ. Я уже говорил с ней. Между прочим, лекция вашей жены прошла сегодня весьма успешно. Все остались довольны.

– Хорошо, что у нас две комнаты для гостей, – усмехнулся Джек, входя в дом. Он сразу заметил, что настроение здесь было хорошим. Судя по всему, Кэти и Андрэ успели подружиться. Пока Райан ужинал, агенты Секретной службы совещались.

– Что происходит, дорогой? – спросила Кэти.

– У нас резко ухудшились отношения с Японией, и к тому же этот биржевой кризис на Уолл-стрите.

– Но каким образом…

– Все произошло так быстро, что застало нас врасплох. Пока об этом не известно репортерам, но скоро все появится в газетах.

– Значит, война?

Джек посмотрел на нее и кивнул.

– Не исключено.

– Но мои гости в Институте Уилмера, они вели себя так дружелюбно – ты хочешь сказать, что они тоже не знают о происходящем?

– Совершенно верно.

– Но это какая-то чепуха!

– Нет, милая, вовсе не чепуха.

В это мгновение зазвонил телефон обычной городской связи. Джек оказался ближе всех и поднял трубку.

– Это доктор Райан? – послышался голос.

– Да. С кем я говорю?

– Меня зовут Джордж Уинстон. Не знаю, помните ли вы меня, но мы встречались в прошлом году в Гарвардском клубе. Я прочел тогда небольшую лекцию о производных функциях. Вы сидели в тот раз за соседним столиком. Между прочим, вы удачно провели операцию с акциями «Силикон-вэлли».

– Мне уже кажется, что это было так давно, – заметил Райан. – Видите ли, сейчас я немного занят, и потому…

– Мне нужно встретиться с вами по важному делу, – произнес Уинстон.

– Какому именно?

– Достаточно пятнадцати-двадцати минут, чтобы объяснить суть проблемы. На аэродроме в Ньюарке стоит мой «Гольфстрим», и я могу прилететь к вам в любое время. – Короткое молчание. – Доктор Райан, я не обратился бы к вам с такой просьбой, если бы не считал это крайне важным.

Джек задумался на мгновение. Джордж Уинстон был серьезным человеком. Его репутации на Уолл-стрите могли бы позавидовать многие – он был известен как крутой, опытный и честный финансист. Кроме того, вспомнил Райан, совсем недавно Уинстон продал контрольный пакет своих акций в «Коламбус групп» кому-то из Японии. Некоему Ямате – Райану и раньше встречалось это имя.

– О'кей, я сумею найти время для встречи с вами. Позвоните Мне завтра в Белый дом часов в восемь утра, и мы договоримся о точном времени.

– Тогда до завтра. Спасибо, что согласились выслушать меня. – Уинстон положил трубку. Джек посмотрел на жену и увидел, что она склонилась над портативным компьютером «Эппл Пауэрбук 800», перенося в память лэптопа сделанные ею записи.

– Я считал, что этим у тебя занимается секретарь, – заметил он с улыбкой.

– Расшифровывая мои записи, она не может одновременно думать об их содержании. Я могу. – Кэти не решилась рассказать мужу о том, что сказал ей Берни по поводу премии Ласкера. За время жизни с ним она усвоила его некоторые дурные привычки. Одна из них заключалась в суеверном убеждении, свойственном ирландским крестьянам, что, если сказать о чем-то вслух, непременно сглазишь, везение покинет тебя. – Просто у меня появилась интересная мысль сразу после лекции, – добавила она.

– И ты записала ее, – заметил муж. Кэти посмотрела на него с обычной лукавой улыбкой.

– Джек, если ты не записываешь что-то…

– Это никогда не случится, – закончил он.

30. Почему бы и нет?

В этой части мира рассвет наступал подобно грому – по крайней мере так говорилось в стихотворении. Солнечные лучи обжигающе горячие, подумал Дюбро, почти как его настроение. Внешне поведение адмирала казалось приветливым как всегда, но он прямо-таки кипел от тропической жары и равнодушия бюрократов. Ну как можно? По-видимому, политики и высшие военные чины считают, что он со своей боевой авианосной группой может сколь угодно долго незамеченным плавать в Индийском океане, скользя подобно призраку, пугая индийцев своим присутствием и в то же время не вступая в контакт с ними. Неплохая идея, несомненно, но всему приходит конец. Замысел заключался в том, чтобы незамеченным подобраться к противнику и затем нанести неожиданный удар. Действительно, атомные авианосцы словно специально созданы для этого. Можно проделать такое один раз, два, даже три, если командующий боевой группой проявит осторожность, но нельзя действовать так без конца, потому что у противной стороны тоже есть мозги и рано или поздно везение отвернется от тебя.

В данном случае ошибку допустили не участники игры, нет. В ее ход вмешалась простая случайность, а если говорить точнее, были обнаружены корабли обеспечения. Когда позднее оперативный отдел адмирала Дюбро восстановил ход событий, стало ясно, что индийский истребитель «си харриер» на самом пределе своего радиуса действия включил направленный вниз радиолокатор и попал прямо на один из танкеров адмирала Дюбро, спешащих на северо-восток, чтобы провести бункеровку кораблей сопровождения, почти истощивших запасы топлива во время скоростного рывка к югу от Шри-Ланки. Еще через, час другой «харриер», уже без вооружения и с подвесными баками вместо него, сумел подлететь достаточно близко, чтобы визуально оценить ситуацию. Командир группы обеспечения успел изменить курс, однако было уже поздно. Расположение двух танкеров и двух фрегатов охранения могло означать лишь одно: американская боевая группа находилась сейчас к юго-востоку от Дондра. Индийская эскадра тут же развернулась – это было отчетливо видно на спутниковых фотографиях, – разделилась на две группы и тоже направилась на северо-восток. У Дюбро не оставалось иного выхода, как приказать танкерам следовать прежним курсом. Независимо от необходимости скрыть позицию своей авианосной группы, корабли сопровождения почти истощили запасы топлива, а пойти на такой риск он не мог. Адмирал выпил утреннюю чашку кофе, прогоняющую остатки сна, и уставился в переборку невидящим взглядом. Капитан третьего ранга Харрисон сидел напротив Дюбро, понимая, что сейчас лучше молчать и ждать, пока заговорит его босс.

– Что хорошего можешь сказать, Эд?

– Мы все еще превосходим их по ударной мощи, сэр, – заметил начальник оперативного отдела эскадры. – Может быть, наступил момент продемонстрировать нашу силу.

А действительно ли мы сильнее? – подумал Дюбро. Да, пожалуй, это соответствует истине, но сейчас у него в полной боевой готовности только две трети самолетов. Авианосная группа находилась в плавании слишком долго. У эскадры подходили к концу запасы, необходимые для того, чтобы самолеты продолжали действовать. В подпалубных ангарах истребители стояли с открытыми инспекционными люками, ожидая замены деталей, которые отсутствовали на авианосцах. Запасы должны прибыть на судах снабжения, а комплекты деталей будут доставлены самолетами из Штатов на базу ВМС Диего-Гарсия. Через три дня после их получения ударная мощь авианосцев станет прежней – почти, – но пилоты и обслуживающий персонал устали. Накануне на летной палубе произошло два несчастных случая, пострадали люди – и не потому, что они глупы или неосторожны. Просто охватившая всех усталость сказывалась в первую очередь на умственных способностях, а не на физических, особенно если принять во внимание лихорадочную деятельность во время проведения летных операций. Это относилось ко всему персоналу авианосной группы, от молодого матроса до… командующего, его самого. Необходимость постоянно принимать безотлагательные решения истощила его мозг. А он мог всего лишь перейти на кофе, лишенный кофеина, – единственное средство снизить нервное напряжение.

– Как чувствуют себя летчики? – спросил Майк Дюбро.

– Сэр, они готовы исполнить любой ваш приказ.

– О'кей, сегодня мы займемся патрулированием. Пара «томкэтов» должна постоянно находиться в воздухе и еще четыре – на палубе, в пятиминутной готовности, с полным боезапасом для ведения воздушного боя. Курс эскадры – один-восемь-ноль, скорость – двадцать пять узлов. Мы подойдем к кораблям обеспечения и пополним запасы. Что касается всего остального – пусть люди отдыхают, насколько это возможно. Наши друзья завтра примутся за охоту, и ситуация станет поинтереснее.

– Мы больше не будем уклоняться от встречи с ними? – спросил начальник оперативного отдела.

– Нет, – покачал головой Дюбро и посмотрел на часы. В Вашингтоне ночь. Умные люди

ложатся спать. Скоро он направит еще одно требование о новых указаниях, и ему хотелось, чтобы оно поступило утром к тем, кто способны принимать решения, желательно в сопровождении настоятельной рекомендации не откладывать эту проблему. Время принятия решений уже давно запоздало, и потому адмирал знал, что теперь они поступят к нему неожиданно. А что потом, Япония? Харрисон и личный состав его отдела уже тратили на разработку плана половину своего времени.

***

И снова их действия походили на поведение шпионов в плохом телевизионном сериале. Единственным утешением являлось то, что, русские, быть может, говорят правду. Не исключено, что майор Щеренко уверен в себе. Может быть, американцам действительно не угрожает опасность со стороны СУОБ. Кларку это казалось весьма сомнительным, особенно если принять во внимание, что вся его предыдущая подготовка, весь опыт гласили, что вряд ли русские захотят делать что-то приятное для американцев.

– Колесо рулетки, наверно, искривилось, – пробормотал он – по-английски, черт побери! Впрочем, то, чем они занимались, было до смешного простым. Номури ставил свой автомобиль в тот же гараж, где размещались машины жильцов отеля. У него был теперь ключ от автомобиля, арендованного Кларком, и в кармане солнцезащитного щитка напротив левого сиденья лежал компьютерный диск. Кларк взял диск и передал Чавезу, который вставил его в лэптоп. В тот момент, когда Кларк вывел машину на улицу в поток транспорта, послышался электронный звонок, означающий, что механизм начал действовать. Динг перевел файл на жесткий диск и стер запись с гибкого, который они скоро уничтожат. Информация была довольно длинной. Чавез молча прочитал содержание файла, затем включил радио и шепотом изложил Кларку самое главное.

– Район северных ресурсов? – спросил Джон.

– Да. Странная фраза, – согласился Динг, не переставая размышлять. Ему пришла в голову мысль, что его произношение на русском языке было лучше, чем на английском, возможно, потому что английскому он учился на улице, тогда как русским овладел в настоящей школе, причем там преподавали образованные люди, испытывающие подлинную любовь к своему языку. И тут же молодой оперативник сердито выбросил из головы эту мысль, как не относящуюся к делу.

Район северных ресурсов, подумал он. Почему эта фраза кажется знакомой? Впрочем, им предстояло сделать многое и без этого, так что дел предостаточно. Динг чувствовал, что ему нравится быть членом такой полувоенной организации, как ЦРУ, заниматься оперативной работой, но шпионская деятельность явно выходила за пределы его интересов. Слишком пугающая, слишком параноидальная.

Исами Кимура ждал их на условленном месте. К счастью, он по роду работы мог приезжать и уезжать, когда ему заблагорассудится, и встречи с иностранцами входили в круг его обязанностей. Одним из его достоинств было то, что он умел находить безопасные места для встреч. В данном случае это место оказалось в порту, где сейчас было не слишком много народа, но и где в то же самое время такая встреча не вызовет особого удивления. К тому же здесь трудно установить аппаратуру подслушивания – шум порта скроет звуки голосов.

Кларк чувствовал себя еще более обеспокоенным – если такое вообще возможно. В первое время несколько открытых контактов с недавно завербованным агентом всегда считались безопасными, однако с каждой новой встречей риск быстро возрастал, ив какой-то неизвестный момент открытые контакты следовало прервать. Кроме того, существовали и другие соображения. Что побудило Кимуру пойти на сотрудничество с русскими? Кларк не знал, каким образом Олегу Лялину удалось завербовать его. Деньги? Но русские не платили Кимуре за полученную информацию. Это не могло быть вызвано и идеологическими причинами – Кимура не был коммунистом. Может быть, честолюбие? Возможно, он считает, что кто-то мешает его продвижению, занял место, по праву принадлежащее ему? Или, что самое опасное, Кимура является патриотом, принадлежит к числу тех эксцентричных людей, которые считают, что только они понимают, что полезно и что вредно для их страны? А вдруг, как один раз не слишком элегантно заметил Динг, Кимура когда-то сел голым задом в навозную кучу и не может забыть этого? Действительно, выражение не слишком утонченное, но Кларку приходилось встречаться и с такими людьми. Попросту говоря, Кларку не было известно, почему Кимура стал русским агентом; еще хуже было то, что любой побудительный мотив для измены всего лишь являлся оправданием предательства своей страны, а воспитание Кларка лишало его способности сочувствовать таким людям. Наверно, полицейские тоже не любят иметь дело со своими стукачами, подумал Джон. Впрочем, и это малоутешительно.

– Наша столь срочная встреча вызвана важными причинами? – спросил Кимура, шагая по середине пустынного причала. Отсюда были отчетливо видны грузовые суда, застывшие на якоре в Токийском заливе, и Кларк подумал, а уж не выбрано ли место встречи именно по этой причине.

– Ваша страна обладает ядерным оружием, – коротко заметил он.

– Что? – Кимура резко повернул голову и остановился. Его лицо смертельно побледнело.

– Так сказал ваш посол американскому президенту в Вашингтоне в субботу. Американцы в панике. По крайней мере это сообщили нам из московского центра. – По лицу Кларка пробежала типично русская улыбка. – Признаюсь, что как профессионал я восхищен вашей смелостью, особенно если принять во внимание, что вы купили наши ракеты, чтобы использовать их в качестве средств доставки ядерного оружия к цели. Кроме того, должен сообщить, что мое правительство крайне недовольно происшедшим.

– Эти ракеты могут быть нацелены на нас, – сухо заметил Чавез. – Мы обеспокоены таким развитием событий.

– Но я не знал об этом. Вы уверены, что это правда? – Кимура снова устремился вперед, стараясь прийти в себя от неожиданности.

– У нас имеется высокопоставленный источник в американских правительственных кругах. Это не может быть ошибкой. – Голос Кларка, заметил Динг, звучал холодно и по-деловому, словно он говорил: посмотрите, здесь у вашего автомобиля царапина на бампере. Мой знакомый механик легко исправит это.

– Так вот почему они решили, что останутся безнаказанными, – пробормотал Кимура, словно лишь сейчас понял разгадку тайны. Он несколько раз глубоко вздохнул и лишь затем заговорил:

– Но это безумие.

Это были три самых приятных слова, которые услышал Джон с тех пор, как ему сообщили в Берлин, что у него родился второй ребенок. Настало время действовать. Он заговорил, как высокопоставленный офицер русской разведки, – ледяным голосом и не улыбаясь. В конце концов, офицеры КГБ лучшие разведчики в мире.

– Совершенно верно, дружище. Всякая попытка запугать великую державу является истинным безумием. Надеюсь, что те, кто ведут эту игру, понимают, насколько она опасна. А теперь послушайте меня, господин Кимура, послушайте внимательно. Моя страна крайне обеспокоена, понимаете? Крайне обеспокоена. Вы поставили нас в дурацкое положение перед американцами и перед всем миром. В вашем распоряжении находится оружие, которым вы можете угрожать не только Америке, но и нам. Вы начали шантажировать американцев, и мы не видим сколько-нибудь серьезных причин для этого. Потому ваше поведение кажется нам непредсказуемым, а политически нестабильная страна, вооруженная баллистическими ракетами с ядерными боеголовками, вызывает у нас беспокойство. Этот кризис будет расти и может стать неуправляемым, если разумные люди не примут соответствующие меры. Нас не интересуют ваши торговые разногласия с Америкой, но, когда возникает опасность настоящей войны, мы испытываем тревогу.

– Кто вы, Клерк-сан?

– Я – полковник Седьмого отдела Первого главного управления Комитета государственной безопасности.

– Но мне казалось…

– Да, конечно, новое название, новое направление деятельности – какая чепуха! – презрительно фыркнул Кларк. – Кимура-сан, я офицер-разведчик. Моя обязанность – защищать свою страну. Я полагал, что назначение в Японию окажется простым и несложным делом, едва ли не синекурой, но теперь оказалось – я говорил вам о «Проекте Райана»?

– Помню, вы упомянули о нем однажды, но…

– После избрания Рейгана президентом Америки – в то время я был капитаном, таким же, как сейчас Чеков, – советское политическое руководство изучило идеологические убеждения.нового американского президента и пришло к устрашающему выводу, что он может решиться нанести ядерный удар по нашей стране. Мы тут же повели работу, чтобы выяснить, насколько вероятно такое развитие событий. В конце концов нам стало ясно, что предположение было ошибочным, что Рейган при всей своей ненависти к Советскому Союзу вовсе не дурак.

Но что же мы видим теперь? – продолжал мнимый полковник Клерк. – Совсем рядом находится государство, тайно создавшее у себя ракетно-ядерный арсенал, безо всяких разумных причин угрожающее уничтожить страну, которая является для него скорее торговым партнером и союзником, чем врагом. Государство, уже несколько раз нападавшее на Россию. Таким образом, приказ, полученный мной, очень похож на «Проект Райана» – только в отношении Японии. Теперь вы меня понимаете?

– Что вы хотите от меня? – спросил Кимура, уже догадываясь каким будет ответ,

– Мне нужно выяснить, где находятся пусковые шахты с этими ракетами. Их вывезли с завода по железной дороге. Я должен знать, где они сейчас.

– Но как я могу…, – начал Кимура и тут же осекся под ледяным взглядом Кларка.

– Это меня не интересует. Я сообщил вам, что мне требуется. – Он сделал многозначительную паузу. – Подумайте вот о чем, Исами: такие события развиваются по собственным законам. Наступает момент, когда они внезапно начинают повелевать людьми, давшими им первоначальный толчок. А когда составляющими этого уравнения становится ядерное оружие, кто-то знает о возможных последствиях этого, а кто-то – нет. Я знаю, потому что знаком с тем, что собирались сделать американцы с нашей страной и как мы намеревались ответить. Помните, это было частью «Проекта Райана»? Попытка запугать великую державу глупа и безответственна.

– Но если мне удастся сделать то, о чем вы просите, что тогда?

– Это мне неизвестно. Зато я знаю, что моя страна в этом случае будет чувствовать себя в безопасности. Короче говоря, мне отдан такой приказ. Могу я принудить вас сделать это? Нет, не могу. Но если вы не придете нам на помощь, то подвергнете свою страну огромному риску. Решайте сами, – произнес Кларк холодно и бесстрастно. Он пожал руку японца с подчеркнутой теплотой и пошел назад.

– Боже мой, Джон, ты вел себя, как настоящий русский, – выдохнул наконец Чавез, когда они оказались далеко от японского чиновника.

– А ты как думал, парень? – заставил себя улыбнуться Кларк.

***

Кимура оставался в порту еще несколько минут, глядя на поверхность Токийского залива, где дремали на якоре торговые суда. Некоторые из них были сухогрузами, приспособленными для перевозки автомобилей, некоторые – обычными контейнеровозами с обтекаемыми очертаниями, приспособленными бороздить океаны в любую погоду. Эта на первый взгляд самая ординарная сторона цивилизации затрагивала в Кимуре религиозные струны. Торговля сближала народы, и они, нуждаясь друг в друге, привыкали жить в мире, какими тяжелыми ни были бы их отношения в других сферах. Впрочем, Кимура был неплохо знаком с историей и знал, что события далеко не всегда развиваются таким образом.

Ты нарушаешь закон, говорил он себе. Порочишь себя и свою семью. Покрываешь позором друзей и сотрудников. Наконец, это предательство по отношению к своей стране.

Но, черт побери, какую страну он предает? Народ выбирает членов высшего законодательного органа – дайета, а те, избранные народом представители, в свою очередь, выбирают премьер-министра. Но ведь народ никак не может повлиять на деятельность правительства. Они, рядовые люди, население Японии, подобно сотрудникам его министерства, подобно избранным депутатам в дайете, являются всего лишь простыми наблюдателями. Их обманывают. Страна оказалась втянутой в войну, а люди ничего об этом не знают! Его страна создала ядерное оружие, и ее население осталось в неведении. Кто отдал такой приказ? Правительство? Но правительство только что ушло в отставку, и на смену пришло другое – в который раз, – а ведь на создание ракетно-ядерного вооружения требуется время… разве нет?

Кимура не знал, как все это произошло. Он не сомневался в том, что русский сказал ему правду – по крайней мере частично. Его страна оказалась втянутой в войну, ей угрожала самая серьезная опасность за всю жизнь Кимуры. Япония погружалась в пучину безумия, и никто не мог повлиять на развитие событий. Он. отдавал себе отчет в том, что случившееся выходит далеко за рамки его личных представлений. Кимура просто не знал, с чего начать и как действовать дальше.

Но кто– то должен остановить это безумие. Тогда в какой момент, задал себе вопрос Кимура, предатель становится патриотом, а патриот -предателем?

***

Ему следовало бы испытывать раздражение, думал Кук, ложась наконец спать. Но гнева и раздражения не было. Принимая во внимание все обстоятельства, он признал, что день прошел исключительно удачно. Все присутствующие каждую минуту ждали, что он вот-вот попадет впросак. Кук видел это? особенно по выражению лиц офицеров национальной безопасности. Они считают себя такими умными, широко улыбнулся Кук, глядя в потолок, но не имеют ни малейшего представления о происходящих событиях. А понимают ли они, что на самом деле ничего не знают? Вряд ли. Они всегда ведут себя так высокомерно, с такой надменностью, но когда наступает решающая минута и ты задаешь им вопрос, то, как правило, слышишь уклончивый ответ: с одной стороны, так, сэр, а с другой – не так, сэр. Каким образом можно разработать политический курс при таких советниках, черт побери?

А вот Кук, наоборот, отлично разбирался в происходящем, и то обстоятельство, что Райан понял это, мгновенно сделало его фактическим руководителем рабочей группы. Это было встречено сидящими за столом одновременно с раздражением и с облегчением. О'кей, наверняка думают они, пусть он примет весь огонь на себя, пусть рискует. В общем, решил Кук, он неплохо справился с ситуацией. Остальные члены рабочей группы будут теперь вынуждены поддерживать его, Кука, хотя и станут делать вид, будто не разделяют его точку зрения. Они будут записывать все его предложения на случай, если дела пойдут плохо, как они надеются, и тогда им это понадобится, чтобы прикрыть свои задницы, но одновременно они не решатся уходить от политики, разработанной группой, чтобы в случае успеха купаться в лучах славы. Они не исключают и такую вероятность, хотя не слишком рассчитывают на нее, являясь типичными бюрократами.

Итак, спредварительными маневрами покончено. Позиции сторон прояснились. С американской стороны переговоры возглавит Адлер, а Кук станет его заместителем. Во главе другой делегации будет посол. Японии, а его правой рукой – Сейджи Нагумо. Ход переговоров можно заранее предопределить – они будут подчиняться строго определенным правилам и напоминать театр Кабуки. Обе стороны займут жесткие и неуступчивые позиции во время официальных заседаний, а фактические переговоры будут вестись во время перерывов, когда члены делегаций получат возможность беседовать друг с другом. Это позволит Крису и Сейджи обмениваться информацией, контролировать ход переговоров и вообще не допустить, чтобы уже совершенная глупость переросла в нечто худшее.

Но они будут платить тебе за предоставленную информацию, не умолкал внутренний голос. Да, конечно, однако Сейджи тоже будет обеспечивать его информацией, и к тому же главное – разрядить ситуацию и спасти человеческие жизни, мысленно оправдывал себя он. Подлинное назначение дипломатии заключается в сохранении мира, а это означает спасение жизней в мировом масштабе, подобно тому как это делают врачи, только с большей эффективностью. Но разве врачам не платят за их работу, и при этом щедро? Никто не винит их за то, что они получают деньги. Однако миссия целителей в белых халатах не столь уж отлична от миссии нищих дипломатов в Туманном болоте. Почему же тогда врачи находятся в исключительном положении?

Речь идет о восстановлении мира, черт возьми! Деньги не играют роли. Это является второстепенным. А поскольку деньги не главное в этом деле, почему бы не взять их, а? В конце концов, он это заслужил, не правда ли? Разумеется, заслужил, решил Кук, закрывая наконец глаза.

***

Сидя в своем кресле на острове авианосца, Санчес видел, как напряженно работают механики. Они перебрали кормовые подшипники гребного вала номер один и, затаив дыхание, чуть увеличили обороты машины. Скорость возросла до одиннадцати узлов, почти до двенадцати. Этого оказалось достаточно, чтобы смогли взлететь истребители и направиться на базу в Пирл-Харбор, а взамен совершил посадку транспортный самолет со специалистами на борту. Они тут же спустились в машинное отделение и вместе с главным механиком принялись оценивать повреждения. Как один из старших офицеров на авианосце, Санчес узнает о результатах к ланчу. Он мог вылететь на берег с первой же группой истребителей, но решил, что его место здесь. «Энтерпрайз» сейчас далеко отстал и находился под надежным прикрытием противолодочных самолетов Р-3, базирующихся на атолле Мидуэй. Военно-морская разведка все больше и больше убеждалась в том, что в этом районе нет; кораблей противника – как подводных, так и надводных, – и Санчес начал постепенно верить этому. К тому же противолодочные самолеты сбросили столько акустических буев, что они становились помехой для навигации.

Команда авианосца бодрствовала. Матросы и офицеры все еще испытывали гнев и недоумение. Они бодрствовали, потому что знали о скором прибытии в Пирл-Харбор и, без сомнения, испытывали облегчение, узнав об уменьшившейся опасности, которая держала в напряжении. В недоумении они не могли понять, что происходит, и кипели гневом из-за повреждений, причиненных их кораблю. К тому же теперь они уже знали о гибели двух подводных лодок, и хотя сильные мира сего приложили немало усилий, чтобы скрыть причину их гибели, на/ кораблях трудно хранить тайны. Радисты принимают сообщение писари разносят бумаги, а стюарды слышат, о чем говорят офицеры. На борту «Джонни Реба» находилось почти шесть тысяч человек, и факты иногда терялись среди слухов, однако рано или поздно правда всплывала наружу. Результатом, который можно было предсказать заранее, была ярость, что является одной из составляющих военной профессии. С каким бы сарказмом ни относилась команда авианосца к сухопутным морякам, при всей остроте соперничества они оставались братьями (а теперь и сестрами) по оружию и готовы были защищать друг друга.

Но защищать от кого? Какими будут приказы? Многочисленные запросы, направленные в штаб Тихоокеанского флота, оставались без ответа. Боевая группа номер три Майка Дюбро, состоящая из двух авианосцев, не получила приказа устремиться в западную часть Тихого океана, и никто не понимал почему. Так это война или нет? – спросил Санчес у заката.

***

– Как вы узнали об этом? – поинтересовался Могатару Кога. Теперь, когда он впервые за тридцать лет покинул политическую арену, бывший премьер-министр был в традиционном японском кимоно, что являлось для него крайне необычным.

Кимура опустил взгляд.

– У меня обширные связи, Кога-сан. Это необходимо для должности, которую я занимаю.

– У меня тоже. Почему мне не сообщили об этом?

– Даже не все члены правительства знали о происходящем.

– Вы что-то скрываете от меня. – Кимура не мог понять, каким образом Кога догадался об этом, даже не подозревая, что для этого одного взгляда в зеркало было бы достаточно. Весь день сегодня он смотрел на разложенные перед ним бумаги и не мог найти ни единого ответа, видел одни вопросы. Как поступить? С кем поделиться полученными сведениями? К кому обратиться за советом?

– У меня есть источники информации, Кого-сан, которые я не могу раскрыть.

На этот раз бывший премьер-министр кивнул, словно уступая.

– Итак, вы говорите мне, что мы напали на Америку и что мы обладаем теперь ядерным потенциалом? Кимура кивнул.

– Хай.

– Я знал, что Гото – дурак, но не считал его сумасшедшим. – Кого на мгновение задумался. – Нет, для того чтобы стать сумасшедшим, ему не хватает воображения. Он ведь всегда был лакеем Яматы, не правда ли?

– Райзо Ямата был его… его…

– Патроном? – спросил Кога, не скрывая сарказма. – Это вежливое слово, означающее то же самое. – Он презрительно фыркнул и отвернулся. Теперь его ярость нашла новую цель. Разве ты не пытался предотвратить именно такое развитие событий, но потерпел неудачу? – подумал Кога.

– Гото часто обращается к нему за советами, это верно.

– Понятно. И что дальше? – спросил бывший премьер-министр. Ответ был очевидным.

– Я не знаю. Все это выходит за рамки моих полномочий. Я всего лишь чиновник и не оказываю влияния на политику Японии. Теперь мне страшно за нашу страну и я не знаю, что предпринять.

Кога заставил себя иронически улыбнуться, протянул руку и подлил чая в чашку гостя.

– То же самое можно сказать и обо мне, Кимура-сан. Но вы так и не ответили на мой вопрос. У меня сохранились многочисленные связи. Мне стало известно о мерах, предпринятых против американского флота на прошлой неделе – уже после того, как они произошли. Но я ничего не знал о ядерных ракетах. – От простого упоминания двух последних слов в комнате словно потянуло ледяным ветерком, и Кимура не понимал, как бывший премьер-министр может говорить об этом так спокойно.

– Наш посол в Вашингтоне сказал об этом американцам, а мой друг в Министерстве иностранных дел…

– У меня тоже есть друзья в МИДе, – прервал его Кога, поднося к губам чашку чая.

– Больше я ничего не могу сказать. Последовавший вопрос был произнесен удивительно мягким голосом:

– Вы говорили с американцами? Кимура отрицательно покачал головой.

– Нет.

***

День обычно начинался в шесть утра, но легче от этого не становилось, подумал Джек. Пол Роббертон собрал бумаги и включил кофеварку. Андрэ Прайс тоже принялась за работу, помогая Кэти с детьми. Райан испытывал недоумение, пока не увидел у дома еще один автомобиль. Значит, по мнению Секретной службы, война началась. Он тут же решил позвонить в офис, и мгновение спустя его факс STU-6 начал печатать утренние материалы. Первое сообщение не было секретным, зато являлось весьма важным. Европейские банки пытались сбыть имеющиеся у них облигации американского казначейства, но все еще не могли найти покупателей. Один такой день можно было считать случайным отклонением, но не два подряд. Базу Фидлеру и председателю правления Федеральной резервной системы снова придется потрудиться, и трейдер внутри Райана ощутил беспокойство. Ситуация напоминает голландского мальчика, пытающегося заткнуть пальцем течь в плотине. Что произойдет, если плотину прорвет еще в одном месте? Но даже если он сможет дотянуться до второго места, как быть с третьим?

С Тихого океана не поступило ничего нового, всего лишь подробности. «Джон Стеннис» скоро прибудет в Пирл-Харбор, но «Энтерпрайз» движется медленнее, чем предполагалось. Японцы не преследуют поврежденные авианосцы. Отлично. Поиски ракет с ядерными боеголовками начались, но пока безрезультатно. Что же, ничего удивительного. Райан никогда не бывал в Японии, о чем сожалел. Единственная информация об этой стране поступала к нему в виде спутниковых фотографий. Зимой, когда небо над островами было необычайно чистым. Национальное управление космической разведки пользовалось этой страной (и другими тоже) для калибровки фотокамер, установленных на спутниках. Райан вспомнил, какими элегантными выглядели сады в Японии. Остальные сведения об этой стране он почерпнул из книг по истории. Но насколько надежными являются сейчас эти сведения? История и экономика – странные компаньоны, правда?

Обычные поцелуи, и Кэти с детьми уехала. Вскоре и он отправился в своем лимузине в сторону Вашингтона. Единственным утешением было, что Белый дом ближе, чем Лэнгли, куда он ездил прежде.

– Вам следовало отдохнуть подольше, – заметил Роббертон. Он никогда не стал бы так говорить с чиновником, назначенным на государственную должность по политическим соображениям, но с Райаном почему-то чувствовал себя "спокойно. В нем не ощущалось высокомерия.

– Да, пожалуй. Но проблем от того меньше не станет.

– Уолл-стрит по-прежнему самая главная?

– Да. – Райан запер кейс с секретными документами и стал смотреть на проносящиеся мимо деревья. – Мне сейчас пришло в голову, – сказал он, – что финансовая катастрофа может охватить весь мир. Европейцы пытаются продать наши казначейские облигации, которые находятся у них. Никто их не покупает. Это грозит паникой на биржевом рынке. Ликвидность наших ценных бумаг стремительно падает, а с ними связана и ликвидность бумаг многих европейских банков.

– Ликвидность означает наличные? – Роббертон перестроился с одной полосы на другую и прибавил скорость. Полицейские по номеру автомобиля видели, что его лучше не трогать.

– Совершенно верно. Хорошо иметь наличные, когда наступают беспокойные времена. А вот когда наличных нет, люди начинают нервничать.

– Вы хорошо знакомы с крахом 1929 года, доктор Райан? Неужели сейчас такая же тяжелая ситуация? Джек посмотрел на телохранителя.

– Пожалуй. Если им не удастся разобраться с документацией в Нью-Йорке, то это все равно что драться со связанными руками, сидеть за карточным столом без денег – ты не можешь играть, способен только наблюдать за происходящим. Проклятие. – Райан покачал головой. – Такого никогда раньше не случалось, и трейдерам это не нравится тоже.

– Как произошло, что такие умные люди ударились в панику? – Что вы имеете в виду?

– Но ведь никто ничего не украл, правда? Никто не взорвал монетный двор – тогда проблему поручили бы нам! Райан заставил себя улыбнуться.

– Хотите прослушать лекцию?

Пол выразительно поднял локти, не отрывая рук от баранки.

– Я закончил колледж и получил степень по психологии, а не по экономике. – Ответ Райана удивил его.

– Тем лучше. Тогда будет легче понять происшедшее.

***

Европа была обеспокоена тем же самым. Незадолго до полудня селекторное совещание крупнейших банкиров Германии, Англии и Франции не привело ни к чему, кроме многоязычной путаницы. Прошедшие годы, когда все силы были брошены на реконструкцию Восточной Европы, до предела напрягли экономику стран Западной Европы. По сути дела Запад расплачивался сейчас за два поколения экономического хаоса на Востоке. В качестве хеджирования против возникшей слабости собственных валют они покупали доллары и американские казначейские облигации. Поразительные события, происходившие в Америке, вызвали несколько повышенную активность на европейских биржах, курс американских ценных бумаг опускался, но постепенно, без тревожных скачков. Все это изменилось, однако, после того как последний покупатель заключил сделку на покупку последнего пакета казначейских облигаций – есть люди, которые не могут удержаться от соблазна, когда цена столь привлекательна, – и расплатился деньгами от продажи акций. Покупатель уже понял, что совершил ошибку, и выругал себя за то, что в который раз следует за рыночной тенденцией, вместо того чтобы опережать ее. В половине одиннадцатого утра по местному времени на Парижской бирже началось резкое падение, и через час европейские экономические комментаторы уже говорили об «эффекте домино», поскольку аналогичные события происходили на всех биржах каждой финансовой столицы. Было отмечено также, что центральные банки пытаются прибегнуть к такому же маневру, как Федеральная резервная система США накануне. Нельзя – сказать, что сам маневр был неудачным, просто такие меры срабатывают лишь один раз, и европейские инвесторы отказались покупать. Они старались спастись сами. С облегчением было отмечено, что вдруг появился спрос на казначейские облигации, причем покупали их по абсурдно низким ценам и платили в иенах. Японская валюта снова продемонстрировала свою силу, и это явилось единственным светлым проблеском на международной финансовой арене.

***

– Вы хотите сказать, – произнес Роббертон, открывая дверь первого этажа Западного крыла, – вы хотите сказать, что все до такой степени перепуталось?

– Интересно, Пол, ты считаешь себя умным? – спросил Джек. Вопрос несколько удивил агента Секретной службы.

– Да, считаю. Ну и что?

– Тогда почему ты думаешь, что остальные люди умнее тебя? Они ничуть не умнее, Пол. – Райан сделал паузу и продолжил:

– У них другая работа, но дело не в умственных способностях, а просто в образовании и опыте. Эти люди не имеют ни малейшего представления о том, как вести расследование уголовного преступления. Между прочим, я тоже в этом, не разбираюсь. Ум требуется для любой трудной работы, Пол. Но нельзя научиться каждой из них. Короче говоря, подведем итог, хорошо? Нет, они не умнее тебя, а может быть, ты умнее их. Зато они знают, как действовать на финансовом рынке, а ты умеешь делать что-то иное.

Роббертон проводил Райана до дверей его кабинета. Уже в приемной секретарь советника по национальной безопасности вручила своему патрону пачку записок о принятых телефонных звонках. На одном стояла пометка «СРОЧНО», и Райан тут же набрал номер.

– Это вы, Райан?

– Да, мистер Уинстон. Вы хотели поговорить со мной. Когда? – спросил Джек, открывая кейс и доставая из него секретные документы.

– В любое время, начиная с полутора часов от этого момента. Внизу меня ждет машина, на аэродроме стоит «Гольфстрим» с прогретыми двигателями и автомобиль в Вашингтоне у Национального аэропорта. – По его голосу было ясно, насколько срочное и серьезное дело предстоит обсудить. Кроме того, немаловажное значение имела и репутация Уинстона.

– Полагаю, это касается прошлой пятницы.

– Совершенно верно.

– Но почему вы хотите встретиться со мной, а не с министром финансов? – недоуменно спросил Райан.

– Вам довелось работать на бирже, а ему – нет. Если хотите пригласить его, я не возражаю. Он поймет, что я хочу сказать. Думаю, однако, что вы поймете быстрее. Вы уже прослушали сегодня утром сводку финансовых новостей?

– Похоже, никто в Европе не хочет покупать наши ценные бумаги.

– Да, и ситуация продолжает ухудшаться. Пожалуй, он прав, подумал Райан.

– А вы знаете, как можно исправить положение? – Советник по национальной безопасности представил, как собеседник на другом конце провода недовольно покачал головой.

– Жаль, но не знаю. Зато мне кажется, что догадываюсь, как все произошло.

– Ну что ж, меня устроит и это. Приезжайте как можно быстрее, – сказал Джек. – Пусть шофер едет к западному входу – Уэст-Экзекьюгив-драйв. Охранников я предупрежу.

– Спасибо, что согласились выслушать меня, доктор Райан. – Банкир положил трубку, и Джек подумал о том, сколько времени прошло с того момента, как Джордж Уинстон в последний раз говорил кому-нибудь эти слова. Затем он сел за стол и принялся работать.

***

Ракеты– носители Н-11 перевозили от сборочного цеха к месту размещения пусковых шахт по железной дороге, и для транспортировки столь тяжелого и негабаритного груза использовалась не обычная узкая колея, а стандартная европейская. Из общей протяженности японских железных дорог только восемь процентов приходилось на колею стандартной ширины. Более того, такая колея была легко различима при фотографировании из космоса. Центральное разведывательное управление занималось сбором информации, львиная доля которой так никогда и не использовалась на практике, и несмотря на то, что пишут в книгах и показывают в кинофильмах, ее главным источником были открытые материалы. Понадобилось всего лишь найти карту железных дорог Японии, чтобы обнаружить, где проходят отрезки со стандартной шириной колеи, и отсюда начинать работу. И все-таки протяженность таких железных дорог составляла свыше двух тысяч миль, погода далеко не всегда была безоблачной, а спутники не могли непрерывно пролетать над Японией и заглядывать сверху в ущелья, которыми была прямо-таки изрезана страна, во многом состоящая из вулканических вершин.

Тем не менее такая работа была привычной для ЦРУ. Русские, страдающие манией преследования и умеющие скрывать все, что можно, от постороннего глаза, многому научили американских аналитиков, и теперь они знали, что искать пусковые шахты следует в самых неожиданных местах. Открытая равнина, например, казалась американцам самым подходящим местом для размещения пусковых ракетных установок – туда легко подъехать, легко вести строительные работы, легко защищать. Американцы так и поступали в шестидесятые годы, ошибочно

полагая, что ракеты противника никогда не будут такими совершенными, чтобы успешно поражать точечные, хорошо защищенные цели. Япония наверняка учла этот урок, поэтому теперь американским аналитикам приходилось сосредоточиться на местах, куда трудно добраться и где нелегко вести строительные работы. Леса, ущелья, горные вершины – сама избирательность поставленной задачи требовала времени. Сейчас на околоземной орбите находились два разведывательных спутника с самыми совершенными фотокамерами на борту и один спутник радиолокационной разведки. Два первых могли заметить предметы размером с коробку сигарет, тогда как последний, обладая значительно худшей разрешающей способностью и ведя фотосъемку только в черно-белом изображении, мог видеть сквозь облака и при благоприятных обстоятельствах даже проникать своим радиолокационным взглядом на десять метров в глубь земли. Он был разработан специально для того, чтобы обнаруживать советские пусковые шахты и другие замаскированные объекты, невидимые для остальных средств наблюдения.

Эта новость относилась к числу хороших. Однако были и плохие новости, которые заключались в том, что группе экспертов приходилось самым тщательным образом изучать каждый отдельный кадр; они должны были снова и снова рассматривать каждую необычную неровность, все, что могло вызвать хотя бы малейшее подозрение, а времени на это – или, скорее, именно из-за этого, – требовалось очень много при всей срочности поставленной задачи. Для решения проблемы были созданы группы аналитиков из сотрудников ЦРУ, Национальной службы фоторазведки и Центра по анализу опасности (ЦАО). Склонившись над фотоснимками, они занимались поиском двадцати отверстий в грунте, зная лишь, что каждое из этих отверстий должно быть не меньше пяти метров диаметром. Пусковые шахты могли оказаться сгруппированными вместе и представлять собой одну большую группу из двадцати отверстий, а могли быть рассредоточены на обширной площади поодиночке, на значительном расстоянии одна от другой. Все аналитики, однако, единодушно признали, что прежде всего нужно получить новые космические фотографии железнодорожных путей со стандартной шириной колеи. Выполнение этой задачи затруднялось метеорологическими условиями и траекторией полета разведывательных спутников, из-за чего камерам приходилось работать под углом, так что на третий день поисков двадцать процентов территории Японии все еще не удалось покрыть фотосъемкой. Специалисты уже сумели опознать тридцать перспективных участков, которые подвергнутся дальнейшему изучению после получения фотографий при несколько отличном освещении и ином угле съемки – когда спутники снова пролетят над Японией. Это позволит прибегнуть к стереоскопическому изучению снимков, прошедших дополнительную обработку на компьютерах, что повысит их качество. Аналитики снова говорили о результатах поисков стартовых площадок «Скадов» в 1991 гбду. Неприятные воспоминания, что и говорить. Несмотря на то что они многому научились, главный урок убеждал, что не так уж и трудно спрятать один, десять, двадцать или даже сотню относительно небольших объектов на территории государства – даже на открытой ровной местности. А Японию никак нельзя назвать равнинной страной. Аналитики понимали, что при создавшихся обстоятельствах обнаружить все пусковые установки практически невозможно. Однако попытаться все-таки стоило.

***

Было одиннадцать часов вечера. Вот он и выполнил свой долг перед памятью предков. Оставалось сделать еще немало, однако обещание, данное их духам столько лет назад, осуществилось. То, что было в день его рождения японской территорией, снова Принадлежало теперь Японии. Земля, где жила его семья, опять стала собственностью Яматы. Нация, унизившая его страну и его народ, убившая его родителей, сама оказалась униженной и потеряла уважение в глазах всего мира – по крайней мере до тех пор, пока Япония наконец не утвердится на своем заслуженном месте среди великих держав.

Более того, все прошло еще успешнее, чем он ожидал. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на финансовые отчеты, поступающие к нему по факсу. Паника, охватившая американскую финансовую систему, перешагнула Атлантику. Поразительно, подумал он, но это превзошло все ожидания. В результате сложных маневров у японских банков и финансовых корпораций внезапно оказалась огромная масса наличных денег, и его друзья из дзайбацу воспользовались предоставившейся возможностью и начали скупать европейские ценные бумаги для себя и для своих компаний. Они смогут теперь увеличить финансовую мощь государства, улучшить свое положение на экономических рынках различных европейских стран и одновременно создадут впечатление, что пришли им на помощь. Ямата считал, что Япония приложит некоторые усилия, чтобы помочь Европе выпутаться из тяжелого положения, в котором та оказалась. В конце концов, его стране нужно утвердиться в роли спасителя, поднять свою репутацию благодетеля, а сейчас, когда доля японских корпораций в частных европейских компаниях внезапно возрастет, политики Европы станут, может быть, внимательнее прислушиваться к предложениям Страны восходящего солнца. Этого нельзя гарантировать, подумал он, но можно предположить. Однако не приходится сомневаться в том, что европейские политические деятели обратят внимание на возросшую мощь азиатской державы. Японии удалось одержать верх над Америкой, которая никогда не сумеет дать отпор его стране, особенно в условиях, когда рухнула американская экономика, Соединенные Штаты утратили свою былую военную мощь, а политическое влияние их президента уменьшилось до предела. А ведь все это произошло в год выборов. Самая хитроумная стратегия, решил Ямата, заключается в том, чтобы посеять раздор в лагере противника. И он сумел добиться этого одним ловким маневром, который и в голову не пришел тупоголовым военным, что вели его страну по пути поражения в 1941 году.

– Итак, – обратился он к пригласившему его чиновнику, – чем могу служить?

– Ямата-сан, как вы знаете, у нас предстоят выборы местного губернатора. – Чиновник налил щедрую порцию лучшего шотландского виски. – Вы владеете землей на острове уже несколько месяцев. У вас здесь деловые интересы. Мне кажется, что вы являетесь просто идеальным кандидатом на этот пост.

Впервые за несколько лет Райзо Ямата испытал потрясение.

***

В другой комнате того же отеля адмирал, майор и капитан авиалайнера японской компании «Джапэн эйр лайнс» собрались, чтобы отпраздновать сбор семьи.

– Так что же произойдет дальше, Юсуо? – спросил Торахиро.

– Мне кажется, что теперь ты сможешь вернуться к своим регулярным рейсам в Америку и обратно, – ответил адмирал, допивая свой третий стакан. – Если американцы разумные люди – а я считаю их таковыми, – то они быстро поймут, что война окончена.

– Когда ты впервые узнал о том, что произойдет, дядя? – спросил Широ с особым почтением в голосе. Зная теперь о том, что совершил его дядя, он был потрясен решительностью и бесстрашием его поступка.

– С того времени, когда в качестве ниса наблюдал за постройкой своего первого корабля на верфях Яматы-сана. Когда это было? Десять лет назад. Он пришел поговорить со мной, пригласил на ужин и задал несколько теоретических вопросов. Для штатского человека Ямата быстро схватил суть проблемы, – одобрительно отозвался адмирал. – Знаете, мне кажется, что в происшедшем есть нечто гораздо большее, чем это представляется на первый взгляд.

– Что ты хочешь этим сказать? – поинтересовался Торахиро. Юсуо налил себе еще. Его соединение находилось теперь в безопасности, и он мог позволить себе расслабиться, особенно в компании своих брата и племянника, забыть о напряжении последних дней, оставшихся позади. – Мы все чаще и чаще встречались и говорили последние годы, но особенно перед тем, как он приобрел контрольный пакет акций американской финансовой корпорации. И что же случилось дальше? Моя маленькая операция против американских авианосцев в Тихом океане была проведена в тот самый день, когда произошел крах на американской бирже! Интересное совпадение, правда? – У него в глазах промелькнула усмешка. – В одном из наших первых давних разговоров я преподал ему урок. Я сказал, что в 1941 году мы поразили периферию американской военной машины, атаковали конечности этого гиганта, но не сердце и не голову. Нация в силах восстановить себе конечности, но гораздо труднее сделать это с головой или сердцем. Думаю, он прислушался к моим словам.

– Я не раз и не два пролетал над их головами, – заметил капитан Торахиро Сато. Один из двух его регулярных маршрутов заканчивался в международном аэропорту имени Даллеса. – Мрачный город.

– И скоро ты будешь заниматься тем же. Если Ямата сумел добиться того, о чем я подозреваю, мы снова понадобимся им, причем очень скоро, – уверенно закончил адмирал Сато.

***

– Давайте, пропустите их, – произнес Райан в телефонную трубку.

– Но…

– Если тебе так уже хочется, открой и загляни внутрь, но если он настаивает, что чемоданчик нельзя подвергать просвечиванию рентгеновскими лучами, не спорь, ладно?

– Но ведь нам сказали, чтобы мы пропустили одного, а их двое.

– Пропустите обоих, – приказал Джек начальнику охраны у западного входа. Повышенная бдительность и строгая проверка посетителей привели главным образом к тому, что стало труднее вести работу по преодолению кризиса. – Пусть поднимаются ко мне. – Джек посмотрел на часы. Прошло еще четыре минуты. Охранники открыли, наверно, крышку портативного компьютера, чтобы убедиться, что там не спрятана бомба. Джек встал из-за стола и встретил гостей у двери приемной.

– Извините за такие строгости. Помните песенку из давней бродвейской постановки: «У секретной службы не бывает дружбы»?

Райан провел посетителей в кабинет. Старший, решил он, должен быть Джорджем Уинстоном. Джек смутно помнил его выступление в Гарвардском клубе, лицо выступавшего стерлось в памяти.

– Познакомьтесь, это Марк Гант. Он мой лучший специалист по компьютерной технике и решил приехать, со своим лэптопом.

– Это многое упростит, – объяснил Гант.

– Понимаю. Я тоже прибегаю к их помощи. Садитесь. – Джек указал в сторону кресел. Секретарь принесла поднос с кофейником. Когда чашки наполнились ароматным напитком, он продолжил:

– Один из моих людей сделал оценку европейского рынка. Положение неважное.

– Мягко говоря, доктор Райан. Не исключено, что мы наблюдаем начало глобальной паники, – начал Уинстон. – И я не знаю, как далеко она может зайти.

– Пока Баз справляется с ситуацией, – осторожно заметил Джек. Уинстон поднял голову, поставил чашку на стол и посмотрел ему в лицо.

– Послушайте, Райан, если вы собираетесь вешать мне лапшу на уши, то я ошибся адресом. Мне казалось, что вы хорошо знакомы с фондовым рынком. Операция, которую вы провели с акциями «Силикон-вэлли», была отлично задумана и прекрасно проведена – теперь скажите мне, это действительно вы придумали ее или просто вам эти заслуги приписали?

– Только два человека позволяют себе разговаривать со мной таким тоном. Один – моя жена, а кабинет другого в сотне футов отсюда. – Райан помолчал, а потом продолжил с улыбкой:

– Ваша репутация широко известна, мистер Уинстон. Операция с «Силикон-вэлли» целиком задумана и проведена мной одним. Теперь десять процентов акций этой корпорации находятся в моем личном портфеле. Это означает, что я сумел высоко оценить ее возможности. А если вы наведете обо мне справки, вам скажут, что я никогда никому не вешаю лапшу на уши и предпочитаю всегда говорить правду.

– В таком случае сегодня это понадобится больше, чем когда-либо. – Уинстон смерил Райана взглядом. Джек мгновение выждал, а затем кивнул:

– Да. В прошлое воскресенье я сказал Базу то же самое. Не знаю, насколько далеко удалось пробиться в попытках восстановить утраченные материалы. Я действую в ином направлении.

– О'кей. – Уинстон хотел было задуматься, в каком именно направлении мог действовать Райан, но туг же отбросил эту мысль как. не относящуюся к делу. – Я не могу дать совет, как исправить создавшуюся ситуацию, но, мне кажется, я знаю, как все это произошло.

Райан мельком глянул на экран телевизора. Тридцатиминутный цикл новостей Си-эн-эн начался с прямой трансляции с Нью-йоркской фондовой биржи. Звук был выключен, а комментатор что-то быстро говорил без тени улыбки на лице. Когда Райан снова повернулся в сторону гостей, Гант поднял крышку лэптопа и начал открывать файлы.

– Сколько времени вы можете уделить нам? – спросил Уинстон.

– Позвольте мне определить это по ходу дела, – ответил Джек.

31. Как и что

Министр финансов Бозли Фидлер с момента возвращения из Москвы не спал больше трех часов кряду, и, когда он шел по туннелю между зданием министерства и Белым домом, его шаги были настолько неуверенными, что сопровождающие министра телохранители начали всерьез задумываться о том, не понадобится ли ему скоро инвалидная коляска. Председатель Федеральной резервной системы казался таким же измученным. Они совещались в кабинете министра, когда зазвонил телефон. «Бросьте все и немедленно явитесь ко мне», – повелительный тон был слишком резким даже для Райана, который часто обходил формальности и приступал прямо к делу. Фидлер заговорил, едва открыл дверь кабинета:

– Джек, через двадцать минут у нас селекторное совещание с центральными банками пяти европейских… Кто это? – оборвал себя министр финансов, войдя в кабинет.

– Господин министр, меня зовут Джордж Уинстон. Я президент и исполнительный директор корпорации…

– В прошлом, – прервал его Фидлер. – Вы продали свой контрольный пакет.

– Я вернулся на этот пост после чрезвычайного заседания совета директоров. А это – Марк Гант, один из членов совета.

– Мне кажется, что нам нужно выслушать их, – сказал Райан. – Мистер Гант, повторите, что вы только что рассказали.

– Черт побери, Джек, у меня всего двадцать минут. Сейчас даже меньше, – возразил министр финансов, глядя на часы.

Уинстон едва удержался, чтобы не зарычать, и заговорил так, словно наставляя своего трейдера:

– Фидлер, ситуация вкратце такова: положение на финансовых рынках было намеренно подорвано тонко рассчитанным ударом, с поразительным искусством нанесенным в нужный момент. Мне кажется, я могу доказать это достаточно убедительно. Вас это интересует?

Министр финансов растерянно моргнул.

– Да, конечно.

– Но как?… – недоуменно спросил председатель Федеральной резервной системы.

– Садитесь, и я все вам объясню, – предложил Гант. Райан отошел в сторону, и гости сели по обеим сторонам от Ганга, чтобы видеть экран стоящего перед ним портативного компьютера. – Все началось в Гонконге…

Райан подошел к телефону на своем столе и, набрав номер кабинета министра финансов, попросил секретаря переключать все поступающие звонки в Западное крыло Белого дома. Многоопытный секретарь восприняла это необычное указание как само собой разумеющееся, без всякого удивления – куда лучше, чем ее босс. Гант, заметил Райан, блестяще владел компьютером и вторично объяснял ситуацию еще лучше и доходчивее, чем в первый раз. Министр финансов и председатель Федеральной резервной системы отлично знали биржевой жаргон и не задавали вопросов.

– Мне и в голову не приходило, что такое возможно, – покачал головой председатель по прошествии восьми минут. Уинстон счел нужным пояснить:

– Все принятые предосторожности направлены на то, чтобы исключить случайности и помешать мошенникам. Никто не подумал о том, что кто-то захочет совершить нечто подобное. Действительно, кто решится намеренно терять такие громадные деньги?

– Тот, кто нацелился на нечто куда большее, – сказал Райан.

– Но что может быть больше, чем… Райан оборвал его:

– Существует много вещей, которые куда важнее денег, мистер Уинстон. Обсудим это позднее. – Он повернул голову. – Как твое мнение, Баз?

– Мне нужно сравнить это со своей информацией, но сказанное выглядит весьма убедительно. – Министр финансов посмотрел на председателя Федеральной системы.

– Знаете, я даже не уверен, что это нарушает уголовное законодательство.

– Забудьте о нарушении законов, – произнес Уинстон. – Ситуация по-прежнему критическая. Сегодняшний день решит все. Если Европа продолжит соскальзывать в пропасть, начнется всемирная паника. Доллар несется вниз, американские финансовые рынки не действуют, почти вся мировая ликвидность парализована, а еще и миллионы мелких вкладчиков потребуют возврата своих денег, как только средства массовой информации поймут, что происходит. Единственное, что сдерживает сейчас катастрофу, – это то, что финансовые обозреватели не способны разобраться в происходящем.

– Если бы они могли сделать это, то работали бы для нас, – вступил в разговор Ганг. – Слава Богу, что источники их информации пока молчат, но меня удивляет, что все это так затянулось. – Может быть, подумал он, средства массовой информации тоже не хотят начинать панику.

Зазвонил телефон. Райан подошел к нему и поднял трубку.

– Баз, это твое селекторное совещание.

Когда министр встал, присутствующие заметили, как он устал. Он даже пошатнулся и, чтобы не упасть, схватился за спинку стула. Состояние председателя Федеральной резервной системы было не многим лучше. Обоих финансистов потрясло услышанное. Исправить рухнувшую финансовую систему – дело достаточно трудное, но восстановить намеренно разрушенную систему, особенно когда приложено немало усилий, чтобы помешать этому, вряд ли окажется проще. А восстановить ее было необходимо – в противном случае все страны Северной Америки и Европы обрушатся в глубокую и темную пропасть экономической катастрофы. Потребуются годы невероятных усилий, чтобы потом выбраться из нее, причем при самых благоприятных политических обстоятельствах – долгосрочные политические последствия подобной катастрофы были столь ужасны, что Райан даже не решался думать о них на этом этапе, хотя и осознавал весь ужас предстоящего.

Уинстон посмотрел на советника по национальной безопасности. Нетрудно было прочитать его мысли. Ликование по поводу того, что ему удалось понять смысл происшедшего, исчезло, как только Уинстон поделился информацией с другими. Ему следовало предложить выход из создавшейся ситуации, нечто способствующее ее исправлению, но Уинстон потратил всю свою интеллектуальную энергию на разгадку происшедшего и пока не мог предложить ничего конструктивного.

Райан заметил это и кивнул с мрачной улыбкой уважения:

– А вы молодец.

– Во всем случившемся – моя вина, – негромко произнес Унстон, чтобы не мешать совещанию, которое проходило рядом. – Мне следовало остаться во главе корпорации.

– Я ведь тоже однажды уходил с рынка, помните? – Райан опустился в кресло. – Все мы время от времени нуждаемся в переменах. Вы не заметили надвигающейся катастрофы. Такое случается нередко. Особенно в вашем деле.

Уинстон с досадой махнул рукой.

– Пожалуй. Теперь мы можем опознать насильника, но как исправить уже совершенное насилие? Когда оно случилось, то уже случилось. Он нанес вред моим вкладчикам. Они пришли. ко мне потому, что доверяли мне. – Райану понравилось заявление Уинстона. Вот так и должны думать крупные финансисты, отметил он про себя.

– Иными словами, что делать дальше? Гант и Уинстон переглянулись.

– Об этом мы еще не подумали.

– Ну что ж, пока вам удалось опередить как ФБР, так и Комиссию по биржевым операциям и ценным бумагам. Кстати, я даже не поинтересовался, что случилось с моими собственными акциями.

– Ваши десять процентов корпорации «Силикон-вэлли» не пострадали – они рассчитаны на длительный срок, – заметил Уинстон. – Новые средства телекоммуникаций всегда оказываются выгодным вложением, а в данном случае на рынке появятся приборы нового поколения.

– О'кей, все пока улажено. – К ним подошел Фидлер. – Европейские рынки закрыты и останутся закрытыми вместе с нашими, пока мы не разберемся с ситуацией.

Уинстон посмотрел на министра финансов.

– Это означает лишь одно – наступило наводнение и вы строите плотину все выше и выше. А если у вас кончатся мешки С песком, до того как вода пойдет на спад, ущерб только возрастет.

– Мы готовы выслушать ваши предложения, мистер Уинстон, – мягко заметил Фидлер.

Улыбка Джорджа была такой же вежливой.

– Сэр, до сих пор вы поступали совершенно правильно – насколько это возможно при создавшихся обстоятельствах. У меня просто нет никаких предложений.

– У нас тоже, – кивнул председатель Федеральной резервной системы.

Райан встал.

– А сейчас, господа, мне кажется, нам следует проинформировать президента.

***

– Какая интересная мысль, – произнес Ямата. Он чувствовал, что выпил слишком много. Его захлестнуло довольство собой – ведь он сумел осуществить самую дерзкую в истории мира финансовую авантюру. Он был преисполнен удовлетворения, которого не испытывал… с каких пор? Даже став президентом корпорации, он не ощущал подобного. Он сокрушил целую нацию и сумел повернуть историю своей собственной, даже не задумываясь над тем, чтобы занять какую-то официальную должность. А почему нет? – спросил он себя. Да потому, что для этого всегда находились маленькие, подчиненные ему люди.

– Теперь, Ямата-сан, у Сайпана будет свой губернатор. Мы проведем выборы под контролем международных наблюдателей. Нам нужен кандидат, – продолжал представитель Министерства иностранных дел. – Это должен быть видный деятель. Неплохо, чтобы кандидатом стал человек, знакомый с Гото-сан и поддерживающий с ним дружеские отношения, который имеет деловые интересы на острове. Я всего лишь прошу вас обдумать это предложение.

– Обещаю подумать. – Ямата встал и направился к выходу. Интересно, как отнесся бы к этому его отец, подумал Ямата. Став губернатором, он будет вынужден покинуть пост президента корпорации, но… к каким еще вершинам в деловом мире он может стремиться? Разве не наступило время двинуться дальше? С почетом уйти в отставку, занять официальную должность и служить своей стране в ином качестве. После того как положение с постом губернатора Сайпана прояснится, можно… что? Воспользоваться своим высоким авторитетом, чтобы стать депутатом Дайета – японского парламента, – ведь люди, знакомые с ходом событий, знают о его заслугах, не так ли? Да, конечно, они будут знать, кто так возвысил их страну, сыграл более важную роль, чем сам император Мэйдзи, сумевший объединить нацию и выдвинуть Японию в ряд ведущих стран мира. Когда у Японии был политический лидер, достойный ее места в истории и ее народа? Почему не воспользоваться своими заслугами? На это потребуется несколько лет, но у него они есть. Больше того, он обладает даром политического видения и мужеством, необходимым для осуществления великих планов. Пока о его величии знают лишь деловые партнеры. Но все это можно изменить, и его имя будут помнить не только по названиям судов, небоскребов и телевизионных компаний. Это будет не фирменный знак, нет – настоящее имя великого деятеля. Место в истории. Разве не станет отец гордиться таким сыном?

***

– Ямата? – спросил Роджер Дарлинг. – Магнат, управляет огромной корпорацией, верно? Помнится, я встречался с ним на приемах, когда был вице-президентом.

– Да, это он, – кивнул Уинстон.

– Так что же он сделал, по вашему мнению? Ганг поставил свой компьютер на стол перед президентом. На этот раз за спиной Марка стоял агент Секретной службы, который следил за каждым его движением. Теперь Ганг старался говорить медленно и доходчиво, поскольку Роджер Дарлинг, в отличие от Райана, Фидлера и председателя Федеральной резервной системы, не был специалистом и не разбирался в тонкостях того, как действует финансовый рынок. Впрочем, президент оказался внимательным слушателем, задавал вопросы, когда чего-то не понимал, делал заметки и трижды попросил повторить некоторыеобъяснения. Наконец он посмотрел на министра финансов.

– Баз?

– Я поручу своим людям провести независимую экспертизу…

– Это не составит большого труда, – заметил Уинстон. – У всех крупных инвестиционных компаний есть материалы, практически не отличающиеся от наших. Мои люди помогут вам.

– Что, если дело действительно обстоит именно так. Баз? – В этом случае, господин президент, проблемой должен заниматься скорее не я, а доктор Райан, – спокойно ответил министр финансов. Он испытывал облегчение, но в то же время его душил гнев из-за размеров происшедшего. Двое из находившихся в Овальном кабинете, не посвященные в тонкости ситуации, еще не поняли, как велика нависшая опасность.

Райан лихорадочно думал. Он пропустил мимо ушей неоднократно повторяемые Гантом объяснения о том, как был организован биржевой крах. Марк говорил ясно и неторопливо, стараясь, чтобы президент понял все подробности случившегося, проще и доходчивее, чем первые два раза, – из него получился бы хороший преподаватель бизнес-колледжа, отметил Райан, – но основные моменты уже закрепились в сознании советника по национальной безопасности. Теперь он знал, как все это произошло, и потому понял многое другое. Операция была безупречно спланирована и умело осуществлена. Точное совпадение по времени краха на Уолл-стрите и нападения на американский авианосец и подводные лодки не было случайным. Следовательно, эти события представляли собой части сложного плана. И все-таки это был план, который не сумели раскрыть русские агенты, проникшие в глубь японских спецслужб. Джек то и дело задумывался об этом.

Их шпионская сеть действует внутри японских правительственных кругов, скорее всего внимание ее сосредоточено на деятельности службы безопасности. Вот почему японцы, работающие на русских, не сумели предупредить Москву о стратегических аспектах военной операции, а Сергей Николаевич пока не смог увязать биржевой крах на Уолл-стрите с нападением на американские военные корабли.

Нужно выйти из общепринятых рамок, сказал себе Райан, отказаться от шаблонных представлений. И тут же все начало для него проясняться.

– Так вот почему они не сумели понять сути происшедшего, – едва слышно проговорил Райан, словно думая вслух. Ему казалось, что он едет через полосы тумана – минуешь одну, только оказываешься на открытом пространстве и тут же попадаешь в другую. – Просто японское правительство не было посвящено в суть запланированных событий. Это задумал Ямата вместе с другими японскими магнатами. Поэтому русские и хотят получить обратно агентурную сеть «Чертополох». – Никто в кабинете не понимал, о чем он говорит.

– Что ты имеешь в виду? – спросил президент. Райан посмотрел на Уинстона и Ганга и качнул головой. Дарлинг кивнул и продолжил:

– Следовательно, все это представляло собой единый интегрированный план?

– Да, сэр, но все его подробности нам пока неизвестны.

– Что вы хотите этим сказать? – недоуменно спросил Уинстон. – Они парализуют нашу экономику, создают панику на мировых финансовых рынках, а вы считаете, что это еще не все?

– Джордж, вам часто приходилось бывать в Японии? – поинтересовался Райан, главным образом чтобы объяснить ситуацию всем остальным.

– За последние пять лет? Пожалуй, в среднем раз в месяц. Мои внуки смогут пользоваться правами моего членства в клубе пассажиров, налетавших миллионы миль.

– И вы часто встречались с тамошними правительственными чиновниками?

Уинстон пожал плечами.

– Постоянно. Но они мало что решают.

– Почему? – спросил президент.

– Видите ли, сэр, ситуация в Японии такова: там есть человек двадцать или тридцать, которые на самом деле и управляют страной. Ямата – одна из самых крупных фигур среди них. Министерство международной торговли и промышленности играет роль связующего звена между главами корпораций и правительством, к тому же промышленники сами постоянно подмазывают народных избранников. Ямата даже и не скрывал этого, когда шли переговоры о покупке контрольного пакета моей корпорации.

– Насколько откровенно можно говорить, господин президент? – спросил Райан. – Нам могут потребоваться их профессиональные знания.

Дарлинг повернулся к финансисту.

– Мистер Уинстон, вы умеете хранить секреты?

– Умею, господин президент, если только вы не сочтете, что я могу воспользоваться ими для личной выгоды, – усмехнулся Уинстон. – Комиссия по биржевой деятельности и ценным бумагам еще ни разу не занималась расследованием моих дел, и мне бы не хотелось привлекать сейчас ее внимание.

– Сведения, которые вы узнаете, относятся к категории государственных тайн, мистер Уинстон, – произнес Райан. – В настоящий момент мы находимся в состоянии войны с Японией. Они потопили две наши подводные лодки и надолго вывели из строя авианосцы. В кабинете словно повеяло ледяным ветерком.

– Вы не шутите? – спросил Уинстон.

– Погибло двести пятьдесят матросов и офицеров – экипажи атомных подводных лодок «Эшвилл» и «Шарлотт». Кроме того, японцы оккупировали Марианские острова, и мы не уверены, что сумеем вернуть их себе. В данный момент в Японии находятся более десяти тысяч американских граждан, которые являются потенциальными заложниками, равно как население островов и личный состав военных баз.

– Но средства массовой информации…

– Как ни странно, им пока ничего не удалось узнать об этом, – объяснил Райан. – Может быть, они сочли это слишком уж невероятным.

– Так. – Уинстон на мгновение задумался. – Понятно. Японцы подорвали нашу экономику, и у нас недостаточно политической мощи, чтобы… Скажите, кто-нибудь пытался раньше сделать нечто подобное?

Советник по национальной безопасности покачал головой.

– Насколько мне известно, нет.

– Однако настоящая опасность для нашей страны заключается в финансовом крахе, правда? Вот ведь сукин сын! – не сдержался от ругательства Джордж Уинстон.

– Как, на ваш взгляд, можно исправить создавшееся положение, мистер Уинстон? – обратился к финансисту президент.

– Не знаю. Удар по «Депозитори траст компани» рассчитан блестяще. Система выведена из строя, но министр Фидлер сможет, по-видимому, с нашей помощью найти выход из положения, – добавил Уинстон. – Однако следует учесть, что, пока нет никаких материалов, финансовая система останется парализованной. Мой брат врач, и он мне однажды сказал…

Райан вздрогнул, услышав последнюю фразу о враче, и попытался понять, почему это показалось ему столь важным. Остальных слов Уинстона он уже не слышал.

– Вчера мне сообщили, что потребуется примерно неделя, чтобы распутать ситуацию, – сказал председатель Федеральной резервной системы. – Но в нашем распоряжении такой недели нет. Сегодня после ланча мы встречаемся с главами инвестиционных компаний и банков. Мы попытаемся…

Значит, проблема в том, что не осталось никаких следов о совершенных сделках, заключил Райан. Все замерло потому, что исчезли сведения о том, что кому принадлежит и кто какими деньгами располагает…

– Европа тоже парализована… – заговорил Фидлер. Райан молчал, уставившись на ковер, затем поднял голову и проговорил:

– Если не записать, то ничего не произойдет… – Разговор стих, и лица присутствующих недоуменно повернулись к нему, словно он сказал: «А фломастер-то – пурпурного цвета» – или какую-нибудь другую бессмысленную фразу, не имеющую никакого отношения к делу.

– Что?… – недоуменно произнес председатель Федеральной резервной системы.

– Так любит говорить моя жена. «Если ты не запишешь этого, то ничего не случится». – Он обвел взглядом собеседников. Они все еще не понимали. В этом не было ничего удивительного потому что он сам еще не до конца сформулировал для себя собственную мысль. – Она тоже врач, Джордж, в больнице Хопкинса, и всегда носит с собой маленькую записную книжку. Всякий раз, когда ей что-то приходит в голову, она останавливается и записывает, потому что не полагается на, свою память.

– Мой брат делает то же самое, только пользуется одним из таких миниатюрных диктофонов, – кивнул Уинстон и пристально посмотрел на Райана. – Продолжайте.

– Значит, не осталось никаких записей, никаких документов о совершенных сделках, верно? – спросил Райан.

– Никаких. Все стерто из памяти компьютеров «Депозитори траст компани», – подтвердил Фидлер. – Как уже сказано, потребуется…

– He потребуется. Разве у нас есть время?

– Времени у нас нет, – подавленно вздохнул министр финансов.

– Нам и не требуется время. – Райан посмотрел на Уинстона. – Как ты считаешь?

Президент Дарлинг следил за разговором, поворачивая голову от одного говорившего к другому, словно следил за теннисным матчем, и его терпение истощилось.

– О чем вы говорите, черт побери? Теперь Райан почти полностью сформулировал свою идею. Он посмотрел на президента.

– Сэр, все очень просто. Мы скажем, что просто ничего не произошло, что после полудня в пятницу фондовые биржи прекратили работу. Вопрос только в том: сумеем ли мы провернуть это? – спросил Джек и тут же ответил на свой вопрос, не дав никому вставить и слова. – А почему бы и нет? Почему не сумеем? Нет никаких документов, которые гласили бы, что дело обстоит иначе. Никто не сможет доказать, что после полудня была совершена хотя бы одна сделка, правда?

– Принимая во внимание, что все потеряли колоссальные деньги, – подхватил Уинстон, сразу поняв суть предложения Райана, – не думаю, что кто-то захочет возражать. Если говорить проще, Райан предлагает возобновить деятельность бирж с пятницы… с полудня прошлой пятницы и просто забыть о минувшей неделе, верно?

– Но в это никто не поверит, – покачал головой председатель Федеральной резервной системы.

– Ошибаетесь, – улыбнулся Уинстон. – Райан прав. Во-первых, им придется поверить, поскольку нет иного выхода. Нельзя совершить трансакцию – я имею в виду, нельзя ее заключить, – без письменных документов. Таким образом, без восстановления материалов «Депозитори» никто не сможет доказать, что после полудня пятницы заключались сделки. Во-вторых, большинство участников биржевых операций понесли огромные убытки – инвестиционные компании, банки, торговые дома, вкладчики, – и потому они захотят начать все сначала. Так что можно не сомневаться, что нам поверят. Как ты считаешь, Марк?

– Включим машину времени и вернемся в прошлую пятницу? – мрачно улыбнулся Ганг, и тут же его настроение изменилось. – Где можно присоединиться к этому соглашению?

– Но мы не сможем отменить все совершенные сделки, все до единой, – возразил председатель Резервной системы.

– Это верно, – согласился Уинстон. – Международные сделки по американским казначейским обязательствам не поддаются нашему контролю. Но мы сделаем вот что, сэр: проведем переговоры с европейскими банками, объясним им, что случилось, и затем вместе с ними…

– Ну конечно! – прервал его Фидлер. – Они сразу сбросят иены и начнут покупать доллары. Стабильность нашей валюты восстановится, тогда как японской рухнет. Азиатские банки тоже задумаются об изменении своей позиции. Да, пожалуй, центральные европейские банки встанут на нашу сторону.

– Придется сохранить учетную ставку на достаточно высоком уровне, – заметил Уинстон. – Это нанесет некоторый ущерб платежному балансу, но все равно намного выгоднее любого иного выхода. Уровень учетной ставки должен оставаться высоким до тех пор, пока не перестанут сбрасывать наши казначейские обязательства. Нам нужно организовать бегство от иены, подобно тому как они инициировали бегство от доллара. Такой маневр понравится европейцам, так как помешает японцам скупать ценные бумаги европейских банковских корпораций – вчера японцы начали скупать все. – Уинстон встал и принялся расхаживать по Овальному кабинету, как привык делать это в своем собственном. Он не подозревал, что нарушает протокол, установленный в Белом доме, и даже сам президент не решился напомнить ему об этом, хотя два агента Секретной службы, стоявшие рядом, не сводили глаз с финансиста. Было очевидно, что он обдумывает ситуацию, пытаясь найти слабые места в предложенном решении проблемы. Прошло две минуты. Все ждали, когда Уинстон выскажет свою точку зрения. Наконец он поднял голову.

– Доктор Райан, если вы когда-нибудь захотите уйти с государственной службы, у меня всегда найдется для вас место. Господа, это лучшее решение проблемы. Оно кажется таким невероятным, что может даже принести нам немалую пользу.

– Итак, что произойдет в пятницу? – спросил Джек.

– Начнется обвальное падение биржевых котировок, – произнес Гант.

– Не вижу в этом ничего хорошего, – проворчал президент.

– А затем, сэр, упав пунктов на двести, рынок начнет укрепляться и к закрытию установится где-то на сотню пунктов – может быть, даже меньше – ниже предыдущего уровня. В следующий понедельник наступит затишье. Кое-кто попытается скупать акции по дешевке, но большинство займут выжидательную позицию. Котировки упадут снова, далее скорее всего наступит стагнация при уровне ниже еще пунктов на пятьдесят. А вот затем, до конца недели, ситуация начнет успокаиваться. Думаю, что к следующей пятнице рынок стабилизируется на уровне в сотню или сто пятьдесят пунктов ниже того, при котором все началось в полдень прошлой пятницы. Падение неизбежно из-за высокого уровня учетной ставки, который будет вынуждена установить Федеральная резервная система, но мы на Уолл-стрите привыкли к этому. – Один лишь Уинстон оценил, с какой точностью Марк Гант предсказал будущее течение событий. Он сам вряд ли сумел бы дать более полную оценку ситуации. – В результате все запомнят это как крупную неприятность, но не больше.

– А Европа? – спросил Райан.

– Там все будет сложнее, потому что на континенте нет такой хорошей организации, как у нас, зато европейские центральные банки обладают большей властью, – пояснил Ганг. – Кроме того, их правительства могут вмешиваться в финансовую деятельность фондовых рынков. С одной стороны, это окажет определенную помощь, а с другой – причинит вред. Однако конечный результат окажется таким же, как и у нас. Это неизбежно, если только какая-нибудь группа финансистов не присоединится к этому самоубийственному союзу. Но вряд ли. У нас так не поступают.

– С чего же следует начать? – Фидлеру явно не терпелось.

– Нужно собрать руководителей крупных финансовых институтов и как можно быстрее, – ответил Уинстон. – Если хотите, я мог бы принять в этом участие. К моему мнению все еще прислушиваются.

– Джек? – Президент посмотрел на Райана.

– Да, сэр. Приступим немедленно.

Роджер Дарлинг подумал еще несколько секунд, затем повернулся к агенту Секретной службы, стоявшему рядом с его письменным столом.

– Передайте морской пехоте, чтобы доставили сюда мой вертолет. И пусть ВВС подготовят самолет для перелета в Нью-Йорк.

– У меня свой самолет, господин президент, – возразил

Уинстон.

– Джордж, парни из ВВС надежнее, положись на меня, – посоветовал Райан.

Дарлинг встал, пожал руки участникам совещания, а затем агенты Секретной службы проводили их на Западную лужайку, где должен был совершить посадку вертолет для полета на базу ВВС Эндрюз. Райан остался в Овальном кабинете.

– Неужели все можно уладить так просто? – Роджер Дарлинг как опытный политик не верил в магическое решение сложных проблем. Райан понял его сомнения и соответствующим образом сформулировал свой ответ.

– Надеюсь. Финансовому сообществу требуется выход из тупика, и потому они сделают все возможное. Главное продемонстрировать им, что биржевой крах был организован намеренно. Если они поймут это, все остальное будет просто. Осознав, что все произошло не случайно, а стало результатом заранее обдуманной операции, финансисты с большей легкостью признают ее искусственный характер и потому согласятся начать все сначала.

– Думаю, придется подождать и убедиться в конечном результате. – Дарлинг помолчал. – Это проясняет нашу ситуацию по отношению к Японии?

– Да. Теперь становится ясно, что японское правительство не является главной движущей силой операции. Это одновременно хорошо и плохо. Хорошо, потому что операция не будет достаточно организованной на всех ее уровнях, потому что японский народ никак не связан с враждебными действиями по отношению к Америке и в японском правительстве наверняка есть люди, крайне обеспокоенные случившимся.

– А плохая? – спросил президент.

– Мы по-прежнему не знаем, в чем заключается их главная цель. Правительство Японии, судя по всему, подчиняется чьим-то указаниям. У японцев появилась надежная база в западной части Тихого океана, и мы пока не можем ничего противопоставить им. А самое главное…

– …заключается в угрозе ядерного удара, – закончил за него Дарлинг. – Это их козырная карта. Нам ведь еще никогда не приходилось вести военные действия против страны, обладающей ядерным оружием, правда?

– Да, сэр. Создалась совершенно новая стратегическая ситуация.

***

Следующее сообщение от Кларка и Чавеза ушло сразу после полуночи по токийскому времени. На этот раз статью написал Динг. Джон исчерпал запас интересных сообщений о Японии, к которым могли проявить интерес в России. Чавез как более молодой написал статью о японской молодежи, о ее увлечениях и взглядах на жизнь, более развлекательную по своему характеру.

Разумеется, статья явилась всего лишь прикрытием, хотя ее содержание не должно было быть слабым, и ему пришлось немало поработать над ней. Динг, как оказалось, многому научился в Университете Джорджа Мейсона и неплохо писал.

«Район северных ресурсов?» – медленно нажимая на клавиши, набрал Джон и уставился на вопрос, появившийся на экране. Затем он повернул компьютер, стоявший на кофейном столике.

«Я теперь догадался, – набрал Динг. – Я же прочитал об этом еще в Сеуле! Индонезию, которая принадлежала голландцам, называли Районом южных ресурсов – в то время японцы совершили свою большую ошибку номер два. Теперь понятно, что означает Район северных ресурсов?»

Кларк взглянул на экран и повернул лэптоп обратно к Ча – везу.

– Евгений Павлович, посылайте статью, – сказал он вслух. Динг стер диалог с экрана и подключил модем к телефону. Через несколько секунд передача закончилась. Сотрудники ЦРУ посмотрели друг на друга. В конце концов, сегодняшний день оказался достаточно продуктивным.

***

Трудно было выбрать более удачное время: в Токио 00.08 ночи, 18.08 вечера в Москве и 10.08 утра в Лэнгли и в Белом доме. Райан как раз вернулся к себе в кабинет из другого крыла Белого дома, когда загудел зуммер его телефона STU-6, защищенного от прослушивания.

– Райан.

– Это Эд. Мы только что получили интересную информацию от наших людей. Сейчас она поступит к тебе по факсу. Копия выслана и Сергею.

– О'кей, жду. – Райан щелкнул переключателем и услышал, как зажужжал факсимильный аппарат.

***

Поразить Уинстона было не так просто. VC-20 мало отличался от его собственного реактивного самолета «Гольфстрим-III». Хотя он и не был особенно роскошным – кресла и ковры могли бы быть и получше, – зато средства электронной связи оказались прямо-таки сказочными… даже такой технарь, как Марк, пришел в восторг, заметил он. Представители старшего поколения воспользовались предоставившейся возможностью и задремали, а Уинстон наблюдал за тем, как экипаж самолета, состоящий из военных летчиков, проводил предполетную проверку механизмов. Проверка мало отличалась от той, что проводили его личные пилоты, но в одном Райан был прав – военные знаки различия на комбинезонах летчиков оказывали явно успокаивающее действие. Через три минуты небольшой реактивный лайнер оторвался от земли и взял курс на север, к аэропорту Ла-Гуардия в пригороде Нью-Йорка. Дополнительным преимуществом было то обстоятельство, что им уже дали первоочередное право на посадку, а это в конечном итоге сэкономит четверть часа. Уинстон слышал, как радист – сержант ВВС, сидевший в радиорубке, – договорился о том, что у главного гражданского терминала их встретит автомобиль ФБР. Теперь бюро взяло на себя переговоры со всеми видными финансистами о встрече в их нью-йоркской штаб-квартире. Поразительно, подумал Уинстон, что правительство при желании может действовать столь оперативно и целеустремленно, и как жаль, что оно не в состоянии действовать так постоянно.

Марк Гант не обращал на происходящее вокруг никакого внимания. Он склонился над своим компьютером, занимаясь подготовкой того, что называл «обвинительным актом». Ему понадобится минут двадцать, чтобы доказательства были отпечатаны на ацетатной пленке, для демонстрации их через проектор на большом экране. Оба финансиста надеялись, что ФБР подготовит для этого необходимую аппаратуру.

Кто обратится к собравшимся? Наверно, я, подумал Уинстон. Предложу Фидлеру и председателю Резервной системы высказать рекомендации по возможному решению проблемы. Это только справедливо – в конце концов, идею выдвинул один из правительственных чиновников. А ведь блестящая идея. Почему это не пришло в голову мне? Так просто…

– Марк, сделай пометку. Нужно пригласить руководителей центральных европейских банков прилететь сюда для личной беседы. Не думаю, что селекторное телесовещание будет достаточно убедительным.

Гант посмотрел на часы.

– Придется оповестить их об этом сразу по прибытии в Нью-Йорк, Джордж, но они успеют на вечерние рейсы и утром следующего дня будут в Нью-Йорке, так что нам, возможно, удастся скоординировать наши действия перед открытием бирж в пятницу.

Уинстон оглянулся назад, в сторону хвостового салона.

– А им мы скажем после посадки. Пока пусть отдохнут.

– Теперь все будет хорошо, Джордж, можешь не сомневаться, – кивнул Гант. – Этот Райан – умный парень, правда?

***

А вот сейчас не следует спешить, сказал себе Райан. Его удивило, что телефон до сих пор не зазвонил, но потом он понял, что Головко читает сейчас то же самое донесение, смотрит на ту же. карту на стене и также убеждает себя не торопиться и, насколько позволяют обстоятельства, тщательно все обдумать.

Теперь ситуация начала проясняться, более или менее. «Район северных ресурсов» – это, должно быть, Восточная Сибирь. Термин «Район южных ресурсов», как указал в своем донесении Чавез, использовался японским правительством в 1941 году для обозначения Голландской Ост-Индии в то время, когда главной целью продвижения японцев на юг была нефть, в которой так нуждался их военно-морской флот. В настоящее время это важнейший вид топлива для снабжения экономики любого индустриально развитого государства. Япония является самым крупным импортером нефти в мире, несмотря на непрекращающиеся попытки создать сеть атомных электростанций. Кроме того, ей приходится импортировать почти все природные ресурсы – она располагает в достаточном количестве только каменным углем. Гигантские супертанкеры были японским изобретением – они необходимы для того, чтобы эффективнее транспортировать нефть с месторождений Персидского залива к японским терминалам. Но помимо нефти страна нуждалась и в других ресурсах, а поскольку Япония являлась островным государством, все это должно было поступать по морю. Однако Военно-морской флот Японии был маленьким и слишком слабым, чтобы защитить морские пути сообщения.

С другой стороны, Восточная Сибирь представляла собой последнюю неисследованную территорию в мире, и теперь Япония вела там геологические изыскания, да и перевозки морем из Сибири… Черт побери, а почему просто не построить железнодорожный тоннель, чтобы навсегда покончить с транспортными трудностями? – задал себе вопрос Райан.

Существует, однако, серьезное препятствие для осуществления этих планов. Япония и без того уже до предела напрягла свои силы, даже при значительно ослабленной военной мощи Соединенных Штатов и буферной зоне в пять тысяч миль водного пространства Тихого океана. Военная мощь России сократилась еще больше, чем Америки, однако высадка на ее территории будет чем-то более значительным, чем простой политический акт. Это станет нападением на русский народ, а русские отнюдь не утратили своей прежней гордости. Они будут сопротивляться. Россия по-прежнему оставалась огромным государством, намного большим, чем Япония. В распоряжении японцев имеются межконтинентальные баллистические ракеты с ядерными боеголовками, тогда как у русских, как и у американцев, их не осталось. Зато русские имеют бомбардировщики, крылатые ракеты, истребители-бомбардировщики – и все оснащенные ядерными зарядами и бомбами, – которые располагаются на военных базах в непосредственной близости от Японии, и обладают достаточной политической решимостью, чтобы воспользоваться всеми средствами обороны. Нет, у этого уравнения не хватает еще одного составляющего. Джек откинулся на спинку кресла и посмотрел на кapту, затем поднял телефонную трубку и нажал кнопку быстрого набора по прямой линии.

– Адмирал Джексон.

– Робби, это Джек. У меня есть к тебе вопрос.

– Какой?

– Ты говорил, что один из наших атташе в Сеуле недавно беседовал с…

– Да. Ему сказали сидеть и молчать, – сообщил Джексон.

– А какими точно были слова корейцев?

– Они сказали… подожди минутку. Донесение занимает всего полстраницы, и оно где-то здесь. Сейчас. – Джек услышал, как открывается ящик, по-видимому, запертый. – О'кей, ему сказали примерно следующее: принятое решение является не военным, а политическим, у него много разных аспектов, в том числе обеспокоенность тем, что японцы закроют свои порты для корейских судов, что не исключена вероятность вторжения, разрыва связей с Америкой и так далее. Они явно уходили от конкретных деталей, – послышался голос Робби. – Мы еще не обращались к ним за разъяснениями, – закончил адмирал.

– У тебя есть состав их воинских частей? – спросил Джек. Он имел в виду оценку боевой мощи корейской армии.

– Да.

– Давай – только вкратце, – распорядился Райан.

– Армия чуть больше японской. Они сократили свои вооруженные силы после объединения, но сохранили высокую боевую мощь. Вооружены главным образом американским оружием и руководствуются американской военной доктриной. Отличные ВВС. Я принимал участие в военных играх с ними и…

– Если бы ты был корейским генералом, насколько серьезные опасения вызывала бы у тебя Япония?

– Я с осторожностью относился бы к ее военной мощи, – ответил адмирал Джексон. – Испытывал бы не страх, а уважение. Не забудь, корейцы не любят Японию.

– Знаю. Пошли мне копию донесения атташе и состав корейской армии.

– Понял. – Щелчок – и связь прервалась. Теперь Райан набрал номер ЦРУ. Мэри-Пэт все еще не было на месте, и трубку снял ее муж.

– Эд, у тебя есть что-нибудь новое от нашего резидента в Сеуле?

– Создается впечатление, что корейцы очень нервничают. Неохотно идут на сотрудничество с нами. У нас множество друзей в корейском ЦРУ, но они молчат. Пока там нет единого политического мнения.

– Что еще?

– Ну, есть и кое-какие другие сигналы, – ответил Эд Фоули. – Возросла активность их ВВС. Видишь ли, они создали большой тренировочный полигон в северной части страны и проводят незапланированные учения с участием различных видов войск. У нас есть снимки из космоса.

– Ясно. Теперь расскажи мне о Пекине.

– А вот там все спокойно. Китай ни во что не вмешивается. Они заявили, что не проявляют к этому никакого интереса и это их не касается.

– А как ты оцениваешь такую позицию, Эд? – резко бросил Райан.

– Ну, это их не может не касаться… да, конечно… Райан знал, что его требование несправедливо. Он располагал более полной информацией, чем кто-либо еще, и намного опережал всех в анализе ситуации.

– У нас появились кое-какие новые сведения. Я вышлю их тебе, как только их напечатают. Прошу тебя приехать ко мне для неформального совещания в половине третьего.

– Приедем оба, – пообещал почти заместитель директора ЦРУ по оперативным вопросам.

Ответ находился на карте, прямо перед ним. Требуется всего лишь необходимая информация и немного времени для размышлений.

Япония вряд ли сможет запугать Корею. Японцы правили Кореей в течение почти пятидесяти лет, почти всю первую половину века, и оставили не слишком приятные воспоминания у населения этой страны. Завоеватели обращались с корейцами, как с рабами, и до сих пор одним из самых надежных способов покончить счеты с жизнью в Корее – это назвать корейского гражданина «япошкой». Антипатия была взаимной, особенно теперь, когда корейская экономика быстро развивалась и корейские товары соперничали с японскими на мировых рынках. Это вызывало обоюдное недовольство. Основная причина была расового порядка. Несмотря на то что Корея и Япония генетически образовывали одну расу, японцы все еще относились к корейцам подобно тому, как Гитлер относился к полякам. Корейцы, однако, были нацией с глубокими воинскими традициями. В свое время они послали во Вьетнам две дивизии, создали могучую военную машину, способную защитить страну от посягательств теперь уже мертвого безумца на севере полуострова. Когда-то бывшая японской колонией, Корея стала сильным государством с гордым и свободолюбивым народом. Тогда что же могло запугать их до такой степени и заставить отказаться от соблюдения статей договора с Америкой?

Это не мог быть страх перед Японией. У Кореи не было оснований опасаться прямого нападения, да и сама Япония вряд ли решится использовать свое ядерное оружие для уничтожения столь близкого соседа. Господствующие ветры неминуемо вернут радиоактивные осадки на территорию страны, пославшей ракеты.

Но совсем рядом с Кореей, к северу от нее, находится страна с самым крупным населением в мире, страна с самой большой армией, а этого достаточно, чтобы напугать Корею, равно как и кого угодно.

Япония нуждалась в природных ресурсах и, без сомнения, хотела получить к ним непосредственный доступ. Она обладала великолепной и весьма развитой экономической базой, высококвалифицированной рабочей силой, способной воплотить в жизнь все достижения высокой технологии. Однако по отношению к своей гигантской экономической мощи у Японии было сравнительно небольшое население.

А вот у Китая население было колоссальным, хотя пока и недостаточно подготовленным, его экономика и промышленность быстро развивались, хотя все еще не сумели достигнуть современного уровня высокой технологии. И, подобно Японии, Китай нуждался в природных ресурсах.

А прямо к северу от Японии и Китая раскинулась последняя в мире неисследованная сокровищница с неисчерпаемыми богатствами.

Захват Марианских островов лишает американцев морских и воздушных баз и по меньшей мере затруднит действия главного стратегического рода войск, позволяющего непосредственно приблизиться к этому региону, – военно-морского флота. Теперь

Сибирь можно будет защитить только с запада, через необъятные российские просторы. По сути дела это означало, что Восточная Сибирь окажется отрезанной от помощи извне. Китай обладал собственным ядерным оружием, играющим роль сил сдерживания в борьбе с Россией, и огромными сухопутными войсками для защиты захваченных земель. Вся операция была, разумеется, достаточно рискованной, но теперь, когда экономика Америки и Европы оказалась подорванной и эти страны ничем не могли помочь России, со стратегической точки зрения она имела смысл – нечто вроде глобальной войны в рассрочку.

Более того, оперативное искусство, к которому прибегла Япония, отнюдь не было чем-то новым. Сначала нанести удар и подорвать мощь сильного противника, затем захватить владения слабого. Точно такая же попытка была предпринята в 1941 – 1942 годах. Японская стратегическая концепция никогда не имела своей целью захват Америки, предполагалось всего лишь временно вывести ее из строя, так что ей придется согласиться с захватом южных государств. Этого требует политическая необходимость. Вообще-то все очень просто, напомнил себе Райан. И в этот момент зазвонил телефон.

– Привет, Сергей, – произнес Райан, подняв трубку.

– Откуда ты узнал, что это я? – удивился Головко. Джек мог ответить, что именно четвертый телефонный канал был выделен для прямых контактов с главой русской разведки, но выбрал другой ответ.

– Потому что ты читал тот же материал, что и я.

– Ну и что ты думаешь?

– Я думаю, что главной целью их операции являетесь вы, Сергей Николаевич. Возможно, это произойдет на следующий год. – Голос Райана звучал удовлетворенно, он все еще испытывал эйфорию от своего открытия. Всякое открытие доставляет удовольствие, независимо от того, что за этим стоит.

– Наверно, раньше. Скорее всего этой осенью. Погода будет играть им на руку. – Наступила пауза. – Вы можете помочь нам, Иван Эмметович? Нет, извини, я не правильно сформулировал свой вопрос. Согласитесь ли вы нам помочь?

– Союзы, подобно дружбе, всегда двусторонние, – напомнил ему Джек. – Тебе придется посоветоваться со своим президентом. Мне тоже.

32. Специальный доклад

Как и надлежит офицеру, который когда-то надеялся командовать таким кораблем, капитан первого ранга Санчес был доволен, что остался на борту авианосца, а не вылетел на своем истребителе на базу военно-морских сил в Барберс-Пойнт. Шесть серого цвета буксиров ВМС ввели «Джона Стенниса» в ремонтный док.

На борту корабля находилось больше сотни специалистов-ремонтников, включая пятьдесят инженеров, прилетевших с верфи «Ньюпорт Ньюз-Шипбилдинг». Все они находились сейчас в машинном отделении и осматривали двигательные установки. По всему периметру ремонтного дока вытянулись грузовики, сотни моряков и рабочих верфи, словно врачи или хирурги, подумал Бад, готовы приняться за операции по замене негодных органов.

На глазах капитана Санчеса подъемный кран начал поднимать с рамы первые сходни, следом за ним другой кран, медленно поворачиваясь, стал поднимать что-то, что по конструкции походило на трейлер, намереваясь, по-видимому, разместить его на летной палубе. Ворота дока еще не успели закрыться. Судя по всему, решил Санчес, кто-то очень спешил.

– Капитан Санчес?

Бад повернулся и увидел капрала морской пехоты. Тот отсалютовал и передал ему листок с напечатанным на нем текстом.

– Вас срочно приглашают в оперативное управление штаба главнокомандующего Тихоокеанским флотом.

***

– Это какое-то безумие! – воскликнул президент Нью-йоркской фондовой биржи, успев первым взять слово.

Большой конференц-зал отделения ФБР в Нью-Йорке, рассчитанный более чем на сотню человек, поразительно напоминал зал суда. Сейчас он был полупуст, в большинстве своем здесь присутствовали государственные служащие, главным образом сотрудники ФБР и Комиссии по биржевым операциям и ценным бумагам, с вечера пятницы занятые расследованием дела о биржевом крахе. Однако первый ряд кресел занимали исключительно старшие трейдеры и крупные инвесторы.

Джордж изложил им свою версию событий, происшедших в пятницу, пользуясь кинопроектором, чтобы проиллюстрировать тенденции состоявшихся трансакций. Он не спешил, принимая во внимание усталость присутствующих, которая сказывалась на их способности понимать, что он имеет в виду. Председатель Федеральной резервной системы только что вошел в зал, закончив с телефонными звонками в Европу, посмотрел на Уинстона с Фидлером и поднял большой палец, давая понять, что их предложение принято. После этого он занял кресло в заднем ряду.

– Это, может быть, и безумие, но все произошло именно так.

– Возможно, все так и произошло, хорошо, – признал после секундного молчания председатель Нью-йоркской фондовой биржи, имея в виду, что ситуация далека от хорошей и все понимают это. – Однако мы по-прежнему прочно засели посреди болота, и вокруг собираются аллигаторы. Не думаю, что мы долго продержимся. – Присутствующие согласно закивали. Но тут все, кто сидели в первом ряду, с удивлением увидели на лице их бывшего коллеги улыбку.

Уинстон повернулся к министру финансов.

– Баз, почему бы тебе не сообщить им хорошую новость?

– Дамы и господа, существует выход из создавшегося положения, – уверенным тоном начал Фидлер. Его выступление продолжалось ровно минуту, после чего в зале воцарилась скептическая тишина. Присутствующим даже не пришло в голову переглянуться. И все-таки, хотя никто не выразил одобрения, никто и не возразил против услышанного, даже после размышлений, которые показались бесконечными.

Как и следовало ожидать, первым взял слово генеральный директор инвестиционной компании «Каммингс, Картер энд Кантор». «ККК» перестала существовать в прошлую пятницу около 15.15, поскольку в действиях своих выбрала неверный путь, быстро истощила весь резерв наличности и не смогла получить поддержку от «Меррилл Линч». Врочем, если быть справедливым, сам генеральный директор «ККК» не мог упрекнуть совет управляющих «Меррилла Линча» в таком решении.

– А это не противоречит существующему законодательству? – спросил он.

– Ни Министерство юстиции США, ни Комиссия по биржевым операциям и ценным бумагам не будут рассматривать ваше согласие как что-то незаконное, – заверил его Фидлер. – Хочу добавить, что, разумеется, любая попытка использовать создавшуюся ситуацию в корыстных целях будет пресекаться самым решительным образом, но, если мы все вместе будем искать выход из тупика, в котором оказались, действие антимонопольных и некоторых других законов в интересах национальной безопасности временно будет приостановлено. Понимаю, это нарушает принятые нормы, но мое предложение является официальным, и все вы слышали, как я выдвинул его. Дамы и господа, таково намерение, поддержанное правительством Соединенных Штатов.

Вот это да, пронеслось в головах у собравшихся. Особенно это касалось тех, кто принадлежали к правоохранительным органам.

– Все вы знаете, что случилось с тройным "К", – продолжил генеральный директор инвестиционной компании «Каммингс, Картер энд Кантор», оглядываясь по сторонам. Было заметно, что его природный скептицизм сменился видимым облегчением. – У меня нет выхода. Я согласен.

– Мне хотелось бы добавить кое-что. – Председатель Федеральной резервной системы вышел вперед. – Я только что закончил телефонный разговор с президентами центральных банков Англии, Франции, Германии, Швейцарии, Бельгии и Нидерландов. Все они прилетят сюда сегодня вечером. Завтра утром мы снова соберемся здесь и разработаем систему, в которой они тоже примут активное участие. Мы намерены стабилизировать курс доллара, а также установить разумный курс продажи казначейских облигаций Министерства финансов США. И мы не допустим краха американской банковской системы. Я предлагаю, чтобы все, кто имеют казначейские обязательства и кто согласятся придержать их – я имею в виду, кто продлят срок действия трехмесячных и шестимесячных облигаций еще на один такой срок, – получат от правительства США бонус в размере пятидесяти дополнительных базисных пунктов за то, что они пошли навстречу нам в этой сложной ситуации и помогли преодолеть финансовые затруднения. Мы также готовы предоставить такой же бонус всем, кто купят казначейские обязательства в течение последующих десяти дней после открытия финансового рынка.

Умно задумано, сказал себе Уинстон, очень умно. В результате этого маневра в Америку потекут деньги из-за рубежа, инвестиции изменят направление и вместо Японии окажутся здесь. Это по-настоящему укрепит доллар и одновременно нанесет удар по иене. Азиатские банки, сбросившие американские ценные бумаги, сразу почувствуют, какую серьезную ошибку они совершили. Да, Америка всерьез решила продемонстрировать всему миру, что в такую игру может играть не одна Япония, правда?

– Для этого понадобится законодательный акт, – возразил один из биржевиков.

– Вы его получите. К пятнице чернила на бумаге с президентским указом уже высохнут. А пока руководствуйтесь тем, что таков курс Федеральной резервной системы, одобренный президентом США при полной его поддержке, – закончил председатель ФРС.

– Понимаете, парни, правительство возвращает нас к жизни, – произнес Уинстон, расхаживая перед деревянным ограждением. – Нам нанесли удар люди, стремящиеся разорить нас, подорвать нашу финансовую систему. Похоже, у правительства нашлись отличные лекари. Какое-то время нас будет лихорадить, но к концу будущей недели все войдет в норму.

– Значит, фондовые биржи возобновят свою деятельность с точки отсчета полудня

прошлой пятницы? – спросил председатель Нью-йоркской фондовой биржи.

– Совершенно верно. – Фидлер внимательно вгляделся в лицо спросившего. Финансист задумался на несколько секунд и кивнул.

– Наша биржа гарантирует вам полную поддержку, – произнес он. Авторитета Нью-йоркской фондовой биржи было достаточно, чтобы преодолеть все возможные сомнения. Полная поддержка была неизбежной, это понимали все, но решающее значение имело также и то, как быстро осуществится принятое решение. Еще через несколько секунд все присутствующие стояли, на их лицах появились улыбки, а мысли сосредоточились на том, как снова поставить на ноги свои компании.

– Никакой компьютерной торговли, пока не будет указания, – предупредил министр финансов. – Эта «экспертная система» едва нас не прикончила. Пятница и без того будет достаточно трудной. Мы хотим, чтобы в ближайшие дни вы пользовались собственными мозгами, а не занимались компьютерными играми.

– Согласны, – послышался хор голосов.

– Тем более что нам все равно придется задуматься над преобразованием этой системы, – задумчиво добавил председатель совета управляющих «Меррилл Линч».

– Действия будет координировать управление, в помещении которого мы сейчас находимся. А пока тщательно все обдумайте, – произнес председатель Федеральной резервной системы. – Если у вас появятся идеи относительно того, как осуществить задуманный план еще эффективнее, сообщите об этом. Следующее заседание состоится в шесть вечера. Дамы и господа, запомните, что мы должны действовать вместе. На протяжении ближайшей неделиздесь нет конкурентов. Мы все – союзники.

– От того, насколько успешно все закончится, зависит судьба миллиона вкладчиков моей корпорации, – напомнил Уинстон. – У некоторых из вас вкладчиков даже больше. Не будем забывать об этом. – Старомодное обращение к чести подействовало на присутствующих. Всем хотелось казаться честными, даже тем, у кого этой добродетели недоставало. В своей основе честность представляет собой долг перед обществом, правило поведения, нечто, что привлекает людей, а следовательно, способствует деловому успеху. Каждый присутствующий в зале стремился к тому, чтобы остальные видели у него эту добродетель и считали его человеком, достойным уважения, а потому и доверия. Весьма полезная черта для финансиста, с сарказмом подумал Уинстон.

***

Теперь, наконец, осталась только одна проблема, подумал Райан. На столь высоком государственном уровне, казалось ему, всегда стремишься сначала решить простые проблемы, а самые сложные оставить напоследок.

Перед ним стояла задача предупредить войну, а не одержать в ней победу, хотя последнее является неразрывной частью первого.

В случае если Китай и Япония захватят контроль над Восточной Сибирью, создастся новая ось? Пожалуй, нет. На свет появится новое мировое содружество, ничем не уступающее Америке ни в экономической, ни в военной мощи. В результате Япония и Китай сразу опередят всех конкурентов в экономической борьбе.

Само по себе такое стремление не было чем-то преступным. Незаконными являлись лишь методы достижения этой цели. Было время, когда мировые проблемы решались в соответствии с законами джунглей, по праву сильного. Если тебе удавалось захватить что-то, ты получал право владеть завоеванным – но только при условии, что мог защитить добычу от соперников. Подобное поведение не было слишком элегантным с современной точки зрения, даже и не очень справедливым, однако оно признавалось миром, потому что в результате использования таких правил более сильные страны обеспечивали своим гражданам политическую стабильность в обмен, на лояльность, а это обычно представляло собой первый шаг в формировании нации. Через некоторое время, однако, человеческое стремление к миру и безопасности нашло свое выражение в желании взять в свои руки управление собственным государством. Начиная с 1789 года, когда была принята американская конституция, по 1989 год – год краха диктаторских режимов в странах Восточной Европы – на протяжении всего двух столетий нечто новое стало неотъемлемой частью коллективного человеческого сознания. Это называли по-разному – демократией, правами человека, самоопределением, – но в своей основе оно таило признание простого факта, что у человеческих устремлений есть собственная сила, способная преодолеть все препятствия, и эта сила работала главным образом на благо людей.

Японский план был направлен на то, чтобы уничтожить эту силу. Однако время старых правил прошло, напомнил себе Джек. Те, кто сидят здесь, позаботятся об этом.

– Такова, – закончил он свое сообщение, – общая ситуация в Тихом океане. – Зал заседаний Совета министров был полон, пустовало только кресло министра финансов, его замещал сейчас его первый заместитель. Вокруг стола сидели руководители департаментов исполнительной власти, в креслах у стен – видные члены Конгресса и военные.

Следующим должен был взять слово министр обороны. Вместо того чтобы пройти к трибуне, он просто открыл кожаную папку с документами и заговорил, не поднимая головы.

– Я не уверен, что мы сможем пойти на такой шаг, – начал министр обороны. При этих словах мужчины и женщины, составляющие президентскую администрацию, беспокойно заерзали в креслах.

– Проблема является в первую очередь технической. Мы не можем выдвинуть достаточно мощные…

– Одну минуту, – прервал его Райан. – Позвольте мне дать несколько разъяснений, чтобы всем стало ясно, хорошо?

Никто не возражал. Даже министр обороны почувствовал, казалось, облегчение от того, что ему не требовалось продолжать.

– Гуам являлся американской территорией на протяжении почти ста лет. Его жители – граждане Америки. Япония отняла у нас этот остров в 1941 году, и в 1944 мы вернули его себе. Немало американцев заплатили за это жизнью,

– Мы считаем, что получим обратно Гуам мирным путем, после переговоров, – вставил госсекретарь Хансон.

– Рад это слышать, – кивнул Райан. – А как относительно других островов Марианского архипелага?

– Мои специалисты считают, что дипломатическими средствами вряд ли удастся вернуть их Америке. Мы будем, разумеется, делать все от нас зависящее, но…

– Но – что? – резко бросил Райан. Наступило тяжелое молчание. – Хорошо, давайте поставим все точки над "i".

Северные острова Марианской гряды никогда не принадлежали Японии что бы ни говорил японский посол. Она получила мандат на управление ими по решению Лиги Наций, поэтому, когда мы захватили их в 44-м году вместе с Гуамом, они не были военной добычей. В 47-м году ООН предоставила Соединенным Штатам мандат на управление ими, и в 52-м году Япония официально заявила, что отказывается от каких-либо притязаний на них. В 78-м году население северных островов Марианского архипелага приняло решение стать независимой территорией, состоящей в политическом союзе с Соединенными Штатами, и избрало своего первого губернатора – мы не торопили их, предоставив им право выбора, однако они наконец приняли такое решение. В 86-м году ООН пришла к выводу, что мы честно выполнили все взятые на себя обязательства по отношению к населению островов, и в том же году их жители получили американское гражданство. Наконец, в 90-м году мандат был ликвидирован навсегда.

Это всем понятно? Жители Марианских островов являются гражданами Америки, у них американские паспорта – не потому, что мы принудили их к этому, а потому, что они изъявили желание стать американскими гражданами. Вот это и есть право на самоопределение. Мы посеяли семена равенства и демократии в сознании этих людей, и они решили, что Америка, по-видимому, готова защищать их права.

– Но мы должны делать лишь то, что в наших силах, – запротестовал Хансон. – Мы можем вести переговоры…

– Черт бы побрал ваши переговоры! – рявкнул Райан. – Кто сказал, что мы такие уж бессильные? Министр обороны поднял голову.

– Джек, понадобятся годы, чтобы восстановить военную мощь, от которой мы отказались. Если ты так уж хочешь обвинить кого-то в нашем бессилии, ну что ж, обвиняй меня.

– Если у нас не хватает сил – какой будет цена? – задал вопрос министр здравоохранения и социального обеспечения. – Деньги нужны нам здесь!

– Значит, мы позволим иностранной державе лишить американских граждан выбранного ими гражданства лишь потому, что нам трудно защитить их права? – негромко спросил Райан. – И что последует дальше? Как мы поступим, когда такое произойдет в следующий раз? Скажите, в какой момент мы перестанем называться Соединенными Штатами Америки? В конце концов, все зависит только от нашей политической решимости, – продолжил советник по национальной безопасности. – Неужели ее у нас не осталось?

– Доктор Райан, мы живем в реальном мире, – напомнил министр внутренних дел. – Имеем ли мы право рисковать жизнями людей, живущих на Марианских островах?

– Раньше мы утверждали, что свобода для нас ценнее жизни. Мы говорили то же самое о наших политических принципах, – ответил Райан. – Результатом стал мир, созданный на основе этих принципов. То, что мы называем правами, – никто не даровал нам, сэр. Мы завоевали их в жестокой борьбе. Люди гибли, защищая свои идеалы. Население этих островов – граждане Америки. Неужели мы ничем им не обязаны?

Слыша это, государственный секретарь испытывал неловкость. Так же неловко чувствовали себя и остальные присутствующие, а потому с признательностью посмотрели на Хансона, когда тот взял слово.

– Мы можем вести переговоры с позиции силы, но вести их приходится осторожно, не переступая определенных границ.

– Каких именно? – спокойно поинтересовался Райан.

– Черт побери, Райан, мы не можем идти на риск ядерного нападения из-за нескольких тысяч…

– Господин государственный секретарь, а из-за какого числа людей вы готовы пойти на риск подвергнуться ядерному удару? Какова эта магическая цифра? Миллион? Наше место в мире основано на нескольких простых идеях, и множество людей отдали свои жизни, защищая их.

– Это демагогия, – огрызнулся Хансон. – Я уже собрал команду, которая будет вести переговоры. Мы сумеем получить обратно Гуам.

– Нет, сэр, мы получим обратно все острова, оккупированные японцами, и я скажу вам почему. – Раздан наклонился вперед и обвел взглядом сидящих за столом. – Если мы не получим обратно все Марианские острова, то никак не сможем предотвратить войну между Россией, с одной стороны, и Японией и Китаем – с другой. Мне кажется, что я хорошо разбираюсь в том, как думают русские. Они будут воевать за Сибирь. У них просто нет иного выхода. Природные ресурсы Восточной Сибири – это тот единственный рычаг, с помощью которого они смогут достойно войти в двадцать первый век. И война может перерасти в ядерную. Япония и Китай так, по-видимому, не считают, но мне кажется, что они ошибаются. Я объясню вам причину.

Если мы, Соединенные Штаты Америки, не сумеем эффективно решить создавшуюся проблему, то кому это окажется по силам? Русские решат, что они остались в одиночестве. Наше влияние на них сойдет на нет, они поймут, что их загнали в угол, и прибегнут к единственному средству защиты, которое имеется в их распоряжении. И тогда начнется такая бойня, какой еще не видел мир, а я отнюдь не намерен возвращаться в средневековье.

Таким образом, у нас нет выбора. Вы можете называть сколько угодно причин, но ситуация от этого не изменится: защитить население этих островов, людей, решивших стать американскими гражданами, – наш долг чести. Если мы не сумеем его защитить, значит, мы не в состоянии защитить ничего. Все перестанут доверять нам и уважать нас, да и мы сами потеряем к себе уважение. Стоит нам предать жителей Марианских островов, и все поймут, что мы вовсе не те, за кого себя выдаем, и все, что нами сделано, рассыплется в прах.

Президент Дарлинг все это время молча переводил взгляд с одного лица на другое, дольше всего останавливая его на министре обороны и на председателе Объединенного комитета начальников штабов – человеке, которого выбрал министр обороны для участия в процессе разоружения. Оба они сидели, молча уставившись в стол, и президент понял, что ни тот ни другой не сумеет в такой момент достойно выйти из создавшейся ситуации. Президент не сомневался, что страна не может сейчас позволить себе роскошь поручить им решение столь сложной проблемы.

– Как нам следует приступить к осуществлению такой задачи, Джек? – спросил он.

– Я еще не знаю, господин президент. Но прежде чем приступить к делу, нужно принять решение, будем ли мы бороться за возвращение островов или нет. А такое решение должны принять вы, сэр.

Дарлинг взвесил слова Раиана, подумал, не поставить ли вопрос на голосование своих министров, но по выражению их лиц понял, что делать этого не стоит. Он вспомнил службу во Вьетнаме, вспомнил, как сказал солдатам, что их жизни будут отданы за свободу Америки, хотя и знал, что это ложь. Дарлинг навсегда запомнил, какое выражение было на солдатских лицах, когда они услышали эти слова от своего офицера. Мало кто знал, что почти каждый месяц он темной ночью покидал Белый дом, чтобы направиться к стелле, установленной погибшим во Вьетнаме, где знал точное место каждого погибшего солдата своего подразделения. Президент подходил к ним, одному за другим, и говорил, что да, их смерть была не напрасной, что в великом круговороте жизни она сыграла свою роль, изменила мир к лучшему и, хотя для них это оказалось слишком поздно, это не было поздно для и! соотечественников. И президент Дарлинг думал еще об одном: никто никогда не отнимал землю у Америки. Может быть, в этом и крылась истина.

– Бретт, немедленно начинайте переговоры. Дайте понять японской стороне, что ситуация, возникшая в западной части Тихого океана, совершенно неприемлема для американского правительства. Мы никогда не согласимся на что-либо меньшее, чем восстановление положения, существовавшего до начала военных действий, и полное возвращение Марианских островов Соединенным Штатам. Никогда, – повторил Дарлинг.

– Слушаюсь, господин президент.

– Мне нужны планы и возможные варианты удаления японских вооруженных сил с островов на случай, если переговоры потерпят неудачу, – повернулся он к министру обороны. Тот молча кивнул, но по выражению лица министра президент прочитал его мысли – он считал, что силой острова не вернуть.

***

Адмирал Чандраскатта считал, что времени потребовалось больше, чем нужно, однако он проявил терпение и знал, что может это себе позволить. Итак, как будут развиваться события дальше? – подумал он.

Все можно было осуществить гораздо быстрее. Он медлил, стараясь выяснить планы и методы американца, образ мыслей своего противника – контр-адмирала Майкла Дюбро. Американский флотоводец проявил себя умным противником, искусно маневрировал своим флотом, а поскольку он был умным, то неизбежно сделал вывод, что ему противостоит глупый противник. В течение недели американское соединение находилось к юго-западу от Чандраскатты, и он, начав перемещаться на юг, вынудил Дюбро направиться сначала к северу, а затем на восток. Если бы его оценка оказалась ошибочной, американским кораблям все равно пришлось бы двигаться в том же направлении, к востоку от мыса Дондра, вынудив танкеры срезать угол и плыть напрямую. Рано или поздно они попали бы в поле зрения индийских воздушных патрулей, и наконец так и произошло. Теперь ему оставалось только следовать за ними, а Дюбро не мог приказать им изменить курс, разве что на восток. А это означало, что американский адмирал будет вынужден вести весь свой флот на восток, удаляясь от Шри-Ланки и открывая путь для десантного соединения индийского флота, готового взять на борт войска и бронетехнику.

У американского флота оставалась единственная альтернатива – повернуть навстречу индийскому соединению и вступить с ним в бой.

Но пойдут ли они на это? Нет, не пойдут. Единственный разумный выход для американцев – отозвать Дюбро с его двумя авианосцами в Пирл-Харбор, ще они станут дожидаться решения политических руководителей своей страны, начинать ли военные действия против Японии или нет. Они уже нарушили главный принцип Алфреда Тайера Мэхэна, который Чандраскатга усвоил в военно-морском колледже в Нью-Порте, штат Род-Айленд, где не так давно учился в одном классе с Юсуо Саго. Он вспомнил теоретические дискуссии с однокашником-японцем, когда они прохаживались по набережной и, глядя на яхты, рассуждали о том, как малые военно-морские силы могут одержать верх над большими.

Прибыв в Пирл-Харбор, Дюбро не минует встреч в разведывательном и оперативном управлениях Тихоокеанского флота, там оценят ситуацию и поймут, что сделать это было скорее всего невозможно. Индийский адмирал представил себе, как американцы будут расстроены и рассержены.

Но сначала надо преподать им урок. Теперь он преследовал американские корабли. При всей своей скорости и подготовке, они не могли покинуть определенный район океана, так что рано или поздно их возможности маневрирования придут к концу. Сейчас, наконец, он сумеет оттеснить их, и его страна получит возможность сделать первый шаг к имперскому господству на Тихом океане. Крохотный шаг, почти незаметный в глобальном масштабе, но тем не менее это будет достойный гамбит, поскольку вынудит американцев отступить, дав тем самым возможность его стране двинуться вперед, как это уже сделала Япония. К тому времени, когда Америка сумеет восстановить свою былую мощь, будет уже слишком поздно что-либо изменить. По сути дела весь вопрос – во времени и в пространстве. И Япония и Индия вступили в схватку со страной, раздираемой внутренними трудностями и потому не способной стремиться к главной цели. Японцы проявили незаурядный ум, заметив это.

***

– Все прошло лучше, чем я ожидал, – произнес Дарлинг. На этот раз он впервые прошел для беседы в кабинет Райана, а не пригласил его к себе.

– Вы действительно так считаете? – удивленно спросил Джек.

– Не забудь, почти весь состав кабинета я унаследовал от Боба. – Президент сел. – Все их внимание сфокусировано на внутренних проблемах страны. Это стало причиной многих моих затруднений.

– Вам нужны новый министр обороны и другой председатель Объединенного комитета начальников штабов, – холодно напомнил президенту советник по национальной безопасности.

– Я знаю, но сейчас неудачный момент для этого. – Дарлинг улыбнулся. – Это предоставляет тебе более широкие полномочия. Но сначала мне хотелось задать тебе вопрос.

– Я не уверен, что мы сумеем добиться успеха, – тихо проговорил Райан, рисуя завитушки на листе блокнота.

– Прежде всего нам нужно уничтожить их баллистические ракеты.

– Да, сэр, знаю. Мы найдем их. По крайней мере я надеюсь, что это случится, тем или иным путем. Есть еще две сомнительные карты – заложники и наша способность нанести удар по островам. Эта война – если так можно назвать происходящее – станет развиваться по другим правилам, и я пока не уверен, какими они будут. – Райан все еще не пришел к окончательному решению по поводу оповещения общественности. Как отреагирует на это американский народ? Какой будет реакция японцев?

– Тебя интересует, что думает твой верховный главнокомандующий? – спросил Дарлинг.

На лице Райана появилась улыбка.

– Разумеется.

– Я принимал участие в войне, что велась по правилам, которые диктовал противник, – заметил президент. – Тогда у нас все получилось не слишком здорово.

– Тут мне хотелось бы задать вопрос, – сказал Джек.

– Давай.

– Насколько далеко можно зайти при решении этой проблемы?

Президент задумался.

– Формулировка слишком неопределенная, – заметил он наконец.

– Обычно при всяких боевых действиях вражеское командование является законной целью для уничтожения, но до сих пор командование противника состояло из военных.

– Ты хочешь нанести удар по верхушке дзайбацу?

– Да, сэр. По нашим сведениям именно они отдают приказы.

Но это гражданские лица, и удар по ним будет походить на убийство.

– Мы решим этот вопрос, когда подойдем к нему, Джек. – Президент встал и направился к выходу. Он сказал все, что намеревался сказать.

– Понятно, сэр. – Значит, мне предоставляются более широкие полномочия. Эта фраза могла означать многое. Главным образом то, что Райан мог принимать решения, но в одиночку и без посторонней поддержки. Ну что ж, подумал Джек, я и раньше так поступал.

***

– Что мы наделали? – спросил Кога. – Почему мы позволили им такое?

– Для них это так просто, – ответил политический советник, столько лет работавший с бывшим премьер-министром. Ему не требовалось называть, о ком идет речь. – Мы разобщены и потому не в состоянии оказать давление, продемонстрировать свою силу. А они могут толкать нас в любом направлении, и с течением времени… – Он пожал плечами.

– И с течением времени оказалось, что политика нашей страны формулируется двадцатью или тридцатью людьми, избранными директорами их собственных корпораций. Но чтобы зайти так далеко? – Кога пожал плечами. – Почему?

– Мы оказались в таком положении. Неужели вы предпочитаете, чтобы мы закрыли на это глаза? – спросил советник.

– И кто является сейчас гарантом и защитником нашего народа? – поморщившись – и зная ответ, – спросил бывший – какое горькое слово – премьер-министр.

– Гото, разумеется.

– Мы не можем допустить этого. Вы знаете, к чему это приведет. – Советник кивнул и улыбнулся бы, если бы не крайняя серьезность ситуации. – Скажите мне, что такое честь? – спросил Могатару Кога. – К чему она обязывает нас сейчас?

– Наш долг, господин премьер-министр, – способствовать благополучию и процветанию народа Японии, – ответил советник. Их дружба началась еще в Токийском университете. Затем он вспомнил слова кого-то из древних западных мужей – кажется, Цицерона, подумал советник:. – Высшим законом является благо людей.

И этим сказано все, подумал Кога. По-видимому, всякая государственная измена и политическая авантюра всегда начиналась с этого. Это следует обдумать, решил он, утро вечера мудренее.

Затем он посмотрел на часы и с недовольной гримасой увидел, что утро уже наступило.

***

– Мы уверены, что это колея стандартной ширины?

– Ты можешь сам проверить полученные снимки, – сказала ему Бетси Флеминг. Они вернулись в отделение Национального управления фоторазведки, НУФ, расположенное в здании Пентагона. – Использованная для транспортировки железнодорожная платформа, которую увидели наши люди, рассчитана на стандартную колею.

– Может быть, это попытка дезинформации? – спросил аналитик НУФ.

– Диаметр баллистической межконтинентальной ракеты SS-19 составляет 2, 82 метра, – ответил Крис Скотт, передавая текст факса, полученного из России. – Добавим еще 270 сантиметров на транспортный контейнер, в котором размещается ракета. Я сам проверил эти цифры. Узкоколейка с трудом справится с таким негабаритным грузом. Справится, но едва-едва.

– Нужно исходить из того, – продолжила Бетси, – что они не захотят рисковать. К тому же русские тоже исходили из возможности транспортировки ракет по железной дороге и при проектировании птички приняли это во внимание, а в России ширина железнодорожной колеи…

– Извини, я упустил это из виду. У них ширина колеи больше нашей стандартной, верно? – Аналитик кивнул. – О'кей, это облегчает нашу работу. – Он повернулся к своему компьютеру и ввел команду прохождения задач, которую рассчитал несколько часов назад. Теперь при каждом пролете над Японией узкофокусные камеры с высочайшей разрешающей способностью, расположенные на разведывательных спутниках, будут отслеживать заданные точные координаты. Любопытно, что самой полной и современной информацией о японских железных дорогах обладала американская железнодорожная компания «Амтрак», и в данный момент одного из ее директоров знакомили с правилами секретного делопроизводства, связанного с изучением космических фотографий. Вообще-то процесс ознакомления с этими правилами был прост и краток. Он гласил: стоит вам рассказать кому-нибудь об увиденном, и можете рассчитывать на длительный срок в тюрьме строгого режима в Марионе, штат Иллинойс.

Компьютерный приказ был адресован в Саннивейл, штат Калифорния, оттуда его ретранслировали на военный спутник связи и далее на два орбитальных спутника КН-11, один из которых пролетит над Японией через пятьдесят минут, а другой десятью минутами позже. Все трое, что сидели в Национальном управлении фоторазведки, думали об одном: насколько искусно укрывают японцы свои секретные объекты камуфляжными сетками. Не исключено, что ничего просто не удастся обнаружить. Оставалось одно – ждать. Они смогут посмотреть на открывающуюся картину в реальном масштабе времени по мере поступления изображения, но, если им не удастся сразу обнаружить что-то явное, дешифровка будет осуществляться в течение многих часов и дней. Если им повезет, разумеется.

***

«Курушио» находилась на поверхности, а это обстоятельство всегда служит источником беспокойства для любого командира подводной лодки, и капитан третьего ранга Угаки не составлял исключения. Но они не останутся здесь надолго. Топливо поступало в цистерны по двум шлангам большого диаметра, а остальные припасы, главным образом продовольствие, спускали краном на палубу, где их ожидали матросы. У японского военно-морского флота нет специальных кораблей, предназначенных для снабжения подводных лодок. Для этого использовались главным образом танкодесантные суда, но сейчас они были задействованы в другом месте, и приходилось довольствоваться обычным торговым транспортником, «купцом», команда которого выполняла эту работу с энтузиазмом, но без должной выучки.

Лодка Угаки была последним из боевых кораблей, направлявшихся в гавань Агана-Харбор, поскольку находилась дальше всех от Марианских островов, когда там началась высадка оккупационных войск. В ходе операции Угаки произвел всего один выстрел и с удовлетворением увидел, насколько успешно действует торпеда типа 89. У «купца» не было снаряжения, чтобы пополнить его боезапас, но, напомнил себе капитан, на борту еще находились пятнадцать торпед и четыре крылатых ракеты «Гарпун», и, если американцы предложат ему столько целей, он с радостью пойдет им навстречу.

Матросы, не занятые погрузкой припасов на кормовой палубе, собрались на носу и грелись под солнечными лучами, как это любят подводники. Капитан последовал их примеру, разделся до пояса и уселся на вершине боевой рубки, на «парусе», чтобы выпить чаю и продемонстрировать улыбкой свое хорошее настроение. Следующим заданием было патрулировать к западу от Бонинских островов, где они будут перехватывать все американские суда – скорее подводные лодки, – пожелавшие приблизиться к Японским островам. Эта операция, подумал Угаки, будет типичной для подводной лодки – однообразной, но напряженной.

Следует поговорить с экипажем и объяснить всю ответственность возложенной задачи.

***

– Так где же проходит патрульная линия? – спросил Джоунз.

– В настоящий момент вдоль 165-й долготы к востоку от Гринвича. – Адмирал Манкузо кивком указал на карту. – У нас мало сил, Джоунзи, и мы рассредоточены на большом пространстве. Прежде чем отправить их в бой, я хочу, чтобы они привыкли к этой мысли. Пусть командиры подводных лодок подготовят своих людей. Понимаешь, Рон, никто не может сказать, что его команда полностью готова к боевым действиям. Никто.

– Это верно, – согласился штатский. Он пришел с распечатками записей, сделанных на патрульной линии, чтобы продемонстрировать, что все известные подводные контакты исчезли с экрана. Две линии гидрофонов, управляемых с Гуама, перестали передавать информацию. И хотя они были соединены с остальной гидрофонной сетью подводным кабелем, их, по-видимому, отключил обслуживающий персонал на Гуаме, и пока никто с главного центра в Пирл-Харборе не смог снова задействовать их. Но была и хорошая новость – гидрофонная сетка рядом с островом Самар у Филиппин продолжала функционировать, однако она не могла обнаружить японские подводные лодки у гавани Агана, которые пополняли свои запасы, хотя их засекли разведывательные спутники из космоса. Космические разведчики сумели даже опознать их. Наверно, сумели, подумал Манкузо. Японцы все еще наносили номера на свои боевые рубки – «парусы», поправил себя адмирал, – и камеры на борту спутников отчетливо их видели. Придет время, и японцы тоже научатся обманывать космическую разведку подобно русским, а затем американцам – они будут менять номера или просто совсем откажутся от них.

– Было бы неплохо иметь в своем распоряжении еще несколько быстроходных ударных лодок, верно? – произнес Джоунз, внимательно посмотрев на карту.

– Да, конечно. Может быть, мы получим указания из Вашингтона… – Манкузо задумался. Расположение каждой подводной лодки, находившейся под его командованием, было помечено на карте черным силуэтом. Помечены были даже те лодки, что находились в ремонте, только в этом случае силуэты были белыми и рядом стояла дата ввода в строй. В данный момент это ничем не могло ему помочь. Но ведь в Бремертоне таких силуэтов пять!

***

Титры СПЕЦИАЛЬНОЕ СООБЩЕНИЕ появились на экранах всех телевизоров, принимающих программы основных телевизионных компаний. В каждом случае приглушенный голос диктора объявлял, что программы передач прерываются для выступления президента США по поводу экономического кризиса, урегулированием которого занималась его администрация в течение последней недели. Затем на экранах появилась президентская эмблема. Те, кто следили за развитием событий, с удивлением увидели улыбающееся лицо президента.

– Добрый вечер, уважаемые сограждане. На прошлой неделе чрезвычайное событие потрясло устои американской финансовой системы.

Я хочу начать свое выступление сегодня следующими словами: экономика Америки сильна и ничто не может поколебать ее. Знаю, – он снова улыбнулся, – это заявление может показаться странным после того, что все вы могли узнать из средств массовой информации. Однако позвольте мне объяснить вам суть происшедшего. Начну с вопроса: а что изменилось? Американские рабочие по-прежнему собирают автомобили в Детройте и в других городах Америки. Они по-прежнему выплавляют сталь. Фермеры Канзаса собрали урожай озимых и готовятся к новой посевной. В Силикон-вэлли все еще изготавливают компьютеры. В Акроне по-прежнему делают покрышки для автомобилей. На заводах «Боинга» выпускают самолеты. На Аляске и в Техасе продолжают добывать нефть, а в Западной Виргинии – уголь. Всем, чем вы занимались неделю назад, вы занимаетесь и сейчас. Так что же изменилось?

А изменилось следующее: по медным проводам, по телефонным линиям вроде вот этой, – президент поднял телефонный провод и бросил его на стол, – проносились электроны, вот и все. – Он продолжал говорить голосом умного добродушного соседа, пришедшего к знакомому, чтобы дать ему совет. – Никто не погиб. Ни одна компания не разорилась. Богатство нашей страны не оскудело. Ничего не пропало.

И все– таки, мои друзья и соотечественники, кое-кто из вас ударился в панику -из-за чего?

За последние четыре дня нам удалось выяснить, что была сделана намеренная попытка помешать деятельности американских финансовых рынков. Министерство юстиции Соединенных

Штатов при содействии американцев, работающих на этих рынках, настоящих патриотов, преданных своей стране, ведет сейчас расследование и собирает доказательства против тех, кто совершили уголовное преступление, кто несут ответственность за эту попытку. Я не могу быть в данный момент более откровенным, потому что даже ваш президент не может лишить граждан права на беспристрастное и справедливое разбирательство дела в суде. Однако мы знаем, что случилось, и я с полной ответственностью заявляю: происшедшие события носят сугубо искусственный характер.

Итак, что же последует дальше? – спросил сам себя Роджер Дарлинг.

Биржи и финансовые рынки были закрыты на протяжении всей недели. Они снова откроются в полдень будущей пятницы и…

33. Поворотные точки

– Такого не может быть, – произнес Козо Мацуда, перекрывая голос переводчика. – План Райзо продуман безукоризненно, больше того – идеально, – продолжал он, убеждая сам себя и одновременно собеседника. Незадолго до финансового краха он работал со своим союзником-банкиром и, воспользовавшись возможностью, сбросил американские казначейские облигации. Теперь он сумел изрядно укрепить финансовое положение своей пошатнувшейся корпорации. В результате его активы пополнились иенами, которыми он собирался расплатиться за целый ряд международных сделок. Разве в этом был какой-то риск? Нет, разумеется, особенно при укрепившемся курсе иены и рухнувшем долларе. Может быть, подумал он, даже стоит купить через посредников акции американских компаний. Это будет отличным стратегическим маневром после открытия фондовых рынков, когда падение курса ценных бумаг продолжится.

– Когда начинаются операции на европейских рынках? – Каким-то образом из-за волнения он забыл это.

– Лондон отстает от нас на девять часов, Германия и Голландия – на восемь, – ответил человек на другом конце телефонной линии. – Наши люди должным образом проинструктированы. – Эти инструкции были ясными и недвусмысленными: пользуйтесь увеличившейся силой японской национальной валюты для покупки максимально большого числа ценных бумаг европейских стран, так что, когда через два или три года финансовая паника закончится, Япония окажется до такой степени интегрированной в многонациональную экономику, что превратится в ее неотъемлемую часть, неразрывно связанную с выживанием всей мировой системы, и люба" попытка избавиться от нее приведет к опасности нового экономического краха. А на это они никогда не пойдут после самого тяжелого за три последних поколения финансового коллапса и особенно после того, как Япония сыграет такую важную и бескорыстную роль, помогая тремстам миллионам европейцев снова достичь процветания. Мацуду беспокоило, что американцы заподозрили нечестную игру на финансовом рынке, но разве Ямата не заверил, что вся информация обо всех операциях и сделках уничтожена, разве это не гениальный маневр великого мастера, сумевшего спрятать концы в воду и повергнуть рынок ценных бумаг в хаос? Фондовая биржа не может функционировать без точных сведений о заключенных сделках, и при их отсутствии всякая деятельность просто прекращается. Мацуда не сомневался, что понадобятся недели или даже месяцы для того, чтобы восстановить информацию о совершенных трансакциях, а тем временем воцарившийся паралич финансовой системы позволит Японии – точнее, нескольким десяткам директоров из числа дзайбацу – получить колоссальные прибыли в дополнение к блестящим стратегическим успехам, достигнутым Яматой с помощью правительственных департаментов. Тщательно продуманный как единое целое план и был той причиной, по которой японские финансово-промышленные магнаты согласились принять участие в его осуществлении.

Вообще– то все это не имеет значения, Козо, сказал себе Мацуда. Мы разорили Европу, и в мире у нас одних остались ликвидные платежные средства.

***

– Вы хорошо говорили, босс. – Райан остановился на пороге, опершись о косяк двери.

– Нам нужно сделать еще так много, – отозвался Дарлинг. Он встал с кресла и покинул Овальный кабинет, не сказав больше ни слова. Президент и советник по национальной безопасности прошли мимо техников, которым был разрешен вход в Белый дом. Выступать перед репортерами было еще слишком рано.

– Поразительно, как философски мы смотрим на мир, – заметил Джек, когда они вошли в лифт, ведущий на жилой этаж здания.

– Ты так считаешь, а? Ты ведь учился в иезуитском колледже.

– Даже в двух. Что такое реальность? – задал риторический вопрос Джек. – Для них реальность – на компьютерных экранах, по крайней мере за время работы на Уолл-стрите я понял, что они не имеют ни малейшего представления об инвестициях. За исключением Яматы, пожалуй.

– Уж он-то справился со всем – лучше некуда, как ты считаешь? – спросил Дарлинг.

– Ему не следовало влезать в компьютерную сеть. Если бы он оставил нас в покое и позволил доллару свободно падать… – Райан пожал плечами, – не исключено, что падение продолжилось бы. Ему просто не пришло в голову, что мы откажемся вести игру по общепринятым правилам. – В этом-то, подумал Джек, и ключ ко всему. Выступление президента представляло собой сложную комбинацию сказанного откровенно и оставленного невысказанным, а цель ее была рассчитана точно. По сути дела это был первый залп в начавшейся психологической войне.

– Прессу нельзя оставлять в неведении до бесконечности.

– Я знаю. – Райан уже знал даже, откуда просочится первая информация, и этого пока не случилось только из-за ФБР. – Однако следует еще некоторое время сохранить все в тайне.

***

Все началось осторожно, не то чтобы как часть какого-то оперативного плана, а, скорее, как его предвестник, словно движение в темноте на ощупь. Четыре бомбардировщика Б-1 «лансер» взлетели с авиабазы ВВС Элмендор на Аляске. За ними последовали два самолета-заправщика КС-10. Высокая широта и время года гарантировали темноту. В бомбовых отсеках «лансеров» вместо бомб размещались топливные баки. Экипаж каждого самолета состоял из четырех человек: пилота, второго пилота и двух операторов бортовых систем.

«Лансер» представлял собой стреловидный обтекаемый самолет, вполне оправдывающий свое название – «улан», или «копьеносец». Вместо обычного штурвала он был оборудован ручкой управления, как у истребителя, и пилоты, летавшие и на истребителях и на бомбардировщиках Б-1, говорили, что его управление очень походит на управление «фантомом», F-4, просто машина несколько тяжелее, но зато более значительный вес и размеры придают ей большую устойчивость и плавность в полете. Сейчас рассредоточенная группа «лансеров» летела по международному воздушному коридору R-220, держась друг от друга на расстоянии, обычном для коммерческих авиалайнеров.

Одолев за два часа тысячу миль, они миновали Шемью и вышли за пределы наземного радиолокационного контроля. Затем все шесть самолетов ненадолго повернули на север. Воздушные заправщики поддерживали постоянный курс и высоту, а бомбардировщики один за другим приближались." ним и производили дозаправку – на эту процедуру каждому из них требовалось около двенадцати минут. После этого бомбардировщики повернули на юго-восток, а заправщики совершили посадку на аэродроме Шемьи, где снова наполнили баки.

Четыре «лансера» снизились до высоты двадцати пяти тысяч футов, ниже высоты, установленной для гражданских авиалайнеров, что давало им более значительную свободу маневра. Они продолжали полет рядом с международным коридором R-220, самой западной из всех трасс, проходящих над Тихим океаном, рядом с полуостровом Камчатка.

Бортовые системы были снова включены. Хотя Б-1 «лансер» был создан как ударный бомбардировщик, он мог решать и многие другие задачи, одной из которых была электронная разведка. Корпус любого военного самолета усеян рядом небольших выступов, которые напоминают непосвященным рыбьи плавники. Это, как правило, разного рода антенны, в то время как их зализанные очертания призваны уменьшить сопротивление воздуха. На корпусе «лансера» таких выступов было множество, и скрытые под ними антенны предназначались для приема радиолокационных и других сигналов, которые затем поступали внутрь самолета на расположенное там оборудование, где подвергались тщательному анализу. Часть такой работы проводилась экипажем в реальном времени, что позволяло бомбардировщику следить за действиями вражеских радиолокационных установок, помогать экипажу избегать обнаружения и наносить бомбовый удар по цели.

У точки связи NOGAL, расположенной в трехстах милях от границы зоны опознания японской ПВО, бомбардировщики разошлись друг от друга примерно на расстояние в пятьдесят миль и снизились до десяти тысяч футов. Члены экипажей потерли руки, потуже затянули пристежные ремни и сосредоточились на выполнении поставленной задачи. Разговоры в кабине прекратились, ограничились репликами, связанными с операцией; начали вращаться бобины магнитофонов. Со спутников поступили сообщения, что японская противовоздушная оборона почти непрерывно держит в воздухе самолеты раннего оповещения Е-767, а экипажи бомбардировщиков больше всего опасались именно этого элемента ПВО. Барражируя на большой высоте, самолеты АВАКС Е-767 контролировали огромное пространство, а их подвижность позволяла обнаруживать угрожающую опасность с большой эффективностью. Однако хуже было то, что они действовали, как правило, совместно с истребителями, в которых находились летчики с острым зрением и мгновенной реакцией, а такое сочетание страшнее всего.

– О'кей, вот и первый, – послышался голос одного из операторов. Строго говоря, этот радиолокатор не был первым для экипажей бомбардировщиков. Практикуясь, они вели калибровку своего оборудования на радиолокационных установках русской противовоздушной обороны, однако впервые на памяти всех шестнадцати членов экипажей они действовали не против русских радаров и истребителей. – Низкая частота, фиксированное местоположение, координаты известны.

Они принимали то, что операторы называли «снежком». Обнаруженный ими радиолокатор находился за линией горизонта – слишком далеко, чтобы заметить их самолет, в конструкцию которого были встроены элементы технологии «стеле». Подобно тому как можно обнаружить человека с включенным фонариком в руке задолго до того, как тот сумеет увидеть вас, так и действующий радиолокатор издалека выдавал себя. Мощный излучатель служил маяком для непрошеных гостей вроде впередсмотрящего, который должен обнаруживать приближающегося неприятеля. Местоположение, частота излучаемых импульсов и мощность радиолокатора записывались на магнитную пленку и подвергались тщательному анализу. Дисплей на консоли оператора электронной разведки демонстрировал участок, «освещаемый» радаром, причем на экране репитера перед пилотом опасный участок был окрашен в красное. Пилот приложит все усилия, чтобы не приближаться к этому участку.

– Вот еще один, – негромко заметил оператор электронной разведки. – Ого, ты только посмотри, какая мощность излучения, наверняка установлен на борту самолета. Должно быть, один из их новых АВАКСов. Определенно двигается с юга на север, пеленг сейчас два-ноль-два.

– Понял, – отозвался пилот, который непрерывно обшаривал взглядом темное небо. «Лансер» летел вообще-то на автопилоте, но правая рука летчика все равно находилась в нескольких дюймах от ручки управления, и он готов был в любой момент бросить бомбардировщик в сторону, перейти в крутое пике или включить форсаж. Где-то справа находились японские истребители, скорее всего два F-15, но они будут кружить поблизости от Е-767.

– Только что обнаружил еще одного… пеленг один-девять-пять… другая частота излучения и… одну минуту, – произнес оператор электронной разведки. – О'кей, произошло резкое изменение частоты излучения. Он находится сейчас скорее всего за линией горизонта.

– Может нас обнаружить? – спросил пилот, снова поглядывая на экран. За пределами красной зоны опасности желтым цветом была обозначена зона возможного обнаружения – пилот думал о ней, как о зоне «может быть». В данный момент их бомбардировщик находился всего в нескольких минутах лета от пересечения границы этой зоны, и сейчас она представлялась пилоту весьма опасной, особенно в трех тысячах миль от авиабазы ВВС в Элмендорфе.

– Не могу сказать ничего определенного. Думаю, лучше отвернуть влево, – посоветовал оператор электронной разведки и тут же почувствовал, как самолет накренился на пять градусов. Для успешного осуществления операции необходимо было избегать всякого риска. Операция заключалась в сборе информации – так профессиональный игрок в карты окидывает взглядом стол, прежде чем сесть в кресло и сделать первую ставку.

– Мне кажется, там что-то промелькнуло, – послышался тревожный голос одного из операторов Е-767. – На пеленге ноль-один-пять, курс на юг. – Вращающаяся дисковая антенна над корпусом Е-767, равно как и все остальное радиолокационное оборудование самолета, была произведена в Японии и опережала по уровню высокой технологии все системы такого рода в мире. Мало что могло сравниться с нею, как и многое из созданного японскими инженерами. Три таких самолета действовали на восточных подступах к Японии. Мощность радиолокационных импульсов, излучаемых антенной, достигала трех миллионов ватт и примерно в четыре раза превышала мощность любого американского воздушного радара, однако высочайший уровень технологии заключался не в мощности, а в том, каким образом осуществлялось слежение за окружающим пространством. В общем-то этот радиолокатор представлял собой уменьшенную модификацию радара «Спай», устанавливаемого на японских эскадренных миноносцах типа «конго». Антенна, созданная на основе последних достижений физики твердого тела, сканировала окружающее пространство, постоянно меняя частоту. Чтобы обнаружить цель на большом расстоянии, использовались относительно низкие частоты. Хотя длинные волны в определенной степени огибали видимый горизонт, разрешающая способность из-за этого понижалась. Оператор замечал мерцание цели только где-то на каждом третьем обороте антенны. Программное обеспечение системы еще не научилось отличать помехи от сознательных действий человеческого ума, по крайней мере не во всех случаях, и, к сожалению, в данном случае радиолокатор работал именно на такой частоте…

– Ты уверен? – спросил старший диспетчер по внутренней связи. Он только что включил собственный дисплей и не успел ничего обнаружить.

– Вот. – Первый оператор передвинул свой курсор и пометил приблизительное место контакта, когда на экране снова промелькнула вспышка. – Погоди, вот, смотри! – Он заметил новый выброс сигнала и тоже пометил его. Контакт тут же исчез, но опять появился через пятнадцать секунд. – Смотри, направляется на юг, скорость пятьсот узлов.

– Отлично. – Старший диспетчер включил радио, поднес к губам микрофон и доложил наземной станции, что впервые кто-то пытается прощупать японскую противовоздушную оборону. Удивительным вообще-то являлось лишь то, что на это потребовалось столько времени. Теперь ситуация станет интересной, подумал он, пытаясь понять, что произойдет, когда игры начнутся всерьез.

***

– Больше не видно этих Е-767-х? – спросил пилот.

– Нет, всего два. Мне показалось пару минут назад, что на экране начало снежить, – доложил оператор электронной разведки, – но все быстро исчезло. – Ему не требовалось объяснять, что его бортовое оборудование обладало столь высокой чувствительностью, что могло, пожалуй, зарегистрировать сигналы радиоустройств, открывающих двери гаражей. Через мгновение было отмечено местонахождение еще одного наземного радиолокатора. Линия обнаружения уходила на запад, по мере того как они оставляли позади район, прощупываемый радиолокаторами двух Е-767. Они все еще продолжали лететь в юго-западном направлении и находились теперь примерно в трехстах милях слева от центральной части Хонсю – самого большого из японских островов. Сейчас вторые пилоты всех четырех бомбардировщиков смотрели только на запад, тогда как их командиры окидывали взглядом пространство впереди. Ситуация была напряженной, но в ней не было ничего особенного – так едешь в своей машине через городской район, в котором не хотелось бы жить. Пока все светящиеся указатели на панели зеленые, нет оснований для беспокойства, хотя вам не нравится, как прохожие смотрят на ваш автомобиль.

***

Настроение у членов экипажа третьего – Е-767 и летчиков истребителей сопровождения было подавленным. Вражеские самолеты осматривали побережье их страны, и пусть они находились на расстоянии шестисот километров от ее берегов, им все равно здесь нечего было делать. Тем не менее японские летчики выключили свои радары, переведя их из активного режима в пассивный. Скорее всего, думали они, это самолеты электронной разведки ЕС-135, которые собирают информацию о боеготовности Японии. А раз задача американцев состоит в сборе информации, то самым правильным будет лишить их такой возможности. К тому же это было бы совсем несложно – по крайней мере так думали члены экипажа самолета раннего радиолокационного обнаружения Е-767.

***

В следующий раз мы подлетим поближе, сказал себе командир бомбардировщика. Сначала специалистам придется изучить собранную электронную информацию, чтобы определить, где находятся опасные участки и где опасность не столь велика, от их выводов будут зависеть жизни офицеров ВВС. Об этом было приятно думать. Члены экипажа расслабились, стали зевать, и снова возобновился разговор, главным образом о прошедшей операции и о том, что им удалось узнать. Через четыре с половиной часа они вернутся на базу в Элмендорф, примут душ и отправятся отдыхать, как это предписано правилами.

***

Японские диспетчеры все еще не были полностью уверены, что им вообще удалось кого-то обнаружить, однако изучение магнитных лент с записями сигналов бортовых систем позволит это уточнить. Самолеты продолжили патрулирование воздушного пространства, контролируя полеты гражданских авиалайнеров, и экипажи обменивались замечаниями по поводу того, почему, черт побери, все еще не прекратили сновать коммерческие борта. Пилоты только пожимали плечами и недоуменно морщили лбы, испытывая еще большую неуверенность, чем в тот момент, когда им казалось, будто они следили за контактами на радиолокационных экранах. Сидя по многу часов подряд перед экранами, операторы теряли ощущение реальности. Рано или поздно воображение подчиняло себе сознание, и чем дальше, тем больше. Однако они знали, что и противная сторона тоже находится в таком же положении.

***

Управляющие центральными банками привыкли, что их принимают, как королевских особ. Их самолеты совершили посадку в международном аэропорту Джона Ф. Кеннеди в течение одного часа. Каждого встретил высокопоставленный дипломат из миссии соответствующего государства при ООН, их мгновенно провели через таможенный контроль и доставили в город на автомобилях с дипломатическими номерами. Банкиры были изрядно удивлены тем, куда их привезли, но председатель правления Федеральной резервной системы объяснил, что из-за проблем связи и координации Нью-йоркское отделение ФБР удобнее местного банка ФРС, особенно если принять во внимание, что конференц-зал здесь может вместить президентов крупнейших финансовых корпораций и торговых домов. К тому же в интересах национальной безопасности США действие антимонопольного законодательства временно приостановлено. Это сообщение заставило улыбнуться зарубежных банкиров. Наконец-то, подумали они, Америка поняла, что финансовые проблемы тесно связаны с интересами национальной безопасности, хотя ей потребовалось на это немало времени.

После кратких вступительных слов председателя правления Федеральной резервной системы и министра финансов Фидлера наступила очередь Джорджа Уинстона и Марка Ганта, которые принялись за окончательное разъяснение событий, происшедших на прошлой неделе, и на этот раз все прошло без сучка и задоринки.

– Чертовски остроумно, – произнес глава Британского банка, обращаясь к своему германскому коллеге.

– Jawohl, – согласился тот шепотом.

– Есть ли способ не допустить повторения такого в будущем? – поинтересовался вслух один из банкиров.

– Следует разработать для этого более надежную систему регистрации совершенных сделок, – тут же ответил Фидлер, который снова чувствовал себя бодрым после нескольких часов ночного сна. – Что еще?… Мы посвятим этому некоторое время. А сейчас важнее найти средства исправить создавшееся положение.

– Японская иена должна быть наказана за случившееся, – отозвался президент Французского национального банка. – И нам нужно помочь вам укрепить доллар, чтобы защитить свои собственные валюты.

– Согласен, – кивнул председатель Федеральной резервной системы. – Я рад, Жан-Жак, что наши позиции совпадают.

– Как вы намерены поступить, чтобы спасти свой рынок ценных бумаг? – спросил глава Бундесбанка.

– Вам это может показаться безумием, но мы считаем, что успех зависит от следующих действий… – Министр финансов Фидлер разъяснил процедуру, подробностей которой не коснулся в своем выступлении президент Дарлинг. Осуществление ее в значительной мере зависело от согласия европейских банкиров.

Реакцию гостей можно было предположить: сначала они изумленно переглянулись, затем одобрительно закивали. Фидлер улыбнулся.

– Скоординировать наши действия предлагаю в пятницу, когда откроются финансовые рынки, – заключил он.

***

Для начала дипломатических переговоров девять часов утра было необычным временем, и это содействовало решению проблемы. Чтобы не вызвать любопытства репортеров, американская делегация прибыла к японскому посольству на Массачусетс-авеню в частных автомобилях. Формальности строго соблюдались. Выделенное для переговоров помещение было достаточно просторным, и стол вполне соответствовал его размерам. Американцы заняли места по одну его сторону, японцы – по другую. Все обменялись рукопожатиями – это были дипломаты и так полагалось по протоколу. Были приготовлены чай и кофе, однако большинство присутствующих предпочли воду со льдом в хрустальных бокалах. К раздражению американцев, некоторые из японцев курили. Скотт Адлер подумал, а не делается ли это намеренно, чтобы выбить его из равновесия, и в качестве противоядия попросил у старшего помощника японского посла сигарету и тоже закурил.

– Благодарю вас за согласие нас принять, – чопорно произнес он.

– Позвольте еще раз приветствовать вас в стенах нашего посольства, – ответил посол Японии, дружески, хотя и осторожно кивнув.

– Начнем? – спросил Адлер.

– Прошу вас. – Посол откинулся на спинку кресла и сложил пальцы на животе, стараясь продемонстрировать, что он совершенно спокоен и готов выслушать вступительную речь.

– Соединенные Штаты крайне озабочены событиями в западной части Тихого океана, – начал Адлер. Фраза «крайне озабочены» была выбрана намеренно. Когда государства заявляют, что они крайне озабочены, это означает, что рассматривается возможность применения вооруженной силы. – Как вам известно, жители Марианских островов являются американскими гражданами и стали ими по собственному желанию, выразив его на свободных выборах, состоявшихся почти двадцать лет назад. По этой причине Соединенные Штаты Америки ни при каких условиях не согласятся с японской оккупацией этих островов и мы про… – нет, поправился Адлер, – мы требуем немедленного возвращения этих островов под суверенитет США, а также полного вывода японских вооруженных сил с этих территорий. Мы также требуем немедленного освобождения всех американских граждан, удерживаемых вами. Отказ от выполнения этих требований повлечет за собой самые серьезные последствия.

Все присутствующие сразу оценили недвусмысленность такого заявления. Пожалуй, подумали японские дипломаты – даже те из них, кто считали действия своего правительства безумием, – оно было выдержано в чересчур резких формулировках.

– Со своей стороны я сожалею о тоне подобного заявления американской делегации, – ответил посол, что на дипломатическом языке означало пощечину, нанесенную Адлеру. – Мы готовы выслушать ваши предложения по основным вопросам и изучить их приемлемость, принимая во внимание интересы безопасности Японии. – Как дипломату Адлеру придется теперь повторить все, что он только что сказал, и разъяснить значение своих слов. Это было неприкрытое требование выслушать новое заявление американской стороны, где содержались бы какие-нибудь уступки, в обмен на что японское правительство тоже в чем-то уступит.

Адлер поднес к губам бокал с водой и сделал пару глотков.

– По-видимому, я не сумел достаточно ясно выразить позицию моего правительства, – произнес он, поставив бокал на стол. – Ваша страна совершила акт вооруженной агрессии против Соединенных Штатов Америки. Подобные действия влекут за собой очень серьезные последствия. Мы даем возможность вашему правительству избежать дальнейшего кровопролития.

У остальных американцев, сидевших за столом, промелькнула одна и та же мысль: крайне жесткое заявление. Американская сторона приступила к переговорам, не успев разработать линию поведения, и Адлер зашел дальше, чем они ожидали.

– И снова, – ответил посол после некоторого размышления, – я вынужден заявить, что считаю ваш тон достойным сожаления. Как вам известно, моя страна вынуждена проявлять законную тревогу о своей безопасности. Она оказалась жертвой необдуманных мер, которые направлены на то, чтобы причинить самый серьезный ущерб нашим экономическим и национальным интересам. Статья 51 «Хартии ООН» недвусмысленно признает право любого суверенного государства на меры самообороны. Ничего большего, чем такие меры, мы не принимали.

Искусно сформулированный ответ, это признали даже американцы, и повторный призыв к компромиссу давал реальную возможность для маневра.

***

Первоначальный этап обмена дипломатическими фразами продолжался еще полтора часа. Ни одна из сторон не соглашалась пойти на уступки, всякий раз просто повторяя свою позицию в несколько иных выражениях. Затем наступило время для перерыва. Сотрудники службы безопасности распахнули двери в изысканный сад, и все направились туда, якобы подышать свежим воздухом, но на самом деле для продолжения переговоров уже на неофициальном уровне. Сад был слишком велик, чтобы установить здесь аппаратуру прослушивания.

– Итак, Крис, мы начали переговоры, – негромко произнес Сейджи Нагумо, отпивая кофе из чашки – он выбрал кофе, чтобы продемонстрировать, что сочувствует американцам; из тех же соображений Кристофер Кук предпочел чай.

– Что еще ты ожидал услышать от нас? – спросил заместитель помощника государственного секретаря.

– Во вступительном заявлении не было ничего удивительного, – согласился Нагумо.

Кук посмотрел на высокую стену, которая окружала сад японского посольства.

– На какие уступки вы готовы?

– Определенно уйдем с Гуама, но он должен превратиться в демилитаризованную зону, – тихо ответил Нагумо. – А что можете предложить вы?

– Пока – ничего.

– Ты должен дать мне что-то, для того чтобы я мог передать это послу, – заметил Нагумо.

– Я ничего не могу предложить, за исключением разве прекращения военных действий – до того как они начнутся всерьез.

– Когда они могут начаться?

– Слава Богу, не в ближайшее время. По крайней мере у нас есть время для переговоров. Давай используем его с максимальной пользой, – встревоженно произнес Кук.

– Я передам твою точку зрения. Спасибо. – Нагумо отошел в сторону и встал рядом с одним из членов своей делегации. Кук тоже побродил по саду и минуты через три подошел к Адлеру.

– Уступят Гуам, но при условии превращения его в демилитаризованную зону. Это определенно. Может быть, что-нибудь еще, но безо всяких гарантий.

– Интересно, – сказал Адлер. – Значит, ты был прав, когда говорил, что они готовы пойти на уступки, чтобы мы могли спасти свою репутацию. Неплохо сработано, Крис.

– А что мы предложим в обмен?

– Ничего, – холодно ответил заместитель государственного секретаря. Он подумал о своем отце и о татуировке у него на руке, о том, как он узнал от него, что девятка – это перевернутая вверх ногами шестерка, как отца отправила в концлагерь страна, когда-то бывшая союзником государства, представитель которого владел этим посольским особняком и красивым, хотя и словно неживым садом. Подобные мысли не должны были появляться у профессионального дипломата, и Адлер знал это. Япония предложила убежище нескольким евреям и спасла их от смерти – один из них стал членом кабинета министров в администрации Джимми Картера. Может быть, если бы его отцу повезло и он принадлежал бы к числу этих счастливцев, отношение Адлера к Японии было бы другим, но отец умер в концлагере, и Адлер видел в Японии только врага. – Мы начнем с того, что круто навалимся на них, и посмотрим, что из этого выйдет.

– Это кажется мне ошибкой, – заметил Кук после недолгого размышления.

– Может быть, – согласился Адлер. – Но они совершили ошибку первыми.

***

Военным это совсем не понравилось. Такое отношение раздражало штатских, сумевших создать полигон со стартовыми шахтами по крайней мере в пять раз быстрее, чем то же самое удалось бы этим тупицам в мундирах, не говоря уже о том, что все было осуществлено в полной тайне и намного дешевле.

– И вам даже не пришло в голову замаскировать пусковые шахты? – резко бросил японский генерал.

– А как их можно обнаружить? – раздраженно возразил старший инженер.

– На борту американских орбитальных космических станций находятся камеры, способные различить пачку сигарет на земле.

– Для начала им придется сфотографировать всю страну. – Инженер пожал плечами. – А мы расположили шахты на дне ущелья с такими крутыми стенами, что летящая сюда баллистическая ракета не сможет поразить цель, не угодив сначала вон в те горные вершины. – Он показал пальцем. – К тому же у них теперь даже не осталось на это баллистических ракет, – добавил инженер.

Перед отъездом сюда генерала тщательно проинструктировали и приказали проявить максимум терпения в разговорах с обслуживающим персоналом, и он, после первой вспышки возмущения, следовал полученным указаниям. Теперь ему предстояло командовать этим полигоном. – Первое, что мы должны сделать, – это не допустить, чтобы противник получил какие-либо сведения о местонахождении пусковых шахт.

– Значит, нужно постараться скрыть их? – вежливо спросил инженер.

– Да.

– Натянуть маскировочную сетку на опоры контактной сети? – Они так и делали во время строительных работ.

– Если у вас установлены такие опоры, это будет хорошим началом. Позднее мы рассмотрим и другие, более надежные средства.

– По железной дороге, верно? – уточнил специалист из компании «Амтрак» после инструктажа. – Много лет назад, когда я только начинал работать в компании, ВВС обращались к нам с вопросами относительно перевозки баллистических ракет по железной дороге. В результате все кончилось тем, что мы перевезли для них огромное количество бетона. – Значит, вы уже думали над подобным? – спросила Бетси

Флеминг. – Да, конечно. – Специалист сделал паузу. – Можно мне теперь посмотреть на фотографии? – Этот чертов инструктаж о необходимости соблюдать секретность занял несколько часов. Ему пришлось выслушать массу дурацких угроз, затем он оказался в отеле и начал заполнять разные анкеты – а тем временем ФБР наверняка проверяло его прошлое на предмет допуска к секретным материалам.

Крис Скотт включил проектор. Они с Бетси Флеминг уже сделали выводы, но консультанта со стороны привлекли, чтобы получить непредвзятую и независимую точку зрения. На первом слайде было изображение самой ракеты, чтобы специалист «Амтрака» получил представление о размерах груза. На следующем слайде виднелась железнодорожная платформа.

– О'кей, это, конечно, походит на железнодорожную платформу, правда, она несколько длиннее обычной, по-видимому, изготовлена специально для перевозки такого груза. Стальная конструкция. Японцы – отличные инженеры, умеют строить такие штуки. Вот и подъемный кран для погрузки. Сколько весит это чудовище?

– Сама ракета – около сотни тонн, – ответила Бетси. – И еще тонн двадцать – транспортный контейнер.

– Да, это огромный вес для одного предмета, но в то же время в нем нет ничего особенного. Как платформа, так и железнодорожное полотно вполне выдержат такой груз. – Он внимательно посмотрел на экран. – Не вижу никаких электрических соединений, обычные шланги ведут к тормозам. Вы полагаете, что они намерены производить запуск прямо с платформ?

– Вряд ли. А вы как думаете? – спросил Крис Скотт.

– Точно так же, как и двадцать пять лет назад, когда говорил с ВВС по поводу ракет MX. Да, их можно перевозить с места на место, однако обнаружить ракеты не составит особого труда, если только, разумеется, не будет изготовлено огромное количество точно таких же платформ, но даже и в этом случае перед вами сравнительно простая цель. Всего лишь длинная тонкая линия железнодорожного полотна, и знаете что? Наша главная железнодорожная линия от Миннеаполиса до Сиэтла по длине превышает все японские железные дороги со стандартной шириной колеи.

– Ну и к какому выводу вы пришли? – спросила Флеминг.

– Это не пусковая платформа. Она предназначена только для транспортировки. Не сомневаюсь, что вы сами уже знаете это.

Да, конечно, и все-таки приятно, когда твое заключение подтверждает кто-то другой,

подумала Бетси.

– Что еще?

– Парни из ВВС не переставали твердить, что эти проклятые штуки требуют крайне деликатного обращения. И размеры. Длина этой платформы около девяноста футов, а длина платформы на японских железных дрогах не превышает шестидесяти, поскольку обычно колея узкая. Знаете почему?

– Я просто предположила, что они выбрали…

– Все дело в общем подходе к проблеме строительства железнодорожной сети, – пояснил специалист «Амтрака». – Японская колея позволяет делать более крутые повороты, да и вообще предусматривает все меньших размеров. Однако для поездов «Шинкансен» японцы построили трассы со стандартной шириной колеи, потому что для высокой скорости и устойчивости требуется более широкая колея. Длина груза, о котором идет речь, и необходимая для него платформа означают, что на крутых поворотах платформа может перекрыть встречный путь, так что возникает опасность столкновения – если только, разумеется, при перевозке таких негабаритных грузов не будет всякий раз перекрываться движение по второй колее. Поэтому можно с уверенностью предположить, что ракета находится где-то в стороне от трассы «Шинкансен». Далее, проблема самого груза. Она затрудняет всю транспортную обстановку для всей железнодорожной системы перевозок.

– Каким образом? – поинтересовалась Бетси Флеминг.

– Поскольку ракеты требуют исключительно бережного обращения, их приходится перевозить на малой скорости, а это нарушает график движения поездов, их прибытия и отправления. Мы никогда не стремились брать на себя транспортировку таких грузов. ВВС собирались щедро платить за это, но в конечном итоге мы понесли бы убытки. То же самое относится и к японским железным дорогам. Пожалуй, для них ситуация будет еще хуже. Трасса «Шинкансен» – скоростная линия пассажирских перевозок. График движения поездов на этой трассе соблюдается с поразительной точностью, и японцы не захотят перевозить грузы, нарушающие этот график. – Он замолчал. – Хотите знать мое мнение? Они использовали эти платформы для перевозки ракет с завода-изготовителя куда-то еще – и все. Готов поспорить, что это делалось ночью. На вашем месте я поискал бы эти платформы – они наверняка окажутся брошенными в каком-нибудь тупике. Затем я принялся бы за поиски ветки, отходящей от главной линии и ведущей вникуда.

Скотт щелкнул кнопкой, сменил слайды, и на экране появилась новая картинка.

– Вы хорошо знакомы с японскими железными дорогами? – спросил он.

– Да, мне довелось бывать там достаточно часто. Вот почему меня и привлекли к работе с вами.

– Тогда скажите, что вы думаете вот об этой линии. – Скотт указал на экран.

***

– Чертовски совершенный радар, – заметил техник. Трейлер с оборудованием доставили на транспортном самолете в Элмендорф для технического обеспечения операции, в которой принимали участие бомбардировщики Б-1. Летные экипажи сейчас отдыхали, а специалисты по радиолокации, офицеры и сержанты, изучали магнитные пленки с записями, собранными во время разведывательного полета.

– Многофазовая радиолокационная антенна? – спросил майор.

– Похоже на то. Несомненно, это не тот радар типа APY-1, что мы продали им десять лет назад. Здесь мощность превышает два миллиона ватт – и посмотрите, как меняется сила излучения. Знаете, что это такое? – спросил сержант. – Это вращающаяся дисковая антенна, возможно, планарного типа. Да, она, конечно, вращается, но и действует на различных частотах.

– Слежение и сканирование?

– Почему бы и нет? У них меняющаяся частота. Черт побери, сэр, жаль, что у нас нет ничего подобного. – Сержант взял фотографию самолета. – Эта штука причинит нам немало неприятностей. Такая огромная мощность – похоже, они могли заметить наши самолеты и даже вести слежение за бомбардировщиками Б-1.

– С такого расстояния? – Строго говоря, бомбардировщик Б-1Б не был построен по технологии «стеле». С носа он действительно был плохо виден на экране радиолокатора, зато со стороны борта радиолокационный силуэт казался значительно больше, хотя и не таким большим, как у любого обычного самолета такого же размера.

– Да, сэр. Мне хотелось бы еще поработать с этими записями.

– Что вы надеетесь обнаружить?

– Радиолокационная дисковая антенна вращается, по-видимому, со скоростью шесть оборотов в минуту. Записанные импульсы должны находиться примерно в таком же интервале. Если дело обстоит не так, то они направляли на наши самолеты свой луч.

– Хорошая мысль, сержант. Действуйте.

34. Все на борт

Ямата испытывал раздражение – приходилось возвращаться обратно в Токио. Все тридцать лет своей деловой деятельности он занимался тем, что планировал операции, давал указания, а затем группа подчиненных выполняла его инструкции. Сам же он разрабатывал другие стратегические операции. Ему казалось, что в данном случае все пройдет проще. В конце концов, двадцать самых видных представителей дзайбацу входили теперь в состав его команды. Сами они, конечно, думали о себе иначе, улыбнулся Ямата-сан. Это была пьянящая мысль. Оказалось так просто заставить правительство плясать под свою дудку, а вот для того, чтобы убедить дзайбацу, потребовались годы. Однако теперь и они плясали под его дудку, хотя время от времени им и требовался дирижер. И вот теперь он вынужден прилететь обратно в почти пустом авиалайнере, чтобы успокоить их.

– Это невозможно, – сказал им Ямата.

– Но он заявил…

– Козо, президент Дарлинг может говорить все, что ему заблагорассудится. Я уверяю тебя, что американцы не смогут восстановить свои документы меньше чем за несколько недель. А если они попытаются открыть свои финансовые рынки сегодня, это приведет к еще большему хаосу, а хаос, – напомнил им Ямата, – играет нам на руку.

– А европейцы? – спросил Танзан Итагаке.

– Они проснутся в конце будущей недели и увидят, что мы купили их континент, – сказал Ямата, обращаясь ко всем представителям дзайбацу. – Через пять лет Америка превратится в нашего бакалейщика, а Европа станет галантерейным магазином. К этому времени иена будет самой прочной валютой в мире. К этому времени у нас будет полностью интегрированная национальная экономика и мощный союзник на континенте. Мы оба сможем полностью удовлетворять свои потребности в природных ресурсах. Нашему населению больше не понадобится убивать нерожденных детей, чтобы избежать перенаселения страны. И, – добавил он, – у нас появится политическое руководство, достойное нашего положения в мире. Это будет наш следующий шаг, друзья.

Вот как, подумал Биничи Мураками, скрывая свои мысли за непроницаемой маской равнодушия. Он вспомнил, что присоединился к этому союзу отчасти потому, что на улице Вашингтона его оскорбил пьяный бродяга. Как получилось, что умный человек вроде него поддался приступу гнева? Но так произошло, и теперь он вынужден действовать вместе с остальными. Отпив глоток сакэ, промышленник продолжал молча слушать, как Ямата-сан расхваливает блестящее будущее их страны. Он имеет в виду, разумеется, собственное будущее, подумал Мураками. Сколько сидящих здесь понимают это? Идиоты. Впрочем, говорить так несправедливо. В конце концов, он тоже принадлежит к их числу.

***

Майор Борис Щеренко имел не менее одиннадцати агентов, каждый из которых занимал видное положение в японском правительстве, один из них являлся даже заместителем директора СУОБ – Следственного управления общественной безопасности. Щеренко сумел собрать компрометирующую информацию на высокопоставленного японского контрразведчика, когда тот находился на Тайване, увлекшись там сексом и азартными играми. Завербованный им японец был самым многообещающим – возможно, наступит день, когда он займет пост директора управления, и тогда токийская резидентура получит возможность контролировать японскую контрразведку по всей стране и оказывать влияние на ее деятельность. Однако русского разведчика смущало то обстоятельство, что до сих пор ни один из его агентов не смог узнать ничего полезного.

Что же касается совместной работы с американцами, то профессиональная подготовка и весь предыдущий опыт готовили майора Щеренко к обратному, и теперь ему казалось, что он возглавляет какой-то комитет, принимающий дипломатов с Марса. Впрочем, поступившее из Москвы указание несколько облегчило его задачу. Оказывается, японцы в союзе с китайцами намерены отнять у его страны потенциально ценнейшие ее владения и благодаря этому стать самой могучей страной мира. Самое странное, что этот план вовсе не казался ему таким уж безумным. И тут из Москвы поступили конкретные приказы.

Двадцать баллистических ракет, подумал он. Ему и в голову никогда не приходило вести здесь разведывательную работу в этом направлении. В конце концов, Москва сама продала их японцам. Правительство задумывалось, должно быть, над возможностью того, что ракеты могут быть использованы против России, – нет, скорее, никто и предположить не мог подобного.

Щеренко пообещал себе, что сядет за стол с этим парнем Кларком, опытным агентом, и после того, как они выпьют несколько стаканов водки, чтобы установить дружеские отношения, задаст ему несколько деликатных вопросов – так ли глупа политическая линия американского правительства, как и та, что заставила его самого браться теперь за выполнение подобного задания. Может быть, американец даст ему какие-нибудь полезные советы. Ведь у них правительство меняется каждые четыре или восемь лет. Они, наверно, привыкли к этому.

Двадцать ракет, снова подумал он. Шесть боеголовок на каждой. Когда-то не было ничего необычного в мыслях о тысячах летящих ракет, и обе стороны были настолько безумны, что воспринимали это как стратегическую необходимость. Но теперь речь идет всего о десяти или двадцати – а на кого они будут нацелены? Согласятся ли американцы встать на защиту своих новых… кого? Кто мы теперь? Друзья? Союзники? Партнеры? Или мы просто бывшие враги и новые отношения еще не отрегулированы между Москвой и Вашингтоном? Придут ли американцы на помощь в борьбе против этой новой – но такой старой – угрозы? В голове навязчиво то и дело возникала мысль о двадцати ракетах, умноженных на шесть боеголовок в каждой. Они окажутся нацеленными на все крупные города и уничтожат его страну. И это несомненно удержит Америку от того, чтобы оказать помощь России.

Ну что ж, тогда Москва права, решил Щеренко. Для того чтобы избежать подобной ситуации, необходимо полное сотрудничество. Америке требуется узнать расположение пусковых шахт с размещенными в них ракетами. По-видимому, американцы намереваются уничтожить их. А если им это не удастся, тогда мы сами уничтожим эти ракеты.

Майор поддерживал личную связь с тремя агентами. Остальные работали под контролем его подчиненных. Щеренко руководил составлением записок, которые попадут в тайные «почтовые ящики», расположенные в разных районах Токио. Содержание записок было одинаковым: что вам известно о… Сколько агентов ответят на его требование об информации? Опасность заключалась не в том, что агенты, завербованные русской разведкой, могут не иметь доступа к необходимым ему сведениям, а скорее в том, что один из них – или несколько – воспользуется заданием как возможностью прийти с повинной к японским властям. Запрашивая у своих агентов информацию такой огромной важности, майор Щеренко шел на риск вдруг кто-то из них решит проявить патриотизм, сообщит властям о новых указаниях и тем самым попытается снять с себя клеймо предателя. Но такой риск был необходим. После полуночи он отправился на прогулку, выбирая районы с особенно оживленным движением, там опустил записки в «почтовые ящики» и одновременно поставил своих агентов в известность о необходимости их изъять. Майор надеялся, что та половина СУОБ, которую контролировал завербованный им контрразведчик, ведет наблюдение за этим районом города. Щеренко полагал, что дело обстоит именно так, но ведь всегда возможна ошибка, не правда ли?

***

Кимура знал, что рискует, но теперь это перестало его беспокоить. Он надеялся лишь на то, что действует из патриотических побуждений, что каким-то образом соотечественники поймут и оценят это уже после его казни за измену. Утешало его и то, что он умрет не один.

– Я могу организовать вам встречу с бывшим премьер-министром Когой, – сказал он.

Проклятие, пронеслось в голове у ошеломленного Кларка. Но ведь я всего лишь чертов шпион, хотелось ему сказать. Я не служу в долбанном. Государственном департаменте. Его успокаивало только то, что Чавез никак не отреагировал на это. Не может быть, подумал Джон, сердце у него наверняка остановилось в это мгновение, в точности, как у меня.

– Чего мы добьемся этим? – спросил он.

– Возникла крайне серьезная ситуация, верно? Кога-сан не имеет к этому никакого отношения. Он по-прежнему сохраняет немалое политическое влияние. Ваше правительство должно проявить интерес к его точке зрения на происходящее.

Да, пожалуй. Но ведь Кога не входит теперь в правительство и, возможно, решится на то, чтобы обменять жизнь нескольких иностранцев на шанс вернуться к активной политической жизни. А может быть, он является человеком, который ставит судьбу своей страны выше личных интересов, – эта возможность могла вмешаться в любое предположение, которое только мог вообразить Кларк.

– Прежде чем дать ответ, я должен запросить мнение своего правительства, – ответил Джон. Он редко шел на то, чтобы пытаться выиграть время, но сейчас возникла ситуация, которая выходила за рамки его опыта.

– Тогда советую сделать это. И как можно быстрее, – добавил Кимура, встал и вышел.

– Мне всегда казалось, что степень магистра в области международных отношений когда-нибудь пригодится, – заметил Чавез, глядя в стакан, до половины наполненный коктейлем. – Разумеется, сначала нужно дожить до того дня, когда мне вручат такой диплом. – Потом можно жениться, обзавестись детьми, может быть, даже вести нормальную жизнь, подумал он, но промолчал.

– Рад, что у вас все еще сохранилось чувство юмора, Евгений Павлович.

– Нам ответят, чтобы мы так и поступили. Вы ведь знаете это. – Да. – Кларк кивнул. Стараясь сохранить свою легенду, он пытался решить, как поступил бы в такой ситуации русский. Интересно, есть ли в уставе КГБ раздел, посвященный подобным проблемам? В правилах поведения сотрудника ЦРУ нет ничего подобного, это уж точно.

***

Как всегда, записи на магнитной пленке оказались более ясными, чем мгновенный анализ операторов, проводившийся в реальном масштабе времени. По мнению аналитиков из японской разведки, там было по крайней мере три, а скорее всего, принимая во внимание тактику американцев, четыре самолета, прощупывавших противовоздушную оборону Японии. Впрочем, это определенно не были ЕС-135. Эти самолеты строились по проекту, разработанному почти пятьдесят лет назад. У них на корпусе находилось столько антенн, что они были способны обнаружить любой телевизионный сигнал в полушарии и потому создавали бы гораздо более мощную радиолокационную картинку. К тому же у американцев сейчас и не осталось в строю, наверно, четырех таких самолетов. Так что это было что-то другое, скорее всего их бомбардировщики Б-1Б, решили аналитики. А Б-1Б являлся по своему главному назначению бомбардировщиком и был создан для выполнения гораздо более зловещих задач, чем простой сбор электронной информации. Это значит, что американцы рассматривали Японию как своего врага, противовоздушную оборону которого понадобится преодолеть, чтобы принести смерть и разрушения. Такая мысль не представляла собой чего-то нового для обеих сторон во время войны – если это действительно была война, думали более трезвые головы. Но чем иным это может быть? – считало большинство, решая таким образом главное направление подготовки к ночным операциям.

Самолеты дальнего радиолокационного обнаружения Е-767 снова поднялись в воздух для выполнения операций, причем опять два из них действовали в активном режиме и один находился как бы в засаде. На этот раз радиолокаторы работали на полную мощность, а параметры программного обеспечения, предназначенного для обработки полученных сигналов, подверглись изменениям, чтобы более успешно обеспечивать слежение на большом расстоянии за целями с элементами технологии «стелс». Экипажи самолетов раннего обнаружения полагались при своей работе на законы физики. Размеры антенн в сочетании с мощностью электронных импульсов и частотой излучаемых сигналов позволяли обнаружить практически любые цели. С одной стороны, это было хорошо, а с другой – плохо, потому что теперь они принимали электронные импульсы отовсюду. Впрочем, кое-что изменилось. Когда операторам казалось, что они принимают слабый отраженный сигнал от движущейся цели, они начинали направлять туда свои истребители. «Иглам» еще ни разу не удалось приблизиться к подозреваемым целям на расстояние в сотню миль. Как только Е-767 переключали свои радиолокаторы с режима длинноволнового обнаружения на режим коротковолнового слежения, сигналы исчезали. Это не предвещало ничего хорошего, поскольку для наведения на цель требовался коротковолновый диапазон. С другой стороны, было ясно, что американцы продолжают прощупывать японскую ПВО и, возможно, подозревают, что за ними следят. Впрочем, думали все, это хорошая практика для летчиков-истребителей. И если война действительно началась, говорили себе ее участники, то она становилась все более и более похожей на настоящую.

***

– Я не верю этому, – сказал полковник.

– Сэр, мне кажется, что они вели вас. Их радар «освещал» ваш самолет с частотой, вдвое превышающей скорость вращения антенны. Японские радиолокаторы имеют полностью электронное управление. Они способны направлять свои лучи на цель, и они направляли их на вас. – Сержант говорил с офицером разумно и уважительно, несмотря на то что полковник, возглавлявший первое разведывательное звено, демонстрировал излишнюю самоуверенность и не хотел прислушаться к голосу разума. Летчик выслушал сказанное и отмахнулся.

– О'кей, может, им и удалось пару раз засечь нас. Мы летели бортом к ним. В следующий раз развернемся в более широкую фронтальную линию и направимся прямо в охраняемую зону. При этом наш радиолокационный силуэт будет намного меньше. Нам нужно прощупать их противовоздушную оборону, чтобы увидеть, как они будут реагировать на это.

Твое дело, приятель, подумал сержант, лучше уж ты, чем я. Он посмотрел в окно. База ВВС в Элмендорфе находилась на

Аляске и была подвержена капризам ужасной зимней погоды, а это худший враг всех машин и аппаратов, созданных человеческими руками. По этой причине бомбардировщики Б-1 стояли в ангарах, что скрывало их от разведывательных спутников, которыми могли воспользоваться японцы. И все-таки полной уверенности, что это так, ни у кого не было.

– Полковник, я всего лишь сержант и занимаюсь изучением записей на магнитных лентах, однако на вашем месте я проявил бы осторожность. Мне не известны параметры японских радиолокаторов, поэтому я не могу с уверенностью сказать, насколько они эффективны. Но мне кажется, что японцы создали исключительно совершенную аппаратуру.

– Мы будем осторожны, – пообещал полковник. – Завтра вечером я доставлю вам комплект магнитных лент получше этого.

– Понятно, сэр. – Лучше уж ты, чем я, снова подумал он.

***

Подводная лодка ВМС США «Пасадена» заняла позицию на северном фланге патрульной линии к западу от Мидуэя. Субмарины могли поддерживать связь со штабом командующего подводными силами Тихоокеанского флота по радио через спутник связи, не выдавая противнику своей позиции.

– Что это за линия, – пробормотал Джоунз, глядя на карту. Он только что пришел в штаб, чтобы посоветоваться относительно информации, полученной сетью подводных гидрофонов, по поводу перемещения японских военных кораблей, которое в данный момент не было таким уж активным. Радовало то, что сеть гидрофонов, даже с помощью разработанного Джоунзом нового программного обеспечения, не могла обнаружить подводные лодки патрульной линии «Олимпия», «Хелен», «Гонолулу» и «Чикаго», к которым теперь присоединилась и «Пасадена». – В прошлом нам требовалось больше подводных лодок лишь для того, чтобы закрыть пролив.

– Это все подводные лодки, имеющиеся сейчас в нашем распоряжении, Рон, – заметил Чеймберз. – Действительно, их недостаточно. И все-таки, если японцы выдвинут вперед свои дизельные подводные лодки, им придется серьезно подумать об их безопасности. – Приказ, поступивший из Вашингтона, был сформулирован несколько неопределенно. В нем говорилось, что нельзя допустить передвижения японскихвоенно-морских соединений на восток и что, по-видимому, уничтожение одной из японских подводных лодок не вызовет отрицательной реакции, только лодка, установившая контакт с противником, должна сначала связаться со штабом и получить указания, основанные на политических соображениях. Манкузо и Чеймберз не сказали Джоунзу об этом. Они пришли к выводу, что нет смысла снова вызывать у него приступ раздражения.

– Но у нас есть много законсервированных подводных лодок…

– Если быть точным, то семнадцать на Западном побережье, – кивнул Чеймберз. – Понадобится минимум шесть месяцев на то, чтобы расконсервировать их, не говоря уже о комплектовании экипажей.

Неожиданно Манкузо поднял голову.

– Одну минуту. А как относительно моих 726-х? Джоунз посмотрел на него.

– Я думал, что они отправлены на металлолом.

Командующий подводными силами Тихоокеанского флота отрицательно покачал головой.

– Сторонники защиты окружающей среды выдвинули самые серьезные возражения. Сейчас на лодках экипажи сокращенной численности.

– Да, на всех пяти, – негромко заметил Чеймберз. – Это «Невада», «Теннесси», «Уэст Виргиния», «Пенсильвания» и «Мэриленд». Ради них стоит связаться с Вашингтоном.

– Да, пожалуй, – согласился Джоунз. Атомные подводные лодки проекта 726, известные как тип «огайо» по названию первой лодки, превратившейся теперь в отменные бритвенные лезвия, были намного – на десять узлов – медленнее быстроходных маленьких ударных лодок 688-го проекта, менее маневренными, зато практически бесшумными. Более того, стандарт бесшумности определялся именно по лодкам этого типа.

– Как ты считаешь, Уолли, нам удастся срочно сформировать экипажи для них?

– А почему нет, адмирал? Мы сможем выпустить их в море через неделю… максимум через десять дней, если сумеем укомплектовать надежными людьми.

– Вот это я могу взять на себя, – произнес Манкузо и поднял телефонную трубку прямой связи с Вашингтоном.

***

Деловой день в Центральной Европе начинался в десять часов, утра по местному времени, когда девять было в Лондоне и предрассветные четыре в Нью-Йорке. В Токио в это время было шесть часов вечера. После того, что сначала было волнующей неделей, за которой последовала скучная и неинтересная, японские финансисты получили возможность восхищаться своим блестящим успехом, когда им удалось сорвать такой колоссальный куш.

Валютные маклеры в Токио удивились, когда сначала все пошло нормально. Рынки открылись подобно тому, как открываются двери магазинов, впуская покупателей на долгожданную распродажу. Объявление об этом было сделано накануне, просто никто не поверил. Все, как один, они позвонили своим банкирам и запросили инструкции, удивив их новостями из Берлина и других европейских столиц.

***

В Нью– йоркском отделении ФБР экраны компьютеров, подключенных к международной сети финансовых рынков, показывали точно такую же картину, как и на всех остальных континентах. Председатель правления Федеральной резервной системы и министр финансов Фидлер не сводили глаз с дисплеев. На каждом из финансистов были наушники и микрофон, соединяющие их по каналам шифрованной телефонной связи с европейскими коллегами.

Первым начал игру немецкий Бундесбанк, продавший пятьсот миллиардов иен за соответствующий эквивалент в долларах банку Гонконга – очень осторожный маневр, целью которого было прощупать рынок. Гонконг пошел на эту сделку, как да самую обычную трансакцию, решив, что немцы совершили элементарную ошибку и можно ею воспользоваться с некоторой выгодой для себя. По-видимому, Бундесбанк ошибочно предположил, что открытие рынка ценных бумаг в Нью-Йорке укрепит позиции доллара. Сделка была быстро завершена, отметил Фидлер. Он повернулся к председателю Федеральной резервной и подмигнул. Следующий шаг сделали швейцарцы, которые изъявили желание купить оставшиеся у Гонконга американские казначейские облигации на сумму в триллион – триллион! – иен. И эта сделка была заключена менее чем за минуту. Далее последовал более прямой маневр. Коммерческий банк Берна отозвал свой вклад в швейцарских франках из японского банка, заплатив за него иенами – еще одна сомнительная сделка, вызванная телефонным звонком правительства Швейцарии.

После открытия остальных европейских фондовых бирж рынок ценных бумаг оживился… Банки и другие финансовые институты, которые из стратегических соображений купили японские ценные бумаги, чтобы уравновесить скупку европейских ценных бумаг японцами, теперь начали продавать их, сразу конвертируя полученные иены в другие валюты. В Токио стали ощущаться первые признаки беспокойства. Действия европейцев можно было истолковать как простые попытки извлечь выгоду из подобных трансакций, однако среди валютных спекулянтов поползли слухи, что курс иены может упасть, причем упасть резко, а ведь в Токио был уже вечер пятницы и фондовые биржи закрылись, исключение составляли валютные маклеры и те, кто работали с европейскими рынками.

– Сейчас они занервничали, наверно, – заметил Фидлер.

– Я бы на их месте занервничал, – послышался из Парижа голос Жан-Жака. Пока никто еще не хотел говорить о том, что первая мировая экономическая война развернулась всерьез. Атмосфера на финансовых рынках казалась волнующей, словно перед грозой, хотя происходящее противоречило всему опыту и инстинктам финансистов.

– Знаешь, у меня нет никакой компьютерной модели, которая могла бы предсказать, чем все это кончится, – сказал Гант, они с Уинстоном сидели в стороне от правительственных чиновников. Происходящее в Европе хотя и играло на руку американцам, тем не менее противоречило всем компьютерным расчетам и предсказаниям.

– Ну что ж, пилигрим, вот для этого нам и требуется ум, а также инстинктивное чутье к возможному развитию событий, – ответил Джордж Уинстон с непроницаемым выражением лица.

– Но как поведут себя наши рынки?

– Да уж можешь не сомневаться, что мы узнаем это через, ну, семь с половиной часов, – ухмыльнулся Уинстон. – И тебе даже не понадобится покупать входной билет, чтобы стать свидетелем столь интересного зрелища. Куда делась твоя склонность к приключениям?

– Я рад, что кто-то получает удовольствие от происходящего.

***

Существуют международные правила торговли валютой. Сделки должны прекращаться после того, как одна из валют упадет до определенного уровня. Однако на этот раз торговля продолжалась. Все европейские правительства отказались поддержать иену, торговля не остановилась, и японская валюта продолжила падение.

– Они не имеют права так поступать! – сказала некая важная персона в Токио. Однако они так поступили, и он протянул руку к телефону, уже зная, какими будут его инструкции. Началось наступление на иену. Им нужно защитить ее, и единственный выход – продать накопленные в Японии запасы иностранной валюты, чтобы вернуть обратно накопления в иенах, лишив международных спекулянтов всякой возможности оказывать давление на японскую валюту. Хуже всего было то, что он не видел никаких оснований для таких действий. Курс иены был прочнее, чем у американского доллара. Скоро йена заменит доллар в качестве основной мировой валюты, особенно если американским финансистам хватит ума через несколько часов пойти на открытие фондовых рынков. Европейцы совершили чудовищную ошибку, рискнув такими колоссальными деньгами, что это не поддавалось даже воображению. А поскольку их шаг невозможно было логически объяснить, японским финансистам требовалось положиться на собственный опыт, собственные знания и действовать соответственно. Ирония происходящего была бы забавной, будь они в состоянии оценить ее. Их действия были сугубо автоматическими. Франки – французские и швейцарские, – английские фунты стерлингов, немецкие марки, голландские гульдены и датские кроны в огромных количествах были затрачены на покупку японских иен, относительная ценность которых – в этом в Токио никто не сомневался – может только возрасти, особенно если европейцы устанавливали курс своих валют на основе американского доллара.

Однако на японском рынке ценных бумаг ощущалась нервозность, и тем не менее там выполнялись приказы финансовых воротил и торговля продолжалась. Правда, и последние сейчас покидали дома и спешили на автомобилях или поездах в свои финансовые центры. Торговля акциями продолжалась и в Европе, где местные валюты конвертировали в иены. Все снова ожидали, что, когда возобновится падение американского доллара, вместе с ним рухнут и европейские валюты. Затем упадут цены на государственные облигации и казначейские обязательства, после чего Япония вернет себе еще больше европейских ценных бумаг. Сделки, совершенные европейскими банками, являлись печальным примером неуместной преданности Америке или ошибочной уверенности в ее мощи, а может быть, и чего-то еще, думали финансисты в Токио, однако, печально это или нет, события развивались благоприятно для Японии, и было бы грешно не воспользоваться этим. К полудню по лондонскому времени объем совершенных сделок был колоссальным. Частные инвесторы и небольшие финансовые компании заметили, как поступают все остальные, и присоединились к общему течению – очередная глупость, решили японцы. Полдень в Лондоне – это семь утра на Восточном побережье Америки.

***

– Я обращаюсь к вам, мои соотечественники, – произнес президент Дарлинг ровно в пять минут восьмого, появившись на экранах всех основных телевизионных компаний. – Вечером в среду я сказал, обращаясь к вам, что в пятницу снова откроются все. американские финансовые рынки…

***

– Началось, – заметил Козо Мацуда, успев вернуться в свой кабинет и глядя на экран телевизора, принимающего компанию Си-эн-эн. – Сейчас он заявит, что они не могут сделать этого, и Европу охватит паника. Великолепно. – Он посмотрел на своих помощников и снова повернулся к экрану. Американский президент улыбался и казался уверенным в себе. Ну что ж, политический деятель должен иметь талант актера, чтобы успешно обманывать граждан своей страны.

***

– Трудности, с которыми столкнулся наш финансовый рынок на прошлой неделе, имели своей причиной намеренную атаку на американскую экономику. Никогда прежде такого не случалось, и я хочу объяснить вам, что произошло, как это было подготовлено и почему. Мы потратили целую неделю на сбор этой информации, и в настоящий момент министр финансов Фидлер и председатель правления Федеральной резервной системы находятся в Нью-Йорке, работая рука об руку с главами крупнейших финансовых корпораций Америки, чтобы исправить положение.

Я также рад сообщить вам, что у нас было время на консультации с нашими друзьями в Европе и что наши исторические союзники поддержали нас в эту трудную минуту, как они не раз делали это раньше.

Так что же в действительности произошло в прошлую пятницу? – сам себе задал риторический вопрос Роджер Дарлинг.

Когда на экране появилась первая схема, Мацуда поставил стакан на стол.

***

Джек наблюдал за речью президента. Как всегда, наибольшая трудность заключалась в том, чтобы до предела упростить сложную проблему и в таком виде донести ее до аудитории. Для этого потребовалась помощь двух профессоров экономики, половины личных помощников министра финансов и руководителя Комиссии по

биржевым операциям и ценным бумагам, причем они работали в тесном контакте с лучшим «спичрайтером» – составителем речей президента. Но даже и в этом случае Дарлингу потребовалось двадцать пять минут, шесть схем на слайдах и немалое число правительственных чиновников, которые в этот момент беседовали с репортерами, разъясняя им суть происходящего, причем брифинг начался в половине седьмого.

– Я сказал вам вечером среды – ничто, да, ничто не в силах подорвать нашу экономическую мощь. Не пострадала ни одна фирма. Не было продано ни одного предмета собственности. Каждый из вас остается тем же человеком, которым он был неделю назад, с теми же возможностями, тем же домом, той же работой, той же семьей и теми же друзьями. То, что произошло в прошлую пятницу, было попыткой не разрушить нашу страну, а подорвать нашу уверенность в себе. Наша уверенность в себе является более трудной и упрямой целью, чем думают некоторые, и мы докажем это сегодня.

Большинство тех, кому предстояло вершить судьбы финансового рынка и фондовых бирж, спешили сейчас на работу и не слышали речи президента, но их служащие записали ее, и уже на каждом столе лежала распечатка, а на каждом компьютерном терминале находился текст. Более того, рабочий день начнется только в полдень, всюду будут проводиться заседания, где обсудят стратегию предстоящего дня, хотя никто не имел детального представления о том, чем они будут заниматься. Самая очевидная реакция на создавшееся положение была по сути дела настолько очевидна, что никто не знал, стоит ли пытаться осуществить ее на практике или нет.

***

– Они топят нас, – сказал Мацуда, не отрывая глаз от экранов. – Что можем мы предпринять, чтобы остановить это?

– Все зависит от того, как отреагирует их фондовый рынок, – ответил его старший эксперт по торговле ценными бумагами, сам не зная, что еще сказать или что предпринять.

***

– Ты полагаешь, у нас получится, Джек? – спросил Дарлинг. В папках перед ним лежали тексты двух речей, и он не знал, с какой из них ему придется выступать вечером.

Советник по национальной безопасности пожал плечами.

– Не знаю. Вы даете им возможность выйти из игры, сохранив достоинство. А вот примут они это предложение или нет – зависит от них.

– Значит, нам остается только сидеть и ждать?

– Пожалуй, дело обстоит именно так, господин президент.

***

Вторая встреча проводилась в Государственном департаменте. Госсекретарь Хансон посоветовался у себя в кабинете со Скоттом Адлером. Тот в свою очередь провел инструктаж американских участников переговоров и принялся ждать. Японская делегация приехала в 9.45.

– Доброе утро, – приветливо улыбнулся Адлер.

– Приятно увидеть вас снова, – ответил посол, пожимая протянутую руку, но уже не с такой уверенностью, как в прошлый раз. В этом не было ничего удивительного, потому что он не успел получить подробные указания из Токио. Адлер не исключал, что посол обратится с просьбой отложить переговоры, однако это было бы слишком очевидным признанием слабости, и потому посол, опытный и искусный дипломат, оказался в самой сложной из всех дипломатических ситуаций – ему пришлось представлять свое правительство, не получив новых инструкций, так что он был вынужден полагаться только на свой ум и прошлый опыт. Адлер проводил посла к его креслу и затем вернулся на свою сторону стола. Поскольку сегодня роль хозяина играла Америка, первое слово предоставлялось Японии. Адлер заключил пари с госсекретарем относительно содержания этого выступления.

– Прежде всего я хочу заявить самый серьезный протест от имени моего правительства по поводу попытки подорвать нашу национальную валюту – попытки, организованной при активном содействии и участии Соединенных Штатов…

Вы должны мне десять баксов, господин государственный секретарь, подумал Адлер, скрывая торжество за непроницаемой маской на лице.

– Господин посол, – ответил он, – мы тоже можем предъявить вам аналогичные претензии. Более того, вот данные, собранные нами по поводу событий, происшедших на прошлой неделе. – На столе появились папки, которые передвинули на сторону японских дипломатов. – Я должен предупредить вас, что мы ведем расследование, которое может привести к обвинению гражданина Японии Райзо Яматы в мошенничестве с ценными бумагами по компьютерной сети.

По целому ряду причин это был рискованный шаг. Подобное заявление ясно показывало, что американцам известно о попытке махинаций с ценными бумагами на Уолл-стрите, и говорило о доказательствах, еще не полученных. Поэтому, подобное заявление могло только подорвать обвинение Яматы и его союзников, если оно попадет в суд. Однако сейчас это не имело значения. Адлеру нужно было принять меры, чтобы предотвратить войну, – и как можно быстрее. Пусть ребята в Министерстве юстиции позаботятся о юридических тонкостях.

– Разумеется, было бы намного лучше, если бы ваша страна сама разобралась с незаконной деятельностью этого человека, – заявил далее Адлер, предоставляя послу Японии и его правительству обширное пространство для маневров. – Последствия его действий, как это становится очевидным сегодня, поставят вашу страну в гораздо более трудное положение, чем нашу.

А теперь, если не возражаете, мне хотелось бы вернуться к вопросу о Марианских островах.

Сокрушительный удар, нанесенный Адлером, явно потряс японскую делегацию. Как часто происходит в таких случаях, почти все осталось несказанным, но тем не менее понятным каждому. Мы знаем, что вы сделали. Мы знаем, и как вы сделали это. Мы готовы заняться решением этой задачи. Этот жесткий и прямой шаг был сделан для того, чтобы скрыть подлинную проблему, возникшую перед американцами – их неспособность нанести немедленный военный контрудар, – но одновременно предоставлял Японии возможность снять с себя ответственность за действия некоторых ее граждан. Это, решили прошлым вечером Райан и Адлер, является лучшим и самым простым методом покончить с создавшейся ситуацией. Но для достижения этой цели требовалась еще более привлекательная приманка.

– Соединенные Штаты стремятся всего лишь к восстановлению нормальных отношений. Немедленная эвакуация вооруженных сил с Марианских островов позволит нам более гибко толковать закон о реформе торговли. Мы готовы рассмотреть и этот вопрос. – Пожалуй, не следовало оказывать на японскую делегацию такого давления, подумал Адлер, однако альтернативой было дальнейшее кровопролитие. К концу первого круга переговоров случилось нечто поразительное – ни одна из сторон не повторяла формулировок исходной позиции. Скорее шел, говоря дипломатическим языком, свободный обмен мнениями, причем мало какие из них рассматривались в деталях.

– Крис, – прошептал Адлер, когда они встали из-за стола, – выясни, какова их действительная точка зрения.

– Понял, – ответил Кук. Он взял чашку кофе и вышел на террасу, где, глядя в сторону памятника Линкольну, стоял Нагумо.

– Послушай, Сейджи, это неплохой выход из положения, – произнес Кук.

– Вы слишком уж давите на нас, – заметил Нагумо, не оборачиваясь.

– Если вам нужен шанс уладить проблему без начала военных действий, то это самая благоприятная возможность.

– Может быть, самая благоприятная для вас. А как относительно наших интересов?

– Мы пойдем вам навстречу в вопросе торговли. – Кук не понимал всей создавшейся ситуации. Он не разбирался в финансовых вопросах и еще не отдавал себе отчета в том, что происходит на этом фронте. Восстановление силы доллара и защита американской экономики казались ему изолированным актом, никак не связанным с действиями японских вооруженных сил. Нагумо же знал, что дело обстоит иначе. На удар, нанесенный его страной, можно ответить только еще более мощным ответным ударом. В результате последует не восстановление существовавшего раньше положения, а дальнейшее ухудшение японской экономики – и это в дополнение к ущербу, причиненному уже существующим законом о реформе торговли. К тому же Нагумо знал то, чего не понимал Кук: если американцы не согласятся с требованиями Японии о территориальных уступках, опасность войны станет вполне реальной.

– Нам нужно время, Кристофер.

– Сейджи, у нас нет времени. Вот посмотри: средства массовой информации еще не успели это разнюхать. Но ситуация может измениться в любую минуту. Если все это станет достоянием общественности, разразится грандиозный скандал. – Поскольку Кук в данном случае был прав, у Нагумо появилась козырная карта.

– Да, это вполне может произойти, Крис. Но меня защищает дипломатическая неприкосновенность, а тебя – нет. – Ничего более конкретного от него не требовалось.

– Но послушай, Сейджи…

– Моей стране нужно нечто большее, чем вы предлагаете, – произнес Нагумо ледяным голосом.

– Мы предоставляем вам возможность спасти репутацию.

– Этого недостаточно. – Отступать было поздно. Интересно, знает ли об этом посол? – подумал Нагумо. Судя по тому, как тот смотрит в его сторону, вряд ли, решил он. Внезапно его словно осенило. Ямата со своей кликой поставили его страну в такое положение, что отступать ей некуда, и Нагумо так и не понял, было им это известно перед началом действий или нет. Однако теперь это уже не имело значения. – Нам нужно что-то получить от вас, – продолжил он, – чтобы оправдать свои действия.

Только теперь до Кука дошло то, чего он не понимал раньше. Глядя в глаза Нагумы, он все понял. Они выражали не столько жестокость, сколько решительность. Помощник заместителя государственного секретаря вспомнил о деньгах на секретном номерном счете в банке, подумал о вопросах, которые будут ему заданы, и о том, что он сможет сказать в качестве оправдания.

***

Когда цифры на электронных часах перескочили с 11-59-59 на 12.00.00, прозвучало нечто похожее на старый школьный звонок.

– Спасибо тебе, Герберт Д. Уэллс, – выдохнул трейдер, сидевший за столом на деревянном полу зала Нью-йоркской фондовой биржи. Машина времени начала действовать. Впервые в его памяти в этот час дня в зале было все спокойно. Нигде не было ни единого клочка бумаги. Трейдеры сидели по местам и, оглядываясь по сторонам, отмечали признаки нормализации. Телетайп действовал уже полчаса, и на экране были те же данные, что и ровно неделю назад. Казалось, все и происходит неделю назад.

Пять часов назад президент сделал чертовски внушительное заявление. Каждый, кто находился сейчас в зале биржи, слышал его по крайней мере один раз, причем большинство прямо здесь. Затем к ним обратился с ободряющей речью глава Нью-йоркской фондовой биржи. Его слова сообщили всем такую уверенность, какой они никогда прежде не испытывали. Вам, сказал он, предстоит сегодня выполнить задачу огромной важности, ее значение выходит далеко за рамки вашего личного благосостояния. В случае успеха как вы сами, так и ваша страна подниметесь на новую, более высокую ступень процветания, закончил он. Все утро ушло на восстановление операций, проведенных в предыдущую пятницу, и теперь каждый трейдер знал, каким количеством ценных бумаг располагает. Некоторые даже припомнили, какие действия они планировали предпринять, однако в большинстве своем эти действия заключались в том, чтобы покупать, а не продавать.

С другой стороны, все прекрасно помнили панику, воцарившуюся после обеда семь дней назад, и, зная теперь, что это произошло по чьему-то злому умыслу, было создано намеренно, никто не хотел повторения. К тому же Европа самым решительным образом продемонстрировала свою уверенность в силе доллара. Рынок казначейских ценных бумаг был настолько устойчив, что казался высеченным из гранита, и первыми сделками дня была покупка американских государственных облигаций. Все стремились воспользоваться удивительно щедрыми условиями, предложенными председателем Федеральной резервной системы. Это еще больше укрепило уверенность биржевиков в силе американской экономики.

В течение более полутора минут – по часам одного из трейдеров – не произошло ровным счетом ничего. На дисплее просто не было никаких изменений. Это вызвало у многих усмешку недоверия – все лихорадочно старались понять происходящее. Мелкие инвесторы, еще не осознавшие, в каком направлении развиваются события, почти не звонили своим брокерам, а те, что все-таки связались с биржей, получали совет подождать. Так почти все и делали. Совершались некоторые сделки по продаже ценных бумаг, оставшихся от прошлой недели, однако крупные торговые дома бездействовали. Каждый из них ждал действий других. Бездеятельность, продолжавшаяся всего полторы минуты, показалась тем, кто привыкли к лихорадочной активности на бирже, вечностью.

Как и следовало ожидать, первая крупная сделка дня была совершена инвестиционной корпорацией «Коламбус». Она на огромную сумму купила акции «Ситибэнка». Несколько секунд спустя ее примеру последовала компания «Меррилл Линч» и приобрела по аналогичной цене акции «Кемикэл бэнка».

– Да! – пронеслось по залу. Разумные сделки, правда? «Ситибэнк» был уязвим при падении курса доллара, но европейцы приняли меры, и доллар начал укрепляться, так что «Ферст нэшнл Сити-бэнк» стал привлекательным объектом для вложения капитала. В результате первое движение индексов Доу-Джонса произошло в сторону подъема, что опровергло все компьютерные предсказания.

– Значит, мы можем сделать это, – произнес еще один трейдер. – Покупаю сотню «Мэнни-Хэнни» за шесть, – выкрикнул он. Это был следующий банк, укреплявший свое положение за счет повышения курса доллара, и ему нужен был портфель акций, которые он сможет затем продать за шесть с четвертью. Ценные бумаги, которые в прошлую пятницу первыми подверглись нападению «медведей», играющих на понижение, теперь стали расти в цене по той же причине, по которой они рухнули неделю назад. Каким безумным это ни казалось, присутствующие поняли, что то, что происходит сейчас, в высшей степени разумно. Как только это поймут остальные, все они смогут получить выгоду.

По экрану на стене побежали краткие сообщения телеграфных агентств. «Дженерал моторс» снова нанимал на работу двадцать тысяч человек для своих заводов в Детройте, ожидая резкого увеличения продажи автомобилей. В сообщении не говорилось, что на это потребуется девять месяцев и такое решение правления

«ДМ» стало результатом телефонного разговора с министрами труда и торговли, но этого было достаточно, чтобы пробудить интерес к акциям автомобилестроительных корпораций, а также к акциям машиностроительных компаний, производящих станки для них. К 12.05.30 индексы Доу-Джонса поднялись на пять пунктов. Это был крошечный рост по сравнению с падением на пятьсот пунктов на прошлой неделе, но сейчас здесь, на Нью-йоркской бирже, он казался настоящим Эверестом в ясный безоблачный день.

***

– Я просто не верю глазам! – воскликнул Марк Гант. Он сидел перед компьютером в федеральном здании Джавитса, что в нескольких кварталах от Нью-йоркской фондовой биржи.

– А где записано, черт побери, что компьютеры всегда правы? – вымученно улыбнулся Джордж Уинстон. Его проблемы еще не исчезли. Покупка акций «Ситибэнка» была рискованным шагом, но это, увидел он, оказало благоприятное действие на развитие событий. Когда курс акций поднялся на три пункта и остальные менеджеры последовали его примеру, он распорядился начать осторожную продажу, чтобы восстановить ликвидность компании. Ну что ж, разве этого не следовало ожидать? Стаду всего лишь требовался вожак. Стоит направить его в нужную сторону, подождать, когда оно последует за ним, а тогда можно и отойти в сторону.

– Мое первое впечатление – все идет, как мы надеялись, – заметил председатель Федеральной резервной системы, обращаясь к своим европейским коллегам. Теоретически так и должно было произойти, но в такой момент теории казались недостаточно надежными. Они с министром финансов Фидлером смотрели сейчас на Уинстона. Тот, откинувшись на спинку кресла и пожевывая карандаш, спокойно говорил что-то в телефонную трубку. Они не слышали, что именно, но по крайней мере голос его был спокойным, хотя тело оставалось напряженным, как у человека, участвующего в схватке. Но пять минут спустя они увидели, что он расслабил напряженные мышцы, потянулся, а на лице его появилась улыбка. Уинстон повернулся и что-то сказал Ганту, который в изумлении качал головой, глядя на экран компьютера, где развивались удивительные события.

***

– Ну, что вы думаете о происходящем? – спросил Райан.

– Все идет хорошо? – отозвался президент Дарлинг.

– Я выразил бы свою точку зрения таким образом: на вашем месте я подарил бы спичрайтеру букет из двенадцати алых роз и предложил ей работать у меня по крайней мере еще четыре года.

– Об этом говорить еще слишком рано, Джек, – ответил президент не без раздражения.

– Да, я знаю, сэр, – кивнул Райан. – Мне хотелось сказать вам, что вы сумели добиться успеха. Финансовые рынки могут еще испытывать – нет, черт побери, будут испытывать колебания до конца дня, но дальнейшего падения, как мы опасались, не произойдет. Это говорит об уверенности, босс. Вам удалось восстановить ее, и сомневаться в этом уже не приходится.

– А как насчет остального?

– Теперь им предоставилась возможность отступить. Узнаем о результатах в конце дня.

– А если они откажутся?

Советник по национальной безопасности задумался.

– Тогда нам придется найти способ воевать с ними, но так, чтобы не причинить им слишком серьезного ущерба. Нужно обнаружить ракеты с ядерными боеголовками и урегулировать ситуацию до того, как она выйдет из-под контроля.

– Это возможно?

– Мы ведь не думали, что и это возможно, правда? – Райан показал на экран.

35. Последствия

Это случилось в штате Айдахо, в городке неподалеку от базы ВВС Маунтин-Бейс. Старший сержант, служивший на базе, вылетел на базу ВВС Андерсен на Гуаме, чтобы поработать с поисковыми радиолокационными установками. Через неделю после отъезда сержанта его жена родила дочку и вечером попыталась позвонить на Гуам, чтобы сообщить ему радостную новость. Ей сказали, однако, что из-за жестокого тайфуна телефонная связь нарушена. Женщине было всего двадцать лет, она не получила должного образования и потому пусть с разочарованием, но поверила этому. Военные каналы связи загружены до предела, сказал ей офицер достаточно убедительно, и она вернулась домой со слезами на глазах. На следующий день молодая женщина говорила с матерью, и та с удивлением узнала, что муж дочери еще не знает о рождении девочки. Даже в военное время, подумала мать, такая новость всегда исправно передавалась – и разве тайфун хуже военных действий?

Вот почему она позвонила на местную телевизионную станцию и попросила к телефону метеоролога – умного человека лет пятидесяти, всегда способного предсказать возникновение торнадо, проносившихся по этому району Айдахо каждую весну, и, как считали многие, спасавшего ежегодно не одну человеческую жизнь своими мгновенными предсказаниями того, в какую сторону направится губительная воронка, опускающаяся из черных облаков.

Метеоролог, в свою очередь, относился к числу людей, которым нравится, когда их узнают и останавливают в местных супермаркетах одобрительными высказываниями. Он решил, что адресованный ему вопрос является еще одним доказательством его высокой репутации. К тому же ему еще никогда не приходилось заниматься метеорологическими проблемами Тихого океана. Ответить на заданный вопрос было не так уж и трудно. Он подключился к космической метеорологической системе, с помощью компьютера переместился в прошлое и запросил данные по тайфунам, нанесшим столь жестокий ущерб Марианским островам. Он знал, что в такое время года тайфуны возникают крайне редко, но все-таки интересующий его район находился в середине океана, где атмосферные возмущения происходят постоянно.

Только не в этом году и не в это время. На фотографиях, сделанных со спутника, были видны редкие перистые облака, но в остальном погода оставалась ясной и спокойной. В течение нескольких минут метеоролог пытался вспомнить, а не подвержен ли Тихий океан, подобно штату Арканзас, внезапным ураганам, возникающим при тихой погоде, но потом пришел к выводу, что нет, не подвержен, поскольку такие адиабатические ураганы бывают вызваны главным образом разницей температур с перепадами в высоте местности, тогда как температура над плоской поверхностью океана равномерна. Он решил поговорить со своим коллегой, работавшим раньше морским метеорологом на базе ВМС. Тот подтвердил его выводы, и ситуация стала еще более загадочной. Метеоролог пришел к выводу, что полученная им информация может быть ошибочной, заглянул в телефонный справочник и набрал номер 011-671-555-1212, поскольку справки центральной метеорологической обсерватории давались бесплатно, да и платить за звонок не требовалось. Запись на магнитной ленте сообщила ему, что в том районе Тихого океана действительно бушевал жестокий шторм. Но ведь на самом деле никакого шторма не было! Неужели он оказался первым, кто сумел обнаружить такую очевидную ошибку?

Положив трубку, он прошел в отдел новостей, и через несколько минут запрос о странном тайфуне был послан по каналу связи одного из телеграфных агентств.

***

– Райан слушает.

– Привет, Джек, это Боб Хольцман. Хочу задать тебе вопрос.

– Надеюсь, это не о положении на Уолл-стрите? – Райан старался, чтобы его голос звучал как можно более беспечно.

– Нет, мой вопрос касается Гуама. Почему не работает телефонная связь с этим островом?

– Боб, а ты звонил в телефонную компанию?

– Да. Там мне сказали, что тайфун повредил телефонные провода. Вот только меня озадачивает следующее. Первое – в районе Марианских островов не было никакого тайфуна. И второе – с Гуамом нас соединяют подводный телефонный кабель и линия космической связи. Наконец, за неделю можно было бы и восстановить телефонную связь. Что же все-таки происходит? – спросил репортер.

– Сколько человек проявляет интерес к этому вопросу?

– Пока только я и телевизионная станция в Литтл-Роке, которая послала запрос по каналу «Ассошиэйтэд Пресс». Через тридцать минут число любопытных резко увеличится. Так что там случилось? Что-то вроде…

– Боб, почему бы тебе не заехать ко мне? – предложил Райан. Ничего не поделаешь, я и не рассчитывал, что такое положение продлится вечно, сказал себе Джек. Затем он позвонил в кабинет Скотта Адлера. Только почему это не могло случиться хотя бы на сутки позже?

***

Танкер «Юкон» перекачивал топливо уже на вторую группу кораблей. Операцию требовалось произвести так срочно, что он заправлял одновременно два корабля – по одному с каждого борта. В то же самое время его вертолет перебрасывал запасные части и все остальное на другие корабли эскадры, причем половина этих запчастей предназначалась для самолетов, что позволит восстановить полную ударную мощь авианосца «Эйзенхауэр». Через тридцать минут солнце скроется за горизонтом и начавшаяся операция по заправке боевых кораблей будет проходить под покровом ночи. Эскадра адмирала Дюбро устремилась на восток, чтобы удалиться от индийского флота, и тут же перешла в режим полного радиомолчания с выключенными радиолокаторами и всего лишь несколькими разведывательными самолетами в воздухе. Но они утратили контакт с двумя индийскими авианосцами, и, пока самолеты АВАКС «хокай». осторожно прослушивали эфир, Дюбро испытывал постоянное напряжение.

– Впередсмотрящие докладывают о появлении неопознанных самолетов на пеленге два-один-пять, – послышался голос офицера.

Адмирал выругался про себя, поднёс к глазам бинокль и посмотрел в направлении на юго-запад. Да, вот они. Два «си-хэрриерса». Как расчетливо ведут себя, подумал Дюбро. Летят на высоте примерно в пять тысяч футов, рядом друг с другом, как на воздушном шоу или будто готовясь к бою, не меняют ни высоты, ни курса, стараясь не подлетать близко ни к одному кораблю эскадры. Они еще не успели миновать первое кольцо охранения, как в воздух взмыли два «томкэта». Набрав высоту, они оказались позади индийских истребителей и чуть выше их, готовые немедленно сбить «хэрриерсы» при первом признаке враждебных намерений. Однако враждебные намерения означали выпущенную ракету, а в век развитых военных технологий выпущенная ракета означала скорее всего прямое попадание, независимо от того, что потом случится с самолетом, пославшим ее."Хэрриеры" пролетели недалеко от американской эскадры только один раз. Дюбро пришел к выводу, что на борту у этих истребителей нет оружия, только дополнительные топливные баки и, может быть, фотосъемочная аппаратура. Адмирал Чандраскатта был вовсе не дурак, однако Дюбро и без того знал это. Его противник вел терпеливую игру, придерживаясь своей тактики. Выжидая удобного момента, он старался узнать про американцев как можно больше. Это весьма тревожило командующего эскадрой.

– Проследим их при обратном полете? – бесстрастным голосом спросил капитан третьего ранга Харрисон. Майк Дюбро покачал головой.

– Прикажите одному из «хаммеров» следовать за ними и вести радиолокационное наблюдение.

***

Когда, черт возьми, в Вашингтоне поймут, что назревает неминуемое столкновение?

– Господин посол, – произнес Скотт Адлер, складывая записку, которую ему только что передали, – можно предположить, что в течение ближайших двадцати четырех часов ваша оккупация Марианских островов станет достоянием общественности. После этого ситуация выйдет из-под нашего контроля. Вам дано право как чрезвычайному и полномочному представителю своей страны решить этот вопрос…

Но у посла Японии не было таких полномочий, как уже начал подозревать Адлер, несмотря на то что его уверяли в обратном. Он также увидел, что явно слишком жестко давит на японца и загоняет в угол. Впрочем, у Адлера не было выхода. Переговоры продолжались всего одну неделю. При нормальной дипломатической процедуре столько времени требуется лишь для того, чтобы выбрать кресла, в которых будут сидеть участники. Поэтому с самого начала переговоры были обречены на неудачу, но Адлер был профессиональным дипломатом, и надежда для него никогда не умирала. Даже сейчас, заканчивая свое заявление, он смотрел в глаза посла, пытаясь обнаружить в них что-то, что можно было бы сообщить Белому дому.

– На протяжении всех наших переговоров мы выслушивали требования Америки, но не услышали ни единого слова относительно законных интересов безопасности моей страны. Сегодня вы проводите систематическое наступление на основы нашей экономики и финансов и…

Адлер наклонился вперед.

– Господин посол! Неделю назад ваша страна, как это явствует из информации, находящейся перед вами, нанесла нам такой же удар. Неделю назад ваша страна осуществила нападение на Военно-морские силы Соединенных Штатов. Неделю назад ваша страна захватила часть американской территории. По справедливости, сэр, у вас нет никаких оснований жаловаться на то, что мы приняли меры для восстановления стабильности нашей экономики. – Он сделал паузу, упрекнув себя за явно недипломатические выражения, использованные им во время этой вспышки гнева, однако события вышли за пределы дипломатического этикета – или выйдут очень скоро. – Мы предоставили вам возможность вести откровенные и дружественные переговоры о взаимно выгодном толковании закона о реформе торговли. Мы готовы согласиться на ваши извинения и репарации за потери, понесенные нашим флотом. Мы требуем немедленной эвакуации всех вооруженных сил Японии с Марианских островов.

Однако ситуация вышла уже далеко за пределы таких предложений, и все присутствующие в зале понимали это. Для подобного решения проблемы просто не осталось времени. Адлер чувствовал ужасную тяжесть неизбежности. Все его дипломатическое искусство оказалось теперь бесполезным. Другие события и другие люди включились в разрешение ситуации. Как он, так и японский посол больше не могли ничего сделать. На лице посла Японии он увидел взгляд, ничем не отличающийся от его собственного.

– Перед тем как дать ответ на это предложение, – механически произнес посол, – я должен проконсультироваться со своим правительством. Предлагаю отложить наши переговоры для проведения таких консультаций.

Адлер кивнул, и в его голосе прозвучала печаль, а не гнев:

– Как вам будет угодно, господин посол. Если мы понадобимся вам, мы всегда в вашем распоряжении.

***

– Боже милосердный, и вы хранили все это в тайне? Как вам это удалось? – резко спросил Хольцман.

– Потому что все вы смотрели в другую сторону, – откровенно ответил Джек. – Вы всегда слишком рассчитывали на получение информации от нас, вместо того чтобы добывать ее самостоятельно. – Он тут же пожалел о сказанном. Его слова прозвучали слишком вызывающе. Ты испытываешь стресс, Джек, сказал он себе.

– Но вы солгали нам относительно авианосцев и умолчали о подводных лодках!

– Нам хотелось остановить дальнейшее ухудшение ситуации, – заметил президент Дарлинг. – Сейчас в Государственном департаменте ведутся переговоры с японской делегацией.

– Да, у вас, была трудная неделя, – согласился журналист. – С Келти покончено? Президент кивнул.

– Он говорит сейчас с Министерством юстиции и с жертвами.

– Самой главной проблемой было урегулировать положение на финансовом рынке, – сказал Райан. – Это было по-настоящему…

– Что ты хочешь этим сказать? – возразил Хольцман, – Они убили наших военнослужащих!

– Боб, почему все средства массовой информации обратили столько внимания на крах Уолл-стрита? Черт возьми, самым пугающим в их нападении на нас было то, что они подорвали финансовый рынок и вызвали недоверие к доллару. Это требовалось исправить в первую очередь.

Боб Хольцман кивнул, соглашаясь с Райаном.

– Но как вам это удалось?

***

– Кто бы мог подумать об этом?! – риторически воскликнул Марк Гант. Только что прозвенел звонок, возвестивший об окончании укороченного торгового дня. Индексы Доу-Джонса упали на четыре с четвертью пункта, причем объем торговли составил четыреста миллионов акций. В то же время индексы «Стандард энд Пур корпорейшн» даже немного поднялись, так же как и Национальной ассоциации фондовых дилеров, потому что ценные бумаги крупных компаний пострадали от паники больше мелких инвесторов. Однако рынок государственных облигаций укрепился лучше других и курс доллара вырос. А вот японская иена понесла колоссальные потери по отношению ко всем западным валютам.

– Изменения на рынке казначейских облигаций на будущей неделе приведут к некоторому падению курса остальных ценных бумаг, – заметил Уинстон, потирая усталое лицо имысленно благодаря Провидение за удачу. Сохранившийся страх заставит инвесторов искать, куда более надежно вложить деньги, хотя укрепившийся доллар быстро смягчит создавшуюся ситуацию.

– К концу недели? – удивленно произнес Гант. – Может быть. Я не уверен в этом. Множество акций промышленных предприятий все еще продается по цене ниже номинала.

– Ваш ход с покупкой пакета акций «Ситибэнка» был крайне удачным, – заметил председатель Федеральной резервной системы, опускаясь в кресло рядом с ними.

– Эти акции не заслужили того падения курса, который произошел на прошлой неделе, и все знали это. Просто я успел купить этот пакет первым, – равнодушно ответил Уинстон. – К тому же мы еще и заработали на этой сделке. – Он постарался, чтобы его ответ не прозвучал слишком самодовольно. Это был еще один удачный урок психологии: ему удалось подтолкнуть рынок в нужном направлении и затем еще и заработать на этом. Бизнес есть

бизнес.

– Как обернулись сегодня дела у «Коламбуса»? – спросил министр финансов.

– Примерно плюс десять, – тут же ответил Гант, имея в виду, что корпорации удалось заработать десять миллионов долларов – совсем неплохо, принимая во внимание сегодняшнюю обстановку. – В будущем наши дела пойдут лучше. К ним подошел сотрудник ФБР.

– Звонили из «Депозитори траст». Все сделки зарегистрированы у них как обычно. Похоже, эта часть системы снова функционирует нормально.

– Как дела с поисками Чака Серлза? – спросил Уинстон.

– Мы произвели самый тщательный обыск в его квартире, осмотрели каждую щелку. Представьте себе, у него там оказались два туристических путеводителя по Новой Каледонии. Она принадлежит Франции, и мы обратились за помощью к французской службе безопасности.

– Хотите услышать хороший совет?

– Мистер Уинстон, мы всегда готовы выслушать любой совет, – с улыбкой заметил агент. Оптимистическая атмосфера в комнате была заразительной.

– Ищите его и в других местах.

– Мы ведем поиски повсюду.

***

– Слушаю, Баз, – произнес президент, сняв телефонную трубку. Райан, Хольцман и два агента Секретной службы увидели, как «Десантник» закрыл глаза и с облегчением глубоко вздохнул. Весь день президент получал доклады о событиях на Нью-йоркской фондовой бирже, но только сейчас министр финансов Фидлер передал ему заключительное официальное сообщение. – Спасибо, мой друг. Передай всем, что я… передай, что я высоко ценю их усилия. Увидимся сегодня вечером. – Дарлинг положил трубку. – Спасибо и тебе Джек. На тебя можно положиться в ненастье.

– Ненастье еще не миновало, господин президент.

– Значит, все окончено? – спросил Хольцман, не совсем понимая слова Дарлинга.

На вопрос журналиста ответил Райан:

– Мы еще не знаем этого.

– Но…

– Происшествие с авианосцами можно списать на случайность, а в гибели подводных лодок мы будем уверены, лишь когда увидим их корпуса, которые должны находится сейчас на глубине пятнадцать тысяч футов, – пояснил ему Джек, внутренне содрогаясь от собственных слов. Но это война, а войны нужно стараться избежать всеми силами. Если возможно, напомнил он себе. – Существует вероятность, что обе стороны могут отступить от края пропасти, списать это как недопонимание, отмежеваться от нескольких человек, превысивших свои полномочия, и, если их накажут за это, никто больше не погибнет.

– И ты говоришь мне все это?

– Ага, чувствуешь, что попал в ловушку, верно? – спросил Джек. – Если переговоры в Госдепе закончатся успехом, то у тебя есть выбор. Боб. Ты можешь помочь нам и умолчать о случившемся или же объявить о том, что стало тебе известно, и тогда у тебя на совести будет война с неисчислимыми бедствиями. Добро пожаловать в наш клуб, мистер Хольцман.

– Послушай, Райан, я не могу…

– Ну что ты! Конечно, можешь. Ты уже поступал так в прошлом. – Джек заметил, что президент молча слушает, не вмешиваясь в разговор. Отчасти ему хотелось отмежеваться от маневров Райана, но отчасти ему, похоже, нравилось то, что происходило перед его глазами. И Хольцман шел ему навстречу.

***

– Что все это значит? – спросил Гото.

– Это значит, что они будут угрожать, изрыгать воинственные крики, – ответил Ямата. Это значит, что нашей стране нужно настоящее руководство, подумал он, но промолчал. – Они не смогут забрать острова обратно. Для этого им не хватает сил. Возможно, им и удалось временно укрепить свои финансовые рынки, но Европа и Америка не могут бесконечно существовать без нас, и к тому моменту, когда они осознают это, мы больше не будем нуждаться в них, как нуждаемся сейчас. Разве ты не видишь? Речь всегда шла о нашей независимости! Если мы завоюем ее, все переменится.

– Ну а пока?

– Все останется как прежде. Новые американские законы о торговле означают то же самое, что и начало военных действий. По крайней мере таким образом мы получим что-то в качестве компенсации и у нас появится шанс самим распоряжаться в собственном доме.

По сути дела все сводилось именно к этому, и никто, кроме него, не понимал сути проблемы. Его страна может изготавливать товары и продавать их, но пока она нуждается в рынках больше, чем рынки нуждаются в его стране, законы о торговле могут поставить Японию на колени, и она окажется бессильной что-либо предпринять. Миром всегда правили американцы. Это они потребовали и принудили воюющие стороны закончить русско-японскую войну, положили конец японским имперским устремлениям, дали Японии возможность создать мощную экономику и потом сами же подорвали ее вот уже трижды, те же самые американцы, которые погубили его семью. Неужели никто не замечает этого? И вот теперь Япония нанесла ответный удар, и, несмотря на это, робость не позволяет людям увидеть реальное положение вещей. Ямата с трудом сдержал свою ярость перед этим маленьким и глупым человеком. Но ему был нужен Гото, хотя премьер-министр не понимал, что путь назад отрезан.

– А ты уверен… что они не смогут ответить на наши действия? – спросил Гото после минутного раздумья.

– Хироши, все обстоит так, как я говорил тебе в течение нескольких месяцев. Мы не можем не одержать верх – разве что не пожелаем даже попытаться.

***

– Черт возьми, жаль, что мы не можем использовать эти приборы при наших изысканиях. – Подлинное волшебство космической фотосъемки заключалось не в отдельных фотографиях, а в парах одинаковых снимков, обычно сделанных одной и той же камерой с перерывом в несколько секунд и затем переданных на наземные станции в Саннивейле и Форт-Бельвуаре. Наблюдение в реальном масштабе времени было прекрасным, когда требовалось возбудить интерес конгрессменов или сделать что-то не терпящее отлагательства. А вот для настоящей работы вы пользуетесь парами отпечатков, помещенных в стереоскоп. При этом разрешающая способность камер превосходила возможности человеческого глаза и фотографии приобретали трехмерную четкость. Казалось, вы летите на вертолете. Даже лучше, чем на вертолете, подумал специалист из компании «Амтрак», потому что при желании можно вернуться назад и еще раз посмотреть на фотографии.

– Спутники обходятся очень дорого, – заметила Бетси Флеминг.

– Да, в годовой оборот нашей компании. Вот это интересный снимок. – Группа профессиональных дешифровалыциков рассматривала по отдельности и анализировала каждую фотографию, разумеется, но истина заключалась в том, что специалисты ЦРУ и Национального агентства по фоторазведке потеряли интерес к техническим аспектам строительства железных дорог много лет назад. Одно дело следить за поездами с танками или ракетами, а то, чем они занимались сейчас, – совсем другое.

– Почему?

– Линия «Шинкансен» приносит немалые доходы, тогда как эта ветка вряд ли окажется выгодной. Возможно, они собираются пробить тоннель вот здесь, – продолжал он, глядя на фотографии. – Сюда, к городу, но я на их месте не занимался бы этим и сберег деньги на строительстве дороги вот в эту сторону. В то же время это вполне может быть запасной путь для обслуживания главной линии.

– Каким образом?

Инженер даже не оторвал глаз от стереоскопа.

– Отстойник для маневровых локомотивов, снегоочистителей и тому подобного. Для этой цели ветка хорошо приспособлена. Правда, на ней не видно никакого подвижного состава.

Разрешающая способность фотокамер была просто фантастической. Съемка производилась незадолго до полудня по местному времени, и отчетливо виднелось отражение солнца от блестящих рельсов как главной колеи, так и вспомогательной ветки. Инженер пришел к выводу, что ширина рельса и составляет примерный предел разрешающей способности фотокамер – любопытный факт, о котором он не сможет никому рассказать. Шпалы были бетонными, как на всей колее линии «Буллит трейн» – поезда-пули, а качеству строительных работ приходилось только завидовать. Инженер неохотно оторвался от стереоскопа.

– Вспомогательная ветка никак не может служить коммерческой линией и приносить доход. Все повороты на ней выполнены совсем иначе, чем на главной линии. Поезд не сможет развить здесь скорость даже тридцать миль в час, в то время как на главной она превышает сотню. Правда, странно, что железнодорожное полотно ветки в конце прости исчезает.

– Вот как? – спросила Бетси.

– Посмотрите сами. – Инженер встал и потянулся, уступая миссис Флеминг место у стереоскопа. Он взял крупномасштабную карту долины и посмотрел на нее, чтобы убедиться, куда может вести ветка дальше. – Знаете, когда Хилл и Стивенс строили Великую Северную…

Он заметил, что Бетси не обращает на него внимания.

– Крис, посмотри-ка сюда, – сказала Флеминг.

Инженер оторвался от карты.

– А, вы имеете в виду открытую платформу? Не знаю, в какой цвет они красят свои…

– Только не в зеленый.

***

В дипломатии время обычно идет на пользу, однако не в этом случае, подумал Адлер, входя в Белый дом. Заместитель госсекретаря знал, куда идти, к тому же рядом шел агент Секретной службы, заботящийся о том, чтобы он не заблудился. Адлер с.удивлением увидел в Овальном кабинете журналиста, и его удивление возросло еще больше, когда тому разрешили остаться.

– Можешь говорить, – сказал ему Райан. Скотт Адлер сделал глубокий вдох и начал свой доклад:

– Они отказываются уступать по всем вопросам. Посол испытывает определенную неловкость от возникшей ситуации, что заметно по его поведению. Не думаю, что он получает подробные инструкции из Токио, и это беспокоит меня. Крис Кук считает, что они согласятся вернуть нам Гуам в виде демилитаризованной зоны, но хотят оставить себе остальные острова. Я попытался использовать в качестве приманки закон о реформе торговли, но это не вызвало должной реакции. – Прежде чем продолжить, он сделал паузу. – Думаю, что переговоры окончатся неудачей. Мы можем продолжать их неделю или месяц, но ничего конкретного ожидать не приходится. Главная причина заключается в том, что они не отдают себе отчета в сложившейся ситуации. Они считают, что военный и экономический аспекты проблемы тесно связаны, не видят, что они резко отделены один от другого. Они не понимают, что пересекли черту, и не считают необходимым отступать назад.

– Вы полагаете, что началась война? – заметил Хольцман, чтобы прояснить ситуацию. Такой вопрос показался ему глупым. Репортер не обратил внимания на то, что все присутствующие пребывают в ауре нереальности.

– Боюсь, дело обстоит именно так, – кивнул Адлер.

– Тогда что мы собираемся предпринять?

– А как вы сами думаете? – спросил президент Дарлинг.

***

Капитан третьего ранга Датч Клаггетт никогда не думал, что окажется в такой ситуации. Способный офицер, он быстро продвигался по служебной лестнице после окончания военно-морской академии двадцать три года назад, но его карьера рухнула, когда он, будучи старшим помощником на подводной лодке «Мэн», присутствовал при ее гибели – это был единственный случай гибели подводного ракетоносца на американском военно-морском флоте. Ирония судьбы состояла в том, что Клаггетт всю жизнь мечтал стать командиром атомной подводной лодки. И вот он стал им, но теперь командование подводным ракетоносцем «Теннесси» не означало для него ровным счетом ничего. Грозный корабль был предназначен для того, чтобы нести баллистические ракеты «Трайдент-II» с многоцелевыми самонаводящимися ядерными боеголовками, запускаемыми из подводного положения. Но теперь ракеты были сняты, и единственная причина, по которой подводный ракетоносец все еще не пошел на металлолом, заключалась в том, что местные защитники окружающей среды выступили против демонтажа ядерных реакторов и направили свой протест в федеральный окружной суд. Судья, всю жизнь состоявший в «Сьерра клаб», согласился с их аргументами, и теперь протест был возвращен обратно в апелляционный суд США. Клаггетт командовал «Теннесси» уже девять месяцев, но лодка выходила за это время в плавание лишь однажды – она перешла с одной стороны пирса на другую. Капитан рассчитывал на совершенно иную карьеру. Впрочем, все могло быть хуже, думал он в уединении своей каюты. Он мог погибнуть вместе со многими членами экипажа «Мэна».

Однако «Теннесси» по-прежнему принадлежала только ему – Клагггету не приходилось делить подводную лодку даже со вторым капитаном, стоящим во главе сменного экипажа. И с формальной точки зрения она все еще оставалась действующим боевым кораблем Военно-морского флота США, он все еще был морским офицером, а его сокращенная команда из восьмидесяти пяти человек продолжала ежедневные учения, потому что такова жизнь моряков, даже если их корабль ошвартован у причала. Атомный реактор, который – механики называли своей «электростанцией», включали по крайней мере раз в неделю. Акустики проводили игры по обнаружению и слежению за. Целями с помощью аудиокассет, а остальные члены команды обслуживали все бортовые системы, включая разборку, ремонт и сборку единственной торпеды Мк-48, оставшейся на подводной лодке. Так и следовало поступать. Члены экипажа, еще оставшиеся на корабле, должны были сохранять свою профессиональную подготовку на случай, если их переведут на подводную лодку, действительно выходящую в море, и долг капитана заключался в том, чтобы помогать им.

– Радиограмма от командующего подводными силами Тихоокеанского флота, сэр, – доложил писарь, передавая листок бумаги. Клаггетт взял ручку и расписался в получении.

СООБЩИТЕ КРАТЧАЙШИЙ СРОК ГОТОВНОСТИ ВЫЙТИ В МОРЕ

– Какого черта? – спросил капитан Клаггетт, обращаясь к переборке. Затем он понял, что радиограмма должна была по крайней мере пройти через командира группы подводных, лодок, а не прямо из Пирл-Харбора. Он поднял трубку и набрал по памяти телефонный номер командующего подводными силами Тихоокеанского флота.

– Пригласите к телефону адмирала Манкузо, пожалуйста. Говорит командир «Теннесси».

– Датч? В каком техническом состоянии твоя лодка? – без предисловий спросил Барт Манкузо.

– Все в порядке, сэр. Две недели назад мы даже провели учение по ОБР и оно прошло успешно. – Клаггетт имел в виду операционную безопасность реактора, все еще являющуюся Святым Граалем для атомного флота, даже в том случае, если корабль предназначался в качестве исходного материала для бритвенных лезвий.

– Я знаю. Когда будете готовы? – спросил Манкузо. Прямота вопроса звучала, как напоминание о прошлом.

– Мне нужно погрузить продукты и торпеды. Требуется еще тридцать человек.

– В чем твоя главная слабость?

Клаггетт на мгновение задумался. Его офицеры были молоды, но неплохо подготовлены, и он не боялся за них. К тому же в состав экипажа входили опытные старшины.

– Не вижу слабых мест, сэр. Я непрерывно проводил учения со своими людьми.

– О'кей, Датч. Высылаю приказы подготовить твою лодку к скорейшему выходу в море. Вся ваша группа готовится к выходу. Мне нужно, чтобы ты вышел как можно быстрее. Инструкции высланы. Приготовься к плаванию в течение девяноста дней.

– Слушаюсь, сэр. – Клаггетт услышал щелчок, и линия отключилась. Он тут же поднял трубку и вызвал к себе командиров боевых частей и главных старшин. Они еще не успели собраться, как снова раздался телефонный звонок – командир группы подводных лодок запрашивал точное число специалистов, в которых нуждается Клаггетт.

***

– Прекрасный вид открывается из окон вашего дома. Вы согласны продать его?

Ореза отрицательно покачал головой.

– Нет, – ответил он незнакомцу, стоящему у входа.

– Может быть, вы все-таки подумаете о моем предложении. Вы ведь рыбак, правда?

– Да, сэр. У меня небольшое судно, которое я сдаю в чартер…

– Да, мне это известно. – Мужчина оглянулся вокруг, явно восхищаясь размерами и расположением дома, который по американским понятиям был весьма обычным. Мануэль и Изабел Ореза купили его пять лет назад, едва успев опередить тут же начавшееся стремительное подорожание недвижимого имущества и строительный бум на Сайпане. – Я готов дорого заплатить за него, – произнес мужчина.

– Но тогда где я буду жить? – спросил Португалец.

– Больше миллиона американских долларов, – настаивал незнакомец.

Как ни странно, услышав названную сумму, Ореза внезапно почувствовал вспышку гнева. В конце концов, он все еще каждый месяц платил по закладной – вернее, платила жена, но это не имело значения. Типичный ежемесячный ритуал в жизни каждого среднего американца – он заполнял чек, клал его в конверт с заранее напечатанным адресом и опускал в почтовый ящик первого числа каждого месяца. Эта процедура служила доказательством того, что у них теперь действительно был первый собственный дом, после того как они больше тридцати лет провели на государственной службе и жили как перекати-поле. Этот дом принадлежал им.

– Сэр, это мой дом, понимаете? Я в нем живу. Здесь мне нравится.

Несмотря на свою явную напористость, мужчина вел себя вежливо. Он вручил Португальцу свою визитную карточку.

– Я знаю. Извините за настойчивость. Мне хотелось бы получить от вас ответ после того, как вы всесторонне обдумаете мое предложение. – Он спустился с крыльца и пошел к соседнему дому.

– Какого черта? – недоуменно прошептал Ореза, закрывая дверь.

– О чем ты разговаривал с ним? – спросил Пит Барроуз.

– Он хочет заплатить миллион баксов за мой дом.

– Действительно, из окон открывается отличный вид, – заметил Барроуз. – За твой дом и на калифорнийском побережье заплатили бы неплохо – но, конечно, не миллион. Ты не поверишь, как дорога недвижимость в Японии.

– Целый миллион? – И это всего лишь первое предложение, напомнил себе Ореза. Незнакомец поставил свою «тойоту-лэнд-крузер» в тупике и ходил от одного дома к другому, явно намереваясь купить все, что продается.

– Да он перепродаст его за гораздо большую сумму или, если у него деловая хватка, просто будет сдавать внаем.

– Но тогда где нам жить?

– Нигде, – ответил Барроуз. – Готов побиться об заклад, что они предложат тебе при оформлении купчей еще и бесплатные билеты первого класса обратно в Штаты. Подумай об этом.

***

– Интересно, старшина, – заметил Робби Джексон. – Что еще?

– Эсминцы, которые мы видели раньше, ушли. Все успокаивается – черт возьми, жизнь стала прежней, разве что вокруг солдаты.

– Какие-нибудь неприятности?

– Нет, сэр, все тихо. В гавань заходят те же корабли с провизией, те же танкеры, все то же самое. Число самолетов резко уменьшилось. Солдаты вроде как окопались, хотя и стараются скрыть это, Они показываются гораздо реже. На острове по-прежнему немало незаселенной местности, покрытой кустарником. Думаю, они скрываются там. Не знаю точно, я ведь не ходил на разведку, понимаете? – услышал Джексон.

– Правильно поступаете, старшина. Ведите себя непринужденно, словно ничего не случилось. Вы передаете рам ценные сведения. Сейчас я займусь делами.

– Понял, адмирал.

Джексон записывал в блокнот услышанное им по телефону. Вообще-то следовало делать записи кому-то другому, но голос старшины Орезы, доносящийся с другого конца света, стал знакомым, да и к тому же все сказанное им записывалось на магнитную ленту для передачи в разведывательное управление.

Его ждали и другие неотложные дела. Сегодня вечером самолеты ВВС снова прощупают японскую противовоздушную оборону. Патрульная линия из подводных лодок переместится еще на сотню миль к западу, и поступит масса разведывательной информации, главным образом со спутников. Поврежденный авианосец «Энтерпрайз» войдет сегодня в гавань Пирл-Харбора. На авиабазе морской авиации в Барберс-Пойнт сосредоточено два полностью укомплектованных авиакрыла палубных истребителей-бомбардировщиков, но нет авианосцев, которые могли бы принять их. Двадцать пятая дивизия легкой пехоты армии США все еще находится в Шофилд-Бэрракс, в нескольких милях отсюда, но для ее переброски тоже нет транспортных судов. То же самое относится и к Первой дивизии морской пехоты в Кэмп-Пендлетоне, штат Калифорния. Последний раз, когда Америка нанесла удар по Марианским островам 15 июня 1944 года, специально выяснил Джексон, в операции «Вестник» было задействовано 536 кораблей и 125 571 военнослужащий. Сейчас набрать такое количество кораблей не удастся, даже если собрать вместе все корабли Военно-морского флота США и все суда торгового флота, несущие звездно-полосатый флаг. Что касается личного состава, то армия и корпус морской пехоты с трудом наберут аналогичное число солдат легкопехотных дивизий. В находившийся под командованием адмирала Рэя Спрюэнса Пятый флот (больше не существующий) входило целых пятнадцать авианосцев, тогда как сейчас у Тихоокеанского флота не осталось ни одного. При высадке на Марианские острова было задействовано, таким образом, пять дивизий, их поддерживали более тысячи самолетов тактической" авиации, линейные корабли, крейсеры, эскадренные миноносцы…

А тебе выпало счастье разработать план захвата у японцев Марианских островов. Какими силами?

Мы не сможем действовать лобовой атакой, решил Джексон. Японцы удерживают Марианские острова и имеющееся у них вооружение – главным образом американское – является исключительно эффективным. Но самым большим осложнением было количество находящихся там гражданских лиц. Население островов – все граждане США – насчитывало почти пятьдесят тысяч, причем большинство проживало на Сайпане, и любой план, при котором во имя освобождения возможна гибель значительного числа местных жителей, ляжет тяжким бременем на его душу. Адмирал Джексон не был готов на такой шаг. Это была совершенно новая война, ведущаяся по совершенно новым правилам, и он еще не во всех сумел разобраться. Однако главные вопросы остались прежними. Противник захватил что-то, принадлежащее нам, и мы должны вернуть это себе – в противном случае Америка перестанет существовать как великая держава. Джексон провел всю свою сознательную жизнь в вооруженных силах и понимал, что сейчас пишется новая страница в истории мира. К тому же, что он скажет главному старшине Мануэлю Орезе, если Соединенные Штаты не вернут себе острова?

Итак, мы больше не можем овладеть островами, прибегнув к лобовой атаке. Америка больше не способна перебрасывать крупные силы, разве что с одной базы на другую. По сути дела у Америки не было ни большой армии ни большого флота, пригодного для ее переброски. Как не было и передовой базы для поддержки вторжения. Или все-таки это не так? Америке по-прежнему принадлежат почти все острова в западной части Тихого океана, и на каждом имеется аэродром или посадочная площадка. Самолеты могут теперь совершать более продолжительные перелеты и осуществлять дозаправку в Воздухе. Корабли в состоянии находиться в море практически неограниченное время, особенно теперь, с приходом атомной эры. Но самым главным является то, что произошла подлинная революция в технологии вооружений. Сейчас вооруженным силам больше не нужна дубинка. Ей на смену пришла рапира. И космическая съемка. Сайпан, Здесь решится судьба войны. Именно Сайпан является ключом к цепи островов. Джексон снял телефонную трубку.

***

– Райан слушает.

– Джек, это Робби. Насколько свободны наши действия?

– Мы не можем убивать людей. Сейчас не 45-й год, – ответил советник по национальной безопасности.

– К тому же у них имеется ядерное оружие.

– Да, я. знаю, мы занимаемся поисками пусковых шахт, и это будет нашей первой целью сразу после обнаружения. Но вдруг нам не удастся обнаружить их?

– Мы должны, – ответил Райан. Должны? – подумал он. По разведывательным данным контроль над ядерным оружием находится в руках Хироши Гото, человека с ограниченными умственными способностями, ненавидящего Америку. Но еще более важным было то, что Райан не был уверен, способна ли Америка предугадать ход его мыслей. То, что может показаться Джеку противоречащим здравому смыслу, вполне может казаться" разумным и правильным Гото и тем, на чьи советы он полагается, возможно, Райзо Ямате, который дал первый толчок всему развитию событий и чьи мотивации до сих пор. оставались неизвестными. – Робби, мы должны уничтожить их ядерные ракеты, и вот в этом тебе предоставлена полная свобода. Я улажу этот вопрос с НСК, – добавил он, имея в виду Национальную структуру командования – бюрократический термин, изобретенный Пентагоном и означающий президента США.

– Мы сможем прибегнуть к нашему ядерному оружию? – спросил Джексон. Райан знал, что профессия заставляет его мыслить такими категориями, какими бы ужасными ни были эти слова и возможные последствия.

– Роб, мы не будем принимать решения по этому вопросу, пока у нас остается хоть малейший шанс, но тебе дается право разработать план, принимающий во внимание и такую возможность.

– Мне только что позвонил приятель с Сайпана. Похоже, кто-то предлагает заплатить баснословную цену за его дом.

– Нам кажется, что они попытаются инсценировать там выборы – что-то вроде референдума по вопросу суверенитета. Если им удастся переселить местных жителей – ну что ж, тогда они смогут кое-чего добиться, правда?

– Но мы не хотим допустить этого?

– Не хотим. Мне нужен детальный план, Роб.

– Ты его получишь, – заверил Райана заместитель начальника оперативного управления Пентагона.

***

Дарлинг снова выступил по телевидению в девять вечера по восточному поясному времени. Уже начали распространяться слухи об ухудшении отношений с Японией. Ведущие телевизионных компаний, рассказывая о событиях на Уолл-стрите, намекали на происшествие с авианосцами на прошлой неделе и на проходящие между Соединенными Штатами и Японией переговоры относительно Марианских островов, где, подчеркивали они, линии телефонной связи повреждены тайфуном, которого вроде бы на самом деле вовсе и не было. Неловко было признаваться, что они мало что знают. К тому времени корреспонденты в Вашингтоне обменивались информацией и ее источниками, пораженные тем, что мимо них прошло нечто столь сенсационное. Это. изумление переросло в ярость на свое правительство, скрывшее от общественности такие значительные события. Брифинги, начавшиеся в восемь часов, помогли несколько смягчить ситуацию. Да, события на Уолл-стрите привлекают к себе наибольшее внимание. Действительно, решение финансового кризиса имеет жизненно важное значение для американского народа, превосходящее по значимости судьбу каких-то островов, которые далеко не все американцы могут найти на карте. Однако, черт побери, правительство не имеет права скрывать происходящее от средств массовой информации. Некоторые репортеры все-таки поняли, что первая поправка к американской конституции гарантирует им право самим выяснять, что происходит в мире, а не требовать этого от других. Были и такие, кто догадались, что администрация США старается уладить конфликт без кровопролития, и потому несколько успокоились. Но не до конца.

– Уважаемые соотечественники, – начал Дарлинг свое второе за этот день телевизионное обращение к американцам, и всем сразу стало ясно, что какими бы приятными ни были события сегодняшнего дня, вечерние новости будут плохими. Так и произошло.

***

В понятии неизбежности есть что-то оскорбительное для человеческой натуры. По своей природе человек является существом, полным надежд и устремлений, – и первое и второе отвергает мысль о том, что есть вещи, не поддающиеся переменам. Но человек также склонен ошибаться, и иногда это делает неизбежными события, которых он так стремится избежать.

Четыре бомбардировщика Б-1Б «лансер» находились сейчас в пятистах милях от побережья Японии и летели, вытянувшись в линию, курсом на восток от Токио. Затем они сделали поворот прямо на запад и легли на курс 270° и тут же снизились до высоты, облегчающей прорыв противовоздушной обороны. Офицеры, оперирующие аппаратурой электронного противодействия на борту каждого самолета, знали сейчас больше, чем двое суток назад. По крайней мере им было известно, какие вопросы нужно задавать. Дополнительная информация, полученная с разведывательных спутников, позволила установить местоположение всех радиолокационных станций Японии, и американцы знали, что им по силам преодолеть сеть радиолокационного слежения. Важная часть сегодняшней операции заключалась в том, чтобы прощупать возможности японских Е-767, а для этого требовалась немалая осторожность.

После 60– х годов бомбардировщики Б-1Б неоднократно подвергались модернизации. Их скорость теперь даже уменьшилась, зато в конструкции появились элементы технологии «стелс», так что обнаружить самолет радиолокаторами стало гораздо труднее, особенно с носового ракурса. «Лансеры» имели радиолокационное поперечное сечение, РПС, большой птицы, тогда как у Б-2А оно напоминало воробья, стремящегося спрятаться от коршуна. Кроме того, бомбардировщики обладали огромной скоростью на малых высотах, что всегда является лучшим способом уклониться от атаки, которой экипажи надеялись избежать. Целью сегодняшней операции было прощупать поведение барражирующих японских самолетов раннего обнаружения, дождаться от них электронной реакции, затем развернуться и стремительно умчаться обратно в Элмендорф, унося с собой еще большую информацию, чем уже получена. Это позволит разработать план настоящего нападения. Экипажи бомбардировщиков упустили из виду лишь одно обстоятельство: температура воздуха на одной части самолетов равнялась 31 градусу по Фаренгейту и 35 -на другой.

***

Ками– 2 находился в воздухе в сотне миль к востоку от Коси и следовал точно по линии с севера на юг со скоростью четыреста узлов. Каждые пятнадцать минут самолет разворачивался и летел в обратную сторону. Он вел патрулирование уже семь часов и ожидал смены на рассвете. Экипаж устал, но продолжал внимательно вести наблюдение, еще не совсем освоившись с утомительной рутиной своей операции.

Подлинная проблема была технической, и это сильно влияло на операторов. Их радиолокатор, хотя и весьма совершенный, оказался менее эффективным, чем предполагалось. Предназначенный обнаруживать самолеты, использующие технологию «стелс», он, возможно – операторы еще точно не знали, – и годился на это благодаря усовершенствованию эксплуатационных характеристик. Сам радар был исключительно мощным, надежным и точным в работе. Внутренние усовершенствования включали приемную установку, охлаждаемую жидким азотом, что вчетверо увеличивало чувствительность, и программное обеспечение обработки принятых сигналов действовало превосходно. Собственно, в этом и заключалась суть проблемы. Радиолокационные дисплеи представляли собой обычные телевизионные экраны, на которые выдавалось компьютерное изображение, – результат растрового сканирования. Программное обеспечение было разработано таким образом, что обнаруживало все, что создавало ответный сигнал, и при такой мощности и таком уровне чувствительности оно демонстрировало объекты, не существующие на самом деле. Например, мигрирующих птиц. Программисты разработали программу с пределом скорости, при которой все, что имело скорость меньше ста тридцати километров в час, не принималось во внимание – в

противном случае операторам приходилось бы следить за автомобилями, мчащимися по шоссе к западу от самолета. Однако программное обеспечение позволяло принимать все без исключения отраженные сигналы, прежде чем решить, будет сигнал показан оператору или нет, и все, что находилось в пределах – или за пределами – этого кольца, через несколько секунд рассматривалось как возможный контакт с самолетом. Таким образом, пара альбатросов, летящих на расстоянии нескольких тысяч метров друг от друга, в воображении компьютера становилась движущимся самолетом. Это сводило с ума операторов, а вместе с ними и пилотов двух «иглов», сопровождающих самолет раннего обнаружения на расстоянии тридцати километров. Результатом таких осложнений было раздражение, которое отражалось на суждениях операторов. Вдобавок при высочайшей чувствительности всей системы все еще продолжающийся поток гражданских авиалайнеров походил на эскадры бомбардировщиков, и единственным облегчением было то, что Ками-1, барражировавший к северу от Ками-2, занимался слежением за ними и их опознанием.

– Контакт, пеленг один-ноль-один, расстояние четыреста километров, – произнес в интерком командир одного из самолетов. – Высота три тысячи метров… снижается. Скорость пятьсот узлов.

– Снова птица? – раздраженно спросил полковник, возглавляющий операцию.

– Нет, непохоже… контакт становится все более отчетливым.

Другой летчик в звании полковника осторожно отодвинул от себя рукоятку управления, и его бомбардировщик начал снижаться. Автопилот был теперь отключен. Входим в область действия воздушного радиолокатора и тут же покидаем ее, сказал он себе, окидывая взглядом небо перед собой.

– Вон наш друг, – послышался голос офицера группы электронного противодействия. – Пеленг два-восемь-один.

Автоматически оба летчика – первый и второй пилоты – посмотрели направо. Неудивительно, что там они ничего не увидели. Второй пилот тут же перевел взгляд внутрь кабины. Ночью необходимо не отрывать взгляда от приборов. Отсутствие системы надежных внешних ориентиров означает, что у человека может возникнуть головокружение, потеря пространственной ориентации, чего боятся все летчики. Самолет вроде приближался к слоистым облакам. Взгляд второго пилота тут же остановился на приборе, измеряющем наружную температуру. Тридцать пять по Фаренгейту, это хорошо. Стоит температуре опуститься на два-три градуса ниже – и тут же возникнет опасность обледенения, а у бомбардировщика Б-1, как и у большинства военных самолетов, отсутствовали антиобледенительные устройства. Ну что ж, по крайней мере операция заключалась в электронном, а не визуальном наблюдении, а наличие облаков не мешает работе радиолокаторов.

Однако появление облаков означало увеличение влажности, и второй пилот упустил из виду, что датчик наружной температуры воздуха находится в носовой части самолета и что хвостовое оперение расположено заметно выше. Там температура составляла 31 градус, и на вертикальном киле бомбардировщика начал образовываться лед. Его было явно недостаточно, чтобы он мог как-то отразиться на управлении самолетом, но даже очень маленького слоя льда хватает, чтобы внести незначительные изменения во внешние очертания бомбардировщика, допуски радиолокационного поперечного сечения которого, РПС, измеряются миллиметрами.

***

– У меня четкий контакт, – произнес командир Ками-2. Он замкнулся на контакте и перевел его на дисплей, расположенный перед креслом полковника. – Пожалуй, вон там еще один.

– Да, вижу. – Контакт, заметил он, перестал снижаться и выходил на горизонтальный полет, направляясь прямо к Токио. Это не мог быть авиалайнер. У контакта нет транспондера. Курс не соответствует курсу гражданского самолета, да и высота непохожа. Это мог быть только враг. Придя к такому заключению, командир приказал двум своим, истребителям направиться к цели.

– Мне кажется, я могу запросить его сейчас более…

– Нет, – прервал полковник по каналу внутренней связи. Два истребителя F-15J только что произвели дозаправку и находились в удобном положении для перехвата. Буквенно-цифровые символы на экранах Ками показывали, что они недалеко, летчики истребителей видели на дисплеях передаваемое изображение, так что им не требовалось включать свои радиолокаторы наведения. При собственной скорости пятьсот узлов и такой же скорости приближающегося самолета суммарная скорость составляла тысячу узлов и сближение было стремительным.

Одновременно информация была передана в наземный региональный штаб ПВО, и очень скоро множество людей стали свидетелями электронной драмы. Теперь были обнаружены три приближающихся самолета, которые располагались на таком расстоянии друг от друга, словно собирались нанести удар. Все знали, что если это бомбардировщики Б-1, то они могут нести бомбы или крылатые ракеты и совершить пуск последних. Это создавало проблему для командующего ПВО, да и время суток затрудняло ее решение. Полученные им указания не были еще достаточно конкретными, а запросить Токио он не мог. Но приближающиеся – самолеты находились в пределах зоны ПВО и были, скорее всего, бомбардировщиками. Как же поступить? – спросил себя генерал. Пока он приказал истребителям разойтись и каждому направиться к отдельной цели. Все происходило слишком быстро. Генерал не был уверен в правильности принятого решения, но нельзя разработать план для каждой возможной ситуации, это были бомбардировщики, они находились слишком близко и стремительно мчались к цели.

***

– Нас еще «не осветили»? – спросил командир бомбардировщика. Он не собирался приближаться к японскому самолету радиолокационного обнаружения ближе, чем на сто миль, и уже разработал в уме процедуру ухода от него.

– Нет, сэр. Я вижу, как его радар «оглядывает» пространство каждые шесть секунд, но на нас он еще не замыкался.

– Не думаю, что они могут обнаружить нас таким образом, – произнес вслух пилот.

– Если нас обнаружат, мы успеем унести ноги. – Второй пилот Нервно размял пальцы, надеясь, что его уверенность достаточно обоснованна.

Не приходилось ожидать, что истребители ринутся в атаку в расчете на легкую победу. Сейчас они находились выше слоя облаков, а прорываться сквозь них небезопасно. Приказ об атаке, поступивший по радио, не вызвал у летчиков особого энтузиазма, они повиновались ему механически после бесчисленных часов тренировок и подготовки, в конце длинного утомительного ночного патрулирования. Радиолокатор Ками-2 перешел на другую частоту и начал посылать электронные импульсы ко всем трем приближающимся объектам.

***

– Они обнаружили нас, – тут же доложил офицер группы электронного противодействия. – Изменили частоту и посылают в нашу сторону мощные импульсы в К-диапазоне.

– Наверно, только сейчас сумели нас заметить. – Этого следовало ожидать, не правда ли? Как только рассчитают курс сближения, попытаются уточнить его, У полковника было еще немного времени. Он решил, что сохранит прежний курс в течение нескольких минут и увидит, что произойдет.

– Он не поворачивает, – произнес командир. Бомбардировщик должен был отвернуть немедленно, не правда ли? – подумали все, кто находились на борту японского самолета раннего радиолокационного обнаружения. Существовала только одна разумная причина, по которой бомбардировщик сохраняет прежний курс, и потому последовал очевидный приказ. Ками-2 снова изменил частоту радиолокатора, перейдя на огневой режим, и один из истребителей выпустил две ракеты с радиолокационными головками наведения. Второй «игл», к северу от первого, все еще находился за пределами дальности эффективного обстрела своей цели. Его пилот нажал на кнопку форсажа и начал стремительно сближаться с ней.

***

– На нас замкнулись – кто-то замкнул на нас свой радиолокационный луч!

– Уходим влево. – Полковник передвинул ручку управления, увеличил мощность двигателей, и бомбардировщик устремился вниз, к самым гребням бушующих волн. Чтобы сбить мчащиеся ракеты с курса, из хвостового отсека было выпущено облако алюминиевой фольги. Облако почти сразу остановилось в холодном воздухе и начало медленно опускаться. Усовершенствованный радиолокатор на борту Е-767 мгновенно разгадал эту уловку и автоматически пренебрег алюминиевой фольгой, замкнув свой тонкий луч наведения на бомбардировщике, продолжающем маневр уклонения. Ракете оставалось только следовать вдоль этого луча. Годы научно-исследовательской работы и усилия конструкторов воплощались теперь в торжество технологии. Операторы на борту Е-767 молча думали об одном и том же: вот так, неожиданный поворот! Эта система была создана для того, чтобы защитить их страну от русских, а теперь она применялась против американцев. Специально не придумаешь!

– Я не могу уйти от ведущего нас луча, – пробормотал полковник. Была сделана попытка активного глушения, но тонкий луч японского радиолокатора, ударяющий по алюминиевой обшивке американского бомбардировщика, пульсировал с мощностью в два миллиона ватт, и глушение не могло справиться с этим. Пилот принялся резко бросать свой самолет из стороны в сторону. Он не знал, где находятся сейчас японские ракеты, и был вынужден полагаться на инструкцию, но тут же понял, что инструкция не предусматривала такой ситуации. Когда взорвалась первая ракета, попавшая в правое крыло, бомбардировщик находился слишком близко к морской поверхности, и катапультируемые кресла не могли спасти экипаж.

Второму Б-1 повезло больше. Ракета вывела из строя два двигателя, однако и с уменьшенной вдвое мощностью бомбардировщик сумел скрыться от преследующего истребителя. Американский экипаж с облегчением вздохнул, но тут же летчики снова задумались над тем, а удастся ли им дотянуть до Шемьи, прежде чем что-то еще отвалится от их самолета, обошедшегося налогоплательщикам в сто миллионов долларов. Остальные бомбардировщики тоже повернули назад, надеясь выяснить по прилете, что жепроизошло на самом деле.

Гораздо более важным явилось то обстоятельство, что было совершено еще одно вооруженное нападение, погибли еще четыре человека, и теперь обеим сторонам будет труднее положить конец этой войне, ведущейся без каких-либо определенных правил.

36. Обдумывание

Случившееся не было такой уж большой неожиданностью, подумал Райан, однако это обстоятельство вряд ли утешит семьи четырех погибших офицеров ВВС. Операция планировалась как простая и безопасная, и единственным плюсом, пусть и полученным очень дорогой ценой, было то, что американцам удалось выяснить нечто новое о японской противовоздушной обороне. Итак, у них лучшие в мире самолеты ПВО. Если Америка собирается уничтожить японские межконтинентальные баллистические ракеты, придется преодолеть воздушный щит Японии – но уничтожить ракеты необходимо. На столе Райана лежала толстая стопка документов. Информация НАСА о японских ракетах SS-19. Сведения о слежении за их испытательными запусками. Оценка возможностей японских ракет. Предположительный вес полезного груза. По сути дела все это только догадки. Ему требовались более надежные данные, но такова природа разведывательной информации. Ее никогда не хватает для того, чтобы сделать точное заключение, поэтому приходится полагаться на догадки и надеяться, что они окажутся верными. Райан почувствовал облегчение, услышав звонок кодированного телефона. По крайней мере это отвлекло его от мыслей, как объяснить президенту, что у него не хватает информации для принятия решения.

– Привет, Мэри-Пэт. У тебя есть что-нибудь новое?

– Кога хочет встретиться с нашими людьми, – послышался голос миссис Фоули. – Нам сообщили, что он встревожен происходящими событиями. Однако это опасно, – добавила она.

Все было бы гораздо проще, если бы я не знал этих двух парней, подумал Райан.

– Согласен, – произнес он. – Нам нужно как можно больше информации. Самое главное – это выяснить, кто действительно принимает там решения.

– Только не правительство. Все указывает на это. И только это может объяснить, почему все произошло так неожиданно. Так что очевидный вопрос…

– И ответ на твой очевидный вопрос – «да», Мэри-Пэт.

– Кто-то должен понести за это наказание, Джек, – послышался бесстрастный голос заместителя директора ЦРУ по оперативным вопросам.

– Непременно, – ответил советник президента США по национальной безопасности.

***

Молодой двадцатипятилетний дипломат, он был заместителем помощника торгового атташе, и его редко приглашали на важные совещания, а если такое и случалось, на его долю выпадали обязанности пажа при королевском дворе давно ушедших веков – он следил за тем, что потребуется его начальнику, подносил напитки и вообще старался выглядеть как можно незаметнее. Разумеется, он был и офицером разведки, к тому же и в этой сфере деятельности занимал самую младшую должность. Он должен был каждое утро, по пути из дома в посольство забирать из тайных «почтовых ящиков» сообщения, если замечал соответствующий сигнал, как случилось этим воскресным утром в Токио. Порученное задание бросало вызов его изобретательности, поскольку всякий раз запланированное приходилось выдавать за случайное, забирать материалы из «почтового ящика» каждый раз надо было по-другому, но непременно не привлекая к себе внимания. Это был всего лишь второй год его работы в качестве полевого агента-оперативника, но парень уже задавал себе вопрос, как можно заниматься этим в течение многих лет и не сойти с ума.

Вот она. Металлическая банка – на этот раз красная, из-под кока-колы – лежала в придорожной канаве между левым задним колесом «ниссана» и бордюром тротуара, в двадцати метрах впереди, как и полагалось. Она не могла находиться здесь долгое время – любой прохожий мог поднять ее и бросить в мусорную урну. Русский восхищался тем, как жители Токио следят за опрятностью своего города. Говоря по правде, почти все в этом трудолюбивом и вежливом народе вызывало у него восхищение, тем более его тревожила продуманная и тщательно разработанная деятельность японских контрразведывательных служб. Правда, он работал под прикрытием дипломатического паспорта, так что в худшем случае пострадает всего лишь его профессиональная карьера, что не так и страшно – ведь работа в аппарате торгового атташе научила его разбираться в бизнесе, и он не умрет с голоду, покинув государственную службу. Молодой дипломат, идя по переполненному утром тротуару, наклонился и поднял пустую металлическую банку. Банка имела вогнутое дно для более плотной упаковки в коробку, и пальцы дипломата ловко извлекли из выемки прикрепленный клейкой лентой сложенный пакетик. В следующее мгновение пустая банка уже летела в мусорную урну, что стояла на углу, а молодой человек повернул налево, в сторону посольства. Выполнено еще одно важное задание, а со стороны могло показаться, что аккуратный прохожий всего лишь убрал мусор с тротуара этого самого опрятного города мира. Потребовалось два года подготовки, подумал он, чтобы превратить меня в профессионального мусорщика. Может быть, через несколько лет ему доверят вербовку собственных агентов. По крайней мере тогда не придется пачкать руки.

Войдя в посольство, молодой человек, прежде чем расположиться за своим столом, направился в кабинет майора Щеренко и передал подобранный пакетик.

Борис Щеренко был занят намного больше обычного. Предполагалось, что его работа в Японии будет спокойной и неторопливой – в его обязанности входило заниматься промышленным шпионажем. Он должен был координировать сбор соответствующей информации и отправлять эту информацию к себе в страну, где достижения японской технологии станут дублировать на русских предприятиях. Скорее, думал он, это должно походить на обычный бизнес, чем на разведывательную деятельность. Утрата агентурной сети Лялина «Чертополох» стала для него профессиональной катастрофой. В течение нескольких лет он пытался восстановить сеть, но без особого успеха. Предатель Лялин оказался просто гением – так ловко он проникал в промышленные компании. Самому же Щеренко пришлось прибегнуть к обычной вербовке агентов, главным образом служащих государственных департаментов. Усилия по восстановлению агентурной сети едва начали приносить первые плоды, как последовал новый приказ, кардинально изменивший всю его деятельность. Полученные указания изумили русского разведчика в неменьшей степени, чем возникшая ситуация повергла в шок американцев, получивших удар в спину от своего бывшего союзника. Еще один трюизм, который забыли американцы, подумал майор: никогда никому нельзя доверять.

С пакетиком, оказавшимся у него на столе, по крайней мере нетрудно было работать: в нем находились два кадра уже проявленной черно-белой тридцатипятимиллиметровой пленки. Потребовались считанные минуты, чтобы снять серую ленту и развернуть кадры. Хотя русская спецслужба пользовалась самым совершенным оборудованием, разведывательная деятельность часто превращалось в скучную и однообразную рутину. При свете яркой лампы Щеренко перочинным ножом отделил клейкую ленту от пленки. Работать приходилось очень осторожно, и в результате майор едва не порезался. Затем он поместил негативы в картонные рамки и по одному просмотрел через слайдопроекгор. Далее понадобилось переписать полученную информацию в блокнот – еще одно скучное дело. Впрочем, тут же заметил Щеренко, содержание стоило затраченных усилий. Полученные сведения придется проверить через другие источники, но интерес они представляли немалый.

***

– Вот ваши платформы, – заметил инженер из «Амтрака». Они находились в таком очевидном месте, что понадобились сутки, чтобы их обнаружить. Две огромные платформы стояли на железнодорожной ветке у космодрома Йошинобу. Рядом находились три контейнера, предназначенные для транспортировки ракет-носителей SS-19/H-11. – Похоже, из ангара выступает часть еще одной платформы.

– Но ведь этих платформ им мало? – спросил Крис Скотт.

– Да, конечно. Но здесь всего лишь место, где можно их скрыть, причем не вызывая подозрений.

– Вполне логично – здесь или на заводе по сборке ракет, – согласился Скотт.

Сейчас они ждали поступления косвенных данных. Единственный разведывательный спутник КН-12, находившийся на орбите, приближался сейчас к Японии, и его камеры были запрограммированы таким образом, чтобы сфотографировать один небольшой участок долины. При внимательном изучении им уже удалось обнаружить весьма любопытное обстоятельство. За время, прошедшее между пролетами одного и другого КН-11, из виду исчезло около пятидесяти метров железнодорожного полотна. На фотографиях виднелись опоры, используемые для подвески контактной сети, необходимой для электровозов, однако сама контактная сеть отсутствовала. Возможно, опоры были установлены для того, чтобы ветка, уходящая в сторону, казалась самой обычной для пассажиров скоростного поезда, курсирующего между Токио и Осакой, – еще одна попытка скрыть что-то на глазах у всех.

– Видите ли, если бы они просто ни до чего не дотрагивались… – задумчиво произнес инженер, снова посмотрев на фотографии.

– Да, – отозвалась Бетси, глядя на часы. Но они хотели сделать все еще лучше и потому поступили хитроумно, обманув сами себя. Кто-то натягивал маскировочную сетку на столбы контактной сети в долине, сразу за первым поворотом. Пассажиры не смогут увидеть камуфляж из окон поезда, да и сами трое дешифровалыциков тоже могли бы упустить из виду попытку маскировки. – Как бы вы поступили, будь на их месте?

– Чтобы спрятать их от вас? Очень просто, – ответил инженер. – Я поставил бы в этом месте вагоны ремонтного поезда. Самое обычное зрелище, да и места здесь вполне достаточно. Им так и следовало поступить. Скажите, неужели такие простые ошибки случаются часто?

– Это не первая, – заметил Скотт.

– И чего же вы ждете теперь? – спросил инженер.

– Скоро увидите,

***

Разведывательный спутник КН-12, выведенный на орбиту восемь лет назад кораблем многоразового использования «Атлантис», функционировал намного дольше запланированного срока. Однако топливо, предназначенное для маневрирования, у спутника радиолокационной разведки уже давно кончилось, и потому приходилось ждать, когда он подлетит по своей очередной орбите к интересующему вас месту, и надеяться, что высота будет подходящей.

КН– 12 представлял собой большой цилиндр свыше тридцати футов длиной с огромными распростертыми «крыльями» солнечных батарей, снабжавших электричеством бортовой радиолокатор, который работал в коротковолновом диапазоне. Под многолетним воздействием бесчисленных частиц, бомбардирующих их поверхность, солнечные батареи утратили свою мощность и накапливали энергию, достаточную всего для нескольких минут работы радиолокатора во время каждого витка. Операторы наземного центра управления ждали, казалось, этого шанса целую вечность. Орбита спутника КН-12 проходила с северо-запада на юго-восток и отклонялась при пролете над этим районом Японии всего на шесть градусов от вертикали, -достаточно, чтобы заглянуть прямо в долину. Наблюдатели собрали уже массу данных. Геологическая история была им известна. Река, пересеченная сейчас плотиной гидроэлектростанции, прорезала хребет, образовав глубокий каньон. Когда принималось решение о размещении здесь пусковых шахт для баллистических ракет, решающим фактором были крутые скалистые стены ущелья. Ракеты можно запускать вертикально, но нацеленные боеголовки не смогут попасть в них из-за гор на востоке и западе. Чьи это боеголовки, не имело значения. Форма и направление ущелья предохраняли пусковые шахты как от американских, так и от русских боеголовок. Наконец, река прорезала узкий глубокий каньон в гранитном массиве. Таким образом каждая пусковая шахта охранялась естественной броней. По всем этим причинам Скотт и Флеминг, готовя задание для разведывательного спутника КН-12, поставили на карту свою профессиональную репутацию.

***

– Время, Бетси, – произнес Скотт, сравнивая свои часы с настенными.

– Что мы увидим?

– Если шахты находятся в этом ущелье – это то, что мы ищем, можете не сомневаться. Вы следите за развитием космической техники?

– Вы разговариваете с землепроходцем.

– Так вот, в восьмидесятые годы НАСА запустила спутник, и первая фотография, полученная на приемной станции, представляла собой изображение дельты Нила с подземными протоками, по которым вода вливалась в Средиземное море. Мы составили карту на основе этих фотографий.

– И тот же спутник передал снимки подземных ирригационных каналов в Мексике, верно? Прорытых древней цивилизацией майя, насколько я помню. Вы это имеете в виду? – спросил инженер.

– Это был спутник, выведенный на орбиту по нашему заказу, а не по плану НАСА. Мы хотели доказать русским, что бессмысленно скрывать от нас под землей пусковые шахты, мы все равно их обнаружим. Они признали это, – объяснила миссис Флеминг. И в этот момент заработал кодированный факс. Сигналы с КН-12 передавались на спутник, застывший на геостационарной орбите над Индийским океаном, и оттуда поступали на американский континент. Первые изображения, появившиеся на экране, еще не будут подвергнуты компьютерной обработке, улучшающей их качество, но, надеялись они, окажутся достаточно четкими для первоначальной оценки. Скотт снял первый лист с факса и положил его на стол под яркой лампой, рядом с обычной визуальной фотографией того же района.

– Итак, что же вы видите?

– О'кей, вот главная колея… а, понятно, разрешающая способность не позволяет увидеть рельсы, они слишком узкие, вместо рельсов мы видим шпалы, верно?

– Совершенно точно. – Бетси нашла ветку, отходящую от главной магистрали. Бетонные шпалы в пятнадцать сантиметров шириной давали четкий отраженный сигнал и выглядели на радиолокационной фотографии как полоска из множества крохотных поперечных черточек.

– Железнодорожная ветка ведет прямо в долину, правда? – Лицо инженера из «Амтрак» опустилось почти к самой бумаге. Он вел кончиком ручки по вспомогательной колее. – Один поворот, другой. А это что? – спросил он, касаясь ручкой группы белых кружков.

Скотт положил на лист маленькую линейку.

– Бетси?

– Расположены рядом друг с другом. Здорово они придумали, а? Должно быть, на строительство ушло целое состояние.

– Удивительная работа, – с восхищением выдохнул Скотт. Железнодорожная колея поворачивала влево и вправо, и через каждые двести метров виднелась пусковая шахта, не больше чем в трех метрах от линии поперечных черточек – бетонных шпал. – Кто-то здорово это подготовил.

– Что-то не понимаю, о чем вы говорите, – недоуменно заметил инженер.

– Пусковые шахты размещены поблизости одна от другой, – объяснила миссис Флеминг. – Это означает, что, если вы попытаетесь нанести по стартовому комплексу ракетный удар, первая же попавшая в цель боеголовка выбросит в воздух такое количество скальных осколков, что вторая будет сбита еще в полете.

– Значит, для уничтожения полигона нельзя воспользоваться ядерным оружием – по крайней мере это окажется непростой задачей, – продолжил Скотт. – А теперь кратко опишите то, что вы увидели.

– Это железнодорожная ветка, которая не имеет никакого смысла с коммерческой точки зрения. Она идет в никуда, а потому не приносит прибыли. Это ре запасной путь, предназначенный для обслуживания главной колеи, для этого он слишком длинный. Ширина колеи стандартная, она больше принятой в Японии, скорее всего из-за требований, предъявляемых к размерам грузов.

– И они натягивают над ней маскировочную сетку, – добавила Бетси, которая уже мысленно обдумывала черновой вариант отчета, который они представят руководству ЦРУ. – Крис, мы нашли то, что искали.

– Но я насчитал всего десять пусковых шахт. А где остальные десять?

***

Трудно назвать это преимуществом, но сокращение военно-морского флота привело к тому, что на берегу оказалось немало списанных специалистов, так что подобрать тридцать семь моряков оказалось совсем несложно. Теперь экипаж «Теннесси» насчитывал сто двадцать человек, на тридцать семь меньше, чем обычная команда подводного ракетоносца типа «огайо». Впрочем, и это число людей устраивало Клаггетта – в конце концов, ему не понадобятся специалисты-ракетчики.

В составе команды было много опытных ветеранов-старшин – еще одно бремя, которое он готов вынести, сказал себе Клаггетт, стоя на вершине паруса, как подводники называют боевую рубку, и наблюдая за тем, как его матросы под ослепительным светом мощных ламп грузят провизию. Реакторная силовая установка уже была приведена в действие и находилась в полной готовности. Даже сейчас старший механик проводил учения со вновь прибывшими специалистами. Перед парусом зеленая торпеда Мк-48 «ADCAP» с улучшенными боевыми характеристиками соскальзывала в открытый люк под надзором старшего торпедиста. На лодку будет погружено всего шестнадцать таких торпед, однако Клаггетт и не рассчитывал, что для предстоящей операции ему понадобится больше. «Эшвилл» и «Шарлотт» – он знаком был с офицерами на обоих потопленных подводных лодках, и, если из Вашингтона поступит соответствующий.приказ, Клаггетт знал, что будет счастлив выполнить его.

У самого трапа остановилась машина. Из нее вышел старшина с металлическим кейсом в руке. Он поднялся на борт, увертываясь от матросов с картонными коробками провизии в руках, и нырнул в люк.

– Это усовершенствованное программное обеспечение для гидроакустических систем, – сообщил старпом Клаггетту. – То самое, с помощью которого велось наблюдение за китами.

– Сколько времени понадобится на загрузку компьютеров?

– Полагаю, считанные минуты.

– Я хочу выйти в море до рассвета, помощник.

– Мы будем готовы через несколько часов, сэр. Первая остановка – Пирл-Харбор? – Клаггетт кивнул и показал рукой на остальные лодки типа «огайо», тоже грузившие провизию. – И не желаю, чтобы кто-то из этих индюшек раньше нас пришел к месту назначения.

***

Ощущение было не из приятных, зато зрелище потрясало. «Джонни Реб» покоился на уходящих вдаль рядах деревянных колодок и вздымался над палубой сухого дока, словно гигантское здание огромной длины и высоты. Капитан первого ранга Санчес решил посмотреть на то, как идут ремонтные работы, и стоял рядом с командиром авианосца. Они следили за тем, как портальный кран поднял остатки гребного винта номер три. Рабочие и инженеры верфи с яркими касками на головах разошлись в стороны, а потом сгрудились вокруг ахтерштевня, оценивая причиненные повреждения. Тут же придвинулся другой кран, чтобы взяться за подъем пятки гребного вала номер четыре. Ее нужно было поднимать прямо вверх, поскольку она была уже отделена от самого вала.

– Мерзавцы… – еле слышно прошептал шкипер.

– Мы отремонтируем его, – негромко произнес Санчес.

– На это потребуется четыре месяца, – пробормотал капитан авианосца и тут же добавил:

– Если повезет. – Работать быстрее было просто невозможно, потому что отсутствовали запасные части. И самым важным, как этого и следовало ожидать, был редуктор. Приходилось ждать, когда изготовят шесть полных комплектов редукционных шестерней, а на это требовалось время. У авианосца «Энтерпрайз» были выведены из строя все гребные валы, а усилия, направленные на то, чтобы привести его в гавань как можно быстрее, разрушили единственный редуктор, который можно было отремонтировать. На ремонт «Энтерпрайза» потребуется шесть месяцев, да и то если подрядчики как следует навалятся на работу и будут вести ее в три смены. Остальные ремонтные работы выглядели несложными.

– Сколько времени понадобится на восстановление гребного вала номер один? – спросил Санчес.

– Два-три дня, – пожал плечами капитан. – Впрочем, это не имеет значения.

Перед тем как задать следующий вопрос, Санчес заколебался. Ему следовало самому знать ответ на него, и он боялся, что вопрос покажется глупым – ну и черт с ним, все равно ему нужно возвращаться на Барберс-Пойнт. А самые глупые вопросы, как повторял он своим подчиненным вот уже много лет, – это те, которые вы не задаете.

– Сэр, мне не хочется казаться дураком, но какую скорость может развить авианосец при двух работающих винтах?

***

Райану начало казаться, что у приверженцев теории так называемой «плоской Земли» есть своя логика. В этом случае весь мир находился бы в одном временном поясе. А сейчас Марианские острова опережали Вашингтон на пятнадцать часов, Япония – на четырнадцать, а Москва – на восемь. Основные финансовые рынки Западной Европы – соответственно на пять и шесть часов в зависимости от страны. Гавайские острова, наоборот, отставали на пять часов. Ему приходилось поддерживать связь со всеми этими регионами, а там жили по местному времени, и в каждом случае ему нужно было думать о том, кто скорее всего спит, а кто бодрствует. Он недовольно фыркнул, продолжая разглядывать обшитый деревом потолок спальни, и с грустью подумал, как мучительна смена временных поясов при продолжительных перелетах. И сейчас в разных концах мира работали люди, лишенные его контроля, а ему нужно выспаться, чтобы взяться за решение их проблем, только когда солнце снова вернется к той временной зоне, в которой жил и работал он сам. Как назло, сон не приходил.

– О чем ты думаешь? – спросила Кэти.

– Жалею, что ушел из обычного делового мира, – проворчал Джек.

– А кто же тогда будет заниматься общечеловеческими проблемами?

Продолжительный вздох.

– Кто-нибудь найдется.

– Но не так успешно, Джек, – напомнила ему жена.

– Это верно, – согласился он, по-прежнему глядя в потолок.

– Какой, по-твоему, будет реакция людей, когда они узнают об этом?

– Не знаю. Я даже не уверен в собственной, – признался Джек. – Всего этого не должно было произойти. Мы оказались втянутыми в войну, лишенную всякого смысла. Всего десять дней назад мы избавились от последних баллистических ракет с ядерными боеголовками, а теперь они снова возникли из небытия и нацелены на нас, у нас же нет ничего, чем мы могли бы ответить на эту угрозу. Если мы не покончим со всем этим как можно быстрее, Кэти, я просто не знаю, что произойдет дальше.

– Но бессонница ничем тут не поможет.

– Слава Богу, что моя жена – врач. – Он заставил себя улыбнуться. – Как бы то ни было, милая, ты помогла нам решить одну из проблем.

– Каким образом?

– Я вовремя вспомнил, какая ты умная. – Ты помогла нам тем, что постоянно думаешь, промелькнуло у него в голове. Кэти никогда не приступала к чему-либо, не обдумав прежде всего в деталях. Принимая во внимание требования ее профессии, она работала очень медленно. Возможно, это нормально для людей, раздвигающих границы человеческого познания, всегда размышляющих, планирующих и оценивающих – по сути дела подобно хорошему разведчику, – и только когда все подготовлено и обдуман каждый шаг, сверкает молниеносная вспышка ее лазера. Да, пожалуй, именно так и следует действовать, верно?

***

– Ну что ж, мне кажется, они получили хороший урок, – сказал Ямата. Спасательный самолет поднял с поверхности моря два трупа и плавающие обломки, оставшиеся от американского бомбардировщика. Было принято решение, что с телами летчиков обойдутся достойно, как и полагается обращаться с погибшими военнослужащими. Имена офицеров уже передали по телексу через японское посольство в Вашингтон, и скоро останки будут доставлены в Америку. По многим причинам сейчас следует проявить великодушие. Наступит день, когда Япония и Америка снова станут друзьями, и Ямата не хотел без нужды отдалять этот момент. Кроме того, этого требовали деловые интересы.

– Посол сообщает, что американцы не намерены уступать нам ни в чем, – ответил Гото.

– Они еще не успели должным образом оценить собственную позицию – и нашу.

– Им удастся восстановить свою финансовую систему? Ямата нахмурился.

– Пожалуй. Но все-таки они столкнутся с серьезными трудностями. Им нужно продавать нам свои товары и покупать товары у нас. Что касается силового решения проблемы, американцы не в состоянии нанести эффективный удар, как только что, к своему несчастью, поняли четыре их летчика, а может быть, и восемь. – События развивались не совсем в соответствии с его планом, но разве когда-нибудь бывает, чтобы жизнь не внесла свои изменения? – Сейчас мы должны доказать им, что население Сайпана предпочитает японское гражданство американскому. После этого мировое общественное мнение обернется в нашу пользу, а это значительно разрядит ситуацию.

Пока все идет хорошо, подумал Ямата. Американцы вряд ли захотят в ближайшее время прощупать противовоздушную оборону его страны. У них недостаточно сил вернуть обратно Марианские острова, а к тому времени, когда они с этим силами соберутся, у Японии появится новый союзник и, возможно, даже новое политическое руководство, разве не так?

***

– Нет, за мной не ведется наблюдения, – заверил его Кога.

– Как репортер – впрочем, вы же знаете, кто я, верно? – спросил Кларк,

– Я знаю, что вы офицер разведки. Мне известно, что Кимура, присутствующий здесь, поддерживал контакт с вами. – Они сидели в живописном чайном домике на берегу Ары. Поблизости находился яхт-клуб, построенный для Олимпийских игр 1964 года, а также и полицейский участок, заметил Кларк. Почему, подумал он, я всегда боюсь привлекать внимание полиции? В создавшейся ситуации Кларк решил, что правильнее всего будет утвердительно кивнуть.

– В этом случае, Кога-сан, мы в вашей власти.

– Полагаю, ваше правительство уже знает о происходящем. Обо всем происходящем, – с нажимом добавил Кога. – Я тоже говорил с преданными мне людьми.

– Сибирь, – коротко произнес Кларк.

– Да, – кивнул Кога. – Но это только одна сторона. Ненависть, которую Ямата-сан питает к Америке – другая, а главное – все это чистое безумие.

– Реакция американцев не представляет для меня особого интереса, однако хочу заверить вас, что моя страна не потерпит вторжения на ее территорию, – спокойно заметил Кларк.

– Даже со стороны Китая? – спросил Кимура.

– Особенно со стороны Китая, – послышался голос Чавеза, который счел нужным напомнить, что он тоже находится здесь и принимает участие в разговоре. – Полагаю, вы знакомы с историей этого региона не хуже нас.

– Больше всего я боюсь за свою страну. Время подобных авантюр давно прошло, на люди… вы понимаете, кто у нас принимает политические решения? Воля и желания народа никого не интересуют. Я пытался изменить все это, пытался искоренить коррупцию…

Кларк лихорадочно пытался решить, насколько искренне говорит бывший премьер-министр.

– Мы тоже сталкиваемся с аналогичными проблемами, как вы, по-видимому, знаете. Вопрос заключается в следующем: как нам теперь поступить?

По лицу старого японца было видно, что его раздирают противоречия.

– Не знаю. Я пригласил вас сегодня, чтобы дать понять вашему правительству, что не все здесь сошли с ума.

– Вы не должны считать себя предателем, Кога-сан, – произнес Кларк после недолгого молчания. – Поверьте, вы не предатель. Как должен поступить человек, когда он видит, что правительство его страны выбрало неверный путь? И вы совершенно правы, полагая, что последствия такого развития событий могут стать весьма серьезными. Моя страна не имеет ни времени, ни энергии, чтобы тратить понапрасну силы на этот конфликт, но если ее втянут в него – ну что ж, тогда нам придется на Это отреагировать. А теперь позвольте задать вам вопрос.

– Да, я знаю. – Кога опустил взгляд на поверхность стола. Ему хотелось взять чашку с чаем, но он боялся, что дрожащие руки выдадут его.

– Согласитесь ли вы действовать заодно с нами, чтобы предупредить катастрофу? – Этот вопрос должен задать кто-то занимающий куда более важную должность, чем я, подумал Кларк, но я нахожусь здесь, тогда как высокопоставленные мудозвоны, как всегда, далеко от места развития событий.

– Что я должен сделать?

– Я слишком маленький человек, чтобы точно сказать, что потребуется от вас, но могу передавать вам просьбы моего правительства. В крайнем случае мы обратимся к вам за советом и, может быть, попросим использовать свое влияние. Вы по-прежнему пользуетесь огромным уважением в правительственных кругах. У вас осталось немало друзей и союзников в парламенте. Мы не будем обращаться к вам с просьбами, способными скомпрометировать вас. Ваше влияние слишком ценно, чтобы пользоваться им по мелочам.

– Я могу выступить против этого безумия. Я могу…

– Вы можете сделать многое, Кога-сан, но прошу вас, ради блага вашей страны и нашей, не предпринимайте ничего, не подумав прежде о возможных последствиях. – Новая перемена в моей карьере, подумал Кларк. Теперь я стал политическим советником. – Вы согласны с нами, что наша цель заключается в том, чтобы предотвратить опасность войны?

– Хай.

– Любой дурак может начать войну, – заявил Чавез, благодаря Провидение за то, что внимательно слушал лекции. – А вот чтобы предотвратить ее, требуется вмешательство мудрого человека и тщательно обдуманный курс действий.

– Я согласен выслушать ваши предложения, хотя и не обещаю, что выполню их. Однако прислушаться к советам вашего правительства я согласен.

Кларк кивнул.

– Это все, о чем мы можем вас просить. – Остальная часть встречи была посвящена вопросам связи. Еще одно такое совещание будет слишком опасным. Отныне передаточным звеном станет Кимура. Первыми ушли Кларк и Чавез. Они направились к своему отелю пешком. Эта встреча резко отличалась от встречи с Мохаммедом Абдул Корпом. Кога был благородным человеком, честным и умным, готовым принести себя в жертву ради своей страны, даже если для этого потребуется совершить акт государственной измены. Однако Джон понял, что, когда он старался привлечь на свою сторону бывшего премьер-министра, это не было простой вербовкой. В определенный момент государственная политика превращается в вопрос совести, и он испытывал чувство благодарности, что верх в этой беседе одержала совесть.

***

– Палубный люк закрыт и задраен, – сообщил главный старшина, который уже занял свое место в левом переднем углу боевой рубки. Как всегда, самый опытный старшина на подводной лодке исполнял обязанности рулевого на горизонтальных рулях глубины. Теперь все люки на лодке были задраены, красные кружки на контрольной панели исчезли, и на их месте появились красные горизонтальные черточки. – Давление внутри лодки нормальное.

– Системы проверены. Компенсационное давление включено. Лодка готова к погружению, – послышался голос вахтенного офицера.

– О'кей, начинаем погружение. Глубина сто футов. – Клаггетт оглянулся по сторонам, сначала проверив сигнальные огни на панелях управления, затем посмотрев на членов экипажа. «Теннесси» не погружалась под воду уже больше года, а вместе с ней не погружалась и команда, и капитан искал на лицах моряков, что прислушивались к командам вахтенного офицера, признаки боязни первого погружения. Все нормально, несколько молодых матросов покачивали головами, напоминая себе, что они, в конце концов, подводники и вроде бы привыкли к этому.

Шипение вытесняемого из цистерн воздуха было достаточно красноречивым. «Теннесси» чуть наклонилась носом вниз, под углом пять градусов. Несколько минут будет вестись проверка, чтобы убедиться, что субмарина имеет необходимый баланс и что все бортовые системы действуют нормально, как это уже показали предварительные испытания и тесты. Прошло около получаса. Клаггетту хотелось бы завершить проверку быстрее, но это при следующем погружении, сейчас же нужно было дать время всем членам экипажа успокоиться.

– Мистер Шоу, дайте команду – лево руля, курс два-один-ноль.

– Слушаюсь, сэр. На руле: десять градусов на левый борт, новый курс два-один-ноль. – Рулевой отрепетовал команду, и подводный ракетоносец повернул на новый курс.

– Полный вперед, – приказал Клаггетт.

– Слушаюсь, полный вперед. – После удара колокола полного хода «Теннесси» разовьет скорость двадцать шесть узлов. Вообще-то в запасе оставалось еще четыре узла, и при команде «самый полный» огромная субмарина сможет развить скорость тридцать узлов. Мало кто знал, что при проектировании подводных ракетоносцев типа «огайо» кто-то допустил ошибку. Субмарины этого типа были рассчитаны на максимальную скорость чуть больше двадцати шести узлов, однако первые же ходовые испытания первого корабля этой серии показали скорость чуть больше двадцати девяти узлов, а последующие ракетоносцы оказались еще быстроходнее. Ну что ж, с улыбкой подумал Клаггетт, Военно-морской флот США никогда не проявлял интереса к медлительным судам, поскольку они слишком долго уходят от опасности.

– Пока все идет хорошо, – произнес капитан, обращаясь к своему вахтенному офицеру.

Лейтенант Шоу кивнул. Это был еще один офицер, карьера которого на флоте подходила к концу, но сейчас ему предложили должность штурмана на «Теннесси», и лейтенант, уже плававший с «Голландцем» Клаггеттом раньше, согласился еще раз выйти в море.

– Скорость увеличивается быстро, капитан, – заметил он.

– За последнее время мы накопили изрядно нейтронов.

– Какова цель операции, сэр?

– Точно не знаю, но разрази меня гром, если мы сейчас не самая большая ударная подводная лодка в мире, – ответил Клаггетт.

– Пора выпускать антенну.

– Действуйте, мистер Шоу.

Минуту спустя длинная буксируемая гидроакустическая антенна начала разворачиваться за кормой подводной лодки, в кильватерной струе позади правого кормового руля погружения. Даже при столь высокой скорости она тут же стала передавать информацию в гидроакустический пост, находящийся перед боевой рубкой. «Теннесси» двигалась сейчас полным ходом, уходя на глубину восемьсот футов. Возросшее давление воды исключало возможность кавитации от ее усовершенствованных гребных винтов. Система охлаждения реактора действовала по принципу естественной циркуляции, без помощи насосов, так что их шум полностью отсутствовал. Обтекаемая форма лодки позволяла воде плавно проноситься мимо. Члены команды ходили в туфлях на резиновом ходу. Паровые турбины были установлены на палубе, соединенной с корпусом лодки через систему пружин, так что шум силовой установки тоже резко снижался. Словом, подводный ракетоносец двигался под водой совершенно бесшумно, даже плавсостав ударных подводных лодок неизменно называл лодки этого типа «черными дырами» – они являлись самыми бесшумными творениями человеческого разума, когда-либо спущенными на воду. Огромная «Теннесси» намного уступала по скорости и маневренности небольшим ударным лодкам, но, как и остальные ее сестры, по-прежнему превосходила все меньшие субмарины в самом главном – она плавала практически бесшумно. Даже киты не всегда слышали ее приближение.

***

Сила против силы, снова подумал Робби Джексон. Если силовое решение проблемы невозможно, что тогда?

– Ну что ж, раз мы не можем действовать, как боксеры на ринге, то превратим это в карточную игру, – пробормотал он себе под нос в тиши кабинета и тут же удивленно поднял голову, лишь сейчас заметив, что разговаривает сам с собой.

Гнев – не достоинство для профессионала, однако на этот раз контр-адмирал Джексон поддался такой слабости. Враг – теперь он пользовался этим термином – полагал, что он и его коллеги в оперативном управлении Объединенного комитета начальников штабов не смогут разработать успешный план противодействия противнику. В сущности все дело в пространстве, времени и силе. Пространство измерялось тысячами миль, время – месяцами и годами, а сила – дивизиями и эскадрами.

Что, если они ошибаются? Джексона мучил этот вопрос.

Шемья находилась в двух тысячах миль от Токио. Элмендорф – еще на тысячу миль дальше. Однако пространство – это и есть время. Для японцев время измерялось числом месяцев и лет, необходимых американцам, чтобы заново создать флот, способный сделать то, что было осуществлено в 1944 году, но карты не принимали такой расклад во внимание. Да и сила не обязательно измерялась огромным количеством дивизий и флотов – ее роль заключалась в том, насколько мощный удар вы сможете нанести в местах, имеющих наибольшее значение. Все остальное – только напрасная трата усилий, не так ли? Но самым главным являлась проницательность, способность предугадать действия противника. Враг сумел догадаться, что его ограниченные возможности применимы и к другим участникам конфликта. Японцы сформулировали направление будущего развития событий, и, если Америка примет их условия, она неминуемо потерпит поражение. Вот почему сейчас нужно разработать собственные правила игры. Этим и следует заняться. Джексон положил перед собой чистый лист бумаги и посмотрел на огромную карту мира на стене.

***

Дежурный офицер ЦРУ, заступивший в ночную смену, оказался достаточно разумным человеком, подумал Райан. Офицер сумел понять, что с передачей информации, полученной в три часа ночи, вполне можно подождать до шести утра. Это значило, что в спецслужбах есть люди, обладающие таким редким достоинством, как здравый смысл и способность трезво оценивать обстановку, что Райану было приятно сознавать. Русские передали шифровку в свою вашингтонскую резидентуру, а оттуда ее доставили с курьером в ЦРУ. Интересно, мелькнуло у него в голове, что подумали охранники в Лэнгли, открывая ворота ЦРУ сотрудникам русской разведки. Из ЦРУ шифровку отвезли в Белый дом, и курьер ждал Райана в приемной, когда советник по национальной безопасности вошел к себе.

ИСТОЧНИКИ СООБЩАЮТ, ЧТО В ЙОШИНОБИ НАХОДЯТСЯ 9 (ДЕВЯТЬ) РАКЕТ Н-11.

ЕЩЕ ОДНА РАКЕТА ПРОХОДИТ ИСПЫТАНИЯ ДЛЯ ПОСЛЕДУЮЩЕЙ МОДЕРНИЗАЦИИ КОНСТРУКЦИИ/ЭТО ОЗНАЧАЕТ, ЧТО ПОКА НЕ УДАЛОСЬ ОБНАРУЖИТЬ 10 (ДЕСЯТЬ) ИЛИ 11 (ОДИННАДЦАТЬ) РАКЕТ, ПРИЧЕМ ВЕРОЯТНЕЕ ПЕРВОЕ. ХОРОШАЯ НОВОСТЬ, ИВАН ЭММЕТОВИЧ. ПОЛАГАЮ, ВАШИ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНЫЕ СПУТНИКИ ВЕДУТ ТЩАТЕЛЬНЫЕ ПОИСКИ. НАШИ ТОЖЕ.

ГОЛОВКО.

– Да, это действительно хорошая работа, Сергей Николаевич, – проговорил Райан, вскрывая второй конверт, доставленный курьером. – Прямо-таки превосходная.

***

Вот сейчас наступит конец, подумал Санчес.

Командующий морской авиацией Тихоокеанского флота имел звание вице-адмирала и пребывал в таком же плохом настроении, как и все остальные офицеры на базе в Пирл-Харборе. Он отвечал за все воздушные операции к западу от Невады и должен был играть ключевую роль в войне, начавшейся всего несколько дней назад. Однако командующий не только не мог передать двум своим авианосцам в Индийском океане, как им надлежит действовать, но и видел к тому же два других авианосца, которые замерли в сухом доке. Вероятнее всего, они пробудут здесь несколько месяцев, подумал адмирал, наблюдая за тем, как телевизионная группа Си-эн-эн показывает на весь мир, в каком жалком состоянии оказались американские авианосцы.

– Итак, в чем дело? – спросил он у вошедших в кабинет офицеров.

– У нас есть намерения побывать в западной части Тихого океана? – спросил Санчес.

– В ближайшем будущем – вряд ли.

– Я могу выйти в море меньше чем через десять дней, – заявил командир авианосца «Джонни Реб».

– Неужели? – ядовито осведомился командующий морской авиацией.

– Гребной вал номер один приведен в порядок. Если мы сумеем отремонтировать вал номер четыре, авианосец сможет развивать двадцать девять, а то и тридцать узлов. Во время ходовых испытаний на двух гребных валах были надеты кольца. Стоит устранить на них сопротивление воды, и, возможно, удастся развить тридцать два узла.

– Продолжайте, – сказал адмирал.

– По-видимому, нашей первой задачей будет сломить сопротивление их ВВС, верно? – вступил в разговор Санчес. – Для решения этой задачи мне не нужны «гуверы» и «интрудеры». На «Джонни Ребе» можно разместить четыре эскадрильи «томкэтов» и четыре F-18, звено самолетов постановки электронных помех плюс звено «хаммеров». Понимаете, какое будет положение?

Командующий кивнул.

– Это почти равняется количеству их истребителей на островах. – Он понимал, насколько рискованно такое предложение. Палубная авиация на одном авианосце против истребителей, размещенных на двух крупных береговых базах, будет в невыгодном положении… Но ведь острова находятся довольно далеко друг от друга, верно? У Японии там есть и другие корабли, а также подводные лодки, которых адмирал особенно опасался. – Но с этого можно начать.

– Нам понадобятся элементы усиления, – согласился Санчес. – Но разве кто-нибудь откажет, если мы обратимся к ним с такой просьбой?

– У нас – нет, – ответил адмирал после недолгого размышления.

***

Ведущая телевизионной компании Си-эн-эн начала свою первую прямую трансляцию, стоя на вершине сухого дока. Позади нее виднелись два огромных атомных авианосца, покоящихся на деревянных стапелях, которые напоминали близнецов-двойняшек в колыбелях. Кому-то в штабе главнокомандующего Тихоокеанским флотом, должно быть, изрядно досталось за то, что съемочную группу пустили на верфь, подумал Райан. Передача продолжилась уже с другого места, далеко от первого, по другую сторону гавани. Но авианосцы все еще отчетливо были видны за спиной репортера, которая в общем-то повторяла одно и то же, добавив лишь, что по сведениям, полученным из хорошо информированных источников, понадобится не менее шести месяцев, чтобы «Стеннис» и «Энтерпрайз» могли снова выйти в море.

Подумать только, проворчал про себя Райан. Ее оценка времени, требующегося для ремонта авианосцев, точно соответствовала данным, содержащимся в папке на его столе, на которой четкими красными буквами в верхнем правом углу было выведено:

«Совершенно секретно». Наверно, ее оценка даже точнее, потому что исходила от какого-нибудь служащего верфи, имеющего немалый опыт работ в этой громадной ремонтной мастерской. Следом выступил специалист-комментатор, на этот раз отставной адмирал, ныне работающий в одном из «мозговых центров» в Вашингтоне, который заявил,что отобрать у японцев Марианские острова будет весьма трудно, если возможно вообще.

Проблема со свободной прессой заключалась в том, что она была общедоступна и за последние два десятка лет превратилась в такой хороший источник информации, что даже американские спецслужбы, когда требовалось сберечь время, черпали из нее самые разные данные. Да и публика стала более искушенной в своих требованиях, так что телевизионным компаниям приходилось непрерывно улучшать как методы сбора информации, так и ее анализ. Разумеется, у средств массовой информации – как печатных, так и электронных – были слабые места. При сборе сведений, которые пытались скрыть от общественности, они слишком полагались на утечку информации и часто не проявляли достаточной инициативы для раскрытия сенсационных дел, особенно в Вашингтоне, а для анализа нередко привлекали людей, больше заинтересованных не в фактах, а в свободной интерпретации событий. Однако в отношении того, что можно увидеть собственными глазами, телевидение часто действовало лучше хорошо подготовленных агентов разведывательных служб.

Противники тоже полагаются на это, подумал Джек. Так же как и он смотрит сейчас на экран телевизора, за новостями следят и другие люди, во всех странах мира…

– Похоже, ты изрядно занят, – послышался с порога голос адмирала Джексона.

– Стараюсь увидеть как можно больше. – Райан сделал жест в сторону кресла, приглашая гостя сесть. – Си-эн-эн только что передала репортаж об авианосцах.

– Отлично, – отозвался Робби.

– Отлично?

– «Стеннис» может снова выйти в море через неделю, самое большее через десять дней. Мой старый приятель, Бад Санчес, – он командует авиакрылом на этом авианосце – кое о чем подумал, и мне понравились его предложения. Не только мне, но и командующему морской авиацией Тихоокеанского флота.

– Может выйти в море через неделю? Одну минуту. – Не менее важным было и то, что люди обычно верили телевидению больше, чем официальной информации, хотя в данном случае репортаж ничем не отличался от секретного доклада, лежащего у него на столе.

***

Три по– прежнему находились в Коннектикуте, а еще три проходили летные испытания в Неваде. Все в них не походило на обычные летательные аппараты. Завод, занимавшийся их изготовлением, напоминал скорее портновскую мастерскую, чем сборочный цех. Основной материал для корпусов привозили сюда рулонами, которые затем раскатывали на длинном столе и резали по лекалам лазерными резцами, управляемыми компьютерами.

Далее выкроенные куски подвергались ламинированию и спекались в электропечи до тех пор, пока материал из углеродистых волокон не образовывал композитную оболочку, которая была прочнее стали и намного легче ее. К тому же, в отличие от стали, она была прозрачной для электромагнитного излучения. На разработку такого материала ушло почти двадцать лет научных исследований, описание которых содержалось в книге, сравнимой по толщине с многотомной энциклопедией. Это была типичная программа Пентагона – ее разрабатывали слишком долго, она обошлась слишком дорого, однако конечный результат если и не заслуживал столь длительного ожидания, то по крайней мере несомненно заслуживал того, чтобы им воспользоваться, даже при цене двадцать миллионов долларов за каждую единицу или, как говорили пилоты, по десять миллионов за сиденье.

Те три, что находились в Коннектикуте, стояли в открытом ангаре, когда туда прибыли техники компании Сикорского. Все бортовые системы были установлены и полностью проверены, и каждый из них поднимался в воздух ровно настолько, чтобы убедиться, что он может летать. Надежность систем была проверена бортовым компьютером, который, разумеется, провел диагностическую проверку и самого себя. После заправки их выкатили на взлетную площадку, и с наступлением темноты все трое поднялись в воздух и взяли курс на север, на базу ВВС Уэстовер в западном Массачусетсе. Там их погрузят на транспортный самолет «гэлэкси» 327-й эскадрильи Военно-транспортной авиации США и доставят на базу к северо-востоку от Лас-Вегаса, не обозначенную даже на картах, хотя само ее существование не было таким уж секретом. А тем временем в Коннектикуте в ангар закатили три деревянных макета, которые внешне ничем не отличались от оригиналов. Открытая сторона ангара выходила на жилой район города и проходящее в трехстах ярдах шоссе. Желающие смогут даже увидеть, как всю следующую неделю там будут работать механики.

***

Пусть вам и неизвестны детали предстоящей операции, подготовка остается такой же. В пятистах милях от побережья «Теннесси» снизила скорость до двадцати узлов.

– Из машинного отделения докладывают, сэр, – турбины работают на две трети мощности.

– Хорошо, – отозвался капитан третьего ранга Клаггетт. – Положить руль двадцать градусов на левый борт, переходим на курс ноль-три-ноль. – Рулевой отрепетовал команду, и тут же последовал следующий приказ капитана:

– Подготовить корабль к плаванию в полной тишине.

Клаггетт хорошо знал, что произойдет сейчас, и все-таки прошел на корму к прокладочному столику, чтобы проверить диаметр поворота. Капитану всегда приходится следить за выполнением своих команд. Резкое изменение курса и крутой разворот были предназначены для проверки уровня шума, издаваемого самой лодкой. Выполняя приказ капитана, по всей лодке выключали оборудование, без которого можно было обойтись в ближайшие несколько минут, а члены экипажа, не стоящие на вахте, забирались в свои койки. Матросы, заметил Клаггетт, быстро осваивались с новой для них обстановкой.

Позади «Теннесси» на тысячеярдовом троссе следовала буксируемая гидроакустическая антенна, ее собственная длина составляла тысячу футов. Через минуту субмарина стала походить на собаку, гоняющуюся за собственным хвостом. Лодка находилась на курсе, параллельном антенне, всего в тысяче ярдов от нее, и продолжала движение со скоростью двадцать узлов. Тем временем гидроакустики прислушивались к шумам, издаваемым собственным кораблем. Из штурманской рубки Клаггетт прошел в гидропост, чтобы лично наблюдать за дисплеями. В таком положении гидроакустические системы способны услышать даже незначительные шумы, издаваемые самым тихим кораблем в мире.

– Мы вот здесь, сэр. – Старший акустик пометил положение субмарины на экране жировым карандашом. Капитан попытался ничем не выразить свое разочарование. В конце концов, «Теннесси» плыла со скоростью двадцать узлов, и в течение нескольких секунд гидроакустическая антенна находилась всего в тысяче ярдов от борта подводной лодки.

– Совершенно невидимых лодок не бывает, сэр, – заметил лейтенант Шоу.

– Возвращаемся на прежний курс. Сделаем еще одну попытку при пятнадцати узлах. – Капитан повернулся к старшему акустику:

– Поставьте хорошего парня к записывающему устройству. Попробуем выяснить источник грохота в кормовом отсеке. – Через десять минут «Теннесси» возобновила проверку издаваемого ею шума.

***

– Придется проделывать все с максимальной быстротой, Джек. Мне представляется, что время на их стороне. – Это не нравилось адмиралу Джексону, однако другого выхода не было, и приходилось вести начавшуюся войну прямо с листа, создавая правила ее ведения одновременно с развитием событий.

– С политической точки зрения ты, пожалуй, прав. Японцы хотят провести выборы в ближайшее время, и создается впечатление, что они уверены в их исходе.

– Ты разве не слышал, что они поспешно перебрасывают туда поселенцев? – Джексон сообщил Райану о том, что передал ему Ореза. – Почему? Они сразу станут жителями островов и в нужный момент решат исход референдума об аншлюсе. Наши друзья с телефоном космической сотовой связи видят аэропорт из окон дома. Прибывающие рейсы стали теперь менее частыми, но посмотри на цифры. Примерно пятнадцать тысяч солдат на острове – и все имеют право голоса. Прибавь к их числу находящихся там японских туристов плюс тех переселенцев, которых успели доставить, и успех референдума предрешен.

Советник по национальной безопасности поморщился, словно от боли.

– Неужели все так просто?

– Помню, как был принят закон о праве на голосование. Я был тогда мальчишкой и все равно не забыл, как резко изменилась ситуация в Миссисипи. Видишь, что происходит, когда люди используют закон для собственной выгоды?

– Действительно, это по-настоящему цивилизованная война, правда? – Нельзя считать японцев дураками, напомнил себе Райан. Результаты выборов будут, разумеется, подтасованными, но ведь их единственная задача заключается в том, чтобы запутать ситуацию. Чтобы оправдать применение силы, требуется очевидная причина. Значит, переговоры являются составной частью стратегии проволочек. Противная сторона все еще определяет правила игры. У Америки по-прежнему отсутствует стратегия действий.

– Вот это нам и требуется изменить.

– Но как?

Джексон протянул папку.

– Здесь содержится нужная информация.

***

Эскадренный миноносец «Мутсу» был оборудован системой космической связи, которая включала в себя и видеоаппаратуру, способную поддерживать контакт со штабом флота в Иокагаме. Прекрасное зрелище, подумал адмирал Сато, весьма благородно со стороны Си-эн-эн обеспечить японскую сторону такой информацией. Авианосец «Энтерпрайз» с тремя уничтоженными гребными винтами и с явно поврежденным четвертым; у «Джона Стенниса» два винта уже сняты, а третий, несомненно, не поддается ремонту. А вот четвертый, к сожалению, остался цел. Внутренние повреждения не видны снаружи. На глазах адмирала один из огромных марганцово-бронзовых гребных винтов был снят со «Стенниса», и тут же к наружной части гребного вала правого борта подвели крюк другого крана, чтобы снять, по мнению старшего механика эсминца, пятку вала.

– Пять месяцев, – произнес вслух механик и тут же услышал, как ведущая телевизионной передачи, к удовольствию японских офицеров выражая мнение какого-то безымянного работника верфи, произнесла «шесть».

– Таково же мнение штаба.

– Им не удастся победить нас одними крейсерами и эсминцами, – заметил командир «Мутсу». – А вдруг они перебросят сюда два авианосца из Индийского океана?

– Вряд ли, если наши друзья будут и дальше оказывать на них давление. К тому же, – продолжил Сато, – двух авианосцев недостаточно, чтобы подавить сотню истребителей, базирующихся на Гуаме и Сайпане, даже, если я запрошу штаб о подкреплении.

Пожалуй, действительно лучше запросить. Вопрос будет решаться не на поле боя, а на политическом уровне.

– А как насчет американских подводных лодок? – спросил командир эсминца, стараясь скрыть свои опасения.

***

– Тогда почему не попробовать? – спросил Джоунз.

– Неограниченная подводная война исключается, – ответил командующий подводными силами Тихоокеанского флота.

– Раньше она всегда приносила успех.

– Тогда у японцев не было ядерного оружия, – заметил капитан первого ранга Чеймберз.

– А-а, конечно, – кивнул Джоунз. – У нас уже разработан оперативный план?

– Пока он заключается в том, чтобы не подпускать их сюда, – ответил Манкузо. Такой

план операции не привел бы в восторг адмирала Честера Нимица, командовавшего Тихоокеанским флотом во время второй мировой войны, однако всегда нужно сделать первый шаг. – У тебя есть новости для меня?

– Мне удалось обнаружить две японские подводные лодки, они всплыли на шноркельную глубину к востоку от Марианских островов. Этого недостаточно, чтобы начать охоту за ними, но я не думаю, что стоит послать туда свои противолодочные Р-3.

Заградительная линия раннего оповещения в полном порядке, правда? Никто не сможет проскользнуть сквозь нее. – Он сделал паузу. – Между прочим, я заметил, – термин «заметил» был менее определенным, чем «обнаружил», – что-то странное у побережья Орегона.

– Это «Теннесси», – пояснил Чеймберз. – Там командиром Датч «Голландец» Клаггетт. Должен прибыть сюда в пятницу, в два-ноль-ноль.

– Черт побери, я обнаружил лодку типа «огайо», – присвистнул Джоунз, потрясенный собственным мастерством. – И сколько их еще выходит в море?

– Четыре – последняя отдаст швартовы примерно через час. – Манкузо показал на карту, прикрепленную к стене. – Я распорядился, чтобы каждая пересекла линию раннего обнаружения для проверки уровня шума. Я и не сомневался, что ты заметишь их. Впрочем, не будь слишком самодовольным – они делают скоростной переход в Пирл-Харбор.

Джоунз кивнул и обернулся.

– Правильный ход, шкипер.

– Мы еще не считаем, что проиграли, доктор Джоунз.

***

– Черт возьми, чиф! – выругался капитан Клаггетт.

– Извините, сэр. Виноват. – Боцман склонил голову – упрек был справедливым. Это оказался переносный ящик с инструментами. Его нашли между питательной трубой забортной воды и корпусом. При колебаниях палубы, укрепленной на амортизаторах, гаечные ключи внутри ящика дребезжали, и буксируемая гидроакустическая антенна засекла этот шум. – Его наверняка оставил кто-то из рабочих верфи.

Рядом с боцманом стояли еще трое главных старшин. Они понимали, что такое могло случиться с кем угодно. К тому же знали, что последует дальше. Их капитан сделал глубокий вдох, прежде чем продолжить. Время от времени выволочка оказывается полезной, даже если гнев обрушивается на головы ветеранов.

– Проверить каждый дюйм корпуса от носовой переборки до пятки гребного вала. Каждый незакрепленный болт, каждую гайку, каждую отвертку. Если лежит на палубе – подберите. Если незавернут до конца – затянуть. Не прекращать работу, пока все не будет закончено. Корабль должен плыть так тихо, чтобы я мог слышать ругательства в свой адрес у вас в головах.

– Все будет исполнено, сэр, – пообещал боцман. Ничего страшного, пора привыкать к недосыпанию, подумал он про себя, но промолчал, и тут же…

– Вам понятно, боцман? Никто не должен спать, пока внутри корабля не будет так тихо, что гробница по сравнению с ним покажется шумной. – Клаггетт на мгновение задумался и решил, что было бы лучше подобрать другую метафору.

Капитан вернулся обратно, напомнив себе о необходимости поблагодарить старшего акустика за то, что тот сумел опознать источник шума. Гораздо лучше обнаружить это в первый день плавания, подумал он, а устроить разнос было просто необходимо. Таковы правила. Усилием воли Клаггетт удержался от улыбки. В конце концов, капитан и должен быть суровым сукиным сыном, как же иначе, и разносить своих подчиненных за допущенные ими промахи. Он не сомневался, что в ближайшие несколько минут старшины расскажут всей команде о ярости капитана, обрушившейся на них, и сами отнесутся к матросом соответствующим образом.

Положение уже изменилось, заметил Клаггетт, проходя через реакторный отсек. Вахтенные сидели или стояли, будто персонал в операционной, в точном соответствии с правилами, делая пометки через определенные промежутки времени. Меньше суток в море, а уже на обеих сторонах каждой водонепроницаемой двери красовались сделанные на ксероксе надписи: «ДУМАЙТЕ ТИХО». Матросы, которых он встретил по пути, вежливо уступали ему дорогу, чуть наклоняя голову. Мы тоже профессионалы, сэр, гласили эти гордые кивки. Двое совершали пробежку в ракетном отсеке, выглядевшем теперь огромным и бесполезным, и Клаггетт в соответствии с этикетом уступил им дорогу, снова удержавшись от улыбки.

– Ящик с инструментами, верно? – спросил старший помощник, когда капитан вошел в боевую рубку. – У меня случилось такое на «Хэмптоне» после первого ремонта.

– Точно, – кивнул Клаггетт. – В конце следующей вахты пройдем от носа до кормы и проверим.

– Это еще хорошо, сэр. Однажды лодка, на которой служил мой приятель, была вынуждена вернуться в сухой док на другой день после капитального ремонта. В передней балластной цистерне обнаружили забытую там приставную лестницу. – Подобные случаи заставляли подводников содрогаться от ужаса.

– Ящик с инструментами, сэр? – спросил старший акустик.

Теперь на лице у Клаггетта появилась улыбка. Он оперся плечом о дверную раму и вытащил из кармана пятидолларовую банкноту.

– Молодец, чиф.

– Не составило большого труда догадаться. – Но главный старшина все равно спрятал банкноту – таков обычай. На «Теннесси», как и на многих других подводных лодках, ручку каждого гаечного ключа обмакивали в жидкий винил – это позволяло крепче держать ключ, особенно в потной руке, и одновременно уменьшало вероятность того, что при ударе послышится звон. – Какой-нибудь мудак с верфи, готов поспорить, – подмигнул старшина.

– Я плачу только один раз, – заметил Клаггетт. – Обнаружены новые контакты?

– Тихоходный надводный корабль с дизельной силовой установкой и одним винтом на пеленге три-четыре-один, далеко от нас, в зоне схождения. Обозначен Сьерра-30. Сейчас наносят его на карту, сэр. – Старшина сделал паузу. – Разрешите задать вопрос, капитан?

– Спрашивайте.

– Это верно – насчет «Эшвилл» и «Шарлотт»? Капитан третьего ранга Клаггетт кивнул.

– Да, так мне сказали.

– Мы сравняем счет, сэр, можете не сомневаться.

***

Роджер Дарлинг поднял со стола лист бумаги, исписанный от руки. Такое редко попадало в руки президента.

– Не слишком убедительно, адмирал, – заметил он.

– Господин президент, вы ведь не собираетесь отдать приказ о проведении крупномасштабных операций против Японии? – спросил Джексон.

Дарлинг отрицательно покачал головой.

– Нет, я не хочу войны. Операция должна заключаться в том, чтобы вернуть Америке Марианские острова и помешать Японии осуществить вторую часть их плана.

Робби сделал глубокий вдох. Он ожидал такого ответа. Наступил решающий момент.

– Однако в этом плане есть и третья часть, – заявил Джексон.

Его собеседники замерли. В кабинете воцарилась тишина.

– Что ты имеешь в виду. Роб? – спросил Райан.

– Мы только что разобрались в этом, Джек. Ты помнишь, кто командует индийской эскадрой? Адмирал Чандраскатта. Не так давно он учился на Высших офицерских курсах в Ньюпорте. А знаешь, кто был его сокурсником? – Джексон выдержал паузу. – Некий японский адмирал по имени Сато.

Райан на мгновение закрыл глаза. Ну почему никому раньше не пришло в голову проверить это?

– Итак, союз трех стран с имперскими устремлениями…

– Похоже на то, Джек. Помнишь название «Великая сфера взаимного процветания Восточной Азии»? Хорошие идеи постоянно возвращаются. Нам непременно нужно остановить их, – решительно заявил Джексон. – Я потратил двадцать пять лет, готовясь к войне, которой никто не хотел, – к войне с русскими. Мне хотелось бы лучше готовиться не к войне, а к миру. А это означает, что этих парней нужно остановить прямо сейчас.

– Мы сумеем сделать это? – спросил президент.

– Никто не может гарантировать этого, сэр. Джек сказал мне, что это политическая и дипломатическая бомба замедленного действия. Время, отведенное на операцию, истекает. Это не Ирак. Если у нас и есть сейчас международный консенсус по этому вопросу, то лишь с европейскими странами. Рано или поздно придет конец и ему.

– Твое мнение, Джек?

– Если мы собираемся решить эту проблему таким образом, то, наверно, другого способа нет.

– Рискованно.

– Да, господин президент, это рискованно, – согласился адмирал Джексон. – Если вы считаете, что можно вновь вернуть Америке Марианские острова дипломатическими средствами, хорошо. Мне тоже не хочется убивать кого-нибудь. Но, окажись я на месте японцев, не отдал бы острова. Они нуждаются в них для осуществления второго этапа операции, и если дойдет до того, даже если русские снова не прибегнут к ядерному оружию…

Гигантский шаг назад, подумал Райан. Возникнет новый союз, протянувшийся от Полярного круга до Австралии. Три страны, владеющие ядерным оружием, колоссальными природными ресурсами, мощной экономикой и политической волей, направленной на то, чтобы силой добиться своих целей. Снова вернутся войны за передел мира, как в девятнадцатом веке, только в гораздо большем масштабе. Экономическое соперничество, основанное на вооруженной силе, – классическая формула непрекращающейся войны.

– Джек? – снова спросил президент. Райан медленно кивнул.

– Думаю, у нас действительно нет другого выхода. Можно найти для этого любую причину, и каждая указывает в одном направлении.

– Согласен.

37. Погружение

Для описания происходящего в течение недели различные комментаторы постоянно использовали выражение «обычное состояние», часто добавляя прилагательные «зловещее» и (или) «обнадеживающее». Люди, находящиеся на левом политическом фланге, испытывали удовлетворение от того, что правительство прибегло к дипломатическим средствам разрешения конфликта, тогда как правые чувствовали недовольство тем, что Белый дом действует недостаточно решительно. Действительно, не слишком уверенное руководство и отсутствие четких заявлений по политическим вопросам продемонстрировали всем, что Роджер Дарлинг как президент разбирается лишь в вопросах внутренней политики и не имеет представления о том, как разрешать международные кризисы. Критике подвергся и советник по национальной безопасности Джон П. Райан, который, хотя и неплохо проявил себя в сфере разведки, так и не сумел утвердиться в качестве серьезного игрока в области национальной безопасности как таковой и, уж вне всякого сомнения, не занял уверенной позиции. Однако были люди, считающие его осторожность достойной восхищения. Сокращение американских вооруженных сил, полагали ученые мужи, сделало активное противодействие исключительно трудным, если вообще возможным, и несмотря на то, что в окнах Пентагона всю ночь горел свет, по всей видимости, не было эффективного средства решения проблемы Марианских островов. В результате, заявляли обозреватели перед телевизионными камерами, администрации Дарлинга лучше всего оставаться спокойной и уверенной, прилагая все возможные усилия для урегулирования конфликта. Отсюда иллюзия «нормального положения», скрывающего слабость, свойственную американской позиции.

***

– Ты хочешь, чтобы мы ничего не предпринимали? – с раздражением спросил Головко.

– Это наша война. Если вы предпримете активные действия слишком рано, то в одинаковой мере встревожите Китай и Японию. – К тому же, подумал Райан, но промолчал, что вы можете предпринять? Российские вооруженные силы находились в намного худшем положении, чем американские. Они могли перебросить в Восточную Сибирь дополнительное количество самолетов. А вот переброска наземных войск, способных усилить легко вооруженные подразделения пограничной охраны, вполне может вызвать ответную реакцию со стороны Китая. – Ваши спутники передают то же самое, что и наши, Сергей. В Китае не проводится мобилизации.

– Пока. – Короткое слово прозвучало ядовито.

– Совершенно верно. Пока. И если мы будем действовать правильно, этого не произойдет. – Райан сделал паузу. – Есть какие-нибудь сведения о ракетах?

– Мы ведем наблюдение за рядом мест, – сообщил Головко. – Нам удалось подтвердить информацию о том, что ракеты на полигоне в Йошинобу используются для гражданских щелей. Возможно, это прикрытие для военных испытаний, не более. Мои специалисты уверены в этом.

– Пусть только их уверенность не станет чересчур заразительной, – заметил Райан.

– Что вы собираетесь предпринять, Джек? – задал прямой вопрос директор Российской внешней разведки.

– В тот самый момент, когда мы говорим с тобой, Сергей Николаевич, наши дипломаты заявляют им, что оккупацию Марианских островов считаем неприемлемой для нас и никогда с нею не согласимся. – Джек сделал вдох и напомнил себе, что должен доверять этому человеку. – И если они не уйдут сами, мы принудим их к этому силой.

– Но как? – недоуменно спросил глава русской разведки, глядя на лежащие перед ним расчеты, подготовленные военными экспертами из Министерства обороны.

– Десять или пятнадцать лет назад ты говорил политическим руководителям страны, что с нами нужно считаться?

– Да, в точности, как это делал ты, говоря о нас, – согласился Головко.

– А теперь мы в более выгодном положении. Японцы не боятся нас. Они уже считают себя победителями. Больше не могу сказать тебе ничего. Может быть, завтра, – произнес Райан. – А пока мы выслали вам инструкции для передачи нашим людям в Японии.

– Все будет сделано, как мы обещали, – ответил Головко.

***

– Мое правительство будет считаться с желанием населения всех островов, – повторил посол и тут же добавил, идя на новую уступку. – Мы также готовы обсудить вопрос о различном статусе Гуама и остальных островов Марианского архипелага. Американские интересы в отношении этого острова действительно насчитывают почти сотню лет, – впервые признал он.

Адлер бесстрастно воспринял это заявление, как требуют того правила дипломатического протокола.

– Господин посол, население всех островов имеет американское гражданство, и это согласно его собственному свободному волеизъявлению.

– Теперь у них снова появится возможность сделать то же самое. Неужели ваше правительство считает, что право на самоопределение может быть использовано только один раз? – спросил в ответ японский посол. – Это кажется таким же необычным для страны с давними традициями, как иммиграция и эмиграция. Как я сказал раньше, мы будем рады предоставить двойное гражданство тем местным жителям, которые пожелают сохранить свои американские паспорта. Если они пожелают уехать, мы выплатим компенсацию за принадлежащую им собственность и… – Остальная часть заявления посла осталась неизменной.

Вспомнив о своем участии во многих дипломатических переговорах, Адлер подумал о том, что их ход совмещает худшие черты разговора с тещей и попыток ответить на вопросы ребенка, только что начавшего ходить. Как правило, эти переговоры скучны и однообразны. Они неизменно вызывали раздражение у участников и тем не менее являлись необходимыми. Только что Япония сделала очередную уступку. Это не было чем-то неожиданным. Неделю назад Кук сумел выудить ее текст у Нагумо, но теперь о ней заявлено официально. Это была хорошая новость. А плохая заключалась в том, что такой же уступки ждут от него. Правила дипломатических переговоров основывались на компромиссах. Тебе никогда не удавалось добиться всего, к чему ты стремишься, и другая сторона никогда не получала того, к чему стремилась она. Проблема заключалась в том, что дипломаты, принимающие участие в переговорах, не должны поступаться жизненными интересами своих стран, причем обе стороны понимали – как предполагалось, – в чем заключаются эти жизненные интересы. Но нередко случалось обратное, и тогда дипломатия была обречена на неудачу, вызывая раздражение тех, кто ошибочно считали, что войны всегда происходят из-за неумелых действий дипломатов. Гораздо чаще они вызывались такими различиями в национальных интересах, что достигнуть компромисса просто не представлялось возможным. И вот теперь посол рассчитывал на то, что Адлер тоже сделает какую-то уступку.

– Выражая свою точку зрения, я удовлетворен тем, что вы признали безусловное право населения Гуама остаться гражданами США. Я также с удовлетворением услышал о том, что ваша страна признает право жителей северных островов Марианского архипелага определить свою судьбу путем свободного волеизъявления. Готовы ли вы заверить нас, что Япония признает результаты выборов?

– Мне кажется, я достаточно четко выразил это, – ответил посол, пытаясь понять, выиграл он что-то в этом обмене или проиграл.

– В этих выборах смогут принять участие…

– Все, кто проживают на островах, разумеется. Моя страна привержена всеобщему и равному избирательному праву, как и ваша. Более того, – добавил посол, – мы готовы пойти на дополнительные уступки. У нас в стране правом участия в выборах обладают люди старше двадцати лет, но для участия в референдуме на Марианских островах мы готовы снизить возрастную планку до восемнадцати. Мы не хотим, чтобы кто-то смог потом заявить, будто референдум не был справедливым.

Вот ведь хитрый сукин сын, подумал Адлер. И это предложение кажется таким разумным. Теперь все солдаты получат право голоса, и международные наблюдатели сочтут такое решение уступкой со стороны японского правительства. Заместитель государственного секретаря кивнул, словно выражая удивление, и сделал пометку в блокноте. Посол, сидевший напротив, сделал вывод, что сумел добиться успеха. Для этого потребовалось немало времени.

***

– Все очень просто, – сказал советник по национальной безопасности. – Вы готовы помочь нам?

Тема совещания была такова, что никто из присутствующих не сможет покинуть зал полностью удовлетворенным. Оно началось с того, что сотрудница Министерства юстиции разъяснила смысл закона о шпионаже, содержащегося в Кодексе США под номером 18, раздел 793Е. Закон применим ко всем американским гражданам, и свобода словоизъявления и прессы не является основанием для его нарушения.

– Вы хотите, чтобы мы помогли вам в обмане, – заявил один из ветеранов-журналистов.

– Совершенно верно, – кивнул Райан.

– Но у нас профессиональный долг…

– Все вы – американские граждане, – напомнил им Райан. – Как и население Марианских островов. Моя задача не в том, чтобы обеспечить вам выполнение прав, о которых вы думаете. Нет, сейчас моя задача состоит в том, чтобы гарантировать эти права вам и всем остальным гражданам нашей страны. Вы или согласитесь помочь нам, или откажетесь. Если вы согласитесь пойти нам навстречу, мы сможем решить задачу легче и проще, с меньшим кровопролитием. В случае вашего отказа пострадает, по всей видимости, еще немало людей.

– Сомневаюсь, что Мэдисон и остальные создатели американской конституции предполагали, что пресса нашей страны в случае войны станет помогать врагу, – заметила представительница Министерства юстиции.

– На это мы никогда не пойдем, – запротестовал директор телевизионной компании Эн-би-си. – Но вы хотите, чтобы мы предприняли действия в противоположном направлении…

– Дамы и господа, у меня нет времени на обсуждение конституционных тонкостей. Перед нами в самом буквальном смысле вопрос жизни и смерти. Ваше правительство обращается к вам с просьбой о помощи. Если вы не окажете нам эту помощь, рано или поздно вам придется объяснить американскому народу причины этого шага. – Джек подумал о том, что еще никто не угрожал им так прямо и недвусмысленно. Изменение ситуации, решил он, будет честной игрой, хотя они вряд ли смогут посмотреть на это таким образом. Пришло время, решил Райан, протянуть им оливковую ветку мира. – Я приму на себя всю ответственность. Если вы поможете нам в столь трудном положении, я сохраню это в полной тайне.

– Только не пытайтесь убедить нас в этом, – запротестовал представитель Си-эн-эн. – Скрыть такое не удастся.

– В этом случае вам придется объяснить американскому народу, что ваши действия были продиктованы соображениями патриотизма.

– Я вовсе не это имел в виду, доктор Райан!

– А вот я имел в виду именно это, – улыбнулся Джек. – Подумайте над моим предложением. Разве оно как-то повредит вам? К тому же каким образом о нем узнают? Кто еще сможет рассказать о нем?

Цинизм журналистов стал почти профессиональной потребностью, и они сумели увидеть юмор в создавшейся ситуации, но решающую роль сыграло предыдущее заявление Райана. Они оказались в сложном положении, и естественный результат заключался в том, что им пришлось искать выход в каком-то новом подходе к проблеме. В данном случае представители телевизионных компаний решили исходить из деловых соображений. Отказ прийти на помощь своей стране, несмотря на заявления о принципиальности и профессиональной этике, мог иметь самые тяжелые последствия для компаний, так как телевизионные аудитории больше не придавали такого значения моральным достоинствам журналистов. К тому же просьбу Райана нетрудно было выполнить, достаточно проявить определенную осторожность, и никто не разберется в происшедшем.

Руководители телевизионных компаний предпочли бы выйти из комнаты и обсудить это между собой, но никто не решился предложить такой шаг. Все пять телевизионных магнатов посмотрели друг на друга и кивнули.

Вы когда– нибудь заплатите нам за это, красноречиво говорили их взгляды, устремленные на Райана. С этой опасностью можно жить, подумал он.

– Спасибо, – произнес советник по национальной безопасности. Когда они ушли, Райан направился в Овальный кабинет.

– Мы получили их согласие, – сообщил он президенту.

– Извини, Джек, что я не смог поддержать тебя.

– Год выборов, – согласился Райан. Через две недели предстояли предвыборные собрания в Айове, а потом наступала очередь Нью-Гемпшира, и хотя внутри своей партии у Дарлинга не было соперников, в общем ему хотелось в данное время оказаться где-то в другом месте. И он не мог позволить себе поссориться со средствами массовой информации. Но именно на то у него и был советник по национальной безопасности. Назначенные чиновники всегда могут принять удар на себя – в конце концов, их просто можно уволить.

– Когда все это закончится…

– Я смогу вернуться к игре в гольф? Мне нужна практика. Вот эта черта в нем мне нравится, подумал Дарлинг. Райан любил шутить, хотя синие круги под глазами у него мало отличаются от моих. Это была еще одна-причина, за которую нужно благодарить Боба Фаулера, предостерегавшего меня от работы с Райаном, и, возможно, повод сокрушаться относительно его политической принадлежности.

***

– Он готов прийти на помощь, – сказал Кимура.

– В этом случае самое лучшее для него – вести себя как обычно, – ответил Кларк. – Он уважаемый и честный человек. Вашей стране нужен политический деятель, призывающий к сдержанности и спокойствию. – Такой совет вряд ли будет соответствовать инструкциям Вашингтона, которых он ждал, и у Кларка промелькнула надежда, что там знают, как поступить. Инструкции должны были поступить от Райана, и это вселяло в него некоторую уверенность. По крайней мере его агент почувствовал облегчение.

– Спасибо. Я не хочу, чтобы его жизнь подвергалась опасности.

– Он слишком ценный человек для этого. Может быть, Америка и Япония урегулируют свои отношения дипломатическими средствами. – Кларк не верил в это, но подобные заверения всегда нравились дипломатам. – В этом случае правительство Гото уйдет в отставку и, возможно, Кога-сан снова займет прежнюю должность.

– Я слышал, однако, что Гото не собирается отступать.

– Да, мне тоже говорили об этом, но не исключено, что ситуация изменится. Как бы то ни было, мы просим Когу последовать нашему совету, – продолжил «Клерк». – Мы благодарны вам за помощь. В случае необходимости свяжемся с вами по обычным каналам.

В знак благодарности Кимура перед уходом расплатился по счету.

– Вот и все, а? – спросил Динг.

– Кто-то считает, что этого достаточно, а нам нужно заниматься и другими делами.

Снова за работу, подумал Чавез. Но теперь по крайней мере они действовали в соответствии с приказами, какими бы непонятными они ни казались. Сейчас десять утра по местному времени, и они разойдутся сразу после того, как выйдут на улицу. Следующие несколько часов перед новой встречей Кларк и Чавез потратят на покупку телефонов сотовой связи – по три аппарата нового типа. Они очень компактны, так что помещаются в грудном кармане рубашки. Даже их упаковочные коробки невелики, и телефоны просто скрыть при переноске.

***

Чет Номури уже сделал то же самое, сообщив как собственный адрес конспиративной квартиры в Ханаматцу, которую выбрали, заранее пользуясь кредитными карточками и водительским удостоверением на чужое имя. Что бы ни происходило, ему осталось меньше тридцати суток для завершения операции. А сейчас нужно было вернуться в последний раз в баню, прежде чем окончательно исчезнуть.

***

– У меня возник вопрос, – негромко произнес Райан. Трент и Феллоуз посмотрели ему в глаза и почувствовали тревогу.

– Не заставляй нас ждать, – проворчал Сэм.

– Вы знаете о том, что в Тихом океане у нас создалось сложное положение.

Трент беспокойно шевельнулся в своем кресле.

– Если ты хочешь сказать, что у нас недостаточно сил, чтобы…

– Все зависит от того, к каким силам мы прибегнем, – прервал его Джек.

Конгрессмены на мгновение задумались.

– Хотите получить карт-бланш? – спросил Эл Трент. Райан кивнул.

– На применение любых средств, которые сочтем необходимыми. У вас в комитете будут возражения?

– Зависит от того, что вы хотите этим сказать. Объясни нам, – бросил Феллоуз. Райан объяснил.

– Вы действительно хотите пойти на такой риск? – удивился Трент.

– У нас нет выбора. Полагаю, было бы неплохо вести битву кавалерийскими атаками на поле брани при соблюдении всех правил воинской чести и тому подобное, но у нас недостаточно сил, верно? Президент хочет знать, может ли он рассчитывать на поддержку Конгресса. Только вы двое знакомы с тайной стороной операции. Если вы поддержите нас, остальные на Капитолийском холме последуют вашему примеру.

– А вдруг все окончится неудачей? – выразил опасение Феллоуз.

– Тогда всем участникам конец. Включая и вас, – добавил Райан.

– Хорошо, комитет мы принимаем на себя, – пообещал Трент. – Но ты ведешь рискованную игру, дружище.

– Это верно, – согласился Джек, подумав о том, что вся жизнь полна риска. Он знал, что Трент имеет в виду и политический аспект происходящего, но попытался выбросить это из головы. Он не мог, разумеется, не промолчать – Трент счел бы это за проявление слабости. Поразительно, как часто они придерживались различного мнения по одним и тем же вопросам, однако самое главное, что на слово Трента можно положиться.

– Будешь держать нас в курсе дела?

– В рамках закона, – улыбнулся советник по национальной безопасности. А закон требовал проинформировать Конгресс после осуществления «черной» операции.

– А как относительно исполнительного распоряжения? – Исполнительное распоряжение, выпущенное еще в период администрации Форда, запрещало спецслужбам страны предпринимать политические убийства.

– У нас есть постановление, – ответил Райан. – Исполнительное распоряжение не действует в военное время. – «Постановление» представляло собой по сути дела указ президента, согласно которому он один мог толковать существующий закон. Короче говоря, все, что предлагал сейчас Райан, с формально-юридической точки зрения соответствовало закону – если у Конгресса не было возражений. Это был чертовски сложный способ руководства страной, но демократический строй требовал этого.

– Значит, мы поставили все точки над "i", – резюмировал Трент. Феллоуз согласно кивнул. Оба конгрессмена наблюдали, как советник по национальной безопасности поднял трубку своего кодированного телефона и нажал кнопку скоростного набора. – Это Райан. Приступайте, – коротко произнес он.

***

Первый этап операции был электронным. Несмотря на решительные возражения главнокомандующего Тихоокеанским флотом, три съемочные группы установили свои камеры на краю стоящих рядом сухих доков, где находились сейчас «Джон Стеннис» и «Энтерпрайз».

– Нам запретили показывать ущерб, нанесенный кормовым отсекам авианосцев, но, согласно информированным источникам, он больший, чем кажется с первого взгляда, – лишь с незначительной разницей произнесли все трое ведущих. Когда была закончена прямая трансляция, камеры перенесли и провели дальнейшую съемку авианосцев, затем съемку продолжили с противоположной стороны гавани. Пленки предназначались для архива и возможного дальнейшего использования. На них были корабли и доки без репортеров, озвучивающих передачу. Эти пленки передали кому-то еще и преобразовали в цифровую форму для дальнейшего применения.

***

– Это критически поврежденные корабли, – коротко бросил Ореза. Каждый из авианосцев по тоннажу превосходил все корабли береговой охраны США, и как это Военно-морской флот, несмотря на свою отличную подготовку, допустил, чтобы им в зад всадили по паре торпед. Отставной боцман почувствовал, что у него от ярости поднимается кровяное давление.

– Сколько же времени понадобится для ремонта? – спросил Барроуз.

– Несколько месяцев. Очень много. Не меньше шести… и тогда мы окажемся в периоде тайфунов, – внезапно понял

Португалец и почувствовал себя еще хуже. После дальнейших размышлений его настроение совсем упало. К тому же ему совсем не нравилось оказаться на острове, который подвергнется штурму морских пехотинцев. Сейчас он находится в своем доме, стоящем на возвышенности, недалеко от батареи ракет «земля – воздух», на которую неминуемо обрушится огонь американских кораблей; и самолетов. Может быть, все-таки стоило

продать дом за миллион долларов? Получив такие деньги, он сможет купить другую яхту, другой дом и заняться рыбной ловлей на островах Флорида-Киз. – Знаешь, ты ведь можешь вылететь отсюда домой в любое время, как только пожелаешь.

– А-а, стоит ли торопиться?

Предвыборные плакаты были уже напечатаны и развешены повсюду. Общественный канал кабельного телевидения каждые несколько часов передавал сообщения о планах будущего развития Сайпана. Теперь все на острове успокоилось, воцарились тишина и порядок. Японские туристы проявляли необычную вежливость, а солдаты ходили большей частью без оружия. Военные машины использовались для дорожных работ. Офицеры заходили в школы и проводили, дружеские ознакомительные беседы. Едва ли не за одну ночь были созданы две новые бейсбольные команды, и начались матчи новой лиги. Ходили разговоры, что пара ведущих японских команд из Первого дивизиона начнет весенние тренировки на Сайпане. Для этого придется построить стадион, и, возможно, шептали друг другу, у Сайпана будет собственная команда в Первом дивизионе. Орезе это казалось разумным. Остров расположенближе к Токио, чем Канзас-Сити к Нью-Йорку. Нельзя сказать, разумеется, что местное население было довольно оккупацией, просто жители не видели пути к освобождению и потому, подобно всем оказавшимся в таком положении, смирились с ней. Японцы делали все возможное, чтобы этот процесс проходил как можно мягче.

Всю первую неделю оккупации демонстрации протеста проходили ежедневно. Однако генерал Арима, командующий войсками на острове, каждый раз выходил навстречу демонстрантам, навстречу любой съемочной группе любой телевизионной компании и приглашал к себе в кабинет их руководителей для беседы, причем часто эти беседы передавались прямо в эфир. Затем реакция японских чиновников стала еще более утонченной. Представители гражданской администрации и бизнесмены проводили длительные пресс-конференции, демонстрируя до кументы о том, сколько денег они вложили в развитие инфраструктуры острова, показывая на графиках, как изменилась после этого местная экономика, и обещая вложить еще больше. Это не значило, что им удалось совсем избавиться от недовольства, но японцы подчеркивали свою терпимость, всякий раз обещая с уважением отнестись к результатам быстро приближающихся выборов. Мы ведь тоже живем здесь, говорили они. Мы тоже местные жители.

Надежда умирает последней. Завтра исполнится две недели с момента захвата японцами Марианских островов, думал Ореза, а все, что они слышали, – это сообщения о проклятых переговорах. С каких это пор Америка вела переговоры по поводу захваченных у нее территорий? Может быть, дело именно в этом. Может быть, это и есть очевидный признак слабости их страны, и он почувствовал ощущение безнадежности. Никто не сопротивлялся. Ну. скажите же нам, что наше правительство делает что-то, хотелось ему крикнуть адмиралу, что находился на другом конце космического сотового канала…

– Да, какого черта. – Ореза прошел в гостиную, вложил батареи в ручку телефонной трубки, просунул антенну в отверстие, просверленное в середине салатной миски, и набрал номер.

– Адмирал Джексон, – услышал он.

– Говорит Ореза.

– У вас что-нибудь новое?

– Да, адмирал. Хочу сообщить вам, как закончатся выборы.

– Не понимаю вас, главный старшина.

– Я смотрел передачу Си-эн-эн о том, что два наших авианосца потеряли способность выйти в море, при этом специалисты говорили, что они не в силах предпринять что-то. Черт побери, сэр, даже когда аргентинцы захватили проклятые Фолкленды, британцы заявляли, что они вернут их себе. Я не слышу того же от нашего правительства. Черт возьми, что остается нам думать?

Джексон несколько секунд обдумывал ответ.

– Вы хорошо знаете, что я не могу нарушать правила и обсуждать военные операции. Ваша задача заключается в том, чтобы обеспечивать нас информацией, ясно?

– Пока мы слышим только одно – как японцы будут проводить выборы. Ракетная батарея к востоку от нас закрыта теперь маскировочной сеткой…

– Я знаю об этом. Как знаю и о том, что поисковый радар на вершине горы Тапочау функционирует и что около сорока истребителей размещено в аэропорту и на базе в Коблере. Мы насчитали еще шестьдесят на базе Андерсен на Гуаме. Нам известно, что восемь эсминцев курсируют к востоку от острова и танкеры приближаются к ним для проведения бункеровки. Что еще вас интересует? – Даже если Ореза «находился под наблюдением» – вежливое выражение, означающее пребывание под арестом, – в чем Джексон сомневался, в этой информации не было ничего секретного. Всем известно, что у Америки есть в космосе разведывательные спутники. С другой стороны, Орезе нужно знать, что Джексон пристально следит за положением и, что еще больше важно, проявляет к нему интерес. Он испытывал стыд от того, что должен сказать дальше. – Главный старшина, я ожидал большего от такого ветерана, как вы. Ответ заставил его почувствовать себя лучше.

– Вот это я и хотел услышать от вас, адмирал.

– Как только случится что-нибудь новое, сразу сообщите нам.

– Слушаюсь, сэр.

Джексон положил трубку и взял со стола только что доставленный доклад о готовности «Джонни Реба».

– Уже скоро, главный старшина, – прошептал он. Настало время встретиться с офицерами базы ВВС в Мак-Дилле, которые, как это ни кажется невероятным, носили зеленую армейскую форму. Адмирал не знал, что они напомнят ему о чем-то, что он видел несколько месяцев раньше.

***

У всех солдат испанский должен быть родным языком, и они должны выглядеть как испанцы. К счастью, это не было сложной задачей. Специалист по личным документам вылетел из Лэнгли в Форт-Стьюарт, штат Джорджия, вместе со всем необходимым снаряжением, включающим десять пустых паспортов. Чтобы упростить задачу, всем были сохранены подлинные имена и фамилии. Старший сержант Джулио Вега сидел перед камерой в своем лучшем костюме.

– Не улыбайтесь, – сказал ему специалист из ЦРУ. – Европейцы не улыбаются для фотографий на паспортах.

– Да, сэр. – Кличка Веги среди солдат была Осо, медведь, но только ветераны осмеливались называть его так. Для остальных рейнджеров из роты «Фокстрот» 2-го батальона 175-го полка он был, только «старший сержант», и его знали как опытного сверхсрочника, готового оказать всяческую поддержку своему капитану при проведении операции, для участия в которой он только что добровольно вызвался.

– Впрочем, вам понадобится и костюм получше.

– Кто мне за него заплатит? – широко улыбнулся Осо. Это на фотографии будет мрачная физиономия, которую обычно видели солдаты, не справлявшиеся с его требованиями. Только не эти, подумал он, имея в виду восьмерых солдат, прошедших обучение прыжкам с парашютом (это требовалось от всех рейнджеров), каждый из которых принимал участие в боевых действиях в той или другой горячей точке. Что было необычно для военнослужащих 175-го полка, так это то, что ни один из них не стригся почти наголо, чтобы волосы напоминали короткую щетину. Вега вспомнил еще одну группу, похожую на эту, и улыбка исчезла с его лица. Колумбия. Не все вернулись тогда живыми.

Испанский язык в качестве родного, подумал он, выходя из комнаты. Испанский был, по-видимому, языком жителей Марианских островов. Подобно большинству армейских ветеранов в звании старшего сержанта, Вега получил степень бакалавра в вечернем колледже, где его специальностью была военная история – это, казалось ему, больше всего соответствовало выбранной им профессии, да и к тому же армия платила за обучение. Если на этих островах действительно говорят на испанском языке, то предстоящая операция приобретает определенный смысл. Название операции, о котором он узнал в коротком разговоре с капитаном Диегой Чека, тоже показалось ему подозрительным. Ее назвали операцией «Зорро», что настолько развеселило капитана, что он решил поделиться этой новостью со своим старшим сержантом. Настоящего Зорро звали дон Диего, не правда ли? Капитан забыл имя бандита, однако старший сержант вспомнил. Если твоя фамилия Вега, разве можно отказаться от участия в подобной операции? – спросил себя Осо.

***

Хорошо, что он в хорошей физической форме, подумал Номури. Даже просто дышать здесь было нелегко. Большинство европейцев, приезжающих в Японию, остаются в крупных городах, и им даже в голову не приходит, что эта страна не менее гориста, чем Колорадо. Тошимото было небольшим селением, впадающим в спячку зимой и процветающим летом, когда местные жители, уставшие от перенаселенного однообразия городов, переезжали для смены обстановки в сельскую местность. Деревня, расположенная в самом конце государственного шоссе номер 140, по сути дела погрузилась в спячку и, казалось, свернула на зиму тротуары, но Чету удалось найти место, где он смог арендовать небольшой четырехколесный мотоцикл-вездеход. Номури объяснил хозяину фирмы, что ему хочется на несколько часов отвлечься от городской суеты и побывать в горах. В обмен на небольшую сумму денег и ключи от машины он получил суровое, хотя и вежливое предупреждение о необходимости следовать вдоль тропинки и проявлять осторожность, за что Номури любезно поблагодарил хозяина и отправился в путь, направляясь вдоль реки Таки – скорее небольшого потока, чем реки, – вверх в горы. Через час, проехав примерно семь миль, он остановился, выключил двигатель, достал из ушей ватные тампоны и прислушался.

Полная тишина. По дороге сюда Номури не заметил никаких следов на глине и гравии тропинки, по которой ехал вдоль порожистой реки, не увидел никаких признаков проживания в нескольких летних домиках, мимо которых проезжал, и теперь, прислушиваясь, не услышал ничего, кроме завывания ветра. На его карте был обозначен брод в двух милях вверх по склону, и, действительно, добравшись туда. Чет увидел брод, который оказался четко обозначенным и пригодным для переправы. Перебравшись на другой берег, он поехал дальше на восток, к Ширайши-сан. Подобно большинству вершин, склоны горы под воздействием воды и времени оказались изрезанными многочисленными ущельями, которые, постепенно сужаясь, заканчивались тупиками. Одна из долин горы Ширайши была особенно живописна в своей нетронутости сельским домом или летним коттеджем. Наверно, летом здесь разбивают свои лагеря бойскауты, чтобы прикоснуться к природе, которую остальная страна с таким усердием стремится уничтожить. Впрочем, скорее, в этом месте просто не оказалось залежей достаточно ценных минералов, что оправдало бы строительство шоссе или железной дороги. Кроме того, отсюда до Токио было сто миль по прямой, и могло показаться, что ты находишься в Антарктике.

Номури повернул на юг и поднялся по ровному склону к вершине южного хребта. Ему хотелось побольше увидеть и услышать, и он, хотя и заметил одинокий недостроенный дом в нескольких милях внизу, не увидел столба дыма от горящей печки или клубов пара от горячей ванны и не услышал никаких звуков, кроме тех, что издает природа. Номури минут тридцать осматривал окрестности в небольшой бинокль. Он не спешил, стараясь убедиться в увиденном, осмотрел северный и западный склоны и отметил лишь поразительное безлюдие. Удовлетворенный, он спустился к реке Таки и вернулся в селение по тропе вдоль нее.

– Сейчас здесь никого не бывает, – сказал ему хозяин фирмы, Сдающей в аренду мотоциклы, когда Номури наконец вскоре после заката солнца приехал во двор. – Позвольте мне предложить вам чашку чая?

– Дозо, – поблагодарил сотрудник ЦРУ. Он взял чашку и вежливо поклонился. – Здесь просто великолепно.

– Вы поступили разумно, выбрав это время года. – Мужчине хотелось поговорить. – Летом, когда распускаются листья на деревьях, природа выглядит восхитительно, хотя треск этих созданий, – он кивнул в сторону ряда мотоциклов, – нарушает горный покой. Зато они приносят мне некоторый доход, – признался он.

– Непременно приеду к вам снова. У меня в конторе сейчас горячее время, приходится работать с утра до вечера. Только здесь можно насладиться тишиной.

– Может быть, захватите с собой друзей? – предложил хозяин. Было очевидно, что ему нужны деньги в этот мертвый сезон.

– Да, конечно, постараюсь, – заверил его Номури. Хозяин поблагодарил его вежливым поклоном, сотрудник ЦРУ сел в свой автомобиль и направился в Токио, пути куда было три часа. По дороге он пытался понять, почему его ведомство дало ему поручение, позволившее расслабиться.

***

– Ну что, парни, вы по-прежнему настроены решительно? – спросил Джексон у подразделения особого назначения.

– Ты выбрал странное время, чтобы спрашивать нас, не передумали ли мы, Робби, – заметил старший офицер. – Если они настолько глупы, что позволяют штатским американцам разгуливать по их территории, – ну что ж, давайте воспользуемся этим.

– Меня все еще беспокоит высадка, – заметил представитель ВВС, перебирая воздушные навигационные карты и космические фотографии. – Мы выбрали хорошее место для проникновения – черт побери, навигационные ориентиры превосходны, – но, чтобы все прошло гладко, кто-то должен позаботиться об этих птичках АВАКС.

– Все принято во внимание, – заверил его полковник из группы боевого командования ВВС. – Мы осветим для них небо, и вы сумеете воспользоваться образовавшейся брешью. – Он постучал указкой по третьей карте.

– Экипажи вертолетов? – спросил Робби.

– Работают сейчас на тренажерах. Если повезет, на обратном пути им останется только спать.

***

Тренажер, разработанный для данной операции, создавал у Сэнди Рихтера полное ощущение реальности. Это была комбинация новой компьютерной игры «Нинтендо-VR», которой увлекался его младший сын, и обычного тренажера. Огромный шлем ничем не отличался от того, который он надевал, садясь за штурвал своего «команча», только был несравненно более сложным. Если он, сидя в «команче», смотрел на мир словно в глазок, то с помощью этого сложнейшего устройства перед ним открывался прямо-таки театр военных действий. Его можно было усложнить еще больше, но и так созданный компьютером вид местности вместе со всей летной информацией создавал у пилота ощущение реальности. Рихтер держал руки на штурвале и секторе газа этого виртуального вертолета, летевшего над поверхностью воды к стремительно надвигающимся утесам.

– Приближаемся к повороту направо, – сказал он своему второму пилоту, который на этот раз сидел не позади него, а рядом – на тренажере не требовалось сидеть точно на своем месте, как в кабине вертолета. Находясь в этом искусственном мире, каждый видел то, что ему полагалось видеть, независимо от того, где он находился, только второй пилот, сидя рядом, имел в своем распоряжении два добавочных прибора.

То, что они видели перед собой, являлось результатом шестичасовой работы суперкомпьютера.

Комплект космических фотографий, сделанных за последние три дня, подвергся анализу, пересъемке и преобразованию в трехмерное изображение, кажущееся чем-то вроде крупнозернистой видеопленки.

***

– Слева – населенный пункт.

– Да, вижу. – Он видел пятно флюоресцирующего света, которое в действительности было бы желто-оранжевым городским освещением, и увеличил высоту с пятидесяти футов, на которой.летел вот уже два часа. Рихтер подал ручку управления вправо, и наблюдатели, присутствовавшие в затемненной комнате, были поражены тем, как тела обоих пилотов наклонились в сторону поворота, автоматически компенсируя якобы возникшую центробежную силу, которая существовала только в «воображении» компьютера, моделировавшего ситуацию. Они едва не засмеялись, но тут же вспомнили, что над Сэнди Рихтером лучше не смеяться.

С того момента, как вертолет пересек виртуальный берег, он поднялся над хребтом и полетел вдоль него. Так решил сам Рихтер. В речных долинах, ведущих к Японскому морю, находились дороги и дома. Вот почему пилот принял решение как можно дольше сохранять акустическую скрытность и пойти на риск – лететь на большей высоте.

В реальном мире он сумел бы справиться с этой опасностью при подлете к цели, но в данный момент мир для него был не совсем реальным.

– Истребители над головой, – предостерег женский голос, как это произошло бы во время настоящей операции. – Снижаюсь, – ответил Рихтер на предупреждение компьютера, соскальзывая на вертолете направо, ниже вершин горного хребта. – Если тебе удастся обнаружить меня на высоте пятидесяти футов от земли, то я проиграл, милая. Надеюсь, эта чертова технология «стелс» на самом деле очень эффективна.

В первоначальных развед-сводках звучало беспокойство относительно совершенства радилокаторов на японских F-15X. Каким-то образом им удалось сбить один Б-1 и повредить второй, и никто еще не сумел разобраться, как это произошло.

– Скоро узнаем. – Что еще можно сказать пилоту? В данном случае оценку дал компьютер. На протяжении последнего часа виртуального полета Рихтеру все время приходилось маневрировать над пересеченной местностью, что было достаточно изматывающим, и когда он «совершил посадку» в своем «Команче», то обливался потом и хотел поскорее принять душ, которого при реальном полете наверняка не будет. А вот пара лыж может пригодиться.

– Что, если противник…

– В этом случае придется привыкать к рисовому рациону. – Нет смысла беспокоиться обо всем. Зажегся свет, пилоты сняли шлемы, и Рихтер увидел, что находится в небольшой комнате.

– Проникновение на вражескую территорию прошло успешно, – сообщил свою оценку майор. – Ну как, парни, вы готовы совершить небольшой полет?

Рихтер взял стакан ледяной воды со стола в дальнем углу комнаты.

– Знаешь, мне даже в голову не приходило, что я смогу пролететь таким курсом настолько далеко.

– Как относительно всего остального? – спросил его стрелок-радист.

– Погрузят, когда вы прилетите на место.

– А на пути назад? – не удержался от вопроса Рихтер. Лучше быть проинструктированным заранее.

– У вас будет выбор из двух вариантов. Может быть, из трех. Мы еще не приняли решения. Сейчас его изучают, – заверил пилота офицер войск специального назначения.

***

Хорошо было то, что все это оказались пентхаусы, апартаменты на крышах высотных зданий. Этого следовало ожидать, подумал Чавез. Богачи, подобные этим мерзавцам, приобретали себе весь верхний этаж любого дома, который приглянется. Это позволяло им взирать на все свысока, смотреть на остальных сверху вниз, так же и небоскребы Лос-Анджелеса возвышались над нищенскими баррио его юности. Впрочем, никто из них не был солдатом. Люди военной профессии не испытывают желания так выделяться на фоне горизонта. Куда лучше скрываться в кустах вместе с крысами и пеонами. Ну что ж, все имеет свои недостатки, напомнил себе Динг.

Оставалась одна проблема – отыскать место повыше. Это оказалось несложно. И снова им помогла мирная атмосфера города. Они просто выбрали подходящее здание, вошли в него, поднялись на лифте на верхний этаж и оттуда выбрались на крышу. Чавез установил камеру на треноге, выбрал самый мощный телеобъектив и начал снимать. Вести съемку даже при дневном свете несложно, говорилось в инструкции, а тут еще боги, распоряжающиеся погодой, пришли им на помощь – надвигался хмурый облачный вечер. Динг сделал по десять снимков каждого здания, перематывая пленки и укладывая кассеты обратно в коробки для последующей разметки. На все ушло не более ролучаса.

– Ты начал доверять этому парню? – спросил Чавех после передачи пленок.

– Динг, я только что начал доверять тебе, – негромко ответил Кларк, снимая этими словами напряжение момента.

38. Рубикон

– Что же дальше?

Райан помедлил с ответом. Адлер заслуживал, чтобы ему кое-что рассказать. Предполагалось, что переговоры должны вестись честно. Там никогда не говорят всей правды, но в то же самое время стараются не обманывать друг друга.

– Дальше? Продолжай как и раньше, – произнес наконец советник по национальной безопасности.

– Что-то происходит. – Это не было вопросом.

– Мы не сидим без дела, Скотт. Они ведь не собираются сдаваться, не так ли?

Адлер покачал головой.

– Думаю, не собираются.

– Убеди их пересмотреть свою позицию, – предложил Джек. Совет не был таким уж новым, но сказать что-то требовалось.

– По мнению Кука, в Японии действуют политические силы, старающиеся не обострять ситуацию. Его коллега в японской делегации снабжает его обнадеживающей информацией.

– Скотт, у нас там два сотрудника ЦРУ, которые работают под прикрытием документов русских журналистов. У них состоялись переговоры с Когой. Он недоволен тем, как развиваются события. Мы посоветовали ему вести себя как обычно. Нет смысла ставить его под удар… Вот что, посоветуй Куку прощупать японского дипломата относительно оппозиции в их правительстве, кто они и какими силами могут располагать. Однако он ни в коем случае не должен сообщать, с кем мы поддерживаем контакт.

– Хорошо, передам. В остальном придерживаться той же линии? – спросил Адлер.

– Не делай никаких конкретных уступок. Ты сможешь потянуть еще некоторое время?

– Смогу, пожалуй. – Он посмотрел на часы. – Сегодня переговоры ведутся у нас. Мне нужно до их начала посоветоваться с Бреттом.

– Держи меня в курсе.

– Можешь не сомневаться.

***

На Грум– лейк рассвет еще не наступил. Пара транспортных самолетов С-5В вырулила на конец взлетной дорожки и поднялась в воздух. Груз не был тяжелым, у каждого всего три вертолета, ну и остальное снаряжение -не так уж много для самолетов, способных нести по два танка. Однако одному из них предстоит длительный перелет, больше пяти тысяч миль, и при встречных ветрах потребуются две дозаправки в воздухе, что, в свою очередь, означает необходимость двух сменных экипажей для каждого самолета. Добавочные пилоты вытеснили пассажиров в хвостовой отсек, позади крыльев, где кресла менее удобны.

Рихтер откинул ручки сидений в своем трехместном ряду и вставил в уши ватные тампоны. Как только самолет оторвался от земли, он автоматически сунул руку в карман летного комбинезона, где обычно хранил сигареты – или, вернее, хранил раньше, пока не бросил курить несколько месяцев назад. Проклятие! Ну как можно отправляться в бой без сигареты? – спросил себя Рихтер, откинулся на подушку и заснул. Он даже не почувствовал воздушных ям, когда самолет поднимался к потоку струйного течения над горами Невады.

Экипаж, несущий первую вахту, повернул самолет к северу. Небо было темным и останется таким на протяжении почти всего полета. Самым главным для экипажа было не заснуть, находиться все время начеку. Управлять самолетом будет автоматическое навигационное оборудование, в это время суток ночные коммерческие рейсы уже закончились, а дневные только начинались. Военным пилотам принадлежало сейчас все небо вместе с рваными облаками и обжигающим ледяным ветром за алюминиевой обшивкой самолета, направляющегося к самому невероятному месту назначения, о котором мог только помыслить резервный экипаж. Экипажу второго «гэлэкси» повезло больше. Их самолет повернул на юго-запад и меньше чем через час уже летел над Тихим океаном, выполняя свой более короткий рейс к базе ВВС Хикем.

***

Подводная лодка ВМС США «Теннесси» вошла в гавань Пирл-Харбора на час раньше намеченного срока и направилась к крайнему причалу, отказавшись от портового лоцмана и положившись при швартовке на помощь одного военно-морского буксира. Причал был погружен в темноту, и швартовка проводилось при свете прожекторов на других пирсах гавани. Еще одной странностью было то, что на причале «Теннесси» ждал огромный автозаправщик. То, что рядом с ним стоял служебный автомобиль, доставивший сюда адмирала, не вызвало удивления у капитана третьего ранга Клаггетта. Тут же на пирс подали сходни, и командующий подводными силами Тихоокеанского флота поспешно поднялся на палубу еще до того, как на кормовой части паруса субмарины успели поднять флаг. Тем не менее адмирал отсалютовал ему.

– Добро пожаловать на борт, адмирал, – послышался сверху голос командира, и Клаггетт спустился по трапу, чтобы встретить адмирала Манкузо в своей каюте.

– Голландец, я рад, что тебе удалось вывести ее в море, – произнес Манкузо с улыбкой, сдерживаемой серьезностью ситуации.

– А я просто счастлив, что мне удалось наконец потанцевать с моей красавицей, – признался Клаггетт и тут же добавил:

– У меня полные емкости дизельного топлива, сэр.

– Нам придется освободить один из твоих баков. – Огромные размеры «Теннесси» позволяли иметь несколько емкостей для вспомогательного дизеля.

– Почему, сэр?

– Возьмешь запас JP-5. – Манкузо открыл кейс и достал оттуда пачку оперативных приказов, на которых едва успели высохнуть чернила. – Тебе предстоит участвовать в проведении специальных операций. – Клаггетт автоматически едва не задал вопрос: «А почему я?» – но вовремя удержался. Он открыл обложку папки с приказами и начал проверять запрограммированный для него курс.

– У меня могут возникнуть определенные трудности, сэр, – заметил Клаггетт.

– Смысл операции заключается в том, что ты должен принять все меры, чтобы тебя не обнаружили, но имеешь право прибегнуть и к обычному правилу. – Обычное правило означало, что в случае необходимости капитан сам принимает решение, полагаясь на собственное суждение.

– Слушайте все, – донеслось по системе корабельной трансляции. – С этого момента курение на борту запрещается. Повторяю, курение запрещается.

– Ты разрешаешь команде курить во время похода? – спросил комнадующий подводными силами Тихоокеанского флота, потому что многие шкиперы не допускали этого.

– Вы же сами сказали, что мне следует полагаться на собственное суждение.

В тридцати футах от каюты командира Рон Джоунз вошел в гидроакустический пост и достал из кармана компьютерный диск.

– У нас уже проведены работы по расширению вычислительных возможностей, – заметил старший акустик.

– Это совершенно новый диск. – Подрядчик вставил диск в прорезь запасного компьютера. – С помощью этого программного обеспечения мне удалось обнаружить вас, как только лодка в первую же ночь пересекла линию раннего оповещения у Орегона. В кормовом отсеке что-то не было закреплено?

– Да, переносный ящик с инструментами. Его сразу убрали. С тех пор мы пересекли еще две линии раннего оповещения, – напомнил ему акустик.

– На какой скорости? – спросил Джоунз.

– Вторую прошли почти на полной и сделали над ней несколько зигзагов.

– Я заметил всего лишь легкий скачок, ничего больше, а на ней было установлено то же программное обеспечение, что я только что ввел в ваш компьютер. У вас действительно тихий корабль, чиф. Совершили обход лодки?

– Да, капитан даже позверствовал, но теперь у нас нет ничего незакрепленного. – Акустик сделал паузу. – Если не считать свисающих концов туалетной бумаги.

Джоунз поудобнее устроился в одном из кресел и окинул взглядом тесный гидроакустический пост. Он провел здесь несколько лет жизни, это было его рабочее место. Рон получил всего лишь намек на операцию, в которую уходила «Теннесси», – Манкузо спросил его относительно акустических условий в западной части Тихого океана и выразил беспокойство по поводу того, что японцы могли захватить наземную станцию линии раннего обнаружения ВМС на острове Хонсю до того, как персонал успеет вывести из строя ее оборудование, – но и этого было вполне достаточно. Подводная лодка, вне всякого сомнения, отправлялась в логово врага – по-видимому, это была первая субмарина Тихоокеанского флота, перед которой поставили такую задачу. Господи, и к тому же это поручено подводному ракетоносцу, подумал он. Огромному и тихоходному. Рон протянул руку и коснулся пальцами приборной панели.

– Мне довелось слышать о вас, доктор Джоунз, – произнес старший акустик, прочитав его мысли. – Я тоже знаю свое дело, понимаете?

– Когда японские лодки всплывают на шноркельную глубину…

– …частота акустических колебаний на линии тысяча герц. У нас самая совершенная буксируемая антенна и полностью обновленное программное обеспечение – включая ваши средства расширения ее возможностей, наверно. – Старший акустик протянул руку к кофейнику, подумал и налил кружку для гостя.

– Спасибо.

– «Эшвилл» и «Шарлотт» погибли? Джоунз кивнул, глядя в кружку.

– Вы знакомы с «Французом» Лавалем?

– Он преподавал на наших курсах, много лет назад.

– Француз был моим старшиной на «Далласе», когда мы плавали вместе с адмиралом Манкузо. У него на «Эшвилл» служил сын. Я знал его. Мы должны расплатиться за его смерть.

– Понял, – коротко бросил старший акустик.

***

– Соединенные Штаты Америки считают неприемлемой создавшуюся ситуацию, господин посол. Мне казалось, что я выразил эту точку зрения достаточно ясно, – сказал Адлер через два часа после начала очередного этапа переговоров. По сути дела заместитель госсекретаря США выражал эту точку зрения четко и ясно по меньшей мере восемь раз на дню с начала переговоров.

– Мистер Адлер, если ваша страна не хочет продолжения войны, которая никому не принесет ни малейшей пользы, вам нужно только одно – дать согласие на признание результатов предстоящих выборов, которые будут проведены под международным контролем.

В одном из городов Калифорнии, вспомнил Адлер, есть радиостанция, которая неделями исполняла все известные аранжировки знаменитой мелодии «Луи, Луи». Может быть, посоветовать Госдепартаменту передавать эту запись в качестве подготовки к подобным дипломатическим переговорам! Японский посол ожидал от американской стороны ответа на любезное предложение Японии вернуть Гуам – словно японские войска не захватили этот остров силой – и теперь проявлял раздражение из-за того, что Адлер отказывался пойти на уступки в благодарность за такой дружеский жест. Может быть, у американца есть еще какие-нибудь козыри? Если так, то пока он не увидит, что за карты у Адлера, не сделает и шага.

– Мы благодарны, разумеется, за то, что ваша страна выразила согласие на международный контроль за выборами, равно как и за то, что вы берете на себя обязательство признать их результаты, но это отнюдь не меняет того обстоятельства, что речь идет о суверенной национальной территории, население которой уже проявило свое желание, политически объединившись с Соединенными Штатами. К сожалению, мы не можем принять ваше благородное предложение при создавшемся положении.

Посол поднял руки кверху, выражая тем самым разочарование от того, что его на дипломатическом языке назвали лгуном.

– Как же нам убедить вас?! – воскликнул он.

– Просто вывести с островов вооруженные силы, разумеется, – ответил Адлер. Он, однако, уже сделал небольшую уступку. Признав, что Америка не отвергает безоговорочно вопрос о выборах, заместитель государственного секретаря позволил тем самым послу сообщить в Токио о некотором прогрессе в переговорах. Это совсем немного, вовсе не то, что хотелось бы услышать послу, но все-таки определенный шаг вперед. Позиции сторон были подтверждены еще раз, перед тем как утренний перерыв предоставил дипломатам возможность встать и размять затекшие мышцы.

Было холодно и ветрено, и, как обычно, Адлер и посол разошлись на террасе, которая превращалась в летнее время в столовую на открытом воздухе, в противоположные стороны. Члены делегаций

встречались, чтобы выяснить позиции друг друга, в то время как руководители делали вид, что не имеют к этому отношения.

– Разве это можно назвать значительной уступкой? – Нагумо пригубил чашку с чаем.

– Хорошо, что удалось добиться хотя бы этого. Мы ведь знаем, что многие в вашем правительстве не согласны с предпринятыми действиями.

– Да, я говорил об этом, – согласился Сейджи. Крис Кук подавил желание оглянуться вокруг, чтобы убедиться, что никто не подслушивает их разговор. Это могло показаться излишне театральным. Он снова поднес к губам чашку, глядя на юго-запад, в сторону Центра Кеннеди.

– Проводятся неофициальные встречи, – заметил американский дипломат.

– С кем?

– В них принимает участие Кога, – тихо проговорил Кук. Если Адлер отказывается вести честную игру, по крайней мере он исправит положение.

– А-а. Да конечно, взаимодействие с ним вполне логично.

– Сейджи, если мы выберем верный курс, то оба выйдем из этой заварухи героями. – Разве это не будет идеальным решением для всех? – подумал он.

– Что за встречи? – спросил Нагумо.

– Мне известно одно – они проводятся по тайным каналам. А теперь скажи мне, это Кога стоит во главе оппозиции, с которой ты поддерживаешь связь?

– Он принадлежит к ее числу, разумеется, – ответил Нагумо. Ему только что удалось получить важнейшую информацию: американцы не идут на уступки, и вот теперь причина ясна – они рассчитывают на то, что хрупкая парламентская коалиция Гото развалится под напором времени и неуверенности. А сейчас от него требовалось лишь одно – подорвать моральный дух американцев и таким образом закрепить выигрышную позицию своей страны… Да, это элегантное решение проблемы. К тому же предсказание Криса относительно того, что они выйдут из затруднительного положения героями, окажется наполовину правильным – Нагумо действительно проявит себя с лучшей стороны перед соотечественниками.

– А остальные? – спросил Кук.

Ответ был автоматическим и заранее предсказуемым.

– Они тоже, разумеется, только я не рискую назвать их имена. – Нагумо уже обдумывал дальнейшее направление действий. Раз американцы делают ставку на подрыв политической стабильности Японии, значит, у них недостаточно возможностей для силового решения проблемы. Вот это новость!

***

Первый воздушный заправщик поднялся с авиабазы ВВС в Элмендорфе и присоединился к С-5 чуть к западу от Нома. Пришлось найти воздушное пространство, свободное от турбулентных потоков, но даже при этом несколько минут, необходимых для дозаправки, оказались весьма рискованными – есть даже что-то противоестественное в том, когда два самолета, каждый весом в несколько сот тонн, соединяются в воздухе подобно мухам-однодневкам. Положение усложнялось еще и тем, что пилот С-5 видел всего лишь нос заправщика и был вынужден лететь в таком положении на протяжении двадцати пяти минут. Но хуже всего было то, что двигатель трехмоторного КС-10, размещенный в хвостовой части самолета, отбрасывал свои выхлопные газы прямо на Т-образное хвостовое оперение «гэлэкси», создавая турбулентность, постоянно сотрясающую огромный транспортный самолет, что вынуждало пилота непрерывно корректировать его положение по – отношению к заправщику. Большие деньги не платят даром, подумал он, обливаясь потом под своим летным комбинезоном. Наконец баки С-5 наполнились, самолеты разошлись, «гэлэкси» начал снижаться, а заправщик отвернул направо. У всех, кто находились на борту транспортника, желудки вернулись в нормальное положение, и С-5 продолжил полет на запад, через Берингов пролив. Скоро с аэродрома в Шемье взлетит очередной заправщик и тоже войдет в воздушное пространство России. Они не знали о том, что еще один американский самолет уже находился там и вел за собой эту тайную процессию к месту, обозначенному на американских навигационных картах как Верино – город на транссибирской железнодорожной магистрали, построенный еще в начале века.

***

Новый гребной вал был наконец установлен, что показалось шкиперу самым продолжительным и однообразным ремонтом в его жизни. Со стороны корабля установили и отрегулировали подшипники, а внутри гребного туннеля набили и закрепили сальники. Этим занималась сотня мужчин и женщин. Работы велись круглые сутки без малейших возражений со стороны гражданского персонала, занятого на подъемных механизмах по сторонам гигантского бетонного сооружения, называемого сухим доком. Приближался последний этап – огромный подъемный кран уже подносил новенький сверкающий винт к пятке гребного вала. Винт имел тридцать футов в диаметре и прошел прецизионную балансировку, через два часа он будет установлен на гребном валу авианосца, которому суждено теперь стать самым дорогим двухвинтовым кораблем в мире.

***

Телевизионная передача компании Си-эн-эн совпала по времени с восходом в этой части земного шара. Камера, заметил Райан, была установлена на противоположном берегу гавани. Ведущая держала в руке микрофон, а внизу на экране появилась надпись: «Прямая трансляция». Ничего нового в порту Пирл-Харбора, сообщила, ведущая, не произошло.

– Вы видите, что позади меня в сухих доках находятся авианосцы «Энтерпрайз» и «Джон Стеннис». Судьба двух самых дорогих военных кораблей в мире зависит сейчас от усилий целой армии рабочих, которые делают все возможное, чтобы отремонтировать их для выхода в море, на что потребуется не менее…

– …нескольких месяцев, – закончил за нее Райан. – Давай, милая, продолжай, продолжай говорить им это…

Скоро в эфир выйдут и другие телевизионные компании с такой же информацией, но советник по национальной безопасности больше всего полагался на репортажи Си-эн-эн. Именно эта компания снабжала мир самыми достоверными и надежными новостями.

***

«Теннесси» только что миновала выходной буй и начала погружение. Подводную лодку сопровождали два вертолета противолодочной обороны. Недалеко находился эсминец типа «спрюэнс», он заканчивал подготовку и сигнализировал прожектором, чтобы субмарина подошла поближе провести последние испытания по слежению.

Перед самым отплытием на борт «Теннесси» поднялись пять военнослужащих армии США. Им выделили места в соответствии с воинскими званиями. Старший лейтенант разместился на койке, которая при обычных условиях принадлежала бы офицеру-ракетчику. Старший сержант, который по военно-учетному расписанию числился как Е-7 и равнялся по званию главному старшине, получил место в «козлином закутке». Остальные разместились в матросских кубриках. Обучение морскому делу началось с того, что каждый из них получил туфли на резиновом ходу и выслушал лекцию о необходимости соблюдать полную тишину.

– Зачем? Разве это так важно? – спросил старший сержант, глядя на выделенную ему койку в кубрике старшинского состава и думая о том, что гроб по сравнению с нею вовсе не худший вариант – если, разумеется, он сумеет дожить до него.

И тут же донесся звук, похожий на раскат грома.

– Вот почему, – ответил старший электрик. Он сумел удержаться от дрожи, но прибавил:

– Я так и не смог привыкнуть к этому.

– Боже мой! Что это?

– Гидролокатор SQS-53 на эсминце. Если ты слышишь его так отчетливо, это означает, что нас засекли. У японцев гидролокаторы не хуже, сардж.

– Не обращай внимания, – произнес старший акустик в гидропосту. Он стоял позади молодого матроса-акустика, глядя на дисплей. Действительно, новое программное обеспечение намного облегчило задачу обнаружения надводных кораблей, несмотря на использование ими системы «прерия-маскер», особенно если ты знаешь, что над головой ясное небо и дождевые капли не обрушиваются на морскую поверхность.

– Но ведь он засек нас, чиф.

– Только потому, что капитан распорядился не мешать ему в этом. Больше мы не будем ни для кого такой легкой добычей.

***

Верино представляло собой обычный российский аэродром, на котором базировались МиГи, в этом районе таких аэродромов были десятки. Никто точно не знал, чем было вызвано беспокойство русских, разместивших здесь столько истребителей-бомбардировщиков. Отсюда они могли нанести удар по Японии или по Китаю или защищаться от налетов из любой азиатской страны, в зависимости от того, у кого обострялась параноидальная агрессивность в тот или иной момент или кого считали врагом при постоянно меняющейся политической обстановке, подумал американский пилот. Раньше ему никогда не доводилось подлетать сюда так близко, и даже после изменений, произошедших в отношениях между их странами, он не рассчитывал побывать здесь, разве что приехать с дружеским визитом в европейскую часть России, как это делали время от времени летчики американских ВВС. А теперь всего в тысяче ярдов он ясно видел русский перехватчик Су-27 в направлении на два часа, причем под крыльями истребителя висели настоящие ракеты, а в голове русского пилота наверняка роились соблазнительные мысли: ты только посмотри, какая громадная цель!

Два таких разных самолета встретились час назад, потому что у американцев не было времени подыскать офицера ВВС, говорящего по-русски, а объясняться по-английски на частоте радиопереговоров, отведенной для воздушного транспорта, никто не решался, опасаясь выдать этим себя. Поэтому транспортный самолет послушно следовал за истребителем, подобно тому как овчарка бежит за крохотным терьером.

– Вижу посадочную дорожку, – устало произнес второй пилот. Самолет начал содрогаться от возросшей турбулентности, обычной для малой высоты, что еще больше усилилось, когда выдвинулись закрылки. Посадка шла как обычно, пока перед самым касанием дорожки пилот не заметил в стороне пару самолетов С-17. Значит, его «гэлэкси» не первый американский. самолет, прилетевший сюда. Может быть, пилоты этих двух самолетов скажут ему, где находится помещение для отдыха экипажей.

***

Авиалайнер JAL-747 с полным комплектом пассажиров на борту оторвался от земли и полетел на запад, навстречу дующим в это время года над Тихим океаном ветрам, оставив позади Канаду. Капитан Сато не был уверен, какие чувства надлежит испытывать по поводу происходящего. Как всегда, ему было приятно лететь домой с таким количеством соотечественников, но в то же время его не оставляло ощущение, что они поспешно покидают Америку, и это вызывало тревогу. Сын сумел сообщить ему о сбитых американских Б-1, и Сато пришел к выводу, что если его страна способна вывести из строя два крупнейших американских авианосца, потопить две якобы неуловимые атомные подводные лодки, а затем еще и сбить один или два хваленых стратегических бомбардировщика, то стоит ли опасаться такого противника? Теперь остается только ждать, подумал он. Справа Сато увидел очертания еще одного «Боинга-747», раскрашенного в цвета авиакомпании KLM, летящего из Японии, несомненно полного американских бизнесменов. Вот они уж точно уносят ноги. Разумеется, им нечего бояться, и они руководствуются не чувством страха, а скорее чувством стыда. Сато улыбнулся при этой мысли. Предстоящий перелет будет несложным. Четыре тысячи шестьсот морских миль, время в полете – девять с половиной часов, если не произойдет внезапной смены погоды. Триста шестьдесят шесть пассажиров, находящихся на борту авиалайнера, прилетят домой в заново рожденную страну, которую охраняют его сын и брат. Придет время, и соотечественники, летящие сейчас домой, вернутся в Северную Америку с гордыми лицами, как и надлежит людям, представляющим японскую нацию, сказал себе Сато. Он жалел, что больше не является частью военной машины, восстановившей национальную гордость, однако ошибка была совершена слишком давно и теперь ее уже не исправить. Тем не менее он внесет свою крохотную долю в обновление истории, управляя самолетом со свойственным ему искусством.

***

Яматесообщили об этом рано утром в тот день, когда он собирался вернуться на Сайпан и начать там кампанию по выборам в губернаторы острова. Правительственные департаменты передали эту информацию ему и его коллегам. Теперь все адресованное Гото и министру иностранных дел попадало прямо к Ямате и собравшейся вокруг него группировке. Организовать это оказалось нетрудно. В стране происходили изменения и наступила пора должным образом обра1цаться с людьми, держащими в руках полноту истинной власти. Постепенно это станет ясно и широким массам, население поймет, кто являются подлинными хозяевами в стране, как это уже поняли – пусть с некоторым опозданием – правительственные чиновники.

Значит, Кога – предатель, подумал промышленник. Впрочем, это не было таким уж неожиданным. Бывший премьер-министр придерживался наивной точки зрения относительно честности правительства и чистоты в управлении государством, считал, что следует обращаться за поддержкой к трудящимся массам. Как типично для него, что он испытывает ностальгию по тому, чего никогда и не существовало. Разве можно сомневаться в том, что политические деятели нуждаются в руководстве и поддержке со стороны таких людей, как он, Ямата. Разумеется, политики должны проявлять должное уважение к своим истинным хозяевам и повиноваться их воле. В конце концов, их задача заключается всего лишь в том, чтобы стремиться к сохранению благосостояния, с таким трудом завоеванного для Японии людьми, подобными Ямате. Если бы страна полагалась только на правительство, где бы сейчас она находилась? Но у таких людей, как Кога, нет ничего, кроме идеалов, ведущих в тупик. Простые люди – что они знают? Что могут? Они знают и могут лишь то, что говорят им те, кто сумели подняться выше их, и признавая свое место в жизни, выполняя порученные им задания, они достигли процветания как для себя, так и для своей страны. Разве это непонятно?

Ведь никто не требует возвращения к средневековым обычаям, когда страной правили аристократы, передававшие власть своим потомкам. Эта система правления оправдывала себя на протяжении двух тысячелетий, но оказалась непригодной для эпохи промышленной революции. Наследственная аристократия вырождалась, становилась вялой и анемичной или высокомерной и жестокой. Нет, такие люди, как он, Райзо Ямата, заслуженно добились высокого места в обществе, власти и денег сначала на службе у других, затем пробиваясь вверх с помощью усердия и интеллекта – да, и везения, конечно, признался он себе. Это они помогли Японии достигнуть теперешнего величия, возродили маленькую островную страну из руин и пепла, превратили ее в могучую промышленную державу. Это они унизили одну из «великих» сверхдержав мира, скоро унизят еще одну и одновременно возвысят свою страну, возведя ее на вершину мирового порядка, достигнут всего, чего не сумели добиться тупоголовые военные вроде генерала Того.

Совершенно очевидно, что для Кого не осталось выбора, кроме как уйти с дороги или подчиниться подобно Гото. Но Кого оказался слишком упрямым. А теперь он вступил в заговор для того, чтобы лишить свою страну предоставившейся ей исторической возможности достичь подлинного величия. Почему? Да потому, что путь, избранный Яматой для Японии, не соответствовал его глупому эстетическому представлению о плохом и хорошем – или потому, что Кога счел такой путь слишком опасным, не понимая, что достигнуть подлинного величия без риска невозможно.

Ну что ж, я не могу допустить этого, сказал себе Ямата и протянул руку к телефону. Надо поручить дело Канеде, чтобы не предавать его гласности. Пора привыкать к личной власти. Даже Гото может не согласиться со столь решительными мерами.

***

На заводе корпорации «Нортроп» самолет прозвали «армадилло» по имени приземистого неуклюжего млекопитающего, покрытого толстым панцирем. Несмотря на то что его корпус был настолько гладким, что очертаниями походил на парящую морскую птицу, В-2А на самом деле был совсем не таким, как казался на первый взгляд. Синевато-серые композитные материалы, составляющие его наружную обшивку, представляли собой лишь часть технологии «стеле», использованной при строительстве самолета. Внутренний металлический корпус был угловатым и изломанным вроде глаза насекомого, и отражал лучи радиолокатора таким образом, что они уходили в сторону от приемной антенны. Гладкая наружная поверхность была предназначена для того, чтобы сделать самолет более обтекаемым, улучшить его аэродинамические характеристики и увеличить таким образом дальность полета. Конструкторы добились успеха – их усилия оказались весьма успешными.

***

В течение ряда лет 509-й полк бомбардировочной авиации ВВС США вел спокойное и незаметное существование на базе Уайтмен в штате Миссури. Он занимался тренировочными полетами и учениями, стараясь не привлекать к себе внимания. Бомбардировщики, первоначально предназначенные для проникновения через советскую противовоздушную оборону и отслеживания подвижных пусковых установок межконтинентальных баллистических ракет с целью их последующего селективного уничтожения – впрочем, летчики полка понимали, что на практике до этого вряд ли дойдет, – обладали тем не менее возможностями для невидимого преодоления почти любой обороны. По крайней мере так считалось до недавнего времени.

– Он большой, мощный, с его помощью обнаружили и сбили наш Б-1, – произнес офицер, обращаясь к начальнику оперативного отдела авиаполка. – В конце концов мы поняли, в чем дело. Это фазовый излучатель. Он способен гибко переходить с одной частоты на другую, а также действовать в режиме наведения ракет на цель. Экипаж того бомбардировщика, который сумел долететь до Шемьи, – он все еще стоял на аэродроме, украшая единственную взлетно-посадочную дорожку острова, и техники ремонтировали его, чтобы самолет смог вернуться на аляскинскую авиабазу, – сообщил нам, что ракета прилетела с одного направления, а вот импульсы радиолокатора принимались с другого.

– Здорово, – заметил полковник Майк Закариас. Ему все мгновенно стало ясно: японцы сделали еще один шаг в усовершенствовании технологии, разработанной русскими: тогда как построенные в России истребители наводились на цель наземными радиолокационными станциями, Япония опередила их, создав систему, при которой истребители оставались невидимыми, даже при запуске своих ракет. Это затруднит действия и таких бомбардировщиков, как Б-2, полностью созданных на основе технологии «стеле», предназначенной для того, чтобы ускользать от длинноволновых поисковых радиолокаторов и высокочастотных радаров слежения и наведения на цель, находящихся на борту самолетов. Технология «стеле» являлась всего лишь техническим усовершенствованием и не более – ей было далеко до магии. Воздушный радиолокатор такой мощности, способный мгновенно переходить с одной частоты на другую, может получить достаточно сильный отраженный сигнал от бомбардировщика Б-2, и предполагаемая операция станет не просто опасной, а самоубийственной. Каким бы обтекаемым и маневренным ни был Б-2, он оставался бомбардировщиком, а не истребителем и представлял собой огромную цель для любого современного перехватчика.

– Это плохая новость, – сказал Закариас. – А как относительно хорошей?

– Мы продолжаем прощупывать японскую противовоздушную оборону, чтобы более четко выяснить все ее достоинства и недостатки.

– Мой отец любил проделывать это с батареями зенитных ракет. Кончилось тем, что ему пришлось провести несколько лет в северовьетнамской тюрьме.

– Ну что ж, могу сказать, что мы занимаемся также и планом Б, – заметил офицер разведывательного управления.

***

– Приятно слышать, – сказал Чавез.

– Но ведь ты говорил, что тебе не нравятся шпионские игры, – напомнил Кларк, закрывая крышку лэптопа, после того как стер с дискеты полученные ими указания о предстоящей операции. – Мне казалось, что тебе не терпится вернуться к прежнему делу.

– Я всегда утверждал, что язык когда-нибудь подведет меня, – пробормотал Динг и беспокойно заерзал на садовой скамейке.

– Извините, – послышался чей-то голос. Сотрудники ЦРУ разом повернулись и увидели стоящего рядом полицейского в мундире и с пистолетной кобурой на поясе.

– Здравствуйте, – улыбнулся Джон. – Какое приятное утро, не правда ли?

– Да, – отозвался полицейский. – Скажите, Токио заметно отличается от Америки?

– В это время года ваша столица еще больше отличается от Москвы.

– От Москвы?

Кларк сунул руку в карман и достал паспорт.

– Мы русские журналисты, – пояснил он.

Полицейский перелистнул красную книжку и отдал ее обратно.

– Но ведь в Москве сейчас гораздо холоднее?

– Куда холоднее, – подтвердил Кларк. Полицейский кивнул и пошел прочь, удовлетворив свое любопытство.

– Я не уверен в этом, Иван Сергеевич, – заметил Динг, когда полицейский ушел. – Здесь тоже бывает очень холодно.

– Думаю, ты всегда сможешь подыскать себе другую работу.

– Вот как? Но разве она будет такой интересной? – Они встали и направились к стоящей поблизости машине. Там в отделении для перчаток уже лежала карта.

***

Персонал русской базы ВВС в Верино отличался любопытством, а с прибытием американцев это любопытство особенно возросло. Сейчас на русской базе находилось больше сотни американских военнослужащих, размещенных в лучших помещениях местных казарм. Все три вертолета и два колесных трейлера закатили в ангар, построенный для истребителей МиГ-25. Транспортные самолеты оказались для этого слишком большими, но их тоже постарались спрятать от любопытных глаз, насколько позволяли размеры, так что наружу торчало только хвостовое оперение, и потому их вполне можно было принять за русские ИЛ-86, иногда прилетавшие сюда. Русский наземный персонал установил охранный периметр вокруг американских самолетов, лишив тем самым русских летчиков, к их великому разочарованию, всякой возможности поближе познакомиться с американской техникой.

Стоявшие в крайнем восточном ангаре два трейлера соединял толстый черный коаксиальный кабель. Еще один кабель выходил наружу и был подсоединен к портативной спутниковой антенне, у которой тоже несли охрану.

– О'кей, поворачиваем ее, – сказал американский сержант. За действиями американцев наблюдал русский офицер – протокол требовал, чтобы кто-то из состава принимающей стороны постоянно находился здесь; офицер, несомненно, был из разведки – и он увидел, как фигура на экране компьютера, очертаниями похожая на птичью клетку, начала вращаться. Далее изображение поднялось вверх по вертикальной оси. – Все, он понял нас, – заметил сержант, закрывая окно на компьютерном экране и нажимая кнопку «ЗАГРУЗКА» для передачи информации на все три неподвижных вертолета.

– Что вы только что сделали? Можно спросить? – поинтересовался русский офицер.

– Сэр, мы научили компьютеры, что именно им следует искать. – Ответ оставил русского в полном недоумении, хотя он целиком соответствовал правде.

Понять то, что происходило во втором трейлере, было легче. Высококачественные фотографии нескольких высотных зданий были осмотрены и переведены в цифровую форму, их местонахождение запрограммировано с допусками всего в несколько метров, затем фотографии сравнили с другими, сделанными с большой высоты и под утлом – это означало, что съемка велась камерами, находившимися на космическом спутнике. Русский офицер наклонился вперед, чтобы лучше разобраться в изображении. Это обеспокоило старшего американского офицера, который, однако, ничем этого не проявил, – он получил указание не предпринимать никаких действий, которые могли бы оскорбить русских.

– Походит на многоквартирный жилой дом? – с искренним любопытством спросил русский.

– Совершенно верно, – ответил американский офицер, по спине которого катились капельки холодного пота – при всем оказанном им здесь радушном гостеприимстве. Независимо от полученных им приказов он совершал сейчас государственное преступление, разрешая наблюдать за происходящим человеку без соответствующего допуска, да еще иностранцу.

– Кто в этом здании живет?

– Не знаю. – Ну почему бы этому любопытному парню не отойти в сторону? – подумал американец.

***

К вечеру проснулись и встали остальные американцы. С взлохмаченными волосами, ничуть не похожие на военнослужащих, они совершали пробежку по периметру главной взлетно-посадочной дорожки. К ним присоединилось несколько русских, и началось соревнование, причем обе группы бежали рядом. Сначала соперничество казалось дружеским, однако вскоре оно переросло в нечто совсем иное. Через несколько минут стало ясно, что американцы принадлежат к отборным частям и не привыкли кому-либо уступать, даже русским, не нуждающимся в акклиматизации и знакомым с местными условиями. Это спецназ, скоро забормотали русские, задыхаясь от усилий, но, поскольку это была отдаленная база со строгим командиром, они находились в достаточно хорошей форме и даже после десяти километров сумели удержаться наравне с американцами. После пробежки обе группы смешались и стало ясно, что языковый барьер препятствует общению, хотя испытываемое гостями внутреннее напряжение было понятно русским и без слов.

***

– Как причудливо выглядят эти птички, – заметил Чавез.

– Нам повезло, что они выбрали именно это место. – Снова проблема безопасности, подумал Джон, подобно тому как истребители и бомбардировщики в Пирл-Харборе скопились в одном месте, чтобы их легче было защитить от саботажа или какой-нибудь иной глупости, которой опасались из-за непроверенных разведданных. С другой стороны, когда самолеты размещены в одном месте, это создает удобство для их технического обслуживания. Однако первоначально здесь не планировалось размещать базу, и построенные ангары оказались слишком маленькими. В результате шесть самолетов раннего радиолокационного обнаружения Е-767 стояли на открытой площадке в двух милях от них и были легко различимы из-за своих необычных очертаний. Существенным было и то, что страна сама по себе была слишком маленькой и тесной, чтобы разместить авиабазу в каком-то уединенном месте. Те же факторы, что влияли на размещение аэродромов в равнинной местности, влияли и на размещение городов, но города росли быстрее. Со всех сторон авиабазу окружали промышленные постройки и шоссейные дороги. Теперь оставалось найти деревья и по ним выяснить направление ветра. Ага, ветер дует с северо-запада. Следовательно, самолеты, заходя на посадку, будут приближаться к аэродрому с юго-востока. Нужно только выбрать удобное место.

***

Теперь было задействовано все. Спутники электронной разведки, летающие на низких орбитах, также прислушивались к излучаемым сигналам, определяя положение патрульных самолетов дальнего радиолокационного наблюдения. Они действовали не так успешно, как самолеты электронной разведки, но зато без всякого риска. Следующим этапом станет привлечение к такой работе подводных лодок, но, согласно полученной информации, на это потребуется время. В распоряжении флота имелось не так много субмарин, и к тому же почти все они заняты решением других задач. Это не явилось слишком большим откровением. Электронная подготовка к боевым действиям приносила свои плоды, и хотя не все, что удалось обнаружить, радовало американскую сторону, собранная информация по крайней мере позволила приступить к созданию оперативного плана. Были точно установлены маршруты, по которым летали три Е-767, осуществляя радиолокационное наблюдение за приближающимися самолетами. По-видимому, зги Маршруты соблюдались изо дня в день.

Небольшие отклонения объяснялись местными ветрами, поскольку требовалось поддерживать надежную связь с наземными станциями, передавая на землю полученную информацию. Это тоже было хорошей новостью.

***

Относительно недорогой отель стоил все-таки дороже, чем они могли себе позволить, однако он был расположен прямо под трассой захода на посадку к левой взлетно-посадочной полосе три-два соседней авиабазы. Может быть, местные жители привыкли к реву авиационных двигателей и перестали его замечать, подумал Чавез, вспомнив непрекращающийся шум, доносившийся с улицы через окно их номера в токийской гостинице. Тише всего в комнатах, окна которых выходят на противоположную сторону отеля, сказал портье, однако он мог предложить им только угловой номер. Самый сильный шум ощущался в передней части отеля, потому что взлетно-посадочная полоса заканчивалась всего в полукилометре от входа, но особенно здание сотрясалось при взлете самолетов. Спать во время посадки было куда спокойнее.

– Знаешь, я не уверен, что это жилище мне правится, – заметил Динг, когда они поднялись в свой номер.

– А кто сказал, что такие жилища должны нам нравиться? – Джон передвинул кресло к окну и приступил к наблюдению, приняв на себя первую смену.

– Это слишком походит на убийство, Джон.

– Да, пожалуй. – Действительно, Динг прав, но кто-то из сильных мира сего придерживается иной точки зрения, а это самое главное.

***

– У нас нет иного выбора? – спросил президент Дарлинг.

– Нет, сэр. – Райан впервые совершал такой шаг. Он сумел в прошлом предотвратить войну. Ему удалось положить конец «черной» операции, способной принести стране огромный политический вред. А вот теперь он собирался дать команду о проведении такой же операции – правда, не по своей инициативе, напомнил себе Райан. Кто-то другой начал эту войну, и все-таки он не испытывал удовлетворения от того, что ему предстояло сделать. – Они не хотят отступать.

– Мы не сумели предотвратить кризис, – негромко произнес Дарлинг, понимая, что говорить об этом сейчас слишком поздно.

– Скорее всего, это моя вина, – ответил Райан, чувствуя, что должен принять ответственность на себя. В конце концов, национальная безопасность относится к сфере его обязанностей. Из-за того что он допустил промах, погибнут люди, и они же погибнут теперь из-за того, что он старается исправить положение. Несмотря на то что из Овального кабинета исходила колоссальная власть, выбора у его владельца не осталось.

– А сумеем ли мы добиться своей цели?

– Вот это, сэр, мы узнаем только после окончания операции.

***

Все оказалось проще, чем можно было ожидать. Три неуклюжих двухмоторных самолета вырулили один за другим к дальнему концу взлетной полосы, развернулись навстречу северо-западному ветру, на мгновение замерли, включили реактивные двигатели на полную мощность, тут же убрали газ, в последний раз проверяя, не вырывается ли из выхлопных дюз пламя, и, когда убедились в исправности двигателей, снова включив полную мощность, сняли тормоза и помчались вперед, набирая скорость для взлета. Кларк проверил часы и развернул перед собой карту шоссейных дорог на острове Хонсю.

***

Чтобы осуществить это, потребовался всего лишь один телефонный звонок. Коммерческая авиационная группа корпорации «Боинг» выпустила «Чрезвычайную директиву о пригодности к эксплуатации в воздухе», касающуюся системы автоматической посадки на всех коммерческих авиалайнерах типа «767». Там говорилось, что неисправность, причина которой пока не установлена, повлияла на поведение авиалайнера

компании TWA при заходе на посадку в аэропорту Сент-Луиса и потому до выявления причины неисправности всем владельцам настоятельно советовалось не пользоваться этой системой. Предупреждение было разослано по электронной почте, телексу и заказной почтой всем владельцам «боингов» типа «767».

39. Ход конем

Не было ничего особенно удивительного в том, что американцы закрыли японские консульства в Гонолулу, Сан-Франциско, Нью-Йорке и Сиэтле. Во всех четырех консульствах одновременно появились агенты ФБР, которые объяснили, что принято решение об их закрытии, вступающее в силу немедленно, и попросили освободить помещения. После не слишком решительных протестов, которые были выслушаны вежливо, но с подчеркнутым равнодушием, дипломаты заперли консульства и под охраной местной полиции – главным образом для того, чтобы защитить их от собравшихся разношерстных демонстрантов, – направились к автобусам, которые доставили японцев в ближайший аэропорт. Там их усадили на первый же самолет, вылетавший в Ванкувер – главный город канадской провинции Британская Колумбия. Когда на Гавайях дипломатов из закрытого консульства везли по Гонолулу, автобусный маршрут проходил мимо военно-морской базы Пирл-Харбор. Японцы смогли в последний раз увидеть в сухих доках два авианосца и даже сфотографировать их. Сотруднику консульства, сделавшему снимки, и в голову не пришло поинтересоваться, почему агенты ФБР, сидевшие в том же автобусе, не помешали ему фотографировать военно-морскую базу. В конце концов, американские средства массовой информации печатали в газетах и показывали по телевидению все, ничего не скрывая, так что японский дипломат вел съемку совершенно открыто. Далее японцы убедились, что операция по высылке была тщательно продумана. Их чемоданы подвергли просвечиванию в поисках оружия и взрывчатых веществ – ни того ни другого не было, разумеется, обнаружено, – но не открывали, поскольку это был все же багаж дипломатов, охраняемый международными правилами дипломатической неприкосновенности. Америка подготовила для них чартерный рейс на самолете «Боинг-737» авиакомпании «Юнайтед», который поднялся в воздух и снова пролетел прямо над военно-морской базой, что позволило дипломату сделать через иллюминатор с высоты пять тысяч футов еще несколько снимков. Он мысленно поздравил себя с тем, что не уложил камеру в чемодан, а держал наготове. Затем он заснул и проспал почти все пять часов, пока летели в Ванкувер.

***

– Первый и четвертый винты в полной готовности, как новенькие, шкипер, – заверил командира авианосца «Джонни Реб» старший механик. – Мы сможем развить тридцать узлов, даже тридцать два, как только вы прикажете.

Второй и третий гребные валы внутри корабля законсервировали, места, где они выходили наружу под ахтерштевнем, заварили, отказавшись вместе с тем примерно от пятнадцати дополнительных узлов, которые «Джон Стеннис» мог бы с ними развить. Однако в результате того, что с этих двух валов сняли винты, уменьшилось сопротивление воды, и потому авианосец все-таки сохранил способность развивать приличный ход, достаточный для летных операции. Самой сложной проблемой оказалась балансировка силовой установки четвертого гребного вала, которую требовалось провести с точностью, превышающей точность балансировки колес гоночного автомобиля, иначе при максимальных оборотах установка могла разрушиться и выйти из строя. Успеха удалось добиться с помощью той же процедуры – винт поворачивали, проверяя каждый подшипник на всем протяжении длинного гребного вала. Теперь ремонтные работы закончились, и сегодня вечером можно было заполнить док водой. Командир авианосца устало поднялся по бетонным ступенькам к вершине гигантского каньона, созданного руками человека, и оттуда перешел на нос корабля. Потом он продолжил подъем по корабельным трапам – подняться на такую высоту – настоящий подвиг – к своей каюте позади мостика и позвонил оттуда.

***

Время, которого они ждали, приближалось. Кларк посмотрел из окна комнаты на юго-восток. Холодный воздух был прозрачен и сух. Вдали по небу плыли прозрачные облака, все еще освещенные солнцем, тогда как на земле уже наступили сумерки.

– Ты готов? – спросил он.

– Жду твоей команды. – На полу номера лежал открытый металлический чемодан, в котором Динг хранил свои фотопринадлежности.

Несколько недель назад его проверила японская таможня и не обнаружила ничего, что не принадлежало бы профессиональному фотографу, разве что чемодан оказался несколько легче, чем у других. Внутреннее пространство было наполнено пенопластом с вырезанными в нем гнездами для трех камер, нескольких объективов и осветительных приборов, казавшихся на первый взгляд самыми обычными, хотя они таковыми не были. Единственное оружие, привезенное американцами в Токио, вовсе не походило на оружие. Оно изрядно помогло им и раньше, при операции в Восточной Африке. Чавез поднял одну из его деталей, проверил указатель электрического заряда на аккумуляторной батарее и решил, что подзарядки от сети не потребуется. Он щелкнул переключателем и услышал тонкое электронное жужжание заряжающихся конденсаторов.

– Вот он, – негромко произнес Джон, заметив огни приближающегося самолета. Он не испытывал удовольствия от предстоящей работы, как и его напарник. Но разве это требовалось от них?

***

Приближающийся к аэродрому Е-767 включил посадочные огни уже на высоте десять тысяч футов и теперь выпустил шасси. Вспыхнул яркий луч посадочного прожектора. С расстояния в пять миль и на высоте двух тысяч футов над промышленным районом пилот увидел огни аэродрома и заставил себя сосредоточиться, что было необходимо после продолжительного и однообразного патрульного полета.

– Закрылки двадцать пять, – скомандовал он.

– Закрылки двадцать пять, – отрепетовал второй пилот, протягивая руку к рычагу, выдвигающему закрылки на задней несущей поверхности крыльев и предкрылки впереди, что придало самолету дополнительную устойчивость и подъемную силу при снижающейся скорости.

– Ками-три, зашел на посадку, вижу дорожку, – произнес пилот, на этот раз обращаясь по радио к диспетчеру, который до этого момента без особой необходимости наводил его на аэродром.

Тут же последовало разрешение на посадку, и пилот чуть плотнее сжал штурвал, ощущая малейшие движения самолета, приноравливаясь к ветру, дующему на малой высоте, и осматривая пространство перед собой на случай неожиданного появления других самолетов в этом запрещенном для остальных полетов секторе. Он знал, что большинство авиакатастроф происходит при посадке и поэтому экипажу следует быть особенно внимательным в эти минуты.

***

– Вижу его, – раздался бесстрастный голос Чавеза, усилием воли заставив смолкнуть в себе голос совести. Его страна находилась в состоянии войны. Экипаж самолета состоял из военнослужащих и потому являлся законной добычей, вот и все. Это казалось слишком уж просто, чертовски просто, хотя, вспомнил Чавез, когда он убил первого человека – в прошлом, – это тоже показалось ему простым делом, но все-таки было убийством. Со стыдом он припомнил, что тогда испытал безудержную радость.

***

– Сейчас мне больше всего нужна горячая ванна и массаж, – заметил второй пилот, на мгновение задумавшись о личном, хотя не отрывал взгляда от панорамы, простиравшейся перед самолетом на две мили впереди. – Справа все спокойно. Посадочная дорожка свободна.

Пилот кивнул, протянул правую руку к управлению сектором газа, потянул рукоятку на себя, так что сопротивление воздуха уменьшило скорость самолета до посадочной, составляющей 145 узлов, что было несколько выше обычного из-за оставшегося в баках топлива. Самолеты дальнего радиолокационного обнаружения «Ками» всегда несли с собой чуть больше топлива, чем требовалось.

– Два километра, все идет хорошо, – произнес второй пилот.

***

– Пора, – прошептал Чавез. Длинная труба опиралась на его плечо, нацеленная, подобно винтовке или, скорее, противотанковому пусковому устройству, на носовую часть приближающегося самолета. Указательным пальцем он нажал на кнопку.

«Магия», которой они пользовались в Африке, по своей конструкции практически не отличалась от мощного электрического фонарика, но у этого «фонарика» была ксеноновая дуговая лампа, мощность светового излучения которой составляла три миллиона свечей. Самой дорогой частью устройства был рефлектор из стального сплава, который при изготовлении подвергался такой высокой точности обработки, что на расстоянии одной мили концентрировал луч в круговое пятно диаметром меньше сорока футов. При таком освещении можно было свободно читать газету, но стоило взглянуть прямо на ослепляющий источник света, как возникала опасность утраты зрения. Это устройство проектировалось как «несмертельное» оружие, поэтому ксеноновая дуговая лампа была защищена прозрачным экраном, не пропускающим ультрафиолетовые лучи, способные сжечь сетчатку глаза. Когда Динг нажал на кнопку, у него в голове мелькнула именно такая мысль. Несмертельное оружие. Разумеется.

***

Интенсивная бело-голубая вспышка обожгла глаза пилота. Ему показалось, что он посмотрел прямо на солнце, только боль была еще сильнее. Она заставила пилота инстинктивно оторвать руки от штурвала и закрыть ими лицо. По системе внутренней связи разнесся его страшный крик. Второй пилот смотрел в сторону от вспышки, но свет притягивает к себе человеческий глаз, особенно в темноте, летчик инстинктивно повернул голову в сторону ослепительного света, прежде чем разум успел отреагировать и заставить его закрыть глаза. Оба пилота были ослеплены и испытывали острую боль – и это в тот момент, когда их самолет находился на высоте восьмисот футов и в миле от начала посадочной полосы. Они были высокими профессионалами с прекрасной подготовкой. Не открывая от боли глаз, пилот протянул руки к штурвалу и попытался выровнять самолет. Второй пилот сделал то же самое, однако их движения не были достаточно согласованными, и какие-то мгновения они практически своими действиями боролись друг с другом. Кроме того, оба мгновенно полностью утратили пространственную ориентацию, что вызвало у них головокружение, однако ощущения пилотов и тут оказались разными. Одному казалось, что самолет заваливается на одно крыло, тогда как другой пытался выровнять самолет из противоположного положения. На высоте восьмисот футов в такой ситуации нет времени решать, кто прав. Борьба за управление самолетом неизбежно привела к тому, что верх одержал более сильный, и это обрекло всех на гибель. Е-767 развернулся вправо на девяносто градусов и, быстро снижаясь, устремился к пустому промышленному корпусу. Диспетчеры отчаянно кричали в микрофоны, но летчики даже не слышали их предупреждений. Последним движением пилота была попытка поднять самолет в небо и заново зайти на посадку. Он потянул на себя штурвал за мгновение до того, как инстинкт подсказал ему, что все кончено. Пилот успел подумать, что над его страной снова взорвалась атомная бомба.

***

– Боже милосердный, – прошептал Чавез. Прошла всего секунда, даже меньше. Самолет, как от взрыва, на мгновения взмыл вверх в темнеющее небо, а затем резко, подобно умирающей птице, повернул на север. Динг заставил себя отвернуться. Ему не хотелось видеть или знать, куда он упал. Впрочем, это не имело значения. Гигантский огненный шар осветил все вокруг, как при вспышке молнии. Чавез ощутил вспышку, словно удар в живот, и тут же содрогнулся от приступа рвоты.

Пилоты «Ками-5» увидели происшедшее за десять миль до посадки – ужасная желтая вспышка на земле, невдалеке от аэродрома. Ее причиной могло быть лишь одно. Летчики – дисциплинированный народ. Пилоты следующего Е-767, заходящего на посадку, тоже ощутили внезапную пустоту и почувствовали, как судорожно напряглись мышцы. И тут же мысль о сослуживцах, только что исчезнувших в огненной вспышке, заставила подумать о семьях погибших, к кому завтра придут нежеланные гости с известием о смерти самых близких людей, о том, что они больше никогда не увидят их лиц и не услышат их голосов. Пилоты заставили себя не прислушиваться к радиопереговорам, словно это могло иметь какое-то значение. Инстинктивно они огляделись, будто искали что-то необычное. Нет, все в порядке. Двигатели работали нормально. Электроника тоже. Гидравлика была в норме. Что бы ни случилось с летевшим впереди самолетом, это не могло произойти с ними.

– Контроль, говорит пятый, что случилось, прием.

– Пятый, это контроль. Третий только что разбился. Не знаем, в чем дело. Дорожка свободна.

– Говорит пятый, вас поняли. Продолжаем снижение, видим дорожку. – Пилот убрал палец с кнопки радиопередатчика, чтобы не сказать что-то еще. Он посмотрел на второго пилота. «Ками-3». Близкие друзья. Погибли. Смерть от руки врага было бы легче осознать, чем позор катастрофы при заходе на посадку, какой бы ни была причина. Но теперь они снова повернули головы в сторону приближающейся посадочной полосы. Им нужно завершить операцию, несмотря на потрясение, и благополучно доставить на землю двадцать пять членов экипажа, что сидели в салоне позади кабины.

***

– Хочешь, я сменю тебя? – спросил Джон.

– Нет, это моя работа. – Динг снова проверил зарядку конденсаторов и вытер лицо. Он сжал кулаки, чтобы побороть легкую дрожь, от которой одновременно испытывал стыд и облегчение. Значит, он способен на человеческие чувства. Приближающиеся посадочные огни означали, что перед ним еще одна цель, он служит своей стране, как и те, что сидят внутри самолета, служат своей, вот и все. Конечно, было бы лучше сделать это с помощью настоящего оружия. Может быть, парни, которые предпочитали мечи, думали то же самое, когда наступила пора мушкетов. Чавез тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли, и, чуть отступив назад, навел прицел через открытое окно на кокпит снижающегося самолета. Передняя часть излучателя была закрыта кожухом, чтобы с улицы не видели вспышки, но он не хотел излишне рисковать…

…Еще немного…Пора…

Чавез снова нажал на кнопку, и снова алюминиевая обшивка вокруг кабины пилотов на секунду засияла ослепительным светом. Откуда-то слева доносился рев сирен – видно, пожарные машины устремились к месту гибели первого самолета. А ведь дома пожарные сирены воют иначе, почему-то подумал он. Сначала Е-767 продолжил полет, и Динг подумал даже, правильно ли все сделал на этот раз. Однако спустя мгновения луч прожектора на носу резко нырнул вниз, на этот раз самолет не свернул в сторону, а просто устремился прямо к земле. Вдруг он упадет на них, на отель? – мелькнула неожиданно мысль. Бежать уже слишком поздно, может, это Бог хочет наказать его за то, что он убил пятьдесят человек. Динг начал разбирать установку, находя успокоение в механически отработанных движениях.

Кларк тоже увидел самолет, падающий на отель, и тоже понял, что нет смысла искать спасения. Сейчас пилот попытается набрать высоту… может быть, ему удастся… Нос «боинга» поднялся кверху, и самолет с ревом пронесся футах в тридцати над крышей здания. Джон сделал шаг к боковому окну и заметил, как совсем рядом мелькнул конец крыла. Самолет начал взлетать – или попытался сделать это, – намереваясь, очевидно, набрать высоту, сделать круг и снова зайти на посадку, но у двигателей не хватило тяги, самолет накренился на левое крыло и рухнул вниз. К небу поднялся еще один огненный шар. Ни Кларк ни Чавез не испытывали благодарности Богу за спасение от смерти, которую они, вполне возможно, заслужили.

– Упаковывай прожектор и бери фотоаппарат, – скомандовал Кларк.

– Зачем?

– Ты что, забыл? Мы репортеры! – произнес Джон, на этот раз по-русски.

У Динга дрожали руки, когда он заканчивал разборку прожектора, но Кларк не стал помогать ему. Каждому из них было необходимо время, чтобы совладать со своими чувствами. В конце концов, они убили не преступников, заслуживающих смерти. От их рук погибли люди, похожие на них самих, приговоренные к смерти клятвами, данными ими тем, кто не заслуживали такой преданности. Наконец Чавез достал камеру «Никон», присоединил к ней стомиллиметровый телеобъектив и последовал за своим боссом. Маленький вестибюль отеля был уже переполнен людьми, почти одними японцами. «Клерк» и «Чеков» растолкали толпу, бегом пересекли шоссе, подбежали к забору, ограждающему территорию авиабазы, и там Динг начал фотографировать. Вокруг царила такая паника, что прошло минут десять, прежде чем их заметил полицейский.

– Чем вы занимаетесь? – Это был не вопрос, а скорее обвинение.

– Мы репортеры, – ответил «Клерк» и показал удостоверение журналиста.

– Немедленно прекратите! – приказал полицейский.

– Разве мы нарушили закон? Мы живем в отеле на другой стороне шоссе и увидели, как это случилась. – «Иван Сергеевич» посмотрел на полицейского и наморщил лоб. – А-а! На вас напали американцы? Вы хотите, чтобы мы отдали вам нашу пленку?

– Да! – с внезапным облегчением воскликнул полицейский.

Он протянул руку, довольный тем, что иностранцы проявили такую сговорчивость.

– Евгений! Немедленно отдай офицеру пленку из камеры. «Чеков» перемотал пленку, достал кассету и вручил ее полицейскому.

– Возвращайтесь в отель. В случае необходимости мы вызовем вас.

Вызовете, не сомневаюсь, мысленно ответил Кларк.

– Мы в номере четыреста шестнадцать, – сказал он вслух. – Это ужасно. Кто-нибудь уцелел?

– Не знаю. А теперь уходите! – скомандовал полицейский.

– Упокой, Господи, их души, – произнес Чавез по-английски с искренним чувством.

***

Через два часа над Японией пролетел разведывательный спутник КН-11. Его камеры, работающие в инфракрасном диапазоне, увидели весь Токио и прилегающие районы. Специалисты Национального управления фоторазведки сразу заметили два очага пожара и разбросанные вокруг части разбившихся самолетов. Пара Е-767 повержена в прах, с немалым удовлетворением заключили они. Это были в основном служащие ВВС, и, находясь далеко от сцены человеческих страданий и крови, они видели всего лишь две сбитые цели. Изображения передавались в реальном масштабе времени нескольким адресатам. В Национальном центре управления боевыми действиями Пентагона, J-3, пришли к выводу, что первый этап операции «Зорро» прошел в соответствии с планом. Там предпочли бы сказать, что операция началась так, как они надеялись, но всякое упоминание о надежде могло нарушить везение. Ну что ж, подумали военные, оказывается, и ЦРУ может приносить хоть какую-то пользу.

В Пирл– Харборе царила ночь. Чтобы наполнить сухой док водой, потребовалось десять часов. Пришлось поторопиться и нарушить кое-какие правила безопасности, но война диктует свои законы. Открылись ворота, и с помощью двух мощных портовых буксиров «Джон Стеннис» выплыл из дока, оставив в одиночестве «Энтерпрайз». Лоцман нервничал и все-таки сумел вывести авианосец из гавани в рекордно короткое время. Лоцмана перебросили обратно на берег на вертолете, и еще до полуночи «Джонни Реб» оказался в открытом море и, минуя линии торгового судоходства, направился на запад.

***

Группа по расследованию причин авиакатастроф прибыла из Токио к месту гибели самолетов почти сразу. Она была смешанной, состояла из военных и гражданских лиц, причем последние оказались лучше подготовленными для этого расследования, поскольку «Ками» представляли собой по сути дела гражданские авиалайнеры, модифицированные для военных целей. «Черный ящик» – устройство, регистрирующее показания всех приборов на борту самолета и голоса летчиков, которое на самом деле было окрашено светящейся оранжевой краской, – с «Ками-5» был обнаружен по чистой случайности уже через несколько минут, тогда как поиски «черного ящика» с «Ками-3» потребовали длительного времени. Оба «ящика» тут же отправили в Токио для анализа в лабораторных условиях. А вот перед военными встала более сложная проблема. Разбились два из десяти драгоценных Е-767, находившихся в их распоряжении, и еще один стоял в ангаре, где проходил текущий ремонт, во время которого на нем должны были установить новое радиолокационное оборудование. Таким образом, в строю осталось семь самолетов раннего радиолокационного обнаружения, и постоянно держать три «Ками» в воздухе стало невозможно. Это объяснялось простой арифметикой. Каждый самолет нуждался в техническом обслуживании, а его экипаж – в отдыхе. Даже при девяти самолетах, находившихся в строю, все время держать три из них в воздухе, три в готовности к вылету и еще три в резерве было губительно для техники и летного состава. Кроме того, нельзя упускать из виду проблему безопасности. Один из членов группы по расследованию причин авиакатастроф ознакомился с инструкцией по эксплуатации самолетов типа «767» и пришел к выводу, что она применима и к самолетам, переоборудованным в Японии для дальнего радиолокационного обнаружения. Тут же было принято решение об отключении систем автоматической посадки, и первым вполне естественным выводом, к которому пришла комиссия, было мнение, что экипажи самолетов, по-видимому, утомленные продолжительным патрулированием, при посадке воспользовались этой системой. Старший из военных офицеров, принимавших участие в расследовании, склонялся согласиться с этим выводом, правда, он знал, что редко кто из пилотов любит подобные системы, а военные летчики уж тем более отказываются передавать управление своим самолетом какому-то прибору на основе микрочипов и доверять ему свои жизни. И тем не менее внутри корпуса третьего «Ками» было обнаружено тело пилота, сжимавшего руками штурвал. Комиссия не пришла к определенному заключению, хотя все указывало именно на ошибку в системе компьютерного обеспечения. Глупая и возмутительная причина, приведшая к потере двух незаменимых самолетов, несмотря на то что подобные прецеденты уже были в пору общего увлечения компьютерами. А пока возникла ситуация, при которой можно было вести постоянное воздушное патрулирование только двумя самолетами, в то время как третий будет находиться на земле в постоянной готовности к немедленному взлету.

***

Спутники электронной разведки, пролетающие над Японией, отметили, что патрулирование трех самолетов раннего радиолокационного обнаружения продолжается. Обслуживающий персонал разведслужбы ВВС и Агентства национальной безопасности начал проявлять беспокойство: а вдруг ВВС Японии пренебрегут правилами эксплуатации воздушных судов? Однако, проверив время, в Америке поняли, что ситуация прояснится через шесть часов. А пока разведывательные спутники продолжали полет, регистрируя электронные излучения.

***

Джексона сейчас интересовала другая информация, полученная со спутников. Предполагалось,что на Сайпане базируется сорок восемь истребителей, а еще шестьдесят четыре находятся на Гуаме, на бывшей базе ВВС США Андерсен, где две широкие взлетно-посадочные полосы и огромные подземные хранилища для горючего легко могут принять такое количество самолетов. Эти два острова находились на расстоянии ста двадцати миль друг от друга. Кроме того, нужно было принять во внимание и аэродромы рассредоточения, построенные командованием стратегической авиации на островах в разгар холодной войны! На закрытом северо-западном аэродроме Гуама имелись две параллельные взлетно-посадочные дорожки, по-прежнему пригодные для использования, а в центре острова располагался международный аэропорт Аганья. Кроме того, на острове Рота находился гражданский аэродром, еще одна заброшенная авиабаза на острове Тиниан и на Сайпане вдобавок к действующему аэропорту – авиабаза Коблер. Как ни странно, японцы не обратили внимания на все эти аэродромы, за исключением авиабазы Коблер. Более того, судя по информации, полученной со спутников, на острове Тиниан вообще не высаживались японские войска – по крайней мере на космических фотографиях не было видно тяжелых военных машин. Наверно, там все-таки есть части с легким стрелковым вооружением, подумал Джексон, их поддерживают вертолеты с Сайпана – эти два острова разделял узкий пролив.

Больше всего адмирала Джексона беспокоили сто двенадцать японских истребителей. Их наверняка поддерживают самолеты дальнего радиолокационного обнаружения Е-2, а также вертолеты, повсюду следующие за армией. Значит, истребители F-15 и F-3 защищены противовоздушной обороной, состоящей из батарей ракет «земля – воздух» и зенитных артиллерийских установок. Одному авианосцу будет нелегко справиться со всем этим, даже принимая во внимание предложение Бада Санчеса изменить состав самолетов палубной авиации, что заметно увеличивало их ударную силу. Но ключ к решению этой проблемы заключался, однако, не в том, чтобы наносить удары по физической мощи противника. Нет, нужно подавить его сознание, что являлось постоянным сопутствующим фактором войны, который люди на протяжении столетий поочередно познают, а потом вдруг забывают. Он надеялся, что выбрал правильную линию поведения. Но даже в этом случае предстояло сначала сделать кое-что еще.

***

Полиция так и не пришла, что несколько удивило Кларка, может быть, снимки показались им полезными… впрочем, вряд ли. Как бы то ни было, американцы не остались в отеле достаточно долго, чтобы выяснить причину такого безразличия. Они сели в свой арендованный автомобиль и последний раз посмотрели на обуглившееся пятно перед началом посадочной полосы как раз в тот момент, когда первый из трех самолетов раннего радиолокационного обнаружения благополучно – ко всеобщему облегчению – приземлился на авиабазе. А спустя час взлетели уже не три, а только два Е-767. Это указывало на то, надеялся Кларк, что их кровавая операция принесла свои плоды. Успешные результаты были уже подтверждены средствами космической разведки, и это открыло зеленый свет для начала следующей операции, о которой ни один из сотрудников ЦРУ, находившихся в Японии, не имел представления.

Самое трудное все еще заключалось в том, чтобы поверить в происходящее. Издающаяся на английском языке газета, которую они купили перед завтраком в вестибюле отеля, напечатала на первой странице новости, почти не отличные от тех, что они узнали в первый день по приезде в Японию. Две статьи касались положения на Марианских островах и еще две – переговоров в Вашингтоне, однако остальной материал был посвящен экономическим новостям, а в передовой говорилось о необходимости восстановления нормальных отношений с Америкой, даже если придется пойти на определенные уступки в вопросах торговли. Не исключено, что создавшаяся ситуация казалась слишком невероятной, и мало кто понимал серьезность положения, хотя в значительной степени это объяснялось строгостями цензуры. Так, нигде все еще не упоминалось о ядерном оружии, утаенном Японией. Судя по всему, кто-то вел очень хитрую или, может быть, очень глупую игру. Не исключено, что налицо элементы и того и другого, в зависимости от оборота событий. Джон и Динг пришли к заключению, что все это по меньшей мере непонятно и бессмысленно и тем более малоутешительно для семей тех, кто уже погибли в этом конфликте как с американской, Так и с японской стороны. Даже в ходе удивительно эмоциональной войны за Фолклендские острова обе стороны выплескивали массу пламенной риторики, а сейчас создавалось впечатление, будто принято решение следовать мысли Клаузевица с той лишь разницей, что война является продолжением экономики, а не политики, и бизнес, хотя и сопровождается ожесточенной конкуренцией, все-таки выглядит намного цивилизованнее, чем действия, ведущиеся на политической арене. Но факт безумия бросался в глаза. Дороги были переполнены людьми, занятыми своими повседневными делами, и, хотя кое-кто с удивлением поглядывал на обгоревшие остатки самолетов за оградой авиабазы, рядовые японцы перед лицом мира, который переворачивался вверх дном, старались держаться своей ежедневной рутины, переложив непонятные им заботы о судьбе страны на тех, /кто, в свою очередь, удивлялись, почему никто не замечает трагического поворота событий.

Вот я, думал Кларк, иностранный разведчик с документами и легендой журналиста из третьей страны, занимаюсь тем, что категорически запрещено Женевским протоколом, касающимся ведения военных действий, что уже само по себе отвергается цивилизованным миром. Меньше двенадцати часов назад он участвовал в убийстве пятидесяти человек, а теперь сидит за рулем арендованного автомобиля и возвращается в столицу враждебного государства, больше всего беспокоясь о том, чтобы ехать по левой стороне дороги, избегая столкновений с остальными машинами, водители которых считали, что, если перед каким-то автомобилем возникает свободное пространство больше десяти футов, это значит, что его владелец задремал за рулем и в это пространство следует немедленно влезать.

Все это изменилось за три квартала до отеля, когда Кларк заметил автомобиль с опущенным на пассажирской стороне защитным щитком, припаркованный против движения. Это означало, что Кимура требует немедленной встречи. Срочность сигнала как-то приободрила Кларка, убедила его, что происходящее не является странным сном. Их жизнь снова подвергалась опасности. По крайней мере опять появилась какая-то реальность.

***

Летные операции начались сразу после восхода солнца. Четыре эскадрильи истребителей F-14 «томкэт» и еще четыре F/A-18 «хорнет» вместе с четырьмя «хокаями» Е-ЗС уже находились на палубе авианосца. Самолеты поддержки базировались в настоящее время на Мидуэе, и боевая авианосная группа, состоящая из одного «Джонни Реба», при продвижении на запад пока в качестве вспомогательных аэродромов будет пользоваться островами Тихого океана.

Прежде всего начали тренировки по дозаправке в полете, осуществляемые воздушными заправщиками, которые сопровождали флот. Как только корабли миновали Мидуэй, в воздух поднялись четыре истребителя, составляющие прикрытие, хотя и без обычной поддержки со стороны самолетов раннего радиолокационного обнаружения, которые издавали массу электронных шумов, в то время как главной задачей боевой группы было оставаться незамеченной, хотя в случае с «Джонни Ребом» речь шла о том, чтобы сделать невидимым корабль размером с небольшой остров.

Санчес находился в центре управления летными операциями. Его задача заключалась в том, чтобы превратить битву между двумя равными по силе противниками в сражение, где один будет намного сильнее другого. Сама мысль о честном сражении казалась чуждой не только ему, но и любому другому офицеру. Стоило только оглянуться по сторонам, чтобы понять причину. Он. знал своих людей и переживал за них. Что касается японских летчиков, самолеты которых располагались на островах Марианской гряды, их Санчес не знал, и это было для него главным. Вполне возможно, что и они тоже люди. Может быть, у них тоже есть жены, дети, дома, автомобили и все остальное, как и у парней, одетых в форму Военно-морского флота США, но для командира группы палубной авиации это не имело значения. Санчес никогда не станет поощрять или разрешать такие жестокости, встречающиеся только в кино, как напрасную трату боеприпасов для расстрела вражеских летчиков, спускающихся на парашютах, – в любом случае попасть в них из быстро летящего реактивного истребителя не так уж просто, – но он должен сбить их самолеты, а в эпоху ракет это почти всегда означало, что у пилота не будет возможности катапультироваться.

К счастью, в современном воздушном бою редко приходится видеть цель иначе, чем далекую точку, с которой перед пуском ракеты нужно совместить кружок радиолокационной системы наведения. Ввиду этого все становилось намного проще, а если из дымного облака разлетающихся обломков появлялся раскрывшийся парашют – ну что ж, какой смысл преследовать его, раз враг уже утратил способность угрожать американским истребителям.

– Кога исчез, – сказал им Кимура. Голос его был полон тревоги, а лицо побледнело.

– Арестован? – спросил Кларк.

– Не знаю. У вас мог оказаться наш осведомитель? Лицо Джона приняло угрожающее выражение.

– Вы знаете, как мы поступаем с предателями? – Наступило молчание. Все это знали. – Моя страна тоже заинтересована в его благополучии, приятель. Мы сейчас же займемся этим. А теперь идите.

Чавез посмотрел ему вслед и заговорил, лишь когда фигура японца исчезла вдали.

– Утечка информации?

– Возможно. Не исключено также, что те, кто руководят происходящими событиями, опасаются вмешательства лидеров оппозиции, полагая, что это может помешать им. – А теперь я превратился в политического аналитика, подумал Джон. Ничего особенного, аккредитованный журналист агентства"Интерфакс". – Как ты думаешь, Евгений, а не зайти ли нам в наше посольство?

***

Щеренко собирался отправиться на совещание, когда у дверей его кабинета появились двое. Подумать только, мелькнуло у него в голове, два агента ЦРУ входят в российское посольство для встречи с резидентом службы внешней разведки. Следующей мыслью было – а что их вынудило прийти сюда?

– Что-то случилось? – спросил он.

– Исчез Кога, – ответил Кларк.

Майор Щеренко сел и жестом пригласил гостей последовать его примеру. Ему не понадобилось напоминать им о необходимости закрыть дверь.

– Это могло произойти по ряду случайных причин, – продолжил Кларк, – но не исключена вероятность утечки информации.

– Не думаю, чтобы на это отважилось Следственное управление общественной безопасности – даже по прямому приказу Гото. Без веских доказательств его арест будет слишком походить на политическое преследование. Насколько хорошо вы знакомы с политической ситуацией в Японии?

– Проинформируйте нас, – попросил Кларк.

– Положение весьма запутанное, я имею в виду на правительственном уровне. Гото руководит правительством, но поступающая к нему информация становится достоянием всего лишь нескольких избранных министров. Его коалиция по-прежнему очень шаткая. Кога пользуется всеобщим уважением, он слишком популярен, чтобы решились открыто арестовать его. – По крайней мере так мне кажется, подумал Щеренко, но промолчал. Две недели назад он был уверен в этом, однако теперь его уверенность заметно поколебалась. Казалось, он сумел убедить американцев…

Кларк на мгновение задумался.

– Постарайтесь разыскать его, Борис Ильич. Он нужен и вам и нам, – предложил он.

– А вы не могли скомпрометировать Когу? – спросил русский разведчик.

– Нет, ни в коем случае. Мы посоветовали ему вести себя как обычно – и к тому же он принимает нас за русских. Я получил указание всего лишь прощупать его. Нельзя пытаться направлять действия такого человека – это слишком рискованно. А вдруг он ощутит прилив патриотизма и прикажет нам убираться? Когда имеешь дело с подобными людьми, лучше всего полагаться на их здравый смысл.

Щеренко снова подумал о том, что досье на этого человека, находящееся в Москве, правильно оценивает его возможности. У Кларка действительно отличная подготовка разведчика. Майор молча кивнул, ожидая, что еще скажет американец.

– Если у вас есть каналы в Следственном управлении общественной безопасности, нужно немедленно выяснить, арестовывали они его или нет, – закончил Кларк.

– А если он арестован? Кларк пожал плечами.

– Тогда вам придется принять решение, сможете ли вы освободить его. Только вы в силах это сделать. Мы ничем не можем вам помочь. Но если его захватил кто-то другой – ну что ж, в этом случае и мы, возможно, сумеем предпринять что-то.

– Мне нужно связаться с Москвой.

– Мы не сомневались в этом. Только не упускайте из виду то обстоятельство, что выпутаться из создавшейся ситуации политическими средствами легче всего с помощью Коги. И сообщите обо всем в Вашингтон.

– Немедленно займусь этим, – пообещал Щеренко. – Но у меня есть вопрос: вам что-нибудь известно о двух разбившихся вчера самолетах?

Кларк и Чавез стояли уже у двери. Ответил не оборачиваясь молодой американец:

– Ужасный несчастный случай, правда?

***

– Вы сумасшедший, – сказал Могатару Кога.

– Я патриот, – ответил Райзо Ямата. – Благодаря моим усилиям наша страна станет по-настоящему независимой. Я снова сделаю ее великой. – Взгляды двух мужчин, сидевших по разные стороны стола в пентхаузе Яматы, встретились. Телохранители промышленника стояли за дверью и не могли ничего слышать. Разговор шел один на один.

– Вы нарушили узы дружбы с главным союзником и наиболее важным торговым партнером, ввергли нашу страну в пучину экономических бедствий, из-за вас погибли люди. Вы подчинили себе правительство Японии и наших военных.

Ямата кивнул, словно признавал правильность совершенной сделки.

– Хай, я действительно сделал все это, причем от меня не потребовалось особых усилий. Скажите мне, Кога, неужели вы считаете, что трудно убедить политического деятеля сделать что-то?

– А ваши друзья, Матцуда и все остальные?

– Время от времени все нуждаются в твердой руке, – ответил Ямата. Почти все, подумал он, но промолчал. – Когда все это завершится, у нас будет полностью интегрированная экономика, два надежных и могучих союзника, и со временем наша торговля снова расширится, потому что мир нуждается в наших товарах. – Разве сидящий перед ним политик не видит этого? – подумал Ямата. Не понимает грядущей выгоды для нации?

– Неужели вы настолько плохо знаете Америку? – вырвалось у Коги. – Наши теперешние проблемы начались с того, что в автокатастрофе погибла одна-единственная семья. Американцы не похожи на нас. Они думают не так, как мы. У них другая религия. В американской жизни процветает насилие, и в то же самое время они почитают правосудие. Они испытывают уважение к тем, кто сумели разбогатеть, однако корни их культуры уходят в идеалы. Неужели вы не понимаете этого? Они никогда не согласятся с тем, как вы обошлись с ними! – Кога сделал паузу. – А ваш план относительно России – вы действительно считаете, что…

– Что Китай поможет нам? – улыбнулся Ямата. – Общими силами мы справимся с Россией.

– И после этого Китай останется нашим союзником? – спросил Кога. – Мы убили двадцать миллионов китайцев в ходе второй мировой войны. Их политическое руководство не забыло этого.

– Мы нужны им, и они знают, что мы нуждаемся в них. А вместе…

– Ямата-сан, – прервал его Кога, вежливо и спокойно, потому что привык именно так вести разговор, – в политике вы разбираетесь не так хорошо, как в бизнесе. И это приведет вас к катастрофе.

Ямата ответил ему так же вежливо и спокойно:

– А вас это уже привело к государственной измене. Мне известно, что вы встречались с американцами.

– Не правда. Я не разговаривал ни с одним американским гражданином на протяжении нескольких недель. – Ответ, полный возмущения, не прозвучал бы более убедительно, чем эти полные достоинства слова.

– Ну что ж, в любом случае вам придется некоторое время воспользоваться моим гостеприимством, – заметил Райзо. – Мы увидим, насколько я неграмотен в политических вопросах. Через два года я займу пост премьер-министра, Кога-сан, а Япония превратится в сверхдержаву. – Ямата встал. Его огромная квартира занимала весь верхний этаж сорокаэтажного небоскреба, и. отсюда открывалась панорама, достойная богов Олимпа. Промышленник встал и подошел к огромным, во всю стену от пола до потолка, окнам, глядя на город, которому скоро суждено стать его столицей. Жаль, что Кога не понимает, как в действительности все происходит. Но сейчас Ямате нужно вернуться на Сайпан и начать там восхождение к политическим высотам. Он обернулся.

– Вы будете свидетелем грандиозных событий, а пока останетесь моим гостем. Ведите себя, как от вас потребуют, и не будет никаких проблем. Попытаетесь скрыться отсюда, и ваше тело, разорваннное на куски, будет найдено у какой-нибудь железной дороги с запиской, в которой вы извиняетесь за совершенные вами политические ошибки.

– Этого удовольствия я вам не доставлю, – холодно заметил бывший премьер-министр.

40. Лисы и гончие

Щеренко намеревался встретиться сам, но неотложные дела помешали ему. Оказалось, что все обернулось к лучшему. Сообщение поступило на дискете от его самого высокопоставленного агента, заместителя директора СУОБ – Следственного управления общественной безопасности. Какими бы неприятными ни были личные привычки этого человека, он оказался проницательным политическим наблюдателем, хотя и слишком многословным в своих докладах и оценках ситуации. Японские военные, сообщил он, ничуть не расстроены происшедшими событиями и открывающимися перед ними перспективами. Озлобленные годами существования под унизительным названием «силы самообороны» и униженные тем, что во мнении общественности им отведена роль защитников от мифического Годзиллы и прочих невероятных киномонстров (причем всякий раз они оказывались побежденными), военные считали себя хранителями гордых традиций древних японских воинов, и вот наконец после прихода к власти достойного политического руководства им представилась возможность продемонстрировать все, на что они способны. Получив образование главным образом в американских училищах и академиях, переняв американский профессиональный опыт, старшие офицеры оценили ситуацию и объявили всем, кто пожелали их слушать, что они в состоянии одержать верх в этой ограниченной войне и, продолжил руководитель СУОБ, по их мнению, шансы завоевать Сибирь очень высоки.

Эта оценка и доклад двух агентов ЦРУ были немедленно переданы в Москву. Итак, в японском правительстве существуют разногласия и по крайней мере в одном из его департаментов более или менее трезво оценивают обстановку. Это было приятно русскому разведчику, но он тут же вспомнил, что в 1939 году руководитель немецкой разведки по имени Канарис сделал то же самое и потерпел полную неудачу, пытаясь убедить руководителей Германии. Русский разведчик намерен был нарушить эту историческую традицию. Единственная возможность предупредить войну заключается в том, чтобы не дать ей разрастись. Щеренко не был согласен с теорией, будто дипломатия способна удержать мир от войн, зато придерживался мнения, что надежные разведданные и решительные действия не дадут им зайти слишком далеко, особенно если у политических деятелей есть стремление осуществить необходимые действия. Его, однако, беспокоило, что это стремление должны продемонстрировать американцы.

***

– Мы дали операции название «Зорро», господин президент, – произнес Робби Джексон, перелистывая обложку и открывая первую схему. Государственный секретарь и министр обороны тоже находились в центре управления боевыми действиями вместе с Райаном и Арни ван Даммом. Члены кабинета министров были обеспокоены, но такое же беспокойство испытывал и заместитель начальника J-3. Райан кивнул, давая знак продолжать.

– Цель операции заключается в том, чтобы нарушить командную структуру противника, устраняя тех отдельных лиц, которые…

– Вы хотите сказать, что собираетесь убивать их? – прервал его Бретт Хансон. Он посмотрел на министра обороны, лицо которого застыло, словно каменная маска.

– Мистер Хансон, нам запрещено наносить удары по мирному населению Японии. Это означает, что нельзя разрушать японскую экономику. Нам запретили уничтожать мосты в их городах. Военное руководство противника слишком децентрализовано по месту своего пребывания, чтобы…

– Мы не можем так поступать, – снова прервал его Хансон.

– Господин государственный секретарь, – заметил ледяным тоном Райан, – давайте сначала все-таки узнаем, в чем заключается план операции, прежде чем заявлять, что можно делать и чего нельзя.

Хансон недовольно кивнул, и Джексон продолжил свой доклад.

– Сейчас план почти готов, – заключил он. – Мы устранили два их самолета раннего радиолокационного оповещения…

– Когда это произошло? Каким образом?

– Это произошло вчера вечером, – ответил Райан. – Как мы это осуществили, вас не должно интересовать.

– Кто отдал приказ? – послышался голос президента Дарлинга.

– Я, сэр. Операция осуществлялась под надежным прикрытием и прошла гладко. – По взгляду Дарлинга Райан понял, что снова вплотную приблизился к границе своих полномочий.

– И сколько людей погибло в результате этой операции? – резко бросил государственный секретарь.

– Около пятидесяти. Это на двести человек меньше, чем число наших моряков, убитых в результате действий противника, господин государственный секретарь.

– Послушайте, мы можем получить эти острова обратно с помощью мирных переговоров, если проявим терпение и выдержку, – ответил глава дипломатического ведомства. Теперь разговор стал двусторонним, и все остальные, кто находились в помещении, прислушивались к нему.

– Адлер придерживается иной точки зрения.

– А вот Крис Кук считает, что такой исход переговоров возможен, и у него есть человек в составе японской делегации, снабжающий его надежной информацией.

Дарлинг невозмутимо наблюдал за происходящим, снова предоставив возможность своему штабу – так он называл их про себя – заниматься дебатами. Перед ним стояли иные вопросы. Опять обострилась политическая обстановка. Если ему не удастся справиться с возникшим кризисом, его карьере президента придет конец. Тогда кто-то другой займет этот пост, и не позже чем на следующий год его преемник столкнется уже с более острым кризисом. Даже намного более острым, если точка зрения русской разведки правильна и если Япония и Китай этой осенью оккупируют Восточную Сибирь. В этом случае острейший кризис потрясет мир как раз в разгар американских выборов, что самым серьезным образом ограничит возможности его страны заняться решением международных проблем, придав всем вопросам политическую окраску, причем американская экономика еще не успеет восстановить былую стабильность после потери сотен миллиардов долларов.

– Если мы не прибегнем сейчас к активным действиям, господин государственный секретарь, никто не возьмется предсказать, как далеко все это может зайти, – продолжал Райан.

– Мы можем урегулировать разногласия дипломатическими средствами, – продолжал настаивать Хансон.

– А если нам это не удастся? – спросил Дарлинг.

– Тогда наступит время рассмотреть определенные военные меры. – Судя по выражению лица министра обороны, уверенность государственного секретаря не нашла у него поддержки.

– Хотите что-нибудь добавить? – спросил его президент.

– Пройдет немало времени – несколько лет, – прежде чем мы сумеем подготовить силы, достаточные для…

– У нас нет нескольких лет, – обрезал Райан министра обороны.

– Это верно, рассчитывать на несколько лет не приходится, – поддержал его Дарлинг. – По вашему мнению, адмирал, осуществление такого плана реально?

– Считаю, реально, сэр. Кое в чем придется положиться на благоприятное стечение обстоятельств, но самое большое препятствие мы уже преодолели вчера вечером.

– У нас недостаточно сил, чтобы гарантировать успех операции, – произнес министр обороны. – Командир авианосной группы только что представил свою оценку ситуации и…

– Я видел ее, – ответил Джексон, стараясь скрыть беспокойство, тем более что оценка соответствовала действительному положению вещей. – Но я знаю командира палубной авиации капитана первого ранга Бада Санчеса уже много лет, а он считает, что сможет добиться успеха. Я верю ему. Господин президент, не следует слишком уж полагаться на цифры. Дело не только в численном соотношении наших сил и сил японцев. Многое решает умение вести боевые действия, а у нас в этом гораздо больше опыта, чем у них. Психологический фактор тоже имеет немаловажное значение, равно как и способность полагаться на свои силы, а не думать о мощи противника. Теперь война не такая, как раньше. В прошлом требовалось собрать огромные соединения, чтобы сломить волю противника к сопротивлению, а также нарушить его возможность руководить войсками и координировать их действия. Действительно, пятьдесят лет назад нам потребовались бы мощные вооруженные силы для решения такой задачи, однако цели, которые нужно уничтожить, очень малы, они точечные, и если мы сможем поразить их, то добьемся того, на что раньше требовались усилия миллионов солдат.

– Это преднамеренное убийство, вот что это такое! – выкрикнул Хансон.

Джексон, все еще стоявший на трибуне, повернул к нему голову. – Да, сэр, вы совершенно правы, именно в этом и заключается война. Зато, действуя таким образом, мы не убиваем несчастного юношу, поступившего в армию только потому, что ему понравилась военная форма. Мы убиваем подонка, который посылает его на бойню, даже не зная его имени. Прошу извинить меня, сэр, но мне приходилось убивать людей, и я точно знаю, что это такое. Сейчас хотя бы один только раз мне хотелось бы привлечь к ответу тех, кто отдают приказы, а не тех несчастных молокососов, которые вынуждены слепо им подчиняться.

Дарлинг с трудом удержался от улыбки при мысли о собственных фантазиях в связи с рекламой, которую однажды передавали по телевидению, как изменилась бы ситуация, если бы президенты, премьер-министры и другие государственные деятели, посылавшие людей на бой, вышли бы на поле битвы вместо них и решили исход войны собственными силами.

– И все-таки вам придется убить немало молодежи, – сказал президент. Адмирал Джексон вздрогнул, словно от пощечины, и ответил через несколько мгновений:

– Я знаю это, сэр, но в случае благоприятного развития событий погибнет намного меньше людей, чем при настоящей войне.

– Когда вам нужно узнать мое решение?

– Мы уже почти закончили предварительный этап подготовки и можем приступить к операции меньше чем через пять часов. После этого нас будет ограничивать продолжительность светового дня. Каждый раз придется ждать двадцать четыре часа.

– Благодарю вас, адмирал Джексон. Не могли бы вы все оставить меня одного?

Присутствующие встали и покинули комнату. В последний момент послышался голос Дарлинга:

– Джек, ты не мог бы остаться на минуту? – Райан повернулся и снова сел.

– Нам придется пойти на это, сэр. Так или иначе, если мы собираемся уничтожить их ядерные ракеты…

– Я знаю. – Президент посмотрел на свой стол. Там были разложены документы, схемы и карты. Все необходимое для того, чтобы принять решение о начале боевых действий. По крайней мере его избавили от информации о вероятных потерях, скорее всего по настоянию Райана. Через секунду они услышали, как закрылись двери.

Первым заговорил Райан.

– Сэр, возникла еще одна проблема. Бывший премьер-министр Кога арестован – извините, нам известно только, что он исчез.

– Что это значит? Почему мне не сообщили об этом раньше?

– Он исчез меньше чем через двадцать четыре часа, после того как я сообщил Скотту Адлеру о встрече Коги с нашими людьми. Я даже не сказал ему, с кем именно он встречался. Это может быть простым совпадением. Гото и тот, кто руководит им, может быть, не хотят, чтобы Кога выступал с политическими заявлениями, пока они проводят эту операцию. Но нельзя исключить вероятности, что где-то у нас произошла утечка информации.

– Кто знает об этом?

– Эд и Мэри-Пэт в ЦРУ. Я. Вы. Скотт Адлер и тот, кому он сказал.

– Но мы не уверены, что произошла утечка с нашей стороны?

– Да, сэр, не уверены. Но это в высшей степени вероятно.

– Хорошо, пока отложим это. Что произойдет, если мы ничего не предпримем?

– Сэр, мы обязаны что-то предпринять. Если пустить на самотек, то в будущем можно ждать войны между Россией, с одной стороны, и Японией и Китаем – с другой, причем наша роль в этом конфликте одному Богу известна. ЦРУ по-прежнему старается оценить ситуацию при развитии событий в таком направлении, но мне кажется, что война неизбежно перерастет в обмен ядерными ударами. Операция «Зорро» не является, конечно, лучшим выходом из положения, но у нас просто нет других возможностей. Дипломатические соображения теперь утратили свое значение, – продолжал Райан. – Сейчас ставки неизмеримо выросли. И если нам удастся убрать людей, затеявших всю эту игру, то правительство Гото падет и тогда восстановится какой-то контроль над развитием событий.

Самым странным, понял Дарлинг, является то, что обе стороны выступают за уменьшение возможных последствий. Хансон и министр обороны отстаивают классические дипломатические методы урегулирования конфликта. Им нужно время, чтобы убедиться, что все другие способы решения проблемы мирными средствами, кроме дипломатических, отсутствуют. Однако в случае провала дипломатии вероятность перерастания конфликта в более широкую и кровавую войну резко возрастает. Райан и Джексон настаивают на немедленном применении насилия, надеясь не допустить кровопролитной войны в будущем. Проблема, однако, заключалась в том, что обе стороны могут, быть правы, а могут и ошибаться, и есть только один способ сделать безошибочный выбор – прочитать книги по новейшей истории, которые будут опубликованы через двадцать лет.

– Если предложенный план сорвется…

– Это означает, что наши люди погибнут напрасно, – честно признался Джек. – Вам тоже придется заплатить высокую цену в случае неудачи, сэр.

– А как относительно командующего флотом – я имею в виду того, кто командует авианосной группой. Как относительно него?

– Если он начнет колебаться, все рухнет.

– Замените его, – приказал президент. – Я даю согласие на проведение операции.

***

Оставалось обсудить еще один вопрос, и Райан объяснил его президенту, прежде чем выйти из комнаты и подойти к телефону, чтобы дать необходимые указания.

Удачная операция воздушных сил, любят говорить военные в синих мундирах, проходит под руководством простого капитана. Во главе этой операции стоял полковник войск специального назначения, но по крайней мере его недавно обошли с присвоением генеральского звания. Это обстоятельство вызывало уважение у его подчиненных, знавших причину недовольства начальства их полковником. Члены этих элитарных подразделений просто не соответствуют аккуратному и бессловесному идеалу высшего руководства. Для этого они слишком… эксцентричны, что ли.

Окончательный план операции был разработан на основании данных, посланных в масштабе реального времени из Форт-Мида, штат Мэриленд, в Верино, и американцы все еще ежились при мысли, что русские узнают самые деликатные подробности того, как американцы собирают и анализируют электронную информацию, полученную с помощью космических спутников и других средств, – ведь, в конце концов, все это разрабатывалось для использования против них. Было рассчитано и нанесено на карту точное положение двух самолетов Е-767 раннего радиолокационного обнаружения, с помощью визуальных средств наблюдения. со спутников подсчитали количество истребителей – по крайней мере тех, что находились вне защитных ангаров, – более того, при последнем пролете разведывательный спутник КН-12 сосчитал находящиеся в воздухе самолеты и определил их координаты. Полковник, возглавлявший подразделение, еще раз проверил курс проникновения, рассчитанный им лично вместе с экипажем самолета, и, хотя некоторое беспокойство так и не удалось устранить, два молодых капитана, которые поведут транспортный самолет С-17А, пожевав резинку, одобрительно кивнули. Один из них даже пошутил по поводу того, что пришло время отдать должное и «летающему мусорщику».

***

Русским тоже предстояло сыграть свою роль. С авиабазы на юге Камчатки взлетели восемь перехватчиков МиГ-31 для участия в учебных полетах, связанных с системой противовоздушной обороны. Их сопровождал Ил-86, самолет раннего радиолокационного обнаружения. Через десять минут с аэродрома Сокол взлетели четыре истребителя Су-27 – на их долю выпало играть роль противника, пытающегося проникнуть сквозь защитную линию ПВО. Истребители с подвесными топливными баками для увеличения дальности полета направились на юго-восток, оставаясь далеко за пределами японского воздушного пространства. Диспетчеры на борту обоих японских Е-767 заключили, что это самые обычные учения, проводимые русскими. Однако в них принимали участие боевые самолеты, и потому они заслуживали внимания со стороны обоих «Ками», тем более что учение проходили в районе наиболее вероятного курса приближения американских самолетов, как это случилось с Б-1, которые совсем недавно пытались «прощупать» японскую систему противовоздушной обороны. В результате оба Е-767 вместе со своими истребителями сопровождения оттянулись чуть дальше к северо-востоку. Едва не было принято решение поднять в воздух резервный самолет АВАКС, однако начальник наземной системы ПВО принял разумное решение всего лишь повысить уровень готовности.

***

С– 17А, «Глобмастер-III», был самым новым и наиболее дорогим транспортным самолетом, когда-либо сумевшим пройти через систему поставок Пентагона. Любой, знакомый с этой кошмарной системой поставок, предпочел бы пересечь завесу вражеского зенитного огня, потому что назначением бомбардировщиков было достичь успеха, тогда как задачей системы поставок Пентагона -этот успех перечеркнуть. То, что иногда подобная система ошибалась и на вооружение поступали новые типы самолетов, объяснялось в первую очередь сообразительностью и изобретательностью тех, кто посвятили свою жизнь тому, чтобы поставить в тупик эту систему. На этот раз не пожалели расходов, даже придумали новые, и в результате появился «мусорщик» (прозвище, наиболее часто применяемое летчиками-истребителями).

Этот самолет взлетел сразу после полуночи по местному времени и направился на юго-юго-восток по трассе, используемой гражданскими авиалайнерами, летящими во Владивосток. Немного недолетев до самого города, он дозаправился в воздухе от заправщика КС-135 (русская система дозаправки в воздухе не стыковывалась с американской) и покинул азиатский континент, следуя точно на юг по 132-му меридиану.

«Глобмастер» был первым транспортным самолетом, спроектированным для проведения специальных операций. Обычный летный экипаж всего из двух человек был дополнен двумя «наблюдателями», для которых подготовили приборные модули. В данном случае оба являлись специалистами по электронному противодействию. Они принадлежали к числу офицеров, которые ведут наблюдение за многочисленными радиолокационными станциями ПВО, усеявшими русские, китайские, корейские и японские берега, и направляют летчиков по курсу, где находится больше всего «нулевых» – мертвых – зон, куда не проникают импульсы радиолокаторов.

Вскоре потребовалось быстрое снижение и поворот на восток. – Как вам это нравится? – спросил старший сержант Вега у своего командира. Рейнджеры разместились на откидных сидениях в транспортном отсеке, одетые в маскировочные комбинезоны и увешанные таким количеством оружия, что шли, переваливаясь с ноги на ногу подобно уткам, когда час назад поднимались по трапу под внимательным взглядом сержанта ВВС, руководившего погрузкой. Среди воздушно-десантных войск было широко распространено мнение, что ВВС особо выделяло те летные экипажи, которым удавалось заставить своих пассажиров страдать от морской болезни, но в данном случае летчики не услышат жалоб от десантников. Наступил наиболее опасный этап операции, несмотря на парашюты. Правда, члены летного экипажа не надевали их, руководствуясь элементарной логикой: если так случится, что на самолет выйдет истребитель, парашюты вряд ли принесут пользу, в какой бы момент перед десантированием это ни произошло.

Капитан Чека молча кивнул, страстно желая побыстрее оказаться на земле, в той стихии, где пехотинцы чувствуют себя как рыба в воде, вместо того чтобы беспомощно сидеть здесь, будто нерожденному ребенку в чреве женщины, танцующей в дискотеке.

Дисплеи перед офицерами электронного противодействия демонстрировали каждую радиолокационную станцию на западном побережье Японии, занесенную в память компьютера. Ввести эту информацию в электронную память было достаточно просто, потому что большинство РЛС было построено самими американцами в то время, когда огромный остров рассматривался как военная база, предназначенная для войны с русскими, и потому мог в любую минуту подвергнуться их нападению. За прошедший период радиолокационные станции подверглись модификации, но у японской службы оповещения были недостатки, заведомо известные американцам и подтвержденные спутниками электронной разведки на прошлой неделе. Самолет летел теперь на юго-восток на высоте двухсот футов над поверхностью моря и с максимальной скоростью триста пятьдесят узлов. На такой высоте турбулентные потоки воздуха были особенно сильны и самолет постоянно бросало то вверх то вниз. Летный экипаж не замечал.этого, зато все остальные более чем ощущали. Пилот надел очки ночного видения, заметно улучшающие зрение в полумраке, и постоянно поворачивал голову, осматривая горизонт, тогда как второй пилот не сводила взгляда с приборов. Кроме того, перед ней находился дисплей, подобный тем, что устанавливаются на истребителях. На нем виднелись показания компаса, альтиметра, воздушной скорости, а также тонкая зеленая линия горизонта, которую она иногда видела в зависимости от света луны и состояния облаков.

– Вижу мигающие огни на большой высоте в направлении на десять часов, – раздался голос пилота. Он знал, что это гражданские авиалайнеры, летящие в пределах выделенного им воздушного коридора. – Ничего больше.

Второй пилот снова взглянула на экран. Радиолокационная карта в точности соответствовала той, что была запрограммирована. Курс самолета пролегал по очень узкой черной полосе между радиальными выступами красного и желтого цвета, означающими районы, освещенные радиолокационными станциями. Чем ниже летел самолет, тем шире становилась черная «мертвая» зона, недоступная для радаров, но «глобмастер» и без того летел очень низко. Снижаться дальше было уже опасно.

– Пятьдесят миль от берега.

– Понял, – ответил пилот. – Как ты себя чувствуешь? – спросил он через секунду. Проникновение во вражескую зону на столь малой высоте требовало максимального внимания – даже если полет происходил на автопилоте.

– Нет проблем, – ответила она. Вообще-то дело обстояло несколько по-иному, но от нее ожидали именно такого ответа. Сейчас наступила самая опасная часть полета, когда предстояло миновать радиолокационную станцию на возвышенности у Айкавы. Здесь находился наиболее слабозащищенный участок оборонного периметра Японии. Между островом и полуостровом образовался семидесятимильный разрыв, который почти перекрывался радиолокационными станциями с обеих сторон. Эти станции, однако, были устаревшими, их построили в семидесятые годы и не модифицировали после смены режима в Северной Корее.

– Снижаемся, – произнесла она, отрегулировав датчик высоты на автопилоте до семидесяти футов. Теоретически самолет мог лететь над ровной поверхностью и на высоте пятидесяти футов, но он находился в турбулентных потоках, и потому второй пилот положила руку на ручку управления, создающую иллюзию управления истребителем. Если она увидит даже рыбацкую шхуну, тут же рванет ручку на себя, поднимая самолет выше, чтобы избежать столкновения с мачтой судна.

– Берег через пять минут, – послышался голос одного из офицеров электронного противодействия. – Нужно повернуть направо и перейти на курс один-шесть-пять.

– Поворачиваем. – Самолет чуть накренился. В транспортном отсеке было всего несколько иллюминаторов. Старший сержант Вега сидел рядом с одним из них и посмотрел наружу. Там он увидел конец крыла, склонившегося к едва различимой черной поверхности, испещренной гребнями волн. Зрелище заставило его тут же отвернуться. Сейчас ничего от него не зависело, так что, если самолет коснется крылом поверхности моря и рухнет вниз, у него не останется времени даже на то, чтобы понять, что произошло. По крайней мере так ему однажды объяснили.

– Вижу берег, – сказал пилот, заметив свечение огоньков через очки ночного видения. Настало время снять их и вести самолет. – Беру управление на себя, – произнес он.

– Пилот взял управление на себя, – ответила второй пилот, разминая уставшие пальцы и позволив себе сделать глубокий вдох.

Самолет пересек береговую черту между Оми и Ичифури. Сразу после этого пилот начал набирать высоту. Автоматическая система полета над пересеченной местностью могла функционировать в трех режимах. Пилот установил ее в «жесткий» режим, что ставило в тяжелое положение самолет и в еще более тяжелое летящих в нем пассажиров, но зато в конечном итоге было самым безопасным для всех.

– Как там относительно АВАКСов? – спросил пилот у офицеров электронного противодействия.

– Я заметил очень слабые радиолокационные импульсы от одного из них в направлении на девять часов. Если мы продолжим полет у самой земли, нас не обнаружат.

– Приготовьте блевотныепакеты, парни, – посоветовал пилот и повернулся к сержанту, который будет руководить десантированием:

– Десять минут.

– Десять минут, – выкрикнул сержант, глядя в сторону транспортного отсека. В это мгновение самолет резко подскочил вверх и тут же свернул направо, облетая первую горную вершину на берегу. Затем он быстро упал вниз, как бывает на особенно. крутых аттракционах в увеселительном парке, и Джулио Вега вспомнил, как однажды поклялся, что никогда больше не согласится подвергнуться таким испытаниям. С тех пор ему не раз доводилось нарушать это обещание, однако сейчас внизу их снова ждал вооруженный противник. И это были уже не боевики колумбийской наркомафии, а солдаты отлично подготовленной профессиональной армии.

– Господи, надеюсь нам дадут пару минут спокойного полета чтобы успеть подойти к

люку, – пробормотал Вега между приступами рвоты.

– Лучше не рассчитывай на это, – произнес капитан Чека и тут же наклонился к своему блевотному пакету. Его примеру мгновенно последовали остальные рейнджеры.

Фокус заключался в том, что самолет следовало вести между горными вершинами, которые должны были постоянно находиться между ним и радиолокационными станциями. Для этого требовалось лететь вдоль долин. Теперь «глобмастер» снизил скорость до двухсот тридцати узлов и даже при выпущенных закрылках и предкрылках и компьютерном управлении его бросало из стороны в сторону, причем беспорядочно в каждое следующее мгновение. На дисплее сейчас был виден горный коридор, по которому летел самолет, на экране то и дело мелькали красные предупредительные надписи, тут же исчезавшие, как только автопилот вводил поправки, что не мешало пилотам вздрагивать от ужаса. Летчики никогда особенно не доверяли автоматическим системам, и сейчас их руки стискивали штурвалы, готовые взять управление на себя, но Побеждавшие в последний миг это искушение. Казалось, идет сложная игра между людьми и электронным мозгом, старающимся, в свою очередь, переубедить профессионалов, которым приходилось полагаться на микрочипы, потому что их собственные рефлексы не способны были отреагировать в доли секунды, необходимые для принятия решения. Они наблюдали за проносящимися мимо зелеными пиками, которые представляли собой горные утесы, местами нечеткие из-за росших там деревьев, и почти всегда эти пики вздымались выше летящего самолета до самой последней секунды, когда его нос взмывал вверх, а желудки пилотов пытались последовать за ним, и тут же самолет снова нырял в пропасть.

– Вижу точку десантирования. Пять минут, – крикнул пилот, повернувшись в сторону хвостового отсека.

– Всем встать! – скомандовал сержант. В это мгновение самолет снова нырнул, и кто-то из десантников едва не взлетел вверх, когда его ноги отделились от пола. Один за другим они направились в сторону хвостового люка, уже открытого. Как только рейнджеры пристегнули вытяжные тросики парашютов к протянутому под потолком кабелю, в хвосте открылся грузовой люк, и двое солдат быстро сняли крепление с контейнеров, стоявших на поддонах посреди хвостового отсека. «Глобмастер» в последний раз выровнялся, и Вега в открытый люк увидел темную долину внизу и уходящую в небо гору слева от самолета.

– Высота пятьсот футов, – послышался голос пилота по системе внутренней связи. – Действуйте.

– Ветер нормальный, – объявила второй пилот, которая дублировала компьютер, контролировавший десантирование. – Одна минута.

Над открытым люком вспыхнула зеленая лампа. Пристегнутый ремнями сержант ВВС стоял у люка, загораживая путь рейнджерам. Он окинул их взглядом.

– Будьте там поосторожнее, поняли?

– Извините нас за беспорядок, что мы тут оставили, – качнул головой капитан Чека. Сержант усмехнулся.

– Мне приходилось убирать нечто куда худшее. – К тому же уборкой займутся подчиненные. Сержант в последний раз проверил десант. Вытяжные тросики у рейнджеров пристегнуты, никто не стоит на пути скатывающихся контейнеров, сбросом которых будут управлять из кабины пилотов. – Все готово, – произнес он в интерком и отошел в сторону, уступая место у открытого люка капитану Чеке. Держась руками за его края, тот опустил левую ногу в пустоту.

– Десять секунд, – послышался голос второго пилота.

– Понял, десять секунд. – Пилот протянул руку, снял с предохранителя рукоятку управления сбросом и положил большой палец на кнопку.

– Пять.

– Три-две-одна – пошли!

– Груз сброшен. – Пилот уже успел нажать на кнопку сброса. В хвостовом отсеке рейнджеры увидели, как поддоны с контейнерами соскользнули в пустоту. Самолет на мгновение провалился хвостом и тут же выровнялся. Зеленая лампочка над люком замигала.

– Пошли-пошли-пошли! – завопил сержант, перекрывая рев проносящегося ветра.

Капитан Диего Чека из корпуса рейнджеров армии США стал первым американским военнослужащим, вторгшимся на японскую территорию, когда он шагнул вперед и исчез в темноте. Через секунду натянувшийся тросик раскрыл его парашют, и черный нейлоновый зонтик появился всего в трехстах футах от земли. От резкого рывка Диего почувствовал невыразимое облегчение – при прыжках с такой малой высоты наличие запасного парашюта уже ничем не могло помочь. Капитан тут же поднял голову и увидел выше себя и справа купола остальных парашютов, которые открывались, как только что открылся его собственный. Теперь нужно посмотреть вокруг и вниз. Вон там – поляна, капитан не сомневался, что опустится на нее, хотя на всякий случай потянул за пару строп и чуть выпустил воздух из-под купола, чтобы приземлиться прямо в середину и таким образом сделать посадку еще безопаснее, что весьма немаловажно при ночном десантировании. Наконец он дернул за узел и сбросил рюкзак, упавший вниз и повисший в пятнадцати футах под ним на конце троса. Теперь шестьдесят фунтов дополнительного груза коснутся земли чуть раньше его, и это смягчит приземление – при условии, конечно, что капитан не опустится сапогами прямо на рюкзак и не переломает все, что находится внутри проклятого мешка. После всего этого у него едва хватило времени подготовиться к посадке на стремительно мчащуюся навстречу и едва видимую землю. Ноги вместе, колени согнуты, перекатиться на бок сразу после касания земли, внезапный шок от удара, перебивающий дыхание, – и вот капитан лежит лицом вниз, пытаясь понять, сломал ли он себе что-нибудь или нет. Через несколько секунд послышались глухие удары и шум падения – это приземлились остальные солдаты его отделения. Чека позволил себе полежать еще пару секунд, убедился, что у него все более или менее в порядке, встал, отстегнул парашют и побежал гасить купол. Покончив с этим, он вернулся к месту приземления, надел очки ночного видения и собрал своих людей.

– Все в порядке, парни?

– Удачный прыжок, сэр. – Первым к нему подошел Вега в сопровождении двух других солдат, затем показались остальные с черными парашютами в руках.

– Тогда за работу, рейнджеры.

***

«Глобмастер» продолжал полет почти прямо на юг, «замочил ноги» к западу от Номацу и снова снизился к самой поверхности моря, стараясь лететь так, чтобы гористый полуостров как можно дольше прикрывал его от далеких Е-767. Затем он повернул на юго-запад, уходя от них как можно дальше, пока в двухстах милях от побережья Японии летчики не почувствовали себя в безопасности и не поднялись к коридору С-223, отведенному для гражданских авиалайнеров. Оставался лишь один вопрос: появится ли в назначенное время и в назначенном месте воздушный заправщик КС-10, чтобы у них было достаточно топлива для полета к Кваджалейну. Только после этого они смогут нарушить радиомолчание.

***

Рейнджеры установили радиосвязь раньше их. Сержант-связист достал из рюкзака спутниковую рацию, должным образом сориентировал ее и отстучал группу из пяти слов, ожидая подтверждения.

– Они благополучно приземлились, – произнес майор армии США, обращаясь к Джексону, который сидел за своим столом в Национальном центре руководства боевыми действиями.

Это не проблема, подумал адмирал. Главное – вернуть их обратно. Однако не следует торопиться, всему свое время. Он снял телефонную трубку аппарата прямой связи с Белым домом.

– Джек, рейнджеры высадились в заданной точке.

– Отлично, Роб. Ты нужен мне здесь, – сказал ему Райан.

– Зачем? У меня много дел и…

– Приезжай немедленно, Робби. – Послышался щелчок, и связь прервалась.

Затем они приступили к переноске груза. Огромные грузовые парашюты приземлились всего в двух сотнях метров от расчетной точки, намного ближе, чем предполагалось. Разбившись на пары, рейнджеры затаскивали пустые емкости для горючего вверх к тому месту, где кончался лес, рядом с высокогорной поляной. Покончив с этим, они протянули шланг и перекачали двадцать тысяч фунтов авиационного горючего JP-5 из одной большой резиновой емкости в шесть маленьких, расположенных попарно в заранее выбранных точках. На операцию потребовался час, и все это время четыре рейнджера патрулировали вокруг в поисках следов пребывания людей, но обнаружили только колею от четырехколесного мотоцикла. Впрочем, о ней их предупредили еще перед вылетом. Когда перекачка топлива завершилась, большую резиновую емкость, теперь пустую, сложили и закопали в землю, тщательно покрыв место дерном. Остальной груз пришлось переносить вручную и затем покрывать маскировочной сеткой. На это ушло еще два часа и потребовало от рейнджеров, измученных тяжелой работой и нарастающим нервным напряжением, максимальных усилий. Скоро встанет солнце, и на поляне не должно остаться ничего, что могло бы напомнить о человеческом пребывании. Под наблюдением старшего сержанта Веги проводилась работа по устранению всех, даже малейших, следов. Закончив с этим, рейнджеры, все еще находившиеся ниже границы леса, гуськом направились к ней, причем замыкающий заметал за собой следы. Такую маскировку нельзя было признать идеальной, но иного выхода не было. К рассвету, после двадцати четырех часов утомительного перелета и тяжелого труда, рейнджеры расположились на отдых на вражеской территории. Дрожа от холода, они не могли разжечь костер, чтобы согреться, и ели питательную, но холодную пищу.

***

– Джек, у меня масса дел, черт побери, – выпалил Робби, входя в кабинет Райана.

– У тебя больше нет здесь никаких дел. Вчера мы с президентом говорили о тебе. – Что ты имеешь в виду?

– Собирай вещи. Ты назначен командующим боевой авианосной группы «Стеннис». – Райану хотелось улыбнуться другу, но у него не хватило духа. Какие улыбки, когда ты даешь своему другу столь опасное задание. Джексон внезапно остановился.

– Ты уверен?

– Решение уже принято. Президент подписал приказ о твоем назначении. Главнокомандующий Тихоокеанским флотом уведомлен об этом решении президента. Адмирал Ситон…

Робби кивнул.

– Да, мне довелось служить вместе с ним.

– В твоем распоряжении два часа. На авиабазе Эндрюз тебя ждет «Гольфстрим». Нам нужен человек, – объяснил советник по национальной безопасности, – знакомый с политическими ограничениями операции. Можешь идти до самого предела. Роб, но не дальше. Мы должны решить эту проблему не столько силой, сколько умом.

– Понимаю.

Райан встал и подошел к другу.

– Знаешь, мне очень неловко…

– Это мой долг, Джек.

***

«Теннесси» прибыла на свою позицию у берегов Японии и наконец сбавила ход до пяти узлов – нормальная скорость для патрулирования. Капитан третьего ранга Клаггетт воспользовался возможностью проверить координаты по выступающему утесу, известному морякам под названием «Жена Лота», и тут же отдал приказ о погружении на глубину шестьсот футов под слой термоклина. Экраны гидроакустиков пустовали – странная ситуация для обычно оживленных судоходных путей, но после четырех с половиной суток подводного плавания на опасно высокой скорости все испытывали облегчение. Армейский персонал успел адаптироваться к необычным условиям, и солдаты вместе с подводниками совершали пробежки на пустующей теперь ракетной палубе. В настоящий момент условия операции мало чем отличались от привычного распорядка подводного ракетоносца: оставаться незамеченным и по мере возможности собирать информацию о перемещениях сил противника. Нельзя сказать, что все это было таким уж увлекательным, но пока один Клаггетт знал о важности исполняемого ими задания.

***

По системе космической связи Сэнди Рихтера и его коллег проинформировали, что предстоящая операция получит, скорее всего, одобрение руководства. Это означало, что теперь им придется проводить больше времени на тренажерах, пока наземные группы технического обслуживания готовили их «команчи». К сожалению, в программу технической подготовки каждого аппарата входил монтаж к бортам странных и определенно не способствующих улучшению технологии крыльев, а также подвесных топливных баков для удлинения радиуса полета. Но Рихтер знал об этом с самого начала, да и к тому же никто не интересовался, что он думает по этому поводу. В настоящий момент проводилась окончательная оценка трех сценариев, и летные экипажи проходили их один за другим, механически выполняя телодвижения в реальном мире и одновременно приучая тела и сознание действовать в виртуальном.

***

– Черт побери, как мы сможем это сделать? – недоуменно спросил Чавез.

Настоящим русским не пришло бы в голову так возмущаться полученным приказом, подумал Щеренко.

– Я только передаю инструкции, поступившие из вашего управления, – сказал он. – Мне также известно, что ни одно официальное японское агентство не имеет отношения к исчезновению Коги.

– Вы полагаете, это дело рук Яматы? – спросил Кларк. Сказанное Щеренко несколько суживало широкое поле поисков и в то же время превращало невозможное задание во всего лишь просто опасное. – Разумное предположение. Вы ведь знаете, где он живет? – Мы видели издали этот небоскреб, – кивнул Чавез.

– Ах да, конечно – ваши фотографии. – Майору очень хотелось узнать, о чем конкретно идет речь, но глупо задавать подобный вопрос, да и к тому же он не был уверен, что эти два американца знают ответ.

– Если у вас есть и другие возможности в этой стране, советую воспользоваться ими. Мы тоже привлекаем всех своих агентов. Скорее всего именно Кога может стать ключом к политическому решению проблемы.

– Если такое вообще возможно, – заметил Динг.

***

– Очень приятно снова лететь с вами, капитан Сато, – приветливо сказал Ямата. Ему польстило, что его пригласили в летную кабину. Он обратил внимание и на то, что пилот принадлежит к настоящим патриотам, он искусный и опытный специалист, понимающий, что сейчас происходит. Как жаль, что такой талантливый человек не сумел занять более высокое положение в обществе, выбрал для себя столь низменную профессию.

Сато снял наушники и откинулся на спинку кресла.

– Приятная перемена после рейсов в Канаду.

– Как настроение на Американском континенте?

– Мне довелось побеседовать с несколькими предпринимателями, которые возвращались домой. По их мнению, американцы просто не могут понять, что происходит, они сбиты с толку.

– Это верно. – Ямата улыбнулся. – Их легко сбить с толку.

– Можно надеяться на дипломатическое урегулирование кризиса, Ямата-сан?

– Думаю, да. У них недостаточно сил, чтобы нанести нам решительный удар.

– Мой отец командовал эсминцем в прошлую войну. Мой брат…

– Да, капитан, я хорошо его знаю. – Ямата заметил, как при этих словах радостно вспыхнули глаза пилота.

– А мой сын – летчик-истребитель. Летает на «игле».

– Пока наши истребители проявили себя с лучшей стороны. Они сбили два американских бомбардировщика.

– Неужели? – Капитан Сато не знал об этом.

– Американцы пытались прощупать нашу противовоздушную оборону, – заметил промышленник. – И потерпели неудачу.

41. БАГ-77

– Вы вернулись! – радостно воскликнул владелец фирмы по прокату мотоциклов.

Номури улыбнулся и кивнул.

– Да. Вчера у меня был особенно удачный день. Думаю, вам не стоит говорить о том, что значит «удачный» день для владельца небольшой компании, верно?

Его собеседник согласно кивнул.

– Летом у меня самые удачные дни – это те, когда не хватает времени на то, чтобы поспать. Извините меня за мой вид, – добавил он. Механик занимался своими мотоциклами все утро, которое начиналось у него чуть позже пяти. Номури встал так же рано, хотя и по другой причине.

– Хорошо вас понимаю. У меня тоже свое дело, а кто трудится усерднее людей, работающих на себя, а?

– Вы полагаете, что дзайбацу разделяют эту точку зрения?

– Те, с которыми я встречался, – нет. И все-таки вам повезло – вы живете в такой тихой и живописной местности.

– Ну, не всегда такой тихой. Вчера ночью наши военно-воздушные силы занимались здесь своими играми. Совсем рядом и очень низко пролетел реактивный самолет. Я проснулся от рева двигателей да так и не сумел снова уснуть. – Он вытер руки масляной тряпкой, налил две чашки чая и предложил одну гостю.

– Дозо, – поблагодарил Номури. – Сейчас они играют в очень опасные игры, – заметил он, ожидая, какой последует ответ.

– Чистое безумие, но кого интересует моя точка зрения? Уж во всяком случае не наше правительство. Они прислушиваются к тому, что говорят «великие люди». – Механик отпил несколько глотков и обвел взглядом свою мастерскую.

– Это беспокоит и меня. Надеюсь, Гото сумеет найти решение проблемы до того, как ситуация выйдет из-под контроля. – Номури выглянул наружу. Погода становилась хмурой. Надвигались тучи. Сзади послышалось сердитое ворчание. – Гото? Да он такой же, как и все остальные, в полном подчинении у хозяев, повинуется каждому их слову. Они водят его за нос, как быка, или за другую часть тела, ниже пояса, если верить слухам.

Номури усмехнулся.

– Да, я тоже слышал об этом. И все-таки он производит впечатление весьма энергичного мужчины, правда? – Чет сделал паузу. – Могу я снова взять один из мотоциклов?

– Берите номер шесть. – Механик указал на него пальцем. – Только что проверил и смазал его. Не забывайте о погоде, – предостерег он. – Вечером пойдет снег.

Номури поднял рюкзак.

– Хочу сделать фотографии горных вершин, затянутых облаками, для своей коллекции. Здесь так все тихо, и в голову приходят хорошие мысли.

– Тут тихо только зимой, – хмыкнул механик и снова взялся за работу.

Теперь Номури знал дорогу и поехал вдоль реки Таки вверх по течению тропинкой, обледеневшей от холода. Он чувствовал бы себя намного спокойнее, если бы у проклятого четырехколесного мотоцикла был получше глушитель. По крайней мере туман и влажный воздух должны отчасти заглушить рев мотора – так он надеялся, направляясь по тому же пути, что и несколько дней назад. Через некоторое время он остановился, глядя на горную лужайку внизу и не видя там ничего необычного. Оставалось только догадываться… Что, если солдаты при высадке напоролись на засаду? Тогда мне конец, решил он. Но поворачивать обратно нельзя. Он снова опустился в седло мотоцикла и начал осторожно спускаться вниз по склону, пока не остановился посреди лужайки. Сбросив капюшон своей красной парки, он огляделся и заметил, что в нескольких местах помят дерн, а к деревьям ведут едва заметные следы. В этот момент на опушке появилась фигура, которая знаками подзывала его к себе. Агент ЦРУ включил двигатель и подъехал к человеку, следом за которым из леса вышли солдаты. Их оружие не было направлено на Номури, и по их лицам, покрытым маскировочной краской, и камуфляжным комбинезонам он все понял.

– Меня зовут Номури, – произнес он. – Пароль – «Фокстрот».

– Я – капитан Чека, – представился офицер, протягивая руку. – Нам и раньше доводилось работать с парнями из управления. Это вы выбрали для нас место десантирования?

– Нет, но я побывал здесь и проверил его пару дней назад.

– Странно, что в такой живописной местности никто не додумался построить себе охотничий домик, – задумчиво произнес Чека. – Мы даже видели здесь несколько оленей, маленьких таких. Надеюсь, сейчас не сезон охоты на них? – Замечание капитана застало Номури врасплох. Он совсем не задумывался об этом и ничего не знал о правилах охоты в Японии. – У вас есть что-нибудь для нас?

– Вот. – Номури расстегнул рюкзак и достал оттуда несколько телефонов сотовой связи.

– Вы меня не разыгрываете? – недоуменно спросил капитан.

– Японские военные имеют отличное оборудование для прослушивания радиопереговоров. Не забывайте, они изобрели много приборов, которыми пользуемся и мы. Но вот эти, – Номури усмехнулся, – есть практически у каждого японца, и ведущиеся переговоры автоматически кодируются. Сотовая связь охватывает всю страну, даже самые отдаленные районы вроде этого. Между прочим, вон на той вершине находится вышка ретранслятора. Короче говоря, пользоваться этими аппаратами гораздо безопаснее, чем вашими рациями. Счет за пользование ими оплачен до конца месяца, – добавил он.

– Вот будет приятно позвонить жене домой и сказать, что все идет хорошо, – мечтательно произнес Чека.

– Я бы проявил осторожность. Здесь список телефонов, по которым вы можете звонить. – Номури передал капитану листок бумаги. – Этот – мой. Вот номер телефона одного парня по фамилии Кларк. С ним еще один наш сотрудник – Чавез…

– Динг тоже здесь? – удивился старший сержант Вега.

– Вы знаете обоих?

– Прошлой осенью выполняли вместе операцию в Африке. Нам приходится выполнять много «специальных» заданий. Вы уверены, приятель, что можно называть их имена?

– Они работают под прикрытием. Будет лучше, если вы станете говорить с ними по-испански. Здесь не так много людей, говорящих на этом языке. Думаю, вас не стоит предупреждать о том, чтобы переговоры длились минимальное время, – заметил Номури. Действительно, подобного предупреждения не требовалось. Чека кивнул и задал самый важный вопрос:

– Как насчет нашего вывода отсюда? Номури повернулся и протянул руку, но местность в этом направлении была затянута туманом.

– Вон там лощина. Направитесь к ней, затем спуститесь к городу Хирозе. Там я встречу вас, посажу на поезд, идущий до Нагойи, и оттуда вы полетите или на Тайвань, или в Корею.

– Так просто? – Вопрос прозвучал скорее как сомнение.

– В Японии сейчас около двухсот тысяч иностранных бизнесменов. Вы ведь одиннадцать парней, приехавших из Испании, чтобы договориться о поставках вина, помните?

– Было бы неплохо пропустить сейчас стаканчик сангрии… – Чека с удовлетворением убедился, что этот сотрудник ЦРУ получил должный инструктаж по поводу предстоящей операции. По опыту он знал, что так не всегда получалось. – И что теперь?

– Вы ждете здесь прибытия остальных участников операции. Если произойдет что-то непредвиденное, вы звоните мне, и я отправляю вас обратно. Если по какой-то причине не можете связаться со мной, проявляете инициативу и уходите сами. У вас должны быть паспорта, одежда, и…

– Да, все это у нас есть.

– Тогда все в порядке. – Номури достал из рюкзака фотоаппарат и принялся фотографировать горные вершины, окутанные облаками.

***

– Передачу вела компания Си-эн-эн, в прямом эфире из Пирл-Харбора, – закончил ведущий, и на экране появилась реклама. Аналитик разведывательной службы перемотал пленку, чтобы просмотреть ее еще раз. Казалось поразительным и в то же время совершенно обычным, что он получает столь важную информацию без всяких усилий. За несколько прошедших лет он узнал, что по сути дела американские средства массовой информации управляют страной. Это является неисчерпаемым. источником разведывательной информации и одновременно приносит, к сожалению, немало вреда. То, как они раздули тот несчастный случай в Теннесси, возбудило гнев всей страны и подтолкнуло народ к необдуманным действиям, затем то же самое случилось и с его страной. Единственное, что радовало, это кадры, которые он только что видел на телевизионном экране: два атомных авианосца по-прежнему находились в своих сухих доках, еще два, судя по последним сообщениям из той части мира, – в Индийском океане, а два оставшихся авианосца Тихоокеанского флота стояли в гавани Лонг-Бич, тоже в сухих доках, далекие от того, чтобы войти в строй. По сути именно это имело решающее значение в судьбе Марианских островов. Ему придется составить официальную оценку состояния американского флота, написав несколько страниц сухого текста, но на самом деле все сводилось теперь к одному: Америка по-прежнему могла причинить ущерб его стране, но ее возможность нанести решающий удар вдали от собственных берегов осталась в прошлом. Это означало, что в ближайшее время не следует ожидать серьезных военных действий.

***

Джексон не испытывал никаких угрызений совести по поводу того, что оказался единственным пассажиром на борту самолета VC-20B. К такой роскоши можно и привыкнуть, не говоря уже о том, что – он был вынужден признать – птички ВВС, предназначенные для высокопоставленных пассажиров, были куда удобнее, чем у Военно-морского флота. К тому же у флота они представляли собой главным образом переоборудованные Р-3 «орионы», чьи турбовинтовые двигатели позволяли самолетам развивать скорость чуть больше половины скорости двухмоторных реактивных птичек ВВС. Совершив только одну непродолжительную остановку для дозаправки на базе ВВС Тревис, недалеко от Сан-Франциско, он меньше чем через девять часов оказался на Гавайях. Когда самолет зашел на посадку на авиабазу Хикэм, адмирал посмотрел вниз и увидел, что «Энтерпрайз» все еще находится в сухом доке. Первый атомный авианосец США, гордость американских ВМС, все еще стоял на ремонте, не готовый принять участие в боевых действиях. С эстетической точки зрения это произвело на Джексона тягостное впечатление. Но еще важнее было то, что всегда лучше иметь в своем распоряжении две огромные палубы для взлета и посадки самолетов морской авиации, чем одну.

– Ты получил боевую авианосную группу, парень, – тихо прошептал Джексон. Это было пределом мечтаний каждого морского летчика. Боевая авианосная группа 77, олицетворяющая воздушную мощь Тихоокеанского флота, и теперь, независимо от того, состоит она из двух авианосцев или только одного, подчиняется лишь ему и готова отплыть навстречу опасности. Лет пятьдесят назад он, может быть, испытывал бы волнение. Может быть, когда авианосцы Тихоокеанского флота с сотнями самолетов палубной авиации плавали под командованием Билла Хэлси или Рэя Спрюанса, люди стремились занять такой пост. По крайней мере так явствовало из кинофильмов военного времени и то же самое гласили бортовые журналы. Но что из этого было всего лишь рисовкой? – подумал теперь Джексон, размышляя о боевой авианосной группе, командиром которой стал. Интересно, проводили Хэлси и Спрюанс бессонные ночи, думая о судьбе молодых людей, которых они посылали на смерть, или нет? А может быть, в то время мир просто был иным и тогда война считалась всего лишь естественным событием, чем-то вроде эпидемии полиомиелита – еще одним бедствием, исчезнувшим сейчас. Да, действительно, целью его жизни было стать командиром боевой авианосной группы, но Джексон никогда не собирался руководить боевыми действиями – конечно, признался он, в бытность младшим лейтенантом или даже лейтенантом ему хотелось принять участие в воздушном бою, зная, что он летчик американских ВМС, а значит, лучший в мире, отлично подготовленный и снаряженный, и способен на деле доказать это.

Но с течением времени он был свидетелем гибели в авиакатастрофах слишком многих друзей. Во время войны в Персидском заливе Джексону удалось сбить истребитель противника, и еще четыре он сбил одной безоблачной ночью под усыпанным звездами небом над Средиземным морем, но эти четыре победы были, скорее, несчастным стечением обстоятельств. Джексон стал причиной гибели людей без всякой разумной на то причины, и, хотя он никому не говорил об этом, даже жене, его терзало то обстоятельство, что он по сути дела стал жертвой обмана, который вынудил его убить людей. Это не было его собственной ошибкой, а всего лишь вынужденными действиями. Но для военных сама война почти всегда являлась одной огромной ошибкой, а теперь ему приходилось сыграть свою роль в еще одной такой ошибке, вместо того чтобы использовать боевую авианосную группу – БАГ-77 – для выполнения главной задачи – задачи сдерживания и с помощью самого факта ее существования не допустить развязывания войны. Единственным утешением было то, что и сейчас в допущенной ошибке, в трагическом стечении обстоятельств не было его вины.

Бывает, и свинья летает, подумал он, когда самолет замер на месте. Стюард открыл дверцу и бросил чемодан Джексона в руки сержанта ВВС, который проводил адмирала к вертолету, готовому доставить Джексона в штаб главнокомандующего Тихоокеанским флотом адмирала Дейва Ситона. Пора вести себя, как подобает профессиональному военному, напомнил себе Джексон. Каким бы неприятным ни было задание, он обязан выполнить его и возглавить авианосную группу. За время перелета Робби обдумал ситуацию, и теперь пришло время забыть о вопросах и сомнениях.

***

– За это мы перед ними в большом долгу, – заметил Дарлинг и, нажав на кнопку пульта дистанционного управления, выключил телевизор.

Самым странным было то, что технику такого показа разработали для демонстрации рекламы во время бейсбольных матчей. Это было модификацией системы «голубого экрана», используемой при съемках кинофильмов. Теперь с помощью новейшей компьютерной технологии стало возможным пользоваться такой техникой в масштабе реального времени, и таким образом на заднем плане за спиной игрока с битой могла появляться реклама местного банка или автомобильной фирмы, тогда как на самом деле задний план представлял собой всего лишь зеленое поле бейсбольного стадиона. В данном случае телерепортер мог вести передачу в прямом эфире из Пирл-Харбора – за пределами военно-морской базы, разумеется, – а позади виднелись очертания двух авианосцев в сухих доках с летающими вокруг чайками и крошечными фигурками рабочих, похожими на муравьев, двигающихся внутри доков, причем все это выглядело так же реально, как любое другое изображение на телевизионном экране, которое, в конце концов, представляло собой всего лишь комбинации разноцветных точек.

– Они американцы, – коротко ответил Джек. К тому же именно он принудил их к этому, снова изолировав президента от не слишком этичных действий, способных повлечь за собой самые опасные политические последствия. – Их долг – быть на нашей стороне. Нам пришлось всего лишь напомнить им об этом.

– Это приведет к желаемым результатам? – На этот раз вопрос был более трудным.

– Какое-то время мы сумеем держать их в неведении, но, может быть, этого будет достаточно. Нами разработан хороший план, хотя и требуется немного везения, чтобы его осуществить. В двух случаях нам уже повезло. Самое главное заключается в том, что они ожидают увидеть это. Они ожидают увидеть оба авианосца в сухих доках, рассчитывают, что средства массовой информации раструбят об этом по всему миру. Сотрудники разведывательных служб мало чем отличаются от рядовых обывателей, сэр. У них заранее создается какое-то впечатление, и, когда они видят это в реальной жизни, зрелище всего лишь подтверждает их проницательность и дальновидность – так им кажется.

– Сколько человек нам придется убить? – последовал прямой вопрос президента.

– Немало. Точное число нам неизвестно, и мы сделаем все возможное, чтобы жертв было как можно меньше, но, сэр, операция заключается…

– Я знаю. Мне ведь приходилось принимать участие в боевых операциях, помните? – Дарлинг закрыл глаза, вспоминая школу пехотной подготовки в Форт-Беннинге, в штате Джорджия. Успех операции – прежде всего. Только так должен думать лейтенант, и вот теперь впервые он понял, что и президент должен думать точно так же. Это показалось ему несправедливым.

***

В это время года в высоких широтах солнце редко появляется на небе, что вполне устраивало полковника Закариаса. Потребовалось всего пять часов на перелет с базы Уайтмен в Элмендорф, и весь полет проходил в темноте, потому что бомбардировщик Б-2А летает при дневном свете, только когда надо, чтобы его видели, а спроектирован он как раз не для этого. Бомбардировщик оказался великолепным самолетом с прекрасными

летными данными и стал запоздалым доказательством того, что идея Джека Нортропа, появившаяся у него еще в тридцатые годы, была правильной: самолет, который состоит только из несущих плоскостей, имеет наиболее выгодные аэродинамические формы. Дело было всего лишь в том, что системы управления таким самолетом нуждались в компьютеризованном контроле для придания летательному аппарату необходимой стабильности в полете, а компьютеры появились незадолго до смерти Нортропа. По крайней мере он успел увидеть если не сам самолет, то его модель, созданную разумом конструктора.

Почти все в бомбардировщике Б-2А было функционально. Его форма позволяла разместить в одном ангаре, предназначенном для одного обычного бомбардировщика, три таких самолета. Он стремительно поднимался ввысь, а затем, набрав высоту, при полете на крейсерской скорости пил топливо чашками, а не галлонами. По крайней мере так утверждал командир авиакрыла.

***

Поврежденный Б-1Б после проведения первоочередных ремонтных работ был готов к возвращению на авиабазу Элмендорф. Лететь придется на трех двигателях, что не составляло особой трудности для самолета, несущего в качестве полезного груза только запас горючего и экипаж. Сейчас на Шемье разместились и другие самолеты. Три птички Е-ЗВ АВАКС раннего радиолокационного обнаружения, высланные с базы ВВС Тинкер в Оклахоме, поочередно вылетали для воздушного патрулирования, хотя на острове имелись и наземные РЛС, самой большой из которых была мощная система обнаружения баллистических ракет «Кобра-дейн», построенная в семидесятые годы. Нельзя было исключить теоретическую возможность того, что японцы, прибегнув к помощи воздушных заправщиков, нанесут бомбовый удар по Шемье, повторив то, что сумели сделать израильтяне, уничтожив штаб Организации освобождения Палестины в Северной Африке, и, хотя вероятность подобной операции была ничтожной, ее все равно следовало принимать во внимание.

В качестве, защиты от такой угрозы ВВС США сумели расположить на острове всего четыре истребителя F-22 «рапира», это были первые истребители в мире, созданные целиком с использованием технологии «стелс». Они проходили летные испытания на базе ВВС Неллис и были переброшены на самый край земли вместе с четырьмя опытными пилотами и группами наземного технического обеспечения. Однако «рапира», известная пилотам как «Молния-П» – такое название первоначально было выбрано фирмой-производителем «Локхид», – была предназначена не для целей обороны, и теперь, когда солнце после недолгого пребывания над горизонтом исчезло за его кромкой, наступило время операций, для которых этот истребитель был создан. Как всегда, первым взлетел воздушный заправщик, летчики-истребители после предполетного инструктажа еще не успели подойти к укрытиям, где стояли их самолеты, как он уже был в воздухе.

***

– Если он улетел еще вчера, почему в квартире горит свет? – спросил Чавез, глядя на освещенные окна пентхауса.

– Может быть, это работает таймер, чтобы отпугнуть воров? – пошутил Джон.

– Это тебе не Лос-Анджелес.

– Тогда остается предположить, что там кто-то есть, Евгений Павлович. – Кларк круто повернул руль, сворачивая в соседнюю улицу.

Хорошо, нам известно, что Кога не арестован местной полицией, думал он. Мы знаем, что во главе всей гигантской операции стоит Ямата. Нам также известно, что Канеда, начальник его службы безопасности, по-видимому, убил Кимберли Нортон. Мы знаем, что Ямата улетел из Токио. А теперь мы убедились, что в его квартире горит свет…

Кларк нашел свободное место и поставил машину у тротуара. Затем они с Чавезом покинули автомобиль и прежде всего обошли квартал. Внимательно глядя по сторонам, они провели так называемую рекогносцировку, которая оказалась гораздо обыденнее, чем предполагалось.

– Мы еще многого не знаем, – покачал головой Чавез.

– Похоже, ты рассчитывал посмотреть ему в глаза, Доминго, – улыбнулся Кларк.

***

У него безжизненные глаза, подумал Кога, совсем непохожие на человеческие; большие и темные, они кажутся сухими и смотрят не отрываясь на него, а может, просто в его сторону да так и замерли, подумал бывший премьер-министр. Какими бы ни были эти глаза, догадаться, что скрывается за ними, невозможно. Кога слышал о Киоши Канеде, и чаще всего, говоря о нем, употребляли слово ронин – так называли самурая, который потерял своего повелителя и не сумел найти нового, что считалось величайшим позором в давние времена. Такие люди превращались в бандитов или, что того хуже, утрачивали связь с самурайским кодексом чести бусидо, которым тысячелетиями руководствовались японцы, имевшие привилегию носить оружие и пользоваться им. Найдя нового хозяина, они становились фанатиками, потому что были готовы на все, лишь бы снова не превратиться в изгоев.

Кога понимал, что это пустые размышления, потому что век самураев вместе с правившими ими феодалами остался в далеком прошлом, но вот перед ним сидел живой анахронизм и смотрел на телевизионный экран, где по каналу Эн-эйч-кей показывали драму из жизни самураев. Канеда пил чай и зачарованно следил за тем, как развиваются события. Он сидел не двигаясь, словно загипнотизированный стилизованными действиями героев фильма, по сути дела представляющего собой японский вариант американских вестернов пятидесятых годов, несложных мелодрам, где добро боролось со злом, правда, в японском варианте было одно исключение: герой, всегда немногословный, всегда непобедимый, всегда таинственный, пользовался вместо револьвера двухручным мечом. И как успел убедиться за последние полтора дня Кога, этот кретин Канеда не пропускает ни одной такой мелодрамы.

Кога встал и подошел к книжной полке. Голова Канеды тут же повернулась, и глаза уставились на него. Сторожевой пес, не оглядываясь, подумал Кога, выбирая книгу, бдительный и грозный, особенно при поддержке еще четырех охранников, двое из которых сейчас спали – один на кухне, другой за дверью. Кога знал, что у него нет ни малейшей надежды на побег.

Возможно, Канеда кретин, но таких людей всегда следует опасаться.

Интересно, кто он? – подумал Кога. Не иначе бывший якудзи. На теле у него нет чудовищных татуировок, как у других членов этих бандитских кланов, которые намеренно стараются выделиться, демонстрируя свою принадлежность к преступной среде. Канеда был в строгом костюме бизнесмена, разве что позволил себе расстегнуть пиджак. Даже поза этого ронина казалась застывшей, словно он окаменел, заметил Кога, раскрыв перед собой книгу, но глядя на тюремщика. Он понимал, что не сможет победить его в рукопашной схватке – Кога никогда не увлекался боевыми единоборствами, родившимися в Японии, да и физически Канеда выглядел очень сильным. К тому же он был здесь не один.

Действительно, Канеда походил на сторожевого пса. Неподвижный и на первый взгляд словно оцепеневший, на самом деле он был подобен сжатой пружине, готовый в любой момент вскочить и вступить в схватку. Вел он себя вежливо, но только до тех пор, понимал Кога, пока выполнялись его требования. Было ясно, насколько он опасен, так что будить в нем зверя было чистым безумием. Бывший премьер-министр ощущал стыд от мысли, что боится этого неотесанного бандита. С другой стороны, он испытывал страх перед ним именно потому, что был умным и осторожным человеком, не желающим упускать единственный шанс на спасение – каким бы крохотным этот шанс ни был – на безнадежную схватку, в которой не сможет победить. У многих промышленников служили такие люди. Некоторые из них даже носили оружие, что было почти немыслимо в Японии, однако кое-кто умел найти подход к чиновникам и получить крайне необычное, но вполне официальное разрешение. Подобная процедура не столько пугала Когу, сколько вызывала у него отвращение. Двухручный меч ронина был достаточно ужасен, но сегодня выглядел бы просто театрально, однако огнестрельное оружие казалось ему воплощением зла, оружием труса и не могло иметь места в японской культуре. А в данном случае дело обстояло именно так. Канеда был трусом, без сомнения, человеком, не способным наладить собственную жизнь, и даже закон осмеливался нарушить только по прямому приказу своего хозяина. Подобные люди использовались для того, чтобы подчинять себе профсоюзы и устранять конкурентов. Они нападали на демонстрантов, иногда совершенно открыто, и добивались своего, потому что полиция предпочитала не обращать на них внимания или просто не приезжала вовремя, хотя репортеры и фотографы каждый раз успевали на место столкновения, собирая материал на злобу дня. Все эти бандиты и те, кто повелевали ими, мешали торжеству подлинной демократии в стране. Теперь он особенно остро осознал это и испытывал горечь от того, что, посвятив свою жизнь искоренению зла, потерпел неудачу. И вот он здесь, в пентхаусе Яматы, под охраной таких бандитов. Может быть, его выпустят на свободу, когда он уйдет в политическое небытие, став свидетелем того, как его страна полностью окажется во власти новых хозяев – или старых, скрывавшихся раньше в тени. И он будет бессилен что-либо предпринять. Вот почему Кога сидел с книгой в руках, наблюдая за Канедой, увлеченным драмой, которая развертывалась на экране телевизора. Начало, развитие и конец ее были ясны с первых кадров, а Канеда делал вид, что все это реально и ново, хотя на самом деле происходящее было старо как мир.

***

Подобные бои происходили только на тренажерах или, скорее, на аренах римских цирков в другие времена. Оба противника располагали самолетами раннего радиолокационного обнаружения – на стороне японцев Е-767, на стороне американцев Е-ЗВ, которые находились так далеко, что не могли видеть друг друга даже намногочисленных экранах, хотя и те и другие с помощью приборов следили за сигналами противника. Между ними находились гладиаторы. Вот уже в третий раз американцы прощупывали противовоздушную оборону Японии и в третий раз терпели неудачу.

Американские самолеты АВАКС находились в шестистах милях от Хоккайдо, а в сотне миль впереди них летели истребители F-22, занимаясь «прочесыванием», как назвал это командир эскадрильи. К ним приближались японские «иглы» F-15, которые входили сейчас в радиолокационную зону американских самолетов раннего обнаружения, но по-прежнему оставались в зоне действия своих Е-767. По команде американские истребители разошлись попарно в стороны. Одна пара на крейсерской скорости, превышающей девятьсот миль в час, устремилась на юг и постепенно сближалась с японским патрульным периметром.

***

– У них огромная скорость, – заметил японский диспетчер. «Вести» американцев было трудно. В конструкции американских истребителей использовались элементы технологии «стелс», однако размеры и мощность радиолокационных антенн на самолетах «ками» снова позволили преодолеть это препятствие. Диспетчер направил свои «иглы» на юг, прикрывая направление возможного прорыва. Стремясь продемонстрировать американцам, что их «ведут», он выбрал электронной указкой соответствующие характерные вспышки и распорядился, чтобы радиолокатор каждые несколько секунд направлял на них свои импульсы, удерживая их на цели. Теперь у американцев не будет ни малейшего сомнения, что ведется слежение за всеми их маневрами, что хваленая технология «самолетов-невидимок», призванная побеждать радиолокаторы, для новых, более мощных радаров недостаточно эффективна. Чтобы обострить ситуацию, японский диспетчер переключил частоту передатчика с поисковой на управление огнем. Вообще-то самолеты раннего радиолокационного обнаружения находились слишком далеко, чтобы наводить ракеты на цель, но даже в таком случае это послужит еще одним доказательством того, что в любой момент японские радиолокаторы способны ярко осветить цель и навести на нее ракеты. По крайней мере американцы поймут преподанный им урок. Вначале сигнал стал постепенно затухать и в конце концов почти исчез, но потом за дело принялся компьютер и выделил его из беспорядочного потока помех и усилил. Теперь мощный радиолокационный сигнал замкнулся на американских истребителях – по крайней мере диспетчер полагал, что это должны быть истребители. Бомбардировщик Б-1 обладал неменьшей скоростью, но заметно уступал в маневренности. Да, это, конечно, истребители, и они представляют собой козырную карту американцев, но все-таки недостаточно выигрышную. Может быть, теперь, когда американцы поймут это, дипломатия изменит положение раз и навсегда, и в северной части Тихого океана снова воцарится мир.

***

– Смотри, как повернули «иглы», перекрывая дорогу нашим истребителям. – Старший диспетчер не отрывал взгляда от экрана.

– Кажется, они словно привязаны к «семеркам», – согласился его сосед. Летчик-истребитель, он только что прибыл с авиабазы в Лэнгли, штаб-квартире командования боевыми действиями американских ВВС, где разрабатывалась тактика использования истребителей в бою.

На другом дисплее было видно, что в воздухе находятся три японских Е-767. Два из них выдвинулись вперед, заняв передовой периметр патрулирования, а третий оставался позади, барражируя у самого побережья острова Хонсю. Этого следовало ожидать. Более того, именно так и приходилось поступать японцам, потому что радары на всех трех самолетах раннего радиолокационного обнаружения действовали на пределе мощности при слежении за американскими истребителями, едва видимыми на экранах.

– Теперь мы знаем, почему они сумели поразить обоих «лансеров», – заметил летчик из Виргинии. – Они могут переключаться на высокие частоты и освещать цели своими радарами для последущей атаки «иглов». Наши парни даже не подозревали, что к ним летят ракеты. Здорово придумано.

– Было бы неплохо заполучить несколько таких локаторов, – согласился старший диспетчер.

– Зато сейчас мы знаем, как обмануть японцев, – заметил офицер из Лэнгли, уверенный, что сумел найти выход. Старший диспетчер сомневался.

– Убедимся в этом через несколько часов, – сказал он.

***

Санди Рихтер летел даже ниже, чем осмелился лететь С-17. К тому же скорость полета у него была намного меньше, всего сто пятьдесят узлов, и он уже устал от странного сочетания стрессов и однообразия, связанных с полетом над поверхностью моря. Прошлой ночью он и два вертолета его звена перелетели на Западную Петровку, еще один бывший аэродром неподалеку от Владивостока, использовавшийся раньше МиГами. Там они как следует выспались – наверняка им не придется нормально спать еще несколько предстоящих суток – и в десять вечера взлетели, осуществляя свой этап в операции «Зорро». Теперь к бортам каждого вертолета было прикреплено что-то вроде кургузых крыльев, к которым крепилось по паре дополнительных топливных баков, и хотя баки были необходимы, чтобы увеличить дальность полета, они заметно ухудшали радиолокационную невидимость винтокрылых машин, хотя были изготовлены из фибергласа, прозрачного для радаров. На пилоте, вдобавок к обычному летному комбинезону и остальному снаряжению, красовался спасательный жилет. На эту уступку пришлось пойти, поскольку того требовали правила, хотя в действительности спасательный жилет вряд ли поможет при катастрофе – вода в пятидесяти футах внизу была слишком холодной для человека. Санди постарался выкинуть эту мысль из головы, поудобнее устроился в кресле и сосредоточился на управлении вертолетом. Стрелок-радист, сидевший позади, следил за приборами.

– Все по-прежнему спокойно, Санди. – Экран оповещения.об опасности оставался чернее окружающей их ночи, когда они повернули на восток, к Хонсю.

– Понял. – За ведущим вертолетом в десяти милях друг от друга следовали еще два «команча».

Несмотря на то что RAH-66A был всего лишь вертолетом и притом маленьким, кое в чем он являлся самым совершенным летательным аппаратом в мире. Внутри корпуса из композитных материалов находилось два мощных компьютера, впервые установленных на борту винтокрылой машины, причем один из них был всего лишь запасным, на случай выхода из строя основного. В настоящий момент главной задачей компьютера было определить плотность радиолокационного прикрытия, через которое им предстояло проникнуть, и рассчитать относительное радарное сечение корпуса вертолета, сравнив его с известными или предполагаемыми возможностями электронных глаз, обшаривавших сейчас небо. Чем ближе они подлетали к побережью Японии, тем более обширными становились на дисплее желтые участки возможного обнаружения и красные – определенного.

***

– Приступаем ко второму этапу операции, – негромко приказал представитель командования боевыми операциями ВВС.

На борту всех истребителей F-22 находилась мощная аппаратура постановки электронных помех, что еще больше увеличивало их радиолокационную невидимость, и по команде пилоты включили ее.

***

– А вот это не слишком умно, – пробормотал японский диспетчер. – Отлично. Должно быть, они знают, что мы их обнаружили. – На его экране внезапно появилась масса точек и вспышек – это электронный шум с американских истребителей нарушил прием сигналов, отражающихся от них. Он мог исправить положение двумя способами. Для начала диспетчер еще больше увеличил мощность радиолокационных импульсов, затем принялся перескакивать с одной частоты на другую. Первый способ, сразу заметил он, оказался более эффективным, потому что американская аппаратура глушения тоже была способна пользоваться разными частотами. Такой метод не являлся совершенным, но все-таки приносил успех. Программное обеспечение компьютера, осуществляющего слежение за самолетами, исходило из предположений. Они основывались на известном или расчетном местоположении американских истребителей. Далее, зная их скорость, осуществлялись поиски отраженных сигналов, соответствующих приблизительному курсу и скорости полета. Именно так производилось слежение за бомбардировщиками, пытавшимися недавно прощупать японскую противовоздушную оборону. Проблема, однако, заключалась в том, что при такой огромной мощности импульсов на экранах радиолокаторов снова начали появляться птицы и воздушные течения, так что выбирать среди них истинные цели становилось все труднее, пока диспетчер не нажал на еще Одну кнопку, после чего радиолокатор принялся осуществлять слежение за источниками электронных помех, которые были гораздо мощнее отраженных сигналов. Прибегнув к этой дополнительной мере, он сумел четко повести обе пары истребителей. Для этого потребовалось всего десять секунд – только на это время диспетчер утратил контроль за американскими самолетами. Чтобы продемонстрировать американцам, что им не удалось обмануть его, он включил предельную мощность и на мгновение перешел с режима поиска на режим наведения. Электронный импульс, посланный в сторону четырех истребителей, был таким мощным, что вывел бы из строя некоторые электронные системы у них на борту, если бы они не обладали надежной защитой. Было бы интересно сбить американцев таким образом, подумал он и вспомнил рассказы о гибели двух германских истребителей «торнадо», пролетевших слишком близко от антенны радиостанции, работавшей в режиме частотной модуляции. К его разочарованию, американцы просто повернули назад.

***

– Кто-то поставил мощные электронные помехи на северо-востоке.

– Хорошо, точно по плану, – ответил Санди Рихтер. Он взглянул на экран предупреждения об опасности и увидел, что через несколько минут войдет в желтую зону. Ему захотелось потереть лицо, но обе руки были заняты. Проверив запас топлива, Рихтер убедился, что подвесные баки под пилонами пусты. – Отстреливаю крылья, – произнес он.

– Понял – это нам поможет.

Санди сорвал предохранительную крышку с кнопки сбрасывания. Крылья-пилоны с подвешенными под ними баками были последним изменением конструкции «команчей», и кому-то наконец пришло в голову, что, если вертолет должен быть невидимым для радиолокаторов противника, будет неплохо избавляться от всех деталей, мешающих этому, еще в полете, приближаясь к опасному району. Рихтер на короткое время сбросил скорость и щелкнул переключателем, который подал электрический ток на разрывные болты. Крылья-пилоны вместе с пустыми теперь баками рухнули в Японское море.

– Успешное отделение, – подтвердил сзади стрелок-радист. Как только громоздкие крылья исчезли внизу, ситуация на экране предупреждения об опасности изменилась – компьютер неотрывно следил за тем, насколько эффективно действует технология «стелс», заложенная в конструкцию вертолета. Нос «команча» опустился вниз, и винтокрылая машина снова набрала прежнюю крейсерскую скорость.

***

– Их действия легко предсказуемы, правда? – заметил японский диспетчер, обращаясь к своему старшему подчиненному.

– Думаю, вы сумели доказать это. Но что еще лучше, вы продемонстрировали им наши возможности. – Офицеры переглянулись. Летные качества нового американского истребителя F-22 «рапира» до сих пор были им неизвестны и вызывали беспокойство. Теперь они пришли к выводу, что американцы не придумали ничего особенно потрясающего. Действительно, это превосходный истребитель, и пилоты японских «иглов» должны относиться к нему с уважением, но он отнюдь не невидим для мощных радиолокаторов «ками».

***

– Предсказуемая реакция, – произнес американский военный диспетчер. – И они только что продемонстрировали нам что-то. Как ты считаешь, десять секунд?

– Маловато, но должно хватить, – отозвался полковник из Лэнгли, протягивая руку за чашкой кофе. – Теперь давай закрепим эту мысль. – На основном экране было видно, как истребители F-22 повернули обратно на север, а на самом краю зоны радиолокационного обнаружения АВАКСов японские F-15J сделали то же самое, повторяя маневр американских истребителей подобно яхтам, меняющим галс, стараясь находиться между «рапирами» и своими бесценными Е-767, ставшими еще более незаменимыми после ужасных катастроф, происшедших несколькими днями ранее.

***

Когда полет над морем подошел к концу, пилоты вздохнули с облегчением. Поскольку «команч» обладал несравнимо большей маневренностью, чем транспортный самолет, пролетевший по этому же маршруту прошлой ночью, Рихтер выбрал участок, где полностью отсутствовали следы человеческого проживания, и повел свой вертолет по ущельям, пересекающим эту гористую местность, укрываясь от самолетов раннего радиолокационного обнаружения за скалистым грунтом, сквозь который не могли проникнуть даже мощные импульсы японских радаров.

– Сухие ноги, – облегченно произнес стрелок-радист с заднего сиденья. – Горючего осталось на сорок минут полета.

– Ты не разучился летать, размахивая руками вместо крыльев? – пошутил пилот, тоже испытывая некоторое облегчение, после того как они оказались над сушей. Если что-то произойдет – ну что ж, к рациону из риса можно и привыкнуть, правда? Через очки на шлеме он видел местность, покрытую зелеными тенями. Ни одного светящегося объекта – ни уличного освещения, ни окон домов, ни автомобильных фар, и к тому же наиболее опасная часть полета осталась позади. О самой операции Рихтер старался не думать. Он предпочитал беспокоиться только о ближайшем будущем. В этом случае можно рассчитывать на то, что проживешь дольше.

Последний горный хребет появился перед ним точно в рассчитанное время. Рихтер сбросил скорость и начал описывать круги, стараясь оценить направление и силу ветра. Одновременно он искал людей, которые должны были их встретить – так его проинструктировали. Наконец-то! Кто-то зажег крохотную зеленую шашку, и в его очках ночного видения вспышка показалась ярче полной луны.

– Ведущий «Зорро» вызывает базу «Зорро», прием.

– Ведущий, это база. Пароль – Гольф-Майк-Зулу, прием, – послышался ответ, означающий, что у них все в порядке. Рихтер надеялся, что рядом с человеком на земле не стоит японец с пистолетом, приставленным к затылку американского офицера.

– Иду на посадку. Конец связи. – Он быстро снизился, поднял нос вертолета и мягко приземлился на почти горизонтальной крошечной площадке у самой опушки. Как только винтокрылая машина замерла на месте, из леса вышли трое. Они были одеты в форму американских солдат, и Рихтер позволил себе облегченно вздохнуть. Он сбросил обороты двигателей, давая им охладиться, прежде чем выключить совсем. Несущий винт еще не успел остановиться, как к топливному баку присоединили шланг.

– Добро пожаловать в Японию. Я – капитан Чека.

– Сэнди Рихтер, – представился пилот, спускаясь, из кабины.

– Никаких проблем во время перелета?

– Теперь – никаких. – Черт побери, я ведь прилетел, не правда ли? – едва не ответил Рихтер, все еще испытывая напряжение после трехчасового марафонского полета для вторжения в Японию. Вторжения? Силами одиннадцати рейнджеров и шести летчиков? Что дальше? – подумал он. Объявить по радио японским вооруженным силам, что они окружены и должны капитулировать?

– Я вижу, приближается второй, – заметил Чека. – Почти не слышно шума, верно?

– Мы не хотим лишней рекламы, сэр. – Отсутствие шума было самой удивительной чертой новых «команчей». Инженеры компании «Сикорский» давно знали, что главной причиной шума вертолетов является столкновение воздушных потоков от хвостового и несущего винтов. На RAH-66 на хвостовом винте была установлена направляющая насадка, а несущий винт состоял из пяти относительно широких лопастей, изготовленных из композитных материалов. В результате акустическая сигнатура нового «команча» не достигала и трети от уровня шума, издаваемого любым существующим винтокрылым аппаратом. Да и расположение места посадки способствует этому, подумал Рихтер, оглядываясь вокруг. Масса деревьев, разреженный горный воздух. Неплохое место для операции, решил он, наблюдая за посадкой второго «команча» в пятидесяти метрах от его машины, которую уже заправили, а теперь натягивали над нею маскировочную сетку, укрепляя ее на шестах, вырезанных из молодых сосенок.

– Пошли, мы вас накормим.

– Настоящей пищей или походными концентратами? – поинтересовался пилот.

– С чем-то приходится мириться, мистер Рихтер, – пожал плечами капитан Чека.

Летчик помнил то время, когда в полевой рацион входили сигареты. Но это было давно, еще до появления новой здоровой армии, да и какой смысл просить сигарету у рейнджера? Чертовы атлеты!

***

«Рапиры» улетели через час, убедившись, решили японцы, что им не под силу проникнуть сквозь линию раннего радиолокационного обнаружения, состоящую из самолетов «ками» и истребителей «игл», защищающую острова с северо-востока. Даже лучшие американские самолеты и электронные системы не могут справиться с японской противовоздушной обороной. Японские диспетчеры видели на своих экранах, как радиолокационные контакты растаяли вдалеке, а скоро прекратились также и импульсы с АВАКСов Е-ЗВ, возвращавшихся обратно на Шемью, чтобы сообщить командованию про очередную неудачу.

Американцы – реалисты, решили японцы. Смелые воины, это верно – офицеры на борту Е-767 не допускали ошибки, совершенной их предшественниками, считавшими, что американцам не хватает решимости для настоящей битвы. Подобная ошибка дорого стоила японскому народу. Однако война представляет собой в первую очередь соревнование военной техники, и тут американцы позволили себе опуститься ниже допустимого уровня, восстановить который невозможно. Они попали в безвыходное положение и наверняка сожалеют теперь об этом.

«Рапирам» пришлось осуществить дозаправку в воздухе, чтобы вернуться на авиабазу. Они больше не прибегали к сверхкрейсерской скорости, потому что напрасный перерасход топлива не имел теперь Смысла. На Шемье погода снова была плохой, истребители совершили посадку под управлением наземной диспетчерской службы и вырулили затем к своим ангарам, где им пришлось потесниться из-за прибытия четырех ударных «иглов» F-15E с авиабазы Маунтин-Хоум в штате Айдахо. Пилоты «рапир» тоже считали, что операция прошла успешно.

42. Молниеносные удары

– Вы с ума сошли! – воскликнул Щеренко.

– Подумайте сами, – заметил Кларк, снова сидя в кабинете резидента в здании российского посольства. – Мы стремимся к политическому решению проблемы, не так ли? Тогда наш лучший шанс – Кога. Вы сказали нам, что японская служба безопасности не арестовывала его. Так кто же мог сделать это? Скорее всего, он все еще находится там. – По счастливой случайности здание с пентхаусом Яматы на верхнем этаже было видно даже из окна кабинета майора Щеренко.

– Вы считаете это осуществимым? – спросил русский, обеспокоенный тем, что американцы могут обратиться с просьбой о помощи, оказать которую он не сможет.

– Без риска не обойтись, но маловероятно, что Когу охраняет целая армия. Ямата наверняка не хочет привлекать к этому внимание. Думаю, там охрана из пяти или шести человек, не больше.

– А вас всего двое! – воскликнул Щеренко.

– Джон говорит правильно, – холодно улыбнулся Динг. – Нам тоже не надо привлекать внимание.

Значит, старое досье на Кларка, составленное еще во времена КГБ, верно описывает его. Он вовсе не разведчик, а специалист по тайным операциям. То же самое относится и к его молодому партнеру, который, высокомерно улыбаясь, смотрит сейчас в окно.

– Я ничем не смогу помочь вам при этой операции.

– Как насчет оружия? – спросил Кларк. – Только не говорите, что у вас здесь нет ничего. Тогда что это за резидентура? – Он знал, что русскому придется пойти на уступки. Жаль, что у них не принято проявлять инициативу.

– Прежде чем дать определенный ответ, мне нужно получить разрешение из центра.

Кларк кивнул, поздравив себя с правильной догадкой, и открыл крышку своего портативного лэптопа.

– Нам тоже. Вы обратитесь к своему руководству, а мы – к своему.

***

Джоунз погасил сигарету в алюминиевой пепельнице с эмблемой военно-морского флота. Чья-то пачка сигарет лежала в ящике стола, возможно, на случай наступления именно такого критического момента. Когда начинается война, о благопристойных правилах мирного времени мгновенно забывают. Оказывается, старые привычки – особенно дурные – легко возвращаются, но ведь и войну не назовешь чем-то хорошим, верно? Он также заметил, что адмирал Манкузо смотрит на дымящуюся сигарету тоскующим взглядом, поэтому твердой рукой придавил окурок.

– Как дела у тебя, Рон?

– Чтобы получить хорошие результаты с этим оборудованием, нужно всего лишь потратить побольше времени. Нам пришлось целую неделю обрабатывать полученные данные. Мы начали с надводных судов. – Джоунз подошел к карте на стене. – Определяли положение эсминцев…

– Начиная с самой… – вмешался капитан первого ранга Чеймберз, и его тут же прервали.

– Так точно, сэр, с самой середины Тихого океана. Я переходил с широкого диапазона на узкий и обратно, сверялся с погодой и наносил на карту их координаты. – Джоунз провел указкой по силуэтам кораблей, прикрепленным к карте.

– Это хорошо, Рон, но у нас для этого есть данные космической фотосъемки, – напомнил ему командующий подводными силами Тихоокеанского флота.

– Значит, я оказался прав? – спросил подрядчик.

– Да, твои данные почти всюду совпадают с данными фоторекогносцировки, – согласился Манкузо. Затем он указал на остальные силуэты, приколотые к карте. – А это?

– Совершенно верно, Барт. После того как я насобачился следить за эсминцами, мы принялись за подводные лодки. И знаешь что? Всякий раз, когда эти говнюки всплывают на шноркельную глубину, я их обнаруживаю. Смотри, вот здесь проходит их заградительная линия. Нам удавалось, по моим расчетам, определять координаты в одном случае из каждых трех, и мои пеленги более или менее постоянные.

На карте виднелись шесть четких контактов. Они находились внутри кругов диаметром от двадцати до тридцати миль. Рядом с еще двумя силуэтами стояли вопросительные знаки.

– И все-таки несколько остались неопознанными, – заметил Чеймберз.

– Верно, – кивнул Джоунз. – Зато точно известны координаты шести, может быть, даже восьми. Мы не можем прощупать гидролокационными датчиками побережье Японии – слишком далеко. Я слежу за купцами, плавающими к островам и обратно, но это все, на что мы способны, – признался он. – Кроме того, мне удалось обнаружить крупный двухвинтовой контакт, направляющийся на запад, к Маршалловым островам, и сегодня утром, по пути сюда, я заметил пустующий сухой док.

– Это тайна, – по лицу Манкузо промелькнула улыбка.

– Ну что ж, если бы я был на вашем месте, парни, я посоветовал бы «Стеннису» остерегаться японских лодок вон той патрульной линии. Может быть, вы также пожелаете направить сначала туда свои подводные лодки и расчистить район, а?

– Пожалуй, мы так и сделаем, но я беспокоюсь относительно других, – признался Чеймберз.

***

– Рубка, это гидроакустик.

– Рубка слушает. – На дневной вахте стоял лейтенант Кен Шоу.

– Возможный гидролокационный контакт на пеленге ноль-шесть-ноль… по-видимому, подводный… еле слышный, сэр, – доложил старший акустик.

Процедура стала автоматической после бесконечных практических занятий во время перехода из Бремертона и Пирла. Огневая группа немедленно начала слежение. Технику анализатора прохождения волновых колебаний получил информацию прямо с гидроакустических приборов и с помощью этих данных попытался определить расстояние до цели. Для этого компьютеру потребовалась всего лишь секунда.

– Сигнал распространяется по прямой, сэр. Расстояние не превышает двадцати тысяч ярдов.

«Голландец» Клаггетт вообще-то не спал. Как обычно ведут себя капитаны, он лежал на койке у себя в каюте с закрытыми глазами, и ему даже снилось что-то странное и запутанное, вроде того что он сидит на берегу за рыбной ловлей, а сзади по песку к нему подползает рыба, все ближе и ближе. В этот момент он услышал голос старшего акустика. Каким-то образом Клаггетт мгновенно проснулся и оказался в боевой рубке, босиком и в одном белье. Он оглянулся по сторонам, проверил глубину, курс и скорость, затем пошел в гидропост, чтобы самому взглянуть на приборы.

– Докладывайте, старшина.

– Прямо вот здесь, на линии с частотой в шестьдесят герц. – Старшина постучал по экрану своим жировым карандашом. Контакт то появлялся, то исчезал, то появлялся, то исчезал, но все время возникал на экране – серия точек, спускающихся по водопадному дисплею, все на одной и той же линии частоты. Пеленг медленно менялся справа налево.

– Они находятся в море уже больше трех недель… – произнес Клаггетт, думая вслух.

– Это долго для дизельной подводной лодки, – согласился старшина. – Может быть, возвращается на базу для пополнения запасов?

Клаггетт наклонился к самому экрану, словно близость могла уточнить ситуацию.

– Может быть. Или он просто меняет позицию. У них хватит ума, чтобы установить патрульную линию у берегов. Держите меня в курсе.

– Слушаюсь, капитан.

– Что скажете? – спросил Клаггетт у группы слежения.

– Первое уточненное расстояние четырнадцать тысяч ярдов, общее направление движения – на запад, скорость примерно шесть узлов.

Контакт находился вполне в пределах досягаемости его усовершенствованных торпед, понял Клаггетт. Однако задачи, поставленные перед ним в этой операции, не позволяли ему предпринимать активные действия. Ну разве не здорово придумано?

– Подготовить две торпеды, – распорядился капитан. – После того как мы установим хороший контакт с «нашим другом», уклонимся к югу. Если он продолжит сближение, постараемся уйти и будем стрелять лишь в том случае, если у нас не будет выбора. – Ему даже не понадобилось смотреть на членов экипажа, чтобы догадаться, о чем они думают. Он понял это по тому, как у них изменилось дыхание.

***

– Ну и что ты думаешь? – спросила Мэри-Пэт Фоули.

– Интересно, – ответил Джек, внимательно прочитав факс, полученный им из Лэнгли.

– Весьма благоприятная возможность. – Это был голос Эда Фоули. – Но чертовски рискованно.

– Они даже не уверены, что он находится там, – заметил Райан, перечитывая шифровку. Судя по тексту, она была написана Кларком – откровенная, краткая, сдержанная. Он всегда давал четкую картину обстановки и, хотя находился в самом начале командной цепочки, умел видеть и общую картину. – По этому вопросу мне придется посоветоваться с боссом.

– Не затягивай с решением, – посоветовала Мэри-Пэт, и по ее голосу Джек понял, что она улыбается. В конце концов, она всегда любила рисковать. – Мой совет – дать согласие на проведение операции.

– А как считаешь ты, Эд? – спросил Джек.

– Рискованно, однако иногда следует полагаться на мнение оперативного агента. Если мы хотим найти политическое решение конфликта – ну что ж, в этом случае нам понадобится политический деятель, согласный с нашей точкой зрения и готовый поддаться на давление. Кога нужен нам, и это может оказаться единственным шансом заполучить его обратно живым. – Советник по национальной безопасности слышал дыхание на другом конце системы кодированной телефонной связи. Муж и жена Фоули вели себя в точности, как и следовало ожидать. Но еще более важным было то, что они придерживались одной точки зрения.

– Я перезвоню вам через двадцать минут, – ответил Райан и переключился на обычный телефон. – Мне нужно немедленно поговорить с боссом, – произнес он, обращаясь к личному секретарю президента.

***

Солнце поднималось над горизонтом, предвещая еще один жаркий безветренный день. Адмирал Дюбро заметил, что худеет. Он чувствовал, что пояс на брюках стал свободнее, и затянул его еще на одну дырку. Теперь два его авианосца поддерживали постоянный контакт с индийским соединением. Иногда обе Эскадры подходили так близко, что могли разглядеть друг друга в бинокль, но обычно направленный вниз радиолокатор «харриера» осматривал американские корабли с расстояния миль в пятьдесят. Еще хуже было то, что Дюбро получил приказ не мешать индийцам делать это. Почему, черт возьми, он не направляется на восток, к Малаккскому проливу? Там начинается настоящая война. Адмирал рассматривал возможное вторжение индийцев на Шри-Ланку как личное оскорбление, но Шри-Ланка не была американской территорией, тогда как Марианские острова принадлежали Америке, а в распоряжении Дэйва Ситона было только два авианосца боевой группы Дюбро.

Ну хорошо, скрыть перемещение его авианосного соединения не удастся. Ему придется пройти через один из проливов, чтобы вернуться в Тихий океан, и каждый из них переполнен судами, как Таймс-сквер в полдень людскими толпами. Не исключено, что там его будет поджидать и подводная лодка, но в распоряжении адмирала Дюбро находились корабли противолодочной обороны и они могут немедленно напасть на любую субмарину, которая попытается помешать проходу его эскадры через пролив. Однако полученный приказ ясно гласил, что ему надлежит остаться в Индийском океане и, более того, все должны видеть, где он находится.

Экипажи кораблей, разумеется, знали об этом. Он даже не пытался скрывать что-то от матросов. В любом случае такая попытка была бы обречена на неудачу, да и личный состав имел право знать, что происходит, прежде чем принять участие в боевых действиях. Им было необходимо подготовиться, «ощетиниться», так сказать, воспользоваться скрытыми резервами решительности перед тем, как перейти от мирного образа мыслей к военному – но после того, как подготовка закончится, необходимо приступать к делу. А вот как раз приступать к делу им и не разрешали.

В результате как он сам, так и все мужчины и женщины на борту кораблей авианосной группы испытывали одинаковые чувства: разочарование, раздражение и растущую ярость. Только вчера пилот одного из его «томкэтов» промчался между двумя индийскими «харриерами» на расстоянии не больше десяти футов, чтобы продемонстрировать им, кто настоящий летчик, а кто – нет, и, хотя это наверняка напугало индийские экипажи до полусмерти, такой поступок нельзя назвать действиями профессионала… Правда, Майк Дюбро вспомнил, что значит быть младшим лейтенантом, и подумал, что, может быть, и сам поступил бы точно так же. Впрочем, сделать выговор – легче не станет, но и оставить такой поступок безнаказанным тоже нельзя, хотя он не сомневался, что экипаж истребителя после полученного нагоняя отправится обратно в кают-компанию, недовольно бормоча по поводу старого пердуна на мостике, который не имеет представления о том, как управлять истребителем, потому что «спэд», на котором он летал в древности, имел, наверно, пружинный механизм – и не иначе его приходились перед каждым взлетом с палубы авианосца заводить ключом…

– Если они начнут стрелять первыми, мы понесем потери, – заметил капитан третьего ранга Харрисон, после того как доложил об успешном возвращении своего утреннего патруля.

– А если им придет в голову пустить в нас «эксосет», нам останется только свистать всех наверх со швабрами и подметать палубу, Эд. – Неудачная шутка, но и настроение у Дюбро нельзя было назвать веселым.

– Стоит им попасть «эксосетом» в хранилище авиационного керосина, и не понадобится даже этого, – проворчал начальник оперативного отдела. Ну вот, подумал адмирал, теперь и ближайший помощник становится пессимистом. Это никуда не годится.

– Покажи им, что такое поведение нам не нравится, – приказал Дюбро.

Через несколько мгновений корабли охранения включили радиолокаторы наведения и осветили индийские истребители, осмелившиеся слишком близко подлететь к американскому соединению. Адмирал увидел в бинокль, что на ближайшем крейсере типа «иджис» белые ракеты «корабль – воздух», находящиеся на направляющих пусковых установок, повернулись в сторону индийских самолетов вместе с радарами наведения на цель. Смысл этого был ясен: «НЕ ПРИБЛИЖАЙТЕСЬ».

Он мог бы отправить в Пирл-Харбор очередную гневную шифровку, но у Дэйва Ситона и без того достанет забот, не говоря уже о том, что решения в Вашингтоне принимаются людьми, которые понятия не имеют о действительном положении.

***

– Стоит ли нам идти на это?

– Стоит, сэр, – ответил Райан, придя к такому заключению за время пути к Овальному кабинету. Это означало, что двое его друзей подвергнутся немалой опасности, но это их работа. К тому же принимать решения приходится ему – по крайней мере отчасти. – Причина этого очевидна.

– А если операция сорвется?

– Два наших агента идут на серьезный риск, но…

– Но для этого их и послали туда? – закончил Дарлинг, не считая нужным выбирать выражения.

– Оба – мои друзья, господин президент. Если вы считаете, что мне нравится…

– Успокойся, Джек, – заметил президент. – Сейчас много наших сограждан подвергается опасности, и, когда ты не знаешь, кто они, принимать решения не легче, а наоборот, труднее. Поверь мне, я выстрадал это. – Роджер Дарлинг посмотрел на свой стол, на лежащие там документы, касающиеся множества вопросов, не имеющих отношения к кризису в Тихом океане, которые нуждались тем не менее в его решении. Правительство Соединенных Штатов Америки представляло собой огромную корпорацию, и президент не мог упускать из виду ни одной проблемы, какой бы важной внезапно ни оказалась любая из них. Понимает ли это Райан?

Джек тоже увидел эти многочисленные документы. Вообще-то он не знал, о чем в них идет речь. Ни один из них не имел пометки с указанием уровня секретности. Это были самые обычные дела, которым тоже приходилось уделять немало внимания. Босс был вынужден находить время и для всего остального. Это несправедливо, подумал Райан, особенно для человека, который не стремился к такой ответственности. Но судьба распорядилась иначе, и Дарлинг добровольно принес клятву в качестве президента, потому что считал необходимым служить народу, как и он сам, если уж говорить откровенно. Пожалуй, мы действительно похожи друг на друга, решил Джек.

– Господин президент, прошу извинить меня за то, что я сказал. Да, сэр, я подумал об опасности, которой они подвергнутся, но вы правы, такова их работа. Более того, операцию предложил сам Джон. Вернее, это была его идея. Он отличный оперативник и отдает себе отчет в том, какому риску подвергаются агенты и насколько благоприятными могут оказаться результаты. Мэри-Пэт и Эд поддерживают мысль о проведении такой операции. Решение принимаете вы один, но мы рекомендуем одобрить ее.

– Вам не кажется, что вы хватаетесь за соломинки? – поинтересовался Дарлинг.

– Это не соломинка, сэр. Потенциально это, скорее, толстая ветка.

– Надеюсь, они проявят разумную осторожность.

***

– Вот тебе и на, – разочарованно произнес Чавез. Русский автоматический пистолет ПСМ имел калибр 5, 56, то есть диаметр ствола у него меньше, чем даже у малокалиберной винтовки с патронами бокового огня, из которых американские дети – по крайней мере те, что не слишком выдержаны политически, – учатся стрелять в лагерях бойскаутов. Этот пистолет состоял на вооружении российской армии и милиции, что, может быть, и служило объяснением того, почему русские преступники с таким презрением относятся к служителям правопорядка.

– Ну что ж, по крайней мере в машине лежит наше секретное оружие, – заметил Кларк, взвешивая в руке пистолет. Было заметно, что вес глушителя несколько улучшает баланс оружия. Русский пистолет еще больше укрепил его в мысли, которая появилась уже давно, – европейцы ничего не понимают в ручном оружии.

– Оно может нам понадобиться, – кивнул Динг. Они находились в тире для сотрудников службы безопасности, который имелся в российском посольстве. Чавез прикрепил бумажную мишень и, вращая ручку, отвел ее на огневой рубеж.

– Сними глушитель, – сказал Джон.

– Зачем? – удивленно спросил Динг.

– А ты посмотри на него, – посоветовал Кларк. Чавез взглянул на глушитель и увидел, что в русском исполнении он наполнен тонкой стальной стружкой. – Его хватит всего на пять или шесть выстрелов.

Зато здесь нашлись защитные наушники. Кларк вдавил в обойму восемь патронов, похожих на крошечные бутылочки, прицелился и трижды нажал на спусковой крючок. Послышались резкие щелчки, напоминающие удары кнута, и мощные заряды с огромной скоростью послали миниатюрные пули к цели. Кларк вздохнул. Ему хотелось бы держать сейчас в руке автоматический «кольт» с глушителем. Что ж, по крайней мере русский пистолет хоть бьет точно.

Щеренко молча наблюдал за американцами, раздраженный тем, что им не нравится русское оружие, и смущенный оттого, что они, вполне возможно, и правы. Сам он учился стрелять много лет назад и не сумел проявить особых способностей. Впрочем, вопреки бесчисленным голливудским фильмам, разведчику редко приходится прибегать к оружию. Это, однако, явно не относилось к американцам, которые раз за разом всаживали пули в центр десятки с расстояния в пять метров, стреляя парами патронов – на профессиональном жаргоне такие выстрелы называются «двойные тычки».

Закончив, Кларк почистил и смазал пистолет, зарядил обойму и взял вторую, которую положил в карман. Чавез последовал его примеру.

– Если вы когда-нибудь будете в Вашингтоне, – заметил Динг, – мы покажем вам пистолеты, которыми пользуемся.

– А как насчет секретного оружия, о котором вы говорили? – спросил Щеренко у старшего агента ЦРУ.

– Оно слишком секретно и не подлежит демонстрации.

***

Над Шемьей, как обычно, бушевал шторм. Ветер дул со скоростью тридцать метров в секунду и гнал завесы мокрого снега. Снежные вихри проносились по единственной взлетно-посадочной полосе авиабазы, и вой штормового ветра угрожал нарушить сон летчиков, отдыхавших перед вылетом. Внутри ангаров, вплотную один к другому, стояли восемь истребителей. Защита от неблагоприятной погоды была особенно важна для «рапир» F-22, потому что еще не удалось окончательно выяснить, какой ущерб может нанести бушующая стихия их гладкой поверхности, изменив радиолокационное поперечное сечение. Заниматься этим сейчас не было времени. Осадки, принесенные штормом, прекратятся через несколько часов, предсказали метеорологи, хотя ветры штормовой силы вполне могут господствовать над островом еще добрый месяц. Снаружи группы наземного обслуживания проверяли крепления у самолетов-заправщиков и птичек АВАКС, люди неуклюже передвигались в пухлых альпаковых костюмах, предназначенных для такой погоды.

Другими сторонами безопасности авиабазы занимались на радиолокационной станции «Кобра-дэйн». Хотя внешне ее огромная многовибраторная антенна походила на экран старого кинотеатра на открытом воздухе, на самом деле она представляла собой многократно увеличенный вариант радиолокационной антенны, созданной на основе новейших достижений физики твердого тела и применявшейся как на японских самолетах дальнего обнаружения Е-767, так и на крейсерах и эсминцах типа «иджис», состоявших на вооружении у обоих противников. Первоначально РЛС на Шемье была создана для слежения за запусками советских баллистических ракет, а позднее использовалась для исследований в области программы стратегической оборонной инициативы. Она была настолько мощной, что заглядывала на многие тысячи миль в космическое пространство и на сотни миль в атмосферу. Сейчас станция непрерывно излучала электронные импульсы, пытаясь обнаружить вражеские самолеты, но пока на экранах появлялись лишь гражданские авиалайнеры. Впрочем, за ними тоже следили очень внимательно. Ударный «игл» F-15E, вооруженный ракетами класса «воздух – воздух», постоянно находился в боевой готовности и мог взлететь уже через десять минут, стоило одному из авиалайнеров проявить хотя бы самые незначительные враждебные намерения.

Подобная однообразная рутина длилась круглые сутки. На несколько коротких часов чуть посветлело, и это серое освещение позволило предположить, что за облаками могло появиться солнце – в теоретическом смысле слова, но, когда летчики проснулись, им показалось, что окна их помещений закрашены черной краской, потому что были выключены даже огни взлетно-посадочной полосы из опасения, что по ним нежелательные гости могут сквозь мрак определить местоположение авиабазы. – Вопросы?

Операцию планировали быстро, но тщательно. Четыре летчика принимали в этом участие и затем лично проверили прошлой ночью. Они установили, что без риска не обойтись, но, черт возьми, такая уж у летчиков профессия.

– Ну как, жокеи «иглов», вы сумеете удержаться за нами? – спросил старший из пилотов «рапир». По воинскому званию он был полковником, что не защитило его от язвительного ответа.

– Не беспокойтесь, сэр, – прозвучал насмешливый голос майора. – Нам. будет приятно рассматривать вблизи такой привлекательный зад. – И она послала ему воздушный поцелуй.

Полковник, летчик-испытатель, откомандированный для участия в этой операции из 57-го испытательного авиакрыла с авиабазы Неллис, где велась работа с истребителями F-22, был знаком с «прежними» ВВС только по кинофильмам и рассказам, которые слышал еще молодым и многообещающим авиатором, но все-таки воспринял оскорбление в том же духе, в каком и услышал. Ударные «иглы», может быть, и не были невидимыми, зато являлись чертовски грозными самолетами. Сейчас им предстояло принять участие в боевой операции, где навыки и уверенность в себе значили куда больше, чем воинское звание. – О'кей, ребята, – несколько лет назад он сказал бы «парни», – прошу учесть, что время здесь играет решающую роль. – А теперь за дело. Экипажи воздушных заправщиков обменялись улыбками, подумав о самоуверенности летчиков-истребителей и о том, как быстро женщины вошли в роль боевых пилотов. Один из гражданских летчиков отметил, что этот майор – весьма привлекательная женщина.

– Не исключено, когда она повзрослеет, ей доверят штурвал капитана на одном изавиалайнеров компании «Юнайтед», – шепнул он пилоту, с которым сейчас летал.

– Не всякий мужчина справится с этим, – согласился капитан компании «Саут-уэст-эйрлайнз». Самолеты-заправщики взлетели через двадцать минут, и за ними последовал один из АВАКСов Е-ЗВ.

Как и полагается, последними ушли в небо истребители. Все члены их экипажей были одеты в теплые летные комбинезоны из номекса. Они проверили, как полагается перед вылетом, спасательные принадлежности, что выглядело шуткой в это время года над северной частью Тихого океана, – но правила есть правила. Наконец они надели антиперегрузочные костюмы, неудобные и мешающие свободно двигаться. Пилоты «рапир» пошли к своим «птичкам» один за другим, за ними парами последовали экипажи «иглов». Полковник, возглавивший операцию, демонстративно сорвал с борта своего истребителя эмблему «рапиры» и заменил ее фирменной эмблемой корпорации «Локхид» – силуэт первого истребителя Р-38 «молния», на котором красовался стремительный профиль новейшего самолета компании, пересеченный бело-желтой молнией. Традиция – великая вещь, подумал полковник, хотя сам он родился уже после того, как последний из «тридцать восьмых» был продан на металлолом. Зато он помнил, как строил модели первого американского истребителя дальнего действия, всего лишь один раз использованного по назначению, из-за чего летчик по имени Тед Лэмфир завоевал себе некоторую долю бессмертия. Предстоящая операция будет мало чем отличаться от того дня над северными Соломоновыми островами.

Истребители пришлось вывести из ангаров на буксире, и еще до того, как пилоты включили двигатели, каждый член экипажа почувствовал, как сотрясаются их самолеты под порывами ветра. Настал момент, когда руки крепко стиснули штурвалы и пилоты поудобнее устроились в креслах. Затем, один за другим, взревели двигатели, и машины вырулили к началу взлетно-посадочной полосы. Снова вспыхнули два параллельных ряда уходящих вдаль голубых огней, истребители взлетели по одному с минутным интервалом – парные взлеты в такую погоду слишком опасны, а этой ночью не следует рисковать. Через три минуты два звена из четырех самолетов каждое образовали над облаками «коробочки». Небо там было ясным, ярко светили звезды над головой, а справа сиял великолепный занавес многоцветного северного сияния – вертикальные желтые, зеленые и пурпурные полосы менялись по мере того, как звездный ветер гнал заряженные частицы в верхних слоях атмосферы. Это роскошное зрелище казалось пилотам «молний» не только красивым, но и символичным.

Первый час полета был скучным и однообразным. Две четверки истребителей летели на юго-запад с поблескивающими габаритными огнями, чтобы исключить всякую возможность столкновения. Внутри кабин велась проверка приборов и бортовых систем. Самолеты приближались к воздушным заправщикам.

Экипажи заправщиков, состоявшие из резервистов, в гражданской жизни обычно летающих на авиалайнерах, постарались выбрать для дозаправки районы с наименьшей атмосферной турбулентностью, что вызвало чувство благодарности у пилотов истребителей, хотя всех остальных летчиков они относили ко второму разряду. Чтобы наполнить топливные баки, потребовалось не более сорока минут. Затем заправщики вернулись к барражированию в отведенном им районе, по-видимому, для того чтобы их экипажы могли возобновить чтение своих «Уолл-стрит джорнэл», подумали пилоты истребителей, снова направляясь на юго-запад.

Теперь ситуация изменилась. Наступило время заняться делом.

Их делом.

***

Начать операцию выпало, разумеется, Санди Рихтеру, потому что с самого начала это была его идея, возникшая несколько месяцев назад на авиабазе ВВС Неллис. Там у него все получалось, и вот теперь оставалось узнать, получится ли это здесь. При этом он, по-видимому, ставил на карту собственную жизнь.

Рихтер занимался этим делом с семнадцати лет – тогда он солгал о своем возрасте и был принят в ВВС потому, что оказался высоким и крепким. Затем были внесены исправления в его официальные данные, но для него все равно шел двадцать девятый год службы, и скоро он должен был перейти на более спокойную работу. Все это время Рихтер летал на «змеях», и только «змеях», Если на вертолете не стояло вооружение, аппарат не интересовал его. Он начал свою карьеру на АН-1 «хьюи-кобра», затем перешел на АН-64 «апачи» и летал на нем во время своей второй, более короткой войны в небесах Арабского полуострова. И вот теперь, разместившись в кресле последней «птички», на которой ему предстояло летать, он включил двигатели «команча», и наступил, судя по личному журналу пилота, его 6751-й летный час.

Два турбовинтовых двигателя заработали как обычно, с нормальным здоровым ревом, и винты начали вращаться. Наспех сформированная из рейнджеров наземная команда стояла наготове с единственным огнетушителем, который имелся в их распоряжении, способным, недовольно подумал Рихтер, разве что погасить сигарету. Он увеличил мощность и оторвался от земли. Разреженный горный воздух отрицательно сказывался на летных качествах вертолета, но не так уж заметно, да и к тому же он скоро окажется на уровне моря. Пилот потряс, как обычно, головой, чтобы убедиться, что шлем надежно закреплен, и направил винтокрылую машину на восток, скользя вдоль склона поросшей лесом горы Шираиши-сан.

***

– Вот они, – пробормотал про себя пилот ведущего F-22. Первым признаком стало попискивание в наушниках, и тут же на экране предупреждения об опасности появилась надпись:

РАДИОЛОКАТОР ПВО ВОЗДУШНОГО БАЗИРОВАНИЯ, ТИП J, ПЕЛЕНГ 213. Затем поступила информация с Е-ЗВ, находившегося в воздухе достаточно долго, чтобы успеть рассчитать координаты японского Е-767. На этот раз американский АВАКС не включал свой радиолокатор. В конце концов, прошлой ночью японцы преподали американцам урок, и требовалось время, чтобы его освоить… РАССТОЯНИЕ ДО ПЕРВОЙ ЦЕЛИ 456 МИЛЬ – высветилось на дисплее. Поскольку истребители все еще находились далеко за горизонтом – слишком далеко, чтобы их обнаружили японские самолеты, – командир подал первую команду открытым текстом:

– Ведущая «молния» – остальным. Роспуск по группам! Мгновенно две группы по четыре самолета в каждой разделились на пары, на расстоянии две тысячи ярдов одна от другой. В обоих случаях во главе летели F-22, а следующие за ними F-15E уткнулись едва ли не в выхлопные дюзы ведущих. Это создавало опасную ситуацию, зато на экранах радиолокаторов два самолета превращались в один световой всплеск. Полковник, руководивший операцией, старался лететь прямо и ровно, насколько это позволяли его профессиональные навыки. Он улыбнулся, вспомнив про замечание майора. Ей нравится видеть такой привлекательный зад, да? Она была первой женщиной, летавшей на «тандербердах». Сейчас он не мог увидеть ее лицо, даже если бы и захотел. Мигалки были выключены, и полковник надеялся, что очки ночного видения на ее шлеме действуют нормально. Расположенный южнее всех Е-767 находился теперь в четырех сотнях миль. Истребители для экономии топлива летели на крейсерской скорости пятьсот узлов и на высоте тридцати пяти тысяч футов.

***

Режим рабочего дня, типичный для японских служащих, помог им войти в здание проще, чем это было бы в Америке. В вестибюле сидел охранник, но он не отрывался от телевизора, и Кларк с Чавезом прошли мимо, делая вид, что знают, куда идут, а проблемы преступности в Токио не существовало. С чуть более учащенным дыханием они вошли в кабину лифта и нажали на кнопку подъема, облегченно посмотрев друг на друга, хотя через несколько секунд испытываемое ими облегчение снова сменилось тревожным ожиданием. Динг держал в руке свой кейс. Руки Кларка были свободны. Оба надели лучшие костюмы с белыми рубашками и галстуками, чтобы походить на бизнесменов, пришедших на позднее деловое совещание. Лифт остановился в пяти этажах от верхнего – этот этаж они выбрали потому, что все его окна оказались темными. Кларк высунул голову из кабины, понимая, что само по себе это выглядит подозрительно, но коридор пустовал.

Они вышли из лифта, обогнули центральную несущую ось здания, нашли пожарную лестницу и начали подниматься по ней. Кларк огляделся по сторонам в поисках телекамер службы безопасности, но, к счастью, на этом этаже их не было. Он посмотрел вверх и вниз. Никого. Они продолжили подъем, озираясь по сторонам и прислушиваясь перед каждым шагом.

***

– Наши друзья вернулись, – сообщил один из военных авиадиспетчеров по системе внутренней связи. – Пеленг ноль-три-три, расстояние четыре-два-ноль километров. Один – нет, два контакта, летят рядом друг с другом, это военные самолеты, скорость пятьсот узлов, – поспешно закончил он свой доклад.

– Очень хорошо, – спокойно отозвался старший диспетчер, выбирая сектор на своем экране и рдновременно переключая каналы связи. – Радиолокационная активность на северо-востоке?

– Никакой, – тут же ответил офицер службы электронного противодействия. – Разумеется, они могут следить за нами.

– Вакаремас.

После этого старший авиадиспетчер предупредил пилотов двух истребителей, барражирующих к востоку от самолетов «ками». Оба F-15J только что заняли свою позицию, и потому их топливные баки были почти полны. Кроме того, он вызвал еще два истребителя с базы ВВС в Читозе. Им понадобится пятнадцать минут, чтобы прибыть в зону, но с этим можно не торопиться, подумал диспетчер. Времени у него достаточно.

– Осветите их и ведите, – приказал он оператору.

***

– Ага, вы уже заметили нас, верно? – пробормотал полковник. – Отлично. – Он продолжал лететь прежним курсом и с прежней скоростью, рассчитывая, что японцы убедятся в направлении его полета. Все остальное было простой арифметикой. Будем считать, что «иглы» сейчас в двухстах милях и скорость сближения примерно тысяча узлов. До расхождения шесть минут. Он посмотрел на часы и заставил себя оглядеть небо впереди в поисках светящейся точки, более яркой, чем звезда.

***

На верхней площадке лестницы, перед пентхаусом Яматы, находилась телевизионная камера. Значит, Ямата остерегается, подумал Кларк. Но даже у Параноиков есть враги, решил он, увидев, что камера направлена на следующий лестничный пролет. Десять ступеней до первой площадки, еще десять до второй, где находится дверь. Кларк решил не спешить и обдумать ситуацию. Чавез повернул ручку двери справа от себя. Она оказалась незапертой. По-видимому, этого требуют правила противопожарной безопасности, подумал Кларк, кивая в знак того, что понял, и все-таки достал отмычки из сумки.

– Ну, что ты думаешь?

– Думаю, что мне хотелось бы сейчас находиться где-нибудь подальше отсюда. – Динг держал в руках прожектор, а Джон достал пистолет и привинтил глушитель на конец ствола. – Как будем действовать – медленно или быстро?

По сути дела другой альтернативы не было. Войти медленно, словно пришли по делу или, может быть, заблудились… Нет, на этот раз такие действия не годятся. Кларк поднял палец, сделал глубокий вдох и побежал наверх. Через четыре секунды он повернул ручку двери, открыл ее, бросился на пол и направил перед собой пистолет в поисках цели. Динг перепрыгнул через него и остановился, держа наготове собственное оружие.

Охранник, стоявший перед дверью в апартаменты Яматы, смотрел в другую сторону. Услышав грохот распахнувшейся двери, он повернулся к пожарной лестнице и увидел крупного мужчину, лежащего на полу с пистолетом в руках и вроде бы целящегося в него. Не отводя взгляда от нарушителя, охранник протянул руку за своим оружием. Тут же в коридор выскочил другой мужчина, держа что-то в руках…

Луч колоссальной яркости с почти физической силой ударил с такого расстояния по охраннику. Вспышка мощностью в три миллиона свечей превратила коридор в сверкающую поверхность солнца. Энергетическая перегрузка ворвалась в нервную систему охранника по тройничному нерву, идущему от глаз вдоль нижней поверхности стволовой части головного мозга и разветвляющемуся через нервные, каналы, управляющие двигательными функциями мышц. Последствием, как и при операции в Африке, стала перегрузка нервной системы, у охранника подогнулись ноги, и он рухнул на пол, будто тряпичная кукла. Его правая рука продолжала вздрагивать, словно в поисках пистолета. Свет был настолько ярким, что его отражение от белых стен коридора на мгновение ослепило и Чавеза, но Кларк успел вовремя закрыть глаза, вскочил и бросился к двойным дверям, которые распахнул ударом плеча.

Он тут же увидел мужчину, встающего из кресла перед телевизором. Лицо его было удивленным и встревоженным неожиданным вторжением. Кларк понимал, что сейчас не время для жалости. Сжимая обеими руками пистолет, он дважды нажал на спусковой крючок. Пули попали мужчине в середину лба. Джон почувствовал на плече руку Динга. Это позволило ему повернуть направо и почти бегом броситься по коридору, заглядывая в каждую комнату. Кухня, подумал он, люди чаще всего находятся в кухне…

Так и оказалось. Этот японец ростом был почти с Кларка, он уже держал пистолет в руке и вышел из кухни, называя имя и задавая вопрос, но реакция его оказалась замедленной, а пистолет все еще опущенным вниз, перед ним же оказался человек с поднятым пистолетом, готовый к стрельбе. Последнее, что успел увидеть японец, – это зловещую темную фигуру. Кларку понадобилось полминуты, чтобы осмотреть остальные комнаты роскошной квартиры, но все они оказались пустыми.

– Евгений Павлович! – позвал он.

– Ваня, сюда!

Кларк повернул налево, бросил быстрый взгляд на обоих убитых им мужчин, но лишь для того, чтобы убедиться, что они действительно мертвы. Он знал, что навсегда запомнит эти тела – так же как он помнил всех остальных, погибших от его руки, – и постарается убедить себя в необходимости их смерти, как делал это и раньше.

Кога сидел в кресле, бледный как полотно, пока Чавез-Чеков заканчивал осмотр комнаты. Мужчина перед телевизором даже не успел вытащить пистолет из наплечной кобуры – эта мода пришла из кинофильмов, подумал Кларк. Если требовалось быстро достать оружие, такая кобура была бесполезной.

– Слева все чисто, – заметил Чавез, вспомнив о необходимости говорить по-русски.

– Справа чисто. – Кларк заставил себя успокоиться, глядя на мертвого мужчину в кресле перед телевизором и пытаясь догадаться, кто из троих убил Ким Нортон. Пожалуй, не тот, что стоял снаружи, у входа в квартиру.

– Кто вы? – резко бросил Кога, потрясенный и одновременно разгневанный, забыв, что они недавно встречались. Кларк сделал глубокий вдох, прежде чем ответить.

– Кога-сан, мы пришли, чтобы спасти вас.

– Вы убили их! – Дрожащей рукой он указал на трупы.

– Поговорим об этом потом. Прошу вас пройти с нами. Мы не представляем опасности для вас, сэр.

Кога не был лишен человечности. Кларк почувствовал уважение к нему, когда бывший премьер-министр проявил беспокойство относительно смерти охранников, хотя те явно не относились к числу его друзей. Но сейчас настало время уходить, и быстрее.

– Кто из них Канеда? – спросил Чавез. Кога указал на мертвого мужчину, сидевшего перед телевизором. Динг подошел к трупу, посмотрел на него, но сдержался и только переглянулся с Кларком. На лице его появилось выражение, понятное только им двоим.

– Ваня, пора уходить.

***

Дисплей предупреждения об опасности словно обезумел. Экран был весь покрыт красными и желтыми тенями, женский голос твердил, что Рихтер обнаружен, однако в данном случае компьютер ошибался, и пилоту было приятно, что эта чертова штука все-таки не всегда оказывается права.

Даже вести вертолет и то было трудно, и несмотря на то, что «апачи» обладал большей маневренностью и был хорошо приспособлен для подобной операции, все-таки сидеть в кабине RAH-66 лучше. По виду Рихтера не было заметно, что он испытывает напряжение. Годы, проведенные за штурвалом вертолета, позволяли ему теперь спокойно сидеть в бронированном кресле, положив правую руку на подлокотник, и только кистью управлять рычагом шага винта. Он непрерывно осматривал небо перед собой, то и дело автоматически сравнивая видимый горизонт с тем, что система сенсоров, расположенных в носовой части вертолета, выдавала на дисплей. Контуры зданий Токио, вырисовывающиеся на горизонте, прямо-таки идеально способствовали успеху предстоящей операции. От них отражались бесчисленные эхо, сбивающие с толку самолет радиолокационного обнаружения, к которому приближался вертолет Рихтера, и даже лучшие в мире компьютеры не способны были разобраться в этой путанице сигналов. К тому же у него было достаточно времени, чтобы сделать все правильно и не спеша. Следуя вдоль реки Тоне, он летел, куда надо, а вдоль южного берега реки проходила железная дорога, по ней двигался поезд в Чоши, который мчался со скоростью сто миль в час. Рихтер занял позицию над последним вагоном состава, продолжая полет на высоте сотни футов от контактной сети, поочередно глядя то на поезд внизу, то на движущийся указатель дисплея предупреждения об опасности.

***

– Странно. – Оператор на борту «Ками-2» заметил отраженный сигнал, усиленный компьютерной системой и приближающийся к месту, где барражировал его Е-767. Он включил микрофон внутренней связи и доложил об этом старшему диспетчеру. – Возможно, низко летящий самолет, – сказал он, указывая на контакт и одновременно переводя изображение на экран в кабине командира.

– Это поезд, – тут же последовал ответ диспетчера, успевшего свериться с контуром карты, наложенным на дисплей. В этом заключалась одна из трудностей полета самолета радиолокационного обнаружения над землей. Стандартное программное обеспечение, способное различать объекты и закупленное у американцев, подверглось модификации, но не полной. Радиолокатор, расположенный на борту самолета, следил за всеми движущимися объектами, но в мире не существовало достаточно мощного компьютера, чтобы классифицировать и различать контакты, представляющие собой автомобили и грузовики, которые ехали по шоссе. Чтобы избавиться от неразберихи, возникающей в результате этого, все объекты, движущиеся со скоростью меньше ста пятидесяти километров в час, не проходили через компьютерную систему фильтровки, но при полете над сушей даже этого было недостаточно, особенно в стране с самыми скоростными поездами в мире. И все-таки, чтобы окончательно убедиться, старший авиадиспетчер несколько секунд следил за движением отраженного сигнала. Да, он следовал по железнодорожной трассе из Токио в Чоши, Это никак не мог быть реактивный самолет. Теоретически таким контактом мог оказаться вертолет, но, судя по слабому сигналу, это, скорее всего, отражение от металлических крыш вагонов или контактной сети.

– Отрегулируйте дискриминатор скорости до двухсот километров в час, – распорядился авиадиспетчер. На это потребовалось три секунды. Действительно, движущийся вдоль реки Тоне слабый контакт и два еще более заметных исчезли. Экипажу самолета нужно было заниматься более важными делами, потому что «Ками-2» принимал информацию, собранную самолетами «Ками-4» и «Ками-6», передавая ее затем в наземную станцию штаба ПВО на окраине Токио. Американцы снова прощупывали воздушную оборону Японии и, возможно, прибегнув к помощи своих новейших F-22, искали способы обмануть «ками». Ну что ж, на этот раз им будет оказан не такой дружеский прием, как раньше. Сейчас в воздухе находилось восемь перехватчиков F-15 – по четыре у каждого Е-767. Если американские истребители приблизятся, они дорого заплатят за это.

***

Ему пришлось пойти на риск одной радиопередачи, и даже при использовании кодированного канала полковник испытывал беспокойство, однако для успешного проведения операции приходилось рисковать даже при самых благоприятных обстоятельствах.

***

– Ведущая «молния» – остальным самолетам. Разделяемся по моему сигналу; пять – четыре – три – два – один – роспуск!

Он потянул штурвал на себя, поднимая свой истребитель вверх и в сторону от ударного «игла», последние полчаса летящего в струе его выхлопных газов. В тот же самый момент правой рукой полковник выключил радиолокационный транспондер, который действовал до сих пор для усиления сигнала, посылаемого к нему японским самолетом раннего радиолокационного обнаружения и отражающегося от корпуса. Сзади и чуть ниже ведомый F-15E, управляемый женским экипажем, перейдет на плавное снижение и повернет влево. «Молния» F-22 начала стремительно набирать высоту, почти полностью утратив поступательную скорость. Полковник нажал на кнопку включения форсажа и воспользовался возросшей мощностью двигателей, чтобы ускорить движение в противоположном направлении, быстро удаляясь от ведомого истребителя.

Он знал, что японский радар мог принять – а мог и не принять – какой-нибудь отраженный сигнал от его самолета, но отлично понимал, как действует сейчас радиолокационная система. Она резко увеличила мощность и в результате начала принимать массу призрачных бликов, проходящих через компьютерную систему, прежде чем появиться на экранах операторов. По сути дела компьютер делал то же, что и диспетчеры, только быстрее и эффективнее, но и он не был идеальным. Теперь полковник и пилоты трех остальных «молний» намеревались доказать это.

***

– Поворачивают на юг, – безо всякой надобности доложил оператор, потому что сейчас за приближением самолетов следили уже четыре человека. Ни он, ни его коллеги не знали, что компьютер заметил несколько призрачных бликов, поворачивающих к северу, но эти блики были слабее других отраженных сигналов и двигались слишком медленно, чтобы их можно было классифицировать как самолеты. К тому же направление их движения отличалось от вероятного курса истребителей. И тут ситуация усложнилась.

– Приближающиеся самолеты включили систему электронного противодействия.

***

Ведущая «молния» поднималась вверх почти вертикально. Пилот знал, что это рискованно, потому что сейчас в сторону японского Е-767 был обращен летный профиль истребителя, наиболее легко распознаваемый для радиолокатора, но в то же время истребитель фактически не передвигался в горизонтальном направлении и его вполне могли принять за призрачный блик, особенно в мешанине отраженных сигналов, принимаемых японскими самолетами радиолокационного обнаружения в результате мощных электронных помех, излучаемых приближающимися ударными «иглами». Меньше чем через тридцать секунд «молния» полковника перешла в горизонтальный полет на высоте пятидесяти пяти тысяч футов. Сейчас он не отрывал взгляда от экрана предупреждения об опасности. Если японцы заметили его, они продемонстрируют это, осветив истребитель радиолокационными импульсами… но нет, он остался незамеченным. Технология «стеле», использованная в конструкции истребителя, помогла ему затеряться среди множества посторонних бликов. Радиолокатор Е-767 переключился сейчас на высокую частоту наведения, но не был направлен на него. Отлично. Полковник увеличил мощность двигателей, скорость выросла до сверхкрейсерской, и теперь его «молния» покрывала тысячу миль в час. Затем пилот выбрал режим системы наведения для своих ракет.

***

– Вижу его, Санди, в направлении на один час вверху, – доложил стрелок-радист, сидевший за Рихтером. – У него даже включены навигационные огни.

Поезд остановился на пригородной станции, и «команч» оставил его позади, двигаясь теперь на крейсерской скорости сто двадцать узлов к прибрежному городу. Рихтер последний раз пошевелил пальцами, разминая их, посмотрел вверх и увидел далеко над собой мигающие огни Е-767. Сейчас он находился почти прямо под ним, и каким бы хорошим ни был японский радиолокатор, он не сможет смотреть прямо вниз сквозь корпус самолета… Да, экран предупреждения об опасности выглядел совершенно черным.

– Начали, – произнес Рихтер по системе внутренней связи. Он до предела нажал сектор газа, намеренно перегружая двигатели, и резко потянул штурвал на себя. «Команч» рванулся вверх и начал подниматься по спирали. Единственное, что беспокоило пилота, – это температура двигателей. Они были сконструированы таким образом, что могли выдержать немалую перегрузку, но сейчас Рихтер намеревался превысить этот предел. На дисплее вспыхнул индикатор предупреждения – вертикальная полоса, которая начала увеличиваться в высоту и менять цвет почти так же быстро, как менялись цифры на альтиметре.

– Вот это да, – еле слышно выдохнул стрелок-радист и окинул взглядом пространство вокруг. – В воздухе чисто, – доложил он.

***

Так и должно быть, подумал Рихтер. Они не хотят, чтобы в районе их драгоценного Е-767 летали другие самолеты, представляющие потенциальную угрозу. Лучше и не придумаешь. Теперь, когда вертолет преодолел отметку три тысячи футов, стремительно набирая высоту, словно истребитель, которым он фактически и являлся, Рихтер отчетливо видел цель.

***

Полковник видел его теперь на дисплее наведения ракет, еще слишком далеко для. точного пуска, но все-таки видел – крошечный блик внутри маленького квадрата на экране. Пора приступать к проверке. Он включил радиолокационную систему наведения. На истребителе F-22 был установлен радиолокатор низкой вероятности обнаружения, НВО, другими самолетами. Такая оценка оказалась излишне оптимистичной.

***

– Нас только что осветили, – доложил офицер системы электронного противодействия. – По нам ударил импульс электронной энергии высокой частоты, пеленг неизвестен, – продолжил он, глядя на приборы в поисках дополнительной информации.

– Может быть, это наш же рассеянный луч, – заметил старший авиадиспетчер, занятый сейчас наведением своих истребителей на все еще приближающиеся цели.

– Нет, у этого импульса другая частота. – Офицер еще раз проверил приборы, но ничего не обнаружил. И все-таки от ощущения неминуемой опасности у него похолодели руки.

***

– Предупреждение, перегрев двигателей. Перегрев двигателей, – настойчиво повторял голос, потому что, по мнению бортового компьютера, пилот по какой-то причине не обращал внимания на визуальный дисплей.

– Знаю, милая, – пробормотал Рихтер.

Над пустыней Невады ему удалось осуществить стремительный подъем до высоты двадцать одна тысяча футов – это настолько далеко выходило за пределы нормальных технических возможностей вертолета, вспомнил Рихтер, что он даже перепугался. Но тогда это происходило в относительно теплом воздухе, а здесь температура была заметно ниже. Ему удалось пронестись через рубеж двадцать тысяч футов, по-прежнему сохраняя достаточно высокую скорость подъема. В это мгновение Рихтер заметил, что цель изменила курс, уходя в сторону от него. По-видимому, самолет барражировал со скоростью около трехсот узлов, совершая полет на одном двигателе, тогда как второй снабжал электроэнергией огромный радиолокатор. Во время предполетного инструктажа ему не сообщили об этом, но такой вывод казался естественным. Самым главным, однако, было то, что через несколько секунд вертолет окажется на расстоянии выстрела, а огромные турбовентиляторные двигатели переоборудованного авиалайнера представляли собой привлекательные цели для «стингеров».

– Мы в пределах досягаемости, Санди.

– Понял. – Левой рукой он нажал на кнопку, и боковые дверцы вертолета открылись. К каждой из них было прикреплено по три «стингера». Прилагая все усилия, чтобы не потерять управление машиной, Рихтер развернул вертолет, откинул крышку над кнопкой пуска и нажал ее шесть раз. Все шесть ракет сорвались с направляющих и устремились вверх к самолету, находящемуся в двух милях над вертолетом. Тут же Рихтер сдвинул сектор газа и начал спуск, охлаждая перегретые двигатели. Он наблюдал за приближающейся землей, пока стрелок-радист, сидевший позади, следил за полетом ракет.

Один «стингер» сжег запас топлива и упал вниз, так и не достигнув цели. Остальные пять продолжали подъем. Хотя еще два замедлили полет перед попаданием, четыре ракеты поразили цель – три попали в правый двигатель и одна – в левый.

– Цель поражена, цель поражена!

Е– 767, летящий с небольшой скоростью, просто не имел шансов на спасение. Боеголовки у «стингеров» небольшие, но двигатели на гражданском авиалайнере не предназначены для того, чтобы выдержать попадание нескольких ракет. Оба двигателя сразу вышли из строя, и тот, что вел самолет, развалился первым. Осколки лопастей турбины пробили обшивку и разнесли правое крыло, нарушив управление и аэродинамику самолета. Переоборудованный авиалайнер сразу завалился на правый борт. Экипаж не сразу понял, что произошло, и не смог справиться с управлением. Часть правого крыла отделилась от самолета и рухнула вниз. Наземные операторы увидели, как на буквенно-цифровом дисплее, обозначающем положение «Ками-2», вспыхнули цифры 7711 -аварийная ситуация – и затем все данные просто-напросто исчезли.

– Полный успех, Санди.

– Точно. – «Команч» продолжал быстро снижаться, направляясь к берегу. Температура турбин снова вернулась к норме, и Рихтер надеялся, что огромная перегрузка не причинила серьезного ущерба двигателям. Что касается остального, то ему приходилось убивать людей и раньше.

***

– Только что прервалась связь с «Ками-2», – доложил связист.

– Что? – переспросил старший авиадиспетчер, которого этот вызов отвлек от операции по наведению на цель истребителей.

– Искаженная фраза, взрыв – что-то вроде этого, затем канал связи исчез.

– Оставайтесь пока на связи, мне нужно навести своих «иглов».

***

Полковник знал, что истребители F-15E находятся в трудном положении. Сейчас их задача заключалась в том, чтобы служить приманкой, выманить на себя японских «иглов», заставить их лететь над морем, удаляясь от берега, пока «молнии» обойдут японские истребители сзади, уничтожат самолеты радиолокационной поддержки и захлопнут ловушку. В настоящий момент хорошей новостью было то, что прервалась связь с третьим Е-767. Таким образом, часть операции прошла в соответствии с планом. Это хорошо. Что же касается остального…

– Второй, это ведущий, приступаем! – Полковник включил поисковый радар в двадцати милях от японских самолетов радиолокационного обнаружения. Затем он открыл бомбовый люк, чтобы находящиеся в отсеке ракеты «воздух – воздух» увидели свою цель. Обе ракеты немедленно отреагировали на радиолокационное излучение, и полковник нажал на кнопку «пуск».

– Фокстрот-два, Фокстрот-два! Атакую северную цель двумя «стрелами»!

***

В тот момент, когда открылся бомбовый люк, обе «молнии» мгновенно утратили свою невидимость. На пяти экранах появились четкие отраженные сигналы и тут же высветилась информация относительно скорости и курса только что обнаруженных самолетов. Окончательным приговором прозвучал крик офицера системы электронного противодействия:

– Нас освещают с очень близкого расстояния, пеленг ноль-два-семь!

– Что? Кто это? – У старшего диспетчера были свои проблемы, его «иглы» готовились к пуску ракет в приближающихся американцев. «Ками-6» только что перешел на высокую частоту режима наведения на цель, чтобы дать возможность перехватчикам осуществить пуск «вслепую», как они сделали это в случае с бомбардировщиками Б-1. Уже нельзя ничего изменить, сказал себе офицер.

Последнее предупреждение пришло слишком поздно для принятия каких-либо мер. Всего в пяти милях от Е-767 обе ракеты включили радиолокационные головки наведения. Они мчались со скоростью три Маха, увлекаемые тягой твердотопливных ракетных двигателей к гигантской радарной цели. Ракеты AIM-120 AMRAAM, известные летчикам под названием «стрелы», принадлежали к новому поколению «умного» оружия. Пилот японского Е-767, прислушивавшийся к переговорам по каналу электронного противодействия, наконец осознал опасность. Он круто развернул самолет влево и попытался бросить его в почти невозможное пике, уже зная всю тщету принятых мер, потому что в последнюю секунду увидел желтое свечение ракетного выхлопа.

***

– Сбит, – прошептал про себя полковник за штурвалом ведущей «молнии». – Ведомый, это ведущий, – произнес он, – северная цель сбита.

– Ведущий, это Третий, – тут же услышал он. – Южная цель сбита.

Теперь, подумал полковник, вспоминая особенно жестокий эвфемизм авиаторов, пришла пора охоты на детенышей тюленей.

Четыре «молнии» находились между японским побережьем и восемью перехватчиками F-15J. С моря к ним приближались ударные «иглы» F-15E, включившие радары и пустившие в японцев свои ракеты AMRAAM. Часть этих ракет попадет в цель, и несколько японских перехватчиков будет сбито. Уцелевшие развернутся и помчатся домой, прямо навстречу его звену из четырех F-22.

***

С наземных радиолокационных станций не было видно воздушного сражения – оно шло слишком далеко и ниже линии горизонта. Удалось заметить только один самолет, который мчался к берегу. Судя по коду транспондера, это был японский истребитель. Затем он внезапно исчез с экранов. В штабе противовоздушной обороны не сумели обнаружить никакого объяснения в информации, переданной с трех сбитых теперь самолетов дальнего радиолокационного обнаружения, за исключением одного факта – война, начатая их страной, стала теперь вполне реальной и приняла неожиданный оборот.

43. Поворот событий

– Я знаю, что вы не русские, – заявил Кога с заднего сиденья, где находился вместе с Чавезом. Кларк вел машину.

– Почему вы так считаете? – недоуменно пожал плечами Джон.

– Потому что Ямата думает, что я встречался с американцами.

С того момента, как началось все это безумие, я разговаривал лишь с двумя гайджинами – с вами. Так что же происходит? – потребовал ответа бывший премьер-министр.

– Сэр, сейчас происходит только одно – мы спасаем вас от людей, которые собираются вас убить.

– Ямата не так глуп, чтобы пойти на такое, – проворчал Кога, все еще испытывая потрясение от увиденного им насилия, которое совершилось не на экране телевизора, а в действительности.

– Тем не менее он начал войну, Кога-сан. Что значит ваша смерть по сравнению с этим? – негромко спросил сидевший за рулем.

– Значит, вы действительно американцы, – кивнул головой Кога. Черт возьми, зачем отпираться? – подумал Кларк.

– Да, сэр, мы американцы.

– Шпионы?

– Сотрудники разведывательного управления, – поправил его

Чавез, предпочитавший такой термин. – Человек, который находился с вами в комнате…

– Убитый вами? Канеда?

– Совершенно верно, сэр. Он убил американскую гражданку, девушку по имени Кимберли Нортон. Должен признаться, что я рад его смерти.

– Что делала в Японии эта девушка?

– Она была любовницей Гото, – объяснил Кларк. – А когда Кимберли Нортон стала источником политической опасности для вашего нового премьер-министра, Райзо Ямата решил устранить ее. Мы прилетели сюда лишь для того, чтобы отвезти ее домой, вот и все, – закончил Кларк, говоря почти правду.

– Можно было обойтись без всего этого насилия, – бессвязно пробормотал Кога. – Если бы ваш Конгресс дал мне возможность…

– Не исключено, вы правы, сэр. Я не могу ответить однозначно, но не исключено, – заметил Чавез. – Однако разве сейчас это имеет значение?

– Тогда что, по-вашему, имеет значение?

– Нужно положить конец этому проклятому конфликту, пока не пострадало слишком много людей, – сказал Кларк. – Я принимал участие в войнах и знаю, что это вовсе не развлечение. В них гибнет множество молодых парней, прежде чем они успевают создать семью и вырастить своих детей. Вот это по-настоящему имеет значение, разве нет? – Кларк сделал паузу. – Это плохо для моей страны и, можете не сомневаться, станет намного хуже для вашей.

– Ямата считает…

– Ямата – бизнесмен, – прервал его Чавез. – Сэр, вы должны понять, что он не отдает себе отчета в том, что наделал.

– Да, вы, американцы, умеете убивать людей. Я видел это собственными глазами пятнадцать минут назад.

– В таком случае, мистер Кога, вы также видели, что мы оставили одного живым.

Резкий ответ Кларка на несколько секунд положил конец разговору. Кога не сразу понял, что это правда. Охранник у входа в апартаменты Яматы, через тело которого они перешагнули, был жив. Он стонал и вздрагивал, словно от электрического шока, но был определенно живым.

– Почему вы не…

– Убивать его не было необходимости, – ответил Кларк. – Я не собираюсь извиняться за смерть этого подонка Канеды. Он сам выбрал себе такую участь. Когда я вошел в комнату, он сунул руку за пистолетом и подписал свой смертный приговор, сэр. Ведь это не кино. Мы не убиваем людей ради развлечения и приехали, чтобы спасти вас, потому что кто-то должен положить конец этой проклятой войне – как вы считаете?

– Но даже в этом случае – даже в этом случае, ваш Конгресс принял закон… он подорвал экономику нашей страны…

– Неужели для всех будет лучше, если война продолжится? – спросил Кларк. – Если Япония и Китай начнут воевать с Россией, что тогда будет с вами? Как вы думаете, кто станет расплачиваться за эту ошибку? Китай? Сомневаюсь.

***

Первое сообщение о случившемся поступило в Вашингтон по космической связи. Один из разведывательных спутников Агентства национальной безопасности, АНБ, занимающихся сбором электронной информации, случайно обратил внимание на то, что прекратился обмен сигналами – таков был термин АНБ – между тремя японскими самолетами радиолокационного обнаружения. Другие посты прослушивания АНБ зарегистрировали радиопереговоры, продолжавшиеся несколько минут и затем внезапно прерванные. В докладе, который держал Райан, говорилось, что аналитики пытаются разобраться в этом.

***

Всего один сбитый мной самолет, подумал полковник. Ну что ж, придется довольствоваться этим. Его ведомый сбил последний из оставшихся японских «иглов» F-15J. Пара «молний» на южном фланге записала на свой счет три вражеских истребителя, а ударные F-15E сбили пять сразу, после того как японцы внезапно лишились радиолокационной поддержки, что оставило их дезориентированными и уязвимыми. По-видимому, группа «Зорро» справилась с третьим Е-767. В общем удачная ночь, хотя и слишком долгая, подумал полковник, собирая свою четверку для встречи с заправщиком и последующего трехчасового перелета на Шемью. Самым трудным было соблюдать радиомолчание. Его пилоты испытывают, должно быть, прилив эйфории, как часто случается с летчиками-истребителями, справившимися с заданием и сумевшими уцелеть, чтобы потом рассказать о происшедшем. Им очень хочется поговорить друг с другом. Скоро это настроение изменится, подумал он, вспомнив первый самолет, сбитый им в воздушном бою. Там было тридцать человек! Проклятие, обычно испытываешь радость после успешного боя. Тогда почему сейчас все по-другому?

***

Произошло что-то интересное, подумал Датч Клаггетт. Они едва успели обнаружить в этом районе след японской подводной лодки, как она по какой-то причине повернула на север и ушла, оставив «Теннесси» на позиции. Как обычно поступают во время патрулирования, Клаггетт вчера отдал команду подвсплыть достаточно близко к поверхности, чтобы поднять над водой антенну и следить за японскими самолетами радиолокационного обнаружения, а собранную информацию передать для дальнейшего использования. Сбор электронной информации был одной из задач подводных лодок еще до того, как он начал учиться в Аннаполисе, и в составе его команды были два техника-электронщика, уже продемонстрировавших редкое умение в этой области. Но едва им удалось обнаружить два самолета с мощными радарами на борту, как оба – бах! – и исчезли. Затем были перехвачены радиопереговоры, ведущиеся взволнованными голосами, и они тоже стихли один за другим где-то к северу отсюда.

– Вы полагаете, капитан, что нам удалось добиться успеха? – спросил лейтенант Шоу, рассчитывая на всезнание Клаггетта, потому что капитаны должны знать все, хотя на самом деле это вовсе не так.

– Похоже на то.

– Рубка, говорит гидропост.

– Рубка слушает.

– Наш друг снова всплыл на шноркельную глубину, пеленг ноль-ноль-девять, контакт в зоне схождения, – сообщил старший акустик.

– Начинаю слежение, – произнес Шоу, направляясь в сторону кормы к прокладочному столику.

***

– Итак, что произошло? – спросил Дарлинг.

– Мы сбили три японских самолета радиолокационного обнаружения, и наши истребители уничтожили все восемь перехватчиков, которые вели патрулирование.

– Это был самый сложный момент? Райан кивнул.

– Да, сэр. Нам нужно еще некоторое время подержать их в замешательстве, но пока они знают – что-то происходит. Им стало ясно…

– Им стало ясно, что разразилась настоящая война. Есть что-нибудь новое о Коге?

– Пока нет.

***

Было четыре часа утра, и все трое выглядели усталыми. Первый шок у Коги прошел, и сейчас он старался полагаться на разум, а не на эмоции. Двое его спасителей – именно так он начал думать о них, к собственному удивлению, – ездили с ним по городу и продолжали сомневаться, правильно ли они поступили, оставив в живых одного из охранников у дверей кондоминиума Яматы. А вдруг он уже пришел в себя? Как он поступит? Вызовет полицию? Или позвонит кому-то еще? Каков будет исход ночного нападения?

– Откуда я знаю, что могу доверять вам? – нарушил тишину Кога.

Руки Кларка стиснули руль с такой силой, что, казалось, на пластике останутся вмятины. Такие идиотские вопросы задают только под впечатлением кино и телефильмов. На экране шпионы выделывают всякие замысловатые штуки, стараясь обмануть своих не менее умных противников, которые встали у них на пути. В действительности все обстояло иначе. Здесь прилагают все усилия, чтобы до предела упростить операцию, потому что даже в этом случае могут возникнуть всякие непредвиденные осложнения, а если твой противник и впрямь такой умный, ты просто не узнаешь, кто он, черт побери; есть только один способ обмануть людей и заставить их поступать, как тебе хочется, – не давать им выбора.Но и в этом случае они могут повести себя самым неожиданным образом.

– Сэр, мы только что рисковали жизнью ради вашего спасения, но вы правы – не надо

доверять нам. Я не настолько глуп, чтобы говорить вам, как следует поступать. Для этого я недостаточно знаком с вашей политикой. Скажу вам очень просто. Мы будем проводить разные операции – какие именно, я не знаю, потому что, в чем все они заключаются, мне неизвестно. Мы стремимся к тому, чтобы закончить войну с минимальным кровопролитием, но потери с обеих сторон неизбежны. Вы ведь тоже хотите, чтобы война окончилась, правда?

– Хочу, разумеется, – проворчал Кога, от усталости забыв о вежливости.

– Тогда, сэр, поступайте так, как подсказывает вам здравый смысл, хорошо? Видите ли, мистер Кога, вам совсем не нужно доверять нам, а вот мы действительно должны надеяться на то, что вы выберете лучший выход из создавшегося положения как для своей страны, так и для нашей. – Замечание Кларка, хотя и произнесенное с раздражением, оказалось в данный момент единственно правильным.

– Ага. – Политический деятель задумался. – Да, вы совершенно правы.

– Куда вас отвезти?

– К дому Кимуры, – сразу ответил Кога.

– Отлично. – Кларк вспомнил адрес и повернул машину на шоссе 122, ведущее в ту сторону. Затем он напомнил себе, что этой ночью узнал кое-что крайне важное и эту информацию нужно немедленно отправить в Вашингтон – сразу после того, как отвезет бывшего премьер-министра туда, где Кога будет в относительной безопасности. Улицы были пустыми, и, несмотря на то что ему отчаянно хотелось остановиться где-нибудь и выпить чашку кофе, меньше чем через сорок минут машина въехала в район небольших домов, где жил сотрудник Министерства международной торговли и промышленности. Когда они остановились рядом с домом, там уже горел свет. Чавез открыл дверцу, и Кога направился к дому.

Исами Кимура распахнул дверь и пригласил гостя войти. На лице его было выражение полного изумления, причем рот открылся почти так же широко, как двери дома.

Кто осмелился утверждать, что эти люди умеют скрывать свои чувства? – подумал Кларк.

– Как, по-твоему, откуда он узнал о приезде Коги? – спросил Динг с заднего сиденья.

– Молодец – ты тоже это заметил.

– Я ведь не единственный выпускник колледжа в этом автомобиле, мистер К. – Динг поднял крышку лэптопа и начал печатать черновик донесения в Лэнгли, которое будет отправлено через Москву.

***

– Так что они сделали? – рявкнул Ямата в телефонную трубку.

– Мы понесли тяжелые потери, – сообщил генерал Арима, которому только что позвонили из Токио. – Американцы прорвали нашу противовоздушную оборону и улетели.

– Каким образом? – потребовал ответа промышленник. Черт возьми, ведь его уверяли, что самолеты «ками» неузвимы!

– Пока неизвестно, но я звоню вам, чтобы сообщить о крайней серьезности ситуации. Теперь они могут нанести удар по самой Японии.

Думай, скомандовал себе Ямата. Он потряс головой, чтобы прояснились мысли.

– Генерал, они по-прежнему не в состоянии осуществить высадку на наши острова, не так ли? Однако теперь у них появилась возможность причинить нам немало неприятностей, но им не под силу победить нас, пока в нашем распоряжении есть ядерное оружие…

– Если только они не попробуют что-то иное. Американцы ведут себя не так, как мы предполагали.

Это замечание болезненно укололо будущего губернатора Сайпана. Сегодня Ямата собирался начать кампанию за избрание на эту должность. Ну хорошо, он действительно переоценил эффективность удара, нанесенного по американскому финансовому рынку, но ведь им удалось ослабить американские ВМС, оккупировать Марианские острова, у Америки нет реальных возможностей отвоевать хотя бы один из них. Наконец, Америка не обладает достаточной политической решимостью, чтобы нанести ядерный удар по его стране. Это означает, что Япония по-прежнему ведет выигрышную игру. Разве можно было рассчитывать, что американцы не добьются в чем-то успеха, хотя бы частичного? Нет, разумеется. Ямата поднял пульт дистанционного управления и включил телевизор, успев захватить самое начало новостей Си-эн-эн, и вот перед ним американский корреспондент, стоящий на краю какого-то причала, а позади виднеются два американских авианосца, застывших в сухих доках для капитального ремонта, все еще на месте, все еще не способные выйти в море.

– Что сообщает разведка относительно обстановки в Индийском океане? – спросил он генерала.

– Оба американских авианосца по-прежнему там, – заверил его Арима. – Вчера они были обнаружены как визуально, так и на экранах радиолокаторов в четырехстах километрах от Шри-Ланки,

– Значит, они не могут нанести по нам удар?

– Нет, пожалуй, – согласился генерал. – Но мы все-таки должны принять и другие меры.

– Тогда я советую вам принять их, Арима-сан, – ответил Ямата настолько вежливо, что его слова можно было истолковать только как резкое оскорбление.

***

Хуже всего было то, что никто не знал, как это случилось. Передача информации в штаб ПВО с трех сбитых самолетов Е-767 прервалась в тот момент, когда на землю рухнул «Ками-2». Все остальные данные основывались скорее на предположениях, чем на твердых фактах. Наземные станции слежения принимали передачи с «Ками-4» и «Ками-6», а затем оба самолета одновременно исчезли из эфира. Ни с одного из самолетов не поступило сигнала тревоги. Они просто прекратили передачи и пропали, оставив всего лишь плавающие обломки на поверхности бушующего океана. Что касается истребителей, то в штабе находились магнитофонные записи радиопереговоров, продолжавшихся меньше четырех минут. Сначала уверенные лаконичные замечания пилотов, сближающихся с целью, затем несколько недоуменных вопросов, за которыми последовали поспешные призывы включить бортовые радиолокаторы, панические возгласы о том, что их освещают радары противника. Один пилот сообщил, что он подбит, и тут же связь с ним прервалась – но подбит кем? Каким образом смогли те же самые самолеты, что сбили «ками», успеть атаковать истребители? У американцев всего четыре новейших Р-22, и с «ками» не поступало никаких сообщений о появлении этих истребителей. Что за черная магия… Но в этом и заключался главный вопрос. Они не знали, что произошло.

Специалисты по противовоздушной обороне, а также инженеры, разработавшие самые совершенные воздушные радиолокаторы в мире, недоуменно качали головами, глядя в пол и испытывая стыд от сознания колоссальной вины, но не могли ничего объяснить. Из недавно построенных десяти самолетов раннего радиолокационного обнаружения пять погибли, всего лишь четыре могли вести патрулирование, и командование ПВО знало только то, что больше нельзя рисковать ими для несения службы оповещения над морем. Был отдан приказ подготовить стоящие в резерве самолеты Е-2С, на смену которым пришли 767-ые, но это были менее совершенные самолеты, спроектированные в Америке, и командование вынуждено было признать, что противовоздушная оборона Японии серьезно нарушена.

***

Наступило семь вечера, и Райан собирался ехать домой, когда зажужжал кодированный факс. Телефон зазвонил еще до того, как из факса поползла бумажная лента.

– Неужели ваши люди не могут держать что-то в тайне? – раздраженно спросил мужской голос с заметным акцентом.

– Это ты, Сергей? Что случилось?

– Для окончания военных действий нам приходится полагаться только на Когу, а кто-то с вашей стороны сообщил японцам, что он поддерживает контакт с вами! – почти кричал Сергей, говоривший из дома в Москве, где сейчас было три часа ночи. – Вы что, хотите, чтобы его убили?

– Сергей Николаевич, ради Бога, успокойся! – Джек опустился в кресло и на этот раз сумел прочитать шифровку, поступившую из центра связи посольства США в Москве, несомненно по просьбе Службы внешней разведки России. – Проклятие! – выдохнул он. Наступило короткое молчание. – Но ведь мы сумели выручить его, правда?

– У вас работает высокопоставленный японский агент, Иван Эмметович.

– Ну что ж, ты ведь знаешь, как легко добиться этого.

– Мы прилагаем все силы, чтобы выяснить, кто он. – Голос руководителя российской разведывательной службы все еще звучал сердито.

Вот это будет просто великолепно, подумал Джек, болезненно прищурившись. Служба внешней разведки России дает показания в федеральном суде.

– О Коге мало кто знает. Я перезвоню тебе.

– Я просто счастлив, что у вас доступ к столь секретной информации ограничен узким кругом в высшей степени надежных людей, Джек. – Связь прервалась. Райан положил трубку и нажал кнопку быстрого набора хорошо знакомого телефонного номера.

– Мюррей слушает.

– Это Райай. Дэн, прошу тебя срочно приехать ко мне. – Затем Джек позвонил Скотту Адлеру и направился к Овальному кабинету. В том, что ему предстояло доложить президенту, было нечто положительное. Дело в том, что противная сторона использовала важную информацию, полученную ею, крайне неуклюже. Райан не сомневался, что и в данном случае Ямата действовал не как профессиональный разведчик, а как бизнесмен. Он даже не пожелал как-то замаскировать полученные им сведения, ничуть не думая, что тем самым раскрывает их источник. Японский промышленник не отдавал себе отчета в том, что у него немало недостатков. Рано или поздно ему придется дорого заплатить за это.

***

Последние приказы, отданные Джексоном перед вылетом в Тихий океан, касались переброски на восток двенадцати бомбардировщиков Б-1В 384-го бомбардировочного авиакрыла из авиабазы в южном Канзасе с промежуточной посадкой на Азорских островах и далее с размещением на авиабазе Диего-Гарсиа в Индийском океане. Для перелета в десять тысяч миль потребовалось более суток, и, когда бомбардировщики совершили посадку на самой отдаленной от Америки базе, их экипажи были на грани изнеможения. Следом приземлились воздушные заправщики КС-10, доставившие группы наземного обслуживания и снаряжение. Вскоре после этого все отправились спать.

***

– Что это значит?! – выкрикнул Ямата в приступе ярости, чувствуя, как кровь холодеет у него в жилах. Вторглись в его собственный дом. Кто?

– Кога исчез, и Канеда убит. Один из сотрудников вашей службы безопасности остался в живых, но, по его словам, он видел только двух или трех гайджинов. Охранник утверждает, что потерял сознание, но даже не знает почему.

– Какие меры предприняты?

– Это рассматривается как обычное преступление, – сообщил своему боссу Кацуо Таока. – Разумеется, я ничего не сказал полиции о Коге.

– Его нужно найти, и как можно быстрее. – Ямата посмотрел в окно. Ему по-прежнему везло. Телефонный звонок застал его дома.

– Не знаю…

– Я сам займусь этим. Спасибо за звонок. – Ямата положил трубку и тут же набрал другой номер.

***

Мюррей поспешно прошел через посты службы безопасности Белого дома, оставив свой табельный пистолет в служебном автомобиле. За последний месяц ему так же не везло, как и остальным правительственным департаментам. Он провалил дело Линдерс из-за глупейшей ошибки, непростительной даже для новичка-полицейского. Бренди и лекарство от простуды, напомнил он себе, пытаясь догадаться, что скажут об этом Райан и президент. Уголовное дело развалилось, и единственным утешением оставалось то, что он по крайней мере не привлек к суду, возможно, невиновного человека и не опозорил этим Федеральное бюро еще больше. Для него, высокопоставленного сотрудника ФБР, играло всего лишь второстепенную роль, виновен Эд Келти или нет. Если ты не можешь собрать достаточно убедительных доказательств для суда присяжных, значит, обвиняемый будет признан невиновным, вот и все. К тому же Келти скоро навсегда покинет государственную службу. По крайней мере это уже что-то, сказал себе Мюррей, следуя за агентом Секретной службы, который проводил его не к Райану, а в кабинет, расположенный в противоположном углу Западного крыла.

– Привет, Дэн, – сказал Джек, поднимаясь из кресла, когда вошел Мюррей.

– Здравствуйте, господин президент, – произнес он, глядя на Дарлинга. С третьим человеком в Овальном кабинете он не был знаком.

– Меня зовут Скотт Адлер, – представился тот.

– Здравствуйте, сэр. – Мюррей пожал протянутую руку. Ну да, конечно, это он руководит делегацией, ведущей переговоры с японцами.

Часть работы была закончена еще до прихода Мюррея. Райан не мог поверить в то, что утечка столь чувствительной информации исходила от Адлера. Кроме него об этом знали лишь он сам, президент, Бретт Хансон, Эд и Мэри-Пэт и, может быть, несколько секретарш. А также Кристофер Кук.

– Насколько внимательно вы ведете наблюдение за японскими дипломатами? – спросил Райан.

– Они не передвигаются по городу без сопровождения наших сотрудников, следящих за ними, – заверил его Мюррей. – Ты имеешь в виду шпионаж?

– Может быть. Просочились исключительно секретные сведения.

– Это Кук, – покачал головой Адлер. – Больше некому.

– О'кей, есть вещи, о которых вам нужно знать, – сказал советник по национальной безопасности. – Меньше чем три часа назад мы разгромили японскую систему противовоздушной обороны. По нашему мнению, сбито десять или одиннадцать самолетов. – Он мог бы продолжить, но решил ограничиться этим. В конце концов, утечка информации могла исходить и от Адлера, а следующий этап операции «Зорро» должен быть полной неожиданностью для японцев.

– Этим мы разворошили осиное гнездо, а ведь у них по-прежнему есть ядерное оружие. Опасная комбинация, Джек, – заметил заместитель государственного секретаря.

Ядерное оружие у японцев? Боже милосердный, подумал Мюррей.

– Есть какие-нибудь перемены в позиции японской делегации на переговорах? – спросил президент. Адлер покачал головой.

– Никаких, сэр. Они готовы вернуть нам Гуам, но хотят оставить себе остальные острова Марианского архипелага. С этой позиции они не отступают ни на шаг, и мне не удалось поколебать их.

– Хорошо. – Райан повернулся к Мюррею. – Дэн, мы установили связь с Могатуру Когой…

– Это их бывший премьер-министр? – прервал Мюррей, стараясь убедиться, что понимает, о чем идет речь. Джек кивнул.

– Совершенно верно. У нас в Японии работают два агента ЦРУ, маскирующиеся под русских журналистов. Они встретились с Когой под этим прикрытием. Однако его похитили по приказу японца, который стоит во главе всего происходящего. И этот японец сказал Коге, что знает про его контакты с американцами.

– Это может быть только Кук, – снова произнес Адлер. – Он единственный из делегации, кто знает об этом, и с моего разрешения ведет неофициальные переговоры со вторым по влиянию членом японской делегации, Сейджи Нагумо. – Дипломат сделал паузу и произнес, не скрывая гнева:

– У него просто идеальное положение для этого.

– Значит, дело идет все-таки о шпионаже? – спросил Мюррей. Он обратил внимание на то, что президент дал Райану возможность ответить на этот вопрос.

– Нужно провести расследование, и как можно быстрее и незаметнее, Дэн.

– А потом? – поинтересовался Адлер.

– Если это он, мы используем этого подонка в наших интересах. – Услышав эту фразу, Мюррей кивнул.

– Что ты имеешь в виду, Джек? – спросил Дарлинг.

– Нам представилась редкостная возможность. Они считают, что это превосходный источник информации, поступающей прямо из правительства, и уже продемонстрировали готовность полагаться на нее. Ну что ж, прекрасно, – улыбнулся Райан, – вот мы и воспользуемся этим. Мы станем снабжать его дезинформацией, которая будет выглядеть очень важной, и пусть они подавятся ею.

***

Сейчас требовалось срочно укрепить противовоздушную оборону Японии, что оказалось неприятным сюрпризом для штаба вооруженных сил страны. К тому же эта информация была неполной и на нее нельзя было полагаться – совсем не то, что точные сведения, использованные для разработки общего оперативного плана, на который продолжало опираться японское командование. Самая лучшая система раннего радиолокационного оповещения их страны базировалась на четырех эсминцах типа «конго», вооруженных ракетными комплексами «иджис», которые патрулировали у северных Марианских островов. Это были грозные боевые корабли с независимыми системами ПВО. Являясь кораблями, они не были столь маневренными и мобильными, как самолеты Е-767. Тем не менее их радары обладали большей мощностью и могли принять все необходимые меры, связанные с собственной безопасностью. Вот почему перед рассветом на все четыре эсминца соединения был передан приказ с максимальной скоростью отправиться на север и установить патрульную радиолокационную линию к востоку от японских островов. В конце концов, американский Военно-морской флот не предпринимал никаких активных действий, и, если удастся укрепить оборону Японии, остается немалая вероятность добиться разрешения конфликта дипломатическим путем.

Адмирал Сато, поднявший свой флаг на «Мутсу», понял логическую правильность такого приказа. Он тут же распорядился, чтобы все эсминцы вышли в море и направились к месту назначения с предельной крейсерской скоростью. Тем не менее он испытывал беспокойство. Ему было известно, что мощные радиолокаторы его кораблей в состоянии обнаружить самолеты, построенные на основе технологии «стелс», – это наглядно продемонстрировали американцы при испытаниях своих радиолокационных систем. Эскадренные миноносцы несли мощное ракетное и ствольное вооружение, так что американские самолеты не сочтут их легкой добычей. Адмирала беспокоило нечто иное: впервые вооруженные силы его страны были вынуждены реагировать на действия американцев, утратив, таким образом, стратегическую инициативу; Но он надеялся, что такое положение окажется временным.

***

– Интересно, – сразу заметил Джоунз. Трассы появились всего несколько минут назад, но их было две, скорее всего они представляли несколько кораблей, движущихся вплотную друг к другу с низким ревом силовых установок. Пеленг медленно менялся на север.

– Надводные корабли, в этом можно не сомневаться, – заметил техник-акустик второго класса Бумер. – Похоже, они плывут… – Он замолчал, когда Джоунз обвел красным фломастером еще одну трассу.

– А вот это скорость вращения гребных винтов. Они несутся со скоростью, выходящей далеко за тридцать узлов. Не иначе, боевые корабли, спешат куда-то полным ходом. – Рон подошел к телефону и позвонил командующему подводными силами Тихоокеанского флота. – Барт? Это Рон. Мы только что обнаружили любопытную картину. Помнишь соединение эсминцев, действовавших в районе Пагана?

– Помню, – послышался голос Манкузо. – Ну и что?

– Похоже, все они по-спринтерски рванули на север. У нас их кто-нибудь поджидает? – Затем Джоунз вспомнил несколько запросов о водах вокруг Хонсю. Адмирал Манкузо не посвящал его во все подробности, чего и следовало ожидать в оперативных вопросах. Посмотрим, как он сейчас увернется от ответа на этот вопрос – его поведение и будет настоящим ответом, подумал подрядчик.

– Ты мог бы проложить их курс? В самую точку.

– Да. Только нам потребуется немного времени. Наши данные еще слишком неопределенные, шкипер.

Джоунз заметил, что адмиральский голос не прозвучал слишком разочарованно.

– Мы будем держать вас в курсе событий, сэр, – добавил он.

– Молодец, Рон.

Джоунз положил трубку и огляделся по сторонам.

– Старшина? Давай-ка проложим курс на основании известных нам данных. – Где-то на севере, подумал он, кто-то поджидает японские эсминцы. Интересно, кто это? – попытался догадаться он и пришел к выводу, что есть только один ответ.

***

Время работало теперь в пользу другой стороны. Хироши Гото открыл заседание кабинета министров в десять утра по местному времени, когда в Вашингтоне, где находилась его делегация, принимающая участие в переговорах, была полночь. Теперь стадо ясно, что американцы предпринимают активные меры противодействия, хотя некоторые участники заседания считали, что это всего лишь попытка улучшить свою позицию на переговорах, что они не могут не продемонстрировать силу, чтобы их принимали всерьез. Да, они нанесли чувствительный удар по противовоздушной обороне страны, но не более того. Америка не может и не захочет наносить систематические воздушные удары по Японии. Это слишком рискованно. Во-первых, у Японии есть ракеты с ядерными боеголовками. Далее, Япония обладает надежной противовоздушной обороной, несмотря на печальные события прошлой ночи. Наконец, на ее стороне простая арифметика. Сколько бомбардировщиков у Америки? Сколько из них смогут нанести удар по Японии, даже если они не встретят никакого сопротивления? Как долго могут продлиться такие бомбардировки? Хватит ли у Америки политической решимости на это? Ответы на все вопросы благоприятны для их страны, считали члены кабинета министров, по-прежнему видя перед собой сияющую цель, которая сулит всем такие неисчислимые блага. К тому же у каждого из министров за спиной скрывался патрон, заботящийся о том, чтобы государственный муж выбрал правильный путь. За исключением Гото, разумеется, чей патрон находился сейчас за пределами Японии, об этом знали все.

Как только начнется следующее заседание в Вашингтоне, их посол в США выступит с резким протестом против американского нападения на Японию и выразит мнение, что подобные действия не помогают мирному решению конфликта и до тех пор, пока они не прекратятся, его страна не пойдет больше ни на какие уступки. Далее он скажет, что любое нападение на японскую территорию будет рассматриваться как враждебный акт; в конце концов, Япония не наносила ударов по жизненно важным американским интересам… пока. Подобная угроза, скрытая за тонкой словесной вуалью, несомненно, заставит их образумиться.

Гото утвердительно кивал, выслушивая предложения, сожалея, что его патрона сейчас нет в стране, и зная, что Ямата уже провел прямые переговоры с руководителями сил самообороны в обход самого премьер-министра. Придется поговорить об этом с Райзо после его возвращения.

– А если они снова вернутся? – спросил он.

– Наша оборона будет в полной боевой готовности, а когда эсминцы займут свою позицию, она станет еще более эффективной. Да, американцы продемонстрировали свою силу, но пока они и раза не осмелились пролететь над нашей территорией.

– Следует предпринять более решительные шаги, – произнес Гото, вспомнив полученные им указания. – Мы можем усилить давление на американцев, опубликовав заявление о наличии у нас ядерного оружия.

– Ни в коем случае! – возразил один из министров. – Это приведет к хаосу в стране!

– Но хаос возникнет и там, – возразил Гото, но не слишком убедительно, подумали остальные члены кабинета министров. В который раз, заметили они, он выражает чьи-то мысли и указания. Они знали чьи. – Это вынудит американцев пойти на уступки при переговорах.

– Это вполне может заставить их нанести по нам мощный удар.

– Они потеряют от этого слишком много, – настаивал Гото.

– А мы разве не потеряем? – возразил министр, пытаясь провести разграничительную черту между преданностью своему патрону и долгом перед своим народом. – Что, если они решатся на упреждающий удар?

– Это им не по силам. Для такого удара у них нет необходимого оружия. Наши ракеты надежно укрыты.

– Конечно, и наша противовоздушная оборона тоже непобедима, – фыркнул другой министр.

– Может быть, лучше всего предложить нашему послу в Вашингтоне, чтобы он дал понять американцам, что мы можем объявить о ядерном оружии, имеющемся в нашем распоряжении, – высказал предложение третий. Сидевшие за столом согласились с ним, и Гото был вынужден принять предложение, хотя и знал, что нарушает полученные им инструкции.

Самое трудное заключалось в том, чтобы не замерзнуть, несмотря на всю теплую одежду, которую они привезли с собой.

Рихтер поудобнее устроился в спальном мешке, стараясь сохранить тепло своего тела и испытывая неловкость из-за того, что рейнджерам приходится нести охрану вокруг временного аэродрома, созданного на заснеженной поляне. Больше всего его беспокоило, что у одного из вертолетов обнаружилась серьезная неисправность. При том, что все бортовые системы вертолета многократно дублированы, но у него есть несколько деталей, которые нельзя отремонтировать, – раз они выходят из строя, восстановить их можно только в хорошо оборудованной мастерской. Рейнджеры умели заправлять топливом «птичек» и заряжать свое оружие, но их познания в технике этим и ограничивались. Рихтер уже принял решение возложить на них ответственность за безопасность лагеря. Если на этой высокогорной поляне появится даже взвод японских солдат, группа американцев обречена. Рейнджеры сумеют, конечно, убить всех незваных гостей, но, если хотя бы один японец успеет передать по радио короткое сообщение, через несколько часов в горах высадится армейский батальон, а вот против него одиннадцать спецназовцев окажутся бессильны. Специальные операции, подумал пилот. Они оказываются успешными, если все идет гладко, как во всем, чем занимаются военные, но у этой операции грань, отделяющая успех от катастрофы, была настолько тонкой, что ее можно просто не принимать во внимание. Наконец, возникает вопрос о том, как спастись отсюда после завершения операции, напомнил себе Рихтер. Шансы на спасение ничуть не лучше, чем у экипажа боевого корабля, получившего серьезную пробоину и находящегося вдали от берегов.

***

– Прекрасная вилла.

Во время войны правила меняются, напомнил себе Мюррей. Теперь работа стала проще благодаря компьютерам, хотя Федеральное бюро и запоздало с их внедрением. Он собрал группу молодых агентов. Первая задача заключалась в том, чтобы всего лишь проверить финансовые возможности Кука. Сразу же в распоряжении агентов ФБР появился его адрес. Расположенный по нему особняк оказался большим и дорогим, но все-таки в пределах того, что мог позволить себе очень высокопоставленный государственный служащий, если он в течение многих лет сберегал каждый цент. Мюррей, однако, тут же увидел, что Кук не делал этого. Дипломат был клиентом Первого Виргинского банка, и ФБР, имеющее в своем штате сотрудника, способного взламывать компьютерные банковские коды, убедилось в том, что Кристофер Кук, подобно большинству государственных служащих, жил от зарплаты до зарплаты, получаемой им дважды месяц. За всю жизнь он сумел накопить всего четырнадцать тысяч долларов, намереваясь, по-видимому, потратить эти деньги на обучение детей в колледже. Мюррей знал, что в этом отношении Кук явно проявил излишний оптимизм, потому что стоимость американского высшего образования намного превышала такую сумму. Еще более примечательным было то, что, когда дипломат купил этот дом, он не снял ни цента со своего банковского счета. Правда, Кук заложил дом в банке, однако сумма закладной равнялась лишь двумстам тысячам долларов, а поскольку при продаже предыдущего дома он выручил всего сто восемьдесят тысяч, между ценой этого особняка и средствами, имевшимися в его распоряжении, возникла значительная разница, объяснить которую банковские счета не могли. Откуда взялись остальные деньги? Мюррей связался со знакомым в Налоговом управлении, намекнув на вероятность уклонения от уплаты налогов, и в его распоряжении теперь оказалась дополнительная компьютерная информация. Из нее следовало, что объяснить это семейными доходами тоже нельзя. Проверка родственников продемонстрировала, что родители Куков, давно скончавшиеся, не оставили ни жене ни мужу крупного состояния. В результате дальнейшей проверки удалось установить, что один автомобиль куплен четыре года назад, а второй, приобретенный за наличные, был настолько новым, что из салона еще не выветрился заводской запах. Итак, перед агентами ФБР оказался человек, живущий явно не по средствам, и хотя раньше при расследовании подозреваемых в шпионаже на это обычно не обращали внимания, за последнее время ФБР кое-чему научилось.

– Что будем делать дальше? – спросил Мюррей у своих агентов.

– Пока мы не можем возбудить судебное дело, но все чертовски ясно ведет к тому, – заметил его заместитель. Нужно побывать еще в нескольких банках и проверить счета. Для этого требовалось судебное постановление, но они уже знали, к какому судье следует за ним обратиться. У ФБР всегда имелись «ручные» судьи, готовые оказать помощь.

Аналогичная проверка была проведена, разумеется, и в отношении Скотта Адлера. Удалось установить, что он разведен, живет один в квартире в Джорджтауне, платит алименты и дает деньги на воспитание детей, ездит в хорошем автомобиле, но все это не выходило за разумные пределы. Государственный секретарь

Хансон стал богатым человеком после многих лет успешной юридической практики, и вряд ли кто осмелился бы попытаться подкупить его.

Проверке подверглись и все остальные служащие вплоть до секретарш, имевших хотя бы малейшее отношение к переговорам и обладавших допуском к секретному делопроизводству. Выяснилось, что все оказалось в пределах нормы, за исключением виллы и автомобиля, недавно купленных Куком. Агенты ФБР знали, что потребуется всего лишь тщательная проверка и где-нибудь они обязательно обнаружат погашенный чек какого-нибудь банка, способный объяснить уплату за особняк. В этом заключалось одно из преимуществ банковской системы – там хранятся все финансовые документы, написанные, как правило, на бумаге, и всегда остается след.

– О'кей, будем исходить из предположения, что Кук и есть тот человек, которого мы ищем. – Заместитель директора ФБР обвел взглядом группу молодых агентов, которые, как и он сам, не сумели обратить внимания на вероятность того, что Барбара Линдерс принимала прописанное ей лекарство от простуды и что это лекарство могло самым странным образом подействовать на нее вместе со стаканом бренди, когда-то всегда хранившегося в настенном баре Эда Келти. Они были расстроены этой ошибкой ничуть не меньше его. В общем-то это не так уж плохо, подумал Дэн. После подобной ошибки люди всегда работают особенно прилежно, чтобы восстановить доверие к себе.

***

Джексон почувствовал сильный удар, характерный для посадки на палубу авианосца, затем стремительное торможение от захваченного крюком аэрофинишера. Его прижало к спинке пассажирского кресла транспортного самолета, который совершал регулярные рейсы на авианосную группу, доставляя сюда главным образом припасы. Еще одно странное переживание, подумал адмирал. Он привык совершать посадку на летную палубу, держа руками штурвал истребителя, и вот. теперь чувствовал себя необычно, потому что его жизнь находилась в руках юного безусого лейтенанта – или по крайней мере такими теперь казались ему все молодые летчики. Он заметил, как самолет развернулся направо, выруливая на свободное место летной палубы.

Наконец дверца распахнулась, и он спустился по трапу. На палубе его встретил матрос и указал на открытую дверь в надстройке авианосца. У входа висел медный колокол, и как только адмирал Джексон приблизился к двери, морской пехотинец, стоявший рядом с нею, отсалютовал ему, боцман пробил в колокол и по системе корабельной трансляции торжественно прозвучало:

«Прибыл командующий боевой группой семьдесят семь».

– Добро пожаловать на борт, сэр, – улыбнулся Бад Санчес, щегольски выглядевший в своем летном костюме. – Капитан на мостике, сэр.

– Тогда принимаемся за работу.

– Как твоя нога, Робби? – спросил командир авиакрыла на середине третьего трапа.

– Чертовски онемела после такого продолжительного пребывания в сидячем положении.

– Действительно, ему пришлось провести немало времени, сидя в кресле. Сначала инструктаж в Пирл-Харборе, перелет на самолете ВВС на атолл Эниветок, ожидание там транспортного С-2А6, который и доставил Джексона на подчиненную ему боевую авианосную группу. Он смертельно устал от смены часовых поясов, но был готов приступить к делу

– судя по положению солнца на небе, здесь был полдень.

– Как насчет придуманной легенды? Все еще держится? – спросил затем Санчес.

– Трудно сказать, Бад. Будем надеяться, что продержится до тех пор, пока мы не прибудем туда. – Морской пехотинец предупредительно распахнул дверь в рулевую рубку. Адмирал переступил коммингс и снова почувствовал, как затекла нога, – еще одно напоминание о том, что его полетам за штурвалом истребителя пришел конец.

– Добро пожаловать на борт, – произнес командир авианосца, оторвав взгляд от лежавшей перед ним стопки депеш.

Форсажный рев реактивных двигателей дал понять Джексону, что на «Джонни Ребе» ведутся полеты. Он быстро поднял голову и увидел, как «томкэт» сорвался с левой носовой катапульты. Сейчас авианосец прошел половину пути между Каролинскими островами и атоллом Уэйк. Атолл находился несколько ближе к Марианскому архипелагу и по этой причине не использовался ни для каких целей, хотя там и был отличный аэродром, все еще обслуживаемый ВВС. На атолле Эниветок располагался всего лишь запасной аэродром, и все знали об этом, вот почему он был более удобной скрытой базой для самолетов, хотя и намного менее подходящей для их технического обслуживания.

– О'кей, что произошло с тех пор, как я вылетел из Пирл-Харбора? – спросил Джексон.

– Есть приятные новости, – и капитан передал ему одну из шифровок.

***

– В этом можно ничуть не сомневаться, – Джоунз склонился над трассами, которые проложили по данным гидролокаторов.

– Да, они чертовски спешат, – согласился Манкузо, прикидывая на глаз скорость и расстояние. Ему совсем не нравилась вырисовывающаяся картина, что еще больше подтверждало подозрения, возникшие у Джоунза.

– Так кто поджидает их?

– Рон, мы не можем…

– Сэр, я вряд ли смогу оказать вам настоящую помощь, если не буду знать, что происходит. – Слова Джоунза звучали весьма убедительно. – Неужели вы считаете, что я могу разгласить услышанное?

Манкузо задумался.

– «Теннесси» находится вплотную к Эшунанадаоки-Симаунт, осуществляя поддержку специальной операции, которая начнется в ближайшие двадцать четыре часа, – ответил он наконец.

– А где остальные «огайо»?

– Рядом с атоллом Улити, направляются сейчас на север, но несколько медленнее. Подводные лодки прикроют переход авианосцев. «Огайо» должны прибыть раньше. – Все это представлялось Джоунзу разумным. Ракетоносцы обладали недостаточной скоростью, чтобы эффективно взаимодействовать с боевой авианосной группой, которую он тоже «слышал» на гидрофонах системы раннего оповещения, зато идеально приспособлены для проникновения через патрульное заграждение из японских подводных лодок… если, разумеется, их шкиперы знают свое дело. Это соображение всегда требовалось принимать во внимание.

– Японские эсминцы окажутся над «Теннесси» точно в…

– Я знаю.

– Что еще можешь сообщить мне? – нетерпеливо спросил командующий подводными силами Тихоокеанского флота.

Джоунз подвел адмирала к настенной карте. На ней виднелись теперь семь силуэтов японских подводных лодок, обведенные кружками, и только около одного стоял знак вопроса. Эта субмарина, точное положение которой оставалось неизвестным, находилась между самым северным островом Марианского архипелага, называемым Моуг, и островами Бонин, наиболее известным из которых являлся Иводзима.

– Мы старались обратить особое внимание на этот район, – пояснил Джоунз. – Мне удалось зарегистрировать несколько слабых сигналов, но их было недостаточно, чтобы попытаться определить курс и координаты. На месте японцев я бы прикрыл этот район.

– И я тоже, – согласился Чеймберз. Вероятным шагом американцев было бы выставить патруль из подводных лодок в Лусонском проливе, чтобы помешать проходу нефтяных танкеров к самой Японии; Впрочем, это являлось политическим решением. Тихоокеанский флот еще не получил разрешения нападать на японские торговые суда, и по разведсводкам в настоящее время почти все танкеры, доставлявшие нефть в Японию, плавали под «удобными» флагами – они зарегистрированы в малых странах, где требования к судоходству наиболее мягкие, – и противодействие им приведет к неприятным политическим последствиям. Можно ли пойти на риск обидеть Либерию? – подумал Манкузо с мрачной улыбкой.

– Интересно, почему эсминцы возвращаются домой с такой спринтерской скоростью? – спросил Джоунз. Этому должно было быть объяснение.

– Прошлой ночью мы нанесли удар по японской системе противовоздушной обороны.

– Понятно, и теперь они выходят к западу от Бонин… Это означает, что скоро я не смогу следить за ними. Как бы то ни было, их средняя скорость составляет тридцать два узла и курс все еще не определен окончательно, но можно не сомневаться, что они направляются домой. – Джоунз задумался. – Значит, мы начинаем охоту за черепами, а?

Манкузо позволил себе улыбнуться.

– Точно.

44. Точечный удар

– Нам действительно нужно поступать именно так? – спросил Дарлинг.

– Мы смоделировали ситуацию двадцать раз, – ответил Райан, перелистывая страницы, где приводилась соответствующая информация. – Все дело в том, что мы должны быть уверены в успехе. Сэр, необходимо довести дело до конца.

Президент снова посмотрел на мозаику спутниковых фотографий.

– И все-таки мы не уверены в стопроцентном успехе, верно? Джек покачал головой.

– Такой уверенности не бывает никогда, сэр. Собранная нами информация выглядит очень убедительно – я имею в виду спутниковые фотографии. Русские тоже собрали надежные сведения, и у них не меньше оснований стремиться к этой цели, чем у нас. Вот здесь скрыто десять ракет. Они находятся в глубоких шахтах, место их расположения было намеренно выбрано таким образом, чтобы обеспечить относительную безопасность, гарантировать от нападения. Все это указывает на то, что наша информация соответствует истине. Это не военная хитрость. И наша главная задача заключается в том, чтобы вывести из строя все десять ракет. И действовать надо быстро.

– Почему?

– Потому что они перебрасывают к восточному побережью военные корабли с мощными радиолокационными системами, способными обнаружить наши самолеты.

– Значит, другого пути нет?

– Нет, господин президент. Если мы хотим добиться своей цели, это нужно осуществить сегодня ночью. – Посмотрев на часы, Райан понял, что на противоположной части земного шара ночь уже наступила.

***

– Мы самым решительным образом протестуем против американского нападения на нашу страну, – начал посол. – Япония всегда воздерживалась от подобных шагов и надеялась, что и Соединенные Штаты ответят ей взаимностью.

– Господин посол, со мной не советуются относительно военных операций. Значит, американские вооруженные силы нанесли удар по японской территории? – задал встречный вопрос Адлер.

– Вы отлично знаете, что произошло, и не можете не видеть, что это предвещает крупномасштабное вторжение. Мне поручено предупредить американскую сторону, – продолжил посол, – что такие действия повлекут за собой самые серьезные последствия. – Угрожающая фраза повисла в воздухе, как облако смертоносного газа.

Адлер подумал, прежде чем ответить.

– В первую очередь мне хотелось бы напомнить вам, господин посол, что не мы начали этот конфликт. Далее, прошу иметь в виду, что ваша страна предприняла намеренную попытку подорвать нашу экономику…

– Мы всего лишь последовали вашему примеру! – огрызнулся посол с яростью, за которой вполне могло скрываться что-то другое.

– Извините, сэр, но сейчас говорю я. Мы внимательно выслушали вас и приводим теперь наши доводы. – Адлер терпеливо подождал, давая послу возможность успокоиться; было ясно, что оба провели беспокойную ночь и плохо спали. – Далее, мне хотелось бы напомнить вам, что действия вашей страны привели к гибели нескольких сотен американских военнослужащих, и если вы ожидали, что мы не предпримем ответных мер, то ошиблись в своих предположениях.

– Мы никогда не наносили ударов по жизненно важным американским интересам.

– Свобода и безопасность граждан Соединенных Штатов является в конечном итоге единственным жизненно важным интересом нашей страны, сэр.

Атмосфера в зале, где шли переговоры, накалилась до предела. Впрочем, причина этого была очевидной для всех. Судя по всему, Америка предпринимала какие-то серьезные меры и они были не слишком утонченными. Лица дипломатов, сидевших по обеим сторонам длинного стола в зале, расположенном на верхнем этаже здания Государственного департамента, казались высеченными из камня. Во время официальных заседаний никто не хотел идти даже на малейшие уступки. Когда говорили руководители обеих делегаций, головы присутствующих чуть поворачивались в их сторону, но это было единственным движением. Профессиональный карточный игрок мог бы позавидовать самообладанию дипломатов, сидевших с застывшими, ничего не выражающими лицами, – но именно такова и была игра за этим столом, даже в отсутствие карт. До первого перерыва, переговоры не продвинулись дальше упоминания о том, кому принадлежат Марианские острова.

– Господи, Скотт, – негромко пробормотал Кук, выходя через двери на террасу. Он заметил, что руководитель американской делегации, судя по синим кругам под глазами, не спал почти всю ночь, которую провел, по-видимому, в Белом доме. Переговоры явно зашли в тупик. Средства массовой информации постоянно упоминали о выведенных из строя авианосцах, стоявших сейчас в сухих доках Пирл-Харбора, а в телевизионных передачах, ведущихся с Гуама и Сайпана, принимали участие жители островов, закрывавшие лица и говорившие измененными голосами. Они касались главным образом двух моментов – говорили, что предпочитают остаться американскими гражданами и что испытывают страх перед возможной высадкой американских войск И угрозой кровопролития, которое последует за этим. Эта двойственность была именно тем, что сбивало с толку общественность и приводило в замешательство организации, ведущие опросы общественного мнения, несмотря на то что большинствоопрошенных выражало негодование по поводу случившегося, и чуть меньше граждан говорило о надежде на решение конфликта дипломатическими средствами. Если это возможно, разумеется. В соответствии с опросом, проведенным газетой «Вашингтон пост» вместе с телевизионной компанией Эй-би-си и опубликованным сегодня утром, сорок шесть процентов опрошенных не надеялись на мирный исход. Однако, неизвестной для них составляющей являлось то, что японцы владели ядерным оружием. Ни одна из стран не сообщила об этом, причем в обоих случаях из опасений вызвать панику среди собственного населения. Все, кто принимали участие в переговорах, тоже искренне надеялись на мирное решение конфликта, но за последние два часа эта надежда почти полностью исчезла.

– Сейчас решение вопроса превратилось в политическую проблему, – объяснил Адлер, глядя в сторону и делая глубокий выдох, чтобы снять напряжение. – Так и должно было произойти, Крис.

– Но ведь у них есть ядерное оружие!

Заместитель государственного секретаря в замешательстве пожал плечами.

– Мы не считаем, что они решатся на такой безумный шаг.

– Мы не считаем? Какой гений пришел к подобному выводу? – резко бросил Кук.

– Райан, кто еще? – Адлер сделал паузу. – Он руководит всем этим. По его мнению, самым разумным следующим шагом будет морская блокада Японии – мы установим вокруг нее зону, куда не будут допускаться любые морские суда, как это сделали англичане на Фолклендских островах. Перережем пути снабжения нефтью, – объяснил Адлер.

– Повторение тысяча девятьсот сорок первого года? Мне казалось, что этот тупица – историк! Ведь именно так и началась мировая война!

– Если Кога осмелится публично заявить об этом, по нашему мнению, это расколет их правительство. Так что, – продолжил Скотт, – постарайся выяснить у японской стороны – то есть, я хочу сказать, узнай, насколько в действительности сильна их оппозиция.

– Мы ведем опасную игру.

– Это верно, – согласился Адлер, глядя ему прямо в глаза. Кук повернулся и пошел на противоположную сторону террасы. Раньше это казалось Адлеру нормальной частью дипломатической процедуры, составным элементом серьезных переговоров, поскольку настоящее обсуждение велось за кофе, чаем и пирожными, раз официальные руководители делегаций не хотели идти на риск и делать заявления, которые… ну что ж, таковы правила, напомнил он себе. И противная сторона искусно пользовалась этим. Адлер наблюдал за разговором двух дипломатов. Японский посол казался гораздо более обеспокоенным, чем его ближайший помощник. О чем ты думаешь на самом деле? – эта мысль настойчиво билась в мозгу заместителя государственного секретаря. Он дорого заплатил бы, чтобы узнать это. Сейчас слишком просто думать о нем как о личном противнике. Такой ход мыслей представил бы серьезную ошибку. Посол был профессиональным дипломатом, состоявшим на службе своей страны. На мгновение их взгляды встретились, причем оба намеренно старались не смотреть в сторону Кука и Нагумы. На какой-то момент исчезла и профессиональная сдержанность, поскольку оба понимали, что речь идет о войне, о жизни и смерти людей и они обязаны обсуждать навязанную им проблему. Американец и японец ощутили узы, связывающие их друг с другом, и одновременно подумали о том, почему ситуация так внезапно ухудшилась и в чем причина того, что кто-то злоупотребляет их профессиональным искусством.

***

– Это будет очень глупым шагом, – сказал Нагумо, заставляя себя приветливо улыбаться.

– Если у тебя есть связь с Когой, воспользуйся ею.

– Есть, но для этого слишком рано, Кристофер. Нам нужны какие-то уступки с вашей стороны. Неужели вы не понимаете этого?

– Дарлинг провалится на предстоящих выборах, если предаст тридцать восемь тысяч американских граждан. – Действительно, все было так просто. – Если для этого понадобится убить несколько тысяч ваших военнослужащих, он пойдет на такой шаг. К тому же он считает, по-видимому, что угроза вашей экономике представляет собой простой и дешевый выход из создавшейся ситуации.

– Это изменится, если ваш народ узнает, что…

– А как отреагируют японские граждане, когда узнают об этом? – Кук достаточно хорошо знал Японию, чтобы понимать, с каким ужасом и отвращением относятся рядовые японцы к ядерному оружию. Интересно, что и американцы стали придерживаться аналогичной точки зрения. Может быть, наконец возобладал здравый смысл, подумал дипломат, хотя и с некоторым опозданием и вне связи с возникшим тупиком в переговорах.

– Они поймут, что ядерное оружие совершенно необходимо для защиты наших жизненных интересов, – быстро ответил Нагумо, удивив этим американца. – Но ты прав, не менее важно и то, что это оружие не должно применяться. Тем более необходимо помешать вашим усилиям, направленным на подрыв японской экономики. В случае такой попытки начнут гибнуть люди.

– Люди гибнут и сейчас, Сейджи, судя по словам твоего босса.

После этого дипломаты вернулись к своим руководителям.

– Ну что? – спросил Адлер.

– Он утверждает, что продолжает поддерживать связь с Когой. Подобная фраза была настолько очевидной, что даже не пришла в голову никому в ФБР, и, когда он предложил такой вариант, сотрудники ФБР не знали, как отреагировать на это, но Адлер хорошо знал Кука. – Он получал удовольствие от своего участия в дипломатических переговорах, но это удовольствие было слишком большим, ему слишком нравилась та роль, которую он стал играть. И сейчас в упоении Кук не отдавал себе отчета в том, что выдал себя. Это Не являлось прямым, но было достаточным доказательством, чтобы убедить Адлера, что именно Кук передал японцам сведения о Коге. А теперь он, наверно, сообщил им кое-что еще, как это было задумано Райаном. Адлер вспомнил, что много лет назад, когда Райан всего лишь входил в состав группы, которой была поручена проверка деятельности ЦРУ, высокопоставленные чиновники обратили на него внимание после изобретения им ловушки «поющая канарейка». Так вот, ловушка захлопнулась снова.

Сегодня было так прохладно, что делегации вернулись в помещение раньше обычного и возобновили переговоры. На этот раз, может быть, удастся достигнуть чего-нибудь, подумал Адлер.

***

Инструктаж о предстоящей операции проводил полковник Майкл Закариас. Самая обычная рутина, несмотря на то что ни один из бомбардировщиков Б-2 ни разу не открывал огня во бремя боевых действий – или, точнее, не сбрасывал ни единой бомбы, хотя в принципе это одно и то же. 509-я бомбардировочная группа была сформирована в 1944 году, и ее первым командиром был полковник Пол Тиббетс, служивший в армейской авиации. Удивительное совпадение, подумал Закариас, сидя в своем фамильном доме, построенном отцом в районе авиабазы Элмендорф, штат Юта. Первый самолет поведет командир авиакрыла, бригадный генерал. Его заместитель поведет второй бомбардировщик, а полковник Закариас, начальник оперативного отдела, будет сидеть за штурвалом третьего. На его долю выпала самая отвратительная часть операции, но ввиду ее важности он подумал о том, что законы этики не распространяются на военное время, и пришел к заключению, что операция не выходит за пределы тех ограничений, которые налагаются на военнослужащих юристами и философами.

В Элмендорфе было очень холодно, и экипажи подвезли к бомбардировщикам в автобусах. Этой ночью каждый экипаж будет состоять из трех человек, хотя Б-2 был спроектирован всего лишь для первого и второго пилотов. Правда, существовала возможность присутствия на борту третьего офицера для управления оборонительными системами, хотя с этим мог справиться, по мнению фирмы-изготовителя, и второй пилот. Однако при проведении боевых операций требовался определенный «запас прочности», и потому еще до вылета «спиритов» из Миссури на борту самолетов находилось по триста фунтов дополнительного снаряжения вдобавок к двумстам фунтам веса офицера систем электронного противодействия.

В этом бомбардировщике все было необычным. По традиции, на боевых самолетах ВВС США номер красовался на вертикальном киле хвостового оперения, но у Б-2 не было хвостового оперения, так что номер нанесли на люке носового колеса шасси. Как бомбардировщик, предназначенный для проникновения через противовоздушную оборону противника, он обычно летал на большой высоте подобно авиалайнерам, делающим это для экономии топлива. Тем не менее уже в тот момент, когда проектирование самолета подходило к концу, условия контракта были изменены, и Б-2 приобрел способность летать на малой высоте, сохраняя все свои качества. Один из самых дорогих самолетов, он имел размах крыльев авиалайнера DC-10 и в тоже время был почти невидим. Синевато-серая окраска помогала ему сливаться с ночным небом, и сейчас на него возлагалась главная надежда в быстрейшем окончании войны. Рассчитывали, что он проведет операцию как можно более тихо и незаметно. Лишь пристегнувшись ремнями безопасности, полковник Закариас напомнил себе, что это боевой вылет.

Один за другим включились и заревели реактивные двигатели, созданные на «Дженерал электрик». Приборы на панели управления ожили, их стрелки указывали на полную мощность холостого хода. Несмотря на то что бомбардировщик стоял на месте, его двигатели потребляли столько же топлива, сколько и на крейсерской скорости при полете в стратосфере. Первый и второй пилоты проверили бортовые системы и убедились, что они работают нормально. Затем бомбардировщики один за другим вырулили на взлетно-посадочную дорожку.

***

– Они облегчают нашу задачу, – произнес вслух Джексон. Сейчас он находился в боевой рубке авианосца под летной палубой. Его оперативный план предусматривал такую возможность, но он не позволял себе надеяться на это. Наиболее опасными противниками являлись эскадренные миноносцы типа «конго», вооруженные ракетными системами «иджис», которые японское командование направило для обороны Марианских островов. Американский военно-морской флот еще не овладел искусством борьбы с ракетными комплексами, управляемыми радиолокаторами, и адмирал полагал, что ему придется заплатить дорогую цену сбитыми самолетами и погибшими экипажами, но оказалось, что Америка действительно сумела перехватить инициативу. Противник перемещал свои корабли, чтобы оказать сопротивление американцам, а потеря инициативы всегда ведет к поражению.

Джексон ощущал растущую уверенность. «Джон Стеннис» шел на северо-восток полным ходом, развивая скорость больше тридцати узлов. Адмирал посмотрел на часы и подумал о том, что и остальная часть операции, задуманной им в Пентагоне, может оказаться такой же успешной.

***

На этот раз ему предстояло осуществить нечто иное. Как и прошлой ночью, Рихтер включил двигатели своего «команча», думая о том, сколько еще раз ему удастся столь успешно ускользать от опасности вопреки аксиоме, которая непреложно действовала во время боевых операций: один и тот же маневр редко удается повторить. Как жаль, что парень, спланировавший эту операцию, не знаком с нею. Последний раз Рихтер позволил сe6e задуматься над делом, не имеющим отношения к операции, когда попытался решить, не был ли этим парнем тот летчик военно-морской авиации, которого он встретил на авиабазе Неллис несколько месяцев назад. Нет, наверно. Он показался ему настоящим профессионалом.

Снова вертолет окружили рейнджеры со своими крошечными огнетушителями, и снова их помощь не понадобилась, и снова Рихтер взлетел безо всяких происшествий, немедленно направив вертолет вверх вдоль склона горы Шираиши-сан на восток, в сторону Токио, однако на этот раз его сопровождали еще две винтокрылые машины.

***

– Посол хочет лично встретиться с Дарлингом, – сказал Адлер. – Он упомянул об этом в конце утреннего заседания.

– Что еще? – спросил Райан. Как это типично для Адлера, он в первую очередь заговорил о своем деле.

– Кук является источником утечки информации. Он сказал мне, что его контакт продолжает работать рука об руку с Когой.

– А ты…

– Я сказал ему то, что ты просил. Так как относительно посла?

Райан взглянул на часы. Момент был выбран очень неудачно, операция уже началась, и ему хотелось избежать этого осложнения, но, с другой стороны, он не рассчитывал, что противная сторона пойдет ему навстречу.

– Через полтора часа. Я договорюсь с боссом.

***

На долю офицера управления системами электронного противодействия выпала также обязанность проверить вооружение. У самолета, способного нести восемьдесят пятисотфунтовых бомб, в бомбовом отсеке помещалось только восемь бомб весом по две тысячи фунтов каждая, предназначенных для атаки точечных целей. Они имели замедленный взрыватель и способны были глубоко проникать в объект перед взрывом. При умножении восьми на три получалось двадцать четыре – еще одно упражнение в арифметике, делающее обязательной заключительную фазу операции. Можно было бы легко обойтись без нее с помощью атомных бомб, однако приказ исключал их применение, и у полковника Закариаса не было возражений. В конце концов, ему пришлось бы до последнего вздоха жить с совестью, отягощенной этим воспоминанием.

– Все указатели зеленые, сэр, – доложил офицер после проверки систем вооружения. Ничего удивительного, каждую бомбу лично проверил старший специалист службы вооружения, главный сержант, затем эту работу повторил представитель фирмы-изготовителя. Бомбы по одной подверглись дюжине проверок на специальных приборах, а при погрузке в бомбовый отсек с ними обращались, как с хрупкими вазами. Это было необходимо, чтобы сохранить девяностопятипроцентную гарантию фирмы-изготовителя, хотя для полной уверенности даже этого – недостаточно. Вообще-то для такой операции требовалось больше трех самолетов, но их не было, да и совместный полет трех «спиритов» являлся сложным сам по себе.

– Вижу снежок на пеленге два-два-пять. Похоже на Е-2, – доложил офицер службы электронного противодействия. Через десять минут стало ясно, что все наземные радиолокационные станции действуют на полную мощность. Ну что ж, для этого и создан их бомбардировщик, почти одновременно подумали все три члена экипажа.

– О'кей, рассчитай курс, – распорядился Закариас, глядя на экран, расположенный перед ним.

– Один-девять-ноль кажется пока наиболее благоприятным. – Бортовые приборы опознали тип каждого радиолокатора, и самым разумным было пролететь в районе действия устаревших РЛС, к счастью знакомых летчикам, так как их проектировали в Америке.

***

Впереди бомбардировщиков снова летели «молнии» F-22, на этот раз одни и незаметно, приближаясь к острову Хоккайдо с востока, тогда как Б-2 выбрали более южный сектор. Их задание требовало скорее умственного напряжения, чем физического. В воздухе находился один Е-767, барражирующий теперь над сушей и, наверно, окруженный истребителями, тогда как менее совершенные самолеты раннего радиолокационного оповещения Е-2 образовывали патрульную линию, выдвинутую вперед над морем. По-видимому, на летчиков-истребителей выпала сейчас большая нагрузка; и действительно, на экране предупреждения об опасности появилось указание, что на нескольких «иглах» включены поисковые радиолокаторы, обшаривающие небо. Ну что ж, настало время заставить их расплатиться за это. Пара американских истребителей чуть развернулась вправо и направилась к двум ближайшим «иглам».

***

Два Е– 767 все еще находились на земле, вокруг радарной антенны одного из них, похожей на огромное плоское блюдце, возвышались подмостки. По-видимому, идет ремонт, подумал Рихтер, осторожно приближаясь с запада. Перед ним все еще находились холмы, за которыми можно было укрыться, хотя на самом высоком из них располагалась радиолокационная станция, входившая в мощный комплекс системы противовоздушной обороны. Бортовой компьютер рассчитал мертвую зону для вертолета, куда не проникали лучи радара, и Рихтер прижался к самой земле. Он закончил сближение в трех милях от радиолокационной станции, но ниже ее, и теперь пришло время осуществить то, для чего и был спроектирован «команч».

Рихтер поднялся над последним холмом, и его радар обшарил местность, раскинувшуюся перед ним. Память бортового компьютера выбрала из множества очертаний на аэродроме два самолета Е-767, и перед пилотом вспыхнул дисплей оружия, находящегося в его распоряжении. Е-767 были опознаны как цели один и два. Пилот выбрал ракеты «хеллфайр» класса «воздух – земля», люк внизу вертолета открылся, и Рихтер дважды нажал кнопку пуска. Ракеты сорвались с направляющих и помчались к авиабазе, расположенной в пяти милях впереди.

***

Цель номер четыре представляла собой высотный многоквартирный дом и, к счастью, находилась на верхнем этаже. «Зорро-3» подлетел к городу с юга, и теперь пилот развернул свою машину, стараясь найти освещенное окно. Вот, наконец. Это не электрический свет в комнате, подумал пилот, скорее включенный телевизор. Впрочем, в данном случае и этого достаточно. Он воспользовался режимом ручного наведения, чтобы замкнуться на голубом огоньке.

***

Козо Матцуда пытался понять, что заставило его оказаться замешанным в это дело, но всякий раз приходил к одному и тому же ответу. Он вложил средства в слишком большое количество предприятий и потому был вынужден вступить в союз с Яматой. Но где сейчас его друг? На Сайпане? Почему? Он нужен им здесь. Кабинет министров проявлял признаки беспокойства, и хотя ставленник Матцуды, входивший в состав кабинета, делал все, что ему говорили, несколько часов назад он узнал, что министры начали думать независимо, сами по себе, а это было уже плохо. С другой стороны, происшедшее за последнее время тоже не вызывало оптимизма. Американцам удалось до определенной степени пробить брешь в противовоздушной обороне Японии, что оказалось весьма неприятным сюрпризом. Ну почему они не хотят понять, что войну пора кончать, что Марианские острова перешли под эгиду Японии раз и навсегда и что Америке придется признать это? По-видимому, единственное, что они понимают, – это сила, но когда Матцуда и остальные дзайбацу пришли к выводу, что они в состоянии прибегнуть к силовому решению проблемы, американцев не охватила паника, на которую они рассчитывали.

А что, если… что, если американцы не отступят? Ямата-сан заверил всех, что они будут вынуждены сдаться, но ведь он также заверил их, что может подорвать финансовую систему США, однако американцы каким-то образом сумели вывернуться из сложного положения, еще более ловко, чем противники в ходе мушаши – схватки на мечах, за которой он наблюдал сейчас по ночной программе телевидения. Теперь отступать нельзя. Необходимо вести войну до победного конца, потому что в противном случае всем им угрожает крах… даже более страшный, чем тот, что едва не разорил его промышленно-финансовую корпорацию в результате принятого им ошибочного решения. Ошибочное решение? – спросил себя Матцуда. Да, но ему удалось устоять, благодаря тому что он вступил в союз с Яматой, и если только его коллега поскорее вернется в Токио и поможет дзайбацу навести порядок в правительстве, может быть, тогда…

Канал на экране телевизора неожиданно сменился. Странно. Матцуда взял пульт дистанционного управления и переключился на прежний, но канал сменился опять.

***

В пятнадцати секундах от цели пилот «Зорро-3» включил инфракрасный лазер, применявшийся для наведения противотанковой ракеты. Сейчас «команчем» управлял автопилот, что позволяло летчику вручную вести ракету к цели. Ему и в голову не пришло, что инфракрасный луч лазера действует на такой же длине волны, что и простой пульт дистанционного управления, с помощью которого его дети дома, глядя в телевизор, переключают мультики.

***

Черт бы его побрал! Матцуда в третий раз переключил канал, но всякий раз на экране вместо фильма про самураев появлялись новости. Он не видел этот фильм уже несколько лет, а с проклятым телевизором что-то случилось. Более того, эту модель с широким экраном выпускала его же собственная корпорация. Промышленник встал с постели, подошел к телевизору и направил пульт прямо на инфракрасный переключатель на передней панели. И снова изображение упрямо возвратилось на канал новостей.

– Проклятие! – пробормотал он, становясь на колени и переключая каналы вручную. Безрезультатно. Свет в спальне был выключен, и в последнюю секунду Матцуда заметил на экране телевизора желтое

сияние. Отражение? От чего? Он повернул голову и увидел желтый полукруг пламени, приближающийся к его окну, за мгновение до того, как ракета ударила в стену рядом с кроватью.

***

«Зорро– 3» заметил взрыв на верхнем этаже высотного жилого дома, тут же свернул налево и начал наводить ракету на другую цель. Вот это действительно увлекательно, подумал пилот, интереснее даже, чем незначительная роль, которую ему довелось сыграть шесть лет назад во время пребывания в боевой группе «Нормандия». Вообще-то он никогда не стремился к тому, чтобы стать «змееловом», но вот теперь стал одним из них… Следующая цель походила на первую. Ему пришлось несколько раз мигнуть, чтобы ясно ее увидеть, но теперь он не сомневался, что все находящиеся в радиусе двадцати метров от места взрыва ракеты уже ничего не смогут рассказать о случившемся.

***

Первая ракета «хеллфайр» – «пламя ада» – попала в самолет, вокруг которого сновали члены экипажа. К счастью, она ударила в носовую часть Е-767, так что при взрыве кое-кто уцелеет, подумал Рихтер. Взрыв второй ракеты, которую тоже наводил компьютер, оторвал хвостовое оперение у другого самолета. Теперь у Японии осталось всего лишь два новейших самолета раннего радиолокационного обнаружения, находившихся сейчас, по-видимому, где-то в воздухе, и Рихтер ничего не мог поделать с ними. Они, наверно, не прилетят сюда, но, чтобы убедиться в этом, он развернул вертолет, прицелился и на обратном пути обстрелял радиолокационную станцию ПВО из автоматической пушки.

***

Биничи Мураками как раз выходил из здания после продолжительного разговора с Танзаном Итагаке. Завтра он встретится со. своими коллегами на заседании кабинета министров и предложит покончить с этим безумием, прежде чем станет слишком поздно. Да, у его страны есть ядерное оружие, но они считали, что оно создано для того, чтобы фактом обладания такого оружия не допустить его применения. Одной только мысли, что народ узнает, что их страна установила баллистические ракеты с ядерными боеголовками на своей земле – если быть точным, то в скалах, – было достаточно, чтобы расколоть созданную Гото политическую коалицию. Теперь он понимал, что распоряжаться политическими деятелями как марионетками можно только до определенного предела, после которого они начинают осознавать, что сами обладают немалой властью.

Уличный нищий – мысль о нем постоянно приходила ему в голову. Если бы не это, его вряд ли убедили бы аргументы Яматы. Если бы не это… пытался убедить он себя. И тут небо над головой внезапно озарилось яркой вспышкой. Телохранитель Мураками, стоявший рядом, мгновенно повалил его на тротуар рядом с автомобилем. На них дождем посыпались осколки стекла. Лишь стихло первое эхо, как тут же раздались раскаты грома, пришедшего с расстояния в несколько километров откуда-то с другой стороны.

Что это? – хотел спросить Мураками, но едва шевельнулся, как почувствовал липкую жидкость на лице – это была кровь из руки телохранителя, рассеченной упавшим стеклом. Тот, сжав губы, пытался сохранить хладнокровие, но было видно, что рана серьезная. Мураками помог ему сесть в автомобиль и приказал шоферу ехать в ближайшую больницу. Едва шофер кивнул, как небо осветилось новой вспышкой.

***

– Еще два тюленчика, – негромко пробормотал полковник. Ему удалось приблизиться к «иглам» на расстояние меньше пяти миль, прежде чем он выпустил свои «стрелы». Всего один «игл» попытался совершить маневр уклонения, но это оказалось слишком поздно, правда, пилот успел катапультироваться и спускался теперь на парашюте к земле. Пока достаточно. Полковник повернул свою «молнию» на северо-восток и направился домой со скоростью полтора Маха. Его звено из четырех

F– 22 пробило брешь в обороне Хоккайдо, и теперь японские ВВС бросят сюда другие истребители, чтобы заткнуть ее, в чем и состояла цель операции. В течение многих лет полковник говорил всем, кто готовы были слушать его, что воздушный бой не имеет ничего общего с честной игрой, схваткой по правилам, и тогда он смеялся над этим мнимым смягчением для характеристики боя истребителя-невидимки с обычным боевым самолетом. Бить тюленчиков. Но японцы не были тюленями, и то, что они совершили, походило на убийство. Полковник испытывал чувство стыда за то, что ему приходилось делать.

***

Офицер, наблюдавший за системами электронного противодействия, сумел проложить курс между двумя радиолокационными станциями ПВО и в ста милях от барражирующего в небе самолета раннего радиолокационного обнаружения Е-2. В наушниках слышались оживленные радиопереговоры между наземными станциями и истребителями, причем все со стороны севера. Снижение начнется над городом Арай. Бомбардировщик Б-2А плавно и неслышно летел на высоте сорока трех тысяч футов со скоростью около шестисот узлов. Под первым слоем наружной обшивки из текстиля и других материалов его покрывала тончайшая медная сетка, которая поглощала электронную энергию радиолокационных импульсов, бьющих сейчас по бомбардировщику. Эту часть технологии «стеле» можно найти в любом школьном учебнике физики. Медные нити собирали почти всю энергию подобно простой антенне и превращали ее в тепло, рассеиваемое потом в холодном ночном воздухе. Остальная часть энергии радиолокационных импульсов проникала к внутренней части корпуса и отражалась в разные стороны. По крайней мере такой была идея конструкторов.

***

Райан встретил посла и в сопровождении пяти агентов Секретной службы проводил его в Западное крыло Белого дома. Атмосфера была той, что на дипломатическом языке носит название откровенной. Это означало, что не проявлялось открытой враждебности, но ощущалось напряжение и отсутствовал обычный обмен любезностями, характерный для подобных визитов. Помимо слов, которых требовал дипломатический протокол, не произносилось ничего. К тому времени, когда они вошли в Овальный кабинет, Джек беспокоился главным образом о том, какая угроза – если предстояло таковую услышать – прозвучит в этот самый неподходящий момент.

– Прошу садиться, господин посол, – произнес Дарлинг.

– Спасибо, господин президент.

Райан опустился в кресло между японским дипломатом и Роджером Дарлингом. Это был автоматический шаг, направленный на защиту своего президента, но излишний. Два агента Секретной службы вместе с ними вошли в кабинет, и один встал у двери, а второй прямо за спиной у посла.

– Мне сообщили, что вы хотите что-то сказать мне, – заметил Дарлинг.

Слова дипломата прозвучали сухо и бесстрастно.

– Мое правительство дало указание передать вам, что мы собираемся объявить о наличии у нас стратегического оружия. Нам хотелось предупредить вас об этом.

– Такое заявление будет рассматриваться как прямая угроза нашей стране, господин посол, – сказал Райан, играя роль посредника и давая возможность президенту не обращаться прямо к послу.

– Это будет угрозой лишь в том случае, если вы так истолкуете наше заявление.

– Вы понимаете, конечно, – заметил Райан, – что и мы владеем ядерным оружием.

– Которое вы уже применили против нашей страны, – тут же ответил посол. Райан кивнул.

– Да, в ходе еще одной войны, развязанной вами.

– Мы неоднократно говорили, что война начнется лишь в том случае, если вы пожелаете этого.

– Сэр, когда вы захватываете американскую территорию и убиваете американских военнослужащих, это и есть война.

Дарлинг слушал словесную дуэль молча, не вмешиваясь, склонив голову, играя свою роль точно так же, как советник по национальной безопасности играл свою. Теперь он достаточно хорошо знал своего помощника и замечал в нем признаки напряжения, испытываемого им, – ноги, скрещенные под креслом, сжатые руки, лежащие на коленях, негромкий приятный голос, который неизменно оставался спокойным, несмотря на тему разговора. Боб Фаулер был прав, когда говорил, что на него можно положиться в трудную минуту. Да, с этим человеком можно выдержать свирепый шторм, подумал Роджер Дарлинг, вспомнив поговорку, возникшую в те давние времена, когда люди начали плавать по морям. Райан бывал иногда упрямым и вспыльчивым, но в трудный момент внезапно успокаивался подобно врачу при сложной операции. Может быть, он научился этому у жены? – подумал президент. А возможно, сам заставил себя вести таким образом, овладев этим искусством за те десять или двенадцать лет, когда то поступал на государственную службу, то уходил с нее. Отличная голова, здравый смысл, редкая способность угадывать предстоящие события – и при всем том такое спокойствие. Как жаль, что он избегает политики. От этой мысли Дарлинг едва не улыбнулся, но вовремя удержался. Нет, Райан не сможет добиться успеха в политике, для этого он слишком прямой человек Даже в его спокойствии проскальзывает откровенность, а ведь одним из важнейших качеств политического деятеля является способность убедительно лгать. Впрочем, Райан действительно хороший человек, и в критической ситуации на него можно положиться.

– Мы стремимся урегулировать этот неприятный эпизод мирным путем, – произнес посол, – и готовы пойти на значительные уступки.

– Нам не требуется ничего особенного, – пожал плечами Райан. – Нужно восстановить ранее существовавшее положение. – Ему не хотелось говорить об этом, но он был вынужден упомянуть мысли, которые обсуждал с президентом. Теперь, если случится что-то неприятное, на память придет лишь одно – допустил ошибку Райан, а не Роджер Дарлинг. – И ликвидировать ваши ракеты с ядерными боеголовками под контролем международных наблюдателей.

– Вы вынуждаете нас вести очень опасную игру.

– Вы сами выбрали такой путь. – Райан заставил себя расслабиться. Сейчас его правая рука сжимала левую кисть. Он чувствовал пальцами часы, но не решался посмотреть на циферблат, опасаясь выдать себя, показать, что сейчас происходит что-то связанное со временем. – Вы уже нарушили договор о нераспространении ядерного оружия и хартию Организации Объединенных Наций, которую подписало ваше правительство. Кроме того, вами нарушены условия нескольких договоров о двусторонних отношениях с Соединенными Штатами Америки и вы начали войну, направленную на захват чужих территорий. Неужели вы полагаете, что мы согласимся со всем этим, включая порабощение американских граждан? Скажите, какой будет реакция японского народа, когда он узнает об этом? – Еще не были преданы гласности события, происшедшие прошлой ночью над северной частью Японии. Дзайбацу контролировали средства массовой информации гораздо строже, чем Райан, сумевший уговорить руководителей американских телевизионных компаний, но с этим всегда возникают проблемы. Рано или поздно правда станет известна. Это неплохо, если правда на твоей стороне, но просто ужасно, когда она работает против тебя.

– Но вы должны пойти хоть на какие-нибудь уступки! – воскликнул посол, на глазах теряя свою дипломатическую сдержанность. Агент Секретной службы, стоявший позади него, шевельнул пальцами.

– Мы даем вам возможность восстановить мир без принуждения с нашей стороны.

– Этого слишком мало!

– Правильнее обсудить этот вопрос с заместителем государственного секретаря Адлером и его делегацией. Вы знакомы с нашей позицией, – произнес Райан. – Если вы считаете необходимым объявить о том, что обладаете ядерным оружием, мы не можем помешать вам. Хочу предупредить, однако, что это приведет к серьезной психологической эскалации, которая не пойдет на пользу обеим нашим странам.

Посол посмотрел на Дарлинга, надеясь, что тот как-то отреагирует. Приближались выборы в Айове и Нью-Гемпшире, и президенту необходимо успешно начать избирательную кампанию… Может быть, в этом и заключается причина столь жесткого поведения? – подумал дипломат. В полученных из Токио указаниях говорилось, что он должен добиться для своей страны свободы маневра, но американцы отказались идти на какие-либо уступки, и виновником этого наверняка является Райан.

– Неужели доктор Райан говорит от имени Соединенных Штатов? – У посла дрогнуло сердце, когда он увидел, что президент покачал головой.

– Нет, господин посол. От имени Соединенных Штатов говорю я. – Дарлинг сделал паузу, и на его лице появилась жесткая улыбка. – Но в данном случае доктор Райан говорит от моего имени. Вы хотите сказать что-нибудь еще?

– Нет, господин президент.

– В таком случае я вас больше не задерживаю. Надеюсь, ваше правительство поймет, что предложенный нами способ урегулировать конфликт является самым лучшим. Остальные альтернативы не следует даже рассматривать. До свиданья, сэр. – Дарлинг остался сидеть, зато Райан встал, чтобы проводить посла. Он вернулся через несколько минут.

– Когда? – спросил президент.

– В любую минуту.

– Надеюсь, что все пройдет успешно.

***

Воздух под ними был чистым и прозрачным, хотя на высоте пятидесяти тысяч футов виднелись клочья перьевых облаков. Но даже несмотря на это, невооруженный человеческий глаз не мог увидеть исходную точку – ИТ. Еще хуже было то, что остальные бомбардировщики звена из трех самолетов тоже оказались невидимыми, хотя в соответствии с планом находились на расстоянии соответственно четырех и восьми миль. Майк Закариас вспомнил об отце, о всех его вылетах в ходе действий против самой совершенной противовоздушной обороны того времени, о том, как он однажды проиграл, всего один раз, и был чудом спасен из лагеря, где ему предстояло остаться навсегда. Сейчас перед его сыном стояла более легкая задача, но в то же время и более сложная, потому что Б-2 не мог маневрировать и всего лишь чуть менял положение в зависимости от ветра.

– Батарея зенитных ракет «пэтриот» в направлении на два часа, – предупредил капитан, сидевший за пультом управления системами электронного противодействия. – Ее радиолокаторы только что включились.

Теперь Закариас понял причину. На земле, в нескольких милях, появились первые вспышки. Значит, разведывательные данные правильны, подумал полковник. У японцев немного батарей «пэтриот», и они не расположили бы их в этом районе просто так. И тут, глядя вниз, он увидел огни движущегося поезда у входа в ущелье, по которому им предстояло нанести бомбовый удар.

– Первый запрос, – распорядился пилот. Теперь ситуация становилась по-настоящему опасной.

Радиолокатор под носовой частью его самолета нацелился на участок земли далеко внизу, следуя указаниям спутниковой навигационной системы, и мгновенно определил положение бомбардировщика по отношению к известным наземным ориентирам, находившимся в памяти компьютера. Затем самолет накренился, повернул вправо и через две минуты повторил маневр.

– Предупреждение о пуске ракеты! Ракета «пэтриот» – нет, две, – сообщил офицер комплекса электронного противодействия.

– Это по второму номеру, – произнес Закариас. Должно быть, его заметили в тот момент, когда открылся люк бомбового отсека. При открытом бомбовом люке самолет мгновенно утрачивает невидимость, но это длится всего несколько секунд, прежде чем…

Вот. Полковник увидел, что ракеты взлетают из-за холма и мчатся намного быстрее, чем советские СА-2, от которых так успешно уклонялся в свое время его отец. Это напоминает даже не ракеты, а скорее лучи направленной энергии, с такой скоростью поднимающиеся вверх, что за ними трудно уследить взглядом и уж тем более предпринять маневр уклонения. Однако обе ракеты, летевшие на расстоянии нескольких сотен метров друг от друга, ничуть не изменили траектории полета, промчались мимо цели по направлению к какой-то точке в пространстве и взорвались подобно фейерверку на высоте примерно шестидесяти тысяч футов. Значит, технология «стелс» на самом деле действенна против ракет «пэтриот», как и показали проведенные испытания. Наверно, ракетчики сейчас ломают головы, подумал Закариас.

– Начинаю первый заход на цель, – объявил пилот. Всего на земле находилось десять точечных целей – пусковых шахт, говорилось в разведданных, и полковник с удовлетворением подумал, что ему нужно уничтожить эти ненавистные сооружения, даже ценой жизни других людей. В операции принимали участие только три бомбардировщика, и его самолет, как и два других, нес всего восемь бомб. Общее число бомб, доставленных тремя бомбардировщиками для проведения операции, составляло двадцать четыре, причем на каждую пусковую шахту предназначалось по две бомбы, а остальные четыре Закариас должен был сбросить на последнюю цель. У каждой бомбы попадание в пределах четырех метров от точки прицеливания составляло девяносто пять процентов – очень высокая точность, но при этой операции всякое отклонение недопустимо. Правда, из теоретических расчетов следовало, что при двух бомбах, сброшенных на одну цель, вероятность промаха ничтожна, но, когда число целей увеличивалось на порядок, вероятность промаха тоже возрастала в десять раз.

Сейчас бомбардировщик летел под контролем компьютера и пилот мог взять управление на себя лишь в том случае, если случится что-то угрожающее. Полковник снял руки со штурвала, опасаясь случайным прикосновением нарушить процесс, требующий куда большего искусства, чем владеет человек.

– Как функционируют системы? – спросил он по каналу внутренней связи.

– Нормально, – коротко ответил офицер комплекса электронного противодействия. Он не отрывал взгляда от приборов космической навигационной системы, принимавшей сигналы с четырех спутников, которые несли атомные часы. Космическая навигационная система определяла точное положение бомбардировщика в трех измерениях при данных о курсе, скорости и ветровом сносе, вносимых бортовыми системами. Полученная информация автоматически вводилась в компьютерную память бомб, уже запрограммированных на точные координаты целей. Первый бомбардировщик поражал цели от первой до восьмой. Второй – от третьей до десятой. А вот третий, который вел полковник Закариас, сбрасывал свои бомбы на цели номер один, два, девять и десять. Это означало, что, поскольку ни один самолет не сбрасывал на каждую цель по две бомбы, даже при выходе из строя электронной системы наведения пусковая шахта все равно будет поражена.

– Радиолокаторы батареи «пэтриот» продолжают поиск. Похоже, что она расположена у входа в ущелье. Тем хуже для них, подумал Закариас.

– Открываю дверцы бомбового отсека – дверцы открыты! – послышался голос второго пилота. И тут же последовал возглас третьего офицера.

– Нас заметили – радиолокаторы батареи ведут нас!

Первая бомба отделилась от самолета.

– На нас замкнулись – пуск, пуск, пуск!

– Не забудьте, потребуется несколько секунд, – поборов волнение, произнес Закариас спокойным голосом. Вторая бомба полетела вниз. И тут в голове полковника мелькнула новая мысль: а вдруг командир батареи проявит сообразительность? Что, если он сделал выводы из предыдущего залпа? Господи, операция может все-таки потерпеть неудачу, если…

Через две секунды четвертая бомба отделилась от самолета, и бомбовый люк закрылся. И тут же бомбардировщик Б-2 снова превратился в невидимку.

***

– Это бомбардировщик «стелс», именно «стелс», – послышался голос офицера, руководившего перехватом. – Смотрите!

Большая привлекательная цель, только что появившаяся у них над головами, внезапно исчезла. Мощный многовибраторный радиолокатор сообщил о присутствии цели как визуально, так и подав звуковой сигнал, а теперь экран опустел, но не совсем. Сейчас вниз спускались четыре предмета, тогда как только что их было восемь. Бомбы. Командир батареи слышал звуки взрывов, доносившиеся из ущелья. Прошлый раз он целился в бомбардировщик и напрасно потратил две драгоценные ракеты; и две пущенные только что тоже не попадут в цель… но…

– Сменить наведение! – скомандовал он.

***

– Они больше не ведут нас, – произнес офицер комплекса электронного противодействия скорее с надеждой, чем с уверенностью. Поисковый радиолокатор обшаривал небо, затем замкнулся на цели, но этой целью было что-то еще.

Чтобы окончательно уйти от опасности, Закариас повернул самолет, что все равно было необходимо для осуществления второй части операции. Это уведет бомбардировщик с запрограммированного пути ракет и поможет избежать случайного отражения радиолокационных импульсов от его наружной поверхности.

– Докладывайте! – коротко бросил полковник.

– Они пролетели мимо нас. – Это тут же подтвердилось сначала одной, потом второй вспышкой, озарившими облака над головой. Хотя все три члена экипажа инстинктивно вздрогнули, это была скорее психологическая реакция – самолет даже не встряхнуло, настолько далеко позади взорвались ракеты.

О'кей, значит, это все… хотелось бы…

– Он все еще ведет. – замкнулся! – послышался возглас офицера. – Но…

– На нас?

– Нет, на чем-то другом… я не знаю…

– На бомбах. Проклятие! – выругался Закариас. – Он ведет бомбы!

***

Их было четыре, самые «умные» из всех «умных» бомб стремительно падали вниз, но все-таки не так быстро, как пикирующий истребитель. Каждая из бомб «знала», где она находится во времени и в пространстве, «видела» свою цель. Бортовая навигационная система бомбардировщика сообщила им необходимые данные: координаты этих целей, снятые с карт, скорость и курс самолета, и на основании этой информации компьютеры внутри самих бомб рассчитали местоположение своих запрограммированных целей. Теперь, падая вниз, они соединили направление полета с невидимыми точками в трехмерном пространстве и не могли пролететь мимо. Однако бомбы не были невидимыми, в них не заложили технологию «стелс», никому не пришло в голову подумать об этом, а онипредставляли собой достаточно большие предметы, чтобы радиолокатор засек их и начал вести.

***

У батареи «пэтриот» все еще оставались ракеты, ей нужно было оборонять объект, и несмотря на то, что бомбардировщик исчез с экрана, на нем по-прежнему оставались четыре предмета, и радиолокатор «видел» их. Система наведения автоматически переключилась на предметы, а командир батареи выругал себя за то, что не подумал об этом раньше. Оператор кивнул, услышав команду, и повернул ключ, позволявший ракетным системам действовать в автономном режиме. Управляющий ими компьютер не знал и не интересовался тем, что приближающиеся цели вовсе не самолеты. Они летели в воздухе, они находились внутри полусферы досягаемости, и люди отдали команду сбивать их. Первая из четырех ракет вырвалась из стоявшего на грузовике пакета, ее твердое ракетное топливо вспыхнуло и прожгло ночное небо белой ослепительной полосой. Система наведения следила за целями из самой ракеты, и при всей своей сложности она была исключительно точной и не поддавалась электронному глушению. Первая ракета нацелилась на падающую бомбу, передавая сигналы на землю и получая корректирующие указания от главного компьютера батареи. Будь у ракеты мозг, она ощущала бы удовлетворение оттого, что вела цель, выбирая в пространстве точку, где они встретятся…

– Пуск! – произнес оператор, и ночь превратилась в день, когда вторая ракета «земля – воздух» нацелилась на следующую бомбу.

***

Яркий свет на земле объяснил полковнику происходящее. Закариас видел вспышки, отражающиеся от скалистых склонов, и знал, что они появились слишком рано, чтобы быть взрывами бомб. Значит, тот, кто рассчитывал параметры операции, вовсе не был параноиком.

– Исходная точка номер два, – произнес второй пилот, и командир самолета вернулся к действительности.

– Отличный наземный ориентир, – послышался голос офицера комплекса электронного противодействия.

На этот раз Закариас отчетливо видел его – широкая гладкая поверхность темно-синего цвета, резко отличающаяся от изломанного, более темного грунта окружающих гор, и бледная дуга стены, сдерживающей ее. Виднелись даже огни электростанции.

– Открываю дверцы бомбового отсека.

Самолет подпрыгнул на несколько футов, когда оставшиеся бомбы упали вниз. Компьютер автоматически ввел поправку, выровнял бомбардировщик, и он снова повернул вправо, на восток. По какой-то причине пилот испытывал удовлетворение оттого, что выполнил приказ.

***

Командир ракетной батареи издал возглас удовлетворения и хлопнул ладонью по приборной панели. Ему удалось сбить три из четырех бомб, и хотя последняя ракета не попала в цель и взорвалась рядом с нею, взрывная волна наверняка отбросила бомбу от запрограммированной траектории и помешала ей поразить шахтно-пусковую установку, несмотря на то что он почувствовал, как земля вздрогнула от разрыва. Он поднял трубку телефона, соединяющего батарею с бункером управления.

– У вас все в порядке? – обеспокоенно спросил командир.

– Что произошло, черт побери? – послышался отдаленный голос. Командир батареи не обратил внимания на столь глупый вопрос.

– Как с ракетами?

– Восемь уничтожено – но мне кажется, две уцелели. Я должен позвонить в Токио и получить указания. – У него вызывало удивление, что поражены не все установки, и его первой мыслью было отметить удачное размещение ракет. Шахтно-пусковые установки вырубили в сплошной скальной породе, и это отчасти защитило межконтинентальные баллистические ракеты. Какие приказы он получит теперь, после того как американцы попытались обезоружить его страну?

Надеюсь, из Токио поступит приказ о пуске ракет, подумал командир зенитной батареи, хотя и не осмелился произнести это вслух.

***

Последние четыре бомбы с третьего Б-2 были нацелены на плотину гидроэлектростанции в верхней части ущелья. Они были запрограммированы таким образом, чтобы попасть в цель от основания и до вершины железобетонного сооружения, причем место и момент взрыва имели ничуть не меньшее значение, чем у тех бомб, что поразили пусковые установки. Невидимые и не услышанные никем, они летели вниз на расстоянии сотни футов одна от другой.

Плотина гидроэлектростанции имела сто тридцать метров в высоту, почти такую же толщину у основания и сужалась к верхней части, составляя у водослива всего десять метров. Она была построена с таким расчетом, чтобы противостоять землетрясениям, столь частым в Японии, и сдерживать колоссальную массу воды, скопившейся в водохранилище. Гидроэлектростанция уже тридцать лет снабжала электричеством весь регион.

Первая бомба попала в плотину на семьдесят метров ниже водослива. Летевшая с огромной скоростью, в корпусе из закаленной стали, она проникла в глубь плотины на пятнадцать метров и лишь потом взорвалась. Бомба образовала небольшую пещеру внутри гигантской стены и потрясла ее. В следующее мгновение в пяти метрах выше первой в бетон вонзилась вторая бомба.

На плотине дремал охранник. Разбуженный грохотом взрывов, доносящихся снизу, он не успел увидеть фейерверк и теперь пытался понять, что произошло, как вдруг заметил едва видную вспышку, словно вырвавшуюся из плотины. Он услышал удар второй бомбы, прошла секунда, и сокрушительный взрыв едва не сбил его с ног.

***

– Господи, мы сумели поразить все десять? – спросил Райан. Вопреки своему страстному желанию и общим пожеланиям Национальное управление фоторазведки не передавало в Белый дом изображение в реальном масштабе времени. Райану приходилось полагаться на кого-то другого, не сводившего взгляда с телевизионного экрана в Пентагоне.

– Пока не можем сказать с уверенностью, сэр. Они все поражены – видите ли, почти все, потому что несколько бомб взорвались, не долетев до земли…

– Что вы хотите этим сказать?

– Создалось впечатление, что взрывы произошли в воздухе – взрывы трех бомб, сброшенных с последнего бомбардировщика. Сейчас мы стараемся выделить отдельные шахтно-пусковые установки и тогда…

– Значит, некоторые ракеты остались целыми, черт побери? – рявкнул Райан. Неужели операция сорвалась?

– Одна, может быть, две, пока не можем сказать точнее. Подождите немного, ладно? – произнес аналитик обиженным голосом. – Через несколько минут там пролетит другой спутник.

***

Плотина смогла выдержать взрывы двух бомб, однако третья, попавшая в цель в двадцати метрах ниже водослива, расколола бетонный монолит – точнее, выбила глыбу треугольной формы. Гигантский осколок шевельнулся и двинулся вперед, но тут же остановился, удерживаемый на месте невероятным трением этой бетонной скалы, созданной человеческими руками. На мгновение охранник подумал, что плотина устоит. Однако четвертая и последняя бомба попала в центр глыбы и расколола ее. Когда исчезло облако пыли, на смену ему пришли брызги и туман от потока воды, хлынувшей через образовавшуюся в плотине тридцатиметровую брешь. На глазах охранника пробоина ширилась, и только после этого его осенило – он побежал к сторожке, схватил телефонную трубку и попытался предупредить людей в нижней части ущелья об опасности. К этому времени река, заново родившаяся после трех десятков лет вынужденного заточения, огромной стеной уже мчалась вниз по руслу, прорезанному ею в скалах за сотни тысячелетий.

***

– Что у вас осталось? – послышался требовательный голос человека, говорившего из Токио.

– Одна ракета, похоже, не тронута. Она находится в шахтно-пусковой установке номер девять. Шахта номер два немного повреждена, и мои люди ведут сейчас осмотр. Каким будет приказ?

– Приготовиться к пуску и ждать дальнейших указаний.

– Хай. – Связь прервалась.

Как же мне теперь поступить? – подумал дежурный офицер. Он был новичком на этом посту, новичком во всем том, что связано с управлением ракетно-ядерным оружием. Ему не хотелось назначения на этот пост, но его никто не спрашивал. Он вспомнил свои обязанности и снял трубку телефона – обычного черного телефона прямой связи с премьер-министром.

– Слушаю, в чем дело?

– Гото-сан, это дежурный из министерства. По нашим ракетам был нанесен удар.

– Что?! Когда?! – выкрикнул премьер-министр. – Какие последствия?!

– Одна, может быть, две ракеты остались в строю. Остальные, по-видимому, уничтожены. Сейчас ведется проверка. – Дежурный офицер чувствовал, что премьер-министр вне себя от ярости.

– Сколько времени уйдет на подготовку к пуску?

– Несколько минут. Я уже отдал приказ. – Офицер открыл журнал, чтобы определить процедуру подготовки к запуску. Он, разумеется, был должным образом проинструктирован, но теперь, когда ситуация накалилась, дежурный счел необходимым держать перед собой инструкции в письменном виде. Все, кто были в центре

управления, повернулись и замерли, глядя на него в полной тишине.

– Я созываю заседание кабинета! – Линия отключилась. Офицер огляделся по сторонам. В атмосфере центра ощущался гнев, но в еще большей степени здесь царил страх. Это произошло снова, по Японии наносились непрерывные удары, и теперь они поняли значение предыдущих действий американцев. Каким-то образом им удалось узнать место, где размещены замаскированные ракеты, и они отвлекли внимание сил самообороны от направления главного удара, нанося отвлекающие удары по противовоздушной обороне Японии. Так какой же приказ будет сейчас отдан? Осуществить запуск баллистических ракет с ядерными боеголовками? Но это безумие. Дежурный офицер был убежден в этом и видел, что здравомыслящие военные в центре управления думают также.

***

Это было своего рода чудо. Шахтно-пусковая установка номер девять уцелела. Одна бомба упала всего в шести метрах от нее, однако окружающая скальная порода выдержала, увидел офицер, бомба не взорвалась. В скалистом грунте виднелось отверстие, но при свете карманного фонарика он заметил среди осколков гранита что-то металлическое. Хвостовое оперение бомбы, наверно. Подумать только, «умная» бомба, совершенная технология – и неисправный взрыватель. Разве не забавно? Он бросился к шахте номер два и, пробегая по руслу высохшей реки, услышал рев сирены, предупреждающей о какой-то опасности. Это был пугающий маршрут, который пролегал мимо разрушенных пусковых шахт, и офицер не мог понять, почему американцы не нанесли удара по бункеру управления. Из десяти шахтно-пусковых устройств восемь уничтожены. Он задыхался от едкого запаха ракетного топлива, но его почти не осталось, легковоспламеняющаяся жидкость взорвалась и огненным шаром взвилась над ущельем. Теперь ночной ветер рассеивал ядовитые газы. На всякий случай он поспешно надел противогаз, маска которого закрывала ему лицо и – что стало роковым – уши.

Поблизости от шахты номер два, метрах в двенадцати, взорвалась лишь одна бомба. Люк засыпало, на него обрушилось с тонну скальных обломков. Достаточно было убрать их, и можно спуститься в шахту и проверить состояние ракеты.

Проклятые американцы! – в ярости подумал офицер, достал портативную рацию и связался с бункером управления. Странно, на его вызов никто не ответил. Затем он заметил, что земля содрогается под ногами, но решил, что это от его собственной дрожи. Заставив себя замереть на месте, он почувствовал, что гул усиливается. Землетрясение? Но что это за оглушительный рев, который он слышит несмотря на маску, закрывающую уши? И тут он увидел водный вал, но бежать к крутому склону ущелья было уже поздно.

***

Солдаты, обслуживающие батарею «пэтриот», тоже услышали шум, доносившийся из ущелья, но в спешке не обратили на это внимания. Только группа, которая занималась перезарядкой ракет, успела понять, в чем дело. Они находились на поворотном треугольнике железной дороги и как раз грузили пакет из четырех ракет, когда из ущелья вырвалась белая стена воды. Их панические крики никто не услышал. Только одному солдату удалось спастись, взобравшись на крутой склон, прежде чем стофутовый вал смел батарею.

***

В двухстах милях над головами гибнущих японцев пролетал по своей орбите с юго-запада на северо-восток американский разведывательный спутник. Все девять камер, направленных вниз, наблюдали за колоссальным потоком воды.

45. Ход битвы

– Вот они, – воскликнул Джоунз. Карандаши самописцев чертили на бумаге почти идентичные тонкие линии в полосе тысячегерцовых частот. Это указывало на то, что корабли пользовались системой «Прерия-маскер», а такие же слабые следы линий низкой частоты говорили о морских дизельных установках. Всего их было семь, и, хотя пока пеленги почти не менялись, скоро изменения станут заметными. Все японские субмарины всплыли сейчас на шноркельную глубину, нарушив при этом обычную процедуру. Как правило, они всплывали через час после начала каждой вахты, что позволяло вахтенным офицерам и матросам освоиться после отдыха, а также прослушать толщу окружающих вод гидроакустическими приборами, прежде чем всплыть в самое уязвимое для подводной лодки положение. Но сейчас прошло двадцать пять минут после часа, и в течение пяти минут все лодки всплыли на шноркельную глубину. Это означало, что они получили приказ перейти куда-то и заряжали аккумуляторные батареи. Джоунз поднял телефонную трубку и нажал на кнопку прямой связи со штабом подводных сил Тихоокеанского флота.

– Это Джоунз.

– Что случилось, Рон?

– Я не знаю, какую приманку вы бросили в воду, сэр, но они дружно клюнули на нее. У меня семь трасс, – доложил он. – Кто их поджидает?

– Это не телефонный разговор, Рон, – ответил Манкузо. – Как там у тебя дела?

– Полный порядок. – Джоунз оглянулся вокруг. Они уже хорошие специалисты, и мужчины и женщины, а после дополнительной подготовки под его руководством станут еще лучше.

– Почему бы тебе не прийти ко мне в штаб со своими данными? Ты заслужил это.

– Буду через десять минут.

***

– Мы уничтожили их, – сообщил Райан.

– Ты уверен в этом? – спросил Дарлинг.

– Вот, сэр. – Райан положил на стол президента три фотографии, только что доставленные курьером из Национального управления аэрофотосъемки.

– Так выглядели пусковые установки вчера. – Вообще-то на снимке ничего не было видно, за исключением батареи «пэтриот» у входа в ущелье. На втором снимке виднелось больше подробностей. Это была черно-белая радиолокационная фотография, но она подверглась компьютерной обработке. Ее объединили с другим снимком, чтобы представить более четкое изображение комплекса шахтно-пусковых установок. – А вот этот снимок сделан семьдесят минут назад, – и Райан указал на третью фотографию.

– Но здесь всего лишь озеро. – Президент поднял голову и посмотрел на Райана, удивленный увиденным, хотя и был проинформирован о предстоящей операции.

– Полигон на сотню футов затоплен водой и останется в таком виде еще часов десять, пока вода не схлынет, – объяснил Райан. – Все ракеты уничтожены…

– И сколько человек вместе с ними? – спросил Дарлинг.

– Больше сотни, – сообщил советник по национальной безопасности, энтузиазм которого мгновенно испарился. – Другого способа не было, сэр.

Президент кивнул.

– Знаю. Ты уверен, что все ракеты уничтожены?

– На снимках, сделанных перед тем, как вода прорвала плотину, отчетливо видно, что семь пусковых шахт несомненно уничтожены прямыми попаданиями бомб. Еще одна тоже, по-видимому, разрушена, а насчет двух нам ничего не известно, хотя они наверняка пострадали от взрывов. Люки, изолирующие ракеты в шахтах, не выдержат такого напора воды, а межконтинентальные баллистические ракеты слишком хрупки, и хлынувшая в шахты вода выведет их из строя. К этому нужно прибавить бесчисленные тонны скальной породы и обломков плотины, унесенные потоком. Ракеты уничтожены так же определенно, как если бы по пусковым установкам нанесли удар атомными бомбами, а нам удалось провести операцию, не прибегая к ним. – Джек сделал паузу. – Это был план

Робби Джексона. Благодарю вас, сэр, что вы позволили мне наградить его за это.

– Он сейчас на авианосце?

– Да, сэр.

– Ну что ж, похоже, он хорошо справляется со своими обязанностями, не так ли? – Вопрос президента прозвучал чисто риторически. Было очевидно, что он испытывает облегчение, узнав об успешном завершении операции. – Что дальше? – Дальше, господин президент, мы постараемся уладить эту проблему раз и навсегда.

Зазвонил телефон. Дарлинг поднял трубку. – Слушаю. А-а, это ты, Тиш?

– Японское правительство заявило, что их страна обладает ядерным оружием и они надеются…

– Нет, больше не обладает, – прервал Дарлинг директора своего информационного центра. – Думаю, пора и нам выступить с заявлением.

***

– Ага, теперь вижу, – произнес Джоунз, глядя на карту, прикрепленную к стене. – Тебе пришлось поспешить с этим, Барт.

Линия протянулась к западу от Марианских островов. На северном фланге находилась «Невада». В тридцати милях к югу – «Уэст Виргиния», еще тридцать – и там позиция «Пенсильвании». Южный фланг замыкала бывшая ракетоносная субмарина «Мэриленд». Общая длина составляла девяносто миль, но вообще-то к этой цифре следовало прибавить еще тридцать, по пятнадцать миль к северу и югу от фланговых кораблей, причем все лодки находились в двухстах милях от патрульной линии японских субмарин, перемещающихся на запад. Американские подводные лодки только что заняли позицию, после предупреждения из Вашингтона о том, что новость каким-то образом стала известна японцам.

– Однажды уже случалось нечто похожее? – спросил Джоунз, вспоминая, что названия американских субмарин когда-то принадлежали линейным кораблям, более того, это были линейные корабли, застигнутые врасплох у причалов одним декабрьским утром, и случилось это задолго до его рождения. Первоначальные владельцы этих названий были подняты с илистого дна и посланы отвоевывать острова, поддерживая солдат и морских пехотинцев под командованием адмирала Джесса Олдендорфа, и однажды темной ночью в проливе Суригао… впрочем, сейчас не время для уроков истории.

– Как относительно эсминцев? – спросил Чеймберз.

– Мы потеряли их, когда они скрылись за Бонинами, сэр. Курс и скорость оставались приблизительно прежними. Они должны пройти над «Теннесси» около полуночи по местному времени, но тогда наш авианосец уже…

– Ты, я вижу, хорошо разобрался в операции, – заметил Манкузо.

– Сэр, мне пришлось следить за всем океаном по вашей просьбе. Что еще можно ожидать?

***

– Дамы и господа, – начал президент в пресс-центре Белого дома. Он говорил без подготовки, заметил Райан, всего лишь заглядывая в наспех сделанные заметки, а это, как правило, не по вкусу главе исполнительной власти. – Только что, сегодня вечером, вы слышали заявление японского правительства, что в их стране созданы и размещены межконтинентальные баллистические ракеты с ядерными боеголовками.

Ваше правительство узнало об этом несколько недель назад, и существование такого оружия являлось причиной осторожного и продуманного поведения администрации при решении кризиса в Тихоокеанском регионе. Как вы хорошо понимаете, это обстоятельство серьезно влияло на ход урегулирования конфликта и не могло не отразиться на нашем отношении к японской агрессии, проявившейся в захвате американской территории и нарушении прав американских граждан на Марианских островах.

Теперь я могу сообщить вам, что эти ракеты уничтожены. Их больше не существует, – произнес Дарлинг уверенным голосом. – В настоящее время ситуация такова. Японские войска продолжают удерживать Марианские острова. Это неприемлемо для Соединенных Штатов Америки. Население этих островов является американскими гражданами, и вооруженные силы США примут все необходимые меры, чтобы восстановить их свободу и права человека. Повторяю: мы примем все меры, чтобы вернуть острова Америке.

Сегодня вечером мы обращаемся к премьер-министру Гото с предложением заявить о готовности Японии вывести свои войска с Марианских островов. В случае отказа мы будем вынуждены прибегнуть к силе.

Вот и все, о чем я хотел сообщить вам. Если у вас есть вопросы, связанные с событиями, происшедшими сегодня вечером, мой советник по национальной безопасности, доктор Райан, ответит на них. – Президент направился к выходу, не обращая внимания на выкрики и протянутые микрофоны. Тем временем рядом с трибуной устанавливали подставки для фотографий. Райан встал за трибуной, заставил себя говорить медленно и отчетливо, и в зале воцарилась тишина.

– Уважаемые дамы и господа, эта операция получила название «Тиббетс». Прежде всего позвольте мне показать, какими были наши цели. – С первой фотографии сняли лист бумаги, и впервые американцы увидели, на что способны разведывательные спутники их страны. Райан поднял указку и начал объяснять, что изображено на фотографии, позволив телевизионным камерам увидеть ее крупным планом.

***

– Боже милосердный, – выдохнул Мануэль Ореза, – так вот в чем дело.

– Мне кажется, что у наших парней была вполне весомая причина для этого, – заметил Пит Барроуз. И тут же экран погас.

– Приносим вам свои извинения, но трансляция по спутниковому каналу Си-эн-эн временно прекращена из-за технических неполадок, – послышался голос диктора.

– Вот дерьмо! – проворчал Португалец.

– Теперь они скоро высадятся здесь, как ты думаешь?

– Пора бы уж, – заметил Ореза.

– Мэнни, а как относительно этих ракетных штук на соседнем холме? – поинтересовалась его жена.

***

– Сейчас мы готовим копии всех этих фотографий, и они будут розданы вам. Понадобится около часа. Извините за задержку, – сказал Джек. – Последнее время мы были очень заняты. Итак, в операции принимали участие бомбардировщики Б-2, базирующиеся на авиабазе Уайтмен в штате Миссури…

– Откуда они вылетели? – прервал его репортер.

– Вы ведь знаете, что об этом мы не говорим, – ответил Джек.

– Бомбардировщики Б-2 предназначены для доставки к цели ядерного оружия, – донесся голос. – Мы…

– Нет. Удар был нанесен обычными, бомбами с системами точного наведения. Пожалуйста, следующая фотография, – обратился Райан к мужчине, стоявшему рядом с подставкой. – Вы видите здесь, что ущелье почти не пострадало… – Все шло лучше, чем он ожидал. Пожалуй, хорошо, что у него не было времени для беспокойства, и Райан вспомнил свою первую встречу с журналистами в пресс-центре Белого дома. Брифинг прошел тогда труднее, несмотря на то что сейчас ему в лицо светили телевизионные юпитеры.

– Вы уничтожили плотину?

– Да. Это было необходимо, чтобы гарантировать уничтожение ракет с ядерными боеголовками, и мы…

– Какие потери?

– Все наши самолеты благополучно возвращаются обратно – возможно, уже вернулись, но об этом мне еще…

– Как относительно погибших японцев? – продолжала настаивать репортер.

– Не знаю, – ответил Джек бесстрастно.

– Вас это не беспокоит? – спросила она, пытаясь догадаться, каким будет ответ.

– Цель операции, мадам, заключалась в том, чтобы уничтожить баллистические ракеты с ядерными боеголовками, нацеленные на Соединенные Штаты страной, которая уже совершила нападение на вооруженные силы Америки. Вас интересует, погибли ли японские граждане во время операции? Да, погибли. Сколько? Не знаю. В данном случае мы больше думали о том, чтобы сохранить жизни американцев. Жаль, что вы не принимаете во внимание то обстоятельство, что не мы начали эту войну. Агрессором была Япония. Когда страна начинает войну, она неизбежно рискует. Япония пошла на такой риск – и проиграла. Я являюсь советником президента по национальной безопасности, и моя главная задача заключается в том, чтобы помогать президенту Дарлингу оберегать в первую очередь интересы нашей страны. Это понятно? – спросил Райан. Он знал, что в его ответе звучал гнев, и возмущение на лице репортера не помешало ее коллегам кивать головами, соглашаясь с Райаном.

– А как относительно того, что вы принудили прессу лгать для того, чтобы…

– Прекратите! – воскликнул Райан. Его лицо покраснело от ярости. – Неужели вы хотите подвергнуть лишнему риску жизни наших военнослужащих? Почему вам так хочется этого, черт побери?!

– Вы заставили телевизионные компании…

– Эта передача транслируется на весь мир. Вы не можете не знать об этом. – Райан перевел дыхание. – Дамы и господа, позвольте напомнить вам, что большинство присутствующих в этом зале – американские граждане. Говоря от своего имени, – он не решился посмотреть в сторону выхода, где стоял президент, – хочу задать вам вопрос. Вы отдаете себе отчет в том, что президент несет ответственность перед отцами и матерями, женами и детьми тех американцев, которые сейчас служат в вооруженных силах нашей страны и оберегают ее безопасность? Сегодня опасности подвергаются жизни многих американских граждан, и мне хотелось бы, чтобы вы, представители средств массовой информации, время от времени вспоминали об этом.

– Господи, – прошептала Тиш Браун из-за спины Дарлинга. – Господин президент, может быть, будет лучше…

– Нет, – покачал головой президент. – Пусть продолжает. В пресс-центре воцарилась тишина. Раздался чей-то шепот, адресованный репортеру, продолжавшей стоять. Покраснев, она села.

– Доктор Райан, меня зовут Боб Хольцман, «Вашингтон пост», – назвал себя журналист безо всякой необходимости. – Какова вероятность окончания этого конфликта без дальнейшего кровопролития?

– Сэр, это полностью в руках японского правительства. Как сказал президент, жители Марианских островов являются американскими гражданами, и наша страна не позволит никакому другому государству изменить это силой. Если Япония согласится вывести свои войска, мы предоставим ей такую возможность. В противном случае будут проведены другие операции.

– Спасибо, доктор Райан, – громко произнес Хольцман, заканчивая этими словами пресс-конференцию. Джек повернулся и поспешил к выходу, не обращая внимания на дополнительные вопросы.

– Молодец, Джек, – заметил Дарлинг. – Почему бы теперь тебе не поехать домой, чтобы поспать?

***

– Что это? – спросил таможенник.

– Мое фотографическое снаряжение, – ответил Чеков. Он открыл чемодан, не ожидая указания. В здании аэропорта было жарко, полуденное тропическое солнце ярко светило через стеклянную стену, одерживая верх над системой кондиционирования. Последний приказ, полученный Кларком и Чавезом, оказалось нетрудно осуществить. Японцы с готовностью пускали журналистов на острова как для наблюдения за ходом выборов, так и в качестве меры предосторожности против американского нападения, считая, что присутствие иностранных журналистов помешает этому.

Таможенник посмотрел на фотоаппараты, с удовольствием отметив, что все они произведены в Японии.

– А это что? – спросил он.

– Мои осветительные приборы, сделанные в России, – объяснил Динг, медленно произнося английские слова. – Мы изготавливаем отличные осветительные приборы. Может быть, будем поставлять их в Японию, – добавил он с улыбкой.

– Да, может быть, – согласился таможенник, закрывая чемодан и помечая его мелом. – Где вы собираетесь остановиться?

– Нам не удалось зарезервировать номера по телефону, – ответил Клерк. – Постараемся найти места в каком-нибудь отеле.

Желаю удачи, подумал таможенник, но промолчал. Он знал, что все отели на Сайпане переполнены. Впрочем, это его не касалось.

– Где мы можем арендовать машину?

– Вон там, – таможенник показал рукой. Он заметил, что пожилой русский нервничает.

***

– Вы опаздываете.

– Извините, – буркнул Ореза. – У нас не происходит ничего нового. Ну, пожалуй, истребители проявляют чуть больше активности, но они и раньше то и дело взлетали и садились.

– Скоро к вам приедут гости, – сообщили ему из Национального центра боевых действий.

– Что за гости?

– Два репортера. Они хотят задать вам несколько вопросов, – прозвучал краткий ответ, вызванный беспокойством за безопасность Орезы.

– Когда?

– Скоро, может быть, даже сегодня. С вами все в порядке, старшина?

Главный старшина, ты кретин, подумал Португалец, – но промолчал.

– Все прекрасно. Мы услышали по телевидению часть речи президента и немного обеспокоены, потому что совсем рядом с нами находится батарея с ракетами «земля – воздух».

– Мы заранее предупредим вас. В вашем доме есть подвал?

– Нет.

– Ничего страшного. Мы предупредим вас заранее, поняли?

– Конечно, сэр. Конец связи. – В вашем доме есть подвал? – Мысленно повторил Ореза. Нет. Ничего страшного. Если в отсутствии подвала нет ничего страшного, зачем спрашивать об этом, черт побери. Ореза вынул спутниковый телефон из салатницы и извлек из него батарейки. За окном взлетали два «игла». Интересно наблюдать за полетом таких совершенных механических птиц. Значит, что-то происходит. Он не знал, что именно. По-видимому, и пилоты «иглов» тоже не подозревают о происходящем, но, глядя на самолеты, трудно сказать, о чем думают управляющие ими люди.

***

Широ Сато бросил свой F-15J в крутой правый поворот, чтобы уйти подальше от трассы гражданских авиалайнеров. Если американцы захотят нанести удар по Сайпану, они сделают это так же, как и по самой Японии, – со своих островных баз, с поддержкой воздушных заправщиков, издалека. Возможно, с аэродрома на Уэйке или на каком-то другом удаленном острове. Ему будут противостоять самолеты, мало отличающиеся от того, за штурвалом которого сидит он сам. Их действиями будут руководить самолеты дальнего радиолокационного наблюдения, но и его тоже будут поддерживать такие же самолеты. Воздушный бой будет равным, если только американские подонки не воспользуются своими истребителями «стеле». Черт бы побрал эти истребители, сумевшие вывести из строя такие совершенные «ками»! Но у американцев всего лишь несколько таких самолетов, и, если они вступят в бой в светлое время суток, он имеет шансы одержать верх. По крайней мере в дневное время не будет действовать фактор неожиданности. На высшей точке Сайпана – горе Тапотчау – находится мощная радиолокационная станция ПВО. При поддержке эскадрилий, базирующихся на Гуаме, схватка будет равной, подумал Сато, поднимая свой истребитель на высоту, где будет вестись патрулирование.

***

– Так что это за сюрприз? – спросил Чавез, глядя на карту.

– Не поверишь, если я расскажу.

– Ну хорошо. Сейчас поворот налево около заправочной станции «Мобил» в Лизаме. – Чавез оторвал вгляд от карты и посмотрел по сторонам.

Повсюду виднелись солдаты, копавшие траншеи. Этим надо было заниматься раньше, подумал он. – Смотри, это батарея «пэтриот»?

– Чертовски похожа. – Как же мне вести себя? – задал себе вопрос Кларк, делая последний поворот и направляя машину в тупик. Номер дома он запомнил, и выйдя из автомобиля, направился к двери.

***

Ореза был в ванной и принимал душ, в котором так нуждался. Барроуз стоял у окна, он вел счет самолетам, взлетавшим с авиабазы Коблер и заходившим на посадку. В этот момент в дверь позвонили.

– Вам кого?

– Разве вас не предупредили? – спросил Кларк, оглядываясь по сторонам. Кто этот парень, черт возьми?

– Вы репортеры?

– Да.

– О'кей. – Барроуз открыл дверь и поспешно осмотрелся вокруг.

– А вы кто? Я думал, что здесь живет…

– Разве ты жив?! – В коридоре стоял Ореза в шортах цвета хаки и с растительностью на груди, которая своей густотой ничем не уступала джунглям, все еще покрывающим остров. Волосы у него выглядели сейчас особенно темными, потому что лицо быстро приобретало цвет молока. – Ты ведь погиб, черт побери!

– Привет, Португалец, – с улыбкой произнес Клерк, или Кларк, или Келли. – Давно не виделись. Ореза застыл на месте.

– Я видел собственными глазами, как ты погиб! Я был на твоей заупокойной службе. Я был там!

– Эй, а вот я припоминаю вас, – заметил Чавез. – Вы были на том корабле, на который совершил посадку наш вертолет. Что это за чертовщина? Вы не агент?

Ореза был потрясен. Молодого парня он не помнил совсем, но пожилой – рост, возраст, все остальное – такого не может быть, но так оно и есть. И все-таки это невозможно. А может быть, нет?

– Джон? – нерешительно произнес он после нескольких секунд замешательства.

Это было уж слишком для человека, которого раньше звали Джоном Келли. Он поставил чемодан на пол, сделал шаг вперед и обнял хозяина дома, удивленный собственным слезам. – Да, Португалец, это я. Как поживаешь, дружище?

– Но как…

– На заупокойной службе священник говорил, что придет время и море вернет свои жертвы? – Он замолчал, затем улыбнулся. – Видишь, так и произошло. – Ореза закрыл глаза, припоминая события двадцатилетней давности. – Значит, те два адмирала… верно?

– Точно.

– Где же ты был все это время?…

– Работал в ЦРУ, дружище. Они решили, что им нужен человек, который может, понимаешь…

– Да, это я помню. – Вообще-то он совсем не изменился, подумал Ореза. Старше, но такие же волосы, прямой и теплый взгляд человека, который был его другом, однако внутри этого человека скрывалось что-то еще, что-то, напоминавшее ему зверя в клетке, но зверя, способного в любой момент, когда он пожелает, открыть замок клетки.

– Слышал, ты неплохо живешь – для отставного боцмана береговой охраны.

– Главного старшины. – Ореза потряс головой. С прошлым можно и обождать. – Так что происходит? – В течение нескольких часов мы были оторваны от мира. Есть что-нибудь новое?

– По телевидению выступал президент. Его обращение прервали, но…

– У них действительно были ракеты с ядерными боеголовками? – спросил Барроуз.

– Были? – прервал его Динг. – Значит, мы их уничтожили?

– Именно так он и сказал. Между прочим, а вы-то кто такой? – вдруг заинтересовался Ореза.

– Меня зовут Доминго Чавез. – Он протянул руку. – Вижу, что вы знакомы с мистером Кларком.

– Это сейчас у меня такая фамилия, – объяснил Джон. Странно, как приятно говорить с человеком, знающим твое настоящее имя.

– Он знает?

Джон покачал головой.

– Мало кто знал об этом, да и те поумирали. И адмирал Максуэлл, и адмирал Грир. Мне очень жаль, это ведь они спасли меня. Ореза повернулся к молодому парню.

– Действительно жаль, парень. Ты не можешь представить себе, какая это запутанная история – вроде тех, что любят травить старые моряки. Ты все еще пьешь пиво, Джон? – посмотрел он на Кларка.

– Пьет, особенно когда угощают, – ответил за него Чавез.

***

– Разве ты не понимаешь? Все кончено!

– Кого еще им удалось убрать? – спросил Ямата.

– Матцуду, Итагаке – они убили всех, кто стояли за каждым министром, кроме нас с тобой, – пояснил Мураками, умолчав о том, что сам он спасся просто чудом. – Райзо, пора положить этому конец. Позвони Гото и скажи, чтобы он начал переговоры о мире.

– Нет! – выкрикнул Ямата.

– Как ты не понимаешь? Наши ракеты уничтожены и…

– Мы можем построить новые. У нас остались материалы для боеголовок и есть ракеты на полигоне в Йошиноби.

– Не будь дураком, если мы пойдем на это, ты ведь знаешь, что сделают с нами американцы?

– Они не осмелятся на такой шаг. – Ты утверждал, что им не удастся оправиться от потрясения, причиненного их финансовой системе. Ты утверждал, что наша противовоздушная оборона непобедима. Ты говорил, что им не под силу нанести удар по нашей территории. – Мураками перевел дыхание. – И во всех случаях ты ошибся. Теперь остался в живых лишь один человек, с которым ты можешь говорить, и я больше не хочу тебя слушать. Пусть Гото начинает переговоры о мире.

– Они никогда не получат обратно эти острова. Никогда! У них не хватит на это сил.

– Можешь говорить что угодно, Райзо-сан. Я отказываюсь поддерживать тебя.

– Тогда найди для себя убежище и спрячься! – Ямата едва не бросил трубку, но вовремя вспомнил, что это радиотелефон. – Убийцы… – не мог успокоиться он. Почти все утро ушло на сбор информации. Каким-то образом американцам удалось устранить почти всех дзайбацу, работавших с ним. Как сумели они разнюхать их имена? Никто не знал этого. Им удалось вывести из строя противовоздушную оборону, которую все специалисты считали непобедимой, и даже уничтожить межконтинентальные баллистические ракеты. – Каким образом? – спросил он.

– Похоже, что мы недооценили мощь их военно-воздушных сил. – Генерал Арима пожал

плечами. – Но это далеко не конец. У нас по-прежнему осталась свобода маневра.

– Вы так считаете? – Значит, еще не все готовы выкинуть белый флаг? – подумал Ямата.

– Они не решатся на высадку десанта на острова. Их возможность высадить достаточно сильный десант резко ограничена отсутствием десантных средств и танков-амфибий. Но даже если им удастся высадиться, захотят ли они воевать среди такого количества собственных граждан? Сомневаюсь. – Арима покачал головой. – Нет, американцы не пойдут на такой риск. Они будут стремиться к мирному урегулированию конфликта. Мы по-прежнему можем рассчитывать если не на полный успех, то по крайней мере на мир в результате переговоров, что сохранит наши вооруженные силы.

Ямата кивнул, глядя в окно на остров, которым стремился обладать. Он все-таки одержит победу на выборах. Теперь нужно подвергнуть испытанию политическую решимость американцев, а для этого у него еще достаточно возможностей.

***

Развернуть «Боинг-747» много времени не потребовалось. К удивлению капитана Сато, самолет, возвращавшийся в токийский аэропорт Нарита, был полупуст. Через тридцать минут после взлета стюардесса сообщила по телефону, что из опрошенных ею пассажиров все, кроме двоих, заявили о неотложных делах, требующих их немедленного возвращения домой. Что там за неотложные дела? – изумился капитан, поскольку международная торговля его страны ограничивалась теперь рейсами судов между Японией и Китаем.

– Ситуация становится опасной, – заметил второй пилот после часа полета. – Посмотри вниз.

С тридцати тысяч футов нетрудно увидеть корабли. К тому же последнее время пилоты гражданских авиалайнеров имели при себе бинокли, чтобы опознавать надводные суда. Сато поднес к глазам бинокль и увидел характерные очертания эсминцев типа «иджис», которые на большой скорости шли на север. Тут он решил включить радио на другой частоте.

– Авиалайнер «Джал» вызывает «Мутсу», прием.

– Кто это? – тут же послышался ответ. – Сейчас же уйдите J с этой частоты.

– Говорит капитан Торахиро Сато. Немедленно вызовите командующего соединением! – приказал командир авиалайнера. Ожидать ответа пришлось не больше минуты.

– Брат, ты не должен так поступать, – упрекнул пилота Юсио. Вообще-то радиомолчание было скорее формальностью, чем необходимостью военного времени. Адмирал знал, что в космосе у американцев летают разведывательные спутники, да и к тому же мощные радиолокаторы его эсминцев были включены и действовали в активном режиме. Так что, если в небе находятся американские самолеты дальнего радиолокационного обнаружения, они быстро засекут его соединение. Неделей раньше он смотрел бы на такую ситуацию с уверенностью в своих силах, но не теперь.

– Я просто хочу иметь уверенность в тебе и в твоих людях. Можешь воспользоваться моим самолетом в качестве учебной. цели для калибровки своих приборов.

В боевой рубке «Мутсу» операторы ракетных установок занимались сейчас именно этим, но адмирал знал, что говорить об этом не следует.

– Я рад снова услышать твой голос. А теперь извини меня. У нас много работы.

– Понял, Юсио. Конец связи. – Сато снял палец с переключателя. – Видишь, – произнес он, обращаясь ко второму пилоту по системе внутренней связи. – Они занимаются своим делом, а нам нужно заниматься своим.

Второй пилот не был особенно уверен в этом, но промолчал, занятый навигационными проблемами. Как и большинство японцев, он с раннего детства был воспитан в убеждении, что войны следует избегать всеми силами, словно чумы. События последних недель в конфликте с Америкой сначала вызвали у него ощущение эйфории – ведь неплохо преподать урок высокомерным гайджинам, – но это были фантазии, а теперь перед ними встала суровая реальность. Затем последовали два важнейших заявления – сначала о том, что его страна обладает ядерным оружием, что было безумием уже само по себе, и тут же американцы сообщили на весь мир, что это оружие уничтожено. В конце концов они летели сейчас на американском самолете «Боинг-747-400», который был построен пять лет назад, но во всех отношениях оставался самым современным авиалайнером в мире, надежным и устойчивым. Мало кто может опередить Америку в самолетостроении, но если этот самолет настолько хорош, то каковы американские боевые самолеты? Самолеты, состоящие на вооружении японских ВВС, представляют собой копии американских, если не считать самолетов раннего радиолокационного обнаружения «ками», о которых ходило столько слухов, – сначала об их неуязвимости, а за последнее время о том, что их осталось так мало. Этому безумию нужно положить конец. Неужели люди не понимают этого? Некоторые понимают, наверно, иначе почему их авиалайнер заполнен лишь наполовину, и к тому же людьми, которые стремятся покинуть Сайпан, несмотря на переполнявший их раньше энтузиазм?

Но капитан не понимает этого, не правда ли? – спросил себя второй пилот. Торахиро Сато сидел рядом, в левом кресле, словно высеченный из камня, будто все шло как нельзя лучше, хотя на самом деле положение явно было совершенно иным.

Стоило посмотреть вниз, чтобы увидеть в свете заходящего солнца эсминцы… идущие куда? Защитить от возможного нападения побережье Японии. Разве это нормально?

***

– Рубка, говорит гидропост.

– Рубка слушает. – Послеобеденную вахту нес сам Клаггетт. Ему хотелось, чтобы команда видела его, но еще больше он стремился не утратить собственное ощущение, что лодка подчиняется ему.

– Возможны многочисленные контакты на юге, – доложилстарший акустик. – Пеленг один-семь-один. Похоже на надводные корабли, движущиеся с большой скоростью, сэр, слышна кавитация от стремительно вращающихся винтов.

Похоже на правду, подумал капитан, снова направляясь в рубку гидроакустиков. Он только собрался отдать команду о подготовке к решению огневой задачи, но, обернувшись, увидел, что двое старшин уже занимаются этим, а анализатор направления печатает первые данные о расстоянии. Теперь его команда была отлично подготовлена, все происходило автоматически и даже лучше. Они сейчас не только действовали, но и думали.

– Посмотрите сюда, – сказал старший акустик. Это был действительно четкий контакт. Данные появлялись на четырех линиях различных частот. Старшина протянул Клаггетту наушники. – Похоже на множество винтов, явные звуки кавитации, должно быть, корабли с несколькими винтами и движутся в кильватер.

– А где наш друг? – спросил капитан.

– Подводная лодка? Она снова затихла, наверно, плывет на аккумуляторных батареях со скоростью узлов пять, а то и меньше. – Контакт на расстоянии добрых двадцати миль, за пределами обнаружения.

– Сэр, первоначальное расстояние до новых контактов превышает сто тысяч ярдов, они находятся в зоне схождения, – доложил другой акустик.

– Пеленг не меняется. Они направляются прямо к нам или чуть отклоняются в сторону. Машины работают на полную мощность. Какая погода на поверхности, сэр?

– Волны от восьми до десяти футов. – Значит, больше сотни тысяч ярдов. Более пятидесяти морских миль, подумал Клаггетт. Корабли идут с большой скоростью. Прямо на него, но он не имеет права открывать огонь. Проклятие. Он повернулся и сделал три шага обратно в боевую рубку. – Десять градусов вправо, новый курс два-семь-ноль.

«Теннесси» повернула на запад, чтобы акустикам легче было определить расстояние до приближающихся эсминцев. Полученные капитаном разведданные предсказывали это, и момент сближения был точным, хотя и крайне нежелательным.

***

При более драматических обстоятельствах, перед кинокамерой например, атмосфера была бы иной, но сейчас, хотя обстановку в определенном смысле можно было назвать и драматичной, все чувствовали себя просто замерзшими и несчастными. Эти солдаты принадлежали к самым элитным частям, но им было намного проще выдержать испытание боем, чем бороться с безжалостной природой. Рейнджеры в почти целиком белых камуфляжных комбинезонах старались двигаться как можно меньше, и отсутствие движений делало их еще более уязвимыми для холода, к тому же бездеятельность – злейший враг солдата. И все-таки это еще не так плохо, подумал капитан Чека. Для небольшой группы солдат в четырех тысячах миль от ближайшей американской базы – а такой базой был Форт-Уэйнрайт на Аляске – страдать от бездеятельности было несравненно лучше, чем готовиться вступить в бой без малейшей надежды на всякую поддержку. Сам Чека разделял участь всех офицеров, оказавшихся один на один со своими солдатами: он находился в таком же положении и испытывал те же трудности, что и его солдаты, но в отличие от них не имел права ворчать. Ворчание перед рядовыми подрывало их моральный дух, хотя они скорее всего поняли бы его.

– Будет приятно вернуться в Форт-Стюарт, сэр, – заметил старший сержант Вега. – Улечься на берегу и погреться на солнышке.

– Неужели, Осо? Разве ты не будешь скучать без этого великолепного снега и бодрящего ледяного дождика?

– Понял вас, капитан. Но я хлебнул этого дерьма полной мерой еще в Чикаго, когда был мальчишкой. – Он замолчал и снова прислушался. Рейнджеры очень строго соблюдали тишину, следовало постоянно быть настороже.

– Готов к вечерней прогулке?

– Только бы наш друг ждал нас на дальнем склоне.

– Думаю, в этом можно не сомневаться, – покривил душой Чека.

– Да, сэр, я тоже так думаю. – Если на это способен один человек, то почему не двое? – подумал Вега. – Это вправду действует?

Люди, профессией которых нередко было убийство, съежились в спальных мешках, поместившись в ямы, устланные сосновыми ветками и прикрытые ими же для дополнительного тепла. Вдобавок к тому, что рейнджеры занимались охраной пилотов, им приходилось еще заботиться и об их здоровье, словно речь шла о маленьких детях, – странное занятие для солдат элитных частей, хотя именно этим частям приходится выполнять самые необычные задания.

– По крайней мере они так говорят, – Чека проверил время. – Разбудим их через два часа.

Вега кивнул, надеясь, что его ноги не успеют оцепенеть до такой степени, чтобы спуск по южному склону оказался непосильным.

Распределение лодок было установлено при инструктаже перед началом операции. Каждому из четырех ракетоносцев был выделен участок в тридцать миль, который, в свою очередь, делился на три десятимильных сектора. Каждая субмарина патрулировала в центральном секторе, оставляя южный и северный секторы пустыми для всего, кроме огневых действий. Форма патрулирования в каждом случае зависела от шкипера, но все решили действовать одинаково. «Пенсильвания» двигалась на север пятиузловым ходом, точно так, как она делала это в прошлом, когда несла на борту ракеты «трайдент». Она плыла настолько бесшумно, что кит рисковал столкнуться с нею, если бы сейчас в этой части Тихого океана плавали киты. Позади субмарины, на длинном кабеле, тянулась буксируемая пассивная акустическая антенна, и в течение двухчасового плавания с севера на юг и с юга на север она плыла по прямой. В конце каждого цикла требовалось примерно десять минут, чтобы развернуться и снова выйти на прямой курс – в этом случае антенна действовала с максимальной эффективностью.

Сейчас «Пенсильвания» находилась на глубине шестисот футов – идеальная глубина для акустических условий на данный день. Над морской поверхностью зашло солнце, и в этот момент на акустических экранах появились первые трассы. Сначала акустики увидели серии желтых точек, которые медленно скатывались вниз, чуть смещаясь по пеленгу к югу. Скорее всего, подумал старший акустик, цель шла последние несколько часов на аккумуляторных батареях, иначе он услышал бы более громкий рокот дизелей, используемых при перезарядке. Но сейчас контакт был перед ним, на той шестидесятигерцевой линии, что и ожидалось. Он тут же сообщил о контакте группе огневых задач.

Надо же, подумал акустик. Он провел всю жизнь на подводных ракетоносцах и слишком часто следил за контактами, от которых его лодка стремилась скрыться, хотя ракетоносный флот гордился тем, что у него были самые лучшие торпедисты среди всех подводников. Сейчас на борту «Пенсильвании» находилось всего пятнадцать торпед – на флоте ощущался недостаток самых современных торпед, обладающих высокой скоростью, маневренностью и дальностью. Было принято решение, что при таких обстоятельствах нет смысла брать в плавание обычные, менее совершенные торпеды. Кроме того, у «Пенсильвании» было три приманки, внешне очень похожих на торпеды. Их называли ПШИДД – подводный шумовой имитатор долговременного действия. Шкипер, тоже долгое время прослуживший на подводных ракетоносцах, проинструктировал команду о своем плане предстоящих атак и все, кто находились на борту, были согласны с ним. По сути дела расчет операции практически был идеальным. Японские корабли будут вынуждены пересечь патрульную боевую, как стал называть ее шкипер, линию американских лодок и не смогут сделать это незамеченными.

– Слушайте все, – объявил капитан по системе бортовой трансляции – каждый динамик был приглушен до такой степени, что морякам приходилось напрягать слух, чтобы услышать шепот шкипера. – Мы обнаружили возможный подводный контакт в нашей боевой зоне. Я намерен атаковать его в соответствии с планом, о котором мы говорили. Боевая тревога! – закончил он голосом человека, заказывающего завтрак в мотеле «Хауэрд Джонсон».

Затем внутри лодки послышались звуки, настолько тихие, что их мог различить лишь самый опытный акустик, да и то потому, что находился в гидропосту рядом с боевой рубкой. Вахта в рубке сменилась, и места у боевых консолей заняли лучшие специалисты, в том числе и одна женщина. Матросы, слишком молодые, чтобы участвовать в непосредственных боевых действиях, собрались в разных местах субмарины, готовые принять участие в борьбе за ее живучесть. В боевую рубку поступали доклады о том, что все посты готовы, и затем в лодке воцарилась тишина, которой могло бы позавидовать кладбище в ночь Всех Святых.

– Контакт становится все более четким, – доложил по системе внутренней связи старший акустик – сейчас все пользовались микрофонами и наушниками. – Пеленг меняется на запад, направление на цель ноль-семь-пять. Слышу шум вращающихся винтов, оцениваю скорость контакта в десять узлов.

Теперь было ясно, что это несомненно подводная лодка. Впрочем, и раньше в этом не было сомнений. У дизельной подводной лодки была своя буксируемая гидроакустическая антенна, и вражеская субмарина двигалась бросками, то увеличивая скорость, то медленно дрейфуя, чтобы прослушать шумы, которые она могла упустить в моменты, когда вода, обтекающая корпус, заглушала все звуки, мешая работе гидрофонов.

– Аппараты один, три и четыре заряжены торпедами, – доложил торпедист. – В аппарате номер два – ПШИДД.

– Подготовьте их к пуску, – скомандовал капитан. Большинство шкиперов сказали бы «прогрейте их», но командир «Пенсильвании» точно придерживался уставных команд.

– Расстояние до цели – двадцать две тысячи ярдов, – сообщил офицер группы слежения.

Акустик увидел на экране что-то новое и поправил наушники.

– Паразитные, паразитные, слышу звуки, похожие на треск расширяющегося корпуса у «Сьерры-10». Контакт меняет глубину.

– Готов побиться об заклад, он всплывает, – заметил капитан, стоявший в нескольких футах.

– Пожалуй, – кивнул акустик.

– Выпускаем ПШИДД. Установка курса – ноль-ноль-ноль. Первые десять тысяч ярдов идет тихо, потом пусть начинает издавать обычные шумы.

– Слушаюсь, сэр. – Техник набрала соответствующие цифры на установочной панели, затем офицер группы слежения проверил их и признал правильными.

– Аппарат номер два готов к пуску.

– Контакт «Сьерра-10» чуть ослабевает, сэр. По-видимому, всплыл над уровнем термоклина.

– Определенно это не контакт зоны схождения, сэр, – тут же доложил оператор у анализатора направления. – Прямая трасса к цели.

– Аппарат номер два готов, – снова сообщил торпедист.

– Пуск, – тут же скомандовал капитан. – Зарядить новый ПШИДД, – добавил он.

«Пенсильвания» чуть вздрогнула, когда сжатый воздух выбросил торпеду в воду. Гидрофоны тут же «услышали», как имитатор повернул влево, затем вернулся на прежний курс и направился к северу со скоростью десять узлов. В ПШИДД был использован корпус старой торпеды Мк-48, его наполнили огромным запасом топлива, обычным для всех американских «рыб», он имел небольшой двигатель и мощный трансдьюсер, который издавал звуки, ничем не отличающиеся от шума подводной лодки. Шум по частоте равнялся шуму атомной силовой установки, только был заметно громче, чем на субмаринах типа «огайо». Впрочем, никому не приходило в голову, что лодки «огайо» гораздо тише, и ударные лодки, как правило, поддавались на приманку, даже американские, которым уж следовало это знать. Новая модель приманки могла двигаться под водой в течение пятнадцати часов, и все сожалели, что ее разработали всего за несколько месяцев до того, как подводные ракетоносцы были окончательно разоружены и выведены из состава флота.

Теперь оставалось терпеливо ждать. Японская подводная лодка еще сбавила ход, без сомнения, в последний раз прослушивая морские глубины, прежде чем перейти на дизели для скоростного рывка на запад. Акустик прислушивался к слабым звукам, издаваемым ПШИДД, который плыл на север. Его шум почти стих, и тут звуковые системы включились в пяти милях от «Пенсильвании». Затем, проплыв еще две мили, подводный имитатор поднялся вверх через слой термоклина, и игра пошла всерьез.

– Рубка, докладывает гидропост, «Сьерра-10» только сбавила скорость, число оборотов гребного винта уменьшилось.

– У них хороший гидролокатор, – заметил капитан, стоявший за спиной акустика. «Пенсильвания» чуть подвсплыла, ее буксируемая антенна оказалась выше слоя термоклина, чтобы лучше прослушивать звуки, испускаемые контактом, тогда как сам корпус оставался под термоклином. Капитан повернулся и громко спросил:

– Торпеды?

– Заряжены первая, третья и четвертая торпедные трубы, для всех рассчитано огневое решение.

– Установить четвертую на режим скрытного приближения, первоначальный курс ноль-два-ноль.

– Режим установлен, как приказано, сэр. Четвертый аппарат готов к пуску.

– Пуск! – скомандовал капитан, стоя в дверях гидропоста, и тут же добавил:

– Зарядить торпедой.

«Пенсильвания» вздрогнула, когда новейшая модификация прежней торпеды Мк-48 вырвалась в морские глубины и повернула на северо-восток, управляемая тонким изолированным проводом, тянущимся из ее хвостовой части.

Походит на учения, только проще, подумал акустик.

– Новые контакты? – спросил шкипер, снова встав у него за спиной.

– Никаких, сэр. – Матрос кивнул в сторону экранов. На них виднелись всего лишь точки фонового шума, а дополнительный экран каждые десять минут показывал, что ведется диагностическая проверка работы систем. Приближалась любопытная развязка: почти через сорок лет действий подводных ракетоносцев после конца второй мировой войны первая вражеская субмарина будет потоплена американским ракетоносцем, который едва не сдали на металлолом.

Двигаясь теперь значительно быстрее, торпеда прорезала слой термоклина за кормой контакта. Ее гидролокатор тут же начал действовать в активном режиме, посылая перед собой ультразвуковые импульсы и передавая по проводу полученное изображение на «Пенсильванию».

– Отчетливо вижу цель, расстояние три тысячи ярдов, недалеко от поверхности, – произнес акустик. Такой же диагноз поступил от старшины, огневой группы, следившей за своим экраном.

– Подавись и умри, – прошептал старший группы, наблюдая за тем, как на дисплее сближаются две линии. «Сьерра-10» мгновенно прибавила ход и тут же нырнула под слой термоклина, но ее аккумуляторные батареи, по-видимому, немного подсели, и субмарина не могла развить скорость, превышающую пятнадцать узлов, тогда как торпеда мчалась быстрее шестидесяти. Это одностороннее соревнование длилось три с половиной минуты и закончилось яркой вспышкой на экране и таким ревом в наушниках, что оглушенный акустик даже вздрогнул. Затем послышался скрежет стали, разрываемой давлением воды.

– Подводная лодка потоплена, сэр. – Через две минуты отдаленная низкочастотная шумовая волна, пришедшая с севера, показала, что торпеда «Уэст Виргинии» тоже поразила свою цель.

***

– Вы – Кристофер Кук? – спросил Мюррей.

– Да.

Особняк действительно роскошный, подумал заместитель директора, доставая из кармана удостоверение личности.

– Мы из ФБР. Нам хотелось бы поговорить с вами о содержании ваших бесед с Сейджи Нагумо. Одевайтесь.

***

Оставалось еще несколько часов дневного света, когда «лансеры» вырулили из ангаров. Разъяренные совсем недавней гибелью одного из своих самолетов, экипажи считали, что находятся не там, где нужно, и занимаются не тем, что требуется. Впрочем, никто не интересовался их мнением, и сейчас они готовились к очередной операции. В бомбовых отсеках самолетов находились дополнительные топливные баки, и бомбардировщики один за другим промчались по взлетной дорожке, взлетели и начали подъем на высоту двадцать тысяч футов. Там они собрались вместе и полетели на северо-восток.

***

Еще один дерьмовый ложный маневр, подумал Дюбро. И как только такой умный человек, как Робби Джексон, может придумать нечто столь идиотское. Но адмирал получил приказ, оба его авианосца, идущие на расстоянии пятидесяти миль друг от друга развернулись навстречу ветру, и с их летных палуб начали взлетать самолеты – по сорок с каждого. И хотя все они несли полное боевое вооружение, им было разрешено открывать огонь лишь в случае явных провокационных действий.

46. Разделение

– Мы летим почти пустые, – бесстрастным голосом произнес второй пилот, просматривая пассажирский манифест, что являлось частью предполетной подготовки.

– Что с ними случилось? – раздраженно спросил капитан Сато, глядя на полетный лист и проверяя метеорологические условия. На это не потребовалось много времени. На протяжении всего маршрута погода будет прохладной и безоблачной, поскольку над западной частью Тихого океана образовалась огромная зона высокого давления. Если не считать сильных ветров у берегов Японии, полет до Сайпана будет плавным и спокойным для всех тридцати четырех пассажиров. Тридцати четырех! – с возмущением подумал он. И это на самолете, рассчитанном больше чем на триста!

– Капитан, мы скоро покинем эти острова, вы ведь знаете это. – Все было предельно ясно. Население Японии, рядовые мужчины и женщины, испытывали теперь не столько смятение, сколько страх. Может быть, даже «страх» не было достаточно сильным словом. Ему никогда не приходилось видеть такого. Люди чувствовали, что их предали. В передовых статьях газет задавались вопросы, как могло произойти, что их страна встала на такой путь, и хотя вопросы задавались достаточно мягко, смысл их был совсем иным. Все несбыточные мечты. Его страна не готова была к войне ни в психологическом, ни в материальном отношении, и люди внезапно поняли, что происходит в действительности. Шепотом передавались рассказы об убийстве – как иначе называть это? – видных членов дзайбацу и о том, что правительство в панике. Премьер-министр Гото не предпринимал никаких действий, не выступал с речами и даже отказался от появления на публике, опасаясь, что ему будут заданы вопросы, на которые он не сможет дать ответ. Однако все это не поколебало веру капитана, заметил второй пилот.

– Нет, мы не уйдем оттуда! Как ты можешь такое говорить? Эти острова принадлежат нам.

– Время покажет, – заметил второй пилот, снова принимаясь за работу. В конце концов, у него были свои обязанности: нужно проверить запас горючего, силу и направление ветра, технические детали, столь важные для успешного полета коммерческого авиалайнера. Это было то, чего никогда не видели пассажиры, полагающие, что летный экипаж просто поднимался в кабину и включал двигатели, словно в такси.

***

– Хорошо выспались?

– Еще как, капитан. Мне снился жаркий день и теплая женщина. – Рихтер поднялся, и его движения опровергли притворно хорошее настроение. Я слишком стар для этого дерьма, подумал пилот. Судьба и везение – если это можно так назвать – сделали его участником этой операции. Никто не налетал столько часов на «команчах», как он и остальные прилетевшие сюда пилоты, и кто-то пришел к выводу, что они достаточно умны, чтобы справиться с задачей без какого-то проклятого полковника, который будет стоять за спиной и всячески мешать им. А теперь нужно уносить отсюда ноги. Рихтер посмотрел на ясное небо.

Могло быть лучше, подумал он. Облачная погода имеет свои преимущества.

– Баки наполнены.

– Неплохо было бы выпить чашку кофе, – пробормотал он.

– Вот, мистер Рихтер, пожалуйста, – это был старший сержант Вега. – Отличный кофе со льдом, как в лучших отелях Флориды.

– Я так благодарен тебе, приятель, – усмехнулся Рихтер, принимая металлическую кружку. – Есть что-нибудь новое перед вылетом?

***

Мне это совсем не нравится, подумал Клаггетт. Кильватерный строй эсминцев «иджис» разбился, и вот теперь один из этих проклятых кораблей находится всего в десяти милях. Что еще хуже, судя по показаниям электронного датчика, установленного на конце мачты, которую он рискнул поднять на несколько секунд, несмотря на присутствие поблизости лучшего в мире поискового радиолокатора, совсем недавно в воздухе летал вертолет. Но Клаггетт знал, что от его присутствия в этом районе зависела безопасность трех армейских вертолетов, и это было самым главным. Никто не говорил ему, что море безопасное место. Оно и не было таким. Ни для него, ни для вертолетчиков.

– А где наш друг? – спросил он у старшего акустика. Тот покачал головой и тут же подтвердил это словами.

– Он снова исчез с экранов.

На поверхности дул ветер в тридцать узлов, он поднимал волны и мешал эффективной работе гидролокаторов. Даже слежение за эсминцем, сбавившим ход до пятнадцати узлов и начавшим патрулирование, стало затруднительным. Подводная лодка, находившаяся на севере, исчезла с экранов гидролокаторов. Может быть, она ушла совсем, но рассчитывать на это опасно. Клаггетт посмотрел на часы. Меньше чем через час следует решить, как поступить дальше.

***

Им придется идти вслепую, однако это стало неприятной необходимостью. При обычных условиях впереди следовали бы самолеты-разведчики, занимающиеся сбором информации, однако на этот раз главным являлся фактор неожиданности, и они не могли рисковать. Боевая авианосная группа избегала районов, где проходили коридоры коммерческих авиалайнеров, скрытых облаками, и вообще прилагала все усилия, чтобы в течение нескольких дней оставаться незамеченной. Джексон был уверен, что его присутствие в этом районе продолжает быть тайной, но, чтобы сохранить эту тайну, приходилось полагаться на отрывочные сообщения об электронной активности на островах, поступающие от подводных лодок, а эти сведения всего лишь подтверждали, что у противника в небе находятся несколько самолетов раннего радиолокационного обнаружения Е-2С и что на острове действует мощный радиолокатор ПВО. По-видимому, предстоит неожиданное воздушное сражение. Ну что ж, к этому готовились больше двух последних недель.

***

– О'кей, последняя проверка, – услышал по телефону Ореза. – Коблер – исключительно военный аэродром?

– Совершенно верно, сэр. После первых дней мы не видели на нем ни одного гражданского самолета. – Ему отчаянно хотелось поинтересоваться, с чем связаны эти вопросы, но Ореза знал, что это напрасная трата времени. Может быть, стоит спросить обходным путем:

– Вы хотите, чтобы мы не ложились спать сегодня ночью?

– Это уж как вы сочтете нужным, главный старшина. А теперь мне хотелось бы поговорить с вашими гостями.

– Джон! Тебя к телефону, – крикнул Португалец и сам был потрясен тем, как нормально прозвучали его слова.

– Кларк слушает, – произнес в трубку Джон. – Да, сэр… Понятно, сэр… Что-нибудь еще? О'кей, конец связи. – Он нажал на кнопку выключения телефона. – Кому пришла в голову мысль приделать к аппарату этот дурацкий зонтик?

– Мне, – ответил Барроуз, сидевший за карточным столом. – Но ведь он действует, правда?

– Это точно, – согласился Джон, садясь за стол и повышая ставку на двадцать пять центов. – Кто объявляет?

– Три дамы, – заявил инженер.

– К тому же ему и в игре везет, – покачал головой Кларк и бросил свои карты на стол.

– Скажешь тоже, везет! Эти обезьяны помешали моей самой удачной рыбалке.

– Джон, хочешь, я приготовлю вечером кофе?

– О, его кофе что надо, – заметил Барроуз, забирая выигрыш со стола. Целых шесть долларов.

– Конечно, Португалец, валяй. Давно не пробовал твоего кофе. Он называется черный бандитский кофе, Пит. Старая морская традиция, – объяснил Кларк, наслаждаясь временной бездеятельностью.

– Джон? – позвал его Динг.

– Потом, парень. – Он взял колоду и принялся ловкими движениями тасовать ее.

***

– Ты уверен, что горючего хватит? – спросил Чека. Доставленный сюда запас включал горючее в запасных баках и крыльях, но Рихтер покачал головой.

– Никаких проблем. До следующей заправки всего два часа лета.

– Где она? – В приказе, полученном по спутниковому телефону, говорилось только: «Вылетайте к первичному пункту».

– Меньше чем два часа лета, – повторил пилот. – Приходится соблюдать правила безопасности, капитан.

– Вы отдаете себе отчет в том, что наша операция войдет в историю, а?

– Только бы удалось выжить, чтобы рассказать об этом. – Рихтер застегнул молнию на летном комбинезоне, заправил внутрь шарф и взобрался в кабину вертолета. – Взлет!

Рейнджеры отошли в сторону в последний раз. Они знали, что огнетушители бесполезны, но кто-то приказал захватить их с собой. Один за другим вертолеты оторвались от земли, их зеленые корпуса почти сразу скрылись в темноте. Затем рейнджеры стали прятать оставшееся снаряжение в ямы, вырытые еще днем. На

это ушел час, после чего им оставалось только спуститься в Хиросе. Чека поднял свой телефон сотовой связи и набрал номер, который запомнил.

– Алло? – произнес голос по-английски.

– Надеюсь, мы увидимся утром? – Вопрос прозвучал по-испански.

– Я буду на месте, сеньор.

– Монтойя, пойдешь первым, – распорядился капитан. Они будут идти вдоль линии деревьев, насколько это возможно. Рейнджеры сжимали оружие, которым до сих пор им не пришлось воспользоваться, надеясь, что так будет и дальше.

***

– Я бы рекомендовал выпустить две торпеды, – сказал лейтенант Шоу. – Расширить пеленги между ними градусов на десять, дать им сойтись под слоем термоклина и атаковать, целясь в нос и в корму.

– Согласен. – Клаггетт подошел к прокладочному планшету, чтобы окончательно оценить тактическую ситуацию. – Действуйте.

– Что тут у вас происходит? – спросил один из армейских сержантов, стоя у входа в боевую рубку. В этих проклятых подводных лодках чувствуешь себя совершенно беспомощным, даже следить за происходящим и то трудно.

– Прежде чем дозаправить ваши вертушки, нам придется прогнать японский эсминец, – объяснил ему старшина, стараясь не напугать парня.

– А это трудно?

– Пожалуй, было бы легче, находись он где-нибудь в другом месте. Нам придется подняться на поверхность в тот момент, когда… ну, когда кто-то знает, что мы поблизости.

– Это вас беспокоит?

– Нет, что ты, – соврал старшина. В этот момент оба услышали голос капитана:

– Мистер Шоу, приготовиться к торпедной атаке. Пуск по моей команде.

***

Первыми начали взлетать «томкэты», один за другим, с интервалом в тридцать секунд, пока в воздухе не оказалась целая эскадрилья из двенадцати истребителей. За ними последовали самолеты ЕА-6В – постановщики электронных помех во главе с капитаном третьего ранга Робертой Пич. Ее звено из четырех машин тут же разделилось на две пары, каждая из которых будет сопровождать группы истребителей.

Капитан первого ранга Бад Санчес вел первое звено из четырех «томкэтов», не желая доверить вылет своего авиакрыла кому-то другому. Авианосная боевая группа находилась сейчас на расстоянии пятисот миль и направлялась на юго-запад. Этот вылет во многом напоминал боевые действия начала 1991-го года, однако в данном случае пришлось добавить несколько нововведений, вызванных тем, что у противника имелось немало аэродромов. Для этого потребовались недели тщательного планирования. Патрули противника действовали точно, как часы. Это было вызвано пунктуальностью японцев и соблюдением ими всех правил военной жизни, а потому создавало известную опасность для американских самолетов. Санчес последний раз посмотрел вниз, на белые кильватерные струи за кормой кораблей своего соединения, и сосредоточился на предстоящей операции.

***

– Торпедные трубы один и три готовы.

– Проверьте введенные пеленги и пускайте, – спокойно произнес Клаггетт.

Торпедист повернул рукоятку до предела налево, затем направо и повторил то же самое с другим торпедным аппаратом.

– Первая и третья пущены, сэр.

– Первая и третья движутся нормально, – через мгновение доложил акустик.

– Хорошо, – отозвался Клаггетт. В прошлом, находясь на борту подводной лодки, он уже слышал эти слова. Тоща торпеда прошла мимо, и этому он обязан жизнью. На этот раз положение было посложнее. Они не знали точных координат вражеского эсминца, но, выбора у него не было. Торпеды будут медленно двигаться под слоем термоклина на протяжении первых шести миль, а затем на максимальной скорости в семьдесят один узел устремятся к цели. Если повезет, эсминец не сможет заметить, откуда они появились. – Зарядить первый и третий торпедные аппараты, – скомандовал капитан.

***

Как всегда, критически важной была слаженность во времени. Джексон спустился с адмиральского мостика сразу после взлета самолетов и пошел вниз в боевой информационный центр, откуда ему легче было координировать ход операции, рассчитанной до минуты. Следующий этап должны были осуществить эсминцы «спрюанс», находившиеся сейчас в тридцати милях к югу от авианосца. Это вызывало у него беспокойство. Эсминцы были его лучшими противолодочными кораблями, и хотя командующий подводными силами Тихоокеанского флота сообщил, что защитное прикрытие из японских подводных лодок смещается на запад и он надеется, что там они попадут в ловушку, Джексон не исключал того, что японцы могут оставить в этом районе одну подводную лодку, способную вывести из строя последний авианосец Тихоокеанского флота. Как много проблем, о которых приходится беспокоиться, подумал он, глядя на секундную стрелку часов, прикрепленных к переборке.

Ровно в 11 часов 45 минут эсминцы «Кушинг» и «Ингерсолл» повернулись бортом к ветру и приступили к запуску своих ракет «томагавк», сообщив об этом сигналом, переданным по спутниковой связи. Сорок крылатых ракет взвились в небо, отстрелили свои твердотопливные ускорители и затем снизились к самой поверхности моря. После запуска ракет, на что потребовалось шесть минут, эсминцы увеличили скорость и присоединились к боевой авианосной группе, так и не догадываясь о том" куда нацелены их «томагавки».

***

– Интересно, который из них? – пробормотал Сато. Они уже пролетели над двумя эсминцами «иджис», различимыми теперь только по белым кильватерным струям, вздымающимся за кормой, и едва видным пенистым V-образным волнам впереди.

– Вызовем их снова?

– Брат рассердится, но там, внизу, он, наверно, чувствует себя одиноко. – Сато снова переключился на другую частоту и нажал кнопку на штурвале.

– «Джал-747» вызывает «Мутсу».

***

Адмирал Сато едва не чертыхнулся, но голос оказался слишком знаком. Он взял микрофон с гарнитурой из рук младшего офицера связи и нажал кнопку передачи.

– Торахиро, будь ты вражеским самолетом, я сбил бы тебя. Он снова посмотрел на дисплей – на двухметровом экране виднелись одни гражданские авиалайнеры. Мощный корабельный радиолокатор показывал все находящееся в пределах сотни миль, а многие цели и на расстоянии почти трехсот. Вертолет SH-60J, стоявший на палубе, только что заправился и был готов к вылету для очередного облета эсминца в поисках подводных лодок. Все было спокойно, и хотя адмирал сознавал, что находится в море во время войны, он мог позволить себе пошутить с братом, летящим над ним в огромном алюминиевом корыте с крыльями, наверняка до отказа набитом соотечественниками.

***

– Время, сэр, – произнес Шоу, посмотрев на свой электронный секундомер. Капитан третьего ранга Клаггетт кивнул.

– Поднять торпеды над термоклином и включить активный режим поиска.

Тут же на торпеды, находившиеся почти в двух милях одна от другой по обеим сторонам цели, поступила соответствующая команда. Торпеды ADCAP – «additional capability» – новейшая модификация прежней торпеды Мк-48, обладающие большой скоростью и дальностью стрельбы, имели мощные гидролокаторы, в которых использовались последние достижения физики твердого тела. Они находились в носовой части торпед диаметром двадцать один дюйм. Торпеда, выпущенная из аппарата номер один, была чуть ближе к цели, и ее поисковая система, созданная с применением достижений высокой технологии, обнаружила корпус эсминца уже при втором охвате. В следующее мгновение торпеда повернула вправо, передала изображение цели к месту пуска и устремилась вперед.

***

– Гидрофоны слышат торпеду, пеленг два-три-ноль! Вражеская торпеда на пеленге два-три-ноль! – выкрикнул акустик. – Ее поисковый гидролокатор в активном режиме!

Сато резко повернулся в сторону гидролокационного поста, и на тактическом дисплее тут же появился новый предмет. Черт побери, ведь «Курошио» передал, что в районе никого нет, а подводная лодка всего в нескольких милях.

– Включить средства противодействия! – послышалась команда капитана «Мутсу». Через несколько секунд с кормы в воду ушла приманка «никси», спроектированная в Америке. – Вертолету – взлет!

– Брат, я сейчас занят. Желаю мягкой посадки. Конец связи. – Радиоканал отключился, и наступило молчание.

Сначала капитан Сато решил, что неожиданный конец разговора объясняется тем, что у брата действительно неотложные дела, затем посмотрел вниз и в пяти милях под собой увидел, как эсминец резко повернул влево и за кормой его поднялся огромный пенящийся бурун, что указывало на внезапное увеличение скорости.

– Что-то у них произошло, – произнес он в интерком.

***

– Мы взяли его. Одной торпедой или обеими, – сообщил офицер огневой группы.

– Цель увеличивает скорость и поворачивает налево, – послышался голос акустика. – Обе торпеды замкнулись на цель и сближаются с нею. Они еще не начали работать в активном режиме.

– Первая в двух тысячах ярдов от цели. Третья в двух тысячах двухста. Обе движутся прямо к цели. – Взгляд старшины не отрывался от дисплея управления торпедами. Он был готов в любой момент взять управление на себя в случае ошибки системы автоматического наведения на цель. В настоящий момент торпеда представляла собой миниатюрную подлодку, передающую на экран перед старшиной точное гидролокационное изображение. Она превращала ее в своего рода камикадзе, действующим на расстоянии, причем даже не одним, а двумя – искусство, отточенное им во время игры на корабельной системе «нинтендо». Клаггетт с удовлетворением отметил, что командир японского эсминца даже не пытался обнаружить подводную лодку, а прилагал все силы, чтобы спасти свой корабль. Ну что ж, это зов судьбы, не правда ли?

***

– Еще одна по носу, пеленг один-четыре-ноль!

– Они накрыли нас, – произнес капитан, глядя на дисплей и считая, что его атаковали, по-видимому, две подводные лодки. И все-таки надо попытаться уклониться от торпед. Он приказал положить руль на левый борт. «Мутсу» с тяжелыми надстройками, как и у американских эсминцев типа «иджис», резко накренился на правый борт. Едва корабль выпрямился, капитан приказал дать полный ход, надеясь, что торпеда пройдет за кормой.

***

Это не могло быть ничем, кроме морского боя. Картина его оставалась позади, поэтому Сато отключил автопилот и круто повернул самолет влево, дав сигнал второму пилоту предупредить пассажиров о необходимости закрепить пристежные ремни. Он отчетливо видел при ярком свете луны, находящейся в последней четверти, что происходит далеко внизу. «Мутсу» закончил резкий поворот и тут же начал другой. На кормовой палубе вспыхнули мигающие огни – это на палубе эсминца раскручивался несущий винт противолодочного вертолета, пытающегося Алететь и атаковать подводную лодку противника, трусливо подкравшуюся к гордому и красивому кораблю его брата. Сато с удивлением заметил, что эсминец замедляет ход, его винты включены на торможение, и не мог понять, почему предпринят этот маневр. Разве для боевых кораблей не действует та же простая аксиома, что и для самолетов, – скорость – это жизнь…

***

– Громкий кавитационный шум, по-видимому, включен задний ход, – сообщил старший акустик. Техник огневой группы опередил Клаггетта:

– Теперь это не имеет значения, сэр. Обе торпеды замкнулись на цели. Ощущается постороннее магнитное влияние – они, должно быть, выпустили приманку вроде нашей «никси», верно?

– Правильно, старшина.

– Ну что ж, мы знаем, как действует эта кошечка. Первая торпеда в пятистах ярдах от цели и быстро сближается с ней. – Техник отсек один из проводов, позволив первой торпеде самой искать цель. Она всплыла на глубину тридцать футов, включила бортовой магнитный искатель, нашла мощное магнитное поле и помчалась к нему в автономном режиме. Цель росла и росла…

***

Вертолет, мигая габаритными огнями, только что взлетел с застывшего на месте эсминца. Мгновение растянулось, казалось, в вечность, затем корабль снова начал разворачиваться, и тут с обоих бортов перед мостиком, рядом с вертикальными установками ракет «корабль – воздух», прогремели мощные взрывы, сопровождающиеся ослепительной зеленой вспышкой в воде. Остроконечный профиль корпуса осветился странным смертельным пламенем. Эта картина на долю секунды запечатлелась в воображении Сато, затем взорвались одна или несколько зенитных ракет «Мутсу», и тут же последовал взрыв всех сорока ракет. Носовая часть «Мутсу» распалась. Через три секунды последовал новый взрыв, и когда белая пена улеглась, на поверхности виделись только пятна горящей нефти. Эсминец погиб так же, как и его тезка в гавани Нагасаки в 1943 году…

***

– Капитан! – Второму пилоту пришлось силой вырвать штурвал из рук Сато, прежде чем «боинг» окончательно потерял скорость. – Капитан, у нас на борту пассажиры!

– Там мой брат…

– У нас пассажиры, черт побери! – Второй пилот взял управление на себя, перевел авиалайнер в горизонтальный полет и посмотрел на гирокомпас в поисках требуемого курса. – Возьмите себя в руки, капитан!

Сато повернул голову, огляделся по сторонам кокпита, затем снова посмотрел вниз на то, как исчезает вдали морская могила его брата. Самолет опять направился к югу.

– Извините меня, капитан Сато, но нам тоже нужно выполнять свой долг. – Он включил автопилот и положил руку на плечо капитана. – С вами теперь все в порядке?

Сато посмотрел вперед, на пустое небо, затем кивнул.

– Да, со мной все в порядке. Спасибо. Теперь со мной все в полном порядке, – повторил он более твердым голосом. Многовековые традиции требовали, чтобы он не показывал своего горя. Их отец пережил гибель эсминца, стал командиром крейсера и погиб на нем недалеко от Шамара, пав жертвой американских эсминцев и их торпед… И вот теперь снова…

***

– Что это был за звук, черт побери? – спросил капитан третьего ранга Угаки у своего офицера, начальника гидроакустической службы.

– Взрыв двух торпед, где-то на юге, – ответил младший лейтенант. – Они потопили «Мутсу».

– Кто? – последовал резкий вопрос.

– Кто-то не обнаруженный нами, капитан, – нерешительно произнес акустик.

– Поворачиваем на юг, скорость восемь узлов.

– Но при этом мы пройдем прямо через то место, где погиб…

– Я знаю.

***

– Он несомненно потоплен, – доложил старший акустик. Сигнатура на экране ясно показывала это. – Никакого шума машин от подшипников гребных валов, только шум разрывающейся стали и затем мощный вторичный взрыв. Он потоплен, сэр.

Рихтер пролетел над тем же городом, где несколько дней назад пролетал С-17, и хотя кто-то и мог услышать его, сейчас об этом беспокоиться не приходилось. Здесь часто летают вертолеты, а установить ночью их принадлежность невозможно. Его «команч» летел на крейсерской высоте пятьдесят футов, направляясь на юг, и он убеждал себя, что подводная лодка наверняка будет ждать их, что он сможет совершить посадку на нее и что все будет в порядке. Рихтер с благодарностью ощущал попутный ветер, пока не увидел поднятых им гребешков волн. Проклятие…

***

– Господин посол, как вы знаете, ситуация изменилась, – негромко произнес Адлер. В зале никогда не раздавалось больше одного голоса, но на этот раз здесь почему-то казалось гораздо тише обычного.

Сейджи Нагумо, сидевший рядом с руководителем делегации, заметил, что кресло справа от Адлера занято каким-то другим специалистом по Японии из дальневосточного департамента на четвертом этаже. Куда делся Кук? – спросил он себя, продолжая слушать главу американской делегации. Почему его нет в зале – у что все это значит?

– Сейчас, когда мы сидим здесь, американские самолеты наносят удары по Марианским островам, а боевые корабли американского военно-морского флота сражаются с вашими боевыми кораблями. У нас есть все основания считать, что операции пройдут успешно и мы сумеем изолировать Марианские острова. Следующим этапом – если в этом возникнет необходимость – станет морская блокада Японии. У нас нет ни малейшего желания наносить удары непосредственно по вашей стране, но мы вполне способны в течение нескольких дней изолировать Японию от остального мира.

Господин посол, наступило время положить конец этому…

***

– Как видите, – сказала репортер Си-эн-эн, и камера повернулась направо, показывая пустой док, – авианосец «Джон Стеннис» вышел в море. Нам сообщили, что в данный момент самолеты, базирующиеся на нем, наносят удары по Марианским островам, оккупированным японскими войсками. К нам обратились с просьбой оказать содействие правительству в этой уловке, и мы, тщательно обдумав просьбу правительства, пришли к заключению, что телевизионная компания Си-эн-эн является, в конце концов, американской службой новостей и должна защищать американские национальные интересы…

– Мерзавцы! – выдохнул генерал Арима, глядя на гигантский пустой ящик из железобетона, на дне которого сейчас виднелись только лужи и деревянные блоки. И тут зазвонил его телефон.

***

Убедившись, что японские самолеты дальнего радиолокационного обнаружения заметили их, оба американских АВАКСа включили свои радиолокаторы. Они прибыли сюда с Гавайских островов, совершив промежуточную посадку на аэродроме Дуайесс на атолле Кваджалейн. По электронным средствам управления боем воздушное сражение будет равным, но американцы приняли меры, чтобы бой стал равным только в этом отношении, задействовав заметно больше истребителей. В воздухенаходились четыре японских «игла», первым инстинктивным желанием которых было устремиться на северо-восток навстречу нарушителям и предоставить таким образом своим товарищам, чьи самолеты еще стояли на аэродромах, возможность взлететь и вступить в воздушное сражение, прежде чем американцы приблизятся и уничтожат их на земле. Одновременно наземные средства противовоздушной обороны были оповещены и приготовились к отражению нападения.

Санчес включил свой радиолокатор наведения, когда увидел японские истребители на расстоянии больше сотни миль, мчащиеся лобовым курсом, чтобы атаковать ракетами «воздух – воздух». Но японские истребители были вооружены ракетами AMRAAM, тогда как у него под крыльями на пилонах висели «фениксы», дальность действия которых была почти вдвое больше. Санчес и три других истребителя пустили по два «феникса» с максимального расстояния. Восемь ракет полетели по баллистической траектории, поднимаясь в небо на высоту ста тысяч футов, прежде чем спикировать вниз и устремиться к целям на скорости, превышающей пять Махов. К тому же с такой высоты они видели самое крупное радиолокационное сечение самолетов противника, что облегчало наведение на цель. Японские «иглы» заметили приближающиеся ракеты и начали маневр уклонения, но через несколько секунд два F-15J взорвались от прямых попаданий. Оставшаяся пара «иглов» упрямо мчалась вперед. Вторая волна «фениксов» покончила и с ними.

***

– Что за чертовщина? – удивился Ореза.

Рев множества реактивных двигателей прервал игру в карты, и все четверо мужчин подошли к окнам. Кларк успел выключить свет и взять единственный в доме бинокль. Первая пара самолетов взлетела с аэродрома Коблер-Филд в тот момент, когда он поднес его к глазам. Судя по языкам пламени, вырывающимся при форсаже, это были одномоторные истребители.

– Что происходит, Джон?

– Вообще-то мне не говорили об этом, но мы и сами можем без труда догадаться.

Весь аэродром был ярко освещен. Самым главным сейчас было как можно быстрее поднять в воздух истребители. То же самое, наверно, происходило и на Гуаме, но Гуам был довольно далеко, и два истребительных соединения будут атаковать американцев по отдельности, лишив японцев таким образом численного превосходства.

***

– Что это?

Капитан третьего ранга Пич и ее самолеты электронного противодействия приступили к работе. Поисковые радиолокаторы обладают огромной мощностью, но, подобно всем радарам такого типа, они действуют на низкой частоте, а потому легко поддаются глушению. Огромное количество бликов заполнило их экраны, лишив возможности оценивать происходящее в воздухе и одновременно скрыв крохотные точки приближающихся крылатых ракет. Японские истребители, которые могли бы попытаться противостоять им, на самом деле уже опередили крылатые ракеты, оставив их позади себя, что позволило ракетам продолжать полет к целям на острове. Поисковый радиолокатор на вершине горы Тапотчау заметил их на расстоянии всего тридцати миль вместо расчетных ста, одновременно пытаясь вести подсчет приближающихся американских истребителей. Перед тремя операторами возникла, таким образом, сложная задача, но это были хорошо подготовленные специалисты, и они взялись за работу. Один из них успел предупредить об опасности зенитные батареи «патриот», расположенные на острове.

***

Первая фаза операции протекала успешно. Боевой патруль из японских истребителей, заметил Санчес, был ликвидирован без потерь. Интересно, подумал он, может быть, и мой «феникс» сбил один из японских «иглов»? Впрочем, выяснить это никогда не удастся. Теперь, прежде чем прилетят остальные истребители, надо сбить японские самолеты дальнего радиолокационного обнаружения. Для решения этой задачи звено из четырех «томкэтов» включило форсаж и устремилось прямо к ним, выпуская в эти цели все свои ракеты.

Пилоты японских самолетов оказались слишком храбрыми, и это стало причиной их гибели. Японским «хокаям» надо бы попытаться уйти вместе с прикрывающими их «иглами», но истребители, выполняя свой долг, бросились в бой против первой волны атакующих «томкэтов», вместо того чтобы выждать. Может быть, причина заключалась в том, что они приняли эту первую волну отвлекающего маневра за настоящую атаку. Четыре истребителя, прилетевшие с фланга, выполнили свою задачу, сбили самолеты радиолокационного обнаружения и вернулись на «Джона Стенниса» для заправки и пополнения боеприпасов. Теперь единственными АВАКСами в небе были американские. Японские истребители продолжали мчаться вперед, стремясь отбить нападение, которого на самом деле не существовало, стараясь вступить в бой с истребителями, единственная цель которых заключалась в том, чтобы отвлечь внимание перехватчиков, уходящих все дальше от прикрываемых ими самолетов.

***

Для операторов наземного радиолокатора стало очевидным, что львиная доля ракет направлена в них, а не на авиабазу. Операторы не стали обмениваться впечатлениями по этому поводу – для разговоров не осталось времени. Они видели, как взорвались и рухнули вниз самолеты Е-2. Это произошло слишком далеко, чтобы узнать почему, но оставшийся самолет раннего радиолокационного обнаружения все еще стоял на взлетной полосе аэродрома Коблер в ожидании своей очереди. Пока вверх взлетали истребители, причем первые из них уже приближались к далеким американским самолетам, которые, к их удивлению, вовсе не летели к Сайпану, Гуам вызывал по радио радиолокационную станцию, запрашивая информацию и одновременно сообщая о том, ято базирующиеся там истребители взлетают, чтобы отбить атаку.

– Две минуты до прилета крылатых ракет, – сообщил один из операторов по системе внутренней связи.

– Передайте на Коблер, чтобы оставшийся Е-2 немедленно взлетал, – скомандовал старший офицер из фургона управления, видевший, что те два самолета раннего радиолокационного обнаружения, что находились в воздухе, сбиты. Фургон находился в сотне ярдов от РЛС, но еще не был вкопан в землю. Это предполагалось сделать на будущей неделе.

***

– Это да! – воскликнул Чавез. Теперь они стояли снаружи. Нашелся умник, решивший выключить электричество в этой части острова, что позволило им выйти из дома, чтобы лучше наблюдать за фейерверком. В полумиле к востоку от них со стартовой установки «пэтриот» вылетела первая ракета. Ракета промчалась всего несколько сотен метров, когда управляющее устройство резко повернуло ее подобно бильярдному шару, отскочившему от борта, и она устремилась вниз за видимый горизонт. Через несколько секунд за ней последовали еще три зенитные ракеты.

– Приближаются крылатые ракеты, – заметил Барроуз. – Вон оттуда, с севера.

– Готов поспорить, что их целью является радиолокатор на вершине горы, – пробормотал Кларк. Тут же последовала серия вспышек, осветивших высокое плато на востоке. Через несколько секунд оттуда донесся грохот разрывов. Из батареи «пэтриот» вылетели дополнительные ракеты, и у них на глазах обслуживающий персонал принялся устанавливать новый пакет с ракетами на пусковую площадку грузовика. Было заметно, что на это уходит слишком много времени.

***

Двадцать «томагавков», составляющих первую волну, начали набирать высоту. Раньше они мчались всего в трех метрах над гребешками волн, приближаясь к отвесным утесам восточного берега Сайпана. Будучи полностью автоматическими, крылатые ракеты не обладали способностью уклониться или даже обнаружить заградительный огонь, направленный против них, и первый залп зенитной батареи «пэтриот» оказался успешным – из двенадцати ракет «земля – воздух» десять попали в цель, однако оставшиеся десять крылатых ракет стремительно набирали высоту, будучи нацеленными на одну и ту же точку. Зенитные ракеты сбили затем еще четыре «томагавка», а пятый потерял скорость и врезался в утес у Лаолао-Каттан. Начиная с этого момента радиолокаторы батарей «патриот» потеряли их из виду, и командиры батарей предупредили об опасности обслуживающий персонал радиолокационной станции, но было уже слишком поздно, и крылатые ракеты с тысячефунтовыми боеголовками одна за другой взорвались над вершиной горы Тапотчау.

– С этим покончено, – заметил Кларк, когда донесся грохот взрывов. Он прислушался. Жители соседних домов тоже вышли теперь на улицу, стоя вокруг тупика. Отдельные радостные возгласы слились в единый восторженный хор, заглушивший крики ракетчиков у батареи «пэтриот» на вершине холма к востоку.

Истребители продолжали взлетать с аэродрома Коблер-Филд, обычно парами, иногда по одному. Голубые языки пламени форсажа уходили в небо и затем гасли, когда японские самолеты направлялись навстречу атакующим американским истребителям. Наконец Кларк и все остальные услышали рев турбовентиляторных двигателей последнего «хокая», взлетавшего самым последним, несмотря на предупреждение персонала уже уничтоженной радиолокационной станции.

На несколько мгновений над островом воцарилась тишина, в воздухе образовалась какая-то странная пустота. Жители перевели дыхание, ожидая начала второго акта полуночной драмы.

***

«Пасадена» и еще три американских подводных лодки, находившиеся всего в пятидесяти милях от берега, всплыли на антенную глубину и запустили по шесть ракет. Некоторые из них были нацелены на Сайпан, четыре – на Тиниан и две – на Роту. Остальные помчались над гребешками волн к авиабазе Андерсен на Гуаме.

***

– Поднять перископ! – приказал Клаггетт. Поисковый перископ плавно выдвинулся вверх, сопровождаемый шипением гидравлики. – Стоп! – скомандовал он, когда перископ чуть поднялся над поверхностью. Капитан медленно повернул его, пытаясь рассмотреть огни в небе, но там было пусто.

– О'кей, теперь антенна. – Снова послышалось шипение, и над волнами показался хлыст антенны УВЧ. Капитан не отрывался от объектива перископа, все еще осматривая море вокруг, затем махнул правой рукой. Антенна принимала еле слышные сигналы от удаленных передатчиков, но в остальном эфир был чист и ничто не могло обнаружить подводную лодку.

– «Инди карз», это «Пит кру», прием, – произнес в микрофон офицер-связист.

***

– Слава Богу, – выдохнул Рихтер и включил свой микрофон. – «Пит кру», это ведущий «Инди», прошу сигнал опознания, прием.

– Фокстрот виски.

– Чарли танго, – ответил Рихтер, проверив радиокоды на блокноте, прикрепленном к колену комбинезона. – Мы в пяти минутах и хотели бы напиться, прием.

– Готовьтесь, – услышал он в ответ.

***

– Всплываем, – распорядился Клаггетт и взял микрофон бортовой трансляции. – Слушайте все! Мы всплываем. Всем оставаться на боевых постах. Армейским группам приготовиться.

Все необходимое снаряжение находилось рядом со спасательным отсеком и большим люком, предназначенным для погрузки пакетов наведения баллистических ракет. Матросы одной из групп борьбы за живучесть стояли рядом, готовые передавать снаряжение, а старшина будет управлять заправочным шлангом, спрятанным в кожухе над ракетным отсеком.

***

– Что это там? – запросил по каналу радиосвязи «Инди-два». – Ведущий, это Второй. На севере вертолет. Повторяю, на севере вижу большой вертолет.

– Сбивай его! – тут же скомандовал Рихтер. Здесь не должно быть американских вертолетов. Он развернул «команч» и поднялся повыше, чтобы рассмотреть неизвестную машину. На вертолете даже мигали навигационные огни. – «Пит кру», это ведущий «Инди», на севере вертолет. В чем дело, прием?

***

Клаггетт не слышал этого разговора. Парус «Теннесси» только что показался над поверхностью, и капитан стоял у трапа, ведущего к верхнему люку паруса. Микрофон взял лейтенант Шоу.

– Скорее всего, это противолодочный вертолет с эсминца, который мы только что потопили – сбивайте его, сбивайте немедленно!

– Воздушный радиолокатор на севере! – послышался через секунду возглас радиооператора. – Поблизости радар вертолета!

***

– Второй, немедленно займись им! – передал приказ Рихтер.

– Атакую, ведущий, – отозвался второй «команч», разворачиваясь и опуская нос для увеличения скорости. Кто бы ни был на этом вертолете, ему крупно не повезло. Пилот выбрал оружие для атаки. Под корпусом из обтекаемого кожуха выдвинулась двадцатимиллиметровая пушка. Цель находилась в пяти милях и не видела приближающегося штурмового вертолета.

Пилот «команча» заметил, что это «Сикорский», собранный, возможно, на том же заводе в Коннектикуте, что и его «команч», военно-морской вариант UH-60 – крупная и удобная цель. «Команч» мчался прямо на него, рассчитывая сбить японский вертолет прежде, чем тот успеет передать радиосигнал тревоги. Наверно, все-таки успеет, и пилот выругал себя за то, что не выбрал «стингер», но сейчас было уже поздно. Он нажал на кнопку и выпустил пятьдесят снарядов, большинство которых попало в носовой кокпит приближающегося вертолета. Результат был мгновенным.

– Сбит, – сообщил он. – Я прикончил его, ведущий.

– Понял. Как у тебя с топливом?

– На тридцать минут, – ответил второй.

– Барражируй поблизости и смотри по сторонам, – скомандовал ведущий.

– Ясно. – Едва он поднялся на триста футов, как заметил еще один неприятный сюрприз. – Ведущий, это Второй. На севере – радиолокатор, оператор электронных систем определил его как военно-морской.

– Просто великолепно, – проворчал Рихтер, облетая субмарину. Она была достаточно большой для посадки, но если бы еще эта проклятая лодка не перекатывалась с борта на борт, будто бочонок с пивом на ирландских поминках. Рихтер приблизился прямо с кормы, завис над палубой и выпустил шасси для посадки.

***

– Заходите налево, навстречу ветру, – скомандовал Клаггетт лейтенанту Шоу. – Нужно уменьшить бортовую качку, чтобы облегчить им посадку.

– Понял, шкипер. – Шоу отдал необходимые распоряжения, и «Теннесси» обрел некоторую устойчивость, направляясь на северо-запад.

– Приготовиться у спасательного и грузового люков! – прозвучала команда капитана. Вертолет начал медленно и осторожно снижаться. Зрелище посадки вертолета на палубу корабля, почему-то всегда ассоциировалось у Клаггетта с сексом дикобразов. Нельзя сказать, что животные занимаются этим неохотно, нет, просто они не могут допускать ошибок.

***

Они вытянулись подобно армии конных рыцарей, подумал Санчес, японские самолеты в двухстах милях от северо-восточного берега Сайпана и американские на сто миль дальше. Эта ситуация проигрывалась много раз обеими сторонами и часто в одних и тех же центрах военных игр. У обеих сторон поисковые радиолокаторы действовали в активном режиме. Обе стороны могли теперь видеть противника и сосчитать количество противостоящих самолетов. Приходилось только ждать, кто начнет первым. Японцы находились в более затруднительном положении и знали это. Их последний уцелевший Е-2 еще не успел занять позицию, но хуже было то, что они не знали, кто противостоит им. По команде Санчеса первыми бросились в атаку «томкэты», включившие форсаж и взвившиеся высоко в небо, чтобы выпустить оставшиеся ракеты «феникс». Они осуществили пуск с пятидесяти миль, и больше сотни этих ракет, созданных на основе последних достижений высокой технологии, превратились в волну желтых языков пламени, поднявшихся еще выше, чтобы начать затем стремительный спуск к цели. Тем временем исторгшие их истребители развернулись и полетели назад.

Это стало сигналом для начала общего воздушного боя. Тактически ситуация была ясной, а затем все снова запуталось, когда японские истребители тоже перешли на форсаж и с максимальной скоростью начали сближаться с американскими, надеясь поднырнуть под волну «фениксов» и выпустить свои самонаводящиеся ракеты. Для такого маневра требовалась идеальная координация по времени, а добиться этого оказалось трудным без руководства со стороны самолета радиолокационного управления боем, которого они не дождались.

***

Подготовить моряков к быстрым и слаженным действия было трудно, хотя группа матросов держала наготове крылья, которые крепились квалифицированными армейскими специалистами к бортам первого «команча». Затем в топливные баки вставили шланги и включились корабельные насосы, максимально быстро наполняющие их. Один матрос передал Рихтеру телефонную трубку на обычном проводе.

– Как все прошло, армия? – спросил Датч Клаггетт.

– Было очень интересно. У вас не найдется горячего кофе?

– Сейчас принесут. – Капитан отдал команду в камбуз.

– Откуда взялся японский вертолет? – спросил Рихтер, наблюдая за ходом заправки.

– Час назад пришлось потопить эсминец. Он мешал нам. Думаю, вертолет успел взлететь с него. Готовы принять указания о дальнейшем полете?

– Разве мы летим не на Уэйк?

– Нет. Вас ждет авианосец – вот его координаты: двадцать пять северной широты, один-пятьдесят восточной долготы. Повторяю, два-пять северной и один-пять-ноль восточной.

Рихтер дважды повторил координаты, и Клаггетт подтвердил, что пилот правильно их запомнил. Целый авианосец для нас? – подумал Рихтер.

– Понял, сэр. Очень вам благодарен.

– Спасибо, что вы сбили японский вертолет, «Инди». К кабине подошел матрос и постучал по металлической обшивке, показывая вверх большим пальцем. Затем он передал пилоту бейсбольную кепку с надписью «Теннесси». Тут Рихтер заметил, как оттопыривается нагрудный карман на форменке матроса. Он протянул руку и бесцеремонно вытащил оттуда начатую пачку сигарет. Матрос рассмеялся и бросил Рихтеру свою зажигалку.

– Всем отойти! – крикнул пилот. Матросы палубной команды отступили назад, но в этот момент из люка вынырнул матрос с термосом и передал его Рихтеру. После этого пилот опустил фонарь кабины и включил двигатели. Не прошло и минуты, как его «команч» поднялся, уступив место второму вертолету, а сам Рихтер начал патрулирование. Еще через тридцать секунд пилот сделал первый глоток кофе. По вкусу он отличался от армейского и казался намного более гражданским. Сюда бы еще немного «Хеннесси», и напиток был бы что надо, подумал он.

– Сэнди, посмотри на север! – послышался сзади голос стрелка-радиста как раз в тот момент, когда шасси второго «команча» коснулось палубы подводной лодки.

***

Шесть «иглов» пали жертвой первого залпа американских ракет, а еще два оказались поврежденными и повернули назад, сообщили операторы с американских АВАКСов. Сам Санчес не видел этого, потому что уходил от приближающихся вражеских истребителей. Теперь на смену «томкэтам» пришли «хорнеты». Операция протекала успешно. Японцы, взлетевшие на форсированном режиме двигателей, преследовали американцев, отгоняя их подальше от острова – или так им казалось. На экране опасности Санчес заметил приближающиеся ракеты, Но изготовлены они были в Америке, и он знал, на что они способны.

***

– Что это? – удивился Ореза.

Сначала в воздухе промелькнула всего лишь тень. По какой-то причине аэродром остался освещенным, и они увидели, как над концом взлетно-посадочной полосы Коблера пронеслась одиночная желтая полоса. Затем она резко пошла вниз и ударилась о середину дорожки, нос у нее отвалился, и на асфальт высыпалось множество маленьких круглых предметов. Два или три шарика взорвались, но остальные исчезли из виду, слишком незаметные, после того как упали. Затем мелькнула вторая тень, третья и несколько других, проделавших то же самое – за исключением одной, устремившейся прямо к башне управления полетами и взорвавшей ее, а вместе с нею и радиостанцию, через которую осуществлялось управление японским авиакрылом.

Дальше к югу, на по-прежнему освещенном поле гражданского аэропорта, у терминала или на стояночных площадках, виднелись четыре «Боинга-747». К аэропорту ничто не приближалось. На востоке располагались готовые к открытию огня пусковые установки «пэтриот», но они уже выпустили первые залпы, и теперь обслуживающий персонал готовил к установке новые пакеты с ракетами, подсоединяя их к фургонам управления, а на это требовалось время. «Пэтриотам» удалось сбить несколько приближавшихся крылатых ракет, но далеко не все.

– Интересно, крылатые ракеты не нацелены на зенитные пусковые установки, – заметил вслух Чавез, думая о том, что вообще-то им следовало находиться в укрытии, но… но никто не уходил с улицы – все с захватывающим интересом наблюдали за происходящим, словно это был фейерверк в честь Дня независимости.

– Стараются избегать районов с гражданским населением, Динг, – ответил Кларк.

– Неплохо задумано. Между прочим, что это за фокус с фамилией Келли?

– Это моя настоящая фамилия, – заметил старший оперативник.

– Джон, а сколько тех подонков ты убил собственными руками? – поинтересовался Ореза.

– Что? – вздрогнул Чавез.

– Давным-давно, когда мы оба были молодыми, вот этот твой босс занимался охотой за торговцами наркотиками, насколько я припоминаю.

– Ничего этого не было, Португалец, честное слово, – ухмыльнулся Джон и покачал головой. – По крайней мере никто ничего не сможет доказать, – добавил он. – Ведь я погиб, верно?

– В таком случае ты выбрал такие же инициалы, как и тот парень, приятель. – Ореза сделал паузу. – Что будет дальше?

– Не имею представления. – Ореза не имел допуска, который позволял бы познакомить его с предстоящей операцией, да и сам Кларк еще не знал, осуществима ли она. Через несколько секунд кому-то пришло в голову отключить электричество и в южной части острова.

***

Вертолет, взлетевший с палубы «Мутсу», сообщил о появлении на поверхности американской подводной лодки, но ничего больше. В результате один из «конго» поднял в воздух свой противолодочный вертолет «сихоук», направлявшийся сейчас к югу. Туда же летели два самолета Р-3 «Орион», однако вертолет с двумя торпедами прибудет к цели раньше их. Он летел на высоте двухсот футов, не включая радиолокатор, но с мигающими навигационными огнями, которые казались очень яркими на экране перед Рихтером.

– Здесь почему-то оживленное движение, – заметил пилот. Он находился на высоте пятисот футов, когда над горизонтом появилась новая цель. – «Пит кру», это ведущий «Инди». К нам приближается еще один вертолет.

– Сбивай его!

– Понял. – Рихтер увеличил скорость и полетел на перехват. У военно-морского флота, подумал он, не возникает проблем с принятием решений. Встречный курс гарантировал быстрое сближение. Рихтер выбрал из своего арсенала «стингер» и выстрелил с расстояния пять миль. Кто бы ни был в этом вертолете, он не ожидал встретить здесь вражескую авиацию, а холодная вода внизу создавала отличный контраст для боеголовки теплового наведения. «Сихоук» взорвался и рухнул в море, оставив Рихтера в неведении уцелели ли члены его экипажа. Но он не мог заниматься спасательными работами и потому не подлетел поближе, чтобы проверить.

Второй «команч» успел заправиться и патрулировал над подводной лодкой, ожидая возвращения ведущего. Рихтер промчался низко над субмариной в знак прощального приветствия и полетел дальше. У него не было ни времени, ни топлива для того, чтобы медлить.

***

– Вы обратили внимание на то, что мы превратились теперь в авианосец? – спросил Кен Шоу, наблюдая за тем, как палубная команда заканчивает заправку третьего и последнего гостя. – Наша авиация даже сбила вертолеты противника.

– Хотелось бы поскорее снова стать подводной лодкой, – проворчал Клаггетт. Наконец фонарь кабины опустился, вертолет взлетел и матросы начали наводить порядок на палубе. Через пару минут работа была закончена. Один из старшин сбросил за борт ставшее ненужным снаряжение, махнул рукой в сторону паруса и спустился в люк, захлопнув над собой крышку.

– Очистить мостик! – скомандовал Клаггетт, оглянулся вокруг и нажал кнопку микрофона. – Погружение!

– Но у нас еще не проверена герметизация, – возразил боцман в боевой рубке.

– Ты слышал приказ, – проворчал вахтенный офицер. По его команде открыли клапаны, и главные балластные цистерны начали заполняться водой. Указатель герметичности верхнего люка изменился на дисплее с кружка на вертикальную черту, через мгновение в боевой рубке появился Клаггетт и закрыл нижний люк. Теперь герметизация лодки завершилась.

– Мы готовы к погружению. Быстро уходим!

***

– Это подводная лодка, – произнес младший лейтенант. – Она погружается – продувает цистерны…

– Расстояние?

– Для этого мне придется перейти на активный режим гидролокации, – предупредил офицер-акустик.

– Тогда действуйте! – яростно прошипел Угаки.

***

– Что это за вспышки? – удивленно спросил второй пилот. Авиалайнер только что пересек линию горизонта, чуть левее своего коридора, и определить расстояние было невозможно. Но вспышки были яркими, и одна превратилась в светящуюся полосу, врезавшуюся в море. В темноте появились новые огненные полосы бело-желтого цвета, стремительно перемещающиеся справа налево. Теперь все стало ясно. – Вот в чем дело!

– Башня управления полетами Сайпана, это «Джал – семь-ноль-два», мы в двух сотнях миль от вас. Что происходит? Прием. – Ответа не последовало.

– Возвращаемся в Нариту? – спросил второй пилот.

***

– Нет! Продолжим полет по маршруту, – ответил Торахиро Саго.

Лишь благодаря высокому профессионализму он не дал волю ярости. Ему уже удалось уклониться от двух вражеских ракет, и майор Широ Сато не поддался панике несмотря на то, что случилось с его ведомым. На экране своего радиолокатора он видел более двадцати целей, находящихся за пределами дальности, и хотя несколько истребителей его эскадрильи выпустили в них ракеты AMRAAM, Сато выжидал. Он видел также, что его самолет ведут многие радары противника, но с этим ничего не поделаешь. Сато бросал свой истребитель из стороны в сторону, испытывая огромные перегрузки, и продолжал сближаться с вражескими самолетами на режиме форсажа. То, что началось как обычное воздушное сражение, превратилось теперь в беспорядочную схватку, где один истребитель преследовал другой, не обращая внимания на то, что происходит по сторонам, – подобно самураям, сражающимся в темноте. Сейчас он повернул на север, выбирая ближайшие отраженные сигналы, означающие самолеты противника. Бортовая система «свой – чужой» автоматически послала запрос, Сато убедился, что перед ним вражеский истребитель, нажал на кнопку пуска ракет с головками самонаведения и тут же бросил свой «игл» в крутой поворот, направляясь на юг. Он рассчитывал на такой бой, где противники соревнуются друг с другом, где искусство одного противостоит искусству другого в чистом небе. Здесь же шла хаотическая свалка в темноте, и майор просто не знал, кто одерживает верх, а кто терпит поражение. Оставалось одно – развернуться и лететь домой. Мужества у него хватало, но американцы выманили японские истребители так далеко от базы, что топлива едва оставалось на обратный полет. Сато так и не узнает, попали его ракеты в цель или прошли мимо. Проклятие!

Он в последний раз включил форсаж, чтобы оторваться от преследования, уходя вправо и оставляя поле битвы для истребителей, приближающихся с юга. Это, по-видимому, самолеты с Гуама. Сато мысленно пожелал им удачи.

***

– Внимание «Орлов», это ведущий «Орел». Выходите из боя. Повторяю, выходите из боя! – Санчес находился сейчас далеко от места, где шло воздушное сражение. Ему хотелось сидеть за штурвалом «хорнета», а не как сейчас – более тяжелого и большого «томкэта». Он услышал ответные сигналы подтверждения, и хотя потерял несколько истребителей своего авиакрыла, да и бой прошел не совсем так, как он рассчитывал, успех был на стороне американцев. Санчес повернул на север, покидая район боя, и, посмотрев на приборы, проверил запас топлива. Тут он увидел мигающие навигационные огни в направлении на десять часов.

– Боже мой, Бад, это авиалайнер! – воскликнул офицер электронного обеспечения, сидевший позади него. – На нем логотип «Джал». – Это было очевидно по стилизованному красному журавлю на вертикальном стабилизаторе.

– Нужно предупредить его об опасности. – Санчес включил навигационные огни и приблизился к авиалайнеру слева. – «Джал-747», «Джал-747», это самолет ВМС США у вашего левого борта.

– Кто вы? – послышался голос на частоте авиационных радиопереговоров.

– Истребитель Военно-морских сил США. Сообщаем вам, что в этом районе идет воздушный бой. Советую повернуть назад. Прием.

– У меня не хватит горючего.

– Тогда летите на Иводзиму. Там есть аэродром, только будьте осторожны – к юго-западу от взлетно-посадочной полосы возвышается радиомачта. Прием.

– Спасибо, – прозвучал короткий ответ. – Продолжаю полет по своему маршруту. Конец связи.

– Кретин, – произнес Санчес, но перед этим отпустил кнопку передачи. Офицер, сидевший сзади, полностью согласился с пилотом. Во время настоящей войны они сбили бы вражеский авиалайнер, но эта не была настоящей. По крайней мере такое решение приняли наверху. Санчесу не суждено было узнать об ужасающих последствиях своей роковой ошибки.

***

– Капитан, но это очень опасно!

– Аэродром на Иводзиме не освещается. Мы подлетим к Сайпану с запада и обойдем район воздушного боя, – произнес Сато, не обращая внимания на предостережение. Он изменил курс на западный, и второй пилот промолчал, решив не вмешиваться в действия капитана.

***

– Гидролокатор в активном режиме по правому борту, пеленг ноль-один-ноль, низкочастотный, по-видимому, подводная лодка. – Эта новость была неожиданной и неприятной.

– Готовиться к пуску! – немедленно скомандовал Клаггетт. Он безжалостно гонял команду «Теннесси» именно на такой случай, а на подводных ракетоносцах всегда были лучшие торпедисты флота.

– Готовим аппарат четыре, – ответили из торпедного отсека. – Открываем люк. Аппарат заполнен водой. Торпеда готова к пуску.

– Первоначальный курс ноль-один-ноль, – доложил прокладчик, посмотрев на планшет, где данных почти не было. – Отсечь провода, переход на активный режим поиска с тысячи ярдов.

– Готово!

– Пуск! – приказал Клаггетт.

– Пуск четвертой, четвертая ушла! – выкрикнул торпедист, едва не сломав в спешке пусковую ручку.

***

– Расстояние до цели четыре тысячи метров, – доложил акустик. – Крупная подводная цель, скулой к нам. Паразитные, паразитные – он выпустил торпеду!

– Мы тоже. Первая, вторая – пуск! – выкрикнул Угаки. – Лево на борт, – скомандовал он, как только вторая торпеда покинула торпедный аппарат. – Полный вперед!

***

– Слышу торпеду в воде. Две торпеды, пеленг ноль-один-ноль. Действуют в поисковом режиме, – доложил старший акустик.

– Проклятие! Такое уже однажды было, – пробормотал Шоу, вспомнив пережитые им моменты ужаса на ракетоносце «Мэн». Армейский лейтенант и его старший сержант только что вошли в боевую рубку, чтобы поблагодарить капитана за отлично проведенную операцию по заправке вертолетов. Они замерли у входа, глядя по сторонам и чувствуя растущее напряжение.

– Отсек шестидюймовых приманок, пуск.

– Пускаю приманки. – Через секунду послышалось легкое шипение сжатого воздуха.

– У нас приготовлен ПШИДД? – спросил Клаггетт, хотя и знал, что уже отдал такой приказ.

– В аппарате два, сэр, – послышался ответ торпедиста.

– Приготовиться к пуску.

– Готово, сэр.

– О'кей. – Капитан третьего ранга Клаггетт позволил себе сделать глубокий вдох и подумать. У него оставался выбор, хотя и небольшой. Насколько «умны» японские торпеды? «Теннесси» шел десятиузловым ходом, не получив новых приказов об изменении курса и скорости после погружения, находясь на глубине трехсот футов. Хорошо.

– Шестидюймовый отсек, приготовиться к пуску трех приманок расходящимися курсами по моей команде.

– Готовы, сэр.

– Торпедный отсек, установить на ПШИДДе глубину триста футов, на этой глубине максимально крутая циркуляция. Перевести в активный режим сразу после выстрела.

– Люк открыт… аппарат заполнен водой.

– Пуск!

– ПШИДД пущен, сэр.

– Шестидюймовый отсек, пуск!

Корпус «Теннесси» снова вздрогнул, когда в морскую глубину вырвались три приманки и подводный имитатор шумов субмарины, созданный на основе торпеды Мк-48. Теперь у приближающихся торпед окажется весьма привлекательная цель.

– Всплываем! Экстренное всплытие!

– Экстренное всплытие, понял, – отрепетовал боцман и протянул руку к клапану продува цистерн сжатым воздухом. – Вертикальные рули поднять!

– Поднять вертикальные рули! – отозвался рулевой и потянул на себя рычаг управления.

– Рубка, докладывает гидропост, приближающиеся торпеды по-прежнему в поисковом режиме. Наша торпеда идет к цели.

– Их рыбы, парни, похожи на наши первые Мк-48, – спокойно произнес Клаггетт. Бесстрастное выражение на его лице было притворным, но следовало успокоить команду. – Помните три правила для 48-х? Нужна четкая цель, она должна быть на расстоянии не менее восьмисот ярдов, и пеленг на нее должен меняться. Стоп машины!

– Машины – стоп. Сэр, докладывает машинное отделение – машины остановлены.

– Отлично, пусть теперь плывет по инерции, – произнес капитан, не зная, о чем еще говорить. Он посмотрел на армейцев и подмигнул им. Парни казались слишком бледными. Ну что ж, хорошо, когда у тебя темная кожа, подумал Клаггетт.

«Теннесси» всплывала под углом тридцать градусов, резко сбавляя скорость. Несколько человек не удержались на ногах и упали – настолько неожиданно все произошло. Капитан схватился за бело-красный штурвал управления перископом, чтобы удержаться на ногах.

– Глубина?

– Всплываем на поверхность, сэр! – доложил боцман. Через секунду послышался рев воды, стекающей с корпуса, и затем субмарина, выскочив на поверхность, рухнула обратно, словно кит после прыжка.

– Соблюдать полную тишину.

Гребной вал теперь замер. «Теннесси» раскачивалась на поверхности, а на глубине трехсот футов и в полумиле за кормой ПШИДД описывал круги, проходя через пузырьки, выпускаемые приманками. Клаггетт сделал все что мог. Матрос, стоявший рядом, сунул руку в карман за сигаретами, потом вспомнил, что отдал их пилоту.

– Наша торпеда замкнулась на цели! – доложил акустик.

***

– Право на борт! – скомандовал Угаки, стараясь казаться спокойным, но американская торпеда прошла сквозь приманки… в точности как и его торпеда несколькими днями раньше, вспомнил капитан. Он обвел взглядом боевую рубку. Все смотрели на него, как и в прошлый раз, однако сейчас первой пустила торпеду вражеская лодка и одного взгляда на планшет было достаточно, чтобы убедиться в том, что он никогда не узнает, стала ли успешной его вторая атака.

– Простите меня, – произнес он, обращаясь к своей команде, и несколько человек успели кивнуть, понимая глубокую искренность своего командира.

***

– Попадание! – сказал акустик.

– Спасибо, старшина, – поблагодарил его Клаггетт.

– Вражеские «рыбы» описывают круги под нами, сэр… похоже, что они… да, они преследуют приманку… импульсы попадают и в нас, но…

– Но первые модели сорок восьмых не замыкаются на неподвижной цели, старшина, – негромко заметил капитан. Казалось, только двое на лодке – акустик и капитан – дышат, остальные затаили дыхание. Ну еще, может быть, Кен Шоу, стоявши у панели управления системами вооружения. Тем же, кто не могли слышать ультразвуковые импульсы, испускаемые гидролокаторами японских торпед, было страшно.

– Эти проклятые «рыбы» никак не хотят остановиться.

– Верно, – кивнул Клаггетт. – Поднять радиоантенну, – добавил он. Мачта с сенсорами тут же пошла вверх, и все, кто находились в боевой рубке, насторожились, услышав раздавшийся шум.

– Капитан, воздушный радиолокатор на пеленге три-пять-ноль.

– Мощность импульсов?

– Небольшая, но постепенно возрастает. Наверно, это Р-3, сэр.

– Очень хорошо.

Это было уж слишком для армейского офицера.

– Мы что, так и останемся на месте?

– Совершенно верно.

***

Сато посадил 747-й главным образом по памяти. Посадочные огни не действовали, но лунный свет был достаточно ярким, и второй пилот в который раз восхитился мастерством капитана. Луч посадочного прожектора авиалайнера отразился от наземных рефлекторов. Колеса самолета коснулись дорожки чуть правее центральной оси, но Сато удержал самолет на прямой до самого конца, на этот раз без обычного взгляда на своего младшего напарника. Авиалайнер уже поворачивал на рулежную дорожку, когда вдали сверкнула ослепительная вспышка.

***

Майор Сато вернулся на Коблер-Филд первым, обогнав по пути два поврежденных истребителя. Он увидел, что внизу что-то двигается, но звуки на его радиоканале были неразборчивыми. Впрочем, у него не оставалось выбора. Его истребитель летел последние мили на парах горючего и честном слове пилота. Топливные баки были пустыми. Поскольку посадочная дорожка не освещалась, Сато плавно спланировал и коснулся тармака в центральной ее точке. В темноте он не заметил круглого предмета перед носовым колесом шасси. Послышался глухой взрыв, переднее колесо сложилось, и «игл» помчался, кувыркаясь до конца дорожки. В баках оставалось достаточно горючих паров, они вспыхнули, самолет взорвался, и обломки разлетелись по аэродрому. Второй «игл», заходящий на посадку в полумиле за ним, приземлился на соседнюю дорожку и тоже взорвался. Оставшиеся двадцать истребителей отвернули в стороны и потребовали по радио указаний. Шесть совершили посадку в гражданском аэропорту. Остальные полетели к длинным двойным дорожкам на Тиниане, не подозревая, что и эти дорожки усеяны бомбочками, доставленными ракетами «томагавк». Лишь около половины истребителей сумели благополучно приземлиться, не натолкнувшись на них.

***

Адмирал Чандраскатта, находясь в боевой рубке, наблюдал за радиолокационным экраном. Скоро ему придется отозвать свои истребители. Ему не хотелось рисковать пилотами при ночных полетах, но американцы постоянно поднимали в небо истребители, демонстрируя свою силу. Конечно, они в состоянии атаковать и уничтожить его флот, если захотят, но сейчас? Теперь, когда они ведут военные действия против Японии, неужели им придет в голову вступать в вооруженный конфликт с еще одной страной? Нет. Его десантное соединение уже вышло в море, и через два дня, после заката, наступит решающий час.

***

Бомбардировщики Б-1 летели ниже, чем когда-либо. На этот раз ими управляли резервисты, главным образом пилоты гражданских авиалиний, милостью Пентагона (по совету нескольких видных конгрессменов) посаженные за штурвалы настоящих боевых самолетов впервые за несколько лет. Во время тренировочных бомбовых рейдов они никогда не приближались к цели на высоте меньше двухсот – чаще трехсот – футов, потому что даже в равнинном Канзасе на фермах стоят ветряные мельницы и у людей странная привычка строить радиомачты в самых неожиданных местах, но не в море. Здесь они летели на высоте пятьдесят футов, с трепетом доверив управление самолетами автоматическим системам, ведущим бомбардировщики в соответствии с профилем местности. Группа из восьми Б-1 летела прямо на юг, сделав поворот у мыса Дондра. Остальные четыре самолета направлялись на северо-запад после пролета у другого навигационного ориентира. Впереди ощущалась большая радиолокационная активность, что заставляло командира группы нервничать, хотя до сих пор еще никто не сумел их обнаружить, и он отдался восторгу полета на боевом самолете при скорости, превышающей звуковую, причем на такой высоте, что позади бомбардировщика оставался необычный инверсионный след, больше похожий на кильватерную струю гоночного катера с двигателем неограниченной мощности, вслед за которой, всплывет вареная рыба…

Вот, наконец.

***

– С севера на бреющем полете приближаются самолеты!

– Что? – Адмирал поднял голову. – Расстояние?

– Меньше двадцати километров, летят с огромной скоростью!

– Может быть, ракеты?

– Не знаю, адмирал!

Чандраскатта снова посмотрел на прокладочный планшет. Да, вот они, с противоположной стороны по отношению к американским авианосцам. Его истребители не смогут противостоять…

– Самолеты! – послышался возглас впередсмотрящего.

– Открыть огонь? – спросил капитан первого ранга Мехта.

– Что? Без согласования? – Чандраскатта бросился к двери и выбежал на летную палубу как раз в тот момент, когда белые полосы на морской поверхности бросились в глаза даже раньше, чем оставлявшие их бомбардировщики.

***

– Набираем высоту, – произнес пилот, нацеливаясь прямо на остров авианосца. Он потянул штурвал на себя и, когда мостик промелькнул под самолетом, взглянул на высотомер.

– Наберите высоту! – предупредил его весьма сексуально звучащий женский голос звуковой индикации автопилота.

– Уже набрал, Мэрилин. – Для пилота авиакомпании Ти-даб-лю-эй этот голос почему-то ассоциировался с именем Мэрилин. Затем он посмотрел на указатель скорости. Девятьсот узлов. Господи, какой звуковой удар произведет такая махина…

***

Грохот преодоленного огромным бомбардировщиком звукового барьера походил на разрыв бомбы. Он сбил с ног индийского адмирала, с надстроек посыпались стекла, вышла из строя установленная наверху аппаратура. Через несколько секунд прогрохотал еще один, затем еще – гигантские бомбардировщики мчались над самыми мачтами его соединения. Чандраскатта с трудом встал и направился, покачиваясь и ступая по скрипящим под ногами осколкам стекла, в боевую рубку.

– Два радиолокатора вышли из строя, – услышал он голос старшины, докладывающего о причиненных повреждениях. – С «Раджпута» сообщают, что повреждены пусковые установки зенитных ракет.

– Это вас, адмирал, – обратился к нему лейтенант-связист, протягивая трубку телефона.

– Кто это? – спросил Чандраскатта.

***

– Говорит Майк Дюбро. В следующий раз будем действовать всерьез. Мне поручили передать вам, что в настоящий момент посол США встречается с вашим премьер-министром…

***

– Будет намного лучше для всех заинтересованных сторон, если ваш флот прекратит готовящуюся операцию, – произнес бывший губернатор Пенсильвании после обычного обмена любезностями.

– Вы не имеете права приказывать нам.

– Это не приказ, госпожа премьер-министр, я просто высказал нашу точку зрения. Кроме того, мне поручено передать вам, что мое правительство обратилось с просьбой о созыве чрезвычайного заседания. Совета Безопасности ООН для обсуждения вашего предполагаемого намерения оккупировать Шри-Ланку. Мы предложим Совету Безопасности воспользоваться Военно-морскими силами США для защиты суверенитета этого островного государства. Прошу извинить меня за прямоту, но моя страна не считает нормальным, когда суверенитет одного государства нарушается другим. Как я уже сказал, в интересах наших стран не допустить вооруженного конфликта.

– У нас никогда не было таких намерений, – заявила премьер-министр Индии, захваченная врасплох прямотой второго заявления, после того как она не обратила внимания на первое.

– Тогда мы с вами придерживаемся одинаковой точки зрения, – с улыбкой кивнул посол Уильямс. – Я немедленно сообщу об этом своему правительству.

***

Казалось, прошла целая вечность, но на самом деле чуть более получаса, прежде чем первая торпеда, затем и вторая прекратили кружить в морской глубине, а потом стихли и сигналы их гидролокаторов. Ни одна из японских торпед не нашла ПШИДД достаточно крупной целью для атаки, но, по их мнению, в этом районе не было никакой другой цели.

– Какова сила радиолокационного сигнала этого Р-3? – спросил Клаггетт.

– Приближается к уровню, когда он способен обнаружить нас, сэр.

– Дайте команду на погружение, мистер Шоу. Опустимся под слой термоклина и уйдем отсюда.

– Слушаюсь, капитан. – Шоу отдал необходимые распоряжения.

Две минуты спустя подводная лодка США «Теннесси» погрузилась, а еще через пять минут на глубине шестьсот футов повернула и поплыла на северо-восток со скоростью десять узлов. Вскоре после этого послышались всплески за кормой – по-видимому, сбрасывали акустические буи. Однако требуется немало времени, чтобы противолодочный самолет Р-3 собрал достаточно данных для начала атаки, а «Теннесси» совсем не собиралась задерживаться в этом районе.

47. Метлы

– Значит, не с грохотом, а со стоном? – спросил президент.

– Вот именно, – ответил Райан, кладя телефонную трубку. Судя по спутниковым фотографиям, вдобавок к потерям, понесенным японцами в воздушном бою, еще четырнадцать истребителей погибли от взрывов бомбочек, сброшенных на дорожки аэродромов ракетами «томагавк». Главные поисковые радиолокаторы уничтожены, и японцы расстреляли большое число зенитных ракет «пэтриот». Было ясно, что следующим шагом станет полная изоляция островов, морская и воздушная блокада, что можно осуществить до конца недели. Если возникнет нужда в блокаде, то пресс-релиз, объясняющий ее необходимость, уже готовился и может быть быстро распространен в средствах массовой информации.

– Мы победили, – заметил советник по национальной безопасности. – Осталось только убедить в этом противную сторону.

– Ты хорошо поработал, Джек, – сказал Дарлинг.

– Сэр, если бы я должным образом выполнял свои обязанности, такая ситуация не возникла бы вообще, – ответил Райан после непродолжительного молчания. Он вспомнил, как начал готовиться к этому… примерно с недельным опозданием. Проклятие.

Ну что ж, похоже, с Индией вопрос улажен, судя по телеграмме, только что полученной от Дейва Уильямса. – Президент сделал паузу. – А что с этим?

– Прежде всего нам нужно позаботиться о прекращении боевых действий.

– А потом?

– Мы предложим им почетный выход из создавшегося положения. – Джек объяснил, что он имеет в виду, и с удовлетворением увидел, что босс согласен с ним.

Есть еще одна проблема, подумал Дарлинг, но промолчал. Нужно время, чтобы принять решение по этому вопросу. Пока достаточно того, что Америка побеждает, и в результате он будет переизбран на основании того, что спас экономику страны и защитил права американских граждан. Это был месяц, полный волнений, подумал президент, глядя на сидящего напротив человека и пытаясь решить, как обернулось бы все без него. После того как Райан ушел, он позвонил на Капитолийский холм.

***

Еще одним преимуществом самолетов с мощными радарами на борту явилось то, что с их помощью намного легче было подвести итоги. На радиолокационных экранах АВАКСов не было видно, чья ракета сбила вражеский самолет, но не приходилось сомневаться в его гибели, когда он исчезал с дисплея.

– «Порт-Ройял» докладывает, что все вертолеты благополучно совершили посадку, – сообщил связист.

– Спасибо, – ответил Джексон. Он надеялся, что армейские пилоты не будут разочарованы тем, что им пришлось садиться на палубу крейсера вместо «Джонни Реба», но ему требовалось как можно больше пространства для своих истребителей.

– Я насчитал двадцать семь сбитых японских самолетов, – сказал Санчес. Из его истребителей было сбито три, причем удалось спасти только одного пилота. Потери были меньше предполагаемых, хотя это ничуть не облегчило задачу командира авиакрыла, которому придется писать письма соболезнования семьям погибших летчиков.

– Что ж, это не голубиная охота, но не так уж и плохо. Еще четырнадцать приходятся на долю «томагавков». Таким образом, уничтожена примерно половина их истребителей – главным образом японских F-15, и у них остался всего один «хаммер». Отныне они в безвыходном положении. – Затем командующий боевой авианосной группы обсудил другие вопросы. Торпедирован японский эсминец, а остальные корабли типа «иджис» находятся слишком далеко, чтобы оказать сопротивление. Потоплено не меньше восьми подводных лодок. Общая оперативная концепция боевых действий заключалась в том, чтобы сначала отделить руки от тела, как в Персидском заливе, и осуществить это над морем оказалось даже легче, чем над сушей. – Бад, если бы ты командовал их вооруженными силами, что бы ты предпринял дальше?

– Мы по-прежнему не можем высадить войска. – Санчес задумался. – Они проиграют в любом случае, но в прошлый раз, когда мы сделали это здесь… – Он посмотрел на командующего.

– Согласен. Вот что, Бад, приготовь к полету «тома». Я полечу с тобой.

– Слушаюсь, сэр. – Санчес встал и вышел из каюты.

– Неужели вы хотите… – Капитан «Стенниса» вопросительно поднял брови.

– Что мы можем потерять от такого шага, Фил?

– Очень хорошего адмирала, Роб, – негромко ответил капитан.

– У тебя есть радио на этой барже? – с улыбкой спросил Джексон.

***

– Где вы были? – удивленно спросил Гото.

– Скрывался, после того как ваш патрон похитил меня. – Кога вошел в кабинет, даже не предупредив о своем приезде, сел в кресло, не ожидая приглашения, и вообще вел себя бесцеремонно, явно демонстрируя вновь обретенную им власть.

– Как можете вы объяснить действия вашего правительства? – спросил бывший премьер-министр у своего преемника.

– Вы не имеете права так говорить со мной! – огрызнулся Гото, но даже эти слова прозвучали неуверенно.

– Великолепно. Вы поставили нашу страну на грань катастрофы, однако настаиваете, чтобы тот, кого ваш хозяин едва не убил, почтительно разговаривал с вами. Вы знали об этом? – На лице Коги появилась улыбка.

– Нет, разумеется – а кто убил…

– Преступников? Не я, – заверил его Кога. – Но перед нами стоит сейчас более важный вопрос: что вы собираетесь предпринять?

– Я еще не принял решения. – Эта попытка перехватить инициативу вызвала у Коги всего лишь усмешку.

– Значит, вы еще не говорили с Яматой.

– Я сам принимаю решения!

– Отлично. Тогда принимайте.

– Вы не можете здесь распоряжаться.

– Почему? Скоро я займу это кресло. Вы можете выбирать: или уйдете в отставку сегодня утром, или днем я выступлю в парламенте и потребую голосования о недоверии вашему правительству. Правительство рухнет. В любом случае ваша политическая карьера кончена. – Кога встал и направился к двери. – Советую уйти, сохранив свою честь.

***

Сато, проходивший мимо в сопровождении военного эскорта, видел в терминале аэропорта длинные очереди людей, стремящихся купить билеты для возвращения домой. Военный эскорт возглавлял молодой лейтенант воздушно-десантных войск, все еще готовый воевать, чего явно нельзя было сказать о людях, заполнивших здание аэропорта. У входа стоял джип, сразу рванувшийся вперед, к военному аэродрому, как только Сато и сопровождающие его солдаты заняли места. Местные жители стояли теперь на тротуарах – не то что раньше – с плакатами, требующими, чтобы «япошки» убирались домой. Расстрелять бы их за такую наглость, подумал Сато, испытывая страшную горечь утраты. Через десять минут он вошел в один из ангаров Коблер-Филда. Над аэродромом кружили истребители, которые боялись, подумал Сато, удаляться от берега.

– Сюда, пожалуйста, – сказал лейтенант.

Сато шел со сдержанным достоинством, держа на согнутой левой руке форменную фуражку, выпрямившись, не глядя по сторонам. Наконец лейтенант остановился и поднял резиновый лист, закрывавший тело.

– Да, это мой сын. – Сато посмотрел на лицо, к счастью оставшееся не изуродованным благодаря летному шлему, тогда как тело было трудно узнать, потому что оно обгорело в пламени, охватившем взорвавшийся истребитель. Когда капитан закрыл глаза, его внутреннему взору представилось страшное зрелище – его единственный сын корчился в пылающем кокпите – и это меньше чем через час после того, как в море погиб брат. Неужели судьба может быть настолько жестокой? И почему те, кто так преданно служили своей стране, погибли, тогда как авиалайнер с гражданскими пассажирами на борту нетронутым пролетел мимо американских истребителей?

– Командир эскадрильи видел, что ваш сын сбил американский истребитель, до того как вернулся на Сайпан, – произнес лейтенант. Он только что придумал это, но ведь нужно сказать что-то, правда?

– Благодарю вас, лейтенант. Сейчас мне нужно вернуться на свой самолет. – На обратном пути все хранили молчание. Армейский офицер оставил капитана авиалайнера наедине с его горем и его достоинством.

Через двадцать минут Сато поднялся в кабину. Его 747-й был уже заправлен, второй пилот провел проверку приборов перед вылетом в Японию, а салоны уже заполнили люди, возвращающиеся домой. Их безопасное возвращение было гарантировано американцами. Трактор отбуксировал «боинг» к взлетной дорожке. За его рулем сидел местный житель, и жест, который он сделал в сторону кокпита, был наглым и вызывающим. Однако Сато почувствовал, что окончательно оскорблен, когда, ожидая разрешения на взлет, увидел, как совершает посадку истребитель. Это был не синий «игл», а голубовато-серый самолет с надписью «ВМС США» на кожухе двигателей.

***

– Мастерское приземление, Бад. Пытаешься польстить начальству, – заметил Джексон, когда поднялся фонарь кабины.

– Стараемся угодить, – ответил Санчес, не скрывая беспокойства. В конце правой рулежной дорожки их ждала группа японских военных в маскировочных комбинезонах и с автоматами в руках. Как только истребитель остановился, к кабине приставили алюминиевую лестницу. Первым спустился Джексон, и подошедший офицер четко отсалютовал ему.

***

– Смотрите, это «томкэт», – заметил Ореза, передавая

Кларку бинокль. – И офицер, спустившийся из кабины, точно не японец.

– Действительно, – согласился Джон, наблюдая за тем, как чернокожий офицер сел в подъехавший джип. Как это скажется на полученных им указаниях? Как ни приятно казалось захватить Райзо Ямату, трудно будет даже приблизиться к нему, чтобы оценить эту возможность, – такими были полученные им инструкции. Ему было также поручено сообщать о ситуации на Сайпане, а вот здесь все обстояло, подумал он, благополучно. Встреченные им на улице японские солдаты не проявляли никакой бодрости или желания сражаться, хотя некоторые офицеры, особенно младшие, стремились выполнить свой долг, каким бы он ни был в настоящий момент. Впрочем, этого следует ожидать от лейтенантов во всех армиях.

***

Резиденция губернатора, расположенная на местном Капитолийском холме рядом с центром, построенным для международных конференций, представляла собой привлекательное строение. Джексон, подъезжая к нему в джипе, уже обливался потом. С безоблачного неба светило жаркое солнце, и номекс, из которого был сделан летный комбинезон, обладал слишком хорошими изоляционными свойствами. У входа в резиденцию Джексона встретил полковник, проводивший его внутрь.

Робби знал генерала Ариму в лицо по его досье, которое видел в Пентагоне. Он заметил, что они примерно одного роста и телосложения. Генерал встал и отсалютовал ему. Джексон без головного убора и в помещении не имел права ответить ему тем же. К тому же в данных обстоятельствах делать этого не следовало. Вместо воинского приветствия он вежливо кивнул.

– Генерал, мы могли бы поговорить с глазу на глаз? Арима проводил Джексона в комнату, походившую одновременно на уютный кабинет и рабочий офис. Робби сел, и генерал протянул ему стакан ледяной воды.

– Вы являетесь?…

– Я занимаю должность командующего боевой группы семьдесят семь. Насколько мне известно, вы командуете японскими войсками на Сайпане. – Робби осушил стакан. Ему было неприятно, что он так потеет, но тут уж ничего не поделаешь.

– Совершенно верно.

– В таком случае, сэр, я прилетел сюда, чтобы предложить вам сдаться. – Джексон надеялся, что японский генерал знаком с семантической разницей между словами «предложить» и «требовать», что надлежало бы произнести в данной ситуации.

– У меня нет таких полномочий.

– Генерал, то, что я собираюсь предложить вам, является позицией моего правительства. Вы сможете беспрепятственно покинуть остров, захватив с собой легкое вооружение. Тяжелое снаряжение и самолеты останутся здесь и станут предметом дальнейших переговоров. В настоящий момент мы требуем, чтобы все граждане Японии покинули остров на период восстановления нормальных отношений между нашими странами.

– У меня нет полномочий…

– Через два часа я передам такое же предложение командующему японскими войсками на Гуаме, а американский посол в Токио обратился к вашему премьер-министру с просьбой о срочной встрече.

– У вас недостаточно сил, чтобы захватить даже один этот остров, не говоря обо всех.

– Вы правы, – согласился Джексон. – С другой стороны, мы без труда можем помешать всем судам входить в японские порты и покидать их в течение неограниченного времени. Мы можем также изолировать и ваш остров, перерезав пути морского и воздушного сообщения.

– Вы угрожаете нам, – заметил Арима.

– Совершенно верно, сэр, угрожаем. Пройдет время, и в вашей стране начнется голод. Экономика полностью остановится. Это никому не пойдет на пользу. – Джексон сделал паузу. – До настоящего времени потери несли только вооруженные силы. Нам платят за то, что мы подвергаем опасности свою жизнь. Если не будет найден выход из создавшейся ситуации, в тяжелом положении окажутся все, но ваша страна пострадает больше других. Кроме того, обе стороны начнут испытывать ожесточение по отношению друг к другу, тогда как мы предлагаем восстановить нормальные отношения как можно быстрее, насколько это позволят обстоятельства.

– У меня нет полномочий…

– Генерал, вы могли говорить это пятьдесят лет назад, и в соответствии со своими традициями ваши войска сражались до последнего человека. Традиции японских вооруженных сил в то время позволяли вам обращаться с населением оккупированных стран с жестокостью, которую вы сами считаете варварской – я говорю это, потому что до сих пор ваши войска вели себя на Марианских островах цивилизованно во всех отношениях. По крайней мере у меня имеется такая информация. Мы благодарны вам за это, – спокойно и вежливо продолжал Джексон. – Но сейчас не сороковые годы. Я родился уже после конца войны, а вы были тогда младенцем. То, что происходило раньше, осталось в прошлом. Подобное поведение невозможно в современном мире.

– Мои войска вели себя достойно, – согласился Арима, не зная, что еще сказать при таких обстоятельствах.

– Человеческая жизнь бесценна, генерал Арима, она слишком дорога, чтобы понапрасну растрачивать ее. Мы ограничили свои цели только теми объектами, которые был важными с военной точки зрения. Как и вы, до сих пор мы не причиняли зла гражданскому населению. Но если война будет продолжаться, ситуация изменится, и последствия для вас будут куда более тяжелыми. Это не прибавит достоинства ни одной из сторон. Как бы то ни было, сейчас я должен лететь на Гуам. Вы можете связаться со мной по радио. – Джексон встал.

– Я должен получить приказ от своего правительства.

– Мне это понятно, – ответил Робби, испытывая удовлетворение от того, что Арима согласен выполнить приказ правительства – любого правительства Японии.

***

Обычно, когда Эл Трент приходил в Белый дом, его сопровождал Сэм Феллоуз, возглавлявший группу оппозиционных членов Специального комитета Конгресса, но не на этот раз, именно потому, что Феллоуз принадлежал к оппозиции. В Белом доме присутствовал также представитель руководства партии Трента в Сенате. Время назначенной встречи с президентом означало, что она будет носить политический характер, – большинство персонала Белого дома уже ушло и президент позволил себе чуть расслабиться от напряжения, испытываемого днем.

– Насколько я понимаю, господин президент, пока все идет хорошо?

Дарлинг кивнул.

– Премьер-министр Гото еще не смог встретиться с нашим послом. Причина нам неизвестна, однако посол Уайтинг сообщает, что оснований для беспокойства нет. Настроение японской общественности быстро меняется в нашу пользу.

Трент взял коктейль с подноса у стюарда – сержанта ВМС, который принес его в Овальный кабинет. Должно быть, обслуживающий персонал Белого дома держит наготове список любимых напитков наиболее важных гостей президента. В данном случае Элу была предложена шведская водка «Абсолют» с тоником – эта привычка укрепилась у него сорок лет назад, когда он был студентом университета Тафта.

– Джек все время утверждал, что японцы не отдают себе отчета в том, во что они ввязались.

– Умный парень, этот Райан, – согласно кивнул старший сенатор. – Он сделал для тебя немало полезного, Роджер. – Трент с раздражением заметил, что этот упрямый член «верхней палаты», как он любил называть Сенат, считает, что имеет право при неофициальных встречах говорить президенту «ты» и называть по имени. Типичный сенатор, подумал конгрессмен.

– Боб Фаулер дал вам хороший совет, – произнес Трент.

Президент кивнул.

– Верно, и это ты постоянно говорил мне о Райане, правда, Эл?

– Признаю себя виновным в этом. – Это заявление вызвало улыбку.

– Ну так вот, у меня возникла мысль, и мне хотелось бы выяснить, как вы к ней отнесетесь, – сказал Дарлинг.

***

Отделение рейнджеров капитана Чеки добралось до последней опушки на краю леса вскоре после полудня по местному времени, закончив смертельно изматывающий переход по снегу и размокшей земле. Внизу виднелась узкая дорога. Эта часть города, подумал Чека, является, по-видимому, чем-то вроде летнего курорта. Площадки для стоянки автомобилей у местного отеля были пустыми, хотя на одной стоял микроавтобус. Капитан достал из кармана телефон сотовой связи и нажал кнопку быстрого набора номера.

– Алло?

– Сеньор Номури?

– А-а, Диего! Я жду тебя с самого утра! Ну, как прогулялись на лоне природы? – послышался смешок.

Чека приготовился ответить, но в этот момент фары микроавтобуса дважды мигнули. Через десять минут рейнджеры разместились внутри. Там их ждал горячий кофе и они смогли переодеться. Спускаясь вниз по крутой горной дороге, оперативник ЦРУ прислушивался к включенному радиоприемнику, и рейнджеры обратили внимание на то, как успокаивается его лицо. Прошло некоторое время, прежде чем рейнджеры смогли последовать его примеру.

***

Капитан Сато совершил еще одну образцовую посадку в международном аэропорту Нарита, недалеко от Токио, причем проделал это совершенно автоматически, не задумываясь над своими движениями, даже не услышав поздравления второго пилота, когда авиалайнер катился к зданию терминала. Совершенно спокойный внешне, пилот испытывал полную пустоту внутри и двигался, словно робот. Второй пилот не вмешивался, надеясь, что привычная операция посадки самолета каким-то образом утешит его капитана. У него на глазах Сато вырулил к вытянувшемуся пассажирскому коридору и снова остановил авиалайнер у входа в него с точностью до миллиметра. Меньше чем через минуту двери открылись, и пассажиры начали покидать самолет. В окнах терминала виднелись лица… главным образом жен и детей, встречающих мужчин, совсем недавно улетевших на Сайпан, чтобы стать гражданами этого острова и проголосовать за его присоединение к Японии. Но это в прошлом. Теперь они спешили вернуться домой, и семьи встречали их, словно им угрожала раньше серьезная опасность, а теперь они опять оказались там, где им и надлежит находиться. Второй пилот недоуменно покачал головой, удивляясь абсурдности ситуации и, даже не заметив, что лицо Сато, словно высеченное из камня, ничуть не изменилось. Через десять минут экипаж покинул самолет. Пройдет несколько часов, и запасной экипаж поведет его на Сайпан, чтобы продолжить исход японских граждан.

Внутри терминала они увидели пассажиров, в нервном ожидании выстроившихся для посадки на другие рейсы, многие из них уткнулись в вечерние газеты, только что доставленные в киоски аэропорта.

ПРАВИТЕЛЬСТВО ГОТО ПАЛО, гласили крупные заголовки, КОГА ФОРМИРУЕТ НОВОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО.

У ворот на международные рейсы пассажиров было меньше обычного. Европейские бизнесмены продолжали покидать Японию, но теперь они с любопытством смотрели по сторонам, часто с улыбками поглядывая на японцев, прилетевших с Сайпана. Их мысли были очевидными, особенно у тех, кто вылетали на восток, возвращаясь в Америку.

Сато тоже обратил на это внимание. Он остановился, посмотрел на автомат, в котором лежали вечерние газеты, но ему было достаточно прочитать один заголовок, чтобы понять смысл происшедшего. Затем он перевел взгляд на иностранцев, ожидающих объявления о начале посадки, и пробормотал: «Гайджин…» Это было единственным словом, не относящимся к управлению самолетом, произнесенным им за последние два часа. Сато повернулся и молча пошел к своему автомобилю. Может быть, он поспит и успокоится, подумал второй пилот, садясь в свою машину.

***

– Разве мы не должны вернуться обратно и…

– Зачем, Динг? – пожал плечами Кларк, опуская в карман ключи после тридцатиминутной поездки по южной части острова. – Иногда лучше дать событиям развиваться самим по себе. Мне кажется, сынок, сейчас дело обстоит именно так.

– По-твоему все кончилось? – спросил Пит Барроуз.

– А ты посмотри по сторонам.

Истребители продолжали кружить над островом. Только что закончили убирать обломки с аэродрома Коблер-Филд, однако военные самолеты не переместились в гражданский аэропорт, дорожки которого были заняты пассажирскими авиалайнерами. Батареи «пэтриот» к востоку от жилого района продолжали нести боевое дежурство, но солдаты, не занятые в фургонах управления, стояли вокруг маленькими группами и разговаривали, вместо того чтобы заниматься приготовлениями к отражению возможной атаки. Местные жители проводили шумные демонстрации в различных частях острова, и никто их не разгонял и не арестовывал. В некоторых случаях японские офицеры в сопровождении вооруженных солдат вежливо просили демонстрантов не приближаться к военным объектам, и местное население благоразумно прислушивалось к их предупреждениям. Во время поездки по острову Кларк и Чавез стали свидетелями нескольких инцидентов, и во всех случаях ситуация была одинаковой: солдаты казались не столько озлобленными происходящим, сколько испытывали смущение. Все это отнюдь не походило на поведение войск, готовящихся вступить в бой, подумал Джон, но еще более важным было то, что офицеры удерживали солдат, не давая им переступать рамки дозволенного. Причина этого была очевидной: наверняка сверху поступил строгий приказ держать ситуацию под контролем.

– Значит, конфликт исчерпан? – спросил Ореза.

– Если не случится ничего непредвиденного, Португалец.

***

Закончив формирование правительства, премьер-министр Кога сразу пригласил американского посла Чарлза Уайтинга. Назначенный на этот пост по политическим соображениям, Уайтинг пережил четыре тревожных недели, полных напряжения и опасности. Он сразу заметил, что охрана вокруг здания посольства США сократилась наполовину. Посольский автомобиль по пути к зданию японского парламента сопровождал полицейский эскорт. Когда он прибыл ко входу для почетных посетителей, там его ждала толпа фотокорреспондентов и тележурналистов, но их не подпускали близко. Посла встретили два только что назначенных министра и проводили внутрь здания.

– Спасибо, господин Уайтинг, что вы смогли так быстро приехать.

– Господин премьер-министр, я искренне благодарен вам за приглашение. – Они обменялись рукопожатиями, и это, понимали оба, ознаменовало конец напряженных отношений между их странами, хотя предстояло обсудить множество проблем.

– Надеюсь, вы понимаете, что я не имел никакого отношения к происшедшему… Уайтинг поднял руку.

– Извините меня, сэр. Да, я знаю это и хочу вас заверить, что такой же точки зрения придерживается и мое правительство. Нам не нужно говорить о доброй воле каждой из сторон. Наша встреча, – закончил посол, – наглядное доказательство этого.

– Итак, какова позиция вашего правительства?

***

Ровно в девять утра лимузин вице-президента Эдварда Келти въехал в подземный гараж Государственного департамента. Агенты Секретной службы провели вице-президента к лифту для почетных посетителей, который поднял его на седьмой этаж. Там его встретил один из личных помощников Бретта Хансона и проводил к двойным дверям кабинета государственного секретаря.

– Привет, Эд, – произнес Хансон, вставая из-за стола и направляясь навстречу человеку, которого он знал на протяжении двух десятков лет как на правительственной службе, так и вне ее.

– Здравствуй, Бретт. – На лице Келти не было заметно печали. За последние недели он многое понял и примирился со случившимся. Сегодня вечером он сделает заявление, в котором принесет публичные извинения Барбаре Линдерс и еще нескольким женщинам, называя их по имени. Однако прежде Келти должен сделать то, чего требует от него Конституция США. Он достал из кармана конверт и вручил его государственному секретарю. Хансон вынул из конверта лист бумаги и прочитал два коротких параграфа, в которых Келти сообщал о своей отставке с поста вице-президента Соединенных Штатов. Произносить что-нибудь вслух не требовалось. Два старых друга обменялись прощальным рукопожатием, и Келти направился к выходу из Государственного департамента. Отсюда он вернется в Белый дом, где секретари и помощники собирали его личные бумаги и вещи. К вечеру кабинет будет готов для преемника Келти на этом посту.

***

– Джек, Чак Уайтинг передает сейчас наши условия урегулирования конфликта, и они практически ничем не отличаются от тех, что ты предложил вчера вечером.

– У вас могут возникнуть из-за этого политические неприятности, – заметил Райан, испытывая облегчение от того, что президент Дарлинг принял решение пойти на такой риск.

Человек, сидевший за огромным резным столом, покачал головой.

– Не думаю, но если такое случится, я сумею выдержать. Нужно, чтобы в войска был немедленно передан мой приказ прекратить активные действия и применять оружие только для самообороны.

– Отлично.

– Пройдет немало времени, прежде чем восстановятся прежние нормальные отношения. Джек кивнул.

– Это верно, сэр, но мы постараемся сделать все возможное, чтобы этот процесс проходил как можно более цивилизованно. Граждане Японии никогда не поддерживали подобной авантюры.

Почти все несущие ответственность за нее уже погибли. Нам следует это подчеркнуть. Вы считаете, что я должен заняться этим?

– Хорошая мысль. Давай поговорим об этом сегодня вечером. Может быть, ты пригласишь жену к нам на ужин? Чисто дружески, для разнообразия, – с улыбкой предложил президент.

– Думаю, Кэти это будет приятно.

***

Профессор Кэролайн Райан заканчивала операцию. Обстановка в операционной чем-то походила на сборочный цех электронных приборов. Ей даже не нужно было надевать хирургические перчатки, а процедура мытья рук заметно отличалась от той, что существовала при обычных операциях. Вместо анастезии использовалось всего лишь легкое успокоительное, а хирург смотрела в объектив лазера, напоминающего оптический прицел, разыскивая последний поврежденный кровеносный сосуд на поверхности сетчатки глаза пожилого пациента. Она навела перекрестие с тщательностью охотника, прицеливающегося в горного козла на склоне Скалистых гор с расстояния в полмили, и нажала на кнопку. Сверкнула мгновенная зеленая вспышка, и кровеносный сосуд был «заварен».

– Мистер Рединг, я закончила, – негромко произнесла женщина, прикоснувшись к плечу пациента.

– Спасибо, доктор, – сонным голосом пробормотал мужчина. Кэти Райан выключила лазерную установку, встала с высокого табурета и потянулась. За процедурой операции следила из угла помещения специальный агент Андреа Прайс, одетая в медицинский халат персонала больницы Хопкинса. Обе женщины вышли из операционной и наткнулись на профессора Бернарда Катца, который смотрел на них с широкой улыбкой под усами, делавшими его похожим на Бисмарка.

– Как дела, Берни? – рассеянно спросила Кэти, делая пометки для больничной карты мистера Рединга.

– У тебя есть свободное место на каминной доске, Кэт? – Тут уж она оторвала взгляд от блокнота. Катц вручил ей телеграмму, что по-прежнему оставалось традиционным методом передачи таких новостей. – Ты только что удостоена премии Ласкера, дорогуша. – С этими словами Катц заключил ее в такие объятия, что Андреа Прайс едва не выхватила свой пистолет.

– О, Берни!

– Вы заслужили это, доктор. Кто знает, может быть вам еще доведется и в Стокгольм съездить бесплатно. Десять лет работы. Это чертовски важный прорыв в медицине, Кэти.

Вокруг собрались и другие сотрудники больницы, аплодируя и пожимая ей руки. Для Кэролайн Мюллер Райан, доктора медицины и члена Американской офтальмологической ассоциации, такой момент мог сравниться только с рождением ребенка. Ну, подумала она, почти…

Специальный агент Прайс услышала гудки пейджера у себя на поясе, подошла к ближайшему телефону, записала сообщение и вернулась к своей подопечной.

– Что, это действительно настолько важно? – спросила она наконец.

– Премия Ласкера считается самой престижной американской наградой в области медицины, – объяснил Катц, пока Кэти купалась в лучах славы и на нее с уважением взирали коллеги по работе. – Красивая маленькая статуэтка греческой крылатой Ники Самофракийской, по-моему, богини Победы. И чек на приличную сумму. Но самое главное состоит в том, что медицинская наука признала величину твоего вклада. Она действительно великолепный врач.

– Ну что ж, тогда это очень удачное совпадение. Я отвезу ее домой, чтобы она успела переодеться, – заметила Прайс.

– Зачем?

– Ужин в Белом доме, – подмигнула она. – Ее муж тоже отлично потрудился. – Насколько успешными были усилия Райана, останется тайной для всех – но не для агентов Секретной службы, для которых не существует секретов.

***

– Посол Уайтинг, я приношу вам, вашему правительству и всему американскому народу глубокие извинения за случившееся. Даю слово, что такого впредь не произойдет. Хочу также дать слово, что люди, ответственные за это, понесут суровое наказание в соответствии с нашими законами, – закончил Кога с искренним, хотя и неловким достоинством.

– Господин премьер-министр, вашего слова достаточно для меня и для моего правительства. Мы приложим все силы, чтобы восстановить наши добрые отношения, – пообещал посол, глубоко тронутый искренностью Коги и одновременно жалея, как и многие другие, о том, что всего шесть недель назад Америка нанесла этому человеку столь тяжелый удар. – Я немедленно передам ваши пожелания своему правительству. Обещаю, что реакция Америки будет в высшей степени благоприятной.

***

– Мне нужна ваша помощь, – настойчиво повторил Ямата.

– В чем она будет заключаться? – Чтобы отыскать Чанг Хансана, японскому промышленнику понадобился почти целый день, и вот теперь голос китайца был таким же холодным, как и его имя.

– Я могу вызвать сюда свой реактивный самолет и вылететь прямо…

– На это могут посмотреть как на недружественный акт в отношениях между нашими странами. Нет, к сожалению, мое правительство не может согласиться с этим. – Идиот, подумал китаец. Неужели он не понимает, какова цена неудачи?

– Но ведь мы… мы союзники!

– Союзники? В чем? – удивленно спросил Хуанг. – Вы – бизнесмен. Я – государственный деятель.

Разговор мог бы продолжаться так же бессмысленно еще некоторое время, но дверь в кабинет Яматы распахнулась, и в сопровождении двух офицеров вошел генерал Токикичи Арима.

– Мне нужно поговорить с вами, Ямата-сан, – бесстрастно произнес генерал.

– Я перезвоню позже, – сказал промышленник и положил трубку. Он не знал, что его собеседник на другом конце провода дал указание своим подчиненным не соединять его впредь с Яматой. Впрочем, это все равно не имело бы значения.

– Слушаю. В чем дело? – бросил Ямата ледяным тоном. Ответ был таким же холодным.

– Мне приказано арестовать вас.

– Кем? – Лично премьер-министром Когой.

– По какому обвинению?

– Государственная измена.

Ямата с трудом перевел дыхание. Он посмотрел на офицеров, стоявших теперь по обе стороны от генерала. В их глазах он не увидел сочувствия. Значит, все кончено. Этим роботам дали приказ, но они не в состоянии понять побудившие его мотивы. Однако у них осталось, может быть, понятие чести.

– С вашего разрешения мне хотелось бы побыть несколько секунд одному. – Смысл такой просьбы был очевиден.

– Мне приказано доставить вас в Токио живым, – ответил Арима.

– Но…

– Извините, Ямата-сан, но вам не удастся таким образом уйти от наказания. – Генерал сделал жест, офицеры подошли к Ямате и защелкнули на его кистях наручники.

– Токикичи, ты не можешь…

– Это мой долг. – Генералу было больно лишить своего… – друга? – возможности уйти из жизни с достоинством. Впрочем, разве они друзья? Нет. Но, даже несмотря на это, Арима чувствовал боль из-за того, что промышленнику не будет предоставлено право на искупление своих ошибок. Однако приказ премьер-министра был недвусмысленным и четким. Ямату вывели из дома и доставили в полицейский участок рядом с официальной резиденцией генерала, которую он скоро покинет. Теперь в камере с промышленником будут постоянно находиться два офицера, чтобы не допустить попытки самоубийства.

***

Когда зазвонил телефон, всех изумило, что это был именно телефон, а не спутниковый аппарат Барроуза. Изабель Ореза подняла трубку, полагая, что ей звонят с работы. Затем она повернулась и сказала:

– Это вас, мистер Кларк.

– Спасибо. – Он взял трубку. – Слушаю.

– Джон, это Мэри-Пэт. Операция закончена. Возвращайся.

– Сохранять легенду?

– Да. Ты хорошо потрудился, Джон. Передай Дингу то же самое. – Раздался гудок прерванной связи. Заместитель директора ЦРУ по оперативной работе самым серьезным образом нарушила правила безопасности, но на разговор потребовалось всего несколько секунд. Кроме того, звонок по обычному телефонному каналу показался Джону более официальным, чем по закрытой линии связи.

– Что случилось? – спросил Португалец.

– Нас отзывают домой.

– Ты серьезно? – недоверчиво спросил Динг. Кларк передал ему трубку.

– Позвони в аэропорт, скажи, что мы аккредитованные журналисты, и нам, может быть, предоставят места вне очереди. – Он повернулся к Орезе. – Португалец, окажи мне услугу – забудь, что встречался со мной, а?

***

Команду восприняли с радостью, хотя и не без удивления. «Теннесси» немедленно взяла курс на восток и увеличила скорость до пятнадцати узлов, оставаясь на большой глубине. В кают-компании собравшиеся офицеры продолжали разыгрывать своего армейского гостя, чем, впрочем, занимались и матросы в кубриках, подшучивая над солдатами.

– Теперь нам нужна метла, – произнес старший механик после глубокого раздумья.

– Разве у нас на борту нет метлы? – спросил лейтенант Шоу.

– Каждой подводной лодке выдается метла, мистер Шоу. Вы плаваете достаточно долго, чтобы знать об этом, – незаметно подмигнул ему капитан третьего ранга Клаггетт.

– О чем это вы говорите, парни? – недоуменно поинтересовался армейский лейтенант. Он никак не мог понять, говорят офицеры всерьез или шутят.

– Мы выпустили две торпеды, и каждая потопила вражескую подводную лодку, – объяснил механик. – Это означает, что мы начисто вымели море, а потому должны войти в Пирл-Харбор с метлой, привязанной к перископу. Такова морская традиция.

– Вы, водоплавающие, выкидываете самые странные штуки, – ответил одинокий офицер в пятнистом камуфляжном комбинезоне.

– А мы будем настаивать, чтобы японские вертолеты записали на наш боевой счет? – спросил Шоу у своего капитана.

– Почему? Ведь их сбили мы, – возразил армейский лейтенант.

– Но «команчи», сбившие японцев, взлетали с нашей палубы! – напомнил морской офицер.

– Боже милосердный! – Подумать только, и все это за завтраком! Что еще выкинут эти водоплавающие за ланчем?

***

Ужин был неофициальным, на жилом этаже Белого дома. Он состоял всего из пары блюд, правда, приготовленных с таким искусством, что сделали бы честь любому американскому ресторану.

– Насколько я понимаю, нужно начать с поздравлений, – заметил Роджер Дарлинг.

– О чем вы говорите? – Советник по национальной безопасности еще не слышал последней новости.

– Видишь ли, Джек, я получила Ласкера, – сказала Кэти, сидевшая напротив.

– Ага, значит, в вашей семье оба сумели отличиться – и муж и жена, – заметил Эл Трент, поднимая бокал в торжественном тосте.

– А следующий тост я хочу произнести за тебя, Джек, – поднял бокал президент. – После всех неприятностей, которые выпали на мою долю из-за международных осложнений, вы спасли меня, и не только меня, мистер Райан. Примите мою искреннюю благодарность.

Джек кивнул, принимая поздравления, однако на этот раз он знал – что-то надвигается. Он достаточно долго прослужил в Белом доме, чтобы догадаться, что сейчас ему на голову обрушится тяжелый мешок с песком. Проблема заключалась лишь в том, что он не знал, почему на него падает этот мешок.

– Господин президент, я получаю удовлетворение от… ну, от того, что служу своей стране. Спасибо, что вы верили мне и терпели, когда я…

– Джек, где была бы наша страна без людей вроде тебя? – Дарлинг повернулся к жене Райана. – А вы знаете, Кэти, чем занимался Джек на протяжении всех этих лет?

– Чтобы Джек посвящал меня в свои тайны? – Она от души рассмеялась.

– Эл?

– Ну что ж, Кэти, настало время, когда вам предстоит узнать о деятельности своего мужа, – произнес конгрессмен к смущению Джека.

– Я всегда мучалась догадками, – тут же призналась она. – Я хочу сказать, между вами такие дружеские отношения, но когда вы встретились впервые несколько лет назад…

– На ужине, перед вылетом Джека в Москву? – Трент отпил глоток белого калифорнийского вина. – В тот раз он организовал бегство из Москвы председателя тогдашнего советского КГБ.

– Что?

– Расскажи нам, Эл, у нас много времени, – попросил Дарлинг. Его жена, Энн, тоже сгорала от нетерпения. Трент закончил повествование через двадцать минут, рассказав присутствующим о нескольких старых происшествиях, несмотря на неодобрительное выражение на лице Джека.

– Вот какой у вас муж, доктор Райан; – заметил президент, когда Трент замолчал.

Теперь Джек не сводил взгляда с конгрессмена. Что последует дальше?

– Джек, наша страна нуждается в тебе снова, теперь в последний раз, и после этого мы отпустим тебя, – произнес Трент.

– А именно? – Господи, только не пост посла, обычная почетная ссылка для высокопоставленного чиновника, подумал Райан. Дарлинг поставил бокал на стол.

– Джек, моя главная задача в течение девяти следующих месяцев будет заключаться в том, чтобы стать избранным на новый срок. Предстоит тяжелая предвыборная кампания, и на нее уйдет много времени, даже при самых благоприятных обстоятельствах. Ты нужен мне в моей команде.

– Сэр, но я уже…

– Джек, я предлагаю тебе пост вице-президента, – невозмутимо произнес Дарлинг. В зале воцарилась тишина. – Как ты знаешь, с сегодняшнего дня эта должность стала вакантной. Пока я не принял решения, кто станет моим вице-президентом на второй срок, и не настаиваю на том, чтобы ты занимал этот пост больше чем… одиннадцать месяцев? Подобно тому как Рокфеллер был вице-президентом при Джерри Форде. Мне нужен человек, пользующийся всеобщим уважением, кто мог бы заниматься государственными делами в мое отсутствие. Это должен быть человек, хорошо разбирающийся в международной обстановке, кто мог бы навести порядок во внешнеполитических делах нашего государства. Кроме того, – добавилон, – я знаю, что тебе хочется уйти с государственной службы. Ты сделал достаточно много. А после пребывания на посту вице-президента ты уже не сможешь занимать никакой должности в правительстве.

– Одну минуту, – прервал его Джек. – Но ведь я даже не в вашей партии.

– Когда готовился проект американской Конституции двести лет назад, предполагалось, что пост вице-президента займет тот, кто проиграет в президентской гонке, а следовательно, принадлежит к оппозиционной партии. Джеймс Мэдисон и остальные отцы демократии исходили из того, что патриотизм должен восторжествовать над партийной принадлежностью. Правда, они ошиблись, – признал Дарлинг. – Но в данном случае, Джек, я ведь знаю тебя. Я не собираюсь использовать тебя в качестве политика. Тебе не придется произносить речи, пожимать руки и целовать младенцев.

– Никогда не бери в руки ребенка, чтобы поцеловать его, – предостерег Трент. – Он обязательно срыгнет на тебя, и кто-нибудь неминуемо сфотографирует этот момент. Если уж хочешь поцеловать ребенка, пусть он остается на руках у матери. – Этот разумный совет опытного политического деятеля несколько разрядил атмосферу.

– Твоя работа будет заключаться в том, чтобы должным образом организовать деятельность Белого дома, заниматься проблемами национальной безопасности и помогать в решении внешне политических вопросов. А потом ты станешь свободным человеком, Джек, раз и навсегда, и никто не сможет пригласить тебя обратно на службу, – пообещал Дарлинг.

– Боже мой, – в голосе Кэти прозвучала надежда.

– Ведь вы хотели этого, доктор Райан, правда? Кэролайн кивнула.

– Да. Но… но я совсем не разбираюсь в политике.

– Счастливая! – заметила Энн Дарлинг. – Как бы мне хотелось быть на вашем месте!

– Но моя работа…

– Вы будете по-прежнему ею заниматься. Кроме того, вместе с этой должностью ваша семья получает отличный дом, – добавил президент. – К тому же временно. – Он повернул голову к Райану. – Что скажешь, Джек?

– Почему вы считаете, что меня утвердят на этом посту?

– Этим уж займемся мы, – уверенно заявил Трент. По его голосу было ясно, что вопрос предрешен.

– И вы не будете настаивать, чтобы я…

– Даю слово, – торжественно произнес президент. – Все твои обязательства кончаются в будущем январе.

– А как относительно того, что ведь на посту вице-президента я стану президентом Сената и в случае равного количества голосов мой голос…

– Думаю, мне следует сказать, что я буду говорить тебе, как голосовать – да, буду, но я знаю, что ты все равно станешь голосовать так, как велит тебе твоя совесть. Это не явится причиной разногласий между нами. Между прочим, если бы я не был уверен в твоей способности самостоятельно принимать решения, то не сделал бы этого предложения.

– К тому же в ближайшем будущем на повестке дня нет вопросов, которые могут потребовать твоего решающего голоса, – заметил Трент. Об этом уже говорили накануне.

– Мне кажется, что нам следует уделить больше внимания укреплению вооруженных сил страны, – сказал Джек.

– Если ты выдвинешь такое предложение, я включу его в проект бюджета на будущий год. В этом вопросе ты преподал мне наглядный урок, и может понадобиться твоя помощь, чтобы убедить Конгресс в необходимости подобных мер.

– Они прислушаются к твоему мнению, Джек, – заверил его Трент.

Боже мой, подумал Райан, жалея теперь, что слишком приналег на вино. Как и следовало ожидать, он посмотрел на жену. Их взгляды встретились, и она кивнула. Ты уверена? – сказал его взгляд. Она снова кивнула.

– Господин президент, принимая во внимание условия сделанного мне предложения и только до конца срока вашего пребывания на этом посту, я согласен.

Роджер Дарлинг дал знак агенту Секретной службы – она передаст Тиш Браун, что можно готовить пресс-релиз для утренних газет.

***

Ореза поднялся на борт своей яхты впервые с того момента, как Барроуз поймал и доставил на берег первого тунца. Они вышли в море до рассвета, и, когда стемнело, инженер вернулся в порт с еще одним удачным уловом, а потом отправился в аэропорт и вылетел в Гонолулу рейсом авиакомпании «Континентал». После выхода на работу сослуживцы услышат немало интересного – и не только о рыбной ловле, – но он не скажет ни слова о снаряжении, выброшенном шкипером за борт, как только берег скрылся из виду. Было так жалко выбрасывать фотоаппараты и дорогие осветительные приборы, но Барроуз пришел к выводу, что на то есть какая-то весомая причина.

***

Кларку и Чавезу все еще под прикрытием документов русских журналистов удалось пробиться на рейс авиалайнера «Джал», вылетающего в токийский аэропорт Царита. В самолете они увидели хорошо одетого мужчину в наручниках и под охраной вооруженных офицеров. С расстояния в двадцать футов, когда арестованного вели в салон первого класса, Динг Чавез посмотрел в глаза человека, приказавшего убить Кимберли Нортон. На мгновение он пожалел, что у него нет пистолета или хотя бы ножа. Через два долгих часа они прибыли в Японию и тут же перешли в международный терминал. Для них были забронированы места первого класса на самолете авиакомпании «Джал» до Ванкувера, откуда они полетят в Вашингтон уже на американском самолете.

– Доброе утро, – обратился к пассажирам капитан сначала на японском и потом на английском языке. – С вами говорит капитан Сато. Я приветствую вас на борту нашего авиалайнера. По пути следования хорошая погода, дует попутный ветер, и мы надеемся прибыть в Ванкувер примерно в семь утра по местному времени. – Его голос казался механическим, как это обычно бывает, когда речь доносится из дешевых динамиков, но пилоты вообще предпочитают говорить, словно роботы.

– Слава Богу, – пробормотал Кларк по-английски. Он рассчитал в уме, что они будут в Виргинии часов в девять или десять вечера.

– Я хочу жениться на вашей дочери, мистер К. Попрошу ее руки, как только мы вернемся домой. – Вот, подумал он, наконец-то я сказал это. Кларк посмотрел на него таким взглядом, что Динг похолодел.

– Когда-нибудь ты узнаешь, Динг, что значат эти слова для отца. – Он хочет жениться на моей маленькой девочке? – промелькнуло в голове Кларка, ощутившего острую душевную боль.

– Не хотите, чтобы в вашей семье появился цветной?

– Нет, дело совсем не в этом. Скорее… ну, черт побери, Динг, не говори глупостей. Куда проще произнести фамилию Чавез, чем Войхоевич. Если она согласна, то у меня не будет возражений.

Неужели все так просто? – удивился про себя Динг.

– А я думал, что ты прикончишь меня на месте. Кларк усмехнулся.

– Нет, для этого я предпочитаю огнестрельное оружие. Мне казалось, что ты знаком с моими привычками.

***

– Президент не мог выбрать более достойного человека, – сказал Сэм Феллоуз, выступая по телевизионной программе «Доброе утро, Америка». – Я знаю Джека Райана почти восемь лет. Он один из самых способных представителей правительства. Теперь я могу сообщить вам, что именно он сыграл особенно видную роль в прекращении военных действий против Японии, а также в урегулировании финансового кризиса.

– Ходили слухи о его службе в ЦРУ…

– Вы знаете, что я не имею права разглашать секретную информацию. – Эти сведения просочатся из других источников, и в настоящий момент сенаторы, представляющие обе партии знакомились с переданными им документами. – Могу лишь сказать, что доктор Райан служил своей стране с максимальной честностью и преданностью. Не припоминаю ни одного сотрудника разведывательных служб, кто заслужил бы такое уважение и доверие, как Джек Райан.

– Но десять лет назад у него был инцидент с террористами. Разве у нас был хотя бы один вице-президент, который своими руками…

– Убивал людей? – Феллоуз укоризненно покачал головой, глядя на ведущего. – Многие президенты и вице-президенты служили в армии. Джек защищал свою семью от жестоких и беспощадных преступников, как это сделал бы любой американец.

Могу со всей ответственностью заявить, что в штате Алабама, где я живу, никто не упрекнул бы мужчину за это.

– Спасибо, Сэм, – пробормотал Райан, глядя на телевизионный экран у себя в кабинете. Предполагалось, что первая волна репортеров обрушится на него через тридцать минут, а ему еще предстояло прочитать ознакомительные материалы и несколько страниц инструкций, присланных ему Тиш Браун. Не говорить слишком быстро. Не давать прямых ответов на вопросы, затрагивающие важные политические темы.

Я просто скажу, что рад работать в одной команде с президентом, сказал себе Райан. И буду отвечать на вопросы по одному. Разве не об этом говорят новичкам-бейсболистам? Всему свое время.

***

«Боинг– 747» совершил посадку даже раньше, чем обещал пилот. Однако от этого мало пользы, если тебе нужно лететь следующим рейсом. Хорошо, что сначала выпустили из самолета пассажиров первого класса, а еще лучше оказалась предусмотрительность консульской службы, представитель которой встретил их у трапа и быстро провел через таможенный контроль. Оба спали во время перелета, но их биологические часы не успели

перевестись на местное время. Два часа спустя из аэропорта Ванкувера вылетел потрепанный самолет Л-1011 авиакомпании «Дельта», который направился в международный аэропорт Даллеса.

Капитан Сато остался в своем кресле. Одной из проблем международных рейсов являлось однообразие. Терминал Ванкувера мог находиться практически в любом городе мира, разве что лица здесь принадлежали гайджинам. Ему придется провести в Ванкувере сутки, прежде чем он вернется обратно в Токио, ведя самолет, наполненный, без сомнения, японскими бизнесменами, спасающимися из Америки.

И вот так пройдет теперь вся его жизнь – он будет перевозить людей, которых не знает, в города, его не интересующие. Если бы только он остался служить в силах самообороны – может быть, там он добился бы большего успеха, принес бы какую-то пользу. Сато был лучшим пилотом в одной из лучших авиакомпаний мира, и его мастерство летчика… но ему не суждено узнать это, а теперь он будет и дальше еще одним капитаном на еще одном авиалайнере, перевозя людей в ту страну, которая лишила чести его нацию, и доставляя их обратно в униженную Японию. Ну что ж. Он встал из своего кресла, собрал путевые карты и другие необходимые документы, уложил их в сумку и спустился из самолета. Вход в здание аэропорта был уже пустым, и он вышел из переполненного людьми, но безликого терминала. В газетном киоске Сато увидел газету «США сегодня», взял ее, посмотрел на первую страницу и увидел фотографии. Сегодня в девять вечера? В этот миг на него нашло озарение, представлявшее по сути дела всего лишь уравнение, в котором составляющими были расстояние, время и скорость.

Сато еще раз оглянулся вокруг, затем направился к администратору аэропорта. Ему была нужна метеорологическая карта. Он уже знал время прибытия.

***

– Мне хотелось бы уладить один момент, – проговорил Джек, чувствуя себя теперь в Овальном кабинете более привычно.

– О чем идет речь?

– О президентском помиловании агента ЦРУ.

– В чем он обвиняется? – спросил Дарлинг, чувствуя, что тяжелый мешок с песком вот-вот обрушится на его голову, и не зная причины.

– В убийстве, – честно признался Райан. – Так уж случилось, что этим делом занимался мой отец, когда я учился в колледже. Те, кого убил этот человек, заслуживали смерти.

– Это не решение проблемы. Даже если они и заслуживали смерти, он не имел права убивать их.

– Эти заслуживали. – Кандидат в вице-президенты в течение нескольких минут объяснил суть дела. Магическим словом было «наркотики», и президент наконец кивнул.

– Что случилось с ним после этого?

– Он стал одним из лучших оперативников ЦРУ. Между прочим, это он захватил Куати и Госна в Мехико-Сити.

– Тот самый?

– Да, сэр. Он заслуживает того, чтобы ему вернули его имя.

– О'кей. Я позвоню министру юстиции, и мы постараемся сделать это без лишнего шума. У тебя есть еще какие-нибудь просьбы? – спросил президент. – Знаешь, для дилетанта ты обретаешь политическую хватку удивительно быстро. Между прочим, сегодня утром ты превосходно провел встречу с представителями средств массовой информации.

Райан кивнул, довольный комплиментом.

– Адмирал Джексон. Он отлично справился с полученным заданием, но о нем, думаю, позаботится командование военно-морского флота.

– Внимание, проявленное президентом, еще никогда не вредило служебной карьере офицера. В любом случае мне хотелось бы встретиться с ним. Между прочим, ты прав. Очень разумное предложение – побывать на Марианских островах.

***

– Никаких потерь, – сказал Чеймберз, – и большое число одержанных побед. – Если так, то почему он не испытывает чувства удовлетворения?

– Как с теми японскими лодками, которые потопили «Шарлотт» и «Эшвилл»? – спросил Джоунз.

– Со временем мы узнаем это, но по крайней мере одна из них, скорее всего, потоплена. – Такое суждение основывалось на голой статистике, но казалось более чем вероятным.

– Ты хорошо поработал, Рон, – заметил Манкузо. Джоунз погасил сигарету в пепельнице. Теперь ему снова придется бросать курить. И теперь он понял, что такое война, и, слава Богу, ему не пришлось ни в одной из них участвовать. Может быть, это занятие для молодых. Но он выполнил свой долг и знал, что, если повезет, ему больше никогда не доведется стать ее свидетелем. В конце концов, куда лучше следить за китами.

– Спасибо, шкипер.

***

– У одного из наших 747-х замечены неполадки в системе управления, – объяснил Сато. – В течение трех дней он не сможет обслуживать рейсы. Я отгоню его в Хитроу на замену. Из Токио прилетит другой – он заберет пассажиров тихоокеанского рейса вместо меня. – Капитан передал чиновнику полетный лист.

Руководитель канадской авиадиспетчерской службы посмотрел на документ.

– Пассажиры? – спросил он.

– Я лечу без пассажиров, но мне нужен полный запас горючего.

– Надеюсь, ваша авиалиния оплатит счет, капитан, – пошутил он. Взяв план полета, авиадиспетчер наложил резолюцию, одобряющую его, оставил себе один экземпляр и передал второй японскому пилоту. – Вы летите южным маршрутом? – удивился он, посмотрев на полетный план еще раз. – Это длиннее северного на пятьсот миль.

– Мне не нравится метеорологический прогноз, – солгал Сато и не ошибся. Авиадиспетчеры редко проверяют прогнозы, полагаясь на мнение пилотов.

Через час Сато стоял рядом со своим самолетом. Он находился в ангаре обслуживания «Эйр Кэнада» – место у международного терминала было занято другим авиалайнером. Капитан принялся за предполетный визуальный осмотр самолета, нет ли утечки жидкости, болтающихся заклепок, подспущенных покрышек на колесах шасси, короче говоря, всего, что выглядело ненормально и называлось «спешкой при обслуживании», но ничего не обнаружил. Второй пилот уже сидел в кабине, раздраженный незапланированным рейсом, несмотря на то что это означало лишних три или четыре дня в Лондоне – городе, весьма привлекательном для экипажей авиалайнеров. Сато закончил обход и поднялся в кабину, остановившись сначала в носовой кухне самолета.

– Все готово? – спросил он.

– Предполетная проверка закончена, готов приступить к рулежке и взлету, – успел произнести второй пилот, перед тем как длинный кухонный нож вонзился ему в грудь. Его глаза расширились скорее от удивления и неожиданности, чем от боли.

– Мне очень жаль, но так уж пришлось, – извинился Сато искренним и мягким голосом. Затем он опустился в левое кресло и начал подготовку к взлету и прогрев двигателей. Наземная группа обслуживания находилась слишком далеко, и никто не видел, что в кокпите сидит всего один живой пилот.

– Башня управления Ванкувера, говорит рейсовый «Джал» пять-ноль-ноль. Прошу разрешения на рулежку.

– «Джал» пять-ноль-ноль, направляйтесь на рулежную дорожку два-семь-левую. Направление ветра два-восемь-ноль, сила пятнадцать.

– Спасибо, Ванкувер. «Джал» пять-ноль-ноль подтверждает полученное разрешение выруливать на два-семь-левую. – Огромный самолет двинулся с места. Ему потребовалось десять минут, чтобы выехать на конец взлетной полосы. Сато пришлось подождать лишнюю минуту, потому что впереди был еще один «Боинг-747», а при взлете широкофюзеляжных самолетов создается опасный турбулентный поток. Капитан Сато готовился нарушить самое главное правило летчиков – число взлетов должно равняться числу посадок, но его соотечественники поступали так и раньше. Получив разрешение на взлет, Сато передвинул вперед сектор газа, и «боинг», имеющий на борту лишь полный запас топлива, стремительно помчался по дорожке, взлетел еще до того, как позади осталось шесть тысяч футов разгона, и немедленно повернул на север, чтобы выйти из воздушного пространства, контролируемого радиолокатором аэропорта. Авиалайнер без полезной нагрузки буквально взмыл на свою крейсерскую высоту в тридцать пять тысяч футов, на которой двигатели наиболее экономично потребляют горючее. В соответствии с планом полета он должен лететь вдоль американо-канадской границы и покинуть сушу чуть к северу от рыбацкого городка Хоупдейл. Вскоре после этого самолет окажется за пределами воздушного пространства, контролируемого наземными радиолокаторами. Четыре часа, подумал Сато, поднося к губам чашку чая, пока автопилот вел авиалайнер. Он произнес молитву за мертвого человека в соседнем кресле, надеясь, что душа второго пилота тоже находится в состоянии такого же душевного покоя и умиротворенности, как и его собственная.

***

Самолет авиакомпании «Дельта» совершил посадку в аэропорту Даллеса всего лишь с минутным опозданием. Кларка и Чавеза ждал служебный «форд». Они сели в машину и поехали по шоссе № 64, а шофер, пригнавший автомобиль, взял такси.

– Как ты думаешь, что с ним будет?

– С Яматой? Его приговорят к тюремному заключению, может быть, к еще более суровому наказанию. Ты купил газету? – спросил Кларк.

– Да. – Чавез развернул ее и посмотрел на первую страницу. – Боже милосердный!

– Что там?

– Похоже, доктор Райан получил еще более высокую должность. – Однако мысли Чавеза сейчас были совсем о другом. Что, если Пэтси откажет ему, когда он задаст ей самый главный вопрос?

***

Совместное заседание обеих палат Конгресса всегда проводилось в помещении палаты представителей из-за ее более просторного зала. Кроме того, в «нижней» палате знали, что в Сенате кресла закреплены за каждым сенатором и эти сукины дети не позволяют никому в них садиться. Как правило, безопасность соблюдалась самым строгим образом. На Капитолийском холме была своя полиция, работавшая в тесном контакте с Секретной службой. Сегодня полицейские проявляли несколько большую бдительность, но в остальном все шло как обычно.

Президент приедет сюда в своем служебном бронированном автомобиле в сопровождении нескольких микроавтобусов «Шеви Сабербан», защищенных еще более надежной броней и наполненных агентами Секретной службы, вооруженными до такой степени, что им впору отразить нападение целой роты морских пехотинцев. Все это походило на странствующий цирк, и, подобно персоналу странствующего цирка, они все время то устанавливали свое снаряжение, то разбирали его. Четыре агента, например, сразу после приезда затащили контейнеры с ракетами «стингер» на крышу Капитолия и заняли там заранее отведенные им позиции, внимательно оглядывая окружающую территорию, чтобы убедиться, что деревья не выросли слишком высоко и не закрывают им видимость – время от времени кроны деревьев обрезали. Группа борьбы со снайперами тоже заняла свои позиции на здании Капитолия и на крышах соседних домов. Входившие в нее лучшие стрелки страны извлекли свои винтовки «магнум» семимиллиметрового калибра, изготовленные по специальному заказу, из чехлов, выстланных внутри поролоном, и, поднеся к глазам бинокли, осмотрели крыши зданий, оставшиеся пустыми. Таких здесь было мало, потому что остальные агенты Секретной службы уже перекрыли лестницы и лифты каждого дома, находящегося поблизости от места, куда приезжал сегодня вечером «Десантник». Когда стемнело, агенты приготовили приборы ночного видения. Чтобы постоянно оставаться начеку, они отхлебывали из термосов горячий кофе.

***

Сато поблагодарил Провидение за удачно выбранное время и за бортовую систему обнаружения летящих поблизости самолетов. Несмотря на то что коридоры, отведенные для трансатлантических перелетов, никогда не пустовали, рейсы между Европой и Америкой совершались обычно в часы, совпадающие с периодами человеческого сна, и потому сейчас на восток летело мало авиалайнеров. Бортовая система непрерывно посылала в окружающее пространство запросы и мгновенно предупредит Сато, если поблизости появится другой самолет. Сейчас на дисплее виднелась надпись: «ОПАСНОСТЬ СБЛИЖЕНИЯ ОТСУТСТВУЕТ». Это означало, что в радиусе восьмидесяти миль воздушное пространство было свободно. Ветер соответствовал прогнозам. Сато понимал, что должен прибыть к месту назначения точно в расчетное время, потому что американцы любят пунктуальность. В 2030 он повернул на юг. Капитан устал, потому что провел в воздухе почти сутки. На Восточном побережье Америки шел дождь, но, хотя это означало болтанку, когда он спустится ниже, Сато было летчиком и не беспокоился о таких мелочах. Единственную неприятность он испытывал от выпитого чая. Ему хотелось пройти в гальюн, но он не мог оставить летную кабину без присмотра. К тому же один час Сато мог и потерпеть.

***

– Папа, а что это значит? Мы по-прежнему будем ходить в ту же самую школу? – спросила Сэлли, сидящая на откидном сидении лимузина спиной к направлению движения. Поскольку вопрос был по характеру мамин, на него ответила Кэти.

– Да, и у вас даже будет свой шофер.

– Клево! – воскликнул маленький Джек.

У отца уже начали возникать сомнения относительно всего происходящего, как это обычно случалось с ним после принятия важного решения, хотя он и понимал, что менять что-то уже поздно. Кэти посмотрела на мужа, прочла его мысли и улыбнулась.

– Джек, это всего несколько месяцев, а затем…

– Да, – кивнул он. – Я всегда могу заняться совершенствованием игры в гольф.

– И ты вернешься, наконец, к преподавательской деятельности. Именно это тебе нужно.

– Значит, ты не хочешь, чтобы я снова занимался на бирже?

– Меня удивляет, что тебе удалось продержаться там так долго.

– Ты глазник, а не психиатр.

– Мы еще вернемся к этому вопросу, – ответила профессор Райан и поправила платье маленькой Кэти. Больше всего ей нравился одиннадцатимесячный срок. После пребывания на посту вице-президента ее муж уже не сможет больше находиться на государственной службе. Президент Дарлинг преподнес им обоим поистине королевский подарок.

Служебный лимузин остановился у входа в здание Лонгуорта, палаты представителей. Здесь не было толп, хотя из здания выходили сотрудники аппарата Конгресса. Десять агентов Секретной службы не сводили с них взглядов, а еще четыре проводили Райана внутрь здания. У входа его ждал Эл Трент.

– Ты не пройдешь со мной?

– Зачем?

– После того как на совместном заседании твоя кандидатура будет утверждена, ты примешь клятву и займешь место позади президента, рядом со спикером, – объяснил Сэм Феллоуз. – Эту идею предложила Тиш Браун. Нам она показалась разумной.

– Театральное представление года выборов, – проворчал Джек.

– А мы? – спросила Кэти.

– Все вместе вы будете выглядеть образцовой американской семьей, – заметил Эл.

– Не знаю, почему это так мне нравится, – добродушно пробормотал Феллоуз. – В ноябре это поставит нас в сложное положение. Тебе это приходило в голову?

– Извини, Сэм, я как-то даже не подумал, – смущенно ответил Джек.

– Вот этот закуток был моим первым кабинетом, – сказал Трент, открывая дверь в помещение из нескольких комнат на первом этаже, где он провел десять сроков пребывания в Конгрессе. – Я сохраняю его за собой – на счастье. Располагайтесь здесь и чувствуйте себя как дома. – Один из помощников Трента вошел с подносом, на котором стояли бутылки с лимонадом и ведерко со льдом, и поставил его на стол под бдительным взглядом телохранителей Райана. Андреа Прайс снова стала развлекать детей. Со стороны это могло показаться непрофессиональным, хотя на самом деле она поступала совершенно правильно. Дети должны хорошо чувствовать себя с ней, и Андреа уже завоевала их доверие.

***

Лимузин президента Дарлинга прибыл без инцидентов. Телохранители проводили его в служебный кабинет спикера рядом с залом заседаний и он снова прочитал текст выступления. «Жасмин», миссис Дарлинг, со своей охраной поднялась на галерею для зрителей. К этому времени зал был уже наполовину полон. Здесь не принято было задерживаться – единственное место, куда конгрессмены приходили без опозданий. Они собрались небольшими группами и вошли, придерживаясь партийного членства. Места представителей двух партий разделяла невидимая, но вполне реальная граница. Все девять членов Верховного суда, все члены кабинета министров, находящиеся в данный момент в городе (двое отсутствовали) и члены Объединенного комитета начальников штабов в парадных мундирах, украшенных разноцветными наградами и знаками отличия, разместились в первом ряду. Затем места заняли руководители независимых правительственных агентств. Билл Шоу, глава ФБР. Председатель Федеральной резервной системы. Наконец подошло время приступать к делу под бдительными и беспокойными взглядами сотрудников служб безопасности.

Все семь крупнейших телевизионных компаний прекратили свои передачи. Ведущие появились на экранах и объявили, что сейчас выступит президент. Это предоставило возможность миллионам телезрителей поспешить в кухни и приготовить сандвичи, не упустив при этом ничего важного.

Мажордом Конгресса, обладатель одной из самых привлекательных синекур в стране – высокое жалованье и никаких обязанностей, – прошел до середины прохода между рядами и объявил грохочущим басом:

– Господин спикер, прибыл президент Соединенных Штатов.

Роджер Дарлинг появился в зале палаты представителей и пошел по проходу, то и дело останавливаясь, чтобы пожать руки. Под мышкой он держал красную кожаную папку с текстом своего выступления на случай, если выйдет из строя аппарат «бегущей строки» на трибуне, по которому президент будет читать речь. Раздались аплодисменты, оглушительные и искренние. Даже представители оппозиционной партии признавали, что Дарлинг сдержал данное им обещание соблюдать, ограждать и защищать Конституцию Соединенных Штатов, и хотя политика представляла собой могучую силу, в зале ощущался дух чести и патриотизма, особенно сильный в такие моменты. Дарлинг подошел к сцене, поднялся на возвышение, и в это мгновение наступила очередь спикера палаты представителей исполнить свой церемониальный долг

– Достопочтенные члены Конгресса! Имею честь представить вам президента Соединенных Штатов.

И снова разразилась буря аплодисментов. На этот раз обе партии соревновались между собой, кто сумеет хлопать и приветствовать дольше и громче.

***

– А теперь не забудь, как ты должен…

– О'кей, Эл, все помню. Я вхожу в зал, председатель Верховного суда произносит слова клятвы, я повторяю их за ним и занимаю свое место. От меня требуется только одно – повторять то, что мне будут говорить. – Райан сделал пару глотков кока-колы и вытер потные ладони о брюки. Агент Секретной службы заметил его нервный жест и передал полотенце.

***

– Центр управления полетами Вашингтона, говорит борт КЛМ шесть-пять-девять. У нас на борту случилось серьезное происшествие, сэр. – Голос пилота звучал отрывисто и четко, как принято во время переговоров в гражданской авиации, особенно в момент, когда речь идет о жизни и смерти.

Авиадиспетчер, который управлял воздушным движением и находился в центре контроля за полетами недалеко от Вашингтона, обратил внимание на буквенно-цифровое обозначение на своем экране, только что резко увеличившееся в размерах, и включил микрофон. На дисплее появились цифры курса, скорости и высоты. У авиадиспетчера создалось впечатление, что авиалайнер быстро теряет высоту.

– Борт шесть-пять-девять, говорит центр Вашингтона. Сообщите о своих намерениях, сэр.

– Центр, это шесть-пять-девять, произошел взрыв первого двигателя. Двигатели один и два отключены. Под угрозой прочность корпуса. Резко ухудшилась управляемость. Прошу разрешения на срочную посадку в аэропорту Балтимора.

Диспетчер обернулся и подал знак старшему смены, который тут же подошел и встал за спиной.

– Одну минуту. Кто это? – Он запросил компьютер и не нашел никаких сведений о КЛМ-659. Диспетчер включил радио.

– Шесть-пять-девять, прошу опознание. На этот раз в ответе звучала паника.

– Центр Вашингтона, говорит борт КЛМ шесть-пять-девять, 747-й, чартер, направляющийся в Орландо, скорость триста узлов, – донесся голос. – Повторяю: два двигателя вышли из строя, повреждено левое крыло и фюзеляж. Снижаюсь с высоты один-четыре тысячи футов. Прошу немедленно обеспечить радиолокационную проводку в Балтимор, прием!

– С этим нельзя шутить, – обеспокоенно произнес старший смены. – Веди его и сажай.

– Слушаюсь, сэр. 747-й шесть-пять-девять. Радиолокационный контакт установлен. Вы спускаетесь с высоты один-четыре тысячи футов, скорость триста узлов. Поворачивайте налево на курс два-девять-ноль и продолжайте спуск.

***

– Борт шесть-пять-девять, продолжаю спуск, поворачиваю налево, на курс два-девять-ноль, – ответил Сато. Английский служил международным языком авиационных пассажирских перевозок, а он превосходно говорил по-английски. Итак, пока все идет хорошо. У него на борту осталось больше половины запаса топлива, а лететь оставалось, по данным Глобальной спутниковой навигационной системы на своем экране, не больше сотни миль.

***

В международном аэропорту Балтимора немедленно была приведена в готовность станция пожаротушения, расположенная рядом со зданием главного терминала. Работники аэропорта, обычно выполняющие другие обязанности, бежали или ехали к станции, а тем временем авиадиспетчеры решали, какие самолеты успеют посадить, прежде чем авиалайнер, совершающий аварийное приземление, приблизится к аэродрому, и тогда остальные самолеты придется пустить на новый круг. Как во всех крупных аэропортах, у них были разработаны правила действий при нештатных ситуациях. Были оповещены полиция и другие службы, и буквально сотни людей немедленно оторвались от телевизионных экранов.

***

– Я хочу рассказать вам жизненную историю американского гражданина, сына офицера полиции, бывшего лейтенанта морской пехоты, получившего тяжелую травму во время тренировочного полета, преподавателя истории, члена американского финансового сообщества, мужа и отца, патриота, государственного служащего и настоящего героя нашей страны, – донесся из телевизора голос президента. Райан поежился, услышав это, особенно когда раздались аплодисменты. Телевизионные камеры показали крупным планом лицо министра финансов Фидлера, рассказавшего группе журналистов, освещающих экономические вопросы, о роли Джека в ликвидации биржевого краха на Уолл-стрите. Хлопал даже Бретт Хансон, причем совершенно искренне.

– Я знаю, Джек, ты всегда смущаешься, когда слышишь такое о себе, – улыбнулся Трент.

– Многие из вас знакомы с ним, многие работали рядом. Сегодня я беседовал с некоторыми сенаторами. – Дарлинг сделал жест в сторону руководителей как меньшинства, так и большинства в Сенате. Оба улыбнулись и посмотрели в телевизионные камеры. – И теперь, с вашего разрешения, я хочу представить вам Джона Патрика Райана, которого выбрал для исполнения обязанностей вице-президента Соединенных Штатов. Я прошу членов Сената одобрить его кандидатуру сегодня вечером.

***

– Но все это в высшей степени необычно, – заметил комментатор, когда два сенатора встали и направились к трибуне.

– Президент Дарлинг отлично подготовился, – объяснил эксперт по политическим вопросам. – Джек Райан ни у кого не может вызвать возражений, а поддержка обеих партий…

– Господин президент, господин спикер, члены Сената, наши друзья и коллеги из палаты представителей, – начал лидер большинства. – Нам с лидером меньшинства в Сенате доставляет огромное удовлетворение…

***

– А вы уверены, что все это юридически правильно? – недоверчиво спросил Джек.

– В Конституции говорится, что кандидатура вице-президента должна быть одобрена Сенатом. В ней не сказано каким образом, – заметил Сэм Феллоуз.

***

– Центр управления Балтимора, говорит борт шесть-пять-девять. У меня возникли новые трудности.

– 747-й шесть-пять-девять, в чем дело, сэр? – спросил авиадиспетчер аэропорта Балтимора. Он уже заметил что-то странное в поведении самолета на экране. Приближающийся авиалайнер не отреагировал на данную минуту назад команду. Диспетчер вытер вспотевшие руки и подумал, а удастся ли им вообще благополучно посадить его.

– Управление затруднено… не уверен, что смогу дотянуть… Балтимор, я вижу посадочные огни в направлении на час… я плохо знаком с этим районом… теряю мощность…

Авиадиспетчер проверил курс полета авиалайнера и спроецировал его дальше.

– 747-й шесть-пять-девять, перед вами база ВВС Эндрюз. У них там две хорошие посадочные дорожки. Сможете повернуть к Эндрюз?

– Говорит шесть-пять-девять, думаю, что смогу.

– Приготовьтесь. – У центра управления полетами был прямой канал связи с базой ВВС. – Эндрюз, вы можете…

– Мы следим за происходящим, – послышался голос военного диспетчера на базе Эндрюз. – Нас предупредил центр Вашингтона. Вам нужна помощь?

– Можете принять его?

– Да.

– 747-й шесть-пять-девять, это Балтимор. Дальнейшее управление будет осуществлять Эндрюз. Поворачивайте направо на курс три-пять-ноль… сможете, сэр?

– Пожалуй, смогу. Пожар потушен, но гидравлика перестает действовать, должно быть, двигатель…

– КЛМ 747-й шесть-пять-девять, это центр управления Эндрюз. Вижу вас на экране радиолокатора. Вы в двадцати пяти милях, летите по курсу три-четыре-ноль на высоте четыре тысячи футов и снижаетесь. Дорожка ноль-один-левая готова принять вас, и наши пожарные машины уже заняли позицию, – сообщил капитан ВВС. Он успел нажать кнопку аварийной сигнализации, и хорошо подготовленный персонал действовал быстро и умело. – Поворачивайте направо на курс ноль-один-ноль и продолжайте снижение.

***

– Шесть-пять-девять, – послышался единственный ответ. Ирония судьбы заключалась в том, что Сато никогда не узнает этого. Несмотря на то что на авиабазе ВВС Эндрюз, на базе ВВС Лэнгли, на испытательном летном центре морской авиации на реке Патьюксент и на базе Оушиэния находилось множество истребителей, причем все в пределах сотни миль от Вашингтона, никому не пришло в голову сделать так, чтобы этой ночью над столицей постоянно барражировали перехватчики. Все его маневры и ловкая ложь совсем не требовались. Сато вел самолет на предельно малой скорости, чтобы создать впечатление поврежденного «джамбо», причем его постоянно направлял к цели отлично обученный и опытный американский авиадиспетчер, озабоченный мнимой аварией. Тем хуже для него, подумал Сато.

***

– Да!

– Кто против? – Наступила непродолжительная тишина, и затем разразились аплодисменты. Спикер палаты представителей встал.

– Пусть мажордом введет в зал вице-президента, чтобы он мог должным образом произнести присягу.

– Это знак для тебя. Желаю удачи, – заметил Трент, поднимаясь и направляясь к двери. Агенты Секретной службы выстроились вдоль коридора, ведя процессию к тоннелю, соединяющему это здание с Капитолием. Спустившись в него, Райан посмотрел вдоль уходящего вдаль тоннеля со стенами, окрашенными в отвратительно желтоватый цвет и разрисованными, как ни странно, приходящими на экскурсии школьниками.

***

– Не вижу, какие у него могут быть повреждения – нет ни дыма ни огня. – Авиадиспетчер направил бинокль на приближающийся самолет. Сейчас он находился всего в одной миле от аэродрома. – У него поднято шасси, поднято шасси!

– Шесть-пять-девять, вы не опустили шасси, не опустили шасси!

***

Сато мог ответить на испуганный возглас, но решил промолчать. По сути дела все было уже решено. Он сдвинул вперед сектор газа, ускорив авиалайнер с посадочной скорости в сто шестьдесят узлов и все еще сохраняя прежнюю высоту в тысячу футов. Теперь он отчетливо видел цель, и сейчас оставалось лишь одно – повернуть налево на сорок градусов. И в это мгновение Сато включил навигационные огни, осветив стилизованного красного журавля на вертикальном стабилизаторе.

***

– Что происходит, черт побери?

– Это не КЛМ! Смотрите! – указал младший авиадиспетчер. Прямо над полем аэродрома огромный «Боинг-747» резко повернул налево, явно находясь в уверенных руках опытного пилота и повинуясь каждой

его команде, и все четыре реактивных двигателя взревели на полной мощности. Диспетчеры переглянулись, сразу вообразив, что сейчас произойдет, и понимая свое бессилие предотвратить катастрофу. Капитан ВВС вызвал по телефону командира авиабазы, но это была простая формальность, которая никак не могла повлиять на дальнейшее развитие событий. Затем военные авиадиспетчеры на всякий случай оповестили Первую вертолетную эскадрилью. После этого им ничего не оставалось, как сидеть и беспомощно наблюдать за развитием драмы, об исходе которой они уже догадывались. Для ее завершения понадобится чуть больше минуты.

***

Сато часто бывал в Вашингтоне и объехал его по всем обычным туристским маршрутам, несколько раз посетив здание Капитолия. Какое безобразное архитектурное сооружение, в который раз подумал он, видя, как Капитолий становится все больше и больше, вырастая у него на глазах. Капитан чуть исправил курс, и теперь гигантский самолет с ревом мчался вдоль Пенсильвания-авеню, пересекая реку Анакостия.

***

Зрелище было настолько ужасным, что агента Секретной службы, стоящего на крыше здания палаты представителей, сковал паралич, но только на мгновение. Он тут же упал на колени и отстегнул застежки на длинной пластмассовой коробке.

– Немедленно уводите «Десантника»! – истошно выкрикнул он в микрофон, прикрепленный к груди, доставая «стингер».

– Действуйте! – закричал другой агент настолько громко, что оглушил сотрудников охраны. Простое слово, но для агентов Секретной службы оно означало, что президента необходимо увести, где бы он ни находился. Мгновенно телохранители, подготовленные ничуть не хуже футболистов Национальной лиги, взялись за дело, даже не задумываясь, откуда исходит опасность. На галерее для зрителей, расположенной над залом, охране первой леди пришлось пробежать более короткое расстояние, и, хотя одна из агентов споткнулась на ступеньке, она сумела схватить Энн Дарлинг за руку и потащить ее за собой.

– В чем дело? – Лишь одна Андреа Прайс задала вопрос в тоннеле. Остальные телохранители, окружающие семью Райана, мгновенно выхватили оружие – главным образом пистолеты, хотя у двоих в руках оказались автоматы, – и окинули взглядом пустое пространство коридора в поисках опасности.

– Порядок!

– Порядок!

– Порядок!

***

В зале к трибуне бросилось шестеро агентов, они оглядывались по сторонам с пистолетами в руках. Миллионы телезрителей навсегда запомнят этот момент. Президент Дарлинг ошеломленно посмотрел на старшего телохранителя и услышал от него умоляющий возглас бежать из зала как можно быстрее.

Агент, стоявший на крыше здания, в рекордно короткое время успел поднести к плечу «стингер», и отчетливые «бип-бип», донесшиеся из механизма наведения, означали, что цель обнаружена. В следующую секунду он нажал на кнопку пуска, отдавая себе отчет в том, что это уже не имеет никакого значения.

***

Динг Чавез сидел на диване, держа руку Пэтси – у нее на пальце уже красовалось кольцо, – когда увидел бегущих людей с пистолетами в руках. Профессиональный солдат, он наклонился поближе к экрану в поисках опасности, не увидел ее, но даже при этом понял, что случилось нечто чудовищное.

***

Яркая вспышка ослепила Сато, и он отпрянул скорее от неожиданности, чем от страха, когда увидел, что к левому ближнему двигателю мчится ракета. Взрыв оказался поразительно громким, и раздавшиеся сигналы тревоги известили его, что двигатель уничтожен. Но сейчас Сато находился всего в тысяче метров от белоколонного здания. Самолет вздрогнул, накренился, и его чуть повело влево. Капитан автоматически выровнял лайнер и спикировал на южную сторону белого здания, где помещалось американское правительство. Да, сейчас все собрались здесь – президент, парламент, министры. Сато выбрал точку удара с такой же тщательностью, с какой обычно выбирал момент посадки, и в последнее мгновение успел подумать, что если американцы могли уничтожить его семью и опозорить страну, где он родился, то по крайней мере они жестоко заплатят за это. Он направит самолет таким образом, чтобы удар пришелся чуть выше середины здания, над каменными ступенями. Да, так будет лучше всего…

Почти трехсоттонный самолет с больше чем полуполными баками врезался в стену на скорости, превышающей триста узлов. В момент удара он развалился на части. Авиалайнер был ничуть не прочнее птицы, но огромная скорость и масса вдребезги разнесли колонны у входа. Затем последовала очередь самого здания. Как только рухнули крылья, четыре двигателя, самые массивные части самолета, пробили стены, причем один из них взорвался внутри зала заседаний палаты представителей. Капитолий был построен в эпоху, когда камень, уложенный на камень, считался самым прочным и надежным способом постройки, и потому в его стенах не былостальной арматуры, которая могла бы придать ему дополнительную жесткость. Вся сторона здания, куда врезался самолет, рассыпалась, превратившись в щебень, который разлетелся по сторонам, однако самое страшное произошло через одну-две секунды, когда крыша, лишившись структурной опоры, рухнула на головы девятисот человек, находившихся в этот момент в помещении зала заседаний, а сотня тонн горючего, превратившегося во взрывчатую смесь, заполнила воздух внутри здания. Через мгновение она воспламенилась, и гигантский огненный шар поглотил все. Раскаленные языки пламени вырвались наружу, послав одновременно ударную волну по всему сооружению, даже в подвальные помещения.

От силы удара все, кто находились в подземном тоннеле, упали на колени, и теперь агенты Секретной службы были на грани паники. Первым инстинктивным движением Райана было схватить младшую дочь, затем он опрокинул на пол остальных детей и прикрыл собственным телом. Едва он успел упасть, как что-то заставило его поднять голову и посмотреть в северную часть тоннеля. Он увидел, что оттуда стремительно приближается оранжевый огненный шар. Не было времени даже на то, чтобы произнести хотя бы слово. Он прижал к полу голову жены, и тут же на них свалились еще два тела агентов Секретной службы. Пламя неслось к лежащим людям, но оно уже истощило запас кислорода в тоннеле и неожиданно взвилось вверх, к потолку, высасывая воздух из здания, где уже остались одни мертвые тела.

Огненный ураган остановился меньше чем в сотне футов от Гайана и повернул обратно с такой же быстротой, с какой мчался вперед, а потом устремился в другую сторону. Откуда-то сорвало с петель дверь, и ее понесло на них, но, к счастью, смертоносный предмет промчался мимо. Маленькая Кэти закричала от ужаса и боли под весом навалившихся на нее тел. Кэролайн испуганно посмотрела на Джека.

– Бежим! – крикнула Андреа Прайс, мгновенно отреагировав на создавшийся благоприятный момент. Агенты тут же подняли с пола домочадцев Райана и полуповели-полупотащили их обратно к зданию Лонгуорта, предоставив обоим бывшим здесь конгрессменам возможность спасаться самим. На это потребовалось меньше минуты, а затем специальный агент Прайс снова первой задала вопрос:

– Господин президент, с вами все в порядке?

– Какого черта… – Райан посмотрел вокруг, ища детей. Их одежда была растерзанной и грязной, но в остальном они казались невредимыми. – Кэти?

– Я здесь, Джек. Как ты? – Она тут же посмотрела на детей, как это уже однажды случилось в Лондоне. – Дети не пострадали. – В это мгновение послышался сокрушительный грохот, от которого содрогнулась земля, и маленькая Кэт снова закричала от ужаса.

– Прайс вызывает Уолкера, – крикнула в микрофон специальный агент. – Прайс Уолкеру – кто-нибудь, отзовитесь!

– Прайс, говорит «Карабин-три». Все погибли, только что рухнул купол. Как «Фехтовальщик»?

– Что произошло, черт возьми? – хрипло выдохнул Сэм Феллоуз, поднимаясь с колен. У Прайс не было времени даже отреагировать на вопрос.

– Да, подтверждаю, с «Фехтовальщиком», «Хирургом» и – черт, у нас нет еще даже кличек для них – и с детьми все в порядке. – Даже она понимала, что это явное преувеличение. Поток воздуха все еще мчался по тоннелю, раздувая пожар, бушующий в здании Капитолия.

Теперь агенты постепенно приходили в себя. Они все еще сжимали в руках оружие, и, появись сейчас в тоннеле хотя бы уборщик, его жизни угрожала бы серьезная опасность. Однако один за другим они начинали спокойнее дышать, все больше концентрируя внимание на выполнении своих обязанностей.

– Идем туда! – Прайс указала пистолетом, который продолжала сжимать в обеих руках. – «Карабин-три», приведи машину к юго-западному углу Лонгуорта – немедленно!

– Исполняю.

– Билли, Фрэнк – к выходу! – скомандовала она. Джек не знал, является ли она старшим агентом его охраны, но остальные телохранители не возражали ей. Все устремились к концу туннеля. Трент и Феллоуз молча наблюдали за происходящим, показывая жестами, чтобы остальные заботились о Райане.

– Здесь свободно! – донесся возглас агента с автоматом «узи» в руках из дальнего конца тоннеля.

– С вами все в порядке, господин президент?

– Одну минуту, а как с…

– «Десантник» погиб, – бесстрастно произнесла Прайс. Остальные агенты слышали по радио те же переговоры и окружили Райана тесным кольцом. Он все еще не пришел в себя.

– У входа стоит «сабербан» – выкрикнул Фрэнк. – Поехали!

– О'кей, сэр, сейчас наша задача – увезти вас отсюда как можно быстрее. Прощу следовать за мной, – сказала Андреа Прайс, опуская пистолет.

– Подождите минуту, что вы говорите? Президент, его жена, Элен…

– «Карабин-три», говорит Прайс. Кто-нибудь сумел спастись?

– Никакой надежды, Прайс. Никакой надежды, – донесся голос снайпера.

– Господин президент, мы обязаны отвезти вас в безопасное место. Прошу следовать за мной.

Оказалось, что у входа их ждут два бронированных микроавтобуса. Джека силой отделили от семьи и втолкнули в первый.

– А моя семья? – настаивал он, оглядываясь на пылающие развалины того, что всего четыре минуты назад было символом американской демократии. – Милосердный Боже…

– Мы отвезем их в… отвезем…

– Доставьте их в казармы морской пехоты на углу Восьмой улицы и Эй-авеню. Я хочу, чтобы вокруг них находились морские пехотинцы, понятно? – Позднее Райан вспомнит, что первый приказ в качестве президента пришел из его далекого прошлого.

– Слушаюсь, сэр. – Прайс включила микрофон. – «Хирург» и дети следуют на Восьмую и Эй-авеню. Передайте морской пехоте об их прибытии!

Машина Райана устремилась вниз по Нью-Джерси-авеню, прочь от развалин Капитолия, заметил он. При всей своей великолепной подготовке агенты Секретной службы старались сейчас всего лишь как можно быстрее уехать подальше от места катастрофы.

– Поворачивайте на север, – распорядился Джек.

– Сэр, Белый дом…

– Сейчас нужно место, где есть телекамеры. Кроме того, понадобится и судья. – Эта мысль пришла ему в голову не благодаря рассудку или глубокому анализу, понял Джек. Она просто пришла сама собой.

«Шеви сабербан» проехал на запад, прежде чем свернуть к северу и описать петлю у Юнион-стейшн. Улицы кишели полицейскими и пожарными машинами. Вертолеты, поднявшиеся с авиабазы ВВС Эндрюз, барражировали над головой, скорее всего чтобы не подпускать сюда вертушки прессы. Райан вышел из машины без посторонней помощи и в тесном кольце телохранителей направился ко входу в здание, где размещалась компания Си-эн-эн. Оно просто оказалось ближе других. То и дело прибывали новые агенты Секретной службы. Теперь их стало так много, что Райан ощутил себя в безопасности, сознавая, сколь обманчиво это чувство. Его провели наверх, в комнату ожидания, и через несколько минут появился агент в сопровождении незнакомого мужчины.

– Это судья Питер Джонсон, федеральный суд округа Колумбия, сэр, – сообщил агент Райану.

– Меня вызвали сюда, как я догадываюсь… Райан перебил судью:

– Боюсь, дело обстоит именно так, сэр. Я не юрист, поэтому прошу ответить: данная мной присяга будет иметь законную силу?

И снова прозвучал голос агента Прайс:

– Президента Кулиджа привел к присяге его отец, бывший мировым судьей. Процедура будет иметь полную юридическую силу, – заверила она обоих мужчин.

К ним подкатили телевизионную камеру.

Райан положил руку на Библию, и судья произнес по памяти текст присяги.

– Я – полное имя, пожалуйста.

– Я, Джон Патрик Райан…

– Торжественно клянусь, что буду ревностно исполнять должность президента Соединенных Штатов Америки.

– Торжественно клянусь, что буду ревностно исполнять должность президента Соединенных Штатов Америки… и приложу все усилия к тому, чтобы соблюдать, ограждать и защищать Конституцию Соединенных Штатов, да поможет мне Бог. – Джек закончил присягу, которую помнил наизусть, потому что она мало чем отличалась от присяги, данной им в качестве офицера морской пехоты, и означала по сути дела одно и то же.

– Я вам не был даже нужен, – негромко произнес Джонсон. – Примите мои поздравления, господин президент. – Обоим такая фраза показалась странной, но Райан тем не менее пожал протянутую руку. – Благослови вас Господь.

Райан оглянулся вокруг. Из окна он видел отблеск пламени на Капитолийском холме. Затем он повернулся к телевизионным камерам, потому что сейчас на него смотрели миллионы людей, которые, хочется ему того или нет, застыли в тревожном ожидании. Райан сделал вдох, не замечая, что галстук его сполз в сторону.

– Уважаемые дамы и господа! То, что произошло сегодня, явилось попыткой уничтожить правительство Соединенных Штатов. Убили президента Дарлинга и, мне кажется, убили почти всех членов Конгресса – говорить об этом пока слишком рано.

Однако я уверен в одном: уничтожить Америку намного труднее, чем людей. Мой отец был полицейским, как вы уже слышали. Вместе с моей матерью он погиб в результате авиакатастрофы, но полиция все равно осталась. Всего несколько минут назад убили многих прекрасных людей, и все-таки Америка будет существовать. Мы недавно вели войну и победили. Мы выдержали попытку подорвать нашу экономику, переживем и эту катастрофу.

Боюсь, что я слишком недавно на этом посту, чтобы объяснить все должным образом, но я узнал еще в школе, что Америка – это мечта, это идеи, которые все мы разделяем, все, во что мы верим, и самое главное – это то, что мы делаем и как. Уничтожить такое нельзя. Это никому не по силам, как бы страстно ни пытались сделать это наши враги. Порукой тому – кто мы и к чему стремимся. Мы создали эту мечту, и никто не сможет уничтожить ее.

Пока я еще не уверен, как буду действовать дальше. Прежде всего хочу проверить, что моя жена и дети в безопасности, но затем мне нужно исполнять свои обязанности президента, и я дал клятву Господу, что приложу все усилия для осуществления этого. Пока же я прошу всех вас помогать мне и молиться за меня. Я снова обращусь к вам, когда буду знать больше. Теперь можете выключить камеру, – закончил он. Когда красная лампочка погасла, он повернулся к специальному агенту Прайс:

– За работу.

Том Клэнси Слово президента

Посвящается Рональду Уилсону Рейгану, сороковому президенту Соединенных Штатов — человеку, который одержал победу в войне

* * *

В первом издании моего романа «Без жалости» приведены строки, которые я обнаружил случайно, и не смог тогда отыскать, откуда они и кому принадлежат. В них я нашел идеальное отражение своих чувств к моему «маленькому другу» Кайлу Хэйдоку, скончавшемуся от рака в возрасте восьми лет и двадцати шести дней — для меня он всегда будет живым.

Позднее я узнал, что стихотворение называется «Вознесение» и автором этих великолепных строк является Колин Хитчкок, поэтесса редкого таланта, живущая в Миннесоте. Я хочу воспользоваться этой возможностью, чтобы рекомендовать ее творчество всем любителям изящной словесности. Подобно тому как ее слова захватили и взволновали меня, я надеюсь, что они окажут такое же воздействие и на остальных.

Вот эти стихи:

Вознесение

А если я уйду,

Пока ты остаешься еще здесь,

Знай, что я продолжаю жить,

Мерцая в другом мире,

За пеленой тумана,

Сквозь который ты не можешь заглянуть.

Пусть не видя меня, верь,

Я жду тот миг, когда мы соединимся вновь.

А до этого наслаждайся жизнью

И, когда я понадоблюсь тебе,

Лишь шепни мое имя в сердце,

И я приду.

Молю Господа, чтобы Он благословил этот дом и всех, кто будут отныне жить здесь. Пусть только честные и мудрые люди правят страной из-под его крыши.

Джон Адамc,

Второй президент Соединенных Штатов,

В письме к Абигейл, 2 ноября 1800 г.,

При переезде в Белый дом.

Автор выражает благодарность

Пегги — за поразительную проницательность;

Майку, Дейву, Джону, Джанет, Керту и Пэт — сотрудникам больницы Джонса Хопкинса;

Фреду и его друзьям из Секретной службы США;

Пэту, Дарреллу и Биллу, всем остальным ветеранам ФБР;

Фреду и Сэму, оказавшим честь своей службе тем, что, носили ее мундиры;

X. Р., Джо, Дэну и Дагу, которые продолжают их традиции;

Америке — за ее народ.

Пролог Все началось здесь

Объяснить это можно лишь шоком, на мгновение охватившим его, подумал Райан. Ему казалось, что он словно раздвоился и находится одновременно в двух разных местах. Он смотрел из окна буфета вашингтонского бюро телекомпании Си-эн-эн и видел языки пламени, пожиравшие развалины Капитолия, — желтые искры взлетали из оранжевого сияния, походившего на какой-то ужасный букет, который составляли более тысячи жизней, угасших менее часа назад. Оцепенение, охватившее Райана, оттеснило горе на второй план, хотя он понимал, что горе вернется подобно тому, как боль всегда следует за сильным ударом в лицо, хотя и не сразу. Снова, в который раз, Смерть в своем ужасающем величии протянула к нему свои руки. Он видел, как Она летела к нему, затем внезапно остановилась и умчалась обратно. Лучшее, что можно сказать об этом, заключалось в том, что его дети так и не узнали, что их юные жизни находились на самом пороге гибели. Для них это было простой случайностью, причины которой они так и не поняли. Теперь они находились с матерью и чувствовали себя в безопасности вместе с ней, хотя их отца и не было рядом. И он сам и его семья уже давно привыкли к такому ходу жизни, хотя все неизменно глубоко об этом сожалели. И вот теперь Джон Патрик Райан смотрел на следы, оставленные Смертью, и часть его существа пока ничего не испытывала.

А вот другая часть смотрела на то же зрелище и понимала, что он должен предпринять что-то, и хотя Райан пытался рассуждать логически, логика безнадежно проигрывала, потому что она не знала, что делать и с чего начать.

— Господин президент. — Это был голос специального агента Андреа Прайс.

— Да? — отозвался Райан, не отворачиваясь от окна. Позади него — он видел отражение в стекле — стояли шесть других специальных агентов Секретной службы с оружием в руках, чтобы не подпускать посторонних к президенту. За дверью находились сотрудники Си-эн-эн, толпившиеся там отчасти из-за профессионального интереса — в конце концов, они работали в службе новостей, — но главным образом из-за простого человеческого любопытства, поскольку прямо перед ними развертывалась история. Они думали о том, что значит находиться там, в здании Капитолия, и никак не могли понять, что такие события являются одинаковыми для всех. Столкнувшись с тяжелой автомобильной катастрофой или внезапной серьезной болезнью, не готовый к этому человеческий разум замирал и пытался понять непостижимое — и чем более серьезным было испытание, тем труднее он приходил в себя. Однако люди, подготовленные к подобным критическим моментам, знали, что существует порядок, которому нужно следовать.

— Сэр, нам нужно увезти вас отсюда...

— Куда? В безопасное место? А где оно? — спросил Джек и тут же молча упрекнул себя в жестокости заданного вопроса. По меньшей мере двадцать агентов сгорели в гигантском погребальном костре в миле отсюда, и все они были друзьями и сослуживцами тех мужчин и женщин, которые стояли в буфете телевизионной компании рядом со своим новым президентом. Он не имеет права изливать на них свою горечь.

— Где моя семья? — спросил Райан через мгновение.

— В казармах морской пехоты, на углу Восьмой улицы и Ай-авеню, как вы приказали, сэр.

Да, хорошо тому, кто способен докладывать о выполнении приказов, подумал Райан и кивнул. Хорошо и то, что он знает о том, что его приказы выполнены. По крайней мере хоть что-то он сделал правильно. Может быть, удастся так же поступать и дальше?

— Сэр, если это была часть организованного...

— Нет, не была. Разве в действительности так происходит, Андреа? — перебил Райан. Он с удивлением заметил, как устало звучит собственный голос, и тут же вспомнил, что изнеможение от шока и стресса наступает быстрее, чем от самой напряженной физической нагрузки. У него даже не осталось сил, чтобы встряхнуться и попытаться взять себя в руки.

— Может произойти, — настойчиво повторила специальный агент Прайс.

Пожалуй, она права, подумал Райан.

— И как мне следует поступить? — спросил он.

— Операция «Наколенник», — ответила Прайс, имея в виду Воздушный командный пункт, используемый в чрезвычайных ситуациях — переоборудованный «Боинг-747», находящийся на авиабазе ВВС Эндрюз. На мгновение Райан задумался над предложением, затем отрицательно покачал головой.

— Нет, я не имею права бежать. Думаю, мне нужно вернуться обратно. — Президент Райан показал на пылающие развалины Капитолия. — Разве мое место не там?

— Нет, сэр, это слишком опасно.

— Но мое место там, Андреа.

Он уже мыслит как политический деятель, разочарованно подумала Андреа.

Райан увидел выражение ее лица и понял, что должен объяснить свои действия. Однажды он узнал кое-что, возможно, единственное, к чему можно прибегнуть в данном случае, и эта мысль мелькнула у него в голове подобно молнии.

— Это обязанность руководителя, — сказал он. — Меня научили этому в Куантико, в школе морской пехоты. Солдаты должны видеть своего командира, понимать, что он исполняет свои обязанности, что он не бросил их в самый ответственный момент. — А для меня это важно еще и потому, чтобы убедиться, что все это происходит на самом деле, что я действительно президент, подумал он.

Но президент ли он?

Агенты Секретной службы не сомневались в этом. Райан принес присягу, произнес ее слова, обратился к Всевышнему с просьбой благославить его деятельность на этом посту, хотя все произошло слишком рано и слишком быстро. Едва ли не впервые в жизни Джон Патрик Райан закрыл глаза и неимоверным усилием воли заставил себя пробудиться от сна слишком невероятного, чтобы происходить на самом деле. Но когда он снова открыл их, оранжевое сияние по-прежнему разливалось перед его взглядом, выбрасывая желтые языки пламени. Райан знал, что только что принес присягу, даже произнес короткое обращение к народу, — разве не так? Но сейчас не мог припомнить ни единого слова из сказанного.

Нужно браться за дело, сказал он всего минуту назад. Это Райан отчетливо помнил. Но такие слова произносят автоматически. Значит ли это что-нибудь?

Райан потряс головой — даже это потребовало огромного напряжения, — затем отвернулся от окна и посмотрел в лица агентов Секретной службы, стоявших рядом.

— Ясно. Кто остался в живых?

— Министры торговли и внутренних дел, — ответила специальный агент Прайс, получившая эту информацию по своей рации. — Министр торговли находится в Сан-Франциско, а министр внутренних дел — в Нью-Мехико. Их уже вызвали в Вашингтон и за ними посланы самолеты ВВС. Все остальные члены кабинета министров погибли, вместе с ними директор ФБР Шоу, все девять членов Верховного суда и члены Объединенного комитета начальников штабов. Пока мы не знаем, сколько членов Конгресса отсутствовали на церемонии.

— Госпожа Дарлинг?

— Ее не удалось спасти, сэр, — покачала головой Прайс. — Дети находятся в Белом доме.

Райан мрачно кивнул, осознав еще одну трагедию. Он сжал губы и закрыл глаза — этим ему придется заняться лично. Для детей Роджера и Энн Дарлинг это была личная и непоправимая утрата — их папа и мама погибли, и теперь они стали сиротами. Джек встречался и говорил с ними — правда, это ограничивалось всего лишь короткими фразами вроде «привет», «как поживаете?» и дружеской улыбкой, как обычно обращаются к детям знакомых, но это дети, настоящие дети, с именами и лицами, искаженными теперь горем и отчаянием. Сейчас они ведут себя подобно ему самому и пытаются прогнать кошмар, внезапно обрушившийся на них, однако детям мертвого президента этот кошмар вынести намного труднее из-за возраста и ранимости.

— Они уже знают о случившемся?

— Да, господин президент, — ответила Андреа. — Они следили за церемонией по телевизору, и агентам пришлось рассказать им. У них живы дедушки и бабушки, есть и другие члены семьи. За ними тоже послали. — Она не сказала о том, что и на этот случай была разработана соответствующая процедура, что в оперативном центре Секретной службы, расположенном в нескольких кварталах к западу от Белого дома, находился сейф, а в нем запечатанные конверты, в которых предусматривались самые непредсказуемые ситуации. Эта была всего лишь одной из них.

И все-таки сейчас без родителей остались сотни — нет, тысячи — детей, а не только двое. Джек заставил себя на время забыть о сиротах Дарлинга. Как ни трудно это было, он почувствовал облегчение от такого решения.

Райан снова посмотрел на специального агента Прайс.

— Судя по вашим словам, я один представляю сейчас все правительство Соединенных Штатов?

— Похоже на то, господин президент. Вот почему мы...

— Вот почему я должен поступать так, как считаю нужным. — Джек направился к выходу, и его неожиданное решение заставило действовать агентов Секретной службы. В коридоре были установлены телевизионные камеры. Райан, не глядя по сторонам, прошел мимо них. Два агента, шедшие впереди, расчищали ему путь среди репортеров, настолько потрясенных случившимся, что они всего лишь прильнули к объективам своих камер и не задали ни единого вопроса. Это, без тени улыбки подумал Райан, поразительное событие уже само по себе. Ему даже не пришло в голову, что выражение его лица отнюдь не побуждало репортеров задавать вопросы. Клетка лифта с открытыми дверями ожидала его, и через тридцать секунд Райан вышел в просторный вестибюль. В нем не было никого, кроме агентов Секретной службы, причем больше половины из них держали наготове автоматы с направленными вверх стволами. Должно быть, они успели приехать откуда-то, подумал Джек, их сейчас гораздо больше, чем двадцать минут назад. Затем он увидел группу морских пехотинцев, одетых наспех. Многие из них явно зябли в одних красных майках и камуфляжных брюках.

— Мы решили, что дополнительная безопасность не помешает, — объяснила Прайс. — Я запросила подкрепление из казарм морской пехоты.

— Правильно, — кивнул Райан. Никто не сочтет унизительным, что президент Соединенных Штатов в такой момент окружен морскими пехотинцами. Они выглядели мальчишками, это верно, но их молодые лица не выражали никаких эмоций — именно такими должны быть солдаты с оружием в руках. Их глаза ощупывали окружающие улицы с выражением, которое походило на взгляд сторожевых собак, а руки крепко сжимали автоматы. У двери, беседуя с агентом Секретной службы, стоял капитан. При виде Райана капитан морской пехоты выпрямился и приложил руку к козырьку. Значит, он тоже считает меня президентом, подумал Джек. Райан кивнул и направился к ближайшему «хаммеру»[87].

— К Холму, — коротко скомандовал он.

Они подъехали к Капитолийскому холму быстрее, чем он ожидал. Полицейские кордоны перекрыли ближайшие улицы, и повсюду виднелись пожарные автомобили — судя по всему, здесь собрались пожарные со всей столицы, хотя это и не имело теперь особого значения. Впереди с включенной мигалкой и ревущей сиреной ехал «сабербан» Секретной службы — огромная машина, похожая скорее на маленький автобус, чем на легковой автомобиль. Агенты личной охраны проклинали, по-видимому, на чем свет стоит импульсивные действия своего нового «босса» — так они называли президента между собой.

Удивительно, но хвостовое оперение японского Боинга-747 уцелело, по крайней мере вертикальный киль торчал, словно оперение стрелы, вонзившейся в бок мертвого животного. Райана поразило, что пожар продолжался. В конце концов, Капитолий был каменным зданием, но внутри находилась деревянная мебель и огромное количество бумаг, а также одному Богу известно что еще, что давало пищу огню. Над головой кружились военные вертолеты, похожие на мотыльков, их несущие винты отражали оранжевый цвет пожара обратно на землю. Здесь и там стояли красно-белые пожарные машины, повсюду мелькали их сигнальные красные и белые фонари, соответственно окрашивая все еще поднимавшиеся к небу дым и пар. Пожарные носились взад-вперед, а по земле змеились бесчисленные шланги, присоединенные ко всем пожарным гидрантам, расположенным поблизости. Из многих соединений вырывались фонтанчики воды, быстро замерзающей в морозном ночном воздухе.

Южное крыло Капитолия было разрушено до основания. Можно было разглядеть ведущие к нему ступени, однако колонны и крыша рухнули, а зал заседаний нижней палаты представлял собой кратер, скрытый за белыми каменными ступенями, обгоревшими и почерневшими от сажи. Сам купол Капитолия походил на скелет. Его своды сохранились, они были сделаны из кованого железа еще во времена Гражданской войны, и отчасти выдержали мощный удар. Именно здесь, в центре здания, велась борьба с огнем. Из множества рукавов и с земли, и с выдвинутых автомеханических лестниц и вышек развалины поливали водой, стараясь остановить распространение огня, хотя оттуда, где стоял Райан, трудно было судить, насколько успешными были эти усилия.

Однако красноречивее всего о трагизме происшедшего говорила масса санитарных машин вокруг разрушенного Капитолия. Санитары с пустыми носилками в руках беспомощно смотрели на развалины, бессильные что-либо предпринять. Их взгляды были прикованы к белому вертикальному стабилизатору самолета с красным силуэтом журавля, хотя он тоже почернел от огня, но по-прежнему был ясно различим. В глазах санитаров отражалась ненависть. «Джапэн эйрлайнз». Все считали, что война с Японией закончилась. Но как могло произойти вот это? Последний акт мести самоубийцы-одиночки? Или невероятный несчастный случай? У Райана мелькнула мысль, что картина перед ним напоминает место автомобильной катастрофы, хотя и во много раз большей по своим масштабам, и для прибывших сюда мужчин и женщин, подготовленных для того, чтобы принять необходимые меры, ситуация была такой же, как и в большинстве сходных случаев, — они прибыли слишком поздно. Слишком поздно, чтобы остановить распространение огня. Слишком поздно, чтобы помочь людям, спасению которых они посвятили свою жизнь. Слишком поздно, чтобы вообще что-то предпринять...

«Хаммер» подъехал вплотную к юго-восточному углу здания и остановился возле группы пожарных машин. Капитан морских пехотинцев открыл дверцу новому президенту. Едва Райан вышел наружу, его окружил целый взвод.

— Кто здесь главный? — спросил Джек у специального агента Прайс. Он впервые обратил внимание на пронизывающий холод ночи.

— Наверно, кто-то из пожарных.

— Пойдем поговорим с ним. — Джек направился к пожарным насосам. В легком шерстяном костюме он уже дрожал от холода. Капитаны пожарных команд носят белые каски и пользуются обычными автомобилями, подумал он, вспомнив свою молодость в Балтиморе. Капитаны не ездят в пожарных машинах. Райан заметил три красных легковых автомобиля и пошел к ним.

— Черт побери, господин президент! — послышался крик Андреа Прайс. Несколько агентов личной охраны побежали вперед, а морские пехотинцы никак не могли решить, следует ли им опередить президента или лучше идти за ним. В уставе ничего не говорилось на этот счет, тем более что новый «босс» только что нарушил все правила Секретной службы. Затем один из телохранителей понял, что нужно сделать. Он подбежал к ближайшей пожарной машине и вернулся с прорезиненным плащом.

— Так вам будет теплее, сэр, — произнес специальный агент Раман, помогая Райану надеть плащ. Теперь Райан ничем не отличался от многих сотен пожарных, мечущихся у развалин. Андреа Прайс одобрительно подмигнула Раману. Это был первый разумный шаг с того момента, как «Боинг-747» обрушился на Капитолий. И еще лучше, что сам Райан не понял подлинной причины, почему на него надели тяжелый прорезиненный плащ, подумала она. Этот момент надолго запомнится членам личной охраны президента, как удачный маневр Секретной службы, причем телохранителям даже не понадобилось уговаривать Райана — удалось избежать столь обычного столкновения между независимостью, свойственной президенту Соединенных Штатов, и необходимостью обеспечить его безопасность.

Первый капитан пожарной команды, которого нашел Райан, говорил по радиотелефону и пытался направить своих подчиненных ближе к бушующему пламени. Рядом стоял мужчина в штатском, придерживая большой лист бумаги, развернутый на крыше автомобиля. По-видимому, это план здания, подумал Райан. Он ждал в нескольких футах, пока эти двое — пожарный и штатский — водили пальцами по плану и капитан что-то быстро говорил в рацию.

— И ради Бога, будьте поосторожней с расшатанными стенными блоками, — закончил инструктаж капитан Пол Магилл. Затем он повернулся и потер воспаленные глаза. — А вы кто такие, черт возьми? — раздраженно спросил он.

— Это президент, — ответила Прайс. Капитан мигнул. Он обвел быстрым взглядом людей с автоматами, стоящих вокруг, затем снова посмотрел на Райана.

— Положение очень тяжелое, — сказал пожарный.

— Кому-нибудь удалось спастись?

— Только не из этой части здания, — покачал головой Магилл. — Вытащили трех из противоположного крыла, они в тяжелом состоянии. Думаю, эти трое находились в кабинете спикера, и взрывная волна выбросила их через окно. Двое рассыльных и агент Секретной службы, у них сильные ушибы и ожоги. Мы ведем поиски — по крайней мере пытаемся, но пока нашли лишь трупы, даже те, кто не пострадали от пожара, погибли от удушья — сила взрыва вытянула кислород у них из легких.

Пол Магилл был такого же роста, как и Райан, темнокожий и намного шире в плечах, руки в больших светлых пятнах от ожогов — свидетельство непосредственного участия в тушении пожаров. Сейчас лицо его выглядело всего лишь печальным, потому что огонь — не враг человека, а только бездушная стихия, наносящая ущерб тем, кто оказались удачливыми, и убивающая остальных.

— Может быть, нам повезет, — после паузы продолжил Магилл. — Кое-кто, сэр, мог оказаться в маленьких комнатах с закрытыми дверями, например. В этом проклятом здании тысячи таких комнат, если судить по архитектурным планам. Может быть, удастся спасти еще пару людей. В прошлом у меня случалось такое. Однако большинство... — Магилл печально покачал головой. — Мы сдерживаем распространение пожара, дальше он не пойдет.

— Из зала Конгресса никто не спасся? — спросил агент Раман. Вообще-то ему хотелось узнать имя того агента, которого выбросило через окно, но такой вопрос противоречил профессиональной этике.

Магилл отрицательно покачал головой.

— Нет, — сказал он, глядя на угасающие языки пламени. — Все произошло очень быстро. — Он снова покачал головой.

— Я хочу посмотреть на это собственными глазами, — внезапно заявил Райан.

— Нет, — тут же отозвался Магилл. — Это слишком опасно. Я отвечаю за тушение пожара, сэр, и вы должны следовать установленным мной правилам.

— Я должен посмотреть на случившееся, — повторил Райан, на этот раз тише. Магилл заколебался. Он увидел людей с автоматами в руках и пришел к ошибочному выводу, что они поддержат этого нового президента — если это действительно президент. Когда объявили пожарную тревогу, Магилл не сидел у телевизора.

— Зрелище не из приятных, сэр, — предупредил он.

* * *

На Гавайских островах солнце только что скрылось за горизонтом. Контр-адмирал Роберт Джексон заходил на посадку на аэродром военно-морской базы Барберс-Пойнт. Уголком глаза он видел ярко освещенные отели на южном берегу острова Оаху, и на мгновение у него мелькнула мысль о том, сколько стоит сейчас номер в одном из них. Он не останавливался в этих роскошных отелях с тех пор, как, когда ему было едва за двадцать, вместе с двумя или тремя такими же молодыми морскими летчиками снимал одну комнату на всех, чтобы сберечь деньги и потратить их на местные бары, а также на то, чтобы щегольнуть перед девушками. Его «томкэт» мягко коснулся посадочной дорожки, несмотря на продолжительный перелет и три воздушных дозаправки, потому что Робби по-прежнему считал себя летчиком-истребителем, а потому был склонен к артистизму. «Томкэт» замедлил свой бег, затем повернул на правую рулежную дорожку.

— "Томкэт" пять-ноль-ноль, продолжайте движение до конца дорожки...

— Я уже бывал здесь, мисс, — с улыбкой отозвался Джексон, нарушая правила. Но ведь он адмирал в конце концов, не правда ли? Летчик-истребитель и адмирал. Так для него ли писаны эти правила?

— Пять-ноль-ноль, там вас ждет автомобиль.

— Спасибо. — Робби уже заметил его у дальнего ангара, рядом с матросом, размахивающим светящимся жезлом.

— Совсем неплохо для такого старика, — заметил офицер радиолокационной разведки, сидящий позади Джексона. Он уже укладывал навигационные карты и другие ненужные, но весьма важные документы.

— Ваше замечание принято во внимание, — с гордостью произнес адмирал. У меня еще никогда так не болела спина, молча признался себе Джексон. Он пошевелился в кресле пилота. Ягодицы казались налитыми свинцом. Почему тело кажется онемевшим и одновременно причиняет такую боль? — спросил он себя с грустной улыбкой. Ты просто слишком стар для подобных перелетов, тут же прозвучал мысленный ответ. И тут же ногу пронзила острая боль. Артрит, черт побери. Ему пришлось приказать Санчесу выделить истребитель в его распоряжение. Перелет на такое расстояние слишком дальний для «трески»[88], а Джексону нужно было вернуться в Пирл-Харбор со «Стенниса», потому что поступившая шифровка недвусмысленно гласила: НЕМЕДЛЕННО ПРИБЫТЬ НА БАЗУ. На основании этой шифровки он забрал у Санчеса «томкэт» с неисправной системой управления огнем и потому непригодный для боевых действий. Со своей стороны ВВС выделили ему воздушные заправщики. Таким образом Джексон сумел провести семь часов в благословенной тишине и перелететь половину Тихого океана за штурвалом истребителя — несомненно в последний раз. Джексон снова пошевелился в кресле пилота, поворачивая самолет к месту стоянки, и в ответ почувствовал резкую боль в спине.

— Это КОМТИХФЛОТОМ? — с удивлением спросил Джексон, заметив рядом с автомобилем, окрашенным в голубой цвет ВМС, фигуру в белом адмиральском мундире.

Это действительно был адмирал Дэвид Ситон. Он стоял, опершись на борт машины, и просматривал депеши. Робби выключил двигатели и поднял фонарь кабины. Матрос тут же подкатил трап — таким обычно пользуются механики при техническом обслуживании самолетов, — чтобы помочь адмиралу спуститься из кабины «томкэта». Женщина-матрос подбежала к грузовому отсеку и достала оттуда чемодан адмирала. Почему такая спешка? — удивился Джексон.

— У нас крупные неприятности, — произнес Ситон, как только сапоги Джексона коснулись асфальта.

— Я считал, что мы победили, — недоуменно заметил Джексон, остановившись на пышущей жаром дорожке аэродрома. Устало не только тело, устал и его мозг, и прошло несколько минут, прежде чем Робби пришел в себя, хотя инстинктивно понял, что произошло нечто необычное.

— Президент погиб — и теперь у нас новый президент. — Ситон передал Джексону пачку шифровок. — Твой приятель. Пока мы снова в состоянии повышенной боевой готовности.

— Какого черта... — пробормотал адмирал Джексон, читая первую депешу, и тут же поднял голову. — Джек — новый президент?

— Разве ты не знал, что Дарлинг назначил его своим вице-президентом?

— Нет, я был занят другими делами, перед тем как вылетел с авианосца сегодня утром, — покачал головой Джексон. — Боже милосердный! — закончил он чтение шифровки.

— Да, все произошло именно так, — кивнул Ситон. — Эд Келти подал заявление об отставке в связи с сексуальными домогательствами, в которых его обвинили, и президент уговорил Райана занять должность вице-президента — на несколько месяцев, до выборов, предстоящих в будущем году. Конгресс одобрил назначение, но перед тем как Райан вошел в зал Конгресса, японский авиалайнер врезался прямо в центр Капитолия. Погибли все члены Объединенного комитета начальников штабов. Сейчас их заменяют заместители. По приказу Микки Мура — армейский генерал Майкл Мур занимал должность заместителя председателя Объединенного комитета начальников штабов — все командующие родами войск должны немедленно прибыть в Вашингтон. На авиабазе Хикэм нас ждет КС-10.

— Как относительно военной опасности? — спросил Джексон, занимавший должность заместителя J-3 — Оперативного управления Объединенного комитета начальников штабов.

— Теоретически все спокойно, — пожал плечами Ситон. — Ситуация в Индийском океане пришла в норму. Японцы потеряли вкус к военным действиям...

— Но еще никогда по Америке не наносили такого удара, — закончил за него Джексон.

— Да. Самолет ждет нас. Переоденешься в полете. В данный момент форма одежды мало кого интересует.

* * *

Как всегда, мир был разделен временем и пространством, особенно временем, подумала бы она, если бы у нее был на это хотя бы один свободный момент. Такой момент, однако, редко выдавался. Ей было за шестьдесят, ее сухое тело согнулось под тяжестью многих лет работы, отданной на благо людей, причем положение ухудшалось оттого, что на смену приходило так мало молодежи. Как это несправедливо. Прошло столько времени с тех пор, как она пришла на смену другим, которые, в свою очередь, заменили предыдущие поколения людей, бескорыстно служивших страдающему человечеству. Теперь все изменилось и никто не пришел ей на помощь. Она постаралась отбросить эту мысль. Это недостойно ее, недостойно выбранного ею пути и, уж конечно, недостойно тех обещаний, которые она дала Господу больше сорока лет назад. Сейчас у нее возникли сомнения относительно этих обещаний, но она никому не признавалась в этом, даже на исповеди. Такое нежелание обсуждать возникшие сомнения беспокоило ее даже больше самих сомнений, хотя она смутно сознавала, что священник мягко отнесется к ее греху — если это был грех. Но грех ли это? — думала она. И все равно он исповедовал бы и простил ее, потому что он отпускал грехи всем, возможно, потому, что у него самого были сомнения, да и к тому же оба они достигли возраста, при котором человек оглядывается назад и задумывается о том, какой могла бы стать жизнь, несмотря на всю пользу, принесенную людям за многие десятки лет неустанной работы.

Ее сестра, ничуть не менее религиозная, выбрала самое распространенное занятие в жизни и стала бабушкой, и сестра Жанна-Батиста не раз задумывалась над тем, что бы это значило. Она сделала выбор очень давно, еще в юности, насколько ей удавалось припомнить, и подобно всем таким решениям сестра приняла его без долгих размышлений, импульсивно, каким бы правильным не оказался потом этот выбор. Тогда все казалось таким простым. Их, монахинь, женщин в черном, уважали. Она вспоминала, как в далекой молодости немецкие солдаты из оккупационных войск почтительно кивали им, встретив на улице, несмотря на широко распространенные подозрения, что женщины в черном помогали спасаться летчикам союзных войск и, может быть, даже евреям. Все знали, что монахини их ордена обращались со всеми справедливо и достойно, потому что того требовал Господь, не говоря уже о том, что раненым немцам тоже требовалась медицинская помощь, поскольку выжить в госпитале ордена у них было больше шансов, чем в любом другом. Монахини с гордостью соблюдали древние традиции, и хотя гордыня тоже являлась грехом, женщины в черном говорили себе, что Господь, наверно, не обратит на это особого внимания, потому что грех совершался во славу Его святого имени. Словом, когда пришло время, она приняла решение — раз и навсегда. Некоторые сестры не выдержали тяжести службы и покинули орден, но у нее не возникло сомнений — тогда, сразу после войны, было трудное время и пациенты нуждались в уходе, а мир еще не настолько изменился, чтобы она могла увидеть другие возможности, открывавшиеся перед ней. Мельком она было подумала о том, чтобы оставить орден, но отказалась от этой мысли и продолжила работу.

Жанна-Батиста была знающей и опытной медицинской сестрой. В эту страну она приехала еще в то время, когда она была колонией ее европейской державы, и осталась здесь после того, как бывшая колония обрела независимость. Все это время сестра исполняла свои обязанности как обычно, квалифицированно и умело, несмотря на политические перемены, которые проносились мимо нее подобно урагану. Она не обращала внимания на то, кем являются ее пациенты — европейцами или африканцами. Однако сорок лет работы в качестве медсестры, причем более тридцати в одном госпитале, давали о себе знать.

Нельзя сказать, что она утратила интерес к своей профессии. Просто ей уже почти шестьдесят пять, и это немало, особенно когда у тебя слишком мало помощников, а потому часто приходится работать по четырнадцать часов кряду, лишь изредка отрываясь на молитву. Это благоприятно сказывалось на душе, но было очень утомительно для тела. В молодости она была крепкой — хотя и не особенно сильной — и здоровой, врачи прозвали ее «сестра Скала», однако они приезжали и уезжали, а она оставалась, продолжала ухаживать за пациентами, но ведь и скалы со временем изнашиваются. А усталость приводит к ошибкам.

Она знала, чего следует опасаться. Нельзя быть медиком в Африке и не проявлять осторожности, если хочешь остаться в живых. В течение многих столетий христианство пыталось утвердиться на этом континенте, но, хотя ему удалось добиться некоторых успехов, окончательная победа ускользала от него. Одной из проблем была неразборчивость в сексуальных отношениях, местная традиция, которая привела ее в ужас сразу по прибытии — почти два поколения назад, — а сейчас казалась просто.., нормальной. Не то чтобы нормальной, скорее распространенной, но слишком часто приводившей к смертельному исходу. Треть пациентов госпиталя страдали от того, что на местном диалекте называется «болезнью исхудания», а в остальном мире известно как СПИД. Предосторожности, направленные на то, чтобы избежать этой болезни, были простыми и понятными, и сестра Жанна-Батиста говорила о них на своих курсах. Печальная правда, однако, заключалась в том, что, как это случалось и с ужасными морами древности, единственное, что могли сделать медики с этой «чумой современности», — это предохранить самих себя.

К счастью, это неотносилось к ее пациенту. Мальчику было только восемь лет — слишком рано для активной половой жизни. Он был красивым, отлично сложенным и умным, прекрасно учился в соседней католической школе и прислуживал в церкви. Может быть, со временем он услышит глас Божий и станет священником — для африканцев это было проще, чем для европейцев, потому что церковь, молча уважая местные обычаи, не требовала от священников обета безбрачия — секрет мало кому известный в остальном мире. Но мальчик заболел. Его доставил сюда всего несколько часов назад, в полночь, отец, уважаемый человек, занимающий видный пост в местном правительстве и владеющий автомобилем. Дежурный врач сразу поставил диагноз: церебральная малярия, однако этот диагноз, занесенный в историю болезни, не подтвердился обычными лабораторными тестами. Возможно, образец крови, взятый у больного, был утерян. Приступы сильной головной боли, рвота, озноб, путанное сознание, лихорадка. Церебральная малярия. Она надеялась, что это не очередная вспышка. Церебральная малярия поддавалась лечению, однако проблема заключалась в том, чтобы убедить население лечиться.

В остальной части ее отделения было спокойно, как всегда ночью, нет, скорее ранним утром — самое приятное время в этой части мира. Воздух прохладен — таким он бывает лишь в это время суток, было безветренно и тихо — такими же тихими были и ее спящие пациенты. В данный момент наибольшую опасность для мальчика представляла лихорадка, поэтому сестра подняла простыню и протерла влажной губкой его потное тело. Это, казалось, принесло ему облегчение, и Жанна-Батиста воспользовалась предоставившейся возможностью, чтобы осмотреть его юное тело в поисках других симптомов заболевания. Врачи лучше разбирались в болезнях, а она была всего лишь медсестрой, зато работала с больными очень долго и знала, что следует искать. На теле мальчика не было ничего особенного, если не считать старой повязки на левой руке. Почему же врач не обратил на это внимания? — удивилась Жанна-Батиста. Она вернулась к столику дежурной сестры, где дремали два санитара. Вообще-то это было их дело, но сестра решила не будить мужчин. Она вернулась к кровати мальчика со свежими бинтами и дезинфицирующим раствором. В Африке нужно проявлять особое внимание к инфекции. Медленно и осторожно она сняла грязную повязку. Ее руки дрожали от усталости и в глазах двоилось. Укус, увидела она, похожий на укус маленькой собаки.., или обезьяны. Сестра задумалась. Укусы в этой местности могут оказаться заразными. Ей следовало бы вернуться к столику и надеть резиновые перчатки, но до столика было сорок метров, у нее болели ноги, а пациент лежал неподвижно. Жанна-Батиста откупорила пузырек с дезинфицирующим раствором, затем осторожно повернула руку мальчика, чтобы увидеть всю ранку. Когда она встряхнула пузырек, несколько капель раствора выплеснулись из-под ее большого пальца, закрывавшего горлышко, и попали на лицо пациента. Мальчик внезапно приподнял голову и чихнул во сне. Крохотное облачко вырвалось в воздух. Сестра Жанна-Батиста вздрогнула от неожиданности, но не прервала работы; она вылила раствор на кусочек ваты и медленно протерла ранку, затем заткнула пузырек пробкой, поставила его на тумбочку, забинтовала руку мальчика стерильным бинтом и лишь после этого вытерла лицо тыльной стороной руки, даже не обратив внимания на то, что, когда пациент чихнул, его рука дернулась, капля крови попала ей на руку, и она, вытирая лицо, мазнула кровью мальчика по своим глазам. Так что и резиновые перчатки не предохранили бы ее — слабое утешение, даже если бы она вспомнила об этом через три дня.

* * *

Мне не следовало идти сюда, подумал Джек. Два санитара провели его вверх по мраморным ступеням чудом сохранившегося восточного крыла в сопровождении агентов Секретной службы и морских пехотинцев. Они поднимались по лестнице, по-прежнему держа в руках автоматы и пистолеты, окруженные множеством пожарных, не зная, что предпринять. Протянувшиеся повсюду пожарные рукава продолжали лить воду на дымящиеся обломки, и нередко на них попадали брызги, обжигая холодом до костей. Здесь огонь был уже сбит водой, и хотя пожарные все еще продолжали поливать обломки, спасатели уже начали пробираться в развалины зала. Не нужно было обладать большим опытом, чтобы понять, что они там обнаружат. Спасатели двигались молча — никаких жестов, поднятых рук или возгласов. Мужчины — и женщины, хотя на таком расстоянии отличить их было невозможно, — больше беспокоились о собственной безопасности — не было необходимости рисковать жизнью ради трупов.

Боже мой, подумал Райан. Здесь лежали люди, которых он знал. Не просто американцы, нет. Джек увидел, что целая секция галереи обрушилась в зал заседаний. Насколько он помнил, это была галерея, отведенная для дипломатов. Там сидели высокопоставленные представители разных стран со своими семьями, люди, с которыми он был знаком, которые пришли в Капитолий, чтобы присутствовать при церемонии принесения им присяги. Виноват ли он в их смерти?

Райан вышел из здания Си-эн-эн, потому что хотел что-то сделать или по крайней мере так ему показалось. Теперь он не был уверен в этом. Может быть, просто не мог остаться на месте? Или его притягивала к себе сцена катастрофы, как и тех, что молча стояли сейчас вокруг Капитолийского холма, не зная, как и он, что предпринять, и просто глядя на происходящее. Оцепенение не оставило его. Райан пришел сюда, надеясь увидеть и сделать что-то, и добился лишь того, что почувствовал лишние страдания.

— Вы замерзли, господин президент. Хотя бы отойдите от пожарного рукава — на вас льется вода, — решительно произнесла Прайс.

— О'кей. — Райан кивнул и начал спускаться по ступенькам. Прорезиненный плащ, заметил он, совсем не согрел его. Райан снова начал дрожать, надеясь, что от холода.

Операторы не сразу успели установить свои телевизионные камеры, заметил он, но теперь уже были готовы к работе. Портативные камеры с мощными софитами, изготовленные в Японии, недовольно поморщился Райан. Каким-то образом телевизионщикам удалось преодолеть полицейский кордон и пробиться через толпу пожарных. Райан заметил троих репортеров. Каждый из них стоял перед своей камерой, сжимая в руке микрофон, и что-то говорил в него, создавая впечатление, будто знает о случившемся больше остальных. Джек увидел, что несколько прожекторов направлены на него. За ним наблюдает вся страна и весь мир, ожидая, что он предпримет. Почему у людей создалось впечатление, что государственные мужи умнее врачей, адвокатов или бухгалтеров? — с удивлением подумал Райан. Он вспомнил свою первую неделю офицерской службы в корпусе морской пехоты, куда пришел младшим лейтенантом. Там тоже исходили из того, что он знает, как командовать взводом и руководить им в условиях боевых действий. Больше того, однажды сержант, который был старше его лет на десять, обратился к нему за помощью в решении своих семейных проблем, полагая, что лейтенант, у которого тогда не было ни жены, ни детей, посоветует человеку, у которого есть и то и другое. Сегодня, напомнил себе Джек, подобная ситуация носит название «право руководства» — это означает, что ты не имеешь ни малейшего представления о том, что делать дальше.

Но на него направлены телевизионные камеры, и он должен что-то предпринять.

Должен, но не знает что. Райан пришел на место катастрофы, надеясь, что вид разрушений подстегнет его, заставит действовать. А взамен появилось ощущение бессилия. И тут же возник вопрос.

— Где Арни ван Дамм? — спросил он. Вот кто поможет ему, вот кто сейчас ему нужен.

— В доме, сэр, — ответила Прайс, имея в виду Белый дом.

— О'кей, поехали туда, — распорядился Райан.

— Сэр, — произнесла Прайс после секундного колебания, — это небезопасно. Может быть, стоит...

— Я не имею права скрываться от возникших проблем, черт побери, не могу улететь от них на «Наколеннике», не могу спрятаться в Кэмп-Дэвиде. Какой я буду президент, если в минуту трудностей для страны спрячу голову в песке, подобно страусу? Разве вы не понимаете этого? — Райан испытывал не гнев, а бессилие. Правой рукой он указал на развалины Капитолия. — Все эти люди погибли, и я один представляю сейчас правительство. Правительство не может скрыться от трудностей, и я не собираюсь делать этого, да поможет мне Бог.

* * *

— Похоже, что это президент Райан, — произнес ведущий, сидя в своей сухой теплой студии. — По-видимому, пытается взять на себя руководство спасательными операциями. Нам всем известно, что критические ситуации не являются чем-то новым для Райана.

— Я уже шесть лет знаком с Райаном, — заметил комментатор телекомпании, стараясь не смотреть в сторону камеры, чтобы создать впечатление, будто объясняет нечто важное ведущему, который, хотя и получает намного больше денег, но всего лишь информирует зрителей о происходящем. Оба приехали в студию, чтобы прокомментировать выступление президента Дарлинга, и потому прочитали все материалы о Джеке Райане, которыми располагала телекомпания. Вообще-то комментатор не был знаком с Райаном, хотя на протяжении последних лет они несколько раз встречались на приемах. — Он старается все время держаться в тени, хотя, говоря по правде, является одним из самых способных государственных чиновников.

Подобное заявление не могло остаться без ответа. Том, ведущий передачу, наклонился вперед, переводя взгляд с камеры на собеседника.

— Но обрати внимание, Джон, он ведь не политический деятель. У него нет ни политической полготовки, ни опыта в этой области. Райан всего лишь специалист по национальной безопасности, причем в такое время, когда национальная безопасность уже не является сколь-нибудь важной проблемой, — произнес он, делая вид, что изрекает нечто весьма значительное.

Комментатору удалось удержаться от ответа, которого заслуживало подобное заявление, однако это сделал один из телезрителей.

— Ну разумеется, — язвительно произнес Чавез, — а этот самолет, который только что врезался в здание Капитолия и до основания разрушил его, был всего лишь авиалайнером компании «Дельта», сбившимся с курса. Боже мой! — Он презрительно покачал головой.

— Да, Динг, мой мальчик, мы служим великой стране. Где еще человеку платят пять миллионов в год лишь за то, что он говорит глупости по телевидению? — Джон Кларк решил допить свое пиво. Бессмысленно ехать в Вашингтон. Лучше подождать звонка Мэри-Пэт. В конце концов, он рядовой служащий, а сейчас одни лишь высшие чины ЦРУ пытаются разобраться в происшедшем и рвут на себе волосы, да еще как. Вряд ли они выяснят что-то, но в такие моменты никогда не удается добиться чего-то важного, разве что создать впечатление, что стараешься понять, что произошло и найти виновника. А рядовые служащие тем временем сидят и наблюдают за тем, насколько дееспособно их руководство.

* * *

Поскольку показывать зрителям было нечего, телекомпания снова повторила запись выступления президента Дарлинга. Телевизионные камеры в зале заседаний Конгресса контролировались системой дистанционного управления, и операторы в студии то и дело останавливали пленку, показывая отдельными кадрами государственных деятелей, сидящих в первых рядах. Таким образом страна получила возможность еще раз увидеть лица погибших: все министры, за исключением двух, члены Объединенного комитета начальников штабов, руководители государственных департаментов, председатель Федеральной резервной системы, директор ФБР Билл Шоу, директор Федерального бюджетного управления, администратор НАСА, все девять членов Верховного суда. Ведущий перечислял имена и должности погибших, и лента продвигалась вперед кадр за кадром до того момента, когда на экране появились бегущие агенты Секретной службы. Президент Дарлинг запнулся и растерянно оглянулся по сторонам. Присутствующие начали поворачивать головы в поисках угрожающей им опасности, по-видимому, некоторые заподозрили, что на одной из галерей скрывается снайпер. И тут по экрану пробежали три кадра, снятых широкоугольной камерой. На них виднелось расплывчатое изображение рушащейся задней стены, а затем экраны потухли. Тут же на них снова появились ведущий и комментатор. Они смотрели на мониторы, установленные на столах перед ними, потом обменялись взглядами и, видно, только сейчас начали понимать всю чудовищность происшедшего, подобно тому как это понял новый президент.

— Сейчас главной задачей президента Райана будет формирование нового правительства — если это ему удастся, — произнес комментатор после продолжительной паузы. — Боже милостивый, сколько погибло выдающихся мужчин и женщин... — И тут же ему пришло в голову, что всего несколько лет назад, до того как стать политическим комментатором, он тоже находился бы в палате Конгресса, вместе с множеством своих коллег по профессии. С этого момента происшедшее перестало быть для него отвлеченным понятием и у него задрожали руки, которые он держал на коленях под крышкой стола. Комментатор был опытным профессионалом, его голос оставался спокойным и уверенным, но ему не удалось справиться с выражением лица, которое отразило страшное, неподдельное горе и сделалось пепельно-серым, несмотря на слой макияжа, наложенного визажисткой.

* * *

— Божий суд, — пробормотал Махмуд Хаджи Дарейи, находясь в шести тысячах миль от Вашингтона. Он взял пульт дистанционного управления и уменьшил громкость, отфильтровав бесполезную болтовню.

Божий суд. Пожалуй, так оно и есть, верно? Америка. Колосс, одержавший столько побед, подмявший под себя столько народов, безбожная страна, страна неверных, находящаяся на вершине могущества, только что победившая в еще одном конфликте — и вот теперь пострадавшая от столь жестокого удара. Может ли случиться что-то подобное иначе чем по воле Аллаха? Чем иным можно объяснить происшедшее, кроме как Его благословением? Благословением на что? — подумал аятолла. Ну что ж, возможно, это станет ясно после некоторых размышлений.

Однажды он уже встречался с Райаном, и у него создалось впечатление, что это типичный американец — язвительный и надменный. Однако теперь он казался другим. Изображение на экране увеличилось, и Дарейи увидел человека, который, кутаясь в плащ, смотрел по сторонам. Его рот был чуть приоткрыт. Нет, теперь Райан не выглядел надменным. Он казался потрясенным, причем до такой степени, что даже не испытывал чувства страха. Дарейи много раз видел такое выражение на лицах людей. Да, это весьма интересно.

* * *

Одни и те же слова и одни и те же изображения облетали земной шар, переносясь от спутников на бесчисленное множество телевизионных экранов, перед которыми, наблюдая за последними новостями из Вашингтона, сидели миллиарды людей. Услышав о происшедшем, в одних странах люди переключали каналы с утренних программ, в других — с дневных и вечерних. Все хотели стать свидетелями исторического события.

Это было особенно интересно сильным мира сего, для кого информация является питательной средой власти. Другой мужчина в другом месте, посмотрев на электронные часы, стоящие рядом с телевизором, прикинул, что, если в его стране давно наступило утро, в Америке уже заканчивался ужасный день. За окном по обширному пространству, вымощенному брусчаткой, — точнее, по огромной площади — спешило множество людей, главным образом на велосипедах, хотя заметно больше стало и автомобилей, за последние несколько лет по меньшей мере на порядок. Но велосипед в его стране по-прежнему оставался основным транспортным средством. А разве это справедливо?

Он собирался изменить это, по историческим срокам быстро и решительно — он увлекался изучением истории, — но его тщательно разработанные планы рухнули, еще не родившись, и произошло это из-за американцев Он не верил в Бога, никогда не верил — ни в прошлом, ни в настоящем, не станет верить и в будущем, зато он верил в судьбу, и вот теперь он видел ее на голубом экране телевизора, изготовленного в Японии. Переменчивая женщина эта судьба, подумал он, протягивая руку к очередной чашке зеленого чая. Всего несколько дней назад она покровительствовала американцам и вот теперь... Каковы же дальнейшие намерения этой капризной дамы? Впрочем, подумал он, гораздо важнее его собственные намерения, нужды и сила воли. Он протянул руку к телефону, но передумал. Скоро они сами позвонят ему, спросят совета, и он ответит на их вопросы. Так что есть время подумать. Он отхлебнул глоток чая. Горячая жидкость обожгла рот и подняла настроение. Сейчас нужно быть настороже, обжигающий чай помог сосредоточиться, заставил мозг работать в полную силу.

Удавшийся или неудавшийся, но его план был хорошим. Просто его невольные союзники плохо осуществили его. Судьба по какой-то своей причине оказалась благосклонна к американцам, но сам план был неплох, в который раз напомнил он себе. У него будет возможность еще раз попробовать его. И все из-за непостоянной судьбы. По его лицу промелькнула легкая улыбка — он заглянул в будущее и это будущее понравилось ему. Он надеялся, что телефон не зазвонит еще какое-то время, потому что ему хотелось заглянуть еще дальше, а это получается лучше всего, когда никто не мешает. И тут ему пришла мысль: а разве истинная цель плана не достигнута? Он хотел ослабить, обессилить Америку — и теперь это произошло прямо у него на глазах. Произошло не так, как он планировал, но цель достигнута — Америка обессилена. Может быть, так даже лучше?

Да.

Значит, можно продолжить игру. Верно?

Насколько переменчива эта капризница судьба, способная менять ход истории по своей воле. Вообще-то разве можно ее назвать другом или врагом? Мужчина презрительно фыркнул. Может быть, у нее просто такое чувство юмора, а?

* * *

Другого государственного деятеля в этот момент обуревала ярость. Несколько дней назад ей пришлось испытать унижение, еще более горькое из-за того, что она была вынуждена подчиниться требованиям иностранца, совсем недавно бывшего каким-то провинциальным губернатором! И этот иностранец осмелился диктовать условия ее суверенной державе! Разумеется, она проявила предельную осторожность. Все было сделано искусно. Само правительство не было ни в чем замешано, разве что дало разрешение на проведение крупных маневров своего военно-морского флота в близлежащем океане, который, разумеется, открыт для всех кораблей. Правительство не делало никаких официальных демаршей, никому не угрожало, не становилось на сторону ни одной из держав в возникшем конфликте, и потому американцы не могли сделать ничего больше, чем (как это звучит их высокомерная фраза — «потрясти клетку»?) потребовать созыва Совета Безопасности, на котором, по сути дела, не было сказано ничего конкретного — никто не предпринял никаких официальных действий и ее страна воздержалась от обсуждения. Военно-морские силы ее страны всего лишь проводили учения, правда? Мирные? Да, мирные учения. Конечно, из-за этих учений американская военная мощь не была целиком использована против Японии, американцам пришлось разделить свои силы, чтобы вести наблюдения за маневрами флота ее страны — но ведь она могла и не знать об этом заранее, верно? Конечно.

У нее на столе лежал документ, в котором говорилось о времени, необходимом для того, чтобы ее военно-морской флот обрел былую мощь. Нет, она покачала головой, этого недостаточно. Теперь ни она сама, ни ее страна не в силах действовать в одиночку. Для осуществления замысла потребуется время и союзники. Нужны новые планы. Но у ее страны так много нужд, и ее долг как премьер-министра заключался в том, чтобы удовлетворить их. Не хватало еще выполнять требования других стран!

Да, разумеется.

Она тоже отпила глоток чая, но с молоком и сахаром, как это принято в Англии, из изящной фарфоровой чашки, и аккуратно поставила ее на стол. Пить чай с молоком и сахаром было семейной традицией, наряду с образованием и положением в обществе, что, вдобавок к терпению и настойчивости, позволило ей занять самую высокую должность в стране. Из всех, кто сейчас следил за изображением на экране телевизора, переданном телекомпанией через спутник связи, она, наверно, лучше других понимала, какая выдалась прекрасная и благоприятная возможность, и тем более приятная из-за того, что эта возможность появилась так скоро после урока, преподанного ей в этом самом кабинете. Преподанного человеком, который теперь мертв. Благоразумно ли упустить такую возможность?

Нет, конечно.

* * *

— Меня это пугает, мистер К. — Доминго Чавез потер глаза — он не спал столько времени, что его мозг, измученный сменой часовых поясов, даже не мог этого подсчитать — и попытался навести порядок в собственных мыслях. Он лежал вытянувшись на диване в гостиной, положив ноги в одних носках на кофейный столик. Женщины отправились спать: одна — потому что ей утром выходить на работу, другая — с мыслями о предстоящем с утра экзамене. Последняя даже не подумала о том, что завтра, вполне возможно, все учебные заведения страны будут закрыты.

— Почему ты так считаешь, Динг? — поинтересовался Джон Кларк. Миновало время, когда они сравнивали достоинства телевизионных комментаторов, а его молодой напарник готовился к защите ученой степени бакалавра по международным отношениям.

— Вряд ли что-то подобное когда-нибудь происходило в мирное время, — ответил Чавез, не открывая глаз. — Мир почти не изменился за последнюю неделю, Джон. На прошлой неделе ситуация была действительно сложной. Мы вроде бы победили в этой маленькой войне, но поскольку мир остался таким же, мы не стали от этого сильнее. Ведь правда?

— Ты имеешь в виду, что природа не терпит пустоты? — тихо спросил Кларк.

— Что-то вроде того. — Чавез широко зевнул. — И черт меня побери, если сейчас в мире не намечается что-то новое.

* * *

— Значит, я так ничего и не добился? — спросил Джек тихим и печальным голосом. Лишь теперь он почувствовал весь ужас происшедшего. Развалины продолжали светиться, хотя в воздух от них поднимался скорее пар, чем дым. Самым страшным было то, что вносили в развалины здания. Мешки из прорезиненной ткани с парой петель по концам и застежкой-молнией посередине. В них укладывали трупы. Таких мешков вносили много, и потихоньку их уже начали выносить обратно — по двое пожарных каждый мешок. Они осторожно спускались по широким ступеням, обходя обломки рухнувших стен. Эвакуация трупов только началась и закончится нескоро. За те несколько минут, что Райан стоял на горе развалин, которая еще недавно была Капитолием, он не увидел ни одного трупа, но вот почему-то зрелище мешков с мертвыми телами внутри потрясло его намного сильнее.

— Вам не следует находиться здесь, сэр, — заметила агент Прайс. Выражение ее лица было таким же, как и у Райана.

— Я знаю, — пробормотал Джек и отвернулся. Так что же предпринять? — подумал он. Где наставление для президента, почему никто не научил меня, как исполнять эту работу? Кого спросить? Куда отправиться?

Но ведь я не хотел стать президентом, пронеслось у него в голове, и он тут же упрекнул себя за эту мысль, недостойную человека в его положении. Он пришел сюда, надеясь чем-то помочь, и его появление превратилось в какую-то мрачную демонстрацию уверенности. Райан стоял в поле зрения телевизионных камер, словно знал, что делать дальше. Но ведь это обман. Ненамеренный, возможно, скорее глупый, но все-таки обман. Не хватало еще подойти к капитану пожарной команды и поинтересоваться, как идут дела, будто это не ясно всякому и не обремененному особым образованием!

— Я готов выслушать предложения, — произнес наконец Райан.

Андреа Прайс сделала глубокий вдох, прежде чем осуществить мечту каждого агента Секретной службы — обратиться с советом прямо к президенту.

— Господин президент, прежде всего вам нужно перестать, — нет, так далеко зайти она не решилась, — э-э., волноваться. Есть обстоятельства, которые вы способны изменить, а есть те, которые изменить вы уже не в силах. У вас множество подчиненных. Начните с того, сэр, что поручите каждому из них выполнять свои обязанности. И тогда вы сможете заняться работой президента.

— Значит, возвращаемся в Дом?

— Именно там находятся телефоны, господин президент.

— Кто начальник моей личной охраны?

— Эту должность занимал Энди Уолкер. — Прайс не добавила, где он находится сейчас.

Райан посмотрел на нее и принял свое первое решение в качестве президента.

— Вы повышены в должности. Прайс кивнула.

— Следуйте за мной, господин президент, — сказала она. Ей понравилось, что этот президент, подобно всем остальным, готов выполнять приказы телохранителей. По крайней мере время от времени. Они успели пройти несколько футов, прежде чем Райан поскользнулся на льду и упал. Тут же два агента подхватили его и поставили на ноги. Подобный момент нельзя было упустить — президент казался таким беспомощным, — и стоящий поблизости фоторепортер успел сделать снимок, который затем появился на обложке журнала «Ньюсуик».

* * *

— Смотри, президент Райан уезжает от развалин Капитолия на какой-то военной машине вместо автомобиля Секретной службы. Как ты думаешь, что он собирается предпринять? — спросил ведущий.

— Не хочу показаться несправедливым по отношению к новому президенту, — заметил комментатор, — но мне кажется, что сейчас он сам этого не знает.

Через доли секунды его слова разнеслись по всему миру, и с ними все согласились — как друзья, так и враги.

* * *

Бывают минуты, когда нужно действовать быстро. Он не знал, правильно ли намерен поступить, впрочем знал — не правильно, однако бывают обстоятельства, когда это трудно оценить. Не так ли? Отпрыск старинного богатого рода, два поколения которого отдали себя государственной службе, он занимался политикой и находился в центре внимания практически с того момента, как окончил юридический факультет, однако это равнозначно тому, чтобы сказать, что он всерьез никогда не работал. У него не было опыта в экономике, разве что когда он занимался стрижкой купонов, но финансовые менеджеры управляли разного рода фондами и капиталовложениями настолько умело, что он крайне редко встречался с ними, за исключением тех случаев, когда нужно было подписывать составленную ими налоговую декларацию. Можно сказать, что он никогда не занимался юридической практикой, хотя принимал участие в составлении буквально тысяч законов. Да и в армии он никогда не служил, несмотря на то что считал себя экспертом по национальной безопасности. Говоря по правде, он никогда ничем не занимался, зато обладал опытом в управлении государством, потому что это было его профессией на протяжении всей «активной» — чтобы не сказать «рабочей» — жизни, а в такое время страна нуждается в человеке, который знает, как управлять ею. Страну нужно вылечить, направить на правильный путь, подумал Эд Келти, и он знал, как это делается.

Поэтому бывший вице-президент поднял телефонную трубку и набрал номер.

— Клифф, это Эд...

Глава 1 Первые шаги

Командный пункт ФБР, рассчитанный на деятельность во время кризисных ситуаций, находится на пятом этаже здания Эдгара Гувера и размещается в комнате странной, почти треугольной, формы, удивительно маленькой по своим размерам, так что в ней могли разместиться человек пятнадцать. На этот раз шестнадцатым оказался помощник директора ФБР Дэниел Э. Мюррей, пришедший без галстука и поспешно одетый в первый попавшийся костюм. Старшим дежурным по штаб-квартире был его старый друг инспектор Пэт О'Дей. Высокий и плечистый мужчина с обветренным лицом, он в качестве «хобби» выращивал скот на своем ранчо в Северной Виргинии, и хотя этот «ковбой» родился и вырос в Нью-Гемпшире, однако носил сделанные на заказ ковбойские сапоги. О'Дей прижимал к уху телефонную трубку, и в комнате царила тишина, удивительная для центра кризисных ситуаций во время столь серьезных событий. Увидев Мюррея, инспектор поднял руку и кивнул. Помощник директора ФБР подождал, пока О'Дей не закончил разговор по телефону.

— Что происходит, Пэт?

— Я только что говорил с центром управления полетами на базе Эндрюз. У них есть записи, сделанные приборами радиолокационного обнаружения, и многое другое. Я послал туда агентов из местного отделения ФБР — они побеседуют с сотрудниками центра управления полетами. Туда же едут специалисты из Национального агентства по безопасности на транспорте. Пока все исходят из того, что виной всему японский авиалайнер «Боинг-747» с летчиком-камикадзе за штурвалом. С базы Эндрюз передали, что пилот сообщил об аварийной ситуации, выдал себя за самолет компании КЛМ, отклонившийся от курса, и начал заходить на посадку на аэродром, а затем взял немного влево и.., сам понимаешь... — О'Дей пожал плечами. — Агенты вашингтонского отделения находятся сейчас у развалин Капитолия, ожидая, когда можно будет начать расследование. Я исходил из того, что случившееся следует рассматривать как акт терроризма, и потому оно подпадает под юрисдикцию ФБР.

— Где сейчас заместитель директора? — спросил Мюррей, имея в виду заместителя директора ФБР, отвечающего за работу вашингтонского отделения, находящегося в Баззардс-Пойнт на Потомаке.

— В отпуске. Так что Тони не повезло. — Инспектор сокрушенно вздохнул. Тони Карузо уехал три дня назад. — Такое несчастье. Столько погибших, намного больше, чем после взрыва здания в Оклахоме. Я вызвал всех судебно-медицинских экспертов. При создавшейся ситуации нам придется прибегнуть к анализу на ДНК, чтобы опознать множество трупов. Да, еще телерепортеры постоянно спрашивают, как это ВВС допустили неопознанный самолет к Капитолию. — Вместо ответа О'Дей презрительно покачал головой. Инспектору требовался кто-то, чтобы излить свой гнев, и телевизионные комментаторы были самой удобной целью. С течением времени появятся и другие; О'Дей вместе с Мюрреем надеялся, что ФБР не окажется в их числе.

— Что еще нам известно?

— Больше ничего, — покачал головой Пэт. — Прошло слишком мало времени, Дэн.

— Где Райан?

— Только что был у Капитолия, сейчас направляется в Белый дом. Телевизионщики успели заснять его. Он выглядит каким-то растерянным. У наших коллег из Секретной службы тоже тяжелая ночь. Десять минут назад я говорил с одним из парней, так он не знал, что и сказать. Не исключено, что возникнет конфликт относительно юрисдикции в связи с расследованием этого дела.

— Только этого нам не хватало, — покачал головой Мюррей. — Пусть министр юстиции принимает решение по этому вопросу. — Мюррей все еще не мог постичь, что министр юстиции погиб под развалинами Капитолия, как и министр финансов, которому подчинялась Секретная служба.

Инспектору О'Дею не понадобилось объяснять Мюррею все тонкости создавшейся ситуации. В соответствии с федеральным законодательством расследованием покушения на жизнь президента занимается Секретная служба. Однако другой федеральный закон гласил, что все акты терроризма подпадают под юрисдикцию ФБР, не говоря уже о том, что полиция Вашингтона отвечает за расследование преступлений, связанных с убийствами. К этому надо добавить и Федеральное агентство по безопасности на транспорте: пока не будет доказано, что это акт терроризма, все может оказаться просто ужасным несчастным случаем, вызванным неисправностью двигателей авиалайнера. И это только начало. У каждого из этих агентств была своя сфера, в которой он действовал лучше других, накопил опыт и немалые знания. Секретная служба, например, меньшая по численности, чем ФБР, и обладающая относительно небольшими возможностями, имела блестящих следователей и технических экспертов. Федеральное агентство по безопасности на транспорте знало больше любой другой организации в мире об авиационных катастрофах. И тем не менее расследование этой катастрофы следовало поручить Федеральному бюро расследований, полагал Мюррей. Вот только директор ФБР Шоу погиб, а без него кто сможет убедить...

Боже мой, подумал Мюррей. Он учился в Академии ФБР вместе с Биллом. После выпуска зелеными юнцами они вместе служили в Филадельфии, преследуя грабителей банков...

Пэт словно прочитал эти мысли у него на лице.

— В самом деле, Дэн, нужно время, чтобы осознать происшедшее... — заметил он. — Нас выпотрошили, как рыбу... — Он передал Мюррею лист бумаги, вырванный из блокнота, со списком уже опознанных погибших.

Ядерный удар не причинил бы нам такого вреда, понял Мюррей, читая имена видных государственных деятелей. При ухудшении международной ситуации предупреждение поступило бы заблаговременно и государственные деятели покинули бы Вашингтон скрытно и без паники, смогли бы укрыться в безопасных местах, и тогда многие остались бы живы — по крайней мере таким был план, а после нанесенного удара появилось бы что-то вроде правительства, продолжающего функционировать и способного заняться восстановлением государственной системы. Сейчас же все было по-другому.

* * *

Райан бывал в Белом доме тысячу раз — на брифингах, встречах, важных и не очень, а последнее время и работал там в качестве советника по национальной безопасности. На этот раз ему впервые не пришлось показывать удостоверение личности и проходить через металлодетекторы — точнее, по привычке он прошел через один из них, но, когда раздался тревожный звонок, не остановился и пошел дальше, не доставая из кармана связки ключей. Перемена в поведении агентов Секретной службы была поразительной. Оказавшись в знакомом окружении, они, как и все остальные, успокоились, и хотя вся страна только получила еще один урок относительно того, насколько иллюзорной является «безопасность», эта иллюзия была достаточно реальной для профессиональных телохранителей. Несмотря на то что они понимали всю хрупкость этой иллюзии, здесь агенты Секретной службы почувствовали себя лучше. Пройдя через Восточный вход, члены процессии с облегчением вздохнули, спрятали пистолеты в кобуру и застегнули плащи.

Внутренний голос говорил Райану, что теперь это его жилище, но у него не было ни малейшего желания верить этому. Президенты любили называть Белый дом принадлежащим народу, прибегали к фальшивой скромности, стремились к политической выгоде при его описании, однако ради проживания в нем некоторые были готовы перешагнуть через тела собственных детей, а потом заявляли, что здесь нет ничего особенного. Если бы от лжи менялась окраска стен, у этого дома было бы совсем иное название. Но здесь ощущалось и величие, причем это величие было намного более значительным, чем мелочность некоторых обитателей. Здесь Джеймс Монро обнародовал доктрину, названную его именем, и впервые выдвинул свою страну на арену мировой стратегии. Здесь Линкольн сумел сохранить единство страны силой одной лишь собственной воли. Здесь Тедди Рузвельт сделал Америку великой державой и послал свой великий белый флот объявить миру об этом. Здесь его дальний родственник и однофамилец спас страну от хаоса и отчаяния одним своим голосом с характерным прононсом и торчащим кверху мундштуком, в котором неизменно дымилась сигарета. Здесь Эйзенхауэр настолько искусно манипулировал своей властью, что почти никто не заметил этого. Здесь Кеннеди одержал верх над Хрущевым, и за это ему простили множество грубейших промахов. Здесь Рейган разработал план уничтожения самого опасного противника Америки, а его обвинили в том, что он почти все время спал. В конце концов, что более важно: исторические достижения или мелочные секреты, в которых погрязли люди, далекие от совершенства, сумевшие лишь на короткое время выйти за пределы своих слабостей? Но даже эти маленькие и неуверенные шаги вошли в историю, продолжали жить в ней, а все остальные деяния оказались главным образом забытыми. Их помнили разве что язвительные историки, отказывающиеся понять простой факт: люди не бывают совершенными.

И все-таки это не был его дом.

Вход походил на туннель, он протянулся под Восточным крылом, в котором у первой леди — еще девяносто минут назад ею была Анна Дарлинг — находился кабинет. В соответствии с американским законодательством первая леди являлась частной гражданкой — странная выдумка для описания женщины, которую обслуживает наемная прислуга, — однако в действительности ее обязанности были часто исключительно важными, несмотря на то что являлись неофициальными. Они миновали помещение маленького театра, где президент в компании сотни близких друзей мог смотреть фильмы. Стены коридора скорее походили на стены музея, а не жилого помещения. По сторонам стояли скульптуры — нередко Фредерика Ремингтона. Обстановка была традиционно американской. На стенах висели портреты прошлых президентов. Райану казалось, что их безжизненные глаза смотрят на него с подозрением и сомнением. Все они, хорошие и плохие, независимо от суждения историков принадлежали прошлому, но, чудилось, оценивающе поглядывали на него...

Вот я сам историк, думал Райан, я написал несколько книг. Я судил о действиях других людей с безопасного расстояния как во времени, так и в пространстве. Почему же я не видел этого? Почему не обратил внимание на это? А теперь — слишком поздно — понял, что ошибался. Теперь он сам был на их месте, на месте исторических личностей, и отсюда все выглядело совсем по-другому. Находясь снаружи и глядя внутрь, ты сначала оглядываешься по сторонам, собираешь информацию, анализируешь ее, останавливаешься, находя что-то интересное, можешь даже вернуться назад, чтобы лучше понять прошлое, делаешь все это не спеша, стараясь не ошибиться и создать совершенно точную картину.

Но изнутри все выглядит совершенно иначе. Здесь события мчатся прямо на тебя со скоростью курьерских поездов, причем одновременно и со всех сторон, двигаясь по собственному расписанию, не оставляя тебе времени подумать или отойти в сторону. Райан уже чувствовал это. Однако почти все те, кто были на портретах, пришли сюда, успев подумать о предстоящей им деятельности, привели с собой преданных советников и опирались на поддержку народа. У него же ничего этого не было. Однако будущие историки вряд ли уделят этому обстоятельству больше чем коротенький параграф, а то и страничку, прежде чем перейти к безжалостному анализу его деятельности как президента страны.

Райан знал, все, что он скажет или сделает, подвергнется самому пристальному рассмотрению с позиций людей, успевших подробно ознакомиться со всеми обстоятельствами того или иного решения, принятого им, не принимая во внимание суровой действительности, которая существовала в тот миг. Начиная с этого момента люди будут копаться в его прошлом, стараясь отыскать все, что касается его характера, наклонностей, хороших и дурных привычек. С того самого мгновения, когда японский авиалайнер врезался в здание Капитолия, он стал президентом, и каждый его поступок теперь будет рассматриваться на протяжении многих поколений в новом безжалостном свете. Его личная жизнь станет достоянием общественности, и даже после смерти он не спасется от внимания людей, не имеющих представления о том, что значит неожиданно для себя и даже против своего желания войти в этот огромный музей, являющийся одновременно жилищем и местом работы, зная, что Белый дом навсегда станет твоей тюрьмой. Может быть, окружающая его решетка невидима, но от этого ничуть не менее реальна.

Сколько людей мечтали о том, чтобы жить в этом доме, и, лишь оказавшись здесь, обнаруживали, какой страшной и неблагодарной стала их жизнь. Джек знал об этом из своих исследований истории, а также на основание близкого знакомства с тремя людьми, занимавшими Овальный кабинет. Но они по крайней мере пришли сюда по собственному желанию, с открытыми глазами. Их можно винить лишь за то, что они необдуманно поддались честолюбивым помыслам. Но насколько все это хуже для человека, который никогда не стремился оказаться здесь! И примет ли история во внимание это обстоятельство? Будет ли судить не так строго? Он горько усмехнулся. Нет, он вошел в этот дом в тот момент, когда страна нуждалась в нем, и если он не справится со стоящими перед ним задачами, история проклянет его, сочтет неудачником, и никто не примет во внимание то, что он оказался здесь по чистой случайности, поддавшись на уговоры мертвого теперь человека, занимавшего должность, которую собирался занимать и дальше.

Для агентов Секретной службы наступило время, когда можно чуть расслабиться. Счастливцы, подумал Райан, чувствуя горечь при этой мысли и понимая, как это несправедливо. Их обязанности заключались в том, чтобы обеспечить безопасность президента и членов его семьи. Его обязанности заключались в том, чтобы обеспечить безопасность охраняющих его агентов, безопасность их семей, безопасность миллионов американцев.

— Сюда, господин президент. — Прайс повернула налево в коридор первого этажа. Здесь Райан впервые увидел персонал Белого дома, вышедший, чтобы взглянуть на того, кого им отныне предстояло обслуживать, прилагая к этому все свои силы и умения. Подобно всем остальным, они молча стояли и смотрели, не зная, что сказать, оценивающе глядя на нового президента, скрывая свои впечатления, хотя при первом же удобном случае они обменяются ими в уединении раздевалок или буфетных. Галстук Джека по-прежнему был сдвинут в сторону, на нем все еще был плащ пожарного. Капли воды, превратившиеся в льдинки и сделавшие его волосы незаслуженно седыми, начали таять. Один из мужчин в длинной веренице людей, выстроившихся вдоль стен коридора, заметил это, и когда процессия повернула на запад, убежал куда-то. Через считанные секунды он появился снова, проскочил между телохранителями и передал Райану полотенце.

— Спасибо, — удивленно произнес Джек, беря его. Он остановился и принялся вытирать волосы. И тут заметил фотографа, семенившего перед ним спиной вперед, который все время щелкал камерой. Секретная служба не мешала ему. Следовательно, решил Райан, это сотрудник персонала Белого дома, официальный фотограф, в обязанности которого входило запечатлеть для истории все моменты жизни президента. Великолепно, подумал он, за мной шпионят мои собственные люди! Но сейчас не время было нарушать традиции.

— Куда мы идем, Андреа? — спросил Джек, продолжая идти мимо портретов президентов и первых леди, с пристрастием провожавших его взглядами...

— В Овальный кабинет. Я подумала...

— Сначала в ситуационный центр. — Райан остановился, продолжая вытирать голову. —Пока я еще не готов для этого кабинета, понимаете?

— Конечно, господин президент.

В конце широкого коридора они повернули налево, вошли в маленький вестибюль с незатейливыми решетчатыми конструкциями из дерева на стенах и, снова повернув направо, вышли наружу, потому что Белый дом и Восточное крыло не соединялись коридором. Так вот почему они не взяли у меня плащ, понял Джек.

— Принесите кофе, — распорядился Райан. По крайней мере кормят здесь хорошо. В столовой Белого дома работали стюарды из военно-морского флота, и первый глоток кофе Райан в качестве президента сделал из изящной фарфоровой чашки, кофе в которую налил из серебряного кофейника матрос, чья улыбка была одновременно профессиональной и приветливой — как и весь остальной персонал Белого дома, он с любопытством смотрел на нового босса. У Райана мелькнула мысль, что его разглядывают, как нового обитателя зоопарка. Выглядит интересно, даже захватывающе — но как он поведет себя в новой клетке?

Та же комната, только кресло другое. Место президента было у центральной части стола, так что помощники могли окружить его по сторонам. Райан подошел к креслу и достаточно уверенно опустился в него. В конце концов, это всего лишь кресло. Все, что сопутствовало власти, было просто вещами, да и сама власть представляла собой иллюзию, потому что она сопровождалась обязательствами, которые отличались особой важностью. Первое было осязаемо и видимо, а вот последнее можно только чувствовать. Эти обязательства словно возникли из воздуха, внезапно ставшего тяжелым в этом помещении без окон. Джек поднес к губам чашку и посмотрел по сторонам. Часы на стене показывали 23.44. Он является президентом уже.., сколько? Девяносто минут? Примерно столько времени требуется для того, чтобы проехать от его дома к.., новому дому — в зависимости от транспорта на дороге.

— Где Арни?

— Здесь, господин президент, — сказал Арни ван Дамм, входя в комнату. Глава администрации двух президентов, сейчас он установит рекорд, став главой администрации третьего. Первый президент, у которого он служил, с позором ушел в отставку. Второй погиб. Может быть, парность случаев сможет нарушить эту роковую цепь — или плохое всегда случается и в третий раз? Две поговорки, причем взаимно исключающие друг друга. Райан смотрел ему прямо в глаза, словно задавая вопрос, который не мог произнести вслух: что мне делать дальше?

— Ты неплохо выступил по телевидению — это, пожалуй, было нужнее всего. — Глава администрации сел напротив. Как всегда, ван Дамм выглядел спокойным и деловитым, и Райан не решался представить себе, каких усилий такое поведение потребовало от человека, потерявшего куда больше друзей, чем он.

— Я даже не знаю, черт побери, что говорил, — ответил Райан, пытаясь вспомнить прошлое, внезапно исчезнувшее из памяти.

— Для импровизированного выступления совсем неплохо, — повторил ван Дамм. — Я всегда считал, что ты способен мгновенно принимать верные решения. Это тебе понадобится.

— С чего начать? — спросил Райан.

— Банки, фондовые рынки, все федеральные учреждения закрыты — объяви, что они останутся закрытыми до конца недели, а может быть, и дольше. Нам нужно подготовить государственные похороны Роджера и Анны. Неделя всенародного траура, с месяц будут приспущены флаги. В зале заседаний Конгресса было немало послов. Это означает, помимо прочего, массу дипломатической деятельности. Мы называем это ведением домашнего хозяйства — да, я знаю. — Ван Дамм поднял руку. — Извини. Надо ведь это как-то называть.

— Кто...

— У нас есть для этого протокольный отдел, Джек, — напомнил ван Дамм. — Его сотрудники уже в кабинетах и работают. Группа спичрайтеров готовит текст твоих официальных заявлений. С тобой хотят встретиться представители средств массовой информации — я имею в виду, что тебе нужно обратиться к общественности по телевидению. Необходимо успокоить людей, вернуть им чувство уверенности.

— Когда?

— Это нужно сделать так, чтобы ты появился на экране уже во время утренних передач по программам Си-эн-эн и всех других телевизионных компаний. Лучше всего было бы начать встречи с корреспондентами в ближайший час, но это не обязательно. Мы скажем, что ты занят. Ты действительно будешь занят, — заверил его Арни. — Тебе придется подготовиться к тому, что говорить и от чего воздержаться, прежде чем появиться на экране. Корреспондентам мы четко скажем, о чем они могут спрашивать и о чем нет. В данном случае они не выйдут за рамки дозволенного. Исходи из того, что в течение ближайшей недели тебе все будут прощать. Это будет твой медовый месяц с прессой, но на большее рассчитывать нельзя.

— Что произойдет потом? — спросил Райан.

— Дальше ты превратишься в настоящего президента и тебе придется вести себя должным образом, Джек, — ответил ван Дамм прямо и честно. — Не забудь, ты уже принес присягу.

При этих словах Райан вздрогнул и обвел взглядом присутствующих в комнате — сейчас это были только агенты Секретной службы. Он был новым боссом, и выражение их глаз мало чем отличалось от лиц на портретах прошлых президентов, мимо которых он прошел по пути в Восточное крыло. Они ждали от него правильных решений. Они будут поддерживать его, заботиться о его безопасности, но выполнять свои обязанности придется ему самому. Кроме того, никто не позволит ему скрыться. Долгом Секретной службы является защита президента от физической опасности. Арни ван Дамм приложит все силы, чтобы защитить его от опасности политической. Сотрудники Белого дома будут преданно служить ему и помогать по мере сил и возможностей. Обслуживающий персонал будет кормить его, гладить ему рубашки и приносить кофе. Но никто не позволит Райану скрыться из Белого дома или уклониться от исполнения обязанностей, возложенных на него присягой.

Он оказался в тюрьме.

Но Арни был прав. Можно было и отказаться приносить присягу — впрочем, это невозможно, подумал он, упершись взглядом в поверхность дубового стола перед собой. Этим он навсегда заклеймил бы себя трусом, хуже того, он сам понял бы, что является трусом, поскольку судит себя намного строже, чем окружающие. Глядя на себя в зеркало, он не видел там человека, которым ему хотелось бы быть. Райан знал свои достоинства и недостатки, но считал себя далеким от идеала. Почему? Возможно, все дело в ценностях, которые внушили ему родители, которые он получил от учителей в колледже, усвоил в корпусе морской пехоты, приобрел в минуты опасности от людей, с которыми встречался? Казалось бы, все это абстрактные ценности — так это он пользовался ими или они влияли на него? Что сделало его таким, каким он стал? И, собственно, кто он такой, Джон Патрик Райан? Он поднял голову и посмотрел вокруг, пытаясь понять, что думают о нем присутствующие, но тут же увидел, что и они не знают этого. Теперь он стал президентом, он принимает решения и отдает приказы, а они будут выполнять их; он произносит речи, каждое слово, каждый нюанс которых подвергнется самому тщательному анализу; человек, определяющий действия Соединенных Штатов Америки — действия, которые затем будут судить и критиковать люди, не имеющие представления о том, как принимать решения, подвергающиеся их суровой критике. Но отныне он перестал быть живым человеком: президент — это не человек, а название работы. Правда, ее все-таки исполняет мужчина, а в недалеком будущем, может быть, и женщина, индивидуум, старающийся тщательно продумать принимаемые им решения, чтобы они были правильными. Что касается его, Райана, правильным поступком для него было то, что он принес присягу полтора часа назад. А теперь нужно приложить все силы, чтобы оправдать произнесенные им слова. В конечном итоге суд истории будет менее суровым, чем суд, осуществляемый им самим, когда он каждое утро, глядя в зеркало, будет думать, какие ошибки допустил накануне. Настоящая тюрьма не вокруг него, а внутри — он сам свой самый безжалостный судья.

Проклятье.

* * *

Пожар погашен, увидел капитан Магилл. Можно приступать к разборке развалин. Его людям придется проявить предельную осторожность — всегда где-то могут оказаться раскаленные очаги, где огонь потух не от холодной воды, а от недостатка кислорода и теперь ждет благоприятного момента, чтобы вспыхнуть снова, застать врасплох и убить неосторожных. Но у него были опытные люди, и маленькие очаги не сыграют сколько-нибудь значительной роли в масштабе этого огромного бедствия. Пожарные начали сворачивать рукава, и некоторые машины уже готовы были возвратиться в свои депо. Ради тушения этого пожара ему пришлось оголить весь город, и теперь он был вынужден вернуть часть своих подчиненных обратно, на случай, если где-то вспыхнет новый пожар, чтобы не появились новые жертвы.

Его окружало множество людей, одетых в тонкие виниловые куртки. Крупные надписи на спинах указывали на их принадлежность к различным федеральным ведомствам. Здесь находились группы агентов ФБР, Секретной службы, сотрудников столичной Полиции, Федерального агентства безопасности на транспорте, Комитета по алкоголю, табаку и огнестрельному оружию при Министерстве финансов, а также его собственные следователи. Все они искали человека, возглавляющего операцию, чтобы затем взять руководство ею на себя. Вместо того чтобы собраться вместе и установить единую систему подчинения, они жались группками, ожидая, по-видимому, кто заявит о своем главенстве. Магилл недовольно покачал головой. Такое он видел не впервой.

Теперь тела выносили из развалин все чаще. Пока их отправляли в столичный арсенал, расположенный в миле к северу от Капитолийского холма, рядом с железной дорогой. Магилл не завидовал тем, кому предстояло взяться за опознание трупов, хотя сам он еще не спускался в огромную воронку — так он называл то, что осталось от зала заседаний палаты представителей, — чтобы посмотреть, насколько велики разрушения.

— Капитан? — раздался голос у него за спиной. Магилл обернулся.

— Да?

— Я из Федерального агентства безопасности на транспорте. Мы можем начать поиски записывающих устройств? — Мужчина указал на вертикальный киль самолета. Несмотря на то что хвостовое оперение авиалайнера сильно пострадало, было видно, где оно находится, и так называемый «черный ящик» — на самом деле ярко-оранжевый — нужно было искать где-то там. Участок вокруг хвостового оперения казался относительно ровным. От мощного удара обломки здания разлетелись в стороны, и у сотрудников ФАБТ была вполне реальная надежда быстро обнаружить рекордер.

— О'кей, — кивнул Магилл и подозвал к себе двоих пожарных, чтобы сопровождать поисковую группу.

— И еще: вы не могли бы дать указание своим людям как можно меньше передвигать обломки самолета? Нам придется восстановить картину авиакатастрофы, и если все останется на месте, это значительно облегчит задачу.

— Первостепенной задачей является извлечь людей — вернее, их тела, — напомнил Магилл.

Сотрудник федерального ведомства мрачно кивнул. Всем предстояла нелегкая работа.

— Да, конечно. — Он помолчал. — Если обнаружите членов экипажа, не трогайте их совсем, ладно? Позовите нас, и мы займемся ими. , — Как их опознать?

— Они в белых рубашках, куртках с погонами и шевронами. Кроме того, это будут, по-видимому, японцы.

, Разговор мог показаться безумным, но на деле таким не был. Магилл знал, что нередко тела людей в разбившихся самолетах внешне выглядят практически не пострадавшими, как это ни невероятно, и только опытный глаз специалиста мог определить причину смерти с первого взгляда. Это нередко вызывало панику у случайных свидетелей, обычно первыми появляющихся на месте катастрофы. Удивительно, что человеческое тело оказывается более прочным, чем находящаяся внутри него искорка жизни. Это избавляло живых от ужасной необходимости опознавать обрубки разорванного, обгоревшего мяса, хотя взамен им приходилось видеть тех, кто уже никогда не вымолвит слова. Магилл снова покачал головой и подозвал одного из своих заместителей, чтобы передать распоряжение.

Пожарные, работающие внутри воронки, и без того получили немало приказов. Первый, разумеется, состоял в том, чтобы отыскать и поднять наверх тело президента Роджера Дарлинга. Все остальное отступило на второй план, и неподалеку от развалин стояла машина «скорой помощи», предназначенная только для этой цели. Даже первой леди, Анне Дарлинг, придется уступить в порядке очередности своему мужу, в последний раз. Автокран подбирался поближе к дальней стороне здания, чтобы убрать каменные глыбы с места, где еще недавно в зале заседаний находилась трибуна. Гора этих глыб удивительно походила на гигантские детские кубики. В резком свете прожекторов казалось, что не хватает только букв и цифр на их сторонах, и иллюзия станет полной.

* * *

Во все федеральные ведомства стекались потоки людей, в первую очередь это были высокопоставленные служащие. Площадки, отведенные для парковки автомобилей, принадлежащих руководителям департаментов, все больше заполнялись, хотя время приближалось к полуночи. Не составляла исключения и стоянка перед Государственным департаментом. Срочно были вызваны сотрудники служб безопасности, потому что нападение на одно из государственных учреждений рассматривается как нападение на все, и хотя было сомнительно, что кто-то попытается повторить такое же нападение, как на Капитолий, было принято решение усилить охрану всех государственных учреждений, и повсюду стояла вооруженная охрана. Поскольку случилось А, где-то в инструкциях значилось, что должно последовать и Б. Люди с пистолетами в руках смотрели друг на друга, зная, что им заплатят вдвое больше за сверхурочную работу, что выгодно отличало их от высокопоставленных чиновников, которые примчались из своих владений в Шеви-Чейз и пригородах Виргинии, вбежали в свои кабинеты и уселись в кресла, не зная, что делать дальше, и обмениваясь впечатлениями друг с другом.

Один из таких чиновников, поставив автомобиль в подземном гараже, вставил магнитную карточку в прорезь на пульте рядом с лифтом для руководителей Государственного департамента, поднимающим прямо на седьмой этаж. От других чиновников его отличало то, что ему действительно предстояло выполнить серьезное дело, несмотря на сомнения, которые обуревали его всю дорогу, пока он ехал из своего дома в Грейт-Фоллз. Это было импульсивное решение, хотя его можно было назвать и по-другому. Как иначе мог он поступить? Он был всем обязан Эду Келти — и положением в обществе, и своей карьерой в Госдепе, и многим другим. Сейчас страна нуждалась в человеке, подобном Эду. Именно так сказал сам Эд, причем весьма убедительно. И все-таки, что он делает сейчас? По пути в Вашингтон внутренний слабый голос твердил ему, что это государственное преступление. Но нет, это не было преступлением, потому что формулировка термина «государственное преступление», приведенная в Конституции, гласила, что это означает «оказание помощи и содействия» врагам государства. А ведь чем бы ни руководствовался Эд Келти, разве он был врагом государства?

По сути дела все сводилось к преданности. Он, подобно многим другим, был человеком Эда Келти. Их отношения начались еще в Гарвардском университете — встречи за пивом, свидания с девушками, увлекательные уик-энды в роскошном доме семьи Эда на берегу — весело проведенная юность. Он, выходец из рабочей семьи, стал гостем в одной из самых видных семей Америки — почему? Потому что понравился юному Эду. Но почему понравился? Он этого не знал, никогда не спрашивал и, наверно, никогда не узнает. Разве важна причина для того, чтобы стать друзьями? Просто так случилось, и только в Америке мог парень из рабочей семьи, с трудом получивший право на льготную стипендию в Гарварде, подружиться с великим потомком великой семьи. Возможно, он и сам сумел бы пробиться наверх. Ведь это Бог даровал ему столь высокий интеллект, а родители ободряли в стремлении его совершенствовать, учили, как себя вести, вложили в него понятие истинных ценностей. При этой мысли он закрыл глаза, и тут же перед ним раздвинулись двери лифта. Ценности. Ну что ж, преданность тоже принадлежит к числу общечеловеческих ценностей. Не так ли? Без поддержки Эда самое большее, чего он сумел бы достичь — может быть, должности помощника заместителя государственного секретаря. Первое слово уже давно исчезло с двери его кабинета, а остальные красуются теперь, выведенные золотыми буквами. В мире, где господствует справедливость, он мог бы претендовать и на то, чтобы убрать из названия своей должности еще одно слово. Разве он уступал в понимании международной политики кому-нибудь на седьмом этаже? Нет, конечно, ничем не уступал, но это произойдет только в том случае, если за ним будет стоять Эд Келти. Он знал, что не сможет продвинуться дальше, не встречаясь с сильными мира сего, — только так можно убедить их в своих способностях. А еще нужны деньги. Он никогда не брал взяток, но его друг давал ему важные советы (советы давали ему и собственные финансовые консультанты, но это не имело значения), куда выгодно вкладывать деньги, что позволило заложить основу финансовой независимости и, между прочим, купить роскошный дом площадью пять тысяч квадратных футов в Грейт-Фоллз, устроить сына в Гарвард, причем без всякой нищенской государственной стипендии, потому что Клифтон Ратледж III был теперь сыном видного государственного деятеля, а не родился в рабочей семье. Этот деятель мог бы потратить массу сил и обойтись без посторонней помощи, но тогда не занял бы эту должность, а долги надо платить, верно?

Эти рассуждения несколько облегчили душу Клифтона Ратледжа II (вообще-то в свидетельстве о рождении написано «Клифтон Ратледж младший», но такая приставка как-то унижает человека с его положением в обществе, правда?) — заместителя государственного секретаря по политическим вопросам.

Все остальное зависело только от правильного расчета времени. Седьмой этаж постоянно охранялся, причем сейчас еще бдительнее, чем раньше. Однако все охранники хорошо знали Ратледжа, и от него требовалось одно — сделать вид, что он знает, зачем приехал. Черт побери, подумал Ратледж, не исключено, что он потерпит неудачу, и это будет, пожалуй, самый лучший выход из положения. Он скажет Келти: «Извини, Эд, его просто не было в кабинете...». Может быть, это недостойная мысль для человека, который в таком долгу...

Ратледж стоял за дверью своего кабинета, прислушиваясь к шагам, совпадающим с биением его сердца. Сейчас на седьмом этаже находятся два охранника, совершающие обход независимо друг от друга. Служба безопасности Государственного департамента достаточно строгая, хотя в том вряд ли есть какая-то необходимость. Никто не приходит в Госдеп без определенной причины. Даже в дневное время, когда здесь бывают посетители, их обязательно сопровождают до места назначения. А ночью ситуация становится еще строже. Количество действующих лифтов уменьшается. Чтобы подняться на седьмой этаж, требуется магнитная карточка, и у дверей лифтов всегда стоит третий охранник. Значит, главное — точно рассчитать время. Ратледж несколько раз проверил по часам, сколько его требуется охранникам на обход, и установил с точностью до десяти секунд. Отлично. Нужно только подождать, когда придет очередной охранник.

— Привет, Уолли.

— Добрый вечер, сэр, — ответил охранник. — Страшная трагедия.

— Это верно. Ты не мог бы оказать нам услугу?

— Какую, сэр?

— Принести кофе. Секретарш нет, и кофеварки не работают. Спустись в кафетерий и попроси официантов принести сюда кофейник побольше. Пусть поставят его в конференц-зале в конце коридора. Через несколько минут начнется совещание.

— Конечно, сэр. Прямо сейчас?

— Если тебе нетрудно, Уолли.

— Вернусь через пять минут, мистер Ратледж. — Охранник пошел по коридору, через двадцать ярдов свернул направо и пропал из поля зрения.

Ратледж сосчитал до десяти и направился в противоположную сторону. Двойные двери, ведущие в кабинет государственного секретаря, не были заперты. Ратледж прошел через первые двери, затем через вторые и включил свет. В его распоряжении три минуты. Он почти надеялся, что Бретт Хансон запер документ в сейфе. В этом случае он уж точно потерпит неудачу, поскольку только Бретт, два его помощника и начальник службы безопасности Государственного департамента знают комбинацию, а замок сей°фа снабжен устройством, подающим сигнал тревоги при первой же не правильно сделанной попытке открыть его. Однако Бретт был джентльменом и к тому же весьма рассеянным. Он всегда, с одной стороны, доверял окружающим, а с другой — отличался забывчивостью, относился к числу тех людей, которые никогда не запирают автомобиль или даже двери собственного дома, если о том не напомнит жена. Если документ не в сейфе, он может лежать только в одном из двух мест. Ратледж выдвинул центральный ящик письменного стола и увидел обычную беспорядочную кучу карандашей, дешевых шариковых ручек (Бретт постоянно терял их) и скрепок для бумаг. Минула минута, пока Ратледж шарил в ящике. Ничего. Он едва не вздохнул с облегчением, но затем посмотрел на поверхность стола и едва не засмеялся. Документ лежал на самой середине, небрежно вложенный в кожаную папку, простой белый конверт, адресованный государственному секретарю, но без регистрационного штампа секретариата. Ратледж достал его из папки, осторожно держа за края. Не заклеен. Он вытащил из конверта лист бумаги, содержащий два напечатанных параграфа. И тут его охватила дрожь. До сих пор все, что он делал, имело только теоретическое значение. Он еще мог вложить лист бумаги в конверт, забыть о том, что был в кабинете госсекретаря, забыть о телефонном звонке, забыть обо всем. Прошло две минуты.

Написал ли Бретт расписку в получении письма? Вряд ли. И в этом он оставался джентльменом. Он не стал бы так унижать Эда. Эд Келти поступил благородно, написав прошение об отставке, и Бретт так же честно отреагировал на это. С печальным выражением лица государственный секретарь пожал бы руку бывшему вице-президенту, и на этом все закончилось бы. Прошло две минуты пятнадцать секунд.

Время принимать решение. Ратледж сунул письмо в карман пиджака, подошел к двери, выключил свет в кабинете и вышел в коридор, остановившись рядом с дверью собственного кабинета. Здесь он подождал полминуты.

— Привет, Джордж.

— Здравствуйте, мистер Ратледж.

— Я только что послал Уолли вниз за кофе.

— Хорошая мысль, сэр. Какая ужасная трагедия. Это правда, что...

— Боюсь, что правда. Бретт погиб, наверно, вместе со всеми остальными.

—  — Проклятье.

— Было бы неплохо запереть его кабинет. Я только что проверил дверь и...

— Совершенно верно, сэр. — Джордж Армитидж достал из кармана связку ключей и нашел ключ от кабинета государственного секретаря. — Он всегда такой...

— Я знаю, — кивнул Ратледж.

— Вы не поверите, сэр, но пару недель назад я обнаружил, что его сейф открыт. То есть он закрыл дверцу, но забыл повернуть диск комбинационного замка. — Охранник печально покачал головой. — По-видимому, его никогда не обворовывали...

— Это одна из главных проблем безопасности, — согласился заместитель государственного секретаря по политическим вопросам. — Высшие чиновники никогда не обращают на нее внимания.

* * *

Какое прекрасное зрелище. Кто сделал это? Наивный вопрос. Телевизионные репортеры за неимением лучшего неизменно направляли свои камеры на вертикальный киль хвостового оперения. Он хорошо знал, какой авиакомпании принадлежит этот характерный опознавательный знак, потому что когда-то принимал участие в операции, в результате которой был взорван авиалайнер с красным журавлем на вертикальном киле. Сейчас он едва не пожалел о случившемся тогда, но этому мешала зависть. В конце концов, это вопрос самолюбия. Ведь он являлся одним из самых знаменитых в мире террористов. Этим словом он сам пользовался обычно только в мыслях, и только находясь здесь, в этом уединенном месте, он с наслаждением позволил себе произнести его вслух. Подобный террористический акт должен был совершить именно он, а не какой-то дилетант. Да, это работа именно дилетанта. Со временем он узнает его имя и все остальное, что его интересует, — узнает из телевизионных передач. Ирония этого была поразительна. С младых ногтей он посвятил жизнь изучению политического терроризма и его практическому применению. Он непрерывно думал об этом, учился этому, тщательно готовился к каждому террористическому акту и затем осуществлял его — сначала в качестве рядового исполнителя, а позже — разработчика и руководителя операций. Так почему же все случилось именно так? Какой-то дилетант превзошел его, оставил позади весь тайный мир, к которому он принадлежал. Сейчас он испытывал бы неловкость, но элегантность грандиозной операции затмевала подобные чувства.

Его тренированный ум быстро, подобно компьютеру, рассчитал возможные комбинации. Операцию провел один человек. Может быть, два. Но, вероятнее всего, один. Как всегда, подумал он с легкой улыбкой на тонких, туго сжатых губах, один человек, готовый умереть, принести себя в жертву ради торжества Правого Дела, какому бы он делу не служил, может превзойти по мощи целую армию. В данном случае этот человек владел особыми навыками и получил доступ к специальным средствам — и первым и вторым он воспользовался с предельной эффективностью.

Случившееся можно объяснить везением, как это нередко бывает в тех случаях, когда террористический акт осуществляется в одиночку. Одному человеку нетрудно хранить тайну. Он покачал головой. Ему постоянно приходится сталкиваться с подобной проблемой. Самое сложное в его деле — найти надежных исполнителей, людей, на которых можно положиться, которые не будут хвастать или посвящать других в доверенные им секреты, которые разделяют его точку зрения на свое предназначение, обладают внутренней дисциплиной и готовы рисковать жизнью. Последнее требование было самым главным, лишь оно открывало доступ к предстоящей операции. Когда-то он легко вербовал таких людей, но теперь найти соратников, стремящихся изменить мир, становилось все труднее. Источник, из которого он черпал кандидатов, мельчал, и глупо это отрицать. Подлинно преданных людей с каждым годом становилось меньше.

Будучи умнее, хитрее и дальновиднее своих современников, он был вынужден в свое время участвовать в трех крупных операциях, и хотя самообладание позволило ему успешно выйти из них живым, он не хотел, чтобы это повторилось. Террористические акты в конце концов всегда крайне опасны. Нельзя сказать, что он боялся последствий, нет — просто погибший террорист так же мертв, как и его жертвы, а мертвецы уже не способны выполнять свою миссию. Он был готов рискнуть жизнью, но слава мученика не привлекала его. Ему хотелось одержать победу, извлечь выгоду из своих действий, получить признание как вождя, освободителя, завоевателя, войти в учебники истории для будущих поколений чем-то большим, чем простое упоминание в сноске. Успешный террористический акт, показанный сейчас по телевидению, запомнится большинству людей, как нечто ужасное, не как поступок человека, а скорее как природный катаклизм, поскольку при всем своем изяществе исполнения поступок этого человека не принес никакой политической выгоды. К тому же это был отчаянный шаг фанатика. Одного везения недостаточно, необходимы причина и соответствующее следствие. А успешный террористический акт вроде этого приносит пользу лишь в том случае, если ведет к чему-то более значительному, а в данном случае он явно не отвечает этим требованиям. Очень жаль. Редко случается, чтобы...

Нет, подумал мужчина, протянув руку к стакану с апельсиновым соком. Он сделал глоток и подумал, прежде чем вернуться к теме своих рассуждений. Редко ли? Да такого просто еще не бывало. Он вспомнил, возвращаясь к истории, что в прошлом асасины[89] были способны свергнуть или по крайней мере обезглавить правительство, однако тогда для этого требовалось устранить всего лишь одного человека, и при всем фанатизме этих обитателей горной крепости современный мир оказался бы для них слишком сложным. Стоит убить президента или премьер-министра, даже одного из еще оставшихся королей, по желанию народа продолжающего сидеть на троне, и вакантное место туг же займет другой. Как это случилось, по-видимому, и в данном случае. Однако сейчас ситуация в Америке резко изменилась. За спиной нового президента нет кабинета министров, члены которого готовы выступить единым фронтом в его поддержку, выразить гнев из-за случившегося, солидарность, решительность и последовательность в проводимой политике. Если бы к тому моменту, когда самолет врезался в здание Конгресса, было подготовлен? нечто более значительное и важное, то столь поразительное событие стало бы еще прекраснее. Теперь это уже нельзя изменить, но, как часто происходит в таких случаях, можно многому научиться как на успехах, так и на неудачах, а последствия этого террористического акта, обдуманного или нет, будут весьма реальными.

В этом отношении событие было трагическим — упущена такая возможность! Если бы только он знал об этом заранее. Если бы человек, сидевший за штурвалом самолета и направивший его к земле в последний раз, дал кому-нибудь знать, что готовит. Но мученики так не поступают. Эти дураки все обдумывают в одиночку, действуют в одиночку и умирают в одиночку; таким образом, за их личным успехом скрывается конечная неудача. Впрочем, может быть, и нет. Последствия не удастся устранить так быстро...

* * *

— Господин президент? — произнес агент Секретной службы, поднявший телефонную трубку. При обычных условиях это сделал бы флотский писарь, но личная охрана все еще не пришла в себя от потрясения и не допускала никого в ситуационный центр. — Это из ФБР, сэр.

Райан вынул телефонную трубку из держателя под столом.

— Слушаю, — сказал он.

— Это Дэн Мюррей.

Джек едва удержался от улыбки, услышав знакомый голос друга. Его дружба с Мюрреем длилась много лет. Самому Дэну, сидевшему у себя в ФБР, хотелось сказать: «Привет, Джек», — но он не решился на такую фамильярность, считая, что в сложившихся обстоятельствах первый шаг должен сделать Райан. Но даже и в этом случае он почувствовал бы себя неловко, не говоря уже о том, что рисковал прослыть подхалимом в своей организации. Еще одно препятствие на пути к нормальным отношениям, в свою очередь подумал Райан. Даже друзья теперь отдалялись от него.

— В чем дело, Дэн?

— Мне не хотелось беспокоить вас, но нам нужно принять решение относительно того, кто возглавит расследование. Вокруг Капитолия собрались сейчас представители разных ведомств, и...

— Проблема заключается в единстве действий, — недовольно заметил Райан. Он мог не спрашивать, почему Мюррей позвонил именно ему. Все, кто могли решить этот вопрос на практическом уровне, были мертвы. — Что сказано по этому поводу в законе?

— Вообще-то ничего путного, — отозвался Мюррей. В его голосе чувствовалась нерешительность. Ему не хотелось беспокоить человека, который был когда-то его другом и, возможно, останется им в менее официальных обстоятельствах. Но это был деловой вопрос, а делом нужно заниматься в первую очередь.

— Ты хочешь сказать, что происшедшее подпадает под юрисдикцию нескольких ведомств?

— Кто сумеет ухватить его первым, — подтвердил Мюррей и кивнул, хотя Райан не видел этого.

— Полагаю, это следует считать актом терроризма. У нас обоих ведь есть опыт в таких делах, верно? — спросил Джек.

— Совершенно точно, сэр.

Сэр, подумал Райан. Проклятье. Но ему нужно принять еще одно решение. Джек оглянулся по сторонам, прежде чем продолжить.

— Общее руководство возлагается на ФБР. Все остальные ведомства докладывают туда о полученных результатах. Выбери для этого надежного человека.

— Слушаюсь, сэр.

— Дэн?

— Да, господин президент.

— Кто сейчас старший в ФБР?

— Первым заместителем директора является Чак Флойд. Сейчас он в Атланте и выступает...

Райан вспомнил, что есть еще заместители директора, причем все выше Мюррея по занимаемой должности.

— Я не знаю его, зато знаю тебя. Ты будешь исполнять обязанности директора ФБР до моего указания. — Райан почувствовал, что это потрясло его собеседника.

— Но, Джек, ведь я...

— Мне тоже нравился Шоу. Теперь ты займешь его место.

— Понял, господин президент.

Райан положил трубку и объяснил смысл своих распоряжений.

Первой возразила Прайс.

— Сэр, расследование покушения на президента находится в юрисдикции... — начала она. Райан прервал ее.

— У ФБР больше возможностей, и кому-то нужно возглавить расследование. Я хочу, чтобы оно завершилось как можно быстрее.

— Нужно создать специальную комиссию, — послышался голос Арни ван Дамма.

— И кто ее возглавит? — спросил президент Райан. — Член Верховного суда? Пара сенаторов и конгрессменов? Мюррей — профессионал, служит в ФБР уже очень долго. Он выберет хорошего сотрудника из старших кадровых следователей уголовного департамента Министерства юстиции и поручит ему вести расследование. Андреа, найдите мне лучшего следователя Секретной службы — он станет главным помощником Мюррея. Для расследования этого террористического акта нам не нужны посторонние, верно? Мы проведем его своими силами. Давайте выберем лучших специалистов, и пусть они берутся за дело. Будем исходить из того, что доверяем агентствам, которые несут ответственность за такую работу. — Он помолчал. — Я хочу, чтобы расследование велось быстро, понятно?

— Будет исполнено, господин президент. — Агент Прайс кивнула, и Райан заметил одобрительное выражение на лице Арни ван Дамма. Может быть, я уже начал поступать, как подобает президенту, подумал Райан. Удовлетворение длилось недолго. У стены в дальнем углу ситуационного центра стоял ряд телевизоров. Все они показывали сейчас одно и то же, но президент вдруг заметил вспышку фотокамеры на всех четырех экранах. Он повернулся и увидел повтор процедуры выноса мешка с телом по ступенькам Западного крыла Капитолия. Еще один труп, который нуждается в опознании, — большой или маленький, мужчины или женщины, высокопоставленного государственного деятеля или рядового служащего — определить это по очертаниям мешка Из прорезиненной ткани было невозможно. Райан видел только застывшие, холодные, мрачные лица пожарных, несущих проклятый мешок. Это привлекло внимание фотокорреспондента из какой-то газеты, и вспышка его камеры вернула президента к действительности, от которой ему хотелось укрыться. Телевизионные камеры снимали троих людей — двух живых, одного мертвого, которые спускались по ступеням Капитолия к машине «скорой помощи». Ее двери были открыты, и внутри Райан увидел гору таких же черных мешков. Тот, что принесли, положили внутрь бережно и осторожно, профессионалы продемонстрировали заботливость и сострадание к мертвому телу, от которого отказался мир живых. Затем они повернулись и снова пошли вверх по ступеням за следующим мешком. В ситуационном центре воцарилась тишина. Все присутствующие следили за одним и тем же изображением. Несколько глубоких вздохов, и глаза, уже слишком привычные к такому зрелищу или еще настолько потрясенные, что им было не до слез, отвернулись от экранов и уставились в полированную поверхность дубового стола. Звякнула чашка из-под кофе, которую кто-то поставил на блюдце. От этого неожиданного звука тишина в помещении показалась еще более зловещей, никто не решился произнести хотя бы слово, чтобы заполнить пустоту.

— Что еще нужно сделать сейчас? — нарушил тишину Джек. Он испытывал потрясение от только что увиденного, и усталость навалилась на него непосильным грузом. Бешеный ритм сердца перед лицом смерти, страх за судьбу своей семьи и мучительная боль от потери друзей — все это сказалось теперь, истощив его силы. Легкие никак не могли вобрать достаточно воздуха, руки не поднимались, словно рукава пиджака сделаны из свинца, и внезапно ему стало трудно держать прямо голову, которая постоянно клонилась то в ту, то в другую сторону. Время приближалось к полуночи, позади был ужасный день, начавшийся в четыре часа утра и потраченный на собеседования, связанные с предложенной ему должностью, которую с момента утверждения Конгрессом он занимал целых восемь минут. Поток адреналина, поддерживавший его на ногах, внезапно иссяк и после двухчасового избытка в кровообращении привел к полному изнеможению.

Райан огляделся по сторонам и задал важный для себя вопрос:

— Где я буду сегодня спать?

Только не здесь, тут же решил он. Он не мог спать в постели мертвого человека, на принадлежащих ему простынях, в нескольких футах от его детей. Ему хотелось посмотреть на собственных детей, которые, наверно, спят сейчас — ведь дети способны спать ври любых обстоятельствах, почувствовать руки жены, обнимающие его, так как это было единственно надежным в мире, единственным, от чего не заставит отказаться никакой вихрь перемен, ворвавшихся в его жизнь, перемен, о которых он не мечтал и к которым не стремился.

Агенты Секретной службы обменялись недоуменными взглядами, и тут подала голос Андреа Прайс.

— Может быть, в казармах морской пехоты? В квартале на Восьмой улице и Ай-авеню?

— Тогда поехали, — кивнул Райан.

— "Фехтовальщик" выходит. Подгоните машины к Западному входу, — произнесла Прайс в микрофон, пристегнутый к лацкану ее куртки.

Агенты личной охраны встали. Все как один они расстегнули плащи и, проходя через дверь, положили руки на рукоятки пистолетов.

— Тебя разбудят в пять утра, — пообещал ван Дамм. — Постарайся выспаться. Это сейчас самое главное.

В ответ Райан посмотрел на него пустым взглядом и вышел из комнаты. Дворецкий надел на него пальто — откуда оно взялось или кому принадлежало, Райан забыл спросить. Он поднялся в «шеви сабербен», сел на заднее сиденье, и мощная машина тут же тронулась. Впереди ехал точно такой же автомобиль, а процессию замыкали еще три. Джеку не хотелось смотреть наружу, но он не мог не слышать воя сирен, который доносился через пуленепробиваемое стекло, да и в любом случае было бы трусостью отвернуться от зрелища за окнами автомобиля. Свет пожара больше не был виден, но вместо него развалины освещали десятки прожекторов, установленных на спасательных машинах, одни из которых двигались вокруг Капитолийского холма, другие стояли на месте. Полиция перекрыла улицы в центре города, и президентский кортеж быстро ехал на восток и через десять минут был возле казарм корпуса морской пехоты. Здесь никто не спал, все были должным образом одеты и каждый морской пехотинец сжимал в руках автомат или пистолет. Они вытягивались при виде президента.

Дом начальника корпуса морской пехоты был построен в самом начале девятнадцатого века — здание, одно из немногих, уцелело после рейда английских войск в 1814 году. А вот сам начальник корпуса погиб под развалинами Капитолия. Вдовец с взрослыми детьми, он жил в этом доме до сегодняшнего вечера. Сейчас на крыльце дома стоял подтянутый полковник. На его поясе висела кобура с пистолетом. Дом окружал взвод вооруженных морских пехотинцев.

— Господин президент, ваша семья на втором этаже, с ней все в порядке, — тут же доложил полковник Марк Портер. — По периметру казармы окружает стрелковая рота, сейчас прибудет еще одна.

— Как относительно средств массовой информации? — спросила Прайс.

— Я не получал никаких приказов относительно репортеров. Мне приказано обеспечить безопасность президента и его семьи. Все, кто находятся в радиусе двухсот метров отсюда, наши люди.

— Спасибо, полковник, — произнес Райан и направился к двери. Проблема со средствами массовой информации его не интересовала. Сержант открыл перед ним дверь, салютуя своему верховному главнокомандующему, как надлежит морскому пехотинцу. Райан машинально приложил руку к виску. Стоящий внутри дома старший сержант показал в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Поскольку он был вооружен, его рука тоже замерла у козырька фуражки. Райану стало ясно, что отныне он не сможет никуда пойти в одиночку. Прайс, еще один агент Секретной службы и два морских пехотинца поднялись за ним. В коридоре второго этажа стояли два агента Секретной службы и еще пять морских пехотинцев. Наконец в 23.54 Райан вошел в спальню и увидел, что жена ждет его, сидя на кровати.

— Привет, — произнес он.

— Это правда, Джек?

Райан кивнул, заколебался, затем сел рядом с Кэти.

— Как дети?

— Спят. — Наступила пауза. — Вообще-то они пока не понимают, что произошло. Так что мы все четверо не знаем, что будет дальше, — добавила она.

— Пятеро.

— Президент мертв? — Кэти повернула голову и увидела кивок мужа. — Я так и не успела как следует познакомиться с ним.

— Хороший человек. Его дети сейчас в Белом доме. Спят. Я не знал, как мне следует поступить, и приехал сюда. — Райан протянул руку к воротничку и развязал галстук. Для этого потребовалось немалое усилие. Пожалуй, не стоит беспокоить детей, решил он.

— Что будет сейчас?

— Мне нужно выспаться. Меня разбудят в пять утра.

— Что нам предстоит завтра?

— Не знаю.

Джеку удалось раздеться. Он надеялся, что новый день принесет с собой хотя бы некоторые ответы на вопросы, скрытые от него ночью.

Глава 2 Ранний рассвет

Можно было не сомневаться, что они будут настолько точны, насколько это позволяли их электронные часы. Райану показалось, что он едва успел закрыть глаза, как послышался чуть слышный стук в дверь, заставивший его оторвать голову от подушки. Затем наступил короткий момент замешательства, обычный для любого, кто просыпается вне своего дома: где я? Первая промелькнувшая разумная мысль напомнила, что в прошлом ему снилось много снов и, может быть... И тут же за этой мыслью последовала другая, четко давшая понять, что худшим из снов является реальность. Он находился в незнакомом месте, и объяснить это как-нибудь по-другому было невозможно. Свирепый торнадо унес его в мир ужаса и замешательства, потом бросил сюда, и это был не Канзас и не страна Оз[90]. Лучшее, что он осознал после нескольких секунд, пока пытался сориентироваться, заключалось в том, что у него не было головной боли от недостатка сна, чего он боялся, и что он чувствовал себя не таким усталым.

— О'кей, япроснулся, — сказал Райан в сторону деревянной двери. Затем он понял, что рядом с его комнатой нет ванной и что ему придется выйти в коридор. Он так и поступил.

— Доброе утро, господин президент. — Молодой агент, которому хотелось казаться старше, вручил ему халат. И это тоже относилось к обязанностям ординарца, но единственный морской пехотинец, которого увидел Райан в коридоре, стоял, вооруженный пистолетом. Джек подумал, что ночью произошел, по-видимому, спор между Секретной службой и корпусом морской пехоты за право быть рядом с новым верховным главнокомандующим. Затем он с удивлением обнаружил, что надевает свой собственный халат.

— Ночью мы привезли кое-какие вещи, которые могут вам понадобиться, — шепотом объяснил агент, а другой передал Райану поношенный темно-бордовый домашний халат, принадлежащий Кэти. Выходит, кто-то сумел проникнуть ночью в их дом, понял Джек, поскольку он никому не передавал ключей, и сумел к тому же отключить сигнализацию. Он бесшумно вернулся в спальню, положил халат возле Кэти и снова вышел в коридор. Третий агент провел Райана по коридору в пустую спальню. Там на спинке кровати висели четыре его костюма вместе с четырьмя рубашками — судя по внешнему виду, все были тщательно отглажены, — а также полдюжины галстуков и все остальное. Внезапно Райан почувствовал, что его сотрудниками, пошедшими на это, руководило не столько желание угодить ему, сколько глубокое сочувствие. Они знали — по крайней мере имели представление — о том, как ему трудно, и потому сделали все, что могли, чтобы облегчить его жизнь, причем с таким отчаянным стремлением сделать это как можно лучше. Кто-то даже начистил все три пары его черных ботинок до такого блеска, какого можно достичь только в корпусе морской пехоты. Еще никогда ботинки не выглядели так хорошо, подумал он, направляясь в ванную комнату — там, разумеется, он обнаружил все свои туалетные принадлежности, вплоть до куска мыла фирмы «Зест». А рядом была аккуратно разложена косметика Кэти; Никто не считал, что быть президентом очень просто, но теперь Райана окружали люди, полные решимости облегчить его жизнь и устранить все препятствия, если это им под силу.

Теплый душ помог расслабить его усталые мышцы, зеркало запотело, но это даже облегчило процесс бритья. К 5.20 утренняя процедура была закончена, и Райан спустился по лестнице. За окном, во дворе, он увидел шеренгу морских пехотинцев в камуфляжных комбинезонах, охранявших дом, в котором он провел ночь. При каждом выдохе у них изо рта вырывалось маленькое белое облачко. Охранники внутри дома при виде его вытягивались по стойке смирно. Он и его семья проспали ночью несколько часов, но больше никому спать не пришлось. Это нужно запомнить навсегда, подумал Джек и направился в кухню, руководствуясь вкусными запахами, доносящимися оттуда.

— Смирно! — скомандовал старшина морской пехоты тихим голосом, стараясь не разбудить спящих на втором этаже детей, и по лицу Райана впервые после вчерашнего ужина промелькнула улыбка.

— Вольно, морские пехотинцы. — Президент направился к кофейнику, но капрал опередил его. Прежде чем передать ему чашку кофе, капрал добавил туда именно столько сливок и сахара, сколько обычно клал Джек. По-видимому, и здесь кто-то ночью был занят работой.

— Все находятся в столовой, сэр, — доложил старшина.

— Спасибо, — поблагодарил его Райан и направился в столовую.

Сидящие за столом выглядели устало, и Райан почувствовал себя неловко из-за своего лица, свежего после душа и бритья. И тут он увидел кипу приготовленных ими документов.

— Доброе утро, господин президент, — сказала Андреа Прайс. Присутствующие начали подниматься из-за стола. Райан жестом остановил их и обратился к Мюррею.

— Дэн, — начал президент, — что стало известно за ночь?

— Два часа назад мы обнаружили тело пилота и легко опознали его. Фамилия — Сато, как и предполагалось. Очень опытный летчик. Продолжаем поиски второго пилота. — Мюррей сделал паузу. — Сейчас проверяют наличие наркотиков в теле пилота, но меня удивит, если их обнаружат. Департамент безопасности на транспорте увез записывающее устройство — его нашли примерно в четыре утра и сейчас ведется расшифровка записей. Из развалин извлечено больше двухсот трупов...

— Как относительно тела президента Дарлинга? Прайс отрицательно покачала головой.

— Оно еще не найдено, — ответила она. — Та часть здания полностью разрушена, и принято решение подождать до рассвета, прежде чем поднимать крупные обломки.

— Кто-нибудь уцелел?

— Только те три человека, что находились внутри здания в момент катастрофы.

— О'кей. — Райан тоже покачал головой. Эта информация была важной, но не относилась к сути дела. — Что еще? Мюррей посмотрел в свои записи.

— Самолет вылетел из международного аэропорта Ванкувера в провинции Британская Колумбия. Пилот передал руководители полетов фальшивый маршрут в Хитроу, в Лондон, полетел на восток и в 7.51 по местному времени покинул воздушное пространство Канады. Все было как обычно и не вызвало никаких подозрений. Мы полагаем, что некоторое время он продолжал полет по этому маршруту, затем изменил курс и направился на юго-восток, в сторону Вашингтона, округ Колумбия. На подлете он обманул службу контроля за полетами.

— Каким образом?

Мюррей сделал жест в сторону незнакомого Райану человека.

— Господин президент, я Эд Хатчинс из Федерального агентства безопасности на транспорте. Это было нетрудно. Пилот передал по радио, что он из авиакомпании КЛМ и совершает чартерный рейс в Орландо, затем сообщил об аварии на борту самолета. В случае аварии в воздухе наши люди обязаны как можно быстрее посадить авиалайнер. Это был пилот, отлично знакомый с нашей системой управления полетами. Мы оказались бессильны перед ним, — закончил он, словно оправдываясь.

— На пленке «черного ящика» записан голос только одного человека, — добавил Мюррей.

— Как бы то ни было, — продолжал Хатчинс, — у нас есть записи радиолокаторов. Он симулировал полет самолета с неисправными двигателями, попросил, чтобы его направили для аварийной посадки на авиабазу Эндрюз и получил разрешение. Полетное время от Эндрюз до Капитолийского холма меньше минуты.

— Один из наших агентов успел выпустить в него «стингер», — с мрачной гордостью сообщила Прайс.

Хатчинс только покачал головой. Этим утром в Вашингтоне такое безмолвное выражение чувств было самым частым.

— С таким же успехом он мог бросить в него комок бумаги — самолет огромный, — заметил он.

— Из Японии поступила какая-нибудь информация?

— Страна в шоке, — подал голос Скотт Адлер, старший кадровый дипломат из Государственного департамента и близкий друг Райана. — Сразу после того, как вы легли спать, позвонил премьер-министр. У него тоже была трудная неделя, хотя он доволен тем, что вернул себе прежнюю должность. Он хочет прилететь сюда, чтобы лично принести извинения. Я сказал ему, что мы позвоним...

— Передайте премьер-министру, что я согласен.

— Ты уверен, Джек? — спросил Арни ван Дамм.

— Есть среди вас кто-нибудь, кто считает этот террористический акт преднамеренным заговором? — Райан обвел взглядом сидящих за столом.

— Мы не знаем этого, — первой отозвалась Прайс.

— На борту самолета не было взрывчатых веществ, — напомнил Мюррей. — Если бы они там находились...

— То меня не было бы здесь, — закончил за него Райан и допил кофе. Капрал тут же снова наполнил чашку. — Это дело рук одного или двух безумцев, как это чаще всего случается.

— Вес взрывчатки относительно невелик, — задумчиво кивнул Хатчинс, соглашаясь с президентом. — Даже несколько тонн, принимая во внимание грузоподъемность «Боинга-747-400», ничуть не помешали бы пилоту осуществить такую операцию, а взрыв был бы во много раз мощнее. Перед нами всего лишь авиакатастрофа. Ее последствия были результатом взрыва примерно половины запаса топлива для реактивных двигателей авиалайнера — больше восьмидесяти тонн. Даже этого оказалось больше чем достаточно, — закончил он. Хатчинс занимался расследованием авиакатастроф почти тридцать лет.

— И все-таки слишком рано делать однозначный вывод, — возразила Прайс.

— Твое мнение, Скотт?

— Если бы это было — нет, черт возьми... — Адлер покачал головой, — случившееся не было преднамеренным актом японского правительства. Они в отчаянии. Газеты требуют самого сурового наказания для лиц, сумевших захватить власть и вступить в конфликт с Америкой, да и премьер-министр Кога едва не рыдал в трубку. Можно с уверенностью сказать, что, если это было результатом заговора, спланированного кем-то в Японии, они найдут виновника сами.

— Японское законодательство, касающееся расследования уголовных преступлений, не такое строгое, как у нас, — добавил Мюррей. — Андреа права. Делать выводы слишком рано, но пока все указывает на то, что это не было запланированным актом. Скорее это походит на действия фанатика. — Мюррей на мгновение замолчал и затем продолжил:

— Если уж предполагать заговор, не следует упускать из виду то обстоятельство, что у Японии было ядерное оружие и в таком случае они вполне могли воспользоваться им.

При этих словах Райану показалось, что даже кофе в его чашке вдруг стал холодным.

* * *

Этот труп он нашел под кустом, перенося приставную лестницу от одного участка западной стены к другому. Пожарный работал уже семь часов и действовал механически. Человеческая природа такова, что она не способна выдержать жуткое зрелище разорванных и обгоревших тел в течение длительного времени и в определенный момент срабатывает защитный рефлекс — человек начинает воспринимать трупы как простые предметы. Тело мертвого ребенка потрясло бы пожарного, он мог бы испытать ужас, обнаружив изуродованный труп молодой и красивой женщины, потому что сам был молод и не женат, однако тело, на которое он случайно наступил, не было ни тем ни другим. У трупа отсутствовала голова и были оторваны части обеих ног, но это, несомненно, было тело мужчины в разорванной белой рубашке и лохмотьях с погонами. Пожарный увидел на погонах три полоски и не понял, что это означало, — он слишком устал, чтобы думать. Он повернулся и жестом подозвал своего лейтенанта, который в свою очередь взял за рукав стоящую рядом женщину в виниловой куртке с надписью ФБР.

Агент подошла к пожарному, держа в руке пластмассовый стаканчик с кофе и мечтая о сигарете — впрочем, об этом нечего было и думать, вокруг было слишком много паров авиационного топлива, помнила она.

— Я только что обнаружил вот это. Странно, что тело оказалось здесь, но...

— Действительно странно. — Агент взяла фотоаппарат и сделала пару снимков. Электронное устройство запечатлеет на каждом кадре точное время съемки. Затем она достала из кармана блокнот и зарисовала расположение трупа, который значился в ее списке под номером четыре. В выделенном ей участке трупов оказалось немного. Она также пометила место пластиковыми вешками и желтой лентой, протянутой между ними, и начала заполнять ярлык.

— Теперь переверните его, — сказала агент пожарному. Они увидели под телом кусок стекла — или прозрачного пластика. Агент сделала еще один снимок и обратила внимание на то, что в видоискателе ситуация выглядит интереснее, чем при взгляде невооруженным глазом. Она подняла голову и заметила брешь, пробитую в мраморной балюстраде. Заинтересовавшись, агент тщательнее осмотрела грунт вокруг трупа и обнаружила множество маленьких металлических предметов, которые час назад приняла за обломки самолета. Тогда они привлекли внимание сотрудника Национального департамента безопасности на транспорте, который беседовал с тем же офицером пожарной службы, что и она, всего минутой раньше. Ей пришлось несколько раз махнуть рукой, чтобы привлечь внимание следователя этого департамента.

— Что там у вас? — спросил следователь, протирая очки платком.

— Посмотрите на рубашку. — Агент показала на обезглавленный труп.

— Кто-то из экипажа, — произнес сотрудник департамента, надев очки. — Возможно, один из пилотов. А это что? — На этот раз он указал на рубашку.

В действиях агентов появилась теперь особая осторожность. Они склонились над трупом. В белой форменной рубашке, чуть правее кармана, виднелось отверстие, окруженное красным пятном. Агент ФБР направила на него луч фонарика, и стало ясно, что пятно высохло. Сейчас было около семи градусов ниже нуля. При ударе тело пилота выбросило из теплой кабины почти мгновенно, и оно оказалось в холодном воздухе ночи. Кровь на обрубке шеи замерзла и напоминала какой-то жуткий пурпурно-красный шербет, а вот кровавое пятно на рубашке, заметила агент ФБР, было сухим и потому не замерзло.

— Проследите, чтобы никто не прикасался к телу, — сказала агент пожарному. Подобно большинству агентов ФБР, раньше она служила в полиции. Лицо женщины побледнело от холода.

— Это ваше первое расследование авиакатастрофы? — спросил сотрудник департамента, ошибочно истолковав причину ее бледности.

— Да, — кивнула она, — но расследованием убийств мне приходилось заниматься и раньше. — Она включила свою портативную рацию и вызвала старшего агента. Здесь необходимо было участие судебно-медицинского эксперта и самый тщательный осмотр окружающей местности.

* * *

Телеграммы с выражением соболезнования приходили от всех правительств мира. В большинстве своем они были длинными и прочитать требовалось каждую — по крайней мере каждую из тех, что были от стран, играющих заметную роль на мировой арене. С визитом японского премьер-министра придется подождать.

— Министры внутренних дел и торговли вернулись в Вашингтон и готовы принять участие в заседании кабинета министров вместе со всеми заместителями, — сообщил ван Дамм Райану, который перелистывал полученные телеграммы, пытаясь читать и слушать одновременно. — Заместители членов Объединенного комитета начальников штабов вместе с главнокомандующими родами войск собрались для обсуждения проблемы национальной безопасности.

— Есть ли угроза безопасности страны? — спросил Джек, не поднимая головы. До вчерашнего дня он был советником по национальной безопасности у президента Дарлинга, и ему казалось маловероятным, что международная ситуация могла резко измениться за последние сутки.

— Нет, — ответил Скотт Адлер.

— В Вашингтоне все тихо, — произнес Мюррей. — По радио и телевидению мы обратились с просьбой к жителям не покидать домов без неотложной необходимости. Подразделения национальной гвардии округа Колумбия выведены на улицы. Нам нужны люди для работы на Капитолийском холме, а национальная гвардия округа Колумбия состоит из военной полиции первой очереди резерва. Они могут принести немалую пользу. К тому же пожарные, должно быть, изнемогают от усталости.

— Сколько времени потребуется на расследование? Нам нужна надежная информация, — подчеркнул президент.

— Трудно сказать, Джек.., извините, господин...

— Сколько лет мы знаем друг друга, Дэн? — Райан оторвался от телеграммы бельгийского правительства и поднял голову. — Я ведь не Господь Бог, верно? Если время от времени ты будешь обращаться ко мне по имени, тебя не расстреляют за это.

На лице Мюррея появилась улыбка.

— О'кей. Трудно делать предположения при расследовании такого крупного дела. Может повезти, и все сразу станет ясным, но рано или поздно мы получим результаты, — пообещал Дэн. — Там работают наши лучшие следователи.

— Что я скажу средствам массовой информации? — Джек потер глаза, уже уставшие от чтения. Может быть, Кэти права. Пожалуй, ему и впрямь нужны очки. Перед Райаном лежало расписание его утренних выступлений перед камерами телевизионных компаний, выбранных жеребьевкой. Си-эн-эн — в 7.08, Си-би-эс — в 7.20, Эн-би-си — в 7.37, Эй-би-си — в 7.50 и «Фоке» — в 8.08. Все телевизионные интервью будут проводиться здесь, в Белом доме, в зале Рузвельта, где уже установлены камеры. Кто-то принял решение, что делать официальное обращение к стране слишком трудно для него и не соответствует существующей обстановке. Сначала надо получить надежную информацию и лишь затем можно обратиться к народу. А пока лучше всего спокойно, с чувством собственного достоинства и, самое главное, задушевно поговорить с людьми, пока они читают утренние газеты и пьют кофе.

— Об этом мы уже подумали, — заверил его ван Дамм. — Просто отвечай на вопросы, исходя из здравого смысла. Говори медленно и четко. Постарайся выглядеть спокойным. Не делай драматических заявлений — их никто от тебя не ожидает. Людям нужно убедиться, что кто-то руководит страной, отвечает на телефонные звонки и тому подобное. Они понимают, что слишком рано ждать каких-нибудь определенных ответов и решений.

— Как дети Роджера?

— Думаю, все еще спят. Сюда приехали их родственники. Сейчас они в Белом доме.

Президент Райан кивнул, не поднимая головы. Трудно смотреть в глаза людей, сидящих за столом, особенно когда речь заходит о таких вопросах. Впрочем, и это было предусмотрено. Грузчики уже, наверно, готовятся к работе. Семья Дарлинга — то, что от нее осталось, — будет быстро, хотя и максимально вежливо, вывезена из Белого дома, потому что этот дом отныне ей не принадлежит. Для страны было важно, чтобы кто-то другой поселился в нем, и этот новый обитатель Белого дома должен чувствовать себя как можно комфортнее, так что будут приняты меры, чтобы удалить все, что напоминает о прежних его жильцах. В этом не было ничего жестокого, понял Джек. Такова жизнь. Несомненно, где-то рядом наготове находится психолог, готовый помочь членам семьи в их горе, облегчить их страдания, насколько это по силам медицине. Но интересы страны прежде всего. Это безжалостная математика жизни, и даже такая сентиментальная страна, как Соединенные Штаты Америки, понимает, что нужно двигаться дальше. Когда наступит время покинуть Белый дом для Райана — по той или иной причине, — произойдет то же самое. Было время, когда бывший президент после церемонии инаугурации своего преемника шел пешком к железнодорожной станции «Юнион стейшн» с чемоданом в руке и покупал билет домой. Теперь прибегали к помощи грузчиков, и семья президента будет, несомненно, отправлена домой на самолете ВВС, и все-таки детям придется уехать, покинув школы, в которых они учились, ребят, с которыми их связывают узы дружбы, и вернуться в Калифорнию, чтобы начать новую жизнь, которую постараются создать для них родственники. Да, конечно, благо страны прежде всего, думал Райан, глядя невидящими глазами на телеграмму бельгийского правительства, но все-таки это жестоко по отношению к детям Дарлинга. Насколько было бы лучше для всех, если бы всего этого с самолетом и Капитолием не было...

В придачу ко всему Джеку редко доводилось утешать детей человека, с которым он был знаком, и уж тем более ему никогда не приходилось выселять их из дома, в котором они жили. Он покачал головой. Это не его вина, всего лишь обязанность.

В телеграмме, к чтению которой он вернулся, говорилось, что Америка дважды помогла спасти эту маленькую страну на протяжении менее тридцати лет, затем защищала ее независимость, являясь основателем союза НАТО, и что Америку с этой страной, которую вряд ли смогут найти на глобусе большинство американских граждан, объединяют узы дружбы, скрепленные кровью. И это была правда. Каковы бы ни были недостатки Америки, какой бы несовершенной она ни являлась, Соединенные Штаты почти всегда поступали правильно. Благодаря этому мир становился лучше, и потому он обязан продолжать дело своих предшественников.

* * *

Инспектор Пэт О'Дей был благодарен природе за холодную погоду. Его карьера следователя длилась почти тридцать лет, и ему не в первый раз приходилось иметь дело с множеством мертвых человеческих тел и частями трупов. Впервые ему довелось заниматься расследованием массового убийства в штате Миссисипи в мае, когда Ку-Клукс-Клан взорвал воскресную школу, где погибло одиннадцать человек. По крайней мере сейчас, холод избавил следователей от жуткого трупного запаха. Он никогда не стремился высоко продвинуться в бюро — его должность инспектора отличалась тем, что ее значимость менялась с приобретенным с годами опытом. На своей должности О'Дей действовал во многом подобно Мюррею. Являясь специальным уполномоченным директора ФБР по решению особо сложных задач, он часто выезжал из Вашингтона, чтобы уладить ту или иную проблему. Все признавали его незаурядные способности следователя, и он сам предпочитал практическую работу с ее решением больших и малых дел кабинетной, которая наводила на него скуку.

Заместитель директора ФБР Тони Карузо принадлежал к другой категории людей. Раньше он был старшим специальным агентом, возглавлял два отделения в разных штатах, поднялся до ранга руководителя отдела подготовки специальных агентов. После этого его назначили начальником не лучшего для работы вашингтонского отделения и одновременно заместителем директора бюро. Карузо нравились престиж, власть, высокое жалованье и специально выделенное место для его автомобиля в подземном гараже здания Эдгара Гувера, но в душе он завидовал своему старому другу Пэту, не боявшемуся испачкать руки при расследовании особенно запутанного преступления.

— Что ты скажешь? — спросил Карузо, глядя на мертвое тело. Для работы все еще требовалось электрическое освещение. Солнце поднялось из-за горизонта, но по другую сторону развалин.

— Мое мнение еще не убедит судью, но я уверен, что он был мертв задолго до того, как самолет спикировал на Капитолий.

Оба наблюдали за работой седовласого эксперта из лаборатории судебной медицины ФБР, склонившегося над трупом. Нужно было провести множество тестов, в том числе измерить внутреннюю температуру тела для компьютерной обработки данных, при которой вводились и все условия окружающей среды. И хотя высокопоставленные сотрудники ФБР предпочли бы информацию посущественней, но если смерть наступила до 21.46, это решало бы одну из важных проблем.

— Удар ножом в сердце, — произнес Карузо, вздрогнув при собственных словах. Невозможно привыкнуть к зверской жестокости убийства. Независимо от того, является жертвой насильственной смерти один человек или тысяча, насильственная смерть остается насильственной смертью, и число пострадавших всего лишь говорит о том, сколько отдельных людей ушло из жизни. — Значит, это пилот.

— Мне сказали об этом, — кивнул О'Дей. — Три полоски на погонах — это значит, он второй пилот и его убили. Таким образом, не исключено, что вел самолет только один человек.

— Сколько человек в летном экипаже такого авиалайнера? — спросил Карузо у сотрудника Национального департамента безопасности на транспорте.

— Двое. Раньше в составе экипажа был и бортмеханик, но, после того как стали выпускать новые, более совершенные самолеты, такая необходимость отпала. При особо продолжительных перелетах может потребоваться запасной пилот, но эти птицы теперь почти полностью автоматизированы, и двигатели на них практически никогда не выходят из строя.

Судебно-медицинский эксперт выпрямился, жестом подозвал людей, стоявших наготове, чтобы унести обезображенный труп, и подошел к руководителям ФБР.

— Вам нужно предварительное заключение?

— Да, конечно, — ответил Карузо.

— Он, несомненно, был мертв до падения самолета. На теле нет ушибов, вызванных ударом. Рана в груди относительно давняя. Следовало ожидать повреждения от пристежных ремней, но их я не обнаружил, на теле только царапины и почти нет крови. Даже на шее, в том месте, где голова оторвалась от тела при ударе, кровотечения почти не было. Да и вообще на теле мало крови. Могу высказать предположение, что он был убит, когда сидел в своем кресле. Ремни удерживали его тело в сидячем положении. После наступления смерти кровь стекает в нижние конечности, а когда самолет врезался в здание, ему оторвало ноги — вот почему на теле так мало крови. Мне придется поработать с ним в лаборатории, но осмелюсь предположить, что он был мертв по крайней мере за три часа до появления самолета у Вашингтона. — Уилл Геттиз передал Карузо бумажник. — Тут удостоверение личности этого парня. Бедняга. Полагаю, он не имел никакого отношения к террористическому акту.

— Насколько велика вероятность того, что ваши выводы ошибочны? — О'Дей знал, что обязан задать этот вопрос.

— Я буду очень удивлен, если в чем-то ошибся, Пэт. Возможны отклонения относительно времени смерти — на час-два, не более — он был убит скорее раньше, чем позже, — да, я допускаю это. Однако на теле так мало крови, что он, несомненно, погиб еще до момента катастрофы. Готов побиться об заклад, — сказал эксперт, зная, что от этого заявления зависит его карьера, и ничуть не сомневаясь в своей правоте.

— Слава Богу, — с облегчением выдохнул Карузо. Такое заключение не просто облегчало расследование. На протяжении следующих двадцати лет будет обсуждаться теоретическая возможность заговора, и ФБР продолжит выяснение всех обстоятельств, указывающих на это, с помощью — тут он не сомневался — японской полиции. Что еще не вызывало сомнений, так это то, что за штурвалом самолета, сокрушившего Капитолий, находился один человек, и потому совершенно ясно, что это массовое убийство, подобно многим преступлениям такого рода, было делом рук одиночки. Безумен он был или нет, был опытным летчиком или новичком, но в любом случае он действовал один. Правда, далеко не все этому поверят.

— Передай это Мюррею, — распорядился Карузо. — Он у президента.

— Слушаюсь, сэр. — О'Дей направился к месту, где стоял его пикап с дизельным двигателем. Наверно, в Вашингтоне только один такой автомобиль со специальным полицейским фонарем на крыше, провод от которого ведет к гнезду от прикуривателя, подумал инспектор. Он сел в кабину и повернул ключ зажигания. Такую информацию нельзя передавать по радио, даже по каналу кодированной связи.

* * *

Контр-адмирал Джексон надел свой парадный мундир, когда до посадки на авиабазу Эндрюз оставалось полтора часа. Ему удалось поспать шесть часов — он отчаянно нуждался в отдыхе — после брифинга, вообще-то не имевшего особого значения. Мундир был изрядно помят, поскольку лежал в походном саквояже, но это тоже не имело значения, не говоря уже о том, что и раньше синяя шерстяная ткань адмиральского мундира выглядела не лучшим образом. Впрочем, внимание пассажиров больше привлекали пять рядов наградных колодок и золотые крылышки летчика морской авиации. Сегодня утром дул, должно быть, восточный ветер, потому что КС-10 прилетел из Виргинии. При подлете к Вашингтону все, кто сидели в креслах, расположенных в хвостовой части самолета, толпились у иллюминаторов впереди, словно туристы, которыми не были. В предрассветных сумерках и при сиянии множества прожекторов на земле, было ясно видно, что здание Капитолия, символ столицы Америки, утратило свой былой облик. По какой-то причине это потрясло их больше, чем изображение, которое они видели на экранах телевизоров, прежде чем поднялись на борт самолета на Гавайских островах. Через пять минут КС-10 совершил посадку на авиабазе Эндрюз. Старшие офицеры тут же перешли к стоявшему неподалеку вертолету Первой вертолетной эскадрильи, который доставил их к посадочной площадке на крыше Пентагона. Во время этого перелета, проходившего ниже и медленней обычного, они сумели получше рассмотреть разрушенное здание Капитолия.

— Боже мой, — послышался по системе внутренней связи голос потрясенного Дейва Ситона. — Удалось кому-то спастись? Робби задумался, прежде чем ответить.

— Интересно, где находился Джек в этот момент... — произнес он наконец. Адмирал вспомнил тост офицеров британской армии:

— Выпьем за кровавые войны и времена года, когда начинаются болезни! — имелись в виду две причины для гарантированного продвижения офицеров по службе, поскольку сразу возникало немало вакантных должностей. Несомненно, многие американские офицеры займут более высокие должности в результате этого страшного инцидента, но вряд ли кому-нибудь из них хотелось продвинуться по службе таким образом. Особенно это касается его близких друзей, находящихся где-то внизу, в израненном городе.

* * *

Инспектор О'Дей заметил, что морские пехотинцы чувствуют себя словно в осажденной крепости. Он поставил свой пикап на Восьмой улице. Все подходы к казармам морской пехоты были забаррикадированы. На обочинах стояли впритык автомобили, в просветах между зданиями ряды были двойными. Инспектор вышел из машины и направился к вооруженному сержанту на КПП; на О'Дее была виниловая куртка с надписью ФБР, а в правой руке он держал удостоверение личности.

— У меня назначена встреча в доме начальника корпуса, сержант.

— С кем, сэр? — спросил морской пехотинец, сверяя лицо инспектора с фотографией на удостоверении.

— С директором ФБР Мюрреем.

— Будьте добры, оставьте у нас оружие. Мы получили такой приказ, сэр, — объяснил сержант.

— Конечно. — О'Дей передал сержанту наплечную сумку, внутри которой находился его «Смит-Вессон 1076» и две запасные обоймы. На дежурство в штаб-квартире ФБР инспектор не брал с собой запасной пистолет. — Сколько у вас здесь солдат?

— Почти две роты. Сейчас еще одна рота перебрасывается на охрану Белого дома.

Весьма разумно запирать ворота амбара, после того как из него уже украли лошадь, подумал Пэт. Ситуация показалось ему еще более мрачной из-за того, что его послали с сообщением, что все эти меры предосторожности излишни, но никто не обратил на это внимания. Сержант сделал знак лейтенанту, единственной задачей которого — всю основную работу исполняли сержанты — было провожать гостей через двор к дому начальника корпуса. Подойдя к инспектору, лейтенант приложил руку к козырьку фуражки только потому, что он был все-таки офицером морской пехоты.

— Я прибыл к Дэниелу Мюррею. Он ждет меня.

— Прошу вас следовать за мной, сэр.

У каждого угла казарменных зданий стояли вооруженные морские пехотинцы, а в центре двора был установлен на треноге крупнокалиберный пулемет. Две роты, подумал инспектор, это больше трехсот морских пехотинцев. Да, президент Райан находится здесь в безопасности, если только не объявится еще один маньяк за штурвалом самолета. По пути их остановил капитан, пожелавший еще раз сравнить лицо О'Дея с фотографией на удостоверении. Забота о безопасности президента явно зашла слишком далеко. Нужно сказать об этом, прежде чем на улицах появятся танки.

Мюррей встретил его на крыльце.

— Хорошие новости? — спросил он.

— Очень, — ответил инспектор.

— Пошли. — Мюррей жестом позвал друга за собой и ввел его в столовую. — Это инспектор О'Дей. Думаю, Пэт, ты знаешь всех, кто находятся здесь.

— Доброе утро. Я приехал с Капитолийского холма. Мы недавно обнаружили кое-что, проливающее свет на происшедшее, — начал он и через пару минут закончил рассказ.

— Насколько надежна эта информация? — спросила Андреа Прайс.

— Вы ведь знаете, как ведется расследование, — ответил О'Дей. — Это предварительные данные, но мне они кажутся вполне надежными, а после полудня узнаем о результатах проведенных тестов. Сейчас происходит опознание тела. Процедура осложняется тем, что труп обезглавлен, а руки сильно пострадали. Мы не собираемся закрывать дело, просто говорим, что в нашем распоряжении имеется предварительная информация, подтверждающая уже имеющиеся сведения.

— Можно упомянуть об этом по телевидению? — спросил Райан, глядя на сидящих за столом.

— Ни в коем случае, — ответил ван Дамм. — Во-первых, эта информация еще не окончательная. Во-вторых, пока слишком рано говорить об этом, и зрители могут не поверить.

Мюррей и О'Дей обменялись взглядами. Они не были политиками, а Арни ван Дамм принадлежал к их числу. Для них контроль за полученной информацией необходим для того, чтобы присяжные поняли, что никто не имел к ней доступа. Для Арни контроль за информацией состоял в том, чтобы люди не узнали о ней до тех пор, пока он не убедится, что для этого настало время, пока ее не проверят самым тщательным образом, а затем будут сообщать постепенно, по чайной ложке. Оба подумали о том, есть ли у Арни дети и если есть, то не умер ли его ребенок с голоду, ожидая, пока отец натрет ему должным образом морковку. Они заметили, что Райан пристально посмотрел на главу своей администрации.

«Черный ящик», о котором теперь знают все, представляет собой всего лишь магнитофон, провода от которого ведут в кабину пилотов. Магнитофон записывает данные о работе двигателей и других бортовых устройств, а также переговоры пилотов. Авиакомпания «Джапэн эйрлайнз» принадлежит государству, и на ее самолетах установлены все новейшие приборы. Полетные данные сразу переводятся в цифровую форму, а потому их расшифровка была несложной. Старший техник прежде всего сделал четкую копию подлинной металлической ленты, извлеченной из «черного ящика», запер оригинал в сейф и занялся расшифровкой копии. Национальный департамент безопасности на транспорте принял меры, чтобы при расшифровке присутствовал переводчик, владеющий японским языком.

— Полетные данные кажутся при первом прослушивании простыми и ясными. Все механизмы на самолете работают исправно, — сообщил аналитик, глядя на данные, появляющиеся на экране компьютера. — Плавные повороты, ровная работа двигателей. Пилот ведет самолет, как по учебнику.., вот до этого момента. — Он постучал пальцем по экрану. — Здесь он сделал крутой поворот с курса ноль-шесть-семь на курс один-девять шесть.., и снова все работает нормально.

— В кокпите никаких разговоров. — Второй техник прослушивал запись голосов, прогоняя ленту взад и вперед, обнаружив только рутинные переговоры между самолетом и наземными станциями управления полетом. — Я возвращаюсь к началу записи. — На ленте вообще-то не было начала. Она представляла собой непрерывную петлю на этом магнитофоне, потому что «Боинг-747» обычно совершал продолжительные перелеты над морской поверхностью, длившиеся по сорок часов. Технику пришлось потратить несколько минут, чтобы найти конец предыдущего рейса, и тут он услышал обычный обмен информацией и командами между двумя пилотами, а также самолетом и службой наземного контроля, сначала на японском языке, а затем на английском, которым обычно пользуются при международных рейсах.

Голоса стихли вскоре после того, как авиалайнер остановился на выделенной для него дорожке. В течение целых двух минут царило молчание, и затем снова началась запись, когда включились приборы во время процедуры проверки бортовых устройств, как это обычно делается перед вылетом самолета. Переводчик японского языка — армейский офицер, одетый в штатское, — приехал из Агентства национальной безопасности.

Звуки были четкими и ясными. Они слышали, как щелкали переключатели, где-то сзади раздавалось жужжание инструментов, но самым громким звуком было дыхание второго пилота, которого они опознали по дорожке на пленке магнитофона.

— Остановитесь, — внезапно сказал офицер. — Немного перемотайте ленту назад. Тут был слышен второй голос, я не совсем... Вот сейчас хорошо. Он сказал: «У тебя все готово?» Это вопрос. Должно быть, старшего пилота. Да, захлопнулась дверь, в кабину вошел старший пилот. «Предполетная подготовка закончена.., готов приступить к рулежке и взлету... О...» Боже мой, он убил его. Еще перемотайте ленту назад.

Армейский офицер — майор — не заметил, что агент ФБР взял вторую пару наушников.

Оба впервые услышали это. Агенту ФБР приходилось видеть видеозапись убийства, но ни он, ни офицер армейской разведки ни разу не слышали звуков, сопровождающих его. Удар, шорох врезающегося в человеческую плоть ножа, вздох удивления и боли, что-то вроде бульканья, словно попытка заговорить, и тут же послышался другой голос.

— Что это? — спросил агент.

— Еще отмотайте назад, — сказал офицер, глядя на стену и внимательно прислушиваясь к словам, произнесенным на японском языке. — Он сказал: «Мне очень жаль, но так уж пришлось...» — перевел майор и добавил:

— Мне показалось, что он извиняется перед ним.

Послышалось несколько тяжелых вздохов, и наступила тишина.

— Господи... — произнес потрясенный агент ФБР. Меньше чем через минуту по другому голосовому каналу послышался голос другого пилота, предупреждающего центр управления полетами, что его 747-й начинает прогрев двигателей.

— Это старший пилот, Сато, — сказала аналитик из Национального департамента безопасности на транспорте. — Первый голос принадлежал, должно быть, второму пилоту.

— Больше не принадлежит. — По голосовому каналу второго пилота слышались только фоновые шумы.

— Это верно, он убил его, — согласился агент ФБР. Им придется прокрутить эту пленку еще сто раз, прислушиваясь к ней самим и в присутствии других, но вывод останется тем же. Даже если официальное следствие будет длиться несколько месяцев, по сути дела оно закончилось меньше чем через девять часов после своего начала.

Улицы Вашингтона были неестественно пустыми. Обычно в такое время дня — Райан слишком хорошо знал это по собственному опыту — центр столицы представлял собой сплошную транспортную пробку из автомобилей государственных служащих, лоббистов, членов Конгресса, их помощников, пятидесяти тысяч адвокатов и их секретарей, а также бесчисленного множества работников различных частных фирм, обслуживающих всех тех, кто были упомянуты выше.

Но не сегодня. Поскольку на каждом перекрестке стоял полицейский автомобиль с антенной на крыше или защитного цвета машина национальной гвардии, атмосфера в городе больше походила на уик-энд перед праздничными днями, и Райан обратил внимание, что от Капитолийского холма направляется даже больше автомобилей, чем к нему, — любопытных поворачивали обратно в десяти кварталах от места, к которому они стремились.

Президентский кортеж мчался по Пенсильвания-авеню. Джек расположился на заднем сиденье «шеви сабербен», впереди и сзади ехали машины морской пехоты, между которыми вклинились автомобили агентов Секретной службы. Солнце уже встало. На небе почти не было облаков, и Райану потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, почему контуры зданий на фоне горизонта выглядят непривычно.

Он заметил, что японский «Боинг-747», пролетевший вдоль Пенсильвания-авеню, прежде чем врезаться в Капитолий, даже не повредил растущих здесь деревьев. Всю свою энергию он потратил на цель. На холме работало полдюжины подъемных кранов. Они извлекали из кратера, который еще вчера был залом заседаний палаты представителей, крупные обломки стен и опускали их на платформы грузовиков. У развалин Капитолия стояло всего несколько пожарных машин. Трагическая часть катастрофы уже закончилась. Осталась мрачная.

Весь остальной город в 6.40 утра казался нетронутым. Райан последний раз взглянул на развалины Капитолия через боковое затемненное стекло, и тут же его машина свернула вниз, на Конститьюшн-авеню. Хотя охране удалось убрать автомобили с пути президентского кортежа, она оказалась бессильна перед обычной массой любителей утренних пробежек. Возможно, бег по Моллу был частью их обычного ритуала, но сейчас они все стояли. Райан смотрел на лица людей. Некоторые из них поворачивались вслед машине, а потом устремляли взгляды на восток, некоторые собирались группками, беседуя между собой, кивали в сторону Капитолия, качали головами. Джек заметил, что агенты Секретной службы, сидевшие вместе с ним в «сабербене», крутили головами, наблюдая за ними. Не иначе они предполагали, что один из них сейчас вытащит из-под своего тренировочного костюма базуку.

Ехать так быстро по улицам Вашингтона было для Райана непривычным. Автомобили летели с такой скоростью отчасти потому, что попасть в быстро мчащуюся цель труднее, а отчасти потому, что сейчас его время было намного более ценным и не следовало тратить его понапрасну. Но важнее всего для него было ощущение, что он мчится к месту назначения, которого так хотел бы избежать. Всего несколько дней назад он принял предложение Роджера Дарлинга занять пост вице-президента, но тогда он руководствовался главным образом тем, что после пребывания в этой должности его больше никогда не пригласят на государственную службу. Он закрыл глаза, и гримаса боли промелькнула по его лицу. Почему он всегда дает согласие, когда предлагают какую-то трудную работу? Почему не отказывается от нее? Его решения, несомненно, продиктованы не мужеством, а скорее наоборот. Им так часто руководит страх, боязнь, что в случае отказа люди сочтут его трусом. А еще он боится поступить наперекор собственной совести, и чаще всего именно совесть заставляет его принимать предложения, которые ему не нравятся или вызывают у него страх, но всякий раз он не видит разумной альтернативы для иного решения.

— Все будет в порядке, — сказал ван Дамм, заметив выражение боли на лице Райана и зная, о чем думает новый президент.

Нет, не будет, подумал Райан, но не смог произнести этого вслух.

Глава 3 Изучение

Зал Рузвельта был назван в честь Теодора Рузвельта. Там на восточной стене висела его Нобелевская премия мира, присужденная ему за «успешное» посредничество в заключении мирного договора, положившего конец русско-японской войне 1904-1905 годов. Ныне историки утверждают, что эти усилия американского президента только разожгли имперские амбиции Японии и нанесли такой тяжелый удар России, что Сталин, который вряд ли симпатизировал династии Романовых, счел необходимым отомстить за унижение его страны. Впрочем, премия мира, учрежденная Альфредом Нобелем, всегда играла скорее политическую, чем реальную роль. Обычно зал использовался для небольших торжественных ланчей и заседаний, а его близость к Овальному кабинету способствовала этому. Пройти в зал Рузвельта оказалось труднее, чем ожидал Джек. Коридоры Белого дома слишком узкие для здания такого назначения, тем более когда в них кишат агенты Секретной службы. На этот раз они хоть не держали в руках оружие — и Райан почувствовал от этого облегчение. Он прошел мимо десяти новых агентов, не входивших в состав его личной охраны, что вызвало вздох недовольства у «Фехтовальщика». Сейчас все изменилось, все представлялось внове, и агенты личной охраны, которые раньше казались ему деловитыми, иногда даже до забавности, сейчаспревратились в очередное напоминание о том, что его жизнь кардинально переменилась.

— Что дальше? — спросил Джек.

— Войдите сюда. — Агент открыл перед ним дверь, и Райан увидел перед собой президентскую визажистку. Обстановка была здесь едва ли не домашней, у визажистки — женщины лет за пятьдесят — все необходимое находилось в большом чемодане из искусственной кожи. Джеку нередко доводилось и раньше выступать по телевидению — особенно после того как он стал советником по национальной безопасности, — и процедура наложения макияжа всегда претила ему. Потребовалось немалое самообладание, чтобы не двигаться, пока на лицо мягкой губкой накладывали жидкую основу для макияжа, за этим последовала пудра, лак для волос и тому подобное. Женщина делала все это молча, не произнося ни единого слова, готовая расплакаться в любую минуту.

— Мне он нравился тоже, — мягко заметил Джек. Ее руки замерли, и женщина посмотрела в лицо Райана.

— Он всегда был таким добрым. Эта процедура не нравилась ему, как не нравится и вам, но он никогда не жаловался и обычно даже шутил. Иногда я гримировала детей — просто так, для забавы. Им это доставляло удовольствие, даже мальчику. Они играли перед телевизионными камерами, операторы снимали их и отдавали им видеокассеты, и...

— Не расстраивайтесь. — Райан взял ее за руку. Наконец-то он встретил человека из обслуживающего персонала, которая относилась к нему с теплотой, и потому он не чувствовал себя обитателем зоопарка. — Как вас зовут?

— Мэри Эббот. — По ее щекам текли слезы, и ей хотелось извиниться за свою слабость.

— Вы давно работаете здесь?

— Я пришла сюда незадолго до окончания срока президентства Картера. — Миссис Эббот вытерла глаза и взяла себя в руки.

— Может быть, мне понадобится ваш совет, — произнес он мягко.

— Ну что вы, я ничего здесь не понимаю. — На ее лице появилась смущенная улыбка.

— Я тоже. Думаю, что мне придется все начинать сначала. — Райан посмотрел в зеркало. — Вы закончили?

— Да, господин президент.

— Спасибо, миссис Эббот.

Его усадили в деревянное кресло с подлокотниками. Софиты были уже включены, и в помещении ему показалось жарко. Осторожными движениями, едва прикасаясь к нему, как и миссис Эббот, техник прикрепил к галстуку Райана микрофон с двумя головками. По-видимому, это объяснялось тем, что рядом с каждым сотрудником телевизионной компании стоял агент Секретной службы, причем Андреа Прайс, стоявшая у дверей, не спускала с них глаз. Ее взгляд был полон подозрения, несмотря на то что все оборудование, внесенное в зал Рузвельта, подверглось самой тщательной проверке, а за каждым посетителем непрерывно следили такие же внимательные и напряженные глаза, как и у хирурга. Вообще-то можно изготовить пистолет из неметаллических композитных материалов — относительно этого кинофильмы были правы, — однако такой пистолет занимал все-таки немало места. Напряжение, испытываемое телохранителями, передалось телевизионщикам. Они держали руки на виду, и движения их были замедленными. Внимание агентов Секретной службы могло заставить нервничать почти любого.

— Осталось две минуты, — произнес продюсер, услышав напоминание в наушнике. — Только что начался рекламный блок.

— Вам удалось поспать прошлой ночью? — спросил старший корреспондент телевизионной компании Си-эн-эн, аккредитованный при Белом доме. Подобно всем остальным, ему хотелось как можно быстрее и точнее понять нового президента.

— Всего несколько часов, — ответил Джек, внезапно почувствовав себя напряженным. На него были направлены две камеры. Он положил ногу на ногу и сжал руки на коленях, стараясь избежать нервных движений. Какого впечатления ждут от него? Может быть, он должен казаться серьезным? Потрясенным горем? Спокойным и уверенным? Ошеломленным происшедшим? Сейчас менять что-либо было уже слишком поздно. Почему он заранее не спросил у Арни?

— Тридцать секунд, — послышался голос продюсера. Джек постарался собраться. Положение в кресле не позволит телу двигаться. Только отвечай на вопросы, сказал он себе. Ты уже не раз делал это.

— Семь часов восемь минут утра, — произнес корреспондент, глядя прямо в камеру из-за спины Райана. — Мы находимся в Белом доме с президентом Джоном Райаном.

— Господин президент, это была долгая ночь, не правда ли?

— Пожалуй, да, — согласился Райан.

— Вы можете рассказать нам о ней?

— Вы знаете, что продолжают извлекать тела из-под обломков. Тело президента Дарлинга еще не удалось обнаружить. Ведется расследование, во главе которого стоит ФБР.

— Уже удалось что-то выяснить?

— Полагаю, к концу дня мы сможем сообщить кое-что определенное, но пока говорить об этом еще рано.

Несмотря на то что корреспонденту все подробно разъяснили, Райан заметил, что у него в глазах мелькнуло разочарование.

— Почему во главе расследования стоит ФБР? По закону Секретная службы должна...

— У нас нет времени для споров о том, какому ведомству принадлежит юрисдикция в этом вопросе. Расследование нужно провести как можно быстрее. Вот почему я принял решение сделать ФБР ответственным за расследование катастрофы — под руководством Министерства юстиции и с помощью других федеральных агентств. Нам нужны результаты и как можно быстрее. Я пришел к выводу, что так будет лучше.

— Нам стало известно, что вы назначили нового директора ФБР.

— Да, Барри, это верно, — кивнул Джек. — Пока обязанности директора ФБР будет исполнять Дэниел Е.Мюррей. Дэн — кадровый агент ФБР и до вчерашнего дня занимал должность специального помощника директора ФБР Билла Шоу. Я знаю его уже много лет. Он является одним из лучших полицейских на государственной службе. Я попросил его возглавить ФБР до тех пор, пока не будет принято окончательное решение по поводу того, кто станет директором.

* * *

— Мюррей?

— Это полицейский, считается одним из лучших специалистов в области расследований террористических актов и шпионажа, — ответил офицер разведывательной службы.

— Гм. — Он снова поднес к губам чашку с горьковато-сладким кофе.

* * *

— Что вы можете сказать нам относительно подготовки к.., я имею в виду ближайшие дни, — спросил корреспондент.

— Барри, планы все еще в области разработки. Прежде всего мы должны дать возможность ФБР и другим правоохранительным ведомствам заниматься своей работой. К концу дня поступит новая информация, но для многих это была долгая и трудная ночь.

Корреспондент кивнул и решил, что пришла очередь задать вопрос о личной жизни президента.

— Где вы и ваша семья провели эту ночь? Я знаю, что вы спали не в Белом доме.

— В казармах морской пехоты, на углу Восьмой улицы и Ай-авеню, — ответил Райан.

— Черт побери, босс, — пробормотала Андреа Прайс, стоя у дверей зала. Некоторые репортеры узнали об этом, но Секретная служба не подтвердила и не опровергла эти сведения, и потому большинство средств массовой информации просто передали, что семья Райана провела ночь в «неустановленном месте». — Ничего, этой ночью они будут спать в другом месте. И на этот раз место останется неизвестным. Проклятье.

— Почему именно там?

— Видите ли, где-то нужно спать, а казармы морской пехоты показались достаточно удобным местом. Я ведь сам был когда-то морским пехотинцем, Барри, — спокойно ответил Джек.

* * *

— Помните, как мы взорвали их тогда?

— Да, это была славная ночка.

Офицер разведывательной службы вспомнил, как он в Бейруте смотрел в бинокль с крыши «Холлидей инн». Он участвовал в подготовке операции. Говоря по правде, самым трудным было найти водителя. Корпус морской пехоты пользуется в Америке странной популярностью, о его неуязвимости ходят легенды. Он с улыбкой подумал о том, можно ли там купить или взять в аренду большой грузовик... И тут же отбросил эту забавную мысль. Нужно заниматься делом. Он несколько раз бывал в Вашингтоне, и казармы корпуса морской пехоты были одним из мест, которые интересовали его. Нет, они слишком хорошо защищены. Жаль. Политическое значение цели делало ее весьма привлекательной.

* * *

— Это он напрасно, — заметил Динг за утренним кофе.

— Ты считаешь, что Райан должен прятаться? — спросил Кларк.

— Ты знаком с ним, папа? — спросила Патриция.

— Некоторым образом. Мы с Дингом когда-то охраняли его. В прошлом я знал его отца... — не подумав, добавил Джон, что было для него весьма необычно.

— Какой он, Динг? — спросила Пэтси у своего жениха, взглянув на кольцо, недавно появившееся на ее пальце после помолвки.

— Очень умный, — ответил Чавез. — Спокойный, неразговорчивый. С ним приятно иметь дело, всегда найдет для тебя доброе слово. Если ты заслуживаешь того.

— Он может быть упрямым и настойчивым, когда это необходимо, — заметил Джон, глядя на своего напарника, который скоро станет и его зятем. От этой мысли ему нередко становилось не по себе. Затем он увидел выражение глаз своей дочери, и по спине у него пробежал холодок. Проклятье.

— Это верно, — согласился Чавез.

* * *

От жара софитов лицо Райана вспотело под слоем макияжа, и он едва удержался, чтобы не почесать место, которое зудело особенно сильно. Усилием воли он заставил себя не двигаться, но у него начали подергиваться мышцы на лице, и оставалось только надеяться, что для телевизионной камеры эти мелкие судороги останутся незаметными.

— Боюсь, что не могу сказать, Барри, — произнес он, крепко сжимая руки. — Сейчас слишком рано давать определенные ответы на многие вопросы такого рода. Когда у нас появится возможность сказать что-то определенное, мы немедленно сделаем это. А пока приходится воздержаться от ответов.

— Вам предстоит тяжелый день, — сочувственно произнес корреспондент Си-эн-эн.

— Барри, всем нам будет нелегко.

— Спасибо, господин президент. — Корреспондент подождал, пока выключатся камеры и он услышит команду из штаб-квартиры компании в Атланте, прежде чем заговорить снова.

— Хорошее интервью. Еще раз спасибо.

В зал вошел ван Дамм, по пути оттолкнув Андреа Прайс. Мало кто решился бы прикоснуться к агенту Секретной службы без серьезных и неприятных последствий, не говоря уже о том, чтобы ворваться в зал и оттолкнуть при этом руководителя личной охраны президента, но к Арни это не относилось.

— Очень хорошо. Веди себя так же и дальше. Отвечай на вопросы. Пусть твои ответы будут короткими.

Затем к Райану подошла миссис Эббот и поправила грим. Одной рукой она мягко коснулась его лба, а другой выровняла маленькой щеткой прическу. Даже перед выпускным вечером в средней школе... — как ее звали? Джек задал себе вопрос, не относящийся к делу, — ни он сам и ни кто другой не занимался так старательно его жесткими черными волосами. При иных обстоятельствах он мог бы засмеяться.

Корреспондент Си-би-эс была женщиной лет за тридцать и являла собой наглядное доказательство того, что красота и ум не исключают друг друга.

— Господин президент, что осталось от правительства? — спросила она после первых малозначащих вопросов.

— Мария, — Райану сказали, что он должен обращаться к каждому корреспонденту по имени; он не знал почему, но это казалось достаточно разумным, — несмотря на то что последние двенадцать часов были страшными для всех нас, мне хотелось бы напомнить вам о речи, произнесенной президентом Дарлингом несколько недель назад: Америка остается Америкой. Все федеральные ведомства действуют уже сегодня под руководством заместителей и...

— Но Вашингтон...

— Из соображений общественной безопасности принято решение ограничить движение по Вашингтону, это верно, однако...

Она снова прервала его, не от бестактности, а от того, что у нее было всего четыре минуты и ей хотелось использовать их как можно продуктивнее.

— Войска на улицах..?

— Мария, этой ночью труднее всех пришлось полиции и пожарной охране. Они работали всю ночь — всю долгую холодную ночь. Мы обратились к подразделениям Национальной гвардии округа Колумбия, и они временно пришли на помощь гражданским ведомствам. Такое случается и после ураганов, торнадо и других стихийных бедствий. По сути дела Национальная гвардия выполняет муниципальные функции. ФБР работает рука об руку с мэром Вашингтона, стараясь побыстрее справиться с последствиями катастрофы.

Это было самое продолжительное заявление Райана, сделанное этим утром, и он с трудом договорил до конца, настолько напряженным чувствовал себя. В этот момент Джек заметил, что стискивает руки с такой силой, что у него побелели пальцы, и ему пришлось заставить себя расслабить их.

* * *

— Посмотрите на его руки, — заметила премьер-министр. — Что нам известно об этом Райане?

Руководитель ее разведывательной службы держал на коленях папку, содержание которой он уже помнил наизусть, поскольку смог позволить себе потратить целый рабочий день на знакомство с биографией нового главы государства.

— Он — кадровый офицер разведки. Вы ведь знаете о перестрелке в Лондоне, и о происшедшем позднее в Соединенных Штатах инциденте несколько лет назад...

— Ах да, — заметила она, делая глоток чая и отбрасывая как несущественную эту часть прошлого нового президента. — Выходит, он всего лишь бывший шпион...

— Да, но о нем хорошо отзываются. Наши русские друзья очень высокого мнения о Райане. Такой же точки зрения придерживается и «Сенчури хаус»[91], — сказал генерал, воспитанный в лучших британских традициях. Подобно своему премьер-министру, он получил образование в Оксфорде, а затем уже закончил военную академию в Сэндхерсте. — Блестящий интеллект. Есть все основания считать, что Райан, занимая должность советника по национальной безопасности у президента Дарлинга, сыграл важную роль в руководстве действиями американских вооруженных сил против Японии...

— И против нас? — спросила премьер-министр, не отрывая взгляда от экрана. Как удобно пользоваться спутниковым телевидением — а у всех главных американских телекомпаний теперь есть своя спутниковая связь. Сейчас не нужно тратить целые сутки и лететь на самолете, чтобы увидеть главу враждебного государства — причем в напряженной обстановке. Теперь она видела, как он ведет себя, когда находится в трудном положении, могла оценить его способность справиться с подобной ситуацией. Независимо от того, служил он в разведке или нет, сейчас этот Райан явно чувствует себя не в своей тарелке. Ну что ж, у каждого свои слабые места.

— Несомненно, господин премьер-министр.

— Он совсем не такой грозный противник, как гласит ваша информация, — сказала она своему советнику. Действительно, новый американский президент явно нервничал, не был уверен в себе.., несомненно, его не следует переоценивать.

* * *

— Когда вы сможете более подробно рассказать нам о случившемся? — спросила Мария.

— Сейчас мне трудно ответить на этот вопрос. Прошло слишком мало времени. Есть вещи, занимаясь которыми не следует торопиться, — заметил Райан. Он смутно чувствовал, что потерял контроль над ходом интервью, каким бы коротким оно не было, и не мог понять почему. Ему не пришло в голову, что телерепортеры выстроились у дверей зала Рузвельта, подобно покупателям у прилавка в магазине, что каждый из них хотел спросить его о чем-то новом — после пары первых вопросов — и что все они стремились к тому, чтобы произвести впечатление, но не на нового президента, а на телезрителей, на невидимые массы людей, скрывающихся за телевизионными камерами, которые смотрели передачи утренних новостей, — корреспонденты всячески старались укрепить свой имидж в их глазах. Независимо от того, насколько серьезный удар был нанесен их стране, высокий рейтинг популярности позволял корреспондентам заработать, улучшить жизнь своих семей, и потому Райан являлся для них всего лишь очередным этапом на пути к этому. По этой причине рассчитывать, что заявление, сделанное Арни телерепортерам перед началом серии интервью относительно того, о чем следует говорить и о чем нет, подействует на них, особенно не приходилось, хотя оно исходило от опытного политического деятеля. Единственным козырем в руках Райана была ограниченность времени, выделенного для каждого репортажа. В данном случае новости передавались местными филиалами телевизионных компаний в двадцать пять минут после каждого часа, и вне зависимости от того, какая трагедия потрясла Вашингтон, зрители хотели познакомиться с прогнозом погоды и состоянием транспорта на дорогах, потому что это касалось их повседневной жизни — обстоятельство, которое, по-видимому, не приходило в голову тем, кто находились внутри города, опоясанного кольцевым шоссе, хотя об этом знали местные телевизионные станции, расположенные по всей стране. Мария внешне вела себя любезно, что противоречило ее внутренним чувствам, когда ведущий передачи прервал ее из Атланты. Она улыбнулась, глядя в камеру.

— О дальнейшем развитии событий мы будем информировать вас и дальше.

Теперь у Райана было двенадцать минут отдыха перед интервью с компанией Эн-би-си. Выпитый утром кофе делал свое дело, и ему захотелось в туалет, но, когда он резко встал, провод микрофона, пристегнутого к галстуку, едва не опрокинул его.

— Сюда, господин президент. — Прайс повела его налево по коридору, затем направо. Райан слишком поздно понял, что они идут к Овальному кабинету. Войдя в кабинет, он замер на месте. Ему по-прежнему казалось, что эта комната все еще принадлежит кому-то другому, но туалет остается туалетом, а в данном случае он примыкал к гостиной, расположенной рядом с кабинетом. Здесь по крайней мере он окажется в уединении, даже его преторианская гвардия, следующая за ним, подобно шотландским овчаркам за особенно ценной овцой, оставит в покое своего президента. Джек не подозревал, что, когда кто-то входил в этот туалет, в верхней части дверной рамы зажигалась лампочка, а глазок в двери кабинета позволял агентам Секретной службы наблюдать за всеми сторонами повседневной жизни президента.

Начав мыть руки, Райан посмотрел на себя в зеркало — он забыл, что в таких случаях не следует этого делать. Благодаря гриму он казался моложе, чем был в действительности, — само по себе неплохо, но это была фальшивая молодость, далекая от того, каким он был на самом деле. Ему захотелось стереть с лица все эти краски, прежде чем начать интервью с Эн-би-си, и только усилием воли он взял себя в руки. На этот раз корреспондент телекомпании был чернокожим, и когда Райан после возвращения в зал Рузвельта пожал ему руку, он почувствовал некоторое утешение — грим на лице корреспондента выглядел еще более нелепым. Джек не знал, что свет телевизионных софитов меняет цвет лица и, чтобы казаться нормальным на экране, приходится походить на клоуна перед телекамерой.

— Чем вы займетесь сегодня в первую очередь, господин президент? — задал телерепортер свой четвертый вопрос.

— У меня намечена еще одна встреча с исполняющим обязанности директора ФБР Мюрреем — пока мы будем встречаться дважды в день. Кроме того, предстоит заседание с сотрудниками Совета национальной безопасности, затем встреча с оставшимися в живых членами Конгресса. Вечером состоится заседание кабинета министров.

— Как обстоят дела с подготовкой к похоронам? — Корреспондент пометил еще один вопрос в своем списке.

— Говорить об этом еще рано, — покачал головой Райан. — Я знаю, что все испытывают глубокое чувство скорби, но для подготовки требуется время. — Он умолчал о том, что ближе к вечеру намечена пятнадцатиминутная встреча с сотрудниками протокольного отдела Белого дома, во время которой они проинформируют его о запланированных мероприятиях.

— Это был японский авиалайнер, к тому же принадлежащий государственной компании. Есть ли у нас основания подозревать...

— Нет, Натан, таких оснований у нас нет, — прервал его Джек, ожидавший этого вопроса. — Мы поддерживаем связь с японским правительством. Премьер-министр Кога пообещал оказать всемерное содействие в расследовании инцидента, и мы верим ему. Я хочу подчеркнуть, что военные действия между нами и Японией закончены. Все, что произошло, является кошмарной ошибкой. Япония прилагает все усилия, чтобы предать суду людей, виновных в этом конфликте. Мы еще не знаем подробностей происшедшего — я имею в виду прошлый вечер, — но когда я говорю, что мы «не знаем», это действительно означает, что мы не знаем этого. До тех пор пока не будет получена надежная информация, мне хотелось бы предостеречь всех от поспешных выводов. Это не поможет делу, а вред причинить может немалый. У нас и без того достаточно неприятностей. Сейчас надо думать о том, чтобы восстановить мир и залечить раны.

* * *

— Домо аригато[92], — пробормотал японский премьер-министр. Он впервые увидел лицо Райана и услышал его голос. И то и другое оказалось моложе, чем он предполагал, хотя в начале дня его подробно проинформировали о новом американском президенте. Кога обратил внимание на то, как нервничает Райан, но когда ему хотелось ответить на вопрос, не кажущийся глупым, — интересно, почему американцы с таким терпением относятся к наглости средств массовой информации? — его голос менялся, равно как менялось и выражение глаз. Перемена была едва заметной, однако Кога привык замечать малейшие нюансы. Это было одним из преимуществ японского воспитания, не говоря уже об опыте всей своей взрослой жизни, посвященной политике.

— Он может оказаться опасным противником, — негромко произнес сотрудник Министерства иностранных дел. — В прошлом он неоднократно демонстрировал незаурядное мужество.

Кога подумал о том, что прочитал в газетах два часа назад. Этот Райан не раз прибегал к насилию, что вызывало отвращение у премьер-министра Японии. Однако от двух таинственных американцев, которые, по-видимому, спасли его от собственных соотечественников, он узнал, что иногда приходится прибегать к насилию, подобно тому как необходимо пользоваться скальпелем при хирургических операциях. А Райан воспользовался силой, для того чтобы защитить других, сам пострадал при этом, затем снова прибегнул к силе, перед тем как вернуться к мирной жизни. Но потом он опять продемонстрировал обратную сторону своего характера и применил силу, на этот раз против Японии, причем вел боевые действия искусно и безжалостно, и тут же проявил милосердие и уважение к побежденному противнику. Бесстрашный человек...

— Думаю, он благородный человек, — произнес Кога и задумался. Как странно, что между двумя людьми, никогда не встречавшимися и всего неделю назад воевавшими друг с другом, возникли узы дружбы. — Он настоящий самурай.

* * *

Корреспондентом телевизионной компании Эй-би-си оказалась молодая блондинка, которую звали Джой[93], и это имя почему-то показалось Райану поразительно неподходящим для сегодняшнего дня. Но таким именем наградили ее родители, вот и все. Если Мария из Си-би-эс была красивой, то Джой выглядела ошеломляюще прелестной, и скорее всего именно поэтому руководство телевизионной компании выбрало девушку для утренних передач, обладающих самым высоким рейтингом. Ее рукопожатие было теплым и дружеским — в нем чувствовалось и что-то еще, от чего сердце Джека едва не остановилось.

— Доброе утро, господин президент, — негромко сказала она голосом, более уместным для вечерних приемов, чем для утренних новостей.

— Прошу садиться. — Райан показал ей на кресло напротив.

— Сейчас без десяти минут восемь. Мы беседуем с президентом Джоном Патриком Райаном в Белом доме, в зале Рузвельта, — проворковала девушка, повернувшись в сторону камеры. — Господин президент, наша страна пережила долгую и трудную ночь. Что вы можете нам сказать?

Райан уже так привык отвечать на подобный вопрос, что говорил почти механически, не задумываясь. Его голос был спокойным и размеренным, он смотрел ей прямо в глаза, как его учили. В данном случае нетрудно было сконцентрировать внимание на ее карих, подернутых влагой глазах, хотя его смущало, что он погружается в них так рано утром. Он надеялся, что это не кажется слишком уж очевидным.

— Господин президент, последние несколько месяцев были тяжелыми для всех нас, а вчерашняя ночь в особенности. Через несколько минут вы встречаетесь со своим аппаратом национальной безопасности. Что беспокоит вас больше всего?

— Джой, когда-то, много лет назад, один американский президент сказал, что единственное, чего нам следует бояться, это страха. Наша страна такая же сильная сегодня, какой была вчера...

* * *

— Да, это верно. — Дарейи однажды встречался с Райаном. Тогда он показался ему высокомерным и дерзким; стоя рядом со своим хозяином, он походил на собаку, рычащую и храбрую или кажущуюся таковой. Но теперь хозяина нет и собака стоит одна, устремив глаза на прелестную, но распутную женщину, и Дарейи не удивило бы, если бы Райан высунул язык с капающей слюной. Возможно, отчасти это объясняется усталостью. Райан устал; это было очевидно. Что еще можно сказать о нем? Он такой же, как и его страна, решил аятолла. Пожалуй, на первый взгляд он кажется сильным. Райан был все еще молодым человеком, широкоплечим, с прямой спиной. У него ясные глаза и твердый голос, но, когда ему задали вопрос о силе его страны, он заговорил о страхе и о страхе перед страхом. Интересно.

Дарейи знал, что сила и власть исходят из ума, а не из плоти. Это в равной степени относится и к людям и к странам. Для него Америка являлась тайной, такой же, как и ее руководители. Но обязательно ли знать ее глубоко? Америка — страна безбожников. Вот почему этот молодой Райан заговорил о страхе. Без веры в Бога как стране, так и ее народу не хватает цели. Кое-кто говорил то же самое о стране Дарейи, но если это на самом деле соответствует истине, то по другой причине, напомнил он себе.

Подобно телезрителям всего мира, Дарейи сосредоточил внимание на лице и голосе Райана. На первый вопрос, судя по всему, Райан ответил чисто механически. Если Америка и знала что-то об этом славном инциденте, она скрывала подробности. Скорее всего американцы мало что знали, но это тоже следует иметь в виду. Сегодня у Дарейи был длинный день, и провел он его с пользой. Недавно он позвонил в свое Министерство иностранных дел и поручил руководителю отделения США (вообще-то Соединенными Штатами занимался целый отдел в правительственном здании Тегерана) подготовить доклад о деятельности американской администрации. Ситуация оказалась даже лучше, чем он ожидал. Правительство США не могло издавать новые законы, вводить налоги, не имело права тратить деньги, пока не будет заново воссоздан Конгресс, а на это потребуется время. Почти все американские министерства лишились руководителей. Мальчишка Райан — Дарейи было семьдесят два года — один представлял собой американское правительство, и то, что увидел аятолла по телевидению, не произвело на него впечатления.

Соединенные Штаты Америки уже много лет становились у него на пути. Такая мощь. Даже сократив свои вооруженные силы после развала Советского Союза — «меньшего сатаны», — Америка все еще была в состоянии сделать то, что было не по силам другим странам. Все, что ей требовалось, — это политическая решимость, и хотя Америка редко прибегала к силе, даже угроза ее применения была пугающей. Время от времени страна сплачивалась, преследуя единую цель, как это произошло не так давно с Ираком, и последствия оказывались сокрушительными, особенно если их сравнить с теми незначительными успехами, которых добилась его собственная страна в ожесточенной войне, длившейся почти десять лет. Америка была грозным противником. Однако теперь она превратилась в тонкую тростинку — или, скорее, если не лишилась руководства, то почти осталась без него. Могучее тело оказалось искалеченным и беспомощным из-за сломанной шеи и еще больше из-за отрубленной головы...

Всего один человек, подумал Дарейи, не слыша слов, доносящихся из телевизора. Слова больше не имели значения. Райан не говорил ничего важного, но его поведение о многом говорило человеку, находящемуся в другой части мира. У нового президента Америки была шея, которая привлекла внимание Дарейи. Символизм тут был очевиден. Требовалось всего лишь отделить голову от тела, а между ними, кроме шеи, ничего не было.

* * *

— У тебя десять минут до следующего интервью, — сказал Арни, когда Джой вышла из Белого дома, чтобы на автомобиле отправиться в аэропорт. Корреспонденту телевизионной компании «Фоке» заканчивали накладывать грим.

— Как я справляюсь с интервью? — спросил Райан. На этот раз он прежде чем встать, отстегнул микрофон. Ему хотелось размяться.

— Неплохо, — снисходительно ответил ван Дамм. Профессиональному политику он сказал бы нечто иное, но зрелый политический деятель сумел бы уклониться от наиболее трудных вопросов. Ситуация напоминала гольф, когда игрок старался превзойти свой гандикап, вместо того чтобы сражаться со своим противником в чемпионате. Но самое главное заключалось в том, что Райану требовалось обрести уверенность в себе, чтобы должным образом выполнять обязанности президента. Это было трудно даже в спокойной обстановке, а ему это придется сделать в крайне сложных условиях. И хотя каждый обитатель Белого дома нередко мечтал избавиться от Конгресса, а также всякого рода департаментов и ведомств, Райану нужно было понять незаменимость такой системы управления страной.

— Мне нужно еще ко многому привыкнуть, правда? — Райан оперся плечом о стену в коридоре, ведущем к залу Рузвельта.

— Привыкнешь, — пообещал глава администрации.

— Пожалуй, — улыбнулся Райан, забыв о том, что непрерывная серия утренних интервью отвлекла его от других событий дня. И тут агент Секретной службы передал ему записку.

* * *

Это было несправедливо по отношению к семьям других погибших во время катастрофы, однако прежде всего стремились найти тело президента Дарлинга. Четыре подъемных крана работали у западной стены здания под руководством бригадира, который сейчас стоял вместе с группой опытных строителей на полу зала заседаний. Они расположились слишком близко к разрушенной стене, подвергая себя немалой опасности, однако сегодня утром здесь отсутствовали представители Федерального агентства по охране труда. Единственными государственными служащими в разрушенном зале были агенты Секретной службы — хотя расследованием руководило ФБР, никто не хотел мешать агентам в их печальном деле. Поблизости стояли врач и группа санитаров, готовых оказать медицинскую помощь в том маловероятном случае, если удастся обнаружить кого-то, уцелевшего под обломками, хотя рассчитывать на это не приходилось. Самым трудным было координировать работу четырех кранов, опускавших свои крюки в глубокий кратер — так выглядел теперь зал заседаний, словно квартет жирафов, пьющих из одного водоема. Только благодаря навыку крановщиков крюки кранов не соприкасались.

— Вон, смотрите! — показал бригадир. Из-под обломков высовывалась почерневшая рука, сжимающая автоматический пистолет. Она принадлежала Энди Уолкеру, начальнику личной охраны президента Дарлинга. На последнем кадре телевизионной записи он был в нескольких футах от него, успел подскочить к президенту, чтобы увести его с трибуны, но оказалось слишком поздно, и он всего лишь погиб рядом со своим боссом, до конца выполнив свой долг.

Вниз опустился крюк соседнего крана. Стальной трос был обмотан вокруг глыбы песчаника, и крановщик начал медленно поднимать ее. Глыба вращалась под скручивающей нагрузкой. Теперь стало видно тело Уолкера и рядом с ним чьи-то ноги в брюках. Вокруг лежали разбитые в щепы и почерневшие остатки дубовой трибуны, а также виднелось несколько листов обгоревшей бумаги. Вообще-то огонь не смог пробиться через гору каменных обломков в этой части здания. Пожар закончился слишком быстро.

— Стойте! — Бригадир строителей схватил за руку агента Секретной службы и удержал его. — Они никуда не денутся. Не стоит рисковать жизнью ради мертвых тел. Подождите еще пару минут.

Он наблюдал за тем, как первый кран поднял каменный блок и очистил поле действий для второго, а потом стал жестами показывать крановщику, куда опустить крюк и где остановиться. Двое рабочих подвели стальные тросы под соседний блок, бригадир поднял руку над головой и махнул ею. Тяжелый каменный блок начал медленно подниматься.

— Нашли «Десантника», — произнес агент, наклонив голову к микрофону. Тут же вниз, несмотря на предостерегающие возгласы нескольких строителей, начала спускаться группа медиков, но уже с расстояния в двадцать футов стало ясно, что можно не торопиться. В левой руке мертвый президент держал папку со своей последней речью. Он погиб от рухнувших камней, прежде чем огонь успел добраться до его тела. У президента даже не обгорели волосы. Почти все тело было изуродовано обрушившимися каменными глыбами, но опознать его по костюму, президентской булавке на галстуке и золотым часам не составило труда. Это был, несомненно, президент Роджер Дарлинг. Работы остановились. Стрелы подъемных кранов замерли, слышался только негромкий рев их дизельных двигателей, работающих вхолостую. Крановщики, воспользовавшись перерывом, пили кофе или курили. К телу подошли судебные фотографы, которые принялись со всех сторон делать снимки.

Они не спешили. Повсюду на полу зала заседаний национальные гвардейцы укладывали в мешки и уносили мертвые тела. Два часа назад они сменили пожарных. Но вокруг трупа Роджера Дарлинга, которому Секретная служба в свое время присвоила кодовое имя «Десантник» в честь его службы в 82-й воздушно-десантной дивизии, в радиусе пятидесяти футов образовалось пустое пространство, в котором находились только агенты, в последний раз охранявшие своего президента. Для слез поиски продолжались слишком долго, хотя позднее они придут, и не раз. Когда фотографы сделали свое дело и медики ушли, четыре агента в виниловых куртках с надписью «Секретная служба» подошли к телу президента, пробравшись через гору еще оставшихся каменных блоков. Сначала они подняли тело Энди Уолкера, до последнего мгновения пытавшегося спасти своего босса, и бережно положили в мешок из прорезиненной ткани. Агенты подняли мешок, два их товарища подхватили его и унесли. Настала очередь президента Дарлинга. Уложить его в мешок оказалось намного труднее. От трупного оцепенения тело изогнулось и замерзло на морозе. Одна рука торчала под прямым углом к телу и никак не влезала в мешок. Агенты посмотрели друг на друга, не зная, как поступить дальше. Мертвое тело представляло собой вещественное доказательство, и они не имели права изменять что-то в его положении. А может быть, еще важнее был неосознанный страх причинить уже мертвому телу боль, поэтому президента Дарлинга уложили в мешок с вытянутой рукой, как у капитана Ахава[94]. Четыре агента вынесли его из разрушенного зала заседаний, обходя лежащие каменные блоки, и затем спустились к машине «скорой помощи», стоявшей внизу в ожидании тела президента. Это привлекло внимание расположившихся поблизости фотографов, которые тут же кинулись делать снимки. Телевизионные камеры, установленные неподалеку от развалин, тут же запечатлели процедуру погрузки тела мертвого президента с помощью электронно-цифровых объективов.

Изображение, появившееся на экране стоявшего на столе монитора, прервало ход интервью Райана телерепортеру компании «Фоке». Джек проследил за тем, как тело Дарлинга бережно положили в машину. Почему-то увиденное сделало его положение как президента официальным.

Роджер Дарлинг действительно погиб, и теперь Райан почувствовал на своих плечах всю тяжесть ответственности. Направленная на него камера запечатлела изменившееся выражение лица нового президента, когда он вспомнил, как Дарлинг ввел его в состав правительства, как доверял ему, полагался на него и, самое главное, сумел многому научить...

Все осталось в прошлом, понял Джек. Раньше он всегда мог обратиться к кому-то за советом. Конечно, обращались и к нему, интересовались его точкой зрения, предоставляли свободу действий в кризисной ситуации, но всегда был человек, к помощи которого он мог прибегнуть, который мог ободрить его, сказать, что он на правильном пути. Сейчас Райан тоже мог обратиться за советом, но в ответ он получит только чью-то точку зрения, а не указание, как поступить. Теперь решения придется принимать самому. Он услышит массу суждений. Его советники будут вести себя подобно адвокатам — одни станут высказывать свое мнение, другие — свое. Они будут одновременно говорить ему, что он прав и ошибается, приводить доводы и контрдоводы, но, когда обсуждение закончится, только он понесет ответственность за принятое решение.

Президент Райан провел ладонью по лицу и бессознательно размазал на нем грим. Он не знал, что «Фоке» и другие телевизионные компании вели теперь полиэкранную передачу, потому что все имели доступ к изображению, поступающему из зала Рузвельта. Он едва заметно потряс головой, как человек, который вынужден согласиться с чем-то, что ему не нравится. Лицо Райана было слишком бесстрастным для выражения печали. За ступенями Капитолия снова начали двигаться подъемные краны.

— Что мы будем делать теперь? — спросил корреспондент телекомпании «Фоке». Этот вопрос не входил в подготовленный им список и был просто человеческой реакцией на увиденное. Кадры, переданные с Капитолийского холма, значительно сократили время, отведенное для его интервью, и его продление нарушило бы расписание, а правила Белого дома нельзя нарушать.

— Нам предстоит огромная работа, — ответил Райан.

— Спасибо, господин президент. Сейчас тринадцать часов четырнадцать минут.

Джек наблюдал за тем, как погасла лампочка на телевизионной камере. Продюсер подождал несколько секунд, махнул рукой, и президент снял с галстука микрофон с проводом. Первый телевизионный марафон закончился. Прежде чем выйти из зала, он внимательно посмотрел на камеры. Раньше он читал лекции по истории, затем проводил брифинги, но все это происходило перед живой аудиторией, он видел глаза слушателей, понимал их выражение и в зависимости от их реакции мог несколько изменить стиль обращения, говорить быстрее или медленнее, может быть — если это позволяли обстоятельства, — пошутить или повторить что-то, чтобы прояснить какой-то вопрос. Теперь ему придется обращаться не к людям, а к вещи. И это обстоятельство тоже не понравилось Райану. Он вышел из зала, а тем временем люди во всем мире оценивали услышанное от нового американского президента, обменивались впечатлением, какое он на них произвел. Пока он снова направляется в туалет, его выступление уже станет предметом обсуждения для комментаторов более полусотни стран.

* * *

— Это самое лучшее, что случилось с нашей страной после президентства Джефферсона. — Старик считал себя серьезным знатоком истории. Ему нравился Томас Джефферсон благодаря его заявлению, что лучше всего управляют той страной, которой управляют как можно меньше. Это единственное, что он запомнил из высказываний мудреца, жившего в Монтичелло.

— И сделать это сумел япошка, представляешь. — Его собеседник иронически фыркнул. Такого рода событие даже способно подорвать теорию расизма, которую он считал непоколебимой. А можно ли с этим согласиться?

Они не спали всю ночь — сейчас было 5.20 по местному времени, — не отрываясь от теленовостей, передача которых шла непрерывно. Корреспонденты, заметили они, выглядели еще более усталыми, чем этот парень Райан. У часовых поясов есть все-таки преимущество. Оба перестали пить пиво около полуночи и через два часа, когда начали клевать носом, перешли на кофе. Не время спать. Они наблюдали какой-то фантастический телевизионный марафон, переключаясь с одного канала на другой, благодаря большой спутниковой антенне, установленной рядом с хижиной. Только этот телемарафон не был посвящен сбору средств для помощи детям-инвалидам, или жертвам СПИДа, или школам для ниггеров. Эта передача была интересной. Подумать только, все эти вашингтонские мерзавцы, должно быть, изжарились, как на сковородке, по крайней мере большинство из них.

— Барбекю[95] из бюрократов, — хихикнул Питер Холбрук, наверно, в семнадцатый раз после половины двенадцатого ночи, когда начал подводить итоги случившегося. Недаром в движении за ним закрепилась репутация человека с творческим складом ума.

— Перестань, Пит, черт побери! — захлебнулся от хохота Эрнест Браун и пролил кофе себе на колени. Выражение приятеля показалось ему таким забавным, что он даже не вскочил на ноги, отчего у него промокли брюки.

— Это была долгая ночь... — согласился Холбрук, тоже улыбаясь.

Они смотрели выступление президента Дарлинга по двум причинам. Прежде всего потому, что все крупные телевизионные компании предупредили о перемене в программе вещания, как это обычно бывает перед важными событиями; правда, их спутниковая антенна обеспечивала прием 117 каналов, так что достаточно было переключить телевизор, чтобы не слушать выступления главы правительства, которое они и все их друзья глубоко презирали. А еще, сознательно разжигая в себе ненависть к исполнительной власти в Вашингтоне, они всегда смотрели выступления, передаваемые по правительственному каналу, — обычно оба посвящали этому по часу в день, — чтобы распалить себя еще больше по отношению к людям в Вашингтоне. Вот и сегодня они смотрели выступление президента, беспрестанно обмениваясь колкими замечаниями по его адресу.

— А кто этот парень Райан? — спросил Браун, широко зевая.

— Наверно, еще один бюрократ. Бюрократ и говорит бюро-срань.

— Да, — рассудительно согласился Браун. — И никто его не поддерживает, Пит.

Холбрук повернулся и посмотрел на друга.

— А ведь в этом что-то есть, а? — С этими словами он встал и подошел к полкам вдоль южной стены его кабинета. Его экземпляр Конституции Соединенных Штатов в мягкой обложке был изрядно потрепан от частого употребления, потому что он постоянно заглядывал в него, чтобы улучшить понимание того, к чему стремились ее авторы.

— Знаешь, Пит, здесь нет ни слова о подобной ситуации.

— Неужели?

— Ни единого слова, —подтвердил Холбрук.

— Вот ведь как. — Об этом стоит подумать, верно?

* * *

— Убит? — спросил президент Райан, все еще вытирая с лица грим мокрыми бумажными салфетками, похожими на те, которыми еще недавно он вытирал попки своим детям. По крайней мере когда он закончил, его лицо снова стало чистым.

— Это предварительное заключение, основанное на осмотре тела и места обнаружения пилота, а также на прослушивании записей переговоров в кокпите авиалайнера. — Мюррей перелистал страницы, переданные ему по факсу всего двадцать минут назад.

Райан откинулся на спинку кресла. Подобно многому в Овальном кабинете, оно было новым. Все личные и семейные фотографии Дарлинга были убраны. Бумаги, лежавшие на столе, забрали секретари Дарлинга. Мебель и все остальное в кабинете доставили со складов Белого дома. По крайней мере кресло было удобным, изготовить такое, со спинкой, защищающей сидящего в нем, стоит немалых денег. Скоро и его заменят на сделанное специально для Райана мастером, который бесплатно делал кресла для обитателей Овального кабинета. Поразительно, но он не только делал это бесплатно, но и никому об этом не говорил. Несколькими минутами раньше Джек решил, что в любом случае, рано или поздно, ему придется здесь работать. Секретари сидели в своих комнатах рядом, и с его стороны несправедливо заставлять их бегать из одного конца здания в другой, спускаться по лестницам и затем подниматься снова. Другое дело — спать в Белом доме, но эта проблема может пока подождать, хотя, ею тоже придется заняться...

Значит, подумал он, глядя через письменный стол на Мюррея, совершено убийство.

— Его застрелили?

— Удар ножом в сердце, только одна рана, — покачал головой Дэн. — Наш агент пришел к выводу, что это было тонкое лезвие, как у ножа для разделки мяса. Судя по записям, сделанным в кокпите авиалайнера, он был убит перед взлетом. Похоже, мы можем точно определить время убийства. С момента перед пуском двигателей до момента катастрофы на пленке записан голос только одного старшего пилота. Его фамилия Сато, очень опытный летчик, много лет командовал авиалайнером. Японская полиция передала нам кучу информации о нем. По-видимому, во время войны у него погибли сын и брат. Брат командовал эсминцем, затонувшим вместе со всем экипажем. Сын служил в авиации, летал на истребителе и разбился при посадке. Оба погибли в один и тот же день. Так что Сато руководствовался чувством личной мести. У него был побудительный мотив и возможность отомстить, Джек. — Мюррей позволил себе назвать президента по имени, потому что в кабинете находились только они и беседовали с глазу на глаз — точнее, почти одни, у двери стояла Андреа Прайс. Она неодобрительно относилась к столь фамильярному обращению — никто не сказал ей, сколько лет дружит президент с сотрудником ФБР и что они пережили вместе.

— Вам удалось провести опознание очень быстро, — заметила Прайс.

— Это нуждается в дополнительной проверке, — согласился Мюррей. — Чтобы окончательно убедиться в этом, прибегнем к анализу на ДНК. Качество переговоров, записанных в кокпите, достаточно хорошее для анализа тембра голоса. По крайней мере так мне сообщили. В распоряжении канадцев имеются записи радиолокационного слежения за самолетом, пока он не покинул их воздушное пространство, так что будет нетрудно проверить точность записей на пленке «черного ящика». Мы знаем, что авиалайнер вылетел с Гуама, совершил посадку в Японии и Ванкувере, наконец, нам известен момент, когда он врезался в здание Капитолия. Короче говоря, нам все ясно. Впрочем, шума будет немало, господин президент. — Такое обращение больше понравилось Андреа Прайс. — Пройдет по крайней мере два месяца, прежде чем мы соберем все улики. Согласен, нельзя исключить вероятность того, что мы ошибаемся, но с практической точки зрения мое мнение и мнение старших агентов, работавших на месте катастрофы, совпадают — расследование можно считать почти законченным.

— В чем вы можете ошибаться? — спросил Райан.

— Теоретически во многом, однако нужно принимать во внимание практические соображения. Если это было чем-то другим, а не Поступком фанатика... Впрочем, нет, говорить так несправедливо, верно? Правильнее говорить о поступке разъяренного человека. Короче говоря, если это был заговор, нужно исходить из того, что он тщательно планировался, а у нас нет никаких доказательств этого, да и выглядит такая теория крайне маловероятной. Откуда они могли знать, что война будет проиграна, как узнали о совместном заседании обеих палат? А если это планировалось как военная операция, то, по мнению сотрудника Департамента по безопасности на транспорте, было бы очень несложно погрузить на борт авиалайнера десять тонн взрывчатки.

— Или ядерную бомбу, — добавил Джек.

— Совершенно верно, или ядерную бомбу, — кивнул Мюррей. — Между прочим, это напомнило мне о том, что сегодня французский военно-воздушный атташе должен побывать на японском заводе, занимавшемся изготовлением их ядерного оружия. Японским властям понадобилась пара дней, чтобы обнаружить этот секретный завод. Туда вылетел опытный специалист, хорошо разбирающийся в подобных вещах, — сейчас он должен прибыть на место. — Мюррей заглянул в свои записи. — Это доктор Вудро Лоуэлл — да, конечно, я знаю его. Он руководит Ливерморской лабораторией. Премьер-министр Кога передал нашему послу, что просит забрать эти проклятые устройства и вывезти их из Японии как можно быстрее.

Райан повернул свое кресло. Окна позади него выходили на памятник Вашингтону. Обелиск был окружен кольцом флагштоков с приспущенными в знак траура флагами. Однако он заметил, что у входа стоят люди, ожидающие очереди, чтобы подняться в лифте к вершине монумента. Туристы приезжают в Вашингтон, чтобы увидеть достопримечательности. Ну что ж, на этот раз им в некотором роде повезло, правда? Райан обратил внимание, какие толстые в окнах Овального кабинета стекла — на случай, если кто-то из этих туристов прячет под пальто снайперскую винтовку...

— Что из этого можно предать огласке? — спросил президент Райан.

— Я не буду возражать, если средства массовой информации узнают некоторые факты, — ответил Мюррей.

— Вы уверены в этом? — спросила Прайс.

— Видите ли, в данном случае нам не нужно скрывать улики, как это необходимо перед началом судебного процесса. Обвиняемый погиб. Мы начнем поиски возможных соучастников, однако сведения, которые мы можем предать сегодня огласке, ничуть этому не помешают. Я не являюсь сторонником публикации подробностей уголовного дела, но общественность хочет узнать что-то, а в этом случае можно проинформировать людей о ходе расследования.

К тому же, подумала Прайс, это покажет ФБР в благоприятном свете. При этой мысли ей стало ясно, что по крайней мере одно федеральное ведомство начало функционировать нормально. Однако вместо этого замечания она задала вопрос:

— Кто руководит расследованием в Министерстве юстиции?

— Пэт Мартин.

— Вот как? Кто выбрал его? — спросила она. Райан повернулся, чтобы наблюдать за дальнейшим развитием обсуждения.

— Вообще-то я. — Мюррей едва не покраснел. — Президент распорядился поручить руководство расследованием лучшему кадровому прокурору, а Пэт является таковым. В течение девяти месяцев он возглавлял департамент уголовного розыска. До этого Мартин руководил департаментом по расследованию шпионажа. Раньше работал в ФБР. Он — отличный юрист, работал у нас почти тридцать лет. Билл Шоу хотел, чтобы Пэт стал судьей. Он говорил об этом с министром юстиции на прошлой неделе.

— Ты уверен, что он справится с делом? — спросил Джек. На этот вопрос решила ответить Прайс:

— Мы тоже работали вместе с ним. Дэн прав, Мартин — настоящий профессионал, из него выйдет отличный судья. Он чертовски жесткий человек, но при этом очень справедливый. Ему было в свое время поручено расследование, связанное с подделкой банкнот, которой занималась мафия в Новом Орлеане. Там он сотрудничал с моим бывшим напарником.

— О'кей, пусть он примет решение о том, что можно предать огласке. Пусть соберет пресс-конференцию сразу после ланча. — Райан посмотрел на часы. Он был президентом ровно двенадцать часов.

* * *

Отставной армейский полковник Пьер Александер, высокий, худощавый и бодрый, по-прежнему выглядел по-военному, но это ничуть не беспокоило декана. Дейву Джеймсу понравился посетитель, который сидел перед ним в кресле, уже после того, как он прочитал его биографию, а еще больше — после телефонного разговора.

Полковник Александер — друзья, которых у него было немало, звали его Алексом — являлся специалистом по инфекционным болезням и провел двадцать весьма успешных лет на государственной службе, работая главным образом то в армейском медицинском центре Уолтера Рида в Вашингтоне, то в Форт-Детрике[96] в Мэриленде, причем часто выезжал в экспедиции. Выпускник военного училища в Уэст-Пойнте и медицинского факультета Чикагского университета, значилось в его биографии. Доктор Джеймс прочитал то место, где перечислялись его заслуги в области медицины.

Список опубликованных статей, напечатанный через один интервал, занимал восемь страниц. Его дважды выдвигали на получение важных премий, но оба раза Александеру не повезло. Ну что ж, может быть, влияние университета Хопкинса в следующий раз окажется весомей. Темные глаза полковника смотрели на декана бесстрастно. Александер не отличался честолюбием, но знал себе цену и, что еще важнее, понимал, что знает ее и декан Джеймс.

— Я знаком с Гасом Лоренцем, — с улыбкой заметил Джеймс. — Мы вместе проходили практику в больнице Питера Брента Бригема.

— Блестящий ученый, — согласился Александер. Он говорил с растянутым креольским акцентом. По общему мнению, работа Гаса по изучению лихорадок Ласса и "Q" сделали его претендентом на Нобелевскую премию. — И отличный врач.

— Тогда почему вы не хотите работать с ним в Атланте? Гас сказал мне, что готов взять вас.

— Доктор Джеймс...

— Зовите меня Дейв, — перебил его декан.

— А меня — Алекс, — отозвался полковник. Гражданская жизнь, в конце концов, обладает своими преимуществами. Александер считал декана эквивалентным по званию трехзвездному генералу. Может быть, даже с четырьмя звездами на погонах. Медицинский университет Хопкинса считался весьма престижным. — Дейв, я работал в лабораториях почти всю жизнь. Мне хочется снова лечить пациентов. У Гаса я занимался бы той же работой, что и в армии. Мне он нравится — мы работали вместе в Бразилии в 1987 году и притерлись друг к другу, — заверил он декана. — Но мне надоело все время смотреть на распечатки и на предметное стекло микроскопа. — По этой же причине Александер отказался от чертовски заманчивого предложения фирмы «Пфицер фармасьютиклз», куда его приглашали на должность заведующего одной из лабораторий. Инфекционные заболевания занимали все более значительное место в медицине, и оба надеялись, что еще не слишком поздно заняться работой в этой области. Почему этот полковник не стал генералом, черт побери? — подумал Джеймс. Скорее всего из-за кадровой политики. В армии всегда существовала эта проблема, как и в университете Хопкинса. Но ее потеря может стать нашим приобретением...

— Вчера вечером я говорил о вас по телефону с Гасом.

— Вот как? — Впрочем, ничего удивительного. На этом уровне медицины все знали друг друга.

— Он сказал, чтобы я брал вас на работу не раздумывая...

— Очень любезно с его стороны, — усмехнулся Александер.

— ..прежде чем Гарри Таттл из Йельского университета заберет вас к себе в лабораторию.

— Вы знакомы с Гарри? — Ну конечно, все знают, кто чем занимается.

— Учились в одном классе, — объяснил декан. — И оба ухаживали за Уэнди. Она предпочла его. Вообще-то, Алекс, мне не о чем расспрашивать вас.

— Надеюсь, принятое решение благоприятно для меня.

— Да, конечно. Вы начнете работать в должности адъюнкт-профессора у Ральфа Фостера. Придется проводить много времени в лаборатории — там хорошая команда, вам понравится. За последние десять лет Ральф создал отличную школу. Но к нам начинает поступать все больше клинических запросов. Ральф становится староват для того, чтобы часто выезжать в экспедиции, так что вам придется поездить по миру. Кроме того, через шесть месяцев вам также поручат руководство клинической работой.

— Пожалуй, это справедливо, — кивнул отставной полковник. — Понадобится кое к чему привыкать заново. Черт возьми, разве когда-нибудь наступит время для конца учебы?

— Стоит потерять бдительность, и тебя превратят в администратора.

— Ну что ж, теперь вы понимаете, почему я повесил на гвоздь свой зеленый халат. Мне хотели поручить руководство больницей, каждый день одно и то же, с утра до вечера. Черт возьми, я знаю, что умею работать в лаборатории, причем очень хорошо. Но я хочу лечить людей — хотя бы время от времени — и, естественно, вести преподавательскую работу. Однако больше всего мне хочется работать с больными и видеть, как они уходят домой здоровыми. Когда-то, очень давно, еще в Чикагском университете мне внушили, что долг врача именно в этом.

Если Александер старается набить себе цену, то делает это очень искусно, подумал декан Джеймс. В Йельском университете ему предложат примерно такую же должность, но, работая в университете Джонса Хопкинса, Александер будет находиться недалеко от Форт-Детрика, в полутора часах летного времени от Атланты и рядом с Чесапикским заливом — в резюме, которое получил Джеймс, говорилось, что Александер любит рыбную ловлю. Разумеется, раз он вырос в дельте рек Луизианы. Подводя итог, можно сказать, что Йельскому университету не повезло. Профессор Гарольд Таттл — отличный ученый, может быть, даже чуть лучше Ральфа Фостера, но лет через пять Ральф уйдет на пенсию, а у Александера были все задатки человека, способного заменить его. Декан Джеймс считал своей главной обязанностью поиски талантливых людей. Окажись он в другой сфере деятельности, Джеймс стал бы менеджером лучшей бейсбольной команды. Значит, вопрос решен. Джеймс закрыл папку у себя на столе.

— Доктор, добро пожаловать в Медицинский университет Джонса Хопкинса.

— Спасибо, сэр.

Глава 4 Первые решения

Остаток дня пролетел, как в тумане. Райан чувствовал, что время идет, а он запоминает лишь отрывки происходящего. Впервые он познакомился с компьютерами, когда учился в Бостонском колледже. До наступления эры персональных компьютеров он пользовался самым худшим из терминалов — телетайпом, чтобы общаться с электронно-вычислительной машиной, расположенной где-то в другом месте. То же самое были вынуждены делать остальные студенты колледжа, а также многие ученики местных школ. Это носило название «работы в режиме разделения машинного времени» — еще один термин, оставшийся в прошлом, когда компьютеры стоили порядка миллиона долларов, причем их производительность соответствовала той, которую сейчас может достичь устройство размером с обычные наручные часы. Однако этот термин, узнал Джек, все еще был применим к деятельности американского президента, потому что способность заниматься одной проблемой с самого начала и доводить ее до конца была редкостной роскошью, и его работа состояла в том, чтобы следить за решением отдельных проблем, обсуждающихся во время встреч, непрерывно следующих одна за другой. Это смахивало на попытку понять, что происходит в телевизионных сериалах после кратковременного ознакомления с отдельными их эпизодами, во время которых он не должен перепутать один сериал с другим, постоянно понимая, что избежать такой ошибки совершенно невозможно. Отпустив Мюррея и Прайс, Райан занялся делом всерьез. Сначала он выслушал брифинг по национальной безопасности, проведенный одним из офицеров группы объединенных спецслужб, в обязанность которых входило информировать президента обо всем, происходящем в мире и имеющем хотя бы косвенное отношение к безопасности страны. В течение брифинга, продолжавшегося двадцать шесть минут, Райан познакомился с тем, что было ему и без того известно благодаря той должности, которую он занимал до вчерашнего дня. Тем не менее ему пришлось внимательно выслушать доклад офицера, хотя бы по той причине, чтобы понять человека, который входит в состав группы, ежедневно проводящей подобные брифинги. Все офицеры этой группы отличаются друг от друга. У каждого свой взгляд на проблемы, и Райану было необходимо научиться понимать нюансы, характерные для разных голосов, которые ему придется слушать.

— Значит, в настоящий момент ничего опасного на горизонте? — спросил Джек.

— Такого мнения придерживается персонал Совета национальной безопасности, господин президент. Вы знакомы с потенциальными очагами опасности не хуже меня, разумеется, а они меняются ежедневно. — Офицер уклонился от прямого ответа с ловкостью человека, привыкшего поступать таким образом на протяжении нескольких лет.

Выражение лица Райана не изменилось, потому что он сталкивался с этим и раньше. Офицер разведывательной службы не боится смерти, не боится обнаружить жену в постели со своим лучшим другом, ему не страшны обычные превратности жизни, но больше всего на свете его страшит допустить ошибку в том, что он говорит при выполнении своих официальных обязанностей. Впрочем, избежать этого нетрудно: требуется всего лишь не занимать определенной позиции ни по одному вопросу. В конце концов, такая болезнь не ограничивается лишь избираемыми чиновниками. Одному президенту приходится занимать четкую позицию, чтобы принимать окончательные решения, и потому ему требуются хорошо подготовленные специалисты, способные снабжать его информацией, в которой он нуждается, не правда ли?

— Позвольте мне дать вам совет, — произнес Райан после непродолжительного молчания.

— Какой, сэр? — неуверенно спросил офицер.

— Я не хочу слышать от вас только то, что вы знаете. Мне нужно также услышать, что думают по всем этим вопросам вы и ваши коллеги. Вы несете ответственность за то, что вам известно, но я готов отвечать за то, что буду принимать решения на основании того, что вы думаете. Вы забыли, что я тоже занимался подобными проблемами?

— Конечно, господин президент. — Офицер заставил себя улыбнуться, скрывая за этой улыбкой ужас перед подобной перспективой. — Я передам ваше указание.

— Спасибо. — Райан отпустил офицера, окончательно поняв, что ему нужен советник по национальной безопасности, на которого он сможет положиться, и не зная, где найти такого человека.

Дверь открылась перед уходящим офицером словно по мановению волшебной палочки — ее открыл агент Секретной службы, наблюдавший за ходом брифинга через потайной глазок.

Через пару минут в кабинет для очередного брифинга вошла группа офицеров из Министерства обороны. Старшим в ней был генерал-майор с двумя звездами на погонах[97], который вручил Райану пластиковую карточку.

— Господин президент, эта карточка должна всегда находиться в вашем бумажнике, — сказал он.

Джек кивнул, догадавшись о назначении карточки еще до того, как его пальцы коснулись оранжевого пластика. Она походила на обычную кредитную карточку, но содержала только несколько цифровых групп...

— Какая? — спросил Райан.

— Вам предстоит решить это, сэр.

Райан так и поступил, дважды прочитав третью группу цифр. Генерала сопровождали два офицера — полковник и майор, которые записали выбранную президентом группу цифр и дважды повторили ее вслух, чтобы избежать ошибки. Отныне президент Райан получил возможность отдать приказ об использовании стратегического ядерного оружия.

— Разве это вызвано необходимостью? — спросил Райан. — Мы избавились от последних баллистических ракет еще в прошлом году.

— Господин президент, у нас по-прежнему состоят на вооружении крылатые ракеты, на которые можно установить ядерные боеголовки W-80, а также атомные бомбы В-61 для бомбардировочной авиации. Нам как можно скорее требуется ваше разрешение на подготовку к возможному использованию этого оружия, просто на случай, если...

— ..если я тоже погибну, — закончил за него Райан. Теперь ты занимаешь по-настоящему важную должность, Джек, прозвучал у него в сознании неприятный тихий голос. Теперь ты можешь отдать приказ о нападении с применением ядерного оружия.

— Я ненавижу эти отвратительные штуки, генерал. Всегда ненавидел.

— От вас не требуется любить их, сэр. — В голосе генерала прозвучало сочувствие. — Далее, как вы знаете, у морской пехоты стоят наготове вертолеты VMH-1 вертолетной эскадрильи, готовые в любой момент увезти вас отсюда в безопасное место, и...

Райан слушал инструктаж генерала, а в голове у него крутилась мысль — а не попробовать ли поступить подобно Джимми Картеру, который, услышав это, сказал: «О'кей, давайте проверим. Передайте им, чтобы меня забрали отсюда прямо сейчас». Этот приказ нового президента обернулся в то время крупной неприятностью для многих летчиков корпуса морской пехоты. Но он так не сделает, не правда ли? Может создаться впечатление, что у Райана мания преследования, а это никак не будет способствовать имиджу человека, поставившего перед собой цель восстановить систему управления страной, как он обещал в своем обращении к народу. К тому же вертолеты VMH-1 сегодня наверняка находятся в состоянии полной готовности, верно?

Четвертым членом группы Министерства обороны был армейский уоррент-офицер в штатском, держащий в руках внешне самый обыкновенный чемоданчик, известный под названием «футбольный мяч», внутри которого находилась папка, а в папке лежал план ядерного удара — вообще-то не один план, а множество, рассчитанных на различные ситуации...

— Покажите, что там у вас. — Райан сделал жест в сторону чемоданчика. Уоррент-офицер заколебался, затем открыл чемоданчик и вручил президенту папку в синей обложке.

— Сэр, эти планы не менялись с того момента, как... Райан открыл папку. Первый раздел, увидел он, озаглавлен «Основные варианты ядерных ударов». Раздел начинался с карты Японии, на которой многие города были помечены точками разного цвета. Примечание внизу гласило, что точки означают мощность нанесенного удара в мегатоннах; на следующей странице, подумал он, приводится расчет вероятного количества погибших в результате этого удара. Райан щелкнул кольцами скоросшивателя и вынул из папки весь раздел, касающийся Японии.

— Я хочу, чтобы все эти страницы были сожжены и этот раздел плана уничтожен немедленно.

Это всего лишь означало, что раздел наверняка будет спрятан в каком-нибудь сейфе в управлении планирования военных операций Пентагона, а также в Омахе[98]. Подобные документы не исчезали никогда.

— Сэр, мы еще не получили подтверждения того, что японцы уничтожили все пусковые устройства, а также не уверены, что у них не осталось ядерного оружия. Видите ли...

— Генерал, это приказ, — спокойно прервал его Райан. — Как вы знаете, я имею на это право.

Генерал тут же вытянулся по стойке смирно.

— Слушаюсь, господин президент.

Райан перелистал остальные страницы папки. Несмотря на занимаемую им раньше должность, то, что он увидел сейчас, стало для него откровением. Джек всегда старался избегать слишком близкого знакомства с подробностями возможного ядерного удара. Он исходил из того, что ядерное оружие никогда не понадобится. После террористического акта в Денвере[99] и ужаса, охватившего после этого весь мир, государственные деятели различных политических убеждений на всех континентах задумались о назначении оружия, находящегося в их распоряжении. Даже во время кратковременной войны с Японией, которая только что закончилась, Райан знал, что где-то есть группы экспертов, готовящих план ответного ядерного удара. Однако он направил все свои усилия на то, чтобы этого не произошло. И вот теперь новый президент с гордостью отметил про себя, что ему даже в голову не приходило тогда подумать о вероятности осуществления плана, который он сейчас держал в руке. Его кодовое название, увидел Райан, было «Дальнобойная винтовка». Почему таким операциям присваивают столь звучные и волнующие названия, словно ими нужно гордиться?

— А это что? «Выключатель света»?

— Господин президент, — ответил генерал, — это метод электромагнитного нападения. Если взорвать ядерную бомбу на очень большой высоте, там, в безвоздушном пространстве, нет фактически ничего, что могло бы поглотить энергию взрыва и превратить ее в механическую энергию — ударную волну, например. В результате энергия атомного взрыва остается в своей первоначальной электромагнитной форме — образуется мощный электромагнитный импульс, самым убийственным образом действующий на линии электропередач и телефонную связь. Мы всегда держали наготове такое оружие для использования против Советского Союза. Их телефонная система настолько примитивна, что ее легко полностью вывести из строя. Осуществление подобной операции стоит недорого и не причиняет вреда никому на поверхности земли.

— Понятно. — Райан закрыл полегчавшую теперь папку и вернул уоррент-офицеру, который немедленно запер ее в чемоданчик. — Значит, сейчас в мире не происходит ничего, что потребовало бы применения ядерного оружия в любой форме?

— Совершенно верно, господин президент.

— В таком случае зачем этот офицер сидит все время у дверей моего кабинета?

— Вы ведь не можете заранее предсказать дальнейшее развитие событий, сэр? — спросил генерал. Ему, должно быть, было нелегко произнести такую фразу с бесстрастным лицом, держа себя в руках и сохраняя спокойствие, понял Райан, как только прошел первоначальный шок.

— Пожалуй, вы правы, — признался президент.

* * *

Во главе протокольного отдела Белого дома стояла дама по имени Джуди Симмонс, которую перевели из Государственного департамента четырьмя месяцами раньше. Ее отдел в подвальном этаже здания не знал ни минуты покоя с того самого момента чуть позже полуночи, когда она приехала сюда из своего дома в Берке, штат Виргиния. Неблагодарная задача, выпавшая на долю миссис Симмонс, заключалась в том, чтобы подготовиться к проведению самых крупномасштабных государственных похорон в американской истории. В эту работу — в той или иной мере — уже вмешивались и давали советы больше сотни служащих Белого дома, а ведь еще не наступило время ланча.

Все еще не был окончательно составлен список жертв, но после внимательного просмотра видеопленок удалось установить имена почти всех, кто находились в тот страшный момент в зале заседаний, и в распоряжении протокольного отдела имелись биографические данные на каждого из них — семейное положение, религиозная принадлежность и тому подобное, так что полным ходом шла необходимая, хотя и предварительная, разработка плана похорон. Каким бы ни было окончательное решение, главную роль в этой печальной церемонии предстояло играть президенту, и потому его постоянно информировали о каждом этапе подготовки. Похороны тысяч погибших, подумал Райан, со многими он не был даже знаком, причем тела большинства еще не извлечены из развалин, а ведь их ждали жены, мужья, дети.

— Национальный кафедральный собор, — произнес он, переворачивая страницу. Уже было установлено приблизительное количество религиозных конфессий, к которым принадлежали погибшие, так что стали известны представители духовенства, которым предстояло принять участие в экуменической религиозной церемонии, которая была бы приемлема для всех вероисповеданий.

— Именно там обычно проводятся такие церемонии, господин президент, — подтвердила вконец задерганная женщина. — Он слишком мал для останков всех усопших. — Она умолчала о том, что один из служащих Белого дома предложил провести заупокойную службу на открытом воздухе, использовав для этой цели стадион Роберта Кеннеди, где могли бы поместиться все жертвы террористического акта. — Но там хватит места для погибшего президента и миссис Дарлинг, а также для гробов с телами членов Конгресса и Сената. Мы связались с одиннадцатью иностранными правительствами и запросили их о том, как поступить с телами дипломатов, присутствовавших в зале Конгресса. Кроме того, составлен предварительный список представителей иностранных государств, которые прибудут для участия в церемонии.

Она передала Райану и этот список.

Джек пробежал по нему взглядом. Приезд представителей иностранных государств означал, что после заупокойной службы ему придется «неофициально» встретиться с многими главами правительств для проведения «неофициальных» переговоров. Нужно дать указание подготовить по странице информации для встречи с каждым из них. Вдобавок к тому, что каждый может попросить о чем-то или что-то выяснить, все не упустят случая оценить нового американского президента. Джек понимал, что ему предстоит. Во всем мире президенты, премьер-министры и несколько еще оставшихся диктаторов сейчас знакомятся со своей информацией — кто этот Джон Патрик Райан и чего можно ждать от него? Интересно, подумал он, может быть, у них есть более четкий вариант ответа на этот вопрос, чем у него самого? Вряд ли. Сотрудники разведывательных служб в их странах, проводящие такие брифинги, надо думать, заметно отличаются от его офицеров информации по национальной безопасности. Так что почти все прибудут сюда на правительственных реактивных самолетах отчасти в знак уважения к президенту Дарлингу и американскому правительству, отчасти чтобы лично посмотреть на нового американского президента, отчасти чтобы поднять собственный имидж в своих странах, и отчасти, наконец, потому что этого от них ждут. И в таком случае, каким бы отвратительным это не казалось для бесчисленных жителей земли, похороны превратятся в еще одно чисто формальное мероприятие политического характера. Джеку хотелось закричать от гнева, но чего этим добьешься? Мертвые останутся мертвыми, его горе не оживит их, а его страна и другие страны должны продолжать жить дальше.

— Найдите Скотта Адлера и попросите его приехать, — распорядился Райан. Кто-то должен определить, сколько времени ему надлежит провести с официальными гостями, а сам он не мог сделать этого.

— Будет исполнено, господин президент.

— Какие речи мне нужно произнести? — спросил Джек.

— Наши сотрудники сейчас занимаются этим. Предварительные проекты вы получите завтра к концу дня, — пообещала миссис Симмонс.

Президент Райан кивнул и сложил документы в свою корзинку для исходящих бумаг.

Когда начальник протокольного отдела покинула кабинет, в него вошла его секретарь — Джек еще не знал имени этой дамы — и принесла кипу телеграмм, оставшихся непрочтенными после утренней работы в доме начальника корпуса морской пехоты на углу Восьмой улицы и Ай-авеню, а также еще один лист бумаги с расписанием того, что ему предстояло сделать сегодня, составленным без его ведома или помощи. Он собрался недовольно проворчать, но она еще не кончила.

— Мы получили больше десяти тысяч телеграмм и писем, посланных по электронной почте — от граждан, — сказала секретарь.

— Что в них говорится?

— Главным образом они желают вам успеха и молятся за вас.

— О-о. — Его охватило странное чувство удивления и смирения. Но прислушается ли Бог к этим молитвам?

Джек вернулся к чтению официальных телеграмм соболезнования. Его первый рабочий день в Овальном кабинете продолжался.

* * *

По сути дела в стране все замерло, пока новый президент старался овладеть своими обязанностями. Банки и финансовые рынки были закрыты, равно как школы и многие предприятия. Все телевизионные компании передали руководство передачами своим бюро в Вашингтоне. Эти бюро объединились и работали теперь вместе. Телевизионные камеры, установленные вокруг Капитолийского холма, непрерывно следили за тем, как из развалин продолжают извлекать трупы погибших, а репортеры тем временем не замолкали ни на минуту, опасаясь, что эфир наполнится тишиной. Примерно в одиннадцать утра краны подняли хвостовую часть разбившегося «боинга», которую поместили на трейлер и повезли в ангар на авиабазу Эндрюз. Это будет местом проведения того, что за неимением лучшего термина называлось «изучением причин авиационной катастрофы», и телевизионные камеры следовали за трейлером, пока он пробирался по городским улицам. Вскоре после этого туда же отправили два реактивных двигателя, извлеченных из развалин Капитолия.

Заполнить тишину в эфире помогали различные «эксперты», со знанием дела рассуждающие о том, что произошло и каким образом. Это было трудно для всех, принимавших участие в передачах, поскольку пока почти ничего не было известно — те, кто пытались выяснить, как все случилось, были слишком заняты, чтобы беседовать с репортерами, даже получив согласие на то, что их имена не будут упоминаться, и хотя телерепортеры не говорили об этом, единственным источником информации были для них развалины, распростершиеся перед тридцатью четырьмя камерами. Все, что можно было сказать, было уже сказано, и репортеры прибегали к самым разным методам, чтобы заполнить эфир. У очевидцев катастрофы брали интервью, и они рассказывали о том, что видели в тот вечер. Ко всеобщему изумлению, ни у кого не оказалось видеозаписи авиалайнера, мчащегося вдоль Пенсильвания-авеню к своей цели. Номер самолета был известен — его трудно было не заметить, так как он был отчетливо виден на разрушенной хвостовой части, — и его сразу проверили как репортеры, так и федеральные агентства. Немедленно пришло подтверждение, что самолет действительно принадлежал японской авиакомпании, а также выяснился день, когда его вывезли из ворот авиационного завода, расположенного неподалеку от Сиэттла. Представители завода согласились дать интервью, в ходе которого выяснилось, что авиалайнер «Боинг 747-400 (PIP)» весит «сухим» чуть больше двухсот тонн и эта цифра увеличивается вдвое после заправки горючим, погрузки багажа и пассажиров перед взлетом самолета. Пилот из компании «Юнайтед эйрлайнз», который был зна ком с этим типом самолета, рассказал во время телеинтервью, каким образом японский пилот сумел приблизиться к Вашингтону и затем совершить свое смертельное пике, а его коллега из «Дельты» сделал то же самое для других телевизионных компаний. Хотя оба пилота допустили незначительные ошибки при описании деталей, в общем их объяснение было близким к действительности.

— Но разве агенты Секретной службы не имеют на вооружении зенитных ракет? — спросил один из телевизионных ведущих.

— Если прямо на вас мчится по шоссе огромный грузовик с прицепом со скоростью шестьдесят миль в час и вы прострелите одну из шин трейлера, разве вам удастся его остановить? — спросил в ответил пилот, глядя, какой наивный интерес выразился на интеллигентном лице высокооплачиваемого ведущего, вряд ли понимающего что-то помимо текста, который появлялся перед ним на экране «телесуфлера». — «Стингер», даже при точном попадании, не сможет остановить полет трехсоттонного авиалайнера.

— Значит, сбить его было невозможно? — недоуменно спросил ведущий.

— Абсолютно невозможно. — Пилот увидел, что репортер не понял его, но объяснить столь простую для летчика ситуацию более доступным образом он не мог.

Режиссер в аппаратной студии рядом с Небраска-авеню переключил камеры, и теперь на экране появилось изображение двух гвардейцев, несущих вниз по широким ступеням тело еще одной жертвы. Помощник режиссера не отрывал взгляда от этих камер, стараясь подсчитать число трупов, извлеченных из развалин Капитолия.

Уже стало известно, что тела президента Дарлинга и его жены найдены и перевезены в медицинский центр Уолтера Рида для вскрытия — этого в случае насильственной смерти требовал закон — и последующей подготовки к похоронам. В нью-йоркской штаб-квартире телевизионной компании собирали каждый фут видеопленки, заснятой при жизни Дарлинга. Все эти обрывки будут затем склеены и использованы для показа в течение дня. Репортеры искали и расспрашивали политических коллег погибшего президента. Психологи объясняли, как смогут перенести дети Дарлинга полученную от смерти родителей моральную травму, и затем расширили тему, говоря о воздействии происшедших событий на всю страну и о том, как справится с их последствиями ее население. Пожалуй, единственное, чего не затронули в телевизионных новостях, это духовный аспект; то обстоятельство, что многие жертвы верили в Бога и время от времени посещали церковь, не заслуживало внимания, и руководство телевизионных компаний не пожелало тратить на него драгоценное эфирное время, и это несмотря на то, что присутствие в храмах большого числа прихожан сочли, наоборот, заслуживающим внимания и одна из компаний посвятила этой теме целых три минуты. Затем, поскольку каждая из телевизионных компаний непрерывно следила за другими в поисках новых идей, это включили в показ новостей и остальные компании.

* * *

Джек знал, что, по сути дела, ничего не менялось с течением времени. Число жертв всего лишь увеличивало горе отдельных потерь, похожих на эту по причиненному ужасу. Он старался по мере возможности избегать этого в течение дня, но в конце концов его трусость истощилась.

Чувства, испытываемые детьми Дарлинга, колебались между неприятием смерти родителей и ужасом при виде того, как мир рухнул на их глазах, когда они наблюдали по телевидению за выступлением своего отца. Они никогда больше не увидят маму и папу. Их тела были слишком изуродованы и потому находились в закрытых гробах. Не будет последнего «прости», никаких прощальных слов, под ними рухнуло основание, на котором зиждились их юные жизни. А как дети смогут понять, что их мама и папа не были просто мамой и папой, а представляли собой нечто иное для других людей, и по этой причине их смерть станет предметом заботы для кого-то, кто не знал детей и не думал о них?

Члены семьи прибыли в Вашингтон — в большинстве своем прилетели из Калифорнии на самолетах ВВС. Они тоже испытали потрясение, но в присутствии детей должны были находить в себе силы, чтобы как-то облегчить горе малышей. Это стало их заботой. Сильнее всего горе детей подействовало на агентов Секретной службы, которые охраняли «Можжевельник» и «Малышку». Обязанные по долгу службы ценой своей жизни защищать тех, кто отданы на их попечение, агенты, выделенные в группу охраны детей президента — больше половины из них были женщинами, — страдали также от обычного для нормальных людей чувства жалости к детям. Каждый агент ни на мгновение не колебался бы заслонить их своим телом от опасности, ни минуты не сомневаясь, что остальные агенты, входящие в состав группы, тут же выхватят пистолеты и откроют огонь по нападающим. Мужчины и женщины, входившие в состав этой группы, играли с детьми, покупали им подарки ко дню рождения и на Рождество, помогали с домашними заданиями, полученными в школе. И теперь им придется навсегда попрощаться с детьми и с их родителями. Райан обратил внимание на выражение их лиц и решил напомнить Андреа Прайс, чтобы для оказания помощи этой группе агентов был выделен психолог.

— Нет, им не было больно. — Джек присел, так что глаза детей находились на одном уровне с его глазами. — Совсем не было больно.

— О'кей, — сказал Марк Дарлинг. Дети были безукоризненно одеты. Одному из членов их семьи показалось важным, чтобы они хорошо выглядели при встрече с преемником их отца. Внезапно Джек услышал сдавленный всхлип и уголком глаза увидел лицо агента — это был мужчина, с трудом удерживающийся от рыданий. Прайс схватила его за плечо и вывела в коридор, прежде чем дети что-либо заметили.

— Мы останемся здесь?

— Да, — заверил их Джек. Это было не правдой, но она никому не причинит вреда. — А если вам что-нибудь понадобится — что угодно, — обращайтесь прямо ко мне.

Мальчик кивнул, изо всех сил стараясь казаться храбрым. Настало время оставить детей на попечение семьи. Райан подал ему руку, обращаясь с ним, как с мужчиной. При иных обстоятельствах мальчику понадобилось бы еще много лет, чтобы стать взрослым, но теперь обязанности мужчины опускались ему на плечи слишком рано. Мальчику хотелось плакать, и Райан решил, что будет лучше, если он поплачет в одиночестве.

Джек вышел в широкий коридор жилого этажа. Агент, которого Прайс вывела из комнаты, высокий, плечистый темнокожий мужчина, плакал, стоя у стены в десяти футах от него. Райан подошел к нему.

— С вами все в порядке?

— Черт побери, извините, сэр, проклятье! — Агент покачал головой, стыдясь того, что потерял самообладание. Райан знал, что его отец погиб в результате несчастного случая при армейских маневрах в Форт-Раккере, когда мальчику было двенадцать лет, и специальный агент Тони Уиллс, который, прежде чем его приняли в Секретную службу, играл центровым защитником в Гремблинге, испытывал к детям Дарлинга особую привязанность. В такие моменты достоинства часто превращаются в недостатки.

— Не надо извиняться за то, что проявляете человеческие чувства. У меня тоже погибли мать и отец, — произнес Райан тихим усталым голосом. — Это произошло в аэропорту Мидуэя — пилот 737-го не разглядел посадочной дорожки при сильном снегопаде и слишком рано посадил самолет. Но когда это случилось, я был уже взрослым.

— Я знаю, сэр. — Агент вытер слезы и выпрямился. — Со мной все в порядке.

Райан ободряюще похлопал его по плечу и направился к лифту.

— Заберите меня отсюда как можно быстрей, — произнес он, обращаясь к Андреа Прайс.

«Сабербен» направился на север, повернул на Массачусетс-авеню, которая вела к морской обсерватории и аляповатого вида зданию в викторианском стиле, похожему на огромный амбар, что страна предоставляла своему вице-президенту на время его пребывания на этом посту. И здесь охрану несли морские пехотинцы, пропустившие процессию через ворота. Джек вошел в дом. Кэти ждала его у дверей. Она все поняла с первого взгляда.

— Тяжелый день?

Райан молча кивнул. Он прижался к ней, чувствуя, что вот-вот заплачет. Тут он заметил в вестибюле у входа агентов Секретной службы и вспомнил, что ему придется привыкнуть к тому, что отныне они всегда будут стоять рядом, как безмолвные изваяния, даже в самые интимные моменты егожизни.

Ненавижу эту должность, подумал Райан.

* * *

Зато бригадному генералу Мэриону Диггзу его работа нравилась. Не все в стране бездействовали. Подобно тому как вашингтонские казармы морской пехоты перешли на повышенный режим службы и их численный состав пришлось усилить подкреплением из крупной базы корпуса в Куантико, штат Виргиния, другие организации тоже не могли позволить себе бездействие. Более того, они действовали энергичнее обычного, людям там не приходилось спать — по крайней мере не всем сразу. Одна из таких организаций находилась в Форт-Ирвине, штат Калифорния. База, расположенная в высокогорной пустыне Мохаве, занимала огромную территорию, размеры которой превышали площадь штата Род-Айленд. Ландшафт был здесь таким мрачным, что экологам нечего было тут делать среди низкорослых унылых кустов. Даже самые преданные этой профессии люди признавались за стаканом, что поверхность Луны казалась им куда более интересной. Впрочем, это не означало, что они не прилагали массы усилий, чтобы максимально осложнить его жизнь, подумал Диггз, поглаживая пальцами бинокль. Оказалось, что здесь обитает особый вид пустынных черепах, который чем-то отличался от обычных (генерал не имел представления, в чем заключалось это отличие), и от него потребовали защитить их от истребления. Для решения этой проблемы он отдал приказ солдатам собрать всех черепах, которых им удастся обнаружить, и поместить на столь большом огороженном участке, что черепахи скорее всего просто не замечали окружающего забора. Солдаты прозвали этот участок черепашьим борделем и считали его самым крупным в мире. Устранив это препятствие, генерал пришел к выводу, что все остальные представители дикой природы на территории Форт-Ирвина вполне смогут сами позаботиться о себе. Время от времени появлялись койоты и тут же пропадали из виду — вот и все. К тому же они не относились к исчезающему виду животных, и им ничто не угрожало.

А вот гости, приезжающие на базу, попадали в иную ситуацию. Форт-Ирвин был Национальным центром подготовки американской армии. Его постоянными обитателями были служащие подразделения, которое носило название «силы противника». Первоначально это подразделение состояло из двух батальонов — танкового и мотострелкового — и когда-то присвоило себе наименование советского подразделения — «Тридцать второй гвардейский полк моторизованной пехоты», так как Национальный центр подготовки, созданный в 1980 году, был предназначен для того, чтобы учить армию США, как воевать и побеждать в боях против Советской армии на европейских равнинах. Военнослужащие «Тридцать второго полка» носили советское обмундирование, пользовались машинами, напоминающими советские (обслуживать подлинные русские машины оказалось слишком трудно, а потому американскому снаряжению придали только внешний вид советского), прибегали к советским тактическим приемам и гордились тем, что регулярно побивали на собственной территории подразделения, прибывающие сюда для учебы. Строго говоря, условия для двух сторон, принимающих участие в маневрах, не были равными. Батальоны «сил противника» жили и готовились на базе, принимая у себя регулярные части американской армии до четырнадцати раз в году, тогда как в гости сюда приезжали подразделения, которые в лучшем случае бывали здесь раз в четыре года. Но кто сказал, что на войне все бывает справедливым?

С распадом Советского Союза ситуация изменилась, однако задачи у Национального центра подготовки остались прежними. Подразделение «сил противника» недавно увеличили до трех батальонов, и оно стало «Одиннадцатым мотострелковым полком», превращавшимся при учениях в бригаду или даже в более крупную войсковую часть противника. Единственной уступкой изменившейся политической атмосфере стало то, что военнослужащие этого подразделения больше не называли себя «русскими» и превратились теперь в «красных».

Генерал-лейтенант Геннадий Иосифович Бондаренко знал почти все о базе еще до приезда сюда — впрочем, в Москве ему ничего не сказали про «черепаший бордель», но это упущение быстро исправили при первом же обходе лагеря. Увиденное очень заинтересовало его.

— Вы начинали военную службу связистом? — спросил Диггз. Начальник базы был немногословен и сдержан — никаких лишних движений. Он был в камуфляжном комбинезоне цветов пустыни, прозванном «шоколадные чипсы». Он тоже получил исчерпывающий инструктаж, хотя, как и его гость, был вынужден делать вид, что ему ничего не известно.

— Совершенно верно, — кивнул Бондаренко. — Но у меня постоянно случались неприятности. Сначала в Афганистане, затем после того как «духи» нанесли удар по Советскому Союзу. Они напали на исследовательский центр Министерства обороны в Таджикистане, как раз когда я был там в командировке. Это были мужественные воины, но не все их командиры оказались достаточно опытными. Нам удалось сдержать их до прибытия подкреплений, — бесстрастным голосом рассказывал русский генерал. Диггз видел у него на груди боевые награды, полученные за участие в боях. Сам он командовал батальоном механизированной пехоты, находившемся в авангарде Двадцать четвертой мотострелковой дивизии, командиром которой был Барри Маккафри, когда американцы совершили невероятный бросок на левом фланге во время операции «Буря в пустыне», затем стал командиром Десятого мотострелкового полка «буйволов», все еще базирующегося в пустыне Негев, как часть американских вооруженных сил в Израиле, гарантирующих его безопасность. Обоим генералам было по сорок девять лет. Оба принимали участие в боевых действиях, оба понюхали пороху. Перед обоими открывалась блестящая карьера.

— У вас дома встречается такая местность, как здесь? — поинтересовался Диггз.

— У нас есть всякая местность, какую только можно себе представить. Вот почему учения бывают такими интересными, особенно сегодня. Смотрите, — заметил Бондаренко, — началось.

Первая группа танков двигалась по широкому извилистому дефиле, которое носило название «Долина смерти». Солнце садилось за бурые вершины, а темнота здесь наступала быстро. По долине взад-вперед носились «хаммеры» военных наблюдателей, которые были в центре высшими судьями, так как следили за происходящим и оценивали каждый маневр с беспристрастием и холодностью самой смерти.

Национальный центр подготовки являлся самой интересной в мире школой для армейских подразделений. Генералы тут могли следить за развитием событий, не выходя из штаб-квартиры, где была оборудована специальная комната, носящая название «центр звездных войн». Каждый танк и каждая машина были снабжены аппаратурой, передающей на базу свое местонахождение и направление движения, а когда наступал решающий момент, туда же поступали сведения о том, по кому ведется огонь, и насколько он эффективен. На основании этих данных компьютеры в «центре звездных войн» информировали участников сражения о том, что их «подбили» и они «погибли», хотя редко объясняли почему. Это обстоятельство участники узнавали позднее от военных наблюдателей. Генералы, однако, не захотели смотреть на экраны компьютеров — этим занимались офицеры, входившие в состав штаба Бондаренко, — и предпочли наблюдать за ходом битвы собственными глазами. У каждого поля боя свой дух, и генералу нужно уметь различать его.

— Ваши приборы напоминают мне описания в научно-фантастических романах.

— За последние пятнадцать лет здесь мало что изменилось, — пожал плечами Диггз. — Правда, телевизионных камер, ведущих наблюдение за ходом учений, на вершинах установлено теперь больше.

Америка собиралась продать русским немало своих технологических разработок. Диггзу было трудно примириться с этим. Он был слишком молод и не смог принять участие во вьетнамской войне. Его поколение генералов было первым, избежавшим этой заварухи. Однако в жизни Диггза была другая реальность — война с русскими на территории Германии[100]. На протяжении всей своей карьеры он служил в мотострелковых частях, его учили воевать в одном из выдвинутых вперед полков — фактически представлявших собой усиленные бригады, — которым предстояло первыми принять на себя удар противника. Диггз помнил, что несколько раз смотрел в лицо смерти во время боев за дефиле Фулды, причем тогда ему приходилось воевать с людьми, мало отличающимися от генерала, что стоял сейчас рядом с ним, а ведь с Бондаренко вчера он прикончил коробку пива за разговором о том, как совокупляются черепахи.

— Вводим, — произнес Бондаренко с лукавой улыбкой. По какой-то непонятной причине американцы считали, что у русских плохо с чувством юмора. Бондаренко намерен был изменить это представление до своего отъезда из Америки.

Диггз сосчитал до десяти и произнес с бесстрастным выражением лица:

— Выводим.

Прошло еще десять секунд.

— Вводим, — продолжил русский генерал. Оба засмеялись. Когда Бондаренко впервые познакомили с этой шуткой, которую так любили на базе, ему понадобилось полминуты, чтобы понять ее смысл. Зато потом он смеялся до колик в желудке. Теперь он овладел собой и сделал жест в сторону идущего боя.

— Так и должны развиваться боевые действия, — одобрительно заметил он.

— Сейчас начнется самое интересное. Подождите немного.

— Но вы пользуетесь нашими тактическими разработками! — удивленно воскликнул Бондаренко. Это было очевидно по тому, как выдвинулись вперед передовые части, ведущие разведку боем.

— А почему бы и нет? — Диггз повернулся и посмотрел на русского генерала. — Я успешно применял эту тактику в Ираке.

План учений на сегодняшний вечер — первое столкновение с только что прибывшим армейским подразделением — предусматривал решение сложной задачи: «красные» наступали, входили в соприкосновение с «противником» и должны были ликвидировать выдвинутые вперед части «синих». Роль «синих» в этих учениях исполняла бригада Пятой механизированной дивизии, поспешно создававшая оборонительные порядки. Основная идея заключалась в том, что тактическая ситуация будет быстро меняться. Одиннадцатый мотострелковый полк имитировал наступление силами дивизии на только что прибывшее подразделение, теоретически втрое уступавшее ему по силе. По сути дела это лучший способ приветствовать новичков в пустынной местности — заставить их смириться.

— Ну, поехали. — Диггз запрыгнул в свой «хаммер», и водитель направил машину к возвышенности, известной как «железный треугольник». Короткое радиодонесение от командира подразделения заставило американского генерала недовольно проворчать:

— Черт бы их побрал!

— Неприятности?

Генерал Диггз показал на карту.

— Эта высота господствует над всей долиной, но они не увидели этого. Ну что ж, им придется дорого заплатить за совершенную ошибку. Такое нередко случается.

Солдаты «сил противника» уже бежали к незанятой высоте.

— А не рискованно для «синих» выдвигаться так быстро и далеко?

— Генерал, сейчас вы увидите, что оставаться на месте еще рискованней.

* * *

— Почему он так мало выступает, редко появляется перед народом?

Начальник разведывательной службы мог дать несколько разумных объяснений такому поведению нового американского президента. Он, несомненно, очень занят. Перед ним так много задач, требующих немедленного решения. Правительство его страны уничтожено, и прежде чем обратиться к народу, его нужно реорганизовать. Предстоят государственные похороны, и он должен их подготовить. Ему приходится поддерживать связь с многими иностранными правительствами, заверить их в неизменности курса. Нужно позаботиться и о безопасности страны, и о своей собственной безопасности. Американский кабинет министров, главные советники президента уничтожены, и все это необходимо восстановить... Но от начальника разведслужбы хотели услышать не это.

— Мы собирали материалы об этом Райане... — последовал его ответ. Источником материалов были главным образом газетные статьи — множество статей, — посланных по факсу их миссией в ООН. — Он редко выступал до этого и всякий раз выражал мысли своих хозяев. Райан — кадровый сотрудник разведки, аналитик, по сути дела он не привык к общению с публикой. По-видимому, он незаурядный разведчик, но все-таки всегда старался работать скрытно.

— Тогда почему Дарлинг доверил ему столь высокий пост?

— Об этом говорилось вчера в американских газетах. По американским законам необходимо, чтобы кто-то занимал должность вице-президента. Кроме того, Дарлинг хотел усилить свое влияние на международные дела, а у Райана в этом немалый опыт. Помните, он хорошо проявил себя в американо-японском конфликте.

— Значит, он не руководитель, а скорее помощник.

— Совершенно верно. Райан никогда не стремился к высокой должности. У нас есть информация, что он согласился лишь временно исполнять обязанности вице-президента, меньше чем на год.

— Это меня не удивляет. — Дарейи посмотрел на свои заметки: помощник вице-адмирала Джеймса Грира, заместителя директора ЦРУ по разведывательной работе; временно исполнял обязанности заместителя директора ЦРУ по разведывательной работе, затем стал заместителем директора ЦРУ; советник по национальной безопасности у президента Дарлинга; наконец, согласился временно занять пост вице-президента. У Дарейи создалось с самого начала правильное впечатление — Райан может быть только чьим-то помощником. Возможно, способным и умным, подобно тому как он сам подобрал себе способных и умных помощников, ни один из которых, однако, не мог выполнять его обязанности как руководителя. Значит, не придется иметь дело с равным. Отлично.

— Что еще?

— Являясь кадровым сотрудником разведки, Райан наверняка превосходно разбирается в международной обстановке. По сути дела, он может оказаться лучшим экспертом Америки в этой области за последние годы, однако за счет почти полной неосведомленности в вопросах внутренней политики, — закончил руководитель разведывательной службы. Эту информацию он почерпнул в «Нью-Йорк тайме».

— Ага. — С получением этой последней справки о президенте Райане приступили к планированию. Пока оно велось всего лишь на теоретической стадии...

* * *

— А как обстоят дела в вашей армии? — спросил Диггз. Оба генерала стояли на господствующей высоте, наблюдая с помощью приборов ночного видения, как разворачивается сражение далеко внизу. Как и предполагалось, Тридцать второй полк — Бондаренко приходилось так его называть — преодолел сопротивление передовых сил «синих», перебросил свои части на левый фланг и теперь вел наступление на «вражескую» бригаду.

Надо было отвечать на заданный вопрос.

— Ужасно. Перед нами стоит задача перестраивать все с самого начала.

— Ну что ж, сэр, я тоже начинал с этого. — Диггз повернулся к русскому генералу. По крайней мере вам не приходится иметь дела с наркотиками, подумал американец. Диггз вспомнил, как он, будучи совсем зеленым младшим лейтенантом, боялся войти в солдатскую казарму без табельного пистолета. Если бы русские предприняли наступление на Германию в начале семидесятых годов... — Вы действительно хотите воспользоваться нашим опытом?

— Пожалуй. — Единственное, в чем американцы ошибались — и одновременно были правы, — так это в том, что «красные» отдавали тактическую инициативу в руки командиров низших подразделений, что было недопустимо в Советской Армии. Однако доктрина, разработанная Академией Генерального штаба, предъявляла такие требования, что добиться успеха было очень трудно. Бондаренко нарушил эти правила, и вот почему теперь был живым генералом с тремя звездами, а не мертвым полковником. К тому же совсем недавно его назначили начальником оперативного управления Российской армии. — Проблема заключается, разумеется, в финансировании.

— Мне тоже приходилось сталкиваться с этим, генерал. — На лице Диггза появилась грустная усмешка.

У Бондаренко был разработан план решения этой проблемы. Он хотел вдвое сократить численность личного состава и сбереженные средства направить непосредственно на улучшение подготовки оставшейся половины. Результаты такого шага он хорошо видел. Советская Армия всегда одерживала победы благодаря огромному численному превосходству, однако американцы доказали как в Ираке, так и в ходе учений перед его глазами, что ключ к успеху на поле боя заключается в отличной подготовке. Конечно, у них прекрасное снаряжение — брифинг по матчасти состоится завтра, — но больше всего он завидовал Диггзу в том, что у американского генерала были отлично подготовленные солдаты и офицеры. Едва эта мысль сформировалась у него в голове, как тут же появилось и подтверждение ее.

— Генерал? — Подошедший офицер приложил руку к козырьку фуражки. — Мы содрали с них штаны и выпороли должным образом.

— Это полковник Эл Хэмм. Он командует Одиннадцатым полком, здесь уже по второму разу. Раньше был начальником оперативного отдела в «силах противника». Не вздумайте играть с ним в карты, — предостерег Диггз.

— Генерал очень любезен. Добро пожаловать в пустыню, генерал Бондаренко. — Хэмм протянул ему огромную ручищу.

— Вы хорошо провели наступление, полковник. — Бондаренко внимательно посмотрел на него.

— Спасибо, сэр. У меня в полку отличные парни. А вот «синие» проявили излишнюю осторожность. Они хотели сесть сразу на два стула, и мы поймали их в тот момент, когда они оказались между ними, — объяснил полковник. Он походит на русского, подумал Бондаренко, — высокий и грузный, с белым румяным лицом, на котором улыбались голубые глаза. Для этих учений Хэмм оделся в свой старый мундир русского офицера и даже на голове его красовался берет танкиста со звездой, а выпущенную поверх брюк длинную гимнастерку стягивал пояс с пистолетной кобурой. Русский генерал не почувствовал себя дома из-за такой имитации, но был благодарен за то, что американцы проявили к нему уважение.

— Диггз, вы были правы. «Синим» следовало принять все меры, чтобы первыми занять эту высоту. Но вы отвели их слишком далеко назад, они просто не успели первыми добраться сюда и были вынуждены выбрать другое направление.

— В этом и заключается главная проблема с действиями на поле боя, — ответил Хэмм вместо своего начальника. — Вы тратите слишком много времени на выбор направления удара, вместо того чтобы поступать наоборот. Это будет урок номер один для ребят из Пятого механизированного полка. Вряд ли можно победить в бою, если вы позволите кому-то другому диктовать условия.

Глава 5 Подготовка

Оказалось, что Сато и его второй пилот сдавали кровь, чтобы помочь пострадавшим в неудачной войне с Америкой, а поскольку раненых оказалось, к счастью, совсем немного, кровь пилотов не потребовалась. Компьютерный поиск, организованный японским Красным крестом, быстро обнаружил эту кровь, и японская полиция немедленно отправила ее образцы с курьером через Ванкувер — вполне понятно, что японским авиалайнерам все еще запрещалось появляться в воздушном пространстве США, даже на Аляске. Из Ванкувера реактивный самолет VC-20 ВВС доставил их в Вашингтон. Роль курьера выполнял старший офицер полиции, и алюминиевый чемоданчик с образцами крови был прикован наручником к его левой кисти. Три агента ФБР встретили его на авиабазе Эндрюз и доставили в здание Гувера на углу Десятой улицы и Пенсильвания-авеню. Лаборатория ФБР, занимающаяся исследованием ДНК, взяла образцы и приступила к их сравнению с кровью и образцами ткани, взятыми с тел погибших японских пилотов. Они уже знали, с какими типами крови сравнивать образцы, так что результаты можно было предсказать заранее. Несмотря на это, анализ проводился с максимальной тщательностью, словно кровь была единственной уликой в расследовании загадочного преступления. Дэн Мюррей, исполняющий обязанности директора ФБР, не был вообще-то сторонником точного соблюдения правил, однако в данном случае все правила соблюдались, словно продиктованные Священным писанием. Ему помогали Тони Карузо, который вернулся из отпуска и работал, не зная сна, возглавив расследование, ведущееся агентами ФБР, инспектор Пэт О'Дей в качестве проверяющего и сотни — если пока еще не тысячи — других агентов.

Мюррей принял представителя японской полиции в конференц-зале директора ФБР. Он не мог пока заставить себя занять кабинет Билла Шоу.

— Мы тоже проводим анализы, — сказал старший инспектор Исабуро Танака, сверяя часы. У него было по часам на каждой руке — одни были установлены по времени Токио, а другие — Вашингтона. — Результаты будут переданы по факсу сразу после их завершения. — Затем он снова открыл свой кейс. — Вот расписание действий капитана Сато за прошлую неделю, восстановленное нами, текст допросов членов его семьи и коллег, подробная биография.

— Вы быстро действуете. Спасибо. — Мюррей взял папку, не зная, как поступить дальше. Было ясно, что японский чиновник хочет сказать что-то еще. Мюррей и Танака никогда не встречались раньше, но о госте Дэна говорили с нескрываемым уважением. Он был умелым и опытным следователем, занимался делами, связанными с полицейской коррупцией, так что работы ему хватало. У Танаки было суровое лицо, напоминавшее своим выражением Кромвеля — именно такое выражение лица должно быть у полицейского, ведущего подобные расследования. Профессиональная деятельность превратила его в своего рода священника испанской инквизиции, который исповедовал грешников, прежде чем сжечь их на костре. Для подобного расследования такой полицейский был идеален.

— Мы будем помогать вам во всем, что может потребоваться в ходе расследования. Более того, если вы захотите послать высокопоставленного представителя своего ведомства для наблюдения за тем, как мы ведем расследование со своей стороны, я получил указание заверить вас, что мы будем рады принять этого человека и окажем ему всяческое содействие. — Он замолчал на несколько секунд, глядя в пол. — Это позор для моей страны. Поступить так, как эти люди, использовавшие всех нас для достижения своих целей... — В голосе Танаки слышалось волнение, что было удивительно для представителя нации, ошибочно славящейся умением скрывать свои чувства. Его руки сжались в кулаки, а темные глаза пылали от ярости.

Из конференц-зала перед представителями правоохранительных органов двух стран открывался вид на Пенсильвания-авеню и Капитолийский холм с разрушенным зданием Конгресса на вершине, все еще освещенным в предрассветной темноте сотнями огней. Работы там продолжались.

— Второй пилот был убит, — заметил Мюррей. Может быть, это поможет немного успокоиться полицейскому офицеру из Японии.

— Неужели?

Дэн кивнул.

— Он убит ударом ножа, и, судя по всему, это произошло до вылета самолета из Ванкувера. По-видимому, Сато действовал один — по крайней мере он один управлял самолетом.

Лаборатория уже определила, что для убийства был использован нож с тонким лезвием, острым с одной стороны и пилообразным с другой — на авиалиниях такими ножами нарезали бифштексы. Мюррей занимался расследованием преступлений длительное время, и его все еще поражало, как много важного способны узнать сотрудники лабораторий.

— Понятно. Это проливает дополнительный свет на ход расследования, — заметил Танака. — Жена второго пилота беременна и сейчас находится в больнице под наблюдением врачей. Из того, что мы узнали о нем за последнее время, у нас создалась картина любящего мужа и человека, не проявляющего особого интереса к политике. Мы считали маловероятным, что он захочет таким образом покончить с собой.

— А у Сато были какие-нибудь связи с...

— Если и были, нам о них ничего не известно, — отрицательно покачал головой Танака. — Однажды на его самолете летел один из участников заговора, и у них состоялся короткий разговор. Если не принимать во внимание этой встречи, длившейся всего несколько минут, Сато был пилотом международных авиалиний и только. Он дружил лишь со своими коллегами и вел тихую жизнь в скромном домике неподалеку от международного аэропорта Нарита. Но его брат был адмиралом в силах самообороны, а сын — летчиком-истребителем. Оба погибли во время происшедшего конфликта.

Мюррей уже знал об этом. Итак, у Сато был побудительный мотив и возможность отомстить. Мюррей сделал запись в своем ежедневнике: сообщить атташе по юридическим вопросам при американском посольстве в Токио, чтобы он воспользовался предложением и принял участие в расследовании, ведущемся японской полицией, но для этого потребуется получить разрешение Министерства юстиции и(или) Государственного департамента. Предложение Танаки казалось совершенно искренним. Очень хорошо.

* * *

— Люблю, когда мало машин, — заметил Чавез. Они ехали по шоссе 1-95 и сейчас проезжали Спрингфилд-Молл. Обычно в это время дня — еще не рассеялись утренние сумерки — шоссе бывает забито автомобилями чиновников и лоббистов, спешащих в Вашингтон. Но не сегодня, хотя Джона и Динга вызвали на службу, подтвердив тем самым их «крайнюю необходимость» для всех, у кого могли возникнуть сомнения. Кларк промолчал, и его младший напарник продолжил:

— Как, по твоему мнению, идут дела у доктора Райана?

— Наверно, старается уклониться от неприятностей, которые сыплются на него со всех сторон. Уж лучше он, чем я, — проворчал Джон, пожав плечами.

— Это точно, мистер К. Все мои друзья в университете Джорджа Мейсона предвкушают дальнейшее развитие событий.

— Ты так считаешь?

— Джон, ему придется заново создавать правительство. В реальной жизни это станет классическим примером для исследователей. До сих пор еще никому не приходилось делать что-либо подобное. Знаешь, что мы узнаем, когда приедем?

— Конечно. Мы узнаем, действует ЦРУ или нет, — кивнул Кларк. Лучше он, чем я, снова подумал Джон. Их вызвали в Лэнгли, чтобы выслушать отчет о работе в Японии. Это была щекотливая тема. Кларк занимался подобными операциями в течение долгого времени, но все еще не привык к тому, чтобы рассказывать другим о том, что он делал. И он и Динг убивали людей — и не впервые, — и вот теперь им придется подробно рассказать об этом кому-то, кто в руках оружия не держал, не то что стрелял из него. Какой бы присягой соблюдать государственную тайну не были связаны те, кому предстоит выслушать их отчет, кто-то может когда-нибудь проговориться, а в этом случае самое малое — будут обвинения в прессе, но и они способны принести крупные неприятности. Хуже, если придется предстать перед комитетом Конгресса, поклявшись говорить правду и только правду. Впрочем, в ближайшее время им не придется, вспомнил Джон, отвечать на вопросы тех, кто разбираются в оперативной деятельности ничуть не лучше кабинетных чиновников ЦРУ, которые зарабатывают на жизнь, сидя за письменным столом, и из-за него судят о деятельности оперативников. Но совсем плохо, если дойдет до уголовного расследования, потому что его действия, хотя и не были, строго говоря, незаконными, в то же время не были и законными. Каким-то образом Конституция и свод законов Соединенных Штатов со всеми внесенными в них поправками так и не смогли примириться с некоторыми действиями правительства, хотя и отказывались говорить об этом открыто. Несмотря на то что его совесть была чиста в отношении этой и многих других операций, точка зрения Кларка по вопросам морали не выглядела для многих достаточно обоснованной. Может быть, впрочем, Райан поймет его. А это уже немало.

* * *

— Что нового сегодня утром? — спросил президент.

— Мы полагаем, операция по извлечению тел из развалин закончится к вечеру, сэр. — Это Пэт О'Дей начал утренний брифинг ФБР. Он объяснил, что Мюррей занят и не может приехать. Инспектор передал президенту папку со списком жертв, уже извлеченных из-под развалин Капитолия. Райан быстро перелистал страницы. Как можно завтракать, черт побери, когда перед тобой лежат подобные документы? — подумал президент. К счастью, сейчас он всего лишь пил кофе.

— Что еще?

— Постепенно ситуация проясняется. Мы обнаружили, как нам кажется, тело второго пилота. Его убили за несколько часов до катастрофы, так что, похоже, пилот действовал в одиночку. Сейчас проводится анализ останков пилотов на ДНК, чтобы окончательно удостовериться в правильности нашей гипотезы.

Инспектор перелистал записи, не полагаясь на одну лишь память.

— Тесты на наличие наркотиков и алкоголя в теле пилотов Ничего не обнаружили. Анализ пленки с записанными полетными данными и переговорами в кокпите, пленок с записями радиопереговоров и данных радиолокаторов — все, что нам удалось собрать, указывает на одно и то же: один человек вел самолет и он же направил его на Капитолий. Сейчас Дэн принимает у себя высокопоставленного офицера японской полиции.

— Каким будет ваш следующий шаг?

— Расследование ведется в точном соответствии с действующими правилами. Начнем с того, что соберем сведения о том, чем занимался Сато — это фамилия старшего пилота — в течение последнего месяца. Телефонные переговоры, куда он ездил, с кем встречался, кто его друзья и знакомые, постараемся найти дневники, если они существуют, — короче говоря, все, что может относиться к делу. Мы хотим полностью воссоздать облик этого человека и определить, был ли он одним из заговорщиков, если такой заговор имел место. На это потребуется время. Такое расследование представляет собой всесторонний процесс.

— А что вы предполагаете пока? — спросил Джек.

— За штурвалом самолета находился один человек и действовал он в одиночку, — снова повторил О'Дей, на этот раз более уверенно.

— Чертовски рано делать какие-то определенные заключения, — возразила Андреа Прайс.

— Это не заключение, — повернулся к ней инспектор. — Господин президент спросил меня, каково мое предположение. Я занимался расследованием преступлений длительное время. В данном случае все указывает на то, что преступление совершено под влиянием внезапного порыва, хотя и достаточно умело и хладнокровно. Возьмите, например, убийство второго пилота. Сато даже не выбросил его тело из кокпита. Более того, он извинился перед ним сразу после того, как ударил его ножом, если верить записям на пленке.

— Хладнокровное и умелое убийство под влиянием внезапного порыва? — В голосе Прайс прозвучало сомнение.

— Пилоты авиалиний — в высшей степени хладнокровные люди, умеющие все четко организовать, — ответил О'Дей. — То, что покажется крайне сложным для рядового человека, так же естественно для пилота, как для вас застегнуть молнию. Большинство политических убийств совершается дилетантами, которым просто повезло. К сожалению, в данном случае мы имеем дело с отлично подготовленным профессионалом, не оставившим ничего на долю случая. В общем, пока это все, чем мы располагаем.

— Если это все-таки заговор, что вы предпримите? — спросил Джек.

— Сэр, даже при самых благоприятных обстоятельствах трудно успешно осуществить преступный заговор. — Прайс снова ощетинилась, но инспектор О'Дей невозмутимо продолжил:

— Проблема заключается в природе человека. Нормальные люди любят прихвастнуть; нам нравится делиться секретами с друзьями и близкими, чтобы показать, насколько мы умны. Большинство преступников в конце концов попадают в тюрьму именно по той же причине. Согласен, в данном случае мы имеем дело не с обычным грабителем, но принцип остается прежним. Чтобы организовать заговор, требуется время и разговоры. В результате подробности заговора становятся известны другим. Затем возникает проблема поиска.., ну, скажем, «киллера», за неимением более правильного термина. Здесь времени не было. Объединенное заседание обеих палат Конгресса было созвано слишком неожиданно, чтобы начать подготовку, необходимую для заговора. Метод убийства второго пилота определенно указывает на то, что решение принято без длительных размышлений. Нож не так надежен, как пистолет, а столовый нож вообще плохое оружие, потому что может согнуться или сломаться, если попадет в ребро.

— Вы расследовали много убийств? — спросила Прайс.

— Порядочно. Мне довелось оказывать помощь при расследовании множества местных преступлений, которые велись полицией, особенно здесь, в округе Колумбия. Ряд лет полевое отделение Вашингтона сотрудничает с полицией округа. Как бы то ни было, для того чтобы Сато согласился стать «киллером», выбранным заговорщиками, необходимы встречи. Мы проследим за каждой минутой его свободного времени, а японская полиция поможет нам в этом. Но пока ничто не указывает на существование заговора, у нас нет ни единой зацепки. Наоборот, все обстоятельства говорят о том, что кто-то увидел редкую возможность и воспользовался ею не раздумывая.

— Что, если пилот не был...

— Мисс Прайс, магнитофонные записи, сделанные в кабине пилотов, велись задолго до того, как самолет вылетел из Ванкувера. Мы сравнили тембр голосов в нашей лаборатории — эта запись сделана на пленке в цифровом режиме и качество звука на ней великолепное. На здание Капитолия в Вашингтоне спикировал тот самый человек который вел самолет после вылета из Нариты. Предположим, это был кто-то другой, не Сато, тогда почему этого не заметил второй пилот — ведь они постоянно летали вместе? И наоборот, если старший пилот и второй пилот были единственными людьми в кабине, то оба являлись участниками заговора с самого начала, и возникает вопрос — почему второй пилот был убит перед вылетом из Ванкувера? По нашей просьбе канадцы опрашивают сейчас весь остальной экипаж, оставшийся в Ванкувере, и все члены экипажа утверждают, что пилотами были именно те люди, которые находились в кабине. Анализ ДНК докажет это с абсолютной точностью.

— Инспектор, вы говорите очень убедительно, — заметил Райан.

— Сэр, это расследование будет весьма запутанным, понадобится проверить множество фактов, но основной вывод достаточно прост. Чертовски трудно фальсифицировать место преступления. Все карты у нас в руках. Разве возможно, даже теоретически, подстроить все таким образом, чтобы обвести наших сотрудников вокруг пальца? — задал риторический вопрос О'Дей. — Пожалуй да, возможно, но для этого потребуются многие месяцы подготовки, а у них этих месяцев не было. Ответ на вопрос представляется очень простым: ведь решение о созыве объединенного заседания обеих палат Конгресса было принято, когда этот самолет уже находился над серединой Тихого океана.

Прайс не могла опровергнуть такой аргумент, как бы ей этого не хотелось. Она провела собственную проверку Патрика О'Дея. Эмиль Джейкобз восстановил должность инспектора по особым поручениям несколько лет назад и набрал группу сотрудников, предпочитающих вести расследования, а не заниматься канцелярской работой. О'Дею не слишком нравилось руководить полевым отделением ФБР. Он вошел в состав небольшой группы опытных следователей, подчиняющихся непосредственно директору ФБР. Эта группа составляла неофициальный штат инспекторов, выезжающих на места, чтобы следить там за работой агентов ФБР, главным образом за расследованием особенно запутанных преступлений. О'Дей был отличным полицейским, ненавидел канцелярскую работу, и Прайс была вынуждена признать, что он знает, как руководить расследованием, не входя в официальную группу следователей, способных поддаться соблазну найти быстрое решение дела, чтобы продвинуться по службе. Инспектор подъехал к Белому дому на собственном пикапе-внедорожнике — к тому же в ковбойских сапогах! — и, похоже, был обуреваем честолюбивыми намерениями не больше, чем жаждой получить сифилис. Таким образом, заместитель директора ФБР Тони Карузо, по своей должности возглавлявший расследование, будет информировать о ходе дела Министерство юстиции, а Патрик О'Дей — непосредственно Мюррея, который, в свою очередь, направляет его к президенту в качестве своего личного представителя. Она считала Мюррея умелым оперативником. В конце концов Билл Шоу использовал его как своего помощника, способного улаживать конфликты. В таком случае лояльность Мюррея будет принадлежать в первую очередь Федеральному бюро расследований — как организации. Вряд ли можно сделать выбор лучше этого, признала она. Для самого О'Дея ситуация выглядела еще проще. Он зарабатывал на жизнь, расследуя преступления, и хотя создавалось впечатление, будто инспектор делал поспешные выводы, этот ковбой, перенесенный на север страны из Техаса, вел следствие в точном соответствии с правилами. Да, старое поколение следователей рано сдавать в архив. Они умеют скрывать свои способности. Но вот в состав личной охраны президента он никогда не попадет, утешила себя Андреа Прайс.

* * *

— Как отдохнули? — осведомилась Мэри-Пэт Фоули. Заместитель директора ЦРУ по оперативной работе либо приехала сегодня в Лэнгли слишком рано, либо задержалась слишком поздно, оставшись на службе до рассвета, заметил Кларк. Ему пришло в голову, что из всех высокопоставленных правительственных деятелей больше других удавалось поспать президенту Райану, хотя и он явно недосыпал. Такой способ руководства — не для железной дороги, решил Кларк. Люди просто не в состоянии работать в полную меру своих возможностей, когда их лишают отдыха на длительный срок. Он узнал это на собственном опыте оперативника, методом проб и ошибок, но стоит человеку занять высокую должность, и он мгновенно забывает об этом — столь прозаические проблемы, как человеческий фактор, тут же скрываются от него в тумане. А затем, через месяц, он задумывается: как это я сумел натворить такое? Впрочем, обычно раскаяние наступает после того, как какой-нибудь бедняга-оперативник из-за его ошибок гибнет при выполнении задания.

— МП, когда ты последний раз спала, черт побери? — спросил Кларк. Мало кто осмеливался так говорить с нею, но в прошлом Джон был ее учителем.

— Джон, в своей заботе обо мне ты походишь на мою мать, а еще так принято в еврейских семьях. — По лицу заместителя директора ЦРУ промелькнула усталая улыбка.

— А где Эд? — оглянулся вокруг Кларк.

— Возвращается из стран Персидского залива. У него была встреча с руководством Саудовской Аравии, — объяснила она. Несмотря на то что миссис Фоули занимала более высокую должность, чем ее муж, саудовские традиции еще не позволяли обсуждать проблемы разведки с королевой шпионов, да и вообще Эд лучше владел искусством переговоров.

— Ничего нового для меня? Она покачала головой.

— Нет, обычная рутина. Ну что, Доминго, ты осмелился наконец задать ей этот вопрос?

— Что-то ты обходишься без дипломатических тонкостей сегодня утром, МП, — заметил Кларк, опередив своего напарника.

Чавез всего лишь усмехнулся. В стране может царить смятение, но есть вещи более важные.

— Все могло бы обернуться хуже, мистер К. Я ведь не адвокат, правда?

— Вот вам влияние среды, в которой он вырос, — проворчал Джон. Теперь к делу:

— Как там Джек?

— Встреча с ним запланирована после ланча, но меня ничуть не удивит, если ее отменят. Беднягу прямо-таки хоронят заживо.

— Я слышал, как его заманили на эту должность. То, что пишут в газетах, соответствует действительности?

— Да. Так что теперь у нас в президентах «девица Келли», — подтвердила Мэри-Пэт, упомянув не всякому понятную шутку, имеющую множество оттенков[101]. — Нам поручено подготовить всестороннюю оценку международной ситуации, с точки зрения безопасности Америки. Я хочу, чтобы вы оба приняли в этом участие.

— Почему мы? — осведомился Чавез.

— Потому что мне надоело постоянно получать подобные оценки от разведуправления. Сейчас я скажу вам одну вещь, которая скоро произойдет. Теперь у нас президент, который понимает, чем мы здесь занимаемся, так что мы усилим оперативное управление до такой степени, что я смогу снять телефонную трубку, задать вопрос и получить понятный для меня ответ.

— Ты имеешь в виду «Синий план»? — спросил Кларк. Мэри-Пэт ответила ему кивком, на который он и надеялся. «Синий план» был его последним заданием, которым он занимался в центре подготовки ЦРУ, известном под названием «Ферма», перед тем как уехать оттуда. Он располагался неподалеку от складов ядерного оружия ВМС в Йорктауне, штат Виргиния. Вместо того чтобы начать подготовку интеллектуалов из «Айви лиг»[102] — по крайней мере они больше не курили трубки, — Кларк предложил руководству ЦРУ вербовать полицейских, привыкших работать на улицах. Полицейские, доказывал он, знают, как пользоваться сведениями, полученными от осведомителей, их не надо обучать поведению на улице, они владеют опытом выживания в опасных ситуациях. Все это могло сберечь массу денег и с большой долей вероятности дать ЦРУ хороших оперативников. Предложение Кларка поместили в файл № 13[103], и при двух заместителях директора по оперативной работе, сменивших друг друга, оно там так и оставалось, но Мэри-Пэт знала о нем с самого начала и одобряла такой подход. — Ты сможешь убедить его в этом?

— Ты поможешь мне, Джон. Посмотри, каким оказался Доминго.

— Вы хотите сказать, что не видели во мне положительных начал? — осведомился Чавез.

— Нет, Динг, это только по отношению к его дочери, — высказала предположение миссис Фоули. — Райан хорошо отнесется к нашему предложению. Кроме того, ему нужен новый директор.

Как бы то ни было, я хочу, чтобы вы оба принялись за отчет по операции «Сандаловое дерево».

— Как относительно нашей крыши? — спросил Кларк. Мэри-Пэт не надо было объяснять, что он имеет в виду. Она никогда не занималась грязными делами на оперативной работе — областью ее деятельности была разведка, а не полувоенные действия, входящие в сферу деятельности оперативного управления, — но она отлично все понимала.

— Джон, вы выполняли указ президента. Это оформлено в письменном виде и занесено в материалы ЦРУ. Никто не усомнится в законности ваших действий, особенно принимая во внимание, что вы спасли Когу. Каждый из вас будет награжден «Звездой за отличие в разведывательной деятельности». Президент Дарлинг хотел принять вас и лично вручить «звезды» в Кэмп-Дэвиде. Думаю, теперь это сделает Джек.

Вот это да, подумал Чавез, скрывая свои эмоции за бесстрастным выражением лица, но какой бы приятной ни была эта перспектива, все время трехчасовойпоездки из Йорктауна в Лэнгли он думал совсем о другом.

— Когда следует начать работу по оценке безопасности? — спросил он.

— Завтра наступит очередь нашей стороны. Почему это интересует тебя? — удивилась Мэри-Пэт.

— Мэм, мне кажется, что мы будем заняты несколько иным.

— Надеюсь, ты ошибаешься, — ответила она без особой уверенности.

* * *

— На сегодня у меня назначены две процедуры, — сказала Кэти, глядя на стол, накрытый для завтрака. Поскольку персонал Белого дома не знал, что ест на завтрак семья Райанов, им подали всего понемногу — если так называлась эта куча еды. Салли и маленький Джек были в восторге — более того, не надо идти в школу. Кэтлин, только недавно начавшая есть настоящую пищу, жевала кусок жареного бекона, который держала в руке, с любопытством глядя на тосты с маслом. Для детей важнее всего было самое ближайшее будущее. Салли, которой исполнилось пятнадцать лет (и вот-вот будет тридцать, с грустью сетовал отец), заглядывала в будущее дальше всех, но в настоящий момент больше всего ее беспокоило то, как все это скажется на ее общении с друзьями. Для всех троих папа оставался папой, какую бы должность он не занимал. Джек знал, что их точка зрения на это изменится, но пусть все произойдет постепенно.

— Мы еще не приняли окончательного решения, — ответил Джек. Он положил на тарелку яичницу с беконом — сегодня ему понадобится много энергии.

— Джек, но ведь мы договорились, что я по-прежнему буду заниматься своей работой, помнишь?

— Миссис Райан? — послышался голос Андреа Прайс, как всегда стоящей неподалеку от них, подобно ангелу-хранителю, хотя и с автоматическим пистолетом. — Мы все еще пытаемся решить проблемы вашей безопасности и...

— Я нужна моим пациентам. Послушай, Джек, Берни Катц и Хэл Марч могут во многом заменить меня, но один из пациентов нуждается именно в моей помощи. Кроме того, мне нужно подготовиться к обходу, во время которого меня будут сопровождать студенты. — Кэти посмотрела на часы. — Через четыре часа. — Райан мог не расспрашивать ее, он знал, что Кэти права. Профессор Кэролайн Райан, доктор медицины, действительный член Ассоциации офтальмологов, являлась непревзойденным специалистом в операциях на сетчатке глаза, проводимых с помощью лазера. Чтобы посмотреть на то, как она работает, съезжались врачи со всего мира.

— Но школы закрыты... — начала Прайс и тут же замолчала, напомнив себе, что доктор Райан лучше разбирается в своей работе.

— Только не медицинские учебные заведения. Мы не можем отправить пациентов по домам. Поверьте, я понимаю, что причиняю всем вам немалые трудности, но есть люди, которые тоже зависят от меня, и я не имею права бросать их.

Кэти посмотрела на лица людей, находившихся в комнате, надеясь, что принятое ими решение будет в ее пользу. Обслуживающий персонал кухни — все как один матросы — входили и выходили с каменными лицами, делая вид, что ничего не слышат. Агенты Секретной службы заняли нейтральную позицию, которая стесняла еще больше.

Всегда считалось, что первая леди всего лишь бесплатное приложение к своему мужу. Наступит момент, когда это правило изменится. В конце концов, рано или поздно, придет время, когда во главе страны встанет президент-женщина, и тогда все кардинально переменится. Это обстоятельство было известно всем, но от него при изучении американской истории до сих пор упорно отмахивались. При обычных обстоятельствах жена политического деятеля появлялась рядом со своим мужем с неизменной улыбкой обожания, она произносила несколько тщательно выбранных слов, была способна выдержать однообразную скуку предвыборной кампании и удивительно крепкие рукопожатия — вот уж Кэти Райан никогда не согласится на это со своими тонкими руками хирурга, внезапно подумала Андреа Прайс. Однако у этой первой леди была своя работа. Более того, она являлась врачом, увенчанным лаврами премии Ласкера за заслуги перед обществом, и медаль скоро появится у нее на камине (торжественный ужин в честь нового лауреата еще предстояло организовать), а из того, что она узнала о жене президента, было ясно, что Кэти Райан предана не только мужу, но и своей профессии. Однако, каким бы красивым это не казалось со стороны, для Секретной службы такая ситуация являлась источником массы неприятностей. Уж тут Прайс ничуть не сомневалась. Более того, старшим агентом, возглавляющим группу охраны миссис Райан, был назначен Рой Альтман, высокий плечистый мужчина, бывший десантник, с которым она еще не встречалась. Такое решение приняли из-за роста Альтмана, а также из-за его смекалки. Всегда неплохо, чтобы рядом был человек, явно похожий на телохранителя, а поскольку первая леди часто казалась уязвимой целью, одной из задач его было хотя бы своей угрожающей внешностью заставить смутьяна задуматься. Остальные агенты, входящие в состав группы телохранителей миссис Райан, будут практически незаметны. Главная же задача телохранителя состояла в том, чтобы своим телом закрывать жену президента от пуль — к этому всегда готовили агентов Секретной службы, хотя предпочитали об этом умалчивать.

Охранять будут и каждого из детей Райана. Эта группа телохранителей подразделялась на подгруппы. Труднее всего пришлось с Кэтлин — агенты соперничали между собой, чтобы попасть именно в ее охрану. В конце концов эта честь выпала на долю самого старшего из агентов — Дона Рассела, который сам уже стал дедушкой. Телохранителем маленького Джека назначили молодого агента со спортивными наклонностями, а вот рядом с Салли Райан неотступно будет находиться женщина чуть старше тридцати. Она не замужем, походит на хиппи (это по мнению Прайс, а не ее самой), хорошо разбирается в поведении молодых людей и умеет делать покупки в супермаркете. Были приложены все усилия, чтобы семья Райанов чувствовала себя как можно непринужденнее при том, что за каждым из членов повсюду — за исключением туалета — следовали агенты Секретной службы с заряженными пистолетами и рациями, хотя, если говорить правду, эта задача по большому счету была неразрешимой. Президент Райан по собственному опыту понимал необходимость постоянной охраны и потому примирился с присутствием телохранителей. Его семья тоже постепенно привыкнет к этому.

— Доктор Райан, когда вам нужно выезжать? — спросила Прайс.

— Минут через сорок. Это зависит от потока транспорта на доро...

— Пусть это вас больше не беспокоит, — прервала Прайс первую леди.

Предстоящий день обещал стать достаточно трудным. Накануне предполагалось ознакомить семью только что назначенного вице-президента с новой для нее обстановкой, но сегодня этот план уже совершенно изменился вместе со всеми превходящими обстоятельствами.

Альтман сидел в соседней комнате и корпел над топографическими картами. В Балтимору вели три хороших наземных пути: межштатное шоссе 95, Паркуэй Балтимор-Вашингтон и общегосударственное шоссе № 1. Все три шоссе каждое утро в час пик забиты автомобилями, и конвою Секретной службы придется буквально продираться среди них. Но что того хуже, эти направления были легко предсказуемы для потенциального убийцы, да и к тому же по мере приближения к Балтимору шоссе сужалось. В больнице Джонса Хопкинса на крыше здания, где размещалось детское отделение, имелась вертолетная площадка, но пока еще никто не задумывался о критике, которую обрушат на президента его политические оппоненты, если первую леди каждый день будут доставлять на работу вертолетом VH-60, приписанным к морской пехоте. Впрочем, при создавшейся ситуации такое решение проблемы достаточно разумно, подумала Прайс. Она вышла из комнаты, чтобы посоветоваться с Альтманом, и внезапно семья Райанов оказалась предоставлена самой себе, завтракая за столом, подобно любой нормальной семье.

— Боже мой, Джек, — выдохнула Кэти.

— Я знаю. — Воцарилась тишина. Вместо разговора они целую минуту наслаждались молчанием. Оба глядели в тарелки, передвигая вилками пищу.

— Детям понадобится одежда для присутствия на похоронах, — заметила наконец Кэти.

— Скажешь об этом Андреа?

— О'кей.

— Тебе не говорили, когда они состоятся?

— Сегодня узнаю.

— Но я смогу продолжать свою работу, правда? — Теперь, когда Прайс не было в столовой, в голосе Кэти прозвучала тревога.

— Да. — Джек поднял голову. — Послушай, я сделаю все возможное, чтобы наша жизнь оставалась нормальной, и я знаю, насколько важна твоя работа. Между прочим, я еще не успел сказать, как высоко ценю полученную тобой премию. — Он улыбнулся. — Я чертовски горжусь тобой, малышка.

Прайс снова вошла в столовую.

— Доктор Райан? — сказала она и, разумеется, оба доктора Райана повернули головы и посмотрели на нее. На лице Андреа Прайс отразилось смятение. Пока они не обсудили один из самых простых вопросов. Как обращаться к жене президента: доктор Райан, миссис Райан или...

— Давайте облегчим эту задачу для всех нас, ладно? Зовите меня Кэти.

Прайс не могла пойти на это, но решила пока не поднимать этого вопроса.

— До тех пор пока мы не решим проблему ваших поездок на работу, вас будут перебрасывать туда на вертолете. Сейчас сюда летит вертолет морской пехоты.

— Но ведь это так дорого, — запротестовала Кэти.

— Да, на разработку соответствующего плана требуется время, а пока доставлять вас в Балтимор на вертолете проще всего. — Открылась дверь, и в комнату вошел огромный мужчина. — Это Рой Альтман. Он будет вашим старшим телохранителем.

— О-о! — это все что сумела произнести Кэти при виде человека ростом в шесть футов и три дюйма, весящего больше двухсот двадцати фунтов. У Роя Альтмана были редеющие белокурые волосы, бледная кожа, робкое выражение лица свидетельствовало о том, что он сам смущен собственными размерами. Как у всех агентов Секретной службы, его пиджак был скроен таким образом, чтобы скрыть табельный пистолет в наплечной кобуре, но под пиджаком Альтмана было бы нетрудно спрятать и ручной пулемет. Он подошел к жене президента и пожал ей руку, проделав эту процедуру с предельной осторожностью.

— Мэм, вы знаете, в чем заключаются мои обязанности. Я постараюсь оставаться в стороне как можно больше, чтобы не мешать вам.

В столовую вошли еще два агента Секретной службы. Альтман представил их как остальных телохранителей, входящих сегодня в состав группы, которая будет охранять Кэти. Все трое были приставлены к ней временно. Прежде всего им нужно установить хорошие отношения со своим «боссом», а предсказать, как будут развиваться эти отношения, непросто, даже если у «босса» хороший характер. Впрочем, со всеми членами семьи Райанов трений, по-видимому, не предвиделось.

Кэти хотелось спросить, действительно ли все это так уж необходимо, но она знала, что делать этого нельзя. С другой стороны, как она пойдет в сопровождении всей этой толпы по зданию клиники? Она переглянулась с мужем и напомнила себе, что они не оказались бы в таком сложном положении, если бы она не дала согласия на выдвижение Джека на пост вице-президента. Сколько времени он занимал этот пост — пять минут? Может быть, даже меньше. Ее мысли прервал рев двигателей вертолета «блэк хок» Сикорского, который совершал посадку на холм за домом, создавая при этом мини-ураган на том месте, где когда-то раньше стояла небольшая астрономическая обсерватория. Ее муж посмотрел на часы и понял, что эскадрилья VMH-1 морской пехоты действительно старается выполнять распоряжения с максимальной быстротой. Интересно, подумал он, сколько времени понадобится для того, чтобы непрерывное внимание, уделяемое семье, свело их с ума?

* * *

— Мы ведем передачу в прямом эфире с территории Морской обсерватории на Массачусетс-авеню, — по знаку режиссера сообщил репортер Эн-би-си. — Похоже, здесь совершает посадку один из вертолетов морской пехоты. Судя по всему, президент куда-то вылетает. — Объектив телевизионной камеры максимально увеличил изображение, после того как рассеялось снежное облако, поднятое винтом вертолета.

— Это усовершенствованный американский «блэк хок», — произнес офицер разведки. — Посмотрите вот туда. Видите? Это так называемая «черная дыра», предназначенная для подавления инфракрасной системы наведения ракет «земля — воздух», реагирующих на тепло двигателя.

— Насколько эффективна эта система?

— Весьма эффективна, однако не против ракет, направляемых по лазерному лучу, — пояснил специалист. — К тому же она бессильна против стрелкового оружия.

Как только несущий винт замедлил вращение, вертолет окружило отделение морских пехотинцев.

— Мне понадобится карта этого района. Если телевизионная камера способна «взять» объект, миномет тем более может сделать это. То же самое относится и к территории Белого дома, разумеется. — А использовать миномет способен каждый, это было хорошо им известно, особенно с новыми минами лазерного наведения, впервые разработанными англичанами и потом скопированными в остальных странах мира. Между прочим, именно американцы проложили путь в этом направлении. В конце концов они придумали афоризм: если ты видишь что-то, то можешь попасть в эту цель. А если ты в состоянии попасть в цель, то способен ее уничтожить. И это относилось ко всем, кто мог находиться в этот момент внутри этой цели, что бы она собой не представляла.

При этой мысли в голове телерепортера начал складываться план. Он посмотрел на свои часы, которые одновременно играли роль секундомера, положил палец на кнопку и начал ждать. У режиссера телевизионной компании, который находился на расстоянии шести тысяч миль, не было никаких новых идей, поэтому телеобъектив камеры оставался направленным на вертолет. Наконец к «блэк хоку» подъехал большой автомобиль, из которого вышли четыре человека. Они направились прямо к вертолету, дверцы которого были уже раздвинуты.

— Это миссис Райан, — заметил комментатор. — Она работает хирургом в госпитале Джонса Хопкинса в Балтиморе.

— Вы считаете, что она полетит на работу? — спросил репортер.

— Через минуту узнаем.

Оценка времени оказалась достаточно точной. Руководитель разведывательной службы нажал на кнопку секундомера в тот момент, когда дверцы задвинулись. Через несколько секунд начал вращаться несущий винт. Он делал это все быстрее и быстрее, приводимый в движение двумя турбинами, затем вертолет оторвался от земли, как всегда, с опущенным вниз носом и полетел на север, одновременно набирая высоту. Офицер посмотрел на секундомер, чтобы проверить, сколько времени прошло с момента, когда закрылись двери, и до момента отделения от земли. На этом вертолете была военная команда, которая гордилась четкостью действий и точностью до секунды, с какой каждый раз поднималась их машина. Да, за это время мина, выпущенная из миномета, способна пролететь расстояние в три раза длиннее, подумал он.

* * *

Кэти Райан впервые летела на вертолете. Ее усадили на откидное сиденье чуть позади пилотов и между ними. Никто не объяснил ей причину этого. Прочный корпус вертолета «блэк хок» при катастрофе был способен выдержать четырнадцатикратные перегрузки, а это сиденье по статистическим данным являлось, самым безопасным внутри птички. Огромный винт с четырьмя лопастями плавно нес винтокрылую машину, и единственное, против чего она могла возразить, это царящий здесь холод. Еще никому не удалось построить военную летающую машину любого типа с эффективной отопительной системой. Полет мог бы показаться Кэти приятным, если бы не то обстоятельство, что агенты Секретной службы постоянно смотрели наружу через двери, по-видимому, каждый миг ожидая приближения какой-то опасности. Ей стало ясно, что они способны лишить удовольствия от чего угодно.

* * *

— Думаю, она отправилась на работу, — решил репортер. Камера следила за вертолетом VH-60, пока он не скрылся за деревьями. Это был редкий момент, когда можно перевести дух. Все остальные телевизионные компании поступали точно так же еще с момента убийства Кеннеди. Всякое запланированное шоу снималось с эфира, пока компании посвящали все утренние, дневные и вечерние часы — за исключением ночных, когда люди спали, а сейчас и это длилось двадцать четыре часа в сутки, чего не было в 1963 году, — демонстрации катастроф, бедствий, несчастных случаев и их последствий. По сути дела это превратилось в настоящее «золотое дно» для кабельных каналов, что доказали различными методами проверки их рейтинга. Однако компании должны нести ответственность за то, что показывают, доверие зрителя — высшая оценка тележурналистики.

— Ну что ж, она ведь врач, не правда ли? Слишком просто забыть, что, несмотря на катастрофу, постигшую наше правительство и законодательные органы, за пределами кольцевой автодороги все еще находятся люди, занимающиеся настоящим делом. Рождаются младенцы, и жизнь продолжается, — важно произнес комментатор, поскольку таковой была его роль. — И так по всей нашей стране, — закончил он и посмотрел прямо в объектив камеры, ожидая начала рекламного блока. Но он не услышал голоса, который прозвучал в тысячах миль отсюда:

— Пока...

* * *

Телохранители увели детей, порученных их заботам, и начался рабочий день. Арни ван Дамм выглядел вконец измученным. Джек понимал, что сочетание горя и напряжения может плохо кончиться для главы его администрации. Арни старается предельно оградить президента от всякого рода неприятностей. Все это очень хорошо, но нельзя допустить, чтобы подобное происходило за счет здоровья людей, на которых он мог положиться.

— Говори, зачем пришел, и тут же уезжай на какое-то время отдохнуть.

— Ты ведь знаешь, что я не могу...

— Андреа?

— Да, господин президент?

— Когда мы закончим беседу, пусть кто-нибудь отвезет Арни домой. Не разрешайте ему возвращаться обратно раньше четырех часов дня. — Райан перевел взгляд на ван Дамма. — Арни, я не хочу, чтобы ты сгорел на работе. Ты мне очень нужен.

Глава администрации слишком устал, чтобы поблагодарить Райана. Он передал ему пакет.

— Здесь план похорон. Они состоятся послезавтра. Райан открыл папку, и его настроение упало так же внезапно, каким внезапным был момент, когда он решил воспользоваться своими президентскими полномочиями, чтобы отправить отдохнуть Арни ван Дамма.

Тот, кто составил этот план, весьма разумно принял во внимание чувства знакомых и членов семей погибших. Возможно, где-то давно лежал уже подготовленный план, рассчитанный именно на подобный случай. Райан никогда не решится задать такой вопрос, но в чем бы не заключалась правда, кто-то неплохо потрудился над планом похорон. Прощание с телами Роджера и Энн Дарлинг состоится в Белом доме, поскольку для этого нельзя воспользоваться ротондой Капитолия, и в течение двадцати четырех часов вереница людей будет двигаться мимо гробов, попадая в здание с центрального входа и покидая его через Восточное крыло. Печаль прощания будет смягчена для них тем, что после зала с установленными в нем гробами они пройдут мимо памятников американской истории и портретов прошлых президентов. На следующее утро тела президента Дарлинга и его жены перевезут на катафалке в Национальный собор вместе с тремя членами Конгресса — евреем, протестантом и католиком — для проведения заупокойной службы, общей для всех трех религиозных конфессий. Райан выступит с двумя речами. Текст обеих находился в папке.

* * *

— А это зачем? — На голове Кэти был летный шлем с наушниками, подключенными к системе внутренней связи вертолета. Она показала на другой вертолет, летящий в пятидесяти ярдах справа от них и чуть позади.

— Нас всегда сопровождает запасной вертолет на случай, если что-то выйдет из строя и нам придется совершить посадку, мэм, — объяснил пилот, сидящий в переднем правом кресле. Он умолчал о том, что в запасном вертолете находились еще четыре агента Секретной службы с более мощным вооружением.

— И такое часто случается, полковник?

— При мне — ни разу, мэм. — Он умолчал о том, что один из вертолетов морской пехоты «блэк хок» упал в Потомак в 1993 году, причем все, кто в нем находились, погибли. К тому же с тех пор минуло уже много времени. Глаза пилота непрерывно обшаривали окрестное пространство. В памяти команд вертолетов, входящих в состав эскадрильи VMH-1, еще не стерся случай, как над калифорнийским домом президента Рейгана президентский вертолет едва не протаранил самолет. На самом деле оказалось, что это был всего лишь неумелый пилот-любитель, неосторожно приблизившийся к вертолету президента. После беседы с агентами Секретной службы бедняга наверняка бросил летать. Длительный опыт общения с этими людьми научил полковника Хэнка Гудмэна не рассчитывать, что в них присутствует хоть какое-то чувство юмора.

Воздух был прозрачным и холодным, так что полет проходил плавно. Когда вертолет полетел вдоль шоссе 1-95 на северо-восток, полковнику достаточно было кончиками пальцев касаться ручки управления. Уже показался Балтимор, он знал, как подлететь к больнице Джонса Хопкинса, так как раньше служил в Испытательном центре морской авиации на реке Патьюксент и вертолеты ВМС и морской пехоты время от времени помогали перевозить туда пострадавших от несчастных случаев. В больницу Хопкинса, вспомнил полковник, перевозили детей с травмами, что предусматривалось государственной системой медицинской помощи при критических ситуациях.

Такая же печальная мысль промелькнула и у Кэти, когда они пролетали над зданием травматологии и шокотерапии Мэрилендского университета. Оказывается, это для нее не первый полет в вертолете, правда? Просто в тот раз она была без сознания. Террористы пытались убить ее и Салли, и окружающие ее люди тоже находились в опасности, если бы кто-то еще попытался вторично напасть на них. Из-за чего? Из-за того, кем был ее муж.

— Мистер Альтман? — услышала Кэти по системе внутренней связи.

— Слушаю, полковник.

— Вы сообщили о нашем прилете?

— Да, их предупредили, что мы прилетим, полковник, — заверил его Альтман.

— Нет, я имею в виду, прочность крыши проверена? Она выдержит «шестидесятый»?

— Что вы хотите сказать?

— Я имею в виду, что наша птичка тяжелее вертолетов, применяемых полицией штата. Нам разрешена посадка на вертолетную площадку?

Тишина была красноречивее ответа.

Полковник посмотрел на своего второго пилота и поморщился.

— О'кей, на этот раз справимся.

— Слева все в порядке.

— Справа все в порядке, — ответил Гудмэн. Затем полковник наклонил вертолет и описал круг над местом посадки, посмотрев на ветровой конус на крыше здания. Почти полное безветрие, всего лишь легкие порывы северо-западного ветра. Плавное снижение, во время которого он то и дело поглядывал на хлысты радиоантенн справа от себя. Вертолет легко коснулся крыши, но его несущий винт продолжал вращаться, чтобы уменьшить нагрузку на крышу здания, сделанную из железобетона. Вполне возможно, что можно было обойтись и без этого. В гражданском строительстве всегда закладывается определенный запас прочности, превышающий необходимый. Но Гудмэн получил звание полковника авиации совсем не потому, что шел на ненужный риск просто так, ради забавы. Сержант раздвинул дверцы. Первыми на крышу спрыгнули агенты Секретной службы, настороженно оглядываясь по сторонам, пока Гудмэн сжимал ручку управления, готовый в любой миг потянуть ее на себя и взмыть вверх, уходя от здания. Затем они помогли спуститься на крышу миссис Райан, и полковник улетел, продолжая свой рабочий день.

— Когда вернемся на базу, свяжись с больницей Хопкинса сам и запроси данные о прочности крыши. Затем возьми строительные планы здания из наших файлов.

— Слушаюсь, сэр. Просто все произошло слишком быстро, сэр.

— Ты будешь еще говорить мне об этом. — Пилот включил радио. — «Морская пехота-2», это «Морская пехота-3».

— Второй на связи, — тут же отозвался барражирующий над ними запасной вертолет.

— Возвращаемся, — скомандовал Гудмэн и потянул ручку управления. Вертолет резко накренился и полетел к югу. — Она произвела на меня хорошее впечатление.

— Вот только начала нервничать перед посадкой, — заметил сержант.

— Да и я тоже, — сказал Гудмэн. — Я свяжусь с ними, когда вернемся обратно.

Секретная служба предупредила о прибытии заранее, поговорив с доктором Катцем, который ждал внутри вместе с тремя сотрудниками службы безопасности медицинского центра Хопкинса. Присутствующие были представлены друг другу. Агентам Секретной службы выдали нагрудные значки с именами, они превратились в членов персонала медицинского факультета, и начался рабочий день адъюнкт-профессора Кэролайн М. Райан, доктора медицины, действительного члена Американской ассоциации офтальмологов.

— Как дела у миссис Харт?

— Я навестил ее двадцать минут назад, Кэти. Сказать по правде, она очень довольна тем, что операцию ей будет делать первая леди.

Реакция профессора Райан удивила профессора Катца.

Глава 6 Оценка

Авиабаза ВВС Эндрюз вмещала огромное количество самолетов. Ее широкие взлетно-посадочные полосы, места для стоянки и рулежные дорожки занимали территорию, казалось, едва уступающую размерами штату Небраска, и полиции службы безопасности приходилось теперь патрулировать такое скопление самых разных самолетов, как в Аризоне, там, где держат авиалайнеры, оставшиеся без работы. Более того, у каждого из этих самолетов была собственная охрана, действия которой нужно было координировать с американской службой безопасности в атмосфере взаимного недоверия, поскольку охранники всех спецслужб обучены смотреть на всякого, кто появляется в поле их зрения, с нескрываемым подозрением. Налетном поле стояли два «конкорда» — британский и французский, — словно для усиления взаимной привлекательности. Остальные представляли собой главным образом широкофюзеляжные самолеты разного типа, причем большинство из них украшали национальные цвета своей страны или государственной авиакомпании. Страны НАТО представляли самолеты «Сабены», КЛМ и «Люфтганзы». Лидеры всех скандинавских стран прилетели на самолетах авиакомпании «САС», причем каждый на «Боинге-747». Главы государств любят путешествовать с максимальными удобствами, и ни один из самолетов — большим ли он был или маленьким — не был заполнен даже на одну треть. Понадобился весь опыт и все терпение обоих протокольных отделов — Белого дома и Государственного департамента, — чтобы должным образом приветствовать всех прибывших у трапов их самолетов, и пришлось передать через посольства, что президент Райан физически не в состоянии уделить время и внимание, которого заслуживают главы государств. Однако каждого, или каждую, из них встречал почетный караул ВВС — выстраивался, уходил, выстраивался снова и так порой не один раз за час, а красный ковер, расстеленный для приема важных гостей, оставался на месте, и один глава государства проходил по нему следом за другим — временами так быстро, что едва самолет успевал откатиться на стоянку, как к выделенному месту, где уже был выстроен оркестр и стояла трибуна, подкатывал самолет коллеги. Звучали короткие и сдержанные речи — это делалось главным образом для рядов телевизионных камер, — и главы государств быстро усаживались в ожидавшие их лимузины.

Отправка их в Вашингтон тоже доставляла головную боль. Были мобилизованы все автомобили, принадлежащие Службе охраны дипломатического корпуса, и образовали четыре кортежа эскортных машин, носившихся взад-вперед — они сопровождали посольские лимузины от авиабазы до столицы и тут же отправлялись обратно, полностью перекрыв движение по Сьютланд-паркуэй и шоссе 395. Пожалуй, самым поразительным было то, что удалось благополучно доставить каждого президента, премьер-министра, и даже королей и невозмутимых принцев к посольствам их стран — к счастью, большинство посольств располагалось на Массачусетс-авеню. В итоге все это оказалось торжеством импровизации.

Сами посольства проводили у себя небольшие приемы. Когда в одном городе оказывается столько государственных деятелей, им неизбежно приходится встречаться, чтобы обсудить деловые вопросы или просто поговорить. Британский посол как самый старший среди послов стран НАТО и стран Британского содружества наций проводил «неофициальный» ужин для двадцати двух глав государств.

* * *

— О'кей, на этот раз он выпустил шасси, — произнес капитан ВВС.

По удивительной случайности на башне управления воздушным движением дежурил тот же персонал, что и той ночью — так теперь ее называли. Они следили за тем, как «Боинг-747» авиакомпании «Джал» мягко коснулся посадочной дорожки ноль один правой. Экипаж авиалайнера, возможно, заметил остатки такого же японского авиалайнера возле большого ангара в восточной части авиабазы — именно сейчас в сгущавшихся сумерках трейлер доставил искареженный корпус реактивного двигателя, только что извлеченного из подвальной части Капитолия. Тем не менее японский авиалайнер закончил пробег, затормозил, в соответствии с указаниями повернул налево и последовал за автомобилем с ярко освещенной надписью «Follow me»[104] к отведенному месту для высадки пассажиров. Пилот заметил, разумеется, телевизионные камеры и операторов, устремившихся из теплого здания к своему оборудованию, чтобы запечатлеть последний и самый интересный рейс. Он хотел сказать что-то своему второму пилоту, но передумал. Капитан Торахиро Сато не был его близким другом, но был коллегой, причем весьма уважаемым. Понадобятся годы, чтобы забылся позор, который он принес своей стране, своей авиакомпании и званию японского пилота. Ситуация могла оказаться хуже лишь в том случае, если бы на борту авиалайнера Сато находились пассажиры, потому что спасение пассажиров было главным правилом жизни пилотов. И хотя древняя культура Японии рассматривала самоубийство ради какой-то цели как благородный поступок и, более того, имела традиции весьма драматического ухода из телесной жизни, этот поступок потряс и опозорил страну как ничто другое в ее новейшей истории. Японский пилот всегда с гордостью носил форму своей авиакомпании, а вот теперь он будет снимать ее как можно скорее и за границей и дома. Он покачал головой, отгоняя от себя эту мысль, аккуратно затормозил и остановил авиалайнер с такой точностью, что старомодный механический трап оказался прямо у передней двери его «боинга». Только после этого они со вторым пилотом переглянулись. В их взглядах читались ирония и стыд за то, что они выполнили свою работу с таким мастерством. Вместо того чтобы расположиться на отдых как обычно в отеле, который находился в центре Вашингтона, на этот раз их разместят в офицерском общежитии на базе и не исключено, что за ними будут следить скорее всего вооруженные агенты службы безопасности.

Старшая стюардесса открыла дверь самолета. Премьер-министр Магутару Кога в застегнутом пальто и с галстуком, который в последний момент поспешно поправил его нервничающий помощник, на мгновение застыл в дверях под порывом холодного февральского ветра, а потом стал спускаться по трапу. Послышалась барабанная дробь, и оркестр ВВС грянул приветственный марш.

Исполняющий обязанности государственного секретаря ждал японского премьер-министра внизу у трапа. Они ни разу не встречались, однако оба получили исчерпывающую информацию друг о друге. Сегодня вечером Адлер встречал четвертого и самого важного гостя. Кога выглядел в точности таким, как на фотографиях. Самый обыкновенный пожилой мужчина невысокого роста, густые черные волосы. Его темные глаза смотрели бесстрастно — или старались быть бесстрастными, подумал Адлер, присмотревшись повнимательнее. В них читалась печаль. Вряд ли это удивительно, подумал дипломат, протягивая руку.

— Добро пожаловать, господин премьер-министр.

— Спасибо, мистер Адлер.

Бок о бок они пошли к трибуне. Адлер произнес несколько сдержанных фраз, приветствуя гостя, — на составление этой минутной речи в Туманной долине[105] потребовался час. Затем к микрофону подошел Кога.

— Прежде всего мне хочется поблагодарить вас, мистер Адлер, и вашу страну за то, что вы позволили мне сегодня прилететь сюда. Каким бы удивительным ни было такое решение, оно позволило мне понять, что это в традициях вашей огромной и великодушной страны. Я прилетел сюда как представитель моей страны, выполняя печальную, но необходимую миссию. Я таю надежду, что она послужит залогом излечения как для вашей страны, так и для моей, что граждане наших стран увидят за этой трагедией мост, ведущий в мирное будущее.

Кога сделал шаг назад, и Адлер повел его по красному ковру под звуки «Кимагайо» — короткого гимна Японии, который вообще-то был написан английским композитором более ста лет назад. По пути к автомобилю японский премьер-министр смотрел на солдат почетного караула; пытаясь понять выражение молодых лиц, он искал на них ненависть или отвращение, но видел только бесстрастность. Адлер сел в машину следом за ним.

— Как вы себя чувствуете, сэр? — спросил госсекретарь.

— Спасибо, хорошо. Я спал во время перелета. — Кога подумал было, что вопрос Адлера продиктован всего лишь вежливостью, но скоро понял, что тут нечто иное. Как ни странно, эта идея принадлежала не ему, а Райану, и поздний час прибытия сделал ее еще более удобной. Солнце опустилось за горизонт, и закат был коротким, потому что с северо-запада накатывались облака.

— Если желаете, мы можем по пути в ваше посольство встретиться с президентом Райаном. Президент поручил мне передать вам, что, если вы предпочтете не делать этого — из-за утомительного перелета или по какой-либо иной причине, — он не сочтет это оскорблением.

Адлера удивило, что Кога не колебался ни секунды.

— Я сочту за честь принять приглашение.

Адлер достал из кармана плаща портативную рацию.

— "Орел" — «Кузнице». Ответ утвердительный. Несколькими днями раньше его позабавило кодовое название, присвоенное ему Секретной службой. «Орел» — это прямой перевод его фамилии с «идиш», сложившегося на основе немецкого языка.

— "Кузница" подтверждает утвердительный ответ, — донеслось по кодированному каналу связи.

— "Орел" понял. Конец связи.

Автомобильный кортеж помчался по Сьютланд-паркуэй. При иных обстоятельствах его сопровождал бы вертолет службы новостей, ведя телевизионную передачу в прямом эфире, но сейчас воздушное пространство над Вашингтоном было полностью закрыто для полетов. Был закрыт даже Национальный аэропорт, и рейсы, обычно совершаемые оттуда, перевели в международный аэропорт Даллеса или аэропорт Балтимор-Вашингтон. Кога не обратил внимания на то, что за рулем был американец. Автомобиль свернул направо, затем пересек квартал и по пандусу поднялся к шоссе 1-295, откуда почти сразу повернул на 1-395 — неровную дорогу, которая вела через Анакостия-ривер к центру Вашингтона. На месте слияния 1-395 с главным шоссе японский «стретч-лексус», в котором сидел Кога, свернул направо, а его место в кортеже тут же занял точно такой же автомобиль. Машину Коги сразу окружили три «шеви-сабербена» Секретной службы, причем на весь маневр ушло пять секунд. Благодаря пустым улицам дальше ехать было просто, и через несколько минут машина свернула в Уэст-Экзекьютив-Драйв.

— Они прибыли, сэр, — сообщила Прайс, предупрежденная охранником у ворот.

Джек вышел наружу в тот момент, когда автомобиль остановился. Он не был уверен в требованиях протокола — еще и это ему придется узнать для исполнения своих новых обязанностей, — а потому едва сам не открыл дверцу машины, однако его опередил капрал морской пехоты, который, распахнув дверцу, отсалютовал, словно робот.

— Господин президент, — произнес Кога, выйдя из автомобиля.

— Господин премьер-министр. Прошу вас пройти со мной. — Райан сделал приглашающий жест.

Кога прежде не бывал в Белом доме. Ему невольно вспомнилось, как он прилетал в Вашингтон — когда? три месяца назад? — чтобы обсудить проблемы торговли между двумя странами, после чего начались военные действия, которые кончились позорным провалом. И тут его мысли вернулись к действительности. Он обратил внимание на поведение Райана. Кога когда-то читал, что в Америке торжественности церемонии прибытия главы государства не придается особого значения — к тому же в данном случае она вряд ли была возможной или уместной. Однако президент вышел навстречу ему один, и это должно было что-то значить, напомнил себе японский премьер-министр, поднимаясь по лестнице. Через минуту, пройдя через Западное крыло, они с Райаном оказались одни в Овальном кабинете, разделенные только низеньким столиком, на котором стоял кофейный поднос.

— Я хочу выразить вам свою благодарность, — искренне произнес Кога.

— Нам необходимо было встретиться, — сказал президент Райан. — В любое другое время следили бы за каждым нашим движением, засекали бы проведенное здесь время и пытались бы читать беседу по движению губ. — Он налил чашку для гостя, а затем для себя.

— Хай, пресса в Токио тоже стала гораздо настойчивее за последнее время. — Кога протянул руку к чашке и остановился. — Кого мне нужно благодарить за свое спасение от Яматы?

— Решение было принято в этом кабинете. — Райан поднял голову. — Два наших офицера сейчас находятся в Вашингтоне, и вы при желании можете встретиться с ними.

— Если это удобно. — Кога поднес чашку к губам. Он предпочел бы чай, но Райан старался играть роль хозяина как можно лучше, и его поведение произвело впечатление на гостя. — Спасибо, президент Райан, что вы позволили мне приехать сюда.

— Я пытался убедить Роджера в том, что следует урегулировать проблемы торговли, но.., по-видимому, мои аргументы были недостаточно убедительными. Затем меня начала беспокоить проблема с Гото, но и тут я не смог действовать достаточно быстро из-за визита в Россию и всего остального. Все это переросло в трагический инцидент. Впрочем, я полагаю, трагические инциденты обычно и порождают войны. Как бы то ни было, наша задача — ваша и моя — залечить эту рану. Я, со своей стороны, хочу сделать это как можно быстрее.

— Участники заговора арестованы. Они предстанут перед судом по обвинению в государственной измене.

— Это должны решить вы сами, — ответил президент, однако его слова не совсем соответствовали истине. Юридическая система Японии была по меньшей мере странной, суды нередко нарушали конституцию своей страны ради удовлетворения более глубоких, но неписанных культурных традиций, что казалось невероятным для американцев. Райан и Америка рассчитывали на то, что судебные процессы пройдут в точном соответствии с существующими законами, без всяких отклонений. Кога отчетливо понимал это. Примирение между Америкой и Японией зависело в первую очередь от этого, а также от множества других соглашений и договоренностей, которые еще не обсуждались, по крайней мере не на этом уровне. Кога уже принял меры, чтобы судьи, выбранные для ведения процессов, понимали важность соблюдения буквы закона.

— Мне никогда и в голову не приходило, что может произойти нечто подобное, а затем этот безумец Сато... Моя страна и мой народ испытывают чувство глубокого стыда. Мне нужно сделать так много, мистер Райан.

— Перед нами обоими стоят трудные задачи, — кивнул Райан. — Но мы добьемся своего. — Он сделал паузу. — Технические проблемы могут рассматриваться на уровне министров. Что касается нас, я хотел удостовериться, что мы понимаем друг друга. Я полагаюсь на вашу добрую волю.

— Спасибо, господин президент. — Кога поставил на столик чашку и внимательно посмотрел на человека, сидящего напротив. Он казался молодым для такой должности, хотя и не был самым молодым американским президентом. Скорее всего тут приоритет навсегда сохранится за Теодором Рузвельтом. Во время длительного перелета из Токио премьер-министр прочитал о Джоне Патрике Райане все, что имелось в его распоряжении. Новый американский президент в прошлом не раз убивал людей собственными руками, над ним и его семьей нависала смертельная угроза, и он совершал поступки, о которых японские спецслужбы могли только гадать. В те короткие минуты, что Кога сидел напротив Райана, вглядываясь в его лицо, он силился понять, каким образом такой человек может одновременно стремиться к миру. Однако он не сумел найти ключа к этой загадке. Возможно, в американском характере было что-то, недоступное для его понимания. На лице Райана отражались незаурядный интеллект и любопытство. Первое премьер-министру предстояло измерить, а второе — испытать. Он отметил также усталость и печаль. Кога не сомневался, что за несколько последних дней новому американскому президенту пришлось пережить настоящий ад. Где-то в этом здании находились, по-видимому, дети предшественника Райана, и забота о них тяжким грузом лежала на его плечах. Премьер-министр подумал, что Райан, подобно большинству жителей западных стран, вряд ли умеет скрывать свои мысли. Но, похоже, это было не так. За взглядом голубых глаз американца скрывалось многое, и Кога не мог догадаться, что именно. Они ни в коей мере не были угрожающими и тем не менее что-то таили. Этот Райан был настоящим самураем, Кога сказал это в своем кабинете еще несколько дней назад, но было в нем и еще нечто более сложное. Кога отбросил эту мысль. Сейчас она не была столь важной, а ему хотелось попросить Райана кое о чем, обратиться с личной просьбой, решение о которой премьер-министр принял, когда его самолет пролетал над Тихим океаном.

— У меня к вам просьба, если позволите.

— В чем она заключается, сэр?

* * *

— Господин президент, этого делать не стоит, — возразила Прайс несколько минут спустя.

— Стоит или нет, мы все поступим так, как я сказал. Подготовьте все необходимое, — распорядился Райан.

— Слушаюсь, сэр. — Андреа Прайс вышла из кабинета. Наблюдая за происходящим, Кога узнал об американском президенте нечто новое. Райан был человеком, способным принимать решения и отдавать приказы со спокойной уверенностью.

Автомобили все еще стояли у Западного входа, и понадобилось всего лишь надеть пальто и сесть в них. Четыре «сабербена» развернулись на стоянке, направились на юг и затем свернули на восток, к Капитолийскому холму. На этот раз автомобильный кортеж не включал сирены и мигалки, просто устремился вперед, соблюдая правила движения, хотя и несовсем. Благодаря опустевшим улицам машины смогли проезжать на красный свет, и скоро они свернули налево на Кэпитол-стрит и снова налево по направлению к зданию. Теперь здесь было меньше огней. Ступеньки лестницы уже очистили, и после того как автомобили остановились, а агенты Секретной службы заняли свои места, Райан повел японского премьер-министра наверх. Там они остановились, глядя в зияющий кратер, который еще недавно был залом заседаний Конгресса.

Премьер-министр сначала выпрямился, потом громко хлопнул в ладоши, призывая внимание духов, которые, по его религиозным представлениям, все еще витали здесь. Затем низко поклонился и произнес молитву. Райан последовал его примеру. Здесь не было телевизионных камер, которые могли бы запечатлеть этот момент — вообще-то вокруг Капитолия несколько камер все еще стояло, но, поскольку вечерние новости уже закончились, возле них никого не было. Операторы сидели в своих вагончиках, попивая кофе, и не подозревали, что происходит всего в сотне ярдов от них. На все понадобились считанные минуты. Когда все кончилось, американец протянул японцу руку и тот пожал ее. Две пары глаз приняли решение, которого не достичь ни договорами, ни переговорами, и под пронизывающим февральским ветром между двумя странами окончательно и бесповоротно был установлен мир. Андреа Прайс, стоя в десяти футах от своего «объекта», осталась довольна тем, что решила захватить с собой фотографа Белого дома, и слезы, которые бежали по ее щекам, были не только следствием холодного ветра. Затем она проводила обоих вниз по лестнице к разным автомобилям.

* * *

— Почему они зашли так далеко в своих действиях? — спросила премьер-министр и пригубила рюмку хереса.

— Видите ли, я не получил полной информации, — осторожно ответил принц Уэльский — он не мог говорить от имени правительства Ее Величества. — Однако маневры вашего военно-морского флота создавали впечатление угрозы.

— Шри-Ланка намерена заключить соглашение с тамилами. Ее правительство продемонстрировало достойное сожаления нежелание вести с нами серьезные переговоры, вот почему мы пытались повлиять на него. В конце концов, там находятся наши войска, занимающиеся миротворческой деятельностью, и мы не хотим, чтобы в создавшейся ситуации они стали заложниками.

— Совершенно с вами согласен, но почему вы отказываетесь вывести свои войска, как этого просит правительство Шри-Ланки?

Индийский премьер-министр устало вздохнула — перелет был утомительным, и при таких обстоятельствах можно обнаружить некоторое раздражение.

— Ваше высочество, если мы выведем наши войска и ситуация снова ухудшится, у нас возникнут трудности с нашими собственными гражданами тамильской национальности. Создавшееся положение крайне затруднительно. Мы пытаемся найти выход из сложного политического тупика, в котором оказались наши страны, причем во всем идем навстречу правительству Шри-Ланки, а оно оказывается не в состоянии принять необходимые меры, способные исправить возникшую ситуацию, чтобы предотвратить трудности для моей страны и уладить продолжающиеся волнения на собственной территории. И в этот момент без всякой на то причины в дело вмешиваются американцы, что укрепляет решимость правительства Шри-Ланки отказаться от какого-либо компромисса.

— Когда прибыл их премьер-министр? — спросил принц. В ответ она многозначительно пожала плечами.

— Мы предложили ему лететь вместе с нами, чтобы по дороге обсудить создавшуюся ситуацию, однако он, к сожалению, отказался. Думаю, прилетит завтра, — сказала она и после паузы добавила:

— Если его самолет не выйдет из строя. — С самолетами государственной авиакомпании Шри-Ланки постоянно возникали технические проблемы, не говоря уже о непрерывных угрозах террористических актов.

— Если желаете, наш посол, полагаю, может организовать неофициальную встречу.

— Возможно, такая встреча не окажется бесполезной, — согласилась премьер-министр. — Мне хотелось бы также, чтобы американцы правильно поняли создавшуюся ситуацию. Они всегда были достаточно беспомощными в нашем регионе.

Принц понял, что эта фраза и являлась целью их встречи. Он и президент Райан поддерживали дружеские связи на протяжении ряда лет, и Индия хотела, чтобы Соединенное королевство сыграло роль посредника. Подобную миссию ему придется исполнять уже не в первый раз, но в такого рода случаях наследнику британского престола рекомендовали обращаться за указаниями к правительству, которое в данном случае представляет британский посол. Кто-то в Уайтхолле[106] решил, что дружба Его королевского высочества с новым американским президентом представляет собой более надежное звено связи, чем межправительственные контакты, и к тому же в такой момент, когда соблюдение подобных приличий является полезным и необходимым, это повысит престиж британской монархии. Кроме того, у Его Высочества появился повод побывать на участках земли в штате Вайоминг, негласно принадлежащих королевской фамилии, или на «Ферме», как называли эти территории люди, посвященные в такого рода дела.

— Понятно, — прозвучал его неопределенный ответ, но Британии приходилось серьезно относиться к просьбам Индии. Когда-то она была самым крупным бриллиантом в британской короне, влияние которой охватывало весь мир, но и теперь Индия по-прежнему оставалась важным торговым партнером, несмотря на все неприятности, часто исходящие от нее. Прямой контакт между главами двух правительств мог бы вызвать нескромные вопросы. То, что американцы так прямо и недвусмысленно предупредили индийский флот о нежелательности его дальнейшего вмешательства в события в Шри-Ланке, не стало достоянием общественности, поскольку это событие произошло на заключительном этапе военных действий между Америкой и Японией, и все были заинтересованы в том, чтобы ситуация не изменилась. У президента Райана и без того много дел, его давний друг это отлично знал. Принц надеялся, что Джек достаточно времени уделяет отдыху, не позволяя обстоятельствам истощить себя. Для гостей в зале приемов сон был средством преодолеть усталость, вызванную резкой сменой часовых поясов, тогда как для Райана сон являлся источником энергии, а в предстоящие два дня ее понадобится немало.

* * *

Очередь казалась бесконечной, как бы затасканно не звучала эта фраза. Она вытянулась далеко за здание Министерства финансов, и ее хвост походил на растрепанный конец веревки — к ней присоединялись все новые и новые люди, вставая за спинами тех, кто стояли впереди, так что казалось, будто очередь как бы и не движется. Люди входили в здание группами человек по пятьдесят, двери открывались и закрывались с определенной регулярностью, будто это делал кто-то с секундомером в руке или просто по подсчету проходящих. У гробов стоял почетный караул из солдат всех родов войск. Сейчас караулом командовал капитан ВВС. В зале, через который медленно протекал людской поток, только солдаты и гробы казались неподвижными.

Райан не отрывал глаз от лиц на экране телевизора с того момента, как вошел в кабинет — снова еще до рассвета, — стараясь понять, что привело сюда людей и о чем они думают. Не все голосовали за Роджера Дарлинга. А ведь он был вторым человеком в команде Боба Фаулера и занял пост президента только после того, как тот подал прошение об отставке. Но Америка любит своих президентов, и после смерти на Роджера обрушился поток любви и уважения, которых ему так не хватало при жизни. Некоторые из пришедших использовали выделенные им секунды еще и для того, чтобы осмотреть зал, которого многие, по-видимому, никогда не видели, затем они спускались по ступеням, выходили через Восточный вход, теперь уже группами или в одиночку, и покидали город, чтобы снова окунуться в свои дела. Вот наступило время и для него заняться тем же — точнее, вернуться к семье и ознакомиться с тем, что предстоит ему на сегодня.

* * *

Почему бы и нет? — решили они, после того как прибыли в аэропорт Даллеса. Им повезло, они нашли свободные номера в дешевом мотеле вблизи конечной станции «желтой» линии метрополитена, проехали на метро в город и вышли на станции «Фаррагут стейшн», всего в нескольких кварталах от Белого дома, чтобы посмотреть на него. Это был первый визит для обоих — первая возможность увидеть многое, потому что они, по сути дела, никогда не бывали в Вашингтоне, этом проклятом городе на узкой реке, отравляющем всю страну, из которой он высасывал кровь и деньги — по любимому выражению «горцев»[107]. Им потребовалось время, чтобы найти конец очереди, и затем в течение нескольких часов, шаркая ногами вместе с траурной гусеницей, они медленно ползли вперед. Хорошо было то, что они знали, как одеваться, чтобы противостоять холоду. До этого явно не додумались идиоты с Восточного побережья, что стояли в очереди рядом с непокрытыми головами, кутаясь в легкие плащи. Пит Холбрук и Эрнест Браун с трудом удерживались от шуток по поводу происшедшего, стараясь прислушиваться к разговорам в очереди. И были разочарованы. По-видимому, большинство здесь были государственными служащими, решили оба. Слышались всхлипывания и вздохи, восклицания, как все это ужасно, каким хорошим человеком был Роджер Дарлинг, какой милой его жена и каким страшным ударом стала для их славных детей гибель родителей.

Ну что ж, молча признали горцы, действительно, для детишек это страшный удар. А кто не любит детей? И для курицы хуже яичницы ничего быть не может, верно? А сколько страданий причинил их отец честным законопослушным гражданам, которые стремились к одному — чтобы все эти безнадежные кретины в Вашингтоне оставили в покое их конституционные права? Но граждане промолчали. По мере того как очередь медленно ползла по улице, большей частью молчали и они сами. Оба знали прошлое здания Министерства финансов, которое сейчас какое-то время заслоняло их от ветра, знали о том, как Энди Джексон решил передвинуть его, чтобы не видеть из Белого дома здание Капитолия (было все еще слишком темно, чтобы рассмотреть развалины), и нарушил таким образом прямизну Пенсильвания-авеню, образовав знаменитый и раздражающий всех выступ — впрочем, это больше не имело значения, потому что улица перед Белым домом была закрыта. А почему? Да потому, что понадобилось защитить президента от собственных граждан! Разве можно разрешать гражданам приближаться слишком близко к Великому Пу-Ба[108]. Разумеется, они не могли сказать этого вслух. Эту проблему они обсуждали во время рейса по пути в Вашингтон. А сейчас нужно проявлять осторожность — кто знает сколько правительственных шпиков снует вокруг, особенно в очереди, ведущей к Белому дому, — они примирились с этим названием здания лишь потому, что его якобы выбрал Дэйви Крокетт[109]. Холбрук узнал об этом из кинофильма, который он однажды видел по телевидению, хотя никак не мог припомнить его названия. Впрочем, старина Крокетт был именно таким американцем, давшим имя своему любимому ружью, он наверняка разделял бы их взгляды, живи он сейчас, это уж точно.

Вообще-то выглядел этот дом не так уж плохо, да и несколько хороших людей тут когда-то живали. Энди Джексон, не подчинившийся решению Верховного суда, Эйб Линкольн, крутой сукин сын. Как жаль, что его убили до того, как он успел осуществить свой план и выслать всех ниггеров обратно в Африку или в Латинскую Америку (обоим нравился также и Джеймс Монроу за то, что он принял участие в создании Либерии как места, куда можно выслать рабов; жаль, что никто не воспользовался этой идеей). Тедди Рузвельт, сумевший сделать так много хорошего, охотник, путешественники воин, который, впрочем, зашел слишком далеко в «реформировании» своего правительства. После них, правда, здесь уже великие люди не жили, решили оба, но ведь нельзя винить здание за то, что в последнее время оно давало приют тем, кто недостойны его. Это вообще одна из проблем со зданиями в Вашингтоне. В конце концов, и в Капитолии когда-то, слышались голоса Генри Клея и Дэна Уэбстера[110]. Эти были настоящими патриотами, не то что шайка, которую поджарил этот пилот-япошка.

Они почувствовали напряжение, когда вошли на территорию Белого дома, словно это был вражеский лагерь. У входа стояли охранники в форме Секретной службы, а внутри находились морские пехотинцы. Ну разве это не позор? Морские пехотинцы! Настоящие американцы, даже темнокожие, возможно, потому что они прошли такое же обучение, как и белые, и некоторые из них, пожалуй, тоже были патриотами. Жаль, конечно, что они ниггеры, но тут уж ничего не поделаешь. И все эти морские пехотинцы поступали так, как им приказывали правительственные чиновники. Вот этого Холбрук и Браун, глядя на их молодые лица, не понимали. Впрочем, они ведь еще мальчишки и со временем, может быть, изменятся. В конце концов среди горцев тоже немало бывших военных. Морские пехотинцы дрожали от холода в своих шинелях и белых, как у девок, перчатках. Наконец сержант — судя по нашивкам — открыл двери.

Вот это дом, подумали Холбрук и Браун, оглядывая вестибюль с высоченным потолком. Неудивительно, что те, кто жили здесь, воображали себя говенными королями. К таким вещам надо присматриваться повнимательней. Линкольн вырос в бревенчатое хижине, а Тедди ночевал и в палатке, когда охотился в горах. Но сегодня всякий, кто живет здесь, ничем не отличается от обычного проклятого бюрократа. В зале тоже стояли морские пехотинцы, почетный караул окружал деревянные гробы, однако наибольшую опасность представляли люди в штатском с тонкими виниловыми проводками, которые тянулись от их воротников к ушам. Секретная служба. Это и есть лицо врага, выкормыши того же самого правительственного департамента, в который входило Бюро по алкоголю, табаку и огнестрельному оружию. Этого следовало ожидать. Впервые граждане выступили против правительства из-за алкоголя — «водочный бунт», вот почему горцы так расходились в своем восхищении действиями Джорджа Вашингтона. Те из них, кто обладали более либеральными взглядами, говорили, что даже у хорошего человека бывают недостатки, а с Джорджем лучше было не связываться. Браун и Холбрук старались не смотреть на агентов Секретной службы. С этими мудаками тоже лучше не связываться.

* * *

В этот момент специальный агент Прайс вошла в вестибюль. Ее «босс» находился в безопасности своего кабинета, и теперь ей следовало выполнять обязанности руководителя личной президентской охраны, которые распространялись на все здание. Траурная процессия не представляла угрозы Белому дому. С точки зрения безопасности она всего лишь затрудняла работу, вот и все. Даже если бы среди тех, кто захотели проститься с погибшим президентов и его женой, скрывалась группа террористов, за закрытыми дверями, ведущими из вестибюля, стояли наготове двадцать вооруженных агентов Секретной службы, некоторые с автоматами «узи» в мгновенно открывающихся кейсах. Металлодетектор, скрытый в дверном проеме при входе в вестибюль, указывал агентам из отдела технической безопасности, на кого следует обратить внимание, а остальные агенты держали в руках скрытые от посторонних глаз стопки фотографий, похожие на колоды карт, которые они постоянно тасовали, так что лицо каждого, кто входил в вестибюль, можно было сравнить с лицами людей, потенциально способных на террористический акт. В остальном они полагались на профессиональную подготовку и инстинкт, привлекающие их внимание к людям, которые выглядят «странно» — обычный американизм, означающий необычное поведение. Проблема, однако, заключалась в том, что была холодная погода. В вестибюль входили люди, и многие из них выглядели странно. Одни топали ногами, стараясь согреться. Другие держали руки в карманах, или поправляли пальто, или дрожали, или просто оглядывались по сторонам, оказавшись в теплом помещении, — и все это привлекало внимание агентов личной охраны президента. В таких случаях, когда так вели себя те, от кого при проходе через металлодетектор звучал сигнал, агент — он ли или она — поднимал руку, как бы почесывая нос, и говорил в микрофон, к примеру: «Мужчина, синее пальто, шесть футов». И тогда четыре или пять агентов поворачивали головы и внимательно смотрели на какого-нибудь зубного врача из Ричмонда, который только что переложил карманную грелку из одного кармана в другой. Его лицо сверяли с фотографиями подозреваемых с аналогичными физическими данными и, даже не найдя похожего человека, за ним продолжали следить. Скрытая телевизионная камера электронно увеличивала его изображение, попадавшее затем в картотеку. В некоторых более подозрительных случаях агент вставал в очередь и следовал за обратившим на себя внимание человеком, чтобы заметить номер его автомобиля. Давно ликвидированное Командование стратегической авиации имело своим официальным лозунгом фразу: «Мир — наша профессия». Секретная служба руководствовалась манией преследования, и наглядным доказательством необходимости этой паранойи были два гроба, стоящих в вестибюле Белого дома.

* * *

На долю Брауна и Холбрука выпало пять секунд, чтобы пройти мимо двух гробов из дорогих пород дерева. Мало того что они стоили денег налогоплательщикам, подумали оба и — какое богохульство! — так еще накрыты американскими звездно-полосатыми флагами. Впрочем, по отношению к жене это, может быть, и не богохульство. Женщина должна быть предана своему мужу, тут уж ничего не поделаешь. Под напором толпы они повернули налево, и вдоль бархатных канатов начали спускаться по лестнице. Оба обратили внимание, как изменилось поведение толпы. Глубокие вздохи, всхлипывания, слезы, главным образом женщин. Оба горца молчали, бесстрастно глядя перед собой, как и большинство мужчин. Скульптуры Ремингтона на мгновение остановили на себе их восхищенные взгляды, а затем они снова оказались на открытом воздухе, и свежий ветер тут же унес с них липкий жар федерального парового отопления. Они молчали, пока не вышли за территорию Белого дома и не оказались вдали от остальных.

— Ничего себе гробики соорудили им за наш счет, — первым заговорил Холбрук.

— Жалко, что они оказались закрытыми. — Браун оглянулся. Рядом никого не было, и его неосторожные слова никто не услышал.

— У них остались дети, — напомнил Пит. Он направился к югу, чтобы посмотреть вдоль Пенсильвания-авеню.

— Да, это верно. А когда они вырастут, станут такими же паршивыми бюрократами. — Холбрук и Браун прошли еще несколько ярдов. — Проклятье!

Это было единственное подходящее сейчас слово, за исключением разве «Гребана мать!», подумал Холбрук, но ему не хотелось повторять все, что говорит Эрни.

Солнце поднималось в небе, и отсутствие высоких зданий к востоку от Капитолийского холма еще больше подчеркивало очертания его вершины. Хотя они впервые приехали в Вашингтон, оба хорошо представляли себе силуэт горизонта по памяти, и потому его искажение не могло быть более очевидным. Пит был теперь доволен, что согласился на уговоры Эрни приехать сюда. Одно это зрелище стоило всех трудностей поездки. На этот раз он первым выразил их общую мысль.

— Эрни, — сказал потрясенный Холбрук, полный благоговейного трепета, — это вдохновляет.

— Да.

* * *

Самое сложное заключалось в том, что тревожные симптомы болезни были неясными и толковать их можно было по-разному. Мальчик на редкость красив, хотя сейчас серьезно болен, отметила сестра Жанна-Батиста. Температура подскочила до 40,4 градуса, и одно это уже смертельно опасно, но другие симптомы оказались еще хуже. Спутанность сознания усилилась вместе с рвотой, в которой стала заметна кровь. Все указывало на внутреннее кровотечение. Сестра знала, что это могут быть признаки нескольких заболеваний, но больше всего ее беспокоило, если это лихорадка, называемая заирской Эбола. В джунглях этой страны — она все еще думала о ней, как о Бельгийском Конго, — таилось множество болезней, и хотя одна была опаснее другой, не было болезни страшнее лихорадки Эбола. Ей пришлось взять кровь для анализа — первый каким-то образом затерялся — и Жанна-Батиста сделала это с предельной осторожностью. Молодой персонал больницы не соблюдал правила с такой тщательностью, как раньше... Родители удерживали мальчика, пока она брала у него кровь из вены. Руки ее были надежно защищены резиновыми перчатками. Все прошло гладко — мальчик уже почти не приходил в сознание. Сестра выдернула иглу и тут же положила ее в пластиковую коробку для последующего уничтожения. Пробирка с кровью не представляла опасности, но и ее она уложила в отдельный контейнер. Больше всего сестру беспокоила игла. Многие из обслуживающего персонала, пытаясь сберечь деньги для нужд больницы, повторно использовали инструмент, несмотря на опасность заражения СПИДом и другими болезнями, возбудители которых передавались через кровь. Она решила заняться этим сама — так, на всякий случай.

У сестры не было времени более внимательно осмотреть пациента. Выйдя из палаты, она прошла под крышей, предохраняющей от жаркого солнца, в соседнее здание. У больницы было долгое и заслуженное прошлое, она была построена с учетом местных условий. Несколько низких каркасных зданий соединялись крытыми переходами. Здание, в котором помещалась лаборатория, находилось всего в пятидесяти метрах. Лаборатория явилась даром судьбы: несколько лет назад Всемирная организация здравоохранения внесла больницу в свой каталог, установила в ней современное оборудование и прислала несколько молодых врачей, получивших образование в Англии или в Америке. К сожалению, в их составе не оказалось медсестер.

Доктор Мохаммед Моуди сидел за лабораторным столиком. Высокий, худой и темнокожий, он холодно держался с персоналом, но дело свое знал. Услышав ее шаги, Моуди повернулся и обратил внимание на то, что Жанна-Батиста по пути бросила иглу в специальный контейнер для последующего уничтожения.

— В чем дело, сестра?

— Пациент Мкуза. Бенедикт Мкуза, африканец, мальчик восьми лет. — Она передала доктору историю болезни. Моуди открыл папку и прочитал ее содержимое. Для медсестры — христианка она или нет, она была святой женщиной и прекрасной сестрой симптомы не казались связанными между собой. Для врача картина была куда более очевидной. Головная боль, озноб, лихорадка, сумеречное сознание, возбуждение — и вот теперь признаки внутреннего кровотечения. Когда он поднял голову, его глаза были бесстрастными. Если скоро на коже появится петехия[111]...

— Он лежит в общей палате?

— Да, доктор.

— Немедленно переведите его в изолятор. Я буду там через полчаса.

— Да, доктор. — Выйдя из лаборатории, сестра потерла лоб.

Это, должно быть, из-за жары. К ней просто невозможно привыкнуть, особенно если ты родом из Северной Европы. Может быть, после того как она позаботится о пациенте, стоит принять таблетку аспирина.

Глава 7 Имидж президента

Все началось рано, когда два самолета дальнего радиолокационного обнаружения Е-3В «сентри», перебазированные с авиабазы Тинкер в Оклахоме на авиабазу Поуп в Северной Каролине, взлетели ровно в 8.00 по местному времени и направились на север. Было принято решение не закрывать все местные аэродромы, это было бы слишком. Национальный аэропорт Вашингтона оставался закрытым, а поскольку больше не было конгрессменов, то и дело мчащихся к нему, чтобы лететь в свои избирательные округа (стоянка, отведенная для них, была всем хорошо известна), создавалось даже впечатление, что его так и не откроют. В двух других международных аэропортах — Даллеса и Балтимор-Вашингтон — были получены строгие указания, чтобы все прилетающие и улетающие самолеты не входили в пределы двадцатимильного «зонтика» с центром в Белом доме. Всякий самолет, который приблизится к внешнему краю «зонтика», немедленно получит предупреждение по радио. В случае, если он не обратит внимания на предупреждение и продолжит полет, тут же рядом с ним окажется истребитель. Ну а если не подействует и это, третий этап вполне очевиден... Два звена истребителей, по четыре F-16 в каждом, поочередно барражировали над городом соответственно на высоте восемнадцать и двадцать тысяч футов. На такой высоте их шум едва слышен (однако это позволяет им перейти в пике и почти мгновенно достичь сверхзвуковой скорости), а белые инверсионные полосы, прочертившие голубое небо над городом, также впечатляющи, как и те, что прочертили когда-то самолеты Восьмой воздушной армии над Германией.

Примерно в это же время Двухсотшестидесятая бригада военной полиции из резерва национальной гвардии Вашингтона, округ Колумбия, передислоцировалась для поддержания «порядка на транспортных магистралях». Больше сотни HMMWV[112] заняли боковые улицы вместе с полицейскими автомобилями и машинами ФБР, расположившимися поблизости. «Поддержание порядка» заключалось в том, что они попросту блокировали эти улицы. Почетный караул из всех родов войск выстроился на улицах, по которым будет двигаться процессия. Никто не знал, в снаряжении чьих автоматов был боезапас.

Кое-кто даже считал, что принято решение ослабить меры безопасности, потому что на улицах не было видно бронетехники.

В общей сложности в городе находился шестьдесят один глава государства; день обещал превратиться в настоящий ад для сил безопасности, и средства массовой информации приложили все усилия, чтобы все почувствовали это.

Когда-то, во время последних государственных похорон, Жаклин Кеннеди решила присутствовать на церемонии прощания с телом убитого президента, своего мужа, в утреннем платье, но минуло тридцать пять лет, и теперь принятой формой одежды будут темные деловые костюмы. Исключение составят те государственные деятели, которые носят мундир (принц уэльский был офицером), и гости из тропических стран. Некоторые из них облачатся в национальную одежду и будут терпеть холод во имя достоинства своей страны. Только собрать их со всех концов города и доставить в Белый дом представлялось кошмаром. А тут возникла новая проблема: как выстроить их в процессию? В алфавитном порядке по названиям стран? В алфавитном порядке по именам? Или по количеству лет на посту главы государства — но тогда преимущество получат те несколько диктаторов, что сумели обрести легитимность в высших дипломатических кругах, а это укрепит статус правительств и стран, с которыми Америка поддерживала дружеские отношения, но к которым не испытывала особенно нежных чувств. Все главы государств прибыли в Белый дом и, после того как последние американские граждане покинули вестибюль, прошли мимо гробов, останавливаясь, чтобы в последний раз поклониться погибшему главе великой страны. Отсюда они проследовали в Восточный зал, где многочисленные сотрудники Госдепартамента старались поддержать порядок, непрерывно снабжая их кофе и булочками.

Райан и его семья находились на своем «семейном этаже», заканчивая одеваться для предстоящей церемонии. Им помогал персонал Белого дома. Лучше всего это получалось у детей, которые привыкли к тому, что мама и папа приглаживают им волосы по пути к выходу, и с улыбкой наблюдали, как с их родителями обращаются теперь точно так же. Джек держал в руках текст своей первой речи. Прошло время, когда он мог закрыть глаза в надежде, что все это исчезнет. Теперь он чувствовал себя подобно боксеру, который явно уступает по силе своему сопернику, но отказывается лечь на помост и вынужден принимать удар за ударом, стремясь лишь к одному: достойно закончить схватку. Мэри Аббот последний раз поправила ему волосы и закрепила их на месте спреем — сам Джек никогда в жизни добровольно не сделал бы этого.

— Они ждут вас, господин президент, — напомнил Арни.

— Иду. — Джек передал папку с текстом речи одному из агентов Секретной службы и направился к выходу. За ним последовала Кэти, которая держала Кэтлин. Салли взяла за руку маленького Джека и пошла за ними в коридор и далее вниз по лестнице. Президент Райан медленно спустился по винтовой лестнице с квадратными маршами, затем повернул в Восточный зал. При его появлении все присутствующие повернулись к нему. Устремленные на Райана взгляды были очень внимательными, но всего в нескольких читалось сочувствие. Здесь были преимущественно главы государств и послы, каждый из которых сегодня вечером напишет отчет о новом американском президенте. Но Райану повезло — первым к нему подошел человек, от которого ничего этого не требовалось.

— Здравствуйте, господин президент, — произнес мужчина в парадной форме морского офицера Королевского флота. Его посол удачно все подготовил. Откровенно говоря, Лондону нравилась новая ситуация. «Особые отношения» между Соединенными Штатами и Британией станут еще теснее, поскольку президента Райана несколько лет назад возвели в почетное рыцарское звание командора Викторианского ордена.

— Ваше высочество, — Джек остановился и, пожимая протянутую руку, позволил себе улыбнуться. — Сколько времени прошло с той памятной встречи в Лондоне, дружище...

— В самом деле.

* * *

Солнечные лучи оказались не столь теплыми, как ожидалось, — виной тому был свежий ветер, — и четкие тени только заставляли еще больше ежится от холода. Процессию открывал эскорт полицейских мотоциклов, за ними следовали три барабанщика Пятьсот первого пехотного полка, Восемьдесят второй воздушно-десантной дивизии, в которой когда-то служил Роджер Дарлинг. Затем вели коня под седлом, но без всадника, с сапогами в стременах, повернутыми носками назад, потом двигались артиллерийские лафеты, бок о бок, потому что на них лежали тела мужа и жены. Далее следовали автомобили. Холодный воздух усиливал мрачное впечатление — грохот барабанов резко отдавался в каньонах улиц. По мере того как процессия продвигалась на северо-запад, солдаты, матросы и морские пехотинцы вытягивались и брали на караул, сначала перед прежним президентом, затем перед новым. Люди, стоявшие на тротуарах, снимали перед мертвым президентом головные уборы, если не забывали.

Браун и Холбрук не забыли. Дарлинг, может быть, и был обычным бюрократом, но американский флаг остается американским флагом, и не его вина, что он покрывал гроб недостойного человека. Солдаты маршировали по мостовой в неуместной для такого события форме, состоящей из камуфляжных комбинезонов, красных беретов и сапог парашютистов, потому что, как заявил радиокомментатор, Роджер Дарлинг был в прошлом одним из них. Перед артиллерийским лафетом шли еще два солдата — один нес президентский флаг, другой — подушечку с боевыми наградами Дарлинга. Мертвый президент был когда-то награжден медалью за то, что спас солдата и, рискуя жизнью, вынес его из-под вражеского огня. Этот солдат шел в составе процессии и уже дал дюжину интервью, печально вспоминая момент, когда будущий президент спас ему жизнь. Жалко, что такой человек встал потом на неверный путь, думали горцы, хотя уже тогда, наверно, он мечтал о политической карьере.

Наконец появился новый президент — его автомобиль легко было отличить, так как по сторонам шли четыре агента Секретной службы. Этот новый президент был загадкой для обоих горцев. Они знали о нем лишь то, что видели по телевидению и читали в газетах. Стрелок. Убил двух человек, одного из пистолета и другого очередью из автомата «узи». К тому же бывший морской пехотинец. Это вызывало у них определенное восхищение. В других телевизионных передачах, которые повторялись снова и снова, показывали его главным образом во время воскресных ток-шоу и брифингов. В большинстве первых он казался достаточно компетентным, в последних часто выглядел не в своей тарелке.

У большинства автомобилей в процессии были затемненные стекла не позволявшие видеть тех, кто находились внутри. Это, разумеется, не относилось к машине президента. С его тремя детьми, сидящими перед ним на откидных сиденьях, и женой рядом президента Джона Райана хорошо было видно с тротуара.

* * *

— Что нам известно о мистере Райане?

— Не так уж много, — признался комментатор. — Его государственная служба почти полностью проходила в ЦРУ. Он пользовался уважением в Конгрессе, причем к нему хорошо относились обе партии. На протяжении ряда лет Райан работал с Эланом Трентом и Сэмом Феллоузом — это одна из причин, по которой оба конгрессмена остались в живых. Все мы слышали историю про террористов, напавших на него...

— Похоже на рассказы о Диком Западе, — вмешался ведущий. — Каково ваше мнение о президенте, который...

— Убивал людей? — подхватил комментатор. Он устал от длинных рабочих дней, и ему уже надоел этот пустоголовый болтун с напомаженной прической. — Давайте вспомним. Джордж Вашингтон был генералом, равно как и Энди Джексон. Уилльям Генри Гарри-сон служил солдатом. Грант, как и большинство президентов после гражданской войны, был военным. И Тедди Рузвельт, разумеется. Трумэн служил в армии, Эйзехауэр тоже. Джон Кеннеди служил на флоте, а также Никсон, Джимми Картер и Джордж Буш... — Лекция по истории, прочитанная экспромтом, звучала как удары кнута.

— Но Райана выбрали вице-президентом временно, не так ли, в качестве награды за успешное решение конфликта, — теперь никто не называл этого «войной», — с тем, что оказалось японскими деловыми интересами. — Это, подумал ведущий, поставит на место престарелого иностранного корреспондента. Да и с каких это пор президенту предоставляется право на медовый месяц с общественностью, когда ему все прощают?

* * *

Райан собирался просмотреть написанную для него речь, но не смог. Было очень холодно. Вообще-то и внутри машины не было тепло, но тысячи людей стояли вдоль улиц, провожая взглядом его автомобиль, при температуре минус пять, стояли плечом к плечу длинной лентой, от пяти до десяти человек в ряд. Они стояли так близко, что он мог разглядеть выражение их лиц. Кто-то указывал на него — вот, мол, он, новый президент, кто-то решался махнуть рукой — смущенный, не уверенный, правильно ли поступает, но полный желания показать, что он не равнодушен. Некоторые кивали в знак уважения, со скупыми улыбками, которые обычно видишь на похоронах: надеюсь, у тебя все будет в порядке. Джек подумал, а не стоит ли помахать рукой в ответ, но затем решил, что не стоит, что это неписаное правило на похоронах. Так что он просто смотрел на них с бесстрастным выражением, ничего не говоря, потому что не знал, что сказать. Ну ничего, беспомощно успокоил себя Райан, он выразит свои чувства в произнесенной им речи.

* * *

— Счастливым его не назовешь, — шепнул Браун Холбруку. Они подождали несколько минут, пока рассеется толпа. Мало кого интересовали следующие в процессии главы иностранных государств. В машины заглянуть не позволяли темные стекла, а мелькающие перед глазами флажки, установленные на передних крыльях, всего лишь становились поводом для вопросов: «Это что за страна?», на которые обычно следовал не правильный ответ. Так что оба горца, вместе со многими другими, протолкались через оставшихся на тротуаре и направились в парк.

— Ему не хватает того, что требуется от президента, — произнес наконец Холбрук.

— Да, самый обычный бюрократ. Помнишь «закон Питера»? — Он имел в виду книгу, которая, по их мнению, объясняла, как функционируют государственные чиновники. В ней говорилось, что во всякой иерархии человек достигает уровня своей некомпетентности. — Знаешь, мне кажется, это нам пригодится.

Его спутник оглянулся на улицу и на автомобили с трепещущими маленькими флажками.

— Пожалуй, ты прав.

* * *

Безопасность в Национальном соборе была максимальной. В глубине души агенты Секретной службы знали это и понимали, что никакой профессиональный убийца — да и вообще образы профессиональных убийц главным образом творческие находки Голливуда — не рискнет своей жизнью при таких обстоятельствах. На каждой крыше, откуда просматривался кафедральный собор, построенный в готическом стиле, находилось по несколько полицейских, солдат или специальных агентов службы безопасности. Многие из них были вооружены винтовками, а агенты из группы борьбы со снайперами — своими фантастическими средствами, с помощью которых, словно пальцем, могли коснуться любого лба в радиусе полумили. Это была команда, выигрывавшая стрелковые чемпионаты, лучшие в мире стрелки, ежедневными тренировками поддерживавшие форму. Всякий, кто задумает что-то нехорошее, заметив все эти меры, либо откажется от своего замысла, либо придет к выводу, что умереть можно и позже, особенно если это будет какой-нибудь безумный стрелок-дилетант.

И все-таки все чувствовали напряжение, и когда вдалеке появилась процессия, агенты в который раз стали проверять свою готовность. Один из агентов, дежуривший на ступенях собора, измученный тридцатичасовым бдением, решил в этот момент выпить кофе. При виде приближающихся автомобилей он споткнулся и пролил кофе на ступени. Выругавшись про себя, он смял пластмассовый стаканчик, сунул его в карман и отрапортовал в миниатюрный микрофон на лацкане, что на отведенном ему участке все спокойно. Пролитый кофе почти мгновенно замерз на граните.

В самом соборе агенты снова проверили каждый уголок, прежде чем занять отведенные им места, и теперь сотрудники протокольного отдела занялись последними приготовлениями, то и дело поглядывая в инструкции, переданные им по факсу всего несколько минут назад, и пытаясь сообразить, что еще нужно сделать.

Артиллерийские лафеты замерли перед собором, и следом один за другим подъезжали автомобили. Райан первым вышел из машины и направился к семье Дарлинга, за ним последовали члены его семьи. Дети погибшего президента все еще не пришли в себя, возможно, это было для них к лучшему, возможно, и нет. Что можно сделать в такой момент? Райан положил руку на плечо осиротевшего мальчика. Автомобили продолжали останавливаться перед собором и, оставив почетных гостей, тут же отъезжали, чтобы освободить место другим. Райан знал, что главы государств и другие высокопоставленные лица должны встать позади него. Те, кто занимали менее видные должности, войдут в собор через боковые входы, где установлены портативные металлодетекторы, а священнослужители и церковный хор, миновав их, уже занимали свои места.

Солдаты Восемьдесят второй воздушно-десантной дивизии, возглавлявшие процессию, составили оружие в пирамиды и приготовились отдать последний долг своему бывшему сослуживцу. Ими командовал молодой капитан с двумя серьезными сержантами. Все они выглядели очень молодыми. Райан вспомнил, что его отец служил в Сто первой воздушно-десантной дивизии, которая постоянно соперничала с Восемьдесят второй. И было это почти пятьдесят лет назад, и выглядел он, наверно, как эти мальчишки, разве что прически в 40-е годы были чуть длиннее. Все они были такими же крепкими, крутыми, с такой же свирепой гордостью за свое подразделение и такой же отчаянной решимостью выполнить любое задание. Казалось, такая преемственность переходит из поколения в поколение и так будет длиться вечно. Сам Райан, как и солдаты, стоял, не поворачивая головы, вытянувшись по стойке смирно, как делал это в годы службы в корпусе морской пехоты, и только водил глазами по сторонам. Дети его вертели головами, переступая с ноги на ногу. Кэти не сводила с них глаз, беспокоясь, что им холодно, но понимая, что сейчас здесь даже родительская забота должна уступить место чему-то более важному. Что значит чувство долга, если даже только что осиротевшие дети знают, что должны стоять здесь и терпеть? — думала она.

Наконец подтянулись последние члены процессии и заняли отведенные им места. Кто-то тихо сосчитал до пяти, и солдаты подошли к артиллерийским лафетам, по семь человек к каждому. Капитан отвернул один за другим зажимы, солдаты подняли гробы с лафетов и, шагая в ногу, пошли с ними вперед. Солдат с президентским флагом в руках вышагивал перед ними. Первым несли гроб с телом президента. Процессию возглавлял капитан, за ним следовал сержант, командовавший первой группой солдат.

В том, что произошло дальше, никто не был виноват. С каждой стороны гроба шло по трое солдат. Они медленно шагали вслед за сержантом. После пятнадцати минут, проведенных по стойке смирно, ноги у них окоченели. Солдат, шедший по правую сторону гроба, поскользнулся на замерзшей лужице кофе в тот момент, когда они подняли ногу для очередного шага. Он скользнул под ноги солдату, идущему за ним. Ноша в четыреста фунтов дерева и металла вместе с лежащими внутри останками навалилась на упавших солдат. Соскользнув с гранитных ступеней, первый солдат сломал обе ноги.

Послышался дружный вздох ужаса из уст тысяч людей, наблюдавших за церемонией. Агенты Секретной службы кинулись к месту происшествия, подумав, что упавших солдат сразили пули, выпущенные неизвестным стрелком. Андреа Прайс встала перед Райаном, сунув руку под борт пальто и явно сжав рукоятку табельного пистолета, готовая выхватить его, в то время как другие агенты окружили семьи Райанов и Дарлингов, чтобы увести в безопасное место.

Солдаты уже поднимали гроб. Лицо упавшего солдата, побледнело от внезапной боли.

— Лед! — выдохнул он сквозь стиснутые зубы. — Поскользнулся на льду. — Солдату хватило самообладания удержаться от ругательства, готового сорваться с губ от стыда и смущения. Один из агентов увидел на ступенях бело-коричневую застывшую лужицу, поблескивавшую на солнце. Он тут же подал знак Прайс, что опасность миновала, и она мгновенно передала команду по радио:

— Он всего лишь поскользнулся, только поскользнулся. При виде нелепого происшествия Райан болезненно поморщился. Роджер Дарлинг ничего не почувствовал, пронеслось у него в голове, но каким унижением это явилось для его детей, которые съежились и отвернулись, увидев, как гроб с телом отца упал на ступени собора. Сын первым снова посмотрел на гроб, его детский ум еще не в силах был осознать, почему отец не проснулся от падения. Всего несколько часов назад он встал ночью и, подойдя к двери, подумал, что, может, стоит пересечь коридор и постучать в дверь родительской спальни — вдруг они вернулись обратно?

* * *

— Господи, — простонал комментатор. Телевизионные камеры показали крупным планом, как два солдата Третьего полкавытаскивают из-под гроба своего обезножившего напарника. Его место занял сержант, и в считанные секунды гроб снова подняли на плечи. Было отчетливо видно, как исцарапана его полированная поверхность.

* * *

— О'кей, солдаты, — скомандовал сержант со своего нового места. — С левой ноги — шагом марш!

— Папа, — всхлипнул девятилетний Марк Дарлинг. — Папочка.

В мертвой тишине, наступившей после происшествия, это услышали все, кто стояли вокруг. Солдаты сжали губы. Агенты Секретной службы, и без того расстроенные и пристыженные потерей президента, переглянулись. Джек инстинктивно прижал к себе мальчика, хотя и не знал, что ему сказать. Какие еще их ждут неприятности? — подумал новый президент, когда гроб с телом миссис Дарлинг подняли по ступеням и внесли в собор.

— О'кей, Марк. — Райан обнял мальчика за плечи и повел к двери, даже не осознав, что играет роль любящего дяди. Если бы только нашелся способ хотя бы ненадолго утешить детей. Но это было невозможно, и Джек почувствовал новый укол печали от того, что не в силах уменьшить испытываемое ими горе.

Внутри было теплее, и те, кого не захлестнула лавина чувств, заметили это. Сотрудники протокольного отдела направили их на отведенные места. Райан с семьей прошел к первому ряду справа, родственники Дарлингов разместились напротив. Гробы покойного президента и его жены были установлены на катафалках бок о бок, позади них стояли еще три гроба с телами сенатора и двух конгрессменов, представлявших свои конфессии. Раздались звуки органа. Мелодия была знакомой, но Райан не мог вспомнить, что это за вещь. Во всяком случае, это не был мрачный масонский реквием Моцарта с повторяющимся жестким напевом, способный так же поднять настроение, как фильм о Холокосте. Священнослужители выстроились впереди, сохраняя на лицах профессиональную маску скорби. Перед Райаном на кафедре, предназначенной для церковных проповедей, лежал еще один экземпляр его речи.

* * *

Будучи свидетелем того, что он видел сейчас на экране телевизора, всякий представитель его профессии почувствовал бы дурноту или, наоборот, возбуждение, близкое к половому. Для такого рода операции самое главное — подготовка. Нельзя сказать, что операция технически трудновыполнима, сложнее метод ее осуществления. Пожалуй, лучше всего подойдет миномет. Его можно установить в кузове обычного грузовика, какой можно найти в любом городе мира. Достаточно навести миномет на крышу здания, и цель будет накрыта. Можно успеть выпустить по меньшей мере десяток мин, а то и полтора или два, и хотя выбор будет произвольным, цель остается целью, террор есть террор, а это его профессия.

— Ты только посмотри на них... — выдохнул он. Камера прошлась по рядам людей на скамьях. Главным образом это мужчины, хотя есть и женщины, сидят в непонятном для него порядке, некоторые переговариваются, но большинство сидят молча, с непроницаемыми лицами. Порой взгляды их скользят по убранству церкви. Вот и дети погибшего президента, мальчик и девочка, подавленные — перед ними открылась суровая реальность жизни. Дети на удивление стойко переносят несчастье, правда? Они останутся в живых главным образом потому, что больше не играют никакой политической роли, потому-то и его интерес к ним был холодно клиническим и безжалостным. Затем камера снова переместилась на Райана, показав крупным планом его лицо.

* * *

Он еще не попрощался с Роджером Дарлингом. У него не было времени, чтобы собраться с мыслями и подумать об этом, неделя была слишком загруженной, но теперь Джек понял, что невольно смотрит только на его гроб. Он почти не знал Анну, а остальных троих не знал совсем. Их выбрали наугад из-за их религиозной принадлежности. А Роджер был другом. Он вернул его из забвения личной жизни, поручил важную работу, верил, что он справится с нею, полагался на него, почти всегда следовал его советам, доверял, иногда критиковал и ставил на место, но всегда по-дружески. Это была трудная работа, она усложнилась еще больше, после того как произошел конфликт с Японией — даже для Джека теперь, когда все кончилось, он не был больше «войной», война осталась где-то в прошлом. Не было это и частью реального мира, который продвигался вперед, оставляя позади такие проявления варварства. Дарлинг и Райан сумели добиться своего, и хотя Роджер хотел продолжать работу и довести ее до конца иным способом, он признавал, что для Райана гонка закончилась. Поэтому он, будучи истинным другом, предоставил Джеку золотой мост, чтобы он мог снова вернуться в частную жизнь, назначил его на должность, которая должна была стать венцом его карьеры, посвященной государственной службе, — должность, превратившуюся в ловушку.

Но если бы Роджер предложил должность вице-президента кому-то другому, где был бы тем вечером я? — спросил себя Джек. Ответ был однозначен. Он сидел бы в первом ряду зала заседаний Конгресса и сейчас был бы мертв. Райан только сейчас понял это. Роджер спас ему жизнь. И не только ему. Кэти — и скорее всего вместе с детьми — находилась бы на балконе рядом с Анной Дарлинг... Неужели жизнь так хрупка, что зависит от столь незначительных обстоятельств? В данный момент по всему городу на других церемониях лежат в гробах другие тела — главным образом взрослых, но есть среди жертв и дети, которых родители взяли с собой в тот вечер, чтобы посмотреть на совместное заседание обеих палат Конгресса.

Марк Дарлинг плакал. Его старшая сестра Эми прижала голову брата к себе. Джек уголком глаза заметил это. Боже милостивый, почему детям даны такие испытания? Джек сжал губы и посмотрел в пол. Ему не на кого было направить свою ярость. Виновник преступления мертв, гроб с его телом находится в морге Вашингтона, а за несколько тысяч миль от американской столицы оставленная этим человеком семья несет на себе бремя стыда и позора. Вот почему называют бессмысленными все формы насилия. Оно ничего не доказывает, оставляя после себя лишь скорбь о загубленных жизнях и разрушенных семьях. А такое насилие, подобно раку, наносит удар без всякого расчета, наугад, против него нет надежной защиты — и все из-за того, что один человек решил отправиться в мир иной — если он верил в него, — прихватив с собой сотни других людей. Какой урок можно из этого извлечь, черт побери? Райан, долгие годы изучавший поведение людей, не мог ответить себе на этот вопрос и продолжал смотреть в пол, слыша рыдания осиротевшего ребенка, эхом отдававшиеся под сводами церкви.

* * *

Слабый человек. Это ясно всякому, кто видит его лицо. Что же он за мужчина, этот президент, если с трудом удерживает слезы. Разве он не знает, что смерть — часть жизни? Разве он сам не заставлял умирать других? Неужели тогда он не знал, что такое смерть, и только теперь начинает понимать это? Другие собравшиеся в церкви знали это лучше его. Видно по лицам. Они были торжественно-хмурыми, на похоронах так принято, но ведь жизнь же не бесконечна. Райан не может не знать этого, ведь он сам смотрел в лицо смерти, правда, с тех пор прошло много лет, напомнил себе мужчина, а со временем люди склонны забывать о таких вещах. У Райана были все основания забыть о хрупкости человеческой жизни — его надежно защищала правительственная охрана. Удивительно, как много можно узнать за несколько секунд, внимательно глядя на человеческое лицо, подумал мужчина. Но это упрощает положение, не правда ли?

* * *

Она сидела в пятом ряду, но возле прохода и видела лишь затылок Райана. Премьер-министр Индии тоже считала себя знатоком человеческой натуры. Главе государства негоже так себя вести. В конце концов, глава государства — актер, выступающий на мировой сцене, и он обязан держать себя в руках, не давать волю чувствам. За свою долгую жизнь ей пришлось присутствовать на многих похоронах — ведь у политических деятелей немало партнеров, молодых и старых; хотя не всегда это друзья, — от политика требуется продемонстрировать уважение своим присутствием на этих печальных церемониях, даже если хоронят того, кого ты презираешь. В последнем случае это бывает забавным. В ее стране тела умерших обычно сжигают, и тогда она мысленно говорила себе, что охваченное пламенем тело все еще живо. Особенно это касалось тех, кого она ненавидела. Это такая хорошая тренировка. Наблюдаешь за происходящим с печальным и торжественным видом. Годами практикуясь таким образом, добиваешься того, что окружающие начинают верить тебе — отчасти оттого, что хотят этого. Ты учишься улыбаться в нужную минуту, и демонстрировать печаль, и высказывать серьезные мысли. Тебе приходится поступать так. Политический деятель редко может позволить себе обнаруживать истинные чувства. Такое поведение говорит окружающим о твоих слабостях, и всегда найдутся те, кто стремятся использовать их против тебя, так что за многие годы ты учишься скрывать их все глубже и глубже, пока у тебя почти не остается истинных человеческих чувств. К этому следует стремиться, потому что в политике нет места человеческим чувствам.

Ясно, что этот Райан понятия о том не имеет, подумала премьер-министр «самой большой демократической страны в мире». В результате он демонстрирует всем, кем является в действительности, и, что того хуже, поступает так перед третью важнейших мировых политиков, перед людьми, которые заметят и запомнят это, чтобы использовать его слабость в будущем. Как и она. Прекрасно, заключила премьер-министр, скрывая свои мысли за маской печали и горечи в знак уважения к человеку, которого она так ненавидела при жизни.

* * *

Первым говорил раввин. Каждому священнослужителю отводилось десять минут, и каждый из них до тонкостей знал свой религиозный ритуал. Раввин Бенджамин Флейшман цитировал отрывки из Талмуда и Торы, он говорил о чести, долге и преданности, и о благостном Боге. За ним пришла очередь его преподобия Фредерика Рэлстона, капеллана Сената, — в тот роковой вечер он был в отъезде и потому остался в живых. Принадлежащий к южной баптистской церкви, видный теолог и эксперт по Новому завету, Рэлстон говорил о страданиях Христа, о своем друге сенаторе Ричарде Истмэне из Орегона, лежащем сейчас здесь. Воздав должное всеми уважаемому члену Конгресса, он перешел к погибшему президенту, великому государственному деятелю и преданному семьянину, о чем было известно всем...

Не существует жестких законов в проведении подобной процедуры, думал Райан. Может быть, было бы лучше, если бы пастор, или священник, или раввин просто какое-то время молча посидел бы с теми, кто прощаются с покинувшими их, но они решили иначе, и ему пришла мысль...

Нет, это никуда не годится! — оборвал себя Джек. Происходящее — всего лишь театр. Только вот для детей, которые сидят в нескольких футах за проходом, это не театр, совсем не театр. Для них все гораздо проще. Перед ними лежат мама и папа, вырванные из их жизни чьим-то бессмысленным поступком, который лишил их будущего, гарантированного им жизнью, лишил их любви и родительского слова, лишил возможности нормально расти и превратиться в нормальных людей. Самыми важными на этой церемонии были Марк и Эми, однако уроки церковной службы, ее наставления, которые должны были помочь им, были направлены на других. Все происходящее представляло собой политическое действо, целью которого было ободрить страну, укрепить веру людей в Бога, в мировое братство и несгибаемую волю народа. Вполне возможно, что те, кто смотрели на экраны, куда поступало изображение от двадцати трех телевизионных камер, расположенных в церкви, действительно хотели это услышать, но были и другие, нуждающиеся в словах ободрения и утешения намного больше — дети Роджера и Анны Дарлинг, взрослые сыновья Дика Истмэна, вдова Дэвида Кона из Род-Айленда и оставшиеся в живых члены семьи Мариссы Хенрик из Техаса. Вот они были живыми людьми, а их личное горе подчиняли теперь нуждам страны. Черт побери такую страну! — подумал Джек. Внезапно его охватила ярость от происходящего и гнев на себя самого за то, что он не заметил этого раньше и не изменил. У страны есть нужды, но эти нужды недостаточно велики, чтобы заглушить горе детей, которых постигла такая ужасная судьба. Кто придет им на помощь? Кто скажет о них?

Но больше всего разочаровал Райана католик кардинал Майкл О'Лири, архиепископ Вашингтонский.

— Да будут благословенны миротворцы, потому что их призовут...

Для Марка и Эми, разрывался от ярости мозг Джека, их отец не был миротворцем. Он был просто папой, и вот теперь папа умер, а это совсем не абстракция. Трое видных, образованных и очень порядочных священнослужителей обращались в своих молитвах к нации, а прямо перед ними стояли дети, удостоенные всего лишь нескольких пустых слов. Кто-то должен обратиться к ним, выразить вслух их горе, сказать об их родителях. Кто-то должен хотя бы попытаться, черт побери! Да, он был президентом Соединенных Штатов Америки. Да, он исполнял свой долг, свою клятву, принесенную перед миллионами американцев, которые смотрят сейчас на экраны телевизоров, но он помнил, как его жена и дочь лежали в шоковом центре Балтимора на пороге смерти, и это тоже не было абстракцией. Это была проблема. Из-за нее напали на его семью. Из-за нее погибли и эти люди — потому что какой-то обезумевший фанатик смотрел на всех их как на абстракцию, а не как на людей с их жизнями и надеждами, их мечтами и.., детьми. Его долг в том, чтобы защищать свою страну. Он поклялся соблюдать, ограждать и защищать Конституцию Соединенных Штатов, и он приложит все усилия, чтобы сделать это. Однако целью Конституции было обеспечить людей благами свободы, а это относилось и к детям. Страна, которой он служил, и правительство, которым он пытался руководить, были ни чем иным, как механизмом, целью которого была защита прав каждой отдельной личности. Этот долг не был абстракцией. Реальное воплощение этого долга находилось в десяти футах слева от него. Дети всеми силами пытались сдержать слезы и, наверно, не могли сделать этого, потому что нет более страшного чувства одиночества, чем то, что испытывали они, а Майк О'Лири тем временем обращался к нации, а не к ним. Этому театральному представлению пора положить конец. Прозвучал еще один псалом, и теперь пришла очередь Райана. Он встал и направился к амвону.

Агенты Секретной службы еще раз окинули зоркими взглядами церковный неф — «Фехтовальщик» был сейчас идеальной целью. Подойдя к кафедре, Райан увидел, что кардинал О'Лири выполнил то, что ему поручили, и положил папку с президентской речью на деревянный пюпитр. Нет, решил Райан. Нет. Он схватил руками края кафедры, чтобы сохранить равновесие, окинул взглядом собравшихся и посмотрел на детей Роджера и Анны Дарлинг. Боль в их глазах пронзила его сердце. Им пришлось нести бремя, возложенное на них долгом, почему-то выпавшим на их долю. Неизвестные «друзья» советовали им проявить больше мужества, чем требовалось в такой момент от любого морского пехотинца, потому, наверно, что их «мама и папа хотели бы этого». Однако не детское дело молча и с достоинством выносить такую острую боль. Этим в силу своих возможностей должны заниматься взрослые. Все, хватит, сказал себе Джек, здесь начинается мой долг. Первейшая обязанность сильных — в защите слабых. Его руки крепче стиснули края кафедры, и боль, которую он испытывал, помогла ему сосредоточиться.

— Марк, Эми, ваш отец был моим другом, — мягко произнес он. — Мне повезло, я имел удовольствие работать с ним и помогать ему в меру своих возможностей, но на самом деле гораздо больше помог мне он. Я знаю, вы понимали, что папа и мама выполняют важную работу и не всегда у них остается время, чтобы провести его с вами, но мне хочется заверить вас, что ваш отец старался проводить с вами каждую свободную минутку, потому что любил вас больше всего на свете — больше своих обязанностей президента, больше всего остального, что давала эта должность, больше всего, о чем только можно подумать, — разве что за исключением вашей мамы. Он очень любил ее...

* * *

Какая чепуха! Да, конечно, все любят своих детей. И Дарейи испытывал к ним теплые чувства, но, что бы ни произошло, дети со временем превращались во взрослых. Их обязанности заключались в том, чтобы учиться, помогать взрослым и иногда исполнять их приказы. А до этого времени они оставались детьми, и мир диктовал им, как следует поступать. Судьба руководила их поступками. Аллах влиял на будущее детей. Аллах был милосердным при всех тяготах жизни. Аятолла был вынужден признать, что даже еврей говорил разумно, цитировал отрывок из своей Торы, в точности соответствующий фразам святого Корана. Сам Дарейи выбрал бы другой отрывок, но это дело вкуса, не так ли? Теология допускала это. Разумеется, вся процедура заупокойной службы — напрасная трата времени, но так обычно происходит на такого рода официальных церемониях. А этот дурак Райан отказался от предоставившейся ему возможности сплотить нацию, предстать перед ней сильным и уверенным руководителем и таким образом укрепить свое положение как главы государства. Подумать только, в такой момент и обращаться к детям!

* * *

Его политические советники наверняка переживают сейчас сердечный приступ, подумала премьер-министр, и ей потребовалось все ее самообладание, приобретенное за долгие годы политической деятельности, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица. Затем она решила изменить это выражение на сочувственное. В конце концов, не исключено, что он наблюдает за ней, а ведь она была женщиной и матерью и скоро должна встретиться с ним. Премьер-министр чуть склонила голову вправо, чтобы лучше видеть президента. Этот жест может ему понравиться. Через минуту она достанет из сумки платок и вытрет слезы.

* * *

— Мне жаль, что я недостаточно хорошо знал вашу маму. Кэти и я надеялись, что такая возможность еще представится. Мне хотелось, чтобы Салли, Джек и Кэтлин стали вашими друзьями. Мы говорили об этом с вашим папой. Теперь, наверно, это не произойдет так, как нам хотелось. — От этого невольного замечания сердце Джека сжалось. Теперь Марк и Эми плакали, потому что он сказал им без слов, что плакать можно, не надо больше сдерживать свои чувства. А вот он не мог позволить себе эту слабость. Сейчас он должен казаться сильным, и Райан до боли сжал края кафедры — эта боль помогала ему владеть собой.

— Вам, наверно, хочется понять, почему так случилось. Я не знаю этого, ребята, и только очень сожалею об этом. Мне хотелось бы найти того, кто способен был бы ответить на этот вопрос, но мне не удалось отыскать такого человека.

* * *

— Господи! — хрипло воскликнул Кларк, едва сдерживая рыдания. В его кабинете, как и у всех высокопоставленных сотрудников ЦРУ, находился телевизор, и церемония заупокойной службы передавалась по всем каналам. — Да, я тоже поискал бы его.

— Знаешь что, Джон? — Чавез лучше держал себя в руках. В такие моменты мужчина должен сохранять спокойствие, быть сильным, чтобы женщинам и детям было к кому прильнуть за поддержкой. По крайней мере этого требовали традиции его народа. А вот мистер К., как всегда, удивил его.

— Что ты хочешь сказать, Доминго?

— У него настоящий характер. Мы служим человеку с настоящим мужским характером.

Джон повернулся и посмотрел на Чавеза. Ну кто бы поверил в это? Два оперативника ЦРУ, два крутых офицера полувоенной службы думают так же, как их президент. Приятно сознавать, что он с первого раза правильно понял Райана. Черт побери, он в точности напоминает своего отца. Жалко, что судьба лишила его возможности лучше узнать того Райана. Интересно, захочет ли Джек стать их следующим президентом, выбранным народом. Он вел себя не так, как все остальные, а как настоящий мужчина. Но разве это плохо? — спросил себя Кларк.

* * *

— Я хочу, чтобы вы знали: в любое время вы можете обратиться к Кэти и ко мне. Вы не остались одни в этом мире и никогда не останетесь. У вас есть ваша семья, и теперь моя семья тоже с вами, — пообещал Райан. Ему было нелегко, но он был обязан сказать то, что сказал сейчас. Роджер был другом, и долг Джека позаботиться о его детях. Он поступил так с семьей Бака Циммера и теперь сделает то же самое для детей Роджера.

— Я хочу, чтобы вы гордились своими мамой и папой. Ваш отец был хорошим человеком и преданным другом. Он не жалел сил на то, чтобы американский народ жил лучше. Перед ним стояли трудные задачи, их решение отнимало у него много времени, которое он мог бы провести с вами, но ваш отец был великим человеком, а великие люди ставят перед собой великие цели. Ваша мать всегда была рядом с ним и тоже неустанно трудилась на благо народа. Вы должны навсегда сохранить память о них в своих сердцах. Вспоминайте все, что они говорили вам, как они обращались с вами, играли и шутили, — именно так мамы и папы выказывают любовь к своим детям. Вы никогда не забудете этого. Никогда, — заверил их Джек, надеясь своими словами смягчить жестокий удар, нанесенный судьбой. Он сделал все, что мог. Пора кончать.

— Марк, Эми, Господь решил забрать ваших маму и папу к себе. Он не объясняет нам принятых им решений, и мы не можем.., не можем противиться им. Мы просто не можем... — Голос Райана дрогнул.

* * *

Какой мужественный поступок, подумал Кога. Райан решил не скрывать своих эмоций. Кто угодно мог подняться на трибуну и произнести обычную политическую болтовню, и большинство государственных мужей — как этой страны, так и других — именно так бы и поступили. Но Райан не относился к их числу. То, что он обратился к детям погибшего президента, было блестящим шагом — такой была первая мысль Коги. Но это не был простой политический маневр. Оказывается, новый американский президент — настоящий мужчина. Он не был актером, не играл роли, стоя за кафедрой. Райану не требовалось демонстрировать силу и решимость. Кога знал почему. Лучше всех здесь японский премьер-министр чувствовал силу и мужество этого президента. Да, он правильно оценил его несколько дней назад, еще сидя у себя в кабинете и глядя на экран телевизора. У Райана характер самурая, причем бесстрашного и твердого самурая. Он поступает так, как считает нужным, и его не беспокоит, что подумают о нем окружающие. Японский премьер-министр надеялся, что Райан не совершил ошибки, когда спустился по ступенькам и подошел к детям Дарлинга. Он обнял их, и все увидели, как на глазах его выступили слезы. Кога услышал всхлипывания в рядах, где сидели главы государств, однако знал, что в большинстве своем они были притворными — или самое большее мгновенными проявлениями еще сохранившейся у них человечности, которые скоро улетучатся. Он пожалел, что вынужден сохранять самообладание, но традиции его культуры были суровыми, к тому же на его страну пал позор за эту чудовищную трагедию, виновником которой был один из его сограждан. Ему приходилось вести политическую игру, хотя и против собственной воли, и на него произвело огромное впечатление не то, что Райан отступил от политической игры, а то, что он просто от нее отмахнулся. Интересно, подумал Кога, понимает ли американский народ, как ему повезло.

* * *

— Он совсем не воспользовался написанной для него речью, — удивился ведущий. Текст выступления президента был разослан во все крупные средства массовой информации с тем, чтобы репортеры могли повторить наиболее важные отрывки и таким образом усилить впечатление на телезрителей. Вместо этого ведущему пришлось делать заметки, что у него плохо получалось, так как давно прошло время, когда он работал репортером.

— Ты прав, — неохотно согласился комментатор. Так теперь не делается. На экране перед собой он видел, что Райан по-прежнему обнимает детей Дарлинга, и это тоже несколько затянулось. — Полагаю, президент решил, что для них это очень важно...

— Это действительно важно, в этом нет сомнения, — вмешался ведущий.

— Но мистеру Райану нужно управлять огромной страной, и в этом заключается его первостепенный долг. — Комментатор покачал головой, явно думая, но пока не решаясь добавить вслух «как президента».

* * *

Джек разжал, наконец, свои объятья. Шок исчез из глаз детей, осталась только боль. Он подумал, что это, наверно, к лучшему — детям нужно было дать выход своему горю, — но вряд ли упростило положение, потому что на детей такого возраста вообще не должно обрушиваться подобное бремя. Но Марка и Эми подмяла под себя эта страшная трагедия, и он должен был попытаться хоть как-то смягчить испытываемую ими боль. Райан посмотрел на родственников, сопровождающих детей. По их лицам текли слезы, но сквозь слезы Райан поймал взгляды, полные благодарности, они говорили ему, что он сумел чего-то добиться. Он кивнул и вернулся к своему месту. Кэти посмотрела на него. У нее в глазах тоже были слезы, и хотя она не могла говорить, ее рука крепко сжала его руку. Джек заметил еще один пример предусмотрительности своей жены. На ней сегодня не было макияжа, который расплылся бы от слез. Райан внутренне улыбнулся. Он не любил макияжа, тем более что его жена в нем и не нуждалась.

* * *

— А что известно о его жене?

— Она врач, точнее, глазной хирург, считается одним из лучших в Америке. — Он посмотрел в свои записи. — В американских средствах массовой информации говорится, что она продолжает работать, несмотря на свое официальное положение.

— А их дети?

— О них пока ничего не известно... Я выясню, в какой школе они учатся. — Он увидел вопросительный взгляд в глазах аятоллы и поспешил объяснить:

— Если его жена будет продолжать работать врачом, тогда, по-моему, дети будут продолжать учебу в тех же школах.

— Как это тебе удастся?

— Тут ничего сложного. Все новости, поступающие в средства американской массовой информации, проходят через компьютер. О Райане написано немало. Думаю, смогу выяснить все, что нам требуется. — На самом деле он узнал уже порядком о самом Райане, но не о его семье. Современная технология упростила работу разведчика. Он уже знал возраст Райана, рост, вес, цвет глаз и волос, почти все личные привычки, любимые блюда и напитки, клубы гольфа, к которым он принадлежал, — словом, массу мелочей, которые были отнюдь не мелочами для человека его профессии. Ему не требовалось спрашивать своего хозяина, о чем тот думает. Они упустили благоприятную возможность, когда под сводами Национального кафедрального собора собрались все главы государств, но такая возможность может повториться.

* * *

Пропет последний псалом, и заупокойная служба закончилась. Солдаты вернулись в собор, чтобы вынести гробы, и процессия двинулась в обратном направлении. Марк и Эми справились со своими чувствами, в чем им помогли родные, и последовали за телами родителей. Джек повел свою семью следом. Кэтлин было скучно, и она с радостью вышла из здания. Маленький Джек жалел детей Дарлинга. Салли выглядела обеспокоенной. Ему придется поговорить с нею. Идя по проходу, он видел совсем рядом множество лиц, и его несколько удивило то, что в передних четырех или пяти рядах смотрели не на гробы, а на него. Значит, они все время не сводили с меня глаз? Главы государств, мои коллеги, подумал Джек, пытаясь понять, членом какого нового клуба он оказался. На нескольких лицах было дружеское участие. Принц Уэльский, не являющийся главой государства и потому по дипломатическому протоколу стоящий позади остальных — некоторые из них были отъявленными бандитами, но тут ничего не поделаешь, — дружески кивнул. Да, он поймет меня, подумал Джек. Хотелось посмотреть на часы — он испытывал поразительную усталость, хотя понимал, что прошел слишком короткий срок, но его строго предупредили, что смотреть на часы недопустимо, даже посоветовали снять их совсем. Президенту не нужны часы. Рядом всегда находятся люди, готовые сообщить ему, что надлежит делать дальше, подобно тому как сейчас на вешалке уже разыскивали его пальто и верхнюю одежду семьи, которую они наденут, прежде чем выйти из собора. Рядом стояла Андреа Прайс и остальные агенты его личной охраны. Снаружи их окажется еще больше: целая маленькая армия с пистолетами наготове и страхом в душе и автомобилем, который доставит его на место, где ему надлежит выполнить очередные официальные обязанности, оттуда его мгновенно перевезут на другое место, и так далее, и так далее.

Он не мог допустить, чтобы вся его жизнь протекала под столь жестким контролем, и нахмурился от одной этой мысли. Он будет делать свое дело, но не допустит ошибки, которую совершили Роджер и Анна. Из головы не шли лица, смотревшие на него, когда он выходил из собора, и он понял, что его могут заставить вступить в этот клуб, но он никогда не сделает этого по доброй воле. По крайней мере так он сказал себе.

Глава 8 Смена командования

К счастью, церемония на авиабазе Эндрюз оказалась короткой. Из собора гробы доставили на катафалках, а официальные представители остались в центре Вашингтона и разъехались по своим посольствам. Президентский самолет «ВВС-1» стоял на взлетной полосе, готовый последний раз доставить семью Дарлингов в Калифорнию. Здесь порядка было намного меньше. Был выстроен еще один почетный караул, чтобы отсалютовать гробам, покрытым звездно-полосатыми флагами, но атмосфера тут изменилась. Толпа была меньше и состояла в основном из служащих ВВС и других родов войск, непосредственно соприкасавшихся с президентской командой. По просьбе семьи похороны будут проходить в частной обстановке и присутствовать на них будут одни родственники, что было, наверно, лучше для всех. И вот здесь, на Эндрюз, в последний раз пробили барабанную дробь и оркестр в последний раз исполнил «Привет вождю»[113]. Марк стоял, вытянувшись по стойке смирно, прижав к сердцу ладонь, — можно было не сомневаться, что этот жест появится завтра на обложках всех иллюстрированных журналов. Хороший мальчик, делает все, что в его силах, и при этом проявляет больше мужества, чем сам предполагает. Автопогрузчик отвез оба гроба к грузовому люку, где их разместят; к счастью, этот этап был скрыт от взглядов присутствующих. Наконец настало время расставаться. Родственники Дарлинга поднялись по трапу в VC-25 — это будет их последний полет в самолете, принадлежащем президентской эскадрилье. Теперь этот самолет не сможет даже пользоваться позывным «ВВС-1», потому что этот сигнал принадлежал президенту, а на борту его не было. Райан следил за тем, как самолет вырулил на середину взлетной полосы и затем помчался по ней, набирая скорость. Телевизионные камеры не упускали его из виду, пока он не превратился в черную точку в небе. Райан тоже не сводил с него глаз. К этому времени звено истребителей F-16, прекративших патрулирование неба над Вашингтоном, совершило посадку на авиабазе. Когда последний истребитель коснулся дорожки, Райан со своей семьей поднялся на борт вертолета, обслуживаемого корпусом морской пехоты, чтобы возвратиться в Белый дом. Члены экипажа приветливо заботились о детях. Маленькому Джеку, после того как он пристегнулся в кресле, вручили нашивку морского пехотинца. Мрачное настроение, тяготевшее надо всеми весь день, после этого изменилось. У экипажа вертолета морской пехоты VMH-1 появилась новая семья, о которой надо заботиться, и жизнь для них продолжалась.

Тем временем обслуживающий персонал Белого дома трудился не покладая рук, перевозя сюда вещи семьи Райанов (все утро они занимались тем, что вывозили вещи семьи Дарлингов), переставляя мебель, поскольку с этого дня семья нового президента будет спать в доме, первым обитателем которого был Джон Адамс[114].

Дети оставались детьми и глядели в окна, когда вертолет начал снижаться. А родители их молча смотрели друг на друга.

С этого момента все менялось. На семейных похоронах, где присутствуют только родственники, сейчас наступало время поминок. Полагалось отбросить скорбь и вспоминать, каким хорошем парнем был Роджер, говорить об изменениях в жизни, об учебе детей, наконец, о переходе бейсболистов из команды в команду. Это делалось для того, чтобы вернуться к нормальной жизни после печального и трудного дня. То же самое происходило и с Райанами, хотя и несколько иначе. Когда вертолет совершил посадку на южной лужайке, их прибытия уже ждал официальный фотограф Белого дома. Когда открылась дверца вертолета и были опущены ступеньки, у нижней встал капрал морской пехоты в парадном синем мундире. Первым по трапу спустился президент, капрал отсалютовал ему, и Райан машинально ответил тем же, настолько твердо закрепились в нем уроки, полученные в Куантико больше двадцати лет назад. Затем из вертолета вышла Кэти, а за нею и ребята. Агенты Секретной службы выстроились, образовав нечто вроде редкого коридора, который указывал, куда идти. Телевизионные камеры службы новостей были установлены слева, но на этот раз никто не выкрикивал никаких вопросов; это тоже быстро изменится. Войдя в Белый дом, Райаны направились к лифтам и быстро поднялись на второй, «спальный», этаж. Там их ждал Арни ван Дамм.

— Здравствуйте, господин президент.

— Мне переодеться, Арни? — спросил Джек, снимая пальто и передавая его камердинеру. И тут же замер, хотя всего на пару секунд, — его удивило, каким простым и естественным оказалось это движение. Теперь он стал президентом и в повседневной жизни начал автоматически действовать, как подобает президенту. Почему-то это показалось ему более поразительным, чем все то, что он совершал до этого.

— Нет. Вот смотрите. — Глава администрации вручил ему список гостей, уже собравшихся в Восточном зале. Джек пробежал по нему глазами, продолжая стоять посреди коридора. Там были не столько имена людей, сколько названия стран, много дружественных, много знакомых, несколько совсем ему неизвестных, а некоторые... В списке оказался даже бывший советник по национальной безопасности. Райан знал далеко не все, что следовало знать о приглашенных. Пока он читал список, Кэти повела детей к туалетам — или по крайней мере попыталась повести. Понадобилась помощь агента из личной охраны президента, чтобы найти их. Райан вошел в свой туалет и оглядел в зеркало прическу. На этот раз ему удалось самому привести ее в порядок, не обращаясь за помощью к миссис Эббот, но под наблюдением ван Дамма. Даже здесь я не в безопасности, подумал президент.

— Сколько времени это продлится, Арни?

— Не имею представления, сэр. Райан повернулся к ван Дамму.

— Когда мы наедине, зови меня по-прежнему Джеком, договорились? Если мне приходится исполнять обязанности президента, это еще не значит, что я — помазанник Божий.

— Хорошо, Джек.

— Взять с собой детей?

— Да, это произвело бы хорошее впечатление... Между прочим, Джек, пока у тебя все получается неплохо.

— Мой спичрайтер сердится на меня? — спросил Райан, поправляя галстук и выходя из туалета.

— Ты действовал интуитивно, и все прошло удачно, но в следующий раз мы можем подготовить текст выступления, принимающий во внимание и это обстоятельство.

Райан задумался над замечанием Арни и возвратил ему список гостей.

— Знаешь, став президентом, я не перестал быть человеком.

— Джек, ты должен привыкнуть к тому, что ты больше не можешь быть «просто человеком». У тебя было несколько дней, чтобы освоиться. Когда ты спускаешься по лестнице в Восточный зал, ты представляешь Соединенные Штаты, а не являешься «просто человеком». Это относится к тебе, к твоей жене и в некоторой степени к детям. — В ответ глава администрации получил гневный взгляд, правда мгновенный, Арни не обратил на него внимания. Это была человеческая реакция, и она не относилась к делу. — Вы готовы, господин президент?

Джек кивнул, размышляя, прав ли Арни, и пытаясь понять, почему замечание ван Дамма вызвало у него такую ярость. И снова он задумался, насколько он прав. Арни — сложный человек. В прошлом он был преподавателем, и в душе им же и остается, а потому, как это обычно случается со многими педагогами, время от времени он будет лгать, чтобы слушатели принимали это за жесткие примеры какой-то более глубокой правды.

В коридоре появился Дон Рассел, который вел за руку Кэтлин. В волосы ее была вплетена красная лента. Увидев мать, девочка вырвалась и подбежала к ней.

— Посмотри, какой бант сделал мне дядя Дон! — восторженно закричала она. По крайней мере один агент личной охраны стал уже членом семьи.

— Вам следовало бы отвести их всех в туалет прямо здесь, миссис Райан. На этаже, предназначенном для государственных приемов, нет туалетов.

— Ни одного?

— Ни одного, мэм, — покачал головой Рассел. — Когда строили Белый дом, об этом, по-видимому, просто забыли.

Кэролайн Райан схватила двух младших за руки и увела их, исполняя свой материнский долг. Через пару минут они вернулись.

— Хотите, я отнесу ее вниз на руках, мэм? — спросил Рассел с добродушной улыбкой. — На высоких каблуках спускаться по лестнице довольно неловко. Внизу я передам ее вам.

— Да, конечно. — Все направились к лестнице, и Андреа Прайс включила портативную рацию.

— "Фехтовальщик" и сопровождающие его лица спускаются с жилого этажа на этаж для приемов, — произнесла она.

— Понял, — ответил агент снизу.

Они услышали шум еще до того, как достигли последнего поворота мраморной лестницы. Рассел опустил Кэтлин Райан на пол рядом с матерью. Агенты Секретной службы исчезли, словно растворились в воздухе, когда Райаны, Первая семья, вошли в Восточный зал.

— Дамы и господа, — громко объявил мажордом, — президент Соединенных Штатов, доктор Райан, со своей семьей.

Головы присутствующих повернулись в их сторону. Послышались непродолжительные аплодисменты, которые быстро стихли, но взгляды остались. Они кажутся достаточно дружелюбными, подумал Райан, хорошо зная, что далеко не все. Они с Кэти отошли чуть влево, и образовалась очередь лиц, которых им стали представлять.

Главы государств подходили главным образом по одному, хотя некоторые приехали с женами. Сотрудница протокольного отдела, стоя слева от Райана, шептала ему на ухо имена каждого из подходящих, и он не мог скрыть удивления, каким образом она узнает всех с первого взгляда. Процессия людей, подходивших к нему, вовсе не была такой беспорядочной, как это могло показаться. Послы стран, главы которых не приехали на похороны, стояли поодаль со стаканами «перрье» с лимоном, но и они не могли скрыть профессионального любопытства, поглядывая на нового президента и на то, как он приветствует подходящих к нему мужчин и женщин.

— Премьер-министр Бельгии, мсье Арно, — прошептала сотрудница протокольного отдела. Фотограф Белого дома быстро щелкал камерой, стараясь запечатлеть каждую официальную встречу. Две телевизионные камеры делали то же самое, хотя и намного тише.

— Ваша телеграмма была весьма любезной, господин премьер-министр, и она прибыла в такой нужный момент, — сказал Райан, надеясь, что его слова звучат достаточно убедительно и что Арно читал ее — ну, конечно же, читал, уж наверняка не писал.

— Ваше обращение к детям было таким трогательным. Я уверен, что все остальные придерживаются такой же точки зрения, — ответил премьер-министр, пожимая руку Райана, стараясь оценить ее силу и твердость, глубоко заглядывая в глаза президента и испытывая удовольствие от искусно скрытой лживости своего приветствия. Все-таки он действительно прочитал телеграмму, признал ее текст удовлетворительным и был доволен, услышав реакцию Райана на нее. Бельгия относилась к числу союзников, и начальник службы военной разведки тщательно проинструктировал Арно перед отъездом. Генерал несколько раз встречался с Райаном на конференциях НАТО, и ему всегда нравилась американская оценка намерений советской стороны — теперь русской. Смысл брифинга, проведенного начальником службы военной разведки сводился к тому, что о Райане трудно что-то сказать как о государственном деятеле, но это умный и способный аналитик. Теперь у Арно сложилась собственная точка зрения — по чистой случайности у первого в длинной веренице глав государств, — ему достаточно было соприкосновения рук и внимательного взгляда, которые дополнил многолетний опыт. Затем он перешел к Кэролайн.

— Доктор Райан, я весьма наслышан о вас. — Он поцеловал ей руку, как это принято в Европе. Ему никто не сказал, как привлекательна первая леди и как изящны ее руки. Ну что ж, ведь она хирург, не правда ли? Для нее все это внове, она чувствует себя не в своей тарелке, но старается справиться с собой.

— Спасибо, господин премьер-министр, — ответила Кэти, услышав от своей сотрудницы протокольного отдела, стоящей сзади, кто этот джентльмен. То, как он поцеловал ей руку, подумала она, кажется излишне театральным.., но все-таки приятно.

— Ваши дети — настоящие ангелочки.

— Благодарю вас, мне приятно это слышать. — Затем он отошел от нее, уступив место президенту Мексики.

Пятнадцать телевизионных камер перемещались по залу в сопровождении пятнадцати репортеров, потому что это была рабочая встреча президента. От рояля в отдаленном углу зала доносилась легкая классическая музыка — не совсем та, что по радио называют «легкой», но достаточно близкая к ней.

— Вы давно знакомы с президентом? — Задал вопрос премьер-министр Кении, с удовольствием увидевший в зале темнокожего адмирала.

— Да, мы познакомились несколько лет назад, сэр, — ответил Робби Джексон.

— Робби! Извините меня, адмирал Джексон, — поправился принц Уэльский.

— Здравствуйте, капитан. — Джексон тепло пожал ему руку. — Давно не встречались, сэр.

— Вы знакомы — ах да, конечно! — понял кениец. Тут он увидел своего коллегу из Танзании и направился к нему, чтобы поговорить о делах, оставив двух знакомых наедине.

— Как у него дела — в действительности, я хочу сказать? — спросил принц, смутно опечалив Джексона. У этого человека тоже поручение. Он послан сюда как друг, но выполняет — Робби знал это — политическое задание. После возвращения в посольство Ее Величества он продиктует отчет о встрече. Этим он выполнит деловое поручение. С другой стороны, задан вопрос, и Джексон должен ответить на него. Однажды жаркой штормовой ночью они трое недолго «служили» вместе, воюя бок о бок.

— Пару дней назад он провел короткую встречу с исполняющими обязанности начальников штабов. Завтра состоится рабочая встреча. С Джеком все будет в порядке, — решил ответить глава J-3, Оперативного управления Объединенного комитета начальников штабов. Джексон постарался, чтобы его ответ прозвучал как можно убедительней. У него не было иноговыбора. Теперь Джек стал верховным главнокомандующим и лояльность Джексона по отношению к нему стала делом чести и закона, а не просто человечности.

— А ваша жена? — Он посмотрел на Сисси Джексон, беседующую с Салли Райан.

— Все еще пианистка номер два в Национальном симфоническом оркестре.

— А кто номер один?

— Димитри Миклос. У него руки побольше, — объяснил Джексон. Он решил, что с его стороны будет невежливым задавать вопросы о семье принца Уэльского.

— Вы хорошо поработали в Тихом океане.

— Это верно. К счастью, нам не пришлось убивать слишком много людей. — Джексон посмотрел своему другу — почти другу — прямо в глаза. — Иначе происходящее перестало бы быть забавой. Вы понимаете меня?

— Он сможет справиться со своей работой, Робби? Вы ведь знаете его лучше меня.

— Капитан, он обязан справиться с работой, у него просто нет другого выхода, — ответил Джексон, глядя на своего друга, ставшего теперь верховным главнокомандующим, и помня, как ненавидит Джек такие официальные приемы. Наблюдая за тем, как его новый президент спокойно беседует с подходящими к нему главами государств, адмирал просто не мог не вспомнить прошлое. — Прошло немало времени с тех пор, как он преподавал историю в колледже, Ваше Высочество, — шепотом заметил Джексон.

Для Кэти Райан главная задача заключалась в том, чтобы поберечь руку. Как ни странно, она была лучше знакома с подобными официальными приемами, чем ее муж. Являясь ведущим хирургом в Офтальмологическом институте Уилмера медицинского центра Хопкинса, она на протяжении ряда лет была вынуждена часто принимать участие в мероприятиях, целью которых было обеспечить финансирование института — по сути дела это было не что иное, как высококлассный вариант попрошайничества, — и Джек пропускал почти все мероприятия такого рода, всякий раз к ее неудовольствию. И вот она снова встречает незнакомых людей, с которыми ей больше никогда не придется увидиться, причем ни один из них не согласится поддержать ее программу научных исследований.

— Премьер-министр Индии, — послышался тихий голос сотрудницы протокольного отдела.

— Здравствуйте. — Первая леди приветливо улыбнулась и пожала протянутую руку, которая, к счастью, оказалась тонкой и хрупкой.

— Должно быть, вы очень гордитесь своим мужем.

— Я всегда гордилась Джеком. — Кэти Райан была с нею одного роста. Она заметила, премьер-министр Индии щурит глаза за стеклами очков. Наверно, ей следует прописать другие очки, по-видимому, у нее бывают головные боли от того, что она давно не меняла стекла. Странно. В Индии работают весьма квалифицированные офтальмологи. Далеко не все остаются в Америке.

— И такими прелестными детьми, — добавила премьер-министр.

— Вы весьма любезны, — механически улыбнулась Кэти, понимая, что это замечание так же легковесно, как облака в небе. Кэти внимательнее посмотрела в глаза женщины и поняла, что индийскому государственному деятелю что-то в ней не нравится. Она считает, что лучше меня. Но почему? Потому что она глава государства, а Кэролайн Райан всего лишь хирург? Неужели что-то изменилась бы, будь она адвокатом? Нет, вряд ли, подумала Кэти. Ее мозг лихорадочно работал, перебирая различные варианты — так случалось, когда в ходе хирургической операции происходило что-то неожиданное и опасное. Нет, дело совсем не в этом. Кэти вспомнила вечер здесь же, в Восточном зале, когда она встретилась с Элизабет Эллиот. Тогда собеседница смотрела на нее с таким же надменным выражением: я лучше тебя из-за того, какую должность занимаю и что делаю «Хирург» — это кодовое название, присвоенное ей Секретной службой, отнюдь не вызвало у нее раздражения — глубоко заглянула в темные глаза гостьи. Нет, здесь что-то другое, более значительное. Кэти отпустила ее руку, когда к ней подошел очередной государственный деятель.

Премьер-министр отошла в сторону и направилась к официанту, чтобы взять с подноса стакан сока. Обратило бы на себя внимание, поступи она так, как ей действительно хотелось. Она это сделает на следующий день, в Нью-Йорке. А пока она посмотрела на своего коллегу из Китайской народной республики, приподняла свой стакан не больше чем на сантиметр и кивнула, не меняя выражения лица. Никакой улыбки. Достаточно выражения глаз.

— Это верно, что вас зовут «Фехтовальщиком»? — с лукавой улыбкой спросил принц Али бин Шейк.

— Да, верно. Меня прозвали так из-за того подарка, который вы мне преподнесли, — ответил Джек. — Благодарю вас за то, что вы прибыли сюда.

— Нас, мой друг, связывают прочные узы. — Его королевское высочество еще не был главой государства, но из-за болезни своего суверена принимал на себя все больше и больше обязанностей короля по управлению Саудовской Аравией. Сейчас он возглавлял сферу международных отношений и разведывательную службу — первая была создана по образцу Уайтхолла, а последняя — под руководством израильского Моссада, в результате одного из самых необычных и малоизвестных противоречий в той части земного шара, которая отличается взаимозависимым отсутствием логики. В общем Райан был этим доволен. Несмотря на то что ему приходилось заниматься множеством дел, принц Али справлялся с ними.

— Вы еще не встречались с Кэти? Принц повернул голову.

— Нет, но я знаком с вашим коллегой, доктором Катцем. Он принимал участие в обучении моего личного офтальмолога. Вашему мужу очень повезло, доктор Райан.

Почему арабов считают холодными, грубыми с женщинами, лишенными чувства юмора? — спросила себя Кэти. Судя по принцу Али, этого не скажешь. Принц мягко взял ее руку.

— А-а, вы, должно быть, встретили Берни, когда он ездил к вам в девяносто четвертом году, — заметила Кэти. Институт Уилмера помог создать в Эр-Рияде офтальмологический институт, и Берни провел в Саудовской Аравии пять месяцев, обучая специалистов.

— Он сделал операцию моему двоюродному брату, пострадавшему в авиационной катастрофе. Теперь брат снова летает. Это ваши дети?

— Да, Ваше высочество. — Этот политический деятель будет занесен в ее личную картотеку как хороший парень.

— Вы не будете возражать, если я поговорю с ними?

— Буду только рада. — Принц кивнул и направился к детям. Кэролайн Райан, повторил про себя принц Али, занося ее в свою собственную картотеку. Обладает высоким интеллектом, весьма проницательна. Гордая женщина. Окажет немалую помощь своему мужу, если он захочет использовать ее для этой цели. Как жаль, подумал принц, что традиции его собственного народа не позволяют шире использовать женщин. Пока он еще не стал королем, может быть, не станет им совсем, но даже если и займет королевский трон, существуют пределы его власти, которые он не сможет преодолеть даже при самых благоприятных обстоятельствах. Его нации предстоит еще такой длительный путь развития, хотя многие забывают о том, как поразительно далеко прыгнуло королевство на протяжении жизни всего двух поколений. И все-таки между ним и Райаном существуют тесные узы дружбы и благодаря этому тесные узы дружбы связывают Америку и королевство. Он направился к детям Райана, но еще до того, как подошел к ним, уже увидел все, что ему требовалось. Дети были несколько ошеломлены происходящим. Младшая дочь освоилась быстрее всех, под зорким взглядом агента Секретной службы она пила лимонад, пока несколько жен дипломатов пытались говорить с нею. Она привыкла, чтобы на нее обращали внимание, как это обычно бывает с маленькими детьми. Мальчик, сын Райана, казался смущенным больше других, но это нормально для парня его возраста, уже не ребенка, но еще не мужчины. Старшая дочь — в документах ее называли Оливией, но отец звал девочку Салли — находилась сейчас в самом трудном возрасте. Принца Али удивило, что детям Райана происходящее внове. Родители явно защищали их от официальной жизни Джека. Несомненно, кое в чем дети избалованы, но на их лицах нет того скучного надменного выражения, которое бывает у других детей их положения. Многое можно узнать о характере мужчины и женщины, глядя на их детей. Через мгновение он склонился над Кэтлин. Сначала девочка была удивлена его странным одеянием — Али боялся мороза и потому выглядел особенно необычно, — но через несколько секунд его теплая улыбка расположила ее к нему, и она потянулась ручонками к его густой бороде, пока Дон Рассел, стоя в метре от них, бдительно следил за нею — словно медведь на страже. Принц Али посмотрел на него, и мужчины обменялись быстрым, понимающим взглядом. Он знал, что и Кэти Райан наблюдает за ними. Существует ли более надежный путь к сердцам родителей, чем подружиться с их детьми? Но в этом было нечто большее, и в своем письменном отчете, адресованном министрам, он предупредит их, чтобы те не судили о Райане по его несколько нескладной речи на похоронах. То, что он не был обычным политическим деятелем, возглавившим страну, совсем не означало, что он не сумеет управлять ею.

Но некоторые будут делать выводы, исходя из этого выступления.

И многие из них находились в этом зале.

* * *

Сестра Жанна-Батиста изо всех сил старалась отмахнуться от своего недомогания, работала до самого заката, несмотря на жаркий день, пыталась терпеть, но вскоре недомогание переросло в настоящую боль. Сначала она полагала, что слабость уйдет сама собой, как это обычно бывает при большинстве заболеваний. Сразу после приезда, в первую же неделю, она заболела малярией и так и не вылечилась от нее до конца. Она и решила, что это очередной приступ малярии, но потом поняла, что ошибается. Лихорадка, которую она отнесла на счет типично жаркого дня в Конго, тоже не объясняла появившиеся симптомы. Сестру удивил охвативший ее страх. Хотя она много ухаживала за больными и утешала их, но так и не поняла, что они испытывают страх. Она знала, что они испуганы, понимала их страхи и отвечала на них молитвой и добротой. А вот теперь впервые в жизни она познала суть страха. Она видела страх в глазах умирающих. Не часто, но видела. Большинство больных не заходило так далеко. А Бенедикт Мкуза дошел до этой стадии, хотя ему от этого мало пользы. Он несомненно умрет к вечеру, сказала ей сестра Мария-Магдалена после утренней мессы. Всего три дня назад она вздохнула бы, утешив себя мыслью, что на небесах появится новый ангел. Но не на этот раз. Теперь она боялась, что ангелов будет два. Сестра Жанна-Батиста оперлась плечом о притолоку. В чем она промахнулась? Она была осторожной медсестрой и не допускала ошибок. Ну что ж, ничего не поделаешь.

Нужно уйти из палаты. Она так и сделала, направившись по крытому проходу в соседнее здание, прямо в лабораторию. Доктор Моуди сидел, как всегда, на своем месте, увлеченный работой, и не слышал ее шагов. Когда он повернулся, потирая глаза после двадцати минут работы с микроскопом, то с удивлением увидел, что у святой женщины левый рукав закатан выше локтя, резиновая трубка стягивает предплечье, а ниже в вену воткнута игла. Она уже взяла у себя третью пробу — пять кубиков крови, отбросила одноразовую иглу и опытными руками поставила новую, чтобы взять четвертую.

— В чем дело, сестра?

— Доктор, мне кажется, что вам нужно сделать анализ этих проб прямо сейчас. Только прошу вас, наденьте стерильные перчатки.

Моуди подошел к ней и остановился на расстоянии метра, ожидая, когда она вытащит иглу из вены. Он посмотрел на ее лицо и глаза — как и женщины в его родном городе Куме, она одевалась просто и опрятно. Этими монахинями можно во многом восхищаться: всегда приветливые, работают с утра до ночи и преданы своему ложному богу — впрочем, это не совсем так. Они были святыми, их уважал сам пророк, но шиитская ветвь ислама относилась к таким людям с меньшим уважением, чем.., нет, эти мысли он отложит до другого случая. Он видел это в ее глазах, даже более отчетливо, чем распознавали его опытные органы чувств по внешним симптомам, он видел, что она знает.

— Садитесь, сестра, прошу вас.

— Нет, я должна...

— Сестра, — повторил врач более твердо, — теперь вы пациент. Прошу вас поступать так, как вам говорят, хорошо?

— Доктор, я...

Его голос смягчился. Нет смысла требовать от нее повиновения, и эта женщина действительно не заслужила такого обращения перед лицом Бога.

— Сестра, вы проявили столько заботы и преданности к пациентам этой больницы. Прошу вас, позвольте проявить хотя бы часть всего этого по отношению к вам.

Жанна-Батиста послушалась. Доктор Моуди начал с того, что надел стерильную пару резиновых перчаток. Затем он измерил ее пульс — 88, кровяное давление — 138/90, температуру — 39 градусов. Все показатели выше нормы, первые два из-за третьего, а также от того, о чем она думала. У нее могло быть любое заболевание, от самого тривиального до смертельного, но сестра ухаживала за мальчиком Мкузой, а этот несчастный ребенок умирал. Моуди оставил ее, осторожно взял пробирки с образцами крови и перенес их к своему микроскопу.

Моуди хотелось быть хирургом. Младший из четырех сыновей, племянников руководителя своей страны, он хотел скорее подрасти, наблюдая за тем, как его старшие братья отправлялись на войну с Ираком. Двое из них погибли, а третий вернулся искалеченным и умер позднее от заражения крови, которое началось от так и не вылеченной руки. Моуди хотел стать хирургом, чтобы спасать жизни воинам Аллаха и дать им еще одну возможность воевать за Его Святое Дело. Но затем это желание изменилось — он узнал об инфекционных заболеваниях, а это тоже способ встать на защиту Святого Дела, и вот теперь, после многих лет, его желание наконец исполняется.

Через несколько минут он вошел в инфекционную палату. Моуди знал, что существует аура смерти. Может быть, образ ее был следствием воображения, но сам факт, несомненно, существовал. Как только сестра принесла ему образцы крови, он разделил их на две порции, одну пробирку, тщательно упакованную, послал воздушным путем в Центр по контролю за инфекционными болезнями, который находился в Атланте, штат Джорджия, в США — там был и Всемирный центр по анализу редких и опасных инфекций. Вторую пробирку он оставил в холодильнике, ожидая результатов. Центр был, как всегда, предельно оперативен. Несколько часов назад больница получила телекс: лаборатория центра опознала лихорадку Эбола, заирский штамм. Затем последовали подробные инструкции и предупреждения об опасности, которые были совершенно излишними. Вообще-то и диагноз не требовался. В мире мало болезней, убивающих так мучительно, и ни одной, приносящей смерть с такой быстротой.

Казалось, Бенедикт Мкуза проклят самим Аллахом, но Моуди знал, что это не правда — ведь Аллах милосерден и намеренно не убивает юных и невинных. Вернее было бы сказать, что так предписано судьбой, но это тоже не смягчало горя пациента и его родителей. Они сидели у кровати, одетые в защитные комбинезоны, и наблюдали за тем, как перед ними рушится их мир. Мальчик страдал — точнее сказать, корчился в ужасных муках. Некоторые части его тела уже омертвели и начали распадаться, хотя сердце все еще продолжало гнать кровь по сосудам, а мозг — думать. Единственное, что могло так же воздействовать на человеческое тело, — это огромная доза радиации. Симптомы были поразительно схожи. Внутренние органы сначала отмирали по одному, затем по несколько и наконец все сразу. Мальчик был настолько слаб, что у него прекратилась рвота, зато кровь текла из другого конца желудочного тракта. Одни лишь глаза казались нормальными, хотя кровь сочилась и из глазниц. Темные юные глаза, печальные и не понимающие, что происходит, не догадывающиеся, что жизнь, так недавно начавшаяся, теперь несомненно подходит к концу, ищущие помощи родителей, как они делали это все его восемь коротких лет. В палате страшный запах крови мешался с запахами пота и других телесных выделений, и взгляд на лице мальчика становился все более отдаленным. Лежа прямо здесь, перед ними, он, казалось, исчезал вдали. Доктор Моуди закрыл глаза и прочитал короткую молитву за мальчика, потому что он был всего лишь мальчиком и, хотя не мусульманином, но все-таки верующим, несправедливо лишенным доступа к писаниям Пророка. Аллах был прежде всего милосердным, и наверняка проявит милосердие к этому мальчику, сразу отправив его в рай. И чем быстрее, тем лучше.

Если аура бывает черной, то в палату влилась черная аура. Смерть окутывала юного пациента все теснее. Болезненные вдохи становились все реже, глаза, обращенные к родителям, замерли, руки и ноги, вздрагивающие в агонии, двигались все медленнее и наконец успокоились.

Сестра Мария-Магдалена, которая стояла чуть позади между отцом и матерью, положила руку на плечо каждого. Доктор Моуди подошел к пациенту и прижал стетоскоп к его груди. Он услышал шум, бульканье и неясные звуки рвущихся тканей — это некроз разрушал тело. Ужасный процесс распада продолжался. А вот сердце молчало. Доктор передвинул этот давний врачебный инструмент, чтобы окончательно убедиться, и поднял голову.

— Он умер. Мне очень жаль. — Он мог бы добавить, что такая смерть при лихорадке Эбола оказалась удивительно милосердной — по крайней мере так говорилось в книгах и статьях. Это было первое столкновение Моуди с вирусом, и оно оказалось достаточно ужасным.

Родители сумели сохранить самообладание. Они знали о неминуемом исходе больше суток — довольно, чтобы примириться с этим, но слишком мало, чтобы избежать потрясения от потери сына. Они уйдут и станут молиться, как это положено.

Тело Бенедикта Мкузы будет сожжено, и с ним погибнет вирус. Телекс из Атланты говорил об этом совершенно недвусмысленно. Очень жаль.

* * *

Райан размял пальцы, когда очередь глав государств и дипломатов подошла к концу. Он повернулся к жене, увидел, что она тоже массирует руку, и глубоко вздохнул.

— Принести тебе что-нибудь? — спросил Джек.

— Чего-нибудь прохладительного. У меня завтра две операции. — А ведь Секретная служба все еще не разработала удобного способа доставки Кэти в больницу, подумал Райан. — И много подобных церемоний нам придется выносить? — спросила жена.

— Не знаю, — признался президент, хотя понимал, что график встреч разрабатывается на месяцы вперед и ему придется придерживаться предложенной программы независимо от желания. По мере того как проходил каждый день, его все больше и больше поражало, что находятся люди, которые стремятся занять эту должность, — здесь столько посторонних обязанностей, что на выполнение основных времени едва остается. Однако не исключено, что эти посторонние обязанности и составляют собственно работу.

Появился сотрудник с освежающим напитком для президента и первой леди. Его вызвал другой сотрудник, услышавший желание Кэти. На бумажных салфетках была напечатанная монограмма с силуэтом Белого дома и надписью «Дом президента» под ним. Муж и жена одновременно заметили это и переглянулись.

— Помнишь, как вы с Салли в первый раз ходили в «Мир Диснея»? — спросила Кэти.

Джек понял, что имеет в виду жена. Это было вскоре после того, как дочке исполнилось три года, незадолго до их поездки в Англию и.., начала путешествия, которое, по-видимому, теперь не окончится никогда... Все внимание Салли поглотил замок в центре Волшебного королевства, она постоянно глядела на него, где бы они не находились. Она называла его «домом Микки Мауса». Ну что ж, теперь у них свой собственный замок. По крайней мере на некоторое время. Зато плата за проживание в нем очень высока. Кэти подошла к Робби и Сисси Джексонам, которые беседовали с принцем уэльским. Джек нашел главу своей администрации.

— Как рука? — спросил Арни.

— Не жалуюсь.

— Тебе повезло, что это не избирательная кампания. В большинстве своем люди считают, что дружеское рукопожатие должно ощущаться как проба силы — мужчина пожимает руку мужчине и тому подобное. По крайней мере присутствующие здесь понимают все это по-другому. — Ван Дамм поднес к губам стакан «перрье» и окинул взглядом зал. Прием проходил хорошо. Главы государств, послы и прочие политические деятели были увлечены дружескими разговорами. Обмен шутками, любезностями. Негромкий смех. Атмосфера дня изменилась.

— Итак, сколько экзаменов я сдал сегодня и сколько провалил? — тихо спросил Райан.

— Тебе нужен честный ответ? Не знаю. Они хотят увидеть нечто иное. Постоянно помни это, — ответил Арни. А некоторым просто на все наплевать, потому что они приехали сюда из-за своих внутренних политических причин, мысленно добавил он, но даже при таких обстоятельствах сказать это вслух не решился.

— Да я и сам об этом догадался, Арни. А теперь мне следует походить по залу и поговорить с гостями, верно?

— Поговори с Индией, — посоветовал ван Дамм. — Адлер считает это важным.

— Понял. — По крайней мере он помнил, как она выглядит. Столько лиц в веренице желающих поговорить с ним, пожать ему руку сразу превращались в неясные расплывчатые пятна, как это обычно бывает на слишком больших приемах. Из-за этого Райан чувствовал себя обманщиком. Считалось, что у политических деятелей прямо-таки фотографическая память на имена и лица. У Джека такой памяти не было, и он подумал, а нет ли методики приобрести ее. Он передал свой стакан сока официанту, вытер губы одной из салфеток с монограммой Белого дома и направился к Индии. По дороге его перехватила Россия.

— Здравствуйте, господин посол, — сказал Джек. Валерий Богданович Лермонсов прошел перед ним во время церемонии представления и пожал ему руку, но тогда не было времени передать новому президенту то, что ему поручило правительство России. Они опять обменялись рукопожатиями. Лермонсов был кадровым дипломатом и пользовался популярностью в дипломатическом мире Вашингтона. Ходили слухи, что он на протяжении многих лет сотрудничал с КГБ, но Райан вряд ли мог обвинить его в этом.

— Мое правительство просило меня поинтересоваться у вас, господин президент, согласны ли вы будете приехать в Москву, если поступит такое предложение.

— Не буду возражать, господин посол, но мы были там всего несколько месяцев назад, да и к тому же сейчас у меня очень напряженное расписание.

— Ничуть в этом не сомневаюсь, однако мое правительство хотело бы обсудить с вами некоторые вопросы, представляющие взаимный интерес. — Услышав эту кодовую фразу, Райан повернулся к русскому дипломату.

— Вот как?

— Я опасался, что ваше напряженное расписание может помешать этому, господин президент. Может быть, вы согласитесь принять личного представителя для неофициального обсуждения некоторых проблем?

Джек знал, что этим личным представителем может быть только один человек.

— Сергея Николаевича?

— Вы согласитесь принять его? — повторил посол. На мгновение Райана охватила если не паника, то беспокойство. Сергей Головко возглавлял Службу безопасности — заново рожденный, меньший по размерам, но по-прежнему мощный КГБ. Кроме того, Головко относился к числу тех немногих наделенных умом людей в составе российского правительства, которые пользовались доверием президента России Эдуарда Петровича Грушевого, а тот сам был одним из немногих людей в мире, у которого проблем было еще больше, чем у Райана. Более того, Грушевой держал Головко рядом с собой, подобно тому как Сталин держал Берию, потому что ему нужен был умный, опытный и решительный советник. Впрочем, такое сравнение, строго говоря, не было справедливым, но Головко собирался приехать в Америку вовсе не для того, чтобы передать Райану рецепт приготовления борща. Фраза «вопросы, представляющие взаимный интерес», обычно означала серьезные проблемы; то, что посол обратился непосредственно к президенту, а не через Госдепартамент, тоже указывало на это. Настойчивость Лермонсова еще более подчеркивала неотложность возникших проблем.

— Сергей — мой старый друг, — ответил Джек с приветливой улыбкой. С того самого момента, когда держал пистолет у моего виска, подумал Райан. — Он всегда желанный гость в моем доме. Договоритесь с Арни относительно удобного времени, ладно?

— Я так и сделаю, господин президент.

Райан кивнул и пошел дальше. Принц Уэльский беседовал с премьер-министром Индии, ожидая прихода американского президента.

— Рад снова встретиться с вами, госпожа премьер-министр. И с вами, Ваше Высочество, — любезно приветствовал их Райан.

— Нам казалось, что было бы неплохо внести ясность в некоторые вопросы.

— И что это за вопросы? — поднял брови президент. Его словно пронзило током — он понял, о чем пойдет речь.

— Я имею в виду неприятный инцидент в Индийском океане, — сказала премьер-министр. — Мы тогда просто не поняли друг друга.

— Я.., я рад, что вы так считаете.

* * *

Даже у армии бывают выходные дни, и похороны президента стали таким днем. Как «синие» так и «силы противника» сделали перерыв. Это относилось и к командирам. Дом генерала Диггза стоял на вершине холма, откуда открывался вид на поразительно унылую долину, но, несмотря на это, все было великолепно, как и воздух, теплый от ветра, дующего из Мексики, что позволило жарить барбекю во внутреннем дворе, огороженном стеной и зарослями кустарника.

— Вам приходилось встречаться с президентом Райаном? — спросил Бондаренко, делая глоток пива.

Диггз отрицательно покачал головой, перевернул гамбургеры на решетке и потянулся за своим особым соусом.

— Нет, ни разу. Насколько я знаю, он принимал участие в развертывании Десятого мотострелкового полка в Израиле, но самого Райана я не встречал. Зато знаком с Робби Джексоном. Сейчас он — начальник оперативного управления Объединенного комитета начальников штабов, J-3. Робби о нем очень высокого мнения.

— Это американский обычай, правда? — Русский генерал показал на раскаленный древесный уголь.

— Научился от отца. — Диггз поднял голову. — Передай мне пиво, Геннадий. — Бондаренко передал американскому генералу стакан пива. — Терпеть не могу, когда приходится пропускать дни подготовки, но... — Говоря по правде, он любил иногда отдохнуть, как и всякий другой.

— Место тут у тебя просто поразительное, Марион. — Бондаренко повернулся и посмотрел на долину. Территория вокруг базы выглядела типично по-американски, со своей сетью дорог и множеством строений, но за ее пределами она превращалась в нечто совсем иное. Здесь ничего не росло, кроме низкорослого кустарника — американцы называли его креозотовыми, он походил на флору отдаленной планеты. Земля была коричневой, даже горы выглядели безжизненными. И все-таки в этой пустыни была своя привлекательность — и она напоминала ему вершину горы в Таджикистане. Может быть, генералу Бондаренко потому и нравился такой ландшафт.

— Скажи мне, где ты заработал эти награды? — спросил Диггз. Он не был знаком с подробностями происшедшего много лет назад.

Бондаренко пожал плечами.

— Отряд моджахедов пробрался на территорию моей страны. Они напали на секретную исследовательскую станцию — теперь она закрыта, как известно, находится в другой стране.

— Я солдат, а не ученый, занимающийся физикой высоких энергий. Можешь не говорить о секретных разработках, — заметил Диггз.

— Я организовал оборону жилого комплекса этой лаборатории. Там жили ученые с семьями. В моем распоряжении был взвод пограничников — войска КГБ. Напавшие «духи» превосходили нас численностью — их было около роты, и они вели наступление под прикрытием снежной завесы и ночной темноты. Около часа положение было весьма тяжелым, — признался Геннадий.

Диггз видел шрамы на теле русского генерала — накануне он застал его в душе.

— Это хорошие воины? — спросил он.

— Афганцы? — Бондаренко покачал головой. — Не завидую тем, кто попадает к ним в руки живым. Они не знают чувства страха, но иногда это работает против них. Некоторые банды «духов» имеют умелых командиров, а некоторые — нет. Это сразу заметно. Во главе тех, что напали на нас, стоял умелый и опытный командир. Они уничтожили половину объекта, а что касается меня, — он снова пожал плечами, — мне просто чертовски повезло. В конце бой шел на первом этаже жилого комплекса. Их командир мужественно руководил действиями своих солдат, но я оказался более метким стрелком.

— Герой Советского Союза, — заметил Диггз, проверяя, как прожариваются гамбургеры. Полковник Хэмм, стоя рядом, молча прислушивался к разговору. Именно так оценивали друг друга члены этого сообщества — не столько тем, что они сделали, а как рассказывали о происшедшем.

— У меня не было выбора, Марион, — улыбнулся русский. — Бежать некуда, и я знаю, как поступают афганцы с русскими офицерами, захваченными в плен. Так что меня наградили и назначили на более высокую должность, а затем моя страна — как это вы говорите? — испарилась. — На самом деле все обстояло не совсем так, Бондаренко намеренно упустил кое-что важное. Во время попытки военного переворота он находился в Москве и впервые в жизни ему пришлось сделать выбор, основанный на моральных соображениях. Выбор оказался правильным, он привлек внимание нескольких человек, занимавших сейчас высокие должности в правительстве нового, несколько меньшего государства.

— Как относительно заново возникшей страны? — спросил полковник Хэмм. — Скажите, можем ли мы теперь стать друзьями?

— Да. Вы хорошо говорите, полковник. И умело командуете своими подразделениями.

— Спасибо, сэр. Я главным образом сижу и наблюдаю за тем, как мой полк выполняет полученные ранее указания. — Это была ложь, которую любой по-настоящему хороший офицер понимал, как особую правду.

— Пользуясь советской — я хочу сказать, русской — военной доктриной! — Бондаренко это казалось возмутительным.

— Но разве у нас она нашла плохое применение? — Хэмм допил пиво.

Все должно получиться, пообещал себе Бондаренко. Если это получилось у американской армии, получится и у русской. Как только он вернется домой и получит политическую поддержку, необходимую для перестройки русской армии во что-то, чем она никогда не была, он немедленно примется за дело. Даже когда Красная Армия была в состоянии наивысшей готовности и гнала немцев к Берлину, она представляла собой тупой и грубый инструмент, полагаясь главным образом на давление огромных военизированных масс. Бондаренко знал также и о роли везения в этой победе. Его бывшая страна была вооружена лучшим в мире танком, знаменитым Т-34, снабженным дизельным двигателем, созданным во Франции для дирижаблей, системой подвески, разработанной американцем по имени Д. Уолтер Кристи, и несколькими блестящими усовершенствованиями, принадлежащими молодым русским инженерам. Это был один из тех немногих примеров, когда специалисты Союза Советских Социалистических Республик сумели создать нечто, превосходящее по качеству все остальное в мире, — в данном случае этим оказался танк, появившийся точно в то время, когда он потребовался, — без чего его страна неминуемо потерпела бы поражение. Но прошло то время, когда можно было полагаться на везение и огромные массы. В начале восьмидесятых годов американцы нашли правильный выход: небольшая профессиональная армия, тщательно подобранная, великолепно подготовленная и снабженная всем необходимым. Он никогда не видел ничего похожего на Одиннадцатый мотострелковый полк полковника Хэмма, игравший роль «сил противника». Во время брифинга перед поездкой в Америку его предупредили, чего следует ожидать, но увидеть это собственными глазами... На соответствующей местности такой полк мог вступить в бой с дивизией и уничтожить ее за несколько часов. Части «синих» были достаточно хорошо подготовлены, хотя их командир отклонил предложение прийти сюда, чтобы поужинать вместе, — он решил в свободное время поработать с командирами своих подразделений, настолько сильно они пострадали накануне.

Здесь можно многому научиться, но самым важным уроком было то, как американцы воспринимали свои уроки. Старшие офицеры раз за разом терпели унизительные поражения, как во время маневров, так и при рассмотрении их результатов после окончания учений, в ходе которых «контролеры-наблюдатели» анализировали происходящее, пользуясь своими пометками на разноцветных карточках, похожих на те, которые можно увидеть в руках патологоанатомов.

— Знаете... — Бондаренко подумал несколько секунд, прежде чем продолжить, — в моей армии начались бы кулачные бои, после того как...

— У нас в начале тоже происходило что-то вроде того, — заверил его Диггз. — Когда был основан этот центр, командиров снимали с должностей за проигранные сражения, и так происходило до тех пор, пока кто-то не задумался и, сделав глубокий вдох, не понял, что здесь они и должны сталкиваться с упорным сопротивлением. Пит Тейлор был тем парнем, который правильно сформулировал деятельность НЦП. Офицеры, которые командуют находящимися здесь частями, должны учиться дипломатии, а солдаты частей «синих», прибывающих сюда, обязаны понимать, что задача их — учиться. Поверь мне, Геннадий, в мире нет ни одной армии, которая учит командиров унижению так, как учим их мы.

— Совершенно верно, сэр. На днях я говорил с Шоном Коннолли — он командует Десятым мотострелковым полком в пустыне Негев, — объяснил Хэмм русскому генералу. — Израильтяне все еще не разобрались в нашей тактике. Они по-прежнему недовольны, когда младшие командиры дают им советы.

— Мы постоянно увеличиваем число камер, установленных там, — засмеялся Диггз, перебрасывая гамбургеры на тарелку. — Случается, израильтяне не верят, что произошло, даже после того как мы показываем им видеопленку.

— Они все еще не избавились от своего высокомерия, — согласился Хэмм. — Знаете, генерал, я прибыл сюда на должность командира роты, и меня безжалостно секли раз за разом.

— Знаешь, Геннадий, после войны в Персидском заливе сюда прибыл Третий мотострелковый полк для плановой подготовки. Если помнишь, он служил авангардом Двадцать четвертой механизированной дивизии, которой командовал Барри Маккаффри...

— Тогда они опрокинули иракцев и заставили их отступить за четверо суток на двести двадцать миль, — подтвердил Хэмм.

Бондаренко кивнул. Он детально проанализировал ту кампанию.

— Через два месяца они прибыли сюда и получили здесь основательную порку. В этом все дело, генерал. При подготовке, которая проводится здесь, труднее, чем на поле боя. В мире нет части такой же стойкой, хорошо подготовленной и способной к молниеносным действиям, как мотострелковая «черная кавалерия» Эла...

— За исключением ваших старых солдат из полка «буйволов», генерал, — вмешался Хэмм.

Диггз улыбнулся при упоминании Десятого полка. К тому же он уже привык к вмешательству Хэмма.

— Это верно, Эл. Как бы то ни было, если тебе удастся хотя бы сражаться на равных с «силами противника», ты сможешь противостоять любой армии в мире, причем в численном соотношении один к трем, и загнать ее в соседнюю часовую зону.

Бондаренко улыбнулся и кивнул. Он многому здесь научился. Небольшая группа офицеров, приехавшая вместе с ним, все еще бродила по лагерю, беседуя с американскими офицерами, училась, и училась, и училась. Выступать против врага, втрое превосходящего тебя численностью, было не в традициях русской армии, но скоро это может измениться. Главную опасность для его страны представлял Китай, и если дело дойдет до боевых действий, сражения будут вестись против гигантской армии мобилизованных солдат, причем свою армию придется снабжать через всю страну. Единственное средство противостоять этой угрозе заключалось в реформировании русской армии по американскому образцу. Перед Бондаренко стояла задача изменить всю военную политику своей страны. Ну что ж, удовлетворенно отметил он, я приехал именно туда, где можно этому научиться.

* * *

Чепуха, подумал президент, скрывая за любезной улыбкой истинные чувства. Они называют себя самой большой демократической страной в мире, но это не соответствует истине. Они говорят о самых благородных моральных принципах, но при каждой возможности притесняют соседние страны, разрабатывают ядерное оружие и настаивают, чтобы Америка покинула Индийский океан. «Он, в конце концов, называется Индийским», — заявил бывший премьер-министр бывшему американскому послу, предлагая собственное понимание конвенции о свободном мореплавании. И уж чертовски верно, что они готовы были оккупировать Шри-Ланку. И только теперь, когда этот маневр не удался, они утверждают, что вовсе не думали об этом. Но разве можно, глядя в глаза главы государства, улыбаться и говорить: «Чепуха».

Так просто не принято.

Джек внимательно слушал, отпивая «перрье» из нового стакана, принесенного ему безымянным помощником. Положение в Шри-Ланке остается сложным, и говорят, к сожалению, точки зрения на него расходятся. Индия сожалеет об этом, но пора забыть о прошлом и не ссориться друг с другом. Разве не лучше, если обе стороны разойдутся с миром. Индийский флот вернулся на свои базы, закончив морские учения, несколько его судов пострадало от демонстративных действий американцев, что, заметила премьер-министр, хотя и иными словами, несправедливо. Эдакие задиры.

А что думают о вас на Шри-Ланке? — мог спросить Райан, но промолчал.

— Жаль, что вы и посол Уильямз не смогли более четко сформулировать каждый свою точку зрения, — с сожалением заметил Райан.

— Такое случается, — ответила премьер-министр. — Дэвид — приятный человек, но, честно говоря, я боюсь, что наш климат слишком жаркий для его возраста. — Такое замечание было равнозначно предложению отозвать его из Индии. Объявить посла Уильямза «персоной нон грата» она не могла, это было бы слишком резким шагом. Райан попытался сохранить любезную улыбку, но не смог. Сейчас ему нужен был здесь Скотт Адлер, но исполняющий обязанности госсекретаря находился где-то в другом месте.

— Надеюсь, вы понимаете, что сейчас мне трудно вносить изменения в правительство. — Заткнись, дура, выругался он про себя.

— Ну что вы, я и не предлагаю этого. Мне понятно ваше положение. Я просто надеюсь помочь вам решить одну из сложных проблем, облегчить вашу задачу. — Или я могу сделать ее еще труднее, добавила она про себя.

— Спасибо, госпожа премьер-министр. Может быть, вы посоветуете своему послу обсудить эту проблему со Скоттом?

— Я непременно поговорю с ним об этом. — Она снова пожала руку Райану и ушла. Джек подождал несколько секунд, прежде чем посмотреть на принца Уэльского.

— Ваше Высочество, как вы назовете ситуацию, когда высокопоставленный государственный деятель лжет вам прямо в лицо? — спросил президент с лукавой улыбкой.

— Дипломатией.

Глава 9 Далекий вой

Головко прочитал отчет посла Лермонсова без особой симпатии к его субъекту. Райан выглядел «нервным и загнанным, не в своей тарелке», «подавленным» и «физически усталым». А что еще следовало ожидать? Его выступление на похоронах президента Дарлинга, решило дипломатическое сообщество вместе с американскими средствами массовой информации, с трудом сохраняющими необходимую вежливость, было весьма не характерным для президента. Ну что ж, всем, кто знал Райана, было известно, что он сентиментален, особенно когда речь идет о детях. Головко вполне готов простить ему это. Вообще-то Райану следовало поступить иначе — Головко прочитал текст официального, но не зачитанного президентом выступления; это было хорошее выступление, полное заверений для всех слушателей. Однако Райан всегда был тем, что американцы называют «маверик» (он посмотрел, что это значит, — оказалось, это дикая, неукрощенная лошадь; не так уж далеко от его собственного определения). Это сделало анализ личности нового американского президента простым и одновременно невозможным. Райан был американцем, а американцы, с точки зрения Головко, всегда были и остаются чертовски непредсказуемы. Вся его профессиональная жизнь — сначала как оперативника, затем быстро делающего карьеру офицера в штаб-квартире КГБ в Москве — заключалась в том, что он пытался предсказать, как поступит Америка в той или иной ситуации, и ему удавалось избежать провала лишь потому, что в своих докладах начальству он всякий раз предлагал три возможных варианта действий.

Но Иван Эмметович Райан был по крайней мере предсказуемо непредсказуем, и Головко гордился тем, что может считать его своим другом. Впрочем, это, может быть, уж слишком сильно сказано, однако оба занимались одной и той же игрой, большей частью друг против друга, и почти всегда оба играли хорошо и умело, потому что Головко был более опытным профессионалом, а Райаном талантливым дилетантом, опиравшимся на систему, терпимо относящуюся к «маверикам».

Они уважали друг друга.

«О чем ты сейчас думаешь, Джек?» — вздохнул Головко. Сейчас новый американский президент, конечно, спал — время в Вашингтоне разнилось с московским на целых восемь часов, а здесь солнце только начинало подниматься над горизонтом, чтобы осветить короткий зимний день.

Райан не произвел особенно благоприятного впечатления на посла Лермонсова, и Головко придется добавить собственную объяснительную записку к отчету посла, чтобы в правительстве не слишком верили его оценке. Райан был в свое время слишком искусным и опытным врагом СССР, чтобы воспринимать его без должной серьезности при любых обстоятельствах. Все дело в том, что Лермонсов ожидал, что Райан будет соответствовать определенному образу, а Иван Эмметович не поддавался столь простой классификации. Не то чтобы речь шла об особой сложности — нет, просто это была другая разновидность сложности. У России не было своего Райана — маловероятно, что он выжил бы в той «советской» атмосфере, которая по-прежнему процветала в России, особенно среди официального чиновничества. Ему быстро становилось скучно, и его необузданный нрав, хотя Райан почти всегда держал его под строгим контролем, всегда пульсировал под поверхностью, сдерживаемый силой воли. Головко не раз был свидетелем того, когда Райан был на грани срыва, но ему доводилось слышать о случаях, когда этот нрав вырывался наружу. Такие истории исходили из ЦРУ и попадали в уши, докладывавшие о них на площадь Дзержинского. В роли главы государства ему остается полагаться на помощь Господа.

Но проблема Головко заключалась не в этом.

У него было достаточно своих забот. Он не передал преемнику полного контроля над Службой внешней разведки — у президента Грушевого не было достаточных оснований доверять организации, которая была когда-то «мечом и щитом партии», и он хотел, чтобы человек, на которого он могположиться, следил за этим посаженным на цепь хищником; таким человеком был, разумеется, Головко, и одновременно тот оставался главным советником по международным отношениям у осажденного со всех сторон русского президента. Внутренние проблемы России были настолько велики, что у президента не было возможности заниматься международной ситуацией, а это означало, что фактически бывший разведчик давал ему советы, которым президент почти неизменно следовал. Главный министр — а именно им был Головко, с титулом ли или без, — относился к дополнительным обязанностям очень серьезно. На домашнем фронте Грушевой боролся с многоглавой гидрой — как только он отрубал мифическому чудовищу одну голову, на ее месте появлялась другая. Перед Головко было меньше трудностей, зато это компенсировалось их размерами. Иногда он мечтал о возвращении к старому КГБ. Всего несколько лет назад это было бы детской игрой. Снимаешь телефонную трубку, произносишь несколько слов, и все — преступники арестованы и ситуация.., нет, этим она не решалась, но становилась более.., мирной. Более предсказуемой. Наступал какой-то порядок. А его страна больше всего нуждалась сейчас в порядке. Однако Второе главное управление, «секретная полиция» КГБ, было расформировано, была создана новая независимая организация, ее власть уменьшилась, и уважение общества — страх, еще не так давно граничащий с ужасом, — исчезло. Его страна никогда не находилась под тем контролем, которого ожидал Запад, но сейчас ситуация заметно ухудшилась. Российская республика с ее гражданами, стремящимися к чему-то, называемому демократией, колебалась на самом краю анархии. Именно анархия привела к власти Ленина, поскольку русские мечтают о сильной руке, практически ничего не зная о чем-либо другом, и хотя Головко не хотел этого — будучи высокопоставленным руководителем КГБ, он знал лучше многих, какой вред нанес его стране марксизм-ленинизм, — он отчаянно стремился к порядку, к созданию организованного государства, на которое можно опереться, потому что внутренние проблемы вели к возникновению внешних. Таким образом, его неофициальная должность главного министра по вопросам национальной безопасности стала заложницей самых разных трудностей. Он представлял собой руки израненного тела и пытался не подпускать к себе волков в надежде, что тело окрепнет.

Вот почему он не жалел Райана, чья страна пострадала от столь жестокого удара в голову, но в остальном оставалась здоровой. Каким бы печальным ни казалось положение Америки со стороны, Головко понимал ситуацию лучше, и поскольку знал это, собирался обратиться к Райану за помощью.

Китай. Американцы одержали верх в войне с Японией, однако подлинным врагом была не Япония. Стол перед Головко был усыпан фотографиями, только что сделанными с разведывательного спутника. Слишком много дивизий Народно-освободительной армии Китая участвовало в полевых маневрах. Полки ракетных войск стратегического назначения все еще находились в состоянии повышенной боевой готовности. Его страна пошла на то, чтобы отказаться от баллистических ракет с ядерными боеголовками, — и это несмотря на угрозу со стороны Китая. Огромные займы, предоставленные России для развития экономики американскими и европейскими банками, делали эту авантюру привлекательной еще несколько месяцев назад. К тому же у его страны, как и у Америки, оставались стратегические бомбардировщики и крылатые ракеты, способные нести ядерные бомбы и боеголовки, так что ослабление военной мощи было скорее теоретическим, чем реальным. Если, разумеется, китайцы основывались на тех же теориях. Как бы то ни было, вооруженные силы Китая находились в состоянии полной боевой готовности, а российские дивизии, расположенные на Дальнем Востоке, еще никогда не были такими слабыми. Головко утешал себя тем, что, раз Япония вышла из игры, китайцы не осмелятся действовать в одиночку. Может быть, и не осмелятся, поправил себя Головко. Если трудно предсказать действия американцев, то китайцы были столь же непредсказуемы, как инопланетяне. Достаточно вспомнить, что когда-то они сумели достичь берегов Балтийского моря. Подобно большинству русских, Головко испытывал глубокое уважение к истории. И вот теперь он лежит на снегу, думал Головко, с палкой в руке, пытаясь отогнать волка в ожидании того, что его тело окрепнет. У него по-прежнему сильные руки, да и палка достаточно длинная, чтобы острые клыки не достали его. А вдруг появится еще один волк? Документ, лежащий слева от спутниковых фотографий, был первым предвестником такой опасности, подобно тому как кровь стынет в жилах при звуках далекого воя у горизонта. Головко не заглядывал далеко в будущее. Когда лежишь на земле, горизонт может оказаться удивительно близко.

* * *

Самым поразительным было то, что для этого потребовалось столько времени. Защита важного политического деятеля от убийства в лучшем случае задача очень сложная, особенно если этот деятель сделал все, что в его силах, чтобы у него появилось как можно больше врагов. Какие средства помогают защитить такого человека? Одно из этих средств — безжалостность, неумолимая жестокость. Похищение людей прямо на улицах, чтобы затем они бесследно исчезали, тоже ценное средство удерживать народ от неразумных поступков. А если хватать не одного человека, а целую семью — можно со всеми близкими и дальними родственниками — и поступать с ними таким же образом — еще эффективней. Ты выбираешь людей, которых нужно «исчезнуть» — неуклюжий псевдоглагол, изобретенный в Аргентине, — с помощью агентурной сети. Это эвфемизм для осведомителей, услуги которых оплачиваются деньгами или, что еще лучше, доступом к власти. Они докладывают об услышанных ими разговорах, предательских суждениях, причем доходит до того, что порой простая шутка о чьих-нибудь усах стоит шутнику смерти; а вскоре агентурная сеть приобретает организованный характер и потому появляются нормы, которые следует выполнять. К тому же осведомители тоже люди, со своими симпатиями и антипатиями, в их доносах нередко отражается личная неприязнь или ревность, поскольку полученная ими власть над жизнью и смертью является источником коррупции как для маленьких людей, так и для сильных мира сего. В конце концов система, в которой господствует коррупция, сама становится коррумпированной, и страх достигает своего логического конца: трусливый заяц, загнанный лисой в угол, не видит иного выхода, как защищаться, а ведь у зайцев есть зубы и иногда зайцам везет.

Поскольку власть террора недостаточна для защиты политического деятеля, используются также и пассивные меры предосторожности. Проблему убийства главы государства можно усложнить с помощью самых простых средств, особенно если это государство тоталитарное. Несколько рядов солдат, чтобы ограничить доступ. Большое число одинаковых автомобилей, в которых ездит политический деятель, — в данном случае до двадцати — лишает потенциального убийцу уверенности, в какой машине едет диктатор. Жизнь такого человека утомительна, и потому как для удобства, так и в целях дополнительной защиты появляется двойник, а то и два, которые приезжают в нужный момент и приветствуют толпу или выступают с речью, рискуя жизнью в обмен на безбедное существование.

Следующая задача — выбор телохранителей. Как найти истинно преданных людей в море ненависти? Наиболее простое решение состоит в том, чтобы взять телохранителя из большой семьи, затем обеспечить условия, при которых он будет полностью зависеть от жизни своего босса, и, наконец, так тесно связать его с охраной главы государства и вытекающими из нее последствиями, что смерть босса будет значить для него нечто гораздо большее, чем потеря высокооплачиваемой должности. То обстоятельство, что жизнь телохранителей неразрывно связана с жизнью того, кого они охраняют, является крайне эффективной мерой обеспечения их безусловной преданности.

Однако в действительности все гораздо проще. Человек является неуязвимым только потому, что его считают таковым, так что безопасность этого человека, подобно всем важным сторонам жизни, зависит от духовного состояния.

Однако силы, влияющие на человеческое поведение, тоже зависят от духовного состояния, и страх никогда не был самым сильным чувством. На протяжении всей истории человечества люди рисковали жизнью из-за любви, патриотизма, ради принципов, и вера в Бога влияла на их поведение гораздо сильнее страха. На этом и основывается прогресс.

Полковник рисковал своей жизнью столько раз, что даже не мог припомнить всех случаев, и делал это для того, чтобы привлечь к себе внимание, для того, чтобы его пригласили занять маленькое место в государственной машине, и затем подниматься внутри нее. Ему потребовалось немало времени, чтобы пробиться так близко к Усам — целых восемь лет. За эти годы он мучил и убивал мужчин, женщин и детей, глядя на их страдания пустыми безжалостными глазами. Он насиловал дочерей на глазах их отцов, матерей на глазах сыновей. Он совершил столько ужасных преступлений, что его грехов хватило бы на вечные муки сотне душ; для него это был единственный путь. Он пил спиртное в количествах, способных убедить неверных в том, что готов осквернить закон своей религии. И все это он делал во имя Аллаха, моля о прощении, в отчаянии убеждая себя, что так начертано в его судьбе, что, совершая такие поступки, он не испытывал от них ни малейшего удовлетворения, что, убивая, приносил в жертву жизни людей ради осуществления некоего великого плана, что они умерли бы в любом случае, а умирая таким образом от его руки, они служили Святому Делу. Он был вынужден верить всему этому, иначе просто сошел бы с ума — и был на грани безумия, несмотря на все заверения, до того момента, пока не миновал точку возврата, пока не оказался во власти навязчивой идеи и не стал тем, к чему стремился во всех отношениях, веря в одну только цель, надеясь, что сможет оказаться достаточно близко и пользоваться достаточным доверием, чтобы за секунду исполнить задание, после чего последует, наконец, благословенная смерть.

Полковник знал, что он превратился в того, кого он и все его окружение были приучены бояться больше всего на свете. Бесконечные лекции, тренировки и постоянное пьянство с друзьями неизменно заканчивались одним и тем же. Они говорили о своей задаче и связанной с нею опасности. Всякий раз речь заходила о страхе перед одиноким фанатичным убийцей, человеком, готовым отказаться от своей жизни, как от проигранной карты, терпеливым человеком, ждущим своего часа. Этого врага боялись все телохранители мира, все службы безопасности, пьяные или трезвые, на работе или на отдыхе, даже во сне. Это и было причиной всех испытаний, необходимых для того, чтобы охранять Усы. Чтобы стать членом его личной охраны, ты должен быть проклят Богом и людьми, только достигнув этой цели, ты поймешь, что это значит в действительности.

Усы и был человеком, которого он называл своей целью. Он не был даже человеком, этот ренегат перед лицом Аллаха, не задумываясь оскверняющий ислам, преступник такого масштаба, что заслуживал персональное место в аду, где был бы обречен на вечные муки. Издалека Усы выглядел могучим и непобедимым, но не вблизи. Его телохранители знали это, потому что они знали все. Они видели страхи и сомнения, мелочную жестокость, которую он вымещал на провинившихся. Полковник видел, как Усы убивал просто ради развлечения, может быть, просто чтобы убедиться, что сегодня его «браунинг» работает исправно. Он видел, как Усы, глядя в окно одного из своих белых «мерседесов», замечал молодую женщину, указывал на нее, отдавал команду и затем использовал несчастную одну ночь. Те из них, кому везло, возвращались домой обесчещенные, но одаренные деньгами. Те, кому везло меньше, плыли вниз по течению Евфрата с перерезанным горлом, причем часто Усы делал это сам, если сталкивался со слишком ревностной защитой добродетели. Но хотя он обладал огромной властью, хотя был умен и хитер, хотя был дьявольски жесток, он не был, нет, не был непобедим. И вот настало для него время предстать перед Аллахом.

Усы вышел из здания на огромную лестницу, сопровождаемый телохранителями, и поднял правую руку, приветствуя стоящую перед ним толпу. Народ, поспешно собравшийся на площади, ревел от восторга, питающего Усы подобно тому, как солнечный свет питает цветок. И тут в трех метрах позади полковник достал из кожаной кобуры свой автоматический пистолет, поднял его и сделал один выстрел — в затылок своей цели. Те, кто находились в толпе в первых рядах, видели, как пуля вырвалась из левого глаза диктатора и затем наступил один из тех моментов в истории, когда кажется, что земля перестала вращаться, сердца замерли и даже те, кто кричали о своей преданности уже мертвому человеку, запомнили только внезапно наступившую тишину.

Полковник даже не подумал о том, чтобы выстрелить еще раз. Он был искусным стрелком, вместе с товарищами почти ежедневно практиковался в тире, и его открытые пустые глаза видели, куда попала пуля. Он не повернулся и не сделал безнадежной попытки обороняться. Нет смысла убивать товарищей, вместе с которыми он пил и насиловал детей. О нем и так сейчас позаботятся. Он даже не улыбнулся, хотя было очень смешно:

Усы только что смотрел на площадь, полную народа, который он презирал за преклонение перед ним же, и тут же заглянул в лицо Аллаха, не понимая, что произошло. Эта мысль занимала полковника считанные секунды, пока его тело не дернулось от первой пули. Он не чувствовал боли. Все свое внимание он сосредоточил на цели, которая лежала теперь на плоских ступенях, заливая их кровью, которая ключом била из изуродованной головы. В тело полковника попали новые пули, и ему показалось странным, что он чувствует их, но не испытывает боли от того, что они вонзаются в его тело. В свои последние секунды он вознес молитву Аллаху, умоляя о прощении и понимании того, что все его преступления были совершены во имя Бога, милосердного и справедливого. До самого конца он слышал не звуки выстрелов, а крики толпы, еще не успевшей понять, что их вождь мертв.

* * *

— Кто это! — воскликнул Райан и посмотрел на часы. Черт побери, как хорошо было бы поспать еще сорок минут.

— Господин президент, меня зовут майор Кэнон, я из корпуса морской пехоты, — ответил незнакомый голос.

— Очень приятно, майор, кто вы? — Джек моргал, забыв о вежливости, но офицер, наверно, понял, что это спросонья.

— Сэр, я дежурный офицер службы связи. Нам сообщили с очень большой степенью вероятности, что десять минут назад убит президент Ирака.

— Источник? — тут же спросил Джек.

— Информация поступила одновременно из Кувейта и Саудовской Аравии, сэр. Передача шла по иракскому телевидению — какой-то митинг, — а у нас там находятся люди, которые следят за их передачами. Сейчас ведется ретрансляция видеозаписи через спутник связи — мы получим ее через несколько минут. В первом сообщении говорится, что его убили выстрелом в голову из пистолета, с близкого расстояния. — Судя по голосу офицера, он не слишком жалел о случившемся, скорее наоборот. Наконец-то прикончили этого засранца! — звучало в голосе офицера. Разумеется, говорить так своему президенту не принято.

К тому же еще не известно, кем были убийцы.

— О'кей, майор, как следует теперь поступать? Ответ последовал немедленно. Райан положил телефонную трубку.

— Что случилось? — спросила Кэти.

Джек опустил ноги на пол, прежде чем ответить.

— Убили президента Ирака.

Жена едва не произнесла «отлично», но вовремя удержалась. Смерть государственного деятеля такого масштаба теперь не была столь отдаленным случаем, как раньше. Как странно так думать о человеке, который сейчас совершил самый благородный для всего мира поступок, покинув его навсегда.

— Это действительно важно?

— Я узнаю об этом минут через двадцать. — Райан закашлялся и продолжил:

— Ну и черт с ними, я и сам достаточно разбираюсь в таких вопросах. Да, потенциально это может оказаться очень важным. — Сказав это, он поступил так, как поступают утром все мужчины Америки, — пошел в ванную, опередив жену. Что касается Кэти, она выполнила другую утреннюю функцию, которой обычно занимаются мужчины, — взяли пульт дистанционного управления, включила телевизор и с удивлением увидела, что компания Си-эн-эн не сообщила ничего нового, за исключением того, что аэропорты страны отстают от графика. Джек уже несколько раз говорил ей, как хорошо функционирует отдел информации и связи Белого дома.

— Есть что-нибудь? — спросил Джек, выходя из ванной.

— Пока ничего, — ответила Кэти, теперь наступила ее очередь пользоваться ванной.

Джеку пришлось задуматься над тем, где находится его одежда, — интересно, подумал он, как полагается одеваться президенту? Он нашел свой халат — его привезли из Морской обсерватории, после того как семья Райанов переселилась в Белый дом из казарм корпуса морской пехоты на углу Восьмой улицы и Ай-авеню, первоначально взяв в доме, где они жили раньше.., так где же.., черт побери — и Джек открыл дверь спальни. Агент личной охраны передал ему три утренние газеты.

— Спасибо, — поблагодарил его президент.

Увидев это, Кэти замерла на месте и с опозданием поняла, что за дверью их спальни всю ночь стояли люди. Она смущенно отвернулась, и на лице ее появилось такое выражение, как будто она увидела что-то неприятное на полу кухни.

— Джек?

— Да, милая?

— Если я попытаюсь убить тебя когда-нибудь ночью, эти охранники с пистолетами арестуют меня сразу или подождут до утра?

* * *

Настоящая работа шла в Форт-Миде. Видеосигнал пролетел от одной ретрансляционной станции на границе Кувейта с Ираком и другой — в Саудовской Аравии, они носили названия соответственно «Пальма» и «След бури», причем последняя записывала все сигналы, исходящие из Багдада, а первая следила за активностью эфира в юго-восточной части Ирака, в районе Басры. С обеих станций информация поступала по световоду в обманчиво маленькое зданьице Агентства национальной безопасности, расположенное в Военном городке короля Халеда, и оттуда передавалась в космос на спутник связи, а далее ее принимали уже прямо в штаб-квартире АНБ. Там, в специальном помещении, десять человек, вызванных одним из младших дежурных офицеров, собрались вокруг телевизионного монитора и следили за передачей, записанной на пленку, в то время как офицеры более старшего ранга сидели в кабинете за стеклянной перегородкой и пили кофе.

— Вот! — воскликнул сержант ВВС, увидев момент выстрела. — Прямо в цель! — Остальные обменялись одобрительными взглядами. Старший дежурный офицер, уже позвонивший в Белый дом, кивнул более сдержанно, передал записанную пленку и распорядился произвести цифровую обработку, на которую потребуется всего несколько минут — в конце концов, важными были только несколько кадров, а в его распоряжении находился мощный суперкомпьютер «Крей», способный сделать это с легкостью.

* * *

Пока Кэти готовила детей к школе, а сама собиралась на работу, Райан сидел в отделе связи, наблюдая за повтором момента убийства. Офицер, который должен был провести утренний брифинг по национальной безопасности, все еще находился в ЦРУ, собирая последнюю информацию, которую он затем переработает и передаст президенту. Должность советника по национальной безопасности оставалась пока вакантной — еще одно дело, которым нужно сегодня заняться.

— Это да! — выдохнул майор Кэнон.

Президент кивнул, затем вернулся к своей прошлой жизни офицера разведки.

— О'кей, скажите мне, что нам известно.

— Сэр, мы знаем, что кого-то убили, по-видимому, президента Ирака.

— Это не мог быть двойник?

— Не исключено, — согласился Кэнон, — но «След бури» докладывает, что внезапно резко увеличилась активность переговоров по высокочастотной связи как по военным каналам, так и по полицейским, и эта активность исходит из Багдада. — Офицер морской пехоты показал на монитор, на котором демонстрировались «перехваты» в реальном времени, осуществленные многочисленными станциями прослушивания Агентства национальной безопасности. — Потребуется некоторое время для перевода, но моя профессия заключается в анализе потока информации. Происходящее похоже на правду, сэр. Полагаю, такое можно и фальсифицировать, но я не решился бы... Вот, смотрите!

На экране появился перевод, опознанный как исходящий из военной командной сети.

«Он мертв, он мертв, объявите тревогу в своем полку и приготовьтесь немедленно двинуться в город — получатель команды: полк Республиканской гвардии особого назначения, расквартированный в Салман-Пак; ответ: будет исполнено, будет исполнено, кто отдает команду, каковы мои приказы...»

— Опечатки и все такое, — заметил Райан.

— Сэр, нашим людям трудно одновременно переводить и печатать. Обычно мы редактируем текст, перед тем как...

— Успокойтесь, майор. Я сам пользуюсь только тремя пальцами. Ну, скажите, что вы думаете.

— Сэр, я здесь всего лишь младший офицер, вот почему мне приходится нести ночное дежурство и...

— Будь вы глупым, вас вообще не взяли бы сюда.

— Хорошо, сэр, — кивнул Кэнон. — Он стопроцентно мертв, Ираку нужен новый диктатор. В нашем распоряжении спутниковые фотографии, необычно возросший поток информации и обмен сигналами — все это указывает на исключительное происшествие. Я так считаю. — Он сделал паузу и, как всякий хороший разведчик, постарался придумать другое объяснение. — Если только это не заранее обдуманный маневр, чтобы очистить свое правительство от ненадежных людей. Это возможно, но маловероятно. Подобный случай не должен произойти в общественном месте, на глазах тысяч людей.

— Значит, камикадзе?

— Да, господин президент. Такое можно сделать только один раз, и даже в первый раз это чертовски опасно.

— Согласен. — Райан подошел к кофеварке — отдел информации и связи Белого дома был военной организацией, и они сами готовили себе кофе. Джек налил две чашки и вернулся обратно, вручив одну майору Кэнону, чем потряс всех находившихся в помещении. — Быстрая работа. Поблагодарите от меня парней, которые занимались этим, ладно?

— Слушаюсь, сэр.

— С кем мне нужно связаться, чтобы колеса начали крутиться?

— У нас есть телефоны, господин президент.

— Вызовите сюда как можно быстрее мистера Адлера, директора ЦРУ.., кого еще? Начальников отделов Ирака Госдепа и ЦРУ. Военной разведке представить оценку состояния их вооруженных сил. Выясните, все ли еще в городе принц Али. Если он еще здесь, передайте ему мою просьбу остаться. Я хочу поговорить с ним сегодня утром, если это возможно. Что еще..?

— Командующий центральной группой, сэр. В Тампе у него лучшие специалисты по военной разведке, я имею в виду, лучше всех знакомые с тем регионом.

— Вызовите его сюда — впрочем, нет, мы поговорим с ним по наземной линии связи, это позволит ему ознакомиться с ситуацией.

— Мы немедленно займемся этим, сэр. — ответил майор Кэнон. Президент похлопал офицера по плечу и вышел из комнаты. Только после того, как за ним закрылась тяжелая дверь, майор Чарлз Кэнон произнес:

— А вы знаете, наш верховный главнокомандующий разбирается в своем деле.

— Это правда, то, что я слышала? — спросила Прайс, когда они вышли в коридор.

— Вы когда-нибудь спите? — поинтересовался Райан, и тут же у него мелькнула мысль. — Я хочу, чтобы вы приняли участие в совещании.

— Но почему, сэр, ведь не...

— Вы должны разбираться в политических убийствах, верно?

— Да, господин президент.

— Тогда ваше мнение сейчас для меня важнее, чем точка зрения разведчика.

* * *

Время можно было выбрать и более удачно. Дарейи был удивлен только что полученной информацией. Он ни в коей мере не был разгневан услышанным — разве только момент выбран не самый лучший. На мгновение он замолчал, сначала шепотом произнес благодарственную молитву Аллаху, потом помолился за душу неизвестного убийцы. Убийцы ли? — спросил он себя. Скорее «судьи», так лучше назвать этого человека, одного из тех, что проникли в Ирак много лет назад, когда война все еще продолжалась. Большинство из них просто исчезли, вероятнее всего их раскрыли и расстреляли. Общая идея подобной операции принадлежала ему, ее разработка не была особенно трудной для «профессионалов», работающих в его разведывательной службе. Эти люди большей частью остались в ней от шахской службы безопасности «Савак» и прошли подготовку под руководством израильтян в шестидесятые и семидесятые годы. Ничего не скажешь, они действовали, знали свое дело, но в глубине сердца оставались наемниками, сколько бы не выказывали религиозный пыл и преданность новому режиму. Они следовали обычными, стандартными путями, пытаясь таким образом осуществить нестандартную операцию — пробовали взятки и подкупы, искали диссидентов, недовольных правительством, и всякий раз терпели неудачу. На протяжении многих лет Дарейи думал, а уж не пользуется ли цель всего этого внимания в той или иной степени непонятным благоволением Аллаха — но такие мысли вызывались отчаянием, а не разумом или верой, и даже Дарейи был подвержен человеческим слабостям. Можно не сомневаться, что и американцы пытались устранить этого человека, и, наверно, точно таким же способом, пытаясь найти высокопоставленных военных, стремящихся занять трон всемогущего диктатора, провести военный переворот, как это им часто удавалось в других частях света. Однако нет, объект оказался слишком хитрым для этого, и, раскрывая очередной заговор, становился все осторожнее, так что американцы терпели неудачи, так же как израильтяне и все остальные. Все, кроме меня, удовлетворенно сказал себе Дарейи.

Это была традиция, уходящая корнями в глубокую древность. Один человек, действующий в одиночку, один преданный человек, способный на все, чтобы осуществить операцию. Для этого в Ирак было послано одиннадцать человек. Им было сказано затаиться, уйти глубоко в подполье, они прошли тщательную подготовку, направленную на то, чтобы забыть, кем были в прошлом, действовать безо всяких контактов с иранскими спецслужбами или связниками. Все документы, связанные с их существованием, были уничтожены, поэтому, даже если иракский агент проникнет в спецслужбу Дарейи, он ничего не узнает о предстоящей операции, не имея имен ее участников. Не пройдет и часа, как старые соратники Дарейи придут к нему в кабинет, чтобы поздравить его с успехом, восхваляя Аллаха и превознося мудрость аятоллы. Может быть, это и верно, но даже они не знали всего, что он сделал и сколько людей обрек на смерть.

Телевизионная передача происшедшего в Багдаде, обработанная в цифровом изображении, мало что прояснила, хотя сейчас Райан мог опереться на мнение профессионалов.

— Господин президент, программист с автоматизированным рабочим местом типа «Силикон грэфикс» мог искусственно создать подобное изображение, — заметил офицер, ответственный за развединформацию. — Вы наверняка смотрели кинофильмы, а разрешающая способность фильма намного выше, чем у изображения на телеэкране. С помощью компьютера можно сфальсифицировать практически что угодно.

— Отлично, но ваша задача заключается в том, чтобы объяснить мне, что произошло на самом деле, — напомнил Райан. За несколько секунд он просмотрел эти пленки уже восемь раз и начал уставать от постоянного повторения — Мы не можем утверждать с полной уверенностью, что это произошло на самом деле.

Может быть, дело в том, что он недосыпал целую неделю, подумал Райан А возможно, виной непрерывное напряжение. Или, скорее, стресс от нового кризиса Наконец, играет роль и то, что он сам еще недавно был профессиональным разведчиком.

— Послушайте, — резко бросил Райан, — я повторю это еще раз: ваша задача не в том, чтобы прикрыть свой зад от неприятностей, а в том, чтобы прикрыть мой!

— Я знаю это, господин президент. Именно поэтому я и даю вам всю информацию, которой располагаю... — Райан перестал слушать заключительную часть. Он выслушивал все это уже сотни раз. Случалось, что и он сам поступал так же, но всегда выбирал наиболее вероятную точку зрения и придерживался ее.

— Твое мнение, Скотт? — спросил Джек у исполняющего обязанности госсекретаря.

— Этот сукин сын мертвее пойманной вчера рыбы, — ответил Адлер.

— Есть у кого-нибудь другая точка зрения? — Президент обвел взглядом сидящих за столом. Никто не возразил, что служило своего рода благословением. Даже офицер, ответственный за развединформацию, не осмелился выступить против общей точки зрения. В конце концов, он дал свою оценку происшествия. Теперь все ошибки будут отнесены на счет госсекретаря. Идеальная ситуация.

— Кто стрелял в президента Ирака? — спросила Прайс. Ответ последовал от начальника отдела Ирака ЦРУ.

— Неизвестно. Я поручил своим сотрудникам просмотреть видеозаписи предыдущих выступлений, чтобы убедиться, что он и раньше стоял поблизости. Понимаете, судя по всему, это высокопоставленный офицер его личной охраны, в ранге полковника иракской армии, и...

— А я чертовски хорошо знаю каждого члена личной охраны своего президента, — закончила Прайс. — Таким образом, кем бы он ни был, он входил в круг приближенных президента, а это означает, что человек, нажавший на спусковой крючок, сумел пробиться в его личную охрану, стоял достаточно близко, чтобы выстрелить без риска промахнуться, и был готов умереть после этого. На это ему понадобилось много лет.

Повторный просмотр видеозаписи — они смотрели ее пять раз — показывал, что стрелявший упал под градом пистолетных выстрелов с близкого расстояния. Это удивило агента Прайс. Таких людей всегда стремятся захватить живыми. Мертвые уже не могут ничего рассказать, а казнить убийцу никогда не поздно. Если только он не был убит другими участниками заговора. Но насколько вероятно, что в личную охрану иракского президента сумел проникнуть не один человек, а несколько? Прайс подумала, что об этом неплохо было бы спросить Индиру Ганди — однажды в саду ее виллы на нее напали все члены личной охраны. Для Прайс это был в высшей степени позорный поступок — убить человека, которого ты поклялся защищать. С другой стороны, она не давала клятвы защищать подобных людей. Ее внимание привлекла еще одна деталь на видеозаписи убийства.

— Вы обратили внимание на то, о чем говорят движения его тела? — спросила Прайс.

— Что вы имеете в виду? — удивился Райан.

— Посмотрите, как он поднял пистолет, произвел выстрел — затем остановился и стал ждать. У игроков в гольф это называется проводкой мяча после удара. Убийца ждал удобного момента долгое время, и уж по крайней мере думал о нем очень долго. Он мечтал о том, как это произойдет. Вот почему ему хотелось увидеть все и насладиться своим успехом, перед тем как убьют его самого. — Она покачала головой. — Это был фанатичный убийца, поставивший перед собой всего одну задачу и выполнивший ее.

Прайс получала удовлетворение от своих пояснений, несмотря на то, что обсуждалась тема, от которой леденела кровь. Большинство президентов обращались с агентами Секретной службы, словно они были мебелью, в лучшем случае домашними животными. Редко случается, чтобы столь высокопоставленные лица интересовались их точкой зрения по вопросам, затрагивающим другие темы, кроме узко профессиональных, таких, как, кем может быть подозрительный человек, укрывающийся в толпе.

— Продолжайте, — заметил сотрудник ЦРУ.

— Это наверняка был человек, прибывший издалека, с совершенно чистой биографией, никак не связанный с теми, кто относились к числу недовольных правительством в Багдаде. Он не был желающим расквитаться за то, что убили его мать, понимаете? Он продвигался внутри существующей в Ираке системы медленно и осторожно.

— Иран, — кивнул сотрудник ЦРУ. — Наверняка приехал из Ирана. У него самая сильная мотивация — религиозный фанатизм. Он не рассчитывал спастись с места покушения, поэтому даже не подумал об этом. Конечно, это могло быть и актом мести, но мисс Прайс права: такие люди чисты во всех отношениях. Как бы то ни было, это не агент Израиля или Франции. Англичане больше не занимаются такими делами. Местные диссиденты все уже истреблены. Значит, покушение было совершено не из-за денег. Мы можем исключить личные или семейные причины. Я не думаю, что он руководствовался политическими соображениями. Следовательно, остается религиозный фанатизм, а потому — Иран.

— Не могу сказать, что я знакома с политической стороной этого дела, но, глядя на пленку, не могу не согласиться, — кивнула Андреа Прайс. — То, как он убил президента, походило на акт самоочищения, а потом он словно возносил молитву. Ему хотелось, чтобы все прошло идеально. Остальное его не интересовало.

— Кто-нибудь может проверить эту версию? — спросил Райан.

— Да, ФБР, у них есть специалисты, работающие в области бихевиористики, причем настолько хорошие, будто читают мысли в голове. Мы постоянно работаем с ними, — сообщила Прайс.

— Хорошая идея, — согласился сотрудник ЦРУ. — Мы можем приложить немало усилий, чтобы опознать убийцу, но, даже если нам удастся, это может мало что значить.

— Как относительно выбора удобного момента?

— Если мы сумеем установить, что убийца сопровождал президента в течение длительного времени — у нас достаточно видеозаписей выступлений, чтобы определить это, — то выбор момента покушения может навести на серьезные размышления, — задумчиво произнес сотрудник ЦРУ.

— Просто великолепно, — проворчал президент. — Скотт, что делать дальше?

— Берт? — повернулся госсекретарь к своему начальнику отдела Ирака. Берт Вас ко давно занимался в Госдепе этой страной. Специалист по торговым отношениям, он сосредоточил свои усилия на всем, что относилось именно к этой одной стране.

— Господин президент, как всем нам известно, большинство населения Ирака относится к шиитской ветви ислама, но страной управляют люди, относящиеся к суннитскому меньшинству, с помощью политической партии Баас. Нас всегда беспокоило, что устранение этого человека может привести к свержению...

— Скажите мне то, чего я не знаю, — прервал его Райан.

— Господин президент, нам просто неизвестна сила оппозиции. Мы даже не знаем, существует ли она. Иракский режим весьма эффективно избавлялся от своих противников, уничтожая их в зародыше. Горстка иракских политических деятелей сумела найти политическое убежище в Иране. Никто из них не относился к числу высокопоставленных лиц, и у них не было никакой возможности создать твердую политическую базу. В Иране есть две радиостанции, ведущие передачи на Ирак. Нам известны имена людей, нашедших в Иране политическое убежище, которые с помощью радиопередатчиков ведут антиправительственную пропаганду, нацеленную на своих соотечественников. Однако никто не знает, сколько иракцев слушают эти станции и разделяют точку зрения противников существующего режима. Нам известно, что этот режим не пользуется особой популярностью. Но мы не знаем силы оппозиции, как и того, есть ли в Ираке организации, способные воспользоваться представившейся возможностью.

— Берт прав, — кивнул представитель ЦРУ. — Наш ныне покойный приятель удивительно ловко находил врагов и избавлялся от них. Мы пытались помочь диссидентам перед войной в Персидском заливе и во время войны, но единственным результатом было то, что люди погибали. Можно не сомневаться, что никто в Ираке нам не доверяет.

Райан отпил глоток кофе и кивнул. Еще в 1991 году он представил свои рекомендации, но на них не обратили внимания. Впрочем, в то время он был еще младшим сотрудником.

— У нас есть какие-нибудь варианты? — спросил президент.

— Если говорить честно, то нет, — покачал головой Васко.

— Ни одного агента в Ираке, — согласился представитель ЦРУ. — Те несколько человек, что сотрудничают с нами, нацелены на контроль военного комплекса: ядерного оружия, химического и прочего. Политическими аспектами не занимается никто. По сути дела у нас в Иране больше агентов, проявляющих интерес к политике государства. Мы можем прибегнуть к их помощи, но в Ираке у нас нет никого.

Подумать только, просто великолепно, отметил про себя Райан, — самая мощная страна в мире не может выяснить, рухнуло ли правительство в стране, находящейся в одном из самых чувствительных регионов земного шара, и вынуждена следить за развитием событий по телевидению. Такова сила американского президента.

— Арни?

— Слушаю, господин президент, — отозвался глава администрации.

— Пару дней назад мы исключили Мэри-Пэт из графика встреч. Постарайся перетрясти расписание так, чтобы я мог повидаться с нею сегодня.

— Я постараюсь, но...

— Но когда происходит что-то столь важное, президент Соединенных Штатов не должен стоять с расстегнутыми штанами, застигнутый врасплох. — Райан сделал паузу. — Интересно, что собирается предпринять Иран?

Глава 10 Политические маневры

Принц Али бин Шейк готовился вылететь домой на своем личном самолете, несколько устаревшем, но в прекрасном состоянии «Локхиде Л-ЮН», когда ему позвонили из Белого дома. Посольство Саудовской Аравии находилось неподалеку от Центра Кеннеди, и потому он сумел быстро приехать в посольском лимузине с охраной, почти не уступающей личной охране Райана и состоящей из охранников Американской дипломатической службы безопасности, усиленной собственными телохранителями принца — бывшими членами Специальной военно-воздушной службы Англии, лучшими охранниками в мире. Саудовцы, как всегда, не жалели денег и платили только за самое лучшее. Али доводилось бывать в Белом доме, он был знаком со Скоттом Адлером, который встретил его у входа и проводил наверх, в восточное крыло здания, где находился Овальный кабинет.

— Господин президент... — произнес Его королевское высочество, открыв дверь из комнаты секретарей.

— Позвольте мне поблагодарить вас за то, что вы отложили свой отъезд и тотчас же приехали, — ответил Райан, пожимая ему руку и приглашая сесть на один из двух диванов. Кто-то заботливо затопил камин. Фотограф Белого дома сделал несколько снимков и удалился. — Насколько я понимаю, вы уже знакомы с утренними новостями.

Али с трудом заставил себя улыбнуться.

— Что можно сказать при таких обстоятельствах? Мы не будем оплакивать его кончину, но у королевства возникли серьезные опасения.

— Может быть, вы знаете что-то, что неизвестно нам? — спросил Райан.

— Случившееся удивило меня, как и всех остальных, — покачал головой принц.

— Принимая во внимание то, сколько денег мы тратим на разведку в этом регионе... — поморщился президент. Его гость устало поднял руку.

— Да, я знаю. Сразу после возвращения домой я буду говорить со своими министрами по этому же вопросу.

— Значит, Иран.

— Несомненно.

— Думаете, они приступят к активным действиям? В Овальном кабинете воцарилась тишина, прерываемая лишь потрескиванием сухих дубовых поленьев в камине. Все трое, сидевшие в кабинете, Райан, Али и Адлер, смотрели друг на друга через кофейный столик, на котором стояли нетронутые чашки. Вопрос заключался, конечно, в нефти. Персидский залив — иногда его называли Арабским — представлял собой узкую полосу воды, окруженную морем нефти, а в некоторых местах находящуюся прямо на нем. Здесь находились почти все разведанные мировые запасы черного золота, разделенные главным образом между Королевством Саудовская Аравия, Кувейтом, Ираком и Ираном, а также меньшими по размерам Объединенными Арабскими Эмиратами, Бахрейном и Катаром. Из всех этих стран самой большой и намного превосходившей все остальные страны по населению был Иран. За ним следовал Ирак. Государства, расположенные на Аравийском полуострове, были богаче нефтью, но, плавая на этом жидком Клондайке, они никогда не могли прокормить большое население, и в этом заключалась главная сложность, впервые всплывшая на поверхность в 1991 году, когда Ирак оккупировал Кувейт со всей грацией школьного хулигана, напавшего на первоклассника. Райан не раз говорил, что агрессивная война представляет собой не что иное, как вооруженное ограбление в особо крупных размерах. Именно таким было нападение Ирака на Кувейт, что привело к войне в Персидском заливе. Воспользовавшись в качестве предлога малозначащим территориальным спором и такими же тривиальными разногласиями по финансовым вопросам, Саддам Хусейн попытался одним ударом вдвое увеличить богатства своей страны, а затем угрожал увеличить его снова вдвое, напав на Саудовскую Аравию, — причина, по которой он остановился на границе между Кувейтом и Саудовской Аравией, теперь никогда не станет известной. Если все упростить, то речь шла о нефти и том несметном богатстве, которое она несла с собой.

Но на этом все не кончалось. Хусейн, как глава мафии, думал только о деньгах и политической власти, которую несли с собой деньги. Иран был дальновидней.

Все страны на берегах Персидского залива исповедуют ислам, причем большинство строго придерживается его заветов. Исключение составляют Бахрейн и Ирак. В первом случае причина в том, что нефть там практически иссякла и эта страна — по сути дела большой город, отделенный от королевства дамбой, — стала тем же, что и Невада в западных Соединенных Штатах. Это место, где игнорируются мусульманские нормы, где можно употреблять алкоголь, предаваться азартным играм и другим удовольствиям совсем недалеко от дома, в котором эти нормы соблюдаются гораздо строже. Во втором случае все объяснялось тем, что Ирак был светским государством и лишь на словах поощрял государственную религию, что и явилось главной причиной того, что его президент столь ярко закончил свою продолжительную, полную приключений карьеру.

Но ключ к региону всегда заключался и всегда будет заключаться в религии. Королевство Саудовская Аравия было живым сердцем ислама. Здесь родился Пророк. Священные города Мекка и Медина тоже находились в Саудовской Аравии, и именно отсюда началось распространение одного из крупнейших религиозных движений мира. Вопрос заключался не столько в нефти, сколько в вере. Саудовская Аравия принадлежала к суннитской ветви ислама, тогда как Иран — к шиитской[115].

Райану однажды объяснили разницу между этими двумя направлениями, которая показалась ему в то время столь незначительной, что он не счел нужным запоминать ее. Теперьпрезидент понял, как несерьезно поступил тогда. Разница оказалась достаточно важной, чтобы превратить в заклятых врагов две крупнейшие страны региона, а это имело немалое значение. Так что речь шла не просто о богатстве как таковом. Вопрос касался другого вида власти, того, что исходил от сердца и ума и видоизменялся в нечто совершенно иное. Нефть и деньги всего лишь делали существующую между странами вражду интереснее для сторонних наблюдателей.

Да, гораздо интересней. Промышленный мир зависел от нефти. Все страны Персидского залива боялись Ирана из-за его размеров, огромного населения и религиозного пыла иранцев. Последователи суннитской ветви ислама боялись отклонения от истинного пути мусульманской религии. Все остальные испытывали страх перед тем, что случится с ними, когда «еретики» захватят в свои руки контроль над регионом, потому что ислам представлял собой широко разветвленную систему вероучений, охватывающих гражданское право, политику и все остальные формы человеческой деятельности. Для мусульман законом являлось Слово Божье. Для Запада наибольшую важность представляло продолжающееся процветание их экономики. А для арабов — Иран не был арабской страной — этот вопрос был самым важным из всех, он касался места человека перед Богом.

— Да, господин президент, — подумав, ответил принц Али, — Иран приступит к активным действиям.

Его голос звучал поразительно спокойно, но Райан знал, что внутри у принца все кипело. Правительство Саудовской Аравии никогда не стремилось к свержению президента Ирака. Несмотря на то что Ирак был врагом, предателем заветов ислама, агрессором, пытавшимся захватить одну из стран Персидского залива, он играл важную стратегическую роль для соседей — долгое время был буферным государством, отделяя арабские страны от Ирана. Это был именно тот случай, когда религия уступала место политике, которая служила целям религии. Отвергнув слово Аллаха, большинство населения Ирака, принадлежащее к шиитской ветви ислама, вышло из игры, и двойная граница с Кувейтом и Саудовской Аравией превратилась из политической в чисто религиозную. Но если партия Баас рухнет вместе со смертью своего лидера, то Ирак снова превратится в религиозное исламское государство с преобладанием мусульманского населения. В этом случае там господствующим станет шиизм, а ведущей страной шиитской ветви ислама был Иран.

Иран несомненно перейдет к активным действиям, залогом того были его действия уже в течение ряда лет. Религия, созданная Мухаммедом, распространилась с Аравийского полуострова до Марокко на западе и до Филиппин на востоке, а с развитием современного мира начала утверждаться во всех странах света. Иран использовал свои богатства и огромное население для того, чтобы стать ведущей исламской нацией мира, приглашал мусульманских священнослужителей учиться в свой священный город Кум, финансировал политические движения во всем исламском мире и снабжал оружием исламские народы, нуждающиеся в помощи, — наглядным примером были боснийские мусульмане и не только они одни.

— Аншлюсс[116], — произнес Скотт Адлер, словно думая вслух. Принц Али поднял голову и кивнул.

— У нас существует какой-нибудь план, направленный на то, чтобы не допустить этого? — спросил Райан. Ответ был ему известен. Нет, никто не задумывался над этим. Именно по этой причине целью войны в Персидском заливе явилось достижение ограниченных военных целей, а не стремление уничтожить агрессора. Правительство Саудовской Аравии, которое с самого начала составило стратегический план кампании, не позволило американцам или их союзникам даже задуматься о наступлении на Багдад, несмотря на то, что, когда иракская армия развернулась в районе Кувейта, столица Ирака оказалась совершенно беззащитной. Еще тогда Райан заметил, что ни один телекомментатор не обратил внимания, что при правильном ведении военной кампании следовало бы просто обойти Кувейт, захватить Багдад и далее ждать, когда иракская армия сложит оружие и сдастся. Ну что ж, не всякому дана способность читать карту.

— Ваше высочество, вы можете повлиять на развитие событий в этом регионе? — спросил Райан.

— На практике? Наше влияние там очень невелико. Мы протянем руку дружбы, предложим финансовую помощь, займы, а к концу недели попросим Америку и ООН снять санкции, чтобы улучшить экономическое положение населения Ирака, но...

— Вот именно «но», — согласился Райан. — Ваше высочество, прошу держать нас в курсе происходящих событий и передавать информацию, которую удастся получить. Заверяю вас, что обязательства Америки, касающиеся гарантий безопасности королевства, остаются неизменными.

— Я передам это своему правительству, — кивнул принц Али.

— Отличная работа, профессионалы, — заметил Динг, просмотрев повторную передачу момента покушения. — За исключением одного.

— Да, было бы неплохо получить денежное вознаграждение, прежде чем твое завещание утверждено судом. — Когда-то Кларк тоже был молод, полон ярости и способен думать так же, как мыслил убийца, сцена смерти которого только что повторилась на экране, но с годами он стал мудрее. Сейчас он узнал, что Мэри-Пэт снова хочет организовать для него встречу в Белом доме, и потому читал кое-какие документы. По крайней мере пытался читать.

— Джон, ты знакомился с историей секты асасинов? — Чавез нажатием кнопки на пульте выключил телевизор.

— Я смотрел фильм, — ответил, не поднимая головы, Кларк:

— Это были очень серьезные парни. А как еще? Им приходилось подбираться очень близко к жертве, чтобы ножом или мечом сделать свое дело. «Решительные действия вплотную к противнику» — так было принято говорить у нас в Седьмой легкой дивизии о подобной тактике. — Чавез все еще не защитил степень магистра, зато благославлял профессора Алфер за то, что та заставила его столько прочесть. Он сделал жест в сторону телевизора. — Этот парень был похож на одного из них, нечто вроде ходячей «умной бомбы» — поставлен на режим самоуничтожения, но сначала должен уничтожить цель. Асасины были первым в мире террористическим государством, основанным в конце одиннадцатого века для борьбы с династией Сельджуков. Думаю, что в то время мир еще не был готов для подобной концепции, но это крохотное государство с центром в замке Аламут контролировало целый регион — асасины могли к кому угодно подослать одного из своих, чтобы сделать свое дело.

— Спасибо за урок по истории, Доминго, но...

— Нет, ты послушай, Джон. Если они смогли подобраться так близко к президенту Ирака, они могут подобраться так же близко к кому угодно. Выходит, у диктаторов нет надежды на пенсию, понимаешь? Охрана у президента Ирака была очень надежной, но кто-то сумел подослать к нему убийцу, и тот отправил диктатора в другое измерение. Звучит пугающе, мистер К., не правда ли?

Джону Кларку постоянно приходилось напоминать себе, что Доминго Чавез совсем не дурак. Может быть, он все еще говорит с акцентом — не потому что не может по-другому, а просто так ему проще и естественней; у Чавеза, как и у Кларка, был талант к языкам, но он все еще то и дело вставлял в разговор слова и выражения времен службы армейским сержантом. Но, черт меня побери, подумал Кларк, если он не способен овладеть чем-то едва ли не быстрее меня. Он даже научился контролировать свой нрав и сдерживать горячность. Правда, напомнил себе Джон, лишь когда ему этого хотелось.

— Ну и что? Другая культура, другая мотивация, другие...

— Джон, я говорю о практической осуществимости. О политическом желании сделать это. И о терпении. Чтобы подобраться так близко к президенту, могли потребоваться годы. Я знаком со «спящими» агентами, но впервые увидел «спящего» убийцу.

— Это мог оказаться самый обычный человек, оскорбленный чем-то...

— Который захотел умереть из-за этого? Не думаю, Джон. Тогда почему не пристрелить обидчика ночью по пути к сортиру и не унести поскорее ноги? Нет, мистер К. Этот убийца хотел, чтобы все видели его и поняли, что он хочет этим сказать. Впрочем, вряд ли он говорил от своего имени. Этим поступком он передавал сообщение своему боссу.

Кларк поднял голову от разложенных перед ним документов и задумался. Другой государственный служащий сейчас же забыл бы об услышанном, как о чем-то, что не относится к его сфере деятельности, но Кларка вовлекли в государственную службу именно из-за того, что он не способен был ограничивать свою деятельность. Кроме того, он помнил, как, будучи в Иране, стоял в толпе и вместе со всеми кричал: «Смерть американцам!», глядя на заложников, которые стояли на балконе американского посольства с завязанными глазами. Более того, он помнил, как в толпе говорили, что операция «Синий свет» провалилась и что правительство Хомейни едва не отдало приказ выместить свой гнев на американцах, превратив таким образом и без того безобразную конфронтацию в настоящую войну. Уже в то время отпечатки иранских пальцев виднелись почти на всех террористических актах во всем мире, а то, что Америка не смогла занять должную позицию, ничуть не помогло делу.

— Вот видишь, Доминго, потому нам и нужно больше оперативников.

* * *

У «Хирурга» была еще одна причина испытывать неприязнь к президентству мужа — она не могла попрощаться с ним, отправляясь на работу, потому что у него в кабинете непременно кто-то находился. Это было наверняка связано с утренними новостями, которые она видела по телевидению, и означало деловую встречу, а иногда ей приходилось выезжать в университет Хопкинса по срочному вызову. Так или иначе ей это не нравилось.

Она посмотрела на автоколонну. Именно так только и можно ее назвать — шесть огромных «шеви сабербенов», выстроившихся один за другим. Три выделены для того, чтобы отвезти в школу Салли — кодовое название «Тень» и маленького Джека — «Ванночку». Три других отвезут в детский сад Кэтлин — «Песочницу». Отчасти, призналась Кэти Райан, это ее вина. Ей не хотелось нарушать жизнь детей. Она не могла примириться с тем, что им придется сменить школы и забыть старых друзей из-за того, что на них свалилось такое несчастье. В конце концов, дети ни в чем не виноваты. Она сделала глупость и согласилась с новой должностью Джека, которую он занимал всего пять минут, и теперь, как это случается часто в жизни, ей придется примириться с последствиями. Одним из таких последствий станет более продолжительное время, которое дети будут тратить на поездку в школу и на уроки рисования лишь для того, чтобы остаться с прежними друзьями, но, черт побери, почему... — у нее не было четкого ответа.

— Доброе утро, Кэтлин! — послышался голос Дона Рассела, присевшего на корточки, чтобы обнять и получить в ответ радостный поцелуй от «Песочницы». Кэти не смогла удержаться от улыбки. Этого агента, которому поручили охрану младшей дочери, послал сам Бог. У него были свои внуки, и он глубоко любил детей, особенно маленьких. Он сразу нашел общий язык с Кэтлин. Кэти поцеловала дочку на прощанье и улыбнулась ее телохранителю — просто невероятно, ребенку нужен телохранитель! Но вспомнив инцидент с террористами, она примирилась с этим. Рассел поднял «Песочницу», усадил в кресло, и первая группа автомобилей отправилась в путь.

— До свидания, мама. — У Салли наступил период в жизни, когда она считала мать подругой и не целовала ее при расставании. Кэти соглашалась, хотя это ей и не нравилось. То же самое относилось и к маленькому Джеку — он повернулся и бросил:

— "Пока, мам". — Но Джон Патрик младший уже подрос и требовал для себя переднее сиденье, которое и занял на этот раз. Обе группы были усилены после прибытия Райанов в Белый дом, и пока детей будет охранять двадцать агентов. Примерно через месяц, сказали Кэти, это число уменьшится, и дети будут ездить в школу в обычных автомобилях вместо бронированных «сабербенов». Что касается «Хирурга», вертолет ждал ее на лужайке.

Проклятье. Все повторяется снова. В тот раз она была беременна и ожидала рождения маленького Джека, затем узнала, что террористы.., ну почему, черт возьми, она согласилась на это? Величайшим унижением было то, что она замужем за человеком, считающимся самым могущественным в мире, однако и он и его семья вынуждены подчиняться своим телохранителям.

— Я понимаю вас, док, — послышался голос Альтмана, ее старшего охранника. — Чертовски неприятно жить вот так, правда?

— Вы что, читаете мысли? — повернулась к нему Кэти.

— Это входит в мои обязанности, мэм, я знаю...

— Лучше зовите меня Кэти. Иначе к нам с Джеком обоим остается обращение «доктор Райан».

Альтман едва не покраснел. Многие «первые леди» напускали на себя вид королев, когда их мужья становились президентами, да и с детьми общаться было непросто, но семья Райанов — это признали все агенты личной охраны — совсем не походила на людей, которых они обычно охраняли. В некоторых отношениях это было плохо, но члены семьи нового президента не могли не нравиться агентам Секретной службы.

— Вот, возьмите. — Альтман передал ей конверт, в котором содержался график ее работы на предстоящий день.

— Две процедуры, потом послеоперационный осмотр, — сказала она. Ну что ж, по крайней мере во время полета она могла работать с бумагами. Удобно, не правда ли?

— Да, я знаю. Мы договорились с профессором Катцем, чтобы он держал нас в курсе дела, — так легче согласовывать наши графики, — объяснил Альтман.

— Может быть, вы проверили уже и моих пациентов? — в шутку спросила Кэти.

Оказалось, что Секретная служба подумала и об этом.

— Да. Из историй болезни мы узнали имена, дни рождения и номера социального обеспечения. Мы сверяем эти данные с информацией, содержащейся в нашей картотеке — там собраны данные на людей, вызывающих у нас подозрение.

Ответный взгляд Кэти нельзя было назвать дружелюбным, но для Альтмана это было работой, и он оставил его без внимания. Они вернулись в здание и через несколько минут подошли к ждавшему их вертолету. Кэти заметила телевизионные камеры, снимающие на пленку вылет вертолета с того момента, как полковник Хэнк Гудмэн включил двигатели.

В помещении оперативного дежурного Секретной службы, расположенном в нескольких кварталах от Белого дома, огоньки на дисплее пришли в движение. Президент Соединенных Штатов, «Фехтовальщик», обозначенный красным светодиодом, находился в Белом доме. «Хирург» — первая леди Соединенных Штатов — находилась в пути. На другом дисплее виднелись огоньки, обозначающие детей президента — «Тень», «Ванночку» и «Песочницу». Та же информация передавалась по кодированной цифровой радиосвязи Андреа Прайс, сидящей у входа в Овальный кабинет с газетой в руках. Остальные агенты уже находились в католической школе Святой Марии и детском саду «Гигантские шаги» — оба учебных заведения располагались недалеко от Аннаполиса — ив больнице Джонса Хопкинса. Полицию штата Мэриленд известили, что дети президента едут по шоссе № 50, и вдоль пути их следования были расставлены полицейские автомобили, чтобы обозначить присутствие полиции. В данный момент за вертолетом, на борту которого находилась «Хирург», следовал еще один вертолет морской пехоты, а третий вертолет, с группой вооруженных до зубов агентов Секретной службы, летел за машинами с тремя детьми. Окажись где-то убийца, замышляющий покушение, он увидит эту демонстрацию силы. Агенты в движущихся автомобилях находились в состоянии обычной боевой готовности. Они осматривали едущие рядом машины, запоминали их на случай, если какая-то будет показываться слишком часто. Автомобили Секретной службы, ничем не отличающиеся от обычных, будут перемещаться в транспортном потоке, занимаясь тем же, но не выдавая своего присутствия. Члены семьи Райанов никогда не узнают, насколько строго их охраняют, если сами не поинтересуются этим, а члены президентских семей редко задавали такого рода вопросы.

Наступил обычный рабочий день.

* * *

Теперь в этом не было сомнений. Ей не требовались объяснения доктора Моуди. Приступы головной боли усилились, она быстро уставала. Точно как у маленького Бенедикта Мкузы, подумала она, затем у нее появилась надежда на то, что это приступ малярии. Но тут же ее охватила боль — не в суставах, а прежде всего в желудке. Это походило на приближение холодного фронта, высоких белых облаков, за которыми следует обширный мощный шторм, и ей не оставалось ничего иного, как ждать и бояться того, что последует дальше, потому что она знала, что произойдет. Часть ее сознания по-прежнему отвергала это, а часть пыталась укрыться за молитвами и верой, но, словно глядя фильм ужасов и боясь смотреть на экран, она все равно хотела увидеть, что будет дальше, и ужас казался неотвратимым, потому что спрятаться от него было невозможно.

Тошнота усилилась, скоро при всей своей силе воли она не сможет удерживаться от рвоты.

Она находилась в одной из немногих отдельных палат больницы. Снаружи на безоблачном небе сияло солнце — прекрасный день в бесконечном африканском весенне-летнем времени года. Рядом с ее кроватью находилась стойка для внутривенных вливаний, и ей в вену вводили стерильный соляной раствор с обезболивающим и питательными веществами, укрепляющими ее тело, хотя по сути дела оставалось только ждать. Сестре Жанне-Батисте не оставалось ничего другого. Ее тело изнемогало от усталости, и она испытывала такую боль, что потребовалось немалое усилие, чтобы повернуть голову и посмотреть на цветы за окном. Первый мощный приступ рвоты едва не застал ее врасплох, но сестра все-таки успела схватить сосуд. Она по-прежнему оставалась медицинской сестрой и достаточно хорошо владела собой, чтобы заметить в рвотной массе кровь, несмотря на то что сестра Мария-Магдалена поспешила забрать у нее сосуд, чтобы опорожнить его в специальный бак. Она была такой же сестрой ордена милосердия и медицинской сестрой, облаченной в стерильную одежду, резиновые перчатки и маску. Глаза сестры Марии-Магдалены не могли скрыть печали.

— Привет, сестра. — В палату вошел доктор Моуди, одетый в такой же защитный костюм, его глаза над зеленой маской смотрели на нее с нескрываемым страхом. Он проверил карточку, висящую в ногах кровати. Температуру измерили всего десять минут назад, и она продолжала расти. Только что прибыл телекс из Атланты с данными анализа ее крови, и доктор Моуди немедленно направился в инфекционное отделение. Всего несколько часов назад светлая кожа сестры была бледной, но сейчас она казалась сухой и воспаленной. Моуди подумал, что им придется охлаждать тело спиртом, а позднее, возможно, и льдом, чтобы бороться с лихорадкой. Это будет унизительно для достоинства сестры. Они одевались целомудренно, как и полагается женщинам, и больничный халат тоже унижал ее достоинство. Еще хуже, однако, был взгляд ее глаз. Она знала. Но он все-таки обязан сообщить ей об этом.

— Сестра, — сказал врач, — анализ вашей крови показал наличие в ней антител Эболы.

— Понятно, — кивнула она.

— Тогда вы знаете, наверно, что после этой болезни двадцать процентов пациентов остаются в живых, — мягко заметил Моуди. — У вас есть надежда. Я — хороший врач, а сестра Магдалена — превосходная медсестра. Мы приложим все усилия, чтобы вылечить вас. Кроме того, я связался со своими коллегами. Мы не оставим вас в беде. Я прошу вас не предаваться отчаянию. Обратитесь к своему Богу, сестра. Не сомневаюсь, что он прислушается к мольбе о помощи, исходящей от столь добродетельного человека. — Слова утешения легко срывались с его губ, потому что Моуди был хорошим врачом. Его удивило, что он сам полунадеялся на ее выздоровление.

— Спасибо, доктор.

Перед тем как выйти из палаты, Моуди повернулся ко второй медсестре.

— Постоянно держите меня в курсе, — сказал он.

Моуди вышел из палаты, прикрыл дверь и, сняв с себя защитную одежду, бросил ее в предназначенные для этого контейнеры. Он напомнил себе, что следует сказать администратору больницы о строжайшем соблюдении правил безопасности. Ему хотелось, чтобы эта монахиня была последним пациентом с лихорадкой Эбола в этой больнице. Уже сейчас группа специалистов из Всемирной организации здравоохранения ехала к семье Мкузы. Там они расспросят членов семьи, пораженных горем, а также соседей и друзей, стараясь выяснить, где и как заразился Бенедикт. Скорее всего причиной явился укус обезьяны.

Но это была всего лишь догадка. О заирском штамме лихорадки Эбола знали мало, а большинство неизвестных факторов были важными. Несомненно, она скрывалась в этих краях на протяжении столетий, а то и дольше — еще одна смертельно опасная болезнь в регионе, где таких болезней множество. Всего тридцать лет назад врачи называли ее просто лихорадкой джунглей. Источник распространения вируса по-прежнему оставался неизвестным. Многие считали, что ее распространяют обезьяны, но никто не знал, какие именно — буквально тысячи обезьян были пойманы или отстреляны в попытках определить это, но безуспешно. Врачи не были даже уверены, что это тропическая болезнь, — первое достоверно документированное описание вспышки этой лихорадки появилось в Германии. Очень похожая болезнь существовала на Филиппинах.

Лихорадка Эбола появлялась и исчезала подобно злому духу. Удалось установить, что она появляется периодически. Вспышки заболеваний случались через восемь-десять лет — впрочем, и эти данные ничем не объяснялись и подвергались сомнениям, потому что Африка все еще оставалась примитивным континентом, и были весомые основания предполагать, что жертвы могли заболеть лихорадкой Эбола и умереть от нее через несколько дней, не успев обратиться за медицинской помощью. Структура вируса была более или менее известна, его симптомы знакомы, а вот механизм заболевания оставался тайной. Это беспокоило медицинское сообщество, потому что смертность от заирской лихорадки Эбола составляла около восьмидесяти процентов. Только один пациент из пяти оставался жив, и никто не знал почему. Все это делало лихорадку Эбола в своем роде совершенным заболеванием. Настолько совершенным, что ее вирус был одним из самых страшных организмов, известных человеку. Крошечные колонии этого вируса хранились в Атланте, в Институте Пастера в Париже и в нескольких других исследовательских учреждениях, где велось его изучение в условиях, напоминающих научную фантастику, — врачи и лаборанты работали в комбинезонах, которые походили на космические. О лихорадке Эбола было известно так мало, что не могли даже приступить к работе над вакциной. Четыре известных ее разновидности были слишком разными, Четвертую разновидность обнаружили в результате странного инцидента, происшедшего в Америке; однако этот четвертый штамм, неизменно смертельный для обезьян, по какой-то необъяснимой причине не оказывал серьезного воздействия на людей. И сейчас ученые в Атланте — с некоторыми из них Моуди был знаком, — пользуясь электронными микроскопами, пытались установить структуру этой новой разновидности, чтобы затем сравнить ее с образцами других штаммов. На этот процесс могут уйти недели и, наверно, как это происходило и раньше, привести всего лишь к двусмысленным результатам. Пока не будет открыт подлинный центр распространения болезни, она останется чужеродным вирусом, чем-то едва ли не с другой планеты, смертоносным и таинственным. Совершенным.

Пациент «Зеро», Бенедикт Мкуза, был мертв, его тело сожжено, облитое бензином, и вирус погиб вместе с ним. У Моуди осталась буквально капля его крови, но этого было недостаточно. А вот у сестры Жанны-Батисты... Моуди задумался над этим, и затем поднял телефонную трубку, чтобы позвонить в иранское посольство в Киншасе. Предстоит сделать многое и подготовиться к еще большему. Он заколебался, его рука с телефонной трубкой остановилась на полпути к уху. Что, если Бог действительно прислушается к ее молитвам? Вполне возможно, подумал Моуди, это вполне возможно. Сестра была исключительно добродетельной женщиной, она проводила значительную часть своего дня за молитвами, подобно верующим у него дома, в священном городе Кум. Ее вера в Бога была тверда, и она посвятила свою жизнь людям, нуждающимся в ее помощи. Это были три столпа из пяти, на которых покоился ислам; к ним можно было прибавить и четвертый — христианский Великий пост не так уж отличался от исламского Рамадана. Это были опасные мысли, но если Аллах услышал ее молитвы, в этом случае то, что он намеревался сделать, не было начертано рукой Пророка и не сможет осуществиться, но вот если ее молитвы остались неуслышанными... Моуди зажал трубку между ухом и плечом и набрал номер.

* * *

— Господин президент, мы больше не можем медлить.

— Я знаю, Арни.

Как ни странно, все сводилось к сугубо формальной проблеме. Тела нужно точно опознать, потому что человек не считается мертвым до тех пор, пока не составлен документ, говорящий об этом, а пока человек не признан мертвым, будь этот человек сенатором или конгрессменом, его или ее пост не является вакантным, на это место не может быть выбрано другое лицо, и Конгресс остается пустой скорлупой. Свидетельства о смерти будут отправлены сегодня, и уже через час губернаторы «нескольких штатов» обратятся к Райану за советом или сообщат, что они собираются сделать без его совета. Во всяком случае один губернатор уже сегодня уйдет в отставку и будет назначен сенатором Соединенных Штатов рукою своего заместителя, который займет его место. Элегантное, хотя и явно политиканское вознаграждение — по крайней мере ходили такие слухи.

* * *

Объем поступающей информации был огромен, даже для человека, знакомого с ее источниками. Это началось больше четырнадцати лет назад. Правда, трудно было выбрать более благоприятное время, потому что тогда крупные газеты и журналы перешли к электронным средствам массовой информации, которые легко вводились во Всемирную информационную сеть. Империи СМИ брали скромный гонорар за доступ к материалам, которые в противном случае хранились бы в их покрытых плесенью подвалах или в лучшем случае продавались в библиотеки колледжей практически за бесценок. Всемирная информационная сеть все еще была относительно новым и непроверенным источником дохода, однако средства массовой информации взяли ее за горло, поскольку сейчас впервые новости сделались не столь переменчивыми, как в прошлом. Теперь она превратилась в неистощимый источник информации для самих репортеров, для студентов, для тех, кто обладал любопытством и хотел узнать что-то лично для себя, а также для тех, чье любопытство было чисто профессиональным. Самым лучшим, однако, было то, что огромное число людей, обладающих паролем и ведущих поиск нужных им сведений, сделало невозможным проверить всех, кто запрашивает ту или иную информацию, Он вел себя осторожно — точнее, его люди вели себя осторожно. Все запросы делались в Европе, главным образом в Лондоне, через совершенно новые терминалы доступа к Интернету, существующие не дольше того времени, которое требовалось для того, чтобы загрузить в память необходимые данные, или с академических терминалов, доступ к которым имели многие. Были введены ключевые слова РАЙАН ДЖОН ПАТРИК, РАЙАН ДЖЕК, РАЙ-АН КЭРОЛАЙН, РАЙАН КЭТИ, ДЕТИ РАЙАНА, СЕМЬЯ РАЙАНА и множество других и в результате получены буквально тысячи «попаданий». Многие были случайными, потому что фамилия Райан достаточно распространенная, но процедура проверки была несложной.

Первые действительно интересные данные появились, когда Райану был тридцать один год и он неожиданно привлек к себе широкое внимание общественности в Лондоне. Удалось найти даже фотографии, и хотя для получения их потребовалось время, результаты стоили этого. Особенно первая. На ней был изображен молодой человек, сидящий на мостовой и залитый кровью. Ну разве это не вдохновляет? Мужчина на фотографии выглядел мертвым, но он знал, что раненые часто выглядят именно так. Затем появились снимки разбитого автомобиля и маленького вертолета. Данных, касающихся Райана на протяжении промежуточных лет, было удивительно мало, не более чем упоминания о его выступлениях на закрытых слушаниях в американском Конгрессе. Появились и дополнительные интересные статьи относительно конца президентства Фаулера — сразу после того, как наступила непродолжительная паника, сообщалось, что Райан лично предотвратил пуск ракеты с ядерной боеголовкой.., и Райан сам намекнул на это в разговоре с Дарейи, но случай не получил официального подтверждения, и Райан больше никогда не обсуждал его. Вот это важно. Это говорит кое-что о человеке. Но пока это тоже можно отложить.

Его жена. О ней тоже много писали газеты, включая статью, где указан номер ее кабинета в больнице. Искусный хирург. Вот это интересно — в недавней статье говорится, что она будет продолжать свою работу. Превосходно. Они знают, где ее искать.

Дети. Самый младший ребенок — да, самый младший ребенок ходит в тот же детский сад, куда ходила старшая дочка. А вот и фотография детского сада. В статье о первой должности Райана в Белом доме даже указывается школа, в которой учатся старшие дети...

Просто поразительно. Он распорядился начать эту работу, зная, что сумеет получить всю или почти всю информацию, но даже при всем этом он не ожидал, что уже в первый день получит больше сведений, чем сумеют собрать десять его оперативников — при немалом риске разоблачения — за неделю. Американцы так глупы. Они делают все, чтобы облегчить покушение, понятия не имеют о секретности или безопасности. Одно дело, когда время от времени глава государства появляется на публике со всей семьей — все так поступают. Но совсем другое — сообщать всем о том, что никого не касается.

Пакет с документами — в нем оказалось более двух с половиной тысяч страниц — будет рассортирован его персоналом с использованием перекрестных ссылок. Пока не строилось никаких планов, не предпринималось никаких действий... Но это может измениться.

* * *

— Знаете, оказывается, мне нравится летать, — заметила Кэти Райан, обращаясь к Рою Альтману.

— Вот как?

— Нервная нагрузка меньше, чем когда сама сидишь за рулем. Думаю, это долго не продлится, — добавила она, становясь в очередь за обедом.

— Нет, наверно. — Альтман постоянно оглядывался по сторонам, но в помещении находились еще два агента Секретной службы, которые тщетно старались не выделяться. Несмотря на то что в больнице Джонса Хопкинса работало 2400 врачей, это все-таки была своего рода профессиональная деревня, где почти все знали друг друга, а врачи не носят пистолетов. Альтман старался стоять поближе к «Хирургу», чтобы лучше познакомиться с ее привычками, и Кэти не возражала против этого. Он провел с ней уже две утренние процедуры, и Кэти, как и подобает учителю, объясняла каждый свой шаг самым подробным образом. После ланча она будет совершать учебный обход с несколькими студентами. Это было первым случаем для Альтмана, когда он учился чему-то важному в области, не относящейся к политике — политику он ненавидел. Далее он заметил, что «Хирург» ест мало, клюет, как птичка в поговорке. Она подошла к кассе и расплатилась за обоих, невзирая на протесты Альтмана.

— Это моя больница, Рой. — Она посмотрела по сторонам, заметила человека, с которым ей хотелось бы пообедать вместе, и направилась к нему в сопровождении Роя.

— Привет, Дейв!

Декан Джеймс и его гость встали.

— Привет, Кэти! Позволь мне представить нашего нового профессора, Пьера Александера. Алекс, это Кэти Райан...

— Та самая, которая...

— Бросьте, я по-прежнему врач, и...

— Это ведь вы получили Ласкера, верно? — прервал ее Александер. Улыбка Кэти словно осветила всю комнату.

— Да.

— Поздравляю вас, доктор. — Он протянул руку. Кэти пришлось поставить свой поднос на стол, чтобы обменяться рукопожатием. Альтман наблюдал за разговором, стараясь не выдать себя, но что-то его выдало. — А вы, должно быть, из Секретной службы?

— Да, сэр. Меня зовут Рой Альтман.

— Отлично. Такая прелестная и умная леди заслуживает должной охраны, — произнес Александер. — Я только что ушел из армии, мистер Альтман. Мне приходилось встречать ваших парней в госпитале Уолтера Рида еще в то время, когда дочь президента Фаулера вернулась из Бразилии с тропической лихорадкой. Я тогда занимался ее лечением.

— Алекс работает с Ральфом Форстером, — заметил декан, когда они сели за стол.

— Факультет инфекционных болезней, — объяснила Кэти своему телохранителю.

— В настоящее время осваиваюсь с обстановкой, — кивнул Александер. — Зато мне выдали пропуск на стоянку, так что я, наверно, уже один из своих.

— Надеюсь, вы такой же хороший преподаватель, как и Ральф.

— Он по-настоящему отличный врач, — согласился Александер. Кэти пришла к выводу, что ей нравится новый профессор. К тому же ее заинтересовало мягкое произношение и южные манеры. — Сегодня утром Ральф вылетел в Атланту.

— Что-то случилось?

— Вероятное заболевание лихорадкой Эбола в Заире. Мальчику восемь лет, он местный житель. Утром пришло сообщение по электронной почте.

Глаза Кэти сузились, когда она услышала об этом. Несмотря на то что она работала в совершенно иной области медицины, подобно всем врачам, она получала журнал « Информация о заболеваемости и смертности» и следила за тем, что происходит в области инфекционных болезней. Медицина — это наука, где учеба никогда не прекращается — Только единичный случай? — спросила она.

— Да, — кивнул Александер. — По-видимому, мальчика укусила за руку обезьяна. Мне уже приходилось выезжать туда из Форт-Детрика, когда произошла небольшая вспышка этого заболевания в 1990 году.

— С Гасом Лоренцом? — спросил декан Джеймс.

— Нет, Гас был занят другой работой, — покачал головой Александер. — Руководителем группы назначили Джорджа Вестфаля.

— Ах да, конечно, он ..

— Умер, — подтвердил Александер. — Мы постарались скрыть причину его смерти, но на самом деле он подхватил лихорадку. Я ухаживал за ним. Тяжелое зрелище.

— Он в чем-то ошибся? Я не был хорошо знаком с ним, — сказал Джеймс, — но Гас говорил, что ему прочили многообещающее будущее. Насколько я помню, он приехал из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.

— Джордж был блестящим ученым-вирусологом, лучшим специалистом в своей области, с которым мне доводилось встречаться. Он вел себя с предельной осторожностью, как и все мы, но все-таки подхватил вирус Эбола. Мы так и не узнали, как это произошло. Как бы то ни было, в результате той вспышки скончалось шестнадцать человек. Двое выжили, обе молодые женщины, обеим чуть за двадцать. Они ничем не отличались от других — по крайней мере нам не удалось обнаружить ничего особенного. Может быть, им просто повезло, — заметил Александер, сам не веря этому. Подобные вещи не случаются сами по себе. Просто он не сумел обнаружить причину, хотя в этом и заключалась его задача. — В общем всего заболело восемнадцать человек, и вот в этом нам действительно повезло. Мы пробыли там шесть или семь недель. Помню, я взял ружье и отправился в джунгли, пристрелил там около сотни обезьян, пытаясь найти носителя вируса. Безрезультатно. Этот штамм называется заирская Эбола Мзинга. Думаю, сейчас в Атланте они сравнивают вирусы того заболевания с вирусом, от которого заболел мальчик. Лихорадка Эбола — увертливая штука, пока о ней почти ничего не известно.

— Значит, на этот раз заболел только один мальчик? — спросила Кэти.

— По крайней мере так нам сообщили. Как обычно, причина заболевания неизвестна.

— Но вы сказали, что его укусила обезьяна?

— Да, однако мы никогда ее не найдем. До сих пор это никому не удавалось.

— Это действительно столь смертельное заболевание? — спросил Альтман, не в силах удержаться от того, чтобы не вступить в разговор.

— Сэр, по официальным данным процент смертности у заболевших Эболой достигает восьмидесяти. Или давайте выразим это по-другому. Если вы сейчас достанете пистолет и выстрелите мне в грудь — прямо сюда, — шансы выжить у меня выше, чем у человека, подхватившего этот крошечный вирус. — Александер намазал маслом булочку и вспомнил, как ему пришлось навестить вдову Вестфаля. У него едва не пропал аппетит. — Пожалуй, намного выше, принимая во внимание квалификацию хирургов, работающих у нас в Холстеде. У вас куда больше шансов выжить при заболевании лейкемией или лимфомой. Вот при заболевании СПИДом шансы меньше, но и при нем вы проживете в среднем лет десять. Подхватив вирус Эбола, вы умрете через десять дней. Я не знаю более смертельного заболевания.

Глава 11 Обезьяны

Райан все писал сам — и две опубликованные книги по морской истории, и несчетное число докладов для ЦРУ. Сейчас ему казалось, что это было когда-то в какой-то прошлой жизни, заново пережитой им на кушетке гипнотизера. Сначала он сидел за пишущей машинкой, а потом за персональными компьютерами. Сам процесс написания ему никогда не нравился — это казалось очень трудным, однако он любил одиночество, связанное с работой, когда он замыкался в собственном интеллектуальном мирке, где ему никто не мешал, не прерывал хода мыслей, позволяя отшлифовать их и довести до желаемого уровня. Таким образом, это всегда были его собственные мысли, и при выражении этих мыслей сохранялись их целостность и чистота.

Теперь этому пришел конец.

Главным спичрайтером[117] президента была Кэлли Уэстон — невысокая изящная блондинка, подобно волшебнице играющая словами. Как и многие служащие, составляющие огромный персонал Белого дома, она появилась здесь во времена президентства Фаулера и осталась после его ухода.

— Вам не понравился мой текст вашего выступления в соборе? — приступила она прямо к делу.

— Если говорить честно, я просто решил, что нужно сказать что-то другое, — произнес Джек и только теперь понял, что оправдывается перед человеком, которого почти не знает.

— Я просто плакала из-за этого. — Она сделала эффектную паузу, глядя прямо ему в глаза немигающим взглядом ядовитой змеи, явно стараясь понять его. — Вы не такой, как все.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать — вас нужно понять, господин президент. Президент Фаулер поручал мне писать его речи так, чтобы в них звучали человеческие чувства — сам-то он, бедняга, был холодным и скучным человеком. Президент Дарлинг оставил меня на этой должности, поскольку не смог найти никого лучше. Я все время воюю с членами президентской администрации, работающими по другую сторону улицы. Они любят редактировать мою работу, а мне не нравится, когда этим занимаются бездельники. Мы непрерывно ссоримся. Арни всегда становится на мою сторону, потому что я училась в школе вместе с его любимой племянницей, к тому же я делаю свою работу лучше других. Зато я причиняю вашим сотрудникам наибольшее количество неприятностей. Мне хотелось, чтобы вы знали об этом. — Это было хорошим объяснением, но не относилось к делу.

— Почему вы считаете меня не таким, как остальные? — спросил Джек.

— Вы говорите то, о чем действительно думаете, вместо того чтобы говорить то, что, по вашему мнению, хочется услышать людям. Писать для вас будет непросто. Теперь я не смогу окунать перо в ту же самую чернильницу. Мне придется научиться писать так, как я писала раньше, а не так, как пишу за плату. Кроме того, придется учиться писать так, как вы говорите. Это будет трудно, — сказала она, готовясь принять вызов.

— Понятно. — Поскольку мисс Уэстон не была членом внутреннего круга людей, близких к президенту, Андреа Прайс находилась в кабинете, она стояла, опершись плечом о стену (она предпочла бы стоять в углу, но в Овальном кабинете углов не было), и бесстрастно наблюдала за происходящим — или пыталась сохранять бесстрастие. Райан уже начал понимать язык ее поз и движений. Прайс явно была не расположена к Уэстон. Интересно, почему? — подумал он.

— Посмотрим. Что вы сможете написать для меня за пару часов?

— Сэр, это зависит от того, что вы хотите сказать, — заметила спичрайтер.

Райан в нескольких коротких фразах изложил основное содержание своего предстоящего выступления. Уэстон не делала записей. Она просто выслушала его, словно впитав его слова, улыбнулась и заговорила снова:

— Они уничтожат вас. Знайте это. Может быть, Арни еще не сообщил вам, может быть, ни один из сотрудников не решился сказать вам об этом и никогда не скажет, но именно это ждет вас.

Услышав реплику спичрайтера, Прайс отпрянула от стены, теперь ее тело находилось в вертикальном положении.

— Почему вы считаете, что я хочу остаться здесь?

— Извините меня, — недоуменно моргнула мисс Уэстон. — Вообще-то я не привыкла к такому ходу мыслей.

— Такой разговор может быть интересным, но я...

— Позавчера я прочла одну из ваших книг. Вы не слишком хорошо излагаете свои мысли — не слишком элегантно, но это мнение специалиста, — однако говорите четко и ясно. Вот почему мне пришлось вернуться к моему прежнему риторическому стилю, чтобы он звучал, как у вас. Короткие предложения. Правильное, хорошее построение фраз. Думаю, вы учились в католическом колледже. Вы не обманываете людей, говорите прямо и честно. — Она улыбнулась. — Сколько времени должно длиться ваше выступление?

— Будем считать, что пятнадцать минут.

— Вернусь через три часа, — пообещала Уэстон и встала. Райан кивнул, женщина повернулась и вышла из кабинета. Президент посмотрел на Прайс.

— Говорите, в чем дело, — приказал он.

— Она причиняет всем нам кучу неприятностей. В прошлом году вдруг напала на младшего сотрудника аппарата. Охраннику пришлось разнимать их.

— Из-за чего произошла ссора?

— Сотрудник непристойно отозвался об одной из речей, написанных ею, и сделал нелестное замечание относительно ее родословной. Его уволили на следующий день. Невелика потеря, — закончила Прайс. — Но эта Уэстон — высокомерная примадонна. Она не должна была так разговаривать с вами.

— А если она права?

— Сэр, это не мое дело, но такие...

— Так права она или нет?

— Вы не похожи на других, господин президент. — Прайс не объяснила, хорошо это или плохо, и Райан не спросил об этом. К тому же у него было немало дел. Он поднял трубку телефона и услышал голос секретаря.

— Вы можете соединить меня с Джорджем Уинстоном из «Коламбус групп»?

— Да, господин президент, сейчас я найду его. — Секретарь не помнила номер телефона Уинстона, поэтому сняла трубку и вызвала отделинформации и связи. Дежурный старшина сейчас же отыскал номер в своей картотеке и прочитал его вслух. Секунду спустя он посмотрел на сидящего рядом сержанта морской пехоты и протянул руку. Сержант пошарил в кармане, достал четыре монеты по двадцать пять центов и передал их ухмыляющемуся старшине.

— Господин президент, мистер Уинстон на проводе, — послышался голос секретаря по интеркому.

— Джордж?

— Да, сэр.

— Ты не мог бы немедленно приехать ко мне?

— Джек — то есть, господин президент, я стараюсь навести порядок в своем инвестиционном фонде и...

— Прошу тебя немедленно приехать, — настоятельно повторил президент.

Уинстон задумался. Команда его «гольфстрима» не была предупреждена о вылете сегодня. Если ехать в аэропорт Ньюарка...

— Приеду следующим поездом.

— Сообщи, каким именно. Тебя встретят на вокзале.

— О'кей, но сразу хочу сказать, что не смогу...

— Сможешь. Увидимся через несколько часов. — Райан положил трубку и посмотрел на Прайс.

— Андреа, пошли агента с машиной на станцию.

— Хорошо, господин президент.

Райан пришел к выводу, что приятно отдавать распоряжения, которые немедленно выполняются. К этому можно даже привыкнуть.

* * *

— Мне не нравятся вооруженные люди! — Она произнесла эту фразу так громко, что несколько голов повернулись в ее сторону, хотя дети тут же снова занялись своими кубиками и цветными карандашами. В детском саду было необычно много взрослых, да еще с какими-то наушниками, от которых тянулись вниз тонкие провода. Те, кто повернулись, посмотрели на «обеспокоенную» (в подобных случаях всегда применялось это слово) мать одного из ребят. Дон Рассел, как старший группы, подошел к ней.

— Здравствуйте, — сказал он и протянул удостоверение агента Секретной службы. — Могу чем-нибудь вам помочь?

— Вам обязательно нужно здесь находиться?

— Да, мэм, обязательно. Вы не скажете мне, с кем я имею честь говорить?

— Зачем? — огрызнулась Шила Уолкер.

— Видите ли, мадам, всегда приятно знать, с кем говоришь, не так ли? — благоразумно отозвался Рассел. Кроме того, зная имя, можно проверить, что это за человек, добавил он про себя.

— Это миссис Уолкер, — сказала Марлен Даггетт, хозяйка и управляющая детским садом «Гигантские шаги».

— А-а, так это ваш малыш вон там? Его зовут Джастин, не правда ли? — улыбнулся Рассел. Четырехлетний мальчик выстраивал из кубиков пирамиду, после чего опрокидывал ее под восторг окружающих.

— Мне просто не нравятся пистолеты, и я не хочу, чтобы рядом с детьми находились вооруженные люди.

— Миссис Уолкер, прежде всего мы полицейские. Мы умеем обращаться с оружием. Во-вторых, правила требуют, чтобы мы всегда были вооружены. В-третьих, почему бы вам не подумать о том, что теперь ваш сын находится в полной безопасности. Вам никогда не придется беспокоиться, что кто-то придет и похитит ребенка с игровой площадки.

— Почему она должна ходить именно в этот детский сад?

— Миссис Уолкер, Кэтлин не стала президентом. Президентом стал ее отец. Разве она не имеет права на такую же нормальную детскую жизнь, как и ваш Джастин?

— Но это опасно и...

— Нет, мадам, пока мы здесь, никому не угрожает опасность, — заверил ее Рассел.

Миссис Уолкер отвернулась, словно не слыша его.

— Джастин! — Мальчик посмотрел на мать, которая держала наготове его куртку. Он задумался на мгновение и пальчиком подтолкнул кубики. Четырехфутовая башня закачалась, прежде чем упасть.

— Будущий инженер, — услышал Рассел в наушнике. — Я запишу номер ее автомобиля. — Он посмотрел на женщину-агента, стоящую в дверях, и кивнул. Через двадцать минут в картотеке Секретной службы появится новое досье. Скорее всего там будет сказано, что миссис Уолкер просто ненавидит властей предержащих, как и многие представители нового поколения, но если у нее раньше были проблемы с психикой (не исключено) или она подвергалась судебному преследованию (маловероятно), ее имя будет занесено в память компьютера. Рассел автоматически обвел взглядом комнату и покачал головой. «Песочница» была нормальным ребенком, окруженным нормальными детьми. Сейчас она рисовала цветными карандашами на чистом листе бумаги. Ее лицо сморщилось от напряжения. Ей предстоит нормальный день, нормальный ланч, нормальный дневной сон, а затем необычная поездка в решительно необычный дом. Кэтлин не обратила внимания на его разговор с матерью Джастина. Ну что ж, дети остаются детьми, что достаточно разумно с их стороны, чего не скажешь о всех родителях.

Миссис Уолкер отвела сына к семейному автомобилю — это был фургон «вольво», что никого не удивило, — усадила его в детское креслице на заднем сиденье и заботливо пристегнула ремнями безопасности. Агент запомнила номер автомобиля для последующей проверки, зная, что это не приведет ни к чему важному, и в то же время понимая, что проверка будет проведена в любом случае, потому что всегда есть шанс, что...

И тут прошлое предстало в новом свете — причина, почему следует проявлять максимальную осторожность. Они были здесь, в детском саду «Гигантские шаги», том же самом, услугами которого Райаны пользовались еще с тех пор, как «Тень» была совсем крошкой. Детский сад «Гигантские шаги» находился рядом с Ритчи-хайвэй, неподалеку от Аннаполиса. Преступники воспользовались стоянкой напротив магазина «7-одиннадцать», чтобы следить за детским садом, и затем последовали в своем мини-фургоне за старым «порше», в котором ехала «Хирург». На мосту через шоссе номер 50 они устроили засаду, а потом, спасаясь с места преступления, убили полицейского. В то время доктор Райан была беременна и ожидала рождения «Ванночки», а до появления на свет «Песочницы» было еще очень далеко, оно терялось тогда в туманном будущем. Все это странно подействовало на специального агента Марселлу Хилтон. Она снова не замужем — два развода, без детей, — и от общения с малышами у нее дрожало сердце, хотя она была опытным профессионалом. Марселла пришла к выводу, что это следствие гормонального порядка или женского менталитета, а может быть, ей просто нравились дети и хотелось иметь своего ребенка. Как бы то ни было, при мысли, что есть люди, готовые намеренно причинить боль маленьким детям, на мгновение у нее похолодела кровь, словно от порыва ледяного ветра.

Это место слишком уязвимо. Можно не сомневаться, что в мире есть люди, готовые причинить зло детям. И магазин «7-одиннадцать» по-прежнему стоит на своем месте. Сейчас в состав группы, охраняющей «Песочницу», входят шесть агентов Секретной службы. Через пару недель их число сократится до трех или четырех. Секретная служба была не столь всемогуща, как принято считать. Да, конечно, она могла многое, а о ее способности вести расследование мало кто догадывался. Агенты Секретной службы — единственного из всех федеральных правоохранительных агентств — имели право постучать в дверь, войти и провести «дружескую» беседу со всяким, в ком видели опасность для жизни президента, основываясь на доказательствах, которые могли быть и не приняты судом. Цель такой беседы заключалась в том, чтобы человек понял, что за ним или за нею постоянно следят, и хотя это вообще-то не соответствовало действительности — в Секретной службе было всего 1200 агентов, разбросанных по всем пятидесяти штатам, — одной мысли об этом было достаточно, чтобы смертельно напугать того, кто осмелился сказать что-то неосторожное неосторожному собеседнику.

Но опасность представляли не эти люди. До тех пор пока агенты исправно исполняли свои обязанности, подобная угроза не являлась смертельной. Такие люди почти всегда проявляли неосторожность, и агенты знали, как их нейтрализовать. Настоящую опасность представляли те, о ком отдел разведки Секретной службы не знал ничего. Иногда их можно остановить демонстрацией силы, но для этого требовалась масса средств, сила была слишком очевидной, слишком давила на людей, привлекала слишком много внимания и вызывала враждебные толки. Она вспомнила, что произошло через несколько месяцев после покушения на «Хирурга», «Тень» и еще не родившегося «Ванночку» и едва не закончилось смертью всех троих. Там было целое отделение. Это стало предметом изучения в академии Секретной службы в Белтсвилле. Дом Райанов использовали для съемки, чтобы воссоздать нападение террористов. Тогда погибли Чак Эвери — отличный агент с огромным опытом — и все его отделение. Будучи еще начинающим агентом, она смотрела видеозапись того, что случилось в тот трагический вечер, и тогда ее потрясло, насколько просто для целой группы агентов допустить незначительную ошибку, которая затем усугубилась невезением и плохой координацией действий...

— Да, я знаю. — Она повернулась и посмотрела на Дона Рассела, вышедшего подышать свежим воздухом и выпить кофе из пластмассового стаканчика. Его место внутри занял другой агент.

— Ты знал Эвери?

— Он учился в академии двумя годами раньше. Умный, осторожный и чертовски меткий стрелок. Тогда он убил одного из нападавших, стреляя в темноте с расстояния в тридцать ярдов, попал ему в грудь двумя пулями. — Он печально покачал головой. — В нашем деле не бывает малозначащих ошибок, Марси.

И в этот момент она снова почувствовала, как по ней прокатилась волна леденящего холода, когда рука тянется к пистолету, чтобы убедиться, что он на месте, напомнить себе, что готова действовать и выполнить свой долг. В такой момент видишь, как вот сейчас, всю прелесть ребенка, и даже если изнемогаешь от ран, последний сознательный акт твоего пребывания на земле состоит в том, чтобы всадить каждую пулю в сердце негодяя. Она моргнула, и картина исчезла.

— Она очень красивая девочка, Дон.

— Мне редко приходится встречать некрасивых маленьких девочек, — согласился Рассел. В ответ на это больше хочется сказать: не беспокойся, мы позаботимся о ней. Но они не сказали этого. Более того, даже не подумали об этом. Наоборот, оба посмотрели на шоссе, на деревья, на магазин «7-одиннадцать» по другую сторону улицы, пытаясь вспомнить, что еще они упустили, и думая о том, сколько денег можно будет потратить на камеры слежения.

* * *

Джордж Уинстон привык к тому, что его встречают. Вообще-то это высшая привилегия. Ты спускаешься с трапа самолета — чаще всего приходится летать, — а тебя уже кто-то ждет и ведет к автомобилю, водитель которого знает кратчайший путь к месту, куда ты направляешься. Никаких очередей возле «Херц», фирмы по найму автомобилей, никакой надобности рассматривать бесполезные маленькие карты в поисках удобного маршрута, никакой опасности заблудиться. Разумеется, это недешево, но стоит того, потому что самое ценное — это время, и отпущено его тебе после рождения ограниченно, а у тебя нет чековой книжки, чтобы ты мог видеть, сколько еще можно тратить. «Метролайнер» въехал на путь номер шесть станции «Юнион стейшн» в Вашингтоне. По дороге Уинстон почитал, а между Трентоном и Балтимором даже вздремнул. Жаль, что железные дороги не окупаются перевозкой пассажиров, но чтобы лететь на самолете не требуется платить за воздушное пространство, тогда как для наземного транспорта необходимо строить колею. Жаль. Он взял пальто, кейс и направился к выходу, дав кондуктору несколько долларов чаевых.

— Мистер Уинстон? — спросил подошедший к нему мужчина.

— Да.

Мужчина протянул удостоверение личности в кожаной обложке — там говорилось, что он агент федеральной службы. Уинстон заметил в тридцати футах его напарника, который стоял в расстегнутом пальто.

— Прошу следовать за мной, сэр. — Теперь внешне они всего лишь были троицей, спешащей на важное совещание.

У него имелось множество досье, причем каждое было настолько толстым, что содержащиеся в нем сведения приходилось редактировать, чтобы толстенные папки помещались в шкафах. По-прежнему ему было удобнее работать с бумагами, чем с компьютером, — без специальной программы не заставишь компьютер перейти на его родной язык. Проверять данные будет нетрудно. Во-первых, поступит печатная информация, подтверждающая или изменяющая ту, что содержалась в его досье. Во-вторых, многое было легко проверить — достаточно послать автомобиль, чтобы он проехал раз-другой мимо нужных мест, или понаблюдать за дорогой. В этом не было ничего опасного. Какими бы осторожными и бдительными ни были сотрудники американской Секретной службы, не так уж они и всемогущи. У этого Райана была семья, жена, работающая врачом, дети, которые ходили в школу; да и самому Райану нужно придерживаться определенного графика. Внутри своей официальной резиденции они находились в безопасности — в относительной безопасности, поправил он себя, потому что нет места на каком-то участке земли, которое было бы абсолютно безопасным, — но ведь эта безопасность не следовала за ними повсюду, правда?

Для осуществления операции требовались прежде всего финансы и тщательное планирование. Ему нужен был спонсор.

* * *

— Сколько вам нужно? — спросил поставщик.

— А каким количеством вы располагаете? — задал встречный вопрос покупатель.

— Я могу достать восемьдесят, это с гарантией. А может быть, даже сто. — Поставщик отхлебнул пива.

— Когда?

— Неделя вас устроит? — Они находились в Найроби, столице Кении, крупном центре торговли этим товаром. — Они нужны вам для биологических исследований?

— Да, ученые, работающие с моим клиентом, ведут исследования в рамках весьма интересного проекта.

— Что это за проект?

— Я не вправе говорить об этом, — последовал ответ, которого и следовало ожидать. К тому же покупатель отказался говорить о своем клиенте. Поставщик не настаивал, да это его особенно и не интересовало. Любопытство его было чисто человеческим, а не профессиональным. — Если заказ будет выполнен вами в срок и удовлетворит моего клиента, не исключено, что мы его возобновим. — Стандартная приманка, направленная на то, чтобы заинтересовать поставщика. Тот кивнул и переговоры возобновились.

— Вы должны принять во внимание, что организовать это стоит недешево. Мне нужно собрать своих людей. Они должны найти место, где обитает небольшое стадо обезьян, в которых вы заинтересованы. Возникнут проблемы с поимкой и транспортировкой, с лицензией на экспорт и другими бюрократическими препятствиями. — Он имел в виду взятки. За последние несколько лет торговля африканскими зелеными обезьянами заметно расширилась. Многие компании пользовались ими для своих экспериментов. Обычно это плохо кончается для животных, но в Африке обезьян очень много. Африканские зеленые обезьяны никак не относятся к виду, которому грозит уничтожение, но даже если бы это им грозило, поставщика такое обстоятельство не остановило бы. Животные — своего рода природные ресурсы его страны, подобно тому как нефть у арабов, и продаются за твердую валюту. Сентиментальность не относилась к числу его недостатков. Обезьяны кусаются и плюются, да и вообще это отвратительные маленькие мерзавцы, хотя вызывают умиление у туристов, разглядывающих их в заповеднике. Кроме того, они наносят ущерб урожаю, разоряя многочисленных мелких фермеров. Потому-то их и ненавидят, что бы ни говорили охотоведы.

— Все эти проблемы нас не волнуют. Нас больше интересует скорость их доставки. Мы готовы щедро вознаградить вас.

— А-а. — Поставщик осушил бутылку и, подняв руку, щелкнул пальцами. На столе тут же появилась новая бутылка пива. Он назвал цену. В нее входили накладные расходы, оплата работы ловцов, взятки паре полицейских и одному чиновнику среднего уровня, а также собственный доход, который, принимая во внимание условия местной экономики, был, по его мнению, достаточно большим. Не все это понимали.

— Согласен, — сказал покупатель, не моргнув глазом. Поставщик едва не почувствовал себя разочарованным. Он любил торговаться, что составляет неотъемлемую часть африканского рынка. В конце концов, он даже не успел объяснить, насколько трудным и запутанным является его бизнес.

— С вами приятно иметь дело, сэр. Позвоните мне через.., пять дней?

Покупатель кивнул, допил стакан лимонада и ушел. Через десять минут он позвонил по телефону — это был третий такой звонок в посольство за один день, и все касались одного и того же вопроса. Хотя он не знал этого, аналогичные переговоры велись в Уганде, Заире, Танзании и Мали, и всякий раз покупатели сообщали в посольство о результатах.

* * *

Джек вспомнил свое первое посещение Овального кабинета, как он пересек комнату секретарей и через необычной формы двери в изогнутой стене прошел внутрь. Расположение комнат напоминало дворец восемнадцатого века, каким на самом деле и являлся Белый дом, хотя и весьма скромный для своего времени. Прежде всего вы обращали внимание на стекла в окнах, особенно в солнечный день. Они были настолько толстыми, что казались зелеными, и напоминали стеклянные стенки аквариума для редких видов рыб. Далее обращал на себя внимание огромный деревянный стол. Все это производило впечатление, особенно если за столом стоял ожидающий вас президент. Все к лучшему, подумал Райан. Это упрощает его работу.

— Привет, Джордж, — сказал президент, протягивая руку.

— Здравствуйте, господин президент, — отозвался Уинстон, не обращая внимания на двух сотрудников Секретной службы, стоящих у него за спиной и готовых схватить его при первом же неосторожном движении. Он не слышал их присутствия, но чувствовал их взгляды у себя на затылке. Уинстон пожал руку Райану и заставил себя улыбнуться. Он был знаком с ним, но недостаточно близко. Они работали вместе во время японского кризиса. До этого он несколько раз встречал его на различных приемах, слышал о его успехах на фондовой бирже, которые были малозаметными, но весьма эффективными. Время, потраченное на разведывательную деятельность, не пропало даром.

— Присаживайся. — Джек сделал жест в сторону одного из диванчиков. — Расслабься. Как прошла поездка?

— Как всегда. — Стюард в морской форме появился словно ниоткуда и налил две чашки кофе — это соответствовало времени дня. Кофе, заметил Уинстон, был очень вкусным, а фарфоровые чашки с золотым ободком изысканными.

— Ты нужен мне, — произнес Райан, приступая прямо к делу.

— Послушайте, сэр, мой фонд сильно пострадал во время...

— Ты нужен стране.

— Я никогда не стремился к работе в составе правительства, Джек, — быстро ответил Уинстон.

Райан даже не прикоснулся к своей чашке.

— Как ты думаешь, Джордж, почему я пригласил тебя? Ты знаешь, мне уже приходилось улаживать непростые дела. И не раз. А теперь мне приходится составить свою команду. Сегодня вечером я буду выступать по телевидению. Думаю, тебе понравится, что я намерен сказать. О'кей, прежде всего мне нужен человек, который мог бы возглавить Министерство финансов. С министерством обороны пока все в порядке. Государственный департамент в надежных руках Адлера. Так вот, первым в моем списке вакансий, которые необходимо заполнить, стоит Министерство финансов и там нужен новый человек, причем отличный специалист. Лучше тебя я никого не нашел. У тебя все чисто? — внезапно спросил Райан.

— Что... Клянусь задницей! Свои деньги я сделал в соответствии с законами. Это всем известно. — Уинстон ощетинился и тут же понял, что президент ожидал именно такого ответа.

— Отлично. Мне нужен человек, пользующийся доверием финансового мира. Ты и есть такой человек. Мне нужен человек, который знаком с тем, как функционирует эта система. Ты знаком с этим. Мне нужен человек, который знает слабые места нашей финансовой системы, нуждающиеся в исправлении, и те места, которые функционируют нормально и без постороннего вмешательства. Ты знаешь это. Мне нужен человек, далекий от политики. Ты никогда ею не занимался. Короче говоря, Джордж, мне требуется бесстрастный профессионал — но больше всего мне нужен человек, который бы ненавидел свою работу так, как ненавижу свою я.

— Что вы хотите этим сказать, господин президент? Райан откинулся на спинку кресла и на мгновение закрыл глаза.

— Я начал работать на государственной службе, когда мне был тридцать один год. Однажды я покинул ее и провел несколько удачных сделок на Уолл-стрит, но потом меня заманили обратно — и вот что из этого получилось. — Он открыл глаза. — С того самого момента, как меня привлекли к работе в ЦРУ, мне довелось наблюдать изнутри за тем, как идут дела, и знаешь что? Мне это никогда не нравилось. Помнишь, я начал работать на Уолл-стрит и весьма удачно, верно? У меня появилось целое состояние, и я решил, что посвящу себя преподавательской работе. Я всегда увлекался историей и надеялся, что буду преподавать, писать и заниматься исследовательской работой, попытаюсь выяснить, как все происходило, и передам свои знания молодежи. Это мне почти удалось, и, может быть, все произошло не совсем так, как я мечтал, но я многому научился и приобрел немалый опыт. И вот теперь, Джордж, мне необходимо набрать свою команду.

— С какой целью?

— Твоя работа будет заключаться в том, чтобы привести в порядок министерство финансов. Я поручаю тебе руководство денежной и бюджетной политикой.

— Ты имеешь в виду...

— Вот именно.

— Без всякого политического вмешательства? — Он был обязан задать этот вопрос.

— Послушай, Джордж, я не знаю, как стать политическим деятелем и у меня нет времени учиться. Мне вообще никогда не нравились игры в политику, да и большинство участвующих в ней были мне не по вкусу. Я всего лишь пытаюсь принести как можно больше пользы своей стране, сделать все, что от меня зависит. Иногда у меня это получается, иногда нет. У меня нет выбора. Ты ведь помнишь, как все это началось. Меня и мою семью пытались убить. Мне не нравится, когда меня втягивают во что-то против моего желания, но, черт побери, я понял, что кто-то должен попытаться выполнить эту работу. Я не собираюсь заниматься всем этим в одиночку, Джордж, и не хочу назначать на вакантные должности тех, кто знакомы с правилами действий в этой «системе», понимаешь? В правительстве мне нужны люди с новыми идеями, а не политиканы с готовыми повестками дня.

Уинстон поставил чашку, причем сумев не стукнуть ею по блюдцу. Его удивило, что не дрожат собственные руки. Смысл того, что только что предложил Райан, выходил далеко за пределы работы, от которой он собирался решительно отказаться. Это означало нечто гораздо большее. Ему придется прервать все дружеские контакты — в общем-то прерывать их не обязательно, но это означало, что он не сможет принимать решения, основанные на пожертвованиях, которые собирался дать Уолл-стрит президенту для ведения предвыборной кампании в качестве благодарности за то, что сделало Министерство финансов для торговых домов при урегулировании финансового кризиса. Таковы обычные правила игры, и хотя сам он никогда не участвовал в ней, достаточно часто говорил об этом с теми, кто принимали участие, действовали в рамках принятой «системы», потому что так поступали все.

— Черт побери, Джек, — почти прошептал он. — Ведь ты говоришь серьезно?

Будучи основателем «Коламбус групп», он считал своим долгом, причем долгом столь обязательным, что редко находились люди с таким же чувством ответственности, за исключением тех, кто работали вместе с ним, но даже и они не все придерживались столь строгой этики. Буквально миллионы людей — прямо или косвенно — доверили ему свои деньги, и потому теоретически он мог стать вором космического масштаба. Но так никто не поступал. Прежде всего, это было незаконно, а потому сделавший подобное рисковал оказаться в казенном доме с весьма некомфортными жилищными условиями, причем в обществе людей, крайне неприятных. Но этого не делали по другой причине, которая заключалась в том, что люди, доверившие тебе деньги, рассчитывали на твою честность и твое умение обращаться с их деньгами, так что тебе приходилось распоряжаться их деньгами как своими собственными или даже чуть лучше, потому что вкладчики не могли позволить себе финансовые игры, как это делали богатые люди. Время от времени он получал письмо от какой-нибудь вдовы с благодарностью, и это было ему приятно, но честность все-таки исходила изнутри. Все было очень просто: либо ты честный человек, либо нет, а честность, как сказал однажды какой-то кинорежиссер, — это дар человека самому себе. Неплохой афоризм, подумал Уинстон. Разумеется, к тому же это было выгодно. Ты хорошо и умело выполняешь свою работу, и существует немалая вероятность, что люди вознаградят тебя за это; и все-таки подлинное удовлетворение состояло в том, что ты хорошо ведешь игру. Деньги — это всего лишь результат чего-то более важного, поскольку они приходят и уходят, а честность остается.

— Налоговая политика? — спросил Уинстон.

— Прежде нам нужно восстановить Конгресс, верно? — напомнил ему Райан. — Но я так отвечу на твой вопрос — да.

— Это большая работа, Джек, — тяжело вздохнул Уинстон.

— И об этом ты говоришь мне? — недоуменно спросил Райан и неожиданно улыбнулся.

— У меня вряд ли появятся новые друзья.

— Зато ты станешь во главе Секретной службы. Они будут охранять и тебя, не правда ли, Андреа?

Агент Прайс не привыкла, чтобы ее втягивали в подобные разговоры, но пришла к выводу, что придется примириться с этим.

— Да, господин президент.

— Дела в министерстве ведутся чертовски неэффективно, — заметил Уинстон.

— Так исправь их, — посоветовал Райан.

— Придется пролить немало крови.

— Купи себе швабру, — посоветовал Райан. — Мне нужно, чтобы ты вычистил свой департамент, модернизировал его и управлял им так, словно рассчитываешь в конце концов получать от него прибыль. Как ты сделаешь это — твоя проблема. Что касается Министерства обороны, мне требуется то же самое. Там самая сложная проблема — административная. Мне нужен человек, который руководил бы министерством и сумел сэкономить деньги, сократив количество чиновников. Это самая важная проблема для всех департаментов.

— Ты знаешь Тони Брентано?

— Парня из компании «Трансуорлд»? Он руководил там отделом спутников... — Райан вспомнил это имя в связи с кандидатурой его владельца на высокий пост в Пентагоне — предложение, от которого тот наотрез отказался. Много способных специалистов отказываются от таких должностей. Ему придется перебороть эту тенденцию.

— Пару недель назад его пыталась заманить к себе компания «Локхид-Мартин», по крайней мере так сообщили мне мои источники. Вот почему акции «Локхида» начали подниматься. У нас преимущественное право на приглашение его к нам. За два года он увеличил курс акций «Трансуорлд» на пятьдесят процентов, совсем неплохо для инженера, который, как предполагают, совершенно не разбирается в проблемах менеджмента. Время от времени мы играем с ним в гольф. Ты бы только послушал, какой крик он поднимает, когда заходит речь о его работе для правительства.

— Передай ему, что я хочу поговорить с ним.

— Совет управляющих компании «Локхид» предоставляет ему полную свободу в...

— В этом все дело, Джордж.

— Как относительно моей работы, Джек? Я хочу сказать, что ты хочешь от меня? Ведь есть закон, что...

— Я знаю. Ты будешь исполняющим обязанности министра до тех пор, пока мы не восстановим ситуацию.

— О'кей, — кивнул Уинстон. — Мне придется привести с собой несколько своих сотрудников.

— Я не собираюсь говорить тебе, как вести свои дела. Я даже не собираюсь ставить перед тобой какие-нибудь задачи. Мне просто нужно, чтобы дело пошло на лад, Джордж. Только предупреждай меня заранее. Я не хочу узнавать о переменах в твоем министерстве из газет.

— Когда мне браться за работу?

— Твой кабинет свободен прямо сейчас, — развел руки Райан. Осталась последняя попытка уклониться от назначения.

— Мне нужно посоветоваться об этом со своей семьей.

— Знаешь, Джордж, в этих правительственных офисах есть телефоны и все остальное. — Джек сделал паузу. — Послушай, Джордж, я знаю, какое место в финансовом мире ты отвоевал. Может быть, мне удалось бы занять такое же, но я не нашел в этом ., удовлетворения, что ли. Процесс получения денег не показался мне достаточно удовлетворяющим. Начать работу с самого начала — в этом было что-то иное. Я понимаю, правильно инвестировать деньги — важное дело. Лично мне это не очень нравится, но меня не привлекала и профессия врача. Отлично, кому что нравится, и тому подобное. Но я знаю, что ты сидел за множеством столов, пил пиво с солеными крендельками и рассуждал о том, как не правильно ведутся дела в этом городе. Вот теперь тебе представился шанс исправить ситуацию, Джордж. Вряд ли такой шанс представится снова. Ни у кого нет возможности стать министром финансов без политических связей. Ни у кого. Ты не можешь отказаться сейчас от такой возможности, потому что потом никогда не простишь себе этого.

Уинстон подумал о том, как умело загнали его в угол в этом кабинете с округлыми стенами и без углов.

— Ты быстро превращаешься в политического деятеля, Джек.

— Андреа, теперь у тебя появился новый босс, — сказал президент начальнику своей личной охраны.

Что касается самой Андреа Прайс, она подумала, что Кэлли Уэстон могла и ошибиться.

* * *

Объявление о том, что предстоит выступление президента по телевидению, нарушило тщательно разработанные расписания телестудий, но только на один день. Важнее было скоординировать это событие с другим. Расчет времени играл в политике решающую роль, большую, чем в любой другой сфере жизни, и они потратили неделю, работая над ним. Это не было обычной иллюзией экспертов, действующих с привычной сноровкой. При подготовке к этому своеобразному маневру были исключены пробные выступления, но предстоящее постарались рассчитать как можно лучше, и эти расчеты большей частью были правильными, иначе Эдвард Дж.Келти не поднялся бы так высоко. С другой стороны, подобно игрокам, привыкшим к азартным играм, они никогда не доверяли расчетам других игроков, и потому каждое решение основывалось на множестве неопределенных факторов.

Они даже не были уверены, что является правильным и что ошибочным в этом случае — «правильным и ошибочным» не в политическом решении, в тщательном расчете, касающемся того, кто останется доволен и кто будет оскорблен внезапной точкой зрения по текущему вопросу, а в том, будут ли считать их действия объективно правильными (честными, высокоморальными!), — а это был редкий момент для опытных политических деятелей. Некоторую помощь оказывало то, что им тоже лгали. Они знали это. Они знали, что он знает, что они знают, что он лгал им, но это была принятая часть операции. Поступить иначе исключалось, потому что это нарушило бы правила игры. Они чувствовали себя защищенными, пока не нарушали доверия своего босса, а защита от неблагоприятных знаний составляла часть их общей договоренности.

— Значит, ты так и не подавал в отставку, Эд? — спросил глава его администрации. Ему хотелось, чтобы ложь была очевидной, тогда он сможет сказать всем остальным, что это абсолютная правда, — насколько он это знает.

— Письмо с просьбой об отставке все еще у меня, — ответил бывший сенатор или бывший вице-президент, похлопывая себя по карману. — Я поговорил с Бреттом, и мы решили, каким должен быть текст письма, а тот текст, который был у меня с собой, оказался не совсем правильным. Я собирался снова зайти к нему с переработанным текстом письма об отставке и, разумеется, с новой датой на нем, и все произошло бы тихо и не привлекло бы внимания, но кто мог ожидать?..

— Ты мог бы просто, ну, забыть о нем, что ли. — Эту часть танца следовало ускорить в соответствии с музыкой.

— Мне очень жаль, но я не мог пойти на это, — ответил Келти после непродолжительной паузы, которая сопровождалась искренним взглядом, и продолжил страстным голосом, ратуя за справедливость — уж тут у него был огромный опыт. — Но ты только посмотри, в каком положении оказалась наша страна. Райан — хороший парень, я знаком с ним много лет. Однако он не имеет ни малейшего представления о том, как управлять ею.

— Нет никакого закона, требующего от президента, чтобы он умел управлять страной, Эд. Никакого. В Конституции об этом тоже ничего не сказано, а даже если бы и говорилось, у нас нет Верховного суда, который мог бы принять решение по этому вопросу. — Это говорил старший советник Келти по юридическим вопросам, раньше он занимал должность его старшего юриста. — Вопрос является чисто политическим. Если его поставить, может создаться плохое впечатление, — пришлось сказать юристу. — Может показаться, что...

— В том-то и дело, — прервал его глава администрации. — Мы пошли на такой шаг вовсе не из политических соображений, а лишь для того, чтобы бескорыстно служить интересам страны. Эд понимает, что совершает политическое самоубийство, однако за ним тут же последует блестящее и мгновенное возрождение в прямом эфире на канале Си-эн-эн.

Келти встал и принялся ходить по комнате, подчеркивая свои слова энергичными жестами.

— Да забудьте вы о политике в связи с этим, черт побери! Правительство уничтожено! Кто должен восстановить его? Райан всего лишь вшивый разведчик, сотрудник ЦРУ. Он не имеет ни малейшего представления о том, как функционирует правительство. Нам нужно назначить судей в Верховный суд, выбрать политическую линию и осуществлять ее. Необходимо восстановить Конгресс. Нашей стране требуется руководитель, а Райан понятия не имеет, как взяться за дело. Вполне возможно, что я рою для себя политическую могилу, но кто-то должен выйти вперед и взять на себя защиту интересов нации.

Никто не засмеялся. Самым странным было то, что никому из присутствующих это даже не пришло в голову. Оба помощника, работавшие с Эдвардом Дж.Келти в течение двадцати лет или даже больше, настолько прочно держались за него, что у них просто не было выбора. Это театральное действо было столь же необходимым, как появление хора у Софокла или обращение к Музе у Гомера. Поэтику следовало соблюсти и в политике. Речь шла о стране и ее нуждах и о долге Эда по отношению к стране, в управлении которой он участвовал на глазах полутора поколений, знал, как это делается, как работает государственная машина, а потому именно он мог спасти ее. В конце концов, правительство и было страной. Вся его профессиональная жизнь как политического деятеля была посвящена этому единству.

Они и впрямь верили в это, да и Келти, подобно двум своим помощникам, был накрепко привязан к этой политической мачте, способной выдержать внезапно разразившийся шторм. В какой степени Келти руководствовался собственным честолюбием, не мог сказать даже он сам, поскольку верил собственным заверениям, после того как твердил их на протяжении десятилетий своей политической карьеры. Случалось, что политический курс страны не совпадал с его убеждениями, но, подобно тому как проповедник-евангелист имеет только слово, чтобы убедить людей вернуться в лоно Истинной Веры, так и Келти понимал, что его долг объяснить стране, где находятся ее философские корни, которые он отстаивал на протяжении пяти сроков пребывания в Сенате и более короткого срока на посту вице-президента. Средства массовой информации больше пятнадцати лет называли его Совестью Сената и любили за его убеждения, веру и политических союзников.

Было бы неплохо посоветоваться по этому вопросу кое с кем из их представителей, как он нередко делал это в прошлом, проводя брифинг по законопроекту или поправке, интересуясь их точкой зрения — средства массовой информации души не чаяли в тех, кто спрашивали их мнение по разным вопросам, — или принимая меры, чтобы заручиться поддержкой тех, кто разделяли его убеждения. Но не в этом случае. Нет, сейчас он не мог прибегнуть к этому. Ему нужно вести честную игру. Нельзя идти на риск, будто он заискивает перед кем-то, а вот намеренное желание избежать такого маневра придаст видимость легитимности его действиям. Благо страны — вот главная цель. Всеми силами он должен отстаивать этот образ. Впервые в жизни Келти откажется от всех политических ухищрений и, поступив таким образом, сделает особенно ярким новое направление своих устремлений. Самое главное — выбрать нужный момент. А вот в этом ему помогут преданные люди из средств массовой информации.

* * *

— Сколько сейчас времени? — спросил Райан.

— Половина девятого по восточному поясному, — ответил ван Дамм. — Сегодня пара специальных программ, и компании попросили уступить на этот раз.

Райан мог бы недовольно заворчать, но удержался. Впрочем, досада отчетливо отразилась на его лице.

— Это означает, что масса людей на Западном побережье будут слушать тебя по радио в своих автомобилях, — пояснил Арни. — Передачи будут вестись по всем пяти главным каналам, а также по Си-эн-эн и Си-Спэн. Учти, что они не обязаны делать это и согласились в знак любезности. Политические выступления...

— Черт возьми, Арни, это не политическое выступление, это...

— Господин президент, постарайтесь привыкнуть к этому, ладно? Всякий раз, когда вы расстегиваете брюки в туалете, это тоже политический шаг. Без этого вам не обойтись. Даже отсутствие политики является политическим заявлением. — Арни прилагал массу сил, чтобы обучить своего нового босса. Райан внимательно прислушивался к тому, что ему говорили, но не всегда следовал советам.

— О'кей. У ФБР нет возражений против того, чтобы я рассказал обо всем?

— Я говорил с Мюрреем двадцать минут назад. Он не возражает. Я только что поручил Кэлли включить это в текст твоего выступления.

* * *

Она могла бы иметь кабинет и получше. Как президентский спичрайтер номер один она могла бы потребовать и получить позолоченный компьютер, стоящий на письменном столе из каррарского мрамора. Вместо этого она пользовалась стареньким десятилетней давности компьютером «Эппл Макинтош классик», потому что он был счастливым и маленький экран не мешал ей работать. В то далекое время, когда Зал переговоров с индейцами действительно использовался по своему прямому назначению, помещение, где находился ее кабинет, было чем-то вроде чулана или кладовки. Письменный стол изготовили заключенные одной из федеральных тюрем, а креслу, хотя и удобному, было тридцать лет. В кабинете был высокий потолок, и это позволяло ей курить, нарушая федеральные правила и правила Белого дома, на исполнении которых в ее случае не настаивали. Последний раз, когда кто-то попытался ворваться к ней в кабинет, агенту Секретной службы пришлось силой оттащить ее от сотрудника, чтобы она не выцарапала ему глаза. То, что не последовало ее немедленного увольнения, было знаком для всего персонала Старого Здания исполнительной власти — некоторых сотрудников не следует трогать. Кэлли Уэстон относилась к их числу.

В кабинете не было окон, что вполне ее устраивало. Реальностью для нее был компьютер и фотографии на стенах. На одной из них был изображен ее пес Холмс, старая английская овчарка (названная так в честь Оливера Уэнделла, а отнюдь не Шерлока; она восхищалась прозой этого янки с Олимпа — такая похвала доставалась от нее немногим). Остальные были фотографиями политических деятелей, друзей и врагов, и она постоянно рассматривала их. За спиной стоял маленький черно-белый телевизор и видеомагнитофон, причем первый был обычно настроен на Си-Спэн или Си-эн-эн, а вторым она пользовалась для записи речей, написанных другими и произнесенных в самых разных местах. Политическая речь являлась, по ее мнению, высшей формой человеческого общения. Шекспир мог потратить два или три часа в одной из своих пьес, чтобы довести до слушателя свою мысль. Голливуд пытался сделать то же самое, причем за такое же время. К ней это не относилось. Ей выделялось не больше пятнадцати, может быть, в самом крайнем случае сорока пяти минут, и ее мысли имели огромное значение. Они должны были потрясти одновременно среднего гражданина, опытного политика и самого циничного репортера. Она внимательно изучила тему выступления, а сейчас изучала Райана, раз за разом прокручивая на видеомагнитофоне те несколько фраз, которые он произнес в ночь своего вступления на пост президента, и затем его краткие телевизионные интервью на следующее утро. Она следила за его глазами и жестами, за его напряжением и страстью, за тем, как он двигался и за языком его тела. Говоря абстрактно, ей нравилось то, что она увидела. Райан был человеком, которому она доверилась бы как своему финансовому советнику. Но ему предстояло многому научиться, чтобы стать политическим деятелем, и кто-то должен научить его — а может быть, его не надо учить? Интересная проблема. Может быть.., если он не будет вести себя, как политический деятель...

Проиграет она или выиграет, работать с ним будет интересно. Впервые за все время, проведенное в Белом доме, перед ней интересная проблема, а не просто скучная работа.

Никто не хотел признавать этого, но она была одним из самых проницательных людей, работающих в Белом доме. Фаулер знал это, как и Дарлинг, и потому они мирились с ее эксцентричными выходками. Старшие политические консультанты ненавидели ее, обходились с ней, как с полезным, но незначительным сотрудником, и прямо-таки шипели от ярости, когда она пересекала улицу и шла прямо в Овальный кабинет, потому что президент доверял ей, что можно сказать всего лишь о немногих функционерах Белого дома. Это привело, наконец, к тому, что один кретин ядовито заметил, что у президента существуют особые причины для встреч с нею, тем более что жители той части страны, откуда Кэлли родом, отличаются свободой нравов, когда речь заходит о... Агент сумел оторвать ее руки от лица этого худосочного кретина, но не успел остановить удар ее колена. Случившееся не попало в газеты. Арни объяснил молодому человеку, что возвращение в центр исполнительной власти будет для него затруднено обвинением в сексуальных домогательствах, — а потом взял и просто уволил его.

Ей нравился Арни.

Текст выступления ей тоже понравился. Пришлось потратить четыре часа вместо обещанных трех — немало сил ушло на то, чтобы составить текст выступления продолжительностью двенадцать минут и тридцать секунд. Кэлли предпочитала писать тексты более короткие, чем предполагалось, потому что президенты любят говорить медленно. По крайней мере большинство президентов. Райану придется научиться этому. Она ввела фразу «КОНТРОЛЬ — Р», чтобы текст выступления был напечатан шрифтом «Гельветика», размером 14 пунктов в трех экземплярах. Найдутся политические жополизы, которыепрочитают текст выступления и попытаются внести поправки. Сейчас это не составляло такой проблемы, как прежде. Когда принтер замолк, она сложила страницы, скрепила их и сняла трубку телефона. Верхняя кнопка быстрого набора соединила ее с соответствующим столом на противоположной стороне улицы.

— Уэстон к боссу, — сказала она, обращаясь к секретарю, ответственному за доступ к президенту.

— Приходите прямо сейчас.

Дальше все прошло так, как полагается.

* * *

Моуди увидел, что Бог не услышал ее молитвы. Ничего не поделаешь, с самого начала у нее почти не было надежды. Доктору было трудно сочетать веру в ислам с научными познаниями, так же как это составляло непростую проблему и для его христианских и языческих коллег. Конго было открыто для христианства уже более ста лет, но прежняя приверженность аниматизму[118] здесь все еще имела прочные корни, и это позволяло Моуди презирать местных жителей. Проблема была вечной — если Бог был Богом милосердия, почему он не препятствовал несправедливости? Этот вопрос неплохо бы обсудить со своим имамом, но сейчас было достаточно того, что подобные вещи происходят даже с благоверными.

Они назывались «петехии». Этот научный термин означал капиллярные кровоизлияния, которые были отчетливо видны на ее бледной коже жительницы Северной Европы. Хорошо, что монахини не пользуются зеркалами, — в их религиозной вселенной это считается проявлением тщеславия, и это тоже восхищало Моуди, хотя он не совсем понимал причину такой навязчивой идеи. Будет лучше, если она не увидит красные пятна у себя на лице. Даже сами по себе они выглядели непривлекательно, но что еще хуже, являлись предвестниками смерти.

Температура у нее поднялась до 40,2 градуса и была бы еще выше, если бы не лед под мышками и вокруг шеи. Глаза казались безжизненными, тело съежилось от изнеможения. Все это могло быть симптомами многих болезней, но петехии ясно указывали на внутреннее кровотечение. Лихорадка Эбола относится к числу геморрагических лихорадок, группе болезней, при которых происходит интенсивный распад тканей, причем начинается обильное внутреннее кровотечение, что в конце концов приводит к остановке сердца из-за недостатка крови в системе кровообращения. Такое заболевание вело к неминуемой смерти, хотя медицина пока еще не сумела понять причины его возникновения. Остановить течение болезни теперь было невозможно. Правда, примерно двадцать процентов жертв все-таки выживали; каким-то образом их иммунным системам удавалось собраться с силами и победить смертельный вирус, проникший в их тела, — но и причина этого оставалась не меньшей загадкой. В данном случае такого не произойдет, можно не сомневаться.

Моуди коснулся ее кисти, чтобы сосчитать пульс, и даже через резиновые перчатки почувствовал, что кожа горячая, сухая и.., дряблая. Процесс распада уже начался. Научное название этого процесса — систематический некроз. Тело умирало. Первой будет поражена, по-видимому, печень. По какой-то причине — объяснения тоже не было найдено — вирус Эбола в первую очередь привлекал этот орган. Даже те, кому удалось выжить, были вынуждены страдать от поврежденной печени всю оставшуюся жизнь. Однако больные лихорадкой Эбола не успевают умереть от поражения печени, потому что прежде отмирают многие другие органы тела, одни быстрее других, и быстро наступает общая смерть.

Боль была ужасной, хотя и невидимой. Моуди прописал повышенную концентрацию морфина в составе внутривенного раствора. По крайней мере это уменьшит боль, что поможет пациентке и обезопасит обслуживающий персонал. Пациент, страдая от невыносимой боли, начинает метаться, а это представляет опасность для медицинского персонала, ухаживающего за больным лихорадкой, которая сопровождается обильным кровотечением. Сейчас ее левая рука была привязана к кровати, чтобы больная не вырвала иглу, с помощью которой вводили внутривенно физиологический раствор. Несмотря на эту предосторожность, игла едва удерживалась в руке, а устанавливать вторую было опасно и почти невозможно, так как ткани быстро распадались.

Сестра Мария-Магдалена ухаживала за своей подругой. Ее лицо было скрыто маской, и глаза ее над нею казались особенно печальными. Моуди посмотрел на сестру, и она с удивлением увидела на его лице сочувствие. У врача была репутация холодного и бесчувственного человека.

— Молитесь за нее, сестра. Мне нужно кое-что сделать. — И как можно быстрее, мысленно добавил он и вышел из палаты. Сняв защитную одежду, он бросил ее в предназначенный для этого контейнер. Все иглы, которыми пользовались в этой больнице, попадали в специальные контейнеры для острых предметов для обязательного уничтожения — небрежное отношение африканцев именно к таким предосторожностям привело к первой крупной вспышке лихорадки Эбола в 1976 году. Тот штамм лихорадки получил название «Эбола Маинги» по имени медсестры, заразившейся ею, скорее всего из-за элементарной небрежности. С тех пор медики многому научились, но Африка остается Африкой.

Вернувшись к себе в кабинет, Моуди позвонил снова. Теперь процесс резко ускорился. Он не знал, что делать дальше, хотя примет участие в том, что от него потребуют. Врач начал с того, что немедленно принялся за поиски литературы, в которой могли содержаться полезные сведения.

* * *

— Я собираюсь спасти вас. — Услышав это восклицание, Райан засмеялся, а Прайс поморщилась. Арни ван Дамм всего лишь повернул голову и посмотрел на нее. Глава президентской администрации отметил, что она по-прежнему не обращает внимания на свою одежду. Агенты Секретной службы вообще-то относились к этому положительно и называли щегольски одетых сотрудников Белого дома «павлинами» — это на людях, а между собой они пользовались более резкими выражениями. Даже секретари тратили на одежду больше, чем Кэлли Уэстон. Арни молча протянул руку.

— Вот, пожалуйста, — и Кэлли вручила главе администрации три экземпляра президентского выступления.

Райан был благодарен Уэстон за то, что текст напечатан крупным шрифтом. Теперь ему не придется надевать очки или унижаться просьбами перепечатать его крупнее. Обычно он читал быстро, однако на этот раз не спешил.

— Не будете возражать против одной поправки в тексте? — спросил он через несколько секунд.

— Какой поправки? — с подозрением спросила Уэстон.

— У нас появился новый министр финансов. Джордж Уинстон.

— Миллиардер?!

Райан перелистнул первую страницу.

— Конечно, я мог поручить руководство Министерства финансов какому-нибудь бродяге со скамейки в парке, но пришел к выводу, что человек, разбирающийся в финансовых вопросах, справится с делом лучше, — улыбнулся президент.

— Мы называем их «бездомными людьми», Джек, — заметил Арни.

— Или мог поручить министерство ученому, но Базз Фидлер был единственным ученым, которому можно было доверить такую ответственную должность, — продолжил Джек уже серьезно, вспомнив о недавней трагедии. Фидлер был действительно редким ученым, человеком, знавшим больше его. Проклятье.

— Вы хорошо справились с заданием, мисс Уэстон.

— Кэлли... — начал ван Дамм, читая третью страницу.

— Арни, бэби, нельзя писать стилем Оливье для Джорджа С.Скотта. Надо писать стилем Оливье для Оливье, и стилем Скотта для Скотта. — В глубине сердца Кэлли Уэстон знала, что стоит ей сесть на авиалайнер в аэропорту Даллеса, отправиться в Лос-Анджелес, нанять там машину, приехать в Голливуд на киностудию «Парамаунт», и через шесть месяцев у нее будет свой особняк в Голливуд-Хиллз, «порше», который она будет ставить в отведенном для нее месте на Мелроуз-бульвар, и тот самый позолоченный компьютер. Но нет. Весь мир может быть сценой, но та роль, которую она писала, была предназначена для самого великого и блестящего актера. Публика может и не знать о ее существовании, зато она знала, что слова, написанные ею, меняют мир.

— Так кто же все-таки я? — Президент поднял голову.

— Вы не такой, как все. Я ведь уже сказала вам об этом.

Глава 12 Презентация

Существует немного сторон жизни, которые были бы более предсказуемы, подумал Райан. Он легко поужинал, чтобы не испытывать тяжести в желудке, и почти не обращал внимания на семью, читая и перечитывая подготовленную для него речь. Он сделал несколько карандашных пометок, почти все чисто лингвистического характера, против которых Кэлли не возражала и которые она сама позднее внесла в текст. Речь передали по каналу электронной связи в комнату секретарей рядом с Овальным кабинетом. Кэлли была писательницей, а не машинисткой, а президентские машинистки печатали с такой скоростью, что Райан открывал рот от изумления. Когда был готов окончательный вариант, его напечатали на бумаге, которую президент будет держать в руках, а второй экземпляр ввели в электронное устройство «бегущая строка». Кэлли Уэстон лично проследила, чтобы оба экземпляра были идентичны. Случалось, что в последнюю минуту кем-то что-то в тексте менялось, но Кэлли знала это и охраняла свою работу, как львица новорожденное потомство.

Как и следовало ожидать, самые мрачное пророчество произнес ван Дамм: «Джек, это самая важная речь, с которой тебе придется когда-нибудь выступить. Расслабься и читай.»

Спасибо, Арни. Глава администрации был тренером, которому никогда не приходилось выходить на поле для участия в матче. Каким бы экспертом он ни был, ван Дамм просто не имел представления о том, что значит стоять на поле, глядя на игроков с битами в руках.

Телевизионные камеры были установлены — как главная, так и запасная, причем обе оборудованные бегущей строкой. Сияющие софиты включены, и на протяжении всей речи фигура президента будет отражаться силуэтом в окнах своего кабинета, подобно оленю на гребне холма, — еще одна причина для беспокойства агентов Секретной службы, хотя они были вполне уверены в прочности стекол, способных выдержать попадание пуль из крупнокалиберного пулемета. Агенты личной охраны президента знали в лицо всех телевизионщиков, которые будут принимать участие в передаче, и все-таки проверили каждого из них, а также оборудование, внесенное в Белый дом. Все знали, что предстоит. Во время вечерних передач ведущие сделали необходимые объявления о предстоящем выступлении президента, затем перешли к другим новостям. Все было как обычно, рядовая рутина, только не для президента, разумеется, для которого все это было незнакомо и даже пугающе.

* * *

Он ожидал телефонного звонка, но не в это время суток. Всего несколько человек знали номер его сотового телефона. Было слишком опасно иметь обычный телефон, подключенный к сети. Моссад по-прежнему занимался своим делом, и неосторожные попросту исчезали. Заново родившийся мир на Ближнем Востоке ничего не изменил в этом отношении, и, по правде говоря, у них были основания ненавидеть его. Они проявили дьявольскую изобретательность, убив с помощью сотового телефона его коллегу: сначала вывели из строя его телефон, послав в него электронный сигнал особой частоты, а затем работающие на них связисты доставили ему другой.., с десятью граммами пластиковой взрывчатки. Говорят, будто последнее, что услышал в этой жизни его коллега, были слова директора Моссада: «Привет, дружище, это говорит Ави бен Якоб. Слушай внимательно, мой друг». Затем еврей нажал на кнопку звукового сигнала. Ловко придумано, однако годится лишь на один раз.

Послышалась музыкальная трель, он открыл глаза и выругался. Всего час назад он лег спать.

— Слушаю, — Позвони Юсуфу. — Линия отключилась. В качестве дополнительной меры предосторожности звонок шел через нескольких связных, да и сам разговор был слишком коротким, чтобы его могли засечь специалисты по электронике, находящиеся на службе его многочисленных врагов. Заключительный маневр был тоже хорошо придуман. Он тут же набрал по сотовому телефону другой номер и повторил только что услышанные им слова. Умный враг, сумевший проникнуть в сеть частот сотовых телефонов, может принять его за очередного связного. А может быть, и нет. Меры безопасности, принимаемые в современный век, изрядно затрудняли его жизнь, и никто не мог быть уверенным, сработала эта мера безопасности или нет, до тех пор, пока он не умирал естественной смертью, ради чего вряд ли вообще следовало жить.

Ворча себе под нос, он встал, оделся и вышел из дома. Автомобиль стоял у дверей. Третьим связным был его шофер. Вместе с двумя охранниками он отправился на конспиративную квартиру, расположенную в безопасном месте. Израиль мог действительно стремиться к миру, а Организация освобождения Палестины могла стать частью демократически выбранного режима — неужели мир и впрямь сошел с ума? — однако Бейрут все еще оставался местом, где могли действовать самые разные люди. На здании светился условный сигнал — одни окна были темными, а другие освещенными, образуя определенный рисунок. Это означало, что он может покинуть машину и войти в здание, не рискуя жизнью. Впрочем, он точно узнает об этом секунд через тридцать. Ему так хотелось спать, что он перестал беспокоиться. После целой жизни, проведенной в страхе, страх уже не действует и всего лишь нагоняет скуку.

В квартире на гладком деревянном столе его ждала, как всегда, чашка кофе, сладкого и крепкого. Последовал обмен приветствиями, они сели за стол, и разговор начался.

— Сейчас поздно.

— Произошла задержка рейса, — объяснил хозяин. — Нам требуется ваша помощь.

— С какой целью?

— Это можно, пожалуй, назвать дипломатией, — последовал неожиданный ответ. Затем он объяснил подробнее.

* * *

— Десять минут, — услышал президент.

Мэри Эббот продолжала накладывать грим. 8.20. Райан занял место. Мэри Эббот в последний раз поправила ему прическу, что еще больше увеличило ощущение, что он актер, а не.., политический деятель? Нет, только не это. Он отказался признать этот ярлык — неважно, что будут говорить Арни или другие. Справа, через открытую дверь, Райан увидел Кэлли, стоящую у стола одной из секретарей. Она улыбалась ему и одобрительно кивала, стараясь скрыть собственное беспокойство. Текст, написанный ею, был шедевром — она никогда не сомневалась в этом, — а теперь он попал в руки новичка и будет прочитан им. Миссис Эббот обошла вокруг стола, заслонив несколько телевизионных софитов, встала на место зрителя и удовлетворенно кивнула. Райан сидел в кресле и пытался не шевелиться, зная, что скоро он снова станет потеть под слоем грима и кожа начнет чертовски зудеть, а ему при всем желании нельзя почесать нужное место, потому что президенты не чешутся. Наверняка среди зрителей были люди, уверенные, что президенты не пользуются туалетом, не бреются и, может быть, даже не завязывают шнурки на ботинках.

— Пять минут, сэр. Проверяем микрофон.

— Один, два, три, четыре, пять, — послушно произнес Райан.

— Спасибо, господин президент, — донесся голос режиссера из соседней комнаты.

Время от времени Райан задумывался об этом. Президенты, обращающиеся к народу с этими официальными заявлениями — традиция, уходящая корнями в прошлое, по крайней мере к Франклину Д. Рузвельту и его «беседам у камина», о которых он впервые услышал от своей матери, — всегда казались спокойными и уверенными в себе, и Райану постоянно хотелось понять, как это им удавалось. Сам он не чувствовал себя ни спокойным и ни уверенным в себе, испытывая только напряжение. Телевизионные камеры уже были, по-видимому, включены, потому что режиссерам хотелось удостовериться, что они работают, и находящийся где-то видеорекордер записывал взгляд на его лице и движения рук, которыми он перебирал лежащие перед ним бумаги. Интересно, подумал он, контролирует ли Секретная служба эту запись или доверяет телевизионщикам, полагаясь на их честность... Наверняка их ведущие иногда опрокидывали стаканчики кофе, или чихали, или ворчали на своих помощников, путающих время выхода в эфир... Ах да, эти записанные на пленку отрезки называются «публичными беседами», не правда ли? Райан не сомневался, что уже сейчас, в данный момент, прямо здесь, в распоряжении Секретной службы находится длинная лента с записью президентских оговорок и ошибок.

— Две минуты.

Райан кивнул. У него было странное ощущение, будто он беседует сам с собой, когда увидел, как перед ним пробежал текст речи — это техники проверяли, исправно ли работает система развертки.

— Одна минута. Приготовиться.

О'кей. Райан поудобнее устроился в своем кресле. Его беспокоило занятое положение. Нужно ли положить локти на стол? Или держать их на коленях? Его предупредили, чтобы он не откидывался на спинку кресла — такое положение кажется зрителям одновременно небрежным и высокомерным, но Райан не собирался сидеть неподвижно, потому что от этого у него болела спина — или это ему просто кажется? Слишком поздно. Он почувствовал страх, боль в желудке, попытался кашлянуть, потом подавил это желание.

— Пятнадцать секунд.

Страх почти перешел в панику. Теперь не убежишь. Нужно выполнить свою работу. Это важно. Люди полагаются на него. За каждой камерой стоял оператор. Рядом расположились три агента Секретной службы, наблюдавшие за ними. Тут же стоял помощник режиссера. Это была его единственная аудитория, но он с трудом различал их лица за ярким светом софитов, и к тому же они все равно не будут реагировать на то, что он говорит. Как он узнает, о чем думает его настоящая аудитория?

Проклятье.

Минутой раньше ведущие телекомпаний сообщили зрителям то, что они и так знали, — вечерние телевизионные передачи будут отложены, потому что к ним обратится президент. По всей стране неисчислимое количество людей подняли пульты дистанционного управления, чтобы переключиться на кабельный канал, как только увидели на экране герб президента Соединенных Штатов Америки. Райан глубоко вздохнул, сжал губы и посмотрел на ту камеру, которая стояла ближе. На ней зажглась красная лампочка. Он сосчитал до двух и начал.

— Добрый вечер.

Мои сограждане-американцы, я решил обратиться к вам, чтобы рассказать, что происходило в Вашингтоне в течение последней недели, и сообщить, что произойдет в ближайшие несколько дней.

Я хочу начать с того, что Федеральное бюро расследований и Министерство юстиции с помощью Секретной службы. Национального департамента безопасности на транспорте и других федеральных агентств провели расследование обстоятельств, связанных с трагической гибелью многих наших друзей. Японская полиция и Королевская канадская конная полиция также оказали нам немалую помощь. Сегодня вечером будет разрешено опубликовать полную информацию, и вы прочтете ее в своих утренних газетах. А пока позвольте познакомить вас с полученными результатами.

Падение «Боинга-747» японских авиалиний на здание Капитолия было намеренным поступком одного человека. Имя его Торахиро Сато. Он был старшим пилотом японской авиакомпании. Мы узнали очень много о капитане Сато. Нам известно, что во время нашего конфликта с его страной он потерял брата и сына. Судя по всему, в приступе безумия он решил отомстить за это.

Прилетев на своем авиалайнере в канадский аэропорт Ванкувер, капитан Сато подготовил поддельный приказ о полете в Лондон, якобы для того, чтобы заменить неисправный самолет. Перед самым взлетом капитан Сато хладнокровно убил своего второго пилота, летчика, с которым он летал в течение нескольких лет. Затем он в одиночку повел авиалайнер, сидя за штурвалом рядом с мертвецом, пристегнутым ремнями в соседнем кресле.

Райан сделал паузу. Ему казалось, что рот у него набит ватой. На дисплее появилось напоминание, что ему нужно перевернуть страницу.

— Откуда у нас такая уверенность?

Достаточно сказать, что личность капитана Сато, как и второго пилота, была подтверждена ФБР с помощью тестов на ДНК. Тесты, проведенные японской полицией, дали аналогичные результаты. Независимая лаборатория сверила результаты этих тестов с собственными и не обнаружила никакой разницы. Таким образом, вероятность ошибки при опознании летчиков практически исключена.

Остальные члены экипажа этого авиалайнера, которые остались в Ванкувере, подверглись допросу как агентами ФБР, так и Королевской канадской конной полицией. Члены экипажа уверены, что на борту «Боинга-747» находился капитан Сато. У нас есть также показания очевидцев — местных сотрудников канадского министерства транспорта и американских пассажиров, прилетевших тем рейсом в Ванкувер. Более пятидесяти человек безошибочно опознали капитана Сато. Мы обнаружили отпечатки его пальцев на поддельном плане полета в Лондон. Анализ тембра голоса на магнитной ленте «черного ящика» также подтверждает личность пилота. Таким образом, у нас нет ни малейших сомнений в том, кто находился на борту авиалайнера.

Далее, записи «черного ящика» позволили точно установить момент первого убийства. Мы даже сумели услышать голос капитана Сато, который извинялся перед вторым пилотом за то, что был вынужден убить его. Эти записи сравнили с другими, определенно сделанными голосом капитана Сато, и снова точно опознали его.

В-третьих, судебно-медицинская экспертиза установила, что второй пилот погиб по крайней мере за четыре часа до того момента, как авиалайнер врезался в Капитолий. Этот бедняга был убит ударом ножа в сердце. У нас нет никаких оснований считать, что он имел какое-то отношение к происшедшему позже. Второй пилот оказался всего лишь первой невинной жертвой этого чудовищного преступления. Дома у него осталась беременная жена, и мне хотелось бы, чтобы все вы подумали о постигшем ее несчастье и помянули эту несчастную женщину и ее детей в своих молитвах.

Японская полиция активно сотрудничала с ФБР в расследовании этого преступления и даже предоставила полный доступ к результатам своего расследования, а также позволила нам вести допросы свидетелей и всех, кого мы пожелали допросить. Теперь в нашем распоряжении имеется полный отчет всего, что делал капитан Сато в течение двух последних недель своей жизни — где он ел, когда спал и с кем встречался. Мы не обнаружили никаких доказательств существования заговора или того, что этот безумный человек действовал от имени своего правительства или кого-то еще. Однако расследование не прекратится до тех пор, пока не будет выяснена каждая возможность, какой бы отдаленной она ни была, но та информация, которая имеется в нашем распоряжении сейчас, более чем достаточна, чтобы убедить любой суд присяжных, и я говорю вам об этом именно поэтому.

Джек сделал паузу и чуть наклонился вперед.

— Дамы и господа, конфликт между нашей страной и Японией закончен. Те, кто несут ответственность за его возникновение, предстанут перед судом. Премьер-министр Кога лично заверил меня в этом.

Господин Кога — честный и мужественный человек. Сейчас впервые я могу сказать вам, что его самого похитили и едва не убили те самые преступники, которые развязали конфликт между его страной и нашей. От похитителей его спасли американцы с помощью японских служащих. Они провели специальную операцию прямо в центре Токио, и после своего спасения господин Кога, рискуя жизнью, приложил все свои силы, чтобы поставить точку в этом конфликте, чтобы спасти наши страны от дальнейших потерь. Без его участия с обеих сторон было бы потеряно много человеческих жизней. Я с гордостью называю Минори Когу своим другом.

Всего несколько дней назад, сразу после прибытия в нашу страну, премьер-министр и я встретились в неофициальной обстановке вот здесь, в Овальном кабинете. Отсюда мы поехали к Капитолию и вместе молились там. Я никогда не забуду этих минут.

Я тоже находился в Капитолии, когда авиалайнер врезался в него. Вместе со своей семьей, женой и детьми, мы стояли в туннеле, соединяющем здание Конгресса с Капитолием. Я увидел огненную стену, которая мчалась к нам, затем остановилась и повернула обратно. Наверно, я никогда не забуду и этот момент.

Но хотя в моей памяти навсегда запечатлелись эти страшные мгновения, я стараюсь не думать о них.

Мир между Америкой и Японией сейчас полностью восстановлен. У нас никогда не было и нет сейчас разногласий с гражданами этой страны. Я обращаюсь ко всем вам с просьбой раз и навсегда отказаться от неприязни к японцам.

Он сделал новую паузу, увидев, как замерли буквы «бегущей строки», и снова перевернул печатную страницу перед собой.

— Теперь перед нами стоит грандиозная задача. Уважаемые дамы и господа, один обезумевший человек попытался нанести смертельный удар по нашей стране. Он потерпел неудачу. Мы похоронили людей, погибших в результате авиакатастрофы. Еще долго мы будем оплакивать их. Но наша страна продолжает жить, и друзья, которых мы потеряли той страшной ночью, не пожелали бы ничего иного.

Томас Джефферсон сказал, что дерево Свободы должно часто орошаться кровью, чтобы его рост продолжался. Да, кровь была пролита, и настало время этому дереву расти дальше. Америка является страной, которая смотрит вперед, в будущее, а не назад, в прошлое. Мы не можем изменить историю. Но мы можем учиться на ее уроках, развивать наши успехи и исправлять допущенные ошибки.

Сейчас я могу сказать вам, что нашей стране ничто не угрожает. Наши вооруженные силы несут службу во всем мире, и враги знают это. Наша экономика перенесла тяжелое испытание, уцелела и по-прежнему является самой устойчивой в мире. Наша страна осталась Америкой, мы по-прежнему американцы и наше будущее начинается с каждым новым днем.

Сегодня я назначил Джорджа Уинстона исполняющим обязанности министра финансов. Джордж возглавляет крупную инвестиционную компанию в Нью-Йорке, которую основал. Именно он внес немалый вклад в восстановление наших финансовых рынков, пострадавших от врагов, стремившихся разрушить их. Он всем обязан только самому себе, так же как Америка сама создала свою мощь. Скоро я начну назначать других членов кабинета министров, и о каждом из них буду сообщать вам.

Джордж, однако, не может стать министром финансов до тех пор, пока мы не восстановим Сенат Соединенных Штатов, члены которого в соответствии с Конституцией должны подтвердить каждое назначение в составе кабинета министров. Выбор новых сенаторов — это задача губернаторов нескольких штатов. С будущей недели губернаторы начнут выбирать людей, которые заполнят вакантные должности. — Наступил щекотливый момент. Райан снова наклонился вперед.

— Уважаемые сограждане-американцы — одну минуту, здесь есть фраза, которая мне не слишком нравится. — Джек покачал головой, надеясь, что это выглядит не слишком театрально.

— Меня зовут Джек Райан. Мой отец был полицейским. Я начал государственную службу в качестве морского пехотинца сразу после того, как закончил Бостонский колледж. Моя служба в морской пехоте длилась недолго. Во время катастрофы вертолета я получил серьезную травму спины, и с годами положение не улучшилось. Когда мне был тридцать один год, мне пришлось столкнуться с террористами. Вы все слышали об этом и знаете, чем это закончилось, но вы не знаете, что из-за этого я вернулся на государственную службу. До того момента я наслаждался жизнью. Став брокером на бирже, я заработал порядочно денег, затем ушел с финансового рынка и вернулся к истории, которую любил с детства. Я преподавал историю — мне нравится преподавать — в военно-морской академии и думаю, что с удовольствием провел бы там всю жизнь, подобно тому как моей жене Кэти больше всего на свете нравится быть врачом и ухаживать за мной и нашими детьми. Мы были бы счастливы в нашем доме, занимаясь своей работой и воспитывая детей. По крайней мере я знаю, что этого мне хотелось бы больше всего.

Но мне не дали такой возможности. Когда террористы напали на мою семью, я решил, что должен предпринять что-то, чтобы защитить свою жену и детей. Скоро я узнал, что не одни мы нуждаемся в защите и что тут у меня есть определенные способности, так что мне пришлось забыть о любви к преподаванию и вернуться на государственную службу.

Я служил своей стране — вам — в течение многих лет, но никогда не был политическим деятелем и, как сказал сегодня Джорджу Уинстону вот в этом кабинете, у меня нет времени на то, чтобы учиться политике. Но я служил на разных должностях в правительстве почти всю взрослую жизнь и узнал кое-что о том, как оно должно действовать.

Дамы и господа, сейчас не время для всех нас заниматься обычными делами, как мы это делали раньше. Нам нужно действовать лучше, и мы способны на это.

Джон Кеннеди однажды сказал: «Не думай о том, что может сделать твоя страна для тебя. Думай о том, что ты можешь сделать для своей страны.» Это мудрые слова, но мы забыли о них. Нам следует их вспомнить. Наша страна нуждается во всех нас.

Мне нужна ваша помощь, чтобы выполнить свою работу. Если вы думаете, что я смогу справиться с этим в одиночку, то ошибаетесь. Если вы полагаете, что правительство сформируется само по себе, то это тоже не так. Если вы думаете, что правительство, сформированное так или иначе, решит все ваши проблемы, то опять же ошибаетесь. Так у нас ничего не выйдет. Вы все, мужчины и женщины, представляете собой Соединенные Штаты Америки. Я работаю для вас. Моя работа заключается в том, чтобы соблюдать, ограждать и защищать Конституцию Соединенных Штатов, и я буду делать для этого все, что в моих силах, но каждый из вас входит в мою команду.

Нам нужно наше правительство для того, чтобы оно занималось делами, которые мы не в силах сделать сами, — например, защищать страну, соблюдать правопорядок, оказывать помощь в случае бедствий. Так оговорено Конституцией. Этот документ, который я поклялся соблюдать, ограждать и защищать, является сборником правил, составленным небольшой группой достаточно обыкновенных людей. Не все они были даже юристами и тем не менее написали самый важный политический документ в истории человечества. Мне хочется, чтобы вы подумали об этом. Группа достаточно обыкновенных людей, сумевших сделать нечто необыкновенное. Участие в деятельности правительства не является чем-то магическим.

Мне нужен новый Конгресс, который работал бы вместе со мной. Первым будет сформирован Сенат, потому что губернаторы назначат людей на девяносто один вакантный пост вместо девяносто одного человека — мужчин и женщин, — которых мы потеряли в ту страшную ночь на прошлой неделе. Палата представителей, однако, всегда представляла народ, и потому ваша задача заключается в том, чтобы выбрать их в кабине для голосования, пользуясь своим правом голоса. — Ну, Джек, действуй.

— Вот почему у меня есть просьба ко всем вам и к пятидесяти губернаторам. Прошу вас, не присылайте мне политических деятелей. У нас нет времени заниматься вещами, которые будут проходить через обычную систему. Мне нужны люди, которые способны делать реальные вещи в реальном мире. Мне нужны люди, которые не стремятся жить в Вашингтоне. Мне нужны люди, которые не будут пытаться действовать так, как было принято действовать раньше. Мне нужны люди, готовые приехать сюда, принося в жертву свои личные интересы для того, чтобы выполнить важную работу, а потом вернуться домой к своей обычной жизни.

Мне нужны инженеры, знающие, как строить, врачи, умеющие лечить больных, полицейские, знающие, когда ваши гражданские права нарушают преступники. Мне нужны настоящие фермеры, выращивающие продукты на настоящих фермах. Мне нужны люди, не боящиеся испачкать руки, занимаясь грязной работой, способные платить взносы за заложенный в банке дом, растить детей и думать о будущем. Мне нужны люди, которые знают, что работают для вас, а не для себя. Вот какие люди мне нужны. Думаю, что большинству из вас они нужны тоже.

После того как эти люди соберутся в Конгрессе, ваша задача будет заключаться в том, чтобы следить за тем, как они работают, быть уверенными, что они выполняют данные ими обещания и не обманывают ваше доверие. Это ваше правительство. Многие уже говорили вам это, но я хочу, чтобы данное сейчас обещание было выполнено. Обратитесь к своим губернаторам и скажите им, что именно вы ждете от них, когда они будут назначать своих избранников в Сенат, а затем выберите тех, кто вам нравится, в палату представителей. Это люди, которые решают, сколько денег нужно выделить правительству и как их лучше потратить. Это ваши деньги, не мои. Это ваша страна. Все мы работаем для вас.

Что касается меня, я выберу лучший кабинет министров, какой только смогу. В него войдут люди, знающие свое дело, люди, уже занимавшиеся настоящей работой и сумевшие добиться в ней выдающихся успехов. Каждый из них получит от меня одно и то же указание: возглавить департамент, определить первоочередные задачи и добиться, чтобы каждое правительственное агентство действовало эффективно. Это сложная задача, и все вы наверняка уже слышали такие обещания. Однако я, хотя и являюсь президентом, не вел кампанию ради того, чтобы попасть в Белый дом. Мне не нужно расплачиваться, не надо никого вознаграждать, не надо сдерживать тайных обещаний. Я приложу все усилия, чтобы выполнить свои обязанности, насколько это в моих силах. Может быть, я не всегда буду прав, но когда такое случится, ваша задача и задача людей, которых вы выбрали, чтобы представлять вас, будет заключаться в том, чтобы сказать мне об этом. Я буду прислушиваться к их мнению и к вашему.

Я буду регулярно информировать вас о происходящем и о том, чем занимается ваше правительство.

Я хочу поблагодарить вас за то, что вы выслушали меня. Обещаю вам, что выполню свою работу. Мне нужно, чтобы вы делали свою.

Спасибо, и позвольте пожелать вам спокойной ночи.

Джек сосчитал до десяти, чтобы убедиться, что камеры выключены. Затем он взял стакан воды и попытался сделать глоток, но его рука так дрожала, что он едва не пролил воду. Райан сердито посмотрел на руку, держащую стакан. Почему она дрожит? Ведь самое трудное уже позади, не правда ли?

— Знаете, вас даже не стошнило и не случилось ничего вроде этого, — послышался голос Кэлли Уэстон, внезапно оказавшейся рядом с ним;

— Все прошло хорошо?

— О да, господин президент. Рвота при выступлении по национальному телевидению кажется людям отвратительной, — заливисто расхохоталась спичрайтер.

Андреа Прайс с превеликим трудом удержалась от того, чтобы не вытащить свой автоматический пистолет.

Арни ван Дамм всего лишь казался обеспокоенным. Он знал, что не сможет заставить Райана свернуть с выбранного им пути. Суровая критика, к которой обычно прислушивались президенты — если хотите быть переизбранными на очередной срок, слушайте, что вам говорят! — в данном случае была неприемлема. Как он сможет защитить человека, которого не интересует единственная вещь, имеющая столь важное значение для всех остальных?

* * *

— Помнишь «Гонг-шоу»? — спросил Эд Келти.

— Кто написал эту инструкцию по абортам? — хихикнул его юрист. Затем все трое устремили свое внимание на экран телевизора. Изображение изменилось — исчез внешней вид Белого дома и появилась студия телевизионной компании.

— Да, это было исключительно интересное политическое выступление, — произнес ведущий бесстрастным голосом игрока в покер. — Я обратил внимание на то, что на этот раз президент придерживался заранее приготовленного текста.

— Интересное и драматическое, — согласился с ним второй комментатор. — Это не назовешь обычной президентской речью.

— Как ты думаешь, Джон, почему президент Райан так отчаянно настаивает на том, чтобы управлять правительством ему помогали неопытные люди? Разве нам не нужны знающие профессионалы, чтобы восстановить прежнюю систему управления государством? — спросил первый ведущий.

— Этот вопрос будут задавать себе многие, особенно в нашем городе...

— Уж в этом можешь не сомневаться, — заметил глава администрации Эда Келти.

— ., но самое интересное во всем этом то — и он не может не знать об этом, а даже если и не знал, глава президентской администрации Арнольд ван Дамм, один из самых ловких политических деятелей в этом городе, наверняка четко и ясно объяснил ситуацию мистеру Райану, — закончил второй комментатор.

— А как относительно его первого назначенца в кабинет министров, Джорджа Уинстона? — поинтересовался первый.

— Уинстон возглавляет «Коламбус групп», инвестиционный фонд взаиморасчетов, им же основанный. Он исключительно богатый человек и, как сказал нам президент Райан, обязан всеми успехами только самому себе. Ну что ж, нам нужен министр финансов, который знает, как делать деньги, и знаком с финансовыми рынками, и, несомненно, мистер Уинстон относится к этой категории людей, однако многие будут недовольны ..

— Тем, что он излишне осведомленный человек, — ухмыльнулся Келти.

— ., положением, что у него сохранилось слишком много контактов с людьми в финансовом мире, которые могут воспользоваться такой ситуацией в своих интересах, — продолжил второй комментатор.

— Как, по-твоему, отреагирует официальный Вашингтон на такую речь? — спросил первый.

* * *

— Какой «официальный Вашингтон»? — проворчал Райан. Это ему приходилось слышать впервые. К двум книгам, опубликованным им, рецензенты отнеслись в общем благожелательно, но тогда ему пришлось ждать несколько недель, пока последуют комментарии от читателей. Пожалуй, не следовало прислушиваться к мгновенному анализу своей речи, но избежать его было тоже невозможно. Самое трудное состояло в том, чтобы следить за всеми телевизионными каналами, занимающимися таким анализом одновременно.

— Джек, «официальный Вашингтон» — это пятьдесят тысяч юристов и лоббистов, — заметил Арни. — Их никто не назначал и не выбирал, но они чертовски влиятельны в официальных кругах. То же самое относится и к средствам массовой информации.

— Теперь понял, — ответил Райан.

* * *

— ., и нам необходимы опытные профессионалы, чтобы восстановить прежнюю систему. Вот что они скажут, и очень многие в Вашингтоне согласятся с ними, — подытожил второй комментатор.

— А как ты относишься к его откровениям относительно войны и финансового краха? — спросил первый.

— Меня гораздо больше интересуют его откровения насчет того, что премьер-министра Когу сначала похитили его соотечественники, а затем спасли, причем не кто иной, как американцы. Будет очень интересно узнать об этом поподробнее. Президент занял весьма похвальную позицию в своем стремлении урегулировать отношения между нашей страной и Японией, и в этом его не упрекнешь. Вместе с текстом президентской речи мы получили фотографию. — На телевизионном экране появилось изображение Райана и Коги у Капитолия. — Это очень трогательный момент, умело схваченный фотографом Белого дома...

— Но здание Капитолия все еще разрушено, Джон, а подобно тому как нам понадобятся хорошие архитекторы и строители, чтобы восстановить его, нам нужны, по-моему, и кое-кто еще вместо дилетантов, для того чтобы воссоздать правительство. — Второй комментатор повернулся и посмотрел прямо в камеру. — Итак, это было первое официальное выступление президента Райана. По мере дальнейшего развития событий мы будем получать и другие новости. А сейчас вернемся к нашей заранее объявленной программе передач.

— Вот это и есть направление наших действий, Эд. — Глава администрации Келти встал и потянулся. — Об этом нам и нужно говорить, и по этой причине ты решил вернуться на политическую арену, несмотря на урон, который может понести твоя репутация.

— Принимайтесь за звонки, — распорядился Эдвард Дж. Келти.

* * *

— Господин президент. — Главный мажордом подошел с серебряным подносом, на котором стоял бокал хереса. Райан взял бокал и сделал глоток.

— Спасибо.

— Господин президент, наконец...

— Мэри-Пэт, сколько лет мы знакомы? — Райану начало казаться, что он постоянно повторяет это.

— По крайней мере десять, — ответила миссис Фоули.

— Вводится новое президентское правило, даже указ, пожалуй: после окончания рабочего дня, когда нам приносят коктейли, меня зовут Джек.

— Муе bien, jefe[119], — осторожно улыбнулся Чавез.

— Что в Ираке? — коротко спросил Райан. — Все тихо, однако обстановка крайне напряженная, — ответила Мэри-Пэт. — Сведения, которые мы получаем, очень скудные, но судя по тому, что нам стало известно, страна словно заперта на замок. Улицы патрулируются армейскими подразделениями, а жители сидят по домам, уставившись в телевизор. Похороны нашего друга состоятся завтра. Что произойдет потом, пока неизвестно. У нас есть один достаточно высокопоставленный агент в Иране, он занимается политическими проблемами. Убийство президента Ирака было для всех полной неожиданностью, и пока ему ничего не удалось услышать, кроме очевидной хвалы Аллаху за то, что он забрал нашего друга к себе.

— При условии, если Бог захочет его принять. Выполнено все было просто идеально, — со знанием дела заметил Кларк. — Вполне типично для традиций Востока. Один мученик, принесший себя в жертву, и тому подобное. По-видимому, понадобились годы, чтобы внедрить убийцу в личную охрану президента, однако наш приятель Дарейи — терпеливый человек. Ты ведь встречался с ним, Джек. Расскажи о нем.

— У него самые гневные глаза, которые мне когда-либо доводилось видеть, — негромко произнес Райан, делая очередной глоток. — Он умеет ненавидеть.

— Можно не сомневаться, что Дарейи приступит к активным действиям, — Кларк налил себе бурбон «Уайлд Терки» и добавил воды. — Саудовцы изрядно обеспокоены.

— Мягко говоря, — заметила Мэри-Пэт. — Эд остался там еще на несколько дней, и полученные им сведения именно таковы. Они повысили уровень боеготовности своей армии.

— И это все, что предпринято, — подвел итог президент Райан.

— С практической точки зрения — да. Мы получаем большое количество электронной информации из Ирака, и характер этой информации предсказуем. Крышка иракского котла плотно закрыта, но внутри его все бурлит. Этого следовало ожидать. Разумеется, мы повысили уровень спутниковой разведки...

— Ну хорошо, Мэри-Пэт, говори о том, что у тебя на уме, — распорядился Джек. Сейчас ему не хотелось слышать о спутниковых фотографиях.

— Я хочу расширить свое управление.

— Насколько? — спросил Джек и с удивлением увидел, что она сделала глубокий вдох. Ему было странно видеть, что Мэри-Патриция Фоули колеблется.

— В три раза. Сейчас у нас шестьсот пятьдесят семьоперативников. В течение следующих трех лет мне хотелось бы довести это число до двух тысяч. — Она произнесла все это очень быстро, не сводя взгляда с лица Райана и ожидая его реакции.

— Я согласен, если тебе удастся сделать это, не повышая бюджетных ассигнований на жалованье сотрудникам.

— Тогда все просто, Джек, — усмехнулся Кларк. — Нужно уволить две тысячи бездельников, что сидят за столами, ровным счетом ничего не делая, и удастся даже сберечь немало денег.

— У них семьи, Джон, — покачал головой президент.

— В административном и разведывательном управлениях штаты чертовски раздуты. Ты ведь работал в ЦРУ и знаешь это. Сократить их стоит хотя бы для того, чтобы решить проблему стоянки для автомобилей. Досрочное увольнение на пенсию — и почти не потребуется запрашивать дополнительные ассигнования.

Райан задумался над предложением.

— Мне нужен кто-то, способный размахивать топором. Мэри-Пэт, ты согласишься, чтобы Эд снова занял положение выше твоего?

— Вообще-то это самое нормальное положение, Джек, — ответила миссис Фоули со смешинкой в своих синих глазах. — Как администратор Эд лучше меня, но я всегда превосходила его в оперативной работе.

— Значит, «Синий план»? На этот вопрос ответил Кларк.

— Да, сэр. Я хочу привлечь полицейских, молодых детективов, сотрудников правоохранительных органов. Вы знаете почему. Большей частью они уже прошли предварительную подготовку. Эти парни знакомы с уличными обычаями.

— О'кей, — кивнул Райан. — Мэри-Пэт, на следующей неделе я собираюсь принять прошение об отставке директора ЦРУ и назначу Эда на его место. Пусть он представит мне план увеличения штатов оперативного управления и одновременного сокращения персонала разведывательного и административного управлений. Придет время, и я одобрю его предложение.

— Отлично! — Миссис Фоули подняла бокал в честь своего Верховного главнокомандующего.

— У меня осталась еще одна проблема. Джон?

— Да, сэр?

— Когда Роджер предложил мне занять должность вице-президента, я попросил его выполнить мою просьбу.

— Что за просьба?

— Я собираюсь властью президента помиловать некоего джентльмена по имени Джон Т.Келли. Это будет сделано в этом году. Тебе следовало напомнить мне, что твоим делом занимался мой отец.

Впервые за очень долгое время Кларк смертельно побледнел.

— Откуда вы знаете об этом, сэр?

— Сведения об этом хранились в личных архивах Джима Грира. Я вроде как унаследовал их несколько лет назад. Я хорошо помню, что мой отец занимался расследованием этого дела, убийством всех этих женщин. Я помню, как он мучился из-за этого и как был счастлив, когда дело решилось само собой[120]. Он никогда не рассказывал об этом, но я помню его сомнения. — Джек посмотрел в свой бокал и помешал там лед. — Думаю, нет сомнения в том, что он был бы счастлив, узнав об этом, как и о том, что ты не погиб вместе со своей яхтой.

— Боже мой, Джек.., я хочу сказать... Господи...

— Ты заслужил, чтобы тебе вернули твое имя. Я не одобряю совершенные тобой поступки. Мне просто нельзя думать сейчас иначе, правда? Может быть, как частный гражданин я не отнесся бы к этому так, мистер Келли.

— Спасибо, сэр.

Чавез не мог понять, о чем идет речь. Он помнил того парня на Сайпане, отставного старшину береговой охраны, и то, как он говорил об убитых людях. Ну что ж, Чавез знал, что мистер К, не упал в обморок, услышав это, но все же любопытно...

— Что-нибудь еще? — спросил Джек. — Мне хотелось бы вернуться к семье, прежде чем дети лягут спать.

— Значит, «Синий план» вами одобрен, сэр?

— Да, одобрен, Мэри-Пэт. Пусть только Эд представит мне план его осуществления.

— Он вернется в Вашингтон немедленно, едва им удастся включить двигатели его самолета, — пообещала Мэри-Пэт.

— Тогда все в порядке. — Джек встал и направился к выходу. Его гости сделали то тоже самое.

— Господин президент? — послышался голос Динга Чавеза.

— Да? — повернулся Райан.

— Как будет проходить теперь первый тур выборов?

— Что ты имеешь в виду?

— Сегодня я заехал к себе в колледж, и доктор Алфер сказала мне, что все кандидаты на президентские выборы в обеих партиях погибли на прошлой неделе, а время выдвижения новых кандидатов прошло. Теперь больше никто не имеет права выдвигать свои кандидатуры. Предстоит год выборов, а кандидатов не осталось. Пока в прессе еще ничего не говорили об этом.

Агент Прайс недоуменно мигнула, услышав это, но через мгновение все поняли, что это правда.

* * *

— Париж?

— Профессор Руссо в институте Пастера считает, что ему удалось найти метод лечения лихорадки Эбола. Пока метод на стадии эксперимента, но это единственный шанс.

Они говорили в коридоре у двери, ведущей в палату сестры Жанны-Батисты. На обоих были «космические костюмы» из синего пластика, и они обливались потом под ними, несмотря на переносные кондиционеры, болтавшиеся у каждого на поясе. Пациентка умирала, и хотя уже одно это было достаточно плохо, она умирала медленно и настолько ужасно, что этого нельзя было выразить словами. Бенедикту Мкузе повезло. По какой-то причине вирус Эбола поразил его сердце раньше других органов тела; это был редкостный акт милосердия, который позволил мальчику скончаться намного быстрее обычного. А вот на долю этой пациентки выпала другая судьба. Анализ крови показывал, что печень ее почему-то распадается медленно. Сердечные энзимы были по сути дела нормальными. Однако лихорадка Эбола неумолимо пожирала ее тело, болезнь протекала весьма быстро, и так же быстро погибали все остальные органы. Ее желудочно-кишечный тракт в буквальном смысле слова распадался, что повлекло за собой кровавую рвоту и понос. Несмотря на острую боль, тело женщины упорно сопротивлялось в отважной, хотя и обреченной на неудачу, попытке спастись. Единственной наградой за это упорное сопротивление было усиление болей, и морфий уже переставал действовать, уступая место агонии.

— Но как мы сможем... — Она могла не продолжать. Авиакомпания «Эйр Африк» единственная совершала регулярные рейсы в Париж, но она, как и никакая другая компания, по вполне очевидным причинам никогда не согласится взять на борт пациента, больного лихорадкой Эбола. Это вполне устраивало доктора Моуди.

— Я могу организовать ее транспортировку. У меня состоятельная семья. Я смогу нанять частный реактивный самолет, который доставит нас в Париж. Таким образом нам будет легче принять все необходимые меры предосторожности.

— Не знаю, что и ответить, доктор. Мне придется... — сестра Мария-Магдалена заколебалась.

— Не буду обманывать вас, сестра. Она умрет, наверно, в любом случае, но если у нее остался хоть маленький шанс, ее может вылечить только профессор Руссо. Я учился у него, и раз он говорит, что сумел достичь каких-то успехов, значит, так оно и есть. Позвольте мне вызвать самолет, — настоятельно произнес Моуди.

— Я не могу отказать вам, но я должна...

— Я понимаю.

* * *

Самолет, о котором шла речь, был «Гольфстрим G-IV» и сейчас он совершал посадку на аэродроме Рашида, расположенном к востоку от широкой излучины реки Тигр, известной среди местного населения как Нахр-Дула. Номер у хвостового оперения самолета свидетельствовал о том, что он зарегистрирован в Швейцарии и принадлежит торговой корпорации, исправно платящей налоги. На этом официальный интерес швейцарского правительства заканчивался. Рейс был коротким и самым обыкновенным, если не считать времени суток, а также маршрута — из Бейрута в Тегеран, а затем в Багдад.

Его настоящее имя было Али Бадрейн, и хотя ему доводилось жить и работать в прошлом под разными именами, теперь он вернулся к своему собственному, так как по происхождению был иракцем. Его семья покинула Ирак, потому что в Иордании были более благоприятные возможности для бизнеса, но затем, подобно всем остальным, попала в водоворот событий, происходящих в регионе, причем ситуация ухудшилась из-за решения сына принять участие в движении, целью которого было положить конец существованию Израиля. Опасность, которой подвергалось хашимитское королевство, заставила короля Иордании изгнать из своей страны людей, пребывание которых угрожало ее благосостоянию. Это разорило семью Али Бадрейна, что, впрочем, тогда мало его беспокоило.

Теперь, однако, ситуация изменилась. С течением лет жизнь террориста, полная опасности и приключений, утомила его, и хотя он оставался одним из лучших, особенно по части сбора информации, это не принесло ему материальных благ, если не считать смертельной ненависти самой безжалостной спецслужбы мира. Было бы неплохо прожить остаток жизни в комфорте и безопасности. Может быть, в результате этой операции он обретет и то и другое. Его иракское происхождение и многолетняя деятельность позволили приобрести полезные контакты во всем регионе. В свое время он предоставил иракской службе безопасности сведения о двух врагах режима, которых ей хотелось ликвидировать, — успешно в обоих случаях. Ему стали доверять, и по этой причине он прилетел в Багдад.

Самолет остановился, и второй пилот прошел в хвостовое отделение, чтобы спустить трап. Возле него внизу остановился автомобиль. Али сошел по ступенькам трапа и сел в машину, которая тут же отъехала от самолета.

— Мир вам, — сказал он, обращаясь к человеку, сидящему на заднем сиденье «мерседеса».

— Мир?! — фыркнул генерал. — Весь свет кричит, что именно этого нам и не хватает. — Бадрейн заметил, что генерал явно не спал после смерти своего президента. Его руки дрожали от выпитого кофе или от алкоголя, которым он пытался заглушить страх. Действительно, вряд ли приятно заглянуть в ближайшее будущее и узнать, сумеет ли он дожить до конца предстоящей недели. С одной стороны, генералу нужно бодрствовать. С другой — бежать, и как можно скорее. У генерала семья и дети, а также любовница. Впрочем, такая же ситуация, по-видимому, и у остальных высших чинов вооруженных сил Ирака. Превосходно.

— Положение не слишком благоприятное, но вы ведь держите все под контролем, верно? — спросил Бадрейн. Ответный взгляд был более чем красноречивым. Единственное благоприятное обстоятельство заключалось в том, что, будь президент всего лишь ранен, генерал был бы уже давно мертв — наказан за то, что не сумел распознать преступника, совершившего покушение на жизнь самого раиса. Опасная работа быть руководителем службы безопасности у диктатора, к тому же у тебя появляется множество врагов. Он продал душу дьяволу и сумел убедить себя, что дьявол забудет об этом. Как мог умный человек оказаться таким дураком?

— Зачем вы прилетели в Багдад? — спросил генерал.

— Чтобы предложить вам золотой мост к жизни и свободе, — ответил Бадрейн.

Глава 13 Привыкший с пеленок

На улицах города стояли танки, а танки легко узнаваемы «сверху» и их можно сосчитать. Сейчас на орбите находились три разведывательных спутника типа КН-11 Одному из них было одиннадцать лет, и его активная жизнь медленно подходила к концу У него давно кончилось топливо, необходимое для того, чтобы маневрировать на орбите, одна из солнечных панелей ослабла до такой степени, что от вырабатываемой ею электроэнергии едва ли загорелся бы электрический фонарик, однако спутник по-прежнему мог вести фотографирование тремя своими камерами и передавать снимки на геосинхронный спутник связи, неподвижно висящий на огромной высоте над Индийским океаном Меньше чем через секунду эти снимки передавались на поверхность Земли и поступали в различные аналитические агентства, одним из которых являлось ЦРУ.

— Это наверняка уменьшит число уличных ограблений, — произнес аналитик, посмотрел на часы и прибавил к восточному поясному времени восемь часов. О'кей, почти десять часов по местному времени — «Лима». Люди там сейчас должны ходить по улицам, работать, перемещаться с одного места на другое, пить отвратительную бурду, которую называют кофе, и беседовать в открытых ресторанах. Но не сегодня, когда на улицах стоят танки Виднелись редкие прохожие, по большей части женщины, которые занимались, по-видимому, покупками На главных улицах через каждые четыре квартала стояло по огромному боевому танку, и еще по танку на каждом перекрестке, которых было очень много Кроме того, в переулках размещались легкие бронетранспортеры На перекрестках стояли небольшие группы солдат На фотографиях было видно, что все они вооружены, а вот определить воинское звание и принадлежность к роду войск не удалось — Начинай считать, — скомандовал дежурный офицер — Слушаюсь, сэр. — Аналитик не ворчал, потому что подсчетом танков они занимались постоянно Он научился даже определять их типы, в основном по главному орудию Делая это, аналитики могли установить, сколько танков, обычно размещенных в своих полковых лагерях, включают двигатели и перемещаются с одного места на другое. Эта информация представляла, по-видимому, для кого-то интерес, хотя за последние десять лет, пока аналитики занимались этим, они узнали, что, в чем бы ни испытывала недостатка иракская армия, ее механики должным образом обслуживали двигатели, и танки были способны передвигаться, чего нельзя было сказать об умении вести стрельбу, что подтвердила война в Персидском заливе. Однако аналитик уже понял, что от него требуется: ты смотришь на танк и исходишь из того, что он боеспособен. Это был единственный разумный подход к делу. Он склонился над увеличительным видоискателем и увидел, что белый автомобиль, судя по форме «мерседес», едет по национальному шоссе № 7. Более внимательный взгляд на фотографию показал бы, что автомобиль направляется к ипподрому Шибак аль Мансур, на котором аналитик увидел бы еще несколько таких же автомобилей, но ему приказали считать только танки.

Континентальный климат Ирака отличается более резкими колебаниями температуры, чем в большинстве регионов мира. Этим февральским утром, когда солнце сияло высоко в небе, температура воздуха едва поднялась выше нуля, тогда как летом жара, приближающаяся к пятидесяти градусам, не вызывает особого удивления у жителей. Бадрейн заметил, что собравшиеся военные одеты в шерстяную зимнюю форму с высокими воротниками, расшитую золотом; многие курили, и все выглядели обеспокоенными. Генерал, встретивший Бадрейна на аэродроме, представил его тем, кто не были знакомы с ним. Бадрейн не стал желать им мира. Было видно, что традиционное исламское приветствие не вызовет у них энтузиазма. Это были люди западного воспитания, которые придерживались светских традиций и привычек. Подобно своему убитому вождю, они только делали вид, будто являются правоверными, хотя в данный момент все задумывались над тем, насколько справедливо учение о вечных муках для тех, кто вел грешную жизнь, зная, что некоторые из них узнают об этом, наверно, достаточно скоро. Эта вероятность так беспокоила их, что генералы покинули свои кабинеты и приехали на ипподром, чтобы выслушать предложение Бадрейна.

Его обращение к ним было простым и кратким.

— Почему мы должны верить вам? — спросил армейский генерал, когда он закончил.

— Разве таким образом все не останутся в выигрыше? — ответил Бадрейн.

— Вы хотите, чтобы мы отдали нашу родину.., ему? — произнес командир корпуса, скрывая разочарование за маской гнева.

— Решение, которое вы примете, генерал, это ваше дело. Если вы решите взяться за оружие и защищать то, что принадлежит вам, это тоже ваше дело. Меня попросили приехать к вам и сделать разумное предложение. Я выполнил поручение, — спокойно ответил Бадрейн. В конце концов, нет смысла волноваться из-за таких вещей.

— С кем мы будем вести переговоры? — спросил командующий военно-воздушными силами Ирака.

— Вы можете дать свой ответ мне, но, как я уже вам сказал, переговоры вести вообще-то не о чем. Вам сделали предложение, предложение достаточно справедливое, не так ли? — Более точным словом было бы «щедрое». Помимо того что генералам предоставят возможность спасти свои шкуры и шкуры их близких, все они уедут из своей страны очень богатыми людьми. Их президент скопил в иностранных банках колоссальные суммы, и всего лишь небольшая часть этих средств была обнаружена и конфискована. Все они имели доступ к документам и паспортам любой страны мира. В этой области иракские спецслужбы с помощью граверного управления Министерства финансов уже давно продемонстрировали свое поразительное искусство. — Перед лицом Аллаха вам дается слово, что вас не будут преследовать, где бы вы не находились. — Это заявление генералы должны были принять серьезно. Поручитель Бадрейна был их врагом. На земле трудно найти человека более злобного и способного так страстно ненавидеть. Но в то же время он был религиозным деятелем, и его клятве на Коране следовало верить.

— Когда вам нужен ответ? — спросил командующий армией, который был вежливее остальных.

— Нас устроило бы получить ответ завтра. В крайнем случае послезавтра. Более поздний ответ нарушит наши планы, и я не знаю, как это будет принято. Мои инструкции, — ответил Бадрейн, — ограничены этими двумя днями.

— Как относительно приготовлений?

— Вы можете заняться ими сами — в разумных пределах. — Чего еще могут они ожидать от меня, подумал Бадрейн, и от моего поручителя?

Однако решение, которого он требовал от руководства иракских вооруженных сил, оказалось более тяжелым, чем можно было предполагать. Патриотизм собравшихся здесь генералов был несколько необычным. Они любили свою страну, но главным образом потому, что она находилась у них под пятой. В их руках была власть, подлинная власть над жизнью и смертью, а это куда более привлекательный наркотик, чем деньги, то, ради чего человек готов рисковать жизнью и душой. Вдруг один из них — многие думали, даже надеялись на это — сумеет захватить власть в свои руки. Сможет стать президентом этой страны, и тогда все вместе они усмирят ее, и дела пойдут, как и прежде. Разумеется, им придется несколько ослабить железную хватку, в которой держали страну. Придется позволить инспекционным группам ООН и других международных организаций увидеть все, что те пожелают, однако у них появится шанс укрепить собственное положение, хотя все знали, что не произойдет ничего нового. Таковы правила, существующие в мире. Обещания, данные здесь и там, несколько фраз относительно демократии и свободных выборов, и их бывшие враги кинутся сломя голову помогать Ираку. Дополнительным стимулом станут открывающиеся возможности. Ни один из них не чувствовал себя в полной безопасности на протяжении многих лет. Каждый знал о коллегах, погибших либо от руки их ныне погибшего вождя, либо при обстоятельствах, которые, прибегая к эвфемизму, называли «таинственными» — излюбленным методом лидера были «катастрофы вертолетов». Теперь у них появилась возможность, обладая огромной властью, жить в гораздо большей безопасности. Альтернативой была роскошная жизнь в какой-то далекой стране. Каждый из них и без того жил в роскоши, какую только можно вообразить, и к тому же обладал властью. Стоило любому из них щелкнуть пальцами, и люди, выполняющие их каждое желание, были не слугами, а солдатами...

Если не принимать во внимание одного обстоятельства. Остаться в Ираке — значит сделать самую крупную и опасную ставку в азартной игре, ставкой в которой была их жизнь. Их страна находилась сейчас под самым жестким контролем, который они могли только припомнить, и причина этого была объяснима. Народные массы, в один голос провозглашавшие о своей любви и преданности бывшему вождю, что они думают в действительности? Еще неделю назад это не имело значения, но сейчас стало исключительно важным. Солдаты, которыми они командуют, вышли из этого людского моря. Кто из генералов был самым харизматическим и обладал наибольшими шансами взять в свои руки власть в стране? У кого из них ключи к баасистской партии? Кто из них сможет править силой своей воли? Потому что лишь тогда они смогут смотреть в будущее, если не без страха, то по крайней мере с такими опасениями, с которыми они смогут справиться, имея в своем распоряжении большой опыт и немалое мужество. Каждый из них, стоя на ипподроме, смотрел на своих товарищей-генералов и думал: кто же из них?

В этом и заключалась проблема, потому что, если среди них и был такой человек, он давно уже погиб, скорее всего при катастрофе вертолета. Диктатура не может быть коллективной. Какой бы властью они ни обладали, глядя друг на друга, они не могли не видеть потенциальных слабостей. Всех их уничтожит вражда. Они начнут объединяться и ссориться в своем стремлении занять более высокое место, а это приведет к таким беспорядкам, что железная рука, необходимая для контроля за народом, ослабнет. Пройдет несколько месяцев, наверно, и все развалится. Все они уже были свидетелями подобного в прошлом, и конечным результатом станет зрелище шеренги их собственных солдат с поднятыми винтовками и ощущение стены за спиной.

Для этих людей не было ничего более желанного, чем власть и наслаждение ею. Этого достаточно для одного человека, но не для нескольких. Несколько человек выживут лишь в том случае, если они объединятся вокруг чего-нибудь, будь то власть, захваченная одним диктатором, или какая-то общая идея, но это должно быть что-то, создающее общую точку зрения. Ни один из них не был способен на первое, а всем вместе им не хватало второго. Какой бы властью эти люди ни обладали, по отдельности они были слабыми, и сейчас, глядя друг на друга, понимали это. По сути дела они ни во что не верили. То, чего добивались силой оружия, они не способны были осуществить силой воли. Они могли командовать, находясь в тылу, но не решались выйти вперед. По крайней мере многие из них понимали это. Вот почему Бадрейн и прилетел в Багдад.

Он следил за их глазами и знал, о чем они думают, какими бы непроницаемыми не казались их лица. Смелый человек вышел бы вперед, уверенно заявил бы о своем превосходстве и стал бы лидером. Но смелые давно погибли, умерщвленные тем, кто был смелее и безжалостнее остальных, а потом сам погиб от невидимой руки человека, еще более терпеливого и безжалостного, настолько превосходящего их в этих качествах, что мог позволить себе сделать им это щедрое предложение. Бадрейн знал, каким будет ответ, и генералы тоже знали. Мертвый иракский президент не оставил после себя никого, кто мог бы занять его место, однако именно такова судьба людей, верящих только в себя.

* * *

На этот раз телефон зазвонил в пять минут седьмого. Райан не возражал, чтобы его будили до семи утра. На протяжении многих лет это было его привычкой, но тогда ему нужно было еще ехать на службу. Теперь он попадал в служебный кабинет с помощью лифта и потому надеялся, что время, которое раньше проводил в машине, удастся провести в постели — ведь тогда он мог вздремнуть на заднем сиденье своего служебного автомобиля.

— Слушаю.

— Господин президент? — Джек с удивлением понял, что это голос Арни ван Дамма. Но даже сейчас, услышав голос главы своей администрации, он едва не спросил, кто еще мог бы осмелиться позвонить ему так рано.

— В чем дело?

— У нас неприятности.

* * *

Вице-президент Эдвард Дж.Келти не спал всю ночь, но никто бы не сказал этого, глядя на него. Гладко выбритый, с румянцем на щеках и ясными голубыми глазами, стройный и подтянутый, он вошел в здание Си-эн-эн в сопровождении жены и помощников. В вестибюле его встретил продюсер и проводил к лифту, который сразу начал подъем. В течение первых минут произошел только обмен обычными любезностями. Кадровый политик стоял, глядя перед собой на дверь из нержавеющей стали, словно знал, кто одержит верх в предстоящей схватке. И добивался успеха.

Подготовительные телефонные переговоры были проведены в течение трех часов до этого и начались с президента телевизионной компании. Глава компании, старый друг Келти, был потрясен впервые за всю свою карьеру. Предполагаемая авиакатастрофа, столкновения поездов, зверские убийства — эти рутинные несчастья и печальные происшествия дают ежедневную пищу телевизионной компании, но такое, как это, случается раз в жизни. Двумя часами раньше он позвонил Арни ван Дамму, другому старому другу, потому что нужно оберегать свои тылы, когда работаешь в средствах массовой информации; к тому же свою роль сыграл и патриотизм, о котором глава компании редко говорил, но который тем не менее у него присутствовал, а президент Си-эн-эн не имел представления, куда заведет их эта история. Он позвонил судебному корреспонденту компании, неудачнику-адвокату, который сейчас говорил по телефону со своим приятелем — профессором юридического факультета Джорджтаунского университета. И все-таки президент Си-эн-эн еще раз позвонил в зеленую комнату.

— Ты действительно уверен, Эд? — это было все, что он спросил.

— У меня нет выбора. Я делаю этот шаг очень неохотно, — последовал ответ, которого нужно было ожидать.

— Ну что ж, это твое дело. Буду у экрана. — Связь прервалась. На дальнем конце провода послышались ликующие крики. Это чертовски увлекательная история, а задача Си-эн-эн заключается в том, чтобы информировать зрителей о новостях, к числу которых несомненно относится выступление Келти.

* * *

— Арни, это какое-то безумие, или я все еще сплю? — Они сидели в гостиной на верхнем этаже Белого дома. Джек успел натянуть на себя что-то из домашней одежды. Ван Дамм был еще без галстука, и Райан заметил, что носки у него на ногах разного цвета. Хуже всего было то, что ван Дамм выглядел потрясенным, а Джек никогда не видел его в таком состоянии.

— Думаю, нам придется подождать и посмотреть, как развиваются события.

Они обернулись, услышав, как открылась дверь.

— Господин президент? — В гостиную вошел пожилой высокий мужчина, подтянутый, в деловом костюме. Он выглядел встревоженным. За ним следовала Андреа. Она тоже была в курсе дела, насколько это было возможно.

— Это Патрик Мартин, — сказал Арни.

— Из уголовного розыска Министерства юстиции, верно? — Джек встал, пожал ему руку и сделал жест в сторону подноса с кофейником.

— Да, сэр. Я работал вместе с Дэном Мюрреем, когда мы расследовали причины авиакатастрофы.

— Пэт — один из наших лучших юристов. Отлично проявил себя во время судебных процессов. Кроме того, он читает лекции по конституционному праву в университете Джорджа Вашингтона, — объяснил глава администраций.

— Итак, каково ваше мнение обо всем этом? — спросил президент. В его голосе звучало недоверие.

— Думаю, нам нужно услышать, что он собирается сказать, — прозвучал стандартный ответ адвоката.

— Вы давно в Министерстве юстиции? — Джек вернулся к своему креслу.

— Двадцать три года. До этого четыре года в ФБР. — Мартин налил себе чашку кофе и остался стоять.

— Вот, начинается, — заметил ван Дамм, включая звук телевизора, на экране которого до сих пор виднелось всего лишь молчаливое изображение.

— Уважаемые дамы и господа, в нашей вашингтонской студии находится вице-президент Эдвард Дж. Келти. — Старший политический комментатор компании Си-эн-эн тоже выглядел потрясенным, и похоже, его тоже только что вытащили из постели. Райан заметил, что из всех, кого он видел сегодня, Келти выглядел самым спокойным и ухоженным. — Сэр, вы хотели сказать нам что-то необычное.

— Совершенно верно, Барри. Пожалуй, следует начать с того, что мне пришлось принять самое трудное решение за свои более чем тридцать лет государственной службы. — Голос Келти звучал негромко и сдержанно, в стиле эссе Эмерсона[121]. Он говорил медленно, четко и с болезненной откровенностью. — Как вы знаете, президент Дарлинг предложил мне подать в отставку. Причина этого заключалась в моем поведении в бытность сенатором. Барри, нет никакого секрета в том, что моя личная жизнь не была столь образцовой, как следовало. Такое можно сказать про многих государственных деятелей, но это не может служить оправданием, и я не собираюсь оправдываться. Когда мы с Роджером обсуждали создавшуюся ситуацию, то пришли к выводу, что будет лучше всего, если я подам прошение об отставке и дам ему возможность выбрать себе нового вице-президента для предстоящих в конце года выборов. Он собирался назначить Джона Райана на мое место в качестве временного заместителя.

У меня не было возражений, Барри. Я служил обществу в течение длительного времени, так что мысль о том, что теперь смогу играть со своими внуками и, может быть, читать лекции, показалась мне привлекательной. Вот почему я принял предложение Роджера в интересах.., в общем, для блага страны.

Дело, однако, заключается в том, что я не успел подать прошение об отставке.

— О'кей, — произнес обозреватель и поднял руки, словно намереваясь поймать летящий к нему бейсбольный мяч. — Мне представляется, что нам следует детально обсудить этот вопрос.

Что же произошло в действительности?

— Барри, я поехал в Государственный департамент. Дело в том, что в соответствии с Конституцией нашей страны в случае отставки президента или вице-президента прошение об отставке вручается государственному секретарю. Я встретился с государственным секретарем Хансоном в неофициальной обстановке, чтобы обсудить эту проблему. Вообще-то у меня было готово письмо, но оказалось, что в нем указана не правильная формулировка, и Бретт предложил мне составить прошение об отставке в надлежащей форме. Поэтому я вернулся обратно, полагая, что составлю новый текст и представлю его государственному секретарю на следующий день.

Никто из нас не мог предвидеть того, что произошло тем вечером. Как и все вы, я был потрясен трагическими событиями. Многие мои друзья, с которыми я работал на протяжении ряда лет, погибли в результате этого жестокого и подлого преступления. Но я так и не успел подать прошение об отставке с поста вице-президента. — Келти опустил взгляд и сжал губы, прежде чем продолжить. — Барри, я был готов выполнить обещание. Я дал слово президенту Дарлингу и считал долгом чести сдержать данное мною слово, несмотря ни на что.

Однако теперь я не могу сделать этого, никак не могу. Позволь мне объяснить почему.

Я знаю Джека Райана десять лет. Это благородный и мужественный человек, он честно, служил нашей стране, но, к сожалению, Райан не способен спасти страну от постигшего ее кризиса. Это подтверждается тем, что он сказал вчера вечером, пытаясь обратиться к американскому народу. Каким образом сможет наше правительство успешно работать при создавшихся обстоятельствах без опытных, знающих людей, способных занять должности, ставшие вакантными?

— Но ведь он президент — разве не так? — спросил Барри, едва веря тому, что говорит сам и что слышит.

— Барри, он даже не знает, как должным образом провести расследование. Посмотри, что он сказал вчера вечером об авиакатастрофе. Ведь едва минула неделя, а он утверждает, что уже знает все обстоятельства происшедшего. Да разве можно поверить этому? — печально спросил Келти. — Кто руководил этим расследованием? Кто принимал в нем участие? Перед кем они отчитывались? И виновные найдены уже через неделю — одну неделю? Да разве может американский народ поверить в это? Когда убили президента Кеннеди, расследование велось несколько месяцев, и руководил им судья Верховного суда. Ты можешь спросить почему? Да потому, что мы должны быть уверенными в результатах, вот почему.

— Извините, господин вице-президент, но вы не ответили на мой вопрос.

— Барри, Райан никогда не был вице-президентом, потому что я не уходил в отставку. Должность вице-президента не оставалась вакантной, а в соответствии с Конституцией в стране может быть только один вице-президент. Он даже не принес клятву, которую обязан принести, чтобы занять эту должность.

— Но...

— Ты считаешь, что мне так хочется этого? Но у меня нет выбора. Как мы сможем восстановить Конгресс и исполнительную власть, если этим будут заниматься дилетанты? Вчера вечером мистер Райан обратился к губернаторам штатов, чтобы они прислали ему людей, не имеющих опыта в управлении страной. Да разве могут разработать законы люди, не имеющие представления о том, как это делается?

Барри, никогда раньше мне не приходилось совершать политического самоубийства. У меня возникает впечатление, что я — один из тех сенаторов, которые решали вопрос об импичменте Эндрю Джонсона[122]. Я смотрю в вырытую у меня под ногами политическую могилу, но, несмотря ни на что, благо Америки для меня важнее. Я вынужден сделать такой шаг. — Объектив камеры показал лицо Келти крупным планом, и все увидели на нем глубокое страдание. В глазах Келти сверкали слезы, а в голосе звучали нотки бескорыстного патриотизма.

— Он всегда отлично смотрелся на экране, — заметил ван Дамм.

— Мне трудно поверить в то, что это происходит на самом деле, — пробормотал Райан.

— Будет лучше, если поверишь, — сказал Арни. — Мистер Мартин? Нам хотелось бы услышать совет профессионального юриста.

— Прежде всего пошлите людей в Государственный департамент и пусть они обыщут кабинет госсекретаря.

— ФБР? — спросил ван Дамм.

— Да, — кивнул Мартин. — Они ничего там не найдут, но начать нужно с этого. Далее, проверьте записи телефонных звонков и сделанные заметки. Затем мы начнем опрашивать людей. Вот здесь мы столкнемся с проблемой. Госсекретарь Хансон и его жена мертвы, то же относится, разумеется, и к президенту Дарлингу и его жене. Это те люди, которые лучше всего знали о действительных фактах происшедшего. Полагаю, нам удастся найти очень мало прямых доказательств, и чуть больше косвенных, которые имеют отношение к делу.

— Роджер сказал мне... — начал Райан, но Мартин тут же прервал его.

— Слухи, информация из вторых рук. Вы говорите мне, что кто-то сказал вам, что ему было сказано кем-то, — ни один суд не примет это во внимание.

— Продолжайте, — сказал Арни.

— Сэр, по сути дела не существует конституционного закона или статуса на этот счет.

— И у нас нет Верховного суда, который мог бы принять решение, — напомнил Райан. Наступила многозначительная пауза, и снова послышался голос Райана:

— Что, если он говорит правду?

— Господин президент, правду ли говорит мистер Келти или нет, к делу в общем-то не относится, — ответил Мартин. — Если мы не сможем доказать, что он лжет — а это маловероятно, — его версия звучит достаточно убедительно. Между прочим, к вопросу о Верховном суде. Если у вас появится новый Сенат и вы проведете через него кандидатуры новых членов Верховного суда, все судьи будут вынуждены отказаться от участия в обсуждении, потому что их выбрали вы. Таким образом, скорее всего юридического решения этого вопроса не существует.

— Но если закон по этому вопросу отсутствует? — спросил Райан. То президент ли я? — подумал он.

— Вот именно. В этом вся прелесть проблемы, — негромко произнес Мартин, продолжая напряженно думать. — Итак, президент или вице-президент перестает исполнять свои обязанности, как только подает прошение об отставке. Отставка начинает действовать в тот момент, когда лицо, занимающее должность, передает документ с просьбой об отставке — достаточно письма — соответствующему официальному лицу. Но человек, принявший документ, мертв, и мы, вне всякого сомнения, обнаружим, что письмо отсутствует. Государственный секретарь Хансон позвонил, по-видимому, президенту и сообщил ему об отставке...

— Да, позвонил, — подтвердил ван Дамм.

— ..но президент Дарлинг тоже мертв. Его заявление имело бы доказательную ценность, но теперь этого не произойдет. Таким образом, мы вернулись к тому, с чего начали. — Мартину не нравилось, что ему приходится говорить, да и к тому же одновременно думать о юридических проблемах. Ситуация походила на шахматную доску без квадратов, с беспорядочно расставленными фигурами — Но.

— Журнал с записями о поступивших телефонных звонках будет доказательством того, что звонок был. Отлично. Государственный секретарь Хансон мог сказать президенту, что прошение об отставке было не правильно сформулировано и завтра Келти привезет ему исправленный вариант. Все это политика, а не юриспруденция. Пока Дарлинг был президентом, Келти приходилось уйти в отставку, потому что...

— ., ему угрожало расследование о сексуальных домогательствах, — кивнул Арни, который начал понимать, куда клонит Мартин — Совершенно верно. Он даже упомянул об этом в своем телевизионном выступлении и очень ловко нейтрализовал эту щекотливую проблему, правда?

— Значит, нам приходится начинать с самого начала, — заметил Райан.

— Да, господин президент.

При этих словах на лице Райана появилась кривая улыбка.

— Приятно слышать, что кто-то все-таки верит в то, что я — президент.

* * *

Инспектор О'Дей и еще три агента из центрального управления ФБР остановили свой автомобиль у входа в здание Государственного департамента. Когда к ним подошел охранник в форме, О'Дей просто показал ему свое удостоверение сотрудника ФБР и не останавливаясь вошел внутрь. У поста службы безопасности он снова остановился и сделал то же самое.

— Передайте своему начальнику, чтобы он встретил меня на седьмом этаже через минуту, — бросил он охраннику. — Мне наплевать, чем он занимается. Скажите ему, чтобы все бросил и немедленно поднялся на седьмой этаж. — Затем он с остальными агентами направился к лифту.

— Послушай, Патрик, какого черта...

Остальные три агента были выбраны более или менее наугад из числа сотрудников Управления внутренней безопасности ФБР. Это был отдел, который занимался расследованием поведения агентов ФБР. Все трое были опытными следователями в ранге инспекторов. Их задача заключалась в том, чтобы не допустить проникновения коррупции в ряды ФБР. Один из них даже принимал участие в расследовании деятельности бывшего директора. Закон Управления внутренней безопасности состоял в том, чтобы уважать только закон, ничего кроме закона и, как ни удивительно, в отличие от подобных организаций в городской полиции управление пользовалось уважением оперативников.

Охранник позвонил из вестибюля на пост седьмого этажа. Этим утром дежурным был Джордж Армитидж, поскольку произошла смена дежурств по сравнению с прошлой неделей.

— ФБР, — произнес О'Дей, как только открылась дверь лифта. — Где кабинет государственного секретаря?

— Вот сюда, сэр. — Армитидж повел их по коридору.

— Кто пользуется его кабинетом?

— Мы готовим кабинет для мистера Адлера. Только что вынесли вещи мистера Хансона и...

— Таким образом, в кабинете побывало множество людей? Входили и выходили?

— Да, сэр.

О'Дей не надеялся, что работа исследовательской группы принесет какую-нибудь пользу, но это придется сделать в любом случае. Раз ему поручили расследование, оно будет вестись строго по всем правилам, особенно вот это.

— Так вот, нам нужно поговорить со всеми, кто побывали в кабинете с того момента, когда государственный секретарь Хансон вышел из него. Со всеми до единого, секретарями, уборщицами — всеми.

— Обслуживающий персонал начнет приезжать на работу примерно через полчаса.

— Хорошо. А теперь отоприте дверь.

Армитидж достал ключи, отпер дверь в комнату секретарей и затем через пару дверей провел агентов ФБР в кабинет. Войдя в кабинет, агенты остановились и осмотрелись по сторонам. Затем один из них встал у двери, ведущей в коридор.

— Спасибо, мистер Армитидж, — сказал О'Дей, прочитав имя охранника на его нагрудной планке. — Начиная с данного момента, мы рассматриваем кабинет как место преступления. Никто не входит в него и не выходит без нашего разрешения. Далее, нам нужна комната, в которой мы будем беседовать с людьми. Попрошу вас составить список всех, кто, по вашему мнению, побывал в кабинете. Если можете, укажите день и час.

— Это могут сделать секретари.

— Нам понадобится и ваш список. — О'Дей раздраженно посмотрел вдоль коридора. — Мы попросили начальника охраны Государственного департамента подойти сюда. Как вы думаете, где он?

— Обычно он приезжает около восьми часов.

— Вы не могли бы позвонить ему? Он нужен нам как можно быстрее.

— Будет исполнено, сэр. — Армитидж не мог понять, что происходит. Сегодня утром он не видел телевизионных новостей и пока не знал, что случилось. Как бы то ни было, все это мало интересовало его. Ему исполнилось пятьдесят пять, и после тридцати двух лет государственной службы он хотел только выполнить свою работу и уйти на пенсию.

* * *

— Это ты правильно поступил, Дэн, — сказал Мартин в телефонную трубку. Теперь они перешли в Овальный кабинет. — Будем поддерживать связь. — Адвокат положил трубку и повернулся.

— Мюррей послал в Госдеп одного из своих инспекторов по особым поручениям Пэта О'Дея. Отличный специалист по улаживанию конфликтов. С ним три сотрудника управления внутренней безопасности, — Мартин объяснил, что это за управление, — еще один умный шаг. Эти парни не интересуются политикой. Сделав это, Мюррей попросил, чтобы его больше не привлекали к этому делу.

— Почему? — спросил Джек.

— Вы назначили его исполняющим обязанности директора ФБР. Да и я тоже не хотел бы заниматься этим делом. Вам нужен человек, которого можно поставить во главе расследования. Он должен быть опытным, не замешанным ни во что и не имеющим отношения к политике. Лучше всего назначить судью. — Мартин задумался. — Кого-то вроде главного судьи апелляционного окружного суда. Среди них немало отличных юристов.

— Можете предложить кого-нибудь? — спросил Арни.

— Вам лучше спросить об этом у кого-нибудь другого, а не у меня. Я хочу еще раз подчеркнуть, что расследование должно вестись так, чтобы к нему нельзя было предъявить ни малейших претензий во всех отношениях. Господа, сейчас мы говорим о Конституции Соединенных Штатов Америки. — Мартин замолчал. Пожалуй, следует объяснить ситуацию предельно ясно. — Конституция для меня что-то вроде Библии, понимаете? Для вас тоже, я не сомневаюсь в этом, но я начал государственную службу как агент ФБР. Занимался главным образом вопросами охраны гражданских прав, работал с теми парнями на Юге, что ходят в простынях[123]. Проблема гражданских прав исключительно важна, я понял это, когда смотрел на тела тех, кто погибли там, пытаясь защитить гражданские правалюдей, которых они даже не знали. Затем я ушел из ФБР, стал адвокатом, занимался частной практикой, но, думаю, в душе всегда оставался полицейским, и потому вернулся обратно. В Министерстве юстиции занимался расследованием шпионажа, а сейчас мне только что поручили управление уголовного розыска. Для меня это очень важно. Поступать нужно в строгом соответствии с законом.

— Мы тоже стремимся к этому, — согласился Райан. — Но сначала хотелось бы узнать как. Мартин недовольно фыркнул.

— Черт меня побери, если я знаю это. По крайней мере относительно содержания этой проблемы. Внешне оно должно казаться безупречным, в этом можно не сомневаться. Это невозможно, но вам все равно нужно попытаться. Во всяком случае, в том, что касается ее юридической стороны. А вот с политическими аспектами вам нужно разобраться самому.

— О'кей. А замечания Келти по поводу расследования авиакатастрофы?

— Вот это разозлило меня, господин президент, — улыбнулся Мартин. — Не люблю, когда мне говорят, как нужно вести расследование. Если бы Сато остался в живых, я уже сегодня передал бы его дело в суд, и это не вызвало бы никакого удивления. То, что сказал Келти относительно расследования убийства Кеннеди, было с его стороны просто неискренним и ловким маневром. Подобное следствие ведется тщательно и в точном соответствии с правилами, не надо превращать его в политический цирк. Всю жизнь я занимался расследованием преступлений. В данном случае все было очень просто — масштаб преступления огромен, но само по себе оно просто, в нем нет ничего сложного. Практически следствие закончено. Больше всего нам помогла канадская полиция. Они работали безупречно, представили нам массу неопровержимых доказательств — время, место, отпечатки пальцев, допросили людей, летевших на авиалайнере из Японии. Что касается японской полиции — Боже, они готовы вывернуться наизнанку, так разозлил их этот акт камикадзе. Они допросили всех участников заговора, оставшихся в живых. Ни вы, ни я не интересуемся методами их допросов. Нас не касается, как соблюдают законы в Японии. Я готов поддержать каждое слово, сказанное вами вчера по поводу авиакатастрофы, готов представить на рассмотрение общественности все известные нам факты.

— Так и сделайте это сегодня же вечером, — сказал ему ван Дамм. — Я позабочусь о том, чтобы ваши показания были напечатаны в газетах.

— Хорошо, сэр.

— Значит, вы не можете принять участие в деле Келти? — спросил Джек.

— Нет, сэр. Расследование этого дела должно вестись людьми, в честности и беспристрастности которых не может быть ни малейших сомнений.

— Но вы согласны давать мне советы по этому вопросу? — продолжал настаивать Райан. — Мне могут понадобиться юридические консультации.

— Непременно понадобятся, господин президент. Я готов оказать такую помощь.

— Знаете, Мартин, в конце этого...

Райан прервал главу своей администрации еще до того, как адвокат успел отреагировать на это замечание.

— Нет, Арни, ни в коем случае. Я не буду играть в такие игры, черт побери! Мистер Мартин, мне нравится ваша интуиция. Мы будем действовать абсолютно беспристрастно. Расследованием будут заниматься профессионалы, и мы положимся именно на их профессионализм. Мне чертовски надоели специальные прокуроры, специальное то, специальное се. Если мы не можем доверить людям исправно заниматься своей работой, тогда какого черта они делают там?

— Джек, ты наивен, — шевельнулся в своем кресле Арни.

— Вот и отлично, Арни. У нас было правительство, в которое входили люди, ставшие политически зрелыми еще до того, как я родился, и посмотри, куда все это нас завело? — Райан встал и принялся расхаживать по кабинету. Это было прерогативой президента, лишь он один мог позволить себе это. — Я устал от таких маневров. Скажи, куда делась честность, Арни? Что случилось, если люди больше не говорят правду? Все это превратилось здесь в гребаную игру, и цель этой игры заключается не в том, чтобы поступать правильно, а в том, чтобы сохранить свою должность. Так не должно быть! Черт меня побери, если я буду стремиться к тому, чтобы увековечить эту игру, которую ненавижу. — Джек повернулся к Мартину. — Расскажите мне про тот случай на юге, расследованием которого занималось ФБР.

Мартин недоуменно моргнул, не понимая, почему возник этот вопрос, но тем не менее рассказал всю историю.

— Знаете, об этом даже сняли не слишком удачный кинофильм. Местные клаккеры убили нескольких борцов за гражданские права. Два клаккера оказались местными полицейскими, и потому дело едва не замяли. Тогда ФБР было привлечено к расследованию на основании законов о торговле между штатами и нарушения гражданских прав. Дэн Мюррей и я тогда едва только окончили академию ФБР. Я служил в Буффалло, а он в Филадельфии. Была собрана оперативная группа, которая работала там под руководством Большого Джо Фитцджералда. Он был одним из инспекторов по особым поручениям у Гувера. Я оказался там, когда были обнаружены тела убитых борцов за гражданские права. Страшное зрелище, — произнес Мартин, вспоминая трупы молодых людей и ужасный запах. — Эти парни всего лишь хотели помочь людям зарегистрироваться и затем принять участие в голосовании. За это их убили, а местная полиция даже пальцем не шевельнула, чтобы помочь им. Может показаться забавным, но, когда ты видишь такое, ситуация перестает быть абстрактной. Это не документ, и не отвлеченный анализ, и не бланк, который нужно заполнить. Когда вы смотрите на мертвые тела, пролежавшие две недели в земле, все становится чертовски реальным. Эти ублюдки-клаккеры нарушили закон и убили своих соотечественников, которые занимались тем, против чего Конституция не просто не возражает — нет, она четко говорит, что это правильно. Так что мы арестовали мерзавцев, и после суда все отправились за решетку.

— Почему вы занимались тем делом так настойчиво, мистер Мартин? — спросил Джек.

Ответ был именно таким, какого он ожидал:

— Потому что я принес клятву верности Конституции, господин президент. Вот почему.

— Я тоже принес такую клятву, мистер Мартин, — произнес Райан. И он знал, что это не какая-нибудь игра.

* * *

Радиосигналы были какими-то двусмысленными. Вооруженные силы Ирака вели радиопереговоры на сотнях частот, главным образом в метровых и дециметровых диапазонах. Хотя радиообмен и был необычайно интенсивным, темы переговоров были самыми обычными. Поступали тысячи радиограмм, до полусотни в каждый данный момент, и у станции прослушивания «След бури» просто не было достаточно переводчиков, чтобы следить за всеми, хотя именно это ей и следовало делать. Командные каналы радиосвязи высших военачальников были хорошо известны, но по ним шли шифрованные переговоры. Это означало, что компьютеры в управлении дешифровки изо всех сил старались найти смысл в том, что напоминало атмосферные помехи. К счастью, Ирак покидало множество перебежчиков, они не только прихватывали с собой шифровальную технику, но и сообщали информацию о ежедневных частотах. За все это они получали щедрое вознаграждение от саудовцев.

Теперь радиосвязью пользовались больше, чем обычно. Высшие чины иракских вооруженных сил, судя по всему, сейчас меньше опасались электронных перехватов, чем тех, кто могут подслушивать переговоры, ведущиеся по телефонным линиям. Это простое обстоятельство говорило старшим дежурным офицерам о многом, и уже сейчас они готовили документ, который перешлют на самый верх, директору ЦРУ, а затем тот передаст его президенту.

Станция радиоперехвата «След бури» ничем не отличалась от большинства таких же станций. Огромная многовибраторная антенна, прозванная из-за своей круглой формы «слоновьей клеткой», обнаруживала и улавливала радиосигналы, тогда как хлыстовые антенны выполняли остальные задачи. Станция радиоперехвата была поспешно сооружена при подготовке к операции «Буря в пустыне» для сбора тактической информации, которой снабжали союзные войска, затем ее усовершенствовали и расширили, поскольку интерес Запада к событиям в регионе не уменьшился. Кувейтцы финансировали работу такой же станции, которую назвали «Пальмой», и в качестве вознаграждения получали значительную часть собранной информации.

— Вот еще три, — произнес оператор на второй станции, считывая сведения с экрана. — Три высокопоставленных генерала направляются к ипподрому. Что-то слишком рано, чтобы делать ставки на лошадей, как вы думаете?

— Может быть, там у них встреча? — спросила лейтенант. Это была военная станция, и оператор, сержант с пятнадцатилетним опытом службы на станциях радиоперехвата, знал куда больше о своей работе, чем его новый начальник. По крайней мере лейтенант была достаточно умной и умела задавать вопросы.

— Похоже на это, мэм.

— Но почему на ипподроме?

— Он расположен в центре города, вдали от правительственных зданий. Если вы собираетесь встретиться с приятелем, вряд ли будете делать это дома, верно? — Изображение на экране изменилось. — О'кей, вот еще один. Командующий ВВС тоже там — вернее, был там, уехал, наверно. Судя по анализу транспорта, встреча закончилась примерно час назад. Жаль, что мы не можем расшифровывать их переговоры быстрее...

— Содержание?

— Всего лишь куда отправляться и когда. Ничего существенного, мэм, ни слова о причине их встречи.

— Когда похороны, сержант?

— На закате.

* * *

— Слушаю. — Райан снял телефонную трубку. Он уже научился распознавать важность звонка по тому, на какой линии загорается лампочка. На этот раз звонили из отдела связи.

— Это майор Кэнон, сэр. Поступают сведения из Саудовской Аравии. Спецслужбы пытаются разобраться в полученных данных. Мне приказали предупредить вас об этом.

— Спасибо. — Райан положил трубку. — Знаете, было бы хорошо, если бы события случались поочередно. В Ираке что-то происходит, но пока неизвестно, что именно, — сообщил он своим гостям. — Придется уделить этому больше внимания. Что еще мне следует сделать сейчас?

— Выделите агентов Секретной службы для охраны вице-президента Келти, — посоветовал Мартин. — Тем более что он все равно имеет право на такую охрану в соответствии с законом как бывший вице-президент — по-моему, в течение шести месяцев? — спросил адвокат у Прайс.

— Совершенно верно. Мартин задумался.

— Вы не обсуждали этот вопрос раньше?

— Нет, сэр, — покачала головой Прайс.

— Очень жаль, — пробормотал Мартин.

Глава 14 Кровь на воде

Самолет, выделенный Эду Фоули, был большим и неуклюжим «Локхидом С-141В». Это транспортный самолет, который у летчиков-истребителей получил прозвище «мусоровоз». В его огромном транспортном отсеке стоял большой трейлер с весьма примечательной историей. Он был построен компанией «Эйрстрим» для приема астронавтов, вернувшихся на землю после полетов на космических кораблях «Аполлон». Правда, именно вот этот трейлер был запасным и по прямому назначению ни разу не использовался. Зато его отлично приспособили для полетов высокопоставленных чиновников. В этом трейлере они могли путешествовать со всеми домашними удобствами, и потому он использовался почти исключительно руководителями спецслужб. Таким образом они могли летать по всему миру в комфортных условиях, причем никто не знал о том, что на борту этого самолета высокопоставленный руководитель разведывательной службы. У американских ВВС в воздухе постоянно находится множество «старлифтеров», а снаружи самолет Фоули не отличался от других — такой же большой, зеленый и безобразный.

Он совершил посадку на базе ВВС Эндрюз незадолго до полудня после утомительного перелета длиной почти в семь тысяч миль, длившегося семнадцать часов и потребовавшего двух дозаправок в воздухе. Фоули летал в сопровождении двух сотрудников охраны и безопасности, которые назывались СОБ. Возможность принимать душ в полете улучшила настроение каждого из них, а их ночной сон не нарушали донесения, которые начали поступать несколькими часами раньше. К тому моменту, когда грузовой самолет остановился и двери открылись, Фоули успел выспаться и принять душ, так что он выглядел вполне отдохнувшим. Такое случается для помощника заместителя директора ЦРУ настолько редко, что походит на чудо. К тому же его у трапа встретила с поцелуем жена. Все казалось таким странным, что наземный персонал ВВС не мог понять, что за чертовщина происходит. Зато летный экипаж устал до такой степени, что им было все равно.

— Привет, милый.

— Нам нужно как-нибудь слетать в таких условиях вместе, — лукаво улыбнулся муж, но почти тут же вернулся к делу. — Что сообщают из Ирака?

— Там что-то происходит. По крайней мере девять, может быть, даже около двадцати высших чинов иракской армии встречались и провели тайное совещание. Нам не известна его цель, но можно не сомневаться, что они собирались не для того, чтобы согласовать меню для поминок своего бывшего шефа. — Они сели в машину, и Мэри-Пэт вручила ему папку. — Между прочим, ты продвинулся по службе.

— Что? — Эд поднял голову от документов, которые читал.

— Теперь ты стал директором ЦРУ. Мы приступили к осуществлению «Синего плана», и Райан хочет, чтобы ты убедил Конгресс в его необходимости. Я по-прежнему занимаю должность заместителя директора по оперативной работе и буду руководить своим управлением так, как считаю нужным, не правда ли, милый? — Мэри-Пэт улыбнулась. Затем она рассказала ему о другой важной проблеме этого дня.

* * *

У Кларка был свой кабинет в Лэнгли, окна его благодаря старшинству и выслуге лет владельца выходили на площадку для стоянки автомобилей и деревья позади нее. Это было куда лучше, чем комнатушка без окон. У него была даже секретарша, обслуживающая еще четырех старших оперативников. Во многих отношениях Лэнгли был для него чужим. Официально Кларк был офицером по подготовке молодых специалистов и работал на Ферме. Он приезжал в штаб-квартиру, чтобы доложить о результатах и получить новые инструкции, но в Лэнгли ему не нравилось. В каждом государственном учреждении царит свой особый запах. Бюрократы, протирающие брюки у своих письменных столов, не стремятся ни к чему другому. Они не любят отклонений от раз навсегда заведенной рутины. Им не нравится работать сверхурочно и в результате пропускать свою любимую телевизионную передачу. Они не любят сюрпризов и неожиданностей, из-за которых им приходится заново обдумывать ситуацию. Они представляют собой бюрократический хвост разведывательного управления, вот только в ЦРУ этот хвост стал таким массивным, что он виляет собакой, почти не двигаясь сам. В этом феномене не было вообще-то ничего необычного, но когда дела шли плохо, при выполнении оперативного задания риску подвергалась его жизнь, а в случае смерти самую обычную докладную записку тут же занесут в картотеку и мигом забудут как раз те люди, которые составляют сводки национальной безопасности, большей частью основанные на газетных статьях.

— Ты слышал утренние новости, мистер К.? — беззаботно спросил Чавез, войдя в кабинет.

— Я встал в пять утра. — Он протянул Дингу папку с надписью «Синий план». Кларк ненавидел работу с бумагами, а потому, когда приходилось ею заниматься, старался поскорее от нее избавиться.

— Тогда включи канал Си-эн-эн.

Джон последовал совету, полагая почерпнуть какие-то новости, касающиеся его управления. Но увиденное на экране оказалось вовсе не тем, что он ожидал.

— Дамы и господа, перед вами президент Соединенных Штатов.

Он знал, что ему нужно как можно скорее появиться перед публикой. С этим все были согласны. Райан встал за трибуну и посмотрел в свои записи. Это было проще, чем видеть перед собой помещение для прессы, комнату, выстроенную над бывшим плавательным бассейном, которая была меньше и скромнее многих других в здании. По пути к трибуне Райан заметил, что все восемь рядов по шесть кресел в каждом заполнены.

— Я благодарен вам, что вы пришли сюда в столь ранний час. — Джек старался говорить как можно спокойнее.

— Недавние события в Ираке повлияли на безопасность в регионе, который является жизненно важным для Америки и ее союзников. Узнав о смерти иракского президента, мы не испытали глубокого горя. Как вам известно, на нем лежит ответственность за начало двух агрессивных войн, за жестокое подавление курдского меньшинства у себя в стране и за лишение своих граждан самых элементарных человеческих прав.

Ирак мог бы стать процветающей и богатой страной. В его недрах сосредоточена значительная часть нефтяных запасов мира, он располагает развитой промышленностью и большим населением. Единственное, чего ему не хватало, — это правительства, которое заботилось бы о нуждах своих граждан. Мы надеемся, что уход с политической сцены президента Ирака откроет народу этой страны новые возможности. Вот почему Соединенные Штаты Америки протягивают Ираку руку дружбы. Мы надеемся, что сумеем установить нормальные отношения с этой страной и раз и навсегда положить конец вражде между Ираком и его соседями по Персидскому заливу. Я дал указание мистеру Адлеру, исполняющему обязанности государственного секретаря, вступить в контакт с иракским правительством и провести переговоры по вопросам, затрагивающим интересы обеих стран. В случае, если новый режим согласится урегулировать проблему прав человека, а также провести свободные и справедливые выборы, США пойдут на то, чтобы выдвинуть предложение о снятии экономических санкций и в кратчайший срок восстановить нормальные дипломатические отношения между нашими странами.

Следует положить конец вражде. Не подобает региону, обладающему такими природными богатствами, быть местом раздоров. Америка, со своей стороны, готова сыграть роль посредника и помочь установить в регионе мир и стабильность. Соседи Ирака по Персидскому заливу, наши верные друзья, присоединятся к нам. Мы ждем благоприятного ответа из Багдада, чтобы приступить к переговорам.

Президент Райан сложил свои записки.

— На этом я заканчиваю свое официальное заявление. Есть ли у вас вопросы?

Тишина продолжалась всего долю секунды.

— Сэр, как вам известно, сегодня утром, — успел первым выкрикнуть корреспондент «Нью-Йорк тайме», — вице-президент Эдвард Келти заявил, что президентом является он, а не вы. Что вы скажете по этому поводу?

— Утверждение мистера Келти является голословным и беспочвенным, — холодно ответил Джек. — Следующий вопрос.

Сделав столь резкое отрицание, Райан был вынужден продолжать игру. Его появление не обмануло присутствующих. Такое заявление вполне мог сделать его пресс-секретарь или официальный представитель Госдепартамента. Однако он сам предстал перед корреспондентами. Глядя сквозь ослепительный свет софитов на лица собравшихся журналистов, он чувствовал, каково было одинокому христианину на арене Колизея, полной львов. Ну что ж, по крайней мере меня охраняет Секретная служба, подумал он.

— Позвольте уточнить предыдущий вопрос — что, если он действительно не ушел в отставку? — снова сумел перекричать всех корреспондент «Нью-Йорк тайме».

— Он действительно ушел в отставку. В противном случае меня не назначили бы вице-президентом. Поэтому ваш вопрос не имеет смысла.

— Но, сэр, а если он говорит правду?

— Нет, он говорит не правду. — Райан сделал глубокий вдох, как посоветовал ему Арни, и продолжил:

— Мистер Келти подал прошение об отставке по предложению президента Дарлинга. Вы все знаете причину. ФБР вело расследование его сексуальных домогательств, которыми он преследовал своих сотрудниц, когда был сенатором. Следствие касалось также одного случая, о котором мне не хотелось бы говорить... — Райан сделал паузу и потом неохотно добавил:

— Об изнасиловании его сенатской помощницы. Его отставка была частью.., сделки, договоренности, что ли, которая позволила ему избежать уголовного преследования. — Райан посмотрел в зал и с удивлением увидел побледневшие от напряжения лица. Он только что принял вызов, и брошенная им перчатка с грохотом упала на пол. Падение следующей перчатки потрясло всех еще больше. — Вы отлично знаете, кто президент Соединенных Штатов. А теперь давайте приступим к государственным делам.

— Что вы собираетесь предпринять в этой связи? — спросил корреспондент телевизионной компании Эй-би-си.

— Вы имеете в виду Келти или Ирак? — Голос Райана ясно показывал, какой должна быть тема разговора.

— Вопрос касается Келти, сэр.

— Я обратился к ФБР с просьбой проверить эти домыслы. Полагаю, о результатах мне доложат сегодня вечером. Помимо этого, у нас немало других дел.

— Позвольте уточнить предыдущий вопрос: как относительно того, что вы сказали губернаторам в своей речи вчера вечером и что упомянул вице-президент Келти сегодня утром? Вы действительно хотите, чтобы неопытные люди...

— Да, хочу. Прежде всего, где взять людей, которые имеют опыт в работе Конгресса? Ответ на этот вопрос на поверхности. У нас осталось всего несколько человек, кому повезло, потому что тем вечером они находились где-то в другом месте. Если не считать их, то кого вы хотите выбрать в состав Конгресса? Тех, кто проиграли предыдущие выборы? Хотите вернуть в Конгресс неудачников? Я хочу — и уверен, что стране необходимо именно это, — чтобы в состав Конгресса вошли люди, знающие, что нужно делать, чтобы укрепить страну и улучшить жизнь населения. Суровая правда заключается в том, что правительство по своей природе неэффективно. Мы не можем улучшить его, выбирая людей, которые всю жизнь работали в нем. Отцы-основатели нашей страны выдвинули идею о рядовых гражданах-законодателях, а не о профессиональном правящем классе. Мне кажется, что в этом я разделяю точку зрения создателей нашей Конституции. Следующий вопрос?

— Но кто решит эту проблему? — спросил корреспондент газеты «Лос-Анджелес тайме». О какой проблеме идет речь, говорить не требовалось.

— Проблема уже решена, — твердо сказал Райан. — Спасибо, что пришли. Прошу извинить меня, но мне предстоит сегодня много работы. — Он взял свое вступительное заявление и пошел направо.

— Мистер Райан! Мистер Райан! — раздались голоса вдогонку. Райан миновал двери и повернул за угол, где его ожидал Арни ван Дамм.

— При создавшихся обстоятельствах неплохо, — заметил он.

— За исключением одного. Никто не сказал: «Господин президент».

* * *

Моуди снял телефонную трубку. Разговор продолжался считанные секунды. Затем он направился к инфекционной палате. Прежде чем войти в нее, доктор облачился в защитный костюм и тщательно проверил, нет ли в нем разрывов. Костюм был изготовлен европейской фирмой по образцу американского «ракала». Толстый пластик костюма был усилен кевларом и окрашен в странный зеленовато-голубой цвет. На спине висели баллоны, из которых в костюм поступал чистый воздух под слегка повышенным давлением, так что даже в случае повреждения пластика наружный воздух не сможет попасть внутрь. Никто не знал, могут ли вирусы Эбола переноситься по воздуху, и никому не хотелось проверить это первым. Моуди открыл дверь и вошел в палату. Там находилась сестра Мария-Магдалена, ухаживающая за своей подругой. Она была в таком же костюме. Оба отлично понимали, что может думать пациентка при виде медиков, одетых подобным образом, — это слишком явно демонстрировало их страх перед тем, что находится в ее теле.

— Доброе утро, сестра, — поздоровался Моуди, снимая температурный листок с задней спинки кровати. Температура 41,4 градуса, несмотря на лед. Ускоренный пульс — 115. Дыхание поверхностное, 24 вдоха в минуту. Кровяное давление падает из-за внутреннего кровотечения. Пациентке было сделано переливание четырех единиц крови — и столько же она, наверно, потеряла, главным образом из-за внутреннего кровотечения. Химический состав крови утратил всякое сходство с нормальным. Моуди прописал ей максимально допустимую дозу морфина — увеличить ее он не боялся, опасаясь остановки дыхания. Сестра Жанна-Батиста находилась в полусознании. Вообще-то ей следовало быть в коме, но боль не отпускала ее.

Мария-Магдалена смотрела на него через прозрачный пластик шлема. Глаза выражали отчаяние, запрещенное ее религией. Вместе с Моуди она была свидетельницей самых разных видов смерти — 6т малярии, от рака, от СПИДа. Но еще никогда ей не приходилось видеть ничего столь жестокого. Болезнь развивалась так стремительно, что пациентка не имела времени подготовиться к страданиям, укрепить свой дух молитвами и верой. Это походило на автомобильную катастрофу — страшную, но с достаточно продолжительными последствиями, чтобы жертва ощутила всю тяжесть страданий. Если дьявол действительно существовал, это был его дар миру. Как врач Моуди не мог принять эту мысль. Даже дьявол может быть на что-то годен.

— Самолет вылетел, — сказал он Марии-Магдалене.

— Что будет дальше?

— Профессор Руссо разработал совершенно новый метод лечения. Он основан на полном переливании крови. Сначала больному удаляют зараженную кровь и промывают сердечно-сосудистую систему физиологическим раствором, обогащенным кислородом. А затем вводят кровь, содержащую антитела лихорадки Эбола. Теоретически эти антитела должны одновременно и систематически уничтожать болезнетворные вирусы.

Монахиня задумалась. Такой метод лечения не столь радикален, как это порой кажется. Полное переливание крови производилось с конца шестидесятых годов при лечении менингита. Такой процесс нельзя использовать достаточно широко, потому что для него требуется аппарат искусственного дыхания. Но перед ней умирала ее подруга, и Мария-Магдалена уже давно перестала думать о других пациентах и радикальности лечения.

В этот момент Жанна-Батиста широко открыла глаза. Они ничего не видели, и вялость кожи на лице больной свидетельствовала о приближающейся агонии. Скорее всего монахиня находилась в бессознательном состоянии, просто глаза не могли закрыться от невыносимой боли. Моуди посмотрел на бутылку, из которой в тело больной внутривенно вводился физиологический раствор. Если бы речь шла только об испытываемой ею боли, он мог бы увеличить концентрацию морфия и во имя милосердия умертвить свою пациентку. Но он не мог пойти на такой риск. Он обязан был доставить ее живой, и хотя судьба больной будет жестокой, выбрал эту судьбу не он.

— Я должна лететь вместе с ней, — негромко произнесла Мария-Магдалена.

— Я не могу допустить этого, — покачал головой Моуди.

— Таково правило нашего ордена. Я не должна позволить ей лететь без сопровождения одной из сестер.

— Это опасно, сестра. Сама перевозка ее очень рискованна. В самолете мы будем дышать тем же воздухом, хотя и прошедшим через фильтры. Нет необходимости подвергать себя такой опасности. Ее добродетель не подвергается сомнению.

— У меня нет выбора.

Моуди кивнул. Ведь это не он выбрал судьбу второй монахини, правда?

— Как хотите.

* * *

Самолет приземлился в международном аэропорту имени Джомо Кеньяты, расположенном в десяти милях от Найроби, и остановился у грузового терминала. Это был старый «Боинг-707», когда-то принадлежавший личному воздушному флоту иранского шаха. Теперь былое роскошное убранство было выдрано из его салона, так что обнажилась металлическая палуба. Грузовики стояли наготове. Один из них подъехал к двери с правой стороны хвостовой части, которая открылась через минуту после того, как под колеса самолета поставили тормозные башмаки.

В грузовике находилось полтораста клеток с африканской зеленой обезьяной в каждой. На руках чернокожих рабочих были надеты защитные рукавицы. Обезьяны, словно предчувствуя, что их ожидает, отчаянно защищались, пользуясь каждой возможностью, чтобы укусить или поцарапать грузчиков. Обитательницы африканских джунглей визжали, мочились и испражнялись на пол, но это им мало помогало.

Летчики наблюдали за происходящим издалека, не выходя из кабины. Они не хотели иметь ничего общего с погрузкой. Эти визгливые, маленькие и неприятные существа, может быть, и не были отнесены в Коране к нечистым, но были явно отвратительны, а по возвращении в Тегеран еще придется мыть и дезинфицировать самолет. Не прошло и получаса, как погрузка была закончена. Клетки установили рядами, один на другой, и надежно закрепили тросами. С грузчиками расплатились наличными, и они уехали, довольные, что быстро справились с работой. Их грузовик сменил низко сидящий заправщик.

— Отлично, — кивнул поставщику покупатель.

— Просто повезло. У моего приятеля оказалось большое количество обезьян, которых он приготовил для другого покупателя: но тот не сумел вовремя расплатиться. В связи с этим...

— Конечно, еще десять процентов?

— Этого достаточно, — согласился поставщик.

— Хорошо. Дополнительный чек вы получите завтра утром Или вы предпочитаете наличные?

Раздался рев двигателей, и оба обернулись. «Боинг» начал выруливать для взлета. Через пару минут он взлетит и на этот раз завершит короткий перелет в Энтеббе, Уганда.

* * *

— Мне не нравится, что там происходит. — Берт Васко возвратил папку.

— Объясни нам почему? — потребовала Мэри-Пэт.

— Я родился на Кубе. Однажды отец рассказал мне о той ночи: когда Батиста сбежал с острова. Высшие чины собрались вместе: обо всем договорились и начали грузиться в самолеты, быстро в тихо, не привлекая внимания. Они вылетали в те страны, где находились их банковские счета, и оставили расплачиваться остальных за то, что натворили.

Васко был одним из тех сотрудников Государственного департамента, которые с удовольствием сотрудничали с ЦРУ, возможно, потому что родился на Кубе. Он понимал, что разведка и дипломатия действуют более успешно, взаимодействуя друг с другом Далеко не все в «Туманной долине» придерживались такой точки зрения, и понятно почему. Их ведь не изгоняли с родной земли.

— Ты полагаешь, что там происходит то же самое? — спросила Мэри-Пэт, на полсекунды опередив Эда.

— У меня создалось такое впечатление.

— Ты настолько уверен в этом, что считаешь возможным сообщить о происходящем президенту? — Это был вопрос Эда Фоули — Какому? — спросил Васко. — Вы бы только слышали, что говорят у нас в департаменте. ФБР оккупировало весь седьмой этаж так что все потрясены и не знают, кому верить. А в общем — да уверен. Это всего лишь догадка, но догадка, основанная на прошлом опыте. Самое главное сейчас — узнать, кто встречался и говорил с генералами. У нас что, нет никого в Ираке?

Оба Фоули — муж и жена — опустили головы, что явилось достаточно красноречивым ответом на вопрос.

— Голословные утверждения мистера Райана наглядно показывают, что он освоил грязную сторону политики быстрее той, которую следует, — произнес Келти. В его голосе звучала скорее обида, чем гнев. — Откровенно говоря, этого я от него не ожидал.

— Значит, вы отрицаете эти утверждения? — спросил корреспондент Эй-би-си.

— Конечно отрицаю. Нет никакого секрета в том, что в прошлом у меня были проблемы с алкоголем, но я сумел справиться с ними. Равно как нет никакого секрета и в том, что иногда мое поведение не было идеальным, но и с этим я справился, благодаря помощи церкви и любви жены, — добавил он, нежно сжимая ее руку. В ответ она одарила его взглядом, полным сочувствия и поддержки. — Сейчас самое главное — интересы страны. Здесь не должно быть места личной вражде, Сэм. Мы должны подняться выше мелочных дрязг...

— Сукин сын! — выдохнул Райан.

— Я ведь говорил, что эта процедура будет не из приятных, — заметил ван Дамм.

— Неужели он надеется на победу, Арни?

— Это зависит от многих обстоятельств. Я не могу с уверенностью сказать, что за игру он ведет.

— ., тоже мог бы напомнить мистеру Райану о его некоторых грязных делах, но сейчас нам нужно не это. Наша страна нуждается в единстве, а не в разладе. Американскому народу нужен руководитель — опытный и знающий.

— Арни, сколько еще...

— Было время, когда он был готов совокупляться со змеей, если бы кто-то держал ее и не давал вывернуться. Джек, мы не должны уподобляться ему. Вспомни, что говорил Аллен Друри: мы живем в городе, жители которого не те, кто они на самом деле, а те, какими их считают. Эд нравится средствам массовой информации, нравился всегда. Им нравится его семья. Им нравится его общественное сознание...

— Какого черта! — почти закричал Райан.

— Слушай меня и не прерывай. Ты хочешь быть президентом? В этом случае ты не имеешь права на горячность. Все время думай об этом, Джек. Когда президент теряет самообладание, это ведет к смерти людей. Ты знаешь, как это происходит. Вот почему народ всегда хочет видеть своего президента спокойным и рассудительным, понимаешь?

Райан неохотно кивнул. Иногда так хочется выйти из себя, и президентам это разрешается. Вот только надо знать, когда и при каких обстоятельствах.

— Так что же ты предлагаешь?

— Ты — президент. Веди себя как президент. Занимайся своей работой. То, что ты сказал на пресс-конференции, прозвучало неплохо. Притязания Келти не имеют под собой никаких оснований. Ты поручил ФБР проверить его заявление, но это заявление не имеет никакого значения. Ты принес присягу, живешь в Белом доме, выполняешь обязанности президента. Остальное неважно. Не обращай на него внимания, и он исчезнет. Стоит тебе, однако, вступить с ним в дебаты по поводу законности его притязаний, и этим ты сделаешь их легитимными.

— А как относительно средств массовой информации?

— Предоставь им возможность, и они все поймут.

* * *

— Летишь сегодня домой, Ральф?

Огастес Лоренц и Ральф Форстер были одного возраста и принадлежали к одной профессии. Оба начали свою медицинскую карьеру в армии Соединенных Штатов — один в медицинском управлении, другой — в качестве терапевта. Оба были приписаны к вспомогательному военному управлению во Вьетнаме еще при президенте Кеннеди, задолго до того, как война там разгорелась по-настоящему, и оба обнаружили реальный мир за пределами того, что они учили. В отдаленных регионах мира властвовали болезни, от которых умирали люди. Выросшие в американских городах, они еще помнили, как медицина победила пневмонию, туберкулез и полиомиелит. Подобно большинству людей их поколения, они считали, что инфекционные заболевания побеждены. Однако в джунглях в то время относительно мирного Вьетнама их мнение изменилось. Иногда они видели, как крепкие здоровые молодые парни, американские и вьетнамские солдаты, умирали прямо на глазах от болезней, о которых они никогда не слышали и не знали, как с ними бороться. Однажды вечером в баре «Каравелла» они пришли к выводу, что так быть не должно, и оба, будучи учеными и идеалистами, вернулись обратно и начали заново овладевать своей профессией. Это положило начало новому процессу, который теперь не закончится в течение всей их жизни. Форстер оказался в медицинском университете Джонса Хопкинса, а Лоренц возглавил отдел инфекционных заболеваний в Центре по контролю над болезнями в Атланте. За время своей работы они налетали многие тысячи миль, больше, чем некоторые пилоты авиалайнеров, и побывали в таких экзотических местах, о которых не могли и мечтать фотографы журнала «Нэшнл джиогрэфик», разыскивая невидимых невооруженному глазу смертельно опасных существ.

— Пора бы уж, иначе эти молодые парни захватят мой факультет.

— Алекс — отличный ученый, — усмехнулся кандидат в лауреаты Нобелевской премии. — Хорошо, что он ушел из армии Мы были с ним в Бразилии, ловили там рыбу, еще когда...

В стерильной лаборатории техник наконец отрегулировал электронный микроскоп.

— Смотри, — сказал Лоренц. — Вот наш друг.

Некоторые называли его «пастушьим посохом». Лоренц считал, что он больше походит на анк[124], но и это вряд ли было правильно. В любом случае назвать его красивым было нельзя. Оба ученых видели в нем воплощение зла. Вертикальная изогнутая нить называлась РНК — рибонуклеиновой кислотой. В ней находился генетический код вируса. В верхней части виднелись извивающиеся белковые структуры, назначение которых еще не было до конца ясным, но которые, по мнению обоих, определяли ход болезни. Скорее всего определяли. Они достоверно не знали этого, несмотря на двадцать лет напряженных исследований.

Эта проклятая штука не была даже живой, но все равно способна была убивать живых существ. В обычном живом организме присутствуют как РНК, так и ДНК, однако вирус наделен либо тем, либо другим. Каким-то образом он существовал в пассивном состоянии до тех пор, пока не вступал в контакт с живой клеткой. Оказавшись внутри нее, он мгновенно оживал и тут же принимался за свою смертоносную работу, словно какое-то невероятное чудовище, дождавшееся своего шанса, способное жить, расти и размножаться только за счет другого, кого оно уничтожало, чтобы перейти к другой жертве.

Вирус Эбола был элегантно прост и микроскопически мал. Сто тысяч таких вытянувшихся вирусов едва ли закроют один дюйм на линейке. Теоретически один вирус мог убивать, расти, мигрировать и убивать снова. И снова. И снова.

Медицинские анналы сохранили гораздо меньше, чем хотелось каждому из них. В 1918 году «испанский грипп», или «испанка», — скорее всего одна из форм пневмонии — пронеслась за девять месяцев по всему миру, погубив по меньшей мере двадцать миллионов человек, возможно, гораздо больше, причем заболевание протекало с такой быстротой, что некоторые жертвы ложились спать здоровыми и не просыпались на утро Однако несмотря на то что симптомы болезни были подробно описаны, состояние медицинской науки еще не достигло того уровня, чтобы распознать природу заболевания, отчего никто не знал, каким образом началась эта эпидемия. В семидесятые годы даже эксгумировали захоронения жертв «испанки» на Аляске, в зоне вечной мерзлоты, в надежде найти вирусы для последующего изучения. Это была неплохая идея, но исследования оказались безуспешными. Медицинское сообщество почти забыло об этой эпидемии, и многие считали, что в случае вспышки «испанку» удастся победить с помощью новейших методов лечения.

А вот специалисты не были в этом уверены. «Испанка», подобно СПЙДу, лихорадке Эбола и некоторым другим заболеваниям, имела, по-видимому, своим возбудителем вирус, а успехи медицины в борьбе с вирусными заболеваниями часто равняются ., нулю.

Возникновение вирусных заболеваний можно предупредить с помощью вакцин, но если инфекция уже попала в организм, оставалось только ждать, победит иммунная система пациента в этой борьбе или проиграет, причем лучшие врачи при этом порой лишь беспомощно наблюдают за ходом болезни. Врачи, как и представители других профессий, часто предпочитают не обращать внимания на то, чего они не видят и не понимают. Это является единственным объяснением того, что медицинское сообщество так поздно осознало существование СПИДа и его смертельных последствий. Вирус СПИДа был в числе экзотических патогенных микроорганизмов, которые изучали Лоренц и Форстер, и он тоже был даром африканских джунглей.

— Знаешь, Гас, иногда меня охватывают сомнения, сумеем ли мы когда-нибудь докопаться до природы этих маленьких мерзавцев.

— Докопаемся, Ральф, раньше или позже докопаемся. — Лоренц отошел от микроскопа — по сути это был монитор компьютера — и горестно вздохнул, сожалея, что не может закурить трубку. Он не хотел отказываться от этого порока, хотя работа в государственных учреждениях это предусматривала. Гас убеждал себя, что с трубкой в зубах ему лучше думается. Оба врача смотрели на экран, разглядывая извивающиеся белковые структуры.

— Вот этот взят от мальчика.

Оба, Лоренц и Форстер, шли по стопам гигантов. Лоренц написал статью об Уолтере Риде и Уилльяме Горгасе, двух армейских врачах, которые путем систематических исследований и непрерывного применения их результатов сумели победить желтую лихорадку. Однако накопление знаний в области вирусологии происходило слишком медленно и обходилось чрезвычайно дорого.

— Кенни, положи-ка на предметный столик другой образец.

— Сейчас, доктор, — послышался ответ по интеркому. Через мгновение рядом с первым образцом появился второй.

— Да, — кивнул Форстер. — Похоже, никакой разницы.

— Это из крови медсестры. А теперь смотри. — Лоренц нажал на кнопку телефона. — О'кей, Кении, включай компьютер. — Перед их глазами появилось компьютерное изображение обоих образцов. Когда одно изображение наложилось на другое, они точно совпали.

— Во всяком случае мутации не произошло.

— Для этого слишком мало возможностей. Всего два пациента. Больных надежно изолировали. А может быть, нам повезло. Проведено тестирование родителей мальчика. Похоже, у них в крови ничего не обнаружили — по крайней мере судя по телексу. Как и в окрестных деревнях. Группа ВОЗ проводит проверку в округе. Как всегда, обнаружены обезьяны, летучие мыши, насекомые. Пока — никаких зацепок. Не исключено, что это какая-то аномалия. — В словах Лоренца звучала скорее надежда, чем точка зрения.

— Я намерен поставить ряд экспериментов с этим вирусом. Заказал партию обезьян. Хочу вырастить его, поместить в живые клетки, а затем, Ральф, следить за тем, что в них ежеминутно происходит с ним. Буду брать образцы зараженных клеток, резать их, сжигать ультрафиолетом, замораживать в жидком азоте, а потом рассматривать под микроскопом. Мне хочется посмотреть, как ведет себя РНК вируса. Здесь есть какая-то последовательность.., не знаю, как это выразить. Такая мысль вроде как бродит у меня в голове. Черт побери. — Гас выдвинул ящик стола, достал оттуда свою трубку и раскурил ее спичкой. Это его кабинет в конце концов, и он действительно думал лучше с трубкой в зубах. Во время полевых экспедиций Лоренц утверждал, что дым отгоняет насекомых и к тому же он не затягивается. Из вежливости он открыл окно.

Идея, под которую он только что получил финансирование, была намного сложнее, чем его краткое объяснение, и оба ученых знали это. Для того чтобы появилось правильное представление о том, как протекает процесс внутри клетки, одну и ту же процедуру придется повторить более тысячи раз. А ведь это только начало. Понадобится осмотреть и измерить каждую клетку. На это могут уйти годы, но, если Лоренц был прав, в конце концов у ученых впервые появится представление о том, как действует вирус и как цепочка РНК влияет на живую клетку.

— Мырассматриваем такую же проблему в Балтиморе.

— Вот как?

— Часть проекта по изучению геномов. Мы пытаемся исследовать комплексное взаимодействие, выяснить ход процесса — как эти крохотные мерзавцы нападают на клетки еще на молекулярном уровне, каким образом вирус Эбола размножается без функции соответствующего преобразования внутри генома. Но все это поразительно трудно. Прежде чем искать ответы, следует выяснить, какие ставить вопросы. А затем понадобится гениальный программист, чтобы объяснить машине, как анализировать их.

Лоренц вопросительно поднял брови, — И далеко вы продвинулись?

— Пока только пишем мелом на доске, не больше.

— Ну что ж, когда мне привезут моих обезьян, я сообщу, чего нам удалось добиться. По крайней мере образцы ткани хоть что-то объяснят.

* * *

Похороны приобрели поистине эпический размах. В них принимали участие тысячи людей. Громкими криками они выражали свою преданность мертвому человеку, что помогало скрывать их истинные мысли. Гроб везли на орудийном лафете в сопровождении солдат с винтовками, перевернутыми задом наперед, следом вели оседланную лошадь без всадника, за нею шли военные — все это попадало на антенну станции «След бури» и передавалось в Вашингтон.

— Жаль, что не видно лиц, — негромко заметил Васко.

— Пожалуй, — согласился президент. Райан сохранял серьезность, хотя ему и очень хотелось улыбнуться. Он навсегда останется офицером разведки, Джек не сомневался в этом. Ему нужна была непосредственная информация, а не сведения, обработанные и приглаженные кем-то для передачи ему. В данном случае он мог наблюдать за происходящим в прямом эфире, в реальном времени, причем рядом были комментаторы, способные тут же дать необходимые объяснения.

В Америке поколением раньше это назвали бы «хэппенингом». Толпы людей стояли на тротуарах и вели себя так, потому что именно этого от них ожидали. Человеческое море буквально заполнило площадь — у нее было название, но никто не мог припомнить его, — и даже те, кто не могли видеть. А.., вот новая камера ответила на вопрос. Происходящее демонстрировалось на гигантских телевизионных экранах. Интересно, а не повторяется ли это только что сделанная запись, подумал Джек. Две шеренги генералов, заметил он, шли в ногу, вслед за лафетом.

— Как вы думаете, они долго будут идти?

— Трудно сказать, господин президент.

— Вас ведь зовут Берт, верно? — спросил президент.

— Да, сэр.

— Берт, я могу пригласить сюда одного из офицеров, проводящих утренние брифинги по поступившим разведданным, если захочу услышать, как он не сможет ответить на мои вопросы. Как и следовало ожидать, Васко растерянно мигнул. Какого черта я буду молчать? — подумал он и выпалил:

— Восемь из десяти, они скоро разбегутся.

— Вот с такими данными можно уже заключать пари. А теперь скажите мне, почему вы так думаете.

— Ираку не на что опереться. Комитет не может стоять во главе диктатуры, по крайней мере, не в течение длительного времени. Ни один из них не в силах захватить власть. А если они будут бездействовать в ожидании перемен и власть переменится, эти перемены не обещают им ничего хорошего. Их ждет такой же конец, как и генералов шаха, — спиной к стене, глядя в дула винтовок. Может быть, они попытаются сопротивляться, но я сомневаюсь в этом. У каждого из них где-нибудь на счете наверняка лежат деньги. Пить коктейли на берегу моря — это, конечно, не такое удовольствие, как быть генералом, но все же намного лучше, чем выталкивать цветочки над своей головой. К тому же им нужно позаботиться о семьях.

— Значит, нам нужно рассчитывать на то, что в Ираке появится совершенно новый режим? — спросил Джек.

— Да, сэр, — кивнул Васко.

— Подчиненный Ирану?

— Не стану спорить, — ответил Васко, — но у нас слишком мало надежной информации, чтобы предсказывать будущее. К сожалению, сэр, не могу сказать вам ничего более определенного, но вы ведь платите мне не за то, чтобы я высказывал предположения.

— Пока и этого достаточно. — Вообще-то полученной информации было слишком мало, но Васко сообщил Райану все, что мог. — Значит, мы ничего не можем предпринять? — Это был вопрос, адресованный супругам Фоули.

— Ничего, — покачал головой Эд. — Полагаю, можно было бы перебросить туда одного из наших сотрудников, находящихся в Саудовской Аравии, но тогда возникает другая проблема: к кому он обратится? Мы не имеем представления, кто стоит во главе событий, происходящих в Ираке.

— Если кто-нибудь вообще стоит, — добавила Мэри-Пэт, глядя на шеренги марширующих генералов. Ни один из них не выбился вперед.

* * *

— Что вы хотите сказать? — спросил покупатель.

— Вы мне вовремя не заплатили... — Поставщик осушил первую кружку пива и рыгнул. — У меня появился другой покупатель.

— Но я задержался с оплатой всего на два дня, — возразил покупатель. — У нас возникли проблемы, связанные с переводом денег.

— Сейчас у вас есть деньги?

— Да.

— Тогда я достану вам обезьян. — Поставщик поднял руку и, щелкнув пальцами, привлек внимание бармена. Английский плантатор пятьдесят лет назад не сделал бы этого лучше. — Тут никаких трудностей. Вам через неделю? Или быстрее?

— Но Центру по контролю над болезнями они нужны немедленно. Самолет уже в пути.

— Сделаю все, что от меня зависит. Только объясните своему клиенту, если он хочет вовремя получить заказанную им партию, он должен вовремя заплатить за нее. Спасибо, — поблагодарил он бармена. — И одну для моего друга, пожалуйста. — Теперь он мог позволить себе это, поскольку сумма его устраивала.

— Сколько времени нам придется ждать?

— Я уже сказал вам. Неделю. Может быть, меньше. — Почему этот парень так волнуется из-за нескольких дней? — недоуменно подумал поставщик.

У покупателя не было выбора, по крайней мере не было выбора в Кении. Он решил выпить пива и поговорить о других вещах. Затем позвонить в Танзанию. В конце концов африканские зеленые обезьяны широко распространены по всей Африке. Вряд ли в ближайшее время наступит дефицит этого товара, подумал он. Однако через два часа его точка зрения изменилась. На всех рынках, поставляющих африканских зеленых обезьян, наблюдался дефицит, хотя он продлится всего несколько дней — именно столько времени потребуется трапперам, чтобы отыскать еще несколько мест обитания этих длиннохвостых паразитов.

Помимо своих обязанностей комментатора, Васко вел перевод выступлений на похоронах.

— Мудрый и любимый вождь, так много давший нашей стране...

— В том числе сумевший контролировать народонаселение с помощью войн и каторжных работ, — фыркнул Эд Фоули.

Солдаты — все члены Национальной гвардии — перенесли гроб в заранее сооруженный мавзолей, и вместе с ним ушли в прошлое двадцать лет иракской истории. Теперь главный вопрос в том, подумал Райан, кто будет писать следующую главу?

Глава 15 Доставка

— Итак, каковы результаты? — спросил президент Райан, проводив последних гостей.

— Прошение об отставке — если оно вообще было — отсутствует, сэр, — ответил инспектор О'Дей. — Наиболее важное, что мы узнали до настоящего времени, заключается в том, что госсекретарь Хансон не обращал особого внимания на соблюдение правил работы с секретными документами. Эти сведения мы получили от начальника службы безопасности Госдепартамента. Он говорит, что неоднократно обращал внимание госсекретаря на нарушение этих правил. Агенты, прибывшие вместе со мной, сейчас опрашивают сотрудников, чтобы установить, кто входил в кабинет госсекретаря и выходил из него. Мы начали расследование с этого.

— Кто занимается этим? — Райан вспомнил, что Хансон, несмотря на то что был отличным дипломатом, никогда не прислушивался к советам, от кого бы они не исходили.

— Мистер Мюррей поручил Управлению внутренней безопасности вести расследование независимо от него. Это означает, что я тоже не могу участвовать в нем, потому что в прошлом докладывал непосредственно вам. То, что я говорю сейчас об этом, будет моим последним вмешательством в расследование этого дела.

— Значит, оно будет вестись строго в соответствии с правилами?

— Да, господин президент, именно так и нужно поступить, — кивнул, инспектор. — Агенты Управления внутренней безопасности будут пользоваться дополнительной поддержкой юридического департамента Министерства юстиции. В него входят сотрудники с дипломами юристов, которые играют роль юридических ищеек. Это знающие и опытные люди. — О'Дей на мгновение задумался. — Между прочим, кто побывал за последнее время в кабинете вице-президента?

— Здесь, вы имеете в виду?

— Да, сэр.

— За последнее время — никто, — ответила Андреа Прайс. — Им не пользовались, после того как он подал прошение об отставке. Его секретарь ушла вместе с ним и...

— Было бы неплохо послать кого-нибудь и проверить пишущую машинку. Если на ней установлена обычная лента...

— Отличная мысль! — Прайс вскочила и едва не выбежала из Овального кабинета. — Одну минуту. Может быть, будет лучше, если ваши люди...

— Я сейчас позвоню, — заверил ее О'Дей. — Извините, господин президент. Мне следовало подумать об этом сразу. Дайте указание, чтобы кабинет был немедленно опечатан.

— Я сейчас же займусь этим, — ответила Прайс.

* * *

Шум стоял невыносимый. Обезьяны — животные, ведущие стадный образ жизни, и привыкли жить «компаниями» около восьмидесяти особей, населяя главным образом опушки лесов, выходящих на широкие саванны. Так им безопаснее было спускаться с деревьев в поисках пищи на открытой местности. За последние сто лет они усвоили, что совершать набеги на плантации фермеров проще и легче, чем следовать тому, чему научила их природа, — ведь люди, хозяйничающие на фермах, принимали меры для борьбы с хищниками — вечными врагами обезьян. Африканская зеленая обезьяна — лакомство для леопарда и гиены, однако теленок ничем не хуже, и фермерам приходилось защищать свой скот. В результате возник забавный экологический хаос. Для защиты скота фермеры, законно или незаконно, уничтожали хищников. Это привело к тому, что популяция обезьян стала быстро увеличиваться, и эти голодные животные принялись совершать налеты на плантации, где фермеры выращивали пищу для себя и своего скота. Вдобавок ко всему обезьяны уничтожали и насекомых, которые наносили ущерб посевам, и это позволило местным экологам предположить, что уничтожение обезьян нанесет ущерб растениям. Для фермеров ситуация была намного проще. Они убивали всех, кто пожирал их скот. Если появлялись вредители, наносящие ущерб посевам, фермеры уничтожали и их. Насекомые слишком малы, их не видно, зато обезьяны достаточно заметны, так что никто из фермеров не возражал против появления трапперов.

Африканская зеленая обезьяна относится к семейству cercopi-thecus. У нее желтые усы и борода, а шерсть на спине — золотисто-зеленая. Продолжительность жизни этих животных до тридцати лет, но это главным образом в неволе, жизнь же в джунглях, населенных хищниками, опасна, а потому гораздо короче. Африканские зеленые обезьяны ведут стадный образ жизни. Такое стадо состоит из самок с детенышами, а самцы присоединяются к нему по отдельности на несколько недель или месяцев, чтобы потом снова уйти в джунгли. Обилие самок в брачный сезон создает для самцов благоприятную ситуацию. Однако в самолете положение весьма усложнилось. У некоторых самок уже наступил брачный сезон, но поскольку клетки стояли рядами, одна на другой, эти самки оказались недоступными для самцов. Это приводило их в бешенство, и самцы, оказавшиеся в соседних клетках, шипели, царапались и плевались. Ситуация усугублялась еще и тем, что грузчики, устанавливая клетки в грузовом отсеке самолета, не обращали внимания на тот простой факт, что и самцы и самки сидели в одинаковых клетках, а у африканских зеленых обезьян самцы вдвое больше самок. Таким образом, едва помещающиеся в клетках самцы, чувствуя самый привлекательный из всех естественных запахов, не могли добраться до его обладательниц, таких близких и таких недоступных. Вдобавок ко всему незнакомая обстановка и отсутствие воды и пищи вызвало то, что можно назвать только «обезьяньим бунтом», а поскольку эту проблему нельзя было решить дракой, в транспортном отсеке стоял оглушительный яростный визг четырехсот обезьян, который заглушал рев двигателей JT-8, несущих «Боинг-707» над Индийским океаном на восток.

Летчики наглухо закрылись в своей кабине и надели наушники. Благодаря этим мерам доносящийся до них шум оказался приглушенным, но это не избавило пилотов от ужасающей вони, поскольку вентиляционная система заставляла воздух циркулировать по всему самолету, что еще больше увеличивало ярость обезьян и вызывало тошноту у экипажа.

Старший пилот, и при обычных обстоятельствах способный ругаться весьма цветисто, скоро истощил запас ругательств и устал обращаться к Аллаху с мольбами, в которых просил избавить экипаж от этих отвратительных существ. В зоопарке он, наверно, с улыбкой показывал бы этих забавных длиннохвостых животных своим сыновьям, и те бросали бы им земляные орешки. Однако здесь все было иначе. Когда терпение пилота истощилось, он надел кислородную маску и включил аварийное питание, мысленно представив, как было бы хорошо открыть дверцы грузового отсека — мгновенная декомпрессия прикончила бы обезьян и самолет очистился бы от отвратительной вони. Пилот почувствовал бы себя лучше, если бы знал то, о чем уже инстинктивно догадывались обезьяны, — после прибытия к месту назначения их всех ждал страшный конец.

* * *

Бадрейн снова встретился с генералами в бункере правительственной связи. Окруженный со всех сторон многометровой массой бетона, он не чувствовал себя в безопасности. Они собрались здесь по единственной причине — бункер был скрыт под построенной над ним для маскировки типографией, которая действительно печатала книги. Это здание, как и еще несколько, уцелели только по недосмотру американской разведки. Две «умные» бомбы уничтожили фабрику прямо напротив типографии, по другую сторону улицы. Огромные воронки были хорошо видны на том месте, где раньше находилась фабрика. Это урок, который следует запомнить надолго, подумал Бадрейн. Чтобы поверить в силу американского оружия, надо собственными глазами увидеть результаты его применения. Не читать об этом в газетах и не смотреть по телевидению — это совсем не то. Над головой Бадрейн чувствовал пятиметровую толщу железобетона, служившую крышей бункера, построенного под руководством немецких инженеров. Он поднял голову и увидел отпечатки опалубки, удерживавшей жидкий бетон. Ни единой трещины. И все-таки бункер уцелел только потому, что американцы ошиблись и нанесли бомбовый удар по противоположной стороне улицы. И хотя Али Бадрейн провел всю жизнь в мире оружия и вооруженной борьбы, лишь сейчас он воочию увидел его ужасную силу.

Генералы были гостеприимными хозяевами. К нему приставили полковника, который выполнял каждое его желание. Два сержанта разносили закуски и напитки. Накануне Бадрейн наблюдал по телевидению за церемонией похорон. Следовало ожидать, что одна из американских телевизионных компаний будет передавать ее на весь мир. Иракцы, как и большинство народов этого региона, отличаются пылкостью, особенно когда их заставляют собираться огромными толпами и предупреждают, как нужно себя вести. Они легко поддаются влиянию властных людей, выполняют все их указания, и Бадрейн знал, что для них не особенно и важно, кто эти люди. К тому же, кто знает, насколько искренни проявляемые ими чувства? Осведомители тайной полиции по-прежнему шныряли в толпе и следили за теми, кто не выражали достаточного восторга или печали. Служба безопасности, не сумевшая сохранить жизнь президента, не бездействовала, и все знали об этом. Так что можно предположить, что далеко не все эмоции, которые он видел на экране, не вся бурная скорбь иракцев были искренними. Бадрейн усмехнулся. Иракцы походили на женщину, притворно выражающую несказанное наслаждение, чтобы польстить мужчине. Вопрос заключался в том, заметят ли разницу сидящие здесь мужчины, так часто получающие удовольствие, не обращая внимания на поведение женщины?

Генералы приезжали по одному, опасаясь сепаратного обсуждения проблемы, которая занимала их всех. Изящный резной буфет, полный бутылок и бокалов, был открыт, и для генералов не существовало запретов ислама. Бадрейн не обращал на это внимания. Перед ним стоял стакан водки, вкус к ней он приобрел двадцать лет назад в Москве, которая была тогда столицей громадного государства.

Они были на удивление спокойны для столь могущественных людей, особенно если принять во внимание, что прибыли с поминок человека, которого никогда не любили. Генералы пили главным образом шотландское виски и опять же главным образом следили друг за другом. На экране все еще включенного телевизора шла передача местной телестанции, повторявшей в записи церемонию похорон, и диктор восхвалял непревзойденные достоинства погибшего лидера. Генералы смотрели и слушали, однако лица их выражали не столько печаль, сколько страх. Их мир рухнул. Генералов не трогали ни вопли граждан, собравшихся на площади, ни слова диктора. Они знали правду.

Наконец прибыл последний. Это был директор службы безопасности, встречавший Бадрейна на аэродроме. Он выглядел щеголевато — успел заехать в свою штаб-квартиру. Все головы обернулись к нему, и он ответил, даже не ожидая вопроса.

— Все спокойно, друзья.

Пока. Об этом тоже можно было не говорить вслух. Бадрейн мог бы взять слово и обратиться к собравшимся, но решил на этот раз промолчать. Он умел говорить и знал силу убеждения. Однако на этот раз убедительнее всего будет молчание. Бадрейн просто смотрел на них, зная, что его взгляд намного красноречивее всяких слов.

— Мне это не нравится, — произнес наконец один из генералов. После его слов не изменилось ни одно лицо. И неудивительно. Это не нравилось никому. Тот, кто произнес короткую фразу, всего лишь выразил мысли всех присутствующих, продемонстрировав тем самым, что он слабее других.

— Откуда мы знаем, что можем положиться на вашего повелителя? — спросил командующий национальной гвардией.

— Он поклялся на Коране. — Бадрейн поставил стакан на стол. — Если хотите, можете послать к нему делегацию, членов которой выберете сами. В этом случае я останусь заложником. Но тогда нужно действовать быстро, не теряя времени.

Это они понимали и без него. То, чего они боялись больше всего, могло произойти как до их отъезда, так и после. Снова воцарилась тишина. Теперь генералы не притрагивались к своим бокалам. Бадрейн без труда читал их мысли. Все они хотели, чтобы кто-то другой принял решение, и они согласятся с этим решением или усомнятся в нем, и в течение этой дискуссии будет выработана общая позиция, которую, наверно, займут все, хотя два или три генерала предложат альтернативное решение. Это зависело от того, кто из них первым положит на весы свою жизнь и взвесит ее, глядя в неопределенное будущее. Наконец заговорил один из генералов.

— Я поздно женился, — произнес командующий военно-воздушными силами. В молодости и до тридцати пяти лет он был летчиком-истребителем — правда, больше времени проводил на земле, чем в воздухе. — У меня маленькие дети. — Он сделал паузу и посмотрел по сторонам. — Думаю, вы все знаете, что произойдет с нашими семьями в случае.., неблагоприятного развития событий.

Это достойное вступление, подумал Бадрейн. Они не трусы в конце концов, а солдаты.

Клятва Дарейи на Коране не возымела убедительного действия. Прошло немало времени с тех пор, как каждый из них побывал в мечети, разве только если требовалось сфотографироваться в притворной молитве Аллаху, и хотя отношение к этому их врага было совсем иным, вера в религиозные убеждения противника начинается в собственном сердце.

— Полагаю, речь идет не о финансах, — сказал Бадрейн и для того, чтобы убедиться, что дело обстоит именно таким образом, и чтобы дать им возможность самим обдумать эту возможность. Несколько генералов повернули головы и посмотрели на него с выражением, похожим на насмешку, и это было ответом на его вопрос. Несмотря на то что официальные иракские вклады в иностранных банках были давно заморожены, существовало множество других, которых эта мера не коснулась. Национальность вкладчика, в конце концов, мало интересует руководителей банков, причем с ростом размеров вклада этот интерес постоянно уменьшается. Бадрейн знал, что каждый из этих генералов мог распоряжаться состоянием в твердой валюте, измеряемым девятью цифрами — скорее всего в долларах или фунтах стерлингов, — и сейчас не время интересоваться источником этих богатств.

Следующий вопрос заключался в том, куда они могут перебраться и могут ли попасть туда, не подвергаясь риску? Бадрейн читал эти мысли на их лицах, но в данный момент был бессилен что-либо предпринять. Ирония положения, которую мог оценить лишь он один, заключалась в том, что их врагу, которого они смертельно боялись и в клятву которого не верили, больше всего хотелось унять их тревогу и сдержать данное им слово. Однако Али знал, что он поразительно терпеливый человек. В противном случае аятолла не оказался бы там, где находится сейчас.

* * *

— Вы полностью уверены в этом?

— Ситуация является почти идеальной, — ответил собеседник Дарейи и объяснил причину.

Даже столь религиозному человеку, как аятолла, свято верившему в волю Аллаха, совпадение событий казалось слишком уж благоприятным, и тем не менее оно было именно таким — или таким казалось.

— Итак?

— Начинаем действовать в соответствии с планом.

— Отлично. — На самом деле он придерживался иной точки зрения. Дарейи предпочел бы решать не все проблемы сразу, а сконцентрировать свое внимание на трех, развивающихся поочередно, но это не всегда возможно. К тому же не исключено, что создавшееся положение — это знак свыше. В любом случае у него не было выбора. Странно, что он чувствовал себя в плену событий, которые сам привел в действие.

* * *

Самым трудным оказалось урегулировать проблему со Всемирной организацией здравоохранения. Это удалось сделать лишь потому, что до сих пор все развивалось столь благоприятно. Бенедикт Мкуза, пациент «Зеро», был мертв, а его тело кремировано. Группа из пятнадцати экспертов ВОЗ обшарила окрестности деревни, в которой жил мальчик, и ничего пока не обнаружила. Критическое время еще не истекло — у заирской Эбола нормальный инкубационный период от четырех до десяти суток, хотя были зарегистрированы аномальные случаи, когда он составлял от двух до девятнадцати дней — но другой такой случай произошел у него на глазах. Оказалось, что юный Мкуза имел склонность к натуралистике и проводил много времени в джунглях, так что сейчас в тропическом лесу работала поисковая партия, которая вылавливала грызунов, летучих мышей и обезьян, в очередной раз пытаясь найти «носителя» смертоносного вируса. Члены экспедиции очень надеялись, что на этот раз им улыбнется удача. Пациента «Зеро» доставили прямо в больницу благодаря видному общественному положению семьи. Его родители, богатые и образованные люди, доверили лечение мальчика специалистам, не пытаясь вылечить его самостоятельно, и этим, по-видимому, спасли себя, хотя даже сейчас ждали конца инкубационного периода с ужасом, который даже превосходил горе по умершему сыну. Ежедневно у них брали пробы крови, однако тесты могли оказаться ошибочными, как неосторожно сообщил им один равнодушный врач. Независимо от этого специалисты ВОЗ надеялись, что эта вспышка лихорадки Эбола ограничится двумя жертвами, и поэтому согласились рассмотреть предложение доктора Моуди.

Разумеется, не обошлось без возражений. Местные заирские врачи настаивали на том, чтобы лечение сестры Жанны-Батисты продолжалось в их больнице. Тут был определенный смысл. Они накопили больший опыт в лечении заирской Эбола, чем кто-либо другой, хотя пациентам это принесло до сих пор мало пользы, и делегация ВОЗ не хотела оскорблять своих заирских коллег по политическим причинам. Трагические инциденты случались и раньше, так что высокомерие европейских врачей вызывало недовольство местного медицинского персонала.

Будет лишь справедливо отметить, что обе стороны были до определенной степени правы. Профессиональная подготовка африканских врачей была не одинаковой. В одних случаях она была блестящей, в других оставляла желать много лучшего, а большинство составляли рядовые врачи. Решающим аргументом послужила высочайшая репутация профессора Руссо в международном медицинском сообществе. Он был талантливым ученым и преданным своему делу клиницистом, который отказывался верить в неизлечимость вирусных болезней. Руссо, следуя традициям великого Пастера, не сомневался, что в конце концов сумеет добиться успеха. Он использовал при лечении лихорадки Эбола рибавирин и интерферон, но безрезультатно. Его последние теоретические исследования были исключительно яркими, хотя, скорее всего, вряд ли могли оказаться эффективными, но они дали определенные результаты при опытах на обезьянах, и ему хотелось попробовать свой метод на пациенте в строго контролируемых условиях. Хотя несовершенство метода исключало его использование в клинических условиях, но с чего-то следовало начинать.

Решающим фактором, как и можно было ожидать, оказалась личность пациента. Многие сотрудники медицинской группы ВОЗ знали Жанну-Батисту по ее работе во время недавней вспышки лихорадки Эбола в Киквите. Жанна-Батиста вылетела туда, чтобы руководить действиями местных медицинских сестер, а врачи, как и представители других профессий, склонны к сочувствию, когда речь идет об одном из них. Наконец было принято решение, что доктор Моуди может перевезти пациентку в Париж.

Технические обстоятельства транспортировки оказались достаточно сложными. Для перевозки на аэродром решили воспользоваться грузовиком, а не каретой «скорой помощи», так как грузовик потом легче подвергнуть дезинфекции. Пациентку подняли на пластиковом листе, положили на каталку и вывезли в коридор. Он был пуст — по распоряжению врача всех удалили, и как только Моуди с сестрой Марией-Магдаленой покатили больную к двери в дальнем его конце, техники в пластиковых «космических костюмах» последовали за ними, обрызгивая пол и стены дезинфицирующим раствором, так что в коридоре образовался смрадный искусственный туман, который следовал за процессией, словно выхлопные газы за старым автомобилем.

Пациентка находилась под воздействием сильнодействующих транквилизаторов и была надежно закреплена на носилках. Тело ее окутывал кокон, чтобы не допустить разбрызгивания крови, зараженной смертоносным вирусом. Пластиковый лист, на котором она лежала, также был обработан дезинфицирующим раствором, так что в случае проникновения вируса наружу он тут же попадал во враждебную среду. Толкая перед собой каталку, Моуди не переставал изумляться собственному безумию — ведь он решился на смертельный риск. Лицо Жанны-Батисты было неподвижным и вялым от предельной дозы наркотика, хотя на нем уже проступили растущие пятна петехии.

Каталку вывезли на платформу, где обычно разгружали оборудование и припасы, поступавшие в больницу. Здесь уже стоял грузовик, за рулем которого сидел шофер. Он не решался даже обернуться назад и лишь изредка поглядывал в зеркало заднего обзора. Изнутри кузов также был обработан дезинфицирующей жидкостью, и как только каталка оказалась внутри и двери закрылись, грузовик тронулся в короткий путь к местному аэродрому. Он следовал в сопровождении полицейского эскорта со скоростью, не превышавшей тридцати километров в час.

Обстоятельства благоприятствовали транспортировке. Солнце все еще стояло высоко, и от его жарких лучей закрытый кузов быстро превратился в передвижную печь, превратив в пар химикалии, которые создали там атмосферу, насквозь пропитанную обеззараживающими газами. Запах дезинфицирующих веществ проникал даже через фильтры защитных костюмов. К счастью, врач давно привык к этому запаху.

Самолет уже ждал их на аэродроме. «Гольфстрим G-IV» прибыл всего два часа назад после прямого перелета из Тегерана. Его салон успели освободить, оставив только два кресла и кушетку.

Моуди почувствовал, что грузовик остановился и водитель задним ходом подал его к самолету. Когда двери открылись, яркие лучи солнца ослепили их. Сестра Мария-Магдалена наклонилась и заботливо заслонила рукой глаза умирающей подруги.

Возле самолета стояли две монахини в защитных костюмах и священник, который отошел, правда, несколько дальше. Все они читали молитвы, пока пластиковый лист с лежащей на нем пациенткой вынесли из фургона и осторожно поместили на кушетку в салоне белого реактивного самолета. Понадобилось пять минут, чтобы надежно закрепить тело сестры Жанны-Батисты на новом ложе, после чего наземная команда удалилась. Моуди внимательно осмотрел пациентку, проверил пульс и кровяное давление — первый был частым, а второе продолжало падать. Это не могло не беспокоить. Сестра Жанна-Батиста нужна была ему живой как можно дольше. Закончив осмотр, Моуди дал знак летчикам, сел в кресло и пристегнул ремни.

Глянув в иллюминатор, он с тревогой успел заметить телевизионную камеру, направленную на самолет. По крайней мере съемку ведут издалека, успокоил себя врач. В этот момент заработал первый двигатель. Через иллюминатор на противоположной стороне салона Моуди увидел, что обработка грузовика уже началась. Это делалось с излишним рвением. Вирусы Эбола при всей своей смертоносной природе представляли собой хрупкие организмы. От солнечных или ультрафиолетовых лучей, как и при высокой температуре, они быстро погибали. Именно это и затрудняло поиски носителя. Кто-то переносил этот смертоносный вирус. Лихорадка Эбола не могла существовать сама по себе, но обеспечивающего комфортное пристанище страшному вирусу носителя ее, который роковое заболевание вознаграждало тем, что не причиняло ему вреда, обнаружить не удалось. Это таинственное живое существо появлялось то там то тут на Африканском континенте подобно призраку. Врач недовольно хмыкнул. Когда-то он надеялся обнаружить этого носителя и связывал с этим свои планы, но этой надежде не суждено было осуществиться. Зато теперь у него в руках оказалось нечто почти ничем не уступающее этому. У него был живой пациент, в теле которого стремительно размножались патогенные организмы, и тогда как все предыдущие жертвы этой геморрагической лихорадки были сожжены или похоронены в земле, пропитанной химикалиями, для этой жертвы уготована совершенно иная судьба. Самолет двинулся с места. Моуди еще раз проверил пристежные ремни и подумал, что неплохо было бы чего-нибудь выпить.

В кокпите пилоты были в продезинфицированных летных костюмах из номекса. Маски, закрывающие лица, заглушали их голоса, так что даже просьбу о разрешении на взлет пришлось повторить несколько раз. Наконец в башне управления полетами поняли их, «гольфстрим» начал стремительный разбег и устремился в синее африканское небо, направляясь на север. Первый этап перелета в 2551 милю будет продолжаться чуть больше шести часов.

Тем временем другой точно такой же «Гольфстрим G-IV» уже совершил посадку в Бенгази, и теперь его пилоты выслушивали инструктаж о поведении в чрезвычайных обстоятельствах, которые скоро наступят.

* * *

— Каннибалы, — пробормотал Холбрук и покачал головой, словно не веря тому, что услышал. Он встал поздно, так как до глубокой ночи просидел у телевизора — слушал речь этого парня Райана, а потом обсуждение запутанного положения с Конгрессом. Комментаторы только делали вид, что глубоко в этом разбираются. В общем-то неплохая речь, если принять во внимание сложившиеся обстоятельства. Бывают и похуже. Впрочем, все это ложь, не больше чем телевизионное шоу. Уже заранее знаешь, даже те речи, что тебе нравятся, не касаются важных проблем страны, хотя выступающие изо всех сил стараются показать обратное. А вот эту речь Райану написал какой-то талантливый человек, он сумел правильно оценить обстановку и указать на меры, способные изменить ее. Он-то мог это оценить. Не один год «горцы» пытались составить обращение к народу, чтобы привлечь людей на свою сторону, но так и не удалось написать что-то конструктивное. И дело, разумеется, не в том, что неверны идеи. На этот счет у него не было сомнений. Проблема заключалась в том, как это выглядело внешне, и лишь правительство при поддержке такого союзника, как Голливуд, могло располагать талантами, способными запутывать сознание этой массе несчастных кретинов и заставлять их верить, — только так можно все это объяснить.

Но теперь во вражеском лагере произошел раскол. Эрни Браун, приехавший, чтобы разбудить друга, приглушил звук телевизора.

— Думаю, Пит, в этом городе им обоим не хватит места.

— Ты думаешь, к заходу солнца один из них исчезнет? — спросил Холбрук.

— Хотелось бы. — Юридические комментарии, которые они только что услышали по Си-эн-эн, были не яснее политических требований ниггеров в их марше на Вашингтон за увеличение социальных пособий безработным. — Видишь ли, в Конституции ничего не сказано о том, как поступить в такой ситуации. Думаю, они сами могли бы решить этот вопрос на Пенсильвания-авеню еще до заката, взяв в руки револьверы сорок четвертого калибра, — с усмешкой добавил Эрни.

— Вот было бы зрелище, — отозвался Пит.

— Слишком по-американски, — покачал головой Браун. Он мог бы добавить, что Райан однажды уже был в таком положении — если верить газетам и телевидению. Да, совершенно верно. Оба припомнили, что это произошло в Лондоне, и, по правде говоря, испытывали гордость, что американец показал европейцам, как пользоваться револьвером, — они там ни хрена не понимают в оружии. Хуже голливудских актеров. Жалко, что Райан сошел с верного пути. А что касается этих россказней, почему он решил возглавить правительство, — да все они так говорят. Этот кретин Келти по крайней мере сослался на поддержку семьи, церкви, разглагольствовал о национальных ценностях. Все они жулики и воры, и этот не лучше. Хоть не лицемерил. Высококлассный мошенник или.., койот? Да, вот это верно. Всю жизнь был политическим мошенником, и такова его природа. Нельзя винить койота за то, что тот воет на луну; он просто родился койотом — вот и все. Конечно, койоты паразиты, от них никакой пользы. Местные фермеры могут убивать их сколько угодно... Браун повернул голову.

— Пит?

— Да, Эрни? — Холбрук протянул руку к пульту дистанционного управления, чтобы включить звук.

— У нас сейчас конституционный кризис, верно? Теперь Холбрук посмотрел на приятеля.

— Да, так утверждают все эти болтуны, эти «говорящие головы» по телевидению.

— А теперь стало еще хуже, верно?

— Ты имеешь в виду вмешательство Келти? Похоже на то. — Пит отложил телевизионный пульт. У Эрни появилась какая-то новая мысль.

— Что, если мы... — начал Браун и замолчал, глядя на фигуры, безмолвно двигающиеся на экране. Холбрук знал, что Эрни требуется время, чтобы мысли оформились, но часто они стоили того, чтобы подождать.

* * *

Уже после полуночи «Боинг-707» наконец совершил посадку в международном аэропорту Тегеран-Мехрабад. К этому времени члены экипажа действовали механически, словно зомби, — они находились в воздухе почти непрерывно тридцать шесть часов, что намного превышало допустимые пределы безопасности в гражданской авиации. К тому же их выводила из себя природа груза в заднем отсеке. К концу перелета настроение стало совсем отвратительным, так что во время длительного снижения они стали даже раздраженно ворчать друг на друга. Однако авиалайнер все-таки коснулся посадочной дорожки, хотя и с необычно тяжелым ударом, после чего каждый из трех членов экипажа испустил вздох облегчения и почувствовал смущение из-за раздражения, которое испытывал раньше. Старший пилот покачал головой, вытер усталой рукой лицо и между двумя рядами синих огней направил самолет к югу. Аэропорт служил еще и местом базирования иранских ВВС. Самолет закончил поворот и въехал на просторную разгрузочную платформу, отведенную для военных самолетов — хотя на нем была гражданская разметка, «Боинг-707» принадлежал к иранским ВВС. Пилоты с удовлетворением увидели, что здесь их уже ждали грузовые машины. Самолет остановился. Механик выключил двигатели, и старший пилот поставил его на тормоза. Все трое посмотрели друг на друга.

— У нас позади длинный день, друзья, — сказал старший пилот, извиняясь тем самым за собственную грубость.

— За которым последует не менее продолжительный сон, да поможет нам Аллах, — отозвался механик — именно он во время полета служил главной мишенью для резких замечаний пилота. Это означало, что он принимает его извинения. В любом случае они слишком устали, чтобы продолжать ссору, а после хорошего отдыха вообще забудут о ней.

Сняв кислородные маски, пилоты окунулись в густое зловоние, волны которого исходили из грузового отсека. Лишь крайним усилием воли летчикам удалось удержать позыв к рвоте, после того как открылись двери в хвостовой части самолета. Пока они не могли покинуть свои кресла. Самолет был до предела забит клетками, и выбраться из кокпита можно было лишь через окна — а это было ниже их достоинства. Приходилось ждать, пока закончится разгрузка, чтобы выйти на свободу, как это нередко случается с пассажирами на международных терминалах.

Разгрузкой занимались солдаты. Она проходила гораздо труднее и медленнее, так как командира не предупредили о необходимости рукавиц. Клетки имели проволочную ручку наверху, но африканские зеленые обезьяны были раздражены ничуть не меньше, чем летчики в кокпите, и делали все возможное, чтобы укусить или расцарапать руки, поднимавшие клетки. Солдаты реагировали на это по-разному. Одни лупили по прутьям, надеясь напугать обезьян. Другие, кто были поумнее, сняв куртки, пользовались ими, чтобы уберечь руки. Скоро возникла человеческая цепочка, и клетки с обезьянами по одной стали передавать и устанавливать в машины.

Погрузка сопровождалась невероятными звуками. Этой ночью в Тегеране едва тянуло до десяти градусов, намного ниже привычной для обезьян температуры, но это ничуть не охладило их общего возбуждения, которое было разогрето событиями последних дней. Обезьяны реагировали на это новое ощущение таким визгом и ревом, что они были слышны далеко за пределами разгрузочной площадки. Даже те, кто никогда прежде не слышал обезьяньих воплей, не могли спутать их ни с чем, но с этим ничего нельзя было поделать. Наконец погрузка закончилась. Дверь кокпита открылась, и пилоты смогли увидеть, во что превратился их обычно безукоризненно чистый самолет. Они не сомневались, что пройдут недели, прежде чем удастся избавиться от вони, да и чистка отсека была непростым делом, о котором сейчас лучше было не думать. Они постарались поскорее миновать хвостовой отсек и спуститься по трапу, чтобы пройти на стоянку к своим автомобилям.

Обезьян повезли на север. Это был третий — или четвертый, — но определенно последний этап их путешествия на автотранспорте. На этот раз поездка оказалась непродолжительной. Грузовые фургоны выехали на шоссе с разделительной полосой, миновали развязку, «клеверный лист», построенный еще во времена шаха, и затем направились на запад, к Хасанабаду. Здесь находилась ферма, уже давно приспособленная для той цели, с которой привезли из Африки обезьян. Ферма была государственной и служила экспериментальной станцией для выращивания новых видов сельскохозяйственных растений и испытания удобрений, но сейчас была зима и работы замерли. Только что сюда привезли финики из юго-восточной части страны. Обезьяны почувствовали их запах, как только машины с клетками подъехали к недавно построенному трехэтажному зданию. Знакомый запах еще больше взволновал животных — им не давали ни воды ни пищи с того момента, как они покинули свой родной континент, а теперь с запахом появилась надежда на еду и к тому же вкусную, какой и должна быть еда приговоренных.

* * *

«Гольфстрим G-IV» совершил посадку в Бенгази точно по расписанию. Вообще-то рейс оказался приятным, насколько это возможно при таких обстоятельствах. Даже воздух, который обычно над центральной частью Сахары отличается турбулентностью, на этот раз был спокойным, так что полет прошел гладко. Сестра Жанна-Батиста почти не приходила в сознание, лишь несколько раз открывала глаза и засыпала снова. По сути ей было комфортнее, чем остальным четверым на борту, — защитные костюмы не позволяли им выпить и глотка воды.

После посадки двери самолета остались закрытыми. К нему подъехали два автозаправщика, их водители присоединили шланги к длинным белым крыльям. Доктор Моуди все еще нервничал и не спал. Сестра Мария-Магдалена дремала. Она была так же стара, как и ее пациентка, и последние дни провела почти без сна, ухаживая за нею. Очень жаль, хмуро подумал Моуди, глядя в иллюминатор. В его сердце больше не было ненависти к этим людям. Прежде он чувствовал иначе. Ему казалось, что все европейцы являются врагами его народа, но эти двое были другими. Их родина сохраняла нейтралитет по отношению к его государству. Они совсем не походили на аниматических африканских язычников, нечестивых и не верящих в истинного Бога. Эти две монахини посвятили свою жизнь служению Ему, и Моуди удивило, что обе с уважением относились к его религии и его молитвам. Но особенно его трогало их убеждение, что христианская вера является дорогой к прогрессу, а не слепым признанием предопределенной судьбы, что составляло часть исламского вероисповедания. Мария-Магдалена держала в руках продезинфицированные четки, которыми она пользовалась, вознося свои молитвы святой деве Марии, матери пророка Иисуса, к которой Коран относился с таким же уважением, как и Святое писание Марии-Магдалены, к тому же дева Мария была образцом женщины, лучшей из всех женщин, когда-либо живших на земле...

Моуди резко повернул голову и посмотрел в иллюминатор. Не следовало позволять себе подобные мысли. Перед ним поставили задачу, и эти женщины служили средством к ее решению. Судьба одной была предначертана Аллахом, вторая выбрала ее сама. Все очень просто. Моуди не сам выбрал стоящую перед ним задачу, она былапоставлена ему извне. Это стало очевидным, когда автозаправщики отъехали от самолета и двигатели заработали снова. Летный экипаж торопился, и он тоже не мог дождаться как можно скорее оставить позади самый опасный этап операции и приступить к привычному для него. Теперь он имеет все основания быть довольным. Позади столько лет жизни среди язычников, в тропической жаре, без единой мечети вблизи. Жалкая, порой отвратительная пища, причем никогда не знаешь, чистая ли она или нечистая. Все это осталось позади. А впереди была служба во имя Аллаха, на благо его родины.

Не один, а два одинаковых самолета вырулили на главную взлетную полосу, подрагивая на стыках бетоннных плит, ставших неровными из-за убийственной летней жары и поразительного холода зимних ночей. Первым начал разбег другой самолет, не тот, в котором находился Моуди. Этот «Гольфстрим G-IV» внешне ничем не отличал от его самолета за исключением одной цифры на хвостовом оперении, он промчался по взлетной дорожке и, взлетев, направился на север. Самолет Моуди точно так же промчался по дорожке, но, как только подняли шасси и они скрылись в корпусе, он сделал правый поворот и взял курс на юго-восток, в сторону Судана, — одинокий самолет над унылой ночной пустыней.

Первый самолет взял чуть на запад и вошел в обычный международный коридор, отведенный для гражданских самолетов, направляющихся к французскому берегу. Скоро он пролетит неподалеку от Мальты, где находилась радиолокационная станция, обслуживающая аэропорт Валетты, которая осуществляла контроль за воздушным транспортом в центральной части Средиземноморья. Экипаж «гольфстрима» состоял из военных летчиков и обычно перевозил военных и гражданских знаменитостей из одной точки мира в другую. Работа была безопасной, хорошо оплачиваемой, но скучной. Однако сегодня все будет иначе. Второй пилот не сводил глаз с карты, которую держал на колене, и со спутниковой навигационной системы. В двухстах милях от Мальты, на высоте 39 тысяч футов, он посмотрел на старшего пилота. Тот кивнул, и второй пилот перевел радиолокационный транспондер самолета на деление 7711.

— Башня управления Валетты, башня управления Валетты, это новембер-джульетта-альфа. Мэйдэй, Мэйдэй, Мэйдэй[125].

Оператор радиолокационной станции на Валетте сразу заметил тройной знак на экране радара. В центре контроля за полетами это была тихая смена, они вели наблюдение за обычными редкими рейсами, и эта ночь ничем не отличалась от остальных. Оператор мгновенно включил микрофон и жестом подозвал к себе начальника смены.

— Джульетта-альфа, это башня управления Валетты, вы подали сигнал бедствия, сэр?

— Валетта, говорит джульетта-альфа, подтверждаю сигнал бедствия. Мы совершаем санитарный рейс в Париж из Заира, на борту пациент и медицинский персонал. У нас только что вышел из строя один двигатель и возникли проблемы с энергопитанием. Ждите...

— Джульетта-альфа, это Валетта, находимся на связи. — Видим на экране, что высота самолета 39 тысяч футов, затем 38, 37. — Джульетта-альфа, это Валетта, мы видим, что вы теряете высоту.

Голос в наушниках оператора изменился.

— Мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй! Оба двигателя вышли из строя, повторяю, оба двигатели вышли из строя. Пытаемся снова включить их. Это джульетта-альфа.

— Ваш курс на аэродром Валетты три-четыре-три, повторяю, вектор на Валетту три-четыре-три. Остаемся на связи, сэр.

Оператор услышал только короткое «понял». Высота самолета снизилась до 33 тысяч футов.

— Что случилось? — спросил начальник смены.

— Он передал, что оба двигателя вышли из строя, быстро теряет высоту. — На компьютерном экране было видно, что терпящий бедствие самолет — «гольфстрим», и в центре управления подтвердили полетный план.

— Он хорошо планирует, — с надеждой заметил начальник смены; высота упала до 33 тысяч. Оба знали, что «Гольфстримы G-IV» не рассчитаны на планирование с выключенными двигателями.

— Джульетта-альфа, это Валетта. Тишина.

— Джульетта-альфа, вас вызывает башня управления Валетты.

— Что еще... — начальник смены сам проверил экран радара. В этом районе не было других самолетов, так что им оставалось только наблюдать за экраном.

* * *

Чтобы создать более убедительное впечатление, что самолет терпит бедствие, пилот перевел оба двигателя на холостой ход. Летчикам хотелось подыграть, чтобы впечатление стало еще ярче, но они решили не рисковать. Более того, с этого момента они хранили полное молчание. Пилот отвел от себя ручку управления, еще больше увеличив скорость снижения, затем повернул налево, словно пытаясь достичь Мальты. Операторы на башне управления утратят все сомнения, когда стрелка альтиметра минует отметку 25 тысяч футов, подумал он. Настроение у него было отличным. Раньше он был летчиком-истребителем в военно-воздушных силах своей страны и тосковал по радостному чувству, с которым бросал послушный истребитель в самые отчаянные развороты. При таком снижении лица пассажиров уже побледнели бы от паники. Пилоту казалось, что только так и нужно летать.

— Он, должно быть, тяжело нагружен, — заметил начальник смены.

— Направляется в Париж, в аэропорт де Голля. — Оператор поморщился и пожал плечами. — Только что наполнил баки в Бенгази.

— Может, некачественное топливо? — Оператор в ответ снова пожал плечами.

Происходящее походило на сцену гибели самолета на телевизионном экране, было более страшным: цифры, обозначающие высоту падающего самолета, менялись быстро, как на игровом автомате.

Начальник смены поднял трубку телефона.

— Свяжитесь с ливийцами. Спросите, может быть, они смогут послать на помощь спасательный самолет. В заливе Сидра терпит бедствие самолет.

— Башня управления Валетты, это корабль ВМС США «Рэдфорд». Как слышите меня? Прием.

— "Рэдфорд", это Валетта.

— Видим ваш контакт на радаре. Похоже, он быстро снижается. — Это был голос младшего лейтенанта, который этой ночью нес вахту в центре боевой информации. «Рэдфорд» был устаревшим эсминцем типа «спрюанс» и направлялся в Неаполь для совместных учений с египетским флотом. По пути командиру «Рэдфорда» приказали пройти через залив Сидра, чтобы подтвердить свободу мореплавания, — маневр, который был почти таким же старым, как и сам эсминец. Когда-то залив служил яблоком раздора и даже стал причиной двух воздушных и морских стычек в восьмидесятые годы, но теперь плавание через него превратилось в нудную рутину — в противном случае «Рэдфорд» не зашел бы сюда в одиночку. Ночная вахта испытывала такую скуку, что персонал в центре боевой информации прослушивал радиопереговоры на гражданских частотах, чтобы как-то взбодриться. — Контакт на расстоянии восемь-ноль миль к западу от нас. Осуществляем слежение за ним.

— Вы сможете осуществить спасательную операцию?

— Валетта, я только что разбудил капитана. Дайте нам несколько минут на подготовку. Думаю, можем попытаться.

— Он падает как камень, — доложил старшина, сидящий у главного радиолокационного экрана. — Постарайся выровнять самолет, парень.

— Цель — реактивный самолет «Гольфстрим G-IV». Мы видим его на высоте шестнадцать тысяч футов, он быстро снижается, — сообщила Валетта.

— Спасибо, у нас такие же сведения. Остаемся на связи.

— В чем дело? — послышался голос капитана, который появился в брюках цвета хаки и майке. Доклад младшего лейтенанта не потребовал много времени. — О'кей, разбудите вертолетчиков. — Затем капитан поднял трубку телефона внутренней связи. — Мостик, это центр боевой информации. Говорит капитан. Полный вперед, перейти на новый курс...

— Два-семь-пять, — сообщил старшина у экрана радиолокатора. — Цель на пеленге два-семь-пять, расстояние восемь-три мили.

— Новый курс два-семь-пять, — повторил в трубку капитан.

— Слушаюсь, сэр. Ложимся на курс два-семь-пять, полный вперед, — отрепетовал вахтенный офицер. Главный старшина на мостике передвинул вперед ручки прямого управления машиной, и в огромные турбины фирмы «Дженерал электрик» хлынул дополнительный поток топлива. Корпус «Рэдфорда» задрожал, его корма осела, и эсминец начал стремительно набирать скорость, переходя с крейсерских восемнадцати узлов на предельную. Капитан обвел взглядом просторное помещение центра боевой информации. Вахтенные находились на местах, хотя кое-кто старался стряхнуть дремоту. Тем временем отрегулировали радар, и изображение на главном экране стало четче.

— Объявить боевую тревогу, — скомандовал шкипер. Надо воспользоваться возможностью, чтобы провести учение, подумал он.

Загремели колокола громкого боя, через тридцать секунд все проснулись и побежали к своим постам по боевому расписанию.

* * *

Спускаясь к морской поверхности в ночное время, нужно быть особенно осторожным. Пилот «гольфстрима» не сводил взгляда с альтиметра, следя за высотой и скоростью снижения. При отсутствии визуальных ориентиров легко врезаться прямо в воду, и хотя это было бы идеальным завершением их операции, летчикам не улыбалось, чтобы оно оказалось столь идеальным. Еще несколько секунд, и они исчезнут с радара Валетты, а затем начнут выходить из пике. Единственное, что беспокоило пилота, это возможное присутствие корабля в районе, однако в свете четвертной луны он не видел на воде никаких кильватерных следов.

— Приступаем, — заявил пилот, когда самолет миновал отметку высоты в пять тысяч футов. Он потянул на себя ручку управления. В Валетте могут заметить перемену в скорости снижения по его транспондеру, если он все еще виден у них на экране, но даже если заметят, то решат, что после крутого пике, необходимого, чтобы встречный поток воздуха помог ему снова включить двигатели, теперь он пытается выровнять самолет для управляемой посадки на гладкую поверхность моря.

* * *

— Он уходит с экрана, — сказал оператор. Светящаяся точка на экране несколько раз мигнула, вспыхнула снова и погасла. Начальник смены кивнул и включил микрофон.

— "Рэдфорд", это Валетта. Джульетта-альфа исчезла с нашего экрана. Последняя отметка высоты была шесть тысяч футов, снижение продолжалось, курс три-четыре-три.

— Понял вас, Валетта, мы все еще видим его на экране. Высота сейчас четыре тысячи пятьсот футов, скорость снижения замедлилась, курс три-четыре-три, — ответил вахтенный офицер центра боевой информации. В шести футах от него капитан говорил с командиром авиационной группы «Рэдфорда». Понадобится больше двадцати минут для взлета SH-60D «сихок» — единственного вертолета, который был на эсминце. Его готовили к взлету, прежде чем поднять на летную палубу. Пилот вертолета повернулся и посмотрел на радиолокационный дисплей.

— Море спокойное. Если у него есть хоть капля здравого смысла, находящихся в самолете можно спасти. Надо только попытаться совершить посадку вдоль волн и скользить по воде. О'кей, сэр, вылетаем. — С этими словами пилот покинул центр боевой информации и направился к корме.

— Самолет исчезает за горизонтом, — доложил старшина у главного радиолокационного экрана. — Только прошел отметку высоты полторы тысячи футов. Похоже, он собирается совершить аварийную посадку на воду.

— Сообщите в Валетту, — приказал капитан.

* * *

Пилот выровнял свой «Гольфстрим G-IV» на высоте пятьсот футов по радарному альтиметру. Опуститься ниже он не рискнул. Сделав это, он включил двигатели на крейсерскую мощность и повернул влево, к югу, в сторону Ливии. Теперь он предельно сосредоточился. Лететь на такой высоте трудно даже при благоприятных обстоятельствах, а уж ночью да еще над морской поверхностью еще труднее. Но пилот получил четкий приказ, хотя его смысл ему был неясен. В любом случае конец операции быстро приближался. При скорости чуть больше трехсот узлов он через сорок минут совершит посадку на военном аэродроме, там дозаправится и вылетит к месту назначения.

* * *

Через пять минут «Рэдфорд» немного изменил курс, чтобы ветер дул в наиболее благоприятном направлении. Тактическая навигационная система «сихока» скопировала имеющуюся информацию с аппаратуры боевого информационного центра. Вертолет будет вести поиски в круге диаметром пятнадцать миль — процедура однообразная, требующая много времени, но отчаянная. В воде находились люди, а самым первым и старым законом моря является спасение попавших в беду. Как только вертолет взлетел, эсминец снова повернул налево и полным ходом устремился к месту предполагаемой катастрофы. Все четыре турбины работали на пределе, и корабль мчался со скоростью тридцать четыре узла. К этому времени капитан уже сообщил о происшедшем в Неаполь и запросил дополнительную помощь от находящихся поблизости военных кораблей — в непосредственной близости не было американских судов, зато в этот район, к югу, направлялся итальянский фрегат и даже ливийские ВВС затребовали информацию.

* * *

«Пропавший» самолет совершил посадку как раз в тот момент, когда американский вертолет достиг района предполагаемой катастрофы и принялся за поиски. Экипаж «гольфстрима» вышел из самолета, чтобы освежиться, пока его баки наполняли топливом.

Они увидели, что четырехмоторный транспортный АН-10, изготовленный в России, включил двигатели и приготовился принять участие в операции по поиску и спасению. Ливийцы теперь активно участвовали в таких операциях, пытаясь вернуться в мировое сообщество, но даже их командование ничего не знало о происшедшем в действительности. Всего несколько телефонных звонков помогли проведению операции, и тот, кто вел переговоры, знал только, что два самолета совершат посадку, заправятся и полетят дальше. Через час «гольфстрим» снова взлетел и направился в сторону сирийской столицы Дамаска. Сначала предполагалось, что они вернутся на свой аэродром в Швейцарии, к которому приписаны, но пилот возразил против этого на том основании, что два самолета, принадлежащие одной и той же компании и пролетающие в одном и том же районе практически в одно и то же время, могут вызвать интерес и ненужные вопросы. Во время набора высоты пилот повернул самолет на восток.

По левому борту, внизу, в заливе Сидра, они увидели мелькающие огни, причем, к их удивлению, принадлежащие вертолету. Люди жгли топливо, тратили время — и все напрасно. Эта мысль заставила улыбнуться пилота, когда он достиг крейсерской высоты и расслабленно откинулся на спинку кресла, доверив автопилоту вести самолет на заключительном этапе длительного рабочего дня.

* * *

— Мы уже прилетели?

Моуди повернул голову. Он только что заменил своей пациентке бутылку с раствором для внутривенного вливания. Лицо под пластиковым шлемом отчаянно чесалось от растущей бороды. Он увидел, что сестра Мария-Магдалена испытывает такое же ощущение от своего немытого тела. Первое, что она сделала, когда проснулась, — поднесла руки к лицу и коснулась ими прозрачного пластика.

— Нет, сестра, но скоро будем на месте. Прошу вас, отдыхайте. Я справлюсь сам.

— Нет-нет, доктор Моуди, вы, должно быть, очень устали. — Она попыталась встать.

— Я моложе вас и лучше отдохнул, — остановил ее врач. К счастью, Жанна-Батиста находилась под воздействием наркотика.

— Сколько сейчас времени?

— Достаточно, чтобы вы отдохнули. Когда мы прибудем к месту назначения, вы займетесь своей подругой, но меня тогда сменят другие врачи. Прошу вас, берегите силы. Они скоро вам понадобятся.

Моуди знал, что говорит правду.

Монахиня не ответила. Привыкшая выполнять указания врачей, она повернула голову, что-то прошептала — наверно, молитву — и закрыла глаза. Когда Моуди убедился, что она действительно уснула, он прошел в кабину летчиков.

— Сколько еще?

— Сорок минут. Мы совершим посадку немного раньше, чем предполагалось, — нам помогает попутный ветер, — ответил второй пилот.

— Значит, до рассвета?

— Да.

— Чем она больна? — не повернув головы, спросил пилот. Ему так все надоело, что просто хотелось услышать что-то новое.

— Уверяю вас, вам лучше об этом не знать, — заверил его Моуди.

— Она умрет, эта женщина?

— Прежде чем этим самолетом воспользуются снова, в нем следует провести самую тщательную дезинфекцию.

— Нас уже предупредили об этом. — Пилот пожал плечами, даже не подозревая, какой ужас мог испытать, знай он, что за пациентка находится на кушетке в салоне. А вот Моуди знал это. В пластиковой простыне под нею уже, должно быть, накопилась лужа зараженной крови. При ее выгрузке им придется вести себя исключительно осторожно.

* * *

Бадрейн был доволен, что не прикоснулся к алкоголю. Он оказался самым разумным человеком среди всех, находившихся в бункере. Подумать только: десять часов. Они говорили и спорили, как торговки на базаре, уже десять часов.

— Он согласится на это? — спросил командующий национальной гвардией.

— Это вполне разумное предложение, — ответил Али. Пять известных имамов прилетят в Багдад и останутся здесь в качестве заложников, подтверждая тем самым если не добрую волю, то по крайней мере верность своего лидера данному им слову. По сути дела это было надежнее, чем предполагали собравшиеся здесь генералы. Впрочем, они не проявили особого интереса. Когда эта проблема была решена, генералы переглянулись и кивнули один за другим.

— Мы согласны, — произнес командующий национальной гвардией, он говорил от имени всей группы. То, что сотни офицеров более низкого ранга останутся здесь и понесут наказание, генералам было безразлично. Во время продолжительной дискуссии этот вопрос не затрагивался.

— Мне нужен телефон, — сказал им Бадрейн. Начальник спецслужбы провел его в соседнюю комнату. Там всегда была прямая связь с Тегераном. Даже во время войны между Ираном и Ираком она не прерывалась. На этот раз канал связи шел через микроволновую башню. Дальше связь осуществлялась по оптиковолокнистому кабелю, ведущиеся по нему разговоры невозможно было перехватить.

Под внимательным взглядом иракского генерала Бадрейн, нажав на кнопки, набрал номер, который запомнил несколько дней назад.

— Это Юсуф. У меня новости, — сказал он человеку, который поднял трубку.

— Прошу подождать, — был ответ.

* * *

Дарейи, как и всякий нормальный человек, не любил, чтобы его будили так рано, особенно если принять во внимание, что последнее время он плохо спал. Когда на тумбочке рядом с его кроватью зазвонил телефон, он несколько раз моргнул и лишь затем протянул руку к трубке.

— Слушаю.

— Это говорит Юсуф. Все согласовано. Потребуется пять друзей.

Хвала Аллаху за Его милосердие, подумал Дарейи. Для того чтобы созрели эти плоды, потребовалось столько лет войны и мира. Впрочем, нет, возносить хвалу Аллаху преждевременно. Еще предстоит сделать так много. Однако самое трудное теперь уже позади.

— Когда начнем?

— Как можно скорее.

— Спасибо. Я не забуду твою верную службу. — Теперь Дарейи проснулся окончательно. Этим утром впервые за много лет он забыл произнести утренние молитвы. Аллах поймет, что работа, направленная на Его благо, должна выполняться быстро.

* * *

Как она, должно быть, устала, подумал Моуди, глядя на Марию-Магдалену. Когда самолет совершил посадку, обе монахини проснулись. Последовала обычная тряска, пока самолет замедлял свой пробег, и Моуди услышал хлюпающий звук. Это значило, что Жанна-Батиста действительно лежит в луже крови, как он и предполагал. Ничего не поделаешь, по крайней мере он сумел доставить ее живой. Глаза сестры были открыты и смотрели на изогнутый потолок салона, хотя вряд ли видели что-то. Мария-Магдалена воспользовалась возможностью и посмотрела в иллюминатор, но все, что она увидела, это аэропорт, а они выглядят одинаково во всем мире, особенно ночью. Наконец самолет остановился и дверца открылась.

Теперь они тоже поедут в грузовом фургоне. В салон вошли четверо, все в защитных пластиковых костюмах. Моуди расстегнул ремни, удерживавшие пациентку на кушетке, и сделал знак второй монахине оставаться на месте. Четыре армейских медика осторожно подняли прочную пластиковую простыню, держа ее за углы, и понесли больную к дверце. Когда они подняли пациентку, Моуди заметил, что немного крови попало и на кушетку, где лежала Жанна-Батиста. Врач покачал головой. Ничего страшного. Летчикам даны указания, которые повторялись не один раз. Когда пациентку благополучно уложили в кузов машины, Моуди и Мария-Магдалена тоже спустились по ступенькам трапа. Они сняли шлемы, позволив себе наконец вдохнуть свежий прохладный воздух. Врач взял у одного из вооруженных часовых, окруживших самолет, фляжку с водой и передал ее монахине. Сам он тут же взял для себя еще одну. Они выпили по целому литру воды, прежде чем подняться в крытый кузов. Оба с трудом ориентировались после длительного полета, особенно Мария-Магдалена, потому что не знала, где находится. Врач обратил внимание на «Боинг-707», видно, прибывший незадолго до них. Это был тот самый самолет, что доставил груз обезьян, но Моуди не знал об этом.

— За все эти годы я еще никогда не бывала в Париже — разве только совершала пересадку в аэропорту, — сказала Мария-Магдалена, глядя по сторонам, прежде чем опустился брезент, отрезавший их от внешнего мира.

Жаль, что вы никогда и не побываете в нем, подумал Моуди.

Глава 16 Перевозка из Ирака

— Здесь ничего нет, — заметил пилот вертолета. «Сихок» описывал круги на высоте тысячи футов, ощупывая морскую поверхность поисковым радаром, достаточно чувствительным, чтобы обнаружить обломки, — он был предназначен для поиска перископов, — но им не удалось увидеть ничего, даже плавающей бутылки из-под минеральной воды «Перрье». У обоих летчиков на глазах были очки ночного виденья, и они заметили бы жирное пятно от разлившегося топлива, но и его не было видно.

— Трудно, должно быть, не оставить ни следа после падения, — ответил второй пилот по интеркому.

— Если только мы ведем поиски не там, где следует. — Первый пилот посмотрел на экран тактической навигационной системы. Нет, они находились в районе предполагаемой катастрофы, в этом не было сомнений. Топлива у них осталось на час полета. Пора подумать о возвращении на «Рэдфорд», который тоже прочесывал этот район. Прожекторы прорезали предрассветную мглу, напомнив сцену из кинофильма о второй мировой войне. Тут же летал ливийский АН-10, стараясь помочь, но только мешал поискам.

— Обнаружили что-нибудь? — запросил их офицер с «Рэдфорд а».

— Нет, ничего. На поверхности не обнаружили ничего. У нас топлива на один час полета, прием.

— Понял вас. Топлива на час полета, — ответили с «Рэдфорда».

— Сэр, последний зарегистрированный нами курс цели был три-четыре-три, скорость полета два-девять-ноль узлов и скорость снижения три тысячи футов в минуту. Если его нет в этом районе, я не знаю почему, — произнес начальник оперативной части, указывая на карту. Капитан отпил кофе из кружки и пожал плечами. Поисково-спасательная команда стояла на палубе в полной готовности. Два ныряльщика облачились в костюмы для подводного плавания, и тут же находилась команда шлюпки. Повсюду разместились наблюдатели со всеми биноклями, которые имелись на борту эсминца, пытаясь обнаружить мигалки на спасательных жилетах экипажа самолета или вообще что-нибудь, а корабельный акустик прислушивался к высокочастотным аварийным сигналам, которые должен был подавать локатор самолета, потерпевшего аварию. Эти приборы выдерживали даже сильный удар при посадке и автоматически включались при соприкосновении с морской водой, а батареи должны были действовать в течение нескольких суток. Гидролокатор «Рэдфорда» был настолько чувствителен, что обнаружил бы сигналы этого прибора с расстояния в тридцать миль, а сейчас они находились в точке, которую радиолокаторщики определили как район предполагаемой катастрофы. Ни сам корабль, ни его команда еще никогда не принимали участия в подобной спасательной операции, но к этому их тщательно готовили, и все этапы операции были осуществлены настолько четко, что это вполне удовлетворило командира.

— Корабль ВМС США «Рэдфорд», корабль ВМС США «Рэдфорд», это центр управления полетами Валетты, прием. Капитан взял микрофон.

— Валетта, это «Рэдфорд».

— Вам удалось обнаружить что-нибудь? Прием.

— Нет, Валетта. Наш вертолет прочесал весь расчетный район и пока безрезультатно. — Они уже запросили Мальту относительно точных данных скорости и курса самолета перед тем моментом, когда он исчез с экрана радиолокатора, но более точные приборы эсминца следили за самолетом уже после того, как он исчез с экрана гражданского радара.

Разочарованные вздохи на обоих концах канала радиосвязи свидетельствовали о том, что они знали, что произойдет дальше. Поиски будут продолжаться еще сутки — не больше и не меньше, им ничего не удастся обнаружить, и на этом все кончится. Уже был послан телекс на фирму, которая занималась изготовлением самолетов этого типа, информирующий ее о том, что одна из их машин потерпела бедствие в море. Представители фирмы, производящей реактивные самолеты «гольфстримы», вылетят в Берн для проверки материалов, касающихся технического обслуживания этого самолета, надеясь найти там ключ к разгадке аварии, и, скорее всего, ничего не обнаружат. После этого данные об исчезновении самолета попадут в раздел картотеки, озаглавленный «причины неизвестны». Но тем не менее игра должна вестись до конца, и к тому же это по-прежнему хорошая тренировка для команды американского эсминца «Рэдфорд». Члены команды отнесутся к поискам без особых эмоций. На самолете не было никого из их знакомых, хотя успешная операция по спасению гибнущих в море изрядно повысила бы моральный дух команды.

Скорее всего именно запах дал ей понять, что здесь необычного. Поездка от аэропорта была короткой. Еще не рассвело, и когда грузовик остановился, врач и медсестра все еще не отошли от продолжительного полета. Первое, чем они занялись по прибытии, — помогли разместить сестру Жанну-Батисту в отведенной для нее палате. Лишь после этого можно было освободиться от защитного пластикового скафандра. Мария-Магдалена пригладила короткие волосы и глубоко вздохнула, получив наконец возможность оглядеться вокруг. То, что она увидела, удивило ее. Моуди заметил ее замешательство и поспешил проводить монахиню внутрь здания, прежде чем она поняла, в чем дело.

И тут она почувствовала запах, знакомый африканский запах, оставшийся после переноски клеток с обезьянами несколько часов назад, определенно не похожий на запах Парижа, а тем более на запах такого стерильно чистого медицинского учреждения, каким должен быть институт Пастера. Затем Мария-Магдалена посмотрела по сторонам и увидела, что таблички на стенах написаны не по-французски. Разумеется, она не имела представления о действительной ситуации, просто у нее возникли основания для вопросов — и тут, к счастью для нее, времени для вопросов не осталось. К ней подошел солдат, взял ее за руку и увел куда-то. Мария-Магдалена ничего не понимала и не успела ничего сказать. Она всего лишь посмотрела через плечо на небритого человека в зеленом халате хирурга. Печальное выражение его лица только запутало монахиню еще больше.

— Что такое? Кто это? — спросил директор проекта.

— У религиозного ордена, к которому они принадлежат, есть правило, запрещающее монахиням ездить поодиночке. Для защиты их целомудрия, — объяснил Моуди. — В противном случае мне бы не разрешили забрать пациентку.

— Она все еще жива? — спросил директор, которого не было у входа в момент прибытия грузовика.

— Жива, — кивнул Моуди. — Мы сможем сохранить ее живой еще три дня, может быть, даже четыре.

— А что делать со второй?

— Это решаю не я, — уклонился от ответа Моуди.

— Мы всегда можем использовать ее для получения второго...

— Нет! Это варварство! — прервал его врач. — Такой поступок омерзителен для истинного мусульманина.

— А то, что мы собираемся предпринять, не противоречит учению Аллаха? — спросил директор. Но он решил, что нет смысла ссориться из-за такого пустяка. Одного пациента, инфицированного вирусом Эбола, вполне достаточно. — Вымойтесь, и мы посмотрим на нее.

Моуди направился в помещение для отдыха врачей на втором этаже. Оно было более изолированным, чем на Западе, — население этого региона особенно стыдливо относилось к своей наготе. Врач не без удивления отметил, что пластиковый защитный костюм выдержал длительное путешествие без единого разрыва. Он бросил его в большую пластмассовую корзину и принял душ, к горячей воде которого были примешаны химикалии — он уже почти перестал замечать этот запах, — насладившись пятью минутами блаженства. Во время перелета его не покидала мысль, будет ли он когда-нибудь снова чистым. Стоя под струей горячей воды, в душе он опять задал себе этот вопрос, но уже спокойнее. Выйдя из душевой, Моуди надел чистый зеленый комбинезон — вообще-то он надел все чистое — и закончил свою обычную утреннюю процедуру. Санитар положил для него в комнате отдыха совершенно новый защитный костюм, на этот раз синий американский «ракал», в который Моуди облачился, прежде чем выйти в коридор.

Директор в таком же костюме уже ждал его, и они вместе направились к отсеку, где размещались инфекционные палаты и операционные. За охраняемыми запертыми дверями палат оказалось всего четыре. Исследовательское учреждение, куда приехал Моуди с двумя монахинями, принадлежало иранской армии. Врачи здесь все были военными, а санитары — имели опыт работы на поле боя. Как и следовало ожидать, безопасность соблюдалась очень строго. Моуди и директор прошли пункт охраны на первом этаже, и охранник нажал на кнопку, открывающую двери воздушного шлюза. Гидравлические двери с шипением открылись, и стала видна вторая пара дверей, и они заметили, что струйка дыма от сигареты охранника потянулась в сторону шлюза. Отлично. Значит, система очистки воздуха работает нормально и там пониженное давление. Оба врача испытывали странное предубеждение к своим соотечественникам. Было бы лучше, если бы вся лаборатория была построена иностранными инженерами — на Ближнем Востоке особым признанием пользовались немецкие специалисты, — но Ирак уже совершил такую ошибку и потом расплачивался за нее. Методичные немцы сохранили строительные планы всех зданий, в работе над которыми принимали участие, и в результате многие построенные ими сооружения были до основания уничтожены американскими бомбами. Вот почему, хотя почти все оборудование было закуплено за границей, собственно лабораторию выстроили иранские инженеры. Жизнь медицинского персонала в самом буквальном смысле слова зависела от того, как работают все системы, установленные ими, но тут уж ничего не поделаешь. Ведущие внутрь лабораторных помещений двери откроются только тогда, когда герметически закроются наружные двери. Пока все действовало исправно. Директор нажал на кнопку, и они вошли внутрь.

Сестру Жанну-Батисту поместили в последней палате по правой стороне коридора. В палате находились три санитара. Они уже срезали с больной одежду, под которой обнаружилась приближающаяся смерть. Санитары с отвращением смотрели на разлагающееся тело, состояние которого было намного ужаснее, чем раны на поле боя. Они быстро промыли тело монахини и затем накрыли его из уважения к стыдливости женщины, как того требовали их традиции. Директор посмотрел на бутылку с морфием, который вводился в вену пациентки, и немедленно на треть сократил поступление наркотика в тело умирающей женщины.

— Нам нужно как можно дольше сохранить ей жизнь, — объяснил он.

— Но боли при Эболе...

— Ничего не поделаешь, — холодно заметил директор. Ему хотелось упрекнуть Моуди за излишнюю чувствительность, но он промолчал. Он тоже был врачом и потому знал, как трудно смотреть на страдания своего пациента. Итак, перед ними пожилая женщина европейского типа, не приходящая в сознание и погруженная в глубокий наркотический сон. Ему не нравилось ее слишком медленное дыхание. Один из санитаров подсоединил провода, чтобы снять электрокардиограмму, и директор с удивлением увидел, что сердце женщины бьется сильно и ровно. Отлично. Кровяное давление низкое, как он и предполагал, и директор приказал повесить на стойку рядом с кроватью бутылку с двумя единицами крови для переливания. Чем больше у нее будет крови, тем лучше, подумал он.

Санитары прошли хорошую подготовку. Все, что прибыло вместе с пациенткой, сложили в пластиковые мешки, которые в свою очередь поместили во второй комплект мешков, после чего санитар вынес сверток из палаты и сунул его в газовую печь. Теперь от свертка не останется ничего, кроме стерильного пепла. Но главным было получение вируса. Пациентка представляла собой питательную среду для их выращивания. Раньше у таких жертв брали несколько кубиков крови для анализа, и через некоторое время пациент умирал. Его тело либо сжигали, либо обливали дезинфицирующей жидкостью и хоронили в химически обработанном грунте. Но вот на этот раз он располагал самым большим количеством вируса Эбола, которое когда-либо попадало в руки вирусолога, а это позволит ему вырастить еще больше смертоносных и уничтожающих все живое вирусов.

Директор повернулся к стоящему рядом врачу.

— Скажите, Моуди, каким образом она заразилась?

— Сестра ухаживала за пациентом «Зеро».

— Это негритянский мальчик?

— Да, — кивнул Моуди.

— В чем была ее ошибка?

— Мы так и не узнали этого. Я спросил сестру, когда у нее еще были периоды ясного сознания. Она не делала мальчику уколов и всегда была очень осторожна с острыми инструментами. Жанна-Батиста — опытная медсестра, — механически отвечал Моуди. Он слишком устал и способен был лишь доложить о том, что ему было известно, и этого, подумал директор, достаточно. — Она и раньше работала с пациентами, больными лихорадкой Эбола, в Киквите и в других местах. Сестра обучала местный медицинский персонал, как обращаться с такими больными.

— Может быть, возможен перенос вирусов по воздуху? — предположил директор. Неужели мне так повезло? — подумал он.

— Центр по контролю за инфекционными болезнями в Атланте считает, что это один из штаммов лихорадки Эбола-Маинги. Вы помните, наверно, что тогда медсестра Маинга заболела лихорадкой и метод переноса вирусов остался неизвестным.

— Вы действительно уверены в том, что говорите? — Директор проекта посмотрел прямо в глаза Моуди.

— Пока я ни в чем не уверен, но я опросил всех работающих в больнице и выяснил, что уколы пациенту «Зеро» всегда делали другие, а не сестра Жанна-Батиста. А потому можно предположить, что перенос вирусов осуществлялся по воздуху.

Это был классический пример хороших и плохих новостей одновременно. Почти ничего не было известно о заирском штамме лихорадки Эбола. Правда, знали, что заболевание может передаваться через кровь, лимфу и выделения организма, даже при половых сношениях, впрочем, последний путь был чисто теоретическим — больной вряд ли мог этим заниматься. Считалось также, что вирус Эбола плохо переносит условия вне живого носителя и быстро погибает на открытом воздухе. По этой причине никто не верил, что заболевание может распространяться воздушным путем, как при обычных инфекционных болезнях. В то же самое время при каждой вспышке эпидемии бывали случаи лихорадки, происхождение которых никак нельзя было объяснить. По имени несчастной медсестры Маинги был назван штамм лихорадки Эбола, которым она заразилась без всякого разумного объяснения того, как это произошло. Может быть, она не сказала правды о чем-то или что-то забыла и не постаралась вспомнить истинный метод заражения, дав тем самым свое имя штамму Эбола, способному достаточно долго сохранять вирулентность в воздухе и заражать с такой же легкостью, как и обычная простуда? Если это действительно правда, то пациентка, лежащая перед ними, является носителем биологического оружия такой невероятной мощи, что перед ним задрожит весь мир.

Такая возможность одновременно означала, что они играют с самой смертью. Малейшая неосторожность может оказаться смертельной. Директор машинально посмотрел на вентиляционное отверстие в потолке. При строительстве здания лаборатории принималась во внимание именно такая возможность. Поступающий сюда воздух был чистым и всасывался через двухсотметровую трубу. А вот воздух из зараженных помещений, прежде чем покинуть здание, проходил через сложнейшую систему очистки и подвергался исключительно мощному ультрафиолетовому облучению, поскольку было известно, что при такой частоте вирусы Эбола гарантированно гибнут. Воздушные фильтры были пропитаны химикалиями, в том числе фенолом. И только после этого воздух выходил наружу, где другие факторы окружающей среды довершали его очистку, полностью уничтожая смертоносные вирусы. Фильтры — три отдельных комплекта — менялись каждые двенадцать часов с маниакальной точностью. Постоянно наблюдали и за исправностью ультрафиолетовых ламп, количество которых впятеро превышало необходимое. В боксах, где велась работа с болезнетворным вирусом, намеренно поддерживалось чуть пониженное давление воздуха, чтобы вместе с ним ничто не могло просочиться наружу. Кроме того, весь персонал был особо проинструктирован по поводу обращения с острыми предметами и проверки надежности герметичных защитных костюмов.

Директор проекта тоже был врачом, обучался в Париже и Лондоне, но прошло немало лет с тех пор, как он лечил последнего пациента. Вот уже более десяти лет он занимался главным образом молекулярной биологией, и в особенности изучением вирусов. Он знал о них больше любого другого ученого, хотя и этого было мало. Он знал, например, как выращивать вирусы, и теперь перед ним находился идеальный образец, человеческое существо, самой судьбой превращенное в фабрику, вырабатывающую самые смертоносные организмы, известные человеку. Директор никогда не видел сестру Жанну-Батисту здоровой, никогда не разговаривал с нею, никогда не наблюдал ее за работой. И это было к лучшему. Возможно, она была опытной медсестрой, как сказал Моуди, но все это осталось в прошлом, и нет никакого смысла проявлять излишнюю жалость к человеку, который неминуемо умрет через трое, самое большее через четверо суток. Чем дольше она останется в живых, тем лучше, это позволит использовать материал человеческого тела для производства нового продукта, превращая самое совершенное творение Аллаха в Его смертоносное проклятие.

Что касается проблемы со второй монахиней, директор отдал распоряжение, пока Моуди принимал душ. Сестру Марию-Магдалену проводили в другое помещение, дали чистую одежду и оставили одну. Там она помылась под душем, неотступно пытаясь понять, что происходит — где она находится. Сестра все еще не пришла в себя и не испытывала страха. Подобно Моуди, она долго стояла под душем, что помогло ей думать более ясно и сформулировать вопросы, которые следует задать врачу через несколько минут, когда они снова встретятся. Да, она сделает именно это, думала Мария-Магдалена, надевая чистое белье и белый халат. Ей было приятно снова чувствовать на себе знакомую одежду медсестры, ощущая в руках свои четки, которые она взяла с собой в душ. Эти четки были металлическими и вовсе не теми, которые ей вручили вместе с ее рясой, когда она дала монашеский обет более сорока лет назад. Однако металлические четки легче поддаются дезинфекции, и, стоя в душе, она воспользовалась возможностью вымыть их. Уже одевшись и покинув душевую, она решила, что молитва будет лучшей поддержкой перед поисками информации, и старая монахиня опустилась на колени, перекрестилась и обратилась к Богу. Она не слышала, как позади открылась дверь.

Солдат из службы безопасности получил четкий приказ. Он мог бы исполнить его несколькими минутами раньше, но нарушить уединение женщины, обнаженной и стоящей под душем, было бы мерзким поступком, к тому же она не могла никуда уйти. Он почувствовал удовлетворение, когда увидел, что она молится, повернувшись спиной к нему, явно удовлетворенная в своей преданности вере. Теперь его ни в чем нельзя будет упрекнуть. Преступник, приговоренный к смерти, всегда получает возможность обратиться к Аллаху; лишить его этого — значит принять на себя тяжкий грех. Так что все к лучшему, подумал он, поднимая свой автоматический пистолет девятимиллиметрового калибра. Сейчас она беседует с Богом...

...и теперь она встретилась с Ним лицом к лицу. Большим пальцем он опустил курок, сунул пистолет в кобуру и позвал двух санитаров, чтобы навели здесь порядок. Ему приходилось убивать людей и раньше, он участвовал в расстрелах государственных преступников, и это был его долг, не всегда приятный, но все-таки долг. На этот раз солдат покачал головой. Сейчас — он не сомневался в этом — душа женщины послана им прямо к Аллаху. Как странно испытывать удовлетворение после казни.

* * *

Тони Бретано прилетел на самолете своей компании. Оказалось, что он еще не принял решения относительно предложения компании «Локхид-Мартин», и Райану было приятно, что Джордж Уинстон ошибся. Во всяком случае не владел информацией.

— Я уже один раз отказался, господин президент.

— Не один раз, а два, — кивнул Райан. — Вы отклонили предложение возглавить департамент в Пентагоне и занять пост заместителя министра транспорта. Ваша кандидатура рассматривалась и в связи с другими назначениями, но тогда решили к вам не обращаться.

— Я слышал об этом, — согласился Бретано. Он принадлежал к числу невысоких мужчин, страдающих по этому поводу комплексом неполноценности, о чем свидетельствовало его несколько вызывающее поведение. В его голосе слышались интонации выходца из «Малой Италии» в Манхэттене, хотя он провел немало лет на Западном побережье, и все это тоже кое о чем говорило Райану. Тем самым Бретано заявлял, кем он был и кем стал — он получил пару дипломов в Массачусетском технологическом институте и без труда мог говорить с произношением выпускника Кембриджа.

— Вы отказались от предложенных должностей, потому что не хотели заниматься бюрократической работой в этом огромном здании на другом берегу реки, не так ли?

— Для этого у меня недостаточно острые зубы, да и там слишком часто приходится вилять хвостом. Если бы я так руководил своей компанией, мои акционеры уже давно линчевали бы меня.Бюрократическая машина Министерства обороны...

— Тогда наведите там порядок, — предложил Джек.

— Это невозможно.

— Только не говорите мне такие глупости, Бретано. Все, что сделано одним человеком, может быть исправлено другим. Если вы полагаете, что у вас не хватит сил справиться с этой работой, — хорошо, так прямо и скажите, и можете отправляться обратно к себе на Западное побережье.

— Одну минуту... Райан прервал его снова.

— Нет, это вы подождите одну минуту. Вы слышали, что я сказал в своем обращении по телевидению, и я не собираюсь повторяться. Мне нужно навести порядок в правительстве, а для этого требуются люди, способные сделать это. Если вы заявляете, что не можете навести там порядок, отлично, я найду кого-нибудь с достаточно крепким характером, чтобы...

— С достаточно крепким характером? — Бретано едва не вскочил с кресла. — Крепким? Позвольте сказать вам кое-что, господин президент. Мой папа торговал фруктами с тележки на углу. Я ничего не получил в подарок от этого мира, всего добился сам!

Тут он внезапно замолчал, увидев, что Райан смеется, и на несколько мгновений задумался.

— Ловко вы меня поддели, — сказал он более спокойно, голосом председателя корпорации, кем и был на самом деле.

— Джордж Уинстон сказал мне, что у вас задиристый характер. За последние десять лет у нас не было даже полуприличного министра обороны. Когда я делаю что-то не правильно, мне нужно, чтобы меня предупредили об этом. Не думаю, однако, что я в вас ошибаюсь.

— Что вам нужно?

— Когда я снимаю телефонную трубку, мне нужно, чтобы немедленно принимались за дело. Я хочу знать, следует ли посылать наших парней под пули, хорошо ли они снаряжены, как подготовлены и насколько надежная поддержка им обеспечена. Я хочу, чтобы противник нас боялся. Тогда работа Государственного департамента будет намного легче, — объяснил президент. — Когда я был мальчишкой в восточном районе Балтимора и видел полицейского, идущего по Моньюмент-стрит, я сразу понимал две вещи. Я знал, что нельзя ссориться с ним и что я могу положиться на него, если мне понадобится помощь.

— Иными словами, вам нужен готовый продукт, который мы можем быстро доставить в то место, куда нам это потребуется.

— Совершенно верно.

— Наши силы заметно ослаблены, — осторожно заметил Бретано.

— Мне нужно, чтобы вы подобрали себе хорошую команду — я не стану вмешиваться — и разработали силовую структуру, способную удовлетворить наши потребности. Затем мне нужно, чтобы вы перестроили Пентагон и создали из него организацию, которая могла бы обеспечить управление этими силами.

— Сколько вы даете мне на то времени?

— На первый этап — две недели.

— Слишком мало.

— Перестаньте, Бретано. Мы посвящаем исследованиям столько сил, что меня удивляет, почему на бумагу, на которой напечатаны все эти расчеты, не ушли все деревья в нашей стране. Черт побери, вы не можете не помнить, что я знаю, откуда ожидать удара. Раньше я занимался этим. Месяц назад мы вели войну и задыхались, потому что у нас было слишком мало сил. Нам повезло. Но я больше не хочу полагаться на одно везение. Мне нужно, чтобы вы избавились от бюрократов, и тогда, если нам понадобится сделать что-то, это будет сделано. Более того, мне нужно, чтобы мы приняли необходимые меры еще до того, как в этом возникнет необходимость. Если мы проведем необходимую работу, в мире не найдется безумцев, готовых напасть на нас. Вопрос заключается в следующем: готовы ли вы взяться за это, доктор Бретано?

— Придется пролить немало крови. У меня появится куча врагов.

— Не беспокойтесь, моя жена — врач, — заверил его Райан.

— Половина работы заключается в том, чтобы иметь надежную развединформацию, — напомнил ему Бретано.

— И это мне тоже известно. Мы уже начали реорганизовывать ЦРУ. Джордж справится с Министерством финансов. Сейчас я просматриваю список судей и выбираю человека, который возглавил бы Министерство юстиции. Все это я уже сказал по телевидению. Я подбираю надежную команду и хочу, чтобы вы вошли в ее состав. Я ведь тоже сам пробивал себе дорогу в жизни, правда? Думаете, два таких парня, как мы с вами, сумели бы добиться таких успехов где-нибудь еще? Наступило время расплачиваться, Бретано. — Райан откинулся на спинку кресла, довольный собственным красноречием.

Такому предложению было трудно противиться.

— Когда браться за дело? Райан посмотрел на часы.

— Завтрашнее утро вас устроит? — спросил он.

* * *

Группа технического обслуживания приехала перед самым рассветом. Вокруг самолета стояли вооруженные охранники, задача которых заключалась в том, чтобы не подпускать любопытных, хотя этот аэропорт и без того охранялся надежнее многих других международных аэропортов, потому что здесь находилась база иранских ВВС. У бригадира был блокнот, в котором перечислялось, что нужно сделать. Длинный список заинтересовал его, но не больше. Самолеты этого типа всегда обслуживались особенно тщательно, потому что летающие в них люди считали себя божьими избранниками или кем-то еще более важным. Впрочем, это не имело значения. У него был список того, что нужно сделать, а рекомендация соблюдать особую осторожность вряд ли была необходима. Его люди всегда работали очень тщательно. В списке мер по уходу за техническим оборудованием говорилось, что нужно заменить два прибора в кабине летчиков, и у него были наготове два таких прибора, все еще в коробках фирм-производителей; после установки будет произведена их калибровка. Два других члена его бригады заправят самолет и сменят масло в двигателях. Остальные начнут работать в салоне под наблюдением самого бригадира.

Они едва принялись за работу, как появился — чего и следовало ожидать — капитан с новыми приказами, отменявшими прежние. Требовалось как можно быстрее заменить кресла в салоне. Через несколько часов «Гольфстрим G-IV» вылетал в очередной рейс. Офицер ничего не сказал о месте назначения, а бригадиру это было безразлично. Он приказал своему механику, занимающемуся заменой приборов, поспешить с работой. На «Гольфстриме G-IV», где существовала блочная система установки приборов, это было относительно просто. Подъехал грузовик с креслами, которые сняли два дня назад, и группа по очистке салона принялась за их установку еще до того, как началась уборка самолета. Бригадир не мог понять, почему сначала их пришлось снимать, а теперь снова устанавливать, но в его обязанности не входило задавать вопросы, да и ответы мало что объяснили бы ему. Жаль, что все так торопились. Было бы намного проще очистить салон до установки кресел, все-таки открытое пространство. Вместо этого все четырнадцать кресел быстро установили на свои места, и самолет снова превратился в мини-лайнер, даже весьма комфортабельный. Кресла, привезенные для установки, подверглись, как обычно, чистке в ангаре, из пепельниц выбросили мусор, протерли. Затем прибыла машина с продуктами для бортового камбуза, и вскоре самолет оказался переполненным рабочими, которые только мешали друг другу. В возникшей суете никому не удалось выполнить свою работу должным образом, но это не по вине бригадира. Теперь все начали торопиться. Уже приехали пилоты со своими картами и летными планами. Войдя к себе в кабину, они обнаружили там механика, лежащего на полу под креслом пилота, он заканчивал установку цифровых приборов, контролирующих работу двигателей. Пилоты никогда не проявляли терпения к работе механиков и потому стояли, раздраженно глядя на то, как тот делает свое дело. Впрочем, механику было все равно, что думают о нем пилоты. Он подсоединил последний провод, вылез из-под сидения и провел ряд тестов, чтобы убедиться, что все работает нормально, даже не глядя на пилотов, которые станут поносить его куда громче, если он должным образом не установит электронные приборы. Механик еще не вышел из кабины, когда второй пилот сел в свое кресло и провел те же самые тесты. Только спустившись на асфальтовую площадку аэродрома, механик увидел причину такой спешки.

На площадке стояли пять имамов. Важные и чем-то взволнованные, они поглядывали на белоснежный реактивный самолет. Механик, как и все в бригаде, знал поименно каждого из них, так как священнослужители часто выступали по телевидению. Рабочие почтительно поклонились имамам и ускорили работу, отчего качество ее не улучшилось. Бригаду по уборке самолета отозвали, и потому рабочие ограничились тем, что протерли кое-что после того, как были установлены кресла. Высокопоставленные пассажиры не медля поднялись на борт и направились в хвостовую часть салона, чтобы посовещаться. Пилоты включили двигатели, национальные гвардейцы и грузовики едва успели освободить дорогу, как «гольфстрим» вырулил на взлетную полосу.

* * *

В Дамаске совершил посадку второй такой же самолет из состава небольшого воздушного флота, и пилоты тут же получили приказ немедленно лететь в Тегеран. Они выругались, но не нарушили приказа, проведя на аэродроме всего сорок минут.

* * *

На радиостанции прослушивания «Пальма» царила суматоха. В Ираке что-то происходило. Это было ясно по тому, что все выглядело не так, как обычно. Переговоры по шифрованным радиоканалам, которыми пользовались высшие военные чины Ирака, достигли максимума и затем стихли совсем, затем снова последовал всплеск и снова прекратился. На дешифровальной станции в военном городке короля Халеда компьютеры искали разгадку передач, зашифрованных с помощью кремниевых чипов, которыми пользовались иракские тактические радиостанции. В каждом случае на это уходило время. Технология шифрования, бывшая когда-то монополией одних богатых государств, с появлением персональных компьютеров стала доступна самому скромному жителю Америки и других технически развитых стран, и неожиданным побочным результатом этого стала доступность исключительно высокоразвитых шифрованных каналов связи даже для самых бедных государств. Теперь дешифровка кодов Малайзии была почти такой же сложной, как и России, а также и Ирака — благодаря помощи американцев, которые побеспокоились, чтобы ФБР не могло читать любовные признания, отправленные по электронной почте. Шифровальная система тактических радиостанций по необходимости была несколько проще и поддавалась расшифровке, но для этого все равно требовался суперкомпьютер «Крей», доставленный в Саудовскую Аравию несколько лет назад. Кроме того, радиостанция «Пальма» находилась в Кувейте и полностью финансировалась местным правительством, а потому за оказанные услуги требовались ответные. Кувейтцы хотели получить доступ к информации, полученной станцией АНБ. Это было только справедливо, но АНБ и персонал военной разведки не были подготовлены к тому, чтобы решать, что справедливо, а что нет. Но даже в этом случае им были отданы приказы.

— Они говорят о своих семьях? — спросил вслух сержант американских ВВС. Это было что-то новое. «Пальма» получала по этому каналу информацию и раньше и собрала немало сведений об интимных наклонностях высокопоставленных иракских генералов, познакомилась с множеством грубых шуток, если они переводились на английский язык. А вот упоминание о семьях они услышали впервые.

— Эвакуация, — заметил сидящий рядом главный сержант. — Они улепетывают. Лейтенант! — позвал он. — Там что-то происходит.

Младший дежурный офицер занималась другими делами. Радиолокатор, установленный в кувейтском международном аэропорту после войны, был исключительно мощным. Он действовал в двух режимах — один обслуживал гражданских авиадиспетчеров, а другой кувейтские ВВС. Он охватывал огромное пространство. И вот теперь во второй раз за два дня из Ирана в Багдад вылетел маленький реактивный авиалайнер. Его курс ничем не отличался от предыдущего, и код транспондера был таким же. Расстояние между двумя столицами составляло всего четыреста миль, едва достаточно, чтобы реактивный авиалайнер успел подняться на крейсерскую высоту и таким образом эффективно использовать топливо. При этом он пересекал край пространства, охваченного кувейтским радиолокатором. В воздухе также барражировал самолет раннего радиолокационного наблюдения и оповещения Е-3В АВАКС, но информация от него поступала прямо в военный городок короля Халеда, минуя радиостанцию «Пальма». Для военных разведчиков, обслуживающих наземную станцию, превзойти воздушных наблюдателей было вопросом профессиональной чести, тем более что почти весь наземный персонал состоял из военнослужащих ВВС. Лейтенант уже обратила внимание на странные авиарейсы между Багдадом и Тегераном. Она пересекла помещение станции и подошла к сержантам.

— В чем дело, чиф? — спросила она.

Главный сержант прокрутил записанную информацию на экране компьютера, показав ей переведенное содержание отдельных расшифрованных переговоров, и постучал пальцем по экрану, чтобы обратить внимание лейтенанта на временные отметки.

— Посмотрите, мэм, вот это люди, которые уносят ноги из Додж-Сити[126], — объяснил он. К ним подошел кувейтский майор. Измаил Сабах был дальним родственником королевской семьи, получил образование в Великобритании, в Дартмутской военной академии, и пользовался признанием американского персонала. Во время войны в Персидском заливе он оставался в Кувейте и принимал активное участие в движении сопротивления против иракских оккупантов, причем был одним из самых активных его членов. Он ушел в подполье, собирал ценную информацию о расположении и передвижении иракских войск и передавал ее в Саудовскую Аравию, пользуясь главным образом телефонами сотовой связи, способными подключаться к гражданской телефонной сети за границей, причем иракская контрразведка была не в силах перехватить эти передачи. За это время он потерял трех близких родственников, казненных иракцами. В результате он накопил не только опыт, но и ненависть к стране, расположенной к северу от Кувейта. Спокойный и незаметный человек лет тридцати, майор Сабах, казалось, становился день ото дня все мудрее. Он наклонился к экрану компьютера и прочитал перевод перехваченных переговоров.

— Как это у вас говорится — крысы бегут с тонущего корабля?

— Вы тоже так считаете, сэр? — спросил главный сержант, опередив лейтенанта.

— Убегают куда — в Иран? — спросила американка. — Я знаю, все на то указывает, но этому трудно поверить.

— Как трудно поверить и в то, что они послали свои ВВС в Иран, но иранцы задержали у себя их истребители и разрешили летчикам вернуться домой, — поморщился майор Сабах. — Вам следует лучше познакомиться с местными обычаями, лейтенант.

Я и без советов уже знаю, что здесь трудно в чем-нибудь разобраться, подумала американка.

— Что еще вы узнали? — обратился Сабах к сержанту.

— Они ведут переговоры и затем замолкают, снова ведут переговоры и опять замолкают. Вот сейчас тоже ведутся переговоры, и дешифровальщики в военном городке короля Халеда пытаются расшифровать их.

— Радиолокационное наблюдение установило, что из Мехрабада в Багдад вылетел самолет, похожий на небольшой реактивный авиалайнер.

— Вот как? Тот же самый, что и раньше? — спросил Сабах у лейтенанта.

— Да, майор.

— Что еще? Мне нужны любые сведения.

— Майор, этим, наверно, сейчас и занимаются компьютеры. Может быть, минут через тридцать мы узнаем что-то новое, — ответил главный сержант.

Сабах закурил сигарету. Станция «Пальма» официально принадлежала Кувейту, и курение не было здесь запрещено — к облегчению одних американцев и негодованию других. Несмотря на свое относительно невысокое воинское звание, Сабах занимал видный пост в разведывательной службе своей страны. Скромное поведение и мягкие манеры составляли резкий контраст с его выдающимися заслугами во время войны, о которых он читал лекции в Англии и в Америке.

— Что вы думаете об этом? — спросил он, уже имея собственную точку зрения.

— Вы сами сделали самое вероятное предположение, сэр. Они уносят ноги, — ответил главный сержант.

— Через несколько часов или дней в Ираке не будет правительства, и Иран содействует тому, чтобы воцарилась анархия, — закончил эту мысль майор Сабах.

— Опасная штука, — выдохнул главный сержант.

— Я бы сформулировал это по-другому — катастрофа, — мягко поправил его Сабах. Он покачал головой и мрачно улыбнулся, завоевав еще большую симпатию американских военных.

* * *

«Гольфстрим» совершил посадку после рейса из Тегерана, продолжавшегося, по часам Бадрейна, шестьдесят пять минут. Пунктуально, будто швейцарская компания «Суисэйр», подумал он. Этого следовало ожидать. Как только самолет остановился и его дверца открылась, из нее опустился трап и на покрытие аэродрома вышли пять пассажиров, которых приветствовали с тщательно продуманной притворной вежливостью, на которую они ответили тем же. Небольшая кавалькада «мерседесов» немедленно доставила гостей в роскошные апартаменты в центре городе. В случае, если что-нибудь сорвется в заключенном соглашении, там же их, разумеется, и убьют. Едва «мерседесы» выехали с аэродрома, как два генерала со своими женами и детьми в сопровождении телохранителей вышли из здания терминала, отведенного для высокопоставленных персон, и быстро поднялись в салон «гольфстрима». Второй пилот поднял трап, закрыл дверь, и двигатели снова заработали — на все это по наручным «Сейко» Бадрейна потребовалось меньше десяти минут. Не теряя времени, самолет вырулил на взлетную дорожку для обратного рейса в международный аэропорт Мехрабад. Все произошло настолько быстро и очевидно, что персонал башни управления полетами не мог понять, что происходит. Бадрейн знал, насколько трудно решить проблему безопасности. Есть вещи, которые нельзя скрыть от посторонних глаз, по крайней мере такие вещи, как эти. Было бы намного лучше воспользоваться коммерческим рейсом и обращаться с улетающими генералами, как с обычными пассажирами, но между двумя странами не было регулярных авиарейсов, да и генералы сами не согласились бы на столь плебейское обращение. Так что теперь авиадиспетчеры на башне управления полетами догадываются, что специальный рейс прибыл в Багдад и затем вылетел из Багдада при необычных обстоятельствах, и об этом же знают служащие терминала, от которых требовалось раболепно прислуживать генералам и их сопровождающим. Это было бы не столь важно, если бы речь шла об одном таком рейсе. Но за ним последуют другие.

Может быть, это не особенно существенно для всего Великого плана. Ничто не могло теперь остановить развитие событий, которые он привел в движение, но это оскорбляло профессиональное достоинство Али Бадрейна. Было бы куда лучше все происходящее держать в секрете. Он пожал плечами и направился обратно к терминалу для высокопоставленных персон. Нет, это не так уж важно, а своими действиями он завоевал расположение весьма могущественного человека, стоящего во главе могущественнейшей страны, причем добился этого всего лишь переговорами, объясняя людям то, что они уже сами знали, помог им принять решение, без которого они не могли обойтись, несмотря на любые усилия. Какой странной бывает жизнь...

* * *

— Тот же самый. Боже милостивый, он же провел в аэропорту всего несколько минут!

Радисты не пожалели сил, и теперь радиопереговоры, касающиеся этого самолета, были выделены из массы остальных радиосигналов и оператор, отличный армейский переводчик, прослушивал их с помощью наушников. Несмотря на то что языком международной авиации является английский, пилот этого самолета говорил на фарси[127]. Наверно, считал это мерой безопасности, подумал переводчик. На самом деле переговоры на фарси всего лишь выделяли этот самолет из числа остальных, и за ним теперь следили радиолокаторы и радиопеленгаторы. Содержание переговоров было самым обычным, если не считать языка, на котором они велись, и того обстоятельства, что самолет находился в багдадском аэропорту так недолго, что даже не успел дозаправиться. Это означало, что все спланировано заранее и вряд ли вызывает удивление при возникших обстоятельствах, но тем не менее весьма любопытно. Высоко в небе, над дальним северо-западным берегом Персидского залива, барражировал американский АВАКС, тоже следивший за этим самолетом. Интерес к загадочным рейсам, проявленный станцией «Пальма», возрос до такой степени, что самолет раннего радиолокационного обнаружения и оповещения Е-3В был переведен из своего обычного района патрулирования. Его сопровождали теперь четыре истребителя F-15 «игл» саудовских ВВС. Иранские и иракские службы электронной разведки заметят это и поймут, что кого-то интересует происходящее, или задумаются над тем, что происходит, потому что их не поставили в известность. Игра была очень увлекательной, причем ни одна из сторон не знала всего, что ей хотелось бы знать, и считала — в данный момент в игре принимали участие три стороны, — что другая сторона знает слишком много. На самом же деле ни одна из сторон не имела полного представления о том, что происходит.

* * *

На борту «Гольфстрима G-IV» разговаривали по-арабски. В хвостовой части самолета, где шум двигателей заглушал голоса, два генерала беседовали между собой, тихо и нервно. Их жены молча сидели в напряженном ожидании, а дети читали книжки или дремали. Труднее всего было телохранителям, которые знали, что, если в Иране что-то случится, их постигнет бессмысленная смерть. Один из них сидел в середине салона и внезапно почувствовал, что кушетка, на которой он расположился, непонятно почему кажется мокрой. Телохранитель провел рукой... Что-то липкое и.., красное? Наверно, томатный сок или что-то еще. Раздраженный этим, он прошел в туалет, вымыл руки и захватил бумажные салфетки, чтобы протереть ими кушетку. После этого телохранитель отнес грязные салфетки обратно в туалет, сел, посмотрел в иллюминатор на горы и невольно подумал, увидит ли он новый восход, еще не зная, что только что ограничил число предстоящих ему восходов до двадцати.

* * *

— Вот, смотрите, — произнес главный сержант. — Это были заместитель командующего иракских ВВС и командир Второго корпуса иракской армии, вместе с семьями, — добавил он. Потребовалось чуть больше двух часов с момента перехвата шифрованного сигнала, чтобы расшифровать полученные переговоры.

— Генералы, жизнью которых можно рискнуть? — спросила лейтенант.

— Да, пожалуй, — кивнул майор Сабах. — Теперь нам нужно попытаться обнаружить еще один самолет, вылетающий из Мехрабада вскоре после того, как приземлится этот.

— И каким будет пункт его назначения, сэр?

— А-а. Хороший вопрос, лейтенант, правда?

— Судан, — пробормотал главный старшина. Он служил на Ближнем Востоке уже два года, и это была его вторая смена на «Пальме».

— Не стану спорить с вами, сержант, — подмигнул ему майор Сабах. — Мы скоро установим это с помощью числа рейсов из Багдада. — Он действительно не мог быть уверенным относительно деталей этой странной операции до того момента, пока не будет установлен цикл рейсов из Багдада в Тегеран и из Тегерана куда-то еще. Правда, майор уже сообщил своему начальству, что происходит нечто необычное. Скоро то же сделают и американцы.

* * *

Двадцать минут спустя предварительный доклад был выслан из военного городка короля Халеда в Форт-Мид, штат Мэриленд. Там из-за разницы во времени он оказался на столе дежурного офицера вскоре после полуночи. Из Агентства национальной безопасности доклад переслали по оптико-волоконному кабелю в Лэнгли, штат Виргиния, где он попал сначала в «Меркурий» — центр связи, — а затем был передан наверх, в оперативный центр ЦРУ, комната 7-F-27 в старом здании штаб-квартиры американской разведки. На каждом этапе информация передавалась в первозданном виде, иногда в сопровождении оценок местных экспертов, но большей частью без них, а если считали необходимым дать свои комментарии, они следовали за основным текстом, чтобы офицеры различных смен, оценивающие влияние событий на национальную безопасность, могли сами принять решение об их важности и таким образом продублировать работу других. В большинстве случаев это было разумным, но при быстро меняющейся ситуации очень часто не приносило никакой пользы. Проблема заключалась в том, что в момент кризиса трудно уловить разницу.

Дежурным офицером по оценке национальной безопасности в ЦРУ был в этот момент Бен Гудли, стремительно делавший карьеру в управлении разведки, где он недавно занял эту должность в худшей — ночной — смене из-за недостаточного стажа. Как всегда, он продемонстрировал здравый смысл, обратившись к специалисту по этому региону, и начал передавать ему страницы распечатки, как только кончал их читать.

— Разбегаются, — произнес специалист, прочитав третью страницу. Это не было особенно неожиданным, но и не принесло удовлетворения.

— У вас нет никаких сомнений?

— Мой мальчик, — специалист был на двадцать лет старше своего босса, — они летят в Тегеран не за покупками.

— СРО? — спросил Гудли, имея в виду специальную разведывательную оценку, важный официальный документ, предназначенный для непредвиденных ситуаций.

— Пожалуй. Иракское правительство разваливается. — В этом не было ничего удивительного.

— Сколько у них времени? Три дня?

— В лучшем случае.

— О'кей, начнем составлять черновик, — сказал Гудли и встал.

Глава 17 Возрождение

Нет ничего неожиданного в том, что важные события никогда не происходят в удобное для вас время. Рождение ли ребенка или чрезвычайная ситуация словно нарочно находят людей, которых они касаются, или в кровати спящими или больными. В данном случае ничего не требовалось предпринимать. Бен Гудли выяснил, что у ЦРУ нет там агентов, способных подтвердить поступившую разведывательную информацию, и хотя его страна была заинтересована в регионе, сделать что-либо было нельзя. Средства массовой информации еще не пронюхали про эти события и, как это часто происходит, ЦРУ станет делать вид, что ему ничего не известно до тех пор, пока новости не станут достоянием общественности. Поступив таким образом, Центральное разведывательное управление укрепит веру публики в то, что средства массовой информации способны проникать в секреты не менее эффективно, чем федеральные агентства. На самом деле так бывало далеко не всегда, но все-таки чаще, чем этого хотелось Гудли.

СРО будет коротким. Содержание доклада не требовало длинных рассуждений, а представить собственно факт не так уж и сложно. Гудли и его специалист по региону потратили полчаса на составление черновика. Принтер сделал печатную копию доклада для внутреннего служебного пользования ЦРУ, а затем модем передал доклад по защищенным каналам связи в заинтересованные федеральные агентства. Покончив с этим, они вернулись в оперативный центр.

* * *

Головко старался уснуть. Аэрофлот только что закупил десять новых реактивных лайнеров «Боинг-777» для использования на международных рейсах в Нью-Йорк, Чикаго и Вашингтон. Они были намного комфортабельнее и надежнее советских авиалайнеров, на которых ему приходилось летать в течение многих лет, но ему не становилось уютнее при мысли, что самолет, на котором он летит так далеко, имеет всего два двигателя, хотя бы и сделанных в Америке, вместо четырех, как раньше. По крайней мере кресла в первом классе были удобными, а русская водка, которую ему принесли вскоре после взлета, высшего качества. Сочетание того и другого позволило ему заснуть на пять с половиной часов, но над Гренландией он проснулся — организм начал реагировать на смену часовых поясов. Телохранитель, сидящий рядом, продолжал спать и видел сны, соответствующие его профессии. Где-то в хвостовом отделении на откидных сиденьях, наверно, спали стюардессы.

Раньше, подумал Сергей Николаевич, все было не так. Он летел бы на специальном самолете, снабженном всеми средствами связи, и если бы что-то случилось в мире, его немедленно поставили бы в известность. Но больше Головко огорчало, что в мире действительно что-то происходило, просто не могло не происходить. Так случается всегда, думал он в темноте под ровный гул двигателей. Ты летишь на важную встречу, потому что опасаешься чего-то, и вот, пока летишь, происходит именно то, чего ты опасался. Происходит — а ты ничего не можешь предпринять, если не потому, что нет связи, так по той причине, что не имеешь возможности посоветоваться со своими старшими помощниками. Ирак и Китай. К счастью, эти две горячие точки разделяет огромное пространство. И тут Головко напомнил себе, что еще большее расстояние отделяет Москву от Вашингтона, и чтобы попасть из одного города в другой, нужно лететь всю ночь на двухмоторном реактивном самолете. С этой приятной мыслью он повернулся на бок, сказав себе, что ему необходимо как следует выспаться.

* * *

Самое трудное заключалось не в том, чтобы вывезти их из Ирака, а чтобы переправить из Ирана в Судан. Давно прошло то время, когда иранским самолетам разрешали пролетать над территорией Саудовской Аравии, и единственным исключением было паломничество в Мекку — ежегодный хадж. Теперь пассажирские самолеты были вынуждены огибать Аравийский полуостров, затем они летели над Красным морем, прежде чем повернуть на запад, к Хартуму. Это втрое увеличивало расстояние и время рейса, а другой, более короткий, этап не мог начаться до тех пор, пока первый, более продолжительный, не заканчивался в Судане и высшие военные чины не размещались в поспешно подготовленных апартаментах, признав их достаточно удобными, а потом звонили в Багдад, упоминая в разговоре заранее согласованный код, подтверждающий, что все прошло благополучно. Все было бы намного проще, если бы можно было погрузить всех генералов в коммерческий авиалайнер и совершить один-единственный рейс по маршруту Багдад — Тегеран — Хартум, но это было невозможно.

Так же невозможно было лететь по намного более короткому маршруту прямо из Багдада в Хартум, просто пролетая над Иорданией, но при этом маршрут проходил слишком близко от Израиля, и такая перспектива совсем не радовала генералов. Наконец, возникала проблема секретности, еще более все усложняющая.

Менее сильного и волевого человека, чем Дарейи, все это привело бы в ярость. А он одиноко стоял у окна закрытой части главного терминала, наблюдая за тем, как «Гольфстрим G-IV» остановился рядом с другим самолетом, как открылись дверцы, как люди поспешно спускались по трапу из одного самолета и тут же поднимались в другой, пока носильщики переносили тот небольшой багаж, который прихватили с собой генералы — несомненно, драгоценности и другие предметы, стоящие очень дорого и занимающие мало места, с улыбкой подумал святой человек. На все это потребовалось лишь несколько минут, и ожидавший пассажиров самолет начал выруливать на взлетную дорожку.

Вообще-то было глупо ехать в аэропорт только для того, чтобы увидеть столь скучную и малозначащую процедуру, но она венчала два десятка лет непрерывных усилий, и этот мужчина, хотя и посвятивший свою жизнь Богу, Махмуд Хаджи Дарейи, все-таки оставался человеком и хотел собственными глазами увидеть плоды своего труда. Он потратил на это всю жизнь, но даже теперь задача была выполнена едва наполовину. А его жизнь подходила к концу...

Как это случается с каждым человеком, напомнил себе Дарейи, жизнь уходит секунда за секундой, минута за минутой, час за часом, день за днем, одно и то же для всех, но ему почему-то казалось, что, когда тебе за семьдесят, время бежит быстрее. Он посмотрел на свои руки, морщины говорили о прошедшей жизни, одни из них были естественными, другие — нет. Два пальца ему сломали в казематах тайной полиции «Савак», службы безопасности шаха, подготовленной для него израильтянами. Какой мучительной была боль, но не без удовлетворения он тут же вспомнил, как расплатился с теми двумя, которые тогда допрашивали его. Дарейи не произнес ни единого слова. Он молча стоял, неподвижный, как статуя, когда их повели на расстрел. Вообще-то они не заслуживали памяти. Мелкие людишки, простые исполнители, делающие работу, порученную им другими, не задумываясь над тем, кто он и почему они должны ненавидеть его. Перед казнью с каждым по очереди молился имам, потому что отказать человеку в возможности примириться с Аллахом — это преступление. К тому же, разве это так уж трудно? Они умерли одинаково быстро, как и остальные. Один крохотный шаг в жизненном пути человека, хотя жизни этих людей в конечном итоге оказались намного короче, чем у него.

Все эти годы были потрачены для достижения одной цели. Хомейни отправился в эмиграцию в Париж, но Дарейи поступил по-другому. Он оставался в тени, координируя и направляя действия своего лидера. Один раз его арестовали, но затем освободили, потому что он молчал, как молчали и остальные, близко связанные с ним. Это был промах шаха, один из многих. В конце концов правитель Ирана был вынужден сдаться, потому что проявил нерешительность. Он был слишком либеральным в своей политике, чем вызвал негодование исламских священнослужителей, слишком реакционным, по мнению своих западных союзников, безуспешно пытался найти компромисс в той части мира, где человек может выбирать лишь одно из двух. Нет, одно из одного, никакого выбора, поправил себя Дарейи, наблюдая затем, как «гольфстрим» оторвался от земли и начал набирать высоту. Ирак предпочел другой путь, не пожелал прислушаться к Слову Бога, и чего добился? Хуссейн начал войну с Ираном, думая, что эта страна ослабла в отсутствие лидера, и потерпел неудачу. Затем он бросил свои войска на юг, и его поражение там оказалось еще более сокрушительным. Все это он делал ради достижения временной власти.

Но Дарейи вел себя по-другому. Он не упускал из виду главную цель, как не упускал ее Хомейни, и хотя великий аятолла умер, дело его продолжало жить. Дарейи смотрел на север, зная, что его цель лежит позади него, слишком далеко, чтобы увидеть ее, но все-таки находится там, где ей надлежит находиться. Это священные города Мекка и Медина.., и Иерусалим. Он побывал в двух первых, но не в третьем. Еще юношей, молодым и благочестивым, он хотел увидеть камень Авраама, но по какой-то причине — сейчас он не помнил почему — отец, который был купцом, не смог отвезти его туда. Может быть, еще придет время, и он побывает там. Зато он видел город, где родился пророк и, разумеется, совершил паломничество в Мекку — хадж, — причем не однажды, несмотря на политические и религиозные разногласия между Ираном и Саудовской Аравией. Дарейи хотел снова побывать в Мекке, чтобы помолиться перед Каабой[128]. Но даже в этом заключалось нечто большее.

Дарейи, номинальный глава государства, стремился к большему, и не только для себя. Нет, ему хотелось перед концом своей скромной жизни стать свидетелем осуществления Великой Цели. Ислам простирался с крайнего запада Африки до крайнего востока Азии, не считая небольших территорий, населенных людьми, преданными исламу, в Западном полушарии, однако эта религия не была единственным сверкающим факелом и единственной целью человечества на протяжении более тысячи лет. Дарейи с болью в душе думал об этом. В мире только один Бог и только одно Его Слово, и Аллах страдал, наверно, из-за того, что Его Слово встретилось с таким трагическим непониманием. Это было единственной причиной, по которой не все население Земли сумело понять суть подлинной Веры, и если ему удастся изменить это, то он сможет изменить мир, просветить все человечество и привести его к истинному Богу. Но для того, чтобы сделать это...

Мир был всего лишь миром, несовершенным инструментом с несовершенными правилами для несовершенных людей, но таким его создал Аллах, и с этим ничего не поделаешь. Хуже того, есть люди, которые будут сопротивляться всему, к чему он стремится, правоверные или иноверцы, еще одна причина для грусти, а не для гнева. Дарейи не испытывал ненависти ни к саудовцам, ни к жителям остальных государств по ту сторону Персидского залива. Они не были плохими людьми. Более того, они были правоверными, и, несмотря на расхождения между ними и его страной, не лишили Дарейи доступа в Мекку. Но их вера не была истинной верой, и с этим тоже трудно что-нибудь сделать. Они разжирели и разбогатели, прогнили от коррупции, и вот это следует изменить. Дарейи должен взять Мекку под свой контроль, чтобы реформировать ислам. Но сначала необходимо подчинить себе мир. Это означало, что у него будет много врагов. Однако тут не было ничего нового, и он только что выиграл первую крупную битву.

Лишь бы на это не уходило столько времени. Дарейи часто говорил о терпении, но для достижения своей цели он потратил всю жизнь, и сейчас ему было семьдесят два года. Он не хотел умирать, как умер его учитель, когда труд жизни выполнен лишь наполовину. Когда наступит час предстать перед лицом Аллаха, он должен рассказать о том, чего достиг, о том, что успешно выполнил самую благородную задачу, стоящую перед любым человеком, — объединение всех правоверных в Подлинной Вере. Ради достижения этой цели Дарейи готов был пойти на все. Даже он сам не знал, какие усилия нужно предпринять для этого, потому что были заданы еще не все вопросы. Поскольку его цель была такой чистой и сияющей, а у него осталось так мало времени, он никогда не спрашивал себя, насколько глубоко готов погрузиться во тьму, для того чтобы пройти через нее и выйти к свету Веры.

Он отвернулся от окна и вместе со своим шофером направился к автомобилю. Процесс начался.

* * *

Тем, кто служат в разведывательном сообществе, платят не за то, что они видят случайное стечение обстоятельств, это особые люди, которые проводят время над картами, пристально за всем наблюдая, и предсказывают эти обстоятельства. Барражирующий высоко в небе АВАКС сообщил о курсе самолета, который направился к югу от Тегерана. Дальность полета «Гольфстрима G-IV» без дозаправки была хорошо известна, и потому нетрудно было рассчитать расстояния до возможных пунктов назначения. По коду транспондера определили тип самолета, скорость, курс и высоту полета, которая составила 45 тысяч футов — на такой высоте топливо используется наиболее экономно. Было рассчитано время от одного такого рейса до второго. Курс оказался еще более красноречивым.

— Судан, — подтвердил майор Сабах. Вообще-то самолет мог полететь куда угодно. Майор сначала едва не подумал, что пунктом назначения является Бруней, но нет, оттуда слишком далеко до Швейцарии, а где еще могут находиться денежные вклады.

После того как пришли к такому заключению, в Америку через спутник связи была послана шифрограмма, снова в ЦРУ, и на этот раз пришлось разбудить высокопоставленного руководителя управления только для того, чтобы получить утвердительный ответ на короткий вопрос. Ответ был передан обратно на станцию «Пальма» в знак любезности по отношению к кувейтцам. Затем оставалось только ждать.

* * *

У ЦРУ в Хартуме была небольшая станция, по сути дела она состояла всего из ее начальника, пары оперативников и секретаря, которая обслуживала также пункт связи Агентства национальной безопасности. Начальник станции, однако, был опытным сотрудником и сумел завербовать в качестве своих агентов несколько местных жителей. Его задача облегчалась тем, что суданскому правительству почти никогда не приходилось ничего скрывать, в этой стране практически не было ничего, что могло бы представлять интерес. В прошлом правительство Судана пользовалось географическим положением своей страны, противопоставляя в качестве тактического хода Запад и Восток. Таким образом оно получило деньги, оружие и расположение — в качестве платы за услуги. Однако после распада Советского Союза прекратилась борьба за мировое господство, которая служила источником доходов для стран третьего мира на протяжении двух поколений. Теперь суданцам приходилось полагаться лишь на собственные ресурсы, которые были незначительными, а также те крохи, что попадали к ним от стран, временно нуждающихся в чем-то. Руководство страны исповедовало ислам и, пользуясь каждым удобным случаем, чтобы громко провозгласить эту ложь — они были ничуть не более благочестивы, чем их западные коллеги, — иногда получало финансовую поддержку от Ливии, Ирана или других стран. Взамен от них требовали, чтобы они боролись с аниматическими язычниками на юге своей страны и к тому же шли на риск возникновения волны политического исламизма в собственной столице среди людей, хорошо знавших действительное благочестие своих лидеров и потому стремившихся заменить их настоящими правоверными. В общем и целом политические деятели этой обнищавшей страны считали, что лучше быть верующими и богатыми, чем верующими и бедными.

Полная непредсказуемость положения в стране осложняла жизнь персоналу американского посольства в Судане. Когда правительство строго контролировало действия смутьянов-фундаменталистов, в Хартуме было безопасно. Но случалось, действия фундаменталистов становились крайне агрессивными и контролировать их не удавалось. В настоящий момент ситуация казалась относительно спокойной, и потому американским дипломатам оставалось беспокоиться лишь о климатических условиях, которые тут были настолько отвратительными, что здешняя служба значилась у американских дипломатов среди десяти худших назначений в мире, даже не принимая во внимание угрозу терроризма. Для начальника станции ЦРУ пребывание в Судане гарантировало быстрое продвижение по службе, несмотря на то что его жена и двое детей остались дома в Виргинии, потому что большинство американцев, находящихся здесь на официальных должностях, считали слишком опасным привозить сюда семьи. По степени опасности к этому приближалась угроза СПИДа, практически закрывающая для американцев двери ночных клубов, не говоря уже о переливании крови в случае необходимости. В американском посольстве этим занимался армейский врач, и беспокойство не покидало его.

Начальник станции, качнув головой, отмахнулся от сомнений. Согласившись на назначение в Судан, он продвинулся на две ступени в денежном довольствии. Здесь он хорошо справлялся с работой, главным образом благодаря помощи своего агента, занимавшего высокую должность в Министерстве иностранных дел Судана, который информировал резидента обо всем, что предпринимала его страна. То,что его страна практически ничего не предпринимала, мало что значило для бюрократов, протирающих штаны в Лэнгли. Лучше знать все ни о чем, чем не знать ничего обо всем, считали они.

Начальник станции решил, что займется выполнением этого поручения сам. Проверив время и расстояние по своим картам, он пообедал пораньше и поехал в аэропорт, расположенный всего в нескольких милях от города. Служба безопасности в аэропорту была по-африкански небрежной, и ему удалось найти место в тени возле здания терминала. Гораздо легче вести наблюдение за терминалом для частных самолетов, чем за главным зданием аэропорта, особенно когда у тебя фотоаппарат с объективом, фокусное расстояние которого составляет 500 миллиметров. У него даже нашлось время, чтобы убедиться в правильности выбора диафрагмы. Он услышал гудок своего сотового телефона — сотрудники АНБ в посольстве сообщили, что самолет заходит на посадку. Это обстоятельство тут же подтвердилось прибытием официального вида лимузинов. Он хорошо запомнил две фотографии, переданные по телефаксу из Лэнгли. Значит, речь идет о двух высокопоставленных иракских генералах? — подумал он. Ну что ж, после смерти их босса в этом нет ничего удивительного. При диктатуре проблема заключалась в том, что те, кто находятся рядом с диктатором, не могут рассчитывать на пенсию.

Белый реактивный самолет плавно совершил посадку; из-под шасси показалось обычное легкое облачко от сгоревшей резины. Американец поднял камеру, навел ее на самолет и сделал несколько снимков. Его фотоаппарат был заряжен высокочувствительной черно-белой пленкой, и он хотел убедиться в исправности перезарядки. Теперь его беспокоило лишь то, как остановится «птичка», будет ли виден выход из самолета — эти мерзавцы могут развернуться другой стороной к нему и испортят все дело. Но тут у него не было выбора.

«Гольфстрим», к счастью, остановился как нужно, и после того как дверца открылась, начальник станции принялся делать снимок за снимком. У самолета стоял правительственный чиновник среднего уровня, которому было поручено полуофициально приветствовать прибывших. Определить, кто из двоих занимал более высокое положение, было просто по количеству объятий и поцелуев, а также по взглядам, которыми прибывшие окинули посадочную площадку вокруг самолета. Клик. Клик. Клик. Американец определенно узнал одного из них, да и лицо второго показалось ему знакомым. На разгрузку багажа потребовались считанные минуты. Правительственные лимузины отъехали от самолета, и начальник станции не особенно интересовался в данный момент, куда они направились. Его агент из Министерства иностранных дел сообщит ему об этом. Американец сделал восемь последних снимков самолета, который уже начали заправлять, и решил подождать, чтобы увидеть, что произойдет дальше. Через тридцать минут маленький авиалайнер снова взлетел. Можно было отправляться обратно в посольство. Пока там один из его подчиненных занимался проявлением пленки, он позвонил в Лэнгли.

* * *

— Это подтверждение, — сказал Гудли, дежурство которого заканчивалось. — Два иракских генерала пятьдесят минут назад прибыли в Хартум. Они начинают разбегаться из Багдада.

— Таким образом, наше СРО выглядит теперь особенно привлекательно, Бен, — заметил специалист по региону, удовлетворенно улыбаясь. — Надеюсь, начальство обратит внимание на отметку времени, поставленную на нем.

На лице офицера службы национальной безопасности появилась ответная улыбка.

— Да, пожалуй. После прибытия следующего рейса станет ясно, что все это значит, — согласился он. Штатные аналитики, уже начавшие прибывать на службу, займутся этим.

— Ничего хорошего ждать от бегства генералов не приходится, — произнес специалист по Ближнему Востоку. Впрочем, не надо быть сотрудником разведывательного управления, чтобы понять это.

— Начали поступать фотографии, — доложили из службы связи.

* * *

Первый звонок должен быть в Тегеран. Дарейи приказал своему послу объяснить все как можно понятнее. Иран принимает на себя оплату всех расходов. Генералам нужно предоставить для размещения самые лучшие апартаменты, обеспечить наивысший комфорт, насколько это возможно в Судане. Вся операция не будет дорого стоить, на дикарей в этой стране производили впечатление даже небольшие суммы, и десять миллионов американских долларов — пустяк — были уже переведены по электронной почте в качестве осязаемой гарантии оплаты, чтобы суданское правительство приняло все необходимые меры. Телефонный звонок иранского посла подтвердил, что первая группа прибыла благополучно и самолет уже возвращается обратно.

Отлично. Может быть, теперь иракские генералы станут доверять ему. Вообще-то Дарейи с удовольствием ликвидировал бы всех этих свиней, причем это нетрудно было бы организовать в создавшихся обстоятельствах, но он дал честное слово, и к тому же личному удовлетворению не место в Великом плане. В тот момент, когда он положил телефонную трубку, его министр воздушного транспорта уже вызывал дополнительные самолеты, чтобы ускорить переброску генералов. Чем быстрее это закончится, тем лучше.

* * *

Бадрейн пытался объяснить им то же самое. Об исходе генералов уже через сутки наверняка станет известно, а через двое тем более. Они оставляли в Ираке людей, занимающих слишком высокие посты, чтобы уцелеть во время приближающегося переворота, и недостаточно могущественных, чтобы заслужить снисхождение, в котором иранцы не отказывали генералам. Эти офицеры, полковники и бригадные генералы, не испытывают особого желания стать козлами отпущения, отданными для удовлетворения пробудившейся ярости толпы. Это обстоятельство становилось все более очевидным, но вместо того чтобы покинуть Багдад как можно скорее, генералы сидели на месте, ощущая все возрастающий страх перед неизвестным будущим. Они стояли на палубе горящего корабля у враждебного берега, сознавая, что не умеют плавать. Но корабль продолжал гореть. Бадрейн понимал, что должен убедить их в необходимости предпринять срочные действия.

* * *

Теперь это стало обыденным, и Райан даже начал привыкать, принимал как само собой разумеющееся осторожный стук в дверь, поднимавший его быстрее, чем радиобудильник, который своей музыкой начинал его утро в течение двадцати лет. Услышав осторожный стук, Райан открыл глаза, встал, надел халат, прошел к двери и взял утреннюю газету и несколько листков, на которых было напечатано его дневное расписание. Потом он направился в ванную, а из нее в гостиную, которая находилась рядом с президентской спальней. Тем временем его жена с минутным отставанием принялась за свой утренний ритуал.

Трудно было привыкнуть к тому, что ты больше не можешь спокойно, не спеша, как все нормальные американцы, прочитать газету. Несмотря на то что «Вашингтон пост» чаще всего была гораздо менее интересной, чем разведсводки, которые ожидали его на столе, там наряду со свежей информацией содержались материалы, позволявшие не отставать от жизни. Однако прежде всего следовало прочитать СРО, срочный официальный документ, запечатанный в конверте из плотной бумаги. Райан протер глаза, прежде чем принялся за чтение.

Проклятье. Впрочем, все могло быть и хуже, подумал президент. По крайней мере на этот раз его не разбудили, чтобы познакомить с событиями, которые он не в силах изменить. Он посмотрел на свое дневное расписание. Отлично, придет Скотт Адлер с этим парнем Васко, и они вместе обсудят создавшуюся ситуацию. Похоже, Васко неплохо в этом разбирается. Что еще предстоит ему сегодня? Встреча с Сергеем Головко? Неужели это сегодня? Ну что ж, вот это хорошо. Короткая пресс-конференция о назначении Тони Бретано министром обороны, список возможных вопросов, об ответах на которые следует подумать, и инструкция Арни — всячески избегать проблемы Келти. Пусть Келти и его заявления скончаются от недостатка внимания к ним — ты посмотри, какая хорошая фраза! Джек кашлянул и налил себе чашку кофе — потребовалось его решительное настояние, чтобы делать это самостоятельно; он надеялся, что стюарды из ВМФ не приняли это за личное оскорбление, но он привык кое-что делать своими руками. Теперь стюарды накрывали стол для завтрака и стояли в коридоре позади закрытой двери, не ухаживая за ним.

— Доброе утро, Джек. — В гостиную вошла Кэти. Он поцеловал ее и улыбнулся.

— Доброе утро, милая.

— С миром пока ничего не случилось? — спросила она, наливая себе кофе. Из этого президент заключил, что у первой леди сегодня нет операций. Кэти никогда не прикасалась к кофе, когда ей предстояла операция, говорила, что не может рисковать — от кофеина возможно легкое дрожание рук, а это недопустимо, когда режешь чье-то глазное яблоко. Он всегда вздрагивал, мысленно представив себе такую картину, хотя теперь при операциях она пользовалась главным образом лазером.

— Похоже, иракское правительство разваливается.

— Разве это не случилось еще на прошлой недели? — чисто по-женски фыркнула Кэти.

— Тогда был первый акт. А теперь третий. — А может быть, четвертый, подумал Джек. Интересно, каким будет пятый?

— Это важно? — Кэти захрустела тостом.

— Может быть. Что за день тебе предстоит?

— Клиника, послеоперационный обход, затем встреча с Берни для обсуждения бюджета.

— Гм. — Джек приступил к просмотру «ранней птички» — подборки вырезок из крупных утренних газет.

Кэти принялась читать расписание дня президента.

— Головко...? По-моему, я встречалась с ним в Москве — он тогда шутил, что угрожал тебе пистолетом!

— Это была не шутка, — заметил Райан. — Так и произошло на самом деле.

— Перестань!

— Потом он сказал, что пистолет не был заряжен. — Джек так и не узнал, как обстояло все на самом деле. А может, пистолет действительно не был заряжен, подумал он.

— Значит, это правда? — недоверчиво спросила Кэти. Райан с улыбкой посмотрел на жену. Поразительно, каким забавным это кажется сегодня.

— Он был тогда очень рассержен на меня. Ведь я помог улететь из Москвы председателю КГБ.

— Джек, я никак не могу понять, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно. — Она взяла утреннюю газету.

Слова жены заставили Райана задуматься. Формально первая леди была частным лицом. В особенности Кэти, которая не была просто женой президента, а продолжала работать врачом и проявляла к политике ничуть не больше интереса, чем к занятиям групповым сексом. Формально — поэтому она не имела допуска к секретным документам, но предполагалось, что президент будет делиться с супругой своими проблемами, как и всякий нормальный человек. К тому же в этом был свой резон. Ее здравый смысл ничуть не уступал его собственному, и хотя она не разбиралась в международных отношениях, ей ежедневно приходилось принимать решения, самым непосредственным образом затрагивающие жизни людей. Стоило ей допустить ошибку, и они становились слепыми.

— Кэти, полагаю, пришло время рассказать тебе о некоторых событиях, которые произошли со мной за все эти годы. Но пока могу сказать тебе, что Головко действительно держал пистолет у моего виска на одной из дорожек Московского аэропорта, потому что я помог двум высокопоставленным русским скрыться из Советского Союза. Один из них возглавлял КГБ.

Она посмотрела на мужа и вспомнила о тех ночных кошмарах, которые мучали его на протяжении месяцев несколько лет назад.

— Где он теперь?

— Где-то неподалеку от округа Колумбия, точно не знаю. По-моему, в каком-то имении в штате Виргиния. — Джек смутно помнил, что как-то слышал о его дочери, Екатерине Герасимовой, что она обручена с отпрыском старинной аристократической семьи, увлекающимся охотой на лис в районе Винчестера, и перешла, таким образом, из одной аристократической семьи в другую. Ну что ж, пенсия, которую выплачивало ЦРУ семье отца, была достаточно велика, чтобы вести весьма комфортный образ жизни.

Кэти привыкла к шуткам мужа. Подобно большинству мужчин, он любил рассказывать забавные истории, их юмор заключался в преувеличении происшедшего. К тому же он был родом из ирландской семьи. Но сейчас это откровение было таким же бесстрастным, как отчет о бейсбольном матче. Джек не заметил взгляда, который она бросила на него. Да, решила она в тот момент, когда в гостиную вошли дети, будет очень интересно выслушать его рассказ о прошлых событиях.

— Папа! — воскликнула Кэтлин, первым увидев отца. — Мама! — После этого утренняя процедура кончилась или вернее перешла на что-то более важное, чем события, происходящие в мире. Кэтлин уже была в школьной форме — подобно большинству маленьких детей, она сумела проснуться в хорошем настроении.

— Привет! — послышался голос Салли, явно недовольной чем-то.

— Что случилось? — спросила Кэти у своей старшей дочери.

— Столько людей повсюду! Просто невозможно никуда пройти, не натолкнувшись на кого-то! — проворчала девушка, взяв с подноса стакан сока. К тому же этим утром ей не хотелось есть корнфлекс «Фростид». Она предпочла бы кукурузные хлопья «Джаст Райт». Но коробка с ними находилась где-то на первом этаже, в просторной кухне Белого дома. — Живешь, как в гостинице, только народу куча.

— Какой экзамен у тебя сегодня? — спросила Кэти, начиная понимать причину раздражения дочери.

— Математика, — уныло призналась Салли.

— Ты готовилась?

— Да готовилась, мама, готовилась.

Джек не обращал внимания на их разговор и приготовил овеянные хлопья для Кэтлин, которой нравились «Фростид флейкс». Затем явился маленький Джек, тут же включил телевизор и выбрал канал мультяшек, чтобы посмотреть свою утреннюю порцию «Бегуна и койота», который нравился и Кэтлин.

За пределами президентских апартаментов для всех начался рабочий день. Личный офицер Райана, который ведал обзором развединформации, наносил последние штрихи на утренний доклад — он неизменно внушал ему страх. Уж очень требовательным, на его взгляд, был этот президент. Главный мажордом пришел сегодня пораньше, чтобы самому проверить подготовку служебного этажа. В спальне камердинер раскладывал одежду для президента и первой леди. Наготове стояли автомобили, которым предстояло отвезти детей в школу. Полиция штата Мэриленд уже вела проверку маршрута в Аннаполис. Летчики корпуса морской пехоты разогревали двигатель вертолета, чтобы лететь в Балтимор — проблему доставки первой леди на работу пока так и не решили. Весь механизм президентской жизни пришел в движение.

* * *

Гас Лоренц пришел к себе в кабинет раньше обычного, чтобы поговорить по телефону со своим посланцем в Африке, которого предупредил звонком из Атланты. Где, черт возьми, мои обезьяны? Его агент по закупкам объяснил через восемь часовых поясов, что, поскольку центр по контролю за инфекционными болезнями напутал с переводом денег, партию обезьян купил кто-то другой и сейчас готовили новую партию. Еще неделя, сказал он американскому врачу.

Лоренц остался недоволен. Он надеялся приступить к исследованиям на этой неделе и сделал пометку в настольном блокноте, пытаясь понять, кому еще могли понадобиться столько африканских зеленых обезьян. Может быть, это Руссо начал что-то новое у себя в Париже? Он решил попозже, после утреннего совещания со своими врачами, позвонить ему. А вот и хорошие новости, увидел он. Однако как жаль, черт побери... В телексе из ВОЗа говорилось, что второй пациент, больной лихорадкой Эбола, погиб в авиакатастрофе. Зато не поступило новых сообщений о заболевших, а с того момента, когда заболела «пациентка два», прошло достаточно времени, чтобы утверждать, а не просто надеяться, что эта микровспышка лихорадки кончилась — наверно кончилась, мысленно добавил Лоренц. Это хорошая новость. Штамм лихорадки, которым заболели два человека, походил на тот, что находился на предметном стекле электронного микроскопа, и это был худший из всех вирусов. Возможно, носитель лихорадки Эбола по-прежнему скрывался где-то там, ожидая благоприятной возможности, чтобы заразить кого-нибудь еще, однако он удивительно ловко ускользал от ловцов, напоминая этим малярию — «плохой воздух» по-итальянски. Когда-то считалось, что именно это является причиной заболевания. Может быть, с надеждой подумал Лоренц, носителем был какой-нибудь грызун, попавший под колеса грузовика. Он пожал плечами. В конце концов, и это возможно.

* * *

После того как в лаборатории в Хасанабаде директор проекта уменьшил дозу морфия, поступающего в кровеносную систему «пациента два», Жанна-Батиста находилась в полусознательном состоянии. Она чувствовала боль, но не понимала, что происходит вокруг. В любом случае боль затмевала все остальное, и Жанна-Батиста сознавала, что означает каждый ее приступ. Хуже всего была боль в брюшной полости — болезнь уничтожала желудочно-кишечный тракт по всей его десятиметровой длине, буквально пожирая нежные ткани, предназначенные для того, чтобы превращать пищу в питательные вещества, и выбрасывая зараженную кровь в прямую кишку.

Ей казалось, что все ее тело рвут на части и жгут в одно и то же время. Сестре хотелось пошевелиться, как-то изменить позу, чтобы хоть на мгновение изменить направление приступов боли, но когда она попыталась это сделать, то обнаружила, что все тело, руки и ноги прикреплены ремнями к кровати. По какой-то причине это показалось ей оскорбительным, и она почувствовала нечто худшее, чем просто боль, но первая же попытка выразить протест вызвала страшную рвоту, от которой сестра едва не задохнулась. Тут же появился космонавт в синем скафандре и повернул кровать, дав возможность рвоте стечь в пластиковое ведро. Жанна-Батиста увидела в нем черную мертвую кровь. На секунду это отвлекло ее от боли, и она поняла, что выжить ей не удастся, что болезнь зашла слишком далеко, что ее тело умирает, и тогда она стала молиться о смерти — только в ней было спасение от боли. Конец должен наступить как можно скорее, иначе исчезнет вера в Бога... Осознание близкой смерти выскочило в ее угасающем мозгу, словно чертик из ящика. Но у этой детской игрушки были настоящие рога и копыта. Ей хотелось, чтобы рядом оказался священник. А где Мария-Магдалена? Неужели ей суждено умереть в одиночестве? Умирающая монахиня посмотрела на людей в космических скафандрах, надеясь увидеть за пластиковыми шлемами знакомые лица, — на них было сочувствие, но все они были чужими. Когда двое приблизились к кровати, она поняла, что они говорят на незнакомом языке.

Медик старался быть предельно осторожным. Чтобы взять пробу крови, он прежде убедился, что рука надежно закреплена ремнями и практически не может сдвинуться. Затем его товарищ сжал ее своими сильными руками в перчатках, стараясь как можно дальше держаться от иглы. Первый медик кивнул, выбрал вену и воткнул иглу. Игла попала с первой попытки. Он подсоединил к задней части шприца вакуумную трубку на пять кубиков, и в нее потекла черная кровь. Когда трубка наполнилась, медик, бережно положил ее в пластиковую коробку и набрал кровь еще в три такие же трубки. Затем он выдернул иглу и прикрыл марлей ранку, которая не переставала кровоточить. Его помощник отпустил руку больной, обратив внимание, что на коже образовались темные синяки. Коробку накрыли крышкой, и первый медик покинул палату, а второй прошел в угол, чтобы облить свои перчатки раствором йода. Им подробно объяснили, насколько опасны их обязанности, но, как это свойственно нормальным людям, несмотря на многочисленные повторения, демонстрацию фильмов и слайдов, они не слишком поверили этому. Теперь невозможно было не верить. Теперь все армейские медики как один умоляли Аллаха, чтобы смерть как можно быстрее унесла эту женщину в то место, которое Он уготовил для нее. Наблюдать за тем, как распадается ее тело, было достаточно страшно, но перспектива последовать за нею в это ужасное путешествие заставляла сжиматься самые мужественные сердца. Им не приходилось видеть ничего подобного. Эта женщина буквально таяла изнутри. Заканчивая дизинфекцию своего защитного костюма, медик услышал крик боли, такой мучительный, словно сам дьявол истязал маленького ребенка. Хриплый крик был так ужасен, что проник через пластик костюма. Медик обернулся и увидел, что глаза и рот женщины открылись.

Взятые образцы крови перенесли в лабораторию, что размещалась в конце коридора. Здесь ими тут же занялись — быстро, но с максимальной осторожностью. Моуди и директор проекта оставались в своих кабинетах. Столь несложная операция не требовала их присутствия в лаборатории, к тому же было намного проще следить за тестами без мешающего защитного снаряжения.

— Так быстро, так поразительно быстро, — в благоговейном ужасе покачал головой директор.

— Да, штамм Эбола разрушает иммунную систему, словно мощная приливная волна, — кивнул Моуди. Изображение поступало на экран компьютера от электронного микроскопа, и все видимое поле заполняла масса вирусов, которые имели конфигурацию пастушьего посоха. На экране можно было заметить несколько антител, но это были считанные овцы в стае львов с такой же вероятностью выжить. Вирусы нападали на кровяные тельца и пожирали их. Если бы врачи могли взять образцы тканей внутренних органов больной, они обнаружили бы, что ее селезенка, например, превращается в какой-то твердый резиновый шар, полный крохотных кристалликов, своего рода транспортных средств для вирусов Эбола. Вообще-то было бы интересно и даже полезно с научной точки зрения произвести лапароскопическое исследование брюшной полости, чтобы увидеть, что делает эта болезнь с тканями через равные промежутки времени, но это могло ускорить смерть пациентки, а они не хотели идти на такой риск.

В образцах рвоты присутствовали частицы тканей из верхней части желудочно-кишечного тракта. Это представляло особый интерес, так как частицы были не просто оторваны, а мертвы. Большие участки тканей все еще живого тела пациентки были уже мертвы; оторванные от того, что еще оставалось живым, они выбрасывались из тела в процессе бесполезной борьбы за жизнь. Зараженная кровь подвергнется обработке на центрифуге и будет заморожена для дальнейшего использования. Полезной была каждая капля, извлеченная из ее тела, вот почему в вены женщины постоянно вводилась кровь, как при внутривенном вливании. Очередной тест сердечных энзимов показал, что сердце Жанны-Батисты, в отличие от сердца пациента «Зеро», продолжало биться нормально и ровно, словно у здорового человека.

— Странно, как варьируется ход болезни, — заметил директор, читая распечатку.

Моуди отвернулся. Ему казалось, что сквозь бетонные стены здания он слышит крики агонии. Было бы высшим актом милосердия войти к ней в палату и ввести двадцать кубиков калия или просто открыть до предела краник бутыли с морфием и вызвать смерть от остановки дыхания.

— Вы полагаете, что у африканского мальчика могли раньше быть проблемы с сердечно-сосудистой системой?

— Не исключено. Но при диагнозе их не обнаружили.

— Функция печени быстро угасает, как и следовало ожидать. — Директор не торопясь просмотрел данные химического состава крови. — Классический случай, Моуди.

— Да, вы совершенно правы.

— Этот штамм вируса Эбола еще более вирулентен, чем я предполагал. — Он поднял голову и посмотрел на Моуди. — Вы прекрасно справились с работой.

О да! — подумал молодой врач.

* * *

— .. Энтони Бретано имеет две докторских степени, полученные им в Массачусетском технологическом институте, — в области математики и оптической физики. У него выдающиеся личные заслуги в промышленности и машиностроении. Я полагаю, он будет чрезвычайно действенным министром обороны, — закончил Райан. — Вопросы?

— Сэр, вице-президент Келти...

— Бывший вице-президент, — прервал Райан. — Он ушел в отставку. Давайте называть вещи своими именами.

— Но он заявляет, что не подавал прошения об отставке, — заметил корреспондент «Чикаго трибьюн».

— Если он заявит, что недавно беседовал с Элвисом Пресли, вы и этому поверите? — спросил Райан, надеясь, что шутка прозвучала достаточно убедительно. Он окинул взглядом лица сидящих в зале. Снова все сорок восемь мест были заняты, и еще двадцать репортеров остались на ногах. На небрежное замечание президента журналисты почти дружно мигнули, а кое-кто и улыбнулся. — Продолжайте. Ваш вопрос.

— Мистер Келти обратился с просьбой, чтобы комиссия юристов изучила все обстоятельства этого дела. Каково ваше мнение?

— Расследование по этому делу ведет ФБР, которое является ведущим следственным органом федерального правительства. Какими бы ни были факты, их следует установить, прежде чем кто-то сможет принять решение. Мне кажется, однако, что все мы знаем, какими будут результаты. Эд Келти ушел в отставку, и все вы знаете почему. Из уважения к конституционному процессу я поручил ФБР провести расследование, но для меня с юридической точки зрения все предельно ясно. Мистер Келти может заявлять все, что ему угодно. Мне нужно заниматься работой. Следующий вопрос? — уверенно спросил Джек.

— Господин президент... — Райан едва заметно кивнул, услышав это от корреспондента «Майами гералд», — в своем недавнем выступлении вы сказали, что не считаете себя политическим деятелем, но тем не менее вы заняли политический пост. Американский народ хотел бы услышать ваше мнение по целому ряду вопросов.

— Это разумно. По каким именно? — спросил Джек.

— Например, в отношении абортов, — сказала корреспондент «Майами гералд», женщина с весьма либеральными взглядами. — Какова ваша точка зрения по этому вопросу?

— Я против абортов, — откровенно ответил Райан, даже не успев подумать. — Я — католик, как вам, по-видимому, известно, и в отношении этой моральной проблемы считаю, что моя церковь права. Тем не менее решение по иску « Роу против Уэйда» остается нашим законом до тех пор, пока Верховный суд не сочтет необходимым пересмотреть свое решение, и президент не имеет права вмешиваться в решения федеральных судебных органов. Поэтому я оказался в несколько двусмысленном положении, но как президент обязан управлять государством в соответствии с законом. Прежде чем занять эту должность, я принес присягу соблюдать закон. — Неплохо, Джек, подумал Райан.

— Значит, вы согласны с тем, что женщина имеет право выбора? — Журналистка из «Майами гералд» почувствовала запах крови.

— Какого выбора? — спросил Райан, все еще уверенный в себе. — Знаете, был момент, мою жену пытались убить, когда она была беременна и ожидала рождения сына. Вскоре после этого я видел, как моя старшая дочь борется со смертью в больнице. По моему мнению, человеческая жизнь бесценна. Этот урок я постиг дорогой ценой. Надеюсь, что люди подумают об этом, прежде чем принять решение об абортах.

— Но это не ответ на мой вопрос, сэр.

— Я не могу помешать женщинам делать аборты. Нравится мне это или нет, но таков закон. Президент не может нарушить закон. — Разве это не очевидно, подумал Райан.

— Но при назначении судей в Верховный суд вы будете пользоваться вопросом об абортах как лакмусовой бумажкой? Разве вам не хочется пересмотреть решение по делу «Роу против Уэйда»?

Райан даже не заметил, что на него устремились все камеры и репортеры склонились над своими блокнотами.

— Как я уже сказал, мне не нравится решение по делу «Роу против Уэйда». Я считаю, что оно было не правильным, и скажу вам почему. Верховный суд вмешался в то, что является законодательным вопросом. В Конституции ничего не говорится об этом, а для тех вопросов, которые не затронуты в Конституции, у нас есть законодательные собрания в штатах и федеральное законодательное собрание, которые и должны принимать законы. — Райан решил, что его объяснение основ гражданского права идет хорошо. — Теперь к вопросу о назначениях в Верховный суд, которые мне предстоит сделать. Я буду искать самых квалифицированных судей, которых смогу найти. Скоро мы займемся этим вопросом. Конституция для Соединенных Штатов — своего рода Библия, а члены Верховного суда — своего рода теологи, которые решают, что имеет в виду Конституция. Они не должны писать новую конституцию. Им нужно разобраться с тем, что означает прежняя. Когда возникает необходимость внести поправку в Конституцию, на это у нас есть соответствующая процедура, которой мы пользовались уже больше двадцати раз.

— Значит, вы выберете только тех судей, которые будут строго соблюдать положения Конституции и решат пересмотреть дело «Роу против Уэйда»?

Райану показалась, что он внезапно наткнулся на каменную стену. Он заметно заколебался, прежде чем ответить.

— Я надеюсь выбрать самых лучших, самых квалифицированных судей. Я не собираюсь выяснять их отношение к отдельным вопросам.

Тут вскочил корреспондент газеты «Бостон глоуб».

— Господин президент, как относительно ситуации, когда роды угрожают жизни матери? Католическая церковь...

— Ответ на этот вопрос очевиден. Прежде всего нужно принять во внимание жизнь матери.

— Но церковь заявляет...

— Я не могу говорить за католическую церковь. Как я уже сказал раньше, президент не может нарушать закон.

— Но вам хотелось бы его пересмотреть, — напомнил корреспондент «Бостон глоуб».

— Да, я считаю, что для всех было бы лучше, если бы эту проблему вернули в законодательные собрания штатов. Тогда выбранные народом представители могли бы принять законы, соответствующие воле избирателей.

— Но в этом случае, — заметил репортер «Сан-Франциско экзаминер», — у нас возникнет мешанина законов в стране, и в некоторых штатах аборты будут запрещены.

— Только в том случае, если избиратели требуют этого. Таковы принципы демократии.

— Но как поступать женщинам, не располагающим достаточными средствами?

— Этого я не решаю, — ответил Райан, начиная чувствовать раздражение и пытаясь понять, как он оказался втянутым в этот диспут.

— Таким образом, вы поддерживаете поправку к Конституции, запрещающую аборты?! — выкрикнул корреспондент «Атланта конститьюшен».

— Нет, я не считаю это конституционным вопросом. Это относится к сфере законодательства.

— Таким образом, — подвел итог представитель «Нью-Йорк тайме», — лично вы против абортов по моральным и религиозным соображениям, но не будете вмешиваться в права женщин; вы предполагаете назначить консервативных судей в Верховный суд, и они скорее всего пересмотрят решение по делу «Роу против Уэйда», но вы не поддерживаете принятие поправки к Конституции, запрещающей свободу выбора. — Репортер улыбнулся. — А теперь скажите нам, сэр, какова все-таки ваша точка зрения по этому вопросу?

Райан покачал головой, поджал губы и дал первую же версию ответа на столь дерзкий вопрос, которая пришла ему в голову.

— Мне казалось, что я ответил достаточно ясно. Может быть, перейдем к другой теме?

— Спасибо, господин президент! — громко произнес глава корпуса журналистов, отреагировав на отчаянные жесты Арни ван Дамма. Райан, озадаченный, отошел от трибуны, завернул за угол и скрылся с глаз репортеров. Глава администрации схватил президента за руку и едва не оттолкнул его к стене, но на этот раз агенты Секретной службы даже не шевельнулись.

— Знаешь что, Джек? Ты только что восстановил против себя всю страну!

— Что ты имеешь в виду? — удивленно спросил президент.

— Я имею в виду, что нельзя заправлять машину и курить одновременно, черт побери! Боже милосердный! Неужели ты не понимаешь, что наделал? — Арни посмотрел на Райана и увидел, что тот ничего не понимает. — Те, кто выступают за свободу выбора, считают теперь, что ты лишил их этого права. Люди, защищающие жизнь зародышей, думают, что тебе наплевать на эту проблему. Ну просто идеально, Джек. Ты сумел за пять минут лишить себя всех союзников! — Ван Дамм повернулся и ушел, не скрывая гнева, боясь окончательно потерять самообладание.

— Что он имел в виду? — недоуменно спросил Райан. Агенты Секретной службы молчали. Политика не входила в круг их обязанностей, к тому же они придерживались разных точек зрения по этому вопросу, подобно всей стране.

* * *

Это было так же легко, как отнять конфетку у младенца. И после первоначального испуга, ребенок поднял отчаянный крик.

— "Буйвол-шесть", это «Флажок-шесть». Прием. — Подполковник Герберт Мастерман — для друзей Дюк — стоял на башне «Сумасшедшего Макса-2», своего командного танка М1А2 «Эйбраме», держа в одной руке микрофон, а в другой бинокль. Перед ним на десяти квадратных милях учебного полигона пустыни Негев стояли танки «меркава» и боевые машины пехоты Седьмой бригады израильской армии. На всех мигали желтые огни, а из башен поднимался пурпурный дым, что означало, что танк подбит. Дым был изобретением израильтян. Когда специальные устройства MILES регистрировали попадание лазерного луча, вверх поднимался дым. Но израильтяне надеялись, что это они будут считать подбитые «вражеские» танки из американской оперативной группы. Получилось наоборот. Только четыре танка Мастермана и шесть его бронетранспортеров М3 «брэдли скаут» были «подбиты» таким же образом.

— "Олень", это «Буйвол», — послышался ответный голос полковника Шона Магрудера, командира Десятого бронетанкового полка «Буйволы».

— Думаю, все кончено, полковник. «Огневой мешок» полон.

— Понял тебя, Дюк. Приезжай для разбора учений. Через несколько минут здесь появится один очень недовольный израильтянин. — Хорошо, что радиопередачи шли по шифрованному каналу.

— Выезжаю, сэр. — Мастерман спустился с башни в тот момент, когда подъехал его «хаммер». Экипаж танка направился обратно, в расположение танковой роты.

Лучшего не придумаешь. Мастерман чувствовал себя, как футболист, которому разрешили играть каждый день. Он командовал Первой ротой Десятого бронетанкового полка. Его роту вообще-то называли бы батальоном, но Десятый полк не был обычной бронетанковой частью, от желтой окантовки на наплечных ремнях до красно-белых полковых флажков, и если вы не принадлежали к Десятому бронетанковому, то были никем.

— Снова напинали им в задницу, сэр? — спросил водитель, когда его босс закурил кубинскую сигару.

— Расправились, как с ягнятами на бойне, Перкинс. — Мастерман отхлебнул воды из пластмассовой фляжки. В сотне футов над ними промчались израильские истребители F-16, демонстрируя тем самым свою ярость из-за того, что произошло на земле. Не исключено, что в некоторые из них попали учебные ракеты «земля-воздух». Мастерман особенно тщательно расставлял сегодня свои зенитные установки «стингер-авенджер», и они прибыли в зону огня, как предполагалось.

Местный «зал звездных войн» фактически ничем не отличался от своего оригинала в Форт-Ирвине. Чуть поменьше главный экран, более удобные кресла, и здесь разрешалось курить. Подполковник вошел в здание, не стряхивая пыли с сапог, словно Паттон в Бастонь[129]. Израильтяне уже ждали. С интеллектуальной точки зрения они понимали, насколько важными для них были эти учения. А вот с эмоциональной — их мнение было совершенно иным. Седьмая бронетанковая бригада гордилась своими достижениями, и ее танкисты считали себя одними из лучших в мире. В 1973 году на Голанских высотах они практически в одиночку отразили атаку целого сирийского танкового корпуса, и генерал, который теперь командовал бригадой, тогда был лейтенантом и блестяще проявил себя, приняв командование ротой, когда погиб ее командир. Он не привык к неудачам и вот сейчас увидел, как бригада, в которой он практически вырос, была полностью уничтожена за тридцать жестоких минут.

— Здравствуйте, генерал. — Мастерман протянул руку униженному генералу. Израильтянин заколебался, прежде чем протянуть свою.

— В этом нет ничего личного, сэр, всего лишь дело, — заметил подполковник Рик Сарто, командир Второй роты «Лосей», который играл роль молота, сокрушившего израильскую бригаду на наковальне Мастермана.

— Не пора ли начать, джентльмены? — объявил старший офицер-наблюдатель. В качестве подачки израильской армии группа наблюдателей состояла поровну из опытных американских и израильских офицеров, и трудно было определить, кто из них чувствовал себя более смущенным.

Начали с того, что вкратце повторили ход сражения. Израильские танки, окрашенные в синий цвет, вошли в неглубокую долину и натолкнулись на разведывательную завесу «Оленей», которая тут же стремительно отступила, но не к заранее подготовленной оборонительной позиции танковой роты, а отвела израильтян чуть в сторону. Решив, что это ловушка, израильская Седьмая бригада переместилась на запад, чтобы обойти и окружить противника, и тут натолкнулась на прочную стену вкопанных в землю танков. И сразу на них обрушились с востока «Лоси», причем гораздо быстрее, чем этого ожидали, — настолько быстро, что Третья рота «Дакота» Дага Миллза, полковой резерв, даже не успела включиться в сражение на этапе преследования. Все случилось, как бывало в прошлом. Командир израильской бригады попытался разгадать расположение позиций противника, вместо того чтобы выслать вперед группу разведки и убедиться в этом.

Израильский бригадный генерал наблюдал за повтором хода сражения, и со стороны казалось, что из него, как из воздушного шарика, выпустили воздух. Американцы не смеялись. Они проделывали это уже не в первый раз и понимали, как чувствуют себя израильтяне, хотя находиться на победившей стороне намного приятнее.

— Ты выдвинул свою разведывательную группу недостаточно далеко, Бенни, — дипломатично произнес старший израильский наблюдатель.

— Арабы не ведут боевые действия таким образом! — ответил Беньямин Эйтан.

— Нет, сэр, нужно исходить из того, что они будут действовать именно таким образом, — заметил Мастерман. — Это стандартная советская манера, а ведь арабов готовили русские, имейте это в виду. Их план заключается в том, чтобы заманить вас в «огневой мешок» и захлопнуть заднюю дверь. Черт побери, генерал, ведь именно так вы действовали со своими «центурионами» в 73-м. Я читал вашу книгу о том сражении, — добавил американец. Это сразу разрядило напряженность. Тут от американцев требовалась немалая дипломатичность. Генерал Эйтан посмотрел в сторону, и на его лице появилось что-то вроде улыбки.

— А ведь и впрямь я поступил тогда именно так, правда?

— Совершенно верно. Насколько я помню, вы тогда уничтожили за сорок минут сирийский танковый полк.

— А вы, в Истинге? — отозвался Эйтан, благодарный за комплимент, несмотря на то что это была очевидная попытка успокоить его.

Не было случайностью, что Магрудер, Мастерман, Сарто и Миллз оказались здесь. Все четыре американских офицера принимали участие в жестоком сражении во время войны в Персидском заливе, когда три роты Второго бронетанкового полка «драгун» случайно натолкнулись на элитную иракскую бригаду при крайне плохих метеорологических условиях — настолько плохих, что полковая авиация не только не могла принять участия в сражении, но даже не сумела предупредить командование о появлении противника — и уничтожили ее за несколько часов отчаянной схватки. Израильтяне знали об этом и потому не могли жаловаться на то, что американцы всего лишь «книжные» солдаты, играющие в теоретические игры.

Да и результат этого сражения с израильской бригадой не был неожиданным. Эйтана назначили на должность ее командира всего месяц назад, и скоро он поймет, как это поняли другие израильские офицеры, что американцы ведут учения еще жестче, чем настоящие сражения. Это был суровый урок для израильтян, настолько суровый, что никто из них не мог постичь его, не побывав в НТЦ — Негевском тренировочном центре, — и там американцы преподнесли им их головы на блюде. Полковник Магрудер знал, что одной из слабостей израильтян является гордыня. Задача американской оперативной группы здесь, как и в Калифорнии, заключалась в том, чтобы сбить с них спесь и заставить думать. Из-за спеси командира гибнут солдаты.

— О'кей, — заметил старший американский наблюдатель. — Какой урок мы извлечем из этого?

Никогда не связывайтесь с «Буйволами», одновременно подумали все три ротных командира, но промолчали. За время пребывания в Израиле Марион Диггз восстановил жесткую репутацию полка и, вернувшись в Америку, возглавил полигон в Форт-Ирвине. В израильской армии говорили, что солдаты Десятого полка даже по магазинам расхаживают с особым сознанием своего превосходства, однако, несмотря на все свои неприятности на учебных полигонах, израильтяне к «буйволам» относились с уважением. Десятый бронетанковый полк вместе с двумя эскадрильями истребителей-бомбардировщиков F-16 находился в Израиле в качестве щита, обеспечивающего безопасность этой страны, и к тому же американцы занимались боевой подготовкой израильских сухопутных войск, доведя их до такого уровня готовности, которого они не знали с того момента, когда израильская армия едва не пала духом среди холмов и городов Ливана. Американцы понимали, Эйтан быстро научится воевать и еще причинит им немало хлопот. Может быть, причинит. Ведь американские офицеры тоже не собирались сдаваться.

* * *

— Помню, как вы говорили мне о преимуществах демократии, господин президент, — коротко бросил Головко, входя в кабинет.

— Должно быть, вам удалось увидеть мое утреннее выступление по телевидению, — проворчал Райан.

— Было время, когда за замечания вроде тех, что делали ваши репортеры, их расстреливали. — Андреа Прайс, которая стояла позади русского, услышав это, удивилась, как этот парень осмеливается говорить с президентом таким тоном.

— Ну что ж, теперь у нас так не поступают, — ответил Джек, опускаясь в кресло. — Можете идти, Андреа. Мы с Сергеем старые друзья. — Предстоял откровенный разговор, при котором не будет даже секретаря, ведущего записи, хотя скрытые микрофоны запишут каждое слово для последующего транскрибирования. Русский знал это. А Райан знал, что Головко это знает, однако то, что в кабинете нет больше никого, кроме них, было символично и делало комплимент гостю, который правильно истолковал его. Интересно, о каком количестве скрытых устройств ему нужно знать, подумал Райан, только для того, чтобы состоялся этот неофициальный разговор с представителем иностранного правительства.

— Спасибо, — произнес Головко, когда двери за агентом Секретной службы закрылись.

— Черт побери, разве мы не старые друзья?

— Когда-то ты был искуснымпротивником, — улыбнулся Головко.

— А теперь..?

— Как привыкает твоя семья к новой обстановке?

— Примерно так же, как и я сам, — признался Райан и тут же изменил тему разговора. — Ты провел три часа в посольстве, так что ознакомился с ситуацией.

Головко кивнул. Как всегда, Райан получил подробный брифинг перед встречей, хотя наблюдение за представителем российского президента и велось скрытно. Посольство России находилось всего в нескольких кварталах от Белого дома по Шестнадцатой улице, так что нетрудно избежать обнаружения слежки в городе, где официальные служащие ездят в служебных автомобилях.

— Я не ожидал, что события в Ираке произойдут так быстро, — признался Головко.

— Мы тоже не ожидали. Но ты ведь приехал сюда не из-за этого, Сергей Николаевич. Китай?

— Я полагаю, что ваши спутниковые фотографии не уступают нашим. Китайская армия находится в повышенной боеготовности.

— Наши специалисты не могут прийти к единому мнению по этому вопросу, — ответил Райан. — Не исключено, что китайцы делают это, чтобы увеличить давление на Тайвань. Ведь повышена и боеготовность их флота.

— Китайский военно-морской флот еще не готов к боевым операциям в отличие от армии и ракетных войск. Ни те ни другие не собираются пересекать Формозский пролив, господин президент.

Теперь причина его приезда стала достаточно ясной. Джек посмотрел в окно на монумент Вашингтону, окруженный флагштоками. Что говорил Джордж о необходимости избегать договоров с союзниками, втягивающими твою страну в ситуации, в которых она не заинтересована? Но тогда мир был намного проще; чтобы пересечь Атлантику, требовалось два месяца вместо шести или семи часов...

— Если ты спрашиваешь меня о том, какова моя позиция по вопросу, который, как мне кажется, ты собираешься задать, то мой ответ «да» — или, пожалуй, «нет».

— Ты не мог бы выразиться более ясно?

— Америка не может оставаться безразличной к нападению Китая на Россию. Такой конфликт окажет крайне отрицательное влияние на стабильность всей ситуации в мире, и к тому же помешает вашему переходу к подлинной демократии. В интересах Америки, чтобы Россия стала процветающей демократической страной. Мы были врагами слишком долго. Нам нужно стать друзьями, а Америка стремится к тому, чтобы ее друзья жили в мире и безопасности.

— Они ненавидят нас, им хочется захватить то, чем мы владеем, — продолжил Головко, неудовлетворенный ответом американского президента.

— Сергей, прошли те времена, когда страны в состоянии были захватить силой то, чего они не могли создать сами. Это стало достоянием истории и никогда не повторится.

— А если они все-таки нападут на нас?

— Мы решим этот вопрос, когда возникнет такая необходимость, Сергей, — ответил президент. — Самое правильное заключается в том, чтобы не допустить подобных действий. Если возникнет ситуация, явно указывающая на то, что они собираются напасть на вас, мы посоветуем им отказаться от такого намерения. Мы внимательно следим за развитием событий.

— Мне кажется, вы недооцениваете их, — произнес Головко. Русские проявляют поразительную настойчивость, отметил Райан. Они явно обеспокоены намерениями Китая.

— Ты думаешь, что все понимают, чего хотят? Ты считаешь, что они действительно знают, что им нужно? — Два кадровых разведчика — они всегда будут считать себя таковыми — обменялись взглядами, обнаружившими их профессиональный интерес.

— В этом-то вся проблема, — признался Головко. — Я пытаюсь объяснить своему президенту, как трудно предсказать поведение нерешительных людей. У них огромные возможности, но и у нас тоже, и ситуация с каждой стороны выглядит по-разному, а затем в дело вмешиваются личные устремления. Иван Эмметович, это старые люди со старыми представлениями о мире. Их взгляды начинают играть очень важную роль в этой проблеме.

— И в истории, и в культуре, в экономике и торговле — у меня еще не было возможности глубоко изучить этот регион, — напомнил Райан своему гостю. — До сих пор я был занят тем, что пытался понять вас, русских.

— Значит, вы поддержите нас?

— Слишком рано говорить об этом, — покачал головой Райан. — Тем не менее мы сделаем все, чтобы предотвратить возможный конфликт между Китайской Народной Республикой и Россией. Если начнется война, вам придется прибегнуть к ядерному оружию. Я знаю это, и ты тоже. Мне кажется, что и они это понимают.

— Китайцы не верят в это.

— Сергей, никто не может быть глуп до такой степени. — Райан решил обсудить эту проблему со Скоттом Адлером, который знал регион намного лучше его. А сейчас следует перелистнуть страницу и перейти к другому вопросу. — Ирак. Что, по-вашему, там происходит?

— Три месяца назад там раскрыли сеть наших агентов. Погибли двадцать человек — их расстреляли или повесили, причем наверняка после допросов с применением пыток. То, что у нас там осталось, недостаточно для четких выводов, но у нас возникло впечатление, что высшие чины вооруженных сил Ирака к чему-то готовятся.

— Два генерала сегодня утром прибыли в Судан, — заметил Райан.

Редко случалось, чтобы события застали Головко врасплох.

— Уже?

Райан кивнул и передал ему фотографии, сделанные в аэропорту Хартума.

Головко посмотрел на них. Лица генералов не были ему знакомы, но этого и не требовалось. Информация, передающаяся на таком уровне, никогда не бывает сфабрикованной. При общении даже с врагами — или бывшими врагами — по определенным вопросам страна должна держать данное ею слово. Он вернул фотографии президенту.

— Значит, это дело рук Ирана. У нас там есть несколько агентов, но мы ничего не слышали за последние дни. Ты ведь понимаешь, что работать в том регионе очень опасно. По нашему мнению, Дарейи был как-то связан с убийством иракского президента, но у нас нет доказательств. — Головко сделал паузу и задумался. — Последствия могут оказаться весьма серьезными.

— Значит, ты хочешь сказать, что Россия не в состоянии что-то предпринять?

— Да, Иван Эмметович, мы бессильны. У нас там нет никакого влияния, да и у вас тоже.

Глава 18 Последний самолет

В следующий рейс самолет вылетел рано. Из Европы был отозван третий и последний «гольфстрим» холдинговой компании, и, после того как на нем сменился экипаж, он был готов к вылету на три часа раньше. Это означало, что первый «Гольфстрим G-IV» мог лететь в Багдад, забрать там еще двух генералов и вернуться. Бадрейн вдобавок к своей роли дипломата чувствовал себя кем-то вроде диспетчера или турагента. Оставалось только надеяться, что все это продлится не слишком долго. Не исключено, что будет опасно оказаться пассажиром последнего рейса, потому что последний рейс — впрочем, кто знает, какой рейс окажется последним?.. Генералы еще не осознали этого. Последний самолет, вылетающий из Багдада, вполне могут обстрелять по команде тех, кто останутся в Ираке расплачиваться за деяния успевших улететь. Бадрейн понимал, что в этом случае ему тоже придется расплачиваться за сделанное им.., в конце концов в этом регионе избирательность не являлась составной частью системы правосудия. Ну что ж, пожал он плечами, в жизни приходится рисковать, а ему хорошо заплатили за такой риск. По крайней мере из Тегерана сообщили, что меньше чем через три часа прилетит еще один самолет, а следующий — через пять часов. Однако общее число рейсов составит десять или одиннадцать, а это значит, что при таком графике переброска генералов продлится еще трое суток. Трое суток — при данной ситуации это целая жизнь.

За пределами аэропорта солдаты иракской армии все еще патрулировали улицы, но вот-вот нужно ждать перемен. Солдаты, призванные на службу, и даже гвардейцы элитных частей национальной гвардии патрулировали город уже несколько дней. Это превратилось для них в скучную и бессмысленную рутину, которая подрывает моральный дух солдат. Они будут ходить по улицам, курить сигареты, а потом придет время, когда у них возникнет вопрос: что же происходит в действительности? Сначала им не дадут ответа. Сержанты прикажут им выполнять свой долг, потому что так сержантам прикажут ротные командиры, которые в свою очередь получат приказы от командиров батальонов и так далее вверх по цепочке.., до тех пор, пока такой же вопрос не повторится и не окажется никого, занимающего более высокую должность, кто мог бы приказать любопытному заткнуться и заняться делом. Начиная с этого момента вопрос по командной цепочке покатится вниз. В подобной ситуации армия быстро почувствует неладное, шип, вонзившийся в ногу, даст сигнал мозгу, что что-то происходит, какие-то события. А если шип окажется зараженным, инфекция распространится по всему телу, и смерть последует очень быстро. Генералам следовало бы знать о таких вещах — но нет, это больше их не беспокоит. Что-то очень глупое происходит с генералами, особенно в этой части мира. Они становятся забывчивыми. Все так просто. Они забывают, что и виллы, и слуги, и автомобили получены ими не по завещанию свыше, а являются всего лишь временным удобством, которое может исчезнуть так же быстро, как утренний туман. Они все еще боялись Дарейи больше, чем своего народа, а это глупо. Такое положение просто раздражало бы Бадрейна, если бы его жизнь не зависела теперь от жизни генералов.

* * *

Кушетка у правого борта самолета все еще оставалась влажной. На этот раз здесь сидела младшая дочь генерала, который еще несколько минут назад командовал Четвертой гвардейской моторизованной дивизией, а сейчас советовался со своим коллегой из военно-воздушных сил. Девочка почувствовала рукой сырость и, озадаченная, лизнула ладонь. Мать заметила это и послала ее вымыть руки. Затем женщина пожаловалось иранскому стюарду, который сопровождал группу и сидел в хвостовой части салона. Он пересадил ребенка и решил, что заменит или очистит кушетку по прилете в Мехрабад.

Теперь напряжение спало. Первые генералы, прибывшие в Хартум, сообщили, что все в порядке. Взвод солдат суданской армии охранял большой дом, в котором их поселили, и их безопасности ничто не угрожало. Генералы уже приняли решение, что сделают внушительное «пожертвование» в казначейство Судана, чтобы обеспечить себе безопасность на время пребывания — они надеялись, непродолжительного, — в этой стране, прежде чем отправятся дальше. Начальник разведслужбы Ирака, все еще находящийся в Багдаде, сейчас звонил по телефону своим знакомым в разные страны, чтобы обеспечить генералам постоянное безопасное проживание. Может быть, Швейцария? — думали они. Холодная страна как в отношении климата, так и культуры, зато безопасная, а для тех, кто хочет вложить деньги, гарантирующая анонимность.

— Кому принадлежат эти три «Гольфстрима G-IV», совершающие рейсы?

— Самолеты зарегистрированы в Швейцарии, лейтенант, — сообщил майор Сабах, который только что узнал об этом. Из фотографий, сделанных в Хартуме, ему стал известен регистрационный номер на хвостовом оперении самолетов, а место регистрации было легко выяснить с помощью компьютера, в базе данных содержалась эта информация. — «Гольфстримы», все три, принадлежат корпорации, которая имеет еще несколько маленьких турбовинтовых самолетов для полетов по Европе. Придется провести дальнейшую проверку, чтобы побольше узнать о самой корпорации. — Но этим займутся, и ответ будет очевидным. Скорее всего это какой-то концерн, занимающийся импортом и экспортом, наверно, просто почти фиктивная компания, ведущая настоящую, хотя и ничтожную по объему, деятельность, чтобы создать впечатление законности. У корпорации будет определенный счет в коммерческом банке, обслуживать ее будет юридическая фирма, скрупулезно соблюдающая все местные законы; служащие фирмы имеют самые подробные инструкции относительно правил поведения — Швейцария законопослушная страна — и того, как держать все в полном порядке; корпорация способна мгновенно исчезнуть, потому что швейцарцы не беспокоят людей, которые вкладывают деньги в их банки и не нарушают их законов. Те, кто грубо нарушают законы, тут же обнаружат, что эта страна такая же негостеприимная, как и та, которую покидали генералы. Это тоже было вполне понятно.

Ирония судьбы заключалась в том, подумал майор Сабах, что он знал в лицо двух первых генералов и скорее всего знал лица тех, кто сейчас летели в Хартум. Было бы так приятно предать их суду, особенно кувейтскому. Большинство этих генералов занимали менее видные должности, когда Ирак оккупировал Кувейт. Они несомненно принимали участие в грабежах. Майор Сабах вспомнил, как он ходил по улицам Кувейта, стараясь казаться как можно более незаметным и безвредным, тогда как другие кувейтцы сопротивлялись оккупантам более активно, что было смелым с их стороны, но опасным. Большинство участников сопротивления были схвачены и убиты вместе с семьями, и хотя уцелевшие стали теперь знаменитыми и их щедро вознаградили, эти немногие действовали на основании той информации, которую он собирал и передавал в Саудовскую Аравию. Впрочем, майор не обижался. Его семья была достаточно богатой, и ему нравилось работать в разведывательной службе. Более того, он был совершенно уверен, что его страну больше никогда вот так не застигнут врасплох. Он лично позаботится об этом.

В любом случае генералы, покидающие Ирак, не так беспокоили майора, как те, которые придут им на смену. Вот это беспокоило его больше всего.

* * *

— Боюсь, что выступление мистера Райана было весьма маловыразительным во всех отношениях, — сказал Эд Келти в своем полуденном интервью. — Доктор Бретано в первую очередь промышленник, уже давно отказавшийся служить обществу. Я был на государственной службе, когда впервые упомянули его имя, и я присутствовал при том, как он отказался даже рассмотреть предложение занять высокую должность в правительстве — по-видимому для того, чтобы продолжать делать огромные деньги. Он — талантливый человек, несомненно хороший инженер, — Келти позволил себе снисходительно улыбнуться, — но министр обороны? Нет. — Он подчеркнул свое отрицательное мнение, выразительно покачав головой.

— Что вы думаете об отношении президента Райана к абортам, сэр? — спросил Барри, репортер канала Си-эн-эн.

— Барри, в этом и суть проблемы. Райан вовсе не президент, — ответил Келти спокойным деловым тоном. — Наша задача заключается в том, чтобы исправить ситуацию. Его непонимание общественного мнения ясно проявилось в противоречивом и запутанном выступлении в комнате прессы. Решение Верховного суда по делу «Роу против Уэйда» является законом нашей страны. Вот и все, что ему следовало сказать. От президента не требуется, чтобы ему нравились законы, он обязан исполнять их. Разумеется, если любой государственный служащий не понимает, каково мнение американского народа по этому вопросу, это не означает, что он не интересуется правом женщин на выбор, нет, он просто проявляет свою полную некомпетентность. От Райана требовалось одно — внимательно прислушаться к советам во время брифинга перед пресс-конференцией, но он оказался не способен даже на это. В Белом доме он просто опасен для нации, как пушка с разболтанным затвором, — закончил Келти. — Такие люди не должны возглавлять правительство.

— Но ваше утверждение... — Поднятая рука Келти заставила ведущего замолчать.

— Это не утверждение, Барри, а факт. Я никогда не уходил в отставку, никогда не оставлял пост вице-президента. Ввиду этого после смерти Роджера Дарлинга я стал президентом. Нам нужно сейчас — и мистер Райан должен сделать это, если он думает о благе американского народа, — создать юридическую комиссию, которая рассмотрела бы конституционные аспекты этой проблемы и приняла решение о том, кто действительно является президентом. Если Райан не сделает этого, значит, он ставит свои интересы выше блага нации. Должен сказать, что я абсолютно убежден в том, что Джек Райан руководствуется лучшими побуждениями. Он честный человек и продемонстрировал в прошлом свое мужество. В настоящее время, к сожалению, он запутался, как все мы увидели, наблюдая утреннюю пресс-конференцию.

— Ты только посмотри на этого честного добряка, Джек, — заметил ван Дамм, уменьшая громкость. — Видишь, как он хорош на экране?

Райан едва не выпрыгнул из кресла.

— Черт побери, Арни, ведь это именно то, что сказал я! Я повторил эту фразу, должно быть, три или четыре раза — таков закон, и я не могу нарушить его. Ведь я сказал это!

— Помнишь, я говорил тебе о том, как важно сохранять хладнокровие? — Глава президентской администрации подождал, когда краска гнева сойдет с лица Райана, и после этого снова увеличил громкость.

— Но что беспокоит нас больше всего, — говорил теперь Келти, — это слова Райана насчет людей, которых он собирается назначить в Верховный суд. Совершенно очевидно, что он хочет пересмотреть многие решения, вернуться в прошлое. Вопрос об абортах явится лакмусовой бумажкой при назначении консервативных судей. Возникает вопрос, а уж не захочет ли он пересмотреть решение о преимущественном праве меньшинств и Бог знает что еще. К сожалению, мы оказались в положении, когда человек, занявший пост президента, сможет пользоваться огромной властью, особенно в судебных органах. А Райан не знает, как пользоваться властью, Барри. На основании того, что мы узнали сегодня о том, что он собирается предпринять, возникает пугающее впечатление, понимаешь?

— Неужели я оказался на другой планете, Арни? — резко бросил Джек. — Я не произносил «лакмусовая бумажка», это сказал репортер. И я не говорил «консервативные судьи» — это тоже слова репортера.

— Джек, важно не то, что ты сказал, а то, что слышат люди.

— Тогда, как вы считаете, сколько вреда может президент Райан причинить стране? — спросил Барри на экране телевизора.

Арни восхищенно покачал головой. Келти сумел соблазнить ведущего на глазах у всех, в прямом эфире снять с него штаны, перетянуть на свою сторону, и Барри давал идеальные ответы, именно те, которые нужны были Келти, формулируя их так, что тот по-прежнему называл Райана президентом, но затем, задавал вопрос, направленный на то, чтобы поколебать веру телезрителей в него. Неудивительно, что Эд пользовался такой популярностью у женщин, правда? А рядовой телезритель никогда не поймет ту ловкость, с которой он перетянул Барри на свою сторону. Какой профессионал!

— В такой ситуации, когда правительство лишено руководства? Понадобятся годы, чтобы исправить тот вред, который он причинит, — произнес Келти с серьезностью преданного семейного врача. — И совсем не потому, что он плохой человек. Нет, он, конечно, стремится к лучшему. Но он причинит вред стране лишь потому, что не способен исполнять обязанности президента Соединенных Штатов. Просто не способен на это, Барри.

— Мы вернемся к этой программе после следующих объявлений от наших спонсоров, — произнес Барри, глядя в камеру. Арни слышал достаточно и не хотел видеть рекламу. Он поднял пульт дистанционного управления и выключил телевизор.

— Господин президент, если раньше я не беспокоился, то теперь беспокоюсь. — Арни помолчал. — Завтра вы увидите передовые статьи в некоторых крупных газетах, настаивающие на том, что создание юридической комиссии действительно необходимо, и у вас не будет выбора, кроме как согласиться с этим.

— Одну минуту, Арни. Закон не говорит, что...

— Закон вообще ничего не говорит, неужели не помнишь? Но даже если бы такой закон был, у нас нет Верховного суда, способного принять решение по этому вопросу. Мы живем в демократической стране, Джек. Народ будет решать, кто у них президент. На волю народа будут влиять средства массовой информации, и ты никогда не сможешь работать с ними лучше Келти.

— Послушай, Арни, он ведь действительно ушел в отставку. Конгресс утвердил мое назначение вице-президентом, Роджер погиб, я стал президентом — это и есть гребаный закон! А я должен повиноваться закону. Я никогда не стремился занять этот гребаный пост, однако никогда в жизни не убегал от ответственности, и будь я проклят, если сделаю это сейчас!

Но была и еще одна причина. Райан презирал Эдварда Келти. Ему не нравились его политические взгляды, не нравилось его высокомерие выпускника Гарварда, не нравилась его личная жизнь и уж никак не нравилось его обращение с женщинами.

— Ты знаешь, Арни, кто он? — яростно проворчал Райан.

— Знаю, конечно. Он беспринципный человек и обманщик, играющий на доверии других. У него нет никаких убеждений. Келти никогда не занимался юридической практикой, но помог написать тысячи законов. Он не врач, но принял участие в создании национальной системы здравоохранения. Всю свою жизнь он был профессиональным политиком, и общество всегда содержало его за свой счет. Он не создал никакого продукта или вида обслуживания, но провел всю жизнь, решая, насколько высокими должны быть налоги и как нужно расходовать эти деньги. Единственными чернокожими, с которыми он встречался в детстве, были горничные, которые убирали его спальню, но он считается защитником прав национальных меньшинств. Он лицемер и шарлатан. И он одержит верх, если вы, господин президент, не возьмете себя в руки, — закончил Арни, выливая ледяную воду на огненный темперамент Райана. — Потому что он знает, как вести эту игру, а вы — нет.

* * *

Пациент, говорилось в истории болезни, совершил поездку на Дальний Восток еще в октябре, и в Бангкоке пользовался сексуальными услугами местных жительниц, слава о которых идет по всему миру. Пьер Александр, который был когда-то капитаном медицинского госпиталя в этой тропической стране, сам увлекался подобными развлечениями, так что совесть его не беспокоила. В то время он был молодым и глупым, как большинство мужчин такого возраста. Но это было еще до появления СПИДа. А теперь ему пришлось сказать пациенту — белому мужчине тридцати шести лет, — что у него в крови обнаружены вирусы болезни, что он не должен заниматься сексом со своей женой, не приняв предохранительных мер, и что его жена должна подвергнуться тестам на наличие вируса СПИДа в крови как можно быстрее. Что?.. Она беременна? Тогда немедленно, лучше всего завтра же.

Александер чувствовал себя кем-то вроде судьи. Уже не в первый раз ему приходилось сообщать людям такую новость, и можно не сомневаться, что не в последний. Но когда судья выносит смертный приговор, это по крайней мере за какое-то серьезное преступление, и можно обратиться с апелляцией. А этот несчастный кретин виновен лишь в том, что вел себя как мужчина в двенадцати часовых поясах от дома, причем наверняка пьяный и в приступе одиночества. Может быть, он поссорился по телефону с женой. Может быть, она уже тогда была беременна и не подпускала его к себе. Может быть, на него повлияла экзотическая обстановка, и Александер вспомнил, как соблазнительно выглядят эти тайские девушки с детскими личиками, да и кто мог предположить такое, черт побери? Теперь смертный приговор вынесен многим людям, и они не могут обратиться с апелляцией о его отмене. Но ситуация может измениться, подумал доктор Александер. Он только что сказал об этом своему пациенту. Нельзя отнимать у людей последней надежды. Так говорили онкологи на протяжении двух поколений. Лекарство против СПИДа искали многие видные ученые — Александер в их числе, — и, насколько ему известно, можно было ожидать прорыва уже завтра же. Или на это не хватит и века. Статистика показывает, что пациенту осталось жить не больше десяти лет.

— Вы не выглядите счастливым, — услышал он женский голос. Александер поднял голову.

— Здравствуйте, доктор Райан.

— Здравствуйте, доктор Александер. По-моему, вы уже знакомы с Роем Альтманом. — Она держала в руках поднос, сегодня столовая была переполнена. — Вы не возражаете, если мы присоединимся к вам?

— Пожалуйста. — Александер привстал.

— Тяжелый день?

— СПИД, штамм Е, — сказал он. Больше объяснять не требовалось.

— Таиланд? Или подхватил здесь?

— Значит, вы тоже читаете этот журнал, — попытался улыбнуться Александер.

— Стараюсь не отставать от жизни. Штамм Е? Вы уверены? — спросила Кэти.

— Я сам провел повторный тест. По его словам, он побывал в Таиланде, деловая поездка. У него беременная жена, — добавил Александер.

Профессор Райан вздрогнула при этих словах.

— Плохо.

— СПИД? — спросил Рой Альтман. Остальные агенты из личной охраны «Хирурга» сидели за другими столами. Они предпочли бы, чтобы она обедала у себя в кабинете, но доктор Райан объяснила, что совместные обеды являются одним из способов общения врачей больницы Гопкинса друг с другом и что это ее обычная практика. Сегодня речь заходит об инфекционных заболеваниях, завтра затрагиваются проблемы педиатрии.

— Да, штамм Е, — кивнул Александер и объяснил, что в Америке больше известен штамм В, как и в Африке.

— А в чем разница?

— Заболеть СПИДом со штаммом В не так легко, — объяснила Кэти. — Для этого требуется главным образом непосредственный контакт с кровью больного. Это случается чаще всего с наркоманами, вводящими наркотик прямо в вену, которые пользуются одной и той же иглой, или при сексуальном контакте, но больше всего от этого по-прежнему страдают гомосексуалисты, у которых происходят разрывы тканей, или при более распространенных венерических заболеваниях.

— Вы забыли упомянуть невезение, но это всего около одного процента, — продолжил Александер. — Сейчас все больше походит на то, что штамм Е — который появился в Таиланде — начинает распространяться на гетеросексуальные контакты с гораздо большей легкостью, чем штамм В. Судя по всему, этот штамм обладает большей вирулентностью, чем наш старый друг.

— Центр инфекционных болезней в Атланте уже определил скорость распространения? — спросила Кэти.

— Нет, им требуется еще несколько месяцев. Во всяком случае так мне говорили пару недель назад.

— Это действительно серьезная проблема? — Рой Альтман подумал, что работа с «Хирургом» позволяет ему узнавать много нового.

— Ральф Фостер побывал там больше пяти лет назад — хотел убедиться, насколько опасна ситуация. Ты слышал эту историю, Алекс?

— Нет, не всю, только то, чем она кончилась.

— Так вот, Ральф полетел туда в качестве государственного служащего — официальная командировка и все такое, но едва он сошел с самолета, в таможне его встречает тайский чиновник, провожает к машине и спрашивает: «Вам нужны сегодня девочки?» Вот тогда он понял всю серьезность этой проблемы.

— Я вполне верю этому, — заметил Александер, вспоминая о том времени, когда он, выслушав этот рассказ, улыбнулся бы и кивнул. Сейчас он с трудом удержался от дрожи. — Статистика заболеваемости в Таиланде наводит на мрачные мысли. В данный момент, мистер Альтман, почти треть юношей, призванных в тайскую армию, имеют положительные результаты тестов на СПИД. Главным образом штамм Е.

— Треть? Третья часть молодых парней?

— Да, увеличилась до трети с тех двадцати пяти процентов за то время, когда там побывал Ральф. Страшная цифра, правда?

— Но ведь это означает...

— Это вполне может означать, что через пятьдесят лет на карте мира не будет Таиланда, — произнесла Кэти бесстрастным голосом, за которым скрывался ее внутренний ужас. — Когда я училась здесь на медицинском факультете, мне казалось, что самые умные и талантливые ученые, такие как вот эти, — она обвела рукой сидящих вокруг, — Марти, Берт, Курт и Луиза, должны заниматься онкологией. Я не думала, что справлюсь с этим, выдержу такое напряжение, поэтому режу глазные яблоки и исправляю людям зрение. Оказалось, что я ошибалась. Придет время, и мы победим рак. Но появились эти проклятые вирусы, и я не знаю, что будет дальше.

— Решение проблемы, Кэти, заключается в том, чтобы понять точное взаимодействие между нитями генов в вирусе и в клетке-носителе, и это не должно быть таким уж сложным. Вирусы — крошечные мерзавцы и способны всего лишь на ограниченное количество действий, не то что взаимодействие целого человеческого генома при зарождении. Как только мы разберемся с этой проблемой, этим крошечным мерзавцам придет конец. — Александер, подобно большинству врачей-исследователей, был оптимистом.

— Значит, речь идет об исследовании человеческой клетки? — заинтересованно спросил Альтман. Александер покачал головой.

— Нет, мы занимаемся исследованием частиц, намного меньших по размерам. Сейчас исследуем геном. Это все равно что пытаться разобрать незнакомый механизм, на каждом этапе мы стараемся понять, как действуют его отдельные части. Рано или поздно мы полностью разберем его и узнаем их назначение. Тогда мы сможем разобраться систематически и точно, как все они работают. Вот чем мы сейчас занимаемся.

— Знаете, в чем путь к решению проблемы? — высказала предположение Кэти, сформулировав его в виде вопроса, и сама ответила на него. — В математике.

— Именно это и говорит Гас из Атланты.

— Математика? Одну минуту, — возразил Альтман.

— На самом элементарном уровне человеческий генетический код состоит из четырех аминокислот, которым присвоены наименования А, С, G и Т. Все остальное определяется тем, как эти буквы — я имею в виду аминокислоты — соединены между собой, — объяснил Александер. — Различные сочетания букв означают различные вещи и взаимодействуют между собой по-разному, так что Гас, наверно, прав: взаимодействия между ними определяются математически. Генетический код действительно представляет собой код. Его можно расшифровать и понять. — Возможно, кто-то присвоит им математические величины.., сложные полиномиалы.., подумал он. Насколько это важно?

— Дело в том, что пока не нашлось достаточно умного человека, способного разобраться в этом, — заметила Кэти Райан. — Это как на заключительном этапе игры в бейсбол, Рой. Когда-нибудь придет человек, взмахнет битой и пошлет мяч через забор. Тогда мы получим возможность справиться со всеми человеческими болезнями. Со всеми. С каждой из них. Горшок с золотом в конце этой радуги — медицинское бессмертие, то есть люди перестанут умирать от болезней. А может быть, кто знает, это приведет и к человеческому бессмертию.

— И все мы останемся без работы. Особенно ты, Кэти. Первым результатом исправления человеческого генома будет избавление от близорукости, диабета и...

— Сначала без работы останетесь вы, а не я, профессор, — сказала Кэти с лукавой улыбкой. — Не забудьте, я ведь хирург. На мою долю останется лечение травм. Но, действительно, рано или поздно вы одержите верх в своей битве.

Однако придет ли победа достаточно скоро для этого утреннего пациента со штаммом Е? — подумал Алекс. Вряд ли.

* * *

Она проклинала их теперь, главным образом на французском языке, но иногда по-фламандски. Армейские медики не знали ни одного из них. Моуди достаточно хорошо владел французским и понимал, что какими бы ни были эти ругательства, они исходят не из ясного сознания. Теперь разрушение пробралось в мозг, и Жанна-Батиста уже не может говорить даже со своим Богом. Наконец атаке подверглось и сердце, и это дало врачу надежду, что скоро за монахиней придет Смерть, проявит запоздалое милосердие к женщине, которая заслужила своим неустанным трудом гораздо больше, чем досталось ей в жизни. Может быть, бред сейчас является для нее благом. Может быть, ее душа отделилась от тела. Может быть, раз она не знает, где находится и что с ней происходит, боль больше не мучает ее, по крайней мере в тех местах, которые еще способны страдать. Врач нуждался в такой иллюзии, но если то, что он видел перед собой, являлось милосердием, это была ужасная его разновидность.

Лицо пациентки превратилось в сплошной струп, словно ее жестоко избили, бледная кожа походила на матовое стекло, сквозь которое виднелась кровь. Моуди не знал, способна ли она видеть. Кровь сочилась из глаз, и если она еще видела что-нибудь, то это продлится недолго. Полчаса назад она чуть не умерла, захлебнувшись рвотой, и ее пришлось срочно перевести в операционную, где медики старались очистить дыхательные пути женщины, не порвав свои перчатки. Хотя ремни, удерживающие ее на кровати, были покрыты с внутренней стороны гладким пластиком, они вызывали дополнительное кровотечение и боль. Ткани кровеносной системы теперь тоже распадались, и жидкость из бутылок, подвешенных на стойке, попадая в кровеносные сосуды, тут же вытекала из тела, причем теперь она была смертоноснее самых страшных ядов. Медики боялись даже прикоснуться к пациентке при всей герметичности их защитных костюмов. Моуди заметил, что они принесли пластиковое ведро с раствором йода и один из них у него на глазах окунул в него свои перчатки, стряхнул, но не вытер насухо. Таким образом, если понадобится прикоснуться к умирающей женщине, на перчатках останется химический барьер от патогенов, которые могут брызнуть с ее тела. Такие предосторожности были излишними — перчатки специально сделаны из толстого и прочного пластика, — но он не мог винить людей за дополнительные меры. Когда пробил час, пришла новая смена, и прежняя покинула палаты. Один из медиков оглянулся по пути к выходу и молча обратился к Аллаху, умоляя его, чтобы к тому времени, когда придет его час снова заступать на смену, женщины больше здесь не было. За дверями палаты иранский армейский врач, тоже в герметичном пластиковом костюме, поведет санитаров этой смены в дезинфекционное помещение, где костюмы, прежде чем снять, обрызгивают химическим раствором, затем дезинфекции подвергнутся тела санитаров, а костюмы тем временем будут превращены в пепел в газовой печи. Моуди не сомневался, что каждая процедура будет соблюдаться с максимальной тщательностью — нет, санитары постараются превзойти все требования, и даже после этого страх не покинет их в течение многих дней.

Если бы у него в руках сейчас было оружие, Моуди, пожалуй, наплевал бы на все последствия и воспользовался бы им. Несколько часов назад введение воздуха в вену могло бы подарить этой женщине смерть, подарив смертельную эмболию, но теперь распад ее кровеносной системы зашел так далеко, что он не был уверен в действии этой меры. Мучения женщины объяснялись ее выносливостью. Несмотря на то что сестра Жанна-Батиста была такой маленькой и сухонькой, сорок лет неустанной работы с утра до вечера сохранили ей отличное здоровье. Организм, так долго поддерживаемый ее мужественным духом, отказывался сдаваться и сейчас, несмотря на всю бесполезность борьбы.

— Перестаньте, Моуди, вы ведь знаете, как бессмысленно все это, — услышал он голос директора проекта за спиной.

— Что вы имеете в виду? — не оборачиваясь спросил врач.

— Разве ситуация изменилась бы, находись она в африканской больнице? Разве ее лечили бы там по-другому, не принимали бы тех же мер, чтобы не дать ей умереть? Переливание крови, внутривенное введение питательных растворов и все остальное было бы точно таким же. Эйтаназия[130] противоречит ее религиозным принципам. Да и вообще мы ухаживаем за нею здесь даже лучше, — справедливо напомнил он, хотя голос его оставался холодным. Он повернулся, чтобы проверить полученные результаты. — Пять литров. Великолепно.

— Мы можем уже начать...

— Нет, — решительно покачал головой директор. — Когда у нее остановится сердце, мы отсосем всю кровь, еще оставшуюся в теле, удалим печень, почки и селезенку, и только тогда начнется наша настоящая работа.

— Кто-то должен хотя бы помолиться за ее душу.

— Вы и помолитесь, Моуди. Вы — превосходный врач и ревностно ухаживаете даже за неверными. Вам надо гордиться этим. Если бы у вас был хоть малейший шанс спасти ее, вы сделали бы это, я знаю. И вы знаете это. Более того, и она знает об этом.

— То, что мы готовим, причинит страдания...

— Неверным, Моуди, — напомнил ему директор. — Тем, кто ненавидит нашу страну и нашу веру, кто плюет на слова Пророка. Я даже согласен с тем, что добродетель этой женщины исключительна. Аллах будет милостив к ней. Не вы выбрали ее судьбу. И не я. — Директор знал, как необходимо дальнейшее участие Моуди в проекте. Молодой врач — блестящий специалист, даже слишком. Что касается себя, директору оставалось только поблагодарить Аллаха, что он позволил ему провести последние десять лет в лабораториях; в противном случае и он мог бы поддаться такой же человеческой слабости.

* * *

Бадрейн настоял на своем. На этот раз вылетят три генерала. Будет занято каждое кресло, а в одном из них разместятся двое маленьких детей, пристегнутых ремнем безопасности. Теперь они понимали необходимость таких мер. У них не было другого выхода.

Бадрейн все объяснил им, показал на башню управления полетами, откуда за вылетом каждого самолета наблюдали авиадиспетчеры. Теперь они не могут не знать, что происходит. Их арест не принесет никакой пользы, поскольку тогда тревогу поднимут семьи, а если арестовать и семьи, неладное заподозрят соседи, не правда ли?

Да, пожалуй, согласились генералы.

Просто пришлите в следующий раз большой авиалайнер, хотел он сказать Тегерану, но нет, кто-то обязательно запротестует, если не здесь, то там. У него не оставалось иного выбора, как ждать. Ждать и сдерживать растущее беспокойство. Может быть, алкоголь снял бы напряжение, но Бадрейн отказался от этой мысли. Иногда он разрешал себе выпить, проведя столько лет в Ливане. Подобное в Ливане, как и в Бахрейне, раньше нарушалось, как будут, наверно, и впредь нарушаться строгие законы ислама. Там он подобно всем не отказывал себе в этом западном грехе. Но только не теперь. Сейчас Бадрейн стоял на пороге смерти и потому, грешник ли он или нет, но оставался мусульманином и встретит смерть, как подобает правоверному. Так что он пил кофе, глядя в окно и сидя у телефона, и убеждал себя, что руки у него дрожат только от кофеина.

* * *

— Вы Джексон? — спросил Тони Бретано. Утро он провел с исполняющими обязанности начальников штабов и командующими. Теперь пришла очередь тех, кто приводят в действие механизм Пентагона.

— Да, сэр, я представляю J-3. То есть я начальник вашего оперативного управления, — ответил Робби, опускаясь в кресло. На этот раз у него в руках не было пачки документов и ему не приходилось никуда спешить.

— Насколько плохим вы считаете наше положение?

— Видите ли, сэр, наши вооруженные силы растянуты по всему миру. В нашем распоряжении все еще есть две авианосные боевые группы в Индийском океане, ведущие наблюдение за Индией и Шри-Ланкой. Мы перебрасываем два батальона легкой пехоты на Марианские острова, чтобы восстановить контроль за ними и следить за выводом японских войск. Это главным образом политический маневр, там вряд ли может что-нибудь произойти. Наши воздушные силы, выдвинутые вперед, отозваны на базы на континенте для технического обслуживания. Этот этап операции против Японии прошел успешно.

— Значит, вы считаете необходимым настаивать на том, чтобы ускорить производство истребителей-бомбардировщиков F-22 и возобновить выпуск бомбардировщиков Б-2? Таково мнение ВВС.

— Мы только что сумели доказать, что «стеле» — чертовски действенный бомбардировщик, резко увеличивающий мощь наших ВВС, господин министр. Нам понадобится как можно больше таких бомбардировщиков.

— Согласен. А как относительно остальных силовых структур?

— У нас слишком мало сил, чтобы выполнить все взятые обязательства. Если нам, например, придется принять участие в боевых действиях в Кувейте, как это произошло в девяносто первом, мы вряд ли справимся с этим. Мы в буквальном смысле не способны больше на демонстрацию нашей мощи. Вы знаете, в чем заключаются мои обязанности, сэр. Я должен разрабатывать планы, как осуществлять то, что от нас требуется. Так вот, операция против Японии потребовала от нас всего, на что мы способны, и...

— Микки Мур отлично отзывался о плане, который вы разработали и осуществили, — заметил министр обороны.

— Очень любезно со стороны генерала Мура. Да, сэр, на этот раз мы победили, однако нам пришлось задействовать все, что у нас нашлось, и американские вооруженные силы не должны вступать в схватку с противником при подобной ситуации, господин министр. Наша задача заключается в том, чтобы вражеские солдаты обращались в паническое бегство в тот момент, когда первый американский рядовой сходит на землю с транспортного самолета. Да, я могу придумать что-нибудь в случае необходимости, но мои обязанности заключаются не в этом. Рано или поздно я допущу ошибку или это сделает кто-нибудь другой, и погибнет много наших парней.

— И с этим я тоже согласен. — Бретано взялся за сандвич. — Президент Райан предоставил мне полную свободу для наведения порядка в этом министерстве, как я считаю это нужным. В моем распоряжении две недели, чтобы представить материалы по тому, что требуется Министерству обороны.

— Две недели, сэр? — Джексон побледнел бы, если бы ему позволила темная пигментация кожи.

— Джексон, сколько времени вы служите в армии? — Министр поднял голову.

— Включая учебу в военном училище? Тридцать.

— Если вы не сможете представить эти материалы уже завтра, то не соответствуете должности начальника оперативного управления. Но я даю вам десять дней, — расщедрился Бретано.

— Господин министр, я руковожу оперативным управлением, а не кадрами, и...

— Совершенно точно. Я считаю, что управление кадров должно удовлетворять требования оперативного управления в этом министерстве решения должны приниматься боевыми офицерами, а не бухгалтерами. Когда я занял место генерального директора своего концерна, то увидел там ту же ошибку. Бухгалтеры говорили инженерам, как им поступать, чтобы решать инженерные проблемы. Нет, я не допущу этого, — покачал головой Бретано. — Потому-то дела и шли у нас плохо. Если вы производите что-нибудь, то руководить деятельностью компании должны инженеры. Что касается нашего министерства, то боевые офицеры принимают решения о том, что им требуется, а дело бухгалтеров внести это в бюджет. Между первыми и вторыми всегда будут разногласия, однако окончательное решение принимается теми, кто выпускают конечный продукт фирмы — в данном случае офицерами, от которых требуют победы в войне.

Проклятье. Джексон с трудом удержался от улыбки.

— Размеры потребностей?

— Начните с самой большой возможной опасности, самого серьезного конфликта, который не вероятен, а возможен, и спроектируйте для меня силовую структуру, котораяспособна справиться с ним. — Даже такого не было достаточно, и оба понимали это. В прошлом исходили из принципа двух с половиной войн, из того, что Америка будет способна развернуть свои силы для участия в двух крупных конфликтах и оставить в своем распоряжении достаточно сил, чтобы победить в небольшом столкновении. Мало кто признавал, что это «правило» всегда оставалось фантазией, начиная с президентства Эйзенхауэра. Сегодня, как только что признал Джексон, у Америки недостаточно сил для ведения боевых действий в одном крупном военном конфликте. Военно-морской флот уменьшился вдвое по сравнению с тем, каким он был десять лет назад. Армия сократилась еще больше. Военно-воздушные силы, всегда полагающиеся на свои высокотехнологичные самолеты, были вынуждены отправить в запас почти половину личного состава. Морские пехотинцы продолжали оставаться в боевой готовности, но корпус морской пехоты представлял собой экспедиционную силу, предназначенную для быстрого развертывания в ожидании того, что скоро прибудут подкрепления, и его вооружение было слишком уж легким. Таким образом, нельзя сказать, что в кладовке больше ничего не осталось, но вынужденная диета не принесла никому особой пользы.

— Значит, десять дней?

— Готов поспорить — то, что мне нужно, лежит у вас в ящике стола прямо сейчас, верно? — Бретано знал, что у генералов, занимающихся планированием, всегда есть подобные заготовки.

— Мне понадобится пара дней, чтобы привести все в порядок, сэр, но у меня действительно уже кое-что есть.

— Джексон?

— Да, господин министр?

— Я следил за ходом ваших операций в Тихом океане. Один из моих людей — Скип Тайлер, он раньше работал в Управлении морскими системами и неплохо разбирается в этом, мы с ним следили по картам каждый день, как развиваются события. Операции, спланированные вами, производят большое впечатление. Война — это не только боевые действия. Она во многом зависит от психологии, как и жизнь. Вы побеждаете потому, что люди у вас подготовлены лучше. Пушки и самолеты играют немалую роль, но разум и интеллект важнее. Я — отличный менеджер и чертовски хороший инженер. Но я не военный специалист. Я буду прислушиваться к вашим советам, потому что вы и ваши коллеги знают, как вести боевые действия. Все, что вы предложите, я буду защищать. Зато вы представите мне свои предложения, в которых говорится, что вам действительно нужно, а не то, что вам хотелось бы получить. Мы не можем позволить себе этого. Мы сократим бюрократов как штатских, так и военных. Этим займется управление кадров. Я произведу чистку министерства. У себя в корпорации я избавился от массы ненужных людей. Моя корпорация была промышленной, и ею руководят теперь инженеры. Министерство обороны занимается боевыми операциями, и им будут руководить боевые офицеры с насечками на прикладах, показывающими, какое число врагов они отправили на тот свет. Это будут знающие люди, жесткие и суровые. Вы поняли меня?

— Думаю, что понял, сэр.

— Итак, у вас десять дней. Если сможете справиться быстрее — тем лучше. Сообщите мне, когда будете готовы.

* * *

— Кларк, — отозвался Джон по прямой линии телефонной связи.

— Это Хольцман, — послышался голос в трубке. Услышав имя журналиста, Кларк широко открыл глаза от удивления.

— Полагаю, мне следует спросить, как вы узнали мой номер, но ведь вы никогда не раскроете источник информации, правда?

— Отличная догадка, — согласился репортер. — Помните тот ужин у «Эстебана» несколько лет назад?

— Смутно, — солгал Кларк. — Ведь прошло столько времени. — Вообще-то это не было ужином, но магнитофон, который записывал каждое слово, сказанное по этому телефону, не мог знать этого.

— Вы у меня в долгу. Как относительно встречи сегодня вечером?

— Я перезвоню вам. — Кларк положил трубку и уставился на поверхность стола перед собой. Что за чертовщина?

* * *

— Перестань, Джек не говорил этого, — сказал ван Дамм корреспонденту «Нью-Йорк тайме».

— Но он имел это в виду, Арни, — ответил репортер. — Ты знаешь это. И я тоже.

— Жаль, что ты не хочешь отнестись к нему помягче. Он ведь не политик, — напомнил глава администрации.

— Не моя вина, Арни. Он занимает этот пост и должен следовать правилам.

Арнолд ван Дамм кивнул соглашаясь, подавив гнев, мгновенно возникший при равнодушном замечании репортера. Он понимал, что корреспондент прав. Таковы правила игры. Но он также знал, что корреспондент ошибается. Может быть, он слишком привязался к президенту Райану, в такой степени, что начал верить в некоторые из его рыхлых идей. Средства массовой информации, полностью состоящие из людей, нанятых частными компаниями — большинство было корпорациями, акции которых котировались на бирже, — стали настолько влиятельными, что теперь они решали, каково мнение людей. Это было достаточно плохо. Но еще хуже было то, что они слишком наслаждались своей властью. В этом городе они могли кого угодно вознести до небес, точно так же, как и вконец разрушить репутацию. Они устанавливали собственные правила, и тот, кто нарушал их, рыл тем самым себе могилу.

Райан был наивным человеком — тут не поспоришь. С другой стороны, он не стремился стать президентом. Он оказался в Белом доме случайно, стараясь в последний раз сослужить службу нации и затем раз и навсегда уйти с государственной службы, вернуться к частной жизни. Его не выбирали президентом. Но и средства массовой информации никто не выбирал, а Райан по крайней мере опирался на Конституцию, в которой были определены его обязанности. Средства массовой информации преступили черту. Они становились на сторону одного из оппонентов по конституционному вопросу и занимали ошибочную позицию.

— А кто определяет правила? — спросил Арни.

— Никто. Они просто существуют, — ответил корреспондент «Нью-Йорк тайме».

— Так вот, президент не собирается выступать против решения Верховного суда по делу «Роу против Уэйда». Он и не говорил этого. И он не собирается подбирать судей со скамеек в парке. Он не намерен выбирать либералов или консерваторов, и мне кажется, что ты знаешь это.

— Значит, Райан не правильно выразился? — Злорадная усмешка репортера не могла быть более красноречивой. В своей статье он напишет, что высокопоставленный правительственный чиновник «разъяснял» — что означает исправлял — точку зрения президента.

— Вовсе нет. Просто ты не правильно его понял.

— Его заявление показалось мне совершенно ясным, Арни.

— Это потому, что ты привык выслушивать профессиональных политиков. Президент, которого мы сейчас имеем, говорит прямо и откровенно. Более того, мне это нравится, — солгал ван Дамм; на самом деле такая манера говорить сводила его с ума. — Между прочим, это может даже облегчить твою задачу — тебе больше не придется гадать на кофейной гуще, что он имеет в виду. Просто записывай, что он говорит. Или суди его по справедливости. Мы оба признали, что он не политик, но ты обращаешься с ним, как с профессиональным политическим деятелем. Просто прислушивайся к его словам, вот и все. — Или, что еще проще, просмотри видеозапись, хотел сказать Арни, но передумал. Он приблизился сейчас к самому краю. Разговаривать с представителями средств массовой информации — все равно что гладить незнакомую кошку; никогда не знаешь, в какой момент она оцарапает тебя.

— Перестань, Арни. Ты самый преданный парень в этом городе. Черт побери, из тебя получился бы отличный семейный врач. Мы все знаем это. Но Райан ни в чем не разбирается. Эта речь в национальном соборе, потом безумное выступление в Овальном кабинете. Его поведение так же мало соответствует президентскому, как поведение председателя клуба «Ротари» где-нибудь в Бамфаке, в Айове.

— А кто решает, каким должно быть поведение президента и каким нет?

— В Нью-Йорке это решаю я. — По лицу репортера снова пробежала насмешливая улыбка. — Что касается Чикаго, тебе придется спросить кого-нибудь другого.

— Но Райан — президент Соединенных Штатов.

— А Эд Келти придерживается другого мнения, к тому же ведет себя, как подобает президенту.

— Эд выбыл из игры. Он подал в отставку. Роджеру позвонил государственный секретарь Хансон и сообщил об этом. Черт побери, ведь ты сам сообщил об этом в газете.

— Но чем он руководствовался, когда подавал...

— Чем он руководствовался, когда бегал за каждой юбкой, привлекающей его внимание? — резко возразил глава администрации. Отлично, теперь я сам восстанавливаю против себя средства массовой информации, подумал он.

— Эд всегда увлекался женщинами. Он взял себя в руки после того, как бросил пить. Это никак не отражалось на исполнении им своих обязанностей. — Точка зрения корреспондента стала теперь ясной. Подобно своей газете, он был ревностным защитником прав женщин. — Нужно подождать, и слухи об этом утихнут.

— Какую позицию займет «Нью-Йорк тайме»?

— Я пришлю тебе копию редакционной статьи, — пообещал репортер.

* * *

Он не мог больше терпеть. Бадрейн снял телефонную трубку и набрал шестизначный номер, глядя в темноту за окном. Солнце зашло, и небо затянуто облаками. Приближалась холодная дождливая ночь, а затем наступит утро, которого он может и не увидеть.

— Слушаю, — ответил голос еще до конца первого звонка.

— Говорит Бадрейн. Для следующего рейса нам понадобится самолет больших размеров.

— У нас стоит наготове «Боинг-737», но мне нужно разрешение, чтобы отправить его.

— Этим я сейчас займусь.

Принять срочные меры заставили его телевизионные новости. По телевидению не передавали ничего о политике, программы были еще более приглушенными, чем обычно. Ни одной политической передачи, и это в стране, где политика нередко вытесняла даже прогноз погоды. Самым зловещим было то, что состоялась передача о мечети, старой шиитской мечети, которую не ремонтировали много лет. Ведущий выразил сожаление, рассказав о длительной и достойной уважения истории этого здания, причем забыл упомянуть о том, что она обветшала потому, что когда-то стала местом встречи группы заговорщиков, обвиненных, наверно справедливо, в том, что они собирались устранить погибшего ныне любимого и великого политического деятеля Ирака, о котором скоро все забудут. Хуже всего было то, что на видеозаписи были видны пять имамов, которые стояли перед мечетью, даже не глядя в камеру, а просто показывали на потускневшие голубые плитки на стенах и, по-видимому, обсуждали, что следует предпринять. Эти пятеро были те самые, которые прилетели в Багдад в качестве заложников. Но на телевизионном экране не было ни единого солдата, а лица по меньшей мере двух имамов были хорошо знакомы иракцам. Кто-то сумел убедить телевизионную компанию или, точнее, ее служащих. Судя по всему, доводы оказались убедительными — если вы хотите остаться на работе и сохранить голову, пора посмотреть в лицо новой реальности. Будут ли эти несколько коротких моментов на экране достаточными для народных масс, чтобы рассмотреть и узнать лица приехавших — и понять смысл передачи? Поиски ответа на этот вопрос могут оказаться опасными.

Но мнение народных масс не имело значения. А вот мнение майоров и полковников, а также генералов, не попавших в список улетающих из Ирака, имело значение, причем немалое. Очень скоро они все поймут. Возможно, кто-то уже понял. Они начнут звонить по телефону, сначала обращаясь к вышестоящим начальникам, чтобы выяснить, что происходит. Некоторым будут лгать. Другие вообще не услышат ответа, потому что хозяева телефонов уже покинули страну. И тогда они задумаются, начнут встречаться друг с другом. В течение следующих двенадцати часов им придется принять решение. Это люди, которых считают преданными гибнущему режиму, которым некуда скрыться и у которых нет денег, чтобы прожить оставшуюся жизнь. Им придется остаться в Ираке. Их преданность прошлому режиму может означать смертный приговор — для большинства так и произойдет. А вот у некоторых есть шанс на спасение. Чтобы уцелеть, им придется поступить так, как поступают преступники во всем мире. Они спасут свою жизнь, выдав более крупную добычу. Так бывает всегда. Полковники свергнут генералов.

Наконец генералы поняли, насколько опасно положение.

— Наготове стоит «Боинг-737». Там хватит места для всех. Он может прилететь сюда через девяносто минут, — сказал Бадрейн генералам.

— А нас не убьют в мехрабадском аэропорту? — спросил заместитель начальника генерального штаба иракской армии.

— Вы предпочитаете умереть здесь? — ответил Бадрейн.

— Что, если это ловушка?

— Нельзя исключить и такой риск. В этом случае умрут пять имамов, выступавших по телевидению. — Разумеется, этого не случится. Это должны будут осуществить солдаты и офицеры, преданные уже не существующим генералам. Такая преданность здесь отсутствует. Все знали это. Сам акт получения заложников был инстинктивным шагом и уже стал бессмысленным из-за чьих-то действий, возможно, средств массовой информации, но скорее полковника, стоящего во главе вооруженной охраны иранских священнослужителей. Полагали, что он надежный сотрудник службы безопасности, вспомнил Бадрейн, верующий суннит и сын члена баасистской партии. Это могло означать, что баасистскую партию уже подчиняют своему влиянию. События развивались теперь слишком быстро. Имамы не собираются скрывать причины своего приезда в Ирак, не правда ли? Но все это не имело значения. Расправа с заложниками не принесет ни малейшей пользы. Оставшись в Багдаде, генералы были обречены, а принятие мученической смерти не будет чем-то оскорбительным для иранских имамов. Это было неразрывной частью шиитских традиций.

Нет, решение было уже принято, причем бесповоротно. Просто высокопоставленные военные чины еще не поняли этого. Они не продумали развития событий до конца.

С другой стороны, если бы они были по-настоящему компетентными военачальниками, их любимый вождь давно расправился бы с ними.

— Да, мы согласны, — сказал старший из генералов.

— Спасибо. — Бадрейн поднял телефонную трубку и снова набрал номер.

"Глубина конституционного кризиса, в котором оказалась Америка, стала очевидной лишь вчера. Несмотря на то что вопрос мог показаться чисто техническим, его содержание оказалось совершенно иным.

Джон Патрик Райан — несомненно способный человек, но требуется еще выяснить, обладает ли он талантом, необходимым для того, чтобы исполнять обязанности президента. Первоначальные симптомы далеко не многообещающи. Государственная служба — не для дилетантов. Наша страна нередко обращалась к таким людям, но в прошлом они всегда составляли меньшинство и были способны совершенствоваться, а затем исполнять свои обязанности планомерно и организованно.

Нет ничего планомерного и организованного в кризисе, перед которым стоит наша страна. Пока мистер Райан принимал правильные и рассчитанные меры по стабилизации правительства. Его временное назначение на пост директора ФБР, например, Дэниела Мюррея — вполне приемлемо. Равно как и Джордж Уинстон станет, возможно, неплохим временным министром финансов, хотя и не обладает способностями политического деятеля. Скотт Адлер, исключительно талантливый кадровый дипломат, может стать лучшим выбором настоящего кабинета министров..."

Райан пропустил два следующих абзаца.

«Вице-президент Эдвард Келти, несмотря на свои личные недостатки, знаком с деятельностью правительства, и его умеренная позиция по большинству вопросов, затрагивающих судьбу страны, гарантирует правильный курс до тех пор, пока не будет избрана новая администрация. Но справедливы ли его утверждения?»

— А вам разве не все равно? — спросил Райан, обращаясь к передовой статье завтрашнего номера «Нью-Йорк тайме».

— Они знают его и не знают тебя, — ответил Арни. И тут зазвонил телефон.

— Слушаю.

— Звонит мистер Фоули, господин президент. Он говорит, что у него важный вопрос.

— О'кей... Эд? Я переключаю тебя на динамик. — Джек нажал на соответствующую кнопку и положил трубку. — У меня в кабинете Арни.

— Получены надежные сведения. Иран вступает в игру, быстро и решительно. У меня есть отрывок телевизионной передачи, если хочешь посмотреть.

— Включай. — Джек знал, как это делать. В его кабинете, как и в других, стояли телевизоры, соединенные с Пентагоном и другими федеральными департаментами, защищенными оптиковолоконными кабелями. Он достал из ящика стола пульт дистанционного управления и включил телевизор. «Шоу» продолжалось всего пятнадцать секунд, затем повторилось, и потом Райан начал смотреть его по отдельным кадрам.

— Кто они? — спросил Джек.

Фоули прочитал имена. Два из них Джек слышал раньше.

— Советники Дарейи, среднего и высшего уровня. Они в Багдаде, и кто-то решил объявить об этом. Итак, мы знаем, что высшие иракские чины улетают из страны. Теперь мы видим, как пять имамов говорят по национальному телевидению Ирака о восстановлении знаменитой мечети. Завтра они будут говорить уже громче, — пообещал исполняющий обязанности директора ЦРУ.

— Есть что-нибудь от наших людей в том регионе?

— Нет, — признался Фоули. — Сейчас я свяжусь с начальником станции в Эр-Рияде, чтобы он пробрался туда и поговорил с кем-нибудь, но к тому времени, когда он окажется там, говорить будет не с кем.

* * *

— Этот немного больше, — произнес офицер на борту несущего вахту АВАКСа. Он считал знаки с буквенно-цифрового дисплея. — Полковник, — обратился он по командной связи, — я вижу самолет, похожий на чартерный «Боинг-737», летящий из Мехрабада в Багдад, курс два-два-ноль, скорость четыре-пять-ноль узлов, высота двадцать тысяч футов. Из «Пальмы» поступило сообщение о том, что с того направления ведутся шифрованные голосовые переговоры с Багдадом.

Командир самолета, находящийся в хвостовой его части, проверил дисплей. Лейтенант, сидящий перед экраном в носу, был прав. Полковник включил радио, чтобы доложить об этом в командный пункт, расположенный в военном городке короля Халеда.

* * *

Остальные генералы прибыли одновременно. Им бы лучше подождать, подумал Бадрейн, и приехать в аэропорт, когда самолет уже совершит посадку, чтобы.., но нет, они спешат.

Он с улыбкой посмотрел на них, этих вчера еще могущественных людей. Неделю назад они важно расхаживали повсюду, уверенные в своем положении и своей власти, их мундиры цвета хаки украшены наградными планками, говорившими о многочисленных героических подвигах владельцев. Это было несправедливо. Некоторые из них действительно раз-другой вели своих солдат в бой. Может быть, один или два генерала и впрямь убивали врагов. Иранцев. Тех самых людей, которым сейчас они доверили свою безопасность, потому что боялись соотечественников еще больше. И вот теперь они стояли маленькими группами, испуганные люди, не решающиеся доверять даже своим телохранителям. Особенно им. У телохранителей было оружие, и они стояли рядом, и генералы не оказались бы в столь сложном положении, если бы на телохранителей можно было положиться.

Хотя и его жизнь находилась в опасности, Бадрейн счел это забавным. Он потратил всю свою жизнь на то, чтобы приблизить вот такой момент. Сколько раз он мечтал, как увидит высокопоставленных израильских офицеров, стоящих в аэропорту подобно вот этим генералам, улетающими в другие страны, оставляя позади свой народ, который ждет неопределенная судьба, побежденных его.., но ирония судьбы вовсе не столь забавна, правда? Прошло больше тридцати лет, и ему удалось добиться лишь одного — уничтожить арабскую страну. Израиль по-прежнему существует, Америка все еще защищает его, а он занимается тем, что меняет центры власти вокруг Персидского залива.

Он бежит точно так же, как вот эти генералы, подумал Бадрейн. Потерпев неудачу в деле всей своей жизни, он сумел успешно выполнять работу наемника, и что дальше? У генералов хотя бы есть деньги, и впереди у них шикарная жизнь. У него нет впереди ничего, а позади одни неудачи. Подумав об этом, Бадрейн выругался, откинулся на спинку кресла и тут же увидел темную тень, промчавшуюся по ближней посадочной дорожке, замедляя свой бег. Телохранитель в комнате дал знак генералам. Через две минуты все увидели «Боинг-737». Дозаправки не требовалось. Механический трап поехал к самолету и остановился одновременно с ним. Когда дверь открылась, трап был уже на месте, и генералы со своими семьями в сопровождении телохранителей, а некоторые и любовниц, поспешно вышли из здания терминала под только что начавшийся холодный моросящий дождь. Бадрейн вышел последним. Даже ему пришлось ждать. Иракцы подошли к трапу толпой, толкая друг друга, забыв о своей важности и достоинстве в стремлении как можно быстрее подняться на борт самолета. На верхней площадке трапа стоял член экипажа в мундире иранского летчика, механически улыбаясь людям, которых ненавидел. Али подождал, пока трап опустел, прежде чем поднялся сам. На маленькой площадке перед входом в самолет он остановился и оглянулся назад. Вообще-то в такой спешке не было надобности. Не было никаких приближающихся зеленых грузовиков, полных солдат. Оказалось, вполне можно было подождать еще час. Но еще немного, и они приедут сюда и не найдут ничего, кроме пустого терминала. Бадрейн покачал головой и вошел внутрь самолета. Член экипажа закрыл за ним дверь.

В кокпите пилоты связались с башней управления полетами и запросили разрешения на рулежку. Оно поступило автоматически. Авиадиспетчеры уже передали по телефону имеющуюся у них информацию, но, не получив никаких инструкций, просто делали свою работу. У них на глазах самолет вырулил на взлетную полосу, двигатели его взревели, он промчался по дорожке и исчез в темноте, в которую скоро погрузится вся их страна.

Глава 19 Средства

— Прошло немало времени, мистер Кларк.

— Это верно, мистер Хольцман, — согласился Джон. Они сидели в той же кабинке, что и в прошлый раз, в самом конце зала, рядом с музыкальным автоматом. «Эстебан» по-прежнему был хорошим семейным рестораном рядом с Висконсин-авеню и по-прежнему оставался популярным среди студентов и преподавателей Джорджтаунского университета, расположенного поблизости. Кларк отметил, что никогда не называл журналисту своего имени.

— Где ваш друг?

— Он сегодня занят, — ответил Кларк. Вообще-то Динг пораньше уехал с работы и направился в Йорктаун с намерением поужинать с Пэтси, но журналисту вовсе не обязательно это знать. Судя по его лицу, он и так знал слишком много. — Чем могу быть полезен? — спросил оперативник.

— Как вы помните, у нас была договоренность.

— Да, помню, — кивнул Кларк. — Мы говорили о пяти годах. Время еще не истекло.

Ответ ничуть не удивил его.

— Ситуация изменилась. — Хольцман взял меню и начал читать его. Ему нравилась мексиканская пища, хотя последнее время его желудок принимал ее неохотно.

— Договоренность остается договоренностью. — Кларк не взял меню. Он смотрел на корреспондента, сидевшего напротив. Редко кто выдерживал его пристальный взгляд.

— Пошли слухи. Екатерина обручена с каким-то молодым человеком, увлекающимся охотой на лис в Винчестере.

— Я не знал об этом, — признался Кларк. Впрочем, обручение Екатерины Герасимовой мало его интересовало.

— Я и не думал, что вам известно об этом. Вы ведь больше не служите в охране. Вам нравится оперативная работа?

— Если вы собираетесь говорить об этом, то не можете не знать, что я...

— Тем хуже. Я следил за вами последние пару лет, — признался журналист. — У вас чертовски впечатляющая репутация оперативного агента. К тому же говорят, что и у вашего напарника многообещающее будущее. Это же вы были тем парнем в Японии, — с улыбкой заметил Хольцман, — вы спасли Когу.

Кларк постарался скрыть беспокойство за презрительной усмешкой.

— Откуда, черт побери, вы это взяли?

— Я беседовал с Когой, когда он приезжал сюда. Его спасли двое, сказал он. Один высокий, второй — небольшого роста. Кога описал ваши глаза — синие, с жестким и пристальным взглядом, сказал он, но тут же добавил, что вы показались ему разумным человеком. Неужели нужно быть таким уж проницательным, чтобы догадаться, кто был этот высокий мужчина? — Хольцман улыбнулся. — Когда мы с вами разговаривали в прошлый раз, вы сказали, что из меня вышел бы хороший разведчик. — Официант принес два стакана пива. — Приходилось пробовать этот сорт? Гордость Мэриленда, выпускается маленьким заводом на восточном берегу.

Когда официант ушел, Кларк подался вперед.

— Послушайте, я отдаю вам должное, после нашего разговора прошлый раз вы сдержали свое слово, этого я тоже не могу не уважать, но мне хотелось бы напомнить вам, что, когда я принимаю участие в операции, моя жизнь зависит от...

— Я не раскрою, кто вы. Этого я не сделаю никогда по трем причинам: во-первых, это нечестно, во-вторых — противозаконно, а в третьих — я не хочу иметь такого врага, как вы. — Журналист сделал несколько глотков пива. — Мне чертовски хотелось бы когда-нибудь написать о вас книгу. Если даже половина слухов соответствует истине...

— Отлично, пусть в кино меня играет Вэл Килмер.

— Нет, он слишком симпатичный. — Хольцман ухмыльнулся и покачал головой. — У Ника Кейджа более проницательный взгляд. Ну ладно, вот почему я захотел встретиться с вами... — Он сделал паузу. — Ее отца вывез из Москвы Райан, но подробности мне не известны. Вы высадились на берег и забрали Екатерину и ее мать, доставили на подлодку. Не знаю, какую именно, но мне известно, что это была одна из наших атомных субмарин. Однако речь не об этом.

— Тогда о чем же?

— Райан вроде вас, невоспетый герой. — Роберт Хольцман с удовлетворением отметил, что глаза Кларка широко раскрылись от удивления. — Он мне нравится. Я хочу помочь ему.

— Почему? — удивился Джон, спрашивая себя, можно ли верить корреспонденту.

— Моя жена, Либби, получила информацию, уличающую Келти в поведении, недостойном вице-президента, его даже собирались привлечь к уголовной ответственности. Она поторопилась с публикацией этих материалов, и теперь ими уже нельзя снова воспользоваться. Он подонок, причем гораздо больший, чем многие другие мерзавцы в нашем городе. Не все представители средств массовой информации так считают, но Либби говорила с парой его жертв. Случается, насильнику удается уйти от ответственности, особенно если политическая линия, проводимая им, считается «прогрессивной». Но только не теперь. По крайней мере он не должен уйти, — поправил себя Хольцман. — Понимаете, я не уверен, что нашей стране нужен такой президент, как Райан. Но он честен, старается поступать правильно и разумно. Как любил говорить Роджер Дарлинг, Райан — тот человек, к которому нужно обратиться, когда оказываешься в тяжелом положении. Я постараюсь убедить своих редакторов в том, что это хорошая мысль.

— Как вы собираетесь сделать это?

— Я напишу статью о том, что он сделал нечто крайне важное для страны. Что-то такое, что уже утратило покров секретности, но случилось не так давно, и люди поймут, что это тот самый человек. Боже милостивый, Кларк, ведь он спас русских! Он не допустил развития политической борьбы за власть в России, которая могла бы снова отбросить весь мир в эпоху «холодной войны» еще на десять лет. Это настоящий подвиг — и он не рассказал об этом никому. Мы дадим понять, что эта информация просочилась не от него. Более того, перед публикацией мы могли бы обратиться к нему за подтверждением. Но вы знаете, каким был бы его ответ.

— Он сказал бы, чтобы вы не публиковали эту статью, — согласился Кларк и тут же подумал: а от кого Хольцман мог узнать обо всем? От судьи Артура Мура? Или от Боба Риттера? Неужели они рискнут разгласить такое? При обычных обстоятельствах он решительно отверг бы вероятность этого, но сейчас? Сейчас он не был совершенно уверен. Стоит человеку достичь определенного уровня, и он, находясь там, может решить, что имеет право нарушить правила, потому что этого требуют какие-то высшие интересы страны. Джон знал об этих «высших интересах». Они не раз ставили его в крайне опасное положение, причем в самых разных ситуациях.

— История слишком хороша, чтобы замалчивать ее. Мне понадобились годы, прежде чем я разобрался в том, что тогда случилось. Общественность имеет право знать, что за человек находится в Овальном кабинете, особенно если это именно тот, который сейчас нужен стране, — продолжал журналист. Хольцман явно был одним из тех, кто и монахиню убедит раздеться прилюдно.

— Боб, ты не знаешь и половины всего... — Кларк начал и тут же прикусил язык, проклиная себя за то, что сказал слишком много. Он ныряет в глубокий омут и пытается плыть со свинцовым поясом, тянущим ко дну. Ну и ладно, какого черта... — Хорошо, расскажи, что тебе известно о Джеке.

* * *

Была достигнута договоренность, что они воспользуются и дальше тем же самым самолетом, и, к облегчению обеих сторон, не задержатся в Иране и минутой больше необходимого. Проблема с «Боингом-737» состояла в том, что по дальности полета он уступал маленькому «Гольфстриму G-IV», и потому было решено, что авиалайнер совершит посадку в Йемене для заправки. Иракские генералы не вышли из самолета в Мехрабаде, и, когда трап подъехал к двери, по нему спустился один лишь Бадрейн, не услышав и слова благодарности от тех, кого спас. У трапа его ждал автомобиль. Бадрейн не оглянулся назад. Генералы уже были частью его прошлого, а он — частью их.

Автомобиль направился в город. В машине находился один шофер, которому понадобилось сорок минут, чтобы добраться до места назначения. В это время ночи улицы были почти пустынны. Скоро машина остановилась перед трехэтажным зданием. Здесь он в безопасности. Значит, Дарейи живет теперь в Тегеране? Бадрейн вышел из машины. Охранник в армейской форме сравнил его лицо с фотографией и сделал жест в сторону двери. Внутри дома второй охранник, на этот раз офицер и, судя по трем звездочкам на погонах, капитан иранской армии, вежливо обыскал его. Затем Бадрейн поднялся в кабинет. По местному времени было три часа ночи.

Сидя в удобном кресле, Дарейи читал отнюдь не святой Коран, а пачку документов. Важные государственные бумаги. Ну что ж, в этом нет ничего странного. Небось за свою жизнь Дарейи посвятил чтению Корана столько времени, что знает его наизусть.

— Мир вам, — почтительно произнес Али.

— Мир и тебе. — Ответ Дарейи прозвучал совсем не так механически, как ожидал того Бадрейн. Старик встал и подошел к гостю для традиционного объятья. Лицо его было спокойным и уверенным. Правда, на нем лежала печать усталости — для аятоллы это были два нелегких дня, но благоприятное развитие событий взбодрило его.

— У тебя все в порядке? — спросил он Бадрейна, жестом приглашая гостя сесть.

Али опустился в кресло и глубоко вздохнул.

— Теперь — да. Меня беспокоило, как долго ситуация в Багдаде будет оставаться стабильной.

— Разногласия никому не принесли бы пользы. Мои друзья говорят, что древняя мечеть обветшала и нуждается в ремонте.

Бадрейн мог бы ответить, что не знаком с состоянием мечети, тем более что давно не посещал ее. Но это обстоятельство вряд ли пришлось бы по вкусу Дарейи.

— Предстоит огромная работа, — уклончиво ответил он.

— Да, это верно. — Махмуд Хаджи Дарейи вернулся за стол, сел в кресло и отодвинул бумаги в сторону. — Ты отлично поработал, мы высоко ценим твои услуги. Были какие-нибудь трудности?

— Нет, все прошло гладко, — покачал головой Бадрейн. — Поразительно, какой страх охватил этих людей, но ваше предложение было щедрым. У них не было выбора, чтобы не принять его. Вы не собираетесь..? — осмелился начать он.

— Нет, пусть отправляются с миром.

Неужели аятолла действительно собирался сдержать слово? Это немало удивило Бадрейна, хотя он сумел скрыть свои чувства. У Дарейи не было оснований щадить этих людей. Все они играли активную роль в войне между Ираном и Ираком и несли ответственность за гибель тысяч людей. Эта рана все еще кровоточила и причиняла страдания нации. Погибло столько юношей! Именно эта война была одной из причин, почему Иран многие годы не играл активной роли в международных делах. Но скоро все изменится, не так ли?

— Вы позволите мне поинтересоваться, что намерены предпринять дальше?

— Ирак долгое время был больной страной. Его народ страдал во тьме, не имея доступа к Подлинной Вере.

— И его душило эмбарго, — добавил Бадрейн, не зная, какую реакцию вызовет это замечание.

— Настало время положить этому конец, — согласился Дарейи. По выражению его глаз Али понял, что аятолла благосклонно воспринял замечание, и поздравил себя за проявленную смелость. Конечно, этого следовало ожидать, верно? Шаг навстречу Западу, желание улучшить отношения. Эмбарго будет снято. И тогда в Ирак хлынет поток продовольствия, отчего население с радостью воспримет новый режим. Таким образом аятолла угодит всем, думая только о том, чтобы удовлетворить лишь собственные желания. И желания Аллаха, разумеется. Однако Дарейи принадлежал к числу тех, кто считают, что предпринятые ими шаги вдохновлены Аллахом, а Бадрейн уже давно отказался от подобных мыслей.

— Америка может помешать вам, как и некоторые соседние страны.

— Мы тщательно рассматриваем эти вопросы. — Дарейи произнес эту фразу с непоколебимой уверенностью. Ну что ж, у него есть на то основания. Аятолла, должно быть, вынашивал этот план многие годы и в такой момент чувствует себя непобедимым. Бадрейн знал, что и на то у него есть основания. Дарейи всегда считал, что Аллах на его стороне — пожалуй, точнее сказать, рядом с ним. Возможно, это действительно так. Он не оставляет аятоллу, но даже это еще далеко не все. Если хочешь добиться успеха, должен иметь и другие заготовки. Чудеса происходят чаще всего тогда, когда они тщательно подготовлены. Почему бы не попытаться принять участие в осуществлении очередного чуда, подумал Али.

— Я внимательно присматриваюсь к новому американскому президенту.

— Вот как? — Дарейи одарил Бадрейна еще более пристальным взглядом.

— В наш век нетрудно собрать подробные сведения. Американские средства массовой информации публикуют очень многое, да и в их банки данных нетрудно получить доступ. В настоящий момент мои люди заняты этим, собирают самое детальное досье на нового президента. — Голос Бадрейна звучал бесстрастно. И тут ему не нужно было прилагать особых усилий. Он смертельно устал. — Просто поразительно, как уязвимы западные политические лидеры.

— Вы так считаете? Не могли бы вы поделиться подробностями?

— Ключом к Америке является этот парень Райан. Разве не очевидно?

* * *

— Ключом к изменению Америки является конституционная конвенция, — произнес наконец Эрни Браун после нескольких дней молчаливых размышлений. Пит Холбрук сидел возле проектора, щелкая пультом дистанционного управления. Не в силах удержаться от туристической привычки, он отснял три кассеты возле здания Капитолия и еще на нескольких кассетах запечатлел другие правительственные здания, в том числе и Белый дом. Увидев, что один из слайдов установлен вверх ногами, он недовольно проворчал себе под нос.

Идея созревала слишком долго, но результаты оказались не особенно впечатляющими.

— Действительно, мы затянули с обсуждением, — согласился Холбрук, доставая пакет слайдов из проектора. — Но как ты собираешься...

— ., форсировать события? Очень просто. Если в стране нет президента и не существует способа выбрать его в соответствии с Конституцией, то что-то обязательно придется предпринять, правда?

— Ты предлагаешь убить президента? — фыркнул Пит. — Которого из них?

В том-то и проблема. Чтобы понять ее суть, не обязательно быть видным ученым-ракетчиком. Стоит устранить Райана, и его место займет Келти. Устраняем Келти, и президентом становится Райан — причем со скоростью Флинна[131]. Даже сейчас достаточно трудно организовать покушение. Оба помнили о мерах безопасности, которые видели в Белом доме. Стоит убить одного из них, и американское гестапо поставит вокруг того, кто уцелел, такую стену, что пробить ее можно разве что атомной бомбой. У «горцев» таких бомб не было. Они предпочитали традиционное американское оружие — винтовки. Но и винтовками воспользоваться будет непросто. На Южной лужайке Белого дома густо росли деревья, и оба обратили внимание на то, что ее надежно защищали искусно скрытые земляные уступы. Даже просто увидеть Белый дом можно только вдоль одной улицы, за фонтаном перед самым домом. Все здания вокруг принадлежали правительству, и на вершине каждого всегда находились люди не только с биноклями, но и со снайперскими винтовками. Американское гестапо твердо решило не допускать народ к «своему» президенту, слуге народа, охранники которого ничуть этому народу не доверяли. Но какая надобность в такой охране, если человек, живущий в Белом доме, один из представителей американского народа? Однажды Тедди Рузвельт распахнул настежь двери и целых четыре часа пожимал руки простым американцам. Разве сейчас такое может быть?

— Обоих надо убирать, одновременно. Думаю, Райана убрать будет потруднее, верно? — спросил Браун. — Его охраняют лучше. А вот Келти приходится все время мотаться, общаться с засранцами из газет, телевизионщиками, так что его охрана будет послабей, понимаешь?

— О'кей, пожалуй, ты прав, — согласился Холбрук, ставя на место пакет со слайдами.

— Так что, если мы придумаем, как прикончить Райана, с Келти справиться будет куда легче. — Браун достал из кармана сотовый телефон. — Да и координировать операцию намного проще.

— Ну и как ты думаешь осуществить все это?

— Начнем с того, что выясним его расписание, где и когда он бывает, и выберем самый удобный момент.

— Недешево обойдется, — заметил Холбрук, и на экране появился новый слайд. Это был один из тех снимков, которые так часто туристы делают с вершины памятника Вашингтону, через крошечное окошко, выходящее на северную сторону. Прямо внизу виднелся Белый дом. Эрни Браун тоже сделал такой снимок, и в местной фотомастерской его увеличили до размеров плаката. Он часами рассматривал его и по топографической карте центра Вашингтона проверил масштаб. После этого сделал кое-какие вычисления.

— Больше всего денег понадобится на то, чтобы купить бетоновоз и арендовать стоянку недалеко от города.

— Зачем?

— Я знаю, какое место выбрать. И знаю, как осуществить операцию. Надо только выбрать подходящий момент.

* * *

Моуди понимал, что Жанна-Батиста не протянет и ночи. Ее глаза теперь были открыты, хотя трудно сказать, видели они что-нибудь или нет. Наконец Бог проявил к ней милосердие, и сестра не испытывала боли. Такое случается. Врач видел нечто подобное и раньше, главным образом у пациентов, умирающих от рака, и это всегда являлось предвестником смерти. У Моуди было недостаточно знаний в области неврологии, чтобы понять причину подобного явления. Возможно, наступала перегрузка электрохимических каналов, а может быть, вступала в действие какая-нибудь ограничительная функция мозга. Тело начинало понимать, что все кончено, что битва за жизнь подошла к концу, а поскольку нервная система посылала главным образом предупредительные сигналы, когда кончалось время таких сигналов, наступал конец боли. Однако не исключено, что все это лишь плод его воображения. Возможно, тело ее пострадало до такой степени, что оказалось не способным ни на что реагировать. Несомненно, она ослепла от внутриглазного кровотечения. Распался последний кровеносный сосуд, кровотечение не прекращалось. Иглу, по которой в тело Жанны-Батисты поступал морфий, удерживала клейкая лента. В сердце почти не осталось крови, и в попытках прокачивать по телу постоянно уменьшающийся ее запас, оно изнемогало от усилий.

Жанна-Батиста все еще издавала какие-то звуки — через защитный ракаловый костюм их трудно было разобрать, но, судя по их регулярности, Моуди заключил, что это молитвы. У лишавшейся вместе с жизнью рассудка монахини остались только молитвы, которым она посвятила многие годы. Пациентка кашлянула, очищая горло, шепот ее стал более разборчивым, и Моуди наклонился поближе, чтобы понять слова.

— ., матерь Божия, молись за нас, грешников...

Ну разумеется. Да, конечно, это ее любимая молитва.

— Прекрати сопротивление, святая женщина, — произнес Моуди, обращаясь к ней. — Твое время пришло. Перестань сопротивляться.

Умирающая не могла видеть, но она повернула голову и невидящим взглядом уставилась на него. Врач знал, что это сугубо рефлекторная реакция, что она инстинктивно повернулось на источник звуков.

— Доктор Моуди? Вы здесь? — Слова прозвучали медленно и невнятно, но достаточно разборчиво.

— Да, сестра. Я здесь. — Он невольно коснулся ее руки, потрясенный словами монахини. Неужели она все еще не потеряла сознание?

— Я так благодарна вам.., за то, что вы помогли мне. Буду молиться за вас.

Несомненно будет. Моуди знал это. Он снова коснулся ее руки и одновременно увеличил дозу морфия, поступающего в тело женщины. Все, хватит. Они больше не вводили ей кровь, чтобы заражать ее смертоносными вирусами. Он оглянулся. Оба армейских санитара сидели в углу, удовлетворенные тем, что врач сам стоит возле пациентки. Моуди подошел к ним.

— Передайте директору — скоро, — обратился он к одному из них.

— Слушаюсь. — Санитар вскочил и вышел из палаты, не скрывая радости. Моуди сосчитал до десяти, прежде чем обратиться ко второму санитару.

— Чистые перчатки, пожалуйста. — Он поднял руки, показывая, что не хочет прикасаться к женщине.

Санитар вышел. В распоряжении Моуди было около минуты. На подносе с лекарствами находилось все, что ему требовалось. Врач взял шприц на двадцать кубиков, воткнул иглу в герметичную крышку пузырька с морфием и наполнил цилиндр до предела. Затем повернулся к больной, откинул пластиковую простыню и.., взяв ее левую руку, ввел иглу в распадающуюся плоть и не медля нажал на поршень шприца.

— Это поможет вам уснуть, — сказал он, отступая от койки, и не оглянулся, чтобы посмотреть, услышала она его или нет. Он бросил шприц в красный контейнер для использованного хирургического инструмента, и, когда санитар возвратился в палату, там все было, как и раньше.

— Вот, пожалуйста. — Он протянул Моуди перчатки. Тот кивнул, сняв верхние перчатки, бросил их в соседнийконтейнер для зараженных предметов и натянул чистые. Возвратившись к койке, он наблюдал за тем, как голубые глаза закрылись в последний раз. На экране электрокардиографа было видно, что частота сердечных сокращений чуть превышает сто сорок, характерные зубцы стали короче и распределялись неравномерно. Уже скоро. Наверно, она молится во сне, подумал Моуди. По крайней мере теперь можно не сомневаться — она не чувствует боли. Морфий уже проник в систему кровообращения, его молекулы подбираются к мозгу, действуют на рецепторы, выпуская там допамин, который даст команду нервной системе.., вот.

Грудь монахини опускалась и поднималась в затрудненном дыхании. Наступила пауза, похожая на икоту, затем дыхание снова возобновилось, но теперь медленнее, поступление кислорода в кровь уменьшилось. Частота сердечных сокращений стала еще чаще. И тут дыхание остановилось. Сердце замерло не сразу — таким оно было сильным, таким мужественным, печально подумал врач, восхищаясь органом, отказывающимся умирать внутри уже мертвого тела. Но так не могло продолжаться, и после нескольких последних сокращений, видных на экране, оно тоже остановилось. Электрокардиограф издавал теперь гудящий звук тревоги. Моуди протянул руку и выключил гудок. Оглянувшись, он увидел облегчение на лицах санитаров.

— Так быстро? — спросил директор, войдя в палату и увидев на экране прямую молчаливую линию.

— Сердце. Внутреннее кровотечение. — Более детального объяснения не требовалось.

— Понятно. Значит, можно приступать?

— Да, доктор.

Директор дал знак санитарам. Один из них завернул пластиковые простыни, чтобы не допустить стока крови. Второй отсоединил трубку для внутривенного вливания и проводи электрокардиографа. Это было выполнено без промедления. Затем бывшую пациентку завернули, словно убитое животное, ударами ноги освободили замки на колесах койки, и солдаты выкатили ее через дверь. Скоро они вернутся в палату и произведут такую тщательную дезинфекцию, что на полу, стенах и потолке не останется ничего живого.

Моуди с директором последовали за ними в операционную для вскрытия трупов, которая находилась здесь же в лаборатории за двойными дверями. Солдаты подкатили койку к столу из нержавеющей стали и перевалили на него труп лицом вниз. Тем временем врачи уже надевали поверх защитных костюмов хирургические халаты — скорее по привычке, чем из необходимости. От некоторых привычек трудно избавиться. Затем санитары подняли пластиковые простыни, держа их за края, и слили накопившуюся там кровь в контейнер. Ее оказалось около полулитра. Простыни осторожно погрузили в большой контейнер, который покатили из операционной к газовой печи. Было очевидно, что они нервничают, но это не помешало им нигде не уронить ни единой капли.

— Приступаем. — Директор нажал на кнопку, меняющую наклон стола. По старой профессиональной привычке он коснулся кончиками пальцев сначала левой сонной артерии, чтобы убедиться в отсутствии пульса, затем правой. Пульса не было. Когда нижняя часть мертвого тела приподнялась на двадцать градусов, он взял большой скальпель и рассек обе артерии вместе с проходящими параллельно яремными венами. На стол хлынула кровь, которая стекала по каналам к дренажному отверстию, и через несколько минут в пластиковом контейнере ее собралось около четырех литров. Моуди видел, как быстро бледнеет тело. Пурпурные пятна прямо на глазах исчезали — или это ему мерещится? Явился санитар и, взяв контейнер с кровью, поставил его на маленькую тележку. Никто не решался нести это в руках даже несколько шагов.

— Мне еще не доводилось проводить аутопсию после лихорадки Эбола, — заметил директор. Впрочем, можно ли было это назвать аутопсией. Жестокое равнодушие, с которым директор только что отнесся к еще теплому телу женщины, выпустив из него кровь, скорее напоминало забой ягненка.

И все-таки следовало проявлять предельную осторожность. В подобных обстоятельствах вскрытие производил только один хирург, и Моуди следил за тем, как директор делал длинные грубые разрезы скальпелем и щипцами из нержавеющей стали оттягивал лоскуты кожи и мышечной ткани. Минута — и левая почка полностью обнажилась. Они подождали возвращения санитаров. Один из них поставил на стол рядом с трупом поднос. От того, что он увидел дальше, Моуди почувствовал отвращение. Одним из последствий лихорадки Эбола был распад тканей. Обнаженная почка наполовину разжижилась, и при попытке извлечь ее руками в пластиковых перчатках, она лопнула — распалась надвое, подобно ужасному красно-коричневому пудингу. Директор раздраженно покачал головой. Он знал, что этого следовало ожидать, но не в такой мере.

— Поразительно, что она делает с тканями...

— То же самое может быть и с печенью, зато селезенка...

— Да, я знаю. Селезенка походит на кирпич. Следите за своими руками, Моуди, — предостерег директор. Он взял новый инструмент, похожий на ковш, и удалил остатки почки. Все это он положил на поднос, кивком приказав санитару унести его в лабораторию. С правой почкой обошлись осторожнее. После того как директор отсек кровеносные сосуды и соединительную ткань, они оба подсунули под нее руки и в целости извлекли из тела. Однако оказавшись на подносе, почка сморщилась и лопнула. Мягкие ткани почки не могли нарушить целостности их двойных перчаток, и тем не менее оба врача испуганно вздрогнули.

— Готово! — Директор жестом подозвал к себе санитаров. — Переверните ее, — скомандовал он.

Санитары подошли к столу, один взял тело за плечи, другой за колени, и они поспешно перевернули его на спину. При этом капли крови попали на их матерчатые халаты, и санитары тут же поспешили отступить назад, стараясь держаться от операционного стола как можно дальше.

— Мне нужны печень и селезенка, и на этом закончим, — сказал директор, обращаясь к Моуди. — А вы завернете тело и отнесете его в газовую печь, — приказал он санитарам. — Потом самым тщательным образом произведете здесь дезинфекцию.

Глаза сестры Жанны-Батисты были открыты, как и тридцать минут назад. Моуди взял тряпицу и накрыл лицо мертвой монахини, шепча про себя молитву. Директор услышал это.

— Можете не сомневаться, Моуди, она уже в раю. Может быть, приступим к работе? — бесцеремонно бросил он и, взяв скальпель, вскрыл грудную клетку. Его движения походили на движения мясника. Он раздвинул кожу и мышечную ткань. Картина, открывшаяся глазам врачей, потрясла даже директора.

— Как она смогла прожить так долго? — выдохнул он с ужасом. Моуди вспомнил дни, проведенные им в медицинской школе, когда он впервые смотрел на пластиковый муляж человеческого тела в натуральную величину. Ему казалось, перед ним тот же муляж, только внутрь его кто-то вылил ведро сильнодействующего растворителя. Все до единого органы в теле были деформированы.

Их поверхностные ткани словно растворились. Брюшная полость представляла собой море черной крови. Все, что они вливали в нее, подумал Моуди. Даже половина не вылилась наружу. Поразительно.

— Отсос! — скомандовал директор. Санитар протянул ему пластиковую трубку от бутыли, из которой был откачан воздух. Как только открыли кран, раздался отвратительный всасывающий звук. Отсос продолжался целых десять минут. Врачи стояли в стороне, наблюдая за тем, как санитар водит трубкой по брюшной полости, словно горничная, орудующая пылесосом. Еще три литра зараженной вирусами крови для лаборатории.

Человеческое тело — Храм Жизни, учил святой Коран. Моуди смотрел на тело, превратившееся — во что? — в фабрику смерти, не менее ужасную, чем здание, в котором они находились. Директор снова подошел к столу, и Моуди увидел, как он обнажил печень, на этот раз осторожнее, чем раньше. Может быть, его напугал вид черной крови в брюшной полости. Снова отсечены кровеносные сосуды и соединительная ткань. Директор отложил в сторону скальпель, и вместе с Моуди они извлекли печень и положили на поднос, который санитар снова унес в лабораторию.

— Интересно, почему селезенка ведет себя иначе?

* * *

На первом этаже тоже шла работа. Санитары одну за другой переносили клетки с обезьянами из подвального помещения наверх. Африканских зеленых покормили, но они все еще не пришли в себя после перелета. Это отчасти уменьшило их агрессивность, они меньше кусались и царапались, когда санитары в толстых перчатках несли клетки вверх по лестнице. Их приносили по десятку. В новом помещении животных снова охватывала паника. Оказавшись в комнате с плотно запертыми дверями, обезьяны понимали, что их ждет. Кому везло меньше, наблюдали за тем, как солдат, поставив клетку на стол, открывал дверцу и просовывал внутрь палку со стальной проволочной петлей на конце. Петля затягивалась на шее обезьяны, следовал резкий рывок, и шейные позвонки с негромким хрустом ломались. Всякий раз обезьяна напрягалась, затем безвольно опускалась на пол клетки, широко раскрыв полные ярости глаза. Тем же инструментом солдат вытаскивал обезьяну из клетки и швырял мертвое тело другому солдату, который относил его в соседнюю комнату. Живые обезьяны видели все это, отчаянно визжали, но клетки были слишком малы, чтобы увернуться от смертоносной петли. В лучшем случае обезьяне удавалось всунуть руку между петлей и шеей, но тогда с хрустом ломалась и рука. Такая смерть мало чем отличалась от той, что порой настигала их на одиноком дереве посреди саванны, когда оставалось только панически визжать, глядя на карабкающегося леопарда.

В соседней комнате у пяти отдельных столов работало по несколько санитаров. Здесь тельце каждой мертвой обезьяны зажимами неподвижно крепили за шею и основание хвоста. Лезвием изогнутого ножа санитар делал продольный разрез, а его напарник — поперечный и отворачивал шкуру, обнажая внутренности. Тогда первый санитар извлекал почки и передавал их второму, который ронял их в специальный контейнер. Окровавленное тело снимали со стола и относили к пластиковой корзине, чтобы потом сжечь в газовой печи. Когда санитар возвращался к столу и брался за нож, его напарник уже успевал закрепить зажимами тельце следующего животного. На каждую обезьяну уходило не больше четырех минут, так что через полтора часа все африканские зеленые были умерщвлены. Приходилось торопиться. Сырье для предстоящей задачи было биологическим, а потому подчинялось всем биологическим законам. Удаленные почки через окошко с двойными дверцами передавались в инфекционную лабораторию.

Все, кто работали в обширной инфекционной лаборатории, были в синих пластиковых костюмах. Каждое их движение было неторопливым и осторожным. Медики были отлично обучены и прошли специальный инструктаж, а то немногое, что могли упустить при их подготовке, восполнили их коллеги, которым выпала участь ухаживать за европейской женщиной, умиравшей в палате на верхнем этаже.

Здесь находился теплый чан с кровью, зараженной смертоносным вирусом, сквозь которую пропускали воздух. Обезьяньи почки — два больших ведра — пропустили сквозь мясорубку, которая мало отличалась от тех, какими пользуются в ресторанах. Перемолотые почки вместе с жидким питательным раствором аккуратно раскладывали по подносам. Работа походила на приготовление фарша для котлет или пирогов. Затем содержимое подносов обильно поливали зараженной кровью, использовав ее около половины. Оставшуюся кровь разлили по пластиковым контейнерам, которые уложили в морозильники, охлаждаемые жидким азотом. Атмосфера в инфекционной лаборатории была теплой и влажной, приближенной к климату джунглей. В ней поддерживалось не слишком яркое освещение, так как лампы дневного света во избежание ультрафиолетового излучения были прикрыты щитами. Вирусы не переносят ультрафиолетового излучения. Для быстрого размножения им нужна благоприятная среда, которую и создавали почки африканских зеленых обезьян вместе с питательным раствором при соответствующей температуре, необходимой влажности и некоторой удаче.

* * *

— Как вы сумели собрать столько сведений? — спросил Дарейи.

— Из американских средств массовой информации, от их репортеров, — объяснил Бадрейн.

— Получается все они шпионы! — воскликнул аятолла.

— Существует такое мнение, — улыбнулся Бадрейн. — На самом деле это не так. Репортеры — это.., как бы получше выразиться? Что-то вроде средневековых герольдов. Они видят интересные события и сообщают о том, что видят. Они преданы только самим себе и своей профессии. Вы правы, они действительно шпионят, но шпионят за всеми, и в первую очередь за своими соотечественниками. Это может показаться безумием, я согласен, но тем не менее это так.

— А они верят во что-нибудь? — Религиозному лидеру Ирана трудно было понять такую позицию.

— Я так этого и не понял, — снова улыбнулся Бадрейн. — Казалось бы, американские репортеры сочувствуют Израилю, но и это преувеличение. Мне потребовались годы, чтобы постигнуть их поведение. Подобно диким собакам, они готовы броситься на кого угодно, укусят любую протянутую руку, какой бы доброй она ни была. Они не жалеют сил на поиски, находят интересующие их сведения и публикуют собранную информацию. Таким образом мне удалось узнать все об этом Райане — его доме, семье, школах, где учатся его дети, я знаю даже номер кабинета, где работает его жена, — словом, обо всем.

— Что, если часть этой информации не соответствует действительности? — В голосе Дарейи звучало подозрение. При его отношении к Западу природа тамошних репортеров была настолько чужда аятолле, что он не мог в нее целиком поверить.

— Это легко проверяется. Место работы его жены, например. Я не сомневаюсь, что среди персонала той больницы имеются и правоверные. Нужно только вступить с ними в контакт и задать несколько невинных вопросов. Что касается дома, в котором живет семья, он находится под надежной охраной. То же самое относится к детям президента. Это трудно понять. Чтобы передвигаться, им нужна охрана, но эту охрану легко заметить, и само ее присутствие говорит о том, кого они охраняют и где эти люди находятся. Если исходить из собранной мной информации, мы даже знаем, где начать поиски. — Бадрейн отвечал на вопросы иранского аятоллы коротко и просто. Это не значит, что Дарейи глуп — как раз наоборот, к глупцам его никак не отнесешь, — но у него ограниченное знание мира. Одно из преимуществ пребывания Бадрейна в Ливане заключалось в том, что он сталкивался там со многими людьми и многое узнавал. Прежде всего он понял, что ему нужен покровитель, и в Махмуде Хаджи Дарейи Бадрейн нашел могущественного союзника. У аятоллы были свои планы. Он нуждался в людях. По какой-то причине он не слишком доверял соотечественникам. Бадрейна не интересовало почему. Какой бы ни была причина, это пошло ему на пользу и не было смысла узнавать подробности.

— Насколько хорошо охраняют таких людей? — спросил аятолла, поглаживая щеку. Он не брился почти двадцать четыре часа.

— У них отличная охрана, — ответил Бадрейн. Почувствовав что-то странное в этом вопросе, он решил запомнить его. — Американские полицейские агентства очень эффективны. В Америке существует проблема преступности, но она никак не связана с недостаточной активностью полиции. Там просто не знают, что делать с преступниками, после того как они арестованы. Вас интересует охрана президента? — Али откинулся назад и потянулся. — Он постоянно окружен великолепно подготовленными и преданными вооруженными людьми, готовыми ради него на смерть. — Бадрейн добавил эту фразу, чтобы увидеть реакцию собеседника. Дарейи устал, но при этих словах выражение его глаз изменилось. — В остальном охрана, как охрана. Приемы ее ничем не отличаются от обычных. Вряд ли нужно объяснять их, они вам хорошо знакомы.

— Каковы слабые стороны Америки?

— Сейчас их много. Там правительственный кризис. Царит полный хаос. Но вам и без меня это известно.

— Их трудно понять, этих американцев... — пробормотал Дарейи, словно думая вслух.

— Военная мощь Америки колоссальна. Ее политическая решимость непредсказуема, как мы оба обнаружили.., к нашему несчастью. Было бы большой ошибкой недооценивать все это. Америка похожа на спящего льва, и потому к ней нужно относиться осторожно и с уважением.

— А как победить льва?

При этой фразе аятоллы Бадрейн на мгновение задумался. Однажды во время пребывания в Танзании — Али находился там в качестве советника правительства по борьбе с повстанцами — он отправился на сутки в буш[132] в сопровождении полковника танзанийской службы безопасности. Там он заметил старого льва, которому тем не менее удалось в одиночку убить антилопу. Может быть, она была покалечена. Затем они увидели стаю гиен. При виде гиен полковник остановил вездеход советского производства, сделанный в СССР, передал Бадрейну бинокль и посоветовал следить за дальнейшими событиями, сказав, что это поможет ему понять тактику повстанцев и их силу. Али навсегда запомнил случившееся. Он увидел огромного льва, по-видимому, уже старого, миновавшего расцвет своей мощи, но по-прежнему пугающе опасного и вызывающего уважение, даже с расстояния в двести метров. Гиены оказались небольшими животными, похожими на собак, которые передвигались странным образом, словно у них перебит позвоночник, однако это не мешало им быть весьма активными. Они собрались небольшой стаей метрах в двадцати от льва, пытающегося насытиться добычей, затем окружили его, и всякий раз тот, кто оказывался позади могучего зверя, бросался вперед и кусал его за ляжки. Лев поворачивался и с ревом отгонял дерзкого хищника — но в тот же миг другая гиена устремлялась вперед и кусала отвернувшегося царя зверей со своей стороны. Поодиночке у гиен было не больше шансов победить этого гиганта, чем у человека с ножом в руках в противостоянии с автоматчиком. Однако при всей своей силе лев оказался беспомощен отстоять свою добычу — или хотя бы просто защитить себя, — и через пять минут он был вынужден обороняться, не в состоянии даже убежать с достоинством, потому что всякий раз сзади оказывалась кусающая его за ляжки гиена. Льву пришлось обратиться в бегство, которое выглядело унизительно комическим — он тащил зад по траве, пытаясь прикрыть его от атак безжалостных хищников. Наконец лев исчез вдали, молча, не издавая рева и не оглядываясь назад, а гиены устремились к мертвой антилопе и стали пожирать ее со странным лаем, похожим на смех, словно издеваясь над унижением огромного льва, у которого они сумели отнять добычу. Бадрейн увидел, как маленькие хищники одержали верх над повелителем буша. Лев еще постареет, станет еще слабее, и придет время, когда он уже не сможет защитить себя от свирепых гиен. Рано или поздно, сказал ему танзанийский друг, гиены побеждают всех. Бадрейн снова посмотрел в глаза иранского аятоллы. — Победить можно и льва.

Глава 20 Новая администрация

В Восточном зале собралось человек тридцать — к удивлению Райана, все мужчины были с женами. Когда, войдя в зал, он окинул взглядом лица, некоторые их владельцы ему понравились, некоторые нет. Те, кто понравились, были так же испуганы, как и он сам. Настороженность вызывали улыбающиеся и уверенные в себе мужчины.

Как лучше всего обходиться с ними? Даже Арни не знал ответа, хотя обдумывал это. Проявить силу и запугать их? Да, конечно, подумал Райан, и завтра же в газетах его обзовут королем Джеком Первым. Говорить с ними на равных? Тогда его назовут слабаком, не способным взять на себя обязанности главы исполнительной власти. Райан начал испытывать страх перед средствами массовой информации. Раньше все было гораздо проще. Поскольку он был «рабочей пчелой», на него почти не обращали внимания. Даже когда он занимал должность советника по национальной безопасности в администрации президента Дарлинга, его считали чем-то вроде куклы чревовещателя, излагающей мнение своего повелителя. Однако теперь положение коренным образом изменилось. Теперь все, что он говорил, каждое произнесенное им слово, могло быть истолковано — и истолковывалось — так, как это хотел понять, а затем сказать любой репортер. Вашингтон уже давно потерял способность быть объективным. Здесь все было политикой, политика превращалась в идеологию, а идеология основывалась на личных предубеждениях, а не на поиске истины. Где получили образование все эти люди, если понятие истины больше не имело для них ни малейшего значения?

Проблема Райана заключалась в том, что ему по сути была чужда политическая философия как таковая. Он верил в то, что действовало, что приносило ожидаемые плоды и исправляло все, что выходило из строя. Какие политические взгляды отражали те или иные поступки, было для него менее важным, чем полученный результат. Хорошие идеи приносили пользу, несмотря на то что некоторые из них на первый взгляд могли показаться безумными. Плохие пользы не приносили, хотя многие казались чертовски здравыми. Но Вашингтон мыслил по-другому. В этом городе идеологии становились фактами, и если идеология не действовала, от нее отказывались; когда те, с которыми не соглашались, оказывались полезными, то люди, которые были против них, никогда в этом не признавались, потому что признание ошибки являлось для них более страшным грехом, чем любой личный проступок. Они скорее отвергнут Бога, чем станут отрицать его идеи. Политика была единственной сферой деятельности людей, в которой они лезли из кожи вон, мало задумываясь о реальных последствиях своих действий, реальный мир был для них намного менее важен, чем выбранные ими фантазии — правые, левые или центристские, — которые они принесли в этот город, полный мрамора и юристов.

Джек смотрел на лица присутствующих и пытался понять, какой политический багаж принесли они с собой вместе с чемоданами. Может быть, его слабым местом было то, что он не понимал, как все это происходит, но Райан жил в мире, где ошибки приводили к гибели реальных людей — или, как в практике Кэти, лишали их зрения. Для Джека жертвы были людьми с настоящими именами и лицами. Для Кэти они были людьми, чьих лиц она касалась во время операций. А вот для политических деятелей эти люди представляли собой отвлеченные абстрактные фигуры, куда менее важные для них, чем идеи, которых они придерживались.

— Как в зоопарке, — прошептала Кэролайн Райан, «Хирург», первая леди, скрывая свои подлинные чувства за обаятельной улыбкой. Она примчалась домой — в чем немало помог вертолет — как раз вовремя, чтобы облачиться в новое белое платье и надеть на шею золотое колье, которое Джек преподнес ей на Рождество.., за несколько недель до того, как террористы попытались убить ее в Аннаполисе[133], у моста на шоссе № 50.

— За золотой решеткой, — отозвался ее муж, «Фехтовальщик», президент Соединенных Штатов, раздвинув губы в улыбке достоверностью трехдолларовой банкноты[134].

— Тогда кто мы? — спросила она едва слышно, заглушаемая аплодисментами только что назначенных сенаторов. — Лев и львица? Бык и корова? Павлин и пава? Или две морские свинки в лаборатории, ждущие, когда им в глаза брызнут шампунем?

— Это зависит от того, кто на нас смотрит, милая. — Райан взял жену за руку, и они вместе подошли к микрофону.

— Дамы и господа, добро пожаловать в Вашингтон, — произнес он и сделал паузу, пока не кончилась волна новых аплодисментов. К этому тоже следует привыкнуть. Присутствующие аплодировали практически любому звуку, исходящему от президента. Хорошо еще, что у моего туалета есть двери, подумал он. Райан извлек из кармана несколько карточек размером три на пять дюймов с основными тезисами своего выступления. Карточки приготовила Кэлли Уэстон. Ее почерк был достаточно крупным, чтобы он мог читать без очков. Несмотря на это, Райан знал, что потом у него непременно будет болеть голова. Головная боль наступала каждый вечер — слишком много приходилось читать.

— В нашей стране сейчас большая нужда в вас, и именно потому мы сегодня здесь собрались. Наступило время решений. И вы получили назначения и будете исполнять обязанности, заниматься которыми многие из вас не собирались, а некоторые, может быть, и просто не желали. — Это была явная лесть, но присутствующие в зале наверняка хотели ее услышать — или, если быть более точным, увидеть себя потом на экранах телевизоров, поскольку в зале по углам стояли камеры канала Си-Спан.

Среди собравшихся, может быть, и была тройка непрофессиональных политиков, вроде одного губернатора, который заключил сделку со своим Заместителем по принципу «ты — мне, я — тебе» и в результате оказался в Вашингтоне, заняв место сенатора от другой партии. Это была «подача по кривой», о которой газеты только что начали писать. Катастрофа с Капитолием изменит соотношение сил в Сенате, потому что контроль над тридцатью двумя штатами Америки не соответствовал распределению сил между партиями в Конгрессе.

— Это принесет только пользу, — продолжал Райан. — Существует многовековая благородная традиция, согласно которой граждане страны служат своему народу, она ведет свое начало по крайней мере со времен римского гражданина Цинцинната[135]. Страна не раз призывала его на помощь в час нужды, а затем он возвращался к себе в деревню, к своей семье и скромной сельской жизни. Не случайно один из славных наших городов носит его имя, — добавил Райан, обращаясь к сенатору из Огайо, который на самом деле жил в Дейтоне, хотя и неподалеку.

— Вы не приехали бы сюда, если бы не понимали, в чем нуждается наша страна. Но главное, о чем я хочу сказать вам сегодня, это то, что мы должны работать рука об руку. У нас, как и у страны, нет времени на споры и разногласия. — Райану снова пришлось сделать паузу, пережидая новый взрыв аплодисментов. Раздраженный задержкой, он заставил себя ответить аудитории благодарной улыбкой.

— Сенаторы, я надеюсь, вы увидите, что работать со мной нетрудно. Мои двери всегда открыты для вас, я умею отвечать на телефонные звонки и готов обратиться за помощью к вам. Я буду обсуждать с вами все проблемы, прислушиваться ко всем точкам зрения. Для меня не существует иных правил, кроме Конституции, которую я поклялся соблюдать, ограждать и защищать.

— Те, кто прислали вас сюда, кто живут за пределами кольцевого шоссе 495, опоясывающего Вашингтон, ожидают, что все мы выполним свою работу. Они не рассчитывают на наше переизбрание. Они надеются, что мы будем трудиться для их блага добросовестно, насколько позволяют наши способности. Мы работаем на них, а не они на нас. В этом заключается наш долг. Роберт Ли[136] однажды сказал, что нет слова возвышенней, чем слово «долг». А сегодня особенно, потому что ни один из нас не избран на должность, которую занимает. Мы представляем народ демократической страны, но все оказались здесь по причине, которой просто не должно было произойти. Разве может быть ответственней долг каждого из нас?

Новые аплодисменты.

— Не существует более высокого доверия, чем то, которое оказала нам судьба. Мы не средневековые феодалы, от рождения освященные высоким положением и безграничной властью. Мы слуги народа, чья воля дала нам власть. Мы живем по традициям гигантов. Примером для нас должны стать Генри Клей, Дэниел Уэбстер, Джон Кэлхун и другие члены Сената прошлых поколений. «Каково положение Америки?» — говорят, спросил Уэбстер со смертного одра. Мы ответим на этот вопрос. Судьба Америки в наших руках. Линкольн назвал Америку последней и лучшей надеждой человечества, и в течение последних двадцати лет Америка оправдывала слова нашего шестнадцатого президента. Америка все еще остается экспериментом, коллективной идеей, управляемой списком правил под названием Конституция, в верности которой клянется каждый из нас как внутри кольцевого шоссе 495, так и за его пределами, по всей стране. Благодаря этому короткому документу мы занимаем особое место в жизни человечества. Америка — это не просто континент между двумя океанами. Америка — это идея, это список правил, которым мы повинуемся. Именно по этой причине мы отличаемся от других государств, и, следуя этим правилам, мы все, кто находимся в этом зале, можем сделать так, что страна, которую мы оставим нашим наследникам, будет такой же, какой была получена нами от наших предшественников, может быть, даже чуть лучше. А теперь... — Райан повернулся к председателю апелляционного суда Соединенных Штатов по Четвертому судебному округу, судье из Ричмонда, наиболее уважаемому судье страны, — настало время для вас приступить к делу.

Судья Уилльям Стоунтон подошел к микрофону. У жены каждого сенатора в руках была Библия, и каждый назначенный сенатор положил на Библию левую руку, подняв кверху правую.

— Я — назовите свое имя...

Райан наблюдал за тем, как сенаторы приносят присягу. По крайней мере все выглядело очень торжественно. Некоторые из новых законодателей даже поцеловали Библию — по причине ли своих религиозных убеждений или просто потому, что ближе других стояли к телевизионным камерам. Затем они поцеловали своих жен, лица которых расцвели улыбками. Послышался дружный вздох, все посмотрели друг на друга, в зале появились официанты Белого дома с бокалами на подносах. Камеры были выключены, теперь-то и началась настоящая работа. Райан взял стакан «Перрье» и прошел в центральную часть зала, он улыбался, несмотря на усталость и неловкость от исполнения политических обязанностей.

* * *

Снова снимки один за другим. Служба безопасности в аэропорту Хартума не отличалась бдительностью, и трое американских оперативников непрерывно снимали тех, кто спускались по трапу. Общее удивление вызывали средства массовой информации, которые так и не догадались о происходящем. Вереница правительственных лимузинов — по-видимому, были задействованы все автомобили, принадлежащие государственным службам этой нищей страны, — увозила гостей с аэродрома. Когда самолет покинул последний пассажир, «Боинг-737» взял курс обратно на восток. Двое сотрудников американской спецслужбы переместились к апартаментам, выделенным для иракских генералов, — информация об их местонахождении поступила от агента, работающего в Министерстве иностранных дел Судана. После окончания съемок все сотрудники американских спецслужб, работающие в Судане, собрались в фотолаборатории посольства, чтобы проявлять, печатать и увеличивать фотографии, которые затем по факсу передавались через спутник в Вашингтон. В Лэнгли Берт Васко с помощью еще двух сотрудников ЦРУ, сверяя полученные снимки с фотографиями иракских генералов, находящимися в картотеке ЦРУ, опознали каждого из них.

— Вот и все, — заявил сотрудник Госдепартамента. — Высшее руководство вооруженных сил Ирака до последнего человека. Но ни одного штатского из баасистской партии.

— Теперь мы знаем, кто станет козлами отпущения, — заметил Эд Фоули.

— Совершенно верно, — кивнула Мэри-Пэт. — Поэтому у старших офицеров, оставшихся в Ираке, появилась возможность арестовать их, подвергнуть допросу и таким образом проявить лояльность по отношению к новому режиму. Черт побери, все произошло слишком быстро, — добавила она. Начальник станции в Эр-Рияде был готов выехать в Багдад, но беседовать там ему не с кем. То же самое относилось и к нескольким дипломатам из Министерства иностранных дел Саудовской Аравии, поспешно разработавшим программу финансовой помощи новому правительству Ирака. Теперь и этого не потребуется.

— Я даже не подозревал, что они способны на подобное, — восхищенно покачал головой Эд Фоули, только что назначенный директором ЦРУ. — Чтобы убрать нашего приятеля, не потребовалось много времени, это верно, но так быстро и гладко убедить высшее военное руководство покинуть страну — кто бы мог это придумать?

— Вы правы, мистер Фоули, мне это сразу в голову не пришло, — согласился Васко. — Кто-то отлично сыграл роль посредника — но кто?

— Принимайтесь за дело, работнички, — распорядился Эд Фоули, глядя на сотрудников с кривой улыбкой. — Постарайтесь узнать что-нибудь и как можно быстрее.

* * *

Содержимое плоских стеклянных подносов под тусклыми лампами с защитой от ультрафиолетового излучения походило на какую-то отвратительную тушенку. Пока работы было немного — нужно было всего лишь поддерживать необходимые условия в помещении, а контроль за этим осуществляли несложные аналоговые приборы. Моуди с директором, облаченные в защитные костюмы, вошли в помещение, чтобы проверить, в каком состоянии находятся растущие культуры смертоносных вирусов. Две трети крови Жанны-Батисты были заморожены жидким азотом на случай, если их первая попытка воспроизвести вирусы Эбола-Маинги потерпит неудачу. Врачи проверили и многоэтапную систему вентиляции, поскольку теперь здание в буквальном смысле превратилось в фабрику смерти. Принятые предосторожности на первый взгляд могли показаться чрезмерными. Поскольку в помещении лаборатории были созданы самые благоприятные условия для развития и роста вирусов, за ее дверью армейские санитары обрызгивали дезинфицирующим составом каждый квадратный миллиметр поверхности, чтобы вирусы не проникли за пределы помещения. Так же тщательно фильтровался воздух, поступающий в помещение с растущими культурами. Иначе люди могли умертвить вирусы, способные убить их, допусти они хотя бы одну ошибку.

— Вы действительно считаете, что вирусы этого штамма могут переноситься по воздуху? — спросил директор.

— Как вы знаете, заирский штамм лихорадки Эбола-Маинги назван так по имени медсестры, которая заболела, несмотря на все обычные меры предосторожности. «Пациентка два», — он решил, что будет проще не называть ее по имени, — была отлично подготовленной медсестрой, имевшей опыт общения с жертвами лихорадки Эбола; она не делала инъекций и все-таки не знала, каким образом произошло заражение. Отсюда следует вывод — да, это возможно.

— Такой метод распространения мог бы оказаться весьма полезным, Моуди. — Директор говорил так тихо, что молодой врач с трудом расслышал его слова. Впрочем, сама мысль была достаточно ясной. — Можем провести испытания.

Это будет легче, подумал Моуди. Во всяком случае он не будет знать имена тех, кто подвергнутся испытаниям. Врач попытался еще раз продумать, прав ли он в отношении вируса. Может быть, «пациентка два» допустила ошибку и забыла о ней? Однако нет, он сам, как и сестра Мария-Магдалена, осмотрел тело мальчика в поисках следов инъекций, да и трудно предположить, чтобы Жанна-Батиста слизывала выделения с тела юного Бенедикта Мкузы, правда? Тогда что все это значит? Это значит, что штамм лихорадки Эбола-Маинги способен на протяжении некоторого времени выжить в воздухе, и в этом случае у них появилось потенциальное оружие, с которым никогда не сталкивался человек, более страшное, чем ядерное или химическое. В их распоряжении оказалось биологическое оружие, способное самостоятельно размножаться и передаваться его жертвами от одного человека к другому и так далее до тех пор, пока вспышка лихорадки не угаснет сама по себе. Такова участь всех эпидемий в конце концов. Почему здесь она должна быть другой?

Ведь не должна?

Моуди в задумчивости хотел потереть подбородок, поднял руку и наткнулся на пластик защитного шлема. Он не знал ответа на этот вопрос. В Заире и ряде других африканских стран, подверженных этому ужасному заболеванию, вспышки лихорадки Эбола, какими бы страшными они ни были, всегда гаснут сами по себе, несмотря на идеальные для смертоносного вируса условия окружающей среды. Но, с другой стороны, не могут не играть роли примитивность заирской жизни, отвратительные дороги и отсутствие транспортного сообщения. Лихорадка убивает человека, прежде чем он успевает далеко уйти от места заболевания. От лихорадки Эбола вымирают целые деревни, но вирус не распространяется дальше. Однако никто не знает, что случится при вспышке эпидемии в развитой стране. Теоретически можно заразить пассажиров авиалайнера, совершающего, скажем, международный рейс в аэропорт Кеннеди, в Нью-Йорк. Пассажиры выйдут из этого самолета и пересядут на другие. Может быть, они немедленно передадут вирусы лихорадки, чихая и кашляя, а может быть, и нет. Многие из них через несколько дней полетят другими рейсами, думая, что подхватили грипп, и тогда они распространят болезнь дальше, заражая других людей.

Разрастание эпидемии зависит только от времени и транспортных возможностей. Чем скорее болезнь распространяется от центра своего возникновения, тем дальше она уйдет и тем большие регионы она охватит. Существуют математические модели распространения эпидемических заболеваний, но все это теоретические расчеты, зависящие от множества переменных, каждая из которых может изменить результат по меньшей мере на порядок. Действительно, не приходится сомневаться, что со временем эпидемия угаснет. Но вопрос заключается в том, как быстро это произойдет? Это определит число инфицированных, успевших заразиться до того, как начнут действовать превентивные меры. Один процент населения, десять процентов или пятьдесят? Америка далеко не провинция. Взаимопроникающее общение для нее особенно характерно. А тут вирус с трехдневным инкубационным периодом, способный распространяться по воздуху... Насколько знал Моуди, такой модели никто не разрабатывал. Самая смертоносная вспышка заирской лихорадки Эбола в Киквите унесла меньше трехсот жизней, но ведь она пошла от одного несчастного лесоруба, распространилась на его семью, захватила соседей. Это значит, что наибольшего эффекта можно добиться, увеличив число очагов первоначального заболевания. Если удастся добиться этого, начало эпидемии лихорадки Эбола-Маинги в Америке будет настолько широким, что сделает недействительными любые обычные меры. Она будет распространяться не от одного человека и одной семьи, а от сотен — если не тысяч — людей и семей. Тогда в следующий этап окажутся вовлеченными уж сотни тысяч людей. К этому времени американцы почувствуют неладное, но останется возможность для еще одного этапа, при котором число зараженных увеличится на порядок и достигнет, возможно, миллионов. Тогда медицинские учреждения будут уже бессильны что-либо предпринять...

... Не исключено, что эпидемию вообще остановить не удастся. Никто не задумывался о возможных последствиях намеренного массового заражения весьма подвижного общества. Последствия будут глобальными в буквальном смысле этого слова. Впрочем, вряд ли. Почти наверняка этого не произойдет, решил Моуди, глядя через пластиковую маску шлема на покрытые крышками из армированного стекла подносы с отвратительной массой, в которой выращивалась культура смертоносного вируса. Первая генерация возбудителя лихорадки Эбола появилась от неизвестного носителя и убила маленького мальчика. Вторая — привела к смерти всего лишь единственной жертвы — везение ли тут, судьба или его собственная компетенция врача. Третья генерация растет у него на глазах. Сколько человек падет ее жертвой, пока неизвестно. Но затем последуют четвертая, пятая, шестая и, может быть, даже седьмая генерации, которые определят судьбу целого народа, врага его страны.

Теперь его не мучили угрызения совести. У сестры Жанны-Батисты были лицо, голос, наконец, жизнь, переплетавшаяся с его жизнью. Впредь он не допустит подобного. Она была неверной, но все-таки праведницей, и теперь ее душа унеслась к Аллаху — ведь Аллах поистине милосерден. Моуди молился за ее душу, Он несомненно не может не услышать его молитвы. Вряд ли в Америке или в другой западной стране найдется вторая такая праведная. Моуди отлично знал, что американцы ненавидят его страну и насмехаются над его религией. Конечно, у них есть имена и лица, но он не видел их и никогда не увидит; к тому же они за десять тысяч километров от него, и не составит труда выключить телевизор, чтобы не знать о последствиях катастрофы в лицах.

— Да, — согласился Моуди, — провести испытания будет несложно.

* * *

— Вот посмотрите, — сказал Джордж Уинстон, обращаясь к трем новым сенаторам, — если бы изготовлением автомобилей занималось федеральное правительство, самый обычный пикап «шевроле» стоил бы восемьдесят тысяч долларов, а заправлять его приходилось бы через каждые десять кварталов. Мы с вами, ребята, знаем, что такое бизнес. У нас получится куда лучше.

— Неужели все обстоит так плохо? — спросил старший (по алфавиту) сенатор из Коннектикута.

— Я могу познакомить вас со сравнительными производственными показателями. Если бы Детройт управлялся таким образом, мы все ездили бы на японских автомобилях. — Уинстон уперся пальцем в грудь сенатора, напомнив себе, что нужно продать свой «Мерседес-500 SEL» или хотя бы временно поставить его в гараж.

— Создалась ситуация вроде той, как если бы одному полицейскому поручили патрулировать восточную половину Лос-Анджелеса, — говорил Тони Бретано еще пяти новым сенаторам, два из которых представляли Калифорнию. — У меня недостаточно сил, чтобы справиться даже с одним крупным региональным конфликтом, а мы обязаны — на бумаге, разумеется, — успешно решать два таких конфликта одновременно, а еще направить миротворческие силы в какой-нибудь регион земного шара. Понимаете? Так вот, мне нужно преобразовать Министерство обороны таким образом, чтобы ведущую роль в нем играли военные, а остальные служащие поддерживали бы их, а не наоборот. Бухгалтеры и юристы полезны, но нам хватает их в министерствах юстиции и финансов. Что касается моей области, то мы нечто вроде полицейских, а у меня их не хватает для патрулирования улиц.

— Но как мы заплатим за все это? — спросил младший сенатор из Колорадо. Старший сенатор из Монтаны отсутствовал, занятый этим вечером в Голдене сбором средств для предвыборной кампании.

— Пентагон не занимается разработкой и производством вооружений. Нужно постоянно помнить об этом. На следующей неделе я получу полную оценку всего, в чем мы нуждаемся, и тогда отправлюсь на Капитолийский холм. Вместе с вами мы разберемся, как удовлетворить нужды Министерства обороны с наименьшими затратами.

— Теперь понимаешь, что я имел в виду? — негромко заметил ван Дамм, проходя за спиной Райана. — Пусть всем занимаются они. А ты просто улыбайся и делай вежливые замечания.

— То, что вы сказали, я считаю совершенно правильным, господин президент, — признал сенатор изОгайо, отпивая глоток бурбона с водой — теперь, когда камеры выключены, это можно было себе позволить. — Знаете, еще в школе я написал небольшой доклад о деятельности Цинцинната и...

— Да, конечно, нам нужно всегда помнить, что на первом месте для нас нужды страны, — кивнул Райан.

— Как вы ухитряетесь заниматься своей работой? Я хочу сказать, вы ведь по-прежнему проводите хирургические операции? — выразила свое восхищенное удивление супруга старшего сенатора из Висконсина.

— И обучаю студентов-медиков, что еще важнее, — улыбнулась Кэти, с тоской думая о том, что сейчас могла бы уже наверху закончить записи в историях болезней своих пациентов. Ну ничего, завтра в вертолете по пути в клинику у нее будет время на это. — Я никогда не прекращаю работу. Возвращать зрение... Иногда я сама снимаю повязки с глаз своих пациентов, и выражение на их лицах для меня лучшая награда в мире. Лучшая, — повторила она.

— Неужели лучшая, а как же я, милая? — Джек обнял ее за плечи. А вдруг это действительно принесет пользу, подумал он. Постарайся очаровать их, сказали ему Арни и Кэлли.

* * *

Дело сдвинулось. Полковник, отвечавший за охрану имамов, проводил их в мечеть и там, тронутый происходящим, помолился вместе с ними. По окончании обряда старший из имамов вступил с ним в беседу, вежливо и убедительно заговорил об одной из сур Священного Корана, и почувствовал, что нашел отклик в его душе. Полковник даже мысленно вернулся в юность, вспомнил отца, религиозного и благоверного человека. Имам знал, как следует устанавливать контакт с людьми, независимо от страны и культурных традиций. Следует дать им разговориться, повторять их собственные слова и таким образом направить беседу в нужное русло. Имам уже более сорока лет давал советы людям, которые обращались к нему в трудную минуту, и наставлял их в вопросах истинной веры, так что ему нетрудно было установить взаимопонимание с полковником, который незадолго до этого дал клятву убить всех пятерых заложников, как только получит приказ. Однако, выбирая преданного, благоверного офицера, иракские генералы просчитались, потому что именно такие люди склонны к самостоятельным и принципиальным действиям, они легче поддаются новым убеждениям, особенно если видят преимущества их перед теми, которым они следовали раньше. Так и в этом случае исход был очевиден. У ислама древняя и благородная история, и ни одна из его лучших традиций не имела отношения к умирающему режиму, которому присягал полковник.

— Должно быть, вам было очень трудно воевать в болотах, — заметил имам, когда разговор коснулся отношений между двумя исламскими государствами.

— Война — всегда зло. Мне никогда не доставляло удовольствия убивать людей, — признался полковник. Он напоминал католика на исповеди. Глаза его наполнились слезами, и он поведал имаму о некоторых своих поступках, которые его заставляли совершать за последние годы. Теперь он начал понимать, что его сердце ожесточилось, он перестал отличать невиновных от преступников, справедливость от злодейства, делал то, что ему приказывали, и вовсе не потому, что считал такие приказы правильными. Теперь он отчетливо понимал это.

— Человеку свойственно ошибаться, но, следуя словам пророка, мы всегда можем вернуться к милосердному Богу. Люди склонны забывать свой долг, однако Аллах никогда не забывает о своем. — Имам коснулся руки офицера. — Мне кажется, ваши молитвы, обращенные к Аллаху, будут продолжаться и дальше. Мы будем вместе молиться Ему, и мир снизойдет на вашу душу.

После этого остальное было просто. Узнав, что генералы покидают страну, полковник понял: у него есть две разумные причины, чтобы сотрудничать с Ираном. Он не хотел умирать и был готов следовать воле Аллаха, для того чтобы, оставшись в живых, служить новому режиму. Демонстрируя свою преданность, полковник собрал две роты солдат, которые встретились с имамами и получили наставления. Для солдат все было еще проще. От них требовалось одно: выполнять приказы офицеров. Мысль о неповиновении даже не пришла в голову ни одному из них.

В Багдаде стемнело, и во многих больших домах солдаты ударами ног выбивали двери. Некоторые из жильцов еще не спали. Некоторые — уже забылись в пьяном сне. Им всем приказывали собирать вещи и убираться куда глаза глядят. Обитатели зажиточных домов слишком поздно поняли, что происходит вокруг, и это в городе, где минутное промедление было границей между жизнью в довольстве и жестокой смертью. Кто-то попытался сопротивляться, одного, кто делал это особенно успешно, просто вместе с женой перерезали пополам длинной очередью из АК-47. Но большинство прямо босиком вывели из своих домов к стоящим наготове грузовикам. Они шли, опустив головы и глядя на тротуар, зная, чем закончится для них эта драма.

* * *

Оперативные радиопереговоры велись открытым текстом по каналу УВЧ, и, несмотря на слабую слышимость, радиостанция «След бури», которая находилась ближе к Багдаду, принимала их. Назывались имена арестованных, причем они повторялись по несколько раз, когда группы, выделенные для этой цели, докладывали в штаб о выполнении задания. Это облегчило работу постам сбора электронной информации, расположенным у границы и в военном городке короля Халеда. Дежурные офицеры вызвали своих командиров, и донесения с грифом «молния» были отправлены через спутники связи.

Райан только проводил последнего сенатора, когда к нему подошла Андреа Прайс.

— Эти туфли просто убивают меня, а завтра мне... — начала Кэти и замолчала.

— Поступили срочные сообщения, сэр.

— Ирак? — спросил Джек.

— Да, господин президент.

— Я еще немного задержусь. — Президент поцеловал жену. У Кэти не было выбора. Она кивнула и направилась к лифту, который держал наготове один из служащих. Дети уже легли спать. Они закончили домашние задания, порой, наверно, не без помощи телохранителей. Джек повернул направо, спустился по лестнице, снова направо, вышел из здания и вошел в Западное крыло, где находился ситуационный центр.

— Говорите, — приказал президент.

— Началось, — произнес Эд Фоули с экрана на стене. Сейчас им оставалось только одно — ждать.

* * *

Национальное телевидение Ирака приветствовало наступление нового дня и новой реальности. Это стало очевидным, когда ведущие служб новостей начали свои ежедневные передачи с обращения к Аллаху. Подобное случалось и раньше, но впервые делалось с таким энтузиазмом.

— Пусть бы осталась прежняя религия, мне она вполне подходит, — заметил главный сержант на радиостанции «Пальма». Передачи велись по всей стране и повторялись ретрансляторами в Басре. Он повернулся и позвал:

— Майор Сабах?

— Слышу, сержант, слышу, — кивнул кувейтский офицер и подошел к оператору. Теперь сомневаться не приходилось. Это только его начальники могли не верить. Они просто не чувствовали пульса врага так отчетливо, как он, думали больше о политике, чем об идеологии. Майор посмотрел на часы. Только часа через два они займут места в своих кабинетах, и звонить им сейчас, настаивая, чтобы они приехали пораньше, не имело смысла. Да и спешка уже ничего не изменит. Плотина прорвана, и в брешь хлынула вода. Время, когда подобное развитие событий можно было остановить, упущено, если оно вообще существовало.

Власть в Ираке перешла в руки военных, сообщили по телевидению. Это прозвучало так внушительно, словно подобного никогда раньше не случалось. Сформирован совет революционного правосудия. Виновные в преступлениях против народа (отличная универсальная фраза, ничего не значащая, но понятная для всех) арестованы и предстанут перед судом своих соотечественников. Телевидение призвало народ к спокойствию, потому что сейчас страна нуждается в нем больше всего. Завтрашний день станет национальным праздником. Работать будут лишь те, кто заняты на непрерывном производстве в интересах всего общества. Что касается остальных граждан, их призвали посвятить день молитвам и обратиться к Аллаху с просьбой о примирении. В своем обращении к другим странам новый режим обещал им мир. Они могут провести весь день с мыслью об этом.

* * *

Дарейи уже все продумал. Ему удалось поспать три часа, прежде чем он приступил к утренним молитвам. Он давно понял, что с годами организм требует все меньше и меньше сна. Возможно, это инстинктивная реакция тела — раз времени осталось мало, нельзя тратить драгоценные часы на отдых. Но все же сон не исключишь, и сегодня ранним утром, перед пробуждением, ему снились львы. Мертвые львы. Прежде лев был символом шахского величия, и тут Бадрейн несомненно прав. И льва можно убить. В Иране — древней Персии — когда-то водились настоящие львы, но их давно истребили. Символических львов династии Пехлеви также ликвидировали. Терпением и жестокостью. И тут аятолла сыграл немалую роль. Его поступки не всегда были милосердными. По приказу и под наблюдением Дарейи произошел жесточайший акт уничтожения кинотеатра, полного зрителей, которые больше интересовались западным развратом, чем Истинной Верой. Кинотеатр забросали бутылками с горючей смесью, и сотни людей погибли страшной смертью в огне. Но это был необходимый шаг на пути возвращения его страны и его народа к Истинной Вере. Он сожалел об этом прискорбном эпизоде и часто молил Аллаха о прощении за гибель стольких жизней, но не испытывал угрызений совести. Он был инструментом Веры, а Святой Коран сам говорил о необходимости войны, Священной Войны в защиту Истинной Веры.

Еще одним даром Персии миру — хотя некоторые утверждали, Индии, — была игра в шахматы, которую Дарейи полюбил еще ребенком. Даже само название «шах и мат», означающее конец партии, пришло из персидского «шахмат» — «король мертв». В реальной жизни аятолла помог добиться этой цели, и хотя Дарейи уже давно не сидел за шахматной доской, он отчетливо помнил, что хороший игрок обдумывает не один ход за другим, а заглядывает вперед на несколько ходов. Но в шахматах, как и в жизни, противник иногда может угадать твой следующий ход; особенно когда играешь с искусным противником, а не считать его таковым просто опасно. Однако, заглядывая на несколько ходов вперед, труднее оценивать происходящее, и тогда способный ясно оценивать позицию противник теряет преимущество благодаря твоей блестящей тактике, лишается фигур, свободы выбора и подчиняется твоей воле. В результате у него не остается иного выбора, как сдать партию. Именно это происходило в Ираке до сегодняшнего утра. Противники Дарейи — а их было немало — сдали партию и скрылись из страны. Аятолла не препятствовал им в этом. Разумеется, удовольствие гораздо больше, когда противник не может скрыться, но смысл шахматной партии не в удовольствии, а в победе, а чтобы добиться победы, ты должен видеть дальше и думать быстрее противника. При этом каждый — именно каждый — следующий ход становится для него неожиданным, приводит противника в замешательство, ставит в тупик, заставляет задумываться и тратить на это время, а в шахматах, как и в жизни, время ограниченно. Все это происходит в уме и никак не зависит от тела.

Судя по всему, то же самое относится и ко львам. Даже такое могучее животное могут привести в замешательство гораздо более слабые хищники, если время и ситуация выбраны правильно. Сейчас это одновременно урок и задача. Закончив утренние молитвы, Дарейи вызвал к себе Бадрейна. Хотя этот человек и намного моложе его, он оказался искусным тактиком и умело руководил сбором информации. Ему нужно работать под руководством хорошего стратега, тогда он способен принести немалую пользу.

* * *

После часового совещания с ведущими экспертами страны было решено, что президент не может сейчас предпринять никаких мер. Следующий этап заключался лишь в том, чтобы выжидать и следить за тем, как станут разворачиваться события. Это по силам всякому, но лучшие эксперты Америки способны наблюдать и делать выводы чуть быстрее остальных — по крайней мере так считали они сами. Все это, разумеется, будет сделано для президента, и потому Райан покинул ситуационный центр и, поднявшись по ступенькам, вышел наружу. На Южную лужайку падали капли холодного дождя, а с крыши над дорожкой, ведущей в главное здание, уже сбегали струйки воды. День обещал быть ветренными — типично для наступающего марта, который всегда начинался с львиных замашек, а потом превращался в ягненка. Во всяком случае так гласила пословица. Пока же погода была просто мрачной, как бы ни питал дождь землю, приходящую в себя после холодной тяжелой зимы.

— Теперь сойдет последний снег, — послышался голос Андреа Прайс, которая удивилась сама себе, неожиданно обратившись к своему боссу.

Райан посмотрел на нее с улыбкой.

— Вы работаете с большим напряжением, чем я, агент Прайс, особенно для...

— Женщины? — устало улыбнулась она.

— Это, должно быть, проявление мужского шовинизма. Извините, мэм. Мне сейчас так захотелось закурить. Я бросил несколько лет назад — Кэти заставила, причем не сразу, — откровенно признался Джек. — Нелегко, когда у тебя жена врач.

— Вообще нелегко жить с кем угодно. — Прайс отдавала всю себя работе, хотя позади у нее были две неудачные попытки замужества. Ее проблема, если так можно это назвать, заключалась в том, что она была слишком предана долгу, а считалось, что это свойственно только мужчинам. Такое обстоятельство на первый взгляд казалось простым, но оба избранника — первый был адвокатом, а второй — специалистом по рекламе — так и не сумели его понять.

— Почему мы так поступаем, Андреа? — спросил Райан. Специальный агент не могла ответить на этот вопрос. Президент страны для нее являл собой образ «отца». Это от него ожидали ответа, но, проведя много лет в президентской охране, она знала, что все не так просто. У ее отца всегда были наготове ответы на все вопросы, или, может, так ей казалось в детстве. Затем она выросла, окончила Колледж, стала агентом Секретной службы и быстро продвинулась по этой крутой и скользкой лестнице, и со временем каким-то образом потеряла из виду цель жизни. И вот она достигла профессиональной вершины, находилась рядом с «отцом нации» и только теперь поняла, что жизнь не позволяет человеку узнать, что же ему необходимо на самом деле. Ее работа была достаточно трудной, но ее же не сравнить с обязанностями президента. Может быть, президентом должен быть кто-то другой, а не честный и скромный джентльмен, каким является Джон Патрик Райан. Может быть, с этими обязанностями лучше справился бы какой-нибудь крутой сукин сын...

— Значит, у вас нет ответа? — улыбнулся Райан, глядя на пелену падающего дождя. — А я думал, вы скажете, что кто-то должен заниматься этим. Боже милостивый, я только что пытался соблазнить новых сенаторов. Вы понимаете, что я имею в виду? Соблазнить, — повторил Джек. — Словно они девушки или вроде того, а я — мужчина и хочу затащить их в постель. А ведь я сам не имею ни о чем самого гребаного представления. — Он замолчал и покачал головой, удивленный собственными словами. — Извините меня, Андреа.

— Можете не извиняться, господин президент. Вы не первый президент, от которого я слышу это слово.

— И у кого спросить совета? — задал риторический вопрос Райан. — Раньше я говорил с отцом, затем с Джеймсом Гриром, когда работал у него, после этого с Роджером — еще несколько недель назад. А теперь все спрашивают меня. Знаете, в офицерской школе в Куантико мне внушали, что трудность обязанностей командира в том, что тебе одному приходится принимать решения. Боже мой, как они были правы! Как правы!

— У вас такая хорошая жена, сэр, — напомнила ему Прайс, и в ее голосе невольно прозвучала зависть к семейному человеку.

— Всегда должен быть кто-то, кто умнее тебя, человек, к которому ты обращаешься, когда не уверен в чем-нибудь. А теперь обращаются ко мне. А у меня не хватает на то ума. — Райан сделал паузу, только сейчас поняв, что сказала Прайс. — Вы правы, но Кэти занята своей работой, и я не вправе взваливать на нее дополнительные проблемы.

— Вы действительно шовинист, босс, — не удержалась от улыбки Прайс.

При этих словах он резко повернулся к ней.

— Вы забываетесь, мисс Прайс! — Его голос казался раздраженным, но тут же президент рассмеялся. — Только не говорите репортерам, что я придерживаюсь такой точки зрения.

— Сэр, я не говорю репортерам, даже как пройти в туалет.

— Что там у нас на завтра? — зевнул президент.

— Весь день вы проведете у себя в кабинете. Думаю, события в Ираке нарушат ваше утреннее расписание. Я уеду рано утром и вернусь после обеда. Я намерена проверить, как охраняют детей. А еще предстоит совещание, надо найти способ доставлять «Хирурга» на работу и обратно без вертолета...

— Забавно, правда? — заметил Райан.

— Секретная служба еще никогда не сталкивалась с проблемой первой леди, занимающейся настоящим делом.

— Вот у нее действительно настоящее дело, черт побери! Она зарабатывает больше меня, и так уже последние десять лет, за исключением того времени, когда я занимался биржевыми операциями на Уолл-стрите. Газеты еще не узнали и об этом. Она — отличный врач.

Прайс заметила, что он начал путаться в словах. Президент слишком устал, чтобы ясно мыслить. Ну что ж, такое случается и с президентами. Вот почему она всегда рядом.

— По словам Роя, ее пациенты души в ней не чают. Словом, я собираюсь проверить, как ведется охрана ваших детей, — обычная мера предосторожности, сэр, ведь я несу ответственность за безопасность всей вашей семьи. Агент Раман всю первую половину дня будет недалеко от вас. Мы решили продвинуть его. Он отлично проявил себя, — добавила Андреа.

— Тот самый, что в первую ночь накинул на меня плащ пожарника, чтобы я не выделялся среди других у развалин Капитолия?

— Вы заметили это? — удивилась специальный агент. Президент повернулся и направился к Белому дому. На его лице была улыбка изнеможения, но, несмотря на это, голубые глаза насмешливо сверкнули, когда он посмотрел на своего главного телохранителя.

— Не считайте меня таким уж глупым, Андреа. Нет, решила она, все-таки Джек Райан на посту президента лучше, чем какой-нибудь крутой сукин сын.

Глава 21 Взаимоотношения

Патрик О'Дей женился уже в зрелом возрасте и стал вдовцом после неожиданного и жестокого несчастья, разрушившего его счастливую семейную жизнь, которая длилась всего шестнадцать месяцев. Его жена Дебора служила агентом ФБР и работала в исследовательском отделе. Она была судебно-медицинским экспертом, и потому ей приходилось постоянно выезжать в командировки. И вот однажды вечером по пути в Колорадо-Спрингс ее самолет врезался в землю по причинам, которые так и не удалось установить. Это была ее первая командировка после родов, и она оставила мужу дочку Меган четырнадцати недель отроду.

Сейчас Меган было два с половиной года, и инспектор О'Дей все еще не решил, что сказать ей об исчезновении матери. У него были видеокассеты и фотографии, но разве он мог указать пальцем на квадратик фотобумаги или синий экран и сказать дочери:

«Вот это мама»? А вдруг она подумает, что вся жизнь является чем-то искусственным? Как это подействует на ее развитие? Это были вопросы в жизни человека, работа которого заключалась в том, чтобы все время находить ответы. Отцовство, навязанное ему судьбой, заставило его еще больше полюбить свою дочь, и это на вершине профессиональной карьеры, в течение которой он шесть раз решал исход попыток киднэппинга. Огромный мужчина ростом шесть футов четыре дюйма и весом двести фунтов, подтянутый, из одних мускулов и сухожилий, он послушно сбрил усы а ля Сапата[137] по требованию руководства ФБР, но, будучи самым крутым из крутых агентов, так любил свою маленькую дочь, что его коллеги, знай они об этом, хихикали бы за его спиной. У девочки были светлые длинные волосы, похожие на шелк, и каждое утро он расчесывал их, после того как надевал на нее яркую детскую одежду и помогал зашнуровать крошечные кроссовки. Меган папа казался огромным защитником-медведем, который возвышался над ней, уходя головой в голубое небо, и подхватывал с пола, чтобы она могла обнять его за шею, с такой силой, словно ее уносила ракета.

— Ой! — воскликнул отец. — Ты едва меня не задушила!

— Очень больно? — спросила Меган с притворной тревогой. Все это было частью их утреннего ритуала.

— На этот раз не очень, — улыбнулся отец. Он опустил ее на пол, вывел из дома и открыл дверцу своего замызганного пикапа. Там он усадил ее в детское креслице, прикрепленное к спинке сидения, тщательно пристегнул ремни и рядом положил коробку с ее ланчем и одеяльцем. Часы показывали половину седьмого. Сегодня они ехали в новый детский сад. О'Дей не мог отправиться в путь, не посмотрев на Меган, крошечную копию своей матери, отчего всякий раз кусал губы, закрывал глаза и качал головой, снова и снова пытаясь понять, почему «Боинг-737» внезапно накренился и рухнул на землю с его женой в кресле 18-F.

Новый детский сад удобно располагался по пути на службу, и его настоятельно рекомендовали соседи, которые оставляли там своих мальчиков-близнецов. О'Дей повернул на Ритчи-хайуэй и поставил пикап напротив кафе «7-одиннадцать», чтобы купить там пинту кофе, который он выпьет уже по пути в Вашингтон, на шоссе 50. Значит, название детского сада «Гигантские шаги» — совсем неплохо.

Чертовски трудный способ зарабатывать на жизнь, подумал Пэт, выходя из машины. Марлен Даггетт каждое утро приезжает к шести утра, чтобы принять детей чиновников, едущих в Вашингтон. А сегодня она даже вышла навстречу, чтобы приветствовать новую гостью.

— Здравствуйте, мистер О'Дей! Это и есть Меган?! — воскликнула воспитательница с поразительным для столь раннего часа энтузиазмом. Девочка недоверчиво взглянула на нее, посмотрела на отца и тут же повернулась, увидев нечто особенное.

— Видишь, его тоже зовут Меган. Это твой медвежонок, и он ждал тебя весь день.

— О-о! — Девочка схватила мохнатого коричневого медвежонка и прижала к себе. — Здравствуй!

Миссис Даггетт посмотрела на агента ФБР с выражением, которое гласило: «Это действует неизменно».

— Вы привезли то, о чем мы говорили?

— Вот они, мэм, — сказал О'Дей, передавая ей бланки, которые заполнил накануне. У Меган не было никаких медицинских противопоказаний, никакой аллергии к лекарствам, молоку или пище; да, говорилось в документах, в случае крайней необходимости вы можете отвезти ее в местную больницу; здесь же приводился служебный номер телефона и адрес, номер пейджера, телефонные номера его родителей и родителей Деборы, которые были отличными бабушкой и дедушкой. Действительно, садик «Гигантские шаги» был очень хорошо организованным детским учреждением. Насколько хорошо организованным, О'Дей не знал, потому что миссис Даггетт обещала никому этого не говорить. Не знал он и того, что Секретная служба произвела его проверку.

— Ну что ж, мисс Меган, думаю, пришло время поиграть и познакомиться с другими детьми. — Воспитательница посмотрела на инспектора ФБР. — Не беспокойтесь, все будет хорошо.

О'Дей вернулся к своему пикапу, испытывая сердечную боль — это случалось всегда, когда он оставлял свою дочь — неважно где и неважно когда, — и пересек шоссе, чтобы зайти в «7-одиннадцать» за пинтой кофе. В девять часов у него было запланировано совещание, на котором предполагалось обсудить дальнейшие детали расследования авиакатастрофы — оставалось лишь подвести последние итоги, — а потом предстоял скучный рабочий день, единственным преимуществом которого было то, что он сможет вовремя заехать за дочерью. Через сорок минут он въехал на стоянку штаб-квартиры ФБР на Десятой улице и Пенсильвания-авеню. Его должность инспектора по особым поручениям давала право на закрепленное за ним здесь место. Это утро он начнет со стрельбища, которое находилось в подвале огромного здания.

Еще будучи бойскаутом, Пэт О'Дей проявил себя великолепным стрелком, а теперь стал еще и «старшим инструктором по стрельбе» для сотрудников нескольких полевых отделений ФБР. Это означало, что руководители этих отделений приглашали его контролировать стрелковую подготовку остальных агентов, всегда составляющую важную часть подготовки полицейских, хотя мало кому из них приходилось стрелять на поражение из табельных пистолетов.

В это время дня стрельбище редко бывало занято — он приехал в 7.25, — и инспектор выбрал две коробки патронов с пулями, имеющими полые головки, для своего тяжелого пистолета «Смит-Вессон 1076» десятимиллилиметрового калибра, взял две обычные мишени типа "Q" и пару предохранительных наушников. Мишень представляла собой обычную белую картонную панель с нанесенными на нее очертаниями человеческого тела. Очертания были очень грубыми и походили на большую молочную флягу, а примерно в том месте, где у человека располагается сердце, красовалась буква "Q". Он прицепил металлической прищепкой первую мишень к тросу, ведущему в дальнюю часть тира, установил расстояние в тридцать футов и нажал на кнопку. Мишень, удаляясь, заскользила по тросу, а О'Дей отбросил все мысли о предстоящей стрельбе, переключившись на спортивную страницу газеты и новый стартовый состав бейсбольной команды «Ориолес», которая находилась сейчас в весеннем тренировочном лагере. Мишень остановилась на расстоянии тридцати футов и повернулась к инструктору ребром, став почти невидимой. Она будет автоматически поворачиваться к стрелку на несколько секунд, которые можно запрограммировать, но О'Дей не глядя нажал на кнопку, так что не знал, как долго мишень останется повернутой в его сторону. Теперь его мысли изменились. Там, в конце тира, стоит преступник. Настоящий преступник. Осужденный уже несколько раз, он совершил новое преступление, теперь его выследили и загнали в угол. По его словам, переданным полиции осведомителями, он поклялся, что больше никогда не вернется в тюрьму. За свою долгую карьеру инспектор О'Дей не раз слышал подобные заявления и всегда, если это было возможно, предоставлял преступникам возможность сдержать данную ими клятву. Однако все они не выдерживали, бросали оружие, мочились в штаны и даже плакали, когда оказывались перед лицом настоящей опасности вместо воображаемой, о которой так просто говорить за кружкой пива в баре. Только не на этот раз. Сейчас перед ним преступник, действительно собирающийся сдержать слово. Он захватил ребенка в качестве заложника. Может быть, даже Меган, его маленькую девочку. При этой мысли глаза Пэта сузились. В кинофильмах преступник требовал от полицейского, чтобы тот бросил оружие, но в этом случае можно было гарантировать, что дело кончится мертвым полицейским и мертвым заложником, поэтому в реальной жизни с преступником начинали переговоры. Ты стараешься говорить спокойно и рассудительно, ждешь момента, когда он на мгновение ослабит бдительность и дуло пистолета чуть опустится, отойдя от головы заложника. На это могут потребоваться часы, но рано или поздно...

Таймер щелкнул, и мишень повернулась к инспектору. Правая рука О'Дея молнией метнулась к пистолету и выхватила его из кобуры. Одновременно правая нога сделала шаг назад, поворот и наклон, левая рука обхватывает правую, сжимая рукоятку пистолета, когда он еще на полпути к положению для стрельбы. Его глаза увидели мушку в тот самый миг, когда она поравнялась с головой цели, и тут же указательный палец дважды нажал на спусковой крючок с такой быстротой, что вылетевшие гильзы оказались в воздухе одновременно. На профессиональном жаргоне это называлось «двойным ударом», О'Дей практиковался в нем много лет, и вот теперь звуки двух выстрелов почти слились в один, двойное эхо едва успело отразиться от стальной задней стенки, когда латунные гильзы со звоном упали на бетонный пол. Но в голове мишени появились два отверстия, совсем рядом, чуть выше того места, где у человека должна быть переносица. Мишень снова повернулась ребром, предоставив О'Дею меньше секунды для стрельбы. Казалось, тело преступника рухнуло на пол. Вот так.

— Молодец, Текс, ты прикончил его. Инспектор повернулся, услышав знакомый голос, разрушивший его фантастический мир.

— Доброе утро, директор.

— Привет, Пэт. — Мюррей зевнул, в левой руке он держал предохранительные наушники. — Чертовски быстро. Отрабатываешь сценарий освобождения заложника?

— Я всегда стараюсь исходить из худшей ситуации.

— Значит, твоя маленькая девочка, — кивнул Мюррей. Так поступали все агенты ФБР — образ заложника должен быть особенно важным в их воображении. — Ну хорошо, ты прикончил его. А теперь покажи снова, — приказал директор. Ему хотелось понаблюдать за техникой О'Дея, потому что всегда есть чему поучиться. После второй серии выстрелов во лбу мишени оказалось одно — на первый взгляд — широкое отверстие, куда попали обе пули. Действия инспектора показались Мюррею весьма впечатляющими, хотя он и сам считался отличным стрелком. — Пожалуй, мне следует чаще практиковаться, — признался он.

Теперь инспектор позволил себе чуть расслабиться. Если ты способен сделать такое первым же выстрелом, едва приехав на стрельбище — а О'Дей попал точно в цель всеми четырьмя пулями, — значит, у тебя по-прежнему твердая рука и меткий глаз. Через две минуты голова мишени была изрешечена двадцатью пулями. Мюррей, стоявший на соседней позиции, пользовался при стрельбе обычной техникой Джефа Купера — два быстрых выстрела в грудь, за которыми следовал тщательно выверенный выстрел в голову. Когда оба убедились, что могут в любой момент поразить противника, настало время обсудить события предстоящего дня.

— Есть что-нибудь новое? — спросил директор ФБР.

— Нет, сэр. Предстоит еще несколько собеседований в связи с авиалайнером «Джал», разрушившим Капитолий, но мы не ждем ничего неожиданного.

— Адело Келти?

О'Дей пожал плечами. Ему не позволяли вмешиваться в это расследование, которое вел отдел внутренней безопасности ФБР, но он по-прежнему получал материалы с ежедневными итогами. О ходе расследования такой важности нужно было докладывать кому-то, и хотя само расследование полностью велось агентами внутренней безопасности, сводки с полученными сведениями поступали лично директору ФБР и распространялись среди его инспекторов по особым поручениям.

— Понимаешь, Дэн, в кабинет госсекретаря Хансона входило и выходило столько людей, что любой мог унести это письмо — если оно вообще существовало. Впрочем, наши люди считают, что Келти все-таки приносил письмо. По крайней мере, Хансон говорил об этом.

— Думаю, все это стихнет само по себе, — заметил Мюррей.

* * *

— Доброе утро, господин президент.

Наступило очередное утро, полное обычной ежедневной рутины. Кэти на работе. Райан вышел из своих апартаментов одетый, в костюме и при галстуке, причем в застегнутом пиджаке, что было необычным для него, по крайней мере до того, как он переселился в Белый дом, в туфлях, до блеска начищенных камердинером. Правда, Джек все еще не считал это здание своим домом. Скорее оно напоминало отель или покои для особо важных персон, в которых ему доводилось жить, разъезжая по делам ЦРУ, хотя здесь они были более роскошными, равно как и обслуживание — высшего класса.

— Вас зовут Раман? — спросил президент.

— Да, сэр, — ответил специальный агент Ареф Раман. Он был шести футов ростом, с массивным телом тяжелоатлета, хотя последнее могло объясняться бронежилетом, который носили многие агенты личной охраны президента. Райан решил, что агенту лет тридцать пять — тридцать шесть. Приятное лицо жителя Средиземноморья, смущенная улыбка и синие глаза, как у Кэти.

— "Фехтовальщик" вышел, — произнес Раман в микрофон на лацкане пиджака. — Направляется в кабинет.

— Раман — что это за имя? Откуда вы родом? — спросил Джек по пути к лифту.

— Моя мать из Ливана, отец — иранец. Мы приехали сюда в 1979 году, когда зашатался шахский режим. Отец принадлежал к высшим кругам.

— Что вы думаете о ситуации в Ираке? — спросил президент.

— Сэр, я даже родной язык почти забыл. — Агент улыбнулся. — Вот если вы спросите меня о том, кто способен победить в финальных играх студенческого чемпионата по баскетболу, мой ответ будет более уверенным.

— Кентукки, — решительно произнес Райан. Лифт в Белом доме был старомодным, с черными потертыми кнопками на панели. Президенту не разрешалось прикасаться к ним — за него это делали охранники.

— Орегон точно дойдет до финала. В этом я никогда не ошибаюсь, сэр. Спросите у других агентов. Три года выигрываю все ставки. Теперь никто не хочет держать со мной пари. В финале будут играть команды Орегона и Дьюка — это мой университет, — а победу одержит Орегон с разрывом в шесть-восемь очков. Ну, может быть, разрыв будет чуть меньше, если Масео Ролингз сыграет удачно, — добавил Раман.

— Какой была ваша специализация в Дьюке?

— Вступление в юриспруденцию, но потом я решил, что не хочу быть юристом. Вообще-то считаю, что у преступников не должно быть никаких прав, поэтому стал полицейским и поступил в Секретную службу.

— Женаты? — Райану хотелось как можно больше знать об окружающих его людях. С одной стороны, к этому его подталкивала элементарная вежливость. С другой — эти люди принесли присягу защищать его жизнь, и он не мог обращаться с ними, как с простыми подчиненными.

— Нет, не нашел подходящей девушки — пока не нашел.

— Вы мусульманин?

— Родители были мусульманами, но после того как я увидел, сколько неприятностей принесла им религия, я... — Он ухмыльнулся. — Если вы поинтересуетесь у кого-либо из агентов моей религией, вам скажут, что это баскетбол. Я никогда не пропускаю матчей Дьюка, передаваемых по телевидению. Мне чертовски жаль, что в этом сезоне Орегон так силен. Но тут уж ничего не поделаешь.

Президент засмеялся, почувствовав убедительность такого заявления.

— Значит, фамилия у вас Раман, а имя?

— Ареф, но все зовут меня Джефом. Легче произносить, — объяснил Раман, и в этот момент двери лифта открылись. Агент сделал шаг вперед и остановился в середине дверного проема, закрыв своим телом президента. Перед дверями лифта стоял сотрудник отделения Секретной службы, одетый в форму, и еще два агента в штатском. Раман знал в лицо каждого из них. Он кивнул и пошел вперед. Райан последовал за ним. Шествие замыкали остальные агенты. Через несколько шагов они повернули на запад, мимо узкого коридора, ведущего к кегельбану и столярной мастерской.

— О'кей, Джеф, сегодня у нас легкий день, — сказал ему Райан, хотя в этом не было необходимости. Агенты Секретной службы знакомились с программой дня президента раньше его самого.

— Легкий для нас, сэр.

В Овальном кабинете все уже собрались в ожидании президента. Муж и жена Фоули, Берт Васко, Скотт Адлер и еще один человек. Когда президент вошел, все встали. Они уже подверглись осмотру на наличие скрытого оружия и радиоактивных материалов.

— Привет, Бен! — воскликнул Джек. Он подошел к письменному столу, положил на него бумаги, которые принес с собой, и присоединился к гостям.

— Здравствуйте, господин президент, — с улыбкой ответил доктор Бен Гудли.

— Бен подготовил обзор и проведет утренний брифинг, — объяснил Эд Фоули.

Поскольку не все утренние гости входили в число ближайших сотрудников президента, Раман остался в кабинете на случай, если кому-то придет в голову безумная мысль перемахнуть через кофейный столик и попытаться задушить президента. Вовсе не обязательно принести с собой оружие, чтобы вызвать чью-то смерть. Достаточно нескольких недель подготовки в школе боевых единоборств, чтобы крепкий мужчина приобрел навыки прикончить противника, не ожидающего нападения. Поэтому телохранители президента были вооружены не только пистолетами, но и полицейскими дубинками, которые представляли собой выдвигающиеся друг из друга отрезки стальных труб. Раман наблюдал за тем, как этот Гудли — офицер национальной безопасности с удостоверением сотрудника ЦРУ — передал президенту несколько страниц, содержащих материалы брифинга. Подобно многим агентам Секретной службы, он видел и слышал почти все происходящее в Белом доме. Бумажный ярлычок со словами «Только для глаз президента», приклеенный к папке, содержащей особо важные документы, не мог означать буквально то, что на нем напечатано. В кабинете почти всегда находился кто-то еще, и хотя агенты личной охраны президента заявляли, что не обращают на это внимания, будто ничего не видят и не слышат, эта фраза всего лишь означала, что они стараются не обсуждать друг с другом содержание секретных материалов. Вот почему никак нельзя было утверждать, что они не слышат и не запоминают происходящих здесь разговоров. Подготовка агентов как раз и заключается в том, чтобы все видеть, слышать и запоминать. В конце концов, им платят за это.

В этом смысле, подумал Раман, он является идеальным шпионом. Пройдя подготовку в полицейской академии Соединенных Штатов и став сотрудником правоохранительных органов, он блестяще проявил себя на оперативной работе, особенно при расследовании дел, связанных с подделкой банкнот. Он был отличным стрелком и человеком, способным исключительно четко мыслить. Это свойство проявилось у него уже с первых лет учебы; Раман закончил университет summa cum laude — с высшим почетным отличием. За время обучения он получал только оценки "А" и к тому же входил в сборную по борьбе. Для следователя важно иметь хорошую память, а память у Рамана была блестящей. Более того, фотографической — стоило ему посмотреть на страницу, и он полностью запоминал ее содержание. Этот талант и привлек внимание руководства Секретной службы уже в начале его карьеры, потому что агенты, охраняющие президента, должны обладать способностью запоминать лица и мгновенно выбирать подозрительное из множества фотографий, которые они носят с собой, когда босс отправляется общаться с народом и пожимать людям руки. При администрации Фаулера Раман занимал положение на самых нижних ступенях иерархии Секретной службы. Его временно перевели в личную охрану президента из полевого отделения в Сент-Луисе, чтобы присутствовать на банкете, целью которого был сбор средств на избирательную кампанию. Там Раман мгновенно опознал и задержал человека, подозреваемого в том, что он преследует президента. При обыске в кармане арестованного был найден пистолет двадцать второго калибра. Раман схватил потенциального преступника и вывел его из толпы так быстро и незаметно, что это обстоятельство и последующий перевод подозреваемого в психиатрическую лечебницу штата Миссури даже не стали достоянием средств массовой информации — именно к этому обычно и стремится Секретная служба. Стало ясно, что молодой агент заслуживает назначения в личную охрану президента. Тогдашний директор Секретной службы Соединенных Штатов решил пересмотреть вопрос о месте службы Рамана, и вскоре после того, как Роджер Дарлинг стал президентом по уходе Фаулера в отставку, отличившегося сотрудника перевели в охрану Белого дома. Являясь младшим агентом личной охраны, он проводил бесчисленные часы на отведенном ему посту, бежал рядом с президентским лимузином и постепенно продвигался вверх, достаточно быстро для столь молодого агента. Раман выполнял свои изнурительные обязанности без единой жалобы, только время от времени от него можно было услышать, что, являясь иммигрантом, он особенно хорошо понимает, насколько важную роль играет Америка, и подобно тому как его древние предки служили великому царю Дарию в составе гвардии «бессмертных», считает за честь сделать то же самое для усыновившей его страны. Все оказалось так просто, гораздо проще, чем то, что осуществил его брат — по национальности, а не по крови — в Багдаде несколько недель назад. Американцы, что бы они ни говорили при социологических опросах, в глубине своих больших и глупых сердец искренне любят иммигрантов. Они так много знают и все время расширяют свои знания, но одного они никак не могут постигнуть: невозможно заглянуть в душу другого человека.

— У нас нет там агентов, услугами которых можно было бы воспользоваться, — услышал он голос Мэри-Пэт.

— Зато удались неплохие перехваты, — продолжил Гудли. — Агентство национальной безопасности сработало на этот раз просто здорово. Нам известно, что арестовано все руководство баасистской партии, и я не думаю, что они выйдут из тюрьмы — по крайней мере, на собственных ногах.

— Значит, Ирак полностью обезглавлен?

— Нет, там создан военный правящий совет, состоящий из полковников и бригадных генералов. По вечернему телевидению их показали в компании иранского имама. В этом нет ничего случайного, — уверенно заявил Берт Васко. — Самое меньшее, чем все это кончится, — примирение с Ираном. А при более интенсивном развитии событий произойдет объединение двух этих стран в одну. Мы узнаем об этом через пару дней — самое большее через две недели.

— Какова позиция Саудовской Аравии? — спросил Райан.

— Там очень обеспокоены, — тут же ответил Эд Фоули. — Я говорил с принцем Али меньше часа назад. Они разработали программу экономической помощи Ираку, причем такую обширную, что могли бы оплатить наш национальный долг, пытаясь перетянуть на свою сторону новый иракский режим. Сделали это за одну ночь, подготовили такой колоссальный кредит, о каком финансовое сообщество никогда даже не слышало. Но в Багдаде не отвечает ни один телефон. Это потрясло правительство в Эр-Рияде. В прошлом Ирак всегда с радостью обсуждал предложения о финансовой помощи. Но не на этот раз.

Именно это кажется таким пугающим для государств Аравийского полуострова, подумал Райан. Далеко не все на Западе понимают, что арабы в первую очередь бизнесмены. Они руководствуются не идеологией и не религией. Арабы не фанатики и не безумцы. Они дельцы. Их традиции морской торговли возникли и развились задолго до появления ислама. В Америке об этом вспоминают, лишь когда смотрят очередной фильм про Синдбада-морехода. В этом отношении они походят на американцев, несмотря на разницу в языке, одежде и религии. Подобно американцам, они не понимают людей, отказывающихся от деловых отношений, не стремящихся к мирному разрешению споров, не желающих пойти на уступки. А вот Иран стал именно такой страной, которая изменила свою политику делового государства при шахском режиме на исламскую республику при аятолле Хомейни, превратившись в теократию. Они не похожи на нас, вот что более всегобеспокоило все страны мира. Теперь они и вовсе резко отличны — пугающее развитие событий для стран, расположенных по берегам Персидского залива, которые до сих пор знали, что, несмотря на политические расхождения, между ними всегда существовали схожие традиции и связи.

— Теперь о Тегеране, — произнес Джек. Бен Гудли взял на себя ответ на этот вопрос.

— Официальные программы новостей приветствуют эти события — передаются стандартные предложения мира и сотрудничества, однако, ничего больше, — объяснил Гудли. — То есть, я хочу сказать, официально. А вот неофициально мы перехватываем самые разные переговоры. Из Багдада запрашивают инструкции, и из Тегерана их передают. В настоящий момент иранская сторона советует соблюдать спокойствие, позволить ситуации развиваться самостоятельно. Далее последуют революционные суды. Мы видели по телевидению разных представителей исламского духовенства, проповедующих мир, любовь к ближнему и все остальное. Звучит просто великолепно. Но когда начнутся судебные процессы и людей начнут ставить к стенке под винтовочные дула расстрельных команд — вот тогда создастся полный вакуум.

— Тогда, наверно, Иран захватит власть в свои руки или, может быть, позволит Ираку действовать подобно марионетке под своим руководством, — добавил Васко, перелистывая страницы с текстами последних радиоперехватов. — Пожалуй, Гудли прав. Я впервые читаю материалы радиоперехватов. Извините меня, господин президент, но все свое внимание я сконцентрировал на политических аспектах ситуации. Эти материалы говорят о гораздо большем, чем я предполагал.

— Вы говорите, что в них содержится нечто более важное, чем мне это кажется? — спросил офицер национальной безопасности.

Васко кивнул, не поднимая головы.

— Да, по-видимому, именно так. И я не вижу в этом ничего хорошего, — мрачно пробормотал сотрудник Госдепа.

— К концу дня правительство Саудовской Аравии обратится к нам за помощью, — напомнил госсекретарь Адлер. — Что мне сказать им?

Ответ Райана был настолько автоматическим, что изумил его самого.

— Наши договорные обязательства по отношению к Королевству Саудовская Аравия остаются неизменными. В случае необходимости мы готовы в любой момент оказать им военную помощь. — Этими двумя фразами, подумал Джек через секунду, он подтвердил обязательства использовать всю мощь Соединенных Штатов для защиты недемократической страны, находящейся в семи тысячах миль от Вашингтона. К счастью, госсекретарь Адлер пришел ему на помощь.

— Я целиком согласен с вами, господин президент. Мы не можем поступить иначе. — Все согласно закивали, даже доктор Гудли. — Эти заверения мы сумеем передать без лишнего шума. Принц Али поймет такое заявление, и он сможет убедить короля в полной серьезности позиции Соединенных Штатов.

— Следующий этап, — заметил Эд Фоули, — связан с необходимостью познакомить с развивающимися событиями Тони Бретано. Между прочим, он проявил себя на удивление хорошо. Он знает, как выслушивать мнение людей, — сообщил президенту исполняющий обязанности директора ЦРУ. — Вы намерены созвать заседание кабинета министров по этому вопросу?

— Нет, — покачал головой Райан. — Думаю, нам следует проявить хладнокровие. Заявим, что Америка с интересом наблюдает за развитием событий в этом регионе, но волнения у нас это не вызывает. Скотт, проведи брифинг со средствами массовой информации на уровне Госдепартамента.

— Ясно, — ответил госсекретарь.

— Бен, чем ты сейчас занимаешься в Лэнгли?

— Господин президент, меня назначили старшим дежурным офицером оперативного центра.

— Мне понравился брифинг, который ты провел сегодня, — сказал Райан, обращаясь к молодому сотруднику ЦРУ, затем повернулся к его директору:

— Эд, отныне он будет работать у меня.

Мне нужен офицер по национальной безопасности, с которым мы говорим на одном языке.

— Ну вот опять, — добродушно засмеялся Фоули. — По крайней мере, дайте мне кого-нибудь взамен. Этот парень хорошо проявил себя, а осенью я надеюсь выиграть гонку за кубок.

— Неплохая попытка, Эд. Бен, начиная с этого момента тебе придется работать дольше. Пока можешь занять мой прежний кабинет за углом. Не расстраивайся, здесь кормят гораздо лучше, — пообещал президент.

Все это время Ареф Раман стоял неподвижно, опершись плечом о белую стену. Его взгляд автоматически перебегал с одного лица на другое. Его научили не доверять никому, за исключением жены президента и его детей. Ни одному человеку. Разумеется, все доверяли ему, включая тех, кто научили его не доверять никому, потому что кому-то все-таки нужно доверять, правда?

Проблема заключалась всего лишь в выборе удобного момента. Образование, полученное им в американских школах и профессиональная подготовка научили его терпению, способности выжидать, прежде чем приступить к действиям. Однако события, происходящие в другой части земного шара, все быстрее приближали этот момент. На его лице застыло бесстрастное выражение, но за этой маской Раман скрывал свои мысли о том, что ему нужен совет. Задание, порученное ему двадцать лет назад, которое он поклялся исполнить, больше не было абстракцией, а превратилось в нечто вполне определенное. В сложившихся обстоятельствах он мог выполнить его практически в любой момент, но, хотя убивать может всякий, а посвятивший этому свою жизнь тем более, только искусный убийца способен убрать нужного человека в нужный момент, стремясь к достижению великой цели. Какая удивительная ирония судьбы в том, что в действиях, направленных на достижение великой цели, на возвеличение Аллаха, сам сатана руководит каждым шагом. Эта великая цель заключается в жизни человека, который сослужит Аллаху наибольшую службу тем, что покинет земную юдоль точно в нужный момент. Выбрать этот момент будет нелегко, и потому после двадцати лет молчания Раман решил выйти из подполья. В этом была определенная опасность, но, по его мнению, не такая уж значительная.

* * *

— Вы стремитесь к достижению великой цели, — произнес Бадрейн. Внешне он выглядел спокойным, однако в душе его бушевала буря. План аятоллы был грандиозен.

— Кроткие не унаследуют землю[138], — отозвался Дарейи, который впервые изложил цель своей жизни, свое предназначение в мире человеку, не входящему в узкий круг самых близких ему духовных лиц.

Обоим было нелегко вести себя подобно игрокам в покер, спокойно и бесстрастно, когда они обсуждали план, призванный изменить лицо мира. Для Дарейи это было замыслом, ради осуществления которого он трудился, думал и строил планы на протяжении жизни не одного поколения, это было кульминацией всех его деяний, воплощением мечты. В случае успеха его имя встанет рядом с именем самого пророка. Объединение ислама. Именно так называл он этот план среди своих ближайших последователей.

А вот Бадрейн видел в этом плане всего лишь мощь. Речь шла о создании новой сверхдержавы с центром в районе Персидского залива, государства с колоссальным экономическим потенциалом, огромным населением, способным удовлетворять все собственные нужды, государства, которое простирается на бескрайних просторах Африки и Азии. Возможно, на самом деле это было осуществлением замыслов пророка Мухаммеда, хотя он даже и не старался создать видимости того, будто знает, какими были замыслы основателя его религии. Пусть этим занимаются люди вроде Дарейи. Для Бадрейна смысл плана заключался в достижении мощи, только мощи, а религия или идеология всего лишь определяла внешний облик новой команды. Это была его команда, потому что он родился здесь и потому что он внимательно изучил марксизм и понял, что идеология марксизма не способна реализовать подобный замысел.

— Это вполне осуществимо, — подумав, заключил Бадрейн.

— Создалась уникальная историческая ситуация. Великий Сатана, — вообще-то Дарейи не любил прибегать к идеологическим штампам при обсуждении государственных вопросов, но иногда это было неизбежно, — слаб. Меньший Сатана уничтожен, и его исламские республики готовы встать на нашу сторону. Им нужна цель, а разве существует лучшая цель, чем Святая Вера?

Он совершенно прав, кивком молча согласился Бадрейн. Распад Советского Союза и его замена так называемым Содружеством независимых государств привели всего лишь к возникновению пустоты, которую еще никто не смог заполнить. Южная цепочка «республик» все еще находилась в экономической зависимости от Москвы, напоминая вереницу тележек, которую тащит подыхающая лошадь. Эти республики всегда были непокорными бунтующими маленькими государствами с религией, отделяющей их от остальной атеистической империи. Теперь они старались изо всех сил обрести экономическую независимость, чтобы раз и навсегда отделиться от центра мертвой страны, частью которой они по-настоящему никогда не были. Однако они не в силах стать экономически независимыми — это неосуществимо для них в современном мире. Все они нуждались в новом покровителе, способном ввести их в приближающееся тысячелетие. Этот новый покровитель должен быть богат, располагать огромными деньгами, а также объединить эти страны под знаменем общей религии и культуры, которых на долгие годы лишил их марксизм-ленинизм. В обмен южные государства бывшего Советского Союза предоставят свою территорию и население, а также природные ресурсы.

— Главным препятствием является Америка. Впрочем, это вы знаете и без меня, — позволил себе напомнить Бадрейн. — Но Америка слишком велика и сильна, так просто ее не уничтожить.

— Я встречался с этим Райаном. Но сначала скажи, что ты думаешь о нем?

— Он не дурак и не трус, — осторожно произнес Бадрейн. — Райан проявил личное мужество, и он отлично разбирается в разведывательных операциях. У него хорошее образование. Саудовцы доверяют ему, израильтяне тоже. — В данный момент значение имели эти две страны. Но была и третья. — Русские знают и уважают его.

— Что еще?

— Было бы ошибкой недооценивать Райана, равно как и Америку. Мы оба видели, что произошло с теми, кто совершили такую ошибку, — закончил Бадрейн.

— А каково состояние Америки в данный момент?

— Судя по собранной информации, видно, что президент Райан прилагает огромные усилия, чтобы восстановить правительство страны. Это исключительно трудная задача, но в принципе Америка — стабильная страна.

— Однако там возникла проблема перехода власти, не правда ли?

— Вот это мне непонятно, — признался Бадрейн. — Я еще не собрал достаточно сведений из средств массовой информации, чтобы разобраться в этом вопросе.

— Я встречался с Райаном, — повторил Дарейи, раскрывая наконец собственные мысли. — Он способен лишь следовать за кем-то, выполнять чьи-то поручения, и не больше. Он кажется сильным, но это ошибочное впечатление. Если бы Райан чувствовал себя сильным, он без промедления справился бы с этим Келти. В конце концов, разве то, что делает Келти, — не государственная измена? Впрочем, это не имеет значения. Райан всего лишь один человек, а Америка — одна страна. Оба могут подвергнуться нападению, причем одновременно и с разных сторон.

— Лев и гиены, — согласился Бадрейн. Мысль так понравилась Дарейи, что он не протестовал против выделенного ему места в этой метафоре.

— Значит, не одно мощное нападение, а множество маленьких укусов? — покачал головой аятолла.

— В прошлом такое случалось и приносило успех.

— Что, если удастся осуществить множество чувствительных нападений как на Америку, так и на Райана? Между прочим, что последует за падением Райана? Что случится тогда, мой молодой Друг?

— При их государственной системе это приведет к хаосу. Но я посоветовал бы проявить осторожность. Кроме того, было бы неплохо заручиться помощью союзников. Чем больше гиен и чем чаще они нападают с разных сторон, тем труднее придется льву. Что касается покушения на самого Райана, — продолжил Бадрейн, стараясь понять, почему аятолла упомянул об этом, и думая, не совершает ли он ошибку, — президент Соединенных Штатов представляет собой трудную цель. У него отличная охрана и его постоянно держат в курсе происходящих событий.

— Да, мне говорили об этом, — ответил Дарейи. Его темные глаза были лишены выражения. — Какие страны ты рекомендуешь в качестве союзников?

— Вы следили за развитием конфликта между Японией и Америкой? — спросил Бадрейн. — Вам не приходила мысль, почему некоторые большие собаки даже не залаяли? — Большие собаки обладают странным свойством, подумал Бадрейн. Они всегда голодны. Однако Дарейи уже не раз говорил о Райане и его охране. Одна собака из всей стаи самая голодная. В результате сформируется интересная стая.

* * *

— Возможно, он просто вышел из строя.

Представители компании, выпускающей самолеты «гольфстрим», проводили обсуждение катастрофы в Средиземном море с сотрудниками швейцарской гражданской авиации. Тут же находился ответственный за летные операции корпорации, которой принадлежали эти реактивные самолеты. В его распоряжении имелись письменные материалы, подтверждающие, что самолет проходил надлежащее техобслуживание, которое осуществляла местная фирма. Все необходимые детали были получены от поставщиков, имеющих лицензии. На счету швейцарской фирмы, занимающейся техобслуживанием, в течение десяти лет не было ни одного несчастного случая, и за ее деятельностью следила та же государственная служба, которая руководила расследованием.

— Да, такое случалось и раньше, — согласился представитель фирмы-изготовителя. Рекордеры, записывающие полетные данные, известные как «черные ящики», изготовляли с высокой степенью надежности, но они не всегда выдерживали авиакатастрофы — ведь каждая из них происходила при своих обстоятельствах. Самое тщательное обследование места предполагаемой гибели самолета «Гольфстрим G-IV», предпринятое американским эсминцем «Рэдфорд», не позволило обнаружить подаваемые рекордером сигналы. Обшаривать морское дно при отсутствии сигналов локатора было безнадежным делом из-за большой глубины, да и к тому же возникала проблема ливийцев, которые неодобрительно относились к тому, что чьи-то корабли ведут поисковые работы у их берегов. Если бы пропавший самолет был авиалайнером, можно было бы настаивать на продолжении поисков, но гибель небольшого реактивного самолета с двумя пилотами и тремя пассажирами на борту, причем одним из них, больным смертельной болезнью, не казалась достаточно важным поводом для международных переговоров.

— При отсутствии полетных данных мы вряд ли можем сказать что-то определенное. С борта самолета передали о выходе из строя двигателей, а причиной этого могло быть некачественное топливо, плохое техобслуживание...

— Попрошу вас! — возразил представитель фирмы, занимающейся техобслуживанием.

— Я перечисляю сугубо теоретические причины, — напомнил сотрудник корпорации, производящей «гольфстримы». — ..Или даже какая-нибудь ошибка пилота. При отсутствии этих данных у нас связаны руки.

— За плечами у первого пилота было четыре тысячи часов за штурвалом самолета такого типа, а у второго — две тысячи, — уже пятый раз за время обсуждения напомнил представитель корпорации, которой принадлежал самолет.

Все думали об одном и том же. Фирма, производящая самолеты, славилась исключительно высоким качеством и надежностью своих машин. Крупные авиакомпании могли выбирать авиалайнеры для обслуживания своих рейсов из сравнительно небольшого числа фирм-производителей, и хотя для них проблема безопасности играла первостепенную роль, она была гораздо важнее для фирм-изготовителей небольших реактивных самолетов, предназначенных частным компаниям, потому что соперничество среди них было еще более острым. Покупатели таких самолетов надолго запоминали подобные трагедии, и без надежной информации о причинах катастрофы у них в памяти отложится лишь исчезновение самолета с пассажирами на борту.

Подрядчик, занимающийся техническим обслуживанием самолетов, не имел ни малейшего желания оказаться связанным с авиакатастрофой. В Швейцарии много аэродромов и еще больше частных самолетов. Если причиной будет признано плохое техобслуживание, от него уйдет множество клиентов, не говоря уже о неприятностях со стороны государственной службы безопасности гражданской авиации за нарушение строгих правил.

Репутация владельца самолета пострадает меньше всего, однако чувство собственного достоинства не позволяло ему признаться в своей ответственности без надежных доказательств.

А при отсутствии рекордера ни у кого из присутствующих не было достоверных доказательств гибели самолета и ее причины. Сидящие за столом смотрели друг на друга и думали об одном и том же: даже опытные специалисты совершают ошибки, но редко признаются в этом, разве что их припрут к стенке. Представитель федерального агентства просмотрел письменные документы и убедился, что они в полном порядке. Больше ничего нельзя было предпринять, кроме того, что еще раз поговорить с фирмой-изготовителем двигателей и попытаться получить образец топлива. Первое было просто, а вот второе — сложнее. В результате они будут знать ничуть не больше, чем знают сейчас. Фирма «Гольфстрим» пострадает от того, что продаст на один-два самолета меньше обычного. Подрядчик, занимающийся техническим обслуживанием самолетов, подвергнется более строгому федеральному контролю. Корпорации придется приобрести новый реактивный самолет. В знак лояльности это будет самолет той же фирмы и обслуживать его будет тот же подрядчик. Это удовлетворит всех, даже правительство Швейцарии.

* * *

Занимая пост инспектора по специальным поручениям, Пэт О'Дей получал более высокое жалованье, чем рядовой агент ФБР, и его работа, требующая постоянных разъездов, была куда интереснее, чем у инспектора, вынужденного весь день сидеть за столом, однако он все-таки был недоволен тем, что приходилось значительную часть рабочего времени проводить в кабинете за чтением докладов, написанных другими специальными агентами или их секретаршами. Служащие, занимающие должности пониже, сверяли приведенные там данные с другими источниками в поисках расхождений, несмотря на то что он делал то же самое, внося карандашом аккуратные записи в блокнот с желтой бумагой. Затем уже его секретарша сличит их для окончательного ежедневного доклада директору ФБР Мюррею. Настоящие агенты ФБР, твердо верил О'Дей, не печатают на пишущей машинке. Видно, так уж ему много лет назад внушили инструкторы в Куантико. Он рано закончил совещание в вашингтонском отделении ФБР на Баззардз-Пойнт и решил, что нет смысла спешить к себе в кабинет в здании Гувера. Расследование достигло такого этапа, что новые данные перестали поступать. Все сведения были проверены и подтверждены из различных источников, так что дело представляло собой несколько толстых томов.

— Мне всегда не нравился этот этап, — произнес заместитель директора ФБР Тони Карузо, руководитель вашингтонского отделения. Он имел в виду ситуацию, когда для прокурора были собраны все документы, необходимые, чтобы добиться обвинительного приговора, но, будучи юристом, всегда требовал чего-то еще, словно считал, что самый надежный способ заставить присяжных признать преступника виновным заключается в том, чтобы смертельно им надоесть.

— Нет даже намека на противоречивые показания. С этим расследованием покончено, Тони. — Оба руководящих сотрудника ФБР были давними друзьями. — Пора заняться чем-то новым, поинтересней.

— Ты просто везунчик. Как поживает Меган?

— Я перевел ее в новый детский сад. Сегодня она там первый день. Называется «Гигантские шаги», на Ритчи-хайуэй.

— Тот же самый, — заметил Карузо. — Да, этого следовало ожидать.

— Почему?

— В этом же заведении находятся дети Райана — ах да, тебя ведь не было здесь, когда эти бандиты из Армии освобождения Ольстера напали на него.

— Но она ничего не сказала мне об этом — хозяйка детского сада ни словом не обмолвилась о... Да с нее наверняка взяли слово хранить молчание, как ты думаешь?

— Да, наши коллеги из Секретной службы не считают нужным посвящать кого-то в свои дела. Полагаю, они долго объясняли ей, что можно говорить и чего нельзя.

— Там наверняка находятся пара агентов, помогающих с уроками рисования. — О'Дей на мгновение задумался. В кафе «7-один-надцать», что напротив детского сада, за прилавком появился новый продавец. Инспектор вспомнил, что, покупая кофе, обратил внимание на продавца, который для столь раннего часа выглядел слишком подтянутым и аккуратным. Н-да. Завтра он присмотрится повнимательней, постарается определить, вооружен ли он, покажет ему свое удостоверение сотрудника ФБР как служащему родственного департамента и подмигнет. Он сообщил о своем намерении Карузо.

— Вообще-то из пушки по воробьям, — покачал головой заместитель директора. — Впрочем, никогда не вредно выяснить, как охраняется детский сад, который посещает твой ребенок.

— Это верно, Тони. — О'Дей встал. — Ну ладно, поеду и заберу ее.

— Канцелярская крыса, — проворчал заместитель директора ФБР и начальник его вашингтонского отделения. — Восьмичасовой рабочий день.

— Сам виноват, дон Антонио. Ведь тебе хотелось стать большим начальником, так что отдувайся.

Ему всегда казалось приятным уезжать со службы после окончания рабочего дня. По пути домой воздух казался более свежим, чем по пути на работу. Инспектор подошел к своему пикапу и с удовлетворением заметил, что его не украли и к нему никто не прикасался. Вот почему он старался как можно реже мыть свою машину и она казалась грязной и старой. О'Дей снял пиджак — он редко пользовался плащом — и надел кожаную куртку вроде тех, что носят летчики морской авиации. Она служила ему верой и правдой уже десять лет, он привык к ней и чувствовал себя удобно. Затем инспектор развязал галстук и бросил его на пиджак. Через десять минут он ехал по шоссе № 50 к Аннаполису, чуть опережая поток государственных чиновников, которые вот-вот закончат работу и помчатся в свои загородные дома. По дороге он слушал по радио новости. Сегодня транспортный поток на пригородных шоссе был на удивление сносным и за несколько минут до начала часовых новостей он въехал на стоянку рядом с «Гигантскими шагами», на этот раз в поисках служебных автомобилей. Секретная служба старалась скрывать свои машины. Подобно ФБР, ее автомобили имели разные номерные знаки, они даже последовали примеру бюро и пользовались дешевыми машинами нейтральных тонов, не бросающимися в глаза, что часто выдавало полицейские автомобили. И все же инспектор заметил пару машин Секретной службы. Его подозрения подтвердились, когда он поставил свой пикап рядом с одной из них и увидел внутри радиоаппаратуру. Убедившись в этом, он подумал о проблеме собственной маскировки и решил было убедиться, насколько проницательны агенты Секретной службы, но тут же понял, что они наверняка проверили номер его машины по документам, которые он передал сегодня утром хозяйке детского сада миссис Даггетт, или скорее всего еще до этого. Между ФБР и Секретной службой постоянно шло профессиональное соперничество. Более того, первоначально Секретную службу создали агенты ФБР, но затем Федеральное бюро расследований разрослось, его полномочия охватили всю страну и одновременно оно накопило огромный опыт расследования уголовных преступлений. Это отнюдь не означало, что Секретная служба не умела работать, хотя, как справедливо заметил Тони Карузо, ее агенты не считали нужным посвящать кого-то в свои дела. Ну что ж, зато никто в мире не умел лучше их охранять людей, забота о которых была им доверена.

О'Дей застегнул доверху свою куртку и пересек автостоянку, направляясь к детскому саду. В дверях стоял высокий мужчина. Почему его присутствие намеренно бросалось в глаза? Инспектор прошел мимо — ведь он был всего лишь еще одним отцом, приехавшим за своим ребенком. Внутри ему понадобилось только проверить, у кого из обслуживающего персонала из-под одежды к крохотному наушнику ведет тонкий провод. Совершенно верно, две женщины были одеты в длинные халаты, под которыми наверняка скрывались большие автоматические пистолеты «Сиг-Зауэр» девятимиллиметрового калибра.

— Папа! — воскликнула Меган, бросаясь к нему. Рядом стоял другой ребенок такого же возраста. Инспектор направился к дочке и наклонился, чтобы посмотреть на ее рисунки.

— Извините, — услышал он и почувствовал легкое прикосновение в том месте куртки, под которым находился его табельный пистолет.

— Вам ведь известно, кто я, — произнес он не оборачиваясь.

— А-а! Теперь известно.

Он тут же узнал голос. Инспектор обернулся и увидел Андреа Прайс.

— Вас понизили в должности? — О'Дей выпрямился и посмотрел ей в лицо. Две женщины-агента, стоящие среди детей, также внимательно наблюдали за ним, обеспокоенные едва заметной выпуклостью у него под курткой. Неплохо, подумал инспектор, раз они сумели рассмотреть его пистолет — просторная кожаная куртка надежно скрывала кобуру. Обе освободили руки от карандашей, которыми они рисовали вместе с детьми, и выражение на их лицах могло показаться бесстрастным только непрофессионалу.

— Проверяю надежность охраны детей, — объяснила Прайс.

— Это Кэтлин, — сказала Меган, представляя свою новую подругу. — А это мой папа.

— Здравствуй, Кэтлин. — Инспектор наклонился и пожал ей руку. — Она...

— "Песочница", главная малышка Соединенных Штатов, — подтвердила Прайс.

— А тот парень в кафе на другой стороне улицы?

— Их двое, посменно стоят за прилавком.

— Она походит на свою маму. — Пэт посмотрел на Кэтлин Райан. Затем, в знак вежливости, он достал свое удостоверение и бросил его ближайшему агенту, Марселле Хилтон.

— В следующий раз проверяйте нас поосторожней, ладно? — попросила Прайс.

— Ваш агент у двери узнал меня. Похоже, он служит уже давно и имеет большой опыт.

— Это Дон Рассел, он действительно служит много лет, но...

— Но все-таки лучше проявить осторожность, — согласился инспектор О'Дей. — Действительно, признаюсь, я хотел убедиться, насколько вы бдительны. В конце концов здесь находится и моя маленькая дочурка. Выходит, это место стало теперь вероятной целью? — Проклятье, подумал он, но промолчал.

— Вы удовлетворены проверкой?

— Один на противоположной стороне улицы, трое здесь. Готов поспорить, что где-то в сотне ярдов скрываются еще три агента с автоматами. Хотите, чтобы я поискал, где находится «сабербен»?

— Вам придется потрудиться. Мы постарались скрыть их как можно лучше. — Она ничего не сказала про того агента, которого инспектор не заметил.

— Не сомневаюсь, агент Прайс, — согласился О'Дей, начиная понимать всю серьезность принятых мер и оглядываясь вокруг. На стене он увидел две замаскированные телевизионные камеры, которые, должно быть, установили совсем недавно. Этим объяснялся едва ощутимый запах краски, чем, в свою очередь, объяснялось отсутствие отпечатков маленьких ладошек на стенах. В здании было, по-видимому, установлено столько следящих устройств, что оно напоминало игровой автомат. — Должен признать, вы проделали большую работу. Молодцы, — кивнул инспектор.

— Есть что-нибудь новое относительно авиакатастрофы?

— Практически ничего, — покачал головой Пэт. — Мы провели сегодня серию дополнительных собеседований в вашингтонском отделении. Есть кое-какие расхождения, но они настолько незначительные, что о них не стоит и говорить. Канадская конная полиция сделала для нас очень много. Да и японцы тоже. У меня создалось впечатление, что японские следователи допросили всех, начиная с воспитателя Сато в детском саду и вплоть до последнего дня перед вылетом. Им удалось даже обнаружить двух стюардесс, с которыми он развлекался время от времени. Дело можно считать закрытым. Прайс.

— Зовите меня Андреа.

— А меня — Пэт. — Оба улыбнулись.

— Что у тебя в кобуре, Пэт?

— "Смит-Вессон 1076". Это куда лучше чем девятимиллиметровые пистолеты против мышей, которыми вооружены вы. — О'Дей произнес эту фразу с чувством превосходства. Он считал необходимым — если ему понадобится стрелять не только в мишени, но и в преступников, — чтобы выпущенные им пули оставляли большие пробоины. У Секретной службы была своя политика относительно огнестрельного оружия, но О'Дей считал, что в данном случае ФБР сделало выбор получше. Впрочем, Прайс не проглотила приманку.

— Прошу тебя, Пэт, в следующий раз сделай любезность и покажи удостоверение агенту у входа. Может оказаться, что там дежурит кто-то другой. — Андреа даже не попросила его оставить пистолет в пикапе. Черт побери, вот это настоящая профессиональная вежливость.

— Ну, как у него дела?

— У «Фехтовальщика»?

— Дэн — директор ФБР Мюррей — очень высоко его ценит. Они познакомились много лет назад, как и я с Дэном.

— У него тяжелая работа, но, ты знаешь, — Мюррей прав. Мне приходилось охранять людей, которые ему и в подметки не годятся. Между прочим, он гораздо умнее, чем кажется на первый взгляд.

— Когда я встречался с ним, мне понравилось, что он умеет слушать.

— Что еще лучше, он знает, какие вопросы задавать. — Они оба повернулись, услышав ребячий визг, одновременно окинули взглядом помещение, затем снова посмотрели на двух маленьких девочек, занятых созданием очередного произведения искусства. — Похоже, что твоя девочка подружилась с нашей.

С нашей, подумал Пэт. Этим сказано все. Высокий пожилой агент у двери — Рассел, назвала его Прайс — руководит этой группой агентов, и можно не сомневаться, что у него огромный опыт. Секретная служба выбрала двух молодых женщин для работы внутри, чтобы они не так выделялись среди обслуживающего персонала. Женщины имеют достаточный опыт, но Рассел намного их превосходит. Впрочем, ключевым словом является «наша». Агенты охраняют детей, словно львы своих львят, вернее, одного львенка. Интересно, подумал О'Дей, а как бы я справился с такой работой? Она кажется скучной, но нельзя позволить себе скучать на посту. Нужно все время думать о возможности нападения. Ему довелось выполнить свою долю «скрытой слежки», совсем не простая работа для человека его роста, но здесь все будет намного труднее. Опытный глаз полицейского заметил разницу между агентами Секретной службы и остальными воспитательницами.

— Андреа, у меня создалось впечатление, что твои люди знают свое дело. Почему их так много?

— Да, я знаю, мы проявляем слишком большую осторожность. — Прайс наклонила голову. — Мы все еще стараемся найти разумный выход из положения. Понимаешь, на Капитолийском холме нам нанесли тяжелый удар, так что я решила, что такого больше не случится, пока я руковожу личной охраной президента, а если пресса поднимет из-за этого шум — ну и черт с ними!

О'Дей заметил, что она даже говорит, как настоящий полицейский.

— Мэм, у меня нет ни малейших возражений. С вашего разрешения я отправлюсь домой и займусь приготовлением макарон с сыром. — Он посмотрел на детей. Меган заканчивала свой шедевр. Две девочки были настолько похожи, что их трудно было отличить, во всяком случае на первый взгляд. Это не могло не беспокоить его, но агенты Секретной службы находились здесь, чтобы охранять всех детей.

— Ты где практикуешься? — Ему не понадобилось говорить, о какой практике идет речь.

— В старом здании Почтовой службы есть стрельбище. Это удобно, потому что недалеко от Белого дома. Я хожу туда каждую неделю, — объяснила Андреа. — В числе моих агентов нет ни одного, кто не считался бы отличным стрелком, а Дон не уступит никому в мире.

— Ты так считаешь? — улыбнулся О'Дей. — Когда-нибудь посмотрим.

— И где это произойдет? — спросила Прайс. У нее в глазах тоже промелькнула улыбка. — У тебя или у меня?

* * *

— Господин президент, мистер Головко на третьей линии. — Это был прямой канал связи. Сергей Николаевич снова проявлял признаки беспокойства.

Джек нажал на кнопку.

— Слушаю тебя, Сергей.

— Проблемы с Ираном.

— Я знаю, — ответил президент.

— Есть что-нибудь интересное? — спросил Головко. Он уже собрал вещи и собирался выезжать в аэропорт.

— Дней через десять узнаем все подробности.

— Хорошо. Можешь рассчитывать на сотрудничество с нами. Такая ситуация превращалась в привычную, подумал Джэк, но ответ всегда следует сначала обдумать.

— Мне нужно обсудить это с Эдом Фоули. Ты когда будешь дома?

— Завтра.

— Позвони мне. — Поразительно, что он так откровенно говорит с бывшим врагом. Было бы неплохо подготовить и Конгресс таким образом, с улыбкой подумал президент. Райан встал из-за стола и направился в комнату, где сидели секретари. — Как насчет того, чтобы немного перекусить перед следующей встречей...

— Здравствуйте, господин президент, — послышался голос Андреа Прайс. — Вы не уделите мне минуту?

Райан жестом пригласил ее в кабинет, а тем временем секретарь номер два позвонила в столовую.

— Слушаю вас, — сказал он.

— Хотела сообщить о том, что проверила организацию службы безопасности для ваших детей. Она вполне надежна. — Если это заявление понравилось президенту, он ничем не выдал своего удовлетворения, подумала Андреа. Впрочем, это и понятно. Как еще отреагировать на слова: «Господин президент, мы приставили к вашим детям множество телохранителей». Господи, в каком мире мы живем. Пару минут спустя она говорила с Раманом, который заканчивал дежурство и уходил домой, поскольку прибыл в Белый дом в пять утра. Как обычно, докладывать было не о чем. День прошел без происшествий.

Молодой агент подошел к своему автомобилю и выехал с территории, сначала показав свой пропуск охраннику и затем подождав, когда откроются укрепленные ворота — их створки удерживала стойка толщиной в девять дюймов, так что ворота вряд ли смог бы сломать самосвал. Выехав на улицу, он миновал бетонные баррикады на Пенсильвания-авеню — сравнительно недавно эта улица была еще открыта для транспорта. Далее Раман повернул на запад и направился в Джорджтаун, где у него была квартира на верхнем этаже дома, под самой крышей, однако на этот раз он не доехал до дома. Повернув на Висконсин-авеню, он свернул направо в переулок, где и оставил машину.

Раману почему-то казалось забавным, что человек окажется торговцем коврами. Многие американцы считали, что иранцы становились террористами, торговцами коврами или невежливыми врачами. Этот человек уехал из Персии — хотя большинство американцев не связывают персидские ковры с Ираном — больше пятнадцати лет назад. На стене лавки висела фотография сына владельца, который, отвечал торговец тем, кто проявляли интерес, погиб во время войны между Ираном и Ираком. Это полностью соответствовало истине. Он также говорил тем, кто спрашивали его, что ненавидит правительство своей бывшей страны. Но вот это было ложью. Торговец был «законсервированным» агентом Ирана. За все это время он ни разу не встречался ни с кем, кто хотя бы через кого-нибудь имел контакт с Тегераном. Может быть, федеральные власти проверили его. Скорее всего нет. Торговец не принадлежал ни к каким ассоциациям, не участвовал в демонстрациях и маршах, нигде не выступал — словом, занимался только своим бизнесом, причем вполне успешно. Подобно Раману, он даже не бывал в мечети. Более того, он ни разу не встречался с Раманом, так что, когда агент Секретной службы вошел в лавку, торговец проявил интерес лишь к тому, какой ковер ручной работы из обширного их разнообразия выберет клиент. Вместо этого гость, убедившись, что в лавке больше никого нет, направился прямо к прилавку.

— Там фотография на стене. Он похож на вас. Это ваш сын?

— Да, — печально ответил продавец. Грусть никогда не покидала его, несмотря на обещания райского блаженства для праведников, убитых при защите отчизны. — Он погиб во время войны.

— Многие потеряли сыновей в той войне. Он был религиозным мальчиком?

— Какое это теперь имеет значение? — моргая, спросил торговец.

— Преданность истинной вере всегда важна, — ответил Раман нарочито равнодушно.

После этого они отошли к ближайшей стопке ковров. Торговец откинул углы нескольких из них.

— Я на месте. Мне требуются указания о начале операции. — У Рамана не было кодового имени, а шифрованные фразы, которыми они только что обменялись, были известны всего троим. Ничего больше торговец не знал. От него требовалось одно — повторить девять слов, услышанных им сейчас, кому-то другому, затем подождать ответа и передать его Раману.

— Вы не могли бы заполнить карточку, чтобы я мог включить вас в список своих клиентов?

Раман охотно сделал это, вписав в бланк имя и адрес реально существующего человека. Он выбрал это имя из телефонного справочника в Белом доме, что позволило ему найти имя человека, телефонный номер которого отличался от его собственного на одну единицу всего в одной цифре. Точка над шестой цифрой указывала торговцу, где нужно прибавить единицу к тройке и получить таким образом четыре — после этого получится телефонный номер Рамана. Это была хитрая уловка, которой научил его инструктор из секретной службы «Савак», сотрудник израильской разведки, больше двадцати лет назад и которую он запомнил навсегда, подобно тому как ничего не забывал аятолла из священного города Кум.

Глава 22 Часовые пояса

Размеры земного шара и расположение на нем «горячих точек» причиняли массу неудобств. Америка засыпала в то время, когда другие регионы мира только просыпались и начинали новый день. Положение ухудшалось тем, что люди, опережающие Америку на восемь или девять часов, как раз и принимали решения, на которые приходилось реагировать остальной части мира. К этому следует прибавить то обстоятельство, что хваленое ЦРУ не имело агентов или оперативников, которые могли бы предсказать, что может произойти. Таким образом на долю радиостанций перехвата «След бури» и «Пальма» выпала задача докладывать главным образом о том, что говорили местные средства массовой информации. Пока президент США спал, специалисты пытались собрать и подвергнуть анализу информацию, на основании которой, когда она попадала к нему, он уже ничего не мог предпринять в текущий рабочий день, да и анализ ее мог быть правильным, а мог быть и ошибочным. Но даже при таких обстоятельствах большинство лучших аналитиков Вашингтона занимали в спецслужбах слишком высокое положение, чтобы работать по ночам — в конце концов у них были семьи, — так что, когда они утром приезжали на работу, их тоже приходилось знакомить с событиями, происшедшими за ночь, и лишь после этого они начинали думать и спорить, на что требовалось время, а это еще больше откладывало момент представления критически важной для национальных интересов Америки разведывательной информации. На профессиональном военном жаргоне это называлось «захватить инициативу» — первым начать действия — военные, политические или психологические. Насколько лучше чувствуешь себя, если твой соперник в гонке стартует на треть суток позже.

В Москве ситуация была несколько лучше, потому что московское время всего на час отставало от тегеранского и находилось в одном и том же часовом поясе с Багдадом. И все-таки на этот раз СВР — Служба внешней разведки, преемник КГБ, — оказалась в таком же печальном положении, как и ЦРУ, потому что почти все агентурные сети в Иране и Ираке прекратили свое существование.

Однако для Москвы в географическом отношении проблемы Ближнего Востока находились гораздо ближе, что сразу понял Сергей Головко, когда его самолет совершил посадку в Шереметьево.

В настоящий момент самой важной проблемой было примирение двух стран. Иракское телевидение объявило в своих утренних передачах, что новое правительство в Багдаде сообщило ООН, что отныне все международные инспекционные группы получат полную свободу передвижения по стране и смогут осматривать без помех любой завод, склад или лабораторию. Более того, Ирак обратился с просьбой, чтобы такую инспекцию провели как можно быстрее, гарантируя помощь и немедленное исполнение всех запросов. Заявление иракского правительства гласило, что Багдад стремится к устранению всех преград на пути к восстановлению международной торговли Ирака. В данный момент, говорилось в заявлении, соседняя страна, Иран, начала поставки продовольствия в соответствии с древними исламскими традициями милосердия и благотворительности по отношению к людям, оказавшимся в трудном положении, надеясь на скорейшее снятие санкций и возвращение Ирака в мировое сообщество. На видеозаписи, сделанной станцией радиоперехвата «Пальма» с телевизионной передачи, ретранслируемой из Басры, был виден первый конвой грузовиков с партией пшеницы, движущийся по извилистому Шахабадскому шоссе и пересекающий ирано-иракскую границу в предгорьях горного хребта, разделяющего две страны. На последующих кадрах было видно, как иракские пограничники убирают с дороги заграждения и пропускают грузовики, а их иранские коллеги мирно стоят по свою сторону границы. Нигде не было видно никаких признаков оружия.

В Лэнгли специалисты подсчитали число грузовиков, их тоннаж и число буханок хлеба, которое можно испечь из доставленной в Ирак пшеницы. Они пришли к следующему выводу: чтобы поставки продовольствия имели не символическое значение, понадобятся грузовые суда. Однако сейчас важным было именно символическое значение, а данные разведывательных спутников свидетельствовали, что продовольствие грузится и на суда. Сотрудники ООН в Женеве, которая находилась всего в трехчасовых поясах от Багдада, с удовлетворением выслушали заявление иракского правительства и немедленно послали уведомления своим инспекционным группам. Инспекторы тут же увидели «мерседесы», готовые доставить их в сопровождении полицейских машин с включенными сиренами к первым местам инспекции. Рядом с автомобилями их ждали телевизионные группы, чтобы сопровождать их повсюду. Дружески настроенные служащие заводов, фабрик и складов выражали ликование по поводу того, что могут рассказать инспекторам ООН все, что им известно, и даже дать рекомендации по поводу того, как лучше ликвидировать предприятие по производству химического оружия, замаскированное под завод, производящий инсектициды. Наконец, Иран обратился с просьбой о немедленном созывеспециального заседания Совета безопасности для того, чтобы рассмотреть вопрос о снятии экономических санкций с Ирака, причем исход этого заседания был таким же гарантированным, как восход солнца, пусть запоздалый, над восточным побережьем Америки. Через две недели питательность пищевого рациона среднего иракца возрастет по меньшей мере на пятьсот калорий. Оценить психологическое воздействие этих мер было несложно, причем инициативу в деле восстановления нормальной жизни в этой богатой нефтью, но находящейся в изоляции стране взял на себя бывший враг — Иран, как обычно, ссылающийся на религиозные традиции как основной фактор в оказании помощи нуждающимся.

— Завтра мы увидим фотографии, показывающие, как в мечетях ведется бесплатная раздача хлеба, — предсказал майор Сабах. Он мог бы процитировать отрывки из Корана, которыми будет сопровождаться такая церемония, но его американские коллеги не принадлежали к числу философов и вряд ли оценили бы иронию происходящего.

— Каково ваше мнение о дальнейших событиях, сэр? — спросил старший американский офицер.

— Произойдет объединение этих двух стран, — мрачно ответил Сабах. — И случится это очень скоро.

Вряд ли требовалось разъяснять причину, по которой иракцы с такой готовностью указывали инспекционным группам местоположение еще сохранившихся военных заводов — у Ирана было достаточно оружия.

* * *

Магии не существует. Это всего лишь слово, которым пользуются люди, когда возникает необходимость объяснить что-то сделанное так ловко, что приводит их в замешательство. Самый простой прием, которым пользуются фокусники, заключается в том, чтобы отвлечь внимание аудитории одной четко видной двигающейся рукой (обычно в белой перчатке), пока вторая делает что-то другое. То же самое происходит и с государствами.

Пока грузовики с продовольствием двигались к Ираку, в портах грузили суда, дипломаты собирались и спорили, а Америка просыпалась и пыталась понять, что происходит, в Тегеране наступил вечер.

Связи Бадрейна, как всегда, оказались полезными, а если ему не удавалось что-то, за дело брался Дарейи. Небольшой реактивный самолет, принадлежащий частной корпорации, взлетел из мехрабадского аэропорта и взял курс на восток. За два часа он пролетел над Афганистаном, затем над Пакистаном и совершил посадку в маленьком городке Рутог, неподалеку от границы между Индией и Пакистаном, за Кашмиром. Город находился в предгорьях хребта Куньлунь, и там проживало немало мусульман-китайцев. В этом пограничном городе была база ВВС с одной взлетно-посадочной полосой, на которой базировались истребители-бомбардировщики МиГ, производимые по лицензии. Авиабаза ВВС располагалась недалеко от местного аэропорта, обслуживающего этот регион. Место встречи было идеальным для всех участников, поскольку его отделяло от Дели всего шестьсот миль, зато расстояние до Пекина составляло почти две тысячи, несмотря на то что город находился на китайской территории. Три самолета приземлились с интервалом всего в несколько минут вскоре после захода солнца. Военные автомобили доставили пассажиров, прибывших на них, в помещение, где отдыхают летчики МиГов. Аятолла Махмуд Хаджи Дарейи привык к более чистым помещениям, но, что было куда хуже, почувствовал запах вареной свинины, которая неизменно входит в китайский рацион. Запах вызывал у него отвращение, однако он справился с собой. Дарейи был не первым мусульманином, которому приходилось иметь дело с язычниками и неверными.

Индийский премьер-министр сердечно поздоровалась с ним. Она уже встречала аятоллу на региональной торговой конференции и нашла его замкнутым и нелюдимым. За прошедшее с тех пор время, заметила она, его характер не изменился.

Последним прибыл Чанг Хансан, с которым индийский премьер тоже встречалась. Он был полным, на первый взгляд веселым мужчиной — но приходилось все время следить за его глазами. Даже когда он шутил, его шутки имели своей целью выведать что-то о собеседнике. Из трех участников встречи он был единственным, о чьей должности остальным не было ничего известно. Впрочем, было ясно, что он обладает огромной властью у себя в стране, а поскольку Китай был самым могущественным государством из трех, остальные не сочли за оскорбление, что простой министр без портфеля разговаривает на равных с главами государств. Совещание велось на английском языке, и Чанг жестом распорядился, чтобы генерал, приветствовавший гостей во время прибытия, покинул комнату.

— Прошу извинить меня за то, что я не был здесь, когда вы прибыли. Это.., нарушение правил протокола вызывает у меня сожаление. — Подали чай и легкую закуску. Времени на то, чтобы приготовить настоящий прием, тоже не было.

— Не стоит извиняться, — ответил Дарейи. — Неудобство компенсируется быстротой. Что касается меня, хочу выразить благодарность за то, что вы так охотно дали согласие встретиться при столь необычных обстоятельствах. — Он повернул голову. — Позвольте поблагодарить и вас, мадам премьер-министр, за готовность встретиться с нами. Пусть Господь благословит нашу встречу, — закончил он.

— Примите мои поздравления в связи со столь успешным решением проблемы Ирака, — сказал Чанг, пытаясь понять, в чьих руках находится сейчас повестка дня встречи. Слишком уж искусно Дарейи дал понять, что это он пригласил остальных принять участие в совещании. — Вы, должно быть, испытываете удовлетворение после окончания разногласий между вашими нациями, которые длились столько лет.

Это верно, подумала индийский премьер-министр, поднося к губам чашку с чаем. Вы приказали убить иракского президента в весьма удачный момент.

— Итак, чем мы можем помочь вам? — спросила она, предоставляя таким образом слово главе Ирана, чем вызвала молчаливое раздражение у представителя Китая.

— Вы недавно встречались с американским президентом Райаном. Мне хотелось бы выслушать ваше мнение о нем.

— Маленький человек, оказавшийся на посту президента столь могущественной страны, — не колеблясь ответила она. — Взять хотя бы речь, произнесенную им на похоронах. Она куда лучше подходит для семейных похорон. От президента нужно ждать чего-то большего. Во время приема, состоявшегося после церемонии, он нервничал и чувствовал себя не в своей тарелке. Его жена высокомерна и смотрит на окружающих сверху вниз — она, видите ли, врач. Врачи часто позволяют себе такое.

— Когда мы встретились с ним несколько лет назад, у меня создалось такое же впечатление, — согласился Дарейи.

— Тем не менее он управляет великой страной, — заметил Чанг.

— А управляет ли? — спросил глава Ирана. — И является ли Америка все еще великой страной? В чем величие страны, как не в силе ее лидера?

Именно это, поняли присутствующие, составляет повестку дня встречи.

* * *

— Боже мой, — прошептал про себя Райан, — каким одиноким чувствуешь себя здесь. — Эта мысль постоянно возвращалась к нему, особенно когда он оставался один в этом кабинете с овальными стенами и литыми трехдюймовыми дверями. Теперь ему приходилось при чтении все время пользоваться очками. Так посоветовала Кэти, но головная боль не исчезала, а всего лишь появлялась позднее. Нельзя сказать, что ему не приходилось много читать и раньше. Этого требовала каждая должность, которую он занимал за последние пятнадцать лет, но теперь его постоянно преследовала головная боль. Может быть, поговорить об этом с Кэти или другим врачом? Нет, не стоит. Райан покачал головой. Это всего лишь следствие стресса, и ему нужно привыкнуть. Конечно, это всего лишь стресс. Вот рак — это уже болезнь. Сейчас перед ним стояла задача справиться с политической ситуацией в стране. Райан читал доклад, приготовленный политическими советниками, сидящими в старом здании напротив. Его забавляло, хотя и не утешало то, что они не знали, какой совет ему дать. Райан никогда не принадлежал к какой-нибудь политической партии. Он всегда регистрировался на выборах как независимый и благодаря этому не получал писем с просьбами о пожертвованиях, хотя и он и Кэти при составлении налоговых деклараций всегда помечали в графе, что внесли по одному доллару в избирательный фонд правительства. Однако президент должен быть не только членом какой-нибудь партии — ему надлежало возглавлять ее. Сейчас партии пострадали еще больше, чем три ветви государственной власти. У каждой был председатель, и ни один из них не имел представления о том, что предпринять. В течение нескольких дней считали, что Райан принадлежит к той же партии, что и Роджер Дарлинг. Средства массовой информации узнали правду совсем недавно, и весь вашингтонский истэблишмент издал дружный вздох: «Черт побери!» Для идеологических мудрецов федеральной столицы это было так же невероятно, как задать вопрос, чему равняется два плюс два, и услышать в ответ: «Шартрез». Как и следовало ожидать, лежащий перед ним доклад был хаотичным, поскольку составили его четверо, а то и более профессиональных политических аналитиков, и было ясно видно, кто именно написал тот или иной параграф. В результате доклад превратился в многостороннее перетягивание каната. Даже его аналитики из разведки способны на большее, подумал Джек и бросил доклад в мусорную корзину. Ему снова захотелось курить. Он знал, что и это влияние стресса.

Но ему все равно приходилось посещать «собрания» — он так и не понял значение этого слова — и агитировать за кого-то или по меньшей мере выступать с речами. Или делать еще что-то. В этом отношении смысл доклада не был ему понятен. Сев в калошу с проблемой абортов — и накрывшись при этом шляпой, как яд овито заметил на другой день Арни ван Дамм, чтобы закрепить преподанный урок, — теперь Райан был вынужден четко выражать свою политическую позицию по множеству вопросов, причем таких разных, как проблема социального обеспечения, налоги, экология и один Бог знает что еще. После того как он примет решение о своей позиции, Кэлли Уэстон напишет серию речей, с которыми Райан будет выступать по всей стране от Сиэттла до Майами и во множестве городов и штатов между ними. В список не попали только Гавайи и Аляска, потому что они были небольшими штатами по своему политическому значению и к тому же находились на разных полюсах идеологического спектра. Они только запутают ситуацию — по крайней мере, так говорилось в докладе.

— Почему бы мне просто не остаться здесь и не заняться работой, Арни? — спросил Райан у главы своей администрации, который только приехал на службу.

— Потому что ваша работа не здесь, а там, господин президент. — Ван Дамм опустился в кресло и начал очередной урок обучения искусству президентства. — Потому что, как вы сказали, «это функция руководства» — я точно вас процитировал? — спросил Арни с насмешливой улыбкой. — А руководство означает пребывание командира среди солдат или, как в данном случае, среди граждан. По этому вопросу у нас нет расхождений, господин президент?

— Ты действительно получаешь удовольствие от этого? — Джек закрыл глаза и потер их под очками. Очки он тоже ненавидел.

— В такой же степени, как и ты. Справедливое замечание, подумал Райан.

— Извини.

— Большинству президентов искренне нравится возможность сбежать из этого музея и встретиться с живыми людьми. Разумеется, Андреа и ее агенты нервничают во время таких поездок. Пожалуй, они предпочли бы, чтобы ты оставался здесь и никогда не покидал Белого дома. Но он уже кажется тебе тюрьмой, не правда ли? — спросил Арни.

— Только когда я просыпаюсь.

— Вот и воспользуйся возможностью. Отправляйся в поездку по стране, поговори с людьми, поделись с ними своими мыслями, скажи, к чему стремишься. Черт побери, не исключено, что они даже выслушают тебя! А то и расскажут тебе, о чем думают сами, и тогда ты узнаешь что-то новое. Как бы то ни было, нельзя быть президентом и не общаться с народом.

Джек достал из мусорной корзины доклад о политическом положении в стране, который только прочитал.

— Ты ознакомился с этим?

— Да, — кивнул Арни.

— Но ведь это макулатура и к тому же сбивающая с толку, — удивленно заметил Райан.

— Это политический документ. С каких это пор политика является разумной или последовательной? — Ван Дамм сделал паузу. — Аналитики, с которыми я работал последние двадцать лет, всосали эти идеи с молоком матери — впрочем, все они вскормлены на искусственном питании, наверно.

— Что?

— Спроси Кэти. Это одна из этих бихевиористских теорий, пришедших с Новым Веком, которые могут объяснить все всем повсюду. Все политики искусственники. Мамы никогда не кормили их и не ухаживали за ними, поэтому у них не развились прочные узы с матерями, они чувствуют себя отторгнутыми и тому подобное. Вот почему в качестве компенсации они обращаются к людям, выступают с речами и говорят слушателям в различных местах различные вещи, которые им хотелось бы услышать, для того чтобы завоевать любовь и преданность незнакомцев — те самые любовь и преданность, которых они были лишены в младенческом возрасте, не говоря уже о людях вроде Келти, постоянно стремящихся к связям с женщинами из-за того, что матери не уделили им в детстве достаточной любви. Зато должным образом вскормленные младенцы, с другой стороны, вырастают и становятся — ну, скажем, врачами, или, может быть, раввинами...

— Какого черта! — едва не закричал президент. Глава его администрации только усмехнулся.

— Завел тебя на секунду, а? Знаешь, — продолжал Арни, — я понял, что мы упустили, когда создавали нашу страну.

— Ну хорошо, валяй, просвети меня. — Джек закрыл глаза и почувствовал юмор создавшейся ситуации.

— У нас нет шута. Ему можно было бы дать должность министра. Знаешь, такой карлик — извини, мужчина необычно малого роста, — одетый в разноцветное трико и в забавном колпаке с колокольчиками на голове. Пусть сидит на маленькой табуретке в углу — разумеется, в этом кабинете нет углов, но это не имеет значения — и примерно каждые пятнадцать минут вскакивает к тебе на стол и трясет колокольчиками перед твоим лицом, напоминая, что настало время сходить в сортир, как это делают обычные люди. Теперь понимаешь, что я имею в виду, Джек?

— Нет, — признался президент.

— Ну и осел же ты! Пойми, должность президента может доставлять тебе удовольствие! Ты должен получать удовольствие от поездок и встреч с народом. Конечно, важно узнать, что они хотят, но и в этом есть своя радость. Видишь ли, Джек, им хочется полюбить тебя, поддержать. Они хотят узнать, о чем ты думаешь. Но больше всего им хочется, чтобы ты оказался одним из них. И знаешь, что самое интересное? Ты первый президент за чертовски длительное время, кто действительно один из них! Так что вылезай из кресла, прикажи своим воздушным извозчикам запустить Большую Синюю Птицу и начинай игру. — Он не стал добавлять, что расписание поездки по стране было уже согласовано и отработано до такой степени, словно высечено в камне, так что изменить что-то Райан уже не мог.

— Не всем понравится, во что я верю и о чем буду говорить, Арни. И я не собираюсь лгать только ради того, чтобы завоевать их расположение или привлечь голоса на выборах.

— Неужели ты думаешь, что сумеешь понравиться всем? — На лице ван Дамма снова появилась насмешливая улыбка. — Почти все президенты счастливы, если им удается заручиться поддержкой пятидесяти одного процента избирателей, а многие согласны и на меньшее. Я выругал тебя за то заявление по поводу проблемы абортов — и знаешь почему? Да потому что оно было запутанным!

— Нет, не было, я...

— Ты собираешься выслушать своего учителя или нет?

— Валяй дальше, — сказал президент.

— Начнем с того, что примерно сорок процентов населения голосуют за демократов и примерно столько же — за республиканцев. Из этих восьмидесяти процентов большинство не изменит своей позиции, если даже Адольф Гитлер будет соперничать с Эйбом Линкольном или с Франклином Делано Рузвельтом, чтобы упомянуть обе партии.

— Но почему...

— Почему небо голубое, Джек? — В голосе ван Дамма прозвучало раздражение. — Оно голубое, вот и все. Даже если тебе удастся объяснить причину этого, а мне кажется, что некоторые астрономы способны сделать это, небо все равно останется голубым, так что не проще ли просто признать этот факт? Таким образом, остается двадцать процентов людей, которые голосуют то за одну партию, то за другую. Может быть, они и есть настоящие независимые избиратели вроде тебя. Вот эти двадцать процентов и держат в своих руках контроль за судьбы страны, и если ты хочешь, чтобы все получилось по-твоему, тебе нужно привлечь на свою сторону эти двадцать процентов. А теперь кое-что забавное. Эти двадцать процентов не слишком интересуются тем, о чем ты думаешь. — Арни произнес эту фразу с лукавой улыбкой.

— Одну минуту...

— Ты прерываешь учителя. — Арни поднял руку. — Тем твердым восьмидесяти процентам, которые голосуют за политическую линию, выбранную двумя партиями, наплевать на характер президента. Они голосуют за выбранную ими партию, потому что верят в ее философию — или потому что папа и мама голосовали за нее; причина не имеет значения. Так обстоит дело. Это факт. С ним нужно примириться. А теперь вернемся к двадцати процентам избирателей, выбор которых имеет решающее значение. Их мало интересует политическая линия президента, им важен сам президент. Вот в этом и заключается твое преимущество, Джек. С политической точки зрения ты так же мало заслуживаешь пребывания на посту президента, как трехлетний малыш в оружейном магазине. Зато у тебя незаурядный характер и сила воли. На этом-то и надо сыграть.

Райан нахмурился, услышав слово «сыграть», но на этот раз промолчал. Он кивнул, предлагая главе своей администрации продолжать.

— Обращаясь к людям, просто говори, во что ты веришь, и говори как можно проще. Хорошие идеи звучат просто и убедительно. То, что ты говоришь, должно звучать последовательно, вытекать одно из другого. Эти двадцать процентов избирателей хотят убедиться в том, что ты действительно веришь в свои слова. Скажи мне, Джек, ты уважаешь человека, четко выражающего свои убеждения, даже если с ними не согласен?

— Конечно, так и должен...

— ., поступать человек, — закончил его мысль Арни. — Такова позиция этих двадцати процентов. Они будут уважать и поддерживать тебя, даже если в некоторых вопросах не согласны с тобой.

Почему? Да потому что они понимают, что ты — порядочный человек и сдержишь данное тобой слово. А им хочется, чтобы тот, кто занимает должность президента, был честным и порядочным человеком. Для них важно быть уверенными в том, что, если все покатится к чертовой матери, найдется кто-то, готовый по крайней мере попытаться исправить положение и приложить к этому все силы.

Все остальное — внешнее оформление. Только не думай, что оформление и умение обращаться к людям ничего не стоят, ладно? Совсем неплохо, если ты сможешь умело и убедительно подать свои идеи. В своей книге о Хэлси, «Сражающийся моряк», ты тщательно выбираешь слова, когда хочешь, чтобы читатель понял тебя, верно? — Президент кивнул. — То же самое относится к идеям — черт возьми, эти идеи еще более важны, и потому тебе придется подавать их с соответственно большим искусством, понимаешь? — Глава администрации пришел к выводу, что план урока выполняется вполне успешно.

— Арни, а ты сам согласен с моими идеями?

— Не со всеми. Думаю, ты не прав в вопросе с абортами — женщина должна иметь право выбора. Я не согласен и с некоторыми другими идеями. Зато, господин президент, я ни на минуту не усомнился в вашей честности и порядочности. Я не могу убедить тебя, во что верить и во что нет, но ты готов прислушаться к предложениям. Я люблю эту страну, Джек. Моя семья сумела спастись из Нидерландов, и мы пересекли Ла-Манш в лодке, когда мне было всего три года. Я до сих пор помню, как меня тошнило от морской болезни.

— Ты еврей, Арни? — с удивлением спросил Джек. Раньше он как-то не задумывался о его религиозной принадлежности.

— Нет, но мой отец принимал активное участие в движении сопротивления, и немецкий агент выдал его оккупационным властям. Отцу угрожал расстрел, но нам удалось спастись. В противном случае мы с мамой оказались бы в том же концентрационном лагере, что и Анна Франк[139]. Впрочем, это не спасло остальных родственников. Моего отца звали Биллем, и после войны он решил перебраться сюда. Я вырос, слушая рассказы о своей родине и о том, как эта страна отличается от Голландии. Америка действительно непохожа на Голландию. Я стал тем, кем являюсь сейчас, потому что стремился защитить существующую здесь систему. Почему Америка отличается от других стран? Думаю, все дело в Конституции. Меняются люди, меняются правительства, меняются идеологии, но Конституция остается прежней. Ты и Пэт Мартин принесли присягу в верности конституции. Я тоже, — продолжал ван Дамм. — Только я принес присягу самому себе, матери и отцу. Я не обязан соглашаться с тобой по всем вопросам, Джек. Но я знаю, что ты стараешься поступать как можно лучше. Это значит, что моя работа заключается в том, чтобы защитить тебя, дать тебе возможность действовать в соответствии со своими убеждениями. Поэтому ты должен выслушивать меня. Иногда придется совершать поступки, которые тебе не по душе, но у вашей работы, господин президент, свои правила. Вот почему придется следовать им, — негромко закончил глава президентской администрации.

— Как я справляюсь с делами? — спросил Райан, обдумывая самый важный урок недели.

— Неплохо, но должен лучше. Келти по-прежнему остается для нас источником раздражения, а не угрозой. После того как ты совершишь поездку по стране, ясно показав, что являешься президентом, его положение ухудшится. А теперь вот что еще. Как только ты начнешь поездку и будешь встречаться с людьми, тебе станут задавать вопросы о переизбрании. Каким будет твой ответ?

— Я не хочу быть президентом, Арни, — решительно покачал головой Райан. — Пусть меня заменит кто-нибудь другой по истечении...

— В таком случае тебе придется столкнуться с массой неприятностей. Никто не будет принимать тебя всерьез. Ты не сможешь провести в Конгресс людей, которых хочешь. Твои возможности будут ограничены, и ты не сумеешь осуществить преобразования, о которых говоришь. Твое политическое влияние резко снизится. Америка не может позволить себе этого, господин президент. Иностранные правительства — во главе них стоят политические деятели, не забывай этого, — не будут воспринимать тебя серьезно, а это повлечет за собой отрицательные последствия для национальной безопасности страны как в ближайшее время, так и в отдаленном будущем. Итак, как ты ответишь репортерам на этот вопрос?

Президент чувствовал себя подобно третьекласснику, поднявшему руку в ответ на вопрос учителя.

— Скажу, что еще не принял решения.

— Совершенно точно. Сейчас ты проводишь работу по восстановлению правительства, а к вопросу о переизбрании вернешься, когда придет время. Я незаметно дам понять, что ты обдумываешь вопрос о том, чтобы выставить свою кандидатуру на следующий срок, что, по твоему мнению, главным является благополучие страны, и когда репортеры зададут тебе этот вопрос, ты просто повторишь сделанное раньше заявление. Этим ты дашь понять иностранным правительствам, что тебя нужно принимать всерьез, а американский народ поймет тебя и будет уважать твою точку зрения. Говоря о практической стороне проблемы, следует иметь в виду, что во время предварительных выборов обе партии не будут останавливаться на маргинальных кандидатах, которые могут не получить поддержки Капитолия. Они проголосуют за делегации, не связавшие себя определенными обязательствами. Может быть, тебе придется даже выступить по этому вопросу... Я поговорю об этом с Кэлли. — Арни промолчал о том, что средствам массовой информации понравится именно такая перспектива. Освещение двух политических конвенций, к началу которых партии пришли без определенного выбора, является мечтой, о которой средства массовой информации даже не решаются думать. Арни старался представить все как можно проще. Независимо от того, какую позицию займет Райан, как только он объявит о ней, не меньше сорока процентов электората — скорее больше — выступят против нее. Забавным качеством тех двадцати процентов, о которых он все время говорил Райану, является то, что среди них находятся люди, принадлежащие к разным категориям всего политического спектра — подобно себе самому, они меньше интересуются идеологией и гораздо больше характером кандидата. Некоторые будут яростно возражать, ничем не отличаясь этим от тех сорока процентов, выступающих против, хотя не исключено, что в конце концов проголосуют за него. Так бывало всегда, потому что они, хотя и были честными людьми, ставящими интересы страны выше предубеждений, часто вовлекались в общее течение и выбирали из лучших побуждений человека, честность которого уступала честности избирателей. Райан еще не понял возможностей, которыми он располагает, и, вероятно, будет лучше, если он не поймет их, потому что, думая об этих возможностях, он может попытаться управлять ходом событий, а это у него всегда получается плохо. Даже честные люди способны совершать ошибки, и Райан ничем не отличался от остальных. Вот почему существовали люди, подобные Арнолду ван Дамму, умеющие учить кандидатов в президенты и одновременно направлять их. Он посмотрел на своего президента, заметив на его лице смятение, сопровождающее новые мысли. Было очевидно, что Райан пытается понять это, и, возможно, добьется успеха, потому что он умел прислушиваться к советам и обладал особым искусством обрабатывать полученную информацию. Впрочем, он вряд ли сумеет понять весь процесс до его естественного конца. Только Арни и, может быть, Кэлли Уэстон, были способны заглянуть так далеко в будущее. За последние недели ван Дамм пришел к выводу, что у Райана есть задатки настоящего президента. Теперь перед ним, перед главой президентской администрации, стоит задача добиться, чтобы Джек остался на этом посту.

* * *

— Мы не можем сделать этого, — запротестовала индийский премьер-министр и затем призналась:

— Американский флот только что преподал нам урок.

— Да, это был жестокий урок, — согласился Чанг. — Но он не причинил вашим кораблям серьезных повреждений. Насколько мне известно, они выйдут из ремонта через две недели.

Услышав это заявление, индийский премьер-министр резко повернула голову и посмотрела на представителя Китая. Это обстоятельство стало известно ей самой всего пару дней назад. Ремонт поглотил ощутимую часть финансов, выделяемых индийскому флоту на оперативные расходы, и это изрядно обеспокоило ее. Не каждый день случается, что иностранная держава, особенно не так давно бывшая противником в войне, сообщает сведения, которые могут стать известными только от своего агента в правительстве Индии.

— Мощь Америки — это всего лишь внешний фасад. Она представляет собой гиганта с больным сердцем и поврежденным мозгом, — заметил Дарейи. — Президент Райан — маленький человек, занимающий высокую должность. Вы сами сказали это, госпожа премьер-министр. Если мы сделаем его работу еще более трудной, то Америка потеряет свою способность мешать нам на достаточно длительный срок, необходимый для достижения наших целей. Американское правительство парализовано и останется в таком состоянии в течение еще нескольких недель. От нас требуется лишь одно — усилить этот паралич.

— И как можно этого достичь? — спросила премьер-министр Индии.

— Самыми простыми средствами: нужно всего лишь заставить Америку выполнять все данные ею обязательства и одновременно нарушить ее внутреннюю стабильность. С вашей стороны понадобятся всего лишь демонстративные действия. Остальное я беру на себя. По-моему, лучше, если вы не будете знать о том, что мы собираемся предпринять.

Будь он способен на это, Чанг даже перестал бы дышать, чтобы лучше контролировать свои чувства. Не каждый день доводится встретить человека еще более жестокого и безжалостного, чем он сам. Это верно, он не имел ни малейшего желания знать о планах Дарейи. Пусть лучше другая страна ввязывается в войну.

— Продолжайте, прошу вас, — сказал он и извлек из внутреннего кармана сигарету.

— Каждый из нас представляет здесь страну с громадными возможностями и еще большими потребностями. У Китая и Индии — огромное население. Обеим странам необходимы жизненное пространство и естественные ресурсы. Скоро в моем распоряжении ресурсы будут необъятными и привлекут колоссальный капитал. Вместе с тем у меня появится возможность взять под контроль их распределение. Объединенная Исламская республика, подобно вам, превратится в великую державу. Запад слишком долго играл доминирующую роль на Востоке. — Дарейи посмотрел прямо на Чанга. — На вашей северной границе лежит гниющий труп. Там требуют освобождения многие миллионы правоверных. Кроме того, на север от вас находятся жизненное пространство и естественные ресурсы, в которых так нуждается ваша страна. Я готов отдать вам все это, если вы согласитесь вернуть нам земли, населенные правоверными. — Затем он повернул голову к индийскому премьер-министру. — К югу от вашей страны расположен ненаселенный континент. Там также есть жизненное пространство и естественные ресурсы, столь необходимые вам. В обмен на ваше сотрудничество, мне кажется, Объединенная Исламская Республика и Китайская Народная Республика могли бы гарантировать защиту ваших действий, направленных на удовлетворение законных нужд. От каждой из ваших стран я прошу всего лишь сотрудничества, которое не влечет за собой никакого риска.

Индийский премьер-министр заметила, что однажды уже была предпринята подобная попытка, но нужды ее страны так и остались неудовлетворенными. Представитель Китая тут же предложил, как без всякого риска отвлечь внимание Америки, тем более что такое случалось и в прошлом. Иран — что это за Объединенная Исламская Республика.., ах да, конечно, подумал Чанг. Конечно. Весь риск падает на долю ОИР, хотя на этот раз он представляется удивительно точно рассчитанным. По возвращении в Пекин Чанг лично проверит соотношение сил.

— Как вы сами понимаете, я не прошу от вас сейчас брать на себя какие-нибудь обязательства. Вам понадобится убедиться в серьезности моих намерений и возможностей. Я прошу вас об одном: уделите максимальное внимание моему предложению о заключении нашего союза — неофициального, разумеется.

— Но Пакистан... — произнесла индийский премьер-министр, неосторожно привлекая внимание к самому слабому месту своей политики, что тут же отметил про себя Чанг.

— Исламабад слишком долго был американской марионеткой, и ему нельзя доверять, — тут же ответил Дарейи, который давно подготовил свой ответ, хотя и не ожидал, что индийский премьер так быстро откроет свои карты. Эта женщина ненавидит Америку также, как и я, подумал он. Вероятно, «преподанный урок» нанес более глубокую рану ее гордости, чем сообщили его дипломаты. Как свойственно женщине столь ревностно оберегать свою гордость. В этом ее слабость. Отлично. Он посмотрел на Чанга.

— Наши отношения с Пакистаном ограничиваются торговыми связями и, являясь таковыми, подвержены изменениям, — отозвался представитель Китая, испытывающий не меньшее удовлетворение от слабости Индии. В конце концов, ей некого винить. Она послала в море свой флот, чтобы оказать поддержку Японии в нападении на Америку, оказавшемся неудачным.., тогда как Китай не предпринял ничего и не рискнул ничем. В результате он вышел из «войны», не понеся никакого урона и даже не показав, что был как-то связан с этим конфликтом. Самые осторожные руководители Китая, занимающие место в государственной иерархии выше Чанга, не возражали против его маневров, хотя маневры эти ничего и не принесли. И вот теперь снова кто-то готов пойти на риск. Индия предпримет демонстративные действия, а Китай останется в стороне, всего лишь повторив прошлые заверения о том, что не имеет никакого отношения к этой Объединенной Исламской республике. В любом случае он может заявить, что хотел всего лишь убедиться в решительности нового американского президента, а такое случается постоянно. К тому же Тайвань все время является источником беспокойства. Все так интересно. Иран, движущей силой которого является религия. Индия, которая руководствуется жадностью и гневом. Китай же, с другой стороны, смотрит далеко в будущее, строит великие планы, делает это бесстрастно и спокойно, ищет то, в чем действительно нуждается, но поступает, как всегда, предельно осмотрительно. Цель, к которой стремится Иран, очевидна, и если Дарейи готов пойти на риск войны ради нее, то не стоит ему мешать, лучше наблюдать со стороны и надеяться на его успех. Но Чанг не позволит пока втянуть Китай в конфликт. Стоит ли казаться слишком нетерпеливым? Вот Индия готова приступить к действиям, проявляет такое нетерпение, что упускает из виду нечто совершенно очевидное: если Дарейи сумеет добиться осуществления своих планов, то Пакистан уладит свои отношения с ОИР, может даже присоединится к ней, и тогда Индия окажется изолированной и уязвимой. Ничего не поделаешь, опасно быть вассалом, это еще опаснее, если у тебя наготове планы подняться на более высокий уровень — но при отсутствии средств для осуществления этого. Выбирая союзников, нужно быть очень осторожным. Чувство благодарности в отношениях между государствами похоже на цветок, выращенный в оранжерее, — он быстро вянет, когда его выносят на открытый воздух.

Премьер-министр молча кивнула, признавая свою победу в вопросе о Пакистане.

— В таком случае, друзья, я благодарю вас за то, что вы так любезно согласились встретиться со мной. С вашего разрешения, я отправлюсь домой.

Все трое встали, обменялись прощальными рукопожатиями и направились к выходу. Через несколько минут самолет Дарейи развернулся на неровной поверхности взлетной полосы китайской авиабазы, больше приспособленной к полетам истребителей. Аятолла посмотрел на кофейник и решил воздержаться. Ему хотелось поспать перед утренними молитвами. Но прежде...

— Твои предсказания оказались совершенно точными.

— Русские называют такие вещи «объективными условиями». Они всегда были и остаются неверными, но их методам анализа в точности не откажешь, — объяснил Бадрейн. — Вот почему я сумел собрать достоверную информацию.

— В этом я убедился. Твоя следующая задача будет заключаться в том, чтобы разработать планы нескольких операций... — Дарейи откинул спинку кресла и закрыл глаза, надеясь, что ему снова приснятся мертвые львы.

* * *

Как ни хотелось ему вернуться к клинической медицине, Пьер Александер не испытывал к ней особой любви, особенно в тех случаях, когда ему приходилось иметь дело с пациентами, положение которых было безнадежным. Дух бывшего армейского офицера говорил в нем, что это походит на оборону Батаана[140] — делаешь все, что в твоих силах, и отстреливаешься до последнего патрона, хотя и знаешь, что помощи ждать неоткуда. В данный момент у него в палатах находились трое больных СПИДом — все трое мужчины, гомосексуалисты, в возрасте за тридцать, и всем оставалось жить не больше года. Александер был достаточно религиозным человеком и не одобрял подобный образ жизни, но такой смерти не заслуживал никто. И все-таки он был врачом, а не Богом, выносящим приговор. Проклятье, подумал он, выходя из лифта и не переставая диктовать свои наблюдения для истории болезни пациентов в мини-диктофон.

В работу врача входит необходимость разделять свою жизнь на отсеки, изолированные друг от друга. Все три пациента в его палатах будут там и завтра, и ни один из них не потребует срочного врачебного вмешательства этой ночью. Нет ничего жестокого в том, что он отложит их проблемы до завтрашнего дня. Это всего лишь работа, а их жизни и надежды выжить зависят от того, сумеет ли он на время забыть о них и вернуться к исследованию микроорганизмов, терзающих их тела. Он передал кассету своей секретарше, которая напечатает продиктованные им наблюдения.

— Доктор Лоренц звонил из Атланты в ответ на ваш звонок, когда вы позвонили ему в ответ на его звонок, — сообщила секретарь, когда Александер проходил мимо.

Опустившись в кресло, он набрал номер телефона, который знал наизусть.

— Слушаю.

— Гас? Это Алекс из Хопкинса.

— Как прошла рыбалка, полковник?

— Ты не поверишь — мне так и не удалось пока заняться этим. Ральф заставляет меня работать все больше и больше.

— Что тебя интересует — ведь это ты позвонил первым, правда? — В голосе Лоренца больше не было уверенности — верный признак того, что он чем-то очень обеспокоен.

— В самом деле, первым позвонил я, Гас. Ральф сказал мне, что ты снова взялся за структуру вируса лихорадки Эбола на основе той крошечной вспышки в Заире. Это правда?

— Понимаешь, я собирался заняться этим, но кто-то украл у меня моих обезьян, — недовольно проворчал директор исследовательского Центра инфекционных заболеваний. — Мне сообщили, что новая партия прибудет через день-другой.

— Кто-нибудь пробрался в твою лабораторию? — спросил Александер. Все чаще работе лабораторий угрожали фанатики, занятые защитой животных, которым иногда удавалось пробраться в лаборатории и «освободить» подопытных животных. Александер боялся, что придет день, когда — если где-то не проявят должной осторожности — такой чокнутый проберется в лабораторию и унесет под мышкой обезьяну, зараженную лихорадкой Лхаса или даже чем-то более опасным, и узнает об этом слишком поздно. Этим фанатикам не приходит в голову, что врачи не могут заниматься поиском вакцин и методов лечения заразных болезней без животных — а кто осмелится утверждать, что жизнь обезьяны важнее жизни человека? Ответ на этот вопрос был прост: в Америке есть люди, верящие во что угодно и обладающие конституционным правом вести себя по-дурацки. По этой причине Центр инфекционных заболеваний в Атланте, лаборатории Хопкинса и другие исследовательские учреждения находились под наблюдением вооруженных охранников, защищающих клетки с обезьянами. И даже клетки с крысами, подумал Алекс, подняв глаза к потолку.

— Нет, их увели у меня из-под носа в Африке. Кто-то еще экспериментирует с ними. Как бы то ни было, это нарушило мои планы на целую неделю. Ну и черт с ними. Я разглядываю этого крохотного мерзавца уже пятнадцать лет.

— Насколько свежий образец крови ты получил?

— Он взят у пациента «Зеро». Мы сразу опознали его. Это вирус заирской лихорадки Эбола, штамм Маинги. У нас есть еще один образец от другого пациента. Он исчез...

— Что?! — с беспокойством воскликнул Александер.

— Погиб в море в результате авиакатастрофы. Похоже, что его пытались доставить в Париж к профессору Руссо. Больше заболеваний не зарегистрировано, Алекс. На этот раз нам повезло, — заверил Лоренц коллегу.

Куда лучше, подумал Александер, погибнуть при авиакатастрофе, чем истечь кровью от этого гребаного вируса. Он все еще мыслил как солдат и не забыл армейских ругательств.

— О'кей, — облегченно вздохнул полковник.

— Так зачем ты звонил?

— Меня заинтересовали полиномы, — услышал Лоренц.

— Что ты хочешь этим сказать? — недоуменно спросил он.

— Когда займешься исследованием этого штамма, попробуй осуществить математический анализ структуры вируса.

— Меня тоже заинтересовала эта мысль. Но сейчас мне хочется изучить репродуктивный цикл и...

— Совершенно верно, Гас, математическую природу взаимодействия. Я тут говорил с одним из врачей — ты не поверишь, с офтальмологом, — и она высказала интересную мысль. Если аминокислоты имеют математические величины, поддающиеся подсчету — а так и должно быть, — то метод их взаимодействия с другими цепочками может кое-что объяснить нам. — Александер сделал паузу и услышал, как на другом конце телефонного канала чиркнули спичкой. Гас снова курил в кабинете трубку.

— Продолжай.

— Я все еще пытаюсь сделать вывод, Гас. Что, если это именно то, о чем ты думаешь, — уравнение? Тогда понадобится разгадать его, верно? Как сделать это? Понимаешь, Ральф рассказал мне о твоем исследовании временного цикла. Мне кажется, что ты напал на след. Если нам удастся разделить на части РНК вируса, а мы уже сделали это с ДНК носителя, то...

— Понял! Взаимодействия помогут нам узнать кое-что о величинах элементов в полиномных...

— И тогда мы многое узнаем, как размножается этот гребаный вирус, и, может быть, у нас появится возможность ..

— Уничтожить его. — Наступила пауза, и Александер услышал, как Гас затянулся табачным дымом. — Алекс, а ведь это отличная мысль.

— Ты лучше всех подготовлен к этому, Гас, и к тому же готовишь эксперимент.

— И все-таки чего-то не хватает.

— Всегда чего-то не хватает.

— Дай мне подумать об этом денек-другой, и я позвоню тебе. Молодец, Алекс.

— Спасибо, сэр. — Профессор Александер положил трубку и решил, что сегодня внес достаточный вклад в медицинскую науку. Он не был слишком уж весомым, и к тому же здесь чего-то действительно не хватало.

Глава 23 Эксперименты

Понадобилось несколько дней, чтобы все оказалось на своих местах. Президенту Райану пришлось встретиться с еще одной группой новых сенаторов — некоторые штаты раскачивались слишком медленно, главным образом потому, что их губернаторы создали что-то вроде комитетов по выбору наиболее подходящих кандидатов из составленного списка. Это удивило многих экспертов в Вашингтоне, которые ожидали, что главы исполнительной власти штатов поступят и на этот раз, как и раньше, — обычно они назначали сенаторов буквально, пока едва успевало остыть тело скончавшегося представителя штата в верхней палате Конгресса. Однако оказалось, что выступление Райана все-таки произвело определенное впечатление. Восемь губернаторов поняли уникальность ситуации и по некотором размышлении поступили по-другому, завоевав похвалу местных газет, хотя средства массовой информации, принадлежащие к истэблишменту, не отнеслись к их действиям с полным одобрением.

Первая политическая поездка Джека была экспериментальной. Он рано встал, поцеловал жену и детей по пути к двери и поднялся на борт вертолета, ожидавшего на Южной лужайке, еще до семи утра. Через десять минут он уже поднимался на бортпрезидентского авиалайнера «ВВС-1», известного в Пентагоне как VC-25A. Это был «Боинг-747», подвергнувшийся значительной модификации, чтобы удовлетворить всем требованиям средства перемещения президента по всему миру. Райан миновал трап как раз в тот момент, когда пилот, полковник ВВС с громадным летным опытом, говорил по системе внутренней трансляции, делая объявления, как на рейсовом авиалайнере перед вылетом. Посмотрев в сторону хвостового салона, Райан увидел почти сотню репортеров, которые пристегивались к своим кожаным креслам, превосходящим кресла первого класса лучших авиакомпаний. Кое-кто из журналистов предпочитал не пристегиваться — «ВВС-1» обычно ведет себя спокойней, чем океанский лайнер при полном штиле. В тот момент, когда Райан повернулся, чтобы направиться в свой отсек, он услышал чье-то громкое восклицание:

— На этом рейсе не курят!

— Кто это? — спросил президент.

— Один из телевизионщиков, — ответила Андреа. — Он считает, что самолет принадлежит ему.

— Вообще-то он прав, — заметил Арни. — Не забывайте этого.

— Его зовут Том Доннер, — добавила Кэлли Уэстон. — Ведущий комментатор Эн-би-си. Он считает, что его испражнения не пахнут, а на прическу у него уходит больше спрея, чем у меня. Вот только часть волос приклеена.

— Проходите сюда, господин президент. — Андреа показала в сторону носового отделения. Кабина президента на «ВВС-1» находилась в самом носу главной палубы. Там были установлены обычные, хотя и очень удобные, кресла, а также пара диванов, которые при продолжительных перелетах раскладывались и превращались в постели. Под бдительным взглядом начальника личной охраны президент сел в кресло и пристегнулся ремнями безопасности. Остальные пассажиры могут поступать, как им вздумается, — Секретную службу журналисты не интересовали, — но президенту нарушать правила не разрешалось. Когда Андреа убедилась, что все в порядке, она дала знак члену экипажа. Тот снял телефонную трубку и сообщил пилоту, что можно взлетать. Сразу после этого заработали двигатели. Джек уже почти поборол страх перед полетами, но на взлете обычно закрывал глаза и про себя произносил (в прошлом шептал вслух) молитву о безопасности всех пассажиров на борту, считая, что, если будет молиться только о себе, это может выглядеть в глазах Бога эгоистичным. А к тому моменту, когда молитва закончилась, начался стартовый разгон, который происходил несколько быстрее, чем на обычном «боинге». Президентский «ВВС-1» не нес тяжелого груза и потому больше походил на самолет, чем на поезд, отходящий от станции.

— О'кей, — сказал Арни, когда нос самолета приподнялся и устремился в небо. Президент намеренно не сжимал ручки кресла, как делал это обычно. — Этот этап легкий — Индианаполис, Оклахома и к ужину вернемся домой. Толпы будут настроены дружески и так же реакционно, как и ты сам. — В его глазах мелькнула улыбка. — Так что тебе не о чем особенно беспокоиться.

Специальный агент Прайс, сидящая в одной кабине с президентом во время взлета, терпеть не могла, когда говорили что-нибудь подобное. Глава президентской администрации — Секретная служба присвоила ему кодовое имя «Плотник», а Кэлли Уэстон была «Каллиопой» — относился к тем членам президентского окружения, кто не понимал трудностей, с которыми приходилось сталкиваться Секретной службе. Опасность, по его мнению, являлась сугубо политическим явлением, даже после катастрофы с «Боингом-747», разрушившим Капитолий. Поразительно, подумала она. Раман сидел в нескольких футах позади нее. Его кресло было повернуто в сторону хвостового салона, на случай, если появится репортер с пистолетом в руках вместо карандаша. На борту авиалайнера находилось еще шесть агентов, наблюдающих за всеми, даже за членами экипажа в форме ВВС. В каждом из двух мест назначения находилось по взводу агентов Секретной службы вместе с огромным числом местных полицейских. На базе ВВС Тинкер в Оклахома-сити под охраной агентов Секретной службы уже стоял автозаправщик на случай, если кто-то попытается испортить состав топлива, которое будет залито в баки президентского самолета; охрана не будет снята до тех пор, пока «ВВС-1» не вернется обратно на авиабазу Эндрюз. Транспортный самолет С-5В «Гэлэкси» доставил в Индианаполис автомобили президента. Перевозить президента по стране было не легче, чем цирк «Барнум и Бейли» со всем его снаряжением, вот только в последнем случае не приходилось беспокоиться, что кто-то может покуситься на жизнь акробата на раскачивающейся трапеции.

Агент Прайс заметила, что Райан просматривает текст своей речи. Это было одним из его немногих нормальных занятий. Обычно они почти всегда нервничали перед его выступлениями — не от страха перед публикой, а скорее от беспокойства о том, как будет воспринято содержание речи президента. При этой мысли Прайс улыбнулась. Райан не беспокоился о содержании, он боялся сорвать само выступление. Это не страшно, он скоро овладеет этим искусством. Ему здорово повезло, что Кэлли Уэстон, причинявшая окружающим столько неприятностей своим поведением, при составлении речей проявляла незаурядный талант.

— Завтрак? — спросила стюардесса, когда самолет поднялся на крейсерскую высоту и выровнялся.

Президент отрицательно покачал головой.

— Спасибо, я не голоден.

— Принесите ему яичницу с ветчиной, тосты и чашку кофе без кофеина, — распорядился ван Дамм.

— Никогда не пробуйте выступать с речью на голодный желудок, — посоветовала Кэлли. — Тут уж можете положиться на меня.

— И не пейте настоящий кофе. Кофеин может вызвать дрожь в руках. Когда президент выступает с речью, — начал утренний урок Арни, — он... Кэлли, помоги мне объяснить это.

— Сегодняшние два выступления вам не сулят ничего особо драматического. Вы просто выступаете в роли доброго соседа, зашедшего навестить парня, живущего рядом, потому что ему понадобился ваш совет по беспокоящей его проблеме. Обращайтесь к слушателям по-дружески, спокойно и убедительно. Вроде как:

«Понимаешь, Фред, мне кажется, что тебе следовало бы поступить следующим образом», — объяснила Кэлли, подняв для большей убедительности брови.

— Добродушный семейный доктор, советующий пациенту не увлекаться жирной пищей и, может быть, побольше играть в гольф — физические упражнения полезны для здоровья, что-то вроде этого, — добавил глава администрации. — В повседневной жизни ты поступаешь так каждый день.

— Значит, мне надо всего лишь сегодня утром сделать это перед четырехтысячной толпой, верно? — спросил Райан.

— И перед телевизионными камерами Си-Спан. Твою речь передадут в вечернем выпуске новостей...

— Си-эн-эн тоже будет вести трансляцию, потому что это ваше первое выступление во время поездки по стране, — добавила Кэлли. Нет смысла обманывать президента.

Господи! Джек снова посмотрел на текст своей речи.

— Ты прав, Арни. Лучше выпить кофе без кофеина. — Внезапно он поднял голову. — Есть ли курящие на борту? — спросил он. То, как он сказал это, заставило стюардессу ВВС обернуться.

— Хотите сигарету, сэр?

— Да, — несколько пристыженно произнес Райан. Она передала ему «Виргиния слим» и с теплой улыбкой поднесла горящую зажигалку. Не каждый день удостаиваешься чести оказать такую услугу своему верховному главнокомандующему. Райан затянулся и посмотрел на нее.

— Если вы скажете об этом моей жене, сержант...

— Это останется между нами, сэр. — Она повернулась и ушла готовить завтрак. Для нее это был счастливый день.

* * *

Жидкость была поразительно страшного цвета — темно-красная с коричневатым оттенком. Они контролировали процесс, время от времени рассматривая взятые образцы под электронным микроскопом. Обезьяньи почки, политые зараженной кровью, состоят из разрозненных клеток, и по какой-то причине вирусы лихорадки Эбола любили их, подобно тому, как лакомка обожает шоколадный мусс. Наблюдать за процессом их размножения было увлекательно и страшно. Цепочки вирусов размером в микрон касались клеток, проникали в них и в теплой обогащенной биосфере тут же начинали размножаться. Это походило на сцену из научно-фантастического фильма, вот только происходило в действительности. Эти вирусы, как и все остальные, можно было назвать живыми лишь условно. Они могли функционировать только с посторонней помощью, и эта помощь поступала к ним от носителя, который, предоставив вирусам средство стать активными, одновременно приговорил себя к смерти. Вирусы лихорадки Эбола содержали только РНК, а для начала митоза[141] требовались еще и ДНК. В клетках почек находилось и то и другое, цепочки вирусов искали их, и после соединения начинался процесс размножения вирусов лихорадки Эбола. Для этого требовалась энергия, которую обеспечивали почечные клетки, полностью разрушающиеся при процессе. Процедура размножения представляла собой микрокосм процесса распространения болезни в человеческом сообществе. Он начинался медленно, затем скорость нарастала в геометрической прогрессии — быстрее, еще быстрее, еще быстрее:

2 — 4 — 16 — 256 — 65 536 и так далее до тех пор, пока не поглощались все питательные вещества. После этого оставались одни вирусы, которые переходили в состояние спячки и ждали следующей возможности. Люди придают болезням самые разные ошибочные описания: болезни поджидают благоприятной возможности; они безжалостно убивают; они ищут свои жертвы. Моуди и его коллеги знали, что все это антропоморфическая чепуха. Вирусы не способны думать. Они не совершают ничего особенно зловещего. Все, на что способны вирусы лихорадки Эбола, — это пожирать, размножаться и затем возвращаться в состояние спячки. Но ведь и компьютер представляет собой только набор электрических переключателей, способных различать лишь единицу и ноль, хотя он делает это несравненно быстрее и эффективнее людей, пользующихся им. Вот и вирусы лихорадки Эбола обладали поразительной способностью размножаться с такой быстротой, что иммунная система человеческого тела, при обычных условиях являющаяся исключительно эффективным механизмом защиты, просто не выдерживала нападения, словно на нее набрасывалась армия плотоядных муравьев. В этом, однако, заключалась слабость Эболы. Она была слишком эффективной, убивала слишком быстро. Механизм ее выживания внутри человеческого тела убивал носителя до того, как он успевал передать болезнь дальше. Кроме того, вирусы лихорадки Эбола были в высшей степени приспособлены к специфической экосистеме. Они не в состоянии были выжить на открытом воздухе, да и то короткое время, когда сохраняли жизнеспособность, это происходило в атмосфере джунглей. По этой причине, а также потому, что они не могли существовать в организме человека-носителя больше десяти дней, а часто и того меньше, их эволюция происходила медленно, без следующего эволюционного этапа — способности переноситься по воздуху.

По крайней мере, так все считали. Может быть, «надеялись» будет более правильным словом. Штамм лихорадки Эбола, распространяемый аэрозолем, будет катастрофически смертоносным. Не исключено, что им удалось добиться именно этого. В их распоряжении был штамм Маинги, как они установили при неоднократных микроскопических исследованиях, и существовало подозрение, что именно этот штамм может распространяться по воздуху. Теперь им требовалось доказать это.

Глубокая заморозка (например, с использованием в качестве хладагента жидкого азота) убивала большинство нормальных человеческих клеток. При замерзании клеток вода, превращаясь в лед, разрывала их стенки, оставляя после себя уже трупы. Вирусы же лихорадки Эбола были слишком примитивны для этого. Высокая температура убивала их, так же как и ультрафиолетовые лучи. Смертельными для вирусов были также и незначительные перемены в химическом окружении. Но стоило предоставить им темное холодное место, и они переходили в состояние мирной спячки.

Все операции осуществлялись в специальном ящике. Внутри находилась смертоносная среда, отделенная от окружающей атмосферы прозрачным лексаном, настолько прочным, что он мог выдержать попадание пули. С двух сторон в пластике были прорезаны по два отверстия, и к каждому надежно и герметично была прикреплена перчатка из толстой резины. Моуди отсосал десять кубических сантиметров жидкости, кишащей вирусами, поместил ее в пробирку, затем плотно закрыл пробкой. Медлительность процесса объяснялась не столько физической опасностью, сколько неудобством работы в резиновых перчатках. Плотно запечатанную пробирку он переложил из одной руки в другую, передал директору, который произвел аналогичную операцию, и наконец положил ее в маленький воздушный шлюз. Когда дверца шлюза закрылась, зажглась индикаторная лампочка, действующая от датчика давления, и крохотное пространство шлюза было обрызгано дезинфицирующим спреем — раствором фенола. Пробирка оставалась внутри шлюза в течение трех минут, гарантирующих безопасность находящегося там воздуха и наружной поверхности пробирки со смертоносным содержимым. И все-таки, несмотря на это, никто не прикасался к пробирке руками, не защищенными перчатками, да и врачи, производящие операции внутри пластикового ящика, были также одеты в герметические защитные костюмы. Директор извлек пробирку из шлюза и бережно перенес ее на находившийся в трех метрах рабочий стол.

Для экспериментальных целей была приспособлена банка из-под аэрозоля, используемого для борьбы с насекомыми. Обычно ее ставят на под, нажимают на головку и оставляют в таком состоянии, чтобы мельчайшие капельки жидкости образовали туман, заполняющий комнату. Банку полностью разобрали, трижды обработали горячим паром и затем собрали снова — возникли трудности с пластмассовыми частями, но о решении этой проблемы подумали еще несколько месяцев назад. Это было примитивное устройство. Для операции будут изготовлены более совершенные. Единственной проблемой стал жидкий азот. Внешне он походил на воду, и стоило его брызгам попасть на перчатки, как они тут же замерзали и резина рассыпалась подобно черному стеклу. Директор отошел в сторону, когда Моуди налил криогенную жидкость во внешнюю оболочку, которая будет находиться под давлением. Для предстоящего эксперимента требовалось всего несколько кубических сантиметров. Затем во внутренний сосуд из нержавеющей стали впрыснули красно-коричневую жидкость, кишащую вирусами лихорадки Эбола, и завинтили крышку. После того как банка была запечатана, ее обработали дезинфицирующей жидкостью и промыли в соляном растворе. Пустую пробирку бросили в контейнер для сжигания в газовой печи.

— Ну вот, — сказал директор. — Мы готовы.

* * *

Полковник, сидевший за штурвалом президентского авиалайнера, совершил посадку поразительно мягко. Он впервые вел самолет, в котором находился новый президент, и ему хотелось продемонстрировать свое мастерство. Затем «ВВС-1» покатился, как обычно, по посадочной дорожке, взревели двигатели, включенные на реверс и затормозившие самолет до скорости автомобиля, прежде чем нос его повернул налево. Из окон своей кабины Райан увидел сотни — нет, тысячи — людей. Неужели это встречают меня? — подумал он. Проклятье. В их руках через низкий забор по периметру авиабазы свешивались красные, белые и синие полотнища цветов национального флага, и когда самолет наконец остановился, флаги начали поочередно подниматься, образуя волну. К двери подъехал трап, и стюард открыл ее — именно стюард, называть стюардессой сержанта не правильно, — та самая, которая дала ему сигарету.

— Хотите еще одну? — шепнула она.

— Потом, пожалуй. Спасибо, сардж.

— Сломайте ногу, господин президент[142] — только не на трапе, ладно? — Наградой ей был смешок.

— Готовы встретить босса, — услышала Прайс в наушнике голос руководителя группы агентов Секретной службы, высланных заранее. Она повернулась к президенту и кивнула.

— Пора начинать, господин президент.

Райан сделал глубокий вдох и встал в центре открытой двери, глядя в яркое солнце Среднего запада.

В соответствии с протоколом он должен спускаться по трапу первым и в одиночку. Едва его фигура появилась на верхней площадке трапа, как из толпы донеслись приветственные крики — и это от людей, которые его едва знали. Застегнутый на все пуговицы, с откинутыми назад волосами, закрепленными лаком (несмотря на все его возражения), Джек Райан спускался по ступенькам трапа, чувствуя себя не президентом, а последним дураком — пока не достиг земли. Стоящий там главный сержант ВВС щеголевато взял под козырек, и Райан автоматически ответил ему тем же, настолько прочно закрепился у него рефлекс, даже после непродолжительного пребывания в морском корпусе. Толпа снова взревела. Он посмотрел по сторонам и увидел агентов Секретной службы, расставленных вокруг, причем почти все стояли спиной к нему, глядя по сторонам. Первым подошел губернатор штата.

— Добро пожаловать в Индиану, господин президент! — Он схватил протянутую руку Райана и энергично потряс ее. — Для нас большая часть быть первыми, кому вы нанесли официальный визит.

Встречу подготовили по высшему классу. Рядом выстроилась рота национальной гвардии. Оркестр грянул приветственный марш, за которым тут же последовал «Привет вождю», и тут Райан почувствовал себя уже настоящим мошенником. Губернатор шел слева и на полшага позади него, и они ступили на красный — какой еще? — ковер. Выстроившиеся солдаты вытянулись и взяли на караул, а их старинное полковое знамя склонилось перед президентом, хотя звездно-полосатое знамя страны гордо продолжало развеваться. Райан вспомнил, как однажды американский атлет заявил, что «Звезды и полосы» не склоняются ни перед одним земным королем или владыкой (он был американцем ирландского происхождения и отказался оказать такую честь английскому королю на Олимпийских играх 1908 года). Проходя мимо, Джек приложил руку к сердцу — этот жест он запомнил с детства, — и посмотрел на гвардейцев. Он их верховный главнокомандующий, напомнил себе президент. В случае необходимости он может отдать приказ, посылающий этих юношей на поле боя, и потому ему захотелось посмотреть на их лица. Вот стоят они, гладко выбритые, молодые и гордые, каким был он сам больше двадцати лет назад. Здесь они для него. И он всегда должен быть там для них. Да, подумал Джек, ты должен запомнить это навсегда.

— Позвольте мне представить вас местным гражданам, сэр? — спросил губернатор, делая жест в сторону забора. Райан кивнул и последовал за ним.

— Предельное внимание, он обменивается рукопожатиями, — произнесла Андреа в свой микрофон. Сколько бы раз это ни случалось, агенты президентской охраны не любили этой процедуры больше всего. Прайс всегда останется рядом с президентом. Раман и еще три агента находились с обеих сторон, глядя на толпу через темные очки в поисках оружия, необычного выражения лица, сравнивая лица встречающих с лицами людей, которые они запомнили по фотографиям, пытаясь обнаружить все, чем-то отличное от обычного.

Их здесь так много, подумал Джек. Ни один из них не голосовал за него, а до самого недавнего времени почти никто не слышал его имени. И все-таки они пришли сюда. Некоторые из них, возможно, государственные служащие, которых на полдня отпустили с работы, но не те, кто держали в руках детей, не все, кто стояли здесь, и выражение их глаз потрясло президента. Еще никогда в жизни он не испытывал ничего подобного. К нему тянулось множество рук, он пожимал их, двигаясь влево вдоль забора, пытаясь расслышать в общем шуме отдельные голоса.

«Добро пожаловать в Индиану!» — «Как поживаете, господин президент?» — «Мы верим вам!» — «Пока все идет хорошо!» «Мы с вами!»

Райан пытался отвечать, но ему удавалось только повторять «спасибо, спасибо». Он открывал рот, чтобы выразить благодарность за поразительную теплоту встречи, за улыбки и взгляды, устремленные на него. Этого было достаточно, чтобы забыть о боли в руке, но вот пришлось отойти от забора и приветственно поднять руки, что вызвало новый шквал возгласов.

Проклятье. Если бы они только знали, кто я на самом деле, подумал Джек, что сказали бы они тогда? Что я здесь делаю, черт побери? — пронеслось у него в голове, когда он направился к открытой дверце президентского лимузина.

* * *

В подвале здания их было десять, все мужчины. Только один был политическим преступником по обвинению в государственной измене. Остальные оказались на редкость отвратительными: четверо убийц, насильник, двое педофилов и два вора, повторившие преступления и потому по закону шариата приговоренные к отсечению правой руки. Их разместили всех вместе в помещении с контролируемой снаружи температурой. Каждый из них был прикован ножными кандалами к своей кровати. Все были приговорены к смертной казни, за исключением воров, и потому они не понимали, почему находятся в одном помещении с остальными. Приговоренные к смерти тоже не могли понять, почему еще живы. Они не выражали протеста по этому поводу, но и не испытывали и иных чувств. Последние недели их скудно кормили, так что они ослабли и утратили всякую настороженность. Один из них, сунув палец в рот, ощупывал больные и кровоточащие десны, когда открылась дверь.

В камеру вошел человек в синем пластиковом костюме, какого они никогда раньше не видели. Человек — это был мужчина, хотя они едва различали его лицо через маску шлема, — поставил на бетонный пол цилиндрический контейнер, снял с него синюю пластмассовую крышку и нажал на кнопку. После этого он поспешно вышел. Едва закрылась дверь, как послышалось шипение и камера стала наполняться туманом, похожим на пар.

Один из преступников закричал, думая, что это ядовитый газ, схватил тонкую простыню и прижал ее к лицу. Другой, находившийся ближе всех к контейнеру, просто наблюдал с недоумением за распространением тумана. Когда облако окутало его, он оглянулся по сторонам. Остальные не сводили с него глаз, ожидая, что он умрет. Этого не случилось, и тогда они начали проявлять скорее любопытство, чем страх. Через несколько минут шипение прекратилось, и случившееся исчезло из их ограниченной памяти. Свет погас, и они уснули.

— Через три дня станет ясно. — Директор выключил телевизор, изображение на который поступало от камеры в помещении, где содержали преступников. — Похоже, банка сработала, дисперсия нормальная. У техников возникли трудности с механизмом замедленного действия. На банках серийного производства он должен срабатывать минут через пять.

Трое суток, подумал Моуди. Через семьдесят два часа станет ясно, какой кошмар им удался.

* * *

Несмотря на тщательную подготовку и затраченные деньги, несмотря на детальное планирование, Райан сидел на простом раскладном металлическом стуле и у него уже болели ягодицы. Перед ним протянулись деревянные перила, покрытые красно-бело-синим флагом, скрывающим листовую сталь, непроницаемую для винтовочной пули. Трибуна тоже была бронированной — в данном случае защита состояла из стали и кевлара, материала легче и прочнее стали — и предохраняла все его тело почти до плечей. Они находились в огромном спортивном зале университета, где обычно проводились игры университетской баскетбольной команды — правда, она проиграла в студенческом чемпионате страны уже на этапе отборочных соревнований. Зал был наполнен до отказа, «до самого потолка» скажут, наверно, репортеры, пользуясь стандартной фразой, означающей, что все места были заняты. Основную часть аудитории составляли студенты, хотя точно определить было невозможно. На Райана были устремлены многочисленные лучи прожекторов, и в их сиянии он не мог рассмотреть тех, кто собрались выслушать его речь. Президент со своим сопровождением вошел через черный ход и миновал пахнущую потом раздевалку — это был самый короткий путь входа и выхода. Кавалькада машин промчалась главным образом по шоссе, но примерно четверть расстояния пришлось ехать по городским улицам. Тротуары города были заполнены людьми, они махали руками, приветствуя президента. Губернатор непрерывно расхваливал достоинства «штата неуклюжих»[143] и города Индианаполиса.

Джек хотел было спросить о происхождении такого странного названия штата, но потом передумал.

На трибуну снова поднялся губернатор, дав выступить трем ораторам — студенту университета, затем ректору и наконец мэру города. Президент старался прислушиваться к выступлениям, но все трое, с одной стороны, говорили одно и то же, а с другой — немногое из этого соответствовало истине. Казалось, они говорят о ком-то другом, о теоретическом президенте, обладающем врожденными достоинствами и способном справиться с ошибочно истолкованными ими обязанностями. Может быть, это объяснялось тем, что здешние спичрайтеры имели дело исключительно с местными проблемами, решил Джек. Ну что ж, тем лучше для них.

— ., имею честь представить вам президента Соединенных Штатов. — Губернатор повернулся и жестом пригласил Райана к трибуне.

Джек встал, подошел к трибуне и пожал руку губернатору. Раскладывая папку с текстом речи на пюпитре, он смущенным кивком поблагодарил аудиторию, которой почти не видел. В первых рядах, на стульях, расставленных прямо на баскетбольной площадке, сидели самые видные граждане штата. В другое время и при других обстоятельствах они делали бы самые крупные взносы в избирательную кампанию. В данном случае Райан не был знаком с тем, как они отнесутся к нему. Не исключено, что взносы поступят от обеих партий. Затем он вспомнил, что самые крупные доноры всегда делали взносы в фонды избирательных кампаний обеих партий, чтобы при любом исходе выборов гарантировать себе доступ к власти. Сейчас они, наверно, уже обдумывают, как сделать взносы в его собственную избирательную кампанию.

— Господин губернатор, разрешите поблагодарить вас за это любезное приглашение. — Райан повернулся и представил людей, сидящих на сцене позади него, называя их имена по списку, напечатанному на первой странице своего выступления, своих «хороших друзей», которых он после этого визита в Индианаполис больше не увидит Их лица сияли уже потому, что президент назвал имена в правильном порядке.

— Уважаемые дамы и господа! Это мой первый визит в Индиану — «штат неуклюжих», как вы его называете, — но после такого теплого приема я уверен, что он не будет последним...

В зале тут же раздался гром аплодисментов, словно на телевизионном шоу, когда поднимают плакат с надписью «Аплодисменты». Райан только что сказал правду, за которой последовало то, что могло быть ложью, а могло и не быть, и хотя слушатели не могли не знать этого, они аплодировали ему. И тут Джек впервые понял нечто очень важное.

Господи, да ведь это действует как наркотик, подумал он, только сейчас начиная понимать, почему люди занимаются политикой. Нет человека, который мог бы стоять на трибуне, слышать приветственный шум, видеть восторженные лица и остаться равнодушным к этому. Он чувствовал это, несмотря на волнение перед началом выступления, несмотря на давящее чувство, что он занимает место, принадлежащее кому-то другому. Он, Джек Патрик Райан, стоит перед четырьмя тысячами людей, своих соотечественников, каждый из которых имеет равные с ним права перед законом, но в их представлении он кто-то совершенно иной. Он представляет Соединенные Штаты. Он — их президент, но не просто президент, а воплощение их надежд, их устремлений, образ их нации, и благодаря этому они готовы выразить свою любовь к человеку, которого не знают, поддержать приветственными возгласами каждое его слово, надеясь, что на мгновение он смотрит прямо в глаза каждому из них, и этот момент они запомнят навсегда как нечто необыкновенное. Это была власть, о существовании которой Райан даже не подозревал. Все, находящиеся в зале, всецело подчинялись его воле. Так вот почему люди посвящают свою жизнь стремлению стать президентом, окунуться в подобный момент, как в теплую океанскую волну, в момент высшего преуспеяния.

Но почему они считают, что он чем-то отличается от них? Что делает его в их представлении каким-то особым? — удивленно подумал Райан. Он стал президентом по чистой случайности, а при всех других обстоятельствах именно они, сидящие сейчас в зале, возводят человека на вершину власти, своими действиями превращают обычного человека в нечто совершенно иное — а может быть, дело даже не в том. Это всего лишь впечатление. Райан остался таким же, каким он был месяц или год назад. За это время он узнал мало нового, а мудрости приобрел еще меньше. Он остался тем же человеком, хотя и на другой должности, с внешними отличиями своего нового поста, но сам-то он, окруженный кольцом телохранителей, купающийся в потоке человеческой любви, к которой он никогда не стремился, был всего лишь созданием своих родителей, следствием детства, образования и житейского опыта, подобно тем, кто сейчас приветствовал его с таким энтузиазмом. Они считали его кем-то другим, не таким, как остальные, выдающимся и, может быть, даже великим, но это было впечатлением, а не реальностью. Реальность данного момента состояла в потных руках, сжимающих края бронированной трибуны, в речи, написанной кем-то другим, и в человеке, который знал, что он не на своем месте, каким бы приятным ни был этот момент.

Так как же мне сейчас поступить? — задал себе вопрос президент Соединенных Штатов, лихорадочно отыскивая ответ на него, пока стихнут аплодисменты. Он никогда не станет тем человеком, за которого его принимают. Он — порядочный человек, но не великий, а президентство было должностью, постом, исполнительной властью, и обязанности президента определены Джеймсом Медисоном[144]. Как и все в жизни, президентство являлось местом перехода от одной реальности к другой. Прошлое — это то, что невозможно изменить, а в будущее ты пытаешься заглянуть. Лишь настоящее представляет собой то, где ты находишься в данный момент, и здесь, в настоящем, ты стараешься сделать все, что от тебя зависит. Может быть, если тебе повезет, ты оправдаешь возлагаемые на тебя надежды. Надо заслужить это, оправдать надежды собравшихся в зале, потому что они, дав тебе власть, одновременно возложили на тебя огромную ответственность, и в ответ на выражения любви и надежды они требуют от тебя ревностного служения. Внезапно отрезвленный, Джек посмотрел на стеклянную панель перед собой, в которой отражался текст его речи, сделал глубокий вдох и начал говорить, как он делал это, будучи преподавателем истории в Аннаполисе.

— Я приехал сюда, чтобы поговорить с вами об Америке... Внизу, перед трибуной, выстроилась шеренга из пяти агентов Секретной службы. Все в темных очках, скрывающих глаза, так что слушатели в аудитории не знали, куда направлен их взгляд. К тому же люди без глаз невольно производят пугающее впечатление. Руки агентов были сжаты перед собой, а улитки наушников позволяли им поддерживать контакт друг с другом. Они непрерывно переводили взгляд с одного человека на другого. В дальнем конце зала находились агенты с биноклями. Телохранители знали, что любовь толпы не бывает единодушной и в ней могут находиться даже те, кто способны попытаться убить человека, которого обожают. По этой причине передовая группа агентов, прибывшая в Индианаполис заранее, установила металлодетекторы в каждом входе, а бельгийские собаки-ищейки, натренированные на поиски взрывчатых веществ, обнюхали все здание. И по этой причине агенты с предельным вниманием следили за происходящим, подобно тому как пехотинцы в зоне боевых действий реагируют на каждую тень.

— ., мощь Америки не в Вашингтоне, а в Индиане, Нью-Мексико, в каждом месте, где американцы живут и работают, где бы оно ни находилось. Мы в Вашингтоне не являемся Америкой — это вы представляете собой Америку. — Голос президента гремел из репродукторов системы трансляции — не слишком хорошая система, думали агенты, правда, поездка готовилась слишком поспешно. — А мы работаем на вас. — Приветственные крики раздавались из аудитории, которая не замечала низкого качества звука.

Кабели телевизионных камер вели к автобусам, стоящим снаружи. Установленные тут же тарелки антенн передавали звук и изображение на спутники связи. Сегодня репортеры сидели главным образом позади аудитории, ведя записи, хотя в их распоряжении находился полный текст выступления президента и письменное обещание, что на этот раз президент не будет отступать от него. Все они скажут сегодня «речь президента», хотя это совсем не было президентской речью. Репортеры знали, кто написал ее. Кэлли Уэстон уже говорила о ней кое с кем из них. Они следили за реакцией слушателей, что было гораздо проще, так как не слепили лучи прожекторов.

— ., это не возможность, а ответственность, которую разделяем все мы, потому что Америка принадлежит всем нам. Вот почему долг управления Америкой начинается здесь, а не в Вашингтоне. — Новый гром аплодисментов.

— Хорошая речь, — заметил Том Доннер, обращаясь к своему комментатору и аналитику Джону Пламеру.

— И отличная манера говорить. Я побеседовал с суперинтендантом военно-морской академии в Аннаполисе. Там считают, он был прекрасным лектором, — ответил Пламер.

— Здесь хорошая аудитория для него, главным образом молодежь. И он не коснулся главных политических проблем.

— Да, постепенно втягивается в политику, — согласился Джон. — У тебя ведь выделена еще одна группа для вечерней передачи, верно?

Доннер посмотрел на часы.

— Наверно, они уже работают, — заметил он.

* * *

— Итак, доктор Райан, как вам нравится быть первой леди? — с теплой улыбкой спросила Кристина Мэттьюз.

— Я еще не разобралась с этим. — Они беседовали в маленьком кабинете Кэти, окна которого выходили на центр Балтимора. Здесь едва хватало места для письменного стола и трех кресел (одного, удобного, — для врача, одного — для пациента и еще одного — для супруга или супруги, или для матери пациента). Теперь сюда втиснулись осветительные софиты и телевизионные камеры, и в результате Кэти казалось, что ее загнали в ловушку. — Знаете, я сожалею, что не могу теперь готовить пищу для своей семьи.

— Вы — хирург, а ваш муж ожидает, что вы будете еще и готовить? — Удивление корреспондента Эн-би-си граничило с негодованием.

— Я всегда любила готовить. Это помогает мне расслабиться после возвращения домой. — Вместо того чтобы смотреть телевизор, едва не добавила профессор Кэролайн Райан. На ней был новый накрахмаленный белый халат. Ей пришлось потратить пятнадцать минут на укладку волос и макияж, а ведь ее ждали пациенты. — К тому же я умею хорошо готовить.

Ну, тогда другое дело. На лице корреспондента появилась лукавая улыбка.

— А какое блюдо президент любит больше всего? — спросила она.

На лице Кэти появилась ответная улыбка.

— Он любит простую пищу. Бифштекс, печеный картофель, свежие кукурузные початки и мой фирменный шпинатовый салат. Как врач я не устаю напоминать ему, что в таком питании многовато холестерина. А Джек здорово управляется с грилем. Да и вообще в доме он умеет управляться со многим. Он даже не отказывается косить траву.

— Позвольте мне напомнить вам о той ночи, когда родился ваш сын, той ужасной ночи, когда террористы...

— Я никогда не забуду ее, — тихо ответила Кэти.

— Ваш муж тогда убил людей. Вы врач по профессии. Как вы отнеслись к этому?

— Джек и Робби — теперь он адмирал Джексон, Робби и Сисси, его жена, наши близкие друзья, — объяснила Кэти. — Короче говоря, они поступили так, как должны были поступить, иначе нас не было бы в живых. Я ненавижу насилие. Я хирург. На прошлой неделе мне пришлось оперировать человека, перенесшего травму, — мужчина потерял глаз в результате драки в баре в нескольких кварталах отсюда. Но Джек руководствовался совсем иным, он вынужден был поступить так. Мой муж защищал меня, Салли и маленького Джека, который тогда даже еще не родился.

— Вам нравится быть врачом?

— Да, я люблю свою работу и никогда не променяю ее ни на что другое.

— Но обычно первая леди...

— Я знаю, что вы имеете в виду. Я занимаюсь не политикой, а медициной. Я веду научные исследования и работаю в глазной клинике, которая является лучшей в мире. Даже сейчас меня ждут пациенты. Они нуждаются во мне — и, знаете, я тоже нуждаюсь в них. Моя работа — это то, без чего я себя не мыслю. Кроме того, я мать и жена, и мне нравится почти все в моей жизни.

— За исключением таких интервью? — с улыбкой спросила Кристин.

— Я ведь не обязана отвечать на подобный вопрос, правда? — лукаво усмехнулась Кэти. В этот момент Мэттьюз поняла, что у нее появилась ключевая фраза для интервью.

— Что за человек ваш муж?

— Разве мой ответ на такой вопрос может быть полностью объективным? Я люблю его. Он рисковал жизнью ради меня и моих детей. Всякий раз, когда я нуждалась в нем, он был рядом. Я сделаю для него то же самое. В этом и состоит смысл любви и семейной жизни, не так ли? Джек — умный и честный человек. Правда, временами слишком переживает. Бывает, он просыпается ночью — я имею в виду дома — и полчаса сидит у окна, глядя на море. Мне кажется, он не знает, что я заметила это.

— А сейчас такое случается?

— За последнее время — нет. Он ложится спать очень усталым. Еще никогда ему не приходилось работать так много.

— Он занимал и другие должности в правительстве, в ЦРУ, например. Ходят слухи, что он...

Кэти прервала вопрос, подняв руку.

— У меня нет допуска к секретным материалам. О его работе я ничего не знаю и, наверно, не хочу знать. То же самое относится и ко мне. Я не имею права обсуждать конфиденциальные сведения о моих пациентах с Джеком или с кем-нибудь другим, за исключением врачей нашего института.

— Нам хотелось бы увидеть вас с вашими пациентами и... Первая леди отрицательно покачала головой, заставив Мэттьюз замолчать.

— Нет, это больница, а не телевизионная студия. И причина не в моем нежелании, а в правах моих пациентов. Для них я не первая леди, а доктор Райан. Я не знаменитость, а врач и хирург. Для моих студентов я профессор и преподаватель.

— И насколько мне известно, вы один из лучших специалистов в своей области, — добавила Мэттьюз, чтобы увидеть, как отреагирует на это доктор Райан.

На лице Кэти появилась искренняя улыбка.

— Да, я получила премию Ласкера, а уважение коллег — дар более ценный, чем деньги, но вы знаете, дело не только в этом. Иногда — не слишком часто, — но иногда после серьезной операции и последующего выздоровления я снимаю бинты в затемненной комнате, мы постепенно усиливаем освещение, и тогда я вижу это. Я вижу это на лице пациента. Я восстановила зрение, и глаза видят снова, а взгляд на лице пациента — видите ли, никто не занимается медициной ради денег — по крайней мере здесь, в Хопкинсе. Мы работаем тут ради здоровья людей, а я стараюсь сохранить и восстановить зрение, и взгляд на лице пациента, который появляется после успешного завершения работы, — это словно Бог похлопывает тебя по плечу и говорит: «Молодчина». Вот почему я никогда не брошу медицину, — закончила Кэти Райан с глубоким чувством, зная, что этот отрывок покажут по телевидению сегодня вечером, и надеясь, что, может быть, какой-нибудь способный школьник увидит ее лицо, услышит эти слова и решит подумать о профессии врача. Если уж ей пришлось примириться с напрасной потерей времени, может быть, этим она поможет своей профессии.

Отличная фраза, подумала Кристин Мэттьюз, но при двух с половиной минутах телевизионного времени, отведенного на интервью, лучше пустить ту часть, где она говорит, как ей не нравится роль первой леди. К разговорам о профессии врача все давно привыкли.

Глава 24 В полете

Обратно они вернулись быстро и без задержек. Губернатор отправился к себе. Люди, встречавшие президента на тротуарах, вернулись на работу, и сейчас по улицам шли за покупками обычные прохожие. Они оборачивались и, наверно, удивлялись реву сирен, не понимая причины, а те, кто знали, раздраженно смотрели вслед, недовольные шумом. Райан откинулся на мягкую спинку сиденья, испытывая усталость, наступившую после выступления.

— Ну как я, справился? — спросил он, глядя, как мимо окон со скоростью семьдесят миль в час проносились окрестности Индианаполиса. Он улыбнулся при мысли, что можно ехать по городу с такой скоростью без риска быть оштрафованным.

— Вообще-то очень неплохо, — первой отозвалась Кэлли. — Вы говорили, словно преподаватель.

— В прошлом я и был преподавателем, — ответил президент. И если повезет, буду им снова, подумал он.

— Для такого выступления сойдет, но для других понадобится чуть больше эмоций, — заметил Арни.

— Не надо спешить, — посоветовала Кэлли главе администрации. — Лучше продвигаться шаг за шагом.

— В Оклахоме мне предстоит произнести эту же речь, верно? — спросил президент.

— С небольшими изменениями, но не особенно существенными. Только не забудь, что ты больше не в Индиане. Это «штат землезахватчиков», а не «неуклюжих». Опять упомянешь торнадо, но говори о футболе вместо баскетбола.

— Оклахома тоже потеряла обоих сенаторов, зато у них остался один конгрессмен. Он будет сидеть в президиуме вместе с тобой, — напомнил ван Дамм.

— Как случилось, что он уцелел? — равнодушно поинтересовался Джек.

— Наверно, провел ночь с девкой, — последовал короткий ответ. — Тебе предстоит объявить о новом контракте для авиабазы ВВС Тинкер. Это значит, что они получат пятьсот новых рабочих мест и местные газеты отзовутся о выступлении благожелательно.

* * *

Бен Гудли не знал, назначили его новым советником по национальной безопасности или нет. Если назначили, то он будет слишком молодым для столь ответственной должности, но, по крайней мере, президент, с которым ему придется работать, хорошо разбирается в международных проблемах. В результате он превращался больше в первоклассного секретаря, чем советника, но у него не было возражений. За непродолжительное время пребывания в Лэнгли он узнал многое и начал быстро продвигаться по служебной лестнице, став одним из самых молодых офицеров аналитической службы ЦРУ — должность, к которой стремились многие. Он добился этого потому, что умел анализировать сведения и знал, к какой категории относить важную информацию. Но больше всего ему нравилось работать непосредственно спрезидентом Райаном. Гудли знал, что может говорить с боссом откровенно и что Джек — он все еще в мыслях называл его по имени, хотя не мог больше произносить его имени вслух, — всегда посвятит его в свои мысли. Работа с президентом многому научит доктора Гудли, и он накопит опыт, бесценный для человека, новой целью жизни которого стало когда-нибудь занять пост директора ЦРУ, занять благодаря знаниям и заслугам, а не в качестве политической подачки.

На стене напротив его стола висели часы, показывающие положение солнца во всех регионах земного шара. Он заказал такие часы сразу по появлении в Белом доме, и, к его изумлению, их доставили буквально на следующий день, вместо того чтобы пропускать сделанную им заявку через пять бюрократических инстанций, занятых поставками. Он слышал, что Белый дом — единственная часть правительства, которая действительно функционирует, и не поверил этому. Молодой выпускник Гарвардского университета находился на государственной службе почти четыре года и считал, что знает все о методах действий исполнительной власти — что там работает, а что нет. Но это был приятный сюрприз, и такие часы, как он узнал по опыту работы в оперативном центре ЦРУ, позволяют мгновенно определить время суток в любом регионе мира — гораздо быстрее и удобнее, чем ряды обычных часов, которые установлены в некоторых учреждениях. Он смотрит на положение полудня и автоматически рассчитывает время в том районе, который его интересует. Еще более важным было то, что он мог мгновенно понять, какие события происходят в необычное время, и оценить обстановку еще до прибытия бюллетеня службы информации. Именно такой бюллетень появился сейчас на телефаксе, подключенном к каналу, защищенному от прослушивания.

Агентство национальной безопасности периодически рассылало обзоры событий, происходящих в мире. В его оперативном центре работали старшие офицеры, и хотя они проявляли больший интерес к техническим вопросам, чем к политическим, как это делал и сам Бен, там работали опытные и умные люди. Доктор Гудли знал многих не только по отзывам, но и по именам, и понял, в чем преимущества каждого из них. Полковник ВВС, являющийся старшим дневной смены оперативного центра АНБ, не любил беспокоить людей по мелочам. Это было уделом тех, кто занимали рядовые должности. Когда полковник ставил свое имя под бюллетенем, его содержание всегда было важным и заслуживало прочтения. Так и произошло сразу после полудня по вашингтонскому времени.

Гудли увидел, что это «молния», касающаяся событий в Ираке. Еще одним достоинством полковника было то, что он не пользовался кодом «критический», чтобы привлечь к себе внимание, как поступали некоторые. Бен посмотрел на свои новые часы. В Багдаде уже зашло солнце. Наступило время отдыха для одних, работы для других. И такая работа будет продолжаться всю ночь, чтобы успеть закончить дело без постороннего вмешательства, с тем, чтобы когда наступит следующий день, он был действительно новым и действительно иным.

— Боже! — выдохнул Гудли. Он еще раз прочитал страницу, повернулся в своем кресле, снял телефонную трубку и нажал кнопку номер три быстрого набора.

— Офис директора, — ответил голос пожилой женщины.

— Гудли хочет поговорить с Фоули.

— Одну минуту, доктор Гудли. — И тут же:

— Привет, Бен.

— Здравствуйте, директор. — Он считал, что не должен обращаться к директору ЦРУ по имени. Возможно, ему придется вернуться в Лэнгли еще до конца года, и там он вряд ли займет место среди высокопоставленных чиновников на седьмом этаже. — Вы уже получили то, что получил я? — Страница у него в руке была еще теплой от принтера.

— Ирак?

— Совершенно верно.

— Ты, должно быть, читал это дважды, Бен. Я только что вызвал к себе Васко. — Сотрудники отдела Ирака в ЦРУ были недостаточно квалифицированными, таким было мнение обоих, а этот сотрудник Госдепа превосходно разбирался в проблемах региона.

— Происходящие там события кажутся мне очень важными.

— Согласен, — ответил Эд Фоули с невидимым для Бена кивком. — Господи, они действуют там очень быстро. Дай мне час, чтобы разобраться, может быть, полтора.

— Я считаю, мы должны сообщить об этом президенту, — произнес Бен с настойчивостью, которую постарался скрыть. По крайней мере так ему показалось.

— Ему нужна более конкретная информация, чем та, которую мы можем дать ему сейчас. Ты меня слушаешь, Бен? — спросил директор ЦРУ.

— Слушаю, директор.

— Джек не убьет тебя за проявленное терпение, а мы сейчас не можем сделать ничего, кроме как следить за развитием событий. Не забывай, мы не должны перегружать его информацией. Теперь у него нет времени вдаваться в такие детали. Ему нужны краткие и четкие сведения. В этом и заключается твоя задача. Я помогу тебе, — продолжил директор, напомнив Гудли, насколько он младше его.

— О'кей. Буду ждать. — Послышался щелчок, и связь прервалась.

Прошла примерно минута, в течение которой Гудли еще раз прочитал бюллетень АНБ, и тут снова зазвонил телефон.

— Доктор Гудли слушает.

— Доктор, это канцелярия президента, — послышался голос одной из старших секретарей. — По прямой линии президенту звонит господин Головко. Вы не поговорите с ним?

— Переключите его на меня, — ответил Гудли и выругался про себя.

— Говорите, — сказала она, уходя с канала связи.

— Говорит Бен Гудли.

— Это Головко. Кто вы?

— Исполняющий обязанности советника президента по национальной безопасности. — И я знаю, кто вы, подумал Бен.

— Гудли? — Бен чувствовал по голосу Головко, что тот роется в памяти. — Ах да, вы офицер аналитической службы, который только-только начал бриться. Поздравляю с повышением.

Искусство притворяться впечатляло, хотя Гудли не сомневался, что на столе Головко лежит его досье, где перечисляется все вплоть до размера ботинок. Даже у Головко не может быть такой блестящей памяти. Гудли провел в Белом доме достаточно времени, чтобы новость успела распространиться, а Служба внешней разведки — бывший КГБ — не утратила способности работать.

— Видите ли, господин министр, кто-то должен отвечать на телефонные звонки. — Искусство притворяться было обоюдным. Вообще-то Головко не был министром, хотя его полномочия не уступали министерским, и, строго говоря, это являлось тайной. Ответ был слабоват, но все-таки Бен дал понять, что не станет «мальчиком на побегушках». — Чем могу быть полезен?

— Вы знаете, что у нас с Иваном Эмметовичем существует договоренность?

— Да, сэр, знаю.

— Очень хорошо. Передайте ему, что вот-вот на свет появится новая страна — Объединенная Исламская Республика. Пока в нее войдут Иран и Ирак. Предполагаю, она будет расширяться и дальше.

— Насколько надежна ваша информация, сэр? — Нужно проявить вежливость, подумал Бен.

— Молодой человек, я не стал бы звонить вашему президенту, если бы сомневался в источниках своей информации. Но я понимаю, что вы должны задать этот вопрос, — великодушно согласился Головко. — Источник информации вас не касается. Однако он настолько надежен, что я лично ручаюсь за это. Если у меня будет что-то новое, поставлю вас в известность. У вас есть аналогичные сведения?

Вопрос поставил Гудли в тупик. Он замер, уставившись в поверхность своего письменного стола. У него не было указаний, как поступать при таких обстоятельствах. Да, он знал, что президент Райан обдумывал проблемы сотрудничества с Головко, советовался с Фоули и они приняли решение дать согласие. Но никто не сказал ему, какая информация может передаваться в Москву и какая нет. У него не было времени, чтобы связаться с Лэнгли, потому что тогда он продемонстрирует русскому свою слабость, а русские не хотели иметь дело со слабой Америкой. Бен оказался в безвыходном положении. Решение нужно принимать немедленно. На все это ему потребовалась треть секунды.

— Да, господин министр, мы только что получили похожие сведения. Вы позвонили как раз вовремя. Я только что обсуждал ситуацию с директором Фоули.

— Прекрасно, доктор Гудли. Вижу, что ваша электронная разведка действует, как всегда, безукоризненно. Жаль, что у вас нет агентов, способных работать так же эффективно, как и она.

Бен вообще не осмелился ответить на это замечание, хотя оно попало точно в цель, и его сердце пронзила боль. Гудли уважал Джека Райана больше любого другого человека, и теперь он вспомнил о том, с каким восхищением Джек часто говорил о человеке на другом конце телефонного провода. Добро пожаловать в высшую лигу, юноша. Старайся бить поточнее. Надо было сказать, что это Фоули позвонил ему первым.

— Господин министр, в течение ближайшего часа я буду говорить с президентом Райаном и передам ему полученную от вас информацию. Спасибо за ваш столь своевременный звонок, сэр.

— До свиданья, доктор Гудли.

Объединенная Исламская Республика, прочитал Бен на своем настольном блокноте. Когда-то существовала Объединенная Арабская Республика, странный союз между Сирией и Египтом, обреченный с самого начала по двум причинам. Две страны, расположенные вдали друг от друга, в своей основе не могли сосуществовать в едином союзе, который появился на свет с единственной целью: уничтожить Израиль. Тель-Авив не был согласен с этим и весьма эффективно это продемонстрировал. Однако более важным было то, что Объединенная Исламская Республика представляла собой как религиозный, так и политический союз, потому что Иран был не арабской страной, подобно Ираку, а скорее арийской[145], с другими этническими и лингвистическими корнями. На Западе часто упускают из виду, что ислам — единственная из крупных мировых религий, которая осуждает в своей священной книге все формы расизма и заявляет, что все люди равны перед лицом Бога, независимо от цвета кожи. Таким образом, ислам словно предназначен стать объединяющей силой, что эта новая страна все время будет подчеркивать уже одним своим названием. Это говорит о многом и является настолько очевидным, что Головко не счел нужным и упоминать. Судя по всему, он придерживается мнения, что и Райан считает так же. Гудли снова посмотрел на часы. Сейчас в Москве уже тоже за полночь. Головко допоздна задержался на работе — впрочем, это не так уж поздно для высокопоставленного государственного чиновника. Бен поднял трубку и снова нажал на кнопку номер три. Ему понадобилось меньше минуты, чтобы сообщить Фоули о сути разговора с Головко.

— Можешь верить каждому его слову — по крайней мере, когда речь идет об этой проблеме. Сергей Николаевич — настоящий профессионал. Наверно, он попробовал накрутить тебе хвост, а? — спросил директор ЦРУ.

— Да, гладил меня против шерсти и посмеивался, — признался Гудли.

— Это осталось у него от прежних дней. Русские любят создать впечатление, что они лучше всех. Пусть тебя не беспокоит такое обращение. Не отвечай ему тем же, просто не обращай внимания, — посоветовал Фоули. — Интересно, а почему он так нервничает?

— Из-за множества бывших советских республик, кончающихся на «стан», — выпалил Гудли, даже не задумываясь.

— Согласен, — послышался другой голос.

— Васко?

— Да, только что приехал.

Гудли пришлось повторить все, что он уже рассказал Эду Фоули. В кабинете директора сидела, наверно, и Мэри-Пэт. По отдельности каждый из них отлично разбирался в своем деле. Вместе, дополняя друг друга, они представляли собой смертельное оружие. Чтобы понять это, нужно своими глазами увидеть, как они работают, подумал Бен.

— Мне это кажется очень важным, — заметил Гудли.

— Мне тоже, — согласился Васко. По-видимому, директор ЦРУ перевел свой телефон на селекторный режим. — Давайте обдумаем все как следует. Я перезвоню через пятнадцать-двадцать минут.

— Ты не поверишь, но сейчас, наверно, звонит Али бен Якоб, — сообщил Эд, услышав какой-то шум на канале. — У них, видно, тяжелый день.

По иронии судьбы русские не только позвонили в Америку первыми (во что вообще трудно было поверить), но и к тому же связались прямо с Белым домом, в обоих случаях опередив израильтян. Но смеяться тут нечему, и все участники совещания знали это. Израилю, наверно, сейчас хуже всех. У России был просто очень плохой день. А американцам предстояло разделить эту участь.

* * *

Было бы недостойно цивилизованных людей лишить их возможности помолиться в последний раз. Несмотря на то что они были отъявленными преступниками, им разрешили произнести молитву, хотя и короткую. Рядом с каждым находился ученый имам, который твердым, но не лишенным сочувствия голосом, говорил им о предстоящей судьбе, цитировал отрывки из Корана и объяснял, что у них есть шанс попросить прощения у Аллаха, прежде чем они встретятся с Ним лицом к лицу. Каждый приговоренный воспользовался этой возможностью — другое дело, верили они в это или нет, сие предстояло решить самому Аллаху, но имамы исполнили свой долг. После этого приговоренных отвели во двор тюрьмы.

Все происходило, как на сборочном конвейере. Была рассчитана каждая минута: три имама беседовали с одними приговоренными, пока других выводили во двор, привязывали к столбу, расстреливали, выносили тело и процесс повторялся. Итого: на казнь уходило пять минут и пятнадцать — на молитву.

Характерным было поведение генерала, командира 41-й бронетанковой дивизии. Правда, его религиозность была менее рудиментарной, чем у многих других. В камере в присутствии имама — хотя он предпочитал арабское название названию на фарси — ему связали руки, и солдаты, которые лишь неделю назад вытягивались и дрожали при его появлении, вывели генерала во двор. Он смирился со своей участью и решил, что не склонит голову перед персидскими мерзавцами, с которыми воевал в пограничных болотах, хотя в душе проклинал своих трусливых военачальников, которые удрали за границу и оставили его в качестве козла отпущения. Может быть, ему самому следовало убить президента и занять его место, подумал он, когда наручники защелкнулись на его руках за спиной. Генерал воспользовался моментом, чтобы оглянуться на стену позади и прикинуть, насколько точны солдаты расстрельной команды. Ему показалось забавным, что их промахи могут продлить его жизнь на несколько секунд, и он фыркнул с отвращением. Генерала обучали русские специалисты, он был храбрым и способным военачальником, старался быть честным, держался в стороне от политики, точно и не задавая вопросов выполнял приказы, какими бы они ни были. Потому-то политическое руководство его страны никогда до конца не доверяло ему, и вот расплата за его честность. Подошел капитан с повязкой, чтобы завязать глаза.

— Лучше дайте мне сигарету. А это оставьте себе, чтобы крепче спать.

Капитан бесстрастно кивнул. У него уже не было эмоций после десяти расстрелянных за последний час. Вытряхнув сигарету из пачки, он вложил ее в рот генерала и зажег спичку. После этого капитан сказал, что, по его мнению, было его обязанностью.

— Салаам алейкум. — Мир тебе.

— Меня ждет нечто большее, молодой человек. Исполняйте свой долг. Проверьте пистолет и убедитесь, что он заряжен. — Генерал закрыл глаза и глубоко вдохнул ароматный дым. Всего несколько дней назад врач сказал ему, что курение вредит здоровью. Ну разве не шутка? Он подумал о своей прошлой карьере, удивляясь, что остался в живых после того, что сделали американцы с его дивизией в 1991 году. Ну что ж, смерть не раз обходила его стороной, но в этом соревновании человек не может победить, всего лишь продлит гонку. Он успел сделать еще одну затяжку. Американская сигарета «Уинстон», понял генерал по запаху. Интересно, откуда у простого капитана пачка американских сигарет? Солдаты подняли винтовки по команде «целься». Их лица походили на маски. Да, участие в убийствах оказывает такое действие на людей, подумал он. То, что считается жестоким и ужасным, превратилось для них в простую работу, которая...

Капитан подошел к повисшему вперед телу. Его удерживала только нейлоновая веревка, привязанная к наручникам. Снова, подумал он, доставая из кобуры свой девятимиллиметровый «браунинг» и прицеливаясь с расстояния в метр. Щелкнул выстрел, и стоны смолкли. Затем два солдата разрезали веревку и поволокли тело. Еще один солдат привязал к столбу новую веревку. Четвертый разровнял граблями песок у столба — не для того чтобы скрыть кровь, а чтобы смешать ее с песком, потому что в луже крови легко поскользнуться. Следующим будет политический деятель, а не военный. Военные, по крайней мере, умирали достойно, как этот генерал. А вот штатские плакали, молили о снисхождении и взывали к Аллаху. И всегда просили, чтобы им завязали глаза. Это было чем-то новым для капитана, которому никогда раньше не приходилось заниматься таким делом.

* * *

Понадобилось несколько дней, чтобы навести порядок, но теперь их разместили в отдельных домах в разных частях города. Когда с этим покончили, генералы и их сопровождающие начали проявлять признаки беспокойства. Размещенных по отдельности, думали все, их могут выкрасть по одному и доставить в тюрьму, а потом отправить обратно в Багдад. Ни у одной семьи не было больше двух телохранителей, какая тут от них польза? Разве что отгоняют нищих, когда генералы и члены их семей отправляются на прогулку по городу? Они часто встречались друг с другом — каждому генералу выделили автомобиль — главным образом для того, чтобы обсудить дальнейшие планы. Они также никак не могли договориться, следует ли им переехать куда-то вместе или пусть каждый уезжает по собственному желанию. Одни доказывали, что безопаснее и дешевле купить, к примеру, большой участок земли и построить на нем особняки. Другие ясно дали понять, что теперь, когда они навсегда покинули Ирак (правда, нашлись два генерала, которые тешили себя иллюзией о триумфальном возвращении обратно и новом правительстве во главе с ними, но это была фантазия, как отлично понимали все, кроме самых наивных), они не хотят иметь с остальными ничего общего. Мелочное соперничество уже давно скрывало вражду и антипатию, и при новых обстоятельствах эти чувства не столько обострились, сколько вышли на поверхность. Ни один из них не имел личного состояния менее сорока миллионов долларов, а у одного было почти триста миллионов, укрытых в разных швейцарских банках. Этого было более чем достаточно, чтобы вести роскошную жизнь в любой стране мира. Большинство предпочитало Швейцарию, которая всегда являлась прибежищем для тех, у кого достаточно денег и кто согласен жить тихо и незаметно. Несколько человек поглядывали на восток. Султан Брунея нуждался в людях, которые взялись бы за реорганизацию его армии, и три иракских генерала собирались предложить ему свои услуги. Местное суданское правительство также начало неофициальные консультации по использованию кое-кого из генералов в качестве советников в войска, ведущие военные операции против анимистических меньшинств на юге страны — иракцы имели немалый опыт борьбы с курдами.

Но генералам приходилось беспокоиться не только о себе. Все привезли с собой семьи, а многие и любовниц, которые жили, ко всеобщему неудовольствию, в домах своих патронов. На них обращали так же мало внимания, как и раньше в Багдаде, но в новых условиях предстояли перемены.

Судан — главным образом пустынная страна, известная своей обжигающей жарой. Раньше он был британским протекторатом, и потому в его столице имелась больница, где лечились иностранцы. Обслуживал ее главным образом британский медицинский персонал. Эта больница была не из лучших в мире, однако превосходила многие другие в странах Сахары. В больнице работали главным образом молодые врачи-идеалисты, приехавшие сюда с романтическими представлениями об Африке и медицинской практике в ней (и такое происходило на протяжении доброй сотни лет). С течением времени их представления менялись, но они делали все, что от них зависело, и большей частью хорошо справлялись со своими обязанностями.

Оба пациента прибыли почти одновременно, в течение одного часа. Первой привезли маленькую девочку в сопровождении обеспокоенной матери. Доктор Иан Макгрегор узнал, что ей четыре года, что она была здоровым ребенком, если не считать редких приступов астмы. Эти приступы, как правильно заметила мать девочки, должны исчезнуть в сухом воздухе Хартума. Откуда они приехали? — спросил врач. Из Ирака? Он не интересовался политикой и не разбирался в ней. Ему исполнилось двадцать восемь лет, это был невысокий светловолосый мужчина, рано начавший лысеть. Он недавно получил разрешение на практику врача-терапевта, но хуже оказалось то, что ему на глаза не попадалось никакого бюллетеня относительно крупной вспышки инфекционных заболеваний в Ираке. Он, как и весь персонал больницы, знал лишь о двух случаях заболевания лихорадкой Эбола в Заире, но это нельзя было назвать даже вспышкой.

Температура у девочки была 38 — ничего страшного для ребенка такого возраста, особенно в стране, где в полдень температура воздуха редко бывала ниже. Кровяное давление, пульс, дыхание все казалось нормальным. Девочка выглядела вялой. Сколько дней вы уже в Хартуме? Всего несколько? Ну что ж, может быть, это только последствия перелета. Некоторые люди к этому особенно чувствительны, объяснил доктор Макгрегор. Новая обстановка, климатические условия — все это может повлиять на самочувствие ребенка. Не исключено, что это простуда или грипп, ничего серьезного. В Судане жаркий климат, но зато здоровый, не то что в других странах Африки. Врач надел резиновые перчатки — не потому, что считал это необходимым, но в процессе обучения на медицинском факультете Эдинбургского университета ему раз и навсегда вбили в голову, что так нужно поступать всегда и при всех обстоятельствах. Стоит вам забыть об этом всего один раз, и вы можете разделить судьбу доктора Синклера — неужели вы не слышали, как он подхватил СПИД от своего пациента? Одного такого примера обычно бывает достаточно. Итак, у пациентки нет признаков серьезного заболевания. Чуть распухли веки, покраснение в горле. Ничего серьезного. Наверно, стоит хорошенько выспаться ночью, и все пройдет. Прописывать лекарства не нужно. Пусть примет аспирин, чтобы сбить температуру и снять головную боль, и если ей не станет лучше, приходите снова. Такая прелестная девочка. Уверен, что скоро все пройдет. Мать увела ребенка. Врач решил, что настало время выпить чашку чая. По пути к комнате отдыха он снял резиновые перчатки, которые спасли ему жизнь, и бросил их в корзину.

Второй пациент пришел минут через тридцать. Мужчина, тридцать три года, походит на бандита, грубо и подозрительно относится к африканцам, входящим в состав медицинского персонала больницы, но заискивает перед европейцами. Судя по всему, знаком с Африкой, подумал Макгрегор. Наверно, какой-нибудь арабский бизнесмен. Вы много путешествуете? А за последнее время? Ну, тогда ясно. Не пейте местную воду, этим может объясняться расстройство желудка. Мужчина тоже ушел домой с бутылочкой аспирина и специальным лекарством для лечения болезни, нередко встречающейся у солдат. Вскоре Макгрегор покинул больницу — окончился еще один обычный рабочий день.

— Господин президент? Бен Гудли на линии правительственной связи, — сказала сержант. Затем она объяснила Райану, как работают телефоны в кабине президента.

— Слушаю, Бен, — произнес президент.

— Мы получили сообщение о том, что идет расстрел множества высокопоставленных иракцев. Я пересылаю вам текст по факсу. Подтверждения поступили как от русских, так от израильтян. — Словно по команде в этот момент вошел еще один сержант ВВС, который передал Райану три страницы. На первой стоял лишь гриф «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО — ТОЛЬКО ДЛЯ ПРЕЗИДЕНТА», хотя текст сообщения видели три или четыре связиста, причем это только в самолете, уже начавшем заходить на посадку в базе ВВС Тинкер.

— Да, вот он передо мной. Сейчас прочитаю. — Райан не торопился, сначала просмотрел текст, затем вернулся к началу и прочел его более внимательно. — О'кей, и кто тогда останется?

— По мнению Васко, никого из известных нам людей. Расстреляли все руководство баасистской партии и всех оставшихся видных военачальников. Таким образом, там не осталось никого, кто занимал бы сколько-нибудь видное положение. Это пугающее сообщение поступило со станции радиоперехвата «Пальма», и...

— Кто этот майор Сабах?

— Я сам не знал этого и потому выяснил, сэр, — ответил Гудли. — Он сотрудник кувейтской разведки. Наши люди о нем высокого мнения. Этот Сабах сразу отреагировал на поступившие новости. Васко согласен с его оценкой. Все происходит именно так, как мы опасались, причем очень быстро.

— Какова реакция Саудовской Аравии? — Райан почувствовал легкий толчок — это VC-25 пробил слой облаков. Похоже, идет дождь, подумал он.

— Пока нам ничего не известно. Они все еще обсуждают ситуацию.

— О'кей, Бен, спасибо за внимание. Держи меня в курсе дела.

— Непременно, сэр.

Райан положил трубку и нахмурился.

— Неприятности? — спросил Арни.

— Ирак, события развиваются там очень быстро. В данный момент они расстреливают пачками бывших военных и государственных чиновников. — Райан передал листки главе своей администрации.

При таких обстоятельствах он всегда испытывал подавляющее чувство нереальности происходящего. В докладе АНБ, дополненном ЦРУ и другими ведомствами, приводился список имен. Если бы Райан был у себя в кабинете, он мог также посмотреть на фотографии людей, с которыми никогда не встречался и теперь уже никогда не встретится, потому что, пока он спускался к Оклахоме, чтобы произнести там неполитическую, но в то же время и политическую речь, жизни людей, указанных в этом списке, обрывались. Скорее уже оборвались. Это походило на радиопередачу репортажа о бейсбольном матче, только в данном случае в этой игре расстреливали живых людей. Наступал конец реальности для людей в нескольких тысячах миль отсюда, и Райан узнавал об этом из радиоперехватов, произведенных еще дальше и переданных ему. Все это происходило на самом деле, было действительностью, но одновременно как-то и не походило на действительность. Это каким-то образом зависело от расстояния до места, где развивались события, и от его окружения. Сотня высокопоставленных чиновников расстреляна — хотите бутерброд, перед тем как выйти из самолета? Такая двойственность могла показаться забавной, если бы не политические последствия для всего мира. Впрочем, нет, в этом нет ничего забавного.

— О чем ты думаешь? — спросил Арни.

— Мне следует вернуться обратно, — ответил Райан. — Происходят важные события, и я должен следить за ними.

— Ошибаешься! — Арни покачал головой и указал на него пальцем. — Ты больше не советник по национальной безопасности. У тебя есть люди, которые занимаются этой проблемой. Ты президент, у тебя много проблем, и все важные. Президент не должен зацикливаться на одном вопросе и не должен закрываться в Овальном кабинете. Народ, ждущий тебя, не хочет, чтобы ты поступал так. Это означает, что ты потерял контроль за ходом событий, что не ты управляешь ими, а они управляют тобой. Спроси у Джимми Картера, сколько времени длился его второй срок на посту президента. Черт побери, это не может быть настолько важным.

— Может, — возразил Джек, и колеса самолета коснулись дорожки.

— Сейчас нет ничего важнее твоей речи в штате «землезахватчиков». — Арни сделал паузу, прежде чем продолжить. — Речь идет не только о том, что свои важнее чужих, нет. Речь идет о политической власти, а она начинается вот здесь. — Он показал в иллюминатор на проносящийся мимо пейзаж Оклахомы, который начал замедляться, пока не замер совсем.

Райан посмотрел в иллюминатор, но видел он не Оклахому, а Объединенную Исламскую Республику.

* * *

Когда-то было очень трудно проникнуть в Советский Союз. Там существовала огромное ведомство под названием Главное управление пограничных войск Комитета государственной безопасности. Эти войска охраняли заграждения из колючей проволоки, в некоторых местах усиленные минными полями и настоящими фортификационными сооружениями. Перед пограничными войсками стояла двойная задача: не выпускать людей из страны и не впускать никого в нее. Все это — заграждения, минные поля и фортификационные сооружения — уже давно пришло в негодность, а главной задачей контрольно-пропускных пунктов сегодня стало взымание взяток с контрабандистов, доставляющих товары на огромных грузовиках в страну, которая когда-то железной рукой управлялась из Москвы, а теперь распалась на множество полунезависимых республик, пытающихся выжить при новых экономических, а следовательно, и политических условиях. Никто не предполагал, что такое может случиться. Когда Сталин создавал централизованную экономику, он намеренно рассредоточил производственные мощности по всей стране с тем, чтобы все регионы огромной империи зависели друг от друга в производстве жизненно важной продукции. Однако он упустил из виду одно обстоятельство, требующее особого внимания: при общем развале экономики, когда стало невозможным получить что-то из одного источника, приходилось искать необходимые товары в другом, а после распада Советского Союза контрабандная торговля, находившаяся раньше под строжайшим контролем, превратилась в гигантскую индустрию. А вместе с товарами в страну начали приходить идеи, которые трудно остановить и уж совсем невозможно обложить налогами.

Единственное, чего не было на другой стороне границы, — это людей, радостно приветствующих прибывшего к ним посланца. Впрочем, это могло оказаться даже опасным. Коррупция пограничников была двойственной. Они вполне могли рассказать своему начальству о таком происшествии, хотя одновременно делились с ним частью товаров, отобранных в результате неофициального налогообложения, поэтому присланный представитель просто сидел на правом сиденье в кабине грузовика, пока водитель занимался бизнесом. В данном случае это происходило в кузове, где он предложил пограничникам выбрать то, что им нравится. Следует заметить, что они не проявляли жадности и брали лишь столько, сколько помещалось в багажниках их личных автомобилей (происходящее казалось нелегальным только потому, что происходило ночью). Затем на соответствующие документы были поставлены необходимые печати, и грузовик отправился дальше по шоссе, ведущему от пограничного поста, единственной дороге с хорошим покрытием в этом районе. Остальную часть пути они проехали примерно за час и оказались в крупном городе, когда-то обслуживавшим множество караванов, которые шли по Великому торговому пути с Востока на Запад. Здесь грузовик притормозил, посланец вышел из кабины и сел в легковой автомобиль, чтобы продолжить путешествие, держа в руках лишь небольшой чемодан с парой смен белья.

Президент этой полунезависимой республики объявил себя мусульманином, хотя на самом деле был всего лишь оппортунистом, бывшим высокопоставленным партийным деятелем, атеистом, постоянно отрицавшим существование Бога, что обеспечило ему продвижение по партийной лестнице. После смены политических ветров он признал ислам и начал с энтузиазмом проповедовать религию, когда находился перед народом, хотя в душе остался неверным. Его личной религией, если можно так выразиться, была исключительно забота о собственном благосостоянии. Коран не одну суру посвящает таким людям и нигде не говорит о них хвалебно. Этот человек вел роскошную жизнь в роскошном дворце, принадлежавшем прежде партийному главе этой бывшей советской республики. В своей официальной резиденции он пьянствовал и блудил, а в управлении страной прибегал к крайностям. В вопросах экономики был крут и безнадежно безграмотен (поскольку получил партийное образование). А вот к религии проявлял излишнюю мягкость, позволил расцвести исламу, что, по его мнению, давало народу иллюзию свободы (при этом он явно не понял сути ислама, приверженцем которого себя объявил, потому что его законы действуют как в светской, так и в духовной жизни). Подобно прежним правителям, он считал, что народ его любит и почитает. Посланец знал, что это иллюзия, свойственная всем глупцам. Вскоре машина подъехала к скромному дому друга местного священнослужителя. Это был простой, скромный и честный человек. Его доброта и любовь к людям снискали ему всеобщее уважение, а если у него и случались вспышки гнева, то по причинам, которые признавали справедливыми даже неверные. Ему было далеко за пятьдесят, он не раз подвергался преследованиям при советском режиме, но никогда не поколебался в своих религиозных убеждениях. Он идеально подходил для целей посланца...

После традиционных приветствий и обращения к Его святому имени принесли чай, и только после этого настало время для делового разговора.

— Печально видеть, — начал посланец, — что правоверные живут в такой нищете.

— Так было всегда, зато сегодня мы получили возможность беспрепятственно поклоняться Аллаху. Мой народ снова возвращается к Вере. Отремонтированы мечети, и с каждым днем в них приходит все больше верующих. Разве могут материальные блага сравниться с верой в Аллаха и его поучения? — убежденно ответил местный имам.

— Насколько справедливы ваши слова! — согласился посланец. — И тем не менее разве желание Аллаха заключается не в процветании правоверных?

Все согласно закивали. Присутствующие были исламскими священнослужителями, и мало кто предпочтет нищету достатку.

— Мой народ больше всего нуждается в школах, настоящих школах, — последовал ответ. — Нам нужны хорошие больницы с квалифицированным медицинским персоналом — я изнемогаю от необходимости постоянно утешать родителей, похоронивших ребенка, которого можно было вылечить. Мы нуждаемся во многом. Я не отрицаю этого.

— Имея деньги, все это нетрудно получить, — заметил гость.

— Но наша страна всегда была бедной. У нас есть полезные ископаемые, это верно, но их никогда не добывали должным образом, а теперь мы утратили поддержку центрального правительства, причем как раз в то время, когда получили свободу и возможность распоряжаться своей судьбой. А этот глупец, который считает себя президентом, только и знает пьянствовать и надругаться над женщинами. Будь он справедливым и честным человеком, настоящим правоверным, благословение могло бы снизойти на нашу землю.

— Ну и не помешала бы и небольшая финансовая помощь из-за рубежа, — скромно добавил один из собеседников, более опытный в экономических вопросах. Ислам никогда не запрещал коммерческой деятельности. И хотя на Западе он известен тем, что учит распространять веру с мечом в руках, мусульмане традиционно расширяли свое влияние, снаряжая торговые корабли, в то время как христианские проповедники несли по миру слово Божье.

— В Тегеране считают, что правоверным настало время действовать, как указывает Пророк. Мы допустили ошибку, широко распространенную среди неверных, думая больше о процветании собственной нации, чем о нуждах всех людей. Мой учитель Махмуд Хаджи Дарейи проповедует возврат к фундаментальным основам нашей веры, — сказал посланец, поднося к губам чашку чая. Он сам говорил как учитель, спокойно и убедительно. Страсть и эмоции, по его мнению, — это для выступлений перед народом. В этой маленькой комнате, сидя на полу рядом с людьми, такими же образованными, как и он сам, посланец говорил голосом разума. — Мы богаты, и этим богатством Аллах наградил нас для осуществления Его предначертаний. А теперь у нас появился и благоприятный момент. Все вы, кто здесь собрались, сохранили веру в ислам, вас не поколебали преследования, вы несли веру в Его слово, пока многие из нас стали богатыми. Теперь наш долг вознаградить вас, приветствовать ваше возвращение на путь истинный, разделить с вами наши богатства. Вот что предлагает вам мой учитель.

— Мы рады слышать эти слова, — последовал осторожный ответ. И хотя хозяин дома был прежде всего священнослужителем, было бы ошибкой считать его наивным человеком. Исключительно тонко он скрывал свои мысли — жизнь при коммунистическом режиме научила этому, — но их ход был очевиден.

— Мы надеемся объединить все исламские страны под одной крышей, собрать вместе всех правоверных, как к этому стремился пророк Мухаммед, да будет благословенно имя его. Правоверные живут в разных странах, они говорят на разных языках, нередко отличаются друг от друга цветом кожи, но всех нас объединяет наша вера. Мы все — избранники Аллаха.

— И что вы предлагаете?

— Мы предлагаем вашей республике присоединиться к нашей, чтобы жить вместе. Мы откроем у вас школы и больницы, поможем распоряжаться вашими природными богатствами. Все, предоставленное вам, вернется ко всем во сто крат, и все мы заживем как братья — именно этого желает от нас Аллах.

Случайный западный наблюдатель мог бы заключить, что все эти люди наивны и необразованны. Этому способствовала скудная одежда, простая речь и даже то, что они расположились на полу. Но такое представление было бы ошибочным, однако предложение посланца из Ирана поразило хозяев больше, чем какое-нибудь посольство с другой планеты. Между их двумя нациями всегда существовали коренные разногласия, чему способствовали различие языков и культурных традиций. Они воевали между собой на протяжении столетий, совершали бандитские налеты и грабежи, и все это несмотря на категорические запреты Корана, касающиеся войн между исламскими странами. По сути между ними не было ничего общего — за исключением одного. Это можно было бы назвать случайным, но истинные правоверные не верят в случайности. Когда Россия — сначала при царском режиме, затем под пятой марксизма-ленинизма — завоевала их страну (это был долгий процесс, а не короткое событие), она лишила жителей практически всего. У них отняли культурные традиции, унаследованные от предков, историю и древние обычаи — все, кроме языка. Язык стал подачкой тому, что советская власть на протяжении поколений с беспокойством называла «национальным вопросом». Завоеватели создали новые школы, и образование было направлено сначала на уничтожение всего и затем на перестройку по иному и безбожному образцу. С тех пор единственной объединяющей силой, оставшейся у народа, стала религия. Власти приложили огромные усилия, чтобы искоренить ее. Но даже это пошло на пользу, считали сейчас священнослужители, потому что религию нельзя подавить, и попытки такого рода всего лишь укрепляли решимость истинно правоверных. Можно предположить — а наверно, так и было на самом деле, что это был план, задуманный самим Аллахом, целью которого было продемонстрировать людям, что их спасение только в вере. И вот теперь они возвращались в лоно ислама, к людям, которые не дали потухнуть его животворному пламени. Наконец, подумали все, кто были в комнате, — посланец не сомневался, что так и произойдет, — сам Аллах устранил мелочные противоречия между двумя странами, чтобы они могли объединиться, выполнив Его предначертания. А объединяться, когда обещают материальное процветание, особенно удачно. Ведь милосердие является одним из устоев ислама, и в течение столь долгого времени оно отрицалось людьми, считающими себя правоверными перед святым словом Аллаха. Теперь, когда Советский Союз погиб, а государству, сменившему его, разобраться бы со своими проблемами, все далекие и презираемые дети Москвы почувствовали себя брошенными, и власть в них стала эхом исчезнувшего могущества. И если это не знак Аллаха, гласящий, что появилась такая возможность, то что тогда? — спросили они себя.

Для осуществления мечты — только одно препятствие. А он был неверным. Пусть предстанет перед судом Аллаха — с их помощью.

* * *

— И, несмотря на то что я не могу сказать, будто мне нравится, как вы в октябре обошлись с «Орлами» моего родного Бостонского колледжа, — улыбнулся Райан, обращаясь к чемпионам футбольной студенческой лиги — команде университета Оклахомы в Нормане, — в вашей традиции всегда стремиться к победе виден настоящий американский дух. — Правда, это не помогло университету Флориды во время розыгрыша финала «Апельсинового кубка», закончившегося разгромным счетом 35:10.

Снова раздались аплодисменты. Джеку это так понравилось, что он почти забыл, что текст выступления написан кем-то другим. Его улыбка, обнажившая чуть искривленный зуб, казалось, осветила зал, он решительно взмахнул правой рукой, на этот раз без колебаний. Это было заметно тем, кто наблюдали за выступлением по программе, транслировавшей Си-Спэн.

— Он быстро овладевает навыками оратора, — заметил Эд Келти. Говоря так, он не кривил душой. Но перед лицом публики вел себя иначе, такие уж политики реалисты, по крайней мере в тактическом смысле.

— Не забудь, что у него превосходный учитель, — напомнил бывшему вице-президенту глава его администрации. — Лучше Арни не сыскать. Наши первоначальные успехи привлекли их внимание, Эд, и ван Дамм, должно быть, здорово взялся за Райана.

Он не добавил, что их «первоначальные успехи» после этого резко пошли на спад. Газеты напечатали редакционные статьи о Келти, затем редакторы подумали и отступили — не в стратегическом плане, потому что средства массовой информации редко признают свои ошибки, просто «новости», поступающие из пресс-центра Белого дома, если и не хвалили Райана, то, по крайней мере, перестали включать такие резкие слова, как «колеблющийся», «неуверенный», «замешательство» и тому подобное. Белый дом не может быть в замешательстве, когда главой администрации президента является Арни ван Дамм, и весь вашингтонский истэблишмент знал это.

Назначения на важные министерские посты, сделанные Райаном, сначала вызвали неодобрение у средств массовой информации, но вскоре вновь назначенные министры всерьез взялись за работу. Адлер был кадровым дипломатом, сумевшим сделать блестящую карьеру; еще будучи молодым сотрудником Государственного департамента, он провел слишком много брифингов по вопросам международной политики, и корреспонденты просто не могли выступить против него, а Адлер высоко оценивал опыт Райана в международных делах. Джордж Уинстон, хотя и принадлежал к плутократам, пришедшим со стороны, провел «незаметную» чистку своего министерства, а в его справочнике значились телефонные номера всех финансовых обозревателей от Берлина до Токио, и он обращался к ним, чтобы знать их точку зрения и выслушать советы. Но самое большое удивление вызвал Тони Бретано, ставший главой Пентагона.Громогласный противник существующей системы, не скрывающий своей точки зрения уже десяток лет, он пообещал сообществу репортеров, пишущих по вопросам обороны, что вычистит этот храм или погибнет в борьбе. Он подтвердил, что они были правы, заявляя, какие огромные средства напрасно расходуются Министерством обороны, но он с одобрения президента приложит все усилия, чтобы раз и навсегда избавиться от коррупции, связанной с поставками снаряжения.

Эти новые министры, приехавшие в Вашингтон из других городов, были далеко не самыми симпатичными людьми, но, черт побери, они так нравились средствам массовой информации, незаметно очаровывая их за кулисами власти. Однако больше всего Келти забеспокоился, когда преданный ему человек позвонил сегодня утром и сообщил, что газета «Вашингтон пост» готовит к публикации серию очерков о службе Райана в ЦРУ и это будет направлено ни много ни мало на «обожествление» образа Райана как героя нации, причем автором является сам Боб Хольцман. Хольцман был очень известным, превосходно осведомленным журналистом и по какой-то причине относился к Райану с огромным личным уважением. К тому же у него каким-то образом оказался великолепный источник информации в ЦРУ. Это был троянский конь Райана в средствах массовой информации. Если серия очерков будет напечатана и затем подхвачена газетами по всей стране — а это было весьма вероятным, так как повышало и престиж как Хольцмана, так и «Вашингтон пост», — то средства массовой информации, расположенные к Келти в данный момент, быстро потеряют к нему всякий интерес. В редакционных статьях ему посоветуют для блага нации отказаться от своих притязаний на пост президента, и у него не останется средств для достижения цели. Политическая карьера его закончится с большим позором, чем если бы он подал в отставку несколько недель назад. Историки, которые могли не обратить внимания на его личные прегрешения, теперь не простят ему слишком явного честолюбия. Вместо того чтобы рассматривать это всего лишь как кратковременное отклонение, они отнесут его устремления на всю прошлую карьеру, поставят под вопрос каждый шаг, подвергнут критике все принятые им решения, превращая достижения в случайные отклонения от в целом неудачной деятельности как политика. Теперь перед ним зияла не просто политическая могила, нет, ему угрожало вечное проклятье.

— Ты забываешь о Кэлли, — проворчал Эд, все еще продолжая следить за речью Райана и особенно за его манерой говорить — он обращается к ним по-академически, подумал он, что вполне подходит для студенческой аудитории, которая приветствовала Райана, словно он был футбольным тренером.

— Написанная ею речь позволит кому угодно походить на президента, — согласился глава администрации. И в этом заключалась самая большая опасность. Чтобы одержать верх, Райану нужно всего лишь походить на президента, независимо от того, является он президентом или нет, — а он, разумеется, не является президентом, в который раз напомнил себе Келти. Разве он способен быть им?

— Я никогда не считал его глупцом, — признал Келти. Ему нужно быть объективным. Это уже не игра. Это даже нечто большее, чем жизнь.

— Нужно принимать срочные меры, Эд.

— Знаю. — Но для этого ему потребуется тяжелая артиллерия, подумал Келти. Забавная метафора для человека, который на протяжении всей своей политической жизни требовал введения контроля над огнестрельным оружием.

Глава 25 Ореолы

На ферме был просторный амбар. Сейчас он использовался главным образом как гараж. Эрни Браун занимался строительством и неплохо заработал. Сначала, в конце семидесятых, он был членом профсоюза сантехников, затем, в восьмидесятые, основал свое дело и принял участие в строительном буме в Калифорнии. Несмотря на то что пара разводов уменьшили его состояние, он точно рассчитал момент и удачно продал свою фирму. На полученные деньги он купил большой земельный участок в районе, который еще не стал достаточно шикарным, чтобы стоимость земли благодаря капризам голливудских кинозвезд поднялась там до заоблачных высот. В результате у него оказался почти целый «участок» — квадратная миля — уединения. Вообще-то даже больше, потому что в это время года соседние фермы находились в состоянии спячки — пастбища замерзли, скот в коровниках спокойно жует силос. Может пройти несколько дней, и не встретишь ни одного автомобиля на дороге — по крайней мере так им казалось в этой стране с высоким синим небом. Школьные автобусы, перевозящие детей, не в счет, сказали они себе.

Пятитонный грузовик с открытым кузовом тоже был куплен вместе с фермой, причем у него оказался, что очень удобно, дизельный двигатель. Кроме того, рядом с амбаром находилась вкопанная в землю цистерна для дизельного топлива емкостью в две тысячи галлонов. Семья, продавшая ферму с домом и амбаром пришельцу из Калифорнии, не знала, что он собирается устроить здесь фабрику по изготовлению мощных бомб. Первое, чем пришлось заняться Эрни и Питу, это завести старый грузовик. На это им понадобилось сорок минут — и не только потому, что у грузовика намертво сел аккумулятор. Но Пит Холбрук был опытным механиком, и не прошло и часа, как двигатель грузовика, у которого не оказалось выхлопной трубы, заревел, так что, судя по всему, у них больше не будет с ним никаких трудностей. Грузовик не был зарегистрирован, но в округе с огромными земельными участками это было обычным делом, и потому их сорокамильная поездка в магазин, занимавшийся продажей товаров сельскохозяйственной надобности, прошла без приключений.

Приезд грузовика не мог быть более благоприятным знаком приближения весны для магазина. Скоро наступит время посева (в этом округе проживало много фермеров), и вот уже приехал первый крупный покупатель, выразивший намерение приобрести часть огромной горы удобрений, только что завезенных с оптового склада в Хелене. Они купили четыре тонны — обычное количество, — которые с помощью автопогрузчика, работающего на пропане, тут же оказались в кузове грузовика. Покупатели расплатились наличными, обменялись рукопожатиями и улыбками с хозяином магазина и уехали.

— Нам предстоит тяжелая работа, — заметил Холбрук, когда они проехали половину обратного пути.

— Верно, и придется делать все своими руками. — Браун повернулся и посмотрел на приятеля. — Или ты хочешь завести помощника? Какого-нибудь стукача?

— Я понял тебя, Эрни, — ответил Пит, глядя на промчавшийся мимо автомобиль полиции штата. Полицейский даже не посмотрел на них, хотя это был пугающий момент для обоих. — Сколько еще нам надо?

Браун не раз проверял расчеты.

— Еще столько же. Уж очень много места занимают удобрения. — Вторую покупку они сделают завтра в другом магазине, в тридцати милях к юго-западу от фермы. Сегодня вечером им придется поработать, разгружая все это дерьмо в амбаре. Хорошее физическое упражнение для мышц. Почему в этом проклятом амбаре нет автопогрузчика? — подумал Холбрук. По крайней мере, наполнять топливную цистерну будет местная нефтяная компания. Это было утешением, хотя и небольшим.

* * *

На китайском побережье было холодно, и потому разведывательные спутники без труда засняли тепловые ореолы у кораблей на двух базах военно-морского флота. По сути «китайский военно-морской флот» являлся военно-морской службой Китайской народно-освободительной армии. Презрение к морским традициям в Китае было настолько очевидным, что западные ВМС предпочли правильное название вместо традиционного китайского. Фотографии были переданы через спутники связи в Национальный командный центр Пентагона, где попали к старшему дежурному офицеру.

— У китайцев запланированы учения? — повернулся он к своему специалисту по разведке.

— Нам об этом ничего не известно, — ответил эксперт. На фотографиях вытянулись в ряд двенадцать кораблей. У всех работали силовые установки, в то время как обычно они снабжались электричеством с берега. Более внимательное изучение фотографий показало, что по гавани движутся еще и полдюжины портовых буксиров. Специалист по разведке был армейским офицером и потому обратился за помощью к моряку.

— Корабли готовятся к выходу в море, — последовал очевидный ответ.

— Значит, они не просто проворачивают машины с целью проверки или чего-то вроде того?

— Тогда бы им не понадобились буксиры. Когда следующий пролет? — спросил капитан третьего ранга, имея в виду пролет разведывательного спутника и глядя на временную отметку на фотографии. Она была сделана тридцать минут назад.

— Через пятьдесят минут.

— Вот тогда мы должны увидеть три или четыре корабля, вышедшими в море с обеих баз, и сделаем точный вывод. А пока можно лишь сказать — два против трех, — что они готовят крупные учения. — Он задумался. — Не было никаких политических выступлений?

— Нет, — покачал головой старший дежурный офицер.

— Тогда это военно-морские учения. Наверно, кто-то решил проверить готовность флота.

Они узнают больше, когда поступит пресс-релиз из Пекина, но до этого оставалось еще полчаса, и так далеко в будущее они не могли заглянуть, хотя именно за это им и платили.

* * *

Директор лаборатории, как и следовало ожидать от человека, занимающего столь высокую должность, был религиозен. Талантливый врач и крупный ученый-вирусолог, он жил в стране, где политическая лояльность измерялась преданностью шиитской ветви ислама. Он всегда в нужное время произносил молитвы, и график работ в лаборатории был составлен таким образом, чтобы служащие могли отправлять религиозные обряды. Он следил за этим, потому что его преданность режиму была такова, что выходила за пределы доктрин ислама, о чем он даже не подозревал. Директор менял мешающие ему нормы, словно они были из резины, и в то же время говорил себе, что нет, он не нарушает требований Пророка или воли Аллаха. Как может он делать что-то, противоречащее исламу? Разве он не помогает возвращению всего мира в святое лоно истинной веры?

Заключенные, невольные участники эксперимента, все были приговоренными преступниками. Даже воры, чьи преступления не столь уж значительны, четырежды нарушили заветы святого Корана, да и, возможно, на счету у них есть и другие преступления — даже наверно, поправил он себя, — за которые они заслуживали смертной казни. Каждый день им сообщали о наступлении часа молитвы, и хотя преступники становились на колени и, склонив головы, бормотали нужные слова, наблюдая за ними по телевизионному каналу, он видел, что они просто выполняют рутинную обязанность, а не обращаются к Аллаху с открытой душой, как этого требовала истинная вера. Уже это делало их всех преступниками против религии, вероотступниками, а отступления от религии в этой стране карались высшей мерой наказания, несмотря на то что формально совершил такое преступление только один из них.

Этот преступник принадлежал к секте бахавистов, религиозному меньшинству, практически уничтоженному. Вера в бахавизм возникла после ислама. Христиане и иудеи, по крайней мере, упоминались в Святой Книге; какими бы ошибочными ни были их религиозные убеждения, они признавали существование того же Бога, правящего вселенной, единственным посланником которого являлся Мухаммед.

Бахависты появились позднее, они создали что-то одновременно новое и ложное и свели этим себя к статусу язычников, отрицающих истинную веру, чем и навлекли гнев правительства. Неудивительно, что именно этот человек оказался первым, подтвердившим успех эксперимента.

Поразительно, но заключенные до такой степени утратили способность мыслить из-за условий, в которых их содержали, что первые симптомы, напоминающие признаки заболевания гриппом, не вызвали у них сначала никакой реакции. Медики входили в камеру, чтобы взять образцы крови неизменно в герметичных защитных костюмах, и преимуществом ослабленного состояния заключенных являлось то, что они не обращали на их вид внимания и не оказывали сопротивления. Все находились в тюрьме уже долгое время, плохо питались, ослабели, вдобавок к этому тюремный режим был настолько суров, что научил их не возражать. Даже те из них, кто знали, что приговорены к смертной казни, не испытывали желания приблизить этот страшный миг. Все покорно позволили отлично подготовленным медикам взять у них кровь для анализа. Пробирки были пронумерованы в соответствии с номерами кроватей, и медики вышли из камеры.

В лаборатории кровь пациента номер три первой подверглась изучению под микроскопом. При тесте на антитела случаются ошибочные позитивные показания, а сегодняшний анализ был слишком важен, и директор не хотел рисковать. Поэтому приготовленные образцы поместили на предметное стекло электронного микроскопа сначала при увеличении в двадцать тысяч раз — для поиска участка исследования. Регулировка микроскопа производилась точнейшими механизмами, образцы передвигали влево и вправо, вверх и вниз, пока...

— А-а, — выдохнул директор. Он поместил образец в центре предметного стекла и установил увеличение в сто двенадцать тысяч раз... И вот они, проецируемые на монитор микроскопа в бело-черном изображении. Культурные традиции его страны были тесно связаны с разведением скота, и определение «пастуший посох» казалось ему идеальным. В центре поля обзора находилась цепочка РНК, тонкая и изгибающаяся внизу, с белковыми петлями в верхней части. Это был ключ к функционированию вируса — по крайней мере так считалось. Их точная функция не была известна, и это тоже нравилось директору в его истинном качестве специалиста биологической войны.

— Моуди, — позвал он.

— Да, я вижу, — ответил молодой врач и кивнул, подходя к этой стороне комнаты. Штамм Маинги заирской лихорадки Эбола находился в крови человека, преступившего религиозные убеждения. Моуди только что тоже провел тест на антитела и увидел, что цвет крошечного вируса изменился. Это не было ошибочным позитивным показателем.

— Передача вируса лихорадки Эбола по воздуху подтверждается.

— Я согласен. — Выражение лица Моуди не изменилось. Результаты эксперимента не удивили его.

— Мы подождем еще сутки — нет, двое суток для второго этапа. И тогда будем уверены. — А пока нужно было составить отчет.

Заявление, сделанное Пекином, застало врасплох американское посольство. Оно было сформулировано в общих фразах. Китайский военно-морской флот намеревается провести крупномасштабные учения в Тайваньском проливе. Будут производиться стрельбы боевыми ракетами класса «корабль — воздух» и «корабль — корабль». Сроки учений еще не определены (это будет зависеть от метеорологических условий, говорилось в пресс-релизе). Правительство Китайской Народной Республики предупреждает все гражданские авиалинии и компании, занимающиеся морскими перевозками, что им придется соответствующим образом изменить маршруты авиалайнеров и судов. Помимо этого в пресс-релизе ничего не было сказано, что не могло не обеспокоить заместителя главы американской миссии в Пекине. Он немедленно провел совещание со своими военными атташе и главой резидентуры ЦРУ. Никто из них не мог предложить никакого объяснения, за исключением того, что в пресс-релизе не упоминалось правительство Китайской Республики на Тайване. С одной стороны, это была хорошая новость — отсутствовали жалобы на продолжающуюся политическую независимость острова, который Пекин считал своей отколовшейся провинцией. С другой стороны, это была плохая новость — в пресс-релизе не говорилось, что это плановые учения и что китайские корабли не хотят причинять лишнего беспокойства. Извещение о проведении учений было именно извещением, без всяких объяснений. Информацию послали в Национальный командный центр Пентагона, в Государственный департамент и в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли.

* * *

Дарейи пришлось напрячь память, чтобы вспомнить лицо человека с этим именем. Наконец он вспомнил его, но это было не то лицо, поскольку оно принадлежало мальчику из Кума, а сообщение поступило от взрослого мужчины на другой половине земного шара. Раманахда, это Ареф Раман, каким он был умным и сообразительным мальчиком. Его отец занимался в Тегеране торговлей «мерседесами», продавая их могущественным людям и высокопоставленным чиновникам. Он не был человеком твердой веры. Но его сын оказался совсем другим. Он даже не заплакал, когда узнал о смерти родителей, случайно погибших от рук шахских гвардейцев, потому что оказались не там, где следовало и не в то время. Они попали в район антишахских волнений, к которым не имели никакого отношения. Ареф и его учитель молились за их души. Мальчик принял близко к сердцу этот урок: его родители погибли от рук тех, кому они доверились. Впрочем, надобности в таком уроке не было — к этому времени он уже был религиозным мальчиком, до глубины души потрясенным тем, что его старшая сестра стала любовницей американского офицера, покрыв позором свою семью и его собственное имя. Она тоже исчезла во время революции, осужденная исламским судом за прелюбодеяние. Таким образом, из всей семьи остался один сын. Его можно было использовать самым разным образом, но именно Дарейи избрал для него особый путь. В компании двух пожилых людей он скрылся из страны вместе с состоянием своей семьи. Новая «семья» отправилась сначала в Европу и почти сразу переехала в Америку. Там они ничем не занимались и вели спокойный образ жизни, тихий и незаметный. Дарейи подумал, что старики уже умерли. Сын, выбранный для этой операции из-за того, что с детства отлично говорил по-английски, продолжил в Америке образование и стал государственным служащим, исполнял свои обязанности с тем блеском, который он проявил еще в молодости, в самом начале революции, убив двух старших офицеров ВВС, состоявших на службе шаха, когда те пили виски в баре отеля.

Приехав в Америку, он стал в точности выполнять полученные им указания. Ничем не выделяться. Слиться с американским окружением. Исчезнуть. Помнить о поставленной задаче, но ничего не предпринимать. Аятолле было приятно узнать, что он правильно оценил способности мальчика, поскольку теперь из короткого сообщения стало ясно, что операция почти закончена.

Слово assassin, убийца, произошло от арабского слова hash-shash, означающего наркотик. Его давали членам одной из сект ислама, «низари», перед тем как поручить убийство, чтобы у них в воображении появилось вызванное наркотиком видение рая. На самом деле для Дарейи они были еретиками, а использование наркотиков — мерзостью. Члены этой секты были слабоумными, но преданнейшими слугами многих знаменитых палачей, начиная с Газан-хана и Рашидаддина[146], и на протяжении двух столетий помогали удерживать политическое равновесие в регионе, протянувшемся от Сирии до Персии. В этой концепции была гениальность, которая пленила священнослужителя с тех пор, когда он был еще мальчишкой. Подумать только, заслать одного преданного агента в лагерь противника! Это была задача, рассчитанная на многие годы, и по этой причине для нее требовался истинный правоверный. Члены секты «низари» потерпели неудачу потому, что были еретиками, лишенными истинной веры. Руководителю секты удалось завербовать нескольких экстремистов, но не более, потому что они служили одному человеку, а не Аллаху, и по этой причине для придания храбрости им требовались наркотики, подобно тому как неверному требуется алкоголь. Блестящая идея, но не доведенная до конца. И все-таки блестящая. Дарейи всего лишь довел ее до совершенства, и теперь у него был человек, близкий к главе враждебного государства, — положение, о котором он мог только мечтать, не будучи уверен в успехе. Что еще лучше, этот человек ждал указаний на дальнем конце канала, которым никогда не пользовались, канала, состоящего из людей, уехавших за границу больше пятнадцати лет назад. Такое положение дел было куда лучше, чем то, что он организовал в Ираке, потому что в Америке люди, за которыми могло вестись наблюдение, либо попадали под арест, либо на них переставали обращать внимание. В некоторых странах, когда случалось подобное и людям, которые вели наблюдение, надоедала слежка, они просто арестовывали тех, за кем следили, и чаще всего убивали.

Итак, требовалось всего лишь выбрать момент, и Раман закончит операцию. Прошло столько лет, а он все еще сохранил светлую голову, не осквернил себя наркотиками и прошел подготовку в лагере самого Великого Сатаны. Новость была настолько грандиозной, что он даже не позволил себе улыбнуться.

И тут зазвонил телефон. Это была личная линия аятоллы и ею пользовались только избранные.

— Слушаю.

— У меня хорошие новости, — произнес директор, — с обезьяньей фермы.

* * *

— Знаешь, Арни, ты был прав, — сказал Джек, направляясь по крытому переходу в Западное крыло. — Было чертовски интересно уехать отсюда.

Глава президентской администрации заметил, каким легким стал шаг Райана, но это не особенно обольщало его. «ВВС-1» доставил президента обратно в Вашингтон к спокойному семейному ужину, и он избежал обычного напряжения трех или четырех таких же выступлений, бесконечных часов общения с крупными бизнесменами, жертвующими деньги на избирательную кампанию, и последующего четырехчасового ночного сна после всего этого, причем часто в самолете. Затем следовал короткий душ и новый рабочий день, искусственно увеличенный торжественными ужинами и приемами после собраний. Поразительно, подумал Арни, что президентам вообще остается время на работу. Обязанности президента и без того были трудными, а их почти всегда приходилось подчинять тому, что мало чем отличалось от обычной рекламы, но это была необходимая функция президента в демократической стране, население которой хотело, чтобы он делал нечто большее, чем просто сидел за столом и занимался.., своей работой. Президентство — дело, которое можно любить, хотя оно тебе и не нравится, — подобная фраза кажется на первый взгляд противоречивой, однако до тех пор, пока ты не займешься этим и не убедишься сам.

— Ты хорошо справился с речами, — сказал ван Дамм. — То, что передавалось по телевидению, было идеальным, и интервью, проведенное каналом Эн-би-си с твоей женой, тоже прошло удачно.

— А вот Кэти интервью не понравилось. Она считает, что телевизионщики выбросили из него лучшую часть, — беззаботно ответил Райан.

— Все могло быть гораздо хуже. — Они не задали ей вопроса относительно абортов, подумал Арни. Для этого ему пришлось востребовать у компании Эн-би-си возвращения нескольких крупных долгов, которыми ее руководство было обязано ему, и в придачу во время вчерашнего полета обходиться с Томом Доннером, по меньшей мере, как с сенатором, может быть, даже как с членом кабинета министров. На следующей неделе Доннер будет первым ведущим из всех крупных телевизионных компаний, кто встретится с президентом с глазу на глаз в верхней гостиной, и Арни был вынужден дать согласие на то, что Доннер может задавать любые вопросы. А это означало, что придется потратить несколько часов на брифинг Райана, чтобы он снова не наступил на президентские грабли. Но пока глава его администрации позволил Райану наслаждаться приятными воспоминаниями превосходного дня, проведенного на Среднем Западе, подлинная цель которого, если исключить необходимость вывезти президента из Вашингтона и дать ему почувствовать вкус того, чем на самом деле является президентство, заключалась в том, чтобы показать стране, что он выглядит по-президентски, и нанести очередной удар этому мерзавцу Келти.

Агенты Секретной службы были в таком же хорошем настроении, как и президент, потому что часто их настроение зависело от его расположения духа, и отвечали улыбками на улыбки: «Доброе утро, господин президент!» — повторилось четыре раза, пока президент не вошел в Овальный кабинет.

— Доброе утро, Бен. — Райан сразу направился к письменному столу и опустился в свое удобное вращающееся кресло. — Расскажи мне, как выглядит сегодня мир.

— Не исключено, что у нас возникла проблема. Военно-морской флот КНР выходит в море, — сообщил исполняющий обязанности советника по национальной безопасности. Секретная служба только что присвоила ему кодовое имя «Шулер».

— Ну и что? — раздражаясь, спросил Райан, почувствовав, что эта новость испортит ему радостное утро.

— Похоже, что предстоят крупномасштабные учения китайского флота в Тайваньском проливе, и они заявили в пресс-релизе, что намереваются проводить учебные стрельбы боевыми ракетами. Реакции Тайбэя еще не поступило.

— Не предстоят ли у них выборы или что-нибудь еще, а? — спросил Джек.

— Только через год, — покачал головой Гудли. — Китайская Республика на Тайване продолжает щедро расходовать деньги в ООН, и они по-тихому лоббируют множество стран на случай, если примут решение обратиться с просьбой о членстве, однако в этом тоже нет ничего необычного. Тайбэй скрывает свои замыслы и не поднимает шума, чтобы не оскорбить континентального соседа. Их торговые отношения остаются стабильными. Короче говоря, мы не можем найти причины этих неожиданных учений.

— Какие силы у нас в этом регионе?

— Одна подводная лодка в Тайваньском проливе, ведущая наблюдение за китайскими подводными лодками.

— Авианосцы?

— Только в Индийском океане. «Стеннис» вернулся в Пирл-Харбор для ремонта, «Энтерпрайз» тоже там на ремонте, и оба авианосца не смогут выйти в море еще некоторое время. Больше ничего в сундуке у нас нет. — «Шулер» напомнил президенту о ситуации, о которой сам он совсем недавно говорил другому президенту.

— А их армия?

— И здесь ничего необычного. Как и говорили русские, она находится в состоянии повышенной боевой готовности, но это продолжается уже долго.

Райан откинулся на спинку кресла и уставился на чашку кофе без кофеина, стоящую перед ним. Во время короткой поездки по Среднему Западу он обнаружил, что его желудок действительно лучше реагирует на такой кофе, и сказал об этом Кэти, которая только улыбнулась и ответила: «А что я тебе говорила!»

— О'кей, Бен, продолжай.

— Я посоветовался со специалистами по Китаю в Госдепе и в ЦРУ, — заметил Гудли. — По их мнению, не исключено, что китайская военная верхушка делает это по политическим соображениям внутреннего характера, увеличивая уровень боевой готовности, чтобы дать понять остальным членам Политбюро в Пекине, что армия продолжает играть важную роль. Если не считать этого, все остальное — умозрительные рассуждения, а я не должен заниматься этим, помните, босс?

— А если ты говоришь «не знаю» — это значит, что ты действительно не знаешь, верно? — Это был риторический вопрос и один из любимых афоризмов Райана.

— Вы ведь сами учили меня этому на противоположном берегу Потомака, господин президент, — согласился Гудли, но без ожидаемой улыбки. — Вы также учили меня сомневаться в событиях, которые я не могу объяснить. — Офицер аналитической службы сделал паузу. — Они знают, что нам известно об их маневрах, и хотят, чтобы мы проявили к ним интерес. Они также знают, что вы недавно на посту президента, и понимают, что сейчас вам не нужны дополнительные заботы. Тогда зачем они так поступили? — тоже риторически спросил Гудли.

— Это верно, — негромко согласился Райан. — Андреа? — позвал он. Прайс, как всегда, находилась в кабинете, делая вид, что не замечает происходящего.

— Да, сэр?

— Где ближайший курящий? — спросил Райан без малейшего смущения.

— Господин президент, я не...

— К черту, мне нужна сигарета.

Прайс кивнула и исчезла в комнате секретарей. Она уже научилась распознавать признаки. Переход с обычного кофе на кофе без кофеина и теперь курение. Вообще-то удивительно, что ему потребовалось на это столько времени, и содержание разведывательного брифинга стало ей более ясным, чем со слов доктора Бенджамина Гудли.

Наверняка курит одна из женщин, понял президент через минуту. Опять тонкая сигарета. Прайс принесла даже спички и пепельницу вместе со своим неодобрительным выражением лица. Интересно, поступали они так же с Франклином Делано Рузвельтом и Эйзенхауэром, подумал Райан.

Райан сделал первую затяжку и погрузился в мысли. Китай был молчаливым, но явным участником предыдущего конфликта — он все еще не мог заставить себя произнести слово «войны» — с Японией. По крайней мере, таково было его предположение, которое основывалось на твердом убеждении в интересах Китая. Однако не было никаких реальных доказательств, чтобы включить это предположение в специальную разведывательную оценку национального положения страны, не говоря о том, чтобы ознакомить с ним средства массовой информации, которым часто требовались даже более убедительные доказательства, чем самому консервативному судье. Значит... Райан поднял телефонную трубку.

— Соедините меня с директором ФБР Мюрреем, — распорядился он.

Одним из положительных качеств президентства было впечатление от телефонного звонка. Простая фраза: «Одну минуту, с вами будет говорить президент», произнесенная секретарем Белого дома таким же тоном, каким заказывают порцию пиццы, всегда вызывала мгновенную, нередко паническую реакцию на другом конце провода. Редко требовалось больше десяти секунд, чтобы соединить президента с абонентом. На этот раз понадобилось шесть.

— Доброе утро, господин президент.

— Доброе утро, Дэн. Мне нужна твоя помощь. Как звали того японского полицейского инспектора, который приезжал сюда?

— Исабуро Танака, — последовал немедленный ответ.

— Какое мнение у тебя осталось после встречи с ним?

— Хорошее. Это один из самых опытных и надежных следователей, с которыми мне приходилось работать. Что вам требуется от него?

— Полагаю, они ведут допросы этого Яматы?

— Это так же несомненно, как то, что дикий медведь не ищет сортира в лесу, господин президент. — Исполняющий обязанности директора ФБР сумел удержаться от смеха.

— Мне нужно узнать о его переговорах с Китаем, особенно о том, с кем он их вел.

— Мы немедленно займемся этим. Я попытаюсь связаться с Танакой прямо сейчас. Сообщить вам о результатах?

— Нет, расскажи обо всем Бену Гудли, а он свяжется с соседями по коридору, — произнес Райан, пользуясь согласованной между ними фразой. — Бен сидит в моем бывшем кабинете.

— Понял, сэр. Позвольте мне сделать это немедленно. В Токио скоро будет полночь.

— Спасибо, Дэн. До свиданья. — Джек положил трубку. — Давай разберемся в этом.

— Можете рассчитывать на меня, босс, — пообещал Гудли.

— Что еще происходит в мире? Ирак?

— Те же новости, что и вчера, сэр. Расстреляно множество людей. Русские сообщили нам новое название — «Объединенная Исламская Республика», и мы считаем это весьма вероятным, хотя открыто ничего не было объявлено. Я собираюсь заняться этим сегодня, и...

— О'кей, принимайся за дело.

— И как нам следует поступить при создавшихся обстоятельствах? — спросил Тони Бретано.

Робби не любил делать что-то поспешно, но такова была работа недавно назначенного J-3, директора оперативного управления Объединенного комитета начальников штабов. За прошлую неделю он проникся уважением к исполняющему обязанности министра обороны. Бретано оказался крутым парнем, но он прибегал к жесткому языку главным образом для того, чтобы создать соответствующее впечатление. За маской крутого парня скрывался необычайно острый ум, способный принимать мгновенные решения. Кроме того, Бретано был инженером — он отдавал себе отчет в том, что есть вещи, неизвестные ему, и не стеснялся задавать вопросы.

— В Тайваньском проливе у нас находится «Пасадена» — ударная подводная лодка, занимающаяся рутинным наблюдением. Мы сняли ее с работы по слежению за китайскими подводными лодками и перебросили дальше к северо-западу. Далее, мы посылаем в этот район еще две или три лодки, распределяем между ними оперативные районы и даем указание следить за развитием событий. Устанавливаем прямой канал связи с Тайбэем — они будут сообщать нам обо всем, что видят и слышат. Они согласятся на это, как всегда. При обычных обстоятельствах в такой ситуации мы перебрасываем поближе один из наших авианосцев, но на этот раз у нас нет ни одного авианосца в непосредственной близости от этого региона, а при отсутствии политической угрозы Тайваню появление авианосца вблизи острова может быть истолковано как излишнее беспокойство с нашей стороны. С авиабазы Андерсон на Гуаме будут высланы самолеты дальнего Электронного наблюдения, которые станут барражировать над проливом. Нам сильно мешает отсутствие близлежащей авиабазы.

— Короче говоря, мы занимаемся сбором разведывательной информации и не делаем ничего существенного? — спросил министр обороны.

— Сбор разведывательной информации является существенной работой, но я понимаю, что вы имеете в виду, сэр.

— Я знаю, — улыбнулся Бретано. — Мной построены спутники, которыми вы будете пользоваться. Что мы узнаем от них?

— Вероятнее всего, получим массу переговоров открытым текстом, что даст работу всем специалистам по мандаринскому наречию китайского языка в Форт-Миде, но это почти ничего не скажет нам о намерениях китайцев. Оперативные сведения окажутся полезными — мы узнаем немало нового об их возможностях. Насколько я знаю адмирала Манкузо — Барт занимает должность командующего подводными силами в Тихом океане, — он выделит одну или две из своих подлодок, чтобы поиграть в кошки-мышки с китайцами и убедиться, смогут ли они обнаружить его подлодки и преследовать их. Впрочем, все пройдет незаметно. Это один из способов показать, что нам не нравится, как будут проходить эти учения.

— Что вы имеете в виду?

— Я хочу сказать, что, если вы действительно хотите вселить Божий страх в морского офицера, нужно дать ему понять, что поблизости подводная лодка. Например, господин министр, подлодка появляется в середине вашего соединения за кольцом боевого охранения и тут же исчезает. Это жестокая игра, которая лишает моряков уверенности в себе. Наши парни имеют большой опыт в такой игре, и Барт Манкузо знает, как пользоваться своими подлодками. Без него мы не одержали бы верх над японцами, — уверенно сказал Джексон.

— Он действительно настолько хорош? — спросил Бретано. Имя адмирала Манкузо ничего не говорило министру обороны.

— Лучше не сыскать. Он один из тех, к словам кого следует прислушиваться. К их числу принадлежит и ваш главнокомандующий Тихоокеанским флотом адмирал Ситон.

— Адмирал Де Марко сказал мне...

— Сэр, вы позволите мне говорить прямо? — спросил начальник оперативного управления.

— Джексон, у меня в кабинете только так и говорят.

— Бруно Де Марко был назначен заместителем начальника морских операций по определенной причине.

Бретано сразу понял, что имеет в виду Джексон.

— А-а, понятно, он должен выступать с речами и стараться не повредить военно-морскому флоту? — Робби молча кивнул. — Понял, адмирал Джексон.

— Сэр, я не разбираюсь в промышленности, но вам нужно сразу узнать кое-что об этом здании. В Пентагоне служат два типа офицеров: те, кто действуют, и бюрократы. Адмирал Де Марко прослужил в Пентагоне больше половины своей профессиональной карьеры. Манкузо и Ситон — офицеры, которые любят действовать и делают все возможное, чтобы не попасть сюда.

— И вы тоже, — заметил Бретано.

— Просто мне нравится запах соленого морского воздуха, господин министр. Я не пытаюсь втереться к вам в доверие, сэр. Вы сами примете решение, устраиваю я вас или нет — черт побери, в любом случае меня отстранили от полетов, а я подписал контракт только ради них. Но когда с вами будут говорить Ситон и Манкузо, я надеюсь, вы прислушаетесь к ним.

— Что с вами, Робби? — спросил министр обороны с внезапной тревогой в голосе. Он узнавал хорошего сотрудника с первого взгляда.

— Артрит, — пожал плечами Джексон. — Наследственная болезнь. Могло быть и хуже. Артрит не повредит моей игре в гольф, да и адмиралы теперь почти не летают.

— Значит, вас не интересует дальнейшее продвижение по службе, не так ли? — Бретано собирался рекомендовать Джексона к еще одной звезде.

— Господин министр, я сын священника из штата Миссисипи. Учился в Аннаполисе, двадцать лет летал на истребителях и все еще могу говорить об этом. — А слишком многие из моих товарищей уже никогда не смогут сделать того же, подумал Джексон. Он всегда помнил об этом. — Я могу уйти в отставку, как только захочу, и получу хорошую работу на гражданке. Вот почему я считаю, что мне здорово повезло, что бы ни случилось дальше. Но Америка относилась ко мне очень хорошо, и я в долгу перед ней. Расплатиться я могу только одним способом — говорить правду, делать все от меня зависящее и не обращать внимания на последствия.

— Значит, вы тоже не относитесь к разряду бюрократов. — Бретано попытался догадаться, какая у Джексона специальность. Он говорил, как квалифицированный инженер, и даже улыбался на их манер.

— Лучше буду играть на пианино в публичном доме, сэр. По крайней мере, там честно зарабатываешь на жизнь.

— Мы сработаемся, Робби. Составьте план действий. Давайте будем внимательно следить за китайцами.

— Вообще-то моя обязанность заключается в том, чтобы давать советы и...

— Тогда координируйте действия с Ситоном. Полагаю, он к вам тоже прислушивается.

Инспекционные группы ООН так привыкли к срыву своих планов, что не могли понять, как им отнестись к полному удовлетворению своих требований. Представители персонала различных фабрик и заводов передавали инспекторам пачки документов, фотографий и кучу видеокассет и практически проносились вместе с ними по предприятиям, указывая на самые важные участки и нередко демонстрируя простейшие методы вывода из строя наиболее опасных объектов. По сути дела не существует разницы между заводом, производящим химическое оружие, и фабрикой, выпускающей инсектициды. Нервно-паралитический газ был случайным изобретением, это произошло при поисках веществ, уничтожающих насекомых (большинство инсектицидов являются нервно-паралитическими ядами). Вещества превратились в химическое оружие при добавлении химических составляющих, носящих название «первичные ингредиенты». К тому же любая страна, владеющая запасами нефти и развитой нефтеперерабатывающей промышленностью, постоянно производит самые разные специализированные продукты, большинство которых ядовиты для людей.

Однако у всякой игры есть правила, и здесь одно из правил заключалось в том, что честные люди не должны производить запрещенные виды оружия, так что в течение суток Ирак превратился в честного члена мирового сообщества.

Это обстоятельство прояснилось на заседании Совета Безопасности ООН. Иракский посол говорил со своего места у замкнутого в круг стола, демонстрируя диаграммы, показывающие, что все уже открыто для инспекционных групп, и выражая сожаление, что не мог рассказать правду раньше. Это встретило понимание у дипломатов в зале. Многие из них так привыкли лгать, что уже забыли, что такое правда. А теперь они увидели правду и не сумели разглядеть скрытую за ней ложь.

— Ввиду полного согласия моей страны со всеми резолюциями ООН, принимая во внимание нужды граждан Ирака, мы обращаемся с просьбой, как можно скорее снять эмбарго на продовольствие, — закончил посол. Дипломаты с удовлетворением заметили, что даже в голосе его появилась рассудительность.

— Слово предоставляется представителю Исламской Республики Иран, — сказал китайский посол, который был сейчас, согласно принципу ротации, председателем Совета Безопасности.

— В этой всемирной организации нет другой страны, у которой было бы больше оснований ненавидеть Ирак, чем у нас. Заводы, которые были осмотрены сегодня, производили химическое оружие, боевые средства массового поражения, которое было использовано против народа моей страны. В то же самое время мы считаем своим долгом признать, что в соседней с нами стране наступил новый день. Граждане Ирака много лет страдали от диктатуры своего бывшего правителя. Теперь этого диктатора больше нет, и новое правительство Ирака демонстрирует готовность снова стать членом мирового содружества наций. По этой причине Исламская Республика Иран готова поддержать немедленное снятие эмбарго. Более того, мы приступим к срочным поставкам продовольствия, чтобы облегчить положение жителей Ирака. Иран предлагает снятие эмбарго проводить при условии соблюдения Ираком общепринятых правил. С этой целью мы представляем проект резолюции номер 3659...

Скотт Адлер прилетел в Нью-Йорк, чтобы занять место США в Совете Безопасности. Американский представитель в Организации Объединенных Наций был опытным дипломатом, однако в некоторых случаях близость Вашингтона оказывалась очень удобной, и возникшая ситуация была одним из них. Вот только пользы от этого никакой, подумал Адлер. У государственного секретаря не было никаких козырей. Часто самым умным шагом в дипломатии является согласие с тем, что предлагает твой противник. В 1991 году больше всего опасались, что Ирак просто выведет свои войска из Кувейта, и тогда Америка со своими союзниками не сможет ничего предпринять, а у Ирака сохранится мощная армия, способная нанести удар в другой, более удобный момент. К счастью, оказалось, что Ирак тогда перехитрил самого себя. Но кому-то опыт прошлого пошел на пользу. Если вы требуете, чтобы кто-то поступил таким-то образом, в противном случае его лишат чего-то, в чем он нуждается, а он соглашается с вашим требованием, — ну что ж, в этом случае вы не можете лишить его тех вещей, в которых он нуждается, правда?

Адлер получил перед отъездом самый подробный брифинг, но не видел, как он сможет повлиять на ход событий. Ситуация напоминала игру в покер, когда у тебя три туза после сдачи, ты уже предвкушаешь победу, но соперник открывает карты и у него «стрейт флаш» — пять карт одной масти с двойки до шестерки. Хорошая информация не всегда помогает выиграть битву. Единственное, что могло бы замедлить процедуру, это перегрузка ООН, в результате чего все движется черепашьим шагом, но даже такое происходит не всегда, особенно в тех случаях, когда у дипломатов вдруг наступает приступ энтузиазма. Адлер мог бы обратиться с предложением отложить голосование, для того чтобы проверить выполнение Ираком требований ООН, однако Иран уже опередил его, представив проект резолюции, подчеркивающий временное иусловное снятие эмбарго. К тому же Иран дал ясно понять, что они в любом случае собираются начать поставки продовольствия (по сути дела уже начали, доставляя продовольствие на грузовиках), исходя из соображений, что, если не скрывать незаконные поступки и делать это открыто, подобное поведение будет признано. Государственный секретарь посмотрел на своего представителя в ООН — они дружили давно — и заметил, как тот иронически подмигнул ему. Британский посол уставился в лежащий перед ним блокнот, страницы которого были покрыты карандашными рисунками. Русский читал депеши. По сути дела никто не обращал внимания на происходящее. Это просто не вызывалось необходимостью. Через два часа проект резолюции, представленный Ираном, будет принят Советом Безопасности. Ничего не поделаешь, все могло быть хуже. По крайней мере Адлеру представится возможность поговорить с глазу на глаз с китайским послом и спросить его о предстоящих морских учениях. Он знал, каким будет ответ, но так и не узнает, сказали ему правду или нет. Да, конечно. Я государственный секретарь самой могущественной страны в мире, подумал Адлер, но сегодня могу всего лишь беспомощно наблюдать за развитием событий.

Глава 26 Сорняки

Вряд ли может быть что-нибудь печальнее, чем больной ребенок. Доктор Макгрегор вспомнил, что ее зовут Сохайла. Прелестное имя и прелестная девчурка. Отец принес ее на руках. Он казался грубым и недобрым человеком — таким было первое впечатление Макгрегора, а он привык ему доверять, — однако его лицо выражало беспокойство за своего ребенка. За ними шла жена, затем еще один мужчина в пиджаке, похожий на араба, а замыкал шествие суданский чиновник. Доктор заметил все это и выбросил из головы. Они не были больными, а девочка была.

— Привет, юная леди, ты снова у нас, — сказал он с улыбкой, рассчитанной на то, чтобы успокоить ребенка. — Ты плохо себя чувствуешь? Постараемся принять меры. Следуйте за мной, — сказал он, обращаясь к отцу.

Судя по всему, эти люди занимали видное положение и с ними будут обращаться соответствующим образом. Макгрегор провел их в смотровую комнату. Отец положил девочку на стол и отошел назад, позволив жене держать Сохайлу за руку. Телохранители — вряд ли они могли быть кем-то другим — остались в коридоре. Врач приложил руку ко лбу ребенка. Девочка пылала от жара — по меньшей мере 39. Ладно. Макгрегор тщательно вымыл руки и надел резиновые перчатки, потому что находился в Африке, а здесь нужно принимать все меры предосторожности. Прежде всего он измерил температуру, вставив термометр в ухо — 39,4. Пульс частый, но для ребенка это неопасно. Врач прослушал грудь стетоскопом и убедился, что сердцебиение нормальное, с легкими все в порядке, хотя он обратил внимание на учащенное дыхание. Пока у нее лихорадка, вряд ли что-то необычное для детей, особенно недавно попавших в новую обстановку. Он поднял голову.

— Что вы заметили у своей дочери? На этот раз ответил отец.

— Она не может есть, и из другого конца...

— Рвота и понос? — спросил Макгрегор, осматривая глаза девочки. Они тоже ни о чем не говорили.

— Да, доктор.

— Насколько мне известно, вы недавно приехали сюда? — Он посмотрел на отца, когда почувствовал, что тот колеблется. — Мне нужно это знать.

— Да, конечно. Мы приехали из Ирака, несколько дней назад.

— И у вашей дочери раньше была всего лишь легкая астма, ничего больше? Никаких проблем со здоровьем, верно?

— Да, сэр. Ей сделаны все прививки и тому подобное. Она никогда так не болела. — Мать только кивнула. Было ясно, что отец взял переговоры на себя, считая, что произведет более внушительное впечатление, заставит врача принять меры. У Макгрегора не было возражений.

— После приезда сюда она не ела ничего необычного? Видите ли, — объяснил врач, — поездки нередко отрицательно сказываются на многих людях, а на детях в особенности. Может быть, она пила местную воду.

— Я дала Сохайле лекарство, но ей только стало хуже, — сказала мать.

— Дело не в воде, — уверенно добавил отец. — В имении своя артезианская скважина, и в ней хорошая вода.

И тут, словно ожидала этого момента, девочка застонала и ее стошнило. Рвота попала на стол и на пол, она была необычного цвета. В ней были красные и черные вкрапления. Красные — свежая кровь, черные — старая. Такое не может быть вызвано последствиями переезда или плохой водой. Может быть, язва желудка? Пищевое отравление? Макгрегор инстинктивно посмотрел на руки, чтобы убедиться, надел ли он перчатки. Мать оглянулась в поисках бумажной салфетки...

— Не прикасайтесь к ней, — тихо произнес врач. Затем он проверил кровяное давление. Оно было низким, и это подтверждало подозрение, что у девочки внутреннее кровотечение.

— Сохайла, боюсь, что тебе придется провести ночь в больнице, чтобы мы могли вылечить тебя.

Заболевание могло объясняться многими причинами, но врач находился в Африке достаточно долго и знал, что нужно всегда исходить из худшего. Макгрегор постарался утешить себя мыслью, что вряд ли все так уж плохо.

* * *

Не совсем так, как раньше, — а что теперь так, как раньше? — однако Манкузо нравилась его работа. Он успешно руководил боевыми действиями — в отличие от других адмирал называл их войной, как и следовало называть, — и его подводные лодки в точности выполнили свое предназначение. Правда, он потерял «Шарлотт» и «Эшвилл» — еще до начала боевых действий, — но потом у него не было больше потерь. Его подлодки точно выполнили боевое задание, нанесли удар по японским подводным лодкам из тщательно спланированной засады, поддержали блестяще проведенную специальную операцию, произвели запуск ракет по намеченным целям и, как всегда, собрали исключительно важную тактическую информацию. Но разумнее всего он поступил, считал командующий подводными силами на Тихом океане, вернув на активную службу подводные ракетоносцы. Они были слишком большими и неуклюжими, чтобы действовать в качестве ударных подлодок, но, видит Бог, вполне справились с поставленной задачей, причем так успешно, что теперь он видит их из окна своего кабинета. Они пришвартованы к пирсам, а их команды гордо расхаживают по городу. Даже видно, что с парусов ракетоносцев все еще не сняты метлы[147]. Ну ладно, пусть он не Чарли Локвуд[148], скромно подумал о себе Манкузо, но он выполнил порученное ему задание. И теперь ему предстоит выполнить Другое.

— Что они собираются предпринять, босс? — спросил он своего прямого начальника адмирала Дейва Ситона.

— У меня создалось впечатление, что никто не знает этого. — Ситон прибыл сюда, чтобы на месте ознакомиться с боевой готовностью подводного флота. Подобно всякому хорошему моряку, он старался как можно чаще уезжать из своего штаба, даже если при этом он оказывается в другом. — Может быть, морские учения, но теперь, когда у нас новый президент, в Вашингтоне хотят, наверно, показать зубы и посмотреть, что из этого получится. — Военные не любят подобных международных экзаменов, потому что при выставлении оценок им приходится рисковать жизнью.

— Я знаком с этим парнем, босс, — бесстрастно ответил Барт.

— Вот как?

— Не то чтобы очень близко, но вы ведь знаете о «Красном Октябре».

Ситон усмехнулся.

— Барт, если ты когда-нибудь расскажешь мне об этом, одному из нас придется убить другого, чтобы сохранить тайну, а я больше и сильнее тебя. — Операция «Красный Октябрь», одна из самых секретных в истории американского флота[149], по-прежнему оставалась известной лишь узкому кругу лиц, хотя слухи о ней — уж слухи-то невозможно остановить — ходили по всему флоту и резко отличались один от другого.

— Вам нужно знать об этом, адмирал. Нужно знать, чтобы быть уверенным, насколько решительным является наш верховный главнокомандующий. Я плавал вместе с ним.

Главнокомандующий Тихоокеанским флотом пристально посмотрел на Манкузо.

— Ты шутишь.

— Райан находился на борту ракетоносца. Между прочим, он оказался там раньше меня. — Манкузо закрыл глаза, радуясь тому, что может наконец рассказать эту морскую историю и ему за это ничто не грозит. Дейв Ситон был главнокомандующим флотом театра военных действий и потому имел право все знать о человеке, посылающем ему приказы из Вашингтона.

— Я слышал, что он принимал участие в операции, даже знал, что находился на борту ракетоносца, но мне казалось, что это произошло в Норфолке, когда «Красный Октябрь» уже стоял в доке Восемь-десять. Я знаю, что он был сотрудником ЦРУ, рядовым клерком...

— Вот уж это не правда. Он убил русского — застрелил его прямо на ракетной палубе — еще до того, как я оказался на борту русского ракетоносца. Он стоял у руля, когда мы столкнулись с «альфой» и потопили ее. Он был смертельно испуган, но действовал как надо. Человек, который стал теперь нашим президентом, участвовал в операции и отлично проявил себя. Как бы то ни было, если кто-нибудь захочет убедиться в мужестве нашего президента, я ставлю на него. Поверь мне, Дейв, у него между ног висит пара больших чугунных, вот что. Может быть, это не видно на экране телевизора, но я готов идти за ним повсюду. — Манкузо сам удивился такому выводу. Ему впервые представилась возможность продумать все до конца.

— Да, это приятно слышать, — негромко заметил Ситон.

— Итак, в чем заключается операция? — спросил командующий подводными силами.

— Приказ оперативного управления гласит, что мы должны следить за учениями китайского флота.

— Ты знаешь Джексона лучше меня. Каковы параметры задания?

— Если это всего лишь учения и ничего больше, мы ведем наблюдение, ничем не обнаруживая себя. В случае изменения ситуации, наша задача состоит в том, чтобы показать, что мы проявляем обеспокоенность. Понял, Барт? На дне моего сундука ничего не осталось, черт побери.

Чтобы убедиться в этом, достаточно было посмотреть в окно. Авианосцы «Энтерпрайз» и «Джон Стеннис» стояли в сухих доках. Главнокомандующий Тихоокеанским флотом не имел в своем распоряжении ни единого авианосца, и положение не изменится еще по меньшей мере два месяца. При захвате Марианских островов они послали в море авианосец «Джонни Реб» с двумя действующими гребными винтами, но теперь он находился в доке рядом со своим старшим братом с огромными дырами, выжженными в его корпусе от летной палубы и до уровня первой платформы, в ожидании прибытия новых турбин и редукторов, изготовляемых на заводе. Военно-морской флот США использовал авианосцы для демонстрации своей военной мощи. Возможно, частью китайского плана было убедиться в реакции Америки, в то время когда значительная часть этой мощи отсутствует.

— Ты поддержишь меня, если возникнут трудности с Де Марко? — спросил Манкузо.

— Что ты имеешь в виду?

— Я хочу сказать, что Бруно принадлежит к старой школе. Он считает, что подлодки должны оставаться невидимыми. Лично я считаю, что иногда неплохо продемонстрировать свое присутствие. Если уж ты хочешь, чтобы я потряс клетку Джо Китайца, надо сделать это так, чтобы он почувствовал, как гнется решетка, верно?

— Я составлю оперативный приказ соответствующим образом. А вот как ты будешь действовать — твое дело. Пока же, если какой-нибудь шкипер начнет говорить со своим старпомом о том, что намерен забраться в постель к своей девушке на берегу, мне понадобится магнитофонная запись этого разговора для коллекции.

— Дейв, это приказ, понятный всякому. Я даже обещаю дать тебе ее телефонный номер.

— И мы бессильны что-нибудь предпринять, — завершил свою оценку ситуации Клифф Ратледж.

— Неужели, Клифф? — с иронией поинтересовался Скотт Адлер. — Мне казалось, что я и сам это понимаю. — Смысл заключался в том, что твои подчиненные выдвигают альтернативные предложения или, по крайней мере, не говорят тебе того, что ты знаешь и без них.

До сих пор им везло. Мало что проникло в средства массовой информации. Вашингтон все еще не избавился от потрясения, младшие чиновники, занимающие должности старших, еще не обрели достаточной уверенности, чтобы организовать утечку информации без соответствующего разрешения, а на высшие должности Райан назначил людей, удивительно лояльных по отношению к своему верховному главнокомандующему, что явилось неожиданным преимуществом выбора людей со стороны, не знакомых с политикой. Но так не может продолжаться, особенно когда на горизонте маячит такая сенсационная новость, как появление новой страны, в состав которой войдут два бывших врага, причем оба они проливали кровь американцев.

— Думаю, мы всегда можем занять нейтральную позицию, — с оптимизмом заметил Ратледж, рассчитывая увидеть ответную реакцию. Такая альтернатива отличалась от неспособности предпринять что-нибудь, метафизическая тонкость, легко понятная официальному Вашингтону.

— Если мы займем такую позицию, то этим будем способствовать дальнейшему развитию событий, наносящих вред нашим интересам, — возразил один из высокопоставленных дипломатов.

— А разве это не лучше, чем признать свое бессилие? — ответил Ратледж. — Если мы выразим свое отрицательное отношение и затем не сможем принять никаких мер, чтобы помешать этому, такая позиция будет хуже нейтральной.

Адлер подумал, что на выпускника Гарварда всегда можно положиться, когда требуется грамматически правильно построить фразы и спорить по мелочам, но, как в случае с Ратледжем, от него трудно ждать большего. Этот кадровый дипломат сумел добраться до седьмого этажа и занять столь высокий пост благодаря тому, что старался обо всем говорить предельно осторожно, никогда не брал на себя ответственность, а это означало, что и инициативы он не проявлял. С другой стороны, у него блестящие связи — или они были раньше. Однако Клифф был болен самой опасной болезнью дипломата. По его мнению, не существовало проблем, по которым нельзя вести переговоры. Адлер придерживался иной точки зрения. Иногда необходимо занять твердую позицию и отстаивать ее, несмотря ни на что, потому что, если вы не сделаете этого, ваш оппонент сам выберет поле боя, и тогда инициатива перейдет к нему. Задача дипломатов заключалась в том, чтобы не допустить войны. Это важная задача, считал Адлер, но решить ее можно только в том случае, если ты знаешь, где занять твердую позицию и на какие уступки — но не более того — можно пойти. Для заместителя госсекретаря по политическим вопросам такой танец был бесконечным, причем вел его кто-то другой. К сожалению, у Адлера не хватало политической власти, чтобы уволить Ратледжа или по крайней мере сделать послом в какой-нибудь безобидной стране. Он сам как государственный секретарь еще не был утвержден Сенатом.

— Значит, будем считать это просто региональной проблемой? — спросил Ратледж. Адлер медленно повернул голову в сторону говорившего. Неужели он пытается прийти к консенсусу?

— Нет, нельзя так подходить к этому, — произнес госсекретарь, демонстрируя занятую им позицию. — Речь идет о жизненно важных интересах Соединенных Штатов. Мы дали гарантии правительству Саудовской Аравии, что окажем ему поддержку.

— Из-за линии на песке? — спросил Клифф. — Пока в этом нет необходимости. Иран и Ирак объединяются, и возникает новая Объединенная Исламская Республика — ну и хорошо. Что дальше? Им потребуются годы, чтобы навести порядок в этой стране. Тем временем силы, которые, как нам известно, существуют в Иране, расшатывают там теократический режим, причиняющий нам столько неприятностей. Это ведь не односторонняя сделка, правда? Можно ожидать этого из-за влияния светских элементов в иракском обществе, которое неизбежно усилит рост недовольства правлением религиозных лидеров в Иране. Если мы ударимся в панику и начнем активные действия, это только облегчит жизнь Дарейи и его фанатикам. Но если мы будем спокойно наблюдать за развитием событий, это лишит их повода разжигать ненависть к нам. Давайте рассуждать так. Разве мы не можем помешать объединению этих двух стран? — задал риторический вопрос Ратледж. — А раз не можем, как быть тогда? Нужно найти возможность вступить в переговоры с новой страной.

Звучит вполне логично, подумал Адлер, обратив внимание на осторожные кивки сидящих вокруг стола. Он знал соответствующие случаю стандартные слова: возможность, диалог, переговоры.

— Такой шаг согреет и обрадует правительство Саудовской Аравии, — послышался протестующий голос с дальнего конца стола. Это говорил Берт Васко, занимающий самое низкое положение среди всех собравшихся дипломатов. — Мистер Ратледж, мне кажется вы недооцениваете сложность ситуации. Ирану удалось организовать политическое убийство...

— Разве у нас есть доказательства этого?

— Аль Капоне тоже никогда не был обвинен в Дне святого Валентина[150], но я видел фильм. — То, что его приглашали в Овальный кабинет, придало духу начальнику отдела Ирака. Адлер с улыбкой поднял бровь. — Кто-то руководит всем этим, начиная с убийства и кончая устранением со сцены военного руководства Ирака, которому дали возможность скрыться за границу, и расстрелом верхушки баасистской партии. Далее мы становимся свидетелями укрепления религии в Ираке. Вырисовывается картина религиозного и национального возрождения страны. Это смягчит те процессы, о которых вы говорили. В результате происшедших событий внутренние разногласия в Иране стихнут на целый год. Кроме того, мы не имеем представления, что там еще происходит. Дарейи — гений заговоров и закулисных махинаций. Он терпеливый и безжалостный сукин сын, посвятивший всю свою жизнь борьбе за установление исламского господства...

— И ему вот-вот придет конец, — возразил один из союзников Ратледжа.

— Вы уверены в этом? — огрызнулся Васко. — Эту операцию он провел мастерски.

— Дарейи далеко за семьдесят.

— Он не пьет и не курит. Судя по всем видеопленкам, которые имеются в нашем распоряжении, аятолла выглядит достаточно здоровым и энергичным. Недооценивать этого человека — значит повторять ошибку, которую мы уже однажды совершили.

— Он потерял связь с собственным народом.

— Может быть, Дарейи не подозревает об этом. До сих пор у него все получалось, а народ любит победителей, — заметил Васко.

— Берт, ты, наверно, боишься потерять должность начальника отдела после образования ОИР, — пошутил кто-то. Это был удар ниже пояса, направленный высокопоставленным чиновником против рядового дипломата, причем смешки присутствующих только напомнили Васко о положении, которое он занимает. Тишина, воцарившаяся в кабинете, ясно дала понять госсекретарю, что происходит формирование единого мнения, причем не в его пользу. Пора брать контроль в свои руки.

— О'кей, расходимся по местам, — произнес Адлер. — Завтра вернутся агенты ФБР, чтобы поговорить об исчезнувшем письме. Попытайтесь догадаться, что они принесут с собой?

— Господи, неужели снова «ящик»? — застонал кто-то. Никто не обратил внимания на то, как Ратледж повернул голову.

— Считайте, что это обычная проверка для подтверждения допуска к секретной информации, — успокоил своих подчиненных госсекретарь. Высокопоставленным дипломатам регулярно приходится проходить проверку на полиграфе.

— Черт возьми, Скотт, — заявил Клифф, выражая общее мнение, — нам или верят или не верят. С этими спецами я уже потерял напрасно несколько часов.

— А ведь знаете, письмо Никсона с прошением об отставке так и не было найдено, — заметил кто-то.

— Может быть, его спрятал у себя Генри[151], — пошутил один из дипломатов.

— Итак, завтра. Начинаем в десять часов утра. Я буду проходить проверку вместе со всеми, — сообщил Адлер. Ему тоже казалось, что это напрасная трата времени.

* * *

Он был белокож, с серыми глазами, и с тем рыжеватым оттенком светлых волос, который, согласно семейной шутке, говорил о добавлении где-то в прошлом английской крови. Но это повлекло за собой и преимущество — он легко выдавал себя за европейца. То, что он мог по-прежнему делать это, являлось результатом его осторожности. Во время своих немногочисленных операций, когда было необходимо появляться на публике, он подкрашивал волосы, носил темные очки и отращивал бороду, которая была черной. Это вызывало шутки среди членов сообщества — его прозвали «артистом». Однако многие шутники уже погибли, тогда как он оставался в живых. Возможно, у израильтян есть его фотографии — никогда не знаешь, на что они способны, — но все знали, что они редко делились своей информацией с другими спецслужбами, даже с их американскими покровителями, что было глупо. К тому же нельзя жить все время с постоянной мыслью об опасности, даже если твои фотографии имеются в картотеке Моссада.

Он прибыл в международный аэропорт Даллеса рейсом из Франкфурта. С ним были два необходимых чемодана, свидетельствующие, что он серьезный бизнесмен. В таможне он сказал, что у него нет ничего подлежащего досмотру, кроме литровой бутылки шотландского виски, которую он купил в «дьюти-фри» во Франкфурте. Цель приезда в страну? Деловые переговоры и отдых. Сейчас безопасно ходить по Вашингтону? То, что он видел по телевидению, просто ужасно. Все нормально? Неужели? Отлично. Арендованный им автомобиль ждал его у подъезда. Он поехал в соседний отель и решил отдохнуть после утомительного перелета. Там он купил газету, заказал ужин в номер и включил телевизор. После этого вставил вилку своего портативного компьютера в телефонный штепсель — теперь во всех американских гостиницах были разъемы, позволяющие выходить в международную компьютерную сеть, — и сообщил Бадрейну, что благополучно прибыл в Америку для проведения разведки. Коммерческая шифровальная программа превратила бессмысленную условную фразу в полную тарабарщину.

* * *

— Добро пожаловать. Моя фамилия Кларк, — представился Джон. Первая группа состояла из пятнадцати человек. Он был одет гораздо парадней обычного — хорошо сшитый костюм, белая рубашка с пуговками на воротничке, полосатый галстук. Пока от него требовалось произвести на них благоприятное впечатление в одном отношении. Скоро он произведет впечатление в другом. Набрать первую группу оказалось проще, чем он ожидал. ЦРУ, несмотря на продукцию Голливуда, пользуется популярностью среди американских граждан. На каждое место поступило, по крайней мере, десять заявлений, и понадобилось всего лишь проверить по компьютеру данные кандидатов, чтобы отобрать пятнадцать человек, характеристики которых соответствовали требованиям «Синего плана», задуманного Кларком. Каждый был полицейским, закончил колледж, прослужил не меньше четырех лет и обладал безукоризненной репутацией, которую ФБР подвергнет дополнительной проверке. В первой группе были одни мужчины, что, возможно, являлось ошибкой, подумал Джон, но в данный момент это не было главным. Семеро были белыми, двое азиатского происхождения и один чернокожий. Они прибыли главным образом из крупных городов. Все говорили по меньшей мере на двух языках.

— Я — офицер полевой разведки. Не «агент» и не «шпион». Офицер-оперативник, — объяснил он. — Я занимался этой работой долгое время. Я женат, и у меня двое детей. Тот, кто думает, что наша работа состоит из встреч с очаровательными блондинками и перестрелок, может уйти прямо сейчас. Обязанности оперативников главным образом скучны, особенно для тех, кто достаточно умны и выполняют свою работу должным образом. Вы все — полицейские, и потому уже знаете, насколько это важно. Мы имеем дело с высококлассными преступниками, и наша задача состоит в том, чтобы собрать информацию, необходимую для того, чтобы предотвратить их преступления и не допустить гибели людей. А решаем мы ее путем сбора информации и передачи ее тем, кто нуждаются в ней. Часть сотрудников ЦРУ занимаются дешифровкой фотографий, сделанных из космоса, кто-то читают переписку подозреваемых. Мы выполняем тяжелую и опасную работу. Получаем мы информацию и от других людей. Некоторые из них — честные и руководствуются благородными намерениями. Некоторые честностью не отличаются, а хотят денег или делают это, чтобы расквитаться со своими врагами, или просто поступают так из честолюбия. Не имеет значения, какими мотивами они руководствуются. Все вы работали с осведомителями и знаете, что они не Мать Тереза, верно? Ваши осведомители во многих случаях будут более образованными, более могущественными людьми, чем те, с которыми вы работали раньше, но в общем они мало отличаются от них. Вам придется защищать своих осведомителей, быть к ним лояльными — также, как вы вели себя со своими осведомителями, когда служили в полиции, — и время от времени давить на них. Стоит вам допустить ошибку или неосторожность, и эти люди погибнут, а в некоторых странах, где вам придется работать, такая же участь ждет их жен и детей. Если вы считаете, что я преувеличиваю, скажу вам прямо — вы ошибаетесь. Вы будете работать в странах, где закон трактуется так, как хочется властям этих стран. Вы видели это по телевидению в течение нескольких последних дней, верно? — Процедура расстрела некоторых руководителей баасистской партии в Ираке транслировалась по программам новостей крупнейших мировых компаний и сопровождалась обычными предупреждениями о том, что передаваемые сцены не для детей и не для тех, на кого они оказывают особенно сильное воздействие. Впрочем, у экранов садились все, кто хотел.

Слушатели молча кивнули.

— В своей оперативной работе вы будете большей частью безоружными. Ваша задача заключается в том, чтобы выжить благодаря уму и находчивости. Я потерял немало друзей. Одни погибли в местах, о которых вы знаете, другие — в таких местах, о которых вы никогда не слышали. Может быть, сейчас мир стал не таким жестоким, но не повсюду. Вы будете работать там, где вашей жизни угрожает опасность, парни, — пообещал им Джон.

Динг Чавез, сидевший позади всех, с трудом удерживался от улыбки. «Вот посмотрите на этого невысокого паренька. Он сумел остаться в живых, хотя работает со мной, и даже обручен с моей дочерью», — мысленно добавил он. Не стоит пугать их раньше времени, подумал Доминго.

— В чем смысл нашей работы? В том же, в чем смысл работы полицейского. Когда вы арестовываете и отправляете в тюрьму преступника, это делает жизнь общества более спокойной и безопасной. Так и в нашей работе: собранная вами информация, переданная по назначению, спасает жизни множества людей. Если мы, будем добросовестно исполнять свои обязанности, это избавит человечество от войн, — подчеркнул Кларк.

— Короче говоря, я рад, что могу приветствовать вас как своих учеников. Я буду вашим старшим учителем. Обещаю, что подготовка вам понравится: она будет интересной и очень трудной. Начало завтра в половине девятого утра.

С этими словами Джон направился к выходу в конце помещения. Чавез открыл ему дверь, и они вышли на свежий воздух.

— Боже мой, мистер К., можно мне тоже записаться в вашу группу?

— Черт побери, Динг, я ведь должен был сказать им хоть что-то, — словно оправдываясь, ответил Джон. Это было его самым продолжительным выступлением за много лет.

— Это мистер Фоули позаботился, чтобы запустить программу?

— Надо же когда-то браться за работу, Динг.

— Мне кажется, тебе следовало бы подождать несколько недель. Его кандидатура как директора ЦРУ еще не утверждена Сенатом. Я бы подождал, — заметил Чавез. — Но кого интересует мое мнение? Ведь я всего лишь рядовой клерк.

— Все время забываю, какой ты стал умный.

* * *

— Кто это Чанг Хансан, черт побери? — спросил Райан.

— Ему за пятьдесят, но выглядит моложе, весит больше, чем следовало бы, килограммов на десять, рост пять футов четыре дюйма, в остальном — никаких особых примет. Так говорит наш друг, — сообщил Дэн Мюррей, глядя в блокнот. — Отличается спокойствием и невозмутимостью, и он предал Ямату.

— Вот как? — спросила миссис Фоули. — Каким образом?

— Когда наша победа уже не вызывала сомнений, Ямата был на Сайпане. Оттуда он позвонил в Пекин и попросил, чтобы ему предоставили убежище. Мистер Чанг сделал вид, что не понимает, о чем идет речь. Какая договоренность? — спросил он. У нас не было никакой договоренности, — произнес директор ФБР, подражая голосу китайца. — После этого телефон просто не отвечал. Наш японский друг считает это верхом предательства.

— Похоже, Ямата поет, как канарейка, — заметил Эд Фоули. — Это никому не кажется подозрительным?

— Нет, — ответил Райан. — Японские военнопленные, захваченные нами во время Второй мировой войны, охотно отвечали на вопросы.

— Президент прав, — поддержал Райана Мюррей. — Я спросил Танаку. Он сказал, что таковы традиции японской культуры. Ямата хотел совершить харакири — почетный уход из жизни по представлению японцев, — но с него не сводят глаз, отобрали даже шнурки от ботинок. В результате он чувствует себя настолько опозоренным, что не видит причин молчать. Чертовски эффективная техника допроса. Короче говоря, Чанг выдает себя за дипломата — Ямата утверждает, что он формально входил в состав торговой делегации, — но в Госдепартаменте никогда не слыхали о нем. У японцев его имя не содержится ни в каких дипломатических документах. Это значит, что он из китайской спецслужбы и потому... — Мюррей посмотрел на мужа и жену Фоули.

— Я пропустила его имя через компьютер, — сказала Мэри-Пэт, — но кто может поручиться, что это его настоящее имя?

— Даже если это действительно его имя, — добавил ее муж, — у нас мало сведений о сотрудниках китайских спецслужб. Но я попытаюсь высказать предположение, — нерешительно сказал он. — Думаю, что он принадлежит к политической верхушке. Вы спросите почему? В тот раз он заключил соглашение, очень важное, но роль Китая в нем осталась незамеченной. Их армия все еще находится в состоянии повышенной боевой готовности и усиленно проводит учения из-за этого соглашения. Вот почему русские так нервничают. Кем бы он ни был, нужно исходить из того, что он пользуется огромным влиянием у политического руководства Китая, — закончил Фоули, чувствуя, что это не такое уж потрясающее открытие.

— Мы можем выяснить что-то более детально? — осторожно поинтересовался Мюррей.

— У нас нет там агентов, по крайней мере таких, которые могли бы оказаться полезными в этом деле, — покачала головой миссис Фоули. — Два неплохих оперативника в Гонконге — муж и жена, они занимаются созданием многообещающей агентурной сети. Два агента в Шанхае. В Пекине нам удалось завербовать нескольких молодых китайцев, служащих министерства обороны, но все они занимают весьма невысокие должности, и мы рассчитывали на них в далекой перспективе. Стоит использовать их сейчас, и мы ничего не добьемся, только подвергнем их опасности. Видишь ли, Дэн, нашу работу с Китаем затрудняет то, что мы не знаем, как функционирует их правительство. Там существуют такие сложные отношения, о которых нам остается всего лишь гадать. Например, нам известно, кто у них члены Политбюро? — Хотя бы предположительно. Нам кажется, что один из самых влиятельных руководителей Китая умер, и мы пытались выяснить это в течение целого месяца. Даже русские не скрывают кончины своих руководителей, — заметила заместитель директора ЦРУ по оперативной работе, поднося к губам бокал с вином. Райан по традиции собирал у себя ближайших советников после окончания рабочего дня. Ему и в голову не приходило, что этим он продлевает время их пребывания на службе. К тому же он получал от них информацию напрямую, исключая собственного советника по национальной безопасности. Несмотря на то что Бен Гудли был преданным и умным подчиненным, Райану хотелось слышать новости из первых уст всякий раз, когда возникала такая возможность.

Слово взял Эд Фоули.

— Да, конечно, мы считаем, что знакомы с политическим руководством Китая, но от нашего внимания ускользает второй эшелон — люди, стоящие непосредственно за их спинами. Сейчас это стало нам ясно, однако потребовалось немало времени, чтобы понять истинную ситуацию. Говоря о политическом руководстве Китая, мы имеем в виду старых людей, а они не способны разъезжать по стране. Им нужны люди помоложе, которые могут узнавать все необходимое и докладывать им. С течением времени эти люди, имеющие непосредственный доступ к высшему руководству, обрели огромную власть. И вот теперь создалось положение, при котором нам неизвестно, кто фактически управляет страной. Мы не знаем этого, а поскольку не можем их опознать, то и имена остаются неизвестными.

— Я понимаю ваши трудности, — кивнул Мюррей и протянул руку за бутылкой пива. — Когда мы вели расследование организованной преступности, иногда нам удавалось опознать главаря, наблюдая за тем, кто кому открывает дверцу автомобиля. Это чертовски трудное дело. — Подобное замечание было самым дружеским на памяти мужа и жены Фоули, имея в виду сложные отношения между ФБР и ЦРУ. — Обеспечить скрытность и оперативную безопасность совсем не так уж трудно, если к этому как следует подготовиться.

— Вот тут-то и может пригодиться «Синий план», — заметил Джек.

— Тогда ты с удовольствием узнаешь, что первые пятнадцать новичков уже приступили к подготовке. Несколько часов назад Джон провел с ними предварительную беседу, — сообщил директор ЦРУ.

Райан внимательно изучил план Фоули, направленный на изменение структуры Центрального разведывательного управления. Эд предложил сократить бюджет ЦРУ на пятьсот миллионов долларов за пять лет и одновременно увеличить штаты оперативного управления. Джек не сомневался, что на Капитолийском холме с энтузиазмом утвердят предложение директора ЦРУ, хотя настоящий бюджет американской разведки находился в «черных» статьях федеральных расходов и мало кто узнает о действительном сокращении бюджета. Впрочем, может быть, и узнают. Вполне вероятно, что сведения о предстоящем сокращении просочатся в средства массовой информации.

Утечка секретной информации. Она беспокоила Райана на протяжении всей его карьеры. Но теперь это стало частью государственной политики, не правда ли? — подумал Райан. Неужели сейчас, когда он стал президентом, его отношение к этому должно измениться, потому что утечку организует или разрешает он сам? Проклятье. Законы и принципы не должны взаимодействовать таким образом. На чем же должен он основывать управление страной?

* * *

Телохранителя звали Салех. В соответствии с требованиями его профессии он был физически крепким мужчиной и потому пытался не обращать внимание на свое плохое самочувствие. Человек в его положении просто не должен поддаваться трудностям.

Но когда его самочувствие не улучшилось, как обещал врач, — Салех знал, что у каждого могут возникнуть желудочные болезни, — и он увидел кровь на дне унитаза.., он понял, что все не так просто. Из человеческого тела не должна течь кровь, разве что из пулевой раны или пореза при бритье. И уж во всяком случае не после испражнений. Такое может потрясти кого угодно. Подобно многим, он не сразу обратился к врачу, надеясь, что все исчезнет само собой, как при заболевании гриппом. Но болезнь не оставляла его, приступы становились все серьезней, и тут им наконец овладел страх. Перед рассветом он вышел из виллы, сел в автомобиль и поехал в больницу. По пути ему пришлось остановиться из-за приступа рвоты, причем он намеренно не смотрел на то, что осталось на обочине дороги. Салех чувствовал, что слабеет с каждой минутой, и когда он остановился перед входом в больницу, ему потребовалось собрать последние силы, чтобы дойти до двери. В помещении, где оказывали экстренную помощь, ему пришлось сидеть и ждать, пока шли поиски истории его болезни. Салеха всегда пугал запах больницы, дезинфекции и карболки, от которого даже собака останавливается, пятится назад, тянет за поводок и визжит, потому что этот запах связан с болью. Наконец чернокожая медсестра назвала его имя, он встал, постарался успокоиться и вошел в ту же комнату, где его осматривали раньше.

* * *

Вторая группа из десяти преступников мало отличалась от первой, разве что среди них не было приговоренного к смертной казни за преступления против государственной религии. Моуди подумал, что, глядя на людей с осунувшимися бледными лицами, воровато оглядывающихся по сторонам, нетрудно заставить себя презирать их. Но больше всего их выдавало выражение лиц. Они выглядели как преступники, не смотрели в глаза, отводили взгляд, словно все время искали, как бы убежать, что-нибудь придумать, найти какой-то выход. Лица отражали одновременно страх и жестокость. Они не были просто людьми, и хотя его наблюдения казались доктору ребяческими, этим они отличались от него и его знакомых, а следовательно, являлись обладателями жизней, на которые не имели права.

— В палате находятся больные, — сказал он, обращаясь к ним. — Ваша задача — ухаживать за ними. Если вы успешно справитесь с этой работой, вас направят на подготовку и затем вы будете работать в тюрьмах в качестве санитаров. В противном случае вас вернут в камеры и приведут в исполнение приговоры судов. Ну а если вы будете протестовать, наказание будет немедленным и жестоким. — Все согласно кивнули. У них не было выбора. Каждый знал, что значит немедленное и жестокое наказание. Иранские тюрьмы отнюдь не славятся своим комфортом. У всех заключенных была бледная кожа и красные глаза ревматиков. Да и пища в тюрьмах оставляла желать много лучшего. Ну и что? — спросил себя врач. Разве такие люди заслуживают снисхождения? Каждый из них приговорен к смертной казни за совершенное им серьезное преступление, а какие преступления скрывались у них в прошлом, знали только они и Аллах. Если Моуди и испытывал к ним жалость, это было всего лишь следствием его медицинского образования, заставлявшего смотреть на каждого, как на человека, независимо от содеянного им. Это он сможет преодолеть. Грабители, воры, педерасты — все они нарушили законы страны, установленные Аллахом, и если эти законы были суровыми, то, по крайней мере, справедливыми. А если обращение с ними казалось по западным меркам жестоким — у европейцев и американцев самое странное представление о человеческих правах, — то как относительно прав их жертв, подумал Моуди. Ничего не поделаешь, решил он, отстраняясь от стоящих перед ним людей. «Международная амнистия» уже давно перестала жаловаться на условия содержания заключенных в иранских тюрьмах. Может быть, им лучше бы подумать о других вещах, например, о том, как обращаются с правоверными в других странах. Здесь не было Жанны-Батисты, она мертва, и это записано в бесконечных колонках судеб тех, кто ушли из этого мира. Остается лишь увидеть, окажутся ли судьбы вот этих написанными той же рукой в книге живых и мертвых. Моуди кивнул старшему охраннику, и он закричал на своих новых «санитаров». Даже в их позах был вызов, заметил врач. Ну что ж, посмотрим, как изменится их поведение.

Все преступники из второй группы прошли обработку. Их раздели, помыли, подвергли дезинфекции, побрили и одели в зеленую форму санитаров с номерами на спинах. На ногах у них были матерчатые шлепанцы. Вооруженные охранники подвели их к двери воздушного шлюза, внутри которого находились армейские медики и один охранник с пистолетом в руках, защищенных толстыми перчатками.

Моуди вернулся в комнату службы безопасности, чтобы наблюдать за происходящим по замкнутой телевизионной системе. На черно-белых экранах он видел, как преступники идут по коридору, с любопытством озираясь по сторонам — несомненно, в поисках возможности скрыться. Все они то и дело поглядывали на охранника, шедшего в четырех метрах позади. Каждому из них вручили по пластиковому ведру с простейшими принадлежностями для ухода за больными. Ведра тоже были пронумерованы.

Преступники были удивлены тем, что медики одеты в защитные костюмы, но тем не менее продолжали идти вперед, шаркая ногами, и остановились только при входе в палату, где содержались пациенты. Должно быть, почувствовали запах или что-то увидели. Как бы заторможенно они не реагировали на происходящее, один из них наконец понял, куда их ведут...

На экране было видно, как армейский санитар показал на преступника, остановившегося в дверях. Тот заколебался, потом бросил на пол ведро, поднял руку, сжатую в кулак, и что-то закричал. Остальные замерли, глядя на него, ожидая, что последует дальше. Затем в углу экрана показался охранник. В его вытянутой руке был пистолет. С расстояния в два метра он выстрелил прямо в лицо преступника. Странно было видеть выстрел, но не слышать его. Тело рухнуло на кафельный пол, оставив на серой стене черные капли крови. Стоявший рядом санитар ткнул пальцем в сторону одного из преступников, тот быстро нагнулся, подобрал упавшее ведро и вошел в палату. Дальнейших дисциплинарных мер не потребовалось. Моуди переключился на другой экран.

Здесь изображение было цветным, да и понятно почему. Кроме того, с помощью дистанционного управления камеру в палате можно было поворачивать, увеличивать изображение. Моуди направил ее на койку в углу — пациент номер один. Только что вошедший новый «санитар» с цифрой один на спине замер у койки, держа в руке ведро и глядя на пациента, не понимая, что перед ним. В палате имелся и микрофон, но он был ненаправленного действия, и служба безопасности давно выключила его, потому что доносящиеся звуки были слишком ужасными для тех, кто могли слышать их. Как и следовало ожидать, в худшем состоянии находился приговоренный за религиозные преступления. Однако он молился, пытаясь утешить тех, кто находились рядом. Он даже попробовал убедить остальных присоединиться к нему в молитве, но эти люди не относились к числу ждущих милости от Всевышнего, даже при самых благоприятных обстоятельствах, да и молитвы, которые он читал, были им непонятны.

«Санитар» с минуту стоял у койки, глядя на пациента, приговоренного к смерти за убийство и прикованного за ногу к кровати.

Моуди еще больше увеличил изображение и навел камеру на кандалы, чтобы проверить, протерли ли они кожу больного. На матрасе рядом с кандалами виднелось пятно крови. Человек на койке — приговоренный к смерти преступник, напомнил себе Моуди — медленно корчился, и «санитар» вспомнил, наконец, зачем его прислали сюда. Он надел пластмассовые перчатки, окунул губку в ведро и протер ею лоб умирающего. Пришедшие один за другим последовали егопримеру, и армейские медики покинули палату.

В уходе за больными сложности не было, да его и не требовалось, так как они уже выполнили свою часть эксперимента. Не нужно было делать внутривенных вливаний, вводить иглы, заниматься уколами, так что не приходилось заботиться об острых предметах. Заболев лихорадкой Эбола, они подтвердили предположение, что вирусы штамма Маинги способны распространяться по воздуху, и теперь оставалось лишь убедиться, что эти вирусы не ослабли и способны к дальнейшему размножению.., путем того же воздушного переноса, которым были заражены пациенты из первой экспериментальной группы преступников. Большинство «санитаров» исполняли свою работу, но делали это неумело и грубо, протирая тела умирающих быстрыми и резкими движениями. Только один или два преступника жалели пациентов и старались не причинять им боли. Может быть, Аллах заметит это сострадание и через десять дней, когда наступит их время умирать, проявит к ним милосердие.

* * *

— Школьные табели, — сказала Кэти, когда Джек вошел в спальню.

— Хорошие или плохие? — спросил ее муж.

— Сам посмотри, — предложила она.

Ага, подумал президент, забирая табели детей из протянутой к нему руки. В приложенных к учебным табелям кратких комментариях — каждый учитель написал несколько фраз, чтобы объяснить выставленную оценку, — говорилось, что за последние недели качество домашней работы заметно улучшилось. Значит, агенты Секретной службы действительно помогают детям с домашними заданиями, понял Джек. С одной стороны, это показалось ему забавным. С другой — посторонние люди выполняли работу отца, и при этой мысли его сердце болезненно сжалось. Преданность агентов всего лишь показывала, что он сам не выполняет отцовских обязанностей и недостаточно заботится о своих детях.

— Если Салли действительно хочет поступить в Университет Хопкинса, ей нужно уделить больше внимания естественным дисциплинам, — заметила Кэти.

— Она еще ребенок. — Для своего отца Салли навсегда останется маленькой девочкой, которая...

— Она растет... И знаешь что? Салли проявляет интерес к одному футболисту. Его зовут Кенни, за ним бегают все девчонки, — сообщила Кэти. — Длинноволосый. Прическа длинней моей.

— Проклятье, — недовольно пробормотал Джек.

— Меня удивляет, что ей потребовалось столько времени. Я начала встречаться с мальчишками, когда мне было...

— Я не хочу слышать об этом.

— Но вышла-то я замуж за тебя, правда? — Она многозначительно посмотрела на Джека. — Господин президент...

— С тех пор прошло немало времени, — повернулся к ней Джек.

— ., а не перебраться ли нам в спальню Линкольна? — предложила Кэти. Джек посмотрел на ее ночной столик. Там стоял стакан. Перед его приходом она успела выпить пару коктейлей. Значит, завтра у нее не будет операций.

— Он никогда не спал там, детка. Спальню называют так, потому что...

— Из-за картины. Я знаю. Но мне нравится кровать, — улыбнулась она. Кэти положила свои записки и сняла очки, которыми пользовалась при чтении, затем протянула руку — совсем как маленький ребенок, который просит, чтобы его взяли на ручки и приласкали. — Знаешь, я по крайней мере уже неделю не занималась любовью с самым могущественным мужчиной в мире.

— А как твой месячный цикл? — Кэти никогда не пользовалась противозачаточными таблетками.

— Причем тут цикл? — спросила она. Странно, пронеслось в голове Джека, раньше у нее все происходило как по часам.

— Неужели ты хочешь еще одного...

— А что, если это не имеет никакого значения?

— Но тебе только сорок, — возразил президент.

— Подумать, как мило с твоей стороны напоминать мне об этом! К тому же мне далеко до этого юбилея. Что тебя беспокоит?

— Да ничего, пожалуй. — Джек задумался на минуту. — Я ведь так и не нашел времени для стерилизации, верно?

— Нет, ты даже не говорил с Пэт по этому поводу, хотя и собирался, а если сделаешь это сейчас, — на лице первой леди появилась лукавая улыбка, — сообщение об этом появится во всех газетах. Может быть, даже захотят вести прямую передачу по телевидению о каждом этапе. Арни одобрит это как хороший пример решения проблемы нулевого прироста населения. Вот только осложнится ситуация с национальной безопасностью...

— Это почему?

— Президента Соединенных Штатов просто кастрируют, и потому уважение к Америке резко упадет.

Джек с трудом удержался от смеха. А вдруг охранники в коридоре услышат?

— Почему это ты воспылала такой страстью?

— Может быть, я сумела, наконец, почувствовать себя здесь как дома — а то и просто хочу тебя, — добавила она.

И в это мгновение на ее ночном столике зазвонил телефон. Лицо Кэти исказилось в молчаливой ярости.

— Алло? Слушаю, доктор Сабо. Миссис Эмори? Нет, не думаю... Ни в коем случае... Меня не интересует, беспокоится она или нет. По крайней мере до завтрашнего утра. Дайте ей что-нибудь, чтобы заснула... Не снимайте бинты, пока я не осмотрю ее. И запишите все это в историю болезни, она слишком любит жаловаться. Совершенно верно. Спокойной ночи, доктор. — Кэти положила трубку и проворчала:

— Речь идет об операции на хрусталике глаза, которую я недавно сделала, но если мы снимем бинты слишком рано...

— Одну минуту, он позвонил тебе ..

— В Уилмере есть номер нашего телефона.

— Прямая линия к нам домой? — Этот канал связи даже не проходил через коммутатор, хотя, как и на всех телефонных линиях Белого дома, на нем стояла аппаратура прослушивания. Впрочем, может быть, и нет. Райан не спрашивал об этом и не особенно интересовался.

— У них был телефонный номер нашего дома, правда? — спросила Кэти. — Я — хирург, лечу больных, всегда нахожусь в пределах досягаемости, когда нужна пациентам — особенно таким, которые доставляют немало неприятностей.

— Нас все время будут прерывать. — Джек лег рядом с женой. — Ты действительно хочешь еще одного ребенка?

— Чего я действительно хочу, так это заняться любовью со своим мужем. Я теперь не могу быть такой разборчивой при выборе времени, верно?

— Неужели все было так плохо? — Джек нежно поцеловал ее.

— Да но я не сержусь на тебя. Ты делаешь все, что в твоих силах Напоминаешь наших новых профессоров — впрочем, они старше тебя. — Она погладила его по щеке и улыбнулась. — Если это случится, то пусть случится. Мне нравится быть женщиной.

— А мне нравится, что у меня такая жена.

Глава 27 Результаты

Некоторые из них имели дипломы психологов — широко распространенная и удобная специальность для служителей правопорядка. У нескольких были даже ученые степени бакалавров и магистров, а один агент личной охраны президента имел степень доктора философии, защитив диссертацию по специальности «разработка профилей преступников». Все отлично умели читать мысли; Андреа Прайс была одной из них. «Хирург» пошла к вертолету танцующей походкой. «Фехтовальщик» проводил ее до двери на первом этаже и поцеловал — поцелуй был традицией, а вот то, что они шли рядом и держались за руки — нет, по крайней мере, не последнее время. Прайс переглянулась с двумя агентами, и они прочитали мысли друг друга, как это часто делают полицейские. Они решили, что это благоприятный знак, — все, кроме Рамана, ничем не уступающего остальным в искусстве читать мысли, но настроенного пуритански. Он посвящал свободное время спорту, и Прайс представляла себе, как он каждый вечер сидит перед телевизором, наблюдая за баскетбольными матчами. Она подумала, что он, наверно, даже записывает на свой видеомагнитофон те матчи, которые почему-либо не может посмотреть. Ну что ж, в Секретной службе есть самые разные люди.

— Что мне предстоит сегодня? — спросил президент, когда «Блэк хоук» оторвался от взлетной площадки.

— "Хирург" в полете, — услышала Прайс в наушнике. — Все чисто, — доложили охранники, разместившиеся на крышах и балконах правительственных зданий вокруг Белого дома. С помощью биноклей они в течение часа осматривали периметр, как это делалось каждый день. За оградой были и обычные «постоянные зрители», как называли их агенты. Агенты знали всех в лицо. Это были люди, которые любили смотреть на происходящее вокруг Белого дома. Жизнь первой семьи страны, из кого бы она ни состояла, интриговала некоторых. Для них Белый дом был подлинной «мыльной оперой» Америки, чем-то вроде сериала «Даллас», только в гораздо большем масштабе, и обстоятельства, механизм жизни этого самого знаменитого жилого дома в мире привлекали их по причине, которую безуспешно пытались разгадать психологи Секретной службы, потому что для вооруженных агентов личной президентской охраны «постоянные зрители» представляли опасность одним своим существованием. Таким образом, снайперы на старом здании исполнительной власти и на Министерстве финансов знали всех в лицо, ежедневно разглядывая их в мощные объективы своих прицелов, знали и по именам, потому что среди них находились и агенты президентской охраны, иногда в облике бродяг, а иногда под видом простых прохожих. Время от времени «постоянных зрителей» провожали до мест, где они жили, проводили опознание и незаметное расследование. Те, у кого были замечены отклонения от нормы, подвергались более глубокому изучению, потому что у многих имелись странности и причуды, а потом агенты президентской охраны, посты которых находились за пределами Белого дома, осматривали их, стараясь обнаружить, есть ли у них оружие. Одним из методов негласного осмотра было столкновение с любителем «бега трусцой» — сторонник здорового образа жизни, сбивший подозрительного прохожего с ног, бережно поднимал его и смущенно приносил извинения, сумев за несколько коротких секунд умело ощупать его одежду. Но на сегодня этой опасности тоже не было.

— Вы разве не ознакомились с расписанием вчера вечером? — задала глупый вопрос Прайс, отвлеченная от выполнения своих обязанностей.

— Нет, решил посмотреть телевизор, — соврал «Фехтовальщик», не подозревая, что агенты догадывались о том, что произошло в президентской спальне. Прайс увидела, что он даже не покраснел. Она тоже сохранила бесстрастное выражение. Даже президент должен иметь право на личную жизнь, подумала она, или по крайней мере на иллюзию личной жизни.

— О'кей, вот мой экземпляр, — сказала она, вручая ему расписание предстоящего дня. Райан прочитал первую страницу, которая кончалась ланчем. — Министр финансов приедет на завтрак сразу после вашей встречи с «Шулером», — добавила Прайс.

— Какую кличку вы дали министру финансов? — поинтересовался Райан, входя в Западное крыло.

— "Торговец". Это не вызвало у него возражений, — сообщила Андреа.

— Только не назовите его «Спекулянтом», а то он может обидеться, — пошутил Райан. А ведь совсем неплохо для раннего утра. Впрочем, трудно сказать. Агентам Секретной службы нравились почти все его шутки. Может быть, они просто старались быть вежливыми?

— Доброе утро, господин президент. — Как всегда, когда Джек входил в Овальный кабинет, Гудли уже стоял в коридоре.

— Привет, Бен. — Райан бросил расписание, быстро окинул стол взглядом в поисках важных документов, которые могли принести в его отсутствие, и опустился в кресло. — Давай.

— Вы расстроили мой сегодняшний доклад тем, что говорили вечером со своими советниками. Мне прикатили отличную «телегу» на мистера Чанга. Я мог бы дать вам его подробное описание, но, думаю, вчера вы его уже слышали. — Президент кивнул, приглашая доктора Гудли продолжать.

— О'кей, переходим к событиям в Тайваньском проливе. У Китайской Народной Республики там пятнадцать надводных кораблей, разбитых на две группы — в одной их шесть, в другой — девять. Если хотите, могу перечислить их состав, но это все фрегаты и эсминцы. Пентагон сообщает, что корабли развернуты в составе обычных соединений. Над районом маневров барражирует ЕС-135, ведущий электронную разведку. Кроме него, там у нас подводная лодка «Пасадена», она находится между двумя китайскими эскадрами, и еще две подлодки направляются туда из центральной части Тихого океана, их прибытие в район учений ожидается соответственно через тридцать шесть и пятьдесят часов. Главнокомандующий Тихоокеанским флотом адмирал Ситон намеревается использовать китайские маневры для своих целей, подробности сейчас уже на столе министра обороны Бретано. Я обсудил это по телефону, и у меня создалось впечатление, что адмирал Ситон хорошо знает свое дело.

Что касается политических аспектов учений, китайское правительство в Тайбэе не принимает никаких официальных мер. Они изложили свою позицию в пресс-релизе, однако их военные поддерживают контакт с нашими через главнокомандующего Тихоокеанским флотом. Наши люди приедут на их посты наблюдения, — Гудли посмотрел на часы, — наверно, уже приехали. Госдепартамент не придает этому особого значения, но следит за развитием событий.

— Какова общая картина? — спросил Райан.

— Вероятно, обычные учения, но время их начала наводит на размышления. Впрочем, они не проявляют особой агрессивности.

— И до тех пор пока не проявят, мы не примем ответных мер. Ну хорошо, сделаем вид, что не замечаем эти учения. При развертывании сил постараемся не привлекать внимания. Никаких пресс-релизов, никаких брифингов для средств массовой информации. Если будут задавать вопросы, отвечайте, что не придаем этому особого значения.

— Ваши указания будут исполнены, господин президент, — кивнул Гудли и посмотрел в свои записи.

— Теперь Ирак. И здесь у нас мало надежной информации. Местное телевидение ведет главным образом религиозные передачи, причем исключительно шиитского толка. Иранские священники, которых мы видели по телевидению около мечети, выступают один за другим. Новости, транслируемые по телевидению, носят почти исключительно религиозный характер. Ведущие телепрограмм заливаются как соловьи. С казнями покончено. У нас еще нет сведений о числе казненных, но можно предположить, что расстреляно не меньше сотни. Больше никого вроде бы не расстреливают. Руководство баасистской партии уничтожено. Среднее звено арестовано. Передаются сообщения о том, какое милосердие проявляет временное правительство к «менее важным преступникам» — это прямая цитата. Подчеркивается, что «милосердие» основано на религиозных принципах. Создается впечатление, что некоторые «менее важные преступники» вернулись к учению Иисуса Христа — извините, я хотел сказать Аллаха — слишком поспешно. То и дело показывают сцены, как они, сидя с имамом, осуждают свои проступки.

Но есть и другие интересные сведения. Иранские военные активизировались. Армия усилила боевую подготовку. Мы перехватываем передачи по тактическим радиоканалам. Их содержание мало отличается от обычного, но объем резко вырос. В «Туманной долине» всю ночь сотрудники Госдепа изучали полученную информацию. Этим занимается заместитель госсекретаря по политическим вопросам Ратледж. Судя по всему, он заставляет УРИ из кожи вон лезть. — Управление разведки и исследований Государственного департамента являлось небольшим и бедным родственником спецслужб разведывательного сообщества, но в нем работала горстка отлично подготовленных и прекрасно знающих свое дело аналитиков, которые время от времени замечали кое-что, упущенное разведслужбами.

— Они пришли к каким-нибудь выводам? — спросил Джек. — Я имею в виду аналитиков из ночной смены.

— Нет. — «Конечно», мог бы добавить Гудли, но вовремя удержался. — Я буду говорить с ними примерно через час.

— Там у них опытные специалисты, Бен, имей в виду. И обращай особое внимание на то, что скажет...

— .. Берт Васко. Я знаю, — согласился Гудли. — Он действительно превосходно разбирается в этой проблеме, но чиновники с седьмого этажа Госдепа постоянно ставят ему палки в колеса. Я говорил с ним двадцать минут назад. Он считает, что нужно ожидать неожиданного поворота событий в ближайшие сорок восемь часов. И никто с ним не согласен. Никто, — подчеркнул «Шулер».

— Но... — Райан откинулся на спинку кресла.

— Но я не стал бы так уж решительно возражать против его оценки ситуации, босс. Наши аналитики из ЦРУ не согласны с ним. Госдеп отказывается поддержать его точку зрения — они даже не захотели сообщить мне его мнение, — я узнал это непосредственно от Васко, понимаете? Дело, однако, в том, что я не решился бы утверждать, что он ошибается. — Гудли сделал паузу, почувствовав, что тон его брифинга не походит на тот, которым надлежит пользоваться офицеру аналитической службы. — Нам следовало бы принять во внимание его точку зрения, босс. У Васко отличная интуиция. Кроме того, он не боится выражать свое мнение.

— Скоро мы узнаем об этом. Прав он или нет, но я согласен с тобой, что он в Госдепе лучший специалист по Ираку. Позаботься о том, чтобы Адлер поговорил с ним, и передай Скотту: я не хочу, чтобы Васко мешали, независимо от того, как повернутся события.

Бен выразительно кивнул и сделал пометку у себя в блокноте.

— Итак, мы обеспечиваем Васко поддержку на высоком уровне. Я согласен с вами, сэр. Это может воодушевить остальных, и они захотят время от времени смелее выражать свои мнения, даже если те основаны только на инстинктивном толковании ситуации.

— Какова позиция Саудовской Аравии?

— От них ничего не поступило. Создается впечатление, будто они потрясены происшедшим и не знают, что предпринять. Мне кажется, что они боятся обратиться за помощью, пока у них не будет на это весомой причины.

— В течение ближайшего часа свяжись с Али, — распорядился президент. — Мне хочется узнать его точку зрения.

— Слушаюсь, сэр.

— Передай ему, если он захочет поговорить со мной, — я готов в любое время дня и ночи, он мой друг, и я всегда найду для него минуту.

— На этом я исчерпал все утренние новости, сэр. — Бен встал и посмотрел на президента. — Между прочим, кто выбрал для меня эту кличку «Шулер»?

— Мы, — донесся голос Прайс из дальнего угла комнаты. — Это из вашего досье. Насколько нам известно, будучи студентом, вы неплохо играли в покер.

— Тогда я не буду говорить вам, как называла меня подруга, — ответил исполняющий обязанности советника по национальной безопасности, направляясь к двери.

— Я не знал этого, Андреа, — заметил Райан.

— Он даже выигрывал немалые деньги в Атлантик-сити. Все недооценивают его из-за возраста. Сэр, приехал «Торговец».

Райан посмотрел на расписание. Ясно, Уинстон будет говорить о предстоящем выступлении перед Сенатом. Президент еще раз прочитал расписание своих утренних встреч, а тем временем стюард поставил на стол поднос с легким завтраком.

— Господин президент, к вам министр финансов, — объявила Прайс у боковой двери, ведущей в коридор.

— Спасибо. Можете идти. — Райан встал из-за стола навстречу Джорджу Уинстону.

— Доброе утро, сэр, — произнес министр финансов. Он был в сшитом на заказ костюме, а в руке держал папку. В отличие от президента министр финансов привык носить костюм. Джек снял пиджак и положил его на письменный стол. Они сели на диванчики по обе стороны кофейного столика.

— Ну как дела в доме напротив? — спросил Райан, наливая себе кофе. Этим утром кофе был обычным, с кофеином.

— Работай моя брокерская фирма, как Министерство финансов, Комиссия по биржевым операциям и ценным бумагам прибила бы мою шкуру к двери амбара, голову поставила бы на каминную доску, а задницу упрятала в Ливенуортскую тюрьму на неопределенный срок. Я собираюсь.., черт побери, уже вызвал парней из своей фирмы в Нью-Йорке. В министерстве слишком много чиновников, работа которых в том только и заключается, что они смотрят друг на друга и убеждают себя, каким важным делом заняты. Я так и не смог найти хотя бы одного человека, который отвечал бы за что-то. Черт побери, в «Коламбус групп» мы часто принимаем решения после коллективного обсуждения, но, клянусь Господом, мы все-таки принимаем решения вовремя, они играют свою роль на рынке ценных бумаг. В министерстве слишком много чиновников, спихивающих дела друг на друга, господин прези....

— Зови меня Джеком, Джордж, по крайней мере, в этом кабинете. Я... — Дверь из секретарской комнаты открылась и вошел фотограф с «никоном» в руках. Он не произнес ни слова, да и вообще редко говорил. Фотограф принялся за работу. Райан уже знал, что нужно просто делать вид, будто его здесь нет. Чертовски удобная крыша для шпиона, подумал он.

— Хорошо. Итак, Джек, насколько крутые меры можно принять? — спросил «Торговец».

— Я ведь уже говорил тебе. Ты возглавляешь министерство и сам распоряжаешься там. Только предупреждай меня о своих намерениях.

— Тогда я так и сделаю. Я намерен сократить штат министерства и сделать его похожим на деловое предприятие. — Наступило молчание. — И намерен переделать Налоговый кодекс. Боже мой, еще два дня назад я даже не подозревал, насколько он запутан. Я пригласил юристов...

— Налоговый кодекс должен приносить достаточно денег государству, чтобы доходы покрывали расходы. Мы не можем позволить себе игр с бюджетом. Ни у кого из нас нет еще достаточного опыта, и пока не будет заново создана палата представителей... — Фотограф сделал последний снимок, поймав президента в выразительной позе — обе руки вытянуты над кофейным столиком — и ушел.

— Тебе гарантировано место на обложках журналов, как героя самой привлекательной фотографии месяца, — засмеялся Уинстон. Он взял с подноса булочку и начал намазывать ее маслом. — Так вот, мы построили статистические модели. Результат в отношении доходной части бюджета не изменится, Джек, зато наверняка увеличится объем средств, которые можно использовать.

— Ты уверен? Разве тебе не нужно изучить все...

— Нет, Джек. Мне не нужно заниматься изучением материалов. Я назначил Марка Ганта своим помощником. Он знает методы компьютерного моделирования лучше всех, с кем мне доводилось встречаться. Всю прошлую неделю он потратил на то, что пережевывал информацию за последние.., разве тебе не говорили об этом? В министерстве непрерывно велась работа по поиску наиболее оптимального варианта Налогового кодекса. Ты говоришь об изучении. Стоит мне поднять телефонную трубку, и через полчаса у меня на столе отчет в тысячу страниц о налоговой системе в 52-м году, о влиянии ее на все отрасли экономики, вместе со сравнительным анализом аналогичных исследований в 60-м. — Министр финансов задумался. — Так каков же результат? Работа на Уолл-стрите намного сложнее, но там применяются более простые модели, и они решают все проблемы. Почему? Да потому, что они проще. И я собираюсь сказать об этом Сенату через полтора часа — с твоего разрешения.

— Ты уверен, что дело обстоит именно так, Джордж? — спросил президент. Это один из самых трудных моментов в его работе, может быть, самый трудный. Президент не в состоянии проверить все, что делается от его имени, — проверить даже сотую долю этого было бы героизмом. Тем не менее ему приходится нести за все ответственность. Именно сознание этого сводило деятельность многих президентов к попыткам проверять как можно больше и к последующему провалу.

— Джек, я настолько уверен в этом, что готов рискнуть деньгами моих вкладчиков.

Их взгляды встретились над столиком. Каждый понимал ответственность друг друга. Президент мог ответить, что благополучие нации гораздо важнее, чем те несколько миллиардов долларов, которыми распоряжается «Коламбус групп», но удержался. Уинстон создал свою инвестиционную компанию с нуля. Подобно Райану, он родился в простой семье и сумел добиться огромных успехов в условиях жесточайшей конкуренции, пользуясь только незаурядным умом и кристальной честностью. Деньги, доверенные ему вкладчиками, являлись для него большей ценностью, чем собственные, и поскольку это неизменно было нерушимым законом в его компании, Уинстон стал владельцем колоссального состояния и приобрел громадное влияние в финансовых кругах, но все время помнил, как и почему добился этого. Первое важное заявление, с которым Райан собирался обратиться к народу, будет основываться на здравом смысле и честности Уинстона. Президент задумался и затем кивнул.

— Тогда действуй, «Торговец», — сказал он.

И тут у Уинстона возникли сомнения. На Райана произвело большое впечатление, что даже такой влиятельный государственный деятель, как министр финансов, на момент заколебался и его следующая фраза не была столь уверенной, как предыдущая.

— Ты знаешь, Джек, с политической точки зрения это вызовет...

— Скажи, Джордж, то, с чем ты собираешься обратиться к Сенату, принесет пользу стране в целом? — прервал его президент.

— Да, сэр! — уверенно воскликнул Уинстон.

— Тогда ты не должен колебаться.

Министр финансов вытер губы салфеткой с монограммой Белого дома и снова опустил взгляд.

— После того как все это закончится и мы вернемся к нормальной жизни, нам нужно найти способ работать вместе. Таких людей, как мы с тобой, не так уж много, Джек.

— Вообще-то их гораздо больше, чем ты думаешь, — задумчиво заметил президент. — Дело всего лишь в том, что они остаются в стороне. Знаешь, от кого я узнал это? От Кэти, — признался Джек. — Стоит ей допустить промах, и человек навсегда ослепнет, но она не может отказаться от помощи больным, верно? Только представь себе — ты допускаешь ошибку, и кто-то теряет зрение или умирает. Медицинский персонал, занятый в пунктах «скорой помощи», в постоянном напряжении, как это случилось, когда Кэти и Салли попали в шоково-травматологическое отделение. Ты не принимаешь меры, и кто-то навсегда исчезает из жизни. Это огромная ответственность, Джордж, гораздо большая, чем в биржевых операциях. То же самое относится к полицейским и к военным. Ты обязан взять на себя эту ответственность прямо сейчас, без малейшего промедления, в противном случае произойдет катастрофа. Но разве те, кто наделены таким чувством ответственности, приезжают в Вашингтон? Они главным образом там, куда их влечет желание помочь людям, там, где происходят реальные события... — Казалось, и мысли Райана устремились следом за теми, о ком он говорил. — По-настоящему стоящие люди отправляются туда, где они нужнее всего, и они всегда знают, где найти такие места.

— Но по-настоящему стоящие люди не любят болтовни и потому не едут в Вашингтон? — спросил Уинстон, получая свой урок в управлении государством. Он с удивлением заметил, как убедительно говорит Райан.

— Некоторые оказываются в Вашингтоне. Например, Адлер в Госдепартаменте. Там же я нашел еще одного парня, его зовут Васко. Но это люди, которые выступают против существующей системы. Наша задача заключается в том, чтобы найти и поддержать таких людей. Это главным образом люди, занимающие невысокие должности, но то, что они делают, совсем не является маленьким. Благодаря таким людям функционирует вся система, а они остаются незамеченными, потому что не стремятся к этому. Они беспокоятся о том, чтобы помочь окружающим, служить им. Знаешь, чего мне хотелось бы больше всего? — спросил Райан, впервые позволяя постороннему человеку заглянуть в глубину его души. Он не осмелился посвятить в это даже Арни.

— Догадываюсь. Больше всего тебе хотелось бы создать систему, которая функционирует по-настоящему, которая признает тех, кто вносит в нее наибольший вклад и должным образом платит им за их заслуги. Ты не представляешь, как трудно добиться этого в любой организации! Черт побери, мне пришлось выдержать целую войну в своей компании, а в Министерстве финансов больше швейцаров и уборщиц, чем у меня было брокеров. Я даже не представляю, с чего тут начать, — признался Уинстон.

Да, он поймет весь размах моей мечты, подумал Райан.

— В действительности ситуация еще труднее, чем тебе кажется. Те, кто заняты настоящим делом, не хотят занимать руководящие должности. Они стремятся к тому, чтобы работать. Кэти могла стать администратором. Ей предложили кафедру на медицинском факультете Виргинского университета. Это стало бы большим шагом в ее карьере. Но при том время, которое она смогла бы уделять пациентам, сократилось бы вдвое, а ей нравится ее работа. Наступит день, когда Берни Катц в Университете Хопкинса уйдет на пенсию и его кафедру предложат Кэти. Она снова откажется. Наверняка откажется, — сказал президент, — если только я не сумею убедить ее в обратном.

— У тебя ничего не выйдет, Джек, — покачал головой «Торговец». — А вообще-то отличная мысль.

— Гровер Кливленд[152] сумел перестроить государственную службу больше ста лет назад, — напомнил президент своему гостю. — Я знаю, что мы не сможем добиться идеала, но улучшить ее в наших силах. Ты ведь уже взялся за дело и только что сказал мне об этом. Подумай, что еще можно сделать.

— Постараюсь, — пообещал министр финансов, вставая из-за стола. — Но пока мне предстоит разжечь другую революцию. Натиск какого количества врагов мы сможем выдержать?

— Враги были и будут, Джордж. Даже у Иисуса были враги.

* * *

Ему нравилось прозвище «Артист». Узнав пятнадцать лет назад, что его так прозвали, он сумел заставить это прозвище работать на себя. Ему предстояла разведка, и все его оружие заключалось в обаянии. У него в репертуаре был немалый выбор акцентов. Поскольку на этот раз у него были германские документы, он остановился на произношении жителя Франкфурта, что соответствовало одежде — вплоть до ботинок и бумажника, — приобретенной в Германии на деньги, полученные от Али Бадрейна. Компания, у которой он арендовал автомобиль, обеспечила его отличными картами. Сейчас они были разложены на соседнем сиденье. Это позволило ему не запоминать все маршруты, на что потребовалось бы немало усилий и явилось бы напрасной тратой времени даже при его фотографической памяти.

Первой остановкой стала школа Сент-Мэри, расположенная в нескольких милях от Аннаполиса. Это была религиозная римско-католическая школа, ее посещали ученики самого разного возраста — от детского сада до двенадцатого класса. В ней училось чуть меньше шестисот детей, и потому экономически она едва сводила концы с концами. «Артист» решил проехать мимо школы два-три раза. Это не составляло труда. Школа находилась на участке земли, который прежде принадлежал большой ферме, и католической церкви удалось уговорить богатых владельцев пожертвовать ее для благотворительных целей. К школе вела всего лишь одна дорога. Школьная территория заканчивалась на противоположной от нее стороне у берега реки, за спортивными площадками. По сторонам дороги виднелись жилые дома, построенные лет тридцать назад. Собственно школа размещалась в одиннадцати зданиях; одни из них стояли рядом друг с другом, другие — на расстоянии. «Артист» знал возраст учеников, которым предстояло стать объектом нападения, и потому нетрудно было определить, в каких зданиях они будут проводить почти все — если не все — время. Тактически местность выглядела не слишком благоприятной, а когда он заметил охрану, то понял, что это добавляет трудностей. Участок земли вокруг школы был очень велик — по меньшей мере два гектара, — а потому образовывался значительный периметр обороны, нарушение которого сразу влекло за собой опасность. Он заметил в общей сложности три больших темных автомобиля «шеви сабербен», по всей вероятности, это были транспортные средства Секретной службы. Сколько там агентов? Он заметил на открытом месте двух охранников, но в автомобилях, должно быть, есть еще не меньше четырех. Машины наверняка бронированные и оснащены крупнокалиберными пулеметами. Здесь одна дорога для въезда и выезда. До основного шоссе почти километр. А если со стороны реки? — подумал «Артист», доехав до конца дороги. Ага, вот в чем дело. Там стоит катер береговой охраны, небольшой, но на нем установлена рация, что делает его очень опасным.

Он остановил машину в тупике и вышел, чтобы посмотреть на объявление, которое гласило о продаже дома с участком, потом взял с сиденья газету, якобы сравнивая указанный там телефонный номер с номером на объявлении, затем снова оглянулся вокруг. Надо торопиться. Охранники проявят беспокойство, и хотя они не в силах проверить каждого — даже возможности Секретной службы имеют предел, — он не мог позволить себе медлить. Его первоначальное впечатление не было благоприятным. Подъезд к школе затруднен. Слишком много учеников — выбрать из такого числа двоих будет непросто. Охранников много, к тому же они рассеяны по территории. Это плохо. Число их не имело особого значения, а вот физическое пространство было главным препятствием. Глубокая оборона самая трудная — глубина определяется не только пространством, но и временем, необходимым для его преодоления. Находись охранники все вместе, их можно быстро нейтрализовать независимо от количества — при условии, что ты располагаешь соответствующим оружием. Но стоит дать им пять секунд, и скажется их подготовка. А они наверняка хорошо подготовлены. У них отработаны действия на случай возможных ситуаций, однако не все можно предвидеть. Катер береговой охраны, например, может быстро подойти к берегу и взять детей на борт. Или охранники примут решение забрать с собой тех, кого им поручено защищать, укроются в надежном месте и будут стоять там до конца. «Артист» не питал иллюзий насчет того, что они недостаточно подготовлены и преданы. Им не понадобится и пяти минут, чтобы одержать победу. Секретная служба запросит помощь у местной полиции, у которой есть даже вертолеты — он это проверил, — и нападающие будут отрезаны. Нет, от этого места придется отказаться. Он бросил газету обратно на сиденье, сел в машину и поехал обратно. Выезжая на шоссе, он посмотрел по сторонам, пытаясь обнаружить скрытый автомобиль поддержки. Во дворах домов стояло несколько мини-автобусов, но ни у одного из них не было затемненных окон, за которыми мог скрываться человек с камерой. Его периферийное зрение подтвердило сделанную ранее оценку. Это место не годится для нападения. Если уж понадобится захватить этих детей, лучше сделать это на лету — на дороге, если говорить точнее. Но не намного лучше. Защита каравана автомобилей будет прекрасной. Окна из лексана. Кевларовые панели в бортах автомобилей. Специальные покрышки. И уж, несомненно, поддержка вертолетов сверху. Все это, даже если не принимать во внимание скрытые автомобили и возможность получения полицейских подкреплений, делало нападение практически невозможным.

О'кей, подумал «Артист». Теперь нужно осмотреть детский сад на Ритчи-хайуэй у Джойс-лейн. Там находится только один ребенок, зато это маленькая девочка и наверняка тактическая обстановка благоприятней.

* * *

Уинстон уже больше двадцати лет старался как можно лучше подать себя и свои идеи. За это время он приобрел определенный артистизм. Более того, боязнь сцены была обоюдной — не только актер опасался публики, но и публика нервничала перед открытием занавеса. Только один сенатор из числа тех, кто входили в состав комитета, был раньше членом Сената и к тому же принадлежал к оппозиции — после падения «боинга» на Капитолий изменился не только состав Сената, но и полярность партий. Так что теперь большинство сенаторов принадлежало к главенствующей партии. В результате этого мужчины и женщины, только что назначенные сенаторами, которые сидели сейчас за массивным дубовым столом, нервничали ничуть не меньше его. Пока Уинстон располагался в своем кресле и рассматривал свои бумаги, по крайней мере шесть его помощников приносили и клали на соседний стол толстенные тома в кожаных переплетах. Уинстон не смотрел на них, а вот телевизионные камеры Си-Спэн уделили им должное внимание.

Скоро обстановка смягчилась. Пока исполняющий обязанности министра финансов разговаривал с Марком Гантом, который поставил перед собой и включил свой портативный компьютер, стол слева от них застонал под непомерной тяжестью, ножки у него подломились, и гора лежащих на нем книг рухнула на пол. Все, кто находились в зале, дружно вздрогнули от неожиданности. Уинстон повернул голову и посмотрел на обломки стола, удивленный и довольный случившимся. Его помощники сделали все в точности так, как он распорядился, складывая тома Налогового кодекса Соединенных Штатов в середине стола, вместо того чтобы равномерно разложить их по всей его поверхности.

— Проклятье, — прошептал Гант, с трудом удерживаясь от смеха.

— Может быть, Бог действительно на нашей стороне, — услышал он ответный шепот Уинстона, который вскочил, чтобы убедиться, что никто не пострадал. Никто. При первом же стоне перегруженного стола все отринули от него. В это мгновение в зал вбежали охранники, но, увидев, что ничего страшного в сущности не произошло, ретировались. Уинстон придвинул к себе микрофон.

— Господин председатель, прошу меня извинить, но никто не пострадал. Мы можем приступить к делу?

Председатель комитета ударил по столу молотком, призывая присутствующих к порядку, но не отвел взгляда от места катастрофы. Через минуту Джордж Уинстон принес присягу.

— Вы не желаете сделать вступительное заявление, мистер Уинстон? — спросил председатель.

— Сэр, я уже сделал его. — Министр финансов покачал головой и попытался подавить смех. Это ему удалось, хотя и не полностью. — Прошу членов комитета извинить меня за это небольшое происшествие. Я надеялся, что количество томов станет иллюстрацией одного из моментов моего выступления, но не рассчитывал, что так произойдет... — Он переложил документы перед собой и выпрямился в кресле.

— Господин председатель, уважаемые члены комитета, меня зовут Джордж Уинстон. Президент Райан попросил меня временно оставить мою работу и призвал на службу нашей стране в должности министра финансов. Позвольте мне рассказать вам о себе...

* * *

— Что мы знаем о нем? — спросил Келти.

— Очень много. Умен, незаурядная смекалка и жесткая деловая хватка. И никто не сомневается в его честности. Кроме того, он богаче самого Господа. — Даже богаче вас, хотелось сказать главе администрации бывшего вице-президента, но он промолчал.

— Его биржевые операции подвергались расследованиям?

— Нет, никогда. — Помощник покачал головой. — Не исключено, что он подходил к опасной черте, но — нет, Эд, я не могу утверждать даже этого. Из информации, которой я располагаю, совершенно ясно, что Уинстон всегда играет по правилам и не преступает закона. Его инвестиционная компания пользуется огромным авторитетом благодаря своей эффективности и честности. Восемь лет назад у него работал брокер, который попробовал обойти закон. Джордж лично привлек его к ответственности и выступил с обвинением в суде. Кроме того, он оплатил убытки, причиненные вкладчикам действиями этого парня, из собственного кармана. Сорок миллионов долларов — и все до последнего цента его собственные деньги. Мошенник отбыл в тюрьме пять лет. Тут можно не сомневаться — Райан выбрал отличного министра финансов. Уинстон не интересуется политикой, но у него безупречная репутация на Уолл-стрите.

— Черт возьми, — недовольно покачал головой Келти.

* * *

— Господин председатель, перед нами стоит огромная задача. — Уинстон отложил в сторону текст своего вступительного заявления и продолжал говорить экспромтом. По крайней мере так казалось посторонним наблюдателям. Он сделал жест в сторону груды томов, лежащих на полу. — Посмотрите на этот сломанный стол. Он не выдержал тяжести Налогового кодекса Соединенных Штатов. Все юристы знают, что незнание закона не освобождает нарушителя от судебной ответственности. Но это уже утратило смысл. Министерство финансов и налоговая служба распространяют и обеспечивают исполнение налогового законодательства нашей страны. Извините меня, но это законодательство принято Конгрессом, как всем нам известно, главным образом потому, что Министерство финансов представляет Конгрессу соответствующую систему налогообложения, Конгресс обсуждает и утверждает ее, и тогда мы обеспечиваем исполнение налогового законодательства. Во многих случаях толкование этих законов, утвержденных вами, оставлено на усмотрение моих чиновников, а все мы знаем, что толкование может быть не менее важно, чем сами законы. Существует даже специальный суд, который принимает решения по конфликтам, связанным с налогами. В конечном счете у нас оказывается гора печатных документов, которую вы видите вот здесь, и я осмелюсь утверждать, что не существует человека, даже опытного юриста, способного постигнуть все тонкости налогового законодательства.

Временами возникает абсурдная ситуация, когда гражданин приносит свои документы, необходимые для составления налоговой декларации, и бланки, полученные им, в налоговую инспекцию и просит помощи у людей, которые по закону должны проверять правильность уплаты налогов, а если служащие этой налоговой инспекции допускают ошибку, то гражданин, обратившийся к правительству за помощью, несет ответственность перед правительством за ту ошибку, которую правительство же и допустило. Когда я занимался инвестиционным бизнесом и давал вкладчику неудачный совет, то вся ответственность ложилась на меня самого.

Налоги взымаются для того, чтобы предоставить в распоряжение правительства финансы, а правительство использует эти финансы, чтобы служить народу. Но в процессе взымания налогов мы создали целую отрасль промышленности, которая занимается тем, что отнимает у людей миллиарды долларов. Почему? Да потому, что с каждым годом налоговый кодекс становится все сложнее, и в результате его перестают понимать даже те, кому поручено следить за его выполнением, а потому они не могут принять на себя ответственность за правильное взымание налогов. Вы уже знаете — или должны знать, — Уинстон был уверен, что у них нет об этом ни малейшего представления, — сколько денег мы тратим для того, чтобы заставить работать Налоговый кодекс, причем без особого успеха. Наша задача заключается в том, чтобы помогать людям, а не сбивать их с толку.

Вот почему, господин председатель, я намерен за время своего пребывания в Министерстве финансов произвести там кое-какие перемены, если ваш комитет сочтет возможным утвердить мою кандидатуру. Начать с того, что я собираюсь поручить своим специалистам полностью переделать Налоговый кодекс таким образом, чтобы он стал понятным рядовому гражданину. В кодексе не должно быть никаких исключений и льгот, он должен отвечать требованиям здравого смысла. Я считаю необходимым,чтобы одни и те же правила в равной степени применялись ко всем. Я готов представить предложение, направленное на решение этих задач. Уважаемые дамы и господа, я хочу сотрудничать с вашим комитетом, и мы вместе разработаем проект нового налогового законодательства. Ни при каких условиях я не допущу, чтобы кто-то лоббировал частные интересы, и надеюсь, что вы поступите так же. Господин председатель, если мы начнем обсуждать с каждым гражданином предлагаемые им «небольшие» изменения в налоговое законодательство, которые направлены на удовлетворение особых интересов отдельных групп, результатом станет вот это! — Уинстон снова показал на сломанный стол и рассыпанные вокруг тома. — Все мы — американцы и должны работать сообща. Всякая попытка изменить налоговое законодательство нашей страны, направленная на то, чтобы удовлетворить желания каждого лоббиста, сидящего в своем офисе и защищающего интересы своих клиентов, в конце концов приводит к тому, что подавляющее большинство налогоплательщиков платит больше денег, а отдельные избранные группы платят меньше. Законы нашей страны не должны создавать новые рабочие места для бухгалтеров и юристов в частном секторе, и чиновников в государственном. Законы, которые вы утверждаете и которые люди вроде меня исполняют, должны служить интересам граждан, а не потребностям правительства.

Далее, я хочу, чтобы мое министерство функционировало эффективно. Правительство даже не знает, как правильно написать слово «эффективность», не говоря уже о том, чтобы заставить это понятие работать. Мы изменим такое положение. Разумеется, я не смогу перестроить весь этот город, но в моих силах перестроить министерство, которое доверил мне президент, с решением коего, я надеюсь, вы согласитесь. Я знаю, как управлять деловым предприятием. «Коламбус групп» служит интересам буквально миллионов людей, прямо и косвенно удовлетворяя их, и я с гордостью руководил своей компанией. Через несколько месяцев я представлю Конгрессу на утверждение бюджет Министерства финансов на будущий год, и в нем не будет ни единой лишней статьи расходов. — Это было обдуманным преувеличением, зато произвело большое впечатление на членов комитета. — В этом зале и раньше раздавались подобные обещания, поэтому я не буду винить вас, если вы с сомнением отнесетесь к моему заявлению, но я привык выполнять данные мной обязательства и потому гарантирую результаты.

Президенту Райану пришлось буквально силой заставить меня переехать в Вашингтон. Мне не нравится здесь, господин председатель, — сказал Уинстон, глядя на членов комитета. Он знал, что теперь они у него в кармане. — Я хочу выполнить порученную мне работу и вернуться домой. Но работа будет выполнена, если вы поручите ее мне. На этом я заканчиваю свое вступительное заявление.

Самыми опытными людьми были репортеры, которые сидели во втором ряду — первый занимали жена Уинстона и члены его семьи. Журналисты знали, как ведется работа в Сенате и что должен говорить кандидат в члены кабинета министров. Ему надлежит восторгаться тем, что ему выпала честь служить стране, восхвалять президента, который доверил ему столь ответственную должность, и сенаторов, которым предстоит утвердить его назначение.

«Мне не нравится в Вашингтоне»? Репортеры перестали писать и посмотрели сначала на членов комитета, потом друг на друга.

* * *

«Артиста» вполне удовлетворило то, что он здесь увидел. Несмотря на то что опасность, которая угрожала ему, тут была больше, это компенсировалось другими обстоятельствами. В нескольких метрах от объекта проходило шоссе с четырьмя полосами движения, и от него вела запутанная сеть проселочных дорог. Лучше всего было то, что он мог видеть почти все. Прямо позади объекта находилась роща, причем настолько густая, что там нельзя было скрыть машину поддержки. Но где же она тогда? Гм, пожалуй, вот тут. Совсем рядом находился дом с пристроенным к нему гаражом, выходящим прямо к детскому саду, и вот еще одна.., да. Два автомобиля, припаркованные перед самым домом, — почему их не поставили в гараж? Значит, агентам Секретной службы удалось договориться с владельцами дома. Расположение было идеальным, всего в пятидесяти метрах от детского сада, и в нужном направлении. Если случится что-нибудь непредвиденное, будет подан сигнал тревоги, в машине поддержки мгновенно разместятся вооруженные агенты, дверь гаража распахнется и машина, как танк, выкатится на дорогу.

Проблема безопасности в ситуации, подобной этой, заключалась в том, что каждый маневр должен быть отработан до автоматизма, и какими бы подготовленными ни были агенты Секретной службы, им приходилось приспосабливаться к условиям, уже известным и легко предсказуемым. Он посмотрел на часы. Как подтвердить свои подозрения? Для начала ему нужно несколько минут, чтобы осмотреться. Прямо напротив «Гигантских шагов», на другой стороне улицы, находился небольшой магазинчик, и его непременно нужно проверить, потому что противник разместил там своего человека, может быть, даже двоих. Он подъехал к магазину, поставил машину и вошел внутрь, потратив минуту на то, чтобы оглядеться по сторонам.

— Чем могу служить? — послышался голос. Женщина лет двадцати пяти, не больше, но хочет выглядеть еще моложе. «Артист» знал, что этого можно добиться с помощью прически и макияжа. Ему доводилось прибегать к помощи женщин-оперативниц, и он говорил им именно это. Молодые люди всегда кажутся менее опасными, особенно женщины. Он подошел к прилавку со смущенной улыбкой.

— Я ищу ваши карты, — сказал он.

— Прямо под прилавком. — На лице продавщицы появилась улыбка. Это несомненно агент Секретной службы, подумал он. Для человека, выполняющего такую незначительную работу, у нее слишком яркие глаза и пристальный взгляд.

— Ну конечно, — недовольно произнес он, делая вид, что раздражен своей невнимательностью. «Артист» выбрал атлас с картами, где была указана каждая улица и каждый жилой дом в этом округе — графстве, как называют их в Америке. Взяв атлас с полки, он начал листать страницы, поглядывая одним глазом на улицу. Детей вывели из дома на площадку для игр. Их сопровождали четверо взрослых. При обычных условиях двоих было бы вполне достаточно. Значит, два охранника — три, поправился он, заметив мужчину, стоящего в тени. Большого роста, по крайней мере метр восемьдесят, просто одет. Да, площадка для игр выходила на дом с пристроенным к нему гаражом. Там обязательно должны находиться наблюдатели. Два, может быть, даже три будут внутри дома, непрерывно наблюдая за детьми. Ситуация не из простых, но он теперь знает, где размещается противник.

— Сколько стоит атлас?

— Цена на обложке.

— Ах да, извините. — Он сунул руку в карман. — Пять долларов девяносто пять центов, — сказал он, доставая мелочь.

— Плюс налог. — Она нажала на кнопки кассового аппарата. — Вы здесь впервые?

— Да. Я учитель.

— Вот как? И что преподаете?

— Английский язык, — ответил он, принимая сдачу и пересчитывая ее. — Я хочу посмотреть, какие здесь дома. Спасибо за атлас. Мне пора идти. — Едва заметный европейский поклон положил конец разговору, и он вышел из магазина, даже не взглянув на противоположную сторону улицы. По спине пробежала струйка холодного пота. Продавщица в магазине несомненно из полиции. Сейчас она следит за ним, наверно, записывает регистрационный номер автомобиля, но в случае проверки они всего лишь узнают, что его зовут Дитер Кольб, он гражданин Германии, житель Франкфурта, учитель английского языка, в настоящий момент находится за пределами страны. Если они не будут копать глубже, его легенда выдержит такую проверку. Он поехал к северу по Ритчи-хайуэй и при первой возможности свернул направо. Поблизости, на вершине холма, находился местный колледж, а в Америке рядом с колледжами всегда есть площадки для парковки автомобилей.

От него требовалось всего лишь найти подходящее место. Он нашел его. Лесная роща, отделяющая это место от «Гигантских шагов», скоро наполнится весенней растительностью, и детский сад больше не будет виден. На обратной стороне дома с гаражом, где, наверно, стоял автомобиль поддержки «шеви сабербен», было всего несколько окон, все закрытые шторами. То же самое относилось и к самому детскому саду. «Артист», или Дитер Кольб, поднял небольшой бинокль и окинул взглядом окрестности. Он плохо различал объект за стволами деревьев, но ему было ясно, что у Секретной службы, какой бы хорошей она ни была, агенты все-таки не идеальны. Идеальных охранников не бывает. Тут любопытно еще и то, что такой детский сад, как «Гигантские шаги», не подходил для ребенка столь важного человека, как президент США. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Его посещали все дети Райана — наверно, потому что здесь работали отличные воспитатели, Райан и его жена-врач были знакомы с ними, а в газетных статьях, которые «Артист» получил по «Интернету», говорилось, что Райан не хотел нарушать привычную жизнь семьи. Очень человечно. И так глупо.

«Артист» наблюдал за тем, как дети играют на площадке. Казалось, она усыпана деревянными стружками. Как естественно выглядело все это: малыши в теплой зимней одежде — температура, по его мнению, была чуть выше нуля — бегали по площадке, кувыркались на перекладинах, раскачивались на качелях, кто-то ковырялся в песке. Судя по одежде, за ребятами хорошо присматривали — ведь, в конце концов, это всего лишь просто маленькие дети. За исключением одной малышки. Он не мог различить ее с такого расстояния — придет время, у них будут в руках фотографии, — но она не была обычным ребенком. Маленькая девочка, о которой идет речь, станет козырем в политическом заявлении, которое сделает кто-то. Кто именно сделает это заявление и почему оно понадобилось, «Артиста» не интересовало. Он останется здесь еще на несколько часов, будет вести наблюдение, вовсе не задумываясь над тем, каков будет результат его действий. Это было ему безразлично. Потом он сделает по памяти записи, нарисует подробные схемы и диаграммы и забудет об этом. Мнимый Кольб перестал проявлять интерес к тому, что ему поручали, уже много лет назад. То, что началось с религиозной страсти и стремления начать священную войну, направленную на освобождение его народа, с течением времени превратилось в хорошо оплачиваемую работу. Если в результате его трудов произойдет нечто политически благоприятное, тем лучше, но по какой-то причине этого никак не происходило, несмотря на все мечты, надежды и пламенные заявления. Теперь он занимался всего лишь работой, гордясь своим мастерством при ее осуществлении. Как странно, подумал «Артист», что так все обернулось, но тех, кто страстно боролись за достижение Великой цели, почти всех нет в живых, они стали жертвами собственной страсти. При мысли о такой иронии судьбы по лицу его пробежала горькая улыбка. Подлинно верящие в правоту своего дела стали жертвой проявленного ими пыла, и теперь надежды его народа возлагались на тех, кто.., больше не верили в торжество справедливости? Неужели это правда?

* * *

— Многие выступят против предложенной вами реформы налоговой системы. По-настоящему справедливая система налогообложения должна быть прогрессивной, — продолжал сенатор. Как и следовало ожидать, он принадлежал к числу тех, кто не погибли во время катастрофы, был членом Сената еще до нее. Его выступление звучало подобно заклинанию. — Разве в результате этого не увеличится налог, который придется платить трудящемуся американцу?

— Сенатор, я понимаю, что вы хотите сказать, — ответил Уинстон, сделав пару глотков из стакана с водой. — Но что вы имеете в виду под словами «трудящийся американец»? Я, например, работаю. Я создал свою инвестиционную компанию с самого начала, и, поверьте мне, это был тяжкий труд. Первая леди, Кэти Райан, зарабатывает в год примерно четыреста тысяч долларов, гораздо больше своего мужа, между прочим. Она — глазной хирург. Что же, она не относится к разряду «трудящихся американцев»? Я так не считаю. Мой брат — врач, и я знаю, сколько часов длится его рабочий день. Действительно, эти два человека зарабатывают больше рядового американца, однако в соответствии с законами рынка уже давно признано, что их труд ценится выше, чем труд некоторых других категорий трудящихся американцев. Если вы ослепнете, рабочий, стоящий у сборочного конвейера автомобильного завода, ничем вам не поможет; не поможет вам и адвокат. А вот врач вылечит вас. Это отнюдь не означает, что врач не работает, сенатор. Просто его труд требует более высокой квалификации и гораздо более длительной подготовки, и в результате он получает более крупное вознаграждение. А как относительно игрока в бейсбол? Это еще одна категория квалифицированного труда, и никто в этом зале не станет возражать против того, что, например, Кен Гриффи младший получает так много денег. Почему? Да потому что он достиг высочайшего мастерства в своей игре, относится к числу четырех или пяти лучших игроков в мире, и за это ему щедро платят. И здесь тоже действуют рыночные законы.

В более широком смысле, выступая сейчас не как кандидат на пост министра финансов, а как простой гражданин, я решительно возражаю против искусственного и часто не правильного деления трудящихся американцев на «синие воротнички» и «белые воротнички», как это нередко делают многие политические деятели. В нашей стране нельзя честно заработать на жизнь иначе, чем создавая продукт или предоставляя услуги населению, и в общем смысле, чем лучше и усерднее вы работаете, тем больше зарабатываете. Дело в том, что у одних способности лучше, чем у других. Если в Америке и существует категория богатых людей, мне кажется, что ее можно найти только в кино. Кто из находящихся в этом зале не поменялся бы местами, если бы вдруг представилась такая возможность, с Кеном Гриффи или Джеком Никлаусом[153]? Разве каждый из вас не мечтал стать такой знаменитостью? Я мечтал, — признался Уинстон. — Но я не владею бейсбольной битой так искусно.

Ну хорошо, а как относительно по-настоящему талантливого программиста? На это я тоже не способен. Или изобретателя? А возьмем бизнесмена, который перестраивает корпорацию и превращает ее из убыточной в приносящую большие прибыли — помните, что сказал Сэмюел Комперс? «Самый большой недостаток предпринимателя — это неспособность создать прибыльное производство» — вот его слова. Почему? Да потому что компания, приносящая прибыль, хорошо справляется с работой, и только такая компания способна выплачивать своим рабочим достойную зарплату, одновременно возвращая деньги вкладчикам, вложившим в нее свои сбережения, — то есть людям, вкладывающим деньги в компанию, создающую рабочие места.

Сенатор, мы склонны забывать, почему находимся здесь и к чему стремимся. Правительство не создает рабочие места и не должно создавать. Его задача заключается не в этом. Рабочие места создают такие компании, как «Дженерал моторе», «Боинг», «Майкрософт» и многие другие. В них трудятся рабочие, создающие продукт, в котором нуждаются люди. Задача правительства заключается в том, чтобы оберегать людей, следить за выполнением законов и за тем, чтобы соблюдались правила, подобно тому как судьи на поле следят за соблюдением правил игры. По моему мнению, правительство не должно наказывать тех, кто умеют играть лучше других.

Мы собираем налоги для того, чтобы правительство могло осуществлять свои функции. Но с течением времени мы постепенно отошли от этой цели. Нужно собирать налоги таким образом, чтобы причинять минимальный ущерб экономике страны в целом. По своей природе налоги играют отрицательную роль, оказывают негативное воздействие на экономику, но отказаться от взымания налогов мы все-таки не можем. Однако мы в состоянии по крайней мере создать такую структуру сбора налогов, дабы это негативное воздействие было минимальным и, может быть, даже поощряло людей использовать свои деньги таким образом, чтобы дать возможность всей системе функционировать еще лучше.

— Я знаю, куда вы клоните. Вы собираетесь завести разговор относительно сокращения налогов с прибылей, полученных от капиталовложений, но от этого выиграют немногие, тогда как...

— Извините меня за то, что я вас прерываю, сенатор, но это совсем не так, и вы знаете, что это не правда, — резко бросил Уинстон. — Сокращение налога на прибыль от вложения капитала означает, что люди получают возможность вкладывать полученные ими деньги... Нет, позвольте мне начать заново.

Предположим, я заработал тысячу долларов. Из этой суммы я плачу налоги, взятые мной ссуды, плачу за питание, за автомобиль и то, что осталось, я вкладываю, скажем, в компьютерную фирму.

Фирма берет мои деньги и нанимает работника. Этот человек занят на своей работе, подобно тому, как я занят на своей, и в результате его труда — он производит продукт, который нравится людям, и потому они покупают его, верно? — фирма получает прибыль, которую делит со мной. С этих денег я плачу налог, как с обычной прибыли. Затем я решаю продать свои акции и купить акции другой компании, чтобы она могла тоже нанять кого-то. Деньги, полученные мной от продажи акций, являются возросшим капиталом. Люди больше не прячут деньги в чулок, — напомнил Уинстон членам комитета, — и мы не хотим, чтобы они так поступали. Нам нужно, чтобы они вкладывали свои деньги в американскую экономику, принося тем самым пользу своим соотечественникам.

А теперь посмотрите. Я ведь уже уплатил налог на вложенные мной деньги, верно? Далее, я помог своему соотечественнику получить работу. Своей работой он что-то производит для общества. За то, что я помог человеку получить рабочее место, и за то, что я помог этому рабочему произвести что-то полезное для общества, я получил скромную компенсацию. Это выгодно рабочему, которому я помог найти работу, и выгодно обществу. Затем я делаю то же самое для другой фирмы. Так почему меня наказывают за это? Разве не разумнее поощрять людей, поступающих таким образом, вместо того чтобы наказывать их? Не забудьте, мы уже один раз обложили эти деньги налогом, а на практике даже больше, чем один раз.

Это плохо для страны. Достаточно плохо, что мы взымаем такие высокие налоги, но еще хуже то, как мы осуществляем процесс взымания налогов. Почему мы находимся здесь, сенатор? Наша задача заключается в том, чтобы помогать развитию страны, а не ставить преграды на этом пути. И не забудьте, что конечным результатом стала настолько сложная система налогообложения, что нам нужны миллиарды долларов, чтобы собрать сами налоги. К тому же эти деньги тратятся понапрасну. Прибавьте к этому всех бухгалтеров и юристов, специализирующихся на составлении налоговых деклараций и зарабатывающих огромные деньги из-за того, что рядовые налогоплательщики не в состоянии разобраться в этой сложной системе.

Суть Америки не в зависти граждан друг к другу, не в соперничестве классов. У нас в Америке бесклассовая система. Никто не может приказать американским гражданам, как им надлежит поступать. Право рождения мало что дает людям. Вот посмотрите на членов нашего комитета. Сын фермера, сын учителя, сын водителя грузовика, сын адвоката. Вы, сенатор Николидес, сын иммигранта. Если бы американское общество состояло из различных классов, каким образом все вы оказались бы здесь? — спросил Уинстон. Сенатор, с которым он вел спор, был профессиональным политиком, сыном профессионального политика, не говоря уже о том, что вел себя, как надменный сукин сын, и потому Уинстон умолчал о его социальной принадлежности. Каждый, на кого он указывал, вздрагивал, когда оказывался объектом внимания телевизионных камер. — Господа, давайте постараемся сделать жизнь для наших сограждан более простой. Если уж мы решили изменить систему, сделаем ее такой, чтобы она поощряла наших соотечественников, желающих помогать друг другу. Перед Америкой возникла структурная экономическая проблема, и ее причиной является то, что мы не создаем достаточного количества экономических возможностей, которые мы можем и должны создать. Да, система далека от идеала. Вот и попытаемся исправить ее. Потому-то мы и находимся здесь.

— Но система требует, чтобы все вносили свою справедливую долю, — произнес сенатор, пытаясь перехватить инициативу.

— А что значит «справедливую»? Словарь гласит, что «справедливая доля» означает, что все должны делать примерно равный вклад. Десять процентов от миллиона долларов по-прежнему в десять раз больше, чем десять процентов от ста тысяч, и в двадцать раз больше, чем десять процентов от пятидесяти тысяч. Однако «справедливость» в Налоговом кодексе стала означать, что мы забираем все деньги у преуспевающих людей и скупо возвращаем их обратно — да, вот еще, между прочим, эти богатые люди нанимают юристов и лоббистов, которые оказывают давление на политических деятелей и добиваются включения в Налоговый кодекс миллионов особых оговорок и разрешений, которые позволяют им избежать того, чтобы с них сдирали шкуру, — и тут добиваются успеха, мы все знаем это. Так что же получается в конечном итоге? — Уинстон показал на груду томов на полу. — Создается масса рабочих мест для бюрократов, бухгалтеров, юристов и лоббистов, и в процессе этой деятельности мы напрочь забываем о рядовых налогоплательщиках. Нам наплевать, разбираются они в системе, призванной служить им, или нет. Так не должно быть. — Уинстон наклонился к микрофону. — Я скажу вам, что значит «справедливая доля». По моему мнению, это значит, что все мы должны платить равные налоги в равной пропорции. Мне представляется, что нам следует создать систему налогообложения, которая не только позволяет, но и поощряет участие граждан в экономическом процессе. Я считаю, что мы должны создать простые и понятные законы, позволяющие людям понимать свои права. Мне кажется, что «справедливость» означает ровное поле для игры, на котором все оказываются в равных условиях, и мы не наказываем Кена Гриффи за то, что ему удается выбить мяч так далеко, что он обегает все поле и успевает вернуться к исходной позиции. Мы должны не наказывать его, а восхищаться им. Мы должны пытаться повторить его успех, зарабатывать больше денег, но самое главное — мы не должны ему мешать.

— Пусть стараются? — спросил глава администрации бывшего вице-президента.

— Мы ведь не можем помешать им, правда? — спросил Келти и широко улыбнулся. — В конечном счете.

— В конечном счете... — согласился другой советник.

* * *

Все полученные результаты допускали двойное толкование. Сотрудник ФБР, обслуживавший полиграф, работал все утро, и каждая кривая, прочерченная на бумаге, не давала определенного ответа. Но этого не исправишь. Мы всю ночь, говорили дипломаты, обсуждали важные проблемы, к которым у него не было допуска. Он понял, разумеется, что речь идет о ситуации в Иране и Ираке, потому что тоже, как и все, смотрел канал Си-эн-эн. Люди, садившиеся после этого у полиграфа, были усталыми и раздраженными, некоторые запинались, даже отвечая на вопрос о собственном имени и месте работы. Проверка полностью провалилась. Пожалуй, провалилась.

— Какие у меня показатели? — спросил Ратледж, привычным движением снимая с руки надувное кольцо, что свидетельствовало, что он делал это уже не первый раз.

— Видите ли, я уверен, что вам уже говорили раньше...

— ., что это не экзамен, который необходимо выдержать, иначе ты потерпел неудачу, — усталым голосом закончил заместитель госсекретаря по политическим вопросам. — Попытайтесь объяснить это человеку, которого лишили допуска после проверки на полиграфе. Терпеть не могу эти ящики.

Они думают, что проверка на полиграфе сродни посещению зубного врача, подумал агент ФБР. Несмотря на то что он считался одним из лучших специалистов по части этой «черной магии», ему не удалось узнать что-нибудь, что хоть немного могло помочь расследованию.

— Совещание, которое проводилось у вас прошлой ночью...

— Извините, не могу обсуждать этого, — прервал его Ратледж.

— Нет, я всего лишь хотел узнать, насколько обычным является такое совещание.

— По-видимому, нам придется проводить их какое-то время. Вы ведь знаете, что происходит в мире. — Оператор кивнул, и на лице заместителя госсекретаря появилась понимающая улыбка. — Вот видите. Тогда вы не можете не понимать, насколько это важно, и мы продолжим вечерние обсуждения этой проблемы. Особенно это относится к моим людям. Так что это объясняет, почему нам приходится пить столько кофе и нервничать. — Он посмотрел на часы. — Через десять минут начинается заседание моей рабочей группы. Что-нибудь еще?

— Нет, сэр.

— Благодарю вас за приятно проведенные девяносто минут, — съязвил Ратледж, направляясь к выходу. Оказывается, все так просто. Нужно всего лишь знать, как проходит эта процедура. Чтобы иметь осязаемые результаты, агенты ФБР должны работать со спокойными и хорошо отдохнувшими людьми. По сути дела полиграф регистрировал напряжение, возникающее у субъекта при неприятных вопросах. Вот он и нашел выход — пусть все, кто должны были подвергнуться проверке, испытывают напряжение. К тому же события в Ираке этому способствовали. От него потребовалось лишь одно — чуть сильнее пошуровать в топке. На лице Ратледжа появилась улыбка, когда он вошел в туалет на седьмом этаже.

* * *

Вот. «Артист» посмотрел на часы и запомнил время. Два человека вышли из жилого дома. Один из них повернулся к другому и сказал что-то. Глядя по сторонам, они направились к площадке для стоянки автомобилей у детского сада «Гигантские шаги». Такие внимательные профессиональные взгляды выдавали их столь же явно, если бы на них была форменная одежда и автоматы в руках. Из гаража, пристроенного к жилому дому, выехал «шеви сабербен». Хорошее место, чтобы спрятать автомобиль, но слишком очевидное для опытного наблюдателя. Из детского сада вышли два ребенка. Одного вела женщина, другой шел с мужчиной.., да, тем самым, что стоял в тени дверного прохода, когда дети вышли поиграть на площадку после ланча. Крупный мужчина, мощные плечи. Две женщины — одна впереди, другая позади. Все непрерывно смотрели вокруг. Они подвели ребенка к обычного вида автомобилю. «Шеви сабербен» остановился у входа в детский сад, повернул, и другие автомобили последовали за ним по шоссе. Он увидел, что через пятнадцать секунд появился полицейский автомобиль, который замыкал процессию.

Исполнителям предстояла трудная задача, но не невозможная, и у операции было несколько различных окончаний, причем все они являлись приемлемыми для его патронов. Хорошо, что он относится к детям без излишней сентиментальности. Ему доводилось принимать участие в подобных операциях и раньше; он знал, что надо всего лишь не рассматривать их как детей, вот и все. Та девочка, которую вел за руку ее телохранитель, и была тем объектом для политического заявления, которое предстояло сделать кому-то. Аллах неодобрительно относится к таким средствам, «Артист» знал это. В мире не существует религии, которая одобрительно относилась бы к боли, причиненной ребенку, однако религия не инструмент управления государством, независимо от того, как считает теперешний покровитель Бадрейна. Религия хороша для идеального мира, а сегодня мир далек от совершенства. Таким образом, кто-то может прибегнуть и к необычным средствам в достижении религиозных целей, а это означало.., ему не хотелось думать об этом. Ему поручили выяснить, насколько осуществима подобная операция, независимо от соблюдения правил, и «Артист» был далек от ханжеских условностей. Именно поэтому он все еще жив, тогда как многие погибли и, если его не обманывает интуиция, они не последние.

Глава 28 ...а с рыданием

Политические деятели не любят сюрпризов. Несмотря на то что им нравится преподносить эти сюрпризы другим — главным образом другим политикам и большей частью публично, причем неизменно после тщательной подготовки и планирования, как засада в джунглях, — они ненавидят, когда сами оказываются их жертвами. При том следует принять во внимание, что речь идет о политических сюрпризах в странах, где политика является относительно цивилизованным делом.

В Туркменистане до последнего было еще далеко. Премьер-министр — у него было множество званий, из которых он мог выбирать, и титул премьер-министра нравился ему больше, чем звание президента, — наслаждался жизнью и всеми возможностями, которые предоставляла ему должность главы государства. Раньше он был одним из высокопоставленных чиновников низвергнутой коммунистической партии, и в прошлом ему приходилось жить при намного больших ограничениях в личной жизни, чем теперь. Он все время был на телефонном проводе из Москвы, словно рыба на крючке. Но все это осталось в прошлом. Москва больше не могла принудить его, да и он сам стал слишком большой рыбой. Он все еще был энергичным мужчиной, несмотря на то что ему было далеко за пятьдесят, и любил встречаться с народом. В данном случае «народом» была привлекательная девушка двадцати лет, которая после непродолжительных танцев, сумела развлечь его так, как может развлечь только молодая женщина. Теперь он возвращался в свою официальную резиденцию под безоблачным звездным небом, сидя на правом переднем сиденье черного «мерседеса» с удовлетворенной улыбкой мужчины, только что сумевшего с успехом продемонстрировать свои мужские достоинства. Пожалуй, стоит перевести девушку на более высокооплачиваемую должность.., через несколько недель. Он владел если не абсолютной властью, то, по крайней мере, достаточными полномочиями, чтобы поступать так, как считал нужным, и от сознания этого его охватило ощущение полного удовлетворения. Он пользовался популярностью в народе, как близкий к труженикам человек, вождь простых людей, знал, как себя вести при общении с ними, как сидеть с людьми, как пожимать руки или похлопывать по плечу, причем всегда перед телевизионными камерами, демонстрируя, что он выходец из народа. При прошлом режиме это называлось «культом личности» и соответствовало истине, хотя, по его мнению, именно такой и должна быть политика. Он нес огромную ответственность за судьбу своего народа, выполнял свой долг, и народ за это платил ему. В стране премьер-министру принадлежало почти все, в том числе этот роскошный немецкий автомобиль и резиденция, в которую он возвращался с улыбкой на губах. Жизнь была прекрасна. Он не знал, что ему осталось наслаждаться ею меньше шестидесяти секунд.

Он не пользовался полицейским эскортом. Народ любил его. Он не сомневался в этом, к тому же была уже ночь. Но впереди, на перекрестке, он заметил полицейский автомобиль с включенными огнями, стоявший поперек улицы. Полицейский рядом с ним поднял руку, не переставая говорить по радио и даже не глядя на него. Премьер-министр не мог понять, что случилось. Его шофер, одновременно исполняющий обязанности телохранителя, недовольно фыркнул, сбавил скорость и остановил «мерседес» у перекрестка, тут же проверив, что пистолет под рукой и наготове. Едва автомобиль главы государства успел остановиться, как справа послышался шум. Премьер-министр повернул голову, и его глаза даже не успели расшириться от удивления — из переулка вылетел армейский «ЗИЛ-157» и со скоростью сорок километров врезался в борт «мерседеса». Высокий бампер армейского грузовика ударил лимузин чуть ниже уровня стекол и отбросил его метров на десять в сторону с такой силой, что легковой автомобиль ударился о каменную стену здания на противоположной стороне улицы. Полицейский офицер опустил руку и подошел к разбитому лимузину в сопровождении двух других полицейских, вышедших из тени соседнего здания. Водитель «мерседеса» был мертв — от удара у него переломились шейные позвонки. Тем не менее один из полицейских протянул руку через рассыпавшееся ветровое стекло и повернул его голову, чтобы убедиться в этом. А вот премьер-министр, к удивлению полицейских, был еще жив и издавал стоны. Видно, из-за алкоголя его тело в момент столкновения было расслабленным, подумали они. Впрочем, это легко исправить. Старший офицер подошел к грузовику, достал из кабины тяжелую стальную монтировку, вернулся к лимузину и с силой ударил ею по затылку премьер-министра. Покончив с ним, офицер бросил монтировку шоферу грузовика. Картина была очевидной — премьер-министр Туркменистана погиб в автокатастрофе. Теперь в стране придется провести первые свободные выборы, не так ли? После них к власти придет достойный человек, пользующийся уважением народа.

* * *

— Сенатор, у нас действительно был долгий день, — согласился Тони Бретано. — А для меня это были две долгих недели, за время которых мне пришлось познакомиться с методами управления Министерством обороны и встретиться с многими людьми. Но вы ведь понимаете, что это огромное министерство и у него долго не было руководителя. Больше всего меня беспокоит система поставок. Они требуют слишком много времени и обходятся излишне дорого. Проблема заключается не столько в коррупции, сколько в попытке добиться столь высокого качества, что.., позвольте проиллюстрировать это элементарным примером. Если бы вы, сенатор, покупали продукты в супермаркете так, как Министерство обороны вынуждено закупать вооружение, вы умерли бы с голоду, пытаясь сделать выбор между двумя сортами персиков: что лучше — «Либби» или «Дель-Монте». Моя корпорация занимается машиностроением и, как мне кажется, отлично справляется с работой. Но если бы я попытался руководить корпорацией так, как идут дела в министерстве, мои акционеры линчевали бы меня. Мы можем улучшить работу министерства, и я знаю, как это сделать.

— Господин исполняющий обязанности министра обороны, как долго это будет продолжаться? — спросил сенатор. — Мы только что победили в войне и...

— Сенатор, в Америке лучшая в мире система здравоохранения, однако ее граждане продолжают умирать от рака и болезней сердечно-сосудистой системы. Лучшее — не всегда значит достаточно хорошее, правда? Но больше того, и позвольте мне говорить более конкретно, мы можем добиться лучших результатов при меньших затратах. Я не собираюсь обращаться к вам с просьбой об увеличении общего объема средств, выделяемых на оборону. На поставки снаряжения потребуется больше денег, это верно, равно как и на боевую подготовку. Однако наибольшие средства в Министерстве обороны тратятся на содержание персонала, и вот тут мы можем сократить расходы. В министерстве занято слишком много людей, причем не там, где это требуется. Это приводит к напрасной трате средств налогоплательщиков. Уж это-то мне известно. Я плачу огромные налоги. Мы используем наш персонал недостаточно эффективно и нет ничего, сенатор, что приводило бы к таким бесполезным тратам. По моему мнению, я могу обещать вам сокращение расходов на оборону на два или три процента. Может быть, и больше, если мне удастся навести порядок в системе поставок снаряжения. Чтобы добиться этого, мне нужна помощь со стороны законодателей. Я не вижу причины, по которой нужно ждать от восьми до двенадцати лет, прежде чем на вооружение будет принят новый тип самолета. Мы занимаемся изучением так долго, что начинаем забывать, что же нам нужно. Когда-то это делалось с целью сбережения денег и, может быть, раньше было полезным, но теперь мы тратим больше денег на изучение проблемы, чем на исследовательские и опытно-конструкторские работы. Настало время, когда пора положить конец усилиям изобретать колесо каждые два года. Граждане нашей страны работают, чтобы дать нам средства на оборонные расходы, и наш долг перед ними заключается в том, чтобы разумно тратить полученные деньги.

Но самое главное состоит в том, что, когда Америка посылает своих сынов и дочерей выполнять опасные задания и рисковать жизнью, они должны входить в состав наилучшим образом подготовленных и снаряженных сил в мире. Суть проблемы состоит в том, что мы можем добиться этого и даже сберечь средства, если заставим систему функционировать более эффективно. — Крупным достоинством этих новых сенаторов, подумал Бретано, является то, что они еще не научились проводить грань между возможным и невозможным. Он ни за что не смог бы успешно выйти из подобного положения еще год назад. Эффективность представляет собой концепцию, чуждую большинству правительственных департаментов, не потому, что их персонал так уж глуп, а по той причине, что никто не потребовал от них работать лучше. Очень выгодно работать там, где печатают деньги, но когда питаешься одними эклерами, что тоже весьма приятно, это неминуемо кончится атеросклерозом. Если бы правительство было сердцем Америки, нация уже давно скончалась бы. К счастью, сердце страны бьется повсеместно и она питается более здоровой пищей.

— Но зачем нам такая мощная оборона во время, когда... Бретано снова прервал его. Он знал, что нужно избавиться от этой привычки, но слова сенатора вывели его из себя.

— Сенатор, когда последний раз вы смотрели на соседнее здание?

Было интересно наблюдать за тем, как голова сенатора откинулась назад, хотя помощник Бретано, сидящий слева от него, тоже вздрогнул. У сенатора было право голоса как в комитете, так и в зале заседаний Сената, которым уже можно было пользоваться. Однако смысл сказанного дошел до большинства членов комитета, и министр обороны остался доволен этим. Через некоторое время председатель ударил молотком по столу и объявил заседание закрытым. Голосование состоится следующим утром. Сенаторы уже ясно продемонстрировали свое положительное отношение к четкому и откровенному выступлению Бретано, выразили желание работать с ним, причем в словах, почти таких же наивных, как и его собственные, и на том закончился очередной день в одном месте, чтобы скоро начался новый день в другом.

* * *

Как только была принята резолюция Совета Безопасности ООН, в море вышел первый корабль, которому предстояло пройти небольшое расстояние до ближайшего иракского порта. Сразу по прибытии в порт зерно из его трюмов было разгружено с помощью огромных вакуумных устройств, и с этого момента события стали развиваться особенно быстро. На следующее утро впервые за много лет на прилавках в достатке появился хлеб. В утренних телевизионных новостях этому было уделено главное место, причем, как и следовало ожидать, показывали сцены из булочных, где хлеб продавался счастливым толпам улыбающихся иракцев. Передачи заканчивались сообщением, что новое революционное правительство соберется сегодня на заседание, во время которого будут обсуждаться проблемы, имеющие важное значение для будущего страны.

Все передачи должным образом записывались на станциях радиоперехвата «Пальма» и «След бури» для последующей ретрансляции в Америку, но главные новости в этот день пришли из другого источника.

Головко попытался убедить себя, что туркменский премьер-министр вполне мог погибнуть в результате несчастного случая. Его личные наклонности были хорошо известны Службе внешней разведки, а автомобильные катастрофы не являются чем-то необычным в любой стране — более того, в Советском Союзе они случались намного чаще, чем в других странах, главным образом из-за того, что за рулем сидели пьяные водители. Однако Головко никогда не был склонен верить в случайные совпадения, особенно если они происходят в такие моменты и в таких местах, которые причиняют особый ущерб его стране. У него была обширная агентурная сеть в Туркмении, но сейчас от нее было мало пользы. Премьер-министр погиб. Предстоят выборы. Имя вероятного победителя было хорошо известно, потому что погибший премьер-министр на удивление действенно подавлял все оппозиционные выступления. Кроме того, увидел Головко, иранские воинские подразделения готовятся к переброске на запад. Два погибших главы государств за столь короткое время и в одном регионе, причем обе страны граничат с Ираном... Нет, даже если бы это было случайностью, Головко все равно не поверил бы в нее. Он принял решение и снял телефонную трубку.

* * *

Подводная лодка Военно-морского флота США «Пасадена» находилась между двумя соединениями китайских надводных кораблей, маневрирующих сейчас на расстоянии девяти миль друг от друга. Подводная лодка имела полный боезапас, но, несмотря на это, ее шкипер чувствовал себя, будто одинокий полицейский на Таймс-сквер в Нью-Йорке в новогоднюю полночь: он пытается одновременно видеть все вокруг, потому что заряженный револьвер на боку ничего не меняет для него. Каждые несколько минут шкипер отдавал команду поднять радиоантенну над поверхностью моря, чтобы прислушаться к электронным сигналам, излучаемым повсюду, а его гидроакустики непрерывно передавали информацию группе слежения, расположившейся в кормовой части боевой рубки. Там набилось народу, сколько могло уместиться вокруг прокладочного стола, и все старались не упускать из виду многочисленные контакты. Наконец шкипер отдал команду «погружение» на глубину трехсот футов, под слой температурного скачка, чтобы за несколько минут изучить расположение кораблей, ставшее настолько сложным, что он уже не мог удерживать его в памяти. Когда подлодка выровнялась на новой глубине, он сделал три шага назад и посмотрел на карту.

Это были морские учения, но ему никогда не доводилось присутствовать при чем-либо подобном. Обычно одна группа кораблей играла роль противника, тогда как вторая вела против нее «боевые действия», и было нетрудно различить по расположению кораблей, кто играет роль противника. На этот раз, однако, обе группы вместо того, чтобы выстроиться друг против друга, направлялись на восток. Такое расположение кораблей носило название «ось угрозы», имея в виду направление, с которого нужно ожидать удар противника. С восточной стороны находилась Китайская Республика на острове Тайвань. Старший офицер, руководивший оперативной прокладкой, помечал расположение китайских кораблей на прозрачной ацетатной пленке, наложенной на карту, и вырисовывалась совершенно ясная картина.

— Рубка, докладывает гидропост, — послышался голос старшего акустика.

— Рубка слушает, — ответил капитан, снимая с крючка микрофон.

— Два новых контакта, сэр, обозначены как «Сьерра-20» и «Сьерра-21». Оба в подводном положении. «Сьерра-20», пеленг три-два-пять, слышен слабо.., одну минуту.., похоже, это тип «хан», хорошо просматривается на частоте пятьдесят герц, слышен шум силовой установки. Контакт «Сьерра-21» тоже в погруженном положении, пеленг три-три-ноль, мне начинает казаться, что этотип «ксиа», сэр.

— Ракетоносец принимает участие в морских маневрах? — с удивлением спросил старший офицер.

— Насколько отчетливо прослушивается контакт «Сьерра-21»?

— Становится лучше, сэр, — ответил старший акустик. Весь персонал гидроакустического поста находился сейчас в своем отсеке на левом борту, перед боевой рубкой. — Судя по шуму силовой установки, я считаю, что это «ксиа», капитан. «Хан» перемещается к югу, его пеленг сейчас три-два-один, считаю обороты гребного винта.., скорость около восемнадцати узлов.

— Сэр? — Старший офицер успел сделать быструю прокладку. Обе китайские подлодки — ударная лодка и ракетоносец — находились за северной группой надводных кораблей.

— Что-нибудь еще, гидропост? — спросил капитан.

— Сэр, со всеми этими контактами ситуация становится немного запутанной.

— И ты мне говоришь это, — прошептал кто-то у прокладочного стола, делая новое изменение в курсе.

— Что на востоке? — настаивал капитан.

— Сэр, к востоку от нас шесть контактов, все относятся к категории торговых судов.

— Все они нанесены на карту, сэр, — подтвердил старший офицер. — И пока ничего от Военно-морского флота Тайваня.

— Это скоро изменится, — произнес капитан, думая вслух.

* * *

Генерал Бондаренко тоже не верил в случайности. Более того, южная часть страны, известной раньше как Союз Советских Социалистических Республик, вызывала у него отвращение. Причиной было его пребывание в Афганистане и та страшная ночь в Таджикистане[154]. Рассуждая абстрактно, он только приветствовал полное отделение Российской Федерации от мусульманских наций, расположенных на южной границе его страны, но реальный мир не был абстрактным.

— Так что, по-вашему, там происходит? — спросил генерал-лейтенант.

— Вы присутствовали на брифинге по Ираку?

— Да, товарищ директор.

— Тогда расскажите мне, каково ваше мнение, Геннадий Иосифович, — произнес Головко.

Бондаренко наклонился над картой и начал говорить, водя по ней пальцем.

— Я бы сказал, что вас больше всего должна интересовать вероятность стремления Ирана приобрести статус сверхдержавы. После объединения с Ираком его нефтяные запасы увеличились на сорок процентов. Более того, у Ирана появилась теперь непосредственная граница с Кувейтом и Саудовской Аравией. В случае завоевания этих стран запасы нефти удвоятся, причем можно не сомневаться, что крошечные страны этого региона тоже станут легкой добычей. Объективные обстоятельства очевидны, — продолжал генерал бесстрастным голосом профессионального военного, анализирующего катастрофу. — Вместе взятое, население Ирана и Ирака раз в пять превосходит общее население всех остальных стран, товарищ директор, может быть, даже больше. Я не помню точные цифры, но, вне всякого сомнения, преимущество в людских резервах будет играть решающую роль, если не в непосредственном завоевании, то, по крайней мере, в колоссальном увеличении политического влияния. Одно лишь это обеспечит гигантскую экономическую мощь новой Объединенной Исламской Республике и даст ей возможность отрезать Западную Европу и Азию от источников энергии в тот момент, когда она пожелает.

Теперь о Туркменистане. Если гибель премьер-министра, как я подозреваю, не является случайностью, то мы увидим, что Иран стремится продвинуться и на север, может быть, поглотить Азербайджан, — его палец двигался по карте, — Узбекистан, Таджикистан, а также часть Казахстана. Это в три раза увеличит его население, добавит значительную территорию с огромными естественными ресурсами и далее, можно предположить, проложит путь к присоединению Афганистана и Пакистана. Таким образом, возникнет новая сверхдержава, протянувшаяся от Красного моря до Гиндукуша — нет, если говорить более конкретно, от Красного моря до Китая, и тогда на юге мы будем целиком граничить с враждебным нам государством.

Он поднял голову.

— Все это намного хуже, чем мы предполагали, Сергей Николаевич, — сдержанно заметил он. — Мы знаем, что китайцы мечтают захватить наши восточные территории. Это новое государство угрожает нашим южным месторождениям нефти в Закавказье — я не могу защитить эту границу. Господи, защита Родины от гитлеровских орд была детской шалостью по сравнению с этой задачей.

Головко сидел по другую сторону стола, покрытого картами. У него была серьезная причина для приглашения Бондаренко. Высшее военное руководство страны состояло из стариков, оставшихся от прошлого, но сейчас они вымирали и на их место приходило новое поколение военачальников, таких, как Бондаренко. Эти молодые генералы прошли боевое испытание неудачной войной в Афганистане и были достаточно опытными, чтобы знать, что такое война, — как ни странно, Бондаренко и такие же, как он, были на голову выше тех, кого им скоро предстоит заменить, — и в то же время достаточно молодыми, чтобы не тащить за собой идеологический багаж предыдущего поколения. Бондаренко не был пессимистом, скорее оптимистом, готовым учиться у Запада, где он провел больше месяца в различных армиях НАТО, перенимая у них все то, что возможно, — особенно у американцев. Но сейчас он смотрел на карту с тревожным выражением на лице.

— Сколько времени? — спросил генерал почти про себя. — Сколько времени им потребуется, чтобы создать это новое государство?

— Кто знает? — пожал плечами Головко. — Три года, в худшем случае два. Если нам повезет, то пять.

— Дайте мне пять лет и возможность перестроить военную мощь нашей страны, и мы сможем.., может быть.., впрочем, нет. — Бондаренко покачал головой. — Я ничего не могу гарантировать. Правительство не даст мне ни средств, ни ресурсов, которые требуются. Оно не в состоянии сделать это. У нас нет денег.

— И что тогда?

Генерал посмотрел прямо в глаза директору Службы внешней разведки.

— И тогда я предпочел бы стать начальником оперативного управления у другой стороны. На востоке нас защитят горы, и это хорошо, но в нашем распоряжении всего два железнодорожных пути, чтобы обеспечивать снабжение войск, а это намного хуже. В центре ситуация остается неясной — что, если они захватят весь Казахстан? — Он постучал пальцем по карте. — Посмотрите, как близко это от Москвы. А кто станет нашими союзниками? Может быть, Украина? Как относительно Турции? Или Сирии? Весь Ближний Восток будет вынужден искать пути примирения с новым режимом... Мы проиграем, товарищ директор. Можно пригрозить, что прибегнем к ядерному оружию, но это ничем нам не поможет. Китай в состоянии потерять пятьсот миллионов из своего населения и все равно будет сильнее нас в количественном отношении. Его экономика развивается, тогда как наша находится в состоянии застоя. Они могут позволить себе приобретать вооружение на Западе или, что еще выгоднее для них, покупать лицензии и производить его самим. Если мы прибегнем к ядерному оружию, то поставим себя в опасное положение как с тактической, так и со стратегической точки зрения. Кроме того, нельзя забывать и о политическом аспекте, но это я оставляю вам. В военном отношении мы уступаем по всем позициям. У противника будет превосходство в вооружении, личном составе и географическом положении. Поскольку они способны ограничить снабжение остального мира энергоносителями, наша надежда на помощь из-за рубежа ограничена — это даже если Запад вообще захочет нам помочь. То, что вы мне показали, потенциально ведет к уничтожению нашей страны. — Больше всего Головко беспокоило то, что это заявление было сделано спокойным и бесстрастным голосом. Бондаренко не был паникером. Он просто констатировал объективный факт.

— Как мы можем не допустить этого?

— Мы не можем позволить захвата южных республик, но, с другой стороны, каким образом сумеем удержать их? Взять под свой контроль Туркменистан? Начать борьбу с партизанским движением, которое там неизбежно возникнет? Наша армия неспособна вести такую войну, даже одну, а речь идет о военных действиях в нескольких республиках, правда? — Предшественник Бондаренко был снят со своего поста за неспособность Советской Армии — название и представление о ее силе никак не могли исчезнуть — одержать победу в Чечне. То, что должно было стать относительно простой операцией по наведению законного порядка на маленькой территории, продемонстрировало всему миру, что русская армия превратилась в бледную тень той могучей силы, которой она была всего несколько лет назад.

Оба знали, что Советский Союз исходил из принципа устрашения. Страх перед КГБ сдерживал народные выступления, а страх перед армией мог и должен был не допустить крупномасштабных политических мятежей. Но что произойдет теперь, когда страх исчез? Неудачная попытка победить в Афганистане, несмотря на самые жестокие меры, показала всему мусульманскому миру, что бояться нечего. А теперь Советский Союз распался, на его месте осталась всего лишь бледная тень бывшей сверхдержавы, и вот эта тень затмевается ярким солнцем, восходящим на юге. Головко видел это на лице генерала. У России не было военной мощи, в которой она нуждалась. Несмотря на громкие фразы, которыми его страна все еще была способна запугать Запад — там еще помнили Варшавский пакт и угрозу огромной Советской Армии, готовой перейти в наступление до самого Бискайского залива, — другие регионы мира лучше понимали создавшуюся ситуацию. Западная Европа и Америка по-прежнему помнили стальной кулак, который они видели, но так и не почувствовали. А вот те, кто почувствовали его, быстро поняли, что былая хватка ослабла. Но что еще важнее, они сразу осознали значение ослабленной хватки.

— Что вам потребуется?

— Время и деньги, а также политическая поддержка, необходимая для перестройки армии. Нужна помощь Запада. — Генерал продолжал смотреть на карту. Он чувствовал себя, словно потомок могущественной капиталистической семьи. Глава семьи умер, и он стал наследником огромного состояния, но тут же выяснилось, что патриарх разорился, оставив своему наследнику одни долги. Бондаренко вернулся из Америки в состоянии эйфории. Ему казалось, что он сумел заглянуть в будущее, увидеть способ решения проблем армии, узнал, как обезопасить свою страну с помощью создания профессиональной армии, состоящей из служащих в ней опытных солдат, отлично подготовленных и владеющих оружием, гордящихся своей службой, честью мундира, верных защитников и слуг свободной страны, напоминающих тех гордых ветеранов, которые служили в Красной Армии во времена марша на Берлин. Но на создание такой армии уйдут годы... Если Головко и Служба внешней разведки правы, то лучшее, на что можно надеяться, это попытаться собрать все силы страны в один кулак, как это произошло в 1941 году, отдать территорию, но выиграть время, как в том же 1941, и перейти в контрнаступление, подобно тому как сумела это сделать Россия в 1942 — 1943 годах. Генерал сказал себе, что никто не может заглянуть в будущее, люди не наделены этим даром. Пожалуй, это к лучшему, потому что прошлое, как известно всем, редко повторяется. России повезло в войне против фашистов. Нельзя полагаться на одно везение.

Надо рассчитывать на коварного и непредсказуемого противника. Есть и другие люди, которые тоже могут смотреть сейчас на карту, как и он, различать обстоятельства и препятствия, взвешивать соотношение сил и понимать, что решение проблемы находится на обратной стороне листа бумаги, в противоположном полушарии. Классическая формула ведения боевых действий заключалась в том, чтобы сначала нанести удар и ослабить сильного противника, затем сокрушить его слабого союзника и уж потом добить сильного противника в удобное для себя время. Бондаренко знал это, но ничего не мог предпринять. Его страна была слабым противником для исламского мира, и у нее было множество других проблем. Россия не могла рассчитывать на помощь друзей, потому что долгое время неустанно трудилась, создавая себе врагов.

* * *

Салех даже не помышлял о такой возможности. Он видел страдания других и даже причинял их сам, когда был одним из сотрудников службы безопасности своей страны, но не такие мучительные. Ему казалось, что теперь он расплачивается за каждое прегрешение, совершенное в течение жизни, только за все одновременно. Страшная боль непрерывно пронзала все его тело. Салех был сильным мужчиной, физически крепким и умел переносить боль. Но не такую. Сейчас страдала каждая его клетка, и когда он чуть поворачивался в надежде уменьшить нестерпимую боль, добивался лишь того, что боль перемещалась. Страдания были такими невыносимыми, что даже заглушили страх, который должен был сопровождать их.

Но страх не покидал врача. Иан Макгрегор был в защитном костюме хирурга с маской на лице и в перчатках. Только предельная сосредоточенность позволяла ему сдерживать дрожь в руках. Он только что с особой осторожностью, большей, чем при общении с пациентами, больными СПИДом, взял у больного пробу крови. Два санитара помогали ему при этом, удерживая руку Салеха. Макгрегору еще не приходилось иметь дело с геморрагической лихорадкой. Эта болезнь была для него всего лишь страницей учебника или статьей в медицинском журнале «Ланцет». Нечто интересное и отдаленно пугающее, вроде рака, вроде многих африканских заболеваний, но сейчас это происходило перед его глазами.

— Салех? — обратился к мужчине врач.

— ., да. — Едва слышное слово, похожее на стон.

— Как ты оказался здесь? Мне нужно знать это, чтобы помочь тебе.

Салех не колебался, не задумывался о соображениях безопасности или сохранения секретов. Он сделал паузу, чтобы вздохнуть и собраться с силами.

— Прилетел из Багдада, — наконец ответил он и добавил:

— На самолете...

— Тебе приходилось недавно бывать в Африке?

— Нет, никогда. — Пациент едва качнул головой в подтверждение своих слов. Глаза у него были закрыты. Он старался сохранять самообладание и почти справлялся с этим. — Первый раз в Африке.

— У тебя были недавно половые сношения? Скажем, последнюю неделю, — пояснил Макгрегор. Он понимал, что задает жестокий вопрос. Теоретически такой болезнью можно заразиться при сексуальном контакте — может быть, от местной проститутки? А вдруг в какой-нибудь другой больнице Хартума произошел аналогичный случай и его стараются замять..?

Салеху понадобилось несколько мгновений, чтобы понять вопрос. Он снова качнул головой.

— Нет, не было женщины, давно... — Макгрегор прочитал на его лице: и не будет теперь никогда.

— Ты не сдавал за последнее время кровь?

— Нет.

— У тебя были контакты с кем-нибудь, кто куда-то уезжал?

— Нет, только Багдад, только Багдад, я охранник у своего генерала, все время рядом с ним.

— Спасибо. Сейчас мы дадим тебе лекарство, чтобы снять боль. Сделаем переливание крови и попытаемся снизить температуру, обложив тебя льдом. Я скоро вернусь. — Пациент едва заметно кивнул, и врач вышел из палаты, бережно сжимая руками в перчатках пробирки с кровью. — Проклятье, — выдохнул Макгрегор.

Пока медсестры и санитары занимались пациентом, Макгрегор взялся за работу. Кровь одной из пробирок он разделил надвое и с величайшей осторожностью упаковал оба образца. Один образец он отправит в институт Пастера в Париж, а другой в Центр инфекционных заболеваний в Атланте. Оба образца будут посланы авиапочтой. Вторую пробирку Макгрегор передал своему старшему лаборанту, опытному и хорошо подготовленному суданцу, и сел за составление факса. Вероятный случай заболевания геморрагической лихорадкой, будет написано в тексте, он укажет также страну, город и больницу, но прежде... Он поднял трубку и позвонил в департамент здравоохранения Судана.

— Здесь? — недоуменно спросил сотрудник департамента. — В Хартуме? Вы уверены? Откуда приехал пациент?

— Уверен, — ответил Макгрегор. — По словам пациента, он приехал из Ирака.

— Из Ирака? Но как эта болезнь может попасть к нам оттуда? Вы провели анализ на соответствующие антитела? — резко бросил чиновник.

— Анализ проводится в данный момент, — сказал шотландец африканскому врачу.

— Сколько времени потребуется для анализа?

— Примерно час.

— Прежде чем уведомлять кого-нибудь, подождите моего приезда, — распорядился чиновник.

Это значило: хочу увидеть сам. Макгрегор закрыл глаза и до боли в руке сжал телефонную трубку. Этот мнимый врач был назначен правительством в департамент здравоохранения потому, что был сыном министра. Его единственным профессиональным достоинством было то, что, сидя обычно в своем комфортабельном кабинете, он не подвергал опасности живых пациентов. Макгрегор всеми силами старался сохранить самообладание. И так по всей Африке. Создавалось впечатление, что правительства африканских стран стремились прежде всего не скомпрометировать себя в глазах иностранных туристов. Но в Судан туристы не приезжали, и единственное, зачем сюда прибывали иностранцы, так это для проведения раскопок в поисках следов жизни первобытного человека на юге страны, недалеко от границы с Эфиопией. Ситуация была одинаковой на всем континенте. Департаменты здравоохранения отрицали все. Именно по этой причине СПИД так широко распространился в Центральной Африке. Они все отрицают и отрицают и будут отрицать до тех пор, пока не вымрет... Сколько? Десять процентов населения? Тридцать? Пятьдесят? Однако все боялись критиковать африканские правительства и засевших в них чиновников, опасаясь обвинений в расизме. Так что лучше молчать.., и пусть люди умирают.

— Доктор, — настоятельно произнес Макгрегор, — я уверен в поставленном диагнозе, и мой профессиональный долг...

— Он подождет, пока я не приеду к вам, — прозвучал небрежный ответ. Макгрегор знал, что это типичный ответ африканского чиновника и бороться с этим нет смысла. Все равно не одержишь верх. В конце концов правительство Судана в считанные минуты может лишить его визы, и кто тогда будет заботиться о пациентах?

— Хорошо, доктор. Прошу вас приехать поскорее.

— У меня есть кое-какие неотложные дела, а затем я приеду. — Это означало, что может пройти целый день, и даже не один. Оба понимали это. — Вы уже изолировали этого пациента?

— Мы приняли все меры предосторожности, — заверил его Макгрегор.

— Вы отличный врач, Иан. Я знаю, что могу положиться на вас. — Связь прервалась. Макгрегор едва успел положить трубку, как телефон зазвонил снова.

— Доктор, зайдите в палату двадцать четыре, — услышал он голос медсестры.

Макгрегор вошел в палату через три минуты. Там лежала Сохайла. Санитар выносил таз. Среди рвотных масс врач увидел кровь. Он знал, что девочка тоже приехала из Ирака. Господи, взмолился про себя Макгрегор.

* * *

— У вас нет оснований чего-либо опасаться.

Целью этих слов было успокоить присутствующих, хотя членам Революционного Совета хотелось бы большего. Иранские имамы говорили, наверно, правду, однако полковники и генералы, сидевшие вокруг стола, были капитанами и майорами во время войны с их страной, а никто не забывает врагов, с которыми воевал на поле боя.

— Нам нужно, чтобы вы взяли в свои руки командование армией Ирака, — продолжал старший из иранских священнослужителей. — В качестве награды за сотрудничество с нами вы сохраните свои звания и должности. Мы требуем лишь одного — чтобы вы дали на Коране клятву верности новому правительству. — Разумеется, этим все не ограничится. За ними будут постоянно следить. Офицеры знали это. Стоит совершить малейшую ошибку, как их ждет расстрел. Но выбора не было, разве что отказаться принести присягу, и тогда их расстреляют уже сегодня же вечером. Расстрел без суда не был чем-то необычным как в Ираке, так и в Иране, и являлся весьма действенным средством борьбы с диссидентами — настоящими или воображаемыми — в обеих странах.

Справедливость такого решения проблемы зависела от того, на какой стороне вы находитесь. Если вы стоите с винтовкой в руках, это быстрый, эффективный и окончательный способ решения проблемы в свою пользу. Оказавшись под дулами винтовок, вы испытываете внезапный ужас авиакатастрофы, и ваша душа успевает только с ужасом и отчаянием крикнуть: «НЕТ!», прежде чем тело упадет на землю. Вот только в этом случае у них был выбор. Немедленная смерть сейчас или возможная позже. Старшие офицеры, уцелевшие при чистке, украдкой переглянулись. Командование армией было не в их руках. Личный состав армии — солдаты — были на стороне народа или подчинялись своим ротным командирам. Первые были довольны тем, что впервые за почти десятилетие у них достаточно пищи. А ротные командиры испытывали удовлетворение от того, что перед их страной открывалось новое будущее. Ирак полностью порвал с прежним режимом. Он остался в прошлом, стал всего лишь кошмарным воспоминанием, и никто не хотел его возвращения. Полковники и генералы, сидевшие за столом, могли снова взять в руки командование вооруженными силами только с помощью своих прежних врагов, которые стояли у торца стола с безмятежными улыбками на лицах — еще бы, они победили и теперь держали в руках их жизни, будто разменную монету, — легко отданные и так же легко взятые обратно. Так что выбора по сути дела не было.

Номинальный председатель Революционного Совета кивнул в знак согласия, и тут же последовали утвердительные кивки остальных. С этого момента Ирак исчез как независимая страна, канул в прошлое.

Теперь оставалось всего лишь сделать несколько телефонных звонков.

* * *

Единственное, что их удивило, — почему этого не произошло раньше. На сей раз аналитики опередили станции радиоперехвата «След бури» и «Пальма». Телевизионные камеры были уже установлены, как станет ясно позднее, но в первую очередь — действия, что и зарегистрировали спутниковые фотографии.

Первыми пересекли границу моторизованные части. Иранцы мчались по нескольким шоссе при полном радиомолчании. Однако в этом регионе мира был день, и высоко в космосе пролетали два разведывательных спутника КН-11, передававшие изображение на приемные станции через спутники связи. Ближайшая к Вашингтону находилась в Форт-Бельвуаре.

— Слушаю, — сказал Райан, поднося к уху телефонную трубку.

— Это Бен Гудли, господин президент. Началось. Иранские войска пересекли границу и входят в Ирак, не встречая никакого сопротивления.

— Уже последовало официальное объявление?

— Пока нет. Похоже, они сначала хотят утвердиться там. Джек посмотрел на настольные часы.

— О'кей, рассмотрим ситуацию на утреннем брифинге. — Нет смысла нарушать сон. У него есть люди, которые будут работать всю ночь, следить за развитием событий, напомнил себе Райан. В конце концов, совсем недавно он сам занимался этим.

— Слушаюсь, сэр.

Райан положил трубку и сумел снова заснуть. Это был один из президентских талантов, которым он уже почти овладел. Может быть, подумал Джек, погружаясь в сон, может быть, ему удастся научиться играть в гольф во время кризисных ситуаций.., вот было бы...

* * *

Как и следовало ожидать, им оказался один из педерастов. Он ухаживал за преступником, приговоренным к смертной казни за убийство, и делал это должным образом, бережно и тщательно. Судя по видеопленке, это ускорило процесс передачи вируса.

Моуди проявил предусмотрительность и распорядился, чтобы медики внимательно следили за новыми «санитарами». Последние принимали обычные меры предосторожности, надевали перчатки, тщательно мылись, поддерживали чистоту в палате и вытирали все, что попадало на пол. Эта последняя задача все более усложнялась прогрессирующей болезнью первой группы подопытных. Их стоны доносились из динамика достаточно громко, чтобы он мог понять, какие муки претерпевают страдальцы, тем более что их лишили болеутоляющих средств, нарушив мусульманские традиции милосердия, чего Моуди не принял во внимание. Вторая группа подопытных делала то, что им приказали, но их лишили масок, в чем и заключалась цель опыта.

Педераст был молодым человеком, чуть старше двадцати, и он относился к пациенту, порученному его заботам, с поразительной чуткостью. Не имело значения, делал он это из сострадания к мукам убийцы или потому, что хотел продемонстрировать, что и сам достоин милосердия. Моуди навел на него камеру и увеличил изображение. Его кожа была сухой и воспаленной, движения медленными, словно причиняли ему боль. Врач поднял трубку. Через минуту на экране появился один из армейских медиков. Он о чем-то поговорил с педерастом и, прежде чем вышел из палаты и снял трубку телефона в коридоре, сунул ему в ухо термометр.

— У субъекта номер восемь температура тридцать девять и две. Жалуется на усталость и боль в конечностях. Глаза у него красные и опухшие, — деловито доложил медик. Можно было не сомневаться, что армейские медики не проявят такого же сочувствия к подопытным, какое они проявляли к сестре Жанне-Батисте. Несмотря на то что она принадлежала к неверным, монахиня была, по крайней мере, добродетельной женщиной, чего уж никак нельзя было сказать о мужчинах в палате. Это для всех упрощало ситуацию.

— Спасибо.

Итак, его предположение подтвердилось, подумал Моуди. Вирусы штамма Маинги действительно могли переноситься по воздуху. Теперь всего лишь оставалось убедиться, сохранялась ли у них прежняя вирулентность и умрет ли от лихорадки Эбола новый субъект. Когда у половины второй группы появятся аналогичные симптомы, подопытных переведут в отдельную палату по другую сторону коридора, а подопытным первой группы введут смертельную дозу наркотиков, и с ними будет покончено. Все они уже умирали.

Моуди знал, что директор будет доволен. Заключительный этап эксперимента оказался таким же успешным, как и предыдущие. Теперь они не сомневались, что у них в руках оружие столь ужасной силы, какой еще никогда не располагал человек. Разве это не великолепно, сказал себе врач.

* * *

Обратный рейс всегда проще для организма. «Артист» прошел через металлодетектор, остановился, подождал, пока вокруг него не провели магическим жезлом, и, как всегда, продемонстрировал смущение из-за своей золотой ручки «Кросс» в кармане пиджака. Затем он прошел в зал ожидания первого класса, даже не оглянувшись назад. Если полицейские следят за ним, они остановят его сейчас. Но за ним никто не следил, и его не остановили. Его кожаный блокнот находился в ручной клади, однако «Артист» решил пока подождать. Скоро объявили посадку, он прошел по длинному коридору к «Боингу-747» и сразу нашел свое кресло в переднем салоне. Авиалайнер оказался полупустым, что было очень удобным. Как только самолет оторвался от земли, «Артист» достал из кейса блокнот и принялся записывать все, что до сих пор не хотел заносить на бумагу. Как и обычно, фотографическая память не подвела его, и он работал не прерываясь целых три часа, пока где-то над серединой Атлантики не почувствовал, что нужно поспать. Он справедливо подозревал, что сон не будет лишним.

Глава 29 Заключительный суд

Келти знал, что это могло стать его последней попыткой попасть в цель, — он снова вспомнил метафору, связанную с огнестрельным оружием. Тем не менее ирония этого не пришла ему в голову. Келти предстояло предпринять сегодня более важные шаги. Накануне он пригласил на пресс-конференцию тех сотрудников средств массовой информации, которые еще оставались ему верны, на кого он мог положиться. Остальные, если и не покинули его, то по меньшей мере не проявляли должного энтузиазма, не будучи уверенными в его победе. И все же на двухчасовую пресс-конференцию, начавшуюся в полночь, собралось немало репортеров, заинтригованных несколькими упомянутыми им ключевыми словами и фразами. После этого ему оставалось только потребовать от них соблюдения правил. Все сказанное им должно быть использовано всего лишь как информация, его слова нельзя цитировать. Разумеется, репортеры согласились.

— Возникла весьма тревожная ситуация. ФБР подвергло весь седьмой этаж Госдепартамента, все руководство, проверке на детекторе лжи, — сказал Келти. До репортеров доходили кое-какие слухи, но они не могли найти никого, кто мог бы подтвердить их. Слова Келти стали таким подтверждением. — Но еще больше меня беспокоит то, какую политику начало проводить новое правительство. Бретано настаивает на укреплении обороны — и это человек, который является ставленником военно-промышленного комплекса. По его словам, необходимо устранить всю проверку системы поставок, избавиться от контроля Конгресса над разработкой новых видов вооружения. А посмотрите, к чему стремится Джордж Уинстон? Он хочет нарушить налоговое законодательство, сделать его более регрессивным, упразднить налоги с доходов от капиталовложений. Почему? Да потому, что он намеревается переложить весь груз налогов на плечи трудящихся и среднего класса, предоставить полную свободу богачам.

Я никогда не считал Райана профессионалом, не думал, что он достаточно компетентен, чтобы занимать пост президента, но, должен признаться, такого я не ожидал. Он реакционер, крайний консерватор — просто не знаю, как еще его назвать.

— Вы уверены относительно того, что происходит в Госдепе? — спросил корреспондент «Нью-Йорк тайме».

— Абсолютно, на все сто процентов, — кивнул Келти. — Вы хотите сказать, что не знаете об этом? Послушайте, парни, как же вы исполняете свою работу? — спросил он усталым голосом. — В разгар кризиса на Среднем Востоке Райан послал агентов ФБР в Госдеп, чтобы мешать деятельности наших лучших экспертов, пытаясь обвинить их в краже письма, которого никогда не существовало.

— А теперь, — вмешался руководитель администрации бывшего вице-президента, делая вид, будто случайно говорит больше, чем следовало, — «Вашингтон пост» готовится опубликовать серию статей, в которых превозносят Райана.

— Одну минуту, — выпрямился репортер из «Вашингтон пост», — этим занимается Боб Хольцман. Я уже сказал своему редактору, что считаю такую публикацию ошибочной.

— Кто является источником его информации? — спросил Келти.

— Не имею ни малейшего представления. Боб никогда не раскрывает свои источники. Вы знаете это.

— Так вот, что собирается сделать с ЦРУ Райан? Он хочет в три раза увеличить штаты оперативного управления — оно укомплектовано нелегальными агентами и шпионами. Только это и нужно нашей стране, верно? Так чем занимается Райан? — задал риторический вопрос Келти. — Укрепляет оборону. Переделывает налоговое законодательство в угоду «жирным котам». И возвращает ЦРУ к временам холодной войны. Мы снова окажемся в пятидесятых годах. Возникает вопрос — зачем ему это нужно? — потребовал ответа Келти. — Почему он делает все это? О чем думает? Неужели я единственный человек в городе, которого интересует ответ на этот вопрос? Когда вы начнете выполнять свои обязанности? Он пытается запугать Конгресс и делает это вполне успешно. А где средства массовой информации? Кто возьмется защищать интересы общества?

— Что ты хочешь этим сказать, Эд? — спросил корреспондент «Нью-Йорк тайме».

Келти выразил свое разочарование жестом, который сделал бы честь талантливому актеру.

— Я стою у края свой политической могилы и не стремлюсь к личной выгоде, но не могу бессильно наблюдать за тем, как наша страна катится в пропасть. Я не могу допустить, чтобы Райан и его закадычные друзья сосредоточили правительственную власть в руках всего нескольких человек, получили возможность шпионить за нами, перестроили налоговый кодекс таким образом, чтобы еще больше обогатить и без того богатых людей, которые не платят свою справедливую долю налогов, передать еще больше заказов оборонной промышленности — а что последует дальше? Отмена гражданских свобод? Каждый день он посылает свою жену на работу на военном вертолете, а вы даже не обратили внимания на это. У нас укрепляется имперское президентство, о котором не мог мечтать Линдон Джонсон, причем без Конгресса, способного предпринять что-то. Вы знаете, кто у нас в Белом доме? — Келти сделал паузу, чтобы привлечь внимание присутствующих. — Король Джек Первый, вот кто! Пора предпринять что-то. Почему вы не хотите заняться этим?

— Что вам известно о серии статей Хольцмана? — спросил репортер из «Бостон глоб».

— В ЦРУ Райан вел себя как авантюрист. Он убивал людей.

— Да это просто гребаный Бонд, — вставил глава администрации Келти в нужный момент.

Корреспондент «Вашингтон пост» решил защитить свое издание.

— Хольцман ничего не говорил об этом, — возразил он. — Если вы имеете в виду тот случай, когда террористы напали...

— Нет, я имею в виду совершенно другое. Хольцман собирается написать о том, что случилось с Райаном в Москве. Между прочим, это спланировал вовсе не он, а судья Мур, который был тогда директором ЦРУ. Райан был всего лишь исполнителем. Впрочем, и это достаточно плохо. Разработанный в ЦРУ план представлял собой вмешательство во внутренние дела прежнего Советского Союза, и никому не пришло в голову, что это, может быть, не самая лучшая идея — я хочу сказать, мы ведь мешали работе правительства страны, у которой было десять тысяч боеголовок, нацеленных на нас. Вы понимаете, ребята, это ведь повод для начала военных действий, верно? А зачем? Чтобы спасти главного советского бандита — председателя КГБ — от чистки, вызванной тем, что он, преступив свои полномочия, хотел захватить власть в Советском Союзе, и все ради того, чтобы раскрыть советскую шпионскую сеть, действующую внутри ЦРУ. Готов побиться об заклад, что Райан не рассказал об этом Хольцману, как вы думаете?

— Я не знаком с текстом статьи, — признался репортер из «Вашингтон пост». — До меня всего лишь доходили слухи.

Это признание едва не вызвало улыбку у Келти. Подумать только, его источники внутри редакции осведомлены лучше, чем ведущий политический корреспондент газеты.

— О'кей, вы утверждаете, что Райан убивал людей, как какой-нибудь Джеймс Бонд, — с раздражением произнес он. — Есть доказательства?

— Четыре года назад, помните, в результате взрыва бомб в Колумбии погибли члены Медельинского картеля? — Келти подождал кивка репортера. — Это была операция, спланированная и проведенная ЦРУ. Райан побывал в Колумбии — его действия тоже граничили с военными. Это уже два случая, о которых мне известно.

Келти с удовлетворением подумал о том, как искусно Райан готовил собственное падение. «Синий план» уже поднимал волну недовольства в разведывательном управлении ЦРУ, где перед многими высокопоставленными чиновниками встала угроза увольнения на пенсию или сокращения их бюрократических полномочий, а им так нравилось расхаживать по коридорам власти. Они искренне считали, что их деятельность играет жизненно важную роль в деле безопасности страны и вдобавок к этому им ведь нужно чем-то заниматься, не правда ли? Более того, в свое время Райан задел чувства многих бюрократов в Лэнгли, и теперь они готовы были расплатиться с ним. Даже лучше, что он занимает сейчас более высокое положение, чем раньше, потому что источники всего лишь беседовали с бывшим вице-президентом Соединенных Штатов, может быть, даже с истинным президентом, убеждали они себя, а не со средствами массовой информации, что было бы противозаконно. А так они только ведут вполне оправданное обсуждение вопросов, играющих жизненно важную роль для национальной политики страны.

— Насколько вы уверены в этом? — спросил корреспондент «Бостон глоб».

— В моем распоряжении имеются даты. Помните, когда умер адмирал Джеймс Грир? Он был близким другом и учителем Райана, наверно, спланировал операцию, находясь на смертном одре. Райан не принимал участия в его похоронах. В тот момент он находился в Колумбии. Это факт, и вы можете проверить его, — уверенно заметил Келти. — Вероятно, по этой причине Джеймс Каттер и покончил с собой...

— Мне казалось, что это был несчастный случай, — сказал корреспондент «Нью-Йорк тайме». — Он отправился на утреннюю пробежку и...

— ., и по чистой случайности попал под колеса рейсового автобуса? Послушайте, я не утверждаю, что Каттера убили. Я всего лишь говорю, что он оказался замешанным в проводимую Райаном незаконную операцию и не хотел нести ответственность за нее. Это позволило Джеку Райану замести следы. Знаете, — произнес Келти, — мне кажется, что я недооценил Райана. Он самый ловкий и скользкий деятель со времен Аллена Даллеса[155], а может, и Билла Донована[156], но время таких деятелей прошло. Нам не нужно ЦРУ с утроенным количеством шпионов. Увеличивать расходы на оборону бессмысленно. Нам не нужно переделывать налоговое законодательство, чтобы защищать миллионеров — друзей Райана. И уж точно нам не нужен президент, который считает, что пятидесятые годы были такими восхитительными. Он делает шаги, ведущие нашу страну к катастрофе. Я не знаю, — еще один беспомощный жест, — может быть, мне придется заняться всем этим в одиночку. Я.., я знаю, что рискую своей репутацией, выступая таким образом, что меня могут забросать грязью историки.., но, черт побери, после того как я принес клятву верности Конституции нашей страны в первый раз, — продолжал он, словно думая вслух, — когда я впервые стал членом палаты представителей.., затем был выбран сенатором.., и когда Роджер попросил меня стать вице-президентом... Понимаете, такие вещи не забываются.., может быть, я не подхожу для такой должности... Да, я совершил немало ошибок в жизни, изменял жене, несколько лет слишком много пил. Американский народ заслуживает, возможно, кого-то лучше меня.., но сейчас я единственный, кто имеет право быть президентом, и я не могу.., да, не могу нарушить веру людей, которые выбирали меня, независимо от того, чего это будет мне стоить. Райан не является президентом Соединенных Штатов. Он знает это. Иначе почему он пытается все так быстро изменить? Почему он старается принудить ко лжи высокопоставленных сотрудников Госдепартамента? Почему он затеял игру с правом на аборты? Зачем стремится изменить налоговое законодательство с помощью этого плутократа Уинстона? Он пытается заручиться поддержкой определенных слоев общества. Райан намеревается продолжать запугивать Конгресс до тех пор, пока «жирные коты» не добьются его избрания королем или кем-то вроде этого.

— Я не согласен, Эд, — отозвался репортер «Бостон глоб» после секундного размышления. — Политика, проводимая Райаном, действительно крайне правая, но его выступления кажутся мне чертовски искренними.

— Какое первое правило в политике? — со смешком спросил корреспондент «Нью-Йорк тайме». — Знаете, если эти сведения о России и Колумбии соответствуют действительности... Ну и ну! Это повторение пятидесятых годов, когда мы таким образом вмешивались в действия зарубежных правительств. Сейчас мы не должны заниматься этим, и уж в любом случае не на таком уровне.

— Я ничего вам не говорил, и вы не должны упоминать источник информации в Лэнгли, — предостерег репортеров Келти, и глава его администрации раздал им кассеты. — Но здесь содержится достаточно поддающихся проверке фактов, подтверждающих все, о чем мы сегодня говорили.

— Потребуется пара дней, — сказал корреспондент «Сан-Франциско экзаминер», принимая кассету и оглядывая своих коллег. Гонка уже началась. Каждый репортер, находившийся здесь, захочет первым сообщить эту новость. Все начнется с того, что они прослушают магнитофонные записи уже в автомобилях по пути домой и тот, кому ехать ближе всего, получит преимущество.

— Джентльмены, я могу только сказать, что это важный материал и вам придется исходить из требований своей профессиональной этики. Я не принимаю решений, — сказал Келти. — Мои откровения продиктованы интересами страны, и это означает, что вы тоже должны исходить из этого.

— Мы так и сделаем, — пообещал корреспондент «Нью-Йорк тайме». Он посмотрел на часы. Почти три утра. Придется работать весь день, чтобы успеть сдать материал до десяти вечера. За это время ему следует все проверить, затем перепроверить, и на совещании в кабинете заместителя редактора добиться, чтобы материал шел на первой полосе. У газет на Западном побережье преимущество — еще три часа благодаря расположению часовых поясов, но он знал, как опередить их. Журналисты ставили чашки на стол, вставали, пряча свои миниатюрные диктофоны. Почти каждый, сжимая в левой руке полученную кассету, шарил правой в кармане в поисках ключей от машины.

— Рассказывай, Бен, — распорядился Райан всего через четыре часа после их телефонного разговора.

— По-прежнему ничего по местному телевидению, но нам удалось перехватить микроволновую передачу, предназначенную для трансляции в более позднее время. — Гудли подождал, пока Райан займет место за столом. — Мы не показываем ее вам из-за слишком плохого качества, но звуковая дорожка достаточно отчетлива. Короче говоря, они потратили весь день на то, чтобы укрепить свои позиции во властных структурах. Завтра последует заявление. Это стало уже, наверно, известно в стране, а официальное заявление предназначено для остального мира.

— Ловко придумано, — заметил президент.

— Действительно, — согласился Гудли. — И еще неожиданная новость. Премьер-министр Туркменистана отбросил копыта, как предполагается, в автокатастрофе. Головко позвонил мне сразу после пяти утра и сообщил об этом. В настоящее время его не назовешь особенно счастливым. По его мнению, Ирак и Туркменистан являются частью общего плана...

— У нас есть независимые доказательства? — спросил Райан, завязывая галстук, и тут же понял, насколько глуп этот вопрос.

— Шутите, босс? У нас нет ничего, в данном случае нет даже спутниковых фотографий.

Джек опустил взгляд на поверхность стола и задумался.

— Знаешь, когда все время говорят, насколько могущественным является ЦРУ...

— Вы, наверно, забыли, босс? Я ведь работаю здесь. Слава Богу, что есть Си-эн-эн. Да, я знаю. Но есть и хорошие новости. По крайней мере, русские передают нам часть информации, которую они получают.

— Они испуганы, — заметил президент.

— Очень испуганы, — согласился Гудли.

— О'кей, мы знаем, что Иран присоединяет к себе Ирак, что в Туркменистане убит глава государства. И каков вывод? — спросил Райан.

— Тут я не стану спорить с Головко. Несомненно, у него есть там агентурная сеть, и похоже, он в таком же положении, как и мы. Ему остается только наблюдать и беспокоиться, но он не может предпринятьникаких реальных действий. Возможно, это совпадение, но разведчики не должны верить в них. И уж Сергей Николаевич наверняка не верит. По его мнению, это единый план. Я считаю, что этого никак нельзя исключать. Собираюсь поговорить об этом с Васко. То, что там происходит, начинает выглядеть пугающе. Сегодня мы услышим реакцию правительства Саудовской Аравии. — А затем к нам обратится за советом Израиль, не сомневался Райан.

— Теперь Китай, — перешел к следующему вопросу президент. Может быть, ситуация в другой части полушария будет менее мрачной. Но он ошибся.

— Китайский военно-морской флот проводит крупномасштабные учения. В них принимают участие надводные и подводные боевые корабли. Пока ВВС остались в стороне, но, судя по фотографиям со спутников, на базах истребителей идет подготовка...

— Одну минуту...

— Да, сэр. Если это плановые учения, то почему они не были к ним готовы? В половине девятого у меня состоится разговор с Пентагоном. Наш посол беседовал с представителем министерства иностранных дел. Тот сообщил, что не следует придавать этому значения, министерство даже не поставили в известность, обычные рутинные учения.

— Чепуха.

— Может быть. Тайвань по-прежнему пытается спустить все на тормозах, но сегодня они собираются выслать в море свои корабли — по местному времени там уже наступает вечер. Наши корабли направляются к району учений. Тайваньское правительство оказывает нам всяческое содействие, их офицеры сотрудничают с нашими наблюдателями на станциях перехвата. Скоро нам зададут вопрос, как мы поступим, если случится ситуация "А" или "Б". Нужно подумать об этом. Пентагон считает, что у китайцев недостаточно сил, чтобы произвести высадку на острове, точно также, как в 1996 году. Да и ВВС Китайской республики на Тайване сейчас сильнее, чем раньше. Так что я не думаю, что будут предприняты сколько-нибудь решительные действия. Может быть, это действительно всего лишь учения. А может быть, они хотят увидеть нашу — то есть вашу — реакцию.

— Каково мнение Адлера?

— Он советует не обращать на это внимания. Мне кажется, что он прав. Тайвань сохраняет спокойствие. Думаю, нам нужно последовать их примеру. Мы перебрасываем туда корабли, особенно подводные лодки, но делаем это скрытно. Похоже, что главнокомандующий Тихоокеанским флотом принимает необходимые меры. Дадим ему возможность наблюдать за развитием событий?

— Через министра обороны, — кивнул Райан. — А какова реакция Европы?

— Там все тихо и спокойно, так же и в нашем полушарии, и в Африке тоже. Знаете, если китайцы всего лишь ведут себя вызывающе — как это им свойственно, — то единственной тревожной проблемой остается Персидский залив, а ведь мы уже были там и продемонстрировали нашу силу, сэр. Мы сообщили правительству Саудовской Аравии, что поддержим их в случае необходимости. Это скоро станет известно и другой стороне, и тогда они остановятся и задумаются, прежде чем строить планы о дальнейшем продвижении на юг. Мне не нравится создание Объединенной Исламской Республики, но я считаю, что мы сумеем справиться с ними. Ситуация в самом Иране далека от стабильной; его население требует большей свободы, и когда они почувствуют ее вкус, страна изменится. Думаю, нужно потерпеть.

Райан улыбнулся и налил себе чашку кофе без кофеина.

— Вы становитесь очень уверенным, доктор Гудли.

— Раз мне платят за то, что я думаю, так почему бы не сказать вам, что происходит у меня между ушами, сэр?

— О'кей, принимайтесь за работу и держите меня в курсе событий. Сегодня мне придется подумать о том, как заново создать Верховный суд. — Райан пил кофе и ждал появления Арни. Оказывается, работа президента не такая уж и трудная, а? Особенно, если у тебя хорошая команда.

* * *

— А теперь речь пойдет о методах вербовки, — произнес Кларк, обращаясь к новым слушателям, которые не сводили с него глаз. Джон мельком увидел усмешку Динга, который сидел в заднем ряду аудитории, и поежился. Учебный фильм, который они только что посмотрели, касался шести важных дел. Существовало всего пять его экземпляров, и этот уже перематывался, чтобы охранник мог отнести фильм обратно в сейф. Кларк сам принимал участие в двух разработках. Одного из агентов расстреляли в подвале дома номер два на площади Дзержинского, после того как его выдал «крот» КГБ, скрывавшийся в кадрах Центрального разведывательного управления, у другого сейчас небольшая ферма среди берез на севере штата Нью-Гемпшир. Не иначе он мечтает о возвращении домой, но Россия по-прежнему оставалась Россией, и отрицательное отношение к государственным преступникам, свойственное русским традициям, не было изобретением предыдущего режима. Такие люди навеки становились изгоями... Кларк перевернул страницу и продолжил, заглядывая в сделанные им записи.

— Вам нужно искать людей, в жизни которых возникли трудности. Вы будете проявлять сочувствие к людям с такими проблемами. Те, с кем вам придется работать, не идеальны. Все они чем-то недовольны. Некоторые придут к вам. Совсем не обязательно, чтобы они вам нравились, но вам придется проявлять лояльность по отношению к ним.

Что я имею в виду под понятием «вербовка»? Каждый из вас уже занимался этим, хотя бы раз или два, верно? Больше слушайте, чем говорите. Кивайте. Соглашайтесь с ними. Да, конечно, вы умнее своего босса, мне знакома эта ситуация, в нашем правительстве тоже встречаются такие же идиоты. У меня самого однажды был такой босс. Трудно быть честным человеком при таком правительстве, не правда ли? Честь действительно имеет важное значение.

Как только будет произнесено о чести, это уже хорошо, можете не сомневаться, что им нужны от вас деньги, — продолжал Кларк. — Они никогда не надеются получить столько, сколько запрашивают. У нас есть статья в бюджете управления, позволяющая платить им, сколько они захотят, но самое главное заключается в том, чтобы посадить их на крючок. Стоит им утратить свою девственность, ребята, и она уже никогда к ним не вернется.

Ваши агенты, люди, которых вы завербуете, быстро привыкнут к тому, чем занимаются, и уже не смогут порвать с этой привычкой. Быть шпионом становится для них источником радости. Даже те завербованные, которые идеологически чисты, время от времени будут потирать руки от удовольствия, потому что знают то, что больше никому неизвестно.

У каждого из них будет какой-то изъян в характере. Часто худшими оказываются те, кто согласились работать из идеологических соображений. Их охватывает чувство вины. Они начинают пить. Бывает даже, что они исповедуются у своих священников, — у меня были такие случаи. Некоторые из них нарушают правила конспирации и потом приходят к выводу, что им все дозволено. Такие люди начнут стремиться затащить в постель любую женщину, с которой их сведет судьба, а также станут рисковать — в этом для них особая прелесть.

Общение с агентами — сложное искусство. Вы станете для них отцом, матерью, священником и учителем. Вам придется успокаивать их. Нужно убедить агента быть хорошим семьянином и проявлять максимальную бдительность, особенно это относится к тем, кого вы завербовали по чисто идеологическим причинам. Их поведение будет зависеть от множества обстоятельств, но самое главное — они увлекаются, стремятся делать все больше и больше. Многие агенты в глубине души склонны к самоуничтожению, страдают жаждой смерти. Они могут превратиться в борцов за справедливость, кем-то вроде крестоносцев. Мало кто из таких борцов умирает естественной смертью.

Самыми надежными агентами являются те, кто работают за деньги. Они не будут рисковать и в конце концов захотят выйти из игры, чтобы жить спокойной жизнью в Голливуде и спать с актрисульками или что-то вроде того. Самое большое достоинство агентов, работающих за деньги, в том, что они хотят жить как можно дольше, чтобы получить возможность потратить их. К тому же, если вам нужно провести какую-нибудь срочную операцию, связанную с опасностью, на агента, работающего за деньги, вы всегда можете положиться — только будьте готовы на следующий день вывезти его за рубеж. Рано или поздно каждый из них решает, что поработал достаточно и потребует убежища.

Почему я говорю вам все это? А потому, что в нашем деле не существует твердо установленных правил. Пользуйтесь своей интуицией. Вам нужно понять этих людей, узнать, что движет ими, во что они верят — или не верят, о чем думают. Независимо от того, нравятся они вам или нет, вы обязаны сочувствовать им и заботиться о них. Сразу хочу предупредить вас — к большинству своих агентов вы не будете испытывать теплых чувств, — пообещал Кларк. — Вы видели фильм. Каждое слово в нем правдиво. Три агента погибли. В одном случае погиб офицер ЦРУ, который руководил действиями своего агента. Запомните это.

А теперь перерыв. После него мистер Ревелл проведет с вами следующее занятие. — Кларк собрал свои записи и направился к заднему ряду. Тем временем ученики в молчании обдумывали услышанное.

— Что же, мистер К., значит, вербовка не нарушает моральных принципов? — спросил Динг, глядя на Кларка невинным взглядом.

— Только если тебе за это платят, Доминго.

Теперь заболели все члены второй группы. Они заболели почти одновременно, словно время их жизни было отмерено по часам. Не прошло и половины суток, как все начали жаловаться на высокую температуру и боль в суставах — симптомы заболевания гриппом. Моуди видел, что некоторые знали, или, несомненно, подозревали, что с ними происходит. Кое-кто по-прежнему еще помогал больным из первой группы, к которым был приставлен. Остальные обращались за помощью к армейским медикам или просто сидели на полу, ничего не делая, ощущая, как болезнь все сильнее завладевает ими, и догадываясь, что скоро превратятся в тех, за кем раньше ухаживали. И здесь условия их прошлого тюремного заключения были против них. Управлять поведением голодных и слабых легче, чем действиями здоровых и сытых.

Состояние подопытных первой группы ухудшалось с расчетной быстротой. Испытываемые ими муки достигли такой степени, что они перестали шевелиться — даже малейшее движение делало боль еще более нестерпимой. Один из больных был на пороге смерти, и Моуди подумал, что, возможно, как и в случае с Бенедиктом Мкузой, сердце его оказалось особенно уязвимо для штамма Маинги, не поражает ли этот подтип лихорадки Эбола в первую очередь сердечную ткань, о чем раньше никто не подумал. Это представляло абстрактный интерес, а он с этим заболеванием уже зашел слишком далеко за пределы абстракций.

— Нет смысла продолжать эту фазу эксперимента, Моуди, — заметил директор. Стоя рядом с молодым врачом, он смотрел на телевизионные мониторы. — Приступаем к следующему этапу.

— Как скажете. — Доктор Моуди поднял трубку телефона и дал короткие указания.

Понадобилось пятнадцать минут, чтобы начать действовать, и затем армейские медики появились на экране. Они вывели из палаты всех членов второй подопытной группы, провели их по коридору и поместили в соседней большой палате. Каждого подопытного субъекта уложили на отдельную койку и всем дали лекарство, от которого они уже через несколько минут заснули. Затем медики вернулись в первую палату. Здесь половина пациентов спали, а остальные находились в состоянии ступора, не замечая ничего вокруг. Их умертвили первыми, введя в вену — у кого они еще сохранились — сильнодействующий синтетический наркотик «дилаудид». На это потребовалось всего несколько минут, что явилось, по сути дела, актом милосердия. Тела погрузили на тележки и отвезли к газовой печи. Так же поступили с матрасами и постельным бельем. В палате остались лишь металлические каркасы коек, которые вместе со стенами обработали едкими химикалиями. Далее палату закроют на несколько дней, затем снова подвергнут тщательной дезинфекции. Теперь все внимание обслуживающего персонала сосредоточилось на второй группе — девяти преступниках, приговоренных к смертной казни, которые доказали, что лихорадка Эбола штамма Маинги может передаваться по воздуху.

* * *

Чиновник прибыл только через сутки. Несомненно, его задержала груда срочных бумаг на столе, подумал Макгрегор, затем обильный ужин и ночь, проведенная с женщиной, в компенсацию за тяжкий труд в департаменте здравоохранения. К тому же за всеми этими заботами, подозревал шотландец, до груды срочных бумаг чиновник так и не успел добраться.

По крайней мере, он был знаком с мерами предосторожности. Африканский врач едва вошел в палату — ему пришлось сделать короткий шажок, чтобы за ним могла закрыться дверь, — но с этого места уже не сдвинулся. Стоя у входа, он наклонил голову и прищурился, чтобы лучше видеть пациента с расстояния в два метра. Свет в комнате был тусклым, чтобы не причинять боли глазам Салеха. Несмотря на слабое освещение, было заметно, как изменился цвет его кожи. На стойке рядом с кроватью висели бутыли, из которых в тело пациента вводилась кровь группы О и раствор морфия, что делало ситуацию достаточно ясной. Чиновник дрожащими руками в перчатках взял со спинки кровати карту.

— Проведен анализ на антитела? — спросил он, стараясь не обнаруживать страха.

— Результаты оказались положительными, — ответил Макгрегор.

Когда несколько лет назад в Заире случилась вспышка лихорадки Эбола, то новость о первой документированной эпидемии — никто не знал, как давно она проникла в страну, сколько деревень вымерло от лихорадки, — распространилась по соседней больнице с пугающей быстротой, настолько быстро, что медицинский персонал мигом бросил ее и в панике скрылся. Это, по крайней мере, сыграло положительную роль и помогло остановить распространение болезни гораздо лучше, чем лечение пациентов, — они так и поумирали без ухода и помощи, но никто не заразился. Теперь африканские медики были знакомы с мерами предосторожности. Все носили маски и перчатки, и процедуры дезинфекции проводились с безжалостной пунктуальностью. Несмотря на то что медицинский персонал больниц в Африке был обычно укомплектован невнимательными и небрежными людьми, этот урок они постигли раз и навсегда. Теперь к ним вернулось чувство уверенности, и они, подобно медицинскому персоналу во всем мире, старались как можно лучше ухаживать за больными.

Впрочем, этому пациенту хороший уход уже ничем не мог помочь. Медицинская карта красноречиво говорила об этом.

— Из Ирака? — спросил чиновник.

— Так он сказал мне, — кивнул доктор Макгрегор.

— Мне нужно проконсультироваться с руководством.

— Доктор, я должен сообщить об этом, — настаивал Макгрегор. — Не исключено, что это начало эпидемии и...

— Нет. — Чиновник отрицательно покачал головой. — Только после того, как у нас будет больше информации. Прежде чем мы пошлем доклад о случившемся — если это понадобится, — необходимо собрать как можно больше достоверных сведений, чтобы можно было принять соответствующие меры.

— Но...

— Ответственность за это возложена на меня, и мой долг заключается в том, чтобы должным образом выполнить все необходимые формальности. — Он сделал жест в сторону пациента. Теперь, когда он снова овладел ситуацией, его руки больше не дрожали. — У него есть семья? Кто может дать нам более подробные сведения о нем?

— Я не знаю.

— Тогда я сам займусь этим, — заявил чиновник. — Распорядитесь снять копии со всех документов и немедленно пришлите их ко мне. — Отдав этот строгий приказ, он почувствовал удовлетворение от того, что выполнил не только свой профессиональный долг, но и долг перед страной.

Макгрегор униженно кивнул. В такие моменты он ненавидел Африку. Его соотечественники работали здесь уже более века. Шотландец по имени Гордон приехал в Судан, полюбил эту страну — он был, наверно, сумасшедшим, подумал Макгрегор, — жил здесь и умер в Хартуме сто двадцать лет назад. Затем Судан стал британским протекторатом. Из Шотландии сюда прибыл пехотный полк и воевал мужественно и достойно под командой британских офицеров. Но затем Судан передали обратно суданцам — слишком поспешно, не имея ни времени, ни денег, чтобы создать инфраструктуру, способную превратить примитивные племена пустынной страны в жизнеспособную нацию. То же самое относилось и к большей части континента, народы Африки расплачивались теперь за оказанную им плохую услугу. Об этом не решались говорить вслух ни он, ни всякий другой европеец из страха прослыть расистами — разве что между собой, а порой не отваживались даже и на это. Но если он был расистом, зачем же тогда приехал сюда?

— Вы получите их через два часа.

— Очень хорошо. — Чиновник вышел из палаты. Теперь старшая медсестра отведет его в специальное помещение для тщательной дезинфекции, и он будет выполнять все ее указания послушно, подобно ребенку под наблюдением строгой матери.

* * *

Пэт Мартин пришел с туго набитым портфелем, из которого он достал четырнадцать папок и разложил их на столе в алфавитном порядке. Вообще-то на них стояли буквы от А до М, потому что президент Райан специально подчеркнул, что пока ему не хочется знать имена кандидатов.

— Право, я чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы вы не давали мне таких полномочий, — сказал Мартин, понуря голову.

— Почему? — поднял глаза Джек.

— Я всего лишь прокурор, господин президент. Хороший прокурор, это верно, и возглавляю теперь департамент уголовного розыска, но ведь я только...

— А как, по-вашему, должен чувствовать себя я? — резко бросил Райан, а затем заговорил спокойнее. — Еще никому не приходилось выполнять обязанности президента в такой ситуации, начиная с Вашингтона. Почему вы считаете, будто я знаю, что нужно предпринять? Черт побери, я ведь даже не юрист и не смогу разобраться во всем этом без чьей-то помощи.

— Извините, господин президент, я заслужил ваш упрек, — улыбнулся Мартин.

Но во время предыдущей встречи Райан установил критерии требований, предъявляемых к каждому. Сейчас перед ним лежали папки с данными на старших федеральных судей. В каждой из папок приводилась профессиональная биография только одного судьи Апелляционного суда Соединенных Штатов, начиная от судьи в Бостоне до судьи в Сиэттле. Президент дал указание Мартину и его людям выбрать судей с опытом работы на этой должности не менее десяти лет, в течение которых ими было принято, по крайней мере, пятьдесят письменных решений по важным вопросам (в отличие от рутинных дел вроде тех, как какая-то из сторон выиграла процесс по ответственности за совершение чего-то), причем ни одно из этих решений не было отменено Верховным судом, а если одно или два и были отменены, то позднее их восстановили при повторном рассмотрении в Вашингтоне.

— Здесь подобраны достойные кандидаты, — заметил Мартин.

— Каково их отношение к смертной казни?

— Вспомните, что в Конституции содержится специальное разъяснение по этому вопросу, в Пятой поправке, — уточнил Мартин и процитировал наизусть:

— "Ни один человек не может быть приговорен дважды за одно и то же преступление; его нельзя принудить давать показания против самого себя при уголовном расследовании, а также он не может быть лишен жизни, свободы или собственности, кроме как по решению суда". Таким образом, суд может приговорить преступника к смертной казни, но подвергнуть судебному преследованию по этому делу его можно только один раз. Верховный суд установил необходимые критерии по этому вопросу в нескольких постановлениях, принятых в семидесятые и восьмидесятые годы — рассмотрение вины в судебном процессе, за которым следует принятие решения по степени наказания в зависимости от «особых» обстоятельств. Все эти судьи придерживались вышеупомянутого разъяснения, за несколькими исключениями. Судья "Д" отменил решение, принятое окружным судом в Миссисипи, на основании умственного расстройства преступника. Это правильное решение, хотя совершенное преступление относилось к высшей степени тяжести. Верховный суд подтвердил его без комментариев или даже рассмотрения. Сэр, достоинство такой системы заключается в том, что никто не может повлиять на принятие решения. Такова суть закона. Множество юридических принципов основано на решениях, принятых по необычным делам. Существует мнение, что рассмотрение трудных дел приводит к плохим решениям. В Англии однажды был такой случай: двое мальчишек убили третьего, еще моложе их. Как должен поступить судья, если обвиняемым по восемь лет? Они несомненно совершили зверское преступление, но ведь им только по восемь! В этом случае остается лишь надеяться, что рассмотрение такого дела попадет к другому судье. Мы пытаемся создать логичную юридическую доктрину, принимая во внимание подобные обстоятельства. Вообще-то это неосуществимо, но мы все равно пытаемся.

— Насколько я понимаю, Пэт, вы подобрали суровых судей. А есть ли среди них более мягкие? — спросил президент.

— Помните, что я только что сказал? О том, что мне не хочется иметь подобные полномочия? Вот почему я не осмелился поступить по-другому. Судья "Е" — вот его папка — отменил однажды решение, над которым работали мои лучшие следователи, отменил его из-за допущенной при расследовании технической ошибки — принятия доказательства, — когда мы узнали об этом, то просто вышли из себя. Речь шла о вопросе компрометирующего признания, о том, что допустимо и что нет. Обвиняемый был виновен, никто в этом не сомневался. Однако судья "Е".., изучил доводы обеих сторон и принял, по-видимому, правильное решение. Теперь ФБР руководствуется его постановлением.

Райан посмотрел на папки. На их чтение уйдет целая неделя. Это, сказал ему Арни несколько дней назад, будет его самым важным актом как президента. Еще никогда после Вашингтона перед главой исполнительной власти в стране не стояла задача назначения полного состава Верховного суда. Но в то время мнение общества по отношению к законам было намного более твердым и строгим, чем ныне в Америке. Во время президентства Вашингтона определение «жестокого и необычного наказания» касалось пыток на дыбе и сжигания на костре — и то и другое применялось в дореволюционной Америке[157], — однако в недавних постановлениях Верховного суда оно означало отсутствие кабельного телевидения, отказ в операции по перемене пола или просто переполнение тюремных камер. Как хорошо, подумал Райан, тюрьмы переполнены, тогда почему бы не выпустить на свободу опасных преступников, вселяющих страх в общество, из-за опасений оказаться обвиненным в применении «жестоких и необычных наказаний» по отношению к заключенным?

А вот теперь у него появилась возможность изменить это. Все, что требовалось, — это выбрать судей, которые относятся к преступности так же непримиримо, как и он сам. Райан вспомнил, что такая точка зрения появилась у него еще в то время, когда он слушал рассказы отца про особенно ужасные преступления и его недовольные высказывания по поводу тупоумных судей, которые никогда не бывают на месте преступления и потому не имеют представления о том, насколько оно жестоко. Кроме того, для Райана вопрос наказания преступников имел и личную окраску. На него, на его жену и детей совершали покушения. Он знал — не по слухам, а из личного опыта — ярость и ненависть к людям, способным убивать с такой же легкостью, как покупать конфеты в уличном ларьке, которые мучают других, словно домашних животных, чьи жертвы взывают к мщению. Он помнил, как смотрел в глаза Шона Миллера и не видел в них ничего, никаких человеческих чувств[158]. В них не было ни сострадания, ни жалости, ни даже ненависти — он был вне человеческого общества, и о его возвращении обратно не могло быть и речи...

И все-таки...

Райан закрыл глаза, вспоминая тот момент, когда он держал в руке заряженный «браунинг», как кипела его кровь, зато руки были холодными как лед, тот момент высшего наслаждения, когда он мог покончить с человеком, которому так хотелось убить его самого — и Кэти, и Салли, и еще неродившегося Джека, — но внезапно он увидел, как в глазах убийцы сквозь корку бесчеловечности пробивается страх. И сколько раз он благодарил Всевышнего, что забыл взвести курок пистолета? Он хотел убить Миллера, хотел этого больше всего в жизни, помнил, как нажал на спусковой крючок и удивился его неподвижности, — а затем вспышка ярости исчезла так же быстро, как и появилась. Он не забыл, как убивал террористов в Лондоне и в лодке у подножия утеса, рядом со своим домом, как убил русского кока на «Красном Октябре». Разве мог он забыть ту ужасную ночь в Колумбии, после которой его несколько лет преследовали кошмары[159]. Но смерть Шона Миллера была бы чем-то иным. Он не защищал в тот момент себя и своих близких, так что убивать его было необязательно. Убийство Миллера являлось чем-то вроде справедливого акта возмездия. Стоя рядом с ним с пистолетом в руке, он был воплощением Закона. Боже мой, как хотелось ему тогда покончить с этой бесполезной жизнью! Но он этого не сделал. Жизнь Миллера и остальных террористов оборвалась по решению суда, действующего в соответствии с законом страны, решения взвешенного, холодного и беспристрастного. Вот почему он должен теперь выбрать самых достойных судей, которые займут места в Верховном суде, потому что принимаемые ими решения не будут желанием разъяренного человека, стремящегося защитить свою семью и отомстить за причиненные ей страдания. Эти люди, беспристрастные и справедливые, будут исходить из того, что Закон одинаков для всех и личные желания не имеют к нему никакого отношения. То, что принято называть «цивилизованным поведением», является чем-то большим, чем желания одного человека. Иначе быть не может. И долг президента заключается в том, чтобы гарантировать это, выбрав самых достойных.

— Это верно, — согласился Мартин, читая мысли президента на его лице. — Непросто, правда?

— Одну минуту. — Джек встал и прошел в комнату секретарей. — Кто из вас курит? — спросил он у женщин.

— Я, — ответила Эллен Самтер. Ей было примерно столько же лет, сколько и ему, и она, наверно, пыталась порвать с этой привычкой, как пробуют — или, по крайней мере, утверждают это — все курильщики такого возраста. Не говоря ни слова, она протянула президенту сигарету «Виргиния слим» — такую же, как дала ему стюардесса в самолете, заметил Джек, — и бутановую зажигалку. Президент кивком поблагодарил ее и вернулся к себе в кабинет, прикурив по пути. Он еще не успел закрыть дверь, как прибежала миссис Самтер и поставила на стол пепельницу, которую достала из ящика своего стола.

Опустившись в кресло, Райан глубоко затянулся и опустил взгляд на ковер с эмблемой президента Соединенных Штатов, ясно различимой, несмотря на то, что ее закрывала мебель.

— Почему кто-то решил, что одному человеку можно доверить такую власть? — негромко спросил Джек, — То, что я делаю здесь...

— Совершенно верно, сэр. Чувствуете себя, наверно, подобно Джеймсу Медисону[160], правда? Вам предстоит выбрать людей, которые будут решать, как следует толковать Конституцию. Возраст всех будет близок к пятидесяти или чуть за пятьдесят, так что они останутся членами Верховного суда довольно долго, — напомнил ему Мартин. — Не падайте духом, сэр. По крайней мере, это для вас не игра, вы поступаете правильно. Вы не выбираете женщин только потому, что они женщины, и не назначаете темнокожих американцев лишь потому, что они темнокожие. Я представил вам кандидатов, в число которых входят все категории американских граждан с разным цветом кожи и выбором туалетов, но имена всех вам неизвестны, и вы не сможете определить кто есть кто, если только не захотите изучить принятые ими решения. Думаю, что не захотите. Даю вам слово, сэр, что все они заслуживают полного доверия и являются достойными представителями своей профессии. Я потратил массу времени, составляя для вас этот список. Критерии, о которых вы говорили, принесли немалую пользу. Это правильные критерии. Могу лишь сказать, что это люди, разделяющие вашу точку зрения. Меня пугают те, кто стремятся к власти, — признался юрист. — Хорошие люди как следует задумаются, прежде чем согласиться на ваше предложение. Вы выберете настоящих судей, которые принимали трудные решения, будет лучше всего, если вы сами прочитаете эти решения, чтобы увидеть, как тяжело им было их принять.

— Но я не знаком с юриспруденцией и вряд ли пойму, что говорится в этих решениях. — Еще одна глубокая затяжка. — Я знаю о законах только одно — их нельзя нарушать.

— Вообще-то совсем неплохая исходная позиция, — усмехнулся Мартин и замолчал. Продолжать было незачем. Далеко не каждый владелец Овального кабинета смотрел на вещи таким образом. Оба понимали это, но разве можно говорить об этом действующему президенту?

— Я знаю, что мне нравится и что мне хотелось бы изменить, но, черт возьми, — Райан поднял голову, — неужели у меня есть право так поступать?

— Да, господин президент, вы обладаете таким правом, потому что Сенат будет все время следить за вашими действиями, заглядывая через плечо, понимаете? Может быть, они отклонят одну или две кандидатуры. Все эти судьи прошли самую тщательную проверку со стороны Федерального бюро расследований. Они честные и умные люди. Ни один из них не надеялся и не хотел оказаться в составе Верховного суда. Если вам не удастся подобрать девять человек, которые устраивают вас из этого состава, мы примемся за новые поиски. И будет лучше, если вы для этого выберете кого-нибудь другого. Директор Департамента гражданских прав — очень подходящий человек для такого поручения: его политическая позиция левее моей, но думает он тоже в нужном направлении.

Гражданские права, подумал Джек. Неужели ему придется определять политику правительства и по этому вопросу? Откуда он знает, как правильно обращаться с людьми, мнение которых несколько отличается оттого, которого придерживаются остальные? Рано или поздно ты теряешь способность быть объективным и начинаешь руководствоваться своими убеждениями, а разве это не значит, что твоя политика будет основываться на личных предрассудках? Каким образом отличить правильное от не правильного? Боже мой!

Райан затянулся в последний раз, погасил окурок в пепельнице и почувствовал, как у него закружилась голова после возвращения к прежнему пороку.

— Ничего не поделаешь, придется взяться за чтение, — пробормотал он.

— Я мог бы предложить вам свою помощь, но будет лучше, наверно, если вы сделаете выбор сами. Таким образом никто не обвинит вас в том, что на ваш выбор кто-то повлиял — в большей степени, чем это уже сделано. Постоянно помните об этом. Возможно, я не лучший человек для этого, но вы обратились ко мне, и я сделал все, что мог.

— Наверно, это относится ко всем нам, — заметил Райан, глядя на груду папок.

* * *

Директор Департамента гражданских прав Министерства юстиции был назначен на этот пост из политических соображений еще во время президентства Фаулера. Раньше он занимался корпоративным правом, потом стал лоббистом — это оплачивалось намного лучше, чем преподавательская работа, — но начал проявлять интерес к политике еще до того, как поступил на юридический факультет, и, подобно многим государственным служащим, считал свою роль исключительно важной. Его поддерживали многие, хотя он ни разу не избирался на выборный пост, и, несмотря на то что время от времени уходил с государственной службы, занимал все более и более высокие должности благодаря своей близости к власти, господствующей в этом городе, ланчам с сильными мира сего, вечеринкам, на которых присутствовали влиятельные люди, посещениям кабинетов высокопоставленных чиновников, потому что у адвоката существуют обязательства перед своими клиентами — причем клиенты выбирали его, а не наоборот. Нередко адвокату нужны крупные гонорары от немногих, чтобы защищать интересы большинства, и это было, по сути дела, его философией и на государственной службе. Таким образом, он, сам того не зная, стал воплощением афоризма Бена Джонсона[161], гласящего, что «достаточно всего лишь возражать, чтобы служить закону». Однако глава департамента никогда не утрачивал своей страсти к защите гражданских прав и никогда не лоббировал проекты, которые противоречили его внутренним убеждениям. Разумеется, с шестидесятых годов никто не решался лоббировать законы, направленные против гражданских прав как таковых, но он убедил себя, что его позиция по этому вопросу особенно важна. Являясь белым, с родословной, берущей начало задолго до Войны за независимость, он выступал на всех важных форумах и завоевал там восхищение людей, чьи политические взгляды совпадали с его собственными. Вместе с восхищением к нему пришла власть, и трудно сказать, какая из сторон его жизни сильнее влияла на другие. Благодаря своей прежней работе в Министерстве юстиции он привлек внимание политических деятелей, а поскольку хорошо справлялся с этой работой, им заинтересовалась влиятельная юридическая фирма в Вашингтоне. Оставив государственную службу в обмен на высокооплачиваемую должность в этой фирме, он использовал свои политические связи, чтобы еще более успешно заниматься юридической практикой, а в результате этого завоевал дополнительный авторитет в политических кругах. Одна рука у него постоянно мыла другую, до тех пор пока он сам перестал понимать, какая рука моет какую. В процессе работы дела, в которых он выступал защитником, переросли сами себя и сформировали его личность, причем так постепенно и логично, что он не заметил этого. Он стал тем, в защиту чего выступал все эти годы.

Вот в этом сейчас и заключалась проблема. Он был знаком с Патриком Мартином и восхищался его юридическим талантом, тем, как тот продвинулся в иерархии Министерства юстиции, работая только в судах, не став даже настоящим адвокатом Соединенных Штатов (это политические назначенцы, которых главным образом выбирали сенаторы для своих штатов), и, будучи одним из профессиональных юристов, стоящих вне политики, выполнял всю черновую работу, тогда как его назначенный сверху по политическим соображениям босс произносил речи, иногда выступал в суде и занимался главным образом удовлетворением своих политических амбиций. Ситуация обстояла таким образом, что Мартин был талантливым тактиком, с блеском выступал на судебных процессах, но еще лучше проявил себя в роли юриста-администратора, направляя действия молодых следователей. С другой стороны, он плохо разбирается в политике, подумал директор департамента гражданских прав, и потому не подходит для роли советника президента Райана.

У директора департамента был такой же список, как и у Мартина. Один из его подчиненных помогал Мартину в этой работе, а люди директора оставались всецело преданными ему, потому что знали — единственный путь к быстрому продвижению в этом городе заключается в точном выполнении указаний своего босса. Стоило ему поднять телефонную трубку, и он обеспечит им высокооплачиваемую работу в крупной юридической фирме. Вот почему его подчиненный, вместе с Мартином подбиравший кандидатуры членов Верховного суда, передал ему полный список кандидатов с именами, не замененными на условные обозначения от "А" до "М".

Директору Департамента гражданских прав понадобилось всего лишь прочитать этот список из четырнадцати имен. Ему не требовалось знакомиться с решениями, принятыми всеми четырнадцатью судьями. Он помнил их наизусть. Вот этот, например, судья четвертого округа в Ричмонде, отменил постановление суда низшей инстанции и написал пространное объяснение, ставящее под вопрос соответствие постановления Конституции. Объяснение оказалось настолько убедительным, что Верховный суд принял решение в его пользу, но при этом резко раскололся во мнении с пятью голосами «за» и четырьмя «против».

А вот этот судья из Нью-Йорка поддержал решение правительства в другой области, однако своими действиями ограничил сферу применения принципа, его постановление не было оспорено и стало законом для значительной части страны.

Эти четырнадцать судей не были подходящими кандидатами для Верховного суда. Точка зрения каждого на судебную власть была излишне ограниченной. Они слишком часто принимали во внимание позицию Конгресса и законодательных собраний штатов. Отношение Пэта Мартина к закону отличалось от мнения директора департамента. Мартин не понимал, что судьи обязаны исправлять то, что было не правильным, — он часто спорил с ним по этому вопросу за ланчем. Их споры были оживленными, но благожелательными. Мартин был приятным человеком и слишком хорошим участником дискуссий, чтобы изменить свою точку зрения по любому вопросу, независимо от того, был ли он прав или ошибался. Это делало его отличным обвинителем, но ему не хватало темперамента, он не понимал, какой должна быть ситуация, и потому судьи, выбранные им по этому принципу, не удовлетворяли необходимым требованиям, а сенаторы могут оказаться недостаточно проницательными и согласиться с кандидатами, выбранными президентом из списка Мартина. Директор департамента не мог допустить этого. Назначая людей на столь влиятельные должности, нужно найти таких, которые знают, как использовать данную им власть.

По сути дела у него не было выбора. Он сложил список, сунул его в конверт и спрятал в карман. Затем снял телефонную трубку и договорился с одним из своих многочисленных знакомых встретиться за ланчем.

Глава 30 Пресса

Телевидение стало таким вездесущим, что решено было объявить о свершившемся во время утренних новостей. Вот таким образом реальность была определена, изменена и объявлена. Несомненно, наступила заря нового дня. У телезрителей не было в этом ни малейших сомнений. За спиной диктора висел новый флаг зеленого цвета, цвета ислама, с двумя маленькими золотыми звездочками. На свет появилась новая страна, ее название — Объединенная Исламская Республика. Она будет состоять из двух ранее независимых государств — Ирана и Ирака. Жизнь в новой стране будет основываться на исламских принципах мира и братства. Во главе Объединенной Исламской Республики будет стоять выборный парламент, называемый меджлисом. Выборы, сообщил диктор, состоятся в конце года, а пока руководство страной будет находиться в руках Революционного совета, состоящего из политических деятелей обеих стран, причем представительство в совете будет пропорционально их населению. Это гарантировало ведущую роль Ирана, не сказал диктор, но все было понятно итак.

Нет никаких оснований, продолжал он, для других стран опасаться ОИР. Новое государство объявляет о своем намерении соблюдать добрососедские отношения со всеми мусульманскими народами, а также с теми странами, которые раньше дружески относились к двум частям добровольно объединившейся республики. На то, что это заявление во многих отношениях звучало противоречиво, диктор не обратил внимания. Остальные страны Персидского залива, все они были исламскими, не поддерживали дружеских отношений ни с одной из стран, входящих теперь в состав Объединенной Исламской Республики. Далее он сообщил, что уничтожение иракского военного потенциала будет продолжаться теми же темпами, так что у международного сообщества не должно оставаться ни малейших сомнений относительно враждебных намерений новой страны. Политические заключенные будут немедленно освобождены...

— Чтобы освободить место для новых, — заметил майор Сабах, дежуривший на станции радиоперехвата «Пальма». Итак, это случилось. Не имело смысла сообщать о возникновении Объединенной Исламской Республики, потому что телевидение транслировало передачу из Багдада на все страны Персидского залива и в каждой комнате с включенным телевизором единственным улыбающимся лицом было лицо диктора на экране, до тех пор пока оно не исчезло и не начали передаваться «стихийно» возникшие демонстрации у различных мечетей, где правоверные после утренней молитвы выражали свою радость.

* * *

— Привет, Али, — отозвался Райан. Он все еще не ложился, продолжая читать материалы, содержащиеся в папках, оставленных Мартином. Как обычно, он испытывал головную боль, и ему казалось, что эта боль возникает всякий раз, как только он переступает порог Овального кабинета. Его удивляло, что правительству Саудовской Аравии понадобилось столько времени, чтобы обсудить сложившееся положение и санкционировать телефонный разговор наследного принца, являющегося одновременно министром без портфеля, с президентом Соединенных Штатов. Может быть, члены правительства надеялись, что положение изменится само по себе. Это не было чем-то исключительным для того региона мира. — Да, сейчас я смотрю телевизионную передачу из Багдада. — В нижней части экрана, подобно тексту для глухонемых, бежала строка перевода, сделанного лингвистами из Агентства национальной безопасности. Адлер, Васко и Гудли вошли в кабинет как только началась передача, записанная станциями радиоперехвата, что избавило Райана от необходимости читать перевод, но отнюдь не от головной боли.

— Все это очень тревожно, хотя и не является неожиданностью, — послышался голос принца по кодированной линии связи.

— Остановить это было невозможно. Я разделяю беспокойство правительства Саудовской Аравии, Ваше высочество, — произнес Райан усталым голосом. Он мог бы выпить кофе, но ему хотелось хоть немного поспать.

— Мы собираемся привести нашу армию в состояние повышенной боевой готовности.

— Вам нужна наша помощь? — спросил президент.

— Пока нам хотелось бы удостовериться в том, что вы по-прежнему поддерживаете нас.

— Позиция Соединенных Штатов не изменилась. Я уже говорил вам об этом. Наши гарантии безопасности Королевства Саудовская Аравия остаются в силе. Если вы хотите, чтобы мы продемонстрировали это, мы готовы предпринять шаги, которые ваше правительство считает разумными и уместными.

— Нет, господин президент, пока мы не собираемся обращаться к вам с официальной просьбой. — Заявление Али было сделано таким голосом, что взгляд Райана метнулся к динамику и затем остановился на лицах присутствующих в кабинете.

— В таком случае могу я предложить, чтобы ваши представители обсудили с моими возможные варианты?

— Это должно пройти незаметно. Мое правительство не хочет обострять ситуацию.

— Мы сделаем все, что в наших силах. Вы можетеначать с переговоров с адмиралом Джексоном — он сейчас занимает должность начальника оперативного управления в...

— Да, господин президент, я встречался с ним в Восточном зале. Я поручу нашим представителям провести с ним сегодня рабочую встречу.

— О'кей. Если я тебе понадоблюсь, Али, ты всегда можешь позвонить мне по этому телефону.

— Спасибо, Джек. Надеюсь, ты хорошо выспишься. — Али имел в виду, что президенту понадобится сон. Впрочем, сон понадобится всем. Связь прервалась. Джек нажал на кнопку, чтобы гарантировать отключение телефона.

— Какие будут точки зрения?

— Али хочет, чтобы мы сделали что-то, но король еще не принял решения, — сказал Адлер.

— Правительство Саудовской Аравии попытается установить контакт с Объединенной Исламской Республикой, — выразил свое мнение Васко. — Их первой реакцией будет попытка продолжить переговоры, попробовать обсудить отношения. Саудовская Аравия возьмет эту инициативу на себя. Полагаю, что Кувейт и другие страны Персидского залива позволят королевству говорить от их имени, но скоро и они свяжутся с нами, скорее всего по другим каналам.

— У нас хороший посол в Кувейте? — спросил президент.

— Уилл Бэч, — утвердительно кивнул Адлер. — Кадровый дипломат. Не страдает от избытка инициативы, зато работяга, знает язык и знаком с культурными традициями. У него много друзей среди членов королевской семьи. Неплохо разбирается в торговых отношениях между нашими странами. Он отлично проявил себя в качестве посредника во время переговоров между нашими деловыми кругами и правительством Кувейта.

— У него хороший заместитель, готовый в любой момент поддержать его, — добавил Васко. — Атташе тоже хорошо подготовленные, сотрудники разведывательных органов.

— Отлично, Берт. — Райан снял очки, которыми пользовался для чтения, и потер глаза. — А теперь скажи нам, что произойдет дальше.

— Перепугано все южное побережье Персидского залива. Для них это кошмар, который стал явью. Райан кивнул и перевел взгляд.

— Бен, запроси у ЦРУ оценку намерений Объединенной Исламской Республики. Свяжись с Робби и узнай у него, какие возможности есть в нашем распоряжении. Подключи к этому Бретано. Он хотел стать министром обороны, вот пусть и начинает думать не только на административные темы.

— У Лэнгли вряд ли есть шансы выяснить намерения ОИР, — напомнил Адлер. — Не их вина, но такова ситуация. — Так что оценка, представленная ЦРУ, будет включать ряд потенциальных вариантов, начиная с применения тактического ядерного оружия — в конце концов, не исключено, что Иран располагает им, — до Второго пришествия, а также три или четыре варианта между ними, причем каждый будет сопровождаться теоретическим разъяснением. Таким образом, как всегда, президенту придется делать выбор, и не исключено, что этот выбор окажется ошибочным. Тогда никто не будет виноват в этом, кроме него самого.

— Да, я знаю. Скотт, попробуй все-таки установить контакт с ОИР.

— Протянуть им оливковую ветвь?

— Совершенно верно, — согласился президент. — Какие мнения по поводу того, что им потребуется время, прежде чем они смогут приступить к радикальным действиям?

Он обвел глазами присутствующих и увидел, что они согласно кивают, но не все.

— Разрешите, господин президент? — послышался голос Васко.

— Слушаю, Берт. Между прочим, твое предсказание сбылось. Не совсем точно по времени, но ты все-таки оказался прав.

— Спасибо, господин президент. Когда вы говорите о времени, которое потребуется им, вы имеете в виду население, правда?

— Да, конечно, — согласился Райан. Укрепление позиций правительства означало, что населению нужно время, чтобы привыкнуть к новой системе правления и принять ее.

— Сэр, если вы посмотрите на население Ирака, которому нужно привыкнуть к новому режиму, сравните число иракцев с количеством людей, населяющих страны Персидского залива. Эти страны резко отличаются территорией и отдаленностью, но не численностью населения, — сказал Васко, имея в виду, что, хотя Саудовская Аравия превосходила размерами всю Америку к востоку от Миссисипи, ее население было меньше числа жителей Филадельфии с пригородами.

— Они не смогут быстро укрепить свою власть, — возразил Адлер.

— Кто знает? Все зависит от того, что вы имеете в виду под словом «быстро», господин секретарь.

— У Ирана слишком много внутренних трудностей, — начал Гудли.

Васко вспомнил, с каким одобрительным вниманием отнесся к нему президент, и решил воспользоваться предоставившейся возможностью.

— Не следует упускать из виду религиозные соображения, — предостерег он. — Это важный объединительный фактор, способный устранить или, по крайней мере, смягчить внутренние противоречия. Это видно по их флагу и по названию страны. Все любят победителей, а Дарейи уж точно одержал сейчас победу, не правда ли? И вот что еще.

— Что именно, Берт? — насторожился Адлер.

— Вы обратили внимание на флаг новой исламской республики? Звезды на нем кажутся слишком маленькими, — задумчиво произнес Васко.

— Ну и что? — послышался голос Гудли. Райан перевел взгляд на экран и диктора. За его спиной по-прежнему виднелся флаг и...

— Так вот, на флаге еще много места для других звезд.

* * *

Это был момент, о котором он постоянно мечтал, но осуществление такой мечты всегда лучше, чем размышления о ней, потому что теперь приветственные крики были настоящими и звучали не в его голове, а в ушах. Махмуд Хаджи Дарейи прилетел в Багдад перед рассветом, с восходом солнца вошел в центральную мечеть, снял при входе обувь и вымыл руки, потому что человек должен быть чист перед Аллахом. Он смиренно выслушал возгласы муэдзина, доносящиеся с минарета и призывающие правоверных к молитве. Сегодня люди не переворачивались на другой бок, стараясь прихватить еще часок сна, сегодня перед мечетью собралась огромная толпа, запрудившая несколько кварталов. Это было признанием благочестия, которое тронуло Дарейи до глубины души. Он не занимал какого-то особого места, но чувствовал неповторимость момента, и слезы текли по его темным морщинистым щекам. Его захлестнули чувства. Он выполнил первую заповедь пророка Мухаммеда — восстановил единство религии, сделал первый шаг в своем священном устремлении. Когда утренняя молитва закончилась и в наступившей благоговейной тишине Дарейи встал и вышел из мечети, там его узнали толпы правоверных, и к ужасу телохранителей он пошел по улице, приветствуя встречных, которые сначала оцепенели при виде главы бывшего враждебного государства, а потом их охватил необычайный восторг.

Здесь не было телевизионных камер, которые запечатлели бы это событие. Такой торжественный момент не должен быть осквернен рекламой, и хотя это было небезопасно, Дарейи не проявил страха. Прогулка в одиночку по улицам Багдада расскажет ему о многом, продемонстрирует силу его убеждений и обновленную веру этих людей, покажет ему, благословляет ли Аллах его священный поиск, потому что Дарейи был поистине скромным человеком и то, что он совершал, делалось не ради него самого, а во славу Аллаха. Иначе зачем, часто спрашивал себя аятолла, он выбрал для себя жизнь, полную опасностей и лишенную человеческих радостей? Скоро за ним уже шли десятки людей, потом кучка превратилась в толпу, а толпа — в человеческий поток. Люди, которых он никогда не встречал, стали его охранниками, расчищали ему путь через массу человеческих тел. В ушах гремели возгласы исступленного восторга, отчего старые и больные ноги несли его вперед. Тем временем взгляд Дарейи, ставший теперь безмятежным и спокойным, медленно перемещался с одного лица на другое, ожидая опасности, но встречал только радость, отражавшую его собственные чувства. Он приветствовал толпу, подобно тому как дедушка мог бы приветствовать своих потомков, без улыбки и сдержанно, принимая как должное любовь и уважение окружающих, обещая кротким взглядом дальнейшее величие мусульман, потому что за большими событиями последуют новые грандиозные свершения, а время для них было уже близко.

* * *

— Так что он за человек? — спросил «Артист». После пересадки во Франкфурте он полетел в Афины, а затем в Бейрут и далее в Тегеран. Он не был знаком с Дарейи, а только слышал о нем.

— Он знает, что такое власть, — ответил Бадрейн, прислушиваясь к звукам демонстраций на улицах. Да, в мирной обстановке есть что-то особое, подумал он. Война между Ираком и Ираном продолжалась почти целое десятилетие. На смерть посылали детей. Ракеты превращали в развалины города обеих стран. По сути дела человеческие потери так и не удалось оценить, и, несмотря на то что война закончилась несколько лет назад, лишь сейчас наступил ее окончательный конец — он нашел выражение скорее в душевных переживаниях, чем в официальных заявлениях. Или в воле Аллаха, которая отличалась от законов человека. Возникшая эйфория была знакома Бадрейну — было время, когда он тоже разделял ее. Но теперь он понимал, что на самом деле все обстоит иначе. Подобные чувства являлись оружием в руках людей, управляющих государством, использовались в их интересах. Снаружи находились люди, которые совсем недавно проявляли недовольство тем, что им многого не хватает, которые сомневались в мудрости своего главы, которые требовали — насколько можно требовать в государстве, находящемся под столь жестким контролем, — демократических свобод. Теперь все это исчезло и не вернется.., как долго? В этом-то и заключался главный вопрос, и вот почему такие моменты надлежало использовать должным образом. А Дарейи знал все это.

— Итак, — спросил Бадрейн, отвлекаясь от восторженных криков правоверных, — что тебе удалось узнать?

— Самое интересное мне стало ясно из телевизионных передач. Президент Райан успешно справляется со своими обязанностями, но ему приходится преодолевать немалые трудности. Правительство еще не восстановлено и не начало действовать в полную силу. Палата представителей Конгресса тоже бездействует — выборы в нее начнутся через месяц. Райан пользуется популярностью у населения. Американцы любят проводить опросы общественного мнения, — объяснил он. — Они звонят по телефону и задают вопросы — опрашивается всего несколько тысяч, часто даже меньше, и на основание этого создается общественное мнение.

— И результат? — спросил Бадрейн.

— Похоже, что преобладающее большинство одобряет его действия... Однако вообще-то он не предпринимает ничего нового, только продолжает прежнюю политику. Он даже не выбрал себе вице-президента.

Бадрейн знал это, но не был знаком с причиной.

— Почему? — спросил он.

— Я тоже задал себе этот вопрос, — усмехнулся «Артист». — Назначение вице-президента должно быть одобрено американским парламентом, а пройдет еще немало времени, прежде чем он будет восстановлен. Более того, возникла проблема с бывшим вице-президентом, неким Келти, который утверждает, что именно он является президентом, а Райан даже не арестовал его. Их юридическая система не способна эффективно решать вопросы государственной измены.

— А если нам удастся убить Райана..?

— Это очень трудно, — покачал головой «Артист». — Я потратил полдня на то, чтобы обойти Вашингтон. Дворец охраняется очень строго. Он закрыт для публики. Улица перед ним тоже перекрыта. Целый час я сидел на скамейке, читал газету и наблюдал за тем, что происходит вокруг. На крышах всех соседних зданий находятся снайперы. Думаю, можно было бы сделать попытку во время одной из его поездок, но на это потребуются тщательные и длительные приготовления, для которых нет времени. Таким образом, остаются лишь...

— Его дети, — согласился Бадрейн.

* * *

Боже мой, я так редко вижу их, подумал Джек. Он только что вышел из лифта в сопровождении Джефа Рамана и посмотрел на часы. Уже за полночь. Проклятье. Ему удалось поспешно поужинать с детьми и Кэти, а потом он заторопился вниз, в кабинет, где занялся чтением документов и деловыми встречами. А теперь.., все уже спали.

Верхний коридор был пустым и слишком широким для уюта настоящего дома. Он увидел здесь трех агентов, которые стояли «на посту», как они называли это, и уоррент-офицера с «футбольным мячом» — пресловутым «атомным» чемоданчиком. Из-за позднего времени здесь царила тишина и вообще создавалось впечатление высококлассного похоронного бюро, а не дома, в котором живет семья. Ничто не разбросано, не видно игрушек на ковре, нет пустых стаканов на столе перед телевизором. Все слишком аккуратно, слишком чисто, словом, нет домашнего тепла. И почти всегда кто-то находится в коридоре. Раман обменялся взглядами с другими агентами, кивки которых означали: «Все о'кей, опасности нет». Никто не поджидает его с пистолетом в руке, подумал Райан. Просто великолепно.

Спальни находились здесь слишком далеко друг от друга. Он повернул налево, направляясь сначала к спальне Кэтлин. Открыв дверь, Джек увидел своего младшего ребенка, недавно перебравшегося из детской кроватки в обычную постель. Девочка спала на боку, прижимая к себе мохнатого плюшевого мишку. Ее все еще укладывали в спальном конверте. Джек не забыл, как Салли тоже ложилась спать в таком же конверте со спрятанными ножками и как трогательно выглядят при этом маленькие дети — точно в пакетике. И вот Салли уже предвкушает наступление дня, когда она сможет покупать одежду и туалетные принадлежности в магазине «Виктория сикрет». А маленький Джек — недавно он начал возражать против того, чтобы его так называли, — настаивает теперь на том, чтобы носить боксерские трусики, потому что это модно среди мальчиков его возраста, причем трусики должны быть приспущены, едва не сваливаться — это тоже считалось последним «писком». Впрочем, он все еще оставался малышом. Джек подошел к кровати и задержался возле нее на минуту, глядя на Кэтлин и наслаждаясь в душе чувством отцовства. Затем оглянулся по сторонам. Комната выглядела неестественно аккуратной. Все было собрано и положено на место. Ничто не валялось на полу. Одежда на завтрашний день сложена на тумбочке в углу. Даже белые носочки лежали рядом с крошечными туфельками, украшенными зверушками из мультфильма. Разве так нужно жить маленькому ребенку? — подумал Джек. Спальня выглядела, словно кадр из фильма с Шерли Темпл[162] о высшем обществе того времени, когда его мать и отец были детьми. Он всегда удивлялся: неужели есть люди, которые ведут такую жизнь?

Нет, люди так не живут, только члены королевских семей, а также семья человека, приговоренного судьбой к должности президента. Джек улыбнулся, покачал головой и вышел из комнаты. Агент Раман закрыл за ним дверь спальни, не позволив президенту сделать даже этого. Райан не сомневался, что где-то в здании есть электронная панель, на которой видно, что вот эту дверь только что открыли и затем закрыли, датчики зафиксировали, что кто-то вошел в комнату, и, наверно, кто-то по радио запросил агентов на жилом этаже, а те ответили, что это «Фехтовальщик» заходил в спальню «Песочницы», чтобы поправить на ней одеяло.

Джек приоткрыл дверь и сунул голову в комнату Салли. Его старшая дочь тоже спала, и ей скорее всего снился сон о каком-нибудь парне из ее класса — как его зовут, вроде бы Кении? Чувак в модном прикиде. А вот порядок в спальне маленького Джека был нарушен комиксом, валявшимся на полу, зато его белая рубашка висела на вешалке и кто-то почистил его ботинки.

Итак, я потерял еще один день, подумал президент. Он повернулся к своему телохранителю.

— Спокойной ночи, Джеф.

— Спокойной ночи, сэр, — произнес агент Раман у двери главной спальни, ожидая, когда Райан войдет внутрь. Затем он посмотрел налево и направо на остальных агентов личной охраны президента. Его правая рука скользнула по табельному пистолету, скрытому под пиджаком, и невидимая улыбка пробежала по лицу агента. Он знал, как легко мог бы сделать это. Но приказа еще не поступило. Ну что ж, его связник был, несомненно, очень осторожен, как и следовало. Ареф Раман был сегодня вечером старшим среди агентов личной охраны президента. Он прошел по коридору, кивая агентам, стоявшим на своих постах, задал какой-то ничего не значащий вопрос, затем спустился в лифте на служебный — «государственный» — этаж, вышел наружу, чтобы подышать свежим воздухом, потянулся и направился проверить посты по периметру здания. Там тоже все было спокойно. На противоположной стороне Пенсильвания-авеню, в Лафайетт-парк, проходила какая-то демонстрация. В такое позднее время демонстранты жались друг к другу, многие курили — он не знал что, но подозревал. Может быть, гашиш? — подумал Раман с загадочной улыбкой. Разве не забавно? Кроме человеческих голосов слышался только приглушенный шум транспорта и завывание отдаленной сирены на востоке. Агенты стояли на своих постах, стараясь не терять бдительности, думая о баскетболе, хоккее, начале весенней подготовки к бейсбольному чемпионату, непрерывно глядя вокруг в поисках опасности, скрывающейся в темноте ночного города. Не туда смотрите, подумал Раман, повернулся и пошел на командный пост.

* * *

— Если мы захотим похитить их, это возможно?

— Нет, если речь идет о двух старших. Там слишком неудобное место, и операция будет очень трудной. А вот младшую похитить можно. Однако это может оказаться опасным и обойдется недешево, — предостерег «Артист».

Бадрейн кивнул. Значит, придется выбирать самых надежных людей. У Дарейи есть такие люди. Это очевидно, судя по тому, что произошло в Ираке. Он снова молча посмотрел на разложенные перед ним листы с планами местности. Его гость встал и подошел к окну. Демонстрации все еще продолжались. Теперь раздавались крики: «Смерть Америке!» У демонстрантов и тех, кто организовывал шествия, был немалый опыт в подобных заклинаниях.

— А в чем конкретно, — спросил «Артист», — заключается операция, Али?

— Ее стратегическая цель состоит в том, чтобы не допустить в наши действия вмешательства Америки, — ответил Бадрейн. «Наши» означало теперь то, что хотелось Дарейи.

* * *

Заболели все девять осужденных из второй группы. Моуди знал это, потому что сам провел анализы на антитела. Он даже трижды повторил анализы, и всякий раз результаты оказывались положительными. Зараженным оказался каждый. Из соображений безопасности им давали лекарства и говорили, что с ними все будет в порядке. Они не утратят надежды на выздоровление до тех пор, пока не станет очевидным, что болезнь передалась, сохранив свою вирулентность, которая не ослабла при заражении от предыдущих носителей. Почти все пациенты получали теперь морфий, что помогало поддерживать их в полубессознательном состоянии. Итак, сначала Бенедикт Мкуза, затем сестра Жанна-Батиста, за ними десять преступников и вот теперь еще девять. Двадцать две жертвы, если считать сестру Марию-Магдалену. Моуди подумал о том, продолжает ли Жанна-Батиста молиться за него в раю, и покачал головой.

* * *

Сохайла.., подумал доктор Макгрегор, просматривая свои записи. Она была больна, но ее состояние стабилизировалось. Температура снизилась на целый градус. Время от времени она приходила в сознание. Сначала он думал, что недомогание вызвано сменой часовых поясов и переездом, пока не увидел кровь в рвотных массах и кале, но теперь крови больше не было... Пищевое отравление? Это представлялось ему вероятным диагнозом. Она ела ту же пищу, что и вся семья, но ей мог попасться кусок испорченного мяса, а может быть, она сделала то же, что часто делают дети, и взяла в рот какую-то дрянь. С этим приходится иметь дело буквально ежедневно каждому доктору во всех странах мира, но это особенно распространено среди семей иностранцев, проживающих в Хартуме. Однако девочка приехала из Ирака, так же как пациент Салех. А телохранитель был серьезно болен, и если его иммунная система в ближайшее время не одержит верх...

У детей, вспомнил Макгрегор, внезапно потрясенный этой мыслью, иммунная система сильнее, чем у взрослых. Все родители знают, что каждый ребенок может внезапно заболеть с высокой температурой, причина этого всего лишь в том, что дети по мере роста впервые сталкиваются с разными заболеваниями. Когда ребенок заболевает, его иммунная система начинает сопротивляться, вырабатывает антитела, которые отныне всегда будут побеждать эту болезнь — корь ли это, свинка или другое инфекционное заболевание, — если возбудители ее снова проникнут в его организм. В случае первого заболевания ребенок почти всегда выздоравливает в течение нескольких дней. Вот почему у ребенка сегодня может быть высокая температура, а завтра он играет как ни в чем не бывало — очередное свойство детского организма, которое сначала приводит родителей в ужас, а потом начинает раздражать. Так называемые детские болезни — это те, которые побеждаются в детстве. А вот взрослый, заболевший ими в первый раз, подвергается куда более серьезной опасности. Свинка, например, может привести к импотенции у здорового мужчины; ветряная оспа, представляющая для детей досадную неприятность, у взрослых способна закончиться смертельным исходом; от кори вымирали целые народы. Почему? Потому что несмотря на внешнюю слабость, ребенок является одним из самых крепких организмов, известных науке. Разработанные для детей вакцины используются не для того, чтобы спасти большинство заболевших, а тех немногих, которые по какой-то причине — возможно, генетической, но никто не смог еще дать на это определенный ответ — необычайно уязвимы для этой болезни. Даже полиомиелит, страшное инфекционное заболевание, поражающее нервно-мышечную систему, причиняет перманентный ущерб здоровью всего лишь небольшой части заболевших детей. Но ведь это дети, и взрослые защищают их со свирепой яростью, обычно встречающейся только в животном мире, — так и должно быть, подумал Макгрегор, потому что в человеческой психике природой запрограммирована забота о детях, именно поэтому наука уже много лет тратит столько усилий на исследования, направленные на искоренение детских болезней... Но почему он подумал об этом? — попытался вспомнить врач. Как часто мысли уходят в сторону, словно бродят где-то в собственной библиотеке, разыскивая нужную книгу, связанную с чем-то конкретным...

Салех приехал из Ирака.

Сохайлатоже...

У Салеха лихорадка Эбола.

У Сохайлы симптомы гриппа, или пищевого отравления, или...

Но ведь первичные симптомы лихорадки Эбола схожи с симптомами гриппа...

— Боже мой! — выдохнул Макгрегор. Он встал из-за стола и пошел в палату девочки. По пути врач взял шприц и несколько вакуумных пробирок. Как обычно, девочка заныла при виде иглы, но у Макгрегора была легкая рука, и все было кончено, прежде чем Сохайла успела заплакать. Эту проблему он оставил матери, которая спала в палате вместе с дочерью.

Ну почему я не сделал этого анализа раньше? — проклинал себя молодой врач.

* * *

— Официально их нет в нашей стране, — сказал представитель Министерства иностранных дел чиновнику из Министерства здравоохранения. — А чем он болен?

— Похоже, у него вирусная лихорадка Эбола, — ответил врач. Дипломат вздрогнул, его глаза мигнули, и он наклонился через стол.

— Вы уверены?

— Совершенно уверен, — подтвердил чиновник суданского Министерства здравоохранения. — Я видел результаты анализов. Пациентом занимается доктор Иан Макгрегор, один из британских врачей. Он отличный практикующий врач.

— Кто-нибудь знает об этом?

— Никто. — Чиновник отрицательно покачал головой. — У нас нет оснований для паники. Пациент полностью изолирован и находится в палате для инфекционных больных. Персонал больницы знает свое дело. Мы обязаны известить об этом Всемирную организацию здравоохранения, направить туда соответствующие материалы.

— Вы уверены, что нет опасности эпидемии?

— Никакой опасности. Как я уже сказал, приняты все меры предосторожности. Лихорадка Эбола — опасная болезнь, но мы знаем, как уберечься от нее, — уверенно ответил врач.

— Тогда почему вы собираетесь извещать ВОЗ?

— В подобных случаях они высылают группу экспертов, чтобы вести наблюдение за ситуацией, давать рекомендации по методам борьбы с заболеванием, искать источник инфекции для того, чтобы...

— Этот Салех, он ведь подхватил болезнь не здесь, правда?

— Нет, конечно. Если бы в стране возникла такая проблема, мне немедленно сообщили бы об этом, — заверил врач представителя МИДа.

— Таким образом, раз нет опасности распространения болезни и он прибыл в Судан уже больным, значит, ничто не угрожает здоровью населения страны?

— Разумеется.

— Понятно. — Представитель Министерства иностранных дел повернулся и посмотрел в окно. Присутствие бывших иракских генералов в Судане по-прежнему хранилось в секрете, и в интересах его страны хранить этот секрет и дальше. Сохранение секретов означает их сохранение от всех. Он отвернулся от окна.

— Вы не будете извещать Всемирную организацию здравоохранения. Если о присутствии иракца в Судане станет известно, это может обернуться дипломатическими осложнениями для нашей страны.

— Но тут может возникнуть проблема. Доктор Макгрегор молод и полон идеализма...

— Предупредите его. Если он будет возражать, я пошлю кое-кого еще поговорить с ним, — произнес дипломат, подняв бровь. Подобные предупреждения, переданные должным образом, редко не принимались во внимание.

— Как пожелаете.

— А этот Салех — он выздоровеет?

— Вряд ли. Смертность при лихорадке Эбола составляет восемь из десяти, и симптомы заболевания стремительно развиваются.

— Вы не знаете, как он заразился?

— Нет. Он отрицает, что раньше приезжал в Африку, но такие люди редко говорят правду. Я могу снова поговорить с ним.

— Это может оказаться полезным.

* * *

«Президент рассматривает кандидатуры консерваторов в состав Верховного суда» — гласил заголовок. Персонал Белого дома никогда не спит, хотя эта привилегия время от времени выпадает на долю президента. Пока город спит, сюда доставляют экземпляры разных газет, и сотрудники просматривают их, выбирая материалы, представляющие особый интерес для администрации. Эти статьи вырезают, склеивают и с них снимают ксерокопии для «Ранней пташки» — неофициального издания, которое позволяет сильным мира сего узнать, что происходит или, по крайней мере, что думает о происходящем пресса. Иногда это соответствует действительности, иногда — нет, а большей частью находится где-то посредине.

— У нас произошла крупная утечка информации, — сказал один из сотрудников, вырезая статью из «Вашингтон пост».

— Похоже на то. И посмотри, как быстро распространяются слухи, — заметил его коллега и стал читать «Нью-Йорк тайме»:

+++

"В документе Министерства юстиции, предназначенном для внутреннего пользования, приводится список судей, кандидатуры которых рассматривает администрация Райана для возможного назначения на девять вакантных должностей членов Верховного суда. Каждый из этих юристов является старшим судьей апелляционных судов Соединенных Штатов, и в список входят исключительно крайне консервативные кандидаты. В нем нет ни единого судьи, кандидатура которого выдвигалась бы президентами Фаулером или Дарлингом.

Обычно подобные кандидатуры сначала представляются для рассмотрения комитету Американской коллегии адвокатов, однако в данном случае список был составлен высокопоставленными сотрудниками Министерства юстиции под руководством Патрика Дж. Мартина, кадрового прокурора и главы Департамента уголовного розыска."

+++

— Прессе это не нравится.

— Ты полагаешь, это такая уж суровая критика? Тогда прочитай вот эту передовицу. Боже мой, как быстро они отреагировали.

* * *

Им никогда еще не приходилось выполнять такую тяжкую работу. Они трудились по шестнадцать часов в сутки, почти не пили пива по вечерам, да и пищу готовили наспех. А развлекало их только радио. В данный момент его пришлось включить на полную мощность. В котле кипел расплавленный свинец. Оборудование ничем не отличалось от того, каким пользовались водопроводчики: цилиндр с пропаном и горелкой, напоминающей перевернутый кверху ракетный двигатель, готовый для статических испытаний, и котел с расплавленным свинцом, подогреваемый ревущим пламенем. Жидкий свинец черпали ковшом и затем разливали в формы для круглых пуль. Это были огромные пули, калибром 0,58 и весом 505 гранов[163], предназначенные для ружей, заряжающихся с дула, похожих на те, которыми пользовались горцы в двадцатые годы прошлого века. Их заказали по каталогу. Всего было десять форм, и в каждой по четыре выемки для пуль.

Пока, подумал Эрни Браун, все идет хорошо, особенно с точки зрения безопасности. Продажа селитры, используемой в качестве удобрения, не контролировалась государством, и дизельное топливо тоже. Да и свинец продавался свободно. К тому же каждую покупку они делали в разных магазинах, чтобы не привлечь внимания большим объемом, и нигде это не вызвало интереса.

Это была однообразная скучная работа, но, как заметил Пит, Джим Бриджер, один из пионеров, начавших осваивать Запад, тоже не прилетел туда на вертолете. Нет, он ехал верхом, наверняка ведя в поводу еще пару тяжело нагруженных лошадей, проезжал за день пятнадцать или, может, двадцать миль, потом ловил бобра на ужин, делал все своими руками, в одиночку, временами наталкивался на другого пионера и обменивался с ним товарами, получая от него бутыль самогона или табак. Так что они должны поступать в соответствии со старинными традициями. Это очень важно.

У них все получалось неплохо. Сейчас с ковшом работал Пит, и с того момента, как он заливал первую форму с четырьмя впадинами для пуль, до того, как он заканчивал десятую, проходило достаточно времени, чтобы отливки в первой форме затвердели, так что оставалось всего лишь окунуть форму в воду, раскрыть две половинки — внешне форма походила на огромные плоскогубцы, — и лежащие внутри пули уже успевали приобрести должную форму. Их бросали в пустую бочку из-под машинного масла, а формы вставлялись обратно.

Самой трудной частью операции оказалось приобретение бетоновоза, однако после поисков в газетах они нашли объявление об аукционе подрядчика, разорившегося и распродававшего свое имущество. Там они купили всего за двадцать одну тысячу долларов грузовик фирмы «Мак», выпущенный только три года назад и с 70567 милями на одометре, в отличном состоянии. Ночью, конечно, они пригнали его домой, и теперь он стоял в амбаре рядом, в двадцати футах, и огромные фары смотрели на них, как глаза чудовища.

Работа была трудной и однообразной, но на стене висела карта центральной части Вашингтона, и Эрни, мешая жидкий свинец, порой поворачивался и смотрел на нее. Его мозг неустанно работал, воспроизводя в памяти картины, которые он запомнил во время посещения Белого дома, сравнивая их с изображением на листе бумаги, в который раз рассчитывая расстояния — именно расстояния играли первостепенную роль в проведении операции. Агенты Секретной службы считали себя такими умными, полагали, что сумели предусмотреть все. Они перекрыли Пенсильвания-авеню именно для того, чтобы никто не мог доставить бомбу к дому президента. Так вот, они просчитались. Они упустили из виду всего одну маленькую деталь.

* * *

— Но я обязан сделать это, — настаивал Макгрегор. — Они требуют от нас извещения о возникновении эпидемии.

— Я запрещаю, — произнес чиновник Министерства здравоохранения. — К тому же это не вызвано необходимостью. Пациент «Зеро» приехал в Хартум уже больным. Вы провели необходимые мероприятия по его изоляции. Персонал больницы выполняет свои обязанности — ты отлично подготовил их, Иан, — добавил он, чтобы снять напряжение. — Моей стране будет неприятно, если об этом станет известно. Я обсудил проблему в Министерстве иностранных дел, и меня заверили, что будут приняты все меры, направленные на то, чтобы об этом прискорбном случае не стало известно за рубежом. Это понятно?

— Но...

— Если ты будешь настаивать, нам придется попросить тебя покинуть страну.

Макгрегор покраснел. У него было бледное лицо северянина, и кожа лица слишком легко отражала его эмоциональное состояние. Этот сукин сын наверняка сможет позвонить еще раз, и к нему домой явится полицейский — так их здесь называли, хотя они весьма отличались от цивилизованных, дружески настроенных «бобби», с которыми ему доводилось встречаться в Эдинбурге, — и прикажет ему собрать вещи и ехать в аэропорт. Такое уже однажды случилось с врачом из Лондона, слишком резко напомнившим государственному чиновнику об опасности распространения СПИДа. А если он уедет, в больнице останутся его пациенты. В этом заключалась уязвимость Макгрегора, как хорошо знал чиновник из Министерства здравоохранения, и Макгрегор понимал, что это его козырная карта. Иан был молод и предан своей профессии, он заботился о пациентах, как надлежит врачу, и ему не хотелось передавать их в другие руки, по крайней мере, не здесь, где слишком мало компетентных врачей для такого количества больных.

— Как дела у пациента Салеха?

— Сомневаюсь, что он выживет.

— Мне очень жаль, но ничего не поделаешь. Вы не знаете, как он мог заразиться?

Лицо молодого врача снова залило краской.

— Нет, и в этом все дело!

— Я сам поговорю с ним.

Чертовски трудно с расстояния в три метра, подумал Макгрегор. Но ему нужно было подумать и о других вещах.

Анализ крови Сохайлы показал, что она тоже больна лихорадкой Эбола. И тем не менее маленькая девочка выздоравливала. Температура у нее спала еще на полградуса. Внутреннее кровотечение прекратилось. Макгрегор провел и другие анализы. Печень Сохайлы функционировала почти нормально. Врач не сомневался, что она выживет. Каким-то образом девочка заразилась лихорадкой Эбола и почему-то сумела побороть ее — однако не зная первого, Макгрегор мог только гадать о причинах выздоровления. А вдруг Сохайла и Салех заразились при одинаковых обстоятельствах? — подумал врач. Нет, вряд ли. Какой бы мощной ни была иммунная система ребенка, она не может быть настолько сильнее, чем у здорового взрослого мужчины, а именно таким был Салех. И все-таки взрослый мужчина несомненно умирал, тогда как ребенок будет жить. Почему?

Какие посторонние факторы повлияли на эти два случая заболевания? В Ираке не было отмечено заболеваний лихорадкой Эбола, ни единого, причем при такой густонаселенности. А вдруг в Ираке разрабатывается программа биологической войны? Разве не могло там произойти вспышки болезни, которую скрыли? Нет, ведь иракское правительство рухнуло, об этом говорилось в новостях, передаваемых по телевизионному каналу «Скай-ньюз», который он принимал у себя в квартире, а при таких обстоятельствах трудно сохранить что-то в тайне. Начнется паника.

Макгрегор был врачом, а не детективом. Во Всемирной организации здравоохранения, в институте Пастера в Париже и в Центре инфекционных заболеваний в США тоже работали врачи, пусть более опытные и с иной подготовкой, но вряд ли кардинально отличающиеся от него.

Сохайла. Нужно внимательно наблюдать за ней, регулярно делать анализ крови. А вдруг она все еще может заразить других? Макгрегор решил почитать медицинскую литературу. Пока он был уверен лишь в одном: иммунная система одного пациента не выдержала, тогда как иммунная система другого победила болезнь. Если он хочет получить ответ на эти вопросы, нужно довести дело до конца. Может быть, потом ему удастся сообщить о случившемся, но пока он должен остаться здесь.

К тому же, прежде чем проинформировать кого-то в Судане, он успел отправить образцы крови в институт Пастера и в Атланту. Самодовольный чиновник не знает этого, а если последуют телефонные звонки, то звонить будут не в Министерство здравоохранения, а непосредственно в больницу, Макгрегору. Он сможет передать предупреждение, сможет сообщить о политической обстановке в стране, которая не позволила ему соблюсти необходимые правила. Он сможет задать вопросы и передать некоторые сведения. А пока нужно согласиться.

— Если вы считаете это необходимым, доктор, — сказал он чиновнику. — Разумеется, вы будете соблюдать все меры предосторожности.

Глава 31 Волны и круги на воде

Сегодня утром ему предстояла расплата, и снова пришлось выдержать испытание макияжем и лаком для волос.

— Нужно бы, по крайней мере, приобрести настоящее кресло, как в парикмахерской, — заметил президент, пока миссис Эббот делала свое дело. Только накануне он узнал, что президентский парикмахер является в Овальный кабинет лишь по вызову и стрижет и бреет президента прямо в его кресле. Он подумал, в какой ужас приходят агенты его личной охраны, когда человек держит ножницы и раскрытую опасную бритву всего в дюйме от сонной артерии президента. — О'кей, Арни, как мне вести себя с мистером Доннером?

— Начнем с того, что он может задать тебе любой вопрос, какой пожелает. Это значит, что тебе придется подумать об ответах.

— Я стараюсь, Арни, — нахмурился Райан.

— Подчеркни то обстоятельство, что ты всего лишь простой гражданин, а не политический деятель. Для Доннера это, может быть, и не будет иметь значения, а вот на телевизионную аудиторию, которая сегодня вечером будет смотреть твое интервью, может произвести благоприятное впечатление, — посоветовал ван Дамм. — Приготовься к коварному вопросу относительно состава Верховного суда.

— Каким образом произошла утечка информации? — недовольно проворчал Райан.

— Мы никогда этого не узнаем, а попытаешься выяснить, будешь только походить на Никсона.

— Всякий раз, когда я делаю что-то, средства массовой информации.., черт их побери... — вздохнул Райан, когда Мэри Эббот кончила заниматься его прической. — Я ведь сказал это Джорджу Уинстону, правда?

— Ты учишься, и у тебя неплохо получается. Если ты поможешь какой-нибудь старушке перейти улицу, обязательно найдется активистка феминистского движения, которая заявит, что ты вел себя снисходительно. Если же ты не сделаешь этого, то Ассоциация защиты престарелых обвинит тебя в бесчувствии по отношению к нуждам стариков. Это же относится и к любой другой заинтересованной группе людей. У всех у них есть свои программы, Джек, и эти программы для каждого куда важнее твоей. Старайся поступать так, чтобы обиженными чувствовало себя как можно меньше людей. Это не значит, что ты должен стремиться не обижать никого. Если только ты попытаешься поступать таким образом, то оскорбишь всех, — объяснил глава президентской администрации.

— Вот теперь я понял! — Райан округлил глаза в притворном удивлении. — Мне нужно говорить так, чтобы все чувствовали себя оскорбленными, — и тогда меня полюбят.

Арни поморщился.

— И учти, что всякий раз, когда тебе захочется пошутить, твоя шутка непременно кого-нибудь оскорбит. Почему? Да потому, что юмор кому-нибудь всегда кажется жестоким, и к тому же есть люди, у которых вообще отсутствует чувство юмора.

— Иными словами, всегда найдутся те, кто хотят сорвать злость на ком-нибудь, а я для них самая подходящая цель.

— Я ведь говорил, что ты быстро учишься, — мрачно кивнул глава администрации. Слова президента вызвали у него беспокойство.

* * *

— На Диего-Гарсия у нас находятся транспортные суда, — сказал Джексон, указывая на соответствующую точку на карте.

— Сколько их там? — спросил Бретано.

— Мы только что перестроили ТОС...

— Что это такое? — прервал его министр обороны.

— Таблица организации и снаряжения, — пояснил генерал Майкл Мур. Он занимал должность начальника штаба армии США. Во время войны в Персидском заливе генерал командовал бригадой Первой бронетанковой дивизии. — На них можно погрузить чуть больше бригады, полной бригады тяжелой пехоты вместе со снаряжением и запасами, рассчитанными на месяц боевых операций. Кроме того, у нас есть снаряжение в Саудовской Аравии. Оно практически совершенно новое — тяжелые танки М1А2, боевые машины пехоты «брэдли», бронетранспортеры, ракетные установки. Новые артиллерийские установки на гусеничном ходу будут отправлены через три месяца. Саудовская Аравия, — добавил он, — помогает нам финансировать хранение. Часть оборудования, строго говоря, принадлежит им, считается резервом армии, но мы обеспечиваем техническое обслуживание, и все, что от нас требуется, это перебросить на самолетах наш персонал, они откроют ворота складов и выкатят все это наружу.

— Какая часть будет переброшена туда первой, если саудовцы обратятся с просьбой о помощи?

— Все зависит от ситуации, — ответил Джексон. — Скорее всего первой частью, переброшенной в Саудовскую Аравию, станет один из моторизованных полков. Если возникнет ситуация, не терпящая отлагательства, мы можем перебросить по воздуху личный состав Десятого моторизованного полка, находящегося в пустыне Негев. Это можно осуществить за сутки. Для боевых действий — Третий моторизованный полк из Техаса или Второй из Луизианы.

— Моторизованный полк, господин министр, представляет собой полностью укомплектованную, хорошо сбалансированную воинскую часть силой в бригаду. Это мощная сила, обладающая превосходным вооружением. Полк вполне может постоять за себя, и противник серьезно задумается, прежде чем вступить с ним в бой, — объяснил Мики Мур и добавил:

— Перед тем, однако, как развернуть такой полк для длительного пребывания, ему понадобится батальон боевой поддержки — подразделение, занимающееся снабжением и ремонтом.

— У нас все еще находится авианосец в Индийском океане — сейчас он стрит у Диего-Гарсии вместе с остальными кораблями боевой группы, чтобы личный состав мог побывать на берегу, — заметил Джексон. Он знал, что моряки теперь разгуливают по всему атоллу, но это был уже другой вопрос. По крайней мере, они могут выпить пару бутылок пива, размяться и поиграть в софтбол[164]. — Кроме того, у нас есть авиакрыло истребителей F-16, почти полное авиакрыло, в пустыне Негев, что является частью нашей гарантии безопасности Израиля. Это авиакрыло и Десятый моторизованный полк составляют немалую силу. Их задача вести совместные учения с силами обороны Израиля, и потому они все время в деле.

— Солдаты любят учения, господин министр. Это гораздо интересней, чем сидеть без дела, —добавил генерал Мур.

— Мне понадобится побывать там и посмотреть на снаряжение, — заметил Бретано. — Как только закончу с бюджетом — по крайней мере, с начальной его стадией. Судя по тому, что вы говорите, джентльмены, мне кажется, что у нас недостаточно мощные силы.

— Это верно, сэр, — согласился Джексон. — С ними нельзя вести войну, но их может оказаться достаточно, чтобы не допустить ее начала, если дойдет до того.

* * *

— Будет ли новая война в Персидском заливе? — спросил Том Доннер.

— Не вижу причины для этого, — ответил президент. Самым трудным было следить за голосом. Ответ был уклончивым, но голос его должен звучать уверенно и твердо. Это была еще одна форма лжи, поскольку правда могла коренным образом изменить ситуацию. Такой стала форма «маневра» — игры столь фальшивой и искусственной, что она превратилась в нечто, напоминающее международную реальность. При ней говорили то, что не было правдой, для того чтобы защитить правду. Черчилль однажды сказал: «.., во время, войны правда становится настолько драгоценным товаром, что нуждается во лжи в качестве телохранителей». Но в мирное время?

— Однако наши отношения с Ираном и Ираком не были дружественными длительное время.

— Прошлое остается в прошлом, Том. Мы не можем его изменить, зато можем извлечь из него урок. Нет причины, по которой между Америкой и странами этого региона должна сохраняться вражда. Почему нам нужно оставаться врагами? — риторически спросил президент.

— Значит, мы вступим в переговоры с Объединенной Исламской Республикой? — не успокоился Доннер.

— Мы всегда готовы вести переговоры, особенно с целью установления дружеских отношений. Регион Персидского залива имеет огромное значение для всего мира. В интересах всех стран сохранить мир и спокойствие в этом регионе. Там было достаточно войн. Иран и Ирак воевали друг с другом в течение скольких лет? — восьми, причем война причинила колоссальный урон обеим странам и стоила неисчислимых жизней. Далее, возьмите множество конфликтов между Израилем и его соседями. Все, на этом следует поставить точку. Теперь мы наблюдаем за рождением новой страны. Ей предстоит сделать очень много. Ее граждане нуждаются во многом, но, к счастью, у этой новой страны достаточно ресурсов, чтобы удовлетворить эти нужды. Мы желаем им счастья. Если мы сможем помочь им, то придем на помощь. Америка всегда готова протянуть руку дружбы.

Наступил короткий перерыв, означающий, по-видимому, время рекламного блока. Интервью будет показано по телевидению сегодня вечером, в девять часов. Затем Доннер повернулся к своему коллеге, Джону Пламеру, которому предстояло задавать вопросы во время следующего отрезка беседы с президентом.

— Вам нравится быть президентом?

— Я постоянно говорю себе, что не был выбран президентом, а меня приговорили к этой должности, — Райан наклонил голову и улыбнулся. — Хотите, чтобы я дал честный ответ? Мне приходится трудиться с утра до позднего вечера, занимаясь утомительной работой, причем она намного труднее, чем я предполагал раньше, зато мне здорово повезло. Арни ван Дамм прямо-таки гениальный организатор, а персонал Белого дома состоит из превосходно подготовленных людей. Я получаю десятки тысяч писем от людей за пределами кольцевого шоссе, опоясывающего Вашингтон, и в них содержатся слова поддержки и пожелания удачи. Мне хотелось бы воспользоваться предоставившейся возможностью, чтобы поблагодарить их и сказать, что из этих писем я черпаю силы.

— Мистер Райан. — Джек сделал вывод, что его научная степень доктора больше не имеет значения, — какие перемены вы намереваетесь ввести? — задал следующий вопрос Пламер.

— Джон, это зависит от того, что вы имеете в виду под словом «перемены». Моя главная задача заключается в том, чтобы правительство функционировало эффективно. Таким образом, правильнее было бы говорить не о переменах, а о восстановлении. Именно к этому я и стремлюсь. У нас по-прежнему нет Конгресса и не будет, пока не состоятся выборы в палату представителей, так что я не могу представить Конгрессу бюджет на будущий год. Я постарался подобрать хороших специалистов на основные посты в кабинете министров. Их работа заключается в том, чтобы успешно руководить своими министерствами.

— Вашего министра финансов, Джорджа Уинстона, подвергли критике за то, что он хочет внести радикальные изменения в федеральный Налоговый кодекс, — заметил Пламер.

— Я могу сказать только то, что полностью поддерживаю министра Уинстона. Налоговый кодекс постепенно стал очень сложным, да и в своей основе несправедлив. Министр финансов намерен внести поправки, которые не скажутся на сборе налогов. Более того, это заявление даже слишком пессимистично. В конечном итоге объем собираемых налогов увеличится благодаря сокращению административных расходов.

— Но многие критикуют его проект за регрессивную направленность...

Райан поднял руку.

— Минутку, Джон. Одна из проблем в этом городе заключается в том, что исказился смысл слов, которыми пользуются люди. Сбор налогов со всех в равной степени не является регрессивным. Термин «регрессивный» означает шаг назад, положение, при котором с бедных берут больше, чем с богатых. Мы не собираемся делать этого. Употребляя это слово в не правильном смысле, вы вводите людей в заблуждение.

— Но таким образом описывалась в течение многих лет налоговая система, — запротестовал Пламер. Никто не подумал о том, чтобы указать ему на необходимость усовершенствовать свою грамматику.

— Это отнюдь не значит, что она хорошая, — напомнил ему Райан. — В любом случае, как я уже сказал, я не политический деятель, Джон. Я знаю лишь одно — говорить нужно прямо и откровенно. Собирать налоги со всех в равной пропорции соответствует приводимому в словаре определению слова «справедливый». Перестань, Джон, ты ведь знаешь, как ведется эта игра. Вы с Томом Получаете огромные деньги — намного большие, чем я, — и каждый год ваш адвокат и бухгалтер тщательно изучают ваши доходы и расходы. У вас есть, наверно, капиталовложения, сделанные с целью сокращения налогов, которые вы платите, правда? Каким образом вы получили эти льготы? Очень просто, лоббисты убедили Конгресс в необходимости внести небольшие изменения в налоговое законодательство. Почему? Да потому что богатые люди заплатили им за это. И что произошло? Так называемой «прогрессивной» системой манипулируют таким образом, что возросшие налоги по сути дела не применяются к богатым, потому что у них есть юристы и бухгалтеры, знающие, как избежать этого, как обойти существующую систему. За это они получают крупные гонорары. Таким образом, повышенные налоги, которые вроде бы платят богачи, это обман. Разве не так? Когда политические деятели принимали налоговое законодательство, они все это отлично понимали.

Теперь ты видишь, Джон, куда мы зашли с так называемой «прогрессивной налоговой системой»? Никуда. Мы оказались в тупике, Джон. Существующая налоговая система — это огромная азартная игра, при которой напрасно тратится время, обманывается общество и те люди, что способны обойти закон, получают колоссальные деньги. А откуда идут эти деньги? Из кармана рядовых налогоплательщиков, это они платят за все, что происходит. Так вот, Джордж Уинстон хочет изменить эту систему, мы одобряем ее. И что же происходит? Люди, которые привыкли обходить систему и умеют играть в эту игру, прибегают к нечестным приемам и употребляют слова, вводящие общество в заблуждение, чтобы представить новый налоговый кодекс как несправедливый. Эти люди, привыкшие наживаться на других, представляют собой самую опасную и вредную для общества группу.

— И вам это не нравится, — улыбнулся Джон.

— Чем бы я ни занимался — работал ли брокером на бирже, преподавал ли историю и так далее, — я старался говорить правду. И сейчас не собираюсь изменять себе. Может быть, кое-что в Америке следует изменить, и я скажу вам, что именно: все родители в нашей стране убеждают своих детей, что политика — это грязное, отвратительное и жестокое дело. Ваш отец говорил об этом, и мой тоже. А мы соглашаемся с этим, словно это разумно и правильно, так и должно быть. Но это ошибочная точка зрения, Джон. На протяжении многих лет мы принимали как само собой разумеющееся, что политика... Впрочем, давай сначала найдем правильное определение, ладно? Политическая система — это способ управления страной, то, как мы принимаем законы, которые обязаны выполнять, и собираем налоги. Все это важно, не так ли? Но в то же самое время мы позволяем заниматься этим людям, которых не пожелали бы пригласить к себе в дом, не разрешили бы присматривать за своими детьми. Скажи, Джон, это не кажется тебе несколько странным, а?

Мы позволяем заниматься политикой людям, которые постоянно искажают факты, меняют законы в угоду спонсорам, дающим им деньги на избирательные кампании. Некоторые из этих политических деятелей просто лгут обществу. И мы не боремся с этим. Вы, все те, кто заняты в средствах массовой информации, тоже не выступаете против. Разве вы допустите подобное поведение в своей собственной профессии? Это невозможно в медицине, в науке, в бизнесе, как и в поддержании правопорядка.

Значит, здесь что-то не так, — продолжал президент, подавшись вперед, и впервые в его голосе прозвучала страсть. — Ведь речь идет о нашей стране, и потому нормы поведения, которые мы требуем от наших представителей, не должны быть ниже, чем у всех остальных ее жителей, — наоборот, они должны быть выше. Мы должны требовать от наших политических деятелей, чтобы они соблюдали нормы честности и порядочности. Вот почему я выступаю с речами по всей стране. Джон, в политическом плане я зарегистрирован как независимый, я не принадлежу ни к одной из политических партий. У меня нет никакой политической программы, кроме как стремиться к улучшению жизни народа. Я принес присягу и обязан добиваться этого. Я привык соблюдать данное мной слово. Правда, я узнал, что это расстраивает некоторых. Признаюсь, мне искренне жаль. Но я не собираюсь менять свои убеждения для того, чтобы завоевать одобрение каких-то особых групп общества, содержащих армию платных лоббистов. Я нахожусь здесь, чтобы служить всем, а не только тем, кто шумит больше других и зарабатывает больше всех.

Пламер скрыл свое удовольствие от этой страстной речи президента.

— О'кей, господин президент, тогда начнем с того, как вы относитесь к гражданским правам?

— Моя точка зрения сводится к тому, что Конституция не различает цвета. Дискриминация людей по причине их внешнего вида, разницы их мнений, церковной принадлежности или того, из какой страны прибыли их предки, запрещена законами нашей страны. Эти законы будут соблюдаться. Все мы должны быть равными в глазах закона как при соблюдении его, так и при нарушении. В последнем случае ими будет заниматься Министерство юстиции.

— Вы не считаете это идеализмом?

— А что плохого в идеализме? — задал ответный вопрос Райан. — В то же самое время, почему бы иногда не прибегнуть к здравому смыслу? Вместо того, чтобы наблюдать за тем, как множество людей стараются добиться преимуществ для себя или для той небольшой группы, которую они представляют, почему бы нам всем не работать вместе? Разве мы прежде всего не американцы?.. Почему не попытаться работать усерднее и не найти разумные методы решения проблем? Наша страна была создана не для того, чтобы одна группа людей хватала за горло другую.

— Некоторые полагают, что в такой борьбе каждый получает справедливую долю, — заметил Пламер.

— И одновременно потворствует коррупции политической системы, — добавил Райан.

Пришлось сделать перерыв, чтобы дать возможность операторам сменить кассеты в камерах. Джек посмотрел страдающим взглядом на дверь в комнату секретарей. Ему так хотелось закурить. Он потер руки, стараясь выглядеть спокойным и собранным, но, несмотря на то что ему предоставилась возможность высказать взгляды, которые он вынашивал на протяжении многих лет, от этого он почувствовал только большее напряжение.

— Камеры выключены, — сказал Том Доннер, откидываясь на спинку кресла. — Вы действительно считаете, что сможете добиться этого?

— Если я не буду пытаться, тогда кто я? — вздохнул Джек. — Правительственная система разрушена. Мы все знаем это. Если никто не попытается исправить ее, ситуация станет еще хуже.

В этот момент Доннер испытывал едва ли не сочувствие к нему. Искренность Райана была очевидна, словно его сердце билось на виду у всех. Но он не понимал ситуации. Дело не в том, что Райан плохой человек, нет. Просто положение, в котором он оказался, не соответствовало его возможностям, в точности как говорили все. Келти был прав, а поскольку он был прав, Доннеру нужно выполнить свою работу.

— Мы готовы, — объявил продюсер.

— Поговорим о Верховном суде, — начал Доннер, сменив своего коллегу. — Стало известно, что вы просматриваете список кандидатов для представления Сенату.

— Да, я занимаюсь этим, — ответил Райан.

— Что вы можете сказать нам об этом?

— Я поручил Министерству юстиции представить мне список опытных судей, ведущих дела в апелляционных судах. Этот список мне представлен, и теперь я думаю над кандидатурами.

— О чем конкретно вы думаете? — спросил Доннер.

— Я ищу компетентных судей. Верховный суд является главным хранителем Конституции в нашей стране. Нам нужны люди, понимающие свою ответственность за это, способные справедливо толковать законы.

— Судьи, соблюдающие букву закона?

— Том, в Конституции говорится, что Конгресс утверждает законы, исполнительная власть обеспечивает их соблюдение, а суды занимаются их толкованием. Это и есть принцип взаимозависимости и взаимоограничения законодательной, исполнительной и судебной власти.

— Однако история свидетельствует, что Верховный суд играет важную роль в переменах, осуществляемых в нашей стране, — напомнил Доннер.

— Это верно, но не все эти перемены пошли на благо Америки. Из-за дела Дрега Скотта началась гражданская война. Решение по делу «Плесси против Фергюсона» было позорным и отбросило нашу страну на семьдесят лет назад. Прошу иметь в виду, что в юридических вопросах я профан...

— Именно по этой причине Американская ассоциация адвокатов, как правило, изучает кандидатуры судей перед их представлением Сенату. Вы собираетесь представить свой список кандидатов в ассоциацию?

— Нет. — Райан отрицательно покачал головой. — Во-первых, все судьи в списке уже преодолели этот барьер для того, чтобы занять свои сегодняшние должности. Во-вторых, Американская ассоциация адвокатов тоже является группой со своими собственными интересами, не правда ли? Разумеется, они имеют право заботиться об интересах своих членов, однако Верховный суд является юридическим органом, который решает правовые вопросы для всей страны, тогда как Американская ассоциация адвокатов состоит из людей, которые зарабатывают на жизнь юридической практикой. Разве не будет столкновением интересов, если группа людей, осуществляющих на практике исполнение законов, станет выбирать тех, кто эти законы определяет? В любой другой сфере это было бы столкновением интересов, верно?

— Не все так считают.

— Конечно, ведь у ассоциации в Вашингтоне свой офис, полный лоббистов, — согласился президент. — Том, мой долг заключается не в том, чтобы служить заинтересованным группам. Я обязан соблюдать, ограждать и защищать Конституцию в силу своих возможностей. Для того чтобы я смог делать это, я стараюсь найти людей, мыслящих, как и я сам. Мне нужно, чтобы принесенная мной присяга означала именно то, что в ней говорится, безо всяких махинаций.

— Джон? — пригласил Доннер, повернувшись к Пламеру.

— Вы работали много лет в Центральном разведывательном управлении, — сказал Пламер.

— Совершенно верно, — согласился Джек.

— Чем вы там занимались? — спросил Пламер.

— Главным образом работал в разведывательном управлении, анализируя информацию, поступающую из различных источников. Я старался понять, что она означает, и затем передавал результаты другим сотрудникам. Некоторое время возглавлял разведывательное управление, затем при президенте Фаулере стал заместителем директора. Далее, как вам известно, я был назначен советником по национальной безопасности у президента Дарлинга.

— На протяжении этого времени вам приходилось выезжать для выполнения других заданий? — поинтересовался Пламер.

— Да, я был советником на переговорах по ограничению вооружений и принимал участие во многих конференциях, — ответил президент.

— Мистер Райан, ходят слухи, что вы занимались не только этим. Говорят, будто вы участвовали в операциях, которые привели к смерти советских граждан.

Джек на мгновение заколебался, достаточно, чтобы создать у зрителей должное представление о его отношении к этому «специфическому» вопросу.

— Джон, на протяжении многих лет наше правительство принципиально отказывалось комментировать разведывательные операции. Я не буду менять этот принцип.

— Американский народ должен и имеет право знать, что за человек является их президентом, — настаивал Пламер.

— Моя администрация никогда не станет обсуждать разведывательные операции. А раз возник вопрос, что я за человек, в этом и заключается цель настоящего интервью. Наша страна должна хранить некоторые секреты. Ведь и вы, Джон, — сказал Райан, глядя прямо в глаза комментатору, — храните секреты. Если вы откроете источники своей информации, вашей работе придет конец. Если Америка поступит так же, пострадают люди.

— Но...

— Вопрос закрыт, Джон. Наши разведывательные службы действуют под контролем Конгресса. Я всегда поддерживал этот закон, буду продолжать поддерживать его и больше не намерен это обсуждать.

При этих словах оба комментатора растерянно замигали, и у Райана не было сомнений, что эта часть интервью не будет показана по телевидению.

* * *

Бадрейну нужно было выбрать тридцать человек, и хотя выбор такого количества участников операции не представлял трудности, как не представлял трудности и выбор полностью преданных людей, главными критериями отбора были ум и сообразительность. Но у него были необходимые контакты. Если уж чего было в избытке на Среднем Востоке, так это террористов, людей, похожих на него самого, но моложе, готовых отдать жизнь ради достижения великой цели и видящих, как она увядает перед их глазами. Это всего лишь усиливало их ярость и преданность вере. По некотором размышлении Бадрейн решил ограничиться двадцатью находчивыми и сообразительными. От остальных требовалась всего лишь преданность, причем за ними будут наблюдать один или два опытных командира. Все отобранные для операции обязаны беспрекословно следовать приказам. Все до единого должны быть готовы умереть или, по крайней мере, пойти на риск смерти. Впрочем, и это не являлось особой проблемой. «Хезболлах» по-прежнему имел много желающих прикрепить к телу взрывчатку и взорвать себя в толпе. Кроме них, были и другие.

Это являлось частью традиций региона — пророк Мухаммед вряд ли полностью одобрил бы ее, но Бадрейн не был столь уж религиозен, а террористические операции входили в его профессию. С исторической точки зрения арабы никогда не были хорошими солдатами. На протяжении почти всей истории они состояли из бродячих племен, традиционным методом боевых действий у которых были набеги, позднее превратившиеся в партизанские действия. Понятие боевых действий, упорных и неторопливых, было чуждо им. Подобные действия были изобретением греков, от которых они перешли к римлянам и позднее распространились на все западные народы. Одиночка мог броситься в гущу битвы, чтобы принести себя в жертву, — в традициях викингов такого человека называли «берсекером» — неистовым, а в Японии подобные люди входили в состав особых воинских подразделений, члены которых называли себя «камикадзе» — на поле битвы они с бешеной яростью бросались вперед, бесстрашно размахивая мечом и стараясь прихватить с собой как можно больше врагов, прежде чем их самих постигнет славная смерть. Но в особенности такая традиция укрепилась в «джихаде», или священной войне против неверных. Это доказало в конечном итоге, что ислам, подобно любой религии, может быть искажен своими последователями. Ну а пока это означало, что у Бадрейна был неисчерпаемый источник людей, готовых исполнять все его приказы, которые передавались через Дарейи, кто также говорил им, что это действительно подвиг во славу «джихада», что их подвиг дает им ключи к славной жизни после смерти.

У Бадрейна был список. Он сделал три телефонных звонка, которые передавались по цепи надежных людей. В Ливане и в других странах начали готовиться к отъезду.

* * *

— Ну как, я справился, тренер? — с улыбкой спросил Райан.

— Ты временами катался по очень тонкому льду, подходил к опасной кромке, но все-таки сумел не промочить ног, — ответил Арни ван Дамм с видимым облегчением. — Это был тяжкий удар по группам с особыми интересами.

— Значит, все-таки можно критиковать тех, у кого особые интересы? Черт побери, все делают это!

— Это зависит от того, какие группы и какие интересы подвергаются критике, господин президент. У всех у них есть люди, защищающие их, и некоторые могут успокаивать тебя, подобно матери Терезе, с той разницей, что делают это перед тем, как перерезать тебе горло острым мачете. — Глава администрации сделал паузу. — И все-таки ты держался очень неплохо. В твоих ответах не было ничего, что они смогут слишком уж исказить и использовать против тебя. Увидим, что они оставят для вечерней передачи и что скажут в конце Доннер и Пламер. Последние две минуты являются самыми важными.

* * *

Пробирки прибыли в Атланту в особой упаковке, называемой из-за своей формы шляпной коробкой. На самом деле это было чрезвычайно надежное вместилище, сделанное специально для того, чтобы в нем в полной безопасности могли перевозиться самые опасные вещества. Пробирки помещались в многослойные ячейки, рассчитанные на то, чтобы хранимое в них уцелело даже при самом сильном ударе. Коробку со всех сторон покрывали наклейки, предупреждающие о биологической опасности, так что с ней обращались с предельной осторожностью, в том числе посыльные Федеральной службы доставки, передавшие ее адресату в 9.14 утра.

«Шляпную коробку» отнесли в специально оборудованную лабораторию, где первым делом проверили, нет ли на ней повреждений. Затем ее опрыснули мощным дезинфицирующим составом и вскрыли, соблюдая все меры предосторожности. В сопроводительных документах было указано, почему это необходимо. Там говорилось, что в двух пробирках находятся образцы крови, содержащие вирусы, вызывающие геморрагическую лихорадку. Это могло означать несколько болезней, существующих в Африке, — в документах был указан континент, откуда доставили пробирки, — и каждой из них следовало избегать. Лаборант извлек пробирки из коробки и проверил, нет ли на них подтеков. Их не оказалось, и пробирки на всякий случай снова обрызгали дезинфицирующей жидкостью. Содержащаяся в них кровь будет подвергнута анализу на антитела, и лаборанты произведут сравнение с другими образцами. Приложенная документация была передана доктору Лоренцу в отдел особо опасных инфекционных заболеваний.

— Привет, Гас, это Алекс, — услышал в телефонной трубке доктор Лоренц.

— Тебе так и не удалось вырваться на рыбалку?

— Может быть, удастся в этот уик-энд. У нас в нейрохирургии есть парень с катером, и нам наконец удалось навести порядок в отделе. — Доктор Александер смотрел из окна своего кабинета на восточный Балтимор. Отсюда была видна гавань, ведущая в Чесапикский залив, а там, по слухам, неплохо ловились морские окуни.

— Так что у тебя случилось? — спросил Гас, и в этот момент в кабинет вошла секретарша с папкой в руке.

— Просто решил проверить, нет ли у тебя чего-нибудь нового по поводу вспышки лихорадки Эбола в Заире.

— Ничего, слава Богу. Критическое время прошло. Эта вспышка Эболы закончилась быстро. А мы начали уже... — Лоренц замолчал. Он открыл папку и прочитал сопроводительный лист. — Одну минуту... Хартум?.. — недоуменно пробормотал он.

Александер терпеливо ждал. Он был знаком с привычкой Лоренца читать медленно и вдумчиво. Немолодой мужчина, несколько похожий на актера, Лоренц никогда не спешил, и это была одна из причин, почему он стал блестящим ученым-экспериментатором. Лоренц редко ошибался. Он все тщательно обдумывал, прежде чем начинать действовать.

— Мы только что получили две пробирки с образцами крови из Хартума. Сопроводительная записка подписана доктором Макгрегором из Английской больницы в Хартуме. Речь идет о двух пациентах — взрослый мужчина и девочка четырех лет, подозревается геморрагическая лихорадка. Образцы находятся сейчас в лаборатории.

— Хартум? Это в Судане?

— Так говорится в сопроводительном документе, — подтвердил Гас.

— Но это очень далеко от Конго.

— Самолеты, Алекс, самолеты, — заметил Лоренц. Больше всего пугала эпидемиологов возможность международных путешествий по воздуху. В сопроводительной записке было всего несколько строк, но там были указаны номера телефона и факса. — О'кей, мы сейчас возьмемся за лабораторные анализы и проверим.

— А как относительно образцов предыдущей вспышки Эболы?

— Вчера закончил. Заирская лихорадка Эбола, штамм Маинги, полностью идентичный образцам 1976 года, до последней аминокислоты.

— Верно, тот самый штамм, он переносится по воздуху, именно он прикончил Джорджа Уэстфаля.

— Но точных подтверждений так и не обнаружили, Алекс, — напомнил ему Гас.

— Джордж соблюдал все меры предосторожности, Гас, ты ведь знаешь это. Ты сам учил его. — Пьер Александер потер глаза. Снова головная боль. Нужно установить новое освещение. — Сообщи мне результаты анализа полученных образцов, ладно?

— Непременно. Я не слишком беспокоюсь об этом. Судан — весьма неподходящее место для этих маленьких мерзавцев — жарко, сухо, масса солнечного света. Там на открытом воздухе вирус не выживет и пары минут. Впрочем, я поговорю с заведующим лабораторией к концу дня — скорее, завтра утром. Через час у меня собрание персонала.

— Хорошо. Мне тоже пора идти в кафетерий. Позвоню тебе завтра, Гас. — Александер положил трубку, он все еще мысленно называл себя полковником, к званию профессора еще надо привыкнуть, и спустился вниз. Там он к своему удовольствию увидел Кэти Райан, которая стояла в очереди вместе со своим телохранителем.

— Привет, проф.

— Как дела с жуками? — улыбнувшись, спросила она.

— Так себе. Мне хотелось бы проконсультироваться с вами, доктор, — сказал Александер, выбирая на полке сандвич.

— Я не занимаюсь вирусами, — ответила она, хотя ей приходилось немало работать с пациентами, больными СПИДом, у которых глазные заболевания являлись следствием главной болезни. — Так в чем дело?

— У меня участились головные боли, — ответил Александер, направляясь к кассиру.

— Вот как? — Кэти повернулась, сняла с него очки и посмотрела их на свет. — Старайтесь протирать их почаще. У вас минус две диоптрии и очень сильный астигматизм. Когда вам прописывали очки последний раз? — Она вернула ему очки, еще раз посмотрев на грязь, скопившуюся вокруг стекол, и уже зная ответ.

— Не помню, три или четыре...

— ., года назад. Вам следовало бы давно подумать об этом. Пусть ваша секретарь позвонит моей, и я проверю вам зрение. Не посидите с нами?

Они выбрали стол у окна и направились к нему. За ними последовал Рой Альтман, глядя по сторонам и обмениваясь взглядами с другими агентами. Все в порядке.

— Между прочим, вы могли бы стать отличным кандидатом для применения нашей новой техники корректировки зрения с помощью лазера. Мы надсечем вам роговую оболочку, и ваше зрение снова станет двадцать на двадцать, — посоветовала Кэти. Она принимала активное участие в осуществлении этой программы.

— А это не опасно? — В голосе Александера звучало сомнение.

— Я занимаюсь опасными процедурами только на кухне, — ответила профессор Райан, шутливо подняв бровь.

— Хорошо, мэм, — улыбнулся Александер.

— Так что там у вас нового?

* * *

Все дело в том, как отредактировать. По крайней мере, почти все, подумал Том Доннер, нажимая на клавиши своего компьютера. Вот отсюда он перейдет к комментариям, дополняя и внося ясность в то, что подразумевал Райан своими внешне искренними.., внешне? Это слово промелькнуло в голове корреспондента, будто само по себе, заставив его вздрогнуть. Доннер долгое время занимался телевизионным репортажем и, прежде чем стать ведущим всего канала, работал в Вашингтоне. Он брал интервью у всех видных деятелей и всех знал. В его разбухшей картотеке значились имена каждого высокопоставленного чиновника и влиятельного деятеля в городе. Как и у любого хорошего репортера, у него были отличные связи. Он мог поднять телефонную трубку и соединиться с кем угодно, потому что в Вашингтоне правила общения с представителями средств массовой информации были элегантно простыми: ты был либо источником, либо целью. Тот, кто отказывался идти навстречу желаниям СМИ, скоро становился их врагом. Иными словами, это называлось бы шантажом.

Интуиция Доннера подсказывала ему, что он еще никогда не встречался с человеком, похожим на президента Райана, по крайней мере, не в общественной жизни.., а может быть, это действительно правда? Позиция, гласящая, что я один из вас, такой же, как и вы, уходит далеко в прошлое, еще к Юлию Цезарю. И всегда это было уловкой, средством обмана, целью которого являлось убедить избирателей, чтобы они думали, что этот человек действительно похож на них. Но он не был таким, как они. Обычные люди не способны продвинуться так далеко в любой профессии. Райан стал одним из руководителей ЦРУ благодаря тому, что занимался кабинетными политическими играми, не мог не заниматься. Как у всех, у него появились союзники и враги, и он продвинулся с помощью искусных маневров. А те сведения о службе Райана в ЦРУ, которые Доннер получил благодаря утечке информации, — сможет ли он использовать их в своем «эксклюзивном интервью»? Нет, не сможет. Скорее во время передачи новостей; там будут содержаться несколько загадочных фраз, которые заставят телезрителей остаться на его канале, вместо того чтобы вечером переключиться на обычную развлекательную программу.

Доннер знал, что ему нужно быть осторожным. Нельзя просто так обвинять действующего президента — но ведь то, что он сказал, все-таки не было правдой, а? Обвинение президента чрезвычайно увлекательное занятие, но при этом требуется соблюдать определенные правила. Твоя информация должна быть очень надежной. Это значит, что ее нужно черпать из ряда источников, и хороших источников, на которые можно положиться. Придется посоветоваться с руководителями телевизионной компании, они будут колебаться, ознакомятся с первоначальным текстом интервью и в конце концов дадут разрешение на его, передачу.

Такой же, как и все. Но такие же, как и все, не работают на ЦРУ, не занимаются оперативной работой, не становятся шпионами. Разве не так? И уж можно не сомневаться в том, что Райан оказался первым американским разведчиком, сумевшим занять Овальный кабинет... Разве это дело?

В его жизни слишком много пропусков. Во время пребывания в Лондоне он убил человека. В Америке террористы напали на его дом — там он убил по крайней мере еще одного. И эта невероятная история с похищением советской субмарины, в ходе которой Райан, по словам источника, тоже убил русского матроса. И многое другое. Такой ли человек нужен американскому народу в Белом доме?

И все-таки он пытался произвести впечатление простого человека.., такого, как остальные. Здравый смысл. Так гласит закон. Я не пожалею сил, чтобы выполнить данную мной присягу.

Это ложь, подумал Доннер. Это не может не быть ложью.

А ведь ты умный сукин сын, Райан.

Если же это ложь и Райан настолько умен, тогда что? Изменение налогового законодательства. Новый состав Верховного суда. Перемены во имя большей эффективности. Деятельность Бретано в Министерстве обороны... Проклятье.

Следующий скачок воображения вел к тому, что ЦРУ и Райан играли свою роль в падении «Боинга-747» на Капитолий, — нет, это безумие. Райан является оппортунистом, таким же, как и все остальные, у кого Доннер брал интервью на протяжении всей своей профессиональной жизни, начиная с его первого места работы в филиале компании в Де-Мойне. Проведенное им там журналистское расследование привело к тому, что член комиссии графства оказался в тюрьме, а его самого заметили и руководители компании, и политические деятели. Он комментировал самые разные события — от снежных лавин до военных действий, но его профессией и любимым делом было изучение политических деятелей.

Вообще-то они мало отличались друг от друга. Им нужно оказаться в соответствующем месте в соответствующее время, и у них наготове план действий. Уж это-то он узнал точно. Доннер посмотрел в окно, потом одной рукой поднял телефонную трубку, продолжая другой перебирать карточки в картотеке.

— Эд, это Том. Насколько надежны твои источники и как скоро ты можешь организовать мою встречу с ними? — спросил Доннер. Он не мог видеть улыбки человека, снявшего трубку на другом конце линии.

* * *

Сохайла уже сидела. Видя это, молодой врач испытывал облегчение и благоговейный ужас при мысли о силе своей профессии. Медицина предъявляла самые суровые требования к тем, кто ею занимались, считал Макгрегор. Каждый день в той или иной степени он сталкивался со Смертью. Он не считал себя солдатом или рыцарем в латах, рвущимся в битву на окровавленном скакуне, по крайней мере он не осознавал этого, потому что Смерть являлась врагом, никогда явно не обнаруживающим себя, однако, несмотря на это, он всегда противостоял ей. Каждый пациент, которого он лечил, имел этого врага внутри или этот враг бродил совсем рядом, а его задача врача заключалась в том, чтобы обнаружить место, где он скрывается, найти и уничтожить его. Награду он видел на лице пациента, всякий раз наслаждаясь победой.

Сохайла все еще больна, но это скоро пройдет. Она уже принимала жидкую пищу, и организм девочки не отвергал ее. Слабенькая, она не становилась слабее. Температура у нее спала. Все указывало на то, что болезнь либо отступила, либо не в состоянии больше приносить ей вреда. Это было победой. Смерть не отнимет у него этого ребенка. Пройдет время, она вырастет, будет играть, учиться, у нее появятся свои дети...

Но это была победа, одержанная не благодаря его усилиям, во всяком случае не в полной мере благодаря им. Его лечение заключалось лишь в том, что он поддерживал ее силы, а не боролся с болезнью. А помогло ли это? — спросил он себя. Наверно. Никогда не знаешь, где проходит граница между тем, что произошло само по себе, и усилиями врача. Медицинская профессия была бы намного проще, если бы врачи способны были видеть это, но они не знали этого и, наверно, никогда не узнают. Если бы он не лечил ее — ну что ж, в этом климате девочка могла бы умереть от жары, или обезвоживания организма, или какого-то побочного заболевания, возникшего из-за ее слабости. Люди так часто умирают не из-за самой болезни, а от чего-то иного, вызванного слабостью больного организма. Так что он имеет право отнести эту победу на свой счет, к тому же речь идет о жизни такой очаровательной маленькой девчушки. Скоро она снова будет улыбаться. Макгрегор сосчитал ее пульс, наслаждаясь прикосновением к прохладной коже выздоравливающей, прислушиваясь к биению крошечного сердца, которое будет биться и через неделю. У него на глазах девочка уснула. Он осторожно положил ее руку на кровать и обернулся.

— Ваша дочь скоро совсем выздоровеет, — пообещал Макгрегор родителям, подтверждая их надежды теплой улыбкой и зная, что эти пять негромких слов сокрушили их страхи.

Мать вздохнула, словно оправившись от сильного удара, по ее лицу, которое она закрыла руками, потекли слезы. Отец выслушал новость более спокойно, как, по его мнению, подобает мужчине, с бесстрастным лицом, но не смог скрыть выражения глаз, которые с облегчением посмотрели на потолок. Затем он схватил руку врача, и его темные глаза взглянули прямо в глаза Макгрегора.

— Я никогда не забуду этого, — проговорил генерал. Теперь настало время навестить Салеха. Макгрегор сознательно откладывал его осмотр. Из палаты Сохайлы он направился по коридору и, прежде чем войти в палату, где лежал больной мужчина, сменил одежду. В палате он увидел, что Салех умирает. Теперь иракца удерживали ремни, не позволяющие ему двигаться. Болезнь поразила его мозг. Потеря рассудка была одним из симптомов лихорадки Эбола, причем несла с собой милосердие. Салех больше не понимал, что происходит вокруг. Его глаза казались пустыми и безучастно смотрели в потолок, покрытый разводами — следами одного из редких здесь дождей. Медсестра, присматривавшая за Салехом, передала врачу карту, и он увидел, что состояние больного резко ухудшилось. Макгрегор поморщился и распорядился увеличить дозу морфия, попадающего в организм пациента через трубку внутривенного вливания. Поддерживать силы Салеха уже не требовалось. Итак, одна победа и одно поражение, и если бы у него спросили, кого лучше спасти, а кого потерять, он выбрал бы спасение девочки. Салех успел прожить какую-то жизнь и был взрослым мужчиной. Этой жизни отведено еще не больше пяти дней, и Макгрегор бессилен продлить ее. Он мог только облегчить страдания умирающего.., и персонала, ухаживающего за ним. Через пять минут врач вышел из палаты, снял защитный костюм и направился в свой кабинет. Его лицо было задумчивым.

Откуда пришла в Хартум эта болезнь? Почему один пациент выжил, а второй — нет? Ему многое не было известно. Макгрегор налил себе чашку чая и попытался забыть о победе и поражении. Он должен получить информацию, сыгравшую решающую роль в судьбе обоих. Одна и та же болезнь в одно и то же время. А результаты совершенно противоположные. Почему?

Глава 32 Повторения

— Я не могу отдать вам эту фотографию и не могу позволить снять копию, но могу показать. — Сотрудник ЦРУ передал снимок Доннеру. Он был в тонких хлопчатобумажных перчатках и заставил корреспондента надеть такие же. — Перчатки необходимы, чтобы не оставить отпечатков пальцев, — пояснил он.

— Это именно то, о чем я думаю? — спросил Доннер, глядя на черно-белую глянцевую фотографию размером восемь на десять дюймов. На ней не было штампа с грифом секретности, по крайней мере на лицевой стороне. Доннер не собирался переворачивать ее.

— Вы ведь не хотите знать об этом? — Это был не вопрос, а скорее предупреждение.

— Нет, пожалуй, — ответил Доннер, поняв смысл сказанного. Он не знал, как связан закон о шпионаже — «18 U.S.С. para 79 79 ЗЕ» с первой поправкой к Конституции США о свободе печати, но если ему неизвестно, засекречена фотография или нет, обвинить его в разглашении секретных материалов не мог никто.

— Это советский подводный ракетоносец с атомной силовой установкой, а на трапе стоит Джек Райан. Обратите внимание, что на нем форма офицера военно-морского флота. Это была операция ЦРУ, проведенная совместно с ВМФ США, и вот чего нам удалось добиться. — Он передал Доннеру увеличительное стекло, чтобы тот мог убедиться в принадлежности подводной лодки Советскому Союзу. — Нам удалось обмануть русских, и они пришли к выводу, что ракетоносец взорвался и затонул где-то между Флоридой и Бермудами. Они, наверно, и сейчас так считают.

— Где он сейчас? — спросил Доннер.

— Его затопили год спустя, неподалеку от Пуэрто-Рико.

— Почему именно там?

— В том районе находится самая глубокая впадина Атлантического океана вблизи берегов Америки, примерно пять миль глубиной, так что никто не найдет его и никто не сможет даже взяться за поиски втайне от нас.

— Это было.., ну конечно, припоминаю, — вспомнил Доннер. — Русские проводили тогда крупномасштабные учения недалеко от нашего восточного побережья, и мы подняли шум, протестуя против этого. Они тогда действительно потеряли подводную лодку, верно?

— Две. — Еще одна фотография появилась из папки. — Видите разрушения в носовой части? «Красный Октябрь» протаранил и потопил русскую подлодку возле Каролинских островов. Она по-прежнему лежит там на дне. Военно-морской флот решил не поднимать лодку, но ее обшарили наши автоматические роботы, которые сняли с подлодки много ценных приборов. Эта операция проводилась под прикрытием спасения первой подлодки, затонувшей в результате неисправности атомного реактора. Русские так и не узнали, что случилось со второй «альфой»[165].

— И все это хранилось втайне? — Ситуация казалась поразительной для человека, потратившего многие годы и немалые усилия, чтобы получать от правительства любопытные факты, которые он буквально выдирал, словно дантист зуб у сопротивляющегося пациента.

— Райан знает, как замалчивать факты. — На свет появилась новая фотография. — В этом мешке находится тело русского матроса. Его убил Райан — застрелил из пистолета. Это принесло ему первую звезду за отличие в разведывательной службе. Думаю, он считал, что никто не решится разгласить это обстоятельство — впрочем, причина понятна, не правда ли?

— Это было убийство?

— Нет. — Сотрудник ЦРУ не решился заходить так далеко. — В официальных документах говорится, что произошла перестрелка, были и другие раненые. Так гласят материалы в досье, но...

— Конечно. Заставляет задуматься, правда? — кивнул Доннер, глядя на фотографии. — А это не могло оказаться фальшивкой?

— Пожалуй, могло, — согласился его собеседник. — Но это не фальшивка. Посмотрите на других людей на фотографии — вот адмирал Дэн Фостер, в то время он был начальником морских операций. А рядом с ним капитан третьего ранга Бартоломео Манкузо, он тогда командовал ударной подлодкой «Даллас». Его направили на борт «Красного Октября», чтобы облегчить переход русского ракетоносца в морскую базу Портленда. Манкузо по-прежнему служит на флоте, стал адмиралом, командует подводными силами в Тихом океане. А вот это капитан первого ранга Марк Александрович Рамиус, служил на советском военно-морском флоте и был командиром «Красного Октября». Все они по-прежнему живы.Рамиус живет сейчас в Джэксонвилле, штат Флорида, работает на базе ВМФ под именем Марка Рамзея в качестве консультанта, — объяснил он. — В этом нет ничего необычного. Получает большую пенсию от правительства, но, видит Бог, он заслужил ее.

Доннер запомнил подробности и узнал в лицо одного из людей на фотографии. Нет ни малейших сомнений в том, что это не фальшивка. Кроме того, обманув корреспондента, сотрудник ЦРУ нарушил бы правила игры. В таком случае было бы нетрудно довести до сведения заинтересованных лиц информацию о том, кто нарушил закон. Но еще хуже то, что этот человек превратился бы из источника информации в объект преследования, а средства массовой информации были по-своему куда более жестоким прокурором, чем мог мечтать любой представитель Министерства юстиции. В конце концов, судебный процесс требовал строгого соблюдения правил, установленных законом, а СМИ действовали намного свободнее.

— О'кей, — произнес корреспондент. Первый комплект фотографий исчез в папке. На смену ей появилась новая папка, из которой сотрудник ЦРУ извлек новый снимок.

— Узнаете?

— Это.., одну минуту. Кто-то по фамилии... Гер.., или Гери... Он был...

— Это Николай Герасимов. Он был председателем бывшего КГБ.

— Погиб при авиационной катастрофе еще в... Появилась очередная фотография. Мужчина на ней был старше, более седой и выглядел весьма преуспевающим.

— Эта фотография сделана два года назад в Винчестере, штат Виргиния. Райан отправился в Москву под видом советника на переговоры по ограничению стратегических вооружений. Он заставил Герасимова улететь из Москвы и обратиться к американскому правительству с просьбой о политическом убежище. Никто не знает, как это произошло. Жену и дочь Герасимова тоже вывезли из Советского Союза. Этой операцией руководил лично судья Мур — в то время он был директором ЦРУ. Райан постоянно выполнял его поручения. Он никогда не был законопослушным работником ЦРУ. Райан знает свое дело — тут нужно быть справедливым, верно? Он чертовски способный разведчик, делал вид, что работает на Джеймса Грира как сотрудник разведывательного управления, а не оперативного. Это было прикрытием внутри прикрытия. Насколько я знаю, Райан ни разу не допустил ошибки в своей оперативной деятельности. Мало кто может похвастать этим, но одна из причин состоит в том, что он исключительно безжалостный сукин сын. Способный, умеет работать, но крайне жестокий. Когда ему нужно, он нарушает все бюрократические процедуры, проходит сквозь них, как горячий нож сквозь масло. Райан всегда поступает по-своему, и стоит вам встать у него на пути — вспомните мертвого русского матроса с «Красного Октября» и всю погибшую команду русской «альфы», лежащей на морском дне неподалеку от Каролин. Это было сделано для того, чтобы сохранить операцию в секрете. Что касается вот этого человека, — сотрудник ЦРУ ткнул пальцем в фотографию, — мне о нем почти ничего не известно. В досье много пропусков. Ни слова о том, как вывезли из России его жену и дочь. Ходят только слухи, да и они скудные.

— Черт побери, мне бы знать это несколько часов назад.

— Ну что, Том, понял, что тебя обманули? — донесся из динамика голос Келти.

— Я знаком с этой проблемой, — сказал сотрудник ЦРУ. — Райан ловок и хитер. Более того, он скользкий, как уж. Он прокатился через ЦРУ, словно Дорога Хэмилл по льду Инсбрука, и поступал так на протяжении многих лет. Конгресс обожает его. Почему? Да потому, что он производит впечатление самого искреннего и прямого человека со времен честного Эйба[166] с той лишь разницей, что убивал людей. — Сотрудника ЦРУ звали Пол Уэбб, он был высокопоставленным чиновником в разведывательном управлении ЦРУ, но его влияние оказалось недостаточным, чтобы спасти весь отдел, которым он руководил, от сокращения штатов. По мнению Уэбба, он давно должен был занимать место заместителя директора ЦРУ по разведывательной деятельности, вот только Райан сумел втереться в доверие к Джеймсу Гриру и этим помешал ему. Вот почему его карьера закончилась на первой ступени высшего руководства, а теперь у него отнимали и это. Уэбб заслужил пенсию — пенсии-то его никто не сможет лишить. Впрочем, если станет известно, что он вывозил эти материалы из Лэнгли, его ждут очень крупные неприятности.., а может быть, и нет. Что происходит в конце концов с теми, кто обращает внимание на нарушения в деятельности правительственных департаментов? Средства массовой информации всеми силами оберегают свои источники, сам он уже достаточно долго прослужил в ЦРУ и.., ему не хотелось быть уволенным на пенсию. В другое время, хотя он отказывался признаться в этом самому себе, гнев мог заставить его искать контакты с другой стороной — но нет, только не это. Он не стал бы работать на противника. А вот средства массовой информации — не противник, правда? Уэбб убедил себя в этом, несмотря на то что на протяжении всей карьеры придерживался иной точки зрения.

— Теперь ты узнал правду, Том, — снова послышался голос Келти из подключенного к телефонной линии динамика. — Добро пожаловать в клуб почитателей Райана. Даже я не подозревал о том, на что он способен. Пол, расскажи ему про Колумбию.

— Я не смог найти досье на эту тему, — признался Уэбб. — Видите ли, у нас есть специальные досье с временным штампом, позволяющим открыть их лишь после какого-то определенного года. Самое раннее — году в 2050. Никто не имеет доступа к ним.

— Как это делается? — потребовал ответа Доннер. — Я слышал об этом, но никак не мог найти подтверждения того, что...

— Вас интересует, как они скрывают это? Между ЦРУ и Конгрессом заключено неписаное соглашение, составляющее часть надзора за деятельностью спецслужб. Управление обращается в Конгресс с небольшой проблемой, просит об особом отношении к ней, и если Конгресс дает согласие, досье попадает в специальный сейф — черт побери, я даже не исключаю, что такие папки мелко крошат и пускают на удобрение. Впрочем, могу сообщить некоторые сведения, которые можно проверить, — закончил Уэбб, словно поддразнивая корреспондента.

— Слушаю, — ответил Доннер. Он знал, что его магнитофон записывает каждое слово.

— Как, по-вашему, удалось колумбийскому правительству уничтожить медельинский наркокартель? — спросил Уэбб, еще больше разжигая любопытство корреспондента. Это было нетрудно. Эти люди из СМИ считают, что никто лучше их не владеет искусством интриги, подумал Уэбб с добродушной улыбкой.

— Насколько я помню, там началась внутренняя вражда, была взорвана пара бомб и...

— Эти бомбы сбросили по заданию ЦРУ. Каким-то образом — подробности мне не известны — нам удалось развязать борьбу между группами, стремящимися играть руководящую роль в картеле. Одно я знаю точно: Райан был там в это время. Его покровителем в ЦРУ являлся тогда Джеймс Грир — между ними были прямо-таки родственные отношения, как между отцом и сыном. Но когда Джеймс умер, Райана не было на похоронах, его не было дома и он никуда не выезжал по делам ЦРУ — он только что вернулся с конференции НАТО в Бельгии. Но сразу после возвращения он исчез, как проделывал это не раз. Вскоре после этого Джим Каттер, советник президента по национальной безопасности, случайно попал под рейсовый автобус на авеню Джорджа Вашингтона, помните? Не посмотрел по сторонам и выбежал на проезжую часть прямо перед автобусом. Таким было заключение ФБР, но расследованием руководил Дэн Мюррей, а какую должность он сейчас занимает? Директора ФБР, верно? По чистой случайности он и Райан знакомы более десяти лет. Мюррей был «специальным помощником» у обоих директоров ФБР — Эмиля Джейкобса и Билла Шоу. Когда бюро нужно было провернуть что-то втихую, это поручали Мюррею. До того он находился в Лондоне на должности юридического атташе — ее всегда занимает высокопоставленный сотрудник ФБР, имеющий множество контактов со спецслужбами в Англии. Мюррей — это «черная сторона» ФБР, он имеет огромное влияние и связи. Это он порекомендовал Райану Пэта Мартина, чтобы подобрать кандидатов в члены Верховного суда. Теперь картина проясняется?

— Одну минуту. Я хорошо знаю Дэна Мюррея. Это крутой сукин сын, но честный полицейский...

— Он был в Колумбии вместе с Райаном, то есть исчез из Вашингтона одновременно с ним. Не забывайте, у меня нет досье по этой операции, понимаете? Я ничего не могу доказать. Но посмотрим на то, как развивались события. Директор ФБР Джейкобс и ряд других высокопоставленных деятелей убиты. Сразу после этого в Колумбии начинают взрываться бомбы и многие наркобароны предстают перед лицом Создателя, но вместе с ними гибнет и множество ни в чем не повинных людей. Такое обычно случается, когда в ход идут бомбы. Помните, как недоволен был Боб Фаулер? И что же происходит затем? Райан исчезает, и Мюррей тоже. Думаю, они отправились в Колумбию, чтобы отменить операцию до того, как контроль над ней окажется полностью утраченным, и тут Каттера настигает смерть — в очень удачный момент. Каттеру недоставало смелости для проведения «мокрых» операций, по-видимому, он знал это, организаторы опасались, что он расколется и всех выдаст. Зато у Райана были — и по-прежнему остаются — яйца, как у чугунной гориллы. Что касается Мюррея.., видите ли, когда кто-то убивает директора ФБР, этим он навлекает на себя гнев могущественной организации, и я не критикую Мюррея. Эти мерзавцы из медельинского картеля перешли все допустимые пределы, причем в год выборов, вот Райан и оказался там, где требовалось, чтобы принять меры. Кто-то выдал ему лицензию на свободную охоту, может быть, ситуация немного вышла из-под контроля — такое случается, — вот он и вылетел в Колумбию для того, чтобы прекратить операцию. Это ему удалось, — подчеркнул Уэбб. — Вообще-то операция прошла успешно. Картель распался...

— Однако на его месте появился другой, — возразил Доннер. Уэбб кивнул с улыбкой человека, которому известно все.

— Это верно, но они больше не убивают американских представителей, правда? Кто-то объяснил им правила игры. Я хочу подчеркнуть, что не утверждаю, будто действия Райана были не правильными, если не считать одной маленькой детали.

— Какой именно? — спросил Доннер, разочаровав тем самым Уэбба, хотя полностью погрузился в рассказ о происшедшем в далекой стране.

— Когда вы развертываете армейские подразделения в другой стране и убиваете иностранных граждан, это называется актом войны, не правда ли? Но и тут Райану удалось вывернуться. У него просто великолепная школа. Джеймс Грир превосходно подготовил его. Райана можно бросить в выгребную яму, и, когда он вылезет обратно, от него будет пахнуть духами.

— А почему вы так недовольны им?

— Наконец-то вы задали самый важный вопрос, — удовлетворенно заметил Уэбб. — Джек Райан является, наверно, лучшим американским разведчиком за последние тридцать лет, со времен Аллена Даллеса, может быть, даже со времен Билла Донована. Операция с захватом «Красного Октября» была блестящим успехом ЦРУ, а другая операция, в результате которой председатель КГБ оказался в Америке, прошла еще успешней. То, что произошло в Колумбии.., ну, они схватили за хвост тигра, забыв, что у него могучие лапы. Все бы хорошо, — согласился Уэбб, — Райан — король разведки, но кто-то должен сказать ему, что существует закон, Том.

— Такой человек никогда не был бы избран, — вставил Келти, стараясь говорить как можно меньше. Сидящий вместе с ним в кабинете глава его администрации едва не вырвал у него телефон, настолько успешно прошла беседа Доннера с Уэббом, и вот теперь Келти мог все испортить. К счастью, Уэбб решил продолжить.

— Он отлично проявил себя в ЦРУ, а в качестве советника президента Дарлинга оказался еще лучше, но это совсем не то, что быть президентом. Да, он сумел провести вас, мистер Доннер.

Может быть, сумел провести и Дарлинга — вряд ли, но кто знает? Однако сейчас Райан перестраивает все гребаное правительство и делает это по своему образу и подобию — имейте в виду, если вы не заметили этого. На все должности в правительстве он назначает исключительно своих людей, с которыми работал в прошлом, причем с некоторыми в течение длительного времени, или тех людей, кого рекомендовали ему близкие соратники. Мюррей руководит ФБР. Вы хотите, чтобы Дэн Мюррей стоял во главе самого мощного правоохранительного агентства в Америке? Вы хотите, чтобы эти два человека выбирали кандидатов в состав Верховного суда? Куда это заведет нас? — Уэбб сделал паузу и вздохнул. — Мне совсем не хочется так поступать. Райан — один из нас в Лэнгли, но он не должен быть президентом, понимаете? Я служу стране, а не Джеку Райану. — Уэбб собрал фотографии и уложил их обратно в папки. — Мне нужно ехать обратно. Если кто-нибудь узнает, что я сделал, меня постигнет судьба Джима Каттера...

— Спасибо, — сказал Доннер, Теперь ему следует принять решение. На его часах было три пятнадцать, и принимать решение следует быстро. Его поймут, когда он потребует, чтобы его мнение было принято. В мире существует нечто более страшное, чем отвергнутая женщина, — это репортер, который понял, что его обманули.

* * *

Все девять человек умирали. На это уйдет от пяти до восьми дней, но все были обречены, и они знали это. Их лица смотрели вверх, на телевизионные камеры, укрепленные над головами, и теперь у них больше не оставалось иллюзий. Предстоящая им казнь была еще более жестокой, чем та, к которой их приговорил суд. По крайней мере, так им казалось. Эта группа представлялась более опасной, чем первая, потому что они знали, через что им предстоит пройти, а потому было принято решение еще надежнее прикрепить их ремнями к койкам.

Моуди наблюдал за тем, как армейские санитары входили в палату и брали образцы крови у больных. Это было необходимо, чтобы подтвердить и затем рассчитать степень их заражения. Медики сами придумали способ, как удержать «пациентов» в неподвижном состоянии и убедить их не сопротивляться, пока у них брали образцы крови, — ведь стоило больному дернуть рукой, и игла могла вонзиться в тело санитара. А потому, пока один из санитаров брал кровь, другой держал нож поперек горла подопытного. Несмотря на то что преступники считали себя обреченными, они были преступниками и, следовательно, трусами, а такие люди никогда не решатся ускорить свою смерть. Такие методы не могли найти одобрения в медицинской практике, но в этом здании и не пахло медициной в ее предназначении. Моуди понаблюдал несколько минут и вышел из комнаты.

Они проявили излишний пессимизм в оценке ряда моментов, в том числе в оценке количества вирусов, нужных для распространения болезни. В емкости с культурой Эбола вирусы пожирали ткани обезьяньих почек и кровь с такой жадностью, что даже по спине директора от ужаса стекали ледяные струйки. Несмотря на то что все это происходило на молекулярном уровне, со стороны казалось, целый муравейник облепил разлагающиеся фрукты — как это бывает, когда муравьи возникают словно бы ниоткуда и внезапно все уже покрыто их черными телами. То же самое происходило и с вирусами лихорадки Эбола; хотя они были слишком малы, чтобы невооруженный глаз мог различить их, в емкости находились буквально триллионы вирусов, пожирающих предложенную им пищу. Цвет жидкости изменился, и не требовалось быть врачом, чтобы понять смертельную тлетворность содержимого емкости. У Моуди в жилах холодела кровь при одном взгляде на этот ужасный «суп». Его здесь уже находились литры, так как в емкость постоянно добавляли человеческую кровь, которая поступала из центрального банка крови Тегерана.

Директор сравнивал под электронным микроскопом два образца крови. Когда Моуди подошел к нему, то увидел, что на каждом предметном стекле имеется дата — один образец принадлежал Жанне-Батисте, а другой только что взяли у «пациента» из второй подопытной группы.

— Они совершенно идентичны, Моуди, — услышав шаги молодого врача и не оборачиваясь, произнес директор.

Ситуация была совсем не такой простой, как могло показаться. Одна из проблем заключалась в том, что, поскольку вирусы не были полностью живыми, они не могли размножаться обычным путем. В цепочке РНК отсутствовала «репродуктивная функция», гарантирующая, что каждое новое поколение будет в точности воспроизводить своих предшественников. В этом заключалась серьезная адаптивная слабость вирусов лихорадки Эбола и многих других схожих организмов. Вот почему рано или поздно эпидемия лихорадки Эбола затухала, сходила на нет. Сами вирусы, плохо приспособленные к человеку-носителю, становились менее вирулентными и потому являлись идеальным биологическим оружием. Они были смертоносными, убивали людей. Они распространялись. Наконец, они умирали, прежде чем принести слишком крупный ущерб. А вот насколько широко они распространятся — это зависело в первую очередь от масштаба первоначального заражения. Лихорадка Эбола была страшной болезнью и в то же время ограниченной во времени, причем это ограничение происходило само по себе.

— Таким образом, в нашем распоряжении по меньшей мере три стабильных поколения, — заметил Моуди.

— А если произвести экстраполяцию, то, вероятно, от семи до девяти, — добавил директор проекта. Извращенец, превративший медицинскую науку из спасителя человечества в его смертельного врага, он занижал оценку. Сам Моуди сказал бы от девяти до одиннадцати. Лучше бы вышло так, как предсказывает директор, подумал он и отвернулся.

На дальнем конце стола стояли два десятка баллончиков, похожих на те, что использовались при заражении первой группы приговоренных. На них была эмблема широко распространенного европейского крема для бритья. (То, что компания-изготовитель крема принадлежала американской корпорации, забавляло всех, кто был связан с проектом.) Баллончики были именно от того, что на них значилось, о чем свидетельствовали штрих-коды на вогнутом дне каждого, их закупили по одному в двенадцати различных городах пяти стран. Здесь, в «обезьяньем доме», их опустошили и тщательно разобрали, чтобы заменить содержимое. В каждом будет находиться поллитра разбавленного «супа», нейтральный газ под давлением для выталкивания содержимого из банки (в данном случае это будет азот, который не вступает в химическую реакцию с содержимым и не способен воспламеняться) и небольшое количество охладителя. Уже было проведено испытание метода доставки. В течение как минимум девяти часов никакого распада вирусов не произойдет. А вот после этого по мере утраты охлаждающего вещества вирусы начнут погибать в линейной прогрессии. Еще через восемь часов, то есть через 9+8, погибнет меньше десяти процентов вирусов, но эти вирусы, подумал Моуди, были и без того ослабленными и, вероятно, не смогли бы стать возбудителем заболевания. Через 9+16 часов погибнет пятнадцать процентов. Эксперименты установили, что после этого каждые восемь часов — по какой-то причине цифры соответствовали третьей части суток — будет погибать по пять процентов вирусов. Так что...

Расчеты были простыми. Все путешественники вылетают из Тегерана. Летное время до Лондона — семь часов, до Парижа на тридцать минут меньше, до Франкфурта еще меньше. Многое зависит от времени суток, установил Моуди. Из этих трех городов отправляются авиалайнеры в Америку. Багаж в них не будет подвергаться таможенному досмотру, потому что его владельцы — транзитные пассажиры, они следуют дальше, так что никто не обратит внимания на необычно холодные баллончики с кремом для бритья. К тому моменту, когда действие охлаждающего вещества прекратится, путешественники уже будут сидеть в креслах первого класса, и авиалайнеры начнут набирать высоту, направляясь к местам окончательного назначения, и снова международные маршруты полностью соответствовали интересам операции. Из Европы есть прямые рейсы в Нью-Йорк, Вашингтон, Бостон, Филадельфию, Чикаго, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Атланту, Даллас и Орландо, а также с пересадкой можно без задержки прибыть в Лас-Вегас и Атлантик-Сити — практически во все города, где проводились крупные выставки и конференции. Все путешественники полетят первым классом — это поможет быстрее получить багаж и пройти через таможню. У них будут зарезервированы номера в хороших отелях и готовы билеты на обратные рейсы из других аэропортов. С момента «зарядки» баллончиков до прибытия в пункты назначения пройдет не больше двадцати четырех часов, и потому восемьдесят процентов вирусов лихорадки Эбола, выпущенных из баллончиков по прибытии, будут по-прежнему находиться в активном состоянии. А вот затем приходилось полагаться на волю случая, который уже в руках Аллаха. Впрочем, нет, покачал головой Моуди. Операцию возглавлял директор, а не он, так что ему не пристало вовлекать в нее Аллаха. Что бы ни случилось, каким бы необходимым это ни было для его страны, Моуди не станет осквернять свои религиозные убеждения такими мыслями.

Значит, все очень просто? Когда-то это действительно казалось простым, но потом... Сестра Жанна-Батиста, тело которой уже давно сожжено в газовой печи, вместо детей, как надлежало женщине, оставила после себя ужасное наследие, и оно было настолько страшным, что Аллах, несомненно, чувствует себя оскорбленным. Но она оставила и еще кое-что, и вот это было уже настоящим наследством. Было время, когда Моуди ненавидел всех жителей западных стран, считая их неверными. В школе он узнал о крестовых походах и о том, как эти так называемые воины пророка Иисуса убивали мусульман, подобно тому как Гитлер убивал евреев. Отсюда он сделал вывод, что все христиане являются недочеловеками по сравнению с людьми его религии, и потому их было легко ненавидеть, списывая их смерть, как нечто не имеющее значения в мире высокой нравственности и подлинной веры. Но затем появилась эта женщина. В чем вина Запада и христианства?

Кто важнее — преступники одиннадцатого века или женщина двадцатого, отказавшаяся от всех человеческих благ, которыми могла бы обладать, — и ради чего? Чтобы ухаживать за больными и страждущими, проповедовать свою религию. Всегда кроткая, с уважением относящаяся к окружающим, Жанна-Батиста ни разу не нарушила данный ею обет бедности, добродетели и послушания — Моуди не сомневался в этом, — и хотя ее обет и ее религия основывались не на истинной вере, они вызывали уважение. Он узнал от нее то же самое, что проповедовал пророк Мухаммед, — в мире только один Бог, только одна Священная книга. Сестра Жанна-Батиста служила и тому и другому с чистым сердцем, какими бы ошибочными ни были ее религиозные убеждения.

И не только сестра Жанна-Батиста, вспомнил Моуди. Сестра Мария-Магдалена тоже. Ее убили — за что? За преданность ее религии, ее обетам, ее подруге, но ведь Коран отнюдь не считал это предосудительным.

Для Моуди было гораздо легче работать с чернокожими африканцами. Коран с отвращением относился к их религиозным убеждениям, потому что многие из африканцев оставались язычниками — если не на словах, то в душе, — не могли постичь сущности единого Бога, и потому он относился к ним с презрением, не задумываясь о христианстве — пока не встретил Жанну-Батисту и Марию-Магдалену. Почему? Ну почему это случилось?

К сожалению, задавать такие вопросы было слишком поздно. Прошлое останется прошлым. Моуди прошел в дальний угол комнаты и налил себе чашку кофе. Он не спал уже больше суток, и вместе с усталостью пришли сомнения. Молодой врач надеялся, что кофе прогонит их до наступления сна, а с ним придет забытье, и тогда, может быть, в его душе воцарится мир.

— Это что, шутка?! — рявкнул Арнольд ван Дамм в телефонную трубку.

Голос Тома Доннера звучал виновато, словно он извинялся за допущенный промах.

— Может быть, это произошло из-за металлодетектора у выхода. Пострадала запись на видеокассетах. Понимаешь, изображение сохранилось и голос слышен тоже, но появился какой-то шум на звуковой дорожке. Качество ухудшилось. Весь час записи пропал. Передавать в эфир записанное интервью нельзя.

— Ну и что?! — резко бросил ван Дамм.

— Возникла проблема, Арни. В соответствии с программой интервью должно передаваться в девять вечера.

— Что ты от меня хочешь?

— Может быть, Райан согласится повторить то, что он говорил, но в прямом эфире? Так будет намного лучше, — предложил ведущий.

Глава президентской администрации с трудом удержался от ругательства. Если бы это была неделя ставок, во время которой телевизионные компании стараются увеличить свои аудитории, чтобы получить дополнительные выгоды от рекламы, он мог бы обвинить Доннера в том, что тот сделал это намеренно. Нет, подумал Арни, я не должен заходить так далеко. Иметь дело со средствами массовой информации на таком уровне — это все равно что вести себя подобно укротителю в цирке, пытающемуся не подпускать к себе огромных диких кошек из джунглей с помощью стула с вырванным сиденьем и револьвера, заряженного холостыми патронами. Пока все идет хорошо, публика довольна, но укротитель знает, что, достаточно повезти зверю только раз... Вместо ответа Арни замолчал, заставив Доннера взять инициативу на себя.

— Послушай, Арни, ведь это будет та же самая программа. Разве часто президенту предоставляется возможность отрепетировать ответы? А сегодня утром он отлично справился с интервью. И Джон тоже так считает.

— Ты не можешь произвести повторную запись? — спросил ван Дамм.

— Арни, через сорок минут я выхожу в эфир и буду занят до половины восьмого. Это означает, что в моем распоряжении тридцать минут, в течение которых я должен примчаться в Белый дом, установить аппаратуру и произвести новую запись, вернуться с лентой назад — и все это до девяти часов? Может быть, ты дашь мне один из его вертолетов? — Доннер сделал паузу. — Послушай, давай поступим следующим образом. Я начну с того, что сообщу телезрителям о том, как мы испортили сделанную утром запись и что президент любезно согласился на интервью в прямом эфире. Если уж это не означает, что телекомпания приносит извинения, я не знаю, как поступить лучше.

Арнольд ван Дамм инстинктивно чувствовал опасность. Единственное, что могло спасти ситуацию, — это то, что Джек утром хорошо справился с интервью. Не идеально, но совсем неплохо, особенно в отношении искренности. Даже по тем вопросам, которые были противоречивыми, он говорил откровенно и убедительно. Райан оказался хорошим учеником и многому научился за такое короткое время. Он вел себя не так спокойно, как следовало, но и в этом не было ничего плохого. Райан не был политическим деятелем — он повторил это два или три раза, — и потому некоторая напряженность не казалась чем-то необычным. При проведении опроса в семи различных городах люди говорили, что им нравится Джек, потому что он ведет себя, как один из них. Райан не знал, что Арни и его помощники занимались этим. Опрос являлся таким же секретным, как операция ЦРУ, но Арни убедил себя, что это необходимо, чтобы проверить, насколько правильно проецирует президент свой образ и свою программу. К тому же не было ни одного президента, который бы знал обо всем, что делалось от его имени. В результате выяснилось, что Райан действительно выглядит как президент — не такой, как было принято раньше, а по-своему, и это, признали почти все опрошенные, им нравится. Выступление же в прямом эфире будет выглядеть еще лучше и заставит намного больше людей переключиться на канал Эн-би-си, что позволит населению лучше познакомиться с Райаном.

— О'кей, Том, даю предварительное согласие. Но мне придется поговорить с ним.

— Только побыстрее, прошу тебя, — ответил Доннер. — Если он откажется, нам придется изменить всю сетку вечерних передач канала, а это значит, что вина падет на меня, понимаешь?

— Перезвоню тебе в пять, — пообещал ван Дамм, нажал кнопку на телефоне, выключающую линию, и выскочил из кабинета, оставив трубку лежать на столе.

— Иду поговорить с боссом, — сказал он агентам Секретной службы в коридоре, ведущем из восточного крыла Белого дома в западное. Он так спешил, что агенты подались в стороны еще до того, как увидели выражение его глаз.

— Да? — поднял голову Райан. Дверь Овального кабинета редко открывали без предупреждения.

— Нам придется заново провести интервью, — тяжело дыша, произнес Арни.

— Почему? — недоуменно покачал головой Джек. — Я забыл застегнуть ширинку?

— Мэри всегда проверяет это. Качество видеозаписи оказалось плохим и нет времени сделать новую. Доннер обратился с просьбой выступить в девять вечера в прямом эфире. Те же самые вопросы и все остальное — и вот еще, — произнес Арни, которому пришла в голову хорошая мысль. — Ты не смог бы попросить жену тоже быть рядом?

— Кэти это не понравится. А зачем? — спросил президент.

— От нее ничего не потребуется, просто пусть сидит рядом с тобой и улыбается. Это произведет на аудиторию хорошее впечатление. Она ведь должна время от времени вести себя как первая леди, Джек. Это не будет трудным. Может быть, мы сможем даже привести детей к...

— Нет. Мои дети не будут вовлечены ни в какие выступления перед публикой, и точка. Мы говорили об этом с Кэти.

— Но...

— Нет, Арни, этого не будет ни сегодня, ни завтра, ни в будущем. Никогда. — Голос Райана звучал твердо и холодно, как смертный приговор.

Глава президентской администрации понял, что ему не удастся убедить Райана во всем сразу. Потребуется некоторое время, но Джек поймет необходимость этого. Нельзя быть одним из рядовых американцев и не позволять им увидеть своих детей. Впрочем, сейчас нажим не даст желаемого результата.

— Значит, ты попросишь Кэти?

Райан вздохнул.

— Хорошо, — согласился он.

— Тогда я передам Доннеру, что она, может быть, примет участие в передаче, но пока мы не уверены в этом из-за ее занятости как врача. Пусть задумается. Кроме того, ее присутствие отвлечет от тебя часть внимания. Не забывай, это главная обязанность первой леди.

— Может быть, ты сам поговоришь с ней, Арни? Учти, она хирург и умеет обращаться со скальпелем. Ван Дамм рассмеялся.

— Знаешь, кто она? Она чертовски привлекательная женщина и упрямее нас с тобой. Так что попроси ее получше, — посоветовал он.

— Хорошо. — Поговорю с ней сразу после ужина, подумал Джек.

* * *

— О'кей, Том, президент согласен. Но мы хотим попросить его жену быть с ним рядом.

— Почему?

— А почему нет? — спросил Арни. — Мы пока не уверены в этом. Она еще не вернулась с работы, — добавил он, и корреспонденты улыбнулись, услышав эту фразу.

— Спасибо, Арни. Я у тебя в долгу, — Доннер выключил динамик.

— Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что обманул президента Соединенных Штатов, — негромко заметил Джон Пламер.

Он был старше Доннера и профессией журналиста занимался заметно дольше. Пламер не принадлежал к поколению Эдварда Р. Марроу — он был для этого недостаточно стар. Ему еще через несколько лет исполнится семьдесят, и во время Второй мировой войны он был еще юношей. Зато уже в Корее Пламер был молодым репортером, потом работал иностранным корреспондентом в Лондоне, Париже, Бонне и, наконец, в Москве, откуда его выслали. Впрочем, левые взгляды Пламера не заставили его относиться к Советскому Союзу с симпатией. Однако, хотя он и не принадлежал к поколению Марроу, но был воспитан на репортажах этого бессмертного корреспондента Си-би-эс. Он все еще мог закрыть глаза и услышать выразительный низкий баритон, в котором каким-то образом звучала убежденность, обычно свойственная голосу священника. Возможно, причина этого заключалась в том, что Эд начинал как диктор на радио, а в то время голос был одним из самых важных достоинств корреспондента. Он, несомненно, знал язык лучше, чем большинство корреспондентов его времени, и уж несравненно лучше полуграмотных репортеров и журналистов современного поколения. Сам Пламер серьезно занимался изучением литературы елизаветинской эпохи и старался писать репортажи и делать комментарии с элегантностью своего великого учителя, которого он слышал и видел на экране, но ни разу в жизни. У Эда Марроу была огромная аудитория, которую привлекала прежде всего свойственная ему честность, напомнил себе Пламер. Своей настойчивостью Эд ничем не уступал последующим поколениям многочисленных репортеров, занимающихся «журналистскими расследованиями», но все знали, что он справедлив и беспристрастен. Однако самое главное заключалось в том, что Эд Марроу никогда не нарушал правил и был верен журналистской этике. Пламер принадлежал к поколению, которое считало, что профессия журналиста зиждется на твердых правилах и одно из них — никогда не лгать. Ты можешь искажать правду для того, чтобы выудить у кого-нибудь информацию, — это другое дело, — но никогда, ни при каких условиях не должен намеренно лгать кому-то. Это беспокоило Пламера. Эд Марроу никогда бы так не поступил. Никогда.

— Джон, он обманул нас.

— Ты так считаешь?

— Что ты думаешь о полученной мной информации? — Последние два часа прошли в бешенной спешке, весь персонал компании занимался проверкой таких тривиальных сведений, что даже два или три случая, взятые вместе, мало о чем говорили. Зато удалось подтвердить всю собранную информацию, и это было самым главным.

— Я не уверен, Том. — Пламер потер усталые глаза. — Райан не совсем соответствует должности президента? Да, пожалуй. Но старается ли он изо всех сил? Несомненно. Честен ли он? Думаю, что честен. Пожалуй, не менее честен, чем любой другой президент, — поправил он себя.

— Тогда почему бы не дать ему возможность доказать это? Пламер промолчал. Видения растущей популярности, высокий рейтинг передачи, может быть, даже приз «Эмми» плясали перед глазами его молодого коллеги, подобно лакомствам перед глазами ребенка накануне сочельника. Как бы то ни было, Доннер был ведущим программы, а Пламер комментатором. К мнению Тома прислушивались в штаб-квартире компании в Нью-Йорке, где когда-то работали люди его поколения, но теперь им на смену пришло поколение Доннера, скорее бизнесмены, чем журналисты, для которых рейтинг канала был видением чаши Грааля, весомо отражающимся в их ежеквартальных доходах. Ну что ж, Райану нравятся бизнесмены, не правда ли?

— Пожалуй.

* * *

Вертолет совершил посадку на Южной лужайке. Старшина открыл дверцу, спрыгнул наружу и с улыбкой помог первой леди спуститься по трапу. За ней последовали телохранители, и вся процессия направилась по плавно восходящему вверх склону к южному входу в Белый дом. Там Рой Альтман нажал на кнопку лифта, потому что первой леди тоже не разрешалось делать этого.

— "Хирург" в лифте, поднимается на жилой этаж, — доложил с цокольного этажа агент Раман.

— Ясно, — отозвалась сверху Андреа Прайс. Она уже посылала специалистов из отдела технической безопасности проверить все металлодетекторы, через которые проходили сотрудники съемочной группы Эн-би-си, покидая Белый дом. Руководитель отдела заметил, что бывают случайности и крупные кассеты «Бета», которыми пользуются телевизионные компании, могут пострадать, но лично он сомневается в этом. Может быть, внезапное кратковременное повышение напряжения в электросети, высказала предположение Прайс. Исключено, ответил он, и напомнил с оскорбленным видом, что даже состав воздуха в Белом доме постоянно подвергается проверке его сотрудниками. Андреа подумала, не стоит ли обсудить эту проблему с главой президентской администрации, но это ни к чему бы не привело. Черт бы побрал этих репортеров, от них одни неприятности.

— Привет, Андреа, — поздоровалась Кэти, проходя мимо.

— Здравствуйте, доктор Райан. Ужин уже готов.

— Спасибо, — отозвалась «Хирург», направляясь к себе в спальню. Открыв дверь, она остановилась на пороге при виде платья на вешалке и драгоценностей, разложенных на туалетном столике. Недоуменно нахмурившись, Кэти сбросила туфли и переоделась в домашнее платье к ужину, как всегда думая о том, не ведется ли съемка скрытыми камерами.

Шеф-повар Белого дома Джордж Батлер намного превосходил ее в искусстве приготовления пищи. Он даже сумел улучшить фирменное блюдо Кэти — шпинатовый салат, добавив в соус, который она совершенствовала на протяжении нескольких лет, щепотку розмарина. По меньшей мере раз в неделю Кэти заходила к нему в кухню, давая непрошенные советы, а он в обмен научил ее пользоваться специальными кухонными приборами. Иногда она думала, что могла бы овладеть высшим искусством приготовления пищи, если бы не выбрала в качестве своей профессии медицину. Шеф-повар не говорил ей, что у нее немалые способности к этому, опасаясь произвести впечатление, будто он относится к ней свысока, — в конце концов, «Хирург» и есть хирург. За это время он узнал о любимых блюдах семьи Райанов, а приготовление еды для малышки, понял шеф-повар, было настоящим наслаждением, особенно когда девочка приходила к нему на кухню в сопровождении своего огромного телохранителя и принималась за поиски лакомств. Вместе с Доном Расселом пару раз в неделю она пила молоко с пирожными. «Песочница» стала любимицей обслуживающего персонала.

— Мамочка! — воскликнула Кэтлин, когда Кэти появилась в столовой.

— Здравствуй, милая. — «Песочнице» достался первый поцелуй и объятье, президенту — второй. Как всегда, старшие дети сопротивлялись «телячьим нежностям». — Джек, почему приготовлено мое вечернее платье?

— Нам придется вечером выступать по телевидению, — осторожно ответил «Фехтовальщик».

— Почему?

— Они запороли сделанную сегодня утром видеозапись моего интервью и попросили повторить его в прямом эфире — в девять вечера. Если не будешь возражать, мне хочется, чтобы ты была рядом.

— Что я буду там делать?

— Ты можешь говорить о чем угодно и поступать, как хочешь.

— Так что, мне придется встать и принести вам поднос с пирожными в прямом эфире?

— Джордж делает самые вкусные пирожные в мире! — вмешалась в разговор «Песочница». Все рассмеялись, и напряжение спало.

— Если не хочешь, можешь не идти. Это не обязательно. Просто Арни считает, что так было бы лучше.

— Отлично, — заметила Кэти. Наклонив голову, она пристально посмотрела на мужа. Иногда она пыталась понять, где находятся нитки, за которые дергает Арни, заставляя Джека поступать так, как он считает нужным.

* * *

Бондаренко работал до позднего часа — или до раннего, в зависимости от точки отсчета. Он сидел у себя в кабинете за письменным столом по двадцать часов в сутки и, после того как стал генералом, понял, что жизнь полковника намного лучше. Будучи полковником, он совершал утром пробежки и даже спал с женой. А теперь — ну что ж, Бондаренко всегда стремился к продвижению по службе, был честолюбивым офицером, иначе зачем офицеру-связисту отправляться в афганские горы в составе спецназа? Его способности были общепризнанными, но пребывание в ранге полковника едва не стало концом его карьеры, потому что он был назначен работать вместе с другим полковником, помощником министра обороны, а тот полковник оказался американским шпионом. Это обстоятельство по-прежнему озадачивало Бондаренко. Михаил Филитов, трижды Герой Советского Союза, ветеран Великой Отечественной войны — и шпион? Это потрясло его веру в советскую систему, господствовавшую в стране, но затем система рухнула, а страна распалась. Советский Союз, который вырастил его, сделал офицером и воспитал как военачальника, умер холодной декабрьской ночью, а на смену ему пришла другая страна, меньшая по размерам, служить которой было более.., привычно, что ли. Для Бондаренко проще было любить мать-Россию, чем колоссальную многоязычную империю. Теперь создалась ситуация, при которой все приемные дети ушли из дома, остались только родные, и потому семья стала более счастливой.

Более счастливой, зато и более бедной. Почему он не обратил внимания на это раньше? Вооруженные силы воспитавшей его страны были самыми большими в мире и производили наибольшее впечатление — по крайней мере так он считал прежде, — подавляли массой солдат и колоссальным вооружением, гордились тем, что уничтожили немецких оккупантов в ходе самой жестокой войны. Но те же вооруженные силы нашли свой конец в Афганистане или, по крайней мере, утратили там боевой дух и уверенность, подобно тому как это случилось с американцами во Вьетнаме. Но американцы сумели снова обрести их, а в его армии этот процесс еще не начался.

Сколько напрасно потраченных денег, выброшенных на ветер, для удовлетворения нужд отколовшихся провинций, этих неблагодарных пасынков, которых Советский Союз поддерживал на протяжении десятилетий. А теперь они ушли, забрав с собой огромные богатства, а в некоторых случаях вступили в союз с другими странами, чтобы, опасался Бондаренко, вместе с ними превратиться в противников. Вот уж неблагодарные приемные дети, подумал генерал.

Головко прав. Если мы хотим остановить эту опасность, делать это нужно в самом начале. Ведь даже с горсткой чеченских бандитов не удалось справиться.

Сейчас он занимал должность начальника оперативного управления, а еще через пять лет станет во главе армии. Бондаренко не сомневался в этом. Он был лучшим русским генералом среди военачальников своего возраста и сумел блестяще проявить себя во время военных операций, чем привлек внимание высокопоставленных политических деятелей, что всегда являлось решающим фактором в продвижении к высшим должностям. Он успеет занять эту должность, чтобы возглавить последнюю решающую битву России. А может быть, и нет. Через пять лет, если его обеспечат финансированием и предоставят свободу в преобразовании армии, изменении военной доктрины и подготовки кадров, он сумеет превратить русскую армию в такую силу, какой она еще никогда не была. Без всяких угрызений совести он использует американскую модель, подобно тому как американцы без угрызений совести использовали советскую военную стратегию в войне в Персидском заливе. Но для этого ему нужно несколько относительно мирных лет. Если частям его армии придется то и дело принимать участие в военных конфликтах по южному периметру страны, у него не будет ни времени, ни денег на перестройку вооруженных сил.

Так как же поступить? Он — начальник оперативного управления Генерального штаба. Он должен знать ответы на все вопросы. В этом и заключается его работа. Но Бондаренко не мог найти этих ответов. Туркменистан явился началом процесса. Если его не остановить, все рухнет, как карточный домик. Слева на столе лежал список дивизий и бригад, находящихся в его распоряжении, а также предполагаемый уровеньих боеготовности. Справа лежала карта. Согласовать первое и второе было трудно.

— У вас такие хорошие волосы, — сказала Мэри Эббот.

— Сегодня у меня не было хирургических операций, — объяснила Кэти. — Шапочка вредит прическе.

— Сколько времени вы ее не меняли?

— Со дня нашей свадьбы с Джеком.

— И у вас не было желания изменить? — удивилась миссис Эббот.

Кэти отрицательно покачала головой. Ей казалось, что с такой прической она походит на актрису Сузанн Йорк — ей нравилась эта актриса в том фильме, который Кэти смотрела в колледже. То же самое относилось и к Джеку. Он никогда не менял свою прическу, а в тех случаях, когда у него не было времени постричься, кто-то в Белом доме обращал на это внимание, и ему подравнивали волосы каждые две недели. Персонал Белого дома ухаживал за ним намного лучше, чем она. Они, наверно, просто составляли график и придерживались его, вместо того чтобы обращаться с вопросами, как это делала она. Куда более эффективная система, одобрительно подумала Кэти.

Сейчас она нервничала гораздо больше, чем это было заметно со стороны, больше, чем в первый день учебы на медицинском факультете, и даже больше, чем во время первой хирургической операции, когда ей приходилось закрывать глаза и внутренне кричать на себя, чтобы остановить дрожь в руках. Но тогда по крайней мере к ее словам прислушивались и будут прислушиваться теперь. О'кей, подумала Кэти, в этом ключ к решению проблемы. Это хирургическая операция, она — хирург, а хирург всегда контролирует происходящее.

— Думаю, теперь все в порядке, — сказала миссис Эббот.

— Спасибо. Вам нравится работать с Джеком?

— Он ненавидит макияж, как, впрочем, почти все мужчины, — улыбнулась она.

— Тогда позвольте поделиться с вами секретом — я тоже.

— Я практически не наносила вам макияжа, — тут же отозвалась Мэри. — Для вашей кожи этого не требуется.

Это наблюдение, сделанное одной женщиной и переданное ею другой, заставило доктора Райан улыбнуться.

— Спасибо, — поблагодарила она.

— Вы позволите мне высказать рекомендацию?

— Конечно.

— Дайте своим волосам отрасти на дюйм, может быть, на два. Это придаст вашему лицу большую выразительность.

— Того же мнения и Элейн — это моя парикмахер в Балтиморе. Я уже попыталась однажды. От хирургических шапочек мои волосы становятся хрупкими.

— Мы можем заказать для вас шапочки большего размера. Мы должны проявлять заботу о наших первых леди.

— А-а! — воскликнула она. И почему я не подумала об этом? — задала себе вопрос Кэти. Это наверняка дешевле, чем летать на работу на вертолете... — Спасибо!

— Позвольте мне проводить вас. — Миссис Эббот провела первую леди в Овальный кабинет.

Как ни удивительно, Кэти бывала здесь всего лишь дважды и только один раз заходила, чтобы поговорить с Джеком. Внезапно это показалось ей странным. В конце концов, место работы мужа находилось меньше чем в пятидесяти ярдах от ее спальни. Письменный стол произвел на нее впечатление, как поразительно старомодный, но сам кабинет был полон воздуха и очень просторен по сравнению с ее крошечным кабинетом в клинике Хопкинса, и это даже сейчас, когда повсюду стояли телевизионные камеры и софиты. На каминной доске напротив стола стоял горшок с тем, что Секретная служба называла самым часто фотографируемым цветком в мире. Мебель была слишком официальной и потому неудобной, а ковер на полу с вытканной на нем президентской эмблемой показался Кэти явно изношенным. Но ведь это не был нормальный кабинет, предназначенный для нормального человека.

— Привет, милая. — Джек поцеловал ее и представил журналистам. — Познакомься, это Том Доннер, а это — Джон Пламер.

— Здравствуйте, — улыбнулась Кэти и посмотрела на Пламера. — Я любила слушать ваши репортажи, когда готовила ужин.

— А сейчас не слушаете? — с улыбкой спросил Пламер.

— В столовой на втором этаже нет телевизора, и мне не позволяют готовить ужин.

— А муж вам не помогает? — спросил Доннер.

— Представляю себе Джека в кухне. Вот с грилем он справляется неплохо, но кухня — это моя территория. — Она села, глядя им в глаза. Это было непросто. Включенные телевизионные софиты светили прямо в лицо. Она заставила себя напрячься. Пламер ей понравился, а вот Доннер что-то скрывал. Она мигнула, поняв это, и на ее лице появилось выражение, свойственное врачу. Внезапно ей захотелось сказать что-нибудь Джеку, но времени уже не было...

— Одна минута, — послышался голос продюсера. Как всегда, в кабинете находилась Андреа Прайс, она стояла у двери, ведущей в комнату секретарей, а дверь в коридор позади Кэти была открыта. Там стоял Джеф Раман. Еще один странный человек, подумала она, но в Белом доме проблема заключалась в том, что здесь все обращались с тобой, словно ты Юлий Цезарь или кто-то вроде. Здесь так трудно по-дружески общаться с людьми. Казалось, этому все время что-то мешает. Вообще-то ни Джек, ни Кэти не привыкли к прислуге. Служащие — это другое дело, но не прислуга. Кэти нравилась медицинским сестрам и лаборантам в больнице, потому что общалась с ними, как один представитель медицинской профессии с другим, и она пыталась поступать так же и тут, но по какой-то причине это не получилось. И доставляло беспокойство.

— Пятнадцать секунд.

— Ты нервничаешь? — шепнул Джек.

И почему ты не остался работать в «Меррилл Линч»? — едва не спросила вслух Кэти. Сейчас он занимал бы там пост старшего вице-президента. Впрочем, нет. Он не был бы там счастлив. Джека так же привлекала его работа, как ее медицина, где она исправляла зрение людям. В этом они не отличались друг от друга.

— Добрый вечер, — произнес Доннер, глядя в камеру позади Райанов. — Мы находимся в Овальном кабинете и беседуем с президентом Райаном и первой леди. Как я уже сказал в передаче вечерних новостей на канале Эн-би-си, техническая неисправность испортила запись интервью с президентом, которую мы сделали сегодня утром. Президент любезно пошел нам навстречу и пригласил нас сюда, чтобы побеседовать с нами в прямом эфире. — Он повернул голову. — Мы очень благодарны вам за это, сэр.

— Я рад, что вы снова пришли к нам, Том, — произнес президент. С каждым разом он скрывал свои мысли все более умело.

— Кроме того, с нами находится миссис Райан...

— Прошу вас, — с улыбкой прервала его Кэти, — я — доктор Райан. Мне пришлось немало потрудиться, чтобы получить эту ученую степень.

— Совершенно верно, мэм, — согласился Доннер с радостной улыбкой, напомнившей Кэти о восторге, который охватывает сотрудников отделения травматологии при виде пострадавшего, поступающего с Моньюмент-стрит в момент начала обеденного перерыва. — У вас обоих ученая степень доктора, не правда ли?

— Да, мистер Доннер. Джек — историк, а я — офтальмолог.

— И вы выдающийся глазной хирург, получили премию Ласкера за вклад в медицину, — заметил он, пуская в ход все свое очарование ведущего.

— Видите ли, я занималась исследованиями в области медицины на протяжении пятнадцати лет. В университете Джонса Хопкинса все мы одновременно клиницисты и исследователи. Я работаю вместе с превосходным персоналом и по сути дела премия Ласкера в большей степени их заслуга, чем моя. Пятнадцать лет назад профессор Бернард Катц посоветовал мне заняться исследованием проблемы, как использовать лазер для исправления человеческого зрения. Мне это показалось интересным, и с тех пор я занимаюсь этой проблемой в дополнение к моей практике хирурга.

— Вы действительно получаете больше денег, чем ваш муж? — спросил Доннер с улыбкой, предназначенной для телевизионных камер.

— Намного больше, — усмехнулась она.

— Я всегда утверждал, что из нас двоих Кэти — самая умная, — произнес Джек, похлопывая жену по руке. — Она излишне скромничает и не говорит, что является одним из лучших офтальмологов в мире.

— А как вам нравится быть первой леди?

— Мне нужно отвечать на этот вопрос? — На лице Кэти появилась очаровательная улыбка и тут же исчезла. Ее голос стал серьезным. — То, как мы оказались здесь, я не каждому бы порекомендовала. Такое случается и в больнице — поступает пациент с глазной травмой, к которой он вовсе не стремился, и мы стараемся вылечить его. Джек никогда в жизни не пытался уйти от важной проблемы, встающей на его пути.

Настало время браться за дело.

— Господин президент, а как вам нравится ваша работа?

— Видите ли, приходится работать с утра до вечера. Я провел много лет на государственной службе и никогда не задумывался над тем, насколько трудна работа президента. Мне повезло с персоналом — это весьма квалифицированные и опытные люди, и в нашем правительственном аппарате тысячи таких же, не жалеющих сил на службе обществу. Это делает мою работу легче.

— А в чем, по вашему мнению, она заключается? — спросил Пламер.

— В принесенной мной присяге говорится, что я должен соблюдать, ограждать и защищать Конституцию Соединенных Штатов, — ответил Райан. — Мы стараемся восстановить правительство. Теперь у нас полный состав Сената, и, после того как несколько штатов проведут у себя выборы, скоро появится и полная палата представителей. Почти все должности в кабинете министров заполнены — обязанности министров здравоохранения и образования исполняют действующие заместители министров, и они хорошо справляются с работой.

— Сегодня утром мы говорили о событиях в регионе Персидского залива. Какие там, по вашему мнению, существуют проблемы? — Это снова спросил Пламер. Райан отвечал на вопросы спокойно и уверенно, гораздо лучше, чем утром, и Пламер обратил внимание на взгляд его жены. А ведь она действительно умная женщина, подумал он.

— Соединенные Штаты хотят одного — мира и стабильности в этом регионе. Мы надеемся установить дружеские отношения с новой страной — Объединенной Исламской Республикой. Как и во всем мире, в том регионе было уже достаточно войн и конфликтов. Мне хочется думать, что все это осталось позади. Между нами и Россией установился мир — не просто отсутствие войны, а настоящий мир после лет на протяжении нескольких поколений, полных беспокойства и недоверия. Я хочу развивать такие отношения и дальше. Пожалуй, в мире никогда не было полного мира, но это не причина для того, чтобы мы не стремились к его достижению; За последние двадцать лет мы прошли длинный путь. Нам предстоит сделать многое, но для этого созданы сейчас хорошие предпосылки.

— Мы снова выйдем в эфир после короткого перерыва, — произнес Доннер, глядя в камеру. Он уже обратил внимание на то, что Райану нравится, как идет интервью. Великолепно.

В кабинет вошел официант и принес поднос со стаканами воды. Все взяли стаканы и сделали несколько глотков, ожидая, когда кончится рекламный блок.

— Вам действительно не нравится быть первой леди? — спросил Доннер.

— Пока мне не мешают заниматься моей работой, я могу примириться почти с чем угодно, но меня беспокоит судьба детей. После того как все это кончится, они вернутся к нормальной жизни и снова станут обычными детьми. Мы воспитывали их не для такой шумихи.

Все замолчали, терпеливо ожидая окончания рекламных объявлений.

— Мы снова в Овальном кабинете с президентом и первой леди. Господин президент, — спросил Доннер, — вы не могли бы рассказать нам об изменениях, которые вы готовите?

— Моя работа заключается главным образом не в том, чтобы что-то менять. Том, а в том, чтобы восстанавливать прежнее. В процессе этого мы попытаемся кое-что осуществить. Я старался подбирать новых членов своего кабинета таким образом, чтобы правительство могло функционировать более эффективно. Как вам известно, я достаточно много лет провел на государственной службе и видел многие примеры неэффективной работы. Граждане нашей страны платят налоги, и наш долг правильно и разумно использовать их на благо всего общества. Вот почему я сказал членам моего кабинета, чтобы они обратили внимание на деятельность своих департаментов. Та же самая работа может выполняться при меньших затратах.

— Так говорили многие президенты.

— А этот президент собирается сдержать свое слово, — серьезно заметил Райан.

— Однако первое, что вы сделали, это предприняли атаку на налоговое законодательство, — сказал Доннер.

— Не атаку, Том, а лишь изменения. Я полностью поддерживаю Джорджа Уинстона. Налоговый кодекс, которым мы пользуемся сейчас, крайне несправедлив, и он несправедлив во многих отношениях. Начать с того, что он непонятен для налогоплательщиков. Это означает, что им приходится обращаться за помощью при составлении налоговых деклараций, и многим кажется странным, что нужно платить немалые деньги лишь за то, чтобы им объяснили, почему правительство взымает с них такие налоги — особенно если учесть, что правительство эти законы и принимает. Какой смысл принимать законы, непонятные для людей? Зачем делать их столь сложными? — спросил Райан.

— Однако при этом цель вашей администрации заключается в том, чтобы сделать налоговый кодекс не прогрессивным, а регрессивным.

— Мы с вами уже обсуждали этот вопрос, — ответил Райан, и Доннер понял, что добился своей цели. Одна из очевидных слабых сторон Райана заключалась в том, что он не любил повторяться. Этим он отличался от политических деятелей, которые обожают говорить одно и то же. — Если мы будем взымать с каждого одинаковую долю, это и будет справедливым. Процесс взымания налогов должен быть простым, тогда деньги налогоплательщиков будут сберегаться, а не растрачиваться понапрасну. Предлагаемые нами изменения в налоговом законодательстве никак не повлияют на общий размер собираемых налогов. Никому не будут предоставляться какие-то особые льготы.

— Однако налоги, уплачиваемые богатыми, резко снизятся.

— Это верно, но при этом мы устраним все специальные льготы, вписанные в налоговый кодекс, которых добились их лоббисты. По сути дела богатые будут платить столько же или, что более вероятно, немного больше, чем они платят сейчас. Министр финансов Уинстон с предельным вниманием отнесся к изучению этого вопроса, и я согласен с его рекомендациями.

— Извините, сэр, но трудно понять, каким образом сокращение уплачиваемых ими налогов на тридцать процентов заставит их платить больше. Это элементарная школьная арифметика.

— А вы поговорите со своим бухгалтером, — улыбнулся Райан. — Или сами посмотрите на свои налоговые декларации — если Сумеете в них разобраться. Знаете, Том, в свое время я был бухгалтером — перед тем как поступить в корпус морской пехоты, я сдал соответствующий экзамен, — и даже я не могу полностью разобраться в налоговых декларациях, так чертовски они запутаны. Правительство плохо удовлетворяет общественные интересы, если принимает законы, непонятные людям. Это зашло слишком далеко. Я пытаюсь вернуться к более простым временам.

Вот я и поймал тебя, пронеслось в голове Доннера. На лице Пламера, сидящего рядом, появилась гримаса. Зато режиссер, руководящий выбором изображения, принял меры, чтобы эта гримаса не появилась на экранах телевизоров. Вместо этого он выбрал лицо ведущего, по которому пробежала улыбка победителя.

— Я рад, господин президент, что вы придерживаетесь такой точки зрения, потому что американскому народу хотелось бы побольше узнать о том, как функционирует правительство их страны. Почти вся ваша государственная служба прошла в Центральном разведывательном управлении.

— Это верно, однако, Том, как я уже говорил сегодня утром, ни один президент никогда не затрагивал вопрос разведывательных операций. Это разумная позиция. — Райан по-прежнему вел себя спокойно, не подозревая, что дал повод для дальнейших вопросов.

— Но, господин президент, вы лично принимали участие во многих операциях, сыгравших важную роль в окончании холодной войны. Например, в похищении советского подводного ракетоносца «Красный Октябрь». Вы ведь действительно играли важную роль в этой операции, не правда ли?

Режиссер, предупрежденный заранее, выбрал камеру, которая была направлена на лицо Райана как раз в тот момент, когда его глаза расширились от удивления. Действительно, он совсем не умеет скрывать свои эмоции, подумал режиссер.

— Том, я ведь уже говорил...

— Зрители имеют право знать, кто играл решающую роль в одном из крупнейших успехов американской разведки. Разве мы не сумели получить в свое распоряжение новейшую советскую атомную подлодку?

— Я не собираюсь обсуждать этот вопрос. — Теперь даже грим не мог скрыть того, каким бледным стало его лицо. Кэти повернулась к мужу, почувствовав, какой холодной стала его рука.

— И затем, меньше чем через два года, вы лично провели операцию, в результате которой глава русского КГБ попросил у Америки политического убежища.

Джеку удалось наконец справиться с эмоциями, но его голос звучал глухо и невыразительно.

— Том, это нужно прекратить. Вы делаете ничем не обоснованные высказывания.

— Господин президент, этот человек, Николай Герасимов, раньше возглавлявший КГБ, теперь живет со своей семьей в Виргинии. Командир «Красного Октября» живет во Флориде. То, что я говорю, — Доннер улыбнулся, — правда, и вы знаете это. Сэр, мне непонятно, почему вы не хотите ответить на мой вопрос. Ведь вы сыграли важную роль в том, чтобы на земле установился тот мир, о котором сами говорили несколько минут назад.

— Том, позвольте мне еще раз ясно объяснить мою позицию. Я никогда не буду обсуждать разведывательные операции на публике. Точка.

— Но американский народ имеет право знать, что за человек занимает должность президента. — Именно эту фразу произнес одиннадцать часов назад Джон Пламер, который внутренне поморщился, услышав, как его слова повторяют в таком контексте, но он не мог при всех возразить своему коллеге.

— Том, я служил своей стране в полную меру своих возможностей в течение многих лет, но, подобно тому как вы не можете раскрыть источники полученной вами информации, так и наши разведывательные агентства не могут раскрыть многое, чем они занимаются из опасения, что могут погибнуть живые люди.

— Но, господин президент, вы ведь сами делали это. Вы убивали людей.

— Да, и не один президент был солдатом или...

— Одну минуту, — вмешалась Кэти. Ее глаза сверкали от ярости. — Позвольте мне сказать кое-что. Джек начал работать в ЦРУ после того, как на нашу семью напали террористы. Если бы он не сделал этого в то время, никто из нас не остался бы в живых. Я была тогда беременна нашим сыном, а террористы пытались убить меня и мою дочь, когда мы ехали в машине в Аннаполисе и...

— Извините меня, миссис Райан, но сейчас у нас наступает перерыв.

— Это нужно прекратить, Том, прекратить немедленно, — решительно произнес Райан. — Когда начинаются открытые разговоры о разведывательных операциях, гибнут люди. Неужели вы не понимаете этого? — Телевизионное освещение погасло, но запись продолжалась.

— Господин президент, наши зрители имеют право знать это. Моя работа заключается в том, чтобы доносить до них факты. Разве я исказил что-нибудь?

— Я отказываюсь комментировать этот вопрос, и вы это знаете, — произнес Райан, едва не запутавшись в правильном ответе. Самообладание, Джек, самообладание, напомнил он себе. Президент не может терять контроля над собой, особенно в прямом эфире. Черт побери, Марк никогда не согласился бы сотрудничать с.., а вдруг согласится? Он литовец, и ему может понравится мысль стать национальным героем, хотя, по мнению Джека, он сможет отговорить его. Зато Герасимов — совершенно иное дело. Райан обесчестил его, угрожал ему смертью — правда, от рук его же соотечественников, но это не имеет значения для такого человека — и лишил его всяческой власти. Теперь Герасимов вел жизнь куда более приятную, чем мог бы когда-либо вести в Советском Союзе, который он надеялся сохранить и которым хотел править, но он относился к числу людей, для кого власть намного важнее жизненных благ. Герасимов стремился занять пост главы государства — именно такой, какой сейчас занимает Райан, — и чувствовал бы себя отлично на этой должности или другой вроде нее. Но те, кто стремятся к власти, чаще всего ею злоупотребляют, и этим он отличался от Джека. Впрочем, сейчас это уже не имеет значения. Герасимов не будет молчать. В этом можно не сомневаться. И они знают, где его найти.

Как же мне поступить теперь?

— Мы снова в Овальном кабинете с президентом и миссис Райан, — торжественно произнес Доннер для телезрителей, которые могли забыть об этом.

— Господин президент, вы являетесь экспертом по национальной безопасности и международным отношениям, — сказал Пламер, опередив своего коллегу. — Но у нашей страны немало и других трудностей. Сейчас вам нужно восстановить Верховный суд. Как вы собираетесь сделать это?

— Я поручил Министерству юстиции подготовить для меня список опытных судей из состава федеральных апелляционных судов. Сейчас я изучаю этот список и надеюсь представить кандидатуры для их утверждения Сенатом в течение двух ближайших недель.

— Обычно Американская ассоциация адвокатов помогает правительству в подборе таких судей, но вы, по-видимому, решили поступить по-другому. Позвольте поинтересоваться, сэр, почему?

— Джон, все судьи в этом списке уже прошли процесс такого отбора, и после этого они служили в апелляционных судах не меньше десяти лет каждый.

— Этот список был подготовлен прокурорами? — спросил Доннер.

— Опытными высокопоставленными профессионалами Министерства юстиции. Во главе этого процесса стоял Патрик Мартин, несколько месяцев назад назначенный директором Департамента уголовного права. Ему помогали другие сотрудники министерства, в том числе директор Департамента гражданских прав.

— Но это все прокуроры или люди, обязанность которых заключается в том, чтобы вести следствие. Кто рекомендовал вам Мартина?

— Действительно, лично я плохо знаком с персоналом Министерства юстиции. Исполняющий обязанности директора ФБР Мюррей порекомендовал мне мистера Мартина. Он отлично проявил себя при расследовании обстоятельств катастрофы, когда авиалайнер врезался в Капитолий, и я попросил его подготовить для меня этот список.

— А вы с мистером Мюрреем в течение длительного времени были друзьями?

— Совершенно верно, — кивнул Райан.

— Во время одной из разведывательных операций мистер Мюррей сопровождал вас, не правда ли?

— Извините, я не понял, — сказал Райан.

— Я имею в виду операцию ЦРУ в Колумбии, когда вы принимали участие в уничтожении медельинского наркокартеля.

— Том, я говорю вам последний раз — я отказываюсь обсуждать разведывательные операции, состоявшиеся на самом деле или придуманные вами.

— Но, господин президент, в результате этой операции погиб адмирал Джеймс Каттер, — продолжал Доннер с деланно искренним выражением сожаления налицо. — Сэр, о вашем пребывании в ЦРУ ходит множество слухов. Рано или поздно они превратятся из слухов в реальные повествования, а сейчас у нас появилась возможность рассказать правду о случившемся, и чем быстрее, тем лучше. Вы не были выбраны президентом США и потому ваше прошлое не подверглось тщательному изучению, как это обычно происходит с кандидатами на выборах. Американский народ хочет знать, кто является их президентом.

— Том, мир разведки является секретным миром. Так и должно быть. Наше правительство занимается многими проблемами и далеко не все нужно обсуждать открыто. У каждого из нас есть секреты. Каждый телезритель, наблюдающий за этой трансляцией, имеет секреты. Они есть и у вас. Что касается правительства, сохранение этих секретов является жизненно важным для существования нашей страны и, между прочим, для безопасности людей, заботящихся о ее благополучии. Было время, когда средства массовой информации уважали это правило, особенно в военное время, но и в другое тоже. Мне хочется, чтобы вы приняли это во внимание.

— Но в какой момент, господин президент, секретность начинает нарушать наши национальные интересы?

— Вот почему существует закон, дающий право Конгрессу вести наблюдение за разведывательными операциями. Если бы эти решения принимала одна исполнительная власть, тогда у вас были бы основания для беспокойства. Но дело обстоит по-другому. Конгресс также контролирует наши действия. Я сам неоднократно информировал Конгресс о том, чем мы занимаемся.

— Так проводилась ли секретная операция в Колумбии? Вы принимали в ней участие? Даниэл Мюррей сопровождал вас после смерти тогдашнего директора ФБР Эмиля Джейкобса?

— Я ничего не могу сказать по этому вопросу или по остальным, которые вы задавали на эту тему.

Наступил очередной перерыв для рекламы.

— Почему вы делаете это? — Ко всеобщему изумлению прозвучал голос Кэти Райан.

— Миссис Райан...

— Доктор Райан, — тут же поправила она Доннера.

— Извините меня. Доктор Райан, этим утверждениям нужно наконец положить конец, и единственный способ сделать это — сказать правду.

— Мы уже сталкивались с этим. Было время, когда люди пытались разрушить нашу семейную жизнь, — и тогда все это тоже оказалось ложью, и...

— Кэти, — негромко произнес Джек. Она повернулась к нему.

— Я ведь знаю об этом, Джек, помнишь? — прошептала она.

— Нет, не знаешь. Во всяком случае не все.

— Вот в этом-то и дело, — заметил Доннер. — На основании таких слухов начнутся расследования. Люди хотят знать правду. Люди имеют право знать правду.

Если бы в мире царила справедливость, подумал Райан, он бы сейчас встал, бросил микрофон в лицо Доннеру и попросил бы корреспондента уйти из его дома. Но это было невозможно, и потому он сидел здесь, якобы обладающий огромными полномочиями, но попавший в силу обстоятельств в западню, словно преступник в комнате для допросов. Затем свет вспыхнул снова.

— Господин президент, я понимаю, что для вас это трудная тема.

— О'кей, Том, я скажу следующее. Работая в ЦРУ, время от времени мне приходилось служить моей стране таким образом, что об этом нельзя говорить в течение очень длительного времени, однако я ни разу не преступил закон и всегда представлял полный отчет соответствующим членам Конгресса. Я расскажу вам, почему начал работать в Центральном разведывательном управлении.

Я не стремился к этому. Мне хотелось стать учителем. Я преподавал историю в военно-морской академии. Мне нравится преподавательская работа, и у меня оставалось время для того, чтобы писать книги по истории флота. Но затем меня и мою семью начала преследовать группа террористов. Они совершили две попытки убить нас, и эти попытки едва не увенчались успехом. Вы знаете об этом. Когда это произошло, средства массовой информации уделили случившемуся много внимания. Вот тогда я решил, что мое место — в ЦРУ. Почему? Да потому, чтобы защищать других против такой же опасности. Мне это не очень нравилось, но я решил, что должен заниматься этой работой. Теперь я оказался здесь, и знаете что? Должность президента тоже не очень мне нравится. Я не люблю постоянного давления обстоятельств. Мне не хочется принимать на себя такую большую ответственность. Я считаю, что ни один человек не должен располагать подобной властью. Но я нахожусь здесь и принес присягу добросовестно, в силу моих способностей, выполнять обязанности президента и буду их исполнять.

— Но, господин президент, вы первый человек на этой должности, который никогда не занимался политикой. Ваше мнение по многим вопросам никогда не подвергалось проверке общественным мнением, и общественность беспокоит, что вы слишком полагаетесь на людей, которые тоже не занимали высоких должностей. Опасность, по мнению некоторых, заключается в том, что во главе правительства стоит небольшая группа людей, которые не имеют политического опыта, но которые будут в течение некоторого времени определять политику нашей страны. Как вы относитесь к такой обеспокоенности?

— Я даже никогда не слышал, что это кого-то беспокоит, Том.

— Сэр, вас также критикуют за то, что вы проводите слишком много времени в своем кабинете и недостаточно общаетесь с народом. Разве это не составляет проблемы? — Теперь, когда Доннер держал Райана на крючке, он мог позволить себе говорить грустным голосом.

— К сожалению, у меня слишком много работы и эту работу приходится выполнять в этом кабинете. Мне удалось собрать хорошую команду, и люди отлично справляются со своими обязанностями. — Кэти, сидящая рядом, с трудом скрывая гнев, сжимала его руку своей холодной рукой. — Вот посмотрите: государственный секретарь Скотт Адлер, профессиональный дипломат, сын человека, пережившего Холокост. Я знаю Скотта уже много лет. По моему мнению, именно он должен руководить Государственным департаментом, лучше его нет никого. В Министерстве финансов Джордж Уинстон, выбившийся из низов и сделавший блестящую карьеру. Он внес немалый вклад, когда понадобилось спасти нашу финансовую систему во время конфликта с Японией; он пользуется уважением финансового сообщества и умеет думать. Должность министра обороны занимает Энтони Бретано, исключительно способный инженер и бизнесмен, который уже проводит в Пентагоне необходимые реформы. Директор ФБР — Дэн Мюррей, профессиональный полицейский, причем очень хороший. Знаете, Том, на чем я основываю выбор кандидатов? Я выбираю настоящих профессионалов, людей, которые знают работу, потому что выполняют ее, а не политиканов, только рассуждающих о ней на словах. Если вы считаете это не правильным — ну что ж, очень жаль, но я сам провел много лет на государственной службе и привык больше доверять профессионалам, которых знаю, чем людям, назначенным на высокие должности из-за их политических амбиций. Да, между прочим, что плохого в том, что я отличаюсь от политического деятеля, который подбирает людей, знакомых с ним или, что еще хуже, оказавших ему финансовую поддержку во время выборов?

— Кое-кто может высказать точку зрения, что разница заключается в том, что обычно высокие должности занимают люди с более широким опытом.

— Я так не считаю, и мне довелось работать с такими людьми в течение ряда лет. Мной назначены люди, способности которых мне хорошо известны. Более того, президент должен иметь право — с согласия представителей, выбранных народом, — сам выбирать людей, с которыми ему предстоит работать.

— Но теперь, когда нужно сделать так много, как вы намереваетесь обойтись без опытного политического руководства? Ведь Вашингтон — город, где формируется политика.

— Может быть, в этом-то и заключается проблема, — резко бросил Райан. — Может быть, политический процесс, которому все мы следовали на протяжении многих лет, не столько помогает, сколько мешает? Том, я ведь не напрашивался на эту должность. Роджер попросил меня выполнять обязанности вице-президента в течение срока, оставшегося до выборов, и я предполагал, что затем навсегда покину государственную службу. Мне хотелось снова вернуться к преподаванию. Но потом произошло это ужасное событие, и я оказался здесь. Я не политический деятель, никогда не стремился стать им и, насколько понимаю, не являюсь политическим деятелем и сейчас. Вы спросите, неужели нет никого лучше меня? Я, наверно, не самый лучший кандидат. Тем не менее я стал президентом и собираюсь честно и добросовестно выполнять обязанности президента. Это все, что я могу сказать.

— Спасибо, господин президент.

Джек подождал, когда в последний раз выключились камеры, снял микрофон и встал. Корреспонденты молчали. Кэти смотрела на них ненавидящим взглядом.

— А теперь скажите, зачем вы так поступаете? — спросила она.

— Как? — прозвучал голос Доннера.

— Почему люди вроде вас не прекращают нападок на таких, как мы? Что мы сделали плохого? Мой муж самый честный человек, которого я знаю.

— Мы всего лишь задавали вопросы.

— Только не говорите глупостей! То, как вы задаете эти вопросы и какие именно выбираете, уже является ответом, прежде чем кто-нибудь успевает открыть рот.

Ни один из корреспондентов не решился ответить. Райаны молча повернулись и вышли из Овального кабинета. И тут же вошел Арни.

— О'кей, — заметил он. — Кто подстроил все это?

— Они выпотрошили его, как рыбу, — подумал вслух Холбрук. Они собирались передохнуть, и всегда полезно получше узнать своего врага.

— Этот парень меня пугает, — произнес Эрни Браун, более глубоко обдумывая ситуацию. — По крайней мере о политических деятелях известно, что они мошенники. А этот парень — Боже милосердный, да ведь он пытается создать у нас в стране полицейское государство, Пит.

Для горца такая мысль была действительно пугающей. Он всегда считал, что политиканы — это худшие создания во вселенной, а тут он внезапно понял, что ошибался. Политиканы стремились к власти потому, что им нравилась сама игра, им нравилось распоряжаться людьми так, как в результате им казалось, что они могущественны и велики. Но Райан... Райан был намного хуже. Он искренне считал, что так и должно быть, что это справедливо.

— Черт побери, — выдохнул Эрни. — Суд, который он собирается назначить...

— Они выставили его дураком, Эрни.

— Нет, ничуть. Неужели ты не понимаешь? Они ведут собственную игру.

Глава 33 Реакция

Передовые статьи появились на первой странице каждой крупной газеты. Наиболее предприимчивые сумели даже напечатать фотографии дома Марка Рамиуса — оказалось, что в этот момент он находился в отъезде, — и дома семьи Герасимовых — глава ее был дома, однако охраннику удалось уговорить репортеров уйти, и они ушли, сделав несколько сотен снимков его самого.

Доннер рано пришел на работу и оказался по сути дела самым удивленным из персонала телевизионной компании. Через пять минут в его кабинет вошел Пламер, держа в руках первую страницу «Нью-Йорк тайме».

— Так кто обманул кого, Том?

— Что ты хочешь этим...

— Звучит слабовато, — насмешливо заметил Пламер. — Полагаю, что после того как ты ушел, люди Келти снова собрались, чтобы обсудить ситуацию. Но ты всех загнал в ловушку, не правда ли? Если станет известно, что твоя утренняя пленка не была...

— Не станет, — прервал его Доннер. — А в результате всей этой шумихи наше интервью выглядит еще лучше.

— Лучше для кого? — бросил Пламер, выходя из кабинета. Для него тоже это было необычно рано, и его первой мыслью, никак не связанной с событиями дня, почему-то было, что Эд Марроу никогда не воспользовался бы лаком для волос, как это делал Доннер.

* * *

Утреннее совещание персонала в отделе Гаса Лоренца оказалось коротким. В Атланту рано пришла весна. На деревьях и кустах уже набухли почки, и скоро воздух наполнится ароматом цветущих растений, которыми так славился этот южный город, — и при этом появится цветочная пыльца, подумал Гас, на которую у него аллергия. Но все-таки ничто не помешает ему наслаждаться жизнью в этом оживленном и радостном городе. Когда совещание закончилось, он надел белый лабораторный халат и направился в свои специальные владения в Центре контроля и предупреждения инфекционных заболеваний. ЦКЗ — буква "П" никогда не прибавлялась к сокращенному названию центра — был одним из бриллиантов в короне правительства, элитарное агентство, входившее в число лучших мировых центров, занятых медицинскими исследованиями. По мнению многих, он даже занимал первое место. Вот почему Атланта привлекала самых талантливых исследователей, работающих в этой области. Кто-то из них оставался в ЦКЗ и продолжал исследовательскую работу, кто-то через некоторое время уезжал на преподавательскую работу на медицинские факультеты по всей стране, но на каждом из них навсегда сохранялся отпечаток работы в центре, подобно тому как остается он от службы в корпусе морской пехоты, причем во многом по той же причине. Они были первыми, кого страна посылала на передовую, в самые опасные места. Вместо вооруженного противника они боролись с болезнями, и потому среди них создавался дух профессии, удерживавший лучших, несмотря на невысокое государственное жалованье.

— Доброе утро, Мелисса, — поздоровался Лоренц со своим старшим лаборантом — она уже защитила ученую степень магистра и сейчас готовилась к защите степени доктора по молекулярной биологии в соседнем университете Эмори, после чего ее ожидало значительное продвижение по службе.

— Доброе утро, доктор. Наш друг вернулся, — добавила она.

— Вот как? — Образцы были установлены на предметном стекле электронного микроскопа. Лоренц опустился в кресло, как всегда, не торопясь, проверил документацию, чтобы убедиться в правильности образца по своим записям на столе: 98-3-063А. Да, номера совпадали. Теперь оставалось только повысить увеличение микроскопа.., и вот он, «пастуший посох».

— Вы правы. А второй?

— Он уже готов, доктор. — Компьютерный экран был разделен на две половины по вертикали, и рядом с первым образцом был образец 1976 года. Они не были полностью идентичными. Кривая у основания РНК обычно никогда не бывает одинаковой, подобно тому как снежинки обладают бесчисленным количеством различных форм, но это не имело значения. Главными были белковые петли наверху, и они...

— Штамм Маинги. — Лоренц произнес эти слова бесстрастно, как подобает ученому.

— Совершенно верно, доктор, — сказала Мелисса, стоявшая позади. Она наклонилась вперед, нажала клавиши, и на экране появилось изображение -063В. — Вот с этими пришлось потрудиться. Изолировать их оказалось непросто, но...

— Да, и они идентичны. Этот образец взят у ребенка?

— Да, у маленькой девочки. — Голоса обоих звучали бесстрастно. Человек способен выносить всего лишь ограниченное число встреч с несчастьями, а затем вступает в действие его защитный механизм. Образцы становятся всего лишь образцами, ничем не связанными с людьми, у которых они взяты.

— О'кей, мне нужно позвонить.

* * *

Две группы содержались отдельно одна от другой по очевидным причинам. Более того, они не знали о существовании друг друга. Бадрейн инструктировал одну группу из двадцати человек, «Артист» — вторую, в которую входило девять. Подготовка обеих групп была схожей. Поскольку Иран являлся независимым государством, у него были и соответствующие институты. В Министерство иностранных дел входил паспортный отдел, а в казначействе был отдел печатных и гравировальных работ. Это позволяло изготовлять паспорта любых стран, а также марки въезда и выезда. Вообще-то все это могло изготавливаться и в других местах, главным образом нелегально, но при изготовлении в казначействе качество документов было выше, причем без риска обнаружить место производства.

Как ни странно, более важная из операций была безопаснее с точки зрения физического риска — правда, в зависимости от того, как на это смотреть. Бадрейн видел лица ее участников. При одной мысли о том, что им предстояло сделать, у нормального человека от ужаса по телу бежали мурашки, но для этих людей характер операции был всего лишь еще одним примером причуд человеческой натуры. Ваша работа, сказал им Бадрейн, очень проста. Прилетаете на место. Устанавливаете. Возвращаетесь обратно. Он подчеркнул, что им ничто не угрожает, если они будут в точности выполнять инструкции, которые повторяли уже несколько раз. На той стороне у них не будет никаких контактов. Этого не требовалось, и потому операция становилась еще безопаснее. Каждому из них было предоставлено на выбор несколько легенд, а благодаря природе операции не имело значения, если несколько человек повторят одну и ту же легенду. От них требовалось только достаточно убедительно представить ее, поэтому каждый выбрал ту профессию, в которой разбирался. Почти все имели университетские дипломы, а те, кто не сумели закончить университеты, могли рассуждать о торговле или станках или о чем-нибудь ином, чтобы убедить таможенников, задающих вопросы главным образом от скуки.

Группа «Артиста» понимала свою задачу намного лучше. По его мнению, причина этого заключалась в каком-то дефекте их характеров. Члены, этой группы были моложе и менее опытны, и отчасти этим объяснялась их готовность идти на задание — они меньше знали о жизни и, следовательно, о смерти. Их гнала вперед страсть, традиция жертвенности и ненависть, а многих преследовали внутренние демоны. Все это затмевало трезвость их взгляда на жизнь, и это нравилось их повелителям, которые тоже испытывали ненависть и жажду смерти, на которую они, впрочем, посылали других. Эту группу инструктировали более подробно. Им показали фотографии, диаграммы и планы, и участники операции придвинулись поближе, чтобы лучше ознакомиться с деталями. Ни один из них не сделал замечания относительно характера цели. Жизнь и смерть были для этих молодых парней очень простыми проблемами, потому что они не знали решающих ответов на вопросы или думали, что знают, хотя на самом деле не имели о них представления. Впрочем, для всех это было даже лучше. Поскольку в их сознании закрепился единственный ответ на Великий Вопрос, остальные вопросы, менее важные, даже не приходили им в голову. У «Артиста» не было подобных иллюзий. Он задавал себе вопросы, но не отвечал на них. Для него Великий Вопрос превратился в нечто совсем иное, носил чисто политический характер, не имеющий отношения к религии, а ведь никто не измеряет свою судьбу политикой. По крайней мере, не по собственной воле. Он посмотрел на лица парней, зная, что они поступают именно таким образом, хотя и не отдают себе в этом отчета. По сути дела это были самые подходящие люди для такой операции. Они думают, что знают все ее стороны, хотя в действительности им известна только ее физическая сторона.

«Артист» чувствовал себя подобно убийце, но он поступал так и раньше, хотя и не принимал непосредственного участия в операциях. На этот раз он участвовал и сам, а потому знал, что это самая опасная операция за последние годы.

Как странно, что никто из них не отдает себе в этом отчета. Каждый считал себя в душе сокрушающим врага камнем в катапульте Аллаха, даже не задумываясь над тем, что по своей природе камни предназначены для того, чтобы их бросать. А может быть, и нет. Возможно, им повезет, и потому он проинструктировал их самым тщательным образом, сообщил им подробную и точную информацию, которую ему удалось собрать, причем эти сведения были очень хорошими. Лучше всего начать операцию после обеда, ближе к концу рабочего дня, когда переполненные улицы облегчат уход с места ее проведения. Он сообщил им, чтосам отправится с ними, чтобы помочь уйти от преследования, но промолчал, не сказал им о том, что поможет лишь в том случае, если дело дойдет до этого.

* * *

— О'кей, Арни, что происходит? — спросил Райан. Хорошо хоть, что сегодня у Кэти нет операций. Она плохо спала и в таком моральном состоянии вряд ли справилась бы с ними. Он чувствовал себя ничуть не лучше, но было бы несправедливо, да и бессмысленно, срывать злость на главе своей администрации.

— Можно не сомневаться, что утечка информации произошла в ЦРУ или, может быть, на Капитолийском холме, от кого-то, кто знает о том, чем ты занимался.

— Насчет Колумбии знают только Феллоуз и Трент. И они также знают, что Мюррея там не было — по крайней мере, он был не совсем там. Сведения о всей остальной операции скрыты со стопроцентной надежностью.

— Так что же все-таки произошло? — спросил Арни. Теперь принцип «следует знать лишь то, что нужно для работы», применялся к ван Дамму. Президент начал говорить, словно объяснял что-то родителям ученика, подкрепляя свои слова взмахами руки.

— У нас проводились две операции — «Речной пароход» и «Обмен любезностями». Одна из них заключалась в высадке вооруженных групп в Колумбии. Предполагалось, что они будут следить за вылетом самолетов с грузом наркотиков на борту. Затем эти самолеты сбрасывали в море...

— Что?

— Сбивали, этим занимались ВВС, некоторые самолеты с грузом наркотиков заставляли совершать посадку, экипажи арестовывали и потом незаметно судили. События только начали развиваться, как в Колумбии убили директора ФБР Джейкобса. Президент распорядился начать операцию «Обмен любезностями». Мы стали сбрасывать бомбы на дома наркобаронов. Ситуация ухудшалась, гибли гражданские лица, и все пошло наперекосяк.

— Что было тебе известно об этом? — спросил ван Дамм.

— Я вообще не имел ни малейшего представления обо всем этом, пока дело не зашло слишком далеко. В то время умирал Джим Грир, я заменял его на посту заместителя директора по разведывательной работе, но занимался главным образом делами, связанными с НАТО. Меня намеренно лишили всякой информации по этим операциям до того момента, пока не начали сбрасывать бомбы, — это произошло, пока я был в Бельгии. Ты не поверишь — я увидел развалины домов по телевидению! Фактически операциями руководил Каттер. Он сумел втянуть в это дело судью Мура и Боба Риттера, а затем попытался уйти в сторону. И тут началось настоящее безумие. Каттер решил бросить солдат в Колумбии, словно их совсем не было. Надеялся, что они там просто исчезнут. Я сумел проникнуть в личный сейф Риттера и ознакомиться с документами по операциям. После этого отправился в Колумбию с группой спасения, и нам удалось вывезти оттуда почти всех наших парней. Скажу тебе, это было страшно, — сообщил Райан. — Началась стрельба, и я стоял у одного из пулеметов на вертолете. Член экипажа, сержант по имени Бак Циммер, был убит во время спасения последней группы, и с тех пор я присматриваю за его семьей. Лиз Эллиот узнала об этом и попыталась использовать полученные сведения против меня.

— Это еще не все, — негромко произнес Арни.

— Конечно. Мой долг заключался в том, чтобы сообщить о случившемся Специальному комитету Конгресса, но я не хотел наносить столь серьезный ущерб правительству. Тогда я поговорил с Трентом и Феллоузом, и мы навестили президента. Некоторое время мы беседовали вместе, потом меня попросили удалиться. У президента остались Эл и Том. О чем они говорили, я не знаю, но...

— ., но он намеренно сдал выборы сопернику. Президент уволил своего менеджера, руководившего предвыборной кампанией, и на другой день его шансы начали стремительно падать. Боже мой, Джек, что ты наделал! — воскликнул Арни. Теперь его лицо было бледным, но.., по политическим причинам. Ван Дамм считал, что провел блестящую и успешную кампанию по выборам Боба Фаулера, который сумел опередить президента, уже находившегося первый срок в Белом доме и пользовавшегося популярностью у избирателей. Значит, президента заставили проиграть? И он, менеджер избирательной кампании Фаулера, даже не узнал об этом?

Райан закрыл глаза. Он только что заставил себя заново пережить ту ужасную ночь.

— Я положил конец операции, которая формально не выходила за рамки закона, но оказалась на самой его грани. Мне удалось сделать это незаметно, не привлекая внимания. Колумбийцы так и не узнали о случившемся. Мне казалось, что я сумел предупредить новый Уотергейт и.., невероятный международный скандал. Сэм и Эл согласились молчать, документация, касающаяся этих операций, запечатана и будет храниться в течение многих лет после того, как мы умрем. Тот, кто организовал утечку этой информации, слышал пару слухов и сделал несколько удачных догадок. Почему я так поступил? Мне кажется, что я следовал закону в силу своих возможностей, — нет, Арни, я не нарушил закон. Я следовал правилам. Это было непросто, но я сделал это. — Он открыл глаза. — Как ты относишься к этому, Арни?

— Но почему ты не доложил все это Конгрессу и ..

— А ты вспомни, Арни, что происходило в мире в то время, — ответил президент. — Речь ведь не только об Америке, правда? Тогда шел процесс распада всей Восточной Европы, Советский Союз еще держался, но едва-едва, происходили важные события, и рухни еще и наше правительство — черт побери, могло бы случиться такое, чего еще никто не видел. Америка не смогла бы — мы не смогли бы успокоить Европу, если бы занимались тушением домашнего пожара. Вот почему мне пришлось принимать решение и действовать, иначе солдаты, брошенные в Колумбии, погибли бы. Подумай, в какой ловушке я оказался, а?

Понимаешь, Арни, я не мог ни к кому обратиться за советом. Адмирал Грир умер. Мур и Риттер оказались замешанными в этот скандал. Президент тоже рухнул в него с головой; в то время мне казалось, что это он руководит операцией через Каттера, потом я узнал, что все не так, его просто обманул и скомпрометировал этот бездарный политический мерзавец. Я не знал, куда обратиться за помощью и потому пошел в ФБР. Доверять я мог только Дэну Мюррею и Биллу Шоу, а также одному из наших оперативников в Лэнгли. Билл — ты знаешь, что он имел ученую степень доктора юридических наук? — помог мне с юридической стороной вопроса, а Мюррей оказал содействие при операции по спасению наших солдат. ФБР начало расследование деятельности Каттера. Это было секретное расследование, насколько я помню, операции присвоили кодовое название «Одиссей». Они уже собирались обратиться к окружному судье за ордером на арест по обвинению в преступном заговоре, но Каттер покончил с собой. Когда он бросился под автобус, в пятидесяти ярдах от него находился агент ФБР. Ты встречался с ним, это Пэт О'Дэй. Никто не нарушал закона — за исключением Каттера. Сами операции не выходили за пределы параметров, определенных Конституцией, — во всяком случае так сказал мне Билл.

— Но с политической точки зрения...

— Конечно, даже я не настолько безграмотен. Вот я и оказался здесь, Арни. Я не нарушал закона. Я служил интересам своей страны, как только мог, принимая во внимание существовавшие тогда обстоятельства, — и посмотри, где я оказался в результате всего этого.

— Проклятье. Как случилось, что Боб Фаулер ничего не знал об этом?

— Нужно спросить Сэма и Эла. Они считали, что это окажет отрицательное влияние на президентство Фаулера. К тому же я не имею представления, о чем они говорили с президентом, Я никогда не стремился узнать об этом и так и не узнал, и все, чем я располагаю, — это догадки, основанные на фактах и потому весьма близкие к истине, — признал Райан, — но все-таки догадки.

— Джек, редко случается, когда я не знаю, что сказать.

— Все равно говори, — потребовал президент.

— Скрыть случившееся уже не удастся. У средств массовой информации сейчас достаточно зацепок, чтобы опубликовать полученные ими сведения, и Конгресс начнет расследование. А как относительно всего остального?

— Все это правда, — сказал Райан. — Действительно, к нам в руки попал «Красный Октябрь», я на самом деле лично вывез Герасимова из Советского Союза. Это была моя идея, моя операция, и в результате я едва не погиб. Так уж получилось. Не сделай мы этого, Герасимов попытался бы осуществить свой заговор, чтобы свергнуть Андрея Нармонова, — тогда Варшавский пакт все еще сохранился бы и снова вернулись бы старые дни холодной войны. Вот почему мы скомпрометировали этого ублюдка и заставили улететь на самолете. У нас просто не было иного выбора. Несмотря на все, что мы сделали здесь для него, он по-прежнему затаил злобу, хотя его жене и дочери нравится в Америке.

— Ты убивал кого-нибудь? — спросил Арни.

— В Москве — нет. А вот на подводной лодке началась перестрелка. Матрос, агент Главного разведывательного управления, попытался взорвать «Красный Октябрь». Он убил одного из офицеров и тяжело ранил двоих, но мне удалось застрелить его. После этого мне несколько лет снились кошмары.

В иной реальности, подумал ван Дамм, его президент был бы героем. Однако реальность и политика имеют между собой мало общего. Он заметил, что Райан умолчал о Бобе Фаулере и своем отказе дать согласие на запуск ракеты с ядерной боеголовкой. В то время Арни уже возглавлял администрацию Белого дома и знал, что через три дня Роберт Фаулер пришел в ужас, когда понял, что его спасли от безумного поступка, в результате которого могли бы погибнуть бесчисленные тысячи людей, а мир заклеймил бы американского президента за преступление, не уступающее по масштабу гитлеровским.

Когда-то еще в школе на Арни произвела большое впечатление одна фраза из «Отверженных» Виктора Гюго: «Каким злом могут обернуться добрые поступки». И вот теперь он столкнулся с очередным подтверждением. Райан служил своей стране мужественно и достойно, но ни один из его поступков не мог выдержать критического внимания со стороны общественности. Здравый смысл, патриотизм и бесстрашие позволили ему принять участие в серии событий, которые каждый мог исказить до неузнаваемости. Эд Келти как раз и был непревзойденным мастером подобных интриг[167].

— Как нам уладить последствия всего этого? — спросил президент.

— Что еще мне нужно знать?

— Досье на Герасимова и по «Красному Октябрю» находятся в Лэнгли. Что касается колумбийских событий — теперь ты знаешь все необходимое. Я не уверен, что имею юридическое право отдать распоряжение о вскрытии документации, связанной с Колумбией. С другой стороны, для того чтобы нарушить стабильность наших отношений с Россией, первых двух досье достаточно.

* * *

«Красный Октябрь», подумал Головко, глядя на высокий потолок своего кабинета. А ведь ты умный сукин сын, Иван Эмметович, твою мать! В том, как он мысленно произнес это грубое ругательство, звучало нескрываемое восхищение. Выходит, он недооценивал Райана с самого начала. Даже после всех встреч, после многочисленных контактов между ними, как прямых, так и косвенных, признался Головко, он продолжал недооценивать его. Значит, вот как Райан сумел скомпрометировать Герасимова и, может быть, этим спас Россию — но страну нужно спасать действиями внутренних сил, а не вмешательством извне. Есть тайны, которые следует хранить вечно, потому что они в равной степени затрагивают интересы обеих сторон. Это была одна из таких тайн. А теперь, когда ее открыли для всеобщего обозрения, униженными оказались обе страны — и Россия и Америка. Для России это обернулось потерей ценного национального достояния в результате акта государственной измены. Еще хуже было то, что российские разведывательные службы не сумели докопаться до сути происшедшего, а это, решил Головко после непродолжительного размышления, совсем уж невероятно. С другой стороны, американцы сумели разработать хорошее прикрытие, а потеря двух ударных подводных лодок во время одной операции превратила случившееся в событие, которое советский военно-морской флот хотел забыть как можно быстрее, и потому никто даже не подумал проникнуть за пределы созданного американцами тумана.

Со второй тайной Сергей Николаевич был знаком лучше, чем с первой. Райан сумел предотвратить государственный переворот в России. Головко считал, что Райан вполне мог бы просто предупредить его о готовящемся перевороте и остальное сделали бы внутренние спецслужбы Советского Союза, однако Иван Эмметович решил поступить иначе. Разведывательные службы привыкли оборачивать все в свою пользу, и Райан был бы безумцем, если бы не воспользовался предоставившейся благоприятной возможностью. На допросах в Америке Герасимов наверняка пел кенарем и рассказал обо всем, что ему было известно; именно Герасимов раскрыл Эймса, не сомневался Головко, а ведь Эймс был подлинной золотой жилой информации для КГБ.

И это я все время убеждал себя, что Иван Эмметович всего лишь талантливый дилетант, подумал Головко.

Но даже его восхищение профессионализмом Райана было сдержанным. Скоро России понадобится помощь. Разве сможет она обратиться за помощью к кому-то, кто, как стало теперь известно, вмешивался в ее внутренние дела, делал марионеткой? Поняв это, Головко выругался снова, однако на этот раз в грубом ругательстве уже не было восхищения.

* * *

Водные пути свободны для всех, и потому военно-морской флот смог всего лишь не подпускать слишком близко к доку «восемь-десять» зафрахтованный репортерами корабль. Скоро к нему присоединился еще один, потом другой, пока объективы одиннадцати камер ни уставились на сухой док, надежно укрытый от глаз любопытных. Теперь, когда почти все американские подводные ракетоносцы были сняты с боевого дежурства, он был пуст, равно как из него давно уже ушла подводная лодка неамериканского происхождения, находившаяся здесь непродолжительное время — по крайней мере так считалось.

С помощью компьютера можно получить доступ к личным делам военнослужащих американского военно-морского флота, и некоторые репортеры занимались сейчас именно этим, разыскивая моряков, служивших ранее на американской подлодке «Даллас». Ранним утром репортеры попытались дозвониться до командующего подводными силами Тихоокеанского флота, чтобы расспросить его о некоторых подробностях пребывания на посту командира «Далласа», но сумели добраться только до офицера по связи со средствами массовой информации, который отвечал на задаваемые ему вопросы: «никаких комментариев не будет». Сегодня ему придется немало потрудиться, постоянно повторяя эту фразу. И другим тоже.

* * *

— Рон Джоунз слушает.

— Это Том Доннер из службы новостей телевизионной компании Эн-би-си.

— Очень приятно, — неуверенно отозвался Джоунз. — Вообще-то я смотрю Си-эн-эн.

— Ну что ж, может быть, сегодня вечером вам захочется переключиться на наш канал. Мне хотелось бы поговорить с вами относительно...

— Я уже читал утреннюю «Тайме». Нам рано доставляют газеты. Никаких комментариев, — закончил Джоунз.

— Но...

— Да, я действительно служил на подводном флоте, нас не случайно называют «молчаливой службой». К тому же с тех пор прошло много лет. Сейчас у меня собственная фирма, я женат, имею детей и все такое. Понимаете?

— Вы были старшим акустиком на ударной подлодке «Даллас», когда...

— Мистер Доннер, уходя с флота, я дал подписку о неразглашении. Мы никогда не говорим о том, чем занимались, ясно? — Это была его первая беседа с корреспондентом, и она оправдывала все ожидания Рона.

— Тогда просто скажите, что этого никогда не было.

— Чего никогда не было? — спросил Джоунз.

— Похищения русской подлодки под названием «Красный Октябрь».

— Знаете, что самое невероятное из всего, что мне приходилось слушать во время службы акустиком?

— Что?

— Песни Элвиса. — Рон положил трубку и связался с Пирл-Харбором.

* * *

Когда рассвело, фургоны телевизионных компаний устремились через Винчестер, штат Виргиния, словно армии в Гражданскую войну, когда город раз сорок переходил из рук в руки.

Вообще-то дом ему не принадлежал. Никто не смог бы даже заявить, что собственником является ЦРУ. Земельный участок и расположенный на нем особняк были оформлены на имя фиктивной корпорации, принадлежащей, в свою очередь, фонду, имена директоров которого ничего не говорили любопытным. Однако документация на владельцев недвижимого имущества в Америке открыта для общественности, равно как и сведения о всех корпорациях и фондах, так что не прошло и двух дней, как информация была получена, несмотря на то что на папке стоял таинственный знак, свидетельствующий, что клеркам следует проявить изобретательную некомпетентность при ее поисках.

Приехавшие репортеры имели в своем распоряжении фотографии и видеопленку о прошлой жизни Николая Герасимова в Советском Союзе — все это они извлекли из телевизионных архивов. Камеры с телескопическими объективами были установлены на треногах за четверть мили от особняка и направлены на окна. От особняка их отделяло пастбище, на котором паслись стреноженные лошади. Репортерам тут же не могло не прийти в голову заманчивое название репортажа: ЦРУ ОКРУЖАЕТ ГЛАВУ РУССКОГО ШПИОНСКОГО ВЕДОМСТВА КОРОЛЕВСКОЙ РОСКОШЬЮ.

Два охранника, приставленные к Герасимову, ошеломленные множеством машин, телевизионных камер и репортеров, связались по телефону с Лэнгли и запросили инструкций, но отдел по связи с прессой — само по себе странное учреждение для разведывательного управления — не имел представления, как надлежит поступить в данном случае, разве что опираться на утверждение, что это частная собственность (не зная, правильно ли это с юридической точки зрения при создавшихся обстоятельствах, адвокаты ЦРУ взялись за выяснение) и потому репортеры не имеют права нарушать границу владения.

Прошли годы с того времени, когда у него были основания для веселья. Конечно, иногда возникало шутливое настроение, но происходящее сейчас было настолько невероятно, что Герасимов даже не думал о подобной возможности. Он всегда считал себя специалистом по Америке, планировал и руководил многими операциями против «главного врага», как раньше называли Соединенные Штаты в его теперь несуществующей стране, где он когда-то возглавлял КГБ. Однако, признался Герасимов, нужно приехать сюда и прожить несколько лет, чтобы понять, насколько непостижимой бывает Америка, где ничто не поддается оценке с точки зрения здравого смысла, где может случиться буквально все что угодно, и чем безумнее ситуация, тем вероятнее ее возникновение. Никакое, даже самое богатое воображение, не в состоянии предвидеть, что случится завтра, не говоря уж о том, что может произойти через год. И вот перед ним наглядное доказательство.

Бедный Райан, думал Герасимов, стоя у окна и держа в руке чашку кофе. В Советском Союзе — для него бывшая родина навсегда останется Советским Союзом — такое никогда бы не могло произойти. Несколько охранников в военной форме подошли бы к корреспондентам, угрожающе посмотрели бы на них, и те послушно удалились бы. А если взглядов оказалось бы недостаточно, всегда есть другие меры принуждения. Но только не в Америке, где средства массовой информации так же свободны, как волки в сибирской тайге, — при этой мысли он едва не рассмеялся. Здесь, в Америке, волки тоже защищены от истребления. Разве эти дураки не знают, что волки убивают людей?

— Может быть, они скоро уедут, — сказала Мария, подходя к нему.

— Не думаю.

— Тогда нам следует скрываться внутри дома, пока они не уедут. — Было ясно, что жена Герасимова смертельно перепугана происходящим.

— Нет, Мария. — Герасимов отрицательно покачал головой.

— А вдруг нас вернут обратно в Россию?

— Не вернут. Это невозможно. Так не поступают с теми, кто попросил политического убежища. Таково правило, — объяснил он. — Мы ведь не выслали из Советского Союза Филби, Берджесса или Маклина, хотя они были пьяницами и дегенератами. Наоборот, мы охраняли их, покупали им спиртное и позволяли заниматься своими извращениями, потому что существует такое правило. — Он допил кофе и сходил в кухню, где положил чашку и блюдце в посудомойку. Герасимов с недовольной гримасой посмотрел на автоматическую машину. В его квартире и особняке на Ленинских горах — им, наверно, присвоили уже другое название — не было ничего подобного. Этим занималась прислуга. Но не теперь. В Америке удобство заменяет власть, а комфорт — положение в обществе.

Прислуга. Все это могло принадлежать ему. Статус, прислуга, власть. Советский Союз мог бы по-прежнему оставаться великой державой, его уважали бы и боялись во всем мире. Сам он стал бы генеральным секретарем Коммунистической Партии Советского Союза. Тогда он осуществил бы необходимые реформы, чтобы очистить страну от коррупции и ускорить ее дальнейшее развитие. Может быть, он даже пошел бы на полное примирение с Западом, но это был бы мир равных партнеров, а не мир ценой разрухи, такой, как сейчас. В конце концов, он никогда не был слепым сторонником коммунистической идеологии, хотя бедный старик Александров считал его таковым, потому что Герасимов всегда оставался членом партии — а кем еще можно быть в стране с однопартийной системой, особенно если ты избран судьбой стать во главе ее и пользоваться неограниченной властью.

Однако все обернулось по-другому. Судьба предала его, представ перед ним в образе Джона Патрика Райана той холодной снежной ночью, когда они сидели, вспомнил Герасимов, в вагоне трамвая, стоящем в депо. И вот теперь у него есть комфорт и безопасность. Его дочь скоро выйдет замуж за человека с огромным состоянием, но не за нувориша, а за «унаследованные деньги», как говорят американцы. В других странах таких людей называют аристократами, а сам он считает их бесполезными тунеядцами — именно по этой причине большевики победили в революции. Его жена нашла удовлетворение в комфорте и удобствах, в ее небольшом кругу друзей. А его ярость так и не умерла.

Райан отнял у него судьбу, лишил наслаждения властью и ответственностью, возможности решать направление пути, выбранного его страной, — и вот судьба неожиданно преподнесла Райану такой же подарок, а этот дурак не знает, как им распорядиться. Подлинное унижение заключалось в том, что он, Герасимов, потерпел поражение от такого ничтожного человека. Но ведь он может все-таки что-то предпринять, не правда ли? Герасимов надел в гардеробной кожаную куртку и вышел через нее на другую сторону дома. Так как же поступить? Ну конечно, он закурит сигарету и не спеша пройдет четыреста метров по дорожке к тому месту, где расположились телевизионщики. По пути он обдумает свои замечания и выразит благодарность президенту Райану. Герасимов все это время продолжал изучать Америку, и теперь ему пригодятся наблюдения за ходом мыслей представителей средств массовой информации, решил он.

* * *

— Я не разбудил вас, шкипер? — спросил Джоунз. В Пирл-Харборе было около четырех утра.

— Отнюдь. Знаешь, личный секретарь у меня — женщина, она беременна, и я боюсь, как бы из-за всего этого дерьма у нее не начались преждевременные роды. — Контр-адмирал (он вот-вот должен был стать вице-адмиралом) Манкузо сидел за столом у себя в кабинете. Он запретил соединять его с кем-либо без особо важной на то причины. Звонок старого товарища по службе на «Далласе» попадал в категорию особо важных.

— Мне позвонили из Эн-би-си, спрашивали о той маленькой работенке, которую мы проделали в Атлантике.

— Что ты им ответил?

— Как вы думаете, шкипер? Ничего. — Помимо соблюдения чести, Джоунзу приходилось принимать во внимание и то, что почти вся работа его фирмы состояла из выполнения заказов военно-морского флота. — Но...

— Да, я знаю. Но кто-то обязательно проговорится. Так всегда происходит.

— Репортеры и без того знают слишком много. В «Новостях дня» ведется прямая передача из Норфолка, от дока «восемь-десять». Можете представить себе, о чем они говорят.

Манкузо подумал, а не стоит ли включить телевизор, стоящий у него в кабинете, потом вспомнил, что еще слишком рано для приема передачи Эн-би-си-ньюз. Тогда он выбрал программу Си-эн-эн. Передавали спортивные новости, но вот-вот должно было наступить четыре утра.

— В следующий раз они могут поинтересоваться нашей другой работой и спросить про пловца.

— Это открытая линия, доктор Джоунз, — предостерег командующий подводными силами Тихоокеанского флота.

— Я ведь не сказал где, шкипер. Просто хотел, чтобы вы подумали об этом.

— Это верно, — согласился Манкузо.

— Может быть, вы скажете мне кое-что.

— Что именно, Рон?

— Что происходит, черт побери? Разумеется, я не проговорюсь и вы тоже, но кто-то обязательно проговорится, можно не сомневаться. Это слишком интересная морская история, чтобы умолчать о ней. Но все-таки, что происходит, Барт? Разве мы не поступили правильно?

— Я считаю, что нас не в чем обвинить, — согласился адмирал. — Просто есть люди, которым нравятся такие истории.

— Знаете, шкипер, я надеюсь, что Райан выставит свою кандидатуру на президентских выборах. Я буду голосовать за него. Чертовски хладнокровный парень, вывез главу КГБ и...

— Рон!

— Я всего лишь повторяю то, что они говорят по телевидению, верно? Лично я не имею не малейшего представления обо всем этом. — Черт побери, подумал Джоунзи, какая интересная морская история. И все в ней правда.

На другом конце телефонного канала, в кабинете Манкузо, на телевизионном экране появилась надпись: «Последние новости».

— Да, меня зовут Николай Герасимов, — произнес человек на экранах всего мира. По меньшей мере двадцать репортеров собрались по другую сторону каменной ограды, и самым трудным было разобрать выкрикиваемые ими вопросы.

— Это правда, что вы были...

— Вы...

— Выбыли...

— Правда, что вы...

— Прошу соблюдать тишина. — Герасимов поднял руку. Понадобилось секунд пятнадцать, прежде чем репортеры замолчали. — Да, раньше я был председатель КГБ. Ваш президент Райан вынудил меня улетать из Советский Союз и просить политическое убежище в Америке. С тех пор я живу здесь вместе со своей семьей.

— Но как он вынудил вас скрыться из Советского Союза?

— Вы должны знать, что разведывательная деятельность ведется жесткими методам и игра временами становится, как вы говорите, грубая. Мистер Райан хорошо владеет этой игра. В то время в Советский Союз шла борьба за власть. ЦРУ выступило против моей фракции и поддержало сторонников Андрея Ильича Нармонова. Райан приехал в Москву как советник на переговорах по ограничению стратегических вооружений. Там он заявил, что хочет передать мне информацию, без которой встреча может не принести желаемый результат, да? — Герасимов решил, что ему нужно говорить на ломаном английском, чтобы вызвать у репортеров большее доверие к тому, что он говорит. — На самом деле он говорить мне, что могу быть обвиненный, как это сказать, в государственный измена? Это не правда, но производить сильное впечатление, поэтому я решил переехать в Америка со своей семьей. Я прилетел в Америка на самолете, а моя семья — на подводная лодка.

— Что? На подводной лодке?

— Да. Это был подводная лодка «Даллас». — Герасимов сделал паузу, и на его лице появилась недоуменная улыбка. — Почему вы так жестоко критиковать президента Райана? Он верно служит своя страна. Блестящий шпион, — с восхищением закончил Герасимов.

* * *

— Вот и конец серии моих очерков. — Боб Хольцман приглушил звук телевизора и повернулся к главному редактору.

— Мне очень жаль, Боб. — Редактор вернул ему рукопись первой части сериала. Его публикация должна была начаться через три дня. Хольцман мастерски провел огромную работу по сбору информации. При этом он нарисовал красочный и убедительный портрет человека, чей кабинет находился всего в пяти кварталах от редакции «Вашингтон пост» и его собственного кабинета. Весь смысл серии очерков заключался в создании «благоприятного впечатления», что было самыми любимыми словами в Вашингтоне. Вот только в данном случае кто-то опередил его и нарисовал совершенно иную картину. После этого даже такой известный журналист, каким был Хольцман, уже не мог изменить создавшегося впечатления, особенно без поддержки его собственной газеты.

— Послушай, Боб, — смущенно заметил редактор, — наша точка зрения на Райана совсем другая, правда? А что, если он действительно действует ковбойскими методами? Я согласен, одно дело похитить новейшую подводную лодку, холодная война и все такое, но вмешиваться во внутренние дела Советского Союза — согласись, это может стать поводом к началу настоящей войны!

— Все было совсем иначе. Райан пытался вывезти из Советского Союза нашего агента с кодовым именем «Кардинал». Герасимов и Александров воспользовались шпионским скандалом, чтобы свергнуть Нармонова и положить конец всем реформам, которые он начал осуществлять.

— Райан может говорить об этом весь день, и никто ему не поверит. Важно то, что мы услышали по телевизору. «Блестящий шпион»? Неужели это именно тот человек, который нужен нам во главе правительства?

— Но Райан совсем не такой, черт побери! — вспылил Хольцман. — Он честный, говорит прямо и откровенно, не выбирает окольных путей, бьет прямо в цель...

— Прямо в цель, это точно. Застрелил по крайней мере трех человек. Он убил их, Боб! Как Роджеру Дарлингу могло прийти в голову, что такой человек лучше других сможет исполнять обязанности вице-президента? Согласен, Эд Келти далеко не подарок, но он по крайней мере...

— ., по крайней мере знает, как манипулировать общественным мнением. Он сумел убедить этого пустоголового кретина на телевидении, а затем и всех нас в том, что нужно рассматривать происшедшее именно с его точки зрения.

— Ну... — У Бена Саддлера истощился запас доводов. — Разве это не основано на фактах?

— История, основанная на фактах, и правдивая история — не одно и то же, Бен, и ты знаешь это.

— Тут надо разобраться. Райан походит на человека, который нарушал законы во всем, с чем ни соприкасался. А сейчас я хочу, чтобы ты постарался пролить свет на эту колумбийскую операцию. Ты готов за нее взяться? У тебя отличные связи в ЦРУ, но, должен признаться, меня беспокоит, насколько ты сможешь быть объективным в этом деле.

— У тебя нет выбора, Бен. Если хочешь продолжать журналистское расследование этой проблемы, тебе придется положиться на меня. Правда, ты всегда сможешь переписать своими словами то, что сказано по этому вопросу в «Тайме», — добавил Хольцман, заставив редактора покраснеть. Жизнь бывает трудной и в средствах массовой информации.

— Хорошо, Боб, это твое расследование. Только дай мне гарантию, что представишь материал. Кто-то нарушил закон, а Райан скрыл все это и вылез из поганой истории чистеньким и благоухающим, как роза. Мне нужен этот материал. — Саддлер встал. — А пока я должен взяться за передовую.

* * *

Дарейи просто не мог поверить в столь поразительную удачу. Трудно представить, что такое может произойти в более подходящий момент. Уже оставались считанные дни до следующего этапа, а цель начала падать в пропасть даже без его помощи. Правда, с его помощью это падение станет еще стремительней.

— Неужели это то, чем кажется?

— Похоже, дело обстоит именно так, — заметил Бадрейн. — Я произведу срочную проверку и доложу вам завтра утром.

— Но разве такое действительно возможно? — настаивал аятолла.

— Помните, что я говорил вам о льве и гиенах? В Америке это национальный вид спорта. Это не обман. Такими обманами там не занимаются. Тем не менее позвольте мне убедиться. У меня есть свои методы проверки.

— Тогда встретимся завтра утром.

Глава 34 WWW.TERROR.ORG

Ему и без того пришлось бы заняться этим. Вернувшись к себе в кабинет, Бадрейн включил свой настольный компьютер. В нем был установлен быстродействующий модем и специализированный телефонный волоконно-оптический канал связи соединял кабинет Бадрейна с иранским посольством — теперь посольством ОИР — в Пакистане. Оттуда другой канал вел в Лондон, и там Бадрейн мог подключиться к Интернету, не опасаясь, что кто-то сумеет проследить исходный пункт. То, что раньше было относительно просто для полицейских агентств — в конце концов, в этом и заключается задача контрразведки и службы борьбы с терроризмом, — стало теперь практически невозможным. Буквально миллионы людей могли получить доступ ко всей информации, собранной человечеством, причем намного быстрее, чем подойти к автомобилю для поездки в местную библиотеку. Бадрейн начал с наиболее информированных мест, с газеты «Лос-Анджелес тайме» до газеты «Тайме оф Лондон», по пути заглянув в вашингтонские и нью-йоркские издания. Все крупнейшие газеты опубликовали эту новость, причем в общем похожую в своей основе, более того, она поступила в электронную сеть быстрее, чем в печатные издания, хотя первоначальные редакционные комментарии в газетах несколько отличались. В статьях делались расплывчатые ссылки на даты, и Бадрейн был вынужден напомнить себе, что простое повторение содержания не гарантирует точности, зато производит впечатление реальности. Он знал, что Райан служил в разведывательной службе, что англичане, русские, а также израильтяне уважают его. Несомненно, подобные публикации объясняют причину такого уважения. Они также пробудили в нем какое-то смутное беспокойство, что удивило бы его хозяина Дарейи. Потенциально Райан был более грозным противником, чем тому казалось. Он знал, как предпринять решительные шаги в трудной ситуации, и таких людей нельзя недооценивать.

Дело было в том, что Райан оказался в непривычном для себя положении, подобно рыбе, вынутой из воды, и это стало ясно из опубликованных статей. Бадрейн перелистывал одну электронную страницу за другой, и внезапно его внимание привлекла только что появившаяся передовица. Газета требовала проведения Конгрессом расследования деятельности Райана в ЦРУ. Заявление колумбийского правительства, выраженное сухим дипломатическим языком, настаивало на том, чтобы американское правительство дало объяснение утверждениям, содержащимся в средствах массовой информации, а это сулило еще одну бурю. Как ответит Райан на эти обвинения и требования? Вопрос остается открытым, решил Бадрейн. Райан представлял собой неизвестную величину, и это вызывало беспокойство. Али отпечатал несколько важных статей и передовиц для использования в будущем, затем перешел к главному делу, ради которого и вошел в Интернет.

В газетах была выделена специальная страница для информации о выставках и съездах, проводимых в Америке. Наверно, для того чтобы ею могли пользоваться бюро путешествий, подумал Бадрейн. Теперь ему оставалось всего лишь выбрать города, в которых будут проводиться наиболее крупные мероприятия. Здесь содержалась информация о центрах, в которых они состоятся. Как правило, это были огромные, похожие на ангары залы, причем приводились подробные сведения о их размерах, планы, диаграммы и информация о том, как проехать к ним, а также номера телефонов и факсов. Бадрейн отобрал двадцать четыре зала, наиболее подходящих для его целей, — немного больше, чем требовалось, но просто так, на всякий случай. Вряд ли он сможет послать одного из своих путешественников на выставку дамского белья, например, хотя... Бадрейн усмехнулся. Демонстрация мод и тканей рассчитана на зимний сезон, а даже в Иране еще не наступило лето. Выставки автомобилей. Ему было известно, что такие выставки переезжают из одного американского города в другой. На них производители легковых машин и грузовиков демонстрируют свои товары, подобно странствующему цирку.., ну что ж, это еще лучше.

Circus[168], внезапно подумал он и нажал на клавишу, вызывающую на экран страницу, содержащую информацию о цирках в Америке... Впрочем, нет, для этого еще слишком рано, пришлось бы подождать несколько недель. Жаль. Очень жаль! — нахмурился Бадрейн. Ведь крупные цирки путешествуют по стране в специальных поездах, не правда ли? Проклятье. Но время было неподходящим, и с этим ничего не поделаешь. Ничего, придется ограничиться автошоу. И остальными тоже.

* * *

Теперь все девять членов подопытной группы номер два умирали и настало время положить конец их страданиям. Причина заключалась не столько в милосердии, сколько в эффективности. Нет никакого смысла рисковать жизнью армейских медиков, ухаживающих за людьми, приговоренными к смерти законом и медицинской наукой, так что их умертвили также быстро, как и членов первой группы, сделав им на глазах Моуди, наблюдавшего за процедурой на экране телевизора, инъекции повышенных доз дилодида. Облегчение, испытываемое медиками, было заметно даже через неуклюжие пластмассовые скафандры. Уже через несколько минут все подопытные были мертвы. Дальше осуществят те же процедуры, и врач поздравил себя с тем, что работа прошла так успешно и никто из медицинского персонала не заразился. Это объяснялось главным образом их безжалостностью. В настоящих больницах персоналу повезет гораздо меньше, знал врач, уже испытывая грусть из-за предстоящей потери коллег по профессии.

Странный трюизм жизни заключался в том, что здравые мысли приходят в голову лишь после того, как становится слишком поздно что-нибудь предпринять. Моуди уже был не в силах остановить начавшийся процесс — с таким же успехом он мог бы попытаться замедлить вращение Земли.

Медики стали грузить зараженные тела на носилки, и Моуди отвернулся. Ему не хотелось снова видеть все это. Он прошел в лабораторию.

Другая группа лаборантов закладывала теперь «суп» в контейнеры, получившие название «фляги». Сейчас в распоряжении врачей было в тысячи раз больше зараженной культуры, чем требовалось для проведения операции, однако природа подготовки была такова, что гораздо легче изготовить больше «супа», чем именно столько, сколько необходимо для операции. Кроме того, директор небрежно объяснил, что лишнее количество не помешает, ведь никогда не знаешь, когда он снова может потребоваться. Все фляги были изготовлены из нержавеющей стали, по сути дела, специального сплава, способного выдержать невероятный холод, не утратив прочности. Каждую флягу наполняли на три четверти, герметически запечатывали и затем опрыскивали едкими химикалиями, чтобы полностью обеззаразить наружную поверхность. Далее емкости грузили на тележку и отвозили в холодное хранилище, расположенное в подвальном помещении лаборатории, где фляги погружали в жидкий азот. Теперь вирусы лихорадки Эбола могли храниться здесь десятилетиями, при столь низкой температуре спящие и совершенно пассивные, они не могли погибнуть, и только снова попав в теплую и влажную среду, они станут размножаться и убивать. Одну из фляг оставили в лаборатории и поместили в криогенный контейнер размером с металлическую бочку, похожую на те, что используются для транспортировки нефти, только чуть выше. Дисплей на светоизлучающих диодах будет постоянно показывать температуру внутри контейнера.

Моуди испытывал чувство облегчения от мысли, что его участие в этой драме скоро подойдет к концу. Он стоял у двери, наблюдая за тем, как персонал выполняет свою работу. По-видимому, эти люди разделяли его чувство. Скоро двадцать баллончиков с невинными эмблемами крема для бритья будут наполнены и вывезены из здания. После этого каждый квадратный сантиметр в помещениях подвергнется тщательной очистке, и они снова станут безопасными. Директор будет проводить все это время у себя в кабинете, а он сам.., ведь он не может снова появиться в женевской штаб-квартире Всемирной организации здравоохранения, правда? Все знают, что он мертв, погиб во время авиакатастрофы в Средиземном море, недалеко от побережья Ливии. Он получит новую внешность, новые документы и только после этого сможет снова выехать из Ирана. Или в качестве меры предосторожности.., нет, даже директор не мог проявить такую жестокость, ведь верно?

* * *

— Алло, мне нужен доктор Иан Макгрегор.

— Кто его вызывает?

— Доктор Лоренц из ЦКЗ в Атланте.

— Одну минуту.

Гасу пришлось подождать две минуты — за это время он успел раскурить трубку и открыть окно. Молодые сотрудники иногда критиковали его за эту дурную привычку, но ведь он не затягивался и курение помогало ему думать...

— Доктор Макгрегор слушает, — послышался в трубке молодой голос.

— Это Гас Лоренц из Атланты.

— О-о! Здравствуйте, профессор.

— Как дела у ваших пациентов? — спросил Лоренц из-за семи часовых зон. Ему понравился тон Макгрегора, явно задержавшегося в больнице. Хорошие врачи всегда работают много.

— Боюсь, что у мужчины плохи дела. Ребенок, однако, выздоравливает.

— Вот как? Мы исследовали посланные вами образцы. У обоих обнаружены вирусы лихорадки Эбола, штамм Маинги.

— Вы уверены в этом? — спросил молодой врач.

— Нет никаких сомнений. Я сам проводил анализы.

— Я боялся этого. Другой комплект образцов послан мной в Париж, но оттуда еще не звонили.

— Мне нужны кое-какие подробности. — За много тысяч миль от Хартума Лоренц открыл блокнот. — Расскажите мне о своих пациентах.

— Тут могут возникнуть некоторые трудности, профессор Лоренц, — был вынужден сознаться Макгрегор. Он не знал, прослушивается ли его телефон, но в такой стране, как Судан, приходилось принимать во внимание и эту возможность. С другой стороны, он должен что-то сказать. Макгрегор начал выбирать факты, которые мог раскрыть по телефону.

* * *

— Вчера вечером я видел вас по телевидению. — Доктор Александер решил снова встретиться с Кэти Райан во время ланча именно по этой причине. Она понравилась ему. Кто бы мог предположить, что глазной хирург и лазерный жокей (для Алекса это были более механические специальности, чем истинная медицина, которой занимался он сам, — даже в этой профессии существовало соперничество, и он относился с подобным чувством снисхождения почти ко всем хирургам) проявит интерес к генетике? К тому же ей требовался, наверно, голос друга.

— Очень приятно, — ответила Кэролайн Райан, глядя на куриный салат. Ее телохранитель, заметил Александер, выглядел расстроенным и напряженным.

— Вчера вы отлично проявили себя.

— Вот как? — Она подняла взгляд и произнесла бесстрастным голосом:

— Мне хотелось расцарапать ему физиономию.

— На экране этого не было заметно.Вы поддерживали своего мужа. У зрителей создалось о вас благоприятное впечатление, как об умной женщине.

— Какое это имеет значение для репортеров? Я хочу сказать, почему...

— Когда собака мочится на пожарный гидрант, — улыбнулся Алекс, — она совсем не совершает акта вандализма. Она всего лишь ведет себя, как подобает собаке.

Рой Альтман едва не захлебнулся глотком сока.

— Понимаете, ни один из нас не стремился к этому, — заметила Кэти, чувствуя себя такой несчастной, что даже не обратила внимания на шутку.

Профессор Александер поднял руки в шутливом жесте, словно сдаваясь.

— Со мной это тоже случалось, мэм. Знаете, я ведь не хотел служить в армии. Меня призвали прямо со студенческой скамьи. Оказалось все не так уж плохо — я стал полковником и тому подобное. Нашел интересную работу, которая увлекла меня, и мне платят за нее, понимаете?

— Мне никто не платит за подобные оскорбления! — возразила Кэти, хотя и с улыбкой.

— А вашему мужу платят, но слишком мало, — добавил Алекс.

— Так было всегда. Иногда меня удивляет, почему он не соглашается исполнять свои обязанности бесплатно. Пусть бы возвращал обратно чеки, чтобы показать, что стоит больше, чем ему платят.

— Думаете, из него получился бы хороший врач? Лицо Кэти просветлело.

— Я говорила ему об этом. Пожалуй, он мог бы стать хирургом — нет, скорее кем-нибудь еще, вроде вас. Он любит интересоваться непонятными вещами и всегда пытается найти ответы.

— И говорит то, что думает.

— Всегда! — Она с трудом удержалась от смеха.

— Так вот, знаете что? Он производит впечатление честного человека на телезрителей. Мне не доводилось встречаться с ним, но мне понравилось, как он ведет себя. Разумеется, он не политический деятель, и это, может быть, совсем не так уж плохо. Почему вы кажетесь такой несчастной, доктор? Худшее, что может случиться, это то, что он вернется к той работе, которой занимался раньше, — насколько я помню, судя по его словам, ему нравится преподавание, — а вы останетесь известным врачом с премией Ласкера на стене.

— Худшее, что может случиться...

— Но это дело мистера Альтмана, правда? — Александер посмотрел на телохранителя. — Полагаю, вы сумеете встать на пути пули. — Агент Секретной службы промолчал, но по выражению его лица Алекс понял — да, он закроет грудью человека, жизнь которого ему доверена. — Вы ведь не можете говорить о таких вещах, не правда ли?

— Нет, сэр, можем, если вы спросите нас об этом. — Альтману весь день хотелось выразить чувства, переполнявшие его. Он тоже видел телевизионное интервью и, как часто случается, среди членов личной охраны президента сегодня утром шел шутливый разговор о том, что было бы неплохо как следует шарахнуть по макушке этого репортера. Секретная служба тоже иногда живет в мире фантазий. — Доктор Райан, нам нравится ваша семья, и я говорю это совсем не потому, что хочу показаться вежливым, понимаете? Мы не всегда тепло относимся к людям, которых поклялись охранять. Но все вы нам нравитесь.

— Привет, Кэти, — послышался голос декана Джеймса, проходившего мимо. Он улыбнулся и приветливо помахал ей рукой.

— Привет, Дэйв. — И тут она заметила одобрительные улыбки нескольких коллег, сидящих за столами поблизости. Значит, она была совсем не так одинока, как ей казалось.

— О'кей, Кэти, значит, вы замужем за Джеймсом Бондом? — В другой ситуации она не справилась бы с собой, но заметила шутливую улыбку в креольских глазах Александера.

— Мне известно кое-что. Когда президент Дарлинг предложил Джеку стать его вице-президентом, со мной провели брифинг и немного рассказали о том, чем занимался мой муж, но я не имею права...

Александер поднял руку.

— Я знаю. Мне сохранили допуск к секретной работе, так как иногда приходится ездить в Форт-Детрик.

— Это совсем не то, что показывают в кино и не сводится к тому, чтобы выпить бокал мартини, поцеловать девушку и мчаться куда-то. Долгое время его преследовали кошмары, и я.., я тогда обнимала его во сне, и обычно он успокаивался, а когда просыпался, то делал вид, что ничего не было. Мне известно кое-что, хотя далеко не все. В прошлом году, когда мы были в Москве, на приеме к Джеку подошел какой-то русский и с улыбкой сказал, что однажды прижимал дуло пистолета к его голове... — Альтман вздрогнул, услышав это. — Он сказал, что это просто шутка, затем добавил, что пистолет не был заряжен. После этого мы ужинали вместе, словно близкие друзья, и я познакомилась с женой этого русского — она врач-педиатр, представляете? Она — врач, а ее муж стоит во главе русской разведывательной службы и...

— В это действительно трудно поверить, — прервал ее доктор Адександер и многозначительно поднял бровь. Это вызвало взрыв смеха у Кэти.

— Все это какое-то безумие, — закончила она.

— Вы считаете, что это безумие? У меня есть нечто еще более невероятное. Из Судана сообщили о двух случаях заболевания лихорадкой Эбола. — Теперь, когда ее настроение изменилось, он мог поговорить и о своих проблемах.

— Странное место для появления этого вируса. Больные прибыли из Заира?

— Гас Лоренц сейчас проверяет это. Он обещал сообщить, когда узнает что-то более определенное, — ответил профессор Александер. — Вряд ли это местная вспышка лихорадки.

— А почему? — спросил Альтман.

— Хуже той окружающей среды для этого вируса трудно что-либо выдумать, — объяснила Кэти, принимаясь наконец за еду. — Жарко, сухо, и постоянно светит солнце. Ультрафиолетовые лучи солнца убивают вирусы.

— Как из огнемета, — согласился Алекс. — Кроме того, там нет джунглей, где могло бы обитать животное — носитель вируса.

— Всего два случая заболевания? — Рот Кэти был полон салата.

По крайней мере, подумал Александер, ему удалось обратить ее внимание на пищу. Да, он все еще сохранил врачебный такт и умение убеждать людей, даже если это происходит не у кровати больного, а в переполненном кафетерии.

— Взрослый мужчина и маленькая девочка, — кивнул он, — это все, что мне пока известно. Гас должен был провести сегодня все анализы. Наверно, уже провел.

— Черт побери, это страшный вирус. И вам все еще не удалось обнаружить носителя?

— Несмотря на двадцать лет непрерывных поисков, — подтвердил Алекс. — Нам ни разу не удалось встретить больное животное — впрочем, носитель и не должен болеть, но вы понимаете, что я хочу сказать.

— Походит на уголовное расследование, верно? — спросил Альтман. — Вы пытаетесь обнаружить вещественные доказательства?

— Очень похожая аналогия, — согласился Алекс. — Дело всего лишь в том, что нам приходится вести поиски в целой стране, а мы даже не знаем точно, что ищем.

* * *

Дон Расселл наблюдал за тем, как выносили койки. После ланча — сегодня это были сандвичи из пшеничного хлеба с ветчиной и сыром, стакан молока и яблоко — всех детей ждал дневной сон. Это отличная идея, считали взрослые. Миссис Даггетт была блестящим организатором, и дети уже хорошо усвоили распорядок дня. Койки вынесли из кладовой, и каждый ребенок знал свое место. «Песочница» успела подружиться с маленькой Меган О'Дей. Обе обычно одевались в теплые комбинезоны, украшенные цветами или зайчиками, — по крайней мере треть детей одевалась так же, эта одежда пользовалась популярностью. Единственной трудностью было заставить детей побывать в туалете, чтобы во время дневного сна не произошло «случайностей», — совсем избежать такого не удавалось, но ведь это малышки. На подготовку ко сну потребовалось пятнадцать минут, меньше, чем раньше, потому что на помощь пришли два агента. Затем дети оказались в кроватках, накрытые одеялами и с плюшевыми мишками рядом, и свет в помещении выключили. Миссис Даггетт со своими помощниками сели и извлекли книги.

— "Песочница" спит, — сказал Расселл, выходя наружу, чтобы подышать свежим воздухом.

— Похоже, она послушная девочка, никаких капризов и все такое, — заметил руководитель подвижной группы поддержки, сидевший в комнате дома напротив. Их «шеви сабербен» стоял в семейном гараже хозяев.

В доме находились три агента, причем двое из них постоянно были настороже и сидели возле окна, выходящего на детский сад. Не иначе, играют в карты, подумал Расселл, — всегда хороший способ провести время. Примерно каждые пятнадцать минут — с некоторым разбросом по времени на случай, если кто-то ведет наблюдение за «Гигантскими шагами», — Расселл или какой-нибудь другой агент Секретной службы обходил территорию. Телевизионные камеры следили за проезжающим транспортом на Ритчи-хайуэй. Один из агентов, находящихся внутри детского сада, всегда был в таком месте, что мог следить за входом и выходом. Сейчас на этом посту находилась молодая и привлекательная Марселла Хилтон. Рядом с ней постоянно лежала сумочка, одна из тех, что изготавливаются для женщин-полицейских, — у нее был боковой карман для большого автоматического пистолета «Сиг-Зауэр» и две запасные обоймы внутри. Марселла отрастила волосы, как когда-то было популярно среди хиппи (пришлось объяснить ей, что значит это слово), чтобы прическа создавала соответствующий облик.

И все-таки ему не нравилось это место. Оно было слишком открытым, находилось слишком близко к шоссе, по которому двигался транспортный поток, и недалеко, отчетливо видимая, располагалась площадка для стоянки автомобилей — идеальное место, откуда преступники, если бы таковые нашлись, могли вести наблюдение. По крайней мере, сюда не приезжали репортеры.

В этом вопросе «Хирург» проявила безжалостную твердость. После появления ряда очерков о Кэтлин и ее подругах доктор Райан потребовала, чтобы это больше не повторялось. Теперь приезжающих журналистов заворачивали — вежливо, но решительно. Те, кто проявляли настойчивость, встречались с Расселлом, чья дедовская доброта касалась в «Гигантских шагах» одних детей. Его отношение к взрослым было пугающим. Для этого он обычно надевал темные очки, как все агенты Секретной службы, и потому походил на Шверценеггера, который уступал ему в росте добрых три дюйма.

Но теперь его группу охранников сократили до шести человек. Три агента находились непосредственно в помещении детского сада и еще три на другой стороне улицы. Подвижная группа поддержки была вооружена пистолетами в наплечных кобурах, автоматами «узи» и винтовкой М-16 с оптическим прицелом. Если бы детский сад располагался в другом месте, этого было бы достаточно, но не здесь, считал Расселл. К сожалению, при большем числе охранников детский сад стал бы походить на вооруженный лагерь, а у президента Райана и без того достаточно неприятностей.

* * *

— Какие новости, Гас? — спросил Александер, вернувшись в кабинет перед вечерним обходом. Состояние одного их пациентов, больных СПИДом, резко ухудшилось, и Алекс еще не решил, что предпринять.

— Опознание подтвердилось. Штамм Маинги лихорадки Эбола, такой же, как в двух случаях заболевания в Заире. Мужчина вряд ли выживет, но мне сообщили, что ребенок выздоравливает.

— Вот как? Хорошо. А чем отличаются эти два случая?

— Пока не скажу, Алекс, — ответил Лоренц. — Недостает сведений о пациентах — всего лишь имена: мужчину зовут Салех, а девочку — Сохайла, да еще мне сообщили их возраст.

— Арабские имена, верно? Но ведь Судан — исламская страна.

— Пожалуй.

— Было бы интересно узнать, чем отличаются эти два случая.

— Я спросил об этом. Ими занимается врач по имени Иан Макгрегор. Судя по голосу, хороший специалист, закончил Эдинбургский университет — по крайней мере, так он мне сказал. Впрочем, никакой разницы в ходе болезни он не обнаружил. Не знает он, и при каких обстоятельствах произошло заражение. Они появились в больнице примерно в одно время, примерно в одинаковом состоянии. Первоначальный диагноз, по его словам, был усталость от перелета, смена обстановки или грипп...

— Тогда откуда они прибыли в Судан? — прервал его Александер.

— Он сказал, что не может говорить об этом.

— Но почему?

— Я задал этот вопрос. Он ответил, что не может сказать этого тоже, но подчеркнул, что страна, из которой они прибыли, не имеет никакого отношения к заболеванию лихорадкой Эбола. — Голос Лоренца ясно показывал, что он думает на этот счет. Оба врача понимали, что скрытность связана с местной политикой, что является острой проблемой в Африке, особенно в связи с распространением СПИДа.

— Ничего нового в Заире?

— Ничего, — подтвердил Гас. — Там все кончилось. Это какая-то загадка, Алекс. Одна и та же болезнь возникла в двух различных местах на расстоянии в две тысячи миль одно от другого, в каждом случае поражает двоих — двое мертвых, один умирает и один, судя по всему, выздоравливает. Макгрегор ввел карантин у себя в больнице, похоже, он знает свое дело. — Алекс едва не почувствовал, как его собеседник на другом конце провода пожал плечами.

То, что сказал агент Секретной службы за ланчем, подумал Александер, точно соответствует истине. Это скорее детективное расследование, чем медицина, и в данном случае не за что зацепиться, как при расследовании действий серийного убийцы, совершающего преступления безо всяких видимых причин. Когда читаешь об этом в книге, все кажется увлекательным, но не когда сталкиваешься с этим в действительности.

— О'кей. Так что нам известно?

— Мы знаем, что штамм Маинги лихорадки Эбола где-то живет и время от времени наносит удары. При визуальном осмотре вирусы совершенно идентичны. Мы проводим анализ протеинов и цепочек, но интуиция подсказывает мне, что они ничем не отличаются друг от друга.

— Черт побери, Гас, кто может быть носителем? Если бы только нам удалось выяснить это!

— Спасибо за дельное замечание, доктор. — Гас испытывал такое же раздражение — даже гнев — по той же причине. Но это была старая история для обоих. Для того чтобы разобраться в причинах заболевания малярией, потребовалось тысячелетие. А вот Эболой они занимаются всего двадцать пять, даже меньше. Вирус лихорадки Эбола существовал по меньшей мере столько же, то появляясь, то исчезая, умерщвляя людей, подобно воображаемому серийному убийце. Но у возбудителя Эболы нет мозга, нет стратегии, вирусы лихорадки даже не способны передвигаться по своей воле. Они идеально адаптировались к каким-то очень ограниченным и исключительно узким условиям. А медицине ничего не известно об этом. — От этого можно удариться в запой, верно?

— Думаю, стакан бурбона прикончил бы и этот вирус. А сейчас мне нужно приниматься за обход.

— Как тебе нравится привычная клиническая работа, Алекс? — спросил Лоренц. Он тоже скучал по работе в больнице.

— Так приятно снова стать врачом, Гас. Хотелось бы только, чтобы мои пациенты выздоравливали почаще. Но такова наша работа, верно?

— Если хочешь, я перешлю тебе факсом сведения о структурном анализе образцов. По крайней мере есть и хорошая новость — вспышка лихорадки Эбола в Судане успешно изолирована, — повторил Лоренц.

— Спасибо за информацию, Гас. Пока. — Александер положил трубку. Успешно изолирована? Так мы думали и раньше... Затем его мысли внезапно перескочили на что-то другое, как обычно случалось. Пациент — белый мужчина, тридцать четыре года, гомосексуалист, болен туберкулезом, не поддающимся никаким лекарствам. Как попытаться спасти его? Врач взял историю болезни и вышел из кабинета.

* * *

— Значит, я не подхожу для выбора кандидатов на должность судей? — спросил Пэт Мартин.

— Не расстраивайся, — ответил Арни. — Мы все не подходим для нашей работы.

— За исключением тебя, — с улыбкой заметил президент.

— Все мы допускаем ошибки, — признался Арни. — Мне следовало уйти вместе с Бобом Фаулером, но Роджер сказал, что я нужен ему, и я ..

— Совершенно верно, — кивнул Райан. — Вот так и я оказался здесь. Что вы можете сказать мне, мистер Мартин?

— Ни в одной из этих операций не был нарушен закон. — Мартин провел три часа за изучением документации ЦРУ и продиктованным Райаном отчете об операциях в Колумбии. Теперь одна из секретарей, Эллен Самтер, получила доступ к некоторым крайне секретным фактам, но ведь она была секретарем президента и к тому же иногда снабжала его сигаретами. — По крайней мере, не вами. Риттера и Мура можно обвинить в том, что они не представили Конгрессу полного отчета о своих тайных операциях, но они могут ответить, что действующий в то время президент приказал поступить именно таким образом, а директивы, касающиеся специальных и тайных операций, дополняющие правила контроля, позволяют им надежно защититься от предъявленных обвинений. Думаю, смогу предъявить им обвинение, но не хотел бы выступать прокурором на этом процессе, — продолжал Мартин. — Они пытались бороться с проблемой ввоза наркотиков, и большинство присяжных не захотят наказывать их за это, особенно если учесть, что в результате усилий ЦРУ распался медельинский картель. Реальная проблема имеет международный оттенок. Колумбия будет недовольна, и на то у нее есть все основания. Существует международное законодательство и договоры между странами, которые применимы к подобной деятельности, но я недостаточно хорошо разбираюсь в этом, чтобы высказать свою точку зрения. А вот для нас все определяет Конституция, которая представляет собой основной закон государства. Президент является верховным главнокомандующим. Именно он решает, что угрожает — или не угрожает — интересам безопасности нашей страны. Поэтому президент имеет право предпринять любые меры, которые считает необходимыми для защиты этих интересов, — ведь он глава исполнительной власти, а защита интересов страны составляет часть этой власти. Контроль за его действиями, если не считать наказуемые по закону нарушения, совершаемые главным образом внутри страны, осуществляется Конгрессом на основе принципа взаимозависимости и взаимоограничения законодательной, исполнительной и судебной власти. Конгресс может отказать в финансировании чего-то, что он не считает целесообразным, но не больше. Даже резолюция о праве объявления войны составлена таким образом, что сначала вы можете начать военные действия, а уже потом они должны попытаться остановить вас. Видите ли, Конституция дает вам большую свободу по действительно важным вопросам. Она предназначена для разумных людей, которые решают проблемы разумными методами. Подразумевается, что выборные представители знают мнение своих избирателей и соответственно действуют в разумных пределах.

А люди, что писали Конституцию, подумал Райан, были политическими деятелями или кем-то еще?

— А все остальное? — спросил глава администрации.

— Вы имеете в виду операции ЦРУ? Они даже близко не подходят к любым нарушениям законов, но и здесь возникает вопрос политики. С моей точки зрения — не забудьте, господин президент, я много лет занимался расследованием случаев шпионажа — это были блестяще организованные операции. Однако средства массовой информации поднимут невероятный шум, — предостерег Мартин.

По мнению Арни, это было очень удачным началом. Теперь третьему президенту, на которого он работает, можно не беспокоиться, что его посадят в тюрьму. Политические соображения появились позже, но для него они занимали первое место.

— Слушания в Конгрессе будут закрытыми или открытыми? — спросил ван Дамм.

— Это политическое решение. Главной проблемой будут международные аспекты. Лучше всего обсудить это с Госдепом. Между прочим, с этической точки зрения вы поставили меня в сложное положение. Если бы я обнаружил нарушение закона в любом из трех случаев, я не смог бы обсуждать их с вами. А теперь мое объяснение заключается в том, что вы, господин президент, проявили интерес к возможному нарушению законов другими участниками операций. На такой запрос я должен ответить, потому что это является моей официальной обязанностью как сотрудника федерального ведомства.

— Знаете, было бы приятно, если бы окружающие меня люди не разговаривали все время как юристы, — недовольно заметил Райан. — У меня существует немало реальных проблем, требующих срочного решения. Новая страна, только что появившаяся на Ближнем Востоке, не проявляет к нам дружеского отношения, китайцы проводят морские учения, вызывающие у нас тревогу, а я даже не знаю причины этого, и в довершение всего в стране по-прежнему нет действующего Конгресса.

— Но вот это и есть реальная проблема, — снова напомнил ему Арни.

— Да, я умею читать. — Райан сделал жест в сторону пачки газетных вырезок у себя на столе. Он только что обнаружил, что средства массовой информации предупредительно прислали ему первые черновики критически настроенных передовиц, которые будут опубликованы на следующий день. Весьма любезно с их стороны, скептически подумал он.

— Я раньше считал, что ЦРУ — это Алиса в Зазеркалье. Теперь вижу, что Зазеркалье совсем не в Лэнгли, а вокруг нас. Ну ладно, переходим к Верховному суду. Я ознакомился примерно с половиной списка. Все они — превосходные юристы, никто не сможет предъявить к ним претензий. На следующей неделе я закончу выбор кандидатов.

— Американская ассоциация адвокатов поднимет невероятный шум, — заметил Арни.

— Пусть. Я не могу проявить слабость. Прошлым вечером я понял это. Как поступит теперь Келти? — спросил президент.

— Единственное, что он может сделать, это попытаться ослабить ваши политические позиции, пригрозить скандалом и вынудить уйти в отставку. — Арни снова поднял руку, чтобы остановить резкий ответ президента. — Я ведь не утверждаю, что он добьется успеха. Его заявления не основываются на здравом смысле.

— В этом городе чертовски мало того, что основывается на здравом смысле, Арни. Вот почему я пытаюсь изменить все это.

* * *

Критически важным элементом в консолидации новой страны являлись, конечно, ее вооруженные силы. Было принято решение сохранить дивизии бывшей республиканской гвардии. Офицерский корпус нуждался в некоторых переменах. Проведенные на прошлой неделе расстрелы не смогли полностью избавить его от нежелательных элементов, однако в интересах сохранения спокойствия в армии дальнейшее их устранение будет проводиться в виде простого увольнения в отставку. Каждый ненадежный офицер получал недвусмысленное уведомление: сдавайте дела и исчезайте. Никто не пожелал игнорировать подобное предупреждение. Уволенные офицеры неизменно кивали и соглашались, испытывая благодарность за то, что им сохранили жизнь.

Части республиканской гвардии относились к числу армейских подразделений, которые почти полностью уцелели во время войны в Персидском заливе — по крайней мере, уцелел их личный состав. Потрясение, испытанное ими от поражения, нанесенного американцами, было смягчено в дальнейшем успешными кампаниями, направленными на подавление внутренних волнений. В результате к ним вернулись самодовольство и бравада. Утерянное снаряжение было пополнено из сохранившихся запасов и вскоре поступит из других источников.

Воинские формирования двинулись из Ирана в Ирак по шоссе, ведущему из Абадана, мимо уже ликвидированных пограничных постов. Передвижение осуществлялось под покровом ночи при полном радиомолчании, но это не имело значения для разведывательных спутников, глядящих на земную поверхность из космоса.

— Три дивизии, причем тяжелые, — тут же было высказано мнение специалистов армейского разведывательного центра, призванного анализировать угрожающие маневры и перемещения воинских частей в горячих точках земного шара. Он размещался в приземистом здании без окон, расположенном в военно-морском арсенале Вашингтона. К аналогичному заключению тут же пришли аналитики разведывательного управления Министерства обороны и ЦРУ. Уже велась оценка нового порядка боевых действий для новой страны, и хотя она еще не была закончена, первые приблизительные расчеты показывали, что вооруженные силы Объединенной Исламской Республики будут более чем вдвое превосходить по своей мощи армии всех стран Персидского залива, вместе взятые. Скорее всего после оценки остальных факторов ситуация покажется еще хуже.

— Интересно, куда точно они направляются, — произнес старший дежурный офицер, пока перематывались ленты с видеозаписями.

— Южная часть Ирака всегда была страной щиитов, сэр, — напомнил полковнику уоррент-офицер, специалист по этому региону.

— А это совсем близко от наших друзей.

— Точно.

* * *

Махмуду Хаджи Дарейи требовалось подумать о многом, и обычно он старался делать это не в стенах мечети, а где-нибудь в другом месте. В данном случае это был сад при одной из старейших мечетей бывшей страны, раньше носившей название Ирака, и отсюда был виден самый древний город мира — Ур. Человек своего Бога и своей веры, Дарейи верил также в историю и политическую реальность. Он понимал, что все сливалось воедино, в одно неразрывное целое, лишь это определяло судьбы мира и необходимость принимать во внимание все стороны бытия. Так легко в , моменты слабости или эйфории (в представлении аятоллы то и другое были сторонами одной медали) говорить себе, что есть вещи, предсказанные Аллахом, написанные Его бессмертной рукой, однако осмотрительность также была одной из добродетелей, упомянутых в Коране, и Дарейи обнаружил, что с наибольшей легкостью он обретал эту добродетель, прогуливаясь недалеко от какого-нибудь святого места, обычно в саду, как у этой мечети.

Здесь было положено начало цивилизации — языческой цивилизации, это верно, но все имеет свое начало и не вина тех, кто построили этот город пять тысяч лет назад, что в то время Бог еще не заявил о Своем существовании. К тому же правоверные, по-; строившие эту мечеть с ее садом, исправили упущение.

Здание мечети сильно обветшало. Дарейи наклонился и поднял кусок глазурованной плитки, отвалившейся от стены. Она была синей, цвета древнего города, чем-то средним между цветом неба и моря. Местные ремесленники и сейчас делали плитки того же цвета и того же состава, что и более пятидесяти веков назад. Эти плитки применялись сначала для храмов, языческих изваяний, потом для стен королевских дворцов и вот теперь ими покрыты стены мечети. Можно было сорвать синюю плитку со стены современного здания и, прокопав десятиметровую шахту, извлечь точно такую же плитку, изготовленную более трех тысяч лет назад, и не отличить их друг от друга. Здесь, как ни в каком другом месте мира, остро ощущалась преемственность поколений. От этого исходило чувство умиротворения, особенно в холоде безоблачной ночи, когда он ходил здесь в полном одиночестве, — даже его телохранители старались не попадаться на глаза, зная настроение своего повелителя.

Над головой светилась ущербная луна, что подчеркивало бесчисленное множество звезд, разделявших его одиночество. На западе виднелся древний город Ур, некогда, по тем временам, великий и могучий, даже сейчас он потрясает воображение своими стенами и колоссальными зиккуратами, возносящимися к небу и прославляющими каких-то мнимых богов, которым поклонялись тогда местные жители. Караваны входили и выходили через укрепленные ворота, доставляя сюда все — от зерна до рабов. Вокруг зеленели засеянные поля, а не желтели пески, как сейчас, а в воздухе слышались голоса купцов, торговцев и покупателей. Наверно, сама легенда об Эдеме возникла неподалеку отсюда, где-нибудь в долинах Тигра и Ефрата — двух великих рек, впадающих в Персидский залив. Если изобразить все человечество в виде огромного дерева, то его самые древние корни будут находиться несомненно здесь, в самом центре страны, которую он только что создал.

Он не сомневался, что древние тоже испытывали такое же чувство пребывания в центре Вселенной. Вот здесь находимся мы, наверняка думали они, а где-то там.., все остальные — общее наименование тех, кто не принадлежали к их сообществу. И эти остальные были носителями опасности. Сначала их видели в бродячих племенах, которым сама мысль проживания в городе представлялась дикой. Как можно постоянно оставаться на одном и том же месте? Как можно так жить? Неужели для коз и овец здесь никогда не кончается трава на пастбищах? Зато тут есть чем поживиться, как удобно грабить, думали они. Потому-то у города и появились укрепленные стены, которые еще больше подчеркивали превосходство городской жизни и деление на своих и чужих, цивилизованных и нецивилизованных.

Вот и теперь все обстоит так же, подумал Дарейи. Он знал, что мир делится на правоверных и неверных, но даже в первой категории существовали различия. Он стоял в центре страны, которая одновременно была центром веры, даже в географическом отношении, потому что ислам распространился отсюда на запад и восток. Подлинный же центр его религии лежал там, куда Дарейи всегда направлял свои молитвы, на юго-западе, в Мекке, месте, где находился храм Кааба с его чудесным черным камнем и где читал свои проповеди Пророк.

Цивилизация возникла в Уре и начала распространяться, медленно и прерывисто, на волнах времени. Город расцветал и снова приходил в запустение, причиной чего, считал Дарейи, были его фальшивые боги и отсутствие единой объединяющей идеи, необходимой для цивилизации.

Преемственность этого места красноречиво говорила ему о живших здесь людях. Их голоса словно и сейчас слышались где-то вдалеке, и по сути эти люди мало чем отличались от него самого. Тихими ночами они смотрели на такое же небо и восхищались красотой этих же звезд. Но больше всего они любили прислушиваться к тишине, так же как и он, и пользовались ею в качестве экрана, от которого отражались их самые сокровенные мысли, размышляли над Великими Вопросами и старались найти ответы на них. Однако эти ответы были ошибочными, и потому стены города пали вместе со всеми цивилизациями — кроме одной.

И вот теперь перед ним стоит задача восстановить исчезнувшее величие, сказал Дарейи звездам. Подобно тому как его религия являлась величайшим и окончательным откровением, так и его культура начнет расти отсюда, вниз по реке от первоначального Эдема. Да, он построит здесь свою столицу. Мекка навсегда останется святым городом, благословенным и непорочным, его не затронет современная цивилизация, оскверняющая все, к чему прикасается. А здесь вознесутся новые здания, отсюда ислам будет править миром. Новые ростки появятся на месте, где в древности возникли первые ростки цивилизации, и отсюда начнется развитие новой великой нации.

Но сначала...

Дарейи посмотрел на свою руку, изуродованную старостью и шрамами от пыток. Но это по-прежнему была рука человека, служащая его разуму, несовершенный инструмент, подобный тому несовершенному инструменту, каким являлся он сам в руках Аллаха, но все-таки верный, способный наносить удары или исцелять. И то и другое будет необходимым. Он знал наизусть каждую строку Корана — этого требовала его религия, — но гораздо важнее было то, что он являлся его толкователем и мог словами из священной книги оправдывать любые меры, правда, порой эти слова были противоречивыми, признавал он, однако воля Аллаха значила больше Его слов. Слова Корана надо было не вырывать из контекста. Убивать ради убийства было злом, и закон шариата строго карал за это. Убивать ради торжества Веры — не было преступлением. Иногда разница между тем и другим казалась сомнительной и неясной, но тут следовало руководствоваться волей Аллаха. Аллах требовал, чтобы все правоверные представляли собой духовное целое, и хотя многие пытались достичь этого с помощью разума и примера, люди были слабыми существами, и одних приходилось наставлять на верный путь более убедительными средствами, чем других, — возможно, разницу между суннитами и шиитами можно устранить с помощью мира и любви, он протянет руку дружбы тем и другим, и обе стороны с уважением отнесутся к взглядам друг друга — Дарейи был готов пойти на такой шаг в своем стремлении к Великой Цели, — но прежде надлежит создать соответствующие условия для этого. За горизонтом ислама находились и другие религии, и хотя милосердие Аллаха распространялось в некоторой степени и на них, оно не касалось тех, кто стремился помешать распространению единственно правильной веры. Его рука была готова нанести удар по таким людям. Такой шаг являлся неизбежным.

Он являлся неизбежным потому, что эти люди наносили вред исламу, развращали его своими деньгами и странными идеями, забирали нефть у правоверных, увозили их детей, чтобы воспитать в них дух разврата и коррупции. Они стремились ограничить распространение веры, несмотря на то что вступали в деловые контакты с теми, кто считали себя правоверными. Эти люди называли такие отношения экономикой, или политикой, или чем-то еще, но они, понимая, что объединенный исламский мир будет угрожать их ренегатству и светской власти, выступят против его усилий, направленных на объединение ислама. Они представляли собой худших врагов, потому что называли себя друзьями и скрывали свои корыстные намерения настолько успешно, что некоторые правоверные поддавались на обман. Для торжества ислама необходимо низвергнуть этих врагов.

По сути дела у него не было иного выбора. Он пришел сюда, чтобы в мире и тишине одиночества обдумать дальнейшие шаги, спросить Аллаха, нет ли другого пути. Однако голубой обломок плитки сказал ему все, что требовалось, сказал о прошедшем времени и об исчезнувших цивилизациях, не оставивших после своей гибели ничего, кроме расплывчатых воспоминаний и разрушенных зданий. В его распоряжении была идея и вера, которых недоставало древним. Вопрос заключался лишь в том, как применить эту идею, руководствуясь той же волей, что поместила звезды на небе. Бог Дарейи приносил на землю наводнения, эпидемии и несчастья как свидетельство могущества Веры. Сам пророк Мухаммед вел войны. И потому так, с крайней неохотой сказал он себе, придется поступить и ему.

Глава 35 Замысел

Когда начинается передвижение одних воинских частей, за этим внимательно наблюдают другие, хотя их поведение зависит от указаний тех, кто ими командует. Переброска иранских частей в Ирак была всего лишь внутренним делом новой страны. Танки и другие машины на гусеничном ходу перевозили на трейлерах, тогда как колесные машины и грузовики двигались своим ходом. При этом возникали обычные проблемы. Несколько частей повернули не там, где следовало, что вызвало смущение их офицеров и гнев начальников, но вскоре каждая из трех дивизий прибыла к новому месту расквартирования, причем всякий раз иранская дивизия размещалась вместе с бывшей иракской дивизией того же типа. Сокращение иракской армии, ставшее результатом потерь во время войны в Персидском заливе, привело к тому, что на военных базах почти хватало места для новых обитателей, и сразу после прибытия иранские и иракские дивизии были преобразованы в объединенные корпуса, после чего начались учения, нацеленные на то, чтобы обучить воинские части бывших противников взаимодействию друг с другом. И здесь возникли обычные проблемы, связанные с языковыми трудностями и различиями в воинских традициях, но в обеих странах пользовались одинаковым оружием и схожей тактикой, а штабные офицеры, ничем не отличающиеся друг от друга во всем мире, тут же принялись за разработку общих положений. Разведывательные спутники наблюдали из космоса за этими процессами.

— Каковы их силы? — задал вопрос адмирал Джексон.

— Три армейских корпуса, — ответил офицер, проводивший брифинг. — Один состоит из двух бронетанковых дивизий, и два — из одной бронетанковой и одной тяжелой механизированной дивизий каждый. У них несколько слабовато с артиллерией, зато танков, бронетранспортеров и грузовиков вполне достаточно. Мы заметили группу командирских и штабных машин, передвигающихся в пустыне. По-видимому, они имитируют военные учения.

— Что еще? — спросил Робби.

— Вот здесь, на этой базе к западу от Абу-Сукайра, ведется подготовка артиллерийских полигонов — их выравнивают бульдозерами и очищают, а на базе ВВС к северу от Наджефа разместились новые самолеты — МиГи и «Сухие», но, судя по инфракрасному излучению, их двигатели остаются холодными.

— Выводы? — прозвучал голос Тони Бретано.

— Сэр, выводы могут быть любыми, — ответил полковник. — Новая страна проводит интеграцию вооруженных сил. Им предстоит провести массу совместных учений, чтобы слиться в единую армию. Нас удивило объединение иранских и иракских дивизий в корпуса. Это приведет к возникновению множества административных проблем, но с политической и психологической точек зрения подобное объединение представляется разумным шагом. Таким образом у них создается впечатление, что они действительно являются единой страной.

— Значит, ничего угрожающего? — спросил министр обороны.

— Ничего слишком угрожающего, по крайней мере сейчас.

— Сколько времени потребуется, чтобы перебросить эти корпуса к границе с Саудовской Аравией? — спросил Джексон, чтобы его босс ясно понял, о чем идет речь.

— После того как будет закончена учебная подготовка и заправка? Скажем, от сорока восьми до семидесяти двух часов. Мы способны осуществить это вдвое быстрее, но у нас степень боевой подготовки выше.

— Каков состав их вооруженных сил?

— В общей сложности эти три корпуса — шесть тяжелых дивизий — имеют на вооружении чуть больше полутора тысяч тяжелых боевых танков, свыше двух с половиной тысяч боевых машин пехоты, более шестисот артиллерийских стволов — мы все еще не определились с их красной командой, адмирал. Красная команда — это артиллерия, господин министр, — объяснил полковник. — В отношении материально-технического обеспечения они пользуются прежней советской системой.

— Что это значит?

— Их материально-техническое обеспечение является органической частью дивизионной структуры. Мы тоже пользуемся такой системой, но имеем в своем распоряжении отдельные формирования, задачей которых является снабжение боевых частей.

— Эти войска по большей части состоят из резервистов. — Джексон повернулся к министру обороны. — Советская модель позволяет использовать более интегрированные боевые части, но только в течение короткого времени. Они не в состоянии вести боевые действия так долго, как мы, — я имею в виду не только собственно время действий, но и отдаленность.

— Действительно, сэр, — подтвердил офицер, проводивший брифинг. — Когда в 1990 году иракские войска вошли в Кувейт, они покрыли максимальное расстояние, на которое были способны продвинуться, не делая остановки для повторного обеспечения боеприпасами и топливом. А в Кувейте им пришлось остановиться и заняться этим.

— Это еще не все. Сообщите министру об остальном, — распорядился Джексон.

— После остановки, длившейся от двенадцати до двадцати четырех часов, они были готовы двинуться дальше. Это было сделано не из политических соображений.

— Меня всегда озадачивало, почему они не продолжили наступление. Им под силу было захватить нефтяные месторождения Саудовской Аравии?

— С легкостью, — ответил полковник. — Потом, наверно, он раскаивался, что не сделал этого, — добавил офицер без тени сочувствия.

— Таким образом, здесь существует опасность? — Бретано задавал простые вопросы и выслушивал ответы. Джексону это нравилось. Министр обороны понимал, что многого не знает, и не стеснялся учиться.

— Совершенно верно, сэр. Эти три корпуса представляют потенциальную ударную силу, примерно равную по мощности войскам, использованным Саддамом Хусейном. Могут быть использованы и другие части, но они представляют собой всего лишь оккупационные войска. Вот здесь сосредоточен мощный боевой кулак. — Полковник постучал указкой по карте.

— Но он все еще спрятан в кармане. Сколько времени потребуется для того, чтобы изменить ситуацию?

— Не меньше нескольких месяцев, чтобы добиться максимальной боеготовности, господин министр. Это зависит прежде всего от их общих политических намерений. По местным стандартам все эти воинские части по отдельности подготовлены отлично. Самой серьезной задачей является интеграция их штабов и организационных принципов.

— Объясните, — распорядился Бретано.

— Сэр, я думаю, что это можно назвать совершенствованием менеджмента. Каждый штабной офицер должен знать своих партнеров, чтобы получить возможность поддерживать непрерывную связь друг с другом и начать думать одинаково.

— Пожалуй, лучше провести аналогию с футбольной командой, — вмешался Джексон. — Нельзя собрать вместе одиннадцать игроков, выпустить их на поле и надеяться, что они будут действовать сыгранно. Надо, чтобы все ознакомились с одинаковыми принципами командной игры, и каждый из них должен знать, на что способен другой игрок.

— Значит, здесь нужно беспокоиться в первую очередь не о вооружении, — кивнул министр обороны. — Самое главное — люди.

— Совершенно точно, сэр, — подтвердил полковник. — Я могу научить вас водить танк за несколько минут, но пройдет немало времени, прежде чем я позволю вам маневрировать вместе с остальными танками моей бригады.

— Так вот почему вам так нравится, когда каждые несколько лет появляется новый министр обороны, — лукаво улыбнулся Бретано.

— Почти все быстро осваиваются на этом месте.

— Ну хорошо, так что мы скажем президенту?

* * *

Эскадры боевых кораблей Китая и Тайваня находились на почтительном расстоянии друг от друга, словно с севера на юг по проливу, отделяющему остров от материка, протянулась невидимая граница. Корабли тайваньского флота плыли с такой же скоростью, как и китайские, преграждая им доступ к их островному дому, но неофициальные правила были установлены, и пока их никто не нарушал.

Это вполне устраивало командира американской подводной лодки «Пасадена», на которой акустики и группа слежения пытались контролировать происходящее с кораблями обоих флотов, причем в душе надеясь, что, пока они находятся между боевыми кораблями двух флотов, те не начнут обмениваться ударами. Погибнуть по ошибке было бы слишком печальным концом.

— Торпеда в воде, пеленг два-семь-четыре! — донесся возглас из отсека акустиков. Головы моряков повернулись и слух обострился.

— Всем сохранять спокойствие, — негромко приказал капитан. — Гидропост, мне нужны более подробные сведения! — произнес он уже гораздо громче.

— Такой же пеленг, как на контакт «Сьерра четыре-два», это эсминец типа «луда-II», сэр. Торпеда пущена, наверно, с него.

— Пеленг на «Четыре-два»два-семь-четыре, расстояние тридцать тысяч ярдов, — тут же сообщил старшина из группы слежения.

— Шум походит на одну из их самонаводящихся торпед, сэр, шесть лопастей, вращаются с большой скоростью, пеленг меняется с севера на юг, определенно проходит мимо нас.

— Очень хорошо, — отозвался капитан, заставляя себя сохранять спокойствие.

— Возможно, целью является «Сьерра-один-пять», сэр. — Этот контакт был старой субмариной типа «минг», китайской копией древней русской подлодки типа «ромео», ржавой развалиной, спроектированной в начале пятидесятых годов, которая всплыла меньше часа назад, чтобы перезарядить аккумуляторные батареи.

— Она на пеленге два-шесть-один, примерно на той же дистанции. — Это прозвучал голос офицера, командующего группой слежения. Главный старшина слева от него кивнул головой в знак согласия.

Капитан закрыл глаза и позволил себе вздохнуть. Он слышал рассказы о добрых старых днях холодной войны, когда подводники вроде Берта Манкузо уходили на север в Баренцево море и иногда оказывались прямо в районе стрельб кораблей советского военно-морского флота, ведущихся боевыми снарядами, а временами, может быть, их даже принимали за учебные цели. Сейчас они шутили, сидя в своих кабинетах, что это была хорошая возможность проверить на деле, насколько эффективны советские боеприпасы. Теперь он понял, что они испытывали тогда. К счастью, его личный гальюн находился всего в двадцати футах, так что, если произойдет неладное...

— Паразитные, паразитные, механические паразитные на пеленге два-шесть-один, по-видимому, шумовая приманка, выпущенная контактом «Сьерра-один-пять». Пеленг на торпеду сейчас два-шесть-семь, ориентировочная скорость сорок четыре узла, пеленг продолжает меняться с севера на юг, — доложил акустик. — Одну минуту — еще одна торпеда в воде, пеленг два-пять-пять!

— По этому пеленгу нет контакта — торпеда, по-видимому, сброшена с вертолета, — послышался голос главного старшины.

По возвращении в Пирл-Харбор следует непременно обсудить одну из этих морских историй с Манкузо, подумал капитан.

— Такая же акустическая сигнатура, сэр, еще одна самонаводящаяся рыба, движется на север, возможно, тоже нацелена на «Сьерру один-пять».

— Взяли в вилку беднягу. — Это произнес старший помощник.

— А на поверхности сейчас темно? — внезапно спросил капитан. Находясь на глубине, иногда так просто потерять счет времени.

— Конечно, сэр, — снова ответил старпом.

— А мы видели на этой неделе, чтобы они проводили вертолетные операции по ночам?

— Нет, сэр. Судя по разведданным, они не любят летать над своими эсминцами ночью.

— Значит, ситуация только что изменилась? Поднять электросенсорную антенну.

— Слушаюсь, поднять электросенсорную антенну. — Матрос потянул за соответствующую ручку, и тонкая, как тростник, хлыстовая антенна, ведущая контроль за электронными излучениями, поднялась вверх под шипение гидравлики. «Пасадена» находилась на перископной глубине, и ее длинный гидроакустический «хвост» тянулся позади, пока подлодка старалась находиться приблизительно на одинаковом — надеялся капитан — расстоянии от двух вражеских эскадр. Это было самым безопасным местом, если только не начнется настоящая война.

— Мы ищем...

— Есть, сэр, это излучатель авиационного типа, по частоте импульсов походит на новый французский. Вы только посмотрите, сэр, там работает множество радиолокаторов, понадобится время, чтобы опознать все.

— На некоторых из китайских фрегатов находятся французские вертолеты «дофин», сэр, — заметил старпом.

— И они проводят ночные операции, — подчеркнул капитан. Это было неожиданным. Вертолеты стоят немало, а посадка ночью на палубы эсминца всегда дело рискованное. Китайский военно-морской флот проводил учения, готовясь к чему-то.

* * *

События в Вашингтоне могут приобретать щекотливый характер. Столицу страны неизменно охватывает паника при сообщении о появлении единственной снежинки, хотя все сознают, что выбоины на дорогах вряд ли сможет заполнить даже метель, и то если с дорог не будут сгребать выпавший снег. Но речь шла о чем-то более значительном. Подобно тому как солдаты когда-то шли в бой за знаменем, так и высокопоставленные вашингтонские чиновники следуют за руководителями или идеологами, а вот на самих верхах обстановка обостряется. Чиновник низкого или среднего звена может просто сидеть у себя в кабинете, не обращая внимания на то, кто стоит во главе его министерства, но чем выше его положение, тем ближе он к необходимости принимать решения. Чиновники, занимающие подобные посты, действительно должны время от времени предпринимать что-то или говорить другим, чем им следует заниматься помимо того, что входит в их обязанности. Чиновник, занимающий высокую должность, регулярно бывает в еще более высоких кабинетах, вплоть до Овального кабинета президента, и его начинают отождествлять с их владельцами. Несмотря на то что доступ к высшим руководителям означает определенную власть и престиж, о чем свидетельствует и фотография с автографом на стене, которая дает понять посетителям вашу значимость. Если что-то происходит с человеком на фотографии, то и сама фотография и подпись на ней обращаются в свою противоположность. Наибольшая опасность таится в том, что вы можете превратиться вместо приближенного человека, что всегда полезно, в отвергнутого, если не навсегда, то по крайней мере на время, вынужденного снова пробиваться наверх, а такая перспектива не очень привлекательна для того, кто уже и так потратил немало времени, дабы оказаться там.

Самая надежная защита от подобного падения — создать вокруг себя круг друзей и соратников. Этот круг должен быть не столько глубок, сколько широк, и включать людей самых разных частей политического спектра. Вы должны быть знакомы с достаточно большим числом симпатизирующих вам людей, приближенных к высшим чиновникам, чтобы при любом исходе событий на самом верху для вас всегда оставалась безопасная ниша чуть ниже, нечто вроде страховочной сетки. Такая сетка расположена достаточно близко к верхам, чтобы находящиеся в ней люди могли снова подняться наверх, не рискуя вывалиться. Проявляя осторожность и предусмотрительность, этой же сеткой пользуются и люди, занимающие высшие должности. Они понимают, что всегда могут соскользнуть вниз и затем вернуться на соответствующие посты, находясь не слишком уж далеко — обычно на расстоянии меньше мили — и ожидая благоприятной возможности. Таким образом, даже попав в немилость, эти люди остаются внутри круга друзей, сохраняя доступ для себя и обеспечивая такой же доступ тем, кто в нем нуждается. В этом смысле ничто не изменилось со времен фараонов, когда в древних Фивах на берегах Нила знакомство с придворным, имеющим доступ к повелителю, давало власть, которую можно было перевести в деньги или в радостное наслаждение — достойная плата за возможность угодничать и заискивать.

Однако в Вашингтоне, как и в древних Фивах, излишняя приближенность ко двору утратившего власть лидера означала, что вам угрожает опасность оказаться запятнанным, особенно если сам фараон отказывался соблюдать правила существующей системы (и отдавал вас по сути дела на растерзание шакалам и гиенам Среднего царства).

А президент Райан отказывался. Похоже было, будто трон попал в руки иностранного узурпатора, может быть, и неплохого человека, но не похожего на других, собиравших вокруг себя людей из истеблишмента. Они терпеливо ждали, когда он призовет их, как поступали раньше все президенты, которым требовалась их мудрость и советы, в обмен на что они получали доступ к власти, как это происходило с придворными на протяжении столетий. И тогда они начнут управлять страной, помогая занятому делами главе государства, заботясь о том, чтобы все осуществлялось как раньше, по-старому, что являлось единственно правильным, поскольку все члены их круга признавали это, служа повелителю и получая блага в ответ.

Но при Райане старая система была не столько уничтожена, сколько предана забвению, и это озадачивало тысячи членов Великой сети. Они собирались на вечерние коктейли и обсуждали деятельность нового президента за стаканами перрье и тарелками с гусиной печенкой, снисходительно улыбаясь при известии о его новых идеях и ожидая, когда он наконец прозреет. Но прошло уже немало времени после событий того страшного вечера, и пока этого не случилось. Люди их круга, продолжающие работать на нового президента, которые были назначены на свои должности еще Фаулером и Дарлингом, приходя на вечеринки, делились с остальными, что не понимают происходящего. Старшие лоббисты пытались добиться приема через администрацию президента, но получали ответ, что президент крайне занят и у него нет времени. У него нет времени? Нет времени для них?

Казалось, будто фараон приказал аристократам и придворным разъехаться по домам и заняться своими имениями, расположенными вверх и вниз по течению Нила, а это ничуть их не привлекало — жить в провинции.., как простые люди?

Но еще хуже было то, что новый состав Сената, или по крайней мере его большая часть, следовал примеру президента. Многие сенаторы, если не большинство, вели себя сдержанно и в разговорах с ними отделывались короткими фразами. Ходили слухи, что новый сенатор из Индианы поставил у себя в кабинете на письменном столе кухонный таймер, установив его таким образом, что лоббистам выделялось всего пять минут, а тем, кто начинал осуждать изменения в налоговом кодексе, просто отказывал в беседе. Больше того, у него даже не хватало такта предупредить секретаря, чтобы тот не назначал встреч тем, кто хотел обсудить с ним эту проблему. А главе могущественной вашингтонской юридической фирмы, человеку, единственным желанием которого было просветить новичка из Пеории, он заявил, что никогда не будет говорить с такими людьми. Причем сказал это сам. При других обстоятельствах это было бы всего лишь забавным. Случалось и раньше в Вашингтон приезжали вновь избранные законодатели такой кристальной чистоты, что казалось, будто они въезжают в столицу на белом коне, однако с течением времени становилось ясно, что лошади давно вышли из моды, да и в большинстве случаев это вообще делалось ради рекламы.

Но не на этот раз. Слухи об этом уже распространялись. Сначала эту новость сообщили в местных газетах округа Колумбия, оценив как забавную причуду, но затем ее подхватили в Индианаполисе и начали восхвалять сенатора как кристально честного защитника интересов народа из их родного штата и, наконец, благодаря двум информационным синдикатам она стала достоянием всей страны. Этот новый сенатор решительно говорил с коллегами и сумел привлечь на свою сторону еще нескольких членов верхней палаты. Таких новообращенных было не очень много, но достаточно, чтобы вызвать брожение. Сенатора даже избрали председателем влиятельной подкомиссии, что предоставило в его распоряжение превосходный рупор для выражения своих идей, тем более что сенатор обладал незаурядными ораторскими способностями и прибегал к ярким, хотя и не слишком утонченным, выражениям, которые репортеры не могли не цитировать в своих газетах. Даже те из них, кто отличались респектабельностью, не без удовольствия информировали читателей о подлинно новых событиях — в конце концов, именно это и было новостями, о чем кое-кто начал уже забывать.

На вечеринках собравшиеся все еще шутливо называли все эти новации причудами, очередным «хула-хупом», любопытным и забавным зрелищем, которое быстро выйдет из моды, но некоторые начали проявлять признаки беспокойства. Случалось, снисходительная улыбка застывала на губах говорящего в самой середине шутки, и он задумывался о том, а нет ли здесь чего-то действительно нового.

Нет, ничего по-настоящему нового произойти здесь не может. Это знали все. У системы были правила, а правилам надо повиноваться.

И все же кое-кого в Джорджтауне не оставляло чувство тревоги даже во время торжественных ужинов. Они жили в роскошных домах, за которые нужно платить, им предстояло заботиться об образовании своих детей, да и положение в обществе обходилось недешево. Все они приехали в Вашингтон из других городов и не испытывали ни малейшего желания возвращаться обратно.

Происходящее просто возмущало. Каким образом новички рассчитывают узнать, чем им надлежит заниматься, без помощи лоббистов из избранного круга, которые могли бы направлять их действия и обучать правилам игры? К тому же разве эти новые сенаторы являются народными избранниками? В конце концов, лоббистам платят за их советы, за то, что они объясняют представителям народа, как надлежит поступать, тем более что эти сенаторы вовсе не избраны, а назначены на свои должности, часто губернаторами штатов, стремящимися добиться переизбрания, на которых повлияла страстная, но абсолютно неосуществимая речь президента Райана по телевидению. Создавалось впечатление, будто на свет появилась и начала стремительно распространяться какая-то новая религия.

На вечеринках в Шеви-Чейс многие начали беспокоиться, что новые законы, принятые этими новыми сенаторами, станут.., действующими законами, подобными тем, которые были приняты прежней системой, если не такими же мудрыми, то по крайней мере столь же обязательными для исполнения. А вдруг эти новые сенаторы действительно смогут создавать и принимать законы без помощи со стороны? Такая мысль была настолько же неожиданной, как и пугающей. Разумеется, лишь в том случае, если в нее поверить.

А тут приближались выборы в нижнюю палату, которые вот-вот должны были начаться по всей стране, целью их было избрание членов палаты народных представителей, как любили ее называть. Она являлась настоящим Диснейлэндом для лоббистов, открывая им возможность проводить несчетные встречи в одном удобном комплексе зданий — 435 законодателей плюс их секретари и помощники, и все это на площади всего в двадцать акров. Данные о выдвижении кандидатов, которые раньше публиковались только в местных газетах, теперь были подхвачены национальными средствами массовой информации и вызвали волну потрясения и недоверия. В палату представителей баллотировались люди, которые раньше не избирались ни в какие выборные органы: бизнесмены, общественные деятели, никогда не работавшие внутри системы, юристы, священники, даже несколько врачей. Некоторые из них могли оказаться избранными, потому что выступали с неопопулистскйми речами относительно поддержки президента и «восстановления» Америки — эта фраза стала необычайно популярной. Но ведь Америка и не думала умирать, говорили себе люди из «внутреннего круга». Они-то по-прежнему находились на месте, не правда ли?

Это все вина Райана. Он никогда не был одним из них. Он даже говорил, и не один раз, что ему не нравится быть президентом!

Не нравится быть президентом?

Как мог любой мужчина — «человек» стало термином истеблишмента в этот новый просвещенный век, — как мог любой человек не стремиться получить возможность делать так много, раздавать столько благ, чувствовать, как тебя обхаживают и льстят тебе, словно королям в прошлом?

Не нравится быть президентом?

Значит, он не на своем месте, вот так.

Они знали, как справиться с этим. Кто-то уже взялся за дело. Утечка информации — и не только из президентского окружения. Там находились маленькие люди с маленькими запросами. Были и другие. Существовала общая картина, и для влияния на нее все еще имел значение доступ к власти, потому что у круга избранных было немало голосов и по-прежнему существовали уши, готовые прислушаться к ним. Не будет никакого плана и никакого заговора как таковых. Все произойдет естественным образом или настолько естественным, насколько это обычно происходит здесь. Более того, это уже началось.

* * *

Бадрейну снова пришлось сесть за компьютер. Теперь он знал, что поставленная перед ним задача имеет точные временные параметры. Подобные операции часто нуждаются в точном расчете времени, но в данном случае причина была в другом. Саму продолжительность перелетов следовало сократить до минимума, а не для того, чтобы вовремя состоялась встреча или не был превышен предельный срок. Причем здесь действовал ограничивающий фактор, который заключался в том, что Иран все еще оставался страной-изгоем и выбор авиарейсов оказался удивительно ограниченным.

Рейсов с удобным временем вылета и прибытия на место было поразительно мало:

КЛМ 534 в Амстердам отправлялся сразу после часа ночи и прибывал в Голландию в 6.10 утра после промежуточной посадки;

Прямой беспосадочный рейс «Люфтганза» 601, вылет в 2.55 утра, прибытие во Франкфурт в 5.50;

«Остриэн Эйрлайнз» 774, отправлялся в 3.40 утра, летел без посадки и прибывал в Вену в 6.00;

«Эр Франс» 165 — вылет в 5.25, прибытие в аэропорт Шарля де Голля в девять утра;

Авиалайнер компании «Бритиш эйруэйз» вылетал из Тегерана в шесть утра, делал промежуточную посадку и приземлялся в Хитроу в 12.45 дня.

Рейс «Аэрофлота» — отправление в 3 утра, прибытие в Москву в 7.10.

Только один беспосадочный рейс в Рим, ни одного прямого рейса в Афины и даже нет беспосадочного рейса в Бейрут! Бадрейн мог отправить своих людей с пересадкой в Дубае — поразительно, но «Эмирате эйрлайнз» продолжала совершать рейсы из Тегерана в свой международный центр воздушных путей сообщения, равно как и национальная авиакомпания Кувейта, но их, подумал он, лучше избегать.

Итого, всего горстка рейсов, которыми можно воспользоваться, и за всеми иностранные спецслужбы могут установить контроль — если эти службы достаточно компетентны, а ему следовало исходить именно из такого предположения. У них либо будут свои люди на борту каждого авиалайнера, либо экипажи самолетов получат соответствующие инструкции, за чем вести наблюдение и как сообщать результаты, пока авиалайнер все еще находится в воздухе. Таким образом, речь шла не только о времени, правда?

Бадрейн выбрал отличных людей для проведения операции; большей частью с университетским образованием, они знали, как респектабельно выглядеть, как вести разговор или, по крайней мере, как вежливо уклоняться от попыток заговорить — на международных авиарейсах самым простым было притвориться спящим, причем обычно притворяться даже и не требовалось. Но стоит совершить всего одну ошибку, и последствия могут оказаться весьма серьезными. Он объяснил им это, и все его внимательно слушали.

Ему еще никогда не поручали руководить такой операцией, и потому он дал себе слово выполнить ее. Итак, всего горстка по-настоящему пригодных рейсов и к тому же не столь уж привлекательный рейс через Москву. Придется удовлетвориться рейсами с пересадкой в постоянно загруженных аэропортах Лондона, Франкфурта, Парижа, Вены и Амстердама, причем использовать по одному рейсу в день. Хорошо было то, что в этих городах оказался большой выбор как американских, так и иностранных авиалайнеров, вылетающих в Америку. Таким образом, одна группа отправится рейсом 601 во Франкфурт, а там некоторые пересядут на разные рейсы, вылетающие из Брюсселя («Сабена» в Нью-Йорк, в аэропорт Кеннеди) и Парижа («Эр Франс» — в аэропорт Даллеса в Вашингтоне, «Дельта» — в Атланту, «Америкэн эйрлайнз» — в Орландо и «Юнайтед» — в Чикаго). Остальные отправятся рейсом «Люфтганзы» в Лос-Анджелес. Наибольшие возможности были у группы, летящей рейсом «Бритиш эйруэйз», откуда можно лететь на «конкорде» рейсом номер 3 в Нью-Йорк. Единственное препятствие заключалось в том, чтобы все успешно преодолели первый этап, представляющий собой рейсы из Тегерана. После этого огромная разветвленная сеть международных воздушных сообщений разнесет его посланцев со смертельным грузом по всей Америке.

И все-таки двадцать человек, двадцать потенциальных ошибок. Безопасность операций всегда вызывала у него беспокойство. Он провел половину жизни, пытаясь обмануть израильские спецслужбы, и хотя то, что был все еще жив, являлось доказательством его успеха — или по крайней мере отсутствия полной неудачи, если быть более честным, — ему пришлось преодолевать такие преграды, что он не один раз едва не сходил с ума. Ну ничего. Во всяком случае он составил график рейсов. Завтра проведет инструктаж. Бадрейн посмотрел на часы. До завтрашнего дня оставалось совсем немного.

* * *

Согласие дал не каждый из членов избранного круга. Везде есть свои циники и бунтари, одни лучше, другие хуже, кое-кто из них даже не принадлежал к числу отверженных. Важной составляющей был также гнев. Некоторые члены круга, ущемленные в чем-то своими собратьями, отнеслись к этому философски — еще наступит время поквитаться, а пока следует оставаться друзьями — но не со всеми. Особенно это относилось к представителям средств массовой информации, которые хотя и были признаны в кругу избранных, но в то же время находились за его пределами. Их признавали потому, что в определенном смысле они водили личную дружбу как с бывшими, так и с настоящими членами правительства; они могли обращаться к ним за информацией и мнениями, в свою очередь сообщая им сведения об их врагах. И в то же время их держали на расстоянии, так как истинные члены круга не доверяли им по-настоящему, поскольку средствами массовой информации они могли воспользоваться в своих целях, пообещав их сотрудникам определенные выгоды, а это было проще для одной части политического спектра, чем для другой. Можно ли доверять им? Вряд ли. А вернее, лучше не доверять совсем. У некоторых даже были свои принципы.

— Арни, нам нужно поговорить.

— Мне тоже так кажется, — согласился ван Дамм, узнав голос человека, звонившего ему по прямой линии.

— Сегодня вечером?

— Согласен. Где?

— У меня дома?

Глава президентской администрации на секунду задумался.

— Почему бы и нет?

* * *

Делегация прибыла как раз во время вечерней молитвы. Приветствия с обеих сторон были сердечными и сдержанными, а затем все трое вошли в мечеть и исполнили свой ежедневный ритуал. При обычных обстоятельствах на обратном пути в сад они чувствовали бы себя после молитвы очищенными от мирских дел Но не на этот раз. Только долгая привычка скрывать свои чувства помогала им не выказывать признаков напряженности, но даже это всем троим говорило о многом, а в особенности одному из них.

— Позвольте выразить вам благодарность за то, что вы согласить принять нас, — начал принц Али бин Шейк. Он не добавил, что для этого аятолле потребовалось достаточно длительное время.

— Я рад приветствовать вас в мире, — ответил Дарейи. — Так хорошо, что мы смогли помолиться вместе. — Он провел гостей к столу, где его телохранители приготовили кофе, крепкий и горький, как это принято на Ближнем Востоке. — Пусть Аллах благословит нашу встречу, мои друзья. Чем я могу помочь вам?

— Мы приехали сюда, чтобы обсудить недавние события, — заметил наследный принц, сделав глоток. Его кувейтский коллега, Мухаммед Адман Сабах, министр иностранных дел своей страны, пока молчал.

— Что вас интересует? — спросил Дарейи.

— Ваши намерения, — откровенно признался Али. Духовный глава Объединенной Исламской Республики вздохнул.

— Нам нужно сделать еще так много. Столько лет войны и страданий, столько потерянных жизней из-за стремления к различным идеалам, столько разрушений. Даже эта мечеть, — он указал на обветшавшее здание, явно нуждавшееся в ремонте, — являет собой символ всего этого, не правда ли?

— У всех нас немало оснований для печали, — согласился Али.

— Вас интересуют мои намерения? Прежде всего восстановить нормальную жизнь. Эти люди перенесли так много страданий, принесли столько жертв — и ради чего? Ради светских амбиций безбожника. Несправедливость происходящего взывала к Аллаху, и Он отозвался на мольбы о помощи. И вот теперь, возможно, мы станем процветающим и верующим народом. — Он не произнес слова «снова», но в этом не было нужды.

— На это потребуются годы, — заметил кувейтец.

— Несомненно, — согласился Дарейи. — Но теперь, когда эмбарго снято, у нас достаточные ресурсы в стремлении решить эту задачу. Здесь нас ждет новое начало.

— В мире, — прибавил Али.

— Несомненно, в мире, — серьезно согласился Дарейи.

— Чем мы можем помочь вам? Одним из столпов Веры является милосердие, в конце концов, — заметил министр иностранных дел Сабах.

Дарейи с благодарностью кивнул.

— Нет предела вашей доброте, Мухаммед Адман Так хорошо, что нами руководит наша вера, а не постороннее влияние, которое — и это так печально — овладело этим регионом за последние годы. Но пока задача, стоящая перед нами, настолько велика, что мы едва приступили к обдумыванию того, с чего начать и в каком порядке. Может быть, позднее мы сможем вернуться к этому вопросу.

Это не было совсем уж категорическим отказом от помощи, но смысл сказанного аятоллой был очевиден. Объединенная Исламская Республика не была заинтересована в деловых отношениях — именно этого и боялся принц Али.

— На следующем заседании ОПЕК, — предложил Али, — мы можем обсудить изменение квот добычи нефти, для того чтобы вы могли получать более справедливую долю доходов, которые наши страны получают от ее покупателей.

— Это действительно было бы полезным, — согласился Дарейи. — Нам не нужно слишком много, всего лишь небольшие поправки, — добавил он.

— Таким образом, можно считать вопрос согласованным? — спросил Сабах.

— Конечно. Это чисто техническая проблема, которую мы можем поручить нашим представителям.

Оба гостя кивнули, вспомнив при этом, что при распределении квот добычи нефти и возникают наиболее ожесточенные споры.

Если каждая страна будет добывать слишком много, это собьет мировые цены на нефть и все экспортеры пострадают от этого. С другой стороны, если чрезмерно ограничить производство нефти, это нанесет удар по экономике стран-импортеров, которые будут вынуждены снизить потребление, что приведет к уменьшению доходов. Соответствующий баланс — его трудно установить, как это случается со всеми экономическими проблемами, — представлял собой результат длительных дипломатических переговоров, ведущихся на высоком уровне между странами со своими экономическими структурами, причем ни одна из них не похожа на другую, и нередко приводит к значительным разногласиям, несмотря на то что большинство стран ОПЕК являются мусульманскими. Они поняли, что переговоры с Дарейи идут подозрительно легко.

— Может быть, вы хотите, чтобы мы передали что-то нашим правительствам? — спросил Сабах.

— Мы стремимся только к миру, потому что лишь в мирных условиях нам удастся выполнить задачу восстановления наших наций и слияния их в единое целое, как этого желает Аллах. У ваших стран нет никаких оснований опасаться нас.

* * *

— Итак, каково ваше мнение? — Подошел к концу очередной период учений. На заключительном разборе операций присутствовали весьма высокопоставленные офицеры израильской армии, причем по меньшей мере одним из них был видный сотрудник разведки. Полковник Шон Магрудер был танкистом, но по сути дела каждый старший офицер пользуется разведывательной информацией и потому готов получать ее из любого источника.

— Думаю, что саудовцы — и все их соседи тоже — очень нервничают.

— А вы? — спросил Магрудер. Он говорил прямо и откровенно, как это принято в этой стране, особенно среди представителей военных кругов.

Ави бен Якоб, который все еще формально оставался армейским офицером — сейчас на нем был военный мундир, — являлся заместителем директора Моссада. Он не был уверен, насколько откровенным должен быть в разговоре с американцами, но, принимая во внимание занимаемую им должность, мог сам принимать решение.

— Нам очень не нравятся происходящие там события.

— С исторической точки зрения, — заметил полковник Магрудер, — нужно иметь в виду, что у Израиля всегда были рабочие отношения с Ираном, даже после свержения шаха. Эти традиции восходят к временам Персидской империи. Насколько я помню, ваш праздник Пурим возник в то время. Летчики израильских ВВС совершали боевые вылеты и воевали на стороне иранцев во время ирано-иракской войны и...

— В то время в Иране было немало евреев, и мы пошли на это, чтобы вызволить их, — тут же прервал Магрудера Якоб.

— А та неразбериха с вызволением заложников в обмен на оружие, в которую оказался втянутым Рейган, — там был задействован Израиль, и обмен осуществлялся, наверно, через ваше агентство, — добавил Магрудер, чтобы продемонстрировать, что и он способен принимать участие в подобной игре.

— Вы хорошо информированы.

— Такова моя работа, по крайней мере часть ее. Сэр, я не собираюсь решать, кто прав, а кто виноват. Спасение ваших людей из Ирана было, как принято говорить у нас дома, бизнесом, и все страны вынуждены заниматься подобными делами. Я всего лишь спрашиваю вас, что вы думаете об ОИР.

— По нашему мнению, Дарейи — самый опасный человек в мире.

Магрудер подумал о сегодняшнем утреннем совершенно секретном брифинге относительно переброски иранских войск в Ирак.

— Я согласен с вами, — кивнул он.

Израильтяне ему нравились. Так было не всегда. На протяжении многих лет армия Соединенных Штатов испытывала антипатию к еврейскому государству и всем его службам, главным образом из-за высокомерного отношения высших военных чинов этой маленькой страны. Однако силы обороны Израиля познали унижение в Ливане и научились уважать американцев, будучи наблюдателями во время войны в Персидском заливе. До этого они буквально месяцами твердили американским офицерам, что им нужны советы израильских специалистов, как вести войну в воздухе и затем как воевать на земле. Но внезапно все изменилось, и они начали вежливо спрашивать, нельзя ли посмотреть на некоторые американские планы, потому что есть кое-какие незначительные мысли, заслуживающие некоторого внимания.

Появление полка «буйволов» в Негевской пустыне изменило ситуацию еще больше. Трагедия, пережитая американцами во Вьетнаме, положила конец их высокомерию, и начался рост нового типа профессионализма. При Марионе Диггзе, первом командире заново рожденного 10-го мотомеханизированного полка американской армии, было преподано немало уроков, и при Магрудере, продолжившем эту традицию, израильские солдаты научились многому, подобно тому как научились американские войска в Форт-Ирвине. После первоначального периода ругани, едва не переходившей в рукопашную, возобладал здравый смысл. Даже Бенни Эйтан, командир 7-й израильской бронетанковой бригады, сумел оправиться после серии поражений и в конце учебного периода уже оказывал достойное сопротивление — исход последних двух «битв» оказался ничейным. Он поблагодарил американцев за преподанные уроки и пообещал, что на следующий год во время таких же учений его бригада задаст им жару. Центральный компьютер в местном здании «Звездных войн» рассчитал на основании сложной математической модели, что уровень боевой подготовки израильской армии за последние несколько лет возрос на целых сорок процентов, и теперь, когда у израильских офицеров снова появились основания для высокомерия, они демонстрировали обезоруживающую скромность и почти безжалостное стремление учиться, что характерно для по-настоящему высокопрофессиональных военных.

И вот теперь один из главных разведчиков Израиля уже не утверждал, что их армия в состоянии справиться с любой угрозой со стороны исламского мира. Это может заинтересовать Вашингтон, подумал Магрудер.

Небольшой реактивный самолет, якобы пропавший недавно над Средиземным морем, больше не мог вылетать за пределы страны. Даже его использование для транспортировки иракских генералов в Судан явилось ошибкой, но было вызвано необходимостью; пожалуй, он мог бы принять участие и еще в какой-нибудь тайной операции, но пока превратился в личный самолет Дарейи — у аятоллы было мало времени, а новая страна огромна. Не прошло и двух часов после проводов своих суннитских гостей, как он вернулся в Тегеран.

— Итак?

Бадрейн разложил на столе бумаги и объяснил технику маршрутов — города, время вылетов и прибытий. Дарейи окинул планы беглым взглядом. Хотя они показались ему излишне сложными, это не давало оснований для беспокойства. Он видел карты и раньше. Его гораздо больше интересовали разъяснения, сопровождающие документацию.

— Самым главным фактором является время, — начал Бадрейн. — Каждый посланец должен прибыть к месту назначения не позднее чем через тридцать часов после вылета. Вот этот, например, вылетает из Тегерана в шесть утра и прибывает в Нью-Йорк на следующие сутки в два часа ночи по тегеранскому времени, пробыв в пути двадцать часов. Там он отправится на торговую выставку — она проводится в центре Джейкоба Джавитса в Нью-Йорке, — которая остается открытой до десяти вечера. А этот вылетает в 2.55 утра и прибывает в пункт назначения — Лос-Анджелес — через двадцать три часа, вскоре после обеда по местному времени. Его торговая выставка открыта весь день. Этот посланец проведет в пути самое длительное время из всех, пролетит самое большое расстояние, и его «посылка» будет оставаться эффективной больше чем на восемьдесят пять процентов.

— Безопасность?

— Все подробно проинструктированы. Я выбрал сообразительных и образованных людей. От них требуется немного — проявить спокойствие и ничем не выделяться во время перелета. После этого им следует всего лишь быть осторожными. То, что все двадцать вылетают одновременно, несколько меня беспокоит, но таким был ваш приказ.

— Как относительно второй группы?

— Они отправляются через два дня таким же путем, — ответил Бадрейн. — Предстоящая им операция намного опаснее.

— Мне это известно. В группу подобраны надежные люди?

— Да, — кивнул Бадрейн, понимая, что суть вопроса заключается в том, не дураки ли они. — Меня беспокоит политическая опасность исхода операции.

— Почему? — Замечание Бадрейна не удивило Дарейи, но ему хотелось узнать причину.

— Очевидна вероятность того, что американцам удастся выяснить, кто их послал, несмотря на то что их документы превосходно подготовлены и приняты все обычные меры предосторожности. Нет, я имею в виду американский политический контекст. Когда с политическим деятелем происходит несчастье, это нередко вызывает волну сочувствия, и такое сочувствие может привести к политической поддержке.

— Вот как? Разве это не будет истолковано как проявление слабости с его стороны? — В такое трудно поверить, подумал Дарейи.

— В нашем контексте — да, но не обязательно в американском. Дарейи задумался и сравнил замечание своего помощника с другими аналитическими исследованиями, которые он приказал провести и внимательно изучил.

— Я встречался с Райаном. Это слабый человек. Он не в состоянии эффективно преодолеть политические трудности, вставшие на пути. У него по-прежнему нет настоящего правительства, способного поддержать его. В результате первой и второй операций мы сломим Райана — или во всяком случае отвлечем его на достаточно длительный срок, чтобы достичь нашей следующей цели. После того как она будет достигнута, Америка перестанет представлять для нас сколько-нибудь значительную опасность.

— Лучше ограничиться одной первой операцией, — посоветовал Бадрейн.

— Мы должны потрясти американский народ. Если то, что вы говорите об их правительстве, соответствует действительности, мы нанесем им такой удар, которого они еще никогда не испытывали. Мы потрясем их президента, сокрушим его уверенность, подорвем веру народа в него.

Бадрейн знал, что нужно выбирать слова. Перед ним стоял святой человек, готовый выполнить святую миссию. Вряд ли удастся убедить его разумными доводами. И все-таки тут существует еще один фактор, о котором он не знает. Наверняка существует. Дарейи больше полагался на желания, чем на практические действия — нет, это не так, это не правда, верно? Он сумел объединить две страны, создав при этом совершенно иное впечатление. Религиозный лидер понимал, что американское правительство по-прежнему уязвимо, поскольку его нижняя палата не восстановлена, ведь процесс восстановления только начался.

— Лучше всего, если удастся, просто убить Райана. Нападение на детей разожжет страсти. У американцев весьма сентиментальное отношение к детям.

— Но вторая операция начнется лишь после того, как мы узнаем об успехе первой? — пристально посмотрел на него Дарейи.

— Да, это так.

— Тогда этого достаточно, — ответил аятолла, снова повернувшись к планам поездок и оставив Бадрейна наедине со своими мыслями.

Но ведь должна быть и третья. Обязательно должна.

* * *

— Он утверждает, что у него мирные намерения.

— То же самое говорил Гитлер, — напомнил другу Райан. Он посмотрел на часы. В Саудовской Аравии сейчас уже за полночь. Али вернулся домой и, прежде чем позвонить в Вашингтон, как и следовало ожидать, сообщил о результатах поездки своему правительству. — Ты ведь знаешь о передвижении войск.

— Да, сегодня ваши люди провели брифинг для наших военных. Но пройдет время, пока их войска достигнут достаточного уровня боевой готовности, чтобы представлять реальную угрозу. Не забудь, я когда-то служил в армии и знаю, что для этого нужно время.

— Это верно, мне говорят то же самое. — Райан сделал паузу. — Ну хорошо, какова позиция королевства?

— Мы будем внимательно следить за развитием событий. Наши войска ведут подготовку. Мы получили от вас заверения в поддержке. Мы обеспокоены развитием событий, но не чрезмерно.

— Следовало бы провести совместные учения, — предложил Джек.

— Это может только разжечь страсти, — ответил принц. Отсутствие полной убежденности в его голосе явно не было случайным. Он, наверно, выдвинул такое же предложение на совещании министров, но с ним не согласились, подумал Райан.

— Ну что ж, у тебя был, по-видимому, тяжелый день. Скажи, как выглядит Дарейи? Я не видел его с того дня, когда ты познакомил нас.

— Похоже, он здоров. Кажется усталым, но ему пришлось заниматься многими проблемами.

— В этом я его понимаю. Али?

— Слушаю, Джек.

Президент замолчал, напомнив себе, что недостаточно хорошо разбирается в дипломатических тонкостях.

— Как ты полагаешь, все это должно меня беспокоить?

— Что говорят тебе твои люди?

— Примерно то же самое, что ты только что сказал мне, но не все. Нам нужно поддерживать открытым этот канал связи, мой Друг.

— Понимаю, господин президент. До свидания. Это было неудовлетворительным окончанием неудовлетворительного телефонного разговора. Райан положил трубку и обвел взглядом свой пустой кабинет. Али не сказал ему того, что он думает, потому что позиция его правительства отличается от его собственной. Такое нередко случалось и с Джеком, и приходилось соблюдать те же правила. Али вынужден проявлять лояльность по отношению к собственному правительству — черт побери, ведь это, в конце концов, члены его семьи, — но один раз он все-таки допустил оговорку, а принц слишком умен, чтобы такое произошло случайно. Возможно, им было легче говорить, когда Райан не был президентом и оба могли беседовать, не испытывая необходимости в каждом слове формулировать политику своих стран. Теперь Джек представлял собой Америку для всех, кто находились за ее границами, и правительственные чиновники должны были рассматривать его именно таким образом, вместо того чтобы помнить, что он тоже думающий человек, которому нужно изучить несколько вариантов, прежде чем принять решение. Может быть, если бы разговор происходил не по телефону... Говорить, глядя друг другу в глаза, всегда легче, подумал Джек. Но даже президенты ограничены во времени и пространстве.

Глава 36 Посыльные

Рейс 535 КЛМ — Нидерландских королевских авиалиний — вырулил от места посадки поздней ночью, в десять минут второго. В это время суток самолет был полон усталых людей, которые, пробравшись к своим местам, пристегивали ремни безопасности и принимали от стюардесс подушки и одеяла. Более опытные путешественники ждали стука убранного шасси, затем до предела откидывали назад спинки кресел и закрывали глаза, надеясь, что полет будет плавным и им удастся несколько часов поспать.

На борту авиалайнера летели пятеро из людей Бадрейна — двое в первом и трое в бизнес-классе. У всех чемоданы находились в багажном отсеке самолета, а ручная кладь лежала под сиденьями впереди. Все пятеро слегка нервничали и с удовольствием выпили бы чего-нибудь, чтобы расслабиться, несмотря на религиозный запрет, но авиалайнер совершил посадку в исламском аэропорту, и спиртное не будут разносить до тех пор, пока самолет не покинет пределы воздушного пространства Объединенной Исламской Республики. Все пятеро подчинились создавшимся обстоятельствам. Они получили подробный инструктаж и были готовы выполнить поставленную перед ними задачу. Посланцы Бадрейна прошли через аэропорт как обычные пассажиры и послушно представили свой ручной багаж для осмотра и просвечивания рентгеновскими лучами. Служба безопасности тут была ничуть не менее бдительной, чем в западных аэропортах, — пожалуй, даже более бдительной, поскольку рейсов было относительно мало, так что местная паранойя обнаруживалась более явно. В каждом случае на экране был виден бритвенный прибор, крем для бритья, документы, книги и тому подобные мелочи.

Все посланцы были образованными людьми. Некоторые закончили американский университет в Бейруте — одни, чтобы получить дипломы, другие — просто чтобы лучше узнать врага. Подчеркнуто аккуратные, в галстуках, узлы которых были сейчас свободно приспущены, они повесили свои пиджаки в шкафчики, расположенные в разных местах салона. Через сорок минут все пятеро вместе с остальными пассажирами погрузились в беспокойный сон.

* * *

— Итак, как ты оцениваешь ситуацию? — спросил ван Дамм. Хольцман взболтнул стакан, наблюдая за тем, как кубики льда кружат по поверхности.

— При иных обстоятельствах я мог бы назвать это заговором, но это не заговор. Для человека, который утверждает, что собирается восстановить порядок в стране, Джек делает многовато безумных шагов.

— "Безумных" — это уж слишком сильно сказано, Боб.

— Только не для них. Все утверждают, что он «человек не их круга», пришелец со стороны, и они резко реагируют на его инициативы. Даже тыдолжен признать, что его идея с изменением налогового кодекса несколько выходит за приемлемые рамки, но это всего лишь повод для того, что происходит, — по крайней мере, один из поводов. Игра, которую они ведут против него, ничем не отличается от обычной — пара случаев утечки информации, а то, как они представляют это, красноречиво говорит об их манерах.

Арни был вынужден согласиться. Наступление на Райана походило на то, как проезжающие по шоссе автомобили избавляются от мусора. Если аккуратно складывать мусор в специальные контейнеры на обочине, то на его уборку требуется всего несколько минут. Когда же пассажиры мчащихся автомобилей начинают выбрасывать мусор из окон, на уборку приходится тратить часы. Вот и в данном случае противники Райана ставят перед ним множество препятствий, и президент вынужден тратить драгоценное время на то, чтобы заниматься бесполезной и ненужной работой по очистке дороги, вместо того чтобы вести вперед машину государства. Такое сравнение было грубым, зато точно соответствовало истине. Политика гораздо чаще заключается в том, чтобы затруднять действия политических оппонентов и заставлять их убирать с дороги препятствия, чем в ведении конструктивной работы.

— Кто организовал утечку информации? Журналист пожал плечами.

— Остается только гадать. Кто-нибудь из ЦРУ, человек, который подпал под сокращение и не хочет уходить на пенсию. Согласись, что столь резкое увеличение штатов оперативного управления создает впечатление, будто мы возвращаемся в прошлое. Насколько сокращают разведывательное управление?

— Исходят из необходимости компенсировать рост числа оперативников. Смысл перестройки ЦРУ заключается в том, чтобы сократить общее финансирование, получать более надежную информацию и повысить эффективность работы всего управления. Ты ведь понимаешь, — прибавил он, — что я не могу давать советы президенту о том, как совершенствовать разведывательную деятельность. В этом вопросе он настоящий эксперт.

— Мне это известно. Я уже подготовил серию очерков для публикации и собирался обратиться к тебе с просьбой об интервью с Райаном, когда мыльный пузырь лопнул.

— Вот как? В чем...

— Ты хочешь спросить, почему я проявляю такой интерес к этому? Дело в том, что этот сукин сын действует самым противоречивым образом. Некоторые его поступки производят просто потрясающее впечатление, зато некоторые... Иногда мне кажется, что он блуждает в лесу и не знает, как выбраться оттуда. Впрочем, даже такое сравнение излишне оптимистично.

— Продолжай.

— Райан мне нравится, — признался Хольцман. — Он — честный человек, причем не относительно честный, действительно честный. Я собирался рассказать, как все обстоит на самом деле. Знаешь, что приводит меня в ярость? — Он сделал глоток, заколебался, прежде чем продолжать, и затем заговорил, не скрывая гнева:

— Кто-то в «Вашингтон пост» узнал о моей работе и сообщил об этом Эду Келти, а тот, наверно, организовал утечку информации, которая попала к Доннеру и Пламеру.

— И они воспользовались твоим материалом, чтобы распять Райана?

— Совершенно верно, — признался Хольцман. Ван Дамм с трудом удержался от смеха. Он сдерживался, насколько мог, но теперь это стало слишком забавным.

— Добро пожаловать в Вашингтон, Боб.

— Знаешь, среди нас есть люди, серьезно относящиеся к проблемам профессиональной этики, — возразил журналист, хотя и не слишком убедительно. — Это был хороший материал. Я провел огромную исследовательскую работу, сверяя и подтверждая каждый факт. У меня есть источник информации в ЦРУ — даже несколько, — но для этой работы я воспользовался сведениями, полученными из совершенно нового источника, от человека, который отлично знаком с происшедшим. Я получил от него эту информацию и проверил каждое слово, написал очерк, где говорилось о том, в чем я уверен и о чем догадываюсь, причем всегда подчеркивал разницу между первым и вторым, — заверил он главу администрации Белого дома. — И ты знаешь, что у меня получилось? Райан выглядел в моем материале очень хорошо. Действительно, временами он выбирал путь наименьшего сопротивления, но, насколько мне удалось установить, никогда не нарушал законов. Если когда-нибудь у нас возникнет критическая ситуация, именно такой человек нужен нам в Овальном кабинете. Но какой-то ублюдок украл мой материал, воспользовался моей информацией, полученной из моих источников, и все в ней переиначил в собственных интересах. Мне это совсем не нравится, Арни. Мои читатели верят мне, моя газета полагается на то, что я пишу, а кто-то обманул меня. — Он поставил стакан на стол. — Я знаю, что ты думаешь обо мне и о моей...

— Нет, не знаешь, — прервал его Арни.

— Ноты всегда...

— Я возглавляю президентскую администрацию, Боб, и должен быть лояльным по отношению к своему боссу. Вот почему мне приходится вести игру таким образом, чтобы защитить его. Но если ты думаешь, что я не уважаю прессу, то ошибаешься. Мы не всегда оказываемся друзьями, иногда нам приходится ссориться друг с другом, становиться врагами, но мы нуждаемся в вас так же, как вы в нас. Подумай, ради Бога, если бы я не уважал тебя, то какого черта ты сидел бы здесь и пил мой бурбон?

Это или искусный маневр, или откровенное заявление, подумал Хольцман, и Арни слишком опытный игрок, чтобы можно было сразу определить разницу. Но самым правильным будет промолчать и допить виски, оставшееся в стакане. Жаль, что глава администрации Белого дома предпочитает покупать дешевый бурбон и носить рубашки из магазинов готового платья Л. Л. Бина. К тому же Арни не умеет хорошо одеваться. Однако не исключено, что это часть тщательно продуманного им образа. Политическая игра становится настолько запутанной, что превращается в комбинацию классической метафизики и экспериментальной науки. Ты никогда не знаешь всей правды, и если тебе удается узнать ее часть, то нередко это делается для того, чтобы лишить тебя возможности выяснить все остальное, не менее важное. И все-таки это самая увлекательная игра.

— О'кей, Арни, я согласен с тобой.

— Вот и правильно. — Ван Дамм улыбнулся и наполнил стакан своего гостя. — Итак, зачем ты позвонил мне?

— Мне даже неловко говорить об этом. — Наступила тишина. — Я отказываюсь стоять и безучастно наблюдать за тем, как распинают невиновного человека.

— Но раньше у тебя не было таких угрызений совести, — возразил Арни.

— Может быть. Но тогда речь шла о политических деятелях, так что рано или поздно это с ними все равно случилось бы. Мне кажется, что Райану нужно дать шанс проявить себя.

— К тому же ты рассержен тем, что у тебя украли твой материал и Пулитцеровскую премию, которую ты...

— У меня их уже две, — напомнил ему Хольцман. В противном случае главный редактор не поручил бы ему эту работу, но внутренние политические игры в газете «Вашингтон пост» велись с такой же жестокостью, как и во всей столице.

— Так что ты хочешь от меня?

— Мне нужны сведения относительно операции в Колумбии. Я хочу узнать о Джимми Каттере и обстоятельствах его смерти.

— Боже мой, Боб, ты не представляешь, что пришлось сегодня выслушать нашему послу в Боготе.

— Испанский язык словно предназначен для ругательств. — На лице журналиста появилась улыбка.

— Об этом нельзя рассказывать, Боб. Никак нельзя.

— Так или иначе, но про операцию в Колумбии все равно расскажут. Вопрос лишь в том, кто сделает это, а потому — с каких позиций о ней будут говорить. Я уже знаю достаточно, чтобы кое-что написать, Арни.

Как часто случается в Вашингтоне в такие моменты, все оказались в ловушке по вине обстоятельств. Хольцману нужно было написать статью. Если он сделает это должным образом, ему удастся, возможно, вернуться к первоначальной теме и стать кандидатом на очередную Пулитцеровскую премию — она была важной для всех журналистов, невзирая на предыдущие отрицания, и Арни знал это. Кроме того, в этом случае Хольцман даст понять ублюдку, организовавшему утечку информации для Эда Келти, что ему лучше самому уйти из «Вашингтон пост», прежде чем Боб узнает его имя и навсегда уничтожит его — или ее — карьеру с помощью несколько умело пущенных слухов и заданий, ведущих в тупик. Арни чувствовал себя в ловушке из-за того, что был обязан защищать своего босса, и единственный способ сделать это заключался в том, чтобы нарушить закон и доверие президента. Наверно, подумал глава администрации Белого дома, есть и более простые способы заработать на жизнь. Он мог заставить Хольцмана подождать, сделав вид, что обдумывает его предложение, но оба понимали, что это всего лишь театральный жест, да и ситуация была слишком серьезной.

— Только никаких записей и без магнитофона.

— Согласен, всего лишь для общего описания обстановки. В статье будет сказано «высокопоставленный источник», даже не «высокопоставленный источник из администрации президента».

— И я скажу тебе, где проверить полученную от меня информацию.

— Они знают про операцию?

— Даже в большей степени, чем я, — ответил ван Дамм. — Черт возьми, мне только что стали известны важные подробности. Журналист удивленно поднял бровь.

— Это пригодится, и на них будут распространяться те же правила. А кто действительно знает об этом?

— Даже президент знает не все. Я вообще сомневаюсь, что кому-то известна общая картина.

Хольцман сделал последний глоток и отодвинул стакан. Подобно хирургу в операционной, он никогда не смешивал алкоголь с работой.

* * *

Рейс 534 совершил посадку в Стамбуле в 2.55 по местному времени, пролетев тысячу двести семьдесят воздушных миль за три часа пятнадцать минут. Стюардессы разбудили пассажиров за тридцать минут до посадки и попросили на разных языках поднять спинки кресел в вертикальное положение. Теперь пассажиры с трудом приходили в себя. Авиалайнер плавно коснулся посадочной дорожки, и несколько пассажиров подняли пластмассовые шторки на иллюминаторах, чтобы убедиться, что они действительно находятся на еще одном безымянном участке земли, освещенном белыми посадочными и синими рулежными фонарями, ничем не отличающемся от таких же аэродромов во всем мире. Те, кто прибыли к месту назначения, вставали и пробирались к выходу, чтобы окунуться в черную турецкую ночь. Остальные снова откинули назад спинки кресел, чтобы вздремнуть еще сорок пять минут, перед тем как самолет взлетит в 3.40 и начнется заключительная половина полета.

Рейс 601 авиакомпании «Люфтганза» совершался на двухмоторном аэробусе А-310 примерно такого же размера и вместимости, как «боинг» голландской компании КЛМ. На борту аэробуса тоже находились пять пассажиров из группы Бадрейна. Авиалайнер взлетел в 2.55 утра для беспосадочного полета во Франкфурт. Вылет прошел без всяких происшествий.

* * *

— Это прямо-таки сенсационная история, Арни.

— Да. Я познакомился с важными подробностями только на этой неделе.

— Насколько ты уверен в достоверности происшедшего?

— Все детали совпадают. — Он снова пожал плечами. — Не могу сказать, что мне это понравилось. Думаю, что мы все равно одержали бы победу на выборах, но, Боже мой, он просто отказался от борьбы. Представляешь себе, он намеренно провалил собственные выборы, но, — задумчиво покачал головой ван Дамм, — это был, наверно, самый мужественный и великодушный политический поступок нашего века. Я даже не подозревал, что он способен на такой шаг.

— Фаулер знает об этом?

— Я не говорил ему. Пожалуй, нужно рассказать.

— Одну минуту. Помнишь, как Лиз Эллиот подсунула мне подтасованные факты относительно Райана и как...

— Да, здесь все сходится. Джек вылетел в Колумбию, чтобы спасти брошенных там солдат. Сержант, который находился на вертолете рядом с ним, был смертельно ранен, и Джек с тех пор выполнял данное ему обещание заботиться о его семье. Лиз заплатила за это. Когда в Денвере взорвалась атомная бомба, она разрыдалась и рассказала обо всем.

— Значит, Джек действительно так и поступил... Никто не знает всех подробностей случившегося тогда. Фаулер потерял самообладание и едва не запустил ракету с ядерной боеголовкой, нацеленную на Иран, — ему помешал Райан, правда? Это он остановил пуск ракеты. — Хольцман посмотрел на стоящий рядом стакан и решил сделать еще глоток. — Как это произошло?

— Джек проник на «горячую линию», — ответил Арни. — Он отключил президента Фаулера и говорил непосредственно с Нармоновым. Ему удалось успокоить русского премьера. Фаулер вышел из себя и приказал агентам Секретной службы арестовать Райана, но, когда они приехали в Пентагон, все уже стихло. В тот раз ему повезло, слава Богу.

Хольцману понадобилась пара минут, чтобы обдумать услышанное, но и в этом случае все совпадало с тем, что было известно ему. Через два дня Фаулер ушел в отставку, но это был поступок честного человека, который понял, что его моральное право управлять страной исчезло в тот момент, когда он отдал приказ о пуске ракеты с ядерной боеголовкой на город с ни в чем не повинными жителями. Райан тоже был так потрясен случившимся, что тут же ушел с государственной службы и вернулся лишь после того, как Роджер Дарлинг попросил его об этом.

— Райан нарушил все существующие правила, словно ему нравится это. — Но разве справедливо так говорить? — подумал Хольцман.

— Если бы он поступил иначе, мы сейчас не сидели бы здесь. — Глава администрации Белого дома налил себе виски и вопросительно посмотрел на журналиста. Тот покачал головой. — Теперь ты понимаешь, что я имел в виду? Если ты расскажешь все, как было, это может повредить нашей стране.

— Но тогда почему Фаулер рекомендовал Райана Роджеру Дарлингу? — спросил Хольцман. — Он ненавидел Джека, но все-таки...

— При всех своих недостатках, а у Фаулера их немало, он честный политический деятель, вот почему. Да, он не любил Райана, может быть, это объяснялось личной антипатией, я не знаю, но Джек спас его, и Фаулер сказал Роджеру... Как это он сказал? «Надежный человек в критической ситуации», вот, — вспомнил Арни.

— Жаль, что он не разбирается в политике.

— Джек быстро овладевает этим искусством. Ты еще удивишься.

— Если у него будет такая возможность, он выпотрошит правительство. Я не могу.., то есть, я хочу сказать, что мне лично он нравится, но его политика...

— Каждый раз, когда мне кажется, что я понял его, он делает что-то неожиданное, и мне приходится напоминать себе, что у него нет определенной программы, — сказал ван Дамм. — Он просто выполняет свою работу. Я приношу ему бумаги, он читает их и принимает решение. Он прислушивается к тому, что ему говорят, — задает разумные вопросы, внимательно выслушивает ответы, — но всегда сам принимает решения, словно ему известно, что правильно, а что нет. Но, черт побери, Боб, почти всегда он оказывается прав! Ты понимаешь, я не могу разобраться в нем. Впрочем, это тоже не так. Иногда я не понимаю, чем он руководствуется.

— Словно пришел со стороны, — негромко заметил Хольцман. — Но...

Глава администрации кивнул.

— Вот именно — но. Но к нему относятся и пытаются его понять, словно он политический деятель с тщательно разработанной программой действий, которую он скрывает от всех.

— Значит, ключ к загадке Райана заключается в том, что нет никакой загадки... Вот ведь сукин сын! — засмеялся Хольцман. — А правда, что он ненавидит свою работу?

— Большей частью. Но ты бы видел его, когда он выступал на Среднем Западе. В тот момент Джек отдался этому всей душой. Люди, перед которыми он выступал, прямо-таки обожали его, а он тоже любил их, и это было заметно — и тогда он страшно испугался, что не сумеет оправдать их доверия. Никакой загадки? Совершенно верно, никакой. Как любят говорить игроки в гольф, самое трудное заключается в том, чтобы послать мяч прямо к лунке, верно? А тут все ждут от него каких-то хитростей. Да нет этих хитростей, нет совсем.

— Тогда в чем заключается фокус, если нет никакого фокуса? — фыркнул Хольцман.

— Боб, я просто пытаюсь контролировать средства массовой информации, понимаешь? Представления не имею, как ты изложишь это, разве что будешь придерживаться одних фактов, подобно тому как и полагается поступать журналистам.

Хольцману было трудно переварить услышанное. Он провел в Вашингтоне всю свою профессиональную жизнь.

— Значит, все политические деятели должны быть такими же честными и прямыми, как и Райан. Но они не такие.

— А этот такой, — огрызнулся Арни.

— Но как я скажу это своим читателям? Кто мне поверит?

— Действительно, сложная проблема, — покачал головой ван Дамм. — Я занимался политикой всю жизнь, и мне казалось, что я знаю все. Черт возьми, я действительно знаю все. Я один из лучших специалистов в своей области, всем это известно, и тут внезапно в Овальном кабинете появляется этот неотесанный мужлан и говорит, что король-то голый, и он прав. Никто не знает, что предпринять, разве что утверждать, что это не так. Система не готова для этого. Она способна заниматься только собой.

— И эта система уничтожит всякого, кто с ней не согласен. — Хольцман поморщился при мысли, что если бы Ганс Христиан Андерсен написал свою сказку «Новое платье короля» о Вашингтоне, то мальчишка, осмелившийся сказать правду вслух, был бы убит на месте собравшейся толпой лоббистов.

— Она прилагает все усилия для этого, — согласился Арни.

— Тогда что нам нужно предпринять?

— Это ведь ты сказал, что не хочешь стоять и наблюдать за тем, как распинают невиновного человека...

— Что же делать?

— Может быть, поговорить о беснующейся толпе, — предложил Арни, — или о коррумпированном королевском дворе.

Следующим отправлялся рейс 774 австрийской авиакомпании «Остриэн эйрлайнз». К этому времени процедура была отработана до мелочей и все происходило в пределах технических параметров.

Баллончики от крема для бритья наполнялись всего за сорок минут до вылета. «Обезьяний дом» находился недалеко от аэропорта, время отправления тоже было удобным, а зрелище людей, спешащих к трапу за несколько минут до вылета, не было чем-то необычным во всех аэропортах мира, особенно когда авиалайнеры вылетали ночью. «Суп» наливали в нижнюю половину баллончика через пластмассовый клапан, невидимый при просвечивании рентгеновскими лучами. Жидкий азот попадал в верхнюю часть баллончика, рядом с изолированным сосудом, расположенным в середине. Процедура подготовки была простой и безопасной. В качестве дополнительной меры предосторожности, но вообще-то даже излишней, наружную поверхность баллончиков опрыскивали едкими химикалиями и тщательно протирали; это делалось для того, чтобы успокоить посланцев. Баллончики были, конечно, очень холодными, но это не представляло опасности. По мере того как жидкий азот медленно закипал, избыток паров выходил через клапан в окружающую атмосферу, где просто смешивался с воздухом. Несмотря на то что азот является важной составляющей взрывчатых веществ, сам по себе это инертный прозрачный газ, не имеющий запаха. Он также не вступал ни в какую химическую реакцию с содержимым баллончиков, а клапан сохранял необходимое количество находящегося под давлением газа, который будет выбрасывать наружу «суп», когда в этом возникнет необходимость.

Баллончики наполнялись армейскими медиками, которые работали в защитных скафандрах, — они отказались работать без них, а всякий приказ всего лишь привел бы к тому, что они начали бы нервничать и проявлять излишнюю осторожность. Директор решил согласиться с их требованиями. Оставалось отправить еще две группы по пять человек в каждой. Вообще-то Моуди знал, что все баллончики можно было приготовить в одно и то же время, но было решено без крайней необходимости не рисковать. При этой мысли по его телу пробежали мурашки. Не рисковать без крайней необходимости? С тем содержимым, которое находится в баллончиках? Конечно.

* * *

Этой ночью Дарейи не спал, что было для него необычным. Несмотря на то что с течением времени он чувствовал, что ему требуется меньше сна, он никогда не испытывал проблем с тем, чтобы уснуть. По ночам, когда наступала тишина и ветер дул со стороны аэродрома, Дарейи слышал, как ревели двигатели авиалайнеров при взлете, — отдаленный шум, напоминающий грохот водопада, иногда думал он, или, может быть, землетрясения. Какой-то первобытный звук природы, далекий и полный мрачных предзнаменований. И вот теперь он почувствовал, как прислушивается к нему, стараясь представить себе, действительно ли он слышит этот звук или ему просто кажется.

Может быть, он начал действовать слишком поспешно? Он был старым человеком и жил в стране, где многие умирали совсем молодыми. Дарейи помнил болезни молодости, а позднее узнал об их причинах, известных науке, — они сводились главным образом к отсутствию водопровода и канализации, поскольку Иран был отсталой страной на протяжении почти всей его жизни, несмотря на долгую историю мощной страны и цивилизации. Затем эта страна ожила благодаря нефти и колоссальным богатствам, принесенным ею. Мохаммед Реза Пехлеви — шах-ин-шах — король королей, как гласила эта фраза, — начал восстанавливать страну, но допустил ошибку, делая это слишком поспешно и создав себе слишком много врагов. В темном прошлом Ирана, как и в позднейшие времена, светская власть находилась в руках исламского духовенства, а шах, начав освобождение крестьян, задел чувства слишком многих, и его врагами стали те, чья власть была духовной и к кому простые люди обращались, чтобы найти порядок в жизни, ставшей хаотичной в результате наступивших перемен. Даже при таких обстоятельствах шах едва не добился успеха, но именно едва, а это слово является убийственным для тех, кого мир создал для величия и славы.

Что думают такие люди? Подобно тому как он сам постарел и превратился в старика, так и шах стал стариком, умирающим от рака, которому было суждено увидеть, как труд всей его жизни рухнул у него на глазах за несколько коротких недель, как были уничтожены во время непродолжительной оргии сведения счетов его соратники. И сам он вскоре умер, испытывая горечь из-за предательства своих бывших американских друзей. О чем думал шах в последние дни своей жизни? О том, что слишком спешил добиться процветания своей страны, что зашел слишком далеко — или недостаточно далеко? Дарейи не знал этого, а ведь это было так важно теперь, думал он под отдаленный шум водопадов в тишине персидской ночи.

Двигаться вперед слишком быстро — значит совершить непростительную ошибку, чему учатся молодые и о чем знают старики, но не двигаться совсем или двигаться недостаточно быстро, идти недостаточно далеко или не проявлять достаточной настойчивости — значит фактически отказаться от достижения целей, которые делают людей великими. Как горько, должно быть, лежать ночью в постели, не в силах погрузиться в целебный сон, столь необходимый, чтобы снова обрести способность мыслить четко и ясно, думать и проклинать себя за навсегда упущенные возможности.

Наверно, он знает, о чем думал шах незадолго до смерти, признался Дарейи. В его стране, как и при шахе, начали проявляться тревожные приметы. Несмотря на то что аятолла был изолирован от народа и не общался с ним, он сумел заметить это. Приметы проявлялись как едва заметные перемены в одежде, особенно у женщин. Незначительные, недостаточные для того, чтобы преследовать их за отказ соблюдать мусульманские традиции, потому что даже истинные правоверные ослабли в своей преданности исламу. К тому же, оказывается, существует некоторая неопределенность в традициях ислама, и этим пользуются люди, чтобы узнать, что произойдет дальше. Да, люди продолжали верить в ислам и все еще верили в него, их духовного лидера. Но Коран по сути дела не был так уж строг, нация стала богатой, а чтобы стать еще богаче, надо устанавливать деловые отношения. Как можно оставаться защитником веры, если не становишься, в конце концов, все богаче и богаче? Самые лучшие и умные молодые люди Ирана уезжали за границу, чтобы получить там образование, потому что в его стране не было школ и университетов, как на Западе у неверных, и почти всегда они возвращались обратно, овладев специальностями, в которых так нуждалась страна. Но вместе со знаниями они привозили в Иран многое другое, невидимое и неосязаемое — сомнения и вопросы, воспоминания о свободной жизни в другом обществе, где слабым доступны плотские наслаждения, а ведь все люди слабы. Вдруг Хомейни и ему самому, аятолле Дарейи, удалось едва лишь замедлить тот процесс, который начался при шахе? Люди, вернувшиеся к исламу из-за реакции на действия Мохаммеда Реза Пехлеви, начали теперь снова поддаваться на данные им обещания свободы. Неужели они не знают? Разве они не видят? Они могут обладать всей мощью и всеми благами того, что люди называют цивилизацией, и по-прежнему оставаться правоверными, по-прежнему сохранять духовную целостность, без которой все это не стоит ничего.

Но чтобы добиться этого, его страна должна стать поистине великой, и потому он не мог допустить никаких едва. Он должен добиться успеха, должен доказать, что он был прав с самого начала, что только непреклонная вера является подлинной основой мощи страны.

Убийство диктатора Ирака, несчастья, обрушившиеся на Америку — все это было знамением, не могло не быть, правда? Он внимательно изучил их. Теперь Ирак и Иран стали единой страной, к этому он стремился на протяжении десятилетий, и буквально в это же время Америка оказалась парализованной. Дарейи полагался на советы не одного Бадрейна. Нет, у него были свои собственные эксперты по Америке, знакомые с тем, как функционирует ее правительство. Он раскусил Райана за время их единственной важной встречи, заглянул в глаза американца, услышал смелые, но пустые слова и понял сущность человека, который мог стать теперь его главным противником. Он знал, что Райан не выбрал и не мог по законам своей страны выбрать преемника, способного заменить его, а потому во власти аятоллы оказался этот благоприятный момент, которым он должен воспользоваться. В противном случае история заклеймит его как едва — опять едва! — не добившегося успеха.

Нет, он не хотел, чтобы его помнили, как еще одного Мохаммеда Пехлеви. Хотя он не стремился к благам, которые дарит власть, ему хотелось насладиться собственно ею. Еще при жизни он возглавит весь исламский мир. Через месяц в его распоряжении будет нефть Персидского залива и ключи к Мекке, а это значит, что он сосредоточит в своих руках всю светскую и духовную власть. А уж затем его влияние как владыки исламского мира распространится повсюду. Всего через несколько лет его страна превратится в сверхдержаву во всех отношениях, и он оставит в наследство мощь, которой не знал мир со времен Александра Македонского, но вдобавок к этому страна получит безопасность, основанную на вере в Аллаха. Для достижения этой цели, для объединения мусульман, для того, чтобы выполнить волю Аллаха и заветы пророка Мухаммеда, он сделает все необходимое, и если для этого нужно быстро двигаться вперед, он так и поступит. В конце концов, процесс был достаточно простым, состоящим всего из трех простых шагов, причем третий, самый трудный, был уже начат, и ничто не могло остановить его, даже если все планы Бадрейна потерпели бы неудачу.

Но не спешит ли он? — в последний раз спросил себя Дарейи. Нет, он двигается к своей цели решительно и смело, пользуясь фактором неожиданности, рассчитав каждый шаг. Именно так будет говориться о нем в истории.

* * *

— Ночные полеты — это действительно сложное дело? — спросил Джек.

— Да, конечно, по крайней мере, для них, — ответил Робби. Ему нравилось вот так информировать президента, сидя поздним вечером в Овальном кабинете, со стаканом виски в руке. — Они всегда беспокоятся о технике больше, чем о людях. Вертолеты — в данном случае французские, у нас такими же снабжена береговая охрана — стоят немалых денег, и мы раньше не замечали, чтобы они проводили летные операции по ночам. Ночные учения, которые они проводят, ориентированы главным образом на борьбу с подводными лодками. Возможно, они намереваются покончить со всеми голландскими подлодками, которые закупил Тайбэй в прошлом году. Кроме того, мы были свидетелями ряда операций, проведенных китайским военно-морским флотом совместно с военно-воздушными силами.

— Выводы?

— Они к чему-то готовятся. — Начальник оперативного управления Пентагона закрыл тетрадь с записями, куда время от времени заглядывал. — Сэр, мы...

— Робби, — прервал его Райан, глядя на адмирала поверх новых очков для чтения, которые ему только что прописала Кэти, — если ты не начнешь звать меня Джеком, когда мы беседуем с глазу на глаз, я президентским указом разжалую тебя в младшие лейтенанты.

— Но мы не одни, — возразил адмирал Джексон, делая жест в сторону агента Прайс.

— Не обращай внимания на Андреа — черт возьми, я совсем не хотел сказать... — Райан покраснел.

— Он совершенно прав, адмирал, вы действительно не должны обращать на меня внимания, — сказала она, с трудом удерживаясь от смеха. — Господин президент, этих слов я ждала от вас несколько недель.

Джек посмотрел на поверхность стола и покачал головой.

— Ну разве это жизнь для нормального человека? Мой лучший друг зовет меня «сэр», и я не проявляю должной вежливости по отношению к даме.

— Джек, ты мой верховный главнокомандующий, — с улыбкой напомнил Робби, глядя на расстроенное лицо друга. — А я всего лишь рядовой морской летчик.

Начинать лучше всего с самого начала, подумал президент, и произнес:

— Агент Прайс?

— Да, господин президент?

— Налейте себе виски и сядьте.

— Сэр, я нахожусь при исполнении служебных обязанностей и согласно действующим правилам...

— Тогда добавьте в свой стакан побольше воды, но вы обязаны выполнить приказ президента. Исполняйте!

Она заколебалась, затем пришла к выводу, что президент Соединенных Штатов делает это не просто так. Прайс налила в стакан для коктейля с наперсток виски и щедро добавила в него лед и минеральную воду, затем села рядом с начальником J-3. Сисси, жена адмирала, находилась на втором этаже Белого дома с семьей Райана.

— Я могу обосновать свой приказ тем, что президенту после трудного дня нужно снять напряжение, а я не могу сделать этого, если рядом, когда я сижу, стоит дама, а мой друг отказывается называть меня по имени даже в неслужебное время. Ясно?

— Так точно, — ответил Робби, продолжая улыбаться, но понимая логику Джека и грусть его одиночества. — Итак, Джек, мы расслабились и сможем беседовать в дружеской обстановке. — Он посмотрел на Прайс. — Вы находитесь здесь, чтобы застрелить меня, если сочтете мое поведение угрожающим, верно?

— Выстрелю прямо в голову, — подтвердила Андреа.

— Вообще-то я предпочитаю ракеты. Это надежнее, — добавил адмирал.

— Однажды ночью вы неплохо проявили себя и с ружьем в руках — во всяком случае так считает босс. Между прочим, позвольте поблагодарить вас.

— За что?

— За то, что вы помогли ему выжить. Наша обязанность заключается в том, чтобы защищать жизнь президента, даже если он проявляет излишнюю фамильярность по отношению к наемному персоналу.

Джек добавил себе бурбона и снова опустился в кресло, глядя на своих гостей, которые сидели на диване напротив. Поразительно, подумал он. Впервые в этом кабинете царила спокойная и дружеская атмосфера. Гости сидели и шутливо говорили о нем, словно он был обычным человеком, а не президентом Соединенных Штатов.

— Вот теперь я чувствую себя намного лучше. — Райан поднял голову. — Знаешь, Робби, эта девушка провела столько времени в Овальном кабинете и услышала больше секретов, чем мы оба вместе взятые. У нее степень магистра, но считается, что я обязан обращаться с ней, как с рядовой подчиненной.

— Черт побери, Джек, я ведь тоже всего лишь бывший летчик с больными коленями.

— А вот я до сих пор не понимаю, чем должен заниматься. Как ваше мнение, Андреа?

— Да, господин президент? — откликнулась Прайс. Джек знал, что никогда не сможет заставить ее обращаться к нему по имени.

— Может быть, Китаем?

— Мне кажется, что я не эксперт в этой области, но раз вы спрашиваете, то отвечу — не знаю.

— Вы эксперт ничуть не хуже всех нас, — мрачно буркнул Робби. — Вся королевская рать тоже мало разбирается в этом. В тот район прибывают дополнительные субмарины, — сказал он, обращаясь к президенту. — Манкузо хочет разместить их вдоль линии, ведущей с севера на юг и разделяющей эскадры обеих флотов. Я дал согласие, и министр обороны подписал соответствующее распоряжение.

— Как дела у Бретано?

— Он понимает, что пока его знания явно недостаточны для эффективного управления Пентагоном, Джек, и потому интересуется оперативными проблемами, задает разумные вопросы и выслушивает наши ответы. На следующей неделе собирается в поездку по военным базам, осмотреться вокруг и увидеть, чем занимается личный состав. С другой стороны, его опыт менеджера просто потрясающий. Правда, Бретано намерен резко сократить некоторые управления, а некоторые перестроить, он размахивает топором, как лесоруб в лесу, но у него просто нет другого выхода, если он собирается наладить работу министерства в соответствии с современными требованиями. Я видел его план сокращения бюрократического аппарата — это да! — Адмирал Джексон посмотрел в потолок и восхищенно покачал головой.

— Это не отразится на практической деятельности Пентагона? — спросил Джек.

— Если и отразится, то лишь в лучшую сторону. Мероприятия, которые он собирается провести, следовало воплотить в жизнь лет пятьдесят тому назад. Понимаете, мисс Прайс, — повернулся он к Андреа, — я привык действовать своими руками. Я люблю промасленные летные комбинезоны, запах топлива и чувство тяжести, когда резкое ускорение вдавливает тебя в кресло. Но нас, парней на передней линии, всегда окружает множество бюрократов, бегающих и гавкающих вокруг, как свора собачонок. Бретано нравится заниматься технической работой, он любит людей, делающих что-то полезное, но в то же время ненавидит канцелярских крыс и бухгалтеров, постоянно вмешивающихся в его работу с напоминаниями о том, что надо экономить деньги. Мне нравятся такие люди, как Бретано.

— Вернемся к Китаю, — напомнил Райан.

— Мы продолжаем вести электронное наблюдение с самолетов, вылетающих с Кадены. Пока все походит на обычные морские учения. Нам неизвестно, каковы намерения коммунистического Китая. Сведения, поступающие от ЦРУ, тоже скудные. Данные радиоперехватов самые обычные. Госдеп утверждает, что на все запросы китайское правительство отвечает: «А почему это вас беспокоит?» Вот все, что нам известно. Тайваньский военно-морской флот достаточно силен, чтобы справиться с любой опасностью, — если только его не застигнут врасплох. Но этого не случится. Сейчас они настороже, следят за маневрами противника и проводят собственные учения. Короче говоря, масса шума и ярости, но смысл происходящего мне не понятен.

— Персидский залив?

— Наши люди в Израиле сообщают, что там пристально следят за развитием событий, но, насколько я понимаю, у них недостаточно надежной разведывательной информации. Если у них и были источники в Ираке, то эти парни сбежали вместе с генералами в Судан — скорее всего это адъютанты и прочие приспешники. Я получил факс от Шона Магрудера...

— Кто это? — спросил Райан.

— Магрудер — полковник армии США, он командует Десятым мотомеханизированным полком в пустыне Негев. Я встречался с ним в прошлом году — это парень, к мнению которого следует прислушиваться. Наш хороший друг Ави бен Якоб назвал Дарейи самым опасным человеком в мире. Магрудер решил, что следует проинформировать нас об этом.

— И каковы выводы?

— Мы продолжаем следить за развитием событий. Возможно, это слишком сильно сказано, но у Дарейи имперские амбиции. А вот саудовцы ведут себя не правильно. Нам следовало бы перебросить туда несколько воинских частей, не так уж много, но просто для того, чтобы показать Дарейи, что у нас серьезные намерения.

— Я говорил об этом с Али. Он сказал, что его правительство не хочет разжигать страсти.

— Дарейи истолкует это совсем по-другому, — заметил Джексон.

— Согласен, — кивнул президент. — Мы займемся этой проблемой.

— Каково состояние вооруженных сил Саудовской Аравии? — спросила Прайс.

— Их боеготовность ниже, чем хотелось бы. После войны в Персидском заливе там стало модным поступать на службу в Национальную гвардию Саудовской Аравии. Саудовцы закупили массу военного снаряжения, будто «мерседесы», оптом. Некоторые время там царила эйфория, они наслаждались игрой в солдатики, но вскоре выяснилось, что за снаряжением надо ухаживать и заниматься его техническим обслуживанием. Тогда они наняли специалистов для черновой работы — словно средневековые рыцари оруженосцев. А ведь это совсем не одно и то же, — покачал головой Джексон. — Кроме того, саудовцы перестали заниматься учениями. Да, конечно, они гоняют в своих танках по пустыне и проводят артиллерийские стрельбы, но только потому, что обожают палить из танков М-1. Но никаких там совместных учений — все в точности как у рыцарей с оруженосцами. В их военных традициях гоняться на горячих скакунах — один отряд преследует другой, схватка ведется один на один, как в кино. А современная война совсем не такая. Сейчас успех в сражении приносит умелое взаимодействие огромных воинских частей. Прошлая история и традиции арабов восстают против совместных действий, и научить их невозможно. Короче говоря, они совсем не так сильны, как это им кажется. Если вооруженные силы Объединенной Исламской Республики когда-нибудь решат предпринять военный марш на юг, саудовцы окажутся в плачевной ситуации — северные соседи намного превосходят их огневой мощью и тем более численностью.

— Как исправить такое положение? — спросил Райан.

— Начать с того, что туда следовало бы направить группу наших военных и пригласить группу саудовских военных приехать сюда. В Национальном центре боевой подготовки они по ускоренной программе ознакомятся с реальным положением вещей. Я уже обсуждал эту проблему в Национальном центре с Мэри Диггзом...

— Мэри?

— Генерал Мэрион Диггз. Его называют «Мэри» еще с академии, с Уэст-Пойнта. Полагаю, было бы разумным, чтобы на полигон Центра прибыл саудовский батальон тяжелой пехоты, и за несколько недель наша оперативная группа преподаст этим ребятам жестокий урок, познакомив с боевой действительностью. Именно так мы учили израильтян. И так придется научиться саудовцам, что намного легче, чем в настоящей войне Диггз полностью поддерживает меня. Будь в нашем распоряжении два или три года, может быть, чуть меньше, если бы нам удалось создать в Саудовской Аравии соответствующий центр боевой подготовки, мы сделали бы из них настоящих солдат, но, если бы не политика, — добавил он.

Президент кивнул.

— Да, это заставит нервничать израильтян, да и саудовцы по внутренним причинам всегда опасались иметь слишком сильную армию.

— А ты рассказал бы им историю о трех маленьких поросятах. Может быть, это будет противоречить их культурным традициям, но совсем рядом с ними сейчас поселился большой злой волк, и окажется намного лучше, если они возьмутся за дело прежде, чем он заворчит и станет щелкать зубами.

— Я понял тебя, Робби, и дам поручение Адлеру и Васко обдумать эту проблему. — Райан посмотрел на часы. Подходил к концу очередной пятнадцатичасовой рабочий день. Было бы неплохо выпить еще стаканчик бурбона, но в этом случае у него останется на сон не больше шести часов, а ему не хотелось просыпаться с еще большей головной болью, чем обычно. Джек поставил стакан на стол, встал и жестом пригласил гостей следовать за ним.

— "Фехтовальщик" направляется в свою резиденцию, — произнесла Андреа в микрофон на плече. Через минуту они вошли в лифт и начали подниматься на второй этаж.

— Постарайтесь, чтобы никто не заметил запаха спиртного, — заметил Джек, обращаясь к своему главному телохранителю.

— Ну что нам делать с вами? — спросила Прайс, подняв глаза кверху, и в этот момент двери лифта открылись.

Джек вышел из лифта первым и по дороге снял пиджак. Он уставал от его постоянного ощущения на плечах.

— Ну вот, теперь вы знаете, — сказал Робби агенту Секретной службы. Она повернулась и посмотрела ему в глаза.

— Да. — Вообще-то она знала уже давно, но с каждым днем узнавала о «Фехтовальщике» все больше и больше.

— Охраняйте его получше, Прайс. Когда ему удастся улизнуть из этого здания, я хочу получить обратно своего друга целым и невредимым.

* * *

Из-за капризов ветра самолет «Люфтганзы» первым совершил посадку в международном аэропорту Франкфурта. Перед глазами посланцев Бадрейна аэропорт предстал в виде опрокинутой воронки. Ее горлышком был коридор, за которым раскинулся огромный зал. Оказавшись там, они разошлись в разные стороны, по большей части к экранам видеомониторов, чтобы уточнить место посадки и время вылета своих рейсов. Здесь им придется провести от часа до трех, а их багаж как транзитных пассажиров автоматически перегрузят с одного самолета на другой — несмотря на вечные жалобы относительно потерянного багажа, девяносто девять и девять десятых процента всех операций с ним осуществляются гладко и безошибочно, а германские аэропорты отличаются особой аккуратностью. Посланцам Бадрейна не понадобилось проходить таможенный контроль, потому что никто из них не намеревался оставаться в Европе дольше, чем этого требовало расписание авиарейсов. Они старательно избегали взглядов друг друга, и когда трое из них вошли в бар, каждый, подумав, решил заказать кофе без кофеина. Остальные двое по вполне очевидной надобности отправились в туалет. Все они побрились перед самым вылетом из Тегерана, но один из них, отличавшийся особенно густой растительностью на лице, посмотрев на себя в зеркало, заметил, что на щеках уже выступила щетина. Может, стоило бы побриться — подумал он, но тут же, улыбаясь своему отражению, решил, что не стоит. Взяв свою ручную кладь, он отправился в зал ожидания первого класса, чтобы не пропустить объявления о посадке на рейс в Даллас — Форт-Уэрт.

* * *

— Тяжкий день? — спросил Джек, когда все разошлись по домам и только обычная группа охранников осталась в коридоре.

— Да. Завтра с утра обход вместе с Берни. Правда, операции назначены напослезавтра. — Кэти надела ночную рубашку, чувствуя, что устала не меньше мужа.

— Есть какие-нибудь новости?

— Не в моем отделении. Я обедала сегодня с Пьером Александером. Это новый адъюнкт-профессор, который работает вместе с Ральфом Фостером. Недавно пришел из армии, отличный специалист.

— Занимается инфекционными заболеваниями? — Джек смутно помнил, что где-то встречался с ним. — СПИД и тому подобное?

— Да.

— Опасная штука, — заметил Райан, ложась в постель.

— Им только что повезло. В Заире произошла вспышка лихорадки Эбола, — ответила Кэти, ложась со своей стороны. — Двое умерли. Затем было еще два случая заболевания в Судане, но, похоже, на этом все кончилось.

— Это действительно такая опасная болезнь? — Джек выключил лампу.

— Смертность восемьдесят процентов — очень высокая. — Она поправила одеяло и придвинулась к мужу. — Хватит об этом. Сисси говорит, что через две недели у нее будет концерт в Центре Кеннеди. Пятая симфония Бетховена, дирижирует Фриц Байер-лейн, представляешь? Думаешь, нам удастся достать билеты? — Джек скорее почувствовал, чем увидел в темноте улыбку жены.

— По-моему, я знаком с владельцем театра. Попробую договориться. — Последний поцелуй. День закончился.

* * *

— До утра, Джеф. — Прайс пошла направо к своему автомобилю, Раман налево, к своему.

От такой работы тупеешь, подумал Ареф Раман. Долгие часы пребывания настороже, необходимость постоянно быть наготове, но.., при этом ничего не делать.

Гм... Стоит ли жаловаться? Такова история его жизни. Он сел в машину, направился к северным воротам, подождал, когда они откроются, и поехал на северо-запад. Улицы города были пустынны, и можно было ехать быстро. К тому времени, когда он подъехал к дому, рабочее напряжение исчезло, и ему захотелось спать, но оставалось сделать еще кое-что.

Отперев дверь, он тут же отключил охранную систему, подобрал почту, брошенную через прорезь в двери, и быстро просмотрел ее. Один счет, все остальное — ненужный хлам: предложения, гарантирующие единственный в жизни шанс приобрести вещи, в которых он не нуждается. Раман повесил пиджак, отстегнул от пояса кобуру с пистолетом, и прошел в кухню. На автоответчике мигала лампочка. Там была записана одна фраза.

— Мистер Слоун, — произнес цифровой автоответчик знакомым голосом, несмотря на то что он слышал его всего один раз, — это говорит мистер Алахад. Ваш ковер только что прибыл, и его могут доставить в любое удобное для вас время.

Глава 37 Разряды

Америка спала, когда их рейсы отправились из Амстердама, Лондона, Парижа и Вены. Теперь на борту каждого авиалайнера было всего по одному посланцу Бадрейна, а время вылета было рассчитано таким образом, чтобы один и тот же таможенный инспектор не мог открыть ручную кладь у нескольких человек, обнаружить там одинаковые баллончики с кремом для бритья и заподозрить неладное, каким бы невероятным это не могло показаться. Опасность заключалась лишь в рейсах из Тегерана, когда на борту каждого авиалайнера находилось по несколько человек со своим смертельным грузом, но посланцев должным образом подготовили и проинструктировали, как действовать в случае необходимости. Хотя бдительная германская полиция могла, например, обратить внимание на группу пассажиров, прибывших с Ближнего Востока одним рейсом, обычно аэропорты были полны полусонных, бесцельно расхаживающих по залам людей, часто усталых и обычно сбитых с толку, и потому никто не обращал внимания на одиноких пассажиров, так похожих друг на друга.

Первый из посланцев Бадрейна поднялся на борт «Боинга-747» сингапурской авиакомпании, вылетающего трансатлантическим рейсом SQ-26 из международного амстердамского аэропорта Схипсхол. Авиалайнер взлетел в 8.30 утра точно по расписанию, набрал высоту и повернул на северо-запад, совершая полет по дуге большого круга. Следуя этим курсом, он пролетит у южной оконечности Гренландии и приземлится в аэропорту назначения почти через восемь часов. Путешественник летел первым классом и занимал место у иллюминатора. После взлета он откинул назад спинку кресла. В городе, куда он направлялся, было сейчас около трех ночи, и вместо того чтобы смотреть кино, он предпочел поспать, как и большинство остальных пассажиров в носовом салоне самолета. Свой маршрут он запомнил наизусть, а если ему из-за усталости после длительного перелета изменит память, у него есть билеты, которые напомнят, что делать дальше. А пока ему хотелось поспать, и он повернул голову на подушке, убаюканный шуршанием воздуха, проносящегося за двойными стеклами иллюминатора. Где-то летели другие авиалайнеры с остальными посланцами на борту, направляющимися в Бостон, Филадельфию, аэропорт Даллеса в Вашингтоне, Атланту, Орландо, Даллас — Форт-Уэрт, Чикаго, Сан-Франциско, Майами и Лос-Анджелес — десять основных ворот в Соединенные Штаты. В каждом из этих городов сейчас проходила какая-нибудь торговая выставка или крупная конференция. В десяти других городах — Балтиморе, Питтсбурге, Сент-Луисе, Нашвилле, Атлантик-сити, Лас-Вегасе, Сиэттле, Финиксе, Хьюстоне и Новом Орлеане — тоже проводились аналогичные выставки или съезды, точнее, не в самих этих городах, а поблизости от них — на расстоянии непродолжительного перелета, а в двух случаях — поездки на автомобиле. Именно об этом и думал засыпая пассажир первого класса на рейсе SQ-26. Баллончик с кремом для бритья лежал в его ручном багаже под сиденьем переднего кресла, тщательно изолированный и завернутый, и посланец принял меры, чтобы не коснуться его, не говоря уже о том, чтобы задеть ногой.

* * *

В окрестностях Тегерана наступал полдень. «Артист» наблюдал за тем, как его группа занималась стрелковой подготовкой. Вообще-то это было формальностью, в большей мере направленной на укрепление морали, чем на совершенствование искусства стрельбы. Все они научились стрелять и прошли практику в долине Бекаа, и хотя в Америке будут пользоваться другим оружием, это не имело особого значения. Оружие есть оружие, а цели это цели, и они были знакомы и с тем и с другим. Полностью смоделировать ситуацию было, разумеется, невозможно, но все участники операции умели водить автомобиль, по несколько часов ежедневно изучали диаграммы и планы. Операция была запланирована на конец дня: когда родители заезжают за своими детьми по пути домой, бдительность телохранителей за день наблюдения ослабнет от усталости. «Артист» получил описание автомобилей нескольких родителей, регулярно приезжающих за детьми, в большинстве своем это были обычные машины, какие можно арендовать. Охранники были отлично подготовлены, но они не относились к числу суперменов. Были среди них и женщины, и хотя «Артист» немало времени провел на Западе, он не мог рассматривать женщин как серьезного противника, будь они с оружием в руках или без. Но самым большим преимуществом его группы являлось то, что ее члены были готовы использовать всю силу оружия, не обращая ни малейшего внимания на последствия для окружающих. В отличие от охранников, которые окажутся в трудном положении, поскольку вместе с противником будут находиться больше двадцати малышей, персонал детского сада и еще, наверно, несколько родителей. Таким образом, первая часть операции достаточно проста. Сложнее будет отход — если удастся дойти до этого. «Артисту» пришлось ободрить своих боевиков, постараться убедить их, что согласно плану их должны вывезти в безопасное место. Но вообще-то это не имело значения, и в глубине души все понимали самоубийственность операции.

Все боевики были готовы принести свои жизни на алтарь необъявленного «джихада» — войны с неверными, в противном случае они никогда не стали бы членами «Хезболлах». Они также не возражали против того, чтобы тех, кто погибнут от их пуль, тоже считали бы жертвами. Но это было всего лишь удобное прикрытие. По сути дела религия являлась только фасадом для того, чем они занимались и кем стали. Истинно правоверного потрясла бы цель, к которой они стремились, но у ислама много последователей, а среди них немало тех, кто читают слова Пророка не так, как другие, и имеют своих сторонников. Боевики не задумывались глубоко над тем, как оценит Аллах их поступки, а «Артист» и не собирался спрашивать об этом. Это было его делом, возможностью проявить свои профессиональные качества, еще одной операцией, которая заполнит его дни. Возможно, это было и шагом к более высокой цели, достижение которой гарантирует ему жизнь, полную благ и, даже не исключено, определенную личную власть и стабильное будущее, но в глубине души он не верил в это. Сначала — да, сначала он полагал, что им удастся уничтожить Израиль, а евреи будут стерты с лица земли, но эти наивные убеждения молодости уже давно угасли. Теперь подобные операции превратились для него в нескончаемый процесс, а эта была всего лишь еще одной из многих. Разве суть операции вообще-то имеет для него особое значение? — спросил он себя, глядя на лица своих боевиков, с мрачным энтузиазмом расстреливающих цели. Вот для них, похоже, в этой операции есть какой-то смысл. Но не для него.

* * *

Для инспектора Патрика О'Дэя день начался в половине шестого. Будильник включил радио, и звуки музыки разбудили его. Он встал с постели и прошел в ванную для обычной утренней процедуры, затем, глянув в зеркало, отправился и кухню готовить кофе. Вокруг царила тишина. Большинство людей (здравомыслящих, разумеется) еще не встали. Улицы были пустынны. Даже птицы еще не подавали голоса. Выйдя наружу за газетами. Патрик физически ощутил эту тишину и подумал, а почему мир не всегда такой спокойный? На востоке сквозь деревья уже светлело небо, хотя все еще были видны наиболее яркие звезды. В соседних домах не светилось ни одного окна. Проклятье. Неужели только ему приходится вставать так рано?

Вернувшись в дом, он потратил десять минут на то, чтобы перелистать утренние «Пост» и «Сан». Патрик следил за новостями, особенно его интересовали совершенные преступления. Являясь инспектором по особым поручениям, он подчинялся непосредственно директору ФБР и потому не знал, чем будет заниматься на следующий день. Нередко случалось, что ему поручали расследование важного дела, и приходилось срочно искать приходящую няню, поэтому он иногда задумывался, не нанять ли постоянную для ухода за дочкой. Патрик мог позволить себе это — страховка, выплаченная за гибель жены в авиакатастрофе, покрывала финансовые нужды маленькой семьи, хотя сама мысль о том, чтобы использовать эти деньги для какой-либо цели, кроме ухода за ребенком, казалась ему кощунством. Кроме того, сама авиакомпания предложила деньги, и он по совету своего адвоката принял их. И все-таки он не решался нанять няню для своей маленькой девочки, потому что няня — это женщина и Меган будет думать о ней, как о маме, а с этим Патрик не мог примириться. Вместо этого он пытался заменить дочери обоих родителей и потому тратил время лишь на нее и на работу, и ни один медведь гризли не относился к своим медвежатам с такой любовью и заботой. Может быть, Меган не замечает разницы. Может быть, дети, нуждаясь в материнском уходе, крепко привязываются к матери, но не менее прочно могут привязаться и к отцу. Когда дети спрашивали Меган о матери, она отвечала, что мама рано отправилась на небо, а вот это мой папа! Какими бы ни были психологические обстоятельства, близость дочери и отца казалась настолько естественной для Меган, которая просто не имела возможности познать что-нибудь иное, что временами на глазах у Патрика навертывались слезы. Детская любовь является такой искренней, особенно когда она сосредоточена лишь на одном человеке. Инспектор О'Дэй иногда испытывал чувство благодарности, что за последние годы ему не поручали расследовать похищения детей. В глубине души он инстинктивно чувствовал, что... Патрик сделал глоток кофе и признался себе, что мог бы найти оправдание, чтобы не арестовывать преступника, а наказать его собственными руками. Такие способы существуют. Будучи молодым агентом ФБР, он расследовал шесть случаев киднэппинга — теперь похищение детей с целью выкупа стало крайне редким. Преступному миру дали понять, что это безнадежное дело, потому что ФБР бросает на расследование подобных преступлений такие силы, что даже Божья кара начинает казаться милосердной по сравнению с яростью главного правоохранительного агентства страны. Лишь теперь, когда он почувствовал прикосновение крошечных ручек к своей шее, инспектор начал понимать всю мерзость таких преступлений. В этих случаях кровь превращается в лед и ты не выключаешь свои эмоции, а всего лишь ставишь заслон на пути всепоглощающей ненависти до тех пор, пока не справишься с порученным тебе делом. Он вспомнил, как его первый начальник, специальный агент Доминик Ди Наполи — «самый крутой итальянец, если не считать солдат семьи Карло Гамбино», — плакал навзрыд, когда нес на руках спасенного им ребенка, чтобы передать родителям. Только теперь Патрик понял, что слезы были всего лишь еще одним доказательством того, насколько крутым полицейским был Доминик. Между прочим, арестованный похититель ребенка так и не вышел из федеральной тюрьмы Атланты.

Настало время будить Меган. Свернувшись, она лежала в кроватке, накрытая одеялом, которое украшал Добрый Призрак Каспер. Он заметил, что скоро девочке нужно покупать новое одеяльце — ее маленькие ножки уже высовывались наружу. Как быстро растут дети, подумал Патрик. Он пощекотал ей нос, и ее глаза открылись.

— Папа! — Она села, затем вскочила и поцеловала отца. Патрик подумал, почему дети просыпаются с улыбкой на лице? У взрослых так не бывает. Теперь день начался по-настоящему — с нового посещения ванной. Он с удовлетворением заметил, что штанишки у Меган сухие. Теперь девочка уже могла спать всю ночь — некоторое время у них не все получалось, — хотя еще совсем недавно ему казалось странным, что таким событием можно гордиться. Патрик начал бриться — этот процесс всегда приводил девочку в невероятное восхищение. Закончив, он наклонился, чтобы она могла погладить его подбородок и провозгласить:

«О'кей!»

На завтрак он приготовил овсянку с нарезанными бананами и стакан яблочного сока. Меган увлеченно смотрела диснеевские фильмы по телевизору в кухне, пока отец вернулся к газетам. Закончив есть, девочка сама отнесла тарелку и стакан к посудомоечной машине — очень трудная задача, с которой она уже начала справляться. Самым сложным было правильно поместить тарелку в вертикальный держатель на полке машины. Пока Меган еще не овладела этим искусством, но не теряла надежды. Это было гораздо труднее, чем самой застегнуть туфли на липучках. Миссис Даггетт однажды сказала Патрику, что Меган необычайно способная девочка, и отец расцвел от гордости, которая тут же сменилась грустью, когда он вспомнил жену. Пэту казалось, что в личике Меган проступают черты Деборы, но в глубине души он сознавал, что, возможно, принимает желаемое за действительное. По крайней мере, у дочки был ум и характер матери, это уж точно.

Поездка в пикапе прошла без происшествий. Солнце уже встало, но транспортный поток оставался пока редким. Меган сидела в детском кресле безопасности, надежно пристегнутая, и с восхищением смотрела на проносящиеся мимо машины.

Прибытие в детский сад тоже было самым обычным. В магазине «7-одиннадцать» уже находился агент Секретной службы, а в детском саду разместилась первая группа телохранителей, так что никто не осмелится похитить маленькую девочку Патрика. На рабочем уровне соперничество между ФБР и Секретной службой практически исчезло, если не считать профессиональных шуток, которыми иногда обменивались агенты. Инспектор был рад их присутствию в «Гигантских шагах», а они не возражали против того, что в детском саду появляется этот вооруженный мужчина. Он прошел с Меган в садик, и девочка сразу побежала, чтобы обнять миссис Даггетт. Затем она положила свое одеяльце в отведенный ей шкафчик, и начался день игр и учебы.

— Привет, Пэт, — поздоровался с ним агент, стоявший у двери.

— Доброе утро, Норм. — Оба мужчины, как по команде, широко зевнули.

— У тебя рабочий график такой же сдвинутый, как и у меня, — заметил специальный агент Джефферс. Он принадлежал к числу сотрудников Секретной службы, которых время от времени включали в охрану «Песочницы». Этим утром он оказался в составе передовой группы.

— Еще шесть недель, и затем нам придется искать место вроде этого. Она действительно такая хорошая воспитательница, как о ней говорят?

— Ты имеешь в виду миссис Даггетт? Поинтересуйся у президента, — пошутил О'Дэй. — Все его дети посещали этот детский сад.

— Значит, хорошее место, — согласился агент Секретной службы. — Как там с расследованием дела Келти?

— Кто-то в Госдепе лжет. По крайней мере, так считают парни из отдела внутренней безопасности. — Патрик пожал плечами. — И мы не знаем, кто именно. Данные детектора лжи ни о чем не говорят. А у вас есть что-нибудь?

— Знаешь, создается странная ситуация. Келти постоянно отсылает агентов, выделенных для его охраны, обратно. Он даже сказал, что не хочет, чтобы они попали в положение, когда им придется...

— Понимаю. — Патрик кивнул. — Им приходится исполнять его распоряжения?

— У них нет выбора. Он встречается с людьми, но мы часто не знаем, с кем именно, и нам не разрешают выяснять, какие меры он принимает против «Фехтовальщика». — Джефферс недоуменно покачал головой. — Не знаю, как это понимать.

— Мне нравится Райан, — кивнул инспектор. Он медленно поворачивал голову, осматривая окрестности в поисках опасности. Его поведение было таким же непроизвольным, как дыхание.

— Нам тоже, — согласился Норм. — Мы считаем, что он справится со своими обязанностями. Келти — сукин сын. Понимаешь, я входил в группу его телохранителей, когда он был вице-президентом. Мне приходилось охранять его, когда он за закрытой дверью трахал очередную девку. Ничего не поделаешь, такая работа, — мрачно закончил Джефферс. Агенты федеральных ведомств обменялись многозначительными взглядами. Говорить о таких вещах они могли только друг с другом, не допуская, чтобы слухи распространялись за пределы правоохранительного сообщества, и хотя Секретная служба была обязана охранять своих боссов и не разглашать секретов, это не означало, что им обязательно нравилось их повеление.

— Пожалуй, ты прав. Значит, здесь все в порядке?

— Расселл настаивает, чтобы ему дали еще трех агентов, однако я не думаю, что он их получит. У нас и так три хороших агента внутри и еще три в составе группы поддержки .. — Он не разглашал никаких секретов; О'Дэй сам во всем разобрался. — И...

— Да, в доме напротив. Похоже. Расселл знает свое дело.

— Нет никого лучше дедушки, — кивнул Норм. — Черт побери, ведь это он подготовил половину агентов Секретной службы. Ты бы видел, как он стреляет, — и левой и правой рукой.

О'Дэй улыбнулся.

— Мне все время твердят об этом. Когда-нибудь придется пригласить его на дружеское соревнование.

По лицу Джефферса пробежала усмешка.

— Да, Андреа говорила о тебе. Видишь ли, она затребовала твое досье из бюро...

— Ч то"

— Перестань, Пэт, это ведь дело. Мы проверяем всех. Нам доверено охранять дочку президента. Кроме того. Андреа захотелось глянуть на твою оружейную карточку. Да, и слышал, что ты здорово стреляешь, но позволь предупредить тебя, приятель: если захочешь состязаться с Расселлом, прихвати с собой побольше наличных, понял?

— Потому мне и нравятся азартные игры, мистер Джефферс. -О'Дэй любил, когда ему бросали подобный вызов, и пока не проиграл ни разу.

— Поберегите ваш белый зад, мистер О'Дэй — Агент поправил наушник и посмотрел на часы. — Они только что отправились. «Песочница» уже едет сюда. Наша девочка и твоя дочка здорово подружились.

— Похоже, она хорошая малышка.

— Они все хорошие, Тут есть пара непослушных, но это ведь дети. С «Тенью» будет нелегко справиться, когда она начнет всерьез встречаться с парнями.

— И слышать об этом не хочу! — огрызнулся инспектор.

— Это верно, — рассмеялся Джефферс. — Надеюсь, что у нас будет мальчик. Мой отец — он служит капитаном полиции в Атланте — утверждает, что дочери — это Божья кара, данная нам за то, что мы родились мужчинами. Ты будешь жить в вечном страхе, что они встретят кого-то, похожего на тебя, когда тебе было семнадцать.

— Хватит! Уж лучше отправлюсь на службу и займусь преступниками. — Он дружески хлопнул Джефферса по плечу.

— Не беспокойся, Пэт, когда приедешь за ней, она будет ждать тебя.

О'Дэй проехал мимо кафе на Ритчи-хайуэй, где он обычно запасался картонкой кофе, и вместо этого направился на юг к шоссе 50. Да, агенты Секретной службы, признал он, знают свое дело. Но и ФБР занималось по меньшей мере одной стороной безопасности президента. Сегодня утром ему нужно поговорить с парнями из отдела внутренней безопасности — неофициально, разумеется.

* * *

Один пациент умер, другой выздоровел, причем примерно в одно и то же время. Это была первая смерть от лихорадки Эбола в медицинской практике доктора Макгрегора. Ему довелось видеть немало других, умерших от сердечных приступов, инфарктов, рака или просто от старости. Большей частью они умирали ночью, когда в больнице не было врачей и умирающими приходилось заниматься медицинским сестрам. Но на этот раз Макгрегор присутствовал при смерти Салеха. Его тело изо всех сил сопротивлялось переходу в небытие, а выносливый организм всего лишь продлил агонию и страшную боль. Тело Салеха, уже давно потерявшего сознание, боролось со смертью, подобно солдату в безнадежно проигранной битве. Но возможности тела были небезграничны, оно сдалось и ждало прихода смерти. Наконец послышался звонок тревоги от монитора, следившего за сердечной деятельностью, синусоида на экране вытянулась в прямую линию, и оставалось только выключить прибор. Никто не собирался предпринимать попыток оживить этого пациента. Пластиковые трубочки, по которым в распавшиеся вены умирающего подавалась жидкость, были удалены и вместе с острыми предметами уложены в красный контейнер. Буквально все, что находилось в непосредственной близости от умершего, будет предано огню. Тут не было ничего необычного. Так же поступали в случаях СПИДа и гепатита. Как источник смертельного заражения предпочитали сжигать и трупы. Та же участь постигнет и Салеха. К тому же на этом настаивало правительство. Итак, очередное поражение в битве за жизнь.

Макгрегор испытывал стыд от наступившего облегчения. Он в последний раз снял защитный костюм, тщательно вымылся и пошел навестить Сохайлу. Девочка все еще испытывала слабость, но ее уже можно отправить домой, чтобы ускорить окончательное выздоровление. Последние анализы показали, что кровь девочки так и кишит антителами. Каким-то образом организм Сохайлы одержал победу над смертельным врагом. В ее теле не осталось активных вирусов. Теперь девочку можно было обнимать. В другой стране ее задержали бы в больнице для дальнейших анализов и взяли бы кровь для последующих лабораторных тестов, но правительство Судана запретило это, так что Макгрегор принял решение отпустить ее домой при первой же возможности. Он не спешил с этим, но теперь ему стало ясно, что ей не угрожают никакие осложнения. Врач сам поднял маленькое тельце и усадил девочку в кресло-каталку.

— Когда ты совсем поправишься, ты навестишь меня? — спросил он с теплой улыбкой. Она кивнула. Умный ребенок, подумал Макгрегор. Хорошо говорит по-английски. Прелестная девочка, с такой очаровательной улыбкой, несмотря на слабость, счастлива, что ее везут домой.

— Доктор? — Это был голос ее отца. Судя по осанке, он, должно быть, военный, подумал врач. Чувства, которые отец пытался выразить, были ясно написаны у него на лице.

— Моя помощь была совсем незначительной. Молодой и здоровый организм. Это спасло ее.

— Все равно, я у вас в неоплатном долгу. — Последовало крепкое рукопожатие, и Макгрегор невольно вспомнил фразу Киплинга о том, что Запад есть Запад, а Восток это Восток. Кем бы ни был этот мужчина — у врача имелись некоторые подозрения, — людская природа имеет общие черты, так что Киплинг ошибался.

— Недели две она будет испытывать слабость. Не ограничивайте ее в еде — пусть ест, что хочет. Постарайтесь, чтобы она подольше спала.

— Все будет так, как вы говорите, — пообещал отец Сохайлы.

— У вас есть номера моих телефонов, служебного и домашнего. Звоните, если появятся вопросы.

— Если у вас возникнут трудности — с правительством, например, — прошу сообщить мне об этом. — Лишь теперь Макгрегор почувствовал глубину отцовской благодарности. Если это так, теперь у него появился в некотором роде защитник. Пожалуй, это и впрямь не повредит, подумал врач, провожая их к выходу. Затем он прошел к себе в кабинет.

— Значит, — заметил чиновник, выслушав его доклад, — ситуация стабилизировалась.

— Совершенно верно.

— Вы проверили персонал больницы?

— Да, и завтра мы повторим анализы, чтобы убедиться в этом. Сегодня палаты обоих пациентов подвергнутся полной дезинфекции. Все вещи, с которыми соприкасались больные или которые могут оказаться зараженными, сжигают прямо сейчас.

— А тело?

— Уложено в мешок и тоже будет сожжено, как вы распорядились.

— Прекрасно. Доктор Макгрегор, вы проявили себя с лучшей стороны, и я вам очень благодарен. Теперь можно забыть об этом печальном инциденте.

— Но как проникла к нам Эбола? — печально спросил Макгрегор — на большее он не решился.

Чиновник не знал этого, и потому его ответ был уверенным:

— Это не касается ни вас, ни меня. Гарантирую, что такое больше не повторится.

— Если вы так считаете... — нерешительно заметил врач. После нескольких фраз он положил трубку и уставился на стену. Пожалуй, стоит послать еще один факс в Центр заразных болезней, решил Макгрегор. Правительство Судана не будет возражать против этого. Он должен сообщить в Атланту, что вспышка лихорадки Эбола, какой бы она ни была, ликвидирована. Врач почувствовал облегчение. Теперь он сможет вернуться к обычной медицинской практике и болезням, которые поддаются лечению.

* * *

Оказалось, что Кувейт более откровенен, чем его саудовские соседи. Возможно, это объяснялось тем, что правительство Кувейта по сути дела состоит из членов одной семьи и это семейное предприятие оказалось расположенным в очень опасном месте. Вот почему присланный ими отчет о встрече с Дарейи был более подробным, а его суть куда яснее. Адлер передал Райану полученный текст. Президент быстро пробежал его глазами.

— Смысл ясен — «нам не о чем разговаривать».

— Точно, — согласился государственный секретарь.

— Или министр иностранных дел Сабах удалил из текста все вежливые выражения, или то, что он услышал, напугало его. Готов поспорить, что это второе, — решил Берт Васко.

— Бен? — спросил Джек. Доктор Гудли покачал головой.

— Мне кажется, что там возникает серьезная проблема, — заметил он.

— Кажется? — переспросил Васки. — Возникшая проблема выходит за пределы простого «кажется».

— О'кей, Берт, ты наш главный знаток Персидского залива, — произнес президент. — Хотелось бы выслушать твое очередное предсказание.

— Культурные традиции Ближнего Востока основаны на том, чтобы торговаться. Существуют замысловатые словесные ритуалы, которыми пользуются на важных переговорах. Обсуждение простой фразы: «Привет, как поживаете?» — может занять целый час. Если мы приходим к выводу, что в данном случае такого не произошло, смысл следует искать в отсутствии подобных изощренных фраз. Вы ведь сами сказали, господин президент, что суть переговоров звучит, как «нам не о чем разговаривать». — Интересно, правда, что встреча началась с совместной молитвы. Может быть, в этом таится что-то, предназначенное для саудовцев, но не для кувейтцев? Даже он не был знаком со всеми оттенками местных культурных традиций.

— Тогда почему саудовцы делают вид, что этому не стоит придавать особою значения?

— Вы говорили, что принц Али пытался создать у нас другое впечатление, верно?

— Да, — кивнул Райан. — Ну и что?

— Королевство Саудовской Аравии страдает в некоторой степени манией преследования. Они хорошо относятся к нам и доверяют Соединенным Штатам как стратегическому партнеру, но в то же время не любят нас и испытывают недоверие к нашим культурным традициям. Впрочем, даже это не так просто. Об этом можно говорить без конца, однако суть заключается н опасениях, что слишком тесные контакты с Западом окажут отрицательное влияние на их общество. Саудовцы в высшей степени консервативны по всем социальным вопросам — помните, когда наши армейские части перебросили туда в девяносто первом году, они попросили, чтобы армейские капелланы сняли религиозные знаки отличия со своих мундиров, а когда увидели, что женщины в нашей армии водят автомобили и носят оружие, у них едва не поехала крыша. Таким образом, с одной стороны, они полагаются на нас, как на гаранта их безопасности — принц Али спрашивал вас об это,.!, правда? — но с другой — беспокоятся, что мы, защищая их страну, нарушим существующие там обычаи и традиции. Все упирается в религиозные проблемы. Саудовцы предпочтут, наверно, договориться с Дарейи, чем снова обратиться к нам с просьбой защитить их границы. Таким образом, в правительстве Саудовской Аравии преобладает точка зрения, что в случае крайней необходимости мы все-таки придем к ним на помощь — но только в случае крайней необходимости. А вот кувейтцы занимают другую позицию. Если мы обратимся к ним с предложением провести там совместные учения, они согласятся немедленно, даже если саудовцы попросят их отказаться. Хорошая сторона здесь в том, что Дарейи знает это и потому не решится предпринять поспешные действия. Если он начнет перебрасывать свои войска на юг...

— ЦРУ предупредит нас об этом, — уверенно заметил Гудли. — Мы знаем, чего ожидать, а войска ОИР недостаточно подготовлены, чтобы скрыть это.

— Но если мы сейчас пошлем в Кувейт свои войска, это будет расценено как акт агрессии, — предостерег Адлер. — Лучше сначала встретиться с Дарейи и попытаться выяснить его намерения.

— Чтобы у него не было сомнений относительно нашей позиции в этом вопросе. — поддержал Васко государственного секретаря.

— На этот раз мы не повторим прежней ошибки, и мне кажется, он понимает, что положение стран Персидского залива представляет для нас проблему первостепенной важности. Мы не допустим не правильного толкования нашей позиции. — Посла Эйприл Глэспи обвиняли в том, что у Саддама Хусейна после беседы с ней летом 1990 года создалось не правильное впечатление о позиции Соединенных Штатов, но она отрицала объяснение Хусейна, а его самого не назовешь особенно надежным источником информации. Может быть, дело заключалось в лингвистических нюансах перевода. Но скорее всего он просто услышал именно то, что ему хотелось услышать, хотя посол и не говорила этого, — привычка, широко распространенная среди глав государств и детей.

— Как скоро ты сможешь это сделать? — спросил президент.

— В самое ближайшее время, — ответил государственный секретарь.

— Тогда действуй, — распорядился Райан. — И как можно быстрее. Бен?

— Да, сэр?

— Я уже говорил с Робби Джексоном. Подготовь вместе с ним операцию по переброске туда ограниченного контингента сил быстрого развертывания. Пусть это будет небольшая воинская часть — ее задача продемонстрировать нашу озабоченность ситуацией, но чтобы это нельзя было истолковать как провокацию. Кроме того, свяжись с Кувейтом и передай, что мы всегда готовы прийти к нему на помощь и что можем по первой же их просьбе перебросить туда свои войска. Что у нас наготове?

— Двадцать четвертая мотомехдивизия, Форт-Стюарт, Джорджия. Я уже проверил, — ответил Гудли, испытывая гордость от того, что сумел предвидеть развитие событий. — Ее Вторая бригада находится сейчас в состоянии повышенной боевой готовности. Кроме того, у нас наготове бригада Восемьдесят второй воздушно-десантной дивизии в Форт-Брэгге. Поскольку на складах в Кувейте находится военное снаряжение, мы можем доставить туда личный состав и развернуть войска в течение сорока восьми часов. Я также посоветовал бы повысить готовность транспортных кораблей в Диего-Гарсии. Это можно сделать, не привлекая внимания.

— Молодец, Бен. Позвони министру обороны и передай, что я хочу, чтобы этим занялись, — но без лишнего шума.

— Будет исполнено, господин президент.

— Я скажу Дарейи, что мы протягиваем руку дружбы Объединенной Исламской Республике, — сказал Адлер. — Кроме того, дам понять, что мы заинтересованы в мире и стабильности в этом регионе, а это означает неприкосновенность существующих границ. Интересно, каким будет его ответ?

Все повернулись к Васко, который уже начал жалеть о том, что приобрел статус гения по Ближнему Востоку.

— Может быть, Дарейи просто хочет напугать их. Однако не думаю, что ему захочется пугать нас.

— Это твоя первая попытка уклониться от прямого ответа, — заметил Райан.

— Слишком мало информации, — ответил Васко. — Ой вряд ли стремится к конфликту с нами. Это уже случилось однажды, и теперь все внимательно наблюдают за происходящим. Да, он враждебно относится к нам. Да, он с такой же враждебностью относится к Саудовской Аравии и другим странам Персидского залива. Однако он не собирается выступать против нас. Может быть, военной мощи ОИР достаточно, чтобы победить все эти государства в ходе военного конфликта, но я всего лишь служащий Государственного департамента и потому не могу дать определенного ответа на этот вопрос. Зато одержать победу в новой войне, если мы выступим в ней на стороне государств Персидского залива, он не сможет и отлично это понимает. Таким образом он стремится оказать политическое давление на Саудовскую Аравию и Кувейт, в этом нет сомнения. А вот дальше этого он вряд ли пойдет, и потому я не вижу оснований для беспокойства.

— Пока, — добавил президент.

— Да, сэр, пока, — согласился Васко.

— Может быть, я требую от тебя слишком многого, Берт?

— Ничего страшного, господин президент. Достаточно, что вы готовы выслушать меня. Было бы неплохо разработать РОВН — специальную разведывательную оценку возможностей и намерений ОИР. Мне нужен более широкий доступ к той информации, которую получает наше разведывательное сообщество.

Джек повернулся к доктору Гудли.

— Бен, займись составлением РОВН. Берт входит в нашу команду, и я решил предоставить ему полный доступ ко всем сведениям по этому региону, которые к нам поступают. Знаете, ребята, мне иногда доставляет удовольствие отдавать распоряжения, — добавил он с улыбкой, чтобы ослабить напряженность, которую вызвали обсуждаемые вопросы. — Итак, перед нами потенциально серьезная проблема, но пока она не представляет непосредственной угрозы, верно? — Кивки собравшихся. — О'кей. Спасибо, джентльмены. Будем внимательно следить за развитием событий в этом регионе.

* * *

Рейс 26 авиакомпании «Сингапур эйрлайнз» совершил посадку с опозданием на пять минут, и самолет остановился у терминала в 10.25 утра. Пассажиры первого класса, после того как насладились отдыхом в широких и комфортабельных креслах, получили теперь более быстрый доступ к запутанной процедуре въезда в Америку, с помощью которой эта страна гостеприимно приветствует прибывающих гостей. Один из прибывших извлек из багажа, вращающегося на карусели, свой портплед с двумя костюмами, повесил на плечо сумку из ручной клади и встал в очередь, ведущую к иммиграционному контролю. В руке он держал заполненную карточку, в которой говорилось, что у него нет с собой ничего, представляющего особый интерес для властей. Напиши он правду, она отнюдь не обрадовала бы федеральных агентов.

— Добро пожаловать, — сказал инспектор. Он взял карточку и прочитал ее. Затем проверил паспорт — потрепанный от многочисленных поездок, со страницами, щедро усеянными штампами въезда и выезда. Инспектор перелистал страницы и нашел чистую, чтобы поставить на ней свой штамп.

— Цель приезда в Америку?

— Бизнес, — ответил прибывший. — Посещение автомобильной выставки в Джавитс-сентер.

— Угу. — Инспектор вряд ли слышал ответ. Он хлопнул печатью, вернул паспорт, и прибывший встал в другую очередь. Здесь его чемоданы подвергли рентгеновскому просвечиванию, чтобы не открывать их и не осматривать содержимое.

— Есть вещи, подлежащие обложению таможенным налогом?

— Нет. — Всегда лучше давать короткие ответы. Другой инспектор посмотрел на экран и, не увидев в багаже ничего интересного, дал знак, разрешая проходить дальше. Прибывший взял багаж с конвейера и направился к стоянке такси.

Поразительно, подумал он, снова становясь в очередь. Больше всего он беспокоился, что его задержат при таможенном досмотре, но теперь это препятствие осталось позади. Он знал, что выбранное им такси не было ловушкой — когда подошла его очередь, он сделал вид, что застегивает сумку, и пропустил женщину, стоявшую сзади. Опустившись на сиденье, он сделал вид, что с любопытством смотрит по сторонам, хотя на самом деле проверял, нет ли слежки из едущего следом автомобиля. Транспортный поток был настолько плотным, что казался невероятным, особенно если смотреть в окно одного из тысяч желтых такси, то и дело меняющих рядность, которые походили на панически мчащееся стадо. Пожалуй, единственно неудачным было лишь то, что отель, где ему забронировали номер, находился так далеко от выставочного центра, что ему снова придется воспользоваться такси, чтобы проехать туда. Впрочем, все равно сначала нужно разместиться.

Через тридцать минут машина остановилась у входа в отель. Он вошел в лифт и поднялся на шестой этаж вместе с услужливым посыльным, держащим его портплед с костюмами, но не выпуская из рук сумки. Войдя в номер, он дал рассыльному два доллара — его заранее проинструктировали насчет чаевых: лучше дать скромные чаевые, чем быть слишком щедрым или не дать ничего, потому что тогда на тебя могут обратить внимание. Рассыльный принял чаевые с благодарностью, но как само собой разумеющееся. Когда он ушел, прибывший распаковал свой багаж, повесил костюмы в шкаф и разложил рубашки, а также извлек из сумки остальное, оставив там только бритвенный прибор. Затем он принял освежающий душ и воспользовался бритвенными принадлежностями, предоставленными отелем, чтобы удалить с лица колючую щетину. Несмотря на испытываемое напряжение, он с удивлением почувствовал, что совсем не устал. Он вылетел из Тегерана.., когда? Двадцать два часа назад? Что-то вроде того. Но в пути он спал, и перелеты не выбили его из колеи, как это бывает у многих. Он заказал по телефону ланч, поел, оделся, накинул на плечо ремень сумки и спустился вниз, где сел в такси и поехал в Джавитс-сентер. Выставка автомобилей, подумал он. Ему всегда нравились автомобили.

Позади него — во времени и пространстве — находились еще девятнадцать посланцев Бадрейна, летящих в Америку. Авиалайнеры некоторых уже заходили на посадку — сначала в Бостоне, потом в Нью-Йорке, еще один в Даллесе, международном аэропорту Вашингтона. Им предстояло пройти таможню, подвергнуть испытанию свои знания и везение в столкновении с Великим Сатаной или какое там еще глупое название дал Дарейи их главному противнику. Сатана, в конце концов, обладает колоссальной мощью и заслуживает уважение. Сатана может посмотреть человеку в глаза и прочитать его мысли, почти как Аллах. Нет, эти американцы всего лишь чиновники и станут опасными, только если их заранее предупредят.

* * *

— Вам нужно уметь читать мысли людей, — сказал Кларк, обращаясь к своим слушателям. Это были способные парни. В отличие от учеников обычных школ все они стремились узнать как можно больше. Это напомнило ему о днях, проведенных им самим на Ферме, в разгар холодной войны, когда все хотели походить на Джеймса Бонда и даже немного верили в его существование, несмотря на то что говорили им инструкторы. Большинство его однокашников еще недавно учились в колледжах и только закончили их. Это были парни, получившие хорошее книжное образование, но еще мало знакомые с реальностями жизни. Большинство учились хорошо, некоторые плохо, и неудовлетворительная оценка, полученная в ходе оперативной работы, означала нечто большее, чем красная двойка в учебном табеле. В основном, однако, их работа была не такой романтичной, как в кино, и представляла собой лишь смену самой обычной профессии. На своих парней Кларк возлагал куда большие надежды. Может быть, они прибыли сюда без дипломов Дартмута или Брауна, но где-то и чему-то учились, затем совершенствовали свои знания на улицах крупных городов. Может быть, они даже понимали, что все, чему они научились когда-нибудь, им пригодится.

— Они будут пытаться обмануть нас — я имею в виду наших агентов?

— Вы ведь приехали из Питтсбурга, мистер Стоун?

— Да, сэр.

— Вам довелось работать с тайными осведомителями, верно? Они лгали вам?

— Иногда, — признался Стоун.

— Это и есть ответ на ваш вопрос. Они будут лгать вам о своей важности, об опасности, которой подвергаются, — короче говоря, будут лгать практически обо всем в зависимости от того, что им придет в данный момент в голову. Вам нужно знать их и разбираться в их настроениях. Скажите, Стоун, вы догадывались, когда ваши осведомители обманывали вас?

— Почти всегда.

— Как вы определяли это? — поинтересовался Кларк.

— Всякий раз, когда они знают слишком много, когда их информация не совпадает...

— Знаете, — с улыбкой заметил инструктор, — вы, парни, настолько сообразительны, что иногда я не понимаю, почему занимаюсь с вами. Самое главное — это разбираться в людях. Работая в ЦРУ, вы будете постоянно сталкиваться с людьми, которые считают, что всю необходимую информацию можно получить из космических фотографий — дескать, спутники все видят и все замечают. Но дело обстоит не совсем так, — продолжал Кларк. — Спутники можно обмануть и сделать это проще, чем об этом готовы рассказать специалисты, ими занимающиеся. У людей есть обычные человеческие слабости и главная из них — они сами. Запомните, нет ничего надежнее, чем пристальный взгляд в глаза. Однако есть кое-что полезное, даже когда ваши агенты лгут вам, эту ложь можно обратить в собственную пользу, потому что во лжи всегда скрывается правда. Вот, например, случай вМоскве, на Кутузовском проспекте, 1983 год. Нам удалось вывезти этого агента из России, на будущей неделе вы встретитесь с ним. Он никак не мог поладить со своим начальником и...

У задней двери появился Чавез и поднял руку с бланком телефонограммы. Кларк поспешно довел занятие до конца и передал группу своему помощнику.

— В чем дело, Динг? — спросил Джон.

— Мэри-Пэт хочет, чтобы мы немедленно вернулись в Вашингтон. Она что-то сказала про подготовку РОВН.

— Готов поспорить, речь идет об Объединенной Исламской Республике.

— Тогда не стоило и записывать содержание разговора, мистер К., — заметил Чавез. — Они хотят, чтобы мы приехали к ужину. Хочешь, я поведу машину?

* * *

На атолле Диего-Гарсия находилось четыре грузовых корабля Военно-морского флота США. Это были сравнительно новые суда, построенные специально для того, чтобы служить плавающими гаражами для боевых машин. Треть этих машин составляли танки, самоходные артиллерийские установки и бронетранспортеры, а остальные были не столь угрожающими, нагруженные всем необходимым для боевых действий — от боеприпасов до походных рационов и воды. Корабли были серого цвета, как и боевые корабли военно-морского флота, только цветные полосы на их трубах означали, что они входят в состав резервного флота национальной обороны. Экипажи этих кораблей состояли из гражданских моряков, которые занимались их обслуживанием. Это не было особенно обременительным. Раз в несколько месяцев они включали огромные дизельные установки и проводили несколько часов в море, чтобы убедиться, что все в полном порядке. Этим вечером поступила шифровка повысить уровень боевой готовности.

Обслуживающий персонал машинных отделений спускался вниз, где механики включали силовые установки. Проводилась проверка запаса топлива — сравнение с документацией — и испытания всего остального, целью которых было убедиться, что корабли готовы к выходу в море. Техническое обслуживание механизмов отличалось особой тщательностью и заботой, поэтому проверка силовых установок не была чем-то необычным, а вот одновременные испытания всех механизмов вызвали немалое любопытство. Включение гигантских силовых установок создало облако инфракрасною излучения, ко герое не моли не зарегистрировать датчики на космических аппаратах, особенно в ночное время.

Уже через тридцать минут после обнаружения этого необычного явления Сергея Головко оповестили о происходящем, и он, подобно руководителям разведывательных служб всего мира, собрал группу специалистов.

— Где находится американская авианосная группа? — поинтересовался он в первую очередь. Американцам нравилось посылать свои авианосцы по всем океанам.

— Вчера она ушла из атолла Диего-Гарсия и направилась на восток.

— Уходит от Персидского залива?

— Совершенно верно. У них намечены совместные учения с Австралией, названные «Южная чаша». У нас нет сведений об отмене учений.

— Тогда почему они привели в готовность свои транспортные корабли?

Аналитик пожал плечами.

— Возможно, это учения, но события в районе Персидского залива говорят о другом.

— Никаких сведений из Вашингтона? — спросил Головко.

— Наш друг Райан все еще мчится по политическим водопадам, — доложил начальник американского отдела. — При этом испытывает немалые трудности.

— Ему удастся преодолеть их?

— Наш посол считает, что удастся, и глава резидентуры с ним согласен, но, по их мнению, пока он еще не смог полностью овладеть ситуацией. Там происходит классическая неразбериха. Америка всегда гордилась плавным переходом власти из одних рук в другие, но американские законы не могли предвидеть нынешнюю ситуацию. Райан не в состоянии принять решительные меры против своего политического противника...

— Поведение Келти равносильно государственной измене, — заметил Головко. В России наказание за такое преступление было крайне строгим. Одной этой фразы было достаточно, чтобы в кабинете повеяло холодом.

— Но не по их законам, и мои эксперты считают, что ситуация настолько запутана, что ни один из них не сможет с гать явным победителем. В этом случае Райан останется президентом, потому что оказался в Белом доме раньше своего соперника.

Головко кивнул, но выражение его лица было мрачным. То, что произошло с Герасимовым и с «Красным Октябрем», не должно было стать достоянием общественности. Головко и российское правительство знали о первом, но всего лишь подозревали о втором. Во всем, что касалось подводного флота, Америка умела хранить секреты — значит, с помощью именно этой козырной карты Райан вынудил Герасимова покинуть Россию, не иначе. Теперь, когда прошло немало времени, все стало предельно ясным, да и сама операция была задумана и проведена блестяще, за одним исключением: о ней узнали в России, так что теперь ему запретили вступать в контакт с Райаном до тех пор, пока не прояснятся дипломатические последствия случившегося. Момент для этого оказался крайне неудачным. Америка готовила что-то. Он не знал что именно, и вместо того чтобы обратиться прямо к Райану и, возможно, получить от него правдивый ответ, ему приходилось ждать, пока оперативники Службы внешней разведки разберутся в этом деле без его участия. Проблема заключалась как в том, что американскому правительству был нанесен тяжелый удар, так и в привычке Райана, приобретенной им в ЦРУ, работать с небольшой группой людей, вместо того чтобы дирижировав всем чиновничьим аппаратом, как симфоническим оркестром Интуиция подсказывала Головко, что Райан готов сотрудничать с ним, потому что доверял бывшим врагам и считал, что они не смогут предать его из-за стремления защитить собственные интересы, но предателю Келти — кто еще мог организовать утечку информации в американскую прессу? — удалось достигнуть хотя бы одного — он сумел завести отношения между Россией и Соединенными Штатами в политический тупик.

Когда-то политика представлялась Головко самым интересным делом в жизни. Он стал членом партии в восемнадцать лет, с увлечением семинариста изучал труды Ленина и Маркса, и несмотря на то что с течением лет это увлечение переросло в нечто другое, логически осмысленное, хотя и достаточно тщетное, теории этих философов оказали огромное влияние на его взрослую жизнь, а когда развеялись, оставили ему по крайней мере профессию, в которой ему удалось достигнуть немалых высот. Он сумел логически обосновать свою прошлую антипатию к Америке историческими причинами: две великие державы, два могучих союза, две различных философии, действующих в странном единении друг с другом и стремящихся к последнему величайшему мировому конфликту. Национальная гордость русского человека по-прежнему убеждала его, что Россия должна была одержать верх, но, к сожалению, родина потерпела неудачу, и тут уже ничего не поделаешь. Самым важным было то, что холодная война закончилась, а вместе с ней наступил конец смертельной конфронтации между Америкой и его страной. Теперь они могли, наконец, признать, что у них есть общие интересы, и иногда даже помогать друг другу. По сути дела это уже произошло. Иван Эмметович Райан обратился к нему за помощью во время конфликта Америки с Японией, и две страны, сотрудничая друг с другом, сумели решить жизненно важную проблему, которая все еще продолжала оставаться секретной. Почему, черт возьми, подумал Головко, этот подонок Келти не пожелал предать гласности именно этот секрет? Но нет, теперь Россия оказалась в сложном положении, и хотя заново созданные российские средства массовой информации наслаждались сенсационными разоблачениями не в меньшей мере, чем американские, — или даже в большей, — он не мог даже позвонить Райану.

Эти грузовые корабли проворачивали свои силовые установки по какой-то важной причине. Райан делал что-то или готовился к чему-то, а он, Головко, вместо того чтобы позвонить и просто спросить, в чем дело, вынужден прибегать к услугам шпионской сети и действовать против другого разведчика, вместо того чтобы работать с союзником. Ничего не поделаешь, у него нет выбора.

— Создайте специальную группу по изучению ситуации в Персидском заливе. Подключите все, что есть в нашем распоряжении, и как можно быстрее представьте мне собранную информацию. Америка непременно должна как-то отреагировать на развитие событий в ближневосточном регионе. Прежде всего нам нужно выяснить, что там происходит. Затем узнаем, что уже, наверно, известно Америке. И третье, что она собирается предпринять. Подключите этого генерала Бондаренко из Генерального штаба. Он только что вернулся из Америки, где участвовал в штабных учениях с их военными.

— Будет исполнено, товарищ директор, — ответил его первый заместитель, выражая общую готовность собравшихся. По крайней мере хоть это осталось прежним!

* * *

Условия, подумал он, просто прекрасные — не слишком жарко и не слишком прохладно. Джавитс-сентер находился рядом с рекой, а потому влажность тут была относительно высокой, что тоже будет способствовать успеху. Действовать он будет внутри помещения, так что ему не придется беспокоиться о том, что ультрафиолетовые лучи повредят содержимому баллончика. Что касается остального, теоретические стороны операции его не интересовали; он получил указания, что делать, и будет действовать в точном соответствии с ними. Окажется операция успешной или нет, его не интересовало — разве все не в руках Аллаха? Посланец расплатился с таксистом и направился в зал.

Еще никогда ему не доводилось видеть такое огромное помещение, и потому, получив гостевой значок и программу автосалона, в которой имелся план зала, он не сразу сумел сориентироваться. В буклете под номерами перечислялись экспонаты, и он решил, что в его распоряжении достаточно времени, чтобы выполнить задание, а потому можно осмотреть выставку, как и все посетители.

В огромном зале стояло множество автомобилей, которые сияли, словно драгоценности. Некоторые из них размещались на вращающихся пьедесталах, чтобы облегчить задачу тех, кто ленились обойти вокруг. Нередко в автомобиле сидела полуобнаженная женщина, ее призывные жесты сулили неземные наслаждения, разумеется, от обладания не женщиной, а автомобилем, хотя и некоторые из женщин могли предоставить такую возможность, подумал он, с интересом наблюдая за их лицами. Он слышал, что в Америке производятся миллионы автомобилей, причем самых разных формы и цветов. Это невероятно расточительно — в конце концов, что такое автомобиль, кроме как не транспортное средство, предназначенное для того, чтобы перевезти тебя из одного места в другое, а при этом он, безусловно, станет грязным, получит повреждения, так что автосалон — своего рода обман, потому что машина здесь демонстрируется не в том виде, который приобретет, пока ты доедешь на ней до дома — и это даже в Америке, как он убедился во время поездки из отеля...

И все-таки автосалон произвел на него впечатление. Он отнесся к своей прогулке по залу, как к посещению магазинов, но это был не сук[169], с которым он привык связывать покупки, и не узкая улочка с чередой маленьких лавочек, где для продавцов потребность торговаться не менее важна, чем воздух, которым они дышат. Нет, в Америке все иначе. Здесь они выставляют в качестве приманки почти голых женщин, чтобы убедить прохожих покупать вещи по фиксированной цене. Нельзя сказать, чтобы лично он возражал против подобного приема — посланец был холост и испытывал плотские побуждения, свойственные любому нормальному мужчине, но подобная демонстрация женской плоти противоречила пуританской благопристойности его культуры, и хотя он не отводил взгляда от женщин, стоявших рядом с автомобилями, ему было приятно, что ни одна из них не была из его части мира.

Здесь были выставлены все виды и модели автомобилей. «Кадиллаку» была отведена особая большая площадка фирмы «Дженерал моторз». «Форд» представил все автомобили, выпускаемые под его торговой маркой. Он прошел мимо стенда «Крайслера» и направился туда, где демонстрировались иностранные автомобили. Тут он заметил, что посетители избегают ту часть автосалона, где выставлены японские машины, — несомненно, это результат вооруженного конфликта между Японией и Соединенными Штатами, хотя над многими стендами этой части выставки висели плакаты, которые трехметровыми буквами гласили: «СДЕЛАНО В АМЕРИКЕ РУКАМИ АМЕРИКАНЦЕВ!» — для тех немногих, кто проявлял интерес. Фирмы «Тойота», «Ниссан» и остальные продадут в этом году мало автомобилей, та же судьба постигнет даже спортивную «крессиду» независимо от того, где собраны сами машины. Это было очевидно по почти полному отсутствию посетителей в этой части выставки, и потому его интерес к азиатским автомобилям угас. Нет, эта часть автосалона не представляла для него интереса.

Тут же он увидел, что европейские автомобилестроительные фирмы воспользовались несчастьем, постигшим их японских конкурентов. «Мерседес» привлек огромную толпу любопытных, особенно новая модель самого дорогого спортивного автомобиля этой фирмы. Он был полуночного цвета, и отражение ламп его сверкающей поверхностью напоминало звезды в безоблачном небе пустыни. Проходя мимо стендов, посланец всякий раз брал рекламные буклеты у приветливо улыбающихся представителей самых разных фирм. Он клал их в сумку, висящую на плече, чтобы ничем не отличаться от остальных посетителей. Затем он нашел киоск, где продавалось съестное, и купил там «хот дог». Его не беспокоило, была ли там свинина, — в конце концов, Америка не исламская страна, и на это не стоит обращать внимание. Он провел немало времени, разглядывая вседорожники разных фирм, стараясь угадать, выдержат ли такие автомобили примитивные дороги Ливана и Ирака, и пришел к выводу, что, наверно, выдержат. Один из таких вседорожников был изготовлен на базе армейского полноприводного автомобиля, который он видел раньше, и посланец решил, что, будь у него выбор, он остановился бы именно на нем, широком и мощном. У представителя этой фирмы он взял полный рекламный пакет и, опершись о колонну, стал читать приведенные там сведения. Спортивные автомобили предназначены для неженок, а вот этот вседорожник — для настоящих мужчин. Жаль, что он никогда не сможет сесть за руль такого автомобиля.... Он посмотрел на часы. Приближался вечер. Заканчивался рабочий день, и посетителей, склонных помечтать, в зале поприбавилось. Отлично.

Прогуливаясь по залу, он заметил канал системы кондиционирования воздуха. Хорошо бы поставить баллочник внутрь его, однако при инструктаже это специально оговорили. Эпидемия «болезни легионеров», разразившаяся в Филадельфии несколько лет назад, преподала американцам урок, и теперь они особое внимание уделяли чистоте системы кондиционирования воздуха и нередко даже воду, используемую для его увлажнения, хлорировали, а хлор убивает вирусы, как пуля человека. Подняв взгляд от яркого буклета, он посмотрел на огромные отверстия в стене. Из них холодный воздух невидимо опускался вниз. Потом, нагретый человеческими телами собравшейся здесь толпы, он поднимется вверх, где его всосут входные отверстия системы кондиционирования для повторного охлаждения и определенной дезинфекции. Значит, нужно выбрать такое место, где поток воздуха станет его союзником, думал посланец, оглядываясь по сторонам, словно любопытный посетитель. Он прошел дальше, миновал одно из отверстий и почувствовал, как по его коже пробежал прохладный ветерок. Следует найти место, где не только не будет потока охлажденного воздуха, но и положенный им баллончик останется незамеченным. Это было не менее важно. Время распыления составляет около пятнадцати секунд. При этом будет слышен шипящий звук — его, наверно, в шуме переполненного зала никто не заметит — и появится небольшое, едва заметное облачко, которое почти сразу рассеется. Зараженные частицы исключительно малы, их плотность соответствует плотности окружающего воздуха, так что они беспорядочно распространятся в атмосфере зала минут за тридцать, может быть, чуть больше, в зависимости от циркуляции воздуха. Ему хотелось заразить как можно больше людей, а для этого следовало познакомиться с параметрами помещения, и он пошел дальше.

Успеху его задачи содействовало то, что огромное помещение автосалона не заполняло весь Джавитс-сентер. Каждый раздел выставки отделялся от остальных типовыми элементами, как в офисном помещении, а задники многих представляли собой вертикально повешенные полотнища, напоминающие знамена, единственным назначением которых было заполнить пустое пространство зала. Все они были легкодоступны, нигде никаких перегородок. Нужно было всего лишь нырнуть за какое-нибудь из них. Он видел, как иногда за ними то тут то там проводились короткие совещания, иногда туда проходили рабочие из обслуживающего персонала, но больше не было никого. Правда, обслуживающий персонал все же представляет потенциальную опасность. Будет очень неудачно, если баллончик подберут еще до того, как он выбросит из себя смертоносное содержимое. Но ведь обслуживающий персонал обходит зал более или менее регулярно, верно? Надо всего лишь установить частоту, с которой они проходят за экспозициями. Конечно. Итак, подумал он, где лучшее место? Автосалон останется открытым еще несколько часов, можно выбрать идеальное место, но его предупредили, чтобы он не слишком беспокоился об этом. Он понял смысл сказанного. Самое главное — не оказаться обнаруженным. В этом заключалась его основная задача.

Выход из зала находится.., вон там. Посетители входили и выходили с одной стороны зала. Пожарные выходы размещались повсюду, они были четко обозначены, но у каждого находилась сирена тревоги. У входа виднелись несколько отверстий — теплый воздух из них создает термальный барьер, а возвратные отверстия находятся главным образом в центре зала. Таким образом, воздушный поток будет стремиться от периферии к центру... Посетители входят и выходят в одном месте.., как лучше воспользоваться этим? Вон там находятся двери в туалеты, там постоянно люди.., нет, слишком опасно, кто-нибудь может заметить баллончик, поднять его и бросить в мусорную корзину. Он направился на другую сторону зала, по пути заглядывая в буклет и наталкиваясь на встречных посетителей. Теперь он снова оказался у экспозиции «Дженерал моторз». За ним виднелись стенды компаний «Мерседес» и БМВ, неподалеку от отверстий, всасывающих теплый воздух. Здесь толпилось больше всего посетителей, да и нисходящий поток воздуха что угодно разгонит по залу. Зеленые полотнища ограничивали площадку, но под ними было пространство, отчасти скрытое от посторонних взглядов. Вот здесь. Он прошел мимо, посмотрел на часы и заглянул в проспект, чтобы убедиться, что не путает времени, когда закрывается автосалон. Сунув проспект в сумку, висящую на плече, он второй рукой расстегнул молнию на нессесере с бритвенными принадлежностями. Он еще раз обошел зал в поисках хорошего места и, когда нашел его, решил, что это место все же хуже первого. Наконец, он в последний раз проверил, не следит ли кто за ним. Нет, за ним никто не следит, и он не объявит о своем присутствии или о начале операции грохотом автоматной очереди, выпущенной из АК-47, или взрывом брошенной гранаты. Существует немало способов совершить террористический акт, и он пожалел, что не узнал об этом способе раньше. Как было бы хорошо поставить такой баллончик в театре в Иерусалиме.., впрочем нет, время для этого придет позже, наверно, после того как будет устранен главный враг его страны. Он поднял голову и посмотрел на лица окружающих — все это американцы, которые ненавидят его и его народ. Бродят вокруг, шаркая ногами, бесцельно и бессмысленно, подобно скоту. И вот наступило время.

Посланец нырнул за стенд, вытащил баллончик из сумки и положил его на бок на бетонный пол. Центр тяжести баллончика был расположен таким образом, что баллончик сам перекатится в нужное положение. Лежа на боку, он привлечет к себе меньше внимания. Затем посланец нажал на простой механический таймер, вернулся в зал и пошел налево, к выходу. Через пять минут он уже сидел в такси на пути к отелю.

Он еще не вошел в отель, как пружинка таймера сработала, клапан открылся и в течение пятнадцати секунд содержимое баллончика выбрасывалось в атмосферу зала. В шуме автосалона шипения не было слышно. Облачко рассеялось до того, как его могли заметить.

* * *

В Атланте проходила весенняя выставка яхт и катеров. Примерно половина посетителей пришла сюда с намерением купить катер или яхту в этом году или в следующем. Остальные оказались здесь, чтобы окунуться в призрачный мир фантазий. Пусть мечтают, подумал другой прибывший сюда посланец, спеша к выходу.

* * *

В Орландо была организована выставка машин, прицепов и домиков на колесах, предназначенных для отдыха. Здесь все прошло совсем просто. Посланец заглянул под прицеп, словно проверяя ходовую часть, закатил туда баллончик с включенным таймером и поспешно ушел.

* * *

В чикагском центре Макормика проходила выставка домашней утвари — огромный зал был переполнен самыми разными хозяйственными принадлежностями, кухонной посудой и мебелью, а также женщинами в надежде приобрести их.

* * *

В Хьюстоне проходила одна из самых крупных национальных выставок лошадей. Посланца, приехавшего сюда, поразило, что тут было много арабских скакунов, и он прошептал молитву, умоляя Аллаха, чтобы болезнь не затронула этих благородных животных, почитаемых им самим.

* * *

В Финиксе демонстрировалось снаряжение для игры в гольф. Направленный сюда посланец понятия не имел об этой игре, хотя набрал с килограмм брошюр, которые будет читать на борту авиалайнера по пути в восточное полушарие. На одном из стендов он нашел пустую сумку для гольфа с жестким внутренним каркасом из пластика и, установив таймер, бросил баллончик туда.

* * *

В Сан-Франциско шла выставка компьютеров, и зал был полон — в Москоун-сентер собралось больше двадцати тысяч посетителей. Их было так много, что посланец испугался, что не успеет покинуть помещение и выйти в сад прежде, чем баллончик выбросит свое смертоносное содержимое. Тем не менее он выполнил поставленную задачу и направился в отель, находившийся в четырех кварталах от выставки, идя по наветренной стороне.

* * *

Лавка торговца коврами как раз закрывалась, когда в нее вошел Ареф Раман. Увидев его, мистер Алахад запер входную дверь и выключил свет.

— Какие новости?

— Ничего не предпринимать без дальнейших указаний, но важно знать, способны ли вы выполнить задание.

— Неужели непонятно? — раздраженно спросил Раман. — Почему, по вашему мнению...

— Я получил такие инструкции, — мягко заметил Алахад.

— В состоянии. Я готов, — заверил Раман своего связника. Решение было принято несколько лет назад, но ему было приятно сказать об этом вслух, разговаривая с другим человеком.

— Вас предупредят о времени операции. Это произойдет скоро.

— Политическая ситуация...

— Мы знаем об этом и уверены в вашей преданности. Мир да снизойдет на твою душу, Ареф. Наступает пора великих свершений. Я не знаю, в чем их суть, мне всего лишь известно, что скоро они наступят, и когда понадобится, твои действия лягут в основу святого джихада. Махмуд Хаджи шлет свое благословение и молится за тебя.

— Спасибо. — Раман склонил голову, услышав о столь отдаленном, но от этого не менее могущественном благословении. Прошло столько времени, как он слышал голос святого аятоллы.., не считая, конечно, телевидения, когда ему приходится отворачиваться от экрана, чтобы никто не заметил выражения его лица.

— Тебе пришлось много перенести, — заметил Алахад.

— Да, — кивнул Раман.

— Скоро все кончится, мой друг. Давай пройдем в складское помещение. У тебя есть время?

— Есть.

— Наступил час молитвы. Помолимся вместе.

Глава 38 Период отсрочки

— Я не специалист по этому региону, — заметил Кларк, не желая вспоминать о том времени, которое он провел в Иране.

— Ты бывал там, — настаивал Эд Фоули, — и, насколько припоминаю, именно ты постоянно утверждаешь, что ничто не может заменить человека с острым нюхом, который не боится испачкать руки.

— Сегодня вечером Джон толковал своим парням на Ферме именно об этом, — с лукавой улыбкой сообщил Динг. — Вся лекция сводилась к тому, что нужно читать чувства людей, глядя им в глаза, но это в общем-то одно и то же. Смотреть в глаза людей, обладать острым нюхом к происходящему вокруг и уметь ощущать обстановку, верно? — Динг не бывал в Иране, но ведь руководство ЦРУ не пошлет туда одного Кларка, не так ли?

— Короче говоря, Джон, в этом состоит твое задание, — заключила Мэри-Пэт Фоули, а поскольку она занимала должность заместителя директора ЦРУ по оперативной деятельности, ее решение являлось окончательным. — Государственный секретарь Адлер скоро вылетает туда. Я хочу, чтобы ты и Динг отправились вместе с ним в качестве офицеров безопасности. Проследите, чтобы с государственным секретарем ничего не случилось и попутно оцените обстановку. На этот раз никаких тайных операций. Вам дается задание почувствовать, что происходит на улицах, каково настроение людей и тому подобное. Проведите рекогносцировку и возвращайтесь. — Обычно это осуществлялось корреспондентами Си-эн-эн и такую информацию можно было получить, глядя на экран телевизора, но Мэри-Пэт хотелось, чтобы опытный оперативник оценил ситуацию на месте, вот и все.

Проклятье хорошего оперативника, способного передавать свои знания другим, заключается в том, что люди, которые учатся у него, нередко продвигаются по службе и при этом помнят преподанные им уроки — но, что еще хуже, помнят и тех, кто учил их. Кларк тоже не мог забыть обоих Фоули, которые обучались на Ферме в его классе. С самого начала он обратил внимание на то, что Мэри-Пэт намного превосходила своего мужа блестящей интуицией, отличным знанием русского языка, способностью мгновенно оценивать обстановку в стране и талантом читать мысли людей, что обычно является достоянием профессора психиатрии.., но в то же время ей иногда не хватало осторожности, она слишком полагалась на свое очарование внешне глупенькой блондинки и наивный взгляд синих детских глаз, считая, что этого достаточно, чтобы выпутаться из любой даже самой опасной ситуации. У Эда не было столь блестящей интуиции, зато он обладал редкостной способностью видеть общую обстановку, заглядывать далеко в будущее, причем его предсказания почти всегда сбывались. Ни один в этой семейной паре не был идеален сам по себе, зато вместе они настолько дополняли друг друга, что Джон гордился своими талантливыми учениками. Почти всегда.

— О'кей. У нас есть какие-нибудь местные источники информации?

— Они вряд ли принесут вам пользу, так что следует исходить из того, что их нет. Адлер хочет лично встретиться с Дарейи и объяснить ему правила игры. Вас разместят во французском посольстве. Сама командировка является секретной. Отправляетесь на VC-20 в Париж и далее летите французским самолетом. Никакой задержки, туда — и тут же обратно, — заметила Мэри-Пэт. — Но мне нужно, чтобы вы провели час-другой на улицах Тегерана, почувствовали, как бьется пульс страны, узнали цены на хлеб, посмотрели, как одеты люди, — ты знаешь, что я имею в виду.

— Кроме того, у нас будут дипломатические паспорта, так что нам гарантирована полная неприкосновенность, — сухо пробормотал Джон. — Все это уже слышали раньше. И не только мы, но и американские дипломаты еще в 1979 году, помнишь?

— Но Адлер — государственный секретарь, — напомнил ему Эд.

— Думаю, что им это известно, — заметил Кларк. И уж наверняка они знают, что он еврей, подумал он.

* * *

Учения всегда начинались с перелета в Барстоу, штат Калифорния. Автобусы и грузовики подъезжали к самолетам, а личный состав сходил по трапам, готовясь к непродолжительному переезду по единственному шоссе, ведущему в Национальный центр боевой подготовки. Генерал Диггз и полковник Хэмм наблюдали из стоящего неподалеку вертолета, как строятся солдаты. Эта часть представляла собой усиленную бригаду Национальной гвардии Северной Каролины. Части национальной гвардии прибывали для переподготовки в Форт-Ирвин не так уж часто, но эта считалась какой-то особенной. Поскольку по воле судьбы сенаторы и конгрессмены штата занимали самые высокие должности в законодательном собрании страны — по крайней мере до недавнего времени — на протяжении ряда лет, Национальная гвардия Северной Каролины была оснащена самым современным вооружением и считалась боевой бригадой одной из бронетанковых дивизий регулярной армии Соединенных Штатов. И действительно, национальные гвардейцы расхаживали, как настоящие солдаты, а офицеры бригады целый год предвкушали, с каким блеском они продемонстрируют свою подготовку на предстоящих учениях. Им даже удалось заполучить лишнее горючее, что позволило бригаде потратить несколько недель на дополнительную подготовку перед выездом на учения. Сейчас офицеры выстраивали своих солдат перед погрузкой. С расстояния в четверть мили Диггз и Хэмм наблюдали, как офицеры отдают команды, стараясь перекричать рев прибывающих самолетов.

— Они имеют гордый вид, босс, — заметил Хэмм. Издалека донесся дружный возглас — это солдаты танковой роты ответили на призыв своего командира разнести противника в пух и прах. Вместе с бригадой прибыла даже группа телеоператоров местной компании, готовых запечатлеть на пленку это событие для будущих поколений.

— Они действительно гордятся собой, полковник, — ответил генерал. — Солдаты должны гордиться своей профессией.

— Им не хватает лишь одного, сэр.

— Чего именно, Эл?

— Боевого клича «Ме-е-е», — произнес полковник Хэмм, не вынимая сигары изо рта. — Как подобает ягнятам, которых ведут на бойню. — Офицеры переглянулись. Первая задача их части, представляющей собой воображаемого противника, заключалась в том, чтобы отнять эту гордость. Мотомехполк «Черная кавалерия» еще ни разу не терпел поражения в боевых учениях — это случалось разве что при столкновениях с частями регулярной армии, да и то очень редко. Хэмм не собирался уступать и на этот раз. Два батальона тяжелых танков «эйбрамс», еще один, укомплектованный бронетранспортерами «брэдли», артиллерийский батальон, рота мотопехоты и батальон боевой поддержки против трех батальонов его полка? Соотношение сил было явно несправедливым. Для гостей.

* * *

Работа практически закончена. Самой трудной оказалась заключительная фаза приготовления аммонита, потому что она потребовала от горцев немалых физических усилий. Необходимые пропорции аммиачного удобрения (которое представляло собой главным образом аммиачную селитру) и дизельного топлива они узнали из книги. Обоим показалось забавным, что растениям нравится поглощать смертоносную взрывчатку. Взрывчатое вещество, используемое в артиллерийских снарядах, тоже состоит из аммиачных соединений, и однажды в Германии, через несколько лет после окончания Первой мировой войны, химический завод, занимавшийся изготовлением удобрений, взорвался и стер с лица земли соседнюю деревню. Дизельное топливо добавлялось к селитре отчасти для того, чтобы увеличить мощность взрывчатой смеси, но главным образом оно служило в качестве увлажнителя, ускоряющего прохождение взрывной волны в массе взрывчатки, что резко ускоряло детонацию. При изготовлении аммонита горцы пользовались большой ванной и веслом, терпеливо размешивая взрывчатку до необходимой консистенции (это они тоже узнали из книги). Результатом была большая глыба из материала, внешне похожего на глину. Разделив ее на части, горцы поднимали их и грузили в цистерну бетоновоза.

Внутри цистерны было грязно, дурно пахло, и, наверно, такая работа была к тому же опасной. Погрузкой взрывчатого вещества внутрь цистерны они занимались поочередно. Люк, через который обычно заливался жидкий бетон, был чуть больше трех футов диаметром. Холбрук установил над люком электрический вентилятор, который вдувал в цистерну свежий воздух, чтобы не дышать парами жидкой взрывчатой смеси, которые не только издавали отвратительный запах, но и, скорее всего, были взрывоопасны. К тому же от них болела голова, и уже одно это являлось достаточно серьезным предупреждением. На всю работу потребовалось больше недели, но теперь, когда они погрузили последнюю глыбу, цистерна была заполнена на три четверти. Слои взрывчатки расположились неравномерно, и пустые пространства пришлось заполнять более жидкой смесью, которую переносили в ведре. Теперь цистерна бетоновоза была наполнена до такой степени, что работать в ней стало трудно, и пустая часть наверху в сечении представляла собой большой сегмент.

— Думаю, этого хватит, Пит, — заметил Эрни Браун. — У нас осталось еще с сотню фунтов, но...

— Да, разместить остальное будет труднее, — согласился Холбрук, вылезая из цистерны. Он спустился по лестнице, оба горца вышли из амбара и уселись в пляжные кресла, чтобы отдышаться. — Черт побери, как я рад, что все кончилось!

— Я тоже. — Браун потер лицо и сделал глубокий вдох. У него страшно болела голова. Придется подольше посидеть на лужайке, чтобы проклятые пары покинули легкие.

— Все это плохо для нас кончится, — сказал Пит.

— Да уж точно, но кончится плохо и еще кое для кого. Между прочим, отличная мысль насчет пуль, — добавил он. Внутри цистерны было уложено две бочки пуль — слишком много, наверно, но маслом кашу не испортишь.

— Что за ореховый торт без орехов? — невозмутимо заметил Холбрук.

— Сукин ты сын! — Браун расхохотался и едва не свалился вместе с креслом. — Боже, как болит голова!

* * *

Кэ д'Орсе[170] ответило согласием на просьбу о сотрудничестве с поразительной быстротой. У Франции были дипломатические представительства во всех странах Персидского залива, что объяснялось в первую очередь разветвленной сетью коммерческих интересов, начиная от торговли танками и кончая фармакопеей. Французские войска, размещенные в этих странах, в прошлом нередко вынуждены были воевать с противником, снаряженным французским же вооружением, но в этом не было ничего необычного. В конце концов французские товары находили сбыт на рынках множества стран. Согласие на сотрудничество в проведении этой дипломатической миссии поступило по телефону непосредственно послу США в девять утра, и он передал это по телексу в Госдеп меньше чем через пять минут, так что государственного секретаря Адлера пришлось разбудить, чтобы уведомить об этом. Дежурные офицеры предупредили остальных участников предстоящей операции, прежде всего 89-е авиакрыло военно-транспортной авиации, базирующееся на базе ВВС Эндрюз.

Организовать выезд государственного секретаря из города так, чтобы это осталось незамеченным, было непросто. Опустевший кабинет чиновника столь высокого ранга всегда привлекал внимание, и потому была разработана несложная легенда — якобы Адлер вылетал в Европу для консультаций с главами союзных государств. Французы осуществляли куда более строгий контроль над средствами массовой информации, и в данном случае главным был вопрос времени.

— Слушаю, — произнес Кларк, поднимая трубку телефона в номере отеля «Мэрриотт», расположенного недалеко от Лэнгли.

— Вылет сегодня, — произнес голос. Кларк недоуменно мигнул, затем вспомнил.

— Отлично. У меня все готово, — ответил он, положил трубку и повернулся на другой бок, чтобы еще немного поспать. Для этой операции не требовалось никакого инструктажа — им надлежало всего лишь позаботиться о безопасности Адлера, прогуляться по улицам Тегерана и вернуться домой. Вообще-то безопасность Адлера не вызывала сомнений. Если иранцы — Кларк еще не мог заставить себя называть их гражданами ОИР — захотят сделать что-то, два офицера службы безопасности, вооруженные одними пистолетами, не смогут ничего предпринять для его защиты, так что полагаться приходилось на полицию или иранскую службу безопасности. Они будут там всего лишь для вида, почему-то так принято.

— Вылетаем сегодня? — послышался голос Чавеза с соседней кровати.

— Да.

— Буэно[171].

Дарейи посмотрел на свои настольные часы, вычел восемь, девять, десять и одиннадцать часов. Неужели что-то помешало им? Подобное беспокойство было проклятием тех, кто занимали такие должности, как он. Ты принимаешь решение, люди приступают к действиям, и только после этого ты начинаешь по-настоящему беспокоиться, несмотря на самое тщательное планирование операции. Ничто не может гарантировать абсолютный успех, какие бы усилия ни были потрачены на ее подготовку. Приходится идти на риск, что непонятно тем, кто не занимают пост главы государства.

Нет, все должно пройти успешно. Он принял французского посла — очень приятного неверного. Посол так великолепно владел фарси, что Дарейи даже подумал, что с таким произношением впору читать стихи персидских поэтов. К тому же посол был так вежлив и почтителен, с такими изысканными манерами. Он изложил просьбу своего правительства с улыбкой посредника, стремящегося заключить брак между представителями двух благородных семейств. Да, конечно, американцы не обратились бы с такой просьбой, получи они предупреждение об операции Бадрейна и его людей. В этом случае встреча состоялась бы на нейтральной почве — Швейцария всегда представляла собой самое удобное место для неофициального, но прямого контакта. А сейчас они посылали своего министра иностранных дел — к тому же еврея! — для встречи с главой государства, которое считали враждебным. Целью встречи является установить дружеские отношения, обменяться мнениями по вопросам, представляющим интерес для обеих сторон — так сказал французский посол, стараясь убедить Дарейи в ее необходимости и несомненно надеясь, что в случае успеха Франция станет страной, сумевшей оказать помощь в развитии дружеских отношений между ОИР и Соединенными Штатами — или по меньшей мере в создании непосредственных контактов между ними. Если же переговоры не приведут ни к чему, все запомнят, что Франция приложила немало усилий к примирению стран, которые в течение столь продолжительного времени относились друг к другу с подозрением. Будь Дарейи поклонником балета, он мысленно представил бы себе менуэт как визуальное изображение дипломатических отношений между странами.

* * *

Черт бы побрал этих французов, подумал аятолла. Не прегради Мартелл в 732 году при Пуатье[172] путь Абд-ар-Рахману, весь мир был бы сейчас.., но даже Аллах не в состоянии изменить историю. Рахман потерпел поражение в битве из-за жадности и алчности своих воинов, которые утратили чистоту веры. Столкнувшись с богатствами Запада, они перестали воевать и начали грабить, позволив тем самым Мартеллу отступить, перестроиться и нанести ответный удар. Да, такой урок нужно запомнить. Можно и грабить, но прежде следует выиграть битву, уничтожить противника и только после этого забрать то, что тебе нравится.

Дарейи прошел из своего кабинета в соседнюю комнату. На стене висела карта его новой страны и ее соседей, а перед картой стояло удобное кресло, сидя в котором он мог обозревать весь регион. Глядя на карты, легко поддаться обычной иллюзии. Расстояния были сокращенными, все казалось таким близким и легкодоступным, несмотря на то что он потерял так много времени. Города и страны можно было, накрыв ладонью, присоединить к своему государству. Да, теперь все пойдет так, как ему хочется, особенно когда страны находятся совсем рядом.

* * *

Уехать оказалось еще проще, чем приехать. Подобно большинству западных стран, Америку больше беспокоило, что ввозят в нее, чем вывозят. И правильно, подумал первый посланец Бадрейна, когда его паспорт проверяли в международном аэропорту Джона Ф. Кеннеди. Было 7.05 утра, и стоявший на летном поле сверхзвуковой «конкорд» — рейс № 1 «Эр Франс» — должен был доставить посланца в Лондон, что было первым этапом на пути домой. У него была целая пачка проспектов, собранных на автосалоне, и он подготовил легенду, способную объяснить причину своего пребывания в Нью-Йорке, но никто не проявил к этому ни малейшего интереса. Он уезжал из Америки, и все было прекрасно. Инспектор поставил штамп в паспорт. В таможне даже не поинтересовались, почему он приехал вчера и уезжал сегодня. У бизнесменов свои причуды. К тому же сейчас раннее утро, и ничего важного до десяти часов случиться не может.

В зале ожидания первого класса компании «Эр Франс» разносили кофе, но посланец вежливо отказался. Порученная ему задача почти выполнена. Только сейчас он почувствовал дрожь в теле. Поразительно, что все прошло так гладко. Бадрейн говорил, что не будет никаких трудностей, но он не поверил этому, потому что привык иметь дело с израильской службой безопасности, их бесчисленными солдатами с автоматами наготове. После испытанного им напряжения, когда он чувствовал себя, словно туго обвязанным веревками, посланец медленно приходил в себя. Предыдущей ночью он плохо спал в отеле, а теперь, поднявшись на борт авиалайнера, заснет и будет спать все время перелета. Вернувшись в Тегеран, он посмотрит на Бадрейна, посмеется над своими страхами и сообщит о готовности принять участие в другой подобной операции. Проходя мимо буфета, он увидел бутылку шампанского и налил себе полный бокал. Пенящийся напиток заставил его чихнуть, его религия запрещала пить вино, но на Западе принято именно так праздновать успех, и у него действительно были все основания для этого. Через двадцать минут объявили посадку, и он пошел по вытянувшейся кишке коридора вместе с остальными пассажирами. Теперь его беспокоила только усталость, которую он будет испытывать из-за быстрой смены часовых поясов. Еще бы, авиалайнер вылетит из Нью-Йорка ровно в восемь утра, а совершит посадку в Париже без четверти шесть вечера! От завтрака до ужина без обеда между ними. Ничего не поделаешь, таковы чудеса современного воздушного транспорта.

* * *

На авиабазу Эндрюз они ехали по отдельности — Адлер в своем служебном лимузине, а Кларк с Чавезом в собственном автомобиле первого. Лимузин государственного секретаря пропустили без проверки, тогда как офицерам ЦРУпришлось остановиться у КПП и предъявить удостоверения личности. Вооруженный часовой отсалютовал им, пропуская на территорию авиабазы.

— Тебе действительно так не нравится Тегеран? — поинтересовался Чавез.

— Видишь ли, Доминго, ты еще катался на трехколесном велосипеде, когда я был там, причем с настолько тонкой легендой, что через нее можно было легко прочитать страховой полис. Я вместе с толпой честных жителей кричал «Смерть Америке!», глядя на то, как чокнутые парни с автоматами проводят наших дипломатов, взятых в заложники. Мне казалось, что сейчас их поставят к стенке и расстреляют. Я был знаком с резидентом. Черт побери, я узнал его в группе американцев. Он тоже был захвачен иранцами и едва выжил. — Стоя всего в пятидесяти ярдах, вспомнил Кларк, он не мог ничего предпринять...

— Чем ты там занимался?

— Первый раз меня послали в Тегеран, чтобы оценить обстановку и доложить о ситуации руководству ЦРУ. А второй — должен был принять участие в операции по спасению заложников — ты ведь знаешь, как бесславно она закончилась в пустыне недалеко от Тегерана, даже еще не начавшись. Тогда мы думали, что нам просто не повезло, но план операции здорово меня напугал. Думаю, даже к лучшему, что она закончилась неудачей, — покачал головой Джон. — По крайней мере, в конце концов все они вернулись обратно живыми.

— Значит, Тегеран не нравится тебе из-за плохих воспоминаний?

— Нет, пожалуй, — пожал плечами Кларк. — Просто я так и не смог понять иранцев. Вот саудовцев я понимаю, и они мне нравятся. Стоит преодолеть внешнюю оболочку сдержанности, и они становятся друзьями на всю жизнь. У них есть правила и традиции, которые кажутся нам немного странными, но с этим можно примириться. Похоже на старые кинофильмы — долг чести, гостеприимство и тому подобное, — продолжал он. — Короче говоря, о Саудовской Аравии у меня остались самые лучшие воспоминания. А вот по другую сторону Персидского залива ситуация совсем иная. Эти страны лучше не трогать.

Динг поставил машину на стоянку. Офицеры ЦРУ взяли свой багаж, и в этот момент к ним подошла женщина-сержант.

— Мы вылетаем в Париж, сарж, — сказал Кларк, снова предъявляя свое удостоверение.

— Прошу вас пройти со мной, джентльмены, — сказала женщина, сделав приглашающий жест в сторону терминала для высокопоставленных гостей. В низком одноэтажном здании было пусто, только Скотт Адлер сидел на одном из диванов, читая бумаги.

— Доброе утро, господин секретарь. Адлер поднял голову.

— Попытаюсь догадаться, — сказал он. — Вот вы — Кларк, а вы — Чавез?

— Из вас вышел бы неплохой разведчик, — улыбнулся Джон. Они обменялись рукопожатиями.

— Фоули говорит, что, когда вы рядом, моя жизнь в надежных руках, — заметил государственный секретарь, укладывая документы в свой кейс.

— Он преувеличивает, — пожал плечами Кларк и подошел к соседнему столику за булочкой. Он не мог понять, что с ним происходит. Неужели я нервничаю? — удивился себе Джон. Но Эд и Мэри-Пэт правы — это самая рядовая операция. Прилетаем в Тегеран, говорим «привет», смотрим по сторонам и возвращаемся обратно. К тому же ему приходилось бывать и в более опасных ситуациях, чем Тегеран семьдесят девятого — восьмидесятого годов. Правда, их было не так много, но все-таки... Джон посмотрел на булочку, которую держал в руке. К нему вернулось прежнее ощущение надвигающейся опасности, словно ледяной ветерок шевелил волоски на коже. Он знал, что, когда наступает такое чувство, нужно внимательно оглянуться вокруг.

— Он также сказал мне, что вы входите в состав группы, занимающейся составлением материалов по оценке опасности, угрожающей нашей стране, и что мне следует принимать во внимание ваше мнение, — продолжил Адлер. Государственный секретарь казался спокойным, заметил Кларк.

— Мне довелось работать с Эдом и Мэри-Пэт в течение ряда лет, господин секретарь, — объяснил Джон.

— Вы уже бывали в Тегеране?

— Да, господин секретарь, — кивнул Кларк и за две минуты объяснил обстоятельства, при которых ему пришлось находиться в столице Ирана.

Государственный секретарь задумчиво покачал головой.

— Я тоже оказался там в это время. Мне повезло — меня из Ирана вывезли канадцы. В тот момент, когда иранские фундаменталисты захватили наше посольство, я искал квартиру и потому упустил все самое интересное, — закончил Адлер. — Слава Богу.

— Значит, вы знакомы с этой страной?

— Нет, не могу этого сказать, — пожал плечами государственный секретарь. — Знаю несколько слов на фарси, вот и все. Я приехал в Тегеран, чтобы получше познакомиться с Ираном, но у меня ничего не получилось, так что я занялся другими делами. Впрочем, мне интересно познакомиться с вашим опытом.

— Постараюсь рассказать все, что мне известно, сэр, — сказал Джон. К ним подошел молодой капитан ВВС и сообщил, что самолет готов. Сержант взял вещи Адлера.

Офицеры ЦРУ подняли свой багаж. В нем, помимо двух смен белья у каждого, находилось их личное оружие — Джон взял свой револьвер «Смит-Вессон», а Динг предпочитал «Беретту» — и портативные фотоаппараты. Никогда не знаешь, что и когда может потребоваться.

* * *

Бобу Хольцману в одиночестве своего кабинета было о чем подумать. Правда, окружающие стеклянные стены создавали иллюзию уединения, однако никто не мог услышать его разговоров; а он видел огромный зал с множеством столов, за которыми работали рядовые репортеры. Все, что ему сейчас хотелось, — это сигарету, однако курить в здании «Вашингтон пост» было теперь запрещено.

Кто-то сумел переубедить Тома Доннера и Джона Пламера, и этим человеком наверняка был Келти. Отношение Хольцмана к Келти было диаметрально противоположным его отношению к Райану. Политические взгляды Келти, размышлял Боб, просто превосходны, они прогрессивные и разумные. Вот только человек, обладавший этими взглядами, никуда не годился. В другое время на его распутное поведение и бесцеремонное отношение к женщинам не обратили бы особого внимания, и, действительно, политическая карьера Келти охватывала оба периода — прошлый и настоящий. Вашингтон был полон женщин, которые летели на призывный зов власти, подобно пчелам на мед или мухам на кое-что не столь привлекательное, и падали жертвой своих желаний. В результате почти все становились печальнее и умнее; в век, когда аборты делались по их желанию, более серьезные последствия остались в прошлом. Политики по своей природе обладали такой способностью очаровывать их, что «птички» — этот эвфемизм начал использоваться много лет назад — даже покидали столицу с улыбкой, вспоминая свои приключения, не замечая, что их использовали и выбросили, как одноразовые салфетки. Но некоторые страдали и получали глубокие душевные раны, и одним из виновников этого был Келти. Одна из женщин даже покончила с собой. Либби Хольцман, жена Боба, разрабатывала эту тему, однако в тот самый момент разразился непродолжительный конфликт с Японией и про историю забыли. Затем средства массовой информации пришли к выводу, что по сравнению с остальными событиями тема не заслуживает внимания, и в памяти всех репутация Эда Келти была восстановлена. Даже феминистски настроенные круги сравнили поведение Келти по отношению к женщинам с его политическими взглядами и пришли к выводу, что второе перевешивает первое. Все это не могло не раздражать Хольцмана. Должны же быть у людей хоть какие-то принципы!

Но это был Вашингтон.

Келти сумел переубедить Доннера и Пламера и сделал это в промежуток между утренним интервью, записанным на видеопленку, и вечерней передачей, которая шла в прямом эфире. А это значит...

— Проклятье! — выдохнул Хольцман — казалось, в голове вспыхнула яркая лампа.

Вот это и есть сенсационная тема! Но что еще лучше, она придется по душе редактору газеты. Выступая в прямом эфире, Доннер заявил, что видеопленка с записью утреннего интервью повреждена. Наверняка это ложь. Подумать только, репортер солгал своей аудитории! В журналистике не так уж много правил, а те, что существуют, весьма аморфны и неопределенны, их можно обойти или исказить. Но только не это. Оно является исключением. Репортер не имеет права бесцеремонно обманывать свою аудиторию, этого ему никогда не простят. Печатные и электронные средства массовой информации не ладят между собой. Они конкурируют друг с другом, стараясь привлечь на свою сторону одну и ту же аудиторию, при этом одни выигрывают, тогда как другие проигрывают. Но кто выигрывает? — спросил себя Хольцман. Разумеется, телевизионная картинка нагляднее и стоит, может быть, тысячи слов, но только не в том случае, когда кадры выбирают, полагаясь больше на их развлекательную, чем информативную ценность. Телевидение можно сравнить с привлекательной девушкой, на которую приятно посмотреть. Зато печатные средства массовой информации — это женщина, воспитывающая ваших детей.

Но как это доказать?

Разве может быть что-то слаще подобной мести? Он сможет подорвать репутацию этого павлина с его сшитыми на заказ костюмами и напомаженными волосами, бросить тень сомнения на телевизионные новости и тем самым сразу увеличить тираж своей газеты! Все это будет выглядеть, как жертвоприношение на алтарь журналистской честности и неподкупности. Перечеркнуть карьеру подонка — его профессиональный долг. Еще никогда он не делал этого, ни разу не выступал против коллеги-репортера, но сейчас испытывал радостное предвкушение, представляя себе, как выгонит этого павлина из журналистских рядов.

А как быть с Пламером? Хольцман знал и уважал его. Пламер пришел на телевидение в другое время, когда оно старалось стать респектабельным, завоевать уважение публики, и потому нанимало известных журналистов, исходя из их профессиональной репутации, а не благодаря внешности кинозвезды. Пламера придется посвятить во все это, и он вряд ли останется доволен.

* * *

Райан не мог не принять посла Колумбии. Он знал, что посол принадлежит к кадровым дипломатам, происходит из аристократической семьи и всегда безупречно одет, а тем более для встречи с главой Соединенных Штатов. Их рукопожатие было крепким и дружеским. Они обменялись обычными любезностями перед группой фотографов и затем занялись делом.

— Господин президент, — начал посол официальным тоном, — мое правительство поручило мне задать вам несколько вопросов относительно некоторых необычных утверждений, появившихся в американских средствах массовой информации.

Джек кивнул.

— Что вас интересует? — спросил он.

— В опубликованных сообщениях говорится, что несколько лет назад американские войска по приказу правительства Соединенных Штатов якобы высадились на территории Колумбии и вели там боевые действия. Мы считаем подобные утверждения весьма тревожными, поскольку в этом случае были нарушены международные законы и ряд договоров, заключенных между нашими демократическими странами.

— Мне понятно ваше беспокойство. На вашем месте я тоже испытывал бы такую же тревогу. Позвольте высказать свою точку зрения: мое правительство не допустит подобных действий ни при каких обстоятельствах. Даю вам свое честное слово, сэр, и надеюсь, что вы передадите это вашему правительству. — Райан решил налить гостю чашку кофе. Он уже знал, что подобные маленькие жесты играют исключительно важную роль в дипломатическом протоколе и, хотя не понимал до конца причины, с готовностью соглашался, что они приносят пользу. Так случилось и на этот раз. Напряженность ослабла.

— Спасибо, — произнес посол, поднимая чашку.

— Насколько я помню, это колумбийский кофе, — заметил президент.

— К сожалению, кофе не является нашим самым знаменитым товаром, идущим на экспорт, — с горечью признал Педро Очоа.

— У меня нет оснований винить вас в этом, — покачал головой Райан.

— Вот как? — вырвалось у посла.

— Господин посол, я полностью осознаю, что ваша страна заплатила горькую цену за дурные привычки Америки. Когда я служил в ЦРУ, мне доводилось знакомиться с самой разной информацией, касающейся торговли наркотиками и влияния этой торговли на события в вашем регионе. Я не принимал никакого участия в незаконных действиях, которые велись в вашей стране американскими солдатами, но познакомился с подробной информацией, связанной с этой операцией. Я знаю о полицейских, которых убили — мой отец ведь тоже служил в полиции, — знаю о подкупленных судьях и журналистах. Мне известно, что Колумбия приложила огромные усилия — более значительные, чем любая другая страна, — направленные на то, чтобы установить у себя по-настоящему демократическую систему власти. Позвольте мне добавить еще кое-что, сэр. Мне стыдно, что в этом городе нашлись люди, способные облить грязью вашу страну. Проблема наркотиков возникла не в Колумбии, не в Перу и не в Эквадоре. Она возникла здесь, в Америке, и вы, граждане Колумбии, страдаете от нее не в меньшей степени, чем американцы, — пожалуй, даже в большей. Вашу страну отравляют американские деньги. Не вы наносите ущерб нашей стране — это мы наносим ущерб вашей.

Очоа многого ожидал от этой встречи, но только не этого. Он поставил чашку на блюдце и лишь сейчас заметил, что в кабинете больше никого нет, что они беседуют с глазу на глаз. Телохранители американского президента ушли. Не было даже секретаря, ведущего запись беседы. Как необычно, подумал посол. Более того, Райан только что признал, что публикации в средствах массовой информации соответствуют действительности — по крайней мере отчасти.

— Господин президент, — произнес посол на английском языке, которым он овладел дома и затем усовершенствовал за годы учебы в Принстоне, — мы редко слышим, чтобы кто-то из американцев говорил нечто подобное о своей стране.

— Вы слышите это сейчас, сэр. — Они посмотрели в глаза друг другу. — Я не собираюсь критиковать вашу страну, если она не заслуживает этого, а на основании информации, которой я располагаю, я знаю, что дело обстоит именно так. Для того чтобы подорвать торговлю наркотиками, нужно в первую очередь уничтожить спрос на них, и в этом приоритетная задача моего правительства. Сейчас мы готовим законопроект, в соответствии с которым виновными будут признаваться не только те, кто торгуют наркотиками, но и те, кто пользуются ими. Когда будет восстановлен Конгресс, я приложу все усилия, чтобы этот законопроект был принят. Мне также хотелось бы создать неофициальную рабочую группу, состоящую из представителей вашего и нашего правительств, целью которой будет обсуждение вопроса, как помочь вам в решении этой проблемы у себя дома, причем мы гарантируем полное соблюдение суверенитета Колумбии. Америка не всегда была вашим добрым соседом. Я не могу изменить прошлое, но приложу все силы, чтобы изменить будущее. Скажите, господин посол, примет ли ваш президент мое приглашение приехать сюда для более детального обсуждения этой проблемы с глазу на глаз? — Я намерен загладить вину Америки за безумные поступки, совершенные несколько лет назад, тем самым сказал Райан.

— Мне кажется, что он благосклонно рассмотрит такое приглашение, принимая во внимание его обязанности по управлению страной. Время нужно будет согласовать отдельно. — Это означало на дипломатическим языке: разумеется, он примет ваше приглашение.

— Да, сэр, я только сейчас начинаю понимать, сколько времени и сил требует исполнение обязанностей президента. Может быть, — улыбнулся Райан, — он даст мне несколько советов.

— Вы вряд ли нуждаетесь в советах, господин президент. — Посол Очоа уже думал о том, как объяснить суть этой беседы своему правительству. Для него было совершенно очевидно, что Райан предлагает то, что в Южной Америке будет рассматриваться как извинение за поступок Соединенных Штатов, который они никогда не смогут признать открыто и полное раскрытие подробностей которого всего лишь нанесет огромный ущерб отношениям между обеими странами. И все-таки это делается не по политическим причинам, не правда ли? Ведь так?

— Чего вы хотите добиться своим законопроектом, господин президент?

— Мы изучаем эту проблему. Насколько я понимаю, люди прибегают к наркотикам главным образом с целью развлечения, чтобы уйти от реальностей жизни или как еще можно это назвать. В общем они пользуются наркотиками, чтобы удовлетворить те или иные свои настроения. Информация, которой мы уже располагаем, указывает на то, что по меньшей мере половина наркотиков, которые продаются у нас в стране, идет не на нужды закоренелых наркоманов, а употребляется теми, кто ищет каких-то новых ощущений. Мне представляется, что следует сделать применение наркотиков чем-то влекущим за собой не приятные последствия, а нечто совершенно обратное. Я имею в виду наказание за любой уровень наркотического опьянения. Разумеется, у нас недостаточно места в тюрьмах для всех наркоманов Америки, зато есть масса улиц, которые нуждаются в уборке. Для тех, кто пользуется наркотиками в поисках новых ощущений и делает это впервые, тридцать дней на уборке улиц и сборе мусора в экономически отсталых районах, причем в одежде, резко отличной от одежды остальных граждан, намного уменьшит полученное удовольствие. Насколько я понимаю, вы католик?

— Да, сэр, так же, как и вы.

— Тогда вы понимаете, что такое стыд, — усмехнулся Райан. — Мы узнали это в школе, не правда ли? Это всего лишь начало, и пока этого достаточно. Понадобится изучить административные вопросы, связанные с таким наказанием. Министерство юстиции рассматривает также конституционные аспекты этого закона, но они, судя по всему, оказались менее сложными, чем я ожидал. Я хочу, чтобы этот закон был принят к концу года. У меня трое детей, и проблема наркотиков чертовски пугает меня как отца. Разумеется, я понимаю, что это не является радикальным решением вопроса. Настоящие наркоманы нуждаются в медицинской помощи, это очевидно, и мы сейчас разрабатываем ряд программ на федеральном уровне и на уровне штатов, целью которых является искоренение проблемы. Но если нам удастся избавиться от использования наркотиков людьми, ищущими новых ощущений, то таким образом мы вдвое сократим потребление наркотиков. Согласитесь, это неплохое начало.

— Мы будем следить за вашими усилиями с большим интересом, — пообещал посол Очоа. Такое значительное сокращение доходов наркобаронов резко уменьшит их возможности подкупать чиновников и обеспечивать свою неприкосновенность. Это поможет правительству добиться того, к чему оно так страстно стремится, поскольку власть денег, получаемых от торговли наркотиками, была политической язвой, разъедавшей тело его страны.

— Я сожалею, что эта встреча была вызвана такими обстоятельствами, но рад, что нам удалось успешно обсудить проблемы, стоящие перед нашими странами. И я очень благодарен вам, господин посол, за проявленную откровенность и желание пойти навстречу. Хочу вас заверить, что я всегда готов встретиться и обменяться мнениями. Но больше всего мне хочется заверить ваше правительство, что я уважаю закон и это уважение не ограничивается территорией Соединенных Штатов. Что бы ни случилось в прошлом, я предлагаю начать с начала и обещаю подкрепить мои слова делами.

Они встали, снова обменялись крепкими рукопожатиями, и Райан вывел гостя на лужайку Белого дома. Они провели несколько минут на аллее сада, среди роз, под объективами телевизионных камер. Пресс-секретарь Белого дома выпустит коммюнике, посвященное этой встрече. В нем будет говориться, что президент Соединенных Штатов и посол Колумбии провели дружескую беседу, в которой закрепили тесные отношения между двумя странами. Фотографии, сопровождающие официальное заявление, наглядно продемонстрируют, что это правда.

— Похоже, что скоро наступит теплая весна, — заметил Очоа, обращая внимание на ясное небо и ласковый ветерок.

— Пожалуй. Зато лето в Вашингтоне бывает не слишком приятным. Скажите, господин посол, а какая погода стоит в Боготе?

— Видите ли, господин президент, наша столица расположена на большой высоте. Там никогда не бывает очень жарко, но солнечные лучи могут оказаться излишне жесткими. А ведь у вас здесь великолепный сад. Моя жена обожает цветы и даже становится знаменитой в этой области. — В голосе посла звучал подлинный интерес. — Ей удалось вывести новый сорт розы. Каким-то образом она скрестила розовые и желтые цветы, получив в результате сорт с лепестками почти золотистого цвета.

— И как она назвала свои розы? — спросил Райан. Его знания о розах ограничивались тем, что нужно быть осторожным с их ветками, или стеблями, или как там они называются, потому что на них есть шипы. Но камеры продолжали вести съемку, и нужно было поддерживать дружескую беседу.

— На английском языке этот сорт называется «Ранний рассвет». Похоже, что все подходящие названия роз уже разобраны, — произнес Очоа с улыбкой.

— Может быть, ваша жена согласится прислать саженцы своих роз для нашего сада?

— Для Марии это будет большой честью, господин президент.

— Значит, мы уладили еще один вопрос, господин посол. — Новое рукопожатие.

Очоа тоже был знаком с такой игрой. Его смуглое лицо с характерными чертами латиноамериканца расплылось в широкой дипломатической улыбке, но в рукопожатии чувствовалась дружеская теплота.

— "Ранний рассвет" — какое хорошее слово для характеристики подлинно новых отношений между нашими странами, господин президент.

— Действительно, лучше не придумаешь. — Посол и президент расстались. Райан вернулся в Западное крыло Белого дома. Арни ждал его за дверью. То, что все сказанное в Овальном кабинете прослушивалось и записывалось на пленку, как на студии звукозаписи, было широко известно, но никто открыто не признавался в этом.

— Ты быстро овладеваешь президентскими навыками, очень быстро, — заметил глава президентской администрации.

— В данном случае это было очень просто, Арни. Мы слишком продолжительное время плохо относились к ним. Мне оставалось всего лишь сказать ему правду. Нам придется как можно быстрее утвердить этот законопроект в Конгрессе. Когда будет готов его текст?

— Через пару недель. Учти, он вызовет настоящий скандал, — предостерег глава администрации.

— Наплевать, — ответил президент. — Пора сделать что-то реальное, вместо того чтобы все время тратить деньги на показуху. Мы пытались сбивать их самолеты. Мы пытались убивать главарей наркокартеля. Мы пытались подавить производство наркотиков вооруженной силой. Мы пытались преследовать торговцев наркотиками. Таким образом, мы истощили все возможности, и ни разу не сумели добиться успеха, потому что тут замешаны слишком крупные деньги. Почему бы не попробовать искоренить саму проблему? Именно здесь она начинается, и деньги идут от покупателей наркотиков.

— Я всего лишь говорю, что придется столкнуться с немалыми трудностями.

— Разве легко осуществить что-нибудь разумное? — сказал Райан, возвращаясь к себе в кабинет. Вместо того чтобы войти в него прямо из коридора, он прошел через комнату секретарей. — Эллен? — произнес он, делая жест в сторону Овального кабинета.

— Может быть, я оказываю на вас дурное влияние? — спросила миссис Самтер, захватывая с собой сигареты и направляясь к нему. Остальные секретарши улыбнулись, но постарались скрыть улыбки.

— Может быть, Кэти так и подумает, но ведь мы не будем говорить ей об этом, не правда ли? — сказал Райан. В уединении своего кабинета президент Соединенных Штатов закурил сигарету, которую он только что взял у худенькой женщины, отмечая торжеством одного вида наркомании атаку на другой. К тому же ему удалось нейтрализовать потенциальный дипломатический скандал.

* * *

Последний посланец Бадрейна покинул Америку, как ни странно, из международного аэропорта Миннеаполис-Сент-Пол на авиалайнере компании «Норт-Уэстерн», а затем должен пересесть на рейс КЛМ. Бадрейну оставалось нервничать еще четыре часа. В интересах безопасности ни один из посланцев не имел с собой телефонного номера для того, чтобы сообщить об успехе или предупредить о провале операции, из опасений, что в случае ареста могут установить его связь с Объединенной Исламской Республикой. Взамен Бадрейн расставил во всех европейских аэропортах своих людей, знавших о времени прибытия посланцев. Когда по прибытии в Европу они сходили с авиалайнеров, люди Бадрейна узнавали их в лицо и звонили ему обходными путями — из телефонов-автоматов, пользуясь заранее оплаченными карточками. После успешного возвращения всех посланцев в Тегеран начнется следующая операция. А сейчас, сидя в своем кабинете, Бадрейн смотрел на часы и продолжал беспокоиться. С помощью своего компьютера он подключился к мировой компьютерной сети и принялся просматривать сводки новостей. Ничего интересного. Он знал, что сможет убедиться в успехе операции только после того, как все его посланцы вернутся домой и каждый доложит о выполнении поставленной перед ним задачи. Вообще-то даже в этом случае нельзя быть уверенным в успехе операции. Пройдет три или четыре дня, может быть, пять, прежде чем по каналам связи из американских городов в Центр инфекционных заболеваний в Атланте помчатся панические крики, взывающие о помощи. Вот тогда он убедится в успехе.

Глава 39 Лицом к лицу

Перелет через Атлантический океан прошел спокойно. VC-20B больше походил на маленький авиалайнер, чем на реактивный самолет, в котором путешествуют бизнесмены, а летчики ВВС, которые казались Кларку такими молодыми, что им впору сдавать экзамены на право вождения автомобиля, управляли самолетом уверенно и спокойно. Маленький авиалайнер начал спуск в темноту европейской ночи и совершил посадку на военной авиабазе к западу от Парижа.

Там не было церемонии встречи как таковой, но Адлер был государственным чиновником министерского ранга, и его полагалось встретить даже при секретной миссии. В данном случае, как только стихли двигатели, к самолету подошел высокопоставленный представитель Министерства иностранных дел. Спустившись по трапу, Адлер сразу узнал его.

— Клод!

— Здравствуй, Скотт. Поздравляю тебя с повышением, дружище! — Из уважения к американским обычаям поцелуев не последовало.

Кларк и Чавез оглянулись вокруг в поисках опасности, угрожающей государственному секретарю. На огромном поле аэродрома они увидели только французских солдат с оружием в руках — или это были полицейские, с такого расстояния трудно определить, — окруживших кольцом прибывший VC-20B. У европейцев привычка демонстрировать автоматы даже на городских улицах. Возможно, подумал Джон, это сдерживающе действует на уличных хулиганов, но все-таки кажется излишне устрашающим. Впрочем, Кларк с Чавезом не ожидали особой опасности во Франции, и скоро их мнение подтвердилось. Адлер и его французский друг сели в правительственный лимузин, Кларк и Чавез разместились в автомобиле сопровождения. Экипаж самолета отправился на отдых, который полагался после длительного перелета, — на языке военных летчиков это означало, что они получат возможность выпить несколько стаканов со своими французскими коллегами.

— Сейчас мы отправимся в зал ожидания, — объяснил полковник ВВС Франции, сидящий в машине вместе с Кларком и Чавезом. — Самолет будет готов через несколько минут. Может быть, вы хотите освежиться?

— Merci, mon commandant[173], — ответил Динг. Действительно, подумал он, эти французы знают, что такое гостеприимство.

— Мы благодарны за то, что вы помогли организовать эту встречу, — сказал Адлер своему другу. В прошлом оба одновременно служили советниками в дипломатических представительствах сначала в Москве, а затем в Претории и не раз выполняли задания своих правительств, требующие крайне осторожного и обдуманного подхода.

— Не стоит благодарности, Скотт. — Клоду понадобилось немало усилий, чтобы достигнуть желаемого, но дипломаты и разговаривают как дипломаты, даже когда этого не требуется. Когда-то Клод помог Адлеру осуществить процедуру развода, причем сделал это чисто по-французски — он говорил, не закрывая рта, словно при заключении соглашения между странами. С тех пор этот случай стал едва ли не шуткой между ними. — Наш посол сообщает, что Дарейи готов прислушаться к разумным предложениям.

— И в чем они могут состоять? — спросил своего коллегу государственный секретарь. Они подъехали к офицерскому клубу авиабазы и через минуту расположились в уединенной комнате рядом с рестораном за бутылкой розового «божоле». — Как ты оцениваешь ситуацию, Клод? Каковы, на ваш взгляд, намерения Дарейи?

Французский дипломат пожал плечами. Этот жест был таким же характерно французским, как вино на столе. Клод разлил «божоле» по бокалам, и они торжественно подняли их. Вино было превосходным даже по высочайшим стандартам французской дипломатической службы. Затем пришло время говорить о деле.

— У нас нет определенного мнения. Мы озабочены смертью туркменского премьера.

— А разве смерть президента Ирака не вызывает у вас вопросов?

— Не думаю, чтобы кто-то сомневался в ее причинах. Скорее всего это следствие длительной вражды между двумя странами.

— Не уверен. — Адлер сделал еще один глоток из бокала. — Клод, ты по-прежнему лучший знаток вин из всех, кого я знаю. Итак, о чем он сейчас думает?

— По-видимому, о многом. У него не все благополучно внутри страны — вы, американцы, не проявляете должного интереса к внутренним проблемам Ирана. Население волнуется, хотя сейчас, после того как он завоевал Ирак, эта проблема временно отошла на второй план. По нашему мнению, прежде чем идти дальше, он займется консолидацией Объединенной Исламской Республики. Мы также считаем, что эта процедура может оказаться ему не по силам. Мы не теряем надежды. Скотт, что крайний фундаментализм его режима со временем станет более умеренным, причем не в очень далеком будущем. Сейчас уже не восьмой век, даже в том регионе земного шара.

Адлер задумался, затем кивнул.

— Надеюсь, ты прав. Этот человек всегда внушал мне опасения.

— Все люди смертны. Ему семьдесят два года, и он много работает. Впрочем, мы будем следить за ним, правда? Если он предпримет какие-то агрессивные действия, мы остановим его совместными усилиями, как делали это в прошлом. Мы обсуждали эту проблему с саудовцами. Они проявляют признаки беспокойства, но не больше. Наша оценка ситуации совпадает с их позицией. Мы советуем вам отнестись к нему без предубеждений.

Клод может быть прав, подумал Адлер. Дарейи действительно стар, а консолидация управления только что присоединенной страной потребует немало сил и времени. Более того, самый простой способ умиротворения враждебной страны, если у вас достаточно терпения, заключается в том, чтобы хорошо относиться к этим ублюдкам. Надо постепенно развивать торговые отношения, посылать туда журналистов, добиться приема передач Си-эн-эн, демонстрировать американские фильмы в местных кинотеатрах — это может творить чудеса. Конечно, если у вас хватает терпения и времени. В американских университетах учатся много иранских юношей. Для Америки это самый эффективный способ изменить ситуацию внутри ОИР. Проблема, однако, заключается в том, что и Дарейи знает об этом. А теперь он, Скотт Адлер, назначен на пост государственного секретаря, хотя никогда не рассчитывал подняться так высоко в правительственной иерархии, и от него ждут ответа на вопросы. Впрочем, он достаточно хорошо знаком с историей дипломатии и знает, как поступать дальше.

— Я выслушаю, что он скажет. В конце концов, мы не стремимся создавать себе новых врагов, Клод, ты ведь понимаешь это.

— D'accord[174]. — Француз подлил Адлеру вина. — К сожалению, ты не найдешь ничего подобного в Тегеране.

— Во время работы я ограничиваю себя двумя бокалами.

— На самолете, который доставит тебя в Тегеран, отличный экипаж, — заверил Клод американского госсекретаря. — Эти пилоты летают с нашими министрами.

— Разве когда-нибудь вас можно было упрекнуть в недостатке гостеприимства?

* * *

Кларк и Чавез пили «перрье», который был здесь дешевле, чем в Америке, хотя лимоны, наверно, стоили столько же.

— Как дела в Вашингтоне? — спросил французский коллега, стараясь развлечь их разговором или хотя бы создать такое впечатление.

— Как ни странно, в стране поразительно спокойная обстановка. Может быть, положительную роль сыграло то, что правительство не проявляет особой активности, — сказал Джон, стараясь уйти от ответа.

— А все эти разговоры о вашем президенте и его авантюрах?

— Мне кажется, что все это скорее взято из кино. — Лицо Дин-га выражало предельную откровенность.

— Значит, он украл русскую подлодку? В одиночку? — усмехнулся Джон. — Интересно, кто мог придумать такое?

— Но ведь в Америке находится глава русского шпионского ведомства, — возразил француз. — Я видел его по телевидению.

— Да, конечно, готов поспорить, что мы заплатили ему колоссальные деньги, чтобы он перебрался к нам.

— Наверно, хочет написать книгу и получить еще больше, — засмеялся Чавез. — И этот сукин сын наверняка их получит. Послушайте, mon ami[175], мы всего лишь рабочие пчелы, рядовые охранники, понимаете?

Ответ Чавеза повис в воздухе, словно планер, соскользнувший с воздушного потока. Кларк посмотрел в глаза собеседнику. Никаких сомнений, он из французской разведки и отлично понимает, что мы сотрудники ЦРУ, подумал американец.

— В таком случае будьте осторожны с нектаром, который найдете там, куда полетите, мой молодой друг. Он может оказаться слишком сладким. — Разговор походил на начало карточной игры — колода перетасована и сейчас на стол лягут первые карты. Играть придется с другом, но все-таки оба партнера будут стремиться к выигрышу.

— Что вы имеете в виду?

— Вам предстоит встреча с очень опасным человеком. Он выглядит так, словно знает что-то, чего мы не понимаем.

— Вы работали в Иране? — спросил Джон.

— Да, мне довелось путешествовать по этой стране.

— И каково ваше впечатление? — прозвучал вопрос Чавеза.

— Я так и не смог понять иранцев.

— Это верно, — согласился Кларк. — Я понимаю, что вы хотите сказать.

— Ваш президент — весьма любопытный человек, — снова заметил француз. Кларку стало ясно, что он руководствуется одним любопытством, и это сразу расположило его к офицеру французской разведки.

Джон посмотрел ему прямо в глаза и решил отблагодарить за предупреждение, как и следует поступить одному профессионалу по отношению к другому.

— Это верно, — заверил его Кларк. — Он один из нас.

— А все эти любопытные истории?

— Вот об этом я ничего не могу сказать, — улыбнулся Джон. Улыбка его ясно говорила: ну, конечно же, все это правда. Неужели вы думаете, что у репортеров хватит ума придумать такое?

Оба сотрудника разведывательных служб — французской и американской — думали об одном и том же, хотя ни один не мог сказать этого вслух: как жаль, что мы не можем когда-нибудь вечером встретиться и за ужином рассказать друг другу о пережитом. Но такого просто не бывает.

— На обратном пути, когда вы прилетите из Тегерана, я предложу вам выпить со мной.

— После возвращения оттуда я с удовольствием приму ваше предложение.

Динг просто слушал и наблюдал за происходящим. У этого старого сукиного сына по-прежнему было чему поучиться.

— Приятно, когда у тебя есть друзья, — сказал он через пять минут, когда они шли к французскому самолету.

— Он не просто друг, он настоящий профессионал. К мнению таких людей надо прислушиваться, Доминго.

Никто не утверждал, что легко управлять страной, даже тем, кто способны почти при любом поступке ссылаться на волю Всевышнего. Вот и Дарейи, который управлял страной в том или ином качестве почти двадцать лет, испытывал недовольство от тех административных мелочей, которые поступали к нему и ждали его решения. Ему и в голову не приходило, что все это было по его вине. Сам Дарейи считал свое правление справедливым, хотя в народе его считали излишне жестоким. Почти всякое нарушение закона влекло за собой смертную казнь, и даже незначительные административные ошибки, совершенные чиновниками, означали для них конец карьеры — в зависимости, конечно, от важности совершенной ошибки. Чиновник, который отрицательно отвечал на все запросы, ссылаясь на то, что закон ясно трактует эту проблему — независимо от того, как это обстояло на самом деле, — редко навлекал на себя гнев начальства. Тот, кто расширял власть правительства на большинство каждодневных проблем, всего лишь усиливал власть Дарейи. Такие решения принимались легко и не вызывали затруднений для главы государства.

Однако в реальной жизни все обстояло не так просто. Практические вопросы, например, начиная от продажи арбузов до подачи звуковых сигналов автомобилями вблизи мечетей, требовали определенного толкования, потому что в святом Коране они не затрагивались, а гражданское право основывалось на учении Пророка. Но либерализация жизни в стране представляла собой важный шаг, потому что либерализацию любой власти можно рассматривать как теологическую ошибку, особенно в стране, где вероотступничество каралось смертной казнью. Вот почему чиновники, столкнувшись с необходимостью дать положительный ответ на запрос, предпочитали в случае сомнения предоставить решение проблемы тем, кто стояли выше, и давали отрицательный ответ. Это получалось у них легко и просто, поскольку делалось на протяжении всей карьеры, и ответы звучали вполне убедительно. А высокопоставленные чиновники теряли намного больше в тех редких случаях, если кто-то наверху выражал несогласие с положительным ответом на запрос. Все это означало, что проблемы накапливались и образовывали пирамиду, которая поднималась до самого аятоллы. Между Дарейи и многочисленным чиновничеством находился совет религиозных лидеров (он сам был его членом при Хомейни) и парламент, пусть заседающий только формально, а также опытные высокопоставленные чиновники. Но, к разочарованию нового религиозного главы ОИР, принцип не менялся, и ему приходилось решать столь «важные» вопросы, как время работы рынков, цены на бензин и программы обучения женских начальных школ. Мрачное выражение, которое появлялось у него на лице при обсуждении столь тривиальных вопросов, всего лишь делало его подчиненных еще более подобострастными, когда они выдвигали соображения «за» и «против», что лишь прибавляло видимость серьезности абсурдной ситуации, их попыткам завоевать расположение аятоллы своей строгостью (они всегда были против всех изменений, входящих в повестку дня) и своей практичностью (они поддерживали их). Самая главная политическая игра в стране заключалась в стремлении завоевать расположение Дарейи, и в результате он оказывался связанным по рукам и ногам обсуждением маловажных вопросов, тонул в них, словно насекомое в янтарной смоле, тогда как ему требовалось сосредоточить все силы и энергию на решении действительно важных проблем. Самым поразительным было то, что он не понимал, почему окружающие его люди отказываются брать на себя инициативу, хотя время от времени сам обрушивал тяжелую кару на тех, кто решались поступать самостоятельно.

Вот в таком настроении он и прилетел в Багдад этим вечером для встречи с местным духовенством. Требовалось решить вопрос, какую мечеть ремонтировать прежде. Духовенство знало, что Махмуд Хаджи предпочитает молиться в одной из них, любит другую за ее архитектурные достоинства и восхищается третьей из-за ее исторического значения, тогда как население города предпочитало совсем иную мечеть. Разве не будет самым лучшим решением с политической точки зрения отремонтировать первой именно ее, чтобы укрепить политическую стабильность в стране? Затем на повестке дня было обсуждение вопроса о праве женщин водить автомобили (предыдущий иракский режим относился к этой проблеме излишне либерально!), что вызывало возражения у духовенства. Но отнять право, которым женщины уже владеют, может вызвать недовольство, да и как поступить с теми женщинами, у которых в семье не было мужчины, способного возить их по городу (к этой категории относились, например, вдовы) и которые не могли нанять шофера? Разве правительство не должно позаботиться об их нуждах? Некоторые женщины — например врачи и учителя — играли важную роль в местном обществе. С другой стороны, Иран и Ирак объединились теперь в одну страну, и разве правильно разрешать одно иранским женщинам и лишать того же иракских? Для решения этих важных вопросов и нескольких других, им подобных, ему пришлось этим вечером лететь в Багдад.

Дарейи, сидя в своем личном самолете, прочитал повестку вечернего заседания и едва не закричал от гнева и безысходности, но он был для этого слишком терпеливым человеком — или так говорил себе. В конце концов, ему нужно приготовиться к предстоящей утром более важной встрече с американским государственным секретарем, евреем по национальности. Он углубился в бумаги. Выражение его лица вселило страх даже в экипаж самолета, хотя Махмуд Хаджи не заметил этого, а даже если бы и заметил, то не понял бы причины.

Ну почему люди не могут проявить хоть немного инициативы?

* * *

Реактивный самолет, на котором летел Адлер с сопровождающими его людьми, был «Дассо Фалкон 900В» — французский вариант американского двухмоторного VC-20B. Экипаж состоял из двух летчиков, причем оба были очень высокого звания для этого чартерного рейса, и двух очаровательных стюардесс. Во всяком случае одна из них, решил Кларк, является сотрудницей французской разведки, а может быть, и обе. Он любил французов, особенно их разведслужбы. Несмотря на то что Франция временами была непредсказуемым союзником, что причиняло немало хлопот, когда французы принимались за дело в черном мире разведки, они блестяще справлялись с задачами, ничуть не уступая разведывательным службам других стран и часто превосходя их. К счастью, в данном случае внутри самолета было шумно, и потому установка подслушивающих устройств вряд ли оказалась бы успешной. Может быть, этим объяснялось то, что каждые пятнадцать минут к ним подходила то одна, то другая стюардесса и спрашивала, не хотят ли они чего-нибудь.

— Нам не нужно знать ничего конкретного перед посадкой в Тегеране? — спросил Джон, с улыбкой отклонив очередное предложение.

— Вообще-то нет, — ответил Адлер. — Мы собираемся всего лишь прощупать этого человека, узнать, каковы его намерения. Мой приятель Клод — он встречал нас в Париже — сказал, что ситуация не настолько плоха, как кажется на первый взгляд, и его доводы были весьма убедительными. Моя задача заключается главным образом в том, чтобы передать Дарейи обычное предложение дружбы и сотрудничества.

— И все-таки будьте осторожны, — улыбнулся Чавез. На лице государственного секретаря появилась ответная улыбка.

— На дипломатическом языке это звучит более утонченно, но я понимаю ваше предостережение. Между прочим, какова ваша профессия, мистер Чавез?

Кларк улыбнулся, услышав этот вопрос.

— Вам не понравится, если вы узнаете, откуда мы его подобрали, господин секретарь.

— Я только что закончил диссертацию на степень магистра, — не без гордости ответил молодой разведчик. — В июне получаю диплом.

— Где?

— В университете Джорджа Мейсона, у профессора Альфер. Это пробудило интерес госсекретаря.

— Вот как? В прошлом она работала у меня. Какова тема диссертации?

— "Исследование традиционной мудрости: ошибочные дипломатические маневры в Европе конца девятнадцатого — начала двадцатого столетия".

— Немцы и британцы?

— Главным образом. Особенно в соревновании за господство на море, — кивнул Чавез.

— И ваш вывод?

— Люди не всегда признают разницу между стратегическими и тактическими целями. Те, кому следовало думать о будущем, думают вместо этого о настоящем. Поскольку они смешивали политику с искусством управления государством, то оказались втянутыми в войну, которая разрушила весь европейский порядок и заменила его рубцовой тканью, словно после хирургической операции.

Поразительно, подумал Кларк, прислушиваясь к этой беседе, как меняется голос Динга, когда он говорит о "своей научной работе.

— И вы по-прежнему офицер службы безопасности? — спросил государственный секретарь. В его голосе звучало недоверие.

На лице Чавеза появилась улыбка, столь свойственная его латинской расе.

— Был раньше. Простите, что я не передвигаюсь прыжками и не волочу кисти рук по земле, как положено офицеру службы безопасности, сэр.

— Тогда почему Эд Фоули приставил вас обоих ко мне?

— Это из-за меня, — заметил Кларк. — Руководители ЦРУ хотят, чтобы мы прогулялись по Тегерану и оценили обстановку.

— Из-за вас? — недоуменно спросил Адлер.

— Я занимался обучением обоих Фоули, когда-то в далеком прошлом, — объяснил Джон, и после этого направление разговора резко изменилось.

— Так это вы те парни, что спасли Когу! Это вы...

— Да, мы были там, — подтвердил Чавез. Он решил, что государственный секретарь наверняка имеет допуск к таким вопросам. — Мы тогда здорово повеселились.

Государственный секретарь подумал, что ему следует чувствовать себя оскорбленным из-за приставленных к нему двух оперативников, причем еще в большей степени из-за замечания младшего из них относительно того, что им следовало бы волочить кисти рук по земле и передвигаться прыжками. Но степень магистра, полученная в университете Джорджа Мейсона...

— Кроме того, вы те парни, что прислали доклад, который вызвал насмешку у Бретта Хансона, — доклад относительно Гото. Оказалось, что это отличный доклад, вы проделали тогда великолепную работу. — Раньше Адлер не мог понять, что делают эти двое в группе по составлению материалов о национальной безопасности в отношении к ОИР. Теперь ему стало ясно.

— Однако никто не прислушался к нашей точке зрения, — напомнил Чавез. Их доклад мог сыграть решающую роль в войне с Японией, причем им пришлось тогда работать в особенно трудных условиях. Но отправленное ими сообщение дало Чавезу реальное представление о том, что дипломатия и система управления государством с 1905 года мало изменились. Это был зловещий ветер, не предвещавший никому ничего хорошего.

— Но я буду теперь прислушиваться, — пообещал Адлер. — Сообщите мне впечатление о своей прогулке по городу, ладно?

— Непременно. Полагаю, вы входите теперь в число людей, которым нужно знать о происходящем, — заметил Джон, вопросительно подняв бровь.

Адлер повернулся и жестом подозвал к себе одну из стюардесс, привлекательную брюнетку, которую Кларк выделил как сотрудницу французской разведки. Она была чертовски хороша, но несколько неловко обращалась с посудой в маленькой кухне, чего никогда не допустила бы профессиональная стюардесса.

— Да, мсье министр?

— Сколько нам осталось до посадки?

— Четыре часа.

— Тогда можете принести нам колоду карт и бутылку вина?

— Конечно, мсье министр. — Стюардесса поспешила выполнить просьбу.

— Мы не должны пить на службе, сэр, — заметил Чавез.

— Вы не на службе до момента посадки, — сказал Адлер. — А я люблю играть в карты перед началом трудных переговоров. Успокаивает нервы. Джентльмены готовы на дружескую партию?

— Ну что ж, господин секретарь, если вы настаиваете, — ответил Джон. Теперь все они получат представление о предстоящей операции. — Партию в покер, пожалуй?

Все знали, где проходит разделительная линия. Стороны не обменивались официальными коммюнике, по крайней мере не между Пекином и Тайбэем, но, несмотря на это, все знали и понимали значение границы, потому что военные склонны быть практичными и наблюдательными. Самолеты КНР не подлетали ближе чем на десять морских миль (восемнадцать километров) к определенной линии, проходящей с севера на юг, и самолеты Китайской Республики, признавая это обстоятельство, держались на том же расстоянии от невидимой линии долготы. По каждую сторону этой линии военные могли поступать, как им заблагорассудится, проявлять любую агрессивность, тратить столько боеприпасов, сколько могли себе позволить, и противная сторона соглашалась с этим без всякого обмена радиограммами. Все это делалось в интересах стабильности. Игры с заряженным оружием всегда опасны — это относится как к государствам, так и к детям, хотя последние легче подчиняются дисциплине.

У Америки сейчас было четыре подводных лодки в Тайваньском проливе. Они находились под невидимой линией границы, что являлось самым безопасным местом. Эскадра из трех надводных кораблей разместилась у северного входа в пролив. В нее входили крейсер «Порт ройял» и эсминцы «Салливаны» и «Чандлер». Все они были предназначены для борьбы с самолетами противника и оборудованы в общей сложности 250 ракетами типа «корабль — воздух». При обычных условиях они несли охрану авианосцев от воздушных атак, но сейчас «их» авианосец стоял в гавани Пирл-Харбора, где ему меняли силовые установки. Крейсер «Порт ройял» и эсминец «Салливаны» — названный так в честь семьи моряков, погибших в 1942 году на одноименном корабле, — были кораблями типа «иджис» и несли мощные радиолокационные установки SPY, предназначенные для наблюдения как за воздушным пространством, так и за морской поверхностью. В данный момент они вели наблюдения за воздухом, тогда как подводные лодки следили за остальным. На борту «Чандлера» специальная группа занималась сбором радиоэлектронной информации, а именно: контролем за радиопереговорами сторон. Подобно патрульному полицейскому, они находились здесь не для того, чтобы вмешиваться в учения, а чтобы просто дружески, так сказать, напоминать сторонам, что правоохранительные органы совсем рядом, и потому не давать событиям заходить слишком далеко. По крайней мере так они считали. Если кто-нибудь возражал против присутствия американских кораблей, ему напоминали, что моря свободны для мореплавания и корабли никому не мешают, не правда ли? То, что присутствие американских кораблей было частью определенного плана, не являлось чем-то очевидным, во всяком случае не с первого взгляда. Но то, что случилось дальше, сбило с толку почти всех.

В воздухе чувствовался рассвет, хотя на морской поверхности было еще темно. Звено из четырех истребителей ВВС КНР взлетело с наземного аэродрома и направилось на восток. Через пять минут за ним последовало еще одно звено из четырех истребителей. Они отчетливо виднелись на экранах радиолокаторов американских кораблей, хотя находились на предельном расстоянии. Им тут же присвоили определенные номера, и компьютерная система слежения на борту крейсера «Порт ройял» следила за их продвижением на восток к удовлетворению матросов и офицеров, находившихся в центре боевой информации. Все шло хорошо и гладко до тех пор, пока истребители, продолжив полет, не приблизились к невидимой границе между двумя флотами. Тогда американский лейтенант снял телефонную трубку и нажал на кнопку.

— Слушаю, — пробормотал сонный голос.

— Капитан, это центр боевой информации. Звено самолетов ВВС КНР, по-видимому, это истребители, вот-вот пересечет демаркационную линию. Они летят курсом ноль-девять-ноль на высоте пятнадцать тысяч футов, пеленг два-один-ноль, скорость пятьсот узлов. Еще одно звено следует в нескольких минутах за ними.

— Сейчас приду. — Через две минуты капитан, даже не успев одеться, вошел в центр боевой информации. Он не увидел, как истребители КНР нарушили границу, но услышал, как старшина доложил:

— Четыре или больше истребителей летят курсом на запад. Чтобы упростить наблюдения за ситуацией, в компьютер ввели приказ помечать символом «вражеский» истребители континентального Китая и символом «свой» истребители Тайваня. Время от времени в этом районе появлялись и американские самолеты, но их задача заключалась в сборе электронной информации, и потому они держались далеко от места учений. В данный момент на экране радиолокаторов виднелись два сближающихся звена истребителей, находящихся пока на расстоянии тридцати миль друг от друга, но это расстояние сокращалось со скоростью более тысячи миль в час. Радар вел также наблюдение за шестью гражданскими авиалайнерами, причем все шесть находились к востоку от разделительной линии и не обращали внимания на учения, район которых им было предписано обходить стороной.

— Рейд шесть поворачивает, — доложил матрос, следивший за экраном радиолокатора. Это было первое звено истребителей, взлетевших с наземных аэродромов КНР, и на глазах капитана они повернули на юг, тогда как звено истребителей, взлетевших с аэродромов Тайваня, продолжало стремительно сближаться с ними.

— Тайваньские истребители включили радары слежения, — доложил старшина, который следил за электромагнитными излучениями. — Они осветили рейд шесть.

— Может быть, поэтому они и отвернули, — пробормотал капитан.

— Или сбились с курса? — заметил офицер центра боевой информации.

— Там все еще темно. Не исключено, что они просто залетели слишком далеко. — Американские офицеры не знали, какое навигационное оборудование установлено на истребителях ВВС КНР, а управлять одноместным истребителем над морем ночью — далеко не простое дело.

— Вижу включенные радары с западного направления, по-видимому, это рейд семь, — доложил старшина, следивший за электромагнитными излучениями. Рейд семь был вторым звеном, взлетевшим с наземных аэродромов континентального Китая.

— Как относительно радиолокаторов рейда шесть? — спросил офицер центра боевой информации.

— По-прежнему выключены, сэр. — Первые четыре истребителя ВВС КНР закончили разворот и летели теперь на запад, возвращаясь к разделительной линии. Их продолжали преследовать истребители Китайской Республики. И в этот момент все переменилось.

— Рейд семь поворачивает, новый курс ноль-девять-семь.

— Теперь они направляются прямо на Эф-шестнадцатые.., включили радары .. — заметил лейтенант. Впервые в его голосе прозвучала тревога. — Рейд семь освещает шестнадцатые, его радары в режиме слежения.

Истребители F-16 Китайской Республики теперь тоже повернули. Им предстояла большая работа. Новейшие истребители, сделанные в Америке, и их пилоты, элита ВВС Тайваня, составляли треть истребительных сил острова, и на них легла задача прикрывать его и отвечать на все летные маневры их континентальных двоюродных братьев. Оставив группу Рейд шесть, истребители которой возвращались обратно, тайваньцы неминуемо перенесли свое внимание на следующее звено, Рейд семь, продолжающее полет на восток. Скорость сближения все еще составляла тысячу миль в час, обе стороны включили локаторы слежения, нацеленные друг на друга. В международной практике это признавалось недружелюбным маневром и его старались избегать по той простой причине, что в воздухе это являлось эквивалентом винтовки, нацеленной кому-то прямо в голову.

— Смотрите, сэр, — доложил старшина, следивший за электромагнитными излучениями, — радары Рейда семь только что переключились на режим наведения.

Вместо поиска целей воздушные локаторы истребителей теперь действовали в режиме наведения на цель ракет «воздух — воздух». То, что было недружелюбным маневром несколько секунд раньше, стало теперь открыто враждебным.

Тайваньские истребители разделились на две пары и начали маневрировать. Летящие им навстречу истребители КНР последовали их примеру. Первое звено, Рейд шесть, пересекло теперь разделительную линию и продолжало полет на запад, возвращаясь, по-видимому, на свой аэродром.

— Думаю, я понял, что там происходит, сэр, смотрите, как... В это мгновение на экране появилась крошечная точка, отделившаяся от одного из истребителей F-16...

— Проклятье, — вырвалось у одного из матросов. — Они пустили ракету.

— Не одну, а две, — поправил его старшина.

В воздухе виднелись теперь две ракеты «воздух — воздух» AIM-120, изготовленные в Америке, которые мчались каждая к своей цели.

— Увидев включенные радары наведения, они решили, что их атакуют. Господи! — Капитан повернулся к офицеру связи. — Немедленно соедините меня с главнокомандующим Тихоокеанским флотом!

События развивались стремительно. На экране один из истребителей КНР превратился в белое пятно. Второй, заметив опасность, дернулся в сторону и в последнее мгновение сумел увернуться от нацеленной в него ракеты.

Затем он вернулся обратно. Южная пара истребителей КНР тоже сделала маневр, звено Рейд шесть резко повернуло на север и включило свои радиолокаторы. Через десять секунд было выпущено еще шесть ракет, помчавшихся к своим целям.

— Настоящий воздушный бой! — воскликнул старший вахтенный офицер.

Капитан поднял телефонную трубку:

— Мостик, объявить боевую тревогу, боевую тревогу! — Затем он схватил микрофон радиосвязи и вызвал командиров кораблей сопровождения, находившихся в десяти милях к западу и востоку от крейсера. Тем временем по крейсеру «Порт ройял» разнесся грохот колоколов боевой тревоги.

— Вижу происходящее, — отрапортовал эсминец «Салливаны», находящийся мористее.

— Я тоже, — донеслось с эсминца «Чандлер», который занимал позицию ближе к острову Тайвань, но получал изображение от кораблей «иджис» через спутниковую систему видеосвязи.

— Попадание! — Еще один истребитель КНР взорвался и нырнул ко все еще темной поверхности моря. Через пять секунд был сбит истребитель F-16.

В центр боевой информации вбегали матросы и занимали места по боевому расписанию.

— Капитан, звено Рейд шесть пыталось осуществить имитацию...

— Да, теперь я понимаю это, но сейчас нам осталось лишь подбирать обломки.

А далее, как и следовало ожидать, одна из ракет сбилась с курса. Они были такими маленькими, что их едва различали на экране радиолокатора, но техник увеличил мощность излучения до шести миллионов ватт, и картина прояснилась.

— Проклятье! — воскликнул старшина, указывая на главный тактический дисплей. — Капитан, посмотрите!

Ситуация сразу стала ясной. Один из истребителей выпустил ракету с инфракрасной головкой наведения, а самой горячей целью поблизости от района учений был аэробус А-310 авиакомпании «Чайна эйрлайнз» с двумя гигантскими турбовентиляторными двигателями «Дженерал электрик» — примерно такие же двигатели служили силовыми установками на всех трех американских кораблях, — и красному глазу головки наведения раскаленные дюзы его двигателей показались пылающим солнцем.

— Старшина, предупредите его! — крикнул шкипер.

— "Эйр Чайна шесть-шесть-шесть", это военный корабль американского военно-морского флота. С северо-западного направления вас преследует ракета «воздух — воздух», повторяю, с северо-запада вас преследует ракета, немедленно осуществляйте маневр уклонения!

— Что-что?! — донеслось из динамика, однако самолет начал маневр, поворачивая налево и теряя высоту. Впрочем, было очевидно, что это уже не имело значения.

Рассчитанный вектор ракеты ни на мгновение не отклонился от цели. На борту крейсера надеялись, что ракета сожжет запас топлива и не достигнет цели, но она летела со скоростью в три Маха, тогда как пассажирский самолет уже сбавил скорость, заходя на посадку на свой домашний аэродром. Когда пилот опустил нос авиалайнера и начал терять высоту, это всего лишь упростило наведение ракеты.

— Это огромный самолет, — произнес капитан.

— У него всего два двигателя, сэр, — напомнил офицер, управляющий стрельбой.

— Попадание! — выкрикнул старшина у радиолокационного экрана.

— Опускайся к посадочной дорожке, приятель, быстрее опускайся! — выдохнул капитан, сдерживая желание отвернуться от экрана. — Проклятье! — На дисплее отраженный сигнал, означающий авиалайнер, внезапно в три раза увеличился в размерах и замелькал код аварии.

— Он передает «Мэйдэй», сэр, — послышался голос радиста. — «Эйр Чайна три шестерки» передает сигнал бедствия.., повреждены двигатель и крыло.., пожар на борту.

— Ему осталось всего пятьдесят миль, — заметил старшина. — Он поворачивает на вектор прямого подхода к аэродрому Тайбэя.

— Капитан, все находятся на постах по боевому расписанию. Боевая тревога пробита и исполнена, сэр, — доложил вахтенный офицер.

— Очень хорошо, — отозвался шкипер, не отрывая взгляда от центра трех радиолокационных дисплеев. Воздушный бой, заметил он, закончился так же быстро, как и начался, сбито три истребителя, один поврежден, и обе стороны отозвали свои самолеты, чтобы зализывать раны и пытаться понять, что же, собственно, произошло. На тайваньской стороне в воздухе находилось еще одно звено истребителей, барражирующих над берегом.

— Капитан! — послышался голос старшины, который следил за электромагнитными излучениями. — Похоже, только что включились все радары на каждом корабле. Источники электромагнитного излучения повсюду. Я начинаю классифицировать их.

Капитан знал, что все это не имело сейчас значения. Взгляды всех были прикованы к «Эрбасу-310», который сбавил скорость и начал терять высоту.

— Оперативное управление главнокомандующего Тихоокеанским флотом, сэр, — произнес старший радист.

— Докладывает «Порт ройял», — произнес капитан в трубку космической связи. — У нас только что закончился небольшой воздушный бой, одна ракета сбилась с курса и, по-видимому, попала в пассажирский авиалайнер, совершающий рейс из Гонконга в Тайбэй. Авиалайнер пока в воздухе, но, похоже, понес серьезные повреждения. Сбиты два МиГа китайских коммунистов и один F-16 Тайваня, возможно, поврежден и еще один.

— Кто начал бой? — спросил дежурный офицер оперативного управления.

— Мы считаем, что один из тайваньских истребителей первым выпустил ракету. Скорее всего он подумал, что его атакуют. — За несколько секунд капитан объяснил создавшуюся ситуацию. — Я загружу радиолокационную запись и пошлю вам как можно быстрее.

— Хорошо. Спасибо, капитан. Я передам ваше донесение боссу. Держите нас в курсе событий.

— Будет исполнено. — Капитан отключил космическую связь и повернулся к вахтенному офицеру. — Подготовьте ленту с записью боя для передачи в Пирл-Харбор.

— Слушаюсь, сэр.

Авиалайнер компании «Эйр Чайна» по-прежнему направлялся к берегу, но на радиолокационном экране было заметно, что он то и дело отклоняется от прямого курса на Тайбэй. Группа радиоэлектронной разведки на «Чандлере» прислушивалась к радиопереговорам. Поскольку английский является языком международной авиации, они слышали, как пилот, сидящий за штурвалом поврежденного авиалайнера, отдает быстрые и четкие команды на землю, готовя аэродром к приему его самолета. В Тайбэе задействовали все необходимые пожарные и санитарные машины. Пилот вместе со вторым пилотом прилагали все силы, чтобы удержать поврежденный авиалайнер на прямом курсе. Лишь они знали, насколько серьезные повреждения получил их самолет. Все остальные были только зрителями, им оставалось всего лишь молиться, чтобы самолет сумел благополучно пролететь оставшиеся мили в течение последних пятнадцати минут.

* * *

Известия о происшествии в Тайваньском проливе стремительно поднимались по командной лестнице. Центром связи был кабинет адмирала Дейвида Ситона в здании на вершине холма над гаванью Пирл-Харбора. Старший дежурный офицер связался со своим главнокомандующим, который тут же приказал ему отправить в Вашингтон молнию с пометкой «Критическая». Затем Ситон распорядился передать шифровку на семь военных кораблей ВМС США, находящихся в районе учений, приказывая им повысить уровень боевой готовности и внимательно прислушиваться ко всем переговорам. После этого было послано уведомление всем американцам, играющим роль наблюдателей на всех командных постах Китайской Республики в период учений, но.., до того как они поступят к адресатам, пройдет немало времени. В Тайбэе еще не было американского посольства, и потому там отсутствовали атташе или сотрудники ЦРУ, которые могли бы сразу помчаться в аэропорт, чтобы убедиться, сумел ли авиалайнер благополучно приземлиться. В данный момент оставалось только ждать как известий от кораблей в районе учения, так и вопросов, которые начнут поступать из Вашингтона и на которые штаб главнокомандующего Тихоокеанским флотом еще не мог ответить.

* * *

— Слушаю, — произнес Райан, снимая телефонную трубку.

— С вами хочет поговорить доктор Гудли, сэр.

— О'кей, соедините. — Секундная пауза. — Что случилось, Бен?

— Неприятности у берегов Тайваня, сэр; не исключено, что серьезные. — Советник по национальной безопасности объяснил создавшуюся ситуацию на основе данных, которыми располагал. На это потребовалось немного времени.

В целом система связи сработала впечатляюще оперативно. Авиалайнер все еще находился в воздухе, а президент Соединенных Штатов уже знал о возникшей проблеме и.., ни о чем больше.

— Хорошо, держите меня в курсе происходящего. — Райан посмотрел на стол, из-за которого собирался встать. — Черт бы их побрал, — пробормотал он. Вот тебе и пожалуйста — президентское могущество. Практически мгновенно узнаешь о событиях, повлиять на которые не в силах. Есть ли американцы на борту поврежденного авиалайнера? Что все это значит? И что там происходит, в конце концов?

* * *

Все могло быть и хуже. Дарейи вернулся к своему самолету, пробыв в Багдаде меньше четырех часов. За это время он решил проблемы еще быстрее и резче обычного, испытывая удовольствие от того, что вселил страх в сердца тех, кто осмелились побеспокоить по столь обыденным вопросам. От боли в желудке лицо его помрачнело еще больше. Он поднялся по трапу, опустился в кресло и сделал знак пилоту, чтобы тот отправлялся в путь побыстрее — этакий небрежный взмах кисти, равнозначный порой смертному приговору. Через тридцать секунд трап был убран и двигатели заревели.

* * *

— Где вы научились так играть в покер? — поинтересовался Адлер.

— На флоте, господин секретарь, — ответил Кларк, сгребая выигрыш. Он уже выиграл десять долларов, хотя интерес к игре заключался не в деньгах. Дело в принципе. Он только что сорвал банк в два доллара, причем с его стороны это был чистейший блеф, на который поддался государственный секретарь. Отлично.

— А я полагал, что моряки плохо играют в карты.

— Некоторые так считают, — улыбнулся Кларк, подгребая к себе кучку четвертаков — А вы следите за его руками, — посоветовал Чавез.

— Я и так слежу за его руками, — проворчал Адлер. Подошла стюардесса и разлила оставшееся вино. Меньше двух полных стаканов на троих, просто чтобы провести время. — Извините меня, сколько еще нам лететь?

— Меньше часа, мсье министр. — Адлер улыбнулся, и девушка пошла обратно.

— Королевские ставки, господин секретарь, — сказал ему Кларк.

Чавез посмотрел на свои карты. Пара пятерок. Неплохое начало Он бросил четвертак в центр стола после Адлера.

* * *

У аэробуса А-310, изготовленного в Европе, при взрыве ракеты вышел из строя правый двигатель, но на этом его несчастья не кончились Ракета с инфракрасной головкой наведения подлетела к правому борту сзади и нанесла удар по боковой стороне огромного турбовентилятора «Дженерал электрик», так что осколки после взрыва разорвали наружную поверхность крыла. Некоторые из осколков пробили топливные баки — к счастью, почти пустые, — и оттуда начало выливаться горящее топливо, что привело в панику тех, кто сидели у иллюминаторов и могли видеть происходящее снаружи. Но это не было самым пугающим. Огонь позади самолета не мог причинить никакого вреда, опустевший топливный бак не взорвался, как это могло бы случиться всего десятью минутами раньше. Хуже всего были повреждения, нанесенные плоскостям управления.

Оба пилота были опытными летчиками, как этого требовали правила пассажирских авиаперевозок. Аэробус мог продолжать полет и на одном двигателе, который остался цел и теперь работал на полную тягу, потому что второй пилот отключил правый двигатель и нажал кнопку ручного контроля мощной системы пожаротушения. Через несколько секунд смолкли сирены, предупреждающие о пожаре, и второй пилот смог вздохнуть.

— Поврежден руль высоты, — сообщил пилот, потянув на себя рычаг управления и обнаружив, что аэробус не реагирует на это должным образом.

Однако вина тут лежала не на экипаже авиалайнера Дело в том, что аэробус практически управлялся компьютером и команды поступали от него на основании обширной программы и информации, получаемой непосредственно от различных датчиков, размещенных на корпусе самолета, и от действий пилотов. Компьютеры принимали эти данные, анализировали их и затем давали команду плоскостям управления, что делать дальше. Повреждения, полученные от взрыва ракеты, не были предусмотрены программным обеспечением. Программа зарегистрировала выход из строя одного двигателя и пришла к выводу, что результатом был его взрыв, что программным обеспечением предусматривалось. Бортовые компьютеры оценили размер повреждений, полученных самолетом, проверили, какие плоскости управления действуют и насколько хорошо, и дали команды в соответствии с ситуацией.

— Двадцать миль, — доложил второй пилот, когда аэробус лег на курс прямого подлета к аэродрому. Пилот отрегулировал подачу газа с помощью дросселя, а компьютеры — на борту авиалайнера их было семь — пришли к выводу, что действия пилота правильны, и уменьшили тягу двигателя. Самолет сжег почти все топливо и потому был легким. В распоряжении пилотов было достаточно тяги. Они уже успели спуститься, так что потеря давления внутри салона им не угрожала. Пилоты чувствовали, что могут управлять самолетом и постараются дотянуть до посадочной полосы. Рядом летел пришедший на помощь истребитель. Его пилот решил осмотреть снаружи причиненные повреждения и попытался связаться с экипажем, чтобы сообщить результаты осмотра, но те на мандаринском наречии раздраженно потребовали, чтобы он оставил их в покое.

Пилот истребителя видел, как поток воздуха срывает обшивку с аэробуса, и попытался сообщить об этом, но его снова отказались слушать. Истребитель отлетел чуть назад и в сторону, чтобы наблюдать за авиалайнером, одновременно он вел переговоры со своей базой.

— Десять миль. — Скорость была теперь меньше двухсот узлов, пилоты попытались опустить закрылки и предкрылки, но плоскости управления на правом крыле не сработали, и потому компьютеры, заметив это, не выпустили их и на левой стороне. Это сулило посадку на излишне высокой скорости. Оба пилота нахмурились, выругались и продолжали вести самолет.

— Шасси, — скомандовал первый пилот. Второй пилот щелкнул переключателями, шасси опустилось и замкнулось на месте, что вызвало вздох облегчения у пилотов. Они не знали, что обе покрышки на правой стороне повреждены.

Теперь они видели перед собой посадочную полосу и вращающиеся огни аварийных автомобилей. Аэробус пересек ограду аэродрома и снизился к дорожке. Обычная посадочная скорость составляет сто тридцать пять узлов, а они зашли на посадку при скорости в сто девяносто пять. Пилот знал, что ему понадобится вся длина полосы, каждый ее фут, и потому колеса авиалайнера коснулись дорожки меньше чем в двухстах метрах от ее начала.

Аэробус сильно ударился колесами и покатился по дорожке. Это продолжалось недолго. Правая пара покрышек выдержала меньше трех секунд, затем они потеряли давление, а еще через секунду металлическая стойка шасси начала бороздить по бетону посадочной полосы, прорывая в ней все более углубляющуюся борозду. Оба пилота и компьютеры на борту авиалайнера пытались удержать самолет на прямом курсе, но это им не удалось. Аэробус А-310 развернуло вправо. Покрышки левой стороны шасси взорвались с пушечным грохотом, и двухмоторный реактивный авиалайнер лег на брюхо. Секунду казалось, что он начнет кувыркаться по траве, но потом конец крыла отломился, и самолет принялся крутиться, лежа плашмя на земле. Фюзеляж разломился на три неравные части. В том месте, где левое крыло отделилось от фюзеляжа, мелькнул язык пламени. К счастью, передняя часть самолета откатилась вперед, задняя часть — в сторону, зато средняя остановилась почти точно в середине пылающей лужи топлива, и все усилия примчавшихся сюда пожарных оказались напрасными. Позднее определили, что сто двадцать семь человек, оказавшихся в средней части фюзеляжа, погибли, почти сразу задохнувшись в пламени. Еще сто четыре пассажира уцелели, включая экипаж, но с травмами разной степени тяжести. Видеозапись катастрофы будет передана по спутниковым каналам меньше чем через час, и главной новостью станет этот международный инцидент.

* * *

Когда самолет коснулся посадочной дорожки, Кларк почувствовал, как у него по коже пробежал холодок. Глядя через иллюминатор, он решил, что узнает кое-что, но потом признался себе, что скорее всего это ему просто кажется и к тому же все международные аэропорты выглядят в темноте одинаково. Французские летчики рулили к ангару в целях безопасности, следуя указаниям следовать за другим реактивным самолетом, который совершил посадку минутой раньше.

— Ну что ж, вот мы и здесь, — произнес Динг, широко зевая. У него на руках было двое часов — одни были поставлены по местному времени, другие по вашингтонскому, и он, глядя на часы, пытался понять, по какому времени живет сейчас его тело. Затем Чавез посмотрел в иллюминатор с любопытством туриста и, как это бывает обычно, пережил разочарование. Судя по тому, что он увидел, это вполне мог быть Денвер или любой другой аэропорт.

— Извините меня, — сказала черноволосая стюардесса. — Нас попросили оставаться в самолете, пока обслужат тот, что прибыл раньше.

— Что такое несколько минут? — философски произнес государственный секретарь Адлер, уставший не меньше остальных. Чавез посмотрел в иллюминатор.

— Вот он, наверно, и совершил посадку перед нами.

— Будьте любезны выключить освещение в салоне, — попросил Кларк и сделал жест в сторону своего напарника.

— Почему... — начал Адлер. Кларк молчаливым жестом прервал госсекретаря. Стюардесса выполнила его просьбу. Динг понял, что имел в виду Джон, и достал камеру из сумки.

— В чем дело? — негромко спросил Адлер, как только в салоне стало темно.

— Прямо перед нами «гольфстрим», — ответил Джон, глядя в иллюминатор. — Их немного в этом регионе, а этот направляется в охраняемый ангар. Давайте посмотрим, нельзя ли узнать, кому он принадлежит, хорошо?

Разведчики всегда разведчики, напомнил себе Адлер. Он не возражал. Дипломаты тоже собирали информацию, и сведения о том, кто имеет доступ к такому дорогостоящему виду транспорта, могут сказать им, кто занимает столь высокое место в правительстве ОИР. Через несколько секунд под колеса их самолета подсунули тормозные колодки, а к «гольфстриму», стоящему в пятидесяти метрах от них на стоянке, отведенной для самолетов иранских — теперь ОИР — ВВС, подкатила процессия правительственных автомобилей.

— Кто-то занимающий важный пост, — заметил Динг.

— Какой пленкой заряжена твоя камера?

— ASA 1200, мистер К., — ответил Чавез, выбирая установку для телеобъектива. В кадр поместился весь самолет. Динг решил, что увеличения достаточно, и начал снимать, как только из самолета опустили трап.

— А-а, — первым заметил это Адлер. — Ну что ж, это не должно быть таким уж сюрпризом.

— Дарейи, не правда ли? — спросил Кларк.

— Да, это наш друг, — подтвердил государственный секретарь. Услышав это, Чавез десять раз быстро щелкнул камерой, запечатлев спускающегося из самолета мужчину, а потом и встречающих, которые обнимали его, словно они давно не виделись. Затем мужчину проводили к автомобилю. Машины отъехали. Чавез успел сделать еще один снимок, затем уложил камеру в сумку. Прошло пять минут, прежде чем им разрешили покинуть самолет.

— Как вы считаете, меня должно интересовать, сколько сейчас времени? — спросил Адлер, направляясь к двери.

— Скорее всего нет, — ответил Кларк. — Думаю, до начала встречи нам дадут несколько часов отдохнуть.

Внизу у трапа стоял французский посол, рядом с ним явно охранник и позади еще десять иранских охранников. Они поедут во французское посольство в двух автомобилях, причем впереди будут ехать две машины иранской охраны и еще две позади, составив, таким образом, что-то вроде полуофициального кортежа. Адлер вместе с послом сели в первый автомобиль, Кларк и Чавез разместились во втором. В нем на переднем сиденье были водитель и еще один человек. Судя по всему, оба из французской разведки.

— Добро пожаловать в Тегеран, друзья мои, — приветствовал американцев тот, что сидел рядом с шофером.

— Merci, — ответил Динг и широко зевнул.

— Извините, что мы подняли вас так рано, — добавил Кларк. Скорее всего это местный резидент Управления французской внешней разведки, подумал он. Те французы, с которыми они с Дингом беседовали в Париже, явно уже успели позвонить в Тегеран и предупредить, что двое охранников госсекретаря, похоже, явно не из Госдепа, а из ЦРУ.

Слова француза тут же подтвердили его догадку.

— Насколько мне известно, это у вас не первый визит в Тегеран, — заметил он.

— Сколько времени вы уже здесь? — спросил Джон.

— Два года. Говорить в автомобиле безопасно, — добавил француз, имея в виду, что в машине нет подслушивающих устройств.

— Мне звонили из Вашингтона и поручили кое-что передать вам, — обратился в то же время посол к Адлеру в первом автомобиле. Затем он рассказал все, что ему было известно об инциденте с аэробусом в Тайбэе. — Боюсь, что после возвращения домой вам придется немало потрудиться.

— О Боже! — вырвалось у Адлера. — Только этого нам и не хватало. Какова реакция сторон на это печальное происшествие?

— Пока мне ничего не известно. Но ситуация изменится через несколько часов. Ваша встреча с аятоллой Дарейи намечена на половину одиннадцатого, так что можете немного отдохнуть. Вы вылетаете обратно в Париж сразу после ланча. Мы окажем вам всяческое содействие.

— Спасибо, господин посол. — Адлер слишком устал, чтобы продолжать.

— Вам известно, как это произошло? — спросил Чавез во втором автомобиле.

— Мы знаем только то, что передало ваше правительство. По-видимому, произошел короткий воздушный бой над Тайваньским проливом, и ракета попала в случайную цель.

— Число пострадавших? — задал вопрос Кларк.

— Пока неизвестно, — ответил глава местной французской резидентуры.

— Вообще-то трудно попасть ракетой в авиалайнер и никого при этом не убить, — прокомментировал новость Динг и закрыл глаза, предвкушая мягкую постель во французском посольстве.

* * *

Та же самая новость была передана Дарейи точно в тот же момент. Он удивил сопровождающее его духовное лицо тем, что никак не отреагировал на это. Махмуд Хаджи уже давно пришел к выводу, что люди, ничего не знающие о происходящем, вряд ли смогут помешать развитию событий.

* * *

Французское гостеприимство ничуть не пострадало от того, что его проявили в месте, уж слишком отличном от Города Света. На территории посольства, огороженной высокой кирпичной стеной, трое французских солдат забрали багаж приехавших американцев, а какие-то люди в ливреях проводили их в отведенные им комнаты. Постели были готовы, а на тумбочках рядом стояли кувшины с водой, в которой плавали кубики льда. Чавез снова проверил часы, застонал и рухнул в постель. У Кларка сон пришел не сразу. Последний раз, когда он находился в здании посольства в этом городе... Что было тогда? — спросил он себя. Почему это так его беспокоит?

* * *

Брифинг в ситуационном центре проводил адмирал Джексон, иллюстрируя свои слова видеозаписью.

— Это было записано на крейсере «Порт ройял». У нас есть аналогичная запись, сделанная на эсминце «Салливаны», но поскольку между ними нет разницы, мы решили воспользоваться этой, — начал он.

В руке адмирал держал длинную деревянную указку, которую начал передвигать по телевизионному дисплею.

— Вот звено из четырех истребителей, по-видимому, это «Джианджи Хонгзай-7», мы называем их Б-7. У них два двигателя, и они двухместные, технические характеристики мало отличаются от нашего старого «фантома» F-4. Звено покидает землю и залетает слишком далеко. Примерно вот здесь проходит ничейная полоса, и ни одна из сторон до сегодняшнего дня ни разу не нарушала эту границу. Вот второе звено, по-видимому, истребители такого же типа и...

— Вы не уверены в этом? — спросил Бен Гудли.

— Мы опознаем самолеты по их летным характеристикам и по отраженному сигналу на экране радара. Радар не в состоянии определить тип самолета, — объяснил адмирал. — Мы делаем заключение относительно типа самолета по его поведению в воздухе и по электронному излучению, исходящему от установленного на нем оборудования. Короче говоря, первое звено летит на восток и пересекает невидимую линию вот здесь. — Указка пробежала по соответствующей линии на дисплее. — Вот звено из четырех тайваньских F-16 мчится им навстречу, готовясь дать отпор. Они видят, что истребители КНР залетели слишком далеко и устремляются им наперерез. Затем первая группа истребителей КНР поворачивает на запад.., вот здесь.., второе звено из четырех истребителей коммунистического Китая включает свои радиолокаторы, но, вместо того чтобы следовать за своим первым звеном, они освещают F-16-e.

— Что ты хочешь этим сказать, Робби? — спросил президент.

— У меня создалось впечатление, что первое звено имитировало предрассветную атаку на континентальные аэродромы, а второе звено должно было защищаться против этого нападения. На первый взгляд это кажется самыми обычными учениями. Однако второе звено осветило своими радиолокаторами не те самолеты, а когда они переключили радары с режима поиска на режим наведения, один из тайваньских пилотов пришел к выводу, что его атакуют, и выпустил ракету. Затем то же самое сделал его ведомый. Вот в этом месте «Слэммер» попадает в Б-7, а его ведомый уходит от нацеленной в него ракеты — ему чертовски повезло — и выпускает свою. Далее все начинают пускать ракеты друг в друга. Вот этот F-16 уклоняется от одной ракеты, но тут же натыкается на вторую — видите, пилот катапультируется, и мы думаем, что ему удалось спастись. Но эта пара истребителей пускает четыре ракеты, и в поле наведения одной из них попадает авиалайнер. Маршевый двигатель этой ракеты действовал необычно долго, должно быть, она попала в авиалайнер в последние секунды своего полета Мы проверили расстояние — оно оказалось на две мили больше обычной дальности таких ракет. К тому моменту, когда ракета попала в авиалайнер, все истребители уже повернули обратно — истребители КНР потому, что у них, по-видимому, подходил к концу запас топлива, а тайваньские потому, что истратили весь боезапас. В общем обе стороны проявили себя не лучшим образом.

— Вы считаете, что это простая случайность? — послышался голос Тони Бретано.

— На первый взгляд все походит на это, за исключением одного...

— Ты хочешь сказать, зачем им во время учений боевые ракеты? — спросил Райан.

— И это тоже, господин президент. Истребители Китайской Республики несут, разумеется, белые ракеты, потому что рассматривают все эти учения как угрозу...

— Белые ракеты? — снова послышался голос Бретано.

— Извините меня, господин министр. Боевые ракеты окрашены в белый цвет, а учебные — в синий. Истребители КНР несли боевые ракеты, к тому же оснащенные головками наведения. Почему? В подобной ситуации мы обычно не пользуемся такими ракетами, потому что их нельзя перевести в безопасное положение: после того, как эти ракеты выпущены, они полностью автономны, мы называем их «пусти и забудь». И вот что еще. Все птички, выпущенные в тайваньские F-16, были оснащены ракетами с головками радиолокационного наведения. Лишь одна ракета, та, что ушла за авиалайнером, имела головку инфракрасного наведения Мне это совсем не нравится.

— Преднамеренный акт? — негромко произнес Райан.

— Это тоже нельзя исключить, господин президент. Но все столкновение выглядит каким-то странным, прямо-таки классически странным. Сначала создается впечатление, будто пилоты истребителей были просто заведены до предела и при первой же угрозе вступили в бой, люди погибли, и мы ничего не сможем доказать. Но, если вы посмотрите вот на эту пару истребителей, мне кажется, что они с самого начала имели своей целью авиалайнер, если только не приняли его по ошибке за истребитель Китайской Республики, а с этим я никак не смогу согласиться....

— Почему?

— Он все время летел в противоположную сторону, уходил от района учений.

— Охотничья лихорадка, — предположил Бретано.

— Тогда почему не напастьна самолеты, направляющиеся прямо на тебя, вместо того чтобы выбирать улетающий прочь? Господин министр, я сам летчик-истребитель и не могу согласиться с таким объяснением. Если я оказываюсь в неожиданной боевой ситуации, первое, что я сделаю, — это опознаю цели, представляющие угрозу для меня, и выстрелю прямо в них.

— Сколько погибших? — мрачно спросил Райан.

— Судя по сообщениям СМИ, больше сотни, — ответил Бен Гудли. — Есть и уцелевшие, но мы пока не знаем сколько. И я предполагаю с определенной долей уверенности, что на борту авиалайнера были американцы. Между Гонконгом и Тайбэем существуют прочные деловые связи.

— Предложения?

— Прежде чем что-то предпринять, господин президент, нам нужно знать, пострадали ли американские граждане. Поблизости от того района у нас находится лишь один авианосец — боевая группа «Эйзенхауэр», направляющаяся к Австралии для участия в учениях «Южная чаша». Однако можно не сомневаться, что происшедшее отнюдь не улучшит отношений между Пекином и Тайбэем.

— Нам нужно выпустить какой-нибудь пресс-релиз, — напомнил президенту Арни.

— Сначала следует точно установить, погибли ли американские граждане, находившиеся на борту авиалайнера, — сказал Райан. — Если погибли.., как нужно поступить? Потребовать объяснения?

— Они скажут, что произошла ошибка, — повторил Джексон. — Даже обвинят тайваньских пилотов в том, что они первыми открыли огонь и начали бой. Таким образом откажутся принимать на себя ответственность за происшедшее.

— Но ты не веришь им, Робби?

— Нет, Джек, — извините меня, господин президент, — не верю. Мне хочется еще раз проверить эти записи вместе с несколькими специалистами, поискать, нет ли еще какого-то разумного объяснения. Может быть, я и ошибаюсь.., но вряд ли. Летчики-истребители всегда летчики-истребители. Единственная причина, по которой ты сбиваешь самолет, улетающий от тебя, вместо того, который летит тебе навстречу, заключается в том, что это входит в твои намерения.

— Может быть, перевести группу «Эйзенхауэра» на север? — спросил Бретано.

— Подготовьте для меня варианты, при которых мы переведем на север боевую группу «Эйзенхауэра», — распорядился президент.

— В этом случае Индийский океан останется совершенно беззащитным, — напомнил адмирал Джексон. — «Карл Винсон» сейчас на середине пути в Норфолк. «Джон Стеннис» и «Энтерпрайз» по-прежнему стоят в доках в Пирл-Харборе, так что в Индийском океане у нас нет боеспособного авианосца. В этой половине мира у нас вообще нет авианосцев, и нам понадобится по меньшей мере месяц, чтобы перебросить сюда один из авианосцев, базирующихся в Атлантическом океане.

Райан повернулся к Эду Фоули.

— Какова вероятность того, что это приведет к катастрофе мирового масштаба?

— Тайвань оказался в крайне сложном положении. Самолеты двух стран обменивались ракетными залпами, погибли люди. Нанесен ущерб авиакомпании, которая является носителем государственного флага. Страны стараются оберегать свой флаг, — заметил директор ЦРУ. — Это не исключено, господин президент.

— Но каковы намерения КНР? — спросил Гудли директора ЦРУ.

— Если адмирал Джексон прав — я еще не уверен в его правоте, между прочим, — добавил Эд Фоули. Робби кивнул. — Итак, если он прав, то что-то происходит, но что именно, я не знаю. Для всех было бы лучше, если бы это осталось несчастным случаем. Считаю, что будет ошибкой убрать авианосец из Индийского океана при ситуации, которая развертывается в Персидском заливе.

— Что самое худшее может случиться при столкновении между КНР и Тайванем? — спросил Бретано, раздраженный тем, что ему вообще приходится задавать такой вопрос. Он слишком недавно занял пост министра обороны, так что еще не мог схватывать налету, как хочется того его президенту.

— Господин министр, Китайская Народная Республика имеет на вооружении ракеты с ядерными боеголовками и может без труда превратить Формозу в остров пепла, но у нас есть основания подозревать, что на Тайване тоже есть термоядерное оружие и...

— Примерно двадцать бомб, — прервал его Фоули. — А их истребители F-16 при желании могут долететь до Пекина — если не будут надеяться на возвращение и полетят парами, причем из двух один заправит второй на середине полета. Они не могут уничтожить КНР, но двадцать термоядерных бомб отбросят экономику континентального Китая назад, по крайней мере, на десять лет, а может, и на двадцать. КНР не хочет, чтобы такое произошло. Они не безумцы, адмирал. Давайте будем при наших расчетах придерживаться обычных вооружений, хорошо?

— Хорошо, сэр. КНР не обладает достаточными силами, чтобы захватить Тайвань. У них нет необходимых десантных средств для переброски большого количества войск, чтобы высадиться под огнем противника. Таким образом, что произойдет, если ситуация обострится? Наиболее вероятным сценарием будут крупномасштабные воздушные и морские сражения, но, поскольку ни одна сторона не может одержать верх, результатом станет перемирие. Это будет также означать ожесточенную войну на пересечении самых оживленных в мире торговых путей, что приведет к самым разным дипломатическим последствиям для участников войны. Я не вижу смысла в намеренном развязывании такого конфликта. Такая политика слишком разрушительна, чтобы прибегнуть к ней.., если только за спиной игроков не стоят какие-то иные силы. — Он пожал плечами. Все так бессмысленно.., но не менее бессмысленна и ракетная атака беззащитного гражданского авиалайнера — а он только что сказал, что она была, по-видимому, преднамеренной.

— К тому же у нас торговые отношения с обеими странами, — заметил президент. — Мы должны предупредить дальнейшее обострение конфликта, не правда ли? Боюсь, что нам придется перебросить этот авианосец, Робби. Давайте обсудим различные варианты и попытаемся решить, какого черта нужно КНР, а?

* * *

Кларк проснулся первым. Он чувствовал разбитость, но при таких обстоятельствах не мог позволить себе расслабиться. Через десять минут он побрился, оделся и направился к выходу, не разбудив Чавеза. К тому же Динг не говорил на фарси.

— Решили прогуляться пораньше? — услышал он голос француза, который привез их из аэропорта.

— Да, нужно размяться, — признался Джон. — Как вас зовут?

— Марсель Лефевр.

— Глава местной резидентуры? — спросил Джон прямо.

— Вообще-то я торговый атташе, — ответил француз, что означало «да». — Не будете возражать, если я пройдусь вместе с вами?

— Отнюдь, — ответил Кларк, чем несказанно удивил ею. Они направились к выходу. — Просто хочу прогуляться. Здесь есть поблизости рынки?

— Идемте, я вам покажу.

Через десять минут они оказались на торговой улице. Два иранца шли за ними в пятидесяти футах как тени, даже не скрываясь, хотя они всего лишь наблюдали за европейцами.

Шум вокруг напомнил Кларку о прошлом. Ею фарси был далеко не совершенным, особенно принимая во внимание, что последний раз он говорил на этом языке больше пятнадцати лег назад, однако, слух оперативника тут же включился в работу, и скоро он уже схватывал болтовню торговцев по мере того, как они с французом продвигались между лотками, протянувшимися по обеим сторонам улицы.

— Каковы цены на продукты?

— Относительно высокие, — ответил Лефевр. — Дело в том, что значительная часть продовольствия была отправлена в Ирак. Кое-кто недоволен этим, ворчат.

Чего-то не хватает, подумал Джон через несколько минут. Пройдя половину квартала с лотками, где торговали съестным, они свернули в район рынка, где продавали золото, что всегда являлось популярным товаром в этой части мира. Люди покупали золото и продавали, но без того энтузиазма, который Джон помнил с прошлых времен. Он смотрел на лотки, проходя мимо них и пытаясь понять, чего же не хватает.

— Хотите купить что-нибудь для жены? — осведомился Лефевр.

Улыбка на лице Кларка была не слишком убедительной.

— Да не знаю. Впрочем, приближается годовщина свадьбы. — Он остановился у лотка, чтобы посмотреть на ожерелья.

— Откуда вы? — спросил торговец.

— Из Америки, — ответил Джон тоже по-английски. Торговец безошибочно определил его национальность, наверно, по одежде и рискнул заговорить на этом языке.

— У нас редко бывают американцы.

— Очень жаль. Когда я был помоложе, мне довелось немало путешествовать по вашей стране. — Вообще-то ожерелье было весьма привлекательным. Он посмотрел на цену, мысленно произвел расчеты и увидел, что цена чертовски низка. К тому же действительно приближалась годовщина, — Может быть, придет время, и все изменится, — сказал золотых дел мастер.

— Между нашими странами столько противоречий, — печально заметил Джон. Да, он мог позволить себе эту покупку. Как всегда у него было с собой много наличных. У американских долларов есть несомненное достоинство — их принимают практически повсюду.

— Времена меняются, — произнес торговец.

— Это верно, меняются, — согласился Джон. Он посмотрел на ожерелье подороже. Товары лежали на лотке свободно, можно было подойти, посмотреть и прицениться. В исламских странах существовал действенный способ избавляться от воров. — Я вижу здесь так мало улыбок, а ведь это торговая улица.

— За вами следят два человека.

— Вот как? Но я ведь не нарушаю законов, правда? — спросил Кларк с очевидной озабоченностью.

— Нет, не нарушаете, — ответил торговец, но было заметно, что он нервничает.

— Я куплю вот это, — показал Кларк на ожерелье.

— Как вы будете платить?

— Американские доллары вы примете?

— Да. Цена девятьсот американских долларов. Кларк постарался не выказать своего удивления. Даже на оптовом рынке в Нью-Йорке подобное ожерелье стоило бы по меньшей мере втрое дороже, и хотя он не собирался платить такие деньги, всегда приятно поторговаться, тем более что здесь это традиция. Кларк полагал, что если ему удастся сбить цену до тысячи пятисот долларов, то и это будет очень дешево. Но, может быть, он не расслышал торговца?

— Вы сказали девятьсот?

Торговец выразительно ткнул пальцем в грудь Кларка.

— Хорошо, восемьсот долларов и ни долларом меньше. Вы что, хотите разорить меня? — громко прибавил он.

— Вы отчаянно торгуетесь, — произнес Кларк, делая вид обороняющегося человека, потому что заметил, что двое следивших подошли ближе.

— Все вы так неверные! Отдать вам даром? Это дорогое ожерелье, и надеюсь, вы покупаете его вашей честной жене, а не какой-нибудь уличной развратнице!

Кларк решил, что и так достаточно подверг торговца опасности. Он достал из кармана бумажник, отсчитал банкноты и вручил их торговцу.

— Вы даете мне слишком много! Я не вор, а честный человек! — Золотых дел мастер вернул ему одну стодолларовую банкноту.

Семьсот долларов за такое дивное золотое ожерелье?

— Извините меня, я не хотел оскорблять вас, — сказал Джон, пряча в карман ожерелье, которое торговец едва не бросил ему в руки без всякого футляра.

— Мы не варвары, — отчетливо произнес торговец и тут же повернулся к нему спиной.

Кларк и Лефевр прошли до конца улицы и свернули направо. Они шли быстро, заставив следующих за ними иранцев ускорить шаг.

— Какого черта? — недоуменно спросил американец. Он никак не ожидал чего-либо подобного.

— Как видите, энтузиазм народа по отношению к режиму уменьшился. Вы видели наглядный пример этого. Вы вели себя весьма убедительно, мсье Кларк. Сколько времени работаете в ЦРУ?

— Достаточно долго, чтобы не проявить изумления по такому поводу. Насколько я знаю, в вашем языке есть хорошее слово для характеристики здешней ситуации — merde.

— Значит, это подарок вашей жене?

— Да, — кивнул Джон. — У него будут неприятности?

— Не думаю, — ответил Лефевр. — Но он, наверно, продал ожерелье себе в убыток, Кларк. Любопытный жест со стороны иранского торговца, верно?

— Пошли обратно. Мне нужно разбудить госсекретаря. Через пятнадцать минут они были в посольстве. Джон сразу поднялся к себе в комнату.

— Что там за погода, мистер К.? — спросил Динг. Кларк сунул руку в карман и бросил ему через комнату какой-то предмет. Чавез поймал его. — Тяжелое, — пробормотал он.

— Как ты думаешь, сколько это стоит, Доминго?

— Похоже на чистое золото, на ощупь тоже.., не меньше пары косых.

— Ты поверишь, что я заплатил за него семьсот баксов?

— Может быть, это был твой родственник, Джон? — улыбнулся Чавез и тут же нахмурился:

— Мне казалось, что нас здесь не любят.

— Времена меняются, — негромко произнес Джон, цитируя золотых дел мастера.

* * *

— Серьезная авиакатастрофа? — спросила Кэти.

— Говорят, уцелело сто четыре человека, некоторые с тяжелыми травмами, девяносто погибших — их тела извлекли из-под обломков, — еще тридцать пока не удалось обнаружить, это означает, что они тоже мертвы, просто не смогли опознать трупы. — Джек читал донесение, которое только принес к двери Раман. — В числе уцелевших шестнадцать американцев. Пятеро погибли. Девять не опознаны и считаются погибшими. Боже мой, на борту было сорок граждан КНР! — Он покачал головой.

— Но почему.., если они не ладят друг с другом...

— Почему поддерживают столь обширные деловые отношения? Они действительно активно торгуют между собой, хотя фыркают и шипят друг на друга, словно уличные коты. Просто они нужны друг другу.

— Как мы поступим теперь? — спросила его жена.

— Пока не знаю. Мы задержали выпуск пресс-релиза до утра в ожидании более подробной информации. Но как я могу спать в такую ночь? — спросил президент Соединенных Штатов. — На другом краю света погибло четырнадцать американцев. Разве я не должен был защитить их? Я не могу допускать, чтобы кто-то убивал наших граждан.

— Люди умирают каждый день, Джек, — напомнила ему первая леди.

— Но не от ракет «воздух — воздух». — Райан положил донесение на ночной столик и выключил свет, надеясь, что сон все-таки придет, и думая о том, чем кончится встреча в Тегеране.

* * *

Началось с рукопожатий. Чиновник Министерства иностранных дел встретил их у входа. Французский посол представил всех, и они быстро вошли внутрь, чтобы избежать назойливых телевизионных камер, хотя на улице было пустынно. Кларк и Чавез исполняли свои обязанности, стоя недалеко от государственного секретаря, но не слишком близко, и нервно оглядывались по сторонам, как от них и ожидали.

Государственный секретарь последовал за иранским чиновником. За ними шли остальные. Французский посол остался в приемной вместе с сопровождающими, а Адлер и чиновник вошли в скромно обставленный кабинет духовного главы Объединенной Исламской Республики.

— Приветствую вас с миром, — сказал Дарейи, поднимаясь из-за стола, чтобы поздороваться со своим гостем. Он говорил через переводчика. Это был обычный прием при встречах такого рода, поскольку давал время для более точного перевода каждого слова, а если что-то потом оказывалось не так, всегда можно сослаться на ошибку переводчика. Это предоставляло обеим сторонам удобный выход из положения. — Пусть Аллах благославит нашу встречу.

— Мы благодарны вам за то, что вы нашли возможность принять нас, хотя вас предупредили за столь короткое время, — ответил Адлер, опускаясь в кресло.

— Вы проделали дальний путь. Я надеюсь, ничто не осложнило его? — вежливо осведомился Дарейи.

Весь ритуал будет вежливым, во всяком случае его начало, подумал Адлер.

— Наше путешествие прошло спокойно, — ответил он. Чтобы подавить зевоту и не обнаружить усталости, он еще в посольстве выпил три чашки крепкого французского кофе, хотя желудок отреагировал на них бурчанием. Дипломаты во время серьезных встреч должны держаться, как хирурги в операционной, и Адлер давно научился не выдавать своих эмоций, что бы ни происходило с его желудком.

— Сожалею, что мы не можем показать вам весь наш город. В нем заключено столько истории и красоты. — Оба ждали, пока переводчик закончит перевод. Переводчиком был тридцатилетний мужчина, его лицо выражало напряжение и, увидел Адлер.., страх перед Дарейи? Скорее всего это сотрудник Министерства иностранных дел, на нем был несколько помятый костюм — в противоположность аятолле, который был в просторном халате, что подчеркивало его национальную и религиозную принадлежность. Лицо Махмуда Хаджи было строгим, но не враждебным, и, как ни странно, он, казалось, не проявлял ни малейшего любопытства.

— Может быть, мне удастся познакомиться с вашим городом во время следующего визита. Дружеский кивок.

— Да, конечно. — Эти слова Дарейи произнес по-английски, это напомнило Адлеру, что аятолла понимает язык своего гостя. В этом не было ничего необычного, заметил государственный секретарь.

— Прошло много времени с тех пор, как между нашими странами осуществлялись прямые контакты, тем более на гаком уровне. — Это верно, но мы приветствуем такие контакты. Чем могу служить вам, секретарь Адлер?

— Если вы не возражаете, мне хотелось бы обсудить проблему стабильности в нашем регионе, — Проблему стабильности? — с невинным удивлением повторил Дарейи. — Что вы хотите этим сказать?

— Создание Объединенной Исламской Республики породило в этом регионе новую огромную страну. Это не может не вызывать некоторого беспокойства.

— По моему мнению, это способствовало стабильности в регионе. Разве иракский режим не оказывал дестабилизирующего влияния на соседние страны? Разве не Ирак начал две агрессивные войны? Мы не делали ничего подобного.

— Это верни. — согласился Адлер.

— Ислам — это религия, проповедующая мир и братство, — продолжал Дарейи тоном учителя, которым и был в течение ряда лет. Наверно, он был строгим учителем, подумал Адлер, за мягким голосом у него скрывался стальной кулак.

— И это верно, однако в человеческом мире те, кто зовут себя верующими, не всегда следуют религиозным правилам, — напомнил американец.

— Другие страны не принимают правление Бога так, как это делаем мы. Только признание верности этого правления вселяет людям надежду найти мир и справедливость. Недостаточно только произносить слова. Следует жить в соответствии со словами.

Спасибо за преподанный урок воскресной школы, подумал Адлер, уважительно кивая. Тогда какого черта вы поддерживаете «Хезболлах»?

— Моя страна всего лишь стремится к миру в этом регионе — и не только в нем, а во всем мире.

— Такова воля Аллаха, выраженная словами Пророка, — кивнул Дарейи.

Адлер увидел, что аятолла строго придерживается сценария. Когда-то, много лет назад, президент Джимми Картер послал своего эмиссара для встречи с наставником этого человека, Хомейни, который жил тогда в изгнании, в скромном домике во Франции. В то время правление шаха переживало тяжелые времена, и было решено прощупать оппозицию, чтобы не оказаться застигнутыми врасплох. Boзвратившись домой после встречи, посланец сказал президенту, что Хомеини «святой». Картер согласился с докладом своего эмиссара, что привело к свержению Муххамеда Реза Пехлеви. Его место занял «святой».

Следующей американской администрации пришлось иметь дело с этим «святым», что привело к скандалу и насмешкам над американцами всего мира.

Адлер принял твердое решение не повторить этих ошибок.

— Одним из принципов нашей страны является сохранность международных границ. Уважение к территориальной неприкосновенности является непременным условием региональной и глобальной стабильности.

— Секретарь Адлер, все люди — братья, такова воля Аллаха. Братья могут время от времени ссориться, но Аллах отвергает войну. Как бы то ни было, содержание ваших высказываний вызывает у меня некоторое беспокойство. Мне начинает казаться, что вы хотите сказать, будто у нас враждебные намерения по отношению к нашим соседям. Почему вы так считаете?

— Извините меня, мне кажется, вы меня не правильно поняли. Я не говорил ничего подобного. Я приехал сюда только для того, чтобы обсудить взаимные трудности.

— Ваша страна и ее союзники находятся в экономической зависимости от этого региона. Мы не хотим нарушать установившиеся связи. Вам нужна наша нефть. Нам нужны товары, которые можно приобрести на деньги, полученные за проданную нефть. Наша культура традиционно зиждется на торговле. Вам это известно. Кроме того, наша культура — исламская, и мне причиняет острую боль, что Запад никак не может понять содержания нашей веры. Несмотря на утверждения ваших еврейских друзей, мы не варвары. Более того, у нас, по сути дела, нет религиозных расхождений с евреями. Местом рождения их патриарха, Авраама, является этот регион. Они были первыми, кто заявил о существовании истинного Бога, и потому между нами должен существовать мир.

— Мне приятно это слышать. Как можем мы достичь такого мира? — спросил Адлер, пытаясь вспомнить, когда последний раз кто-то не просто предложил ему оливковую ветвь мира, а обрушил ему на голову целое оливковое дерево.

— С помощью времени и переговоров. Возможно, самым лучшим будут прямые контакты. Они тоже являются торговой нацией, помимо того что их религия мало отличается от нашей.

Адлер попытался понять, что имеет в виду Дарейи. Прямые контакты с Израилем? Это реальное предложение или всего лишь подачка, брошенная американскому правительству?

— А ваши исламские соседи?

— У нас одна религия. У нас, как и у них, есть нефть. У нас общая культура. Мы уже являемся единой нацией во многих отношениях.

* * *

Кларк, Чавез и посол Франции сидели в приемной. Иранский персонал, предложив им напитки и легкую закуску, старался не обращать на них внимания. Местные охранники стояли в приемной, не глядя на гостей, но и не упуская их из поля зрения. Для Чавеза это была возможность увидеть новый мир. Он заметил, что мебель тут была старомодной и, как ни странно, потертой, словно ничто в здании не менялось, после того как его покинуло прежнее правительство — а это произошло давным-давно, напомнил он себе, — не то чтобы все казалось ветхим, нет, скорее просто не было современным. Впрочем, здесь ощущалось какое-то напряжение. Американский персонал отнесся бы к подобным посетителям с любопытством. Шестеро же иранцев, находившиеся в приемной, просто игнорировали их. Почему?

Кларк ожидал этого. Его не удивляло такое отношение. Они с Дингом были охранниками и потому представляли собой что-то вроде мебели, были недостойны их внимания. Находившиеся здесь люди были доверенными помощниками и секретарями главы государства, преданными своему боссу, на них падало отражение частицы его власти. Гости, что сидели в приемной, могли утвердить эту власть на международной арене либо угрожать ей, но, несмотря на важность этого для личного благосостояния каждого из них, они не могли ни на что повлиять, как не могли повлиять на погоду. Поэтому они делали вид, что просто не замечают их присутствия, за исключением охранников, в обязанности которых входило рассматривать всех как потенциальную угрозу, хотя дипломатический протокол и лишал их возможности оказывать физическое давление на иностранцев, что было бы предпочтительней.

Что касается посла, то для него это был еще один дипломатический маневр, при котором стороны тщательно выбирают слова, чтобы выдать как можно меньше и одновременно узнать как можно больше. Он догадывался, о чем идет беседа. Больше того, для него был даже очевиден истинный смысл сказанного. Посла особенно интересовала скрывающаяся за словами правда. Что задумал Дарейи? Посол и его страна надеялись на сохранение мира в регионе, вот почему он и его коллеги убедили Адлера быть готовым к такой возможности, хотя вовсе не были уверены, что мир станет результатом переговоров. Интересный человек этот Дарейи. Посвятив свою жизнь служению Богу, организовал убийство президента Ирака. Стремясь к миру и справедливости, железной рукой правит своей страной. Милосердный и добрый, в ужасе держит ближайшее окружение. Достаточно посмотреть по сторонам, чтобы убедиться в этом. Современный средневосточный кардинал Ришелье? Любопытная мысль, шутливо подумал француз, скрывая веселье за непроницаемым лицом. Неплохо будет сегодня пустить эту мысль среди сотрудников посольства и посмотреть, как к ней отнесутся. Вот напротив Дарейи сидит только что назначенный американский министр иностранных дел. Посол не сомневался, что Адлер — кадровый дипломат, но будет ли этого достаточно для благоприятного исхода таких переговоров?

* * *

— Почему мы обсуждаем эту проблему? Неужели вы считаете, что у меня есть территориальные притязания к нашим соседям? — спросил Дарейи почти ласково, но сумев одновременно дать понять собеседнику, что испытывает раздражение. — Мой народ стремится только к миру. У нас было слишком много раздоров и войн в прошлом. На протяжении всей своей жизни я занимался изучением и преподаванием религии, и вот теперь, когда мои дни подходят к концу, наступил мир.

— Мы тоже всего лишь стремимся к миру в этом регионе, и еще хотим установить хорошие отношения с вашей страной.

— Об этом следует поговорить более подробно. Я благодарен вашей стране за то, что она не выступила против снятия торговых санкций с Ирака, народ которого решил теперь объединиться с Ираном. Может быть, это символизирует благоприятное начало. В то же самое время нам хочется, чтобы Америка не вмешивалась во внутренние дела наших соседей.

— Мы приняли на себя обязательство сохранить целостность и неприкосновенность Израиля, — напомнил ему Адлер.

— Строго говоря, Израиль не является нашим соседом, — ответил Дарейи. — Но если Израиль будет жить в мире, то и мы будем жить в мире.

Какой блестящий собеседник, с восхищением подумал Адлер. Он почти ничего не раскрывает, просто все отрицает. За все время переговоров ни единого заявления относительно будущей политики своего государства, разве что о постоянном стремлении к миру. Каждый глава государства делает это, но мало кто опирается при этом на волю Божью. Мир. Мир. Мир.

Единственное, чему Адлер ни на мгновение не верил, так это разговору Дарейи об Израиле. Будь у него мирные намерения, прежде всего он сообщил бы об этом Иерусалиму, чтобы привлечь израильтян на свою сторону перед началом переговоров с Вашингтоном. Израиль был безымянным посредником в переговорах «оружие в обмен на заложников», и его тоже обвели вокруг пальца.

— Надеюсь, на этой основе можно развивать наши отношения.

— Если ваша страна будет относиться к моей стране с уважением, то мы и дальше сможем вести плодотворные переговоры, а со временем и обсудить, как улучшить отношения между нашими странами.

— Я передам это своему президенту.

— Вашу страну постигли большие несчастья. Мне хотелось бы пожелать ему самообладания и силы, чтобы залечить раны, причиненные стране.

— Спасибо. — Оба встали, снова обменялись рукопожатиями, и Дарейи проводил Адлера до дверей.

Кларк заметил, как персонал вскочил на ноги. Дарейи проводил Адлера к выходу из приемной, еще раз пожал ему руку и остался стоять у двери, пока государственный секретарь вместе с сопровождающими не покинул здание. Две минуты спустя американцы сидели в автомобилях, направляясь в сторону аэропорта.

— Любопытно, как прошла встреча? — произнес Джон. Это интересовало всех, но никто не проронил ни слова. Через тридцать минут в окружении официального эскорта автомобили въехали на территорию международного аэропорта Мехрабада и замерли у ангара ВВС, где американцев ждал французский реактивный самолет.

Не обойтись было и без церемонии проводов. Французский посол несколько минут говорил с Адлером, держа его руку в затянувшемся прощальном рукопожатии. Поскольку силы безопасности ОИР окружили их тесным кольцом, Кларку и Чавезу ничего не оставалось, как смотреть по сторонам, что им и надлежало делать. Совсем рядом были отчетливо видны шесть истребителей, над которыми работали механики. Техники входили и выходили из большого ангара, построенного, несомненно, еще при шахе. Динг ухитрился заглянуть внутрь его, на что никто не обратил внимания. Там стоял еще один самолет с полуразобранными двигателями. Один из них лежал на тележке, и над ним тоже трудились механики.

— Не поверишь, там полно куриных клеток, — шепнул Чавез Кларку по возвращении.

— Что ты имеешь в виду? — недоуменно спросил Кларк и посмотрел в другую сторону.

— Погляди сам, мистер К.

Джон чуть отступил и повернулся. Вдоль задней стены ангара действительно стояли ряды клеток из проволочной сетки, похожих на клетки, в которых перевозят домашнюю птицу. Сотни клеток. Авиабаза ВВС странное место для такого хранения, подумал он.

* * *

На противоположной стороне аэродромного поля «Артист» наблюдал за тем, как последние члены его группы поднимаются в авиалайнер, который доставит их в Вену. Случайно он обратил внимание на частные реактивные самолеты в дальней части аэродрома. Возле одного из них толпились люди и стояло несколько автомобилей. Интересно, что это там? — подумал он. Не иначе что-то связанное с правительством. Предстоящая операция тоже была определенным образом связана с правительством, но он не мог даже себе признаться в этом. Рейс «Остриэн эйрлайнс» точно по расписанию начал рулежку, он взлетит сразу же за небольшим реактивным самолетом, стоящим на взлетной дорожке. «Артист» направился к трапу своего рейсового авиалайнера, чтобы подняться на борт.

Глава 40 Первые шаги

Большинство американцев, просыпаясь, узнавали то, что их президент уже знал. Во время авиакатастрофы, которая произошла в противоположной части мира, погибло одиннадцать американских граждан и троих пока не опознали. Местная телевизионная группа, узнав об аварийной ситуации от кого-то из дружески настроенного обслуживающего персонала, успела в последний момент приехать в аэропорт. На их видеозаписи был виден лишь огненный шар, вздымающийся где-то вдалеке, затем последовали кадры, снятые с более близкого расстояния. Они были настолько типичными для аэропорта, что могли быть сделаны где угодно. Десять пожарных машин окружили пылающий фюзеляж, заливая его пеной и водой, слишком поздно, чтобы спасти кого-либо. Вокруг с воем носились санитарные автомобили. Какие-то люди, скорее всего уцелевшие пассажиры, разбредались по полю, потрясенные случившимся. Какие-то — с почерневшими лицами и в обгоревшей одежде — падали на руки спасателей. Камера показывала жен, оставшихся без мужей, родителей, потерявших детей, общую суету, которая при всей своей драматичности не объясняет ничего, хотя происходящее требует принятия каких-то срочных мер.

Правительство Китайской Республики выступило с резким заявлением, в котором говорилось об акте воздушного пиратства, и потребовало созыва экстренного заседания Совета Безопасности ООН. Через несколько минут после Тайбэя Пекин опубликовал свое заявление, утверждая, что его самолеты, которые проводили учения, подверглись ничем не спровоцированному с их стороны нападению и были вынуждены открыть ответный огонь. Пекин полностью отрицал свою причастность к трагедии и винил во всем свою мятежную провинцию.

— Итак, что еще нам стало известно? — спросил Райан у адмирала Джексона. Стрелки на часах показывали половину восьмого утра.

— Мы просматривали обе видеозаписи в течение двух часов. Я привлек нескольких летчиков-истребителей, с которыми мне довелось работать раньше, пару ребят из ВВС, и мы обсудили ситуацию. Начать с того, что китайские коммунисты...

— Мы не должны больше так их называть, Робби. — прервал его президент.

— Извините, старая привычка. Хорошо, джентльмены из КНР не могли не знать, что в этом районе находятся наши корабли. Электронная сигнатура корабля с системой «Илжис» видна, словно гора Сент-Хелен. А технические характеристики таких кораблей уже не являются секретом. Они на вооружении флота почти двадцать лет. Итак, они знали, что мы следим за ними, и понимали, что мы увидим каждое их движение. Это следует иметь в виду.

— Продолжай, — сказал Джек, он внимательно слушал друга.

— Второе, у нас на «Чандлере» находится группа электронной разведки, которая прослушивает радиопереговоры Вот разговор китайских летчиков, цитирую перевод — это через тридцать секунд после начала боя: «Я вижу его, он у меня на мушке, пускаю ракету». Так вот, засечка времени на записи точно соответствует моменту пуска ракеты с головкой инфракрасного наведения в авиалайнер.

Третье, и это утверждал каждый летчик, с которым мне довелось говорить: зачем пускать ракету в авиалайнер на пределе дальности, когда совсем рядом, прямо перед тобой, находятся вражеские истребители? Джек, здесь все подстроено, и все это очень плохо пахнет.

— К сожалению, мы не можем доказать, что голос принадлежит пилоту истребителя, который произвел запуск ракеты в аэробус, но я придерживаюсь мнения, и оно совпадает с мнением моих приятелей с противоположного берега реки, что это был преднамеренный акт. У них изначально было намерение сбить авиалайнер, — закончил начальник оперативного управления Пентагона. — Еще повезло, что на нем вообще кто-то уцелел.

— Адмирал, — спросил Арни ван Дамм, — вы можете подтвердить это в суде?

— Сэр, я не адвокат. Я всего лишь летчик. Я не зарабатываю на жизнь, доказывая что-то, но шансы, что мы правы, составляют сто к одному.

— Я не могу сделать такого заявления перед телевизионными камерами, — сказал Райан и посмотрел на часы. Через несколько минут ему нужно было сесть в кресло гримера. — Если они сделали это специально...

— Никаких «если», Джек, О'кей'.

— Черт побери, Робби, я выслушал тебя и понял, что ты хочешь сказать! — вспылил Джек. Он помолчал и сделал глубокий вдох. — Я не могу обвинить суверенное государство в вооруженном нападении без стопроцентных доказательств. Хорошо, предположим, они сделали это специально, зная, что нам это станет известно. Но зачем?

Группа советника президента по национальной безопасности провела трудную ночь. Гудли выразил общее мнение.

— Трудно сказать, господин президент.

— Может быть, они пытаются оказать давление на Тайвань? — спросил президент.

— Это им не под силу, — ответил Джексон, не обращая внимания на резкие слова своего верховного главнокомандующего. — У них нет физической возможности захватить остров. Мы не обнаружили никаких признаков усиления активности сухопутных сил КНР в этом районе. Так что с военной точки зрения ответ будет отрицательным.

— Высадка воздушного десанта? — спросил Эд Фоули. Робби отрицательно покачал головой.

— У них нет необходимого количества транспортных самолетов, но даже если они и попытаются, у Китайской Республики достаточно мощная зенитная оборона, чтобы быстро покончить с такой затеей, расстреляв их в воздухе, как уток на осенней охоте. Они могут начать морское и воздушное сражение, о котором я говорил вчера, но при этом будет потеряно немало самолетов и кораблей — и зачем? — задал вопрос начальник J-3.

— Неужели они сбили авиалайнер, чтобы испытать нашу реакцию на это происшествие? — удивленно произнес президент Соединенных Штатов. — Но это тоже бессмысленно.

— Замени «нашу» на «мою», и это станет более вероятным, — негромко произнес глава ЦРУ.

— Перестаньте, директор, — возразил Гудли. — На борту авиалайнера находилось более двухсот человек, и они полагали, что убили всех.

— Не будь таким наивным, Бен, — терпеливо произнес Фоули. — Они не разделяют нашего сентиментального отношения к человеческой жизни.

— Не разделяют, но...

— О'кей, давайте подумаем, — прервал их Райан. — Мы считаем, что это преднамеренный акт, но у нас нет надежных доказательств и мы не имеем представления, зачем это им понадобилось, а раз у нас нет доказательств и нам неизвестны их намерения, я не могу назвать это преднамеренным актом, верно? — Сидящие за столом закивали. — Отлично, тогда через пятнадцать минут мне предстоит спуститься в зал для прессы, где я оглашу это заявление и стану отвечать на вопросы репортеров, и все, что я скажу, будет ложью.

— Да, господин президент, это краткий итог создавшейся ситуации, — подтвердил ван Дамм.

— Ну разве не великолепно, — проворчал Райан. — И в Пекине будут знать, по крайней мере подозревать, что я лгу.

— Вероятно, но в этом мы не уверены, — заметил Эд Фоули.

— Я не умею лгать, — сообщил им Райан.

— Тогда учитесь, — сказал глава президентской администрации. — И побыстрее.

* * *

Они не разговаривали во время перелета из Тегерана в Париж. Адлер выбрал удобное кресло в хвостовой части самолета, достал блокнот и в течение всего полета писал, стараясь дословно восстановить беседу с Дарейи, затем прибавил несколько собственных замечаний, касающихся обстановки — от внешнего вида аятоллы до беспорядка на его столе. Закончив, он еще час перечитывал свои заметки, и только потом приступил к аналитическим выводам. За время работы государственный секретарь израсходовал полдюжины карандашей. На пересадку в Париже потребовалось меньше получаса. Этого было достаточно, чтобы Адлер перекинулся несколькими фразами с Клодом, а его сопровождающие успели выпить в баре. Затем маленький авиалайнер ВВС США VC-20B взлетел и взял курс на запад.

— Как прошла ваша беседа? — спросил Джон.

Адлеру пришлось напомнить себе, что Кларк не просто вооруженный охранник, а член группы по составлению оценки национальной безопасности.

— Сначала скажите, что вам удалось выяснить во время прогулки?

Старший оперативник ЦРУ сунул руку в карман и передал государственному секретарю золотое ожерелье.

— Это означает, что мы обручены? — улыбнулся Адлер. Кларк сделал жест в сторону своего напарника.

— Нет, сэр. Это он обручен.

Теперь, когда самолет достиг крейсерской высоты, техник, который обслуживал систему связи, включил свое оборудование. Телефакс тут же заработал.

* * *

— ., мы установили, что погибло одиннадцать американских граждан и еще трое пока считаются пропавшими без вести. Четыре уцелевших американца серьезно пострадали и находятся на лечении в местных больницах. На этом я заканчиваю свое вступительное заявление, — сказал президент Соединенных Штатов, обращаясь к собравшимся репортерам.

— Господин президент! — хором выкрикнули три десятка голосов.

— Прошу задавать вопросы по одному. — Джек указал на женщину в первом ряду.

— Пекин утверждает, что тайваньские истребители открыли огонь первыми. Мы можем подтвердить это?

— Сейчас мы анализируем поступившую информацию, но понадобится время, чтобы разобраться в ней. До того момента, пока у нас не будет определенных сведений, я не считаю правильным делать какие-либо выводы.

— Но стороны обменивались огнем? — настаивала женщина.

— По-видимому, так и произошло.

— Значит, нам известно, чья ракета попала в аэробус?

— Как я уже сказал, полученная информация изучается. — Давай короткие ответы на вопросы, Джек, напомнил он себе. К тому же он до сих пор не солгал, верно? Он сделал жест в сторону другого репортера.

— Господин президент, погибло так много американских граждан. Какие действия вы собираетесь предпринять, чтобы не допустить повторения такой катастрофы?

По крайней мере на этот вопрос он может дать правдивый ответ.

— В данный момент мы рассматриваем различные варианты. Кроме этого мне нечего сказать, разве только то, что мы обратились к обеим китайским государствам с предложением задуматься над своими действиями. Гибель невинных людей не идет на пользу ни одной стране. Военные учения ведутся там уже некоторое время, и возникшая напряженность не содействует укреплению стабильности в этом регионе.

— Значит, вы предлагаете обеим странам прекратить свои учения?

— Мы собираемся предложить им рассмотреть этот вопрос.

— Господин президент, — произнес Джон Пламер, — это ваш первый кризис во внешней политике и...

Райан посмотрел на журналиста. Ему хотелось сказать этому пожилому репортеру, что первый внутриполитический кризис был делом его рук, но он не мог позволить себе обострения отношений со средствами массовой информации, а стать друзьями с репортерами можно лишь в том случае, если ты им нравишься, что для него, как он уже понял, весьма маловероятно.

— Мистер Пламер, прежде чем что-либо предпринять, нужно выяснить факты. Мы прилагаем все усилия для выяснения обстоятельств этого происшествия. Сегодня утром у меня состоялась встреча по вопросу национальной безопасности..

— Но там не было государственного секретаря Адлера, — прервал его Пламер. Прожженный репортер, он проверил номера автомобилей, припаркованных на Уэст-Икзекьютив-драйв — Почему он отсутствовал?

— Мистер Адлер приедет несколько позже, — попытался уйти от прямого ответа Райан.

— Где он сейчас? — настаивал Пламер. Райан покачал головой.

— Давайте ограничимся одной темой Сейчас еще слишком рано, чтобы задавать столько вопросов, и, как вы сами заметили, мне нужно заниматься сложной международной ситуацией, мистер Пламер.

— Но ведь он ваш главный советник по международным вопросам, сэр. Где он сейчас?

— Следующий вопрос, — коротко бросил президент Он получил то, что заслужил, от Барри из Си-эн-эн.

— Господин президент, вы только что сказали «к обоим китайским государствам». Сэр, означает ли это перемену нашей политики по отношению к Китаю, и если так.

* * *

В Пекине было чуть позже восьми вечера. Все шло хорошо. Он видел это, глядя на экран телевизора. Как странно видеть политического деятеля, которому так явно недостает обаяния и находчивости, особенно американца. Чанг Хансан закурил сигарету и поздравил себя. Он снова добился успеха В организации этих «учений» таилась немалая опасность, особенно в последних вылетах истребителей, но тут ему на помощь так удачно пришли летчики Китайской Республики, первыми начавшие воздушный бой, в точности, как он и надеялся Теперь возник международный кризис, который он мог контролировать и даже закончить в тот момент, когда сочтет нужным, просто отозвав вооруженные силы КНР на свои базы. Он заставит Америку реагировать, но реагировать не путем каких-либо действий, а бездействием, а затем кто-нибудь еще возьмется за дело, спровоцировав атаку на ее нового президента. Чанг Хансан не имел представления о том, что задумал Дарейи. Может быть, это будет попыткаубийства? Или еще что-то? От него самого теперь требовалось всего лишь занять позицию стороннего наблюдателя, как он и делает это сейчас, а затем собрать плоды, когда возникнет благоприятная возможность, а она неминуемо возникнет. Везение не всегда будет на стороне Америки. Она утратит его, по крайней мере пока этот молодой дурак находится в Белом доме.

— Барри, одна страна называет себя Китайской Народной Республикой, а другая — Китайской Республикой. Я ведь должен как-то называть их, правда? — раздраженно спросил Райан. Черт побери, неужели я снова что-то натворил?

— Да, господин президент, но...

— Но у нас погибло, вероятно, четырнадцать американских граждан, и сейчас не время заниматься спорами о семантике. — Вот тебе, съешь.

— Так что мы собираемся предпринять? — потребовал ответа женский голос.

— Во-первых, мы попытаемся выяснить, что же на самом деле произошло. Затем начнем думать, как отреагировать на это.

— Но почему нам до сих это неизвестно?

— Потому что, как бы нам ни хотелось знать обо всем, что происходит в мире каждую минуту, это просто невозможно.

— Так вот почему ваша администрация так резко увеличивает штаты ЦРУ?

— Как я уже говорил, мы никогда не обсуждаем вопросы, связанные с нашими разведывательными службами.

— Господин президент, существуют опубликованные материалы, которые...

— В средствах массовой информации публикуются материалы о регулярном появлении НЛО, — огрызнулся Райан. — Вы им тоже верите?

Аудитория на мгновение стихла. Действительно, не каждый день видишь, как президент теряет самообладание. Репортерам это понравилось.

— Дамы и господа, я сожалею, что не могу дать ответы на ваши вопросы, которые бы вас удовлетворили. Между прочим, я сам задаю себе некоторые из этих вопросов, но требуется время, чтобы дать на них правильные ответы. Раз мне приходится ждать получения надежной информации, то и вам тоже, — закончил Райан, стараясь вернуть пресс-конференцию в прежнюю колею.

— Господин президент, человек, который очень походит на бывшего председателя советского КГБ, недавно выступал по телевидению и... — Репортер сделал паузу, увидев, как под слоем грима покраснело лицо Райана. Он надеялся, что президент снова потеряет самообладание, но этого не произошло. Костяшки пальцев президента, сжимающие край трибуны, побелели, и он сделал глубокий вдох.

— Продолжай свой вопрос, Сэм.

— ., и этот джентльмен сказал, кто он такой. Теперь, сэр, кот выпущен из мешка, так что мой вопрос является вполне законным.

— Я так и не услышал еще вопроса, Сэм.

— Является ли он на самом деле тем, за кого себя выдает?

— Вы и без меня это хорошо знаете.

— Господин президент, это событие, эта.., операция имеет огромное международное значение. С какого-то момента разведывательные операции, пусть и самые секретные, начинают оказывать серьезное влияние на наши иностранные дела. С этого момента американский народ хочет знать о подобных вещах.

— Сэм, я скажу теперь уже в последний раз: я никогда, ни при каких обстоятельствах не буду обсуждать вопросы разведки. Сегодня утром я пришел сюда, чтобы сообщить нашим гражданам о трагическом и пока не поддающемся объяснению инциденте, в котором погибло больше ста человек, включая четырнадцать американцев. Наше правительство приложит все усилия, чтобы выяснить, как это произошло, и затем примет решение о дальнейших мерах.

— Очень хорошо, господин президент. Итак, наша политика касается одного Китая или двух Китаев?

— Мы не внесли никаких изменений в нашу политику.

— Но, может быть, после этого инцидента политика будет пересмотрена?

— Я не стану высказываться по столь важному вопросу. Это не более чем абстрактные размышления. А теперь, с вашего разрешения, мне хотелось бы вернуться к работе.

— Спасибо, господин президент! — услышал Джек, уже открывая двери. Сразу за углом находился хорошо скрытый стенной шкаф с оружием. Президент стукнул по нему кулаком с такой силой, что хранящиеся там автоматы «узи» жалобно звякнули.

— Проклятье! — выругался он, направляясь по пятидесятиярдовому переходу обратно в свой кабинет.

— Господин президент? — Райан обернулся. Это был Робби. Странно было видеть летчика с портфелем в руках.

— Я хотел извиниться перед тобой, — сказал Джек, прежде чем Робби успел заговорить. — Извини, что я вышел из себя.

Адмирал Джексон хлопнул друга по плечу.

— Когда в следующий раз мы будем играть в гольф, это обойдется тебе по баксу за лунку, и если ты опять начнешь злиться, злись на меня, а не на лунки, ладно? Они ни при чем. Я видел и раньше, как ты злишься. Держи себя в руках, приятель. Командир может терять самообладание перед своими подчиненными, только когда хочет сделать это намеренно — мы называем это техническим приемом руководства, а не всерьез. А вот кричать на помощников — это другое дело Я твой помощник, — сказал Робби. — Кричи на меня.

— Да, я знаю. Держи меня в курсе дела и...

— Джек?

— Что, Робби?

— У тебя все получается хорошо. Только сдерживай себя.

— Я не должен допускать, чтобы кто-то убивал американцев, Робби. Я нахожусь здесь для того, чтобы этого не происходило. — Его руки снова непроизвольно сжались в кулаки.

— Неприятности случаются, господин президент. Если вы думаете, что способны не допустить этого, то просто обманываете себя. И я не должен говорить вам это. Вы не Господь Бог, а просто очень хороший человек и отлично справляетесь со своей работой. Как только закончим изучение, представим вам более подробную информацию.

— Как относительно еще одного урока в гольф, когда все успокоится?

— Располагайте мной, как только сочтете нужным, сэр. — Друзья обменялись рукопожатием. Каждому из них это показалось недостаточным, но оба знали, что придется ограничиться этим. Джексон направился к выходу, а Райан открыл дверь в комнату секретарей.

— Миссис Самтер! — произнес он по пути. Может быть, табачный дым успокоит его.

* * *

— Какие новости, господин секретарь? — спросил Чавез. Сообщение, поступившее по факсу через шифрованный спутниковый канал рассказало им все, что было известно президенту. Кларк и Чавез внимательно прочитали все три страницы.

— Я не знал этого, — признался Адлер. — Чавез, как теперь с тезисами вашей диссертации?

— Что вы имеете в виду, сэр?

— Вам следовало подождать с ее написанием. Теперь вы знаете, что происходит в высших эшелонах власти. Это походит на детскую игру «из круга вышибалы», только нам приходится уворачиваться не от резинового мячика, ясно? — Государственный секретарь уложил свои записи в портфель и дал знак сержанту ВВС, который обслуживал пассажиров. Правда, он был не столь привлекателен, как французские стюардессы.

— Да, сэр?

— Клод оставил нам что-нибудь?

— Пару бутылок из долины Луары, — с улыбкой ответил сержант.

— Откупорьте их и принесите бокалы.

— Сыграем в карты? — спросил Кларк.

— Нет, на этот раз я хочу выпить пару бокалов и немного поспать. Похоже, мне предстоит новое путешествие, — покачал головой государственный секретарь.

— В Пекин. — Не удивительно, подумал Джон.

— Да уж не в Филадельфию, — согласился Скотт, когда появились бутылка и бокалы.

Через тридцать минут все трое откинули назад спинки своих кресел. Сержант задвинул шторки на иллюминаторах.

На этот раз Кларк заснул, а вот Чавез не смог. В замечании Адлера скрывалось немало правды. В своей диссертации Динг резко обвинял государственных деятелей конца прошлого и начала этого века за то, что они не сумели заглянуть дальше ближайших проблем. Теперь он понимал их. Трудно определить разницу между ближайшей тактической проблемой и по-настоящему стратегической, когда тебе приходится постоянно увертываться от летящих в тебя снарядов, ежеминутно решая вопросы. Книги по истории не в состоянии были передать настроение, атмосферу тех дней, о которых писали их авторы. И не только в этом было дело. Они создавали еще и не правильное, искаженное представление о людях. Вот государственный секретарь Адлер, который похрапывает сейчас в своем кожаном кресле, — кадровый дипломат, напомнил себе Чавез, и он завоевал доверие и уважение президента — человека, которого глубоко уважает он сам. Райана не назовешь ни глупым, ни корыстным, но он всего лишь человек, а люди совершают ошибки.., причем у великих людей и ошибки великие. Когда-нибудь какой-то историк напишет и об этом их путешествии, но сумеет ли тот историк понять ситуацию, в которой оно происходило? А если не сумеет, сможет ли правильно оценить происшедшее?

Так что же происходит на самом деле? — спросил себя Динг. Иран проявляет небывалую активность, свергает иракское правительство и образует новую страну, и в тот момент, когда Америка пытается разобраться в этом, происходит что-то еще. Само по себе это событие, пожалуй, в глобальных масштабах незначительно, но ведь его подлинное значение узнаешь только после того, как все закончится, не правда ли? Как можно определить его истинный вес до этого? В том-то и проблема. Государственные деятели на протяжении столетий допускали серьезные ошибки потому, что запутывались в каждодневности, не могли взглянуть на происходящее со стороны. Именно за это им платят деньги, но это совсем не так просто, правда? Он только что закончил свою диссертацию, в конце года получит степень магистра и будет официально признан экспертом в области международных отношений. Но как тут будешь экспертом, подумал Динг, откидываясь на спинку своего кресла. Ему вспомнилось свое легкомысленное заявление, сделанное однажды во время другого длительного перелета. Слишком часто в международных отношениях попросту одна страна использует другую. Доминго Чавез, будущий магистр области международных отношений, улыбнулся при этой мысли, но разве она так уж забавна? Особенно когда гибнут люди, а они с мистером К, находятся на передней линии, защищая интересы своей страны. Что-то происходит на Среднем Востоке. Еще какие-то события развиваются в Китае... За четыре тысячи миль... Может быть, между ними существует какая-то связь? Что, если существует? Но как это определить? Историки считают, что такое возможно, если только люди, занимающиеся такого рода проблемами, достаточно проницательны. Но историкам не приходится заниматься самой работой...

* * *

— Сегодня он был не в лучшей форме, — заметил Пламер, отпивая чай со льдом.

— За двенадцать часов, даже меньше, трудно определить, что именно происходит на другом конце света, Джон, — высказал свою точку зрения Хольцман.

Они сидели в типичном вашингтонском ресторане, оформленном в псевдофранцузском стиле с забавными маленькими ленточками на меню, в котором перечислялись дорогие блюда заурядного качества — впрочем, расходы обоих будут оплачены их редакциями.

— Он должен держаться лучше, — сказал Пламер.

— Тебе не нравится, что он не умеет лгать более умело?

— Это одно из качеств, требующихся от президента...

— А когда мы ловим его на этом... — Хольцману можно было не продолжать.

— Кто считает работу президента легкой, Боб?

— Иногда мне приходит в голову, а не стоит ли нам действительно сделать его работу еще труднее, — произнес Хольцман, но Пламер не клюнул на приманку.

— Как ты думаешь, где сейчас Адлер? — выразил свои мысли вслух корреспондент Эн-би-си.

— Сегодня утром ты задал интересный вопрос, — согласился репортер из «Вашингтон пост», поднимая стакан. — Я Поручил своим парням разобраться в этом.

— Мы тоже. От Райана требовалось всего лишь одно: сказать, что Адлер готовится к встрече с послом КНР. Это был бы достаточно убедительный ответ на вопрос.

— Но это было бы ложью.

— Это было бы правильной ложью. Боб, ведь такова игра. Правительство пытается сделать что-то втайне, а мы стараемся узнать об этом. У Райана любовь к секретности прямо-таки в крови.

— Но если мы наказываем его за это, то кому на пользу действуем?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Перестань, Джон. Утечку информации организовал для вас Эд Келти. Не надо быть ученым-ракетчиком, чтобы догадаться об этом. Всем это известно. — Боб принялся за салат.

— Значит, все это правда, не так ли?

— Да, — признался Хольцман. — И мне известно намного больше.

— Вот как? Ну что ж, я знаю, что ты работал над серией очерков. — Он не добавил, что сожалеет, что ему удалось перехватить столь сенсационную тему у репортера «Вашингтон пост», главным образом потому, что не жалел об этом.

— Даже больше, чем я могу опубликовать.

— Действительно? — Это привлекло внимание Джона Пламера. Хольцман принадлежал к более молодому поколению, чем телевизионный корреспондент, и к старшему поколению по отношению к новому поколению репортеров, которые считали Пламера человеком с устаревшими взглядами, несмотря на то что посещали его семинары по журналистике в Колумбийском университете.

— Действительно, — заверил его Боб.

— А именно?

— А именно такие вещи, которые я не могу опубликовать, — повторил Хольцман. — По крайней мере, в течение длительного времени. Знаешь, Джон, я знал отдельные части этой истории уже много лет. Я знаю офицера ЦРУ, который вывез из России жену и дочь Герасимова. У нас заключено соглашение. Через пару лет он расскажет мне подробности этой операции. История про подводную лодку соответствует действительности и...

— Я знаю. Видел фотографию Райана на палубе подлодки. Не могу понять, почему он отказывается публиковать эту информацию.

— Он не нарушил правила. Никто не объяснил ему, что, поступая таким образом, он не нарушает правил...

— Ему нужно проводить больше времени с Арни.

— .. В отличие от Эда.

— Келти знает правила игры.

— Да, знает, может быть, даже слишком хорошо. Веришь ли, в одном я так и не смог разобраться, — заметил Боб Хольцман.

— В чем именно?

— Какую роль играем в этой игре мы? Кем мы должны быть: зрителями, судьями или участниками?

— Боб, наша работа заключается в том, чтобы сообщать правду нашим читателям, в моем случае — зрителям.

— На чьих фактах должна основываться эта, правда, Джон? — спросил Хольцман.

* * *

— Рассерженный, вышедший из себя президент Джек Райан... — Джек взял пульт дистанционного управления и заглушил слова репортера Си-эн-эн, который ошеломил его вопросом о двух Китаях.

— То, что я был рассерженным, — это верно, а вот что вышел из себя — нет...

— Тоже верно, — согласился ван Дамм. — Ты запутался в вопросе о Китае, а также в ответе на вопрос, где находится Адлер. А между прочим, где он?

Президент посмотрел на часы.

— Он должен совершить посадку на базе Эндрюз примерно через полтора часа. Сейчас летит, наверно, над Канадой. С авиабазы он приедет прямо сюда, а затем, видно, снова отправится в путь — на этот раз в Китай. Что они там задумали, черт побери?

— Не имею представления, — признался глава администрации. — Но для этого у тебя есть группа советников по национальной безопасности.

— Я знаю ровно столько, сколько знают они, и не знаю ни хрена, — пробормотал Джек, откидываясь на спинку кресла. — Нам нужно увеличить число людей, способных давать оперативную информацию. Президент не может сидеть здесь, не имея представления о том, что происходит в мире. Я не могу принимать решения, не обладая информацией, а пока все, что есть в нашем распоряжении, это догадки — если не считать того, что сообщил нам Робби. Он представил надежные сведения, но они не поддаются объяснению, потому что не соответствуют ничему остальному.

— Вам нужно научиться ждать, господин президент. Несмотря на то что пресса не хочет ждать, вам нужно проявить терпение и научиться концентрировать свои силы на том, что вы можете сделать — когда появляется такая возможность. А пока, — продолжил Арни, — на будущей неделе состоятся первые выборы в Конгресс. В соответствии с нашим расписанием тебе нужно совершить поездку по стране и выступить перед избирателями. Если ты хочешь, чтобы в Конгресс были избраны те, кто тебе нужны, ты должен поступить именно так. Я поручил Кэлли подготовить для тебя пару речей.

— На что мне следует обратить основное внимание?

— На налоговую политику, улучшение методов управления, честность и борьбу с коррупцией — твои любимые темы. Завтра утром будут готовы проекты выступлений. Настал момент, когда следует провести больше времени среди народа. Пусть они выразят свою любовь к тебе, и ты ответишь им тем же. — Президент бросил лукавый взгляд на своего главу администрации. — Я уже говорил тебе, что ты не должен постоянно сидеть в этих четырех стенах, а радиосвязь с президентскими самолетами действует вполне успешно.

— Пожалуй, в самом деле неплохо будет изменить обстановку, — согласился президент.

— Знаешь, что принесло бы сейчас наибольшую пользу?

— Что?

Арни усмехнулся.

— Какая-нибудь естественная катастрофа. Это позволит тебе отправиться на место катастрофы и выглядеть истинным президентом: встретиться с людьми, утешить их, пообещать федеральную помощь и...

— Типун тебе на язык! — рявкнул Райан так громко, что секретари услышали его голос через трехдюймовые двери. Арни тяжело вздохнул.

— Тебе нужно научиться понимать шутки, Джек. Спрячь свой вспыльчивый характер в сундук и запри его на замок. Я ведь просто хотел развеселить тебя. Я на твоей стороне, разве не помнишь? — С этими словами Арни покинул кабинет президента.

Райан остался один. Вот еще урок в искусстве быть президентом. Интересно, когда ему больше не понадобятся эти уроки? Рано или поздно ему придется и выглядеть и вести себя, как подобает президенту, но пока это не удается. Арни не сказал ему об этом прямо, как не сказал этого и Робби, но это было ясно и без них. Он все еще не чувствовал себя здесь, как дома. Он старался изо всех сил, но одного старания было недостаточно — пока, прибавил его рассудок. Пока? А может быть, никогда. И все же постепенно, шаг за шагом, надо.., напомнил он себе. Так говорит каждый отец каждому сыну, вот только эти отцы никогда не предупреждают, что постепенность — это та роскошь, которую человек не всегда может себе позволить, во всяком случае не он. Четырнадцать американцев погибли на посадочной полосе острова в восьми тысячах миль отсюда, возможно, они убиты преднамеренно, вот только ради чего? А ведь он должен отложить это в сторону и заняться другими делами, вроде поездки для встречи с людьми, права которых он поклялся соблюдать, ограждать и защищать, одновременно пытаясь понять, почему он не смог сделать этого в отношении четырнадцати из них. Что нужно для того, чтобы справиться с обязанностями президента? Забыть о погибших гражданах и заняться другими делами? Для того чтобы сделать это, нужно быть социопатом, верно? Нет, пожалуй. Другим тоже приходится заниматься подобными делами — военным, врачам, полицейским. А теперь и ему. Кроме того, он должен держать в узде свой нрав, избавиться от чувства разочарования и сосредоточиться на других делах, которые ждут его внимания и решения в течение остального дня.

* * *

«Артист» смотрел на море, которое простиралось километрах в шести внизу под самолетом На севере на сине-серой поверхности воды виднелся айсберг, сверкающий в ярких солнечных лучах. Разве не поразительно? Сколько он ни летал, ни разу такого не видел. Для человека из его части света зрелище моря уже само по себе было весьма удивительным. Море походило на пустыню, и в нем тоже невозможно жить, хотя и по другой причине. Поразительно походит на пустыню во всем, кроме цвета, на поверхности почти параллельные линии, похожие на дюны и такие же непривлекательные. Впрочем, в мире для него вообще не было ничего привлекательного, хотя он очень заботился о своей внешности и ему нравились улыбки стюардесс. Мир ненавидел его и людей, подобных ему, и даже те, кто пользовались его услугами, старались держаться на расстоянии, словно имели дело со злой, хотя иногда и полезной собакой. По его склоненному вниз лицу пробежала гримаса: собаки не принадлежали к числу любимых животных в его культуре. И вот он снова в самолете, один, в то время как его люди летят на других авиалайнерах группами по три человека, направляясь туда, где их определенно не ждут и не хотят видеть, посланные оттуда, где к ним относились почти так же.

Что принесет ему успех? Спецслужбы приложат все силы, чтобы опознать и выследить его, но израильтяне делали это уже много лет, а он все еще жив. Ради чего он принял участие в такой операции? — спросил себя «Артист». Впрочем, интересоваться этим уже слишком поздно. Если он отменит операцию, его отвергнут все. Предполагалось, он ведет войну во имя Аллаха... Джихад. Священная война против неверных. Военно-религиозный акт, целью которого является защита Веры. Но он больше не верил в это, и его смутно пугало, что у него больше нет страны, нет дома, а тогда.., нет и Веры? Неужели у него не осталось даже этого? Он задал себе этот вопрос и затем признался, что, если ему приходится спрашивать себя об этом, значит, и этого не осталось. Он и его сподвижники, по крайней мере те, кто еще уцелели, превратились в автоматы, в искусных роботов, в своего рода компьютеры, которые исполняли поручения других людей и которых выбрасывали за ненадобностью, когда нужда в них пропадала. А поверхность моря или пустыни далеко внизу оставалась прежней, никогда не менялась. Тем не менее у него не было выбора.

Может быть, люди, пославшие его на эту операцию, одержат верх, и тогда его ждет какое-нибудь вознаграждение. Он непрерывно повторял себе это, хотя его жизненный опыт подсказывал ему тщетность таких ожиданий. А если он потерял веру в Бога, тогда почему он остается преданным профессии, на которую даже его работодатели смотрят с отвращением?

Дети. Он никогда не имел семьи, у него — насколько ему известно — нет детей. Он спал с женщинами, но это были развратные женщины, и его религиозное воспитание научило его презирать их даже тогда, когда он владел ими, так что если у кого-то из них появятся его дети, они тоже будут прокляты. Почему так получается: человек на протяжении всей своей жизни преследует идею, а затем понимает, куда зашел, глядя на самый негостеприимный из всех пейзажей, место, где не может жить никто из людей, и чувствует себя здесь, словно дома, во всяком случае лучше, чем в любом другом месте? Значит, являясь исполнителем чьей-то политической воли, он примет участие в убийстве детей. Неверных... Но ведь в своем возрасте дети невинны, их тела еще не оформились, их ум еще не постиг понятия добра и зла.

«Артист» напомнил себе, что такие мысли приходили к нему и раньше, что сомнения вполне естественны для людей, которым предстоят опасные операции, и что раньше он всякий раз отмахивался от них и выполнял задание. Будь мир другим, может быть, тогда...

Однако в мире происходили лишь те перемены, которые противоречили его поиску, длившемуся всю жизнь, и тогда, зная, что он убивал напрасно, ему приходится и дальше убивать, надеясь достигнуть.., чего? Куда ведет этот путь? Если есть Бог и если есть Вера, и если есть Закон, тогда...

Ну что ж, нужно верить во что-то. Он посмотрел на часы. Еще четыре часа. Ему предстоит операция. Он должен верить в нее.

* * *

Они приехали в автомобилях, потому что вертолет привлекает слишком большое внимание, а машину могут и не заметить. Чтобы сделать приезд еще более скрытым, автомобили подъехали к восточному входу. Адлер, Кларк и Чавез вошли в Белый дом точно так же, как вошел туда Джек в свою первую ночь, окруженный агентами Секретной службы. Вот и им удалось пройти сюда незамеченными прессой. Овальный кабинет был полон. Здесь находились Гудли и оба Фоули, и Арни, разумеется.

— Устал от смены часовых поясов, Скотт? — прежде всего поинтересовался Джек, встретив государственного секретаря у двери.

— Если сегодня вторник, значит, я в Вашингтоне, — ответил Адлер.

— Сегодня не вторник, — заметил Гудли, не поняв шутки.

— Тогда я здорово устал от смены поясов и не пришел в себя. — Адлер опустился в кресло и достал из портфеля записи. Стюард ВМС принес кофе, горючее Вашингтона. Всем прибывшим из Объединенной Исламской Республики досталось по кружке.

— Расскажи нам про Дарейи, — распорядился Райан.

— Он выглядит здоровым, хотя и немного усталым, — признался Адлер. — Его стол относительно свободен. Говорил он спокойно, но мне известно, что он никогда не повышает голоса на людях. Интересно, он ведь прибыл в Тегеран одновременно с нами.

— Вот как? — произнес Эд Фоули, отрываясь от своих записей.

— Да, прилетел на маленьком реактивном самолете, которым пользуются бизнесмены, на «гольфстриме», — сообщил Кларк. — Динг сделал несколько снимков.

— Значит, ему не сидится на месте, а? Разумно, пожалуй, — заметил президент. Как ни странно, Райан понимал проблемы, стоящие перед Дарейи. Они не так уж значительно отличались от его собственных, хотя иранские методы их решения были кардинально противоположными.

— Служащие боятся его, — импульсивно произнес Чавез. — Пока мы ждали в приемной, обстановка напоминала сцену из старого фильма о нацистах во время Второй мировой войны. Персонал в приемной отчаянно нервничал. Думаю, если бы кто-то крикнул, они подскочили бы до потолка.

— Согласен с такой точкой зрения, — сказал Адлер, не задетый вмешательством Чавеза. — В беседе со мной он вел себя очень старомодно, спокойно, повторял избитые истины и все такое. Суть в том, что он не сказал ничего сколько-нибудь значительного — может быть, хорошо, а может быть, и плохо. Он стремится к продолжению контактов с нами. Он говорит, что желает мира для всех. Он даже намекнул на определенную степень доброй воли по отношению к Израилю. На протяжении доброй половины беседы он читал мне лекцию о том, что все его устремления, как и его религия, направлены только на мир. Он подчеркнул значение нефти и то, как в результате все стороны получают выгоду от торговли ею. Он категорически отрицал, что имеет какие-нибудь территориальные притязания. Он не произнес ни единого слова, которое бы удивило меня.

— О'кей, — сказал президент. — Что ты понял из его поведения?

— Он создает впечатление очень уверенного в себе человека, не боящегося опасности. Ему нравится положение, в котором он находится.

— В этом нет ничего странного, — снова произнес Эд Фоули. Адлер кивнул.

— Согласен. Если бы от меня потребовали описать его одним словом, я сказал бы «безмятежный».

— Когда я встретил его несколько лет назад, — вспомнил Джек, — его поведение было агрессивным и враждебным. Создавалось впечатление, что он повсюду видит врагов.

— Сегодня я не заметил ничего подобного. — Государственный секретарь замолчал и мысленно спросил себя, тот же или нет сегодня день. Наверно, тот же, решил он. — Как я сказал, его поведение было безмятежным, но во время обратного полета мистер Кларк обратил мое внимание на любопытную деталь.

— Что именно? — спросил Гудли.

— Оно заставило сработать металлодетектор. — Джон достал ожерелье и передал его президенту.

— Занимался покупками в Тегеране?

— Видите ли, все настаивали, чтобы я прогулялся по городу, — напомнил он собравшимся. — А разве на Востоке есть лучшее место для прогулки, чем рынок? — Кларк подробно рассказал о случае с ювелиром.

Тем временем президент рассматривал ожерелье.

— Если он продает такие украшения за семьсот баксов, может быть, всем нам стоит узнать его адрес. Это был исключительный случай, Джон?

— Я отправился на прогулку вместе с резидентом французской разведки. Он сказал, что поведение ювелира является весьма типичным.

— Ну и что? — спросил Арни ван Дамм.

— Может быть, Дарейи не стоит быть таким уж безмятежным, — заметил Скотт Адлер.

— Такие люди, как этот ювелир, не всегда знают, о чем думает простой народ, — заметил глава президентской администрации.

— Это-то и явилось причиной свержения шаха, — сообщил ему Эд Фоули. — А Дарейи один из тех, кто способствовали его падению. Не думаю, чтобы он забыл этот урок... Нам также известно, что он по-прежнему жестоко наказывает людей, нарушающих принятые там законы. — Директор ЦРУ повернулся и посмотрел на своего оперативника. — Молодец, Джон.

— Лефевр, французский разведчик, дважды повторил мне, что мы недостаточно хорошо представляем себе настроение простых людей в Иране. Может быть, он пытался поддеть меня, — продолжал Кларк, — но я сомневаюсь в этом.

— Мы знаем, что там существуют разногласия. Они всегда существуют, — заметил Бен Гудли.

— Но нам неизвестно, насколько они глубоки, — снова вмешался в разговор Адлер. — В целом, мне кажется, что перед нами человек, который стремится создать впечатление безмятежности по какой-то определенной причине. У него было два успешных месяца. Он сумел победить своего главного врага. У него в стране есть внутренние проблемы, размеры которых нам предстоит определить. Он часто летает в Ирак и тут же возвращается обратно — мы были свидетелями этого. Он выглядит усталым. Его ближайшие помощники нервничают. По моему мнению, все это указывает на то, что у него много дел. О'кей, он сказал мне, что стремится к миру. Я почти готов поверить ему. Мне кажется, что он нуждается во времени, чтобы укрепить свои позиции. Кларк говорит нам, что цены на продукты выросли. Иран — потенциально богатая страна, и Дарейи сможет лучше всего восстановить спокойствие в ней, если, подчеркивая свои политические успехи, как можно быстрее будет превращать их в экономические. Пища на столе у народа никогда не вредила правителю. В настоящее время ему нужно обратить взгляд внутрь страны, а не за ее пределы. Вот почему мне представляется, что у нас возникает благоприятная возможность, — закончил государственный секретарь.

— Значит, вы считаете разумным протянуть ему руку дружбы? — спросил Арни.

— По-моему, пока нам следует поддерживать с ним неофициальные контакты, не слишком их афишируя. Я мог бы найти человека, годного для участия в переговорах. А потом увидим, к чему это приведет.

— Хорошая мысль, Скотт, — кивнул президент. — Теперь, думаю, тебе пора срочно отправляться в Китай.

— Когда мне следует вылететь? — спросил государственный секретарь с болезненным выражением лица.

— На этот раз у тебя будет самолет побольше, — пообещал ему президент.

Глава 41 Гиены

«Артист» почувствовал, как авиалайнер коснулся посадочной дорожки международного аэропорта Даллеса. Физическое ощущение, что он прибыл к месту назначения, не положило конца его сомнениям, а просто означало, что настало время отложить их в сторону. Он жил в реальном мире. Рутина въезда в страну не отличалась от обычной.

— Вернулись так скоро? — Сотрудник иммиграционной службы, перелистнув страницы его паспорта, посмотрел на последнюю, где стоял штамп въезда.

— Да, скоро, — ответил «Артист» по-немецки в соответствии со своим новым образом. — Может быть, на этот раз удастся быстро снять квартиру.

— В Вашингтоне высокие цены, — сообщил американец и поставил штамп на свободное место в паспорте. — Желаю хорошо провести время, сэр.

— Спасибо.

Нельзя сказать, чтобы он чего-то боялся. У него не было с собой ничего противозаконного, за исключением того, что находилось в голове, и ему было известно, что американские спецслужбы никогда особенно не охотились за террористическими группами, но эта поездка была иной, даже если об этом знал лишь он один. «Артист» миновал переполненный людьми терминал. Как и раньше, его никто не встречал. Предстоял сбор группы, куда он должен был прийти последним, как наиболее ценный ее член. Снова он арендовал автомобиль и снова поехал в сторону Вашингтона. Глядя в зеркало заднего обзора, он намеренно выбирал не правильный съезд, чтобы видеть, не последует ли кто за ним. Нет, никого. Он развернулся и выехал на нужное шоссе. Если бы за ним велась слежка, она была бы организована настолько умело, что у него не было бы никакой надежды на спасение. Он знал, как это происходит: множество автомобилей, впереди и сзади, один или даже два вертолета, но такое использование времени и средств возможно лишь тогда, когда противнику известно почти все — требовалось время, чтобы организовать такую слежку, а это означало, что в группе имеется агент ЦРУ. Вот израильтяне были способны на такие действия, или по крайней мере все террористы боялись этого, но на протяжении ряда лет жестокий дарвиновский закон выживания сильнейшего привел к смерти всех недостаточно осторожных. Израильский Моссад никогда не скупился на то, чтобы пролить исламскую кровь, и, узнай о нем эта служба, его давно не было бы в живых. Во всяком случае, он постоянно твердил себе об этом, все еще поглядывая в зеркало заднего обзора, потому что выжить можно, только если постоянно принимаешь все мыслимые предосторожности.

С другой стороны, ему казалось очень забавным, что эту операцию невозможно было бы осуществить без помощи израильтян. Исламские террористические группы существовали и в Америке, но это были всего лишь дилетанты. Они проявляли излишнюю религиозность, проводили встречи в известных местах, слишком много болтали. Их легко можно было заметить и опознать как нечто чужеродное в давшей им приют стране. И они еще удивлялись, почему их арестовывают. Дураки, подумал «Артист». Но и они приносили пользу. Их легко было обнаружить, и потому они привлекали внимание, а у американского ФБР, несмотря ни на что, было ограниченное число агентов. Какими бы грозными ни являлись спецслужбы стран мира, они представляли собой всего лишь организации, состоящие из людей, а людям свойственно в первую очередь показывать на те гвозди, которые торчат наружу.

Этому его научили израильтяне. Незадолго до свержения шаха агенты его собственной спецслужбы Савак проходили обучение под руководством инструкторов из израильского Моссада, и не все агенты иранской спецслужбы были уничтожены с возникновением нового исламского режима. Искусство ведения специальных операций, полученное ими, передавалось таким, как «Артист», и, откровенно говоря, оно не было особенно изощренным. Чем важнее операция, тем большую осторожность следует проявлять. Если вы не хотите, чтобы вас обнаружили, постарайтесь исчезнуть для своего обычного окружения. В светской стране не проявляйте религиозной ретивости. В христианской или еврейской — не показывайте, что вы мусульманин. Если в стране с подозрением относятся к выходцам со Среднего Востока, станьте уроженцем какой-нибудь другой страны или, что еще лучше, время от времени проявляйте определенную искренность. Да, я приехал оттуда, но я христианин, или бахаист, или курд, или армянин, и они жестоко преследовали мою семью, поэтому я переехал в Америку, страну, где перед всеми открываются равные возможности, чтобы испытать вкус подлинной свободы. А если вы готовы следовать этим простым правилам, перед вами открываются вполне реальные возможности, поскольку Америка сделала все, чтобы облегчить их достижение. Эта страна приветствовала иностранцев и принимала их с распростертыми объятиями, что напомнило «Артисту» о суровом законе гостеприимства, принятом в его собственной культуре.

Сейчас он находился здесь, в лагере противника, и его сомнения отошли на задний план, приятное возбуждение заставило чаще забиться его сердце, на лице появилась улыбка. Он действительно был лучшим на избранном им поприще. Израильтяне, которые, не подозревая того, подготовили его через ими же обученных инструкторов, так и не смогли подобраться к нему, а если это не удалось им, то не удастся и американцам. Следует только быть осторожным.

В каждой тройке террористов имелся человек, по подготовке схожий с ним, может быть не на таком уровне, но способный действовать самостоятельно. Он сумеет арендовать автомобиль и управлять им. Знает, что нужно вести себя вежливо и дружески улыбаться всем, кто попадается на пути. Если его остановит полицейский, он сумеет проявить раскаяние, поинтересоваться, в чем заключается его нарушение, и затем попросит совета, как проехать туда-то, потому что людям свойственно прочнее запоминать враждебность, чем дружелюбие. Он сможет выдать себя за врача, или инженера, или еще кого-то, к чьей профессии относятся с уважением. Все очень просто, надо только соблюдать осторожность.

Первым местом назначения был скромный отель на окраине Аннаполиса. «Артист» приехал туда и зарегистрировался под вымышленным именем — Дитер Колб. Американцы так глупы и доверчивы. Даже их полиция считает, что все мусульмане — арабы, вовсе не задумываясь о том, что Иран — арийская страна, чего добивался для своей нации Гитлер. «Артист» прошел в свой номер и сверил часы. Если ничто не нарушит планы, они встретятся через два часа. Чтобы окончательно убедиться в этом, он позвонил по номеру 1-800 и поинтересовался прибытием рейсов. Все сели вовремя. Могут возникнуть проблемы с таможней или с пробками на дорогах, но в плане все предусматривалось. Это был тщательно рассчитанный план.

* * *

Они уже отправились в путь к месту следующей выставки, которая будет проводиться в Атлантик-сити, штат Нью-Джерси, в помещении огромного выставочного центра. Автомобили новых моделей и специального назначения были скрыты чехлами, чтобы сохранить их блестящую поверхность. В большинстве своем они перевозились на обычных открытых трейлерах, однако некоторые из машин погрузили на крытые — вроде тех, что используются для перевозки гоночных автомобилей. Один из представителей фирмы-производителя просматривал написанные от руки замечания, сделанные посетителями предыдущей выставки. Он потер глаза. Чертовски сильная головная боль, насморк. Он надеялся, что переможется, не ложась в постель. Ломило все тело. Вот что получается, когда весь день торчишь под кондиционером.

* * *

Официальная телеграмма не была особенно неожиданной. Американский государственный секретарь просил о встрече для обсуждения на правительственном уровне вопросов, представляющих взаимный интерес. Чанг знал, что от этого нельзя уклониться и гораздо лучше по-дружески принять американца, уверить в своей невиновности и осторожно спросить, как понимать высказывание американского президента на пресс-конференции: это просто оговорка или он намерен изменить существующую политику своей страны по отношению к Китаю. Одно обсуждение этого не относящегося к делу вопроса займет у Адлера несколько часов, решил Чанг. Американец предложит, наверно, стать посредником между Пекином и Тайбэем, ездить из одного города в другой, надеясь снять возникшее напряжение. Это окажется очень полезным.

А пока учения продолжались, хотя и с несколько большим уважением к нейтральной полосе, разделяющей две вооруженные группировки. Жар в отношениях между сторонами пока не спал, но его спустили на отметку «медленное кипение». Китайская Народная Республика, уже объяснил ее посол в Вашингтоне, не совершила ничего плохого — первый выстрел принадлежал не ей и она не имела ни малейшего желания вести военные действия. Проблема заключалась лишь в отколовшейся провинции, и, если только Америка согласится на очевидное решение вопроса — существование всего лишь одного Китая, — проблему можно быстро урегулировать.

Однако Америка долгое время придерживается политики, не устраивающей ни одну из сторон, а именно: стремится поддерживать дружеские отношения как с Пекином, так и с Тайбэем, рассматривая последний как юридически не совсем оформленную страну, какой она и является на самом деле, но отказываясь сделать логический вывод из ситуации. Вместо этого Америка заявляет, что существует только один Китай, но этот Китай не имеет права силой распространить свое правление на «другой» Китай, которого в соответствии с официальной американской политикой не существует. Такова последовательность по-американски. Будет весьма приятно обратить на это внимание государственного секретаря.

* * *

— "Китайская Народная Республика будет рада принять государственного секретаря Адлера в интересах мира и региональной стабильности". Ну что ж, очень любезно с их стороны, — прокомментировал Райан. Он все еще находился у себя в кабинете, несмотря на поздний час — было девять вечера, — и невольно подумал, что там без него смотрят по телевизору дети. Он возвратил телеграмму Адлеру.

— Вы действительно уверены, что они сбили авиалайнер? — спросил госсекретарь у адмирала Джексона.

— Если я еще раз просмотрю видеозапись, пленка окончательно выйдет из строя.

— Иногда ведь люди допускают ошибки.

— Только не в этом случае, сэр, — ответил Робби, опасаясь, что ему действительно придется еще раз прокрутить видеозапись. — И учения их военно-морского флота продолжаются уже довольно длительное время.

— Ну и что? — спросил Райан.

— Их учения так затянулись, что уже, должно быть, техника перешла все допустимые границы техобслуживания. Они не отличаются таким тщательным уходом за механизмами, какой установлен у нас, и использовали уже огромное количество горючего. Мы наблюдаем самое продолжительное пребывание их кораблей в море. Почему они так затягивают учения? Воздушный бой и сбитый при этом авиалайнер представляются мне достаточно убедительным оправданием, чтобы закончить учения и вернуться в порты, заявив, что они добились своего.

— Национальная гордость, — высказал предположение Адлер. — Стремление спасти лицо.

— Правда, с того времени они несколько сократили масштаб операций. Больше не приближаются к той линии, которую я вам показал. Тайваньские вооруженные силы находятся сейчас в состоянии полной боевой готовности. А может быть, в том-то и причина, — заметил начальник оперативного управления. — Нет смысла осуществлять нападение на врага, готового отразить атаку. Прежде надо дать ему немного успокоиться.

— Робби, но ты ведь сам сказал, что настоящее нападение невозможно, — напомнил Райан.

— Джек, поскольку мне неизвестны их намерения, я вынужден основывать свои заключения на их возможностях. Им по силам организовать крупное сражение в проливе, и не исключено, что они одержат в нем верх, если такое сражение произойдет. Может быть, это окажется достаточно мощным политическим рычагом и под таким давлением Тайвань будет вынужден пойти на значительные уступки. Их действия уже привели к смерти людей, — напомнил Джексон своим собеседникам. — Да, конечно, они не так высоко ценятчеловеческую жизнь, как мы, но когда убиваешь людей, пересекаешь еще одну невидимую черту — и они знают наше отношение к этому.

— Давайте перебросим авианосец на север, — сказал Адлер.

— Почему, Скотт?

— Господин президент, это даст мне в руки козырную карту, которую я смогу положить на стол. Это покажет, что мы серьезно относимся к вопросу. Как только что сказал нам адмирал Джексон, мы действительно высоко ценим человеческую жизнь, и им придется согласиться с тем обстоятельством, что мы не хотим и не позволим, чтобы события и дальше развивались в этом направлении.

— Что, если они все-таки продолжат свое давление, вдруг произойдет еще один «несчастный случай», в котором погибнут наши военнослужащие?

— Господин президент, это оперативный вопрос, и потому он затрагивает мою сферу деятельности. Мы разместим «Эйзенхауэр» с восточной стороны острова. Случайно попасть туда они не смогут. Для этого им придется преодолеть три оборонительных пояса: один, принадлежащий Китайской Республике и расположенный над проливом, другой — над самим островом и третий, установленный командиром боевой авианосной группы. Я также могу поставить корабль с системой «Иджис» у входа в пролив так, что он обеспечит нам полное радиолокационное прикрытие всего пролива. Это в том случае, если ты прикажешь перебросить «Эйзенхауэр» в тот район. При этом Тайвань получит преимущество в четыре эскадрильи истребителей и радиолокационное прикрытие, осуществляемое самолетами раннего радиолокационного обнаружения. Вот тогда они будут чувствовать себя в большей безопасности.

— И это позволит мне вести более успешные переговоры, если придется ездить взад-вперед, — сделал вывод государственный секретарь.

— Но тогда беззащитным останется весь Индийский океан. Уже давно мы так не поступали. — Все отметили, что адмирал Джексон постоянно возвращается к этой теме.

— Неужели у нас там ничего нет? — спросил Джек. Он понял, что ему следовало задать этот вопрос раньше.

— Крейсер «Анцио», два эсминца и два фрегата, охраняющих группу транспортных кораблей, груженных матчастью для усиленной бригады. Эта группа базируется на Диего-Гарсии. Мы никогда не оставляем Диего-Гарсию без охраны, когда там находится эта группа. Кроме того, в том районе крейсирует подводная лодка типа 688. Этого достаточно для охраны, но слишком мало для демонстрации военной мощи. Вы ведь понимаете, мистер Адлер, что значит авианосец.

Государственный секретарь кивнул.

— Их воспринимают серьезно. Вот почему мне кажется, что он понадобится у китайских берегов.

— Он говорит разумные вещи, Робби. Где сейчас «Эйзенхауэр»?

— Между Австралией и Суматрой, приближается к проливу Сунда. Учения «Южная чаша» имитируют нападение индийских войск на северо-западное побережье Австралии. Если мы сейчас отдадим приказ об изменении его дислокации, авианосец с сопровождающими кораблями прибудет к Тайваню чуть больше чем через четверо суток.

— Пусть он направляется туда максимальным ходом, Робби.

— Слушаюсь, сэр, — отозвался адмирал Джексон, хотя лицо его все еще выражало сомнение. Он сделал знак в сторону телефона, получил разрешение и связался с Национальным центром военного командования. — Говорит адмирал Джексон. Я только что получил приказ от верховного главнокомандующего. Приступайте к выполнению плана «Синяя гончая». Сообщите о получении приказа, полковник. — Робби выслушал ответ и кивнул. — Отлично, спасибо. — Он положил трубку и повернулся к президенту. — О'кей, сэр, «Эйзенхауэр» развернется через десять минут и с максимальной скоростью направится к Тайваню.

— Так быстро? — На Адлера такое молниеносное выполнение команд произвело впечатление.

— Чудо современных средств связи. Мы уже послали предупреждение адмиралу Дюбро. Это не будет тайным маневром. Боевая авианосная группа пройдет через несколько проливов, так что ее не могут не заметить, — предостерег он.

— Пресс-релиз не повредит, — сказал Адлер. — Мы делали это и раньше.

— Ну что ж, ты получил свою козырную карту, которую можешь использовать в Пекине и в Тайбэе, — сказал Райан, снова прибегнув к силе исполнительной власти, но одновременно испытывая беспокойство из-за того, что Робби выглядел встревоженным. Самым большим препятствием к скоростному переходу станет топливо. Танкеры из группы пополнения топливных запасов будут вынуждены пойти навстречу эскадре, для того чтобы пополнить бункеры эскортных неядерных кораблей из сопровождения «Эйзенхауэра».

— Ты собираешься сообщить им о том, что нам известны обстоятельства, при которых был сбит авиалайнер? Адлер покачал головой.

— Нет, ни в коем случае. Они будут больше беспокоиться, если сочтут, что это нам неизвестно.

— Почему ты так считаешь? — недоуменно спросил президент.

— Потому что тогда я решу, когда выбрать нужный момент и сообщить им, что нам это неожиданно стало известно, и когда это произойдет, у меня появится еще одна козырная карта, босс, — и это будет козырный туз. — Он повернулся. — Адмирал, не стоит переоценивать интеллект своего противника. Дипломаты вроде меня не слишком хорошо разбираются в технических аспектах вашей работы. Это относится и к иностранным дипломатам. Они не имеют представления о многих наших возможностях.

— Но у них есть разведчики, которые держат их в курсе дела, — возразил Джексон.

— Вы считаете, что к их мнению всегда прислушиваются? А мы сами прислушиваемся к мнению наших разведчиков?

Командир оперативного управления J-3 Пентагона молча мигнул и постарался запомнить этот урок на будущее.

Встреча произошла в громадном торговом центре, этом изобретении Америки, с его многочисленными входами, залами, всегда полными посетителей, и почти идеальной автономностью, словно он специально предназначен для тайных операций. Первая встреча собственно таковой и не являлась. Члены группы всего лишь вступали в визуальный контакт друг с другом, причем не сближаясь более чем на десять метров и просто проходя мимо. Каждый из подгруппы, опознавая и подсчитывая своих членов, одновременно проверял, нет ли за кем-либо из них слежки. Проделав это, все они вернулись в свои отели. Настоящая встреча состоится только завтра.

«Артист» остался доволен. Сама дерзость операции вызывала у него волнение. Это не то что посылать в Израиль дурака с бомбой на теле — героя-мученика, поправил он себя, — и вся прелесть замысла тут в том, что, ведись хотя бы за одним из членов его группы слежка, противник не рискнул бы пустить его в переполненный людьми торговый центр. Можно заставить противника показать, что он напал на след, и удобнее всего это сделать, пока ни один из членов группы еще не совершил ничего противозаконного — разве что въехал в страну по подложным документам.

Долой сомнения, сказал себе «Артист». Тем более что не может приятно не волновать, что они готовы осуществить свой замысел в логове льва, и именно такие ощущения продолжали удерживать его в деле терроризма. В логове льва? Пересекая обширную стоянку, он с улыбкой смотрел на автомобили. И жертвами станет львиное потомство.

— Чем ты занимался сегодня? — спросила Кэти в темноте спальни.

— Скотт отправляется завтра утром в Китай, — ответил Джек, лежа рядом с женой. Все считали, что президент Соединенных Штатов — самый могущественный человек в мире, но в конце каждого дня пользование этой властью предельно истощало все его силы. Даже работая в Лэнгли, когда ему приходилось каждое утро проделывать длинный путь от дома, он уставал гораздо меньше.

— И что ему там предстоит?

— Он должен успокоить их, разрядить ситуацию.

— Ты действительно уверен, что они намеренно...

— Да. Робби убежден в этом, как ты, когда ставишь диагноз, — подтвердил ее муж, глядя в потолок.

— И мы собираемся вести с ними переговоры?

— У нас нет другого выхода.

— Но...

— Милая, иногда — черт побери, даже в большинстве случаев, — когда убийство совершает государство, это сходит ему с рук. Как глава государства я должен думать не об отдельных людях, а принимать во внимание общую обстановку, мыслить более крупными категориями...

— Но это ужасно, — не выдержала Кэти.

— Согласен, ужасно. Но здесь игра ведется по строгим правилам. Стоит тебе допустить ошибку, и пострадает гораздо большее число людей. Нельзя разговаривать с государством, как разговаривают с преступником. Там находятся тысячи американцев — бизнесмены, дипломаты, самые разные граждане. Если я зайду слишком далеко в своих обвинениях, они могут пострадать, а затем начнется эскалация враждебности...

— Но что может быть хуже убийства людей? — В Кэти говорила ее профессия.

У Джека не было ответа на этот вопрос. Как приходилось мириться и с тем, что он не всегда находил что ответить не только на пресс-конференциях, но и членам своей администрации. А теперь он не мог ответить на простой и вполне логичный вопрос жены. И после этого он самый могущественный человек в мире? С этой мыслью еще один день закончился в доме 1600 на Пенсильвания-авеню.

* * *

Иногда даже люди, занимающие важное положение, проявляют известную беспечность, причем это чаще происходит в тех случаях, когда осмотрительный человек стремится быть инициативным. Национальное управление фоторазведки напряженно трудилось, стараясь не упустить из виду два региона. Каждый раз, когда разведывательные спутники пролетали сначала над Средним Востоком, а теперь и над Тайваньским проливом, специалисты управления получали кучу спутниковых фотографий, буквально тысячи изображений. Дешифровщики, работающие в своем новом здании недалеко от международного аэропорта Даллеса, должны были внимательно изучить их одно за другим. Это была одна из тех задач, которые нельзя поручить компьютеру. Внимание к боевой готовности вооруженных сил Объединенной Исламской Республики сделалось приоритетным для американского правительства, и сейчас группа по оценке национальной безопасности занималась подготовкой своего доклада для Белого дома. Это означало, что все члены группы были сосредоточены именно на этом, а для выполнения других задач были вызваны специалисты, работающие сверхурочно. Именно они изучали спутниковые фотографии, сделанные над Китаем. Всякое намерение КНР предпринять вооруженное нападение на Тайвань будет заметно по многим признакам. Народно-освободительная армия выйдет из казарм и займется боевой подготовкой, техническим обслуживанием снаряжения или погрузкой танков на железнодорожные платформы, да и районы размещения снаряжения будут выглядеть по-другому. У самолетов под крыльями будут подвешены бомбы и ракеты. Это все должно быть заметно на спутниковых фотографиях. Особое внимание обращалось и на находившиеся в море корабли — проследить это оказалось труднее, поскольку корабли меняют свои координаты. У Америки все еще имелись три спутника, которые вели фоторазведку, причем каждый дважды в сутки пролетал над интересующим американцев районом, и спутники были рассредоточены таким образом, что оставалось совсем немного «мертвого времени». По этой причине техники чувствовали себя очень уверенно. К ним поступал непрерывный поток данных, с помощью которых они надеялись подтвердить свои оценки и таким образом выполнить свой долг перед президентом и страной.

Однако они не в состоянии были уследить за всем, и местом, ускользнувшим от их внимания, оказался Бомбей, западная штаб-квартира индийского флота. Орбиты американских спутников КН-11 были точно определены, равно как и время их пролета. Сразу после того, как последний спутник пролетел над этим районом, а следующий находился по другую сторону земного шара, наступило четырехчасовое «окно», которое закончится пролетом самого старого и наименее надежного спутника из трех. К тому же это время совпадает с высоким приливом.

Два авианосца, недавно вышедших из ремонта, и сопровождающие их корабли отдали швартовы и вышли в море. Они будут вести учения в Аравийском море на случай, если кто-нибудь заметит их и проявит интерес.

* * *

Проклятье. Представитель фирмы «Кобра» проснулся от озноба. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять, где он находится. И немудрено — разные мотели, разные города, разное расположение окон в комнатах. Он с трудом нашел выключатель, затем надел очки и, щурясь от яркого света, отыскал свой чемодан. Вот, бритвенные принадлежности. Он взял нессесер в ванную комнату, там, сорвав бумажную обертку со стакана, до половины наполнил его водой. Затем снял колпачок с бутылочки аспирина — не сразу: колпачок был сконструирован так, чтобы его не могли снять дети, — вытряхнул на ладонь пару таблеток, положил их в рот и запил водой. Не следовало увлекаться пивом после ужина, упрекнул он себя, зато удалось заключить выгодную сделку с одним клубом, а пиво всегда служит хорошей смазкой при продаже снаряжения для гольфа. К утру ему будет лучше. Бывший профессионал, так и не сумевший пробиться в Высшую лигу, теперь он весьма успешно представлял фирму, торгующую снаряжением для игроков в гольф. Наплевать, подумал он, возвращаясь в постель. У него все еще минусовой гандикап, напряжения от частых турниров меньше, а зарабатывает он теперь гораздо больше. Кроме того, он получил возможность практически каждую неделю играть на новой площадке, успешно демонстрируя свои товары. Он надеялся, что аспирин поможет ему. В половине девятого предстояла игра в гольф-клубе.

* * *

Станции слежения «След шторма» и «Пальма» соединял волоконно-оптический кабель связи, что помогало им обмениваться полученной информацией. Очередные учения проводились в бывшем Ираке и на этот раз не были штабными. Три тяжелых корпуса объединенных иракской и иранской армий вышли в поле. Радиопеленг помог установить, что учения проводятся, далеко от саудовской и кувейтской границ, а потому эти маневры не представляли особой опасности, однако группы электронной разведки внимательно прислушивались к переговорам, стараясь определить уровень подготовки командиров, по приказам которых танки и боевые машины пехоты мчались по широким высохшим равнинам юго-восточнее Багдада.

— Хорошие новости, майор. — Американский лейтенант протянул телекс. Не иначе группа, занятая оценкой боевых возможностей ОИР, обнаружила для разнообразия нечто новое, подумал Сабах.

В двухстах милях к северо-западу от Кувейта, в точке, расположенной в пяти милях к югу от «вала» — на самом деле это была громадная рукотворная песчаная дюна, которая протянулась по границе Королевства Саудовская Аравия и Объединенной Исламской Республики, — остановился трехтонный грузовик. Прибывшие на нем техники вытащили на пусковой пандус удлинительный провод и начали готовить к запуску беспилотный самолет. Впрочем, термин «беспилотный самолет» был устаревшим. Этот крохотный голубовато-серый самолетик с винтомоторной группой был автоматически управляемым воздушным летательным аппаратом, АВА, предназначенным для разведывательных целей. Такие самолеты называли «хищниками». Не понадобилось и двадцати минут, чтобы присоединить крылья к фюзеляжу, провести диагностическую проверку электроники и включить двигатель. АВА взлетел, направляясь на север, и раздражающее жужжание его мотора, по мере того как он набирал высоту, быстро стихло.

«Хищник» явился плодом трех десятилетий исследовательских работ. Он был построен с использованием технологии «стеле». Радиолокаторы не могли «увидеть» его не только из-за использования материалов, поглощающих излучение радаров, но и благодаря малым размерам и низкой скорости полета — если управляемые компьютерами современные радиолокаторы и обнаруживали его, то относили к категории птиц и стирали с экрана. Для корпуса АВА была использована краска, применяемая на боевых кораблях военно-морского флота, которая подавляла инфракрасное излучение. Выглядел «хищник» безобразно, его поверхность была такой липкой, что техникам приходилось постоянно удалять с нее песчинки, однако их усилия компенсировались тем, что цвет машины идеально сливался с цветом неба. На борту аппарата находилась только телевизионная камера, он стремительно взмыл на десять тысяч футов и полетел на север. Управляли им техники со станции «След шторма». Строго говоря, это было нарушением суверенитета новой страны, но два фунта взрывчатки, находившиеся в носу АВА, гарантировали, что, соверши он вынужденную посадку на вражеской территории, никто не сможет сказать, что это было. Направленная антенна передавала собранную телевизионной камерой информацию на приемные устройства, расположенные на территории Королевства Саудовская Аравия.

По волоконно-оптическому кабелю связи эта же информация передавалась на «Пальму», и когда женщина-сержант на ней включила монитор, все, кто находились в помещении, увидели пробегающий далеко внизу невыразительный ландшафт — «хищник» устремился к месту назначения.

— Будет неплохо узнать, понимают ли они, чем занимаются, — заметил лейтенант, обращаясь к майору Сабаху.

— Еще лучше, если мы узнаем, что они не догадываются об этом, — задумчиво ответил кувейтский офицер. Члены разветвленной правящей семьи Кувейта проявляли все большее беспокойство. Но в том было свое преимущество, подумал майор, потому что благодаря этому вооруженные силы его страны все выше поднимали степень своей боеготовности. Подобно саудовцам, граждане Кувейта с энтузиазмом откликнулись на призыв вступить в армию и приготовиться к использованию самого совершенного вооружения, которое только могла купить их маленькая, но богатая страна, однако они считали ниже своего достоинства заниматься техническим обслуживанием этого вооружения и поручали уход за танками людям, находящимся ниже их по социальному положению. Но в отличие от саудовцев жители Кувейта испытали на себе все ужасы вражеской оккупации. Многие из них потеряли членов семьи, а в этой части мира такое не забывается. Вот почему они охотно проходили военное обучение. Кувейтцы еще далеки были до уровня боевой подготовки американцев или израильтян, которые относились со скрытым презрением к их притязаниям на право называться современной армией. Это было известно майору Сабаху. Его соотечественникам прежде всего нужно было научиться стрелять. Они сожгли по крайней мере одну орудийную трубу на каждый танк из-за радости обучения этому искусству, а на стрельбах пользовались настоящими, а не учебными боеприпасами — боевые снаряды летели дальше и точнее попадали в цель. Таким образом кувейтцы сочетали свое хобби с обучением искусству побеждать. Научившись теперь попадать в цель, они перешли к следующему этапу — учебе маневрировать и стрелять во время движения. И снова они не сразу овладели этим, но все-таки упорно продолжали учиться. Возникший кризис заставил их приложить еще большие усилия, и теперь соотечественники майора Сабаха меняли свои кресла в конторах, где они занимались торговлей, добычей нефти и банковским делом, на сиденья в танках. Американские советники снова отправятся с ними на учебные полигоны, поставят перед ними задачу и будут следить за ее решением. И хотя майор испытывал боль от того, что его соотечественники, многие из которых являлись его родственниками, еще не были готовы к войне, он с гордостью понимал, что они стараются изо всех сил. Сабах был умным мужчиной, но ему так и не пришло в голову, насколько военные Кувейта близки к израильскому образцу: гражданские люди, они учились воевать после суровых уроков, которые познали на горьком опыте из-за того, что прежде этим не владели.

* * *

— "Фехтовальщик" проснулся, — услышала Андреа Прайс в наушнике. Командир личной охраны президента вместе со своими начальниками групп собрались на кухне: стоя пили кофе у одного из столиков из нержавеющей стали, предназначенных для поварских дел.

— Рой? — Она вопросительно посмотрела на Альтмана.

— Нам предстоит обычный день, — ответил специальный агент. — Утром у нее намечены три процедуры, затем после ланча лекция для испанских врачей из университета Барселоны, всего их десять, восемь мужчин и две женщины. Мы проверили имена через испанскую полицию. Все не вызывают подозрений. Нет и никаких сообщений об угрозах в адрес «Хирурга». Похоже, в больнице предстоит нормальный день.

— Майк? — обратилась Андреа к Майклу Бреннану, старшему группы, охраняющей маленького Джека.

— У мальчика сегодня на первом уроке контрольная по биологии, а после занятий игра в бейсбол. Он вполне освоился с обязанностями кэтчера, но как отбивающий игрок нуждается в тренировке, чтобы овладеть практикой обращения с битой.

— Уэнди? — Специальный агент Гвендолин Меррит руководила группой, охраняющей Салли Райан.

— Сегодня у «Тени» на третьем уроке контрольная по химии. Она явно проявляет интерес к Кении. Он хороший парень, ему бы еще постричься и надеть новый галстук. «Тень» собирается вступить в команду девочек по лакроссу. — Агенты поморщились. О какой защите может идти речь, когда человека преследует группа подростков с клюшками в руках?

— Напомните мне, что за семья у этого Кении? — попросила Прайс. Даже она не могла запомнить всего.

— Отец и мать — адвокаты, занимаются главным образом налоговым правом.

— "Тени" недостает вкуса, — заметил Бреннан ко всеобщему веселью стоявших вокруг стола. Его любили за пристрастие к шуткам. — Остерегайся, Уэнди, здесь кроется опасность.

— Это почему же?

— Если президенту Соединенных Штатов удастся провести новое налоговое законодательство, родители Кении окажутся в заднице.

Андреа Прайс сделала очередную пометку.

— Дон?

— Сегодня все, как и обычно, введение в рисование цветными мелками. Но меня по-прежнему беспокоит обстановка вокруг детского сада, Андреа. Мне нужно больше людей. Одного я бы разместил внутри и еще двоих с южной стороны, — заметил Расселл. — Помещение детского сада слишком открыто для посторонних. У нас нет достаточной оборонительной глубины. Внешний периметр, по сути дела, только один, и это не может не беспокоить.

— "Хирург" не хочет, чтобы у нас было там слишком много агентов. Сейчас в детском саду ты и еще двое внутри, трое наготове для немедленной поддержки, и один агент ведет наблюдение с другой стороны улицы, — напомнила ему Прайс.

— Андреа, мы находимся на слишком открытом месте. Мне нужны еще три агента, — повторил Расселл. Как и всегда, его голос звучал убедительно. — Семья должна прислушиваться к нашему мнению в профессиональных вопросах.

— Знаешь, давай сделаем так. Завтра после обеда я подъеду к тебе и посмотрю на месте, ладно? — предложила Прайс. — Если я увижу, что обстановка действительно вызывает опасения, поговорю с боссом.

— Отлично, — кивнул Расселл.

— Там с миссис Уолкер нет новых проблем?

— Шийла попыталась собрать подписи родителей, чьи дети посещают «Гигантские шаги», чтобы добиться перевода «Песочницы» в другой детский сад. Оказалось, что у миссис Даггетт большая постоянная клиентура, больше половины родителей знают Райанов, и эта семья им нравится. Так что Шийла поспешно забрала своего ребенка и уехала. Ты знаешь, в чем на самом деле проблема?

— В чем же? Дон улыбнулся.

— В этом возрасте девочки походят друг на друга. Иногда я отвернусь, дети перейдут с места на место, и, когда я поворачиваюсь обратно, то не могу сразу понять, которая из девочек «Песочница». Понимаешь, у этих малышек всего два вида причесок, и половина матерей считает, что «ошкош» — единственный вид детской одежды.

— Дон, это сугубо женский подход, — заметила Уэнди Мерритт. — Если первая малышка страны носит такую одежду, одежда сразу становится модной.

— То же самое, наверно, относится и к прическам, — добавила Андреа. — Между прочим, я забыла тебе передать — Пэт О'Дей вызывает тебя на соревнование, — сказала она самому старшему по возрасту члену президентской охраны.

— Это парень из бюро? — У Расселла загорелись глаза. — Где? Когда? Скажи ему, пусть прихватит деньги, Андреа. — Расселл подумал, что и ему самому неплохо позабавиться. Он не проигрывал соревнования по стрельбе из пистолета уже семь лет — с тех самых пор, когда последний раз болел гриппом.

— Значит, мы готовы? — спросила Прайс своих старших агентов.

— Как дела у босса? — спросил Альтман.

— Он очень занят. Ему приходится отрывать время от сна.

— Хочешь, я поговорю на этот счет с «Хирургом»? Она внимательно следит за его здоровьем, — сказал Рой.

— Ну, не знаю...

— Я знаю, как это сделать. Подойду к ней и скажу: «Как вы думаете, доктор Райан, у босса все в порядке со сном? Сегодня утром он что-то выглядел усталым...», — предложил Альтман.

Четыре старших агента переглянулись. Обращение с президентом было их самой деликатной проблемой. Новый президент прислушивался к мнению жены, словно был самым обыкновенным мужем. Тогда почему не сделать «Хирурга» своим союзником? Все четверо одновременно кивнули.

— Действуй, Рой, — сказала ему Прайс.

* * *

— Вот ведь сукин сын, — пробормотал полковник Хэмм в своем командном танке.

— Что, застали тебя врасплох? — вежливо осведомился генерал Диггз.

— Может быть, среди моих ребят у них есть свой человек? — спросил командир мотомеханизированного полка «Черная кавалерия».

— Нет, но они и меня застали врасплох, Эл. Никто не знал, что они умеют пользоваться ИССЭ. Даже мне стало об этом известно только вчера вечером.

— Хорош парень, нечего сказать — с горечью заметил Хэмм, имея в виду командира бригады.

— А ты чего ожидал? Сюрпризы возможны с обеих сторон, полковник, — напомнил ему Диггз.

— Но откуда у них взялось на это финансирование, черт побери?

— Не иначе, помогли благодетели-сенаторы.

Части, приезжающие для переподготовки в Форт-Ирвин, не брали с собой собственную матчасть — было бы слишком накладно возить туда-сюда тяжелые танки и БМП. Они пользовались снаряжением, установленным на машинах, уже находившихся на базе, а снаряжение этих машин было самым совершенным. В его состав входила аппаратура ИССЭ, информационной системы связи между экипажами, используемая на поле боя, с помощью которой вся необходимая информация о ходе сражения проецировалась на компьютерные экраны внутри танков и боевых машин «брэдли». Это было новейшим снаряжением, которое 11-й мотомехполк «Черная кавалерия» получил всего шесть месяцев назад, и оно было установлено на всех боевых машинах полка (настоящих боевых машинах, а не на воображаемых машинах противника). Вообще-то это была простая система обмена информацией — при ней, когда что-то выходило из строя, даже запчасти заказывались автоматически, — но она обеспечивала все экипажи полной картиной боя и в течение нескольких секунд снабжала их полученными разведданными. Теперь сведения о ходе боя поступали не только к вечно рвущемуся на части командиру, которому приходилось принимать решения для всего полка, но и сержанты знали все, что было известно их полковнику, а информация по-прежнему ценилась на вес золота. Таким образом, приехавшие на переподготовку танкисты из бригады Национальной гвардии Каролины получили в свое распоряжение танки и БМП, оборудованные аппаратурой ИССЭ, и сразу принялись пользоваться ею, уже имея отличный опыт. Разумеется, танкисты 11-го мотомехполка тоже имели такой опыт, но в их машинах, которые принадлежали воображаемому противнику, этой аппаратуры не было.

— Зато теперь, полковник, мы наглядно убедились, насколько эффективна эта система. Национальные гвардейцы одолели тебя именно с ее помощью. Учебное сражение оказалось кровопролитным. Хэмм со своим начальником оперативного отдела подготовили дьявольски хитроумную засаду, однако эти «воскресные воины» сумели обнаружить ее, обойти засаду и втянуть танки Хэмма в маневренную битву, при которой машины воображаемого противника (его роль исполнял 11-й полк) нанесли удар в пустоту. Отчаянные усилия, предпринятые командиром одного из его батальонов, едва не спасли положение — ему удалось вывести из строя половину «синих», но этого оказалось недостаточно. В первом ночном сражении победили «синие», и национальные гвардейцы ликовали, словно после победы в баскетбольном матче.

— Ничего, в следующий раз я поступлю иначе, — пообещал Хэмм.

— Смирение хорошо для души, — заметил Мэрион Диггз, наслаждаясь картиной восхода солнца.

— Зато смерть пагубна для тела, — напомнил ему полковник;

— Ме-е-е, — передразнил Диггз. Улыбка не сходила с его лица, пока он шел к своему личному «хаммеру». Даже Элу Хэмму не вредно время от времени преподать урок.

* * *

Они не спешили. «Артист» занялся арендой автомобилей. У него было несколько комплектов документов, чтобы арендовать четыре автомобиля — три четырехдверных седана и один микроавтобус. Он выбрал машины, не отличавшиеся от тех, на которых приезжали в детский сад за своими детьми родители, а микроавтобусом он собирался воспользоваться для ухода с места операции — теперь он считал такой исход не просто возможным, но даже вполне вероятным. Его люди оказались лучше, чем он предполагал. Проезжая мимо места предстоящей операции в арендованных автомобилях, ни один из них не повернул головы и не уставился на детский сад, а все оценили обстановку периферическим зрением. Они уже имели точное представление о расположении этого заведения, поскольку посвятили немало времени изучению его точной модели, которую построили на основании фотографий, сделанных их руководителем. Тем не менее они проехали мимо реального детского сада, чтобы получить полномасштабное и трехмерное представление, что послужило существенным добавлением не только к картине, сложившейся у них в уме, но и к ощущению уверенности. Закончив с рекогносцировкой, они поехали на запад, свернули с шоссе № 50 и проследовали дальше к одинокому дому в южной части графства Энн-Арундел.

Дом принадлежал человеку, которого соседи считали евреем, выходцем из Сирии. Он жил здесь уже одиннадцать лет, но на самом деле являлся скрытым иранским агентом, «кротом». Последние несколько лет он с осторожностью приобретал оружие и боеприпасы, причем делал это совершенно законно, еще до того, как было принято законодательство, ограничивающее продажу некоторых видов оружия. Впрочем, он мог бы в любом случае и обойти закон. Сегодня в кармане его пиджака лежали паспорт и авиабилеты на другое имя. Дом был местом их последней встречи. Сюда они привезут похищенного ребенка. Затем шестеро немедленно разными рейсами покинут страну, а оставшиеся трое пересядут в автомобиль, принадлежащий владельцу дома, и переедут в другое заранее намеченное место, где будут ждать дальнейшего развития событий. Америка — огромная страна, где множество шоссейных дорог. Проследить за переговорами по сотовым телефонам очень трудно. Преследователям придется решать невероятно сложную задачу, считал «Артист». Он знал, как поступить дальше, если операция пройдет успешно и достигнет этого этапа. У группы, удерживающей ребенка, будет один сотовый телефон. У него их будет два — по одному он будет сообщать свои условия американскому правительству, максимально ограничивая продолжительность переговоров, по другому — связываться со своими друзьями. За жизнь ребенка они потребуют огромную сумму, настолько большую, что повергнут страну в состояние хаоса. Может быть, ребенка даже освободят живым. Он не был уверен в этом, но полагал, что это возможно.

Глава 42 Хищник и добыча

У ЦРУ была, разумеется, своя фотолаборатория. Пленку с кадрами, заснятыми из иллюминатора самолета оперативником Доминго Чавезом, лаборант пометил так же, как это делают в коммерческих фотолабораториях, и затем подверг обработке на обычном оборудовании. Зернистая высокочувствительная пленка ASA 1200 давала плохое изображение, в таком виде снимки нельзя передавать начальству на седьмом этаже. Лаборант знал о предстоящем сокращении персонала и понимал, что и в ЦРУ, как и везде, лучший способ избежать увольнения — сделать себя незаменимым. Вот почему проявленная пленка поступила на компьютерную установку, улучшающую изображение. На каждый кадр понадобилось всего три минуты, и изображения стали настолько совершенными, словно съемка производилась «Хассельбладом» в руках профессионального фотографа да еще в условиях ателье. Меньше чем через час после того, как он получил пленку, лаборант представил комплект глянцевых фотографий размером восемь на десять дюймов, на которых был отчетливо виден аятолла Махмуд Хаджи Дарейи, спускающийся по трапу из самолета, а изображение самого самолета было настолько четким и совершенным, что фирма, производящая «гольфстримы», могла бы использовать снимок для своего рекламного буклета. Пленку уложили в конверт и направили в хранилище секретной информации, а сами фотографии были занесены в цифровой форме на магнитную ленту, причем их точные исходные данные — дата, время дня, место, где они сделаны, кем, кто изображен на них — также внесли в кодированной форме в компьютерное устройство регистрации перекрестных ссылок. Так поступали всегда. Техник уже давно перестал интересоваться тем, что он проявлял, хотя иногда попадались кадры с людьми, часто встречавшимися в средствах массовой информации, но проявляемые им снимки не годились для экрана.., впрочем, к мужчине на сегодняшней пленке это не относилось. Насколько было известно лаборанту, Дарейи, духовный глава Ирана — теперь ОИР, — по-видимому, никогда не проявлял'(tm) малейшего интереса ни к мальчикам, ни к девочкам, а мрачное выражение его лица, казалось, подтверждало это. Впрочем, у него неплохой вкус к самолетам — похоже, это «Гольфстрим G I-IV». Странно, разве на вертикальном киле хвостового оперения не регистрационный код Швейцарии?..

Когда фотографии были готовы, их отослали на седьмой этаж, а отдельный комплект отложили для специального анализа, который будет проведен врачом. Некоторые болезни оставляли видимые следы, а ЦРУ всегда внимательно следило за состоянием здоровья иностранных государственных деятелей.

* * *

— ..Госсекретарь Скотт Адлер вылетает сегодня утром в Пекин, — сообщил Райан, обращаясь к ним. Арни сказал ему, что как ни неприятны ему его встречи с ними, появления на телевизионном экране, демонстрирующие его президентскую активность, приносят политические дивиденды, а это, неизменно подчеркивал Арни, означает, что он успешно занимается своим делом. Джек вспомнил, как мать говорила ему, сколь важно дважды в год навещать зубного врача, и подобно тому как запах антисептиков в зубоврачебном кабинете неизменно пугал ребенка, так и здесь он испытывал идиосинкразию к запаху сырости в пресс-центре, расположенном в подвальном помещении Белого дома. Стены тут были с потеками, на некоторых окнах треснули стекла — эта часть Западного крыла Белого дома своей ухоженностью походила на раздевалку в школьном спортивном зале. Впрочем, телезрители не замечали этого. И хотя всего несколько ярдов отделяли помещение от Овального кабинета, никому не приходило в голову привести его в порядок. По мнению персонала Белого дома, репортеры такие разгильдяи, что вид пресс-центра просто для них не имеет значения. Да и сами репортеры, похоже, не обращали на это внимания.

— Господин президент, удалось узнать что-нибудь новое про инцидент с авиалайнером?

— Уже было объявлено, что подсчет погибших пассажиров завершен. Рекордеры, регистрирующие информацию о полете, обнаружены и...

— Мы получим доступ к информации, содержащейся в верных ящиках"?

Почему они упорно называют их «черными ящиками», когда рекордеры окрашены в оранжевый цвет? Джек никак не мог понять этого, хотя и знал, что ни у кого не сможет получить разумный ответ.

— Мы обратились с просьбой предоставить нам доступ к ним, и Китайская Республика обещала нам оказать полное содействие.

Это жест доброй воли со стороны китайских властей, хотя они и не обязаны делать этого. Авиалайнер зарегистрирован на Тайване, а изготовлен в Европе. Но они полны желания пойти нам навстречу. Мы с благодарностью приняли этот любезный жест. Хочу добавить, что жизни американских граждан, уцелевших при катастрофе, вне опасности — некоторые из американцев получили серьезные травмы, но они не угрожают их жизни.

— Кто сбил авиалайнер? — спросил другой репортер.

— Мы все еще изучаем полученную информацию, и...

— Господин президент, поблизости находились два корабля нашего военно-морского флота, оборудованные системой «Иджис». Вы не можете не знать, что там произошло. — Было ясно, что репортер успел ознакомиться с ситуацией.

— Я не могу дать вам более подробных сведений о случившемся. Государственный секретарь Адлер обсудит обстоятельства инцидента со сторонами, принимавшими участие в конфликте. Мы, со своей стороны, прежде всего хотим добиться того, чтобы впредь там не происходило событий, угрожающих жизни людей.

— Господин президент, позвольте мне дополнить свой вопрос: вы наверняка знаете больше, чем говорите. В этом инциденте погибло четырнадцать американских граждан. Американский народ имеет право знать причину происшедшего.

Главное заключалось в том, что репортер был совершенно прав, но ведь и он был по-своему прав, уходя от ответа на этот вопрос.

— Нам неизвестны подробности случившегося. До тех пор пока мы не узнаем этого, я не могу дать вам определенный ответ. — Впрочем, с философской точки зрения это была правда. Он знал, кто запустил ракету, но не имел представления почему. Вчера Адлер вполне разумно убедил его, что пока это следует хранить в тайне.

— Мистер Адлер вчера возвратился из какой-то поездки.

Почему это держится в секрете? — Это снова говорил Пламер, повторяя вопрос, который он уже задавал накануне.

Я убью Арни за то, что он все время подвергает меня таким испытаниям, подумал Райан.

А Джон, государственный секретарь был занят важными консультациями. Это все, что я могу сейчас сказать.

— Но он был на Среднем Востоке, не правда ли?

— Следующий вопрос.

— Сэр, Пентагон сообщил, что авианосец «Эйзенхауэр» направляется в Южно-Китайское море. Вы отдали этот приказ?

— Да. Мы пришли к выводу, что в сложившейся ситуации нам следует обратить более пристальное внимание на этот регион, где затрагиваются наши жизненно важные интересы. Хочу обратить ваше внимание на то, что мы не становимся на сторону одного из участников конфликта, а защищаем собственные интересы.

— Как вы считаете, появление авианосца снизит напряженность или усилит ее?

— Как вы сами понимаете, мы отнюдь не стремимся ухудшить ситуацию. Нам хочется ослабить напряженность в этом регионе. В интересах обеих сторон сделать шаг назад и задуматься над тем, что происходит. В результате происшедших событий там погибли люди, — напомнил репортерам президент. — Среди погибших есть и американцы. Вот почему мы особенно заинтересованы в том, что там происходит. Защита наших интересов и жизни американских граждан является долгом правительства и вооруженных сил Соединенных Штатов. Корабли военно-морских сил, направляющиеся в этот район, будут наблюдать за развитием событий и заниматься учениями. Это все.

* * *

Чанг Хансан снова посмотрел на часы и подумал, что такой конец рабочего дня становится приятной традицией — вот так глядеть на американского президента, который поступает по твоему желанию. Теперь Китай выполнил свои обязательства, данные этому дикарю Дарейи. Впервые за последние двадцать лет в Индийском океане нет крупных военно-морских соединений США. Через пару часов американский министр иностранных дел вылетит из Вашингтона. Ему понадобится часов восемнадцать, чтобы долететь до Пекина, и тут он окунется в обмен дипломатическими банальностями. Чанг Хансан постарается выжать как можно больше уступок у Америки и тайваньского марионеточного государства. Может быть, некоторые из них будут достаточно значительными, подумал он, принимая во внимание, что Америке придется столкнуться с немалыми трудностями в другом регионе...

* * *

Адлер находился у себя в кабинете. Вещи были упакованы и уже находились в служебном автомобиле, который доставит его в Белый дом, откуда он после обмена рукопожатиями с президентом и короткого и ничего не значащего заявления перед вылетом отправится на вертолете на авиабазу Эндрюз. Он мог бы отправиться туда прямо из Госдепа, но при столь драматичных обстоятельствах вылет с лужайки Белого дома будет выглядеть по телевидению более впечатляюще и придаст дополнительную важность его миссии, хотя лишний крюк, который придется ему сделать, не скажется благоприятно на костюме. Впрочем, на этот раз самолет ВВС гораздо удобнее и стюарды даже смогут погладить его одежду.

— Итак, что нам известно? — обратился заместитель государственного секретаря Ратледж к старшим советникам своего шефа.

— Ракета была выпущена с истребителя КНР. На радиолокационных записях кораблей ВМС это отчетливо видно. Мы не знаем почему так произошло, хотя адмирал Джексон с уверенностью заявил, что это не могло быть случайностью.

— Как прошла ваша встреча в Тегеране? — спросил другой помощник у государственного секретаря.

— Сразу не скажешь. По пути в Пекин я напишу подробный отчет и передам его сюда по факсу. — Адлер не имел времени обдумать все подробности своей встречи с Дарейи.

— Нам необходимы эти сведения, если мы хотим детально отразить их в докладе по национальной безопасности, — напомнил ему Ратледж. Ему был отчаянно нужен этот документ. С его помощью Эд Келти сможет доказать, что Райан снова принялся за свои прежние штучки, снова играет роль секретного агента и даже заставил Скотта Адлера делать то же самое. Ключ к подрыву политической легитимности Райана таился где-то здесь, совсем рядом. До сих пор Райан ловко уворачивался от атак Келти, что, несомненно, объяснялось умелым руководством Арни ван Дамма, но его оплошность при ответе на вопрос о политике в отношении Китая вызвала недоумение в Госдепартаменте. Подобно многим руководителям Госдепа, Ратледжу хотелось, чтобы Тайвань просто исчез, тогда Америка получила бы возможность установить нормальные отношения с новой мировой сверхдержавой.

— Не торопись, Клифф. Нужно действовать постепенно.

Обсуждение снова вернулось к Китаю. Было решено, что проблему ОИР можно отложить на несколько дней.

— Белый дом несобирается вносить каких-либо изменений в наши отношения с Китайской Народной Республикой? — спросил Ратледж.

Адлер отрицательно покачал головой.

— Нет, президент всего лишь пытался объяснить ситуацию — да, я знаю, ему не следовало называть Китайскую Республику Китаем, но, может быть, это потрясло их клетку в Пекине, заставило их призадуматься, так что я не считаю, что его оговорка может принести нам вред. Им надо дать понять, что они не могут безнаказанно убивать американцев. Мы пересекли эту линию, парни. Один из моментов, который я хочу им подчеркнуть, состоит именно в серьезности отношения к этому вопросу.

— Никто не может быть застрахован от случайностей, — послышался чей-то голос.

— Военно-морской флот утверждает, что это не было случайностью.

— Ну перестаньте, господин секретарь, — простонал Ратледж. — Зачем, черт возьми, им понадобилось преднамеренно сбивать авиалайнер?

— Наша задача в том и состоит, чтобы выяснить все обстоятельства происшедшего. Адмирал Джексон привел убедительные доказательства, подтверждающие его точку зрения. Представьте себе, что вы полицейский, идете по улице и вдруг видите прямо перед собой вооруженного грабителя. Зачем вам убивать старушку в квартале от вас?

— Несомненно, это произошло случайно, — продолжал настаивать Ратледж.

— Послушай, Клифф, случайности бывают разными. В данном случае погибли американцы, и если кто-то из присутствующих здесь страдает провалами памяти, я обязан напомнить о всей серьезности этого.

Они не привыкли выслушивать подобное. Да что это происходит с Адлером? Задача Государственного департамента сохранять мир, предупреждать конфликты, ведущие к смерти тысяч людей. Несчастные случаи остаются несчастными случаями. Очень жаль, конечно, но они происходят, как случаются рак и сердечные приступы. Госдепу следует решать важные проблемы.

* * *

— Спасибо, господин президент, — донеслось из зала. Райан отошел от трибуны, в очередной раз сумев избежать стрел и копий со стороны средств массовой информации. Он посмотрел на часы. Проклятье. Он опять опоздал, не успел проводить детей в школу и опять не поцеловал на прощанье Кэти. Какая статья Конституции, подумал он, гласит, что президент не является живым человеком?

Войдя в кабинет, Райан прочитал отпечатанное для него расписание дня. Примерно через час приедет Адлер, и президенту нужно поговорить с ним перед его вылетом в Китай. Уинстон — встреча в десять часов, обсуждение предложенных им административных перемен в аппарате Министерства финансов, что по другую сторону улицы. Арни и Кэлли — ознакомление с текстом речей, которые ему предстоит произнести на следующей неделе. Ланч с Тони Бретано. Встреча после ланча — с кем? С хоккеистами «Анахайм Майти Дакс»? Райан покачал головой. Ах да, ведь они выиграли кубок Стэнли, фотографии президента с национальными героями появятся на страницах газет и журналов. Нужно поговорить с Арни об этом политическом дерьме. Гм. Может быть, стоит пригласить на встречу Эда Фоули, ведь он фанатик хоккея...

* * *

— Ты опаздываешь, — сказал Дон Расселл, когда Пэт О'Дей привел Меган в детский сад.

Инспектор ФБР прошел мимо него, снял пальто с дочери, уложил в ее шкафчик одеяльце и затем вернулся к Расселлу. — Ночью выключилось электричество, и мой будильник не сработал вовремя, — объяснил он.

— Предстоит трудный день?

— Нет, кабинетная работа, — покачал головой Пэт. — Нужно закончить несколько отчетов, ты ведь знаешь, как это делается. — Оба были знакомы с этим. Кабинетная работа заключалась главным образом в редактировании и сортировке отчетов, по сути дела секретарская работа, которая в некоторых особо секретных случаях делалась проверенными агентами, носящими оружие.

— Мне сказали, что ты не прочь посостязаться со мной, — заметил Расселл.

— Да, я слышал, что ты — отличный стрелок.

— Так себе, средний, — улыбнулся агент Секретной службы.

— Да ведь и я тоже. Всего лишь стараюсь, чтобы пули не попадали за пределы внешнего круга.

— У тебя «Сиг-Зауэр»?

— "Смит-Вессон 1076" из нержавейки, — сказал инспектор ФБР.

— Калибр десять миллиметров.

— Да, он оставляет большие отверстия, — напомнил О'Дей.

— Меня всегда устраивала «Девятка», — возразил Расселл. Оба рассмеялись.

— Играешь в биллиард? — спросил инспектор.

— Не играл со школьных времен, Пэт. Установим размеры ставки?

— Нужно, чтобы она была достаточно серьезной, — заметил О'Дей.

— Коробка «Сэмюэль Адамс»? — предложил Расселл.

— Да, это убедительная ставка, сэр, — согласился инспектор.

— Встретимся в Белтсвилле? — Это было стрельбище академии Секретной службы. — На открытом воздухе. Стрельба при искусственном освещении всегда казалась мне недостаточно серьезной.

— По стандартным мишеням?

— Мне не доводилось целиться в яблочко уже много лет. Никогда не думал, что на одного из моих боссов может напасть черная точка.

— Значит, завтра? — предложил О'Дей. Это будет неплохим субботним развлечением, подумал он.

— Что-то слишком уж скоро. Знаешь, я проверю и скажу тебе сегодня вечером.

— Отлично, Дон, договорились. И пусть победит сильнейший. — Они пожали друг другу руки.

— Сильнейший и победит, Пэт. Он всегда побеждает. — Оба знали, кто из них сильнейший, хотя один неминуемо ошибался. Но они понимали, что всегда хорошо, чтобы твою спину защищал надежный стрелок, и будет приятно выпить пиво, кто бы ни победил.

* * *

Полученное ими оружие не было полностью автоматическим. Хороший слесарь мог бы легко переделать его, но иранскому агенту, занимавшемуся закупкой, это было не по зубам. Впрочем, «Артиста» и его людей это не смутило. Они были отличными стрелками и знали, что пули из автоматического оружия попадают точно в цель лишь при стрельбе короткими очередями — если только у тебя не руки гориллы: после трех выстрелов автомат начинает прыгать в руках и ты строчишь в небо вместо того, чтобы бить в цель, а если цель живая, да еще вооружена, она откроет ответный огонь. Для пристрелки у них не было ни места, ни времени, но они были хорошо знакомы с этим типом оружия, китайской модификацией советского АК-47, «Калашникова», в основе которого, в свою очередь, был немецкий автомат сороковых годов. В обойме было тридцать патронов калибра 7,62 миллиметра. Террористы прикрепили магазины один к другому изоляционной лентой, чтобы вдвое увеличить скорострельность; вставляя и вынимая их, убедились, что все действует нормально. Закончив с оружием, они снова занялись изучением цели операции. Каждый из них знал свое место и свою часть задания. Все они понимали, насколько опасна предстоящая операция, но не задумывались над этим. К тому же, заметил «Артист», их не интересовала природа операции. Эти парни уже столько лет вращались в террористическом сообществе, что утратили обычные человеческие чувства, и хотя это была их первая настоящая операция — по крайней мере для большинства из них, — они думали лишь о том, как проявить себя с лучшей стороны. Каким образом они сумеют сделать это, не имело значения.

* * *

— Они поднимут множество вопросов, — сказал Адлер.

— Ты так считаешь? — спросил Джек.

— Можешь не сомневаться. Статус страны наибольшего благоприятствования, споры об авторских правах и тому подобное.

Привлекут все, что только можно.

По лицу президента пробежала недовольная гримаса. Ему казалось отвратительным ставить в один ряд защиту авторских прав Барбары Стрейзанд[176] и преднамеренное убийство такого количества людей, но...

— Да, Джек. Они просто не думают о ценности человеческой жизни, как мы.

— Читаешь мои мысли?

— Я ведь дипломат, верно? Думаешь, я просто слушаю, что произносят вслух? Никакие переговоры так не ведутся. Это вроде длительной карточной игры с маленькими ставками — скучный, но одновременно увлекательный процесс.

— Я думал об утерянных жизнях...

— Я тоже, — кивнул госсекретарь. — Вы тут не должны зацикливаться — это будет истолковано, как признак слабости, — но я не забуду этого вопроса при переговорах.

Верховный главнокомандующий резко отреагировал на слова Адлера.

— Скажи мне. Скотт, почему нам всегда приходится с уважением относиться к их культурным традициям? Почему они никогда не проявляют уважения к нашим?

— Так всегда было принято в Госдепе.

— Это не ответ на мой вопрос, — заметил Райан.

— Если мы слишком сильно станем подчеркивать это, господин президент, мы попадем к ним в заложники. Тогда другая сторона поймет, что, захватив пару американцев и угрожая убить их, они таким образом смогут оказывать давление на нас. Они будут в выигрышном положении.

— Только в том случае, если мы допустим это. Китайцы нуждаются в нас ничуть не меньше, чем мы в них, — даже больше, принимая во внимание активное торговое сальдо. Торговля жизнями означает жестокую борьбу. Мы тоже можем пойти на это. Я никак не мог понять, почему мы так не поступаем. Государственный секретарь поправил очки.

— Сэр, я согласен с вами, но это нужно тщательно продумать, а сейчас у нас нет на то времени. Вы говорите о кардинальной перемене в политике нашего государства. Когда речь заходит о чем-то столь важном, нельзя стрелять навскидку, не целясь.

— Когда ты вернешься обратно, давай соберемся на уик-энд с несколькими советниками и посмотрим, что здесь можно предпринять. Мне не нравится наше поведение по этому вопросу в моральном отношении, и я считаю, что это делает наши поступки излишне предсказуемыми.

— Почему?

— Играть по заранее установленным и согласованным правилам хорошо и легко, если только все соблюдают эти правила, но если мы будем соблюдать правила, а противник — нет, то попадем в слишком уязвимое положение, — задумчиво произнес Райан. — С другой стороны, если кто-то нарушит правила, а затем мы поступим так же, только несколько иначе, но все-таки нарушим, другой стороне придется задуматься. Мы можем вести себя предсказуемо по отношению к своим друзьям — это другое дело, но в отношении к врагу следует вести себя так, чтобы он понял, что предсказать наше поведение невозможно и лучше всего просто не связываться с нами, потому что он неминуемо проиграет. А вот до какой степени он понесет урон, это пусть и останется непредсказуемым.

— Ваше замечание заслуживает внимания, господин президент. Это могло бы стать интересной темой обсуждения в первый же свободный уик-энд в Кэмп-Дэвиде. — Оба замолчали, услышав рев турбин вертолета, опускавшегося на лужайку. — Это за мной. У тебя приготовлена напутственная речь?

— Да, и она не более увлекательна, чем прогноз погоды в солнечный день.

— Ничего не поделаешь, Джек, таковы правила игры, — напомнил Адлер и тут же подумал, что Райану, наверно, постоянно говорят об этом. Немудрено, что это вызывает у него раздражение.

— Мне еще никогда не встречалась игра, в которой не меняли бы правила. Даже в бейсболе понадобилось ввести роль подающего, чтобы оживить ход матча, — бесстрастно заметил президент Соединенных Штатов.

Роль подающего, размышлял государственный секретарь по пути к выходу. Поразительный выбор слов...

Через пятнадцать минут Райан стоял на лужайке Белого дома, наблюдая за тем, как вертолет набирает высоту. Он пожал руку Адлеру и сделал краткое заявление перед телевизионными камерами, сохраняя серьезное, но оптимистичное выражение лица. Может быть, компания Си-Спэн ведет передачу в прямом эфире, но только она. Если бы Адлер вылетал в день, когда мало интересных новостей — как правило, в Вашингтоне к таким дням относится пятница, — возможно, такому событию уделили бы минуту-другую во время одной из вечерних передач. Да и то вряд ли. Пятница — это тот день, когда по телевидению подводят итоги недели, выделяют того или иного чем-то интересного человека и стараются добавить что-нибудь развлекательное.

— Господин президент! — услышал Джек. Он повернулся и увидел «Торговца», своего министра финансов, идущего к нему на несколько минут раньше назначенного срока.

— Привет, Джордж.

— Помните о туннеле между Белым домом и зданием моего министерства?

— Ну и что?

— Сегодня утром я прошелся по нему. Там просто удивительный бардак. Вы не возражаете, если я прикажу очистить его? — спросил Уинстон.

— Джордж, это входит в обязанности Секретной службы, а ведь она подчиняется тебе, верно?

— Да, я знаю, но туннель ведет к Белому дому, и я подумал, что надо спросить вашего согласия. О'кей, я займусь этим. Наверно, особенно приятно ходить по нему в дождь.

— Как продвигается работа над новым налоговым кодексом? — спросил Райан, когда они уже подходили к дому. Агент распахнул перед ними двери. Это всегда смущало Райана. Есть вещи, которые человек должен делать сам.

— На следующей неделе у нас будет готова компьютерная модель. Я хочу, чтобы проект был подготовлен как можно лучше, без повышения общей суммы налогов, облегчая положение трудящихся и делая справедливой ситуацию для богатых. Кроме того, мои люди лезут из кожи вон, стараясь снизить административные издержки. Господи, Джек, как я ошибался!

— В чем именно? — Они свернули за угол и вошли в Овальный кабинет.

— Мне казалось, что у меня одного отнимает деньги прежний налоговый кодекс. Оказывается, так происходит почти с каждым. Это гигантская индустрия. После того как будет принято новое налоговое законодательство, множество людей останется без работы...

— Ты полагаешь, что это сделает меня счастливым?

— Все они найдут себе другую работу, приносящую пользу обществу, может быть, за исключением адвокатов. Кроме того, мы сэкономим несколько миллиардов долларов налогоплательщикам, дав им налоговые декларации, в которых сможет разобраться любой с помощью арифметики, преподаваемой в четвертом классе. Господин президент, ведь правительство не стремится к тому, чтобы люди тратили заработанные ими деньги на покупку ненужных вещей, верно?

Райан попросил секретаря пригласить Арни. Судя по всему, осуществление плана Джорджа не обойдется без политических осложнений.

* * *

— Слушаю вас, адмирал.

— Вы хотели, чтобы я доложил вам об ударной группе «Эйзенхауэра». — Джексон направился к огромной настенной карте, заглядывая в записку, которую держал в руке. — Сейчас она находится вот здесь и быстро продвигается к месту назначения. — В этот момент в его кармане загудел пейджер. Он достал его и посмотрел на крошечный дисплей. На лице Робби отразилось удивление. — Сэр, вы не будете возражать...

— Действуйте, адмирал, — кивнул министр обороны Бретано. Джексон снял трубку телефона на противоположном конце стола и набрал пять цифр. — J-3 слушает... Что? Где они? Тогда найдите, капитан, ясно? — Он положил трубку. — Это звонили из Национального центра военных операций. Дежурный докладывает, что индийский флот исчез — то есть исчезли два их авианосца.

— Что это значит, адмирал?

Джексон вернулся к карте и провел рукой по голубой поверхности океана к западу от Индийского континента. — Последний раз мы проверили их местонахождение тридцать шесть часов назад. Предположим, им нужно три часа для того, чтобы выйти из гавани и образовать походный ордер... Умножаем двадцать узлов на тридцать три часа и получаем шестьсот шестьдесят морских миль... Это примерно полпути между их портом и Африканским Рогом. — Он повернулся. — Господин министр, из гавани вышли два авианосца, девять кораблей охранения и танкеры. Присутствие танкеров означает, что они собираются надолго остаться в море. У нас не было разведывательной информации, которая могла бы предупредить об этом. — Как всегда, едва не добавил Джексон, но удержался.

— Так где же все-таки они находятся?

— В этом все дело. Мы не знаем. На острове Диего-Гарсия у нас базируются самолеты-разведчики Р-3 «Орион». Сейчас пару таких самолетов отправят на поиски индийского флота. Кроме того, мы можем поставить такую же задачу перед двумя разведывательными спутниками. Нужно сообщить об этом Госдепу. Может быть, наше посольство в Дели сумеет узнать что-нибудь.

— Разумное предложение. Через несколько минут я скажу об этом президенту. У нас есть основания для беспокойства?

— Не исключено, что они просто вышли на ходовые испытания после завершения ремонтных работ, — как вы знаете, некоторое время назад мы изрядно потрясли их клетку.

— Но теперь в Индийском океане находятся всего два авианосца, и оба принадлежат иностранной державе?

— Совершенно верно, сэр. — А единственный американский авианосец полным ходом движется в противоположном направлении, подумал Джексон. Но по крайней мере министр обороны начал осваиваться с положением вещей.

* * *

Адлер находился на борту бывшего «ВВС-1», старой, но надежной модификации почтенного «Боинга 707-320В». В состав его официальной делегации входило восемь человек, которых обслуживали пять стюардов ВВС. Он посмотрел на часы, рассчитал летное время — им придется совершить промежуточную посадку на базе ВВС в Элмендорфе на Аляске — и решил, что успеет поспать на заключительном этапе полета. Как жаль, подумал он, что правительство не засчитывает воздушные мили тем, кому приходится часто летать. В этом случае он получил бы право на бесплатные авиабилеты на всю оставшуюся жизнь. А пока Адлер достал свои тегеранские заметки и снова принялся перечитывать их. Он закрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти детали от прибытия в мехрабадский аэропорт и до вылета оттуда. Каждые несколько минут он открывал глаза, перелистывал страницу блокнота и заносил туда дополнительные комментарии. В случае удачи он поручит перепечатать записки и послать по кодированному факсу для включения в текст обзора национальной безопасности.

* * *

— Динг, перед тобой, возможно, открывается новая карьера, — заметила Мэри-Пэт, разглядывая через увеличительное стекло фотографию. — Он выглядит здоровым. — В ее голосе прозвучало разочарование.

— Ты полагаешь, что всякий сукин сын может претендовать на долгую жизнь? — спросил Кларк.

— Но ведь я работал на вас, мистер К., — пошутил Чавез.

— Не исключено, что мне придется мириться с этим еще тридцать лет.

— Зато какие у вас будут здоровые внуки, jefe[177]. И к тому же свободно говорящие на двух языках.

— Давайте вернемся к делу, а? — предложила миссис Фоули, не обращая внимания на то, что приближается вечер пятницы.

* * *

Всегда плохо чувствовать себя больным, но особенно на борту самолета. Он подумал, что, может быть, съел что-то не то или, не исключено, подхватил какую-то заразу на выставке компьютеров в Сан-Франциско — там толпилось столько народу. Бывалый путник, служащий всегда держал под рукой коробку «первой помощи». Он достал бритву и вместе с другими лекарствами извлек флакон «тайленола». Вытряхнул на ладонь две таблетки, проглотил их, запил стаканом вина и решил, что ему просто нужно поспать. Если повезет, недомогание пройдет к тому времени, когда авиалайнер совершит посадку в Ньюарке. Ему никак не хотелось возвращаться домой таким больным. Он откинул назад спинку кресла, выключил свет и закрыл глаза.

* * *

Время пришло. Автомобили, арендованные «Артистом», отъехали от фермерского дома. Каждый водитель был знаком с дорогой к цели. В машинах не было ни карт, ни каких-либо рукописных заметок — только фотография жертвы. Если кто-то из них и испытывал угрызения совести, что похитить предстоит маленького ребенка, то никак не выказал этого. В каждой машине заряженное оружие было поставлено на предохранитель и лежало на полу, покрытое одеялом или тряпкой. Все были в костюмах, при галстуках, так что, если рядом остановится автомобиль с полицейскими, они увидят только троих хорошо одетых мужчин, по-видимому бизнесменов, в достаточно дорогих частных машинах. Террористы считали, что это даже забавно. «Артист» всегда старался выдерживать каждую деталь, скорее всего из-за собственной спеси, полагали они.

* * *

Прайс наблюдала за прибытием хоккеистов из команды «Анахайм Майти Дакс» со скрытой улыбкой. Ей довелось видеть все это уже много раз. Самые могущественные люди, входя в Белый дом, под влиянием его атмосферы сразу превращались в маленьких детей. То, что для нее и для ее коллег было всего лишь местом работы — при всех этих картинах, скульптурах и тому подобном, — для остальных олицетворяло высшую власть. В определенном смысле, призналась Андреа, они были правы. После частых повторений все превращается в рутину, тогда как гость, впервые переступивший порог, способен более четко осознать увиденное. Еще большую значимость придавала этому процедура контроля с ее металлодетекторами под бдительными взглядами вооруженных агентов Секретной службы, одетых в форму. Пока президент заканчивал свою затянувшуюся беседу с министром обороны, хоккеистам организовали экскурсию по Белому дому. С подарками для президента — клюшками, шайбами и хоккейным свитером с именем президента (вообще-то были приготовлены свитеры для всей президентской семьи) хоккеисты прошли по коридору, ведущему от Восточного входа, глядя по сторонам и не переставая восхищаться. В отличие от Андреа им все здесь казалось особым и потрясающим. Любопытный дуализм, подумала она, подходя к Джеффу Раману.

— Я уезжаю, чтобы проверить охрану «Песочницы».

— Говорят, Дон что-то беспокоится. Я ничем не могу помочь? Прайс покачала головой.

— Президент не планирует ничего особенного. Через некоторое время придет Капли Уэстон. Они изменили выделенное для нее время. В остальном все как обычно.

— Понятно, — кивнул Раман.

— Говорит Прайс, — произнесла Андреа в микрофон, прикрепленный к лацкану куртки. — Отметьте, что я поехала к «Песочнице».

— Принято, — отозвались с командного поста. Руководитель личной охраны президента пошла по тому же коридору, по которому только что пришли хоккеисты и, выйдя наружу, повернула налево, к своему автомобилю «Форд виктория краун». Внешне ее машина ничем не отличалась от остальных, однако на самом деле была весьма необычной. Под капотом стоял самый мощный двигатель, выпускаемый фирмой. Внутри находились два сотовых телефона и пара раций, оборудованных шифровальными устройствами. На покрышках были установлены стальные диски, так что, даже если одна из них спустит, автомобиль сможет ехать дальше. Подобно остальным членам президентской охраны, Андреа прошла в Белтсвилле специальный курс обучения вождению, позволяющий уклоняться от пуль — этот курс нравился всем агентам Секретной службы. У нее в сумочке вместе с губной помадой и кредитными карточками лежал автоматический пистолет «Сиг-Зауэр» девятимиллиметрового калибра и две запасные обоймы.

Прайс выглядела самой обычной женщиной — не такой красивой, как Элен Д'Агустино... Она вздохнула, вспомнив о ней. Андреа и Дага были близкими подругами. Дага помогла ей с разводом и познакомила с несколькими мужчинами. Хорошая подруга, отличный агент, она погибла вместе с остальными той страшной ночью на Холме. Дага — никто в Секретной службе не звал ее Элен — отличалась точеными чертами уроженки Средиземноморья и едва ли не роскошной фигурой, что помогало скрыть ее профессию. Она просто не походила на офицера полиции. Помощница президента, секретарь, может быть, даже любовница... Андреа выглядела более обыкновенно, поэтому она надела темные очки, которые носили все агенты президентской охраны. Она была суровой, может быть, даже излишне неприступной? Так говорили о ней раньше, в то время, когда появление вооруженной женщины в Секретной службе было чем-то необычным. Сейчас ситуация изменилась. Теперь она стала «своим парнем», причем до такой степени, что смеялась, слыша скабрезные шутки, и рассказывала их сама. Ее стремительный взлет на пост начальника личной охраны президента, который произошел в тот памятный вечер, когда она отвезла «Фехтовальщика» и его семью в безопасное место, означал, что она в долгу у Райана. Андреа знала это. Он назначил ее на эту должность потому, что ему понравилось, как решительно она взяла под контроль ситуацию. Андреа никогда не возглавила бы президентскую охрану, не будь его мгновенного решения. Да, она обладала смекалкой. Да, она хорошо знала персонал. Да, она по-настоящему была предана своей работе. Но она и слишком молода для столь ответственного поста, к тому же она женщина. Впрочем, для президента это, по-видимому, не имело значения. Он выбрал ее не потому, что она была женщиной, и, значит, это будет выглядеть хорошо на выборах. Он поступил так, поскольку она проявила себя в трудный момент с лучшей стороны. Это был смелый поступок, и потому «Фехтовальщик» завоевал ее особое расположение. Он даже интересовался ее мнением и задавал ей вопросы, что было вообще уникальным.

У Андреа не было мужа и не было детей. Наверно, она навсегда останется одинокой. Она была одной из тех женщин, которые искали спасения от одиночества в своей карьере. Но ей хотелось также быть и женщиной, хотя этого она так и не смогла добиться.

Карьера была для нее слишком важна — она не могла представить себе что-то более значительное для ее страны, чем то, чем она сейчас занималась. Хорошо было лишь то, что она была настолько занята своей работой, что ей не хватало времени задуматься над тем, что она упустила — мужчину, который разделил бы с ней супружескую постель, и тоненький голосок, зовущий ее мамой. Но порой, когда Андреа оказывалась одна, как сейчас в автомобиле, направляясь по Нью-Йорк-авеню, она задумывалась над этим.

— Значит, я не такая уж сторонница равноправия между мужчинами и женщинами, верно? — спросила она, обращаясь к ветровому стеклу. Но ей платили в Секретной службе не за равноправие, а за то, что она охраняла Первую семью. Считалось, что личной жизнью она должна заниматься в свободное от работы время, хотя Секретная служба не выделяла ей даже этого.

* * *

Инспектор О'Дей уже ехал по шоссе № 50. Пятница была у него самым любимым днем. Он закончил свою недельную работу, выполнил свой долг перед ФБР. Галстук и пиджак лежали на соседнем сиденье, а сам он уже успел натянуть любимую кожаную куртку и водрузить на голову счастливую фуражку с надписью «Джон Дир», без которой никогда не играл в гольф и не ездил на охоту. В этот уик-энд ему предстояло сделать массу домашних дел. Меган будет помогать. Каким-то образом она знала об этом. Пэт не совсем понимал, как дочь чувствовала, что ему нужна помощь. Может быть, просто инстинкт. А может, она реагировала на любовь отца и платила ему тем же. Как бы то ни было, они были неразлучны. Дома Меган уходила от него, только когда наступало время сна, да и то после объятий и поцелуев, при этом ее маленькие ручонки крепко обнимали его шею. О'Дей улыбнулся.

— Крутой парень, — передразнил он себя.

* * *

Расселл полагал, что причиной любви к малышам были его дедовские чувства. Все эти крохотульки играли сейчас во дворе, каждый — или каждая — в собственной теплой парке, половина с надвинутыми на мордашки капюшонами — малышне почему-то это нравилось. Сейчас у них было самое серьезное время дня — время игр. «Песочница» возилась в ящике с песком вместе со своей подругой, дочкой О'Дея, на которую так походила. С ними играл и маленький Уолкер, славный малыш, который нравился Дону, несмотря на все неприятности, которые причиняла им его мать, приезжающая за сыном на универсале «вольво». Здесь же находилась и агент Хилтон, наблюдавшая за детьми. Как ни странно, Расселл и Хилтон, будучи вместе, чувствовали себя на игровой площадке гораздо спокойней. Площадка находилась с северной стороны здания детского сада, и агенты группы поддержки с противоположной стороны улицы тоже наблюдали за детьми. Третий член группы сидела у телефона. Обычно она работала внутри помещения, наблюдая за телевизионными мониторами. Дети называли ее мисс Энн.

Недостаточная охрана, слишком прозрачная, снова подумал Расселл, следя за малышами, увлеченными игрой. Нельзя даже исключить, что какой-нибудь маньяк не проедет на машине по Ритчи-хайуэй и просто не выпустит по детям очередь из автомата. Попытка убедить Райанов перевести Кэтлин в другой детский сад, где можно обеспечить более надежную защиту, оказалась напрасной. Они хотели, чтобы их младшая дочка росла, как самый обычный ребенок. И все-таки...

Но разве это безрассудство? Вся профессиональная жизнь Расселла была посвящена заботе о безопасности президента и его семьи. Он знал, что есть люди, ненавидящие президента и всех, кто связаны с ним. Одни из них были сумасшедшими. Другие — составляли иную категорию. Дон посвятил немало времени изучению психологии таких людей. Это было необходимо ему, поскольку позволяло предугадать, чего следует ожидать, однако никак не объясняло мотивов, двигающих подобными людьми. Ведь это малыши, маленькие детишки. Он знал, что даже гребаная мафия не трогает детей. Иногда Расселл завидовал тому, что ФБР имело предоставленное законом право преследовать похитителей детей. Спасти ребенка и задержать преступника, виновного в его похищении, представлялось Дону сладким моментом мщения, хотя иногда он сомневался, что сумеет доставить такого садиста живым, а не даст Всевышнему возможность зачитать ему права, предоставленные законом в соответствии с решением Верховного суда по делу Миранды[178]. При этой случайной мысли по его лицу пробежала улыбка. Впрочем, лучше, пожалуй, доставить преступника живым, потому что тот, кто был признан виновным в похищении детей, в тюрьме оказывался в положении отверженного и редко выживал там длительное время — даже самые закоренелые преступники не мирились с насилием над детьми. Таким образом, если такой маньяк и оказывался в тюрьме, там он быстро познавал новую форму времяпрепровождения, предоставляемую федеральной исправительной системой: стремление к тому, чтобы выжить.

— Командный пост вызывает Расселла, — услышал он в наушнике.

— Расселл слушает.

— К нам выехала Прайс, как ты просил, — сообщил специальный агент Норм Джефферс из дома на противоположной стороне улицы. — Сказала, будет через сорок минут.

— Понял. Спасибо.

— Я вижу, мальчуган Уолкер продолжает заниматься своими инженерными проектами, — продолжал голос.

— Да, надеюсь, что дальше он перейдет к строительству мостов, — согласился Дон. Мальчик заканчивал сооружение второго этажа своего песчаного замка под восхищенными взглядами Кэтлин Райан и Меган О'Дей.

* * *

— Господин президент, — произнес капитан хоккейной команды, — я надеюсь, что вам это понравится.

Райан засмеялся, надел свитер с надписью «Анахайм Майти Дакс» и повернулся к телевизионным камерам. Хоккеисты собрались вокруг, чтобы попасть в кадр.

— Директор ЦРУ — отчаянный хоккейный болельщик, — сказал Джек.

— Неужели? — спросил Боб Андерсен, могучий защитник, выделявшийся ростом даже среди остальных хоккеистов. Нападающие всех команд ассоциации боялись его как огня, хотя сейчас он выглядел робким, как котенок.

— Да, а его сын сам отличный хоккеист, играл в детской команде в России.

— Тогда, может быть, он там многому научился. В какой колледж он поступает?

— Не уверен, о каком колледже думает Эдди. Родители говорили, что у него склонность к машиностроению. — Чертовски приятно, подумал Джек, иногда вот так разговаривать об обычных вещах с обычными людьми как обычному человеку.

— Передайте им, пусть пошлют парня в Ренсселар. Это отличный технический колледж недалеко от Олбани.

— Почему именно туда?

— Эти чертовы технари регулярно выигрывают студенческий чемпионат страны. Я учился в Миннесоте, и они дважды победили нас в финале. Пришлите мне его имя и фамилию, и я позабочусь, чтобы ему выслали подробные сведения о колледже. И данные об его отце, если это возможно, господин президент.

— Обязательно пришлю, — пообещал президент. Агент Раман, стоявший в шести футах от него, услышал разговор и кивнул.

* * *

О'Дей приехал как раз в тот момент, когда дети возвращались в боковую дверь здания — наступило время посетить туалет. Он знал, что это серьезное мероприятие. Инспектор подкатил к «Гигантским шагам» в своем дизельном пикапе чуть позже четырех. У него на глазах произошла смена агентов. У передней двери появился Расселл и занял свой обычный пост — так происходило всегда, когда дети заходили в здание.

— Ну как, встретимся завтра?

— Слишком скоро, — покачал головой Дон. — Давай перенесем состязание на пару недель — ровно через две недели, в два часа. У тебя будет возможность попрактиковаться.

— А у тебя не будет? — заметил О'Дей, входя в здание детского сада. Он увидел, что Меган не заметила приезда отца и вошла в туалет для девочек. Ну что ж, подождем. Он присел рядом с дверью, чтобы застать ее врасплох, когда она выйдет из туалета.

* * *

«Артист» занял место наблюдателя на площадке для стоянки автомобилей к северо-востоку от детского сада. Он заметил, что на деревьях начала распускаться листва. Здание «Гигантских шагов» было все еще хорошо видно, но хуже, чем раньше. Однако несмотря на это, все казалось обычным, так что с этого момента все в руках Аллаха, сказал он себе и удивился тому, что употребил имя Аллаха в столь безбожном деле. У него на глазах автомобиль номер один повернул направо, приближаясь к детскому саду с севера. Этот автомобиль проедет мимо него, развернется и направится обратно.

Автомобиль номер два был белым «линкольном». Он ничем не отличался от такой же машины, принадлежащей семье, ребенок которой находился в детском саду. Эта семья состояла из двух врачей, хотя ни один из террористов не знал этого. Сразу за «линкольном» ехал красный «крайслер», как две капли воды похожий на автомобиль снова беременной жены бухгалтера. «Артист» наблюдал за тем, как оба автомобиля въехали на стоянку и остановились напротив друг друга, как можно ближе к выезду на шоссе.

Скоро приедет Прайс. Расселл заметил, как на стоянку въехали два автомобиля, но не обратил на них особого внимания, думая о том, как быть более убедительным в предстоящем разговоре с начальником президентской охраны. Заходящее солнце отражалось от ветровых стекол автомобилей, и он не мог рассмотреть, кто находится внутри. Он видел только силуэты водителей. Обе машины приехали слишком рано, но ведь сегодня пятница...

.., регистрационные номера на автомобилях?

.., глаза Рассела чуть сузились, когда он упрекнул себя за то, что не запомнил их...

* * *

И все же номера запомнили. Джефферс поднял бинокль, машинально осматривая прибывшие автомобили как часть окрестного наблюдения. Он даже не подозревал, что обладает фотографической памятью. Агент привык запоминать все, и это было для него так же естественно, как и дышать. Ему казалось, что на это способны все.

— Внимание, внимание, здесь что-то не так. Это не... — Он поднял рацию. — Расселл, эти автомобили не принадлежат родителям наших детей! — выкрикнул он. Его предупреждение запоздало всего лишь на пару секунд.

* * *

Плавным движением оба водителя одновременно открыли дверцы машин, повернулись на сиденьях и опустили ноги на асфальт, сжимая в руках оружие. Две пары террористов, сидевших в каждом автомобиле на задних сиденьях, тоже распахнули дверцы.

* * *

Правая рука Расселла опустилась к кобуре и выхватила пистолет, а левая поднесла к губам микрофон, прикрепленный к воротнику.

— Тревога! — произнес он.

Инспектор О'Дей, находившийся внутри здания, услышал что-то, но не разобрал слово. К тому же он смотрел в другую сторону и не заметил, что агент Марселла Хилтон отвернулась от ребенка, который обратился к ней с каким-то вопросом, и опустила руку в сумочку, где хранился ее пистолет.

Это были самые простые из всех кодовых слов. Через мгновение Расселл услышал те же слова, повторяемые у него в наушнике — это Норм Джефферс выкрикнул их в командном посту. Рука чернокожего агента нажала на другую кнопку рации, включился канал радиосвязи с Вашингтоном.

— Песчаная буря, Песчаная буря, Песчаная буря! — понеслось в эфир.

Подобно большинству кадровых полицейских, специальному агенту Дону Расселлу никогда не доводилось применять свое оружие в настоящей перестрелке, но после многих лет постоянной подготовки его движения были такими же естественными, как земное притяжение. Первое, что он увидел, был поднятый ствол автомата АК-47 и зубчатая мушка на его конце. И тут же Дон превратился из бдительного полицейского в систему наведения пистолета. «Сиг-Зауэр» оказался у него в правой руке, ладонь левой поднялась, чтобы обхватить кисть правой, колено подогнулось, тело опустилось, чтобы уменьшить профиль мишени и улучшить твердость контроля за пистолетом. Мужчина с автоматом успеет выстрелить раньше его, сообщил Расселлу его мозг, но пуля пролетит выше. Три пули просвистели у него над головой и вонзились в дверную притолоку. Тишину разорвал гром выстрелов. Пока это происходило, покрытая тритием мушка пистолета остановилась на лице террориста, державшего в руках автомат. Расселл нажал на спусковой крючок, и с расстояния в пятнадцать ярдов выпущенная им пуля попала точно в левый глаз стрелка.

* * *

У находившегося внутри помещения О'Дея начал срабатывать профессиональный инстинкт, когда Меган, поправляя подтяжки на своем комбинезоне, вышла из туалета. И тут же агент, которого дети звали мисс Энн, выбежала из соседней комнаты, обеими руками сжимая пистолет с поднятым вверх дулом.

— Боже, — успел произнести инспектор ФБР, когда мисс Энн помчалась прямо на него, оттолкнув в сторону, словно защитник команды Национальной футбольной лиги. О'Дей упал на спину у ног своей дочки и ударился головой о стену.

* * *

На противоположной стороне улицы два агента выскочили из парадного и побежали к детскому саду, держа в руках автоматы «Узи». Джефферс остался в доме, продолжая передавать сигналы тревоги. Он уже успел сообщить кодовые слова о нападении террористов в штаб-квартиру Секретной службы, а теперь связался по прямому телефонному каналу с полицейской казармой штата Мэриленд на Роу-бульвар в Аннаполисе. Вокруг гремели выстрелы, царила неразбериха, но агенты были отлично подготовлены. Задача Джефферса заключалась в том, чтобы передать сигнал тревоги, а затем поддержать огнем двух агентов, которые пересекли улицу и вбежали на лужайку перед детским садом...

.., у них не было никаких шансов. С расстояния в пятьдесят ярдов стрелки, находившиеся в автомобиле номер один, сразили обоих градом пуль. Джефферс видел, как агенты рухнули на землю, пока он устанавливал связь с полицией. У него не было времени на то, чтобы испытать шок. Как только полиция подтвердила его сообщение, Джефферс схватил автомат М-16, снял его с предохранителя и бросился к выходу.

* * *

Расселл перенес огонь на другую цель. Стрелок, стоявший рядом с первым, совершил ошибку, стараясь прицелиться как можно лучше, и две пули, выпущенные агентом Секретной службы, разнесли его голову, словно перезревший арбуз. Расселл не думал, не чувствовал — он просто стрелял в цель, как только успевал заметить ее. Вражеские пули продолжали свистеть у него над головой, и тут он услышал позади себя крик. Бессознательно Расселл опознал его, как предсмертный крик Марселлы, и в следующее мгновение что-то тяжелое рухнуло ему на спину и сбило на землю. Боже мой, это действительно Марселла, пронеслось у него в голове. Ее тело придавило ему ноги, и в тот момент, когда Расселл перекатился в сторону, чтобы освободиться, в поле его зрения появились четверо мужчин. Они бежали к нему, ничто не закрывало их от его огня. Агент выстрелил и попал прямо в сердце одному из них. Глаза террориста расширились от шока, но вторая пуля ударила ему в лицо. Расселлу казалось, что воплощается его мечта — пистолет сам делал за него всю работу. Уголком глаза он заметил движение слева — группа поддержки, но нет, автомобиль ехал через игровую площадку прямо к нему, не «сабербен», какой-то другой. Расселл не успел разобрать, мушка его пистолета остановилась еще на одном стрелке, но тот вдруг упал — в него попали три пули из пистолета Энн Пембертон, которая стояла в дверном проеме позади него. Остались двое — только двое, у него еще есть шанс, и тут Энн упала вперед, раненная в грудь, и Расселл понял, что остался один, совсем один, только он преграждал этим говнюкам путь к «Песочнице».

Дон Расселл перекатился вправо, чтобы избежать потока пуль, которые взрывали землю слева от него, и сделал два выстрела — оба мимо. И тут затвор его «Сига» откатился назад и защелкнулся в открытом положении на пустой обойме. Новая обойма была наготове, он мгновенно нажал на кнопку, пустой магазин выскочил из ручки пистолета, и тут же на его место встала полная обойма. Но на это потребовалось время, он почувствовал, как пуля попала ему в поясницу, ощутил удар такой силы, словно его лягнула лошадь. Все-таки Рассел сумел взвести курок большим пальцем правой руки, и тут в его левое плечо угодила вторая пуля, пробившая его тело насквозь. Хотя бы еще один выстрел, но как трудно поднять внезапно потяжелевший пистолет, что-то не так, подумал он и успел нажать на спусковой крючок, попав кому-то в колено, прежде чем несколько пуль заставили его опустить лицо в траву.

* * *

О'Дей пытался встать, когда двое мужчин с автоматами АК-47 ворвались в помещение. Он успел оглянуться по сторонам и увидел комнату, полную внезапно замолчавших, потрясенных детей. И тут тишину разорвали пронзительные вопли перепуганных малышей. У одного из мужчин нога была залита кровью, он хромал, скрежеща зубами от боли и ярости.

* * *

Снаружи трое мужчин, сидевших в автомобиле номер один, наблюдали за сценой кровавой бойни. Четверо убитых, увидели они, начиная вылезать из машины, зато им удалось уничтожить группу прикрытия и...

.., первый, который успел выйти и стоял у правой задней дверцы, рухнул лицом вниз. Остальные двое обернулись и увидели чернокожего мужчину в белой рубашке с серым автоматом в руках.

— Вот вам, падаль! — скрипнул зубами Джефферс. Блестящая память на этот раз изменит ему. Норман так и не вспомнит, что он говорил в этот момент, просто поднял автомат и выпустил короткую очередь в голову второго террориста. Третий — тот самый, который убил двух друзей Джефферса, — нырнул вниз,стараясь скрыться за капотом автомобиля, но машина стояла посреди игровой площадки, так что слева и справа не было никакого укрытия. — Давай, приятель, вылезай и поздоровайся со мной на прощанье, Чарли! — выдохнул агент...

.., и террорист действительно выскочил из-за машины, направив автомат на стоявшего поблизости последнего телохранителя, но сделал это недостаточно быстро. Широко открытыми глазами с немигающим, как у совы, взглядом Джефферс увидел, как после его автоматной очереди вокруг головы террориста взлетело розовое облачко крови и он исчез за капотом машины.

— Норм! — послышался возглас. Это была Паула Майклз, агент Секретной службы, ведущая наблюдение из магазина «7-одиннад-цать» на противоположной стороне улицы. Она стояла, сжимая двумя руками пистолет.

Норман опустился на колено позади автомобиля, троих пассажиров которого он только что застрелил. Паула подбежала к нему, и внезапно, тяжело дыша, с бешено бьющимися сердцами оба повернули головы в сторону детского сада.

— Ты успел сосчитать их?! — выдохнула Паула.

— По крайней мере один сумел вбежать внутрь...

— Двое, я видела двух, один ранен в ногу. О Боже, Норм! Дон, Энн, Марселла...

— Хватит. Там дети, Паула. Проклятье!

* * *

Значит, подумал «Артист», операция все-таки закончится неудачей. Черт возьми, молча выругался он. Я ведь предупредил их, что в доме напротив находятся три — три! — человека. Почему они не подождали и не прикончили третьего? Тогда уже можно было бы увезти ребенка, увезти девочку прямо сейчас! Теперь ничего не поделаешь. Вообще-то он не надеялся, что операция пройдет успешно. Он предупредил Бадрейна об этом и соответственно выбрал исполнителей. Сейчас ему оставалось только одно — наблюдать и ждать — чего? Что те двое, оказавшиеся внутри, убьют ребенка? Такой вариант обсуждался. Но те двое могут не успеть убить девочку, прежде чем убьют их самих.

* * *

Прайс находилась в пяти милях от «Гигантских шагов», когда по кодированному радиоканалу поступил сигнал о нападении на детский сад. Меньше чем через две секунды она до предела выжала педаль газа, и автомобиль помчался, разгоняя перед собой остальные машины ревущей сиреной и огнем мигалки. Свернув на север и выехав на Ритчи-хайуэй, Андреа увидела, что шоссе заблокировано стоящими машинами. Без малейшего колебания она свернула на разделительную полосу и перескочила через бетонный бордюр, сумев удержать автомобиль, начавший разворачиваться. Ей удалось оказаться на месте за несколько секунд до прибытия первого патрульного автомобиля мэрилендской полиции с характерной оливково-черной окраской.

— Прайс, это ты?

— С кем я говорю?

— Это Норм Джефферс. По-моему, внутри детского сада два вооруженных преступника. Убиты пять агентов. Со мной Майклз. Я сказал ей, чтобы она обошла дом сзади.

— Через секунду буду с вами.

— Будь поосторожнее, Андреа, — предостерег Джефферс.

* * *

О'Дей потряс головой. У него все еще звенело в ушах и болела голова от удара о стену. Его дочь была рядом с ним, и он прикрыл ее своим телом от двух террористов, которые сейчас осматривали помещение, обводя его дулами автоматов. Малыши продолжали кричать. Миссис Даггетт медленно вышла вперед и встала между мужчинами и «своими» детьми, инстинктивно держа пустые руки на виду. Ребята прижимались к ней сзади. Слышались крики:

«Мама! Мама!». Как ни странно, понял О'Дей, никто не звал папу. Почти у всех были мокрые штанишки.

— Господин президент? — Раман плотнее прижал наушник. Что происходит, черт побери?

* * *

В католической школе Сент-Мэри тоже был получен сигнал тревоги «Песчаная буря». Охрана «Тени» и «Ванночки» отреагировала на него, как на удар молнии. Агенты, стоявшие у дверей классных помещений, ворвались в комнаты с пистолетами в руках и вывели детей, которых им было поручено охранять, в коридор. Слышались вопросы, но на них никто не отвечал. Агенты мгновенно приступили к осуществлению заранее разработанного плана, который предусматривал подобное развитие событий. Обоих детей усадили в один «шеви сабербен», и микроавтобус тут же двинулся, но не на шоссе, а в сторону подсобного здания на противоположной стороне школьного стадиона. Агенты исходили из того, что при выезде на шоссе их может ждать засада, а террористы способны замаскироваться под Бог знает кого. В Вашингтоне летчики вертолета морской пехоты включили турбины и приготовились лететь в школу Сент-Мэри за детьми Райана. Второй «сабербен» занял позицию посреди футбольного поля, в ста пятидесяти ярдах от здания, в котором находились дети. Школьников, у которых сейчас был спортивный урок, увели с поля, агенты укрылись за своей машиной, бронированной листами кевлара, держа наготове крупнокалиберные пулеметы и оглядываясь вокруг в поисках противника.

* * *

— Док!

Кэти Райан подняла взгляд от стола. Рой никогда раньше не обращался к ней таким образом и никогда раньше не держал в руке пистолета, так как знал, что ей не нравится зрелище огнестрельного оружия. Ее реакция была чисто инстинктивной, и Кэти побледнела, как ее лабораторный халат.

— Это Джек или...

— Кэтлин. Это все, что я знаю, док. Прошу вас немедленно пройти со мной.

— Нет! Только не снова, не снова! — Альтман бережно обнял «Хирурга» за плечи и вывел ее в коридор. Там стояли еще четыре агента с пистолетами в руках. Лица их были мрачными. Служба безопасности больницы старалась держаться в стороне, хотя одетые в форму полицейские Балтимора образовали кольцо по периметру больничного комплекса. Они старались заставить себя смотреть наружу, готовясь отразить неизвестную угрозу, а не внутрь, где за их спинами находилась мать, чей ребенок оказался в смертельной опасности.

* * *

Райан протянул руку и оперся ладонью о стену кабинета и, прикусив губу, прежде чем заговорить, спросил:

— Скажите, что вам известно. Джефф?

— Двое преступников сумели проникнуть внутрь детского сада. Дон Расселл и четверо агентов убиты, сэр, но детский сад окружен. Позвольте нам заняться этим, — Раман протянул руку, чтобы поддержать президента.

— Но почему опять мои дети, Джефф? Ведь это я — я в Белом доме. Если кто-то ненавидит меня, пусть изливает свою злобу на мне, а не на детях! Почему люди преследуют детей, скажите мне это...

— Это омерзительно, господин президент, омерзительно в глазах Бога и людей, — отозвался Раман, и в Овальный кабинет вошли еще три агента. Зачем он сказал это? — спохватился Раман. Кто его тянул за язык?

* * *

Они говорили на непонятном ему языке. О'Дей оставался на полу, он сидел рядом с дочкой, держа ее на коленях и стараясь выглядеть таким же безвредным, как и она. Боже милостивый, он столько лет готовился к подобному, но никогда не задумывался над тем, что может оказаться на месте преступления в момент, когда оно совершается. Будь он снаружи, О'Дей знал бы, как поступить. Он точно знал, что сейчас происходит. Если в живых остался хотя бы один из агентов Секретной службы — да, наверняка кто-то уцелел, он слышал три или четыре очереди из автомата М-16, ему был хорошо знаком характерный звук выстрелов этого оружия. В помещение больше не вошел ни один преступник. Его мозг автоматически принял во внимание все эти обстоятельства. О'кей, снаружи сотрудники правоохранительных органов. Первое, что они сделают, — это окружат детский сад, чтобы никто не мог выйти отсюда или войти. Далее они вызовут помощь — кого? У Секретной службы есть, наверно, своя группа быстрого реагирования, вооруженная специальными средствами, но где-то рядом будет находиться команда спасения заложников ФБР, готовая прийти на помощь. У нее есть свои вертолеты, с помощью которых они немедленно окажутся здесь в случае необходимости. И тут он услышал стрекот вертолета над головой.

* * *

— Это «Полиция-три», мы совершаем облет района, — произнес голос по радио. — Кто у вас главный?

— Специальный агент Прайс, Секретная служба Соединенных Штатов. Сколько времени вы можете оставаться с нами, «Полиция»? — спросила она по радиоканалу полиции штата.

— У нас запас горючего на девяносто минут, затем на смену прилетит другой вертолет. Сейчас мы смотрим вниз, агент Прайс, — сообщил пилот. — Вижу человека к западу от здания, по-видимому женщина, стоит за деревом, наблюдает за обстановкой. Это одна из ваших?

— Майклз, это Прайс, — сказала Андреа по своему радиоканалу. — Помаши рукой вертолету.

— Она только что помахала нам, — тут же доложил пилот.

— О'кей, это одна из наших, прикрывает тыл.

— Понятно. Не видим никакого движения возле здания, нет никого в пределах сотни ярдов. Будем продолжать облет и вести наблюдение, пока вы не дадите нам других указаний.

— Спасибо. Конец связи.

* * *

Вертолет морской пехоты VH-60 совершил посадку в центре школьного стадиона. Салли и маленького Джека буквально забросили на борт, и полковник Гудмэн тут же взлетел, направляясь на восток в сторону моря, которое, как ему только что сообщили из береговой охраны, было свободно от неопознанных судов. Он дал полный газ, и его «Черный ястреб» стремительно набрал высоту. Оказавшись над морской поверхностью, полковник взял курс на север. Слева он видел характерные очертания французского вертолета — они состояли на службе полиции, — который барражировал в нескольких милях от Аннаполиса. Не требовалось особого прозрения, чтобы понять, что там сейчас происходит, и он мысленно выразил желание доставить туда пару отделений морских пехотинцев. Однажды полковник слышал, что преступники, мучившие детей, сталкиваются в тюрьме с особыми испытаниями, но никакие трудности тюремной жизни даже и близко не сравнятся с тем, как поступят с ними морские пехотинцы, если только им предоставят такую возможность. На этом его размышления закончились. Гудмэн даже не оглянулся назад, чтобы убедиться, как чувствуют себя двое детей, находящихся в салоне.

Сейчас ему было не до этого. Полковник управлял вертолетом. В этом заключалась его работа, и он надеялся, что остальные справятся со своими обязанностями не менее успешно.

* * *

Террористы смотрели теперь в окно, причем делали это осторожно. Пока раненый стоял, опершись плечом о стену — отлично, похоже, пуля раздробила ему коленную чашечку, подумал О'Дей, — второй террорист выглядывал из-за края рамы. Нетрудно было догадаться, что он там видел. Рев сирен сообщил о прибытии полицейских машин. Наверно, они уже устанавливали оцепление по периметру. Миссис Даггетт и три ее помощницы оттеснили детей в угол. Тем временем террористы о чем-то переговаривались. Пока приняты все возможные меры. Дела этих ублюдков совсем плохи. Один из них начал осматривать комнату, обводя ее глазами и дулом автомата...

.., и тут он вынул фотографию из нагрудного кармана рубашки, посмотрел на своего приятеля и сказал что-то на незнакомом языке. Затем опустил шторы. Проклятье. Это помешает снайперам с оптическими прицелами на винтовках видеть, что происходит внутри. Значит, террористы сумели сообразить, что теперь в них будут стрелять безо всякого предупреждения. Всего несколько детей были достаточно высокими, чтобы их головы доставали до подоконника и они могли посмотреть наружу...

Террорист с фотографией в руке подошел к детям и указал пальцем.

— Вот эта.

Как ни странно, они только сейчас заметили О'Дея. Раненный в ногу поднял автомат и прицелился ему в грудь. Инспектор поднял руки.

— Пострадало достаточно много людей, приятель, — сказал он. Ему не понадобилось больших усилий, чтобы произнести это дрожащим голосом. Кроме того, он понял, что допустил ошибку, держа Меган на коленях. Чтобы убить его, этот говнюк может выстрелить прямо в нее, и пуля пробьет сначала маленькое тельце девочки. При этой мысли он вздрогнул. Медленно, осторожно, он поднял дочь с коленей и посадил рядом, слева от себя.

— Нет! — послышался голос Марлен Даггетт.

— Приведите ее ко мне! — скомандовал второй террорист. Не сопротивляйся, делай, как он говорит, подумал О'Дей. Сопротивляться нужно, когда есть какая-то надежда. Сейчас сопротивление ничего не изменит. Однако женщина не могла прочесть его мысли.

— Приведи ее сюда! — повторил мужчина.

— Нет!

Террорист застрелил миссис Даггетт с расстояния в три фута.

* * *

— Что это? — резко бросила Прайс. Машины скорой помощи подъезжали по Ритчи-хайуэй, рев их сирен отличался от монотонных сирен полицейских автомобилей. Слева от нее национальные гвардейцы пытались очистить шоссе, жестами отгоняя посторонние машины, то и дело касаясь руками кобуры на боку. Им хотелось принять более непосредственное участие, помочь спасению детей. Их мрачные лица производили должное впечатление на озадаченных водителей.

Полицейские, находившиеся рядом с «Гигантскими шагами», услышали выстрел и новые вопли насмерть перепуганных детей. Они не знали, что происходит внутри, и могли только гадать.

* * *

Когда садишься на пол, кожаная куртка ползет кверху. Если бы за спиной стоял кто-нибудь, он сразу заметил бы кобуру на его пояснице, подумал О'Дей. Ему еще не доводилось видеть своими глазами, как убивают человека. Он расследовал убийства, но видеть, как совсем рядом убивают женщину.., которая ухаживала за маленькими детьми. Ужас, отразившийся на его лице, ничем не отличался от страха любого человека, увидевшего, как перед ним погасла жизнь.., невинная жизнь, тут же подумал он. Значит, у него нет теперь выбора.

Когда инспектор снова посмотрел на миссис Даггетт, он пожалел, что не может сказать ей, что ее убийцы не выйдут из здания живыми.

Просто чудо, что пока не пострадал ни один ребенок. Пули проносились над их головами, и он понял, что, если бы мисс Энн не сбила его с ног, сейчас он лежал бы мертвым рядом со своей дочерью. В стене виднелись пробоины от пуль, пролетевших у него над головой всего несколько секунд назад. О'Дей посмотрел вниз и увидел, что у него дрожат руки. Руки знали, что им предстоит, знали свою задачу и не могли понять, почему их хозяин не дал еще команду, не позволил им приступить к делу, которое они исполнили бы быстро и точно. Но рукам нужно потерпеть. Сначала должен поработать ум.

Преступник поднял Кэтлин Райан за руку, и от внезапной боли девочка заплакала. О'Дей подумал о своем первом инструкторе, вместе с которым он расследовал первый киднэппинг. Дом Ди Наполи, этот огромный крутой макаронник, он плакал, когда вернул похищенного ребенка родителям. «Запомни, это все наши дети», — сказал он тогда.

Террористы вполне могли выбрать Меган, она так походила на Кэтлин, и, казалось, мужчина прочитал его мысли, потому что он снова посмотрел на фотографию и перевел взгляд на О'Дея.

— Кто ты? — громко произнес он. Его голос заглушил стоны раненного террориста.

— Что ты имеешь в виду? — нервно спросил инспектор. Вот так, играй роль испуганного, ничего не понимающего человека.

— Чей это ребенок? — Жест в сторону Меган.

— Это моя дочь, понимаешь? Не знаю, кто родители этой, — солгал инспектор ФБР.

— Она ведь дочь президента, верно?

— Откуда я знаю, черт побери? Обычно за Меган заезжает моя жена, а не я. Делай что хочешь, только убирайся отсюда к чертовой матери, ладно?

— Эй вы, внутри, — прозвучал женский голос, усиленный громкоговорителем. — Это Секретная служба Соединенных Штатов. Выходите с поднятыми руками. Если выйдите, вам сохранят жизнь. Вы не сможете скрыться. Выходите, чтобы мы видели вас, и останетесь в живых.

— Это хороший совет, парень, — сказал Пэт террористу. — Ты ведь понимаешь, что отсюда никто не сможет скрыться.

— Знаешь, кто эта девчонка? Дочь вашего президента! Они не осмелятся стрелять в меня! — заявил мужчина. Он отлично говорит по-английски, подумал О'Дей.

— А как с остальными детьми? Если тебе нужна только она, почему не выпустить остальных, а?

О'Дей понимал, что мужчина отчасти прав. Агенты Секретной службы не решатся стрелять в него, опасаясь убить кого-то другого, находящегося в помещении детского сада. Действительно, здесь были дети — и раненный террорист с автоматом, направленным в грудь Пэта. Кроме того, террористы были хорошо подготовлены и не подходили друг к другу меньше чем на пять футов. Чтобы застрелить обоих придется сделать два отдельных движения.

Но больше всего инспектора пугала та небрежность, то равнодушие, с которым мужчина застрелил миссис Даггетт. Ему было ясно, что их не интересуют последствия. Предсказать поведение таких преступников невозможно. С ними можно говорить, пытаться успокоить их, но в итоге существует лишь один выход.

— Если мы отдадим детей, они дадут нам машину?

— Эй, парни, я ведь тоже в этом заинтересован, понимаете? Думаю, они согласятся. Мне хочется одного — вернуться сегодня домой со своей девочкой, ясно?

— Да. Думай о благополучии своей крошки. Сиди и не двигайся.

— Никаких проблем. — О'Дей расслабил руки и сложил их на груди, как раз в том месте, где находится молния. Стоит расстегнуть ее, и кожаная куртка свободно обвиснет вокруг тела, скрывая пистолет.

— Внимание, — снова послышался женский голос снаружи. — Мы хотим поговорить с вами.

* * *

Кэти Райан поднялась на борт вертолета, к своим детям. Лица агентов по-прежнему были мрачными. Салли и Джек после первоначального шока теперь рыдали, прижимаясь к матери в поисках утешения. «Черный ястреб» снова взмыл в небо, за ним следовал вертолет прикрытия. Теперь они направлялись на юго-запад, в Вашингтон. Кэти заметила, что пилот выбрал другой маршрут и летит прямо на запад, огибая детский сад, где террористы удерживали Кэтлин. И тут «Хирург» потеряла сознание, упав на руки своих детей.

* * *

— О'Дей находится внутри детского сада, — сказал Джефферс, обращаясь к Прайс.

— Ты уверен, Норм?

— Вон стоит его пикап. Я видел, как он вошел внутрь, как раз перед тем как началась стрельба.

— Проклятье, — выругалась Андреа. — Это и был, наверно, тот выстрел, который мы слышали.

— Да, — мрачно кивнул Джефферс.

* * *

Президент находился в ситуационном центре — здесь лучше всего было следить за развитием событий. Может быть, он мог расположиться где-нибудь еще, но Райан не мог заставить себя сидеть в кабинете, и он еще не настолько освоился с обязанностями президента, чтобы...

— Джек? — Это был Робби Джексон. Он приехал к своему президенту, но они были друзьями долгое время и обняли друг друга. — Такое уже было, дружище. В тот раз все обошлось, помнишь?

— В нашем распоряжении регистрационные номера автомобилей, что стоят на площадке у детского сада. Три из них арендованы.

Сейчас ведется проверка, — произнес Раман, прижимая к уху телефонную трубку. — Наверно, удастся узнать, кто арендовал их.

Почему они настолько глупы? — спросил себя О'Дей. Нужно быть гребано глупым, чтобы надеяться, что им позволят скрыться отсюда.., у них нет ни малейшего шанса.., а если у них не осталось никакой надежды, значит, им нечего терять.., абсолютно нечего.., и они, судя по всему, привыкли убивать. Такое случилось однажды в Израиле, вспомнил Пэт. Он не помнил город, где это произошло, или дату, но пара террористов захватила группу школьников и потом расстреляла всех из автоматов, прежде чем коммандос успели...

О'Дей преподавал тактику самых разных ситуаций — по крайней мере так он думал — и всего двадцать минут назад сказал бы.., но сейчас у него рядом собственный ребенок...

«Это все наши дети», снова услышал он голос Дома.

Нераненный убийца держал Кэтлин Райан за руку. Она перестала плакать и только хныкала, измученная рыданиями, почти повиснув на руке мужчины. Преступник стоял слева от раненного товарища. В правой руке он держал автомат АК-47. Если бы это был пистолет, он мог бы прижать дуло к голове девочки, но «Калашников» для этого слишком длинный. Медленно, очень медленно инспектор О'Дей повел руку вниз, расстегивая молнию.

Террористы заговорили о чем-то. Раненый испытывал мучительную боль. Сначала поток адреналина заглушил ее, но теперь положение несколько успокоилось и вместе со спадом напряженности исчез механизм болевой защиты, предохраняющий тело в мгновения стресса. Он говорил, но Пэт не понимал его слов. Второй проворчал что-то в ответ, указывая на дверь. В его голосе звучали ярость и разочарование. Самое страшное наступит, когда террористы примут решение. Им может прийти в голову расстрелять всех детей. Полицейские, находящиеся снаружи, бросятся на штурм здания и, может быть, успеют спасти некоторых, но...

О'Дей начал называть их про себя Раненым и Нераненым. Они выглядели возбужденными, но не знали, что предпринять, взволнованными, но нерешительными, им хотелось жить, но постепенно они начинали понимать, что это желание не осуществится...

— Эй, послушайте, парни, — произнес Пэт, поднимая руки и шевеля ими, чтобы отвлечь внимание террористов от расстегну" той молнии. — Можно дать вам совет?

— Какой? — рявкнул Нераненый. Раненый молча уставился на него.

— Здесь так много детей, что вам трудно следить за всеми, верно? — спросил О'Дей, выразительно кивая, чтобы сделать свое предложение более убедительным. — Что, если я заберу свою девочку, возьму еще несколько детей и выйду отсюда, а? Это ведь облегчит ваше положение, правда?

Преступники начали оживленно разговаривать. О'Дею показалось, что предложение понравилось Нераненому.

— Внимание, это Секретная служба, — опять прогремел женский голос. Инспектор ФБР подумал, что говорит, наверно, Андреа Прайс. Нераненый смотрел в сторону двери, его тело наклонилось в сторону выхода, но, чтобы подойти к ней, ему нужно пройти перед Раненым.

— Послушайте, парни, выпустите нескольких из нас, а? — произнес О'Дей умоляющим тоном. — Может быть, мне удастся убедить их предоставить вам автомобиль или еще что-нибудь.

Нераненый повел дулом автомата в сторону инспектора.

— Встать! — скомандовал он.

— Хорошо, хорошо, только успокойся, — ответил О'Дей и медленно поднялся, держа руки в стороне от тела. Увидят ли они кобуру, если он повернется к ним спиной? Агенты Секретной службы заметили ее сразу, как только он вошел сюда в первый раз, и если это случится сейчас, то Меган.., но отступать было некуда.

— Скажешь им, чтобы нам дали автомобиль или мы убьем эту девчонку и всех остальных!

— Позвольте мне взять с собой дочь, ладно?

— Нет! — крикнул Раненый.

Нераненый произнес что-то на своем языке, глядя на Раненого. Его автомат все еще был направлен вниз, в пол, тогда как дуло автомата в руках Раненого смотрело прямо в грудь О'Дея.

— Что вы потеряете от этого, парни?

Казалось, Нераненый сказал то же самое своему раненному другу и тут же дернул за руку Кэтлин Райан. Она громко вскрикнула, и Нераненый пошел через комнату, толкая девочку перед собой. На мгновенье он закрыл своим телом поле зрения Раненого. Пэту понадобилось двадцать минут, чтобы дождаться этого. Теперь в его распоряжении была одна секунда, чтобы убедиться, что он не ошибся.

Пэт действовал также автоматически, как Дон Расселл. Его правая рука метнулась назад, под куртку, и выхватила пистолет. В то же мгновение он упал на одно колено. Как только Нераненый прошел перед другом и цель оказалась открытой, «Смит-Вессон 1076» выпустил две точные пули с такой быстротой, что обе гильзы, выброшенные откатившимся затвором, оказались в воздухе одновременно. Раненый стал Мертвым. Глаза Нераненого широко открылись от удивления, и дети снова громко закричали.

— Брось оружие! — загремел голос Пэта.

Первой реакцией Нераненого было снова дернуть Кэтлин за руку, и он тут же начал поднимать свой автомат, держа его одной рукой словно пистолет. Но «Калашников» был для этого слишком тяжелым. О'Дею хотелось взять его живым, однако он решил не рисковать. Правый указательный палец дважды нажал на спусковой крючок. Тело террориста откинулось назад и сползло по стене, оставив на ней красный след.

Инспектор Патрик О'Дей прыгнул вперед, пнул ногой сначала один автомат, потом другой, выбив их из рук мертвых владельцев. Затем внимательно осмотрел оба тела и, несмотря на многолетние постоянные тренировки, почувствовал изумление, что все прошло так гладко. Только теперь его сердце начало биться снова, или по крайней мере так ему показалось. Воздух ворвался в легкие, где до этого царил вакуум. На мгновение у него ослабли колени. Тут же О'Дей напряг мышцы и наклонился над тельцем Кэтлин Райан, которая была «Песочницей» для Секретной службы и просто вещью для тех, кого он только что убил.

— С тобой все в порядке, бэби? — спросил он. Девочка молчала. Она схватила его за руку и зарыдала, но инспектор не увидел на ней следов крови. — Пошли, — ласково сказал он, обняв рукой девочку, которая теперь навсегда будет отчасти принадлежать ему. Затем он подхватил свою Меган и направился к двери.

* * *

— В здании слышна стрельба! — донеслось из динамика на столе. Все находившиеся в ситуационном центре вздрогнули. Райан замер, словно превратившись в ледяную статую.

— Похоже на пистолетные выстрелы. Разве у террористов были пистолеты? — послышался голос на том же канале.

— Боже, смотрите!

— Кто это?

— Из здания выходят! — прозвучал голос. — Внимание, выходят!

— Не стрелять! — скомандовала Прайс в громкоговоритель. Стволы были по-прежнему направлены на дверь, но пальцы ослабили нажим на спусковые крючки.

— Господи! — прошептал Джефферс и, вскочив, подбежал к О'Дею, который замер в дверях.

— Оба преступника убиты. Они застрелили миссис Даггетт, — проговорил Пэт. — Все в порядке. Норм. Все в порядке.

— Давай я...

— Нет! — пронзительно закричала Кэтлин Райан. Джефферсу пришлось отойти. Пэт посмотрел на залитые кровью тела агентов Секретной службы. Рядом с Доном Расселлом лежало по меньшей мере десять гильз и пустая пистолетная обойма. Чуть дальше — трупы четырех преступников. Инспектор подошел к ним и увидел, что двое убиты выстрелами в голову. Он остановился у своего пикапа. У него снова ослабли колени, и он опустил детей на землю, а сам сел на бампер. Рядом остановилась агент Секретной службы. Не глядя, Пэт достал из-за пояса «Смит-Вессон» и протянул ей.

— Ты не ранен? — услышал он голос Андреа Прайс. Пэт покачал головой; ему понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с силами и заговорить.

— Нет, но через несколько секунд меня может охватить дрожь. — Андреа посмотрела на двух маленьких девочек. Подошел полицейский и взял на руки Кэтлин Райан, но Меган отказалась покинуть отца. Лишь тогда О'Дей прижал к себе ее крохотное тельце и по лицам обоих — отца и дочери — потекли слезы.

— "Песочница" в безопасности! — послышался голос Прайс. — «Песочница» не ранена и в безопасности!

Андреа оглянулась вокруг. Группа поддержки Секретной службы еще не приехала, и большинство сотрудников правоохранительных органов были полицейскими мэрилендской полиции в накрахмаленных рубашках цвета хаки. Десять полицейских окружили «Песочницу», охраняя ее, подобно стае львов.

Джефферс подошел к О'Дею и Прайс. Пэт никогда раньше не думал о том, как меняется время в такие моменты. Когда он снова поднял голову, детей уже выводили из детского сада. Приехавшие медики первым делом направились к ним. — Вот, возьми, — сказал чернокожий агент, протягивая О'Дею носовой платок.

— Спасибо, Норм, — поблагодарил его Пэт. Он вытер глаза, высморкался и встал. — Извините меня, ребята, — сказал он, прося прощения за минутную слабость.

— Все в порядке, Пэт, ты поступил...

— Мне хотелось взять последнего живым, но я не мог.., не мог рисковать. — Он уже был способен стоять и держал Меган за руку. — Вот ведь чертовщина, — пробормотал О'Дей.

— Думаю, тебя надо отправить отсюда, — заметила Андреа. — Ты можешь рассказать нам о происшедшем и в другом месте, лучше этого.

— Мне хочется пить, — произнес инспектор. Он снова покачал головой. — Я не ожидал ничего подобного, Андреа. Вокруг столько детей. Такого не должно было произойти, верно? — О чем это я? — недоуменно подумал он.

— Перестань, Пэт. Ты отлично справился с делом.

— Одну минуту. — Инспектор ФБР потер лицо огромными ладонями, глубоко вздохнул и оглянулся вокруг. Боже, какой ужас. Трое мертвых прямо на игровой площадке. Это работа Джефферса, подумал он, Джефферс стрелял из М-16. Совсем неплохо. Но ему нужно сделать кое-что. Около каждого арендованного автомобиля лежало по трупу, все убиты выстрелами в голову. Еще один получил пулю в грудь и затем в голову. Кто убил четвертого, О'Дей не знал. Наверно, кто-то из женщин-агентов. Впрочем, это будет уточнено после баллистической экспертизы. О'Дей повернулся и пошел к двери детского сада, к телу специального агента Доналда Расселла. Остановившись здесь, инспектор оглянулся и посмотрел на стоянку автомобилей. Ему не раз доводилось смотреть на место преступления. Он догадался, как все началось. Никакого предупреждения, может быть, у Дона была секунда на то, чтобы приготовиться к обороне. И все-таки Дон не отступил, не скрылся внутри здания — он открыл огонь по шести вооруженным террористам и застрелил троих. Инспектор Патрик О'Дей встал на колени рядом с телом убитого друга, осторожно вынул его «Сиг Зауэр» из мертвых пальцев и передал пистолет Прайс. Затем он сжал холодеющую руку.

— Мы еще встретимся, стрелок, — прошептал О'Дей и через несколько секунд отпустил ладонь Расселла. Пора было ехать.

Глава 43 Убежище

Ближайшим местом, где можно было посадить вертолет морской пехоты, оказалась военно-морская академия. Самым трудным оказалось найти агентов Секретной службы для сопровождения «Песочницы». Андреа Прайс как начальник личной охраны президента и старший представитель Секретной службы на месте нападения террористов была вынуждена остаться у «Гигантских шагов», поэтому она остановила агентов Секретной службы, спешащих к Аннаполису и послала их в военно-морскую академию, где они приняли от полицейских Мэриленда охрану «Песочницы». Так уж случилось, что первая группа федеральных агентов, прибывших к детскому саду, состояла из сотрудников небольшого отделения ФБР в Аннаполисе, являющегося филиалом полевого подразделения, расположенного в Балтиморе. Они исполняли распоряжения Андреа Прайс, но в данный момент их обязанности были простыми, и к тому же в пути находились значительные подкрепления.

О'Дей пересек улицу и вошел в дом, который служил временным командным пунктом Норма Джефферса. Хозяйка дома, хрупкая старушка, к этому времени уже оправилась от шока и приготовила кофе. На стол поставили магнитофон, и инспектор ФБР долго и обстоятельно излагал свою версию происшедшего. Несмотря на то что его рассказ был не слишком связным и достаточно беспорядочным, его не прерывали, зная, что именно так можно получить достоверную информацию. Позднее агенты Секретной службы обратятся к нему за более подробным и детальным разъяснением ряда вопросов, стараясь получить дополнительные факты. Со своего места за столом О'Дей смотрел в окно. Санитары, приехавшие на машинах «скорой помощи», стояли и ждали, когда им разрешат забрать мертвые тела, но сначала фотографы должны были снять сцену преступления, запечатлев ее со всех сторон.

Никто не подозревал, что «Артист» все еще наблюдал за происходящим, стоя в толпе вместе с несколькими сотнями зевак — студентов и преподавателей расположенного рядом колледжа, а также жителей соседних домов, узнавших о происшествии и не совладавших с любопытством. Наконец, «Артист» пришел к выводу, что увидел все, что следует, пробрался через толпу к своему автомобилю и поехал на север по Ритчи-хайуэй.

— Понимаете, я дал ему возможность сдаться, предложил бросить оружие, — говорил О'Дей. — Я крикнул так громко, что странно, почему вы не слышали этого снаружи. Прайс. Но он начал поднимать автомат, и я понял, что не имею права рисковать. Согласны? — Ему удалось справиться с дрожью рук. Первый шок почти прошел. Но он знал, что скоро он повторится, однако это случится позднее.

— Ты не знаешь, кто они? — спросила Андреа.

— Я слышал, что они говорили между собой, но не знаю, на каком языке. Это не был ни немецкий, ни русский — ничего больше сказать не могу. Все незнакомые языки звучат для меня, как иностранные. Я не смог разобрать ни слов, ни фраз. На английском они говорили хорошо, с акцентом, это верно, но и тут я не понял, что это был за акцент. Внешне они походили на уроженцев стран Средиземноморья. Может быть, Среднего Востока или где-то рядом. Совершенно безжалостные. Тот, что застрелил миссис Даггетт, даже глазом не моргнул, никаких чувств. Впрочем, нет, не совсем так. Он был предельно взвинчен. Никаких колебаний — просто нажал на спусковой крючок, и она упала. Я никак не мог помешать этому, — продолжал инспектор. — Второй террорист держал в руках автомат, нацеленный прямо на меня, и все произошло так быстро.., я даже не успел ничего понять.

— Пэт, — Андреа накрыла ладонью его руку, — ты действовал наилучшим образом.

* * *

Вертолет приземлился на посадочной площадке Белого дома, чуть к югу от входа первого этажа. Снова его окружило кольцо вооруженных агентов Секретной службы, и никто не пытался остановить Райана, когда он подбежал к вертолету, винт которого все еще продолжал вращаться. Член экипажа — летчик корпуса морской пехоты в зеленом летном костюме — отодвинул дверь на роликах, агенты Секретной службы вынесли «Песочницу» и передали ее отцу.

Джек обнял ее, как младенца, — она уже вышла из этого возраста, но в сознании отца навсегда останется маленькой девочкой — и направился с нею вверх по склону к дому. Там его ждала остальная семья. Телевизионные камеры запечатлели это событие, хотя ни одного репортера не подпустили к президенту ближе чем на пятьдесят ярдов. Агенты личной охраны президента были готовы применить оружие при малейшем намеке на угрозу жизни любого из членов Первой семьи; впервые на памяти корреспондентов, аккредитованных при Белом дома, агенты казались столь опасными.

— Мамочка! — Кэтлин повернулась в руках отца и протянула ручонки к матери, которая тут же взяла ее. Салли и маленький Джек тоже подошли к матери, оставив своего отца в одиночестве. Впрочем, одиночество президента длилось недолго.

— Как ты себя чувствуешь? — негромко спросил Арни ван Дамм.

— Пожалуй, уже лучше. — Лицо Джека было все еще пепельно-бледным, лишь усилием воли он заставил себя стоять. — Нам известно что-нибудь еще?

— Послушай, Джек, прежде всего всех вас нужно вывезти в безопасное место, понимаешь? Лучше всего в Кэмп-Дэвид. Там ты придешь в себя. В Кэмп-Дэвиде безопасность гарантирована. Это хорошее место для того, чтобы все вы смогли успокоиться.

Райан подумал о предложении главы своей администрации. Члены его семьи еще не бывали там, да и он сам приезжал в Кэмп-Дэвид лишь дважды, причем последний раз в тот кошмарный январский день несколько лет назад.

— Арни, у нас нет даже одежды...

— Мы займемся этим, — заверил президента ван Дамм. Президент кивнул.

— Тогда сделай это как можно быстрее.

Пока Кэти повела детей на второй этаж, Джек поспешно вернулся в Западное крыло. Через две минуты он оказался в ситуационном центре. Настроение там улучшилось. На смену страху и испугу пришла решимость.

— О'кей, — негромко произнес Райан. — Что нам известно?

— Это вы, господин президент? — донесся голос Мюррея из стоявшего на столе динамика.

— Да, Дэн. Говори, — коротко скомандовал «Фехтовальщик».

— Внутри детского сада в момент нападения находился один из наших людей. Вы знаете его. Это Пэт О'Дей, мой инспектор по особым поручениям. Его дочь — по-моему, Меган — тоже ходит в этот детский сад. Ему удалось застать врасплох тех двух террористов, которые прорвались внутрь, и он застрелил обоих. Агенты Секретной службы покончили с остальными — всего их было девять, двух застрелил Пэт и семерых — люди Андреа. Погибли пять агентов Секретной службы, а также миссис Даггетт. Слава Богу, что не пострадал никто из детей. Сейчас Прайс беседует с Пэтом. На месте нападения находятся десять моих агентов, они помогают с расследованием обстоятельств происшедшего. Кроме того, туда едут агенты Секретной службы.

— Кто руководит расследованием? — спросил президент.

— Нам приходится руководствоваться двумя законодательными актами. Нападение на тебя или на любого члена твоей семьи подпадает под юрисдикцию Секретной службы. Мы занимаемся расследованием террористических актов. Я решил дать Секретной службе ведущую роль в расследовании происшедшего, а мы окажем им всяческое содействие, — пообещал Мюррей. — Даю слово, что мы не допустим никакого соперничества. Я уже связался с Министерством юстиции. Мартин выделит нам одного из своих лучших юристов для координации следственной работы. У меня предложение, Джек, — добавил директор ФБР.

— Слушаю тебя, Дэн.

— Займись сейчас семьей. Нужно, чтобы они успокоились. Я знаю, что ты президент и должен исполнять свои обязанности, но в течение ближайшей пары дней стань просто человеком, ладно?

— Хороший совет, Джек, — заметил адмирал Джексон.

— Джефф? — повернулся Райан к агенту Раману. Все его друзья говорили одно и то же. По-видимому, они правы.

— Да, сэр?

— Давайте улетим отсюда как можно быстрее.

— Слушаюсь, господин президент. — Раман вышел из комнаты.

— Робби, как относительно того, чтобы вы с Сисси тоже отправились в Кэмп-Дэвид? Вас будет ждать вертолет.

— Как скажешь, дружище.

— О'кей, Дэн, — произнес Райан в микрофон. — Мы вылетаем в Кэмп-Дэвид. Держи меня в курсе дел.

— Непременно, — пообещал директор ФБР.

* * *

Они услышали о происшедшем по радио. Браун и Холбрук направлялись на север по шоссе № 287, чтобы выбраться на магистральное шоссе 90-Ист. Бетоновоз ехал неуклюже, словно перекормленный боров, и на поворотах из-за высокого центра тяжести приходилось соблюдать особую осторожность. Несмотря на специальную коробку передач, он медленно набирал скорость и после торможения успевал проехать еще немалое расстояние. Они надеялись, что, может быть, на магистральном шоссе удастся ехать быстрее. Зато у машины был приличный радиоприемник.

— Проклятье, — пробормотал Браун, регулируя настройку.

— Чертовы террористы напали на детей, — покачал головой Холбрук. — Нам нужно принять меры, чтобы во время нашей операции не оказалось вокруг детей, Эрни.

— Думаю, нам это удастся, Пит, если только пригоним на место этого неуклюжего кабана.

— Как ты думаешь, сколько времени нам понадобится?

— Дней пять, — пожал плечами Браун.

Бадрейн увидел, что Дарейи воспринял сообщение о неудачном нападении на детский сад достаточно спокойно, особенно если принять во внимание, что все террористы погибли.

— Извините меня, но я предостерегал вас, что...

— Знаю. Помню, — признался Махмуд Хаджи. — Вообще-то успех этой операции не был таким уж необходимым, конечно, при условии, что приняты все меры предосторожности... — При этих словах аятолла пристально посмотрел на своего гостя.

— У всех были поддельные документы. Ни на кого из них не заведено уголовного дела ни в одной из стран мира, насколько это мне известно. У них не было ничего, что могло бы связать их с нашей страной. Если бы одного из них захватили живым, ситуация могла бы измениться в худшую сторону, я предостерегал вас, но, судя по всему, все погибли.

Аятолла кивнул и произнес свою эпитафию:

— Да, это были правоверные и преданные солдаты джихада. Преданные чему? — подумал Бадрейн. Излишне религиозные политические деятели вообще-то нередко встречались в этой части мира, но было утомительно все время выслушивать их сентенции. Теперь, по мнению Дарейи, все девять террористов находились в раю. Бадрейн подумал, а действительно ли аятолла верит в это? Наверно, верит; наверно, он так убежден в этом, что считает, будто является земным выразителем воли Аллаха, или по крайней мере так часто повторял себе это, что пришел к выводу, что так оно и есть. Али знал, что можно убедить себя в чем угодно, стоит только повторять любую идею достаточно часто, и какими бы причинами она ни была вызвана первоначально — стремлением к политической выгоде, личной местью, жадностью или чем-либо иным, — после достаточного числа повторений она превращалась в религиозное убеждение, кристально чистое по своей сути, словно выраженное устами самого Пророка. Дарейи семьдесят два года, напомнил себе Бадрейн, за его плечами долгая жизнь, полная лишений и самопожертвования, сконцентрированная на единой цели, представляющая собой продолжение путешествия, начатого им в молодости, когда впереди сверкала святая манящая цель. Аятолла прошел большой путь, сейчас он находился очень далеко от его начала и так близко к концу. Теперь он видит цель настолько ясно, что причина уже давно забыта, верно? В том-то и ловушка для всех таких людей. Во всяком случае я думаю по-другому, заключил про себя Бадрейн. Никаких иллюзий — всего лишь дело, лишенное фанатизма и лицемерия.

— А как с результатами другой операции? — спросил Дарейи, закончив молитву по душам погибших.

— Мы узнаем, наверно, в понедельник, и уж точно не позднее среды, — ответил Али.

— Меры безопасности?

— Идеальные. — Бадрейн был полностью убежден в этом. Все посланцы благополучно вернулись обратно и в каждом случае доложили об успешном выполнении задания. Вещественные улики, оставленные ими, — баллоны из-под спрея — будут собраны и выброшены с остальным мусором. Возникнет эпидемия, и не будет никаких доказательств того, как она попала в Америку. Так что сегодняшняя неудача вообще-то не так и велика. Этот Райан, хотя и испытывает облегчение от спасения своего ребенка, остается слабым человеком, как и сама Америка сегодня. Дарейи разработал отличный план, и с помощью Бадрейна он успешно осуществится, а жизнь самого Бадрейна резко изменится. Его дни международного террориста остались в прошлом. Дарейи назначит его на высокую должность в расширенном правительственном аппарате ОИР, сделает, наверно, главой службы безопасности или разведывательного аппарата, даст ему роскошный кабинет и высокое жалованье, так что Бадрейн сможет наконец жить в мире и покое. У Дарейи была мечта, и он, не исключено, сможет добиться ее осуществления. Мечта Бадрейна была гораздо ближе к осуществлению, и для того, чтобы она превратилась в реальность, ему не нужно ничего делать. Только ждать.Девять человек погибли для ее осуществления. Им не повезло. Может быть, они действительно находятся сейчас в раю за свой жертвенный поступок? Может быть, Аллах действительно столь великодушен, что простит любое деяние, совершенное для возвеличения Его имени? Может быть.

Впрочем, разве это имеет значение?

* * *

Было сделано все, чтобы их вылет не привлек внимания. Дети переоделись. Вещи упакованы, их доставят следующим рейсом.

Принятые меры безопасности были строже обычного, но не намного. На крышах Министерства финансов с востока и старого здания исполнительной власти с запада, там, где обычно скрывались агенты Секретной службы, теперь они стояли во весь рост, осматривая окрестности в бинокли. Рядом с каждым расположился снайпер с винтовкой, готовый к стрельбе. Восемь агентов разместились по периметру южной ограды, внимательно глядя на прохожих или на людей, которые поспешили прийти сюда, услышав страшные новости. Большинство испытывали в той или иной мере расположение к Райану, а были и такие, что мысленно благодарили Бога за спасение его детей. Что касается тех, кто могли прийти сюда с иными намерениями, агенты не сводили с них глаз и, как обычно, не заметили ничего подозрительного.

Райан застегнул пристежные ремни, и его примеру последовали остальные члены семьи. Турбины над их головами взревели, и винт начал вращаться сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.

Внутри салона вместе с семьей президента находились агент Раман, еще один агент Секретной службы и сержант морской пехоты из команды вертолета. Вертолет VH-3 задрожал, оторвался от площадки и начал стремительно набирать высоту навстречу западному ветру, направляясь сначала в сторону старого здания исполнительной власти, затем на юг и, наконец, на северо-восток. Этот извилистый маршрут был рассчитан на то, чтобы сбить с толку тех, кто могли притаиться на земле с ручным пусковым устройством, снаряженным ракетой «земля — воздух». Было еще светло, так что человека с переносной зенитной ракетой наверняка заметят — для подготовки к пуску требуется несколько секунд, да и сам вертолет был оборудован новейшей системой подавления устройств инфракрасного наведения под названием «Черная дыра», так что сбить «Морскую пехоту» будет практически невозможно.

В кресле пилота снова сидел полковник Хэнк Гудман — он знал все это и принял необходимые меры предосторожности, причем делал это автоматически, сосредоточив внимание на управлении вертолетом.

В салоне царила тишина. Президент Райан думал о своих проблемах, его жена — о своих. Дети не отрывались от иллюминаторов — ведь полет на вертолете является одним из самых увлекательных развлечений, известных человеку. Даже маленькая Кэтлин забыла об ужасных событиях, происшедших совсем недавно, повернулась в кресле, насколько позволяли пристежные ремни, и уставилась в иллюминатор, поглощенная потрясающим зрелищем. Джек оглянулся назад, посмотрел на детей и решил, что способность детей забывать о случившемся является не только бичом, но и благом. У самого Джека все еще продолжали дрожать руки — он не знал, от страха или от ярости. Кэти выглядела несчастной в золотом сиянии заходящего солнца. Их разговор сегодня вечером не будет радостным.

* * *

На земле автомобиль Секретной службы заехал за Сесилией Джексон в ее дом в Форт-Майерсе. Адмирал Джексон и его жена поднялись на борт запасного вертолета VH-60, куда погрузили также багаж, принадлежащий как им, так и семье Райанов. На вылет этого вертолета никто не обратил внимания, потому что после отбытия президента с семьей уехали и машины телевизионных компаний, а в их штаб-квартирах комментаторы и ведущие телевизионных новостей принялись совещаться о том, что им предстоит сказать во время вечерних передач и что на самом деле кроется за происшедшими событиями. В конце концов они сделали свои выводы задолго до офицеров федеральных правоохранительных органов, которые только теперь разрешили увезти с места преступления тринадцать тел, изрешеченных пулями. В телевизионные камеры, расположившиеся вблизи «Гигантских шагов», мигалки полицейских машин выглядели в сгущающейся темноте особенно драматично. Причем по иронии судьбы одна из камер была установлена на том самом месте, с которого «Артист» наблюдал за провалившейся операцией.

«Артист», разумеется, готов был и к такому исходу. Он поехал на север по Ритчи-хайуэй — транспорт был здесь редким, так как полиция перекрыла движение у «Гигантских шагов», — и оказался в международном аэропорту Балтимор-Вашингтон. Там он сдал арендованную машину в агентство и успел на «Боинг-767» авиакомпании «Бритиш эйруэйз», направлявшийся в Хитроу. Уже на борту авиалайнера он понял, что здесь нет первого класса — все места оказались отведенными под бизнес-класс. Лицо террориста было бесстрастным. Пусть операция провалилась, для него она все равно закончилась удачно. Он остался жив, и ему снова удалось скрыться с места ее проведения. Сейчас он сидел в кресле авиалайнера, набиравшего высоту, и вскоре окажется в другой стране, где бесследно исчезнет, в то время как американская полиция будет тщетно биться над тем, а не было ли на месте преступления еще одного члена преступного заговора. Он решил выпить пару бокалов вина, чтобы побыстрее заснуть после столь утомительного дня. При мысли о том, что употребление спиртного противоречит религиозным канонам его страны, он улыбнулся. А что в его жизни не противоречило им?

* * *

Солнце зашло быстро. К тому времени, когда вертолет начал спускаться к Кэмп-Дэвиду, местность внизу была в густых сумерках, которые то и дело разрывали неподвижные огоньки домов и бегущие лучи автомобильных фар. Вертолет медленно зашел на посадку, завис над площадкой на высоте пятидесяти футов и коснулся бетона настолько мягко, что пассажиры даже не заметили, что оказались на земле. По периметру квадратной посадочной площадки горело несколько фонарей. Когда сержант отодвинул дверцу, первым спустился по трапу Раман. Президент расстегнул пристежные ремни и прошел вперед к летной кабине, где благодарно пожал рукой плечо пилота.

— Спасибо, полковник.

— У вас очень много друзей, господин президент. Мы всегда готовы помочь вам, — сказал Гудман своему верховному главнокомандующему.

Джек кивнул, спустился по трапу и за фонарями посадочной площадки увидел призрачные фигуры морских пехотинцев, облаченных в маскировочные комбинезоны.

— Добро пожаловать в Кэмп-Дэвид, сэр, — прозвучал голос капитана морской пехоты.

Джек повернулся и помог жене спуститься по ступенькам. Салли свела вниз Кэтлин. Последним сбежал по трапу маленький Джек. Райан неожиданно для себя заметил, что сын стал почти таким же высоким, как его мать. Еще немного и уже не назовешь его маленьким Джеком...

Кэти нервно оглянулась по сторонам, и капитан заметил ее испуганный взгляд.

— Мэм, вокруг площадки размещено шестьдесят морских пехотинцев, — успокоил он жену президента. Цель их пребывания здесь была очевидной. Можно было и не говорить, насколько они бдительны.

— А где они? — спросил маленький Джек, оглядываясь по сторонам и никого не заметив.

— Надень вот это, — сказал капитан, протягивая мальчику очки ночного видения PVS-7. Джек поднес прибор к глазам.

— Класс! — восхищенно воскликнул мальчик, указывая на тех, кого ему удалось увидеть. Затем он опустил очки, и морские пехотинцы снова стали невидимыми.

— В такие очки хорошо рассматривать по ночам оленей. А еще временами к нам заходит медведь. Мы зовем его Йоги. — Капитан Ларри Овертон из корпуса морской пехоты мысленно поздравил себя с тем, что ему удалось успокоить членов семьи президента, и повел их к стоящему поблизости «хаммеру», чтобы отвезти в жилой дом. Позднее он расскажет, что у Йоги на шее воротник с крохотным радиопередатчиком — это чтобы медведь не напугал кого-нибудь, особенно морского пехотинца с заряженным автоматом.

Жилой дом в Кэмп-Дэвиде казался простым сельским коттеджем, и действительно он был не так роскошен, как президентские апартаменты в Белом доме, но он вполне подходил под определение «уединенный дом миллионера», какие встречаются где-нибудь в окрестностях Аспена в Колорадо. Более того, жилой дом президента в Кэмп-Дэвиде и официально назывался «Аспен-коттедж». Уход за сельским убежищем президента осуществлял Хозяйственный отдел надводных сил ВМС, расположенный в Турмонте, штат Мэриленд, а охрану Кэмп-Дэвида несла рота из отборных морских пехотинцев. Словом, Кэмп-Дэвид был самым уединенным и безопасным убежищем, которое только можно было найти для президента в радиусе сотни миль от Вашингтона. Возле коттеджа тоже стояли морские пехотинцы. Когда члены Первой семьи вошли внутрь, матросы проводили их в отведенные им спальни. На территории находилось еще двенадцать отдельных коттеджей, и при расселении в них гостей следовали принципу: чем более важное положение занимает гость, тем ближе его помещают к дому президента.

— А что на ужин? — спросил Джек младший.

— Вообще-то, что пожелаете, — ответил старший стюард. Джек повернулся к Кэти. Она молча кивнула. Значит, сегодня никаких ограничений.

Президент снял пиджак и галстук. Стюард тут же забрал их.

— Вы останетесь довольны нашей кухней, господин президент, — пообещал он.

— Я надеюсь, — подтвердил шеф-повар, пришедший из кухни. — У нас договоренность с местными жителями. Они поставляют нам самые свежие продукты прямо с фермы. Вам принести что-нибудь выпить? — В его голосе снова прозвучала надежда.

— Это отличная мысль, шеф. Кэти?

— Если можно, какого-нибудь белого вина? — попросила она.

Напряжение наконец отступило.

— У нас отличный погреб, мэм. Советую попробовать «Шато Мишель Шардонэ» 1991 года. Это великолепное сухое вино типа «шабли», оно ни с чем не сравнимо.

— Вы действительно морской кок? — спросил президент;

— Совершенно верно, сэр. Раньше я готовил для адмиралов, а теперь меня перевели на более высокую должность — сюда. Позвольте заверить вас, сэр, что я хорошо разбираюсь в винах.

Райан поднял два пальца. Шеф-повар кивнул и исчез в кухне.

— Это какое-то безумие, — заметила Кэти, когда дверь за поваром закрылась.

— Не вздумай возражать.

Пока они ждали вино, старшие дети договорились, что хотят пиццу. Кэтлин заказала бургер с жареной картошкой.

Послышался шум еще одного вертолета, заходящего на посадку. Кэти права, подумал Райан, это действительно безумие.

На пороге столовой снова появился шеф-повар с двумя бутылками вина в серебряном ведерке. Следом за ним стюард нес на подносе бокалы.

— Шеф, я просил принести всего лишь два бокала.

— Я знаю, господин президент, но прибыли еще два гостя, адмирал Джексон с супругой. Миссис Джексон тоже предпочитает хорошее белое вино, сэр. — Он вытащил пробку и налил немного вина в бокал Кэти. Она попробовала и кивнула.

— Не правда ли, отличный аромат? — Шеф-повар наполнил ее бокал и налил вино в бокал президента, затем снова исчез в кухне.

— Мне говорили, что на флоте есть такие парни, но я не верил этому.

— О, Джек. — Кэти повернулась. Дети смотрели телевизор, все трое уселись на полу, даже Салли, которая последнее время пыталась выглядеть утонченной светской леди. Они уже забыли о происшедшем сегодня, тем более что в присутствии родителей отступали все жизненные напасти.

Джек заметил, как слева по окнам чиркнули светом фары «хам-мера». Это, должно быть, приехали Робби и Сисси, которых везут в отведенный им коттедж. Перед встречей они захотят переодеться. Он обнял жену.

— Все в порядке, детка, — прошептал он. — Самое страшное позади.

— Нет, наша жизнь больше никогда не станет прежней, — покачала головой Кэти. — Никогда, Джек. Рой сказал мне, что отныне мы всегда будем окружены телохранителями, до конца жизни. Куда бы мы ни поехали, нам понадобится защита. Представь себе, всю жизнь быть в окружении телохранителей! — Она сделала глоток вина, почти примирившись с тем, чего уже не изменить и что не снилось ей даже в страшном сне. Как привлекательно бывает могущество власти, как соблазнительно выглядит все, что вокруг нее. Вертолет доставляет на работу. Прислуга стирает и чистит одежду, охрана присматривает за детьми, любая еда — без хлопот, только протяни руку, эскорт расчищает дорогу, нигде не ждешь.

Зато какова цена всего этого? Ерунда, мелочи. Просто время от времени тебя и твоих детей кто-то пытается убить. И от этого не скроешься. Словно приговор — рак груди, матки, чего-то еще. Как ни страшно то, что тебя ожидает, ты вынуждена и дальше с этим жить. И слезы ничего не изменят, сколько ни плачь, хотя плакать придется, и нередко, в этом «Хирург» не сомневалась. Устраивать скандалы Джеку бессмысленно — к тому же она и не способна на это, да и причем тут Джек? Ей просто нужно примириться с обстоятельствами, подобно тем пациентам клинике, которым она говорила, что им нужно побывать в онкологическом отделении — не беспокойтесь, ничего страшного. У нас лучшие врачи, самые квалифицированные в мире, да и времена изменились, они знают, как лечить вас. Ее коллеги в онкологическом отделении действительно отличные врачи, у них теперь новое здание с самым совершенным оборудованием. Но кто отправится туда по своей воле?

А у них с Джеком все-таки удобный дом, с отличным обслуживающим персоналом, даже вот такие эксперты по винам, подумала Кэти и поднесла к губам хрустальный бокал превосходного вина. Но кто захочет жить здесь?

* * *

К расследованию было привлечено так много агентов, что они пока не знали, чем им заниматься. Не было достаточно исходной информации, чтобы выбрать, по какому пути пойдет следствие, но положение быстро менялось. Почти всех террористов удалось сфотографировать — за исключением двоих, которых застрелил сзади из автомата М-16 Норм Джефферс: у них не осталось лиц, зато у всех сняли отпечатки пальцев. Были взяты образцы крови для анализа на ДНК на случай, если это понадобится позднее — маловероятно, но не исключено, в этом случае их можно опознать путем генетического сравнения с близкими родственниками. Пока наиболее многообещающими были фотографии, которые уже переслали в спецслужбы других стран, прежде всего в Моссад. Террористы были, по-видимому, приверженцами ислама, так считали все, а у израильтян на них заведена самая лучшая картотека. Сначала в Моссад обратился директор ЦРУ, затем ФБР переслало израильтянам фотографии террористов. Тут же поступил ответ от Али бен Якоба: Моссад обещал полное содействие в расследовании преступления.

Тела всех террористов доставили в морг Аннаполиса для вскрытия. Этого требовал закон, даже в тех случаях, когда причина смерти была столь же очевидной, как землетрясение. Судебно-медицинские эксперты установят состояние каждого тела перед наступлением смерти. Будет также проведен анализ крови, чтобы проверить, не был ли кто-то из преступников наркоманом.

Одежду террористов отвезли для тщательного изучения в лабораторию ФБР в Вашингтоне. Прежде всего там установили название фирмы-производителя, чтобы выяснить страну, в которой была изготовлена одежда. На основании этого вместе с общим состоянием одежды можно будет определить время ее приобретения — факт, который может оказаться немаловажным. Более того, техники, несмотря на вечер пятницы, остались на сверхурочную работу и теперь с помощью обычного скотча снимали с одежды частицы пыли и нити, обращая особое внимание на цветочную пыльцу. Все это позволит установить многое, потому что некоторые растения произрастают только в определенных регионах мира. Для разработки таких доказательств потребуются недели, но при подобных обстоятельствах специалистов не ограничивали ни временем, ни ресурсами. В распоряжении ФБР находился длинный список ученых, к которым можно обратиться за помощью.

Регистрационные номера автомобилей были переданы в бюро автотранспорта еще до того, как О'Дей застрелил обоих террористов, и люди уже находились в агентствах, сдающих в аренду машины, и проверяли там материалы, занесенные в память компьютеров.

В детском саду «Гигантские шаги» вели опрос взрослых, уцелевших при нападении. Они главным образом подтвердили информацию, полученную от О'Дея. Некоторые детали отличались, но этого следовало ожидать. Ни одна из молодых воспитательниц не смогла опознать язык, на котором говорили террористы. Агенты провели беседы и с детьми, стараясь не травмировать их, причем всякий раз дети сидели на коленях родителей. Двое родителей приехали в Америку со Среднего Востока, и агенты надеялись, что дети узнают хотя бы несколько иностранных слов среди услышанных ими, но эти надежды не оправдались.

Было собрано все оружие, его серийные номера сверили с теми, что имелись в компьютерной базе данных, где хранились все номера оружия, проданного в Америке. Здесь результаты оказались более многообещающими. Сразу удалось установить дату изготовления, и на основании данных, полученных от фирм-производителей, выяснили, в какие магазины поступило оружие, а также когда его покупали. Но этот след оказался уж слишком холодным. Оружие покупалось давно, что казалось странным, потому что оно было совершенно новым. Это установили сразу после проверки стволов и затворов. Никакой изношенности. Вся информация была передана руководству ФБР еще до того, как стало известно имя покупателя.

* * *

— Черт возьми, жаль, что здесь нет Билла, — пробормотал вслух Мюррей, впервые за время службы в ФБР чувствуя, что ему не хватает опыта для решения такой задачи. Начальники отделов собрались вокруг стола в его кабинете. С самого начала было принято решение, что расследованием будут заниматься отделы уголовного розыска и контрразведки. Им в помощь выделялись, как и обычно, технические службы, лаборатории. События развивались с такой быстротой, что в ФБР еще не приехал представитель Секретной службы. — Какие будут мнения? — спросил Мюррей.

— Дэн, человек, который приобрел это оружие, находился в стране в течение длительного времени, — заметил глава контрразведки.

— Глубоко законспирированный иностранный агент, — кивнул Мюррей.

— Пэт не узнал языка, на котором они говорили, чего не было бы, будь это любой из европейских языков. Следовательно, террористы прибыли со Среднего Востока, — сказал начальник отдела уголовного розыска. Эта мысль не отличалась особой глубиной и не заслуживала Нобелевской премии, но и ФБР должно соблюдать правила. — Во всяком случае западноевропейский язык он бы узнал. Думаю, что нельзя исключать жителей балканских стран. — Сидящие вокруг стола неохотно кивнули.

— Сколько лет этому оружию? — спросил директор ФБР.

— Одиннадцать. Оно куплено задолго до того, как был принят запрет на его продажу, — ответил начальник отдела угрозыска. — Судя по всему, до сегодняшнего дня им не пользовались.

— Итак, кто-то создал подпольную агентурную сеть, о которой нам ничего не известно. Кто-то, обладающий редкостным терпением. Кем бы ни оказался покупатель этого оружия, думаю, он покупал его по поддельным документам и уже успел скрыться. Классическая работа, Дэн, — подвел черту глава службы контрразведки, выразив вслух мысли присутствующих. — Мы имеем дело с профессионалами.

— Боюсь, для этого у нас недостаточно доказательств, — возразил директор ФБР.

— Когда я ошибался последний раз, Дэн? — спросил заместитель директора.

— Много лет назад. Продолжай.

— Может быть, ребятам в лаборатории повезет, — он улыбнулся в сторону заместителя директора ФБР, руководившего лабораторными исследованиями, — но даже в этом случае с полученными доказательствами мы не сможем обратиться в суд. Разве что нам удастся арестовать покупателя оружия или кого-то другого, связанного с этой операцией.

— Надо заняться проверкой материалов авиакомпаний и паспортов, — сказал начальник отдела угрозыска. — Начать с материалов двухнедельной давности. Искать следует тех, кто приезжали несколько раз. Наверняка прежде приехал человек, который произвел разведку. Должно быть, уже после того как Райан стал президентом. Отсюда и следует танцевать. — Он умолчал, что при этом придется проверить около десяти миллионов различных документов. Но именно в таком деле полицейские проявляют себя лучше всего.

— Господи, надеюсь, что относительно законспирированного агента ты ошибаешься, — подумав, вздохнул Мюррей.

— Хотелось бы так думать, — кивнул глава контрразведки, — но я знаю, что это не так. Нам понадобится время, чтобы найти его дом, тщательно обыскать, побеседовать с соседями, проверить материалы агентства по торговле недвижимостью, чтобы узнать имя, под которым он жил, и попытаться действовать дальше. Скорее всего он уже скрылся, но меня пугает другое. Самое страшное, что он прожил здесь по меньшей мере одиннадцать лет. Ему переводили деньги. Его тщательно подготовили. И все это время, вплоть до сегодняшнего дня, он сохранял веру в успех операции. Столько лет вынашивая замысел, ради которого был готов убить всех этих детей.

— Он не единственный, — мрачно заметил Мюррей.

— Ты прав, Дэн.

* * *

— Вы не пройдете со мной, сэр?

— Я видел вас раньше, но...

— Меня зовут Джефф Раман, сэр. Адмирал пожал ему руку.

— Робби Джексон.

— Я знаю, сэр, — улыбнулся агент.

Прогулка доставляла удовольствие, несмотря на очевидное присутствие вооруженных солдат в темноте. Горный воздух был холодным и прозрачным, а на небе мерцало множество звезд.

— Как он себя чувствует? — поинтересовался Робби.

— Тяжелый день для президента. Погибло столько хороших людей.

— И немало плохих. — Джексон был и остался летчиком-истребителем, для которого смерть противника остается главной целью его работы. Они вошли в коттедж президента.

Робби и Сисси были поражены тем, что увидели. У них не было детей — Сесилия не могла иметь детей из-за медицинских показаний, несмотря на многочисленные попытки, — и потому они не понимали состояния ребятишек. После самых страшных событий, за которыми следовали объятия и утешения родителей, они обычно быстро приходили в себя. Мир, особенно для Кэтлин, уже был прежним. Но это не значит, что на протяжении недель, может быть месяцев, не последуют ночные кошмары, прежде чем ужас, который ей пришлось пережить, окончательно сотрется из памяти девочки. Джексоны обнялись с Джеком и Кэти, и потом, как обычно, мужчины составили одну пару, а женщины — другую. Робби взял бокал вина и вместе с Райаном вышел из коттеджа.

— Ты пришел в себя, Джек? — С молчаливого согласия Райана он не был здесь президентом, а являлся всего лишь другом.

— Шок то исчезает, то снова возвращается, — признался Джек. — Мне вспомнилось все, что случилось в прошлом. Ублюдки преследуют не меня — нет, им нужны более уязвимые жертвы. Трусливые мерзавцы! — выругался Джек.

Джексон отпил из своего бокала. Пока ему нечего было сказать, но это пока...

— Я впервые в Кэмп-Дэвиде, — заметил он, чтобы прервать молчание.

— Когда я был здесь впервые — не поверишь, мы принимали участие в похоронах, — отозвался Джек, вспоминая прошлое. — Это был русский полковник, наш агент в советском Министерстве обороны. Мужественный солдат, трижды Герой Советского Союза. Мы похоронили его в парадном мундире со всеми регалиями. Я сам зачитал некролог о его заслугах. В то время нам удалось вывезти из России Герасимова.

— Председателя КГБ. Значит, все это правда?

— Да. — Райан кивнул. — Ты знаешь и про Колумбию, и про советскую подводную лодку. Но, черт возьми, как сумели обо всем этом пронюхать репортеры?

Робби едва не расхохотался, но сдержался и ограничился смешком.

— Боже милостивый, а я считал, что моя карьера была полна приключений.

— Ты делал это добровольно, — проворчал Джек.

— И ты тоже, дружище.

— Ты так считаешь? — Райан вошел в дом, чтобы налить вина. Он вернулся с очками ночного видения и, включив их, стал осматривать окружающую местность. — Я никогда не проявлял ни малейшего желания, чтобы мою семью охраняла рота морских пехотинцев. Вон там трое, в бронежилетах, шлемах, с автоматами — и почему? Да потому что в мире есть люди, которые хотят убить нас. Чем мы им помешали? Тем, что...

— Я скажу тебе причину, Джек. Она заключается в том, что ты лучше их, вот и все. Ты защищаешь справедливость, не боишься выступить на защиту людей и не хочешь уклоняться от трудностей. Я больше не хочу слышать этого, Джек. — Робби был серьезен. — Перестань повторять «Господи, Боже мой», ладно? Я знаю, кто ты. Я стал летчиком-истребителем, потому что захотел этого. Ты находишься на этом посту тоже по своей воле. Ведь никто не говорил тебе, что должность президента является синекурой, верно?

— Но...

— Перестаньте, господин президент. Где-то в мире есть люди, которым ты не нравишься, да? Отлично. Найди способ отыскать их и затем поручи вот этим морским пехотинцам, которые сейчас скрываются в темноте, решить проблему. Ты знаешь, что они ответят. Кое-кто ненавидит тебя, но подавляющее большинство американцев любят и уважают. Я убежден, что в вооруженных силах нашей страны нет ни одного солдата, который не вызвался бы стереть в порошок любого, кто хочет причинить страдания тебе и твоей семье. Дело не в том, какую должность ты занимаешь, а в том, что ты представляешь собой, ясно?

Так кто же я? — подумал «Фехтовальщик» и тут же почувствовал тягу к одной из своих слабостей.

— Пошли, — позвал он и направился туда, где только что мигнул огонек, и тут же, за углом соседнего коттеджа, они обнаружили шеф-повара с сигаретой в руке. Президент он или нет, но сегодня Джек не склонен был проявлять излишнюю гордость.

— Добрый вечер, — сказал он.

— Боже! — выпалил повар и вытянулся по стойке смирно, уронив сигарету в траву. — Я хотел сказать — добрый вечер, господин президент.

— Вы ошиблись в первый раз, но во второй назвали меня правильно. У вас есть сигарета? — спросил президент Соединенных Штатов без малейшего смущения, заметил Робби Джексон.

— Так точно, сэр. — Шеф-повар извлек пачку сигарет и поднес президенту огонь зажигалки.

— Старшина, если первая леди еще раз увидит это, она прикажет морским пехотинцам расстрелять вас, — предупредил повара Джексон.

— Адмирал Джексон! — Услышав решительный голос президента, повар снова вытянулся. — Я считал, что морские пехотинцы подчиняются только мне. Как дела с ужином, шеф?

— Пиццу уже режут. Я сам готовил ее. Детям понравится, — пообещал повар.

— Вольно. Спасибо за сигарету.

— Рад оказать вам услугу, сэр. — Райан пожал ему руку и ушел вместе со своим другом.

— Так захотелось закурить! — признался Джек и глубоко затянулся.

— Будь у меня такое место, как Кэмп-Дэвид, я часто приезжал бы сюда. Чувствуешь себя почти как в море, — заметил Джексон. — Бывает, выходишь наружу, стоишь у лееров летной палубы и наслаждаешься морем и звездами. Чувствуешь себя, как в раю!

— Но ведь трудно полностью отключиться, правда? Даже когда стоишь на палубе, говоришь с морем и звездами, все равно не можешь забыть, что происходит вокруг, верно?

— Да, — согласился адмирал. — Становится немного легче, снимается напряжение, но ты прав. Невозможно уйти от окружающего мира. — Как вот сейчас, подумал он.

— Тони сказал, что индийский флот исчез в море.

— Оба авианосца вышли из порта вместе с кораблями охранения и танкерами. Сейчас мы разыскиваем их.

— Что, если существует связь? — спросил Райан.

— Связь с чем?

— Китайцы устраивают серьезный инцидент в одном месте, индийский флот снова выходит в море, а со мной случается вот это — неужели у меня мания преследования? — спросил «Фехтовальщик».

— Не исключено. Может быть, индийцы вышли в море после завершения ремонтных работ, а может, они хотят продемонстрировать нам, что преподанный им урок не так уж серьезен. Инциденты у берегов Тайваня случались и раньше, и трудно ожидать дальнейшего развития событий, особенно теперь, когда там находится ударная группа Майка Дюбро. Я знаю Майка. Он поднимет истребители и начнет выяснять обстановку. Покушение на Кэтлин? Сейчас слишком рано говорить об этом, да и к тому же я плохо разбираюсь в таких делах. У тебя есть опытные люди, чтобы провести расследование, — Мюррей и все остальные. Как бы то ни было, террористы потерпели неудачу, верно? Твоя семья рядом с тобой, дети смотрят телевизионную передачу, и пройдет немало времени, прежде чем кто-то решится на новую попытку.

* * *

Этой ночью многие в мире не спали. В Тель-Авиве, где сейчас было четыре утра, Ави бен Якоб собрал своих лучших экспертов по борьбе с терроризмом. Все вместе они внимательно изучили фотографии, переданные из Вашингтона, и теперь сравнивали их с теми, что были в их собственной обширной картотеке — там находились снимки не только известных террористов, но и подозреваемых, сделанные в процессе наблюдения за ними в Ливане, Сирии и других странах. Проблема заключалась в том, что на многих фотографиях были изображены молодые люди с бородами — самый простой метод маскировки, — да и сами снимки не были высокого качества. К тому же фотографии, переданные из Вашингтона, тоже мало походили на сделанные профессионалами в студийных условиях.

— Что-нибудь обнаружили? — спросил директор Моссада. Взгляды всех устремились на одного из экспертов израильской спецслужбы, женщину лет сорока по имени Сара Пелед. Втихомолку ее называли колдуньей. Она обладала уникальным талантом опознавать людей по фотографиям и оказывалась права более чем в половине случаев, когда остальные офицеры разведки в отчаянии разводили руками.

— Вот этот. — Она отодвинула от себя пару фотографий. — Они точно сходятся.

Бен Якоб посмотрел на лежащие перед ним снимки и не сумел обнаружить никакого сходства. Он не раз спрашивал Сару, каким образом ей удается опознавать столь непохожих на первый взгляд людей. Сара неизменно отвечала, что нужно сравнивать глаза. Ави снова посмотрел на фотографии, делая это. Однако все, что он мог сказать, — это то, что у обоих мужчин были глаза. Он перевернул снимок из израильской картотеки. На обратной стороне имелись данные, свидетельствующие, что это снимок подозреваемого члена террористической организации «Хезболлах», имя его неизвестно, а возраст в момент съемки около двадцати лет. Фотография была сделана шесть лет назад.

— А другие, Сара?

— Нет, больше никого я не смогла опознать.

— Насколько ты уверена в этом? — спросил один из офицеров контрразведки, глядя на фотографии и тоже не обнаруживая никакого сходства.

— На сто процентов, Бенни. Я ведь сказала, что два этих снимка точно сходятся, верно? — Сара порой легко раздражалась, особенно когда в ее суждениях сомневались, да еще в четыре утра.

— Какие силы мы выделим для поисков этого человека? — спросил другой контрразведчик.

— Райан — друг нашей страны и президент Соединенных Штатов. Мы приложим максимальные усилия. Я хочу, чтобы к поискам приступили немедленно, так что свяжитесь со всеми контактами в Ливане, Сирии, Ираке и Иране — повсюду.

* * *

— Мерзкие свиньи. — Бондаренко провел ладонью по лицу. Он уже давно снял галстук. На его часах значилось, что наступила суббота, но он уже забыл, какое сегодня число.

— Это верно, — согласился Головко.

— Черная операция — «мокрое дело», как вы называете подобные операции.

— "Мокрое", — согласился директор Службы внешней разведки. — К тому же и непрофессионально исполненное. Однако Ивану Эмметовичу повезло, товарищ генерал. На этот раз.

— Пожалуй, — согласился Геннадий Иосифович.

— Вы не согласны?

— Террористы недооценили противника. Не забудьте, что совсем недавно я знакомился с американской армией. Их боевая подготовка — лучшая в мире, а телохранители президента наверняка не уступают солдатам. Почему многие так часто недооценивают американцев? — удивленно спросил он.

Это действительно хороший вопрос, признался Сергей Николаевич и кивнул, предлагая начальнику оперативного управления продолжать.

— Америка часто страдает от недостатка политической решимости, но это вовсе не говорит о недостатке компетентности. Знаете, кого мне напоминают американцы? Свирепую собаку на короткой цепи, а поскольку она не может порвать цепь, многие ошибочно полагают, что эту собаку не стоит бояться. Однако в пределах цепи эта собака непобедима, да и к тому же, товарищ директор, собаку всегда можно спустить с цепи. Вы ведь знакомы с этим Райаном.

— Да, я хорошо знаю его, — кивнул Головко.

— Вы считаете, что статьи, напечатанные в газетах, соответствуют истине?

— Вполне.

— Тогда скажу вам, что думаю я, Сергей Николаевич. Если вы видите в нем грозного противника и знаете, что он держит на цепи эту свирепую собаку, вы ведь не станете и пытаться оскорбить его. А ведь кто-то решился на это, напал на его ребенка. На ребенка! — Бондаренко недоуменно покачал головой.

Вот теперь все ясно, понял Головко. Оба устали, но сейчас наступил момент истины. Он провел слишком много времени, читая политические донесения, поступающие из Америки, из российского посольства, а также информацию, почерпнутую непосредственно из американских средств массовой информации. Все в один голос утверждали, что Иван Эмметович... Может быть, в том-то и состоит ключ к разгадке? С самого начала он так называл его, полагая, что делает честь Райану, когда прибегает к русскому варианту его имени и по-русски добавляет к нему отчество. А честь в понимании Головко...

— Похоже, мы думаем одинаково? — спросил генерал, видя, как изменилось выражение лица директора Службы внешней разведки.

— Кто-то рассчитал возможные последствия...

— И эти расчеты оказались ошибочными. Думаю, нам нужно выяснить, кто скрывается за этим. Мне кажется, товарищ директор, что непрерывные атаки на американские интересы, попытки ослабить Америку, являются по сути дела нападением на наши интересы. Почему Китай позволил себе сделать то, что произошло недавно, а? Почему они пытаются заставить Америку изменить расположение ударных сил ее военно-морского флота? А теперь вот это? Американские силы оказываются слишком растянутыми, и в то же время наносится удар в самое сердце американского президента. Это не может быть простым совпадением. Мы можем, конечно, остаться в стороне и занять позицию простого наблюдателя, или можем...

— Мы не в силах что-либо предпринять, а после откровений, опубликованных в американской прессе...

— Товарищ директор, — прервал его Бондаренко. — В течение семидесяти лет наша страна противопоставляла политическую теорию объективным фактам, и это едва не положило конец нам как нации. Существуют объективные условия, — произнес он фразу, которую так любили советские военные, что было, очевидно, реакцией на то, как три поколения совершали один политический промах за другим. — Я вижу очертания далеко идущей операции, хорошо обдуманной и умело скоординированной, но у нее есть фатальный недостаток, суть которого в не правильной оценке американского президента. Вы согласны со мной?

Головко задумался. Он заметил, что и Бондаренко видел нечто, скрытое от поверхностного суждения, — но понимают ли это американцы? Бывает разглядеть что-то изнутри намного труднее, чем снаружи. Скоординированная операция? Вернемся к Райану, решил он.

— Вы правы. Я сам однажды допустил такую же ошибку. На первый взгляд Райан кажется гораздо более слабым, чем на самом деле. Признаки этого очевидны, просто люди их не замечают.

— Когда я был в Америке, генерал Диггз рассказал мне о том, как террористы напали на дом Райана. Он взял в руки оружие и отразил нападение, причем действовал мужественно и решительно. Судя по тому, что вы говорите, он также весьма знающий офицер разведки. Его единственная ошибка — если это можно назвать ошибкой — заключается в том, что он не искушен в политическом отношении, а политические деятели всегда принимают это за слабость. Возможно, это и действительно слабость, — согласился Бондаренко. — Но в условиях, когда кем-то задумана враждебная операция против Америки, эта слабость совсем не так важна, как его остальные достоинства.

— Тогда что вы предлагаете?

— Нужно прийти ему на помощь, — уверенно произнес генерал. — Куда лучше оказаться в союзе со стороной, одержавшей победу, а если мы не поможем ему, то можем оказаться на стороне проигравших. Никто не осмелится прямо напасть на Америку. А вот мы не в таком счастливом положении, товарищ директор. — Бондаренко был почти прав.

Глава 44 Инкубационный период

Райан проснулся на рассвете, пытаясь понять, что его разбудило. Может быть, тишина. Почти как в его доме на Чесапикском заливе. Он напряг слух, пытаясь услышать шум транспорта или другие звуки, но тщетно. Встать с постели оказалось непростым делом. Вчера Кэти решила уложить Кэтлин вместе с ними. В своей розовой пижамке спящая девочка походила на ангелочка и была особенно крохотной и беззащитной. Джек улыбнулся и пошел в ванную. В гардеробной для него была приготовлена повседневная одежда. Райан надел слаксы, кроссовки, свитер и вышел наружу.

Воздух был холодным и свежим, на кустах самшита виднелись следы инея. На прозрачном небе — ни облачка. А ведь здесь действительно неплохо. Робби прав. Сюда приятно приезжать. Оказываешься отрешенным от всего остального мира, а это сейчас ему требовалось больше всего.

— Доброе утро, сэр, — послышался голос капитана Овертона.

— Здесь неплохо служить, а? Молодой офицер кивнул.

— Мы занимаемся охраной, а на военно-морской флот возложено хозяйственное обеспечение. Справедливое разделение труда, господин президент. Здесь могут выспаться даже агенты Секретной службы, сэр.

Райан оглянулся вокруг и понял почему. Возле коттеджа стояли два вооруженных морских пехотинца, а ярдах в пятидесяти — еще трое. И это только те, кто были на виду.

— Принести вам что-нибудь, господин президент?

— Для начала было бы неплохо выпить кофе.

— Следуйте за мной, сэр.

— Внимание на палубе! — послышалась команда матроса через несколько секунд, когда Райан вошел в камбуз — или как тут называлась кухня.

— Вольно, — махнул рукой Райан. — Мне казалось, что здесь уединенный дом президента, а не военный лагерь. — Он уселся за стол, вокруг которого сидели матросы. Кофе появился как по мановению волшебной палочки. Затем случилось еще большее волшебство.

— Доброе утро, господин президент.

— Привет, Андреа. Как вы оказались здесь?

— Прилетела в два утра, на вертолете, — объяснила начальник личной охраны президента.

— Успели поспать?

— Часа четыре.

Райан отпил из кружки. Флотский кофе был и здесь флотским.

— Есть новости?

— Расследование началось. Собрана команда, которая займется работой. В нее включены все лучшие следователи. — Прайс передала ему папку, которую президент прочтет еще до утренних газет. Полиция графства Энн-Арундел и штата Мэриленд, Секретная служба, ФБР, агентство по борьбе с терроризмом и все спецслужбы будут заниматься расследованием. Сейчас они пытались опознать террористов, однако те двое, документы которых успели проверить, оказались несуществующими личностями. Документы были фальшивыми, по-видимому, изготовленными в Европе. Ничего не скажешь, поразительный сюрприз. Всякий сведущий европейский преступник, не говоря уже о террористической организации, мог достать поддельный паспорт. Райан поднял голову.

— Как относительно агентов, которые погибли в перестрелке?

— У всех были семьи, — вздохнула Прайс.

— Сделайте так, чтобы я мог встретиться с семьями погибших... Как лучше, со всеми сразу или с каждой семьей отдельно?

— Вы сами примете решение, сэр, — сказала Андреа.

— Нет, мы должны сделать для них все, что в наших силах. Это были ваши люди, Андреа. Подготовьте мне свои рекомендации, ладно? Я в долгу перед ними, ведь они защищали мою дочь. — В голосе президента звучала печаль — он вспомнил, почему оказался в этом тихом и мирном месте. — Я полагаю, что их семьи будут должным образом обеспечены. Представьте мне все подробности этого — пенсии, страховки и тому подобное. Я хочу лично все проверить.

— Хорошо, сэр.

— У нас есть что-нибудь важное?

— Нет, пока ничего особенного. У тех террористов, вскрытие которых уже проведено, лечение зубов проводилось не в Америке. Больше ничего определенного.

Райан перелистнул страницы в папке, и одно предварительное заключение сразу привлекло его внимание.

— Одиннадцать лет?

— Да, сэр.

— Значит, это очень крупная операция для кого-то, готовить ее могла только какая-то страна.

— Это весьма вероятно.

— У кого еще могут быть такие огромные возможности? — спросил он, и Прайс напомнила себе, что президент в течение длительного времени был офицером разведки.

Подошел агент Раман и сел поблизости. Он услышал замечание Райана, посмотрел на Андреа, и они обменялись утвердительными кивками.

Зазвонил телефон на стене. К нему подошел капитан Овертон.

— Слушаю. — Несколько минут он молча слушал, а затем повернулся к президенту. — Господин президент, это миссис Фоули из ЦРУ.

Райан подошел и взял трубку.

— Слушаю, Мэри-Пэт.

— Сэр, нам только что позвонили из Москвы. Наш друг Головко спрашивает, не может ли он оказать помощь. Советую дать утвердительный ответ.

— Согласен. Что еще?

— С вами хочет поговорить Ави бен Якоб. Лично с вами, — сообщила заместитель директора ЦРУ.

— Соедините меня с ним через час. Дайте мне сначала проснуться.

— Хорошо, сэр... Джек?

— Да, МП?

— Я благодарю Бога, что с Кэтлин ничего не случилось, — сказала она, обращаясь к Райану, как мать к отцу ребенка, и затем снова перешла к делу:

— Как только нам удастся напасть на след, мы займемся виновными в этом покушении.

* * *

— Я знаю, что могу положиться на вас, — услышала миссис Фоули. — Сейчас с нами все в порядке.

— Отлично. Мы с Эдом все время будем у себя. — Мэри-Пэт положила трубку.

— Какой у него голос? — спросил Кларк.

— Он справится и с этим, Джон.

Чавез провел рукой по щетине, выросшей за ночь. Они трое вместе со многими другими сотрудниками провели здесь ночь, изучая все, что имелось в ЦРУ по террористическим группам.

— Необходимо что-то предпринять. Это похоже на объявление войны. — Сейчас в голосе Чавеза отсутствовал акцент. Такслучалось всякий раз, когда он мобилизовывал себя в серьезной обстановке и образование брало верх над навыками, приобретенными в трущобах Лос-Анджелеса.

— Нам мало что известно, черт побери, — выругалась заместитель директора ЦРУ по оперативной работе, — нам вообще ничего не известно.

— Жаль, что не удалось захватить хотя бы одного из них живым. — К удивлению остальных, это замечание принадлежало Кларку.

— Не иначе, не хватило времени защелкнуть наручники на руках парня, — съязвил Динг.

— Это верно. — Кларк сгреб со стола комплект фотографий, доставленных курьером из ФБР перед самой полуночью. Ему довелось работать на Среднем Востоке, и он надеялся, что сумеет опознать кого-нибудь из убитых террористов, но надежда не оправдалась. Он понял главным образом то, что сотрудник ФБР, который случайно оказался внутри детского сада, умел стрелять не хуже его. Парню повезло, он был на месте преступления, получил возможность застрелить террористов и воспользовался ею.

— Кто-то пошел на чертовски большой риск, — заметил Джон.

— Это верно, — автоматически согласилась Мэри-Пэт, и тут же все поняли, что прозвучало нечто очень важное.

Вопрос заключался не в том, насколько велик риск, а в том, как понимал этот риск тот, кто бросил на стол игральные кости. Эти девять террористов были предназначены для одноразового применения, они были обречены на смерть точно так же, как те фанатики из «Хезболлах», которые отправлялись гулять по Иерусалиму в одежде, сшитой в мастерских Дюпона[179], — такую шутку можно было услышать в коридорах ЦРУ, хотя в действительности пластиковая взрывчатка — «семтекс» — скорее всего производилась на заводах фирмы «Шкода» в бывшей Чехословакии. Еще шутники присвоили исламским самоубийцам мрачную кличку «глупые бомбы»[180]. Неужели террористы действительно могли надеяться на успех? Проблема борьбы с фанатиками заключалась в том, что те редко задумывались над исходом своих операций.., может быть, исход даже не интересовал их.

То же самое относилось и к тем, кто послал их в Америку. Однако эта операция резко отличалась от остальных актов терроризма. Обычно террористы громогласно заявляли о своей причастности к преступлению, каким бы отвратительным оно ни было, вот почему ЦРУ и другие правоохранительные агентства в течение пятнадцати часов ждали появления пресс-релиза какой-нибудь террористической организации. Однако никто не взял на себя ответственности за нападение на детский сад, а уж раз этого не сделали сразу после террористического акта, этого не сделают никогда. Поскольку никто не заявил о своей причастности к нападению, значит, организаторы не хотели, чтобы о них узнали. Но это было всего лишь их иллюзией. Не заявляя о своих «подвигах», террористы далеко не всегда понимали, что полицейские агентства все равно способны выяснить, кто скрывается за преступлениями.

Государства, несущие ответственность за акты терроризма, понимали это или должны были понимать. Хорошо, у преступников не было ничего, что помогло бы опознать их самих и ту страну, из которой они приехали. Можно было думать и так. Однако это не устраивало Мэри-Пэт. ФБР обладало огромными возможностями, его агенты были настолько опытными, а специалисты настолько высокой квалификации, что Секретная служба доверила ФБР провести все судебно-медицинские и технические исследования. Так что можно было предположить, что тот, кто скрывался за этим нападением, рано или поздно станет известен и тогда удастся распутать весь клубок. Выходит, организаторы террористического акта знали это — наверно, знали — и все-таки не отказались от него. Если такие рассуждения правильны, то...

— Может быть, это составная часть чего-то более крупного? — задал вопрос Кларк. — Не одиночный акт терроризма. Нападение на детский сад связано с чем-то еще.

— Пожалуй, ты прав, — согласилась Мэри-Пэт.

— Тогда вся операция задумана с размахом, — задумчиво произнес Чавез. — Может быть, именно поэтому русские предложили нам свою помощь.

— Но если это так, то задуманная операция является настолько крупной.., таких масштабов, что даже в случае успешного завершения расследования это уже ничего не изменит.

— Да, крупномасштабной, Мэри-Пэт, — негромко заметил Кларк. — Но что же это может быть?

— Пожалуй, это что-то такое, на что мы не сможем повлиять после того, как оно совершится, — предположил Доминго. Он явно не тратил времени даром в университете Джорджа Мейсона.

Миссис Фоули пожалела, что с ними нет ее мужа, но Эд сейчас совещался с Директором ФБР Мюрреем.

* * *

Весной субботние дни обычно наполнены скучной, но многообещающей работой, однако сегодня более чем в двух сотнях домов жизнь замерла. В садах и на лужайках не занимались посадками. Никто не мыл автомобили. На местные распродажи пришло меньше покупателей, чем ожидалось. Банки с краской для освежения домов остались закупоренными. Более того, к числу тех, кто слегли, не причисляли государственных служащих и сотрудников средств массовой информации, так как, занятые самой крупной сенсацией недели, они не могли позволить себе остаться дома. От гриппа страдали главным образом мужчины. Добрых три десятка больных лежали в гостиничных номерах. Кое-кто все же встали, превозмогая себя, чтобы принять участие в торговых выставках, проводимых уже в других городах. Вытирая потные лица и сморкаясь, они надеялись, что принятые ими таблетки аспирина или тайленола наконец подействуют. И все-таки многие из них вернулись обратно в отели, чтобы лечь, — зачем же заражать посетителей, не правда ли? Никто из больных не обратился за медицинской помощью. Это обычный весенний вирус, полагали они, и скоро все пройдет. Разве грипп так уж страшен?

* * *

Можно было заранее предположить, как будут освещаться события в «Гигантских шагах» средствами массовой информации. Передачи новостей начались с демонстрации видеозаписей, сделанных с пятидесяти ярдов, затем последовали одинаковые фразы, произнесенные всеми корреспондентами и одинаковые комментарии «экспертов» по терроризму и (или) другим преступлениям. Одна из телевизионных компаний даже совершила экскурс в историю, упомянув про убийство Авраама Линкольна, и то только потому, что в этот день не было других новостей. Все указывали на Средний Восток, как на гнездо терроризма, хотя правоохранительные органы отказались от комментариев, сообщив только о героическом поступке сотрудника ФБР и о том, что агенты Секретной службы защищали детей — в том числе и Кэтлин Райан — до последнего. То и дело повторялись такие слова, как «героический», «преданный своему долгу» , «решимость», в результате чего произошла «драматическая развязка».

Бадрейн не сомневался, что объяснение неудачи окажется очень простым, но он не мог заявить об этом с уверенностью до тех пор, пока его соучастник не вернется в Тегеран по маршруту Лондон — Брюссель — Вена, пользуясь на каждом этапе новым комплектом поддельных документов.

— В настоящее время президент с семьей находятся в уединенном президентском убежище в Кэмп-Дэвиде, — сообщил телевизионный комментатор, — где приходят в себя после испытанного ими ужасного потрясения, нападения группы террористов на детский сад, расположенный в мирном Аннаполисе в Мэриленде. Это...

— Что значит «убежище»? — спросил Дарейи.

— Это слово имеет несколько значений, но происходит от слова «бежать», — ответил Бадрейн, исходя из того, что его повелитель захочет услышать именно это.

— Если он считает, что сможет убежать от меня, то ошибается, — мрачно улыбнулся аятолла, на мгновение утратив осторожность.

Бадрейн никак не отреагировал на это откровение. Ему удалось сохранить бесстрастное выражение лица, поскольку в этот момент он смотрел на экран телевизора, но теперь многое для него прояснилось. Значит, он практически ничем не рискует? Махмуд Хаджи способен убить американского президента, возможно, в любой момент, и все это было подготовлено заранее. Неужели аятолла действительно так дальновиден? Разумеется, он видит далеко.

* * *

Система связи между экипажами намного усложнила действия силам противника. Впрочем, даже из этого положения можно найти выход. Полковник Хэмм вместе со своей «черной кавалерией» на этот раз сумел одержать победу, но всего лишь годом раньше они потерпели бы сокрушительную неудачу. Правда, победа досталась с немалым трудом. Все очень просто: главное на войне — это вовремя получить информацию. Урок Национального центра боевой подготовки всегда был одним: обнаружить противника и не дать противнику обнаружить вас. Разведка, разведка и еще раз разведка. Система связи между экипажами, даже в руках плохо подготовленных танкистов, снабжала их информацией так быстро, что солдаты направляли свои боевые машины в нужную сторону еще до того, как получали приказы от командиров. Это едва не окончилось неудачей для сил противника, что могло бы быть достойным гения Эрвина Роммеля[181], и когда полковник Хэмм в комнате «звездных войн» прокручивал запись «боевых действий» на большом экране, он увидел, как близко к поражению были его войска. Если бы один из танковых батальонов «синих» выдвинулся вперед всего на пять минут раньше, полковник проиграл бы и эту битву. НЦБП несомненно утратил бы свою эффективность, если бы части «красных» смогли регулярно одерживать верх над силами противника.

— Вы совершили отличный маневр, Хэмм, — признался полковник бригады национальных гвардейцев Каролины, доставая из кармана сигару и вручая ее командиру «красных». — Но мы непременно побьем вас завтра.

При обычных обстоятельствах Хэмм просто улыбнулся бы и насмешливо сказал: «А как же, непременно побьете». Но этот сукин сын действительно мог сделать, что обещал, и таким образом лишить чувства удовлетворения жизнь Хэмма. Полковник 11-го мотомеханизированного полка был обязан придумать способ, как нарушить эффективность системы связи между экипажами боевых машин. Он постоянно думал об этом и уже не раз за кружкой пива обсуждал проблему с начальником своего оперативного отдела. Но пока они не смогли ничего придумать и всего лишь признали, что это будет нелегкой задачей. Возможно, придется прибегнуть к бутафории.., как это сделал однажды Роммель. Но на это нужно найти деньги. Хэмм вышел наружу и закурил сигару, которую выиграл заслуженно. Там уже стоял полковник бригады национальной гвардии.

— Для национальных гвардейцев вы здорово сражаетесь, — был вынужден признать Хэмм. Еще никогда ему не приходилось так отзываться о частях Национальной гвардии. Да и вообще он редко признавал высокую боевую подготовку противника. Если бы не одна допущенная ошибка, план бригады «синих» был блестящим.

— Спасибо за эту похвалу, полковник. Вас действительно застигло врасплох, что мои парни владеют системой связи, а?

— Пожалуй.

— Парням это так понравилось, что многие приходили в свободное время и часами просиживали на тренажерах. Знаете, меня удивило, что вы все равно сумели победить нас.

— Вы слишком близко подтянули резервные подразделения, — заметил Хэмм. — Вам казалось, что вы застали нас врасплох, и решили развить успех. А я успел нанести ответный контратакующий удар. — Это не было каким-то откровением. Старший контролер-наблюдатель ясно дал понять опешившему командиру танковой бригады, в чем заключалась его ошибка.

— Постараюсь запомнить и впредь не повторить такого промаха. Вы слышали новости?

— Да. Какая подлость! — проворчал Хэмм.

— Напасть на маленьких детей. Интересно, награждают ли агентов Секретной службы за проявленное мужество?

— Думаю, да. Во всяком случае они совершили подвиг, защищая детей. — На том обсуждение этой темы закончилось. Пять агентов Секретной службы выполнили свой долг и погибли во время перестрелки. Должно быть, они допустили ошибки, но иногда просто не остается выбора. Это известно всем солдатам.

— Да благославит Господь их храбрые души. — Полковник повторил слова Роберта Эдуарда Ли[182], и его голос пробудил у Хэмма давно забытые воспоминания.

— Что у вас за солдаты в бригаде? Вот вы, полковник Эддингтон, вы ведь не должны... Я хочу сказать, какова ваша настоящая профессия? — Хэмм задал этот вопрос, потому что полковнику было за пятьдесят, слишком много для командира бригады, даже в Национальной гвардии.

— Я профессор военной истории в университете Северной Каролины. Вы спрашиваете о моих солдатах? Бригада должна была влиться в 24-ю механизированную дивизию в 1991 году, мы прибыли сюда, в Форт-Ирвин, для совершенствования боевой подготовки и потерпели сокрушительное поражение. Даже не успели как следует развернуться. Я был тогда заместителем командира батальона, Хэмм. Но мы хотели восстановить нашу былую славу. Полк получил знамена во время революции, и поражение ущемило нашу гордость. Мы ждали нашей очереди, чтобы вернуться сюда почти через десять лет, молодой человек, и применение системы связи между экипажами танков предоставило нам благоприятную возможность. — Полковник был высоким худощавым мужчиной и смотрел на кадрового офицера сверху вниз. — Мы собираемся воспользоваться этой возможностью, сынок. Я хорошо знаком с военной теорией. Более тридцати лет я занимался ею и преподавал ее своим студентам, так что мои парни не намерены лечь кверху лапками и сдаться, слышите? — Николае Эддингтон волновался и потому говорил с акцентом жителя южных штатов.

— Особенно перед янки?

— Совершенно верно! — Оба рассмеялись. Ник Эддингтон был преподавателем и потому имел склонность говорить без подготовки, с драматическим артистизмом. Затем его голос смягчился:

— Знаете, если бы у нас не было этой связи, вы уничтожили бы нас...

— Значит, высокие технологии приносят свою пользу?

— Да, благодаря этому мы почти ни в чем не уступаем вам, хотя ваши парни превосходят нас в боевой подготовке. Все знают это, — признался Эддингтон, сделав, таким образом, великодушный шаг к примирению.

— Принимая во внимание, что мы проводим весь день, занимаясь учениями, у нас не остается времени зайти в офицерский клуб, чтобы выпить пива. Вы позволите предложить мне угостить вас у себя дома, сэр?

— Только покажите дорогу, полковник Хэмм.

— Какова ваша специализация, профессор? — спросил командир Шестого полка «Черной кавалерии», направляясь к своей машине.

— Темой моей диссертации было оперативное искусство Нейтана Бедфорда Форреста[183].

— Вот как? Я всегда восхищался Бафордом.

— У него была всего пара дней, но это были блестящие дни. Он помог Линкольну одержать победу при Геттисберге[184].

— Его солдаты пользовались карабинами Спенсера, что давало им немалое техническое преимущество, — заметил Хэмм. — Это обстоятельство часто упускают из виду.

— Действительно, он выбрал удачную позицию, а карабины Спенсера тоже способствовали его успеху, но главным было то, что Бафорд четко следовал разработанному плану, — ответил Эддингтон.

— В отличие от Стюарта. Джебу определенно не повезло в этот день[185]. — Хэмм открыл дверцу машины для своего коллеги. Пройдет несколько часов, прежде чем они приступят к подготовке следующего этапа учений, а Хэмм все свободное время посвящал изучению военной истории, особенно роли в ней кавалерии. Им предстоял интересный завтрак: пиво с яичницей и обсуждение истории Гражданской войны.

* * *

Они встретились недалеко от детского сада, на автомобильной стоянке магазина «7-одиннадцать», продавцы которого этим утром сбились с ног, торгуя пончиками и кофе.

— Привет, Джон, — поздоровался Хольцман, глядя на место вчерашнего нападения террористов на противоположной стороне улицы.

— Доброе утро, Боб, — отозвался Пламер. Повсюду стояли телевизионные камеры — операторы спешили запечатлеть для истории сцену террористического акта.

— Ты что-то рано встал для субботы — я имею в виду рано для сотрудника телевизионной компании, — с дружеской улыбкой заметил репортер «Вашингтон пост». — Что ты думаешь о случившемся?

— Это ужасно. — У самого Пламера было уже несколько внуков. — Похожее преступление случилось в Маалоте, в Израиле. Когда? Году в 1975, что-то вроде этого. — Террористические акты невольно сливались в памяти, настолько они походили друг на друга.

Хольцман тоже не был уверен, когда террористы напали на детей в Маалоте.

— Да, примерно, — заметил он. — У меня в редакции занимаются проверкой этого.

— Террористические акты всегда хороши для новостей, но, видит Бог, было бы куда лучше обойтись без них.

Сцена преступления практически опустела. Тела убитых увезли. Вскрытие трупов уже, наверно, закончилось, подумали репортеры. Но все остальное осталось нетронутым, или почти нетронутым. Автомобили стояли на прежнем месте, и на глазах репортеров специалисты по баллистике протягивали бечевки, чтобы имитировать выстрелы по манекенам, которые принесли из соседнего универмага, стараясь воссоздать каждую деталь случившегося. Чернокожий парень в куртке с надписью «Секретная служба» на спине был Норманом Джефферсом, одним из тех, кто отличился накануне. Теперь он показывал, как вышел из дома, расположенного напротив детского сада. Внутри помещения «Гигантских шагов» находился инспектор Патрик О'Дей. Другие агенты имитировали передвижения террористов. Один из них лежал у входа в детский сад, держа в руках красный пластиковый пистолет и прицеливаясь в «террористов». При расследовании уголовных преступлений генеральные репетиции всегда проводились после самого спектакля.

— Его звали Дон Расселл? — спросил Пламер.

— Да. Он был одним из самых старых ветеранов Секретной службы, — подтвердил Хольцман.

— Проклятье, — пробормотал Пламер и мрачно покачал головой. — Прямо как в кино. Мы теперь редко пользуемся словом «герой», правда?

— Да, считается, что мы больше не верим в героические подвиги. На самом деле все обстоит иначе. Каждый старается представить события по-своему. — Хольцман допил кофе, смял пластиковый стаканчик и бросил его в урну. — Представь себе, отдать жизнь, защищая чужих детей.

Толпившиеся вокруг репортеры пользовались традиционным слэнгом времен покорения Запада. Один из местных телевизионных репортеров назвал случившееся «Перестрелкой в детском загоне»[186], и был накануне единодушно признан победителем за самое низкопробное название, которым он наградил нападение террористов на детский сад, и руководство его станции получило к утру сотни возмущенных телефонных звонков. Менеджер службы новостей остался очень доволен, так как подтвердилось его мнение о многочисленной аудитории, глядящей ночные передачи этого канала. Самым раздраженным оказался Пламер, заметил Боб Хольцман. Старый репортер по-прежнему считал, что телевизионные передачи должны отличаться высоким качеством и безупречным вкусом — такое мнение разделяли оба, и Пламер и Хольцман.

— Есть какие-нибудь новости о Райане? — спросил Боб.

— Ничего, кроме пресс-релиза. Кэлли Уэстон написала текст, и Арни передал корреспондентам, аккредитованным при Белом доме. Трудно винить его за то, что после всего случившегося он решил увезти на пару дней свою семью. Им нужно прийти в себя, да и он сам заслужил это после стольких неприятностей, особенно от вас, Джон.

— Боб, я припоминаю, что...

— Да, я знаю. Меня обвели вокруг пальца. Элизабет Эллиот дала мне намеренно искаженную информацию о Райане еще в то время, когда он был заместителем директора ЦРУ. — Хольцман повернулся и посмотрел на своего коллегу. — Это была ложь. После этого я лично извинился перед ним. Ты знаешь, о чем в действительности шла речь?

— Нет, — признался Пламер.

— Речь шла об операции в Колумбии. Он действительно там был. В результате погибло несколько американских солдат, в том числе сержант ВВС. С тех пор Райан заботится о его семье. Он принял меры, чтобы дети сержанта закончили колледж, причем все расходы оплатил сам.

— Но ты не напечатал об этом ни единого слова, — возразил Пламер.

— Это верно. Семья сержанта отнюдь не принадлежит к числу общественнозначимых семей, правда? Да и я узнал об этом спустя много времени. Просто решил, что нет смысла в публикации, не представляющей интереса для читателей. — Заключительная фраза служила ключом к их профессии. Репортеры сами решали, что интересно для общественности и что нет. Таким образом, выбирая темы публикаций, они контролировали прессу, предоставляя читателям то, что, по их мнению, они имеют право знать. На этом и основывалось могущество средств массовой информации — обладая правом выбора тем, журналисты могли кого-то превознести, а чью-то репутацию смешать с грязью, потому что далеко не все истории, появляющиеся в средствах массовой информации, начинались с чего-то сенсационного. Это относилось в первую очередь к политическим деятелям.

— Может быть, ты сделал ошибку. Хольцман пожал плечами.

— Может быть, но я не ожидал, что Райан станет президентом, так же как и он сам. Тогда Райан поступил, как честный человек, — черт побери, более чем честный. Понимаешь, Джон, некоторые детали колумбийской операции никогда не увидят свет. Мне кажется, что я знаю все подробности, но не могу опубликовать их. Это нанесет вред стране и никому не поможет.

— И все-таки, что тогда сделал Райан, Боб?

— Он предупредил международный скандал и принял меры, чтобы виновные так или иначе понесли наказание...

— Одним из них был Джим Каттер? — спросил Пламер, все еще пытаясь понять, на что способен Райан.

— Нет, Каттер действительно покончил с собой. Инспектор О'Дей, тот самый, что застрелил вчера террористов и сейчас сидит в помещении детского сада, следил за ним и видел, как Джим бросился под автобус.

— Ты уверен в этом?

— Абсолютно. Райан даже не подозревает, что все это мне известно. У меня несколько надежных источников информации, и полученные от них сведения совпадают с опубликованными фактами. Или все это полная правда, или самая изощренная ложь, с которой мне когда-либо приходилось сталкиваться. Знаешь, кто находится сейчас в Белом доме, Джон?

— Кто?

— Честный человек. Не просто «относительно честный», которого считают честным лишь потому, что до сих пор его не поймали. Райан — кристально честный человек. Я думаю, что он ни разу в жизни не совершил нечестного поступка.

— И все-таки он наивен, ведет себя, как ребенок, заблудившийся в лесу, — упрямо повторил Пламер. Это были громкие слова, пусть еще не признание собственной ошибки, однако он уже начал испытывать первые угрызения совести.

— Может быть, и так. Но кто сказал, что мы должны преследовать его, вести себя, словно хищные волки? Нет, все это не правильно. Мы призваны бороться с коррупцией, с мошенниками, однако мы занимались этим так долго и так успешно, что упустили из виду, что в правительстве могут оказаться честные люди. — Хольцман снова посмотрел на своего коллегу. — А теперь мы противопоставляем одного другому, чтобы сделать наши новости более привлекательными и сенсационными, повысить рейтинг передач и увеличить тираж газет, и в ходе всего этого сами оказываемся коррумпированными. Разве мы не должны предпринять что-то, чтобы исправить допущенное зло?

— Я догадываюсь, о чем ты спрашиваешь, но моим ответом будет «нет».

— В век относительных ценностей приятно обнаружить нечто абсолютное, даже если оно и является ошибочным, мистер Пламер, — съязвил Хольцман. Реакция, которой он ожидал, последовала незамедлительно:

— Хитер ты, Боб, чертовски хитер, но тебе не удастся обмануть меня, понял? — Комментатор заставил себя улыбнуться. Он не мог не признать, что попытка была блестящей. Хольцман был выходцем из тех времен, о которых Пламер вспоминал с особой ностальгией.

— Что, если я докажу тебе свою правоту?

— Тогда почему ты не написал об этом? — спросил Пламер. Ни один настоящий репортер не смог бы удержаться от столь сенсационной новости.

— Я всего лишь не опубликовал эту историю. Но никогда не говорил, что не написал ее, — поправил Боб приятеля.

— Твой редактор немедленно уволил бы тебя, если бы ты...

— Ну и что? Неужели нет ничего, чем ты никогда не занимался, даже после того как у тебя есть все, к чему ты стремился?

— Ты говорил о доказательствах, — уклонился от прямого ответа Пламер.

— Они в тридцати минутах отсюда. Но эти сведения не могут быть опубликованы.

— Почему я должен верить тебе?

— Но ведь я полагаюсь на тебя, Джон. Что является для нас главным? Публикация чего-то сенсационного, верно? Но кто подумает о стране, о ее народе? Где кончается профессиональная ответственность и начинается ответственность перед страной? Я не опубликовал эту историю потому, что семья потеряла отца. Он оставил дома беременную жену. Правительство не могло заявить о своем участии в операции, и поэтому Райан решил исправить ситуацию. Он сделал это из собственных средств. Он никогда не ожидал, что кто-то узнает об этом. Как я должен был поступить? Разоблачить семью? Ради чего, Джон? Это нанесло бы непоправимый ущерб как стране, так и этой семье, а семья и без того перенесла тяжелую потерю. Моя публикация помешала бы детям получить образование. Существует множество других новостей, позволяющих обойтись без этой. Но вот что я скажу тебе, Джон: вы причинили боль честному человеку, а твой приятель с широкой улыбкой на лице лгал своей аудитории, преследуя свою личную цель. Неужели нам на все наплевать?

— Тогда почему бы тебе не опубликовать это? Хольцман заставил Джона подождать несколько секунд, прежде чем ответил:

— Я готов предоставить тебе возможность исправить положение. Ты ведь тоже принял участие в обмане. Но мне нужно твое честное слово, Джон. Я согласен поверить ему.

Значит, все обстояло не так просто, не могло не обстоять. Пламера как профессионала оскорбили дважды: во-первых, его обманул его молодой коллега из Эн-би-си, один из той новой поросли, которая считает, что успех телевизионного журналиста основывается на том, как он выглядит перед камерой. Во-вторых, он был обманут Эдом Келти, который использовал его, чтобы причинить боль.., невинному человеку? По крайней мере это нужно выяснить. Он обязан сделать это, в противном случае ему будет противно смотреть на себя в зеркало.

Телевизионный комментатор взял миниатюрный диктофон из руки Хольцмана и нажал на кнопку записи.

— Это Джон Пламер, сегодня суббота, семь пятьдесят утра, и мы стоим напротив детского сада «Гигантские шаги». Роберт Хольцман и я собираемся сейчас поехать в какое-то другое место. Я дал слово, что расследование, которое мы намерены провести, останется строго конфиденциальным и не будет оглашено. Запись на ленте является подтверждением этого обещания. Джон Пламер, — закончил он, — Служба новостей компании Эн-би-си. — Он нажал на кнопку «стоп», затем снова включил запись. — Однако, если Боб поступил нечестно по отношению ко мне, сказанное ранее теряет свою силу.

— Ну что ж, это справедливо, — согласился Хольцман, вынимая кассету из диктофона и пряча ее в карман. Обещание, данное Пламером, не имело никакой юридической силы. Даже если бы между ними был заключен договор с взаимными обязательствами, Первая поправка к Конституции[187], по-видимому, не признала бы его легитимности. Но Пламер дал слово, и оба репортера понимали, что есть вещи, которые нельзя нарушать, даже в современный век. По пути к машине Боба, Пламер остановился рядом со своим продюсером.

— Мы вернемся примерно через час, — предупредил он.

* * *

«Хищник» описывал плавные круги на высоте около десяти тысяч футов. Из соображений удобства, офицеры разведывательной службы на станциях слежения «След шторма» и «Пальма» присвоили трем корпусам армии Объединенной Исламской Республики обозначения I, II и III. В данный момент крохотный беспилотный самолет кружил над корпусом I, состоящим из бронетанковой дивизии восстановленной Республиканской гвардии Ирака и такой же дивизии бывшей иранской армии, носящей название «бессмертных» — так в прошлом называлась личная гвардия Ксеркса. Войска были развернуты стандартно, в классическом построении, два полка впереди и один сзади, в форме треугольника, причем в каждом случае третий полк составлял дивизионный резерв. Две дивизии были выстроены в одну линию. Линия фронта, однако, была удивительно небольшой, каждая дивизия вытянулась всего на тридцать километров, а расстояние между ними составляло только пять.

Боевая подготовка велась исключительно напряженно. Через каждые несколько километров были установлены цели — вырезанные из фанеры макеты танков. Когда они попадали в поле видимости, по ним открывали огонь. «Хищник» не мог определить, насколько точно велась стрельба, хотя было видно, что в большинстве своем цели оказывались разбиты к тому моменту, когда мимо них проходил первый эшелон боевых машин. Танки были главным образом российского производства, причем бронетанковые части, предназначенные для прорыва обороны противника, были укомплектованы тяжелыми танками Т-72 и Т-80, изготовленными на гигантском заводе в Челябинске. Пехота была оснащена боевыми машинами пехоты, БМП. Корпуса ОИР пользовались советской тактикой. Это было очевидно по передвижению подразделений, которые находились под строгим контролем дивизионного командования. Огромные массы боевых машин двигались с геометрической точностью, подобно уборочным комбайнам на пшеничных полях Канзаса, проносясь по пустыне ровными линиями.

— Я уже видел это в кино, — заметил главный сержант на станции электронной разведки.

— Где? — спросил майор Сабах.

— Нам показывали русские — тогда советские — фильмы по тактике ведения боя, сэр.

— Есть разница между ними? — Очень хороший вопрос, подумал сержант из разведывательной службы.

— Весьма небольшая, майор. — Он показал на нижнюю часть экрана. — Видите? Командир роты растянул свои танки в линию, сохраняя точное расстояние и интервалы между машинами. Недавно «хищник» пролетал над разведывательными силами дивизии, выдвинутыми вперед, и они тоже были выстроены точно так же, как и в советском учебном фильме. Вы не занимались изучением советской тактики, майор?

— Только в том плане, как она осуществлялась иракскими войсками, — признался кувейтский офицер.

— Так вот, тактика иракской армии мало отличалась от советской. Суть ее в том, чтобы нанести мощный стремительный удар, прорвать оборону противника и не дать ему времени на перегруппировку. При этом руководство танковыми частями осуществляется централизовано. Для русских ведение боя — чистая математика.

— А каков их уровень боевой подготовки?

— Достаточно высокий, сэр.

* * *

— Эллиот организовала слежку за Райаном прямо отсюда, — показал Хольцман, подъезжая к магазину «7-одиннадцать».

— Ты хочешь сказать, что по ее указанию за ним следили?

— Да. Лиз ненавидела его. Я никогда.., нет, в конце концов мне все-таки удалось разобраться в этом. У нее были личные счеты с Райаном. По какой-то причине она возненавидела его еще до того, как Боб Фаулер стал президентом. Причем до такой степени, что организовала утечку информации, которая должна была нанести ущерб его семье. Здорово, правда?

Это не произвело особого впечатления на Пламера.

— Таков Вашингтон.

— Верно, но она использовала свое официальное положение и государственные средства для сведения личных счетов. Такая вендетта, может быть, и характерна для Вашингтона, но является противозаконной. — Хольцман выключил двигатель и жестом показал Пламеру, что можно выходить.

Внутри они увидели маленькую женщину, хозяйку магазина, и кучу детей американо-азиатской наружности, которые раскладывали на полках товары перед началом утренней субботней торговли.

— Здравствуйте, — приветствовала их Кэрол Циммер. Она узнала Хольцмана, который заходил, чтобы купить хлеб и молоко. Впрочем, тогда его главной целью было осмотреть магазин. Она не знала, что он репортер. Но лицо Джона Пламера показалось ей знакомым, и Кэрол показала на него. — Я видела вас по телевидению!

— Да, я действительно с телевидения, — с улыбкой признался комментатор.

Старший сын — на нагрудной табличке было написано имя Лоренс — был настроен менее дружелюбно.

— Чем могу помочь вам, сэр? — спросил он. Юноша говорил по-английски без акцента, взгляд его ярких глаз был подозрительным.

— Мне хотелось бы поговорить с вами, если не возражаете, — вежливо сказал Пламер.

— О чем, сэр?

— Вы знакомы с президентом, не правда ли?

— Кофеварка вон там, сэр. Пончики на прилавке. — Юноша повернулся к ним спиной. Судя по всему, свой высокий рост, подумал Пламер, он унаследовал от отца. Похоже, он получил неплохое образование.

— Одну минуту! — позвал его Пламер. Лоренс повернулся к нему.

— В чем дело? Нам нужно заниматься работой. Извините.

— Ларри, будь вежливым с джентльменом.

— Мама, я ведь рассказывал тебе, что он сделал, помнишь? — Когда Лоренс снова посмотрел на репортеров, его глаза красноречиво говорили, что он думает о них. Этот взгляд болезненно ранил Пламера, причинив ему такую боль, какой он уже давно не испытывал.

— Извините меня, прошу вас, — сказал комментатор. — Я всего лишь хочу поговорить с вами. Как видите, здесь нет никаких телевизионных камер.

— Ты сейчас учишься на медицинском факультете, Лоренс? — спросил Хольцман.

— Откуда вы это знаете? Кто вы такой, черт побери?

— Лоренс! — послышалось предупреждение матери.

— Одну минуту, пожалуйста! — Пламер поднял вверх руки. — Я действительно хочу всего лишь поговорить с тобой. Здесь нет камер, никто не записывает наш разговор. Все сказанное останется между нами.

— Да уж, конечно. Вы дадите нам свое слово?

— Лоренс!

— Мама, позволь мне заняться этим! — огрызнулся студент и тут же извинился. — Извини, мама, но ты не знаешь, в чем дело.

— Я всего лишь пытаюсь разобраться...

— Я видел, что вы сделали, мистер Пламер. Неужели никто не сказал вам этого? Когда вы плюете в лицо президенту, вы плюете в лицо моего отца! А теперь покупайте, что вам нужно, и уходите. — Он снова отвернулся от них.

— Но я не знал, — возразил Пламер. — Если я в чем-нибудь ошибся, то почему ты не скажешь мне об этом? Обещаю, даю тебе слово, что не сделаю ничего, что повредит тебе или твоей семье. Но если я сделал что-то плохое, скажи мне, прошу тебя.

— Почему вы решили оскорбить мистера Райана? — спросила Кэрол Циммер. — Он хороший человек. Он заботится о нас. Он...

— Перестань, мама. Таким людям наплевать на все! — Лоренсу пришлось вернуться и вмешаться в разговор. Его мать слишком наивна.

— Лоренс, меня зовут Боб Хольцман. Я работаю в газете «Вашингтон пост». Мне известно о вашей семье уже несколько лет. Я отказался писать статью, потому что не хотел впутывать вас. Я знаю, что делает для вашей семьи президент Райан. Я всего лишь хочу, чтобы Джон услышал это от вас. Все сказанное останется между нами. Если бы я хотел сделать случившееся достоянием общественности, то мог бы давно опубликовать все, что знаю.

— Почему я должен доверять вам? — резко бросил Лоренс Циммер. — Вы ведь репортеры. — Эта горькая фраза вызвала у Пламера почти физическую боль. Неужели в мнении людей его профессия упала так низко?

— Ты учишься на врача? — начал Пламер с самого начала.

— Да, на втором курсе Джорджтаунского университета. Брат заканчивает Массачусетский технологический, а сестра только что принята в медицинский университет Джонса Хопкинса.

— Это стоит немалых денег. Вряд ли вы сможете платить за обучение из доходов от магазина. Мне это известно. Я знаю, сколько пришлось платить за образование своих детей.

— Мы все работаем здесь. Я работаю в магазине каждый уик-энд.

— Ты хочешь стать врачом. — заметил Пламер. — Это почетная профессия. Ты стараешься учиться на своих ошибках. Я тоже, Лоренс.

— Вы умеете говорить, мистер Пламер, это уж точно. Но на такое способны многие.

— Вам помогает президент, не правда ли?

— Если я скажу вам что-нибудь не для печати, это означает, что вы не имеете права опубликовать сказанное мной?

— Нет, строго говоря сказанное не для печати означает нечто другое. Но если я скажу тебе, прямо здесь и прямо сейчас, что никогда не использую сказанное тобой ни в какой форме — а рядом стоят люди, готовые подтвердить то, что ты мне скажешь, — и затем я нарушу данное мной слово, ты сможешь подорвать мою профессиональную репутацию. Людям моей профессии позволяют многое, — согласился Палмер, — иногда даже слишком, но мы не имеем права лгать. — В этом все дело, не правда ли? — подумал он.

Лоренс посмотрел на мать. То, что она плохо говорила по-английски, совсем не означало, что она не обладала острым умом. Кэрол молча кивнула.

— Мистер Райан был рядом с моим папой, когда его убили, — сказал юноша. — Он обещал отцу, что будет заботиться о нас. С тех пор он постоянно заботится о нашей семье, платит за обучение и тому подобное — он и его друзья в ЦРУ.

— У семьи Циммера возникли проблемы с местными хулиганами, — добавил Хольцман. — Парень из Лэнгли — я знаком с ним — приехал сюда и...

— Ему не следовало делать этого! — возразил Лоренс. — Мистер Кла.., этот человек не должен был заниматься нами.

— Почему ты не поступил в медицинский университет Джонса Хопкинса? — спросил Хольцман.

— Меня приняли в Джорджтаунский университет, — объяснил Лоренс. В его голосе все еще слышались враждебные нотки. — Так мне легче ездить на занятия, и я могу помогать в магазине. Доктор Райан — я имею в виду миссис Райан — сначала не знала этого, но когда ей стало известно, она помогла нам. Моя другая сестра начинает учебу в Хопкинсе этой осенью на подготовительном отделении.

— Но почему..? — Голос Пламера стих.

— Да потому, что он такой человек, а вы публично обделали его.

— Лоренс!

Пламер молчал несколько секунд, затем повернулся к хозяйке магазина, стоявшей за прилавком.

— Миссис Циммер, я благодарен вам за то, что вы уделили нам время. Все, сказанное здесь, никогда не будет упомянуто. Я обещаю вам это. — Он посмотрел на Лоренса. — Желаю тебе успеха в учебе, Лоренс. Спасибо за то, что ты мне рассказал. Больше я не буду вас беспокоить.

Оба репортера вышли из магазина и направились к «лексусу» Хольцмана.

«Почему я должен доверять вам? Вы ведь репортеры.» Эти простые слова студента глубоко ранили Пламера. Они оказались особенно болезненными потому, что упрек был заслуженным.

— Что еще? — спросил он.

— Насколько мне известно, они даже не знакомы с обстоятельствами смерти Бака Циммера, знают лишь, что он погиб, исполняя служебные обязанности. По-видимому, Кэрол была беременна своим самым младшим ребенком, когда погиб Бак. Лиз Эллиот пыталась распустить слух, что Райан изменял жене и это его ребенок. Меня обманули.

Послышался тяжелый вздох.

— И меня тоже.

— Итак, что ты собираешься теперь предпринять, Джон? Пламер поднял голову.

— Мне нужно кое-что проверить.

— Того, что учится в Массачусетсе, зовут Питер. Он специализируется по компьютерам. Его сестру в Шарлоттесвилле зовут, по-моему, Алиса. Я не знаю имени той, что заканчивает в этом году среднюю школу, но могу выяснить. У меня есть сведения о покупке этого магазина — сделку осуществили через холдинговую корпорацию. Все совпадает по времени с проведением операции в Колумбии. Райан и Кэти приезжают сюда на каждое Рождество. Не знаю, как они будут делать это теперь. Наверняка что-нибудь придумают. — Хольцман улыбнулся. — Райан умеет хранить секреты.

— А парень из ЦРУ, который...

— Я знаю его, но не могу назвать имя. Он узнал, что местные панки беспокоят Кэрол, и поговорил с ними. В полицейском участке есть протоколы. Я читал их, — сказал Хольцман. — Между прочим, очень интересный человек. Это он вывез из России жену и дочь Герасимова. Кэрол смотрит на него, как на огромного плюшевого медведя. И он же спас Когу. Серьезный оперативник.

— Мне нужен один день, всего один, — сказал Пламер.

— Не могу тебе отказать. — За время обратного пути к Ритчи-хайуэй они больше не обменялись ни словом.

— Доктор Райан? — Оба повернулись. Это был капитан Овер-тон, который просунул голову в дверь.

— Да, слушаю, — сказала Кэти, отрываясь от журнальной статьи.

— Мэм, в лесу происходит кое-что, и я думаю, что вашим детям будет интересно посмотреть на это, если вы не возражаете. Если хотите, можете посмотреть и вы.

Через пару минут вся семья сидела на задних скамейках «хам-мера», который ехал в сторону леса, находившегося рядом с забором, окружающим Кэмп-Дэвид. Машина остановилась в двухстах ярдах от него. Капитан и капрал провели их дальше пешком. Они остановились в пятидесяти футах.

— Ш-ш-ш, — предупредил капрал «Песочницу» и поднес бинокль к ее глазам.

— Как здорово! — восторженно произнес маленький Джек.

— Наше появление не испугает ее? — спросила Салли.

— Нет, ведь здесь никто не охотится, а к машинам они привыкли, — сказал им капитан Овертон. — Это Эльвира, одна из живущих здесь ланей.

У Эльвиры только что родился олененок. Она уже встала и облизывала своего нового детеныша, который удивленными глазами смотрел на окружающий мир.

— Бэмби! — проявила Кэтлин свои познания в диснеевской фильмотеке.

Прошло всего несколько минут, и олененок встал на подгибающиеся тонкие ножки.

— Кэтлин? — обратился к малышке капитан.

— Да? — Девочка зачарованно смотрела на маленькое чудо.

— Ты должна дать ей имя. Такова наша традиция.

— Мисс Марлен, — тут же произнесла «Песочница».

Глава 45 Подтверждение

Как говорится, позади оставались мили, мили и мили. Шоссе было ровным, прямым и скучным — лучшего не мог бы придумать ни один инхенер-дорожник, но в этом не было чьей-то заслуги. Такова была местность. Браун и Холбрук теперь знали, почему горцы стали горцами. По крайней мере в горах есть какое-то разнообразие. Можно было бы ехать быстрее, но требовалось время, чтобы освоить привычки этого массивного зверя, так что они редко превышалипятьдесят миль в час. Из-за этого на них бросали ядовитые взгляды водители грузовиков, проносящихся мимо по шоссе Ай-90, особенно те, кто гнали собственные седельные тягачи, сидя за рулем в ковбойской шляпе; по их мнению, то, что в восточной Монтане отсутствует ограничение скорости, должно использовать на всю железку. Иногда их обгоняли какие-то ретивые адвокаты — кто еще мог позволить себе езду в этих мощных германских автомобилях? — они проносились мимо, а Браун и Холбрук взирали на них, словно из кабины уборочного комбайна.

Оба оценили всю тяжесть проделанной ими работы. Оба очень устали за недели, потраченные на подготовку бетоновоза, смешивания взрывчатки, отливки пуль и последующего послойного их размещения. Они постоянно недосыпали, и теперь езда по прямым и ровным дорогам Среднего Запада действовала усыпляюще, и Браун и Холбрук начинали дремать прямо в кабине. Первую ночь они провели в мотеле Шеридана, сразу после того как пересекли границу штата Вайоминг. Такая продолжительная езда за рулем проклятого бетоновоза уже в первый же день едва не прикончила их, особенно на отрезке между Ай-90 и Ай-94 в Биллингсе. Они знали, что бетоновоз будет вести себя на поворотах, как свинья на льду, но одно дело знать и совсем другое испытать это на себе, когда подтверждаются худшие твои опасения. Кончилось тем, что они проснулись уже после восьми утра.

Мотель обслуживал почти исключительно водителей, здесь были как те, кто сидели за рулем собственных легковых автомобилей, так и шоферы-дальнобойщики, перевозящие грузы из штата в штат. В столовой водителей ждал обильный завтрак, который мигом исчезал с тарелок голодных крепких плечистых мужчин и нескольких похожих на них женщин. Разговор за столами можно было легко угадать.

— Мерзавцы, ублюдки, — высказал точку зрения огромный водитель грузовика с животом, свисающим через пояс с ковбойской пряжкой, и изобилием татуировки на мясистых руках.

— Ты так считаешь? — Эрни Браун устроился у стойки в надежде выяснить настроение этих родственных душ насчет интересующих его проблем.

— Кто еще поднимет руку на малышню? Одни ублюдки — никто больше. — Водитель снова принялся за блины, утопающие в брусничном сиропе.

— Я слышал по телевидению, что их прикончили два копа, — заявил шофер молочной цистерны. — Пятерым размозжили пулями головы. Вот это да!

— А как тот парень, что погиб, отстреливаясь от шестерых террористов с автоматами! Он успел ухлопать троих, а может, и четверых, и это из пистолета! Вот это настоящий американский коп. — Водитель с явной неохотой оторвался от блинов. В кузове его грузовика было полно скота, а поговорить хотелось. — Уж этому парню точно уготовано место в Валгалле, можно не сомневаться.

— Но это же были не простые полицейские, а федералы, приятель, — возразил Холбрук, пережевывая тост. — Они совсем не герои, скорее...

— Эй, друг, заткни свою вонючую пасть! — предостерегающе произнес шофер молочной цистерны. — Слушать тебя не хочу! Там же было двадцать или тридцать детей.

В разговор вмешался еще один водитель.

— А этот чернокожий парень, что открыл огонь из своего М-16. Черт побери, я даже вспомнил службу в Счастливой долине, во Вьетнаме. С удовольствием поставил бы ему кружку пива, даже пожал бы руку.

— Ты служил в воздушно-десантных? — Водитель грузовика с грузом скота отодвинул свою тарелку.

— Батальон «Чарли», Первая воздушно-десантная дивизия, Седьмой корпус. — Он повернулся, и все увидели на его кожаной куртке эмблему Первой воздушно-десантной дивизии.

— Гэри-Оуэн, братишка! А я «Дельта», Вторая воздушно-десантная дивизия, Седьмой корпус. — Он встал из-за стола и подошел, чтобы пожать руку бывшему сослуживцу. — Откуда едешь?

— Из Сиэттла, везу станки. Направляюсь в Сент-Луис. Гэри-Оуэн! Господи, как приятно снова услышать это.

— Всякий раз, когда я проезжаю эти места...

— Точно. Наши братья похоронены вон там, у Литтл-Биг-Хорн. Всегда читаю молитву за их души, когда проезжаю мимо.

— Проклятье. — Мужчины снова пожали руки. — Меня зовут Майк Фэллон.

— Тим Йегер.

Горцы спустились в столовую не только для того, чтобы позавтракать. Здесь они увидели людей, похожих на них самих. По крайней мере они должны были быть похожи. Убежденные индивидуалисты. Но федеральные агенты — герои? Что за чертовщина здесь происходит?

— Знаешь, парень, когда мы узнаем, кто финансировал нападение на детей... Надеюсь, этот Райан знает, как поступить с ними, — сказал водитель седельного тягача со станками.

— Это уж точно, — утвердительно кивнул перевозчик скота. — Бывший морской пехотинец. Он не такой, как все остальные, он один из нас. Наконец-то.

— Пожалуй, ты прав. Кто-то заплатит за это, и я надеюсь, что найдутся крутые парни, которые возьмут у них плату сполна.

— Это уж точно, — подал голос шофер молочной цистерны.

— Ну что ж, — сказал Эрни Браун, вставая и отходя от стойки. — Нам пора трогаться в путь.

Остальные небрежно посмотрели в их сторону и продолжили свои рассуждения.

* * *

— Если завтра тебе не станет лучше, отправишься к врачу! И никаких возражений! — сказала она.

— Все будет в порядке, не беспокойся. — Однако это заявление прозвучало как стон. Он не мог понять, что его прихватило — гонконгский грипп или что еще. Впрочем, он все равно не знал разницы. Да и кто знал это, включая врачей, уж в этом он не сомневался. Что ему скажет врач? Отдых, побольше жидкости, аспирин — но он и сам это знает. Все тело болело, казалось, его сунули в мешок и колотили бейсбольными битами. К тому же последнее время ему пришлось немало поездить по выставкам и он изрядно устал. Кому понравится эта езда из города в город? Нравится побывать где-то, но вот ехать туда... Он снова задремал, надеясь, что жена не будет слишком уж беспокоиться. Завтра ему наверняка станет лучше. Такие болезни всегда проходят. А сейчас он лежал в удобной постели, рядом пульт дистанционного управления телевизором. Пока лежишь неподвижно, тело не болит.., а если и болит, то не очень. Вряд ли ему будет хуже. А затем он выздоровеет. Ведь раньше он всегда выздоравливал.

* * *

Достигнув определенного положения в жизни, люди никогда не прекращают работать. Можно даже куда-то уехать, но работа все равно найдет их, где бы они ни находились, и по сути дела единственный вопрос заключался в том, насколько дороже становится доставлять к ним эту работу. Именно такова была проблема для обоих — и Райана и Робби Джексона.

Джеку приходилось работать с текстами выступлений, приготовленных для него Капли Уэстон. Завтра предстояло отправиться в поездку по стране — сначала в Теннесси, затем в Канзас, далее в Колорадо и Калифорнию и, наконец, обратно в Вашингтон, куда он прилетит в три утра. В истории Америки это будет самая продолжительная непрерывная поездка перед выборами. Предстояло выбрать более трети конгрессменов, чтобы заполнить места, оказавшиеся вакантными в результате падения «Боинга-747» с Сато за штурвалом на Капитолий. Выборы остальных произойдут в течение двух следующих недель. И тогда он будет работать с полным составом Конгресса и, может быть, удастся добиться чего-нибудь реального. В ближайшем будущем Райану предстояло заниматься только политикой. На следующей неделе он ознакомится с подробными планами, направленными на то, чтобы упростить структуру двух самых крупных государственных ведомств — Министерства обороны и Министерства финансов. С остальными ведомствами тоже велась работа.

Поскольку адмирал Джексон находился рядом с Райаном, управление J-2 — разведка Пентагона — привлекло его к работе по ежедневному ознакомлению президента с ситуацией в мире. Робби понадобилось больше часа лишь для того, чтобы прочитать доставленные в Кэмп-Дэвид материалы.

— Что сейчас там происходит, Робби? — спросил Джек, и на этот раз его интересовало состояние дел на всей планете.

Начальник оперативного управления J-3 вопросительно посмотрел на президента.

— С чего начать?

— Сам решай, — предложил президент.

— О'кей. Майк Дюбро с ударной авианосной группой «Эйзенхауэра» все еще идут на север к Китаю со скоростью двадцать пять узлов. Сейчас там хорошая погода и штиль, так что они прибудут на место на несколько часов раньше предполагаемого времени. В Тайваньском проливе продолжаются учения, но теперь эскадры не отходят далеко от своих берегов. Похоже, что после вооруженной стычки обе стороны немного одумались. Государственный секретарь Адлер сейчас там и ведет переговоры с руководством обеих стран.

Что касается Среднего Востока, то там мы ведем непрерывные наблюдения за военными учениями, которыми занимается армия Объединенной Исламской Республики. В них участвуют шесть тяжелых дивизий плюс силы поддержки и фронтовая авиация. Наши люди, находящиеся там, держат в воздухе «хищников» — это беспилотные разведывательные летательные аппараты, которые кружат над районом учений и не спускают глаз с армии ОИР...

— Кто дал разрешение на использование «хищников»?

— Я, — ответил Джексон.

— Но разве мы не нарушаем границу и не вторгаемся в воздушное пространство суверенного государства?

— Этой операцией оперативное управление занимается совместно с армейской разведкой J-2. Ведь тебе нужно знать, к чему готовится армия ОИР и каковы ее возможности, правда?

— Да, нужно.

— Отлично. Ты говоришь мне, что тебе требуется, а я позабочусь об остальном. «Хищник» является беспилотной разведывательной платформой, построенной с использованием технологии «стеле». В случае, если будет утрачен контроль над ней или те, кто управляют ею, начнут подозревать, что ее могут обнаружить, взрыв заложенного внутри «хищника» заряда уничтожает его. А пока мы получаем бесценную информацию в реальном масштабе времени, какую мы не можем получить ни от разведывательных спутников, ни даже от высотных самолетов «Джи-старз». К тому же у нас там нет сейчас таких самолетов. Еще вопросы, господин президент?

— Вы убедили меня, адмирал. Как вы оцениваете информацию, поступающую от «хищников»?

— Армия ОИР подготовлена лучше, чем мы предполагали на основании первоначальных разведывательных сведений. Пока рано впадать в панику, но и пренебрегать этим не следует.

— Как относительно Туркменистана? — спросил Райан.

— Там, судя по всему, стараются организовать выборы, но эта информация уже устарела, и это все, что нам известно о политическом положении в этой стране. В данный момент там все спокойно. Судя по спутниковым фотографиям, увеличился объем транспорта, пересекающего границу, — это, по мнению экспертов, анализирующих информацию, полученную от разведывательных спутников, всего лишь торговые операции, ничего больше.

— Ведется наблюдение за расположением иранских войск — черт возьми, войск ОИР — на границе с Туркменистаном?

— Не знаю, но выясню. — Джексон сделал запись в блокноте. — Далее, нам удалось обнаружить индийский флот.

— Каким образом?

— Они и не пытались скрыться от обнаружения. Я послал на разведку пару «орионов» с острова Диего-Гарсия. С самолетов были обнаружены электронные излучения наших друзей на расстоянии трехсот миль. Сейчас они примерно в четырехстах милях от своей базы. Между прочим, это означает, что они находятся точно между Диего-Гарсией и входом в Персидский залив. Завтра наш военно-морской атташе запросит Министерство иностранных дел, чем они занимаются в этом районе. Скорее всего ему мало что скажут.

— Если он ничего не сумеет выяснить, может быть, послу Уилльямсу стоит посетить индийского премьер-министра.

— Хорошая мысль. Вот собственно и все новости на сегодня, если не принимать во внимание тривиальных мелочей. — Робби сложил документы в портфель. — Какой будет главная тема твоих выступлений?

— Я буду подчеркивать важность здравого смысла.

— Здравый смысл в Вашингтоне?

* * *

Адлер не испытывал особого удовлетворения. Прибыв в Пекин, он понял, что время работает против него. Его самолет совершил посадку, как оказалось, вечером субботы — опять сдвиг из-за часовых поясов, — и ему сообщили, что руководители основных министерств уехали за город. Тем самым намеренно подчеркивалась незначительность воздушного столкновения над Тайваньским проливом. Хозяева и ему советовали воспользоваться возможностью как следует отдохнуть после продолжительного перелета перед серьезными переговорами. Во всяком случае так ему было сказано.

— Встреча с вами доставляет нам большое удовольствие, — сказал министр иностранных дел КНР, пожимая руку Адлеру и приглашая его в своей кабинет. Там уже сидел один человек. — Вы знакомы с Чанг Хансаном?

— Нет. Как поживаете, господин министр? — произнес Адлер, пожимая руку Чанга. Значит, вот как он выглядит.

Участники переговоров заняли свои места. Американскую сторону представлял один Адлер. Со стороны Китайской Народной Республики кроме двух министров присутствовала переводчица, молодая женщина чуть старше тридцати.

— Вас не слишком утомил столь длительный перелет? — вежливо поинтересовался министр иностранных дел.

— Мне всегда приятно прилетать в вашу страну, хотя перелет действительно оказался слишком утомительным, — признался Адлер.

— Путешествие утомляюще действует на человеческое тело, а тело не может не оказывать влияния на мышление. Надеюсь, у вас было время отдохнуть и прийти в себя, — продолжал министр иностранных дел, — чтобы посторонние обстоятельства не влияли на обсуждение важных вопросов, особенно в острые моменты.

— Я отлично отдохнул, — заверил Адлер. Он хорошо выспался. Единственное, что мешало, это желание понять по ощущениям своего организма, в каком часовом поясе он оказался. — Что делать — в интересах мира и стабильности иногда приходится идти на жертвы.

— Вы совершенно правы.

— Господин министр, моя страна обеспокоена злополучными событиями, происшедшими на прошлой неделе.

— И почему эти бандиты пошли на такую провокацию? — задал риторический вопрос китайский министр иностранных дел. — Наши вооруженные силы всего лишь заняты учениями. А они сбили два наших самолета. Экипажи погибли. Остались осиротевшие семьи. Все это очень печально, но, надеюсь, вы обратили внимание, что Китайская Народная Республика не предприняла ответных мер.

— Мы обратили на это внимание и должным образом оценили позицию вашего правительства.

— Бандиты первыми выпустили свои ракеты в наши самолеты. Это вам тоже известно.

— Этот вопрос нуждается в дополнительном изучении. Одна из причин, почему я прилетел сюда, заключается в нашем желании выяснить некоторые обстоятельства случившегося, — ответил Адлер.

— А-а.

Неужели он их удивил? — подумал государственный секретарь. Подобные переговоры напоминали игру в покер, с той разницей, что вы при этом не знали настоящей ценности карт, уже имевшихся у вас на руках. «Флеш» по-прежнему оставался старше «стрейта», однако вся комбинация зависела от последней карты, которая была неизвестна даже самому хозяину. Тут он солгал, но даже если противная сторона и подозревала его во лжи, они все-таки не могли быть уверены в этом наверняка, и именно это и влияло на игру. Если они думают, что он знает, то дадут один ответ. Если решат, что ему это не известно, ответ будет другим. В данном случав они считают, что он знает правду о происшедшем, но не уверены в этом. Он только что сказал им нечто иное, и это могло быть как правдой, так и ложью. У тебя преимущество, Америка. Возможные варианты Адлер обдумывал на протяжении всего долгого перелета.

— Вы публично заявили, что первой открыла огонь другая сторона. Вы уверены в этом?

— Абсолютно, — заверил его министр иностранных дел.

— Извините меня, но что, если ракета была выпущена одним из ваших погибших летчиков? Как мы узнаем правду в этом случае?

— Наши летчики имели строгое предписание открывать огонь только при самообороне.

— Это действительно разумное и мудрое предостережение для ваших пилотов. Однако в пылу боя — если не боя, то при накалившейся ситуации, — случаются ошибки. Известно, что пилоты нередко способны на импульсивные поступки, особенно молодые и горячие.

— А разве то же самое не относится и к другой стороне? — поднял брови китайский министр.

— Несомненно, — согласился Адлер. — В этом и заключается трудность, не так ли? Вот почему, — продолжал он, — такие люди, как мы, должны принять меры, чтобы исключить подобные инциденты.

— Но они постоянно провоцируют нас. Они рассчитывают завоевать ваше расположение, и нас беспокоит, что они могут тут преуспеть.

— Простите?

— Ваш президент Райан говорил о двух Китаях. Но ведь существует только один Китай. Мне казалось, государственный секретарь Адлер, что это уже давно решенная проблема.

— Президент допустил всего лишь семантическую оговорку, это лингвистический нюанс, — махнул рукой Адлер, делая вид, что не считает серьезным замечание министра. — У президента немало достоинств, но он еще не успел овладеть тонкостями дипломатического языка, а репортеру хватило ума сделать из мухи слона. Не следует придавать этому значения. В нашей политике по отношению к этому региону не произошло никаких перемен. — Адлер намеренно сказал «не произошло» вместо «не происходит». Иногда он думал, что мог бы заработать большие деньги на составлении страховых полисов.

— Подобные лингвистические ошибки могут рассматриваться совсем иначе, — ответил министр иностранных дел.

— Разве я не достаточно ясно выразил позицию Америки по этому вопросу? Вы не можете не вспомнить, что в тот момент президент отвечал на вопрос, связанный с исключительно неприятным инцидентом, при котором погибли наши граждане, и он, стараясь сформулировать свой ответ, употребил слова, которые в нашем языке имеют одно значение, а в вашем другое. — Все идет намного легче, чем он предполагал, подумал госсекретарь.

— При катастрофе погибли и граждане КНР.

Адлер заметил, что Чанг, внимательно слушая, пока не произнес ни слова. На Западе это означало бы, что он всего лишь советник, технический помощник, который находится здесь, чтобы помочь своему министру при толковании сложного вопроса или буквы закона. Государственный секретарь не был уверен, что это правило принято и на Востоке. Скорее наоборот. Если Чанг был тем, за кого его принимал американец, если он так мудр и проницателен, что догадывается о мыслях американца по этому вопросу, то какого черта он делает здесь?

— Как и граждане других стран, бессмысленно и трагично. Надеюсь вы понимаете, что наш президент относится к этому очень серьезно.

— Разумеется, и я сожалею, что не сказал ранее о том, какой ужас мы испытали, услышав о нападении на его дочь. Надеюсь, вы передадите президенту Райану наше негодование по поводу столь бесчеловечного поступка и позволите выразить самое глубокое удовлетворение, что его дочь не пострадала.

— От имени президента примите благодарность за выраженное сочувствие, я непременно передам ему ваши добрые слова. — Уже дважды министр иностранных дел уклонился от прямого ответа. Теперь у Адлера появилась возможность перейти к делу. Он напомнил себе, что его собеседники считают себя умнее и проницательнее всех остальных. — Мой президент весьма сентиментальный человек, — признался государственный секретарь. — Это свойственно всем американцам. Более того, он считает своим долгом защищать всех американских граждан.

— Тогда вам нужно вести переговоры с мятежниками на Тайване. По нашему мнению, это они уничтожили авиалайнер.

— Но почему они так поступили? — Адлер сделал вид, что не обратил внимания на крайне любопытные слова министра. Неужели это просто оговорка? Вести переговоры с Тайванем? И министр КНР сам предлагает ему пойти на такой шаг?

— Несомненно, для того чтобы разжечь страсти вокруг этого инцидента. Привлечь внимание вашего президента, сыграть на его человеческих чувствах. Запутать истинные отношения, существующие между Китайской Народной Республикой и ее мятежной провинцией.

— Вы действительно так считаете?

— Да, конечно, — заверил Адлера китайский министр. — Мы не хотим войны. Война — это напрасная трата людских и материальных ресурсов, а перед нашей страной стоят более важные задачи. Проблема Тайваня будет со временем решена. Конечно, если в это не вмешается Америка, — добавил он.

— Я уже сказал вам, господин министр, что наша политика осталась неизменной. Мы хотим одного — чтобы были восстановлены мир и стабильность в регионе. — Адлер намеренно подчеркнул важность сохранения статус-кво в течение неопределенного времени, что явно не входило в планы Китайской Народной Республики.

— Тогда вопрос согласован.

— Вы не будете возражать против присутствия в регионе наших военно-морских сил?

Министр иностранных дел вздохнул.

— Океан свободен для мореплавания. Мы не собираемся отдавать приказы Соединенным Штатам Америки, равно как вы не вправе отдавать приказы Китайской Народной Республике. Передвижение вашей эскадры создает впечатление, будто вы намерены оказать воздействие на развитие событий в нашем регионе, и мы будем вынуждены для проформы выразить свою точку зрения на это. Однако в интересах мира, — продолжал он голосом, который одновременно отражал терпение и усталость, — мы не будем настаивать на удовлетворении наших требований, особенно если присутствие американского флота убедит мятежников прекратить свои глупые провокации.

— В интересах снижения напряженности было бы неплохо знать, когда вы намерены закончить учения своего флота. Это было бы истолковано как дружественный жест.

— Наши весенние маневры будут продолжены. Они никому не угрожают, и усиление вашего морского присутствия наглядно продемонстрирует это. Мы не просим, чтобы вы верили нашим словам. Пусть наши дела говорят за себя. Было бы также неплохо, если бы флот нашей мятежной провинции тоже снизил уровень своей активности. Может быть, вы постараетесь убедить их?

Адлер понял, что повторное предложение вступить в контакт с Тайбэем не является случайным.

— Если вы просите нас об этом, я буду рад прибавить свой голос и голос Соединенных Штатов к усилиям, направленным на достижение мира.

— Мы высоко ценим посредничество Соединенных Штатов и надеемся, что вы сыграете положительную роль в урегулировании этого трагического инцидента, при котором потеряно столько невинных жизней.

Адлер непроизвольно зевнул.

— Простите меня, — поспешно извинился он.

— Продолжительные перелеты весьма утомительны, не правда ли? — Эти слова прозвучали из уст Чанга. Это было первое, что он произнес за все время переговоров.

— Действительно, — согласился Адлер. — Позвольте мне проконсультироваться с моим правительством. Думаю, наш ответ на ваше предложение будет положительным.

— Отлично, — кивнул министр иностранных дел. — Мы не хотим, чтобы участие Соединенных Штатов в подобных переговорах превратилось в прецедент, и надеюсь, что вы понимаете это, но ввиду особых обстоятельств мы будем благодарны за вашу посредническую роль.

— Утром я сообщу вам ответ президента, — пообещал Адлер, поднимаясь из-за стола. — Извините, что я задержал вас так поздно.

— Таков наш долг, нам всем приходится подчинять ему свои личные интересы.

Скотт Адлер ушел, пытаясь понять смысл поразительного откровения, услышанного им. Он так и не понял, кто стал победителем в этой карточной игре, а затем сознался себе, что даже не знает, во что они играли. Переговоры прошли совсем не так, как он предполагал. Похоже, он выиграл, причем выиграл с удивительной легкостью. Его собеседники пошли на гораздо большие уступки, чем это сделал бы на их месте он сам.

Кое-кто называл это «журналистикой чековой книжки», тут не было ничего нового, и к тому же на рабочем уровне такая практика оказалась не столь и дорогой. У всякого маститого репортера есть список лиц, к которым он может обратиться за сведениями и которые за скромное вознаграждение готовы проверить ту или иную информацию. В том, чтобы обратиться с просьбой к приятелю, не было ничего противозаконного, по крайней мере внешне. Сведения, которые требовались репортерам, редко являлись секретными, а в данном случае это была информация, открытая для общественности, просто воскресенье было нерабочим днем и, чтобы выполнить просьбу репортера, чиновнику пришлось оторваться от семейных дел.

Служащий, занимавший не слишком видное положение в государственном департаменте штата Мэриленд, направился к своему офису в Балтиморе. Воспользовавшись, как обычно, электронной карточкой, он въехал на стоянку и вошел в помещение. Пришлось отпереть несколько дверей, прежде чем он оказался в пахнущем плесенью архиве. Там он нашел нужный шкаф, выдвинул ящик и достал папку. Оставив закладку, чтобы вернуть папку на прежнее место, он меньше чем за минуту на ближайшем ксероксе снял копии всех документов и снова положил папку в ящик. После этого чиновник вернулся к автомобилю и отправился домой. Поскольку ему довольно часто приходилось заниматься такими делами, дома у него стоял персональный телефакс, так что уже через десять минут документы были отправлены адресату. Пройдя в кухню, служащий бросил копии в мусорную корзину. За это он получит пятьсот долларов — больше, чем получил бы в рабочий день, потому что ему пришлось прервать свой уик-энд.

* * *

Джон Пламер принялся за чтение документов еще до того, как последний лист выполз из факсимильного аппарата. Действительно, Райан Джон Патрик основал холдинговую корпорацию в то самое время, о котором говорил Хольцман. Контроль над корпорацией через четыре дня (из-за того, что два дня пришлись на уик-энд) перешел к Кэрол Циммер, и теперь этой корпорации принадлежал магазин «7-одиннадцать» в южном Мэриленде. В состав совета директоров корпорации вошли Циммер Лоренс, Циммер Алиса и еще один ребенок. У всех держателей акций была одинаковая фамилия. Пламер узнал подпись Райана на документах передачи акций новым собственникам. Юридическими формальностями занималась крупная и известная вашингтонская фирма, Пламеру было знакомо ее название. Были проведены некоторые изощренные, но совершенно законные мероприятия для того, чтобы корпорация перешла к семье Циммеров без уплаты налогов. Больше никаких документов, касающихся права собственности на магазин «7-одиннадцать», не было, да они и не требовались.

В распоряжении Пламера имелись и другие материалы. Он был знаком с регистратором в Массачусетсом технологическом институте и еще вчера узнал от него, тоже посредством факса, что все расходы за обучение и проживание Питера Циммера оплачиваются частным фондом, причем чеки были подписаны одним из партнеров той же юридической фирмы, которая занималась покупкой магазина для семьи Циммеров. Пламер получил даже копию личного дела студента, завершающего обучение в институте. И тут Хольцман был прав. Питер Циммер занимался компьютерными исследованиями и по окончании института продолжит их там же в Массачусетсе, в лаборатории программного обеспечения. Если не считать посредственных оценок по литературе на первом курсе — даже в Массачусетсом технологическом считали необходимым, чтобы студенты получили всестороннее образование, но, по-видимому, Питер Циммер не проявлял интереса к поэзии, — по всем остальным предметам у него были отличные оценки.

— Значит, это правда. — Пламер откинулся на спинку своего вращающегося кресла и снова почувствовал болезненный укол совести. «Почему я должен доверять вам? Вы ведь репортеры», — повторил он про себя горькие слова Лоренса.

Проблема заключалась в том, что в его профессии существовали темы, о которых никогда не говорят, подобно тому как богатые люди никогда не жалуются на высокие налоги, которые им приходится платить. Еще в шестидесятые годы человек по имени Салливан подал в суд на «Нью-Йорк тайме», обвинив газету в дискредитации его честного имени, и сумел доказать, что газета допустила неточности в своих комментариях. Однако адвокаты «Нью-Йорк тайме» привели свои доводы, и суд согласился с ними, что при отсутствии заранее обдуманного преступного намерения допущенная ошибка не заслуживает наказания. Суд вынес также решение, что знакомить общественность с тем, что происходит в стране, важнее, чем с интересами отдельного человека. Таким образом появилась теоретическая возможность привлекать к суду средства массовой информации, и время от времени люди обращались в суд с исками о диффамации. Случалось, они даже выигрывали процессы, однако не чаще, чем баскетбольная команда провинциального колледжа одерживала верх над Пенсильванским университетом.

Пламер понимал, что решение суда по делу Салливана было необходимым. Первая поправка к Конституции гарантировала свободу прессы. Причина этого заключалась в том, что пресса являлась главным и во многих случаях единственным гарантом свободы. Людям свойственно лгать. Особенно это относилось к тем, кто занимали ответственные должности в правительстве, но часто лгали и другие. Вот почему задача прессы заключалась в том, чтобы знакомить общественность с правдивыми фактами, дабы она сама могла делать выводы.

Однако в решении Верховного суда имелось и слабое место. Средства массовой информации способны были уничтожить человека, разрушить его карьеру, лишить средств к существованию. В соответствии с американским законодательством можно было опротестовать почти любое ошибочное решение, но репортеры пользовались такой защитой, которую можно сравнить лишь с королевской неприкосновенностью. По сути деятельность репортера стояла выше закона. Да и на практике прилагались максимальные усилия, чтобы все оставалось по-прежнему. Признание ; ошибки было не только юридическим faux pas[188], за что пришлось бы выплачивать деньги, но также ослабило бы доверие публики к профессии репортера. Вот потому-то журналистская братия никогда не признавала допущенных ошибок, если была хотя бы малейшая возможность сделать это, а когда все-таки им приходилось идти на попятный, опровержение почти никогда не помещалось на столь же видном месте, как и первоначальное ошибочное утверждение. С помощью адвокатов, точно знавших высоту крепостных стен, которые они защищали, опровержению старались придать минимальную выразительность. Случались исключения, но тогда все понимали, что они значили.

За свою длительную журналистскую карьеру Пламер был свидетелем многих перемен, происшедших в его профессии. В нее было привнесено излишнее высокомерие и недостаточное понимание того, что общественность, которой должны служить репортеры, больше не доверяет им. Это глубоко ранило Пламера. Он полагал, что заслуживает доверия публики, считал себя последователем Эда Марроу[189], голосу которого верила вся Америка. Именно такой должна быть профессия репортера. Однако; она утратила свою убедительность, потому что на нее нельзя оказывать давление извне, и репортерам не станут доверять до тех пор, пока они будут подчинять свое перо политическим интересам и не начнут снова следовать лишь голосу собственной совести. Репортеры критиковали все остальные профессии — медицину, юриспруденцию, политику — за то, что их представители нарушали профессиональную этику, и в то же время не позволяли никому критиковать такие же нарушения, совершенные ими самими. «Делай так, как я говорю, а не так, как я сам делаю», — такую фразу нельзя сказать уже шестилетнему малышу, однако подобная позиция стала типичной среди взрослых. А если это усугубится, что тогда?

Пламер задумался над положением, в котором оказался. Он мог бросить телевидение в любой момент. Колумбийский университет неоднократно приглашал его занять должность профессора, читать курс «Журналистика и профессиональная этика», потому что его голосу привыкли верить. Это был голос честного журналиста, разумный и рассудительный. Голос старого журналиста, подумал он. Может быть, это будет его последний честный поступок?

Но в основе всего лежала по сути дела человеческая совесть, убеждения, которые внушили ему давно умершие родители и учителя, имена которых он забыл. Если он хочет оставаться верным своей профессии, он не должен изменять ее основам, которые сводились к короткой фразе: говорить правду и не думать о последствиях. Пламер поднял телефонную трубку.

— Хольцман слушает, — отозвался репортер, потому что это была служебная линия в его доме в Джорджтауне.

— Это Пламер. Я проверил кое-что. Похоже, ты прав.

— И что дальше, Джон?

— Я должен сделать это сам. Ты получишь эксклюзивные права на публикацию в печати.

— Это щедро с твоей стороны, Джон. Спасибо, — поблагодарил Боб.

— Но я по-прежнему считаю, что Райану недостает активности как президенту, — добавил Пламер. Создается впечатление, будто он оправдывается, подумал Хольцман. Впрочем, в этом есть смысл. Пламер не мог позволить себе, чтобы создалось впечатление, будто он делает это с целью втереться в доверие к президенту.

— Ты ведь знаешь, что речь идет не об этом. Вот почему я и решил тогда поговорить с тобой. Когда ты сделаешь это? — спросил Боб Хольцман.

— Завтра вечером, в прямом эфире.

— Может быть, нам с тобой стоит посидеть и вместе набросать черновик статьи? Для «Вашингтон пост» это будет сенсацией. Ты не хочешь стать соавтором?

— Боюсь, что завтра вечером мне скорее всего придется искать себе другую работу, — грустно усмехнулся Пламер. — Ну хорошо, договорились.

* * *

— Так что же это значит? — спросил Джек.

— Они согласны со всеми нашими действиями. У меня создалось впечатление, что они едва ли не приветствуют появление авианосца в их регионе. Они попросили, чтобы я занялся челночной дипломатией между Пекином и Тайбэем...

— Они не возражают, чтобы ты вылетал в Тайбэй непосредственно из Пекина? — изумился президент. Ведь подобные прямые рейсы придадут легитимность правительству Китайской Республики. В соответствии с дипломатическим протоколом, государственный чиновник в ранге министра может поступать таким образом лишь в том случае, если речь идет о столицах суверенных государств. Менее значительные разногласия улаживались «послами по особым поручениям», которые могли обладать такими же полномочиями, но по статусу никак не соответствовали чиновникам министерского ранга.

— Да, меня это тоже удивило. — Адлер говорил с президентом по кодированному каналу. — Далее, они не подняли шума по поводу твоей оплошности, когда на пресс-конференции ты упомянул о существовании двух Китаев. Со стороны министра иностранных дел последовало формальное возражение, но этим все и ограничилось. Для людей, представляющих страну, самолеты которой только что сбили авиалайнер с двумя сотнями пассажиров на борту, они вели себя на удивление спокойно.

— Как относительно морских учений?

— Учения будут продолжены, и они практически пригласили нас наблюдать за их ходом.

Адмирал Джексон слышал разговор, так как голос Адлера звучал из динамика.

— Господин государственный секретарь? Это Робби Джексон.

— Слушаю вас, адмирал.

— Они вызвали кризис в регионе, мы перевели туда авианосец, а теперь они заявляют, что рады нашему присутствию. Я правильно понял вас?

— Совершенно верно. Они не знают, что нам все известно — по крайней мере я так считаю, — но у меня создалось впечатление, что для них это не имеет особого значения.

— Здесь что-то не так, — тут же отозвался начальник оперативного управления. — За этим скрывается нечто исключительно важное.

— Адмирал, мне кажется, вы правы.

— Что ты собираешься предпринять дальше? — спросил Джек.

— Думаю, мне придется лететь в Тайбэй. Могу ли я уклониться, раз они предложили это?

— Согласен. Держи меня в курсе событий, Скотт.

— Понял, господин президент. — Связь отключилась.

— Джек... Нет, господин президент, я вижу, как перед нами зажегся красный предупредительный фонарь и что-то подозрительно яркий, его вспышки вызывают у меня самые мрачные опасения.

Райан поморщился.

— А мне завтра придется заняться политическими проблемами, Робби. Вылетаю... — он посмотрел на расписание, — из Белого дома в шесть пятьдесят, выступление в Нашвилле в восемь тридцать. Нам нужно как можно быстрее сделать оценку создавшейся ситуации. Проклятье. Адлер на Дальнем Востоке, я в поездке по стране, а Бену Гудли пока недостает опыта. Прошу тебя, займись этим ты, Робби. Если возникнут оперативные проблемы, это все равно сфера твоей компетенции. Привлеки обоих Фоули. Арни займется политическими проблемами. Нам понадобится хороший эксперт по Китаю из Госдепа...

* * *

Адлер, которого разместили в аппартаментах для особо важных гостей в посольстве США, укладывался спать. Он еще раз прочитал свои записи, пытаясь разобраться в загадочных высказываниях китайского министра иностранных дел. Всем свойственно ошибаться — независимо от положения в обществе. Широко распространенное убеждение, что высокопоставленные чиновники отличаются особой мудростью и никогда не совершают ошибок, далеко не соответствует истине. Они допускают промахи, оговариваются, им нравится казаться умнее, чем это на самом деле.

«Продолжительные перелеты весьма утомительны, не правда ли?» — сказал Чанг. Это были его единственные слова. Почему он произнес именно их и именно в тот момент? Смысл фразы Чанга был настолько очевиден, что он тогда сразу не понял его.

* * *

— Бедфорд Форрест[190], а? — Диггз намазал горчицей свой «хот дог».

— Лучший кавалерийский офицер, служивший в нашей армии, — подтвердил Эддингтон.

— Извините меня, профессор, что я не разделяю вашего энтузиазма по отношению к этому джентльмену, — заметил генерал. — В конце концов именно этот сукин сын основал ку-клукс-клан.

— Я никогда не утверждал, что он обладал широким политическим кругозором, сэр, и не собираюсь защищать его личные взгляды, но если у нас был офицер, командовавший кавалерией лучше его, имя такового мне неизвестно, — ответил Эддингтон.

— Он прав, — был вынужден признать Хэмм.

— Стюарта[191] переоценивали, он часто не проявлял должного терпения, но ему чертовски везло. Нейтан знал, как принимать решения на ходу, и черт меня побери, если он допускал много серьезных ошибок. Боюсь, это перевешивает его недостатки.

Обсуждение проблем военной истории среди старших армейских офицеров могло продолжаться часами, подобно вот этому разговору, и проходило со знанием дела, на уровне, не уступающем университетским семинарам. Диггз пришел, чтобы поговорить с Хэммом, и оказался втянутым в очередную дискуссию о Гражданской войне. Очередную? — подумал Диггз. Нет, Гражданская война обсуждалась уже несчетное число раз.

— А как относительно Грирсона? — спросил Диггз.

— Его глубокий рейд был проведен просто идеально, однако вспомните, это ведь не он задумал его. Вообще-то, на мой взгляд, лучше всего он проявил себя в качестве командира Десятого полка.

— Вот теперь я согласен с вами, доктор Эддингтон.

— Видите, как зажглись глаза у босса. Вы ведь...

— Ну конечно! Ведь еще до недавнего времени вы командовали этим полком. Готовьсь — и вперед! — добавил полковник Национальной гвардии Каролины.

— Вы даже знаете наш полковой клич? — удивился Диггз. Может быть, этот профессор действительно серьезный историк, хотя и восхищается этим расистским убийцей, подумал генерал.

— Грирсон создал этот полк с нуля, главным образом из неграмотных солдат. Ему пришлось едва ли не самому готовить своих сержантов, на них взваливали самую неблагодарную службу на Юго-западе, но именно они победили апачей, однако о них сняли всего лишь один-единственный кинофильм. Прежде чем уйти на покой, я собираюсь написать о них книгу. Грирсон был нашим первым настоящим бойцом, способным воевать в пустыне, и он умел принимать решения, когда положение казалось безвыходным. Он разбирался в тактике глубоких рейдов, знал, как выбрать место для сражения, и если занимал позицию, то никогда уже не отступал с нее. Я рад, что это славное полковое знамя снова вернулось в армию.

— Полковник Эддингтон, прошу извинить меня за все, что я думал о вас. — Диггз торжественно, словно бокал, поднял банку пива. — Такова задача кавалерии в прошлом и механизированных частей сегодня.

Глава 46 Вспышка эпидемии

Было бы проще вернуться обратно утром в понедельник, но в этом случае пришлось бы слишком рано поднимать детей. К тому же Джеку младшему и Салли нужно было готовиться к контрольным, да и жизнь Кэтлин нуждалась в переменах. Пребывание в Кэмп-Дэвиде настолько отличалось от жизни в Белом доме, что возвращение в Вашингтон походило на конец каникул, и детям пришлось заново приспосабливаться к прежнему образу жизни. Как только в иллюминаторах заходящего на посадку вертолета показались очертания Белого дома, настроение резко изменилось. Оказалось, что заметно усилена охрана. Агентов Секретной службы вокруг особняка главы исполнительной власти поприбавилось, и это тоже послужило напоминанием о том, каким мрачным был этот дом и жизнь, которую придется в нем вести. Первым из вертолета вышел Райан. Он отсалютовал морскому пехотинцу, стоявшему у трапа, и посмотрел на южный фасад Белого дома, Вид его разительно отличался от уюта и сельского комфорта Кэмп-Дэвида. Добро пожаловать снова в реальность, подумал он, Убедившись, что семья вошла внутрь дома и находится в безопасности, президент направился в свой кабинет.

— О'кей, какие новости? — спросил он ван Дамма, которого миновал настоящий уик-энд — правда, как миновали и попытки убить его самого или кого-то из его семьи.

— Пока расследование ни к чему не привело. Мюррей призывает проявить терпение, колеса запущены. Мой совет тебе, Джек, исполняй свои обязанности, как ни в чем не бывало. Завтра у тебя тяжелый день. Страна на твоей стороне. В таких случаях народ всегда проявляет сочувствие...

— Арни, разве я совершаю предвыборную поездку ради себя самого? Разумеется, мне приятно слышать о людском сочувствии, но мне не хотелось бы, чтобы мою деятельность как президента оценивали с таких позиций, — заметил Джек, чувствуя, как после двух дней спокойствия гневснова поднимается в нем. — Если у меня и были мысли о том, чтобы остаться на этом посту на следующий срок, события прошлой недели избавили меня от них.

— Да, но...

— Никаких «но», черт побери! Подумай, Арни, что в конечном итоге я получу, когда окончится срок президентства? Место в учебниках истории? К тому времени, когда их напишут, меня уже не будет в живых, так что разве не все равно, что скажут обо мне историки? У меня есть друг, который утверждает, что история — это приложение современной идеологии к событиям прошлого. К тому же я уже не смогу ничего прочитать о себе. Единственное, что я унесу отсюда с собой, это собственную жизнь и жизнь моей семьи, вот и все. Если кому-то нравится помпезность и торжественность этой мерзкой тюрьмы, пусть живут здесь, желаю им счастья. Я знаю, что все обстоит совсем иначе. Хорошо, — с горечью продолжал президент, его настроение уже вполне соответствовало атмосфере Овального кабинета, — я буду исполнять свои обязанности, произносить речи и постараюсь делать что-то полезное, но все это не стоит затраченных усилий. И, по-моему, чертовски ясно, что не стоит это и того, чтобы девять террористов пытались убить твою дочь. После тебя на этой планете останется одно-единственное — твои дети. Все остальное, черт побери, люди просто себе придумывают, лишь бы это их как-то устраивало — как в подаче новостей.

— Я знаю, ты пережил несколько трудных дней и...

— Как относительно убитых агентов? Что с их семьями? У меня был приятный двухдневный отпуск, а вот у них, черт побери, все обстояло иначе. Я уже настолько пообвыкся здесь, что почти не думал о них. Больше сотни людей делали все возможное, чтобы помочь мне забыть о случившемся. И я позволил им делать это! Так важно, чтобы мое внимание не замыкалось на столь трагических событиях, верно? А на чем я должен концентрировать свое внимание? «Долг, Честь, Страна»? Человеку, способному отключать по желанию свою человечность, не место в этом доме! А я чувствую, что эта работа превращает меня именно в такого человека.

— Ты кончил или мне сходить за салфетками, чтобы вытереть тебе слезы? — произнес Арни.

Лицо Райана побелело от ярости, и он едва удержался, чтобы не ударить ван Дамма. Однако Арни бесстрастно продолжил:

— Эти агенты погибли потому, что были убеждены в важности исполняемых ими обязанностей, как и солдаты. Что с тобой, Джек? Как, по-твоему, возникла наша страна, черт возьми? Из благостных мыслей? Раньше ты не был так глуп. Когда-то ты служил в морской пехоте. В ЦРУ тебе тоже приходилось заниматься такой работой. В то время у тебя были яйца, как у чугунной гориллы. Ты стал президентом. Ведь тебя никто не принуждал к этому, верно? Ты добровольно согласился выполнять эту работу. Ты не мог не знать, что нечто подобное может случиться. И вот теперь ты здесь. Если ты хочешь бросить все и уйти — хорошо, я не могу заставить тебя остаться. Только не говори, что работа не стоит того. Не говори, что все это не имеет значения. Если люди пошли на смерть, чтобы защитить твою семью, не смей, черт побери, говорить мне, что это не играет никакой роли! — Ван Дамм резко повернулся и вышел из кабинета, даже не закрыв за собой дверь.

Райан не знал, как поступить. Он остался сидеть за своим столом. Перед ним лежали обычные стопки документов, аккуратно разложенных персоналом, который никогда не спал. Вот Китай. Вот Средний Восток. Вот Индия. Вот предварительная информация по основным экономическим индикаторам. Вот политическая информация по кандидатам на сто шестьдесят одно место в Конгрессе — это для выборов, которые состоятся через два дня. Вот доклад по нападению террористов. Вот список погибших агентов, и под каждым из них перечисляются имена жен и мужей, родителей и детей, а у Дона Расселла — и внуков. Джек помнил лица всех агентов, но вынужден был признаться, что не всегда знал их имена. А ведь они погибли, защищая его ребенка. Но хуже всего то, что он позволил увезти себя из Вашингтона, не сумел отказать себе в еще одной слабости — комфорте президентского уединения в Кэмп-Дэвиде — и забыл о действительности, оставшейся позади. Но вот все лежит перед ним на столе, ждет решений, и он больше не сможет скрыться от окружающей действительности. Райан встал, вышел из кабинета и направился к кабинету главы своей администрации, минуя агентов Секретной службы, которые наверняка слышали его разговор с ван Даммом и, несомненно, имели собственную точку зрения на этот счет, которую теперь старались не показать.

— Арни?

— Да, господин президент?

— Извини меня, ты был прав.

* * *

— О'кей, милая... — Это прозвучало как стон. Он обратится к врачу завтра утром. Лучше ему не стало. Скорее наоборот. Боль пронизывала голову, словно электрическим током, и это несмотря на таблетки тайленола, которые он принимал каждые четыре часа. Если бы он только мог заснуть, но сон упорно не приходил. Только из-за усталости ему удавалось время от времени забыться и то ненадолго. Ему нужно было несколько минут собираться с силами, даже чтобы сходить в туалет. Можно было бы попросить помочь жену, но нет, мужчина должен справиться с этим сам. С другой стороны, она была права. Следует обратиться к врачу. Было бы разумно сделать это еще вчера, подумал он. Может быть, тогда сегодня он чувствовал бы себя лучше.

* * *

По крайней мере с практической точки зрения для Пламера тут не было никаких трудностей. Хранилище видеокассет напоминало библиотеку, и найти нужные оказалось просто. Вот они, на пятой полке лежат в коробках три кассеты формата «бета». Пламер снял коробки с полки, извлек кассеты и заменил их чистыми. Эти три видеокассеты он уложил в портфель. Через двадцать минут журналист был дома. Там у него стоял профессиональный видеомагнитофон «бетамакс», и он просмотрел запись первого интервью с Райаном. Ему хотелось убедиться в том, что запись не повреждена. Так оно и было. Теперь необходимо спрятать кассеты ненадежней.

Далее Пламер набросал свой трехминутный комментарий для завтрашней вечерней передачи. Ее темой станет умеренно критическая оценка президентства Райана. На все ему понадобился час, хотя в отличие от нынешнего поколения телерепортеров он стремился к отточенности речи. Для него это было так же просто, как избежать грамматических ошибок. Затем Пламер распечатал текст на принтере — ему легче редактировать на листе бумаги, чем на экране компьютера. Наконец он перенес текст комментария на дискету, которую использует в студии для «бегущей строки». Далее Пламер составил текст другого комментария примерно такой же продолжительности (он оказался на четыре слова короче) и распечатал и его. На этот текст он потратил чуть больше времени. Если этому комментарию предстояло стать его лебединой песней как профессионала, то стиль должен быть отменным. Пламер, написавший за свою жизнь немало некрологов для других — некоторыми из них он восхищался, тогда как к некоторым оставался безразличен, — хотел, чтобы его собственный некролог был на высоте. Удовлетворенный окончательным текстом, он распечатал и его и положил страницы в портфель, где уже лежали кассеты. Этот текст он не стал переносить на дискету.

* * *

— Мне кажется, они закончили учения, — заметил главный сержант.

Изображение, поступающее от «хищника», свидетельствовало, что танковые колонны направлялись к местам постоянного базирования. Люки на башнях были открыты, над ними виднелись головы куривших членов экипажей. Для заново созданной армии ОИР учения прошли успешно, и даже сейчас танковые части двигались в полном маршевом порядке.

Майор Сабах столько времени провел за плечом сержанта, что их общение могло бы быть и не таким официальным, подумал он. Обычная рутина. Он ожидал — надеялся, — что новому соседу его страны понадобится больше времени для интеграции вооруженных сил, однако общность вооружений и тактического подхода ускорили процесс. Перехват радиопереговоров свидетельствовал, что учения закончены. Телевизионные передачи, поступающие из Объединенной Исламской Республики, тоже подтвердили это, что было немаловажным.

— Странно... — удивленно произнес сержант.

— Что вы имеете в виду? — спросил Сабах.

— Одну минуту, сэр. — Сержант встал и из стоявшего в углу шкафа достал карту, с которой вернулся к своему рабочему месту. — Там нет дороги. Вот посмотрите, сэр. — Он развернул карту, сравнил координаты на экране с координатами на карте — на борту «хищника» находилась собственная глобальная навигационная система, функционирующая на основании информации, получаемой от спутников, которая автоматически сообщала на землю координаты передаваемого изображения, — и постучал пальцем по правому углу карты. — Видите?

Кувейтский офицер перевел взгляд с карты на экран. Теперь на нем виднелась дорога, но это было легко объяснить. Колонна в сотню тяжелых танков без труда превратит почти всякую поверхность в утрамбованный тракт, и именно это тут произошло.

Но раньше здесь не было никакой дороги. Она появилась из-под гусениц танков буквально в течение нескольких часов.

— Ситуация изменилась, майор. Раньше иракская армия всегда придерживалась существующих дорог.

Сабах кивнул. Все было настолько очевидно, что он просто не обратил на это внимания. Несмотря на то что иракцы выросли в пустынной стране и, как принято считать, умеют передвигаться по пустыням, уничтожению их армии в 1991 году способствовало то обстоятельство, что они передвигались только по дорогам — иракские офицеры постоянно теряли ориентировку, стоило им только попасть на пустынную местность, вдали от дорожной сети. Тут не было ничего странного — в пустыне, как и в море, отсутствуют ориентиры, — но передвижение воинских подразделений по существующим дорогам позволяло предвидеть их маневры, что являлось слабой стороной армии в условиях войны и давало войскам союзников возможность нападать на иракские части с того направления, откуда их меньше всего ожидали. И вот теперь ситуация изменилась.

— Вы полагаете, что в их распоряжении появились глобальные навигационные системы, как и у нас? — спросил главный сержант.

— Мы что, рассчитывали, что они навсегда останутся такими темными?

* * *

Президент Райан поцеловал на прощание жену и подошел к лифту. Дети еще спали. Сегодня ему предстояло одно дело. Остальные он пока отставит... У него не было времени, чтобы справиться и с тем и с другим, хотя он попытается, хотя бы отчасти. В вертолете его ждал Бен Гудли.

— Вот отчет Адлера о его поездке в Иран. — Советник по национальной безопасности передал папку президенту. — А это отчет о переговорах в Пекине. Рабочая группа собирается в десять часов и начнет обсуждение. Группа по составлению сводки национальной безопасности встречается в Лэнгли в середине дня.

— Спасибо. — Президент пристегнул ремни и начал читать. Арни и Кэлли поднялись по трапу и заняли кресла впереди.

— У вас есть какие-нибудь предложения, господин президент? — спросил Гудли.

— Бен, разве не ты должен мне их давать?

— Но как иначе я скажу вам, что происходящее кажется мне непонятным?

— Я и так знаю это. Не отходи от телефонов и факсов. Скотт уже, наверно, в Тайбэе. Все, что поступит от него, немедленно сообщай мне.

Турбины взвыли громче, и вертолет поднялся в воздух. Однако Райан вряд ли заметил это. Он думал о своей работе, о всех ее трудностях. Вместе с ним летели Раман и Прайс. На борту президентского «Боинга-747» будут еще агенты Секретной службы, а в Нашвилле их уже ожидало отправленное заранее подразделение агентов. Президентство Джона Патрика Райана продолжалось независимо от того, нравилось ему это или нет.

* * *

Эта страна, может быть, и невелика, может быть, и не играет значительной роли на мировой арене, может быть, и является парией в международном сообществе, но не потому, что совершила что-то недостойное, разве что сумела добиться процветания для своих граждан. Нет, ее считают отверженной из-за огромного и далеко не такого богатого соседа на западе. Но у этой страны есть демократически выбранное правительство, и ей следовало бы занять достойное место среди других государств, особенно тех, во главе которых тоже стоят правительства, выбранные свободным волеизъявлением народа. Китайская Народная Республика возникла в результате вооруженной борьбы — в этом нет ничего странного, это характерно для большинства стран, напомнил себе государственный секретарь, — и сразу после этого истребила миллионы собственных граждан (никто не знает, сколько именно, просто никто не проявил к этому особого интереса), потом приступила к исполнению революционной программы развития страны («великий скачок»), которая привела к еще худшим результатам, чем даже в большинстве государств, исповедующих марксистскую идеологию, и начала очередную внутреннюю реформу («культурная революция»), которая пришла на смену предыдущей кампании под девизом «пусть расцветают сто цветов». Подлинная цель «культурной революции» заключалась в том, чтобы выкурить потенциальных диссидентов и в дальнейшем ликвидировать их руками студентов, революционный энтузиазм которых был поистине революционным по отношению к китайской культуре. Им едва не удалось полностью уничтожить ее, заменив «маленькой красной книжкой», содержащей ответы на все вопросы жизни. Затем произошли новые реформы, якобы призванные заменить марксизм чем-то другим, новая студенческая революция, на этот раз направленная против существующей политической системы, подавленная танками и пулеметами, причем все это высокомерно демонстрировалось по всемирному телевидению. Несмотря на это, остальной мир не имел ничего против того, чтобы континентальный Китай сокрушил своих соотечественников, осмелившихся искать на Тайване другой путь развития.

Вот это и есть real politik, подумал Скотт Адлер, когда все средства хороши для достижения цели. Нечто подобное привело к событиям, носящим название «холокост». Его отцу удалось это пережить, о чем свидетельствует его навсегда сохранившийся номер на руке. Даже его собственная страна официально придерживалась политики «одного Китая», хотя неписанное дополнение гласило, что Китайская Народная Республика обязуется не предпринимать попыток подчинить себе Китайскую Республику, а если договоренность будет нарушена, Америка может принять ответные меры. А может и не принять.

Выпускник Корнельского университета и школы Флетчера по юриспруденции и дипломатии при университете Тафта, Адлер был кадровым дипломатом. Он любил свою страну. Нередко ему приходилось служить инструментом американской политики, а теперь он превратился в голос страны на международной арене. Однако порой он был вынужден защищать политику, которая не отличалась особой справедливостью, и в такие мгновения он пытался понять, не поступает ли он так же, как шестьдесят лет назад поступали другие выпускники Флетчера, высокообразованные и действующие из лучших побуждений люди, которые, когда все закончилось, не могли понять, почему они оказались настолько слепы, что не сумели рассмотреть несправедливости происходящего с первого взгляда.

— У нас есть осколки — скорее даже фрагменты — ракеты, которые застряли в крыле. Нет никаких сомнений, что ракета изготовлена в континентальном Китае, — сказал министр обороны Китайской Республики. — Мы дадим возможность вашим экспертам осмотреть их и провести собственные тесты, чтобы подтвердить эту точку зрения.

— Спасибо. Я сообщу об этом своему правительству.

— Значит, дело обстоит следующим образом, — произнес министр иностранных дел. — Они дают согласие на прямой рейс из Пекина в Тайбэй. В частном разговоре не возражают против прибытия авианосца. Отвергают всякую ответственность за инцидент с аэробусом. Признаюсь, не вижу разумного объяснения подобному поведению.

— Я рад, что они выразили интерес только к восстановлению стабильности в этом регионе.

— Подумать только, как любезно с их стороны, — проворчал министр обороны. — Особенно после того, как они намеренно нарушили ее.

— Мы понесли огромные убытки. Иностранные инвесторы снова проявляют беспокойство и, помимо оттока их капитала, мы выглядим нелепо в глазах мирового сообщества. Как вы считаете, может быть, в этом и заключался их замысел?

— Господин министр, если бы дело обстояло именно так, то почему они предложили мне лететь прямо на Тайвань?

— Несомненно, это хитрый маневр, попытка ввести вас в заблуждение, — ответил министр иностранных дел, опередив министра обороны.

— Но если так, то почему? — Адлер не мог понять причины подобных действий китайцев. В конце концов они все китайцы — и на острове и на материке. Может быть, благодаря этому разбираются лучше во всем происшедшем.

— Здесь нам ничто не угрожает. Мы знаем это — в отличие от иностранных инвесторов, которые этого не понимают. Но даже сейчас ситуация не совсем нас удовлетворяет. Мы живем на острове, как в замке, окруженном широким рвом, наполненным водой. За рвом находится лев. Этот лев убьет и сожрет нас, как только у него появится такая возможность. Он не может перепрыгнуть через ров и знает это, но все время ходит вокруг и рычит, несмотря на то что отлично понимает тщетность своих попыток. Надеюсь, вы разделяете наше беспокойство.

— Разделяю, сэр, — заверил его государственный секретарь. — Если КНР снизит уровень своей активности, готовы ли вы сделать то же самое? — Даже если они не разбираются в намерениях КНР, может быть, они согласятся уменьшить напряженность в регионе.

— В принципе — да. Технические детали относятся к сфере компетенции моего коллеги. Надеюсь, вы не сочтете наши действия неразумными.

Получается, вся поездка на Тайвань предпринята ради этого простого заявления. Теперь нужно вернуться в Пекин, чтобы передать это. В том-то и суть челночной дипломатии...

* * *

В медицинском университете Хопкинса был свой детский сад, который обслуживал постоянный персонал, но там часто находились и студенты, занятые лабораторной работой по педиатрии, которую выбрали своей специальностью. Кэтлин вошла в помещение, и ей сразу понравилась его красочная обстановка. За нею следовали четыре агента, все мужчины, потому что в распоряжении Секретной службы не осталось женщин, которым можно было бы поручить эти обязанности. Один из них нес быстрооткрывающийся кейс, в котором скрывался автомат. Поблизости находились трое полицейских в гражданской одежде из городской полиции Балтимора. Они и агенты Секретной службы предъявили друг другу удостоверения личности, и так начался новый день для «Хирурга» и «Песочницы». Кэтлин понравилось лететь на вертолете. Сегодня она познакомится с новыми друзьями, но мать знала, что вечером девочка непременно спросит, где мисс Марлен. Как объяснить, что такое смерть, ребенку, которому еще не исполнилось даже трех лет?

* * *

Собравшиеся аплодировали с энтузиазмом, который заметно превышал обычный. Не прошло и трех дней после покушения на его младшую дочь, а перед ними стоит президент, занятый своей обычной работой на благо народа, демонстрируя силу, мужество и все остальные достоинства главы государства, подумал Райан. Он начал с молитвы о павших агентах, потому что Нашвилл находился в «библейском поясе», где к подобным вещам относятся весьма серьезно. Его речь приняли очень хорошо, отметил президент, потому что он говорил о вещах, в которые искренне верил. Здравый смысл. Честность. Чувство долга. Просто ему казалось не очень убедительным, когда его голос произносил слова, написанные кем-то другим, тем более что ему трудно было сосредоточиться столь ранним утром.

— Спасибо, и пусть Господь благословит Америку, — закончил он. Толпа встала, и на него обрушились оглушительные аплодисменты. Заиграл оркестр. Райан сошел с бронированной трибуны, чтобы снова пожать руки местным деятелям, и направился к выходу, приветствуя собравшихся.

Арни ждал его за занавесом.

— Для дилетанта ты совсем неплохо справился с речью, — шутливо заметил он. Райан не успел найти соответствующий ответ, как к нему подошла Андреа.

— "Молния" от мистера Адлера, сэр. Она ждет вас в самолете.

— О'кей, тогда в путь. Идите рядом, — сказал президент своему главному телохранителю, направляясь к черному ходу.

— Обязательно, — заверила его Прайс.

— Господин президент! — выкрикнул репортер. Их ждала целая группа, но восклицание телерепортера компании Эн-би-си оказалось самым громким. Райан остановился и повернулся к нему. — Вы будете требовать, чтобы Конгресс поддержал новый законопроект о запрещении продажи огнестрельного оружия?

— Зачем?

— Нападение на вашу дочь было совершено с применением... Райан поднял руку.

— О'кей. Насколько мне известно, при нападении пользовались оружием, которое и так запрещено законом. Мне непонятно, каким образом ужесточение законодательства в результате принятия нового закона сможет улучшить ситуацию.

— Но сторонники запрещения огнестрельного оружия говорят...

— Я знаю, что они говорят. Теперь они пользуются нападением на мою малышку и смертью нескольких достойных американцев для достижения своих политических целей. Как вы относитесь к этому? — спросил президент, отворачиваясь от репортера.

* * *

— Как ты себя чувствуешь? — спросил врач. Больной описал ему симптомы. Его семейный врач был старым другом. Они даже играли вместе в гольф. Устроить это не стоило хлопот. К концу каждого года он как представитель фирмы «обрастал» множеством клюшек, которые были в идеальном состоянии, так как ими пользовались только для демонстрации на выставках. Большую часть клюшек он дарил молодежным ассоциациям или продавал сельским клубам. Однако некоторые сохранял для подарков своим друзьям, особенно с автографами Грега Нормана.

— У тебя повышенная температура — тридцать восемь и пять. Давление — сто на шестьдесят пять, слишком низкое для тебя. Плохой цвет лица...

— Я знаю, потому что чувствую себя ужасно.

— Ты болен, но не следует придавать этому особого значения. Возможно, подхватил грипп в каком-нибудь баре, да и постоянные перелеты из города в город утомили тебя. Кроме того, я твержу тебе уже много лет, что надо употреблять меньше спиртного. Короче говоря, ты подхватил какой-то вирус, а все остальные обстоятельства ухудшили твое состояние. Когда ты почувствовал себя плохо? В пятницу, верно?

— Вечером в четверг, может быть, утром пятницы.

— И все-таки решил поиграть в гольф?

— Да, и в результате набрал целых восемьдесят очков, — уныло признался больной и покачал головой.

— Я был бы счастлив, если бы мне удалось набрать столько, причем в самом лучшем состоянии. — У врача был гандикап в двадцать очков[192]. — Тебе уже за пятьдесят, ты больше не можешь пить всю ночь, как свинья, и утром выглядеть, как орел. Я рекомендую тебе полный отдых. Как можно больше жидкости — ничего спиртного. Продолжай принимать тайленол.

— Ты больше ничего мне не пропишешь? Врач отрицательно покачал головой.

— Антибиотики при вирусных заболеваниях бесполезны. С ними должна справиться твоя иммунная система. Она сделает свое дело, если ты не будешь ей мешать. Но пока ты здесь, я возьму у тебя кровь для анализа. Тебе давно пора проверить уровень холестерина. Сейчас придет моя медсестра. С тобой есть кто-нибудь, кто отвезет тебя домой?

— Да. Я вряд ли смогу сидеть за рулем.

— Отлично. Полежи несколько дней дома. «Кобра» пока обойдется без тебя, а поля для гольфа останутся на прежнем месте, когда ты почувствуешь себя лучше.

— Спасибо. — Он уже почувствовал себя лучше. Так бывает всегда, когда врач говорит тебе, что твоя болезнь не смертельна.

* * *

— Вот, сэр. — Гудли передал ему лист бумаги. Всего несколько государственных учреждений, даже те, где были установлены кодированные линии связи со «скрэмблерами», имели столь совершенную связь, как та, что была размещена на борту президентского VC-25, чей сигнал вызова был «ВВС-1». — Совсем неплохие новости, — прибавил Гудли.

«Фехтовальщик» просмотрел документ, потом опустился в кресло и принялся читать его более внимательно.

— Отлично, Адлер считает, что сумеет разрядить ситуацию, — заметил Райан. — Но он по-прежнему не знает, чем она вызвана.

— Это лучше, чем ничего.

— У рабочей группы есть этот текст?

— Да, господин президент.

— Может быть, они сумеют разобраться в этом лучше меня. Андреа?

— Да, господин президент?

— Передайте пилоту, что пора отправляться в путь. — Он посмотрел по сторонам. — Где Арни?

— Я звоню тебе по сотовой связи, — услышал ван Дамм голос Пламера.

— Слушаю, — отозвался он. — Между прочим, я тоже говорю по сотовому телефону. — Все линии связи на борту президентского авиалайнера были кодированными и могли переключаться в режим «скрэмблирования». Но глава президентской администрации умолчал об этом. Ему просто хотелось дать понять Пламеру, что он не испытывает особого удовольствия от разговора с ним. Джон Пламер был исключен из списка лиц, кому Арни рассылал рождественские открытки. К сожалению, номер прямого телефона ван Дамма все еще был известен репортеру. Как жаль, подумал Арни, что нельзя изменить его. Зато теперь он скажет своему секретарю больше не соединять его с Пламером, во всяком случае в течение того времени, пока он находится в поездке по стране.

— Я знаю, что ты думаешь обо мне.

— Отлично, Джон. Тогда мне не придется говорить об этом.

— Посмотри передачу новостей сегодня вечером. Я буду в самом конце.

— Зачем?

— Посмотри и узнаешь, Арни. До свиданья.

Глава президентской администрации, нажав на кнопку, отключил связь и задумался, стараясь понять, что имеет в виду Пламер. Было время, когда он доверял репортеру. Черт побери, когда-то он даже доверял его партнеру. Арни хотел было сказать президенту о звонке, но решил пока воздержаться. Райан только что произнес совсем неплохую речь, хотя его неоднократно отвлекали от темы выступления, хорошо справился с нелегкой задачей, потому что действительно верил в то, что говорил, а это больше, чем ему следовало знать. Будет глупо отвлекать его внимание посторонними вещами. Выступление Пламера по телевидению запишут на пленку во время перелета в Калифорнию, и если оно заслуживает внимания, Арни покажет его президенту.

* * *

— Я не знал, что началась эпидемия гриппа, — сказал он, надевая рубашку. Это потребовало усилий — все тело сотрудника автомобильной компании болело и каждое движение давалось с трудом.

— Вирус гриппа всегда бродит по стране. Просто об этом редко сообщают в новостях, — ответил врач, глядя на показания, только что представленные ему медсестрой. — И вы подхватили его.

— Что дальше?

— Дальше — ложитесь в постель. Сообщите в офис, что заболели. Нет смысла заражать всю вашу компанию. Понадобится время. Думаю, к концу недели все пройдет.

* * *

Группа по составлению сводки национальной безопасности собралась в Лэнгли. Из района Персидского залива поступила масса новой информации, и сейчас ее изучали в конференц-зале на шестом этаже. Фотография Махмуда Хаджи Дарейи, сделанная Чавезом, была увеличена в фотолаборатории ЦРУ до размеров плаката и висела теперь на стене зала. Может, кому-нибудь захочется поиграть в дартс, используя лицо религиозного лидера Объединенной Исламской Республики вместо мишени, подумал Динг.

— Жабы на гусеницах, — фыркнул бывший пехотинец, наблюдая видеозапись, сделанную с «хищника».

— "Великоваты, чтобы прикончить их выстрелами из винтовки, Сандэнс"[193], — заметил Кларк. — Эти бронированные туши всегда пугали меня.

— Противотанковые ракеты легко справятся с ними, мистер К.

— Какова дальность действия легкой противотанковой ракеты, Доминго?

— Четыреста — пятьсот метров.

— Их орудия поражают противника с гораздо большего расстояния, — напомнил Джон. — Не упускай этого из виду.

— Я плохо разбираюсь в технике, — сказал Берт Васко, махнув рукой в сторону экрана. — Что это значит?

На его вопрос ответил один из военных экспертов ЦРУ.

— Это означает, что уровень боевой подготовки вооруженных сил ОИР гораздо выше, чем мы предполагали.

Майор, присланный службой армейской разведки, не стал возражать.

— На меня это произвело такое же впечатление. Вообще-то, подобные учения не требуют особого напряжения, мы не заметили ничего необычного, кроме отличной организованности. Никто не отбился от своих частей...

— Вы полагаете, что они теперь пользуются приборами глобальной навигации? — спросил аналитик ЦРУ.

— Всякий, кто подписывается на журнал «Яхты», может без труда приобрести эти приборы. Насколько я помню, их цена опустилась до четырехсот баксов, — сказал офицер своему гражданскому коллеге. — Это означает, что они могут управлять своими мобильными силами намного эффективней. Больше того, их артиллерия стала действовать теперь куда лучше. Если вы знаете, где находятся ваши орудия, где расположился выдвинутый вперед корректировщик огня и где находится цель по отношению к корректировщику, то ваш первый же снаряд ляжет вплотную к цели.

— Четырехкратное увеличение огневой мощи?

— По меньшей мере, — ответил майор. — Этот пожилой джентльмен на стене располагает теперь солидной дубинкой, которой может угрожать соседям. Думаю, эти учения заставили их задуматься.

— Твое мнение, Берт? — спросил Кларк. Васко обеспокоенно заерзал на стуле.

— Это тревожит меня. Все происходит быстрее, чем я ожидал. Не будь у Дарейи других забот, я беспокоился бы еще больше.

— Каких именно? — спросил Чавез.

— Ему нужно заниматься сплочением новой страны, и он не может не знать, что, если только начнет размахивать саблей, наша реакция последует незамедлительно. — Представитель Госдепартамента сделал паузу. — Да, конечно, он хочет продемонстрировать своим соседям, кто самый сильный парень в округе. Когда он на самом деле будет готов сделать что-то?

— С военной точки зрения? — спросил аналитик ЦРУ, обратившись к сотруднику разведки Министерства обороны.

— Если не оглядываться на нас, то он уже готов приступить к военным действиям. Однако ему приходится посматривать в нашу сторону.

* * *

— А теперь попрошу вас в память о погибших почтить их минутой молчания, — произнес Райан, обращаясь к аудитории в Топеке. Здесь было одиннадцать утра. Значит, в Вашингтоне сейчас полдень. Следующая остановка в Колорадо-Спрингс, затем в Сакраменто и далее, слава Богу, — домой.

* * *

— Вы должны спросить себя, что за человек находится в Белом доме. — Келти проводил пресс-конференцию перед телевизионными камерами. — Погибли пять мужчин и женщин, настоящих американцев, а он считает излишним ввести закон о запрещении огнестрельного оружия. Я просто не могу понять такого бессердечия. Ну что ж, если ему наплевать на гибель мужественных агентов Секретной службы, то я придерживаюсь иной точки зрения. Сколько еще американцев будет убито, прежде чем он поймет, насколько важен такой закон? Неужели для этого требуется гибель члена его семьи? Мне очень жаль, но я просто не могу в это поверить.

* * *

— Все мы помним время, когда те, кто стремились к переизбранию в Конгресс, говорили нам: «Голосуйте за меня, потому что взамен каждого доллара, уплаченного в качестве налога, в наш округ поступит доллар и двадцать центов». Вы помните подобные заявления? — спросил президент. — Они умалчивали об одном — вернее, они умалчивали о многом.

Прежде всего, кто утверждает, что ваше благополучие зависит от правительственных дотаций? Разве мы голосуем за доброго Санта-Клауса? Скорее наоборот Это правительство не может существовать без ваших денег.

Во-вторых, разве они не говорили вам: «Голосуйте за меня, потому что я выступаю против этих отвратительных ублюдков из Северной Дакоты»? Разве в этом штате тоже не живут американцы?

В-третьих, истинная причина дефицита государственного бюджета заключается в том, что каждый округ получает больше в виде денег, поступающих от правительства, чем он теряет от уплаты федеральных налогов, — извините меня, я имел в виду прямые федеральные налоги, те, которые вы видите собственными глазами.

Итак, они с гордостью заявляли вам, что тратят больше денег, чем имеется в их распоряжении. Если ваш сосед, живущий в доме рядом, скажет вам, что он выписывает чеки на ваш банк, хотя на его счету нет денег, разве вы не обратитесь в полицию?

Все мы знаем, что правительство забирает больше денег, чем возвращает обратно. Оно просто научилось скрывать это. Дефицит федерального бюджета означает, что всякий раз, когда вы занимаете деньги, это обходится вам в более крупную сумму, чем следовало бы, но почему? Да потому что правительство занимает столько денег, что процентные ставки ползут вверх.

Таким образом, дамы и господа, каждый взнос за дом и автомобиль, купленные в рассрочку, оплата счета по кредитной карточке — это тоже налог. Может быть, они пойдут вам навстречу и снизят процентную ставку по уплачиваемым налогам. Разве это не любезно с их стороны? Ваше правительство снижает вам процентные ставки на деньги, которые вы вообще не должны платить, и затем вам говорят, что вы получаете больше, чем заплатили.

Райан сделал паузу.

— Есть ли среди вас хоть один человек, который действительно верит в это? — продолжал президент. — Разве есть люди, которые действительно верят, когда им говорят, что Соединенные Штаты не могут позволить себе не платить больше денег, чем имеется у государства? Неужели этому учили нас Адам Смит и Давид Рикардо? Я не помню такого, хотя имею ученую степень в области экономики.

Уважаемые дамы и господа! Я не политический деятель и приехал сюда не для того, чтобы поддерживать ваших кандидатов на вакантные места в палате народных представителей. Я приехал сюда, чтобы попросить вас задуматься над тем, какой выбор вы сделаете. Вы тоже должны выполнить свой долг. Правительство принадлежит вам, а не вы правительству. Когда завтра вы пойдете голосовать, прошу вас, подумайте о кандидатах и о том, какие идеи они защищают. Задайте себе вопрос: «Разумны ли эти идеи?» — и сделайте свой выбор. Если же вам не нравится ни один из кандидатов, все равно идите на участки для голосования, уединяйтесь в кабине, а затем отправляйтесь домой, не проголосовав ни за кого из кандидатов. Но хотя бы придите на участки. В этом ваш гражданский долг.

* * *

Во двор въехал фургон конторы по ремонту отопления и кондиционеров. Когда он остановился, из него вышли двое мужчин и, поднявшись на крыльцо, постучали.

— В чем дело? — удивленно спросила хозяйка дома.

— Мы из ФБР, миссис Сминтон. — Один из приехавших показал свое удостоверение. — Вы позволите нам войти?

— Зачем? — спросила шестидесятидвухлетняя вдова.

— Мы хотим обратиться к вам за помощью. — На расследование потребовалось больше времени, чем предполагалось. Оружие, которым пользовались при нападении на «Гигантские шаги», проследили до фирмы-производителя, затем к оптовому торговцу, далее к хозяину магазина, торгующему оружием, и, наконец, узнали имя покупателя и адрес, по которому он проживает. Узнав адрес, ФБР и Секретная служба обратились к окружному судье, который подписал ордер на обыск и арест.

— Заходите.

— Спасибо. Миссис Сминтон, вы знаете джентльмена, который живет в соседнем доме?

— Вы имеете в виду мистера Азира?

— Совершенно верно.

— Не особенно хорошо. Иногда мы здороваемся.

— Вам известно, дома ли он сейчас?

— Его автомобиля нет, — заметила женщина, посмотрев в окно. Агенты уже знали это. Мистеру Азиру принадлежал голубой универсал «олдсмобиль» с мэрилендскими номерами. Сейчас его разыскивали все полицейские в радиусе двухсот миль.

— Вы не помните, когда видели мистера Азира последний раз?

— По-моему, в пятницу. У его дома стояло несколько автомобилей и пикап.

— О'кей. — Агент достал из кармана своего комбинезона портативную рацию. — Приступайте, приступайте. Птичка скорее всего — повторяю, скорее всего — уже улетела.

На глазах изумленной вдовы прямо из-за дома, что был в трех сотнях ярдов, показался вертолет. С обоих его бортов вниз упали тросы, по которым соскользнули на землю вооруженные агенты. Одновременно с обеих сторон дороги к дому мистера Азира с ревом устремились автомобили и свернули на широкую лужайку. При обычных обстоятельствах события развивались бы не так быстро, но теперь поступил приказ действовать молниеносно. Тут же выбили переднюю и заднюю двери, через тридцать секунд взвыла сирена охранной сигнализации. Затем в рации что-то щелкнуло.

— Пусто, в доме пусто. Говорит Бетц. Обыск закончен, в доме никого нет. Присылайте техников. — И тут же появились два автобуса. Они въехали по дорожке, ведущей к дому мистера Азира, и первое, что сделали вновь прибывшие, — взяли образцы гравия с подъездной дорожки и травы с лужайки, чтобы сравнить с образцами, взятыми с арендованных автомобилей, оставленных у детского сада.

— Миссис Сминтон, мы не могли бы сесть? Нам нужно задать вам несколько вопросов относительно мистера Азира.

* * *

— Итак? — спросил Мюррей, войдя в командный центр ФБР.

— Безрезультатно, — ответил агент, сидевший у консоли связи.

— Проклятье. — Мюррей выругался почти бесстрастно — иного он и не ожидал. Но все-таки надеялся получить хоть какую-то информацию. В распоряжении техников имелась масса вещественных доказательств — образцы гравия, трава, грязь с внутренней стороны бамперов могли стать доказательством того, что автомобили подъезжали к дому мистера Азира. Ковровые волокна бордовые шерстинки на ботинках убитых террористов — свидетельствовали, что те заходили внутрь дома. Сейчас группа из десяти агентов ФБР начала заниматься выяснением того, кем на самом деле был этот Мордекай Азир. Вряд ли кто-нибудь сомневался в том, что он был таким же евреем, как Эйхман. Желающих заключить пари по этому поводу не нашлось.

— Командный центр, говорит Бетц. — Билли Бетц был помощником специального агента, возглавлявшего полевое отделение ФБР в Балтиморе, и бывшим снайпером из группы быстрого реагирования, чем и объяснялся его стремительный спуск из вертолета, когда он вел за собой своих агентов, среди которых была одна женщина.

— Билли, это Дэн Мюррей. Что нового?

— Вы не поверите! Мы обнаружили полупустой ящик патронов калибра семь и шесть, и номера партий совпадают, господин директор. На полу гостиной темно-красный шерстяной ковер. Именно тут и жил их агент. Из шкафа в спальне хозяина исчезла кое-какая одежда. По моему мнению, по меньшей мере двое суток здесь никого не было. Дом проверен. Мин-ловушек не обнаружено. Техники принялись за работу. — И все это за восемьдесят минут с того момента, как специальный агент, глава отделения ФБР в Балтиморе, вошел в здание федерального суда. Они опоздали, хотя действовали очень быстро.

В состав группы судебно-медицинских экспертов входили представители ФБР и Бюро по контролю за алкоголем, табаком и огнестрельным оружием — это федеральное агентство переживало трудные времена, но в нем работали превосходные специалисты. Они будут заниматься домом несколько часов. У всех на руках были перчатки. Отовсюду в доме будут сняты отпечатки, которые можно сравнить с отпечатками пальцев мертвых террористов.

* * *

— Несколько недель назад я дал клятву ограждать и защищать Конституцию Соединенных Штатов. Я дал эту клятву уже второй раз. Первый раз, когда стал лейтенантом морской пехоты, закончив бостонский колледж. Сразу после этого я прочитал Конституцию, чтобы убедиться в том, что именно я обязался защищать.

Дамы и господа, мы часто слышим от политиков, что они хотят, чтобы правительство дало вам полноту власти, дабы вы могли осуществлять необходимые мероприятия.

На самом деле все обстоит иначе, — убежденно заявил Райан. — Томас Джефферсон писал, что правительства получают свои справедливые полномочия на основании согласия тех, кем они управляют. Все вы должны прочитать Конституцию. Конституция Соединенных Штатов была написана не для того, чтобы объяснять вам, что вы должны делать. Она устанавливает баланс между тремя ветвями власти. Конституция говорит правительству, что оно может делать и чего не может. Правительство не может ограничить ваше право на словоизъявление. Правительство не может говорить вам, кому молиться. Правительство не имеет права делать очень многое. Правительство действует гораздо эффективнее, когда требуется забрать что-то у вас, чем дать, но самое главное — правительство не должно предоставлять вам никаких полномочий. Это вы даете полномочия правительству. Во главе нашей страны стоит правительство народа. Не вы принадлежите правительству, а оно принадлежит вам.

Завтра вы будете выбирать не хозяев, а слуг, которые будут исполнять ваши желания, вы будете выбирать защитников своих прав. Мы не говорим вам, как поступать, это вы говорите нам, что нужно делать.

Моя работа заключается не в том, чтобы забирать у вас деньги и возвращать их обратно. Она состоит в том, чтобы брать столько денег, сколько необходимо для служения вам, — и я должен исполнять эту работу как можно результативней. Государственная служба — важный долг, который влечет за собой огромную ответственность, но она не должна приносить выгоды тем, кто работают на ней. Те, кто находятся на государственной службе, являются вашими слугами и должны приносить себя в жертву ради вас, а не наоборот.

В прошлую пятницу три достойных американца и две достойные американки погибли на службе своей стране. Они защищали жизнь моей дочери Кэтлин. Но там были и другие дети, и, защищая одного ребенка, вы защищаете всех детей. Такие люди ничего не просят, кроме вашего уважения. И они его заслуживают.

Они заслуживают ваше уважение, потому что делают то, что способен делать не каждый из нас. Именно поэтому мы нуждаемся в них. Они поступают на эту опасную и ответственную службу, потому что понимают, насколько эта служба важна, потому что они думают о нас, потому что они и мы — это одно целое. Вы и я знаем, что не все государственные служащие похожи на них. Но не они виноваты в этом, нет, в этом виноваты вы. Если вы не будете требовать самого лучшего, то не получите этого. Если вы не дадите необходимых полномочийчестным и достойным людям, то эти полномочия попадут в руки недостойных людей, которые захватят больше власти, чем нужно, и используют ее так, как им этого хочется, а не так, как хочется вам.

Дамы и господа, вот почему ваш долг избрать завтра достойных людей в качестве своих представителей является столь важным. Многие из вас имеют свои предприятия и нанимают людей, которые работают на вас. У большинства из присутствующих здесь есть свои дома, и иногда вы нанимаете сантехников, водопроводчиков, электриков, столяров, чтобы они сделали что-то для вас. Вы стараетесь нанимать хороших людей, потому что вы платите им за их работу и хотите, чтобы она была сделана хорошо. Когда заболевает ваш ребенок, вы обращаетесь к лучшему врачу и внимательно следите за тем, что делает этот врач, насколько хорошо и квалифицированно он лечит ребенка. Почему? Да потому что самое главное для вас — это жизнь вашего ребенка.

Америка тоже ваш ребенок. Америка — это страна, которая навсегда останется молодой. Америке нужны люди, которые заботились бы о ней. Вот почему ваш долг выбрать в палату представителей достойных людей, независимо от партийной принадлежности, пола, национальности или всего иного, кроме честности и преданности. Я не могу и не буду говорить вам, какой кандидат заслуживает избрания в Конгресс. Бог дал вам право свободного выбора. Конституция защищает это право. Если вы не сможете правильно и разумно воспользоваться этим правом, значит, вы предали самих себя и ни я и ни кто-либо другой не сможет исправить допущенную вами ошибку.

Спасибо, что вы пришли встретиться со мной во время моего первого визита в Колорадо-Спрингс. Завтра для вас решающий день. Воспользуйтесь им, чтобы выбрать в качестве своих представителей достойных людей.

* * *

— Президент Райан совершает поездку по стране накануне выборов в Конгресс, произнося речи, явно нацеленные на то, чтобы привлечь симпатии консервативных избирателей. Но даже в этот момент, когда федеральные правоохранительные агентства расследуют обстоятельства зверского нападения на его собственную дочь, президент наотрез отказывается от намерения улучшить законодательство с целью ужесточить контроль за огнестрельным оружием. Сегодня мы получили информацию от корреспондента Эн-би-си Хэнка Робертса, сопровождающего президента в поездке по стране. — Том Доннер продолжал смотреть в камеру, пока на ней не погас красный огонек.

— У меня создалось впечатление, что сегодня он говорил весьма разумные вещи, — заметил Пламер, пока перематывалась лента.

— Упоминание о Смите и Рикардо придумано, должно быть, Кэлли Уэстон, — ответил Доннер, перелистывая текст. — Странно, раньше она писала отличные речи для Боба Фаулера.

— Ты читал эту речь?

— Перестань, Джон, нам не нужно читать то, о чем он говорит. Мы знаем, что он собирается сказать.

— Десять секунд, — произнес продюсер, надев наушники.

— Между прочим, ты написал хороший текст для заключительной части передачи, Джон. — На счет «три» лицо Тома расплылось в улыбке.

— Крупные силы федеральных ведомств брошены на расследование обстоятельств нападения на дочь президента, происшедшее в пятницу. Мы получили следующее сообщение от Карен Стаблер из Вашингтона.

— Я так и думал, что он тебе понравится, Том, — ответил Пламер, когда огонек снова погас. Тем лучше, подумал он. Теперь его совесть чиста.

* * *

Президентский авиалайнер VC-25 взлетел точно по расписанию и направился на север, чтобы обойти плохую погоду над северной частью Нью-Мексико. Арни ван Дамм сидел наверху, в центре связи. Здесь было достаточно аппаратуры, чтобы управлять отсюда половиной мира — по крайней мере так казалось, — а под тонкой наружной оболочкой самолета скрывалась параболическая спутниковая антенна, чья сложнейшая система управления могла найти любой спутник связи и замкнуться на нем. По указанию главы президентской администрации на антенну поступала сейчас передача телевизионного канала Эн-би-си со спутника связи Хьюза.

— В заключение выслушайте комментарии нашего специального корреспондента Джона Пламера. — Доннер любезно повернулся к своему коллеге. — Джон.

— Спасибо, Том. Я начал заниматься журналистикой много лет назад, поскольку эта профессия увлекала меня еще в юности. Я помню свой детекторный приемник — те из вас, кто прожили долгую жизнь, помнят, что там приходилось подсоединять заземление к трубе, — объяснил он с улыбкой. — Я помню репортажи Эда Марроу из Лондона, когда столица Англии подвергалась германским бомбардировкам, репортажи Эрика Севереда из джунглей Бирмы, короче говоря, помню всех отцов-основателей нашей профессии. Это были гиганты журналистики. Я вырос с красочными картинами в своем воображении, нарисованными словами людей, которым верила вся Америка. Я решил, что поиски правды и передача ее людям являются благородным делом и посвятил этому свою жизнь.

Мы не всегда идеальны в исполнении своих обязанностей журналистов, — продолжал Пламер. — Никому не дано быть идеальным.

Доннер, сидевший справа, озадаченно смотрел на «бегущую строку». Слова на ней ничуть не походили на те, что говорил Джон. Лишь теперь он понял, что, хотя перед Пламером лежали печатные страницы, комментатор говорил по памяти, как в прежние времена. Только представьте себе — наизусть запомнить текст выступления!

— Мне хотелось бы сказать, что я горжусь своей профессией. Да, было время, когда я особенно гордился ею.

Я сидел у микрофона, когда Нил Армстронг спустился на поверхность Луны, обращался к слушателям и в другие, более печальные моменты, такие, как похороны Джека Кеннеди. Но чтобы быть настоящим профессионалом, недостаточно просто присутствовать, недостаточно говорить в микрофон. Настоящий профессионал должен защищать что-то, верить в то, что он говорит, отстаивать свою точку зрения.

Несколько недель назад мы провели в течение одного дня два интервью с президентом Райаном. Первое интервью, взятое утром, было записано на пленку, а второе шло прямо в эфир. Вопросы, которые задавались президенту во время первого интервью, несколько отличались от тех, которые задавали ему в ходе второго. Разница в вопросах была не случайной. В промежуток между первым и вторым интервью нам предложили встретиться с одним человеком. Я не буду пока говорить, кто это был, вы узнаете об этом позже. Он предоставил в наше распоряжение определенную информацию. Это была секретная информация, цель которой заключалась в том, чтобы нанести удар президенту, и в то время такой подход казался достаточно разумным. Это было не так, но тогда мы не знали этого. Нам казалось, что утром мы не задали президенту те вопросы, которые следовало. Мы хотели задать и заострить их.

И тогда мы решили солгать. Мы обманули главу президентской администрации Арнольда ван Дамма. Мы сказали ему, что кассета с видеозаписью утреннего интервью президента повреждена. Таким образом мы солгали и президенту. Однако хуже всего, что мы солгали вам, нашей аудитории. Сейчас кассеты с видеозаписью у меня, и я убедился, что они ничуть не повреждены.

При этом мы не нарушили никакого закона. Первая поправка позволяет нам делать почти все, что нам захочется, и это правильно, потому что вы, наши зрители, принимаете окончательное решение о том, что мы делаем и кем являемся. Но есть одна вещь, которую мы не имеем права нарушать, — это ваше доверие.

Я не сторонник президента Райана. Я не согласен с ним по многим вопросам. Если он примет решение выставить свою кандидатуру на выборах, я, возможно, буду голосовать за кого-нибудь другого. Однако я стал частью этой лжи и не могу жить, не рассказав о ней. Какими бы недостатками ни обладал наш президент Джон Патрик Райан, он честный человек, и я не должен позволять личным чувствам оказывать влияние на свою работу.

В данном случае я нарушил это правило. Я совершил ошибку. Я прошу извинения у президента и прошу извинения у вас. Наверно, это станет концом моей карьеры как телевизионного комментатора. Если так, то я хочу уйти из телевидения точно так же, как и пришел в него: по мере своих сил и возможностей говоря правду.

— До свиданья, желаю вам от службы новостей Эн-би-си доброй ночи. — Пламер глубоко вздохнул, глядя в камеру.

— Какого черта?!

Пламер встал, прежде чем ответить.

— Если ты не знаешь ответа на этот вопрос, Том...

На столе Пламера зазвонил телефон, вернее, на нем замигала лампочка вызова. Он решил не отвечать на него и прошел в свою раздевалку. С остальным пусть разбирается Том Доннер.

* * *

В двух тысячах миль от Вашингтона, над национальным парком «Скалистые горы», Арнольд ван Дамм остановил запись, извлек кассету и по винтовой лестнице пошел с нею в президентский салон в носовой части авиалайнера.

Райан знакомился с текстом следующей и последней речи этого дня.

— Джек, думаю, тебе надо посмотреть это, — широко улыбнулся глава администрации.

* * *

Все когда-нибудь случается впервые. На этот раз это случилось в Чикаго. Женщина побывала у своего врача вечером субботы, и он сказал ей то же самое, что и всем остальным. Грипп. Аспирин. Побольше жидкости. Постельный режим. Однако, глядя в зеркало, она заметила как изменился цвет ее кожи, и это напугало женщину больше всех остальных симптомов. Она позвонила своему врачу, но наткнулась на автоответчик, а эти пятна не могли ждать. Она села в машину и поехала в медицинский центр Чикагского университета, один из лучших в Америке. Ей пришлось подождать в приемной экстренной помощи около сорока минут, и когда ее вызвали, она встала и пошла к столу, но, не справившись с собой, рухнула на кафельный пол на виду у персонала. Последовала мгновенная реакция, и уже через минуту два санитара вкатили ее на каталке в кабинет. Одна из сестер несла сзади бумаги больной.

Молодой врач, которому предстояло осмотреть ее, оказался практикантом, это был его первый день в больнице. Он закончил университет и теперь специализировался на терапии.

— Что случилось? — спросил он, глядя на больную.

— Вот, — сказала сестра из приемного отделения, передавая врачу заполненные бланки. Врач быстро просмотрел их. Тем временем две медсестры принялись проверять пульс, измерять кровяное давление, температуру.

— Похоже на симптомы гриппа, но что это?

— Частота сердечных сокращений сто двадцать, кровяное давление.., одну минуту. — Медсестра проверила его еще раз. — Кровяное давление девяносто на шестьдесят? — удивилась она. Больная выглядела слишком нормально для столь низкого давления.

Тем временем врач расстегнул блузку женщины, и ему все сразу стало ясно. Он тут же вспомнил страницы своих учебников. Молодой практикант предупреждающе поднял руки.

— Немедленно прекратите все, чем вы занимаетесь. По-видимому, мы столкнулись с серьезным заболеванием. Я хочу, чтобы все, не теряя ни минуты, надели перчатки и защитные маски.

— Температура тридцать девять и семь, — сказала другая медсестра, отходя от пациентки.

— Это не грипп. У нее сильное внутреннее кровотечение, а эти пятна — это петачии. — Врач надел маску и сменил перчатки. — Вызовите сюда доктора Куинна.

Медсестра побежала выполнять его указание, а врач снова посмотрел на бланки, заполненные при приеме пациентки. Кровавая рвота, темный стул. Пониженное кровяное давление, высокая температура и подкожные кровоизлияния. Но ведь мы в Чикаго, запротестовал его мозг. Он взял шприц.

— Всем отойти назад, никто не должен приближаться к моим рукам, — сказал врач, ввел иглу шприца в вену пациентки и набрал пять кубических сантиметров крови.

— Что тут у вас? — спросил входя доктор Джо Куинн. Молодой врач перечислил симптомы, переставляя пробирки с кровью на стол.

— Что можешь сказать, Джо? — спросил он коллегу.

— Если бы мы находились в каком-нибудь другом регионе мира...

— Совершенно верно. Геморрагическая лихорадка, если такое вообще возможно.

— Кто-нибудь не спрашивал ее, ездила ли она недавно куда-нибудь? — спросил Куинн.

— Нет, доктор, — ответила сестра из приемного отделения.

— Пакеты со льдом, — сказала старшая медсестра, она уже успела принести целую груду. Пакеты поместили подмышки, вокруг шеи и всюду, где они могли охладить потенциально смертельный жар тела.

— Может быть, дилантин? — предложил Куинн.

— У нее еще не наступили судороги. Проклятье. — Врач взял хирургические ножницы и разрезал бюстгальтер. На груди пациентки тоже виднелись петачии. — Она серьезно больна. Сестра, позвоните доктору Клайну из отдела инфекционных заболеваний. Он сейчас дома. Попросите его немедленно приехать. А пока нам надо постараться сбить температуру, привести ее в сознание и выяснить где она была за последнее время, черт побери.

Глава 47 Пациент «Зеро»

Марк Клайн был профессором медицинского центра Чикагского университета и потому привык работать днем. Вызов почти в девять вечера удивил его, но он был врач и немедленно выехал в больницу. Этим вечером понедельника ему понадобилось двадцать минут, чтобы доехать от дома до отведенного для него места стоянки. Он миновал охранников, облачился в медицинский халат и, войдя в приемную «скорой помощи» со двора, спросил старшую медсестру, где находится доктор Куинн.

— Во втором изоляторе, профессор, — ответила она. Через двадцать секунд Клайн замер перед дверью изолятора, увидев на ней предупредительный знак. Он надел перчатки и защитную маску и только тогда вошел в палату.

— Привет, Джо.

— Я не хотел никуда сообщать об этом, не проконсультировавшись с вами, профессор. — Куинн протянул Клайну карточку пациентки.

Клайн окинул взглядом запись и похолодел. Потом начал читать сначала, внимательно, строчку за строчкой, то и дело поглядывая на больную, чтобы сравнить запись с внешним видом пациентки. Белая женщина — все верно, сорок один год — похоже, разведена — это ее дело, живет в квартире примерно в двух милях от больницы — хорошо, во время приема температура тридцать девять и семь — очень высокая, а вот давление необычайно низкое. Петачии?

— Дайте-ка мне осмотреть ее, — сказал Клайн. К пациентке возвращалось сознание. Она двигала головой и что-то бормотала. — Какая сейчас температура?

— Тридцать восемь, нам удалось сбить ее, — ответил молодой врач, и Клайн откинул зеленую простыню. Больная лежала обнаженной, и кровоподтеки резко выделялись на бледной коже. Клайн посмотрел на окружающих его врачей.

— Она ездила куда-нибудь?

— Это нам неизвестно, — признался Куинн. — Мы осмотрели ее сумочку. Похоже, она служащая компании «Сиэрс», компания размещается вон в том небоскребе.

— Вы осмотрели ее?

— Да, доктор, — одновременно ответили Куинн и молодой врач.

— Не обнаружили укусов животных?

— Нет. Никаких укусов, никаких следов уколов, ничего необычного. Все нормально.

— Вероятнее всего, это геморрагическая лихорадка, способ заражения пока неизвестен. Переведите ее наверх, полная изоляция, максимальные предосторожности. В палате проведите полное обеззараживание.

— Мне казалось, что вирусы передаются только...

— Никто не знает этого, доктор, а то, чему я не могу найти объяснения, пугает меня. Я бывал в Африке, видел лихорадки Лхасса и Кью. Лихорадка Эбола мне не встречалась. Однако похоже, что она больна одной из этих вирусных лихорадок, — сказал Клайн, впервые произнося эти ужасные названия.

— Но как...

— Когда вы не знаете чего-то, исходите из того, что это вам неизвестно, — сказал профессор Клайн молодому практиканту. — Когда речь заходит об инфекционных болезнях, если вы не сумели выяснить методы передачи, всегда исходите из худшего. Худшим в данном случае является передача воздушным путем, так что исходите из этого. Переведите ее в мое отделение. Все, кто находились в контакте с нею, должны принять самые строгие меры обеззараживания, как при СПИДе или гепатите. Самые строгие, — подчеркнул он. — Где образец взятой у нее крови?

— Вот он. — Практикант, принявший больную женщину, показал на красный пластиковый контейнер.

— Что дальше? — спросил Куинн.

— Мы отправим образец крови в Атланту, но я, пожалуй, тоже посмотрю на него. — В отделении Клайна была великолепная лаборатория, где он занимался главным образом СПИД ом, который занимал сейчас все его внимание.

— Можно мне пойти с вами? — попросил Куинн. — Моя смена заканчивается через несколько минут. — Понедельник был обычно спокойным днем для пунктов неотложной помощи. Адскими днями были суббота и воскресенье.

— Конечно.

* * *

— Я знал, что Хольцман придет мне на помощь, — сказал Арни. Пока «Боинг-747» снижался к Сакраменто, он налил себе виски, чтобы отпраздновать победу.

— Почему? — спросил президент.

— Боб — крутой сукин сын, зато он честный сукин сын. Это также означает, что он хладнокровно, будучи полностью убежденным в своей правоте, сожжет тебя на костре, если увидит, что ты заслуживаешь такой участи. Всегда помни это, — посоветовал глава администрации.

— Значит, Доннер и Пламер солгали... Проклятье.

— Все лгут, Джек. Даже ты. Вопрос только в каком контексте. Иногда ложь предназначена для того, чтобы защитить правду. В каких-то случаях ко лжи прибегают, чтобы эту правду скрыть. А иногда лгут, чтобы отрицать ее. Наконец, случается, что лгут потому, что на правду им просто наплевать.

— А что произошло в этом случае?

— Сочетание предыдущих вариантов. Эд Келти хотел, чтобы они поставили тебя в невыгодное положение перед публикой и обманул их. Но я разделался с этим паршивым ублюдком. Бьюсь об заклад, что завтра на первой полосе «Вашингтон пост» появится статья, разоблачающая Келти как человека, который намеренно ввел в заблуждение двух очень известных телевизионных репортеров, и пресса накинется на него, как стая волков. — Репортеры, сидевшие в хвостовом салоне самолета, уже увлеченно обсуждали случившееся. Арни позаботился о том, чтобы запись передачи Эн-би-си показали по бортовой кабельной телесети.

— И это потому, что из-за него создалось впечатление, будто они обманули свою телевизионную аудиторию...

— Правильно, босс, — согласился ван Дамм и осушил свой стакан. Он не добавил, что этого могло и не произойти, не случись нападения на Кэтлин Райан. Даже репортеры порой испытывают сострадание, что, возможно, сыграло решающую роль в перемене отношения Пламера. Но он сам организовал тщательно отмеренную утечку информации Бобу Хольцману. Арни решил, что после посадки пошлет агента Секретной службы на поиски хорошей сигары. Он чувствовал, что в ознаменование успеха имеет право на сигару.

* * *

Внутренние часы Адлера совершенно сбились с привычного ритма. Он обнаружил, что, если время от времени дремлешь, сидя в кресле, это помогает решать проблемы. К тому же послание, которое он должен был передать, было простым и понятным. Автомобиль остановился. Подбежавший чиновник с вежливым поклоном открыл дверцу. Адлер подавил зевок и вошел в здание министерства.

— Весьма приятно вновь встретиться с вами, — сказал через переводчицу министр иностранных дел КНР. Чанг Хансан снова присутствовал в кабинете и присоединился к приветствию министра.

— Ваше любезное согласие на прямые рейсы несомненно упростило процесс переговоров. Я очень благодарен вам за это, — ответил государственный секретарь, опускаясь в кресло.

— Однако вы должны иметь в виду, что нас вынудили к этому чрезвычайные обстоятельства, — заметил министр иностранных дел.

— Да, конечно.

— Какие же новости от наших заблудших родственников вы хотите нам передать?

— Они полностью согласны снизить уровень своей боеготовности, как только к этому приступите вы. В результате этого они надеются в дальнейшем уменьшить напряженность в вашем регионе.

— А как относительно их оскорбительных обвинений, которые они позволили в наш адрес?

— Господин министр, этот вопрос вообще не поднимался. По моему мнению, они не меньше вас заинтересованы в восстановлении мирных отношений.

— Как это любезно с их стороны, — заметил Чанг. — Они нарушили существующую договоренность, начали военные действия, сбили два наших истребителя, повредили свой собственный авиалайнер, что привело к гибели более ста человек, — независимо от того, было ли это преднамеренным актом или явилось следствием недостаточной подготовки, — и теперь утверждают, что готовы пойти нам навстречу в отказе от подобных провокаций. Надеюсь, ваше правительство оценит то терпение, с которым мы относимся к подобному поведению.

— Господин министр, мир идет на пользу всем, не правда ли? Америка с удовлетворением отмечает, что обе стороны стремятся к решению возникшего конфликта с помощью этих неофициальных переговоров. Китайская Народная Республика действительно проявила конструктивный подход к решению проблемы, а правительство на Тайване готово последовать вашему примеру. Разве можно требовать чего-то большего?

— Самой малости, — ответил министр иностранных дел. — Мы настаиваем всего лишь на компенсации за смерть наших летчиков. У каждого из них осталась семья.

— Их истребители первыми открыли огонь, в этом не приходится сомневаться, — добавил Чанг.

— Вполне возможно, но вопрос о сбитом авиалайнере остался нерешенным.

— Неужели вы думаете, что мы имеем к этому какое-то отношение? — Лицо министра иностранных дел выражало неподдельное удивление.

Вряд ли существует что-то более скучное, чем переговоры между государствами, но для таких переговоров есть причина. Внезапные или неожиданные действия могут заставить одну из стран сделать необдуманное заявление. Неожиданное давление, оказанное на одного из участников переговоров, способно вызвать у него гнев, а гневу не место в дискуссиях на высоком уровне, он плохой советчик. Вот почему важные переговоры никогда не приводят к конкретным решениям, они ведутся постепенно, что позволяет каждой стороне тщательно обдумать свою позицию, и в конце концов принимаются коммюнике, в определенной степени устраивающие обе стороны.

Требование компенсации явилось нарушением этого правила. Правильнее было бы упомянуть об этом при первой встрече, тогда Адлер, вылетев в Тайбэй, передал бы там это требование КНР, представив его как свое собственное предложение, после того как правительство Китайской Республики согласилось принять меры, направленные на снижение напряженности в регионе. Но оно уже дало на это свое согласие, и теперь КНР хотела, чтобы американский госсекретарь обратился к правительству островного государства с просьбой о компенсации в качестве условия установления мирных отношений. Это выглядело оскорбительным актом в глазах правительства Тайваня, а также являлось намеренным оскорблением правительства Америки, которое использовали как подставную фигуру в переговорах между двумя странами.

Подобный шаг правительства КНР был тем более оскорбительным, что Адлер знал, что тайваньский авиалайнер сбил истребитель ВВС континентального Китая, продемонстрировав высокомерное презрение к ценности человеческой жизни, за которую теперь правительство КНР требовало компенсацию!

И снова Адлер задумался над тем, какие подробности инцидента известны Китайской Народной Республике. Если они знакомы со всеми обстоятельствами, то тут определенно ведется какая-то игра, правила которой ему неизвестны.

— Мне представляется более разумным, если бы обе стороны сами компенсировали свои потери, — высказал предложение Адлер.

— Весьма сожалею, но мы не можем согласиться с такой точкой зрения. Как вы понимаете, тут дело принципа. Тот, кто совершил враждебный акт, должен загладить свою вину.

— Но что, если... У меня нет доказательств этого, но что, если будет доказано, что истребитель КНР случайно повредил авиалайнер? В этом случае ваше требование компенсации может показаться несправедливым.

— Такого не может быть. Мы опросили наших уцелевших летчиков, и их ответы были однозначными, — снова прозвучал голос Чанга.

— Какой компенсации вы требуете? — спросил госсекретарь.

— Двести тысяч долларов за каждого из четырех погибших летчиков. Эти деньги будут, разумеется, выплачены их семьям, — пообещал Чанг.

— Я могу изложить вашу просьбу...

— Извините меня. Это не просьба, а требование, — прервал Адлера министр иностранных дел.

— Понятно. Я могу сообщить о занятой вами позиции другой стороне, но хочу убедительно просить вас не делать это условием обещания снизить напряженность.

— Такова наша позиция. — Взгляд министра иностранных дел, устремленный на Адлера, был абсолютно невозмутимым.

* * *

— ..Господь, благослови Америку, — закончил свое выступление Райан. Толпа дружно встала под возгласы одобрения. Заиграл оркестр — Джек убедился, что оркестры встречают его повсюду, — и он спустился с трибуны, окруженный кольцом обеспокоенных агентов Секретной службы. Ну что ж, подумал президент, и на этот раз из-за ослепительных вспышек фотокамер не послышалось выстрелов. Он с трудом подавил очередной зевок. Поездка по стране продолжалась уже больше двенадцати часов. Казалось бы, четыре выступления — не столь уж тяжелая физическая нагрузка, но Райан уже понял, насколько изматывают человека публичные выступления. Всякий раз, когда он поднимался на трибуну, его охватывала нервная дрожь, и хотя это продолжалось всего несколько минут, накапливающееся напряжение не могло не сказываться. Торжественный обед ничуть его не успокоил. Блюда казались безвкусными — меню тщательно составляли, чтобы угодить всем, а в результате никто не проявлял к ним ни малейшего интереса. И все-таки у Джека от обеда осталось устойчивое воспоминание — в виде чувства изжоги.

— О'кей, — сказал ему Арни после того, как президент и сопровождающие его лица направились к черному ходу. — Для человека, который только вчера собирался бросить все это, ты справился с задачей на редкость удачно.

— Господин президент! — обратился к Райану репортер.

— Поговори с ним, — шепнул Арни.

— Да? — отозвался Джек и направился к репортеру, чем вызвал неудовольствие телохранителей.

— Вам известно, что сказал сегодня вечером Джон Пламер по каналу Эн-би-си? — Сам репортер был из Эй-би-си и не мог упустить столь благоприятной возможности лягнуть конкурирующую телевизионную компанию.

— Да, я слышал об этом, — бесстрастно ответил президент.

— Вы не хотели бы прокомментировать его выступление?

— Несомненно, я сожалею о том, что стало мне известно, но что касается мистера Пламера, с его стороны это было благородным шагом, потребовавшим немалого морального мужества. Такое встречается нечасто. Я считаю его честным человеком.

— Вы знаете, кто был этот...

— Извините меня, но это должен сказать вам сам мистер Пламер. Он поднял этот вопрос и только он знает, как рассказать об этом. А теперь мне нужно спешить к самолету.

— Спасибо, господин президент, — произнес репортер Эй-би-си, обращаясь к уже отвернувшемуся президенту.

— Великолепно. — Одобрительно улыбнулся ван Дамм. — У нас был длинный день, но прошел он превосходно. Райан облегченно вздохнул.

— Если уж ты так считаешь...

* * *

— О Господи, Боже милостивый, — прошептал профессор Клайн. Он увидел это прямо перед собой, на экране монитора. Пастуший посох, в точности как в медицинском учебнике. Каким образом, черт побери, эти вирусы оказались в Чикаго?

— Лихорадка Эбола, — потрясение произнес доктор Куинн. — Невероятно.

— Насколько тщательно вы провели осмотр? — спросил профессор.

— Можно было бы сделать его и потщательней, но мы не заметили никаких следов ни укусов, ни уколов. Марк, мы находимся в Чикаго — в Чикаго! Только вчера у меня ледком прихватило ветровое стекло!

Профессор Клайн сжал руки, попытался коснуться носа пальцами в перчатках, и только тогда понял, что у него на лице маска. — У нее в сумочке есть ключи?

— Да, сэр.

— Значит, так. У нас в приемном отделении экстренной помощи есть полицейские. Найди кого-то из них и скажи, что нам нужен полицейский эскорт, чтобы съездить к ней домой и внимательно осмотреть ее квартиру. Скажи ему, что жизнь женщины в опасности. Может быть, у нее дома есть какое-нибудь ручное животное, тропическое растение — что угодно. У нас есть имя ее врача. Немедленно вызови его сюда. Нам нужно узнать, что ему известно о ней.

— Лечение?

— Обложим ее льдом, снизим температуру, дадим как можно больше жидкости, чтобы не допустить обезвоживания организма, введем обезболивающее. Однако у нас нет никаких средств против этой болезни. Руссо в Париже пробовал интерферон и другие препараты, но пока безуспешно. — Клайн снова нахмурился, глядя на экран. — Но как она могла заразиться? Каким образом сумела подхватить этого крошечного ублюдка? Ладно, сделаем вот что: ты приведи сюда полицейского, а я пошлю факс Гасу Лоренцу. — Клайн посмотрел на часы. В Атланте сейчас поздний вечер. Проклятье.

* * *

Беспилотные «хищники» вернулись в Саудовскую Аравию, Над ОИР их так и не обнаружили. Тем не менее существовала опасность, что, если они все время будут барражировать над одним участком территории — например, над местом расположения дивизии, — это может оказаться слишком опасным, и поэтому наблюдение осуществлялось теперь из космоса. Поток фотографий поступал от разведывательных спутников в Национальное агентство фоторазведки.

— Проверь-ка вот это, — сказал соседу один из операторов ночной смены. — Что это такое?

Танки дивизии «бессмертных» сосредоточились на огромной стоянке. Они были размещены длинными правильными рядами на одинаковом расстоянии друг от друга так, чтобы их легко было сосчитать, — украденный танк с полным боекомплектом представлял собой в чьих-то руках немалую опасность, и потому все армии относились к безопасности своих лагерей с предельной серьезностью. Кроме того, это облегчало работу технического персонала, обслуживающего танковые механизмы Теперь, когда все танки вернулись на базу, вокруг них и других боевых машин копошилось множество людей, занятых обычным техническим обслуживанием — рутинная процедура после крупных учений. Перед каждым танком протянулись две прямые десятиметровые линии около метра в ширину. Оператор, сидевший у экрана, раньше служил в ВВС и больше разбирался в самолетах, чем в наземных боевых машинах.

Его соседу понадобился всего лишь взгляд.

— Это гусеницы, — объяснил он.

— Что?

— То же, что замена покрышек у автомобилей. Гусеницы изнашиваются, и на танки устанавливают новые, а старые отправляют в мастерские, там их ремонтируют, заменяют изношенные звенья и тому подобное... — сказал бывший танкист. — В общем-то ничего особенного, простая операция.

При более внимательном изучении изображения стало ясно, как это делается. Прежние изношенные гусеницы разъединяют, укладывают на грунте и затем присоединяют к новым, разостланным перед танком. Затем танк включает свой двигатель и просто переползает с прежних гусениц на новые, при этом ведущие колеса танка натягивают новые гусеницы на ходовые катки. Для осуществления этой тяжелой изнурительной работы требуется несколько человек, однако хорошо подготовленный танковый экипаж способен при идеальных условиях осуществить смену гусениц меньше чем за час, а эти экипажи, объяснил бывший танкист, были действительно хорошо подготовлены. По сути дела танк переползал с одного комплекта гусениц на другой.

— Я никогда не видел, как это делается.

— Да уж такая операция намного легче, чем поднимать этого громилу на домкратах.

— А какой у гусениц запас хода?

— На новых исправных гусеницах танк проедет в пустыне и тысячу миль, может, чуть меньше.

* * *

Два дивана в носовом салоне «ВВС-1» раскладывались и превращались в две действительно удобные постели. Отпустив свой персонал, Райан повесил одежду и улегся спать. Чистые свежие простыни и вся обстановка создавали иллюзию, что он у себя дома, к тому же он слишком устал. До Вашингтона было четыре с половиной часа лету, так что, добравшись до Белого дома, он сможет отдохнуть еще несколько часов в собственной постели. В отличие от остальных пассажиров с покрасневшими от усталости глазами, он завтра будет нормально работать.

В большом хвостовом салоне репортеры последовали его примеру, решив, что вопрос о потрясающих разоблачениях Пламера может и подождать до утра. Вообще-то у них не было выбора; сенсация такого масштаба будет рассматриваться по меньшей мере на уровне заместителя главного редактора, если не выше. Представители пишущей братии с наслаждением думали о передовицах, которые появятся завтра на первых полосах газет, тогда как телевизионные репортеры ежились при мысли, насколько эти откровения снизят рейтинг их передач.

Между хвостовым салоном, отведенным для корреспондентов, и носовым президентским отсеком находился салон, где размещался президентский персонал. Здесь царили улыбки.

— Наконец-то я познакомился с его темпераментом, — сказал Арни Кэлли Уэстон. — Ты не поверишь!

— Бьюсь об заклад, что он познакомился с твоим.

— И мой одержал верх, — заметил Арни, делая глоток виски. — Знаешь, события развиваются таким образом, что у нас может оказаться очень неплохой президент.

— Но он ненавидит эту работу.

Арни ван Дамму было сейчас наплевать на это.

— Ты пишешь ему великолепные речи, Кэлли.

— А он произносит их так здорово, — негромко произнесла она. — Всякий раз начинает напряженно, нервничает, словно смущается, но затем его преподавательская подготовка берет свое, и он забывает обо всем, кроме того, о чем говорит. Он даже не замечает этого.

— Врожденная честность. Она заметна в его выступлениях, правда? — Арни замолчал. — Завтра состоится прощание с погибшими агентами.

— Я уже думаю об этом, — кивнула Уэстон. — Что ты собираешься предпринять в отношении Келти?

— Я думаю об этом, — заметил Арни, даже не заметив, что повторил ее слова. — Мы покончим с этим ублюдком раз и навсегда.

* * *

Бадрейн снова сидел у своего компьютера, заглядывая в соответствующие участки всемирной сети «Интернет». Еще день, и он начнет беспокоиться, хотя в действительности это не было больше его проблемой. Если операция провалится, разве он виноват в этом? Свою задачу он выполнил идеально.

* * *

Пациентка «Зеро» открыла глаза. На это тут же обратили внимание все, кто находились в палате. Температура у нее снизилась до 37,9 градуса исключительно благодаря тому, что ее тело обложили пакетами со льдом, словно рыбу на рынке. На лице женщины отчетливо читались изнеможение и боль, которые она испытывала. Внешне она ничем не отличалась от пациентов в далеко зашедшей стадии СПИДа — с этой болезнью врачи были хорошо знакомы.

— Здравствуйте, я доктор Клайн. — Голос профессора был глуховат из-за маски. — Хорошо, что вы пришли в себя, а то мы уже едва не начали беспокоиться. Теперь все в порядке.

— Больно... — пробормотала женщина.

— Да, я знаю. Мы поможем вам, но сначала мне нужно задать несколько вопросов. Вы ответите на них? — спросил Клайн.

— Хорошо...

— Вы путешествовали в последнее время?

— Что.., вы имеете.., в виду? — Было видно, что каждое слово дается ей все с большим трудом.

— Вы выезжали из Соединенных Штатов?

— Нет. Летала в Канзас-сити.., десять дней назад, вот и все. На один день, — добавила она.

— Понятно. — Профессору ничего не было понятно. — Вы встречались с кем-нибудь, кто выезжал из страны?

— Нет... — Женщина попыталась отрицательно покачать головой, но смогла повернуть ее всего на четверть дюйма.

— Извините меня, но я обязан задать следующий вопрос. В настоящее время вы состоите с кем-нибудь в интимных отношениях?

Этот вопрос потряс ее.

— У меня СПИД?.. — с ужасом выдохнула она, полагая, что хуже этого ничего быть не может.

Клайн выразительно покачал головой.

— Нет, ни в коем случае. Прошу вас не беспокоиться об этом.

— Я развелась с мужем, — ответила пациентка. — Всего несколько месяцев назад. В моей жизни.., еще не было других мужчин.

— Ну что ж, у такой прелестной женщины это скоро изменится, — заметил Клайн, пытаясь заставить ее улыбнуться. — Чем вы занимаетесь в «Сиэрс»?

— Закупками.., домашней утвари. Совсем недавно.., большая выставка.., в центре Маккормика.., пришлось сидеть за канцелярской работой.., заказы и тому подобное...

В ее ответах не содержалось ничего, что могло бы пролить свет на причину заболевания. Клайн задал еще несколько вопросов, и ее ответы ничего не прояснили. Он повернулся и сделал знак медсестре.

— Сейчас мы постараемся облегчить вам боль. — Профессор отошел в сторону, чтобы не мешать сестре, которая установила бутылочку раствора морфия на стойке для внутривенных вливаний. — Через несколько секунд боль исчезнет, о'кей? Я скоро вернусь.

Куинн ждал его в коридоре вместе с полицейским.

— Док, что случилось? — спросил коп.

— У пациентки очень серьезная болезнь, возможно, крайне заразная. Мне нужно осмотреть ее квартиру.

— Но ведь это не совсем законно, вы понимаете? Следует обратиться к судье и получить...

— Послушайте, у нас на это нет времени. Вот ее ключи. Мы могли бы обойтись и без вас, но мне хочется, чтобы вы присутствовали и могли потом подтвердить, что нами не было совершено ничего противозаконного. — К тому же, подумал Клайн, если ее квартира подключена к охранной сигнализации, не хватало еще, чтобы их арестовали. — Нельзя терять ни минуты. Эта женщина тяжело больна.

— О'кей, моя машина у входа. — Они последовали за полицейским.

— Ты послал факс в Атланту? — спросил Куинн Клайна. Тот покачал головой.

— Давай сначала осмотрим ее квартиру. — Профессор решил не надевать пальто. На улице было очень холодно, и вирус не выдержит столь низкой температуры в том маловероятном случае, если на халат что-то попало. Рассудок говорил Клайну, что ему не может угрожать сколь-нибудь серьезная опасность. Ему не приходилось встречаться с больными, заразившимися лихорадкой Эбола, но он был с ней хорошо знаком. К сожалению, очень часто люди приходят в больницу с болезнями, причины заражения которыми не могут объяснить. В большинстве случаев после тщательного расследования удается выяснить, как заразился больной, но это бывает не всегда. Даже при СПИДе существуют случаи, которые не поддаются объяснению. Но такое случается редко, и ему хотелось надеяться, что пациент «Зеро» не относится к этой категории. Выйдя на улицу, профессор Клайн почувствовал, как его охватила дрожь. Температура воздуха опустилась ниже нуля, и с озера Мичиган дул северный ветер. Но дрожал он не от этого.

* * *

Прайс приоткрыла дверь и заглянула в носовой отсек. Свет был выключен, горел лишь тусклый ночник. Президент лежал на спине, и его храп был слышен, несмотря на гудение двигателей.

Андреа едва удержалась от соблазна подойти к нему на цыпочках и накрыть одеялом. Однако она улыбнулась и закрыла дверь.

— Может быть, все-таки существует на свете такая штука, как справедливость? — заметила она, обращаясь к агенту Раману.

— Ты имеешь в виду выступление этого корреспондента?

— Да.

— Я не так уж в этом уверен. — В голосе Джеффа прозвучало сомнение.

Они оглянулись вокруг. Наконец все уснули, даже глава президентской администрации. В верхней носовой кабине пилоты занимались своим делом, как и остальной персонал ВВС. Это действительно был ночной перелет, поскольку лайнер летел с запада на восток, навстречу часовым поясам, и после посадки глаза у всех будут красными от усталости. Сейчас «ВВС-1» находился над центральным Иллинойсом. Оба агента вернулись к своим креслам. Три телохранителя, негромко переговариваясь, играли в карты. Остальные агенты из личной охраны президента читали или дремали.

Из центра связи по винтовому трапу спустилась сержант ВВС с папкой в руках.

— "Молния" для босса, — сообщила она.

— Это действительно так важно? Часа через полтора мы прилетаем в Эндрюз.

— Я только что извлекла страницы из факса, — напомнила сержант.

— О'кей. — Прайс взяла папку и пошла в сторону кормы, где расположился Бен Гудли. Это его дело говорить президенту о том, что происходит в мире, или, как в данном случае, оценить важность полученной «молнии». Андреа потрясла Бена за плечо. Офицер службы национальной безопасности открыл один глаз.

— Да?

— Будить босса из-за этого или нет?

Гудли открыл папку и просмотрел ее содержимое.

— Можно подождать. Адлер знает, чем занимается, да и в Госдепе есть рабочая группа, собранная специально для этого. — Не говоря больше ни слова, он снова откинулся на спинку кресла.

* * *

— Ни к чему не прикасайтесь, — предостерег Клайн полицейского. — Вам лучше всего остаться у входа, но если вы захотите следовать за нами, то ничего не трогайте. Одну минуту. — Врач сунул руку в пластмассовую сумку, которую захватил с собой, и достал хирургическую маску в запечатанном стерильном пакете. — Вот, наденьте ее.

—  — Как скажете, док.

Клайн передал ему ключ от входной двери. Отпереть замок не составило труда, однако в квартире действительно была установлена охранная сигнализация. Контрольная панель находилась рядом с дверью, но оказалось, что сигнализация не включена. Оба врача надели маски и натянули на руки перчатки из латекса. Прежде всего они включили свет.

—  — Что мы ищем? — спросил Куинн.

Клайн уже внимательно оглядывался по сторонам. При их появлении навстречу не выбежала ни собака, ни кошка. Не было здесь и птичьей клетки. В глубине души профессор надеялся, что в квартире окажется ручная обезьянка, но это было бы слишком просто. Впрочем, лихорадка Эбола не очень-то жаловала обезьян. Вирус убивал их с такой же быстротой, как и людей. Растения, подумал он. Разве не может оказаться, что носителем вируса Эбола является не живое существо? Странно, конечно, но мало ли...

В квартире были комнатные растения, однако ничего экзотического среди них не оказалось. Врачи стояли посреди гостиной; ни к чему не прикасаясь руками в перчатках и медленно обводя взглядами комнату.

— Я ничего не вижу, — сообщил Куинн.

— Я тоже. Пошли на кухню.

В кухне тоже были растения, причем два в маленьких глиняных горшках походили на какую-то траву. Клайн не знал, что это такое, и решилзахватить их с собой.

— Погоди. — Куинн выдвинул ящик буфета и извлек пластиковые пакеты для продуктов, укладываемых в морозильник. Горшки с травами поместили в пакеты, и Куинн тщательно закрыл их. В холодильнике тоже не было ничего необычного. В морозильнике тоу... Никакой необычной экзотической пищи... Пациентка питалась исключительно американскими продуктами.

Спальня была спальней и более ничем. Растения в ней отсутствовали.

— Может быть, какая-нибудь одежда? Из кожи? — предположил Куинн. — Сибирская язва может...

— Вирусы Эбола слишком деликатны для этого. Мы знаем, с чем имеем дело. Они не могут выжить в такой среде, никак не могут, — покачал головой профессор. Они знали слишком мало об этих крохотных мерзавцах, но в Центре по исследованию инфекционных болезней в Атланте сумели установить годные для них параметры окружающей среды и узнали, сколько времени выживает вирус в разнообразных условиях. В это время года Чикаго был так же негостепреимен для вируса Эбола, как и доменная печь. Орландо, где-то еще на юге страны — может быть. Но Чикаго? — Мы ничего не обнаружили, — разочарованно произнес он.

— Может быть, растения?

— Ты ведь знаешь, как трудно пройти с растениями через таможню?

— Никогда не пробовал.

— А вот мне довелось, я однажды попытался привезти дикие орхидеи из Венесуэлы... — Клайн еще раз оглянулся вокруг. — Здесь нет ничего, что могло бы представить для нас интерес, Джо.

— Если надежды на ее выздоровление практически нет...

— Да. — Он провел руками в перчатках по темно-зеленым брюкам. Внутри резиновых перчаток руки стали влажными от пота. — Если нам не удастся определить, откуда появился вирус.., если мы не сможем объяснить причину возникновения болезни... — Он посмотрел на своего более молодого коллегу. — Мне нужно возвращаться. Я хочу еще раз посмотреть на строение этого вируса.

* * *

— Алло, — пробормотал Гас Лоренц и посмотрел на часы. Какого черта?

— Гас? — послышался голос в телефонной трубке.

— Слушаю. Кто это?

— Марк Клайн из Чикаго.

— Что-то случилось? — спросил Лоренц, еще не проснувшись окончательно. Услышав ответ, он широко открыл глаза.

— Мне кажется, нет, Гас, я уверен, что у нас пациент, больной лихорадкой Эбола.

— Откуда ты знаешь это?

— Я обнаружил «пастуший посох». Сам сделал микрографию. Это действительно он, никаких сомнений, Гас. Мне хотелось бы ошибиться, но это действительно вирус лихорадки Эбола.

— Откуда приехал больной?

— Это не больной, а больная, и она никуда не ездила. — Меньше чем за минуту Клайн изложил все, что ему стало известно. — У нас нет никакого логичного объяснения причины заболевания.

Лоренц мог бы возразить, мог бы сказать, что это невозможно, однако научное сообщество на высшем уровне очень невелико и все знают друг друга; и он знал, что Марк Клайн — профессор в одном из самых лучших медицинских центров мира. — Всего одна больная?

— Все эпидемии начинаются с одного заболевания, Гас, — напомнил приятелю Клайн. В тысяче миль от Чикаго Лоренц опустил ноги на пол и сел на кровати.

— О'кей. Мне нужен образец.

— Мой курьер уже на пути в аэропорт О'Хара и вылетит в Атланту первым же рейсом. Микрографию я могу послать по электронной почте прямо сейчас.

— Дай мне сорок минут, чтобы одеться и приехать в лабораторию.

— Гас?

— Да?

— Существует ли какой-нибудь метод лечения, которого я могу не знать? Она в очень тяжелом состоянии, — сказал Клайн, впервые надеясь, что он, быть может, упустил последние достижения в этой области.

— Боюсь, что нет, Марк. По крайней мере мне ничего нового неизвестно.

— Проклятье. Ну хорошо, мы сделаем все, что в наших силах. Позвони, когда приедешь в лабораторию. Я буду у себя в кабинете.

Лоренц встал, прошел в ванную и плеснул в лицо холодной водой, стараясь доказать себе, что это не сон. Нет, это действительно не сон. Хуже, это кошмар.

* * *

К этой президентской привилегии с уважением относилась даже пресса. Райан первым спустился по трапу, отсалютовал сержанту ВВС, стоявшему внизу, и прошел пятьдесят ярдов до вертолета. Опустившись в кресло, он быстро пристегнул ремни и тут же снова уснул. Через пятнадцать минут снова поднялся с кресла, сошел по трапу, отсалютовал на этот раз морскому пехотинцу и направился к Белому дому. Еще через десять минут он лежал в кровати, которая была, слава Богу, неподвижной.

— Удачная поездка? — спросила Кэти, приоткрыв один глаз.

— Продолжительная, — сообщил ее муж и снова уснул.

* * *

Первый рейс из Чикаго в Атланту отправился в 6.15 по центральному времени. Еще до того, как курьер вылетел из аэропорта О'Хара, Лоренц уже сидел в своем кабинете у компьютерного терминала, он включился в «Интернет» и одновременно набрал номер телефона.

— Начинаю загрузку, — сказал он.

У него на глазах микрография росла с верхней части экрана вниз, линия за линией, быстрее, чем факс, появляющийся из аппарата, и намного более детальная.

— Скажи мне, что я ошибаюсь, Гас, — послышался голос Клайна, в котором не было ни малейшей надежды.

— Думаю, ты и сам знаешь правду, Марк. — Лоренц замолчал, вглядываясь в сформировавшееся изображение. — Да, это вирус Эбола.

— Где он появлялся за последнее время?

— Было два случая заболевания в Заире, и мне сообщили о еще двух в Судане. Насколько мне известно, это все. Твоя пациентка, она была...

— Нет. Насколько мне удалось установить, она не подвергалась факторам повышенного риска. Принимая во внимание инкубационный период, она почти определенно заразилась здесь, в Чикаго. Но разве это возможно?

— Секс? — спросил Лоренц. Ему показалось, что он видит, как его собеседник отрицательно качает головой в тысяче миль от Атланты.

— Я спрашивал ее. Она сказала, что несколько месяцев не имеет половых сношений. К тебе больше не поступало никаких сообщений?

— Нет, ни одного и ниоткуда. Марк, ты уверен в том, что сказал мне? — Каким бы оскорбительным ни был этот вопрос, его следовало задать.

— Мне хотелось бы ошибиться. Посланная тебе микрография уже третья, я хотел убедиться сам. Ее кровь так и кишит вирусами, Гас. Одну минуту. — Лоренц услышал приглушенный разговор. — Она снова пришла в себя. Говорит, что неделю назад ей удалили зуб. У нас есть имя ее зубного врача. Мы сейчас займемся выяснением обстоятельств. Это все, чем мы располагаем.

— Хорошо, я начинаю готовиться к приему твоего образца. Это лишь единичный случай заболевания. Давай не будем слишком нервничать.

* * *

Раман вернулся домой перед рассветом. В это время суток на улицах почти не было транспорта. Хотя бы в этом отношении ему повезло — он настолько устал, что с трудом вел машину. Войдя в дом, агент прежде всего проверил автоответчик. Там был записан звонок. Говоривший снова ошибся номером. Он узнал голос мистера Алахада.

* * *

Боль была настолько невыносимой, что он проснулся, несмотря на полное изнеможение. Ему понадобилось нечеловеческое усилие, чтобы встать с постели и пройти двадцать футов в ванную. Путь показался прямо-таки марафонским. Тем не менее, покачиваясь и хватаясь за стены, он добрался до цели. Тело сотрясали судороги. Это было удивительно, потому что последние два дня он почти ничего не ел, несмотря на все усилия жены заставить его выпить куриный бульон и съесть кусочек тоста. Сдержав очередной приступ конвульсий, он сумел спустить трусы и едва успел сесть на унитаз. И в то же мгновение ему показалось, что верхняя часть желудочного тракта словно взорвалась. Бывший профессиональный игрок в гольф нагнулся вперед, и изо рта его фонтаном хлынула рвота. На мгновение его охватило смущение — это было недостойно мужчины. И тут он увидел, что растеклось перед ним по кафельному полу.

— Милая?.. — едва слышно позвал он. — Помоги...

Глава 48 Кровотечение

Шесть часов сна, может быть, чуть больше все-таки лучше, чем ничего. Этим утром Кэти встала раньше его, а отец Первой семьи, ощутив запах кофе, вошел в столовую небритым.

— Когда чувствуешь себя так отвратительно, хочется сослаться хотя бы на похмелье, — пробормотал президент. Его утренние газеты лежали на обычном месте. К первой странице «Вашингтон пост», прямо над статьей Боба Хольцмана и Джона Пламера, был приколот листок, чтобы сразу привлечь внимание президента. Ну что ж, с этого и начнем рабочий день, подумал Джек.

— Какая гадость, — заключила Салли Райан. Она уже видела, как телекомментаторы обсуждали вчерашнее выступление Пламера. — Жалкие мерзавцы! — Она предпочла бы назвать их «вонючими козлами», как нынче принято у юных леди в школе Сент-Мэри, но отец ее еще не был готов признать за «своей Салли» право на подобные выражения.

— Угу, — буркнул глава семьи. В газетной статье приводилось больше подробностей, чем можно передать в трехминутном телевизионном выступлении. Упоминалось имя Эда Келти, у которого был — ничего удивительного, но все-таки противозаконно — источник в ЦРУ, который организовал утечку секретной информации. Эта информация, говорилось в статье, была полностью правдивой, но, что еще хуже, ее использовали для преднамеренных политических нападок на президента, обративших средства массовой информации в стаю злобных собак. Джек фыркнул. Ничего нового. Статья в «Вашингтон пост» подчеркивала, что при этом была серьезно нарушена журналистская этика и публичное покаяние Пламера само по себе является в высшей степени честным поступком... В заключение говорилось, что руководители службы новостей Эн-би-си отказались от комментариев до завершения собственного расследования, а кассеты с записью утреннего интервью президента находятся в редакции «Вашингтон пост» и проведенный анализ показал, что они ничуть не повреждены.

Райан обратил внимание на то, что «Вашингтон тайме» также освещала вчерашнее выступление Пламера, причем выразила ничуть не меньшее раздражение, хотя и по другому поводу. Теперь начнется жестокая междоусобная вражда внутри журналистского сообщества, за которой политики будут, несомненно, наблюдать с немалым удовлетворением, подчеркивала передовица газеты.

Вот и хорошо, подумал Райан, хотя бы им будет чем заняться и меня на время оставят в покое.

Затем он открыл папку, обрамленную полосами, — это означало, что содержащиеся в ней документы относятся к категории секретных. Райан сразу заметил, что материалы прибыли уже давно.

— Вот ублюдки, — буркнул он.

— Они действительно сели теперь в калошу, — заметила Кэти, читавшая свою газету.

— Нет, — ответил «Фехтовальщик». — Я о Китае.

* * *

Это еще не было эпидемией, потому что никто не знал о размахе происходящего. Врачи с удивлением реагировали на телефонные звонки. Взволнованные, а иногда отчаянные просьбы о помощи, поступающие в службы оповещения, разбудили уже два десятка врачей по всей стране. В каждом случае симптомы были одинаковыми — кровавая рвота и понос, но это могло быть вызвано самыми разными причинами. Например, язвенным кровотечением, а ведь многие звонки поступали от бизнесменов, для которых стресс был таким же обычным делом, как белая рубашка и галстук. В большинстве случаев врачи советовали больным ехать в пункт экстренной помощи ближайшей больницы и почти всякий раз поспешно одевались, чтобы встретить там своих пациентов. Некоторым рекомендовали приезжать рано утром в приемную к своим врачам, обычно от восьми до девяти, чтобы не нарушить таким образом уже установленный график приема.

Гасу Лоренцу не хотелось оставаться в кабинете наедине с собой, и он пригласил к компьютеру нескольких старших сотрудников лаборатории. Лоренц встретил их с трубкой в зубах. Одна из сотрудниц хотела было запротестовать — курение противоречило правилам поведения в федеральных медицинских учреждениях, — но при первом же взгляде на экран у нее перехватило дыхание.

— Откуда этот вирус? — спросила эпидемиолог.

— Из Чикаго.

— Из нашего Чикаго?

* * *

Пьер Александер вошел в своей кабинет на одиннадцатом этаже здания Росса чуть раньше восьми. Его утренний обычный ритуал начинался с проверки факса. Специалисты, занимавшиеся СПИДом, именно таким образом регулярно посылали ему информацию о своих пациентах. Это позволяло Александеру вести наблюдение за большим количеством пациентов как для того, чтобы давать советы относительно методов лечения, так и для расширения своей базы данных. Этим утром он обнаружил всего один факс, причем содержащий относительно хорошие новости. Компания «Мерк» только что разработала новый препарат, который проходил клинические испытания, одобренные федеральным агентством, и знакомый врач из Пенсильванского университета сообщал о любопытных результатах. И в этот момент зазвонил телефон.

— Александер слушает.

— Это приемная экстренной помощи, сэр, — послышался женский голос. — Вы не могли бы спуститься сюда? Тут пациент, белый, тридцати семи лет. У него высокая температура и внутреннее кровотечение. Я не знаю, что с ним происходит. — И тут же врач поспешно поправилась:

— То есть я догадываюсь, на что это похоже, но...

— Через пять минут буду у вас.

— Спасибо, сэр, — отозвалась врач.

Александер, который был одновременно терапевтом, вирусологом и специалистом по молекулярной биологии, надел свой накрахмаленный лабораторный халат, застегнул его и направился в приемную отделения экстренной помощи, которое размещалось тут же на территории университета Хопкинса, но в отдельном здании. Даже на армейской службе он одевался так же. Александер называл это обликом врача: стетоскоп в кармане справа, имя, вышитое на левом кармане, спокойное уверенное выражение лица. Он вошел в большое, почти пустое помещение приемной. Сейчас здесь все было спокойно в отличие от ночи, когда постоянно приезжали машины «скорой помощи» с пациентами. А вот и врач, прелестная и молодая.., надевает хирургическую маску, заметил он. Что могло встревожить ее так рано этим чудесным весенним днем?

— Доброе утро, доктор, — произнес он с милым креольским акцентом. — Так что же у вас произошло?

Она передала ему регистрационную карту больного и, пока Александер знакомился с ней, рассказала:

— Его привезла жена. Высокая температура, помрачение сознания, низкое давление, вероятно, внутреннее кровотечение, так как у него кровавая рвота и стул. На лице тоже следы подкожных кровоизлияний. Я не совсем уверена, как поступить с ним.

— Ну хорошо, давайте посмотрим. — Похоже, из нее выйдет толк, подумал Александер. По крайней мере она поняла, что оказалась в затруднительном положении и обратилась за консультацией... Но почему выбрала для этого вирусолога? — задал себе вопрос бывший полковник и снова посмотрел на женщину. Он надел маску, резиновые перчатки и вошел в изолятор.

— Доброе утро, я доктор Александер, — представился он пациенту. Глаза больного были апатичными, однако на щеках виднелись пятна, от которых сердце Александера едва не остановилось. Это было лицо Джорджа Вестфаля, всплывшее в его памяти спустя более десяти лет.

— Как он попал к нам?

— Семейный врач сказал его жене, чтобы она привезла его сюда. Он состоит у нас на постоянном учете.

— Чем он занимается? Фотограф службы новостей? Дипломат? Чем-то, что связано с путешествиями? Врач покачала головой.

— Нет, он занимается продажей прицепов и домиков на колесах. Дилер на Пуласки-хайуэй.

Александер посмотрел вокруг. В палате помимо врача, принявшей больного, находились студент-практикант и две медсестры. На всех были маски и перчатки. Отлично. Врач, несмотря на молодость, оказалась сообразительной, и Александер понял, почему она испугана.

— Образцы крови?

— Уже взяты, доктор. Сейчас проводим перекрестное сравнение, и у меня готовы образцы для вашей лаборатории.

Профессор кивнул.

— Хорошо. Разместите его в моем отделении. Мне нужен контейнер для пробирок. Будьте осторожны со всеми острыми инструментами.

Медсестра отправилась выполнять поручение Александера.

— Профессор, все указывает на то.., я хочу сказать, что этого не может быть, но симптомы...

— Да, этого не может быть, — согласился Александер. — И действительно похоже на это. Подкожные кровоизлияния — это петачии, причем очень характерные, словно из учебника. Поэтому пока мы будем исходить из худшего, ясно? — Медсестра вернулась и принесла необходимые контейнеры. Александер взял дополнительные пробы крови. — Как только переведете его наверх, все немедленно разденьтесь и проведите полное обеззараживание. До тех пор пока вы принимаете необходимые меры предосторожности, никому особая опасность не угрожает. Где его жена?

— Она здесь, доктор, ждет в приемной.

— Пусть кто-нибудь приведет ее ко мне в кабинет. Мне нужно расспросить ее. Есть вопросы? — Вопросов не было. — Тогда за дело.

Доктор Александер визуально проверил целостность пластикового контейнера, в котором были пробирки с кровью, положил его в левый карман халата, предварительно убедившись, что пробирки герметически закрыты, а контейнер запечатан, и направился к лифту. Спокойные манеры уверенного в себе врача исчезли, как только Александер вошел в лифт и полированные стальные двери автоматически закрылись за ним. Он попытался убедить себя, что нет, это невозможно, что скорее всего это что-то другое. Но что? У лейкемии встречаются схожие симптомы, и хотя ее тоже боятся, но все-таки она намного предпочтительней той болезни, о которой думал он. Выйдя из лифта, он поспешил к своей лаборатории, которая занималась исследованиями самых опасных вирусов и их носителей.

— Доброе утро, Жанет, — едва переступив порог, кивнул Александер своей сотруднице.

— Привет, Алекс, — отозвалась Жанет Клеменгер, имевшая докторскую степень в области молекулярной биологии. Александер достал из кармана пластиковую коробку.

— Мне нужен срочный анализ вот этого. Немедленно.

— Что тут такое? — Жанет редко говорили, чтобы она бросила все, чем занимается, особенно в начале рабочего дня.

— Похоже на геморрагическую лихорадку. Будь максимально осторожна с образцами... Считай, что опасность заражения четвертой степени.

Ее глаза удивленно расширились.

— Здесь, в Вашингтоне? — Такой вопрос, не зная того, задавали по всей Америке.

— Сейчас сюда доставят пациента. Мне нужно поговорить с его женой.

Жанет взяла красный контейнер и осторожно поставила его на лабораторный стол.

— Обычный анализ на антитела?

— Да, только будь предельно осторожна, — повторил Александер.

— Непременно, — заверила она профессора. Жанет приходилось принимать участие во множестве экспериментов, связанных со СПИДом.

Затем профессор отправился в кабинет Дейва Джеймса.

— Ты действительно уверен в этом? — спросил его спустя две минуты декан.

— Дейв, это пока только подозрение, но ведь мне доводилось видеть подобные симптомы и раньше. Лицо этого больного сейчас очень напоминает лицо Джорджа Вестфаля в конечной стадии лихорадки Эбола. Я поручил Жанет Клеменгер провести анализ взятой у пациента крови. А пока нам следует относиться к случившемуся с максимальной серьезностью. Если лабораторные анализы подтвердят мои подозрения, следует немедленно звонить Гасу и поднимать тревогу.

— Ну что ж, послезавтра из Лондона возвращается Ральф. А пока ты руководишь отделением, Алекс. Держи меня в курсе дел.

— Хорошо, — согласился бывший полковник. Теперь ему предстояло поговорить с женой пациента.

В приемной палате санитары проводили дезинфекцию пола, где только что стояла кровать, на которой лежал больной. За ними наблюдала старшая медсестра отделения экстренной помощи. Над головами послышался характерный рев вертолета «Сикорский» — на работу прилетела первая леди.

* * *

Курьер вошел в Центр инфекционных болезней, держа в руке «шляпную коробку», которую тут же передал одному из лаборантов Лоренца. С этого момента работа проводилась предельно быстро. На одном из лабораторных столов все уже было приготовлено для тестов на антитела. Соблюдая все меры предосторожности, в маленькую пробирку поместили каплю крови. Цвет жидкости в пробирке почти сразу изменился.

— Это Эбола, доктор, — сообщил лаборант.

В соседнем помещении готовили образец для сканирующего электронного микроскопа. Лоренц вошел туда. Несмотря на раннее утро, он испытывал усталость. Прибор был уже включен. После необходимой фокусировки на дисплее появилось изображение.

— Выбирай, Гас, что тебе больше по вкусу. — На этот раз эксперимент проводил не лаборант, а опытный врач. Как только отрегулировали увеличение, изображение мгновенно стало четким. В образце крови виднелось множество крошечных нитеобразных существ. Скоро там не останется ничего, кроме них. — Откуда прибыл этот образец?

— Из Чикаго, — ответил Лоренц.

— Добро пожаловать в Новый свет, — пробормотал он, с особой осторожностью регулируя верньеры тонкой настройки, чтобы выделить вирус для максимального увеличения. — Вот ты где, крошечный ублюдок.

Затем приступили к тщательному изучения вируса, стараясь определить подтип штамма. На это потребуется время.

* * *

— Значит, он не выезжал за пределы страны? — спросил Александер. Один стандартный вопрос следовал за другим.

— Нет, не выезжал, — заверила его женщина. — Только побывал на выставке. Он ездит туда ежегодно.

— Мэм, мне придется задать вам несколько вопросов, и некоторые из них могут показаться вам оскорбительными. Прошу принять во внимание, что я делаю это для того, чтобы помочь вашему мужу. — Она кивнула. Александер умел быть обходительным с людьми. — Нет ли у вас оснований подозревать, что у него могла быть интимная связь с другой женщиной?

— Нет.

— Извините, но я был обязан задать этот вопрос. В вашем доме есть экзотические домашние животные?

— Только два спаниеля, — ответила удивленная женщина.

— Может быть, обезьяны? Или какие-нибудь животные из других стран?

— Нет, никого.

Пока безрезультатно. В голову не приходило больше никаких вопросов, способных пролить свет на причину заболевания. Врач надеялся, что женщина даст утвердительный ответ, когда он спросит, не выезжал ли муж за рубеж.

— У вас нет кого-нибудь — родственников, знакомых, кого угодно, — кто много путешествует?

— Нет. Мне можно повидать мужа?

— Да, конечно. Только прежде нам нужно разместить его в палате и приступить к лечению.

— Вы знаете, доктор, он никогда не болел. Каждое утро совершает пробежки, не курит, редко выпивает, и мы всегда проявляем осторожность... — На лице ее появилось выражение отчаяния.

— Я не собираюсь обманывать вас, мэм. Ваш муж очень серьезно болен, но семейный врач послал его в лучшую больницу в мире. Я только что приступил к работе в ней. До этого провел больше двадцати лет в армии и все двадцать лет занимался инфекционными болезнями. Так что вы прибыли, куда надо, и ваш муж находится в надежных руках. — Александер был обязан произнести эти слова, какими бы пустыми они ни были. Главное — ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не отнимать у людей надежды. Зазвонил телефон.

— Доктор Александер слушает.

— Алекс, это Жанет. Тест на антитела оказался положительным. Я повторила его дважды. Это Эбола. Я упаковала запасные пробирки для отправки в Атланту. Через пятнадцать минут можно приступить к электронной микроскопии.

— Понял. Я приду к этому времени. — Профессор положил трубку. — Позвольте мне проводить вас в комнату ожидания и познакомить с медсестрами. В моем отделении замечательные медицинские сестры.

Пожалуй, Александер проявил чрезмерный оптимизм в разговоре с женой человека, больного лихорадкой Эбола, что, впрочем, легко объяснимо: заразные заболевания не вызывают ни у кого особого восторга и он, пытаясь приободрить ее, вселить надежду, несколько перестарался. Теперь она будет прислушиваться к каждому его слову, словно это глас Божий. Однако сейчас этот «бог» не знал, что предпринять дальше, разве что предупредить женщину, что сестры возьмут и у нее пробу крови для исследования.

* * *

— Что там у тебя, Скотт? — спросил Райан у своего госсекретаря через тринадцать часовых поясов.

— Они сделали все, чтобы затруднить переговоры, Джек.

— Но ты хотел сказать что-то еще?

— Помнишь, мы говорили о тамошнем парне по имени Чанг? Так вот, я встречался с ним дважды. Он редко вступает в разговор, но явно занимает более высокое положение, чем мы предполагали. Думаю, он следит за поведением министра иностранных дел. Это явно птица высокого полета, и он что-то задумал, господин президент. Пусть оба Фоули заведут на него досье и пометят как особо важное.

— Как ты считаешь, Тайбэй согласится на выплату компенсации? — спросил президент.

— А как поступил бы на их месте ты сам?

— По логике вещей их следует послать подальше, но ведь я не должен терять хладнокровия, верно?

— Они выслушают требование правительства КНР, а затем спросят меня, какова позиция Соединенных Штатов. Что мне ответить?

— В данный момент мы стремимся к восстановлению мира и стабильности в регионе.

— Я сумею продержаться час, может быть, два. Что дальше? — В голосе госсекретаря звучала настойчивость.

— Ты знаешь этот регион лучше меня. Какова подоплека случившегося, Скотт?

— Не знаю. Сначала мне казалось, что все ясно, но теперь я понял, что ошибался. Первое, о чем я подумал, что это просто несчастный случай. Затем мне пришла в голову мысль, что они решили потрясти их клетку — Тайвань, я имею в виду. Получается, нет. Они оказывают слишком мощное давление и совсем не в том направлении, в каком следовало бы. Третий вариант — все это задумано для того, чтобы испытать нас. Если дело обстоит именно так, то они стремятся достигнуть какой-то крупной цели и на то не жалеют сил. Просто они еще не знают тебя, Джек. В этой партии ставка слишком велика. Короче говоря, я не знаю, о чем они думают. А без этого я не могу дать тебе совет, как поступать дальше.

— Мы знаем, что они негласно поддерживали Японию — Чанг лично стоял за спиной этого мерзавца Яматы и...

— Да. И они наверняка знают, что нам это известно, а потому им вроде бы не следовало выступать против нас, особенно сейчас, так скоро после окончания конфликта. Судя по всему, игра идет по-крупному, Джек, — подчеркнул Адлер. — И причина столь крупной игры мне не понятна.

— Может быть, стоит сказать Тайваню, что мы на его стороне?

— Если ты сделаешь такой шаг и об этом станет известно, а КНР не испугается и повысит ставку, нужно принять во внимание, что у нас в континентальном Китае тысячи — нет, черт побери, тысяч сто — американских граждан и они превратятся в заложников. Я не говорю уже о торговых отношениях, но в политико-экономическом смысле это может вызвать значительные потрясения.

— Однако если сейчас мы не поддержим Тайвань, Китайская Республика придет к выводу, что мы бросили их и она оказалась загнанной в угол...

— Совершенно верно, сэр, так же это будет истолковано и правительством континентального Китая. Я бы посоветовал ничего пока не предпринимать. Я передам требование правительства КНР, Тайбэй ответит отказом, и тогда я порекомендую, чтобы они передали КНР, что предлагают временно воздержаться от решения этой проблемы, пока не будет рассмотрен вопрос гибели авиалайнера. Для рассмотрения этого вопроса мы, то есть Соединенные Штаты, потребуем созыва Совета Безопасности ООН. На это понадобится время. Рано или поздно у их дерьмового флота кончится топливо. В регионе находится наша ударная авианосная группа, и потому ничего страшного случиться не может. Райан нахмурился.

— Не могу сказать, что такое решение мне по душе, да ладно, действуй. По меньшей мере на это уйдет пара дней. Интуиция подсказывает мне, что следует поддержать Тайвань и послать КНР к чертовой матери.

— Мир не так прост, и ты знаешь это, — донесся голос Адлера.

— Да, ты прав. Действуй, как договорились, Скотт, и держи меня в курсе.

— Хорошо, сэр.

* * *

Александер посмотрел на часы. Рядом с электронным микроскопом лежала записная книжка доктора Клеменгер. Под временной пометкой 10.16 она описала, как вместе с профессором Александером, возглавляющим отделение инфекционных болезней, подтвердила наличие вируса Эбола в крови пациента. Тут же в лаборатории за другим столом лаборант проводил анализ крови, взятой у жены пациента «Зеро». Анализ на наличие антител лихорадки Эбола оказался положительным. Она тоже была больна, хотя еще и не знала этого.

— У них есть дети? — спросила Жанет, когда стало известно о результатах анализа.

— Двое, оба сейчас в школе.

— Алекс, если только тебе известно что-то, о чем я не знаю... Надеюсь, они регулярно вносили взносы в свою страховую компанию... — Клеменгер еще не имела статуса врача в университете Хопкинса, но в такие моменты не жалела об этом. Врачи соприкасались со своими пациентами гораздо ближе, чем ученые-исследователи.

— Что еще ты можешь сказать мне?

— Я хочу заняться генами, но посмотри вот сюда. — Она показала пальцем на экран. — Видишь протеиновые узлы и вот эту структуру? — Жанет специализировалась на строении вирусов.

— Штамм Маинги? — Господи, ведь именно от этого умер Джордж... И никому не удалось установить, как он заразился, подумал Александер, а теперь он не знает, каким образом произошло заражение этого пациента...

— Пока еще слишком рано говорить об этом. Ты ведь знаешь, что мне нужно произвести детальный анализ, но .

— Но все совпадает. Нам не удалось установить факторы риска для него, как, похоже, и для его жены тоже Господи, Жанет, а вдруг вирус этого штамма способен передаваться по воздуху.

— Я знаю, Алекс. Ты сам позвонишь в Атланту или хочешь, чтобы это сделала я?

— Я позвоню ему.

— Тогда я займусь этим крошечным выродком, — пообещала доктор Клеменгер.

Путь от лаборатории до кабинета показался Александеру бесконечным. Его секретарь уже сидела за своим столом и сразу обратила внимание на настроение профессора.

— У доктора Лоренца совещание, — ответила ему другая секретарь, в тысяче миль от Балтимора. Обычно после этого абоненты извинялись и клали трубку. Но не на этот раз.

— Вызовите его с совещания. Скажите, что звонит доктор Пьер Александер из университета Джонса Хопкинса и что это очень важно.

— Хорошо, доктор. Одну минуту. — Она нажала сначала на одну кнопку, потом на другую, вызывая конференц-зал в дальнем конце коридора. — Позовите доктора Лоренца. Ему звонят по важному делу.

— Слушаю, Марджери.

— На третьей линии доктор Александер. Он говорит, что дело не терпит отлагательства, сэр.

— Спасибо. — Гас переключил каналы. — Говори побыстрее, Алекс, у нас тяжелая ситуация, — произнес он необычно резким голосом.

— Да, я знаю. Эбола сумела пробиться на наш континент, — сообщил Александер.

— Ты тоже говорил с Марком?

— С Марком? Каким Марком? — недоуменно спросил профессор.

— Подожди, Алекс, успокойся. Ты почему позвонил мне?

— В моем отделении два пациента, и оба больны лихорадкой Эбола, Гас.

— В Балтиморе?

— Да, конечно, а где же еще, Гас?

— У Марка Клайна в Чикаго тоже находится пациентка, больная лихорадкой Эбола. Белая, сорока одного года. Я уже провел микрографию образца. — В двух медицинских центрах, находящихся на огромном расстоянии друг от друга, два всемирно известных эксперта сделали одно и то же. Одна пара глаз уперлась невидящим взглядом в стену маленького кабинета. Другая, также не видя, смотрела на дюжину врачей и ученых, собравшихся вокруг длинного стола в конференц-зале. — Кто-нибудь из твоих пациентов ездил недавно в Чикаго или Канзас-Сити?

— Нет, — ответил бывший полковник. — Когда появился этот пациент у Клайна?

— Вчера вечером, часов в десять. А у тебя?

— Сегодня утром, чуть раньше восьми. У мужа уже проявились все симптомы. Ужены пока нет, но анализ крови дал положительные результаты... Боже мой, Гас...

— Мне придется сообщить об этом в Детрик.

— Действуй. И не спускай глаз с факса, — посоветовал профессор Александер. — Как мне хочется, чтобы все это оказалось какой-то чертовой ошибкой! — Но это не было ошибкой, и оба об этом знали.

— Не отходи от телефона, Алекс. Мне может потребоваться информация о твоих пациентах.

— Хорошо. — Алекс положил трубку. Ему тоже нужно было позвонить.

— Дейв, это Алекс.

— Какие результаты? — спросил декан.

— Положительные анализы и у мужа и у жены. У нее симптомы пока не проявились. У мужа — классика.

— Ты можешь предположить, что произошло? — осторожно спросил декан.

— Дейв, я только что говорил с Гасом. У него проходит совещание. Там обсуждают проблему пациента, заболевшего лихорадкой Эбола в Чикаго. Насколько я понял, ему около полуночи сообщил об этом Макс Клайн. Между его пациентом и нашим пациентом «Зеро» не было никаких контактов. Боюсь, Дейв, что у нас все признаки начинающейся эпидемии. Нужно предупредить специалистов о чрезвычайной ситуации. К нам поступает исключительно опасный вирус.

— Эпидемия? Но...

— Это мой долг, Дейв. Центр инфекционных болезней в Атланте проинформировал армию в Форт-Детрике. Я точно знаю, что там скажут. Шесть месяцев назад этой проблемой занимался бы я.

Зазвонил телефон на другой линии. Секретарь сняла трубку в приемной. Через несколько секунд в приоткрытой двери появилась ее голова.

— Доктор, звонят из приемной экстренной помощи. Они просят вас спуститься к ним.

Александер сказал об этом декану.

— Встретимся там, Алекс. — Дейв Джеймс положил трубку.

* * *

— Когда на твоем автоответчике появится очередное сообщение, это значит, ты можешь приступать к операции, — сообщил мистер Алахад. — Момент можешь выбрать сам. — Он не добавил, что было бы лучше, если бы Раман стер с ленты автоответчика все записанные разговоры. Подобное предупреждение было бы унизительным для человека, готового пожертвовать собственной жизнью. — Мы больше никогда не встретимся с тобой в этом мире.

— Мне пора ехать на службу. — Раман заколебался. Значит, приказ поступил. Они обнялись, и агент вышел к своему автомобилю.

* * *

— Кэти? — Она подняла голову и увидела в дверях Берни Катца.

— Да, Берни?

— Дейв пригласил на совещание руководителей отделений — в два часа у себя в кабинете. Мне нужно вылетать в Нью-Йорк на конференцию в Колумбийском университете, а у Хала во второй половине дня операция. Ты не заменишь меня?

— Конечно, у меня нет ничего срочного.

— Спасибо, Кэт. — Дверь закрылась. «Хирург» снова занялась историями болезни своих пациентов.

* * *

Декан поручил секретарю оповестить руководителей отделений о предстоящем совещании еще по пути к двери, направляясь в приемную отделения экстренной помощи. С маской на лице он ничем не отличался от остальных врачей.

Поступивший пациент не имел никакого отношения к двум предыдущим. Стоя в углу приемного отделения, выделенного для подобных ситуаций, врачи с расстояния в десять футов наблюдали, как струя темной рвоты изрыгается изо рта больного в пластмассовое ведро. Рвота была темной из-за присутствия большого количества крови.

И этим больным занималась та же молодая врач-практикант.

— Он никуда не выезжал, кроме Нью-Йорка, — поясняла она. — Там побывал в театре, на выставке автомобилей — как всякий турист. Что с первым?

— У него лихорадка Эбола, — сказал ей Александер. Услышав это, она резко повернула голову.

— Эбола? Здесь?

— Да, здесь. Чему вы так удивляетесь, доктор? Ведь это вы вызывали меня, разве не помните? — Профессор повернулся к декану Джеймсу и вопросительно поднял брови.

— Совещание всех начальников отделений у меня в кабинете в два часа. Я не мог созвать всех скорее, Алекс. Треть из них занята сейчас операциями или осмотром больных.

— Этого тоже поместить в здании Росса? — прервала их молодой врач. Ей нужно было заниматься пациентом.

— Да, и как можно быстрее. — Александер взял декана за локоть и вывел из приемного покоя. Там он к великому удивлению охранников, которым было дано указание соблюдать строжайший запрет на курение, извлек из кармана своего зеленого халата сигару и закурил ее.

— Что происходит, черт возьми?

— Знаешь, я догадываюсь, о чем сейчас говорят в Форт-Детрике. — Алекс глубоко затянулся.

— О чем?

— А ты подумай, Дейв. Две вспышки заболевания лихорадкой Эбола в городах, удаленных друг от друга на тысячу миль, и в течение восьми часов. К тому же между этими больными не было никаких контактов. — Пьер Александер снова затянулся сигарой.

— У нас недостаточно информации для подтверждения такого вывода, — возразил Джеймс.

— Надеюсь, что я ошибаюсь. Сейчас в Атланте работают как безумные. Там собраны лучшие специалисты по инфекционным болезням. Но они смотрят на происшедшее не так, как я. Мне долгое время довелось служить в армии. Ну что ж, — очередное облачко дыма, — мы постараемся обеспечить пациентов всем, что есть в нашем распоряжении. Во всяком случае у нас для этого больше возможностей, чем в любой африканской больнице. И в Чикаго тоже. Да и в других американских городах, откуда к нам скоро будут поступать сведения о похожих заболеваниях.

— Других? — Хотя Джеймс был отличным врачом, он еще не осознал создавшегося положения.

— Впервые биологическую войну попытался вести еще Александр Македонский. Он с помощью катапульт забрасывал в осажденные города тела жертв, погибших от чумы. Не знаю, насколько успешной оказалась эта попытка. Он все равно захватил город, перебил всех жителей и двинулся дальше.

Вот теперь Джеймс понял, что имел в виду Александер. Его лицо смертельно побледнело.

* * *

— Джефф? — Раман в местном командном пункте знакомился с графиком работы президента. Теперь ему предстояло завершить операцию, и потому он приступил к ее планированию. Андреа подошла к нему. — В пятницу мы вылетаем в Питтсбург. Ты не мог бы слетать туда вместе с группой подготовки? В местном отделении возникли кое-какие проблемы, требующие разрешения.

— О'кей. Когда нужно вылетать?

— Через полтора часа. — Она вручила ему билет. — Вернешься обратно завтра вечером.

Как удачно, подумал Раман. Может быть, даже удастся остаться в живых. Если ему поручат организацию всех мероприятий по охране президента в одном из городов, он действительно сможет выполнить порученное задание и скрыться. Ради успеха операции он готов был принести в жертву собственную жизнь, но если после этого удастся спастись, тем лучше.

— Хорошо, — ответил киллер. Ему не требовалось времени на сборы. У каждого агента личной охраны президента в багажнике машины всегда лежал чемодан с необходимыми вещами.

* * *

Понадобилось три пролета разведывательных спутников, прежде чем офицер службы национальной безопасности смог оценить ситуацию. Все шесть тяжелых бронетанковых дивизий ОИР, только что принимавших участие в учениях, находились в своих лагерях и занимались сейчас полномасштабной технической подготовкой. Кое-кто считал, что это вполне нормально. После военных учений бронетанковые части нуждаются в техническом обслуживании, но чтобы этим занялись одновременно все шесть дивизий — три танковых корпуса — это уж слишком. Сведения были немедленно переданы правительствам Саудовской Аравии и Кувейта. Тем временем глава Пентагона позвонил в Белый дом.

— Слушаю вас, господин министр, — произнес Райан.

— У нас еще не готова сводка по национальной безопасности, касающаяся ОИР, но мы получили кое-какую тревожную информацию. Я попрошу адмирала Джексона кратко изложить ее.

Президент выслушал доклад Джексона, и ему не потребовалось особо тщательного анализа, чтобы понять, что происходит. Правда, жаль, что на столе нет специальной разведывательной сводки — это позволило бы ему лучше оценить политические намерения Объединенной Исламской Республики.

— Что ты предлагаешь? — спросил он, когда Робби закончил свой краткий доклад.

— Я считаю, что пора дать приказ военно-транспортным кораблям, базирующимся на Диего-Гарсии, выйти в море. Учения им ничуть не помешают. Мы можем перебросить их на расстояние двух суток хода от Персидского залива, прежде чем кто-нибудь заметит это. Далее, прошу разрешить нам привести в боевую готовность части Шестнадцатого воздушно-десантного корпуса. Это Восемьдесят вторая, Сто первая и Двадцать четвертая мотострелковые дивизии.

— А это не привлечет внимания? — спросил Джек.

— Никак нет, сэр. Будем рассматривать это как учения. Такое проводится довольно часто. По сути дела в первую очередь это коснется штабных офицеров, которые приготовятся привести в действие планы развертывания.

— Хорошо, пусть будет так. Но не поднимайте шума.

— Кроме того, сейчас было бы неплохо провести в том регионе совместные учения с армиями союзных стран, — предложил начальник оперативного управления.

— Я подумаю об этом. Еще что-нибудь?

— Нет, господин президент, — ответил Бретано. — Мы будем держать вас в курсе событий.

* * *

К полудню в Центр инфекционных болезней в Атланте прибыло по факсу более тридцати сообщений о заболеваниях в десяти различных штатах. Об этом уведомили Форт-Детрик, штат Мэриленд, где находился Исследовательский институт инфекционных заболеваний армии США — армейский эквивалент Центра по контролю и предупреждению инфекционных болезней в Атланте. Какой бы страшной ни была ситуация, делать поспешные выводы никто не спешил. Сразу после ланча было назначено совещание, в ходе которого армейские и гражданские специалисты попытаются обсудить создавшееся положение. Несколько старших офицеров из военного госпиталя Уолтера Рида разместились в своих штабных автомобилях и выехали по шоссе № 70 в Форт-Детрик.

* * *

— Доктор Райан?

— Да? — Кэти подняла голову.

— Время начала совещания в кабинете доктора Джеймса перенесли, — сообщила ее секретарь. — Вас просят прийти туда немедленно.

— Иду. — Она встала и направилась к выходу. Там ее ждал Рой Альтман.

— Мне нужно знать, что здесь происходит? — спросил старший агент ее личной охраны.

— Что-то действительно случилось, но что именно мне не известно.

— Где находится кабинет декана? — Рой еще не бывал там.До сих пор все совещания медицинского персонала, на которых присутствовала Кэти и, следовательно, ее телохранители, проходили в здании Маумини.

— Вон там, — показала она. — На противоположной стороне Моньюмент-стрит, в административном здании.

— "Хирург" переходит в сторону севера на Моньюмент-стрит, — произнес Альтман в микрофон, прикрепленный к лацкану пиджака, и тут же, словно по мановению волшебной палочки, в коридоре появились агенты Секретной службы. Если бы не недавние события, это могло бы позабавить Кэти. — Если не возражаете, я останусь в кабинете вместе с вами. На меня никто не обратит внимания, — заверил ее Альтман.

Кэти кивнула. Она уже знала, что возражать нет смысла. Рой наверняка будет беспокоиться из-за того, что в кабинете декана такие большие окна, подумала она. Чтобы попасть в кабинет, нужно было идти минут десять по внутренним коридорам, поэтому Кэти решила пересечь улицу снаружи и направилась к выходу. Войдя в административное здание, она увидела много знакомых лиц — это были руководители отделений или врачи-ветераны, которые заменяли своих начальников, подобно ей. Руководящий медицинский персонал постоянно находился в разъездах — это было одной из причин, почему ей не хотелось продвигаться по службе. В здание с мрачным лицом поспешно вошел Пьер Александер, он был в зеленом халате и таких же брюках, с папкой в руках и так спешил, что едва не натолкнулся на Кэти. Агент Секретной службы преградил ему путь.

— Хорошо, что ты здесь, Кэти, — сказал он, проходя мимо. — И они тоже...

— Приятно, когда твою работу оценивают должным образом, — заметил Альтман, обращаясь к напарнику. В этот момент вошел декан.

— Заходите, — пригласил он собравшихся.

После первого же взгляда на конференц-зал Альтман собственными руками опустил все шторы. Окна зала выходили на улицу, вдоль противоположной стороны которой высились безликие кирпичные здания. Кое-кто из собравшихся не без раздражения посмотрели на него, но все уже знали, кто он, и потому обошлось без возражений.

— Начинаем совещание, — произнес декан Джеймс еще до того, как приглашенные заняли места. — У Алекса для нас важное сообщение.

Профессор Александер не стал тратить времени на вступление.

— В данный момент у нас в здании Росса находятся пять пациентов с диагнозом лихорадка Эбола. Все поступили сегодня.

Присутствующие резко повернули головы в сторону Александера. Кэти растерянно мигнула.

— Это что, иностранные студенты? — послышался вопрос начальника хирургического отделения. — Из Заира?

— Дилер, торгующий автомобилями и его жена, продавец яхт из Аннадолиса, еще трое. Отвечаю на ваш вопрос: нет, это не иностранцы. Ни один из пациентов не выезжал за границу. У четырех из пяти уже проявились симптомы лихорадки. У жены дилера в крови обнаружены антитела, но симптомов пока нет. То, что я сообщил вам, еще не самое плохое. Пациенты, поступившие в нашу больницу, не первые, кто заболели лихорадкой Эбола в стране. Центр по контролю и предупреждению инфекционных болезней сообщает, что отмечены случаи заболевания в Чикаго, Филадельфии, Нью-Йорке, Бостоне и Далласе. Эти данные мы получили час назад. Всего зарегистрировано двадцать случаев, и это число за один час — от десяти до одиннадцати утра — увеличилось вдвое. Сейчас, вероятно, количество больных возросло еще больше.

Все вы знаете, чем я занимался перед тем, как пришел работать сюда. Полагаю, в данный момент в Форт-Детрике проводится совещание, И догадываюсь, к какому выводу придут армейские специалисты — они скажут, что это не может быть случайностью. Кто-то начал биологическую войну против нашей страны.

Кэти заметила, что никто не возразил Александеру, и знала почему. Все, кто находились в конференц-зале, были настолько блестящими специалистами, что иногда ей приходило в голову, а как это она оказалась среди них? Кэти даже не задумывалась, что у большинства врачей Хопкинса могут возникнуть такие же сомнения. Каждый в своей области был экспертом с мировым именем, а четверо просто не имели себе равных. Но, кроме того, все они постоянно общались со своими коллегами, работающими в других областях, чаще всего за ланчем, и обменивались информацией, потому что каждый из них, подобно ей самой, с фанатическим упорством стремился узнать как можно больше. В принципе им хотелось знать все, и хотя они понимали, что это невозможно даже в сфере своих узкопрофессиональных интересов, это не мешало их стремлению. В данном случае Кэти видела за внезапно застывшими лицами мысленный анализ создавшейся ситуации.

Лихорадка Эбола — болезнь инфекционная, а такие болезни, как правило, имеют один источник. Всегда есть первая жертва, которую называют пациентом «Зеро», и от него начинается распространение болезни. Инфекционные болезни не могут сами по себе одновременно возникнуть во множестве мест. Центр по контролю и предупреждению инфекционных болезней в Атланте и Исследовательский институт инфекционных заболеваний армии США в Форт-Детрике, которые должны дать официальное заключение, собирают, анализируют и представляют информацию по соответствующим каналам. Для Медицинского университета Джонса Хопкинса все было намного проще, особенно потому, что Алекс раньше возглавлял один из отделов в Форт-Детрике. Более того, поскольку заранее были разработаны планы на случай возникновения всех нештатных ситуаций, больница Джонса Хопкинса входила в число медицинских учреждений, которые должны в случае необходимости принимать пациентов.

— Алекс, — обратился начальник урологического отделения, мы знаем, что лихорадка Эбола распространяется лишь крупными жидкими частицами. Как могло случиться, что она появилась и стала распространяться так быстро в местных условиях?

— Существует штамм лихорадки, носящий название «штамм Маинги». Он получил название по имени медсестры, которая заразилась им и умерла. Никто так и не сумел определить способ ее заражения. Мой коллега, Джордж Вестфаль, умер в 1990 году, заразившись таким же таинственным путем. В его случае нам тоже не удалось определить способ переноса зараженных частиц. Существует мнение, что этот штамм может распространяться по воздуху. Доказать или опровергнуть это никто не сумел, — объяснил Александер. — К тому же вы знаете, что существуют методы, которые увеличивают вирулентность вируса. Например, внедрение в клетки организма раковых генов.

— И не существует методов лечения лихорадки Эбола, даже экспериментальных?

— Руссо ведет интересные исследования в институте Пастера, но пока ему не удалось добиться положительных результатов.

По лицам врачей, сидевших вокруг длинного стола, пробежала волна почти физического потрясения. Они относились к числу лучших в мире и знали это. Теперь они поняли, что в данном случае это не имеет значения, — их знания и опыт были бессильны против такого врага.

— А как относительно вакцины? — спросил главный врач терапевтического отделения. — Неужели создать ее настолько трудно?

— Ученые в Форт-Детрике занимаются этой проблемой вот уже десять лет. Главным препятствием является то, что вакцина, эффективная против одного штамма, бессильна против другого. Кроме того, сами испытания смертельно опасны. Насколько мне известно, вероятность заражения от вакцины около двух процентов.

Фирма «Мерк» считает, что ей удалось добиться несколько более благоприятных результатов, но для проверки требуется время.

— Да... — покачал головой главный врач хирургического отделения. Использовать вакцину, при которой происходит заражение двух человек из ста при смертности заболевания восемьдесят процентов, значит, из миллиона вакцинированных заразятся двадцать тысяч и умрут примерно шестнадцать. Такая арифметика является неприемлемой. Если подвергнуть вакцинации все население Соединенных Штатов, в результате одной лишь попытки гарантировать их безопасность могут погибнуть три миллиона человек! Вот уж действительно, лечение опаснее самой болезни!

— Пока слишком рано говорить о размахе предполагаемой эпидемии. Кроме того, у нас нет надежной информации о том, как лихорадка Эбола будет распространяться в существующих в нашей стране климатических условиях, — высказал свою точку зрения заведующий урологическим отделением. — Следовательно, мы пока не знаем, какие меры следует предпринять.

— Совершенно верно. — По крайней мере присутствующие понимают его с полуслова, подумал Александер.

— Первыми столкнутся с жертвами лихорадки Эбола мои люди, — заметил главный врач отделения экстренной помощи. — Я должен предупредить их. Мы не можем без крайней необходимости подвергать свой персонал такой опасности.

— Кто скажет об этом Джеку? — впервые взяла слово Кэти. — Ему нужно сообщить о происходящем и как можно быстрее.

— Это обязанность министра здравоохранения и начальника армейского института в Форт-Детрике.

— Но они пока не готовы сделать это. Ты сам только что сказал об этом, Алекс, — возразила Кэти. — Скажи, ты уверен, что это намеренная попытка вызвать в Америке вспышку эпидемии?

— Да.

«Хирург» повернулась к Рою Альтману.

— Немедленно вызовите сюда мой вертолет.

Глава 49 Развитие событий

Вызов, поступивший из Балтимора, удивил полковника Гудмана. Он опоздал с ланчем из-за испытательного полета на запасном VC-60, на котором только что заменили двигатель, и сейчас сидел за столом. Тот вертолет, что доставлял «Хирурга» в Балтимор и обратно, стоял на площадке. Экипаж из трех человек подошел к вертолету, и пилот включил турбины, еще не зная, почему изменился обычный распорядок дня. Через десять минут после того, как полковник получил вызов, вертолет взлетел и направился на северо-восток. Прошло еще двадцать минут, и он завис над посадочной площадкой на крыше здания. Действительно, там стояли «Хирург» с «Песочницей», группа агентов Секретной службы и.., кто-то в зеленом халате, не знакомый полковнику. Гудман проверил направление и силу ветра и начал снижаться.

Совещание руководителей отделений закончилось только пять минут назад. Требовалось принять решения. Два этажа больничного корпуса будут очищены и приготовлены для приема пациентов с симптомами лихорадки Эбола. Директор приемного отделения экстренной помощи собрал свой персонал для инструктажа. Сотрудники отделения профессора Александера поддерживали телефонную связь с Атлантой и получали оттуда последнюю информацию о количестве зарегистрированных случаев заболевания. Кроме того, они сообщили в центр о том, что университет Хопкинса принял решение начать подготовку к действиям при нештатной ситуации. Это означало, что Алекс не сможет уже подняться к себе в кабинет, чтобы переодеться. На Кэти лабораторный халат был надет поверх обычного платья, тогда как Александер остался в зеленой стерильной одежде — это был уже третий комплект за этот день, который он надел для участия в совещании. Кэти посоветовала ему не обращать на это внимания. Им пришлось подождать, пока остановится несущий винт, прежде чем агенты Секретной службы позволили всем подняться по трапу внутрь вертолета. Александер заметил, что в миле от них барражирует запасной вертолет, а совсем недалеко кружит третий, размером поменьше, похожий на полицейскую вертушку. По-видимому, в целях безопасности, решил он.

Все поспешно поднялись на борт. Кэтлин — Александер еще ни разу не видел ее — заняла откидное сиденье позади пилотов. Считалось, что это самое безопасное место в вертолете. Александеру не приходилось летать на «Черном ястребе» уже несколько лет. Впрочем, система пристежных ремней с креплением в четырех точках за это время не изменилась. Кэти защелкнула ремни сама, а маленькой Кэтлин пришлось помочь, зато ей очень нравился ее розовый летный шлем с силуэтом зайчика — несомненно, это была идея морских пехотинцев, которым принадлежал вертолет. Через несколько секунд турбины загудели и винт начал вращаться.

— Все происходит слишком быстро, — заметил Александер по системе внутренней связи.

— Ты считаешь, что нам следовало подождать? — спросила Кэти.

— Нет, — ответил профессор, умолчав о своих сомнениях по поводу собственного наряда для встречи с президентом.

Вертолет оторвался от площадки, набрал высоту и повернул на юг.

— Полковник? — обратилась Кэти к пилоту, сидящему в правом кресле.

— Да, мэм?

— Летите побыстрее, — скомандовала она.

Гудман еще ни разу не слышал, чтобы «Хирург» говорила словно в операционной. В ее голосе звучала сталь, и любой морской пехотинец привык ее узнавать. Полковник опустил нос вертолета, и скорость «Черного ястреба» сразу увеличилась до ста шестидесяти узлов.

— Вы что-то спешите, полковник? — услышал Гудман голос пилота со второго вертолета.

— Первая леди торопится. Курс «Браво», летим прямо к месту назначения. — Затем полковник вызвал башню управления полетами международного аэропорта Балтимор-Вашингтон и попросил диспетчеров держать прибывающие и взлетающие самолеты в режиме ожидания, пока он не пролетит над аэропортом. На это не потребуется много времени. На земле никто не заметил, но два «Боинга-737» были вынуждены зайти на повторный круг, что вызвало раздражение находившихся в них пассажиров. «Песочница», сидевшая на откидном сиденье за спинами пилотов, решила, что все идет классно.

* * *

— Господин президент?

— Да, Андреа? — Райан поднял голову.

— Ваша жена летит из Балтимора. У нее какое-то срочное дело. Прибытие через пятнадцать минут, — сообщила Прайс.

— Что-то случилось? — спросил Джек.

— Нет, сэр, все в порядке. «Песочница» летит с ней, — заверила президента начальник личной охраны.

— О'кей. — Райан снова склонился над последними данными расследования.

* * *

— Так вот, официально признано, что ты действовал в пределах необходимой самообороны, Пэт. — Мюррей решил лично сообщить об этом своему инспектору. Впрочем, в исходе служебного расследования никто и не сомневался.

— Жаль, что мне не удалось взять последнего живым, — покачал головой О'Дей.

— Перестань. Принимая во внимание, сколько там было детей, ты поступил совершенно правильно. Думаю, ты заслужил награду за проявленное мужество.

— У нас есть какая-нибудь информация об этом Азире?

— Фотография с водительского удостоверения и целая кипа свидетельских показаний, но, если не считать этого, нам даже не удастся доказать, что он вообще существовал. — Это был классический пример стечения обстоятельств. Во второй половине пятницы этот самый Мордекай Азир приехал на своем автомобиле в международный аэропорт Балтимор-Вашингтон и вылетел в Нью-Йорк. Это удалось узнать от служащего авиакомпании, который продал ему билет на это имя. А вот затем он исчез, растаял, словно струйка дыма на ветру. Несомненно, у него был запасной комплект документов. Возможно, он воспользовался ими в Нью-Йорке, чтобы приобрести билет на международный рейс. Если же он действительно захотел скрыться, не оставив никаких следов, то мог сначала переехать на такси в аэропорт Ла-Гардия или Ньюарк, а затем вылететь в Европу из последнего или в Канаду из первого. Сейчас агенты ФБР из нью-йоркского отделения опрашивали всех служащих каждой авиакомпании. Но в аэропорт Кеннеди прилетали авиалайнеры почти каждой компании мира, и служащие видели ежедневно тысячи пассажиров. Может быть, агентам все-таки удастся выяснить, каким рейсом он улетел. Если это случится, он все равно окажется уже далеко и вне пределов досягаемости ФБР.

— Хорошо подготовленный агент, — заметил О'Дей. — Но для настоящего фанатика это совсем не так трудно, правда?

И тут Мюррей вспомнил фразу, сказанную начальником службы контрразведки ФБР: если кто-то может сделать это один раз, то почему не сделать того же дважды? У директора ФБР были все основания полагать, что в стране развернута шпионская — что еще хуже, террористическая — сеть, члены которой ведут тихую и незаметную жизнь, ожидая приказа к началу действий. Каких действий? Чтобы их никто не обнаружил, от членов этой сети требуется лишь одно — ничего не предпринимать. Когда-то Сэмюэл Джонсон[194] заметил, что на такой подвиг способен каждый.

* * *

Вертолет завис над посадочной площадкой и опустился на нее. Его появление вызвало удивление репортеров, которые всегда наблюдают за Белым домом. Все, что неожиданно происходит здесь, заслуживает внимания. Репортеры узнали Кэти Райан, хотя она и была почему-то в белом халате. Когда они увидели еще кого-то в зеленом облачении хирурга, у них тут же создалось впечатление, что возникла чрезвычайная ситуация, связанная с президентом. Насчет чрезвычайной ситуации они не ошиблись, хотя к ним тут же вышел пресс-секретарь и сказал, что с президентом все в порядке, он здоров и работает у себя в кабинете, а причина возвращения доктора Кэти Райан пока не известна.

Разве можно быть так одетым для встречи с президентом, снова подумал профессор Александер. Лица агентов, встречавших их по пути к Западному крылу, подтвердили его сомнения, причем кое-кто тоже подумал, что «Фехтовальщик» болен. Правда, после обмена радиопереговорами это предположение было тут же снято. Кэти провела Александера по коридору, попыталась открыть не ту дверь, которую следовало, и агент Секретной службы указал ей путь к Овальному кабинету и открыл дверь, ведущую в него. Кэти не проявила смущения или неудовольствия от совершенной ошибки. Агенты еще никогда не видели «Хирурга» столь сосредоточенной.

— Джек, это Пьер Александер, — сказала Кэти вместо приветствия.

Райан встал. Ближайшие два часа у него не было официальных встреч, и потому он работал без пиджака.

— Здравствуйте, доктор, — сказал он и протянул руку. Джек обратил внимание на то, как одет Александер, и тут же заметил, что Кэти тоже в белом халате. — Что случилось, Кэти? — спросил он жену.

— Алекс? — посмотрела она на своего спутника. Все остались стоять. Следом за врачами в Овальный кабинет вошли два агента Секретной службы, они почувствовали возникшую напряженность, словно от удара электрического тока. Это встревожило их, хотя причина была им не известна. Рой Альтман остался в соседней комнате и говорил сейчас с Андреа Прайс.

— Господин президент, вы знаете, что такое лихорадка Эбола?

— Какая-то тропическая болезнь в джунглях Африки, верно? Чертовски опасная. Я смотрел кино...

— Очень близко к истине, — согласился Александер. — Она распространяется вирусом с отрицательной нитью РНК. Нам не известно, где этот вирус находится — то есть мы знаем место, но не сумели определить носителя. Носитель — это животное, в котором живет вирус, — объяснил он. — И болезнь действительно смертельно опасна, сэр. Смертность достигает восьмидесяти процентов.

— О'кей, — кивнул президент Соединенных Штатов. — Продолжайте.

— И вот теперь лихорадка Эбола проникла в Америку.

— Куда именно?

— У нас в Хопкинсе находятся пять пациентов с диагнозом лихорадка Эбола. Три часа назад в разных городах страны было зарегистрировано еще более двадцати случаев этого заболевания. Сейчас это число наверняка увеличилось. Вы разрешите воспользоваться телефоном?

* * *

Когда зазвонил телефон, Гас Лоренц сидел у себя в кабинете.

— Гас, это снова Александер.

— Слушаю, Алекс.

— Сколько случаев заболевания уже зарегистрировано?

— Шестьдесят семь, — донеслось из динамика на столе президента.

Александер наклонился вперед.

— Где?

— Главным образом в крупных городах. Сообщения поступают почти из всех медицинских центров: Нью-Йорк, Филадельфия, Бостон, Нью-Хейвен, Балтимор, один случай в Ричмонде, семь прямо здесь, в Атланте, три в Орландо... — В кабинете Лоренца открылась дверь и послышалось шуршание бумаг. — Восемьдесят девять, Алекс. Число заболевших продолжает расти.

— Форт-Детрик уже разослал уведомление о тревоге?

— Думаю, это произойдет в течение ближайшего часа. У них идет совещание, на котором они собираются определить...

— Гас, я сейчас в Белом доме, рядом с президентом. Изложи ему свое видение ситуации, — В голосе Александера зазвучали командные нотки, словно он снова стал полковником.

— Что.., как ты попал... Алекс, я еще не уверен...

— Если ты не расскажешь президенту о том, что происходит, это сделаю я. Лучше расскажи сам.

— Господин президент? — У двери, ведущей в комнату секретарей, стояла Элен Самтер. — У меня на линии генерал Пикетт, сэр. Он говорит, что дело не терпит отлагательства.

— Передайте ему, чтобы подождал.

— Джон — отличный специалист, только излишне консервативен, — заметил Александер. — Говори, Гас!

— Господин президент, похоже, что начавшаяся эпидемия — это не естественное явление, сэр. Я почти уверен, что заражение произведено намеренно.

— Против нас начата биологическая война? — спросил Райан.

— Да, господин президент. Данные, полученные нами, еще не позволяют сделать категорический вывод, но естественные заболевания так не начинаются — одновременно и по всей стране.

— Миссис Самтер, вы можете подключить генерала Пикетта?

— Да, сэр.

— Господин президент? — послышался новый голос.

— Генерал, у меня на линии доктор Лоренц и рядом находится доктор Александер, приехавший из Джонса Хопкинса.

— Привет, Алекс.

— Привет, Джон, — ответил Александер.

— Значит, тебе известно об этом.

— Насколько вы уверены в оценке ситуации? — спросил «Фехтовальщик».

— Мы зарегистрировали, по крайней мере, десять центров распространения эпидемии. Болезнь не может возникнуть таким образом сама по себе. К нам продолжает поступать информация, сэр. Все случаи заболевания появились в течение последних двадцати четырех часов, это не может быть случайностью или естественным процессом. Рядом с вами доктор Александер. Он раньше работал у меня и может объяснить вам все более подробно. Александер — прекрасный специалист, — сообщил Пикетт своему верховному главнокомандующему.

— Доктор Лоренц, вы согласны с генералом Пикеттом?

— Согласен, господин президент.

— Господи! — прошептал Джек и посмотрел на жену. — Что вы : посоветуете мне, генерал?

— Сэр, у нас есть несколько вариантов для подобной ситуации, — ответил Пикетт. — Мне нужно встретиться с вами. Райан повернулся:

— Андреа!

— Да, сэр?

— Немедленно пошлите вертолет в Форт-Детрик!

— Слушаюсь, господин президент.

— Я буду ждать вас, генерал. Спасибо, доктор Лоренц. У вас есть что-нибудь еще для меня?

— Доктор Александер может объяснить вам все, что вас интересует.

— Хорошо. Я поручу миссис Самтер поддерживать с вами постоянную связь. — Джек подошел к двери. — Миссис Самтер, установите прямую связь с доктором Лоренцом в Атланте. Затем вызовите ко мне Арни и Бена.

— Понятно, господин президент.

Райан вернулся обратно и сел на край стола. Наступило молчание. В некотором смысле он испытывал благодарность за неудавшееся нападение на Кэтлин. Оно потрясло его, и Джек почувствовал, сколько страшных опасностей таится вокруг. Внезапное сообщение о возникшей эпидемии еще не успело вызвать такой же реакции, хотя он и понимал, что последствия могут оказаться намного хуже. Однако на этот раз он был эмоционально готов к новому потрясению.

— Что мне нужно знать о происходящем?

— Самое важное нам пока не известно, да вам и не нужны эти сведения, потому что они касаются сугубо профессиональных вопросов, — объяснил Александер. — Но главное заключается в том, как происходит распространение этой болезни. Все, что нам известно, нуждается в подтверждении. Это ключевой вопрос. Если она распространяется в виде аэрозоля...

— Что это такое? — спросил президент.

— Аэрозоль — это спрей, крошечные капельки, летящие в воздухе. Они возникают при кашле или чихании. Так вот, если болезнь распространяется по воздуху, нас ждут крупные неприятности.

— Но вирусы лихорадки Эбола не могут распространяться таким образом, — возразила Кэти. — Видишь ли, Джек, эти вирусы крайне уязвимы. Они не могут долго существовать вдали от носителя — как долго, Алекс, несколько секунд?

— Теоретически да, однако есть более стойкие штаммы. Даже если существуют вирусы, способные выжить в воздухе всего несколько минут, это представляет страшную опасность. Если эта эпидемия вызвана штаммом, который мы называем штаммом Маинги — нам не известно, насколько он стоек. Но это еще не все.

Человек, заразившийся вирусом лихорадки Эбола, приносит его домой, а домашняя атмосфера весьма благоприятна для патогенов. Дома у нас отопление, кондиционирование воздуха, что содействует выживанию вирусов, а контакт с другими членами семьи помогает его распространению. Члены семьи обнимают друг друга, целуются, занимаются любовью. А когда эта штука оказывается в человеческом организме, она начинает стремительно размножаться и переходит от одного человека к другому.

— Штука?

— Я имею в виду вирус, господин президент. Размеры вирусов измеряются микронами. Они намного меньше частиц пыли, меньше всего, что можно увидеть невооруженным глазом.

— Вы раньше работали в Форт-Детрике?

— Да, сэр, я был полковником и возглавлял отдел по изучению патогенов. Затем ушел в отставку и университет Хопкинса предложил мне работу.

— Значит, вы знакомы с планами генерала Пикетта — он назвал их вариантами, верно?

— Совершенно верно, сэр. Эти планы подвергаются пересмотру и обновлению по меньшей мере раз в году. Я был членом комитета, ответственного за составление планов.

— Садитесь, доктор. Мне хочется подробнее познакомиться с этими планами.

* * *

Военно-транспортные суда, базирующиеся в Диего-Гарсии, только что вернулись с учений, и на них уже закончили техническое обслуживание машин и механизмов. Впрочем, они всегда поддерживались в хорошем состоянии, и на это не потребовалось много времени. Получив приказ от главнокомандующего Атлантическим флотом, экипажи судов взялись за подготовку к выходу в море. Эта процедура заключалась главным образом в разогреве топлива и смазочных масел. Группа боевых кораблей, состоящая из крейсера «Анцио» с эсминцами «Кидд» и «О'Баньон», которая находилась к северу от атолла, получила свой приказ и направилась на запад к месту предстоящей встречи. Старшим офицером этой маленькой эскадры был командир крейсера «Анцио», оборудованного системой «Иджис». Получив приказ, он постарался решить, как лучше, черт возьми, провести эти огромные, неповоротливые, до предела нагруженные транспортные суда в Персидский залив без воздушного прикрытия, если вдруг начнутся боевые действия. Эскадры военно-морского флота США никогда не выходили в море без прикрытия с воздуха, а ближайший авианосец «Эйзенхауэр» находился в трех тысячах миль, причем был отделен от группы «Анцио» Малайским архипелагом. С другой стороны, совсем неплохо, являясь всего лишь капитаном первого ранга, возглавить тактическое соединение кораблей без адмирала, который постоянно стоит у тебя за спиной и следит за каждым движением.

Первым судном, вышедшим в море с огромной якорной стоянки, был «Боб Хоуп» — недавно построенный «ролл он — ролл офф»[195], транспортный корабль военного типа водоизмещением почти 80 тысяч тонн. У него на борту находились 952 боевые машины, главным образом танки и бронетранспортеры. Его гражданская команда успела обрести определенные традиции, и при выходе в море из огромных динамиков на палубе раздалась мелодия «Спасибо за воспоминания». За ним последовали еще три военно-транспортных судна. Эти пять судов несли на борту полное снаряжение для тяжелой бригады. Пройдя мимо буев, ограждающих опасные рифы при выходе со стоянки, шкиперы перевели ручки машинных телеграфов на «полный вперед», и огромные дизели «Колт-Пилстик» начали разгонять суда до скорости двадцать шесть узлов.

* * *

В Овальном кабинете ждали прихода Гудли и ван Дамма. Когда они вошли в кабинет, понадобилось десять минут, чтобы ввести их в курс происходящего. К этому времени президент почти осознал всю его чудовищность, и ему пришлось подавить в себе эмоции, мешавшиеся холодной рассудительности, так нужной в этот момент. Он обратил внимание на то, что Кэти, испытывая не меньший ужас, сумела сохранить спокойствие, по крайней мере внешне. Впрочем, этого требовала ее профессия.

— Мне казалось, что Эбола не способна выжить за пределами джунглей, — сказал Гудли.

— Это верно, не способна, во всяком случае долгое время. Иначе эпидемия уже поразила бы весь мир.

— Больные слишком быстро умирают, а потому она не может распространиться по всему миру, — добавила «Хирург».

— Не забывай, Кэти, что вот уже более тридцати лет существуют реактивные самолеты, способные мигом доставить пассажиров в любую точку земного шара. Правда, уязвимость этого крошечного мерзавца может помочь нам.

— Каким образом мы сможем выяснить, кто виновен в случившемся? — спросил Арни.

— Нужно опросить всех жертв, узнать, где они были за последние дни, и попытаться найти тот пункт, из которого началось распространение эпидемии. Это потребует тщательного расследования. Эпидемиологи хорошо справляются с такой задачей.., но в данном случае масштабы эпидемии слишком велики, — добавил Александер.

— Может быть, обратиться за помощью к ФБР, доктор? — спросил ван Дамм.

— Хуже от этого не станет.

— Я вызову сюда Мюррея, — сказал президенту глава администрации.

— Неужели нет никаких методов лечения? — спросил президент.

— Нет, методов лечения не существует, зато нам известно, что эпидемия затухает сама по себе после нескольких циклов воспроизводства. Это происходит следующим образом: сначала заражается один человек. В нем развиваются вирусы, и от этого больного они переходят к другим людям. Каждая жертва становится носителем лихорадки Эбола, но этот носитель несовершенен, потому что быстро умирает. После того как вирус развился внутри жертвы и убил ее, он попадает к другой жертве. Однако тут есть положительный момент: вирус Эбола не способен к эффективному воспроизводству. Проходя цикл за циклом, он теряет вирулентность. По мере приближения конца эпидемии выживает все больше и больше людей, потому что происходит мутация вируса в менее опасную его разновидность. Этот организм настолько примитивен, что он не в состоянии справляться с обстоятельствами.

— Сколько проходит циклов, прежде чем опасность заражения начинает падать, Алекс? — спросила Кэти. Александер пожал плечами.

— Мы обладаем всего лишь эмпирическими данными. Нам известно, что такой процесс происходит, но мы не в состоянии определить его количественные параметры.

— Слишком много неизвестных... — поморщилась Кэти.

— Господин президент?

— Да, доктор?

— Вы только что упомянули о кинофильме, который смотрели.

— Да. Ну и что?

— Деньги, потраченные на создание этого фильма, намного превышают средства, выделяемые на исследования в области вирусологии. Имейте это в виду. Видно, вирусология недостаточно сексуальна. — Арни попытался что-то сказать, но Александер, подняв руку, остановил его. — Я теперь не на государственной службе. Исследовательская работа, которой я занимаюсь, финансируется из частных источников. Это всего лишь констатация факта. В конце концов, черт побери, государство не в состоянии выделять финансы на все необходимое.

— Если мы не можем вылечить больных, как остановить распространение эпидемии? — спросил Райан, возвращаясь к сути дела. Он повернул голову. Над Южной лужайкой пронеслась тень, и сквозь пуленепробиваемые окна донесся рев вертолетных турбин.

* * *

— Наконец-то, — с улыбкой заметил Бадрейн. Всемирная компьютерная сеть «Интернет» была предназначена для того, чтобы распространять информацию, а не скрывать ее. От друга другого друга, который тоже имел друга, студента медицинского факультета университета Эмори в Атланте, Бадрейн узнал пароль, с помощью которого сумел проникнуть в электронную почту Медицинского центра. Воспользовавшись еще одним паролем, он устранил остальные препятствия и наконец получил доступ к главному компьютеру. На восточном побережье Америки сейчас было два часа дня, и университет Эмори сообщил в Центр контроля и предупреждения инфекционных болезней, что сейчас у них зарегистрировано шесть случаев геморрагической лихорадки. Но что еще лучше, из Центра поступил ответ, в котором приводились куда более интересные факты. Бадрейн напечатал оба письма, поступивших по электронной почте, и позвонил по телефону. Теперь он мог сообщить хорошие новости.

* * *

Раман почувствовал, как после непродолжительного перелета шасси авиалайнера DC-9 коснулось посадочной дорожки аэропорта в Питтсбурге. За время рейса он успел обдумать варианты предстоящей операции. Его коллега — брат по духу — в Багдаде вел себя излишне жертвенно, слишком драматично, да и личная охрана лидера Ирака была весьма многочисленной, гораздо больше той, в которой служил Раман. Как ему поступить? Фокус заключался в том, чтобы создать как можно больше паники и замешательства. Может быть, Райан захочет подойти к толпе, чтобы пожать руки. Тогда можно застрелить его, убить одного-двух агентов и затем броситься в толпу. Если ему удастся пробиться через первые ряды зрителей, то дальше он просто будет держать перед собой удостоверение агента Секретной службы, с помощью которого сумеет миновать все препятствия легче и быстрее, чем с помощью пистолета, — все сочтут, что он преследует преступника. Судьба убийцы после покушения на политического деятеля — этому его научили в Секретной службе — решается в течение первых тридцати секунд. Если ты сумеешь уцелеть после этого, шансы остаться в живых резко возрастают. А ведь это ему поручено организовать службу безопасности во время поездки президента в пятницу. Как заставить Райана оказаться в таком месте, где появится такой шанс? Он стреляет в президента, убивает Прайс и затем скрывается в толпе. Лучше всего стрелять с бедра, тогда окружающие не увидят пистолета в его руке. Да, все может пройти удачно, подумал Раман, освобождаясь от пристежных ремней и поднимаясь из кресла. В конце коридора его будет ждать местный агент. Они сразу направятся в отель, в огромном ресторане в котором президент обратится с речью к приглашенным. В его распоряжении, прикидывал Раман, окажется весь день сегодня и половина завтрашнего дня, чтобы тщательно разработать план убийства, причем рядом неотлучно будут торчать местные агенты. Это настоящий вызов его мужеству и сообразительности.

* * *

Генерал-майор Джон Пикетт был выпускником медицинского факультета Йельского университета и затем защитил две докторские диссертации по молекулярной биологии в Гарварде и по общественному здравоохранению в университете Южной Калифорнии, в Лос-Анджелесе. Это был бледный худощавый мужчина, который казался маленьким в своем генеральском комбинезоне — он не успел переодеться и прилетел в повседневном камуфляже, — даже крылатый значок парашютиста не вязался с его обликом. С ним прилетели два полковника, а через несколько минут в Овальный кабинет вошел директор ФБР Мюррей, примчавшийся из здания Гувера на Пенсильвания-авеню. Когда генерал подошел к двери Овального кабинета, агент Секретной службы вручил ему факс, полученный минуту назад в комнате секретарей.

— По сообщению из Атланты, сейчас насчитывается сто тридцать семь случаев заболевания лихорадкой Эбола, — сказал Пикетт, — в пятнадцати городах, в пятнадцати штатах, от одного побережья до другого.

— Привет, Джон, — произнес Александер, пожимая руку генералу. — Я сам видел три.

— Рад тебе, Алекс, дружище. — Пикетт обвел взглядом сидящих в кабинете. — Полагаю, Алекс уже проинформировал всех об основах распространения эпидемии?

— Да, — кивнул Райан.

— У вас есть дополнительные вопросы, господин президент?

— Вы уверены, что это преднамеренный акт?

— Бомбы не взрываются сами по себе, сэр. — Пикетт развернул карту, на которой ряд городов был помечен красными точками. Один из полковников, прибывших с ним, пометил еще три: Сан-Франциско, Лос-Анджелес и Лас-Вегас.

— Это города, где проводятся выставки и конференции. Именно так в подобном случае поступил бы и я сам, — пробормотал Александер. — Похоже на «Биовойну-95», Джон.

— Весьма. Это военная игра, которую мы проводили вместе с Агентством защиты от ядерного нападения. В качестве биологического агента мы использовали тогда сибирскую язву. Алекс входил в состав группы, планировавшей наступательные действия, — заметил Пикетт. — Он возглавлял команду «красных».

— Разве это не противозаконно? — спросила Кэти, возмущенная таким откровением.

— Наступление и защита, доктор Райан, это две стороны одной медали, — ответил генерал Пикетт, защищая своего бывшего подчиненного. — Для того чтобы организовать защиту от биологического нападения, нужно встать на позиции врага.

— Оперативная концепция? — спросил президент. Он понимал это лучше своей жены.

— Биологическая война на стратегическом уровне означает начало цепной реакции среди населения страны, ставшей ее целью. Нужно постараться заразить как можно больше людей, причем речь не идет об особенно большом числе; это ведь не ядерное оружие. Задача заключается в том, чтобы сами зараженные люди, ставшие жертвами, распространяли болезнь дальше. В этом и заключается изощренность биологической войны — сами жертвы становятся главным источником смерти остальных людей. Эпидемия начинается медленно и затем набирает скорость — сначала ее распространение происходит по тангенциальной кривой, а затем устремляется вверх по геометрической прогрессии. Таким образом, если биологическое оружие применяется в наступательных целях, вы стараетесь дать ему мощный исходный толчок, заразив максимальное число людей, причем лучше всего тех, кто много путешествуют. К этой мысли меня привело сообщение о вспышке лихорадки Эбола в Лас-Вегасе. Это город с постоянно меняющимся населением, и именно там действительно произошла крупномасштабная вспышка эпидемии. Приезжие заражаются, летят на самолетах домой и там распространяют инфекцию.

— У нас есть возможность выяснить, каким образом все это началось? — спросил Мюррей. Он показал генералу свое удостоверение, чтобы тот знал, с кем имеет дело.

— Скорее всего это будет напрасно затраченное время. У биологического оружия есть еще одно достоинство — оно начинает действовать не сразу. В данном случае минимальный инкубационный период составляет трое суток. Те средства доставки, которые были использованы для распространения лихорадки Эбола, уже отвезены на свалки. Наверняка не осталось никаких вещественных доказательств, способных пролить свет на то, кто прибегнул к такой системе заражения.

— Об этом будем говорить позже, генерал. Что предпринять сейчас? Я вижу, что во многих штатах еще нет очагов заражения...

— Это пока, господин президент. Инкубационный период лихорадки Эбола длится от трех до десяти суток. Нам еще не известно, как широко она распространилась. Это станет ясно, только когда пройдет определенное время.

— Однако следует привести в действие план «Занавес», Джон, — сказал Александер. — И сделать это нужно как можно скорее.

* * *

Махмуд Хаджи читал. Его кабинет находился рядом со спальней и он предпочитал работать здесь. Впрочем, ему не нравилось, когда его тут беспокоили, и потому телохранителей удивило, когда Дарейи отозвался на телефонный звонок. Через двадцать минут они впустили посетителя, причем, как ни странно, по пути к кабинету его никто не сопровождал.

— Началось?

— Да, началось. — Бадрейн передал аятолле распечатку материалов Центра по контролю и предупреждению инфекционных болезней. — Завтра получим более подробную информацию.

— Вы отлично справились со своей задачей, — сказал Дарейи, отпуская Бадрейна. Когда за ним закрылась дверь, аятолла снял телефонную трубку.

* * *

Алахад не знал, насколько обходным был этот канал связи, просто ему было известно, что звонили из-за океана. Он полагал, что из Лондона, но точно не мог сказать, да и не интересовался этим. Запрос Представлялся самым рутинным, если только не принимать во внимание время дня — в Англии был вечер, и рабочий день уже закончился. Ключевыми фразами был ассортимент ковров, имеющихся в продаже, и их цена. Из этих фраз, которые представляли собой код, заученный им наизусть и нигде не записанный, он узнал все, что требовалось. А поскольку он знал мало, то и в случае ареста мог раскрыть немногое. Ему как опытному профессионалу это было ясно. Дальше последовало то, что он должен был сделать сам. Алахад выставил в окне табличку «Скоро вернусь», вышел из лавки, запер дверь и, повернув за угол, поспешил за два квартала к телефону-автомату. Именно отсюда он и передал Арефу Раману последний приказ.

* * *

Совещания начались в Овальном кабинете, затем продолжились в зале Рузвельта и теперь проходили в зале заседаний кабинета министров, в конце коридора, где за ходом совещания могли следить портреты нескольких американских президентов, а не только одного Джорджа Вашингтона. Члены кабинета министров прибыли почти одновременно, и скрыть их появление было невозможно. Слишком много служебных автомобилей, слишком много телохранителей, слишком много знакомых репортерам лиц.

Министерство юстиции представлял Пэт Мартин. Из Министерства обороны приехал сам министр Бретано в сопровождении адмирала Джексона, сидящего сейчас у него за спиной (почти каждый министр приехал в сопровождении заместителя, главным образом, чтобы вести записи). Министр финансов Уинстон пришел из здания напротив, на другой стороне Пятнадцатой улицы, по подземному переходу. Министры торговли и внутренних дел были единственными членами кабинета Дарлинга, уцелевшими при катастрофе благодаря тому, что отсутствовали в тот страшный вечер в Вашингтоне. Вообще-то они были назначены на свои посты еще Бобом Фаулером. Почти все остальные раньше занимали должности заместителей и стали министрами отчасти из-за занятости президента другими делами, отчасти потому, что у Райана создалось впечатление, что они неплохо справляются со своей работой. Но ни один из них незнал, почему было созвано это совещание. Приехал Эд Фоули, получивший приглашение президента, несмотря на то что с недавних пор ЦРУ утратило ранг министерства. Кроме них на совещании присутствовали Арни ван Дамм, Бен Гудли, директор ФБР Мюррей, первая леди, три армейских офицера и доктор Александер.

— Начинается совещание, — произнес президент. — Дамы и господа, я хочу поблагодарить вас за то, что вы приехали сюда. У нас нет времени для вступительных речей. Над страной нависла серьезная опасность. Принятые нами сегодня решения будут иметь огромное значение для всей нации. В углу сидит генерал-майор Джон Пикетт. Он врач и ученый, и я попрошу его объяснить вам суть происходящего. Прошу вас, генерал.

— Спасибо, господин президент. Дамы и господа, я занимаю должность начальника Форт-Детрика. Сегодня утром к нам начали поступать весьма тревожные сообщения...

Райан перестал обращать внимание на то, что говорил генерал. Он выслушал все это уже дважды. Полезней было изучить папку, которую передал ему Пикетт. Обложка ее имела обычную красно-белую окантовку. В центре значилось: «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО — НА СЛУЧАЙ ЭПИДЕМИЙ» — весьма подходящее название для раздела особой важности, к которому принадлежала папка, подумал президент. Затем он открыл папку и начал читать оперативный план «Занавес». Джек увидел, что существуют четыре варианта этого плана. Он взялся за четвертый вариант под многозначительным названием «Уединение». Уже краткого содержания было достаточно, чтобы по коже пробежал холодок. Джек посмотрел на портрет Джорджа Вашингтона на стене. Хотелось спросить у первого американского президента: как лучше поступить, черт побери? Но Вашингтон не понял бы его. Ведь он жил в то время, когда еще не знали ни авиалайнеров, ни атомных бомб, ни вирусов...

— Насколько широко уже распространилась эта эпидемия? — спросил министр жилищного строительства.

— Пятнадцать минут назад мне сообщили из Центра контроля и предупреждения инфекционных болезней в Атланте, что зарегистрировано более двухсот случаев заболевания лихорадкой Эбола, — ответил генерал Пикетт. — Хочу обратить ваше внимание на то, что все они проявились меньше чем за двадцать четыре часа.

— Кто же виновник всего этого? — подал голос министр сельского хозяйства.

— В данный момент это неважно, — резко бросил президент. — Виновника будем искать позже. А сейчас нам нужно принять решение о мерах борьбы с эпидемией.

— Не может быть, чтобы мы не могли...

— Может, — сказала Кэти Райан. — Вам известно, сколько вирусных болезней мы способны излечить?

— Нет, — признался министр.

— Ни одной. — Кэти все время удивляло, насколько плохо люди разбираются в простейших медицинских вопросах.

— Итак, единственным способом борьбы с эпидемией является изоляция, — сделал вывод генерал Пикетт.

— Но каким образом можно изолировать целую страну? — прозвучал вопрос Клиффа Ратледжа, заместителя госсекретаря, который заменил на совещании Скотта Адлера.

— Вот эту проблему нам и нужно решить, — взял слово президент. — Спасибо, генерал. Теперь я буду вести совещание. Единственный способ борьбы с эпидемией заключается в том, чтобы закрыть все места, где собираются люди — театры, магазины, спортивные залы и стадионы, промышленные предприятия и офисы, а также запретить переезды из одного штата в другой. Насколько мне известно, тридцать штатов еще не затронуты болезнью. Нам нужно постараться, чтобы эпидемия не распространилась на них. Этого можно достичь, если будут перекрыты все транспортные пути, позволяющие переезжать из одного штата в другой, до тех пор пока нам не удастся установить реальную опасность распространения этого смертоносного организма. Тогда мы сможем прибегнуть к менее радикальным мерам.

— Господин президент, это противоречит Конституции, — тут же напомнил Пэт Мартин.

— Объясните, — распорядился Райан.

— Свобода передвижения является правом граждан, которое защищено Конституцией. Даже любое ограничение передвижения граждан внутри штатов представляет собой нарушение конституционных свобод, как говорится в решении суда по делу Лемюэла Пенна — он был чернокожим армейским офицером, убитым ку-клукс-кланом в шестидесятые годы. Это прецедент, принятый Верховным судом, — сообщил начальник управления уголовного розыска.

— Я знаю, что принес присягу соблюдать, ограждать и защищать Конституцию страны — извините меня, но почти каждый из присутствующих здесь принес такую присягу, — однако если соблюдение Конституции приведет к гибели нескольких миллионов американских граждан, то чего мы тем самым добьемся? — спросил президент.

— И все равно мы не имеем права так поступать! — возразил министр.

— Генерал, если мы не примем мер борьбы с эпидемией, каковы будут последствия? — спросил Мартин, удивив этим Райана.

— Я не могу дать точного ответа на этот вопрос, да и его вообще не существует, потому что мы пока не знаем, насколько быстро происходит распространение вируса. Если он распространяется по воздуху — а у нас есть основания считать, что дело обстоит именно таким образом, — у нас разработана сотня компьютерных моделей, которыми можно воспользоваться. Проблема заключается в том, чтобы выбрать правильную. Худший вариант? Двадцать миллионов смертей. В этом случае произойдет распад общества. Врачи и медсестры покинут больницы, люди запрутся в домах, и эпидемия исчерпает себя точно так же, как погасла эпидемия чумы — «черной смерти» — в четырнадцатом веке. Поскольку прекращаются контакты между людьми, эпидемия перестает распространяться.

— Двадцать миллионов? А сколько человек погибло в результате «черной смерти»? — спросил Мартин. Лицо его сделалось пепельно-серым.

— Сведения весьма отрывочны. В то время не существовало никакой статистики. Самые надежные данные касаются Англии, — объяснил Пикетт. — Эпидемия чумы истребила там половину населения. Она продолжалась около четырех лет. Европе понадобилось примерно сто пятьдесят лет, чтобы ее население достигло уровня 1347 года.

— Проклятье! — выдохнул министр внутренних дел.

— Неужели лихорадка Эбола настолько опасна? — продолжал свои расспросы Мартин.

— Потенциально — да. Проблема, сэр, заключается в том, что, если не принять никаких мер, а потом окажется, что она крайне вирулентна, будет слишком поздно.

— Понятно. — Мартин повернулся к Райану. — Господин президент, насколько я понимаю, у нас нет выбора.

— Но ведь вы только что сказали, что подобные меры незаконны, черт возьми! — воскликнул министр жилищного строительства.

— Господин министр, Конституция не требует от нации коллективного самоубийства, и хотя мне кажется, что я знаю, каким будет решение Верховного суда по этому вопросу, подобной ситуации еще никогда не возникало, и потому можно привести убедительные аргументы в пользу мер по изоляции штатов.

— Почему ты изменил свою точку зрения, Пэт? — спросил Райан.

— На то у меня двадцать миллионов причин, господин президент.

— Если мы начнем нарушать собственные законы, кем тогда станем? — спросил Клифф Ратледж.

— Живыми, — негромко произнес Мартин. — Может быть.

— Я готов выслушать аргументы за и против в течение пятнадцати минут, — сказал Райан. — После этого примем решение.

Дискуссия была очень оживленной.

— Если мы нарушим нашу собственную Конституцию, — заявил Ратледж, — то никто в мире не будет верить нам! Два министра кивнули.

— Но почему не принять во внимание практические соображения? — возразил министр сельского хозяйства. — Нельзя изолировать все предприятия. Людям нужна пища!

— Что за страну мы оставим нашим детям, если мы...

— Если они умрут, то вообще никого не останется, независимо от того, какой будет страна, — резко бросил Джордж Уинстон.

— Такого сейчас не может случиться!

— Господин министр, может быть, вы хотите приехать ко мне в больницу и лично убедиться в этом, сэр? — послышался голос Александера, сидевшего у стены.

— Спасибо, — сказал Райан, посмотрев на часы. — Начнем голосовать.

Министры обороны, финансов, юстиции и торговли проголосовали «за», остальные — «против». Райан обвел их пристальным взглядом.

— Итак, решение принято, — произнес президент холодно. — Большинство высказалось за изоляцию штатов. Спасибо за поддержку. Директор Мюррей, ФБР окажет необходимую помощь Центру по контролю и предупреждению инфекционных болезней в Атланте и армейскому институту в Форт-Детрике в определении мест, из которых распространяется эпидемия. Это является вашей абсолютно первоочередной задачей, все остальное должно уступить ей место.

— Слушаюсь, господин президент.

— Мистер Фоули, вы используете всех своих агентов для выяснения того, откуда пришла к нам эта эпидемия. Вы тоже будете работать совместно с медиками. Эпидемия пришла откуда-то, и тот, кто несет ответственность за ее появление, совершил акт агрессии с использованием оружия массового поражения. Нам необходимо узнать, кто этот человек, Эд. Все спецслужбы будут поддерживать контакт с вами и передавать полученную ими информацию. В соответствии с законом ЦРУ имеет право координировать всю разведывательную деятельность. Передай всем спецслужбам, что я приказал тебе воспользоваться этим правом.

— Приложим все силы, сэр.

— Министр Бретано, я объявляю чрезвычайное положение в стране. Все резервные части и национальная гвардия немедленно призываются на воинскую службу и находятся в подчинении у федеральных властей. У вас в Пентагоне есть план на случай подобной ситуации. — Райан поднял папку с надписью «Занавес». — Вы приступите к осуществлению четвертого варианта — «Уединение» — и как можно быстрее.

— Будет исполнено, сэр.

Райан посмотрел на министра транспорта, сидевшего у дальнего конца стола.

— Господин министр, система контроля за воздушным сообщением принадлежит вам. Когда вернетесь в свой кабинет, отдайте приказ всем самолетам, находящимся сейчас в полете, следовать к месту назначения и оставаться там. Самолеты, стоящие на аэродромах, останутся там, начиная с шести часов вечера.

— Нет. — Министр транспорта встал. — Господин президент, я не сделаю этого. По моему мнению, такой приказ противоречит закону, и я отказываюсь выполнять его.

— Хорошо, сэр. Я принимаю вашу отставку, которая вступает в действие немедленно. Вы являетесь заместителем министра? — Райан посмотрел на женщину, сидевшую позади уже бывшего министра транспорта.

— Да, господин президент.

— Вы согласны исполнить мой приказ?

Женщина беспомощно оглянулась вокруг, не зная, как поступить. Она слышала все аргументы, но была кадровым государственным служащим и не привыкла принимать решения без политической поддержки.

— Мне тоже не нравится отдавать такой приказ, — согласился Райан. В зал проник рев турбин реактивного самолета, который взлетал с Национального аэропорта Вашингтона. — Что, если этот авиалайнер несет куда-то смерть? Неужели мы можем позволить такое? — произнес он так тихо, что женщина едва расслышала его слова.

— Я исполню ваш приказ, сэр.

— Знаете, Мюррей, — произнес бывший министр транспорта, — вы имеете право арестовать этого человека прямо сейчас. Он нарушил закон.

— Только не сегодня, — ответил директор ФБР, глядя на президента. — Сначала кто-то должен принять решение, в чем заключается этот закон.

— Если кто-то из присутствующих в зале считает своим долгом уйти с федеральной службы из-за несогласия по этому вопросу, я приму вашу отставку немедленно и без малейших колебаний. Прошу только подумать о правильности такого решения. Если я совершаю ошибку — ну что ж, меня ждет расплата за нее. Но если врачи правы и мы не примем никаких мер, на наших руках будет больше крови, чем у Гитлера. Сейчас мне нужна ваша помощь и поддержка. — Райан встал и поспешно вышел из зала. Остальные тоже начали подниматься. Джек чувствовал, что нужно торопиться. Он вошел в Овальный кабинет и едва успел вбежать в примыкающий к нему туалет. Через несколько секунд Кэти увидела его стоящим на коленях перед унитазом. Он нажал на ручку, и поток воды смывал рвоту. — Как ты считаешь, я правильно поступил? — спросил он, все еще стоя на коленях.

— Да, я согласна с тобой, Джек, — ответила «Хирург».

— Ты выглядишь просто великолепно. — Ван Дамм тоже успел застать президента Соединенных Штатов в столь унизительной позе.

— А почему ты промолчал, Арни?

— Потому что вы не нуждались в моей помощи, господин президент, — ответил глава администрации.

Генерал Пикетт и остальные врачи ждали возвращения Райана.

— Сэр, только что получен факс из Атланты, — сказал генерал, когда президент вернулся в кабинет — В Форт-Стьюарте зарегистрированы два случая заболевания лихорадкой Эбола. Там расквартирована Двадцать четвертая мотомеханизированная дивизия.

Глава 50 Специальный доклад

Все началось с арсеналов Национальной гвардии, которые имеются практически во всех городах Соединенных Штатов. В каждом таком арсенале постоянно находится дежурный офицер или сержант, сидящий у телефона. Когда из Пентагона передавали кодовую фразу о немедленной мобилизации, дежурный должен был оповестить командира части, а уже от него следовали телефонные звонки по разветвляющейся схеме — каждый, кто отвечал на телефонный звонок, должен был в свою очередь оповестить еще нескольких человек.

Обычно, чтобы оповестить всех, требовалось около часа, исключение составляли лишь те, кто находились в командировке или в отпуске. Старшие командиры Национальной гвардии обычно подчинялись непосредственно губернаторам штатов, поскольку Национальная гвардия была гибридом территориального ополчения и армии США (или ее военно-воздушных сил в случае, когда речь шла о ВВС Национальной гвардии, что позволяло многим губернаторам штатов пользоваться самыми современными боевыми самолетами).

Так произошло и на этот раз. Старшие офицеры, удивленные неожиданным приказом, доложили о полученном распоряжении своим губернаторам, надеясь получить от них указания. Но главы исполнительной власти штатов не могли дать никаких объяснений, сами не зная, что происходит. Однако на уровне рот и батальонов офицеры и рядовые (как мужчины, так и женщины) поспешно возвращались с работы домой, поскольку сразу по получении приказа становились военнослужащими, чего требовал их гражданский долг. Люди надевали камуфляжные комбинезоны, чистили сапоги и устремлялись к местным арсеналам, составляя отделения и взводы. По прибытии туда они с изумлением узнавали, что там их ждет приказ разобрать оружие, боеприпасы и, что особенно странно, комплекты ГИПЗО — герметической изолирующей противохимической защитной одежды. Каждый солдат и офицер Национальной гвардии проходил курс подготовки с применением таких комбинезонов противохимической защиты и ненавидел их всей душой. Собравшиеся обменивались шутками, делились служебными и семейными новостями, пока офицеры и старший сержантский состав пытались в командных пунктах выяснить, что за чертовщина происходит. Однако пребывание там ничего не проясняло, и они возвращались к солдатам рассерженные и раздосадованные, а те, кто были осведомлены лучше других, часто и испуганные. Водители начали прогревать двигатели, а в казармах включили телевизоры, чтобы понять, что происходит.

Специальный агент, возглавляющий полевое отделение ФБР в Атланте, вместе с еще десятью агентами мчались на машинах с включенными сиренами к Центру контроля и предупреждения инфекционных болезней. В Вашингтоне несколько сотрудников ЦРУ и других спецслужб без особой спешки, чтобы не привлекать внимания, направились к зданию Гувера, где предстояло работать объединенной группе следователей. И в том и в другом случае сотрудникам предстояло выяснить причину возникновения эпидемии и на основании этого попытаться обнаружить центры ее распространения. Не все члены этих групп были штатскими. Разведуправление Министерства обороны и ЦРУ были главным образом военными департаментами, и офицеры с мрачными лицами сообщили остальным, что произошло нечто ранее невиданное в американской истории. Если это действительно было заранее спланированное и тщательно осуществленное нападение на Соединенные Штаты, то страна, которая сделала это, тем самым прибегла к тому, что деликатно называлось «оружием массового поражения». А на подобные действия вот уже на протяжении двух поколений у США готов четкий ответ.

* * *

Разумеется, события развивались слишком быстро, чтобы к ним можно было быть полностью готовым — оттого это и носит название чрезвычайных ситуаций. То же самое можно было сказать и о президенте, когда он входил в пресс-центр Белого дома, сопровождаемый начальником армейского Института предупреждения инфекционных заболеваний генерала Пикетта. Всего тридцать минут назад по всем основным телевизионным каналам было объявлено, что президент выступит с обращением к стране и что по этой причине правительство воспользовалось своим правом требовать, а не просить необходимое время в эфире. Еще с двадцатых годов был принят закон о том, что эфир принадлежит правительству, а потому выступление президента заменило все ток-шоу и программы, передаваемые перед вечерним блоком новостей. Перед выступлением президента ведущие главных каналов сообщили, что никто не знает причины столь неожиданного решения, но в выступлении будет говориться о чрезвычайном заседании кабинета министров, которое закончилось всего несколько минут назад.

— Уважаемые соотечественники, — начал президент Райан. Его лицо появилось на телевизионных экранах по всей стране, а голос доносился из всех радиоприемников, в том числе и автомобильных в машинах, находившихся в пути. Те, кто уже привыкли к облику своего нового президента, заметили, каким бледным выглядит его лицо (у миссис Эббот не было времени на макияж) и как мрачно звучит голос. Содержание его выступления оказалось еще более мрачным.

* * *

На бетоновозе, разумеется, тоже был радиоприемник и даже проигрыватель компакт-дисков, потому что он, хотя и являлся рабочей машиной, предназначался для американцев. Холбрук и Браун ехали уже по Индиане. Позади остались Иллинойс и мост через Миссисипи, близилась столица страны. Холбрук, которого не интересовали никакие выступления никаких президентов, нажал на кнопку «поиск», и тут выяснилось, что тот же голос звучит на всех частотах. Это было несколько необычно, и потому он решил послушать одну из станций. Браун, сидевший за рулем, заметил, что и легковые и грузовые автомобили сворачивают на обочину — сначала их было немного, но по мере продолжения президентской речи становилось все больше и больше. Водители склонялись вперед, прислушиваясь к словам президента.

* * *

— Таким образом, по распоряжению президента ваше правительство принимает следующие меры. Первое: до дальнейших указаний временно закрываются все школы, колледжи и другие учебные заведения в стране. Второе: все предприятия, за исключением тех, чья работа необходима для обеспечения жизни населения — к ним относятся средства массовой информации, больницы, продовольственные магазины, правоохранительные органы и пожарные депо, — закрываются до дальнейших указаний. Третье: все места общественного пользования — театры, рестораны, бары и тому подобные заведения — закрываются до дальнейших указаний. Четвертое: запрещаются переезды из штата в штат до дальнейших указаний. Это касается воздушного транспорта, поездов, автобусов и частных автомобилей. Грузовики, везущие продовольствие, будут сопровождаться военным эскортом; то же самое относится к транспортировке жизненно важных товаров, лекарств и тому подобного. Пятое: я отдал приказ о мобилизации во всех пятидесяти штатах Национальной гвардии, которая переходит под командование федеральных властей. Ей поручено следить за соблюдением общественного порядка. С этого момента во всей стране вводится военное положение.

Мы обращаемся к американским гражданам, нет, позвольте мне говорить не так официально. Дамы и господа, для того чтобы пережить этот кризис, нам требуется немного здравого смысла. Мы еще не знаем, насколько опасна эта эпидемия. Меры, принятые сегодня по моему приказу, по своей природе представляют собой меры предосторожности. Они могут показаться и по сути дела являются крайне жесткими. Причина этого заключается в том, что, как я уже сказал вам, этот вирус потенциально самый опасный на нашей планете, хотя мы и не знаем, насколько он опасен. Однако нам известно, что его распространение можно предупредить с помощью простых мер, независимо от его опасности. Вот почему в интересах общественной безопасности я отдал приказ о введении этих предупредительных мер. Они приняты после самого тщательного обсуждения возникшей проблемы лучшими медицинскими специалистами нашей страны. Чтобы избежать заражения, запомните, как распространяется эта болезнь. Рядом со мной стоит генерал Джон Пикетт, один из главных медицинских экспертов армии, специалист в области инфекционных заболеваний. Сейчас он даст всем нам несколько советов, направленных на то, как предохранить себя от заражения. Прошу вас, генерал. — Райан отошел от микрофона.

* * *

— Какого черта? — выкрикнул Холбрук. — Он не имеет на это права!

— Ты так считаешь? — Браун свернул вслед за огромным тягачом с прицепом на обочину шоссе. Они находились сейчас в сотне миль от границы между Индианой и Огайо. Чтобы одолеть такое расстояние на этом кабане, подумал он, понадобится примерно два часа. Они не успеют пересечь границу, прежде чем Национальная гвардия перекроет шоссе.

— Думаю, Пит, нам лучше поискать мотель.

* * *

— Что мне делать дальше? — спросила агент ФБР.

— Раздевайтесь. Повесьте одежду на дверь. — Сейчас было не до приличий, к тому же он врач. Гостья ничуть не смутилась. Доктор Клайн решил дать ей зеленый хирургический костюм с длинными рукавами. В больнице не хватало пластмассовых герметических защитных комбинезонов. Все, что имелось, было роздано персоналу. Им комбинезоны были нужнее. Они ближе соприкасались с пациентами, обихаживали их. В медицинском центре профессора Клайна находилось сейчас девять больных, у которых уже проявились явные симптомы лихорадки Эбола. Из них шестеро имели семьи, и у четверых супругов (или супруг) при тестировании на антитела Эбола оказались положительные результаты. Случались, правда, и ошибки. Но от этого говорить людям о результатах тестов было не легче, хотя ему приходилось довольно часто сообщать о результатах тестов больным СПИД ом. Сейчас брали образцы крови у детей. Вот это было особенно болезненно для персонала.

Защитный костюм, который он выдал агенту ФБР, был из обычной хлопчатобумажной ткани, пропитанной дезинфицирующим раствором, особое внимание обращали на обработку маски. Кроме того, агента снабдили широкими пластиковыми очками, применяемыми при работе в лабораториях и хорошо знакомыми студентам-химикам.

— Будьте осмотрительны, — предупредил агента доктор Клайн. — Не подходите к пациенту ближе чем на шесть футов, и тогда вам ничто не угрожает. Если у пациента конвульсии, если у него рвота или кашель, отходите дальше. Заниматься этим наше дело. Даже если пациент умирает у вас на глазах, ни к чему не прикасайтесь.

— Я все поняла. Вы запрете дверь своего кабинета? — Агент показала на кобуру с пистолетом, которая висела вместе с ее одеждой.

— Непременно. А когда закончите работу, передайте мне сделанные вами записи. Я пропущу их через ксерокс.

— Это зачем?

— При снятии копий используется очень яркий свет. Ультрафиолетовые лучи почти гарантированно уничтожают вирусы лихорадки Эбола, которые могут оказаться на бумаге, — объяснил профессор Клайн. Сейчас в Атланте в самом спешном порядке проводились эксперименты по определению того, насколько выносливы вирусы этого штамма. Это поможет выяснить прежде всего, каким должен быть уровень предосторожностей, принимаемых в больницах, и, возможно, окажется полезным и для широкой публики.

— Скажите, док, а почему мне просто не снять копии самой?

— А-а. — Клайн покачал головой. — Да, пожалуй, можно поступить и так.

* * *

— Господин президент! — Это был Барри из Си-эн-эн. — А законны ли принятые вами меры?

— Барри, у меня нет ответа на этот вопрос, — произнес Райан. Лицо его было усталым и бледным. — Вне зависимости от того, являются ли они законными, я убежден в их необходимости. — Пока он говорил, сотрудник персонала Белого дома раздавал собравшимся репортерам хирургические маски. Сделать это предложил Арни. Маски привезли из находившейся поблизости больницы университета Джорджа Вашингтона.

— Но ведь вы не имеете права нарушать закон, господин президент. Что, если вы ошибаетесь?

— Барри, между той работой, которой занимаюсь я, и той, которой занимаетесь вы, существует кардинальная разница. Если вы совершаете ошибку, то публикуете опровержение или извиняетесь. Мы были свидетелями этого совсем недавно, а точнее вчера, когда так поступил один из ваших коллег, верно? Но если ошибку в такой ситуации совершу я, можно ли попросить извинение за смерть человека? Или за тысячи смертей? Я не могу пойти на такой риск, Барри, — сказал президент. — Если окажется, что я ошибся, вы можете обрушиться на меня всей своей мощью. Это тоже часть моей работы, и я начинаю привыкать к ней. Может быть, я трус. Может быть, я просто боюсь бессмысленной смерти людей, хотя в моей власти было предотвратить ее.

— Но вы не знаете этого, правда?

— Нет, — признался Джек, — этого не знает никто. В данном случае мы должны исходить из вероятности худшего. Жаль, что я не могу сказать, что уверен в этом, и сейчас я не буду думать о происхождении этой эпидемии. — Это была не правда. Райан знал, что должен солгать, после того как пообещал, что будет говорить только правду, потому что этого требовала ситуация. Как безумен этот мир, подумал он.

* * *

Это была самая страшная беседа в ее жизни. Агент увидела, что лежащая перед ней женщина, именуемая пациент «Зеро», привлекательна, точнее, была привлекательной пару дней назад. Теперь ее кожа, которую совсем недавно можно было назвать смугловато-румяной, стала болезненно бледной, усеянной пурпурными кровоподтеками. Но хуже всего было то, что женщина знала о приближающейся смерти. Она не могла не знать этого, подумала агент. Женщина понимала, что подобный медицинский уход далек от обычного, что медики боятся касаться ее. А вот теперь еще агент ФБР тоже задавала вопросы, стоя вдали от кровати, в маске, за которой не видно лица, и с фломастером в фетровом колпачке в затянутой в перчатку руке (в палату запрещено было входить с острыми предметами, способными прорвать тонкий латекс перчаток).

— Но если не считать вашей поездки в Канзас-Сити?

— Я никуда больше не ездила. — Ответ доносился, словно со дна могилы. — Работала за своим столом, готовила осенние заказы. Два дня провела в центре Макормика на выставке домашней утвари.

Были еще вопросы, и ни один из ответов не дал сколько-нибудь полезной информации. Агент ФБР оставалась женщиной, и ей хотелось успокоить больную, коснуться ее руки, но она понимала, что делать этого нельзя, тем более что на прошлой неделе она узнала, что беременна. Это будет ее первый ребенок. Теперь она несла ответственность за две жизни и потому с трудом удерживалась от дрожи.

— Спасибо. Я еще зайду к вам. — Агент встала с металлического стула и направилась к двери. Открыв дверь, она повернулась плечом вперед, чтобы не коснуться дверной рамы, и вышла в коридор. Тут она увидела Клайна, который говорил с кем-то из сотрудников — врачом или медсестрой, агент не смогла разобрать.

— Как прошла беседа? — спросил профессор.

— У нее есть шансы на выздоровление?

— Никаких, — ответил Марк Клайн. При подобных болезнях пациент «Зеро» был именно тем, что значило его название, — нулем.

* * *

— Компенсация? Они требуют компенсацию от нас? — возмутился министр обороны, опередив министра иностранных дел.

— Господин министр, я всего лишь передаю их слова, — напомнил Адлер членам правительства Китайской Республики в Тайбэе.

— К нам приезжали два офицера ваших ВВС, которые осмотрели осколки ракеты. Их заключение совпадает с нашим. Это ракета «Пен-Лунг-13» с головкой инфракрасного наведения и большой дальностью действия, новейшая разработка инженеров КНР, которая является модификацией советской ракеты «воздух — воздух». Теперь в причине гибели авиалайнера не может быть сомнений, тем более что это дополняют радиолокационные данные, полученные от ваших кораблей, — добавил министр обороны. — Значит, это намеренная акция. Вы знаете это, и мы тоже. Теперь скажите, мистер Адлер, какую позицию в этом конфликте занимает Америка?

— Мы стремимся всего лишь к восстановлению мира в регионе, — ответил госсекретарь, повторяя формулировку из разговора с президентом. — Хочу также подчеркнуть, что КНР, разрешив моему самолету летать непосредственно между Пекином и Тайбэем, продемонстрировала добрую волю и стремление к мирному урегулированию отношений.

— Это верно, — согласился министр иностранных дел. — По крайней мере так может показаться стороннему наблюдателю. Но скажите мне, мистер Адлер, какова их действительная цель?

Вот и ответ на вопрос, подумал государственный секретарь, о мирном урегулировании конфликта в этом регионе. Оба министра Китайской Республики не менее сообразительны, чем он сам, и еще больше разгневаны.

И тут все резко изменилось.

Послышался стук в дверь, и в кабинет вошла секретарь, что вызвало неудовольствие ее босса, пока они не обменялись несколькими фразами на своем мандаринском наречии. Секретарь вручила министру телекс, который тот внимательно прочитал и затем передал Адлеру.

— Похоже, у вас в стране возникла серьезная проблема, господин секретарь.

* * *

Пресс-конференция закончилась. Райан вернулся в Овальный кабинет и сел на диван рядом с женой.

— Как все прошло? — спросила первая леди.

— Ты разве не следила за ходом пресс-конференции по телевидению? — спросил Джек.

— Мы тут обсуждали кое-какие проблемы, — объяснила Кэти. В кабинет вошел ван Дамм.

— Неплохо, босс, — заметил он. — Вечером тебе придется встретиться с сенаторами. Я только что договорился с лидерами обеих фракций. Это сделает предстоящие выборы более интересными и...

— Арни, пока я не дам иных указаний, мы не будем обсуждать политические вопросы. Политика затрагивает идеологию и теорию, а сейчас перед нами возникла суровая действительность, — прервал его президент.

— Ты не можешь уйти от этого, Джек. Политика — это реальность, а если эпидемия — следствие намеренного нападения на нашу страну, как говорит генерал, то это война, а война — политическая акция. Ты стоишь во главе правительства. Тебе нужно вести за собой Конгресс, а это тоже политическая акция. Ты не король, чтобы заниматься философией. Ты являешься президентом демократической страны.

— Ну хорошо, — вздохнул Райан, понимая правоту Арни — Что еще?

— Звонил Бретано. План начинает действовать прямо сейчас. Через несколько минут диспетчеры передадут всем самолетам приказ совершить посадку на аэродромы мест назначения и оставаться там до получения дальнейших указаний. Сейчас, наверно, в аэропортах царит настоящий хаос.

— Это уж точно. — Джек закрыл глаза и потер их.

— Сэр, у вас тут не было выбора, — сказал президенту генерал Пикетт.

— А как мне вернуться в Хопкинса? — спросил Александер. — Мне нужно руководить отделением и лечить больных.

— Я сказал Бретано, что можно позволить выезд из Вашингтона, — сообщил ван Дамм. — То же самое будет относиться ко всем крупным городам, расположенным неподалеку от границ штатов, таким, как Нью-Йорк, Филадельфия. Следует дать возможность людям вернуться домой, верно?

Пикетт кивнул.

— Да, дома они будут в большей безопасности. Было бы нереалистично полагать, что план начнет действовать по-настоящему до полуночи.

— Алекс, ты можешь, наверно, лететь со мной, — послышался голос Кэти. — Мне ведь тоже нужно вернуться в больницу.

— Что? — Глаза Райана округлились.

— Джек, я ведь врач, ты не забыл этого?

— Ты глазной врач, Кэти. Люди могут несколько дней подождать новых очков, — властно заявил Джек.

— Во время сегодняшнего совещания в больнице мы решили, что все врачи останутся на своих местах и будут помогать друг другу. Мы не можем доверить уход за больными одним медсестрам и молодежи — врачам-практикантам. Я клиницист, Джек. Нам всем нужно принять участие в столь трудном деле, милый, — мягко добавила Кэти.

— Нет! Нет, Кэти, это слишком опасно. — Джек повернулся к ней. — Я не позволю тебе возвращаться в больницу.

— Джек, а сколько раз ты уезжал куда-то и ничего не говорил мне, занимаясь опасной работой, потому что это был твой долг. Я врач и тоже обязана выполнять свой долг.

— Это не так опасно, господин президент, — произнес Александер. — Надо всего лишь соблюдать правила предосторожности. Я ежедневно работаю с больными СПИДом...

— Я сказал нет!

— Только потому, что я женщина? — тихо спросила Кэролайн Райан. — Меня это тоже беспокоит, но я профессор и работаю в больнице. Я учу студентов, как стать врачами, учу их профессиональному долгу. Сейчас мой долг состоит в том, чтобы быть со своими пациентами. Ты ведь не можешь скрыться от своих обязанностей, Джек. И я тоже.

— Мне хотелось бы посмотреть, как ты организовал уход за пациентами, Алекс, — проговорил Пикетт.

— Буду только рад показать тебе это, Джон.

Джек продолжал смотреть на лицо жены. Он знал, что у нее сильный характер и что иногда ей приходится ухаживать за пациентами, больными инфекционными болезнями — СПИД нередко приводил к серьезным глазным заболеваниям. Раньше он как-то не задумывался об этом. Но не теперь.

— Что, если...

— Ничего со мной не случится. Я знаю, что должна быть осторожной. Думаю, ты опять сделал это... — Она поцеловала его, не стесняясь тех, кто находились в кабинете. — Мой муж умеет выбирать самые неподходящие моменты, — сообщила она присутствующим.

Это было уж слишком для Райана. У него задрожали руки и глаза стали влажными. Он несколько раз моргнул, чтобы прогнать слезы.

— Прошу тебя, Кэти...

— А ты послушался бы меня, когда отправлялся на ту подводную лодку, Джек? — Она поцеловала его снова и встала.

Не все подчинились приказу президента, но сопротивление оказалось не таким уж серьезным. Четыре губернатора приказали своим генерал-адъютантам — таково было обычное звание начальников Национальной гвардии штата — не выполнять президентский указ и трое заколебались, не зная, как поступить, до тех пор пока им не позвонил сам министр обороны и лично не объяснил последствия неповиновения: немедленное увольнение, арест и суд военного трибунала. Кое-где начались разговоры об организации протестов, но на это требовалось время, а зеленые боевые машины уже заняли позиции. В некоторых случаях отданные приказы звучали несколько иначе, подобно приказу, полученному полком филадельфийской кавалерии, одной из самых старых и уважаемых частей армии, солдаты которого сопровождали Джорджа Вашингтона на его инаугурацию более двухсот лет назад. Сейчас боевые машины полка направлялись к мостам на реке Делавар. По местному телевидению и радио передавались сообщения, что жителям беспрепятственно разрешено вернуться домой до девяти вечера и до полуночи после проверки документов. В большинстве своем так и произошло, но не везде, и мотели по всей Америке были переполнены.

Дети, узнав, что школы закрываются по крайней мере на неделю, с энтузиазмом приветствовали радостную новость, хотя их озадачило беспокойство и даже страх родителей.

Аптеки, торговавшие такими медицинскими товарами, как хирургические маски, распродали запасы меньше чем за час, и продавцы не понимали, что происходит, пока кто-то из них не включил радио.

Как ни странно, но в Питтсбурге агенты Секретной службы, занимавшиеся организацией мероприятий по безопасности приезжающего туда президента, узнали о его приказе едва ли не позже всех. Большинство агентов кинулись в бар, чтобы слышать выступление президента, а Раман вошел в телефонную будку и позвонил домой. Послышалось четыре звонка, затем включился автоответчик, и агент нажал кнопки кода, позволяющего ему выслушать запись из другого города. Как и раньше, звонивший перепутал номер телефона и сообщил, что привезли ковер, который Раман не заказывал, и его цену, которую он не собирался платить. Раман почувствовал, как по спине пробежал холодок. Теперь он мог выполнить порученное ему задание в любое время. Это означало, что нельзя медлить, поскольку предполагалось, что он, убив президента, погибнет и сам. Раман был готов на это, хотя надеялся, что у него теперь есть шанс остаться в живых. Он вошел в бар. Три других агента стояли у включенного телевизора. Когда один из завсегдатаев бара начал протестовать, что они заслоняют экран, ему предъявили служебные удостоверения.

— Боже милостивый — воскликнул глава местного отделения ФБР. — Что же нам теперь делать?

* * *

Труднее всего оказалось приостановить международные авиарейсы. Иностранные посольства в Вашингтоне только что узнали об указе президента и тут же передали своим правительствам причину введенного им чрезвычайного положения. Однако старшие чиновники правительств европейских стран давно разъехались по домам, а некоторые уже спали, когда из Вашингтона поступили телеграммы, уведомляющие их о создавшейся ситуации. Им пришлось ехать в свои офисы, собирать совещания и принимать решения о том, как поступать дальше. Впрочем, длительность трансатлантических перелетов предоставляла такую возможность. Скоро было решено, что пассажиры авиалайнеров, прилетающих из Америки, окажутся в карантинах — сколько времени это будет продолжаться, не знал никто После срочных звонков в федеральную администрацию гражданской авиации была достигнута договоренность, что авиалайнерам, прибывающим в Америку, будет позволено совершить посадку, заправиться и вернуться обратно в аэропорты, из которых они вылетели. Эти авиалайнеры будут считаться незараженными, и потому их Пассажирам разрешат разойтись по домам, хотя при этом вряд ли удастся избежать бюрократических ошибок.

То, что финансовые рынки будут закрыты, стало ясно, как только в медицинский центр Северо-Западного университета пришел больной лихорадкой Эбола. Это был брокер, обычно работавший на шумной Чикагской товарной бирже. Новость быстро распространилась. С завтрашнего дня все биржи и финансовые центры объявлялись закрытыми, так что деловому и финансовому сообществу оставалось лишь беспокоиться, какое влияние это окажет на их деятельность. Однако большинство американских граждан не отрывались от телевизионных экранов. Каждый телевизионный канал нашел своего медицинского эксперта и предоставил ему (или ей) неограниченные возможности для объяснения возникшей проблемы, что обычно делалось излишне подробно. По кабельным каналам передавались научные отчеты о вспышках лихорадки Эбола в Заире, причем пояснялось, как далеко могут зайти симптомы гриппа. Это привело к тихой панике, охватившей всю страну. Люди осматривали запасы продуктов у себя дома, следили за телевизионными передачами и старались не слишком нервничать. При разговоре с соседями все стремились находиться подальше друг от друга.

* * *

К восьми вечера медицинский центр в Атланте зарегистрировал пятьсот случаев заболевания лихорадкой Эбола по всей стране. Для Гаса Лоренца это был трудный и длинный день, поскольку ему приходилось попеременно находиться то в лаборатории, то в кабинете. В подобной спешке таилась опасность как для него, так и для медицинского персонала центра Усталость приводит к ошибкам и несчастным случаям. Обычно в этой одной из лучших в мире исследовательских лабораторий рабочий день протекал размеренно и спокойно, и ее персонал привык работать методично и не спеша. Но теперь ситуация изменилась, и центр стало лихорадить. Поступающие образцы крови нужно было зарегистрировать, наклеить этикетки на пробирки, затем подвергнуть анализу присланную кровь и как можно быстрее сообщить результаты в больницы, из которых поступили образцы В течение всего дня Лоренц старался перестроить работу персонала, сделать ее более эффективной, чтобы лаборатория могла функционировать круглосуточно, исключив переутомление сотрудников. Того же он требовал и от себя, но когда вернулся в кабинет, чтобы немного поспать, там его уже ждали.

— ФБР, — произнес мужчина, предъявляя свое удостоверение. Он оказался начальником местного отделения и сейчас не отрывал от уха сотовый телефон. Это был высокий спокойный человек, какие редко поддаются волнению даже в самых сложных ситуациях. В острый момент, говорил он своим подчиненным, прежде обдумайте, как поступать, иначе можете что-то напутать и тогда понадобится время" чтобы выправить положение.

— Чем могу помочь? — спросил Лоренц, опускаясь в кресло.

— Сэр, мне нужно получить от вас информацию. ФБР вместе с другими федеральными агентствами старается выяснить, как все это началось. Мы опрашиваем каждую жертву эпидемии, чтобы определить, где они заболели, и пришли к выводу, что вы лучше других сможете разъяснить нам общую ситуацию. Итак, где все это началось?

* * *

Военные не знали, где это началось, но им быстро становилось ясно, к чему это может привести. Вспышка эпидемии в Форт-Стьюарте была всего лишь первой. Почти каждая армейская база находилась рядом с каким-нибудь крупным городом. Форт-Стьюарт, например, был расположен не так уж далеко от Саванны и Атланты, куда военнослужащие могли легко и быстро доехать на автомобилях. Форт-Худ находился недалеко от Далласа — Форт-Уэрта, а Форт-Кэмпбелл в часе езды от Нашвилла, откуда медицинский центр университета Вандербилта уже сообщил о случаях заболевания лихорадкой Эбола. Личный состав воинских частей жил главным образом в казармах, там пользовались общими туалетами и душами, и старшие медицинские офицеры этих баз были буквально в ужасе. В самом скученном положении жили военнослужащиеВМС. Их корабли представляли собой замкнутые системы. Те из них, которые в данный момент находились в плавании, получили приказ не возвращаться на базы и оставаться в море до тех пор, пока не выяснится ситуация на берегу. Скоро стало ясно, что опасность эпидемии подстерегает каждую крупную военную базу, и хотя некоторые подразделения — главным образом пехота и военная полиция — были выведены из казарм для усиления Национальной гвардии, медики постоянно следили за каждым солдатом и морским пехотинцем. Скоро им начали попадаться военнослужащие с симптомами заболевания гриппом. Заболевшие были немедленно изолированы от остальных военнослужащих, их одели в защитные костюмы ГИПЗО и на вертолетах отправили в ближайшие больницы, где находились пациенты, заболевшие лихорадкой Эбола. К полуночи стало ясно, что вооруженные силы США не могут считаться полностью боеспособными из-за случаев заболевания геморрагической лихорадкой. Последовали срочные звонки в командный центр Национальной гвардии, сообщавшие, в каких подразделениях отмечены случаи заболевания, на основании этой информации целые батальоны были изолированы от остальных подразделений и помещены в карантин. Личный состав питался сухими пайками, потому что столовые были закрыты, и думал о враге, который оставался невидимым.

* * *

— Боже мой, Джон. — Чавез вошел в кабинет Кларка. Кларк молча кивнул. Сэнди, его жена, была преподавателем в учебном госпитале, обучала медсестер. Джон знал, что ее жизнь подвергается опасности, тем более что она работала в инфекционном отделении, а теперь инструктировала медперсонал, как обращаться с пациентами, больными лихорадкой Эбола, оставаясь при этом в безопасности.

Оставаясь в безопасности? — подумал он. Да, конечно. При этой мысли у него возникли мрачные воспоминания, и он почувствовал страх, который не испытывал уже много лет. Подобное нападение на его страну — Кларку еще не сообщили об этом, но он никогда не верил в случайные совпадения — не подвергало опасности его самого, но угрожало жизни его жены.

— Как ты думаешь, кто это сделал? — спросил Чавез. Это был глупый вопрос, и ответ на него был еще глупее.

— Кто-то, кому мы не нравимся, — раздраженно ответил Джон.

— Извини. — Чавез посмотрел в окно и задумался. — Те, кто решились на такой шаг, чертовски рискуют, Джон.

— Если мы узнаем, что все обстоит именно так.., оперативная безопасность подобного мероприятия исключительно надежна.

— Согласен, мистер К. Думаешь, это те люди, которых мы видели?

— Не исключено. Но, надо думать, существуют и другие. — Он посмотрел на часы. Директор Фоули, должно быть, уже вернулся из Вашингтона, и следовало идти к нему.

Через две минуты они были в его кабинете.

— Привет, Джон, — отозвался директор ЦРУ. Он уже сидел за столом, тут же находилась и Мэри-Пэт.

— Ведь это не случайность? — спросил Кларк.

— Да, не случайность. Сейчас создается объединенная рабочая группа по расследованию причин возникновения эпидемии. ФБР опрашивает людей внутри страны. А поскольку есть подозрения, наша задача выяснить их обоснованность за пределами наших границ. Вы оба будьте готовы заняться этим. Сейчас я стараюсь придумать способ перебросить наших людей за океан.

— А как с разведывательной сводкой национальной безопасности? — спросил Динг.

— Все остальное приказано временно положить на полку. Джек даже подчинил мне Агентство национальной безопасности и Разведуправление Министерства обороны. — Несмотря на то что ЦРУ в соответствии с законом обладало правом поступать именно так и без особого распоряжения президента, основные спецслужбы обычно не вмешивались в дела друг друга и существовали независимо внутри собственных империй. Так было до сегодняшнего дня.

— Как дела с детьми, Мэри-Пэт? — спросил Кларк.

— Держу их дома. — Независимо от того, кем она являлась и какую должность занимала, Мэри-Пэт оставалась прежде всего матерью с обычными материнскими заботами. — Они говорят, что чувствуют себя нормально.

— Оружие массового поражения... — произнес Чавез. От него не требовалось говорить что-то еще.

— Совершенно верно, — кивнул директор ЦРУ. Кто-то не обратил внимания или не принял всерьез то обстоятельство, что политика Соединенных Штатов по вопросу применения оружия массового поражения на протяжении последних лет была четкой и недвусмысленной. Ядерная бомба теоретически ничем не отличалась от баллона с вирусами или снаряда, начиненного отравляющим газом, и ответом на применение вирусов или химических отравляющих веществ являлась атомная бомба, потому что у Америки не было другого оружия массового поражения.

На столе Фоули зазвонил телефон.

— Слушаю. — Директор ЦРУ несколько секунд слушал говорившего. — Вы можете выслать сюда группу специалистов? Спасибо.

— Кто это?

— Армейский институт в Форт-Детрике. Они приедут сюда через час. Мы получили разрешение послать своих людей за пределы страны, но прежде будет проведен анализ их крови. Европейские страны.., ну, ты представляешь себе, как они обеспокоены. Даже при нормальных обстоятельствах нельзя послать собаку в Англию без того, чтобы оставить ее на месяц в карантине, дабы убедиться, что она не больна бешенством. Вас вместе с членами экипажа проверят, наверно, и на другом берегу Атлантического океана, — добавил Фоули.

— Мы не собрали вещи... — возразил Кларк.

— Но ведь все, что вам потребуется, Джон, находится здесь, правда? — Мэри-Пэт сделала паузу. — Извини.

— Есть какие-то подозрения?

— Пока нет, но это пока. Нельзя сделать что-то подобное, не оставив никаких следов.

— Тут происходит нечто странное, — заметил Чавез, оглядывая узкий и длинный кабинет директора ЦРУ. — Ты помнишь, Джон, что я недавно говорил?

— Нет, — покачал головой Кларк. — Что ты хочешь сказать?

— Есть вещи, которые нельзя вернуть в прежнее состояние и на которые нельзя ответить тем же. Ведь если это террористический акт...

— Нет, — возразила Мэри-Пэт. — Для террористического акта это слишком крупная и сложная операция.

— Хорошо, мэм, но даже если бы это было актом терроризма, мы можем превратить ту же долину Бекаа[196] в ровную асфальтовую площадку для стоянки автомобилей и затем послать туда морских пехотинцев, чтобы они разметили ее белыми полосами, после того как она остынет. В этом нет никакой тайны. То же самое относится и к другим странам, правда? Мы уничтожили баллистические ракеты, но ядерные бомбы у нас по-прежнему остались. Мы можем сжечь любую страну до ее скального основания, и президент Райан поступит так без колебаний — во всяком случае я не сделаю ставку против такого варианта. Мне довелось видеть его в действии, и он далеко не слюнтяй.

— Ну и какой вывод? — спросил директор ЦРУ. Он не стал объяснять, что все не так просто. Прежде чем Райан или кто другой отдаст приказ об использовании атомного оружия, понадобятся столь веские доказательства, что их можно сравнить разве что с теми, что предъявляют в Верховном суде. К тому же он не думал, что Райан относится к числу людей, готовых прибегнуть к атомному оружию почти при любых обстоятельствах.

— Думаю, что тот, кто провел такую операцию, пришел к выводу, что либо не имеет значения, узнаем мы о намеренной попытке начать биологическую войну, либо мы не отважимся на такой ответный удар, либо... — Был еще и третий вариант — вот только Динг не мог еще его полностью сформулировать.

— Либо они надеются тем самым устранить президента — но тогда зачем сначала пытаться похитить его маленькую девочку? — спросила Мэри-Пэт. — Это только увеличивает бдительность Секретной службы и усложняет задачу, вместо того чтобы сделать ее проще. В мире сейчас происходит множество странных вещей. Проблема с Китаем. Возникновение Объединенной Исламской Республики. Корабли индийского флота незаметно вышли в море. Все эти политические осложнения у нас дома, и вот теперь появление лихорадки Эбола. У меня нет единой картины происходящего. Все это кажется не связанным друг с другом.

— Если не принимать во внимание, что это в целом осложняет положение Америки, не правда ли? В кабинете воцарилась тишина.

— А ведь парень прав, — сказал Кларк руководителям ЦРУ.

* * *

— Вспышки лихорадки Эбола всегда начинаются в Африке, — произнес Лоренц, набивая трубку. — Вирус Эбола живет именно там. Несколько месяцев назад мы зарегистрировали вспышку в Заире.

— Об этом не сообщалось в новостях, — заметил агент ФБР.

— Там было всего две жертвы: маленький мальчик и медсестра, точнее, монахиня, занимавшаяся уходом за больными. Насколько я помню, она погибла в авиакатастрофе. Затем произошла вспышка лихорадки в Судане — опять две жертвы, взрослый мужчина и маленькая девочка. Мужчина умер, а вот девочка выздоровела. Это случилось несколько недель назад. Нам прислали образцы крови пациента «Зеро», и мы провели с ними ряд экспериментов.

— Как это делается?

— Мы выращиваем вирус в культурной среде. Между прочим, ею служат обезьяньи почки... Ах, да... — вспомнил врач.

— Что случилось?

— Я заказал партию зеленых обезьян — ими мы пользуемся для экспериментов. Усыпляем их и извлекаем почки. Но кто-то опередил нас, и мне пришлось ждать, пока будет собрана новая партия.

— Вам не известно, кто вас опередил? Лоренц покачал головой.

— Нет, мы не узнали этого. Пришлось отложить исследования на неделю-другую, вот и все.

— Кому еще могли понадобиться обезьяны? — спросил агент.

— Фармацевтическим компаниям, медицинским лабораториям и так далее.

— С кем я могу поговорить по этому поводу?

— Это вы серьезно?

— Да.

Лоренц пожал плечами и вытащил карточку из своей картотеки.

— Вот с ним.

* * *

Понадобилось время, чтобы организовать эту встречу. Посол Дэвид Л. Уилльямс вышел из лимузина, и его провели в официальную резиденцию премьер-министра. Он был признателен, что его согласились принять столь рано, во время завтрака, потому что позднее Индия превращается в раскаленную духовку, а в его возрасте становилось все труднее переносить такую жару, особенно если учесть, что пришлось одеться как подобает послу, а не выглядеть губернатором Пенсильвании, где никто не возражал против неформальной одежды, даже на работе. В этой стране народ одевался слишком уж свободно, а потому высшее общество с особым вниманием относилось к соблюдению дипломатического протокола. А еще любят называть себя самой большой в мире демократической страной, насмешливо подумал отставной губернатор. Вот так.

Премьер-министр уже сидела за столом. Она встала, когда посол вошел в комнату, взяла его за руку и проводила к столу, где их ожидал утренний сервиз, украшенный золотом. Слуга, одетый в ливрею, налил послу кофе. Завтрак начался с того, что перед ними поставили тарелки с тонкими ломтиками дыни.

— Благодарю вас за согласие принять меня, — сказал Уилльямс.

— Я всегда рада видеть вас в моем доме, — ответила премьер-министр с любезной улыбкой. Как у змеи, подумал посол. Вежливый разговор продолжался минут десять. Дети здоровы. Внуки тоже. Да, с наступлением лета становится все жарче. — Итак, какой вопрос вы хотели обсудить, господин посол?

— Насколько я понимаю, ваш флот вышел в море?

— Совершенно верно. После всех неприятностей, которые американский флот причинил нам, нашим кораблям пришлось встать на ремонт. Полагаю, теперь они хотят убедиться, что все механизмы исправны и функционируют должным образом, — ответила премьер-министр.

— Значит, ваши корабли всего лишь проводят учения? — уточнил Уилльямс. — Мое правительство поручило мне задать вам этот вопрос, госпожа премьер-министр.

— Господин посол, позвольте напомнить вам, что мы являемся суверенной страной. Наши вооруженные силы действуют в соответствии с законами Индии. Кроме того, вы постоянно говорите нам, что море свободно для плавания всех кораблей. Теперь ваша страна хочет лишить нас этого права?

— Отнюдь, госпожа премьер-министр. Нам всего лишь кажется странным, что вы организуете такие крупномасштабные учения. — Посол удержался от того, чтобы не добавить: с вашими столь ограниченными возможностями.

— Господин посол, нам не нравится, когда нас пытаются запугать. Всего лишь несколько месяцев назад вы голословно обвинили нас в намерении совершить агрессивные действия против нашего южного соседа. Вы угрожали нашей стране. Более того, вы напали на наш флот и повредили наши корабли. Чем вызваны столь недружественные действия с вашей стороны? — Премьер-министр откинулась на спинку кресла.

«Недружественные действия» — это выражение не употребляют, не подумав, и сейчас оно прозвучало совсем не случайно, отметил посол.

— Госпожа премьер-министр, мы не совершали, как вы выразились, недружественных действий. Возможно, создавшееся представление объясняется ошибочным толкованием намерений обеих сторон. Дабы избежать в дальнейшем повторения подобных ошибок, я и попросил о встрече с вами. Я хотел получить ответ на простой вопрос. Америка никому не угрожает. Нас всего лишь интересуют намерения вашего военно-морского флота.

— Я уже ответила на этот вопрос. Наш флот проводит учения. — Уилльямс обратил внимание, что минуту назад она «полагала», что флот вышел в море для проверки действия механизмов после ремонта. Теперь премьер-министр говорила об этом с большей уверенностью. — И ничем больше.

— Тогда я получил ответ на свой вопрос. — На лице Уилльямса появилась кроткая улыбка. Боже мой, подумал посол, а ведь она считает себя умной женщиной! Уилльямс прошел трудную школу в одной из самых сложных политических систем Америки — в демократической партии Пенсильвании — и сумел пробиться в ее руководство. Ему нередко попадались подобные люди, правда, не столь лицемерные. Для политических деятелей ложь стала делом привычным, и они не сомневались, что им это всегда сойдет с рук. — Спасибо, госпожа премьер-министр.

* * *

Очередной учебный бой впервые кончился столь сокрушительным поражением национальных гвардейцев. Просто удивительно, насколько плохо они рассчитали начало своих маневров, подумал Хэмм, глядя на боевые машины, возвращавшиеся по проселочным дорогам. Бригада Национальной гвардии начала бой сразу после того, как ее бойцы выслушали выступление президента. Впрочем, ничего удивительного — они находятся вдали от дома, где у них остались семьи, так что даже во время учений их не покидало беспокойство. У них не было времени, чтобы хоть немного успокоиться перед боем, позвонить домой и убедиться, что все там в порядке с родителями или с женой и детьми. Расплата была жестокой, но как профессиональный солдат полковник Хэмм не мог на этот раз упрекнуть каролинскую бригаду. Такое не случится в настоящем сражении. Какими бы реалистичными ни были условия в Национальном центре боевой подготовки, все-таки они резко отличались от боевых. Здесь никто не рисковал жизнью — разве что в результате несчастного случая, — тогда как дома положение было обратным. Разве такой должна быть солдатская жизнь?

* * *

Армейский медик взял пробы крови у Кларка и Чавеза и тут же провел анализ. Оперативники следили за его действиями, затаив дыхание, — особенно смущали толстые перчатки на руках медика и маска на лице.

— Вы оба здоровы, — заявил он наконец, тоже вздохнув с облегчением.

— Спасибо, сарж, — поблагодарил Чавез. Теперь обстановка стала совершенно реальной. На его смуглом лице отразилось не только облегчение — как и Джон, он уже думал о предстоящей операции.

Не теряя ни минуты, они отправились в служебном автомобиле на базу Эндрюз. Улицы федерального округа Колумбия оказались необычно пустынными, так что они ехали, почти не останавливаясь. Впрочем, это не уменьшало чувства беспокойства у обоих. На одном из мостов им пришлось подождать, пока несколько автомобилей минуют контрольно-пропускной пункт. Посреди проезжей части стоял «хаммер» Национальной гвардии. Подъехав к нему, Кларк показал свое удостоверение.

— ЦРУ, у нас срочное дело, — сказал он военному полицейскому.

— Проезжайте, — ответил сержант.

— Так куда мы направляемся, мистер К.? — спросил Чавез, когда автомобиль снова набрал скорость.

— В Африку, через Азорские острова.

Глава 51 Расследование

Ход встречи с сенаторами был предсказуем. После раздачи хирургических масок — это снова посоветовал Арни ван Дамм — настроение сенаторов стало особенно серьезным. Генерал Пикетт успел побывать в центре Хопкинса, где ознакомился с мерами предосторожности, а затем вернулся в Белый дом. Он играл ключевую роль в брифинге. Пятнадцать сенаторов, собравшихся в Восточном зале, молча выслушали его объяснения. Над хирургическими масками виднелись тревожные глаза.

— Меня несколько беспокоят принятые вами меры, господин президент, — сказал один из сенаторов. Райан не узнал, кто именно скрывается за маской.

— Вы думаете меня они не беспокоят? — ответил он. — Если у кого-то из вас есть более разумные предложения, я готов их выслушать. Мне пришлось положиться на советы лучших медицинских специалистов. Если этот вирус настолько смертоносен, как говорит генерал, то любая ошибка может стоить тысяч — даже миллионов — жизней. Уж лучше проявить излишнюю бдительность, чем подвергать риску такое количество людей.

— Но как относительно гражданских прав? — спросил другой сенатор.

— Разве есть гражданское право, которое было бы важнее права на жизнь? Я уже сказал, что готов выслушать любую точку зрения: у нас здесь один из лучших экспертов по инфекционным болезням, и он поможет оценить ее. Однако я не буду прислушиваться к советам, которые основываются не на медицинских фактах. Конституция и законодательство не могут предусмотреть все возможные случаи. В подобных ситуациях следует принимать решения, опираясь на собственный разум.

— Но ведь мы должны руководствоваться принципами! — снова возразил рьяный защитник гражданских свобод.

— Отлично, обсудим это. Если существует выбор между тем, что сделал я, и другим путем, при котором жизнь в стране будет продолжаться — подчеркиваю, в безопасности! — давайте отыщем его. Мне нужны иные варианты — разумные варианты, которыми я мог бы воспользоваться! — В зале воцарилась тишина, сидевшие обменивались взглядами, насколько позволяло это их положение за длинным столом.

— Но почему вы так поспешно приняли эти меры?

— Да потому, что кругом умирают люди, осел! — проворчал другой сенатор, глядя на своего старинного приятеля и коллегу. Наверняка он из числа тех, кто только приехали в Вашингтон, подумал Джек, еще не успел освоить дипломатический язык столицы.

— А если вы ошибаетесь? — послышался чей-то голос.

— Тогда вы сможете приступить к процедуре импичмента, как только палата представителей признает меня виновным, — ответил Джек. — На моем месте окажется другой человек, которому придется принимать решения — да поможет ему Бог! Сенаторы, моя жена сейчас находится в больнице Хопкинса, она ухаживает там за больными лихорадкой Эбола. Я тоже не в восторге от этого. Мне хотелось бы заручиться вашей поддержкой. Тяжело принимать такие решения в одиночку, однако независимо от того, согласитесь вы со своим президентом или нет, мне все равно придется пойти на крайние меры. Позвольте повторить еще раз: если у кого-нибудь из вас есть более разумное предложение, давайте обсудим его.

В зале по-прежнему царило молчание. Их трудно обвинить в нерешительности, подумал Райан. Если уж у него оказалось мало времени для принятия решения в столь критической ситуации, то у них его было еще меньше.

* * *

Хозяйственники ВВС сумели найти на своем складе, напоминающем универмаг средних размеров, офицерское тропическое обмундирование для Кларка и Чавеза, так как их одежда явно не годилась для тропиков. К тому же такое обмундирование позволяло оперативникам не выделяться. На мундире Кларка красовались серебряные орлы полковника, а Чавеза сделали майором с крылышками летчика — разноцветные орденские планки ему собрали у пилотов, тем более что на борту VC-20B находились два экипажа. Летчики второй смены сейчас спали, откинувшись на спинки передних пассажирских кресел.

— Совсем неплохо для отставного ефрейтора, — заметил Динг, хотя мундир майора не слишком щегольски обтягивал его фигуру. Впрочем, времени на подгонку обмундирования не было.

— Да и для отставного сержанта тоже хорошо. Извольте говорить «сэр», обращаясь ко мне, майор Чавез.

— Слушаюсь, сэр. Позвольте почистить вам ботинки, сэр. — На этом шутки кончились. На борту реактивного «гольфстрима» военной модификации находилась самая современная аппаратура связи, которой заведовала сержант ВВС. Сюда непрерывно поступала информация, причем в таком объеме, что грозила истощить запас бумаги уже тогда, когда они пролетали над островами Зеленого мыса, направляясь в Киншасу.

— Следующая остановка в Кении, сэр. — Вообще-то сержант-связист была сотрудницей военной разведки и читала все поступающие документы. — Там вам надлежит встретиться с человеком и обсудить проблему исчезновения партии обезьян.

Кларк взял лист бумаги — в конце концов он был полковником — и принялся читать. Тем временем Чавез разглядывал на своей синей форменной рубашке орденские планки и пришел к выводу, что можно и не стесняться своего нового звания. Вообще-то военно-воздушные силы по уровню подготовки не идут в сравнение с видом войск, в котором он служил раньше, по крайней мере с армейской точки зрения, но знаки отличия выглядят совсем неплохо.

— Погляди-ка вот на это. — Джон протянул ему страницу.

— Тут что-то есть, мистер К., — заметил Динг. Они переглянулись. На этот раз они выполняли сугубо разведывательное задание, что случалось не так и часто. Им поручено собрать жизненно важную информацию для своей страны и не более того. Пока. Хотя оба промолчали, они были готовы сделать и кое-что еще, если поступит такое указание. Хотя оба были сейчас агентами оперативного управления ЦРУ, прежде они служили в боевых частях (причем Кларк даже входил в состав группы особого назначения ВМС, носящей мирное название «тюлени»), поэтому им нередко приходилось заниматься тем, что обычные разведчики считали слишком опасным. С другой стороны, подумал Чавез, это часто делало жизнь оперативников особенно интересной и увлекательной. Иногда даже слишком. Он научился сдерживать свой темперамент, более того, эту часть своего генетического наследства, как теперь называл его Динг, он всегда держал под строгим контролем. Впрочем, это не мешало ему размышлять о том, что если он найдет человека, виновного в нападении на его страну, то расправится с ним, как солдат.

— Ты знаешь его лучше меня, Джон. Как он поступит?

— Ты имеешь в виду Джека? — Кларк пожал плечами. — Это зависит от того, что мы обнаружим, Доминго. Именно в этом суть нашей работы.

— Да, сэр, — серьезно ответил молодой оперативник.

Райан плохо спал этой ночью, хотя твердил и старался убедить других, что сон — необходимое условие для принятия разумных решений, а в этом и заключается его главная задача, как подчеркивали все. Именно этого прежде всего ожидали от своего президента американские граждане. Несмотря на то что накануне был тяжелый день, с перелетами из города в город и выступлениями, а на сон осталось всего шесть часов, он никак не мог заставить себя уснуть. Его сотрудникам и персоналу многих федеральных департаментов времени на сон и вовсе не осталось — какими бы широкими ни были данные им полномочия, осуществлять их приходилось в реальном мире, а это означало, что распоряжения президента нужно воплощать в жизни целой страны. Ситуация осложнялась и тем, что часть проблем была связана с двумя Китаями, где время на тринадцать часов опережало Вашингтон, с Индией, находящейся в десяти часовых поясах на восток, с Персидским заливом — в восьми. Вдобавок ко всему непрерывно ухудшалась ситуация в самой Америке, охватывающей семь часовых поясов (если считать Гавайские острова) и даже больше, если принять во внимание американские владения в Тихом океане. Лежа на кровати на жилом этаже Белого дома, Райан окидывал мысленным взором земной шар и наконец пришел к выводу, что интересы Америки охватывают фактически весь мир. В три часа ночи он понял, что не сможет уснуть, встал, наспех оделся и пошел в центр связи, расположенный в Западном крыле. За ним неотступно следовали агенты Секретной службы.

— Что там происходит? — спросил он старшего дежурного офицера, майора морской пехоты Чарлза Кэнона, который несколько недель назад сообщил ему про убийство президента Ирака... Райан вспомнил, что именно убийство иракского президента положило начало всему, что происходило сейчас. При виде Райана связисты вскакивали, вытягиваясь по стойке смирно. Джек махнул рукой, разрешая им сесть.

— Напряженная ночь, сэр. Вы действительно хотите узнать все, что происходит? — спросил майор.

— Что-то не спится, майор, — ответил Райан. Три агента Секретной службы, стоявшие позади, переглянулись. Они понимали, как чувствует себя президент, лучше его самого.

— О'кей, господин президент. У нас прямая связь с Центром инфекционных болезней в Атланте и армейским институтом в Форт-Детрике, так что в нашем распоряжении имеется полная информация. Вот здесь, на карте, нанесены все места, где отмечены вспышки эпидемии. — Кэнон показал на новую крупномасштабную карту Соединенных Штатов, прикрепленную к стенду. Красные флажки означали заболевания лихорадкой Эбола. В коробке лежали и черные флажки, хотя на карте их пока не было. Флажки концентрировались главным образом вокруг восемнадцати городов, хотя были и беспорядочно разбросанные по одиночке и парами по всей карте. Несколько штатов эпидемия пока не затронула. Айдахо, Северная и Южная Дакота и, как ни странно, Миннесота со своей превосходной клинической больницей Майо оказались среди штатов, куда пока лихорадка Эбола не смогла проникнуть. Возможно, благодаря введению чрезвычайного положения, а возможно, по чистой случайности, подумал Джек. Кто знает? На столе лежало несколько распечаток — принтеры в центре работали, не переставая. Райан взял одну. Пациенты, больные лихорадкой Эбола, перечислялись в алфавитном порядке по фамилиям, штатам, городам и профессиям. Примерно пятнадцать процентов относились к категории «сторожа и уборщицы», и это была самая большая профессиональная группа заболевших, уступавшая только «специалистам по маркетингу». Эти сведения поступили из Центра инфекционных болезней и ФБР, которые совместно старались обнаружить места, откуда началось распространение эпидемии. В другой распечатке перечислялись города и центры, откуда, как подозревалось, исходила инфекция, и это подтверждало предположение генерала Пикетта, что основными целями были торговые выставки и ярмарки.

За время пребывания в ЦРУ Райан изучал самые разные теоретические методы возможного нападения на страну, но почему-то этот метод никогда не привлекал его внимания. Нападение с использованием биологического оружия казалось слишком невероятным, выходящим за пределы человеческого разума. Он провел за столом тысячи часов, рассматривая вероятность нападения с применением ядерного оружия. Он думал о том, чем располагает его страна, чем располагает противник, каковы возможные цели и вероятные потери, перебирал сотни вариантов ядерных ударов, выбранных на основе политических, военных и экономических факторов. Для каждого такого варианта существовали многочисленные возможные последствия в зависимости от погоды, времени года и дня, а также других переменных. Все это было настолько сложно, что расчеты поддавались лишь компьютерной обработке, но и в этом случае последствия были лишь вероятными, подверженными бесчисленным случайностям. Джек с отвращением относился к такой работе, хотя и понимал ее необходимость. Конец холодной войны и исчезновение вместе с ним дамоклова меча, нависшего над страной и миллионами жизней, вызвало у него ликование. Более того, ему даже довелось пережить политический кризис, способный привести к такому исходу. Он все еще помнил преследовавшие его кошмары...

Райан не изучал в бостонском колледже курс управления государством как таковой, он прослушал всего лишь обычные лекции по политологии, которые были необходимы для получения степени бакалавра в области экономики. Однако он запомнил приведенные на одной из лекций слова аристократа-плантатора[197], написанные им почти за тридцать лет до того, как он стал третьим президентом Соединенных Штатов: жизнь, свобода и стремление к счастью — для того чтобы обеспечить эти права, люди создают правительства, которые получают необходимые полномочия с согласия тех, кем они управляют. В этой фразе содержалась задача, стоящая перед президентом. Конституция, которую он поклялся соблюдать, ограждать и защищать, была сама предназначена для того, чтобы соблюдать, ограждать и защищать жизни и права американских граждан. Райан не должен стоять здесь, в центре связи, и читать длинные списки, где перечислялись места проживания, профессии и фамилии людей, из которых не меньше восьмидесяти процентов расстанутся с жизнью. А ведь они имеют право на жизнь, имеют право на свободу, имеют право на стремление (под этим словом Джефферсон имел в виду не гонку, а призвание) к счастью. Сейчас кто-то отнимал у них право на жизнь, он распорядился временно приостановить использование ими гражданских свобод, так что у американского народа были все основания не чувствовать себя в данный момент счастливым...

— Вообще-то есть и хорошие новости, господин президент, — произнес Кэнон и протянул ему распечатку, в которой приводились результаты вчерашних выборов в палату представителей. Это потрясло Райана — из-за того, что произошло накануне, он совсем забыл о выборах. Кто-то составил список новых конгрессменов, классифицируя их по профессиям, и меньше половины из них составляли юристы. Двадцать семь врачей, двадцать три инженера, девятнадцать фермеров, восемнадцать преподавателей и четырнадцать предпринимателей разных категорий. Вот это безусловно можно считать победой. Теперь у него есть примерно треть палаты представителей. Только как переправить их в Вашингтон? Чрезвычайное положение, объявленное президентом, не касается членов Конгресса. Конституция недвусмысленно оговаривает это. Хотя Пэт Мартин и заявил, что запрет на переезд граждан из одного штата в другой еще ни разу не рассматривался Верховным судом, Конституция Соединенных Штатов четко и ясно заявляла: ничто не может помешать членам Конгресса прибыть на очередное заседание, за исключением обвинения в государственной измене или чего-то вроде этого. Джек не помнил точной формулировки, но ничуть не сомневался в том, что неприкосновенность членов Конгресса защищена Конституцией.

И тут послышался стрекот внезапно заработавшего телетайпа. Связист подошел к аппарату.

— "Молния" из Госдепа, от посла в Индии Уилльямса, — сообщил он.

— Ну-ка посмотрим. — Райан подошел к телетайпу. Эти новости не относились к категории хороших, равно как и донесение из Тайбэя, поступившее чуть позже.

* * *

Врачи разделились на четырехчасовые смены. Рядом с каждым молодым врачом-практикантом работал опытный врач. Они выполняли главным образом сестринские обязанности, и хотя отлично справлялись с ними, понимали, что особой пользы это не принесет.

Кэти впервые работала в герметичном «космическом» скафандре. У нее на счету уже было около тридцати операций больным СПИДом с глазными осложнениями, но тогда это не было особенно сложным. При операциях она пользовалась обычными хирургическими перчатками и единственное, о чем приходилось беспокоиться, так это о том, чтобы в операционное поле попадало как можно меньше рук персонала, помогающего при операции. При офтальмологических операциях это не составляло особого труда, не то что при операциях на грудной клетке или брюшной полости. Приходилось действовать несколько медленнее, двигаться более осторожно, но не более того. А вот сейчас ситуация изменилась коренным образом. Теперь на Кэти был большой пластиковый скафандр с шлемом, прозрачная маска которого то и дело запотевала от дыхания, а ее пациентов ожидала практически неминуемая смерть, несмотря на все старания опытнейших врачей, а порой и профессоров.

Но они были обязаны делать все, что в их силах. Сейчас Кэти смотрела на первого пациента больницы Хопкинса, местного пациента «Зеро» — торговца автомобильными прицепами, жена которого находилась в соседней палате. Рядом с кроватью стояли две капельницы для внутривенного вливания — через одну трубку в организм пациента поступали питательные жидкости, электролит и морфий, через другую — кровь. Обе трубки надежно крепились и удерживались определенным образом, чтобы не нарушить положение стальной иглы, введенной в вену. Единственное, что могли делать врачи, — это стараться поддерживать жизнь пациента. Было время, когда при лечении геморрагических лихорадок надеялись на помощь интерферона, однако надежды эти оказались тщетными. Антибиотики никак не влияли на вирусные заболевания, хотя об этом мало кто знал. Никаких других лекарств не было, несмотря на то что сотни ученых в своих лабораториях бились над поисками способов лечения. Для средств против лихорадки Эбола вообще не оставалось времени, и ею почти никто не занимался. Центр инфекционных болезней, армейский институт в Форт-Детрике и еще пара лабораторий в разных странах мира делали кое-что, но усилия, направленные на лечение Эболы, были несравнимы с работой, посвященной борьбе с болезнями, свирепствовавшими в «цивилизованных» странах. В Америке и Европе усилия ученых были направлены на болезни, которые либо убивали многих, либо привлекали внимание политиков, так как выделение средств на исследования в области медицины служило их целям, а частные средства выделялись на борьбу с болезнями, жертвой которых становились богатые или выдающиеся люди — порой им тоже не везет. Мышечная дистрофия явилась причиной смерти Аристотеля Онассиса, и в результате были выделены огромные средства на исследование этой болезни. Это не помогло миллиардеру, зато позволило добиться успехов в поразительно короткий срок — главным образом благодаря везению, что хорошо знала доктор Райан, — и явилось благом для остальных жертв этой болезни. То же самое относилось к онкологии, где финансирование исследований рака груди, поражающего в среднем одну женщину из десяти, намного превосходило объем средств, выделяемых на исследования рака простаты, которым болела почти половина всех мужчин. Огромные деньги выделялись на детскую онкологию, которая статистически была весьма редким явлением — всего двенадцать заболеваний на сто тысяч детей, — но разве есть что-то более ценное, чем ребенок? Никто не возражал против этого, и Кэти в особенности. А все это явилось причиной того, что на исследования лихорадки Эбола и других тропических болезней почти не выделялось средств, поскольку эти болезни не привлекали внимания в странах, которые финансировали исследования в области медицины. Теперь ситуация изменится, но это вряд ли уже поможет пациентам, наполнившим больницу.

Пациент напрягся и повернулся на правый бок. Кэти успела схватить пластиковое ведро и подставить больному — обычные поддоны были слишком мелкими и рвотная масса выплескивалась из них. Желчь и кровь, заметила она. Черная кровь. Кровь запекшаяся. В ней мириады крошечных кристаллических «кирпичиков» с вирусами Эбола. Когда приступ рвоты закончился, она поднесла пациенту небольшой закрытый стаканчик с соломинкой, при нажиме на его стенки в рот попадало немного воды — совсем немного, только для того, чтобы освежить полость рта.

— Спасибо... — простонал больной. Его кожа была мертвенно бледной, и на ней особенно ярко рдели пятна подкожных кровоподтеков. Петачии, вспомнила Кэти. Должно быть, латинское слово, взятое из мертвого языка для обозначения приближающейся смерти. Мужчина посмотрел на нее, и ей стало ясно, что он все знает. Не может не знать. Несмотря на действие морфия, временами он приходит в сознание, и тогда боль накатывает на него, словно сокрушительные удары прилива на стены волнолома.

— Как мои дела?.. — прошептал он.

— Вы серьезно больны, — сказала ему Кэти, — однако ваш организм упорно сопротивляется. Если вам удастся достаточно продержаться, иммунная система одержит верх, но для этого вы должны собраться с силами и помочь нам в борьбе с болезнью. — Это было если не правдой, то по крайней мере не совсем ложью.

— Я не узнаю вас. Вы медсестра?

— Нет, я профессор медицины. — Кэти улыбнулась пациенту через пластиковую маску шлема.

— Будьте осторожны, — предостерег ее умирающий. — Вы не должны заразиться... Болезнь ужасна, поверьте... — Ему даже удалось улыбнуться. Сердце Кэти дрогнуло от этой улыбки.

— Мы принимаем меры предосторожности. Извините, что мне приходится входить к вам в палату в этом костюме. — Ей хотелось прикоснуться к нему, показать, что она действительно беспокоится о нем, но как сделать это через слой резины и пластика? Проклятье!

— Мне очень больно, доктор.

— Старайтесь не двигаться. Спать. Сейчас я отрегулирую дозу морфия. — Кэти обошла кровать, протянула руку ко второй капельнице и увеличила поступление морфия в раствор. Через несколько минут глаза больного закрылись. Тогда она подошла к ведру с рвотной массой и обрызгала его сильнодействующим дезинфицирующим раствором. Пластиковые стенки ведра уже впитали его столько, что любой микроорганизм, попадая в ведро, мигом погибал. Можно было бы и не обрызгивать какие-то тридцать кубиков, но в таких случаях нельзя пренебрегать никакими предосторожностями. Вошедшая в палату сестра передала Кэти новую распечатку с анализом крови больного. Печень пациента практически перестала функционировать и распадалась, звездочки на распечатке обращали на это особое внимание. Можно подумать, она сама не заметила бы этого! Почему-то вирусы Эбола прежде всего поражали именно этот орган. Остальные параметры подтверждали начало полного некроза. Внутренние органы умирали, и ткани распадались, пожираемые крошечными ниточками вирусов. Теоретически не исключалось, что иммунная система больного все еще может собраться с силами и отразить атаку, но только теоретически, один шанс из тысячи. Редко, но бывали пациенты, которым удавалось победить лихорадку Эбола. Сведения об этом встречались в медицинской литературе, с которой она и ее коллеги познакомились за последние двенадцать часов, и в таком случае, если им удастся выделить антитела, возможно, они смогут получить вакцину, которую можно будет использовать для лечения больных.

Если удастся.., возможно.., можно будет...

Это не та медицина, к которой она привыкла. И уж, несомненно, не та чистая антисептическая медицина, которой она занималась в клинике Уилмера, оперируя глаза и восстанавливая и улучшая зрение. Кэти вспомнила, как она решила заняться офтальмологией. Один из ее профессоров настойчиво рекомендовал ей стать онкологом. У вас острый ум, любопытство и талант хирурга, говорил он ей. Однако сейчас, глядя на умирающего пациента, Кэти поняла, что не смогла бы видеть это каждый день. Ей просто недостало бы твердости наблюдать за страданиями и смертью такого количества людей. Неужели тут ее и постигла неудача? — спросила себя Кэти Райан. В отношении этого пациента, вынуждена была признать она, да.

* * *

— Черт побери, — пробормотал Чавез. — Как в Колумбии.

— Или во Вьетнаме, — согласился Кларк, когда их обожгла волна тропического жара. У трапа самолета стояли сотрудник американского посольства и представитель правительства Заира. Последний был в мундире и отсалютовал «офицерам». В ответ Кларк поднес руку к козырьку.

— Прошу вас, полковник. — Чиновник жестом указал на стоявший рядом вертолет, как выяснилось позже, сделанный во Франции. Вежливость приема была поразительной. Америка щедро снабжала деньгами эту страну, и сейчас наступило время расплаты.

Кларк посмотрел вниз. Под вертолетом проносились тропические джунгли высотой с трехэтажный дом. Такую картину он видел не раз и не в одной стране. В молодости он пробирался по ним в поисках врагов, которые, в свою очередь, искали его, — небольшого роста люди в черном или хаки, сжимая автоматы АК-47 в руках, стремились отнять у него жизнь. Теперь его врагами было нечто бесконечно меньшее, лишенное всякого оружия и направленное не против него, а против всей его страны. Ситуация казалась чертовски нереальной. Джон Кларк родился и вырос в своей стране. На теле он носил шрамы от ран, полученных в боях и разного рода стычках. Но всякий раз он быстро выздоравливал и снова становился в строй. Был случай в Северном Вьетнаме, когда он спас пилота самолета А-6 из какой-то реки, названия которой теперь не помнил. От грязной речной воды полученная тогда рана загноилась; это было весьма неприятно, но лекарства и уход сделали свое дело. В результате в нем укоренилось убеждение, что врачи его страны способны справиться с чем угодно — правда, они пока бессильны в борьбе со старостью и раком, но работают и над этим. Он был уверен, что наступит время, когда они победят, как побеждал почти во всех своих сражениях и поединках он сам. И вот это оказалось иллюзией. Он вынужден признать это. Подобно тому как он и его страна потерпели поражение в других джунглях, похожих на те, что проносились сейчас в тысяче футов внизу, так и сейчас эти джунгли протягивали к нему свои щупальца, словно готовясь заключить в смертельные объятья. Нет. Джон покачал головой. Не джунгли хотели его смерти. К этому стремились люди.

* * *

Четыре судна класса «ролл он — ролл офф» выстроились в походный ордер в шестистах милях к северо-северо-западу от Диего-Гарсии. Они образовали «коробочку» в тысячу ярдов длиной и в тысячу шириной. Эсминец «О'Баннон» занял позицию в пяти тысячах ярдов прямо перед ними. Второй эсминец — «Кидд» — находился в десяти тысячах ярдов от корабля противолодочной обороны, а крейсер «Анцио» шел в двадцати милях впереди соединения. Танкеры с запасом топлива в сопровождении двух фрегатов направлялись на запад и присоединятся к остальным кораблям незадолгодо захода солнца.

Это был отличный повод для проведения учений. На Диего-Гарсии базировались шесть самолетов Р-ЗС «Орион» — раньше их было больше, — и один из самолетов вел разведку впереди соединения. Он сбрасывал акустические буи — совсем не простое дело, когда конвой двигается с такой скоростью, — и прослушивал океанские глубины в поисках возможных подводных лодок. Другой «Орион», находясь далеко впереди, следил за ударной группой индийского флота, состоящей из двух авианосцев. Самолет регистрировал электронные излучения ударной группы, но находился далеко за пределами обнаружения. «Орион», летящий впереди конвоя, нес только противолодочное оружие, и его главной задачей была всего лишь разведка.

* * *

— Слушаю, господин президент, — ответил начальник оперативного управления J-3. Почему ты не спишь, Джек? — подумал он про себя.

— Робби, ты получил донесение от посла Уилльямса?

— Да, оно привлекло мое внимание, — подтвердил адмирал Джексон.

Дейвид Уилльямс не спешил с посылкой отчета о встрече с индийским премьер-министром. Это вызвало неудовольствие в Госдепартаменте, и оттуда в Дели были посланы две шифровки с просьбой ускорить высылку донесения, но Уилльямс отмахнулся от них. Весь свой политический опыт и понимание ситуации бывший губернатор употребил на то, чтобы составить черновик донесения. В нем он постарался оценить каждое слово, произнесенное премьер-министром, ее тон, каждый сделанный ею жест и особенно выражение глаз. Нет ничего более красноречивого, чем глаза человека. Дейв Уилльямс не раз убеждался в этом. Единственное, что ему не давалось, — это дипломатический язык. Высланный им отчет был ясным и недвусмысленным. В нем говорилось, что Индия что-то замышляет. Он отметил далее, что вопрос об эпидемии лихорадки Эбола, вспыхнувшей в Америке, не был упомянут во время переговоров. Индийский премьер-министр не произнесла ни единого сочувственного слова. С одной стороны, писал он, это могло быть случайным, а с другой — подчеркнуто намеренным поступком. Индия должна была проявить сочувствие или хотя бы тревогу, даже если она не испытывала ее. Вместо этого премьер-министр обошла молчанием вспышку лихорадки в Америке. Если бы он поинтересовался ее мнением относительно эпидемии, добавил Уилльямс, премьер-министр ответила бы, что ничего не слышала о ней, но такой ответ был бы ложью. В век Си-эн-эн такие события никогда не остаются незамеченными. Вместо этого она выразила свое недовольство по поводу того, что Америка пытается запугать Индию, напомнила ему о «нападении» на индийский военно-морской флот, причем даже дважды, и затем квалифицировала его как «недружественный акт» — в дипломатии такая форма используется за мгновение до того, как рука потянется к кобуре пистолета. В заключение Уилльямс писал, что, по его мнению, учения индийского флота не являются случайностью как по времени проведения, так и по месту. Он истолковал полученный им ответ как: Мы знаем, чего хотим!

— Итак, каково твое мнение, Робби?

— Мне кажется, что посол Уилльямс — проницательный и дальновидный человек, сэр. Единственное, чего он не сказал, это того, что ему просто неизвестно: у нас нет авианосной группы в Индийском океане. Это верно, Индия не следила за передвижением наших кораблей, но все знают, что «Эйзенхауэр» направляется к Китаю, и если индийская разведка хоть чуть шевелится, ее офицерам это точно известно. И тут же — раз! — индийский флот выходит в море. А теперь мы получаем это донесение от нашего посла. Сэр...

— Хватит, Робби, — прервал его Райан. — Ты уже выполнил свою норму почтительного отношения ко мне.

— Ну ладно. Так вот, Джек, у нас есть все основания предполагать, что Индия и Китай совместно действовали в прошлом. А что происходит сейчас? Китай втягивает Тайвань — а следовательно, и нас — в конфликт. Дальше события развиваются еще хуже. Мы направляем туда авианосец. Индийский флот выходит в море. Он занимает позицию на прямой линии между Диего-Гарсией и Персидским заливом. Ситуация в районе Персидского залива обостряется.

— А у нас разразилась эпидемия лихорадки Эбола, — добавил Райан. Он оперся о стол посреди центра связи. Райан не мог уснуть, но это не означало, что он утратил остроту восприятия. — По-твоему, это совпадения?

— Может быть. Вполне возможно, что индийский премьер-министр рассержена на нас за то, что мы недавно потрясли ее клетку. Не исключено, она хочет продемонстрировать нам, что мы не сможем запугать ее. Может быть, это мелочная месть, господин президент. А может быть, и нет.

— Что ты предлагаешь?

— В восточной части Средиземного моря у нас находится ударная группа надводных кораблей: два крейсера «иджис», один эсминец типа «берк» и три фрегата. Обстановка в Средиземном море не вызывает опасений. Предлагаю перебросить эту ударную группу через Суэцкий канал в поддержку группе «Анцио». Далее, предлагаю рассмотреть вопрос о переброске авианосной ударной группы из Западной Атлантики в Средиземное море. На это нужно время, Джек. Ей придется пройти шесть тысяч миль; даже при скорости больше двадцати пяти узлов потребуется почти девять суток лишь для того, чтобы авианосец оказался недалеко от района действий. Сейчас у нас нет ни единого авианосца больше чем на трети земного шара, и это начинает беспокоить меня. Если нам придется что-то предпринять, Джек, я не уверен, что мы сможем справиться.

— Здравствуйте, сестра, — поздоровался Кларк, осторожно пожимая ей руку. Он не встречался с католической монахиней уже много лет.

— Добро пожаловать, полковник Кларк. Здравствуйте, майор, — кивнула она Чавезу.

— Добрый день, мэм.

— Что привело вас в нашу больницу? — Сестра Мэри Шарль говорила на превосходном английском, словно преподавала на нем, а едва заметный бельгийский акцент обоим американцам казался французским.

— Сестра, мы прилетели сюда, чтобы расспросить вас о смерти одной из ваших коллег, сестры Жанны-Батисты, — сказал Кларк.

— Понятно. — Она сделала жест в сторону стульев. — Садитесь, пожалуйста.

— Спасибо, сестра, — вежливо ответил Кларк.

— Вы католического вероисповедания? — спросила она. Для нее это было важным.

— Да, мэм, мы оба католики, — кивнул Чавез, соглашаясь с «полковником».

— Какое образование вы получили?

— Я все время учился в католических учебных заведениях, — ответил Кларк, чтобы доставить удовольствие монахине. — Моей первой школой была школа сестер Нотр-Дам, а потом я закончил иезуитский колледж.

— Я очень рада. — Она улыбнулась, довольная ответом. — Мне известно про эпидемию в вашей стране. Это очень печально. Итак, вы приехали сюда, чтобы расспросить нас о бедном Бенедикте Мкузо, сестре Жанне-Батисте и сестре Марии-Магдалене. Однако боюсь, что мы мало чем сможем помочь вам.

— Почему, сестра?

— Бенедикт умер, и его тело кремировано по приказу правительства, — объяснила сестра Мэри Шарль. — Жанна заболела, это верно, но ее медицинским чартерным рейсом эвакуировали в Париж в институт Пастера. Однако самолет упал в море, и все погибли.

— Все? — спросил Кларк.

— Вместе с ней улетели сестра Мария-Магдалена и доктор Моуди, разумеется.

— Кто этот доктор Моуди? — поинтересовался Джон.

— Его прислала сюда Всемирная организация здравоохранения. Несколько его коллег работают в соседнем здании. — Она показала в сторону стоявшего рядом блока.

— Вы сказали Моуди, мэм? — спросил Чавез, который вел запись беседы.

— Да. — Сестра по буквам произнесла имя врача. — Мухаммед Моуди. Хороший врач, — добавила она. — Происшедшее очень нас опечалило.

— Мухаммед Моуди, верно, мэм? — снова спросил Чавез. — Вы не знаете, из какой он страны?

— Из Ирана — впрочем, нет, сейчас название изменилось, не правда ли? Он получил образование в Европе. Хороший молодой врач, относился к нам с уважением.

— Понятно. — Кларк наклонился вперед. — Можно поговорить с его коллегами?

* * *

— Мне кажется, президент зашел слишком далеко, — сказал врач с экрана телевизора. Телевизионной компании пришлось взять у него интервью в местном телецентре, так как он не мог сегодня утром приехать в Нью-Йорк из Коннектикута.

— Почему, Боб? — спросил ведущий. Он успел приехать из своего дома в Нью-Джерси в телевизионную студию, расположенную рядом с Центральным парком в Нью-Йорке, за несколько минут до того, как перекрыли мосты и туннели. Спать ему пришлось в служебном кабинете, что отнюдь не способствовало хорошему настроению.

— Лихорадка Эбола — серьезная инфекционная болезнь, в этом нет сомнения, — ответил медицинский обозреватель телекомпании. Он был врачом, но не занимался медицинской практикой, хотя превосходно владел специальными терминами. Главным образом он вел передачи на медицинские темы, причем по утрам основное внимание уделял пользе умеренных пробежек я сбалансированной диете. — Но у нас в стране ее никогда не было, Дело в том, что вирус Эбола не может выжить в нашем климате. И хотя несколько человек заболели лихорадкой — пока я не буду говорить о причине заболевания, — она не может распространиться слишком широко. Вот почему я считаю, что действия президенте были неоправданно поспешными.

— И противоречащими Конституции, — добавил сидящий рядом юрист. — В этом нет никаких сомнений. Президент поддался панике, что не принесет ничего хорошего стране — ни в медицинском, ни в юридическом отношении.

* * *

— Большое вам спасибо, парни, — сказал Райан, выключая звук.

— Нам нужно заняться этим, — заметил Арни.

— Каким образом?

— С искаженной информацией следует бороться достоверной информацией.

— Отличная мысль, Арни, вот только единственный способ убедить людей в своей правоте — дать им умереть.

— Нужно не допустить паники, господин президент. Пока паники не произошло, и это было поразительно само по себе. Помог удачно выбранный момент, когда Райан объявил о введении чрезвычайного положения. Эта новость застала большинство жителей вечером. Почти все уже вернулись домой, пищи там у них оказалось достаточно на несколько дней, а новость настолько потрясла, что никто не бросился запасаться продуктами в соседнем супермаркете. Сегодня, однако, ситуация изменится. Через несколько часов люди начнут протестовать. Средства массовой информации уделят протестам основное внимание, и станет формироваться общественное мнение. Арни прав. Нужно что-то предпринять. Но что именно?

— Каким образом, Арни?

— Джек, я уж было подумал, что ты никогда не задашь этот вопрос.

* * *

Следующей остановкой был аэропорт. Там подтвердили, что частный реактивный самолет «G-IV», зарегистрированный в Швейцарии, действительно вылетел в Париж с дозаправкой в Ливии. У старшего диспетчера сохранилась ксерокопия документов на самолет и пассажирская декларация, которые он предъявил американцам. Последняя оказалась поразительно подробным документом, потому что была нужна и таможенной службе. В декларации были даже указаны имена пилотов.

— Что будем делать дальше? — спросил Чавез. Кларк посмотрел на чиновников аэропорта.

— Весьма благодарны вам за помощь, — сказал он. Затем вместе с Чавезом он направился к машине, которая повезла их к самолету.

— Что дальше? — повторил Чавез.

— Успокойся, приятель. — Через пять минут поездки в полном молчании машина остановилась у трапа самолета. Кларк посмотрел на небо. Там собирались грозовые облака. Он не любил летать в грозу.

— Мы не можем лететь. Придется подождать. — Пилот второго экипажа был в чине подполковника. — Таковы правила.

Кларк постучал по орлам на собственных погонах и наклонился вперед, глядя прямо в лицо пилоту.

— Я — полковник. Когда говорю взлетать — ты взлетаешь, воздушный извозчик. Взлетай немедленно!

— Послушайте, мистер Кларк, я знаю, кто вы, и...

— Сэр, — вмешался в разговор Чавез. — У меня всего лишь временное звание майора, но операция намного важнее ваших правил. Постарайтесь проложить курс в обход эпицентра грозы, а? Не беспокойтесь о нас, в крайнем случае мы воспользуемся гигиеническими пакетами. — Пилот бросил на него разъяренный взгляд, но промолчал и вернулся в летную кабину. Чавез посмотрел на Кларка. — Держи себя в руках, Джон.

Кларк протянул ему копию пассажирской декларации, которую им дал диспетчер.

— Посмотри на имена пилотов, Динг. Они принадлежат не швейцарцам, хотя самолет и зарегистрирован в Швейцарии.

Чавез посмотрел в бумагу. Регистрационный код HX-NJA, а имена пилотов ни немецкие, ни французские, ни итальянские.

— Сержант? — позвал бортпроводника Кларк, когда послышался рев двигателей и самолет начал выруливать на старт.

— Да, сэр? — Она только что слышала, как разнес этот полковник ее командира.

— Передайте это по факсу в Лэнгли, пожалуйста. У вас есть необходимый номер. И побыстрее, прошу вас, мэм, — добавил он, потому что она была женщиной, а не просто сержантом. Сержант не поняла причины столь вежливого обращения, но не стала возражать против него.

— Потуже застегните пристежные ремни, — послышался голос пилота, и самолет начал разгон по взлетной дорожке.

* * *

Из-за электрических помех, вызванных грозой, связь удалось установить лишь с третьей попытки, но затем факс был передан по спутниковой связи в Форт-Бельвуар, штат Виргиния, и далее появился в «Меркурии», центре связи ЦРУ. Старший дежурный офицер послал своего заместителя на седьмой этаж с текстом донесения. К этому моменту Кларк уже говорил с дежурным офицером по телефону.

— Сильные помехи, — отозвался дежурный офицер. Даже при цифровой спутниковой связи и всех остальных технических достижениях гроза остается грозой.

— Нас тут немного кидает. Проверьте регистрационный код и имена, указанные в декларации. Выясните нам все, что известно о них.

— Повторите.

Кларк повторил. На этот раз дежурный офицер понял, что от него требуется.

— Будет исполнено. Просмотрим все файлы. Что еще?

— Свяжусь позднее. Конец связи, — услышал сквозь треск электрических разрядов дежурный офицер.

* * *

— Итак? — Динг потуже затянул ремни после очередной воздушной ямы.

— Имена написаны на фарси, Динг. Проклятье! — Еще одна воздушная яма. Кларк посмотрел в иллюминатор. Казалось, они летят над центром гигантской арены из клубящихся облаков, в которых то и дело мелькали молнии. Ему редко приходилось видеть такое зрелище сверху. — Этот сукин сын намеренно летит через центр грозы.

Но Кларк ошибался. Подполковник, сидевший за штурвалом «гольфстрима», был перепуган. Правила ВВС, не говоря уже о здравом смысле, запрещали полеты при такой погоде. Радиолокатор в носу самолета свидетельствовал, что на двадцать градусов влево и вправо от курса в Найроби все затянуто облаками. Слева, впрочем, облака казались чуть реже. Пилот повернул на тридцать градусов влево, бросив крохотный реактивный лайнер в крутой поворот, словно истребитель. Стараясь найти место поспокойнее, он одновременно продолжал набирать высоту. Да, здесь тоже царил шторм, но все-таки самолет швыряло меньше. Через десять минут VC-20 вырвался из грозовых туч, и его залило солнечным светом.

Капитан из запасной смены пилотов повернулась в своем кресле.

— Довольны, полковник? — спросила она.

Кларк расстегнул ремни, не обращая внимания на предупреждающую надпись, прошел в туалет и плеснул в лицо холодной водой. Затем вернулся к креслу запасного пилота, опустился на колени рядом с ней и показал текст, только что переданный по факсу.

— Вам что-нибудь известно про это? — спросил Кларк. Она посмотрела на лист бумаги и поняла все с первого взгляда.

— Да, конечно, — ответила капитан. — Мы получили уведомление о случившемся.

— Почему?

— По своей конструкции это такой же самолет, как и наш. Когда с одним из таких самолетов происходит катастрофа, фирма-производитель сообщает об этом всем владельцам машин — я имею в виду, что мы все равно послали бы запрос, но уведомление поступает от фирмы автоматически. Насколько я помню, тот «Гольфстрим G-IV» вылетел из аэропорта на север, в Ливию, там совершил посадку для дозаправки, верно? Сразу взлетел — это был медицинский рейс, я не ошибаюсь?

— Совершенно верно. Продолжайте.

— Пилот подал сигнал бедствия, сообщил, что вышел из строя один из двигателей, затем второй. Связь прервалась — по-видимому, самолет рухнул в море. За ним следили три радара — из Ливии, с Мальты и с нашего военного корабля — эсминца, по-моему.

— В этом происшествии нет ничего странного, капитан? Она пожала плечами.

— Это надежный самолет. Не думаю, что у ВВС погиб хотя бы один. Вы только что были свидетелем его прочности. Когда мы проваливались в воздушные ямы, толчки порой достигали двух с половиной, может быть, даже трех «же». Что касается двигателей — Джерри, у нас хоть раз выходил из строя двигатель на VC-20?

— Насколько помню, такое случалось дважды. В первый раз оказался неисправным топливный насос — «Роллс-Ройс» послал механиков, и они заменили насосы на всех своих двигателях. Второй раз такое случилось в ноябре, несколько лет назад. Тогда один из «гольфстримов» «проглотил» гуся.

— Такое случается, полковник, — подтвердила капитан. — Гусь весит пятнадцать, даже двадцать фунтов. Мы стараемся держаться в стороне от гусиных стай.

— Но ведь на том самолете вышли из строя оба двигателя?

— Причину так и не сумели установить. Может, было некачественное топливо. Это не исключено, однако двигатели полностью изолированы друг от друга и функционируют независимо, сэр. У каждого все свое — насосы, электроника, все остальное...

— За исключением топлива, — заметил Джерри. — Оно поступает из одного бензовоза.

— Что происходит, когда отключается двигатель?

— Если не проявить осторожности, существует риск потерять управление самолетом. При полном отключении одного двигателя самолет забрасывает в его сторону. Мертвый двигатель меняет характер воздушного потока над плоскостями управления. Из-за этого мы однажды потеряли «лиэр», VC-21. Если такое случается во время маневра, ситуация усложняется. Однако нас готовят на такой случай, как, конечно, и пилотов на погибшем самолете, это указано в отчете. Обоим опыта было не занимать, они регулярно посещали «ящик» — проходили подготовку на тренажере. Постоянная подготовка на тренажере необходима, иначе вас лишают страховки. Впрочем, судя по показаниям радара, самолет не совершал никаких маневров. Таким образом, этого не должно было произойти. Единственное объяснение — некачественное топливо, но ливийцы утверждают, что с топливом было все в порядке.

— Или пилоты потеряли самообладание, не знали, что делать в критический момент, — добавил Джерри. — Но даже в этом случае такой самолет угробить не просто. Понимаете, «гольфстримы» сделаны таким образом, что для этого нужно особенно постараться. Я налетал на них две тысячи часов.

— А я — две с половиной, — заметила капитан. — Летать на нем куда безопасней, чем управлять автомобилем в Вашингтоне. Мы любим эти машины.

Кларк кивнул и прошел в летную кабину.

— Наслаждаетесь полетом? — бросил через плечо первый пилот. Нельзя сказать, что у него был дружеский голос и он забыл обвинение в неповиновении старшему по званию, да еще при том, что на груди мнимого полковника были его собственные орденские планки, которые тот временно позаимствовал.

— Я не люблю давить на людей, подполковник, но это крайне важная операция. Пока это все, что я могу сказать.

— Моя жена работает медсестрой в больнице. — Кларк понял, что беспокоит пилота.

— Моя тоже, в Уилльямсбурге. — Пилот повернулся и посмотрел на пассажира.

— Ладно, все в порядке. До Найроби три часа лету.

— Ну и как я теперь вернусь в Вашингтон? — спросил Раман по телефону.

— Пока тебе придется остаться в Питтсбурге, — сказала ему Андреа. — Может быть, окажешь помощь в расследовании, которое проводит ФБР.

— Ничего не скажешь, великолепно придумано — Займись делом, Джеф. У меня нет времени на то, чтобы успокаивать тебя, — недовольно сказала Прайс подчиненному.

— Да, конечно. — Раман бросил трубку.

Странно, подумала Андреа. Джеф всегда был одним из самых хладнокровных и дисциплинированных агентов. Но кто способен сохранять спокойствие в такое время?

Глава 52 Нечто ценное

— Тебе приходилось бывать здесь раньше, Джон? — спросил Чавез, когда самолет зашел на посадку и его тень побежала по дорожке.

— Бывал однажды. Впрочем, что увидишь из терминала. — Кларк расстегнул ремни и потянулся. Здесь заходило солнце, а до конца очень длинного для двух офицеров ЦРУ дня было еще далеко. — Почти все, что я знаю про эту страну, прочитал у парня по имени Рурк[198] — он писал про охоту и тому подобное.

— Но ведь ты не охотишься — по крайней мере не за животными, — добавил Динг.

— Раньше охотился. Все еще люблю читать про охоту. Приятно охотиться за кем-то, кто не способен отстреливаться. — Джон повернулся, и по его лицу пробежала тень улыбки.

— Зато не так интересно. Хотя, может быть, безопаснее, — согласился Чавез. Неужели так уж безопасно охотиться на льва? — подумал он.

Самолет пробежал до военного терминала. У Кении были свои ВВС, хотя чем они занимались, для приезжих мнимых офицеров оставалось тайной. Здесь их самолет встретил сотрудник американского посольства. На этот раз им был военный атташе, чернокожий армейский полковник. Значок боевого пехотинца означал, что он ветеран войны в Персидском заливе.

— Добро пожаловать, полковник Кларк и майор Чавез. — Внезапно его голос изменился:

— Чавез, а мы раньше не встречались?

— Ниндзя! — улыбнулся Динг. — Вы тогда служили в штабе Первой бригады Седьмой дивизии — Холодная сталь! — отозвался полковник. — Вы были одним из тех парней, которые исчезли. Выходит, теперь нашлись. Не волнуйтесь, джентльмены, в отличие от наших хозяев я знаю кто вы, — предостерег офицер — Откуда у вас этот значок, полковник? — спросил бывший сержант, когда они шли к стоянке автомобилей.

— Командовал батальоном во время войны с Ираком. Там нам кое в чем повезло, а кое в чем — нет. — Затем тон его голоса изменился. — Как дела дома?

— Пугающе плохо, — ответил Динг.

— Следует иметь в виду, что биологическое оружие имеет своей целью главным образом психологическое воздействие, вроде угрозы применения отравляющих газов против нас в девяносто первом.

— Может быть, — отозвался Кларк. — По крайней мере, на меня это чертовски подействовало, полковник.

— Да и на меня тоже, — признался военный атташе. — У меня семья в Атланте. Си-эн-эн сообщает, что там зарегистрировано несколько случаев заболевания.

— Прочитайте вот это, только побыстрее. — Джон передал ему последние сведения, полученные по факсу из Лэнгли. — Это лучше, чем телевизионная информация. — И тут же подумал, что слово «лучше» вряд ли употребимо в такой ситуации.

Похоже, полковнику по занимаемой должности полагался автомобиль с водителем. Атташе сел на переднее сиденье посольского лимузина и быстро пролистал страницы.

— На этот раз нам не оказывают официального приема? — поинтересовался Чавез.

— Нет, не в аэропорту. Там, куда мы едем, нас ждет местный коп. Я попросил своих знакомых в министерстве не привлекать к вашему приезду особого внимания. У меня в Найроби много друзей.

— Хорошая мысль, — одобрительно кивнул Кларк, когда лимузин выехал из аэропорта.

Через десять минут они уже были на месте. Склад торговца животными находился на окраине города, недалеко от аэропорта и главного шоссе, ведущего в буш. Рядом не было никаких жилых домов. Офицеры ЦРУ скоро поняли почему.

— Господи! — пробормотал Чавез, выходя из машины.

— Шумное место, правда? Я уже побывал здесь сегодня. Сейчас он готовит партию африканских зеленых обезьян к отправке в Атланту. — Атташе открыл свой кейс и передал что-то Кларку. — Вот, это вам понадобится.

— Понял. — Джон сунул конверт в папку.

— Привет! — поздоровался с ними торговец, вышедший из своей конторы. Это был крупный мужчина и, судя по выпирающему вперед брюху, любитель пива. Рядом с ним стоял офицер полиции — нашивки на мундире свидетельствовали о его высоком положении. Атташе подошел к полицейскому и отвел его в сторону. Офицер не возражал. Кларк понял, что этот армейский полковник знает местные правила.

— Здравствуйте. — Джон пожал протянутую руку. — Я — полковник Кларк, а это — майор Чавез.

— Вы из американских ВВС?

— Совершенно верно, сэр, — ответил Чавез.

— Люблю самолеты. А на каких вы летаете?

— На самых разных, — отозвался Кларк. Этот бизнесмен был, по-видимому, готов сотрудничать. — Мы хотели бы задать вам несколько вопросов, если вы не возражаете.

— Насчет обезьян? Почему вас интересуют обезьяны? Главный констебль ничего не сказал мне об этом.

— Разве это имеет какое-нибудь значение? — спросил Джон, вручая торговцу конверт. Тот сунул его в карман, не открывая, — почувствовал, насколько он толстый.

— Нет, разумеется, зато я люблю следить за самолетами. Итак, чем могу служить? — Голос торговца звучал теперь дружески и располагающе.

— Вы торгуете обезьянами, — сказал Джон.

— Это верно. Продаю их в зоопарки, отдельным любителям и в медицинские лаборатории. Пошли, я покажу вам. — Он повел их к зданию, с трех сторон закрытому рифленым железом. У четвертой стояли два грузовика, и пятеро рабочих в толстых кожаных перчатках грузили на них клетки с обезьянами.

— К нам только что поступил заказ на сто обезьян из вашего Центра инфекционных болезней в Атланте, — объяснил торговец. — Это красивые животные, но причиняют людям массу неприятностей. Местные фермеры ненавидят их.

— Почему? — спросил Динг, глядя на клетки, сделанные из стальной сетки, с ручками наверху. Издали они напоминали клетки, в которых перевозят на рынок кур, однако вблизи они оказались чуть больше, но...

— Они уничтожают урожаи, причиняют вред сельскохозяйственным угодьям. Что-то вроде крыс, только умнее, а в Америке их прямо-таки боготворят и возражают против того, чтобы использовать в медицинских целях. — Торговец засмеялся. — Как будто их скоро не станет. Здесь их миллионы. Мы вылавливаем штук тридцать в одном месте, а через месяц снова приезжаем туда же и забираем еще тридцать. Фермеры умоляют нас приезжать почаще и отлавливать как можно больше.

— Не так давно у вас была готова партия обезьян для отправки в Атланту, но вы продали их кому-то другому, правда? — спросил Кларк. Он оглянулся на своего спутника, который не подошел вместе с ним к зданию. Чавез, удаляясь, казалось, пристально рассматривал пустые клетки. Может, ему претит запах, который действительно очень ощутим.

— Они не заплатили мне вовремя, а тут появился другой покупатель, готовый сразу заплатить наличными, — объяснил торговец. — Это ведь бизнес, полковник.

Джон усмехнулся.

— Я не упрекаю вас. Торговля есть торговля. Мне просто хочется узнать, кому вы их продали.

— Покупателю, — пожал плечами торговец. — Что еще должно меня интересовать?

— Откуда он? — продолжал расспросы Кларк.

— Не знаю. Он заплатил мне долларами, но он, по-моему, не американец. Тихий неразговорчивый мужчина, — вспомнил торговец, — не слишком дружелюбный. Да, я знаю, что опоздал с отправкой партии обезьян в Атланту, но заказчики опоздали с оплатой, — напомнил он своему американскому гостю. — А вот вы, к счастью, не опоздали.

— За обезьянами прилетели на самолете?

— Да, на старом «Боинге-707». Он был полон обезьян. Там были не только мои обезьяны. Их купили и в других странах. Видите ли, африканские зеленые широко распространены по всему континенту. Вашим любителям животных не следует беспокоиться о том, что обезьяны исчезнут. Вот гориллы действительно на грани вымирания. — К тому же, подумал торговец, гориллы, к сожалению, живут главным образом в Уганде и Руанде. За них платят большие деньги.

— У вас есть документы? Имя покупателя, грузовая декларация, регистрационный номер самолета?

— Вы имеете в виду таможенные документы? — Торговец печально покачал головой. — К сожалению, нет. По-видимому, они затерялись.

— У вас договоренность с таможенной службой аэропорта, — заметил Джон с улыбкой, которая противоречила его настроению.

— Это верно, у меня много друзей в правительстве. — Ответная хитрая улыбка подтвердила догадку Кларка. Ну что ж, разве в Америке не существует служебной коррупции? — подумал он.

— И вы не знаете, куда они вылетели из Найроби?

— Нет, тут я никак не могу вам помочь. Я с удовольствием сделал бы это, если бы мог, — ответил торговец, похлопывая себя по карману, где лежал тугой конверт. — Мне очень жаль, что по некоторым сделкам моя документация оставляет желать лучшего.

Кларк подумал, а не стоит ли оказать давление на торговца? Нет, это не даст результата. Ему не доводилось работать в Кении, хотя он провел некоторое время в Анголе, в семидесятые годы. В Африке редко остаются документы, все делается на словах, и деньги служат смазочным материалом. Кларк посмотрел на военного атташе, который беседовал с главным констеблем — это звание сохранилось со времен британского правления вместе с шортами и гетрами, он читал об этом в книгах Рурка. Сейчас полицейский подтверждает, наверно, что нет, торговец не преступник, просто у него определенные отношения с местными чиновниками, которые за скромную сумму стараются закрывать глаза на его деятельность, когда в том возникает необходимость. Да и обезьян вряд ли можно назвать национальным достоянием, особенно если то, что говорил торговец, правда. А это действительно похоже на правду. Фермеры рады, когда их избавляют от этих назойливых существ хотя бы потому, чтобы не слышать шума. Сейчас крики и визг, что доносились из клеток, были не тише, чем при драке в самом большом городском баре вечером пятницы. К тому же эти противные маленькие мерзавцы кусают и царапают даже руки в перчатках, когда переносят их клетки. Да и можно ли винить их в этом? Сегодня у этих мартышек не лучший день. Да и в Атланте их ждет не сладкая жизнь. Догадываются ли они об этом? Кларк догадывался. Такое число обезьян не отправляют в зоомагазины, где животных продают людям, которые будут заботиться о них. Но в данный момент он не мог расходовать сочувствие на обезьян.

— Спасибо за помощь. Может быть, кто-нибудь еще захочет поговорить с вами.

— Мне очень жаль, что я не смог рассказать вам что-то еще. — Сейчас в искренности торговца можно было не сомневаться. Он наверняка думал, что за пять тысяч долларов наличными мог бы сделать для американцев нечто большее. Разумеется, это не значит, что он вернет хотя бы цент из полученного.

Американцы направились к машине. Лицо Чавеза было задумчивым, но он молчал. Полицейский констебль и военный атташе, стоявшие у лимузина, попрощались, пожав друг другу руки. Американцы сели в машину, и она тронулась с места. Джон оглянулся назад. Торговец достал из кармана конверт и передал несколько банкнот своему приятелю констеблю. Разумно, подумал Кларк.

— Что вам удалось выяснить? — спросил настоящий полковник.

— У него нет никакой документации, — ответил Джон.

— Да, таков местный бизнес. Для вывоза обезьян из страны нужно платить таможенную пошлину, но полицейские и таможенники обычно...

— ., просто договариваются с торговцем, — прервал его Джон.

— Вот именно. Знаете, мой отец вырос в Миссисипи. Там говорили, что стоит шерифу графства прослужить на своем посту всего один срок, и он обеспечен на всю жизнь, понимаете?

— Клетки, — внезапно произнес Динг.

— Что? — недоуменно спросил Кларк.

— Разве ты не обратил внимания на клетки, Джон? Мы уже видели такие же в Тегеране, в ангаре ВВС. — Чавез специально держался на расстоянии от сарая, чтобы сравнить клетки с теми, что он заметил в Мехрабаде. Относительные размеры и конфигурация были такими же. — Клетки для кур или для чего-то еще в ангаре, где стояли истребители, помнишь?

— В самом деле, черт возьми!

— Еще одно совпадение, мистер К. Что-то совпадений становится все больше и больше. Куда мы отправляемся отсюда?

— В Хартум.

— Я видел это кино.

* * *

По телевидению продолжали передавать новости, но почти ничего больше. Роль каждого филиала любой крупной телевизионной компании все более возрастала по мере того, как известные ведущие и комментаторы все дольше безвылазно сидели в своих штаб-квартирах в Нью-Йорке, Вашингтоне, Чикаго и Лос-Анджелесе. В новостях основное внимание уделялось показу национальных гвардейцев на главных шоссе, соединяющих штаты, где они перекрывали проезжую часть «хаммерами» или грузовиками. Никто не пытался прорваться через такую блокаду. Машины с продуктами и медикаментами пропускали после осмотра, а через день-другой их водителей подвергали тесту на антитела Эболы. После успешного анализа водителям выдавали пропуска с фотографиями, что позволяло им выполнять свою работу. Шоферы-дальнобойщики безропотно подчинились требованиям чрезвычайного положения.

Ситуация для других машин и на других дорогах была иной. Несмотря на то что основное движение транспорта между штатами проходило по магистральным шоссе, не было ни единого штата, который не связывала бы с соседями широко разветвленная сеть второстепенных и проселочных дорог. Их тоже приходилось блокировать. На это потребовалось время, и по телевидению передавали интервью с людьми, которые сумели пересечь границы штатов, считая это своего рода геройством. Далее следовал комментарий, который сводился к тому, что это наглядное доказательство несостоятельности распоряжения президента, не говоря уже о том, что оно невыполнимо, неразумно и противоречит Конституции.

— Его просто невозможно исполнить, — заявил эксперт по транспортным перевозкам, выступая в программе утренних новостей.

Однако при этом никто не принял во внимание, что национальные гвардейцы — жители местности, которую охраняют, и умеют читать карты. К тому же их оскорбило, что их считают круглыми идиотами. К полудню среды на всех второстепенных и проселочных дорогах уже стояли машины Национальной гвардии с вооруженными гвардейцами в защитных костюмах, в которых они (как мужчины, так и женщины, хотя различить их внешне было практически невозможно) походили на марсиан.

На второстепенных дорогах чаще, чем на главных шоссе, случались стычки. Иногда они ограничивались словесными баталиями: моя семья вот совсем рядом, ну пойдите навстречу, парни, а? Чаще всего такие проблемы решали здравый смысл, элементарная проверка по телефону, запрос по радио. Однако в ряде случаев в прямом смысле слова приходилось прибегать к принуждению: начинались ссоры, обмен взаимными оскорблениями, ругань, обстановка накалялась, а дважды дело дошло даже до перестрелки, в одной из которых погиб человек. Эта новость мигом распространилась по всей стране, и снова комментаторы выразили сомнение в разумности президентского решения. Нашлись и такие, кто прямо обвинили в этой смерти главу Белого дома.

Однако в большинстве своем даже самые решительно настроенные граждане, которые рвались проехать через охраняемые перекрестки, увидев вооруженных солдат, поворачивали обратно.

То же самое относилось и к государственной границе. Канадская армия и полиция со своей стороны закрыли все контрольно-пропускные посты. Американским гражданам, находившимся в Канаде, посоветовали пройти проверку в ближайшей больнице, где их помещали в карантин, цивилизованно и вежливо. Аналогичным образом поступали и в Европе, правда, в разных странах несколько по-разному. Впервые за всю историю южная граница Соединенных Штатов была перекрыта совместно мексиканской армией и американскими властями, на этот раз был остановлен транспорт, направлявшийся главным образом на юг.

Кое-какой местный транспорт продолжал двигаться. Супермаркеты и отдельные магазины были открыты для тех немногих, кому не хватало самого необходимого. В аптеках были распроданы все запасы хирургических масок. Люди обращались в местные хозяйственные магазины и лавки, торгующие красками, чтобы приобрести защитные маски, предназначенные для работ с химикалиями. Телевидение давало советы, как сделать такие маски эффективными против вируса Эбола, в том числе обрызгать домашними дезинфицирующими составами. Однако при этом неизбежно находились люди, которые теряли чувство меры, что приводило к аллергии, респираторным заболеваниям и в нескольких случаях даже к смерти.

Врачи по всей стране работали не покладая рук. Скоро стало известно, что первые симптомы лихорадки Эбола походят на симптомы гриппа, а всякий врач знает, что человек способен себе внушить. Самым трудным для врачей оказалось отличить тех, кто страдали ипохондрией, от действительно заболевших.

Однако, несмотря на все это, люди не поддавались панике, смотрели телевизор, поглядывали друг на друга и не переставали размышлять, действительно ли настолько страшна эта эпидемия.

* * *

Это должны были определить при помощи ФБР Центр инфекционных заболеваний в Атланте и армейский медицинский институт в Форт-Детрике. Было зарегистрировано пятьсот случаев заболеваний лихорадкой Эбола, причем каждый из них был прямо или косвенно связан с одной из восемнадцати торговых выставок. Зная даты их проведения, удалось выяснить время, когда произошло заражение. Интересно, что в те же дни проходили еще четыре выставки, но ни у единого их посетителя до сих пор симптомов лихорадки Эбола не было зарегистрировано. На местах проведения всех двадцати двух выставок побывали агенты ФБР, которые установили, что в каждом случае мусор, остававшийся после их окончания, был давно вывезен на свалки. Была мысль осмотреть весь этот мусор, но армейские медики в Форт-Детрике сумели отговорить ФБР, поскольку для опознания средств доставки инфекции понадобилось бы изучить тысячи тонн мусора — задача просто неосуществимая и, возможно, даже опасная. Самым важным оказалось то, что удалось установить период, когда произошло заражение. Сразу стало очевидным, что американцы, выехавшие из страны до начала торговых выставок, не могли быть переносчиками вирусов. Об этом проинформировали национальные медицинские службы во всем мире. На все это ушло от двух дней до целой недели, в то время как от служб здравоохранения эта информация распространилась по свету за несколько часов. Процесс нельзя было остановить, да и бессмысленно было хранить происшедшее в тайне, даже если бы это оказалось возможным.

— Ну что ж, значит, никому из нас опасность не угрожает, — сообщил на утреннем совещании офицерам своего штаба генерал Диггз. Форт-Ирвин был одним из самых изолированных военных лагерей в Америке. Сюда вела только одна дорога, перекрытая теперь бронетранспортером «брэдли».

Однако это не относилось к другим военным базам. Проблема стала поистине глобальной. Высокопоставленный армейский офицер из Пентагона вылетел в Германию для штабного совещания с офицерами Пятого корпуса. Через два дня он заболел, и от него заразились врач и две медсестры. Эта новость потрясла европейских союзников Америки по НАТО, которые немедленно объявили карантин на всех созданных еще в сороковые годы американских базах в Европе. Благодаря спутниковому телевидению об этом тут же стало известно по всему миру. Пентагон оказался, однако, в отчаянном положении: почти на каждой военной базе были отмечены случаи заболевания лихорадкой Эбола, реальные или подозреваемые. Моральное состояние личного состава было ужасным, и эту информацию тоже не удалось скрыть. Полные тревоги телефонные переговоры непрерывно велись по трансатлантическим кабелям в обоих направлениях.

В Вашингтоне положение тоже было отчаянным. В объединенной рабочей группе, созданной для расследования обстоятельств возникновения эпидемии, были представлены все спецслужбы, а также ФБР и федеральные правоохранительные агентства. Президент дал группе огромные полномочия, и члены ее пользовались ими на всю катушку. Присланная Кларком и Чавезом декларация исчезнувшего «гольфстрима» направила расследование по новому и неожиданному пути, но так нередко случается при расследовании запутанных преступлений.

В Саванне, городе штата Джорджия, агент ФБР, войдя в кабинет президента корпорации «Гольфстрим», протянул ему хирургическую маску. Завод, как и большинство американских промышленных предприятий, был закрыт, но сегодня распоряжения президента отчасти пришлось нарушить. Президент корпорации вызвал на завод начальника своей службы безопасности и старшего пилота-испытателя. Шесть агентов ФБР провели с ними длительную беседу, которая превратилась в селекторное совещание. В результате выяснилось исключительно важное обстоятельство: рекордер — «черный ящик» — исчезнувшего самолета не был обнаружен. Затем последовал звонок к командиру эсминца «Рэдфорд», стоявшего сейчас в сухом доке. Капитан подтвердил, что его корабль следил по радиолокатору за гибнущим самолетом и, придя в район предполагаемой авиакатастрофы, вел поиски звуковых сигналов, подаваемых «черным ящиком». Однако поиски оказались безрезультатными. Морской офицер не мог объяснить причины этого. Старший летчик-испытатель корпорации высказал предположение, что при сильном ударе о воду рекордер, несмотря на свою прочную конструкцию, мог выйти из строя. Однако шкипер «Рэдфорда» вспомнил, что снижение самолета происходило постепенно, да и на месте предполагаемой катастрофы не было обнаружено обломков. В результате связались с Федеральным авиационным управлением и Национальной службой безопасности на транспорте, которым было поручено немедленно поднять материалы расследования катастрофы.

В Вашингтоне в штабе рабочей группы, который находился в здании ФБР, члены группы обменялись взглядами, которые были особенно выразительны над закрывающими лица хирургическими масками. Сотрудники Федерального авиационного управления проверили личности пилотов исчезнувшего «гольфстрима» и уровень их подготовки. Выяснилось, что оба пилота прежде служили в бывших иранских ВВС и в конце семидесятых годов прошли подготовку в Америке. Затем прибыли фотографии и отпечатки пальцев. Была обнаружена еще одна пара пилотов, летающих на таком же самолете, принадлежавшем той жешвейцарской корпорации, которые прошли аналогичную подготовку, и юридический атташе в Берне — высокопоставленный сотрудник ФБР — немедленно обратился к своим швейцарским коллегам с просьбой помочь ему побеседовать с ними.

— О'кей, — подвел итог Дэн Мюррей. — Больная бельгийская монахиня с подругой в сопровождении иранского врача летят на самолете, зарегистрированном в Швейцарии, и этот самолет бесследно исчезает. Самолет принадлежит небольшой торговой компании. Наш юридический атташе быстро выяснит подробности, связанные с деятельностью этой компании, но нам известно, что самолетом управляли иранские пилоты.

— Похоже, все приобретает определенное направление, Дэн, — заметил Эд Фоули. И тут же вошел агент с факсом для директора ЦРУ. — Проверьте вот это. — Фоули протянул листок Дэну Мюррею.

Содержание факса было коротким.

— Люди любят считать себя очень умными и думают, что сумели замести за собой все следы, — покачал головой Мюррей и передал полученный факс, чтобы его прочли остальные члены группы.

— И все-таки не надо недооценивать их, — предостерег его Эд Фоули. — Пока у нас нет никаких твердых доказательств. Президент откажется предпринять какие-либо действия на основании того, чем мы сейчас располагаем, пока доказательства не станут четкими и недвусмысленными. — И, может быть, не предпримет никаких действий даже после этого, подумал он. Кроме того, директор ЦРУ вспомнил, что сказал Чавез перед вылетом. Черт побери, этот парень становится все проницательней. Фоули подумал, а не стоит ли сказать об этом здесь? Нет, сейчас есть проблемы, на которые нужно обратить внимание в первую очередь. Он поговорит с Мюрреем с глазу на глаз.

* * *

Чавез вовсе не чувствовал себя умным и проницательным, задремав в кожаном кресле. Оставалось еще три часа до Хартума, и его преследовали кошмары. Он немало полетал на самолетах, будучи офицером ЦРУ, но даже в бизнес-классе роскошного реактивного авиалайнера со всеми его прибамбасами устаешь довольно быстро. Пониженное атмосферное давление при уменьшенном содержании кислорода ускоряло процесс утомления, сухой воздух салона способствовал обезвоживанию организма. Приглушенный рев турбин создавал впечатление, что ты спишь где-то в глуши, а вокруг полно насекомых, которые каждый миг готовы впиться и сосать твою кровь, и ты никак не можешь отмахнуться от этих надоедливых мерзавцев.

Кто бы ни занимался тем, из-за чего все это происходит, совсем не так уж он умен. Ну хорошо, предположим, что самолет с пятью пассажирами на борту исчез. Но разве это означает, что расследование зашло в тупик? Регистрационный код HX-NJA, так указано в таможенных документах, вспомнил Чавез. Гм. Документы, наверно, сохранились, потому что на самолете летели люди, а не обезьяны. Почему НХ? — подумал он. "Н" по-латыни — первая буква слова «Гельвеция», верно? Это, кажется, древнее название Швейцарии? Может быть, она так и называется на других языках? Он вроде помнит это. На немецком, кажется. NJA — это код, определяющий отдельный самолет. В авиации пользуются буквами вместо цифр, потому что это позволяет создавать большее число сочетаний. Вот и у этого самолета такой буквенный код с приставкой N, потому что американские самолеты тоже пользуются этим кодом. Значит. NJA, подумал Динг с закрытыми глазами. NJA. Ниндзя. При этом воспоминании по его лицу пробежала улыбка. Название его бывшего подразделения, Первого батальона 17-го пехотного полка. — Ночь принадлежит нам! — Да, вот это были деньки, когда они бегали по холмам в Форт-Орде и Хантер-Лиггетте. Но Седьмая дивизия легкой пехоты давно расформирована, ее знамена сданы на хранение для возможного использования в будущем... Ниндзя. Почему-то это слово казалось ему важным. Но почему?

Чавез открыл глаза, встал, потянулся и прошел вперед. Там он разбудил пилота, с которым поссорился Кларк.

— Полковник?

— В чем дело? — Пилот приоткрыл один глаз.

— Сколько стоит такой самолет?

— Больше, чем мы с вами можем позволить себе. — Глаз снова закрылся.

— Нет, серьезно.

— Больше двадцати миллионов долларов, в зависимости от модификации и комплекта авионики. Если какая-нибудь компания производит реактивные самолеты лучше этого, мне она неизвестна.

— Спасибо. — Чавез вернулся в свое кресло. Не было смысла пытаться снова уснуть. Он почувствовал, что нос самолета опустился вниз и раздражавший его рев турбин стал тише. Они снижались к Хартуму. В аэропорту их встретит местный резидент ЦРУ — нет, подумал про себя Чавез, коммерческий атташе. Или это секретарь посольства по политическим вопросам? Неважно. Динг знал, что этот город не будет таким гостеприимным, как два предыдущих.

* * *

Вертолет совершил посадку в Форт-Генри, недалеко от статуи Орфея, которая, как решил кто-то, должна отдавать дань уважения Фрэнсису Скотту Кею, одному из почетных граждан Бостона, промелькнула случайная мысль в голове Райана. И еще эта чертова надобность лишний раз предстать перед фотообъективами, очередная идея Арни. Ему, видите ли, нужно продемонстрировать, что президент обеспокоен. Джек задумался над этим. Неужели люди считают, что в такое время президент способен организовать веселую вечеринку? Разве Эдгар По не написал такой рассказ? Кажется, «Маска красной смерти»? Что-то вроде этого. Но на вечеринку пробралась смерть, верно? Президент потер лицо. Спать. Хочется спать. В голову приходят бредовые мысли. Словно в мозгу мелькают фотовспышки. Мозг устает, и случайные мысли появляются у тебя в черепе без всякой на то причины, с ними приходится бороться, чтобы заставить мозг заниматься чем надо.

У посадочной площадки его ждал «шеви сабербен», президентского лимузина не было видно. Придется ехать в явно бронированном автомобиле. Он заметил, что вокруг много полицейских с мрачными лицами. Ну что ж, сейчас у всех плохое настроение, почему они должны быть исключением?

У него самого на лице тоже защитная маска, и три телевизионные камеры регистрируют этот факт. Возможно, передача ведется в прямом эфире. Он не знал этого и даже по пути к машине не посмотрел в сторону камер. Кортеж тут же тронулся в путь, сначала по Форт-авеню, потом свернул на север, на Кей-хайуэй. Поездка продолжалась десять минут, в течение которых машины мчались по опустевшим городским улицам, направляясь к больнице Джонса Хопкинса, где президент и первая леди продемонстрируют свою обеспокоенность положением перед другими телевизионными камерами. Роль руководителя, сказал Арни, повторив ему хорошо знакомую фразу, характеризующую одну из обязанностей президента, нужно исполнять независимо от того, нравится она ему или нет. И Арни был прав. Он является президентом и не может изолировать себя от народа, причем независимо от того, в силах он сделать что-то полезное или нет. Главное, чтобы все видели, что их президент проявляет заботу о благополучии своих граждан. Это было глупо и в то же время имело глубокий смысл.

Кортеж автомобилей остановился у въезда с Вулф-стрит. Здесь стояли солдаты 157-го пехотного полка Мэрилендской национальной гвардии. Местное начальство пришло к заключению, что все больницы должны находиться под охраной, и Райан подумал, что такое решение не назовешь неразумным. Личная охрана президента беспокойно смотрела по сторонам, видя людей, вооруженных заряженными винтовками, но это были солдаты, и агенты Секретной службы не могли ничего предпринять — всякая попытка разоружить их привлекла бы внимание репортеров и тут же оказалась бы в заголовках новостей. Солдаты вытянулись, салютуя президенту, насколько это было возможно в их неуклюжих костюмах ГИПЗО, держа винтовку на плече. Больнице никто не угрожал. Возможно, из-за вооруженной охраны, а возможно, и просто от страха. Достаточно сказать, что уличная преступность, как заметил один из полицейских агенту Секретной службы, снизилась почти до нуля. Даже торговцы наркотиками нигде не высовывались.

В это время дня вокруг было немноголюдно, лица редких прохожих закрывали защитные маски, в вестибюле больницы ощущался резкий запах дезинфекции, который господствовал теперь по всей стране. Что из этого являлось действительно необходимой мерой защиты, а что играло чисто психологическую роль? — подумал Джек. Но ведь и его поездка была предпринята именно с такой целью.

— Привет, Дейв, — поздоровался он с деканом, одетым в зеленый хирургический костюм; как и все тут, он был в маске и с перчатками на руках. Они не стали обмениваться рукопожатиями.

— Господин президент, позвольте поблагодарить вас за то, что вы приехали к нам. — Вокруг уже появились телевизионные камеры — операторы неотступно следовали за президентом. Прежде чем кто-то из репортеров успел задать вопрос, Райан дал знак декану, и тот повел процессию внутрь здания. Джек полагал, что это будет выглядеть более деловито. Агенты Секретной службы поспешили вперед, когда президент, сопровождаемый деканом, пошел от лифтов к медицинским помещениям. Двери раздвинулись, открыв их взглядам коридор, по которому сновали люди.

— Как дела, Дейв?

— У нас зарегистрировано тридцать четыре пациента. Всего в городе сто сорок больных лихорадкой Эбола — во всяком случае их было столько, когда я получил информацию в последний раз. У нас достаточно больничных коек и медицинского персонала. Мы выписали половину находившихся у нас пациентов, чтобы освободить места для жертв эпидемии, — тех, кого можно было отправить по домам. Отменены все необязательные процедуры, однако нормальная работа продолжается. Я имею в виду, мы по-прежнему принимаем рожениц и тех, кто нуждается в помощи. Приходится продолжать и амбулаторное лечение, независимо от эпидемии.

— Где Кэти? — спросил Райан. В коридоре появился единственный допущенный сюда телеоператор с камерой — снятая им пленка будет использована всеми телевизионными компаниями. В больницу не пускали людей, не имевших к ней отношения, и хотя из штаб-квартир средств массовой информации пытались возражать, их репортеры и операторы не проявляли особого рвения. Может быть, это объяснялось запахом антисептиков, который действовал на людей не меньше, чем на собак, когда их приводили к ветеринарам, — это был запах опасности.

— Вот здесь. Вам придется надеть защитный костюм. — На этаже имелась одна комната отдыха для врачей и другая — для медсестер. Сейчас пользовались обеими. Дальняя, что в конце коридора, была «зараженной», там снимали защитную одежду после пребывания в палатах. Ближняя считалась «безопасной», в ней одевались. Для застенчивости сейчас не было ни времени, ни места. Первыми вошли агенты Секретной службы, застав там женщину в трусиках и бюстгальтере, которая подбирала пластиковый костюм своего размера. Она не смутилась. Это была ее четвертая смена в отделении для пациентов, больных лихорадкой Эбола, и ей было не до смущения.

— Вешайте свою одежду вот сюда, — показала она. — О-о! — Женщина узнала президента.

— Спасибо. — Райан снял ботинки и взял из рук Андреа вешалку. Прайс оглядела женщину, было ясно, что та безоружна. — Каково положение в отделении? — спросил Джек.

Женщина была старшей медсестрой на этом этаже. Она ответила, не оборачиваясь.

— Хуже некуда. — Затем сделала секундную паузу и решила все-таки обернуться. — Мы благодарны вам, господин президент, что ваша жена работает вместе с нами.

— Я пытался отговорить ее, — признался Райан. Он не чувствовал в этом какой-то вины и не знал, правильно ли поступает, говоря это.

— Мой муж тоже пытался отговорить меня. — Медсестра подошла к нему. — Смотрите, шлем одевается вот таким образом. — Райана на мгновение охватила паника. Ему казалось нелепым напяливать на голову какую-то пластмассовую штуку. Медсестра словно прочла его мысли. — Сначала я тоже чувствовала себя неловко в нем, но потом привыкла.

Декан Джеймс уже успел тут же в комнате надеть свой защитный скафандр. Он подошел к президенту, чтобы проверить, как тот оделся.

— Вы слышите меня?

— Да. — Джек уже успел вспотеть, хотя к поясу был прикреплен портативный аппарат очистки воздуха.

Декан повернулся к агентам Секретной службы.

— С этого момента вы будете исполнять все мои приказы, — сказал он. — Я уберегу его от опасности, но у нас недостаточно защитных костюмов для всех вас. Если вы останетесь в коридоре вам ничто не угрожает. Ни к чему не прикасайтесь — ни к стенам, ни к полу, ни к чему. Если кто-то проходит мимо вас с тележкой, уступите дорогу. В случае, если не сможете отойти в сторону, пройдите в конец коридора. Если увидите какой-нибудь пластиковый контейнер, держитесь от него подальше. Вы меня поняли?

— Да, сэр. — Президент заметил, что Андреа, наверно, впервые в жизни испытывает страх. Да и он тоже. Сам факт пребывания здесь действовал на психику. Доктор Джеймс коснулся плеча президента.

— Следуйте за мной. Я знаю, что это пугающее зрелище, но в скафандре вам ничто не угрожает. Нам всем пришлось привыкнуть к этому, не правда ли, Тиша?

— Да, доктор. — Медсестра уже успела облачиться в защитный костюм.

Слышалось собственное дыхание и едва ощутимое жужжание портативного аппарата очистки воздуха, но все остальные звуки были приглушенными. Райан чувствовал себя закупоренным в этот скафандр, и ему понадобилось сделать усилие над собой, чтобы следовать за деканом.

— Кэти здесь. — Декан открыл дверь.

Райан вошел в палату.

На кровати лежал ребенок, мальчик лет восьми, увидел Джек. Над ним склонились две фигуры в синих пластиковых костюмах. Обе стояли к нему спиной, и он не мог сказать, кто из них его жена. Доктор Джеймс поднял руку, запрещая Райану пройти вперед. Одна из женщин налаживала капельницу, и ее нельзя было отвлекать. Ребенок стонал и метался на кровати. У Райана от жалости сжалось сердце.

— Не двигайся. Теперь ты будешь чувствовать себя лучше. — Это был голос Кэти; по-видимому, она вводила иглу в вену больного ребенка. Вторая женщина обеими руками удерживала его руку. — Ну вот, все в порядке. Ленту. — Кэти подняла руки.

— Вы отлично ввели иглу, доктор.

— Спасибо. — Кэти подошла к электронному дозиметру, регулирующему подачу морфия и лекарственных препаратов в вену ребенка, и нажала на кнопки, чтобы убедиться, что аппарат работает должным образом. Закончив, она повернулась. — О-о!

— Здравствуй, дорогая.

— Джек, здесь тебе не место, — твердо заявила доктор Райан.

— А кому здесь место?

— О'кей, я сумел разыскать этого доктора Макгрегора, — сообщил местный резидент ЦРУ, садясь за руль своего красного «шеви». Его звали Фрэнк Клейтон, он был выпускником Грэмблинга. Кларк несколько лет назад был его учителем на «Ферме».

— Тогда едем прямо к нему, Фрэнк. — Кларк посмотрел на часы, прикинул в уме и заключил, что сейчас два часа ночи. Он недовольно покачал головой. Да, похоже на то. Однако прежде они должны заехать в посольство, чтобы переодеться. Людей в американской военной форме здесь не слишком любили. Более того, резидент их предостерег, что в Судане с подозрением относились ко всему американскому. Чавез обратил внимание, что из аэропорта за ними следовал автомобиль.

— Не беспокойтесь. Мы отделаемся от него у посольства. Знаете, иногда я начинаю думать, что моим соплеменникам повезло, когда их вывезли из Африки. Только не говорите никому, что это я сказал, ладно? Южная Алабама — рай на земле по сравнению с этой дерьмовой страной.

Он поставил машину на стоянке позади здания посольства, и все трое вошли внутрь. Через минуту один из его людей, подойдя к машине, сел за руль, и машина снова выехала с территории посольства. Автомобиль, не отстававший от них по пути из аэропорта, отправился следом.

— Прежде всего рубашки, — сказал резидент ЦРУ, передавая им по рубашке. — Думаю, брюки можно не менять.

— Вы уже говорили с Макгрегором? — спросил Кларк.

— Позвонил ему несколько часов назад. Мы поедем туда, где он живет, и он сядет в машину. Я выбрал хорошее тихое место для беседы, — ответил Клейтон.

— Ему ничто не угрожает?

— Полагаю, нет. Местные власти очень невнимательны. Если за нами будут следить, я знаю, как поступить.

— Тогда поехали, приятель, — сказал Джон. — Уже поздно. Дом Макгрегора был не так уж и плох, находился в районе, где жили главным образом европейцы и, по словам резидента, было относительно безопасно. Резидент достал свой сотовый телефон и набрал номер «бипера», принадлежавший доктору, — это служило здесь пейджинговой связью. Не прошло и минуты, как дверь дома открылась и появившийся в ней Макгрегор направился к автомобилю. Он сел на заднее сиденье и захлопнул дверцу за мгновение до того, как машина тронулась с места.

— Этот вызов для меня весьма необычен, — сказал врач. Он был моложе Чавеза, с удивлением заметил Кларк, и выглядел смущенным, но готовым оказать им помощь. — Откуда вы, ребята?

— Мы из ЦРУ, — сообщил ему Кларк.

— Вот как?

— Именно так, доктор, — подтвердил Клейтон с переднего сиденья. Он посмотрел в зеркало заднего вида. Никого. Их появление у дома Макгрегора не привлекло внимания. На всякий случай он повернул налево, затем свернул направо и снова налево. Все в порядке.

— Разве вам позволяют говорить об этом? — спросил МакГрегор, когда автомобиль выехал на улицу, считавшуюся здесь главной. — Теперь вам придется убить меня, раз я узнал о вас, правда?

— Док, оставьте это для кино, ладно? — предложил Чавез. — В действительной жизни все обстоит по-другому. Скажи мы вам, что служим в Госдепартаменте, вы все равно бы не поверили, верно?

— Вы не похожи на дипломатов, — согласился Макгрегор. Кларк, сидевший впереди, повернулся.

— Позвольте поблагодарить вас, сэр, за то, что вы согласились встретиться с нами.

— Единственная причина, почему я пошел на это, заключается в том, что местное правительство заставило меня отказаться от соблюдения установленной международной процедуры оповещения о болезни двух моих пациентов. Существуют веские основания для соблюдения такой процедуры, а мне не позволили исполнить свой долг, понимаете?

— Давайте начнем с того, что вы расскажете нам все, что знаете о двух случаях заболевания лихорадкой Эбола, — предложил Джон и включил портативный магнитофон.

* * *

— Ты выглядишь усталой, Кэти. — Говорить через толстую пластиковую маску было совсем не просто. Даже движения казались не такими выразительными.

«Хирург» посмотрела на настенные часы над столиком медсестер. Практически ее смена закончилась. Она никогда не узнает, что Арни ван Дамм позвонил в больницу, чтобы убедиться, что приезд президента совпадет с концом ее смены. Это вызвало бы у нее вспышку негодования, а она и без того негодовала на весь мир.

— Сегодня после обеда начали привозить детей. Это второе поколение вируса Эбола. Вот этот мальчик заразился, должно быть, от своего отца. Его зовут Тимоти. Он учится в третьем классе. Отец в палате на следующем этаже.

— А как с остальной семьей?

— При анализе крови матери выяснилось, что у нее положительная реакция на антитела Эболы. Сейчас ее размещают в больнице. У мальчика есть старшая сестра. С нею пока все в порядке. Ее поместили в здание для амбулаторных больных. Там выделено помещение для людей, находившихся в контакте с заболевшими Эболой, но пока у них результаты анализа отрицательные. Пошли, я проведу тебя по нашему этажу. — Спустя минуту они вошли в палату номер один, временное помещение для первого больного — пациента «Зеро».

Райану показалось, что запах существует в его воображении. На постельном белье виднелось темное пятно, и двое — медсестры или врачи, он не мог разобрать — старались сменить простыни. Пациент был без сознания, но сопротивлялся, хотя ремни удерживали его руки вдоль кровати. Это явно беспокоило медиков, но сначала им нужно было сменить постельное белье. Наконец они сумели вытащить простыни, которые тут же поместили в пластиковый мешок.

— Белье, которым пользовались больные, сжигают, — объяснила Кэти, прижав свой шлем к шлему мужа. — Мы принимаем строжайшие меры предосторожности.

— Каково его состояние?

Кэти молча указала на дверь палаты и последовала за Джеком в коридор. Там она рассерженно ткнула его пальцем в грудь.

— Джек, мы никогда, ни при каких обстоятельствах не обсуждаем состояние больного в его присутствии, за исключением тех случаев, когда оно не вызывает опасений. Никогда! — Она замолчала и затем продолжила, не извиняясь за свою вспышку:

— У него уже трое суток проявляются явные и все время нарастающие симптомы Эболы.

— А шансы есть?

Она покачала внутри шлема головой. Они пошли по коридору, заглядывая в палаты, где состояние больных было не менее ужасным.

— Кэти? — послышался голос декана. — Твоя смена кончилась. Уходи, — приказал он.

— Где Александер? — спросил Райан по пути к бывшей комнате отдыха для врачей, которую теперь использовали для переодевания.

— У него следующий этаж. Дейв взял на себя вот этот. Мы надеялись, что Ральф Форстер вернется и включится в работу, но все рейсы отменены. — И тут она увидела телевизионную камеру. — А телевизионщики как здесь оказались?

— Пошли. — Райан увлек жену в раздевалку. Одежда, в которой он приехал в больницу, лежала где-то, упакованная в герметичный пластиковый мешок. Президент надел зеленый костюм хирурга, не стесняясь присутствия трех женщин и мужчины, который не проявлял ни малейшего интереса к полураздетым женщинам. Выйдя из комнаты, президент направился к лифту.

— Всем остановиться! — послышался громкий женский голос. — Везут больного! Пройдите по лестнице! — Агенты личной охраны президента послушно выполнили приказ. Райан вывел жену в вестибюль, откуда они вышли на улицу, все еще не снимая масок.

— Как ты себя чувствуешь?

Еще до того, как она успела ответить на его вопрос, послышался чей-то крик:

— Господин президент! — Два национальных гвардейца преградили путь репортеру и оператору с телевизионной камерой, но Райан сделал знак, чтобы их пропустили. Оба подошли к президенту. С них не спускали глаз вооруженные люди как в армейской форме, так и в гражданской одежде.

— Да, слушаю вас. — Райан снял защитную маску. Репортер держал микрофон в вытянутой руке. При других обстоятельствах ситуация выглядела бы забавной. Все были испуганы.

— Что вы делаете здесь, сэр? — спросил репортер.

— Видите ли, это моя работа — лично убедиться, что происходит в стране. Кроме того, мне хотелось повидаться с женой.

— Мы знаем, что первая леди работает в инфекционном отделении. Вы хотите продемонстрировать этим...

— Я врач! — огрызнулась Кэти. — Мы все работаем здесь посменно. Это моя работа.

— Каково положение, господин президент?

Райан ответил, опередив взрыв негодования у жены.

— Послушайте, я понимаю, что вам нужно задать этот вопрос, но вы сами знаете ответ на него. Пациенты в инфекционном отделении находятся в исключительно тяжелом состоянии, и врачи как здесь, так и по всей стране прилагают все усилия, чтобы помочь им. Всем врачам — Кэти и ее коллегам — приходится нелегко. Еще труднее пациентам и их семьям.

— Доктор Райан, лихорадка Эбола действительно настолько опасна, как об этом говорят?

— Да, это ужасная болезнь, — кивнула Кэти. — Но мы стараемся сделать все возможное для спасения больных.

— Было высказано предложение, что, поскольку надежды на выздоровление практически нет, а боль, которую они испытывают, так мучительна...

— Что вы предлагаете? Чтобы мы умертвили их?

— Видите ли, если они так ужасно страдают...

— Я не принадлежу к числу таких врачей, — прервала репортера Кэти. Ее лицо покраснело от гнева. — Нам удастся спасти некоторых пациентов. От тех, которые выздоровеют, мы сможем кое-что узнать, и это поможет нам спасти других. Нельзя ничего узнать, если вы отказываетесь от борьбы за жизнь больных! Вот почему ни один настоящий врач не умертвит больного! Что это с вами? Там, в больнице, находятся люди, и моя работа заключается в том, чтобы бороться за их жизни, — не смейте говорить мне, как должен вести себя врач! — Она замолчала, почувствовав, как рука мужа сжимает ее плечо. — Извините. Нам всем приходится нелегко.

— Вы не могли бы оставить нас на несколько минут? — спросил Райан. — Мы не говорили друг с другом со вчерашнего дня. В конце концов, мы ведь такие же муж и жена, как и все.

— Конечно, сэр. — Они отошли назад, но камера не выпускала президента из виду.

— Пошли сюда, детка. — Впервые за сутки Джек обнял ее.

— Они все погибнут, Джек. Каждый больной, начиная с завтрашнего или с послезавтрашнего дня, — прошептала она и заплакала.

— Я понимаю. — Он прижал ее голову к своему плечу. — Знаешь, врачам тоже можно проявлять человеческие чувства.

— Как они осмелились говорить об этом? Да, мы не можем вылечить их, но пусть они умрут достойно. Мы не должны сдаваться. Нас учили вести себя по-другому.

— Я знаю.

Она шмыгнула носом и вытерла глаза о рубашку мужа.

— Все в порядке, я держу себя в руках. Теперь мое дежурство через восемь часов.

— Где ты спишь?

— В соседнем здании. Там расставлены койки. Берни сейчас в Нью-Йорке, работает в больнице Колумбийского университета. Там у них сотни две пациентов.

— Вы сильный человек, доктор, — улыбнулся жене Джек.

— Джек, если вы узнаете, кто явился виновником всего этого...

— Мы стараемся изо всех сил, — ответил президент.

— Вам знаком кто-нибудь из этих людей? — Резидент передал Макгрегору сделанные им фотографии и электрический фонарик.

— Это Салех! А кто он? Он не сказал мне, а я так и не узнал этого.

— Это иракцы. Когда у них рухнуло правительство, они прилетели сюда. У меня есть их фотографии. Вы уверены вот в этом?

— Да, конечно. Я лечил его в течение недели, но бедняга умер. — Макгрегор продолжал рассматривать фотографии. — А вот эта девочка похожа на Сохайлу. Слава Богу, она выздоровела. Прелестный ребенок — вот и ее отец.

— Какого черта?.! — воскликнул Чавез. — Никто не сказал нам об этом.

— Мы были тогда на «Ферме», помнишь? — вмешался Кларк.

— Снова занялся преподавательской работой, Джон? — ухмыльнулся Фрэнк Клейтон. — Так вот, меня предупредили, и я отправился в аэропорт с фотоаппаратом. Все они прилетели первым классом, клянусь Господом Богом. Вот посмотри, видишь?

Кларк посмотрел на фотографию и кивнул — самолет на фотографии почти в точности походил на тот, которым они пользовались для своего кругосветного перелета.

— Отличные снимки.

— Спасибо, сэр.

— Дай-ка мне посмотреть, — Чавез взял фотографию и поднес к ней фонарик. — Ниндзя, — прошептал он. — Гребаный ниндзя...

— Что?

— Джон, посмотри на буквы на хвостовом оперении, — негромко произнес Динг.

— HX-NJA... Боже милостивый.

— Клейтон, — обернулся Чавез, — этот сотовый телефон работает в шифрованном режиме?

Резидент включил телефон и нажал на нем три кнопки.

— Теперь работает в режиме скрэмблера. Куда ты хочешь позвонить?

— В Лэнгли.

* * *

— Господин президент, можно сейчас поговорить с вами?

Джек кивнул.

— Да, конечно. Давайте пройдемся. — Ему хотелось немного прогуляться, и он пригласил их следовать за собой. — Пожалуй, мне следует извиниться за Кэти. Обычно она более сдержанна. Кэти — отличный врач, — устало произнес президент. — Все они находятся в стрессовом состоянии. Первое правило, которому учат врачей, насколько я помню, звучит рптит поп посеге, что означает «прежде всего — не навреди». Между прочим, это очень хорошее правило. Короче говоря, моя жена провела в больнице два трудных дня. Но и у всех нас эти дни были не легкими.

— Это правда, что эпидемия вызвана кем-то намеренно?

— Мы еще не уверены в этом, и я не могу обсуждать эту проблему, пока у меня не будет надежной информации, подтверждающей или опровергающей это.

— За последнее время на вас обрушилось множество событий, господин президент. — Репортер оказался из местных и был далек от вашингтонских интриг. Он не знал, как следует говорить с президентом Соединенных Штатов. Тем не менее передача шла прямо в эфир по каналу Эн-би-си, хотя сам репортер и не подозревал об этом.

— Пожалуй, вы правы.

— Сэр, вы можете дать нам надежду? Услышав такой вопрос, Райан обернулся.

— Для тех, кто болен, надежда исходит от врачей и медсестер. Это отличные люди, в этом вы можете убедиться здесь, в этой больнице. Они борются за человеческую жизнь и отказываются признать поражение. Я горжусь своей женой и тем, чем она занимается. И сейчас я горд за нее. Я просил ее не возвращаться в больницу на время эпидемии. Это было, наверно, эгоистично с моей стороны, но я все-таки попросил ее не делать этого. Как вы знаете, ее однажды уже пытались убить. Я не против того, чтобы опасность угрожала мне самому, но, что касается моей жены и детей, — их это не должно касаться. Это не должно было затронуть и никого из тех, кто находятся сейчас в этой больнице. Но такое произошло, и мы должны приложить все усилия, чтобы вылечить больных и не дать заболеть тем, кто сейчас здоровы. Я знаю, что отданный мной как главой исполнительной власти приказ о введении чрезвычайного положения причинил немало трудностей многим, но я не мог бы жить, не прими я мер, необходимых для спасения человеческих жизней. Конечно, было бы намного лучше, если бы нашелся более простой способ, но, если такой способ и существует, мне о нем неизвестно. Видите ли, недостаточно просто сказать: «Нет, мне это не нравится». Такое может сказать кто угодно. Сейчас нам нужно что-то более действенное. А теперь прошу извинить меня, я очень устал, — сказал Райан, отворачиваясь от телевизионных камер. — Может быть, хватит на сегодня?

— Конечно, сэр. Спасибо, господин президент. Райан повернулся и без всякой цели направился в сторону огромного больничного гаража. Там он увидел чернокожего мужчину лет сорока, который курил сигарету, не обращая внимания на надписи, запрещающие предаваться здесь этому греху.

Президент подошел к нему, не замечая, что за ним следуют три агента Секретной службы и двое солдат.

— Не найдется закурить?

— Конечно. — Мужчина, сидевший на кирпичном бордюре, уставившись в бетонную площадку перед собой, даже не поднял голову. Левой рукой он протянул ему пачку сигарет и бутановую зажигалку.

— Спасибо. — Райан закурил, сел футах в четырех от мужчины и, закурив, возвратил взятое.

— У тебя тоже, приятель?

— Что ты имеешь в виду?

— В этой больнице моя жена. Она заболела. Работала в одной семье вроде как няней. Все там подхватили заразу. Вот теперь заболела и она.

— Моя жена — врач, работает здесь, в больнице. Лечит заболевших.

— Им ничем не поможешь, приятель, ничем.

— Знаю. — Райан глубоко затянулся.

— Даже не пустили меня к ней, сказали, что это слишком опасно. Взяли мою кровь, сказали, чтобы я никуда далеко не уходил, курить запретили. Теперь ее не увидишь. Боже милостивый, что это такое?

— Если бы ты был болен и знал, что можешь заразить жену, как бы ты сам поступил?

Мужчина согласно кивнул.

— Я знаю. Врач сказал мне об этом. Он прав. Я знаю. Но это не значит, что так должно быть. — Он помолчал. — Вот поговорил с тобой и стало легче.

— Да, пожалуй.

— Гребаные мерзавцы сделали это, так сказали по телевидению, кто-то в этом виноват. Они должны заплатить, да, заплатить за такое зло.

Райан не знал, что на это ответить. Вмешался другой голос, голос Андреа Прайс.

— Господин президент? Вам звонит директор ЦРУ.

При этих словах мужчина поднял голову и посмотрел на Райана.

— Это вы?!

— Да, сэр, — негромко ответил Джек.

— Вы говорите, что ваша жена работает в больнице? Кивок. Глубокий вздох — Да, она работает здесь уже пятнадцать лет. Я приехал, чтобы повидаться с ней и увидеть своими глазами, как обстоят дела. Мне очень жаль — Вы о чем?

— Что вас не пустили, а вот меня пустили... Мужчина покачал головой.

— Ну, вам на самом деле нужно было самому посмотреть на то, что делается, верно? Очень жалко, что с вашей дочкой случилось такое на прошлой неделе. Как она?

— Вроде оправилась. В таком возрасте потрясения проходят быстро.

— Это хорошо. Спасибо, что поговорили со мной.

— Спасибо за сигарету. — Президент встал, подошел к агенту Прайс и взял из ее рук телефонную трубку. — Эд, это Джек.

— Господин президент, нам нужно, чтобы вы срочно вернулись в Вашингтон. У нас есть кое-что. Мне кажется, вы должны это увидеть, — послышался голос Эда Фоули. Он не мог сообразить, как объяснить своему президенту, что вещественное доказательство висит на стене конференц-зала в штаб-квартире ЦРУ.

— Буду через час, Эд.

— Понятно, сэр. Мы постараемся все подготовить.

Райан нажал на кнопку и передал Прайс телефонную трубку.

— Поехали.

Глава 53 Отчет о национальной безопасности

Прежде чем вылететь в Вашингтон, всем пришлось пройти процедуру обеззараживания. В больнице оборудовали большое помещение, разделенное на этот раз перегородкой для мужчин и женщин. Вода была горячей и пахла химикалиями, но этот запах сообщил Райану чувство безопасности, в котором он так нуждался. Он облачился в чистый зеленый костюм хирурга. Ему уже приходилось надевать такую одежду, когда он присутствовал при рождении своих детей. Счастливые воспоминания. Но все это в прошлом, подумал Райан, направляясь к «сабербену», чтобы возвратиться в Форт-Генри, где его ждал вертолет. По крайней мере душ взбодрил его. Такого ощущения может хватить на несколько часов, подумал президент Соединенных Штатов, когда VH-3, оторвавшись от земли, взял курс на юго-запад, к Белому дому. Если повезет.

* * *

Это был самый неудачный день учений в истории Национального центра боевой подготовки. Солдаты Одиннадцатого мотомехполка и танкисты Каролинской бригады Национальной гвардии ползали, как слепые котята, по местности в течение пяти часов, едва выполняя поставленные перед ними задачи. При повторной демонстрации в «комнате звездных войн» были обнаружены случаи, когда танки обеих частей находились на расстоянии менее тысячи метров друг от друга, в пределах прямой видимости, но не открывали огня. Ни у одной из сторон ничего не получалось, и условное сражение не то чтобы закончилось, а просто остановилось из-за взаимной апатии. Перед полуночью боевые машины выстроились и направились в свои лагеря, а старшие офицеры собрались в доме генерала Диггза на холме.

— Привет, Ник, — мрачно поздоровался полковник Хэмм.

— Привет, Эл, — невеселее отозвался полковник Эддингтон.

— Что за чертовщина у вас происходит? — потребовал ответа у обоих командиров генерал Диггз.

— Солдаты проявляют рассеянность, — первым ответил командир бригады Национальной гвардии. — Мы все беспокоимся о своих семьях, которые находятся дома. Здесь мы в безопасности, а вот они под угрозой. Трудно обвинять солдат, что их внимание и мысли направлены не на выполнение боевых задач, генерал. Ведь они всего лишь люди.

— Я могу только добавить, что наши ближайшие родственники, похоже, находятся здесь в безопасности, генерал, — согласился с товарищем Хэмм. — Но у всех нас есть близкие и в остальном мире.

— Отлично, джентльмены, у вас была возможность поплакаться в жилетку. Думаете, мне нравится то, что происходит в стране? Однако ваша задача заключается в том, чтобы руководить своими людьми, и вы должны руководить ими, черт побери! На случай, если вы, два военных вождя, еще не заметили этого, позвольте обратить ваше внимание на то, что все долбаные Соединенные Штаты остановили свою работу из-за этой эпидемии — за исключением нас! Что вы думаете об этом, полковники? Разве вам не говорили, что служба в армии вовсе не легкая работа? А командование армейскими подразделениями еще труднее, черт побери, но это наша работа, и если вы, джентльмены, не в состоянии справиться с ней, найдутся офицеры, способные это сделать.

— Ничего не выйдет, сэр. Сейчас нас никто не может заменить, — лукаво улыбнулся Хэмм.

— Полковник...

— А ведь он прав, Диггз, — сказал Эддингтон. — Иногда становится слишком трудно. Перед нами враг, с которым мы не в силах бороться. Но наши парни придут в себя, как только привыкнут к ситуации, может быть, получат из дома хорошие вести. Вы ведь знакомы с историей, генерал. Наши люди — да, конечно, они солдаты, но прежде всего люди. Они потрясены. Да и я тоже, Диггз.

— А вот я знаю, что не бывает плохих полков, бывают только плохие полковники, — огрызнулся генерал, повторив один из наиболее популярных афоризмов Наполеона, но сразу заметил, что ни один из офицеров не поддался на уловку. Проклятье, ситуация действительно никуда не годится.

* * *

— Ну, как там дела? — спросил ван Дамм.

— Ужасно, — ответил Райан. — Своими глазами видел шесть или семь умирающих. Один из них ребенок. Кэти говорит, что в больницу прибывают все новые больные.

— Как она там?

— Огромное напряжение, но в остальном в порядке. Ты бы видел, как она набросилась на одного репортера.

— Знаю, видел по телевидению, — сообщил глава администрации.

— Уже?

— Твое пребывание в больнице шло прямо в эфир, — заставил себя улыбнуться Арни. — Ты выглядел великолепно — обеспокоенный, чертовски искренний. Сказал добрые слова о своей жене, даже извинился за вспышку ее негодования — просто великолепно, босс, особенно если принять во внимание, что она тоже выглядела блестяще. Врач, преданная своей работе, отдающая себя ей. Именно такими должны быть врачи.

— Арни, но ведь это не театр. — Райан слишком устал, чтобы возмутиться. К сожалению, живительное воздействие душа быстро исчезло.

— Нет, это искусство руководить государством. Придет время, и ты поймешь это — а может быть, и нет, черт побери. Веди себя так, как ведешь себя сейчас, — посоветовал ему Арни. — Ты поступаешь совершенно правильно, даже не осознавая того, Джек. Просто не думай о своем поведении, действуй, как тебе подсказывает интуиция.

Компания Эн-би-си поделилась своей видеозаписью со всем миром. Несмотря на то что службы новостей всегда конкурируют друг с другом, сознание ответственности перед общественностью у людей этой профессии все-таки брало верх, и запись короткого разговора президента через час появилась на всех телевизионных экранах земного шара.

Премьер-министр отметила про себя, что не ошиблась с самого начала. Ему не по зубам должность президента. Он даже не может стоять прямо, да и говорит как-то бессвязно. Позволил жене говорить вместо себя, причем она, похоже, в полном отчаянии, слабая, одни эмоции. Время Америки как супердержавы близится к концу — у страны нет твердого руководства. Она не знала причины эпидемии, но догадывалась. Не иначе тут руку приложила ОИР. В противном случае зачем аятолла Дарейи предложил им встретиться в западном Китае? Сейчас, когда ее флот охраняет подступы к Персидскому заливу, она исполняет данное ею обещание. Премьер-министр не сомневалась, что ее должным образом вознаградят за это.

* * *

— Ваш президент расстроен, — сказал Чанг. — Я понимаю, что у него есть все основания для этого.

— Такое несчастье... — вздохнул министр иностранных дел. — Позвольте выразить наше самое глубокое сочувствие. — Все трое и переводчик только что посмотрели телевизионную передачу.

Адлер не сразу узнал о разразившейся эпидемии, но теперь заставил себя забыть об этом.

—  — Продолжим совещание? — предложил он.

— Наша мятежная провинция согласилась на требование о компенсации? — спросил министр иностранных дел.

— К сожалению, нет. Они считают, что весь инцидент стал результатом ваших затянувшихся учений. Отвлеченно говоря, в такой точке зрения присутствует зерно истины, — сообщил государственный секретарь, прибегнув к дипломатическому новоязу.

— Но ситуация отнюдь не отвлеченная. Мы проводим мирные маневры. Один из их пилотов считает необходимым атаковать наш самолет, в результате чего какой-то их глупый летчик сбивает авиалайнер. Кто может сказать, несчастный ли это случай или нет?

— Вы считаете, что это не было несчастным случаем? — спросил Адлер. — Какой смысл для них поступать таким образом?

— Разве кто-нибудь может понять этих бандитов? — ответил министр иностранных дел.

* * *

Эд и Мэри-Пэт Фоули вместе вошли в зал заседаний кабинета министров. В руках Эда, увидел Джек, который все еще был в зеленом костюме хирурга с надписью «Хопкинс», был свернутый в трубку плакат. Следом вошли Мюррей, а за ним и О'Дей.

Райан встал и подошел к инспектору.

— Я в долгу перед вами. Извините, что не смог выразить свою благодарность раньше. — Он пожал руку сотруднику ФБР.

— То, что случилось тогда, было гораздо проще, чем то, что происходит сейчас, — ответил Пэт. — К тому же там была и моя малышка. Но я рад, что оказался в детском саду в тот момент. Меня не преследуют кошмары из-за того, что я убил двух этих негодяев. — Он повернулся. — Привет, Андреа.

Впервые за этот день Прайс улыбнулась.

— Как поживает твоя дочурка, Пэт?

— Она дома с няней. С ними все в порядке, — заверил он.

— Господин президент? — послышался голос Гудли. — Это очень срочная и важная информация.

— О'кей, приступаем к работе. Кто начнет?

— Я, — произнес директор ЦРУ. Он передал президенту лист бумаги. — Вот.

Райан взял его и внимательно просмотрел. Это был какой-то официальный бланк на французском языке.

— Что это?

— Это бланк службы иммиграции и таможенная декларация для самолета. Посмотрите на опознавательный код в верхнем левом углу.

— HX-NJA. Ну и что? — спросил президент. Глава его администрации молча сидел рядом. Райан почувствовал, как в зале нарастает напряженность.

Увеличенная фотография, сделанная Чавезом в Мехрабадском аэропорту размерами превосходила плакат, ее напечатали просто так, ради шутки. Мэри-Пэт развернула увеличенный снимок и положила на стол, прижав по сторонам двумя кейсами.

— Обратите внимание на хвостовое оперение, — сказала она.

— HX-NJA. У меня нет времени на разгадки тайн Агаты Кристи, — предупредил президент.

— Господин президент, — на этот раз это был голос Дэна Мюррея. — Позвольте мне разъяснить, но прежде я хочу сказать, что эта фотография является неопровержимым доказательством, с которым я могу обратиться в суд и добиться обвинительного решения присяжных.

— В соответствии с таможенной декларацией это реактивный авиалайнер, которым пользуютсябизнесмены, «Гольфстрим G-IV», принадлежащий вот этой корпорации, ее штаб-квартира находится в Швейцарии. — На стол лег еще один лист. — А вот это его экипаж. — За листом бумаги последовали две фотографии и отпечатки пальцев. — Самолет вылетел из Заира с тремя пассажирами на борту — двумя монахинями, сестрой Жанной-Батистой и сестрой Марией-Магдаленой. Обе работали медицинскими сестрами в местном католическом госпитале. Сестра Жанна ухаживала за Бенедиктом Мкузой, маленьким мальчиком, который заразился лихорадкой Эбола и умер от нее. Каким-то образом сестра Жанна тоже заразилась, и третий пассажир, доктор Мухаммед Моуди — пока у нас нет его фотографии, но мы ее получим — решил отправить больную монахиню самолетом в Париж для лечения. Сестра Мария сопровождала ее. Доктор Моуди, иранец по национальности, был послан в Заир Всемирной организацией здравоохранения. Он сообщил старшей сестре больницы, что сестру Жанну в Париже могут вылечить и что он готов вызвать частный самолет, чтобы доставить ее туда. Пока все ясно?

— И это тот самый реактивный самолет.

— Совершенно верно, господин президент. Это действительно тот самый реактивный самолет. Считается, однако, что он потерпел катастрофу и рухнул в море сразу после промежуточной посадки в Ливии для дозаправки. У нас масса документов, подтверждающих факт гибели самолета. За исключением одного. — Мюррей снова постучал пальцем по огромной фотографии. — Этот снимок был сделан Доминго Чавезом...

— Вы знаете его, господин президент, — добавила Мэри-Пэт.

— Продолжайте. Когда Чавез сделал этот снимок?

— Кларк и Чавез на прошлой неделе сопровождали государственного секретаря Адлера в его поездке в Тегеран.

— Сообщение о катастрофе, в которой погиб этот самолет, было получено задолго до этого. За его гибелью даже следили радиолокаторы одного из наших эсминцев, когда с самолета был подан сигнал бедствия. Никаких следов погибшего самолета не удалось обнаружить, абсолютно никаких, — продолжал Мюррей. — Эд?

— Когда режим в Ираке распался, Иран позволил его высшему военному руководству скрыться из страны. У этих генералов были собственные золотые парашюты. За время пребывания на службе у иракского президента они сделали огромные вклады в различные банки, десятки миллионов каждый — долларов, разумеется. Наш друг Дарейи даже обеспечил их транспортом, понимаете? Они начали исчезать из Ирака буквально на следующий день после исчезновения этого реактивного самолета, — сообщил Фоули присутствующим. — Их отправили в Хартум, в Судан. Резидентом ЦРУ служит там Фрэнк Клейтон. Он поехал в аэропорт и сделал вот эти фотографии прилетавших в Хартум иракских генералов, чтобы подтвердить полученную нами разведывательную информацию. — Директор ЦРУ положил на стол пачку фотографий.

— Похоже, это действительно тот же самый самолет, но что, если кто-то подделал буквы регистрационного кода? — спросил Райан.

— У нас есть еще одно доказательство, — сказал Мюррей. — В Хартуме два человека заболели лихорадкой Эбола.

— Кларк и Чавез разговаривали с врачом, который лечил их, несколько часов назад, — добавила Мэри-Пэт.

— Оба пациента прилетели в Хартум на этом самолете. У нас есть фотографии, на которых видно, как они сходят по трапу. Таким образом, — сказала директор ЦРУ, — нам известно, что самолет вылетел из Заира с человеком, больным лихорадкой Эбола на борту. Самолет исчезает — якобы в результате авиакатастрофы, — но меньше чем через двадцать четыре часа оказывается в другом городе, и два пассажира, прилетевших на нем, заболевают той же болезнью, которой болела монахиня. Пассажиры прилетели в Судан из Ирака, с промежуточной посадкой в Иране.

— Кому принадлежит самолет? — спросил Арни.

— Одной корпорации. Через несколько часов мы получим от швейцарцев подробности о ней. Но пилоты на самолете были иранцами. У нас есть информация о них, потому что они проходили подготовку у нас в стране, — объяснил Мюррей. — И наконец оказывается, что на этом самом самолете в Тегеран прилетел наш приятель Дарейи. Похоже, самолет сняли с международных рейсов и Дарейи пользуется им, чтобы летать теперь по своей новой стране. Итак, господин президент, мы можем связать в одно целое болезнь, самолет и его владельца. Завтра мы встретимся с руководителями корпорации, производящей самолеты «гольфстрим» и узнаем у них, нет ли у этого самолета каких-то особенностей, которые подтвердили бы, помимо регистрационного кода, что это тот самый самолет. Затем обратимся к швейцарцам с просьбой выяснить, кому принадлежат остальные самолеты этой корпорации, и забрать у них бортовые журналы, в которых регистрируются все рейсы.

— Таким образом, сэр, теперь нам известно, кто явился виновником распространения эпидемии, — закончил Мюррей. — Эту логическую цепь доказательств трудно опровергнуть.

— Нам понадобится выяснить еще кое-что, — заметила Мэри-Пэт. — Биографию доктора Моуди, проследить за перевозкой партий обезьян — ими пользуются для медицинских исследований, связанных с лихорадкой Эбола. Выяснить, каким образом они сумели инсценировать авиакатастрофу. Вы не поверите, но эти мерзавцы даже обратились в страховую компанию, требуя компенсации.

— Вот что, пока мы ненадолго прервем это совещание. Андреа?

— Слушаю, господин президент.

— Вызовите сюда министра обороны Бретано и адмирала Джексона.

— Будет исполнено, сэр. — Она вышла из зала. Эд Фоули подождал, когда за ней закрылась дверь.

— У нас есть еще кое-что, господин президент.

— Слушаю тебя, Эд.

— Дело вот в чем. Я даже еще не говорил об этом с Дэном. Теперь нам известно, что за всем этим стоит Объединенная Исламская Республика, точнее, аятолла Махмуд Хаджи Дарейи. Чавез сказал кое-что, перед тем как мы отправили его и Джона в Африку. Противник может предполагать, что нам удастся проследить цепь происходящих событий и опознать его. Обеспечить полную секретность такого почти невозможно.

— Ну и что?

— Возникают два вопроса, Джек. Во-первых, они могут прийти к выводу, что разработанный ими ход событий необратим и потому не имеет особого значения, узнаем мы об этом или нет. Во-вторых, давайте вспомним, как они совершили покушение на президента Ирака и в результате захватили страну. У них все время был кто-то совсем рядом с иракским президентом.

В зале воцарилась тишина. Райан принялся размышлять над первым вопросом. Дэн Мюррей посмотрел на своего инспектора по особым поручениям, и они обменялись взглядами, думая о втором.

— Господи, Эд, — произнес директор ФБР после непродолжительной паузы.

— А ты обдумай ситуацию, Дэн, — сказал директор ЦРУ. — У нас есть президент, но нет вице-президента. Есть Сенат и треть палаты представителей. Кое-кто по-прежнему сомневается в законности перехода к Джеку президентских полномочий. В стране нет по-настоящему влиятельных политических деятелей, да и вакансии в кабинете министров еще не заполнены. Прибавь к этому разразившуюся эпидемию, из-за которой нарушена жизнь всей страны. Почти для всех сторонних наблюдателей мы кажемся слабыми и уязвимыми.

Райан поднял голову в тот момент, когда в зал вернулась Андреа.

— Одну минуту, — произнес он. — Они попытались захватить Кэтлин. Зачем делать это, если им нужно устранить меня?

— О чем идет речь? — спросила Прайс.

— Противник сумел продемонстрировать свою пугающую силу и способность нанести мощный удар. Начать с того, — продолжил Фоули, — что они сумели внедрить своего человека в личную охрану иракского президента и в нужный момент устранили его. Далее, операция на прошлой неделе была осуществлена с помощью глубоко законспирированного агента, который жил в Америке больше десяти лет и за все это время ничем не привлек к себе внимания, но, когда получил приказ и начал действовать, без малейших колебаний оказал помощь в попытке похитить — или убить — ребенка.

— Нам это тоже приходило в голову, — был вынужден согласиться Мюррей. — Разведывательное управление сейчас занимается этой проблемой.

— Одну минуту, — возразила Андреа. — Я знаю каждого агента в личной охране президента. Ради Бога, подумайте о том, что мы потеряли пятерых, когда они защищали «Песочницу»!

— Агент Прайс, — это был голос Мэри-Пэт Фоули, — вам известно, сколько предателей оказалось в рядах ЦРУ — это были люди, о которых мы знали все, люди, знакомые со мной лично. Черт побери, я потеряла трех агентов из-за измены одного из этих гребаных «кротов»! Я знала этих агентов и знала человека, который предал их. Так что не говорите мне о мании преследования. Нам противостоит очень опытный и умный противник. Чтобы осуществить такой план, нужен всего один человек.

Мюррей присвистнул, когда понял, о чем идет речь. На протяжении нескольких часов он думал лишь об одном. Теперь его мысли сосредоточились на совершенно иной проблеме.

— Миссис Фоули, я ..

— Андреа, — произнес инспектор О'Дей, — не думай, что в этом есть что-то личное. Остановись на мгновение и подумай. Если бы в твоем распоряжении были ресурсы целого государства, если бы ты проявила терпение и если бы у тебя были люди, готовые выполнять любой твой приказ, как бы ты осуществила такую операцию?

— Как они сделали это в Ираке? — снова вступила в разговор миссис Фоули. — Ты подумала бы, что это возможно?

Президент обвел взглядом присутствующих. Просто великолепно, теперь они убеждают меня, что я не должен доверять Секретной службе, подумал он.

— Если ты поставишь себя на место их руководителя, то ситуация покажется вполне разумной, — сказала Мэри-Пэт. — Кроме того, не забывай, что это часть их национальных традиций.

— О'кей, но как нам поступить? — спросила Андреа. Было очевидно, что такая возможность потрясла ее.

— Пэт, это твое новое поручение, — сказал Мюррей своему подчиненному. — Если президент не возражает, разумеется.

— Действуйте, — кивнул президент.

— Ограничения? — спросил О'Дей.

— Никаких ограничений, абсолютно никаких, — ответила Прайс.

* * *

В Объединенной Исламской Республике приближался полдень. Боевая техника шести тяжелых дивизий, расположенных в южной части страны, успешно прошла техобслуживание. Почти на всех танках и бронетранспортерах были уже заменены гусеницы. Между бывшими иракскими дивизиями и частями, прибывшими из Ирана, возник здоровый дух соперничества. После того как боевые машины закончили техобслуживание и текущий ремонт, боеспособность дивизий была полностью восстановлена. Теперь личный состав принялся снаряжать танки Т-80 и боевые машины пехоты, БМП, снарядами и патронами.

Командиры батальонов с удовлетворением изучали результаты недавних учений. Только что установленные навигационные спутниковые системы, позволяющие определять местоположение, действовали идеально, и теперь иракцы поняли одну из причин, которая привела их к столь сокрушительному поражению в 1991 году. При использовании спутниковых систем боевые машины могли совсем не пользоваться дорогами. Арабская культура издревле видела в пустыне безбрежное море, и теперь, владея новейшей техникой для определения местоположения, армейские части получили возможность передвигаться по ней, подобно морякам в открытом море, от одной точки к другой, причем с уверенностью, которой они никогда не имели раньше.

Штабные офицеры дивизий и корпусов понимали важность этого. Им только что выдали новые карты, а вместе с ними и указания о подготовке к новой операции. Они также узнали, что их механизированная армия, состоящая из трех танковых корпусов, носит название Армия Аллаха. С завтрашнего дня начнется инструктаж командиров остальных подразделений как по этому вопросу, так и по многим другим.

* * *

Понадобился час, чтобы собрать всех. Адмирал Джексон спал у себя в кабинете, но министр обороны Бретано отправился домой, закончив длительную процедуру, связанную с пересмотром расположения боевых частей внутри страны. Вновь прибывшие заметили, что на этот раз правила Белого дома относительно формы одежды строго не соблюдались. Президент, уставший и с покрасневшими глазами, вообще был в костюме хирурга.

Дэн Мюррей и Эд Фоули повторили недавно полученную информацию и выводы, к которым они пришли.

Для адмирала Джексона все стало ясно.

— Отлично, — сказал он, — теперь мы знаем, кто наш противник.

Бретано придерживался иной точки зрения.

— Но ведь это равносильно объявлению войны, — заявил министр обороны.

— Согласен, но не мы являемся их целью, — заметил директор ЦРУ. — Они стремятся захватить Саудовскую Аравию и остальные государства, расположенные вдоль берегов Персидского залива. Только в этом случае их действия поддаются объяснению.

Дарейи считает, что, если он сумеет это осуществить, мы не решимся применить против него ядерное оружие — в этом случае весь мир останется без нефти. — Эд Фоули оказался почти прав, хотя и не совсем.

— И он сумел привлечь на свою сторону Индию и Китай, — продолжил Робби Джексон. — Они всего лишь проделывают отвлекающие маневры, но зато весьма эффективно. Авианосец «Эйзенхауэр» оказался совсем не там, где ему следует быть. Индийский флот перекрыл вход в Ормузский пролив. Мы не можем провести наши военно-транспортные корабли со снаряжением для тяжелой бригады без прикрытия с воздуха. Дарейи может очень быстро перебросить свои три бронетанковых корпуса к границе. Саудовцы окажут сопротивление, но их армия намного слабее. Военные действия продлятся неделю, а возможно, и меньше. Это превосходный оперативный план, — закончил начальник управления J-3.

— Их нападение с применением биологического оружия достигло результатов, которых они даже не могли ожидать, — заметил министр обороны, уже неплохо разбирающийся в оперативных вопросах. — Почти все базы и места дислокации воинских частей в настоящее время закрыты из-за угрозы эпидемии.

— Господин президент, когда я был мальчишкой в Миссисипи, помню, что клаккеры[199] любили говорить: если вам встретится бешеная собака, не убивайте беднягу — бросьте ее кому-нибудь во двор. Знаете, какой-то мерзавец однажды действительно так и поступил, потому что мой отец активно выступал за регистрацию чернокожих избирателей.

— Ну и что сделал твой отец, Робби?

— Он застрелил бешеного пса из своей двустволки и продолжил работу по составлению избирательных списков, — невозмутимо ответил адмирал Джексон. — Если мы собираемся принять активные меры, нужно действовать как можно быстрее. Проблема заключается в следующем: какими силами?

— Как скоро транспортные корабли придут в Саудовскую Аравию?

— Меньше чем через трое суток, но подступы к Персидскому заливу перекрыты. Главнокомандующий Атлантическим флотом отдал приказ эскадре из надводных кораблей, находящейся в западной части Средиземного моря, немедленно пройти через Суэцкий канал, так что они могут вовремя прибыть к Ормузскому проливу, но нашим кораблям со снаряжением для танковой бригады на борту нужно сначала пройти мимо индийского флота. Эти транспортные корабли охраняет эскорт из одного крейсера, двух эсминцев и двух фрегатов, и если они не смогут прибыть в пункт назначения, ближайшие склады, из которых можно пополнить снаряжение, находятся в Саванне, штат Джорджия, сэр.

— Что у нас есть на складах в Саудовской Аравии? — спросил Бен Гудли.

— Там достаточно снаряжения для танковой бригады. Такие же склады есть в Кувейте. Снаряжение для третьей танковой бригады находится на борту четырех транспортных кораблей, идущих морем навстречу индийскому флоту.

— Ближе всех к границе Кувейт, — сказал президент. — Что можно перебросить туда?

— Если мы окажемся совсем уж в отчаянном положении, придется передислоцировать Десятый бронетанковый полк из Израиля — он воспользуется снаряжением на складах к югу от Кувейт-сити. Это можно сделать за двадцать четыре часа. Кувейтцы возьмут на себя транспортировку личного состава полка. По этому вопросу у них достигнута негласная договоренность с Израилем. Мы принимали участие в этих переговорах, — напомнил адмирал Джексон. — Этот план называется «Буйволы — вперед!».

— Кто-нибудь считает, что этот план не заслуживает внимания? — спросил Джек.

— Один танковый полк — не думаю, что он сможет остановить наступление трех тяжелых корпусов ОИР, сэр, — выразил сомнение Гудли.

— Он прав, сэр, — согласился начальник оперативного управления J-3.

Райан посмотрел на сидящих за столом. Знать о нависшей угрозе — это одно, а вот принять меры, чтобы отразить ее, — совсем другое. Он понимал, что может отдать приказ о стратегическом ядерном ударе по Ирану. На базе ВВС Уайтмен стояли бомбардировщики Б-2 «стеле», Райан не сомневался, что с той информацией, которая появилась у него за последние два часа, он сможет убедить главнокомандующего стратегическими ударными силами выполнить приказ, воспользовавшись правилом «двоих», в соответствии с которым два человека, входящие в список главнокомандующего, должны подтвердить правильность приказа. «Призраки» — так называли бомбардировщики Б-2 — могли оказаться над целью меньше чем через восемнадцать часов и превратить Иран в дымящуюся отравленную пустыню.

Но он не мог решиться на такой шаг. Даже если такой приказ необходим, он скорее всего не сможет заставить себя отдать его. Несмотря на то что американские президенты в течение многих лет были вынуждены говорить миру, что они без колебаний отдадут приказ о запуске ракет с ядерными боеголовками и ударе атомными бомбами со стратегических бомбардировщиков, если такая необходимость возникнет, Райан никогда не думал, что сможет пойти на такие меры. И хотя на его страну произведено нападение с использованием оружия массового поражения — для Америки биологическое оружие являлось эквивалентом атомного, — решение о нем было принято одним человеком и осуществлено горсткой фанатиков. Разве можно в ответ стереть с лица земли целые города, убить столько ни в чем не повинных людей, как это сделал Дарейи, и лишь потому, что тот ступил на этот путь первым? И сможет ли он после этого жить с таким грузом на своей совести? Нужно найти иное решение, но тоже радикальное. Одним из таких решений является устранение самого Дарейи.

— Эд?

— Да, господин президент?

— Где сейчас Кларк и Чавез?

— В Хартуме, сэр, ждут дальнейших указаний.

— Как ты считаешь, они смогут снова пробраться в Тегеран?

— Это будет непросто, сэр. — Директор ЦРУ повернулся к жене.

— Прежде русские помогали нам. Я могу обратиться к ним с такой просьбой. Каким будет оперативное задание?

— Сначала выясни, смогут ли они попасть туда. О задании поговорим позже. Робби?

— Слушаю, господин президент.

— Немедленно перебросить Десятый бронетанковый полк в Кувейт.

Джексон скептически посмотрел на него и глубоко вздохнул:

— Слушаюсь, сэр.

* * *

Прежде всего нужно было получить согласие кувейтского правительства. Этим занялся посол, и согласие было получено быстро. Майор Сабах постоянно информировал свое правительство о событиях, происходящих на территории нового северного соседа, а спутниковые фотографии, где танки, состоящие на вооружении трех корпусов, меняли гусеницы, сыграли решающую роль. Правительство Кувейта привело свои войска в состояние полной боевой готовности и передало по телексу официальную просьбу о проведении в западной части их страны крупномасштабных учений с участием американских войск. События развивались стремительно. Правительство маленькой страны хорошо помнило о своих недавних ошибках. Их единственная просьба заключалась в том, чтобы переброска американских войск происходила тайно, и Соединенные Штаты не возражали против этого. Не прошло и четырех часов, как превосходно оборудованные, совершенно новые авиалайнеры «Эйр Кувейт» начали взлетать в воздух, направляясь на юго-запад над территорией Саудовской Аравии, а затем поворачивали на север, вдоль залива Акаба.

Приказ о передислокации был отдан командованием учебного управления Министерства обороны США, в административном подчинении которого находился Десятый бронетанковый полк, потому что формально он занимался боевой подготовкой. Приказ был послан полковнику Шону Магрудеру под кодом «Критический». Ему нужно было перебросить примерно пять тысяч человек, и для этого потребовалось двадцать рейсов широкофюзеляжных авиалайнеров. В каждом направлении самолеты пролетали тысячу триста миль, затрачивая на это примерно три часа. Кроме того, один час после каждой посадки уходил на осмотр и заправку авиалайнера. Но вся эта операция была тщательно продумана, а сокращение числа международных рейсов из-за опасности распространения эпидемии позволило использовать для нее больше самолетов, чем предполагалось в соответствии с планом «Буйволы — вперед!». Пилоты кувейтских «Боингов-747» получили редкостную возможность наблюдать за тем, как их сопровождают истребители F-15 с голубой звездой Давида на борту, когда они заходили на посадку в главной израильской авиабазе в пустыне Негев.

Первыми вылетели старшие офицеры и сотрудники службы безопасности, которые должны были усилить охрану базы в Кувейт-сити. Эта база представляла собой несколько огромных складов, в которых хранился полный комплект снаряжения для тяжелой бригады — именно это и представлял собой бронетанковый полк. За снаряжением тщательно ухаживали, осуществляя регулярное техническое обслуживание. Это выполняли подрядные организации, работу которых щедро оплачивали кувейтцы.

На втором самолете вылетела рота "А" Первого батальона Десятого бронетанкового полка. Сразу после приземления в лучах заходящего солнца на земле Кувейта автобусы доставили солдат и офицеров к их боевым машинам, уже заправленным и с полным боекомплектом на борту, которые все до одной завелись с полуоборота. Танковая рота "А" Первого батальона «Флаг» выкатилась из складского помещения под внимательным взглядом командира батальона подполковника Дюка Мастермана. В Филадельфии у него осталась семья, и он не мог не понимать, что происходит. В его стране случилось нечто страшное, и тут же совершенно неожиданно началась передислокация полка в соответствии с планом «Буйволы — вперед!». Наконец-то он и его личный состав примут участие в настоящем сражении, решил подполковник.

Магрудер и штабные офицеры тоже следили за развертыванием полка. Он настоял, чтобы с первой группой было доставлено полковое знамя, принадлежавшее раньше, в далеком прошлом, Десятому кавалерийскому полку.

* * *

— Фолеева, это правда, что положение у вас такое тяжелое? — спросил Головко, имея в виду эпидемию. Они говорили по-русски. Несмотря на то что Головко свободно владел английским языком, заместитель директора ЦРУ говорила на родном языке директора Службы внешней разведки России, причем делала это с известной элегантностью, которой научилась от деда.

— Мы не знаем этого, Сергей Николаевич. Я хотела попросить вас о помощи в другом деле.

— Как держится Иван Эмметович?

— А вы как считаете? Я знаю, что вы видели его по телевидению несколько часов назад.

— Ваш президент — интересный человек. С первого взгляда его легко недооценить. Я сам однажды допустил такую ошибку.

— А как вы относитесь к Дарейи?

— Опасный противник, но некультурный дикарь. — Мэри-Пэт показалось, что она слышит, как Головко сплюнул от отвращения.

— Согласна с вами.

— Передайте Ивану Эмметовичу, чтобы он тщательно обдумал создавшуюся обстановку, Фолеева, — посоветовал Головко. — Что касается вашей просьбы, то обещаю вам нашу помощь, — добавил он, даже не спросив о ее содержании. — Сделаем все, что в наших силах.

— Спасибо. Я перезвоню вам. — Мэри-Пэт положила трубку и посмотрела на мужа. — Нравится мне этот Головко.

— Хотелось бы, чтобы он был на нашей стороне, — заметил директор ЦРУ.

— А он и так на нашей стороне.

* * *

«Собака» перестала лаять, отметили на станции прослушивания «След шторма». Примерно в полдень все три корпуса ОИР, за которыми велось наблюдение, внезапно прекратили переговоры.

Наступило полное радиомолчание. Притом, что в электронном оборудовании станции прослушивания использовались последние достижения компьютерной техники, операторы, старавшиеся услышать хотя бы что-то, потерпели полную неудачу. Нельзя услышать переговоры, если радиопередатчики молчат. Такое радиомолчание было очевидным знаком, на который часто не обращали внимания, но не на этот раз. Теперь линии связи с Вашингтоном были постоянно заняты. На станцию прослушивания приезжало все больше офицеров саудовской армии, что свидетельствовало о возросшем беспокойстве военных, которые развертывали свои войска вокруг городка короля Халеда. Это несколько успокаивало персонал радиостанции, но лишь отчасти. Станция находилась намного ближе к львиному логову. Являясь разведчиками, они и мыслили, как разведчики, и единодушно решили, что причина событий, происходящих в Америке, каким-то образом таится здесь, на Среднем Востоке. Где-нибудь в другом месте подобные мысли вызывали бы чувство отчаяния и беспомощности, однако на персонал станции они влияли совсем иначе. Здесь люди испытывали ярость и были готовы выполнить возложенную на них задачу независимо от того, насколько рискованным было их положение.

* * *

— Ну хорошо. — Адмирал Джексон начал селекторное совещание. — Какие части мы можем перебросить в район возможного конфликта?

Ответом была тишина. Армию сократили вдвое по сравнению с тем, какой она была меньше чем десятилетие назад. В Европе размещались две тяжелые дивизии, составлявшие Пятый корпус, но по распоряжению германских властей они находились в карантине. Такая же ситуация была в Форт-Худе, штат Техас, где базировались две бронетанковые дивизии, и в Форт-Райли, штат Канзас, — там находилась Первая мотострелковая дивизия. Некоторые подразделения 82-й дивизии в Форт-Брэгге и 101-й в Форт-Кэмпбелле были использованы для оказания помощи частям Национальной гвардии, но в тех подразделениях этих дивизий, которые остались в казармах, зарегистрированы случаи заболевания лихорадкой Эбола. То же самое относилось к двум дивизиям морской пехоты, расквартированным в Леджине, штат Северная Каролина, и в Пендлетоне, штат Калифорния.

— У меня предложение, — послышался наконец голос командующего сухопутными войсками. — У нас есть Одиннадцатый бронетанковый полк и бригада Национальной гвардии, которые проводят учения в Национальном центре боевой подготовки. Эта база совершенно изолирована от окружающего мира, и потому там нет ни единого случая заболевания. Мы можем передислоцировать эти части, как только будут готовы транспортные самолеты. Что касается остальных воинских частей, перед их переброской нам придется проверить каждого военнослужащего на предмет заражения этим дьявольским вирусом, а портативные наборы для анализа крови еще не прибыли во все части.

— Он прав, — послышался чей-то голос. С этим согласились все участники совещания. Фармацевтические фабрики работали круглые сутки, стараясь максимально увеличить производство таких комплектов. Стране их нужны были миллионы, а сейчас имелось всего несколько десятков тысяч, и ими пользовались при анализе крови подозреваемых в заражении лихорадкой Эбола, тех, у кого появились симптомы, схожие с симптомами лихорадки, родственников или близких знакомых уже заболевших, водителей грузовиков, занимающихся перевозкой продовольствия и лекарств, и, самое главное, медицинского персонала, который соприкасался с больными теснее всех. Положение усугублялось тем, что одного отрицательного анализа, чтобы признать человека здоровым, было недостаточно. Некоторых приходилось подвергать анализу ежедневно в течение трех или даже более дней, потому что, хотя результаты анализа были надежными и точными, сопротивляемость иммунной системы у каждой потенциальной жертвы эпидемии была различной. Антитела могли появиться в крови уже через час после того, как человек был признан здоровым. Врачи и больницы по всей стране требовали как можно больше таких портативных комплектов, и в данном случае нужды армии приходилось отодвигать на второй план.

ОИР намерена начать войну, подумал начальник оперативного управления, а у нас нет солдат, готовых противостоять врагу. Такая ситуация могла бы показаться забавной для некоторых хиппи шестидесятых годов.

— Сколько времени потребуется для этого?

— В лучшем случае до конца недели, — ответил командующий сухопутными войсками. — Я поручил своим офицерам заняться этим.

— У меня есть авиакрыло на базе Маунтин Хоум. Это отдаленный район, и там не зарегистрировано ни одного заболевания, — доложил командующий ВВС. — Кроме того, в Израиле у нас развернуто авиакрыло истребителей-бомбардировщиков F-16. А вот мои части на базах в Европе на карантине, все до единой.

— Самолеты — это хорошо, Пол, — заметил командующий сухопутными войсками. — И корабли тоже. Но нам больше всего нужны солдаты — и как можно быстрее.

— Пошлите в Форт-Ирвин приказ о подготовке к передислокации, — распорядился адмирал Джексон. — Я договорюсь с министром обороны о подтверждении приказа не позже чем через час.

— Будет исполнено.

* * *

— Летим в Москву? — спросил Чавез. — Иисус Христос, у нас действительно кругосветное путешествие.

— Нам не дано рассуждать...

— Да, я знаю вторую часть[200], мистер К. Если мы отправляемся, куда нужно, я готов пойти на такой риск.

— Ваша карета готова, господа, — сказал Клейтон. — Парни в голубом уже заводят двигатели.

— Да, чуть не забыл. — Кларк достал из шкафа форменную рубашку и натянул на широкие плечи. Теперь он снова превратился в полковника. Через пять минут они уже были на пути в аэропорт, чтобы покинуть Судан вместе с Фрэнком Клейтоном и воспоминаниями о Китайце Гордоне[201].

* * *

Он испытывал неосознанное удовлетворение от того, что осложнения возникли не у него. Инспектор О'Дей собрал группу сотрудников ФБР, перед которыми стояла задача внимательно изучить личные дела всех агентов Секретной службы — как носивших форму, так и штатских, — которые имели доступ к президенту. Их оказалось очень много. При обычных обстоятельствах в число этих агентов не включали бы тех, кто явно не мог оказаться в категории подозреваемых, как например, О'Коннора, но эта проверка была слишком важной, и потому каждую папку, прежде чем отложить ее в сторону, просматривали внимательнейшим образом. Эту работу О'Дей доверил одной части своей группы. Другая занималась тем, что не было известно за пределами весьма узкого круга сотрудников ФБР. Существовала компьютеризованная система регистрации всех телефонных звонков, сделанных в пределах Вашингтона. Строго говоря, такая система не нарушала закона, но если эту программу расширить, она вызвала бы негодование у самых строгих «ястребов» даже внутри правоохранительных органов — еще бы, «Старший Брат все слышит!»[202]. Но американские президенты жили в Вашингтоне, и Америка потеряла уже не одного президента. Тут Пэт не рассчитывал на успех. Действительно, вражеский агент, сумевший пробраться в Секретную службу, должен быть искусным конспиратором. Но тот, кого искали сотрудники ФБР, если такой человек на самом деле существовал, был скорее всего одним из телохранителей президента. Он мог отличаться высокими профессиональными качествами — не мог не отличаться, чтобы попасть в личную охрану главы государства, — но во всем остальном быть самым обычным человеком. С хорошей служебной репутацией. Он будет рассказывать анекдоты, ставить на исход спортивных матчей, пить пиво с друзьями из Секретной службы в соседнем баре. Короче говоря, он должен казаться одним из многих, готовых охранять президента и его семью мужественно и самоотверженно, даже ценой собственной жизни, как это сделал Дон Расселл. В душе О'Дей чувствовал себя неловко из-за того, что ему приходилось прибегать к методам, словно людей подозревают в уголовном преступлении. Так не должно быть. Но разве не может случиться что угодно?

* * *

Генерал Диггз вызвал обоих полковников к себе в кабинет, чтобы ознакомить их с полученным приказом:

— Следует приготовиться к передислокации за океан, — сказал он.

— Кому? — спросил Эддингтон.

— Обеим вашим частям, — ответил генерал.

— Куда, сэр? — поинтересовался Хэмм.

— В Саудовскую Аравию. Мы с тобой уже побывали там и занимались этим раньше, а для вас это благоприятная возможность, полковник Эддингтон.

— В Саудовскую Аравию? Зачем? — спросил командир бригады Национальной гвардии.

— Это еще не известно. Сейчас на факс поступает разъясняющая информация. Пока мне сказали по телефону лишь одно: армия ОИР приступает к действиям. Десятый бронетанковый полк уже перебрасывается туда и получает снаряжение с армейских складов в районе Кувейт-сити...

— План «Буйволы — вперед!»? — спросил Хэмм. — Без всякого предупреждения?

— Вот именно, Эл.

— Это связано с эпидемией? — спросил Эддингтон. Диггз покачал головой.

— Об этом мне ничего не сказали.

* * *

Это нужно было сделать в Федеральном окружном суде Балтимора. Келти подал иск, где обвинял Джона Патрика Райана в нарушении Конституции. Суть иска заключалась в том, что истец хотел пересечь границу между штатами, а ответчик помешал этому. В иске содержалось требование немедленно принять суммарное[203] решение, отменяющее указ президента (как ни странно, истец называл Райана президентом Соединенных Штатов). Келти считал, что он выиграет этот процесс. Конституция была на его стороне, а судью он выбрал сам.

* * *

Составление разведывательного отчета о национальной безопасности было закончено, но теперь он уже не требовался. В намерениях Объединенной Исламской Республики никто не сомневался. Вопрос заключался лишь в том, как им помешать, но, строго говоря, это уже не относилось к ведению разведки.

Глава 54 Друзья и соседи

Они не заметили прибытия американцев, и теперь это привлекло их внимание. К рассвету следующего дня все три бронетанковых батальона Десятого полка были готовы и развернуты в полном снаряжении, а четвертому батальону из штурмовых вертолетов нужен был еще день, чтобы достичь состояния полной боевой готовности. Кувейтские кадровые офицеры — их постоянная армия была относительно небольшой, но пополнялась теперь горевшими энтузиазмом резервистами — приветствовали своих американских коллег, обнимая их и радостно потрясая перед телевизионными камерами сверкающими саблями. Затем последовали серьезные переговоры в штабных палатках. Полковник Шон Магрудер со своей стороны приказал выстроить один из батальонов в парадном порядке с развернутыми знаменами. Это благоприятно действовало на моральное состояние солдат обеих армий, а собранные вместе пятьдесят два танка походили на кулак разъяренного бога. Разведывательная служба ОИР ожидала каких-то действий со стороны США, но не в таком масштабе и не так быстро.

— Что это? — потребовал ответа Дарейи, не в силах на этот раз сдержать гнев. В обычных условиях проявления его ярости не требовалось, достаточно было того, что окружающие знали, как страшен гнев аятоллы, скрывающийся где-то за его непроницаемой внешностью.

— Это всего лишь попытка ввести нас в заблуждение. — После первоначального потрясения глава разведывательной службы взял себя в руки. — Американцы перебросили в Кувейт только один полк. А в составе каждой из шести дивизий нашей Армии Аллаха три бригады, в двух случаях — даже четыре. Таким образом, соотношение сил составляет двадцать к единице. Вы ведь не ожидали, что американцы никак не отреагируют на наши действия? Это было бы нереально. Но сейчас мы видим, какова их реакция, — они передислоцировали один бронетанковый полк из Израиля и к тому же не туда, куда следовало. И вот этим они пытаются запугать нас!

— Продолжайте. — Темные глаза аятоллы чуть смягчились, в них все еще таился гнев, но они уже не были такими страшными.

— Америка не может перебросить сюда свои дивизии из Европы, потому что европейские страны под угрозой заражения поместили американские части в карантин. То же самое относится к их тяжелым дивизиям в Америке. Таким образом, нам будет противостоять только саудовская армия. Начнется великая битва, в которой мы одержим победу. Остальные страны на берегу Персидского залива либо сдадутся сами, либо мы сокрушим их — и тогда останется один Кувейт со своей игрушечной армией и этим американским полком. Исход войны очевиден. Они, наверно, полагают, что мы снова нападем на Кувейт. Но мы ведь не повторим этой ошибки, не так ли?

— Что, если американцы пришлют подкрепление саудовцам?

— Даже в этом случае в королевстве снаряжения — на одну бригаду. Снаряжение для второй бригады находится на военно-транспортных кораблях. Но вы ведь договорились с Индией, правда? — Все происходящее так очевидно, что можно было бы заранее предсказать ход разговора, подумал глава разведывательной службы ОИР, скрывая свои мысли за покорным выражением лица. Эти государственные деятели всегда нервничают перед началом решительных действий и удивляются, когда противник не следует их сценарию. Противник есть противник, и он принимает меры для собственной защиты. — Кроме того, я сомневаюсь, что у них есть войска, которые они могли бы передислоцировать в наш регион. Да, они могут перебросить сюда самолеты, но в радиусе десяти тысяч километров у них нет авианосца, а самолеты, хотя и могут нанести определенный ущерб, но они не в состоянии ни захватить территорию, ни удержать ее.

— Спасибо за разъяснения. — Суровость старого аятоллы смягчилась.

* * *

— Наконец-то мы встретились, товарищ полковник. — Головко с интересом посмотрел на офицера ЦРУ.

Кларку всегда хотелось побывать в штаб-квартире КГБ, но он никогда не ожидал, что ему когда-нибудь предложат напитки в кабинете директора Службы внешней разведки. Несмотря на ранний час, он сделал пару глотков «старки».

— Ваше гостеприимство противоречит тому, на которое меня настраивали в годы учебы, господин директор.

— Здесь мы больше не занимаемся этим. Для таких целей у нас есть Лефортовская тюрьма. — Головко сделал паузу, поставил стакан с водкой на стол и вернулся к чаю. Традиция требовала выпить с друзьями, но для серьезной выпивки было слишком рано. — Я должен задать вам этот вопрос. Это вы вывезли за границу госпожу Герасимову и ее дочь?

Кларк кивнул. Он ничего не добьется, если попытается обманывать этого человека.

— Да, я.

— Ну что ж, раз они оказались в Америке, можете держать всех троих у себя, Иван.., как звали вашего отца?

— Тимоти. Меня зовут Иван Тимофеевич, Сергей Николаевич.

— А-а, — засмеялся Головко. — Какой бы жестокой ни была холодная война, мой друг, приятно теперь встретиться со старыми врагами. Лет через пятьдесят, когда всех нас уже не будет, историки сравнят наши архивы и ЦРУ и сделают вывод, кто все-таки выиграл войну разведок. Как вы полагаете, каким будет их вывод?

— Вы забываете, Сергей Николаевич, что на протяжении почти всего этого времени я был рядовым солдатом.

— Вы и ваш напарник, — Головко кивнул в сторону Чавеза, — произвели отличное впечатление на нашего майора Щеренко. И операцию по спасению Коги вы провели блестяще. Итак, мы снова работаем вместе. Вас успели проинструктировать?

Для Чавеза, который был воспитан на фильмах о Рэмбо и которого учили в армии, что с Советами можно только воевать, происходящее казалось результатом крайней усталости, вызванной длительным перелетом и сменой часовых поясов, хотя оба офицера ЦРУ обратили внимание на то, что, когда их вели к кабинету Головко, коридоры были совершенно пусты. Излишне позволить им увидеть лица сотрудников Службы внешней разведки, которые они могут вспомнить в другое время и в другом месте.

— Нет, мы занимались главным образом сбором информации. Головко нажал на кнопку.

— Бондаренко уже приехал? — спросил он. Через несколько секунд дверь открылась, и в кабинет вошел русский генерал с тремя звездами на погонах.

Оба американца встали. Орденские планки на груди генерала привлекли внимание Кларка, он посмотрел на них и затем перевел пристальный взгляд на его лицо. Бондаренко тоже окинул Кларка внимательным взглядом. Они обменялись рукопожатиями, в которых ощущалась осторожность, любопытство и странное тепло. Оба были примерно одного возраста, уже вышли из одной его фазы и теперь вступали в другую.

— Геннадий Иосифович является начальником оперативного управления Генерального штаба. Иван Тимофеевич — агент ЦРУ, — представил их друг другу директор СВР. — Как и его молчаливый молодой напарник. Скажите мне, Кларк, эта эпидемия действительно попала к вам из Ирана?

— Да, несомненно.

— Тогда он настоящий варвар, но умный и опасный. Каковы его намерения, генерал?

— Вчера вечером вы передислоцировали личный состав своего бронетанкового полка из Израиля в Кувейт, — сказал Бондаренко. — Это отличная воинская часть, но соотношение сил явно не в вашу пользу. Ваша страна не сможет перебросить крупные части на Средний Восток по меньшей мере в течение еще двух недель. Дарейи не станет ждать две недели. По нашему мнению, бронетанковые дивизии, находящиеся сейчас к юго-западу от Багдада, будут готовы выступить через трое суток, самое большее — через четверо. Плюс еще сутки на переход к границе. После этого мы увидим, в чем заключается их план.

— Что вы предполагаете?

— У нас не больше разведданных по этому вопросу, чем у вас, — ответил Головко. — К сожалению, вся наша агентурная сеть в регионе уничтожена, большинство людей, снабжавших нас информацией, расстреляны, а иракские генералы, с которыми мы поддерживали дружеские отношения в годы предыдущего режима, покинули страну.

— Высшее командование армии состоит из иранских генералов, многие закончили военные училища и академии в Англии и США, когда были младшими офицерами при шахе, и сумели уцелеть во время чисток, — заметил Бондаренко. — На них у нас есть досье, и этиматериалы передаются сейчас в Пентагон.

— Очень любезно с вашей стороны.

— Можете не сомневаться, — произнес Динг, — если им удастся разделаться с нами, затем они повернут на север.

— Военные и политические союзы, молодой человек, заключаются не по любви, а исходя из взаимных интересов, — согласился Головко.

— Если вы не справитесь с этим маньяком сегодня, тогда нам придется заняться им через три года, — серьезно произнес Бондаренко. — Думаю, для всех нас лучше, если это произойдет сейчас.

— Мы предложили Фолеевой нашу помощь. Она согласилась. Когда вам станет ясно, в чем заключается ваша операция, сообщите нам, и мы постараемся сделать все, что в наших силах.

* * *

Одни сумели выжить дольше других. Первый смертельный исход был зарегистрирован в Техасе — представитель фирмы, продающей снаряжение для гольфа, скончался из-за сердечных осложнений через трое суток после того, как попал в больницу. За сутки до его смерти в больнице с теми же симптомами оказалась его жена. Врачи, расспросив ее, пришли к заключению, что она заразилась, убирая за мужем, которого стошнило в туалете, так как всякие интимные контакты между ними были исключены. После возвращения из Финикса он чувствовал себя так плохо, что даже не поцеловал ее. Каким бы малозначащим это ни казалось, данные передали по факсу в Атланту, поскольку Центр по борьбе с инфекционными болезнями просил информировать обо всем. Первая смерть для далласских врачей явилась одновременно облегчением и ужасом. Облегчением потому, что состояние больного перед смертью было безнадежным и пугающим, а ужасом — потому что они знали, что за первой смертью последуют другие, такие же страшные, только агония продлится несколько дольше.

Следующая жертва умерла через шесть часов в Балтиморе, при схожих обстоятельствах. Торговец дачами-прицепами при жизни страдал пепсической язвой желудка — болезнью, распространенной среди армейских ветеранов, которая, хотя и поддавалась лечению простыми средствами, продающимися в аптеках без рецепта, сделала его легкой добычей для вируса Эбола. Пациент умер от потери крови, не приходя в сознание после большой дозы обезболивающего. Эта смерть тоже удивила лечащего врача и медсестру. Скоро начали поступать сообщения о смертельных исходах по всей стране. Средства массовой информации сообщали о них, и страна цепенела от ужаса. В ряде случаев сначала умирал муж, а вскоре за ним — жена. Иногда следом умирали и дети.

Опасность для всех сделалась гораздо реальней. Ведь первоначально большинству американцев кризис казался чем-то отдаленным и маловероятным. Предприятия и школы были закрыты, поездки ограничены, но в остальном все походило на телевизионный сериал. Эпидемия казалась происходящей на голубом экране, она была чем-то одновременно реальным и воображаемым. Но теперь все чаще повторялось слово «смерть». Нередко вслед за снятыми в домашних условиях кадрами, где здоровые и веселые люди наслаждались жизнью, на экранах появлялись фотографии жертв, сопровождаемые комментариями репортеров, лица которых стали такими же привычными, как и членов семьи. Все это оседало в сознании людей, как нечто необычное, и вызывало безмерный ужас. Это уже не было кошмаром, от которого можно проснуться, нет, этот кошмар продолжался, становясь все более пугающим, как во сне ребенка, когда в комнату вползает черное облако, которое растет и ширится, тщетны все попытки скрыться от него, и вы знаете, что, как только оно коснется вас, вы погибли.

Раздражение, которое вызывал запрет на переезды из штата в штат, исчезло, как только умер продавец снаряжения для игры в гольф в Техасе и дилер, торгующий передвижными дачами-прицепами в Мэриленде. Контакты между людьми, первоначально резко уменьшившиеся, а затем снова возросшие, теперь ограничились семейным кругом. Люди общались главным образом по телефону. Междугородние линии оказались перегружены звонками в такой степени, что телефонным компаниям пришлось обратиться к абонентам с просьбой максимально ограничить продолжительность разговоров. Были выделены специальные линии для правительства и медицинских служб. В стране царила настоящая паника, хотя она была тихой, на личном уровне. Нигде не было публичных демонстраций. В крупных городах практически остановился общественный транспорт. Люди старались не ходить даже в продовольственные магазины, питаясь консервами и тем, что еще оставалось в морозильниках.

Телерепортеры, вооруженные портативными камерами, рассказывали о происходящем, что увеличивало напряженность, хотя их информация помогала в решении возникающих проблем.

* * *

— Появились положительные результаты, — сообщил генерал Пикетт своему бывшему подчиненному в Балтиморе.

— Ты где сейчас, Джон? — спросил Александер.

— В Далласе. Повторяю, получены многообещающие результаты. Мне нужно, чтобы ты сделал кое-что.

— Что именно?

— Перестань играть в лечащего врача, полковник. Этим займутся другие. У меня создана рабочая группа в военном госпитале Уолтера Рида. Переезжай туда. Ты слишком знающий ученый, Алекс, чтобы ходить от одного пациента к другому в ракаловом костюме со шприцем в руках, черт побери.

— Джон, это мое отделение, и мне нужно руководить своими людьми. — Александер постиг этот урок еще в то время, когда был младшим офицером.

— Отлично, полковник. Твои люди уже поняли, что ты беспокоишься о них. А теперь положи винтовку — из нее будут стрелять другие — и снова прими на себя роль командира. Эту битву нельзя выиграть в больницах, ты понимаешь это? — Пикетт уже говорил спокойно, стараясь убедить Александера. — Я послал за тобой машину. Внизу тебя должен ждать «хаммер». Он доставит тебя в госпиталь Рида. Ты что, хочешь, чтобы я вернул тебя на военную службу приказом?

Он может сделать это, подумал Александер.

— Дай мне полчаса на подготовку. — Профессор положил трубку и выглянул в коридор. Из одной палаты санитары в пластиковых защитных костюмах выносили мешок с мертвым телом. Александер гордился, что работает в больнице, хотя ежедневно терял пациентов. Хотя бы здесь он находился на переднем крае, как и подобает врачу, делал все, что в его силах, показывал своему персоналу, что он один из них и рискует жизнью наравне с ними, выполняя клятву, данную им, когда ему было двадцать шесть лет. Когда все это кончится, его команда не утратит чувства солидарности. Какой бы ужасной ни была эпидемия, они выполнили свой долг...

— Проклятье, — выругался Александер. Джон Пикетт прав. Хотя битва ведется здесь, ее нельзя выиграть в больнице. Он сказал своему заместителю, что переходит на следующий этаж, где распоряжался декан Джеймс.

Там был любопытный пациент. Женщина тридцати девяти лет, принятая в больницу два дня назад. Ее муж, с которым она жила в гражданском браке, умирал, и она была расстроена этим. У нее в крови были обнаружены антитела Эболы, проявились все классические симптомы гриппа, однако течение болезни замедлилось. Более того, создавалось впечатление, что болезнь остановилась.

— Что с ней происходит? — недоуменно спросила Кэти у Джеймса.

— Смотри не сглазь, Кэт, — устало отозвался декан.

— Нет, Дейв, я просто хочу понять причину. Я сама беседовала с ней. Она спала в одной постели с ним две ночи перед тем, как привезла его сюда...

— Они занимались любовью? — спросил Алекс, входя в кабинет.

— Нет, Алекс. Я спросила ее об этом. Он слишком плохо чувствовал себя. Мне кажется, что она выживет. — Если такое произойдет, это будет первый случай в Балтиморе, подумала Кэти.

— Мы оставим ее в больнице по крайней мере еще на неделю.

— Я знаю, Дейв, но ведь это будет первый случай выздоровления человека, больного лихорадкой Эбола, — напомнила «Хирург». — Здесь что-то другое. Но что? Нам нужно выяснить это!

— Покажите мне историю болезни. — Александер взял папку и начал читать. Температура упала до 37,9, состав крови.., нет, еще не нормальный, но... — Что она говорит тебе, Кэти? — Он перелистал страницы, чтобы посмотреть более ранние показания.

— Ты имеешь в виду, как она описала свое самочувствие? Испытывает панический страх, сильную головную боль, спазмы желудка — думаю, что многое объясняется просто стрессом. Тут ее не упрекнешь, правда?

— Основные показатели улучшаются. Функция печени резко ослаблена, но вчера вечером падение остановилось, и теперь она начала восстанавливаться...

— Вот это и привлекло мое внимание. Организм борется с болезнью, Алекс, — сказала доктор Райан. — Это первый пациент, который, возможно, выздоровеет. Но почему? Что у нее в организме такого, что отличает ее от других? Что мы узнаем из этого? Как используем для лечения других пациентов?

Это окончательно убедило доктора Александера. Джон Пикетт прав. Нужно выезжать в госпиталь Рида.

— Дейв, мне приказали немедленно прибыть в Вашингтон.

— Поезжай, — ответил декан без колебаний. — У нас достаточно врачей. Если ты сможешь помочь разобраться в этом, отправляйся.

— Кэти, наиболее вероятный ответ на твой вопрос очень прост. Способность больного сопротивляться лихорадке Эбола обратно пропорциональна числу вирусов, попавших в организм. Все считают, что одна вирусная цепочка способна убить человека. Это не так. Ничто не может быть настолько опасным. Эбола убивает прежде всего тем, что подавляет иммунную систему, и лишь затем принимается за органы человеческого тела. Если в организм женщины проникло всего лишь небольшое количество этих крохотных мерзавцев, то ее иммунная система начала сопротивляться и победила. Поговори с ней еще, Кэти. Пусть она расскажет тебе обо всех своих контактах с мужем в течение прошлой недели. Я позвоню через пару часов. А как дела в остальном?

— Алекс, если у нас появится надежда, — ответил доктор Джеймс, — думаю, тогда мы справимся с эпидемией.

Александер поднялся к себе на этаж, чтобы пройти процедуру обеззараживания. Сначала его защитный костюм обрызгали сильнодействующей щелочью. Затем он переоделся в зеленый костюм хирурга, надел маску налицо, в «чистом» лифте спустился в вестибюль и вышел наружу.

— Вы полковник Александер? — спросил стоявший у дверей сержант.

— Да.

Сержант вытянулся и приложил руку к берету.

— Следуйте за мной, сэр. За вами прислали «хаммер» с водителем. Не хотите ли надеть куртку, сэр? Здесь холодновато.

— Спасибо. — Доктор Александер надел прорезиненную куртку от защитного противохимического костюма. Она была такой громоздкой, что полковник не сомневался, что не замерзнет до самого госпиталя Уолтера Рида. За рулем сидела женщина-водитель в армейской форме. Александер устроился на неудобном сиденье, застегнул пристежные ремни и повернулся к ней.

— Поехали! — скомандовал он. Только теперь Александер вспомнил, что сказала Кэти декану Джеймсу. Он покачал головой, словно отгоняя назойливого комара. Пикетт прав. Может быть, прав.

* * *

— Прошу вас, господин президент, позвольте нам перепроверить полученные данные. Я даже вызвал доктора Александера из Хопкинса, чтобы он тоже принял участие в работе группы, которую я собрал в госпитале Уолтера Рида. Слишком рано делать какие-то определенные выводы. Дайте нам возможность заняться своей работой.

— Ну хорошо, генерал, — недовольно ответил Райан. — Буду ждать вашего доклада у себя в кабинете. — Он положил трубку.

— У нас есть и другие проблемы, сэр, — напомнил ему Гудли.

— Это верно.

* * *

Операция началась, когда в регионе тихоокеанского поясного времени было еще темно. Получить пассажирские авиалайнеры оказалось нетрудно. Широкофюзеляжные самолеты большинства крупных авиакомпаний летели в Барстоу. У экипажей взяли кровь и установили, что в ней нет антител Эболы. Затем летчики прошли дополнительную проверку у армейских врачей, которые наконец получили достаточное количество необходимых портативных комплектов. Врачи тоже признали их здоровыми. Кроме того, была модифицирована бортовая вентиляционная система самолетов — в ней установили фильтры. В Национальном центре боевой подготовки солдаты садились в автобусы. Это было обычным для «синих», но не для «сил противника», чьи семьи, жившие в поселке Национального центра боевой подготовки, с удивлением наблюдали за тем, как одетые в форму солдаты и офицеры куда-то уезжают. Место назначения оставалось тайной, и солдаты узнают о нем только после того, как авиалайнеры оторвутся от земли и начнется шестнадцатичасовой перелет. Чтобы перебросить через океан свыше десяти тысяч мужчин и женщин в армейской форме, потребуется сорок рейсов. Авиалайнеры будут вылетать по четыре в час с примитивных взлетно-посадочных дорожек, расположенных в высокогорной калифорнийской пустыне. Местные офицеры по связи с общественностью уже знали, что отвечать на заданные вопросы: воинские части передислоцируют из Форт-Ирвина для оказания помощи Национальной гвардии в поддержании порядка в стране. Впрочем, несколько репортеров в Вашингтоне узнали нечто большее.

* * *

— Томас Доннер? — спросила женщина в защитной маске.

— А кто еще? — раздраженно ответил репортер. Он был в джинсах и фланелевой рубашке — ему пришлось прервать свой завтрак.

— ФБР. Прошу вас пройти со мной, сэр. Нам нужно поговорить с вами кое о чем.

— Я арестован? — потребовал ответа телевизионная знаменитость.

— Только если вам этого хочется, мистер Доннер, — пожала плечами агент ФБР. — Тем не менее прошу вас немедленно следовать за мной. Не нужно ничего брать с собой, кроме документов, бумажника и личных вещей, — добавила она, вручая ему хирургическую маску в запечатанном пластиковом пакете.

— Ну хорошо. Подождите пару минут. — Он закрыл дверь и вернулся в дом. Поцеловав жену, Доннер взял куртку и сменил ботинки, затем снова появился на крыльце, надел маску и последовал за агентом к автомобилю. — Так в чем же дело?

— Я всего лишь должна привезти вас, — ответила женщина, и на этом их разговор закончился. Если он забыл, что входит в состав группы журналистов, выбранных для участия в операциях Пентагона, в ее обязанности не входит напоминать ему об этом.

* * *

— Самая большая ошибка, которую допустили иракцы в 1991 году, заключается в том, что они недооценили роли материально-технического обеспечения, — объяснил адмирал Джексон, проводя указкой по карте. — Все считают, что главное на войне — пушки и бомбы. Однако это не так. Решающую роль в военных операциях играют горючее и информация. Если у вас достаточно горючего для непрерывного снабжения своих боевых машин и если вы знаете, где находится противник и каковы его намерения, скорее всего победа будет на вашей стороне. — На экране рядом с картой появился новый слайд. Указка Джексона уперлась в него. — Вот, смотрите.

Фотографии, сделанные из космоса, были удивительно четкими. На них было видно, что возле каждой группы танков и БМП находятся еще какие-то машины, которые при внимательном рассмотрении оказались цистернами с горючим. К тягачам были присоединены передки артиллерийских орудий. На танках Т-80, позади башен, крепились баки с горючим — по пятьдесят пять галлонов дизельного топлива в каждом. Это резко увеличивало уязвимость танков, но баки можно было сбросить нажатием кнопки из башни.

— Теперь нет никаких сомнений. Они готовы отправиться в путь и, по-видимому, в течение следующей недели сделают это. Наш Десятый бронетанковый полк размещен в Кувейте. Началась передислокация Одиннадцатого бронетанкового полка и бригады Национальной гвардии из Северной Каролины. Это все, что пока в наших силах. Остальные воинские части освободятся из карантина не раньше пятницы, лишь тогда можно подумать об их переброске к месту возможного конфликта.

— И все это является достоянием общественности, — добавил Эд Фоули.

— По сути дела, мы разворачиваем на Аравийском полуострове одну дивизию — мощную, с тяжелым вооружением, но всего одну, — закончил Джексон. — Кувейтская армия выдвинулась на боевые позиции. Саудовцы тоже заканчивают военные приготовления.

— А боеспособность нашей Третьей бригады полностью зависит от того, смогут ли военно-транспортные корабли пройти мимо индийского флота, — напомнил министр обороны Бретано.

— Мы не можем пойти на такой шаг, — возразил адмирал Де Марко. — У нас недостаточно боевой мощи, чтобы пробиться в Персидский залив.

Джексон не ответил адмиралу. Исполняющий обязанности начальника морских операций формально занимал более высокую должность, что бы ни думал о нем Робби.

— Послушай, Бруси, — повернулся к нему генерал Микки Мур. — Моим парням нужны эти танки, в противном случае каролинские национальные гвардейцы будут вынуждены встретить вражескую бронетехнику с одними винтовками и пистолетами. Вы, морские орлы, столько лет твердите о мощи ваших этих крейсеров «иджис», так что или помоги нам получить это снаряжение, или заткнись, ладно? Ровно через сутки у меня там будет пятнадцать тысяч солдат с голыми руками.

— Ваше мнение, адмирал Джексон, — сказал президент. — Вы являетесь начальником оперативного управления.

— Господин президент, без прикрытия с воздуха...

— Так можем мы доставить снаряжение в Саудовскую Аравию, пройдя мимо индийского флота или нет? — резко прервал его Райан.

— Нет, не можем, — ответил Де Марко. — Я не допущу напрасной гибели кораблей, а это неизбежно без воздушного прикрытия.

— Робби, — вмешался министр обороны. — Я хочу узнать твое мнение.

— Хорошо... — сделал глубокий вдох Джексон. — У них в общей сложности сорок истребителей «харриер». Это хорошие самолеты, но нельзя сказать, что они обладают особенно высокими тактико-техническими характеристиками. На вооружении эскортных кораблей примерно тридцать ракет «томагавк» типа «корабль — корабль». Нам не приходится беспокоиться о боевой мощи наших кораблей, они могут постоять за себя. На борту «Анцио» в настоящий момент находится семьдесят пять зенитных ракет «корабль — воздух», пятнадцать «томагавков» и восемь ракет «гарпун». Эсминец «Кидд» вооружен семьюдесятью зенитными ракетами «корабль — воздух» и восемью ракетами «гарпун». Эсминец «О'Баннон» не имеет зенитного ракетного вооружения, у него всего лишь зенитные артиллерийские установки ближнего действия, зато он несет несколько ракет «гарпун». У каждого из двух фрегатов, которые только что присоединились к эскортной группе, имеется примерно по двадцать зенитных ракет. Теоретически эскортная группа способна пробиться через заслон кораблей индийского флота.

— Но это слишком опасно, Джексон! Ни при каких условиях нельзя посылать группу надводных кораблей без воздушного прикрытия против эскадры с двумя авианосцами!

— Что, если мы первыми нанесем удар? — спросил Райан. Все присутствующие, услышав это, как по команде посмотрели на него.

— Господин президент, — снова заговорил Де Марко. — Мы не можем пойти на такой шаг. Нам даже не известно, есть ли у них враждебные намерения.

— По мнению нашего посла, такие намерения имеются, — заметил Бретано.

— Адмирал Де Марко, это снаряжение должно быть доставлено по назначению, — произнес президент. Его лицо покраснело от гнева.

— Военно-воздушные силы разворачивают сейчас в Саудовской Аравии свои истребители-бомбардировщики. Через двое суток мы сможем справиться с поставленной задачей, но до тех пор...

— Адмирал Де Марко, вызовите сюда своего заместителя. — Бретано посмотрел на лежащие перед ним документы. — Ваши советы нам больше не требуются. Мы не можем пререкаться и спорить в течение двух суток.

Вообще-то это было нарушением протокола. Начальники штабов родов войск назначались и смещались по приказу президента, являясь военными советниками как министра обороны, так и президента, так что только последний имел право потребовать их ухода в отставку. Адмирал Де Марко посмотрел через стол на Райана.

— Господин президент, мой долг выразить свою точку зрения...

— Адмирал, у нас пятнадцать тысяч человек без вооружения. Вы не имеете права говорить нам, что Военно-морской флот не может защитить их. С этого момента вы освобождены от должности, — ответил президент. — Можете идти. — Остальные члены Объединенного комитета начальников штабов переглянулись. Такого раньше еще не случалось. — Сколько времени осталось до контакта с индийским флотом? — спросил Райан, продолжая совещание.

— Примерно двадцать четыре часа, сэр.

— У нас есть какие-нибудь способы обеспечить дополнительную поддержку группе военно-транспортных кораблей?

— В том районе находится подводная лодка, вооруженная торпедами и ракетами. Она примерно в пятидесяти милях перед «Анцио», — доложил Джексон. Тем временем потрясенный адмирал вместе со своим адъютантом выходили из зала. — Мы можем отдать ей приказ увеличить скорость. Правда, при этом возрастает опасность ее обнаружения, но у индийского флота нет большого опыта борьбы с подводными лодками. Она представляет собой оружие наступательного боя, сэр. Подводные лодки не способны на пассивную защиту. Их задача — топить корабли противника.

— Думаю, мне надо побеседовать с индийским премьер-министром, — заметил американский президент. — А что будет после того, как военно-транспортные корабли со своим боевым охранением пройдут мимо индийского флота?

— Далее им придется пройти через Ормузский пролив и следовать к порту разгрузки.

— Тут я смогу оказать вам поддержку, — пообещал начальник штаба ВВС. — Наши F-16 уже будут на аравийских аэродромах, и корабли окажутся в радиусе их действия. Триста шестьдесят шестое авиакрыло еще не успеет прибыть в Саудовскую Аравию, но парни из Израиля смогут перелететь туда и быть наготове.

— Нам понадобится ваша воздушная поддержка, генерал, — подчеркнул Джексон.

— Подумать только, черт побери, Военно-морской флот обращается за поддержкой к нам, воздушным скаутам! — пошутил начальник штаба ВВС, и тут же его лицо снова стало серьезным. — Мы собьем всякого сукина сына, который осмелится подняться в воздух, Робби. Эти сорок восемь «чарли» будут стоять с полными баками и боекомплектами на борту. Как только вы окажетесь в пределах сотни миль от Ормузского пролива, над вами будут барражировать наши истребители.

— Вы считаете, что этого достаточно? — спросил президент.

— Строго говоря, нет, сэр. У противника четыреста современных самолетов. Когда в Саудовскую Аравию передислоцируется Триста шестьдесят шестое авиакрыло — это произойдет не раньше чем через трое суток, — у нас будет восемьдесят истребителей, готовых к воздушным боям. Но саудовские летчики неплохо подготовлены. У нас будут подняты в воздух самолеты раннего авиационного обнаружения и предупреждения — АВАКСы. Гарантирую, даже в худшем случае твои танки будут воевать, если не под нашим воздушным прикрытием, то по крайней мере под нейтральным небом, Микки. — Генерал посмотрел на часы. — Сейчас истребители должны уже взлетать.

* * *

Первое звено из четырех истребителей-перехватчиков F-15C взлетело одновременно. Через двадцать минут они пристроились к самолетам-заправщикам KC-135R. Сейчас в воздухе находилось шесть таких самолетов из их авиакрыла, и скоро к ним присоединятся другие самолеты-заправщики из ВВС Национальной гвардии Монтаны, а также Северной и Южной Дакоты — штатов, которые не затронула эпидемия. На протяжении почти всего перелета к Аравийскому полуострову они будут находиться в десяти милях позади авиалайнеров, вылетевших из Калифорнии. Их маршрут пройдет сначала на север, к самому полюсу, затем, перевалив через макушку мира, они начнут спускаться на юг к России и пролетят над Восточной Европой. К западу от Кипра их будут сопровождать в качестве охранения истребители Израиля, которые обеспечат эскорт до Иордании. Оттуда американские «иглы» полетят в сопровождении саудовских F-15. Первые несколько самолетов смогут совершить посадку незаметно, рассчитывали штабные офицеры, летевшие в авиалайнерах, но если противник вдруг сумеет обнаружить летящие самолеты, начнется воздушный бой. Летчиков первого звена «иглов» вообще-то это не слишком пугало. Они не будут без необходимости вести радиопереговоры, ожидая, когда увидят со своего правого борта восход. Второй восход в этом перелете они увидят уже с левого борта.

* * *

— О'кей, дамы и господа, — обратился к пятнадцати собравшимся журналистам офицер по связи с прессой. — Мы пригласили вас для того, чтобы предложить вам принять участие в развертывании воинских частей. Сержант Астор раздает вам сейчас бланки, где вы выражаете согласие с предлагаемыми условиями. Прошу вас подписать их и вернуть обратно.

— А в чем дело? — спросил один из журналистов.

— Может быть, вы сначала прочитаете бланки? — поинтересовался полковник морской пехоты с закрытым маской лицом.

— Анализ крови, — пробормотал кто-то из собравшихся. — С этим трудно не согласиться. А как насчет остального?

— Те из вас, кто подпишут бланки, мэм, узнают кое-что еще. Если откажетесь, вас отвезут домой.

Любопытство победило, и все собравшиеся журналисты поставили свои подписи, заранее соглашаясь на все условия.

— Спасибо. — Полковник проверил переданные ему бланки. — Теперь прошу вас пройти в дверь налево. Там вас ждут медики Военно-морского флота, для того чтобы провести анализ крови.

* * *

Он отказался от адвоката и сам выступал в качестве защитника своего собственного иска. Несмотря на то что Эд Келти состоял в ассоциации адвокатов в течение тридцати лет, до сих пор он присутствовал на заседаниях суда только в качестве зрителя, хотя во многих случаях, стоя на ступеньках судебного здания, произносил речи или делал заявления, обращаясь к собравшимся репортерам. Такие выступления всегда производили драматичное впечатление, а этому выступлению предстояло превзойти все предыдущие.

— Если позволит уважаемый суд, — начал бывший вице-президент, — я обратился с иском о принятии суммарного решения. Мое законное право пересекать границу штата было нарушено указом президента. Это противоречит четко выраженным конституционным гарантиям свободы личности, равно как и судебному прецеденту, а именно: постановлению Верховного суда по делу Лемюэла Кента, в котором суд единогласно постановил, что...

Пэт Мартин сидел позади заместителя министра юстиции, который выступал от имени правительства. В зале находилась камера судебного телерепортера, ведущая передачу через спутники связи по всей стране. Картина была действительно необычной. Судья, судебный стенографист, судебный пристав, все юристы, десять репортеров и четыре зрителя были в хирургических масках и резиновых перчатках. Все до единого только что услышали, как Эд Келти допустил самый крупный политический просчет за все годы своей карьеры, хотя ни один пока не понял этого. Мартин пришел в суд, заранее предвкушая, как он услышит подобное заявление из уст истца.

— Свобода перемещения по стране является главным из всех прав человека, установленных и защищаемых Конституцией. Президент не имеет ни конституционного, ни законодательного права лишать американских граждан этой свободы, в особенности с применением вооруженной силы, что уже привело к смерти одного человека и ранению нескольких, — продолжал Келти. — Таков закон нашей страны, — закончил он свое выступление полчаса спустя, — вот почему от своего имени и от имени своих сограждан я обращаюсь к суду с настоятельной просьбой отменить этот указ президента. — С этими словами Эдвард Дж. Келти почтительно поклонился и занял свое место.

— Ваша честь, — начал заместитель министра юстиции, поднимаясь на трибуну, где стоял микрофон, подсоединенный к телевизионной камере, — как только что сказал истец, это исключительно важный процесс, однако, с юридической точки зрения, в его основе нет ничего особенно сложного. Правительство хотело бы обратить ваше внимание на выступление судьи Холмса, сделанное им во время знаменитого процесса о свободе слова. Судья Холмс подчеркнул, что ограничение гражданских свобод допустимо, если перед страной в целом возникает реальная и действительная опасность. Конституция, ваша честь, не является договором о коллективном самоубийстве. В настоящий момент над нашей страной нависла смертельная опасность, как говорится в средствах массовой информации, причем такая, что люди, составлявшие текст Конституции почти двести лет назад, не могли предвидеть ее. Позвольте напомнить моему ученому коллеге, ваша честь, что в конце восемнадцатого века природа инфекционных болезней еще не была известна. Однако уже тогда было распространено и признавалось законным помещение в карантин кораблей, прибывающих из-за океана. Прецедентом является эмбарго, введенное Джефферсоном на международную торговлю, но главным доводом в поддержку президентского указа является здравый смысл. Мы не имеем права приносить на алтарь юридической теории жизни наших сограждан...

Мартин внимательно слушал речь защитника, потирая нос под защитной маской. В зале суда пахло так, словно здесь разлили бочку лизола.

* * *

Это было бы забавно в другой обстановке, но сейчас не было ничего смешного в том, как отреагировал каждый из пятнадцати репортеров на результаты анализа крови. Ожидание с затаенным дыханием, затем вздох облегчения. Они вставали и переходили в дальний угол комнаты, воспользовавшись предоставленной возможностью снять хирургические маски. Когда анализ крови был завершен и все признаны здоровыми, их проводили в соседнюю комнату.

— О'кей, сейчас на автобусе вы отправитесь на базу ВВС Эндрюз, — сказал полковник, отвечавший за связь с общественностью. — Дальнейшую информацию вы получите сразу после взлета.

— Одну минуту! — возразил Доннер.

— Сэр, это говорится в документе, который вы подписали.

* * *

— Ты был прав, Джон, — сказал Александер. Эпидемиология — своего рода медицинский вариант бухгалтерского учета, и подобно тому, как эта скучная профессия играла важную роль в руководстве бизнесом, такую же роль играло изучение болезней, а метод их распространения представлял собой основу современной медицины, начиная с того момента, когда в тридцатые годы прошлого столетия один французский врач пришел к выводу, что люди умирали и выздоравливали одинаково часто вне зависимости от того, лечили их или нет. Это неловкое открытие заставило медицинское сообщество обратить внимание на самое себя, пересмотреть вещи, которые приносили успех и которые были бесполезными, и в результате медицина коренным образом изменилась, превратившись из ремесла в науку.

Суть заключалась, как правило, в деталях, подумал Александер. В данном случае это могло оказаться решающим.

Сейчас в стране было зарегистрировано 3 451 случай заболевания лихорадкой Эбола. В это число входили те, кто уже умирал, у кого проявились явные симптомы, и те, в крови которых были выявлены антитела. Число заболевших само по себе не было таким уж большим. Оно было меньше, чем число людей, умерших от СПИДа, и на два порядка меньше числа людей, умирающих от рака и сердечно-сосудистых заболеваний. С помощью статистических исследований, основанных на беседах, проведенных агентами ФБР, и сведений, полученных от врачей по всей стране, удалось установить, что первичными источниками распространения эпидемии стали 223 человека, причем все заразились на торговых выставках. Каждый из них заразил нескольких других, а те, в свою очередь, передали вирус Эбола дальше. Несмотря на то что число поступающих пациентов продолжало расти, скорость роста была ниже той, которая была предсказана на основе существующих компьютерных моделей.., а в больнице Хопкинса находился первый пациент, в крови которого были обнаружены антитела, но у больной женщины отсутствовали симптомы болезни...

— Вообще-то должно быть больше первичных источников, Алекс, — сказал генерал Пикетт. — Мы обнаружили это вчера вечером. Первый умерший пациент прилетел в Даллас из Финикса. ФБР получило список пассажиров этого рейса, и в больнице медицинского факультета Техасского университета проверили каждого из этих пассажиров — они закончили анализы только сегодня утром. Так вот, лишь в крови одного обнаружены антитела Эболы, да и то симптомы, проявляемые им, не слишком явные.

— Каковы факторы риска?

— Гингивит, кровоточащие десны, — сообщил Пикетт. — Это способствует распространению болезни.

— Выходит, что первоначально вирус Эбола распространялся с помощью аэрозоля, но...

— И я так думаю, Алекс. По-видимому, вторичное заражение происходит главным образом в результате личных контактов — объятия, поцелуи, уход за любимыми. Если мы правы, высшая точка эпидемии будет достигнута через три дня, а затем число заболеваний пойдет на убыль. При этом число выздоравливающих начнет быстро увеличиваться.

— У нас уже есть один такой случай в Хопкинсе. У женщины в крови обнаружены антитела Эболы, но затем развитие болезни приостановилось.

— Нам нужно поручить Гасу проработать вопрос об ослаблении вирулентности под влиянием окружающей среды.

— Согласен. Позвони ему. А я тем временем продолжу кое-какие исследования.

* * *

Судья был старым другом Келти. Мартин так и не понял, каким образом бывший вице-президент сумел изменить порядок назначения судей для рассмотрения исков в этом округе — он утверждался заранее, — но теперь это уже не имело значения. Каждый из участников — истец и представитель ответчика — потратили на свои выступления примерно по тридцать минут. Вообще-то вопрос был простым с юридической точки зрения — в этом Келти и заместитель министра юстиции, представляющий интересы президента, придерживались одинакового мнения, несмотря на то, что практическое толкование прецедентов крайне осложняло дело. Одновременно требовалось срочное решение проблемы, и в результате судья вышел из своего кабинета и появился в суде уже через час, потраченный им на размышления. Он зачитал решение на основании сделанных в кабинете рукописных записей, которые будут затем перепечатаны и оформлены надлежащим образом.

— Суд, — начал он, — осознавая серьезную опасность, угрожающую стране, должен выразить сочувствие президенту Райану, который искренне считает, что его долг заключается в том, чтобы защитить не только права американских граждан, но также и их жизни.

С другой стороны, суд не может не признать, что Конституция была и остается высшим законом Соединенных Штатов Америки. Любая попытка нарушить этот оплот свободы и демократии представляет собой шаг, создающий потенциальный прецедент, последствия которого могут оказаться настолько угрожающими, что они выходят далеко за пределы настоящего кризиса. Несмотря на то что президент несомненно руководствовался самыми лучшими побуждениями, суд принимает решение обязать президента отменить свой указ как антиконституционный, полагаясь на то, что американские граждане будут вести себя разумно и осторожно, оберегая собственную безопасность. Таково решение суда, вступающее в силу сразу после вручения сторонам письменного текста.

— Ваша честь, — произнес заместитель министра юстиции, вставая и обращаясь к судье, — правительство считает своим долгом опротестовать данное решение и обращается в вышестоящий апелляционный суд Четвертого округа в Ричмонде с просьбой о пересмотре дела. Мы просим отложить вступление решения в силу до того момента, когда нами будут подготовлены необходимые документы.

— Суд отказывает ответчику в этой просьбе. Заседание закрыто. — Судья встал и удалился из зала, не произнеся больше ни единого слова. Едва за ним закрылась дверь, как зал взорвался шумом.

— Что это значит? — спросил телевизионный репортер, сам по профессии юрист, наверняка понимающий смысл решения суда, и протянул микрофон к лицу Эда Келти, как обычно поступают репортеры в подобные моменты.

— Это значит, что так называемый президент Райан не имеет права нарушать законы. Я считаю, что сумел показать в этом зале, что в нашей стране по-прежнему правит закон, — ответил бывший вице-президент, стараясь скрыть самодовольную улыбку.

— А каково мнение правительства? — спросил репортер у заместителя министра юстиции.

— Нам почти нечего сказать Мы успеем обратиться в апелляционный суд Четвертого округа еще до того, как судья Винэйбл успеет должным образом оформить свое решение, которое не считается обязательным до тех пор, пока не оформлено в письменном виде, подписано и принято к исполнению. Суд Четвертого округа отдаст распоряжение о приостановлении исполнения...

— Что, если апелляционный суд поступит иначе? На этот раз ответ дал Мартин.

— В этом случае, сэр, указ президента как главы исполнительной власти остается в силе в интересах общественной безопасности до тех пор, пока обстоятельства дела не будут рассмотрены соответствующими инстанциями. Однако у нас есть все основания полагать, что апелляционный суд Четвертого округа приостановит выполнение судебного решения. Судьи являются людьми, которые помимо формального соблюдения законов принимают во внимание и реальные обстоятельства. Но сейчас мы только что услышали из уст судьи любопытную фразу — Что это за фраза? — поинтересовался репортер. Келти стоял в десяти футах и прислушивался к разговору.

— Дело в том, что суд только что решил важную конституционную проблему. Говоря о президенте Райане, судья называл его по имени и должности, которую он занимает. Таким образом, суд сумел окончательно решить вопрос о преемственности исполнительной власти, который так рьяно оспаривал бывший вице-президент Келти. Далее, в решении суда говорится, что указ президента отменяется. Если бы мистер Райан не был президентом, формулировка решения была бы иной — там было бы сказано, что указ признается недействительным и необязательным для исполнения. Таким образом, по моему мнению, суд действовал не правильно по сути иска, но совершенно правильно по форме. Спасибо. Нам нужно подготовить апелляцию.

Редко случается, когда репортеры настолько потрясены, что им нечего сказать. Но еще труднее быть свидетелем перемещения действующих лиц на политической арене.

— Одну минуту! — выкрикнул Келти.

— Из тебя никудышный адвокат, Эд, я всегда придерживался такого мнения, — заметил Мартин, проходя мимо.

* * *

— Надеюсь, он прав, — прошептал Лоренц. — Господи, как я на это надеюсь!

С самого начала эпидемии сотрудники лабораторий Центра инфекционных болезней трудились не покладая рук, стараясь найти ответ на вопрос, каким образом вирусу Эбола удалось выжить на открытом воздухе. Были построены специальные камеры, где поддерживалась различная температура, степень влажности и освещения, однако, ко всеобщему изумлению, результаты говорили об одном и том же. Только с помощью аэрозолей можно достигнуть массового заражения. Однако и в этом случае заражение происходило в течение считанных мгновений или даже не происходило совсем. Выживание вируса в воздушной среде при самых благоприятных условиях измерялось минутами.

— Жаль, что я недостаточно хорошо разбираюсь в военных методах применения вируса Эбола. — Лоренц задумчиво покачал головой.

— Двести двадцать три случая первичного заражения — вот и все. Если бы их было больше, мы сейчас уже знали бы об этом. Все случаи заражения произошли на восемнадцати торговых выставках, это получило многократное подтверждение, в то время как после четырех не было ни одного случая. Почему на восемнадцати, а не двадцати двух? — размышлял Александер. — А если диверсанты распылили аэрозоли на всех двадцати двух, но на четырех их замысел потерпел неудачу?

— На основании наших экспериментальных данных могу сказать, что такая возможность не исключена, — заметил Лоренц, раскуривая свою трубку. — Сейчас наши компьютерные модели предсказывают восемнадцать тысяч случаев заболевания. Когда появятся выжившие после заражения вирусом, это несколько изменит модель. Введенный карантин смертельно напугал население. Знаешь, мне кажется, что запрет на переезды не имел особенно большого непосредственного значения, но он настолько перепугал людей, что они перестали вступать в прямой контакт друг с другом, достаточный для того, чтобы ..

— Доктор, сегодня это третья хорошая новость, — задумчиво выдохнул Александер Действительно, первой было известие о выздоравливающей женщине в больнице Хопкинса, второй — аналитические данные Пикетта. И вот теперь лабораторные исследования Гаса и логический вывод, проистекающий из них. — Джон всегда утверждал, что биологическая война скорее психологическая, чем реальная.

— Джон — отличный специалист, Алекс. И ты тоже, дружище.

— Через три дня нам станет ясно, подтверждаются ли наши умозаключения.

— Согласен. А сейчас полагайся на провидение, Алекс.

— В случае необходимости можешь всегда связаться со мной — я буду безотлучно в госпитале Уолтера Рида.

— Я тоже сплю на диване в своем кабинете.

— Пока. — Нажав на кнопку, Александер отключил динамик. Рядом с ним стояли шесть армейских врачей — трое из госпиталя и трое из медицинского института в Форт-Детрике. — У кого есть замечания? — спросил он, глядя на них.

— Безумная ситуация, — устало улыбнулся майор. — Это действительно весьма эффективное психологическое оружие. Пугает всех до смерти. Однако нам это может оказаться на руку. Кроме того, кто-то с противной стороны допустил ошибку. Интересно, как..?

Алекс на мгновение задумался, потом поднял трубку телефона и набрал номер больницы Хопкинса.

— Это доктор Александер, — сказал он дежурной медсестре. — Мне нужно поговорить с доктором Райан. Это очень важно.., хорошо, я подожду. — Прошло несколько минут. — Кэти? Это Алекс. Я должен встретиться с вашим мужем. Было бы неплохо, если бы вы тоже присутствовали при этом разговоре. Это исключительно важно.

Глава 55 Начало

В двухстах папках, содержащих личные дела, находилось двести свидетельств о рождении, двести водительских удостоверений, двести адресов, двести комплектов кредитных карточек и других документов. Все это следовало проверить. Вряд ли требовалось объяснять, что сразу после начала расследования особое внимание агентов ФБР, которым была поручена эта работа, привлечет специальный агент Секретной службы Джефф Раман.Тем не менее тщательной проверке подвергся каждый сотрудник Секретной службы, имевший постоянный доступ в Белый дом. По всей стране (Секретная служба отбирает кандидатов отовсюду, как и любое федеральное агентство) триста агентов ФБР начали со свидетельств о рождении, затем двинулись дальше, сверяя фотографии, сделанные на церемонии вручения свидетельств об окончании средней школы, с фотографиями всех сотрудников. Оказалось, что трое агентов Секретной службы являются иммигрантами, причем в их личных делах отсутствуют некоторые биографические данные. Один из них был французом, привезенным матерью в Америку еще в младенческом возрасте. Другая оказалась дочерью нелегальных переселенцев из Мексики, однако позднее официально оформила свое американское гражданство и проявила себя с самой лучшей стороны в техническом отделе Секретной службы как настоящий патриот своей новой родины, так и блестящий специалист. Таким образом, лишь у специального агента «Джеффа» Рамана недоставало документов, что легко объяснялось обстоятельствами бегства его родителей из Ирана.

В общем-то ситуация казалась очень простой. Он не скрывал, что родился в Иране и приехал в Америку вместе со своей семьей после свержения шаха, спасаясь от преследований нового режима. Все указывало на то, что он вполне адаптировался к жизни в новой стране и даже стал баскетбольным фанатиком, причем настолько хорошо разбирался в этом виде спорта, что почти никогда не проигрывал споров по поводу исхода того или иного матча. В Секретной службе даже шутили, что букмекеры регулярно консультируются с ним перед важными матчами. Раман не упускал случая выпить пива со своими сослуживцами. Он завоевал репутацию высококвалифицированного профессионала. То, что Раман остался холостяком, не вызывало особого удивления — среди сотрудников федеральных правоохранительных органов это не было чем-то необычным. Предъявляемые к ним требования — а в Секретной службе они были особенно жесткими — заставляли агентов (главным образом мужчин) делить свою любовь между семьей и профессиональными обязанностями. Нередко эти требования были намного строже, чем у самой ревнивой жены, так что разводы происходили чаще, чем свадьбы. Рамана видели в компании женщин, но он никогда не рассказывал об этом. Если у него и была личная жизнь, то спокойная и незаметная. Не было никаких сомнений в том, что он никогда не встречался с другими иранскими иммигрантами или соотечественниками, приезжавшими из Ирана, не проявлял религиозных чувств и не упоминал ислам в разговорах, разве что однажды сказал президенту, что его семья столько натерпелась от религии, что он предпочитает не затрагивать этой темы.

Все это не произвело ни малейшего впечатления на инспектора по особым поручениям О'Дея, который вернулся на работу, потому что директор ФБР Мюррей доверил ему руководство этим расследованием. О'Дей исходил из того, что, если противнику удалось внедрить своего человека в ближайшее окружение президента, у этого человека будет тщательно разработанная легенда, в которой не удастся обнаружить ни малейшего изъяна. Таким образом, проверка биографических данных и образа жизни представляет собой всего лишь обязательную часть расследования, причем далеко не самую важную. К тому же ему предоставили неограниченные полномочия. Агент Прайс, возглавляющая президентскую охрану, сама сказала об этом. Пэт набрал группу следователей из состава центрального управления ФБР и вашингтонского полевого отдела. Лучшим из них он доверил проверку Арефа Рамана, который по счастливому стечению обстоятельств находился сейчас в Питтсбурге.

Квартира Рамана, расположенная в северо-западной части города, была скромной, но удобной. То, что в ней установлена сигнализация, не составило каких-либо трудностей — в группу входил отличный специалист, который за две минуты справился с замками, затем мгновенно опознал контрольную панель и набрал на ней аварийный код фирмы-изготовителя, отключающий сигнализацию. Прежде эту процедуру называли «делать черное дело», что достаточно ясно говорило о ее смысле. Теперь в ходу был термин «спецоперация», а это могло означать что угодно.

Два агента, которые первыми вошли в квартиру, после того как были вскрыты двери и отключена сигнализация, осмотрелись и дали знак еще троим, ожидавшим у входа. Прежде всего они сфотографировали все внутри и начали искать предметы, на первый взгляд не привлекающие к себе внимания, намеренно оставленные владельцем в определенном положении, так что, если их сдвинуть, они дадут ему знать, что в квартире кто-то побывал. Это может оказаться дьявольски трудным, однако эти пять агентов не первый день служили в управлении контрразведки ФБР и прошли хорошую школу. На обыск уйдут часы исключительно напряженного труда. Агенты знали, что сейчас по меньшей мере еще пять таких же групп проводят обыск квартир остальных потенциальных подозреваемых.

* * *

Самолет-разведчик Р-ЗС держался на самом краю дальности радиолокационного обнаружения с кораблей индийского флота. Находясь на малой высоте, он пересекал перемежающиеся потоки воздуха над теплой поверхностью Аравийского моря. Операторы, находившиеся на его борту, уже обнаружили тридцать источников , излучения с девятнадцати кораблей. Больше всего их беспокоили мощные низкочастотные радары, работавшие в режиме поиска, хотя датчики, регистрирующие опасность, то и дело отмечали появление импульсов, исходивших от радиолокаторов наведения зенитных ракет «корабль-воздух». Судя по всему, индийский флот после продолжительного пребывания в порту, занимался учениями. Однако проблема заключалась в том, что такие повседневные учения трудно было отличить от состояния боевой готовности. Полученные данные анализировались на борту самолета специалистами электронной разведки и одновременно передавались на крейсер «Анцио» и другие корабли охранения тактической группы? «Театр» — так моряки прозвали четыре транспортных корабля типа «Боб Хоуп»[204] и их эскорт. Командир тактической группы сидел в центре боевой информации своего крейсера. На трех огромных дисплеях размером с бильярдный стол каждый (они представлял собой экраны, на которые сзади проецировалось телевизионное изображение, передаваемое компьютерно-радиолокационной системой «Иджис») виднелись корабли индийского флота. Командир даже различал, какие импульсы означают авианосцы, а какие — корабли боевого охранения. Перед ним стояла сложная задача. Тактическая группа «Театр» уже сформировалась и двигалась к Персидскому заливу. Танкеры «Платте» и «Сэпплай» вместе с эскортными фрегатами «Хэйес» и «Карр» уже присоединились к группе, и в течение нескольких следующих часов все корабли охранения поочередно проведут бункеровку, пополнив запасы топлива. Для командиров кораблей ВМС не существовало понятия «слишком много топлива» — оно было таким же несуразным, как «слишком много денег», чего никогда не бывает. После окончания бункеровки танкерам будет отдан приказ занять позицию с внешней стороны ромбовидного формирования из четырех гигантских транспортных кораблей, а эскортные фрегаты займут положение мористее. Эсминец «О'Баннон» переместится вперед и продолжит поиск подводных лодок — в состав индийского флота входили две атомные подводные лодки, и никто не знал, где они сейчас находятся. «Кидд» и «Анцио» займут позицию рядом с транспортными кораблями, обеспечивая их защиту от воздушной угрозы. При обычных обстоятельствах ракетный крейсер типа «иджис» находился бы дальше от охраняемых им кораблей, но в данном случае командир решил перестраховаться. Причина этого заключалась не в боевых приказах командования, а в телевизионных передачах. На каждом корабле находился свой телевизионный приемник, принимающий передачи из космоса; в современном военно-морском флоте моряки потребовали и получили собственные системы кабельного телевидения, и хотя члены экипажа смотрели главным образом те каналы, которые передавали кинофильмы (самым любимым был канал, по которому передавались фильмы из «Плейбоя» — моряки остаются моряками), командир боевой группы не отрывался от канала Си-эн-эн. Поскольку боевые приказы были лаконичными и не всегда посвящали его в ситуацию, царящую в мире, он следил за коммерческими каналами, откуда черпал нужную информацию. Чувствовалось, что члены экипажей испытывают беспокойство. В любом случае было бы невозможно скрыть от матросов события, происходящие дома, и воображение рисовало картины со множеством больных и умирающих, блокированные автострады и пустынные улицы городов. Сначала это потрясло их, так что офицерам и старшинам пришлось собирать матросов в кают-компаниях и беседовать с ними. Затем поступили приказы. Угрожающие события происходили не только дома, но и в районе Персидского залива, и внезапно все четыре огромных транспортных судна со снаряжением для бронетанковой бригады на борту вышли в море и направились в саудовский порт Дахран.., а путь туда преграждал индийский флот. Командир крейсера «Анцио» заметил, что теперь матросы успокоились. Правда, они больше не смеялись и не дурачились в кают-компаниях — постоянные учения последних дней красноречиво говорили о серьезности предстоящей операции. Тактическая группа «Театр» шла навстречу врагу.

На каждом из кораблей сопровождения был свой вертолет, и с него передавались данные на основной корабль противолодочной обороны эсминец «О'Баннон» с его отличной группой противолодочной обороны. Эсминец получил свое название по имени «золотого» корабля времен Второй мировой войны, эсминца типа «флетчер», принимавшего участие во всех крупных морских сражениях на Тихом океане, который не получил при этом ни единой царапины и на котором даже не пострадал ни один член экипажа. На надстройке нового эсминца сверкала золотая буква А, выделяющая лучшего охотника за подводными лодками, по крайней мере в смоделированных ситуациях. Наследие «Кидда» было скромнее. Его назвали в честь адмирала Айзека Кидда, который погиб на линкоре «Аризона» утром 7 декабря 1941 года в Пирл-Харборе. Эсминец относился к группе «мертвых адмиралов», состоящей из четырех ракетных эсминцев, построенных для иранского флота во времена правления шаха, который сумел уговорить колеблющегося президента Картера. После падения шахского режима эсминцы остались в Америке, и по чьему-то своенравному капризу все четверо были названы в честь адмиралов, погибших в проигранных битвах. А вот крейсер «Анцио» по еще более странной традиции, существующей на флоте, назвали в память битвы у итальянского города Анцио, начавшейся с дерзкой высадки морского десанта и превратившейся затем в отчаянное сражение. Вообще-то военные корабли и предназначались для действий в отчаянных ситуациях, однако задача их командиров заключалась в том, чтобы подобное название применялось только к положению противника.

В реальной войне все было бы очень просто. «Анцио» был вооружен пятнадцатью ракетами «томагавк» с боеголовками, снаряженными тысячью фунтов взрывчатого вещества, и корабли индийского флота уже находились в пределах досягаемости этих ракет. Теоретически командир тактической группы мог бы отдать приказ о их запуске с расстояния в двести миль, руководствуясь координатами цели, переданными с «орионов», — навести ракеты можно было и по информации с вертолетов, но самолеты являлись куда менее уязвимыми.

— Капитан! — послышался голос старшины у экрана слежения. — Мы зарегистрировали воздушные радары. К «Ориону» приближаются самолеты — похоже, это два «харриера», расстояние еще не определено, пеленг постоянный, мощность излучения возрастает.

— Спасибо. Небо свободно для всех самолетов до тех пор, пока мы не примем иного решения, — напомнил присутствующим Кемпер.

Возможно, это были учения, однако корабли индийской эскадры не сдвинулись и на сорок миль за прошлые сутки, постоянно маневрируя с востока на запад, раз за разом пересекая свой собственный курс. Обычно учения проводились иначе. Судя по всему, индийская эскадра заняла этот район океана и не собирается его уступать, подумал капитан «Анцио», а район находится прямо по курсу к месту назначения группы «Театр».

Ни одна из сторон не скрывала своих намерений. Все делали вид, что в силе остаются самые обычные мирные условия. У «Анцио» действовал мощный поисковый радар SPY-1 с излучением в миллионы ватт. Индийские моряки тоже пользовались своими радиолокаторами. Ситуация напоминала игру в шахматы.

— Капитан, видим многочисленные неизвестные контакты в воздухе на пеленге ноль-семь-ноль, расстояние два-один-пять миль. Сигналы опознания отсутствуют, это не гражданские самолеты. Обозначаем их как «Рейд-один». — На центральном экране появились светящиеся точки.

— На этом пеленге не отмечено электронных излучений, — доложили с пульта слежения.

— Хорошо. — Капитан откинулся на спинку кресла и скрестил ноги. В фильмах Гари Купер в таких случаях небрежно закуривал сигарету.

— Похоже, «Рейд-один» представляет собой группу из четырех самолетов, скорость четыре-пять-ноль узлов, курс два-четыре-пять. — Это означало, что самолеты приближаются, хотя и не прямо к американской тактической группе.

— Предполагаемая точка максимального сближения? — спросил капитан.

— Сохраняя прежний курс, они пролетят в пределах двадцати миль от нас, — тут же последовал четкий ответ.

— О'кей, парни, слушайте. Всем вести себя спокойно и по-деловому. Все вы знаете свои обязанности. Если возникнет необходимость проявить беспокойство, я скажу вам об этом, — обратился он к персоналу боевого центра информации. — Держим порох сухим, — добавил он, имея в виду, что по-прежнему сохраняются правила мирного времени и пока не ведется никакой подготовки к открытию огня — впрочем, эта ситуация может мгновенно измениться, после того как шкипер нажмет несколько кнопок.

— "Анцио", вызывает «Гонзо-четыре», прием, — донеслось из динамика на канале связи «воздух-корабль».

— "Гонзо-четыре", «Анцио» на приеме.

— "Анцио", — сообщил летчик, — нас беспокоят два «харриера». Один только что пролетел в пятидесяти ярдах. Под крыльями висят белые ракеты. — Значит, индийские истребители несут боевые, а не учебные ракеты, понял капитан.

— Угрожающие маневры? — спросил диспетчер.

— Нет. Просто совершают облеты, словно играют с нами.

— Передайте, чтобы он не обращал внимания и продолжал операцию, — распорядился капитан. — Пусть делает вид, что ничего не замечает.

— Слушаюсь, сэр, — ответил диспетчер и передал летчику приказ капитана.

В таком поведении индийских пилотов не было ничего необычного — летчики-истребители есть летчики-истребители. Они так и остановились в умственном развитии на том этапе, когда пугали своих девушек, проносясь мимо них на велосипедах. Капитан снова вернулся к наблюдению за «Рейдом-один». Курс и скорость не менялись. Пока поведение индийской эскадры нельзя истолковать как враждебное. Индийцы просто давали ему понять, что знают о его присутствии вблизи своего флота. Одновременное появление двух групп истребителей было подтверждением этого. Несомненно, с ним вели игру, надеясь, что он уступит.

Как же поступить? — подумал капитан. Показать, что он тоже крутой парень? Или не обращать внимания? Часто люди пренебрегают психологической стороной боевых операций. «Рейд-один» находился сейчас в ста пятидесяти милях, и индийские самолеты стремительно приближались к зоне досягаемости американских зенитных ракет SM-2 MR.

— Как считаешь, ракетчик? — спросил он своего офицера, отвечающего за пуск ракет.

— Мне кажется, что они хотят вывести нас из себя.

— Согласен. — В своем воображении капитан подкинул монету — орел или решка? — Впрочем, они беспокоят наш «Орион». — Дадим понять, что мы следим за их действиями, — решил он.

Через пару секунд поисковый радиолокатор SPY резко увеличил мощность до четырех миллионов ватт, направил излучаемые импульсы узким пучком в один градус на приближающиеся истребители и одновременно увеличил продолжительность импульса, в результате чего цель облучалась почти постоянно. Такой мощности излучения было достаточно, чтобы на истребителях зашкалило стрелки детекторов угрозы. На расстоянии меньше двадцати миль мощные импульсы могли даже вывести из строя чувствительные электронные приборы, находившиеся у них на борту. Это называлось «таранить», а в распоряжении капитана были еще два миллиона ватт, которые он мог добавить в случае необходимости На флоте ходила шутка, что стоит по-настоящему раздразнить капитана корабля, оборудованного радиолокационной системой «Иджис», и у вас будут рождаться только двухголовые уроды.

— На «Кидде» только что пробили боевую тревогу, сэр, — доложил вахтенный офицер.

— Хорошая возможность повысить боевую подготовку, верно? — невозмутимо заметил капитан. Теперь расстояние до группы «Рейд-один» сократилось до сотни миль. — Лейтенант, осветите их.

После этой команды четыре корабельных радиолокатора наведения SPG-51 повернулись и послали уколы своих импульсов на частоте рентгеновского излучения в сторону приближающихся истребителей. Задача этих радиолокаторов заключалась в том, чтобы вести ракеты прямо к цели. Детекторы угрозы на индийских истребителях зарегистрируют и эти импульсы.

Однако курс и скорость истребителей не изменились.

— О'кей, значит, сегодня мы не будем играть в опасные игры. Если бы они собирались что-то предпринять, то сейчас начали бы маневрировать, — пояснил капитан собравшимся в центре боевой информации. — Это как преступник, который поворачивает за угол, увидев полицейского. — Или у них не нервы, а стальные струны, что представляется сомнительным, решил Кемпер.

— Значит, они просто собираются взглянуть на наши корабли? — спросил ракетчик — Я поступил бы именно так. И сделал бы несколько фотографий, чтобы убедиться в том, что находится внизу, — заметил Кемпер.

— Что-то слишком много событий происходит, и все в одно время, сэр.

— Согласен, — кивнул капитан, не спуская взгляда с дисплея. Затем он поднял телефонную трубку прямой связи.

— Мостик слушает, — послышался голос вахтенного офицера.

— Передайте своим впередсмотрящим: я хочу узнать, что представляют собой эти истребители. Пусть сделают фотографии самолетов, если возможно. Как видимость?

— Легкий туман на поверхности, но выше все чисто. Я расставил матросов с биноклями на пунктах наблюдения.

— Отлично. — Капитан положил трубку. — Они пролетят мимо нас с севера, повернут налево и вернутся по нашему левому борту, — заметил он.

— Сэр, «Гонзо-четыре» сообщает, что несколько секунд назад истребитель пролетел совсем близко, — доложил авиадиспетчер.

— Передайте им, чтобы сохраняли спокойствие.

— Слушаюсь, капитан. — После этого ход событий ускорился. Истребители дважды облетели группу «Театр», но ни разу не приближались ближе чем на пять морских миль. Индийские «харриеры» провели еще пятнадцать минут у несущего патруль «Ориона», затем им пришлось вернуться на авианосец для заправки. Так протекал еще один день в море без единого выстрела и каких-либо слишком уж угрожающих маневров, если не считать игр истребителей, а это воспринималось как что-то вполне нормальное. Когда все успокоилось, капитан «Анцио» повернулся к офицеру связи.

— Соедините меня с главнокомандующим Атлантическим флотом. Да, вот что еще, лейтенант, — добавил Кемпер, обращаясь к ракетчику.

— Слушаю, сэр.

— Прикажите провести полную проверку всех боевых систем на корабле.

— Сэр, мы произвели такую проверку двенадцать часов назад...

— Немедленно, лейтенант, — прервал его капитан.

* * *

— И это, по-вашему, хорошие новости? — подняла брови Кэти.

— Доктор, ситуация очень простая, — ответил Александер. — Сегодня утром на ваших глазах умерло несколько пациентов. Завтра умрет еще несколько, и это ужасно. Но тысячи умерших это лучше, чем миллионы, не правда ли? Мне кажется, что эпидемия начинает затухать. — Он не сказал, что для него все было намного проще. Кэти — хирург-офтальмолог, она не привыкла иметь дело с умирающими, тогда как он, занимаясь инфекционными болезнями, привык к смерти. Значит, для него все намного проще? Неужели это подходящее слово? — Через пару дней мы получим точную информацию на основе статистического анализа числа заболевших.

Президент молча кивнул, вместо него вопрос задал ван Дамм:

— Каким будет общее число погибших?

— Согласно компьютерным моделям, полученным в госпитале Рида и Форт-Детрике, меньше десяти тысяч. Не подумайте, сэр, что я отношусь к этому равнодушно. Мне всего лишь хотелось выразить мнение, что десять тысяч — это лучше, чем десять миллионов.

— Одна смерть — это трагедия, миллион — просто статистика, — заметил наконец президент.

— Да, сэр, я знаком с этим выражением. — Хорошая новость, полученная Александером, не улучшила его настроения. Но как еще объяснить людям, что несчастье все-таки лучше, чем катастрофа?

— Эти слова принадлежат Иосифу Виссарионовичу Сталину, — сказал «Фехтовальщик». — Он умел выбирать выражения.

— Но ведь вам известно, кто несет ответственность за эту трагедию, постигшую нашу страну, не правда ли? — заметил Алекс.

— Почему вы так считаете? — спросил президент.

— Ваша реакция на мои слова была необычной, господин президент.

— Доктор, за последние несколько месяцев мне почти не приходилось встречаться с обычной ситуацией. Что вы имели в виду, говоря о распоряжении, запрещающем переезды?

— Я имел в виду, что оно должно действовать хотя бы еще неделю. Наши прогнозы не высечены, так сказать, на камне, они не могут быть гарантированно точными. Инкубационный период болезни до некоторой степени варьирует. Вы ведь не посылаете пожарные машины обратно в депо, сразу после того как исчезнет пламя, нет, вы сидите и ждете возможной новой вспышки. Такую же процедуру следует соблюдать и нам. Пока распространение эпидемии приостановилось из-за того, что население смертельно перепугано. Благодаря этому личные контакты сведены к минимуму, и это самый надежный способ положить конец эпидемии. Пусть пока так все и останется. Новые случаи заболевания будут предельно ограничены. Мы станем обращаться с ними, как с оспой — опознаем заболевших, проверим всех, с кем они состояли в контакте, и изолируем людей, в крови которых обнаружены антитела. А дальше будем следить за развитием событий. Разве принятые меры оказались действенными? Тот, кто сделал это грязное дело, допустил ошибку. Лихорадка Эбола вовсе не так заразна, как они полагали, — или, может быть, все и было рассчитано в первую очередь на психологический эффект. Такой и является биологическая война. Великие чумные эпидемии прошлого приносили столько вреда всего лишь потому, что люди не знали, как происходит перенос инфекции. Они не были знакомы с микробами, их переносчиками — блохами — и зараженной водой. Нам все это известно. Теперь это знает каждый, вас знакомят с этим в школе, на уроках гигиены. Именно поэтому, черт возьми, не заболел ни один медик! У нас за плечами огромная практика лечения СПИДа и гепатита. Те меры предосторожности, которые успешно действуют при этих болезнях, применимы и для борьбы с лихорадкой Эбола.

— Что надо сделать, чтобы такое не повторилось? — спросил ван Дамм.

— Я уже говорил вам. Финансирование работ по исследованию генетических характеристик и более целеустремленному изучению болезней, о которых мы уже кое-что знаем. Не сомневаюсь, что мы сумеем создать надежные вакцины против Эболы и многих других вирусных заболеваний.

— А СПИД? — спросил Райан.

— Вот с ним придется попотеть. Этот вирус — просто неуловимый сукин сын. Все попытки создать вакцину не принесли никакого успеха. Мы знаем, что надо делать: генетические исследования, призванные определить, как действует его биологический механизм, а затем перейдем к тому, чтобы иммунная система научилась распознавать вирус и бороться с ним, — это и есть путь к созданию вакцины. Но мы еще не сумели добиться успеха, так сказать, не смогли разобраться в его генетических хитросплетениях. В этой области придется приложить немало усилий, в противном случае не исключено, что через двадцать лет население Африки просто исчезнет. Видите ли, — задумчиво произнес Александер, — я ведь креол, и у меня там родственники... Впрочем, есть еще один способ не допустить повторения такой эпидемии. И, полагаю, вы, господин президент, уже занимаетесь им. Так кто виновен в эпидемии?

Райан знал, что может не говорить, насколько секретной является эта информация.

— Иран. Аятолла Махмуд Хаджи Дарейи и его фанатичные последователи.

Александер тут же снова превратился в офицера армии США.

— Сэр, по моему мнению, все они заслуживают смерти.

* * *

Было любопытно увидеть Мехрабадский международный аэропорт при дневном свете. Кларк никогда не считал Иран дружественной страной, и интуиция подсказывала ему, что он должен проявлять здесь предельную осторожность. Правда, он слышал, что до падения шаха иранцы испытывали дружеские чувства к американцам, но Кларк этого здесь уже не застал. Он побывал в Иране дважды, оба раза тайно в 1979 и 1980 годах: первый раз — чтобы собрать информацию для подготовки операции по спасению заложников, и второй — для участия в ней. Трудно описать словами, что значит находиться в стране, переживающей революцию. Даже в Советском Союзе Кларк чувствовал себя намного лучше. И это в то время, когда Россия являлась врагом Америки, однако и тогда она оставалась цивилизованной страной, где существовало множество правил и масса граждан, их нарушавших. А вот Иран вспыхнул, подобно сухому лесу от удара молнии. «Смерть американцам» — этот лозунг был у всех на устах, а когда ты оказываешься в гуще толпы, скандирующей такой клич, обстановка становится особенно пугающей. Самая незначительная ошибка, контакт с агентом, перешедшим на сторону иранских фанатиков, и тебя ждала смерть — страшная мысль для человека, у которого есть малолетние дети, неважно разведчик ты или нет. Своих преступников здесь расстреливали, но шпионов ждала виселица. Слишком жестокий конец для человеческой жизни.

За прошедшие годы кое-что здесь изменилось, но многое осталось прежним. К иностранцам в таможне по-прежнему относились с подозрением. Рядом с таможенником стояли вооруженные солдаты, задачей которых было не допустить в страну людей вроде Кларка и Чавеза. Для недавно возникшей ОИР, как и для прежнего Ирана, в каждом новом лице виделся потенциальный шпион.

— Клерк. — Он протянул паспорт. — Иван Сергеевич Клерк. — Действительно, маскировка под русского уже однажды прошла вполне успешно, и он хорошо запомнил легенду. К тому же Кларк отлично говорил по-русски. Ему и раньше не раз доводилось успешно выдавать себя за советского гражданина.

— Чеков, Евгений Павлович, — сообщил Чавез соседнему таможеннику.

Они снова работали как русские корреспонденты. В соответствии с американскими законами агенты ЦРУ не имели права выдавать себя за американских журналистов, но это правило не распространялось на иностранные средства массовой информации.

— Цель вашего визита? — спросил первый таможенник.

— Мы хотим познакомиться с вашей новой страной, — ответил Иван Сергеевич. — Здесь происходят события, волнующие весь мир. — После работы в Японии они привезли с собой фотопринадлежности и маленький любопытный прибор, который выглядел — и являлся на самом деле — мощным осветительным фонарем. Сейчас этот прибор остался дома.

— Я вместе с ним, — сказал Евгений Павлович своему таможеннику.

У них были совершенно новые паспорта, хотя при поверхностном осмотре это не было заметно. Кларку и Чавезу не приходилось беспокоиться о своих документах. Искусство их изготовления Служба внешней разведки унаследовала от бывшего КГБ. В этой области мало кто мог сравниться с российскими спецслужбами. Страницы в паспортах были густо покрыты марками и штампами, которые громоздились друг на друга, что придавало документам вид многолетнего использования. Инспектор схватил их чемоданы и откинул крышки. Там он обнаружил одежду, явно бывшую в употреблении, две книги — иранец перелистал их, чтобы выяснить, не являются ли они порнографическими, — два фотоаппарата невысокого качества с поцарапанной эмалью, но новыми объективами. У каждого из «русских корреспондентов» были сумки с записными книжками и мини-рекордерами. Инспекторы не спешили, тщательно проверяя содержимое багажа, даже после того как таможенники закончили свою работу, и наконец с видимой неохотой пропустили приехавших в свою страну.

— Спасибо, — с сияющей улыбкой поблагодарил инспектора Джон. За многие годы он научился не скрывать полностью свое облегчение при пересечении границы. Обычные путешественники казались испуганными, поэтому и он делал вид, чтобы не выделяться среди них. Оба офицера ЦРУ вышли из здания аэропорта и молча встали в очередь, которая продвигалась вперед по мере того, как подъезжающие такси забирали вновь прибывших. Когда они оказались уже третьими в голове очереди, Чавез выронил чемодан, и его содержимое рассыпалось по тротуару. Пока он укладывал вещи обратно, им пришлось пропустить двух пассажиров. Это почти гарантировало, что такси будет случайным — если только, разумеется, за рулем всех такси не сидели сотрудники иранской контрразведки.

Главное состояло в том, чтобы ничем не отличаться от окружающих и всегда вести себя, как подобает репортерам. Не выглядеть ни слишком глупыми, ни слишком умными. Делать вид, что заблудились, и спрашивать прохожих, как пройти к месту, которое ищут, но не слишком часто. Останавливаться в дешевых отелях. А в данном случае также надеяться, что им не встретятся люди, которые видели их во время недавнего короткого визита в Тегеран. Им предстояла простая операция. Обычно всегда исходили из этого. Разведчиков редко используют в сложных — у них хватает здравого смысла, чтобы отказаться. Но даже простые операции бывают достаточно пугающими, стоит оказаться на месте их проведения.

* * *

— Тактическое соединение носит название «Театр», — сказал ему Робби. — Вчера индийцы постучали им в дверь. — И начальник оперативного управления J-3 за несколько минут рассказал президенту о происшедшем.

— Пытаются помешать его продвижению? — спросил президент.

— По-видимому, индийские истребители организовали настоящее воздушное шоу вокруг нашего Р-3. Мне самому несколько раз доводилось проделывать такое, когда я был молодым и глупым. Они хотят показать, что знают о нашем пребывании в Индийском океане и не боятся нас. Соединением командует капитан первого ранга Кемпер. Я не знаком с ним, но у него отличная репутация. Главнокомандующий Атлантическим флотом о нем высокого мнения. Кемпер просит изменить правила поведения по отношению к индийскому флоту.

— Слишком рано. Вернемся к этому вопросу попозже.

— Хорошо. Я не думаю, что индийцы решатся на ночное нападение, только не забудьте, что, когда там рассвет, у нас полночь, сэр.

— Арни, что нам известно про их премьер-министра?

— Посол Уилльямс не обменивается с ней рождественскими поздравлениями, — ответил глава администрации. — Несколько месяцев назад вы встречались с ней в Восточном зале.

— Попытка предостеречь ее от активных действий может привести к тому, что она сообщит Дарейи о вашем звонке, — напомнил Бен Гудли. — Если вы займете решительную позицию, сэр, она уйдет от определенного ответа.

— Как ты считаешь, Робби?

— Что, если мы пройдем мимо индийского флота, но она предупредит Дарейи? Они могут попытаться блокировать Ормузский пролив. Боевая группа из Средиземного моря обогнет южную оконечность Африканского континента и присоединится к «Театру» в пятидесяти милях от входа в Персидский залив. У нас будет воздушное прикрытие. Понадобится приложить немало усилий, но они должны оказаться там вовремя. Меня пугают минные заграждения. Ормузский пролив слишком глубок для их установки, но вблизи Дахрана ситуация может измениться. Чем дольше ОИР не будет известно о «Театре», тем лучше, однако они могут уже знать, из каких кораблей состоит тактическое соединение.

— Может быть, и нет, — задумчиво произнес ван Дамм. — Если она считает, что справится с «Театром» собственными силами, то не исключена попытка доказать Дарейи, что она — мужественная женщина.

* * *

Передислокация носила название «Операция Кастер». Все сорок авиалайнеров находились в полете, и на борту каждого было примерно двести пятьдесят военнослужащих. Гигантский караван растянулся на шесть тысяч миль. Первый самолет находился сейчас в шести часах лета от Дахрана, покидал русское воздушное пространство и летел над Украиной.

Американские F-15 встретили русские истребители, взлетевшие, чтобы продемонстрировать дружеское расположение. Американские пилоты устали. Их ягодицы, казалось, налились свинцом — столько времени пришлось не вставая просидеть в кресле. Пилоты авиалайнеров могли выходить из кабин и прогуливаться по салону, у них были даже туалеты — немыслимая роскошь для летчиков-истребителей, которые были вынуждены пользоваться приспособлением, носящим название «мочевая трубка». Руки одеревенели, болели мышцы от одного и того же положения. Теперь даже процесс дозаправки от воздушного танкера К-135 проходил без обычной легкости, так что невольно посещала мысль, что воздушный бой через час-другой может оказаться непростой задачей. Пилоты пили кофе, пытались двигать руками на штурвале, потягиваться, насколько возможно.

В лайнерах почти все солдаты спали, все еще ничего не зная о цели передислокации. Авиакомпании подготовили самолеты, как для обычного рейса, и солдаты пользовались последней возможностью выпить спиртного, справедливо полагая, что какое-то время им придется воздерживаться от этого. Те, кто побывали в Саудовской Аравии в 1990-1991 годах, рассказывали о той войне, причем, как правило, воспоминания сводились к тому, что в королевстве совсем нет ночной жизни.

* * *

Ночной жизни не было и в Индиане, как в этом убедились Браун и Холбрук, по крайней мере сейчас. Они проявили сообразительность и сняли номер в мотеле до того, как началась общая паника. И вот теперь оказались в ловушке. Этот мотель, подобно тем, которыми они пользовались в Вайоминге и Небраске, обслуживал главным образом водителей-дальнобойщиков. Тут имелся большой старомодный ресторан с баром и столиками, разделенными перегородками. Официантки и клиенты были в защитных масках и не испытывали желания вступать в разговоры друг с другом. В ресторане водители только ели, а потом возвращались в свои номера или засыпали в кабинах грузовиков. Ежедневно на стоянке происходил своеобразный танец — седельные тягачи с трейлерами передвигали с места на место, так как продолжительная неподвижность вредила покрышкам. Все внимательно выслушивали новости, передававшиеся по радио каждый час. В номерах мотеля, в ресторане и даже в некоторых грузовиках имелись телевизоры. Это было единственным развлечением. Вокруг царила скука и постоянная напряженность, знакомая солдатам, но непривычная для двух горцев.

— Проклятое правительство, — проворчал шофер мебельного фургона. Его семья находилась в двух шагах отсюда.

— Не иначе, хотели показать нам, кто босс, а? — сказал Эрни Браун, ни к кому не обращаясь.

Позднее выяснится, что ни один водитель-дальнобойщик из всех тех, кто переезжали из штата в штат, не подхватил вируса Эбола. Для этого они вели слишком уединенную жизнь. Но их работа зависела от того, насколько быстро они доставляют грузы, потому что им платили за это, так что они привыкли к такой жизни. Пребывание на одном месте противоречило самой их природе. А то, что их заставили сидеть здесь, еще более ухудшало настроение.

— Черт бы их побрал, — добавил другой водитель, не сумев придумать иного ответа. — Слава Богу, я успел выбраться из Чикаго. Все эти новости только пугают.

— Ты считаешь, что это разумная мера? — спросил кто-то.

— С каких это пор правительство поступает разумно? — раздосадованно заметил Холбрук.

— Хорошо сказано! — послышался чей-то одобрительный голос, и наконец горцы почувствовали себя дома. Затем с общего молчаливого согласия они вышли из ресторана.

— Как считаешь, Пит, мы надолго застряли здесь? — проворчал Эрни Браун.

— Это ты меня спрашиваешь?

* * *

— Ничего, пустышка, — заключил руководитель группы агентов. Ареф Раман казался слишком аккуратным человеком для холостяка, но не настолько, чтобы это вызывало подозрение. Один из агентов ФБР с удивлением заметил, что даже носки его аккуратно сложены вместе с остальным бельем в ящике комода. Затем другой агент вспомнил об обследовании игроков Национальной футбольной лиги. Один психолог выяснил после нескольких месяцев наблюдений, что нападающие защитники, призванные оберегать трехчетвертных, держат свои шкафчики в порядке, тогда как линейные защитники, цель которых состоит в том, чтобы втаптывать в грунт трехчетвертных противника, — неряхи во всех отношениях. Это было неплохим объяснением и вызвало всеобщий смех. Больше ничего обнаружить не удалось. На комоде стояла фотография покойных родителей Рамана. Он подписывался на два журнала, имел право принимать все программы кабельного телевидения, не держал дома спиртного и питался здоровой пищей. Судя по содержимому холодильника, питал особое пристрастие к кошерным «хот догам». Агенты не обнаружили никаких скрытых тайников и вообще ничего подозрительного. Это было одновременно и хорошо и плохо.

Зазвонил телефон. Никто не снял трубки, потому что квартира пустовала, а для своих нужд у них были сотовые телефоны и пейджеры.

— Алло, это номер 536-30-40, — послышался голос Рамана после второго звонка. — Пока я не могу подойти к телефону, но если вы хотите что-нибудь передать мне, я позвоню вам. — Последовал гудок, и затем на другом конце телефонной линии положили трубку.

— Кто-то ошибся номером, — заметил один из агентов.

— Проверь запись телефонных звонков, — распорядился руководитель группы, обращаясь к техническому специалисту.

У Рамана был установлен цифровой автоответчик, и здесь тоже стоял кодовый замок, запрограммированный фирмой-изготовителем. Техник набрал комбинацию из шести цифр, автоответчик повторял сделанные записи звонков, а другой агент записывал в блокнот их содержание. На магнитофонной ленте была запись трех щелчков и сообщение, переданное по ошибке. Кто-то звонил какому-то мистеру Слоану.

— Ковер? Мистер Алахад?

— Похоже, это торговец коврами, — заметил один из агентов. Но когда они оглянулись вокруг, то не увидели в квартире никаких ковров, только дешевое ковровое покрытие от стенки до стенки, которое обычно встречается в таких квартирах.

— Ошибся номером?

— Все равно проверь номера. — Он дал такую команду больше по привычке. За годы работы в ФБР приучаешься проверять все, никогда не оставляешь что-то на волю случая.

Тут же снова зазвонил телефон, и все пять агентов разом повернулись и уставились на автоответчик, словно это был живой свидетель с человеческим голосом.

* * *

Проклятье, подумал Раман, вспомнив, что забыл стереть запись телефонных звонков с ленты автоответчика. Ничего нового. Его связник больше не звонил. Было бы удивительно, если бы он сделал это. Приняв решение, Раман, сидевший в номере питтсбургского отеля, набрал свой телефонный номер и затем код, стирающий прошлые записи. У этих новых цифровых систем есть свое достоинство — когда стираешь запись на автоответчике, она исчезает навсегда. При использовании автоответчиков с кассетами так случалось не каждый раз.

* * *

Агенты ФБР обратили на это внимание и переглянулись.

— Ну и что? Мы все так поступаем. — Все согласно кивнули. Да и случается, что звонят по ошибке, не такая уж это редкость. К тому же речь идет о собрате-полицейском. Однако номера телефонов они все-таки проверят.

* * *

К облегчению ее охранников «Хирург» спала в Белом доме, на жилом этаже. Рой Альтман и остальные агенты, охраняющие жену президента, едва не сошли с ума, пока она работала в заразном отделении — так называли они этаж, где лежали больные лихорадкой Эбола в больнице Джонса Хопкинса, — боясь как за ее безопасность, так и за то, что первая леди загонит себя в гроб напряженной работой. Дети, как и подобает нормальным ребятишкам, провели время, подобно большинству других маленьких американцев, — смотрели телевизор и играли под наблюдением агентов, которые теперь со страхом ожидали появления симптомов гриппа, хотя дети, к счастью, были дома.

«Фехтовальщик» находился в ситуационном центре.

— Сколько там сейчас времени?

— Индия впереди нас на десять часовых поясов, сэр.

— Звоните, — приказал президент Соединенных Штатов.

* * *

Первый Б-747 с фирменной окраской компании «Юнайтед» благодаря попутному ветру над Арктикой оказался в воздушном пространстве Саудовской Аравии на несколько минут раньше графика. Выбор обходного маршрута не принес бы особой выгоды. У Судана тоже были аэропорты и радиолокаторы, равно как и у Египта и Иордании, и следовало ожидать, что во всех этих странах находятся осведомители ОИР. Саудовские истребители, получившие подкрепление со стороны F-16-x, которые сумели накануне незаметно прибыть в королевство из Израиля, как планировалось операцией «Буйволы — вперед!», несли боевой патруль на границе между Саудовской Аравией и Объединенной Исламской Республикой. В воздухе барражировали два АВАКСа с вращающими дисковыми антеннами. В этой части мира вставало солнце — по крайней мере с авиалайнера, летящего на крейсерской высоте, можно было увидеть первые солнечные лучи, хотя внизу на земле, в шести милях под самолетом, еще царила темнота.

* * *

— Доброе утро, господин премьер-министр. Это Джек Райан, — сказал президент.

— Приятно слышать ваш голос! В Вашингтоне сейчас уже поздно, не правда ли? — спросила она.

— Нам обоим приходится много работать. Полагаю, у вас день только начинается.

— Совершенно верно, — ответил женский голос. Райан прижимал к уху обычную телефонную трубку, но в центре был включен также динамик, и разговор президента спремьер-министром Индии записывался на цифровой магнитофон. ЦРУ прислало даже анализатор, способный обнаружить волнение в голосе собеседницы президента. — Господин президент, вам удалось справиться с тревожной ситуацией в своей стране?

— У нас появилась надежда, но пока улучшения не произошло.

— Мы можем оказать вам какую-нибудь помощь? — Ни в одном из двух голосов не было заметно никаких эмоций, выходящих за пределы притворного дружелюбия людей, с подозрением относящихся друг к другу и пытающихся это скрыть.

— Да, пожалуй.

— Тогда скажите, какая помощь вам требуется?

— Госпожа премьер-министр, сейчас наши корабли пересекают Аравийское море, — сообщил ей Райан.

— Вот как? — Полное безразличие в голосе.

— Да, мэм, они движутся к Ормузскому проливу, вы отлично знаете это, и мне нужна ваша гарантия, что индийский флот, тоже находящийся в море, не будет чинить им препятствий.

— Но почему вы обращаетесь ко мне с такой просьбой? Зачем нам чинить препятствия вашим кораблям — между прочим, какова цель этой передислокации?

— Вашего слова для меня будет достаточно, госпожа премьер-министр, — сказал ей Райан. Его правая рука сжимала карандаш.

— Но, господин президент, я не понимаю, чего вы от меня хотите.

— Мне нужно от вас, госпожа премьер-министр, личной гарантии, что индийский флот не будет мешать мирному плаванию кораблей Военно-морского флота США по Аравийскому морю.

* * *

Какой он слабохарактерный человек, подумала премьер-министр, в который раз стараясь убедить себя в этом.

— Господин президент, ваш звонок беспокоит меня. Америка никогда не говорила с нами о подобных проблемах таким тоном. Вы говорите, что ваши военные корабли находятся недалеко от берегов нашей страны, но отказываетесь объяснить причину этого. Передвижение таких кораблей без всякого объяснения нельзя рассматривать как дружественный акт. — Что, если ей удастся убедить его отступить? — подумала она.

* * *

«Что я вам говорил?» — прочитал Райан в записке, которую положил перед ним Бен Гудли.

— Очень хорошо, госпожа премьер-министр, я в третий раз обращаюсь к вам с вопросом: вы можете дать мне свою личную гарантию, что ваш флот не будет мешать плаванию американских кораблей?

— Но почему вы вторгаетесь в наши воды?

— Ну что ж, госпожа премьер-министр. — Голос Райана изменился. — Передвижение наших кораблей не имеет никакого отношения к вашей стране, но позвольте заверить вас, что эти корабли прибудут в порт назначения. Поскольку мы считаем важной эту операцию, то не допустим, повторяю, не допустим никаких помех их плаванию. Хочу предупредить вас: если какой-нибудь неопознанный самолет или корабль приблизится к нашей эскадре, последствия могут оказаться самыми нежелательными. Впрочем, нет, последствия окажутся самыми нежелательными. Чтобы избежать этого, я предупреждаю вас о передвижении этих кораблей и прошу дать личную гарантию Соединенным Штатам Америки, что они не подвергнутся нападению.

— А теперь вы угрожаете мне? Господин президент, я понимаю, что в последнее время вы испытываете огромное напряжение, но прошу вас воздержаться от подобных угроз суверенным государствам.

— Госпожа премьер-министр, вы вынуждаете меня говорить с вами прямо и откровенно. Соединенные Штаты Америки подверглись неприкрытому военному нападению. Любое вмешательство в действия наших вооруженных сил или прямая атака на них будут рассматриваться, как начало военных действий, и страну, виновную в этом, ждут самые серьезные последствия.

— Но кто напал на вас?

— Госпожа премьер-министр, это не касается вас, если только вы не окажетесь втянутыми в военные действия. Мне представляется, что в интересах обеих стран — вашей и моей — будет намного лучше, если индийский флот немедленно возвратится в свой порт.

— Значит, вы обвиняете нас и отдаете нам приказы?

— Я начал с просьбы, госпожа премьер-министр. Вы сочли возможным трижды уйти от ответа. Я считаю это недружественным актом. Позвольте задать вам вопрос: вы хотите воевать с Соединенными Штатами Америки?

— Господин президент...

— Если ваш флот будет мешать передвижению наших кораблей, то тем самым вы вызовете такой шаг. — Карандаш сломался в руке Райана. — Мне кажется, госпожа премьер-министр, что вы вступили в союз с плохими друзьями. Надеюсь, я ошибаюсь, но если мое мнение окажется правильным, то вашей стране придется жестоко расплатиться за недооценку силы моей страны. Американские граждане подверглись прямому и ничем не спровоцированному нападению, совершенному варварски и с особенной жестокостью, причем с использованием оружия массового поражения. — Райан произнес эти слова четко и ясно. — Пока это обстоятельство неизвестно нашим гражданам, но скоро положение изменится. Когда они узнают об этом, госпожа премьер-министр, виновные в нападении понесут суровое наказание. Мы не будем посылать дипломатические ноты с протестами и не будем требовать созыва специального заседания Совета Безопасности ООН. Мы ответим военной силой на военную силу, нанесем ответный удар со всей яростью и мощью, на которую способна наша страна и ее граждане. Вы понимаете, о чем идет речь? Простые граждане — мужчины, женщины и даже дети — погибли на территории нашей страны из-за действий иностранной державы. Нападению подверглась даже моя дочь, госпожа премьер-министр. Неужели ваша страна хочет нести ответственность за такие варварские действия? Если так, госпожа премьер-министр, если вы хотите считать себя союзником этой иностранной державы, то война начинается прямо сейчас.

Глава 56 Развертывание

— Боже мой, Джек, ты сумел убедить меня, — выдохнул Джексон.

— Я не уверен, что мне удастся убедить нашего друга аятоллу, — произнес президент, вытирая потные руки. — И мы по-прежнему не знаем, сдержит ли она свое слово. О'кей, объявить боевую тревогу на кораблях тактической группы «Театр». Если там сочтут чьи-то действия угрожающими, разрешаю им пускать в ход оружие. Только, ради Бога, передай командиру группы, чтобы он проявлял здравый смысл.

В ситуационном центре воцарилась тишина, и президент почувствовал себя одиноким, несмотря на присутствие окружающих. Рядом находились министр обороны Бретано и члены Объединенного комитета начальников штабов. Государственный департамент представлял Ратледж. Здесь же находился министр финансов Уинстон, так как Райан полагался на его мнение. Был тут и Бен Гудли, который обладал полной разведывательной информацией, а также глава президентской администрации и, как обычно, телохранители. Все присутствующие поддержали действия президента, но это вообще-то не имело особого значения, потому что с премьер-министром Индии говорил один Райан и, несмотря на содействие и советы его помощников, только он олицетворял сейчас собой Соединенные Штаты Америки, и его страна вступала в войну.

* * *

Репортеры узнали о месте назначения, когда их самолет военно-транспортной авиации находился над Атлантическим океаном. Им сообщили, что Америка ожидает нападения Объединенной Исламской Республики на страны Персидского залива и потому их пригласили в качестве военных корреспондентов для освещения событий. Они также узнали и о развертывании американских войск.

— И это все? — спросил один из тех, кто знали о ситуации больше других — Пока все, — кивнул офицер, ответственный за связь со средствами массовой информации. — Мы надеемся, что демонстрации силы будет достаточно, чтобы заставить войска ОИР отказаться от своих намерений, но если война все-таки начнется, события приобретут любопытный характер.

— Любопытный — не то слово, — заметил один из репортеров. Тогда офицер рассказал им, чем все это вызвано, и в К-135, самолете без иллюминаторов, летящем с репортерами в Саудовскую Аравию, воцарилась мертвая тишина.

* * *

В состав вооруженных сил Кувейта входили две бронетанковые бригады и одна моторизованная разведывательная, снаряженная противотанковым вооружением, — в задачу последней входило прикрывать границу, а бронетанковые бригады, снаряженные и подготовленные по американскому образцу, находились в глубине страны, чтобы иметь свободу маневра и дать бой вторгнувшемуся противнику, а не противостоять первому удару, который мог произойти где-то в другом месте. Американский Десятый бронетанковый полк занял позицию между двумя кувейтскими бригадами, чуть сзади. Общее командование было каким-то неопределенным. Полковник Магрудер превосходил по продолжительности службы всех остальных командиров, к тому же он был самым опытным тактиком, однако всеми тремя кувейтскими бригадами командовали бригадные генералы и вдобавок это была их страна. С другой стороны, Кувейт был настолько мал, что для него требовался всего лишь один главный командный пункт, и Магрудер расположился в нем, командуя своим полком и одновременно осуществляя функции советника кувейтских генералов. Последние испытывали одновременно чувство гордости и беспокойства. Магрудеру было понятно, что они гордились прогрессом, достигнутым их вооруженными силами после войны в Персидском заливе. Три бригады не имели ничего общего с той опереточной армией, сразу рассыпавшейся под напором вторгшихся иракских войск, хотя некоторые кувейтские подразделения дрались храбро и самоотверженно. Теперь эти бригады представляли собой достаточно надежную армию, так что у их командиров были основания для гордости. Нервничали же они потому, что им противостоял противник, во много раз превосходящий их числом и вооружением, а кувейтским солдатам, призванным в основном из резерва, было далеко до американских стандартов боевой подготовки, к которым они стремились. Но в одном кувейтские резервисты преуспели — в стрельбе из танковых орудий. Стрельба из орудий представляла собой как занятное времяпрепровождение, так и важный элемент боевой подготовки; то обстоятельство, что в бригадах недоставало танков, объяснялось тем, что несколько десятков машин находились в мастерских, где производилась замена пушечных стволов. Это делалось гражданскими подрядчиками, а экипажи танков тем временем расхаживали вокруг и ждали окончания работ.

Вертолеты Десятого полка облетали кувейтскую границу, и радиолокаторы «Лонгбоу» у них на борту заглядывали далеко в глубь территории ОИР. Однако никаких передвижений армейских частей там не наблюдалось, равно как и не было обнаружено ничего, что представляло бы интерес. Четыре кувейтских истребителя патрулировали пограничный район, а военно-воздушные силы находились в состоянии постоянной боевой готовности. Несмотря на колоссальное превосходство противника, кувейтцы поклялись не допустить повторения 1990 года. Самыми занятыми были саперы, строившие укрытия для танков — бронированные машины расположатся в ямах, вырытых в песке, а над поверхностью будут торчать одни башни, прикрытые маскировочными сетками, чтобы их не обнаружили с воздуха.

— Что вы скажете, полковник? — спросил Магрудера старший из кувейтских бригадных генералов.

— Вы заняли хорошие позиции, генерал, — ответил Магрудер, снова глядя на карту. Он знал, что две или три недели усиленной боевой подготовки весьма благоприятно подействовали бы на кувейтских солдат. Полковник все же сумел провести одну очень простую учебную операцию: Первая кувейтская танковая бригада против одного из его батальонов, причем американские танкисты получили приказ не слишком нажимать на воображаемого противника, сейчас не время было подрывать моральный дух кувейтских солдат. Кувейтцы проявили недюжинный энтузиазм, а их артиллерийская подготовка соответствовала семидесяти процентам американской. Зато кувейтским бригадам предстояло многому научиться по части маневренной танковой войны. Ничего не поделаешь, для создания боеспособной армии требуется время, еще больше времени необходимо для подготовки офицеров, и это при том, что кувейтцы старались изо всех сил.

* * *

— Ваше высочество, позвольте поблагодарить вас за сотрудничество, которое вы проявили в последнее время, — сказал по телефону Райан. На настенных часах было десять минут третьего ночи.

— Джек, я все-таки надеюсь, что они убедятся в том, что мы готовимся к обороне, и откажутся от вторжения, — ответил принц Али бин Шейк — Жаль, что я не могу проявить такого же оптимизма. Настало время рассказать тебе о том, чего ты пока еще не знаешь. Сегодня днем наш посол представит тебе полную информацию по этому вопросу. А пока тебе следует понять, к чему стремятся ваши соседи. Дело не только в нефти. — За пять минут Райан посвятил наследника престола в подробности вероятного замысла аятоллы.

— Ты уверен в этом?

— Доказательства, которыми мы располагаем, будут у тебя в руках через четыре часа, — пообещал Райан. — Мы даже еще не сообщили об этом нашим солдатам.

— Ты полагаешь, что они могут использовать это оружие против нас? — Естественный вопрос, подумал Райан. При мысли о биологическом оружии по телу всякого бегут мурашки.

— Вряд ли, Али. Погодные условия в вашей стране крайне неблагоприятны для этого. — Американские эксперты убедились в этом. Погода в течение следующей недели будет там жаркой и сухой, небо безоблачным.

— Те, кто готовы прибегнуть к такому оружию, господин президент, совершают исключительно варварский поступок.

— Вот почему мы не думаем, что они откажутся от нападения. Они не могут...

— Не «они», господин президент. Один человек. Один нечестивец. Когда ты собираешься обратиться к народу и сообщить об этом?

— Скоро, — ответил Райан.

— Прошу тебя, Джек, имей в виду, что это противоречит нашей религии, нашей вере. Скажи об этом американцам.

— Я знаю это, ваше высочество. Дело не в религии и не в том, в какого Бога мы верим. Дело во власти. Так было всегда. А сейчас, боюсь, мне пора заняться другими делами.

— Мне тоже. Я должен встретиться с королем.

— Передай ему мои наилучшие пожелания. Будем, как и прежде, стоять плечом к плечу, Али. До свиданья. Связь прервалась.

— Продолжим, — произнес Райан. — Где сейчас Адлер?

— Возвращается обратно на Тайвань, — ответил Ратледж. Переговоры все еще продолжались, хотя цель их теперь была ясна.

— О'кей, у него на самолете установлена кодированная связь. Сообщите ему о происшедших событиях, — распорядился Райан, обращаясь к заместителю госсекретаря. — Что еще?

— Отправляйся спать, — сказал ему адмирал Джексон. — Мы еще поработаем, Джек.

— Отличная мысль. — Райан встал. Из-за усталости и недосыпания он нетвердо держался на ногах. — Разбудите меня, если понадоблюсь.

Ни за что, подумали все, но промолчали.

* * *

— Ну что ж, — произнес капитан первого ранга Кемпер, прочитав шифровку с грифом «критическая», поступившую от главнокомандующего Атлантическим флотом. — Теперь ситуация становится намного проще. — Американское соединение отделяло от индийского флота двести миль — около восьми часов хода, если как следует пошуровать в котлах (это выражение все еще не вышло из употребления, хотя на всех кораблях уже давно стояли реактивные турбины). Кемпер поднял телефонную трубку и щелкнул переключателем системы громкого вещания, чтобы обратиться к команде. — Внимание, говорит ваш капитан. В оперативной группе «Театр» объявляется состояние боевой готовности. Это означает, что в случае, если кто-нибудь приблизится к нам, мы открываем огонь. Наша задача — довести транспорты с танками на борту до порта в Саудовской Аравии. Сейчас наша страна перебрасывает туда солдат, которым эти танки понадобятся, чтобы отразить предполагаемое вторжение Объединенной Исламской Республики на территорию наших союзников в этом регионе. Через шестнадцать часов мы встретимся с группой боевых надводных кораблей, которые полным ходом идут сюда из Средиземного моря. После этого мы войдем в Персидский залив и проводим в порт охраняемые нами транспортные суда. У нас будет прикрытие с воздуха, его обеспечат истребители F-16 американских ВВС, однако не исключено, что ОИР — наши старые иранские друзья — встретят прибытие нашей группы в саудовский порт отнюдь не с радостью. Итак, «Анцио» приступает к боевым действиям, парни. Пока все. — Он щелкнул выключателем. — А сейчас просмотрим смоделированные ситуации. Я хочу увидеть все, чем могут угрожать нам эти ублюдки. Через два часа к нам поступят последние разведданные. Пока же посмотрим, как отразить атаки самолетов и ракетные нападения.

— Как относительно индийцев? — спросил лейтенант-ракетчик.

— Мы будем присматривать и за ними.

На главном тактическом дисплее появился самолет Р-ЗС «Орион», пролетающий мимо оперативной группы «Театр», — ему предстояло сменить самолет, который вел наблюдение сейчас.

Индийская эскадра следовала теперь на восток, снова сменив направление и пересекая свою кильватерную струю, как она делала это уже несколько суток.

* * *

Разведывательный спутник КН-11 проносился над Персидским заливом с севера-запада на юго-восток. Его камеры, уже запечатлевшие три тяжелых корпуса Армии Аллаха, вели теперь съемку всего иранского побережья, чтобы обнаружить пусковые установки произведенных в Китае ракет «силкуорм». Изображения, полученные электронными камерами, тут же передавались на спутник связи, висящий над Индийским океаном, и оттуда ретранслировались в район Вашингтона. Здесь техники — все еще в хирургических масках, пропитанных защитным химическим составом, — старались отыскать на снимках ракеты «земля — корабль» с их характерными очертаниями, напоминающими самолет. Расположение постоянных пусковых установок было хорошо известно, но эти ракеты можно было запускать и с платформ большегрузных автомашин, а в этом районе находилось множество дорог, каждую из которых предстояло проверить.

* * *

Первая группа из четырех авиалайнеров без происшествий закончила перелет и совершила посадку на аэродроме недалеко от Дахрана. Приветственной церемонии не было. Здесь уже царила жара. Весна наступила рано, несмотря на удивительно холодную и влажную зиму, а это означало, что в полдень температура поднималась почти до сорока градусов (при пятидесяти летом), однако по ночам опускалась едва ли не до нуля. Кроме того, вблизи у побережья было еще и сыро.

Как только первый авиалайнер замер на месте, к нему подъехал трап, по которому спустился бригадный генерал Марион Диггз. Ему предстояло командовать операцией. Эпидемия, по-прежнему свирепствовавшая в Америке, не обошла стороной и базу ВВС Макдилл во Флориде, где размещался главный штаб ВВС, который нес ответственность и за Средний Восток. Судя по присланным Диггзу инструкциям, 366-м авиакрылом тоже командовал бригадный генерал, но Диггз был старше его по выслуге лет. Спускаясь по трапу, Диггз думал о том, что еще никогда командование столь важной операцией не было доверено простому бригадному генералу.

У трапа стоял генерал-лейтенант саудовской армии с тремя звездами на погонах. Генералы обменялись приветствиями и сели в автомобиль, который доставил их на местный командный пункт, где их ждала последняя развединформация. Вместе с Диггзом в первом авиалайнере прилетели штабные офицеры Одиннадцатого бронетанкового полка, а в трех остальных самолетах — группа сотрудников службы безопасности и почти полный батальон «Черной кавалерии». Стоявшие наготове автобусы доставят их на базу. Все это походило на учения «Рефорджер» времен холодной войны, во время которых при угрозе столкновения между НАТО и Варшавским пактом американских солдат перебрасывали в Европу, где они выводили из складов боевую технику, уже находившуюся на месте, и отправлялись на фронт. Этого никогда не случалось в действительности, но сейчас, похоже, события приобретали реальность. Через два часа Второй танковый батальон «Черной кавалерии» был полностью укомплектован боевой техникой, и его танки выстроились на открытом плацу.

* * *

— Что вы имеете в виду? — спросил Дарейи.

— Похоже, происходит крупная передислокация войск, — сообщил ему начальник разведки. — Радиолокационные станции в западном Ираке обнаружили гражданские самолеты, которые влетают в воздушное пространство Саудовской Аравии из воздушного пространства Израиля. Мы также заметили, что их сопровождают истребители и одновременно другие истребители патрулируют в районе границы.

— Что еще?

— Пока это все, но представляется вероятным, что Америка перебрасывает крупные силы в Саудовскую Аравию Я не могу сказать что-то определенное о численности этих войск — они никак не могут быть особенно значительными. Дивизии, расположенные в Германии, находятся в карантине, да и все американские дивизии, расквартированные дома, в таком же положении. Основная часть американской армии развернута с целью сохранения порядка внутри страны.

— Предлагаю нанести по этим самолетам удар, — настойчиво посоветовал командующий ВВС.

— Мне кажется, это будет ошибкой, — покачал головой начальник разведывательной службы. — Это означает вторжение в воздушное пространство Саудовской Аравии и слишком рано встревожит саудовцев. Американцы в состоянии перебросить всего одну бригаду, не больше. На базе Диего-Гарсия имеется еще одна — я имею в виду боевую технику для бронетанковой бригады, — но у нас нет никаких сведений о выходе в море кораблей с техникой на борту, и даже если корабли выйдут в море, мы полагаем, наши индийские друзья смогут преградить им путь и заставить их вернуться обратно.

— Неужели мы положимся на язычников? — с презрением спросил командующий ВВС. Именно так мусульмане относились к официальной религии индийского субконтинента.

— Нет, но мы можем положиться на их глубокую антипатию к Америке. Мы можем также обратиться к ним с запросом, заметили ли корабли их флота что-нибудь необычное. Как бы то ни было, американцы смогут развернуть всего лишь еще одну бригаду.

— Я считаю, что в любом случае эти самолеты нужно сбивать!

— Тогда мы нарушим систему оперативной подготовки, — напомнил начальник разведслужбы.

— Если им все еще неизвестно, что мы готовимся к удару, они глупее, чем я полагал, — возразил командующий ВВС.

— У американцев нет оснований подозревать, что мы предпринимаем против них враждебные действия. Стоит нам напасть на их самолеты, перевозящие войска — если на борту этих самолетов действительно войска, — им все сразу станет ясно. В этом нет необходимости. Такие действия встревожат не только саудовцев, но и американцев. Они обеспокоены, наверно, передвижением наших войск в Ираке, вот и перебрасывают по воздуху небольшие подкрепления. Когда наступит время, мы справимся с ними, — заключил начальник разведслужбы.

— Я позвоню в Индию, — решил Дарейи, не дав окончательного ответа.

* * *

— Вижу только навигационные радиолокаторы.., и два радара воздушного поиска, по-видимому, на авианосцах, — произнес старшина. — Курс авианосцев ноль-девять-ноль, скорость около шестнадцати узлов.

Офицер, ответственный за тактические действия, — на «Орионе» его называли «такко» — посмотрел на разостланную перед ним карту. Индийское боевое соединение находилось в восточной части овала, который оно описывало вот уже несколько дней. Меньше чем через двадцать минут индийские авианосцы вместе с боевым охранением должны развернуться и снова направиться на запад. Если это произойдет, события могут приобрести увлекательный характер. Американская оперативная группа «Театр» находилась сейчас в ста двадцати милях от индийской эскадры, и с борта «Ориона» на крейсеры «Анцио» и «Кидд» непрерывно поступал поток информации. Под крыльями четырехмоторного турбовинтового самолета фирмы «Локхид» висели четыре ракеты «гарпун». Они были белого цвета, что означало боевые заряды. «Орион» теперь находился в подчинении капитана крейсера «Анцио» Кемпера, и эти ракеты будут выпущены по его приказу — по две в каждый из индийских авианосцев, потому что именно авианосцы являлись основной ударной силой флота противника и были способны вести бой на большом расстоянии. Через несколько минут после пуска ракет с «Ориона» в сторону индийских кораблей направится туча «томагавков» и с дюжину «гарпунов».

— Интересно, попробуют ли наши корабли соблюдать полную электронную тишину? — произнес лейтенант, размышляя вслух.

— С включенными навигационными радиолокаторами у индийской эскадры? — заметил старшина. — Вряд ли. «Театр» уже наверняка засек их электронные импульсы. Гляньте, наши парни прямо-таки осветили все небо своими радарами, сэр. — Вообще-то группа «Театр» могла выбирать один из двух вариантов: либо полностью выключить все радары и заставить противника тратить время и топливо, разыскивая американские корабли, либо, наоборот, включить все радиолокационное оборудование, создав вокруг своей группы электронный «пузырь», который противник легко заметит, но не сможет проникнуть в него. Капитан Кемпер выбрал второй вариант.

— Переговоры между самолетами? — поинтересовался «такко».

— Нет, сэр, полная тишина.

— Гм. — Поскольку «Орион» летел на малой высоте, корабли индийского флота вряд ли сумели его обнаружить, несмотря на включенные радары воздушного поиска. У лейтенанта появилось искушение взмыть вверх, набрать высоту и включить собственный поисковый радиолокатор. Он ничего не знал о намерениях индийцев. А вдруг несколько кораблей отделились от основной группы и направляются сейчас на запад, чтобы предпринять неожиданную ракетную атаку? В его распоряжении находились всего лишь выданные компьютером курсы, основанные на принятых радиолокационных импульсах. Координаты самолета были точно рассчитаны компьютером с помощью Глобальной навигационной спутниковой системы. На основании этого, зная пеленги на источники радиолокационного излучения, можно рассчитать координаты кораблей индийского флота, и тогда...

— Перемена курса? — Нет, сэр, они сохраняют прежний курс. По-прежнему направляются на восток курсом ноль-девять-ноль со скоростью шестнадцать узлов. Индийский флот покидает прежний район. Сейчас они ушли дальше на восток, чем в любой момент на протяжении трех последних суток, и находятся в тридцати милях к востоку от курса группы «Театр» к Ормузскому проливу.

— Неужели они передумали и решили уйти? — недоуменно произнес лейтенант.

* * *

— Да, наш флот находится в море, — подтвердила премьер-министр.

— Они заметили американские корабли?

Глава индийского правительства была одна в кабинете. Ее министр иностранных дел только ушел после короткого совещания и был сейчас на пути в свое министерство.

Она ожидала этого звонка, хотя и не рассчитывала услышать ничего хорошего. Дело в том, что ситуация изменилась. И хотя она продолжала считать американского президента жалким и слабохарактерным государственным деятелем — кто еще стал бы угрожать таким образом суверенной державе? — тем не менее Райан напугал ее. Что, если эпидемия в Америке дело рук Дарейи? У нее не было доказательств этого, но она и не собиралась искать их. Ее страна никогда не захочет быть причастной к чему-то подобному. В телефонном разговоре Райан просил ее четыре раза — или пять? — дать слово, что индийский флот не станет мешать плаванию американских кораблей, но всего лишь один раз упомянул об оружии массового поражения. Эти три слова — самые страшные в международных переговорах. К тому же министр иностранных дел сказал ей, что, поскольку Америка владеет лишь одним видом оружия массового поражения, она рассматривает биологическое и химическое оружие, как равноценное ядерному. Во всем мире принято считать, что на нападение, осуществленное с применением того или иного вида оружия, обороняющаяся страна отвечает тем же. Самолеты против самолетов. Танки против танков. Корабли против кораблей. Ответный удар наносится тем же оружием, которым воспользовался противник. «Со всей яростью и мощью», вспомнила она. Райан дал ясно понять, что его действия будут основаны на характере нападения, предпринятого Объединенной Исламской Республикой. К тому же премьер-министр помнила о безумном покушении на его маленькую дочь. Во время приема в Восточном зале, который состоялся после похорон, она обратила внимание на то, с какой любовью Райан относится к своим детям. Хотя у него и слабый характер, он разгневанный слабохарактерный человек, в распоряжении которого находится самое страшное оружие в мире.

Глупо со стороны Дарейи провоцировать Америку таким образом. Было бы куда лучше, если бы он просто напал на Саудовскую Аравию и одержал победу на поле боя, используя превосходство своей армии, оснащенной обычным оружием. Этим бы все и кончилось. Но нет, ему захотелось ослабить Америку, причем он сделал это самым безумным образом (настоящее сумасшествие!), а теперь ее страна, ее правительство и она сама могут оказаться втянутыми в этот конфликт, поняла премьер-министр.

Она никак не рассчитывала на подобное. Даже развернуть флот на пути американских кораблей было достаточно рискованным... Между прочим, а что предприняли китайцы? Провели учения, может быть, сбили тот авиалайнер, но все это за пять тысяч километров отсюда! Чем рискуют они? Да ничем, вот как. Дарейи хочет от ее страны слишком многого, а после применения им биологического оружия против американских граждан она не может пойти на такой риск.

— Нет, — ответила премьер-министр, тщательно выбирая слова. — От нашего флота поступило донесение, что они заметили американские самолеты, патрулирующие воздушное пространство, но не обнаружили никаких кораблей. Нам стало известно, как, наверно, и вам, что американская эскадра прошла через Суэцкий канал, но в ее составе одни боевые корабли и ничего больше.

— Вы уверены в этом? — спросил Дарейи.

— Мой друг, наши боевые корабли и самолеты военно-морской авиации не обнаружили в Аравийском море никаких американских судов. — Действительно, над группой американских транспортных судов с эскортными кораблями один раз пролетели истребители МиГ-23 индийских ВВС, поднявшиеся с наземных аэродромов, так что она по сути дела никак не обманывала своего союзника. — Океан огромен, — добавила она. — Но не следует переоценивать американцев, верно?

— Я не забуду вашей дружеской поддержки, — пообещал Дарейи.

Премьер-министр положила трубку телефона, стараясь понять, правильно ли она поступила. Впрочем, если американские суда войдут в Персидский залив, она всегда может сказать, что их не сумели обнаружить. Это истинная правда, разве не так? Ведь случаются ошибки, верно?

* * *

— Внимание, вижу четыре самолета, взлетающих с аэродрома в Гаср-Аму, — послышался голос капитана на борту АВАКСа. Заново созданные ВВС Объединенной Исламской Республики проявляли заметную активность, но это происходило главным образом над центральной частью недавно появившейся страны, и заметить полеты было трудно даже с высотной радиолокационной платформы.

Кто-то весьма умело и своевременно спланировал эту операцию. Четвертая группа из четырех авиалайнеров только что углубилась в воздушное пространство Саудовской Аравии, меньше чем в двухстах милях от истребителей ОИР, стремительно набиравших высоту. До сих пор на воздушном фронте все было спокойно. За последние несколько часов были замечены два истребителя, но скорее всего они совершали испытательные полеты после каких-нибудь ремонтных работ, чтобы убедиться, что оборудование на самолете действует исправно. Однако сейчас на экране появилось звено из четырех истребителей, взлетевших попарно с коротким интервалом. Это означало, что истребители выполняют операцию.

В то же время воздушное прикрытие для операции «Кастер» в этом секторе обеспечивали четыре американских истребителя F-16, которые патрулировали в двадцати милях от границы.

— "Кингстон Лид", это «Воздушный глаз-шесть», прием.

— "Глаз", это «Лид», слышу вас хорошо.

— Вижу четырех бандитов, пеленг ноль-три-пять от вас, набирают высоту, курс два-девять-ноль. — Четыре американских истребителя повернули на запад, заняв позицию между истребителями ОИР и авиалайнерами, находившимися уже в воздушном пространстве Саудовской Аравии.

Саудовский офицер на борту АВАКСа прислушивался к переговорам между наземной станцией наведения и четырьмя истребителями. Самолеты ОИР — теперь их опознали: это были построенные во Франции истребители F-1 — продолжали полет и начали поворот за десять миль до границы, оказавшись в конце концов всего в одной миле от нее. Американские F-16 сделали то же самое, теперь пилоты сквозь прозрачный плексиглас своих шлемов рассматривали самолеты друг друга с расстояния в четыре тысячи ярдов. Под крыльями всех истребителей отчетливо виднелись подвешенные ракеты «воздух — воздух».

— Не хотите подлететь поближе и поздороваться? — произнес в микрофон американский майор в ведущем F-16. Ответа не последовало. Очередная группа авиалайнеров, занятых в операции «Кастер», беспрепятственно продолжала полет к Дахрану.

* * *

Инспектор О'Дей приехал на службу рано. Нанятая им сиделка была довольна тем, что занятия в школе отменены, и явно подсчитывала деньги, которые получит благодаря этому. Но самое важное — в радиусе десяти миль от его дома не было зарегистрировано ни единого нового случая заболевания. И хотя ему приходилось возвращаться со службы поздно вечером, он каждую ночь спал дома, даже если на сон оставалось всего четыре часа. Какой же он отец, говорил себе Пэт, если не поцелует свою маленькую девочку, пусть даже спящую, хотя бы раз в день. По крайней мере ездить на службу стало легче. Он взял автомобиль ФБР с мощным двигателем и мигалкой, что позволяло ему проезжать контрольно-пропускные посты, не останавливаясь.

На столе его ждали папки с результатами проверки всех агентов Секретной службы. Почти в каждом случае результаты были поразительно одинаковыми, и немудрено — самая тщательная проверка каждого сотрудника Секретной службы в прошлом уже проводилась, в противном случае они не получили бы допуска, что являлось необходимой и обязательной частью их приема на работу. Свидетельства о рождении, фотографии выпускников средних школ и все остальное не вызывали ни малейших подозрений. И все-таки в десяти случаях были обнаружены кое-какие расхождения, которые подвергнутся дополнительной проверке в течение дня. О'Дей просмотрел каждое из этих десяти дел. Однако он неизменно возвращался к одной и той же папке.

Раман родился в Иране. Правда, Америка является страной иммигрантов. Даже Федеральное бюро расследований первоначально состояло из американцев ирландского происхождения, причем предпочтение отдавалось выпускникам иезуитских колледжей. Особое почтение, как гласила легенда, вызывали Бостонский колледж и колледж Святого Креста — директор ФБР Дж.Эдгар Гувер был убежден, что ни один американец с ирландскими корнями, получивший образование у иезуитов, не сможет предать свою родину. Несомненно, в свое время по этому поводу выражалось недовольство, и даже сейчас антикатолицизм оставался последним из респектабельных предубеждений. Однако хорошо известно, что иммигранты нередко становятся самыми патриотичными гражданами своей новой страны, порой их патриотизм даже перехлестывает все границы. Службы безопасности часто пользуются этим. Ну что ж, подумал Пэт, в данном случае проблема решается просто. Нужно только проверить вопрос с ковром и положить дело на полку. Интересно, кто этот мистер Слоун? — подумал он. Наверно, всего лишь человек, которому нужен ковер, вот и все.

* * *

На улицах Тегерана царила тишина. Воспоминания Кларка, относящиеся к 1979-1980 годам, рисовали их совсем другими. Его недавний приезд был иным, он походил на характер этого региона — оживленный, но не опасный. Поскольку они выдавали себя за журналистов, то и вели себя соответственно. Кларк побывал на рынках, расспрашивал встречных об их делах, снабжении продовольствием, о том, как они относятся к объединению с Ираком, каким видят будущее. В ответ он видел неопределенное пожатие плеч, слышал общие слова. Весьма нейтральными, ничего не значащими были политические комментарии, в которых совершенно отсутствовала та страсть, которая бушевала во времена кризиса с заложниками, когда сердце и душа каждого иранца обратились против внешнего мира, особенно против Америки. Смерть Америке, вспомнил Кларк. Ну что ж, они осуществили это пожелание — или кто-то сумел осуществить его. Он больше не чувствовал былой враждебности и подумал о на удивление сердечном ювелире. Скорее всего иранцы просто хотели нормально жить, как все простые люди. Эта апатия напомнила ему обстановку в Советском Союзе в восьмидесятые годы. Люди там тоже хотели тогда всего лишь продолжать жить, может быть, немного лучше, чтобы государство реагировало на их нужды. В них больше не осталось революционного пыла. Тогда почему Дарейи решил предпринять подобные действия? Какой будет реакция его народа? Наиболее очевидный ответ в том, что аятолла потерял чувство общности со своим народом, как это часто случается с людьми, когда они обретают большую власть. Его окружает толпа преданных последователей, фанатично верящих ему, а еще больше — тех, кто готовы повиноваться, чтобы пользоваться комфортом, проистекающим из близости к нему. Остальные же просто уступали им дорогу. Это создает благоприятную атмосферу для вербовки агентов, позволяет искать тех, кому надоело существующее положение и кто готовы говорить о нем. Как жаль, что у них нет времени провести здесь настоящую разведывательную операцию. Кларк посмотрел на часы. Пора возвращаться в отель. Их первый день потрачен впустую, но это составляло часть прикрытия. Русские коллеги прибудут завтра.

* * *

Прежде всего предстояло проверить имена Слоун и Алахад. О'Дей начал с телефонного справочника и сразу же в разделе «желтые страницы» нашел Мохаммеда Алахада. Там значилось, что он торгует персидскими и восточными коврами. По какой-то причине слово «Персия» не ассоциировалось в сознании людей со словом «Иран», что было на руку множеству торговцев коврами. Лавка находилась на Висконсин-авеню, примерно в миле от квартиры Рамана, что не было чем-то необычным. Далее в том же справочнике инспектор нашел мистера Джозефа Слоуна, его телефон значился под номером 536-40-40, тогда как телефонный номер Рамана был 536-30-40. Расхождение всего на одну цифру, что легко объясняло не правильно набранный номер на автоответчике агента Секретной службы.

Следующий этап представлял собой чистую формальность. Компьютер регистрировал все телефонные звонки в Вашингтоне, округ Колумбия, и понадобилось около минуты, чтобы проверить огромное количество звонков, хотя были известны вероятные дни, когда это происходило... Вот на экране компьютера агента ФБР появилась информация: звонок по номеру 202-536-30-40, сделанный с номера 202-459-67-77. Но разве это номер телефона в лавке Алахада? При дальнейшей проверке выяснилось, что это номер телефона-автомата в двух кварталах от лавки. Странно. Если телефон-автомат находится так близко от лавки, зачем тратить десять центов — впрочем, теперь четвертак, — чтобы позвонить?

Пожалуй, стоит продолжить проверку. В отделе агент имел репутацию технического гения, хотя со своими усами и длинной гривой, давно не видевшей парикмахерской, никак не походил на сотрудника ФБР. Он без особых успехов занимался преследованием грабителей банков, зато лучшим образом проявил себя на поприще контрразведки, выслеживая иностранных агентов. То, что он делал, напоминало занятия в техническом колледже: ему требовалось всего лишь проверять самые незначительные отклонения. К тому же он обнаружил, что мышление иностранных агентов, за которыми он охотился, очень близко к его собственному. Но у него было перед ними явное преимущество — незаурядные технические способности.... Гм, странно, за последний месяц в лавку, торгующую коврами, не зарегистрировано ни одного телефонного звонка с номера 536-40-40, от мистера Слоуна. Он вернулся еще на месяц раньше. Ничего. Почему бы не проверить с противоположной стороны? Нет, номер 536-40-40 никогда не звонил номеру 457-11-00. Если мистер Слоун заказал ковер, а на его доставку требуется время — наверняка требуется, иначе зачем торговцу коврами звонить мистеру Слоуну и сообщать о том, что ковер наконец прибыл... Но тогда почему они ни разу не говорили по телефону? Агент повернулся к соседнему столу.

— Сильвия, посмотри-ка сюда.

— В чем дело, Донни?

* * *

Одиннадцатый бронетанковый полк, «Черная кавалерия», уже полностью высадился в Саудовской Аравии. Почти все солдаты занимались своими машинами или проверяли техническое состояние вертолетов. Полк имел на вооружении 123 тяжелых танка М1А2 «Эйбрамс», 127 бронированных разведывательных машин МЗА4 «брэдли», шестнадцать 155-миллиметровых самоходных орудий М109А6 «паладин» и восемь ракетных установок залпового огня М270, установленных на грузовиках. Кроме того, на вооружении полка состояло 83 вертолета, двадцать шесть из них представляли собой атакующие «вертушки» AH-54D «апачи». Такова была огневая мощь полка. Кроме того, насчитывались сотни вспомогательных машин поддержки — главным образом это были грузовики для перевозки горючего, продовольствия и боеприпасов, а также двадцать дополнительных машин, которых называли «водяными буйволами», они играли жизненно важную роль в этом регионе.

Прежде всего необходимо было вывести всю эту технику с базы, где она хранилась. Гусеничные машины грузили на трейлеры и отправляли на север к Абу-Хадрийя — маленькому городку с аэродромом, превращенному в сборный пункт Одиннадцатого бронетанкового полка. Каждая машина, выезжавшая из огромных складских помещений, останавливалась у заранее отведенной отметки, в большом красном квадрате, где проверялись установленные на машинах навигационные системы — полученные ими с помощью Глобальной навигационной спутниковой системы показания сверялись с исходными координатами этой точки. Обнаружилось, что два комплекта аппаратуры ИССЭ — информационной связи между экипажами — вышли из строя. Один из них сам заявил об этом, послав кодированное сообщение в ремонтное подразделение полка, требуя замены, другой не функционировал вовсе, и экипажу пришлось самостоятельно разбираться в ситуации. Так что большойкрасный квадрат, на котором остановилась боевая машина, сослужил свою службу.

За рулем тягачей с низкими платформами находились пакистанцы. Сотни их — из многих тысяч, ввезенных в Саудовскую Аравию, — остались в стране для выполнения черных работ. Экипажи «Эйбрамсов» и «брэдли», сидя в своих бронированных машинах, проверили исправность механизмов и приборов, после чего механики-водители, заряжающие и командиры, открыв люки, высунулись наружу, чтобы оглядеть пейзаж. То, что они увидели, весьма отличалось от Форт-Ирвина, но было отнюдь не привлекательней. На востоке виднелся нефтяной трубопровод. На западе — бескрайняя пустыня, где не на чем было остановить взгляд. Тем не менее на земле это выглядело все-таки лучше, чем из иллюминаторов. Но не для башенных наводчиков — они часто страдали от укачивания, что обычно для человека, который находится в их положении. Впрочем, у всякого, кто мог бы наблюдать за окружающим, кругом пошла в голова. Видно, местные водители получали не почасовую, а помильную оплату, так как гнали свои тягачи, как безумные.

Начали прибывать национальные гвардейцы. Пока им нечем было заняться, разве что устанавливать палатки, без конца пить воду и разминаться.

* * *

Специальный агент-инструктор Хейзел, или Сисси, Лумис командовала группой из десяти агентов. Она служила в управлении контрразведки с самого начала своей карьеры в ФБР и практически все время провела в Вашингтоне. Ей было почти сорок, но она выглядела намного моложе и сохранила облик юной девушки, что очень помогало ей в бытность рядовым агентом ФБР, когда приходилось работать на улицах американской столицы. За ее плечами было немало успешно проведенных операций по расследованию деятельности иностранных агентов.

— Посмотри, Сие, это кажется мне странным. — Донни Селиг разложил перед ней на столе свои записи.

Опытному следователю не требовалось особых объяснений. Телефонные разговоры между разведчиками никогда не содержат таких фраз, как «мне удалось получить микрофильм». Для передачи необходимой информации выбирают, как правило, самые невинные выражения — потому-то они и называются «кодовыми словами». Впрочем, это не значит, что они не поддаются расшифровке, особенно если контрразведчики знают, что следует искать. Лумис прочитала записи и подняла голову.

— Есть адреса?

— Конечно, Сие.

— Тогда поедем и навестим мистера Слоуна. — Недостатком повышения в должности было то, что теперь, когда она стала инструктором, ей редко доводилось принимать непосредственное участие в операциях. Но не в этом случае, подумала Лумис.

* * *

На истребителях F-15E «страйк игл», или «хищный орел», экипаж состоял из пилота и стрелка-наблюдателя, что во время этого бесконечного перелета позволяло вести разговор. То же самое относилось и к экипажам шести бомбардировщиков Б-1Б «лансер»; на них было достаточно места, чтобы члены экипажей могли даже лечь и поспать, не говоря уже о сидячем туалете, так что в отличие от экипажей истребителей им не требовалось сразу после посадки в Аль-Хардже, месте их назначения к югу от Эр-Рияда, отправляться в душ. У 366-го боевого авиакрыла в разных частях света находились три «временные базы», которые располагались в предполагаемых горячих точках земного шара. На этих базах хранилось вспомогательное снаряжение, запасы горючего и боеприпасов, за которыми присматривал немногочисленный обслуживающий персонал. В случае надобности базы усиливались личным составом самого авиакрыла, который перебрасывали туда главным образом чартерными авиарейсами. Среди прибывающего личного состава были и сменные летные экипажи, так что теоретически экипаж, который прилетал сюда с базы ВВС Маунтин-Хоум в Айдахо, мог отправиться на отдых, а новый экипаж, опять же теоретически, принимался за выполнение боевого задания. К счастью для всех сейчас такой необходимости не было. Измученные длительным перелетом экипажи совершали на своих птичках посадку, выруливали к отведенным им ангарам и покидали самолеты, оставляя их техническому персоналу, который тут же принимался за осмотр и техобслуживание бомбардировщиков. Начинали с того, что из бомбовых отсеков извлекали дополнительные топливные баки, освобождая место для приспособлений, на которых будут крепиться бомбы и ракеты. Тем временем экипажи отправлялись в душевые, откуда не спешили выходить, а потом, освеженные и отдохнувшие, шли на инструктаж, проводимый офицерами разведки. Не прошло и пяти часов, как все боевые самолеты 366-го авиакрыла прибыли в Саудовскую Аравию, за исключением одного F-16C, у которого была обнаружена неисправность в радиоэлектронике, так что его направили на авиабазу Бентуотерз Королевских ВВС в Англии.

* * *

— Да? — Дверь открыла пожилая женщина без хирургической маски на лице. Сисси Лумис тут же вручила ей стерильную пластмассовую упаковку с такой же маской — в Америке это превратилось в новую форму приветствия.

— Доброе утро, миссис Слоун. Мы из ФБР, — представилась Лумис, предъявляя служебное удостоверение.

— В чем дело? — Женщина, не проявив ни малейшего страха, всего лишь удивилась.

— Миссис Слоун, мы ведем расследование и хотели бы задать вам несколько вопросов. Нам нужно всего лишь кое-что прояснить. Можем мы рассчитывать на вашу помощь?

— Разумеется. — Миссис Джозеф Слоун было за шестьдесят, она казалась совершенно спокойной, разве что немного удивленной этим визитом. Из квартиры доносился голос комментатора местной телевизионной станции, передающей прогноз погоды.

— Вы позволите войти? Это агент Дон Селиг. — Лумис сделала жест в сторону стоящего рядом техника. Как всегда, ее дружеская улыбка оказалась весьма убедительной; миссис Слоун даже не надела защитную маску.

— Да, конечно. — Хозяйка квартиры отступила от двери, пропуская гостей.

С первого же взгляда Сисси Лумис поняла, что дело обстоит не так просто. Начать с того, что в гостиной не было персидского ковра. Кроме того, квартира выглядела уж слишком опрятной.

— Простите, а ваш муж дома? — Ответ на этот вопрос последовал мгновенно — на лице хозяйки появилась гримаса боли.

— В сентябре он скончался. — Миссис Слоун опустила глаза.

— Извините меня, миссис Слоун. Мы не знали этого. — И тут установившаяся практика проверки утратила свою обыденность.

— Он был старше меня — Джо исполнилось семьдесят восемь, — сказала женщина, показывая на фотографию, стоящую на кофейном столике. Снимок был сделан давно, камера запечатлела двоих — мужчину лет тридцати и юную девушку, едва вышедшую из школьного возраста.

— Имя Алахад говорит вам о чем-нибудь, миссис Слоун? — спросила Лумис, опускаясь на стул.

— Нет. А кто это?

— Он торгует персидскими и восточными коврами.

— Ну что вы, у нас никогда не было ковров. Видите ли, у меня аллергия на шерсть.

Глава 57 Ночной переход

— Джек? — Глаза Райана открылись, и он с удивлением увидел, что в окна льется яркий солнечный свет. На часах было начало девятого утра.

— Какого черта? Почему никто...

— Ты даже проспал звонок будильника, — улыбнулась Кэти. — А Андреа сказала, что Арни распорядился дать тебе поспать до восьми утра. Думаю, и мне не мешало выспаться, — добавила «Хирург». Она провела в постели больше десяти часов и проснулась в семь. — Дейв сказал, чтобы я сегодня не приезжала в больницу, — заметила Кэти.

Джек вскочил и сразу исчез в ванной. Когда он вышел оттуда, Кэти протянула ему пачку сводок. Президент остановился посреди комнаты и принялся их читать. Разум подсказывал ему, что, случись что-то серьезное, его непременно разбудили бы, — бывало и раньше, что он просыпав сигнал будильника, но на телефонный звонок всегда отвечал мгновенно. Судя по сводкам, все было если не в порядке, то по крайней мере не хуже, чем накануне. Положение стабилизировалось. Через десять минут он уже был одет. Заглянув к детям, он поздоровался с ними, затем поцеловал жену и вышел из своих апартаментов.

— Появился «Фехтовальщик», — произнесла в свой микрофон Андреа. — Ситуационный центр? — спросила она президента.

— Да. Кому пришло в голову...

— Господин президент, это было распоряжение главы вашей администрации, и он прав, сэр. — Она нажала на кнопку лифта.

— Значит, я оказался в меньшинстве.

Рабочая группа по национальной безопасности явно провела здесь всю ночь. На столе перед креслом Райана стояла чашка кофе. По-видимому, все только им и держались.

— О'кей, что там на Среднем Востоке?

— "Театр" уже миновал индийские корабли и ушел от них на сто тридцать миль. Не поверишь, но индийцы вернулись после этого на прежнее место и возобновили патрулирование подходов к Персидскому заливу, — сообщил своему верховному главнокомандующему адмирал Джексон.

— И нашим и вашим, — сделал вывод Бен Гудли.

— Так можно поссориться с обеими сторонами, — заметил Арни.

— Операция «Кастер» заканчивается. 366-е авиакрыло тоже в Саудовской Аравии, за исключением одного истребителя — его пришлось посадить в Англии. Одиннадцатый полк, «Черная кавалерия», прибыл на место, его личный состав получил боевую технику, которая находилась у нас в Саудовской Аравии, и теперь продвигается к назначенным позициям. Таким образом, пока все идет хорошо, — доложил начальник оперативного управления. — Противная сторона подняла несколько истребителей, вылетевших к границе, однако мы с Саудовской Аравией поставили там воздушный заслон, и потому ничего не случилось — разве что наши летчики и летчики ОИР обменялись рассерженными взглядами.

— Как, по-вашему, они могут сейчас изменить свои намерения и отступить?

— Нет, — прозвучал голос Эда Фоули. — Уже поздно. Они приняли твердое решение и не изменят его.

* * *

Встреча произошла в пятидесяти милях от мыса Рас-Эль-Хадд, крайней восточной оконечности Аравийского полуострова. Крейсеры «Нормандия» и «Йорктаун», эсминец «Джон Пол Джоунз» и фрегаты «Андервуд», «Доил» и «Николае» заняли арьергардную позицию с тем, чтобы получить возможность бункероваться у танкеров «Платте» и «Сэпплай» после скоростной гонки из Средиземного моря. Вертолеты перебросили капитанов кораблей на «Анцио», командир которого, старший по званию, стоял теперь во главе усиленной эскадры. Там в течение часа их ознакомили с задачей. Эскадре предстояло провести четыре транспортных корабля, груженных снаряжением для бронетанковой бригады, в саудовский порт Дахран. Для этого им нужно было плыть на северо-запад к Ормузскому проливу. Туда они прибудут после шести часов хода, в 22.00 по местному времени. Пролив был шириной в двадцать миль и усеян островами, не говоря уже о том, что через него проходит один из самых загруженных фарватеров мира — даже сейчас, несмотря на нарастающий кризис. Супертанкеры, каждый из которых превосходил водоизмещением все вместе взятые боевые корабли оперативной группы TF-61.1, были всего лишь наиболее известными судами, проходящими через пролив. По этому же фарватеру шли огромные контейнеровозы под флагами десятка государств и даже многопалубный корабль для перевозки овец, который походил на многоярусный городской гараж для парковки автомобилей, — на нем доставляли живых овец из Австралии. Запах, исходивший от этого судна, сделал его знаменитым на все океаны мира. В проливе был установлен радиолокатор, который осуществлял управление движением — никто не решался даже подумать о последствиях столкновения с груженным супертанкером. Так что вряд ли можно было рассчитывать, что эскадре TF-61.1 удастся проскочить через пролив совершенно незамеченной. Тем не менее не исключались определенные маневры. В самом узком месте пролива военные корабли будут держаться к югу, лавируя между островами, принадлежащими Оману, и потому могут оказаться затерянными в радиолокационных помехах. Далее они пройдут южнее Абу-Муса под прикрытием множества раскинувшихся здесь нефтедобывающих платформ, а затем устремятся прямо к порту Дахран мимо крошечных государств Катар и Бахрейн. У противника, как сообщили капитанам офицеры разведки, на военных кораблях, построенных в Америке, Англии, Китае, России и Франции, имелось то или иное ракетное вооружение. Транспортные суда, входящие в состав TF-61.1 и несущие столь важный груз, были, разумеется, невооруженными. Эскадра развернется «коробочкой»: впереди, в двух тысячах ярдов, будет идти крейсер «Анцио». «Нормандия» и «Йорктаун» займут позицию в двух тысячах ярдов от транспортных судов по правому борту, а эсминец «Джоунз» замкнет группу. Два танкера, окруженные эсминцами и фрегатами, образуют вторую группу, которой выпало играть отвлекающую роль. Вертолеты будут находиться в воздухе как для того, чтобы нести патруль, так и для того, чтобы создать видимость значительно более крупной цели с помощью включенных транспондеров. Командиры кораблей согласились с планом и теперь ждали прибытия вертолетов, которые вернут их обратно. Впервые за многие годы американская эскадра шла навстречу противнику без воздушного прикрытия с находящегося поблизости авианосца. Корабли имели полный запас топлива, и группа выстроилась в согласованный походный ордер, направив форштевни на северо-запад и соблюдая скорость двадцать шесть узлов. В 18.00 по местному времени над эскадрой с ревом промчалось звено из четырех истребителей F-16 для того, чтобы дать возможность кораблям с системами «Иджис» попрактиковаться в слежении за настоящей целью, а также проверить коды «свой — чужой», которыми будут пользоваться во время ночного перехода.

* * *

Они убедились, что Мохаммед Алахад был чертовски обычным человеком. Он приехал в Америку больше пятнадцати лет назад. О нем говорили, что он бездетный вдовец. У него была небольшая лавка на одной из улиц с лучшими магазинами Вашингтона, приносящая ему неплохой доход. А сейчас он находился у себя в лавке. И хотя на двери висела табличка с надписью «Закрыто», агенты пришли к выводу, что для мистера Алахада нет ничего интереснее, чем сидеть и проверять счета.

Один из агентов группы Лумис подошел к двери и постучал. Алахад открыл, и начался короткий разговор, сопровождаемый выразительной жестикуляцией. Можно было угадать его содержание: «Извините, но все магазины закрыты по приказу президента...» — «Да, я понимаю, но у меня масса свободного времени, да и у вас тоже, верно?» — «Конечно, но ведь есть приказ...» — «Ну и что? Кто об этом узнает, а?» Наконец агент в хирургической маске вошел в лавку и пробыл там десять минут, прежде чем снова выйти на улицу. Он завернул за угол и по радио из своей машины связался с Лумис.

— Это действительно лавка, где торгуют коврами, — сообщил агент по кодированному каналу. — Если мы намерены провести там обыск, придется подождать. — Телефон Алахада уже прослушивался, но пока никто ему не звонил, и он тоже не звонил никому.

Тем временем вторая половина группы Лумис находилась в квартире Алахада. Там они нашли фотографию женщины и мальчика, по-видимому, его сына, одетого в какую-то форму, — мальчик лет четырнадцати, подумал агент, снимок сделан камерой «поляроид». Но и тут все было в полном порядке и не вызывало ни малейших подозрений. Все выглядело в точности как в квартире бизнесмена, живущего в Вашингтоне, — или офицера разведки. Трудно было сказать, к какой из этих двух категорий принадлежит хозяин квартиры. У агентов ФБР были основания для расследования, но недостаточно доказательств, чтобы обратиться к судье за ордером на обыск. Однако велось расследование, связанное с проблемой национальной безопасности, причем речь шла также и о личной безопасности президента, а штаб-квартира ФБР предоставила им полную свободу действий. Они уже совершили два формальных нарушения закона, произведя обыск двух квартир, и еще два, начав прослушивание двух телефонов. Закончив всю эту работу, Лумис и Селиг прошли в многоэтажное жилое здание на противоположной стороне улицы. От управляющего они узнали, что в здании пустует одна квартира, окна которой выходят на лавку Алахада. Без труда они получили от нее ключи и установили там наблюдательный пост. Два других агента следили за черным ходом, ведущим в лавку. Затем Сисси Лумис связалась по сотовому телефону со штаб-квартирой ФБР. Может быть, у них было недостаточно доказательств, чтобы обратиться к судье или к прокурору, но их было с избытком, чтобы поговорить с другим агентом ФБР.

* * *

О'Дей заметил, что под подозрением по-прежнему находился еще один агент. Первым был Раман, а вторым — чернокожий сотрудник Секретной службы, его жена была мусульманкой и, судя по всему, пыталась обратить мужа в истинную веру. О'Дей обсудил проблему со своими сослуживцами, а в досье агента обнаружил записку, где говорилось, что семейная жизнь его движется к разводу, как и у многих других сотрудников Секретной службы.

Зазвонил телефон.

— Инспектор О'Дей слушает.

— Пэт? Это Сисси.

— Какое впечатление произвело на тебя дело Рамана? — О'Дей участвовал вместе с ней в трех расследованиях, касавшихся русских шпионов, и знал, что эта «юная девушка» обладает хваткой бульдога, как только начинает кого-то подозревать.

— Помнишь запись на его автоответчике — звонок по ошибке, набрали не правильный номер?

— Ну и что?

— Наш торговец коврами звонил по телефону давно умершего человека, жена которого страдает аллергией на шерсть, — сообщила Лумис.

Вот оно что!

— Продолжай, Сие. — Она прочитала ему свои записи и передала сведения, полученные агентами, побывавшими в квартире торговца.

— Похоже, мы напали на след, Пэт. Все слишком уж гладко, словно по учебнику. Выглядит настолько обыденно, что даже не подумаешь. Но зачем звонить из телефона-автомата, если только он не обеспокоен, что его телефон может прослушиваться? Зачем по ошибке звонить умершему человеку? И почему не правильно набранный номер оказался телефонным номером агента Секретной службы?

— Ты знаешь, Рамана нет в Вашингтоне.

— Вот и хорошо, пусть остается там, куда его послали, — посоветовала Лумис. Дело в том, что они не могли пока обвинить Рамана, у них не было прямых доказательств. В данный момент они всего лишь пытались собрать достаточное количество косвенных улик, чтобы подтвердить подозрение, павшее на него. Если Алахада арестовать, ему достаточно всего лишь потребовать себе адвоката. В чем его обвиняют? Что он позвонил по телефону? Ему не понадобится даже ничего говорить. Он будет просто молчать, а его адвокат заявит, что произошла какая-то ошибка. Не исключено, у Алахада уже приготовлено правдоподобное объяснение; естественно, он будет держать его наготове, потребует доказательств, а ФБР не сможет их предъявить.

— Но он может заподозрить неладное, разве не так?

— Лучше перестраховаться, чем потом жалеть о случившемся, Пэт.

— Мне придется поговорить с Дэном. Когда вы намерены произвести обыск в лавке?

— Сегодня вечером.

* * *

Солдаты полка «Черная кавалерия» безумно устали. Несмотря на отличную подготовку в условиях пустыни, не могли не сказаться две трети суток, проведенные в самолете; его сухой кондиционированный воздух, кресла, не приспособленные для столь продолжительных перелетов, личное оружие на полках над головами — такое количество автоматов вызвало удивление стюардесс, — а затем страна на расстоянии одиннадцати часовых поясов от прежнего места дислокации с ее обжигающей жарой...

Первым делом они провели пристрелку орудий. У саудовской армии был огромный полигон с автоматически появляющимися стальными целями на расстояниях от трехсот до пяти тысяч ярдов. Пристрелку орудий начали с наводки через канал ствола, пользуясь настоящими боевыми снарядами вместо учебных. Стрелки тут же с удовлетворением отметили, что боевые снаряды намного точнее учебных и летят «прямо через точку» — имелся в виду маленький кружок на перекрестии визирных нитей оптического прицела. Спустившись с низких платформ прицепных трейлеров, механики-водители гоняли свои машины, чтобы убедиться, что все механизмы работают исправно; впрочем, танки и гусеничные «брэдли» были совсем новенькими, как им обещали во время перелета, и все действовало отлично. Далее приступили к проверке систем связи, и все смогли поговорить друг с другом по радио. Следующим этапом была проверка систем ИССЭ — столь важных систем обмена информацией между экипажами. Наконец, настал завершающий этап. На тяжелых танках М1М2, которые хранились на базах в Саудовской Аравии, еще не было последних модификаций вооружения этих боевых машин — реечных снаряд одержателей, которые подавались в танки на поддонах. Их заменяли большие корзины из стальной проволоки, куда помимо снарядов укладывались личные вещи танкистов, среди которых особое место занимали бутылки с водой. Экипажи, один за другим, гоняли свои боевые машины по полигону, а стрелки гусеничных «брэдли» даже выпустили по одному противотанковому снаряду TOW, наводимому в цель с помощью тончайшей проволоки, разматывающейся позади. Затем все вернулись обратно и пополнили боезапас взамен израсходованного во время стрельб на полигоне.

Все шло спокойно и по-деловому. Солдатам «Черной кавалерии», привыкшим обучать высокому искусству механизированной смерти других, приходилось напоминать себе, что это не их обычные задачи и что окружающая пустыня вовсе не их пустыни, хотя все пустыни походят друг на друга. Здесь не было привычных карликовых кустов с ярко-желтыми цветами и койотов, зато были верблюды и уличные торговцы. Саудовцы радушно относились к своим гостям и щедро обеспечивали их пищей и безалкогольными напитками. Тем временем старшие офицеры корпели над картами, глотая чашку за чашкой горький местный кофе.

Марион Диггз был невысоким и крепким мужчиной. Всю жизнь он служил в механизированных войсках и получал удовлетворение от умения легким движением пальцев направлять шестидесятитонную стальную громаду и на расстоянии трех миль доставать свою цель. Теперь он стал старшим командиром, и ему подчинялась фактически целая бронетанковая дивизия. Правда, треть его танков находилась в двухстах милях к северу, а еще одна треть на борту транспортных судов — им придется высаживаться сегодня вечером под угрозой ракетного обстрела противника.

— Итак, каковы силы противника и его боеготовность? — спросил генерал.

На стол легли спутниковые фотографии, и старший офицер американской разведки, располагавшейся в военном городке короля Халеда, начал брифинг. Для этого ему потребовалось тридцать минут, и все это время Диггз слушал его стоя. Он устал сидеть.

— По сообщениям, поступающим от станции радиоперехвата «След бури», переговоры, ведущиеся между частями противника, сократились до минимума, — сообщил офицер с погонами полковника. — Кстати, следует иметь в виду, что сама станция находится вблизи границы и весьма уязвима.

— Я послал туда роту прикрытия, — заметил офицер саудовской армии. — Она должна к утру прибыть на место.

— Чем занимается полк «Буйволов»? — спросил Диггз. На стол легла еще одна карта. Генерал окинул внимательным взглядом расположение войск и пришел к выводу, что в Кувейте все выглядит неплохо. По крайней мере воинские части, расположенные там, не выдвинулись вперед. Вдоль песчаного вала на границе находились только части прикрытия, а три тяжелые бронетанковые бригады стояли в тылу, готовые двинуться к месту прорыва. Он знал Магрудера. Более того, Диггз был знаком с командирами всех его батальонов. Если армия ОИР сначала нападет на Кувейт, «синие», независимо от численного превосходства противника, зададут ему кровавую баню.

— Намерения противника? — был следующий вопрос американского генерала.

— Неизвестны, сэр. Кое-что тут нам пока непонятно. Из Вашингтона сообщили, чтобы мы готовились к нападению, но не сказали почему.

— Что за чертовщина?

— Могу сказать лишь одно: это может проясниться сегодня вечером или завтра утром, сэр, — ответил офицер разведслужбы. — Да, вот еще что. Сюда прислали нескольких корреспондентов. Они прилетели пару часов назад и находятся сейчас в отеле Эр-Рияда.

— Просто великолепно!

— Поскольку у нас нет сведений о намерениях противника...

— Цель очевидна, не правда ли? — заметил старший из саудовских командиров. — Мы можем уступить нашим шиитским друзьям весь простор пустыни. — Он показал на карту. — Вот здесь находится центр нашей экономики.

— Генерал? — послышался чей-то голос. Диггз повернул голову.

— Да, полковник Эддингтон?

— Следует иметь в виду, что они стремятся к достижению не экономических, а политических целей. Это нужно помнить, господа, — подчеркнул полковник из Каролины. — Если армия ОИР направится к прибрежным нефтяным месторождениям, мы узнаем об этом заранее, и противник утратит преимущество стратегической внезапности.

— И все-таки они превосходят нас численностью и огневой мощью, Ник. Это обеспечивает им определенную стратегическую гибкость. Сэр, на этих фотографиях я вижу большое количество заправочных цистерн, — обратился Диггз к саудовскому генералу.

— Во время прошлой войны они остановились на кувейтской границе из-за того, что у них кончилось горючее, — напомнил ему генерал.

Армия Саудовской Аравии — вообще-то она называлась Национальной гвардией — состояла из пяти тяжелых бригад, оснащенных почти полностью американским вооружением. Три бригады были развернуты к югу от Кувейта, причем одна базировалась в Рас-Эль-Хаджи, том единственном месте, где иракские войска вошли в пределы королевства. Впрочем, этот город находился на побережье, и никто не ожидал нападения с моря. Американский генерал вспомнил, что солдаты склонны исходить из опыта предыдущей войны.

Что касается Эддингтона, то ему пришли в голову слова Наполеона: когда полководцу показали план обороны, на котором войска равномерно размещались вдоль французской границы, он спросил офицера, готовившего этот план, уж не является ли задачей войск борьба с контрабандистами. Оборонительная концепция стала частью доктрины НАТО, согласно которой войска были выдвинуты вперед для защиты внутренней границы между двумя германскими государствами, но она так и не подверглась испытанию на практике, а если в мире и был регион, где можно отступить, отдать противнику территорию и выиграть таким образом время, лучшего места, чем пустыни Саудовской Аравии, не придумаешь. Эддингтон не обмолвился об этом ни словом. Он был подчиненным Диггза, а саудовцы очень ревностно относились к своей территории, как и большинство народов. Он переглянулся с генералом. Подобно тому как 10-й бронетанковый полк представлял собой оперативный резерв для кувейтских бригад, так и 11-й станет таким же резервом для саудовских войск. Это может измениться после того, как национальные гвардейцы Каролинской бригады получат вооружение в порту Дахрана, но пока придется ограничиться вот такой дислокацией.

Еще одной проблемой являлся вопрос командования союзными войсками. У Диггза на погонах была только одна генеральская звезда — Эддингтон знал, что он отличный военачальник и блестящий тактик, но всего лишь бригадный генерал. Если бы сюда могли прилететь представители центрального командования, его положение стало бы более весомым, и он получил бы возможность давать разумные советы саудовским генералам. Судя по всему, Магрудер сумел добиться этого, но положение Диггза оставалось щекотливым.

— Ну что ж, по крайней мере у нас есть пара суток. — Американский генерал повернулся к сотруднику разведки. — Приложите все усилия для того, чтобы к нам поступала дополнительная информация о противнике. Если в этих шести дивизиях кто-нибудь рыгнет, я хочу, чтобы мне сразу сообщили об этом.

— На рассвете мы поднимем в воздух наших «хищников», — пообещал полковник армейской разведки.

Эддингтон вышел из палатки, чтобы закурить сигару. После нескольких затяжек он понял, что мог бы не утруждать себя — все саудовцы курили.

— Какое у тебя впечатление, Ник? — спросил Диггз, останавливаясь рядом с ним.

— Неплохо бы выпить пива.

— Обойдемся, пиво — это только лишние калории, — заметил генерал.

— Соотношение сил четыре к одному не в нашу пользу, и инициатива за противником. Я имею в виду, что соотношение сил станет таким после того, как мои солдаты получат вооружение. Ситуация может стать очень интересной, Диггз. — Еще одно облако дыма. — У них хреновые позиции. — Несомненно, он перенял это выражение у своих студентов, подумал генерал. — Между прочим, как мы назовем эту операцию?

— "Бафорд", операция «Бафорд». Выбери название для своей бригады, Ник.

— Как тебе нравится «Волчья стая»? Это не совсем соответствует действительности, но «Дегтярник»[205]никак не подходит к данной ситуации — события развиваются слишком быстро, генерал.

— Один из уроков, который извлек противник из прошлой войны: не давать нам времени сосредоточить свои силы.

— Это верно. Ну что ж, отправлюсь к своим ребятам.

— Возьми мою вертушку, — сказал Диггз. — Я пока останусь здесь.

— Слушаюсь, сэр. — Эддингтон отсалютовал, повернулся и направился к вертолету, затем остановился. — Диггз?

— Да?

— Может быть, мои парни не так хорошо подготовлены, как Хэмм со своими солдатами, но мы выполним поставленную перед нами задачу, ясно? — Он снова отсалютовал, бросил в сторону сигару и пошел к «блэкхоуку».

* * *

Ничто не движется так бесшумно, как корабль. Автомобиль на скорости, скажем, чуть меньше тридцати миль в час производит шум, слышный тихой ночью за сотни ярдов, а вот от корабля при спокойном, как сейчас, море исходит высокочастотный шум рассекаемой стальным форштевнем воды, который едва слышен даже на небольшом расстоянии. Люди на борту чувствуют вибрацию силовой установки или слышат глубокое дыхание турбинных двигателей, вот и все, а эти звуки ночью едва разносятся по воде на сотню ярдов. Всего лишь шуршание волн, рассекаемых форштевнем, и позади каждого корабля пенная кильватерная струя бурлящей воды призрачно-зеленого цвета, фосфоресцирующей от выброшенных давлением корпуса крошечных организмов, — своего рода биологический протест против вторжения в их среду. С борта корабля этот след, остающийся за кормой, кажется дьявольски ярким. На каждом мостике освещение погашено, чтобы не мешать ночному зрению. Ходовые огни выключены — в нарушение правил судоходства в этих водах со множеством узких мест и напряженным движением. Впередсмотрящие пользуются как простыми биноклями, так и приборами ночного видения. Конвой только что сделал поворот и вошел в самое узкое место пролива.

В центре боевой информации каждого корабля люди, склонившись над картами и всматриваясь в радиолокационные экраны, разговаривали шепотом из опасения, чтобы их как-нибудь не услышали. Курящие мечтали о том, чтобы им разрешили курить в местах, требующих полной стерильности, а те, кто отказались от курения, пытались понять, зачем они это сделали. Помнится, речь шла о какой-то опасности для здоровья, а что это в сравнении с ракетами «земля — корабль», размещенными на пусковых установках в каких-нибудь пятнадцати тысячах ярдов, причем каждая с боеголовкой инфракрасного наведения, несущей заряд в тонну взрывчатки.

— Поворачиваем налево, новый курс два-восемь-пять, — доложил вахтенный офицер на «Анцио».

На главном прокладочном экране виднелось больше сорока «целей», радиолокационных контактов, с векторами, указывающими приблизительные курс и скорость. Число контактов, входящих в залив и выходящих из него, было примерно одинаковым. Некоторые были огромными, импульсы радиолокаторов отражались от супертанкеров, как от островов среднего размера.

— Ну что ж, пока все идет хорошо, — заметил офицер-ракетчик, обращаясь к капитану Кемперу. — Может быть, они спят.

— Может быть, на свете действительно существует Великая Тыква, Чарли Браун.

Вращались только параболические антенны навигационных радаров. На береговых установках ОИР наверняка была включена аппаратура поиска электромагнитных излучений, но если в Ормузском проливе у них находились патрульные корабли, американские моряки их еще не обнаружили. На экране радиолокатора было много целей, не поддающихся объяснению. Может, это рыбацкие шхуны? Или контрабандисты? Просто яхты, наконец? Определить было невозможно. Не исключено, что противник не решался высылать свои корабли слишком далеко за пределы центральной линии, разделяющей пролив. Арабы ревностно относятся к своим территориальным водам, решил Кемпер.

Экипажи кораблей находились в состоянии полной боевой готовности. Боевые системы включены, прогреты и готовы к действию. Если кто-то приблизится к эскадре, нарушителя попытаются сначала опознать визуально. В случае попытки осветить американские суда радиолокатором наведения, корабль, находящийся ближе всех к этому радиолокатору, переведет свой радар SPY в активный режим поиска и постарается увидеть, приближается ли что-то к конвою. Однако в этом случае возникнет сложная ситуация. Все вражеские ракеты имели боеголовки независимого инфракрасного наведения, а в проливе находилось множество судов, и ракета могла найти себе какую-то другую цель. Вряд ли противник захочет пускать ракеты наугад — в конце концов, улыбнулся Кемпер, так они могут прикончить несколько тысяч овец на том австралийском судне. Каким бы сложным ни был этот этап операции для кораблей охранения, задача, стоящая перед противником, тоже простой не была.

— Смена курса у контакта сорок четыре, — доложил старшина. Этот контакт представлял собой надводный корабль в водах Объединенной Исламской Республики на расстоянии семи миль от конвоя, и пеленг на него менялся в сторону кормы. Кемпер наклонился вперед. На экране компьютера виднелся курс контакта за последние двадцать минут. Он двигался с минимальной скоростью, при которой корабль слушается руля, — около пяти узлов. Сейчас он начал набирать ход и повернул.., в сторону отвлекающей группы, идущей позади конвоя. Информацию об этом тут же передали на эсминец «О'Баннон», капитан которого был старшим командиром группы. Расстояние между двумя кораблями было шестнадцать тысяч ярдов, но быстро сокращалось.

Ситуация становилась интересной. Вертолет с «Нормандии» приблизился к контакту со стороны кормы, держась на малой высоте. Пилоты увидели, как за кормой неизвестного корабля взбугрилась бело-зеленая кильватерная струя, значит, он увеличил скорость, беспокоя мириады живых организмов, чудом сумевших уцелеть в столь грязных водах пролива. Внезапное увеличение мощности означает...

— Это канонерская лодка, — доложил пилот по каналу связи. — Она только что увеличила скорость. Повторяю, цель увеличила скорость.

Кемпер поморщился. Теперь перед ним встал выбор. Можно ничего не предпринимать, и, может быть, ничего не случится. Или ничего не предпринимать и таким образом позволить канонерской лодке или катеру-ракетоносцу первым нанести удар по «О'Баннону» и его группе. Или предпринять что-то, рискуя обнаружить себя перед противником. Но ведь если вражеский корабль первым нанесет удар, противник все равно узнает об этом, не так ли? Может быть. А может быть, и нет. За пять секунд поступил сложный набор данных. Капитан подождал еще пять.

— Цель представляет собой катер-ракетоносец, вижу две пусковые установки, цель перешла на постоянный курс.

— Он готов нанести удар по «О'Баннону», сэр, — доложил лейтенант-ракетчик.

— Радиопереговоры, слышу радиопереговоры по УКВ, пеленг ноль-один-пять.

— Открыть огонь, — тут же решил Кемпер.

— Огонь! — скомандовал лейтенант по голосовому каналу.

— Понял, приступаю!

— Боевой центр, это впередсмотрящий, сэр, я только что заметил вспышку, похожую на пуск ракеты по левому борту, — нет, две ракеты, сэр, — донесся голос из динамика.

— Включить радар...

— Еще два пуска, сэр.

Проклятье, выругался Кемпер. У вертолета только две противокорабельные ракеты «пингвин» — значит, противнику удалось первым запустить пару ракет. И теперь капитан бессилен что-либо предпринять. Отвлекающая группа выполняла сейчас снова основную функцию — отвлекала на себя огонь противника.

— Два «вампира»[206] в полете... — сообщил пилот. — Цель уничтожена, — добавил он, имея в виду катер-ракетоносец противника. Через мгновение это получило подтверждение от впередсмотрящего на верхней части надстройки. — Повторяю, два «вампира» направлены в сторону «О'Баннона», — снова доложил пилот.

— Ракеты «силкуормс» — крупные цели, — заметил ракетчик. Они наблюдали за стремительно развивающейся битвой на радиолокационном экране. На дисплее навигационного радиолокатора было видно, что «О'Баннон» начал менять курс, положив руль на левый борт. Это делалось для того, чтобы открыть поле огня оружию ближней защиты, расположенному на корме. Но при этом появлялась огромная цель для приближающихся ракет. Эсминец не пускал имеющиеся у него приманки, чтобы не сбить с курса ракеты противника, которые в этом случае могли бы устремиться на танкеры, которые он охранял. Инстинктивное решение? — подумал Кемпер. Или заранее обдуманное? В любом случае командир эсминца проявил незаурядное мужество. Включился поисковый радиолокатор корабля — это означало, что он пустил зенитные ракеты, но на экране навигационного радара их не было видно. Затем огонь открыл по меньшей мере один фрегат.

— Многочисленные вспышки на корме, — доложил впередсмотрящий. — Ух ты, какой мощный взрыв! А вот еще один! — Затем наступило пять секунд тишины.

— "О'Баннон" докладывает командиру конвоя, — послышался голос, — у нас все в порядке. Это пока, подумал Кемпер.

* * *

Поднятые утром три «хищника» — по одному на каждый из корпусов, расположившихся лагерем к юго-востоку от Багдада, — приближались к цели со скоростью, всего вдвое превышающей скорость танка. Ни один из летательных аппаратов не достиг запланированной точки. В тридцати милях от места назначения их камеры инфракрасного наблюдения, смотрящие вниз, обнаружили светящиеся очертания бронированных машин. Армия Аллаха двинулась в путь. Информация, получаемая на станции «След бури» от крошечных разведывательных самолетов по кодированному каналу связи, начала тут же передаваться в военный городок короля Халеда, а оттуда — на приемные антенны всего мира.

— Неплохо бы иметь в своем распоряжении еще пару суток, — задумчиво произнес Бен Гудли.

— Какова боеготовность наших частей? — Райан повернулся к начальнику оперативного управления J-3.

— Десятый полк в полной готовности. Одиннадцатому нужен еще один день. У бригады Национальной гвардии нет пока никакого вооружения, — ответил адмирал Джексон.

— Сколько времени до первого боевого контакта? — спросил президент.

— По крайней мере двенадцать часов, может быть, восемнадцать. Все зависит от того, куда направляется армия ОИР. Джек кивнул.

— Арни, ты проинформировал Кэлли о происходящем?

— Нет, она ничего не знает.

— Тогда займись этим. Я хочу выступить перед нацией.

* * *

Алахаду надоело, наверно, заниматься торговлей без единого покупателя, подумала Лумис. Он рано встал, подошел к припаркованному поблизости автомобилю и поехал. Следовать за ним по пустым улицам было просто. Через несколько минут ей доложили, что он остановился у своего дома и вошел в квартиру. После этого Лумис и Селиг вышли из дома, в котором находились, пересекли улицу и подошли к заднему ходу. На двери лавки было два замка, и молодому агенту понадобилось десять минут, чтобы справиться с ними, что вызвало у него немалое раздражение. Затем пришлось заняться системой охранной сигнализации, но с этим справиться было проще. Система сигнализации была старого образца с торцевым ключом и очень простым кодом. Внутри агенты ФБР обнаружили еще несколько фотографий, причем на одной был, по-видимому, сын владельца. Первым делом они проверили картотеку на письменном столе и обнаружили там карточку на мистера Дж.Слоуна с телефонным номером 536-40-40, но без адреса.

— Что ты думаешь об этом? — спросила Лумис.

— Мне кажется, что это новая карточка, не истрепанная, и я вижу над первой цифрой «четыре» едва заметную точку, напоминающую ему о том, какую цифру следует изменить.

— Этот парень — иностранный агент, Донни.

— Думаю, ты права. В этом случае Ареф Раман относится к той же компании.

Но как это доказать?

* * *

Скрытность перехода конвоя кончилась. Впрочем, может быть, и нет. Нельзя было сказать что-то определенное. Кемпер попытался оценить создавшуюся ситуацию. По-видимому, ракетному катеру дали по радио команду открыть огонь... А может, молодой командир катера решил действовать по собственной инициативе... Нет, вряд ли. В странах с диктаторским режимом военным командирам не разрешают, как правило, совершать самостоятельных действий. Иначе всякий диктатор гарантированно рано или поздно окажется спиной к стене перед дулами винтовок. Пока счет в матче между США и ОИР был 1:0 в пользу американского военно-морского флота. Обе группы конвоя, продолжая двигаться на северо-запад, теперь входили в расширяющееся горло залива, они по-прежнему сохраняли скорость двадцать шесть узлов, несмотря на окружение транспортных кораблей разных стран, спешащих в обоих направлениях.

Эфир был полон радиопереговорами между кораблями, все еще пытающимися понять, что только что произошло к северу от Абу-Муса. В море вышли патрульные катера Омана, которые тоже вели радиопереговоры с кем-то, может быть, с ОИР, спрашивая, в чем дело.

Такая неразбериха, решил Кемпер, только на пользу. Было темно, а опознать суда в темноте всегда непросто.

— Когда наступают навигационные сумерки[207]?

— Через пять часов, сэр, — ответил вахтенный офицер.

— За это время мы пройдем почти полтораста миль. Продолжаем движение, как и раньше. Пусть сами разберутся в случившемся, если смогут. — Если конвою удастся добраться до Бахрейна, не будучи обнаруженным, это станет своего рода чудом.

* * *

Они положили все на стол инспектора О'Дея. «Все» состояло из трех страниц заметок и двух фотографий, снятых «поляроидом». Наиболее важной уликой была распечатка телефонных звонков, повторяющая заметки, нацарапанные Селигом. Это была также единственная улика, добытаябез нарушения закона.

— Не скажу, что это такие уж убедительные доказательства, — заметил инспектор.

— Но ведь ты сам приказал действовать побыстрее, Пэт, — напомнила ему Лумис. — Они оба замешаны в грязном деле. Я не могу доказать этого присяжным заседателям, но этих улик достаточно, чтобы начать всестороннее расследование, конечно, при условии, что у нас есть такая роскошь, как время. Впрочем, времени-то у нас, пожалуй, и нет.

— Точно. Ну хорошо. — О'Дей встал из-за стола. — Следует поговорить с директором.

Нельзя сказать, что у Мюррея было сейчас много свободного времени. Правда, ФБР не стояло во главе расследования, связанного с применением биологического оружия, зато его агенты были по горло заняты, собирая доказательства этого. Вдобавок Федеральному бюро было поручено расследовать недавнее нападение на детский сад «Гигантские шаги», которое, будучи как уголовным, так и террористическим актом, велось с участием нескольких федеральных спецслужб. И вот теперь ФБР получило указание — третье за последние десять дней — отложить все в сторону и заняться новым расследованием. О'Дей махнул рукой в сторону секретарей и вошел в кабинет директора, даже не постучавшись.

— Только собирался справить нужду... — проворчал Мюррей.

— Не думаю, что у тебя будет время на это. Во всяком случае у меня его нет, — заметил Пэт. — Мне кажется, Дэн, что в Секретной службе все-таки есть «крот».

— Вот как?

— Вот так, черт побери. Пусть Лумис и Селиг расскажут тебе о том, что они обнаружили. — А я смогу сообщить о результатах Андреа Прайс, так чтобы она меня не застрелила? — спросил директор ФБР.

— Думаю, сможешь.

Глава 58 Свет дня

Пока не было оснований для торжества, но уже второй день число случаев заболевания лихорадкой Эбола сокращалось. Более того, примерно в трети случаев, когда в крови пациентов были обнаружены антитела, отсутствовали симптомы лихорадки. Центр инфекционных болезней в Атланте и военные медики в Форт-Детрике дважды проверили данные, прежде чем уведомить об этом Белый дом, одновременно предупредив, что еще слишком рано информировать о том же общественность, поскольку данные являются предварительными. Судя по всему, запрет на переезды и впечатление от этого резко сократили контакты между людьми и дали должные результаты.

Нападение на «Гигантские шаги» тоже продолжали расследовать, этим занималась сейчас лаборатория ФБР. Там тоже использовались электронные микроскопы, но для идентификации не вирусов Эбола, а цветочной пыльцы и других крошечных частиц. Дело осложнялось тем, что все произошло весной, когда воздух полон цветочной пыльцы.

Было точно установлено, что Мордекай Азир являлся своего рода призраком, который внезапно появился лишь с одной-единственной целью, выполнил свою задачу и снова исчез. Однако в его доме остались фотографии, а ФБР знало, как работать с ними, доложили Райану. Он надеялся, что к концу дня могут появиться какие-нибудь новости. Однако его надежде не суждено было сбыться.

— Привет, Дэн. — Президент вернулся в свой кабинет, поскольку ситуационный центр угнетал мыслью о необходимости посылать в бой американских солдат.

— Здравствуйте, господин президент. — Директор ФБР вошел в кабинет в сопровождении инспектора О'Дея и Андреа Прайс.

— Что это вы так радостно улыбаетесь?

И они рассказали ему обо всем.

* * *

Нужно быть отважным человеком, чтобы осмелиться до рассвета разбудить аятоллу Махмуда Хаджи Дарейи, так что приближенным понадобилось два часа, дабы набраться храбрости, пока они решились на это. Впрочем, промедление не помогло бы делу. И вот в четыре утра по тегеранскому времени аятоллу разбудил звонок телефона, стоящего на столике рядом с кроватью. Через десять минут аятолла появился в гостиной своих личных апартаментов, готовый покарать — его темные глубоко посаженные глаза искали виновного.

— Получено сообщение, что американские корабли вошли в Персидский залив, — доложил начальник разведывательной службы.

— Где и когда? — негромко спросил аятолла.

— Это произошло сразу после полуночи в проливе. Один из наших патрульных катеров-ракетоносцев обнаружил корабль, похожий на американский эсминец. Командующий морским районом дал командиру катера приказ атаковать эсминец ракетами, но после этого с катера ничего не поступало.

— И это все? И ради этого вы меня разбудили?

— В районе были слышны радиопереговоры между судами. Речь шла о нескольких взрывах. Есть основания полагать, что наш катер подвергся нападению и был уничтожен, скорее всего с воздуха — но откуда там взялся самолет?

— Нам нужно ваше разрешение приступить к воздушным операциям по прочесыванию залива, как только рассветет, — произнес командующий ВВС. — Мы никогда не предпринимаем таких операций без согласования с вами.

— Разрешаю, — сказал Дарейи. Ну что ж, теперь я все равно проснулся, напомнил себе священнослужитель. — Что еще?

— Армия Аллаха выступила к границе. Операция проходит в соответствии с планом. — Ему наверняка понравится эта новость, подумал начальник разведки.

Махмуд Хаджи кивнул. Аятолла надеялся как следует выспаться — потом, в ближайшие дни, на это нельзя рассчитывать, — но он знал, что, раз проснувшись, уже не сможет заснуть снова. Он посмотрел на настольные часы — аятолла не носил часов — и решил, что придется начинать рабочий день.

— Наше наступление окажется для них неожиданным?

— Конечно, до определенной степени, — ответил начальник разведывательной службы. — Армии отдан строгий приказ хранить полное радиомолчание. Американские станции перехвата весьма чувствительны, но они не могут услышать что-то, если слышать нечего. Когда наши войска достигнут Аль-Бусайя, мы полагаем, их обнаружат, но тогда мы уже будем готовы к решительному броску, что и произойдет ночью.

Дарейи покачал головой.

— Одну минуту, так что сообщил нам этот патрульный катер?

— В его докладе говорится, что замечен эсминец или фрегат, может быть, и другие суда, затем связь прервалась. Через два часа мы поднимем самолеты и начнем поиски.

— Где их транспортные суда?

— Мы не знаем, — признался начальник разведслужбы. Он надеялся, что аятолла не вспомнит о них.

— Выясните!

Получив приказ, оба генерала ушли. Дарейи взял колокольчик и позвонил, вызывая слугу. Когда тот вошел, аятолла распорядился принести чай. И тут ему в голову пришла еще одна мысль. Все уладится, или по крайней мере эта проблема будет решена, после того как Раман выполнит порученное ему дело. Дарейи сообщили, что он на месте и получил приказ. Тогда почему до сих пор этот приказ не выполнен? Аятолла огляделся и с нарастающей яростью уставился на часы. Звонить слишком рано.

* * *

Кемпер разрешил своей команде немного отдохнуть. Это стало возможным благодаря тому, что система обнаружения и связи на кораблях «иджис» была автоматической, так что через два часа после инцидента с канонерской лодкой — нет, с ракетным катером, поправил себя капитан — члены экипажа получили возможность посменно находиться на боевых постах. Сменившиеся матросы освежились, наскоро поели, а многие и размялись в зале на тренажерах. Это продолжалось час, причем каждый из матросов и офицеров получил пятнадцать минут отдыха. Однако теперь все снова находились на постах по боевому расписанию. До наступления навигационных сумерек оставалось два часа. Конвой находился сейчас в сотне миль от Катара и направлялся на северо-запад, постепенно склоняясь к западу, после того какой прошмыгнул мимо всех островов и нефтедобывающих платформ, которые прикрывали его от радаров противника. Самое трудное осталось позади. Здесь залив уже расширился, можно было маневрировать и предельно использовать свои мощные сенсорные системы. На экране радиолокатора «Анцио» появилось звено из четырех истребителей F-16, они были в двадцати милях к северу от конвоя, опознавательные сигналы «свой — чужой» отчетливо выделялись на экране. Кемпер предупредил команду соблюдать здесь предельную осторожность. Было бы лучше, если бы над конвоем кружил АВАКС, но, как он узнал час назад, все самолеты раннего обнаружения и предупреждения находились дальше к северу. Сегодня не обойтись без боя. Система «Иджис» не была сконструирована для этого, да и сам он с удовольствием обошелся бы без боя, но именно таким было предназначение военно-морского флота.

Капитан Кемпер приказал отвлекающей группе уходить на юг. Они выполнили поставленную задачу. После того как рассветет, уже не удастся скрыть, что представляет собой оперативная группа «Театр» и куда направляется конвой, подумал он.

* * *

— Вы уверены в этом? — спросил президент Соединенных Штатов. — Господи, я сотни раз оставался наедине с этим парнем!

— Мы знаем, — заверила его Прайс. — Хорошо знаем. Сэр, в это действительно трудно поверить. Я знакома с Джеффом...

— Он фанатично влюблен в баскетбол. Он сказал мне, кто выиграет финальный матч студенческого чемпионата страны и оказался прав. Даже не ошибся, говоря о разрыве в очках.

— Совершенно верно, сэр. — Андреа и тут была вынуждена согласиться с патроном. — К сожалению, все это с трудом поддается объяснению.

— Вы собираетесь арестовать его?

— Нет, на такой шаг пойти нельзя, — произнес Мюррей. — Это одна из ситуаций, когда мы знаем что-то или думаем, что знаем, но не можем доказать. Впрочем, у Пэта есть мысль на этот счет.

— Тогда давайте выслушаем его, — распорядился Райан. Он чувствовал, что головная боль вернулась. Короткий период, когда боль оставляла его, кончился. Райана встревожило подозрение, будто в Секретную службу смог проникнуть иностранный агент, но теперь им кажется, что у них есть доказательства — нет, гораздо хуже, поправил он себя, это нельзя назвать доказательствами, всего лишь новое гребаное подозрение! — что один из людей, которым доверено находиться рядом с ним и его семьей, является потенциальным убийцей. Неужели этому не будет конца? Но он все-таки решил выслушать.

— Вообще-то все очень просто, — закончил О'Дей.

— Нет! — тут же возразила Прайс. — Что, если...

— Мы будем держать ситуацию под контролем. Президент не подвергнется никакой опасности, — заверил присутствующих инспектор.

— Подождите, — вмешался Райан. — Вы утверждаете, что сумеете вывести этого парня на чистую воду?

— Совершенно верно, сэр.

— И я смогу сделать что-то конструктивное, вместо того чтобы просто сидеть здесь подобно долбаному королю?

— Совершенно верно, сэр, — повторил Пэт.

— Согласен. Действуйте.

— Господин президент...

— Андреа, но ведь вы будете рядом со мной, правда?

— Да, конечно, но...

— Тогда решено, — подвел итог обсуждению президент. — Но одно условие — он не должен приближаться к моей семье. Если он даже просто посмотрит на дверь лифта, вы тут же возьмете его на мушку, Андреа, понимаете?

— Понимаю, господин президент. Доступ только в Западное крыло.

Закончив с этой проблемой, они спустились в ситуационный центр, где Арни и группа, занимающаяся национальной безопасностью, следили за картой, появившейся на большом телевизионном экране.

* * *

— О'кей, давайте осветим небо, — скомандовал Кемпер, обращаясь к вахте в центре боевой информации. В следующее мгновение «Анцио» и четыре других корабля, оснащенных системой «Иджис», переключили свои радиолокаторы SPY с режима ожидания на активный режим, и в эфир хлынул мощный поток электромагнитных импульсов. Теперь не было смысла скрываться. Конвой находился прямо под воздушной трассой W-15, по которой следовали коммерческие авиалайнеры, и любой пилот мог посмотреть вниз и увидеть крошечную группу кораблей на поверхности залива. А увидев это, он скорее всего поделится своим впечатлением с другими. У фактора неожиданности есть свои практические пределы.

Через секунду на трех больших радиолокационных экранах появились многочисленные следы самолетов. Если не считать чикагский аэропорт О'Хара, подумал Кемпер, здесь, наверно, самый загруженный участок неба.

У звена из четырех истребителей F-16, барражирующих к северо-западу от конвоя, отчетливо виднелись импульсы опознания «свой — чужой». Вблизи американских самолетов находились шесть авиалайнеров разных компаний, а ведь день только начинался. На пусковых установках проводили учения для того, чтобы проверить, как функционируют компьютеры, но вообще-то система «Иджис» считалась настолько совершенной, что могла то вести себя тихо и незаметно, то мгновенно ощетиниться и ответить ракетными залпами. Корабли, оснащенные такими системами, оказались сейчас именно в том месте, где они могли больше всего пригодиться.

* * *

Первыми иранскими истребителями были два устаревших «томкэта» F-14, взлетевших с военного аэродрома в Ширазе. В семидесятые годы шах купил у американской фирмы «Грумман» около восьмидесяти таких истребителей Прошло время, но десять из них все еще способны были летать. Когда на них что-нибудь выходило из строя, их ремонтировали, заменяя дефектные механизмы снятыми с других истребителей или приобретенными на оживленном международном черном рынке, где торговали всем, в том числе и деталями боевых самолетов. Эти два F-14 полетели сначала над сушей, направляясь на юго-восток к Бендер-Аббасу, затем увеличили скорость и помчались на юг к Абу-Муса, пролетев к северу от него. Пилоты управляли самолетами, а стрелки-радисты, сидящие позади них, осматривали в бинокль морскую поверхность. На высоте в двадцать тысяч футов солнце было уже ясно видно, однако на море все еще господствовали навигационные сумерки.

С высоты трудно рассмотреть корабли, находящиеся далеко внизу, — это обстоятельство часто упускают из виду как моряки, так и летчики. В большинстве случаев на необъятной поверхности моря корабли кажутся слишком маленькими. Обычно сверху и невооруженным глазом и на спутниковых фотографиях видна белая кильватерная струя за кормой и у форштевня корабля, похожая на стрелу с несуразно большим наконечником. Наконечник — это волны, уходящие в стороны от носа и кормы, а древко стрелы — прямая линия пены от корабельных винтов. Такие очертания притягивают глаз так же естественно, как и тело женщины, а в головной части клинообразной формы находится сам корабль. Или множество кораблей, как в данном случае. Наблюдатели заметили с истребителей сначала отвлекающую группу, которая шла на расстоянии сорока миль, а через минуту опознали и основную часть конвоя.

* * *

Перед командирами кораблей стояла сложная проблема — им было необходимо точно опознать самолеты. Кемпер не решался дать команду на пуск зенитных ракет «корабль — воздух», опасаясь сбить по ошибке авиалайнер, как это сделал однажды американский крейсер «Винсеннс». Четыре истребителя F-16 уже повернули в сторону иранских самолетов, после того как те послали им короткую радиограмму. На борту «Анцио» не было специалиста, достаточно хорошо владеющего фарси, поэтому Кемпер не смог разобрать ее содержания.

— Смотрите, парни, — послышался голос командира звена. — Похоже, это F-14-e, «томкэты». — Он знал, что на вооружении американских ВМС уже нет таких самолетов.

— "Анцио" вызывает «Старфайтер», открывайте огонь и сбивайте их.

— Понял.

* * *

— Звено, это ведущий, пускайте «слэммеры»! — Было ясно, что летчики на иранских истребителях напряженно смотрят вниз, вместо того чтобы оглядываться вокруг. Это разведывательный полет, решил ведущий «Старфайтер». Он выпустил ракету AIM-120 на мгновение раньше остальных самолетов его звена. — Фокс-один, Фокс-один! — И у полуострова Катар разгорелась битва.

* * *

«Томкэты» ОИР были слишком заняты наблюдением за морской поверхностью и жестоко поплатились за это. Их датчики, предупреждающие об опасности, сообщали о самых разных импульсах, поступавших отовсюду, так что импульсы воздушных радаров на американских «виперах» были всего лишь одними из многих. Ведущий «томкэт» пытался сосчитать корабли под собой и одновременно говорить по радио, когда пара ракет AMRAAM «воздух — воздух» взорвалась в двадцати метрах перед старым истребителем. Сидевший на заднем сиденье наблюдатель успел только поднять голову и увидеть приближающуюся смерть.

* * *

— "Старфайтер" вызывает «Анцио», сбили двоих, парашютов не видим, повторяю, сбили двоих.

— Понял.

— Как славно начать день таким образом, — удовлетворенно заметил майор американских ВВС, который только что прилетел со своими напарниками из Израиля, где шестнадцать месяцев занимался учениями с израильскими ВВС над пустыней Негев. — Выходим из игры.

* * *

— Мне кажется, это не лучшая идея, — проговорил ван Дамм, глядя на экран. Радиолокационное изображение с эсминца «Джон Пол Джоунз» передавалось по спутниковому каналу в Вашингтон, и в ситуационном центре видели картину боя всего на полсекунды позже того, как события происходили в действительности.

— Мы не можем допустить, чтобы противник помешал движению этих судов, сэр, — сказал главе президентской администрации адмирал Джексон. — Нам нельзя рисковать.

— Но они могут сослаться на то, что мы первыми открыли огонь и...

— Нет, сэр. Их ракетный катер выпустил свои ракеты в наши корабли первым, еще пять часов назад, — напомнил начальник оперативного управления.

— Но они не признаются в этом.

— Перестань, Арни, — прервал их Райан. — Это я отдал приказ. В действие вступили правила войны. Что дальше, Робби?

— Все зависит от того, успели ли иранские летчики сообщить о конвое. Первое столкновение завершилось быстро и успешно. Так обычно случается, — произнес Джексон, вспоминая воздушные бои, в которых он принимал участие. Во время учений его не обучали нападать неожиданно и сзади, но разве в настоящей войне соблюдаются правила справедливой игры?

Самая узкая часть залива шириной чуть больше сотни миль находилась между полуостровом Катар и иранским городом Басатин. Там у иранцев размещалась база ВВС, и с разведывательных спутников поступила информация, что на ее дорожках стоят истребители, готовые к взлету.

* * *

— Привет, Джефф.

— Что Происходит, Андреа? — спросил Раман и добавил:

— Рад, что ты вспомнила обо мне. Я по-прежнему в Питтсбурге.

— Тут у всех голова идет кругом из-за этой лихорадки. Слушай, ты нам нужен. У тебя есть автомобиль?

— Думаю, сумею взять машину в местном отделении. — Вообще-то служебный автомобиль у него уже был.

— О'кей, возвращайся в Вашингтон. Не думаю, что там теперь нам понадобится подготовительная работа. С твоим удостоверением агента Секретной службы тебя пропустят через все контрольные пункты на шоссе 1-70. Постарайся приехать поскорее. Тут происходят тревожные события.

— Приеду через пять часов.

— У тебя есть смена одежды?

— Есть, а в чем дело?

— Она тебе понадобится. В Белом доме введена процедура обеззараживания. Все обязаны пройти ее, прежде чем попасть в Западное крыло. Увидишь, когда приедешь, — сказала ему глава президентской охраны.

— Ну что ж, если нужно...

* * *

Алахад не занимался ничем. Установленные в его квартире «жучки» — прослушивающие устройства — позволили определить, что он смотрел телевизор, переключая каналы с одной станции кабельного телевидения на другую в поисках фильма, который еще не смотрел, а перед сном прослушал новости на канале Си-эн-эн. Затем наступила тишина. Свет был выключен и даже инфракрасные камеры не могли заглянуть в его спальню, окна которой были задернуты шторами. Агенты, наблюдавшие за Алахадом, пили кофе из пластмассовых стаканчиков, глядя на темные окна в квартире торговца и с беспокойством обсуждая, как и все американцы, проблему эпидемии, охватившей страну. Средства массовой информации посвящали этому вопросу почти все эфирное время. Больше не о чем было говорить. Спортивные состязания прекратились. Погода могла бы стать предметом обсуждения, но поскольку мало кто выходил на улицу, на нее почти не обращали внимания. Все остальное вращалось вокруг эпидемии лихорадки Эбола. По телевидению выступали научные обозреватели, которые объясняли, что представляет собой этот вирус и как он распространяется — вообще-то они говорили о том, как он может распространяться, потому что ученые все еще не пришли к единой точке зрения по этому вопросу, — и агенты с наушниками выслушали очередную передачу по собственному телевизору Алахада. Один защитник окружающей среды утверждал, что это природа мстит человеку. Люди вторгаются в джунгли, рубят деревья, убивают животных, разрушают экосистему, и вот теперь экосистема расквиталась с людьми. Или что-то вроде того.

Юристы анализировали судебное разбирательство поданной Эдом Келти жалобы, но практически никто не требовал снятия запрета на путешествия. Демонстрировались кадры с застывшими в аэропортах самолетами, замершими у терминалов автобусами, стоящими на станциях поездами и широкими лентами опустевших шоссейных дорог. Велись передачи о людях, проживающих в отелях, о том, как они справляются с ситуацией. Передавались советы о способах повторного использования хирургических масок, и специалисты объясняли, что этот простой метод защиты действует практически безотказно; в большинстве своем люди верили этому. Однако тут же, словно опровергая сказанное, демонстрировались кадры, снятые в больницах, и теперь все чаще появлялись фотографии черных мешков с мертвыми телами. По взаимной договоренности информация о том, как сжигают тела людей, погибших от лихорадки Эбола, передавалась без демонстрации самого уничтожения тел в огне. Документальные кадры и без того были достаточно пугающими. Репортеры и комментаторы начали поговаривать об отсутствии информации о ходе эпидемии, что вызывало тревогу у многих, но в то же время проскальзывали намеки об уменьшении числа коек, занятых больными, в больницах, а это кое-кого успокаивало. Не прекращались выступления крайне пессимистически настроенных комментаторов, высказывавших самые мрачные прогнозы, что по-прежнему беспокоило тех, кто были склонны им верить, однако большинство репортеров подчеркивало, что имеющиеся сведения не подтверждают этой точки зрения, что ситуация постепенно стабилизируется, хотя еще слишком рано делать какие-либо определенные выводы. Говорили, что врачи справляются с эпидемией, что в некоторых штатах совсем не зарегистрированы случаи заболеваний, а даже в тех, где они есть, многие районы остались незатронутыми. Наконец, начали появляться специалисты, которые осмеливались твердо заявлять, что эпидемия возникла не спонтанно и не сама по себе. По этому вопросу не было единого мнения, которое могло бы подвергнуться проверке с помощью опроса средствами массовой информации, и это главным образом потому, что люди по-прежнему не общались друг с другом, однако одновременно с возникновением надежды, что из-за этой болезни не наступит конец света, все чаще и чаще задумывались над главным вопросом: как все это началось?

* * *

Госсекретарь Адлер снова сидел в кресле самолета, летящего на запад, в Китайскую Народную Республику. Когда самолет находился в полете и во время пребывания в американском посольстве в Пекине, ему сообщили из Вашингтона последние новости. Они вызвали у него ярость и, как ни странно, некоторое чувство удовлетворения. Именно Чанг манипулировал происходящим и вовлек американское правительство в такую ситуацию. В этом можно было не сомневаться, поскольку теперь они знали, что Индия снова оказалась втянутой в очередной кризис и снова ее оставили в дураках Китай и на этот раз и Иран. Вопрос заключался в том, сообщит ли премьер-министр своим партнерам, что она отказывается от своего участия в заговоре и выходит из игры. Пожалуй, скорее промолчит, подумал Адлер. Ей снова удалось обмануть саму себя. В этом у индийского премьер-министра редкий талант — она способна поддаваться на обман без всяких усилий со своей стороны.

Но ярость Адлера не утихала. На его страну совершено нападение, причем по приказу человека, с которым он встречался всего несколько дней назад. Дипломатия потерпела неудачу. Он не сумел предотвратить конфликт — а разве не в этом заключается его задача? Более того, его и его страну обманули, провели за нос. Китай заставил Америку убрать мощную авианосную группу из того региона, где она больше всего нужна. А теперь КНР использовала в своих интересах последствия кризиса, вызванного ею самой, нанося ущерб американским интересам и стремясь в конечном итоге перекроить карту мира, создав его по своему образу и подобию. А как хитро они задумали все это! Ведь Китай не был замешан ни во что, не причинил никому непосредственного ущерба, разве что жертвами его действий стали пассажиры авиалайнера. Ему удалось создать видимость нейтралитета, предоставить инициативу другим странам, а вместе с ней возложить на них ответственность за риск. Чем бы ни кончился этот кризис, Китай по-прежнему сохранит за собой возможность торговать со всем миром, будет оказывать влияние на политику Соединенных Штатов, его образ сверхдержавы останется незыблемым, и он намерен придерживаться прежнего курса до тех пор, пока не настанет время добиться перемен, к которым стремится. Китайцы убили нескольких американцев, находившихся в аэробусе, а теперь в результате своих маневров помогают убить еще больше, хотят нанести реальный и ощутимый ущерб его стране, сами ничем не рискуя, думал госсекретарь, глядя в иллюминатор, как самолет заходит на посадку. Но ведь и они не знают, что ему все это известно, не правда ли?

* * *

Кемпер знал, что следующее нападение окажется гораздо опаснее. По сообщениям разведки, Объединенная Исламская Республика располагала запасами ракет С-802. Изготовленные китайской корпорацией, занимающейся импортом и экспортом продукции точного машиностроения, эти ракеты по своим возможностям походили на французские «эксосе» с дальностью действия примерно семьдесят миль. Однако и здесь возникала проблема наведения на цель. В Персидском заливе постоянно находилось слишком много судов. Чтобы ракеты попали в американские корабли, иранцам придется приблизиться к конвою и дать возможность радиолокаторам наведения на своих истребителях-бомбардировщиках посмотреть на него, однако в этом случае они заденут край ракетного зонтика, прикрывающего тактическую группу «Театр».

Ну что ж, подумал Кемпер, придется предпринять ответные меры. «Джон Пол Джоунз» увеличил скорость до тридцати двух узлов и выдвинулся к северу. Этот эсминец новейшего образца был построен с использованием технологии «стеле» и на экране радиолокатора походил на рыбацкую шхуну среднего размера. Чтобы сделать картину еще более убедительной, на эсминце выключили все радиолокаторы. Группа «Театр» уже продемонстрировала противнику один свой облик. Теперь она изменит его и покажет другой. Кроме того, капитан связался по радио с Эр-Риядом и потребовал самым решительным образом, чтобы ему прислали АВАКС, обеспечивающий раннее радиолокационное обнаружение действий противника. Все три крейсера — «Анцио», «Нормандия» и «Йорктаун» — находились рядом с транспортами, и теперь гражданским экипажам на четырех судах типа «Боб Хоуп» стало ясно, что боевые корабли охраняют их не только от ракетного удара противника. Любому вражескому самолету, стремящемуся к судам с драгоценным грузом, придется прежде преодолеть противовоздушную оборону одного из крейсеров. Все моряки на четырех огромных судах находились на постах в соответствии с боевым расписанием. На всех грузовых палубах было развернуто противопожарное снаряжение. Силовые установки работали на полную мощность, и механики выжимали из них все, на что были способны гигантские дизели.

В небе утренний патруль из F-16-x сменили другие истребители. Системы вооружения находились в состоянии полной боевой готовности, и с «Анцио» уже начали передавать предупреждение гражданским самолетам о том, что воздушное пространство над Персидским заливом становится опасным и его лучше избегать. Это облегчало задачу, стоящую перед обеими сторонами. Пребывание американского конвоя уже перестало быть секретом. Теперь корабли были видны на экранах иранских радаров, но избежать этого пока невозможно.

* * *

— Похоже, в заливе находятся две военно-морских эскадры, — сообщил аятолле начальник разведки. — Мы еще точно не знаем их состава, но не исключено, что там есть военно-транспортные суда.

— Ну и что?

— Два наших истребителя попытались приблизиться к ним, но были сбиты, — продолжил командующий ВВС. — Среди американских судов есть военные корабли новейшего типа. Истребители успели передать, что в составе эскадры имеются и суда, похожие на огромные транспорты. Не исключено, что у них на борту танки с Диего-Гарсии...

— Те самые, которые индийцы обещали не пропустить в залив!

— Похоже, так и есть.

Какой я был дурак, что доверился этой женщине! — выругал себя аятолла.

— Потопите их! — приказал он, полагая, что его желание способно воплотиться в действительность.

* * *

Раман любил быструю езду. Почти пустая автострада, темная ночь и служебный автомобиль Секретной службы с мощным форсированным двигателем — все это позволяло ему насладиться своим увлечением. Он мчался по шоссе 1-70 к штату Мэриленд. Количество грузовиков на дороге удивило его. Раман не подозревал, что для транспортировки продовольствия и медицинских товаров требуется столько машин. Красный вращающийся фонарь на крыше его автомобиля заставлял грузовики уступать ему дорогу, и потому он беспрепятственно ехал со скоростью более ста миль в час, не обращая внимания на патрульные машины пенсильванской дорожной полиции.

У него появилось время подумать. Было бы намного лучше, если бы его предупредили о предстоящих событиях. Нападение на детский сад и попытка похитить — или убить — «Песочницу» вызвала у Рамана раздражение. Малышка была слишком юной и слишком невинной, чтобы видеть в ней врага. Он знал ее по имени, знал внешне и по голосу, и потому известие о нападении на какое-то время потрясло его. Раман не понимал, зачем был отдан такой приказ... Разве что еще плотнее стянуть охрану вокруг президента и тем самым упростить его задачу. Но вообще-то можно обойтись и без этого. Америка это не Ирак, а Махмуд Хаджи Дарейи так и не осознал разницы.

Атака с применением вируса Эбола — вот это другое дело. Само распространение лихорадки — проявление воли Аллаха. Да, это отвратительно, это ужасно, но такова жизнь. Раман вспомнил пожар в тегеранском кинотеатре. Там тоже погибли люди, простые люди, чья вина заключалась в том, что они пришли посмотреть фильм, вместо того чтобы посвятить досуг размышлениям и молитвам. Мир жесток, и единственный способ облегчить себе жизнь заключается в том, чтобы верить во что-то большее, чем ты сам. Раман верил. Он знал, что в мире не происходит случайных перемен. Великие свершения жестоки и почти всегда требуют жертв. Вера распространяется на острие меча, несмотря на слова Пророка, что меч не способен сделать правоверным человека, не постигшего всей мудрости Его учения. Раман не понимал двойного смысла этих слов, но и в этом заключалась природа мира. Один человек вряд ли способен постигнуть все. Вот почему он во многом должен полагаться на наставления других, более мудрых, чем он сам, способных объяснить ему, как следует поступать, что приемлемо для Аллаха и служит Его целям.

То, что его заранее не посвятили в предстоящие события, несмотря на возможную пользу, которую это могло бы принести, — ну что ж, Раман был вынужден признать, что такая мера могла быть вызвана соображениями разумной безопасности.., если принять во внимание, что он не останется в живых. Это не вызывало у него страха. Раман давно свыкся с мыслью о смерти, и если его брат смог выполнить свою миссию в Багдаде, то он сумеет выполнить волю Аллаха в Вашингтоне. Однако, если представится возможность, он попытается скрыться. В этом ведь нет ничего плохого. Разве не так?

* * *

Ясное дело, они все еще не сумели окончательно разобраться в предстоящей операции, подумал Кемпер. В 1990-1991 годах у них была великолепная возможность не спешить, все обдумать, должным образом распределить силы, установить каналы связи и тому подобное. Только не на этот раз. Когда он связался по радио и потребовал присылки АВАКСа, какой-то мудозвон в штабе ВВС удивленно спросил: «Разве у вас его нет? Почему вы не обратились к нам раньше?» — Командир «Анцио» и тактической группы TF-61.1 не стал вымещать на нем злость. Скорее всего этот парень ни в чем не виноват, зато хорошая новость заключалась в том, что теперь над ними будет барражировать самолет раннего радиолокационного обнаружения. Да и время для этого выбрано подходящее. Четыре вражеских истребителя неизвестного типа только что взлетели с аэродрома в Басатине, расположенном в девяноста милях отсюда.

— "Театр", это «Скай-два», вижу четыре самолета, летящие к вам. — Информация, переданная по каналу связи, высветилась на одном из экранов системы «Иджис». Радиолокатор самого «Анцио» не мог заглянуть так далеко, потому что самолеты противника находились за горизонтом. А вот радиолокатор АВАКСа обнаружил их, и на экране появились четыре светящиеся точки, движущиеся попарно.

— "Скай", это «Театр», они ваши. Сбивайте их.

— Понял — одну минуту, взлетела вторая четверка.

* * *

— У них там любопытные дела, — сказал адмирал Джексон, обращаясь к присутствующим в ситуационном центре. — Кемпер поставил ракетную ловушку в стороне от главных сил конвоя. Если вражеские истребители прорвутся через заслон F— 16-х, посмотрим, насколько эффективной она окажется.

* * *

Через минуту взлетела еще одна четверка истребителей. Теперь в воздухе находились двенадцать самолетов противника. Они набрали высоту десять тысяч футов, затем повернули на юг, направляясь на предельной скорости к американским кораблям.

Звено F-16 не рисковало уходить слишком далеко от конвоя. Вместо этого истребители встретили противника в середине залива, руководствуясь командами, поступающими с АВАКСа. Обе стороны включили радары; истребители ОИР наводились на цель радиолокационными станциями на противоположном берегу Персидского залива, американские перехватчики прислушивались к указаниям, поступающим от своего Е-3В, барражирующего высоко в небе в ста милях за ними. На этот раз воздушная схватка не отличалась элегантностью. Американские истребители, ракеты которых «воздух — воздух» обладали заметно большей дальностью действия, пустили их первыми и сразу отвернули назад, уходя от ракет, выпущенных чуть позже иранскими истребителями. И тут же первая четверка нырнула к поверхности залива, включив аппаратуру электронного противодействия. Им помогали мощные береговые глушилки, что застало американцев врасплох. Три истребителя ОИР, продолжавшие полет к цели, пали жертвой американских ракет. Тем временем F-16-e сумели уйти от ракет противника, которые, истощив свой запас топлива, упали в воду. Американские самолеты снова развернулись в сторону вражеских истребителей и продолжили бой. Они разделились на две пары и устремились на восток, затем сделали разворот, чтобы напасть на противника с тыла. Однако схватка шла на высоких скоростях, и одно иранское звено оказалось в пятидесяти милях от группы «Театр», так что его истребители появились на радиолокационном экране «Анцио».

— Капитан, — произнес в нагрудный микрофон старшина, сидевший у системы распознавания электромагнитных импульсов. — Я получаю сигналы от действующих воздушных радаров на пеленге три-пять-пять. Сила импульсов достаточна для обнаружения, сэр. Не исключено, что они заметили нас.

— Хорошо. — Кемпер протянул руку и поворотом ключа включил автоматику. То же самое сделали командиры «Йорктауна» и «Нормандии». На первом была старая система «Иджис», и четыре окрашенные в белый цвет ракеты SM-2 MR выдвинулись из кормовых и носовых магазинов и легли на направляющие ракетных установок. Что касается «Анцио» и «Нормандии», то на них внешне ничего не изменилось — их зенитные ракеты уже находились на стоящих вертикально пусковых установках. Сейчас на каждом крейсере радиолокаторы SPY посылали импульсы мощностью в шесть миллионов ватт, постоянно освещая приближающиеся истребители-бомбардировщики, которые были уже совсем недалеко от края ракетного зонтика крейсеров.

Теперь они оказались в пределах досягаемости эсминца «Джон Пол Джоунз», находящегося в десяти милях севернее конвоя. Не прошло и трех секунд, как его радары перешли на активный режим, и тут же первая из восьми ракет, сорвавшись с пусковой установки, на столбе дыма и пламени устремилась вертикально в небо, затем она изменила направление и рванулась на север. За первой ракетой последовали остальные.

Истребители ОИР не заметили эсминца. Благодаря технологии «стеле» его очертания не выглядели на экранах их радиолокаторов боевым кораблем. К тому же они не обратили внимания, что их теперь «ведет» и четвертый радар SPY. Когда пилоты оторвали взгляды от радиолокационных экранов и увидели стремительно приближающиеся дымные полосы, это оказалось для них неприятным сюрпризом. Но двое из них все-таки успели выпустить висящие под крыльями ракеты С-802 «воздух — корабль».

В четырех секундах лета от целей ракеты SM-2 получили последние сигналы наведения от бортовых радиолокаторов SPG-62. Все произошло слишком внезапно, слишком неожиданно, и пилоты не успели начать маневр уклонения. Все четыре истребителя-бомбардировщика исчезли в огромных черно-желтых облаках взрывов, но все же успели пустить шесть противокорабельных ракет.

— "Вампиры", «вампиры»! Вижу приближающиеся самонаводящиеся боеголовки ракет на пеленге три-пять-ноль!

— О'кей, беремся за дело. — Кемпер повернул ключ еще на один щелчок, переведя защитные системы крейсера на режим «специальный автоматический». Теперь корабельная система «Иджис», в которую входило все: и распознавание вражеских ракет, и наведение систем вооружения, и пуск зенитных ракет, и стрельба из оружия ближней защиты, — стали полностью автоматическими Пушки Гатлинга[208], расположенные наверху надстройки, развернулись в сторону правого борта. На всех четырех боевых кораблях моряки прислушивались к происходящему и пытались не ежиться при мысли о приближающихся ракетах. Экипажи грузовых судов, которые охранялись кораблями ВМС, просто не знали, что происходит, и потому у них не было оснований для страха.

Высоко в небе F-16-e сблизились с продолжающим полет звеном из четырех иранских истребителей. Они тоже несли противокорабельные ракеты, но из-за ошибки в наведении искали противника не там, где следует, а в направлении отвлекающей группы. Первое звено увидело корабли, идущие рядом друг с другом, в боевом ордере. Второе не успело их заметить, и теперь у них не осталось времени для атаки. Едва они успели повернуть в сторону радиолокационных импульсов корабельных систем «Иджис», как в небе появилось множество стремительно приближающихся дымных полос.

Истребители рассыпались в стороны, начав маневр уклонения, и тут же два из них взорвались от прямого попадания зенитных ракет. Третий был поврежден, попытался повернуть на северо-запад и вернуться на свой аэродром, но через несколько секунд его двигатели отказали, и он рухнул в море. Зато четвертый иранский истребитель сумел осуществить маневр уклонения, его пилот резко бросил свой самолет в крутой левый поворот, включил двигатели на форсаж и сбросил висящие под крыльями ракеты в воду. Таким образом американские истребители меньше чем за четыре минуты сбили шесть вражеских самолетов.

«Джоунз» сумел сбить одну из ракет, летящих над самой поверхностью, когда она пролетала мимо него, но все остальные ракеты не замкнулись на его радиолокационные сигналы, потому что пеленг на цели, проносящиеся поперек курса эсминца, слишком быстро менялся и система «Иджис» не успела отреагировать должным образом. Из четырех пущенных «Джоунзом» ракет, наводимых на цель компьютером, три пролетели мимо. Таким образом осталось пять противокорабельных ракет, продолжавших полет к цели. Защитные системы эсминца автоматически перезарядились и начали поиск других целей.

На транспортных судах заметили дымовые следы от ракет, пущенных «Джоунзом» и попытались понять, что там происходит, но первое предупреждение об угрожающей им опасности появилось, когда расположенные рядом крейсеры осуществили пуск своих ракет.

В центре боевой информации «Анцио» Кемпер принял решение, как и на «О'Банноне» до него, не прибегать к ракетам-приманкам, чтобы не подвергать опасности транспортные суда. Три приближающиеся ракеты были нацелены на замыкающие корабли конвоя и только две на его авангард. «Анцио» и «Нормандия» сконцентрировали свое внимание на этих двух. При запуске зенитных ракет люди на борту крейсера ощущали толчок. Его корпус вздрогнул, когда две первые ракеты «корабль-воздух» сорвались с направляющих и устремились к цели. Теперь ситуация на радиолокационном дисплее менялась каждую секунду, на нем виднелись следы приближающихся ракет противника и зенитных ракет, посланных им навстречу. Сейчас «вампиры» находились в восьми милях от конвоя При скорости десять миль в минуту летное время составляло меньше пятидесяти секунд, в течение которых нужно было их уничтожить. Время тянулась медленно, каждая секунда казалась часом.

Защитная система была запрограммирована таким образом, что автоматически выбирала режим действий, соответствующий создавшейся ситуации. Сейчас она действовала в режиме пуск-пуск — контроль. Происходил пуск одной ракеты, второй и затем проверялось, уничтожена ли цель первым залпом, нужен ли дополнительный пуск. Ракета, нацеленная на «Анцио», взорвалась уже от первой SM-2, так что вторая SM-2 самоуничтожилась. Первая зенитная ракета с «Нормандии» пролетела мимо цели, зато вторая задела противокорабельную С-802 и сбила ее с курса — иранская ракета рухнула в море и взорвалась. Через секунду корпус крейсера вздрогнул от силы взрыва.

«Иорктаун» находился одновременно в более выгодном и более сложном положении. Установленная на нем система позволяла пускать ракеты прямо в цель, вместо того чтобы они сначала взлетали вертикально вверх, тамразворачивались и устремлялись к цели. Зато его система «Иджис» не была такой скорострельной, как у других крейсеров. «Иорктаун» имел пятьдесят секунд, во время которых ему нужно было уничтожить три цели. Первая С-802 рухнула в море в пяти милях от крейсера, пораженная обеими зенитными ракетами. Вторая находилась сейчас на заключительном этапе подлета к цели и мчалась на высоте трех метров, в десяти футах от морской поверхности. Две следующие SM-2 пролетели слишком высоко и взорвались позади ракеты, не причинив ей вреда. Зато залп из носовых установок уничтожил иранскую ракету в трех милях от крейсера, образовавшееся облако помешало системе наведения двух следующих ракет «корабль — воздух» и заставило их взорваться среди осколков предыдущей цели. Обе пусковые установки крейсера развернулись в вертикальное положение, чтобы принять новые ракеты. Последняя С-802 пролетела сквозь облако водной пыли и осколков, направляясь прямо к крейсеру. «Иорктаун» успел выпустить еще две ракеты, однако одна оказалась неисправной и совсем не замкнулась на цель, а вторая пролетела мимо. И тут же скорострельные пушки ближней защиты, расположенные на носовой и кормовой надстройках, чуть повернулись, как только «вампир» вошел в сферу их действия. Обе установки открыли огонь на расстоянии в восемьсот ярдов, первые снаряды пролетели мимо, но следующие поразили цель, и ракета взорвалась меньше чем в двухстах ярдах от правого борта. При взрыве боеголовки с пятьюстами фунтами взрывчатого вещества крейсер осыпало осколками, а корпус ракеты, продолжив полет, попал в антенну носового радиолокатора SPY и врезался в надстройку, убив шестерых матросов и ранив еще двадцать.

* * *

— Вот это да! — вырвалось у министра обороны Бретано. Все теоретические познания, которые он освоил за последние недели, внезапно превратились в реальность.

— Не так уж плохо. Противник послал на наш конвой четырнадцать истребителей, обратно же вернутся всего два или три, вот и все, — заметил Робби. — В следующий раз они задумаются, прежде чем посылать против нас авиацию.

— Как с «Йорктауном»? — спросил президент.

— Придется подождать доклада командира конвоя.

* * *

Их отель находился всего в полумиле от российского посольства, так что они, как и подобает настоящим бережливым российским журналистам, решили пройтись пешком и вышли из отеля чуть раньше восьми. Кларк с Чавезом не миновали и сотни ярдов, чтобы не заметить какой-то странной атмосферы на улице. Для столь раннего часа люди двигались слишком апатично. Неужели объявили о начале войны с Саудовской Аравией? Джон свернул в одну из торговых улиц и увидел, что торговцы, вместо того чтобы раскладывать товары на полках, внимательно слушают свои портативные радиоприемники.

— Извините меня, — произнес Джон на фарси с заметным русским акцентом. — Что-то случилось?

— Мы воюем с Америкой, — сообщил продавец фруктов.

— Вот как! А когда это началось?

— По радио передали, что они напали на наши самолеты, — объяснил торговец. — А вы кто? — тут же спросил он. Джон достал из кармана свой паспорт.

— Мы русские журналисты. Вы не могли бы сказать, как относитесь к этому?

— Разве мы мало воевали? — пробормотал иранец.

* * *

— Я ведь говорил. Они обвиняют нас в начале военных действий, — сказал Арни, читая материалы передачи по тегеранскому радио. — Как все это отразится на политической обстановке в регионе?

— Никак. Стороны уже четко сформулировали свои позиции, — ответил Эд Фоули. — Страны присоединились либо к одной стороне, либо к другой. Другая сторона — это Объединенная Исламская Республика. Ситуация проще, чем в прошлый раз.

Президент посмотрел на часы. Было уже за полночь.

— На какое время назначено мое обращение к народу?

— На полдень.

* * *

Раману пришлось остановиться у контрольно-пропускного пункта на границе между Мэрилендом и Пенсильванией. Больше двадцати грузовиков ждали, когда их пропустит полиция штата Мэриленд, причем тут же стоял вооруженный патруль Национальной гвардии. Дорога была полностью блокирована полицейскими и армейскими машинами. Прождав десять минут и начиная терять терпение, он предъявил полицейскому свое удостоверение агента Секретной службы. Тот молча пропустил его. Раман снова включил мигалку и помчался дальше. Он нашел передачу новостей на коротковолновом канале, но опоздал к ее началу, и ему пришлось прослушать все то, что он уже слышал много раз в течение прошлой недели, прежде чем служба новостей объявила о главном событии — воздушном бое в Персидском заливе. Белый дом и Пентагон отказались от комментариев по поводу этого инцидента. Иран объявил, что потоплено два американских корабля и сбиты четыре истребителя.

Будучи патриотом и фанатиком, Раман все же не поверил сообщению об успехе иранских ВВС. Проблема с Америкой, а отсюда и причина его самоубийственной миссии, заключалась в том, что эта плохо организованная и заблуждающаяся нация идолопоклонников обладала гигантской военной мощью, которой она пользовалась с неизменным успехом. Раман убедился, что даже у президента Райана, о котором политики придерживались невысокого мнения, за маской мягкого человека скрывались незаурядная сила и железная воля. Он не повышал голоса, не изрыгал никаких угроз, вел себя иначе, чем большинство «великих» государственных деятелей. Раман подумал о том, многие ли знают, насколько опасным именно по этой причине является «Фехтовальщик». Ну что ж, вот почему он должен его убить, и если придется сделать это ценой собственной жизни, пусть будет так.

* * *

За полуостровом Катар конвой TF-61.1 повернул на юг. Больше никаких инцидентов не было. Носовая надстройка «Йорктауна» была сильно повреждена, поскольку вспыхнувший пожар причинил ему не меньший урон, чем осколки ракеты, но теперь, когда корма обращена в сторону противника, это не имело значения. Кемпер снова изменил походный ордер, расположив все четыре боевых корабля позади транспортных судов с бронетехникой на борту, однако новой атаки не последовало. В первых воздушных боях враг понес слишком большие потери. Восемь истребителей F-15 — четыре из Саудовских ВВС и столько же из 366-го авиакрыла — барражировали над головой. К конвою присоединилось еще несколько кораблей, здесь были как саудовские суда, так и принадлежащие другим государствам, расположенным по берегам Персидского залива. Это были главным образом тральщики, расчищавшие фарватер перед тактической группой. Шесть огромных контейнеровозов отошли от причалов Дахрана и освободили место «Бобу Хоупу» и еще трем однотипным с ним судам. Появились портовые буксиры, чтобы помочь американским транспортам ошвартоваться у причалов. Корабли с системой «Иджис» даже в порту находились в состоянии боевой готовности. Они встали в пятистах ярдах от транспортов, бросив якоря с носа и кормы, их радиолокаторы будут непрерывно прощупывать небо на протяжении всей разгрузки. Вторая группа, на которую выпала задача отвлекать противника, вошла в Бахрейн в ожидании дальнейших указаний. Ни один из ее кораблей не получил даже царапины.

Капитан первого ранга Грегори Кемпер наблюдал в бинокль из рулевой рубки крейсера «Анцио», как первые коричневые автобусы подкатили к гигантским транспортам с бронетехникой на борту. Он видел солдат в маскировочных пятнистых комбинезонах, которые выскакивали из автобусов и поспешно направлялись к краям причалов. На судах начали спускать с кормы аппарели.

— Пока мы не можем ничего вам сообщить, — сказал ван Дамм очередному репортеру, позвонившему ему в кабинет. — Сегодня президент выступит по телевидению. Это пока все, что я могу сказать.

— Но...

— Это все. — Глава президентской администрации положил трубку.

* * *

Андреа Прайс собрала всех агентов личной охраны президента в Западном крыле и объяснила, что случилось и как им следует вести себя в течение дня. То же самое будет сказано персоналу в самом Белом доме, и она не сомневалась, что реакция будет одинаковой: потрясение и гнев, граничащий с яростью.

— А теперь давайте все возьмем себя в руки, ладно? Мы знаем, как нам следует поступать. Это уголовное преступление, и мы будем действовать, как надлежит в этом случае. Все будут сохранять спокойствие. Никто из вас не должен выдать себя. Вопросы? Вопросов не было.

* * *

Дарейи снова посмотрел на часы. Наконец, уже пора. Он позвонил по каналу, защищенному от прослушивания, в посольство ОИР в Париже. Затем посол позвонил кому-то еще. Этот человек, в свою очередь, позвонил в Лондон. Во всех случаях слова, которыми обменивались собеседники, были самыми невинными. В отличие от смысла...

* * *

Проехав Камберленд, Хейгерстаун и Фредерик, Раман свернул на юг, на шоссе 1-270. Через час он будет в Вашингтоне. Раман устал, но руки у него покалывало и тело трепетало от сладостного нетерпения. Этим утром он увидит рассвет, может быть, в последний раз. Если это будет его последний рассвет, пусть он будет красивым.

* * *

Когда раздался звонок, агенты вздрогнули от неожиданности. Оба одновременно глянули на часы. Тут же на дисплее высветился номер абонента. Звонили из-за океана, код 44 — значит, из Англии.

— Слушаю, — послышался голос Мохаммеда Алахада.

— Извините, что беспокою вас так рано. Я звоню по поводу афганского трехметрового ковра — красного. Вы еще не получили его? Мой клиент очень беспокоится. — В голосе чувствовался акцент, но какой-то странный.

— Еще нет, — ответил сонный голос. — Я обратился по этому поводу к своему поставщику.

— Хорошо, но, как я уже сказал, мой клиент очень беспокоится.

— Сделаю все, что смогу. До свиданья. — Связь прервалась. Дон Селиг взял свой сотовый телефон, набрал номер штаб-квартиры ФБР и сообщил телефонный номер только что звонившего абонента в Англии для немедленной проверки.

— В квартире только что загорелся свет, — проговорила агент Скотт в свою портативную рацию. — Внимание. Он встал и ходит по квартире.

— Вижу свет, Сильвия, — заверил ее коллега.

Через пять минут Алахад вышел из подъезда своего дома. Следить за ним было просто, однако агенты заранее приняли меры предосторожности и разместили своих людей рядом с четырьмя телефонами-автоматами, расположенными ближе всех к его дому. Оказалось, Алахад выбрал телефон на заправочной станции. Компьютер зарегистрирует номер, по которому он будет звонить, но в камере с телеобъективом было видно, как Алахад опустил монету в двадцать пять центов. Агент, ведущий наблюдение через видоискатель камеры, заметил первые три цифры, набранные торговцем — 5-3-6. Через несколько секунд догадка подтвердилась — зазвонил другой телефон, который тоже прослушивался. В ответ включился цифровой автоответчик.

— Мистер Слоун, это мистер Алахад. Ваш ковер доставлен. Не понимаю, почему вы не звоните мне, сэр. — Щелчок повешенной трубки.

— Все ясно! — сообщил другой агент по радио. — Он позвонил по телефону Рамана. Мистер Слоун, ваш ковер у нас. В канале радиосвязи послышался голос:

— Это О'Дей. Немедленно задержите его!

В процедуре ареста не было ничего сложного. Алахад зашел в магазин за пинтой молока и затем направился домой. Открыв ключом дверь, он с удивлением увидел в своей квартире мужчину и женщину.

— ФБР, — сказал мужчина.

— Вы арестованы, мистер Алахад. — Женщина достала наручники. Никто не держал в руках оружия, но торговец и не думал сопротивляться — в такой ситуации редко сопротивляются, — однако на всякий случай позади него уже стояли еще два агента.

— Но почему? — спросил Алахад.

— Вы обвиняетесь в заговоре с целью убийства президента Соединенных Штатов, — ответила Сильвия Скотт, толкая его к стене.

— Это не правда!

— Мистер Алахад, вы допустили ошибку. Джозеф Слоун умер в прошлом году. Вы что же, собираетесь продать ковер мертвецу? — спросила она. Алахад вздрогнул, как от электрошока, заметили агенты. Такое поведение характерно для шпионов, которые считают себя очень умными, после того как они узнают, что на деле это вовсе не так. Просто они полагают, что их никогда не смогут раскрыть. Необходимо теперь воспользоваться удачным моментом — это произойдет через несколько минут, когда Алахаду скажут о наказании за нарушение параграфа 1751 статьи 8 Уголовного кодекса США.

* * *

Гигантский транспорт «Боб Хоуп» походил на какой-то многоэтажный адский гараж — машины стояли в нем так близко друг к другу, что там не прошмыгнуть было и мыши. Чтобы забраться в свои танки, прибывшим экипажам приходилось пробираться по гусеницам соседних машин, согнувшись в три погибели и опасаясь удариться головой о верхнюю палубу. Национальные гвардейцы начали даже сомневаться в телесности тех механиков, которым приходилось периодически проверять машины, проворачивая двигатели и вращая орудийные башни влево и вправо, чтобы не пересохли резиновые и пластиковые прокладки.

Распределить экипажи по танкам и грузовикам оказалось нелегкой административной проблемой, но транспорт был загружен таким образом, что самая важная техника могла первой спуститься на пирс по аппарелям. Национальные гвардейцы прибывали группами, с компьютерными распечатками в руках , где указывались номера и расположение их машин, а судовой экипаж помогал им найти скорейший путь наружу. Меньше чем через час после того, как судно ошвартовалось у причала, первый тяжелый танк М1А2 с грохотом спустился по аппарели и поднялся на низкую платформу одного из тех же трейлеров, что недавно перевозили танки Одиннадцатого полка «Черной кавалерии», с теми же водителями за рулем. На разгрузку уйдет больше суток и еще сутки понадобятся на то, чтобы завершить окончательную подготовку бригады «Волчья стая».

* * *

Рассвет действительно оказался красивым, с удовлетворением заметил Ареф Раман, подъезжая к Уэст-Икзекьютив-Драйв. Охранник в форменной одежде приветственно махнул ему рукой и опустил барьер, пропуская внутрь стоянки. Следом за Раманом въехал другой автомобиль, и Ареф узнал в человеке, сидевшем за рулем, того самого парня из ФБР, которому так повезло во время перестрелки в детском саду, О'Дея. Ненавидеть его не было смысла. В конце концов, он защищал своего ребенка.

— Как дела? — приветливо поинтересовался инспектор ФБР.

— Только из Питтсбурга, — ответил Раман, доставая чемодан из багажника.

— Каким ветром тебя туда занесло?

— Занимались подготовкой к приезду президента — теперь, думаю, его выступление там будет отложено. А ты почему приехал так рано? — Раман был благодарен О'Дею за то, что мог поговорить с ним и отвлечься от предстоящего. Это позволяло ему окунуться в атмосферу Белого дома.

— Нам с директором Мюрреем нужно провести брифинг с боссом. Впрочем, сначала придется принять душ.

— Душ?

— Обеззараж... Ах да, ведь ты был в отъезде. Кто-то из персонала Белого дома подхватил этот вирус, так что теперь все без исключения должны проходить обеззараживание, принимать душ с химическими добавками. Пошли. — О'Дей извлек из машины портфель. Оба вошли в Белый дом через Западный вход. Когда они проходили через металлодетекторы, раздался предупредительный звонок, но поскольку оба были федеральными агентами, никто не обратил внимания на их пистолеты. Инспектор сделал жест влево.

— Правда странно, что мне приходится показывать тебе, куда здесь идти? — улыбнулся О'Дей.

— Видно, тебе последнее время часто приходилось бывать здесь. — Агент Секретной службы обратил внимание, что два кабинета изменили свое предназначение. На одной двери была надпись «Мужчины», на другой — «Женщины». И тут же из женского отделения вышла Андреа Прайс. Ее влажные волосы пахли химикалиями, заметил Раман, подойдя к ней.

— Привет, Джефф, как доехал? А как дела у нашего героя? — спросила глава личной охраны президента.

— Все в порядке, Андреа. Мы всего лишь двое усталых мужчин, — ухмыльнулся О'Дей. Он открыл дверь в мужское отделение и, войдя, опустил портфель на скамью.

При установке душа явно спешили, заметил Раман. Раньше здесь обитал какой-то мелкий чиновник, но теперь мебель убрали, а пол застелили пластиком. У стены виднелась вешалка. О'Дей быстро разделся и вошел в душевое отделение, задернув за собой занавеску.

— По крайней мере эта проклятая химия заставляет тебя проснуться, — донесся голос инспектора ФБР, когда послышался шум текущей воды. Через пару минут он вышел и начал растирать тело полотенцем. — Твоя очередь, Раман.

— Отлично, — проворчал агент, раздеваясь и чувствуя себя неловко в обществе другого обнаженного мужчины — пережиток стеснительности, свойственной жителям страны, из которой он родом. О'Дей не смотрел на него, но и не отворачивался в сторону. Он продолжал вытираться до тех пор, пока Раман не скрылся за занавеской душа. Табельный пистолет агента — «Сиг-Зауэр» — лежал поверх аккуратной стопки его одежды. Сначала О'Дей открыл свой портфель, затем достал пистолет Рамана из кобуры, нажал на кнопку механизма, выбрасывающего магазин и передернул затвор, чтобы извлечь патрон из патронника.

— Как была дорога? — громко спросил он.

— Почти никакого транспорта, ехал, вдавив педаль газа в пол. Черт побери, ну и вонь у этой воды!

— Это уж точно! — отозвался инспектор. У Рамана было два запасных магазина к пистолету, заметил О'Дей. Он сунул все три в карман и достал четыре таких же магазина, завернутых в тряпку. Один вставил в рукоятку «Сига», снова передернул затвор и загнал патрон в патронник, извлек магазин, вставил новый и сунул еще два в кармашки на поясе агента. Закончив работу, О'Дей взвесил пистолет в руке. Вес и баланс остались точно такими же, как и раньше. Он снова уложил все на место и начал одеваться. Можно было не спешить. Раман явно нуждался в душе. Может быть, он считает, что принимает очистительный душ перед убийством, холодно подумал инспектор.

— Лови. — О'Дей бросил вышедшему из душа Раману полотенце. Сам он к этому времени уже успел одеться.

— Хорошо, что у меня есть смена одежды. — Раман достал из портпледа свежее белье и носки.

— Наверно, у вас такое правило — выглядеть щеголевато, когда работаешь с президентом, а? — Агент ФБР наклонился и начал завязывать шнурки. Дверь открылась. — Доброе утро, директор, — произнес О'Дей.

— Не понимаю, зачем мне тратить время на душ дома, — недовольно заметил Мюррей. — Ты принес бумаги, Пэт?

— Да, сэр. Это произведет на него впечатление.

— Это уж точно. — Мюррей снял пиджак и галстук. — Теперь раздевалки не только в спортивных залах, но и в Белом доме, — пробормотал он. — А, доброе утро, Раман.

Оба агента закончили одеваться, проверили, на месте ли их табельное оружие, и вышли в коридор.

— Мы с Мюрреем идем прямо к президенту, — сказал Пэт, обращаясь к Раману. Им не пришлось долго ждать директора ФБР, который скоро вышел из душевой. Тут же в коридоре появилась Андреа, и О'Дей потер нос, давая знак, что все в порядке. Она кивнула в ответ.

— Джефф, проводи этих джентльменов к боссу. Мне нужно зайти в командный центр. Президент ждет их.

— Конечно, Андреа. Прошу. — Раман направился к Овальному кабинету, О'Дей с Мюрреем последовали за ним. Прайс осталась позади, но в командный центр не пошла.

На следующем этаже, увидел Раман, готовили телеаппаратуру для установки в кабинете президента. По коридору быстрым шагом прошел Арни ван Дамм. За ним спешила Кэлли Уэстон. Президент Райан сидел за столом — как обычно, без пиджака — и читал документы в папке. Тут же находился директор ЦРУ Эд Фоули.

— Как тебе понравился душ, Дэн? — спросил директор ЦРУ у Мюррея.

— Лучше некуда. Теперь у меня выпадут последние волосы.

— Привет, Джефф, — поднял голову Райан.

— Доброе утро, господин президент, — поздоровался Раман и занял свое обычное место у стены.

— О'кей, Дэн, что у вас? — спросил Райан.

— Нам удалось обнаружить иранского агента. Думаю, он замешан в покушении на вашу дочь. — Пока Мюррей говорил, О'Дей открыл портфель и достал из него досье.

— Англичане оказали нам помощь, — произнес Фоули. — Этим агентом оказался некто по имени Алахад — ты не поверишь, от его магазина меньше мили до Белого дома!

— Сейчас мы ведем за ним наблюдение, — добавил Мюррей. — Проверяем, с кем он говорил по телефону.

Все смотрели на досье перед президентом и не видели, как застыло лицо Рамана. Мысли стремительно проносились в его голове, словно после укола сильнейшего наркотика. Если они проверяют это сейчас.., у него пока еще остается шанс на спасение, совсем крохотный, это верно, но если такого шанса нет, вот перед ним президент, директор ФБР, ЦРУ, он может отправить всех к Аллаху, и если уж это недостаточное жертвоприношение... Левой рукой Раман расстегнул пиджак, отодвинулся от стены и, на мгновение прикрыв глаза, воздал короткую молитву. Затем стремительным отработанным движением его правая рука опустилась на рукоятку автоматического пистолета.

Раман с удивлением заметил, что президент поднял голову и смотрит прямо на него. Ну что ж, так даже лучше. Понял, что настал его смертный час, жаль только, не понимает почему.

Райан вздрогнул, когда в руке Рамана появился пистолет. Реакция была инстинктивной, хотя он все знал и О'Дей подал ему знак, что все в порядке. И все-таки он попытался уклониться от выстрела, у него мелькнула мысль, а можно ли вообще кому-то доверять. Он видел, что дуло пистолета последовало за ним, палец нажал на спусковой крючок, глаза Рамана, пустые и остекленевшие, смотрели на него...

Раздался негромкий хлопок, и все вздрогнули, хотя и по разным причинам.

И это все. У Рамана от удивления приоткрылся рот. Пистолет был заряжен. Он чувствовал вес боевых патронов, но...

— Брось пистолет, — спокойно произнес О'Дей, направив на Рамана свой «Смит-Вессон». Через мгновение и Мюррей сжимал в руке свое табельное оружие.

— Алахад уже арестован, — объяснил директор ФБР. У Рамана была еще и выдвигающаяся металлическая дубинка, «гадюка», — но до президента пятнадцать футов и...

— Я всажу тебе пулю в коленную чашечку, — произнес О'Дей ледяным голосом.

— Мерзавец! Предатель! — В дверях появилась Андреа Прайс, тоже с пистолетом в руке. — Гребаный убийца! На пол, сейчас же!

— Успокойся, Прайс. Он никуда не скроется, — успокоил ее Пэт.

Однако теперь самообладание оставило Райана.

— Мою малышку, мою крошку, и ты хотел убить ее? — Стремительно встав, он вышел из-за стола, но его удержал Фоули. — Нет, Эд, только не на этот раз, — попытался вырваться президент.

— Остановись, Джек! — Громкий голос директора ФБР заставил Райана взять себя в руки. — Он же у нас в руках!

— Так или иначе, но ты ляжешь на пол, — произнес Пэт, не обращая внимания на присутствующих и целясь в коленку Рамана. — Брось пистолет и ложись.

Иранец дрожал от страха, ярости, целой лавины нахлынувших на него чувств. Такого он никак не ожидал. Он передернул затвор пистолета и снова нажал на спусковой крючок. Теперь дуло было направлено в сторону, это был инстинктивный жест отрицания действительности.

— Я не мог воспользоваться холостыми патронами. У них другой вес, — объяснил О'Дей. — Твой пистолет заряжен боевыми патронами. Я всего лишь высыпал из них порох. Когда боек ударяет по капсюлю, раздается забавный хлопок, верно?

Казалось, Раман забыл о дыхании. Его тело конвульсивно вздрогнуло, он выронил пистолет на ковер с президентским гербом и опустился на колени. Прайс подошла к нему и заставила лечь. Мюррей впервые за многие годы сам защелкнул на нем наручники.

— Если хочешь, я зачитаю тебе твои права, — сказал директор ФБР.

Глава 59 Правила боевых действий

Генерал Диггз еще не получил приказа о ведении боевых действий, но гораздо больше его беспокоило, что у него не было также и плана операции «Бафорд». Армия требовала от своих командиров, чтобы они действовали быстро и решительно, но, как и у врачей в больницах, меры, принимаемые в чрезвычайных обстоятельствах, менее эффективны, чем запланированные заранее. Генерал поддерживал постоянную связь с командирами двух своих бронетанковых полков, командиром 366-го авиакрыла бригадным генералом ВВС, который прилетел со своими самолетами из Израиля, командующими саудовской и кувейтской армий, а также с различными разведывательными службами, стараясь выяснить, чем занимается в данный момент противник. На основании этого Диггз рассчитывал узнать его намерения и попытаться разработать хоть какой-то собственный план, вместо того чтобы всего лишь реагировать на действия армии ОИР.

Приказы и правила ведения боевых действий прислали факсом примерно в одиннадцать часов по вашингтонскому времени, в четыре дня по Гринвичу и в семь вечера по местному времени. В этих документах содержалась информация, которой Диггзу так не хватало. Он тут же передал полученные сведения своим главным помощникам и собрал штабных офицеров, чтобы объяснить им ситуацию. Войска, сказал генерал, должны выполнить приказ своего верховного главнокомандующего. Приказ этот поступит, когда армейские офицеры будут со своими солдатами.

Положение и без того было достаточно трудным. По информации, поступающей с разведывательных спутников, Армия Аллаха — спецслужбы сумели узнать название трех бронетанковых корпусов Объединенной Исламской Республики — находилась в сотне миль от кувейтской границы и приближалась с запада в полном боевом порядке, следуя, как и предполагалось, по шоссейным дорогам. Таким образом, дислокация саудовских войск выглядела вполне разумной, так как три из пяти саудовских бригад прикрывали подступы к нефтяным комплексам.

И все-таки союзные части не были полностью готовы к боевым действиям. Хотя 366-е авиакрыло находилось в пределах королевства, недостаточно просто разместить самолеты на аэродромах. Требовалось урегулировать тысячи мелких деталей, и эту работу не успели завершить даже наполовину. Все сорок восемь прилетевших из Израиля одномоторных реактивных истребителей F-16 были в отличном техническом состоянии и готовы к бою, а некоторые из них даже приняли уже участие в первых воздушных схватках и сбили несколько самолетов противника. Однако отдельным машинам требовались еще сутки для окончательной подготовки. Так же и Десятый бронетанковый полк находился в состоянии полной боевой готовности, а вот Одиннадцатый — пока нет — его техника еще не успела выдвинуться в районы своей дислокации. Третья бригада генерала Диггза только начала получать танки и остальное снаряжение. Сила армии измеряется не только количеством оружия. Армия — это в первую очередь люди, знающие, что им предстоит и на что они идут. Однако выбор времени и места начала военных действий обычно является привилегией агрессора, а в этой роли его страна не имела большого опыта.

Диггз посмотрел на три страницы документов, переданных ему по факсимильной связи. Его штабные офицеры прочитали свои экземпляры и хранили молчание, словно охваченные каким-то предчувствием, пока S-3, начальник оперативного отдела Одиннадцатого полка «Черной кавалерии», не нарушил тишину и не выразил общую мысль:

— Мы прикончим этих ублюдков.

* * *

Только что в Тегеран прибыли трое русских. Кларку и Чавезу пришлось постоянно напоминать себе, что происходящее вовсе не бред после чрезмерной дозы спиртного. Двум офицерам ЦРУ оказывают помощь русские сотрудники Управления внешней разведки! Американские оперативники действуют в соответствии с приказами, высланными из Лэнгли через Москву! Вообще-то операция состояла из двух этапов. Самый трудный выпал на долю русских — дипломатической почтой они доставили необходимое снаряжение. Теперь агентам ЦРУ предстояло выполнить свою задачу, которая была несколько проще. Кроме того, они получили общий приказ Вашингтона, тоже присланный из Москвы, который прочитали все пятеро.

— Все происходит слишком быстро, Джон, — выдохнул Динг. Но мигом к нему вернулся природный оптимизм, и он начал думать о предстоящей операции. — Впрочем, какого черта, справимся.

В пресс-центре по-прежнему было немало свободных стульев. Одни репортеры, имеющие аккредитацию в Белом доме, оказались где-то еще, другие находились вне города и не смогли приехать из-за запрета на перемещения, а третьи просто отсутствовали, и никто не знал почему.

— Через час президент сделает важное заявление, — сообщил собравшимся репортерам ван Дамм. — К сожалению, у нас не было времени заранее подготовить для вас его текст. Прошу сообщить руководству своих компаний, что он коснется вопроса исключительной важности.

— Арни! — окликнул его один из корреспондентов, но глава президентской администрации уже скрылся за дверью.

Репортеры, прибывшие в Саудовскую Аравию, знали больше своих коллег в Вашингтоне. Сейчас их распределяли по разным воинским подразделениям. Том Доннер попал в роту "Б" Первого батальона Одиннадцатого бронетанкового полка. Он получил полевой маскировочный комбинезон, а двадцатидевятилетнего командира роты нашел рядом с его танком.

— Как самочувствие? — спросил капитан, подняв голову от карты.

— Меня направили к вам. Куда вы собираетесь меня послать? — спросил Доннер. Капитан засмеялся.

— Никогда не спрашивайте офицера, куда он хотел бы послать репортера, сэр.

— Значит, я могу остаться с вами?

— Нет, я управляю вот этим монстром, — сказал капитан, указывая на танк. — Я прикажу, чтобы вас разместили в одном из «брэдли».

— Мне нужна съемочная группа с телекамерой.

— Они уже вон там, — показал капитан. — Что-нибудь еще?

— Да. Вам не хочется знать, что происходит? — спросил Доннер. Журналистов держали в эр-риядском отеле почти как заключенных, лишив их общения с миром и даже запретив звонить домой, чтобы сказать семьям, где они находятся. Все, что им было известно, так это, что их призвали на воинскую службу, а корпорации, в которых они работали, подписали обязательства не разглашать цель и место выезда своих корреспондентов. В случае Доннера телевизионная компания сообщила, что он находится «на задании» — объяснить это было непросто, принимая во внимание запрет на переезды. Тем не менее репортеров посвятили в суть дела — этого нельзя было избежать, — так что теперь они знали намного больше, чем почти все солдаты.

— Мы узнаем об этом примерно через час — так сказал полковник. — Было видно, однако, что молодой офицер заинтригован.

— Вам следует знать об этом прямо сейчас, честное слово.

— Мистер Доннер, я знаю, какой фокус вы выкинули с президентом и...

— Если вам хочется застрелить меня, сделайте это потом, но сначала выслушайте, что я хочу сказать, капитан. Это очень важно.

— Ну что ж, говорите, сэр.

* * *

Казалось странным, что даже в такой момент не обойтись без макияжа. Как всегда, этим занималась мисс Эббот. На этот раз на ней была защитная хирургическая маска и перчатки. Тем временем шла проверка текста на «бегущей строке». У Райана не было ни времени, ни желания репетировать свое выступление. Каким бы важным оно ни было, он надеялся, что ему больше никогда не придется его повторять.

* * *

На станции радиоперехвата «Пальма» царило напряжение, но в целом обстановка была нормальной. Фотографии, передаваемые с орбиты, показывали, что войска ОИР продолжают движение. Если они будут и дальше перемещаться в этом направлении, их встретят на своей территории две кувейтские бригады с американским бронетанковым полком в резерве и саудовцами, готовыми тут же прийти им на помощь. Персонал станции не знал, как повернется битва, ведь в численном отношении войска ОИР намного превосходили войска союзников, но ее исход не будет таким, как в прошлой войне, решил майор Сабах. Ему казалось глупым, что союзные силы не нанесли упреждающего удара. Ведь они знали, что им предстоит.

— Слышу радиопереговоры... — донесся голос оператора. Снаружи вставало солнце. Спутниковые фотографии, которые разглядывали офицеры разведки, были сделаны четыре часа назад. Новые поступят только через два часа.

Радиостанция «След бури» располагалась недалеко от границы, отделяющей Кувейт от Объединенной Исламской Республики. Она была недосягаема для минометного обстрела, зато находилась в пределах дальности огня ствольной артиллерии. Прибывшая рота из четырнадцати саудовских танков расположилась между станцией радиоперехвата и песчаным валом на границе. Теперь, впервые за последние несколько дней, на станции начали принимать радиопереговоры. Они шли по каналам кодированной связи — армия ОИР пользовалась скремблерами[209], — походили скорее на переговоры по командной сети, чем по обычным тактическим каналам, и были слишком многочисленными для быстрой дешифровки. Поскольку техники на станции не могли понять их смысла — это была задача компьютеров в военном городке короля Халеда, — они попытались хотя бы определить точки, откуда исходят радиосигналы. Через двадцать минут им стало ясно, что таких точек около тридцати. Двадцать представляли собой бригадные штабы, шесть — штабы дивизий, три — штабы корпусов и одна — штаб армии. Операторы, занятые сбором электронной информации, пришли к выводу, что это ведется проверка сетей связи. Придется подождать, пока компьютеры смогут расшифровать содержание переговоров. Радиопеленгаторы определили, что войска противника находятся на дороге к Эль-Бусайя и продолжают приближаться к Кувейту. Число переговоров не отличалось от обычного. Казалось бы, Армии Аллаха следовало соблюдать более строгую радиодисциплину на марше, хотя до сих пор у войск ОИР все получалось не так уж плохо...

Когда рассвело, в небо снова поднялись «хищники», не спеша полетевшие на север. Прежде всего они направились к местам, откуда исходили радиосигналы. Когда они пролетели миль на десять в глубь территории ОИР, включились камеры, и первое, что они «увидели», была батарея 203-миллиметровых орудий, отцепленных от грузовиков, с раздвинутыми лапами станин и стволами, направленными на юг.

— Полковник! — с тревогой позвал сержант.

Саудовские танки расположились перед радиостанцией, укрывшись за холмиками. Нескольких солдат выдвинули вперед, чтобы корректировать их огонь. Солдаты едва успели занять свои наблюдательные посты, как весь горизонт на севере расцвел оранжевыми вспышками.

* * *

Диггз все еще обдумывал план развертывания своих частей, когда поступило первое сообщение:

— Сэр, «След бури» докладывает, что их обстреливает артиллерия.

* * *

— Доброе утро, мои соотечественники, — произнес Райан, глядя в камеру. Лицо американского президента появилось на телевизионных экранах всего мира, а голос его услышат даже те, у кого рядом нет телевизоров. В Саудовской Аравии президентское обращение принималось на каналах амплитудной и частотной модуляции, а также на коротких волнах, так что его могли услышать все до последнего солдата. — За последние две недели мы пережили немало трудностей. Прежде всего я хочу сказать вам об успехах, которых нам удалось добиться в борьбе с эпидемией, вирус которой намеренно распространили в нашей стране. Для меня было непросто отдать приказ о запрете на перемещения между штатами. В Америке немного столь важных гражданских свобод, так ревностно оберегаемых всеми, как право граждан ездить, куда и когда им хочется. Однако, опираясь на советы лучших медицинских авторитетов, я счел необходимым ввести этот запрет. Теперь я хочу сообщить вам, что это возымело желаемый результат. На протяжении последних четырех дней появилась тенденция к сокращению числа заболевших. Причина этого отчасти кроется в действиях вашего правительства, но главным образом в принятых вами предохранительных мерах. К концу дня мы представим вам более подробную информацию, но уже сейчас я могу сказать, что эпидемия лихорадки Эбола близится к концу, вероятно, это произойдет на будущей неделе. Многие из недавно заболевших обязательно выживут. Американские врачи, ученые и представители других медицинских профессий приложили сверхчеловеческие усилия, чтобы помочь больным, и объяснили нам, что случилось и как лучше всего бороться с этой эпидемией. Их работа еще не закончена, но наша страна выдержит это испытание, как мы уже выдержали многие другие.

Я уже сказал, что вирус лихорадки Эбола был намеренно распространен в нашей стране.

Да, возникновение эпидемии не было случайным. Мы подверглись варварскому нападению с применением нового вида оружия, которое носит название биологического. Этот вид оружия запрещен международными конвенциями. Биологическое оружие предназначено скорее для того, чтобы запугать и ослабить страну, чем уничтожить ее население. Все мы испытывали ужас и отвращение по отношению к тому, что происходило в нашей стране, наблюдая за тем, как эпидемия без разбора поражает самых разных людей. Моя жена Кэти все это время круглосуточно работала с жертвами лихорадки Эбола в своей больнице в Балтиморе. Как вы знаете, я побывал там несколько дней назад, чтобы увидеть все своими глазами. В больнице я видел жертв этой страшной болезни, говорил с врачами и медицинскими сестрами, а у входа в больницу встретил мужчину, чья жена лежала в одной из палат.

Тогда я не мог сказать ему, но теперь могу сообщить всем, что с самого начала у нас возникло подозрение, что эта инфекция намеренно занесена в нашу страну, а за последние несколько дней наши правоохранительные органы и федеральные разведывательные службы получили доказательства того, в чем мы нуждались, прежде чем я мог обратиться к вам и сказать то, что вы сейчас услышите.

На телевизионных экранах всего мира появились лица маленького африканского мальчика и бельгийской монахини, облаченной в белые одежды.

— Эта болезнь возникла несколько месяцев назад в Заире... — продолжал президент. Ему приходилось говорить неторопливо и убедительно, чтобы все поняли его, и Райану было трудно сохранять спокойствие.

* * *

Саудовцы тут же заняли свои места в танках, включили турбинные двигатели и переместились на другие позиции, опасаясь, что противник засек прежние. Но они сразу поняли, что артиллерийский обстрел ведется по радиостанции «След бури». С военной точки зрения, подумал командир роты, это разумное решение. Радиостанция играла важную роль в сборе разведывательной информации. Задача подчиненной ему танковой роты заключалась в том, чтобы защищать этот пост от пехоты и танков противника, но не от артиллерийского огня. Саудовский капитан был статным щеголеватым молодым человеком двадцати пяти лет. Он был воспитан в лучших традициях ислама и потому считал, что американцы как гости его страны нуждаются в защите. Капитан связался по радио со штабом батальона и потребовал прислать бронетранспортеры для эвакуации персонала станции радиоперехвата, потому что попытка эвакуировать сотрудников разведывательной службы на вертолетах граничила с самоубийством.

* * *

— .. Именно таким образом болезнь попала из Африки в Иран. Откуда мы знаем это? — спросил президент. — Нам стадо известно, что болезнь вернулась обратно в Африку вот на этом самолете. Обратите внимание на буквы регистрационного кода на вертикальном киле хвостового оперения — HX-NJA. Это тот самый самолет, который якобы пропал в результате авиационной катастрофы с сестрой Жанной-Батистой на борту...

* * *

Нам нужен еще один день, черт побери! — подумал генерал Диггз. А враг находится почти в двух сотнях миль от того места, где все ожидали его встретить.

— Кто ближе всего к этой точке? — спросил он.

— Это район расположения Четвертой бригады, — ответил саудовский генерал. Но эта бригада защищала фронт длиной больше сотни миль. У нее были разведывательные вертолеты, а вот штурмовые вертушки находились в другом месте, в пятидесяти милях к югу от Вади-эль-Батин. Оказывается, противник не намерен поступать так, как хотелось бы союзникам...

* * *

Дарейи был потрясен, когда на телевизионном экране появилось его лицо. Но, что еще хуже, по крайней мере десять процентов населения его страны тоже видели его. Американский канал Си-эн-эн не принимался в ОИР, однако британский канал «Скай-ньюз» был доступен телезрителям, и никто не подумал о том, чтобы...

— Вот человек, который несет ответственность за нападение на нашу страну с применением биологического оружия. — Спокойствие Райана было сродни бесстрастию робота. — Это он является виновником того, что несколько тысяч американских граждан пали жертвой этой ужасной эпидемии. А теперь я скажу вам, почему он так поступил, почему по его приказу совершено нападение на мою дочь Кэтлин и почему совершено покушение на меня самого, прямо здесь, в Овальном кабинете, всего несколько часов назад. Полагаю, мистер Дарейи тоже смотрит эту передачу, смотрит ее прямо сейчас. Махмуд Хаджи, — обратился Райан, глядя прямо в объектив телевизионной камеры, — ваш агент Ареф Раман арестован и находится сейчас в федеральной тюрьме. Неужели вы действительно думали, что Америка окажется настолько простодушной и беспомощной?

* * *

Том Доннер слушал выступление президента, как и все остальные солдаты полка «Черная кавалерия», с помощью наушников, подсоединенных к радиоприемнику разведывательного бронетранспортера «брэдли». Парных наушников для всех не хватало, и членам экипажа пришлось поделиться друг с другом. Корреспондент наблюдал за их лицами. Они тоже были такими же спокойными и бесстрастными, как лицо Райана, но до тех пор, пока не услышали последнюю полную презрения фразу президента.

— Паршивый ублюдок! — вырвалось у одного из солдат, который был вторым стрелком «брэдли».

— Господи... — выдохнул Доннер.

* * *

Райан продолжал:

— Сейчас войска ОИР готовятся к вторжению на территорию нашего союзника, Королевства Саудовская Аравия. В течение двух последних суток мы передислоцировали туда воинские части, готовые сражаться плечом к плечу с нашими друзьями. А теперь я хочу сказать вам нечто очень важное. Нападение на мою дочь, покушение на мою жизнь и варварское нападение на нашу страну с применением биологического оружия — все это было совершено людьми, которые называют себя мусульманами. Нам всем нужно понять, что религия не имеет никакого отношения к этим бесчеловечным поступкам. Америка — это страна, где свободавероисповедания первой значится в нашем Билле о гражданских правах, опережая даже свободу слова и все остальные свободы. Подобно тому как на мою семью однажды совершили нападение люди, называющие себя католиками, так и эти люди исказили и осквернили свою религиозную веру, стремясь к мировому господству, а затем спрятались за этой религией, как последние трусливые мерзавцы. Я не знаю, что думает об этом Бог. Но мне известно, что ислам, подобно христианству и иудейству, учит нас верить в Бога любви, великодушия.., и справедливости.

Так вот, справедливость восторжествует. Если войска Объединенной Исламской Республики, находящиеся вблизи границы Саудовской Аравии, попытаются вторгнуться в эту страну, мы дадим им отпор. Наши вооруженные силы находятся там и в этот самый момент, когда я обращаюсь к вам, готовятся встретить противника. И теперь я обращаюсь к нашим солдатам, готовящимся к сражению: теперь вы знаете, почему вас оторвали от дома и семьи; теперь вы понимаете, почему вам пришлось взять в руки оружие для защиты вашей страны; теперь вам известно, кто ваш враг и как трусливо и безжалостно он действует.

Но не в традициях Америки намеренно нападать на невиновных. Вы будете все время действовать в соответствии с нашими законами. Теперь я должен послать вас в бой. Я глубоко сожалею, что этого не удалось избежать. Я сам служил в корпусе морской пехоты и понимаю, что значит находиться в незнакомом месте, далеко от родины. Но, находясь там, вы защищаете свою страну, и здесь, дома, ваша страна думает о вас. Мы будем поминать вас в своих молитвах.

Обращаюсь к нашим союзникам в Кувейте, в Королевстве Саудовская Аравия, в Катаре, Омане и других странах Персидского залива: Америка снова пришла к вам на помощь и будет биться плечом к плечу с вами, чтобы отразить агрессию и восстановить мир. Желаю удачи. — Голос президента дрогнул, и впервые он позволил себе проявить глубокие чувства. — И хорошей охоты.

Члены экипажа в командном бронетранспортере роты "Б" несколько секунд молча смотрели друг на друга, прежде чем заговорить. Они даже забыли о присутствующем здесь репортере. Затем самый молодой, рядовой первого разряда, посмотрел на свои дрожащие руки и произнес фразу, которая выразила мнение всех остальных:

— Эти гребаные ублюдки за все заплатят. Будут плакать кровавыми слезами...

* * *

Четыре бронетранспортера мчались по пустыне со скоростью сорок миль в час. Они не поехали по укатанной дороге, ведущей через пески к «Следу бури», опасаясь, что противник пристрелялся к радиостанции; это оказалось разумной предосторожностью. Когда транспортеры перевалили через холм и экипажи впервые увидели радиостанцию, их глазам представилась страшная картина: к небу поднималось облако дыма и пыли, а снаряды продолжали взрываться среди того, что осталось от станции. Впрочем, одно здание еще уцелело, хотя и было охвачено пламенем, и саудовский лейтенант, возглавлявший разведывательную группу, не мог представить себе, чтобы кто-то в этом аду остался жив. В пяти милях к северу он увидел другие вспышки — длинные горизонтальные языки пламени, которые вырывались из танковых орудий и освещали неровности пустыни, совсем не такой гладкой, как это кажется при дневном свете. Спустя минуту интенсивность обстрела радиостанции уменьшилась — противник перенес огонь на танки, вторгающиеся на его территорию. Лейтенант вознес молитву Аллаху за то, что тот немного облегчил его почти невыполнимую задачу, а тем временем радист в первом бронетранспортере попытался связаться по оперативному радиоканалу со станцией.

Бронетранспортеры с трудом пробились через массу искареженного металла, в которую превратились поваленные антенны, к разрушенному и пылающему зданию. Затем дверцы в задней части одной из боевых машин открылись, оттуда выскочил солдат и побежал, чтобы осмотреться вокруг. На станции работали тридцать мужчин и женщин. Удалось обнаружить девять уцелевших и пять раненых. Солдаты разведывательного взвода еще пять минут осматривали развалины, но живых больше не нашли, а заниматься мертвыми не было времени. Бронетранспортеры развернулись и полным ходом устремились к командному пункту своего батальона, где наготове стояли вертолеты, чтобы эвакуировать раненных американцев.

* * *

Командир саудовской танковой роты был изумлен тем, насколько успешным оказалось его неожиданное нападение на вражескую бронетехнику. Он знал, что почти все силы его страны сосредоточены в двухстах милях к востоку. Однако противник оказался именно здесь и рвался на юг. Это стало ясно, когда первые танки ОИР, переваливая через брешь в высоком песчаном валу, появились в его инфракрасном прицеле. Они все еще находились вне пределов досягаемости танковых орудий, потому что приказ капитана был не располагать танки слишком близко к границе. Молодой офицер не знал, как правильней поступить. При обычных условиях части саудовской армии строго подчинялись приказам командования, поэтому он связался по радио и запросил указаний. Однако командир батальона был сейчас занят: его пятьдесят четыре танка рассредоточились на тридцатимильном отрезке линии фронта и противник вел по ним артиллерийский огонь. Отовсюду поступали сообщения, что вражеские танки вторглись на саудовскую территорию, а за ними следуют боевые машины пехоты.

Капитан решил, что следует что-то предпринять, и он приказал своим четырнадцати танкам продвинуться вперед и встретить наступающего противника. С расстояния в три тысячи метров его танки открыли огонь и первыми четырнадцатью выстрелами подбили восемь вражеских машин, что в создавшихся обстоятельствах было совсем не плохо для солдат, которые не были профессиональными танкистами. И капитан принял решение остаться здесь и защищать свою землю от агрессора. Его танки были рассредоточены на трехкилометровом отрезке. Они занимали оборонительную позицию, но не двигались, а его командирский танк находился в центре, чтобы он сам мог следить за тем, что происходит впереди. Вторым залпом саудовские танкисты подбили еще шесть вражеских машин, но тут в моторный отсек одного из его танков попал артиллерийский снаряд. В танке начался пожар, экипаж поспешно выбрался наружу, однако прежде чем танкисты успели пробежать несколько метров, они были убиты артиллерийским огнем. Капитан видел все это и понял, что теперь в оборонительной линии образовалась брешь. Следовало что-то предпринять, чтобы ее закрыть.

Стрелок-наводчик командирского танка, как и все остальные стрелки, занимался поисками вражеских Т-80 с куполообразными башнями, а тем временем с боевых машин пехоты, шедших следом за танками противника, полетели противотанковые ракеты. Попадая в саудовские танки, они не пробивали лобовую броню, но разрывали гусеницы, моторные отсеки, выводили из строя системы управления огнем. Когда пламя охватило половину его танков, командир роты решил, что настало время отойти. Четыре танка развернувшись, устремились на позицию, расположенную в двух километрах к югу. Капитан остался с тремя танками, чтобы прикрыть отход отставшей части роты и сумел подбить еще один вражеский танк, прежде чем повернуть и тоже отойти назад. Воздух вокруг пронзали противотанковые ракеты, и одна из них попала в хвостовую часть его танка, вызвав взрыв боезапаса. Из открытого люка вырвался вертикальный столб пламени, и весь экипаж задохнулся еще до того, как сгореть заживо. Оставшись без командира, рота сражалась еще тридцать минут, постепенно отступая назад, пока уцелевшие три танка не устремились на юг, стараясь найти командный пункт своего батальона.

Его не оказалось. Противник сумел засечь местонахождение батальонного командного пункта по радиопереговорам, и целая артиллерийская бригада ОИР нанесла по его незащищенной позиции сокрушительный удар в тот самый момент, когда на четырех бронетранспортерах сюда прибыли уцелевшие сотрудники со станции «След бури». Штаб батальона был стерт с лица земли. В первый же час второй войны в Персидском заливе в оборонительных порядках саудовской армии образовалась тридцатимильная брешь, открывшая прямую дорогу к Эр-Рияду. Этот успех стоил Армии Аллаха потери половины танковой бригады — дорогая цена, но она оправдывала их цель.

* * *

В первые часы общая картина боевых действий была неопределенной. Впрочем, так обычно и бывает. Диггз знал, что сначала преимущество почти всегда оказывается на стороне нападающего, и его задача командира заключалась в том, чтобы ликвидировать хаос в своих частях и внести его в подразделения противника. С уничтожением «Следа бури» пока было утрачено управление «хищниками» и получение информации от них. Чтобы установить связь с ними, понадобится время. На истребителях 366-го авиакрыла не было радиолокационной аппаратуры J-STARS, с помощью которой генерал мог наблюдать за передвижением наземных войск. В небе находились два самолета АВАКС, каждый из которых охраняли четыре истребителя. Взлетевшие с аэродромов ОИР двадцать истребителей устремились к АВАКСам. Несомненно, это будет испытанием для ВВС.

Однако у Диггза были свои проблемы. С утратой беспилотных «хищников» он практически оказался почти слеп, и первое, что предпринял генерал, это распорядился послать вертолетную эскадрилью, приданную Десятому бронетанковому полку, чтобы прощупать местность к западу. Ему вспомнились слова Эддингтона. В конце концов, целью Армии Аллаха действительно может быть вовсе не экономический потенциал Саудовской Аравии.

* * *

— Наши войска вошли в пределы королевства, — доложил ему начальник разведки. — Они натолкнулись на сопротивление, но прорвались и продвигаются вперед. Американский шпионский пост уничтожен.

Эта новость ничуть не обрадовала Дарейи.

— Как они узнали, откуда им удалось получить эти сведения? Начальник разведслужбы не решился спросить, о чем идет речь, и потому уклонился от прямого ответа.

— Теперь это не имеет значения. Через двое суток мы будем в Эр-Рияде, и это решит исход войны.

— Что нам известно про эпидемию в Америке? Почему не заболело больше людей? Каким образом им удалось выслать сюда свои войска?

— Это мне неизвестно, — признался начальник разведслужбы.

— А что вам вообще известно ?

— Похоже, что у американцев один бронетанковый полк в Кувейте и еще один в Саудовской Аравии. Бронетехника для третьего сейчас в Дахране, разгружается с транспортных судов — тех самых, которые не сумели остановить индийцы.

— Тогда уничтожьте их! — крикнул Дарейи. Наглость этого американца, осмелившегося назвать его по имени, причем так, что это видели и слышали жители ОИР — и, может быть, поверили? — выводила его из себя.

— Наши военно-воздушные силы атакуют на севере. Там идет бой, который решит судьбу войны. Отвлекать их оттуда — значит напрасно тратить время, — объяснил начальник разведслужбы.

— Тогда нанесите по этим судам ракетный удар!

— Постараюсь выполнить ваш приказ.

* * *

Бригадного генерала, командующего Четвертой бронетанковой бригадой саудовской армии, заранее проинформировали, что в районе расположения его бригады возможны всего лишь отвлекающие маневры воинских подразделений противника. Предполагалось, что он должен быть наготове нанести контрудар внутрь территории ОИР, как только части Армии Аллаха вторгнутся в Кувейт. Подобно многим генералам на протяжении военной истории, он совершил роковую ошибку, слишком доверившись полученным разведданным. В его распоряжении находились три бронетанковых батальона, причем каждый из них закрывал тридцатимильный сектор фронта, а сами батальоны располагались на расстоянии от пяти до десяти миль друг от друга. Получи саудовская армия приказ о наступлении, и он мог бы использовать гибкую дислокацию своих танков для того, чтобы наносить изматывающие удары по флангу противника, однако сразу после начала военных действий генерал потерял один батальон, и в результате его позиция оказалась разорванной надвое с зияющей брешью шириной в сорок миль посредине. Теперь перед ним встала сложная задача — командовать оставшимися батальонами, расположенными на значительном расстоянии друг от друга. Он еще больше ухудшил свое положение, начав двигаться вперед, вместо того чтобы отступить. Это было смелым решением, но генерал упустил из виду, что позади находилось пространство глубиной в сотню миль, отделяющее его от военного городка короля Халеда. Он мог бы использовать это пространство, чтобы отойти назад, перегруппироваться, а затем нанести мощный удар вместо разрозненных наступательных действий.

Армия Аллаха использовала тактику наступления, разработанную Советами еще в семидесятые годы. Первоначальный прорыв оборонительных линий противника был осуществлен танковой бригадой, которая мчалась позади завесы из массированного артиллерийского огня. Уничтожение радиостанции «След бури» было запланировано с самого начала. Эта станция, как и вторая, «Пальма», — они знали даже их кодовые названия — представляла собой глаза и уши командной структуры противника. Армия Аллаха не могла ничего предпринять против американских спутников, но расположенные на земле посты, занятые сбором разведывательной информации, оказались легкой добычей. Как и предполагалось, американцы имели в своем распоряжении и другие средства сбора разведданных, но их было не так много, причем половина состояла из самолетов, способных заниматься сбором этой информации только в светлое время суток. Как и в случае с Советской Армией, для которой был составлен план прорыва к Бискайскому заливу, армия ОИР была готова понести потери, жертвуя жизнями солдат, но выигрывая время для того, чтобы достигнуть политической цели раньше, чем против нее будет собрана вся мощь потенциальных союзников. Если саудовцы пришли к выводу, что Дарейи стремится в первую очередь захватить нефтяные месторождения — ну что ж, тем лучше, потому что в Эр-Рияде находилась королевская семья и правительство Саудовской Аравии. Поступая таким образом, армия ОИР обнажала свой левый фланг, однако союзным войскам, расположенным в Кувейте, придется пересечь Вади-эль-Батин и затем пройти двести миль по пустыне лишь для того, чтобы добраться до того места, где уже находится Армия Аллаха.

Ключ к успеху заключался в стремительном продвижении вперед, а ключ к такому продвижению состоял в быстром уничтожении Четвертой саудовской бригады. Артиллерия ОИР, все еще расположенная к северу от песчаного вала, вела массированный огонь по тем местам, откуда саудовцы взывали о немедленной помощи, безжалостно уничтожая технику и живую силу, разрушая коммуникации между частями, стоящими на пути наступающих войск. Такая тактика почти несомненно должна была привести к успеху при условии, что Армия Аллаха готова заплатить за него дорогой ценой. Против каждого из батальонов Четвертой бригады сконцентрировалось по бронетанковой бригаде армии ОИР.

Командир Четвертой бригады тоже располагал приданной ему артиллерией, однако он решил, что лучше всего использовать ее для основного удара, уничтожить артиллерийским огнем те воинские части противника, которые осмелились рваться к сердцу его государства. Теперь он попытался открыть огонь, но снаряды ложились позади бронетанковых бригад Армии Аллаха, вошедших в соприкосновение с еще уцелевшими саудовскими батальонами. После их уничтожения перед танками откроется брешь, которая будет втрое шире, чем в первый час битвы.

* * *

Диггз находился в главном командном центре, где получал информацию от всех вступивших в бой частей. Теперь он понял, что происходит. Он сам так же поступал с иракскими войсками в 1991 году, в Израиле, где два года был командиром бронетанкового полка, славных «Буйволов», а также при учениях в Национальном центре боевой подготовки. Теперь он увидел, что значит находиться на другой стороне. Для саудовских войск события развивались слишком быстро. Вместо того чтобы задуматься и предпринять согласованные действия, они успевали только реагировать на действия противника, были почти парализованы стремительностью происходящего, что показалось бы им, окажись они на другой стороне, всего лишь увлекательной игрой.

— Прикажите Четвертой бригаде отступить километров на тридцать, — негромко посоветовал Диггз. — Там огромное пространство для маневра.

— Мы остановим их прямо на границе! — прозвучал автоматический ответ командующего саудовской армией.

— Генерал, вы совершаете ошибку. Вы рискуете бригадой без всякой на то необходимости. Потом можно отвоевать потерянное пространство, но вы не сможете вернуть потерянное время и убитых солдат.

Однако генерал не слушал его, а у Диггза было недостаточно звезд на петлицах, чтобы настаивать на своем. Еще один день, подумал он, всего один день...

* * *

Вертолетам требовалось время. Эскадрилья "М" Десятого полка состояла из шести разведывательных вертушек ОН-58 «киова» и четырех штурмовых вертолетов АН-64 «апач», причем все они несли больше запасных баков с горючим, чем вооружения. Пилотов предупредили, что в воздухе находятся вражеские истребители, а это исключало полеты на большой высоте. Сенсорные устройства на вертолетах обшаривали окружающее пространство в поисках радиолокационных импульсов от радаров наведения ракет «земля — воздух» — без сомнения, они должны были находиться в этом районе, — а пилоты осматривали местность перед собой с помощью систем наблюдения с электронным усилением силы света, включив радары «Лонгбоу». Находясь над территорией ОИР, они время от времени замечали разведывательные бронемашины, иногда им попадалась бронетанковая рота, вытянувшаяся километров на двадцать в пределах видимости кувейтской границы, но ничего больше. Еще пятьдесят миль внутрь территории противника — картина не изменилась, хотя теперь попадались и танки. Когда вертолеты оказались в окрестностях города Эль-Бусайя, к которому, согласно информации с разведывательных спутников, приближалась Армия Аллаха, все, что им удалось обнаружить, — это следы гусениц на песке и несколько групп автозаправщиков. Экипажам вертолетов было предписано обнаружить главные силы противника и определить направление их движения.

Миновал еще час, за время которого вертолеты ныряли и соскальзывали в сторону между холмами, поочередно опережая друг друга Здесь виднелись грузовики с установленными на них русскими и французскими зенитными ракетами ближнего действия, от которых вертолеты осмотрительно уходили. Одна пара вертолетов «киова» — «апач» подлетела достаточно близко, чтобы рассмотреть колонну танков размером около бригады, пересекающую песчаный вал через проложенную в нем брешь. Это было в ста пятидесяти милях от места вылета. Получив эту информацию, вертолеты вернулись на базу, не сделав ни единого выстрела. Не исключено, что в следующий раз они вернутся сюда более мощной группой, и потому не было смысла предупреждать противника о недостатках в его системе противовоздушной обороны, прежде чем их удастся использовать должным образом.

* * *

Тот танковый батальон Четвертой бригады, который занимал позицию на восточном фланге, защищался до последнего и был полностью уничтожен. К этому времени штурмовые вертолеты ОИР тоже приняли участие в битве, и хотя саудовцы стреляли хорошо, на гибель их обрекала неподвижность позиции. Армии Аллаха пришлось заплатить за этот успех еще одной бригадой, но после окончания боя брешь в саудовских оборонительных линиях расширилась до семидесяти миль.

На западе ситуация была иной. Батальон, которым после гибели полковника теперь командовал майор, оторвался от противника и направился на юго-запад, сохранив примерно половину своих машин, затем попытался повернуть на восток, чтобы опередить наступающие вражеские танки. Поскольку у батальона не хватало огневой мощи для того, чтобы принять бой на стационарной позиции, его танки начали маневрировать, наносить удары, уходить и наносить удары снова. Так саудовским танкам удалось подбить двадцать танков противника и немало других машин, прежде чем у них кончилось горючее и они неподвижно замерли в тридцати километрах к северу от военного городка короля Халеда. Автозаправщики Четвертой бригады куда-то пропали. Майор обратился по радио за помощью, надеясь, что она успеет прибыть.

* * *

Это удивило всех больше, чем следовало. Спутник систем оборонительной поддержки, пролетавший над Индийским океаном, сумел зарегистрировать вспышку при запуске ракеты. Сообщение об этом поступило в Саннидейл, Калифорния, и оттуда его передали в Дахран. Такое случалось и раньше, только не с ракетами, запускаемыми в Иране. Транспортные суда были разгружены едва наполовину. Война длилась всего четыре часа, когда первая ракета «Скад» типа «земля — земля» сорвалась с направляющих пускового устройства и полетела из горного массива Загрос на юг.

— Что теперь? — спросил Райан.

— Теперь ты увидишь, почему крейсеры все еще стоят в гавани Дахрана, — ответил Джексон.

* * *

Предупреждения о ракетном нападении не потребовалось. У всех трех крейсеров, а также у эсминца «Джон Пол Джоунз» радиолокаторы непрерывно обшаривали небо, и все одновременно обнаружили приближающиеся точки баллистических ракет, когда те находились еще за сотню миль. Национальные гвардейцы, что ждали очереди спустить свои танки и бронетранспортеры на землю, увидели устремившиеся в небо огненные хвосты ракет «корабль — воздух». Они полетели навстречу тому, что могли различить только радиолокаторы. Первые три ракеты взорвались одна за другой в темном небе, и наступила тишина. Но солдаты, когда с высоты в сто тысяч футов донесся тройной грохот взрывов, заторопились побыстрее забрать свои танки и убраться из порта.

Капитан Кемпер на «Анцио» наблюдал за тем, как светящиеся точки исчезли с дисплея. Автоматическая система «Иджис» великолепно справилась со своей работой, хотя было совсем непросто сохранять спокойствие, безмятежно глядя на приближающиеся смертоносные точки.

* * *

Другим событием этого вечера был ожесточенный воздушный бой над границей. С самолетов АВАКС было видно, как прямо к ним приближаются двадцать четыре истребителя противника, чтобы лишить союзников наблюдения с воздуха. Это оказалось дорогостоящей попыткой. Ни одна из атак на самолеты Е-3В не увенчалась успехом. Более того, военно-воздушные силы ОИР в который раз продемонстрировали свою способность терять истребители, ничего не добившись. Старший американский диспетчер на одном из АВАКСов вспомнил старый НАТОвский анекдот. Встречается один советский генерал танковых войск с другим в Париже и спрашивает: «Между прочим, кто выиграл воздушную войну?» Смысл анекдота состоял в том, что войны в конечном итоге выигрывают или проигрывают на земле. Так будет и здесь.

Глава 60 Операция «Бафорд»

Только через шесть часов после первого артиллерийского обстрела прояснились намерения противника. Чтобы получить общую картину, потребовались доклады экипажей разведывательных вертолетов — они навели на мысль о его планах, но неопровержимым подтверждением стали спутниковые фотографии. Марион Диггз знал на этот счет множество исторических прецедентов. Когда накануне Первой мировой войны, французскому верховному командованию стало известно о плане генерала Шлиффена, реакцией на то была фраза: «Тем лучше для нас!» Германское наступление удалось остановить лишь на подступах к Парижу. В 1940 году то же верховное командование с улыбками встретило первые сообщения о германском наступлении, и наступление это закончилось у испанской границы. Дело в том, что людям свойственно особенно ревностное отношение к собственным идеям, и это общее положение. Поэтому было уже далеко за полночь, когда саудовцы поняли, что их основные силы находятся совсем не там, где началось наступление Армии Аллаха, и что их силы прикрытия на западном фланге оказались уничтоженными противником, слишком умным или слишком глупым, чтобы поступать так, как ожидали саудовские генералы. Чтобы противостоять наступающим вражеским войскам, саудовцам пришлось бы вести маневренную войну, а они были к ней не готовы. Теперь не оставалось сомнений, что войска ОИР рвались в первую очередь к военному городку короля Халеда. Предстояло сражение за эту точку на карте, а затем перед противником будет выбор: либо повернуть на восток к Персидскому заливу (и нефти), окружив таким образом войска союзников, либо продолжать движение к Эр-Рияду, чтобы добиться решающего политического преимущества и выиграть войну. В конце концов, подумал Диггз, это совсем не такой уж плохой план.., если только им удастся осуществить его. Впрочем, перед Армией Аллаха стояла та же проблема, что и перед саудовцами. Генералы ОИР действовали в соответствии с тщательно разработанным планом, считали его превосходным и полагали, что их противник сам будет содействовать собственному уничтожению. Ключ к победе заключался в том, чтобы знать, на что ты способен, а на что нет. Противник союзных войск еще не знал, что ему не по силам. Раскрывать это слишком поспешно не имело смысла.

* * *

Находясь в ситуационном центре, Райан вел телефонный разговор со своим другом в Эр-Рияде.

— Я знаю, что у вас происходит, Али, — заверил его президент.

— Обстановка очень серьезная.

— Скоро встанет солнце, и у вас достаточно пространства, которое можно уступить, чтобы выиграть время. Такой маневр успешно осуществлялся и раньше, ваше высочество.

— Что собираются предпринять ваши войска?

— Они ведь не могут просто укатить домой на своих танках, правда?

— Вы уверены в благоприятном исходе войны?

— Ваше высочество, ведь вам известно, что натворили у нас эти ублюдки.

— Да, конечно, но...

— Это знают и наши солдаты, мой друг, — уверил принца Райан. Теперь можно было обратиться к нему с просьбой.

* * *

— Начало войны не было удачным для войск союзников, — сказал Том Доннер, ведя в прямом эфире передачу для «Вечерних новостей Эн-би-си». — По крайней мере такие сообщения мы получаем. Объединенные армии Ирака и Ирана прорвали оборонительные рубежи саудовской армии к западу от Кувейта и быстро продвигаются на юг. Я нахожусь вместе с солдатами Одиннадцатого бронетанкового полка — полка «Черная кавалерия». Рядом со мной сержант Брайан Хатчинсон из Сиракуз, штат Нью-Йорк. Сержант, что вы думаете о происходящем?

— Похоже, нам придется подождать дальнейшего развития событий. Но могу сказать, что рота "Б" готова к любым действиям противника. Не думаю, что противник готов к нашим. Да вы сами все увидите, раз будете сопровождать нас. — Высказав свою точку зрения, сержант замолчал.

— Как видите, несмотря на плохие новости, поступающие с фронта, наши парни готовы вступить в бой, даже стремятся к этому.

* * *

Закончив разговор со своим королем, командующий саудовской армией положил телефонную трубку и повернулся к Диггзу.

— Что вы нам посоветуете? — спросил он.

— Мне кажется, следует начать с передислокации Пятой и Второй бригад на юго-запад.

— Но в этом случае откроется путь на Эр-Рияд!

— Нет, сэр, наоборот, это закроет дорогу к столице.

— Нам нужно немедленно перейти в контрнаступление!

— Генерал, пока этого делать не следует. — Диггз посмотрел на карту. Десятый бронетанковый полк явно занимал выгодную позицию... Он поднял голову. — Сэр, вы когда-нибудь слышали анекдот про старого матерого быка и молоденького бычка? — И американский генерал принялся рассказывать один из своих любимых анекдотов. Через несколько секунд командующий саудовской армией понимающе кивнул.

* * *

— Видите, даже американское телевидение признает, что наше наступление развивается успешно, — сказал своему боссу начальник разведслужбы.

Генерал, командующий военно-воздушными силами ОИР, испытывал куда меньший оптимизм. За предыдущий день ценой гибели, может быть, двух саудовских он потерял тридцать своих истребителей. Его план массированной атаки на самолеты АВАКС, которые оказывали решающее влияние на сражение за господство в воздухе, потерпел неудачу, к тому же в ходе боя у него погибли лучшие летчики. Единственная хорошая новость, с его точки зрения, состояла в том, что у противника было слишком мало самолетов, необходимых для вторжения в воздушное пространство ОИР, чтобы они смогли нанести серьезный урон военным объектам. Сейчас шла передислокация сухопутных войск из Ирана к границе Кувейта с севера, так что, если повезет, ему понадобится всего лишь поддержать с воздуха продвигающиеся войска. Его летчики знали, как это делать, особенно в дневное время. Генерал не предполагал, что через несколько часов его мнение может измениться.

* * *

В общей сложности на порт Дахрана было запущено пятнадцать баллистических ракет типа «скад». И все они были перехвачены в воздухе или просто рухнули в воды Персидского залива, не долетев до цели, а лишь добавив вспышек и грохота к фейерверку этой ночи. Последние машины — в данном случае грузовики — уже покинули трюмы транспортных судов, и Грег Кемпер сейчас наблюдал в бинокль, как колонны окрашенных в коричневый цвет машин исчезали в предрассветной дымке вдали. Он не знал, куда они направляются, зато ему было хорошо известно, что пять тысяч разъяренных национальных гвардейцев из Северной Каролины готовы к решительным действиям.

* * *

Полковник Эддингтон со своим штабом находился уже к югу от военного городка короля Халеда. Его бригада «Волчья стая» вряд ли вовремя прибудет на фронт, чтобы успеть вступить в бой. А потому он отдал ей приказ следовать к Эль-Артавийи — одному из тех мест, которые порой занимают важное место в истории благодаря тому, что к ним стекаются несколько дорог. Полковник не был уверен, что сражение произойдет именно там, — он хорошо помнил, как Бобби Ли надеялся обуть свою армию в Геттисберге[210]. Пока его штаб занимался работой, Эддингтон закурил сигару, вышел на воздух и увидел, что на только что полученной бронетехнике прибыли две роты «Волчьей стаи». Он решил подойти к ним, прежде чем военная полиция успеет направить танки и бронетранспортеры на поспешно подготовленные оборонительные позиции. Над головой с ревом промчались истребители — судя по виду, американские F-15E. Отлично, подумал полковник, у противника было двенадцать часов, за это время вражеские войска добились определенных успехов. Пусть они считают, что так будет и дальше.

— Полковник! — Старший сержант, высунувшись из открытого люка своего «брэдли», отсалютовал командиру бригады. Полковник поднялся на гусеницу бронетранспортера, как только машина остановилась. — Доброе утро, сэр.

— Как у вас дела? — спросил Эддингтон.

— Мы готовы разнести этих ублюдков, сэр. Где они? — поинтересовался сержант, снимая очки, покрытые слоем дорожной пыли.

Полковник показал на север.

— Примерно в сотне миль отсюда и направляются вам навстречу. Как настроение, сержант?

— Сколько ублюдков нам удастся порешить, прежде чем нам прикажут остановиться, сэр?

— Если перед вами вражеский танк, открывайте по нему огонь. Если это БМП или грузовик, тоже. Если встретите кого-нибудь с оружием в руках к югу от песчаного пограничного вала, убивайте его, не раздумывая. Только не забывайте о правилах, запрещающих убивать тех, кто сдаются в плен и не оказывают сопротивления. Мы не должны нарушать эти правила. Это очень важно.

— Совершенно верно, сэр.

— С другой стороны, при захвате пленных не стоит рисковать без особой надобности.

— Ни за что, — согласился командир разведывательной бронемашины. — Будем соблюдать предельную осторожность.

* * *

Бронетанковый полк «Черная кавалерия» первым начал движение на запад, направляясь с места базирования к военному городку короля Халеда. Полковник Хэмм выстроил свои подразделения в линию — Первый, Второй и Третий батальоны вытянулись с севера на юг, причем ширина каждого сектора равнялась двадцати милям. Свой Четвертый, вертолетный, батальон — скорее несколько эскадрилий — Хэмм держал в резерве, выслав вперед всего пару-другую разведывательных вертушек, а наземный персонал батальона выдвинулся для подготовки базы, до которой еще не успела добраться его бронетехника. Сам Хэмм находился в командном бронетранспортере М-4, который, естественно, носил название «Звездные войны». Его сиденье располагалось поперек бронетранспортера, что обычно укачивало непривычных, однако Хэмм не обращал на это внимания. Он принимал сообщения своих разведывательных подразделений, прощупывающих пространство впереди.

Теперь, когда полк покинул базу и принял походное построение, начала действовать информационная система связи между экипажами — ИССЭ. Этой системой занимались уже пять лет, но пока ее не приходилось использовать в боевых условиях, и Эл Хэмм чувствовал особую ответственность, что ему первому довелось доказать ее надежность и ценность. На экранах его командного М-4 высвечивались все полученные данные и прежде всего о расположении каждой машины, входящей в состав полка. Каждый танк и бронетранспортер полка в свою очередь являлся одновременно источником и получателем информации. С помощью Глобальной навигационной спутниковой системы все они имели представление о расположении друг друга с точностью до метра, что полностью исключало вероятность случайного взаимного обстрела. Простым нажатием кнопки Хэмм узнавал о местонахождении всех своих боевых машин, причем на фоне карты с самым подробным рельефом местности. Когда наступит время, у него будет столь же точная информация о расположении войск противника, а затем, зная координаты своих подразделений и дивизий Армии Аллаха, он сможет выбрать место и время нанесения удара. Вторая и Пятая саудовские бригады находились к северо-западу от Десятого бронетанкового полка, передвигаясь к югу от кувейтской границы. Его полку предстояло пройти около сотни миль по пересеченной местности, прежде чем надо будет беспокоиться о встрече с противником, а за четыре часа марша Хэмм сумеет установить контроль над своими подразделениями и убедиться, что все действует как положено. Впрочем, на этот счет у него не было особых сомнений, хотя никакая проверка не бывает лишней, так как всякая ошибка на поле боя, даже самая незначительная, обходится дорого.

* * *

Остатки Четвертой саудовской бригады попытались собраться к северу от военного городка короля Халеда. Уцелело примерно две роты танков и боевых машин пехоты, которые на протяжении всей долгой ночи в пустыне вели маневренные бои с противником, нападая на него и тут же скрываясь во тьме. Некоторые из них уцелели по чистой случайности, некоторые — в результате жестокого процесса, когда выживает лучший, а все это и составляло суть мобильной войны. Среди уцелевших офицеров старшим был майор разведслужбы, который реквизировал танк у недовольного сержанта. Раньше его подчиненные не обращали внимания на использование системы связи между экипажами, предпочитая стрельбу и гонки по пустыне вместо скучного обучения совместным действиям. Ну что ж, понял теперь майор, им пришлось заплатить за это. Первым делом он нашел и вызвал к себе рассыпавшиеся повсеместно автозаправщики, которые находились в тылу бригады, так что уцелевшие двадцать девять танков и пятнадцать бронетранспортеров смогли заполнить баки горючим. Удалось обнаружить и несколько грузовиков с боеприпасами, что позволило половине его танков пополнить свой боезапас. Покончив с этим, майор послал в тыл машины поддержки и выбрал в качестве следующей оборонительной позиции высохшее русло реки, вади, к северо-западу от военного городка короля Халеда. Ему потребовался еще час, чтобы установить связь с командованием и запросить подкрепление.

Майор знал, что в его подчинении разрозненные силы. Танки и бронетранспортеры раньше входили в состав пяти различных батальонов, какие-то экипажи были знакомы друг с другом, какие-то нет. Кроме того, не хватало офицеров, чтобы командовать собранной им бронетехникой. В результате майор пришел к выводу, что его задача в руководстве этим отрядом, а отнюдь не в собственном участии в боевых действиях. Он с неохотой вернул танк сержанту, «по принадлежности», и разместился в бронетранспортере, где были установлены более надежные средства связи и ничто не отвлекало его от выполнения обязанностей командира. Это потребовало от майора известной решимости, ведь он принадлежал к расе, чьи военные традиции требовали от главаря мчаться на коне впереди воинственных всадников, с гиканьем размахивающих саблями. Однако офицер вынес кое-какие уроки из ночных боев к югу от пограничной песчаной насыпи в отличие от тех, кто погибли, не сумев достаточно быстро овладеть новыми правилами ведения боевых действий.

* * *

Утреннее сражение началось после перерыва, во время которого обе стороны прекратили всякие действия. Остатки Четвертой бригады, как и войска Армии Аллаха, использовали передышку для заправки горючим и пополнения боезапаса. Бронетехника второго эшелона, пополнив запасы от находившихся в тылу заправщиков, устремилась вперед, обогнала танки первого эшелона и дала им возможность сделать то же самое. На это потребовалось четыре часа. Пока командиры бригад и дивизий были довольны. Они отставали всего на десять километров от рубежа, который следовало достигнуть в соответствии с планом, и на час по времени. Впрочем, планы всегда бывают излишне оптимистичными. Заправка тоже произошла почти как планировалось. Армии Аллаха удалось сокрушить оборону противника. Правда, она понесла более значительные потери, чем предполагалось, зато оборонительные линии были прорваны. Люди устали, но солдаты должны уставать, считали все, а во время заправки многим удалось немного подремать, и короткий сон освежил их. С рассветом танки Армии Аллаха включили свои дизельные двигатели и продолжили движение на юг.

* * *

В этот день первые бои начались в воздухе. Сразу после четырех утра множество самолетов военно-воздушных сил союзников поднялось с аэродромов, располагавшихся в южной части королевства. Первыми взлетели истребители, «иглы» F-15, которые присоединились к трем самолетам АВАКС, барражирующим высоко в небе к востоку и западу от Эр-Рияда. Взлетели и истребители ОИР, по-прежнему находившиеся под контролем наземных радиолокационных станций на территории бывшего Ирака. Воздушное сражение напоминало танец двух линий кордебалета, обращенных лицами друг к другу. Обеим сторонам хотелось узнать, где расположены пусковые установки ракет «земля — воздух», информация о которых была собрана в ночное время. Постепенно выяснилось, что обе стороны прячутся за поясом из таких пусковых установок, но в обоих случаях первые бои пройдут в нейтральной полосе. Первым вступило в бой звено из четырех перехватчиков 390-й истребительной эскадрильи «Дикие кабаны». Получив предупреждение от своих самолетов радиолокационного наведения, что звено истребителей ОИР повернуло на восток, «иглы» уклонились к западу, включили форсаж и устремились через открытое пространство, развернувшись в полете в сторону моря. Американцы рассчитывали на победу и не обманулись. Истребители ОИР — это были иранские F-4, сохранившиеся с шахских времен, — глядя в другую сторону, не заметили американских перехватчиков. Получив сигнал тревоги от своих диспетчеров на наземных радиолокационных станциях, они повернули назад, однако их проблема оказалась серьезнее, чем просто ошибочно выбранная тактическая ситуация. Они предполагали, что бой пойдет по обычным правилам, при которых одна сторона пускает ракеты «воздух — воздух», а другая сторона уклоняется от них, чтобы затем возвратиться и пустить свои ракеты, — знакомая картина боя, такая же привычная и освященная временем, как средневековые турниры. Никто не сообщил им, что их американские противники ведут бой совсем по-иному.

«Иглы» открыли огонь первыми, выпустив каждый по одной ракете AMRAAM. Это были ракеты типа «пусти и забудь», что позволяло американским истребителям отвернуть сразу после их пуска. Однако «иглы» поступили иначе. Они устремились на противника следом за ракетами, движимые желанием отомстить, на которое их подвигли десятичасовые размышления над словами президента, услышанными по радио. Отныне они руководствовались личными мотивами, и первое звено «иглов» продолжало сближаться с иранскими F-4, следуя за самонаводящимися ракетами, выбравшими себе цели. Три из четырех истребителей противника, захваченные врасплох поведением ракет — американские летчики называли их «слэммерами», — были сбиты. Четвертый сумел осуществить маневр уклонения, благословил свою счастливую звезду, повернул, чтобы выпустить свои ракеты, и тут же увидел на экране радиолокатора американский истребитель, который находился всего в пятнадцати километрах — и это при скорости сближения почти в две тысячи узлов. Заколебавшись, иранец повернул на юг, что оказалось роковым. Пилот «игла» вместе со своим ведомым в полумиле позади снизил скорость и зашел с хвоста, точно с «шестерки»[211]. Ему хотелось внимательно посмотреть на противника и затем сбить его пушечным огнем с близкого расстояния. Этим утром летчик иранского истребителя слишком медленно реагировал на стремительно меняющуюся ситуацию. Еще через пятнадцать секунд его F-4 огненным шаром заполнил поле прицела американского «игла»...

— Лис-третий, Лис-третий, я сбил его!

Теперь к району боя приближалось второе звено американских перехватчиков. Наземные диспетчеры ОИР, потрясенные тем, как быстро закончилось первое столкновение, отдали приказ своим истребителям повернуть в сторону приближающихся «иглов» и выпустить дальнобойные ракеты с радиолокационным наведением. Но и в этом случае американцы не отвернули и не попытались уйти, как этого от них ожидали. Они продолжали полет, повернув на девяносто градусов и сохраняя неизменным расстояние между собой и иранскими истребителями, пустившими ракеты. Это помешало радиолокаторам последних воспользоваться эффектом Допплера[212] и определить расстояние до цели. В результате ракеты полетели наугад, без наведения на цель. Затем «иглы» повернули всторону вражеских истребителей, зашли к ним в хвост и выпустили собственные ракеты с расстояния меньше десяти миль, воспользовавшись тем, что иранские F-4 замешкались, пытаясь заново обнаружить временно исчезнувшие цели и произвести второй залп. Получив предупреждение от наземных диспетчеров, что к ним приближаются ракеты, иранские истребители сделали попытку отвернуть и уйти от них, но оказались слишком глубоко в зоне досягаемости «слэммеров», и через несколько секунд все четверо взорвались.

— Эй, приятель, говорит «Бронко», — послышался насмешливый голос американского пилота на частоте связи наземных иранских станций с истребителями. — Посылай нам еще. Мы проголодались. Собьем их, а потом употребим ваших баб! — Он перешел на канал «Скай-один» и связался с АВАКСом. — Это «Кобра-Лид», где самолеты противника, прием.

— В вашем секторе их больше нет. Будьте наготове.

— Понял. — Подполковник, командовавший 390-й эскадрильей, снова сделал крутой поворот, встав на крыло, и посмотрел вниз, где увидел множество танков, которые двигались из места своего сосредоточения. Впервые в жизни он пожалел, что его истребители вооружены ракетами «воздух — воздух», а не «воздух-земля». Подполковник Уинтерс был родом из Нью-Йорка.

Он знал, что в госпиталях огромного города полно больных, а он здесь воюет с теми, кто несут ответственность за это. Два сбитых им самолета и всего три летчика вместе с ними — небольшая плата. — Кобры, это ведущий. Выстраивайтесь в боевой порядок за мной. — Подполковник проверил запас горючего. Скоро потребуется дозаправка.

Далее в небе появились «штурмовые иглы» 391-й эскадрильи, их сопровождали истребители F-16, вооруженные ракетами HARM. Небольшие одноместные машины летели с включенными приборами, задача которых заключалась в том, чтобы засечь подвижные пусковые установки ракет «земля — воздух». В этом районе, сразу позади наступающих танковых войск, оказалось немало таких установок, оборудованных зенитными ракетами для борьбы с самолетами противника на малой высоте, это были главным образом французские «кроталь» и устаревшие русские СА-6. Летчики спикировали вниз, чтобы привлечь их внимание, затем пустили антирадарные ракеты, стараясь облегчить задачу приближающимся F-15E. Перед ними стояла задача уничтожить артиллерию противника.

* * *

Поисками вражеских артиллерийских установок занимались «хищники». После уничтожения радиостанции «След бури» и гибели диспетчеров, управлявших их полетом, канал связи был прерван и три «хищника» разбились. В системе сбора развединформации образовалась брешь, и понадобилось несколько часов, чтобы исправить положение. На театре военных действий осталось всего десять таких беспилотных самолетов. Сейчас в воздухе находились четыре, практически незаметно кружащиеся на высоте восемь тысяч футов над наступающими бронетанковыми дивизиями противника. Вооруженные силы ОИР пользовались главным образом ствольной артиллерией на механической тяге. Теперь артиллерийские установки заняли новые позиции и готовились к очередному огневому налету. Они располагались позади двух бронетанковых бригад, готовых сделать следующий бросок к военному городку короля Халеда. Один «хищник» обнаружил артиллерийскую группу из шести батарей. Полученные сведения тут же поступили на пункт сбора развединформации, оттуда к АВАКСам, которые в свою очередь передали ее шестнадцати штурмовым «иглам» 391-й эскадрильи.

* * *

Саудовская группировка с нетерпением ожидала результатов. Ее сорок четыре боевые машины — танки и бронетранспортеры — растянулись на восемь километров. Занять более широкий сектор майор не решился. Ему приходилось наиболее оптимально рассредоточить бронетехнику по отношению к огневой мощи противника. Майор надеялся хотя бы временно задержать его, а если удастся, то и остановить. Раздавшийся в небе свист послужил сигналом — он сам и его люди нырнули в машины и закрыли люки. Восьмидюймовые снаряды стали рваться перед занятой ими позицией. Первоначальный огневой шквал длился три минуты, с каждым мгновением снаряды ложились все ближе к саудовской группировке...

* * *

— Тигры — вперед! — прозвучал приказ командира эскадрильи истребителей. Противник предполагал, что удар будет нанесен по танкам — именно там располагались прикрывающие их зенитные установки с ракетами «земля — воздух», которыми занимались «штурмовые иглы». Три звена по четыре истребителя в каждом мгновенно рассредоточились, затем разбились на пары, снизились до четырех тысяч футов и помчались со скоростью пятьсот узлов, оставляя позади дымный след. Артиллерийские батареи вытянулись аккуратными рядами, орудия в сотне метров друг от друга, а позади них тягачи и машины с боезапасом — в точности как предписывается уставом, подумал полковник Стив Берман. Его наводчик-оператор выбрал кассетные бомбы. Вниз полетели два контейнера BLU-97 с мелкими бомбочками комбинированного действия — зажигательными, осколочными и фугасными, — каждая размером с мяч для игры в софтбол, в общей сложности свыше четырехсот мини-бомб. Первая батарея целиком исчезла в массе огненных вспышек, покрывших всю ее позицию. Тут же послышался оглушительный грохот — это взорвались грузовики с боезапасом. — Летим дальше, — произнес летчик, и истребитель накренился в крутом повороте. Он намеревался нанести удар по второй батарее, но тут заметил...

— ПВА на десять часов. — Это оказалась самоходная зенитная установка ZSU-23. От нее уже потянулись следы трассирующих снарядов к его истребителю. — Выбираю «маверик», — послышался голос оператора, сидящего сзади.

Этот танец смерти продолжался считанные секунды. Истребитель уклонился от зенитного огня и выпустил ракету «воздух — земля», устремившуюся вниз и уничтожившую гусеничную артиллерийскую установку. Затем летчик полетел к следующей гаубичной батарее.

Похоже на учения, промелькнула мысль у пилота. Он был здесь и раньше, еще капитаном принимал участие в прошлой войне в Персидском заливе. Ему довелось уничтожать наземные цели, но тогда они тратили время главным образом на охоту за пусковыми установками «скал». Опыт, накопленный в боевых действиях, не может сравниться с учебными полетами и атаками на цели на полигоне базы ВВС Неллис. Здесь он преследовал настоящего противника. Операция была запланирована только в самых общих чертах. Он охотился за целями в реальном масштабе времени, глядя на экран радиолокатора, направленного вниз, и замечая цели острым глазом летчика-истребителя. К тому же в отличие от игр на полигоне и в него эти парни стреляли настоящими снарядами. Ну что ж, зато он сбрасывал на них настоящие бомбы. Зенитный огонь усилился, и Берман направил самолет к следующей цели.

* * *

Это походило на кашель посреди разговора. Неожиданно раздался грохот разрывов, два, а то и три десятка снарядов взорвались в сотне метров перед боевой позицией, через тридцать секунд упало еще десять, потом, спустя снова тридцать секунд, всего три. На горизонте, далеко за первой линией только что появившихся вражеских танков, всплыли облака дыма и пыли. Через несколько секунд земля содрогнулась и послышался отдаленный грохот. А еще через несколько секунд ему все стало ясно. Над головой показались истребители, летящие на юг. Судя по очертаниям, это были свои. Затем майор увидел в отдалении от них еще один «игл», который тащил за собой дымный хвост; все сильнее раскачиваясь, «игл» наконец перевернулся, и от него отделились две точки, вскоре превратившиеся в раскрытые парашюты. Они должны были опуститься где-то в километре за его позицией. И тут же истребитель врезался в землю, взметнув гигантский огненный шар. Майор послал машину за парашютистами, а сам продолжал наблюдать за приближавшимися танками противника, которые по-прежнему находились вне пределов досягаемости его танковых орудий, а у него все еще не было артиллерийской поддержки, способной преградить им путь.

* * *

Проклятье, подумал полковник, происходящее действительно напоминало учения, вот только сегодняшний вечер ему не удастся провести в офицерском клубе, рассказывая о своих приключениях, или заскочить в Лас-Вегас посмотреть шоу и побывать в казино. Во время третьего захода на цель они напоролись на заградительный огонь, и подбитый «игл» не смог дотянуть до базы. Раскрытый парашют еще не опустил полковника на землю, а он уже заметил приближающуюся машину и не мог понять, своя она или вражеская. Через пару секунд он разобрал, что машина походит на американский «хаммер». Когда ноги Бирмана коснулись плотного песка и он почувствовал сильный удар, машина была уже в пятидесяти метрах. Нажав на кнопку, он отстегнул лямки парашюта и выхватил пистолет, но тут же увидел в машине двух саудовских солдат. Один из них выпрыгнул из машины и направился к нему, а второй развернул «хаммер» и поехал к месту, где опустился оператор.

— Идем, идем! — торопил саудовец. Через минуту вернулся «хаммер». Напарник Бермана сидел в нем, держась за колено и морщась от боли.

— Вывихнул ногу, босс, — объяснил он. — Приземлился прямо на гребаный камень.

Все, что он слышал о саудовских водителях, оказалось правдой, полковник понял это через несколько секунд, ощутив себя, словно в боевике Берта Рейнолдса. «Хаммер» мчался по пустыне, подпрыгивая на ухабах, чтобы побыстрее укрыться в безопасности вади. Наконец полковник с удовлетворением увидел очертания саудовских танков. Его доставили прямо на командный пункт. Перед ними все еще рвались снаряды, но теперь прицел противника сбился, и они падали с полукилометровым недолетом.

— Кто вы? — спросил полковник Стив Берман.

— Майор Абдулла, — ответил саудовский офицер и даже отсалютовал старшему по званию. Берман сунул пистолет в кобуру и оглянулся вокруг.

— Думаю, что вы те самые парни, на поддержку которых нас послали. Мы серьезно потрепали их артиллерию, но какому-то мерзавцу здорово повезло, и он сбил нас из своей «шилки»[213]. Вы можете достать для нас вертушку?

— Попытаюсь. Вы не ранены?

— У моего напарника повреждено колено. Впрочем, неплохо бы выпить чего-нибудь.

Майор Абдулла передал ему фляжку.

— Сейчас начнется вражеская атака, — предупредил он.

— Не будете возражать, если мы понаблюдаем? — спросил Берман.

* * *

В сотне миль к югу бригада Эддингтона продолжала формирование. Один батальон был уже в состоянии полной боевой готовности, и полковник выдвинул его на двадцать миль вперед, расположив по обе стороны от шоссе, ведущего к военному городку короля Халеда, чтобы прикрыть остальные подразделения, двигающиеся из Дахрана. К сожалению, артиллерийские орудия были выгружены в последнюю очередь, и пройдет не меньше четырех часов, прежде чем бригадная артиллерия будет готова к бою. С этим, однако, ничего нельзя было поделать. По мере прибытия подразделений Эддингтон направлял их на сборный пункт, где они заправлялись горючим. На то, чтобы отвести бронетехнику в сторону от дороги, добраться до промежуточного сборного пункта и там заправиться, у каждой роты уходил примерно час. Вот уже почти сформирован и второй батальон. Полковник решил послать его к западу от шоссе, что позволит первому батальону передислоцироваться на восток. Таким образом прикрытие бригады усилится вдвое. Как трудно объяснить людям, что для успешных боевых действий умение убивать менее важно, чем способность правильно управлять передвижением своих войск. Важны также и данные разведки. Собственно боевые действия являются всего лишь заключительным актом гигантского балета, при котором почти все время уходит на то, чтобы разместить танцоров на сцене в соответствующих местах. Два первых акта — знать, куда направить их, и затем доставить на место — взаимосвязаны и не могут существовать один без другого, а у Эддингтона все еще не было ясной картины. Разведывательная группа его бригады только начала действовать и получать точную информацию из Эр-Рияда. Находящийся в авангарде батальон выслал на десять миль вперед разведывательную завесу из «хаммеров» и бронемашин «брэдли». Машины разведки укрылись, насколько это возможно, за холмиками, солдаты лежали на песке, наблюдая в бинокли. Пока они ничего не обнаружили, кроме отдельных облаков пыли далеко за горизонтом и еле слышных раскатов, разносящихся на поразительное расстояние. Ну что ж, решил Эддингтон, тем лучше. У него есть время на подготовку, а время для солдата — самое ценное.

— "Лобо-шесть", это «Волчья стая-шесть», прием.

— "Лобо-шесть" в канале.

— Говорит «Волчья стая-шесть». «Белый Клык» выдвигается вперед. Через час они займут позицию слева от вас. Сразу после этого начните смещаться вправо, прием.

— "Лобо-шесть" принял, полковник. Пока ничего не видим. Мы в отличном состоянии.

— Хорошо. Держите меня в курсе. Конец связи. — Эддингтон передал телефонную трубку связисту.

— Полковник! — послышался голос майора, руководившего разведкой. — Информация для вас.

— Наконец-то!

* * *

Артиллерийский огонь продолжался, несколько снарядов угодили прямо в вади. Полковнику Берману еще не приходилось бывать под обстрелом тяжелых орудий, и первый опыт не доставил удовольствия. Теперь он понял, почему танки и бронетранспортеры рассредоточены на изрядном расстоянии друг от друга, что сначала очень удивило его. Один снаряд разорвался в сотне метров слева от танка, за которым он скрывался вместе с майором Абдуллой, к счастью, на противоположной стороне. Оба отчетливо слышали, как осколки застучали по танковой броне.

— Мне это совсем не нравится, — пробормотал Берман, тряся головой, чтобы восстановить слух после сильного взрыва.

— Хорошо, что вы уничтожили остальные орудия. Этот обстрел порядком напугал нас, — заметил Абдулла, глядя в бинокль. Приближающиеся Т-80 находились на расстоянии едва ли больше трех тысяч метров, но еще не заметили саудовских танков М 1А2, у которых из песка высовывались одни башни.

— Сколько времени ведете бой?

— Он начался вчера, сразу после восхода. Моя группировка — это все, что осталось от Четвертой бригады. — Такая информация отнюдь не прибавила оптимизма полковнику Берману. Башня танка над их головами чуть повернулась влево. Из рации майора донеслась какая-то фраза, и он что-то односложно выкрикнул в ответ. Через секунду стоящий рядом танк с оглушительным грохотом выбросил из главного орудия длинный язык пламени и откатился на фут назад. По сравнению с грохотом выстрела разрыв снаряда показался полковнику потрескиванием фейерверка. Несмотря на опасность, Берман поднял голову. Вдалеке он увидел столб дыма и летящую в сторону башню, сорванную с танка.

— Господи! Можно воспользоваться вашей рацией, майор?

* * *

— "Скай-один", это «Тайгер-Лид», — услышал офицер АВАКСа на дополнительном канале. — Я на земле с саудовской танковой группой к северу от городка Халеда. — Полковник сообщил точные координаты. — Нас атакуют превосходящие силы противника. Сможете помочь нам? Прием.

— Опознайте себя, «Тайгер».

— Не могу, черт побери, долбаные коды сгорели вместе с моим «иглом». Говорит полковник Берман из «Горного дома», и я сейчас очень разгневанный летчик, «Скай». Сорок минут назад мы смешали с дерьмом иракскую артиллерию, а теперь на нас надвигаются танки. Хотите верьте, хотите — нет, прием.

— Похоже, он действительно американец, — заключил на АВАКСе старший офицер.

— А если вы посмотрите повнимательней, то увидите, что вражеские танки продвигаются на юг, а наши ведут огонь в сторону севера. — Тут же прогремел очередной выстрел. — Этот обстрел совсем не кажется мне забавой, — добавил полковник.

— Мне тоже, — принял решение диспетчер. — «Тайгер», высылаю помощь. «Девил-Лид», это «Скай-один», у меня есть для вас работенка...

Все должно было произойти по-другому, но тем не менее случилось именно так. Тактические истребительные группировки должны распределяться по отдельным участкам фронта и охотиться там за вражескими танками и артиллерией, однако для этого у ВВС не хватало самолетов, да и времени, чтобы выбирать такие участки. У АВАКСа «Скай-один» в запасе находилось звено истребителей-бомбардировщиков F-16, готовых нанести удар по наземным целям, и диспетчер пришел к выводу, что пора ими воспользоваться.

* * *

Наступающие танки Армии Аллаха сначала остановились и начали обмениваться огнем с саудовскими танками, однако быстро убедились, что им не под силу соперничать с системами управления стрельбой, установленными на танках «Эйбрамс» американского производства. К тому же события предыдущих суток пошли на пользу саудовским наводчикам.

Танки противника отступили и начали маневрировать, ставя дымовые завесы, чтобы скрыться за ними. На поле боя остались десятки подбитых Т-80, и черный дым, поднимавшийся от них, сливался с дымовыми завесами. Первая схватка длилась пять минут и стоила Армии Аллаха двадцати сгоревших танков, тогда как у саудовцев, находившихся в укрытии, потерь не было совсем. Может быть, подумал Берман, все действительно не так уж страшно.

С запада прилетели истребители-бомбардировщики, едва видимые сквозь дым на расстоянии четырех миль, и сбросили бомбовый груз в самую середину танковой группировки противника.

— Блестяще! — воскликнул по-английски майор Абдулла, получивший образование в Великобритании. Было трудно определить, какие потери понесли вражеские танки, но теперь его люди знали, что они не одни, что о них помнят. Это имело огромное моральное значение.

Улицы Тегерана стали еще мрачнее и пустынней, если такое вообще возможно. Кларка и Чавеза (соответственно Клерка и Чекова) больше всего удивило общее угрюмое молчание. Люди шли, не разговаривая друг с другом. К тому же попадалось гораздо меньше мужчин — видно, всех резервистов призвали на воинскую службу. Их собирали у арсеналов, вручали оружие и готовили к отправке на войну, о которой неохотно объявило правительство, после того как президент Райан сообщил о ее фактическом начале.

Русские указали Кларку место, где находится дом Дарейи. Задача американцев заключалась лишь в том, чтобы посмотреть на него. Это казалось совсем простым делом, но в столице страны, которая ведет войну, положение для иностранцев резко меняется, а если еще принять во внимание, что они совсем недавно уже побывали здесь и их лица знакомы службе безопасности, то тем более.

За два с половиной квартала они смогли разглядеть, что Дарейи живет в скромном трехэтажном доме на улице, расположенной в районе, заселенном представителями среднего класса. Дом ничем не выделялся, выглядел таким же, как соседние, разве что у входа стояла охрана, а по углам патрульные машины. С расстояния в двести метров американцы заметили, что прохожие идут по другой стороне улицы, избегая приближаться к дому. Аятолла явно пользуется популярностью у своего народа, с сарказмом подумали оба.

— Кто еще живет вместе с ним? — спросил Кларк у русского резидента. Он значился вторым секретарем российского посольства и для поддержания своей легенды занимался дипломатической работой.

— Мы думаем, что с Дарейи находятся только телохранители. — Они сидели в кафе, попивая кофе, и старались не смотреть в сторону жилища аятоллы, которое так их интересовало. — Насколько нам известно, все жильцы из окрестных домов выселены. Этот «Божий человек» вынужден заботиться о своей безопасности. Местное население проявляет растущее недовольство — даже энтузиазм, вызванный присоединением Ирака, начал ослабевать. Вы ведь сами видите, каково настроение людей, Клерк, и понимаете обстановку не хуже меня. Они жили под строжайшим контролем на протяжении целого поколения и устали от такой жизни. Ваш президент поступил очень разумно, объявив о начале военных действий раньше нашего друга. Я обратил внимание, что это потрясло народ. Мне нравится ваш президент, да и Сергею Николаевичу тоже, — добавил русский разведчик.

— Это здание находится достаточно близко от дома аятоллы, Иван Сергеевич, — негромко произнес Чавез, прерывая дружескую беседу и возобновляя обсуждение предстоящей операции. — Всего двести метров, прямая видимость.

— Как относительно сопутствующего ущерба? — спросил Кларк. Для перевода на русский понадобились дополнительные объяснения.

— Вы, американцы, слишком сентиментальны, — улыбнулся резидент, когда он понял вопрос Кларка. Он показался ему забавным.

— Это верно, товарищ Клерк отличается необыкновенной мягкостью характера, — подтвердил Чеков.

* * *

На базе ВВС Холлоумэн в штате Нью-Мексико восемь летчиков пришли дать кровь на анализ. Теперь было налажено массовое производство комплектов, предназначенных для тестирования крови на наличие вируса Эбола, и они были доступны всем. Первым делом ими снабдили все авиабазы, так как ВВС могли передислоцировать свои силы быстрее других родов войск. В Альбукерке, недалеко от базы, было зарегистрировано несколько заболеваний, и все пациенты были доставлены в больницу медицинского центра университета Нью-Мексико, а на самой базе заболели два человека — сержант и его жена. Сержант умер, а женщина умирала. Об этом знал весь персонал базы, и этот случай вызвал еще большую ярость личного состава, и без того переполненного гневом. Реакция на антитела у всех летчиков оказалась отрицательной, и охватившая их по этому поводу радость не была просто обычным чувством облегчения. Летчики поняли, что теперь они не останутся пассивными наблюдателями, а постараются активно участвовать в боевых действиях в Персидском заливе. Следом такой же проверке подверглись члены наземных команд. Их тоже признали здоровыми. Все тут же отправились к самолетам. Половина пилотов поднялись в кабины своих «ночных ястребов» F-117[214]. Остальные вместе с командами наземного обслуживания разместились в транспортных самолетах-заправщиках КС-10 и приготовились к продолжительному перелету в Саудовскую Аравию.

По каналам связи ВВС во все авиабазы поступала информация о том, что 366-е авиакрыло и F-16, прилетевшие из Израиля, добились заметных успехов. Теперь многим хотелось разделить славу своих коллег, и персонал Холлоумэна — как мужчины, так и женщины — будет во главе второй волны, которая направится в зону боевых действий.

* * *

— Неужели он совсем обезумел? — спросил русский дипломат своего иранского знакомого. На долю сотрудников службы внешней разведки России выпала самая опасная — или, точнее, самая деликатная — часть операции.

— Вы не должны так говорить о главе нашего государства, — возразил его спутник, чиновник Министерства иностранных дел, с которым он шел по улице.

— Отлично, тогда скажите, сознает ли ваш ученый святой, что значит прибегнуть к оружию массового поражения? — поинтересовался русский. Оба понимали, что аятолла, разумеется, не отдает себе отчета в этом. Уже более полувека ни одно государство в мире не совершало подобного преступления.

— Возможно, он просто ошибся в своих расчетах, — признался иранский дипломат.

— Неужели? — Русский разведчик на мгновение задумался. Он контактировал с этим сотрудником иранского МИДа уже больше года. Иранец занимал невысокое положение в своем дипломатическом ведомстве, но кто знает, что произойдет в будущем? — Теперь миру известно, что вы обладаете биологическим оружием. Аятолла проявил особую мудрость, когда стал летать на том самолете, который сделал это возможным. Он сумасшедший, и вы не можете не понимать этого. Теперь ваша страна превратится в парию, ее отвергнет все человечество...

— Этого не произойдет, если мы...

— Да, тогда не произойдет, — согласился русский. — Но что, если вы потерпите поражение? В этом случае на вас ополчится весь мир.

* * *

— Неужели это правда? — спросил мусульманский священник.

— Чистейшая правда, — заверил его прибывший из Москвы. — Президент Райан — честный человек. Он был нашим врагом почти всю свою жизнь, причем очень опасным врагом, а теперь, когда между нами установился мир, стал союзником Его уважают как израильтяне, так и саудовцы. Принц Али бин Шейк его близкий друг. Всем это хорошо известно. — Встреча проходила в Ашхабаде, столице Туркменистана, которая находилась в опасной близости к иранской границе, особенно теперь, когда бывший премьер погиб в автомобильной катастрофе, — у Москвы были обоснованные подозрения, что катастрофа была не такой уж случайностью, — и скоро предстояли выборы нового главы государства. — Задайте себе вопрос: почему президент Райан так четко выразил свою точку зрения относительно ислама? Произошло нападение на его страну, на его ребенка, покушение на него самого, но разве он произнес хотя бы одно слово против вашей религии, мой друг? Нет, ни слова. Кто может вести себя таким образом, кроме искреннего и честного человека?

— Пожалуй, вы правы, — кивнул сидевший напротив. — Что вас интересует?

— Я хочу задать вам простой вопрос. Вы — служитель Аллаха. Скажите, вы поощряете действия, совершенные Объединенной Исламской Республикой?

— Нет, конечно. — В голосе духовного главы туркменских мусульман прозвучало негодование. — Человек, повинный в смерти стольких людей, навлекает на себя гнев Аллаха. Это знают все.

Русский кивнул.

— Тогда вы сами должны решить, что важнее для вас — политическая власть или ваша религия.

Однако дело обстояло далеко не так просто.

— А что вы можете предложить нам? Мои люди надеются на улучшение своей жизни. Вы не должны пользоваться нашей верой, как оружием против правоверных.

— Вы получите автономию, право свободной торговли с остальным миром, прямое авиасообщение с зарубежными странами. Вместе с американцами мы поможем вам получить кредиты от исламских государств Персидского залива. Учтите, они не забывают дружеских поступков, — заверил он будущего премьер-министра Туркменистана.

— Но как мог истинный правоверный совершить такие поступки?

— Мой друг, — мусульманский священник не был его другом, но такое обращение общепринято на Востоке, — сколько людей стремятся к благородным целям, но в процессе борьбы за них становятся жертвами коррупции и фанатизма? А после этого разве их можно считать честными людьми? Может быть, это послужит уроком для многих Власть — страшное оружие, самое страшное из всех, которые могут оказаться в руках смертных. Вы должны принять решение. Какой вы видите свою роль и с какими главами государств будет поддерживать связь ваша страна? — Головко откинулся на подушки и сделал глоток чая. Насколько серьезную ошибку совершила его страна, недооценив важность религии. Сидящий перед ним человек полагался на свою веру в ислам, как на оплот в борьбе против прошлого режима, находя в исламе надежду на духовные ценности, которых так не хватало в политической реальности его молодости. Теперь, когда его вера и несгибаемый характер, известные всему народу, вкладывают ему в руки политическую власть, останется ли он тем же человеком, каким был раньше, или превратится в кого-то другого? Теперь, видел Головко, он начал понимать, насколько ответственное решение ему предстоит принять, какая опасность возникла перед ним. Вряд ли приходится сомневаться, что он не задумывался над этим раньше. Политические деятели редко осознают это. Главе туркменских мусульман нужно принять решение, и принять его прямо сейчас. Директор Секретной военной разведки видел, как его собеседник ищет ответа в своей душе, в своей вере в Аллаха.

— Наша религия, наша вера сотворены Аллахом — богом добра и милосердия, а не богом смерти. Пророк благословляет священную войну, это верно, но джихад не должен превращать нас во врагов. Если Махмуд Хаджи не сумеет доказать, что обвинения, выдвинутые против него, являются ложными, я не встану на его сторону, несмотря на все данные им обещания. Когда наступит время, мне хотелось бы встретиться с президентом Райаном.

К 13.00 по местному времени картина уже почти определилась, хотя соотношение сил, понимал Диггз, по-прежнему оставалось угрожающим, ведь на четыре воинских части, каждая силой в бригаду, к тому же не успевших собраться в единый кулак, наступали пять бронетанковых дивизий. Но кое-что уже можно было предпринять.

Небольшая саудовская группировка к северу от военного городка короля Халеда совершила поразительный подвиг: она сдерживала наступление противника в течение целых трех часов! Теперь, однако, ее начали окружать, и Диггз решил отвести назад уцелевшие танки, несмотря на возражения генерального штаба Саудовской Аравии. Американский генерал не знал имени офицера, стоявшего во главе группировки, но хотел бы познакомиться с этим молодым парнем. Может быть, после пары лет подготовки из него выйдет настоящий командир.

По «совету» Диггза началась эвакуация военного городка короля Халеда. Из-за этого пришлось приостановить деятельность разведывательных служб, которые там базировались, в частности групп, контролировавших полеты «хищников» и получавших от них очень важную информацию. Этим группам пришлось вернуть обратно свои «птички» и отступить к линии, находившейся под защитой бригады «Волчья стая» к северу от Эль-Артавийя. Теперь, когда у всех появилась возможность обдумать свои планы, военная кампания начала походить на гигантские учения в Национальном центре боевой подготовки, только сейчас вместо батальонов им противостояли бронетанковые корпуса, хотя в принципе ничего не изменилось, верно?

Генерала Диггза беспокоила, правда, иранская бронетанковая дивизия, которая шла через болота к западу от Басры. В оперативном плане противника оставалась неизвестная брешь. Обходя Кувейт, Армия Аллаха не оставила в том районе группы прикрытия, возможно, генералы ОИР не считали это необходимым, но, что более вероятно, не хотели привлекать к этому внимания, надеясь закрыть брешь позже, — и вот теперь вспомнили об этом. Ну что ж, у каждого плана есть слабое место.

Возможно, слабое место существует и в плане «Бафорд», который разработал Диггз, хотя генерал не сумел обнаружить его, потратив на поиски целых два часа.

— Вы согласны, джентльмены? — спросил Диггз у собравшихся в центре. Каждый саудовский офицер, присутствовавший здесь, был старше Диггза по званию, но все поняли логику его предложения. Они собирались разгромить противника, а не просто проучить его. Генералы кивнули в знак согласия. Они даже не возражали против того, чтобы оставить врагу военный городок короля Халеда. У Саудовской Аравии достаточно денег, чтобы заново его выстроить. — Тогда операция «Бафорд» начнется сразу после заката, — подвел итог генерал Диггз.

* * *

Они отступали эшелон за эшелоном. Сюда прибыли несколько самоходных артиллерийских установок, и теперь они произвели залп дымовыми снарядами, чтобы поставить завесу на поле боя. Как только снаряды разорвались, половина танков майора Абдуллы выехала задним ходом со своих оборонительных позиций и поспешила к югу. Машины, находившиеся на флангах, уже отступали, отразив попытку окружения, которую предпринял противник. Правда, на этот раз крайним флангам саудовской группировки пришлось заплатить дорогую цену.

Вертолет так и не прибыл за Берманом, зато вторая половина дня, полная шума и напряжения, оказалась для него весьма поучительной. Если саудовцам удастся выбраться из клещей, которыми пытались охватить их группировку части Армии Аллаха, полковник навсегда запомнит то, как он еще четыре раза вызывал штурмовики и какой урон они наносили противнику на поле боя.

— Садитесь ко мне, полковник, — сказал Абдулла и побежал к своему командирскому бронетранспортеру. Так закончилась первая битва за военный городок короля Халеда.

Глава 61 Гонка Гриерсона

Картина боевых действий на карте казалась просто ужасной. Это понимал каждый, кто видел длинные красные стрелы и короткие синие. Карты, демонстрируемые по телевидению во время передач утренних новостей, мало чем отличались от тех, что находились в ситуационном центре, а в комментариях — особенно так называемых «экспертов» — говорилось о том, что американские и саудовские войска намного уступают противнику в количественном отношении, занимают неудачно выбранные позиции и прижаты к морю. Передачи шли и через спутники связи.

— Мы слышали сообщения об ожесточенных воздушных схватках на северо-западе, — произнес Доннер, глядя прямо в камеру. Он вел репортаж «откуда-то из Саудовской Аравии». — Однако солдаты полка «Черная кавалерия» пока не вступали в бой. Я не могу сказать вам, где нахожусь — мне это просто неизвестно. Рота "Б" остановилась для заправки, сотни галлонов горючего заливают в топливные баки этих огромных танков Ml «Эйбрамс». Танкисты сказали мне, что этот монстр прожорлив, как кабан. Однако боевой дух у солдат остается прежним. Эти мужчины — и женщины — полны гнева и желания отомстить. Не знаю, что ждет нас за западным горизонтом, могу лишь добавить, что солдаты рвутся в бой, несмотря на все плохие новости, которые доходят до нас из штаба саудовских войск. Противник находится где-то там, в пустыне, и его огромные силы рвутся на юг. Вскоре, после заката, мы надеемся столкнуться с вражескими танками. Передачу вел Том Доннер, рота "Б", Первый батальон полка «Черная кавалерия», — закончил корреспондент.

— А он неплохо ведет передачу, — заметил Райан. — Когда будет следующий репортаж?

К счастью для всех, телевизионные репортажи велись по военным каналам, которые кодировались и подвергались цензуре. Не хватало еще, чтобы противник точно узнал, какие части противостоят ему и где они размещаются. Панический репортаж о «поражении» саудовской армии передавался, однако, прямо в эфир. Пентагон категорически отказывался от комментариев по поводу этих новостей, просочившихся в Вашингтоне, и потому их воспринимали как абсолютную правду. И все-таки Джек беспокоился, хотя ему казалось забавным, что средства массовой информации распространяют ложные сведения, хотя их никто об этом не просит.

— Сегодня вечером. Может быть, даже раньше, — ответил генерал Микки Мур. — Закат наступает там через три часа.

— Мы сумеем добиться успеха? — спросил президент.

— Да, сэр.

* * *

Первая бригада Национальной гвардии Северной Каролины «Волчья стая» полностью закончила подготовку. Эддингтон совершил облет своих подразделений на «блэк-хоуке» UH-60. Его Первый батальон, «Лобо»[215], занимал позицию на левом краю шоссе, ведущего из Эль-Артавийи в военный городок короля Халеда. Второй батальон, «Белый клык», расположился к западу от дороги. Третий, «Койот», полковник держал в резерве, это была его маневренная группировка, поглядывающая на запад, потому что именно там, по мнению Эддингтона, были самые благоприятные возможности. Свой артиллерийский батальон полковник разделил на две группы, каждая была способна поддержать огнем левый или правый фланги, и обе могли сосредоточить огонь в центре. У него не было авиации, и он смог получить только три вертолета «блэк-хоук» для эвакуации тяжелораненых. У него была также группа разведки, батальон технической поддержки, медицинский персонал, взвод военной полиции и все остальные подразделения, входящие в состав столь крупной воинской части, как бронетанковая бригада. Впереди его передовых батальонов находилось разведывательное подразделение, в задачу которого входило, во-первых, докладывать о появлении противника, и, во-вторых, устранять вражескую разведку, как только она появится. Эддингтон подумал о том, чтобы попросить Одиннадцатый бронетанковый полк выделить ему несколько вертолетов, но он знал, для чего Хэмм собирался использовать их, и пришел к выводу, что это будет напрасной тратой времени. Он не сомневался, что получит от него разведывательную информацию, добытую вертолетами, и этого уже будет достаточно.

Глядя вниз, полковник увидел, что тяжелые танки М1А2 и «брэдли» передовой линии сумели найти удобные укрытия, главным образом за песчаными валами и небольшими дюнами, или просто укрывшись за складками местности, так что в большинстве случаев виднелись только их башни, а нередко не было видно и их.

Достаточно того, что командир, держащий в руках бинокль, может наблюдать за открывающейся перед ним панорамой. Танки были рассредоточены на расстоянии не менее трехсот метров, а порой и больше. Это превращало их в трудную цель для массированного артиллерийского огня или воздушного налета. Ему сказали, чтобы он не беспокоился об атаках с воздуха, но Эддингтон все-таки не мог о них не думать. Командиры его подразделений знали свои обязанности, как положено офицерам запаса, ситуация, казалось, была взята из учебника, написанного Гудерианом, и практики Роммеля, и была известна каждому танковому командиру.

* * *

Отступление началось с десятимильного броска в тыл со скоростью тридцать пять миль в час — этого достаточно, чтобы выйти из зоны артиллерийского обстрела, — и Берману оно показалось паническим бегством, пока он не вспомнил, что часто сам уходил из-под вражеского огня со скоростью раз в пятнадцать большей, чем у этих бронированных машин. Они мчались с открытыми люками, так что полковник смог посмотреть назад, на черно-коричневые фонтаны разрывов. Раньше он не имел представления, что такое оборонительная позиция. Ему казалось, что она состоит из собранных в один кулак машин и пехотинцев, забыв, как он поступал с такими группировками, когда видел их с воздуха. Позади Берман насчитал с полсотни столбов дыма, поднимавшихся от танков и бронированных машин, уничтоженных огнем саудовской национальной гвардии. Может быть, саудовцы и действительно не относились серьезно к боевой подготовке — ходили такие слухи, — однако вот эта группировка выдержала вражеское наступление и дала отпор силам противника, в количественном отношении превосходившим ее по меньшей мере впятеро, и держала оборону в течение трех часов.

Но ей пришлось заплатить за это. Берман посмотрел вперед и насчитал только пятнадцать танков и восемь боевых машин пехоты. Он с надеждой подумал о том, что в облаках пыли могут скрываться и другие невидимые ему машины, затем посмотрел в небо, где, как он предполагал, господствовали теперь самолеты союзников.

* * *

И на самом деле союзные истребители господствовали в воздухе. За время, прошедшее после рассвета, военно-воздушные силы ОИР лишились сорока истребителей — все они были сбиты ракетами «воздух — воздух». Союзные войска потеряли шесть американских и саудовских самолетов, сбитых зенитными ракетами. Истребители противника не могли ничего противопоставить высокотехнологичным средствам управления боем, которое велось с самолетов АВАКС. Единственное, чего им удалось добиться, — это отвлечь самолеты союзников от нападений на свои наземные войска, которые в противном случае могли бы понести серьезные потери. Устаревшие истребители американского, французского и русского производства, составлявшие военно-воздушные силы ОИР, выглядели впечатляюще на бумаге и на взлетных дорожках своих аэродромов, но в воздухе они не могли противостоять хорошо организованным атакам американских и саудовских истребителей, наводимых на цель самолетами раннего радиолокационного обнаружения. И все-таки союзные ВВС ночью не были столь же эффективны. Всего два десятка F-15 являлись всепогодными штурмовиками-истребителями, поскольку ночь в авиации считается состоянием погоды. По мнению разведслужбы ОИР, этого было слишком мало, и они могли не опасаться сколько-нибудь значительных ударов. Наступающие бронетанковые дивизии Армии Аллаха остановились прямо перед военным городком короля Халеда для заправки и приема боезапаса. Еще один такой же прыжок, думали их командиры, и, пока американцы успеют сформировать свои части и войти в огневой контакт с ними, они окажутся в Эр-Рияде. Армия Аллаха сохраняла инициативу и находилась на полпути к цели.

* * *

Станция радиоперехвата «Пальма» следила за наступлением, прислушиваясь к переговорам противника, доносящимся с юго-запада, но теперь над ней нависла угроза с севера — оттуда продвигалась иранская бронетанковая дивизия. Возможно, Объединенная Исламская Республика предполагала, что сейчас, когда Саудовская Аравия втянулась в войну с Армией Аллаха или даже вот-вот капитулирует, Кувейт упадет к ее ногам, как перезревший фрукт. Если дело обстояло именно так, то ОИР принимала желаемое за действительное. Известно, что границы можно пересекать в двух направлениях, и правительство Кувейта пришло к правильному выводу, что бездействие лишь ухудшит положение их маленькой страны. Оказалось, что и здесь требуется еще один день для окончательной подготовки, однако теперь в этом дне нуждалась противная сторона.

Авиационная эскадрилья Десятого бронетанкового полка поднялась в воздух, как только стемнело, и полетела на север. Границу охраняли небольшие моторизованные группы, которым, как предполагалось, вот-вот придет на смену группировка, пересекающая сейчас дельту Тигра и Евфрата. Эта группировка состояла из двух мотострелковых батальонов, размещенных на грузовиках и легких бронетранспортерах. Они не соблюдали радиомолчания, свободно вели переговоры по рациям, командиры их ездили без конца взад-вперед. Как ни странно, противник даже не предполагал, что на него может напасть страна, во много раз уступающая ему как территориально, так и численно. В течение следующего часа все двадцать шесть штурмовых вертолетов «апач» бронетанкового полка «Буйволы» охотились за ними, уничтожали ракетами и огнем авиационных пушек и прокладывали пылающую дорогу для механизированной бригады кувейтской армии. Ее легкие бронированные машины веером развернулись в поисках бронетанковых частей иранской дивизии. В пяти километрах за ними следовал батальон тяжелых танков, который наводили на противника разведывательные машины, и грохот двадцати танковых орудий, разорвавших ночную тишину, был первой крупной неожиданностью, постигшей этой ночью Армию Аллаха. Не прошло и нескольких секунд, как оказались подбитыми пятнадцать иранских танков. Это прибавило уверенности кувейтцам, и они продолжили наступление. Все у них ладилось: системы ночного видения действовали исправно, танковые орудия били метко, и они прижали противника к непроходимымболотам.

Майор Сабах, слушая на станции «Пальма» радиопереговоры сражающихся войск, воспринимал происходящее, словно из вторых рук. Оказалось, что лишь одна бригада Четвертой бронетанковой дивизии иранской армии, сформированная главным образом из резервистов, успела переправиться через реку и продолжала безмятежно и ни о чем не догадываясь двигаться навстречу кувейтским танкам. Справедливость восторжествовала, подумал Сабах, теперь с противником происходило то же самое, что и с его крохотной страной утром 1 августа 1990 года. Через три часа после заката все было кончено; единственная дорога в южный Ирак, пригодная для движения тяжелой военной техники, была полностью блокирована, и тем самым Армия Аллаха теряла надежды на подход подкреплений. В течение ночи «умные» бомбы для дополнительной страховки уничтожат еще и мосты. Это была небольшая битва его маленького народа, но победа в ней задала тон союзным войскам.

Бронетанковый полк «Буйволы» уже начал передислокацию своих наземных сил на запад, его авиационная эскадрилья вернулась на базу для заправки и пополнения боезапаса, а победоносная кувейтская армия охраняла теперь тылы союзников и снова рвалась в бой.

* * *

Первый корпус Армии Аллаха до сих пор держали в резерве. В его состав входила бывшая Первая иранская бронетанковая дивизия «бессмертных», а также еще одна бронетанковая дивизия, состоящая главным образом из уцелевших офицеров республиканской гвардии и нового поколения рядовых солдат, которых не коснулась черная тень войны 1991 года. Второй корпус прорвался через границу и возглавлял наступление на военный городок короля Халеда, хотя в результате боев потерял больше трети своего личного состава и техники. Добившись этого, он отошел на левый фланг и открыл дорогу Первому и Третьему корпусам, которые еще не понесли потерь, разве что от нескольких налетов авиации союзников. Теперь Второй корпус будет охранять фланг наступающих войск, обращенный на восток, к морю, от контратаки, которую все ожидали. Когда настала ночь, все части согласно военной теории выслали разведывательные группы.

Передовые подразделения, наступающие поочередно, обошли военный городок короля Халеда и были удивлены, не встретив сопротивления. Осмелев, командир разведывательного батальона послал группы внутрь самого городка, и обнаружилось, что город опустел — жители накануне покинули его. Это командиру показалось вполне логичным: остановить Армию Аллаха, несмотря на отчаянное сопротивление саудовцев, им не под силу Удовлетворившись таким объяснением, командир решил продолжить движение на юг, правда, на этот раз более осторожно. В конце концов все же придется столкнуться с противником.

* * *

Военная полиция бригады Эддингтона выполнила свою задачу, направив остатки саудовской группировки на юг и освободив путь для американской бронетехники. Полковник заметил хмурые лица солдат, удрученно смотревших себе под ноги, пока они не увидели войска, расположенные между городком Халеда и Эль-Артавийей. «Волчья стая» не могла скрыть все, чем располагала бригада. Последней пересекла заградительный кордон в 21.00 по местному времени саудовская военная полиция. Полицейские сказали, что позади больше никого нет. Однако они ошиблись.

Впереди шли легкие бронетранспортеры, а танки с повернутыми назад башенными орудиями замыкали колонну. У майора Абдуллы было желание остановиться, занять оборонительную позицию и еще раз дать отпор наступающему противнику. Однако он понял, что для этого у него недостаточно огневой мощи и ему не под силу остановить вражеские танки. Его людей измотали двадцать четыре часа непрерывных боевых действий, труднее всего приходилось механикам-водителям. Удобные сиденья машин располагали измученных людей ко сну, и они засыпали, просыпаясь лишь от окриков командиров или от толчков, когда танк сползал в кювет. Кроме того, майора беспокоила встреча с подразделениями союзных войск — за последние сутки он понял, что поле боя далеко не лучшее место для такого рода контактов.

В тепловизионных прицелах[216] машины, зигзагообразно движущиеся по шоссе, появились сначала в виде белых пятен. Эддингтон предполагал, что могут появиться отставшие саудовцы, и потому предупредил экипажи машин, образующих заградительный кордон, чтобы они были готовы ко всяким неожиданностям, однако только вечером, когда в небо поднялись «хищники», убедился в этом. Приборы беспилотных самолетов, распознающие инфракрасное излучение, сразу заметили характерные плоские очертания танковых башен М1А2, принадлежащих саудовцам. Полковник тут же передал эту информацию «совам», своим разведывательным группам, что сразу снизило напряжение их экипажей, особенно после того, как бесформенные пятна на экранах приборов ночного видения начали постепенно превращаться в знакомые очертания американских танков и бронетранспортеров. Но даже и в этом случае оставалась вероятность, что они могли быть захвачены противником и использованы для враждебных целей.

Танкисты бросили на дорогу горящие шашки. Саудовские машины, двигающиеся с выключенными фарами, заметили яркое пламя, лишь когда почти уперлись в них. Несколько саудовцев, приданных «Волчьей стае» в качестве офицеров связи, опознали прибывших и разрешили им следовать на юг. Спустя десять минут подошел и бронетранспортер Абдуллы. Майор спрыгнул на землю, за ним последовал полковник Берман. Американские гвардейцы, не мешкая, предложили им пищу и воду, налили из термосов армейский кофе с тройным содержанием кофеина.

— Они далеко отстали от нас, но продолжают наступать, — сказал Берман. — У моего саудовского друга был — ну, скажем, у него был тяжелый день.

Майор Абдулла едва держался на ногах от изнеможения. Еще никогда ему не приходилось испытывать такого физического и умственного напряжения. Пошатываясь, он направился к командирскому бронетранспортеру «сов» и, склонившись над картой, постарался возможно понятнее объяснить создавшуюся обстановку.

— Мы должны остановить их, — закончил он.

— Майор, я посоветовал бы вам проехать еще десять миль — там вы увидите самую большую танковую группировку в своей жизни. Между прочим, вы здорово сражались, — сказал адвокат из Шарлотты молодому офицеру. Майор Абдулла молча кивнул и направился к своему бронетранспортеру. — Это действительно была жаркая схватка? — спросил офицер Национальной гвардии у полковника Бермана, когда саудовец исчез в темноте.

— Эти парни уничтожили пятьдесят вражеских танков, и это только те, что я видел собственными глазами, — ответил Берман, отпивая кофе из металлического стаканчика. — Впрочем, сюда движется гораздо больше.

— Вот как? — Недавний адвокат, а ныне подполковник поднял брови. — Это совсем неплохо. Позади вас не осталось союзных подразделений?

— Нет, никого, — покачал головой Берман.

— Отправляйтесь дальше по шоссе, Берман. Через десять миль можете остановиться и понаблюдать за происходящим, ясно?

В своих маскировочных комбинезонах цвета пустыни, с лицами, раскрашенными темными полосами, чтобы их не было заметно в темноте, в похожих на германские времен Второй мировой войны касках национальные гвардейцы ничем не отличались от профессиональных американских солдат. Картами пользовались при свете красных фонарей. Было темно, как бывает обычно ночью в пустыне под безоблачным небом, и лишь свет звезд позволял определить, где кончается земля и начинается небо. Позднее появится узкий серп луны, однако оттого не станет многим светлее. У старшего офицера заградительного кордона был командирский «хаммер» со средствами связи. Поблизости полковник Берман видел бронетранспортер «брэдли», рядом с ним несколько солдат. Все они, судя по произношению, были американцами.

— "Сова-шесть", это «Двойка-девятка», прием.

— "Двойка-девятка", это «Шестерка», говорите, — отозвался командир, взяв в руку микрофон.

— Видим движение в пяти милях к северу от нашей позиции. На горизонте две машины, остановились, смотрят вперед.

— Понял, «Двойка-девятка», держите нас в курсе. Конец связи. — Он повернулся к Берману. — Отправляйтесь, полковник. У нас много работы.

* * *

Это заградительная группировка на фланге вражеского Второго корпуса, подумал полковник Хэмм. Теперь за ней следили его передовые разведывательные вертолеты «киова», военный вариант вертолетов «Белл-206», вертушек, которые в Америке чаще других используются для сообщений о поведении транспорта на шоссе — они отлично скрываются за холмами и возвышенностями, зависнув над самой землей и высунув лишь электронный перископ, установленный у них на «горбу». Телевизионные системы записывают «увиденное» им на пленку и передают информацию в штаб. У Хэмма было шесть таких вертолетов в составе выдвинутой вперед разведывательной группы его Четвертого авиационного батальона, они образовали расположенную в десяти милях перед наземными разведывательными подразделениями завесу все еще в тридцати милях к юго-востоку от военного городка короля Халеда.

Пока Хэмм в своем командирском бронетранспортере «Звездные войны» наблюдал за дисплеем, техники преобразовывали полученные от разведывательных вертолетов данные, чтобы в графическом виде передать всем боевым машинам полка. Информация поступила и от беспилотных «хищников». Они кружили высоко в небе, осматривая дорожную сеть и пустыню к югу от захваченного городка, причем один из них, находясь прямо над городком, передал, что его улицы забиты заправщиками и грузовиками с боеприпасами. Очевидно, противник счел, что это лучшее укрытие так труднее обнаружить.

Хорошо, что теперь действовали электронные сенсорные системы. Армия Аллаха продвигалась слишком быстро, чтобы соблюдать радиомолчание. Командирам приходилось вести переговоры. Машины, откуда исходили радиосигналы, непрерывно перемещались, но теперь они двигались в предсказуемом направлении и распоряжения отдавались почти непрерывно. Командиры приказывали своим подчиненным, куда и когда передвигаться, что делать, получали информацию от них и передавали ее выше по командной цепи. Хэмму уже удалось точно установить, где располагаются штабы двух бригад, и он был почти уверен в местонахождении штаба одной бронетанковой дивизии.

Полковник изменил масштаб, чтобы получить на дисплее более общую картину. Две дивизии противника наступали к югу от городка короля Халеда. Это Первый корпус, который занимал фронт шириной в десять миль, обе его дивизии двигались рядом друг с другом бригадными колоннами — бронетанковая бригада впереди, самоходная артиллерия за ней. Второй корпус наступал слева от него, вытянувшись в линию, чтобы прикрыть фланг. Третий корпус Армии Аллаха находился, по-видимому, в резерве. Дислокация была стандартной и предсказуемой. До первого огневого контакта с «Волчьей стаей» оставался примерно час, Хэмм решил, что до этого момента будет выжидать, дав возможность Первому бронетанковому корпусу пройти с севера на юг — переместиться справа налево по отношению к его позиции.

Союзные войска не успели должным образом подготовить поле битвы, установить соответствующие препятствия и ловушки. У бригады Национальной гвардии отсутствовал саперный батальон и не было противотанковых мин, чтобы усеять местность перед наступающим противником. Они прибыли всего десять часов назад, а времени занять позицию было и того меньше. В их распоряжении имелся только план непосредственных боевых действий. Там говорилось, что танки «Волчьей стаи» могут вести огонь прямой наводкой по собственному выбору, но огонь по вражеским войскам в глубине их территории должен быть сосредоточен лишь к западу от шоссе.

— У меня готова картинка, сэр, — заметил начальник полковой разведки.

— Рассылайте ее, — отдал приказ полковник. Теперь на дисплее каждой боевой машины, входящей в состав полка «Черная кавалерия», появилось то же самое изображение, что и на дисплее командирского бронетранспортера. Затем Хэмм поднял трубку радиотелефона.

— "Волчья стая-шесть", это «Черная кавалерия-шесть», прием.

— "Волчья стая-шесть" в канале. Спасибо за информацию, полковник, — ответил Эддингтон по кодированному цифровому каналу. Обе бронетанковые части имели теперь точную картину расположения всех союзных войск. — Считаю, что до первого контакта осталось около часа.

— Готов вступить в бой, Ник? — спросил Хэмм.

— Эл, с трудом сдерживаю своих парней. Пушки заряжены и курки взведены, — заверил его командир национальных гвардейцев. — Мои передовые отряды уже заметили противника.

— Ты знаешь, что с ними делать, Ник. Желаю удачи.

— И тебе того же, «Черная кавалерия», — пожелал Эддингтон. Хэмм сменил настройку и вызвал «Бафорд-шесть».

— Мне понятна общая картина, Эл, — через сотню миль разделяющей их пустыни сообщил ему Марион Диггз. Ему совсем не нравилось, что солдат приходится посылать в бой приказом издалека. Новому командующему оперативной группировкой это показалось самым трудным.

— О'кей, сэр, мы заняли позицию и готовы драться. Противнику стоит только стукнуть к нам в дверь.

— Понял вас, «Черная кавалерия». Ждем новостей. Конец связи.

Наиболее важную роль исполняли теперь «хищники». Операторы, управлявшие этими беспилотными летательными аппаратами, находились в полку Хэмма. Они отдали «хищникам» команду подняться выше, чтобы уменьшить вероятность их визуального или акустического обнаружения. Камеры на крохотных самолетах были направлены вниз, с их помощью велся подсчет сил противника и определялось расположение отдельных подразделений Армии Аллаха. Дивизия «бессмертных» находилась на левом фланге, а бывшая иракская дивизия республиканской гвардии на правом, к западу от шоссе. Они неумолимо продвигались вперед, вытянувшись в линию по-батальонно, в десяти милях за разведывательной завесой, тесным строем, чтобы в случае необходимости нанести мощный концентрированный удар по оборонительным позициям. За передовой бронетанковой бригадой следовала дивизионная артиллерия. На экранах, где появлялось изображение, передаваемое с «хищников», было видно, что она делилась на две группы. Буквально на глазах одна из них остановилась и развернулась в боевую позицию, чтобы прикрыть артиллерийским огнем наступающие войска, а вторая снялась с позиции, которую занимала раньше, и двинулась вслед за танками. Все это в точности соответствовало существующим правилам военной стратегии. Через полтора часа они прибудут на место. «Хищники» пролетели над артиллерийскими позициями, установив их координаты с помощью спутниковой навигационной системы. Эти данные поступили на батареи многоствольных ракетных минометов. Вверх взлетели еще два «хищника», в задачу которых входило определить точные координаты командирских машин противника.

* * *

— Ну, я не уверен, когда начнется передача моего репортажа, — сказал Доннер, глядя в объектив камеры. — Я нахожусь внутри разведывательного бронетранспортера «Браво-три-два» Третьего взвода роты "Б". Мы только что получили сведения о том, что противник сейчас примерно в двадцати милях к западу от нас, это по меньшей мере две бронетанковые дивизии, двигающиеся вдоль шоссе на юг от военного городка короля Халеда. Мне стало известно, что бригада Национальной гвардии Северной Каролины блокирует его. Она развернулась вместе с Одиннадцатым бронетанковым полком. Обе эти части незадолго до переброски сюда находились в Национальном центре боевой подготовки, где проходили плановые учения.

Как описать вам настроение наших парней? Солдаты «Черной кавалерии», где я сейчас нахожусь, напоминают мне врачей, как странно не звучит это сравнение. Они в ярости из-за того, что произошло в их стране, но походят на врачей, ждущих прибытия машины «скорой помощи», которая доставит пострадавших в больницу для экстренного лечения. Внутри бронетранспортера царит тишина. Мы только что получили приказ и через несколько минут отправимся на запад на исходные позиции.

Мне хотелось бы сказать кое-что о себе. Как вам известно, недавно я нарушил правила своей профессии и допустил серьезную ошибку. Меня ввели в заблуждение, но это не оправдание — виноват только я сам. Сегодня утром я узнал, что именно президент попросил, чтобы меня послали сюда — возможно, чтобы я здесь погиб? — улыбнулся Доннер собственной очевидной шутке. — Нет, дело обстоит совсем не так. Возникла ситуация, о которой мечтают люди моей профессии, — я оказался на месте, где скоро произойдут события, меняющие ход истории, в окружении своих соотечественников, которым предстоит решить важную задачу, и каким бы ни был исход в этих обстоятельствах лично для меня, как репортер я должен быть здесь. Президент Райан, я благодарен вам за предоставленный мне шанс.

Том Доннер, из бронетранспортера роты "Б", полк «Черная кавалерия», расположенный к юго-востоку от военного городка короля Халеда. — Доннер опустил микрофон. — Все в порядке? — обратился он к военному оператору.

— Да, сэр, — ответил тот и пробормотал что-то в свой микрофон. — О'кей, все ушло на спутник, сэр.

— Хорошо сказал, Том. — Командир бронетранспортера закурил сигарету. — Иди сюда, я покажу тебе, как действует аппаратура... — Внезапно сержант замолчал, сильнее прижав к уху шлемофон, чтобы лучше слышать. — Включай двигатель, Стэнли, — приказал он механику-водителю, выслушав команду. — Время пришло.

* * *

Он позволил им приблизиться. Командир разведывательной завесы, находившейся в авангарде бригады «Волчья стая», в гражданской жизни был адвокатом и занимался уголовным правом, хотя в свое время закончил военную академию в Уэст-Пойнте. И все-таки любовь к военной службе так и не покинула его. Сейчас ему было сорок пять, и вот уже почти тридцать лет он участвовал в разного рода военных учениях, изматывающих ум и тело, которые отнимали время от семьи и юридической профессии. И только теперь, находясь на передней линии своей разведгруппы, он понял причину своего пристрастия.

Передовые разведывательные машины противника находились в двух милях впереди. Офицер окинул взглядом приближающиеся бронетранспортеры — примерно два взвода, в общей сложности машин десять на участке в три мили. Они передвигались в темноте поочередно, по три-четыре машины. Может быть, у них были приборы ночного видения. Он не был уверен в этом, но следовало исходить из того, что противник располагает ими. С помощью своей тепловизионной системы офицер различал очертания разведывательных машин БРМД-2[217] с четырьмя ведущими колесами, вооруженных крупнокалиберными пулеметами или противотанковыми ракетными пусковыми установками. Он искал среди них бронетранспортер с несколькими хлыстовыми антеннами — командирскую машину, где находится командир взвода или роты...

— Вижу машину с антеннами, — доложил командир «брэдли», находящегося в четырехстах метрах справа от подполковника. — Расстояние две тысячи метров, сокращается.

Адвокат, или подполковник, поднял голову и оглядел местность за невысоким холмом с помощью тепловизионной системы наблюдения. Пора начинать.

— "Совы", это «Шестой», начинаем через десять, повторяю, через десять секунд. «Четверка-тройка», приготовиться.

— "Четверка-тройка" готова, «Шестой». — Этот «брэдли» первым начнет битву за военный городок короля Халеда. Его стрелок-наводчик выбрал зажигательные трассирующие снаряды. Броня БРМД не так прочна, чтобы тратить на нее бронебойные снаряды, что ждут своего часа в двойном магазине его автоматической пушки «бушмастер». Он навел перекрестие прицела на вражеский бронетранспортер, и бортовой компьютер тут же рассчитал расстояние до цели.

— Жри дерьмо и сдохни, — пробормотал наводчик в микрофон внутренней связи.

— "Сова", это «Шестой». Открыть огонь, открыть огонь.

— Огонь! — скомандовал командир «брэдли» стрелку. Рядовой четвертого разряда нажал на спусковой крючок своей двадцатипятимиллиметровой пушки и выпустил короткую очередь. Все три трассирующих снаряда прочертили светящуюся линию над ночной пустыней и попали точно в цель. Командирский БРМД превратился в огненный шар, когда взорвался топливный бак — как ни странно, но на этом бронетранспортере, изготовленном в России, не был установлен дизельный двигатель. — Цель поражена! — доложил командир, подтверждая, что стрелок не промахнулся. — Траверс налево, цель — следующий «бурдум»[218]! — Наводка! — отозвался стрелок, замкнувшись на соседний бронетранспортер противника.

— Огонь! — И через секунду:

— Цель поражена, траверс направо! Следующий «бурдум» на два часа, полторы тысячи! — Орудийная башня «брэдли» повернулась в другую сторону — противник начал маневрировать.

— Наводка!

— Огонь! — Не стало и третьего бронетранспортера, всего через десять секунд после первого.

Не прошло и минуты, как все вражеские бронетранспортеры, вышедшие на разведгруппу, пылали ослепительным белым пламенем. Затем яркие вспышки появились слева и справа.

— Вперед, преследуем их, — скомандовал подполковник. Двадцать «брэдли», занимавших сектор шириной в десять миль, выдвинулись из своих укрытий и устремились вперед. Их башни поворачивались в поисках вражеских бронетранспортеров. Начался ожесточенный маневренный бой, он продолжался десять минут и отбросил противника на три километра назад. Вражеские БРМД, отступая, пытались отстреливаться, но это им почти не удалось. Они успели пустить две противотанковые ракеты «сэггер», которые упали с большим недолетом и взорвались в песке, а пули их крупнокалиберных пулеметов не могли пробить лобовую броню американских «брэдли». Вражеский защитный кордон, состоявший из тридцати бронетранспортеров, скоро оказался уничтоженным, и поле битвы осталось за «совами».

— "Волчья стая", это «Сова-шесть». По-моему, мы покончили со всеми. Их передового кордона больше не существует. У нас потерь нет, — добавил подполковник. Черт побери, подумал он, ну и огневая мощь у этих «брэдли».

* * *

— Слышу радиопереговоры, сэр, — доложил оператор систем электронной разведки, сидящий рядом с Эддингтоном.

— Противник требует артиллерийской поддержки, — перевел саудовский офицер, находившийся тут же в командирском бронетранспортере.

— "Совы", приготовьтесь, по вам сейчас будет нанесен артиллерийский удар, — предостерег полковник выдвинутую вперед разведгруппу.

— Понял, сэр. «Совы» движутся вперед.

* * *

Это было безопаснее, чем оставаться на месте. «Брэдли» и «хаммеры» по команде устремились на север и прошли два километра, разыскивая дополнительный защитный кордон противника. Он должен был находиться где-то недалеко и вот-вот станет осторожно продвигаться вперед по команде своего бригадного или дивизионного командира. Предстояло, понял подполковник Национальной гвардии, сражение между двумя разведгруппами, что-то вроде разминки перед главным боем, подобно тому как легковесы встречаются перед решающим боем тяжеловесов. Но в данном случае он должен был подготовить поле боя для «Волчьей стаи». Подполковник рассчитывал натолкнуться на второй защитный кордон, состоящий из еще одной роты разведывательных бронетранспортеров, следом за которыми появится авангард основных сил из танков и БМП. «Брэдли» были вооружены противотанковыми управляемыми ракетами «тоу», а против бронетранспортеров — американцы называли их «бимпами» — использовались автоматические пушки «бушмастер». И хотя противник теперь знал, где находится разведывательная завеса «синих» — вернее, где она находилась, — он никак не может предположить, что она устремится вперед.

Это подтвердилось через пару минут, когда разрывы артиллерийских снарядов вспахали пустыню в километре за спинами устремившихся вперед «брэдли». Противник опять действовал в точном соответствии с тактикой, разработанной и принятой в Советской Армии. Это была хорошая тактика, но американцы разгадали намерения противника. «Совы» прошли еще километр и остановились, укрывшись за невысокими холмиками и дюнами. И тут же подполковник снова обнаружил на горизонте бесформенные пятна. Он сообщил об этом по радио.

* * *

— "Бафорд", это «Волчья стая», мы вступили в огневой контакт с противником, сэр, — доложил Эддингтон генералу Диггзу. — Только что уничтожили их разведывательную группу, выдвинутую вперед. Мы уже видим на горизонте передовые силы противника. Я намерен послать в бой свои «брэдли», чтобы они обменялись огнем с вражеским авангардом, и тут же прикажу им отойти назад и вправо, на юго-восток. Противник ведет артиллерийский обстрел местности между нашей группой и основными силами, прием.

— Понял вас, «Волчья стая». — На экране в своем командном пункте Диггз видел продвигающиеся вперед «брэдли», которые шли довольно ровным, но рассредоточенным строем. Затем он заметил движение впереди. Увиденные ранее пятна начали появляться на дисплеях их систем ИССЭ как незнакомые вражеские машины.

Генерал чувствовал себя беспомощным на таком расстоянии от своих войск. Он лучше всех видел общую картину разворачивающейся битвы, чего никогда раньше не случалось в военной истории. Диггз мог скомандовать взводам, что делать, куда двигаться, в кого стрелять.., но не мог позволить делать это себе. Он одобрял намерения Эддингтона, Хэмма и Магрудера, которые координировали свои планы во времени и пространстве, но теперь он вынужден был позволить им действовать самостоятельно, вмешиваясь в ход сражения лишь в том случае, если произойдет что-то неожиданное, коренным образом меняющее положение. Он, командующий силами союзников, оказался теперь в роли наблюдателя. Чернокожий генерал недовольно покачал головой. Он знал, что его ожидает, но не предполагал, сколь трудным это окажется.

* * *

Время почти пришло. Батальоны Хэмма продвигались вперед, вытянувшись в линию, каждый занимал сектор шириной всего в десять километров, зато они находились в десяти километрах один от другого. Все батальонные командиры выдвинули вперед свои разведгруппы и держали в резерве танковые роты. В состав каждой из них входили девять танков и тринадцать «брэдли», а также по две гусеничных минометных установки Ml 13. Впереди, в семи километрах, находились бригады Второго корпуса Армии Аллаха, понесшие тяжелые потери во время прорыва фронта к северу от военного городка короля Халеда, и это заставляло их держаться настороже. Ничто, кроме понесенных кровавых потерь, не оказывает столь положительного влияния на бдительность войск. Вертолеты Хэмма и поступающая с «хищников» видеоинформация давали полковнику ясную картину расположения частей противника. Он знал, где находятся их позиции, тогда как противник не имел представления о расположении его подразделений — наверно, не имел, поправил себя Хэмм. Несомненно, командиры Армии Аллаха старались изо всех сил, не менее его, выяснить это. Наконец полковник дал команду своим вертолетам совершить еще один облет нейтральной полосы, отделяющей его от противника, вплоть до самых передовых постов. Подготовка полностью завершилась, и в тылу, в пятидесяти милях, уже начали взлетать его ударные «апачи» и разведывательные «киовы», чтобы принять участие в главном событии дня.

* * *

Все штурмовые «иглы» F-15E находились на севере. Два истребителя, включая самолет командира эскадрильи, были сбиты в начале дня. Теперь под прикрытием перехватчиков F-16 они наносили удары «умными» бомбами по мостам и дамбам, ведущим через дельту двух рек — Тигра и Евфрата. Сверху к западу от болот были видны горящие танки, а к востоку — скопления танков, находящихся в боевой готовности, но последние не могли продвинуться дальше. В течение часа все до единой переправы были уничтожены.

Истребители F-15C находились в небе над городком Халеда, как всегда под радиолокационным контролем АВАКСов. Одно звено из четырех истребителей оставалось на большой высоте, за пределами досягаемости подвижных зенитных установок с ракетами «земля — воздух», прикрывающих наступающие наземные войска. Их задача заключалась в том, чтобы не допустить сюда истребители. ОИР, способные помешать развитию событий. Остальные американские истребители охотились за вертолетами, которые сопровождали бронетанковые дивизии. Сбить вертолет меньше чести, чем сбить истребитель, но всякая сбитая машина остается сбитой машиной, тем более что на вертолетах летали нередко генералы, а главное — вертолеты составляли часть разведывательной завесы Армии Аллаха.

Внизу, на земле, противник быстро понял это, и в дневное время были сбиты всего три вертушки. Зато когда стемнело, в воздух поднялись десятки вертолетов, и половина их была сбита за первые десять минут. Теперь все резко изменилось. Противник наступал и был вынужден сражаться — ему негде было укрыться, он не мог рассредоточиться. Это облегчало задачу летчиков, сидящих за штурвалами «иглов». Но вскоре последовал приказ с АВАКСов прекратить охоту за вертолетами — к полю боя приближались собственные вертушки, и «иглы» поставили свое вооружение на предохранители.

* * *

Меньше половины стрелков-наводчиков на его «брэдли» уже пускали боевые противотанковые ракеты «тоу», и все делали это сотни раз на тренажерах. Разведывательные «совы» выжидали, пока приблизится авангард бронетанковых сил противника. Это было рискованно, потому что разведывательные вражеские бронетранспортеры находились еще ближе. «Брэдли» вступили с ними в бой. На этот раз схватка была более ожесточенной. Два БРМД сумели прорваться в тыл американской разведывательной группы и тут же атаковали ее. Один бронетранспортер противника приблизился к «хаммеру» и успел обстрелять его из крупнокалиберного пулемета, прежде чем находившийся поблизости «брэдли» заметил это и уничтожил вражескую машину очередью из автоматической пушки. Затем он устремился к горящему «хаммеру» и обнаружил там одного уцелевшего члена экипажа. Им занялись пехотинцы. Тем временем «брэдли» вполз на вершину песчаной насыпи, и стрелок поднял пусковое устройство «тоу».

Передовая группа вражеских танков открыла огонь, целясь на вспышки пушек «брэдли». Снова разгорелся короткий ожесточенный бой в темноте. Один из «брэдли» взорвался, и в нем погибли все члены экипажа. Остальные бронетранспотреты сумели управляемыми ракетами подбить два десятка вражеских танков, прежде чем командир приказал им отойти назад. Едва американская разведгруппа успела отступить, как на эту позицию обрушился огонь из тяжелых орудий, который вызвал из своего танка командир передовой бригады противника. На этот раз «совы» оставили на поле боя один «брэдли», два «хаммера» и нескольких убитых солдат — первые потери американских войск во время второй войны в Персидском заливе. Подполковник доложил об этом Эддингтону.

* * *

В Вашингтоне только что закончился ланч. У президента не было аппетита, но он заставил себя немного поесть и сидел, уставясь в тарелку с лежащим на ней недоеденным сандвичем и картофельными чипсами, к которым он так и не притронулся. Сообщение о погибших солдатах почему-то потрясло его куда больше, чем известие о пострадавших матросах на крейсере «Йорктаун» или пропавших шести летчиках — без вести пропавшие еще не погибшие, правда? — пытался он убедить себя. А вот эти солдаты несомненно погибли. Национальные гвардейцы, говорилось в донесении. Гражданские солдаты, временно призванные на воинскую службу, которые обычно оказывают помощь населению при стихийных бедствиях — наводнениях или ураганах...

— Господин президент, если бы вам отдали приказ, вы отправились бы туда для участия в операции? — спросил генерал Мур, опередив даже Робби Джексона. — Если бы вам снова было лет двадцать с чем-то, вы были бы лейтенантом морской пехоты и вам приказали бы отправляться на войну, вы отправились бы без колебаний, верно?

— Да, пожалуй. Нет, разумеется, поехал бы. Это мой долг — защищать родину.

— Вот и они поступили точно так же, — сказал ему Микки Мур.

— Такова наша работа, Джек, — негромко произнес Робби. — Нам платят за это.

— Да. — И Райан был вынужден признаться, что и ему платят за то же самое.

* * *

Четыре бомбардировщика F-117 «найтхокс» совершили посадку в Эль-Хардже, прокатились по рулежной дорожке и въехали в ангары. Транспортные самолеты со сменными экипажами и наземными командами на борту приземлились сразу после них. Офицеры разведывательной службы из Эр-Рияда встретили вторую группу и отвели в сторону сменные экипажи, чтобы провести первый инструктаж. Война разгоралась по-настоящему.

* * *

Генерал-майор, командующий дивизией «бессмертных», сидел в своем командирском бронетранспортере, пытаясь понять, что происходит. До сих пор события развивались вполне успешно. Второй корпус решил свою задачу — прорвав фронт, предоставил возможность главным силам развить успех. Еще час назад картина наступления представлялась четкой и ясной. Да, на юго-запад продвигаются саудовские войска, но они на расстоянии почти суточного перехода. К этому времени он уже войдет в пригороды их столицы, да и к тому же для них есть другие планы. На рассвете Второй корпус сделает рывок со своей позиции, где он прикрывает его фланг, и нанесет отвлекающий удар в сторону нефтяных комплексов. Это поставит саудовцев в тупик, а дивизия «бессмертных» уж наверняка получит еще одни сутки, чтобы захватить хотя бы часть саудовского правительства, если не все целиком. Не исключено, что в плен попадет и королевская семья или же, если она захочет убежать из страны, королевство лишится своего главы, и тогда война закончится победой его страны.

До сих пор плата за успехи была велика. Чтобы дать возможность Армии Аллаха продвинуться так далеко, Второй корпус потерял в боях половину огневой мощи и личного состава, но победы не даются легко. Да и сейчас приходится расплачиваться дорогой ценой. Внезапно нарушилась связь с его заградительным кордоном. Поступило всего одно радиосообщение о контакте с неизвестными танками, просьба об артиллерийской поддержке — и все. Генерал знал, что саудовские войска находятся где-то впереди, знал, что это остатки Четвертой бригады, которую Второй корпус едва не уничтожил — едва, но не полностью. Он знал, что саудовская бригада отчаянно сражалась к северу от военного городка короля Хал еда и затем отступила.., ей, видно, приказали держаться, чтобы дать возможность эвакуировать население... Не исключено, что она оказалась достаточно мощной и смогла уничтожить его защитный кордон. Генерал не имел представления, где находится американский бронетанковый полк.., наверно, дальше к востоку. Он знал, что у американцев есть где-то еще одна бригада, по-видимому, тоже на востоке. Ему нужны вертолеты, а он только что потерял еще один, сбитый американским истребителем, причем с начальником его разведки на борту. Вот тебе и поддержка с воздуха, которую ему обещали. Единственный истребитель ВВС Объединенной Исламской Республики, который он видел за весь день, догорал на земле к востоку от городка Халеда. Но американская авиация, хотя и способна причинить ему неприятности, не в силах остановить его, а когда он прибудет в Эр-Рияд, то тут же пошлет маневренные группы на большинство аэродромов Саудовской Аравии, и опасность воздушных налетов будет снята. Таким образом, путь к успешному завершению операции, как ему говорило командование корпуса и армии, заключается в максимально быстром продвижении вперед. И генерал отдал приказ своей передовой бригаде продолжить наступление в соответствии с графиком, а ее авангард будет играть роль разведки, выдвинутой перед главными силами. От нее только что поступил доклад о контакте с противником и перестрелке, но о потерях — своих и вражеских — не сообщалось, хотя известно, что противник отступил после непродолжительного боя. Наверно, это и была саудовская группировка, которая осталась после разгрома Четвертой бригады, пытающаяся наносить удары и тут же снова отступать. Генерал решил, что догонит и уничтожит ее после рассвета. Он отдал приказы, сообщил штабу о своих намерениях и покинул командный пункт. Ему хотелось выдвинуться вперед, чтобы лично наблюдать за передовыми частями, как и подобает хорошему генералу. Тем временем из штаба передавались приказы командирам бригад.

* * *

Разведывательные вертушки «киова» сообщили, что заметили элементы защитного кордона, правда, не так много. По-видимому, их здорово потрепали во время наступления корпуса на юг, подумал полковник Хэмм. Он отдал приказ одному из своих батальонов сместиться влево, чтобы избежать контакта, приказал командиру авиационных эскадрилий выделить ударный «апач» для ликвидации кордона и выслать его через несколько минут. Второй элемент защитной группировки можно просто обойти, а вот еще один находился прямо перед Третьим батальоном, и тут уж ничего не поделаешь. Расположение вражеских БРМД появилось на экранах системы ИССЭ вместе со многими частями изрядно потрепанного Второго корпуса противника.

* * *

Значит, это и есть дивизия «бессмертных», подумал Эддингтон. Он увидел передовые подразделения и главные силы, двигающиеся вплотную за ними. Авангард противника начал входить в зону дальности действия его танковых орудий и приближался со скоростью примерно двадцать километров в час. Он связался по радио с Хэммом.

— Осталось пять минут. Удачи тебе, Эл.

— И тебе, Ник, — услышал Эддингтон.

* * *

Это называлось синхронными действиями. Несколько батарей самоходных орудий «паладин» подняли свои стволы и нацелили их на точки с координатами, рассчитанными на основании информации, полученной с беспилотных «хищников» и от электронной разведки. Артиллеристы ввели эти координаты в компьютеры, и теперь орудия, находясь на значительном расстоянии друг от друга, поведут огонь по одним и тем же вражеским позициям. Теперь глаза артиллеристов были прикованы к непрерывно меняющимся цифрам на часах, которые приближались к 22.30.00 по местному времени, 19.30.00 по Гринвичу и 14.30.00 по времени Вашингтона.

То же самое происходило на гусеничных установках ракетных систем залпового огня. Там экипажи убедились, что двери кабин плотно закрыты, замкнули подвеску машин, чтобы стабилизировать их во время перезарядки, а затем опустили металлические заслонки ветровых стекол — выхлопные газы, образующиеся при пуске ракет, могут оказаться смертельными.

К югу от военного городка короля Халеда танкисты Каролинской бригады следили за приближающимися белыми пятнами на экранах тепловизионных систем наблюдения. Стрелки нажали на кнопки лазерных дальномеров. Передовые заслоны противника находились сейчас на расстоянии 2 500 метров, а в тысяче метров за ними следовали главные силы, состоящие из танков и БМП.

К югу от городка полк «Черная кавалерия» двигался со скоростью пятнадцать километров в час, приближаясь к позициям противника на возвышенности в четырех тысячах метров к западу.

Нельзя сказать, что подразделения развертывались без ошибок. Рота "Б" Первого батальона Одиннадцатого полка натолкнулась на скрытую позицию вражеских БРМД и открыла огонь, не ожидая приказа. В ночной темноте возникли огненные шары горящих и взрывающихся машин, в результате чего противник узнал о приближающейся опасности на несколько секунд раньше, но это уже не могло что-либо изменить, поскольку цифры на часах продолжали меняться с прежней скоростью — быстро или медленно, в зависимости от терпения наблюдателей.

Эддингтон рассчитал все до последней секунды. Не решаясь курить в течение всей ночи из опасения, что огонь сигары заметят на экранах систем ночного видения, он наконец не выдержал и щелкнул своей зажигалкой «Зиппо» в тот самый момент, когда цифры «59» сменились на «ОО». Теперь крохотная вспышка пламени уже не имела значения.

* * *

Первой открыла огонь артиллерия, уже получившая приказ действовать самостоятельно в соответствии с графиком, разработанным с точностью до секунды. Наиболее впечатляющим зрелищем были залпы многоствольных ракетных установок, когда с каждой из них одновременно срывалось по двенадцать ракет, за которыми волочились длинные языки пламени, превращавшие ночь в день. Через тридцать секунд, в 23.30.30 по местному времени, в воздухе находились почти двести ракет М-77. К этому моменту артиллерийские самоходные установки уже дали первый залп, их перезарядили, дернули за вытяжные шнуры, прогремел второй залп, и теперь замки открылись, чтобы принять новые снаряды.

Ночь была ясной, на небе ни облачка, так что вспышки выстрелов и разрывы снарядов и ракет нельзя было не заметить за сотню миль. Высоко в небе летчики-истребители увидели языки пламени, тянущиеся за ракетами, и внимательно наблюдали за направлением их полета. Им совсем не хотелось оказаться рядом с ними.

Первыми приближающиеся с юга ракеты заметили иракские офицеры наступающей бронетанковой дивизии. Они увидели, что все огненные траектории снижаются к западу от шоссе, ведущего с севера на юг, из военного городка короля Халеда в Эль-Артавийю. Многие видели такое же зрелище, еще будучи лейтенантами и капитанами в прошлой войне, и точно знали, что означают языки пламени в темном небе. Приближался стальной дождь. Одних парализовало страхом. Другие выкрикивали команды, приказывая солдатам закрыть люки и рассредоточить машины.

Для дивизионной артиллерии это было невозможно. Почти все артиллерийские установки передвигались на механической тяге, большинство артиллеристов находились вне укрытий, грузовики с боезапасом стояли рядом, чтобы облегчить в ходе стрельбы перезарядку орудий. Солдаты, обслуживающие их, увидели, как исчезли языки пламени, оценили направление полета ракет и поняли, что бессильны что-либо предпринять. Оставалось только ждать. Солдаты бросились на землю, прижимая к головам стальные каски и взывая к Аллаху в надежде, что эти смертоносные творения пролетят дальше.

Достигнув высшей точки, ракеты начали снижаться. На высоте нескольких тысяч футов сработали таймеры, пиропатроны сбросили обтекаемые носовые оболочки и из каждой ракеты вперед устремилось по 644 полфунтовых бомбочки. Один залп многоствольной ракетной установки доставил к цели 7 728 таких бомбочек. Эта артиллерия являласьсамым дальнобойным оружием противника, и Эддингтон хотел сразу вывести ее из игры. В соответствии с тактикой, существующей в армии США, ракетные установки залпового огня являлись главным козырем командиров армейских частей. Иракские артиллеристы поднимали головы. Они не видели приближающуюся смерть, однако она была неотвратима.

Издалека казалось, что местность покрылась множеством маленьких искорок, словно это был фейерверк во время празднования китайского Нового года, однако для тех, кто находились в месте, куда обрушился этот огненный шквал, это была смерть в грохоте и пламени разрывов. Свыше семидесяти тысяч крохотных бомбочек взорвалось на площади примерно в двести акров. Первыми загорелись и взорвались грузовики с боезапасом. Затем вспыхнули метательные заряды, но солдаты уже не видели этого — более восьмидесяти процентов их было убито или ранено первым же залпом. За ним последуют еще два. Пусковые установки, расположенные за центральными позициями «Волчьей стаи», сдали назад к своим грузовикам с боезапасом, цилиндры от выпущенных ракет были сброшены с направляющих, и с помощью подъемного оборудования на пусковые установки поместили новые ракеты. На все это ушло менее пяти минут.

Самоходные артиллерийские установки «паладин» вели огонь намного быстрее. Они тоже обстреливали артиллерийские позиции противника, и выпущенные 155-миллиметровые снаряды попадали в цель с такой же точностью, как ракеты. Это был самый механизированный из всех видов уничтожения живой силы. Орудия убивали людей, а люди обслуживали орудия. Артиллеристы не видели результатов своего огня, а в этом случае у них даже не было выдвинутых вперед корректировщиков, но они уже знали, что при наводке орудий с помощью Глобальной спутниковой навигационной системы этого и не требовалось, а если все пройдет в соответствии с расчетами, они скоро увидят результаты своей страшной работы.

Как ни странно, но как раз те, кто были ближе всего к наступающему противнику и находились на расстоянии прямой видимости, открыли огонь последними. Танкисты ждали команды, которой стали выстрелы, произведенные по вражеским машинам из танков ротных командиров.

Несмотря на всю свою смертоносную силу, системы управления огнем на танках «Эйбрамс» были наиболее простыми из всех, которыми пользовались солдаты, и обходиться с ними на практике было даже легче, чем на тренажерах, которые стоили миллионы долларов. Каждому стрелку выделялся огневой сектор, а первые выстрелы командиров рот были сделаны фугасными противотанковыми снарядами, ФПС, разрывы которых можно было отчетливо различить. Затем остальные танки открывали огонь по вражеским машинам слева и справа от этих разрывов. Тепловизионная система наблюдения реагировала на инфракрасное излучение, исходящее от танков противника. Их температура в ночное время была выше температуры окружающей среды, и потому они выделялись на экранах так же отчетливо, как горящие электрические лампочки. Каждому стрелку-наводчику был выделен участок, по которому вести огонь. Он выбирал приближавшийся танк и, наведя перекрестие прицела на цель, нажимал кнопку лазерного дальномера. Лазерный луч, пробегая расстояние до цели и возвращаясь обратно, сообщал бортовому компьютеру длину этого расстояния, скорость и направление движения. В то же время отдатчиков в компьютер поступали сведения о наружной температуре, температуре снаряда, плотности атмосферы, направлении и скорости ветра, состоянии ствола орудия (нагретые стволы чуть прогибаются) и о том, сколько всего снарядов выпущено из орудия до данного момента. Компьютер обрабатывал всю эту информацию, а затем в поле прицела появлялся белый прямоугольник, свидетельствующий о том, что орудие наведено на цель. Теперь от стрелка требовалось всего лишь потянуть указательным пальцем за двойной спусковой крючок. Танк содрогался, ствол откатывался назад, дульная вспышка на мгновение ослепила танкистов, и подкалиберный снаряд с двойным ведущим пояском устремился к цели со скоростью больше мили в секунду. Снаряды внешне напоминали излишне толстые короткие стрелы длиной меньше человеческой руки, диаметром два дюйма и с коротким хвостовым оперением, которое сгорало за время непродолжительного полета от трения воздуха. За снарядами оставался трассирующий след, который позволял командирам танков следить за траекторией полета своих «серебряных пуль» до самой цели.

Этими целями были изготовленные в России устаревшие танки Т-80, модификация предыдущих моделей. Они были гораздо меньше американских, главным образом из-за недостаточно мощных двигателей, ввиду чего конструкторам пришлось пойти на ряд компромиссов. Один топливный бак находился у них в передней части танка, и топливопровод шел от него вдоль основания башни. Пушечные снаряды размещались в пазах, углубленных в корпусе заднего топливного бака, так что танковый боезапас находился в окружении дизельного топлива. Наконец, для экономии места внутри башни заряжающего заменили автоматической системой, которая не только действовала медленнее человека, но и при ней в башне на лотке постоянно находился боевой снаряд для подачи внутрь зарядной каморы. Вообще-то недостатки такой конструкции не могли оказать особенного влияния на ход боя, зато делали его более эффектным.

Второму танку «серебряная пуля» попала в основание башни. Снаряд рассек топливопровод и, пробив броню, послал смертоносные стальные осколки, разлетающиеся со скоростью больше тысячи метров в секунду, в тесное пространство башни, не оставив в живых членов экипажа; тут же взорвался пушечный снаряд, лежащий на лотке перед автоматом заряжания, и от него сдетонировали в своих укладках остальные снаряды. Все члены экипажа были уже мертвы, когда произошел взрыв боезапаса и вспыхнуло топливо. От мощного взрыва танковая башня взлетела на пятьдесят футов — в армии это называлось «катастрофическим подрывом». В течение трех секунд точно так же взорвались еще пятнадцать вражеских танков. Прошло десять секунд, и авангард бронетанковой дивизии «бессмертных» перестал существовать; единственный способ, которым он смог сообщить главным силам о появлении противника, был дым от пылающих танков, застлавший поле боя.

Американские танки не медля перенесли огонь на главные силы противника — три бронетанковых батальона, выстроившиеся в линию на расстоянии чуть больше трех тысяч метров от них. В общей сложности более ста пятидесяти танков двигались навстречу батальону из пятидесяти четырех «Эйбрамсов».

Почти все командиры иранских танков продолжали стоять в башнях с открытыми люками, чтобы лучше видеть местность перед собой, хотя и заметили вдалеке взлетающие ракеты. После чего в трех километрах от себя они увидели линию бело-оранжевых вспышек, за которыми почти сразу послышались глухие взрывы впереди. Более сообразительные офицеры и командиры танков с хорошей реакцией приказали своим стрелкам-наводчикам открыть огонь, целясь по языкам пламени, вырывающимся из дульных срезов танковых орудий. Не меньше десяти успели исполнить приказ, но у них не было времени определить расстояние до цели, и все снаряды упали с недолетом Иранские танковые экипажи прошли отличную подготовку, и шок у них еще не успел смениться чувством страха. Одни из них начали перезарядку, другие включили дальномеры, чтобы рассчитать расстояние до цели и должным образом навести орудия, но тут горизонт снова покрылся оранжевыми вспышками и то, что последовало за ними, не оставило иранцам времени что-либо заметить.

Из пятидесяти четырех танковых орудий было подбито сорок четыре иранских танка После начала боя прошло меньше двадцати секунд.

— Ищи танк, который все еще движется, — приказал командир своему стрелку-наводчику. Пылающие танки теперь освещали поле боя, и языки пламени мешали тепловизионным прицелам. Вот. Стрелок увидел расстояние до движущейся цели на дисплее лазерного дальномера — 3 тысячи 650 метров — и выстрелил. Изображение на мгновение исчезло с экрана прицела, но тут же появилось снова, и он увидел, как его трассирующий снаряд летит над пустыней по пологой траектории до самой...

— Цель поражена! — произнес командир. — Следующая!

— Наводка закончена — Огонь! — прозвучала команда.

Стрелок нажал на спусковые крючки, посылая свой третий за полминуты снаряд, и еще через три секунды мощный взрыв сорвал башню с третьего Т-80.

Это был конец танкового сражения.

Теперь в действие вступили «брэдли», ведя огонь из автоматических «бушмастеров» по наступающим вражеским бронетранспортерам. Унихдело шло медленнее, более легким пушкам труднее было определять расстояние до цели, но исход боя оказался тем же.

* * *

Командир дивизии «бессмертных» приближался к замыкающим танкам передовой бригады, когда увидел летящие ракеты. Он приказал механику-водителю своего бронетранспортера остановиться, оглянулся назад и успел увидеть взрывы грузовиков с боезапасом в расположении дивизионной артиллерии. Снова вперед он посмотрел в тот момент, когда раздался второй залп «Эйбрамсов». Сорок процентов огневой мощи его дивизии было уничтожено меньше чем за минуту. Генерал еще не осознал до конца происшедшего, но сообразил, что попал в засаду — но как?

* * *

Ракеты установок залпового огня, лишившие дивизию «бессмертных» ее артиллерии, летели не с юга, а с востока. Этим полковник Хэмм помог бригаде Национальной гвардии, потому что «Волчья стая» в соответствии с существующим тактическим планом не могла самостоятельно подавить вражескую артиллерию. Теперь ракетные установки «Черной кавалерии» перенесли огонь, очищая путь для полковой авиации. Штурмовые вертолеты «апач» наносили удары во вражеском тылу, за Вторым корпусом Армии Аллаха, который вел сейчас бой с тремя американскими бронетанковыми батальонами.

Разделение задач на поле боя в принципе определялось результатами предыдущего дня, и происходящие события не изменили этой тактики. Сначала артиллерия вела борьбу с артиллерией противника, а танки с танками. А вот перед вертолетами была поставлена задача уничтожить вражеских командиров. Штаб дивизии «бессмертных» остановился двадцатью минутами раньше. Через десять минут после первого ракетного залпа пары вертолетов «апач» и «киова», описав дугу, с северной стороны направились туда, откуда исходили радиосигналы. Сначала их целью были штабы дивизий, затем бригад.

Штаб «бессмертных» только приступил к управлению боем, и вел активные радиопереговоры. Офицерам приходилось запрашивать дополнительную информацию, прежде чем должным образом отреагировать на действия противника. В этом коренилась слабость командных пунктов. Являясь мозгом своих частей, они должны находиться в одном месте.

Уже за шесть километров было ясно назначение собравшихся вместе машин. Их охраняли четыре пусковые установки с ракетами «земля-воздух», направленными на юг, и кольцо зенитных орудий. Сначала следовало уничтожить противовоздушную оборону. Штурмовые «апачи» Первой эскадрильи "Б", выбрав место, где им ничто не угрожало, зависли на высоте ста футов. Стрелки, сидевшие в носовой части вертолетов, — все это были молодые уоррент-офицеры[219] — оценили обстановку с помощью оптических приборов и выбрали первую группу целей для нанесения удара ракетами «хеллфайр» с лазерным наведением. Первый залп должен был застать противника врасплох, но один иранский солдат заметил вспышки и поднял тревогу. Артиллерийская зенитная установка успела развернуться и открыть огонь, пока ракеты находились в полете. Дальнейшее походило на сумасшедший дом. «Апач», по которому велась стрельба, рванувшись влево, совершил маневр уклонения. Это ему удалось, снаряды пролетели мимо, но стрелок вертолета от неожиданности потерял контроль над ракетой, она миновала цель, и ему пришлось пустить вторую. Остальные АН-64 остались на месте, так что из шести пущенных ракет пять поразили цель, а еще через минуту проблема противоракетной обороны дивизионного штаба была решена и штурмовые вертолеты устремились к месту его расположения. Их пилоты видели, как там люди в панике выскакивают из командирских бронетранспортеров и разбегаются в стороны. Несколько солдат из службы безопасности начали стрелять в небо из винтовок, кто-то открыл огонь из пулеметов, однако фактор неожиданности был в пользу вертолетчиков. Стрелки пустили несколько ракет «хеллфайр», чтобы уничтожить оставшиеся бронированные машины, а затем взялись за тридцатимиллиметровые автоматические пушки. Вертолеты вплотную приблизились к месту расположения штаба и как огромные жужжащие насекомые кружили над пылающими машинами, а их стрелки в ярости охотились за людьми, оставшимися в живых после ракетного обстрела. На ровной поверхности пустыни спрятаться было негде, тепло человеческих тел выдавало их в темноте на экранах тепловизионных прицелов, и стрелки преследовали сначала группы разбегающихся, затем охотились за парами и, наконец, добивали одиночек, пожимая свой кровавый урожай. Во время обсуждения предстоящей задачи было решено, что в отличие от 1991 года вертолеты не будут оставлять в живых тех, кто сдавались, поднимая руки, а тридцатимиллиметровые снаряды несли фугасно-осколочные заряды. Эскадрилья "Б" — они называли себя «бандитами» — вела обстрел не больше десяти минут, пока вертолетчики не убедились, что уничтожены все машины до единой и на поле боя нет ни одной живой души. Тогда «апачи», накренившись вперед, набрали скорость и направились на базу для пополнения боезапаса и дозаправки.

* * *

Преждевременная атака на разведгруппу Второго корпуса привела к тому, что бой на одном участке фронта начался чуть раньше запланированного. В результате одна практически уцелевшая танковая рота противника узнала об угрожающей опасности раньше остальных, но вражеские танки по-прежнему оставались белыми пятнами на экранах, так как расстояние до них составляло около четырех тысяч метров.

— "Боевые звезды" — вперед! — отдал приказ командир роты «Браво» и произвел первый выстрел из танковой пушки, за которым последовали еще восемь. Первым залпом удалось подбить шесть танков противника, что на таком большом, почти предельном расстоянии было совсем неплохо, и атака полка «Черная кавалерия» на Второй корпус Армии Аллаха началась еще до первого залпа многоствольных ракетных установок. Танки роты «Браво» выстрелили снова уже с хода и подбили еще пять танков противника Ответный залп оказался с недолетом. Несмотря на систему стабилизации башенного орудия, вести огонь на ходу было труднее, так что промахи не были неожиданностью, хотя и вызывали неудовольствие у танкистов.

Танки роты «Браво» шли на расстоянии полукилометра друг от друга, и каждому был выделен огневой сектор такой же ширины. По мере продвижения на экранах тепловизионных систем наблюдения целей появлялось все больше. Бронетранспортеры держались в сотне ярдов позади танков. Их стрелки искали пехотинцев, у которых могли оказаться ручные противотанковые гранатометы. Две дивизии Второго корпуса были рассредоточены на фронте шириной около двадцати миль и глубиной восемь — эти сведения поступили на информационные системы связи ИССЭ. Спустя десять минут рота «Браво» прорвалась через вражеский батальон, уже ранее ослабленный боем с саудовцами и теперь уничтоженный американскими танками. Еще через десять минут она натолкнулась на артиллерийскую батарею противника, которая только начала разворачиваться и готовиться к бою. Огнем из своих двадцатипятимиллиметровых пушек ее уничтожили бронетранспортеры «брэдли». Огненные шары от взорвавшихся грузовиков с боезапасом ярко осветили ночь, превратив ее в день, хотя после заката прошло всего четыре часа.

— Черт побери . — с удивлением пробормотал Эддингтон. Командиры его батальонов вызвали его вперед, и теперь полковник стоял в своем «хаммере».

— Не поверите — нам потребовалось меньше пяти минут! — воскликнул командир батальона «Лобо». Его возглас был не единственным, многие сержанты изумлялись: «Неужели все?» Разумеется, это было нарушением радиодисциплины, но сдержать себя люди не могли.

И все же восхищаться достигнутыми успехами слишком рано, подумал Эддингтон. Он взял рацию и вызвал начальника своей разведки.

— Что мы получили от «хищников?»

— Еще две бронетанковые бригады противника продолжают движение на юг, но теперь несколько медленней, сэр. Сейчас они примерно в девяти километрах по прямой от нашего ближайшего батальона и в двенадцати от дальнего.

— Свяжите меня с «Бафордом», — приказал Эддингтон.

* * *

Генерал находился на прежней позиции. Прошло едва десять минут. Три танка и двенадцать БМП отступили назад, остановились во впадине и запросили указаний. С фронта возвращались и пехотинцы, среди них попадались раненые. Он не мог упрекнуть людей в трусости — испытанное потрясение оказалось для него более тяжелым, чем для них. Он уже пытался связаться со своим командным пунктом, но слышал лишь атмосферные помехи. При всем своем опыте командования, законченной академии и курсах, бесчисленных учениях, когда он то одерживал верх, то проигрывал, — такого исхода он не ожидал.

Но пока у него оставалось больше половины дивизии. Две его бригады сохраняли полную боеспособность, и он находился здесь не для того, чтобы проигрывать битву. Он приказал своему водителю развернуться и ехать назад. Уцелевшая часть передовой бригады получила приказ ждать дальнейших распоряжений. Генерал понимал, что необходимо перестроить войска. Положение было кошмарным, но не может быть, чтобы со всех сторон.

* * *

— Что вы предлагаете, Эддингтон?

— Генерал Диггз, я предлагаю двинуться на север. Мы только что перемолотили две танковые бригады, словно тарелку бобов. Вражеская артиллерия почти полностью уничтожена, сэр, и передо мной незащищенная местность.

— О'кей, продолжайте движение, только не спешите и следите за флангами. Я предупрежу «Черную кавалерию».

— Понял, сэр. Двинемся через двадцать минут. Разумеется, такая возможность принималась во внимание. На карты был даже нанесен план, предусматривающий подобное развитие событий. В этом случае батальон «Лобо» перемещается направо, «Белый клык» движется прямо на север вдоль шоссе, а батальон «Койот», тактическая группировка, до сих пор находившаяся в резерве, сдвинется на левый фланг и тронется эшелонированными группами по резко пересеченной местности к западу. Всем трем батальонам из-за темноты наступать придется медленно, по незнакомой местности, тем более что был разработан всего лишь набросок плана. Кодовым словом для наступления было «Нейтан»[220], а первый этап наступления получил название «Манассас»[221]. Эддинггон надеялся, что Диггз не будет возражать.

— Говорит «Волчья стая-шесть». Внимание всех батальонов. Передаю «Нейтан», повторяю, через два-ноль минут начинает действовать план «Нейтан». Подтвердите получение, — приказал полковник.

Прошло несколько секунд, и все три командира батальонов подтвердили, что приказ получен и понят. Они приступают к его выполнению.

* * *

Диггз следил за развитием событий, и картина происходящего на экране в его командирском бронетранспортере выглядела многообещающе. Полковника Магрудера особенно не удивили первые успехи, разве что национальные гвардейцы действовали лучше, чем он ожидал. А вот успешное наступление Десятого полка удивило его куда больше. Продвигаясь вперед со скоростью тридцать километров в час, он уже глубоко вклинился в южную часть Ирака и был готов повернуть на юг, что и сделал в два часа утра по местному времени. Без своей вертолетной эскадрильи, которую полковник оставил для прикрытия Кувейта, он чувствовал себя незащищенным с воздуха, но пока было темно, до рассвета оставалось еще четыре часа. К этому времени он успеет вернуться в Саудовскую Аравию. «Буйвол-шесть» пришел к выводу, что на его долю выпала самая легкая из операций механизированных войск.

Магрудер отдал приказ подразделениям рассредоточиться пошире. По сообщению разведки, на пути не было вражеских войск, способных оказать сопротивление, главные силы противника углубились в пределы королевства. Ну что ж, по его мнению, вряд ли им удастся продвинуться дальше, а в его задачу входило захлопнуть двери и отрезать им путь к отступлению.

* * *

Доннер стоял рядом со своим телеоператором, которого выделила ему армия, в открытом люке бронетранспортера позади башни. Раньше ему не доводилось видеть ничего подобного, а тут даже удалось заснять на видеопленку атаку и уничтожение артиллерийской батареи противника. Правда, пленку вряд ли можно будет использовать из-за толчков, рывков и неожиданных поворотов бронетранспортера, в котором он находился. Доннер посмотрел по сторонам. Позади, на юго-востоке, виднелась по меньшей мере сотня сгоревших танков, грузовиков и других машин, которые он просто не мог опознать. Они были уничтожены меньше чем за час. Внезапно бронетранспортер затормозил, Доннера бросило вперед, и он ударился лицом о край люка.

— Выставить охрану! — крикнул командир бронетранспортера. — Пока останемся здесь.

Все «брэдли» выстроились кольцом примерно в миле к северу от уничтоженной артиллерийской батареи. Вокруг не было заметно никакого движения, но стрелок все же убедился в этом, описав полный круг башней с угрожающе торчащими стволами «бушмастера» и крупнокалиберного пулемета. Затем задний люк открылся, из него выскочили два солдата с автоматами в руках, оглянулись вокруг и отбежали в сторону.

— Поднимайся сюда. — Сержант протянул Доннеру руку. Взявшись за нее, репортер поднялся на башню бронетранспортера. — Хочешь подымить?

Доннер отрицательно покачал головой.

— Бросил.

— Вот как? Ну что ж, а вот эти парни кончат дымить только через день-другой. — Сержант сделал жест в сторону еще дымящихся машин позади и засмеялся. Шутка показалась ему весьма забавной. Он поднес к глазам бинокль и посмотрел вокруг, чтобы убедиться, что взгляд через оптический прицел не обманул его.

— Что ты думаешь обо всем этом? — спросил репортер, плечом толкнув своего телеоператора.

— Думаю, что мне заплатят за это, а пока все идет как нельзя лучше.

— Почему мы остановились?

— Через полчаса приедет автозаправщик, да и боезапас неплохо пополнить.

— Разве нам нужно горючее? Мы ведь так мало двигались.

— Видишь ли, полковник считает, что завтра придется поработать. — Он повернулся к репортеру. — А ты как думаешь, Том?

Глава 62 Приготовиться, и вперед!

То, что люди обычно называют инициативой — как на войне, так и в других сферах своей деятельности, — является ничем иным, как психологическим превосходством. Оно представляет собой сочетание чувств одной стороны, уверенной в том, что она побеждает, с чувствами другой, считающей, что все развивается неудачно, что тебе нужно реагировать на действия противника, вместо того чтобы активно действовать по собственному плану. Хотя это понятие выражается такими высокопарными словами, как «наступательный порыв» или «доминирующее влияние», фактически оно сводится к тому, кто делает, что и кому. Внезапная резкая перемена в этом уравнении оказывает более сильное воздействие на людей, чем постепенные изменения при тех же обстоятельствах. Ожидаемое, когда его сменяет неожиданное, остается, продолжает сохраняться в течение некоторого времени в человеческом сознании, поскольку легче гнать от себя мысль о случившемся, чем приспосабливаться к новым обстоятельствам, что делает создавшуюся ситуацию более трудной для тех, с кем это происходит. А вот для активных людей все обстоит иначе.

Для американских войск, вошедших в контакт с противником, наступила короткая и нежелательная, зато необходимая пауза. Легче всего должен был перенести ее полковник Ник Эддингтон со своей «Волчьей стаей», однако наделе все оказалось иначе. Его бригада Национальной гвардии почти не продвигалась вперед во время своей первой битвы. Она заманила вражеские силы в смертоносную ловушку, засаду шириной и глубиной в пятнадцать миль. Если не считать разведывательного заслона, Каролинская бригада все время оставалась на прежних позициях. Но теперь все должно измениться, и Эддингтону пришлось вспомнить то обстоятельство, что он является в своем роде балетмейстером, а его исполнители — это танки, массивные и неуклюжие, движущиеся в темноте по незнакомой местности.

Впрочем, в помощь ему была современная технология. Его танки были оборудованы рациями, которые позволяли отдавать людям команды, когда и куда двигаться, и информационными системами ИССЭ, говорящими им, как это делать. Тактическая группировка «Лобо» начала с того, что отошла назад со своих позиций на склонах, обращенных к югу, которые так им помогли всего сорок минут назад, повернула на юг и направилась вдоль нескольких заранее рассчитанных навигационных реперов к месту назначения, находившемуся меньше чем в десяти километрах от первоначальных позиций. Во время перехода этот усиленный батальон рассредоточился и его машины отошли одна от другой на большее расстояние. Штабные офицеры с помощью электронных средств сумели рассчитать процесс перехода и сообщить разработанный план командирам подразделений, входящих в состав батальонов. В свою очередь те, получив точные координаты участков, за которые отвечали, смогли почти автоматически разделить их на секторы, так что теперь каждый танк и бронетранспортер знал свое место с точностью до метра. Первоначальная задержка в осуществлении плана «Нейтан» после поступившей команды к его началу позволила приступить к этой операции. На боковое смещение потребовался час, в течение которого машины двигались по пустынной местности со скоростью транспорта в час пик на загруженном шоссе. Несмотря на это, все прошло гладко, и через час после начала маневра, передислокация завершилась. «Волчья стая», растянувшаяся теперь по фронту шириной больше двадцати миль, развернулась на север и продолжила движение со скоростью десять километров в час. Разведывательные группы выдвинулись вперед и заняли позицию в пяти километрах перед главными силами. Это было намного меньше, чем предписывалось уставом, однако Эддингтону приходилось считаться с тем обстоятельством, что под его командой находилась крупная воинская часть, укомплектованная резервистами, которые всецело полагались на электронную технику, что не могло не беспокоить его. Полковник принял решение строго контролировать движение своих трех батальонов до тех пор, пока не будет установлен контакт и картина не прояснится.

* * *

Тома Доннера удивило, что машины поддержки — главным образом мощные грузовики — следовали за боевыми машинами, ничуть не отставая от них. Почему-то раньше он не понимал этого, привыкнув останавливаться на заправочных станциях один или два раза в неделю. Здесь, как стало ему ясно, машины поддержки должны двигаться вместе с теми, кого они обслуживают, и это очень важно. Автозаправщики останавливались, бронетранспортеры и тяжелые танки попарно подъезжали к ним, а затем направлялись к точкам на периметре, где с грузовиков сбрасывали боезапас, который экипажи забирали сами. Доннер также узнал, что на каждом «брэдли» находится торцовый ключ, который стрелки покупали сами за свой счет в магазинах «Сиерс»[222], потому что с помощью таких ключей заряжать магазины «бушмастеров» было легче, чем с помощью специально приданных для этого инструментов. Это показалось ему забавным, и Доннер решил когда-нибудь рассказать об этом.

Командир роты, который пересел теперь из своего танка М1А2, в командирский «хаммер», ездил от одной боевой машины к другой, проверяя состояние каждой и ее экипажа. «Тройку-четверку» он оставил напоследок.

— С вами все в порядке, мистер Доннер, сэр? Репортер пил кофе, сваренный механиком-водителем «брэдли». Он поднял голову и кивнул.

— Да. А у вас всегда так? — спросил он молодого офицера.

— Я впервые участвую в боевых действиях, сэр. Впрочем, это мало чем отличается от учений.

— А что вы думаете обо всем этом? — спросил корреспондент. — Я имею в виду сам факт, что вы со своими подчиненными только что, так сказать, убили столько вражеских солдат.

Капитан задумался на мгновение — Скажите, сэр, вам приходилось вести репортажи о торнадо, ураганах и прочих стихийных бедствиях?

— Да, конечно.

— Вы видели тогда пострадавших от них людей и ведь спрашивали их, что они думают об этом?

— Это моя работа.

— Вот и у нас тоже. Эти парни объявили нам войну. Мы нанесли ответный удар. Если происшедшее им не по вкусу, ну что ж, может, в следующий раз подумают, стоит ли так поступать? У меня родной дядя в Техасе — вообще-то дядя и тетя. Он был профессиональным игроком в гольф, и меня учил, а потом работал в компании «Кобра», торгующей принадлежностями для гольфа, понимаете? Так вот, незадолго до того, как мы выехали из Форт-Ирвина, мне позвонила мать и сказала, что оба они умерли от этой Эболы, сэр. Вы действительно хотите знать, что мы об этом думаем? — спросил офицер, подбивший этой ночью пять вражеских танков. — Тогда садитесь в седло, мистер Доннер. Через десять минут «Черная кавалерия» начинает наступление. Можете рассчитывать, что мы встретим противника еще до рассвета. — На горизонте появилась тусклая вспышка, а через минуту донеслись отдаленные раскаты грома. — По-моему, «апачи» уже взялись за дело.

Только что был уничтожен командный пункт Второго корпуса, расположенный в пятнадцати милях к северо-западу.

План начал осуществляться. Первый бронетанковый батальон будет наступать на север, истребляя по пути еще уцелевшие подразделения Второго корпуса Армии Аллаха. Третий батальон устремится на юг, где не было особой угрозы, и сосредоточится для атаки на левый фланг Третьего корпуса противника. В десяти милях отсюда Хэмм начал переброску своей артиллерии, чтобы завершить полный разгром остатков Второго корпуса, штаб которого минутой раньше уничтожила его вертолетная эскадрилья.

* * *

Эддингтон снова напомнил себе, что действовать нужно как можно проще. Несмотря на многие годы подготовки и то имя, которое он присвоил своему контрудару, полковнику было далеко до Нейтана Бедфорда Форреста, тем более что поле боя слишком велико, чтобы действовать экспромтом, как часто делал блестящий генерал с расистскими убеждениями во время войны против агрессии с Севера.

Полковнику пришлось широко растянуть разведывательные группы «Волчьей стаи», так как за последние полтора часа фронт бригады расширился почти вдвое, и это замедлило их действия. Впрочем, может быть, и к лучшему, подумал полковник. Терпение, прежде всего терпение. Войска противника не смогли продвинуться слишком далеко на восток из-за опасности столкновения с левым флангом «Черной кавалерии» — если, разумеется, они знали о расположении американского полка, подумал Эддингтон, — а местность на западе слишком пересеченная для свободных маневров. Армия Аллаха попыталась двигаться по центру и понесла тяжелые потери из-за этого Таким образом, самым логичным для Первого корпуса противника будет предпринять обходный маневр, пожалуй, с некоторым отклонением к востоку. Снимки, поступающие с беспилотных «хищников», подтверждали предположение Эддингтона.

* * *

Командир дивизии «бессмертных» уже не мог пользоваться прежней командной цепью, и ему пришлось отозвать штабных офицеров уничтоженной Первой бригады на временный командный пункт. Кроме того, он понял, что теперь ему необходимо постоянно маневрировать. Первым делом он решил восстановить связь с командованием Первого корпуса, что оказалось совсем непросто, поскольку штаб находился на марше, когда генерал натолкнулся на американскую — это могли быть только американцы — засаду на шоссе, ведущем в Эль-Артавийя. Теперь Первый корпус снова собирался с силами и вел непрерывные переговоры с армейским командованием. Командиру «бессмертных» все-таки удалось связаться с командиром корпуса, генерал-лейтенантом, тоже иранцем, и как можно быстрее доложить о том, что стало ему известно.

— У них не может быть больше одной бригады, — заверил генерала его непосредственный начальник. — Что ты собираешься предпринять?

— Сконцентрирую все оставшиеся войска и еще до рассвета нанесу фланговый удар, — ответил командир дивизии. Впрочем, у него не было выбора, и оба генерала об этом знали. Первый корпус не мог отступить, так как приказ идти вперед получил от высшего руководства. Если он останется на месте и будет ждать, саудовские войска атакуют его со стороны Кувейта. Таким образом, перед ними стояла задача перехватить инициативу — этого можно добиться, обойдя американскую бригаду, преграждающую им путь, и затем нанести по ней сокрушительный удар. Задача танков заключалась именно в этом, а их у него по-прежнему оставалось больше четырехсот.

— Согласен. Я вышлю тебе корпусную артиллерию. Гвардейская бронетанковая дивизия на твоем правом фланге поступит также. Добейся прорыва, — сказал генералу командир корпуса, — и мы еще до сумерек войдем в Эр-Рияд.

Так и поступим, подумал командир «бессмертных». Он приказал своей Второй бригаде замедлить наступление, чтобы дать возможность Третьей догнать ее, собраться в мощный кулак и предпринять маневр на восток. Иракская бронетанковая дивизия, расположенная на запад от него, предпримет то же самое, только в зеркальном отражении. Затем Вторая бригада «бессмертных» двинется вперед и завяжет бой с американцами, а тем временем Третья обойдет их правый фланг и ударит с тыла. Генерал решил увести свои войска с центра, оставив там пустое пространство.

* * *

— Они остановились. Наступавшая на нас бригада прекратила движение. Она находится в восьми километрах к северу от нас, — доложил начальник разведки. — «Совы» увидят их через несколько минут и сообщат об этом. — Теперь полковник понял, что делала одна из бригад противника, занимая позицию прямо перед ним. Западная группа войск располагалась несколько глубже, она не остановилась и продолжала медленно двигаться вперед, ожидая, по-видимому, приказа о каких-то переменах в диспозиции. Скорее всего противник хотел получить передышку и сменить тактику.

Эддингтон не мог допустить этого.

Единственной серьезной проблемой для ракетных систем залпового огня являлось то, что стрельба на минимальное расстояние была менее эффективна, чем стрельба на максимальное. Второй раз за одну ночь грузовики с ракетными установками, которые даже не сменили позицию, снова замкнули свою подвеску, чтобы создать более жесткие платформы при стрельбе, и подняли вверх пусковые контейнеры с ракетами, наводимыми на цель на основании общей электронной информации. И снова ночную темноту прорезали языки пламени, вырывающиеся из дюз твердотопливных двигателей, хотя на этот раз ракеты летели по гораздо более пологим траекториям. Огонь открыла и ствольная артиллерия. Таким образом обстрелу подверглись наступающие бригады противника по обеим сторонам шоссе.

Целью обстрела было скорее психологическое воздействие, чем уничтожение вражеских бронетанковых частей. Бомбочки, высыпающиеся на цель из носовых отсеков ракет, не могли уничтожить танки. Удачное попадание в двигательный отсек могло вывести из строя дизельный двигатель, а боковая броня бронетранспортеров иногда не выдерживала близких разрывов, но все это было делом случая. Главным сейчас было заставить солдат противника спрятаться внутри бронированных боевых машин, закрыть люки, чтобы экипажи не могли наблюдать за происходящим, и вызвать панику под стальным дождем бесчисленных осколков. Офицеры, покинувшие свои командирские танки, чтобы посовещаться, были вынуждены поспешно вернуться, а некоторые из них погибли, застигнутые врасплох неожиданным огнем. Сидя в безопасности неподвижных машин, экипажи слышали, как по броне бьют осколки, и поглядывали в смотровые щели, чтобы убедиться, что обстрел не предвещает танковой атаки. Реже падали 155-миллиметровые артиллерийские снаряды, они наносили более значительный ущерб, так как разрывались не в воздухе, а на земле. По законам вероятности какие-то из них должны были непременно попасть в машины, и действительно, несколько танков и бронетранспортеров взорвались, превратившись в огненные шары, тем более что Вторая бригада вынуждена была неподвижно оставаться на месте, пока Третья не выйдет на ее левый фланг. Не в состоянии двигаться, потеряв свою дивизионную артиллерию и лишившись тем самым возможности открыть ответный огонь, оставалось только сидеть в танках, вздрагивать от близких разрывов, поглядывать в перископы и смотровые щели и слушать, как осколки колотят по броне.

* * *

Рота «Браво» Первого батальона Одиннадцатого бронетанкового полка двинулась вперед точно в указанное время, рассредоточившись и направляясь на север. Разведывательные «брэдли» шли впереди, и танки «Боевые звезды» следовали в полукилометре за ними, готовые немедленно отреагировать на сообщение о столкновении с противником. Все это оказалось странным откровением для Доннера. Он был умным и проницательным человеком, любил проводить время на природе, вместе с семьей путешествовал с рюкзаком за спиной по Аппалачам, но теперь, сидя внутри бронетранспортера, не мог представить себе, что же происходит. В конце концов, преодолев смущение, он надел наушники внутренней связи и спросил сержанта, откуда тот знает, куда направлять машину и как действовать. В ответ командир пригласил его пройти вперед, где репортер третьим втиснулся в место, рассчитанное на двоих, а скорее на полтора человека, подумал Доннер.

— Мы находимся вот здесь. — Сержант указал пальцем на экран ИССЭ. — И направляемся вот сюда. Судя по всему, вблизи нет машин противника, и нам ничто не угрожает, но тем не менее мы стараемся их обнаружить. Противник, — сержант изменил масштаб на дисплее, — вот здесь.

— Далеко от нас?

— Еще километров двенадцать, и мы увидим его.

— Насколько надежна эта информация? — спросил Доннер.

— Пока мы сумели добраться сюда с ее помощью, — напомнил сержант.

Характер движения тоже был странным и напоминал репортеру транспорт на загруженном шоссе вечером пятницы — они то двигались, то снова останавливались. Бронетранспортеры устремлялись вперед со скоростью, не превышающей двадцати миль в час, от одной возвышенности к другой, тормозили, осматривали местность перед собой и делали новый бросок. Сержант объяснил Доннеру, что на более ровной местности они двигались бы более равномерно, однако эта часть Саудовской пустыни усеяна холмиками, пригорками и лощинами, а в них может скрываться противник. Хотя каждый «брэдли» представлял собой самостоятельную боевую единицу, бронетранспортеры, похоже, передвигались парами. Пары состояли из «ведущего» и «ведомого» — термин, позаимствованный у авиации.

— Что, если впереди кто-то скрывается?

— Тогда скорее всего он попытается обстрелять нас. — Башня бронетранспортера все время двигалась из стороны в сторону в поисках инфракрасного излучения от любого предмета с температурой выше окружающей местности. Доннер с удивлением узнал, что в темноте танкисты видят лучше, а потому предпочитают охотиться ночью.

— Стэнли, сверни налево и остановись за вон той дюной, — скомандовал сержант. — Если бы я был пехотинцем, то спрятался бы за холмиком справа. Мы прикроем Чака, пока он занимает позицию. — Башня «брэдли» повернулась, и дуло уставилось на песчаную дюну, ожидая, пока «ведомый» проедет мимо. — О'кей, Стэнли, продолжай движение.

* * *

Оказалось, что обнаружить местоположение штаба Армии Аллаха чертовски трудно, но теперь Хэмм выделил для решения этой единственной задачи две группы разведывательных вертолетов. Кроме того, снова начала действовать группа электронной разведки, присоединившаяся к штабу Второго батальона. Штабу армии присвоили название «Энчилада»[223]. Операция заключалась в том, чтобы обнаружить штаб, уничтожить его и лишить Армию Аллаха руководства. Офицеры саудовской разведки, прикомандированные к американским частям, прислушивались к радиопереговорам. В распоряжении старших военачальников Армии Аллаха имелись шифрованные каналы связи, однако пользоваться ими можно было только при переговорах с теми, кто располагал такой же аппаратурой, но постепенный распад вражеской сети радиосвязи позволял надеяться, что рано или поздно «Энчилада» заговорит открытым текстом. Уже нанесли удары по одному корпусному и двум дивизионным штабам, причем два из них были полностью уничтожены, а один надолго выведен из строя. Более того, американцы примерно знали, где находится Третий корпус, и штаб армии обязательно должен был вести с ним радиопереговоры, так как это было единственное пока полностью уцелевшее соединение, если не считать незначительные потери от нескольких нанесенных по нему воздушных налетов. Расшифровывать текст переговоров не требовалось, хотя это было бы неплохо. Американцам была известна частота, на которой велись переговоры высшего командования, и нескольких минут прослушивания будет достаточно, чтобы обнаружить местоположение армейского штаба. Тогда вертолетные группы устремятся к этому месту и примутся за дело.

Это походило на атмосферные помехи, но цифровые кодированные радиопереговоры обычно не особенно отличаются от них. Умение отличить шифрованные радиосигналы от атмосферных помех — своего рода искусство, а лейтенант и его подчиненные, специалисты электронной разведки, прослушивающие эфир на разных частотах, владели им.

— Нашел! — воскликнул один из солдат. — Пеленг три-ноль-пять, похоже на шипение змеи. — Шумы были слишком громкими для атмосферных помех, хотя казались беспорядочным набором звуков.

— Ты уверен в этом? — спросил лейтенант.

— На девяносто процентов, босс. — В километре от первого поста электронного прослушивания находился второй, что создавало достаточную базу для триангуляции... — Вот. — На экране компьютера появились координаты. Лейтенант поднял телефонную трубку — этот канал связывал его с командным пунктом вертолетнойэскадрильи.

— "Ангел-шесть", это «Сыщик». Похоже, нам удалось обнаружить расположение «Энчилады»...

Вертолетная группа "М", состоящая из четырех штурмовых «апачей» и шести разведывательных вертушек «киова», находилась в двадцати километрах от указанной позиции, занимаясь визуальным поиском. Получив информацию, вертолеты через минуту повернули на юг.

* * *

— Что происходит? — потребовал ответа Махмуд Хаджи. Он не любил пользоваться радиотелефоном, а тут даже связаться со своим собственным командующим армией оказалось весьма сложно.

— Мы столкнулись с противником к югу от военного городка короля Халеда. Ведем бой.

— Спросите его, что это за противник, — посоветовал начальник разведслужбы.

— Может быть, ваш гость сможет рассказать мне об этом, — последовал ответ генерала. — Пока нам не удалось ничего выяснить, хотя мы и стараемся.

— У американцев не может быть там больше двух бригад! — раздраженно бросил разведчик. — Еще одна воинская часть в Кувейте, по силе равная бригаде, вот и все!

— Вы так считаете? Так вот, за последние три часа я потерял целую дивизию, и мне все еще неизвестно, с кем я веду бой. Второй корпус понес тяжелые потери. Первый натолкнулся на упорное сопротивление и ведет бой. Третий пока остается в резерве. Я могу продолжать наступление на Эр-Рияд, но мне нужна информация о том, какие силы противостоят нам. — Шестидесятилетний генерал, командующий Армией Аллаха, был опытным и умным командиром и все еще считал, что ему удастся одержать победу в войне. У него оставались четыре бронетанковые дивизии, следовало только правильно распорядиться их огневой мощью. Он считал, что ему повезло, так как американские и саудовские ВВС до сих пор не наносили по его войскам весомых ударов. Кроме того, генерал быстро усвоил несколько дополнительных уроков. Исчезновение трех штабов научило его осторожности, во всяком случае когда речь шла о собственной безопасности. Сам генерал находился в своем командном бронетранспортере БМП-1Кш, расположенном в километре от радиопередатчиков, соединенных с ним проводами. Его окружало отделение солдат, старающихся не прислушиваться к взволнованному голосу командующего армией.

* * *

— Черт возьми, ты только посмотри на все эти пусковые установки «земля — воздух», — заметил по системе внутренней связи наблюдатель разведывательной «киовы» за восемь километров до объекта. Пилот передал эту информацию по радио, а наблюдатель тем временем начал подсчитывать расположенные впереди машины.

— "Мародер-ведущий", это «Талисман-три». Думаю, мы обнаружили «Энчиладу».

— "Третий", это «Ведущий», говорите, — последовал короткий ответ.

— Вижу шесть «бимпов», десять грузовиков, пять гусеничных пусковых установок «земля — воздух» и в вади — три артиллерийских зенитных ЗСУ-23. Рекомендую приближаться с запада, повторяю, с запада. — Здесь было слишком много огневой мощи для охраны любого командного пункта, кроме подвижного штаба Армии Аллаха. Все ракетные пусковые установки были французскими «кроталь», а «Талисман-три» знал, что эти ублюдки обладают пугающей точностью. Однако им следовало выбрать иную позицию. В таких условиях лучше находиться на открытом месте или даже на возвышенности, чтобы радиолокаторы наведения могли действовать более эффективно.

— "Третий", это «Ведущий», можете осветить цель?

— Да. Сообщите когда. Начинаю с радиолокаторов. Капитан, сидевший за штурвалом ведущего «апача», летел с запада над самой землей, подкрадываясь со скоростью тридцать узлов, и приближался к невысокому гребню, за которым, по его мнению, открывается вади. Медленно, очень медленно, доверяя датчикам на выступающей вверх мачте наблюдать за обстановкой, пилот вел свой вертолет с осторожностью мальчишки, который учится парковать автомобиль, а стрелок тем временем следил за показаниями датчиков.

— Все, достаточно, сэр, — донесся голос стрелка с переднего сиденья в носу вертолета.

— "Третий", это «Ведущий», включайте музыку, — скомандовал капитан.

Пилот «киовы» включил лазерную установку и приготовился направить невидимый инфракрасный луч прежде всего на дальний радиолокатор, смонтированный на грузовике. По сигналу с «апача» он осветил цель, штурмовой вертолет накренил нос и выпустил одну ракету «хеллфайр», через пять секунд — другую.

* * *

Генерал услышал встревоженный возглас с расстояния в тысячу метров. Действовал только один из двух радиолокаторов, да и то лишь время от времени, чтобы не обнаружить своей позиции. Но сейчас он был включен, и к нему летела ракета. Одна из четырехствольных пусковых установок развернулась на платформе грузовика и выпустила встречную ракету, но как раз в этот момент «хеллфайр» нырнул к цели, «кроталь» потеряла захват и полетела дальше по баллистической кривой. Через мгновение первая радиолокационная установка исчезла в огненном взрыве, а шесть секунд спустя взорвалась и вторая. Командующий Армией Аллаха опустил телефонную трубку, прервав разговор с Тегераном, не обращая внимания на доносящиеся из трубки слова. Ему в буквальном смысле не оставалось ничего другого, кроме как спрятать голову, он присел, закрыв ее руками, что заставили его сделать телохранители.

* * *

Все четыре штурмовых «апача» зависли полукругом, ожидая, когда их командир выпустит свои антирадарные ракеты «хеллфайр». Он сделал это с промежутком в пять секунд по лазерному лучу наведения с «киовы», сначала в одну цель, потом в другую.

Затем пришла очередь ракетных установок «земля — воздух», а потом и зенитных «тунгусок», изготовленных в России. Наконец командные бронетранспортеры остались без всякой защиты.

* * *

Генерал осознал всю безнадежность ситуации. Солдаты пытались отстреливаться, но они не видели, куда следует стрелять. Одни оглядывались по сторонам, другие на что-то указывали пальцами. Несколько человек кинулись бежать. Большинство пытались защищаться. Ракеты летели, по-видимому, с запада. Генерал видел бело-желтое пламя ракетных двигателей, мчащихся через темноту, подобно светлячкам, но не заметил, кто их запустил. Ракетные установки и орудия противовоздушной обороны взрывались одно за другим, следом за ними взорвались бронетранспортеры и, наконец, грузовики. На это потребовалось меньше двух минут, и лишь тогда появились вертолеты. Охрану передвижного командного пункта осуществляла рота отборных пехотинцев. Они отстреливались из крупнокалиберных пулеметов и портативных ракетных гранатометов, но призрачные очертания вертолетов виднелись слишком далеко. Ракеты, казалось, не могли долететь до них. Солдаты делали все возможное, пока со стороны вертолетов не появились струи трассирующих пуль, добавляя света на обширном пространстве, и без того ярко освещенном пылающими машинами. Солдаты пытались бежать, но теперь вертолеты, приблизившись, вели огонь с нескольких сотен метров, жестоко и безжалостно преследуя их. Трубка радиотелефона молчала в руке генерала, но он по-прежнему сжимал ее, наблюдая за кровавой бойней.

* * *

— "Ведущий", это «Третий», вижу группу на востоке, — доложил один из пилотов командиру «апачей».

— Приканчивай их, — приказал командир. Штурмовой вертолет опустил нос к земле и полетел за убегающими фигурами, огибая пылающие остатки командного пункта Армии Аллаха.

* * *

Ничего предпринять нельзя. Скрыться негде. Трое солдат из его охраны подняли автоматы и открыли огонь. Остальные пытались убежать, но бежать и прятаться было бессмысленно. Стрелки с вертолетов расстреливали всех, кого видели. Это наверняка американцы. Разъяренные тем, что им сообщили. Не исключено, что все это правда, успел подумать генерал, и если...

* * *

— Как на здешнем языке сказать «конец вам, ублюдки»? — спросил стрелок, проверяя, не шевельнется ли кто-нибудь на земле.

— Думаю, они поняли это и без слов, — ответил пилот, разворачивая вертолет в поисках дополнительных целей.

— "Ангел-шесть", «Ангел-шесть», говорит «Мародер-шесть-старший». Это действительно был командный пункт, и мы всех их поджарили, как тосты на сковородке, — доложил командир звена. — Нам надо заправиться и пополнить боезапас. Конец связи.

* * *

— Так вот, немедленно восстановите связь! — закричал Дарейи в телефонную трубку. Начальник разведывательной службы молча стоял в кабинете аятоллы, подозревая, что им больше никогда в этой жизни не удастся поговорить с командующим армией. Хуже всего было то, что он не мог понять причины случившегося. Оценка численности прибывших американских войск, сделанная его службой, была правильной, в этом он не сомневался. Тогда почему столь малочисленные силы смогли нанести такой сокрушительный урон?

* * *

— У них была пара бригад — или полков, как там они называются, не так ли? — спросил Райан, глядя на экран телевизора, где появилось изображение хода битвы, только что полученное из Саудовской Аравии.

— Совершенно верно, — кивнул генерал Мур. Он с удовлетворением заметил, что даже адмирал Джексон хранит молчание. — Но теперь они уничтожены, господин президент. Слава Господу, эти гвардейцы отлично проявили себя.

— Сэр? — послышался голос Эда Фоули. — Что вы собираетесь предпринять дальше?

— У нас есть какие-нибудь сомнения в том, что Дарейи лично принимал все эти решения? — спросил Райан, понимая, насколько глупо говорить об этом. Разве он сам не сказал американским гражданам, что вина Дарейи неоспорима? Но он должен был задать этот вопрос, и все присутствующие в ситуационном центре понимали почему.

— Никаких, — ответил директор ЦРУ.

— Тогда пойдем до конца, Эд. Русские согласятся с нами?

— Да, сэр. Думаю, согласятся.

Снова вернулась мысль об эпидемии. Она шла на убыль. В стране погибли тысячи людей, и погибнут еще. Джек подумал о солдатах, моряках и летчиках, выполнявших его приказ, чьи жизни подвергались опасности вдали от родины. Он даже подумал о солдатах ОИР, виновных лишь в том, что шли в бой под ложным флагом, служили выразителями ложных идей и теперь платили столь страшную цену за то, что родились в стране, повелителем которой был религиозный фанатик. Если они не совсем невиновна, то и признать их полностью виновными тоже нельзя, потому что большинство из них всего лишь исполняют полученные приказы. Он также вспомнил взгляд жены, когда вертолет доставил ее на Южную лужайку. Иногда он позволял себе быть просто мужчиной, таким же, как и все остальные, если не принимать во внимание громадную власть, сосредоточенную у него в руках.

— Проверьте, — холодно произнес президент.

* * *

В Пекине было солнечное утро. Адлер только что получил шифровку из Вашингтона и теперь знал больше, чем все остальные. Нельзя сказать, чтобы депеша была особенно подробной, в ней освещались только главные вопросы, и Адлер показал ее военному атташе. Армейский полковник, которому государственный секретарь привык доверять, сказал, что в ней можно верить каждому слову. Однако содержащаяся там информация была мало кому известна. Телевизионные репортажи поступали по военным каналам, а поскольку сейчас была еще ночь, в них только сообщалось, что идут бои. Если КНР состояла в сговоре с ОИР, китайцы могут даже по-прежнему считать, что их друзья в далекой стране близки к победе. Можно попробовать, подумал государственный секретарь, уверенный в том, что президент Соединенных Штатов поддержит его.

— Мы рады снова видеть вас, господин секретарь, — приветствовал его министр иностранных дел. И опять здесь сидел Чанг, молчаливый и загадочный, как всегда.

— Спасибо. — Адлер опустился в свое прежнее кресло, которое было менее удобным, чем в Тайбее.

— Вы считаете, что сообщения о том, что происходит, действительно соответствуют истине? — спросил его китайский коллега.

— Такова официальная позиция моего президента и моего государства, — ответил государственный секретарь. Следовательно, это правда.

— У вас достаточно вооруженных сил, чтобы защитить свои интересы в том регионе?

— Господин министр, я не являюсь военным экспертом и потому не вправе комментировать, — прозвучал ответ Адлера. Все так и есть, однако человек, уверенный в силе своей страны, сформулировал бы ответ по-другому.

— Будет очень плохо, если вы не сможете одержать победу, — заметил Чанг.

Сейчас следовало бы поинтересоваться, какова позиция КНР по этому вопросу, но ответ будет ничего не значащим и ничего не прояснит. В равной степени они ничего не скажут относительно присутствия у берегов Тайваня боевой авианосной группы «Эйзенхауэра», самолеты которой патрулировали сейчас «международные воды» Формозского пролива. Фокус заключался в том, чтобы заставить их вообще сказать хоть что-то.

— Ситуация в мире иногда требует пересмотреть позицию, занимаемую страной по многим вопросам, и время от времени следует тщательно обдумать проблему, с кем стоит поддерживать дружеские отношения, — пустил пробный шар Адлер.

Воцарилось молчание, которое продлилось полминуты.

— Мы стали друзьями Америки с того момента, когда президент Никсон впервые приехал сюда, что было мужественным поступком, — ответил министр иностранных дел по некотором размышлении. — И мы продолжаем оставаться ее друзьями, несмотря на временные недоразумения.

— Приятно слышать это, господин министр. У нас есть поговорка о друзьях, которые познаются в трудные времена. — О'кей, пусть задумаются над этим. Может быть, сообщения средств массовой информации соответствуют действительности. Может быть, ваш друг Дарейи и впрямь добьется успеха. Соблазнительная приманка висела перед китайцами секунд пятнадцать.

— Видите ли, единственным разногласием, постоянно возникающим в отношениях между нашими странами, является позиция, занятая Америкой по вопросу, который ваш президент неосторожно назвал «двумя Китаями». Если удастся урегулировать этот вопрос... — задумчиво произнес министр иностранных дел.

— Я уже говорил вам, что президент пытался объяснить свою точку зрения репортерам в крайне сложной ситуации.

— Значит, нам не следует обращать на это внимания?

— Америка по-прежнему считает, что мирное решение этого вопроса, носящего сугубо местный характер, послужит интересам всех стран. — Это было подтверждением прежней позиции, занятой Америкой, когда она была мощной, уверенной в себе державой, и раньше Китай не решался открыто подвергать ее сомнению.

— Мир всегда предпочтительнее конфликта, — согласился Чанг. — Но вы ведь не можете бесконечно испытывать наше терпение, правда? Недавние события только подтверждают необходимость скорейшего решения проблемы, лежащей в основе этих разногласий.

Наконец-то, отметил Адлер, китайская сторона сделала шаг, направленный на то, чтобы в скрытой форме выразить свои устремления, — Мне понятно ваше разочарование, — произнес он, — но все мы знаем, что терпение является самой ценной из всех добродетелей.

— Однако наступает момент, когда терпение становится потворством. — Министр иностранных дел протянул руку к чашке с чаем. — Понимание нашей позиции со стороны Америки будет воспринято нами с исключительной благодарностью.

— Значит, по вашему мнению, нам следует внести некоторые изменения в прежнюю позицию Соединенных Штатов? — Интересно, подумал государственный секретарь, вступит ли Чанг снова в разговор, после того как он слегка изменил его направление.

— Мы всего лишь считаем, что важно обратить внимание на логику ситуации. Это значительно упрочило бы дружбу между нашими странами. К тому же, в конце концов, вопрос Тайваня является второстепенным в отношениях между такими странами, как наши.

— Понятно, — кивнул Адлер. И ему действительно все стало ясно. Теперь исчезли последние сомнения. Он поздравил себя с тем, что ему все-таки удалось заставить китайцев выразить свою точку зрения. Нужно побыстрее связаться с Вашингтоном, если они там не слишком заняты военными действиями и смогут уделить внимание другим проблемам.

* * *

Десятый бронетанковый полк пересек границу и снова вернулся на территорию Саудовской Аравии в половине четвертого утра по местному времени. Теперь «Буйволы» двигались фронтом шириной в тридцать миль. Еще через час они перережут линии коммуникаций Армии Аллаха, причем оказавшись здесь незаметно для противника. Американские войска двигались теперь гораздо быстрее, почти с тридцатимильной скоростью. Разведывательные группы Магрудера обнаружили несколько вражеских патрулей и подразделений войск внутренней безопасности на территории ОИР — это были главным образом грузовики с солдатами — и сразу же уничтожили их. Теперь, когда американцы выйдут на следующее шоссе, патрулей будет больше. Прежде всего это будут группы военной полиции — или как там они называются у противника, — управляющие движением транспорта. Сейчас в сторону военного городка короля Халеда из ОИР движется множество автозаправщиков, и первостепенная задача «Буйволов» состоит в том, чтобы прервать снабжение Армии Аллаха горючим.

* * *

Вторая бригада дивизии «бессмертных» почти час подвергалась американскому обстрелу, пока наконец не прибыл приказ возобновить движение. Машины бывшей иранской бронетанковой дивизии устремились вперед. Генерал-майор, командующий ею, находился теперь в тылу Третьей бригады, которая обходила фланги противника. Он старался меньше говорить и побольше слушать, продолжая удивляться отсутствию американской воздушной мощи и благодаря Аллаха за это. Корпусная артиллерия прибыла и скрытно заняла позиции, не сделав пока ни единого выстрела, чтобы не дать противнику обнаружить себя. Генерал знал, что это не может долго продолжаться, но ему хотелось использовать фактор неожиданности. Американские войска силой не более бригады занимали позицию рядом с шоссе, а он располагал вдвое большей огневой мощью. Но даже если ему противостоит целая бригада на фланге, его поддержит иракская дивизия, так поступил бы и он сам, будь перед ним открытое пространство. Не прекращая движения, чтобы избежать неожиданного нападения вертолетов или артиллерийского обстрела, генерал приказал по радио своим бригадным командирам перейти в наступление. Сам он следовал за войсками в открытой командирской машине. Теперь, если только войска противника останутся на тех же позициях, на которых они находились во время первого сражения, столь успешно закончившегося для американцев, генерал сумеет продемонстрировать им свою силу...

* * *

Батальон «Лобо» пересек первый этап «Манассас» на двадцать минут позже, чем было предусмотрено графиком движения. Это вызвало раздражение у полковника Эддингтона, который считал, что выделил достаточно времени для такого маневра. Зато этот чертов адвокат, командующий подразделением «сов», снова двигался впереди, прикрывая правый фланг, в то время как заместитель командира батальона находился на левом фланге, и требовал огневой поддержки, хотя сам не сделал ни единого выстрела.

— "Волчья стая-шесть", это «Сова-шесть», прием.

— "Волчья стая-шесть" слушает вас, «Сова».

— Противник наступает, сэр, две бригады по фронту сконцентрированы в один кулак, сейчас пересекают границу второго этапа «Хайпойнт».

— Они далеко от вас, подполковник?

— В трех тысячах метров. Я приказал своим людям отойти. — Планом были предусмотрены пути отступления. «Совы» надеялись, что все помнят, где они находятся. В результате передислокации разведывательные подразделения окажутся на востоке и смогут прикрыть правый край батальона, находящегося на восточном фланге.

— О'кей, прошу очистить мне поле боя, господин адвокат.

— Понял вас, профессор Эддингтон. Отвожу своих людей. «Совы» полетели. Конец связи, — ответил адвокат в чине подполковника. Через минуту он приказал своему водителю проверить, с какой максимальной скоростью сможет тот вести в темноте их бронетранспортер. Такая команда привела в восторг водителя, который не пропускал ни одной телевизионной передачи о чемпионате Америки по кольцевым гонкам, предоставив ему возможность продемонстрировать свои способности.

Спустя четыре минуты Эддингтон получил такой же доклад с левого фланга. Итак, его бригаде противостояли четыре бригады противника. Пора было несколько изменить соотношение сил. Артиллерийский батальон «Волчьей стаи» перенес огонь на новые цели. Командиры танков и бронетранспортеров «брэдли» принялись искать движущиеся цели на горизонте, и все три бронетанковых батальона устремились вперед, чтобы встретить противника на марше. Командиры рот и взводов убедились, что между их подразделениями сохраняются соответствующие интервалы. Батальонный командир в своем танке занимал место на левом фланге, а S-3, заместитель по оперативной части, находился на правом. Как обычно, «брэдли» двигались чуть сзади пятидесяти четырех тяжелых танков «Эйбрамс» — перед ними стояла задача обнаруживать и уничтожать пехотинцев и машины поддержки.

Артиллерия вела огонь как обычными снарядами, взрывающимися при ударе о цель или землю, так и снарядами с электронными дистанционными взрывателями, причем последние представляли грозную опасность для танков с открытыми люками и людей, оказавшихся на открытой местности. Были забыты рыцарские представления о справедливости и благородстве. Поле боя было слишком растянуто. Ситуация скорее походила на морское сражение среди песчаных отмелей и подводных скал. Эддингтон находился с батальоном «Белый Клык», которому была отведена роль подвижного резерва. Скоро стало ясно, что противник продвигается вперед на обоих флангах, оставив в центре только группу прикрытия.

— Контакт, — доложил командир одного из взводов по каналу связи своей роты. — Вижу танки противника на расстоянии пять тысяч метров. — Полковник посмотрел на свой дисплей ИССЭ, чтобы еще раз убедиться, что впереди нет своих машин. Отлично. «Совы» успели отойти. Теперь перед его бригадой были только танки «красных».

* * *

Взошла луна — точнее, ущербная четвертушка, — но она достаточно ярко осветила местность, и передовые части «бессмертных» заметили на своем видимом горизонте движение. Танкисты Второй бригады, подогреваемые яростью из-за обстрела, которому они подверглись в ожидании приказа о наступлении, были готовы к бою. На некоторых танках были установлены лазерные дальномеры, которые свидетельствовали, что противник находится на расстоянии, почти вдвое превышающем дальность огня. Поступил приказ увеличить скорость, чтобы быстрее сблизиться с противником и выйти из зоны артиллерийского огня, который скоро должен прекратиться. Стрелки в танковых башнях наводили орудия на цели, предвкушая, что случится через пару минут или того меньше. Усилившийся рев двигателей означал увеличение скорости, все приготовились к стрельбе. Теперь уже можно было пересчитать цели перед собой, и количество американских танков не произвело на иранских танкистов особого впечатления. У них огромное преимущество, решили они.

Но если так, то почему американцы продолжают наступление?

* * *

— Открыть огонь на дистанции четыре тысячи метров, — приказал командир роты своим экипажам. Танки «Эйбрамс» были рассредоточены с интервалом почти пятьсот метров, двигались двумя эшелонированными рядами и для одного бронетанкового батальона занимали очень широкий фронт. Все время сближения командиры танков смотрели из открытых люков, затем нырнули внутрь и включили системы управления огнем.

— Наводка закончена, — доложил стрелок своему командиру. — Т-80 опознан, дистанция четыре тысячи двести пятьдесят.

— Заряд? — спросил командир.

— Орудие заряжено подкалиберным. Заряжающий, пока не последует другой команды, подавай только «серебряные пули».

— Понял тебя, стрелок. Только не трать их понапрасну.

— Четыре сто, — выдохнул стрелок. Он подождал еще пятнадцать секунд и нажал на двойной спусковой крючок, первым в своей роте открыв огонь, и поразил цель. Огромный шестидесятидвухтонный танк вздрогнул при отдаче, но продолжил движение.

— Попадание, цель — танк на одиннадцать часов, — произнес командир по сети внутренней связи.

Заряжающий нажал ногой на педаль, открылась дверца отделения, он достал оттуда очередную «серебряную пулю», привычным движением сначала вставил, а потом загнал снаряд, изготовленный главным образом из пластика, в зарядную камору.

— Готово! — выкрикнул он.

— Цель опознана! — тут же сообщил командиру стрелок.

— Огонь!

— Летит! — Короткая пауза. Трассирующий след вел прямо к цели. — Попадание!

— Цель поражена! — послышался возглас командира. — Траверс направо, цель — танк на один час. Заряжающий:

— Готово! Стрелок:

— Цель опознана! Командир:

— Огонь!

— Ле-е-е-тит! — произнес стрелок, нажимая на спусковые крючки и отправляя к цели свой третий за одиннадцать секунд снаряд.

Это не походит на действительность, подумал командир батальона, увлеченный стрельбой из своего танка. Происходящее напоминало скорее набегающую волну. Первым взорвался передовой Т-80, затем последовало несколько промахов, исправленных через пять секунд, а потом начал взрываться второй ряд танков противника. Затем они открыли ответный огонь. Дульные вспышки походили на взрывы зарядов Хоффмана, имитирующих стрельбу на тренажере в центре подготовки НЦП, где он тренировался совсем недавно, и оказались такими же безвредными. Вражеские снаряды оставляли трассирующий след, и командир видел, что весь первый залп противника упал с недолетом. Несколько Т-80 успели выстрелить во второй раз, но ни одному не удалось произвести третий выстрел.

— Боже мой, сэр, найдите мне цель! — послышался голос стрелка.

— Выбирай сам.

— Тогда «бимп», — пробормотал стрелок. На этот раз снаряд был фугасно-осколочным, и бронетранспортер взорвался на расстоянии чуть больше четырех тысяч метров. Как и раньше, бой закончился меньше чем через минуту Американские танки продолжали движение. Несколько бронетранспортеров противника выпустили противотанковые ракеты, но теперь они попали под обстрел танков и «брэдли» и начали взрываться один за другим. В небо поднялись столбы огня и дыма. Появились бегущие солдаты. Они рассыпались в стороны, спасаясь от убийственного огня, порой оглядывались отстреливаясь или в поисках укрытия Стрелки, не видя крупных целей, открыли огонь из спаренных пулеметов. Теперь «брэдли» поровнялись с танками и взялись за охоту всерьез.

Передовые американские танки миновали дымящиеся остатки машин дивизии «бессмертных» меньше чем Через четыре минуты после первого залпа. Их башни поворачивались из стороны в сторону в поисках новых целей. Командиры открыли башенные люки и, глядя сверху, сжимали ручки крупнокалиберных пулеметов, установленных на башнях. Как только замечали, что кто-то открывает огонь, тут же следовала ответная очередь Это походило на соревнование «кто убьет больше». Гвардейцы испытывали боевой азарт, прежде незнакомое чувство божественного могущества: в их власти было даровать жизнь или смерть одним движением пальца. Они знали, за что воюют, понимали, что их послали сюда, чтобы отомстить. Боевые машины неумолимо ползли вперед, пожиная жизни. Они походили на доисторических чудовищ, бесчеловечных и безжалостных.

И вдруг азарт начал угасать. Это перестало быть долгом, перестало быть местью и перестало быть забавой, которой сначала им казалось происходящее. Это превратилось в убийство, и один за другим танкисты начали понимать, чего от них ожидают и кем они могут стать, если не прекратят жестокую охоту. Война, которую они ведут, не походит на действия летчиков, стреляющих в цели с сотен и тысяч метров, которые появляются в виде точек на дисплеях систем наведения, ничуть не похожие на людей. Здесь люди были гораздо ближе Танкисты различали лица, раны и кровь на беззащитных спинах солдат, убегающих от них. Их охватило чувство жалости даже по отношению к тем глупцам, которые в попытке отстреливаться падали, изрешеченные пулями. Им стала ясна бессмысленность происходящего, и американские солдаты, прибывшие в эту пустыню переполненными ярости и жажды мщения, почувствовали отвращение от того, куда завела их эта ярость. Пулеметы смолкли, скорее с общего согласия, чем по приказу командиров, вражеские солдаты перестали сопротивляться, и вместе с этим исчезла необходимость убивать Танки и бронетранспортеры тактической группировки «Лобо» проползли через то, что осталось от двух бронетанковых бригад противника, продолжая поиски целей, заслуживающих их профессионального внимания. Прежний азарт вызывал теперь у них чувство стыда.

* * *

Все кончено. Генерал отошел от своего командирского бронетранспортера, дав знак экипажу следовать за ним. По его команде солдаты положили оружие на песок и поднялись на холмик в ожидании американцев. Ожидание оказалось недолгим. Начинался рассвет. На востоке появились первые оранжевые лучи солнца, предвещающие начало нового дня, столь отличного от предыдущего.

* * *

Первый конвой проехал совсем рядом с ними — тридцать автозаправщиков с горючим для Армии Аллаха следовали с приличной скоростью, и, видно, шоферы приняли направляющиеся к югу бронемашины за собственные войска. Стрелки в башнях «брэдли» Первой роты Третьего батальона Десятого бронетанкового полка тут же разубедили их в этом несколькими очередями из своих «бушмастеров», отчего взорвались пять первых автозаправщиков. Остальные остановились, два опрокинулись в кювет при поспешной попытке водителей развернуться и спастись и взорвались сами. Американские стрелки подождали, пока водители в панике не выскочили из машин, затем уничтожили автозаправщики фугасно-зажигательными снарядами и продолжили путь на юг, мимо озадаченных шоферов, которые стояли на обочине, глядя им вслед.

На него натолкнулся один из бронетранспортеров, он подъехал на пятьдесят ярдов и встал. Генерал, всего двенадцать часов назад командовавший отборной бронетанковой дивизией, стоял не двигаясь. Он не шелохнулся, и когда четыре пехотинца, выскочив из заднего люка бронетранспортера, стали приближаться к нему с автоматами в руках, в то время как из башни на него угрожающе смотрели дула пушки и пулемета.

— Лечь на землю! — скомандовал капрал.

— Я отдам приказ своим людям. Я говорю по-английски, а они — нет, — ответил генерал и что-то произнес на фарси. Солдаты тут же легли лицом вниз. Он продолжал стоять, возможно, надеясь, что его застрелят.

— Подними руки вверх, приятель. — На гражданке капрал служил в полиции. Стоящий перед ним офицер — капрал еще не знал, какого он ранга, но его мундир был явно слишком нарядным для рядового — выполнил приказ. Затем капрал отдал автомат напарнику, достал пистолет, подошел к иранцу и, приложив дуло пистолета к его голове, привычными движениями обыскал его. — О'кей, можете опустить руки. Если будете сохранять спокойствие, никто не пострадает. Скажите это своим людям. В случае необходимости нам придется применить силу, но мы не собираемся никого убивать, ясно?

— Сейчас скажу.

* * *

Когда рассвело, Эддингтон снова поднялся в кабину вертолета, который получил во временное пользование, и отправился осматривать поле боя. Скоро ему стало ясно, что его бригада разгромила две бронетанковые дивизии. Он приказал разведывательным группам выдвинуться вперед и быть готовыми к преследованию противника, затем связался по радио с Диггзом и запросил указания, как поступить с пленными. Прежде чем разобрались с этой проблемой, из Эр-Рияда прилетел вертолет с телевизионщиками.

* * *

Пока не появился телерепортаж с места разгрома дивизий Армии Аллаха, начали распространяться слухи, как это обычно бывает в странах, где нет свободных средств массовой информации. Русскому дипломату позвонили домой еще до семи утра и разбудили его, но уже через несколько минут он ехал в своей машине по пустынным улицам Тегерана к условленному месту, чтобы встретиться с человеком, который, как надеялся дипломат, уже созрел для вербовки.

Русский разведчик потратил десять лишних минут, петляя, чтобы проверить, нет ли за ним слежки, но всякий, кто захотел бы следить за ним этим утром, должен был быть невидимкой. К тому же, подумал он, почти всю службу безопасности аятоллы наверняка отправили на фронт.

— Да? — спросил русский вместо приветствия. Сейчас не время для обмена любезностями, решил он.

— Вы были правы. Нашу армию разгромили этой ночью. В три утра меня вызвали в министерство, чтобы расспросить о намерениях американцев, и там я узнал все. Мы даже не можем связаться с нашими войсками. Командующий армией исчез. В Министерстве иностранных дел царит паника.

— Этого следовало ожидать, — кивнул русский. — Могу сообщить вам, что туркменский лидер...

— Мы знаем... Он позвонил Дарейи вчера вечером и спросил, имеет ли тот какое-нибудь отношении к эпидемии.

— И что ответил ваш духовный вождь?

— Он сказал, что это клевета, распространяемая неверными, — чего еще можно ждать от него? — Чиновник сделал паузу. — Его ответ не прозвучал достаточно убедительно. Как бы то ни было, туркменский лидер отошел в сторону. Индия предала нас — я узнал и об этом. Китаю еще не известно о происшедшем.

— Полагать, что китайцы поддержат вас, — все равно что нарушать ваш запрет на алкоголь. Мое правительство выступит, разумеется, на стороне Америки. Вы остались совсем одни, — подчеркнул русский. — Мне нужна информация.

— Какая именно?

— О месте, где находится лаборатория, производящая биологическое оружие. Эта информация нужна мне сегодня.

— На экспериментальной ферме к северу от аэропорта. Неужели все так просто? — изумленно подумал русский.

— Вы уверены в этом? — спросил он.

— Оборудование было закуплено в Германии и Франции. В то время я работал во внешнеторговом отделе. Если хотите убедиться, это очень просто. Много ли ферм, которые охраняют вооруженные солдаты? — Чиновник беспомощно пожал плечами.

Русский кивнул.

— Я проверю. Есть и другие проблемы. Скоро Америка объявит войну — я имею в виду тотальную войну — вашей стране. Моя страна сможет предложить вам роль посредника в переговорах. Если вы сможете прошептать пару разумных слов в ухо нужного человека, наш посол готов прийти на помощь, и вы окажете услугу всему миру.

— Это просто. К полудню мы будем пытаться найти выход из создавшегося положения.

— Для вашего теперешнего правительства выхода нет. Никакого, — подчеркнул сотрудник Службы внешней разведки.

Глава 63 Доктрина Райана

Войны обычно начинаются в точно рассчитанное время и редко заканчиваются в заранее определенные сроки. С рассветом Одиннадцатый бронетанковый полк был хозяином на еще одном поле боя, уничтожив одну из дивизий Второго корпуса Армии Аллаха. Другая дивизия вела бой со Второй бронетанковой бригадой саудовской армии, атакующей со стороны восходящего солнца. Тем временем американский полк снова остановился для заправки горючим и пополнения боезапаса, прежде чем нанести удар по Третьему корпусу противника, который до сих пор не принимал активного участия в сражениях.

Но теперь ситуация менялась. К обеим уцелевшим дивизиям было привлечено полное внимание всех самолетов тактической авиации союзников, находящихся на этом театре военных действий. Сначала была уничтожена их противовоздушная оборона. В каждый радиолокатор, стоило ему начать действовать, истребители F-16 пускали ракеты HARM[224], и через два часа в воздухе обозначилось полное господство авиации союзников. Истребители ОИР, действующие с аэродромов на своей территории, попытались оказать поддержку сухопутным войскам, окруженным и оказавшимся в трудном положении, но ни одному из них не удалось преодолеть заслон из саудовских и американских истребителей, наводимых на цель радиолокаторами АВАКСов. Они потеряли более шестидесяти самолетов в бесполезных попытках прорваться к войскам, которые им приказали защищать. Гораздо легче было нанести удар по кувейтским бригадам, столь нагло вторгшимся на территорию огромного и мощного северного соседа. Крохотные ВВС маленькой страны были вынуждены полагаться лишь на собственные силы в течение почти всего дня, хотя сами бои не имели никакого стратегического значения: дороги через болота были перерезаны, дамбы и мосты взорваны, так что потребуется немало времени, чтобы восстановить прерванные коммуникации. В результате воздушные бои стали выражением обоюдной ярости, но и здесь кувейтские истребители сумели достойно проявить себя, сбивая три вражеских истребителя за каждый потерянный. Для маленькой страны, которая только начала осваивать военное искусство, об этих боях еще долгие годы будут складываться легенды, причем рассказы о славных победах с каждым годом будут становиться все цветистее. И все-таки потери в ходе боев окажутся бессмысленными, а гибель людей напрасной, потому что ход войны стал уже необратимым.

После того как Третий корпус Армии Аллаха лишился противовоздушной обороны, внимание союзной авиации было обращено на более серьезные проблемы. На земле находилось свыше шестисот танков, восемьсот бронетранспортеров, больше двухсот артиллерийских орудий — как самоходных, так и на механической тяге, — несколько тысяч грузовиков и тридцать тысяч солдат, которые оказались далеко на территории иностранного государства и теперь пытались спастись. «Штурмовые иглы» F-15E барражировали над этой массой людей и боевой техники на высоте пятнадцати тысяч футов, сбросив скорость до минимальной, пока операторы их систем вооружения выбирали цели и наносили по ним удары «умными» бомбами лазерного наведения. Небо было безоблачным, солнце ярким, а поле боя ровным, и укрыться там было негде. Действовать здесь оказалось намного легче, чем на бомбардировочном полигоне на базе Неллис. Спустившись ниже, F-16 тоже взялись за охоту, нанося удары ракетами «маверик» и сбрасывая обычные бомбы. Еще до полудня генерал-лейтенант, командир корпуса, поняв, что он является теперь старшим из командного состава Армии Аллаха, собрал машины поддержки, пытаясь установить хоть что-то вроде порядка, и приказал отступать. Под бомбовыми ударами с воздуха, видя, как с востока приближается Пятая бронетанковая бригада саудовской армии, а в тыл готовятся ударить американские войска, он решил двинуться на северо-запад, надеясь вернуться на свою территорию в том же месте, где Армия Аллаха недавно пересекла границу. Его бронетехника попыталась установить дымовые завесы, что в некоторой степени затруднило действия союзной авиации. Проявив разумную осторожность, саудовские и американские истребители не стали снижаться, опасаясь, что войска ОИР начнут отстреливаться, а это на малой высоте могло оказаться эффективным. Поведение истребителей дало командиру корпуса надежду, что он сумеет вывести хотя бы две трети своих войск. По крайней мере ему не приходилось беспокоиться о горючем — теперь в его распоряжении находились автозаправщики всей Армии Аллаха.

* * *

Сначала Диггз отправился в бригаду Эддингтона. Ему были знакомы подобные зрелища и запахи. Танки могут гореть удивительно долго, иногда по несколько дней, из-за находящихся в них топлива и боезапаса, а едкий запах химических веществ скрывает отвратительный смрад сгоревшей человеческой плоти. Задача армии всегда заключалась в уничтожении вооруженного противника, но мертвые вражеские солдаты скоро начинали вызывать жалость, особенно когда погибли в такой бойне. Однако не так уж и много солдат Армии Аллаха погибло от пуль и снарядов Каролинской бригады. Большинство сдались в плен. Их следовало теперь собрать, разоружить, пересчитать и заставить работать, главным образом копать могилы, чтобы похоронить тела своих погибших товарищей. Все это было так же старо, как и сами войны, и урок, преподанный побежденным, всегда оставался одним и тем же: вот почему вы не должны снова воевать с нами.

— Что дальше? — спросил Эддингтон, сжимая зубами сигару. Победители прошли через разные, резко меняющиеся настроения. Сначала прибытие в спешке и замешательстве, страх перед неизвестностью, который они старались скрыть, решимость во время боя, а в их случае и ярость, подобную которой им не доводилось испытывать раньше, радость и эйфория победы, затем ужас от зрелища кровавой бойни и жалость к побежденным. Теперь цикл опять сменился. Большинство механизированных частей за последние несколько часов подверглись реорганизации и были готовы снова вступить в бой. Тем временем американская военная полиция и прибывшие саудовские войска занялись пленными.

— Пока оставайтесь на месте, — ответил Диггз к разочарованию и облегчению Эддингтона. — Остатки вражеской армии обратились в бегство. Вы не сможете догнать их, а у нас нет приказа вторгаться в пределы другой страны.

— Они просто напали на нас, как бывало и раньше, — сказал полковник Национальной гвардии, вспомнив Веллингтона[225]. — А мы снова дали им отпор. Все это ужасно.

— Помните Бобби Ли и битву при Чанселлорвилле[226]?

— Да, это верно. И он был прав. Эта пара часов, Диггз, когда мне пришлось заниматься передислокацией своих батальонов, запрашивать информацию, действовать на основании полученных данных.... — Полковник покачал головой. — Я никогда не ожидал, что это будет так трудно.., но теперь...

— Хорошо, что война так ужасна, иначе мы могли бы привыкнуть к ней. Как странно, что иногда забываешь об этом. Бедняги, — сказал генерал, глядя, как несколько десятков военнопленных ведут к грузовикам для отправки в тыл. — Наведите здесь порядок, полковник. И займитесь своими людьми. Может прийти приказ о наступлении, хотя я в этом сомневаюсь.

— А где Третий корпус?

— Он далеко не уйдет, Ник. Мы преследуем его и гоним прямо на Десятый бронетанковый полк.

— Значит, ты все-таки знаком с тактикой Бедфорда Форреста. — Это был один из самых знаменитых афоризмов генерала Конфедерации Южных штатов. Он гласил: «преследовать и гнать», не давать противнику ни минуты на отдых, тревожить непрерывными налетами, все время беспокоить, заставлять совершать ошибки, загонять на войска,находящиеся в засадах. Впрочем, в данном случае это уже не имело значения.

— Темой моей докторской диссертации было «Гитлер как мастер политических махинаций». Мне он тоже не слишком нравился. — Диггз улыбнулся и отдал честь. — Ты и твои люди отлично справились с поставленной задачей, Ник. Я рад, что твоя бригада воевала вместе с нашими полками.

— Для нас это большая честь, сэр.

* * *

Это был автомобиль с дипломатическими номерами, но шофер и дипломат, сидевший рядом, знали, что к ним в Тегеране далеко не всегда проявляют должное уважение. В стране, ведущей войну, ситуация менялась, и часто можно было заметить тщательно скрываемые ранее секретные сооружения лишь по тому, что теперь вокруг них было больше вооруженных солдат, чем обычно. Было бы гораздо разумнее ничего не менять, но все почему-то поступают именно так. Автомобиль остановился. Шофер поднес к глазам бинокль, а пассажир достал фотоаппарат. Действительно, вокруг исследовательской лаборатории на территории экспериментальной фермы стояли вооруженные солдаты. Разве такое бывает на фермах, ведущих исследования в сфере сельского хозяйства? Как все просто, подумал резидент СВР. Автомобиль развернулся и направился обратно в посольство.

* * *

Теперь им попадались только отставшие. «Черная кавалерия» преследовала бегущего противника, но охота за ним оказалась вовсе не такой легкой. Американские танки и бронетранспортеры обладали более высокой скоростью, чем те, которых они преследовали, но убегать всегда легче, чем догонять. Преследователям приходилось проявлять осторожность и думать о возможных засадах, а стремление добить побежденного врага компенсировалось опасностью погибнуть в самом конце уже выигранной войны. Беспорядок, царящий в рядах противника, позволил Одиннадцатому полку приблизиться вплотную, и его подразделения, находящиеся на правом фланге, установили радиосвязь с саудовскими войсками, которые уничтожали последние батальоны Второго корпуса и готовились встретиться с Третьим в решающей битве.

— Цель — танк, — послышался голос командира одного из танков. — На десять часов, четыре сто.

— Опознан, — произнес стрелок, когда массивный «Эйбрамс» остановился, чтобы выстрел был более точным.

— Не стрелять, — внезапно скомандовал командир. — Они выпрыгивают из танка. Дай им несколько секунд.

— Понял. — Стрелок тоже увидел, как от танка бегут солдаты, да и ствол орудия на Т-80 повернут в противоположную сторону. Они подождали, пока танкисты отбежали метров на сто.

— О'кей, действуй.

— Пошла. — Грохот выстрела, танк чуть откатился назад, и снаряд полетел к цели. Через три секунды башня вражеского танка взлетела вверх от мощного взрыва. — Ага, попрыгунчик!

— Цель поражена. Прекратить огонь. Водитель, вперед, — приказал командир. Это был двенадцатый танк, подбитый ими. Экипаж уже подумывал, кто же займет первое место в их роте. Командир пометил на своем приборе ИССЭ координаты того места, где три вражеских танкиста покинули свою машину, — теперь эта информация автоматически поступит в штаб полка и служба безопасности отыщет их. Набрав скорость, танк объехал подальше трех солдат противника — каким бы невероятным это ни казалось, но один из них мог выстрелить или сделать еще какую-нибудь глупость, а у американцев не было ни времени, ни желания тратить на них боеприпасы. Предстоит еще одно сражение, если только у врага не хватит ума прекратить бесполезное сопротивление и сдаться.

* * *

— Есть замечания? — спросил президент Соединенных Штатов.

— Сэр, возникнет прецедент, — заметил Клифф Ратледж.

— Это и является моей целью, — сказал Райан. На экране появились снятые кадры военных действий, сырые и неотредактированные. На них был виден весь ужас боя: части тел, разорванных взрывом, высунувшаяся из дымящегося бронетранспортера рука, какой-то бедняга, который почти успел выскочить из танка, но все-таки опоздал. По-видимому, человека с портативной видеокамерой притягивают к себе такие картины. Мертвые остаются мертвыми, и все они жертвы того или иного, подумал Райан. Эти солдаты еще недавно независимых стран погибли от рук вооруженных американцев, но их послал на смерть человек, чьи приказы им пришлось выполнять, который допустил ошибку в своих расчетах. Он без колебаний поставил на карту жизни этих молодых парней, использовал их как фишки в азартной игре, как монеты в огромном игровом автомате, дергая за ручку и наблюдая, что получится. Главы государств не должны так поступать. Власть означает ответственность. Джек знал, что ему придется сесть за стол и от руки написать письма семьям всех погибших американцев, как это сделал в 1991 году Джордж Буш. Письма послужат двум целям. Может быть, они хоть немного утешат семьи погибших. И уж несомненно напомнят человеку, пославшему их на войну, что мертвые были когда-то живыми. Райан попытался представить себе их лица. Наверно, ничем не отличаются от лиц тех национальных гвардейцев, которые стояли в почетном карауле в Индианаполисе во время его первой поездки по стране. Да, они походят друг на друга, но жизнь каждого человека индивидуальна и неповторима, она является самым ценным достоянием ее владельца, а он принял участие в том, чтобы лишить владельцев жизни этого ценного достояния. Сознавая всю необходимость сделанного им, теперь он должен все время, пока находится в этом здании, помнить, что эти люди были чем-то большим, чем просто лица. И в этом, сказал себе Райан, заключается разница между ним и тем человеком. Я знаю, в чем заключается моя ответственность, а он — нет. Он по-прежнему живет в мире иллюзий и считает, что люди ответственны перед ним, а не наоборот.

— Это политический динамит, господин президент, — сказал ван Дамм.

— Ну и что?

— Возникает юридическая проблема, — заметил Пэт Мартин. — Такое решение противоречит президентскому декрету, выпущенному президентом Фордом.

— Мне известно об этом, — ответил Райан. — Но кто принимает решение о президентских декретах?

— Глава исполнительной власти, сэр, — произнес Мартин.

— Составьте мне проект нового декрета.

* * *

— Что это за запах? — потянул носом один из водителей. В мотеле, что находился в Индиане, шоферы грузовиков вышли на стоянку и принялись за утренний «танец», перегоняя свои машины с места на место, чтобы сохранить покрышки. Им смертельно надоело жить здесь, и они с нетерпением ждали, когда отменят запрет на поездки. Водитель, задавший этот вопрос, только что перегнал свой «Мак» и поставил его рядом с бетоновозом. Настала весна, потеплело, и под лучами солнца металлические корпуса грузовиков превращались в раскаленные печи. Бетоновоз тоже нагрелся, и произошло то, на что никак не рассчитывали его владельцы.

— У тебя что, утечка горючего? — спросил водитель Холбрука и наклонился, чтобы посмотреть. — Нет, бак в порядке.

— Может, пролили бензин при заправке, — предположил горец.

— Нет, вряд ли. Площадку только что полили из шланга. Давай-ка посмотрим. В восемьдесят пятом я видел, как на шоссе 1-40 сгорел грузовик из-за того, что механик не правильно подсоединил топливопровод. Шофер погиб. На шоссе было черт знает что. — Он продолжал обход бетоновоза. — У тебя где-то точно утечка, приятель. Давай проверим топливный насос, — сказал он и открыл защелки на капоте.

— Эй, послушай, я хочу сказать...

— Не беспокойся, дружище, я знаю, что делать с неисправностями. Экономлю добрых пять косых в год, потому как сам ухаживаю за грузовиком. — Капот поднялся, шофер заглянул внутрь, протянул руку, проверил исправность шлангов и прочность соединений. — О'кей, здесь все в норме. — Он пощупал топливопровод, ведущий к инжекторам. Там разболталась гайка, но это не имело значения, и шофер просто подтянул ее. В двигателе не было ничего необычного. Шофер наклонился и заглянул под бетоновоз. — Ничего не капает. Черт его разберет, — сделал он вывод и отошел от машины. Может быть, это ветер приносит такую вонь... Нет, он чувствовал запах жарящегося бекона в ресторане, куда собирался пойти отсюда. Едкая вонь доносилась откуда-то рядом.., к тому же дизельное топливо так не пахнет, это что-то другое, подумал шофер.

— У тебя что-то случилось, Кутс? — К ним подошел другой шофер.

— Запах какой-то странный, верно? — Оба подняли головы и начали принюхиваться, как сурки.

— У кого-то течет бак?

— Вроде незаметно. — Первый шофер посмотрел на Холбрука. — Послушай, приятель, не хочу обижать тебя, но этот тягач принадлежит мне, и я не хочу, чтобы с ним что-то случилось, понимаешь? Ты не смог бы перегнать грузовик вон туда? А я попрошу кого-нибудь посмотреть на твой двигатель, ладно?

— Ну конечно, никаких проблем. — Холбрук поднялся в кабину бетоновоза, включил двигатель, медленно отъехал, развернулся и поставил машину в дальнем углу площадки. Водители молча смотрели ему вслед.

— Ты заметил, Кутс, вонь исчезла, правда?

— У него неисправный грузовик.

— Ну и хрен с ним. Пошли, сейчас будут передавать новости.

— Смотрите! — услышали они, как только вошли в ресторан. Телевизор был настроен на канал Си-эн-эн. На экране виднелась картина, словно созданная отделом специальных эффектов на киностудии. Ничего подобного не могло существовать в действительности и все-таки существовало.

— Полковник, что произошло прошлой ночью?

— Видишь ли, Барри, они дважды переходили в наступление. Первый раз мы занимали позицию вон на том гребне. — Эддингтон дымящейся сигарой показал назад. — Во второй раз мы продвинулись вперед, они тоже, и встреча произошла вот здесь .. — Камера сместилась, и на экране появилось изображение двух танков, ползущих мимо того места, где полковник Национальной гвардии читал лекцию корреспонденту Си-эн-эн.

— Ты только посмотри на этих кабанов! — воскликнул Кутс. — В них было бы неплохо прокатиться.

— А еще лучше пострелять из них. — Изображение на телевизионном экране снова изменилось. Знакомое симпатичное лицо репортера было в пыли, под глазами виднелись темные мешки усталости.

— Я Том Доннер и веду репортаж из Одиннадцатого бронетанкового полка. Как мне описать прошлую ночь? Вместе с экипажем я находился вот в этом «брэдли». Я даже затрудняюсь сказать, сколько танков противника уничтожили за последние двенадцать часов наш бронетранспортер и остальные машины — танки и БМП — роты «Браво». Прошлой ночью в пустыне Саудовской Аравии разыгралась сцена из «Войны миров», а мы были марсианами и одержали полную победу. — Вооруженные силы ОИР — нам противостояли смешанные иракские и иранские части — сопротивлялись, или пытались сопротивляться, однако безуспешно...

— Черт побери, жаль, что туда не послали мою бригаду, — заметил вошедший полицейский дорожной службы, занимая свое обычное место. Он всегда заезжал сюда выпить чашку кофе, с которой начинал свою смену, и уже познакомился со многими водителями.

— Смоуки[227], у тебя разве есть такие монстры в Национальной гвардии Огайо?

— Да, я служу в бронетанковой бригаде. Этим парням из Каролины вчера здорово повезло. — Коп покачал головой и увидел в зеркале человека, идущего со стоянки.

— Войска противника обратились в бегство. Вы только что слышали, что сказал полковник Эддингтон, командир бригады Национальной гвардии, которая разгромила две вражеских бронетанковых дивизии...

— Две дивизии! Вот это да! — воскликнул коп, поднося к губам чашку с кофе.

— ..а бронетанковый полк «Черная кавалерия» уничтожил еще одну. У меня создалось впечатление, что я смотрю фильм или матч по футболу между чемпионом НФЛ и дворовой командой.

— Добро пожаловать в высшую лигу, ублюдки, — произнес Кутс, глядя на телевизионный экран.

— Это ваш бетоновоз? — обернулся полицейский.

— Да, сэр, — ответил Холбрук, направляясь к столику своего Друга.

— Смотри, чтоб он у тебя не взорвался, — пробормотал Кутс, не повернув головы.

— Какого черта делает здесь бетоновоз из Монтаны? — бросил коп. — Ты как считаешь? — Он посмотрел на Кутса.

— У него какая-то проблема с горючим, вот мы и попросили его перегнать свой грузовик. Между прочим, спасибо, — повернулся он к Холбруку. — Надеюсь, это тебя не затруднило, приятель.

— Ничего, все в порядке. Я уже проверил бак.

— Как вы оказались здесь с бетоновозом из Монтаны? — снова спросил полицейский.

— Видите ли, мы, так сказать, купили его в Монтане и теперь перегоняем на восток — там находится наша компания.

— А-а??.

Телевизионный экран снова приковал к себе внимание присутствующих.

— Да, они наступали на юг, и мы нанесли им сокрушительный удар! — рассказывал кувейтский офицер другому репортеру. Он с благодарностью похлопал ствол своего танкового орудия, как обычно делают с жеребцом, выигравшим скачку, — маленький мужчина, который вырос за последние сутки на целый фут вместе со своей крошечной страной.

— Неизвестно, когда мы можем снова взяться за работу, смоуки? — спросил Кутс у полицейского. Коп покачал головой.

— Я знаю не больше тебя. Мне приказано снова ехать к перекрестку, где перекрыто движение.

— Представь себе, смоуки, сколько денег ты теряешь из-за того, что не можешь штрафовать нас! — засмеялся один из водителей.

— Я не обратил внимания на номерные знаки. Действительно, зачем, черт побери, гнать бетоновоз из Монтаны? — заметил Кутс, размышляя вслух.

— Наверно, купил по дешевке. — Полицейский допил свой кофе. — На компьютерной распечатке он не значится как краденый. И вообще, кому придет в голову красть такого кабана?

— Я тоже такого не слышал. Бам! — выпалил Кутс. На телевизионном экране «умная» бомба накрывала цель. — По крайней мере безболезненная смерть, — заметил он.

— Желаю удачи, парни. — Коп направился к выходу. Он сел в свой «шевроле» с форсированным двигателем и направился к шоссе, но передумал и решил посмотреть на бетоновоз. Пожалуй, стоит проверить номерные знаки через компьютер. А вдруг он и впрямь краденый? И тут полицейский тоже почувствовал запах. Он сразу понял, что это не дизельное топливо... Скорее аммиак? Или аммиачная селитра? Этот запах всегда напоминал ему о мороженом — однажды летом ему довелось работать на фабрике, где его делали, и.., о запахе метательных зарядов в своей бронетанковой бригаде Национальной гвардии. Решив удовлетворить любопытство, он вернулся в ресторан. — Извините меня, джентльмены, это ваш бетоновоз в дальнем углу площадки?

— Да, а в чем дело? — спросил Браун. — У нас что-то не в порядке?

Его выдали дрожащие руки. Полицейский заподозрил неладное.

— Вы не могли бы пройти со мной, джентльмены? — предложил он.

— Одну минуту, в чем мы провинились?

— Ни в чем. Просто я хочу проверить, откуда доносится этот запах. Есть возражения?

— Мы собирались нанять механика, чтобы он проверил подачу горючего.

— Если не возражаете, мы проверим это прямо сейчас. — Он сделал жест в сторону двери. — Прошу вас.

Полицейский вышел следом за двумя приятелями и, сев за руль машины, поехал за ними. По пути к бетоновозу водители оживленно разговаривали. Здесь что-то не так, подумал полицейский и, следуя профессиональному инстинкту, вызвал в качестве подкрепления патрульную машину, а также связался с участком и попросил проверить номерные знаки. Закончив с этим, он вышел из машины и снова посмотрел на бетоновоз.

— Включите двигатель, пожалуйста.

— Да, конечно. — Браун забрался в кабину и включил двигатель, который изрядно шумел.

— Позвольте взглянуть на ваши документы, — сказал коп.

— Да в чем же, наконец, нас обвиняют?

— Ни в чем, сэр. Просто хочу проверить документы. Пит Холбрук достал бумажник, и в этот момент на стоянку въехал второй полицейский автомобиль. Браун тоже заметил его, посмотрел на Холбрука, державшего бумажник, и на полицейского, рука которого лежала на расстегнутой кобуре. Коп стоял в обычной позиции готового ко всему полицейского, но Браун подумал о другом. Оба горца не были вооружены. Они оставили револьверы в комнате, им и в голову не пришло брать их с собой, спускаясь на завтрак. Взяв водительское удостоверение Холбрука, полицейский вернулся к машине и достал микрофон...

— Номера подлинные, грузовик не значится в угоне, — сообщила ему женщина из полицейского участка.

— Спасибо. — Полицейский бросил микрофон обратно в машину и направился к Питеру Холбруку, держа в руке его удостоверение...

Браун видел, что коп снова подошел к его другу, видел вторую полицейскую машину, видел, как коп только что говорил по радиотелефону...

Полицейский с удивлением услышал рев двигателя и поднял голову. Бетоновоз рванулся с места. Он крикнул, приказывая водителю остановиться. Вторая полицейская машина тут же заблокировала выезд, и лишь тогда бетоновоз остановился. Теперь все ясно. Здесь явно пахнет жареным.

— Выйти из кабины! — скомандовал он, теперь уже сжимая пистолет в руке. Второй полицейский, еще не понимая, что происходит, подошел к Холбруку. Браун спустился из кабины, коп тут же схватил его за воротник и бросил на дверцу грузовика. — Что это с тобой? — с недоумением спросил он. Потребуется несколько часов, чтобы найти ответ, и это будут интересные часы для остальных шоферов, чьи грузовики находились на стоянке.

* * *

Ему ничего не оставалось, кроме как закричать, и он неожиданно для себя так и поступил. Видеокадры на экране телевизора невозможно опровергнуть. Люди с уважением относятся к глобальной телевизионной сети, и скрыть происшедшее не удастся. Свои спутниковые антенны имеют многие богатые иранцы, и не только очень богатые, но и те, кто живут совсем рядом. Как ему теперь поступить? Приказать выключить телевизоры?

— Почему они не атакуют?! — гневно выкрикнул Дарейи.

— Командующий армией и командиры всех корпусов не выходят на связь. Мы поддерживаем контакт только с двумя командирами дивизий. Одна бригада доложила, что отступает на север и ее преследует противник.

— Что еще?

— Наша армия разгромлена, — ответил начальник разведслужбы.

— Но как?

— Разве это имеет значение?

Они отступали на север. Полк «буйволов» двигался на юг. Третий корпус Армии Аллаха не знал, что у него впереди. Встреча произошла в середине дня. Первый батальон Мастермана пока записал на свой счет около сотни автозаправщиков и других грузовых машин — больше, чем другие батальоны. Вопрос теперь был в том, насколько упорно станет сопротивляться противник. По информации, поступающей с воздуха, Мастерман точно знал, где находятся вражеские войска, их количество, расположение и в каком направлении они движутся. Ситуация сейчас была намного проще, чем во время прошлой войны, в которой ему тоже довелось участвовать.

Рота "А" была выдвинута вперед в качестве авангарда, прикрывающего остальные силы, а роты "Б" и "В" двигались в трех километрах за ней. Отдельную танковую роту Мастерман держал в резерве. Несмотря на то что в предыдущих боях дивизии Армии Аллаха понесли значительный урон от американской артиллерии, на этот раз он решил пока не пользоваться своей. Ему не хотелось, чтобы противник узнал о приближении бронетанковых частей. Когда до столкновения оставалось минут десять, Мастерман перевел роту "А" на правый фланг. В отличие от предыдущей и единственной в его службе битвы на этот раз Дьюк Мастерман не примет непосредственного участия в бою. Он будет руководить своими танками по радио.

Рота "А" вступила в бой на предельном расстоянии, открыв огонь из башенных орудий и пустив противотанковые ракеты «тоу». Первые беспорядочные ряды бронетехники противника были тут же уничтожены. По оценке командира роты, ему противостоял примерно вражеский бронетанковый батальон, двигавшийся с левого фланга. Эта дивизия войск ОИР была укомплектована иракцами и при первых же выстрелах повернула в противоположную сторону, даже не заподозрив, что ее намеренно гонят на две другие бронетанковые роты.

— Это «Флажок-шесть». Поворот налево, повторяю, поворот налево, — отдал приказ Мастерман из своего командирского бронетранспортера. Роты "Б" и "В" тут же развернулись, резко увеличили скорость, промчались на восток километра три и повернули в обратную сторону. Кроме того, Мастерман приказал своей артиллерии обстрелять второй эшелон противника. Теперь не было смысла выжидать, и командир батальона решил причинить вражеским частям максимальный ущерб всеми силами, находящимися в его распоряжении. Прошло несколько минут, и ему стало ясно, что он ведет бой одним батальоном «буйволов» с целой бригадой противника. Впрочем, сейчас количественный перевес уже не имел решающего значения.

В последний раз в ходе этой войны на поле боя бушевал шторм битвы бронетанковых войск. Языки пламени, вырывающиеся из стволов орудий, при дневном свете не были столь яркими, как ночью, и танки проезжали сквозь облака пыли от взрывов собственных снарядов. Как и предполагалось, противник отвернул от губительного огня бронетанковых рот "Б" и "В", надеясь найти просвет между двумя атакующими группировками. Вместо этого вражеские машины наткнулись на четырнадцать танков М1А2 отдельной роты, занявших позицию в двухстах метрах друг от друга, образовав что-то вроде волнолома. Как и раньше, первыми были уничтожены танки противника, затем бронетранспортеры, и батальон Мастермана продолжал взламывать вражескую оборону, углубляясь в нее. И вдруг все прекратилось. Машины противника начали останавливаться, экипажи выпрыгивали из открытых люков и разбегались. По радио Мастерману передали, что то же самое происходит по всему фронту. Застигнутые врасплох солдаты противника, которым повезло уцелеть после первых минут боя, увидели, какая сила движется им навстречу и поняли, что сопротивление бесполезно. Третья (и последняя) битва у военного городка короля Халеда закончилась через тридцать минут после начала.

Не все кончилось так легко для остальных воинских частей захватчиков. Наступающие саудовские войска, вступившие наконец в ожесточенную схватку, продолжали наступление. Они сокрушили еще одну бронетанковую бригаду Армии Аллаха, которая был укомплектована иранцами и потому не получила снисхождения, какого удостоились арабские войска. К заходу солнца все шесть дивизий ОИР, вторгшиеся в Саудовскую Аравию, были разгромлены. Немногие уцелевшие подразделения получили приказ от своих командиров сдаться еще до того, как союзные войска, окружившие Третий корпус со всех сторон, успели приступить к окончательной ликвидации.

И здесь наибольшей трудностью, с которой столкнулись союзники, были военнопленные, причем наступившая темнота еще более затрудняла этот процесс. Заниматься ими придется по меньшей мере еще сутки, сообщили командиры. К счастью, в большинстве случаев у солдат Армии Аллаха сохранились полевые пайки и запасы воды. Их отвели от брошенных ими машин и выставили охрану. Впрочем, поскольку они находились далеко от дома, можно было не опасаться, что военнопленные попробуют убежать и пересечь пустыню пешком.

* * *

Кларк и Чавез вышли из российского посольства через час после того, как стемнело. В багажнике их автомобиля лежал большой чемодан, содержимое которого при беглом осмотре не могло показаться особенно опасным. К тому же оно соответствовало их легенде как журналистов. Они решили в разговорах между собой, что предстоящая операция достаточно безумна, но это несколько беспокоило только старшего по группе, Динг же находился в приподнятом настроении. Предварительный этап операции казался невероятным и нуждался в проверке. Без всяких приключений они въехали в переулок позади кафе, где совсем недавно сидели с русским резидентом, глядя на дом аятоллы Дарейи. Охраняемый периметр вокруг его дома заканчивался недалеко от этого места. Само кафе было закрыто, и вокруг царила кромешная тьма — в столице полувоюющей-полумирной страны соблюдалось затемнение. Уличное освещение было выключено, окна домов закрыты шторами, однако машинам разрешалось ездить с включенными фарами и в жилые дома подавалось электричество. Это было только на руку сотрудникам ЦРУ. Замок наружной двери, выходящей в темный переулок, они вскрыли без особого труда. Чавез осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь подъезда. За ним с тяжелым чемоданом в руках следовал Кларк. Они вошли в дом и заперли за собой дверь. Только на втором этаже слышались какие-то звуки: там жила семья. Оказалось, в квартире находятся муж и жена, оба лет пятидесяти, хозяева кафе на первом этаже. Они смотрели телевизор. Если бы операция планировалась более тщательно, подумал Кларк, это стало бы известно заранее. Впрочем, ничего не поделаешь.

— Добрый вечер, — негромко произнес Кларк на довольно приличном фарси. — Прошу вас не поднимать шума.

— В чем...

— Мы не причиним вам вреда, — продолжал он, пока Динг осматривался по сторонам в поисках какой-нибудь веревки — сойдет и электрический шнур. — Ложитесь на пол.

— Кто вы?

— Перед тем как уйти, мы развяжем вас, — объяснил Кларк. — Но если вы попытаетесь сопротивляться, нам придется применить силу.

Муж и жена были слишком испуганы неслышным появлением людей в их жилище и не стали сопротивляться. Кларк связал им руки и ноги электрическим шнуром, а Чавез уложил их на бок, дав женщине напиться, прежде чем вставить в рот кляп.

— Посмотри, нет ли у них затруднений с дыханием, — сказал Кларк, на этот раз по-английски. Сам он проверил узлы и с удовлетворением убедился, что не забыл основ морского дела, которому учился тридцать лет назад. Убедившись, что все в порядке, они поднялись наверх.

По-настоящему безумной частью операции была связь. Чавез открыл чемодан и принялся извлекать из него разные предметы. Плоская крыша здания хорошо просматривалась с такой же крыши здания, расположенного в трех кварталах отсюда, так что приходилось работать, низко согнувшись. Прежде всего Чавез установил миниатюрную параболическую антенну. Тренога была тяжелой, и острые шипы вонзились в асфальт крыши. Потом он принялся ориентировать антенну — сигналом правильной ориентации стало гудение на несущей частоте от спутника связи. Закончив с этим, Динг накрепко завернул зажим, удерживающий антенну в нужном положении. Затем он достал камеру. У нее тоже была тренога. Чавез установил ее и направил камеру на центральное из тех трех зданий, которые интересовали их. Кабель от камеры он присоединил к блоку энергопитания и связи, оставшемуся в раскрытом чемодане.

— Все готово, все действует, Джон.

Особенностью этой операции было то, что они имели связь со спутником, но обратная связь у них отсутствовала. Получать сигналы они могли, однако не по акустическому каналу — для этого требовалась дополнительная аппаратура, которой у них не было.

* * *

— Вот он, — доложил Робби Джексон из Национального центра военного командования.

— Совершенно верно, он и есть, — подтвердила Мэри-Пэт Фоули, глядя на то же изображение. Она набрала телефонный номер американского посольства в Москве, откуда ее переключили на Российское Министерство иностранных дел и далее на посольство России в Тегеране. Затем оттуда была установлена связь с цифровым телефоном, трубку которого сжимал Райан.

— Ты слышишь меня, Иван? — спросила она по-русски. — Это Фолеева. — Прошла очень долгая секунда, прежде чем ответ пронесся по столь длинному каналу связи.

* * *

— А-а, Мария, как приятно снова слышать твой голос. — Слава Богу, что на свете есть телефонные компании, способные устанавливать связь, пусть даже такую, подумал Джон, делая глубокий выдох.

— Твоя фотография стоит у меня на столе, — произнесла заместитель директора ЦРУ.

— Тогда я был намного моложе.

— Он на месте, и все идет в соответствии с планом, — сообщила Фоули.

* * *

— О'кей. — Джексон поднял трубку другого телефона. — Приступаем к операции. Повторяю, приступаем к операции. Подтвердите получение приказа.

— Получен приказ приступить к операции «Шалаш», — ответил Диггз из Эр-Рияда.

* * *

Иранские ВВС находились в состоянии повышенной боевой готовности. Хотя до сих пор по территории Ирана не было нанесено ни одного удара с воздуха, операторы радиолокационных станций бдительно следили за воздушным пространством соседних стран. Они видели несколько самолетов, патрулирующих у берегов Саудовской Аравии и Катара, которые летели главным образом параллельно береговой черте, даже не приближаясь к центральной части Персидского залива.

* * *

«Бандит два-пять-один» и «Бандит два-пять-два» почти одновременно, с разницей всего в несколько секунд, пополнили баки от своих воздушных заправщиков. Истребители-бомбардировщики «стеле» редко действуют парами, поскольку по замыслу конструкторов предназначены для индивидуальных операций. Только не на этот раз. Оба отделились от своих К-10 и повернули на север. Их полет должен продолжаться около часа, правда, он будет проходит на разных высотах — один полетит выше другого на тысячу футов. Воздушные заправщики продолжали барражировать в отведенном для них районе и воспользовались предоставившимся временем, чтобы дозаправить истребители патрулей, охраняющих берега Саудовской Аравии, что было рутинной операцией для ночных полетов. Самолеты АВАКС, находившиеся в пятидесяти милях, видели все или почти все. Даже всевидящие Е-3В не могли различить своими радиолокаторами истребителей-бомбардировщиков F-117.

* * *

— Мы постоянно встречаемся в тяжкие моменты, — попытался пошутить президент.

— Вы выглядите очень усталым, — заметила Мэри Эббот, нанося грим на лицо Райана.

— Я и чувствую себя усталым, — признался он.

— Даже руки дрожат. — Это от недосыпания, — солгал президент.

* * *

Кэлли Уэстон вносила изменения в текст выступления президента, вводя их прямо в электронную память «бегущей строки». Даже телевизионным техникам было запрещено знакомиться с текстом выступления, и она удивилась, что это разрешили даже ей. Кэлли закончила работу, еще раз прочитала текст, отыскивая опечатки — за последние годы она узнала, что опечатки приводят президентов в замешательство, когда они выступают в прямом эфире.

* * *

Кларк заметил, что некоторые охранники в наружном оцеплении курят. Недостаточно строгая дисциплина, решил он, хотя, может быть, это помогает удержать их ото сна.

— Джон, тебе не кажется, что эта операция становится слишком захватывающей?

— Хочешь помочиться? — Это было обычной реакцией, даже для них.

— Да.

— Я тоже. — Такое никогда не попадало в кинофильмы о Джеймсе Бонде. — Гм. Я не знал об этом. — Он плотнее прижал к виску наушник, услышав обычный человеческий голос, а не голос диктора, говорящего о том, что через две минуты по телевидению выступит президент. Наверно, директор какой-нибудь телевизионной компании, решил он. Затем Кларк достал из чемодана два последних прибора.

* * *

— Мои уважаемые соотечественники, граждане Америки, я обращаюсь к вам, чтобы сообщить последнюю информацию о положении на Среднем Востоке, — произнес без всякого вступления президент.

— Приблизительно четыре часа назад вооруженные силы Объединенной Исламской Республики, которые вторглись на территорию Саудовской Аравии, прекратили организованное сопротивление. Воинские части кувейтской, саудовской и американской армий согласованными действиями уничтожили шесть вражеских дивизий в битве, которая продолжалась целые сутки.

Теперь я могу сообщить вам, что наша страна послала туда Десятый и Одиннадцатый бронетанковые полки, а также Первую бригаду Национальной гвардии Северной Каролины и 366-е авиакрыло с базы ВВС Маунтин-Хоум в Айдахо. Ожесточенное сражение с участием огромного числа бронетехники разгорелось к югу от военного городка короля Халеда. Вы уже видели некоторые подробности этого сражения по телевидению. Уцелевшие части армии ОИР пытались скрыться с поля битвы, направившись на север, но их отрезали, и после непродолжительного боя они капитулировали. Бои между наземными войсками пока можно считать законченными.

Я говорю «пока», потому что эта война не похожа ни на одну другую, с которой большинство из вас сталкивалось за последние пятьдесят лет. Впервые противник нанес удар непосредственно по мирным американским гражданам на нашей территории. Это было нападение, рассчитанное на то, чтобы от него пострадало в первую очередь гражданское население, причем осуществленное с применением оружия массового поражения. Перечисление нарушений международных конвенций займет слишком много времени, — продолжал президент Соединенных Штатов, — но было бы ошибкой делать вывод, что это нападение совершено народом Объединенной Исламской Республики.

Народы не начинают войн. Решение начать войну чаще всего принимается одним человеком. Это может быть король, принц или вождь племени, и нам известно, что на протяжении истории такое решение обычно принималось одиночкой, решение о начале захватнической войны никогда не является результатом демократического процесса.

Нам, американцам, нечего делить с народами бывших Ирана и Ирака. Их религия, может быть, отличается от наших, но мы являемся страной, где свобода вероисповедания защищена законом. Они говорят на других языках, но Америка принимала с распростертыми объятиями людей разных рас и языков. Если Америка что-нибудь продемонстрировала миру, так это убежденность в том, что все люди обладают равными правами и, если им предоставить одинаковые свободы и возможности, они добиваются успеха, причем этот успех определяется только их собственными способностями.

За последние двадцать четыре часа от наших рук погибло не меньше десяти тысяч солдат ОИР, а возможно, даже гораздо больше. Мы не знаем и, по-видимому, никогда не узнаем числа погибших солдат противника, и нам нужно помнить, что это не мы послали их на смерть. Судьбу вражеских солдат выбрали другие люди, а в конечном итоге — всего один человек. — Райан сжал руки. Всем, кто наблюдал за ним, этот жест показался неловким и театральным.

* * *

— Вот они, — произнес Чавез, прижав глазницу к объективу, перед которым виднелся маленький экран, на нем появилось изображение с орбитального спутника связи. — Включай музыку.

Кларк нажал на кнопку лазерного излучателя, предварительно убедившись, что он настроен на невидимый инфракрасный луч, склонился над объективом и увидел, что точка появилась на карнизе — или парапете, он так и не научился их различать — здания. Как бы ни называлась эта архитектурная деталь, там, упершись в нее сапогом, стоял вооруженный охранник.

* * *

Диггз в Эр-Рияде:

— Последняя проверка.

— "Бандит два-пять-один" на подходе к цели.

— "Бандит два-пять-два" на подходе...

* * *

— На протяжении всей человеческой истории короли и принцы вели войны, руководствуясь собственными причудами и капризами, посылая простых людей умирать за них. Для королей они были всего лишь простолюдинами, а войны велись для обогащения или с целью борьбы за власть, служили своего рода развлечением, а то, что простые люди умирали на войне, никого не интересовало. Когда войны заканчивались, короли почти всегда оставались королями, независимо от исхода войн, их это не касалось. До самого начала этого столетия считалось нормальным, что глава государства имеет право объявлять войну. В Нюренберге, после Второй мировой войны, мы изменили это правило, подвергнув суду и казнив тех, кто несли ответственность за развязанную войну. Однако для того, чтобы достигнуть этой цели и арестовать преступников, пришлось заплатить ужасную цену: погибло двадцать миллионов русских, шесть миллионов евреев — погибло столько людей, что историки до сих пор не знают точной цифры... — Райан поднял голову и увидел, что Андреа Прайс машет рукой. На ее лице не было улыбки. Нельзя улыбаться в подобной ситуации. Но сигнал она все-таки передала.

* * *

Размещенный на земле лазер, наводящий бомбы на цель, был всего лишь дополнительной страховкой. Сделать это можно было и без него, однако попасть точно в дом в центре города не так просто, и хотелось избежать сопутствующих потерь. Кроме того, сейчас самолеты могли сбросить бомбы с большой высоты С помощью простых баллистических расчетов можно попасть в цель с точностью до сотни ярдов, а при использовании усовершенствованных оптических систем наведения эта цифра сокращалась на два порядка, до одного ярда. Точно в нужный момент бомбовые люки обоих «Бандитов» (это слово было полуофициальным радиопозывным для пилотов «черных ястребов») открылись. Каждый бомбардировщик нес одну пятисотфунтовую бомбу — самую маленькую из всех, на которых можно смонтировать систему наведения «Пейвуэй». На несколько секунд бомбы задержались на подвеске, пока головки наведения на цель искали модулированный сигнал лазера. Обе бомбы обнаружили точку и сообщили об этом пилотам. Затем пилоты сделали то, чего еще никогда не делали пилоты перед операцией с использованием самолетов «стеле».

— "Бандит два-пять-один", бомба пошла!

— "Бандит два-пять-один", сброс закончен!

* * *

— Каждая идея в истории человечества, плохая или хорошая, возникает в уме одного человека, и войны начинаются потому, что один человек счел выгодным убивать и грабить Однако на этот раз принятое решение оказалось особенно жестоким. На этот раз мы совершенно точно знаем, кто принял такое решение.., и почему.

* * *

Во всем мире, в каждой стране, где имелись параболические антенны и кабельное телевидение, — более чем в миллиарде домов — изображение на экране телевизора внезапно изменилось: вместо Овального кабинета появилось трехэтажное здание на городской улице. Большинство телезрителей решили, что произошла какая-то ошибка, в передачу из Белого дома вклинилась сцена из фильма...

* * *

Лишь горстка людей знала, что это совсем не так до того, пока президент не продолжил свое выступление. Дарейи тоже смотрел телевизор, скорее из простого любопытства, чем по политическим соображениям. Что за человек этот Райан? — уже долгое время размышлял аятолла. Он узнал правду слишком поздно.

— Вот дом, где живет этот человек, Махмуд Хаджи Дарейи, человек, который заслал вирусы эпидемии в нашу страну, человек, который напал на моего ребенка, человек, который послал свою армию для завоевания соседней страны, и вместо победы его солдаты нашли там смерть. Это тот самый человек, который осквернил свою религию, нарушил законы, установленные людьми и странами, и теперь, господин Дарейи, вот каким будет ответ Соединенных Штатов Америки.

* * *

Голос президента смолк, и через одну-две секунды смолкли голоса переводчиков по всему миру. Воцарилась тишина. Глаза миллионов телезрителей смотрели на обычное черно-белое изображение самого рядового, ничем не выделяющегося дома — и все-таки каждый понимал, что сейчас произойдет нечто необыкновенное. Те, кто смотрели особенно внимательно, заметили, как в одном из окон вспыхнул свет, открылась входная дверь, но никто не узнал личности человека, который попытался спастись, потому что в это мгновение обе бомбы попали в цель и через сотую долю секунды взорвались...

* * *

Грохот был ужасным, но взрывная волна — еще хуже. Оба не отрывали взгляда от дома, не обращая внимания на опасность. За эхом разрывов с расстояния в полумилю послышался звон падающего стекла.

— Ты в порядке? — спросил Динг.

— Да. Пора уносить ноги, напарник.

— Ты прав, мистер К.

Они мигом спустились на жилой этаж. Чавез перочинным ножом рассек почти все провода, связывавшие мужа и жену, полагая, что от остальных уз хозяева квартиры освободятся минут через пять. Они уехали от дома, выбирая самые темные переулки, и ни разу не встретили пожарных машин, с ревом сирен мчащихся к развалинам трех зданий.

Спустя три часа Кларк с Чавезом были в безопасности российского посольства. Там им предложили выпить водки, и они с благодарностью приняли предложение. Чавез еще никогда не испытывал такой дрожи после проведенной операции. Кларку доводилось уже переживать нечто подобное. Водка помогла снять напряжение.

* * *

— Соединенные Штаты Америки обращаются к народу Объединенной Исламской Республики со следующими требованиями.

Во-первых, нам точно известно, где находится лаборатория, производящая биологическое оружие. Мы обратились за помощью к Российской Федерации и получили ее. Они сохраняют нейтралитет в этой ситуации, но знакомы с подобным видом оружия. В настоящий момент в Тегеран направляется группа технических экспертов. Когда они прибудут к вам, немедленно отвезите их к месту, где расположена эта лаборатория, и они проследят за ее уничтожением. Их будет сопровождать группа журналистов разных стран, которые станут свидетелями уничтожения лаборатории и сообщат об этом международной общественности. Если этого не произойдет, то через двенадцать часов, начиная с этого момента, лаборатория будет уничтожена взрывом атомной бомбы малой мощности, которую сбросит на цель бомбардировщик «стеле». Не думайте, что у меня возникнут сомнения относительно такого приказа. Соединенные Штаты Америки не потерпят существования такой лаборатории и находящегося в ней столь бесчеловечного оружия. Отсчет двенадцати часов уже начался.

Во-вторых, с вашими военнопленными будут обращаться в точном соответствии с правилами международных конвенций, а также со строгими и вызывающими восхищение законами гостеприимства, составляющими неотъемлемую часть исламской религии. Военнопленных вернут домой сразу после того, как Соединенным Штатам будут выданы все виновные в разработке этого страшного оружия и его доставке в нашу страну, а также люди, принявшие участие в нападении на мою дочь. В этом вопросе не будет никаких компромиссов.

В-третьих, мы даем вашей стране неделю на то, чтобы выполнить это требование. Если вы не выполните его, Америка объявит вам войну и будет вести ее всеми имеющимися у нас средствами. Вы были свидетелями того, на что мы способны и что мы сделали. Хочу заверить вас, что мы способны на большее, если нас принудят к этому. Вам предстоит сделать выбор. Я надеюсь, что он будет правильным.

Наконец, я хочу заявить всем странам, настроенным враждебно по отношению к нам. Соединенные Штаты Америки не потерпятнападений на нашу страну, наших граждан или наши владения. Начиная с сегодняшнего дня всякий, кто совершит подобное нападение или отдаст приказ о нем, не важно, кем окажется этот человек, будет сурово наказан. Не имеет значения, сколько времени потребуется для этого или где попытаются скрыться виновные — наказание будет неизбежным. Я дал клятву перед Богом и американским народом исполнять обязанности президента Соединенных Штатов, и я выполню эти обязанности. Для тех, кто хотят дружить с нами, мы будем верными друзьями. Если кто-то пожелает проявить враждебность, пусть помнит, что мы можем быть и непримиримыми врагами.

Мои соотечественники, граждане Америки, тяжелые испытания пришлось испытать нам, нашим союзникам, а также и нашим врагам. Мы победили агрессора. Мы наказали человека, больше всех виновного в жестоком нападении на нашу страну и несущего ответственность за смерть наших сограждан. Нам еще предстоит отблагодарить людей, четко исполнивших приказы, но сейчас давайте вспомним слова президента Авраама Линкольна: «Не испытывая злобы по отношению к кому-либо и относясь ко всем с благожелательной добротой, с уверенностью в своей правоте, данной нам Господом, направим все усилия на то, чтобы закончить начатые нами труды, нацеленные на объединение нашей страны и на залечивание причиненных ей ран...приложим все силы, чтобы достичь и укрепить вечный мир как внутри нашей страны, так и между всеми странами».

Спасибо за внимание и желаю вам счастья.

Эпилог Пресс-центр Белого дома

— ..и наконец в качестве кандидата на пост министра здравоохранения я представляю Сенату доктора Пьера Александера. Доктор Александер после продолжительной работы в Военно-медицинской службе армии США был принят в качестве адъюнкт-профессора медицинского факультета в университет Джонса Хопкинса и продолжал там научную работу по борьбе с инфекционными заболеваниями. Он проявил себя с лучшей стороны во время вспышки эпидемии лихорадки Эбола и оказал мне большую помощь. Доктор Александер является блестящим клиницистом и выдающимся ученым. Он заложил основы исследований и ведет наблюдение за несколькими программами, включая научно-исследовательскую работу в области редких инфекционных болезней. Кроме того, он возглавит новую федеральную комиссию по координации научных исследований в борьбе со СПИДом. Последнее никак не связано с созданием новых бюрократических институтов, — продолжал президент, — мы не собираемся плодить новую бюрократию. Целью деятельности комиссии является создание системы, при которой врачи и ученые, работающие в области медицинских исследований, смогут более эффективно обмениваться информацией и данными в своей сфере деятельности. Надеюсь, что Сенат без лишнего промедления одобрит эту кандидатуру. Этим я заканчиваю свое вступительное заявление. Прошу задавать вопросы. Элен?

— Господин президент, в своих вступительных замечаниях относительно Китая...

— Мне казалось, что я четко выразил свою точку зрения по этому вопросу. У нас состоялось обсуждение этих проблем с Китайской Республикой, и мы пришли к выводу, что восстановление дипломатических отношений между нашими странами пойдет на пользу как Америке, так и Китайской Республике. Политика Соединенных Штатов направлена на признание стран с демократически избранными правительствами. Китайская Республика является такой страной и заслуживает нашего уважения и признания.

— Но что подумает об этом континентальный Китай?

— Что подумает об этом Китайская Народная Республика — это ее дело. И мы и они являемся суверенными государствами, равно как и Тайвань, и пора перестать притворяться, что дело обстоит по-иному.

— Это имеет отношение к сбитому авиалайнеру?

— Вопрос все еще изучается, и расследование пока не закончено. Следующий вопрос?

— Господин президент, поступили сообщения, что новое иранское правительство обратилось с запросом об установлении дипломатических отношений с Америкой. Наше отношение к этому запросу будет положительным?

— Несомненно, — ответил Райан. — Не существует более благоприятного способа превратить врага в друга, чем с помощью открытых дискуссий и торговли. Они пошли нам навстречу при решении всех проблем, и у нас в Тегеране по-прежнему находится здание посольства, хотя нам придется, наверно, сменить замок на парадной двери, — Последовал общий взрыв смеха. — Да, Том. Между прочим, у тебя отличный загар. Добро пожаловать домой.

— Спасибо, господин президент. Что касается уничтожения лаборатории, занимавшейся производством биологического оружия в окрестностях Тегерана, единственными журналистами, успевшими приехать туда, оказались два русских корреспондента, привлеченные для этой цели российским посольством. Можем ли мы быть уверенными, что...

— Том, русские специалисты, присутствовавшие при уничтожении этой лаборатории, были серьезными экспертами. У нас есть видеозапись их действий, сделанная двумя репортерами, и как я, так и мои консультанты, уверены в полном уничтожении лаборатории вместе со всем, что там находилось. Эд?

— Господин президент, обмен военнопленными закончился. Как мы отнесемся к просьбам о выделении кредитов со стороны Ирака и Ирана?

— Государственный секретарь Адлер и министр финансов Уинстон на будущей неделе вылетают в Лондон для обсуждения этого вопроса с представителями обоих правительств.

— Сэр, развивая этот вопрос, нам хотелось бы знать, будет ли это означать льготные цены на импортируемую нефть и, если так, то в течение какого времени?

— Эд, эти вопросы будут обсуждаться, но я полагаю, нам что-то предложат в обмен на кредиты, которые хотят получить. Детали предстоит выработать, и у нас есть двое мужчин, отличных специалистов, которые займутся этим.

— А как относительно отличных женщин? — прозвучал вопрос журналистки.

— У нас их тоже много, Дениз, включая вас. В случае, если это вам еще не известно, могу сообщить, что специальный агент Андреа Прайс, — президент сделал жест в сторону двери справа от себя, — решила оставить Секретную службу и выйти замуж. Это будет союз между двумя превосходными сотрудниками правоохранительных органов, потому что ее жених, инспектор Патрик О'Дей, является специальным агентом ФБР. Я желаю им счастья, несмотря на то что теперь мне понадобится новый телохранитель. Да, Барри? — сказал Райан, указывая на репортера Си-эн-эн.

— Пока никто еще не задал вам главный вопрос, господин президент...

Райан упреждающе поднял руку.

— Нам предстоит сделать еще столько, чтобы после всего происшедшего создать полностью функционирующее правительство...

— Сэр, вам не удастся уйти от ответа на этот вопрос. Улыбка. Кивок. Вздох признания.

— Ну что ж, Барри, да, я согласен.

— Спасибо, господин президент.

Том Клэнси Без жалости

Anna virumque cano

Воспеваю подвиги героя.

Вергилий

Остерегайтесь гнева терпеливого человека.

Джон Драйден

А если я уйду, пока ты остаешься еще здесь...

Знай, я продолжаю жить,

мерцая в другом мире,

за пеленой тумана,

сквозь который ты не можешь заглянуть.

Пусть не видя меня, верь,

я жду тот миг, когда мы соединимся вновь.

 А до этого наслаждайся жизнью

и, когда я понадоблюсь тебе,

лишь шепни мое имя в сердце...

И я приду.

С любовью в память Кайла Хэйдока

5 июля 1983 года — 1 августа 1991 года

Этот роман никогда не был бы написан без «профессиональных» советов Билла, Даррелла и Пэт, дополнивших их Крейга, Курта и Джерри, а также Рассела с его неожиданными для меня познаниями.

Кроме того, я весьма благодарен ex post facto за блестящую помощь Дж. Р, и Уэйну, Шелли за труды, Крейгу, Курту, Джерри, Стиву П., Стиву Р, и Виктору за то, что они помогли мне понять:

Подумайте, где человеческая слава чаще всего начинается и заканчивается.

И скажите, что моя слава состоит в том, что у меня были такие друзья.

Уильям Батлер Йитс

Пролог. Точки пересечения

Ноябрь

«Камилла» была или самым мощным ураганом в мире, или самым большим торнадо в истории. Несомненно, она полностью уничтожила эту нефтяную платформу, подумал Келли, надевая на спину свои баллоны для последнего погружения в залив. Верхняя часть платформы была разрушена, и оказались повреждены все четыре ею массивных подводных опоры — они были скручены и изогнуты и походили на сломанную игрушку какого-то гигантского ребёнка. Все, что можно было снять, не подвергая опасности рабочих, было уже срезано автогеном и "опущено краном в баржу, которой они пользовались как своей базой при погружениях. Теперь перед ними осталась лишь голая платформа, похожая на скелет, которая скоро даст приют смелым местным рыбам, подумал он, спускаясь в баркас, чтобы подойти к самой платформе. С ним будут работать ещё два ныряльщика, но Келли возглавляет команду. По пути они обсудили процедуру взрывных работ. Тем временем катер службы безопасности крейсировал поблизости, чтобы не допустить, к опасному месту здешних рыбаков. Бессмысленно им находиться в этом районе — ещё несколько часов рыбная ловля тут будет никудышной, однако подобные события всегда привлекают любопытных. А зрелище действительно будет весьма впечатляющим, подумал Келли с усмешкой, бросаясь спиной вперёд с водолазного бота.

Как жутко под водой, мелькнула мысль, но и приятно тоже. Солнечный свет пробивался через волнующуюся поверхность, создавая меняющиеся световые занавесы между опорами платформы. Свет содействовал хорошей видимости. Взрывные заряды С4 были уже установлены (каждый из них представлял собой блок размером шесть дюймов на шесть и толщиной три дюйма), туго привязанные проволокой к стальным опорам таким образом, чтобы сила взрыва была направлена внутрь. Келли не торопился. Он проверил каждый заряд, начиная с первого ряда над дном. И сделал это быстро — ему не хотелось находиться под водой слишком долго, да и другим тоже. Ныряльщики, следующие за ним, протягивали пентритовый детонирующий шнур, туго обматывая его вокруг зарядов. Оба были местными жителями, опытными подрывниками, знавшими толк в таких делах почти так же хорошо, как и он сам. Келли проверял их работу, а они — его, поскольку осторожность и тщательность, — лучшие показатели в труде таких людей. Они закончили с нижним уровнем за двадцать минут и не спеша всплыли к верхнему, всего в десяти футах от поверхности. Там процесс повторился, медленно и тщательно. Когда вы имеете дело с взрывчаткой, нельзя спешить и нельзя рисковать.

***

Полковник Робин Закариас сосредоточил все своё внимание на предстоящем задании. Совсем недалеко, за следующим хребтом, находилась батарея зенитных снарядов «земля — воздух» СА-2. С неё уже выпустили три ракеты, пытаясь попасть в истребители-бомбардировщики, которые он обязан защищать. На заднем сиденье его F-105G «Тандерчиф» сидел Джек Тейт, его «медведь», подполковник и специалист по подавлению оборонительных установок вьетнамцев. Они оба разработали план, который теперь пытались осуществить на своей «Дикой ласке». Их истребитель появлялся в поле зрения вьетнамских зенитчиков, стараясь вынудить их на то, чтобы они выпустили в него зенитную ракету, а затем нырял под неё, атакуя место расположения батареи. Это была смертельная, жестокая игра, в которой нет охотника и жертвы, а есть два охотника, один маленький, быстрый и хрупкий, а другой массивный, расположенный на укреплённой позиции. Эта позиция приводила в отчаяние лётчиков его авиакрыла. Командир батареи искусно маневрировал своим радиолокатором, зная, когда его включить и когда выключить. Кем бы ни был этот маленький ублюдок, он сумел на прошлой неделе сбить двух «ласок» из соединения Робина, и потому полковник сам приготовился к осуществлению задачи, как только поступил приказ ещё раз попытаться вывести из строя эту батарею. Его задача заключалась именно в этом: разведка, оценка ситуации, проникновение, и уничтожение установок противовоздушной обороны — огромная, быстрая, трехмерная игра, в которой наградой за победу была жизнь.

Он вёл свой ревущий истребитель на малой высоте, нигде не поднимая его выше пятисот футов. Его пальцы полуавтоматически контролировали движения штурвала, глаза следили за вершинами, а уши старались не упустить слов, доносящихся с заднего сиденья.

— Он сейчас на девять часов от нас, — говорил Джек. — Все ещё обшаривает горизонт, но нас не видит. Описывает спирали.

На этот раз мы предпримем другой манёвр, подумал Закариас. Прошлый раз они попытались сделать это по-иному, и он каким-то образом поймал их. Эта ошибка стоила полковнику майора, капитана, самолёта... Земляк из Солт-Лейк-Сити, Эл Уоллас... Столько лет были друзьями... Проклятье! Он отмахнулся от болезненной мысли, даже не упрекнув себя за ругательство.

— Дадим ему почувствовать вкус победы, — сказал Закариас, беря штурвал на себя. «Тандерчиф» прыгнул вверх, в зону радиолокационного излучения батареи, и застыл в ожидании. Командира установки, наверно, готовили русские. Полковник не знал, сколько именно самолётов сбил этот вьетнамец; известно было только, что он сбил их более чем достаточно, а потому должен быть горд своим успехом, а гордость смертельно опасна в таком деле.

— Запуск... второй... вижу два запуска, Робин, — предупредил Тейт с заднего сиденья.

— Только два? — спросил пилот.

— Может быть, ему приходится платить за них, — насмешливо предположил Тейт. — Вижу их на девять часов. Время для волшебства пилота, Робин.

— Вроде этого? — Закариас повернул налево, удерживая ракеты в поле зрения и двигаясь к ним, а затем резко повернул назад и вниз. Он великолепно спланировал манёвр, нырнув за хребет. Полковник выровнял самолёт на опасно малой высоте, однако ракетные снаряды СА-2 «Гайдлайн» потеряли цель и пролетели в четырёх тысячах футов над его головой.

— Думаю, пора, — заметил Тейт.

— Пожалуй, ты прав. — Закариас круто повернул влево и взвёл взрывные устройства на своих гроздьях бомб. F-105G пролетел над самым горным хребтом и снова опустился вниз, устремившись на следующий хребет в шести милях, или пятидесяти секундах, от них.

— Его радиолокатор продолжает действовать, — доложил Тейт. — Он знает, что мы летим к нему.

— Но у него осталась только одна ракета, — заметил Робин. Если только группы перезаряжения установок действуют сегодня особенно слаженно. Ничего не поделаешь, придётся рисковать.

— Разрозненный обстрел из зенитных орудий — на десять часов. — Это было слишком далеко, чтобы беспокоиться, хотя отсюда он сделал вывод, куда лететь не следует. — А вот и плато.

Может быть, его могли видеть, а может — и нет. Не исключено, что его самолёт всего лишь ещё одна точка на экране, полном атмосферных помех, и радиооператор пытается разобраться в происходящем. «Тенериф» на малой высоте летел со скоростью, превышающей все созданное человеком, и камуфляж на верхних плоскостях был очень эффективным. Они, наверно, смотрят вверх. Сейчас они скрываются за стеной радиопомех — это часть плана, разработанного полковником для другой «ласки». Обычная американская тактика в подобных условиях предусматривала подлёт на средней высоте, и затем крутое пикирование. Но они пробовали эту тактику уже дважды и всякий раз терпели неудачу, поэтому Закариас принял решение изменить план. Он подлетит к вьетнамской батарее на малой высоте, сбросит гроздья бомб, а затем другая «ласка» закончит работу. Его задача заключалась в том, чтобы уничтожить командный пункт вместе с командиром. Подлетая к цели, полковник бросал истребитель то влево, то вправо, стараясь избежать возможной стрельбы. В конце концов, нужно думать и об орудиях тоже.

— Вижу «звезду»! — воскликнул Робин. Наставление по СА-6, написанное русскими, предусматривало расположение шести пусковых установок вокруг центрального командного пункта. Со своими тропами, соединяющими пусковые установки с командным пунктом, типичная батарея ракет «Гайдлайн» походила на звезду Давида, что казалось полковнику богохульством, но эта мысль находилась где-то на краю его сознания, когда он поместил командный фургон в центр своего бомбового прицела.

— Выбираю цель, — произнёс он вслух, подтверждая себе собственное действие. Последние десять секунд он твёрдо удерживал самолёт, на одном курсе. — Выглядит хорошо... сбрасываю бомбы... пошли!

Четыре явно неаэродинамичных канистры сорвались с бомбодержателей и раскрылись в полете, рассыпав тысячи крохотных бомбочек по всей территории батареи. Он был далеко, когда бомбы взорвались, а потому не смог увидеть солдат, кинувшихся к траншеям. Продолжая лететь на малой высоте, он бросил «Тандерчиф» в крутой левый поворот, чтобы убедиться, что батарея уничтожена раз и навсегда, и с расстояния в три мили краем глаза увидел огромное облако дыма в центре «звезды».

Это вам за Эла, позволил себе подумать полковник. Никакого двойного переворота в знак победы, всего лишь мысль. Затем он выровнял истребитель и выбрал лучшее направление для возвращения на базу. Сейчас здесь появится ударное звено и сотрёт с земли эту батарею. О'кей. Закариас выбрал самый низкий разрыв в хребте и устремился к нему со скоростью чуть меньше одного Маха, прямо и уверенно, ведь угроза осталась позади. Теперь домой на Рождество.

Красные трассирующие очереди, вырвавшиеся из небольшого перевала, потрясли его своей неожиданностью. Здесь не должно было быть вьетнамских пулемётов. Пули, отклоняясь в сторону, летели прямо на него. Робин потянул штурвал на себя — именно этого ожидал пулемётчик, — и корпус истребителя пролетел прямо через поток огня. Самолёт лихорадочно задрожал, и за одну секунду все, что до сих пор шло хорошо, пошло насмарку.

— Робин! — застонал голос по системе внутренней связи, однако он был едва слышен — все заглушал рёв сигнала тревоги, и в этот роковой миг Закариас понял, что его самолёт обречён. Пламя охватило двигатель, и тот вышел из строя, а затем «Тандерчиф» начал крениться и рыскать — полковнику стало ясно, что и управление не действует. Его реакция была автоматической — он подал команду катапультироваться, но новый стон заставил его обернуться, как раз когда он потянул за ручки катапульты. Хотя он знал, что оглядываться бесполезно, последнее, что он увидел, был Джек Тейт, истекавший кровью, которая словно инверсионный след, исчезала за пилотским креслом; но тут же его собственную спину пронзила мучительная боль, которой он никогда прежде не испытывал.

***

— О'кей, — сказал Келли и выпустил сигнальную ракету. Другой катер начал бросать в воду маленькие заряды взрывчатки, чтобы отогнать из этого района рыбу. Он следил и ждал пять минут, затем посмотрел на человека, отвечающего за безопасность.

— Район свободен.

— Включаю ток, — проговорил Келли и словно заклинание ещё трижды повторил предупреждение, потом повернул ручку взрывного устройства. Результаты были вполне удовлетворительные. Вода вокруг платформы превратилась в пену, когда взрывы обрезали опоры и у самого дна и вблизи поверхности. Платформа падала на удивление медленно. Все сооружение соскользнуло в одну сторону и рухнуло в воду с огромным всплеском. На одно невероятное мгновение показалось, что сталь останется на плаву. Но такого быть не могло. Решетчатые фермы из тонких балок погрузились в воду и исчезли из виду, опустившись на дно. Ещё одна работа была завершена.

Келли отсоединил провода от генератора и бросил их за борт.

— На две недели раньше условленного срока, — заметил представитель фирмы. Бывший лётчик-истребитель на военно-морском флоте, он был восхищён работой. В конце концов, нефть никуда не денется. — Голландец был прав, говоря о тебе.

— Адмирал — хороший парень. Он здорово помог нам с Тиш.

— Да, мы летали вместе с ним два года. Блестящий лётчик. Приятно, что его рекомендации подтвердились. — Представителю фирмы нравилось работать с людьми, имевшими такой же опыт, как и у него самого. Отчасти он уже успел позабыть весь ужас боевых действий. — А что это у тебя? Я заметил раньше и хотел спросить. — Он показал на татуировку на кисти Келли — красную фигурку тюленя, который сидел на задних плавниках, дерзко ухмыляясь:

— В нашем подразделении это делали все, — как можно небрежнее объяснил Келли.

— Что это за подразделение?

— Не имею права говорить об этом. — Келли улыбкой смягчил отказ.

— Держу пари, это как-то связано с тем, как Санни сумел выбраться из плена, но не стану расспрашивать дальше. — Бывший морской офицер знал — правила следует уважать. — Ну ладно. Чек поступит на ваш счёт к концу дня, мистер Келли. Я сообщу по радио вашей жене, чтобы она ждала вас в машине у причала.

***

Лицо Тиш Келли сияло от переполнявшего ею чувства «и я тоже», когда она смотрела на женщин в магазине «У аиста». Ещё не кончился третий месяц беременности, и потому она могла носить все, что ей хотелось, — ну, если не все, то почти все. Слишком рано делать специальные покупки, но у неё было много времени, и она хотела кое в чем убедиться. Тиш поблагодарила продавца и решила, что приедет сюда вместе с Джоном вечером и вместе с ним выберет что-нибудь для себя — ему это нравилось. А теперь пора ехать за ним. Фургон «плимут», на котором они приехали сюда из Мэриленда, стоял рядом с магазином, и она уже знала, как ездить по улицам этого прибрежного города. Погода здесь была куда лучше холодных осенних дождей у них дома, и ей было приятно побыть на берегу Мексиканского залива, где лето никогда не кончается больше чем на несколько дней. Она вывела машину на улицу и направилась на юг, к огромному сортировочному двору, нефтяной компании. Даже светофоры благоприятствовали ей — один за другим загорались зелёные огни, так что ей даже не приходилось нажимать на тормоза.

Водитель грузовика нахмурился, когда зелёный огонёк светофора переключился на жёлтый. Он опаздывал и ехал чуть быстрее, чем следовало, но до конца шестисотмильного пробега из Оклахомы оставалось совсем немного. Он нажал на педали сцепления и тормоза, и тут же у него перехватило дыхание — обе педали ушли в пол, не замедлив движение огромной машины. Перекрёсток впереди был пуст, и он продолжал ехать на красный свет, тщетно стараясь уменьшить скорость и отчаянно сигналя. Боже мой, Боже, лишь бы не...

Она просто не заметила приближения грузовика и даже не дог вернула голову. Фургон вырвался на перекрёсток, и в памяти водителя навсегда отпечатался профиль молодой женщины, исчезающей под капотом его дизеля, затем последовал ужасный крен и содрогающийся рывок вперёд, когда грузовик своими передними колёсами расплющил автомобиль.

***

Хуже всего было всякое отсутствие чувств. Хелен была ею подругой. Сейчас она умирала, и Пэм знала, что должна что-то испытывать, но не могла. Хотя рот девушки был заткнут кляпом, это не останавливало звуков, которые рвались наружу от того, что делали Билли и Рик. Это были звуки, издаваемые женщиной в неминуемом приближении смерти. Тем не менее, попытка побега должна быть наказана, и Рик, и Билли, и Берт, и Генри осуществляли это наказание. Пэм пыталась убедить себя, что это кошмарный сон, но страшные звуки удушья принуждали ею смотреть, а сознание — ощущать, что это реальный мир. Хелен поступила скверно. Она пыталась убежать, и они не могли допустить этого. Им с Хелен объясняли все это много раз, а сейчас метод объяснения был таким, как сказал Генри, что забывать больше никогда не придётся. Пэм провела рукой по тому месту, где однажды были сломаны ею ребра, и вспомнила свой собственный урок. Когда глаза Хелен остановились на ею лице, она знала, что бессильна что-то предпринять, и попыталась передать взглядом своё сочувствие. Большего сделать она не осмелилась, и наконец, Хелен замолкла — все кончилось. Теперь она сможет закрыть глаза и подумать о том, когда наступит ею очередь.

***

Солдатам это казалось очень забавным. Они привязали тело американского лётчика с наружной стороны своей позиции, укреплённой мешками с песком, чтобы он видел сбившие его пулемёты. Менее забавными были результаты атаки их пленника, и своё неудовольствие они выразили пинками сапог. Тут же был и другой лётчик, которого они привязали рядом с первым, наслаждаясь его полным печали и отчаяния взглядом, когда он смотрел на бандита, что летел с ним на том же самолёте. Из Ханоя прибыл офицер разведки. Сейчас он сверял имя лётчика, то глядя в список, который привёз с собой, то наклоняясь, чтобы прочитать его имя в документах. Должно быть, лётчик был каким-то особенным, подумали пулемётчики, наблюдая за тем, как реагировал на него офицер и как стал срочно звонить по телефону. После того как пленник потерял сознание, офицер обмазал его лицо кровью убитого товарища и несколько раз сфотографировал. Это озадачило пулемётчиков. Похоже, офицер хотел, чтобы живой пилот выглядел таким же мёртвым, как и тело, лежащее рядом. Это было странным.

***

Это не было первым телом, которое ему пришлось опознавать, но Келли считал, что та часть его жизни осталась далеко позади. Рядом стояли другие люди, готовые поддержать его, однако способность устоять на ногах — ещё не способность выжить, а в такие моменты не бывает утешения. Он вышел из палаты «Скорой помощи», чувствуя на себе взгляды врачей и медсестёр. Был вызван священник, чтобы отдать последний долг, и он что-то говорил, но Келли знал, что его слов никто не слышит. Полицейский объяснил, что нельзя винить водителя. Отказали тормоза. Механический дефект. И вообще винить некого. Такое случается. Все те слова, которые он сам говорил в подобных случаях, пытаясь объяснить невиновному человеку, почему наступил конец главной части его жизни, словно эти слова могли что-то изменить. Полицейский увидел, что этот мистер Келли — крутой мужчина и потому ещё более уязвимый. Его жена и так и не родившийся ребёнок, которых он мог защитить от любой опасности, погибли в результате несчастного случая. А винить некого. Водитель грузовика, сам отец большой семьи, находился в больнице. Ему пришлось ввести большую дозу успокоительного. Водитель выскочил из кабины и пополз под свой грузовик, надеясь вытащить женщину ещё живой. Рядом с Келли сидели его сослуживцы. Они помогут ему в организации похорон. Что ещё можно сделать для человека, который готов лучше попасть в ад, чем увидеть такое, тем более что в аду он был. Но существует не один ад, и он не видел их все.

1. Enfan perdu[228]

Май

Он так и не понял, почему остановился. Свернул к обочине, даже не подумав. Девушка не поднимала руки — значит, не просила подвезти. Она просто стояла на обочине шоссе, глядя на проносящиеся мимо автомобили, которые обдавали ею песком и дорожной пылью, оставляя позади синие клубы дыма из выхлопных труб. Она стояла как те, что путешествуют на попутных автомашинах, — одна нога прямая, другая — согнута в колене. Одежда ею была изрядно потрёпана, на одном плече висел рюкзак. Ею, каштановые до плеч волосы растрепались от вихрей, поднимаемых проносящимися автомобилями. Лицо выглядело равнодушным, но Келли не заметил этого, пока не нажал на тормоз и не свернул на обочину, усыпанную гравием. Тут же подумалось — а не свернуть ли обратно в поток транспорта, но все же решил, что уже поздно, хотя не знал, почему эта мысль пришла ему в голову. Взгляд девушки следовал за его машиной — он видел это в зеркале заднего обзора, — затем она, пожав плечами, без особого энтузиазма направилась к нему. Стекло в дверце с пассажирской стороны было опущено, и через несколько секунд она наклонилась, глядя через него.

— Ты куда едешь? — спросила девушка.

Это удивило Келли. Он ожидал, что первым вопросом будет: «Тебя подвезти?» — и задаст его он. На мгновение он заколебался, глядя на девушку. Похоже, ей немного за двадцать, подумал он, но выглядит она старше своих лет. Лицо не то чтобы грязное, но не слишком чистое, возможно, из-за ветра и пыли на шоссе. Ею мужская рубашка не гладилась от рождения, волосы спутались. Но больше всего Келли удивили ею глаза. Привлекательного серо-зелёного цвета, они смотрели мимо него... но что в них было? Он нередко видел такой взгляд, но только у смертельно усталых мужчин. У него и самого, видно, такой бывал, но просто тогда он не знал, как выглядели его глаза. Ему и в голову не пришло, что выражение его глаз сейчас мало отличалось от взгляда девушки.

— Возвращаюсь к себе на яхту, — ответил он наконец, не зная, что ещё сказать. И мгновенно выражение ею глаз изменилось.

— У тебя есть яхта? — спросила она. Ею глаза зажглись, как у ребёнка, от них вспыхнула улыбка и преобразила все лицо, словно он только что ответил на жизненно важный для неё вопрос. Келли заметил, что у девушки прелестная щербинка между передними зубами.

— Да, сорокафутовая, с дизельными двигателями. — Он сделал жест в открытый багажник «скаута», наполненный картонными коробками с провизией. — Хочешь, поедем вместе? — спросил он не задумываясь.

— Ну конечно! — Без малейших колебаний она открыла дверцу и бросила рюкзак на пол перед передним пассажирским сиденьем.

Съезжать с обочины и вливаться в транспортный поток было непростым и опасным манёвром. У «скаута» была низкая база и слабый двигатель, он не годился для поездок по скоростному шоссе, и потому Келли понадобилось все своё внимание. Его машина могла ехать только по правой крайней полосе хайвэя, а поскольку другие автомобили съезжали и выезжали на шоссе на каждой развёртке, приходилось внимательно следить за потоком транспорта, потому что «скаут» не был достаточно проворным, чтобы увернуться от всех идиотов, которые мчались к океану или куда-то ещё, куда можно направляться на уик-энд, продолжающийся три дня.

«Хочешь, поедем вместе?» — спросил он, и она тут же ответила: «Ну конечно», запомнилось ему. Какого чёрта? Келли недоуменно нахмурился, глядя на проносящиеся мимо автомобили, потому что не знал ответа, однако за последние шесть месяцев он не мог ответить на множество вопросов. Он скомандовал своему воображению успокоиться и снова сосредоточил внимание на шоссе, хотя недоуменные вопросы, не оставлявшие его, беспокоили подобно отдалённому, но назойливому шуму. Ум человека, в конце концов, редко повинуется собственным командам.

30 мая, подумал он, уик-энд да ещё День памяти погибших в войнах. Автомобилей вокруг было полно. Одни спешили домой с работы, другие, кто уже успел побывать дома, ехали с семьями. В задние стекла на него смотрели лица детей. Какие-то ребята помахали ему, но он сделал вид, что не заметил. Трудно жить без души, особенно когда помнишь о том, что она у тебя была.

Он провёл рукой по нижней челюсти и почувствовал, какая она шершавая. Да и рука была грязной. Немудрено, что на него так смотрели на продовольственном складе. Ты перестаёшь следить за собой, Келли.

Ну и что? Кого это интересует, чёрт возьми?

Он повернулся, посмотрел на свою спутницу и вспомнил, что не знает ею имени. Ничего себе — везёшь девушку к себе на яхту и не знаешь, как ею зовут, подумал он. Поразительно. Она смотрела вперёд с безмятежным выражением лица. В профиль оно было прелестным. Девушка была худой — пожалуй, сказать «тонкой и гибкой» будет правильнее, — не то блондинка, не то шатенка. Джинсы ею были поношенными, кое-где на них виднелись дыры. Не исключено, их купили в одном из тех магазинов, что нагоняют цену, если они выглядят выцветшими и рваными, но Келли не был уверен, да и вообще ему было наплевать. Это ещё одна вещь, которая его не волновала.

Боже, как же все это с тобой получилось? — требовал ответа его ум. Келли знал ответ, но и он не давал полного объяснения.

Разные части организма, именуемого Джон Терренс Келли, были знакомы с различными частями происшедшего, но каким-то образом они никак не стыковались друг с другом, и отдельные элементы того, что когда-то было решительным, умным и смелым человеком, перемещались по отдельности в замешательстве... и отчаянии? Какая счастливая мысль.

Он вспомнил, кем был когда-то. Помнил все события, которые пережил, поражённый, что сумел совершить такое. И, возможно, самым мучительным было то, что он не понимал причины происшедшего. Да, конечно, он знал, что случилось, но все это было внешней оболочкой, и каким-то образом его понимание случившегося затерялось, оставило его живым, сбитым с толку и без цели в жизни. Его существование продолжалось, как на автопилоте, он больше не управлял собой. Келли знал это, но не имел представления, куда ведёт его дальнейшая судьба.

Девушка хранила молчание — Келли думал о ней просто как о девушке, потому что не знал ею имени, — и это было к лучшему, хотя он чувствовал, что у неё есть что-то, о чем знать ему необходимо. Это было инстинктивное чувство, но он всегда доверял своим инстинктам, этому предостерегающему холодку на спине и затылке. Он оглянулся на мчащиеся по шоссе автомобили и не увидел никакой особой опасности, если не считать машин, имеющих слишком много лошадиных сил под капотом и слишком мало мозгов за рулём. Внимательно посмотрев вокруг, Келли ничего не обнаружил. Однако чувство опасности не покидало его, и он безо всякой на то причины глянул в зеркало заднего вида, в то время как его левая рука опустилась между ног и коснулась рифлёной рукоятки «кольта», висящего под сиденьем. Он погладил рукоятку пистолета, прежде чем осознал это.

Какого чёрта он сделал это? Келли отдёрнул руку и покачал головой от недоумения и недовольства. И все-таки он продолжал поглядывать в зеркало, просто следя за потоком транспорта, обманывал он себя на протяжении следующих двадцати минут.

У причалов все кипело. Разумеется, это объяснялось предстоящим трёхдневным уик-эндом. Автомобили проносились с опасной скоростью по маленькой и плохо вымощенной стоянке, каждый водитель старался опередить другого, чтобы избежать часа пик, обычного для пятницы, не осознавая того, что этим ухудшает положение. Зато «скаут» почувствовал себя здесь как дома. Высокий клиренс и хорошая видимость позволили Келли подъехать задним ходом к транцу «Спрингера», и он, сделав петлю, оказался на том самом месте, что покинул шесть часов назад. С облегчением Келли поднял окна и запер дверцы машины. Приключения на шоссе закончились, и теперь его манила широкая водная гладь.

«Спрингер» — яхта длиной в сорок один фут с двумя дизелями — был построен по специальному заказу, но очертаниями и внутренним устройством походил на «Пейсмейкер Кохо». Он не принадлежал к числу особенно красивых яхт, но у него было две больших каюты и салон в центре можно было легко превратить в третью. Дизели были большими, но без турбонаддува — Келли предпочитал, чтобы машины работали ритмично и не напрягаясь. На яхте был установлен высококачественный морской радиолокатор, а также все средства связи и навигационные приборы, разрешенные законом для рыболовных судов, уходивших далеко в море. Фиберглассовый корпус находился в идеальном состоянии, а на хромированных поручнях не было ни пятнышка ржавчины, хотя Келли намеренно избегал покрывать палубу лаком подобно большинству владельцев яхт, потому что не хотел тратить на это время. «Спрингер» был рабочим судном — или, по крайней мере, должен был им быть.

Келли открыл багажник и принялся перетаскивать коробки на борт. Он заметил, что у девушки хватило здравого смысла не вмешиваться в разгрузку.

— Эй, Келли! — послышался голос с ходового мостика яхты.

— Привет, Эд! В чем дело?

— Вышел из строя датчик. Износились щётки генератора, и я заменил их, но, по-моему, причина была все-таки в датчике. Я и его заменил. — Эд Мердок, главный механик верфи, начал спускаться по трапу и, лишь ступив на палубу, заметил девушку. Глаза механика быстро и с одобрением окинули ладную фигурку, он споткнулся на последней ступеньке и едва не растянулся от удивления.

— Что-нибудь ещё? — подчёркнуто деловито спросил Келли.

— Наполнил топливные баки и прогрел двигатели, — ответил Мердок, снова поворачиваясь к своему клиенту. — Все расходы найдёшь в счёте.

— Спасибо, Эд.

— Да, Чип просил передать, что кто-то сделал ему предложение на случай, если ты захочешь продать...

— И не думай об этом, Эд, — прервал его Келли.

— Она настоящий алмаз, Келли, — заметил Мердок, собирая инструменты и спускаясь на набережную с улыбкой, довольный придуманной им двусмысленностью.

Келли понадобилось несколько секунд, чтобы понять это, и он запоздало фыркнул, выгружая последние коробки из машины.

— А мне что делать? — спросила девушка. Она просто стояла рядом, и у Келли создалось впечатление, что она немного дрожит и пытается это скрыть.

— Пойди и сядь в кресло на ходовом мостике, — сказал Келли, кивнув вверх. — Мне понадобится несколько минут, чтобы отправиться в путь.

— О'кей. — На ею лице появилась улыбка, способная растопить лёд, словно она точно знала, чего он ждёт от неё.

Келли прошёл в корму, завернул в свою каюту, довольный тем, что на яхте у него все чисто. Гальюн в каюте был тоже чистым, и он остановился у зеркала, глядя на себя.

— Ну хорошо, а теперь объясни, что ты собираешься делать дальше, чёрт побери?

Ответа не последовало, но привычка к опрятности заставила его умыться. Через пару минут он вошёл в салон. Проверил, хорошо ли закреплены коробки с продовольствием, и поднялся на ходовой мостик.

— Ты знаешь, я забыл тебя кое о чем спросить... — начал он.

— Пэм, — улыбнулась она, протягивая руку. — А как зовут тебя?

— Келли, — ответил он, снова удивлённый.

— Куда мы направляемся, мистер Келли?

— Просто Келли, — поправил он девушку, решив пока удерживать ею на расстоянии. Пэм только кивнула и снова улыбнулась.

— О'кей, Келли, так куда?

— Мне принадлежит маленький остров примерно в тридцати...

— У тебя есть собственный остров? — Ею глаза расширились от удивления.

— Совершенно верно. — Вообще-то он арендовал его и в течение такого длительного времени, что ему это вовсе не казалось удивительным.

— Вперёд! — с энтузиазмом воскликнула Пэм, снова оглядываясь на берег.

Келли громко рассмеялся:

— Отлично, тогда вперёд!

Он включил трюмные вентиляторы, очищающие воздух в трюме и машинном отделении. На «Спрингере» были установлены дизельные двигатели, и вообще-то можно было не беспокоиться о скоплении взрывчатых газов, но, несмотря на то, что за последнее время Келли стал гораздо небрежнее, чем раньше, он оставался моряком и потому в своей жизни на воде следовал строгим правилам, а это означало соблюдение правил безопасности, написанных кровью многих беззаботных людей. После того как прошли предписанные две минуты, он нажал на кнопку, включающую сначала левый дизель, потом дизель с правого борта. Оба больших дизеля, построенные в Детройте, тут же заработали с впечатляющим рёвом. Тем временем Келли проверил показания приборов. Все выглядело нормально.

Он спустился с ходового мостика, чтобы отдать швартовы, затем вернулся обратно и передвинул вперёд дроссели, выводя яхту из эллинга, проверил прилив и ветер — сейчас не ощущалось ни того ни другого, — осмотрелся по сторонам, взглянув на другие суда. Затем он передвинул вперёд на одно деление левый дроссель и одновременно повернул штурвал, помогая «Спрингеру» развернуться в узком канале, и после этого направил яхту прямо вперёд. Далее Келли передвинул на одно деление дроссель правого дизеля, и его крейсерская яхта неторопливо двинулась вперёд со скоростью пять узлов мимо рядов моторных и парусных яхт. Пэм тоже смотрела на яхты, главным образом в сторону кормы, и ею взгляд на 1 несколько долгих секунд остановился на площадке для стоянки автомобилей. Затем она снова посмотрела вперёд, и напряжённость исчезла из ею тела.

— Ты разбираешься в яхтах? — спросил Келли.

— Очень мало, — призналась она, и он впервые обратил внимание на ею акцент.

— Откуда ты родом?

— Из Техаса. А ты?

— Вообще-то из Индианаполиса, но не был там очень долго.

— А это что у тебя? — спросила она, и ею рука коснулась татуировки на его кисти.

— Осталось после пребывания в одном из мест, где мне пришлось побывать, — сказал он. — Это было не очень приятное место.

— А-а, оттуда. — Пэм сразу поняла.

— Да, из того места, — бесстрастно кивнул Келли. Яхта оставила позади внутреннюю акваторию, и он снова передвинул дроссели.

— Чем ты там занимался?

— Вряд ли леди пристало слушать о таких вещах, — ответил Келли, оглядываясь вокруг из полусогнутого положения.

— Почему ты считаешь, что я — леди? — спросила она. Вопрос застал Келли врасплох, но он начал уже привыкать к этому. Келли также обнаружил, что разговор с девушкой — не важно, на какую тему, — был именно тем, в чем он нуждался. Впервые он улыбкой ответил на ею улыбку.

— С моей стороны было бы нехорошо считать, что ты — не леди.

— Мне было интересно, сколько времени понадобится тебе, чтобы улыбнуться. — У тебя такая хорошая улыбка — давал понять ею тон.

Если я скажу — шесть месяцев, ты поверишь? — едва не произнёс он. Вместо этого он рассмеялся, главным образом над самим собой. Это тоже было ему так необходимо.

— Извини. Наверно, тебе не слишком нравится моё общество. — Он снова посмотрел на неё и увидел понимание в глазах девушки. Всего лишь короткий взгляд, очень человечный и женственный, но он потряс Келли. Он чувствовал, как это произошло, и отогнал от себя ту часть сознания, которая говорила ему, что именно этого не хватало ему последние месяцы. Это было что-то, что он не хотел слышать, особенно для себя самого. Одиночество переносилось достаточно тяжело без воспоминания о его несчастье. Пэм снова протянула руку, вроде лишь для того, чтобы погладить татуировку, но не только для этого. Поразительно, каким тёплым было ею прикосновение, даже под горячим майским солнцем. Может быть, это объяснялось тем, какой холодной стала его жизнь.

Но он не должен отвлекаться от управления яхтой. Примерно в тысяче ярдов перед ним шёл сухогруз. Яхта уже набрала полную крейсерскую скорость, и триммеры в ею носовой части автоматически выдвинулись, переведя судно в наиболее эффективное положение на скорости в восемнадцать узлов. Яхта скользила навыдвинутых триммерах плавно и стремительно, пока не настигла волн, расходящихся от кильватерной струи сухогруза. Нос «Спрингера» начало подбрасывать до трех-четырех футов, и Келли повернул влево, чтобы избежать наибольшей качки. По мере того как яхта обгоняла судно, оно вырастало перед ними словно утёс.

— Где мне можно переодеться?

— Моя каюта на корме. Если хочешь, можешь занять носовую.

— Неужели? — хихикнула девушка. — А зачем?

— Что? — Она исчезла, и он лишь с опозданием понял смысл насмешки.

Пэм спускалась по трапу, одной рукой осторожно придерживаясь за поручень, а в другой держа свой рюкзак. У неё было немного вещей. Через несколько минут она снова появилась на ходовом мостике, одетая в короткие шорты и бюстгальтер, босиком и заметно более спокойная. Келли заметил, что у неё ноги танцовщицы, стройные и очень женственные. Кроме того, они были очень бледными, и это удивило его. Бюстгальтер свободно висел у неё на груди и выглядел потрёпанным по краям. Возможно, она недавно сбросила вес — или специально купила на размер больше. Какой бы ни была причина, он обнажал почти всю её грудь. Келли заметил, что косит глазами в её сторону, и выругал себя за то, что разглядывает её так неприкрыто. Однако Пэм не дала ему ускользнуть с такой лёгкостью. Она схватила его за руку и села рядом, прижавшись к нему. Повернув голову, он мог теперь при желании заглядывать прямо под бюстгальтер.

— Они нравятся тебе? — спросила она.

Келли почувствовал, что не знает, как ответить. Он пробормотал что-то неразборчивое, и, прежде чем он решил, как реагировать на её слова, Пэм рассмеялась. Но смеялась она не над ним. Она махала рукой команде грузового судна, и матросы махали ей в ответ. Это был итальянский корабль, и один из полудюжины матросов, повисших на кормовом поручне, послал ей воздушный поцелуй. Она ответила ему тем же.

Келли почувствовал укол ревности.

Он снова повернул штурвал в левую сторону, перебрасывая яхту через кильватерную струю итальянского судна, и, проходя мимо капитанской рубки, подал гудок. Этого требовали правила поведения на море, хотя редко кто из яхтсменов следовал им. К этому времени вахтенный офицер смотрел в бинокль на Келли — скорее, разумеется, на Пэм. Он повернулся и что-то крикнул рулевому. Через мгновение воздух потряс оглушительный «свисток» грузового судна, и девушка едва не выпрыгнула из кресла.

Келли засмеялся, и она последовала его примеру, затем она прижалась обеими руками к его бицепсу. Он чувствовал, как её палец пробегает по татуировке.

— Это не ощущается как...

— Я знаю, — кивнул Келли. — Большинство людей считают, что это похоже на краску или что-нибудь ещё.

— Почему ты...

— Почему я сделал это? Все в нашей группе имеют подобную татуировку. Даже офицеры. Почему-то захотелось, наверно. Вообще-то глупо.

— А мне нравится.

— Ну что ж, а мне, похоже, нравишься ты.

— Ты говоришь такие приятные комплименты. — Она слегка передвинулась, коснувшись грудью его руки.

На выходе из Балтимора Келли установил скорость яхты в восемнадцать узлов. Итальянский корабль был единственным в поле зрения грузовым судном. Море казалось спокойным, с рябью не больше фута. Он направлялся по основному каналу, ведущему в Чесапикский залив.

— Ты не хочешь чего-нибудь выпить? — спросила Пэм, когда они повернули к югу.

— Было бы неплохо. В камбузе стоит холодильник — он в...

— Я видела его. Что тебе принести?

— Захвати две банки чего хочешь.

— О'кей, — непринуждённо откликнулась она вставая. Мягкое приятное прикосновение скользило вдоль его руки и наконец, закончилось у плеча.

— А это что? — спросила она, вернувшись на мостик. Келли обернулся и поморщился. Ему было так... приятно сидеть с девушкой, прижимающейся к его плечу, что он даже не подумал о погоде. «Это» было надвигающейся грозой, гигантской массой дождевых облаков, уходящих в небо на восемь или десять миль.

— Похоже, что пойдёт дождь. — Келли взял из её руки банку пива.

— Когда я была маленькой девочкой, это означало торнадо.

— Нет, в этом районе торнадо не бывает, — ответил Келли, оглядывая яхту, чтобы убедиться, что все надёжно принайтовано на палубе. Он знал, что внизу все находится в положенных местах, потому что он всегда следил за этим, испытывал ли тоску или нет. Затем он включил морской канал радио и тут же попал на прогноз погоды, закончившийся обычным предостережением.

— Твоя яхта относится к малым судам? — спросила Пэм.

— Вообще-то да, но ты можешь не беспокоиться. Я знаю, что делаю. На флоте я служил боцманом.

— А что это?

— Что-то вроде старшего матроса на военно-морском флоте. К тому же это довольно большая яхта. Нас может изрядно потрепать, вот и все. Если ты беспокоишься — под твоим сиденьем спасательные жилеты.

— А ты беспокоишься? — сносила Пэм. Келли улыбнулся и покачал головой. — О'кей. — Она заняла прежнее положение, прижавшись грудью к его руке и положив голову ему на плечо с мечтательным выражением в глазах, словно ожидая что-то приятное, несмотря на надвигающийся шторм.

Келли не беспокоился — по крайней мере, не по поводу шторма, — но он вообще-то не привык относиться к вещам небрежно. Миновав Болкин-Пойнт, он повернул на восток через судоходный канал и не изменил направления на юг до тех пор, пока не оказался на такой глубине, где, был уверен, исключалось столкновение с каким-нибудь крупным судном. Каждые пять минут он поворачивался и поглядывал на штормовые тучи, мчавшиеся прямо на них со скоростью узлов в двадцать. Они уже закрыли солнце. Шторм, двигающийся с большой скоростью, обычно означал, что будет жестоким, а выбранный им новый курс на юг не позволял уйти от него. Келли допил банку пива и решил не открывать вторую. Сейчас резко уменьшится видимость. Он достал карту, запечатанную в пластиковую обёртку, поставил её на прокладочный стол справа от контрольной панели, пометил своё место жировым карандашом и затем проверил, не выведет ли выбранный им курс на мели, — «Спрингер» имел осадку в четыре с половиной фута, а потому для него все с глубиной меньше восьми футов являлось мелью. Убедившись, что и здесь все в порядке, он проложил курс по компасу и успокоился. Его морская подготовка гарантировала его как от опасности, так и от самоуверенности.

— Сейчас начнётся, — заметила Пэм с ноткой беспокойства в голосе и крепче прижалась к нему.

— Если хочешь, можешь спуститься вниз, — заметил Келли. — Пойдёт дождь, и подует сильный ветер. Да и качка будет изрядной.

— Но нам не угрожает опасность?

— Нет, если только я не выкину какую-нибудь глупость. Но попытаюсь не сделать этого, — пообещал он.

— Можно, я останусь здесь и увижу, что произойдёт? — спросила Пэм, явно отказываясь уходить от него, хотя Келли не знал почему.

— Ты промокнешь, — снова предупредил он.

— Ничего страшного. — Она весело улыбнулась и ещё крепче прижалась к его руке.

Келли сбавил скорость, и яхта, ушла с режима планирования. Спешить было некуда. После того как дроссели отвело назад, исчезла необходимость управлять яхтой обеими руками. Он обнял девушку одной рукой, её голова тут же опустилась ему на плечо, и, несмотря на приближающийся шторм, в мире все стало снова прекрасно. По крайней мере, так подсказывали Келли его эмоции. Разум говорил ему о чем-то другом, и эти две точки зрения никак не могли примириться друг с другом. Здравый смысл напоминал ему, что девушка, сидящая рядом с ним, была... Кем? Он не знал этого. Чувства подсказывали Келли, что это не имеет никакого значения. Именно такая девушка требовалась ему. Однако он принадлежал к числу людей, которыми управляли лишь эмоции, и разгорающийся внутри конфликт заставил его смотреть на горизонт недовольным взглядом.

— Что-нибудь случилось? — спросила Пэм.

Келли открыл было рот, но напомнил себе, что находится на яхте один на один с прелестной девушкой. И на этот раз он позволил своим эмоциям одержать верх.

— Я испытываю некоторое замешательство, но... нет, ничего не случилось.

— Я могу рассказать тебе...

Келли отрицательно покачал головой:

— Не надо. Чем бы это ни было, может обождать. А сейчас успокойся и наслаждайся прогулкой по морю.

Через мгновение их настиг первый порыв ветра, который накренил яхту. Келли повернул штурвал и вернул её на прежний курс, потому что порыв ветра отбросил яхту на несколько градусов влево. Первые капли дождя, предупреждающие о приближении ливня, быстро сменились сплошными полосами, двигающимися по поверхности Чесапикского залива подобно занавесям. Через минуту видимость уменьшилась до нескольких сотен ярдов, а небо потемнело, словно наступили сумерки. Келли проверил, включены ли у него ходовые огни. Волны стали бить по корпусу всерьёз, подгоняемые ветром силой узлов в тридцать. Ветер и волны били прямо в лицо, и он решил двигаться вперёд, хотя сейчас яхта находилась на хорошей якорной стоянке и такая же стоянка появится теперь только через пять часов. Келли ещё раз взглянул на карту, затем включил радиолокатор, чтобы проверить координаты. Глубина — десять футов, песчаное дно обозначено на карте как «твёрдое», а потому должно хорошо держать якоря. Келли повернул «Спрингер» носом к ветру и сбавил обороты настолько, чтобы винты лишь удерживали яхту на месте, уравновешивая силу ветра.

— Встань к штурвалу, — сказал он, обращаясь к Пэм.

— Но я ничего в этом не понимаю!

— Все в порядке. Тебе ничего не нужно понимать. Удерживая яхту в устойчивом положении, поворачивай штурвал в ту сторону, куда я тебе скажу. Мне нужно пройти вперёд, чтобы сбросить якоря. Справишься?

— Только ты будь поосторожней! — попросила она, стараясь перекричать ветер. Волны теперь достигли пяти футов, и нос яхты то взлетал вверх, то опускался вниз. Келли ободряюще пожал ей плечо и пошёл на бак.

Разумеется, нужно было проявить осторожность, но туфли у него были на специальных нескользящих подошвах, и Келли знал, что делает. Держась рукой за леер, он обошёл надстройку и через минуту был на баке. Здесь к палубе были прикреплены два якоря, Данфорт и второй, с поворачивающимися лопастями, оба побольше, чем требовалось для такой яхты. Келли сбросил первым Данфорт и дал Пэм знак повернуть штурвал чуть влево. Когда яхта сдрейфовала примерно на футов пятьдесят к югу, Келли сбросил второй якорь. Оба каната были уже закреплены на нужную длину, и, проверив, что все в порядке, Келли вернулся на ходовой мостик.

Пэм нервничала до тех пор, пока он не сел снова на крытую винилом скамью, — все вокруг было уже мокрым, в том числе и одежда. Келли поставил дроссели в нейтральное положение и позволил ветру сдвинуть «Спрингер» назад футов на сто. К этому моменту якоря впились глубоко в дно. Келли нахмурился. Вообще-то следовало разнести их пошире, но в такой ситуации и одного якоря было вполне достаточно. Второй поставлен просто для страховки. Удовлетворённый, он выключил дизели.

— Я мог пробиться через шторм, но предпочёл не делать этого, — объяснил он.

— Значит, мы остановились здесь на ночь?

— Совершенно верно. Ты можешь теперь спуститься к себе в каюту и...

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

— Нет, я хочу сказать, если тебе здесь не нравится... — Её рука поднялась к его лицу. Он едва расслышал её слова через ветер и дождь:

— Мне здесь нравится. — Каким-то образом в её словах он не нашёл противоречия.

Через мгновение Келли задал себе вопрос: почему на это потребовалось столько времени. Все признаки были налицо. Произошла ещё одна короткая дискуссия между эмоциями и здравым смыслом, и здравый смысл снова потерпел поражение. Здесь нечего бояться, с ним на яхте ещё один человек, такой же одинокий, как и он сам. Это так легко забыть. Одиночество не говорит тебе, что ты потерял, всего лишь указывает на то, что чего-то не хватает. Потребовалось нечто вроде этого, чтобы дать определение пустоте. Её кожа была мягкой, мокрой от дождя и все-таки тёплой. Все это так отличалось от купленной страсти, которую он пробовал дважды за последний месяц, причём каждый раз он уходил прочь, испытывая чувство отвращения.

А это было совсем другое. Это было настоящее. Здравый смысл пискнул последний раз, что такого не может быть, что он подобрал девушку на обочине дороги и знаком с ней всего ничего. Эмоции ответили, что это не имеет значения. Словно чувствуя конфликт у него в душе, Пэм стянула через голову лифчик. Эмоции победили.

— Они мне нравятся. — Его рука протянулась к её грудям и нежно коснулась их. Ощущение тоже было приятным. Пэм повесила лифчик на штурвал и уткнулась лицом в плечо Келли, прижимая его к себе руками и очень женственно беря инициативу на себя. Каким-то образом он почувствовал, что её страсть отнюдь не животного свойства, и это преображало все. Келли не знал, что это, но не пытался найти причину, не в этот момент.

Они встали. Пэм поскользнулась, но Келли подхватил её и встал на колени, чтобы стянуть с неё шорты. Затем наступила её очередь расстегнуть его рубашку, но сначала она положила его ладони себе на груди. Его рубашка долго оставалась на месте, потому что ни один из них не хотел двигаться, но потом она сняла рубашку — сначала один рукав, затем другой. Теперь наступила очередь джинсов. Келли сбросил ботинки вместе с опустившимися на них джинсами. Они обнялись, покачиваясь на неустойчивой палубе, под потоками дождя и порывами ветра. Пэм взяла его за руку, отвела от панели управления и уложила на палубу, затем опустилась на него. Келли попытался сесть, но она не дала ему подняться, наклонилась вперёд, и он почувствовал, как её бедра начали двигаться с нежным неистовством. Келли не был готов к этому, как он не был готов ко всему, что произошло сегодня, и его стон, казалось, прозвучал громче грома. Когда его глаза наконец открылись, её лицо было всего в нескольких дюймах от него, а улыбка походила на улыбку каменного ангела в церкви.

— Извини меня, Пэм, я...

Она прервала его хихикнув:

— У тебя всегда получается так хорошо?

Шли минуты. Руки Келли обняли её стройное тело, и они лежали так на палубе, пока не закончился шторм. Келли боялся шевельнуться, боялся нарушить положение, казавшееся таким нереальным. Затем подул холодный ветер, и они спустились вниз. Келли достал полотенца, и они вытерли друг друга. Он попытался улыбнуться ей, но боль вернулась к нему, ещё более острая из-за наслаждения, испытанного за последний час, и теперь наступила очередь Пэм почувствовать удивление. Она сидела рядом с ним на палубе салона и, когда положила его лицо себе на грудь, ощутила, что по нему текут слезы, отчего её грудь снова стала мокрой. Пэм не задавала вопросов. Для этого она была достаточно сообразительной. Она только прижала его к себе и молчала до тех пор, пока он не успокоился и его дыхание снова не стало размеренным?

— Извини, — сказал он через некоторое время и попытался встать, но она не пустила его.

— Ничего не объясняй. Но я хочу помочь тебе, — прошептала она, зная, что уже помогла. Она заметила это почти с первого мгновения, когда села в его машину: сильный мужчина, только страдающий. Он так резко отличался от всех остальных мужчин, которых она знала. Когда он снова заговорил, она ощутила его слова у себя в груди.

— Прошло почти семь месяцев. Я работал в устье Миссисипи. Мы только что узнали о её беременности. Она поехала в магазин и... это был грузовик, большой тягач с прицепом. Сцепление не выдержало... — Он не мог заставить себя продолжать, но этого и не требовалось.

— Как её звали?

— Тиш — Патриша.

— Сколько времени вы были...

— Полтора года. И затем она... просто исчезла. Я не ожидал этого. Я хочу сказать, что работал как мог, задания были опасными, но теперь все кончилось и я остался один, а не она. Я никогда не думал... — Он снова замолчал. Пэм посмотрела на него в сумрачном свете салона, увидела шрамы, которых не заметила раньше, и подумала об их происхождении. Впрочем, это не имело значения. Она положила щеку ему на голову. Сейчас он был бы отцом. Он мог бы быть кем угодно.

— И ты никому не говорил об этом?

— Никому.

— Почему же решил сделать это сейчас?

— Не знаю, — прошептал он.

— Спасибо. — Келли удивлённо поднял голову. — Я никогда не слышала от мужчины ничего более приятного.

— Почему?

— Неужели ты не понимаешь? — удивилась Пэм. — А вот Тиш поняла бы. Ты позволил мне занять её место. А может быть, это она позволила. Она любила тебя, Джон. Очень любила. И все ещё любит. Спасибо, что ты позволил помочь тебе.

По его щёкам снова потекли слезы, и Пэм опять прижала к груди его голову, укачивая этого сильного мужчину, словно ребёнка. Прошло десять минут, хотя ни один из них не смотрел на часы. Когда его тело перестало дрожать, он поцеловал её в знак благодарности, и этот поцелуй тут же превратился в жар новой страсти. Пэм легла на спину, позволив ему взять инициативу на себя, потому что теперь он снова превратился в мужчину, сильного духом. Её вознаграждение соответствовало той щедрости, которой она одарила его, и на этот раз её стоны заглушили раскаты грома. Позже он заснул рядом с ней, и она поцеловала его небритую щеку. Лишь тогда хлынули её слезы, завершая то чудо, которое принёс этот день после того ужаса, с которого начался.

2. Встречи

Келли проснулся в обычное время, за полчаса до восхода солнца, слыша крики чаек и увидев первое тусклое сияние на восточном горизонте. Сначала он в замешательстве посмотрел на тонкую руку, лежащую на его груди, но другие чувства и воспоминания за несколько секунд объяснили ему все, что произошло вчера. Он осторожно отодвинулся от девушки, накрыл её одеялом — в салоне было по-утреннему холодно. Настало время заняться яхтой.

Келли включил электрический кофейник, затем натянул плавки и поднялся на верхнюю палубу. С удовлетворением он заметил, что вчера не забыл включить якорный огонь. Небо очистилось, и воздух после вчерашней грозы был прохладным. Келли прошёл вперёд и с удивлением заметил, что под напором ветра один из якорей немного сдвинулся. Он упрекнул себя за это, хотя особой опасности в том не было. Поверхность залива была спокойной, маслянисто-гладкой. Дул лёгкий бриз. Розово-оранжевый свет первых солнечных лучей окрасил далёкий восточный берег, поросший лесом. В общем, утро было великолепным, и он не мог припомнить, когда в последний раз видел такое. Затем он вспомнил, что все изменившее его жизнь не имело никакого отношения к погоде.

— чёрт возьми, — прошептал он, глядя в сторону рассвета, ещё не начавшегося по-настоящему. Келли чувствовал, что его тело онемело, и проделал несколько упражнений на растяжение, чтобы избавиться от жёсткости в мышцах. Лишь теперь он понял, как хорошо чувствует себя без обычного утреннего похмелья, и ещё больше времени прошло, прежде чем он вспомнил, сколько спал. Неужели целых девять часов? — подумал он. Неудивительно, что он чувствует себя так хорошо. За дело. Теперь он взялся за швабру и начал сгонять воду, скопившуюся на фиберглассовой палубе.

Услышав низкий приглушенный рокот морских дизелей, посмотрел на запад, пытаясь рассмотреть, откуда он доносится, но там поверхность моря растворилась в лёгком тумане, гонимом бризом, и он ничего не увидел. Пришлось подойти к панели управления на ходовом мостике и достать бинокль. Он направил его в сторону шума как раз в тот момент, когда ослепительный луч двенадцатидюймового прожектора сверкнул сквозь его морской 7X50. На мгновение Келли ослепило, но тут же прожектор погас, и голос, усиленный громкоговорителем, пронёсся над морской поверхностью:

— Извини, Келли. Я не знал, что это ты. — Через пару минут знакомый силуэт патрульного катера береговой охраны приблизился к яхте. Келли поспешил к левому борту, чтобы опустить резиновые кранцы.

— Ты пытаешься убить меня или как? — спросил Келли дружеским тоном.

— Извини. — Главный старшина Мануэль Ореза, «Португалец», ступил с одного планшира на другой с привычной лёгкостью. Он махнул рукой в сторону кранцев. — Обижаешь?

— Плохое поведение на море, не иначе, — продолжал Келли, подходя к гостю.

— Я уже сказал об этом молодому матросу, — заверил его Ореза. — Доброе утро, Келли. — Он протянул руку, в которой был стайрофомовый стаканчик с кофе. Келли взял его и рассмеялся.

— Принимаю ваши извинения, сэр. — Ореза славился искусством приготовления кофе.

— Работали всю ночь. Устали как собаки, да ещё у меня молодая команда, — устало объяснил старшина. Орезе было почти двадцать восемь, и возрастом он намного превосходил самого старшего матроса своей команды.

— Неприятности? — спросил Келли.

Ореза кивнул, глядя на море.

— Да, пожалуй. Какой-то кретин в маленькой яхте, рассчитанной на дневное плавание, исчез после этого маленького шторма прошлым вечером, и теперь мы ищем его повсюду.

— Сорок узлов — скорость ветра. Это порядочный шквал, Португалец, — напомнил ему Келли. — Да и подул так неожиданно.

— Это верно. Мы все-таки спасли шесть яхт, исчезла только одна. Прошлым вечером ты не видел ничего необычного?

— Нет. Вышел из Балтимора около... пожалуй, шестнадцати ноль ноль. Два с половиной часа, чтобы добраться до этой стоянки. Встал на якорь перед самым штормом. Видимость была очень плохой, когда мы спустились вниз.

— Мы, — заметил, потягиваясь Ореза. Он подошёл к штурвалу, снял с него намокший лифчик и бросил Келли. Выражение его лица было бесстрастным, но в глазах играли огоньки интереса. Он надеялся, что его друг нашёл для себя кого-нибудь. Жизнь для него не была особенно лёгкой.

Келли вернул стакан обратно с бесстрастным выражением лица.

— Вслед за нами из порта вышел грузовой корабль, — продолжал он. — Итальянский флаг, контейнеровоз, загружен до половины, шёл, должно быть, узлов под пятнадцать. Ещё кто-нибудь выходил из порта?

— Да, это изрядно меня беспокоит, — кивнул Ореза с профессиональным раздражением. — Проклятые грузовики рвут полным ходом, не глядя вперёд.

— Ну, разумеется, стоя на вахте перед рулевой рубкой, можно промокнуть. К тому же вперёдсмотрящие могли нарушить какое-нибудь профсоюзное правило, верно? Может быть, твоя пропавшая яхта просто попала ему под киль, — зловеще заметил Келли. Такое уже случалось не раз, даже в таком цивилизованном заливе, как Чесапикский.

— Может быть, — согласился Ореза, оглядывая горизонт. Он нахмурился, не веря такому предположению, и слишком устал, чтобы скрыть это. — Как бы то ни было, если увидишь маленькую яхту, рассчитанную на плавание днём, с оранжево-белым полосатым парусом, сообщи мне, ладно?

— Непременно.

Ореза посмотрел вперёд и повернулся к Келли:

— Ты поставил два якоря для того небольшого ветерка, что дул вчера вечером? Они разнесены недостаточно широко. Я считал тебя более опытным моряком.

— Старшим боцманом, — напомнил ему Келли. — С каких это пор бухгалтер начинает поучать настоящего моряка? — Но это была всего лишь шутка. Келли знал, что Португалец лучше его умеет обращаться с малыми судами. Впрочем, совсем ненамного, и оба знали это.

Ореза улыбался все время, пока переходил обратно на свой катер береговой охраны. Перепрыгнув на его палубу, он указал на лифчик в руке Келли:

— Не забудь надеть свою рубашку, боцман! Мне кажется, она сшита как раз на тебя. — Смеющийся Ореза исчез в рулевой рубке, прежде чем Келли успел придумать соответствующий ответ. На палубе катера появился мужчина в штатском, что удивило Келли. Мгновение спустя машины катера взревели, и он взял курс на северо-запад.

— Доброе утро. — Это была Пэм. — Кто это?

Келли повернулся. Она была в том же виде, в каком он накрывал её одеялом, и Келли решил, что теперь она застанет его врасплох лишь в том случае, если сделает что-то непредсказуемое. Её волосы были спутаны, как у медузы, а глаза лишены фокуса, словно она плохо спала.

— Береговая охрана. Ищут пропавшую яхту. Как ты поспала?

— Очень хорошо. — Девушка подошла к нему. В глазах у неё было мягкое, мечтательное выражение. Оно казалось странным столь ранним утром, но для моряка трудно придумать что-нибудь более привлекательное.

— Доброе утро. — Поцелуй. Объятие. Пэм подняла руки над головой и сделала что-то вроде пируэта. Келли схватил её за тонкую талию и поднял.

— Что ты хочешь на завтрак? — спросил он.

— Я никогда не завтракаю. — Пэм протянула руки вниз, ему за шею.

— А-а... — улыбнулся Келли. — Ну что ж, хорошо.

Через час она передумала. Он приготовил ей яичницу с беконом на печке в камбузе, и Пэм проглотила все так быстро, что, несмотря на её протесты, ему пришлось заняться второй порцией. Он заметил, что девушка была не просто худой, на её теле проступали ребра. Она плохо питается, подумал он, и это наблюдение подсказало ему ещё один вопрос, которого он не задал. Но какой бы ни была причина, он может исправить положение. После того как она съела четыре яйца, восемь ломтиков бекона и пять тостов — примерно вдвое больше, чем потреблял утром сам Келли, — настало время приниматься за дневную работу. Он показал ей, как обращаться с электрическими приборами на камбузе, пока сам займётся якорями.

Они отправились в путь незадолго до восьми часов, потому что работали не спеша. Суббота обещала быть жаркой и солнечной. Келли надел солнцезащитные очки и сел расслабившись в своём кресле, время от времени прогоняя дремоту глотком кофе из кружки. Он направил яхту на запад, вдоль самого края судоходного канала, чтобы не встречаться с сотнями рыболовных судов, которые, он не сомневался, выйдут из различных гаваней для ловли морского окуня.

— А это что за штуки? — спросила Пэм, указывая на поплавки, вытянувшиеся слева от яхты.

— Поплавки для ловушек, куда ловят крабов. Вообще-то они больше походят на клетки. Крабы забираются внутрь и не могут выбраться обратно. Поплавки остаются на плаву, чтобы знать, где находятся ловушки. — Келли передал девушке бинокль и указал на рабочий баркас, находившийся в трёх милях к востоку.

— Они ловят этих бедняжек?

Келли засмеялся:

— Пэм, ты ела бекон на завтрак? Свинья отнюдь не совершила самоубийства, верно?

Она посмотрела на него озорным взглядом:

— Пожалуй.

— Так что у тебя нет оснований волноваться. Краб — это просто большой морской паук, хотя он и очень вкусен. — Келли повернул штурвал направо, чтобы обогнуть красный конический буй.

— И все-таки это кажется жестоким.

— Жизнь — тоже жестокая штука, — отозвался Келли и тут же пожалел об этом.

Ответ Пэм был таким же искренним:

— Да, я знаю.

Келли не повернулся, чтобы взглянуть на неё лишь потому, что вовремя остановил себя. Её ответ прозвучал с таким чувством, что он понял — и у неё в душе скрывались демоны. Этот момент, однако, быстро миновал. Она откинулась на спинку большого вращающегося кресла, прикреплённого к палубе, прижалась к нему, и ему снова стало хорошо. В последний раз здравый смысл предостерёг Келли, что здесь скрывалось что-то странное. Но ведь тут не было демонов, правда?

— Тебе лучше спуститься вниз.

— Почему?

— Сегодня солнце будет жечь вовсю. В медицинском шкафчике есть крем от загара, в главном гальюне.

— Гальюне?

— В туалете!

— Почему на судне все называется по-другому?

— Для того чтобы моряки чувствовали себя тут хозяевами, — засмеялся Келли. — А теперь — брысь! Найди крем и как следует намажься, а то к ленчу ты будешь выглядеть свежеподжаренной.

На лице Пэм появилась гримаса:

— Мне понадобится душ. Можно?

— Отличная мысль, — отозвался Келли не оборачиваясь. — Не стоит пугать рыбу.

— Какой ты грубый! — Она шлёпнула его по руке и побежала вниз.

***

— Исчезла, прямо-таки исчезла, — проворчал Ореза. Он склонился над прокладочным столом на станции береговой охраны Томас-Пойнт.

— Надо было осмотреть район с воздуха, поднять вертолёт или ещё что-то, — заметил штатский.

— Прошлой ночью не имело смысла. чёрт побери, чайки выдержали этот шторм, сидя на поверхности.

— Но куда он мог деться?

— Понять не могу. Может, утонул. — Ореза смотрел на карту сердитым взглядом. — Вы говорите, что он направлялся на север. Мы побывали во всех этих портах, а Макс проверил западный берег. Вы уверены, что дали нам правильное описание яхты?

— Уверен? Да мы сделали все что можно, едва ли не купили им эту проклятую яхту! — Штатский был тоже раздражён — двадцать восемь часов без сна на одном кофеине, не говоря уже о непрерывной качке и морской болезни на катере береговой охраны. Ему казалось, что желудок выстлан стальными стружками. — Может быть, он утонул, — проворчал штатский, сам не веря тому ни на минуту.

— А это решило бы вашу проблему? — Попытка главного старшины неуместно пошутить вызвала предупреждающий взгляд начальника станции — седовласого уоррент-офицера Пола Инглиша.

— Понимаете, — произнёс штатский, близкий к состоянию полного изнеможения, — я не думаю, что что-то сможет решить эту проблему, но мне поручили попытаться.

— Сэр, мы провели тяжёлую ночь. Моя команда устала, и, если у вас нет по-настоящему весомой причины продолжать поиски, я советую вам поспать.

Штатский поднял голову и посмотрел на Мануэла Орезу с усталой улыбкой, словно извиняясь за предыдущие слова.

— Главный старшина Ореза, с вашим здравым смыслом вам давно следовало быть офицером.

— Если я такой умный, то почему мы прошлой ночью упустили нашего друга?

— А этот парень, которого мы видели на рассвете?

— Келли, бывший боцман на военно-морском флоте, на него можно положиться.

— Слишком молодой для боцмана, не правда ли? — спросил Инглиш, разглядывая неважную фотографию, сделанную при свете прожектора. Он недавно появился на этой станции.

— Он получил это звание вместе с морским крестом, — объяснил Ореза.

Штатский поднял голову:

— Значит, вы не считаете...

— Никаких шансов.

Штатский покачал головой, встал, на мгновение остановился и затем отправился в спальню. Они снова выйдут в море ещё до рассвета, и нужно как следует выспаться.

— Итак, как было дело? — спросил Инглиш, едва штатский вышел из комнаты.

— У этого парня куча оборудования, капитан. — Поскольку Инглиш занимал пост начальника станции, он имел право на такое обращение, тем более что позволил Португальцу управлять своим катером, как тот считал нужным. — Так что ему приходится мало спать.

— Он останется с нами длительное время, хотя и не постоянно, поэтому я хочу, чтобы ты проявлял к нему должное уважение.

Ореза постучал карандашом по карте.

— Я по-прежнему считаю, что это лучшее место, с которого можно вести наблюдение, и знаю, что мы можем положиться на этого парня.

— А этот парень говорит «нет».

— Он не моряк, мистер Инглиш. Я не возражаю, когда он говорит мне, что нужно делать, но он не имеет достаточной подготовки, чтобы говорить мне как. — Ореза обвёл карандашом точку на карте.

***

— Мне это не нравится.

— От тебя никто не требует, чтобы это тебе нравилось, — заметил более высокий мужчина. Он раскрыл складной нож и разрезал плотную бумагу, в которую был завернут пластмассовый пакет с белым порошком внутри. — Всего несколько часов работы — и у нас триста тысяч долларов. Тебе этого мало, или я что-то упустил?

— И это только начало, — добавил третий.

— Как мы поступим с яхтой? — спросил мужчина, выразивший сомнения.

Высокий парень оторвался от своего занятия и посмотрел на него.

— Ты избавился от паруса?

— Да.

— Ну что ж, яхту мы можем спрятать куда-нибудь... но, пожалуй, безопаснее утопить её. Да, так мы и поступим.

— А Анджело? — Все трое посмотрели на лежащего на полу мужчину. Он все ещё не пришёл в сознание, и по лицу его стекала кровь.

— Пожалуй, утопим и его тоже, — заметил высокий мужчина без особых колебаний. — Прямо здесь, тут неплохое место.

— Через пару недель от него ничего не останется. Здесь масса всякой морской живности. — Третий махнул рукой в сторону берега, заливаемого приливом.

— Теперь ты видишь, как все просто? Анджело нет, яхты тоже нет, никакого риска, и триста тысяч баксов. Что ещё можно пожелать, Эдди?

— Его друзьям это может не понравиться. — Замечание прозвучало скорее как желание как-то возразить, а не как моральное убеждение.

— Какие друзья? — спросил Тони, не поднимая головы. — Он заложил нас, верно? Сколько друзей есть у осведомителя?

Логика ситуации убедила Эдди, и он подошёл к лежащему без сознания Анджело. Кровь все ещё сочилась из его многочисленных ран, когда при дыхании медленно двигалась грудь. Наступило время положить этому конец. Эдди понимал это; он просто старался отодвинуть неизбежное. Он достал из кармана небольшой автоматический пистолет 22-го калибра, приставил дуло к затылку Анджело и нажал на спусковой крючок. Тело содрогнулось, затем безжизненно вытянулось. Эдди отложил в сторону свой пистолет и вытащил мёртвое тело наружу, оставив Генри и его приятеля заниматься более важным делом. Они прихватили с собой рыболовные сети, и Эдди завернул в них труп, прежде чем сбросить его в воду позади своей маленькой моторной лодки. Эдди был осторожным человеком и оглянулся вокруг, но здесь вряд ли следовало опасаться любопытных. Он включил мотор, и катер отправился на поиски подходящего места, обнаруженное ими в нескольких сотнях ярдов от яхты. Там он выключил мотор, и катер дрейфовал, пока Эдди привязывал тяжёлые бетонные блоки к сети, в, которую был закутан Анджело. Шести блоков оказалось достаточно, чтобы погрузить его тело на дно, которое находилось на глубине восьми футов. Вода здесь была очень прозрачной, и это беспокоило Эдди, пока он не увидел, что дно прямо-таки кишит крабами. Труп Анджело исчезнет, меньше чем через пару недель. Это было значительным усовершенствованием в процедуре ведения их дел, и его следовало запомнить на будущее. Избавиться от маленькой парусной яхты будет труднее. Ему придётся найти место поглубже, но в его распоряжении целый день.

***

Келли изменил курс вправо, чтобы избежать группы спортивных яхт. Остров был уже в пределах видимости, милях в пяти. Не то чтобы это было живописное зрелище, всего лишь возвышение на горизонте, без единого деревца, но это был его остров, и там он чувствовал себя обособленно. Единственным недостатком был плохой прием телевизионных программ.

У острова Бэттери-Айленд была длинная и ничем не примечательная история. Его теперешнее название, скорее ироничное, чем соответствующее действительности, появилось в начале девятнадцатого века, когда какой-то предприимчивый военный решил установить здесь небольшую батарею, чтобы перекрыть узкое место при входе в Чесапикский залив и сделать его недоступным для британских кораблей, плывших к Вашингтону, округ Колумбия, с целью наказать новую нацию, которая осмелилась бросить вызов самому мощному в мире военно-морскому флоту. Командующий британской эскадрой заметил на острове безобидные клубы порохового дыма и больше для забавы, чем для уничтожения, подвёл один из своих кораблей в пределы досягаемости пушечного огня и сделал несколько залпов из мощных пушек на нижней палубе. Добровольцы, обслуживавшие пушки на островной батарее, решили не искушать судьбу, бросились наперегонки к своим весельным лодкам и переправились на континент. Вскоре после этого на остров на полубаркасе высадился десант, состоявший из матросов и нескольких королевских морских пехотинцев. Поработав вёслами, они вбили клинья в запальные отверстия — это называлось «заклепать орудия». Затем британская эскадра возобновила неторопливое движение вверх по реке Патьюксент, откуда их армия прошла к Вашингтону, вынудив Долли Медисон^[229] покинуть Белый дом, и вернулась обратно. Далее британские силы двинулись в Балтимор, где результат столкновения оказался несколько иным.

* * *

Бэттери-Айлэнд, став, несмотря на очевидную неохоту властей, федеральным владением, сделался стеснительным подстрочным примечанием к поразительно бесполезной войне. Поскольку на острове не было никого, кто мог бы ухаживать за земляными укреплениями, сорняки скоро захватили его, и такое положение продолжалось в течение почти сотни лет.

В 1917 году началась первая американская по-настоящему иностранная война, и Военно-морской флот США, внезапно столкнувшийся с угрозой со стороны подводных лодок, нуждался в уединённом месте для испытания своей артиллерии. Бэттери-Айлэнд показался идеальным местом, всего в нескольких часах плавания от Норфолка. В течение ряда месяцев осенью этого года двенадцати — и четырнадцатидюймовые пушки линейных кораблей грохотали в этом районе, и в результате их снаряды разнесли почти треть острова ниже уровня отлива, а также изрядно перепугали перелётных птиц, которые уже давно поняли, что здесь им не угрожают ружья охотников. Единственным новым событием, случившимся вблизи острова, было затопление сотни грузовых судов, построенных во время первой мировой войны. Суда, затопленные в нескольких милях к югу, быстро обросли водорослями и стали походить на острова.

Новая война и новое оружие пробудили заснувший было остров к жизни. Базе военно-воздушных сил ВМС, находящейся поблизости, понадобился полигон для того, чтобы пилоты могли испытывать вооружение. Удачное совпадение — расположенный поблизости остров Бэттери-Айлэнд и десятки затопленных судов, оставшихся после первой мировой войны, создали идеальный полигон для бомбардировки. В результате на острове были выстроены три массивных железобетонных бункера для наблюдения за ходом испытаний, откуда офицеры могли следить за тем, как бомбардировщики TBF и SB2C заходили на цели, которые имитировали острова и корабли, и разносили их в пыль. Это продолжалось до тех пор, пока одна из бомб не задержалась на бомбосбрасывателе чуть дольше, чем следовало и не уничтожила один из бункеров, к счастью, оказавшийся в этот момент пустым. Место расположения уничтоженного бункера выровняли из соображений порядка, а сам остров превратили в спасательную станцию: находившийся там спасательный катер быстро реагировал на случающиеся поблизости авиакатастрофы. Для этого понадобилось построить бетонный пирс и ангар для судов, а также переоборудовать два Оставшихся бункера. Короче говоря, остров принёс немалую пользу местной экономике, если не федеральному бюджету, пока появление вертолётов не сделало спасательные суда излишними, и остров был объявлен бесполезным. Так что он оставался никому не нужным в списке бесполезной федеральной собственности, пока Келли не удалось арендовать его.

Пэм улеглась на одеяле, наслаждаясь тёплыми солнечными лучами, густо обмазанная кремом, предохраняющим от солнечного ожога. У неё не было купального костюма, поэтому она надела только трусики и лифчик. Это не вызывало раздражения у Келли, однако неуместность такой одежды смутно беспокоила его по причине, не поддающейся логическому анализу. Как бы то ни было, его главной задачей было управлять яхтой. Рассмотреть её тело он сможет и позже, говорил он себе каждую минуту, хотя глаза то и дело обращались в сторону Пэм, словно стараясь убедиться, что она по-прежнему здесь.

Келли ушёл ещё немного вправо, уклоняясь от большой рыболовной яхты, затем взглянул на Пэм. Она спустила бретельки своего лифчика, чтобы загар был равномерный. Келли одобрительно улыбнулся.

Звук заставил обоих вздрогнуть, когда неожиданно раздались короткие громкие гудки рыболовного судна. Келли оглянулся по сторонам и заметил яхту, которая находилась в двух сотнях ярдов слева. Она была единственным судном, которое оказалось достаточно близко, чтобы вызвать у него беспокойство, и она же, по-видимому, подавала гудки. На ходовом мостике мужчина размахивал руками. Келли повернул штурвал влево, чтобы подойти поближе, и через несколько минут «Спрингер» покачивался рядом с яхтой. Кем бы ни был этот мужчина, понял Келли, он был плохо знаком с морем, поэтому, когда Келли остановил свою яхту футах в двадцати от него, он держал руку на дросселях.

— Что случилось? — спросил Келли через громкоговоритель.

— Мы потеряли винты! — крикнул в ответ смуглый мужчина. — Что нам теперь делать?

Гребите вёслами, едва не ответил Келли, но вовремя удержался. Это было бы не слишком вежливо. Он подвёл «Спрингер» поближе, чтобы оценить ситуацию. Попавшая в беду яхта была средних размеров, относительно недавно построенная, класса «Гаттерас». Мужчина на ходовом мостике был среднего роста, примерно пяти футов восьми дюймов, ему было за пятьдесят, голый до пояса, с грудью, густо заросшей черными волосами. Рядом стояла женщина, тоже расстроенная.

— Не осталось ни одного винта? — спросил Келли, когда подвёл яхту поближе.

— Думаю, мы попали на песчаную отмель, — объяснил мужчина. — Примерно в полумиле отсюда. — Он указал на место, которое Келли обогнул.

— Это верно, там есть такая отмель. Могу взять вас на буксир, если хотите. У вас есть достаточно прочный буксировочный трос?

— Да! — с готовностью ответил мужчина и подошёл к канатному ящику на носу. Женщина выглядела смущённой.

Келли отошёл подальше от потерявшей ход яхты, следя за действиями её «капитана» — он применил это звание с иронией. Мужчина не разбирался ни в морских картах, ни в том, как надлежит привлечь внимание другого судна, если попал в беду. Он даже не имел представления, как вызвать береговую охрану. Все, что он сделал, — это купил яхту класса «Гаттерас». И хотя такой выбор был для него лестным, Келли все-таки считал, что заслуга принадлежит не нынешнему владельцу, а тому, кто её продал и сумел убедить его в достоинствах яхты. Но тут мужчина удивил Келли. Он умело обращался с тросом и дал знак «Спрингеру» подойти поближе.

Келли подвёл корму к носу потерявшей ход яхты, затем спустился вниз и закрепил буксировочный трос на массивной утке, прикреплённой к транцу. Пэм встала и следила за происходящим. Келли взбежал на ходовой мостик и чуть передвинул вперёд дроссели.

— Включите своё радио, — крикнул он хозяину «Гаттераса». — Оставьте перо руля в прямом положении, пока я не дам другую команду. Понятно?

— Понятно.

— Надеюсь на это, — шепнул себе под нос Келли и сдвинул вперёд дроссели своих дизелей до тех пор, пока буксировочный трос не натянулся.

— Что с ним произошло? — спросила Пэм.

— Люди забывают, что под всей этой водой находится дно. Стоит задеть его с достаточной силой, и можно что-нибудь сломать. — Он сделал паузу. — Тебе лучше бы одеться поприличней.

Пэм хихикнула и спустилась вниз. Келли осторожно увеличил скорость до четырёх узлов, прежде чем начал поворачивать к югу. Ему приходилось проделывать это неодин раз, и Келли ворчал про себя, что, если ему придётся заниматься этим чаще, он отпечатает специальные бланки для оплаты за услуги.

Келли подвёл «Спрингер» к пирсу очень медленно, все время помня о яхте, которую буксирует, сбежал с мостика, чтобы сбросить кранцы, затем перепрыгнул на пирс и закрепил пару швартовочных тросов. После этого он поспешил к «Гаттерасу». Владелец яхты уже приготовил свои швартовы и кинул их Келли, стоящему на пирсе, а сам сбросил кранцы. Келли пришлось подтянуть яхту на несколько футов — хорошая возможность продемонстрировать свои мускулы перед Пэм. Ему понадобилось всего пять минут, чтобы надёжно пришвартовать «Гаттерас», затем Келли сделал то же самое со «Спрингером».

— Это ваша яхта?

— Пожалуй, — ответил Келли. — Добро пожаловать на мой остров.

— Сэм Розен, — представился мужчина и протянул руку. За это время он успел надеть рубаху, и, хотя у него была сильная рука, Келли заметил, что кожа на ней кажется нежной, как у ребёнка.

— Джон Келли.

— Моя жена Сара.

— Вы, должно быть, за штурмана на яхте, — улыбнулся Келли. Сара была невысокого роста, излишне полноватая, и в её карих глазах смущение мешалось с радостным изумлением.

— Разрешите поблагодарить вас за оказанную нам помощь, — произнесла она с нью-йоркским акцентом.

— Морской закон, мадам. Так что же случилось?

— Глубина на карте в том месте, где мы сели на мель, была шесть футов, а осадка у яхты всего четыре! А низшая точка отлива была пять часов назад! — возмущённо воскликнула женщина. Она не сердилась на Келли, просто он оказался ближайшей целью, а её муж уже выслушал все, что она хотела сказать.

— Песчаная мель постепенно нарастала из-за штормов, бушевавших прошлой зимой, но моя карта показывает меньшую глубину. К тому же там вязкое дно.

В это время к ним подошла Пэм, одетая почти презентабельно, и Келли вспомнил, что не знает её фамилии.

— Привет! Меня зовут Пэм.

— Не хотите ли освежиться? У нас целый день, в течение которого мы должны решить вашу проблему.

Все выразили согласие, и Келли повёл их к своему дому.

— Что это такое, чёрт возьми? — удивлённо спросил Сэм Розен. «Это» был один из бункеров площадью в две тысячи квадратных футов и крышей в три фута железобетона. Все сооружение было выстроено из железобетонных плит и было почти таким же прочным, как выглядело на первый взгляд. За ним находился второй бункер, размером поменьше.

— Это все принадлежало Военно-морскому флоту, а я арендовал.

— Они построили для вас отличный пирс, — заметил Розен.

— Да, совсем неплохой, — согласился Келли. — Вы не будете возражать, если я спрошу, чем вы занимаетесь?

— Я — хирург, — ответил Розен.

— Вот как? — Это объясняло мягкость рук.

— Он — профессор хирургии, — поправила мужа Сара. — А вот в управлении яхтой ничего не смыслит.

— Просто проклятые карты устарели! — ворчал профессор, когда Келли вёл их в бункер. — Вы не слышали об этом?

— Вот что, ребята, теперь все это достояние истории, а ленч и пиво позволят нам изучить случившееся в более удобной обстановке. — Келли сам удивился собственным словам. И в следующее мгновение Келли услышал резкий щелчок выстрела, донёсшийся откуда-то с юга. Удивительно, как далеко разносится звук по воде.

— Вы слышали? — У Сэма Розена тоже был острый слух.

— Наверно, какой-нибудь мальчишка охотится за ондатрой со своей малокалиберкой, — решил Келли. — У нас здесь очень спокойно. Осенью бывает немного шумно на рассвете — охотятся на уток и гусей.

— Я вижу у вас стоят щиты. Вы тоже охотитесь?

— Больше не охочусь, — ответил Келли.

Розен понимающе посмотрел на него, и Келли решил, что его первая оценка мужчины была ошибочной.

— И давно?

— Порядочно. Откуда вы знаете?

— Сразу после окончания резидентуры я служил на Иводзиме и Окинаве. На плавучем госпитале.

— А-а, во времена всех этих камикадзе?

— Да, пришлось изрядно повеселиться. А как вы провели свою службу? — спросил Розен.

— Обычно на животе, — с усмешкой ответил Келли.

— Лёгкий водолаз? Вы похожи на лёгкого водолаза, — сказал Розен. — Мне пришлось лечить нескольких.

— Да, почти, только ещё глупее. — Келли набрал комбинацию цифр на тяжёлой двери и открыл её.

Внутреннее убранство бункера удивило всех гостей. Когда Келли получил право на аренду острова, бункер был разделён толстыми бетонными стенами на три большие голые комнаты, но теперь он выглядел почти как жилая квартира, с окрашенными стенами из сухой штукатурки и коврами. Даже потолок не был голым. Узкие бойницы остались единственным напоминанием о том, чем это было раньше. Мебель и ковры свидетельствовали о влиянии Патриши, однако царивший здесь ныне беспорядок говорил, что сейчас тут жил только мужчина. Все было аккуратно расставлено, но ощущалось, что это сделано не женской рукой. Розены заметили, что в кухню их проводил хозяин дома; он же достал продукты из старомодного холодильника, в то время как Пэм бродила по дому с широко открытыми от удивления глазами.

— Здесь приятно и прохладно, — заметила Сара. — А вот зимой, готова поспорить, сыро.

— Не так, как вы думаете. — Келли указал на радиаторы батарей по всему периметру стены. — Паровое отопление. Этот бункер был выстроен по федеральным спецификациям. Здесь все работает и все стоит слишком дорого;

— Как вам удалось арендовать такой остров? — спросил Сэм.

— Помог один из друзей. Федеральное имущество, в котором государство больше не нуждается.

— Должно быть, влиятельный друг, — заметила Сара, с восхищением разглядывая холодильник, вделанный в стену.

— Да.

***

Вице-адмирал Уинслоу Холланд Максвелл находился в своём кабинете, который располагался в Пентагоне, на кольце "Е". Это был наружный кабинет, и он мог восхищаться прекрасной панорамой Вашингтона, а также толпой демонстрантов, сердито подумал он. «Детоубийцы!» — было написано на одном плакате. В толпе виднелся даже флаг Северного Вьетнама. Этим утром монотонные выкрики искажались толстыми стёклами окон. Он слышал их ритм, но не сами слова, и бывший лётчик-истребитель так и не мог решить, что приводит его в большую ярость.

— Это для тебя не слишком хорошо. Голландец.

— Будто я сам этого не знаю, — проворчал Максвелл.

— Свобода заниматься этим — одно из тех завоеваний, которые мы защищаем, — напомнил контр-адмирал Казимир Подулски, не сумев завершить этот прыжок веры, несмотря на собственные слова. Для этого требовалось от него слишком многое. Его сын погиб над Хайфоном в истребителе-бомбардировщике А-4. Об этом событии сообщили газеты, главным образом из-за того, что отец молодого лётчика занимал такую высокую должность. В течение следующей недели поступило одиннадцать анонимных телефонных звонков. Некоторые злорадно смеялись, некоторые спрашивали его измученную жену, куда послать некролог. — Все это добрые, миролюбивые, чувствительные молодые люди.

— Тогда почему у тебя такое хорошее настроение, Каз?

— Вот это нужно спрятать в стенной сейф, Голландец. — Подулски передал ему тяжёлую папку. По краю её шла красно-белая полоса, а посреди виднелось кодовое название: «Зелёный самшит».

— И они намерены позволить нам заняться этим? — Недоумение Максвелла было очевидным.

— Мне понадобилось доказывать до половины четвёртого, но я получил положительный ответ. Правда, допуск дан лишь немногим из нас. Нам дали указание провести исчерпывающее исследование возможности осуществления этого проекта. — Адмирал Подулски опустился в глубокое кожаное кресло и закурил. После смерти сына его лицо осунулось, но кристально-голубые глаза горели так же ярко, как и раньше.

— Они собираются разрешить нам приступить к планированию операции. — Максвелл и Подулски добивались этого несколько месяцев, не рассчитывая всерьёз, что получат добро на проведение операции.

— Да разве кто-нибудь заподозрит нас? — спросил адмирал, родившийся в Польше, с иронической улыбкой. — Они хотят, чтобы мы не оставили никаких следов.

— Джим Грир тоже? — спросил Голландец.

— Он у нас лучший представитель разведывательного сообщества, если только ты не скрываешь от меня кого-нибудь ещё.

— На прошлой неделе я слышал, что он только-только приступил к работе в ЦРУ, — предупредил Максвелл.

— Превосходно. Нам нужен хороший разведчик, а он по-прежнему носит свою голубую форму, насколько я заметил в последний раз.

— Занимаясь этим, мы наживём себе множество врагов.

Подулски сделал жест в сторону окна, из-за которого доносился глухой шум. Контр-адмирал почти не изменился с 1944 года, с тех времён, когда служил на «Эссексе».

— Разве рядом со всем тем, что всего в сотне футов от нас, ещё несколько врагов будут иметь значение?

***

— Сколько времени принадлежит вам эта яхта? — спросил Келли, открывая вторую банку пива. Ленч был примитивным — холодная закуска и хлеб, которые запивали пивом.

— Мы купили её в прошлом октябре, но плаваем на ней только два месяца, — признался доктор. — Однако я закончил курсы управления малыми моторными судами и даже оказался лучшим в своей группе. — Этот человек оказывается лучшим почти во всем, подумал Келли.

— Вы здорово умеете обращаться с канатами, — заметил он главным образом для того, чтобы сказать ему что-то приятное.

— Хирурги превосходно вяжут узлы.

— А вы тоже доктор, мадам? — Келли повернулся к Саре.

— Я фармаколог. Кроме того, преподаю в Хопкинсе.

— Вы с женой давно живете здесь? — спросил Сэм, и разговор как-то неловко затих.

— Нет, мы только что встретились, — простодушно сообщила Пэм.

Вполне естественно, больше всех смутился Келли. Оба врача восприняли эту новость как само собой разумеющееся, но Келли беспокоился, что они сочтут его соблазнителем молодой девушки. Такие мысли не шли у него из головы, пока он не понял, что никого это особенно не интересует.

— Пойдёмте, взглянем на этот винт. — Келли встал из-за стола. Розен последовал за ним, и они вышли из бункера. Снаружи становилось все жарче, и лучше всего было закончить работу как можно быстрее. Во втором бункере размещалась мастерская Келли. Он выбрал пару гаечных ключей и подкатил к двери портативный воздушный компрессор.

Пару минут спустя компрессор уже стоял рядом с яхтой доктора, и Келли застегнул на себе пояс с балластом.

— Я не могу чем-нибудь помочь? — спросил Розен.

Келли покачал головой и снял рубашку.

— Нет, не стоит. Если компрессор остановится, я сразу это замечу, да и глубина здесь не больше пяти футов.

— Мне никогда не приходилось заниматься этим. — Намётанным взглядом Розен окинул торс Келли, обратив внимание на несколько отдельных шрамов, которые хороший хирург без труда сделал бы куда менее заметными. Затем он вспомнил, что на поле боя хирурги редко имеют время для косметических операций.

— А мне приходилось, и тут и там, — отозвался Келли, направляясь к лестнице на стене пирса, ведущей к воде.

— Не сомневаюсь, — тихо, как бы про себя, произнёс Розен.

Через четыре минуты по часам Розена Келли уже поднимался по лестнице.

— Решил вашу проблему. — Он положил остатки обоих винтов на бетонный пирс.

— Господи! Так на что мы напоролись?

Келли сел на поверхность пирса, чтобы снять тяжёлый пояс. Было видно, что он с трудом удерживается от смеха.

— Вы напоролись на воду, доктор, на обычную воду.

— Что?

— Прежде чем купить яхту, вы приглашали специалиста осмотреть её?

— Разумеется. Страховая компания настояла на этом. Я нашёл отличного специалиста. Он предъявил мне счёт на сотню баксов.

— Вот как? И какие же недостатки он обнаружил? — Келли встал и выключил компрессор.

— Практически никаких. Он сказал только, что с раковинами не все в порядке, и я заставил сантехника проверить их, но они оказались в норме. Я подумал, что специалисту нужно было что-то обнаружить, раз я плачу ему, верно?

— Раковины?

— Именно, это он сказал мне по телефону. У меня где-то лежит письменный документ, но он передал мне информацию и по телефону.

— Ну конечно, раковины! — засмеялся Келли. — Только не те, над которыми, моют руки.

— Что вы хотите этим сказать? — голос Розена звучал сердито, потому что он не мог понять, в чем суть шутки.

— Ваши винты пострадали от электрохимической коррозии. В результате её на поверхности винта, в состав которого входит не один, а несколько металлов, появляются раковины. Начинается процесс коррозии. Когда вы налетели на мель, она просто изогнула их. Винты были уже полны раковин. Разве на курсах вам не говорили об этом?

— Да, говорили, но...

— Но вы только что узнали нечто важное, доктор Розен. — Келли протянул ему остатки винта. Было видно, как на поверхности лопастей, покрытых раковинами, выступали хлопья, легко отделяющиеся от металла. — Это была бронза.

— чёрт возьми! — Хирург взял в руки разрушенный винт и отколупнул пластинку.

— Специалист хотел сказать вам, чтобы вы заменили цинковые аноды. Они поглощают гальваническую энергию. Их нужно заменять каждые пару лет, и это предохранит винты и перо руля от разрушения. Я не знаком с научными аспектами этого явления, но знаю, к чему это приводит. Перо руля тоже нужно заменить, но с этим можно и подождать. А вот что вам действительно необходимо, так это два винта.

Розен посмотрел на воду и выругался:

— Идиот.

Келли сочувственно засмеялся.

— Доктор, если это самая большая ошибка из всех, что вы допустили в этом году, вам крупно повезло.

— Так что же мне делать?

— Я позвоню и закажу вам пару винтов. Я знаю одного парня на верфи Соломона, и он пришлёт их сюда, наверно, завтра. — Келли развёл руками. — Ничего особенно страшного, верно? А теперь я хочу взглянуть на ваши карты.

И точно, после проверки Келли убедился, что картам пять лет.

— Карты нужно менять каждый год, доктор.

— Проклятье!

— Хотите хороший совет? — спросил Келли с улыбкой. — Не принимайте все это близко к сердцу. Лучший урок тот, что причиняет некоторую боль, но не слишком большую. Вы учитесь на нем и продолжаете жить дальше.

Доктор успокоился и наконец, позволил себе улыбнуться:

— Думаю, вы правы, но Сара никогда не позволит мне забыть об этом.

— А вы свалите всю вину на карты, — предложил Келли.

— Вы согласны поддержать меня?

— Мужчины должны поддерживать друг друга в трудных обстоятельствах, — усмехнулся Келли.

— Знаете, мистер Келли, думаю, мы будем друзьями.

***

— Так, где же эта сука, чёрт возьми? — бросил Билли.

— Откуда я знаю? — не менее сердито ответил Рик. Он боялся, что скажет Генри, когда вернётся. Две пары глаз взглянули на женщину в комнате.

— Ты её подруга, — сказал Билли.

Дорис уже дрожала. Ей хотелось выбежать из комнаты, но она знала, что нигде не найдёт для себя безопасного места. Её руки дрожали, когда она увидела, что Билли направился к ней, но не сделала попытки уклониться от удара, опрокинувшего её на пол.

— Лучше скажи, стерва, все, что тебе известно!

— Я ничего не знаю! — закричала она, чувствуя, как горит то место на лице, куда пришёлся удар. Она посмотрела на Рика в поисках сочувствия, но увидела, что его лицо осталось совершенно безучастным.

— Тебе что-то известно, и будет лучше, если ты расскажешь нам об этом прямо сейчас, — сказал Билли. Он наклонился, расстегнул её шорты, затем выдернул ремень из своих брюк.

— Скажи остальным, пусть войдут, — сказал он Рику.

Дорис встала с пола, не ожидая приказа, обнажённая до пояса. По её лицу катились слезы, тело содрогалось от рыданий в ожидании боли. Она боялась даже съёжиться — укрыться все равно было негде. Дорис знала, что Пэм собирается бежать, и это было её единственным удовлетворением. Она не была знакома с планом бегства и, когда ремень засвистел в воздухе, понимала, что не сможет сообщить им ничего, что нанесло бы вред подруге. Как ни мучительна была боль, её утешало, что все-таки Пэм удалось скрыться.

3. Неволя

Уложив снаряжение, необходимое для пребывания под водой, в мастерскую, Келли взял двухколёсную тележку и выкатил её на пирс, чтобы разгрузить привезённое продовольствие. Розен настоял на том, чтобы помочь ему. Новые винты привезут катером только завтра — торопиться некуда.

— Значит, — заметил Келли, — вы учите хирургии?

— Вот уже восемь лет. — Розен выровнял коробки на тележке.

— Вы непохожи на хирурга.

Розен воспринял комплимент с удовлетворённой улыбкой.

— Далеко не все хирурги выглядят как скрипачи. Мой отец работал каменщиком.

— А мой — пожарным. — Келли покатил нагруженную тележку к бункеру.

— К вопросу о хирургах... — Розен показал на грудь Келли. — Вас оперировали хорошие специалисты. Вот эта рана была, наверно, тяжёлой.

Келли едва не остановился.

— Да, в тот раз я был очень невнимательным. Впрочем, на самом деле это не так страшно, как выглядит. Просто поцарапано лёгкое.

Розен фыркнул:

— Да, вижу. Должно быть, не достало до сердца всего пару дюймов. Никаких оснований для беспокойства.

Келли начал перекладывать коробки в кладовую.

— Приятно поговорить с понимающим человеком, — заметил он, снова вздрагивая от ощущения пули, отбросившей его назад. — Как я уже сказал, сам виноват — был невнимательным.

— Сколько времени вы провели там?

— Всего? Месяцев восемнадцать. Это зависит от того, как считать время, проведённое в госпитале.

— Я видел, у вас в каюте висит орден «Морского креста». Вы получили его за эту операцию?

Келли покачал головой.

— Нет, за другую. Мне пришлось отправиться на север и доставить обратно лётчика со сбитого А-6. Тогда я не был ранен, но заболел чертовски сильно. Во-первых, весь перецарапался — там, в этих джунглях, масса колючих кустов. А потом от речной воды эти царапины раздулись; инфекция была — только держись, вы просто не поверите. Три недели провалялся в госпитале. Хуже всякого ранения.

— Да, похоже, это не слишком приятное место? — спросил Розен, когда они вернулись за остатком груза.

— Говорят, что там только змей водится сто видов. Девяносто девять из них — ядовитые.

— А та, что неядовитая?

Келли передал доктору коробку с припасами.

— А неядовитая просто откусывает тебе весь зад. — Он засмеялся. — Нет, мне там не очень понравилось. Но такова моя работа. Я спас сбитого лётчика, и адмирал произвёл меня в старшие боцманы, а затем вручил орден. Пошли, я проведу вас по всем помещениям моей красавицы. — Келли пригласил Розена подняться на борт. На осмотр яхты потребовалось пять минут. Доктор отметил, что на судне все удобства на месте, однако ничего лишнего.

Да, у этого парня все было в рабочем порядке, а карты самые новые. Келли достал ещё одну банку пива из холодильника для доктора, затем одну для себя.

— А как было на Окинаве? — улыбнулся Келли. Каждый из них изучающе смотрел на другого, и каждому нравилось, что он видел. Розен пожал плечами и красноречиво фыркнул:

— Да уж не увеселительная прогулка. Работы по горло, да и камикадзе вроде считали, что красный крест на госпитальном судне делает его чертовски заманчивой целью.

— Вы продолжали работать, и когда они пикировали на вас?

— Раненые солдаты не могут ждать, Келли.

Джон осушил свою банку.

— Я предпочитаю отстреливаться. Вот сейчас передам Пэм её вещи, и мы снова вернёмся в помещение с кондиционером. — Он пошёл на корму и взял её рюкзак. Розен уже поднялся на причал, и Келли бросил ему рюкзак девушки. Доктор запоздало поднял голову, и рюкзак упал на бетонную поверхность пирса. Из него высыпалось содержимое, и даже с расстояния в двадцать футов Келли мгновенно заметил неладное — ещё прежде, чем голова доктора повернулась к нему.

Возле рюкзака лежала большая пластмассовая бутылочка из тех, что продаются по рецепту врачей, хотя на ней не было наклейки. Крышка отвалилась, и из бутылочки выкатилась пара таблеток.

Келли мгновенно все понял. Он медленно поднялся на причал. Розен поднял бутылочку, положил обратно рассыпавшиеся таблетки и защёлкнул белую пластмассовую крышку. Затем он передал бутылочку Келли.

— Я знаю, что это не принадлежит тебе, Джон.

— Что это, Сэм?

Голос доктора не мог быть более бесстрастным.

— Фабричное название «Куаалюд». Это метакьюалон. Барбитурат, снотворное. Мы пользуемся им, чтобы отправлять больных в страну снов. Весьма сильнодействующее успокаивающее средство. Говоря по правде, даже слишком. Многие считают, что его нужно снять с производства и не продавать, даже по рецептам. Но на этой бутылочке нет наклейки. Значит, получена без рецепта.

Келли внезапно почувствовал себя усталым и очень старым. Словно его предали.

— Понятно.

— Ты не знал этого?

— Сэм, мы с ней только недавно встретились — и двадцати четырёх часов не прошло. Мне ничего про неё не известно.

Розен потянулся и на мгновение взглянул на горизонт.

— О'кей, теперь я вернусь к профессии врача. Ты увлекался наркотиками?

— Нет! Я ненавижу это проклятое зелье! Из-за него столько людей гибнет! — Гнев Келли был спонтанным и жестоким, но он не был направлен на Розена.

Профессор спокойно выслушал яростный ответ Келли. Наступила его очередь проявить свой профессионализм.

— Успокойся. Тебе следует знать, что люди привыкают к этому наркотику. Как — не имеет значения. Но приходить в ярость не имеет смысла. Сделай глубокий вдох и медленный выдох.

Келли выполнил команду доктора и даже улыбнулся неуместности происходящего.

— Ты рассуждаешь в точности, как мой отец.

— Пожарные — умные люди. — Розен помолчал. — Итак, у твоей подруги существует серьёзная проблема. Но она кажется мне приятной девушкой, а ты — настоящим мужчиной. Попытаемся решить эту проблему или нет?

— Пожалуй, это в первую очередь зависит от неё, — произнёс Келли с оттенком горечи в голосе. Чувство, что его словно предали, не проходило. Он снова открыл постороннему человеку своё сердце, и вот теперь ему придётся смириться с тем, что открыл его наркотикам или тому, что делают наркотики с человеком. По-видимому, все это — напрасно потраченное время.

Розен посмотрел на него суровым взглядом.

— Совершенно верно, это зависит от неё, но в определённой степени и от тебя, а если ты будешь вести себя как идиот, то ничем ей не поможешь.

Келли был поражён тем, как разумно рассуждал доктор при создавшихся обстоятельствах.

— Должно быть, ты очень хороший врач.

— Я — чертовски хороший врач, — подтвердил Розен. — Наркотики — не моя область, но Сара здорово в этом разбирается. Не исключено, что вам обоим здорово повезло. Пэм — хорошая девушка, Джон, но что-то тревожит её. Она нервничает — если ты сам этого не заметил.

— Да, пожалуй, но... — И какая-то часть мозга Келли воскликнула: «Заметил!»

— Но в первую очередь ты обратил внимание на то, что она красивая. Мне тоже когда-то, было меньше тридцати, Джон. Пошли, пора заниматься делом. — Он остановился и взглянул на Келли. — Может, я упустил что-то?

— Меньше года назад я потерял жену. — За минуту или две он объяснил, что случилось.

— И ты думал, что, может быть, она...

— Да, пожалуй. Глупо, правда? — Келли не мог понять, почему он так откровенен с Розеном. Почему не позволить Пэм делать все, что ей угодно? Но это не было ответом. Если он так поступит, то будет пользоваться ею в своих эгоистичных интересах, выбросив её потом, когда с неё опадёт прелесть, как лепестки с розы. Несмотря на все трудности, которые ему пришлось пережить за последний год, он знал, что не может пойти на это, не может стать одним из таких людей. Он заметил, что Розен смотрит на него, не отрывая взгляда.

Доктор рассудительно покачал головой.

— У всех у нас есть свои слабые места. Ты превосходно подготовлен и обладаешь большим опытом, который помогает тебе справляться со своими проблемами. У неё нет ничего этого. Пошли, за дело. — Розен взял ручку тележки своими большими мягкими руками и покатил её к бункеру.

Холодный воздух внутри помещения ощущался как поразительно жёсткое дыхание реальности. Пэм пыталась развлечь Сару, но безуспешно. Может быть, Сара отнесла это за счёт неловкой ситуации, создавшейся между ними, но ум врача всегда в действии, и она начала профессионально разглядывать сидящую перед ней девушку. Когда Сэм вошёл в гостиную, Сара повернулась к нему и посмотрела на мужа взглядом, который был понятен даже Келли.

— Так что вот, я ушла из дома, когда мне было шестнадцать, — бормотала Пэм монотонным голосом, выдававшим больше, чем она догадывалась. Девушка тоже повернула голову к вошедшим, и её глаза остановились на рюкзаке в руках Келли. Голос Пэм звучал поразительно хрупко — раньше Келли не замечал этого.

— Вот хорошо! Мне нужно взять кое-что из рюкзака. — Она подошла к Келли, взяла рюкзак из его рук и направилась в спальню. Келли и Розен смотрели ей вслед, затем Сэм передал жене пластмассовую бутылочку. Ей понадобился всего один взгляд.

— Я не знал об этом, — произнёс Келли, испытывая необходимость оправдаться. — Я не видел, чтобы она брала что-то. — Он попытался вспомнить те моменты, когда Пэм исчезала из его поля зрения, и пришёл к выводу, что она могла взять таблетки два или, может быть, три раза, и лишь теперь понял, почему у неё были такие мечтательные глаза, словно она была не от мира сего.

— Сара? — спросил Сэм.

— Триста миллиграмм. По-видимому, дело ещё не зашло слишком далеко, но ей нужна профессиональная помощь.

Несколько секунд спустя в гостиную вошла Пэм и сказала, что забыла какие-то свои вещи на яхте. Руки у неё не дрожали, но только потому, что она сжимала их вместе. Она отчаянно пыталась контролировать себя, и это ей почти удавалось, но Пэм не была актрисой.

— Не вот это? — спросил Келли, протянув бутылочку. Наградой за жестокий вопрос был взгляд, похожий на хорошо нацеленный удар ножом в сердце.

Несколько секунд Пэм молчала. Её глаза не отрывались от коричневой пластмассовой бутылочки, и первое, что увидел в них Келли, было внезапное голодное выражение, словно в мыслях она уже протянула руки к бутылочке, уже достала оттуда одну или больше таблеток, заранее предвкушая облегчение, которое она получала от проклятых наркотиков, ничуть не беспокоясь, даже не замечая, что в комнате присутствовали посторонние. Затем её лицо залила краска стыда, она поняла, что тот образ, который она пыталась создать, стремительно исчезает. Но самое главное, после того как её взгляд скользнул по лицам Сары и Сэма, глаза её остановились на Келли, перебегая с бутылочки, которую он держал в руке, на его лицо. Сначала голод боролся со стыдом, но стыд одержал верх, и, когда её взгляд сомкнулся с его взглядом, на её лице появилось выражение ребёнка, пойманного за чем-то нехорошим, однако непослушный ребёнок и она сама стремительно повзрослели и превратились во что-то другое, когда Пэм поняла, что чувство, способное стать любовью, за несколько ударов сердца перерастало в презрение и отвращение. Её дыхание мгновенно изменилось, стало сначала быстрым, потом прерывистым, пока не наступили рыдания, и она поняла, что наибольшее отвращение было в её собственном сознании, потому что даже наркоман может заглянуть внутрь самого себя, а когда это происходит глазами других, ощущение становится только ещё более жестоким.

— И-з-з-в-и-и-н-и м-ен-я, Ке-л-ли. Я н-е-е с-с-с-к-а-а-з-а-л-а т-е-е-б-е-е, — зарыдала она, съёживаясь прямо на глазах. Она увидела, что последний шанс исчезает и позади этого скрывается только отчаяние. Пэм отвернулась, содрогаясь в рыданиях, не в силах смотреть на человека, которого полюбила.

Для Терренса Келли наступил решающий момент. Он мог показать ей, что чувствовал себя преданным и обманутым, а мог продемонстрировать по отношению к девушке такое же сочувствие, которое продемонстрировала она сама меньше двадцати часов назад. Но решающим оказался её взгляд, тот стыд, который был так очевиден. Он не мог просто стоять здесь. Ему нужно было сделать что-то, иначе его гордый образ исчезнет с такой же быстротой и неизбежностью, как исчез её.

Глаза Келли наполнились слезами. Он подошёл к Пэм, обнял её, чтобы удержать на ногах, прижал к груди, как ребёнка, потому что наступило время показать ей свою силу, отбросив в сторону все те мысли, что терзали его. Даже та противоречивая часть сознания, что отказывалась соглашаться с его действиями, прекратила в это мгновение хихикать: «А ведь я говорила тебе!», потому что у него в руках было сейчас существо, нуждающееся в поддержке и любви, слабое и беззащитное, такое страдающее, и на сомнения не было времени. Пока они стояли, прижавшись друг к другу, несколько минут, супруги Розен смотрели на них с личной тревогой и профессиональным бесстрастием.

— Я старалась, — прошептала, наконец, Пэм, — действительно старалась, но мне было так страшно.

— Все в порядке, — старался успокоить её Келли, не совсем понимая, что она только что сказала. — Раньше ты помогла мне, и теперь моя очередь помочь тебе.

— Но... — Её рыдания возобновились, и понадобилось не меньше минуты, прежде чем она сумела закончить: — ..я не та, за кого ты меня принимаешь.

Келли позволил улыбке отразиться в его голосе, когда он упустил второе предостережение.

— Ты ведь не знаешь, что я думаю, Пэмми. Все в порядке. Поверь мне, все действительно в порядке. — Его внимание было полностью сосредоточено на девушке, которую он держал в своих объятиях, и он не заметил Сару Розен, подошедшую к ним.

— Давай прогуляемся, Пэм, — предложила она, и девушка согласно кивнула.

Сара вывела её из гостиной, оставив Келли и Сэма смотреть друг на друга.

— Ты — настоящий мужчина. — Розен был явно удовлетворён правильностью своего более раннего диагноза по отношению к характеру этого человека. — Келли, какой ближайший город, где сейчас открыта аптека?

— Соломонсе, пожалуй. А разве её не следует отправить в больницу?

— Пусть Сара примет решение, но мне это не кажется необходимым.

Келли взглянул на пластмассовую бутылочку, которую все ещё сжимал в руке.

— А сейчас я утоплю проклятую стерву!

— Ни в коем случае! — резко бросил Розен. — Я возьму с собой эти таблетки. На них есть номера партии, выпущенной на фабрике. Полиция сможет опознать, кем и как был похищен груз этих таблеток. Я запру бутылочку у себя на яхте.

— Тогда чем мы сейчас займёмся?

— Ничем. Подождём немного.

Сара и Пэм вернулись через двадцать минут, держась за руки подобно матери и дочке. Голова у Пэм была теперь поднята, хотя в глазах все ещё виднелись слезы.

— У нас здесь волевая девушка, парни, — заявила Сара. — Оказывается, она пыталась отказаться от наркотиков целый месяц безо всякой помощи.

— Сара говорит, что это не так уж трудно, — заметила Пэм.

— А мы сможем сделать это намного легче, — заверила её Сара. Она передала мужу листок бумаги со списком. — Найди открытую аптеку, Сэм. А ты, Джон, запускай дизели на своей яхте. Прямо сейчас.

— Что с ней случится? — спросил Келли спустя тридцать минут. Они были в пяти милях от острова, и Соломоне проступил уже коричнево-зелёной линией у горизонта на северо-западе.

— Режим лечения вообще-то очень прост. Мы поддерживаем её барбитуратами, постепенно уменьшая их дозу.

— Значит, вы даёте ей наркотики, чтобы излечить её от наркотиков?

— Совершенно верно, — кивнул Розен, — именно так проводится лечение. На то, чтобы из организма удалить все остатки наркотиков, требуется время. Тело становится зависимым от барбитуратов, и, если ты лишаешь его наркотиков слишком быстро, возможны неблагоприятные последствия — конвульсии и тому подобное. Бывает, от этого даже умирают.

— Что?! — встревоженно воскликнул Келли. — Я понятия не имел ни о чем этом, Сэм.

— А зачем тебе знать? Это наша работа, Келли. В данном случае Сара не видит особых трудностей. Успокойся, Джон. Ты даёшь ей, — Розен достал из кармана список, переданный ему Сарой, — да, так я и думал, ты даёшь ей фенобарбитал, чтобы ослабить симптомы отказа от наркотиков. Послушай, ты умеешь управлять яхтой?

— Да, — ответил Келли, зная, что последует дальше.

— Вот пусть каждый из нас и занимается своим делом. Согласен?

***

Служащие береговой охраны заметили, что штатский не хочет спать, а это отнюдь не содействовало их хорошему настроению. Не успели они оправиться от приключений предыдущего дня, как он уже встал, выпил кофе в комнате управления операциями и снова принялся рассматривать карты, обводя руками круги по отношению к курсу, который катер береговой охраны прошёл накануне.

— Насколько быстро может плыть парусная яхта? — спросил он усталого и раздражённого главного старшину Мануэла Орезу.

— Вот эта? Да не слишком быстро. При благоприятном ветре и спокойном море узлов пять, может быть, чуть быстрее, при опытном шкипере. Эмпирическое правило для парусных яхт: яхта может плыть со скоростью один и три десятых от квадратного корня её длины по ватерлинии. Для этой яхты скорость составит пять или шесть узлов. — Он надеялся, что штатский должным образом оценит этот тривиальный морской закон.

— Но прошлой ночью дул сильный ветер. — Штатский был явно недоволен.

— Небольшая парусная яхта не увеличивает скорость при большой волне. Наоборот, её скорость уменьшается. Дело в том, что она тратит больше времени на вертикальную качку, чем на продвижение вперёд.

— Тогда каким образом ей удалось ускользнуть от нас?

— Она ускользнула не от меня, ясно? — Ореза не совсем понимал, кем был этот мужчина и насколько высокое положение он занимал, но он не согласился бы со столь оскорбительными замечаниями даже от настоящего офицера — правда, настоящий морской офицер не стал бы преследовать его такими замечаниями; настоящий офицер прислушивался бы к его ответам и понял, что он хочет сказать. Старшина глубоко вздохнул, пожелав на этот раз — в виде исключения, — чтобы поблизости оказался офицер, способный объяснить создавшуюся ситуацию. Штатские прислушиваются к мнению офицеров, что в значительной мере отражает склад их ума. — Послушайте, сэр, это ведь вы сказали мне не приближаться к яхте, верно? Я предупредил вас, что мы потеряем её из-за штормовых помех. Так и произошло. Эти старые радиолокаторы, установленные на катерах береговой охраны, никуда не годятся в плохую погоду и уж тем более, когда мы преследуем такую крохотную цель, как маленькая парусная яхта.

— Вы уже говорили об этом.

И буду повторять до тех пор, пока вы не поймёте, с трудом удержался от ответа Ореза, успев заметить грозный взгляд мистера Инглиша. Португалец ещё раз глубоко вздохнул и посмотрел на карту.

— Как вы считаете, где она сейчас?

— Залив не так уж и широк — у нас две береговые линии, которые нуждаются в проверке. Большинство домов имеет свои маленькие причалы, а с другой стороны — масса узких заливов. Если бы спросили моё мнение, я принялся бы обыскивать заливы. Ведь в таком месте легче спрятаться от преследования, чем у причала, верно?

— Значит, вы утверждаете, что яхта исчезла, — мрачно заметил штатский.

— Совершенно точно, — согласился Ореза.

— Мы потратили на это три месяца работы!

— Я в этом не виноват, сэр. — Старшина помолчал. — Послушайте, я думаю, что она скорее направилась на восток, чем на запад. Легче идти при попутном ветре, чем галсами навстречу ему. Это хорошая новость. А плохая состоит в том, что такую яхту можно вытащить из воды и погрузить на трейлер. чёрт побери, она сейчас может быть уже в Массачусетсе.

Штатский поднял голову от карты.

— Именно это мне и хотелось сейчас от вас услышать!

— Вы хотите, чтобы я лгал вам, сэр?

— Три месяца подготовки — и все прахом!

Он просто не может примириться с неудачей, подумали одновременно Ореза и Инглиш. Нужно научиться мириться с промахами. Иногда море забирает у тебя что-то, и вы из кожи вон лезете, чтобы обнаружить пропажу; большей частью это вам удаётся, но не всегда, и, когда вы терпите неудачу, приходит время примириться с ней и позволить морю одержать верх. Ни одному из них не удалось привыкнуть к этому, но такова жизнь.

— Может быть, стоит вызвать вертолёты для поддержки. У военно-морского флота есть вертолётная группа на реке Пакс, — напомнил уоррент-офицер Инглиш. Другим преимуществом этого будет то, подумал он, что вертолётчики заберут штатского парня, заберут со станции береговой охраны — цель достойная всяческих усилий после тех неприятностей, которые он причинил Инглишу и его подчинённым.

— Пытаетесь избавиться от меня? — спросил штатский со странной улыбкой.

— Не понимаю, сэр, — ответил Инглиш с невинным выражением лица. Как жаль, подумал уоррент-офицер, что этот парень не полный идиот.

***

Келли снова пришвартовался у пирса чуть позже семи. Сэм отправился в бункер с купленными лекарствами, пока Келли закрывал крышками панели управления и готовил свою яхту к ночёвке. Возвращение из Соломонса было тихим и спокойным. Сэм Розен умел объяснять, а Келли — задавать вопросы. Все, что ему требовалось знать, он выяснил на пути от острова и в течение почти всего обратного пути был наедине со своими мыслями, думая, как поступить дальше, что предпринять. На эти вопросы не было простых ответов, и управление яхтой тоже не слишком помогало ему, несмотря на все надежды. Келли потратил даже больше времени, чем нужно, на проверку швартовых, а потом сделал то же самое с яхтой хирурга, прежде чем отправиться в бункер.

***

Локхид-DС-130Е «Геркулес» летел на крейсерской скорости высоко над низкой облачностью, равномерно жужжа моторами, как это делал на протяжении 2354 часов лётного времени с момента завершения испытаний на заводе «Локхид» в Мариетте, штат Джорджия, несколькими годами раньше. Все предвещало приятный полет. В просторной кабине впереди экипаж из четырёх человек следил за прозрачным воздухом и показаниями циферблатов на приборных панелях, как этого требовали их обязанности. Четыре турбинных двигателя вращали пропеллеры с привычной надёжностью, передавая на корпус самолёта постоянную вибрацию высокого тона, которая заставляла дрожать удобные лётные кресла с высокими спинками и наводила рябь на кофе в стайрофомовых чашках. Короче говоря, в самолёте царила вполне нормальная обстановка. Сам самолёт принадлежал к 99-й эскадрилье стратегической разведки.

За внешними двигателями на крыльях «Геркулеса» висели дополнительные устройства. Каждое из них являлось беспилотным самолётом типа 147SC. Первоначально предназначенные для участия в тренировочных стрельбах в качестве высокоскоростных целей под названием «Файэрби-II»^[230], теперь они получили прозвище «Буффало хантерс»^[231]. В заднем грузовом отсеке DC-130E размещалась вторая команда, следившая за работой двигателей обоих миниатюрных самолётов, уже запрограммированных для выполнения столь секретной операции, что ни один из сержантов, обслуживающих беспилотные самолёты, не был ознакомлен с ней. Впрочем, им это и не требовалось. Надо было всего лишь сообщить крохотным самолётам, что им предстоит и когда следует приступить к началу операции. Старший техник, тридцатилетний сержант, работал с «птичкой» под кодовым названием «Коди-193». Расположение группы обслуживания его самолёта позволяло сержанту поворачиваться и смотреть в небольшой иллюминатор, чтобы визуально наблюдать за «Коди-193», что он и делал, хотя понимал всю бессмысленность этого. Сержант любил миниатюрные самолёты, как ребёнок любит особенно интересные игрушки. Он работал в программе беспилотных самолётов в течение десяти лет и этот самолётик запускал шестьдесят один раз, что было рекордным количеством для ВВС.

У «Коди-193» была история, которой можно позавидовать. Производители этих самолётов, «Теледайн-райан» в Сан-Диего, штат Калифорния, в своё время построили «Спирит оф Сан-Луи»^[232] — самолёт Чарлза Линдберга, однако компании так и не удалось воспользоваться тем, благодаря чему она вошла в историю авиации. Выполняя то один небольшой контракт, то другой, она сумела, наконец, добиться финансовой стабильности, освоив производство воздушных целей. Истребителям было необходимо тренироваться, стреляя по чему-то. Беспилотные самолёты типа «Файэрби», «Огненная пчела», начали своё существование именно как воздушные цели — они летели перед истребителями как крохотные реактивные самолёты, и их задача состояла в том, чтобы погибнуть славной смертью от руки лётчика-истребителя. Однако сержант смотрел на дело несколько иначе. Он руководил полётом беспилотного самолёта, и, по мнению сержанта, его задача заключалась в том, чтобы приучить этих важно вышагивающих орлов к мысли, что сбить его птичку не так просто, преподать им урок, управляя своим самолётом так искусно, чтобы атакующие его истребители посылали свои ракетные снаряды «воздух — воздух» всего лишь в пустое пространство. Дело у сержанта пошло так успешно, что лётчики-истребители буквально проклинали его, хотя в соответствии с этикетом ВВС ставили ему за каждый промах бутылку виски. Затем, несколько лет спустя, кому-то пришло в голову, что если беспилотный самолёт «Файэрби» не поддаётся усилиям американских истребителей и его трудно сбить, то же самое может относиться и к противнику, стреляющему по миниатюрному самолёту, только цели у «Файэрби» должны быть более серьёзными, чем ежегодные соревнования на приз американского Вильгельма Телля. Кроме того, это чертовски облегчит судьбу экипажей низколетящих разведывательных самолётов.

Двигатель «Коди-193», подвешенный на своём пилоне, работал сейчас на полную мощность и даже увеличивал скорость самолёта-носителя на несколько узлов. Сержант в последний раз посмотрел на маленький самолётик и повернулся к приборной панели. Слева на фюзеляже «Коди-193», перед крылом, был нарисован шестьдесят один парашют — символы успешных полётов, и сержант надеялся, что через несколько дней, если повезёт, там появится шестьдесят второй. Хотя он не знал о точном назначении операции, желание просто одержать победу над противником было достаточной причиной, чтобы проявить предельную старательность при подготовке самолёта, его личной игрушки, для участия в этой игре.

— Будь поосторожнее, бэби, — тихо прошептал сержант, когда держатели открылись, и беспилотный самолёт отделился от крыла.

«Коди-193» начал самостоятельный полет.

* * *

Сара начала готовить лёгкий обед. Келли почувствовал запах ещё до того, как открыл дверь. Он вошёл внутрь и увидел Розена, сидящего в гостиной.

— А где Пэм?

— Мы дали ей успокоительное, — ответил врач. — Сейчас она, наверно, спит.

— Да, спит, — подтвердила Сара, пересекая гостиную по пути к кухне. — Я только что проверила. Бедняжка, она так измучилась. Ей пришлось столько времени провести без сна. Сейчас она навёрстывает упущенное.

— Но если она принимала снотворное...

— Джон, тело странно реагирует на наркотики, — объяснил Сэм. — Оно борется против них или пытается бороться и в то же самое время привыкает к ним, становится зависимым от них. В течение некоторого времени сон будет для неё серьёзной проблемой.

— И вот что ещё, — добавила Сара, — она чего-то смертельно боится, но отказывается говорить об этом... — Сара замолчала, затем решила, что Келли нужно знать. — Её телом злоупотребляли, Джон. Я не расспрашивала об этом — все должно открываться постепенно, шаг за шагом, — но кто-то обходился с нею очень жестоко.

— Вот как? — спросил Келли с дивана. — Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что её подвергали сексуальному насилию, — ответила Сара спокойным профессиональным голосом, скрывающим её личные чувства.

— Вы имеете в виду изнасиловали? — тихо спросил Келли, ощущая, как напрягаются мышцы у него на руках.

Сара кивнула, не в силах теперь скрыть своё отвращение.

— В этом почти нет сомнений. И, по всей вероятности, неоднократно. Кроме того, видны свидетельства физического насилия на её спине и ягодицах.

— Я не заметил этого.

— Вы не доктор, — напомнила Сара. — Как вы встретились?

Келли рассказал, вспоминая взгляд Пэм и понимая теперь, что он мог значить. Почему он не заметил этого сразу? Почему он упустил столько вещей? — негодовал на себя Келли.

— Значит, она пыталась бежать... Интересно, может быть, тот же самый мужчина снабжал её барбитуратами и пытался приучить к ним? — задумчиво произнесла Сара. — Приятный парень, кем бы он ни был.

— Вы хотите сказать, что кто-то избивал её и затем хотел приучить к употреблению наркотиков? — спросил Келли. — Но зачем?

— Келли, ты должен её понять... но она была, по-видимому, проституткой. Сутенёры контролируют таким образом своих девушек. — Сара Розен ненавидела себя за то, что ей пришлось сказать это, но дело прежде всего и Келли должен знать правду. — Она молодая, красивая, в юности убежала из трудной семьи. Физическое насилие, недоедание — все это совпадает с главными признаками.

Келли смотрел в пол.

— Но ведь она не такая. Я не понимаю.

Однако кое-что он теперь понимал, напомнил он себе, оглядываясь назад. То, как она прильнула к нему и втянула его в это. Что во всем этом было профессиональным умением, а что — обычными человеческими чувствами? Это был вопрос, на который ему не хотелось отвечать. Как сейчас правильно поступить? Следовать велению рассудка? Или зову сердца? И куда все это может его привести?

— Она сопротивляется, Джон. У неё немало смелости, крепкий характер. — Сара села напротив Келли. — Она занималась этим больше четырёх лет, делала Бог знает что, но в ней есть что-то, не позволяющее ей сдаться. Однако в одиночку ей не справиться. Она нуждается в вас. Теперь у меня есть вопрос. — Сара посмотрела на него. — Останетесь ли вы с ней, чтобы помочь?

Келли поднял голову, взгляд его голубых как льдинки глаз остановился на Саре, пока он проверял свои внутренние чувства.

— Вы, ребята, на самом деле приняли все это близко к сердцу?

Сара сделала глоток коктейля, который приготовила для себя сама. Она была невысокой женщиной, крепкой и излишне полной. Судя по причёске, её черные волосы не знали парикмахерской несколько месяцев. На первый взгляд она походила на женщину, которая, если сидит за рулём автомобиля, вызывает ненависть водителей-мужчин. Но говорила Сара голосом, полным страсти, а её умственные способности уже стали совершенно очевидными для Келли.

— Вы имеете представление о том, насколько ухудшилась обстановка с наркотиками? Десять лет назад злоупотребление наркотиками были настолько редким явлением, что они ничуть меня не беспокоили. Да, конечно, я слышала о них, читала статьи из Лексингтона, а временами к нам попадал наркоман с признаками отравления героином. Впрочем, таких случаев было немного. Люди думали, что это проблема только для черных. Никто не обращал на неё серьёзного внимания. И вот теперь мы расплачиваемся за эту ошибку. Если ты обратил внимание, все теперь изменилось — практически за несколько месяцев. Если не считать проект, над которым я сейчас работаю, все остальное время я посвящаю детям, ставшим наркоманами. Я не была специально подготовлена к лечению детской наркомании. Я — учёный, специалист в области взаимодействия противоположных систем, химических структур, создания новых лекарств для лечения особых заболеваний, — но теперь я вынуждена тратить почти все время на клиническую работу, пытаясь спасти детей, которые по своему возрасту должны лишь учиться пить пиво, а не накачивать свои организмы химическим дерьмом, запрещённым к изготовлению вне проклятых лабораторий!

— И все равно ситуация ухудшается, — мрачно заметил Сэм.

Сара кивнула.

— О да. Следующая волна несёт с собой кокаин. Ты нужен ей, Джон, — снова произнесла Сара, наклонившись вперёд. Казалось, её окружал свой собственный шторм электрической энергии. — Для тебя самого будет лучше, если ты останешься с ней, парень. Ты должен пойти на это! Кто-то приложил массу усилий, чтобы превратить её в ничтожество, в грязь под ногами, но она борется. Внутри неё скрывается упрямый, сильный человек.

— Да, мадам, — тихо прошептал Келли. Он поднял голову и улыбнулся, больше не чувствуя себя запутанным и не видящим выхода из создавшегося положения. — Если это беспокоит вас, могу сказать: я принял это решение ещё раньше.

— Отлично, — коротко кивнула Сара.

— Как поступать с ней сейчас?

— Сейчас она больше всего нуждается в отдыхе, хорошей пище и времени, чтобы избавиться от барбитуратов, отравивших её организм. Мы будем поддерживать её фенобарбиталом — на всякий случай, если у неё разовьются проблемы, связанные с отказом от более сильных наркотиков. Впрочем, я не рассчитываю на это. Пока вы вдвоём отсутствовали, я осмотрела её. Её главная проблема даже не столько в наркотиках, сколько в усталости и недоедании. Ей нужно прибавить, по крайней мере, десять фунтов. Пэм сможет выдержать отказ от наркотиков намного легче, если мы поддержим её в других областях.

— Вы имеете в виду меня? — спросил Келли.

— Да, вместе со всем остальным. — Сара посмотрела в сторону открытой двери, ведущей в спальню, и вздохнула. Напряжение покинуло её. — Так вот, при её состоянии фенобарбитал даст ей поспать до утра. Завтра мы начнём кормить её и заниматься упражнениями. А пока, — бодро объявила Сара, — неплохо поесть самим.

Разговор за столом вращался вокруг — Келли показалось, что это было намеренным, — других тем. Сам он увлёкся и прочёл целую лекцию по поводу состояния дна Чесапикского залива и незаметно для себя перешёл на места, где хорошо ловится рыба. Скоро было решено, что гости останутся на острове до вечера понедельника. Разговор за ужином затянулся, и они поднялись уже около десяти. Келли убрал со стола, вымыл посуду и затем неслышно вошёл в спальню, где слышалось тихое дыхание Пэм.

***

Всего тринадцать футов в длину и только три тысячи шестьдесят пять фунтов весом — почти половину веса составляло топливо, — «Буффало хантерс» плавно устремился к земле, набирая свою начальную крейсерскую скорость, чуть превышающую пятьсот узлов. Его бортовой навигационный компьютер, изготовленный фирмой «Лиэр-Зиглер», уже контролировал полётное время и высоту, правда, в очень ограниченных пределах. Беспилотный самолёт был запрограммирован для полёта по специальному маршруту и на заранее рассчитанной высоте. Все было исключительно тщательно определено для бортовых систем, которые по сравнению с более поздними достижениями высокой технологии были примитивными до абсурда. И все-таки «Коди-193» с виду был весьма спортивной птичкой. Его профиль поразительно напоминал голубую акулу с выступающим носом и расположенным под ним воздухозаборником, похожим на пасть, — при полётах над территорией Соединённых Штатов его нередко раскрашивали под линию угрожающих акульих зубов. В данном случае «Коди-193» нёс экспериментальную окраску — серо-белую на нижней поверхности и пятнистую коричнево-зелёную на верхней, — это затрудняло его обнаружение, как с земли, так и с воздуха. Кроме того, в его конструкцию были введены элементы технологии «стелс» — термин тогда ещё не изобретённый. Полосы МПР — материала, поглощающего радиолокационные лучи, — составляли единое целое с крыльями, а воздухозаборник был прикрыт решёткой, чтобы ослабить радиолокационное отражение от вращающихся лопастей турбин.

«Коди-193» пересёк границу между Лаосом и Северным Вьетнамом в 11.41.38 по местному времени. Закончив снижение, он впервые перешёл на горизонтальный полет на высоте пятисот футов над поверхностью земли, повернул на северо-восток, несколько сбавив скорость в более плотных слоях воздуха вблизи земли. Маленькая высота полёта и миниатюрные размеры мчащегося с большой скоростью беспилотного самолёта превращали его в трудную цель, но отнюдь не неуязвимую, и выдвинутые вперёд батареи сети противовоздушной обороны Северного Вьетнама, достаточно частой и современно вооружённой, сумели заметить его. Беспилотный самолёт летел прямо на недавно установленную батарею 37-миллиметровых двуствольных автоматических зениток, и находящаяся настороже команда успела развернуть стволы в его сторону достаточно быстро, чтобы выпустить два десятка снарядов, причём три из них пролетели всего в паре футов от мчащейся тени, но все-таки не попали в цель. «Коди-193» не заметил этого. Он не пытался свернуть с курса, чтобы увернуться от зенитного огня. Не обладая мозгом, без глаз, он продолжал лететь по заданной траектории подобно игрушечному поезду, катящемуся вокруг рождественской ёлки, пока его новый владелец завтракал на кухне. Правда, за ним следили. Летящий вдалеке самолёт ЕС-121, или, как его называли, «Сигнальная звезда», наблюдал за полётом «Коди-193» с помощью радиолокационного транспондера, посылающего кодированные сигналы и расположенного на вершине вертикального стабилизатора миниатюрного самолёта.

— Давай, бэби, — прошептал майор, глядя на радиолокационный экран. Он был ознакомлен с целью операции, знал о её важности и догадывался, почему об этом не информирован никто другой. Рядом с майором находился небольшой сегмент, вырезанный из топографической карты. «Коди-193» повернул на север в заданном месте, опустился до трёхсот футов, после того как обнаружил долину, положение которой было введено в его компьютер, и помчался вдоль маленькой речки, впадающей в большую. По крайней мере, парни, запрограммировавшие крошечный самолёт, знали, что делают, подумал майор.

К этому времени «Коди-193» сжёг треть своего топлива и очень быстро потреблял оставшееся, совершая полет на такой небольшой высоте, ниже невидимых вершин по сторонам. Программисты сделали все что могли, но в один леденящий момент порыв ветра отбросил самолёт вправо до того, как автопилот вернул его на прежний курс, и «Коди-193» миновал необычайно высокое дерево на расстоянии всего семидесяти футов. На вершине холма стояли два солдата, они успели заметить мчащуюся тень и открыли по ней огонь из автоматов, но пули снова пролетели мимо. Один из солдат начал спускаться к телефону, но его товарищ окриком остановил его, видя, как самолёт исчезает вдали, следуя по своему слепому курсу. К тому времени, когда они успеют позвонить и доложить об увиденном, вражеский самолёт будет уже далеко, и к тому же они выполнили свой долг, обстреляв его. Вьетнамский солдат задумался над тем, попали ли его пули, но для того, чтобы определить это, было уже слишком поздно.

* * *

Полковник Робин Закариас из ВВС США шёл по тому, что в другое время и при других обстоятельствах было бы названо парадным плацем, но здесь парадов не проводилось. Он был в плену уже более шести месяцев и смотрел на каждый наступающий день, как на продолжающуюся борьбу, ожидая страдания более тяжёлые и невыносимые, чем те, которые мог вообразить. Сбитый во время выполнения своего восемьдесят девятого боевого вылета, накануне возвращения домой, он сумел на редкость успешно выполнить задание и был сбит всего лишь в результате случайности. Но ещё хуже было то, что его второй пилот, его «медведь» погиб. И в этом ему, наверно, повезло, подумал полковник, которого вели через площадь два низкорослых молчаливых солдата с автоматами. Его руки были связаны за спиной, ноги спутаны короткой верёвкой, позволяющей передвигаться только мелким шагом. Значит, они боятся его, несмотря на свои автоматы, на часовых, что следят со сторожевых башен. Должно быть, я действительно страшен для этих маленьких ублюдков, подумал лётчик-истребитель.

Закариас не чувствовал себя таким уж опасным. Его спина все ещё болела после катапультирования. При приземлении он серьёзно повредил позвоночник, и его попытка избежать плена была скорее демонстрацией — он сумел проползти целых сто ярдов за пять минут, прямо в руки артиллерийского расчёта, очередь которого разорвала на части его самолёт.

И тут начались муки. Его провели через три деревни, где ему плевали в лицо, забрасывали камнями. Наконец он оказался здесь, где бы это ни находилось. Он видел морских птиц. Похоже, лагерь находился недалеко от моря. Однако памятник в Солт-Лейк-Сити, в нескольких кварталах от дома, где он провёл детство, напоминал ему, что чайки — не просто морские птицы. За несколько предыдущих месяцев его подвергли самым разнообразным издевательствам, однако на протяжении последних недель издевательства почему-то прекратились. Может быть, они просто устали мучить его, подумал Закариас. А может, Санта-Клаус действительно существует, сказал он себе, глядя под ноги на грунт. Здесь у него было мало утешений. В лагере находились и другие пленные, но все его попытки связаться с ними потерпели неудачу. В его камере не было окон. Ему удалось увидеть лица двух других американцев, но ни одного из них он не узнал. В обоих случаях он попытался поздороваться, и был тут же сбит на землю прикладом одного из своих охранников. Оба американца видели его, но не произнесли ни звука, только улыбнулись и кивнули — лучшее, на что они были способны. Оба мужчины были примерно его возраста и, по-видимому, имели такое же воинское звание, но это было все, что ему удалось узнать. Но наиболее пугающим для человека, у которого были все основания бояться, являлось то, что происходило совсем не то, чего он ожидал, о чем говорили на инструктажах. Этот лагерь не был ханойским «Хилтоном», где должны были находиться все военнопленные. Кроме того, он не знал практически ничего, а неизвестность — всегда самое пугающее, особенно для человека, привыкшего на протяжении более двадцати лет быть абсолютным хозяином своей судьбы. Его единственным утешением было то, что положение, в котором он находился, не могло быть хуже. В этом он ошибался.

— Доброе утро, полковник Закариас, — окликнул его незнакомый голос. Полковник поднял голову и увидел мужчину выше себя ростом, европейца, в мундире, совсем непохожем на обмундирование охранников. Он шёл навстречу военнопленному с улыбкой на лице. — Совсем непохоже на Омаху, верно?

И тут послышался шум, тонкий завывающий визг, доносящийся с юго-запада. Полковник инстинктивно повернулся — лётчик всегда должен посмотреть на самолёт, где бы он ни находился. Самолёт через мгновение появился из-за деревьев, раньше, чем успели прореагировать охранники.

«Буффало хантерс», подумал Закариас, выпрямившись и повернувшись к пролетающему беспилотному самолёту. Он поднял к нему голову и, увидев чёрный квадрат объектива, стал шептать про себя молитву о том, чтобы фотокамера действовала. Когда охранники поняли, что он делает, удар прикладом по почкам сбил его на землю. Подавив ругательство, полковник попытался удержаться от стона, и в это мгновение в поле его зрения появилась пара сапог.

— Не стоит слишком волноваться, — сказал незнакомец. — Он направляется в Хайфонг считать стоящие там корабли. А теперь, мой друг, нам нужно познакомиться.

* * *

«Коди-193» продолжал лететь на северо-восток с почти неизменной скоростью и на прежней высоте. Скоро он оказался в плотном поясе противовоздушной обороны, окружающей единственный крупный морской порт Северного Вьетнама. Фотокамеры на нем запечатлели несколько ракетных батарей, наблюдательных пунктов и множество солдат с автоматами АК-47, каждый из которых, по крайней мере, попытался выстрелить в него. Единственным преимуществом «Коди-193» были маленькие размеры. Что касается всего остального, он летел, не меняя курса и высоты, фиксируя на двух с четвертью-дюймовой плёнке все, что попадалось в объективы камер. Его не пытались сбить только зенитные ракетные батареи — «Коли-193» летел на слишком маленькой высоте для них.

— Давай, бэби, давай! — произнёс майор в двухстах милях от него. Снаружи четыре поршневых двигателя «Сигнальной звезды» напрягали все силы, чтобы поддерживать самолёт на высоте, необходимой для слежения за «Коди-193». Глаза майора были прикованы к экрану радиолокатора, следя за отражённым изображением сигнала, поступающего от радиолокационного транспондера. Другие контролёры, находящиеся тут же на борту, наблюдали за другими американскими самолётами, тоже находящимися над вражеской территорией и поддерживающими непрерывную связь с «Красной короной» — кораблём ВМФ, обеспечивающим воздушные операции со стороны моря. — А теперь поворот на восток, бэби, — вот сейчас!

Точно по расписанию «Коди-193» круто повернул направо, чуть снизился и пронёсся над причалами Хайфона со скоростью в пятьсот узлов, опережая сотни трассирующих пуль, преследующих его. Докеры и матросы с разных судов смотрели вверх с удивлением и раздражением, а некоторые и с немалым страхом — уж слишком много у них над головами проносилось свинца.

— Все! — воскликнул майор настолько громко, что сидящий слева контролёр-сержант с осуждением посмотрел на него. На борту самолёта полагалось соблюдать тишину. Майор нажал кнопку микрофона перед собой, вызывая «Красную корону». — Коди один-девять-три закончил операцию — бинго!

— Понятно, бинго для один-девять-три, — тут же прозвучал ответ с корабля. Вообще-то это было не правильное применение кода «бинго», означающего при обычных условиях, что топливо на борту самолёта подходит к концу, но слово применялось так часто, что превратилось в более чем надёжную маскировку. После этого старшина ВМФ на другом конце линии связи вызвал барражирующий вертолёт и сказал его команде, что пора просыпаться и браться за дело.

Беспилотный самолёт пересёк береговую черту минута в минуту, продолжая лететь на малой высоте ещё несколько миль, и затем начал последний подъем на высоту. В его баках оставалась всего сотня фунтов топлива, когда он достиг запрограммированной точки на расстоянии тридцати миль от берега и начал летать по замкнутому кругу. У него на борту включился ещё один транспондер, работающий на частотах поисковых радиолокаторов американских военных кораблей, патрулирующих в море. Один из них, эскадренный миноносец «Генри В. Уилсон», засек ожидаемую им цель в расчётном месте и в расчётное время. Техники, занимающиеся наведением его ракетных установок, воспользовались выдавшейся возможностью, чтобы провести тренировочную программу перехвата, но были вынуждены уже через несколько секунд выключить радиолокаторы, освещающие цель. Они заставили нервничать авиатехников на борту авианосца.

Описывая круги на высоте пяти тысяч футов, «Коди-193» сжёг, наконец оставшееся топливо и превратился в планер. Когда воздушная скорость беспилотного самолёта упала до требуемой величины, сработали пиропатроны, сбросившие люк на верхней части самолёта. Оттуда выбросился парашют. Вертолёт ВМФ был уже наготове, а белый парашют оказался для него превосходной целью. Вес беспилотного самолёта составил теперь всего полторы тысячи фунтов, что едва превышало вес восьми взрослых мужчин. В этот день ветер и видимость содействовали успешному завершению операции. Вертолёту удалось захватить парашют при первой же попытке, он развернулся и направился к авианосцу «Констелейшн», где беспилотный самолёт осторожно опустили на салазки, закончив, таким образом, его шестьдесят второй боевой вылет. Ещё до того как вертолёт занял отведённое для него место на лётной палубе авианосца, техник уже откручивал болты, удерживающие крышку отделения, в котором находились фотоаппараты, и вынимал тяжёлые кассеты с плёнкой. Не теряя ни минуты, он отнёс их вниз и передал другому технику в фотолаборатории авианосца, оборудованной самой современной аппаратурой. Для проявления плёнки потребовалось всего шесть минут, после этого все ещё влажная плёнка была высушена и передана ещё одному специалисту, на этот раз офицеру воздушной разведки. Качество плёнки было не просто хорошим, а великолепным. Плёнку перемотали с одной катушки на другую над плоской стеклянной пластиной, освещённой снизу парой ламп дневного света.

— Ну что, лейтенант? — не скрывая нетерпения, спросил капитан.

— Одну минуту, сэр, подождите... — Поворачивая катушку, лейтенант указал на третий кадр. — Вот наша первая базисная точка... вот вторая, он летел точно по курсу... о'кей, вот наша исходная точка... по долине, за холмом — смотрите, сэр! У нас два, нет, три кадра! Отличное качество, солнце светило именно так, как требовалось, ясный день — вы знаете, почему они называют этих бэби «охотниками за буйволами»? Потому что...

— Ну-ка, дайте посмотреть! — Капитан чуть не оттолкнул младшего офицера в сторону. Да, на кадрах был виден мужчина, американец, а с ним двое охранников и четвёртый человек — но капитан хотел увидеть только американца.

— Вот, сэр. — Лейтенант передал ему увеличительное стекло. — Мы можем получить хорошее изображение лиц вот с этого кадра, а если вы дадите нам немного времени, мы постараемся поиграть с ним и даже улучшить. Как я уже говорил, камеры различают мужчин и женщин...

— Н-да. — Лицо было черным, значит, на негативе был белый. — Но... Чёрт возьми, я не уверен.

— Капитан, это наша работа, понимаете? — Лейтенант был офицером разведки, тогда как капитан относился к ВВС. — Разрешите нам сделать все как полагается, сэр.

— Но он один из наших!

— Совершенно верно, сэр, а вот этот парень к нашим не относится. Разрешите мне отнести пленку в лабораторию для печатания позитивов и увеличения. Кроме того, командир авиакрыла захочет посмотреть на снимки порта.

— Это может подождать.

— Нет, сэр, не может, — возразил лейтенант, но все-таки взял ножницы и отрезал интересующие капитана кадры. Остальную пленку передали главному старшине, а лейтенант и капитан вернулись в фотолабораторию. На подготовку полета «Коди-193» ушло два полных месяца, и капитан сгорал от нетерпения, стремясь получить информацию, которая, как он знал, находится на этих трёх двух с четвертью-дюймовых кадрах.

Через час он получил её. А еще час спустя поднялся на борт самолёта, вылетающего в Дананг. Прошёл ещё час, и капитан летел в Куби-Пойнт-Нэйвел-Стейшн на Филиппинах, откуда проследовал на маленьком самолёте на военно-воздушную базу Кларк и перешёл на К-135, вылетающий прямо в Калифорнию. Несмотря на продолжительность и трудность двадцатичасового полёта, капитан спал мало и, отрывочно, поскольку сумел разрешить тайну, которая могла изменить политику его правительства.

4. Первый свет

Келли проспал почти восемь часов и снова проснулся от криков чаек. Пэм в спальне не было. Он вышел наружу и увидел её. Она стояла на набережной, глядя на поверхность залива, все ещё усталая, все ещё неспособная воспользоваться отдыхом, который ей был так нужен. Над заливом царила обычная утренняя тишина, его гладкая как стекло поверхность то здесь, то там нарушалась круглыми всплесками пеламид, охотившихся за насекомыми. Именно так хотелось начать день — нежный западный бриз, овевающий его лицо, и такая странная тишина, позволяющая услышать шум лодочного мотора, находящегося так далеко, что самой лодки не было видно. Это было время, позволяющее остаться наедине с природой, но он знал, что Пэм просто чувствовала себя одинокой. Келли неслышно подошёл к ней и, обеими руками коснулся её талии.

— Доброе утро.

Она не отвечала очень долго, и Келли стоял, легко держа её, лишь чтобы она чувствовала его прикосновение. На ней была надета одна из его рубашек, и ему хотелось, чтобы его прикосновение носило только характер защиты и покровительства. Он боялся навязываться женщине, которая пережила такое насилие, и не мог определить, где должна проходить эта невидимая линия.

— Теперь ты знаешь, — сказала она достаточно громко, чтобы её голос нарушил тишину, не в силах повернуться и посмотреть на него.

— Да, — ответил Келли так же тихо.

— И что ты думаешь? — Её голос был болезненным шёпотом.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, Пэм. — Келли ощутил начало дрожи и был вынужден заставить себя не сжимать объятий.

— Обо мне.

— О тебе? — Он позволил себе приблизиться, обнять её руками за талию, не прижимая к себе. — Я думаю, что ты красивая. Я думаю, как хорошо, что мы встретились.

— Я принимаю наркотики.

— Врачи сказали, что ты стараешься бросить эту привычку. Этого для меня достаточно.

— Но все гораздо хуже, я занималась такими вещами...

Келли прервал её:

— Меня это не интересует, Пэм. Я тоже делал вещи, которыми не могу гордиться. И ты сделала для меня так много. Ты дала мне что-то, вдохнувшее в меня новую надежду, и я никогда не рассчитывал на это. — Келли теснее прижал её к себе. — То, что ты делала до встречи со мной, не имеет значения. Теперь ты не одна в этом мире, Пэм. Я с тобой и готов помочь, если ты этого хочешь.

— Когда ты узнаешь... — предупредила она.

— Я готов рискнуть. Мне кажется, что самое важное я уже знаю. Я люблю тебя, Пэм. — Келли удивился, услышав собственные слова. Он слишком боялся выразить эту мысль даже самому себе. Это казалось глупым, но снова эмоции одержали верх над здравым смыслом, и на этот раз здравый смысл не слишком сопротивлялся.

— Как ты можешь говорить такое? — спросила Пэм. Келли нежно повернул её к себе и улыбнулся.

— Сам не понимаю! Может быть, это из-за твоих спутанных волос или твоего сопливого носа. — Он коснулся её груди через рубашку. — Нет, мне кажется, это из-за твоего сердца. Неважно, каким было твоё прошлое, сердце осталось прекрасным.

— Ты, правда, так думаешь? — спросила она, глядя ему в грудь. Наступило молчание, затем Пэм улыбнулась ему, и это тоже походило на рассвет. Оранжево-жёлтое сияние поднимающегося солнца зажгло её лицо и осветило светлые волосы девушки.

Келли вытер слезы с её лица, и ощущение мокрых щёк устранило все сомнения, которые ещё могли у него оставаться.

— Мы должны купить тебе одежду. Леди не должна так одеваться.

— Кто говорит, что я — леди?

— Я.

— Мне так страшно! Келли прижал её к груди.

— Бояться — свойственно человеку. Я все время боялся. Самое важное заключается в том, что ты знаешь, что сделаешь то, что тебе поручили. — Его руки гладили её спину. Он не собирался превращать это в любовную ласку, но почувствовал, что испытывает нарастающее возбуждение, пока не понял, что его руки гладят рубцы, оставленные на её теле мужчинами с хлыстами, ремнями, электрическими проводами или другими средствами мучения. Затем его взгляд устремился через воды залива, и было хорошо, что Пэм не видела выражения его лица.

— Ты, должно быть, проголодалась, — сказал он, отодвигаясь от девушки, но все ещё держа её за руки.

— Умираю от голода, — кивнула она.

— Это я сейчас исправлю. — Келли повёл её обратно в бункер, держа за руку. Ему уже нравилось её прикосновение. Они встретили Сэма и Сару, возвращающихся с другого конца острова, где те совершали прогулки и делали утреннюю гимнастику.

— Ну как поживают наши влюбленные? — спросила Сара с сияющей улыбкой, потому что она уже увидела ответ на свой вопрос с расстояния в двести ярдов.

— Проголодались ужасно! — ответила Пэм.

— И сегодня мы получим пару винтов, — добавил Келли, подмигнув Сэму.

— Пару чего? — не поняла девушка.

— Пропеллеров, — объяснил Келли. — Для яхты Сэма.

— Но ты сказал — винтов!

— Морской жаргон. Извини меня. — Он ухмыльнулся, глядя на неё, и Пэм так и не поняла, верить ему или нет.

***

— На это потребовалось много времени, — заметил Тони, отпивая кофе из картонного стаканчика.

— А где мой кофе? — спросил Эдди, раздражённый от недостатка сна.

— Ты сам сказал мне поставить проклятый нагреватель снаружи, помнишь? Хочешь кофе — приготовь его сам.

— Ты что, хотел, чтобы в каюте набралось этого дыма и испарений? От окиси углерода можно умереть, чёрт побери, — произнёс Эдди Морелло с нарастающим раздражением.

Тони устал не меньше его, и ему совсем не улыбалось спорить с этим крикуном.

— Ну хорошо, хорошо, — пробормотал он. — Кофейник снаружи. Стаканчики тоже.

Эдди что-то фыркнул и вышел из каюты. Генри, третий член их группы, раскладывал продукт по пакетам и не вмешивался в споры. Все получилось даже немного лучше, чем он планировал. Они, помимо всего прочего, поверили его рассказу об Анджело, что избавило его от одного потенциального партнёра и решило важную проблему. Сейчас перед ним находилось готовых наркотиков, по крайней мере, на триста тысяч долларов. Оставалось взвесить их и упаковать в пластмассовые пакеты, после чего они поступят для продажи к дилерам. Вообще-то процедура прошла не совсем так, как он ожидал. Он рассчитывал на «несколько часов работы», а эти «несколько часов» растянулись в целый ночной марафон, после того как трое поняли, что то, за что они платили другим, совсем не так просто, как казалось в начале. Три бутылки пшеничного виски, принесённого с собой, не слишком облегчили работу. С другой стороны, больше трёхсот тысяч долларов дохода за шестнадцать часов работы тоже не так уж плохо. К тому же это было только начало. Таккер давал им только почувствовать вкус приманки.

Эдди все ещё беспокоился о том, чем кончится смерть Анджело. Но говорить об этом было уже поздно, смерть ничем не исправишь, и ему пришлось встать на сторону Тони. По его лицу пробежало выражение тревоги, когда он посмотрел через открытый иллюминатор на остров, который был когда-то кораблём. Солнце отражалось от иллюминаторов корпуса, принадлежавшего когда-то большой, мощной яхте. Как было бы приятно купить себе вот такую. Эдди Морелло любил ловить рыбу. Может быть, когда-нибудь он возьмёт с собой на морскую прогулку детишек. К тому же это могло послужить превосходным прикрытием, верно?

А может быть, заняться ловлей крабов, а? В конце концов, он знает, чем питаются крабы. При этой мысли у него вырвался взрыв смеха, от которого он сам вздрогнул. В безопасности ли он, работая с такими людьми? Они — он — только что убили Анджело Ворано, ещё не прошло и двадцати четырёх часов. Но Анджело не входил в их группу, не был её членом, тогда как Тони Пиаджи принадлежал к «семье». Правда, Эдди обеспечивал законность операции, служил каналом, связывающим их с уличными дилерами, и это обеспечивало его безопасность — пока он был им нужен. И пока Эдди был настороже и не допускал ошибок.

— Как ты думаешь, чья это была каюта? — спросил Таккер у Пиаджи, чтобы поддержать разговор.

— Какая каюта?

— Когда вон та развалина была яхтой, похоже, эта каюта кому-то принадлежала, — сказал он, запечатывая последний пакет и засовывая его внутрь портативного холодильника, где хранилось пиво. — Раньше я как-то не задумывался об этом, — Вообще-то это было правдой.

— Думаешь, это была каюта капитана? — произнёс Тони. В разговоре быстрее проходило время, и ему до смерти надоело заниматься тем, что они делали всю ночь.

— Пожалуй. Она расположена близко к мостику. — Генри встал и потянулся, спрашивая себя, почему на его долю всегда выпадает самая тяжёлая работа. Впрочем, ответ был очевиден. Тони был «своим». Эдди стремится к этому, но никогда не сумеет добиться успеха, как не смог сделать этого Анджело, подумал Генри Таккер. Он никогда не доверял Анджело, и теперь этой проблемы больше не существует. Единственное достоинство этих парней состояло в том, что они, по-видимому, держат своё слово и будут продолжать честную игру до тех пор, пока он оставался их каналом, связывающим с сырьём, и ни минутой дольше. Насчёт этого у Таккера не было ни малейших иллюзий. Он был благодарен Анджело за то, что тот свёл его с Тони и Эдди, и смерть Анджело оказала такое же воздействие на него, какое окажет его собственная смерть на двух остальных — никакого. Каждый человек для чего-то годится — и не больше, сказал себе Таккер, закрывая крышку холодильника. Да и крабам тоже нужно питаться.

Если повезёт, это будет последнее убийство на некоторое время. Не то чтобы Таккер приходил в ужас от убийства, но ему не нравились осложнения, часто возникающие потом. Настоящий бизнес шёл гладко, без сучка и задоринки, и приносил деньги для всех, делая всех счастливыми, даже покупателей на конце операции. И уж точно эта партия наркотика обрадует их. Это был хороший азиатский героин, научно переработанный и умеренно смешанный с нетоксичными наполнителями. Он гарантированно обеспечит потребителям высочайший кайф, и затем плавное возвращение обратно к той реальности, от которой им хотелось скрыться. Они захотят снова испробовать подобный кайф и потому вернутся к своим продавцам, которые будут брать с них чуть больше обычного за столь высокое качество. «Сладкий азиатский» уже стал профессиональной торговой маркой в уличной торговле.

Правда, в такой марке, известной в уличной торговле, таилась опасность. Это позволяло полиции охотиться за чем-то, что-то искать, задавать специфические вопросы относительно названия, но, когда у тебя такой качественный продукт, всегда возникает некоторый риск, и по этой причине Таккер выбрал партнёров за их опыт, связи и надёжность. Место для переработки сырья тоже было выбрано такое, что обеспечивало безопасность. В их распоряжении был катер с мощным мотором, чтобы суметь скрыться в случае опасности, и хорошая видимость на пять миль во все стороны. Да, в таком деле всегда есть опасность, в этом нет сомнения, но опасность всегда присутствует даже в жизни, и тебе приходится соразмерять риск с полученным вознаграждением. Вознаграждением Генри Таккера за эту операцию была сумма в сто тысяч долларов наличными, необлагаемыми налогом, всего за сутки работы, и он готов был пойти на риск ради такого вознаграждения. Он был готов пойти на гораздо больший риск ради того, что могли обеспечить связи Пиаджи, и вот теперь ему удалось заинтересовать их. Скоро они станут не менее честолюбивыми, чем он сам.

* * *

Катер из Соломонса прибыл на несколько минут раньше и доставил винты. Врачи не говорили Келли, чтобы он занял Пэм каким-нибудь трудом, но это было простым средством для лечения её проблем, и он догадался сам. Келли выкатил на причал портативный компрессор и завёл его, затем объяснил девушке, как регулировать поступающий под воду воздух, следя за приборами. Далее он принёс гаечные ключи и разложил их на причале.

— Смотри, Пэм. Когда мне потребуется вот этот ключ, я подниму из воды руку с одним вытянутым пальцем, вот этот ключ — два пальца, а этот — три. Понятно?

— Да, — ответила Пэм. Опыт Келли в обращении с техникой произвёл на неё впечатление. Все остальные знали, что он немного переигрывает, но не возражали против этого.

Келли спустился по трапу в воду и прежде всего проверил состояние нарезки на валах. Нарезка оказалась достаточно глубокой.

Он поднял над головой руку с одним вытянутым пальцем, и Пэм передала ему именно тот ключ, который требовался. Этим ключом он отвернул оставшиеся гайки, затем передал их одну за другой Пэм, которая положила гайки на бетонную поверхность причала. На всю операцию потребовалось всего пятнадцать минут, и вот, наконец сверкающие новенькие винты стояли на месте, гайки туго затянуты, и новые защитные аноды поставлены куда следует. Далее Келли проверил перо руля и убедился, что оно продержится до конца года, хотя Сэму нужно будет не сводить с него глаз. Как обычно, он с облегчением выбрался на причал и вдохнул свежий воздух, не пахнущий резиной.

— Сколько я тебе должен? — спросил Розен.

— За что? — поинтересовался Келли, снимая лёгкий водолазный костюм и выключая компрессор.

— Я привык всегда расплачиваться за произведённую работу, — произнёс хирург несколько напыщенно.

Келли не удержался от смеха.

— Давай договоримся так, Сэм. Если мне понадобится операция позвоночника, ты сделаешь её бесплатно. Как вы называете это между собой?

— Профессиональная вежливость — но ведь ты не врач, — возразил Розен.

— А ты — не ныряльщик. Ты даже ещё не моряк, но сегодня мы этим займёмся, Сэм.

— Я был лучшим в своей учебной группе моторных яхт! — рявкнул Розен.

— Доктор, когда к нам прибывали выпускники школ военно-морского флота, мы говорили им: «Ты хорошо учился в школе, сынок, но теперь ты попал на флот». Вот сейчас я уберу инструменты, и мы посмотрим, как ты управляешь своей яхтой.

— Готов поспорить, что лучше тебя умею ловить рыбу! — заявил Розен.

— А сейчас они примутся спорить, кто из них писнет дальше, — ядовито заметила Сара, поворачиваясь к Пэм.

— И об этом тоже можем поспорить, — засмеялся Келли, возвращаясь в бункер. Через десять минут он убрал инструменты, принял душ и переоделся в чистую майку и обрезанные до колен джинсы:

Поднявшись на мостик, он следил за тем, как Розен готовит к отплытию свою яхту. Хирург произвёл впечатление на Келли, особенно умением обращаться с тросами.

— В следующий раз дай своим вентиляторам поработать подольше, прежде чем включать двигатели, — заметил Келли после того, как Розен запустил дизели.

— Но на яхте стоят дизельные двигатели!

— Придёт время, и ты можешь оказаться на яхте с бензиновыми моторами. Нужно всегда думать о безопасности, доктор. У тебя случается, что во время отпуска ты берёшь яхту напрокат?

— Ну, бывает.

— При хирургических операциях ты проделываешь одно и то же каждый раз, верно? — спросил Келли — Даже если это не вызывается необходимостью?

— Да, теперь понимаю, — задумчиво произнёс Розен.

— А теперь выводи её в залив, — махнул рукой Келли. Розен выполнил команду и, на его взгляд, весьма умело. Однако на Келли ему не удалось произвести впечатление. — Меньше управляй рулём, больше двигателями. Ветер не всегда тебе будет помогать при отходе от причала. Винты толкают воду, а перо руля всего лишь немного меняет курс судна. Ты всегда можешь положиться на двигатели, особенно на малой скорости. А рулевое управление иногда выходит из строя. Научись обходиться без него.

— Слушаюсь, капитан, — проворчал Розен. Он снова чувствовал себя практикантом, а Сэм Розен давно привык, что практиканты, как и медицинский персонал, мгновенно выполняют его распоряжения. В сорок восемь лет, подумал он, поздновато снова становиться студентом.

— Это ты капитан, Сэм. Я всего лишь лоцман. Я просто лучше тебя знаю эти воды. — Келли повернулся к женщинам, стоящим на палубе. — И не надо смеяться, леди. Скоро придёт и ваш черед, так что следите, как он управляет яхтой. — И спокойно произнёс, обращаясь к Розену:

— А у тебя все-таки здорово получается, Сэм.

Через пятнадцать минут яхта лениво дрейфовала, подгоняемая приливом. Удилища с лесками были выставлены за борт под тёплым праздничным солнцем. Келли проявлял мало интереса к рыбной ловле и вместо этого расположился на мостике, наблюдая за происходящим вокруг. Тем временем Сэм учил Пэм насаживать наживку на крючок. Всех удивил проявленный девушкой интерес к рыбной ловле. Сара позаботилась о том, чтобы бледная кожа Пэм была щедро смазана кремом «Коппертон», защищающей от солнечных ожогов. Келли подумал о том, что лёгкий солнечный загар сделает рубцы на её спине ещё более заметными. Оставшись один со своими мыслями на мостике, он задумался над тем, что за мужчина получает удовольствие от физического насилия над женщиной. Он смотрел прищуренными глазами вдаль на колышущуюся поверхность залива с черными точками катеров и яхт. Сколько мужчин, способных на это, находятся сейчас в поле его зрения? Почему нельзя различить их простым взглядом?

* * *

Было нетрудно подготовить катер к отплытию. Они запаслись значительным количеством химикалиев и будут вынуждены время от времени пополнять его, но Эдди и Тони имели доступ к компании, снабжающей лаборатории различными химическими веществами; её хозяин был связан с их организацией.

— Я хочу посмотреть, — сказал Тони, когда они убрали швартовы. Оказалось не так просто, как он думал, вести их восемнадцатифутовый катер по отмелям, заливаемым приливом, но Эдди хорошо запомнил это место, и вода все ещё была достаточно прозрачной.

— Боже милостивый! — изумлённо открыл рот Тони.

— Этот год будет хорошим для ловли крабов, — заметил Эдди, довольный потрясением, которое испытал Тони. Неплохая месть, подумал он, однако для всех зрелище было не из приятных. Сотни крабов уже покрывали тело. Не было видно лица и одной руки, и они наблюдали, как по песчаному дну к трупу ползли все новые и новые любители полакомиться, привлечённые запахом разложения, распространяющимся в воде с такой же лёгкостью, как и в воздухе, — форма рекламы, изобретённая самой природой. Окажись труп на земле, знал Эдди, к нему прилетели бы канюки-стервятники и вороны.

— Как ты считаешь? Две недели, может быть три, и от Анджело не останется и следа.

— Что, если кто-нибудь...

— Маловероятно, — ответил Таккер, не глядя вниз. — Слишком мелко для парусной яхты, да и моторные катера сюда не заходят. В полумиле к югу отсюда проходит хороший широкий канал, да и рыба там ловится, говорят, намного лучше. Ловцы крабов тоже не любят заглядывать сюда.

Тони Пиаджи не мог оторваться от отвратительного зрелища, хотя один раз уже с трудом подавил приступ тошноты. Голубые крабы Чесапикского залива со своими острыми клешнями быстро растаскивали мёртвую плоть, уже размягчённую тёплой водой и бактериями, хватая затем кусочки маленькими щипчиками и отправляя в свои странной формы рты. Интересно, подумал он, осталось ли что-нибудь от лица, смотрят ли глаза на мир, оставленный навсегда,но лицо было сплошь покрыто крабами, и, похоже, первыми жертвами крабов стали именно глаза. Пугающим обстоятельством, разумеется, было то, что, если один человек мог исчезнуть таким образом, за ним мог последовать и другой, и, хотя Анджело был мёртв, прежде чем оказаться на дне, каким-то образом Пиаджи был уверен, что пасть жертвой крабьих клешней намного хуже, чем просто умереть. Он сожалел бы о смерти Анджело, но это был бизнес и... Анджело заслуживал смерти. В определённой степени приходилось сожалеть и о том, что понадобится держать в тайне ужасную судьбу Анджело, но и это тоже имело отношение к бизнесу. Таким образом можно скрыть от копов исчезнувшее тело. Трудно найти доказательства, когда нет трупа, а вот тут они совершенно случайно напали на способ скрывать множество убийств. Единственная проблема заключалась в том, как доставить сюда тела жертв и скрыть от других способ захоронения трупов, потому что трудно заставить людей молчать, напомнил себе Тони Пиаджи, как не удалось заставить молчать Анджело. Хорошо, что Генри вовремя узнал об этом.

— Хотите полакомимся пирогами с начинкой из крабов, когда вернёмся в город? — засмеялся Эдди Морелло, надеясь, что этим заставит Тони содрогнуться в конвульсиях рвоты.

— Давайте уберёмся отсюда к чёртовой матери, — тихо произнёс Пиаджи, опускаясь на своё сиденье. Таккер снял сцепление мотора с нейтрального и начал пробираться среди отмелей обратно в Чесапикский залив.

Пиаджи потребовалось несколько минут, чтобы забыть отвратительное зрелище. Он надеялся, что в его воображении останется только эффективность захоронения трупа. В конце концов, не исключено, что им придётся воспользоваться таким методом снова. Может быть, подумал Тони, пройдёт несколько часов, и он сможет увидеть юмор в случившемся. Он посмотрел на портативный холодильник, где под пятнадцатью банками «Национального богемского» находился слой льда, а под слоем льда — двадцать запечатанных пакетов с героином. В том маловероятном случае, если кто-нибудь остановит их, вряд ли будут обыскивать холодильник и вынимать оттуда банки с пивом, этим подлинным воскресным топливом моряков, плавающих по Чесапикскому заливу. Таккер вёл катер на север, а остальные двое достали удочки и держали их наготове, словно собирались найти хорошее место, где можно поймать несколько приличных морских окуней.

— Рыбная ловля наоборот, — сказал через несколько минут Морелло и засмеялся так громко, что Пиаджи присоединился к нему.

— Кинь мне банку пива! — скомандовал Тони в промежутке между приступами смеха. В конце концов, он принадлежал к числу «своих» и потому заслуживал уважения.

* * *

— Идиоты, — тихо произнёс Келли. Этот восемнадцатифутовый катер мчался слишком быстро и слишком близко к яхтам, занимающимся рыбной ловлей. Он запутает немало лесок, и уж, несомненно, его кильватерная струя нарушит покой многих яхт. Неумение вести себя в море, отсутствие морского воспитания, что всегда презирал Келли. Слишком уж просто — чёрт побери, нельзя даже сказать «просто». Все, что тебе нужно, — это купить катер или яхту — и ты получал право плавать по морским просторам. Никаких проверок, ничего. Келли нашёл бинокль 7х50 Розена и направил его на катер, мчащийся совсем рядом. Три кретина, один из них поднял банку пива в насмешливом тосте.

Подавись ты этим пивом, хрен паршивый, прошептал он про себя. Трое кретинов в быстроходном катере, сидят и пьют пиво, наверно, уже изрядно поднабрались, а сейчас ещё нет одиннадцати. Он внимательно посмотрел на катер и почувствовал какую-то смутную благодарность, что они не подошли к их яхте ближе чем на пятьдесят ярдов. Келли заметил название на транце — «Восьмерка Генри». Ну что ж, сказал себе Келли, если он снова увидит катер с этим названием, то постарается держаться от него подальше.

— Я поймала кого-то! — крикнула Сара.

— Внимание, с левого борта идёт большая волна! — крикнул Келли. Волна ударила о борт яхты спустя минуту, заставив большой «Гаттерас» накрениться влево и вправо на двадцать градусов от вертикали.

— Это я называю плохим морским воспитанием, — произнёс Келли, глядя на трёх рыболовов, расположившихся на палубе.

— Так точно, капитан! — отозвался Сэм.

— Я так его и не отпустила, — заметила Сара. Келли обратил внимание, что она подводит пойманную рыбу к борту с немалым мастерством. — И какой же он большой!

Сэм взял подсадную сетку на рукоятке и перегнулся через борт. Когда он выпрямился, в сетке бился большой морской окунь, фунтов на двенадцать или четырнадцать. Он опустил рыбу в ящик, наполненный водой, где рыба будет ждать своей смерти. Это казалось Келли жестоким, но, в конце концов, это была всего лишь рыба, а ему приходилось видеть вещи куда хуже.

Через мгновение раздался восторженный визг Пэм, когда туго натянулась её леска. Сара положила свою удочку в держатель и принялась обучать её. Келли следил за ними. Дружба между Сарой и девушкой была такой же поразительной, как отношения между ним и Пэм. Может быть, Сара заняла для Пэм место матери, у которой отсутствовала нежность к дочери или что там ещё отсутствовало у матери Пэм. Потому-то Пэм так хорошо отзывалась на советы своей новой подруги. Келли наблюдал за ними с улыбкой, которую заметил Сэм, и тоже улыбнулся. Пэм была новичком в рыбной ловле и споткнулась два раза, выхаживая рыбу. Снова Сэм совершил почётную церемонию с сеткой, подняв на этот раз восьмифунтовую пеламиду.

— Бросьте её обратно, — посоветовал Келли. — Вкус у них просто отвратительный!

Сара подняла голову.

— Бросить в море её первую рыбу! — с гневом воскликнула она. — Да кто ты такой, нацист что ли? У тебя где-нибудь найдётся лимон, Джон?

— Да. Но зачем?

— Я покажу тебе, что можно приготовить из пеламиды, вот зачем. — Она прошептала что-то на ухо девушке, и та засмеялась. Пеламида отправилась в тот же бак, где составила компанию морскому окуню, и Келли подумал о том, как уживутся в таком небольшом пространстве пеламида и морской окунь.

* * *

Вот и наступил День памяти павших, подумал Голландец Максуэлл, выходя из своего служебного автомобиля у Арлингтонского национального кладбища. Для многих этот день — 30 мая — был известен всего лишь пятисотмильной автогонкой в Индианаполисе, или просто как выходной, или традиционное начало летнего купального сезона, что было очевидно из относительного отсутствия автомашин на дорогах Вашингтона. Но не для него и не для его друзей. Это был их день, день памяти погибших товарищей, в то время как другие занимались вещами более или менее личными. Адмирал Подулски приехал вместе с ним, и оба адмирала пошли по дорожке медленно и не в ногу, как обычно ходят адмиралы. Сын Казимира, младший лейтенант Станислав Подулски, не был похоронен на этом кладбище и скорее всего никогда не будет вообще похоронен. Его А-4 разнесло в небе зенитной ракетой, как следовало из докладов очевидцев, практически прямым попаданием. Молодой лётчик был слишком увлечён, чтобы заметить залп ракетной батареи почти до самой последней секунды, когда его голос успел произнести с отвращением к собственной неосторожности последний эпитет по «защищённому» каналу связи. По-видимому, одна из бомб, которые он нёс, детонировала от взрыва зенитной ракеты. Как бы то ни было, маленький истребитель-бомбардировщик превратился в грязное облако черно-жёлтого цвета, вряд ли оставив что-нибудь после себя; и к тому же противник не слишком соблюдал международные правила в отношении останков погибших вражеских лётчиков. Таким образом, сын мужественного воина не был удостоен последней воинской почести — быть похороненным рядом со своими товарищами. Каз никогда не говорил об этом. Подулски сохранял свои чувства при себе, не делясь ими.

Контр-адмирал Джеймс Грир стоял на том же месте, что и последние два года в этот день, футах в пятидесяти от дорожки, укладывая цветы рядом с флагом на памятнике своего сына.

— Джеймс? — позвал его Максуэлл. Адмирал повернулся и поднёс ладонь к козырьку, желая улыбнуться в знак благодарности за дружескую поддержку в такой день, но удержался от улыбки. Все трое были в своих темно-синих адмиральских мундирах, которые вносили собой особую торжественность. Расшитые золотом рукава сверкали на солнце. Не сказав ни слова, все трое выстроились у памятника Роберта Уайта Грира, старшего лейтенанта корпуса морской пехоты США. Они слаженно поднесли ладони к козырькам, вспоминая молодого человека, которого в своё время мальчиком подбрасывали на коленях, который гонял на велосипеде на военно-морской базе в Норфолке и на базе военно-морской авиации в Джексонвилле вместе с сыновьями Каза и Голландца. Парня, который вырос сильным и гордым, встречал корабли своего отца, когда они возвращались в порт, и говорил лишь о том, что последует по стопам отца, но не слишком близко к нему, и чьё везение оказалось недостаточным в пятидесяти милях к юго-западу от Дананга. Это было проклятьем их профессии, каждый знал это, но никогда не говорил вслух, что их сыновья тоже втягивались в неё, отчасти из почитания своих отцов, отчасти из-за воспитанной у них любви к своей стране, но больше всего из-за любви к своим соотечественникам. И так же, как каждый из стоящих здесь рисковал своей жизнью, рисковали своими жизнями и Бобби Грир и Стае Подулски. Вот только счастье не улыбнулось двум из трёх сыновей.

Грир и Подулски сказали себе в это мгновение, что это было не напрасно, что у свободы есть своя цена, что некоторые должны платить эту цену, иначе не будет ни флага, ни Конституции, ни праздника, значение которого люди имели право игнорировать. Но в обоих случаях эти непроизнесённые слова звучали неубедительно. Семейная жизнь Грира прервалась главным образом из-за горя, принесённого смертью Бобби. Жена Подулски уже никогда не будет такой, какой была раньше. Хотя у каждого были и другие дети, пустота, возникшая из-за потери одного, превратилась в пропасть, которую невозможно преодолеть, и как ни хотелось каждому убедить Себя в том, что жизнь сына отдана не зря, ни один человек, который может оправдать смерть ребёнка, в действительности не имеет права вообще называться человеком, и поэтому их подлинные чувства усиливались той же самой гуманностью, что обрекла их в этой жизни на жертвы. Это было тем более верно потому, что у каждого были свои чувства относительно войны, которые более вежливые называли «сомнениями» и которые сами они называли совсем по-другому, но только в своей среде.

— Помнишь, как Бобби прыгнул в плавательный бассейн за дочкой Майка Гудвина и спас её? — спросил Подулски. — Я только что получил записку от Майка. Маленькая Эйми на прошлой неделе родила близнецов, двух маленьких девочек. Она вышла замуж за инженера из НАСА, живут в Хьюстоне.

— Я даже не знал, что она замужем. Сколько ей сейчас? — спросил Джеймс.

— О, ей, должно быть, двадцать... может быть, двадцать пять? Помнишь её веснушки, солнце будто выращивало их в Джексе?

— Маленькая Эйми, — тихо произнёс Грир. — Как быстро они растут. — Может быть, она и не утонула бы в тот жаркий июльский день, но это ещё один повод вспомнить его сына. Он спас одну жизнь — а может быть, три? Ведь это что-то значит, правда? — спросил себя Грир.

Трое адмиралов повернулись и молча пошли от могилы; не говоря больше ни слова, они медленно направились к подъездной дороге. Там им пришлось остановиться. Вверх по холму поднималась похоронная процессия, солдаты Третьего пехотного полка, «Старая гвардия», выполняли свой безрадостный долг, провожая в последний путь ещё одного человека. Адмиралы снова выстроились в ряд, отдавая честь флагу, распростёртому на гробе. Молодой лейтенант, командующий нарядом, сделал то же самое. Он увидел на груди одного из адмиралов светло-голубую ленточку ордена Почёта, и чёткость его салюта передала всю глубину испытываемого им уважения.

— Ну вот, хоронят ещё одного, — произнёс Грир с тихой горечью, когда похоронная процессия миновала их. — Боже милостивый, за что мы хороним своих детей?

— Заплати любую цену, неси любой груз, перебори любые лишения, помоги любому другу, борись с любым врагом... — процитировал Каз. — Ведь это было не так уж давно, верно? Но когда наступило время делать ставки и выкладывать их на стол, куда делись эти мерзавцы?

— Ставки — это мы, Каз, — ответил Голландец Максуэлл. — А вот это — стол.

Обычные люди заплакали бы, но эти не были обычными людьми.

Каждый из них посмотрел на поле, усеянное белыми памятниками. Это была передняя лужайка, когда-то принадлежавшая Роберту Е. Ли — дом его все ещё стоял на вершине холма, — и размещение здесь кладбища было жестокой местью правительства, чувствовавшего себя преданным этим генералом. И все-таки генерал Ли в конце жизни отдал дом своих предков на службу тем, кого любил больше всего. Это была самая добрая ирония за весь сегодняшний день, подумал Максуэлл.

— Как там у вас дела за рекой, Джеймс?

— Могли бы, быть и лучше. Голландец. Мне дали приказ навести порядок в доме. Я ищу самую большую метлу.

— Тебя инструктировали по операции «Зелёный самшит»?

— Нет. — Грир повернулся, и на его лице появилась первая за весь день улыбка. Не очень радостная, но все-таки улыбка, отметили остальные. — Мне это нужно?

— Возможно, нам понадобится твоя помощь.

— Неофициальная?

— Ты ведь знаешь, что случилось с «Кингпин», — заметил Казимир Подулски.

— Им чертовски повезло — они сумели выбраться оттуда, — согласился Грир. — Все ещё скрываете подробности?

— Разумеется, скрываем.

— Сообщите мне, что вам понадобится. Я обеспечу вас всем, что, у меня найдётся. Ты занимаешься работой по разряду «три», Каз!?

— Совершенно верно. — Любой офицер с «тройкой» на конце номера его военно-учётной специальности относился к Департаменту планирования и операций, а у Подулски был к этому особый талант. Его глаза сверкали так же ярко, как золотые крылья на нашивках в лучах утреннего солнца.

— Отлично, — произнёс Грир. — А чем занимается сейчас маленький Голландец?

— Летает на самолётах компании «Дельта». Второй пилот, потом станет капитаном, а я стану дедушкой примерно через месяц.

— Вот как? Поздравляю, мой друг.

— Я не виню его за то, что он ушёл со службы. Раньше винил, а теперь — нет.

— Как зовут того коммандос из группы тюленей-подводников, который отправился за ним и спас?

— Келли. Он тоже ушёл со службы, — ответил Максуэлл.

— Тебе следовало бы потребовать для него от конгресса орден Почёта, Голландец, — заметил Подулски. — Я читал представление. Ничего более страшного мне не попадалось.

— Я произвёл его в боцманы. Потребовать для него орден я не мог, — с сожалением покачал головой Максуэлл. — Только не за спасение сына адмирала, Каз. Ты ведь знаком с политическими последствиями такого шага.

— Да. — Подулски посмотрел на вершину холма. Похоронная процессия остановилась, и гроб сняли с лафета. Молодая вдова наблюдала за тем, как заканчивается время её мужа на земле. — Да, я знаком с политическими последствиями.

***

Таккер ввёл катер в эллинг. Два мотора, установленные на нем — один стационарный, другой подвесной, — облегчали процедуру. Он выключил двигатели и схватил швартовы, которые быстро закрепил за кнехты. Тони и Эдди подняли портативный холодильник с оставшимися банками пива и спрятанными подо льдом наркотиками и вынесли его из катера, пока Таккер собирал разбросанные инструменты и закрывал чехлами сиденья и приборную панель. Затем он присоединился к своим компаньонам на площадке для стоянки автомобилей.

— Ну что ж, все оказалось очень просто, — заметил Таккер. Холодильник уже стоял в багажнике большой автомашины «Форд сквайер стейшн вэгон», принадлежащей ему.

— Как ты думаешь, кто выиграл сегодня гонку? — спросил Эдди. Они забыли взять с собой радиоприёмник, когда отплывали в залив.

— Я поставил сотню на Фойта, просто так, ради интереса.

— Не на Андретти? — поинтересовался Таккер.

— Он итальянец, это верно, но последнее время ему не везло. Ставки в автомобильных гонках — тоже бизнес, — напомнил им Пиаджи. Анджело остался далеко в прошлом, как и способ его похорон, который был, говоря по правде, несколько забавным, хотя Пиаджи до конца жизни больше не будет есть пирогов с начинкой из крабов.

— Ну ладно, вы знаете, где найти меня, — сказал Таккер.

— Ты получишь свои деньги, — как-то не к месту произнёс Эдди. — В конце недели, в обычном месте. — Он сделал паузу. — Что, если спрос увеличится?

— Я справлюсь, — заверил его Таккер. — Я могу поставить столько товара, сколько потребуется.

— А что у тебя за канал? — спросил Эдди, стараясь узнать побольше.

— Анджело тоже интересовался этим, помнишь? Джентльмены, расскажи я вам об этом, и нужда во мне исчезнет, разве не так?

— Неужели ты не доверяешь нам? — улыбнулся Тони Пиаджи.

— Доверяю, разумеется, — тоже улыбнулся Таккер. — Я доверяю вам продавать товар и делиться деньгами со мной.

— Мне нравятся умные партнёры, — согласно кивнул Пиаджи. — Оставайся таким. Это принесёт пользу всем нам. У тебя есть свой банкир?

— Ещё нет. Я не задумывался над этим, — солгал Таккер.

— Тогда подумай о банкире. Генри. Мы можем помочь тебе открыть счёт в банке за пределами США. Это будет надёжный номерной счёт, никакого риска и все такое. Можешь поручить проверить это человеку, которому доверяешь. Запомни, они могут проследить деньги, если ты проявишь неосторожность. Не трать слишком много. Мы потеряли из-за этого немало друзей.

— Я не люблю рисковать, Тони.

— Так лучше всего, — кивнул Пиаджи. — В этом деле нужно быть очень осторожным. Копы становятся умными.

— Недостаточно умными. — То же самое относилось и к его партнёрам, если уж говорить об этом, но спешить пока нечего. Всему свой черед.

5. Обязательства

Пакет прибыл вместе с очень усталым от смены часовых поясов капитаном в штаб-квартиру разведывательной службы ВМФ в Сьютленде, штат Мэриленд. К специалистам по дешифровке аэрофотоснимков добавились эксперты из 1127-й группы ВВС по оперативной деятельности, квартировавшей в Форт-Бельвуре. На всю процедуру потребовалось двадцать часов, однако кадры, полученные с «Охотника за буйволами», были исключительно чёткими, и американец на земле сделал именно то, что должен был сделать: он поднял голову и посмотрел на пролетающий беспилотный самолёт.

— Бедняга жестоко поплатился за это, — заметил специалист из ВМФ, обращаясь к своему коллеге из ВВС. За спиной американца — это было отчётливо видно на фотоснимке — солдат северовьетнамской армии стоял с поднятым автоматом, приклад которого был направлен в спину офицера. — Как бы мне хотелось встретиться с тобой в тёмном переулке, ублюдок.

— Ну, как ты считаешь? — Старший сержант ВВС положил рядом фотографию американского офицера, которую они использовали для опознания.

— Похож, держу пари. — Обоим дешифровальщикам казалось странным, что в их распоряжении находились такие тонкие папки с материалами для сравнения с этими фотографиями, но тот, кто попытался разгадать загадку, сделал это очень удачно. На снимках было одно и то же лицо. Специалисты не знали, что перед ними фотографии человека, которого уже считают мёртвым.

* * *

Келли дал ей выспаться, довольный тем, что она смогла спать без помощи снотворного. Он встал, оделся, вышел на свежий воздух и дважды обежал остров — его окружность составляла примерно три четверти мили, — чтобы как следует вспотеть на спокойном утреннем воздухе. Сэм и Сара, тоже любившие вставать пораньше, натолкнулись на него, когда Келли остывал после пробежки на причале.

— Перемена в тебе тоже поразительна, — заметила Сара. Она помолчала. — Как вела себя Пэм вчера вечером?

От такого вопроса Келли вздрогнул и, озадаченно помолчав, спросил:

— Что?

— Господи, Сара... — Сэм отвернулся и с трудом удержался от смеха. Его жена покраснела, подобно восходящему солнцу.

— Она уговорила меня не давать ей снотворного прошлым вечером, — объяснила Сара. — Она немного нервничала, но ей хотелось попробовать, и я дала ей уговорить себя. Вот что я имела в виду, Джон. Извини.

Как объяснить, что произошло прошлой ночью? Сначала он боялся прикоснуться к ней, не хотел, чтобы у неё создалось впечатление, что он требует от неё что-то, и тогда Пэм истолковала это как признак того, что она больше не нравится ему, и затем... все получилось естественно.

— Дело было в том, что у неё появилась идиотская мысль... — Келли заставил себя замолчать. Пэм поговорит об этом с Сарой, если захочет, но ему не следовало рассказывать о происшедшем. — Она спала хорошо, Сара. Вчера она очень устала.

— Я даже не подозревала, что у меня окажется такой решительный пациент. — Сара ткнула пальцем в грудь Келли. — Вы очень помогли, молодой человек.

Келли отвернулся, не зная, что ответить. Разве я не испытал от этого наслаждение, подумал он. Часть его сознания все ещё не расставалась с мыслью, что он пользуется слабостью девушки. Он наткнулся на психически больную и... воспользовался этим? Нет, это не правда. Он любит её, как это ни кажется невероятным. Его жизнь изменилась, стала чем-то похожей на нормальную... может быть. Он помогал Пэм вернуться в реальную жизнь, но и она помогала ему, восстанавливала его веру в будущее.

— Она... она обеспокоена тем, что, после того как я узнал о её прошлом... Но мне действительно все это безразлично. Ты права, Сара, Пэм — сильная натура. Чёрт побери, у меня в прошлом тоже было немало проблем, понимаешь? Я далеко не святой, ребята.

— Пусть она сама тебе расскажет обо всем, — сказал Сэм. — Ей это нужно. Перед тем как начать разбираться со своим прошлым, нужно открыто рассказать о нем.

— Ты уверен, что это не изменит твою точку зрения? С ней могли происходить отвратительные вещи, — заметила Сара, глядя в глаза Келли.

— Отвратительнее войны? — Келли покачал головой и тут же сменил тему разговора. — Как поступать с... лекарствами?

Этот вопрос снял напряжение, и Сара заговорила снова:

— Пэм уже миновала самый трудный период. Если бы у неё возникли серьёзные проблемы, связанные с лишением её наркотиков, это уже случилось бы. У неё все ещё могут возникнуть периоды волнения — в результате внешнего стресса, например. В этом случае ты дашь ей фенобарбитал, и я уже написала для тебя, как им пользоваться, но она хочет обойтись без него. У неё гораздо более сильный характер, чем кажется на первый взгляд. Ты достаточно умён, чтобы понять, что сейчас она переживает трудный период. Если ситуация ухудшится, заставь её — заставь — принять одну таблетку.

Мысль о принуждении Пэм принять лекарство возмутила Келли.

— Послушайте, доктор, я не могу...

— Замолчи, Джон. Я не имею в виду, что тебе понадобится засовывать таблетку ей в горло. Если ты скажешь ей, что лекарство действительно необходимо, она послушается тебя, правда?

— Сколько времени может продлиться такой период?

— Ещё неделю, может быть, десять дней, — ответила Сара после недолгого размышления.

— А потом?

— Потом вы можете подумать о будущем, которое проведёте вместе — если захотите, — сказала Сара.

Сэм почувствовал себя неловко из-за интимной темы разговора.

— Нужно, чтобы она прошла полное медицинское обследование, Келли. Когда ты будешь в Балтиморе в следующий раз?

— Через пару недель, может быть, меньше. Почему ты спрашиваешь об этом?

— Я не смогла провести настоящий медицинский осмотр, — вмешалась Сара. — Пэм не была у врача длительное время, и я буду чувствовать себя лучше, если мы составим историю болезни, основываясь на полном медицинском обследовании. Кто мог бы сделать это, Сэм?

— Ты знакома с Мэдж Норт?

— Да, она справится с этим. — Сара задумалась. — Ты знаешь, Келли, было бы неплохо пройти медицинское обследование и тебе.

— Неужели я выгляжу больным? — Келли поднял руки над головой, демонстрируя свою великолепную мускулатуру.

— Не говори глупости, — огрызнулась Сара. — Когда она приедет в больницу, ты приедешь вместе с ней. Я хочу быть уверена, что вы оба совершенно здоровы, вот и все. Понятно?

— Понятно, мадам.

— И вот что ещё. Выслушай меня внимательно, — продолжала Сара. — Ей нужно встретиться с психиатром.

— Зачем?

— Джон, жизнь совсем не похожа на кино. Люди не могут оставить позади все свои проблемы и отправиться в сторону солнечного заката в действительной жизни, понимаешь? Она перенесла сексуальное насилие. Её мнение о себе в данный момент не слишком высокое. Люди в её положении обвиняют себя в том, что стали жертвами. Соответствующая терапия может помочь ей справиться с этим. То, что ты делаешь, — это очень важно, однако ей нужна и профессиональная помощь. Согласен?

— О'кей, — кивнул Келли.

— Отлично, — сказала Сара, глядя на него. — Мне нравится, что ты умеешь слушать.

— Вы думаете, у меня был выбор, мадам? — спросил Келли с угрюмой улыбкой.

— Это верно, выбора у тебя не было, — рассмеялась она.

— Сара всегда такая настойчивая, — сказал Сэм, обращаясь к Келли. — Вообще-то ей следовало стать медсестрой. Доктора должны вести себя более цивилизованно. Это медицинские сестры принуждают нас поступать так, как им хочется. — Сара шутливо пнула мужа.

— Тогда я постараюсь не встречаться с медицинской сестрой, — заметил Келли, ведя их с причала в бункер.

* * *

Пэм проспала больше десяти часов, причём без помощи снотворного, хотя проснулась с ужасной головной болью, которую Келли снял аспирином.

— Купи тиленола, — посоветовала Сара. — Не так плохо действует на желудок. — Она снова осмотрела и прослушала девушку, пока Сэм упаковывал их вещи. Наконец осмотр был закончен. — В общем, мне нравится твоё состояние, Пэм, — сказала она. — Вот только тебе нужно прибавить фунтов пять, прежде чем я снова увижу тебя.

— Но...

— И Джон привезёт тебя к нам, чтобы тебе провели полное медицинское обследование, — через две недели, скажем?

— Да, мадам, — снова сдался Келли.

— Но...

— Пэм, они накинулись на меня всей бандой. Мне тоже придётся пройти осмотр, — ответил Келли поразительно смиренным голосом.

— Вы уже собираетесь уезжать? Так рано?

Сара кивнула.

— Вообще-то нам нужно было отправиться обратно ещё вчера вечером, но, какого чёрта, — за ночь ничего не случится. — Она посмотрела на Келли. — Если ты не приедешь в больницу, как я сказала, я позвоню тебе и буду кричать по телефону.

— Сара, перестань. Господи, ну до чего напористая баба!

— Больше слушай, что говорит Сэм!

Келли проводил её на причал. Двигатели на яхте Сэма уже ворчали. Сара и Пэм обнялись. Келли попытался ограничиться рукопожатием, но был вынужден сдаться, и Сара поцеловала его тоже. Сэм спрыгнул на причал, чтобы пожать всем руки.

— Не забудь про новые карты! — напомнил хирургу Келли.

— Так точно, капитан.

— Я сниму швартовы.

Розену ужасно хотелось продемонстрировать им, чему он научился. Сэм дал задний ход, работая главным образом левым винтом, и развернул «Гаттерас» в пределах его длины. Было видно, что он не забывает преподанные ему уроки. Через мгновение Сэм увеличил обороты обоих дизелей, и яхта пошла прямо от причала, направляясь к тому месту, где, как он знал, была большая глубина. Пэм стояла на причале, держа Келли за руку, пока яхта Сэма не превратилась в белую точку на горизонте.

— Я забыла поблагодарить её, — наконец сказала Пэм.

— Нет, не забыла. Просто ты не сказала этого вслух, вот и все. Ну и как ты себя чувствуешь сегодня?

— Головная боль прошла. — Она посмотрела на него. Глаза её были чистыми, шаги — энергичными и быстрыми. Келли захотелось поцеловать её, что он и сделал. — Итак, чем мы сейчас займёмся?

— Нам нужно поговорить, — сказала Пэм. — Самое время.

— Подожди здесь. — Келли прошёл в мастерскую и принёс оттуда два шезлонга, поставил и показал ей на один из них. — Устраивайся поудобнее и расскажи мне, какой ужасной ты была.

Памеле Стар Мадден через три недели должен был исполниться двадцать один год, узнал Келли, наконец услышав её фамилию. Она родилась в рабочей семье в равнинной части северного Техаса. Выросла она под строгим надзором своего отца, моральные принципы которого были настолько строгими, что даже баптистский священник пришёл бы в отчаяние. Доналд Мадден был человеком, понимающим форму религии, но не её смысл, и был строг потому, что не знал, как любить, пил из-за неудовлетворённости жизнью — и не мог себе этого простить — и никак не мог примириться с этим. Когда его дети были в чем-то виноваты, он бил их, обычно ремнём или берёзовыми розгами, до тех пор, пока его не охватывала жалость, что обычно происходило позже, чем наступала усталость. Памела никогда не была счастливым ребёнком, но последней каплей для неё стал следующий день после её шестнадцатилетия, когда она допоздна осталась на церковном концерте и затем отправилась вместе с друзьями на прогулку, полагая, что уж теперь она имеет на это право. Она осталась с одним парнем — это было что-то вроде её первого свидания. Они даже не обменялись поцелуем — семья парня была почти такой же строгой, как и её собственная. Но для Доналда Маддена все это не имело значения. Вернувшись в двадцать минут одиннадцатого вечером пятницы, Пэм вошла в дом, огни которого пылали яростью, и увидела лицо взбешённого отца и до смерти перепуганную мать.

— Слова, которые он мне говорил... — Пэм смотрела под ноги, на траву, рассказывая об этом. — Я не делала ничего этого. Я даже не думала делать это, и Алберт был таким невинным... но ведь такой же была и я — в то время.

Келли сжал её руку.

— Ты не обязана рассказывать мне обо всем этом, Пэм. — Но она настояла, и Келли знал, что ей нужно поделиться с ним происшедшим, поэтому он продолжал слушать.

Выдержав худшую порку за шестнадцать лет своей жизни, Памела Мадден выскользнула через окно своей спальни на первом этаже и прошла пешком до центра унылого пыльного городка. Там она села на автобус фирмы «Грейхаунд» перед самым рассветом. Автобус направлялся в Хьюстон. Она села на этот автобус только потому, что он был первым, и ей не пришло в голову сойти где-нибудь до конечной станции в Хьюстоне. Насколько она помнила, её родители так и не обратились в полицию с сообщением о её исчезновении. Ряд дешёвых работ, которые она выполняла, и комната ещё хуже той, в которой она жила, просто сделали её пребывание в Хьюстоне предельно несчастным, и через некоторое время Пэм решила отправиться куда-нибудь ещё. У неё было немного накопленных денег, и она купила билет на другой междугородний автобус — на этот раз «Континентал трейлуэйз» — и приехала в Новый Орлеан. Испуганная, худая и юная, Пэм понятия не имела, что существуют мужчины, обманывающие молодых девушек, убежавших из дому. Едва ли не сразу её заметил хорошо одетый и умеющий убедительно говорить двадцатипятилетний Пьер Ламарк, который предложил ей помощь и защиту, после того как покормил её ужином и выразил сочувствие. Через три дня он стал её первым любовником. А ещё через неделю жестокая пощёчина заставила шестнадцатилетнюю девушку лечь в постель с торговцем из Спрингфилда в Иллинойсе, которому Пэм напоминала его собственную дочь — причём до такой степени, что он нанял её на весь вечер, заплатив Ламарку двести пятьдесят долларов. День спустя Пэм высыпала себе в горло все таблетки, что нашла в одной из коробок Ламарка, но это вызвало у неё всего лишь сильнейший приступ рвоты и жестокую порку за неповиновение.

Келли слушал её рассказ с безмятежным отсутствием эмоций, с немигающим взглядом и ровным дыханием. Внутри его, однако, все так и бурлило. Девушки, с которыми он спал во Вьетнаме, маленькие, похожие на детей, и несколько проституток после смерти Тиш ему даже не приходило в голову, что этим молодым женщинам может не нравиться их жизнь и работа. Он даже никогда не задумывался об этом, воспринимая их притворную страсть как истинные человеческие чувства — ведь разве сам он не порядочный, не честный человек? Но он платил за услуги молодых женщин, чья общая история вряд ли чем-нибудь отличалась от рассказанной Пэм, и стыд горел внутри его подобно факелу.

К девятнадцати годам ей удалось убежать от Ламарка и трёх других сутенёров, всякий раз попадая от одного к другому. Один, в Атланте, наслаждался тем, что порол своих девушек на глазах клиентов, обычно пользуясь электрическими проводами. Другой, в Чикаго, приобщил Пэм к героину, надеясь обрести надёжный контроль над девушкой, которая казалась ему слишком независимой, но она ушла от него на следующий день, доказав его правоту. Она видела, как другая девушка умерла прямо на её глазах от дозы чистого героина, и это напугало её больше, чем угроза избиения. Не имея возможности вернуться, домой — один раз она позвонила туда, и её мать бросила трубку ещё до того, как Пэм успела попросить о помощи, — и, не доверяя общественным организациям, которые могли направить её по иному пути, она оказалась, наконец, в Вашингтоне — опытная уличная проститутка, пристрастившаяся к наркотикам, помогавшим ей скрыть, что она думает о себе. Но недостаточно тщательно, и это, подумал Келли, оказалось, возможно, тем, что спасло её. За это время у неё было два аборта, трижды она заболевала венерическими болезнями и четыре раза арестовывалась, хотя ни разу её дело не передавалось в суд. Пэм плакала, и Келли придвинулся поближе, чтобы сидеть рядом с ней.

— Теперь ты видишь, какая я на самом деле?

— Вижу, Пэм. Ты действительно очень мужественная девушка. — Он обнял её за плечи. — Милая, все в порядке. Каждый может совершать ошибки. Требуется мужество, чтобы понять это и изменить свою жизнь, но особенно трудно найти в себе решимость рассказать об этом.

Последняя глава началась в Вашингтоне с неким Роско Флемингом. К этому моменту Пэм уже не могла отказаться от барбитуратов, но она была все ещё свежей и выглядела хорошо, когда у кого-то находилось время заняться её внешностью. Короче говоря, достаточно, чтобы получить хорошую цену от мужчины, которому нравятся молодые лица. И вот один такой мужчина придумал некую побочную работу. Этот мужчина по имени Генри хотел расширить сбыт наркотиков, а поскольку он был осторожным человеком, привыкшим к тому, чтобы другие выполняли его команды, то набрал группу девушек, доставлявших наркотики от его дилеров к потребителям. Девушек он покупал в других городах у зарекомендовавших себя сутенёров и всегда платил наличными, в чем каждая из купленных девушек уже заранее усматривала что-то зловещее. На этот раз Пэм попыталась бежать почти тут же, но была поймана и избита настолько жестоко, что у неё оказались сломаны три ребра. Позднее она узнала, что ей ещё здорово повезло, потому что первый урок обычно оказывался и последним. Генри, кроме того, воспользовался случаем, чтобы заставить её проглотить лошадиную дозу барбитуратов, что смягчило испытываемую ею боль, но в то же время увеличило зависимость от наркотиков. Он дополнил наказание тем, что разрешил любому из своих компаньонов — кто пожелает — воспользоваться ею. Сделав это, Генри сумел добиться того, чего не сумели сделать другие. Он, наконец, сломил её дух.

В течение пяти месяцев избиения, сексуальное насилие и наркотики привели Пэм в состояние, близкое к кататонии, которое длилось до тех пор, пока четыре недели назад она не натолкнулась на тело двенадцатилетнего мальчика, лежащего в подъезде со шприцем, все ещё торчащим из его руки. Сохраняя — внешне — полную покорность, Пэм постаралась уменьшить потребление наркотиков. Клиенты Генри не жаловались. Проявляя больше страсти, она доставляла им куда больше удовольствия, считали они, и их мужской эгоизм относил её чувственность на счёт их достоинств, а не на счёт её пробудившегося сознания. Девушка выжидала момент, когда Генри куда-нибудь уедет, потому что в его отсутствие остальные проявляли не такую строгую дисциплину. Всего пять дней назад она собрала свои скудные пожитки и убежала. У неё не было денег — Генри никогда не разрешал им иметь деньги, — и она выехала из города на попутных автомобилях.

— Расскажи мне про Генри, — тихо произнёс Келли, когда Пэм закончила свой рассказ.

— Лет тридцать, чернокожий, примерно твоего роста.

— Удалось кому-нибудь из девушек убежать?

Голос Пэм был холодным как лёд:

— Я знаю только об одной, которая попробовала. Это было где-то в ноябре. Он... убил её. Он решил, что она обратится в полицию и... — она посмотрела на него, — он заставил всех нас наблюдать за этим. Это было ужасно.

— Тогда почему ты отважилась убежать, Пэм? — тихо спросил Келли.

— Я была готова лучше умереть, чем заниматься этим снова, — прошептала она, и теперь мысль оказалась выраженной вслух. — Мне хотелось умереть. Этот маленький мальчик. Ты понимаешь, что происходит? Ты просто останавливаешься. Все останавливается. А я помогала. Я помогла убить его.

— Как тебе удалось убежать?

— Накануне ночью... я... дала каждому из них... чтобы понравиться им... чтобы они не так пристально следили за мной. Теперь ты понимаешь?

— Ты поступила так, чтобы легче было убежать, — кивнул Келли. От него потребовалось громадное напряжение воли, чтобы сохранить спокойствие. — Слава Богу.

— Я ни в чем не винила бы тебя, если бы ты отвёз меня обратно и пустил на все четыре стороны. Может быть, папа был прав, говоря все такое про меня.

— Пэм, ты помнишь то время, когда ходила в церковь?

— Да.

— А ты помнишь, чем кончается исповедь? «Иди и больше не греши»? Ты думаешь, я не делал в жизни ничего плохого? Мне никогда не было стыдно? Не было страшно? Не ты одна, Пэм. Да представляешь ли ты, сколько от тебя потребовалось мужества, чтобы рассказать мне все это?

Её голос сейчас был лишён всяких эмоций:

— Ты имеешь право знать обо мне все.

— Теперь я знаю, и это ничего не меняет. — Он помолчал. — Впрочем, нет, меняет. Ты даже смелее, чем я думал вначале, милая.

— Ты уверен? А что будет потом?

— Единственное «потом», которое беспокоит меня, — это если эти люди узнают, где ты сейчас, — сказал Келли.

— Если они когда-нибудь найдут меня... — В её голосе снова появились эмоции. Страх. — Каждый раз, когда мы будем приезжать в город, они могут увидеть меня.

— Мы будем осторожны, — сказал Келли.

— Я никогда не буду в безопасности. Никогда.

— Видишь ли, существует два способа решить эту проблему. Ты можешь продолжать скрываться. Или помоги мне посадить их.

Пэм выразительно покачала головой:

— Они убили девушку, потому что знали, что она идёт в полицию. Вот почему я не могу верить копам. К тому же ты не представляешь, какие они страшные.

Сара была права относительно чего-то ещё, увидел Келли. Пэм надела купальный лифчик, и солнечные лучи выразительно подчеркнули рубцы на её спине. Это были полосы, на которые не ложится солнечный загар. Эхо кровавых рубцов, нанесённых другими ради своего удовольствия. Все это началось с Пьера Ламарка или, точнее, с Доналда Маддена — маленьких трусливых людишек, решавших свои отношения с женщинами с помощью силы.

И это мужчины? — спросил себя Келли.

Нет.

Келли сказал Пэм, чтобы она оставалась на месте, и направился в машинное отделение бункера. Он вернулся с восемью пустыми пивными банками, которые поставил на землю футах в тридцати от шезлонгов.

— Заткни уши пальцами, — сказал он ей.

— Зачем?

— Пожалуйста, — попросил он. Когда она сунула пальцы в уши, правая рука Келли стремительно метнулась к поясу, и из-под рубашки появился кольт 45-го калибра. Он прицелился в банки, держа пистолет двумя руками и ведя дуло слева направо. Одна за другой — с промежутком, может быть, в полсекунды — банки падали или взлетали на пару футов вместе с грохотом выстрела. Ещё до того, как последняя банка упала на землю после своего короткого полёта, Келли извлёк из пистолета пустой магазин, вставил новый, и семь банок опять покатились по земле или взлетели в воздух. Он проверил, что оружие не заряжено, спустил курок и сунул пистолет за пояс под рубашку, прежде чем сесть рядом с Пэм.

— Совсем нетрудно напугать молодую девушку, у которой нет друзей. Гораздо труднее напугать меня, Пэм. Если кому-то захочется напугать тебя, сначала ему придётся поговорить со мной.

Она посмотрела на банки, потом на Келли, который был доволен собой и меткой стрельбой. Демонстрация стрельбы из кольта пошла на пользу, освободив его от накопившегося напряжения, за эти несколько секунд он увидел за каждой банкой лицо. Однако он заметил, что все ещё не сумел убедить её. Ничего, на это потребуется немного времени.

— Как бы то ни было, — он снова сел рядом с девушкой, — ты рассказала мне свою историю, верно?

— Да.

— Ты думаешь, что для меня это все ещё имеет какое-то значение?

— Нет. Ты сказал, что не имеет. Я верю тебе.

— Пэм, не все мужчины в мире похожи на тех, с кем ты встретилась. Скорее, таких не так уж много. Тебе просто не повезло, вот и все. Ты — хорошая девушка, тебе не в чем винить себя. Некоторые люди попадают в катастрофы или заболевают. Во Вьетнаме я видел, как люди гибнут из-за простого невезения. Так едва не случилось со мной. И это совсем не значит, что эти люди в чем-то виноваты. Просто им не повезло. Они оказались не в том месте, где им следовало оказаться. Они повернули налево, вместо того чтобы повернуть направо, посмотрели не в ту сторону. Сара хочет, чтобы ты встретилась с несколькими врачами и поговорила с ними. Я считаю, что она права. Мы сделаем все, чтобы с тобой все было в порядке.

— А потом? — спросила Пэм Мадден. Келли глубоко вздохнул, но останавливаться теперь было уже поздно.

— Ты... ты останешься со мной, Пэм?

Она посмотрела на него, словно её ударили по лицу. Келли был поражён её реакцией.

— Ты не должен, ты делаешь это только потому...

Келли встал и поднял её на руки.

— Послушай меня, ладно? Ты была больна. Теперь ты выздоравливаешь. Ты выдержала все, что мог швырнуть в тебя этот проклятый мир, и не отступила. Я верю в тебя! Тебе понадобится время. На все нужно время. Но, в конце концов, ты будешь очень хорошим человеком. — Он поставил её на землю и отошёл назад. Келли дрожал от ярости — не только из-за того, что произошло с ней, но от ярости на самого себя, потому что начал навязывать ей свои условия. — Извини. Мне не следовало поступать так, Пэм. Прошу тебя... поверь в свои силы, в себя. Хотя бы немного.

— Это так трудно. Я делала такие ужасные вещи.

Сара была права. Пэм действительно нуждается в профессиональной помощи. Он не мог простить себе того, что не знал, что сказать ей.

* * *

Следующие несколько дней прошли удивительноспокойно. Какими бы ни были её остальные качества, стряпать Пэм не умела совершенно, и этот недостаток заставил её даже всплакнуть пару раз от отчаяния, однако Келли заставлял себя проглотить все, что она готовила, с улыбкой и похвалой. Но она быстро училась, и к пятнице приготовленный ею гамбургер уже отличался просто от куска горелого мяса. И все это время Келли был рядом с ней, подбадривал её, пытался изо всех сил не подавлять её силой своего характера, и большей частью это у него получалось. Спокойное слово, нежное прикосновение и ласковая улыбка были его инструментами. Скоро девушка последовала его примеру и начала вставать ещё до рассвета. Он убедил её заниматься физическими упражнениями. Это оказалось совсем непросто. Несмотря на то, что Пэм была здоровой девушкой, вот уже много лет ей не приходилось пробегать больше половины квартала, поэтому Келли начал с того, что убедил её ходить вокруг острова, начиная с двух кругов, и к концу недели она проходила пять. Она проводила много времени на солнце и, поскольку у неё было мало одежды, чаще всего загорала в трусиках и бюстгальтере. Пэм начала уделять больше внимания своей внешности и, казалось, позабыла о тонких бледных рубцах на спине, при виде которых у Келли от ярости закипала кровь. Теперь она принимала душ и мыла голову, по крайней мере, раз в день, расчёсывая затем свои волосы в шелковистую гриву, и Келли всякий раз находил предлог, чтобы восхититься ими. Девушка ни разу, казалось, не замечала фенобарбитала, оставленного Сарой. Возможно, пару раз ей пришлось бороться с искушением, но благодаря физическим упражнениям она сумела восстановить нормальный режим сна и бодрствования. В её улыбке было теперь больше уверенности, и Келли отметил, что она посматривает в зеркало с выражением, в котором не было боли.

— Хорошо выглядишь, правда? — спросил он Пэм вечером субботы, после душа.

— Пожалуй, — согласилась она.

Келли взял гребень с раковины умывальника и принялся расчёсывать её влажные волосы.

— Солнце совсем выбелило их у тебя, — заметил он.

— Понадобилось немало времени, чтобы вымыть из них всю грязь, — ответила она, наслаждаясь его мягкими прикосновениями.

Келли старался расчесать спутавшиеся волосы, опасаясь причинить ей боль.

— Но, в конце концов, вся грязь исчезла, правда, Пэмми?

— Да, вроде бы исчезла, — ответила она, глядя на своё отражение в зеркале.

— Тебе трудно было сказать это, верно, милая?

— Очень трудно. — На её лице появилась настоящая улыбка, полная тепла и уверенности.

Келли положил гребень и поцеловал её в шею, наблюдая за тем, как она следит за этим в зеркале, затем снова взял гребень и продолжил работу. Такие действия, может, не слишком подходили для мужчины, но ему нравилось заниматься ею.

— Ну, вот и все, расчёсаны, никаких колтунов.

— Придётся купить фен.

— Мне никогда не приходила в голову эта мысль, — пожал плечами Келли.

Пэм повернулась и взяла его за руки.

— Придёт, если ты захочешь этого.

Он молчал секунд десять, и, когда снова заговорил, слова звучали как-то по-другому, потому что теперь в них был страх:

— Ты уверена?

— А ты все ещё хочешь...

— Да! — Было трудно поднять её — мокроволосую, все ещё обнажённую и влажную после душа, но в такой момент мужчина должен держать свою женщину именно так. Её тело уже менялось. Ребра были не так заметны. Пэм прибавляла в весе, питаясь здоровой, нормальной пищей. Но больше всего она изменилась внутренне. Келли с изумлением наблюдал за чудом, происходящим у него на глазах, боялся верить, что сам является частью этого чуда, гордый тем, что помог ей снова встать на ноги. Через мгновение он опустил её, наслаждаясь весельем в её глазах.

— У меня тоже не все гладко, — предупредил её Келли, не отдавая себе отчёта в том, как он смотрит на Пэм.

— Я видела почти все, — заверила его девушка. Её руки начали гладить его грудь, загорелую и покрытую густыми темными волосами, всю в шрамах от боевых операций, происходивших очень далеко отсюда. Её шрамы были внутри, но и у него были шрамы, спрятанные от посторонних глаз, и вместе они излечат друг друга. Пэм была уверена в этом. Она смотрела теперь в будущее не как в тёмное место, куда можно убежать и спрятаться. Это было теперь место надежды.

6. Засада

Все остальное было куда проще. Они сходили на яхте в Соломонс, где Пэм сумела купить несколько простых вещей. В дамском салоне ей подстригли волосы. К концу второй недели, проведённой на острове с Келли, она начала бегать трусцой и ещё прибавила в весе. Теперь она могла уже носить купальный костюм, не слишком обнажая свою грудь. Её ножные мышцы быстро крепли; то, что раньше было вялым и слабым, стало тугим, как и полагалось для девушки её возраста. Правда, она все ещё не сумела полностью избавиться от преследующих её демонов. Дважды Келли просыпался, чувствуя, как она дрожит, все покрытая холодным потом, и бормочет звуки, никогда не переходившие в слова, но и без того понятные. Оба раза его прикосновения успокаивали её, но не его. Скоро он начал учить Пэм управлять «Спрингером», и хотя у неё были недостатки в образовании, они компенсировались природными способностями. Она быстро схватывала то, чего многие яхтсмены так и не сумели понять. Он даже плавал вместе с ней, несколько удивлённый тем, что она научилась плавать, живя в центре Техаса.

Но главным образом он любил её — её внешность, голос, запах и больше всего прикосновения. Келли обнаружил, что чувствует себя обеспокоенным, если не видит её каждые несколько минут, словно она могла каким-то образом исчезнуть. Но она всегда была рядом и, замечая его взгляд, шаловливо улыбалась ему. Почти всегда. Но время от времени он замечал у неё на лице иное выражение, когда она позволяла себе снова заглянуть в темноту своего прошлого или вперёд, в возможное будущее, отличающееся от того, которое он планировал. В такие моменты ему хотелось заглянуть в её сознание и убрать оттуда страшные воспоминания, зная, что ему придётся положиться на других, способных сделать это. В такие моменты он находил повод подойти к ней и провести пальцами по её плечу, просто так, стараясь убедиться, что она не забыла о его присутствии.

Через десять дней после отъезда Сэма и Сары у них была маленькая торжественная церемония. Он позволил ей вывести яхту в залив, там привязал бутылочку с фенобарбиталом к большому камню и бросил его за борт. Всплеск казался надлежащим и окончательным завершением одной из её проблем. Келли стоял позади Пэм, обнимая её своими сильными руками за талию, и наблюдал за яхтами, бороздящими залив, глядя в будущее, обещавшее им так много.

— Ты был прав, — сказала она, поглаживая его руки.

— Иногда такое случается, — заметил Келли с лёгкой улыбкой и был тут же потрясён её следующим заявлением:

— Там остались другие, Джон, другие женщины, которыми владеет Генри... вроде Хелен, той, что он убил.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я должна вернуться. Нужно помочь им до того, как Генри... до того, как он убьёт ещё кого-то.

— Но это опасно, Пэмми, — медленно произнёс Келли.

— Я знаю... но как быть с ними?

Это было симптомом ее выздоровления, Келли знал это. Она снова стала нормальным человеком, а нормальные люди беспокоятся о других.

— Ведь я не могу вечно скрываться, правда? — Келли чувствовал ее страх, но слова Пэм словно опровергали его, и он прижал ее к себе чуть теснее.

— Нет, не можешь, это верно. В этом и заключается проблема. Слишком трудно все время прятаться.

— Ты уверен, что можешь положиться на своего друга в полиции? — спросила она.

— Да, он знает меня. Он был лейтенантом, и я провёл для него одну операцию. Был выброшен револьвер, и я помог ему найти его. Так что теперь он должен помочь мне. К тому же мне пришлось помочь полиции в подготовке их лёгких водолазов, и у меня появились друзья среди полицейских. — Келли задумался. — Но тебе необязательно заниматься этим, Пэм. Если ты хочешь покончить с этой частью своей жизни, я не буду возражать. Мне совсем не обязательно вообще бывать в Балтиморе, разве что для медицинского обследования.

— Все те мучения, которые они причинили мне, они причиняют теперь другим. Если я не сделаю что-то, чтобы помочь, то это никогда не кончится, верно?

Келли вспомнил собственных демонов. От некоторых вещей просто нельзя уйти. Он знал это, потому что пробовал сделать это. Случившееся с Пэм было в некотором смысле хуже, чем то, что произошло с ним, и если их отношениям суждено продолжаться, придётся найти место упокоения для этих демонов.

***

— Лейтенант Аллен, — произнёс мужчина в трубку. Он сидел в полицейском участке в западном районе города. Кондиционер сегодня что-то барахлил, да и стол был завален бумагами, которые он ещё не прочитал.

— Фрэнк? Это Джон Келли, — услышал детектив, и на лице его появилась улыбка.

— Как там жизнь посреди залива, приятель? — спросил он. — Хотелось бы мне сейчас оказаться там.

— Спокойно и, тихо. А у тебя? — произнёс голос.

— Мне хотелось бы... — Аллен откинулся на спинку вращающегося кресла. Крупный мужчина, он, подобно большинству копов своего поколения, был ветераном второй мировой войны — артиллерист в корпусе морской пехоты — и поднялся по служебной лестнице от постового на Ист-Моньюмент-стрит до начальника отдела, занимающегося убийствами. Несмотря на все особенности этой работы, она была не такой напряжённой, как часто думали, даже притом, что несла в себе нагрузку, связанную с безвременным завершением человеческой жизни. Аллен сразу заметил, как изменился голос Келли. — Тебе нужна помощь?

— Я, э-э, встретил кое-кого, кто изъявил желание поговорить с тобой.

— Вот как? — спросил полицейский, копаясь в нагрудном кармане рубашки в поисках сигарет и спичек.

— Это бизнес, Фрэнк. У этого человека имеется информация относительно убийства.

Глаза копа сузились, и мозг включился на полную силу.

— Где и когда?

— Я ещё не знаю и не хочу обсуждать по телефону.

— Насколько это серьёзно?

— Это пока останется между нами?

Аллен кивнул, глядя в окно.

— Да, говори.

— Люди, занимающиеся наркотиками.

Что-то щёлкнуло в голове Аллена. Келли сказал, что его информация получена от «кое-кого», а не от мужчины. Это означает, что он получил её от женщины, решил Аллен. Келли был умным и находчивым, но не слишком опытным в такой работе. До Аллена доходили неясные слухи о банде наркодельцов, использующих женщин для чего-то, но не больше того. Он не занимался этим делом. Его поручили Эммету Райану и Тому Дугласу из центрального управления, и Аллен даже не должен был знать об этом.

— Сейчас в городе действуют, по крайней мере, три банды, занимающиеся распространением наркотиков. И все, кто вовлечён в их деятельность, не слишком приятные люди, — бесстрастно произнёс Аллен. — Расскажи мне что-нибудь ещё.

— Мой друг не хочет быть лично замешанным в это дело. Просто намерен передать тебе некоторые сведения, Фрэнк, вот и все. Если сведения соответствуют правде, мы имеем дело со страшными людьми.

Аллен задумался. Он никогда не интересовался прошлым Келли, но все-таки знал о нем немало. Келли был квалифицированным ныряльщиком, он знал это, боцманом, воевавшим на малых судах в дельте Меконга, поддерживавших 9-ю пехотную дивизию; ныряльщик, но очень опытный, очень осторожный ныряльщик, рекомендованный для работы с полицией высокопоставленными людьми в Пентагоне. Келли очень успешно подготовил полицейских ныряльщиков и, между прочим, получил за работу чек на крупную сумму, напомнил себе Аллен. Значит, «кое-кто» — женщина. Келли никогда не будет надёжно охранять мужчину. Мужчины просто не думают так о других мужчинах. По крайней мере, предложение Келли казалось очень интересным.

— Ты говоришь правду, дружище? — был вынужден спросить Аллен.

— Никогда не делаю ничего иного, — заверил его Келли. — Только запомни мои условия: сведения, которые ты получишь, исключительно для целей информации и встреча должна состояться в тихом, безопасном месте. Согласен?

— Знаешь, Келли, любому другому я бы сказал, что встреча должна состояться прямо здесь, у меня, но тебе я пойду навстречу. В конце концов, это благодаря тебе мне удалось довести до успешного завершения дело Гудинга. Ты знаешь, мы ведь взяли его. Приговор суда: пожизненное заключение плюс тридцать лет тюрьмы. Ради этого я готов сделать то, что ты просишь. Доволен?

— Спасибо. Ты когда работаешь?

— Эту неделю до позднего вечера. — Сейчас было чуть больше четырёх дня, и Аллен только заступил на дежурство. Он не знал, что Келли уже звонил сегодня трижды, не называя своего имени. — Я кончаю смену примерно в полночь, час ночи. Примерно так. Это зависит от того, какая ночь выдастся, — объяснил он. — Иногда я бываю занят больше, чем в другое время.

— Тогда завтра, вечером. Я подъеду ко входу в участок. А потом можно и поужинать.

Аллен нахмурился. Все это походило на фильм про Джеймса Бонда, секретного агента, и прочую чепуху. Но он знал, что Келли — серьёзный человек, даже если мало разбирается в полицейской работе.

— Хорошо, увидимся завтра.

— Спасибо, Фрэнк. До свидания. — Связь прервалась, и Аллен вернулся к работе, сделав пометку на календаре.

* * *

— Боишься? — спросил он.

— Немного, — призналась Пэм.

Келли улыбнулся.

— Тогда все в порядке. Но ты слышала, что я сказал. Он ничего о тебе не знает. Ты всегда можешь отступить — если захочешь. Я буду все время вооружён. И это всего лишь разговор. Ты можешь принять в нем участие, а можешь прервать. Мы сделаем все за один день — точнее, за одну ночь. Кроме того, я все время буду рядом с тобой.

— Каждую минуту?

— За исключением того времени, которое ты захочешь провести в дамском туалете, милая. Там тебе придётся самой о себе позаботиться.

Пэм улыбнулась и успокоилась.

— Я должна заняться ужином, — сказала она, направляясь в кухню.

Келли вышел наружу. Рассудок требовал больше времени уделить подготовке к стрельбе, но он уже занимался этим. Келли вошёл в бункер, где размещалась мастерская, и снял кольт с полки. Сначала он нажал на кнопку и надавил на боевую пружину. Затем повернул втулку. В результате пружина распрямилась. Келли разобрал затвор, снял ствол, и теперь пистолет был разобран, как полагается в полевых условиях. Он поднял ствол и посмотрел в него на свет. Как и ожидал, ствол был грязным от стрельбы. Келли почистил каждую поверхность, пользуясь чистыми тряпками, щелочным растворителем «Хоппе» и зубной щёткой до тех пор, пока на металле не осталось и малейших следов грязи. Затем он нанёс на пистолет тонкий слой масла. Не слишком много, чтобы не пристали грязь и пыль, что, в свою очередь, может привести к заклиниванию механизма в решающий момент. Закончив чистку, Келли собрал пистолет быстрыми и сноровистыми движениями — он мог сделать это с закрытыми глазами. Приятно чувствовать привычную тяжесть кольта в руке — он несколько раз оттянул назад затвор, чтобы убедиться, что пистолет собран должным образом. Наконец, визуальный осмотр подтвердил это.

Келли достал из выдвижного ящика стола два заряженных магазина и один лишний патрон. Он вогнал заряженный магазин в рукоятку, передёрнул затвор, и первый патрон оказался в патроннике. Затем он осторожно опустил взведённый курок и задвинул ещё один патрон, до этого казавшийся лишним, в магазин, который вынул из рукоятки. Теперь этот магазин был тоже полностью заряжен, и Келли вернул его на место. Таким образом, в его распоряжении оказался пистолет с восьмью патронами и запасной магазин с семью — всего пятнадцать патронов. Этого было бы недостаточно для прогулки по джунглям Вьетнама, но, по мнению Келли, вполне хватит, чтобы встретить опасность в темных переулках города. Он не сомневался, что попадёт в человеческую голову из пистолета при любых условиях — будь то день или ночь — первым же выстрелом с расстояния в десять ярдов. Он никогда не дрожал под огнём, и ему приходилось убивать людей. Какие бы опасности ни угрожали им в городе, Келли был готов к ним. К тому же он не собирался сражаться с подразделениями Вьетконга. Келли ехал в город ночью, а ночь была его другом. На улицах будет меньше людей, о которых следует беспокоиться, стреляя в городских условиях, и если противник не знал, что он в городе, — а им это не будет известно — ему не придётся думать о засаде. Надо всего лишь быть настороже, а это стало для Келли привычкой.

На ужин Пэм приготовила курицу, которую научилась жарить совсем неплохо. Келли едва не достал к курятине бутылку вина, но вовремя передумал. Зачем искушать Пэм алкоголем? Может быть, он и сам бросит пить. Невелика потеря, а принесённая им жертва только подтвердит его веру в неё. Их разговор за столом не касался серьёзных вопросов. Келли уже выкинул из головы мысли об опасностях. Нет смысла думать о них. Слишком живое воображение только затрудняет осуществление предстоящей задачи, а отнюдь не облегчает её.

— Ты действительно думаешь, что нам понадобятся новые занавески? — спросил он.

— Рисунок тех, что висят у тебя, не гармонирует с мебелью.

— На яхте? — фыркнул Келли.

— На ней как-то мрачновато, понимаешь?

— Мрачновато, — заметил он, убирая со стола. — Послушать тебя, так все мужчины одинаковы... — Келли замолчал. Первый раз он не сумел удержаться и допустил ошибку. — Извини...

На её лице появилась шаловливая улыбка.

— А что, в некотором отношении так оно и есть. И перестань так нервничать, когда разговариваешь со мной о разных вещах, ладно?

Келли почувствовал себя лучше.

— Хорошо. — Он притянул её к себе. — Ну, если ты так считаешь... тогда...

— М-м-м... — Она улыбнулась, отвечая на его поцелуй. Руки Келли пробежали по её спине, и он заметил, что под хлопчатобумажной блузкой у неё нет бюстгальтера. Она хихикнула. — Я все ждала, когда же ты наконец заметишь.

— Мне мешал свет свечей, — объяснил он.

— Свечи вполне гармонировали с ужином, но вот только запах... — Она была права. Вентиляция в бункере оставляла желать лучшего. Этим тоже надо заняться. Перед Келли открывалось очень занятное будущее. Он передвинул руки на более интересное место её тела.

— Ты считаешь, я прибавила достаточно?

— Это моё воображение или...?

— Ну, может быть, совсем немного, — призналась Пэм, удерживая его руки на том же месте.

* * *

— Нужно купить тебе новую одежду, — сказал он, глядя на её лицо, светившееся уверенностью, которой не было раньше. Он поставил её к штурвалу, и яхта шла по курсу, проложенному по компасу, мимо маяка Шарпс-Айленд-Лайт, далеко к востоку от судоходного канала, который был сегодня полон судов.

— Отличная мысль, — согласилась Пэм. — Но я не знаю, где находятся хорошие магазины. — Она взглянула на компас, проверяя курс, как заправский рулевой.

— Их нетрудно найти. Стоит только взглянуть на площадку для стоянки автомобилей.

— Что ты имеешь в виду?

— Линкольны и кадиллаки, милая. Это всегда означает, что в магазине продаётся хорошая одежда, — заметил Келли. — Никогда не ошибёшься.

Она засмеялась, к чему он и стремился. Келли не мог прийти в себя от изумления, как хорошо она контролирует себя, хотя оставалось сделать ещё очень много.

— Где мы будем сегодня ночевать?

— На борту яхты, — ответил Келли. — Здесь мы в безопасности. — Пэм молча кивнула, но он все-таки решил объяснить:

— Сейчас ты выглядишь по-другому, и они тебя не узнают. Они незнакомы ни с моей яхтой, ни с моим автомобилем. Фрэнк Аллеи не знает твоего имени и даже того, что ты — женщина. Этого требует безопасность операции. Мы будем наверняка в безопасности.

— Не сомневаюсь, что ты прав. — Пэм улыбнулась ему. Уверенность на её лице согрела ему кровь и увеличила уже немалое самомнение.

— Сегодня вечером, наверно, пойдёт дождь, — заметил Келли, указывая на отдалённые тучи. — Это тоже хорошо. Уменьшает видимость. Мы старались проводить операции во время дождя. Люди не так бдительны, когда промокают.

— Ты действительно неплохо разбираешься в таких вещах?

Мужественная улыбка:

— Я учился в по-настоящему жестокой школе, милая.

Через три часа они вошли в гавань. Келли подчёркнуто продемонстрировал свою бдительность, окинув взглядом площадку для стоянки автомобилей и убедившись, что его «скаут» стоит на прежнем месте. Он послал её вниз, пока швартовался у причала и подгонял машину к яхте. Пэм точно следовала его указаниям и прошла прямо от яхты к «скауту», не глядя по сторонам, и он сразу выехал из порта. Было ещё рано, и потому они тут же покинули город, отыскав пригородный торговый центр в Тимониуме, где Пэм в течение двух — Келли они показались бесконечными — часов выбрала три хороших платья, за которые он заплатил наличными. Пэм тут же переоделась в скромную юбку и блузку, которые понравились Келли больше всего. Её одежда вполне гармонировала с его пиджаком, под которым у него не было галстука. Впервые Келли оделся в соответствии со своими финансовыми возможностями, чем остался доволен.

Они поужинали здесь же, в хорошем ресторане, в темной угловой кабине. Келли не хотел говорить ей об этом, но у него была потребность в приличной пище, и хотя Пэм справилась с жарением курицы, ей нужно было ещё многому учиться.

— Ты отлично выглядишь — спокойная и безмятежная, — сказал он, поднося ко рту чашку кофе.

— Я никогда не думала, что буду так себя чувствовать. Ведь не прошло ещё и трёх недель?

— Совершенно верно. — Келли поставил чашку на стол. — Завтра мы увидимся с Сарой и её друзьями. Через пару месяцев все будет совсем иным, Пэм. — Он взял её левую руку, надеясь, что когда-нибудь на её безымянном пальце будет золотое кольцо.

— Теперь я верю в это. Честное слово, верю.

— Отлично.

— А что мы будем делать дальше? — спросила она. Ужин закончился, и оставалось ещё несколько часов до их тайной встречи с лейтенантом Алленом.

— Может быть, просто поездим по городу? — предложил Келли. Он оставил деньги на столе и повёл свою спутницу к машине.

Уже стемнело. Солнце почти закатилось, и пошёл дождь. Келли поехал на юг по Йорк-роуд к городу, сытый и довольный, чувствуя себя уверенным и готовым к ночной работе. Въехав в Таусон, он увидел недавно заброшенные трамвайные пути, говорившие о том, что он близок к городу и возможным опасностям. Мгновенно его бдительность обострилась. Взгляд перебегал то влево, то вправо, осматривая улицы и тротуары, и каждые пять секунд останавливался на зеркале заднего обзора. Сев в машину, он сунул свой кольт в обычное место — кобуру под передним сиденьем, откуда он мог достать пистолет быстрее, чем из кобуры на поясе. К тому же так было гораздо удобнее.

— Пэм? — спросил он, не сводя взгляда с транспорта и убедившись, что все дверцы заперты — мера безопасности, казавшаяся чрезмерно параноидальной, в то время когда он сам был настороже.

— Да?

— Насколько ты мне доверяешь?

— Я доверяю тебе, Джон.

— Где было твоё место — работы, я имею в виду?

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что сейчас темно, идёт дождь, и мне хотелось бы посмотреть на то, что здесь происходит. — Даже не глядя на Пэм, он почувствовал, как напряглось её тело. — Послушай, я буду осторожен. Если ты увидишь что-нибудь беспокоящее тебя, я умчусь с такой быстротой, что ты просто не поверишь.

— Я боюсь этого, — тут же заявила Пэм, но в следующее мгновение взяла себя в руки. Она уверена в своём мужчине, верно? Он сделал для неё так много. Он спас её. Она должна доверять ему — нет, он должен знать, что она ему доверяет. Она должна показать ему это. И потому она спросила:

— Ты обещаешь, что будешь осторожным?

— Положись на меня, Пэм, — заверил он её. — Стоит тебе заметить что-то беспокоящее тебя, и мы уезжаем.

— Тогда хорошо.

Просто поразительно, подумал Келли пятьдесят минут спустя. Здесь происходят события, которых раньше он никогда не замечал. Сколько раз он проезжал через этот район города и никогда не останавливался, никогда не обращал внимания. А ведь на протяжении многих лет его жизнь зависела от того, что он замечал все, каждую погнутую ветку, каждый внезапный крик птицы, каждый след в глине. Но он проезжал через этот район сотни раз и никогда не замечал происходящего здесь, потому что это были совсем другие джунгли, наполненные другими зверями. Часть его существа просто пожала плечами и сказала: «Ну и что? Ты ожидал что-то другое?» Другая часть заметила, что здесь всегда присутствовала опасность, но он не сумел заметить её, однако предостережение не было достаточно громким и ясным.

Окружающее было идеальным. Тёмная ночь под облачным безлунным небом. Единственное освещение исходило от редких уличных фонарей, создававших одинокие круги света на тротуарах, одновременно покинутых и кипящих активностью. Надвигался и уходил ливень, иногда сильный, но в основном дождь был умеренным, хотя и достаточным для того, чтобы ходить, опустив голову, и ограничивать видимость, а также мешать естественному человеческому любопытству. Это вполне устраивало Келли, поскольку он ездил вокруг кварталов, замечая перемены в какой-то точке только после того, как проезжал мимо неё второй или третий раз. Он обратил внимание, что даже не все уличные фонари горели. Было ли это ленивой небрежностью городских рабочих или материально-технической заботой местных «бизнесменов»? Может быть, подумал Келли, и тем и другим понемногу. Парни, меняющие перегоревшие лампочки, вряд ли много зарабатывают, и бумажка в двадцать долларов может убедить их исполнять свои обязанности чуть медленней или, быть может, не вкручивать лампочку до конца. Как бы то ни было, это создавало особое настроение. Улицы были темными, а темнота всегда являлась преданным другом Келли.

Кварталы были такими... печальными, подумал он. Убогие витрины того, что было когда-то продовольственными магазинами, где торговали папа и мама, сейчас наверняка разорённые супермаркетами, которые сами были разрушены во время уличных беспорядков 68-го года, открывали пока ещё никем не заполненную нишу в экономической структуре района. Потрескавшийся бетон тротуаров был усеян самыми разными отбросами. Живёт ли здесь кто-нибудь? Если да, то кто они? Чем они занимаются? О чем мечтают? Уж конечно, не все они преступники. Прячутся по ночам? И если прячутся по ночам, что делают при дневном свете? Келли узнал в Азии: дайте врагу часть суток, и он закрепит её за собой и затем расширит, поскольку в сутках двадцать четыре часа и враг захочет завладеть всем этим временем, чтобы использовать его для своей деятельности. Нет, противнику нельзя давать ничего, ни времени, ни места, ничего, что он мог бы использовать себе на пользу. Вот так и проигрывают войну, а здесь ведётся война, и победу одерживают не силы добра. Это потрясло его. Келли уже видел войну, которая, как он знал, будет проиграна.

Группа дилеров была весьма разношёрстной, заметил Келли, проезжая мимо района, где они сбывали свои товары. Поведение этих людей убедило Келли в их уверенности. В этот час улицы принадлежали им. Между отдельными представителями может быть соперничество, может вестись жестокий отбор — как по Дарвину, — который решал, кому какой сегмент какого тротуара принадлежал, чьи территориальные права перед тем или этим разбитым окном, но, как это происходит со всем подобным соперничеством, и здесь скоро достигалась стабильность, и бизнес продолжался, потому что, в конце концов, именно он и является целью соперничества.

Он свернул в новую улицу. «Новую» — какая ирония! Нет, эти улицы были старыми, такими старыми, что люди добрые уехали отсюда много лет назад, переселившись в более зелёные места, дав возможность другим, кого они считали менее достойными, занять эти районы, а затем и те люди тоже переселились отсюда, и цикл повторился на протяжении новых поколений, пока не случилось что-то очень плохое и не возникло то, что он видел сейчас перед собой. Ему потребовался почти час, чтобы понять, что здесь есть люди, а не просто заваленные отбросами тротуары и преступники. Келли увидел женщину, ведущую за руку ребёнка от автобусной остановки. Интересно, откуда они возвращаются? — подумал он. От тёти? Из общественной библиотеки? Наверно, из какого-нибудь места, посещение которого стоило неприятностей перехода от остановки и до квартиры, мимо зрелищ и звуков и людей, чьё существование могло нанести вред этому маленькому ребёнку.

Спина Келли выпрямилась, и глаза сузились. Он видел все это раньше. Даже во Вьетнаме, стране, ведущей войну с момента своего возникновения, были родители и были дети и даже во время войны лихорадочные поиски чего-то, напоминающего нормальную жизнь. Детям нужно играть, хотя бы иногда, их нужно обнимать и любить, защищать от суровой действительности как можно дольше, до тех пор, пока мужество и способности их родителей позволяют это. И здесь происходило то же самое, разумеется. Повсюду были жертвы, все невинные в той или иной степени, и самые невинные из всех — дети. Он видел это и здесь, когда молодая мать вела ребёнка через улицу, недалеко от угла, на котором стоял дилер, продающий наркотики. Келли притормозил, пропуская женщину с ребёнком, надеясь, что любовь и забота, с которой мать будет относиться к нему этим вечером, помогут этому ребёнку. Заметили ли её дилеры? Заслуживали ли внимания простые граждане, или их просто терпели? А может быть, они служили прикрытием? Потенциальными покупателями? Или причиняли неприятности? Служили добычей? А что ребёнок? Думали они о нем? Вряд ли.

— Чёрт побери, — прошептал он почти про себя, слишком увлечённый, чтобы продемонстрировать свой гнев открыто.

— Что ты сказал? — спросила Пэм. Она сидела спокойно, отодвинувшись от дверцы.

— Ничего. Извини. — Келли покачал головой и продолжил наблюдение. Вообще-то он начал получать удовольствие от этого. Это походило на разведывательную операцию. Разведка заключалась в том, чтобы узнать как можно больше, а сбор информации всегда был страстью Келли. Здесь он встретился с чем-то совершенно другим. Да, конечно, все это было зловещим, разрушительным и безобразным, но одновременно чем-то другим, и это волновало его. Его руки, сжимающие руль, вздрагивали от волнения.

Покупатели тоже были разные. Некоторые, совершенно очевидно, жили поблизости, это было ясно по цвету их кожи и поношенной одежде. Некоторые погрузились в наркотики больше остальных, и Келли пытался понять, что это значит. Может быть, те, что казались нормальными, только начали, и рабство ещё захватывало их в свои объятия? А те, что с трудом передвигали ноги, — ветераны самоуничтожения, бесповоротно устремляющиеся к своей смерти? Разве может нормальный человек смотреть на них, не приходя в ужас от мысли, что можно уничтожить себя, принимая по дозе наркотика за один раз? Что заставляло людей идти на это? Келли едва не остановил автомобиль при этой мысли. Происходящее здесь выходило за пределы приобретённого им опыта.

Кроме того, здесь были и другие, в автомобилях средней цены, таких чистых, что они явно приехали в них из пригородов, где требовалось соблюдать определённые условности. Проезжая мимо одной из таких машин, Келли окинул взглядом водителя. Подумать только, даже при галстуке! Он свободно болтался у шеи, что указывало на нервное состояние владельца в этом районе — одной рукой он опустил стекло в окне, а другая покоилась сверху на руле. Правая нога, без сомнения, на педали газа, готовая послать автомобиль вперёд при малейших признаках опасности. Должно быть, изрядно нервничает, подумал Келли, глядя на него в зеркало заднего обзора. Он чувствовал себя здесь не в своей тарелке, но все-таки приехал. А-а, вот оно. Через приспущенное окно протянуты деньги, и что-то оказалось взамен в руках водителя. И тут же автомобиль двинулся вперёд, насколько позволяла забитая транспортом улица. Повинуясь капризу, Келли последовал за «бьюиком» на расстоянии нескольких кварталов, повернул вправо, потом влево на главную улицу. Там машина выехала в левый ряд и уже не съезжала с него, набрав предельно допустимую скорость, чтобы как можно быстрее уехать из этой мрачной части города, но в то же время не привлечь внимания полицейского с его книжечкой штрафов.

Да, конечно, полиция, подумал Келли, прекращая преследование. Куда они все подевались, чёрт побери? Было совершенно очевидно, что в этом районе происходило нарушение закона, но копов нигде не было видно. Он покачал головой, поворачивая обратно в район торговли наркотиками. Разница между этим районом и тем, где он жил в Индианаполисе всего десять лет назад, была огромной. Как могло произойти, что ситуация изменилась с такой быстротой? Каким образом он не заметил этого? Его служба на флоте, жизнь на острове изолировали его от окружающего. Он превратился в деревенского парня, простака, туриста в своей собственной стране.

Он посмотрел на Пэм. Она казалась спокойной, хотя немного напряжённой. Эти люди вокруг были опасны, но не для них. Он проявил осторожность, стараясь оставаться невидимым, ехать подобно всем остальным, виляя между несколькими кварталами без определённой цели, просто объезжая «деловой» район. Келли сказал себе, что он не игнорировал возможную опасность. В поисках регулярной деятельности противника он сам не придерживался какого-то маршрута. Если бы кто-нибудь следил за ним и его автомобилем особенно внимательно, Келли заметил бы слежку. И к тому же у него под сиденьем между ног все ещё был кольт 45-го калибра. Какими опасными противниками ни казались эти бандиты, они не могли даже сравниться с солдатами Северного Вьетнама и Вьетконга, с которыми он воевал. Они были хороши, но он оказался лучше. Здесь, на этих улицах, царила опасность, но далеко не такая, которой ему удавалось избегать в джунглях.

В пятидесяти ярдах стоял дилер в шёлковой рубашке коричневого или темно-бордового цвета. При плохом освещении трудно разобрать, но она казалась шёлковой по тому, как отражала свет. Похоже, натуральный шёлк, Келли готов был биться об заклад. Эти подонки любили одеваться кричаще. Им недостаточно просто нарушать закон, верно? О нет, они ещё должны показать людям, какие они смелые и бесшабашные.

Глупо, подумал Келли. Очень глупо таким образом привлекать к себе внимание. Занимаясь опасными делами, всегда надо стараться скрыть своё лицо, своё присутствие и непременно оставлять для себя, по крайней мере, один путь спасения.

— Просто поразительно, что им удаётся успешно проворачивать свои дела, — прошептал про себя Келли.

— Что? — повернулась к нему Пэм.

— Они ведут себя просто глупо. — Келли показал на дилера, стоящего на углу. — Даже если копы не борются с ними, что, если кто-нибудь решит…, я хочу сказать, у него с собой немало денег, правда?

— Возможно, тысяча долларов, может быть, две, — ответила Пэм.

— Тогда что, если кто-то попытается ограбить его?

— Такое бывает, но у него револьвер тоже, и если кто-нибудь попытается...

— А-а, парень в подъезде?

— Да, это и есть настоящий дилер, Келли. Разве ты не знаешь этого? Парень в шёлковой рубашке — его помощник. Именно он производит настоящую сделку — так это называется?

— Да, — сухо ответил Келли, напоминая себе, что не сумел заметить что-то, зная, что позволил своей гордости одержать верх над осторожностью. Это — дурная привычка, сказал он себе.

Пэм кивнула.

— Смотри — следи за его поведением.

Действительно, Келли увидел теперь, как производится настоящая сделка. Кто-то в автомобиле — ещё один гость из пригородов, подумал Келли, — передал свои деньги (предположение, потому что Келли не мог видеть, но это явно была не кредитная карточка). Помощник дилера сунул руку под рубашку и вручил ему что-то. Когда автомобиль тронулся с места, парень в шёлковой рубашке пересёк тротуар, и в тени, сквозь которую не мог проникнуть взгляд Келли, произошёл ещё один обмен.

— А, теперь понимаю. Помощник хранит наркотики и продаёт их, но тут же вручает деньги своему боссу. Тот получает деньги, но должен при этом иметь револьвер, чтобы гарантировать себя от случайностей. Нет, они не так глупы, как мне это показалось.

— Да, они соображают в своих делах.

Келли кивнул и запомнил это, мысленно проклиная себя за то, что сделал, по крайней мере, два неверных заключения. Но ведь именно для этого и производится разведка, в конце концов.

Только не надо почивать на лаврах, Келли, сказал он себе. Теперь ты знаешь, что там, по крайней мере, два бандита, причём один вооружён и скрывается в этом подъезде. Он поудобнее устроился на сиденье и устремил взгляд на потенциальную цель, следя за тем, как развиваются события, по какому плану. Парень в подъезде будет настоящей целью. Так называемый «помощник» — это просто наёмник, может быть, ученик, несомненно, никто не будет его защищать. Парень одноразового использования, живущий на крохи, остающиеся от комиссионных. Настоящим врагом был тот, кого он едва видел в тени подъезда. И это соответствует традиции, освящённой временем, верно? Он улыбнулся, вспомнив районного политрука северовьетнамской армии. У человека, занимающего эту должность, было даже кодовое имя — «манто из горностая». Четыре дня они преследовали этого подонка, уже после того как точно его опознали, чтобы наверняка убедиться, что это именно он, затем старались запомнить его привычки и найти лучший способ прикончить его. Келли никогда не забудет выражения лица политрука, когда пуля вошла ему в грудь. Затем последовал трёхмильный рывок к посадочной площадке, тогда как группа перехвата северовьетнамской армии направилась в противоположную сторону, сбитая с толку пиротехническим зарядом, который Келли установил заранее.

Что если этот парень в тени и является его целью? Как поступить, чтобы прикончить его? Это был интересный умственный кроссворд. Испытываемое им чувство было сродни тому, что должны, наверно, испытывать боги. Он ощущал себя орлом, следящим за событиями, фиксирующим их последовательность, но в первую очередь он был хищником, которому подвластно все живое, но который пока не испытывает чувства голода и парит на восходящих потоках воздуха высоко над ним.

Он улыбнулся, не обращая внимания на тревожные сигналы, которые начала посылать ему та часть мозга, которая имела особый опыт боевых операций.

Гмм. Раньше он не видел этого автомобиля. Это была машина, с группой вооружённых боевиков, «плимут роудраннер», красный, как кондитерское яблоко, в половине квартала от него. Было что-то странное в том, как...

— Келли... — Пэм внезапно выпрямилась на сиденье.

— Что? — Его рука протянулась к пистолету, и он на пару миллиметров вытащил кольт из кобуры, испытывая уверенность от потёртых деревянных щёчек рукоятки. Однако то, что он протянул руку к пистолету, что он внезапно почувствовал нужду в нем, в уверенности от того, что кольт находится рядом, и он в любую минуту может воспользоваться им, — все это было сигналом, который его мозг не мог не принять во внимание. Осторожная часть его начала усиливать свои требования, тогда как боевая заговорила теперь громче и настойчивей. Даже от этого Келли ощутил прилив гордости. Как хорошо, в мгновение ока пронеслось у него в сознании, что он все ещё у меня под рукой, когда я в нем нуждаюсь.

— Я знаю, что это за автомобиль... это... Голос Келли звучал спокойно и уверенно:

— О'кей, мы уезжаем отсюда. Ты права, настало время уносить ноги. — Он увеличил скорость, свернув влево, чтобы проехать мимо «плимута», и подумал о том, чтобы сказать Пэм улечься на пол, но потом решил, что в этом вообще-то нет необходимости. Меньше чем через минуту он уедет отсюда и... проклятье!

Это был один из клиентов в новом автомобиле из пригорода, кто-то в чёрном «карманнгиа» с откидным верхом, только что купивший пакет с наркотиками и теперь стремящийся уехать отсюда. Он выскочил из-за «плимута» и тут же остановился, потому что автомобиль перед ним сделал то же самое. Келли изо всех сил нажал на тормоза, чтобы избежать столкновения — только этого ему сейчас и не хватало, правда? Однако все получилось на удивление неудачно, и ему пришлось остановиться почти рядом с «плимутом», водитель которого выбрал как раз этот момент, чтобы выйти из автомобиля. Вместо того чтобы пройти вперёд, он решил обойти машину сзади, и во время поворота его лицо оказалось всего в трёх футах от искажённого страхом лица Пэм. Келли тоже смотрел в ту сторону, зная, что водитель представляет потенциальную опасность, и увидел взгляд парня. Он узнал Пэм.

— О'кей, я заметил это, — прозвучал с мрачным спокойствием голос Келли. Таким голосом он говорил во время боевых операций. Он повернул руль ещё больше влево и нажал на газ, объезжая маленький спортивный автомобиль и его невидимого водителя. Через несколько секунд Келли оказался на углу и после мгновенной остановки, необходимой, чтобы оценить состояние движущегося транспорта, резко свернул налево.

— Он видел меня! — Её голос звучал паническим криком.

— О'кей, Пэм, — ответил Келли, стараясь одновременно следить за дорогой и посматривать в зеркало. — Мы уезжаем. Ты со мной, и тебе ничто не угрожает.

Идиот, вопили его инстинкты, проклиная рассудок. Тебе остаётся лишь надеяться, что они не станут преследовать вас. У «плимута» двигатель в три раза мощнее и...

— О'кей. — Яркие, низко сидящие фары сделали такой же поворот, как и «скаут» за двадцать секунд до этого. Келли увидел, как фары вильнули влево и вправо. Автомобиль резко увеличивал скорость, и его заносило на мокром асфальте. Двойные фары. Это не «карманнгиа».

Теперь тебе угрожает опасность, спокойно проинформировали его инстинкты. Мы ещё не знаем, насколько она велика, но тебе пора проснуться.

Вы правы.

Келли положил обе руки на руль. Очередь до пистолета ещё не дошла. Он принялся оценивать создавшуюся ситуацию и понял, что она не сулит ничего хорошего. Его «скаут» не был предназначен для подобных гонок. Он не был спортивным автомобилем, и ему не хватало мощности. Его жалкие четыре цилиндра под капотом уступали восьмёрке «плимута», причём каждый из этих восьми цилиндров обладал большей мощностью, чем тот мотор, на который он теперь полагался. Но что ещё хуже, «плимут» обладал способностью к резкому ускорению и поворотам, тогда как «скаут» был спроектирован для того, чтобы ползти вперёд по грунтовой дороге со скоростью пятнадцать миль в час. Это плохо.

Келли делил своё внимание между взглядами через ветровое стекло и зеркалами заднего обзора. Разрыв между автомобилями был невелик, и «плимут» быстро приближался.

А в чем мои преимущества? — заработал боевой компьютер его мозга. Автомобиль все-таки не так уж бесполезен, этохорошо сделанный вездеход. У него большие мощные бамперы, и машина сидит высоко над грунтом — с таким клиренсом можно успешно таранить противника. Как относительно кузова? Для этих парней «плимут» наверняка имеет престижное значение, тогда как его маленький, но прочный «скаут» можно превратить в оружие, а ты знаешь, как пользоваться оружием. Мозг Келли снова работал чётко и уверенно.

— Пэм, — произнёс он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее, — будь добра, сядь на пол, милая. Ладно?

— Где они? — Она начала поворачиваться, страх все ещё слышался в её голосе, но правая рука Келли усадила её на пол.

— Похоже, они преследуют нас. А теперь позволь мне заняться этим, ладно? — Последняя ещё не вовлечённая в подготовку к бою часть его сознания гордилась уверенностью и спокойствием владельца. Да, им угрожает опасность, но он знаком с опасностью, знает её куда лучше, чем парни в «плимуте». Если они хотят получить урок того, что на самом деле представляет опасность, он с радостью даст им его.

Ощущение опасности пощипывало руки Келли. Он осторожно свернул налево, затем притормозил и резко свернул направо. Келли не мог поворачивать с такой же лёгкостью, как «плимут», но здесь были широкие улицы, а то, что он находился впереди, позволяло ему выбирать направление и время. Надо всего лишь завлечь их туда, и там Келли уйдёт от них.

Они могут начать стрельбу, могут попытаться вывести из строя его маленький автомобиль, но, если такое произойдёт, в его распоряжении пистолет 45-го калибра и запасной магазин, и коробка патронов в бардачке. Возможно, они вооружены, но можно не сомневаться, что их подготовка оставляет желать лучшего. Он даст им приблизиться... сколько их? Двое? Или, может, трое? Жаль, что он не уточнил, и тут же вспомнил, что у него не было времени.

Келли посмотрел в зеркало и спустя мгновение получил вознаграждение за находчивость. Фары ещё одного не имеющего отношения к преследованию автомобиля, находящегося в квартале позади «плимута», осветили машину, и он увидел, что в «плимуте» сидят трое. Интересно, чем они вооружены? Плохо, если у них охотничье ружье. Ещё хуже — если скорострельная винтовка, но уличные бандиты все-таки не солдаты, и последнее казалось ему маловероятным.

Казалось маловероятным — но не следует в бою основываться на предположениях, предостерёг его, мозг.

Его кольт на небольшом расстоянии не менее смертоносен, чем винтовка. Келли благословил себя за то, что еженедельно тренировался в стрельбе. Он свернул налево. Если уж дело зайдёт так далеко, дам им подъехать поближе и устрою засаду. Келли знал о засадах все, что только можно знать. Заманю их и расстреляю всех троих.

«Плимут» был в десяти ярдах позади «скаута», и его водитель не знал, что предпринять.

Такое решение принять нелегко, подумал Келли о своих преследователях. Вы можете подъехать очень близко, но парень, которого вы преследуете, все ещё окружён тонной металла. Ну и что теперь вы предпримете? Может быть, попытаетесь меня протаранить?

Нет, водитель «плимута» не был полным идиотом. На заднем бампере «скаута» находился массивный крюк для буксировки трейлера, и попытка протаранить кончится тем, что крюк пробьёт радиатор «плимута». Очень жаль.

«Плимут» попытался обойти его справа. Келли заметил, как метнулись огни фар, — это водитель выжал до предела педаль газа, давая полную мощность своему большому восьмицилиндровому двигателю. Однако Келли находился впереди и видел этот манёвр. Он тут же свернул направо и блокировал попытку. В результате Келли понял, что владелец «плимута» вовсе не хочет разбивать свой красивый автомобиль. Он услышал визг шин — это водитель нажал на тормоза, чтобы избежать столкновения. Не хочешь поцарапать красную краску на своей игрушке, верно? Это хорошая новость. Затем «плимут» рванулся влево, но Келли был наготове. Похоже на гонки парусных яхт при маневрировании, подумал он.

— Келли, что происходит? — спросила Пэм. Её голос дрожал при каждом слове.

Он ответил тем же спокойным голосом, которым говорил в течение последних нескольких минут:

— Что происходит? Просто эти парни не такие уж и умные.

— Это автомобиль Билли — он любит устраивать на нем гонки.

— А, Билли. Так вот этот Билли слишком уж любит свою машину. Если ты хочешь нанести кому-то урон, то должен быть готов... — Чтобы напугать водителя «плимута», Келли резко нажал на тормоза. «Скаут» остановился, нырнув вниз капотом, и Билли наверняка разглядел массивный хромированный крюк на заднем бампере. Затем Келли снова нажал на педаль газа, глядя в зеркало на то, как отреагирует водитель «плимута». Да, он хочет следовать вплотную за мной, но мне нетрудно напугать его, и ему это не нравится. Он, по-видимому, гордый маленький ублюдок.

Вот как я сделаю это.

Келли решил обойтись без стрельбы. Бессмысленно без крайней нужды усложнять ситуацию. И все-таки он знал, что ему придётся проявить все своё умение и внимательность. Мозг Келли начал рассчитывать углы и расстояния.

Делая очередной поворот, Келли нажал на педаль газа слишком резко. Машину едва не развернуло, но он сделал это намеренно и с трудом выправил её, чтобы у Билли создалось впечатление, будто Келли не слишком хорошо владеет машиной, тогда как сам Билли, без сомнения, был самого высокого мнения о своём искусстве вождения. «Плимут» воспользовался своей способностью уверенно поворачивать и благодаря широким покрышкам сократил расстояние до «скаута». Теперь он занял место справа от Келли. Намеренное столкновение сейчас просто снесёт маленькую машину с дороги. «Плимут» занимал теперь выгодное положение — или, по крайней мере, так считал его водитель.

О'кей...

Келли уже не мог повернуть направо — Билли блокировал его с этой стороны. Поэтому он резко свернул налево, на узенькую улицу. Здесь готовилось строительство какого-то шоссе. Дома были уже снесены, подвалы засыпаны глиной, которую дождь превратил в вязкую грязь.

Келли повернул голову и взглянул на «плимут». Ага, вот как. Правое окно со стороны пассажирского сиденья опускалось. Это означало, что они собираются стрелять, в этом можно не сомневаться. Ты оставил себе слишком мало времени, Келли... И тут же он понял, что может обратить случившееся в свою пользу. Он дал им возможность взглянуть на своё лицо, уставившееся на «плимут», с приоткрытым ртом, испуганным выражением, близким к панике. Келли снова затормозил и резко повернул направо. «Скаут» подпрыгнул, переезжая через полуразрушенный бордюр. Парни в «плимуте» несомненно пришли в выводу, что он потерял самообладание. Толчок был сильным, и Пэм вскрикнула.

У «плимута» намного мощнее двигатель, водитель знал это, более широкие шины, надёжные тормоза. Да и у самого водителя была, несомненно, превосходная реакция. Келли рассчитывал на все это. «Плимут» затормозил почти одновременно с ним, и затем роскошный автомобиль последовал за «скаутом», подскочив на бордюрном камне и прыгая по бетонным обломкам заброшенного района. Он последовал за маленькой машиной туда, где ещё недавно стояли дома, попав в ловушку, которую приготовил ему Келли. «Плимуту» удалось проехать всего семьдесят футов.

Келли уже включил первую скорость. Мокрая глина образовала болото глубиной добрых восемь дюймов, и нельзя было исключить маловероятную, но все-таки реальную возможность, что и «скаут» застрянет в этом болоте, но все-таки вероятность этого была невелика. Он почувствовал, как его машина замедлила ход, колеса погрузились на несколько дюймов в вязкую глину, однако затем большие покрышки с глубоким протектором вцепились в грунт и потащили машину вперёд. Вот так. Лишь после этого Келли оглянулся назад.

Все стало ясно по свету фар. «Плимут», и без того сидящий низко, рассчитанный для езды по гладким асфальтированным улицам города и крутых поворотов, потерял управление, и его занесло налево, в то время как колеса стремительно вращались по скользкой студенистой поверхности, затем машина стала оседать, потому что вращающиеся колеса только глубже погружались в вырытые ими ямы. Фары быстро опускались вниз, по мере того как мощный двигатель автомобиля копал свою собственную могилу. И тут же из-под капота вырвался столб пара, когда горячий блок цилиндров погрузился в стоячую лужу.

Гонка закончилась.

Три фигуры вышли из «плимута» и застыли рядом, не решаясь испачкать свои лакированные туфли, модные у всех панков, и глядя на то, как их когда-то сверкающий автомобиль до ступиц погрузился в грязь подобно усталой свинье. Все планы мщения, которые они строили, сгинули в глине, размокшей под дождём. Приятно сознавать, что ты ещё не потерял хватку, подумал Келли.

Затем с расстояния в тридцать ярдов они посмотрели на него.

— Кретины! — крикнул сквозь моросящий дождь Келли. — Скоро увидимся, мудозвоны! — И он поехал дальше, осторожно, разумеется, не упуская их из виду. Вот так надо выигрывать гонки, сказал себе Келли. Внимательность, умная голова, опыт. И смелость тоже, но Келли тут же постарался забыть об этой мысли. Он вывел «скаут» на мостовую, перешёл на более высокую скорость и поехал дальше, слушая, как от колёс отваливаются куски грязи.

— Можешь сесть, Пэм. Мы больше их не увидим. Пэм поднялась на сиденье и оглянулась назад, на Билли и «плимут». При виде своих мучителей, стоящих так близко, она побледнела.

— Как ты сделал это?

— Я дал им возможность загнать меня в то место, которое сам и выбрал, — объяснил Келли. — Их автомобиль хорош для городских улиц, но не годится для езды по болоту.

Пэм улыбнулась ему, демонстрируя мужество, которого она не ощущала в этот момент, но завершая этой улыбкой историю, подобно тому, как Келли рассказал бы её друзьям. Он посмотрел на часы. Ещё час или чуть больше до смены дежурства в полицейском участке. Билли и его друзья будут сидеть здесь долго. Самое умное сейчас — найти тихое место и переждать там. Кроме того, судя по тому, как выглядит Пэм, ей нужно успокоиться. Келли проехал чуть дальше, нашёл место, где все было спокойно, и остановил машину.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Мне было так страшно, — ответила она, глядя вниз и с трудом сдерживая дрожь.

— Послушай, мы можем вернуться на яхту и...

— Нет! Билли насиловал меня... и убил Хелен. Если я не остановлю его, он будет и дальше мучить людей, которых я знаю.

Келли знал, что этими словами она хочет убедить не только его, но и себя. Он встречался с подобным раньше. Это храбрость, и она идёт рука об руку со страхом. Такие чувства заставляли людей успешно завершать операции и одновременно выбирать их. Она видела мрак и теперь, обнаружив свет, хотела вывести к нему остальных.

— Хорошо, но после того как поговорим о случившемся с Фрэнком и ты расскажешь ему все, что знаешь, мы уносим отсюда ноги. Здесь не менее опасно, чем в Додж-сити.

— Обо мне можешь не беспокоиться, — заметила Пэм, зная, что Келли понимает, чем вызвана её ложь, пристыженная тем, что не сумела сразу понять его глубокое понимание мотивов, которыми она руководствовалась.

Да, ты права, хотел сказать ей Келли, но она ещё не знала об этих вещах. Поэтому он задал вопрос:

— Сколько ещё там девушек?

— Дорис, Ксанта, Паула, Мария и Роберта... они все похожи на меня, Джон. И Хелен... когда они убивали её, нас заставили на это смотреть.

— Ну что ж, если нам повезёт, ты можешь чем-то им помочь, милая. — Он обнял её за плечи, и на этот раз дрожь прекратилась.

— Мне хочется пить, — сказала она.

— На заднем сиденье ящик со льдом и кока-колой. Пэм улыбнулась.

— В самом деле? — Она повернулась на своём сиденье; чтобы достать банку кока-колы, и её тело тут же замерло. Вздох вырвался из её горла, и по коже Келли пробежало так хорошо знакомое неприятное чувство, похожее на электрический заряд. Ощущение неминуемой опасности.

— Келли! — крикнула она. Пэм смотрела в сторону левого заднего угла автомобиля. Келли уже протянул руку за пистолетом, повернув при этом тело, но было уже поздно, и часть его знала это. Его охватила ярость, что он допустил серьёзную, фатальную ошибку и у него нет времени понять, как это случилось, потому что ещё до того, как он успел достать пистолет, блеснул ослепительный свет, и что-то ударило ему в голову. Затем все провалилось в темноту.

7. Выздоровление

На «скаут» натолкнулся обычный полицейский патруль. Полицейский Чак Монро, прослуживший в полиции шестнадцать месяцев, уже получил право управлять собственным автомобилем, оборудованным радиосвязью, и взял за правило патрулировать эту часть своего района сразу после начала смены. С дилерами он ничего не мог поделать — этим занималось Управление по борьбе с наркотиками, — но он мог проехать по району, продемонстрировать присутствие полиции, так сказать, «показать флаг» — этой фразе его научили в корпусе морской пехоты. Чаку Монро было двадцать пять лет, он недавно женился и по молодости все ещё был предан местной службе поддержания порядка и потому полон гнева на то, что происходило в его городе и его прежнем районе. Полицейский заметил, что такая машина, как «скаут», необычна для этих мест, и решил проверить её, записать номерной знак, как вдруг у него замерло сердце: вся левая сторона автомобиля была снесена, по крайней мере, двумя выстрелами из охотничьего ружья. Монро остановил свою машину, включил вращающийся на крыше синий фонарь и сделал по радио первое предварительное сообщение о возможном преступлении, предупредив, что намерен произвести осмотр, и просит, чтобы в участке были наготове. Он вышел из машины, взял полицейскую дубинку в левую руку, а правую положил на рукоятку табельного револьвера. Только после этого он приблизился к машине. Дисциплинированный полицейский, Чак Монро действовал строго по инструкции и подходил медленно и осторожно, осматривая все вокруг.

— Чёрт побери! — Его возвращение к полицейскому автомобилю было гораздо более быстрым. Прежде всего, Монро вызвал подкрепление, затем «скорую помощь» и после этого передал дежурному по своему участку номерной знак автомобиля. Затем, схватив аптечку первой помощи, он вернулся к «скауту». Дверца была заперта, однако стекло выбило залпом картечи, и он протянул внутрь руку, чтобы открыть её. То, что он увидел внутри, заставило полицейского замереть.

Голова водителя лежала на руле вместе с левой рукой, а правая рука покоилась на коленях. Кровь забрызгала весь салон. Мужчина ещё дышал, что удивило полицейского. Совершенно очевидно, это был выстрел крупной дробью из охотничьего ружья. Им снесло металл и фибергласс на корпусе «скаута» и ранило мужчину в голову, шею и верхнюю часть спины. На обнажённых участках тела виднелось несколько небольших отверстий, из которых все ещё сочилась кровь. Рана выглядела ужаснее, чем ему приходилось видеть на улицах города или за время службы в корпусе морской пехоты, и все-таки мужчина был ещё жив. Это было настолько поразительно, что Монро решил не открывать свою аптечку. Через несколько минут сюда прибудет карета «скорой помощи», и своими действиями он может причинить пострадавшему больше вреда, чем пользы. Монро держал аптечку под мышкой и смотрел на мужчину с разочарованием, как смотрит человек, привыкший действовать, но лишённый этой возможности. По крайней мере, бедняга был без сознания.

Кто он? Монро посмотрел на тело, безвольно припавшее к рулю, и решил попытаться достать бумажник. Он переложил аптечку под левую руку и протянул правую к внутреннему карману. Без особого удивления он увидел, что карман пуст, но его действия не остались без последствий. Тело шевельнулось, что было не слишком хорошо. Монро протянул руку, чтобы поддержать его, но тут дёрнулась голова, а он знал, что голова в такой ситуации всегда должна оставаться неподвижной, и Монро автоматически довольно резко коснулся её рукой. Что-то за что-то задело, и по мокрой темной улице разнёсся крик боли. После этого тело замерло снова.

— Проклятье! — Монро посмотрел на кровь, оказавшуюся на пальцах, и машинально вытер их о брюки своего синего мундира. И в это мгновение он услышал завывание сирены «скорой помощи», приписанной к департаменту пожарной охраны, которая приближалась с восточной стороны, и полицейский прошептал благодарственную молитву, что специалисты своего дела скоро освободят его от медицинских забот.

«Скорая помощь» вылетела из-за угла через несколько секунд. Большая квадратная красно-белая машина остановилась рядом с его автомобилем, и двое, вышедшие из неё, тут же поспешили к полицейскому.

— Что тут у нас. — Как ни странно, слова не прозвучали вопросом. Старший фельдшер-пожарный едва ли нуждался в ответе.

В этой части города и в это время суток пострадавший не будет жертвой автомобильной катастрофы. В сухом лексиконе его профессии речь пойдёт о «проникающем» ранении. — Господи!

Второй фельдшер уже бежал к санитарной машине, когда к месту происшествия прибыл ещё один полицейский автомобиль.

— Что случилось? — спросил ответственный за ночную смену участка.

— Выстрел из охотничьего ружья, с близкого расстояния, и парень все ещё жив! — доложил Монро.

— Мне не нравятся эти раны на шее, — бросил старший фельдшер.

— Наденем воротник? — спросил второй, открывая дверцы «скорой».

— Да, пожалуй, если он шевельнёт головой... все. — Старший фельдшер положил руки на голову жертвы, чтобы удержать её на месте.

— Документы? — спросил сержант.

— Бумажника в карманах нет. Я ещё не успел осмотреться вокруг.

— Ты записал номера?

Монро кивнул:

— Передал по радио, на опознание потребуется время.

Сержант направил луч фонаря внутрь машины, чтобы помочь фельдшерам. Все обрызгано кровью; в остальном — пустая. На заднем сиденье какой-то ящик со льдом.

— Что ещё? — спросил сержант.

— Когда я подъехал сюда, вокруг было пусто. — Монро взглянул на часы. — Одиннадцать минут назад. — Оба полицейских отступили, чтобы не мешать санитарам заниматься своей работой.

— Ты раньше когда-нибудь его видел?

— Нет, сержант.

— Проверь тротуары.

— Ясно. — Монро принялся осматривать пространство вокруг маленькой автомашины.

— Интересно, что здесь произошло? — спросил сержант, ни к кому не обращаясь. Глядя на тело и на всю эту кровь, он подумал, что, скорее всего, об этом они никогда не узнают. Сколько преступлений, совершенных в этом районе, так и остаются нераскрытыми. Это не нравилось сержанту. Он посмотрел на санитаров:

— Как он, Майк?

— Едва не истёк кровью, Берт. Определённо выстрел из дробовика, — ответил старший фельдшер, закрепляя на шее раненого медицинский воротник. — Много дробинок в шее, некоторые — у самого позвоночника. Ничего хорошего...

— Куда вы его повезёте? — спросил сержант.

— Университетская больница переполнена, — заметил младший фельдшер. — На кольцевой дороге разбился автобус. Придётся везти в больницу Хопкинса.

— Это лишние десять минут. — Майк выругался. — Садись за руль. Фил, скажешь им, что у нас тяжёлая травма, пусть держат наготове нейрохирурга.

— Ясно. — Тело подняли на носилки. Раненый попытался было подняться, и двое полицейских — только что прибыло ещё три полицейских автомобиля — помогли удержать его на месте, пока фельдшеры пристёгивали ремни.

— Тебя отделали на редкость жестоко, приятель, но мы мигом доставим тебя в больницу, — сказал Фил, обращаясь к телу, которое могло быть достаточно живым — а могло и не быть, — чтобы слышать его слова. — Поехали, Майк.

Тело погрузили в кузов «скорой помощи». Майк Итон, старший фельдшер, уже устанавливал на стойке бутылку с жидкостью для внутривенного вливания. Ввести шприц достаточно трудно, когда человек лежит вниз лицом, и все-таки ему удалось сделать это как раз в тот момент, когда машина двинулась с места. За шестнадцать минут, в течение которых «скорая» мчалась к больнице, Майк старался сохранить в теле искорку все ещё теплящейся жизни — кровяное давление было на опасно низком уровне — и ещё успел заполнить кое-какие документы.

Кто ты? — мысленно спросил у мужчины Итон. Отличная физическая форма, это он заметил, лет двадцать шесть-двадцать семь. Странно для возможного наркомана. Этот парень будет выглядеть очень грозно, когда встанет на ноги, но не сейчас. Сейчас он больше походит на большого спящего ребёнка — открытым ртом он вдыхал кислород из прозрачной пластиковой маски; неглубокие и слишком медленные вдохи заставляли Итона беспокоиться.

— Езжай быстрее, — скомандовал он водителю, Филу Маркони.

— Дороги мокрые, Майк, я делаю все, что от меня зависит.

— Давай, Фил, говорят, вы, макаронники, гоняете — будь здоров!

— Зато мы не пьём, как вы, — послышался ответный смешок. — Я только что сообщил о нашем прибытии. У них наготове нейрохирург, специалист по шейным операциям. Сейчас у Хопкинса тихо, они готовы принять нас.

— Отлично, — тихо отозвался Итон. Он посмотрел на раненого мужчину. В кузове «скорой помощи» было одиноко и даже страшновато, и потому его подбадривал царапающий нервы рёв сирены. С носилок, стоящих на высоких ножках с колёсиками, капала кровь. Капли раскатывались по металлическому полу машины, словно жили собственной жизнью. К этому невозможно привыкнуть.

— Две минуты, — бросил через плечо Маркони. Итон передвинулся в заднюю часть кузова, готовый открыть дверцы. Наконец он почувствовал, как машина делает поворот, останавливается и даёт задний ход, чтобы остановиться снова. Задние дверцы распахнулись, прежде чем Итон успел протянуть к ним руки.

— Вот это да! — воскликнул врач из приёмного покоя. — О'кей, парни, давайте его в третью операционную. — Два плечистых санитара вытащили из кузова носилки, а Итон отсоединил бутылку с физиологическим раствором от стойки и понёс её рядом с носилками.

— В университетской больнице большой наплыв? — спросил врач.

— Дорожная катастрофа, с автобусом, — ответил Маркони, догоняя его.

— Здесь ему будет лучше. Господи, кто его так отделал? — Врач наклонился, чтобы на ходу осмотреть рану. — Да тут не меньше сотни дробинок!

— Подождите, ещё увидите шею, — посулил Итон.

— Чёрт побери, — выдохнул врач.

Они вкатили носилки в большую операционную, предназначенную для неотложных операций, выбрав стол в углу. Пять человек переложили на него раненого, и группа специалистов принялась за работу.

Хирург вместе с двумя медсёстрами уже были наготове. Дежурный врач Клифф Северн, убедившись, что голова пациента закреплена на месте мешочками с песком, осторожно протянул руку, чтобы отстегнуть шейный воротник. Ему достаточно было взгляда, чтобы определить характер ранения.

— По-видимому, травма позвоночника, — заключил он. — Но сначала нужно восстановить потерю крови. — Он дал несколько указаний. Пока медсестры налаживали две установки для внутривенных вливаний, Северн снял с пострадавшего ботинки и острым металлическим инструментом провёл по левой подошве. Нога дёрнулась. Великолепно, отметил врач, значит, непосредственного повреждения нервов нет. Это уже хорошо. Уколы в ноги тоже вызвали ответную реакцию. Поразительно. В это же время медицинская сестра взяла у раненого кровь из вены. Северн вряд ли заметил это, как и другие действия отлично подготовленной команды, в которой каждый был занят своим делом. То, что со стороны казалось быстрыми действиями, на деле больше походило на рассчитанные передвижения по футбольному полю, достигнутые месяцами тщательной тренировки.

— Где, чёрт побери, нейро? — спросил Северн.

— Где и полагается — на месте! — отозвался голос.

Северн поднял голову:

— О, это вы, профессор Розен.

Приветствия на этом закончились. Сэм Розен был в плохом настроении, и врач сразу заметил это. Профессор бодрствовал уже двадцать часов. То, что должно было занять всего часов шесть, превратилось в марафон, направленный на спасение жизни пожилой женщины, которая упала вниз с лестницы, — марафон, окончившийся неудачей меньше часа назад. Её следовало спасти, твердил себе Сэм, все ещё не понимая, в чем причина неудачи. Он был благодарен, да, скорее благодарен, чем раздосадован, продлению этого адского дня. Может быть, на этот раз его ждёт успех.

— Расскажите, что тут у нас, — коротко спросил профессор.

— Ранение из охотничьего ружья, несколько дробинок у самого позвоночника, сэр.

— О'кей. — Розен склонился над раной, держа руки за спиной. — А что это за стекло?

— Он сидел в автомобиле, — пояснил Итон, стоявший в отдалении.

— Нужно удалить осколки и побрить голову, — сказал Розен, осматривая рану. — Кровяное давление?

— Пятьдесят на тридцать, — послышался голос медсестры-практикантки. — Пульс сто сорок, нитевидный.

— Придётся как следует потрудиться, — заметил Розен. — Парень в глубоком шоке. Гм-м. — Он замолчал. — Пациент выглядит отлично, хорошая мускулатура. Нужно сделать новое переливание крови.

Установки для переливания крови начали действовать, едва Розен кончил давать указания. Сестры были блестяще подготовлены, и профессор одобрительно улыбнулся им.

— Как дела у вашего сына, Маргарет? — поинтересовался он у старшей сестры.

— В сентябре начинает занятия в Университете Карнеги, — ответила она, регулируя капельницу.

— А сейчас протрите-ка ему шею, Маргарет. Мне нужно взглянуть на раны.

— Сию минуту.

Сестра выбрала пару хирургических щипцов, взяла большой ватный тампон, окунула его в дистиллированную воду и осторожно протёрла шею пациента, смывая кровь и обнажая раны. И тут же она увидела, что раны выглядят хуже, чем можно было ожидать. Пока Маргарет мягкими прикосновениями осушала тампоном израненную шею. Розен облачился в стерильную одежду. Когда профессор снова подошёл к пациенту, Маргарет Уилсон поставила рядом стерилизатор с операционными инструментами и открыла крышку. Итон и Маркони издали наблюдали за происходящим.

— Молодец, Маргарет, — одобрительно заметил Розен, надевая очки. — А какую специальность он себе выбрал?

— Машиностроение.

— Отличная специальность. — Розен протянул руку. — Пинцет. — Сестра Уилсон вложила пинцет ему в руку. — Для хорошего молодого инженера всегда найдётся работа.

Розен выбрал маленькую круглую рану на плече, вдали от жизненно важных центров. Осторожно, почти нежно — это было даже забавно: уж очень маленьким казался пинцет в его больших руках, — он погрузил инструмент в ранку и вытащил крошечный свинцовый шарик, который поднёс к свету.

— Дробь седьмого номера, по-моему. Кто-то принял этого парня по ошибке за голубя. Это — хорошие новости, — произнёс он, обращаясь к фельдшерам. Теперь, зная размер дроби и вероятную глубину её проникновения. Розен склонился над шеей пациента. — Гм-м... а как с давлением сейчас?

— Секунду, — отозвалась медсестра у дальнего конца операционного стола. — Пятьдесят пять на сорок. Поднимается.

— Спасибо. — Розен все ещё склонялся над пациентом. — Кто начал внутривенное вливание?

— Я, — ответил Итон.

— Молодец, пожарный. — Розен поднял голову и подмигнул. — Иногда мне кажется, что вы спасаете больше жизней, чем мы. Вот этого вы точно спасли, можно не сомневаться.

— Спасибо, доктор. — Итон не был знаком с хирургом, но, судя по этому замечанию, репутация доктора была заслуженной. Не каждый день фельдшер-пожарный слышит такую похвалу от профессора-нейрохирурга. — Как он справится — я имею в виду ранения шеи?

Розен снова склонился над пациентом.

— Как он реагирует, доктор? — спросил он у старшего врача-резидента, постоянно проживающего в больнице.

— Положительно. Хорошая реакция Бабинского. Никаких заметных указаний на периферийные повреждения, — ответил Северн. Все это походило на экзамен и заставляло нервничать молодого врача.

— Похоже, он пострадал меньше, чем кажется на первый взгляд, но приниматься за работу следует без промедления, пока дробинки не начали перемещаться. Двух часов хватит? — спросил он Северна. Розен знал, что резидент разбирается в ранениях лучше его.

— Скорее три.

— Тогда я пойду вздремну. — Розен взглянул на часы. — Примусь за него, ну скажем, в шесть.

— Вы хотите заняться им лично?

— Почему бы и нет? Я на месте. Операция не будет сложной, потребуется всего лишь некоторая осторожность. — Розен придерживался точки зрения, что он имеет право на несложную операцию, скажем, раз в месяц. Будучи профессором, он обычно проводил самые трудные операции.

— Не возражаю, сэр.

— У него были с собой документы?

— Нет, сэр, — ответил Маркони. — Скоро должна прибыть полиция.

— Отлично. — Розен встал и потянулся. — Знаете, Маргарет, люди вроде нас не должны работать в такое время суток.

— Мне нужно время от времени менять смену, — ответила Уилсон. Кроме того, она была старшей медсестрой в этой смене. — Интересно, что это такое? — спросила она через мгновение.

— Что именно? — Розен обошёл вокруг стола на её сторону, пока остальные занимались своей работой.

— Татуировка на руке, — ответила она. Маргарет Уилсон была весьма удивлена реакцией профессора Розена.

* * *

Переход от сна к бодрствованию обычно проходил для Келли легко, но не на этот раз. Его первой осознанной мыслью было удивление, но он не знал чему. Затем пришла боль, однако не сама по себе, а как отдалённое предупреждение о грядущей боли, причём отчаянной. Когда Келли понял, что может открыть глаза, он открыл их и увидел перед собой серый линолеум пола. Капли разбрызганной по нему жидкости отражали яркий свет ламп, сияющих сверху. Ему показалось, что тысячи игл пронзают ему глаза, и только после этого он понял, что настоящие болезненные иглы у него в руках.

Я — жив.

Почему это удивляет меня?

Он слышал, как двигаются вокруг люди, их приглушенные голоса, отдалённый звон курантов. Жужжание, сопровождаемое движением воздуха, объяснялось присутствием кондиционера, причём где-то совсем близко — Келли ощущал спиной проносящуюся прохладу. Что-то говорило ему, что он должен пошевелиться, что неподвижность делает его уязвимым, но даже после того, как он скомандовал своему телу шевельнуться, оно осталось неподвижным. И вот тут нахлынула настоящая боль. Она началась где-то на плече и, подобно расходящимся кругам на поверхности пруда, стала расширяться. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы определить, что она собой представляет. Больше всего боль походила на сильный солнечный ожог, потому что все от левой стороны шеи и до левого локтя казалось обожжённым. Он знал, что чего-то не может вспомнить, чего-то важного.

Так, где я нахожусь, чёрт побери?

Келли казалось, что он ощущает какую-то вибрацию — что это? Корабельные двигатели? Нет, что-то не похоже, и через несколько секунд он понял, что это далёкий шум городского автобуса, отъезжающего от остановки. Значит, это не корабль. Я в городе. Но почему я оказался в городе?

Перед его лицом промелькнула тень. Он открыл глаза и увидел нижнюю половину человеческого тела, облачённую в светло-зелёный хлопчатобумажный комбинезон. Руки держали что-то вроде блокнота. Келли не успел напрячь глаза, чтобы рассмотреть, мужская это фигура или женская, как она исчезла, и ему не пришло в голову произнести что-нибудь, прежде чем он снова погрузился в сон.

***

— Рана на плече обширная, но поверхностная, — сказал Розен, обращаясь к нейрохирургу-резиденту, стоявшей в тридцати футах от него.

— Зато какая потеря крови. Для переливания потребовалось четыре дозы, — заметила она.

— Раны от охотничьего ружья обычно именно такие. По сути, только одна из них серьёзно угрожала позвоночнику. Пришлось серьёзно подумать, прежде чем удалить эту дробину, не поставив под угрозу жизненно важные функции.

— Двести тридцать семь дробинок, но... — она поднесла рентгеновский снимок к свету, — похоже, вам удалось удалить все. Впрочем, у этого парня будет теперь превосходная коллекция веснушек.

— Потребовалось немало времени, — устало произнёс Сэм, зная, что ему следовало поручить это кому-то другому, но ведь, в конце концов, он сам вызвался.

— Вы знакомы с этим пациентом, правда? — Из реанимационной палаты вышла Сэнди О'Тул.

— Да.

— Он приходит в себя, но потребуется время. — Медсестра передала профессору график, на котором были нанесены последние показания — температура Келли, его пульс, давление. — Выглядит многообещающе, доктор.

Профессор Розен кивнул.

— У него отличная мускулатура. Фельдшеры, прибывшие на место происшествия, сразу же сделали ему внутривенное вливание и поддержали давление. Он едва не истёк кровью, но раны оказались не такими опасными, как это показалось сначала. Сэнди?

Она повернулась к Розену.

— Да, доктор?

— Пациент — мой хороший друг. Вы не будете возражать, если я попрошу оказать ему...

— Особое внимание?

— Я знал, что всегда могу на вас положиться, Сэнди.

— Может быть, мне ещё что-нибудь стоит знать о нем? — спросила медсестра, польщённая комплиментом.

— Он — хороший человек, Сэнди, — произнёс Сэм, и в его словах прозвучало искреннее тепло. — Саре он тоже нравится.

— Тогда о нем действительно стоит как следует позаботиться. — Она повернулась и снова вошла в реанимационную палату, пытаясь понять, не берет ли профессор на себя обязанности свата.

— Что мне сказать полиции?

— Четыре часа, как минимум. И я хочу присутствовать при этом. — Розен взглянул на кофейник и передумал. Ещё немного — и его желудок лопнет от избытка кислоты.

— Так кто он такой?

— Подробности мне неизвестны, но у меня были неприятности в заливе, когда я вышел туда на своей яхте, и он выручил меня. А затем мы остались у него на уик-энд. — Сэм больше не продолжал. Он и сам знал не так много, но о многом догадывался и потому был изрядно напуган. Но он выполнил свой долг. Правда, это не он спас жизнь Келли — скорее всего, тут была удача и своевременное участие фельдшеров-пожарных, — но он провёл исключительно тонкую операцию, хотя и вызвал недовольство нейрохирурга-резидента доктора Энн Претлоу, потому что не дал ей оперировать, и в результате она только исполняла роль зрительницы. — Мне нужно немного поспать. На сегодня у меня ничего не запланировано. Вы не могли бы закончить то, что мы начали с миссис Бейкер?

— Конечно.

— Пусть меня разбудят через три часа, — сказал Розен, направляясь в свой кабинет, где его ждал очень удобный диван.

***

— Хороший загар, — с ухмылкой заметил Билли. — Интересно, где она так здорово загорела? — Парни заулыбались. — Так что же нам с ней теперь делать?

Он уже подумал об этом. Совсем недавно Генри открыл превосходный способ избавляться от трупов, гораздо более аккуратный — по-своему — и намного безопаснее того, которым они пользовались раньше. Но для этого требовалась продолжительная поездка на катере, а сейчас у него просто не было на это времени. К тому же ему не хотелось, чтобы кто-то кроме него пользовался этим методом, — он был слишком хорош, чтобы делиться им с кем-то. Билли знал, что кто-нибудь обязательно проболтается. В этом заключалась одна из проблем.

— Отыщите для неё место, — сказал он после недолгого раздумья. — Если её найдут, это не будет иметь особого значения. — Затем он окинул взглядом присутствующих, оценивая выражения их лиц. Да, урок оказался достаточно убедительным. Больше никто не попытается убежать, по крайней мере, в ближайшее время. Ему даже не понадобилось никого предупреждать.

— Сегодня вечером? Лучше, когда стемнеет.

— Хорошо. Спешить некуда. — Урок будет тем более убедительным, если все будут смотреть на неё до конца дня, распростёртую посреди пола. Нельзя сказать, что он получил от этого какое-то особое удовольствие, но людям требуется урок, и даже когда для одной из них это слишком поздно, остальные научатся на её ошибках. Особенно когда урок был таким ясным и жестоким. Даже наркотики не смогут смягчить его воздействие.

— А как с парнем? — спросил он Билли. Билли снова ухмыльнулся.

— Разнёс его в клочья. — Это было его любимое выражение. — Из обоих стволов, с десяти футов. Больше мы его не увидим.

— О'кей. — Он вышел. У него было ещё много дел, и нужно было получить деньги. Теперь эта маленькая проблема осталась позади. Жаль, подумал он, направляясь к своему автомобилю, что все его трудности не могут быть улажены так же легко.

Тело осталось лежать посреди комнаты. Дорис и все остальные девушки сидели там же, не в силах отвернуться от того, что было когда-то их подругой, постигая урок, как этого хотел Генри.

* * *

Келли смутно почувствовал, что его куда-то перевозят. Пол двигался под ним. Он следил за тем, как перемещались задиры между плитками, словно имена актёров второго плана на экране кинотеатра после окончания фильма. Наконец он оказался в другой комнате, поменьше размером. На этот раз он попытался поднять голову, и ему удалось увидеть женские ноги. Зелёные хирургические брюки заканчивались в нескольких дюймах над лодыжками, определённо принадлежащими женщине. Послышался жужжащий звук, и поле его зрения опустилось. Через мгновение он понял, что находится в кровати, управляемой мотором и подвешенной на двух кольцах из нержавеющей стали. Его тело было каким-то образом закреплено на ней, и, когда кровать поворачивалась, Келли чувствовал давление удерживающих его ремней. Нельзя сказать, что давление было сильным и причиняло ему боль, но он чувствовал его. Наконец он увидел и женщину. Она была на год или два моложе его, каштановые волосы виднелись из-под зелёной шапочки, а светлые глаза дружески улыбались ему.

— Привет, — послышался её голос из-за зелёной маски. — Я — ваша медсестра.

— Где я? — прохрипел Келли.

— В больнице Джонса Хопкинса.

— Что со мной...

— Кто-то выстрелил в вас. — Женщина коснулась его руки своей ладонью.

Её мягкая и прохладная рука пробудила что-то в его сознании, все ещё не оправившемся от наркоза. Несколько минут Келли не мог понять, что с ним. Словно облачко дыма двигалось и вращалось перед его глазами, образуя неясный рисунок. Недостающие части рисунка начали сливаться в единое целое, и, хотя он знал, что конечным результатом будет ужас, его сознание торопило образующуюся картину. В итоге проблему решила сама медсестра.

Сэнди О'Тул оставила маску на лице неслучайно. Будучи женщиной привлекательной, она, подобно большинству медсестёр, чувствовала, как пациенты-мужчины реагируют на проявление к ним особого внимания с её стороны. Теперь, когда пациент Джон Келли более или менее пришёл в себя, она подняла руки и сняла маску, продемонстрировав ему сияющую женскую улыбку — первое приятное впечатление для него за весь день. Сандра О'Тул нравилась мужчинам. Им нравилась её высокая крепкая фигура и все остальное в ней, вплоть до щели между верхними передними зубами. Она не имела представления, почему они считали это таким привлекательным — в конце концов, между зубами застревала пища, — но, пока эта щель действовала привлекающе на мужчин, это было ещё одним инструментом в её работе, направленной на то, чтобы помогать больным выздоравливать. Вот почему она улыбнулась Келли, исключительно из соображений поддержать его, чтобы он почувствовал себя лучше. Однако с таким результатом ей ещё не приходилось сталкиваться.

Лицо её пациента вдруг сделалось смертельно бледным, не просто белым, как снег или свежевыстиранная простыня, а каким-то пятнистым и болезненным, словно серый пластик. Её первой мыслью было, что произошло нечто очень серьёзное, внутреннее кровоизлияние, может быть, или тромб закупорил кровеносный сосуд. Он хотел закричать, но у него перехватило дыхание, и руки безвольно опустились на кровать. Его глаза не отрывались от неё, и через несколько мгновений она поняла, что каким-то образом вызвала у него картину происшедшего. Сэнди О'Тул инстинктивно хотела взять его за руку и сказать, что все в порядке, но тут же поняла, что это не правда.

— О, Боже мой... Боже мой... Пэм. — На лице Келли, словно вырубленном из гранита, застыло выражение беспредельного отчаяния.

* * *

— Она была со мной, — сказал Келли Розену несколько минут спустя. — Вам что-нибудь известно о ней, док?

— Через несколько минут сюда приедет полиция, Джон, но о ней я ничего не знаю. Может быть, её отвезли в другую больницу. — Он хотел надеяться, но знал, что это ложь, и ненавидел себя за это. Розен с деловым видом измерил у Келли пульс и давление — Сэнди могла бы сделать все это не хуже его, — затем посмотрел на спину своего пациента. — С тобой все будет в порядке. Как плечо?

— Не так уж здорово, Сэм, — ответил Келли все ещё слабым голосом. — А что, рана действительно тяжёлая?

— В тебя стреляли из охотничьего ружья — повреждения были серьёзными, но... скажи, стекло в машине было поднято?

— Да, — ответил Келли, вспомнив про дождь.

— Это была одна из причин, которая спасла тебя. Мышцы на плече изрядно порваны, и ты едва не умер от потери крови, но все пройдёт — за исключением шрамов. Я сам занимался тобой.

Келли посмотрел на него:

— Спасибо, Сэм. Боль не такая уж сильная... в прошлый раз, когда я... было куда хуже...

— Успокойся, Джон, — мягко проговорил Розен, внимательно глядя на его шею. Пожалуй, нужно сказать, чтобы сделали ещё один полный комплект рентгеновских снимков, подумал он. Надо убедиться, что он ничего не упустил, особенно вблизи позвоночника. — Сейчас ты почувствуешь, как сработает обезболивающее, так что давай без героики. Мы не даём здесь за это медали. О'кей?

— Да-да. Пожалуйста, проверь другие больницы. Может быть, Пэм там? — попросил Келли все ещё с надеждой в голосе, хотя уже знал, что все потеряно.

Двое полицейских в мундирах все это время ждали, когда Келли придёт в себя и сможет отвечать на вопросы. Розен через несколько минут ввёл в палату старшего из них. Расспросы по требованию врача продолжались недолго. Подтвердив его личность, они начали расспрашивать относительно Пэм; у полиции уже было описание внешности девушки, но они не знали её фамилии, и Келли сообщил её. Полицейские записали показания Келли о намечавшейся встрече с лейтенантом Алленом и ушли через несколько минут, когда Келли начал погружаться в беспамятство. Розен указал полицейским, что потрясение от раны и последующей операции, а также последствия наркоза все равно уменьшат ценность того, что Келли им рассказал.

— Так кто же эта девушка? — спросил старший полицейский.

— Я не знал даже её фамилии несколько минут назад, — ответил Розен, усаживаясь в своё кресло в кабинете. Он чувствовал себя полусонным от постоянного недосыпания, так что его объяснения также были не совсем чёткими. — Онастрадала от наркотической привычки к барбитуратам, когда мы встретились с ними, — полагаю, она жила с Келли. Мы помогли ей избавиться от этой привычки.

— Кто это — мы?

— Я и моя жена Сара. Она работает в больнице фармакологом. Вы можете поговорить с ней, если хотите.

— Поговорим, — заверил его полицейский. — А что относительно мистера Келли?

— Служил на флоте, ветеран войны во Вьетнаме.

— У вас есть основания считать, что он наркоман, сэр?

— Ни малейших, — резко ответил Розен. — Его физическое состояние слишком хорошее для этого, и я видел его реакцию, когда он узнал, что Пэм принимает барбитураты. Мне пришлось успокаивать его. Он определённо не наркоман. Я — врач и заметил бы это.

Заявление профессора Розена не произвело слишком большого впечатления на полицейского, но он поверил ему. Детективам тут придётся немало потрудиться, подумал он. То, что сначала казалось простым ограблением, стало теперь и похищением — по меньшей мере. Великолепные новости.

— Тогда что же он делал в той части города?

— Не знаю, — признался Сэм. — А кто этот лейтенант Аллен?

— Отдел по расследованию убийств, западный округ, — объяснил полицейский.

— Интересно, почему они назначили встречу.

— Это мы узнаем у лейтенанта, сэр.

— Это было ограбление?

— Вероятно. Очень похоже на то. Мы нашли его бумажник в квартале от места происшествия — там было только водительское удостоверение. Деньги и кредитные карточки исчезли. Кроме того, у него в автомобиле был пистолет. Грабители не успели найти его. Между прочим, владение пистолетом незаконно, — заметил полицейский. В кабинет вошёл второй коп.

— Я проверил имя пострадавшего — мне показалось, что я слышал его раньше. Он помогал Аллену в расследовании. Помнишь, в прошлом году, дело Гудинга?

Старший полицейский поднял голову от записей.

— Да, конечно! Он тот самый парень, который нашёл револьвер?

— Точно, и затем занялся подготовкой наших ныряльщиков.

— Это все равно не объясняет, какого черта он делал в той части города, — заметил полицейский.

— Верно, — согласился его напарник. — Но теперь трудно поверить, что он связан с преступным миром.

Старший полицейский покачал головой:

— С ним была девушка. Она исчезла.

— Ещё и похищение? Что нам известно о ней?

— Всего лишь имя. Памела Мадден. Двадцать лет, была наркоманкой, теперь бросила это дело, исчезла. У нас есть мистер Келли, его автомобиль, его пистолет — вот и все. Гильз от дробовика не обнаружено. Никаких свидетелей. Исчезнувшая — скорее всего, девушка, но описание её подходит к десяти тысячам местных молодых женщин. Ограбление и похищение. — В общем-то не такой уж нетипичный случай. Полиция часто начинала расследование, не имея почти никаких сведений. Как бы то ни было, оба полицейских, которые сидели в своих мундирах в кабинете профессора Розена, почти не сомневались, что детективы возьмутся за расследование этого преступления почти немедленно.

— Она не местная. У неё был техасский акцент, откуда-то с центральной равнины.

— Что ещё? — спросил старший полицейский. — Давайте, док, расскажите нам все, что вам известно, ладно?

На лице Сэма появилась недовольная гримаса:

— Она была жертвой сексуального насилия. Не исключено, что занималась проституцией. Моя жена сказала, чёрт побери, да я сам видел это — следы от шрамов на её спине. Её секли по спине и ягодицам, там остались шрамы от ударов, вот так. Мы не пытались расспрашивать её, но она могла быть проституткой.

— Вам не кажется, что у мистера Келли странные привычки и знакомые? — заметил полицейский, продолжая вести записи.

— Судя по тому, что вы только что сказали, он помогает полицейским, верно? — сердито бросил профессор Розен. — У вас ещё есть вопросы? Мне пора на обход.

— Доктор, перед нами определённо попытка совершить убийство, возможно, связанная с ограблением, а может быть, ещё и похищение. Это серьёзные преступления. Я должен выполнить свой долг, равно как и вы — свой. Когда мы сможем как следует допросить Келли?

— Возможно, завтра, хотя он окончательно придёт в себя только через пару дней.

— Завтра в десять утра вас устроит, сэр?

— Да.

Полицейские встали.

— Тогда завтра кто-нибудь приедет из полицейского департамента, сэр.

Розен смотрел им вслед. Как ни странно, впервые ему пришлось принять участие в расследовании уголовного преступления. Его работа большей частью касалась транспортных происшествий и несчастных случаев на промышленных предприятиях. Он не мог поверить, что Келли может быть как-то связан с преступным миром, и все-таки именно на это, казалось, намекали полицейские своими вопросами. Дверь открылась, и вошла доктор Претлоу.

— Мы закончили анализ крови у Келли. — Она передала профессору результаты. — Гонорея. Ему следовало быть более осторожным. Я рекомендую лечение пенициллином. Нам ничего не известно, если ли у него аллергия?

— Нет. — Розен закрыл глаза и молча выругался. Какие ещё неприятности могут случиться сегодня?

— Лечение не будет трудным, сэр. Похоже, мы захватили болезнь в очень ранней стадии. Когда ему станет лучше, я попрошу кого-нибудь из отдела общественных служб поговорить с ним относительно...

— Нет, я запрещаю это, — произнёс Розен хриплым голосом.

— Но...

— Но девушка, заразившая его, скорее всего мертва, и мы не заставим Келли вспоминать её таким образом. — Впервые Сэм признал эту вероятность и потому почувствовал, что ситуация стала хуже из-за того, что он объявил девушку мёртвой. У него не было надёжных доказательств, но инстинкт подсказывал ему, что она мертва.

— Доктор, закон требует...

Это было уже слишком. Розен почувствовал, что едва сдерживается.

— Мы спасли хорошего человека, доктор. Я видел, как он полюбил девушку, которую, скорее всего, убили, и его последнее воспоминание о ней не будет воспоминанием о человеке, заразившем его венерическим заболеванием. Это понятно, доктор? Что касается пациента, то прописанное ему лечение будет направлено на лечение послеоперационной инфекции. Внесите это в его карту.

— Нет, доктор, я не сделаю этого.

Профессор Розен сам внёс необходимые записи.

— Вот и все. — Он поднял голову. — Доктор Претлоу, у вас есть задатки блестящего хирурга. Постарайтесь запомнить, что пациенты, подвергающиеся нашим операциям, тоже человеческие существа и у них есть чувства. Понятно? Если вам удастся это, мне кажется, в конце концов, вы обнаружите, что ваша работа стала намного легче. А это сделает вас намного лучшим врачом.

И чего это он так разошёлся? — спросила себя Претлоу, выходя из кабинета.

8. Сокрытие

Это явилось следствием нескольких моментов. Двадцатое июня было жарким пасмурным днём. Фотограф из газеты «Балтимор сан» получил новый фотоаппарат «Никон», который заменил его почтенную камеру «Ханиуэлл пенакс», и хотя он грустил по своему старому другу, новая камера, подобно новой любви, обладала целым рядом достоинств, которые можно было с наслаждением опробовать. Одним из достоинств «Никона» был набор объективов с разными фокусными расстояниями, в том числе и телеобъективом, подаренных агентом-распространителем. Это была новая модель «Никона», и фирма, выпускающая камеры, хотела, чтобы их быстро приняло на вооружение сообщество фоторепортёров, занимающихся новостями. В результате двадцать фотографов из разных американских газет бесплатно получили от фирмы новенькие камеры и наборы объективов, включая и длиннофокусные. Боб Прайс попал в их число благодаря Пулитцеровской премии, вручённой ему три года назад. Сейчас он сидел в своём автомобиле на подъездной аллее к Друид-лейк, прислушиваясь к разговорам, доносящимся из радиоприёмника, настроенного на полицейскую частоту, в надежде, что что-нибудь случится. Ничего, однако, не происходило. Поэтому он занимался своей новой камерой, практикуясь в смене объективов. «Никон» был изготовлен просто блестяще, и как пехотинец учится разбирать и собирать свою винтовку в полной темноте, так Прайс тренировался в замене объективов на ощупь, заставляя себя осматривать окрестности просто как средство отводить глаза от процедуры, ставшей для него такой же естественной и привычной, как застёгивание молнии на брюках.

Первыми его внимание привлекли вороны. На озере, имевшем не правильную форму, в стороне от центра находился фонтан. Он не являл собой пример архитектурного совершенства: это был всего лишь гладкий бетонный цилиндр, выступающий на шесть или восемь футов над поверхностью воды. Из нескольких наконечников на его срезе били — более или менее вертикально — струи воды, хотя сегодня из-за меняющегося ветра они беспорядочно разбрасывались в разных направлениях. Вороны кружили над водой, время от времени пытаясь влететь внутрь этого хоровода струй, но кружащиеся водоворотом полосы чистых белых брызг отпугивали их. Что так привлекало ворон? Боб нащупал кожаный футляр с объективом длиной в 200 миллиметров, автоматически присоединил его к камере и поднёс к глазам.

— Боже милосердный! — Прайс тут же заснял десять кадров. Лишь после этого он связался по радио со своей газетой и попросил оператора немедленно вызвать сюда полицию. После этого он снова сменил объектив, присоединив на этот раз самый длиннофокусный — с расстоянием в 300 миллиметров. Отсняв одну кассету, он тут же вставил другую, на этот раз цветную, с чувствительностью в 100 единиц. Прайс положил камеру для устойчивости на край окна старого потрёпанного «шевроле» и отснял ещё одну кассету. Одна ворона, заметил он, сумела пролететь между струями воды и опустилась на...

— О Господи, только не это... — В конце концов, там было человеческое тело, молодая женщина, белая как алебастр, и сквозь мощную оптику объектива он видел ворону прямо на теле, её когтистые лапы расхаживали по нему, безжалостные черные глаза птицы разглядывали то, что для неё было всего лишь большим и разнообразным куском пищи. Прайс положил камеру на сиденье и включил сцепление. Дважды нарушив правила уличного движения, он подъехал как можно ближе к фонтану и в редком для него порыве человечности, пересилившем профессионализм, нажал на кнопку гудка, надеясь спугнуть птицу. Ворона подняла голову, увидела, что источник шума не представляет для неё непосредственной опасности, и продолжила поиски первого лакомого куска для своего железного клюва. И тогда Прайсу пришла в голову случайная, но удачная мысль. Он мигнул фарами дальнего света, и для птицы это оказалось достаточно неожиданным, чтобы она испугалась и улетела от трупа. В конце концов, светящиеся глаза могли принадлежать сове, да и добыча никуда не денется. Ворона решила просто подождать, пока минует опасность, и уж затем вернуться к пище.

— Что случилось? — спросил коп, подъезжая к машине Прайса.

— Там, на фонтане, человеческое тело. На, посмотри. — Он протянул полицейскому свой «Никон» с телеобъективом.

— Боже мой! — выдохнул полицейский и, пристально посмотрев на фонтан, вернул камеру фоторепортёру. Затем он связался по радио с полицейским участком, а Прайс тем временем отснял ещё одну кассету. Начали прибывать полицейские автомобили — совсем как вороны, один за другим, — пока на берегу озера, поблизости от фонтана, не собралось восемь машин. Через десять минут прибыла пожарная машина одновременно с сотрудником управления парками и зонами отдыха, за пикапом которого на трейлере была лодка. Её быстро спустили на воду. Затем в своём фургоне подъехали сотрудники лаборатории судебной медицины. Теперь пришло время отправляться к фонтану. Прайс предложил поехать в лодке вместе с полицейскими — он был куда лучшим фотографом, чем тот, которого привезли с собой копы, — но ему отказали, и потому он продолжал снимать развитие событий с берега. Прайс знал, что за эти снимки он не получит ещё одного Пулитцера. Он мог бы получить этот заветный приз, подумал репортёр, однако тогда ему пришлось бы заплатить за него слишком большую цену — запечатлеть инстинктивные действия отвратительной птицы, оскверняющей тело девушки в центре огромного города. Это была слишком высокая цена за последующие кошмары. У Прайса и так их было слишком много.

Вокруг собралась толпа. Полицейские стояли маленькими группами, обмениваясь негромкими замечаниями и мрачными шутками. Прибыл телевизионный грузовик из студии на Телевижэн-хилл, к северу от городского зоопарка. Боб Прайс часто бывал там со своими детьми. Им особенно нравился лев, которого звали без особого воображения просто Лео, белые медведи и все остальные хищники, отделённые в целях безопасности от зрителей стальными решётками и каменными стенами. В отличие от некоторых людей, подумал он, глядя, как поднимают тело девушки и кладут его в резиновый мешок. По крайней мере, её мучениям пришёл конец.

Прайс зарядил в «Никон» новую кассету и заснял, как тело переносят из лодки в машину судебного врача. Репортёр из «Балтимор сан» уже прибыл на место происшествия. Он расспросит о подробностях, пока Прайс в своей лаборатории на Калвер-стрит будет выяснять, насколько хороша его новая камера.

* * *

— Джон, они нашли её, — сказал Розен.

— Мёртвой? — Келли не мог поднять голову. Тон Сэма уже не оставлял сомнений. Это не удивило Джона, однако конец надежде никогда не приходит просто.

— Да, — кивнул Сэм.

— Как?

— Я ещё не знаю этого. Из полиции позвонили несколько минут назад, и я пришёл сказать тебе об этом, не теряя времени.

— Спасибо, друг. — Если человеческий голос мог звучать мёртвым, сказал себе Сэм, то голос Келли звучал именно так.

— Извини меня, Джон. Я... ты знаешь моё отношение к ней.

— Да, сэр, знаю. Ты ни в чем не виноват, Сэм.

— Ты ничего не ешь. — Розен показал на поднос с едой.

— Я не голоден.

— Если хочешь выздороветь, должен есть, чтобы вернуть силы.

— Зачем? — спросил Келли, глядя в пол.

Розен подошёл к нему и взял за правую руку. Что он мог ему сказать? Хирург не осмелился посмотреть в лицо Келли. Он узнал достаточно, чтобы понять, что его друг винит себя в смерти девушки, но ещё не понял всего, чтобы поговорить с ним об этом. Для Сэма Розена, доктора медицины, члена Американской ассоциации хирургов, смерть была постоянным спутником. Нейрохирурги занимались серьёзными травмами, затрагивающими самые чувствительные участки человеческого тела, и часто были не в состоянии чем-нибудь помочь. Однако неожиданная смерть знакомого человека может перечеркнуть все человеческие привычки.

— Я могу тебе чем-нибудь помочь? — спросил он через пару минут.

— Пока ничем, Сэм. Спасибо.

— Может быть, пригласить священника?

— Нет, не надо.

— Это ведь не твоя вина, Джон.

— Тогда чья? Она поверила мне, Сэм, и я не оправдал её доверия.

— Полиция хочет поговорить с тобой ещё. Я сказал им — завтра утром.

Сегодня утром детективы беседовали с ним во второй раз. Келли уже рассказал им почти все, что ему было известно. Её имя и фамилию, как они встретились. Да, они были в близких отношениях. Да, она убежала из дома и стала проституткой. Да, на её теле были следы насилия. Но он не рассказал им всего. Каким-то образом он не мог заставить себя сообщить им все — тем самым он посвятил бы посторонних людей во всю глубину своего несчастья. Поэтому он избежал некоторых вопросов, сославшись на боль, которая была достаточно сильной, но не настолько, чтобы отказаться говорить. Он уже чувствовал, что не нравится полицейским, но это его не пугало. В данный момент он сам себе не слишком нравился.

— О'кей.

— Я могу — я должен заменить некоторые лекарства, которые прописал тебе. Сначала я хотел вывести тебя на минимальных дозах, потому что не люблю слишком уж увлекаться. Однако теперь решил, что нужны большие, они помогут тебе расслабиться, Джон.

— Хочешь накачать меня наркотиками? — Келли поднял голову. На лице его было выражение, которое у Розена потом долго стояло перед глазами. — Ты думаешь, это чем-нибудь поможет, Сэм?

Розен отвернулся, не в силах встретить его взгляд теперь, когда это стало возможно.

— Тебя уже можно переложить на обычную кровать. Через несколько минут тебя переложат.

— О'кей.

Хирургу хотелось сказать что-нибудь ещё, но он не мог найти подходящих слов. Он молча вышел.

Понадобились усилия Сэнди О'Тул и двух санитаров, чтобы переложить его как можно осторожнее на обычную больничную кровать. Сестра подняла подголовник, чтобы ослабить нагрузку на его раненое плечо.

— Я уже слышала, — сказала она ему. Её беспокоило, что горе Келли не находило нормального выхода. Он был крепким мужчиной, крутым парнем, отнюдь не дураком. Может быть, он принадлежал к числу тех, кто плачет один на один с собой, но Сэнди была уверена, что он ещё не делал этого. А она знала, что это необходимо. Слезы помогали яду покинуть организм — яду, который, если останется внутри, будет не менее смертельным, чем настоящий яд. Медсестра села рядом с его кроватью.

— Я — вдова, — сказала она ему.

— Вьетнам?

— Да, Тим был капитаном в Первой дивизии лёгкой пехоты.

— Мне очень жаль, — произнёс Келли, не поворачивая головы. — Они спасли меня однажды.

— Это нелегко. Я знаю.

— В прошлом ноябре я потерял Тиш, и вот теперь...

— Сара рассказала мне. Мистер Келли...

— Джон, — тихо произнёс Келли. Он не мог заставить себя резко разговаривать с ней.

— Спасибо, Джон. Меня зовут Сэнди. Неудача ещё не значит, что вы плохой человек, — сказала он голосом, выражающим то, что он произнёс, хотя и звучал не совсем так.

— Дело вовсе не в неудаче. Она предупредила меня, что это опасное место, а я все равно взял её туда, потому что мне хотелось посмотреть самому.

— Вы едва не погибли, пытаясь спасти её.

— Я не пытался спасти её, Сэнди. Я просто её убил. — Глаза Келли были сейчас широко открыты и глядели в потолок. — Я вёл себя глупо и невнимательно и этим убил её.

— Другие убили её, а ещё кто-то пытался убить вас. Вы просто жертва.

— Не жертва, а дурак.

Об этом поговорим позже, сказала себе медсестра О'Тул.

— А что она была за девушка, Джон, — спросила она вслух.

— Несчастная. — Келли повернулся, чтобы взглянуть ей в лицо, но от этого стало только хуже. Он в нескольких словах рассказал ей, что представляла собой Памела Старр Мадден, ныне покойная.

— Значит, после того как все мужчины причиняли ей боль или пользовались ею, ты дал этой девушке что-то, чего не давал ей никто. — О'Тул сделала паузу, ожидая ответа, но ответа не последовало. — Ты дал ей любовь, правда?

— Да. — Тело Келли проняла дрожь. — Да, я любил её.

— Не сдерживай горе в себе, — сказала ему медсестра. — Дай ему выход.

Он закрыл глаза, а затем покачал головой:

— Не могу.

Это будет трудный пациент, сказала она себе. Культ мужественности был для неё тайной, странной и непонятной. Она видела его в своём муже, который во Вьетнаме прослужил свой срок лейтенантом, а затем снова вернулся туда уже командиром роты. Ему не нравилась война, он не стремился к ней, но в то же время не избегал её. Это — часть его работы, сказал он ей в их брачную ночь за два месяца до отъезда. Глупая опустошительная работа, отнявшая у неё мужа и, боялась она, её жизнь. Кому интересно, что происходит в такой дали? И все-таки это было важно для Тима. Какой бы ни была эта сила, в наследство она оставила ей пустоту, и она ощущала её так же реально, как и жестокую боль на лице своего пациента. О'Тул узнала бы больше об этой боли, если бы заставила себя подумать на шаг дальше.

* * *

— Это было просто глупо.

— Может, это и так, — согласился Таккер. — Но я не могу допустить, чтобы мои девушки уезжали, не спросив моего разрешения, верно?

— А тебе не приходило в голову, что их можно хоронить?

— Это мог бы сделать кто угодно. — Он улыбнулся в темноте, не отводя взгляд от экрана. Они сидели в заднем ряду кинотеатра, построенного в центре города, кинодворца тридцатых годов, который постепенно ветшал, так что наконец, решено было показывать фильмы в девять утра, чтобы собрать средства хотя бы на окраску. Но кинотеатр по-прежнему оставался хорошим местом для тайных встреч с секретным осведомителем — именно так будет записана эта встреча в отчёте о действиях за день этого полицейского офицера.

— Да и то, что не сумели убить этого парня, — тоже небрежность.

— Он может доставить нам неприятности? — спросил Таккер.

— Нет. Ведь он ничего не видел, правда?

— Вы знаете об этом лучше меня, приятель.

— Я не могу затребовать конкретные материалы по этому делу, помните? — Мужчина сунул в рот пригоршню попкорна и принялся раздражённо жевать. — Он известен в департаменте. Бывший ныряльщик, служил на военно-морском флоте, поселился где-то на восточном берегу. Насколько я понимаю, имеет средства и живёт, не работая и ни в чем не нуждаясь. В результате первой беседы ничего не прояснилось. Сейчас этим делом занимаются Райан и Дуглас, но не похоже, чтобы у них была информация, которую можно использовать.

— Это она и сказала, когда мы... «говорили» с ней. Он подобрал её, и, похоже, что они классно провели время, но её запас таблеток кончился, и она попросила его отвезти её в город, чтобы пополнить его. Так что ничего страшного не случилось, верно?

— Нет, пожалуй, но давай не оставлять незаконченных дел.

— Хотите, я прикончу его прямо в больнице? — небрежно бросил Таккер. — Думаю, я сумею устроить это.

— Нет, ни в коем случае! Ты с ума сошёл — ведь это расследуется как попытка ограбления. Если с ним что-нибудь случится, к делу будет привлечено внимание. Нам это не нужно. Оставь его в покое. Он ничего не знает.

— Значит, он не станет источником неприятностей? — Таккеру хотелось выяснить все до конца.

— Нет, не станет. Вот только постарайся запомнить, что нельзя начать расследование убийства, если нет трупа.

— Мне нужно поддерживать дисциплину у моих людей.

— Из того, что мне известно, ты сделал с ней такое...

— Необходимо поддерживать дисциплину, — настаивал на своём Таккер. — Она послужит хорошим примером. Если поступить круто и беспощадно, на некоторое время у тебя не будет никаких проблем. Вы не имеете к этому никакого отношения. Почему это вас так беспокоит?

Ещё одна пригоршня попкорна помогла мужчине согласиться с логикой вопроса.

— У тебя есть что-нибудь для меня?

Таккер улыбнулся в темноте:

— Мистер Пиаджи вошёл во вкус. Бизнес со мной ему нравится.

— Я не доверяю ему, — фыркнул мужчина.

— Это что, на самом деле становится запутанным? — Таккер помолчал. — Но мне нужны его связи. Мы вот-вот начнём крупные дела.

— Когда?

— Скоро, — рассудительно ответил Таккер. — Думаю, следующий этап — начнём посылать продукт на север. Между прочим. Тони сейчас там, ведёт переговоры.

— А что у тебя есть сейчас? Мне нужно что-нибудь горячее.

— Трое парней с тонной травки годится? — спросил Таккер.

— Они знают о тебе?

— Нет, зато я знаю о них. — В конце концов, в этом и заключалось дело — его организация была компактной. Только горстка людей знала, кто он, и эти люди не сомневались, что их ждёт, если они проболтаются. Нужно всего лишь иметь под рукой достаточно камней, чтобы обеспечить строгую дисциплину.

* * *

— Будьте с ним помягче. — Розен остановился у двери в частную палату. — Он приходит в себя после тяжёлой операции и по-прежнему принимает лекарства. Вообще-то он не готов к беседе с вами, так как не совсем отдаёт себе отчёт в том, что говорит.

— У меня приказ, доктор. — Это был новый полицейский, принимающий участие в расследовании, — сержант детективов Том Дуглас. Ему было около сорока, и он выглядел таким же усталым, как Келли, и таким же мрачным, подумал Розен.

— Я это понимаю. Но он перенёс тяжёлое ранение, не говоря уже о шоке, когда узнал, что случилось с его подругой.

— Чем быстрее мы получим нужную информацию, тем больше шансов арестовать этих мерзавцев. Ваше дело — заботиться о живых, доктор. Мне приходится думать о мёртвых.

— Если вас интересует моё мнение как врача, он неспособен оказать сейчас вам помощь. Он пережил слишком много, и потому у него клиническая депрессия. Это может помешать его физическому выздоровлению.

— Иными словами, вы хотите присутствовать при моем разговоре с ним? — спросил Дуглас. Только этого мне не хватало, подумал он, — дилетанта Шерлока, наблюдающего за нами. Однако он знал, что не сможет победить в этой борьбе, и не хотел даже пробовать.

— Я буду чувствовать себя лучше, если смогу следить за его состоянием. Прошу вас, будьте с ним помягче, — повторил Розен, открывая дверь.

— Надеюсь, вы нас извините, мистер Келли, — произнёс детектив, представившись пациенту, затем открыл свою записную книжку. Расследование поручили его отделу ввиду огромного интереса общественности. Цветная фотография, занимавшая всю первую страницу газеты «Ивнинг сан», была на грани порнографии, дозволенной средствам массовой информации, и мэр лично потребовал принятия решительных мер. Ввиду этого расследование было поручено Дугласу. Он взялся за дело, недоумевая, сколько времени продлится интерес мэра к расследованию. Недолго, решил детектив. Единственное, что интересует политика больше недели, — это как привлечь и удержать наибольшее количество голосов избирателей. Расследование только началось, но уже пошло по такой извилистой траектории, что в нем можно насчитать больше вращений и поворотов, чем у самой кручёной подачи Майка Куеллара, прославившегося на бейсбольном поле. И все-таки дело поручили ему, Дугласу, а сейчас предстояло сделать худшую его часть.

— Итак, две ночи назад вы были вместе с молодой женщиной по имени Памела Мадден?

— Да — Глаза Келли были закрыты, когда медсестра О'Тул вошла в палату с блюдцем, где лежала таблетка. Она с удивлением увидела здесь ещё двух мужчин и остановилась на пороге, не зная, нужно ли ей прерывать разговор.

— Мистер Келли, вчера во второй половине дня мы обнаружили тело молодой женщины, похожей по описанию на мисс Мадден. — Дуглас сунул руку в карман пиджака.

— Нет! — воскликнул Розен, рывком поднявшись с кресла.

— Это она? — спросил Дуглас, держа фотографию перед лицом Келли, надеясь, что краткость вопроса сумеет смягчить неожиданность.

— Чёрт вас побери! — Хирург развернул детектива кругом и прижал к стене. Толчок был настолько резким, что фотография упала на грудь пациента.

Глаза Келли расширились от ужаса. Его тело рванулось вперёд, сдерживаемое ремнями, которыми оно было пристёгнуто к кровати. Затем он рухнул назад, бледный как смерть. Все, кто присутствовал в комнате, отвернулись, только глаза медсестры устремились на пациента.

— Послушайте, док, я... — попытался проговорить Дуглас.

— Вон из моей больницы! — крикнул Розен. — Вы можете убить человека таким потрясением! Почему вы не сказали мне...

— Он должен опознать...

— Я мог сделать это!

О'Тул услышала шум борьбы — двое взрослых мужчин толкались, как дети на игровой площадке, — но её заботило прежде всего состояние раненого. Она по-прежнему держала в руке блюдце с таблеткой. Другой рукой Сэнди попыталась взять фотографию у Келли, но её собственные глаза были прикованы к изображению. Её потрясло увиденное. Келли схватил снимок и поднял его перед собой в каких-то двенадцати дюймах от широко открытых глаз. Теперь все её внимание было обращено на выражение лица Келли. Сэнди даже отступила на шаг, глядя, как оно исказилось, но через мгновение Келли взял себя в руки и произнёс, обращаясь к Розену:

— Все в порядке, Сэм. Ничего не поделаешь, у него такая работа. — Келли последний раз взглянул на снимок, закрыл глаза и протянул фотографию медсестре.

Все пришло в порядок для находящихся в комнате, кроме медсестры О'Тул. Она проследила за тем, как Келли проглотил большую таблетку, и вышла из палаты в тишину коридора. Там она направилась к столику дежурной медсестры, вспоминая то, что увидела лишь она одна.

Когда лицо Келли побледнело, её первой реакцией был испуг, что эта бледность вызвана шоком, потом она услышала шум позади себя — но что потом? Это совсем не походило на случившееся в первый раз. Лицо Келли изменилось, всего на мгновение, словно она открыла дверь в какое-то другое пространство и увидела что-то, никогда прежде не приходившее ей в голову, что-то древнее, хищное и безобразное. Его глаза не расширились, но устремились на что-то, чего она не видела. Бледность на его лице была вызвана не шоком, а яростью. На мгновение кисти рук сжались в дрожащие камни. И тут его лицо снова изменилось. Понимание заменило слепую, убийственную ярость, и то, что она увидела потом, было самым опасным зрелищем, которое ей доводилось когда-нибудь видеть, хотя она не знала почему. Затем дверь закрылась. Келли сомкнул веки, и, когда он снова открыл глаза, его лицо было неестественно безмятежным. На все это потребовались считанные секунды, и она поняла, что все это время Розен и Дуглас боролись у стены. По его лицу пробежала целая гамма чувств — от ужаса до ярости и до понимания — и скрытности, но то, что было между пониманием и скрытностью, оказалось самым пугающим из всего.

Что она видела на лице этого человека? Ей понадобилось мгновение, чтобы ответить на этот вопрос. Она увидела там смертный приговор. Контролируемый. Планируемый. Дисциплинированный.

Но все-таки это была Смерть, жившая в уме человека.

* * *

— Мне самому не нравится заниматься такими вещами, мистер Келли, — виновато сказал Дуглас, приведя в порядок свой костюм. Детектив и хирург смущённо посмотрели друг на друга.

— Джон, с тобой все в порядке? — Розен осмотрел его и, взяв руку, удивился, что пульс оказался почти нормальным.

— Да, — кивнул Келли. Он посмотрел на детектива. — Это она. Пэм.

— Я прошу извинить меня. Честное слово, прошу прощения, — произнёс Дуглас с подлинной искренностью, — но не существует деликатного способа опознания тела. Как бы то ни было, теперь все кончено и наша задача найти и арестовать людей, сделавших это. Нам понадобится ваша помощь.

— О'кей, — бесстрастно ответил Келли. — А где Фрэнк? Почему он не пришёл?

— Лейтенант Аллен не может принимать участие в расследовании, — ответил сержант Дуглас, взглянув на хирурга. — Он знаком с вами. Личное знакомство с жертвой уголовного расследования считается профессионально недопустимым. — Это не совсем соответствовало правде — более того, даже близко не походило на правду, — но сослужило свою службу. — Вы не видели людей, которые...

Келли покачал головой, глядя на постель, и произнёс тихим голосом, почти шёпотом:

— Нет, я смотрел в другую сторону. Пэм сказала что-то, но я не успел повернуться. Пэм увидела их, я повернулся вправо, потом начал поворачиваться влево — и не успел.

— Чем вы занимались в это время?

— Наблюдал за тем, что происходит вокруг. Послушайте, вы ведь говорили с лейтенантом Алленом?

— Совершенно верно, — кивнул Дуглас.

— Пэм была свидетельницей убийства. Я должен был привезти её к Фрэнку, чтобы она рассказала о том, что видела.

— Продолжайте.

— Она была связана с людьми, торгующими наркотиками. Она видела, как они убили кого-то, другую девушку. Я сказал ей, что она должна сделать что-то, чтобы покарать убийцу. Мне было интересно, как ведётся продажа наркотиков. — Келли говорил бесстрастно, все ещё погруженный в чувство вины. Перед ним проносились картины случившегося.

— Имена?

— Я не помню.

— Бросьте, — произнёс Дуглас, наклоняясь вперёд. — Она должна была что-то рассказать вам.

— Я не спрашивал её. Решил, что это ваша работа, — я хочу сказать, работа Фрэнка. Поздно вечером мы должны были встретиться с ним. Я знаю только, что это группа людей, торгующих наркотиками и использующих женщин для чего-то.

— И это все, что вы знаете? Келли посмотрел детективу в глаза.

— Да. Боюсь, это мало вам поможет.

Дуглас подождал несколько секунд, прежде чем продолжить. То, что могло стать счастливым случаем в этом важном расследовании, не получилось, и потому наступила его очередь снова лгать, начиная с правды, чтобы ложь больше походила на правду.

— В западной части города орудуют двое грабителей. Двое чернокожих, среднего роста, и это все, что нам о них известно. Они вооружены обрезами. Они нападают на людей, приезжающих купить наркотики, и особенно на тех, кто приезжает из пригородов. Не исключено, что большинство ограблений даже проходит мимо нас, потому что ограбленные не хотят сообщать о цели своего приезда в эту часть города. Нам известно, что грабители совершили уже два убийства. Это может стать третьим.

— Это все? — спросил Розен.

— Ограбление и убийство — серьёзные преступления, доктор.

— Но тут всего лишь несчастный случай!

— Это, смотря как посмотреть, — возразил Дуглас, снова поворачиваясь к свидетелю. — Мистер Келли, вы, должно быть, видели что-то. Чем вы там занимались, чёрт побери? Может быть, мисс Мадден хотела купить что-нибудь...

— Нет!

— Послушайте, все кончено. Она мертва. Вы можете теперь рассказать мне обо всем. Мне нужно знать об этом.

— Я ведь уже сказал вам, она была связана с этой бандой торговцев наркотиками, а я — вам это может показаться глупым, — но я ничего не знаю о наркотиках. — Правда, скоро узнаю, и очень многое, подумал Келли.

Оставшись один, наедине с собой, Келли спокойно рассматривал потолок, глядя на белую поверхность, как на экран в кинотеатре.

Начать с того, что полиция ошибается, сказал себе Келли. Он не знал, каким образом это стало ему известно, но он знал, и этого было достаточно. Это были не грабители, это были люди, которых так боялась Пэм.

Все происшедшее совпадало с тем, что говорила ему Пэм. Они проделывали такое и раньше. Он допустил, что его заметили — дважды. Собственная вина по-прежнему мучила Келли, но теперь все осталось в прошлом, и он не мог ничего изменить. Все совершенные им ошибки были уже совершены, и исправить их было нельзя. Те, кто убили Пэм, все ещё были живы, и если они совершили это дважды, то не остановятся на этом и сделают снова. Но не это занимало его ум, скрытое бесстрастной маской и холодным взглядом, уставившимся в потолок.

О'кей, думал он. О'кей. Им никогда не встречался кто-то вроде меня.

Мне нужно быстрее выздороветь и войти в форму, сказал себе старший боцман Джон Терренс Келли.

Раны были тяжёлыми, но он выжил. Он знал каждый шаг предстоящего ему процесса. Выздоровление будет болезненным, но он выполнит все, что ему скажут, даже постарается сделать это лучше, чем от него ожидают, чтобы им гордились. Затем начнётся по-настоящему трудная часть подготовки. Бег, плавание, упражнения с тяжестями. Потом стрелковая подготовка. Наконец, психологическая тренировка — но она уже началась, понял он...

О нет. Даже в своих самых страшных кошмарах они не встречали никого подобного мне.

Кличка, полученная им во Вьетнаме, всплыла из глубины памяти.

Змея.

Келли нажал кнопку, прикреплённую к его подушке. Не прошло и двух минут, как в палату вошла медсестра О'Тул.

— Я проголодался, — сказал он ей.

* * *

— Надеюсь, мне больше никогда не придётся делать подобного, — уже не в первый раз сказал Дуглас своему лейтенанту.

— Как все прошло?

— Начать с того, что этот профессор может обратиться в департамент с официальной жалобой. Мне кажется, я сумел его успокоить, но с такими людьми трудно быть уверенным.

— Келли что-нибудь известно?

— Ничего, что могло бы нам пригодиться, — ответил Дуглас. — Он все ещё не пришёл в себя от шока после ранения, операции и тому подобного, так что говорит не очень связно. Но он не видел лиц нападавших на него — чёрт побери, если бы он видел, то принял бы какие-то меры. Я даже показал ему фотографию, надеялся, что мне удастся немного встряхнуть его. Беднягу чуть не хватил удар. Доктор прямо-таки обезумел. Я совсем не горжусь своим поведением, Эм. Никому нельзя показывать такой снимок.

— Включая нас. Том, включая нас. — Лейтенант Эммет Райан поднял голову от толстой пачки фотографий, половина которых была сделана на месте, половина — в лаборатории судебно-медицинского эксперта. То, что он увидел, вызвало у него отвращение, несмотря на многие годы работы в полиции, особенно потому, что это преступление было совершено не в приступе безумия или порыве страсти. Нет, это было сделано людьми с холодным рассудком. — Я говорил с Фрэнком. Этот Келли — хороший парень. Он помог Фрэнку в расследовании дела Гудинга. Келли не связан ни с кем. Врачи говорят, что он чист, не принимает наркотиков.

— Что-нибудь о девушке? — Дуглас промолчал о том, что это мог быть тот счастливый случай, в котором они так нуждались. Если бы только Келли обратился к ним вместо Аллена, которому ничего не было известно о ведущемся ими расследовании. Но Келли позвонил Аллену, и теперь их лучший потенциальный источник информации мёртв.

— Мы получили распечатку. Памела Мадден. Арестовывалась в Чикаго, Атланте и Новом Орлеане за проституцию, но ни разу дело не передавалось в суд, ни разу не отбывала срок. Судьи всякий раз просто отпускали её. Преступление без жертвы, верно?

Сержант молча выругался, проклиная идиотов в судейских париках.

— Конечно, Эд, никаких жертв, вот потому-то мы сейчас не ближе к этим людям, чем шесть лет назад, ведь так? Нам нужно больше полицейских, — произнёс Дуглас, повторяя очевидную истину.

— Для поисков убийц уличной проститутки? — спросил лейтенант. — Мэр пришёл в ужас от фотографии, но ему уже сказали, кем она была, и примерно через неделю все будет как раньше. Ты думаешь, нам удастся что-то сделать за неделю. Том?

— Ты мог бы рассказать ему...

— Нет. — Райан покачал головой. — Он проболтается. Ты когда-нибудь знал политика, умеющего молчать? У них есть свой человек в полицейском департаменте. Том. Тебе нужны люди? Скажи мне, где их взять, этих людей, на которых мы можем положиться?

— Я знаю, Эм, — согласился Дуглас. — Но мы топчемся на месте.

— Может быть, к нам поступит какая-нибудь информация из отдела наркотиков.

— Да уж, — презрительно фыркнул Дуглас.

— Значит, Келли ничем не может нам помочь?

— Ничем. Этот кретин смотрел в другую сторону.

— Тогда закончи расследование как обычно, чтобы все выглядело как надо, и оставь его. Судебно-медицинские данные ещё не поступили. Может быть, в них будет что-нибудь интересное.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Дуглас. Как это часто происходит в полицейской работе, ты ждёшь удачного случая, везения, ошибок, которые совершит противная сторона. Они не делают много ошибок, но рано или поздно ошибки будут, надеялись оба детектива. Вот только обычно приходилось ждать их слишком долго.

Лейтенант Райан посмотрел на фотографии.

— Они здорово позабавились с ней. Как и с предыдущей девушкой.

* * *

— Я рад, что у тебя появился аппетит.

Келли поднял голову от почти пустой тарелки.

— Коп был прав, Сэм. Все кончено. Мне нужно выздороветь, нужно сконцентрировать на чем-то свой интерес, правда?

— Что ты собираешься предпринять?

— Не знаю. чёрт возьми, я всегда могу вернуться обратно на флот или куда-нибудь ещё.

— Тебе необходимо разобраться со своим горем, Джон, — сказал Сэм, садясь на стул рядом с кроватью.

— Я знаю, как это сделать. Не забудь, мне уже пришлось этим заниматься. — Он посмотрел на Сэма. — Да, между прочим, — что ты рассказал обо мне полиции?

— Как мы с тобой встретились и все такое. Почему ты спрашиваешь?

— То, чем я там занимался, — это секрет, Сэм. — Келли удалось смущённо улыбнуться. — Части, в которой я служил, официально не существовало. Того, чем мы занимались, — как тебе сказать — не происходило в действительности. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду.

— Они не спрашивали об этом. К тому же ты и сам мало что рассказал мне, — ответил хирург озадаченно, и его изумило облегчение на лице пациента.

— Полиции меня рекомендовал один знакомый морской офицер, главным образом, чтобы помочь им подготовить лёгких водолазов. Полиции известно лишь то, что мне позволили сказать им. Вообще-то это не то, чем я занимался на самом деле, но звучит здорово.

— Вот и хорошо.

— Я не успел поблагодарить тебя за такую прекрасную заботу.

Розен встал и подошёл к двери, но остановился в трёх футах от неё и повернулся к Келли:

— Ты думаешь, что сумел обмануть меня?

— Вряд ли, Сэм, — осторожно отозвался Келли.

— Джон, я провёл всю свою проклятую жизнь, возвращая вот этими руками здоровье людям. Ты вынужден держаться в стороне от людей, не можешь проявлять истинные человеческие чувства, потому что, изменившись, потеряешь чувство цели, утратишь концентрацию. Я никому в жизни не причинил боли. Ты понимаешь меня?

— Да, сэр, понимаю.

— Итак, что ты собираешься предпринять?

— Ты не должен знать этого, Сэм.

— Я хочу помочь тебе, Джон. Честное слово, хочу, — произнёс Розен, искренне изумляясь собственным словам. — Она нравилась и мне.

— Да, я знаю.

— Так чем я могу помочь? — спросил хирург. Он боялся, что Келли попросит о такой помощи, для которой он не годен, но ещё больше боялся того, что даст согласие на это.

— Сделай так, чтобы я выздоровел поскорее.

9. Работа

Было почти жестоко следить за происходящим, подумала Сэнди. Самым странным было то, что он оказался таким хорошим пациентом. Он не ныл, не ворчал и не жаловался. Он делал то, что ему говорили. Во всех физиотерапевтах скрывается жилка садиста. Без неё им не обойтись, потому что их работа состоит в том, чтобы заставлять людей делать чуть больше того, на что они способны, — подобно спортивным тренерам, — а их конечная цель заключается в том, чтобы помочь им. Однако при этом хороший физиотерапевт вынужден принуждать своих пациентов, ободрять слабых и подстёгивать сильных, убеждать и стыдить, и все во имя здоровья. Это означало, что хороший физиотерапевт получал удовольствие от страданий и боли других, и О'Тул не смогла бы сделать это. Но она увидела, что Келли ведёт себя не так, как другие пациенты. Он делал все, что от него ожидали, и, когда физиотерапевт требовал прибавить, Келли прибавлял, и так продолжалось уже довольно долго. Наконец терапевт понял, что ему не удастся сломить этого пациента, он утратил веру в результат своих усилий и забеспокоился.

— Начинайте сбавлять обороты, — посоветовал он.

— Почему? — спросил Келли, тяжело дыша.

— Ваш пульс сто девяносто пять. — Физиотерапевт не добавил, что на этом уровне он оставался в течение пяти минут.

— А каков рекорд?

— Ноль, — ответил физиотерапевт без тени улыбки. Келли засмеялся, посмотрел на него исбавил скорость вращения педалей на велотренажёре, постепенно замедляя её в течение двух минут, пока не остановился с очевидной неохотой.

— Я пришла, чтобы забрать его в палату, — заявила О'Тул.

— Отлично, забирайте, пока он что-нибудь не сломал.

Келли сошёл с седла велосипеда и вытер лицо полотенцем, довольный тем, что Сэнди не привезла с собой кресло-каталку или что-нибудь иное, не менее унизительное.

— Чем обязан такой чести, мадам?

— Мне поручили присматривать за вами, — ответила Сэнди. — Вы что, пытаетесь продемонстрировать свою силу?

Келли чувствовал себя немного возбуждённым, но тут же посерьёзнел.

— Миссис О'Тул, мне предписано выбросить из головы все свои неприятности, верно? Для этого я пользуюсь упражнениями. Я не могу бегать с рукой, прибинтованной к груди, не могу отжиматься одной рукой и не могу поднимать тяжести. Зато могу ездить на велосипеде. Вы не возражаете?

— С вами не поспоришь. Нет, не возражаю. — Она указала на дверь. В хлопотливой анонимности коридора она сказала:

— Мне очень жаль вашу подругу.

— Спасибо, мадам. — Он повернул голову, испытывая лёгкое головокружение после нагрузки. Они шли среди множества людей, спешащих в обоих направлениях. — В вооружённых силах для этого существуют ритуалы. Горн, флаг, солдаты с винтовками. Мужчины к этому привыкают. Такая процедура помогает вам верить, что все это имело какое-то значение. Ты все ещё испытываешь боль, но это все-таки способ попрощаться. Мы научились иметь с этим дело. Но то, что случилось с вами, — это нечто другое, и то, что только что произошло со мной, тоже другое. Так как вы поступили? Ещё больше ушли в работу?

— Получила звание магистра. Стала медсестрой. Преподаю. Беспокоюсь о пациентах. — В этом состоит теперь моя жизнь, подумала она.

— По крайней мере, вам не нужно беспокоиться обо мне. Я знаю, на что способен.

— И на что же вы способны?

— На многое, — произнёс Келли с тенью улыбки, которая тут же погасла. — Как у меня дела?

— Очень хорошо.

Все прошло далеко не так гладко, и оба знали об этом. Доналд Мадден прилетел в Балтимор за телом своей дочери, которое ему передали в отделе судебно-медицинского эксперта. Он оставил жену дома и отказался встречаться с кем бы то ни было, несмотря на просьбы Сары Розен. Он не проявил никакого желания говорить с любовником и сообщил об этом по телефону. Сэнди знала об этом заявлении отца Пэм, но ни один из медиков не передал этого Келли. Это просто стало всего лишь последней печальной главой в короткой и безрадостной жизни Пэм, и пациенту знать об этом было не обязательно. Келли спросил об организации похорон, и оба сказали ему, что он все равно не сможет выйти из больницы. Келли выслушал их и промолчал, удивив этим медсестру.

Его левое плечо все ещё находилось в тугой повязке, и он наверняка испытывал боль, медсестра знала это. И она и другие замечали, как у него болезненно подёргивалось лицо, особенно когда подходило время принять новую дозу обезболивающего, но Келли не относился к тем, кто жалуются на что-то. Даже сейчас, все ещё тяжело дыша после убийственных тридцати минут на велотренажёре, он старался идти побыстрее, охлаждая себя, подобно тренированному атлету.

— Зачем эта демонстрация? — спросила она.

— Не знаю. Неужели на все должна быть причина? Просто я так сделан, Сэнди.

— Видите ли, ваши ноги длиннее моих. Нельзя ли идти помедленнее?

— Конечно. — Келли сбавил шаг, и они подошли к лифту. — Сколько таких девушек — как Пэм, я имею в виду?

— Слишком много. — Она не знала сколько именно, хотя их было достаточно много, чтобы выделить из общего числа пациентов, чтобы заметить их существование.

— Кто им помогает?

Медсестра нажала на кнопку лифта.

— Никто. Сейчас формируют программу борьбы с наркоманией, однако главные проблемы, насилие над детьми и его последствия — для этого создан новый термин — «бихевиористское расстройство», — не привлекают внимания. Если ты вор, существуют программы. Если грубо обращаешься с детьми, тоже есть программы, однако девушки — парии общества. Никто не делает для них чего-то заметного. Только церковные группы проявляют к ним какой-то интерес. Вот если бы кто-то сказал, что это — болезнь, тогда, может быть, на них обратили бы внимание.

— А это болезнь?

— Джон, я не врач, а всего лишь медсестра, да и к тому же это выходит за пределы моей компетенции. Я ухаживаю за пациентами, перенёсшими операции. Ну, хорошо, мы разговаривали за ленчем, и мне кое-что стало известно. Просто поразительно, сколько их погибает. Излишние дозы наркотиков, случайно это или намеренно, кто знает? Или они встречают жестокого мужчину, или их сутенёры обращаются с ними слишком круто, и тогда они оказываются здесь, а их физическое состояние бывает недостаточно удовлетворительным, и многие умирают. Гепатит от инфицированных игл, пневмония, прибавь к ним тяжёлую травму — и это становится смертельным. Но разве кто-то собирается что-то предпринять для них? — О'Тул посмотрела в пол, когда лифт остановился. — Молодые люди не должны умирать такой смертью.

— Да. — Келли посторонился, уступая ей путь к выходу из лифта.

— Но вы — пациент, — возразила она.

— Зато вы — леди, — ответил он. — Извините, но так уж я воспитан.

Кто этот парень? — спросила себя Сэнди. Она ухаживала, разумеется, не только за этим пациентом, но профессор приказал ей — ну, если не приказал, то «предложил», а «предложение» профессора Розена всегда звучит весьма убедительно, особенно с тех пор, как она начала испытывать уважение к нему как к другу и советчику, — обеспечить за этим Келли специальный уход. Это не было сводничеством, как она заподозрила сначала. Он все ещё был слишком слаб, слишком страдал — но страдала и она, хотя отказывалась признать это. Какой странный мужчина. Во многом похож на Тима, но гораздо сдержанней. Необычная комбинация мягкости и жёсткости. Она не забыла того, что видела на прошлой неделе, но теперь это прошло, и он даже не намекнул на происшедшее. Он относился к ней с уважением, ни разу не отзывался с одобрением о её фигуре, как это делали многие пациенты (и на что она делала вид, что возражает). Он был так несчастен и одновременно так целеустремлён. Его отчаянные усилия поскорее восстановить силы. Его внешняя жёсткость. Как примирить это с его несовместимо хорошими манерами?

— Когда меня выпишут? — спросил Келли шутливым тоном — хотя недостаточно шутливым.

— Через неделю, — сказала О'Тул, ведя его от лифта. — Завтра снимем повязку.

— Вот как? Сэм ничего не говорил об этом. Значит, я снова смогу пользоваться левой рукой?

— Будет очень больно, — предупредила его медсестра.

— чёрт возьми, Сэнди, мне уже сейчас больно, — ухмыльнулся Келли. — Надо начинать привыкать к боли.

— Ложитесь, — распорядилась сестра. Прежде чем он успел возразить, она сунула ему в рот термометр и принялась считать пульс. Затем измерила кровяное давление. Цифры, записанные в его карточке, гласили: температура — 36,9, пульс — 64, кровяное давление — 105/60. Две последние цифры казались особенно странными. Что бы она ни говорила о пациенте, он быстро обретал форму. Интересно, почему он так торопится?

Ещё одна неделя, подумал Келли, когда медсестра ушла. Надо успеть разработать эту чёртову руку.

* * *

— Итак, что вы узнали для нас? — спросил Максуэлл.

— Хорошие новости и плохие, — ответил Грир. — Хорошие заключаются в том, что у противника очень мало регулярных наземных войск на расстоянии реагирования от цели. Среди них три батальона войск безопасности. Два готовятся к переброске на юг. Один только что вернулся из Первого корпуса. Он понёс большие потери и сейчас переформируется. Обычное пополнение и перевооружение. У них мало тяжёлого оружия. Механизированные части находятся далеко оттуда.

— А плохие? — произнёс адмирал Подулски.

— Неужели ещё нужно говорить? Вдоль побережья размещено столько зенитных батарей, что своим огнём они в состоянии закрыть все небо. Батареи зенитных ракет СА-2 вот здесь, здесь и, наверно, здесь. Для самолётов этот район слишком опасен, Каз. Для вертолётов? Одна или две спасательных птички — да, конечно, они могут попытаться, но переброска значительных сил будет рискованной, весьма рискованной. Мы ведь обсуждали все это, когда готовили операцию «Кингпин», помнишь?

— Но сейчас цель всего в тридцати милях от берега.

— Пятнадцать или двадцать минут на вертолёте, летящем по прямой, чего только на таком отрезке вьетнамцы не смогут сделать, Каз. Я сам просмотрел оборонительные карты. Лучший маршрут, который мне удалось проложить, — это твой район, Каз, но я тоже кое-что знаю, верно? — займёт двадцать пять минут, и мне не хотелось бы лететь по нему днём.

— Мы можем использовать тяжёлые бомбардировщики Б-52, чтобы пробить коридор, — предложил Подулски. Он никогда не отличался особой тонкостью при разработке операций.

— Я думал, ты хочешь, чтобы мы не привлекали внимания к этой операции, — заметил Грир. — Послушай, по-настоящему плохие новости заключаются в том, что никто не проявляет особого энтузиазма к этой операции. «Кингпин» потерпел неудачу...

— Это не наша вина! — возразил Подулски.

— Я знаю это, Каз, — терпеливо заметил Грир. Подулски всегда был страстным защитником.

— Она должна быть осуществима, — проворчал Каз.

Все трое склонились над разведывательными фотоснимками. Это была отличная подборка — два снимка со спутников, два с SR-71 «Блэкбердз» и три совсем недавних перспективных фотографии, сделанные с низколетящих беспилотных «Охотников за буйволами». По форме лагерь был квадратным, ну просто идеальный квадрат, со стороной в двести метров, несомненно, в точном соответствии с каким-то руководством, полученным от Восточного блока, с рекомендациями о том, как строить надёжно защищённые лагеря для военнопленных. В каждом углу возвышалась сторожевая вышка — итого четыре вышки десятиметровой высоты. Над каждой вышкой была крыша из кровельного железа, чтобы дождь не заливал лёгкие пулемёты РП устаревшего советского образца, что состояли на вооружении армии Северного Вьетнама. Внутри изгороди из колючей проволоки находились три больших здания и два поменьше. По мнению адмиралов, в одном из больших зданий и были заключены двадцать американских офицеров званием от подполковника и выше, потому что это был специальный лагерь.

Впервые внимание Грира привлекли фотоснимки, сделанные «Охотником за буйволами». На одном, особенно чётком, было видно лицо полковника Робина Закариаса, лётчика ВВС США. Его истребитель-бомбардировщик F-105G «Дикая ласка» был сбит восемь месяцев назад. Из Вьетнама поступило сообщение, что он и второй пилот, специалист по вооружению и электронным системам, оба погибли. Была опубликована даже фотография его тела. Этот лагерь с кодовым названием «Сендер грин», известным не более чем пятидесяти мужчинам и женщинам, был расположен отдельно от знаменитого «Ханойского Хилтона», в котором бывали американские граждане. Там теперь находились почти все американские военнопленные после эффектного, но неудачного рейда операции «Кингпин» на лагерь в Сонг-Тай. Укрытый от посторонних глаз, расположенный в месте, где никто не стал бы его искать, лагерь «Сендер грин» казался зловещим. Он ни разу не упоминался, ни в печати, ни в секретных донесениях. Каким бы ни был исход войны, Америка хотела получить обратно своих лётчиков. Здесь же находился лагерь, само существование которого означало, что некоторые из них никогда не вернутся домой. Статистика американских потерь демонстрировала странную и зловещую особенность: лётчики с высоким воинским званием гибли, судя по сообщениям вьетнамцев, гораздо чаще, чем младшие офицеры. Было известно, что противник обладает отличными источниками разведывательной информации, многие из которых находились в рядах американских «сторонников мира», что вьетнамцы вели досье на старших американских офицеров, в которых указывалось, кто они, что они знают, какие другие задания исполняли. Можно было допустить, что таких офицеров удерживают в особом месте и знания, которыми они владеют, используются вьетнамцами как средство давления на русских. Знания пленных офицеров в сфере специальных стратегических интересов обменивались — по-видимому — на продолжающуюся поддержку русских в этой затянувшейся войне, особенно теперь, когда в новой атмосфере разрядки многие требовали её окончания. Так много интриг развивалось вокруг американских военнопленных.

— Смелый, — выдохнул Максуэлл. На трёх увеличенных отпечатках было видно лицо американца, каждый раз смотревшего в объектив камеры. На последнем снимке запечатлелось движение одного из охранников, замахнувшегося прикладом автомата в спину американца. Лицо американца не вызывало сомнений — это был полковник Закариас.

— А вот этот парень — русский, — сказал Казимир Подулски, постукивая пальцем по фотографиям, сделанным с беспилотного самолёта. Действительно, мундир офицера не вызывал сомнений.

Они знали, о чем думает Каз. Сын бывшего польского посла в США, унаследовавший титул графа, потомок древнего рода, когда-то воевавшего на стороне короля Яна Собеского, его семья вместе с остальным польским дворянством была уничтожена по одну сторону демаркационной линии нацистами, а по другую сторону — русскими в Катыньском лесу, где два его брата погибли после короткой и безнадёжной войны на два фронта. В 1941 году, в тот самый день, когда он закончил Принстонский университет, Подулски вступил в американский военно-морской флот в качестве лётчика, приняв новую страну и новую профессию. Каждой из них он служил с гордостью и бесстрашием. И яростью. А теперь все это обострилось ещё больше, потому что в скором времени ему грозила отставка. Грир видел причину. Поразительно изящные руки адмирала были изуродованы артритом. Как он ни пытался скрыть это, после очередного физического осмотра его навсегда уволят из флота, и Каз станет делить годы отставки с мыслями о мёртвом сыне и с женой, живущей на депрессантах, после карьеры, которую он будет, по-видимому, считать неудавшейся, несмотря на все награды и адмиральское звание.

— Мы должны найти способ, — сказал Подулски. — Если мы не найдём его, то никогда больше не увидим этих людей. Ты знаешь, кто может оказаться среди них, Голландец? Пит Фрэнсис, Хэвдс Осборн.

— Пит был у меня лётчиком, когда я командовал авианосцем «Энтерпрайз», — кивнул Максуэлл. Оба посмотрели на Грира.

— Я согласен с вашей оценкой назначения лагеря. Не скрою, у меня были сомнения. Закариас, Фрэнсис и Осборн — все это офицеры, к которым у них большой интерес. — Полковник ВВС провёл несколько лет в Омахе и служил там в группе выбора целей для стратегического оружия. Его знания самых секретных планов Америки были энциклопедическими. Два морских офицера владели не менее важной информацией, и, хотя каждый из них был смелым, преданным и готовым отрицать, скрывать и обманывать, они были всего лишь людьми, а воля людей небеспредельная, тогда как у противника было время. — Послушайте, если хотите, я могу попытаться поднять этот вопрос в некоторых кругах, но не питаю особых надежд.

— Если мы не сделаем этого, мы нарушим доверие остальных! — Подулски ударил кулаком по столу. Но у Каза время было тоже ограничено. Обнаружение этого лагеря, спасение военнопленных — все это сделает абсолютно ясным, что Северный Вьетнам публично лгал. Это может подорвать переговоры о мирном урегулировании в такой степени, что Никсону не останется ничего другого, как принять ещё один оперативный план, подготовленный большой группой специалистов Пентагона: вторжение на территорию Северного Вьетнама. Это будет самая американская из всех военных операций: комбинированная атака всех родов войск, не имеющая прецедента по размаху, дерзости и потенциальному риску: воздушно-десантная дивизия высаживается прямо в центре Ханоя, дивизия морской пехоты захватывает приморские плацдармы по обеим сторонам Хайфона, удары с воздуха в центре, поддержанные всем, что имелось в распоряжении Америки, с целью нанесения одного мощного сокрушительного удара, попытки одержать победу над Северным Вьетнамом путём захвата всего политического руководства этой страны. Этот план, кодовое название которого менялось ежемесячно — сейчас оно было «Сертэн коронет», — стал святым Граалем^[233] мести для всех военных, на протяжении шести лет наблюдавших за тем, как их страна совершала ошибку за ошибкой, за её колебаниями и нерешительностью, отчего расточительно тратились жизни её детей.

— Ты думаешь, я этого не знаю? Осборн работал со мной в Сьютленде. Я сопровождал священника, когда он доставил эту проклятую телеграмму, понимаешь? Я на твоей стороне, не забывай этого. — В отличие от Каза и Голландца Грир знал, что операция «Сертэн коронет» никогда не выйдет за пределы штабного учения. Её просто нельзя было провести без одобрения Конгресса, а из Конгресса такая информация расходится слишком быстро. Эта операция была возможна в 1966 или 67-м, может быть, даже в 1968 году, но сейчас она была просто немыслима. В отличие от операции с «Сендер грин», которая была достаточно реальна.

— Сбавь обороты, Каз, — посоветовал Максуэлл.

— Слушаюсь, сэр.

Грир перевёл взгляд на рельефную карту.

— Ты знаешь, вы, морские летуны, мыслите несколько ограниченно.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Максуэлл.

Грир указал на красную линию, подходящую от прибрежного города почти к самым воротам лагеря. На снимках, сделанных прямо сверху, это выглядело хорошей дорогой, даже с асфальтовым покрытием.

— Силы реагирования расположены вот здесь, здесь и здесь. А вот это дорога, она почти все время идёт вдоль реки. Повсюду здесь размещены зенитные батареи, их поддерживает дорога, но, вы знаете, при соответствующем снаряжении зенитные орудия не представляют опасности.

— Но ведь это вторжение, — заметил Подулски.

— А высадка двух воздушно-десантных рот — не вторжение?

— Я всегда говорил, что ты умница, Джеймс, — сказал Максуэлл. — Ты знаешь, это место находится как раз там, где сбили моего сына. Этот парень из группы морских коммандос отправился за ним и спас его прямо вот здесь, — постучал по карте пальцем адмирал.

— У нас есть кто-то, знакомый с районом и бывавший здесь? — спросил Грир. — Это поможет проведению операции. Где он сейчас?

* * *

— Привет, Сара, — Келли указал на кресло. Ему показалось, что за время, пока он её не видел, она постарела.

— Я захожу к тебе уже третий раз, Джон. Во время двух первых визитов ты спал.

— Да, последнее время я много сплю. Все в порядке, — заверил её Келли. — Сэм навещает меня два раза в день. — Он уже чувствовал себя неловко. Труднее всего говорить с друзьями, сказал себе Келли.

— Видишь ли, у нас было так много работы в лаборатории, — быстро начала Сара. — Джон, я хотела сказать тебе, как мне жаль, что я попросила тебя приехать в город. Я могла бы послать тебя куда-нибудь в другое место. Ей было совсем необязательно встречаться с Мадж. В Аннаполисе есть прекрасный практикующий врач... — Она неловко замолчала.

Она чувствует себя виноватой, подумал Келли.

— Ты ни в чем не провинилась, Сара, — сказал он. — Ты так хорошо к ней относилась. Если бы её мать относилась к ней так же, может быть...

Но Сара словно не слышала его.

— Я должна была назначить ей более поздний срок. Если бы день встречи был другим...

В этом она права, подумал Келли. Все это переменные величины. Что если? Что, если бы он выбрал другой квартал для стоянки машины? Что, если бы Билл не заметил их? Что, если бы я не поехал совсем и позволил ублюдку просто заниматься своим делом? Другой день, другая неделя? Что, если бы произошло много других вещей? Прошлое случилось, потому что сотня маленьких случайных событий совпали таким образом, что оно произошло точно так, в именно такой последовательности, и, хотя так просто воспринимать удачные результаты, остаётся лишь неистовствовать по поводу неудач. Что, если бы он выбрал другой маршрут от продуктового склада? Что, если бы он не заметил Пэм на обочине дороги и не подобрал её? Что, если бы он не заметил таблеток? Что, если бы он остался к этому равнодушен, или был бы настолько возмущён, что бросил бы её? Была бы она жива теперь? Если бы её отец проявил больше участия, и она не убежала из дома, они никогда бы не встретились. Хорошо это или плохо?

И если бы все это случилось в действительности, что тогда имеет значение для людей? Неужели вся их жизнь состоит из одних случайностей? Суть заключалась в том, что никто не мог ответить на этот вопрос. Если бы он был Богом, взирающим с небес на все, что происходит внизу, может быть, тогда события сложились бы в стройную систему, но, если смотреть на все изнутри, это просто происходило, подумал Келли, и ты делаешь все, что в твоих силах, пытаясь научиться на собственных ошибках, подготовиться к следующему случайному событию, происходящему с тобой. Но есть ли в этом смысл? Чёрт побери, есть ли вообще смысл в чем-нибудь? Этот вопрос был слишком сложен для бывшего боцмана военно-морского флота, лежащего на больничной койке.

— Сара, ты ни в чем не виновата. Ты помогла ей, и никто не помог бы Пэм лучше тебя. Разве можно это изменить?

— чёрт возьми, Келли, мы ведь спасли её!

— Я знаю. Это я привёз её сюда, и это я проявил неосторожность, а не вы. Сара, все говорят мне, будто я ни в чем не виноват, а тут ещё появляешься ты и утверждаешь, что это твоя вина. — Гримаса на его лице почти походила на улыбку. — Все это могло бы стать очень запутанным, если бы не один момент.

— Это не было случайностью? — поспешно проговорила Сара.

— Да, не было.

* * *

— Вот он, — тихо произнёс Ореза, направив свой бинокль на отдалённую точку. — Точно, как вы сказали.

— Ну, давай, иди к папочке, — прошептал в темноте рулевой рубки полицейский.

Это было просто удачное совпадение, сказал себе лейтенант. Те, о ком шла речь, владели кукурузной фермой в графстве Дорчестер, но между рядами кукурузы там росла марихуана. Как говорится, простенько, но с толком. На ферме находились амбары и другие строения, но самое главное — им было обеспечено уединение. Будучи неглупыми людьми, они не захотели везти полученный продукт по мосту через залив в своём грузовичке, потому что летом там порой происходили непредвиденные случайности и к тому же контролёр, взимающий плату за проезд по мосту, уже однажды, месяц назад, проявил бдительность и помог полиции штата арестовать груз марихуаны. Они были слишком осторожны, чтобы стать потенциальной угрозой для своего друга. Риску нужно положить конец.

Поэтому они воспользовались судном. Это совпадение, ниспосланное свыше, позволило береговой охране принять участие в операции по захвату контрабандистов и таким образом поднять значение своей службы в собственных глазах. Это ничуть не повредит, особенно после того, как он использовал их в качестве ширмы, чтобы помочь с убийством Анджело Ворано, подумал, улыбаясь, лейтенант Шарон.

— Арестовываем их сейчас? — спросил Ореза.

— Да. Те, кому они везут товар, у нас под контролем. Только не говорите об этом никому, — добавил полицейский. — Мы не хотим скомпрометировать их.

— Можете на нас положиться. — Главный старшина передвинул вперёд рукоятки газа и повернул штурвал вправо. — Хватит спать, ребята, принимаемся за дело, — сообщил он команде.

Сторожевой катер длиной в сорок один фут присел на корму от резко возросшей скорости. В ушах командира катера ворчание дизелей звучало пьянящей музыкой. Маленький стальной штурвал вибрировал у него в руках. Ореза направил катер по новому курсу. Самое забавное заключалось в том, что предстоящее для везущих груз станет сюрпризом. Несмотря на то, что береговая охрана являлась основным органом, осуществляющим соблюдение закона в прибрежных водах, они всегда занимались главным образом поиском и спасением, и мало кому было известно об их подлинном назначении. И очень жаль, подумал Ореза. За последние пару лет он застал нескольких служащих береговой охраны за курением марихуаны, его ярость была такова, что о ней до сих пор вспоминали те, кто были тому свидетелями.

Цель была теперь ясно различима — тридцатифутовый рыбачий баркас, построенный на одной из маленьких верфей на берегу залива. Множество таких баркасов ловило рыбу в прибрежных водах. Судя по всему, на нем стоял старый двигатель от «шевроле», а это означало, что баркас вряд ли способен скрыться от преследователей. Перевозка наркотиков на рыбачьем баркасе — отличная маскировка, подумал с улыбкой Ореза, но все-таки не настолько хороша, чтобы ставить на одну карту, какой бы превосходной она ни была, свою жизнь и свободу.

— Примите меры, чтобы все выглядело как обычно, — негромко произнёс полицейский.

— А вы посмотрите по сторонам, — предложил Ореза. Команда катера была настороже, но этого не было заметно со стороны, а оружие находилось в застёгнутых кобурах. Курс сторожевого катера был проложен почти точно к станции береговой охраны на Томас-Пойнт, и если кто-то на рыбацком баркасе заметил их — сейчас никто не смотрел в их сторону, — то просто заключил бы, что катер направляется на свою стоянку. До баркаса оставалось пятьсот ярдов. Ореза до предела выжал рычаги газа, чтобы увеличить скорость ещё на один-два узла.

— Вон там мистер Инглиш, — произнёс один из матросов. Второй сторожевой катер направлялся к ним встречным курсом от станции, двигаясь строго по прямой примерно в направлении маяка, который тоже обслуживался станцией.

— Не слишком умно с их стороны, верно? — спросил Ореза.

— Ну, будь они умными, стоит ли нарушать закон?

— Совершенно с вами согласен, сэр. — Оставалось триста ярдов. На баркасе в сторону сверкающего белого катера береговой охраны повернулась голова. На борту были трое, и тот, что посмотрел на них, наклонился вперёд, чтобы сказать что-то парню за штурвалом. Было почти комично наблюдать за ними. Ореза догадывался о каждом слове, которым они обменивались. Позади нас катер береговой охраны. Ну и что, не дёргайся, может быть, они просто меняют дежурный катер, посмотри вон туда... Нет, мне это совсем не нравится. Успокойся, чёрт побери. Нет, это мне не нравится. Да замолчи ты, посмотри, прожектора выключены, а вон там находится их станция. Так что не переживай.

Пожалуй, пора, улыбнулся Ореза, пора включать... Ну вот: проклятье!

Он усмехнулся, увидев, как парень за штурвалом повернулся, его рот открылся и закрылся, произнеся именно это слово. Один из молодых матросов на катере прочитал тоже его по губам и засмеялся:

— Думаю, они только сейчас догадались, шкипер!

— Включить огни! — скомандовал главный старшина, и на крыше рулевой рубки, к неудовольствию Орезы, замигал полицейский фонарь.

— Слушаюсь, сэр!

Рыбачий баркас быстро повернул на юг, но идущий встречным курсом катер тоже повернул, чтобы отрезать его, и тут всем стало ясно, что баркасу не удастся уйти от сорокафутовых сторожевых катеров с двумя винтами.

— Пустили бы деньги на что-нибудь спортивное, с более мощным мотором, — пробормотал себе под нос Ореза, зная, что и преступники учатся на своих ошибках и что купить что-то, способное уйти от патрульных судов, не составляет такой уж сложной проблемы. Задержать этот баркас оказалось нетрудно. Не составило бы труда задержать и ту маленькую парусную яхту, если бы этот полицейский кретин позволил им действовать, как полагается, но простые задачи не будут попадаться им вечно.

Рыбацкий баркас, зажатый между двумя патрульными судами, выключил двигатель. Уоррент-офицер Инглиш остановил свой катер в нескольких сотнях ярдов, тогда как Ореза подошёл вплотную.

— Привет, — послышался голос главного старшины, усиленный громкоговорителем. — Это судно береговой охраны США, и мы пользуемся своим правом высадиться к вам на борт и произвести досмотр. Прошу всех оставаться там, где мы можем видеть вас.

Зрелище удивительно походило на наблюдение за людьми, которые только что проиграли матч в профессиональной футбольной лиге. Они знали, что не смогут изменить ситуацию, как бы ни поступили. Они понимали, что сопротивление бесполезно, поэтому просто стояли, унылые и примирившиеся со своей судьбой. Интересно, подумал Ореза, сколько времени это продлится? Сколько времени, прежде чем кто-то окажется настолько глупым, что примет решение сопротивляться до конца?

Двое матросов из его команды перепрыгнули на борт баркаса, и ещё двое на корме прикрывали их. Мистер Инглиш подвёл катер чуть ближе. Ореза увидел, как умело он проделал это. Впрочем, ничего удивительного — хороший уоррент-офицер умеет обращаться со своим судном, и он тоже расставил своих людей на случай, если преступникам придёт в голову безумная мысль сопротивляться. Пока все трое на баркасе стояли в поле видимости, глядя вниз и надеясь, что это всего лишь осмотр средств безопасности, два матроса Орезы прошли в носовую каюту. Они вышли оттуда меньше чем через минуту. Один приложил руку к козырьку фуражки, показывая, что все в порядке, затем похлопал себя по животу. Да, на борту баркаса наркотики. Пять хлопков — наркотиков много.

— Мы вынуждены произвести арест, сэр, — спокойно заметил Ореза.

Лейтенант Марк Шарон из отдела по борьбе с наркотиками полицейского департамента Балтимора оперся плечом на дверную раму — или люк, или как там ещё это называют моряки — и улыбнулся. Он был в штатском, и его легко могли принять за сотрудника береговой охраны, особенно с надетым оранжевым спасательным жилетом.

— Вот и принимайтесь за дело. Как это будет записано в бортовом журнале?

— Производилась обычная проверка средств безопасности. Смотрим, а на борту наркотики, — произнёс Ореза с насмешливым удивлением.

— Совершенно верно, мистер Ореза.

— Благодарю вас, сэр.

— Рад оказать содействие, капитан.

Он уже объяснил процедуру Орезе и Инглишу. Чтобы защитить своих осведомителей и не скомпрометировать их, заслуга ареста контрабандистов с крупной партией наркотиков будет принадлежать береговой охране, что не вызвало неудовольствия ни у главного старшины, ни у уоррент-офицера. Ореза сможет нарисовать символ победы на своей мачте — или как там называется эта штука, на которую опирается радиолокатор, — изображение пятилистника марихуаны, а члены команды получат возможность похвастать случившимся в барах. Они смогут — не исключено — даже продолжить приключение, выступив свидетелями в федеральном окружном суде. Впрочем, это маловероятно, потому что такие мелкие контрабандисты, как правило, признаются в совершении преступления, за которое полагается самое малое наказание — этим займутся их адвокаты, которые будут договариваться с федеральным прокурором. Из тюрьмы они сообщат, что их, по-видимому, предали те, кому они везли марихуану. Если повезёт, эти люди даже совсем исчезнут, что и вовсе упростит задачу. Возникнет ниша в экоструктуре наркотиков — ещё одно модное слово, услышанное лейтенантом Шароном. В самом крайнем случае потенциальный соперник в этой экоструктуре навсегда покинет её. Лейтенант Шарон получит благодарность от своего капитана, возможно, и цветистое благодарственное письмо от Корпуса береговой охраны США и окружного прокурора, не говоря уже о поздравлениях с проведением такой тихой и эффективной операции, при которой не пострадали его осведомители. Один из наших лучших детективов — снова торжественно заявит о нем капитан. Как вам удаётся завербовать таких осведомителей? Капитан, вы же знаете, как это делается, я должен обеспечить безопасность своих людей. Ну конечно, Марк, я понимаю. Продолжай действовать так же успешно.

Сделаю все, что в моих силах, сэр, подумал про себя Шарон, глядя на заходящее солнце. Он даже не повернулся, чтобы посмотреть на матросов патрульного судна, надевающих наручники на подозреваемых, зачитывающих им их конституционные права по покрытой пластиком карточке. Они улыбались — для них это было увлекательной игрой. Но ведь это была игра и для Шарона.

* * *

Где эти проклятые вертолёты? — спросил себя Келли. Эта паршивая операция с самого начала пошла наперекосяк. Пикетт, его обычный партнёр, слег с сильнейшей дизентерией и не смог отправиться в джунгли, и Келли пришлось идти одному. Не слишком хорошо, но операция была очень важной. Так что он отправился один, осторожно, очень осторожно ступая по вонючей воде этой... на карте это было обозначено как река, но она не заслуживала того, чтобы Келли думал о ней как о реке.

И, разумеется, они пришли именно в эту деревушку, поганые ублюдки.

«Нежный цветок», думал он, глядя и слушая. Какому идиоту пришло в голову так назвать операцию?

«Нежный цветок» было кодовым наименованием группы политического реагирования — или как там они называют такие группы — армии Северного Вьетнама. У группы были и другие названия, гораздо менее привлекательные. И уж, несомненно, у этих северовьетнамских мясников, подготовленных в Ханое, были свои методы «завоёвывать сердца и умы».

Мэр деревушки, глава, староста или кто там ещё, оказался слишком смелым, и потому его нельзя было назвать иначе, как дураком. И вот теперь он расплачивался за собственную глупость на глазах у боцмана первого класса Дж.Т.Келли, наблюдавшего за происходящим с приличного расстояния.

Группа прибыла в деревушку в половине второго ночи, и её члены принялись весьма организовано и почти вежливо заходить в каждую хижину, будить её обитателей, главным образом крестьян, и собирать их на центральной площади. Там уже находились заблудший герой, его жена и три дочери, со страхом ждущие начала представления. Они сидели прямо в грязи, а руки их были жестоко связаны за спиной. Майор северовьетнамской армии, возглавляющий «Нежный цветок», пригласил всех жителей деревушки присесть. Келли, который находился на своём наблюдательном пункте меньше чем в двухстах метрах от площади, слышал его вежливый голос. Майор объяснил, что жители деревни нуждаются в уроке, чтобы понять, как глупо сопротивляться народному движению освобождения. Нельзя сказать, что они какие-то там неисправимо плохие люди, просто они сбились с правильного пути, и он надеется, что этот простой урок сделает для них очевидными прошлые ошибки.

Солдаты начали с жены деревенского старосты. На это потребовалось двадцать минут.

Я должен что-то предпринять! — сказал себе Келли.

Но там одиннадцать человек, идиот, возразил он сам себе. И хотя майор и отъявленный садист, десять солдат, прибывших с ним, отобраны для участия в операции не только за правильность своих политических взглядов. Это преданные, опытные и надёжные солдаты. Как может человек быть преданным, когда от него требуют подобное, выходило за пределы воображения Келли. Но то, что они были преданными, оставалось фактом, который он не мог не принимать во внимание.

Однако где эта проклятая группа поддержки? Он вызвал её сорок минут назад, а база всего в двадцати минутах на вертолёте. Им был нужен этот майор. Члены его группы тоже могут пригодиться, но майор нужен живым. Он знал местопребывание политических руководителей этого района, оставшихся в живых, после того как морские пехотинцы уничтожили остальных в блестящем рейде, проведённом шесть недель назад. Операция северовьетнамской армии была, по-видимому, ответом на этот рейд и намеренно проводилась так близко к американской базе, чтобы продемонстрировать, что нет, вы не сумели уничтожить всех нас и никогда не сумеете.

И в последнем, пожалуй, они правы, подумал Келли, но это выходило далеко за рамки его сегодняшней задачи.

Старшей дочери старосты было, наверно, лет пятнадцать. Трудно определить возраст невысоких, обманчиво хрупких вьетнамских женщин. Девушка продержалась целых двадцать пять минут и все ещё была жива. Её крики доносились до Келли через открытое поле, и его руки сжимали пластиковый приклад автомата CAR-15 с такой силой, что, заметь он это, явно забеспокоился бы, как бы чего ни сломать.

Десять солдат, сопровождавших майора, были расставлены именно так, как положено. Двое из них находились рядом с майором, время от времени меняясь местами с охраной, стоящей по периметру площади, чтобы все могли принять участие в развлечении, пока один из солдат не добил девушку ножом. Следующей дочери было лет двенадцать.

Келли старался среди звуков, исходящих из облачного неба, уловить характерный свист двухлопастного ротора вертолёта «Хьюи». Но до него доносился лишь грохот 155-миллиметровых гаубиц с огневых позиций морской пехоты, расположенных к востоку, и рёв проносящихся над головой реактивных истребителей, однако они не могли заглушить пронзительные крики ребёнка. И все-таки их было одиннадцать против него одного, и даже если бы с ним был сейчас Пикетт, шансы оставались самоубийственными. У Келли был его автомат CAR-15 с тридцатью патронами в магазине и другой такой же магазин, только перевёрнутый и прикреплённый к первому изоляционной лентой, а также ещё два таких же комплекта. Кроме того, у него было четыре осколочных гранаты, две динамитных шашки и две дымовых гранаты. Самым смертоносным вооружением Келли было его радио, но он уже дважды вызывал группу поддержки и оба раза получил ответ, что его вызов принят, и приказ сидеть и ждать.

Как легко говорить это, сидя на базе, верно?

Девочке двенадцать лет, не больше. Слишком молодая для этого. Хотя для этого не существует возраста, сказал себе Келли. И тут не изменишь положение вещей в одиночку, какой смысл прибавить свою смерть к смертям членов этой семьи?

Но как они могут делать это? Разве они не мужчины, солдаты, профессиональные воины вроде него? Неужели есть на свете что-то, ради чего они забывают о всякой человечности? То, что он видел, было невозможным. Такого не могло произойти. Но оно происходило. Слышалась отдалённая канонада — артиллерия била по возможным путям снабжения партизан. Над головой проносились самолёты, похоже, бомбардировщики морской пехоты, их удары обрушивались на те или иные цели, скорее всего на пустые леса, потому что ими и являлось большинство целей. Не там, где находится враг, так что это ничему не поможет, верни? Эти деревенские жители поставили свои жизни и жизни своих семей на карту ради чего-то, что не осуществилось, и, может быть, майор считает, что он проявляет благородство и милосердие, уничтожая в назидание всего одну семью, вместо того чтобы покончить со всеми жителями деревушки. К тому же мёртвые не говорят, а майору хотелось, чтобы эту историю повторяли как можно чаще. Ужас был оружием, которое они могли использовать и использовать успешно.

Время продолжало двигаться то медленно, то быстро, и наконец двенадцатилетняя девочка замолчала, и её отшвырнули в сторону. Третьей и последней была восьмилетняя дочь, увидел в бинокль Келли. Но что за ублюдки — они разводят большой костёр! Они не хотят, чтобы кто-нибудь пропустил хоть что-то, правда?

Восьмилетняя девочка, совсем малышка, у неё ещё нет даже сил для хорошего крика. Келли следил за тем, как происходит смена караула. Ещё двое солдат оставили периметр площади и направились к лежащей девочке. Насилие служило развлечением для этих подонков, которые в отличие от американских солдат не могли посещать публичные дома на Тайване. Караульный, который стоял ближе других к Келли, ещё не успел поразвлечься и, наверно, не успеет. То ли у старосты недостало дочерей, то ли майор недолюбливал солдата. Как бы то ни было, он оставался не у дел, и, должно быть, это расстраивало его. Он внимательно следил за тем, что сегодня не выпадет на его долю. Может быть, в следующий раз... но сейчас он, по крайней мере, мог смотреть... как он и поступил, забыв о своих обязанностях.

Келли прополз уже половину расстояния, прежде чем осознал это, он полз быстро, как только мог, бесшумно скользя по влажной траве. Он полз, прижимаясь к земле, стараясь слиться с ней, приближаясь и приближаясь, подгоняемый плачем, доносящимся от костра.

Тебе следовало сделать это раньше, Джонни-мальчик.

Но тогда это было невозможно.

Да и теперь, чёрт возьми, это неосуществимо!

И в этот момент в происходящее вмешалась судьба — с юго-востока послышался звук вертолёта «Хьюи», возможно, и не одного. Первым услышал его Келли, с ножом в руке беззвучно поднимаясь с земли позади солдата. Они все ещё не слышали подлетающих вертолётов, когда он нанёс удар, вонзив солдату нож в основание черепа, в то место, где позвоночник соединяется с основанием мозга, — в продолговатый мозг, как называл это кто-то на лекции. Вонзив нож, Келли повернул его, словно отвёртку, второй рукой зажав солдату рот. Все получилось идеально. Тело солдата мгновенно обмякло, и он бережно опустил его на землю, не из соображений человечности, а просто чтобы избежать шума.

Но шум теперь был слышен. Шум вертолётов. Майор поднял голову и повернулся к юго-востоку, почувствовав опасность. Он выкрикнул приказ, собирая своих людей, затем поднял руку с пистолетом и застрелил девочку выстрелом в голову, как только один из его солдат слез с неё и откатился в сторону.

На сбор группы потребовалось всего несколько секунд. Майор мигом автоматически сосчитал солдат, заметил, что одного не хватает, и посмотрел в сторону Келли, однако яркий свет костра ослепил его, и он увидел лишь смутное движение.

Один, два, три... шептал про себя Келли, выдернув чеку из осколочной гранаты. Парни третьего взвода коммандос всегда готовили собственные запальные трубки для гранат — никогда не знаешь, как поступят с ними пожилые дамы на фабрике. Их запальные трубки горели ровно пять секунд, и на счёт «три» граната вылетела из руки Келли. Её металлическая рубашка сверкнула в оранжевом свете костра. Почти идеальный бросок. Келли уже лежал в траве, когда граната приземлилась; он услышал чей-то тревожный крик, раздавшийся секундой позже и уже бесполезный.

Граната убила или ранила семерых солдат из десяти. Келли вскочил на ноги и убил одного из оставшихся в живых короткой — три выстрела — очередью в голову. Его глаза даже не остановились на взметнувшемся красном облачке — он был профессионалом, а не любителем. Майор все ещё оставался жив. Он лежал на земле, пытаясь направить на Келли свой пистолет, когда пять пуль из американского автомата разорвали его грудь. Теперь Келли оставалось одно — выжить. Он совершил глупый шаг, пути назад не было, и теперь надо было только это.

Келли побежал направо, высоко держа автомат. Он видел, что, по крайней мере, двое солдат остались в живых. Разъярённые, с оружием в руках, они были так растеряны, что не кинулись вджунгли, как он ожидал. Первый вертолёт начал бросать над деревней осветительные ракеты. Келли выругался — темнота сейчас была его лучшим союзником. Но зато он заметил и убил длинной очередью, опустошившей его магазин, ещё одного солдата. Все ещё двигаясь вправо, Келли заменил пустой магазин на новый, надеясь увидеть второго солдата, но тут его внимание привлекли фигуры разбегавшихся крестьян, некоторые из них были ранены, очевидно, осколками его гранаты, но сейчас не время было беспокоиться об этом. Его взгляд замер на жертвах — и, что ещё хуже, слишком долго он смотрел на костёр, так что, когда отвернулся, ночное зрение Келли больше не существовало. Перед глазами мелькали призрачные голубые и оранжевые пятна. Он слышал рёв турбины «Хьюи», совершавшего посадку рядом с деревней, и этот рёв был настолько громким, что заглушал крики крестьян. Келли спрятался за стену хижины и, глядя в темноту и мигая, пытался восстановить зрение. По крайней мере, один северовьетнамский солдат находился где-то поблизости, и уж он точно не побежит в сторону вертолёта. Келли продолжал двигаться вправо, но теперь гораздо медленнее. Между той хижиной, за которой он скрывался, и соседней было метров десять, освещённых костром. Он выглянул из-за угла хижины и побежал, на этот раз, низко опустив голову. Краем глаза Келли заметил движущуюся тень и, когда повернулся, чтобы взглянуть на неё, споткнулся обо что-то и упал.

Фонтанчики пыли метнулись вокруг, но Келли не смог сразу найти источник выстрелов. Он перекатился влево, чтобы укрыться от пуль, но при этом попал на освещённое место. Привстав, он оттолкнулся назад и оперся спиной в стену хижины, разыскивая отчаянным взглядом вспышки автоматных очередей. Вот они! Он поднял свой CAR-15 и открыл огонь в тот момент, когда две пули калибром 7, 62 миллиметра попали ему в грудь. Его развернуло силой ударов, и ещё два попадания разбили автомат у него в руках. Когда в следующее мгновение он взглянул вверх, в деревушке было тихо. При первой же попытке встать он ничего не добился, кроме вспышки боли. Затем ему в грудь оперлось дуло автомата.

— Сюда, лейтенант! — услышал Келли, затем тот же голос приказал:

— Санитара!

Келли подтащили поближе к костру. Его голова безвольно свесилась к левому плечу.

Американские солдаты обыскивали деревню, осматривали северовьетнамских солдат.

— Этот подонок ещё жив, — сказал один из американцев.

— Вот как? — второй солдат перешагнул через тело восьмилетней девочки, приставил дуло своего автомата ко лбу вьетнамца и выстрелил.

— Чёрт тебя побери, Гарри!

— Немедленно прекратите! — раздался крик лейтенанта.

— Посмотрите, что они сделали, сэр! — крикнул в ответ Гарри, падая на колени в приступе рвоты.

— Что с тобой? — спросил санитар, подходя к Келли, который не мог вымолвить ни слова.

— Проклятье! — выругался санитар. — Лейтенант, это, наверно, и есть тот парень, что вызвал нашу группу!

В поле зрения Келли появилось ещё одно лицо — по-видимому, это был лейтенант, командовавший штурмовой группой, большая нашивка у него на плече свидетельствовала о его принадлежности к дивизии лёгкой пехоты.

— Лейтенант, похоже, все в порядке, ещё раз осматриваем периметр! — послышался голос постарше.

— Живых нет?

— Так точно, сэр!

— А вы кто такой, чёрт побери? — спросил лейтенант, посмотрев вниз. — Сумасшедшие морские пехотинцы!

— Флот! — выдохнул Келли вместе с кровью.

— Что? — спросила медсестра О'Тул.

Келли широко открыл глаза. Его правая рука быстро двинулась поперёк груди, а голова повернулась, осматривая комнату. Сэнди О'Тул сидела в углу под лампочкой, читая книгу.

— Что вы здесь делаете?

— Слушаю ваши кошмары, — ответила она. — Уже второй раз. Знаете, вам действительно было бы неплохо...

— Да, я знаю.

10. Патология

— Ваш пистолет на заднем сиденье, — сказал ему сержант Дуглас. — Разряженный. Отныне пусть он в таком виде и остаётся.

— Как относительно Пэм? — спросил Келли, устраиваясь в кресле-каталке.

— Мы расследуем некоторые полученные нами сведения, — ответил Дуглас, даже не пытаясь скрыть очевидную ложь.

Этим сказано все, подумал Келли. Кто-то сообщил прессе, что Пэм арестовывалась за проституцию, и из-за этого разоблачения дело утратило свою безотлагательность.

Розен сам привёл «скаут» ко входу с Уолф-стрит. Корпус машины был отремонтирован, в дверцу со стороны водителя вставлено новое стекло. Келли поднялся из кресла-каталки и внимательно осмотрел свою машину. Рама двери и соседняя стойка стали препятствием на пути потока свинца и спасли ему жизнь. Кто-то просто плохо прицелился, после того как тщательно и с успехом выследил их — чему изрядно помогло то обстоятельство, что он не счёл нужным следить в зеркала за происходящим вокруг, сказал себе Келли с бесстрастным выражением лица. Как он сумел забыть об этом? — спросил он себя в тысячный раз. Это так просто, подчёркивал он при разговоре с каждым новичком, прибывавшим в 3-ю группу коммандос: всегда следите за своим тылом, потому что там может оказаться кто-то, охотящийся за вами. Разве трудно запомнить, а?

Но все это история. И историю изменить нельзя.

— Возвращаешься на свой остров, Джон? — спросил Розен.

Келли кивнул.

— Да. У меня там много работы, и мне нужно вернуть себе хорошую форму.

— Я хочу, чтобы ты приехал сюда на осмотр, ну, скажем, через две недели.

— Хорошо, сэр. Приеду, — пообещал Келли. Он поблагодарил Сэнди О'Тул за заботу и получил в награду тёплую улыбку. За эти восемнадцать дней она стала почти другом. Почти? Может быть, уже без «почти», если только он позволит себе думать таким образом. Келли сел в машину и пристегнул ремень безопасности. Он никогда не любил — и не умел — прощаться. Он кивнул, улыбнулся и тронулся с места, поворачивая направо к Малберри-стрит, впервые в одиночестве с момента своего прибытия в больницу.

Наконец. Рядом с ним, на пассажирском сиденье, где он в последний раз видел Пэм, лежал большой конверт из плотной бумаги с надписью «МАТЕРИАЛЫ ПАЦИЕНТА/СЧЕТА», сделанной неуклюжим почерком Сэма Розена.

— Боже мой, — выдохнул Келли, направляясь на запад. Теперь он не просто следил за потоком транспорта. Городской ландшафт навсегда изменился для Джона Келли. Улицы представляли собой странную комбинацию активности и пустоты, и его глаза осматривали все вокруг в привычке, которую он позволил себе забыть, останавливаясь на людях, чьё бездействие казалось ему намеренным. Понадобится время, сказал он себе, научиться отличать овец от баранов — обычных людей от людей с преступными намерениями. Городской транспорт был редким, и к тому же люди не задерживаются на этих улицах. Келли посмотрел налево и направо, чтобы убедиться, что глаза остальных водителей устремлены только вперёд, отключённые от окружающего мира, подобно тому, как он поступал когда-то сам, нервно останавливаясь на красный свет светофора, если не мог безопасно проскочить его, и резко нажимая на педаль газа, когда загорался зелёный свет. Они надеются, что могут оставить все это позади, что проблемы, свойственные городу, останутся здесь и никогда не захватят пригороды, где живут хорошие люди. В этом смысле такое положение было обратно тому, что существовало во Вьетнаме, правда? Там опасности таились в джунглях, и вы хотели, чтобы они не выходили из зарослей. Келли понял, что он вернулся домой, чтобы увидеть такое же безумие и такое же ощущение неудачи, только в совершенно другом месте. И он был виноват и глуп подобно всем остальным.

«Скаут» свернул налево, направляясь к югу мимо ещё одной больницы — большого белого здания. Деловой район, банки и конторы, здание суда, ратуша, цивилизованная часть города, куда приезжают на работу цивилизованные люди в дневное время, быстро покидая его с наступлением темноты, все вместе, — ведь, когда все поспешно уезжают единой массой, это безопаснее. Этот район города хорошо охраняется полицией, потому что без этих людей и их деловой деятельности город, несомненно, умрёт. Или что-то вроде этого. А может быть, это вовсе не вопрос жизни или смерти, а просто времени.

Только полторы мили, удивился Келли. Так мало? Нужно проверить по карте. Опасно короткое расстояние между этими людьми и тем, чего они боялись. Остановившись на перекрёстке, он видел очень далеко, потому что городские улицы, подобно противопожарным просекам в лесу, открывают длинные и узкие перспективы. Свет на светофоре переменился, и он поехал дальше.

Через двадцать минут он остановился у «Спрингера», стоящего на своём привычном месте. Келли собрал вещи и поднялся на борт. Спустя ещё десять минут заворчали дизели, заработали кондиционеры, и он снова ощутил себя в своём маленьком белом коконе цивилизации, готовый отойти от причала. Оставить позади обезболивающие средства и снова ощутить вкус пива и расслабиться — просто символическое возвращение к нормальной жизни, — и, тем не менее, он решил не прикасаться к алкоголю. Его левое плечо все ещё было мучительно оцепеневшим, несмотря на то, что он пользовался им, в некотором роде, почти неделю. Он прошёл по салону, широко размахивая руками и морщась от боли в левом боку, и наконец, поднялся наверх, чтобы снять швартовы. Мердок вышел из, своего офиса, наблюдая за ним, но ничего не сказал. Случившееся с Келли попало в газеты, хотя репортёры каким-то образом не догадались связать смерть Пэм с его ранением. Топливные баки были полны, и все бортовые системы функционировали нормально, хотя верфь не представила обычного счета.

Со швартовами Келли обращался неловко, потому что его левая рука отказывалась исполнять то, что приказывал ум, в обычной отработанной последовательности. Наконец он убрал швартовы, и «Спрингер» направился к выходу из лагуны. Оказавшись за пределами портового бассейна, Келли разместился в салоне, заняв кресло у штурвала, и направил судно в залив, наслаждаясь комфортом кондиционированного воздуха и безопасностью окружающих его стен. Только покинув час спустя пределы судоходного канала, он отвёл взгляд от водного пространства перед собой. Он проглотил две таблетки тайленола и запил их газированным напитком — это было единственное лекарство, которое Келли позволял себе принимать последние три дня. Он откинулся на спинку капитанского кресла, включил автопилот, который вёл теперь яхту на юг, и открыл конверт, оставленный ему Сэмом.

Одни только фотографии были вынуты из конверта. Он видел одну из них, и этого было достаточно. Сопроводительная записка, написанная от руки, — каждая страница в конверте была фотокопией, а не оригиналом — гласила, что профессор патологии получил эти копии от своего знакомого, судебно-медицинского эксперта штата, и в ней излагалась просьба, чтобы Сэм обращался с материалами осторожнее. Келли не смог разобрать подпись.

Квадраты «преступная смерть» и «убийство» на обложке оба были перечёркнуты. Причиной смерти, говорилось в отчёте, было удушение руками с узким рядом глубоких следов, вонзающихся в шею жертвы. Судя по жестокости и глубине следов удушения, можно было предположить, что мозг прекратил функционировать из-за кислородного голодания ещё до того, как переломленная гортань преградила доступ воздуха в лёгкие. Характерные бороздки на коже говорили о том, что удушение было произведено, по-видимому, шнурками от ботинок, а синяки, оставленные костяшками пальцев мужчины с большими кистями вокруг горла, указывали на то, что убийца душил жертву, находящуюся в лежачем положении. Далее в отчёте на пяти страницах, напечатанных через один интервал, говорилось, что жертва перед смертью была подвергнута жестокому насилию, оставившему значительные травмы, причём все они были подробно перечислены бесстрастным медицинским языком. Отдельный бланк свидетельствовал о том, что она была изнасилована и её гениталии носили несомненные признаки жестоких мучений, разрывов и травм. Необычно большое количество семенной жидкости, все ещё содержащееся у неё во влагалище после обнаружения и вскрытия тела, говорило о том, что жертву изнасиловал не один убийца (группы крови 0 положительная, 0 отрицательная и АВ отрицательная — смотри серологическую справку, приложенную к отчёту). Глубокие порезы и синяки на руках и ладонях были классическим свидетельством того, что жертва оборонялась. Да, Пэм не сдалась, она защищала свою жизнь. У неё была сломана челюсть, и имелись ещё три перелома, в том числе сложный перелом локтевой кости левой руки. Келли пришлось отложить отчёт. Некоторое время он смотрел на горизонт, и лишь затем снова принялся за чтение. Его руки не дрожали, и он не произнёс ни единого слова, но ему пришлось отвести взгляд от холодной медицинской терминологии.

«Как ты видишь на фотографиях, Сэм, — гласила надпись от руки на странице, заключающей отчёт, — это было сделано парой явно ненормальных людей. Девушку подвергли жестоким пыткам. Должно быть, потребовалось несколько часов, чтобы проделать все это. Обрати внимание на фотографию №6 — об этом ничего не сказано в отчёте. Её волосы были причёсаны, почти наверняка, до вскрытия. Патолог, занимавшийся ею, каким-то образом упустил это — он молод. (Элана не было в городе, когда её привезли, в противном случае я не сомневаюсь, что ею занимался бы он сам.) Это кажется несколько странным, но на фотографии ясно видно. Странно, как можно упустить такую очевидную вещь. По-видимому, это был его первый случай такого рода, и он обратил слишком много внимания на основные травмы и потому не заметил чего-то столь незначительного. Насколько я понимаю, ты был знаком с девушкой. Мне очень жаль, дружище. Брент», — гласила подпись на этот раз более разборчивая, чем сопроводительная записка. Келли уложил отчёт обратно в конверт.

Он выдвинул ящик из контрольной панели, достал коробку патронов для «кольта» 45-го калибра и зарядил два магазина, затем уложил все это обратно в ящик. Мало вещей так бесполезны, как незаряженный пистолет. После этого он прошёл в камбуз и взял с полки самую большую консервную банку. Вернувшись в кресло перед панелью управления, он взял банку в левую руку и продолжил то, чем занимался почти неделю, поднимая банку и поворачивая её вместо гантели вверх и вниз, к себе и от себя, с радостью приветствуя боль, наслаждаясь ею, в то время как его глаза непрерывно осматривали водную гладь.

— Никогда больше, Джонни-мальчик, — произнёс он вслух. — Никогда больше мы не сделаем ошибок. Никогда.

***

Транспортный самолёт С-141 совершил посадку на воздушной базе Поуп неподалеку от Форт-Брэгга, закончив свой обычный полет, который начался более чем в восьми тысячах миль отсюда. Четырёхмоторный реактивный транспортный самолёт коснулся бетонной дорожки аэродрома несколько жёстко. Команда устала, несмотря на остановки для отдыха по пути, а их пассажирам забота уже не требовалась. На таких рейсах редко бывали живые пассажиры. Войска, возвращающиеся с фронта военных действий, летели на «Фридом бердс» — «Птицах свободы», которыми почти всегда являлись чартерные самолёты коммерческих авиалиний, стюардессы которых расточали улыбки и разносили бесплатное спиртное на протяжении всего продолжительного обратного полёта в реальный мир. На рейсах, направляющихся в Поуп, таких удобств не требовалось. Команда самолёта ела обычные лётные пайки, и полёты обходились без шуток и разговоров, присущих молодым лётчикам.

Приземлившись на аэродроме, самолёт прокатился почти до конца посадочной площадки и повернул на рулёжную дорожку. Команда самолёта начала потягиваться в своих креслах. Командир самолёта, капитан, знал предстоящую процедуру наизусть, но перед ними катился ярко раскрашенный джип на случай, если он что-нибудь забудет. Самолёт послушно последовал за джипом к приёмному центру. Капитан и его команда уже давно перестали размышлять относительно природы их полётов. Это была работа, необходимая работа, вот и все, думали они, выходя по трапу для предписанного правилами отдыха. Этот отдых состоял, после короткой информации о поведении самолёта во время последних тридцати часов полёта и выявленных за этот период недостатках, в посещении офицерского клуба, нескольких коктейлей, душа и сна в общежитии. Ни один из членов экипажа не оглянулся на самолёт. Скоро они снова увидят его.

Стандартная процедура полёта таила в себе противоречие. В большинстве случаев в предыдущих войнах американцев хоронили в тех местах, где они погибали. Это доказывают американские кладбища во Франции и других странах. Во Вьетнаме дело обстояло по-иному. Казалось, люди понимали, что ни один американец не хочет оставаться там ни живым, ни мёртвым, и потому каждое найденное тело отправляли домой. Каждое тело, пройдя через центр обработки неподалёку от Сайгона, теперь должно было пройти ещё один аналогичный пункт, после чего его отправят в тот город, откуда эти в основном молодые люди были отправлены умирать на войне, которая велась далеко за океаном. К этому времени семьи погибших уже имели достаточно времени, чтобы решить, где состоятся похороны, и инструкции относительно похорон ожидали каждое тело, упомянутое по имени и фамилии в бортовом манифесте.

В приёмном центре тела американских военнослужащих ожидали гражданские гробовщики, потому что этой специальности среди множества других вооружённые силы не имели. Одетый в мундир своего рода войск офицер всегда находился здесь, чтобы провести опознание тела, поскольку род войск нёс ответственность за то, что соответствующее тело поступало по правильному адресу, указанному его семьёй, несмотря на то, что большинство гробов, покидающих приёмный центр, было запечатано. Тяжёлые раны, нанесённые на поле боя, плюс разрушительное действие тропического климата на тела, которые во многих случаях обнаруживали не сразу, были не тем, что хотели видеть семьи погибших сыновей, мужей или отцов. В результате правильное опознание останков было нелёгким делом, и именно по этой причине военные относились к нему с максимальной серьёзностью.

Приёмный центр представлял собой большой зал, где множество тел обрабатывалось одновременно, хотя сейчас здесь не было той лихорадочной активности, какая была в недавнем прошлом. Работавшие здесь не упускали случая мрачно пошутить, а некоторые даже слушали прогнозы погоды в той части света, чтобы предсказать, в каком состоянии прибудет следующая партия погибших. Одного только запаха здесь было достаточно, чтобы прогнать любопытных, и потому старшие офицеры редко заходили в приёмный центр, не говоря уже о штатских сотрудниках министерства обороны, которым зрелище множества трупов нарушало душевное равновесие. Но к запаху можно привыкнуть, особенно к запаху противогнилостных составов, который был все-таки лучше, чем остальные запахи, связанные со смертью. Одно такое тело, принадлежащее специалисту четвёртого класса Дуэйну Кендаллу, носило следы многочисленных ран на туловище. Гробовщик заметил, что Кенделла сумели привезти живым в полевой госпиталь. Некоторые разрезы явно принадлежали военному хирургу, приложившему все усилия, чтобы спасти раненого. Впрочем, эти разрезы, которые привели бы в ярость главного хирурга гражданской больницы, были куда менее ужасны, чем раны, оставленные на теле осколками мины-ловушки. Хирург потратил, наверно, минут двадцать, пытаясь спасти раненого, подумал гробовщик, размышляя о том, почему хирург потерпел неудачу, — скорее всего, это печень, решил он, судя по расположению и размерам разрезов. Нельзя жить без печени, каким бы искусным ни был хирург. Гораздо больший интерес для гробовщика представляла белая бирка, расположенная между правой рукой и грудью, которая подтверждала кажущуюся случайной пометку на карточке, приложенной к контейнеру, в котором прибыло тело, снаружи.

— Вот этого легко опознать, — сказал гробовщик капитану, с блокнотом в руке проходившему по залу в сопровождении сержанта. Офицер проверил необходимые данные, сравнил со своей информацией, кивнул и отправился дальше, оставив гробовщика заниматься своим делом.

Как всегда, требовалось выполнить ряд определённых операций, и гробовщик принялся за них без излишней спешки, но и, не затягивая время. Подняв голову, он убедился, что капитан находится в другом конце зала, и потянул за нитку, стежки которой, стягивающие разрез, были сделаны другим гробовщиком на противоположном конце маршрута. Стежки мгновенно разошлись, гробовщик сунул руку внутрь человеческого тела и достал оттуда четыре пластмассовых прозрачных пакета с белым порошком, которые он быстро сунул в стоящую рядом сумку, прежде чем снова зашить зияющую пустоту в теле Дуэйна Кендалла. Это была третья и последняя партия сегодня. Потратив ещё полчаса на ещё одно тело, он закончил свой рабочий день и направился к своему «меркури кугуар». По пути он остановился у супермаркета «Уинн-Дикси» и купил там батон хлеба. Выходя из супермаркета, он подошёл к телефону-автомату, опустил несколько монет и снял трубку.

* * *

— Да? — произнёс Генри Таккер, подняв трубку при первом же звонке.

— Восемь. — На противоположном конце повесили трубку.

— Отлично, — ответил Таккер, вообще-то себе самому, опуская телефонную трубку. Этот гробовщик доставит ему восемь килограммов. Ещё семь — второй. Они не знали друг о друге, и передача наркотиков осуществлялась в разные дни недели. Теперь, когда Таккер решил проблему сбыта, можно увеличить объем поставок.

Арифметика этого бизнеса была достаточно простой. Каждый килограмм, то есть тысяча граммов, смешивался с определённым количеством нетоксичного вещества — например, порошка молочного сахара, который его компаньоны получали со склада, снабжавшего продовольственные магазины. После тщательного размешивания, чтобы обеспечить однородность всей партии, уже другие люди разделят крупную партию на маленькие дозы, которые и поступят в продажу. Высокое качество и растущая репутация поставляемого продукта гарантировали ему цену, несколько превышающую обычную оптовую, получаемую им от его белых компаньонов.

Но скоро возникнет другая проблема — с объёмами поставки. Таккер начал эту операцию в небольшом масштабе, поскольку был человеком осторожным, а крупные поставки вызывают жадность. Скоро это станет невозможным. Объем поступающего к нему чистого рафинированного героина был намного больше, чем предполагали его компаньоны. Пока они были довольны высоким качеством продукта, и он постепенно сообщит им о подлинном масштабе поставок, сохраняя в секрете свой метод доставки наркотиков, с изобретением которого он постоянно поздравлял себя. Элегантность метода была поразительна, даже для него самого. По самым завышенным правительственным оценкам — он внимательно следил за этим — импорт героина из Европы по «французскому», или «сицилийскому», каналу — официальные источники никак не могли освоиться с терминологией — составлял примерно около одной тонны в чистом виде в год. Это, по мнению Таккера, должно измениться, потому что именно наркотикам принадлежало будущее среди всех американских пороков. Если он сможет поставлять сюда всего двадцать килограммов героина в неделю — а возможности его канала намного превышали эту цифру, — он превзойдёт это количество, тем более что ему не надо беспокоиться о таможенных инспекторах. Таккер создал свою организацию, обратив особое внимание на проблему безопасности. Начать с того, что ни один из тех, кто занимал ключевое положение и с кем он был связан, сам не употреблял наркотики. Нарушение этого правила наказывалось смертью, и он дал это понять самым простым и наглядным способом. На противоположном конце канала поставок работало всего шесть человек. Двое добывали героин из местных источников, чья безопасность гарантировалась обычными средствами — крупными денежными суммами, выплачиваемыми соответствующим людям. Четверо гробовщиков, работавших при отправке грузов в Америку, также высоко оплачивались и были выбраны за разумный, деловой подход и надёжность. Военно-воздушные силы США занимались транспортировкой, ликвидировав таким образом затраты и риск, составлявшие обычно самую сложную и опасную часть импорта наркотиков. Двое, получавших партии героина в Соединённых Штатах, тоже были осторожными и надёжными людьми. Не один раз, докладывали они, обстоятельства вынуждали их оставлять партии героина внутри тел, которые затем были должным образом похоронены вместе с наркотиками. Разумеется, жалко нести потери, но надёжный бизнес — это осторожный бизнес, и небольшое повышение цен при продаже маленьких доз на улице запросто компенсировало их. К тому же эти двое хорошо знали, что с ними случится при попытке похитить несколько килограммов и самостоятельно пустить их в дело.

Далее оставалось всего лишь доставить партию героина в удобное место на автомобиле, и это осуществлялось надёжным и высокооплачиваемым человеком, никогда не превышавшим разрешённую скорость. То, что часть дальнейшей операции проводилась в заливе, думал Таккер, прихлёбывая пиво и наблюдая за бейсбольным матчем по телевизору, было одним из его самых ловких ходов. К числу всех преимуществ, которые давал выбор этого места, следовало отнести и то, что он позволял дать понять новым партнёрам, что наркотики сбрасывают с кораблей, направляющихся по Чесапикскому заливу в Балтимор. Партнёры сочли такой метод доставки на редкость удачным, в то время как Таккер сам доставлял героин из тайного места хранения. То, что ему верят, доказал случай с Анджело Ворано, купившим свою идиотскую маленькую парусную яхту и предложившим подобрать партию наркотиков, сброшенных с корабля. Таккеру без труда удалось убедить Эдди и Тони, что Анджело заложил их полиции.

Если повезёт, он сможет захватить весь рынок торговли героином на Восточном побережье и удерживать его до тех пор, пока американцы продолжают умирать во Вьетнаме. Кроме того, подумал Таккер, у него ещё оставалось время составить планы будущей деятельности на случай, когда, по-видимому, грянет мир. А пока следовало подумать о том, как расширить сеть распространения наркотиков. Та сеть, которой он сейчас располагал и которая действовала совсем неплохо, позволив привлечь к себе внимание новых партнёров, быстро устаревала. Она была слишком мала для его честолюбивых планов, так что скоро её придётся перестроить. Но всему своё время.

* * *

— О'кей, теперь это стало официальным. — Дуглас бросил папку с документами расследования на стол и посмотрел на своего босса.

— Что ты имеешь в виду? — спросил лейтенант Райан.

— Во-первых, никто ничего не видел. Во-вторых, никто не знает, на какого сутенёра она работала. Третье, никто даже не знает, кто она такая. Её отец повесил трубку, сказав, что не разговаривал со своей дочерью четыре года. А её друг не видел ни хрена, ни до того, как в него выстрелили, ни после. — Детектив сел.

— А мэр больше не проявляет к расследованию никакого интереса, — закончил это резюме лейтенант Райан.

— Ты знаешь, Эм, я не возражаю против тайного расследования, но оно снижает мой процент раскрываемости преступлений. Что, если я не получу более высокое назначение на следующем заседании инспектората?

— Это будет забавно. Том.

Дуглас покачал головой и посмотрел в окно.

— А вдруг все-таки это был действительно известный нам «дуэт»? — спросил сержант с чувством безысходности. «Дуэтом» они называли пару грабителей, вооруженных обрезами, которая двое суток назад совершила новое убийство. На этот раз их жертвой пал адвокат из Эссекса. Преступление видел свидетель, находившийся в автомобиле ярдов за пятьдесят от происшедшего. Он и подтвердил, что преступников было двое, что вообще-то не составляло особого открытия. Кроме того, в полицейской работе придерживались широко распространённой точки зрения, что убийство адвоката вообще не следует рассматривать как преступление, но ни один из детективов не решился бы произнести этого вслух.

— Сообщи мне, когда ты все-таки в это поверишь, — негромко произнёс Райан. Оба детектива, однако, не верили в это. Те двое были всего лишь грабителями. На их счёту уже было несколько жертв, и дважды они отъехали за несколько кварталов от места преступления, однако в обоих случаях это были спортивные автомобили и им, по-видимому, просто хотелось на несколько секунд почувствовать, что значит владеть настоящими колёсами. Полиции был известен цвет преступников, размеры и — ничего больше. Однако «дуэт» составили деловые преступники, тогда как убийца Памелы Мадден хотел произвести в высшей степени личное впечатление; а может быть, в округе появился новый убийца-извращенец, и вероятность этого просто прибавила сложности их и без того тяжёлой работе полицейских.

— Мы были так близко, правда? — спросил Дуглас. — У этой девушки были имена, она знала их в лицо и была свидетелем.

— Но мы даже не подозревали, что она присутствовала при этом, до тех пор, пока этот кретин не допустил, чтобы мы её навсегда потеряли, — заметил Райан.

— Ну что ж, он вернулся туда, куда, чёрт побери, и собирался вернуться, а мы тоже находимся там, где и находились. — Дуглас забрал папку и возвратился к своему столу.

* * *

Уже стемнело, когда Келли пришвартовал свой «Спрингер». Взглянув вверх, он заметил пролетавший высоко над головой вертолёт, вероятно, он принадлежал находящейся поблизости базе ВВС Военно-морского флота. Как бы то ни было, он не кружил над островом и не задержался в этом районе. Воздух снаружи был тяжёлым, душным и влажным. Внутри бункера атмосфера была ещё хуже, и понадобился час, прежде чем кондиционер набрал обороты и принялся за работу. Его «дом» казался ещё более пустым, чем раньше, уже во второй раз в этом году, а комнаты в отсутствие второго человека, разделявшего это пространство, ощущались особенно большими. Келли бродил по ним минут пятнадцать. Его движения казались бесцельными, пока он не понял, что стоит, уставившись на одежду Пэм. Тут у него в голове что-то щёлкнуло и он осознал, что ищет человека, которого здесь больше нет. Он собрал её одежду и аккуратно сложил на сервант, который когда-то принадлежал Тиш и мог стать собственностью Пэм. Самым печальным было то, что вещей оказалось совсем немного: джинсы, отрезанные чуть выше колен, лифчик, несколько более интимных вещей, фланелевая рубашка, которую она надевала на ночь. Сверху на стопке стояли её поношенные туфли. Так мало вещей, напоминающих о ней.

Келли сел на край кровати, глядя на них. Сколько все это продолжалось? Три недели? Неужели так недолго? Это не было уточнением числа проведённых вместе календарных дней — время так не измеряется. Время — это что-то, заполняющее пустые пространства в вашей жизни, и три недели, проведённые с Пэм, были более длинными и наполненными, чем все то время, которое он прожил после смерти Тиш. Но все это ощущалось теперь как нечто, случившееся так давно. Пребывание в больнице казалось всего лишь мгновением, но оно словно воздвигло стену между самой драгоценной частью его жизни и тем, где он находился сейчас. Он мог подойти к этой стене и взглянуть через неё на то, что было в прошлом, но был лишён возможности протянуть руку и коснуться его. Жизнь была такой жестокой, а память могла превратиться в проклятие, насмешливое напоминание о том, что было и что могло развиться из этого, если бы только он вёл себя по-другому. Хуже всего было то, что стену между тем, где он сейчас находился и где мог оказаться, построил он сам, своими руками, подобно тому, как несколько минут назад собрал стопку одежды Пэм, потому что она больше была не нужна. Он мог закрыть глаза и увидеть её. Мог слышать её в тишине, однако запах Пэм исчез, и исчезло её прикосновение.

Келли протянул руку через кровать и коснулся фланелевой рубашки, вспоминая, что она скрывала, вспоминая, как его большие сильные руки неловко расстёгивали пуговицы, находя под рубашкой свою любовь. Но теперь это был всего лишь кусок ткани, форма, содержавшая лишь воздух, да и его было так мало. И только тут Келли в первый раз зарыдал — в первый раз после того, как узнал о её смерти. Его тело сотрясалось от понимания реальности происшедшего, и в уединении замкнутой бетонной коробки он произносил её имя, надеясь, что где-то она услышит его и простит за то, что он погубил её своей глупостью. Может быть, сейчас она покоилась в мире. Келли молился о том, чтобы Бог понял, что у неё вообще-то не было других шансов выжить, чтобы он распознал доброту её характера и был милостив к ней, но это уже было за пределами человеческих возможностей. Его взгляд блуждал по комнате и постоянно возвращался к стопке одежды.

Эти ублюдки даже лишили её тело последнего достоинства, не скрыв его от природных стихий и любопытных людских взглядов. Они хотели, чтобы все знали, что они наказали её, насладились ею и вышвырнули, словно мусор на помойку, годный лишь птицам. Пэм Мадден не имела для них никакого значения, разве что была удобной вещью, доставлявшей им наслаждение не только при жизни, но и даже после смерти — демонстрируя их могущество. Насколько важную роль играла Пэм в его жизни, настолько незначительную — для них. Как и семья того старейшины во Вьетнаме, вспомнил Келли. Наглядная демонстрация: только брось нам вызов, и мы заставим тебя страдать. А если то, что осталось, будет обнаружено другими, тем лучше. Такой была их гордость.

Келли лёг на кровать, измученный неделями пребывания в больничной постели, которое заключил длинный и напряжённый день на ногах. Он уставился в потолок, не выключая света, надеясь заснуть, ещё больше надеясь увидеть во сне Пэм, но его последней сознательной мыслью было нечто совершенно иное.

Если его самоуверенность способна привести к смерти, то же самое относится и к самоуверенности этих ублюдков.

* * *

Голландец Максуэлл прибыл в свой кабинет в шесть пятнадцать, как обычно. Хотя, занимая пост заместителя командующего военно-морскими операциями (морская авиация), он больше не входил в оперативную иерархию командования, но продолжал оставаться вице-адмиралом, а его теперешняя должность заставляла думать о каждом самолёте в Военно-морском флоте США как о своём собственном. Вот почему первым вопросом в его дневной работе с документами был краткий отчёт о воздушных операциях во Вьетнаме, происходивших накануне, — вообще-то сегодня, но получалось вчера из-за капризов международной демаркационной линии суточного времени, что всегда казалось адмиралу возмутительным, хотя ему довелось участвовать в одном сражении, практически сидя на этой невидимой линии в Тихом океане.

Он хорошо помнил это сражение: чуть меньше тридцати лет назад Максуэлл был младшим лейтенантом с шапкой коротко подстриженных волос, пилотировавшим истребитель F4F-4 «Дикая кошка», базировавшийся на авианосце «Энтерпрайз». У него была молодая жена, на которой он только что женился, сам он был полон энергии и жажды жизни и успел налетать триста часов. 4 июня 1942 года в середине дня он заметил три японских пикирующих бомбардировщика «Вэл». Они должны были следовать вместе с воздушной группой, взлетевшей с авианосца «Хюри» и нацеленной на тяжёлый американский авианосец «Йорктаун», но заблудились и направились по ошибке к американскому авианосцу. Неожиданно вынырнув из-за облака, Максуэлл при первой же атаке сбил два из них. Третий бомбардировщик продержался дольше, но Максуэлл помнил каждый солнечный блик, отражавшийся от него, и очереди трассирующих пуль, летящие ему навстречу в бесплодных попытках отогнать. Приземлившись сорок минут спустя на лётной палубе авианосца, Максуэлл заявил командиру своей эскадрильи, не верящему собственным ушам, что сбил три японских бомбардировщика. После проявления плёнок, сделанных камерами, закреплёнными за прицелами авиационных пушек на истребителе, его слова нашли подтверждение. Уже на следующее утро его «официальная» кружка для кофе, носившая раньше кличку «Уинни», присвоенную Максуэллу — он ненавидел её, — изменила название. Теперь на ней красовалась надпись «Голландец», выведенная на фарфоре кроваво-красными буквами. Она послужила позывными, которые сопровождали Максуэлла до конца его лётной карьеры.

Ещё за четыре боевых похода на борту своего истребителя он прибавил к первым трём двенадцать флагов с эмблемой Страны восходящего солнца — двенадцать сбитых им самолётов. Через некоторое время он стал командиром эскадрильи истребителей, затем авиакрыла, авианосца, группы авианосцев и наконец, командующим морской авиацией Тихоокеанского флота. Последнее — перед назначением на теперешнюю должность заместителя командующего морской авиацией Военно-морских сил США. Если повезёт, он получит должность командующего флотом, но дальше уже не продвинется. Максуэлл занимал должности, соответствующие его знаниям и опыту. На стене его кабинета слева от письменного стола из красного дерева висел кусок алюминиевого борта его истребителя F4F-4 «Дикая кошка», на котором он летал в Филиппинском море и позднее у берегов Японии. Пятнадцать флагов с эмблемой Страны восходящего солнца красовались на темно-синем фоне, чтобы никто не забывал, что старейшина военно-морских лётчиков в своё время на самом деле лучшим, чем большинство пилотов, образом проявил себя в боях. Его прежняя кружка с авианосца «Энтерпрайз» тоже стояла у него на столе, хотя он больше не пользовался ею для столь тривиальных целей, как питье кофе, и, уж, разумеется, держал её не для карандашей.

Такое почти завершение карьеры должно было быть предметом крайнего удовлетворения для Максуэлла, но его снедали служебные заботы. Взгляд вице-адмирала остановился на данных по суточным потерям самолётов, вылетевших со станции «Янки». Два лёгких ударных бомбардировщика типа «Корсар» не вернулись на авианосец, и сопутствующая надпись гласила, что оба были с одного корабля и из одной эскадрильи.

— Есть подробности об этом? — спросил Максуэлл у контр-адмирала Подулски.

— Я проверил, — ответил Казимир. — Скорее всего, столкновение в воздухе. Андерс был пилотом на ведущем бомбардировщике, а на ведомом пилотом был Робертсон, совсем неопытный лётчик. Что-то произошло, но никто не видел что именно. Сообщений о запуске ракет «земля — воздух» не поступало, и они находились на слишком большой высоте для огня зенитной артиллерии.

— Парашюты?

— Нет. — Подулски покачал головой. — Командир дивизиона видел огненный шар в небе. Оттуда упали только обломки.

— На что они были нацелены?

— Подозревали, что там скрытая стоянка грузовиков. — Уже по лицу Каза можно было судить о результатах. — Остальная часть группы продолжала полет, сбросила бомбы, с хорошей кучностью, но вторичных взрывов на земле не последовало.

— Значит, все это было напрасно. — Максуэлл прикрыл глаза, пытаясь понять, что случилось с двумя самолётами, с намеченной операцией, с его военно-морским флотом, со всей страной.

— Отнюдь, Голландец. Кто-то считал это важной целью.

— Каз, тебе не кажется, что сейчас утро и для этого ещё слишком рано, а?

— Так точно, сэр. Командир авианосной группы расследует случившееся и, наверно, примет — для вида — какие-нибудь меры. Если тебе требуется объяснение, вот оно: вероятно, Робертсон, будучи новичком, слишком нервничал — ведь это был его второй боевой вылет, — и скорее всего ему показалось, что он что-то увидел, он слишком резко отвернул, а эти два самолёта летели в хвосте группы, и никто не заметил случившегося. Чёрт побери. Голландец, мы видели, как это происходит.

Максуэлл кивнул.

— Что ещё?

— А-6 попал под огонь ракет «земля — воздух» к северу от Хайфона. Осколки изрешетили его, но пилот и штурман-бомбардир сумели вернуться к себе на авианосец. Они получат за это кресты «За лётные заслуги», — доложил Подулски. — В остальном сутки в Южно-Китайском море прошли спокойно. В Атлантике тоже ничего особенного. На востоке Средиземноморья отмечена возросшая активность сирийцев с их новыми МиГами, но пока это ещё не наша забота. Завтра мы встречаемся с представителями компании «Грумман», а затем отправляемся в Капитолий, чтобы обсудить с почтенными слугами народа программу создания истребителя-бомбардировщика F-14.

— Как тебе нравится эта программа?

— Отчасти мне жаль, что мы недостаточно молоды, чтобы попробовать его в полете. Голландец. — Каз попытался улыбнуться. — Но, Боже милосердный, раньше мы строили целый авианосец за те деньги, которые теперь уходят на создание одного такого истребителя.

— Ничего не поделаешь, Каз, — это прогресс.

— Да, у нас его слишком много, — проворчал Подулски. — И вот что ещё. Мне позвонили с реки Пакс. Наш друг, возможно, уже вернулся домой. По крайней мере, его яхта стоит у причала.

— И ты заставил меня так долго этого ждать?

— Нет смысла спешить. Он ведь штатский, правда? Наверно, спит до девяти или десяти.

— Как это, должно быть, приятно, — пробормотал Максуэлл. — Надо когда-нибудь попробовать.

11. Изготовление

Пять миль могут показаться продолжительной прогулкой. Это всегда длинный заплыв. И особенно длинный, когда плывёшь один. Это обстоятельство стало очевидным для Келли ещё до того, как он достиг середины дистанции, однако, несмотря на то, что вода к востоку от его острова была неглубокой, и во многих местах он мог встать на дно, Келли не остановился, как не позволил себе и сбавить скорость. Он изменил длину гребков, чтобы на левый бок приходилась большая нагрузка, радуясь боли как посланнику выздоровления. Вода была именно такой, как ему хотелось, подумал он: достаточно прохладная, чтобы не допустить перегрева, и достаточно тёплая, чтобы энергия слишком быстро не покидала тело. В полумиле от острова его скорость замедлилась, но Келли мобилизовал все свои внутренние силы, заставив себя снова плыть быстрее, пока не коснулся дна на восточной стороне Бэттери-Айленда. Когда он встал, то едва мог заставить себя двигаться, и тут же его мышцы начали неметь, но Келли принудил себя идти к берегу. И в этот момент он заметил вертолёт. Он дважды во время заплыва слышал шум его роторов, но не обратил на это внимания. Келли давно привык к вертолётам, и их шум казался ему таким же естественным, как жужжание насекомого. Однако видеть вертолёт, стоящий на песчаном берегу, было весьма необычно, и он направился к нему, но его окликнул голос из бункера:

— Я здесь, чиф!

Келли повернулся. Голос был знакомым. Он протёр глаза и увидел повседневный белый мундир очень высокопоставленного морского офицера — это было очевидно по золоту погон, сверкающих на утреннем солнце.

— АдмиралМаксуэлл! — Келли был искренне рад встрече с этим человеком, но его смущало, что ноги до колен в грязи, которая налипла на них, пока он шёл от берега. — Жаль, что вы не позвонили заранее, сэр.

— Я пытался, Келли. — Максуэлл подошёл к нему и пожал руку. — Мы звонили сюда уже пару дней. Где ты был, чёрт возьми? На работе? — Адмирал был изумлён тем, как мгновенно изменилось лицо молодого человека.

— Не совсем.

— Почему бы тебе не принять душ? А я пока поищу себе газированную воду. — И только теперь Максуэлл увидел едва зажившие шрамы на спине и шее Келли. — Господи, Боже мой!

Впервые они встретились на борту авианосца «Китти Хоук» три года тому назад. Максуэлл был тогда командующим авиацией Тихоокеанского флота, а Келли — едва живым боцманом первого класса. Человек в положении Максуэлла не мог забыть об этом. Келли отправился спасать лётный экипаж бомбардировщика, который пилотировал младший лейтенант Уинслоу Холлэнд Максуэлл-третий, американский морской лётчик. После двух суток, которые Келли провёл в районе, слишком опасном для спасательного вертолёта, не сумевшего прочесать его, он вернулся обратно с Голландцем-третьим, раненым, но живым. Сам же Келли подхватил серьёзнейшую инфекцию от гнилой воды, в которой ему приходилось скрываться. Как, до сих пор спрашивал себя Максуэлл, как можно отблагодарить человека, спасшего твоего единственного сына? Келли выглядел таким молодым на больничной койке, таким похожим на его сына — вызывающе гордый взгляд и скрытый за ним застенчивый, но проницательный ум. Если бы в мире господствовала справедливость, Келли получил бы медаль Конгресса за мужество, проявленное во время одиночной спасательной экспедиции, предпринятой им вверх по течению коричневой реки, но Максуэлл даже не стал тратить бумагу на представление к награде. Извини, Голландец, скажет ему командующий Тихоокеанским флотом, я готов сделать для тебя что угодно, но это будет напрасной тратой сил, будет выглядеть, понимаешь, слишком подозрительно. Поэтому адмирал Максуэлл сделал все, что мог.

— Расскажи мне о себе.

— Моя фамилия Келли, сэр. Я — боцман первого...

— Нет, — прервал его Максуэлл, покачав головой. — Нет, ты гораздо больше похож на главного боцмана, каким и являешься с этой минуты.

Максуэлл провёл на борту «Китти Хоук» ещё трое суток, якобы проводя личную проверку лётных операций, однако на самом деле присматривая за своим раненым сыном и молодым коммандос, который спас его. Он был рядом с Келли, когда прибыла телеграмма, извещающая о смерти его отца, служившего пожарным и скончавшегося от сердечного приступа прямо во время тушения пожара. И вот теперь, понял адмирал, он прибыл сюда сразу после ещё какого-то несчастья.

Келли вернулся после душа в майке и шортах, слегка приволакивая ноги от усталости, но с чем-то строгим и сильным во взгляде.

— Сколько ты проплыл, Джон?

— Почти пять миль, сэр.

— Хорошая тренировка, — заметил Максуэлл, передавая ему банку кока-колы. — Отдохни немного.

— Спасибо, сэр.

— Что с тобой случилось? Эти раны на плече выглядят свежими.

Келли коротко рассказал о случившемся, как солдат солдату, потому что, несмотря на разницу в возрасте и занимаемом положении, они оба были солдатами, и во второй раз Голландец Максуэлл сидел и слушал как приёмный отец, которым он стал.

— Тяжело, Джон, — тихо произнёс адмирал.

— Да, сэр. — Келли не знал, что ещё ему сказать, и на мгновение замолчал, глядя вниз. — Я так и не поблагодарил вас за открытку... когда умерла Тиш. Это было так хорошо с вашей стороны, сэр. Как дела у сына?

— Летает пилотом на «Боинге-727» в компании «Дельта». Я вот-вот должен стать дедушкой, — с удовлетворением заметил адмирал и лишь потом понял, какой жестокой могла показаться сказанная им фраза этому молодому одинокому парню.

— Отлично! — Келли заставил себя улыбнуться, благодарный Максуэллу за то, что хоть что-то сделанное им оказалось успешным. — И что привело вас сюда, сэр?

— Мне хотелось бы обсудить с тобой кое-что. — Максуэлл открыл свой портфель и развернул на кофейном столике первую из нескольких привезённых с собой карт.

— О да, я хорошо помню это место, — хрипло заметил Келли. Его взгляд остановился на пометках, сделанных от руки на полях карты. — Это секретная карта, сэр.

— То, о чем мы будем говорить, чиф, касается крайне секретных вопросов.

Келли оглянулся. Адмиралы всегда ездят в сопровождении адъютантов, обычно это молодой лейтенант в сверкающем мундире, который носит портфель с документами, показывает своему боссу, где находится гальюн, беспокоится, где поставить автомобиль, и вообще занимается вещами ниже достоинства постоянно занятого боцмана или старшины. И тут он понял, что, хотя у вертолёта есть команда, гуляющая сейчас по острову, вице-адмирал Максуэлл прилетел сюда один, а это было крайне необычно.

— Но почему вы выбрали именно меня, сэр?

— Ты — единственный человек во всей стране, Джон, который знаком с местностью непосредственно, а не с воздуха.

— И если у нас есть здравый смысл, так и должно остаться. — Воспоминания Келли об этом месте нельзя было назвать приятными. Первый же взгляд на двухмерную карту пробудил у Келли худшие из трёхмерных воспоминаний.

— Насколько далеко ты продвинулся по этой реке, Джон?

— Примерно до этой точки. — Рука Келли скользнула по карте. — Я упустил вашего сына, когда прочёсывал местность в первый раз, но затем вернулся назад и нашёл его приблизительно вот здесь.

Совсем неплохо, подумал Максуэлл, дразнящее близко к цели.

— Этого моста через реку на шоссе больше нет. Правда, нам потребовалось на это шестнадцать боевых вылетов, но теперь мост находится в реке.

— Вы знаете, что это значит? Они построят брод или пару подводных мостов. Вам нужен мой совет, как их подорвать?

— Напрасная трата времени. Цель находится вот здесь. — Палец Максуэлла постучал по точке, обведённой красным фломастером.

— Долго придётся плыть, сэр. Что это такое?

— Чиф, когда тебя уволили в запас, ты остался в резервном составе флота, — добродушно произнёс адмирал.

— Одну минуту, сэр!

— Успокойся, сынок, я не призываю тебя обратно на действительную службу. — Пока не призываю, подумал Максуэлл. — У тебя был допуск к совершенно секретным документам.

— Да, у всех у нас был такой допуск, потому что...

— Но то, о чем мы говорим, ещё более секретно, чем СС, Джон. — И Максуэлл, достав из своего портфеля дополнительные материалы, объяснил почему.

— Вот ублюдки... — Келли оторвал взгляд от аэрофотоснимка. — Вы собираетесь высадиться там и спасти их, как тогда в Сонг-Тэй?

— Что тебе известно об этом?

— Лишь то, что было в открытой печати, — объяснил Келли. — Мы обсуждали это в группе. Нам казалось, что это была искусно проделанная операция. Эти парни из сил специального назначения могут действовать очень хитро, когда постараются. Но...

— Вот именно. Но в лагере никого не оказалось. Вот этот человек, — Максуэлл указал на фигуру на аэрофотоснимке, — опознан как полковник ВВС. Ошибки быть не может. Келли, вы никогда и никому не повторите этого.

— Понимаю, сэр. Как вы предполагаете осуществить операцию?

— Мы ещё точно этого не знаем. Ты знаком с этим районом, и нам нужно, чтобы ты помог выбрать альтернативные планы.

Келли подумал о прошлом. Он провёл пятьдесят часов в этом районе, без сна и отдыха.

— Очень рискованно для высадки с вертолёта. Здесь множество зенитных батарей. Относительно Сонг-Тэй, по крайней мере, можно было сказать, что тот лагерь был расположен далеко от всего, а ведь это место достаточно близко к Хайфону, тут много дорог, имеются мосты, а также находятся другие объекты. Операция будет очень трудной, сэр.

— Никто и не говорит, что все будет просто.

— Если вы опишете вот здесь дугу, то для скрытного подхода можно использовать этот хребет, но понадобится где-то перебраться через реку... скажем, вот здесь, и вы наталкиваетесь на ловушку из зенитных орудий... а вот эта ещё хуже, судя по тому, что здесь написано.

— Разве ваша группа планировала воздушные операции в этом районе, чиф? — не без изумления спросил Максуэлл и был удивлён полученным ответом.

— Видите ли, сэр, в нашей группе коммандос всегда не хватало офицеров. Они всё время нарывались на пулю. Я исполнял обязанности офицера группы, планирующего операции, в течение двух месяцев, и мы все знали, как проникнуть в лагеря и на объекты противника. Нам это было необходимо, ведь это самая опасная часть большинства операций. Поймите меня правильно, сэр, но не обязательно носить офицерские погоны, чтобы уметь мыслить.

— Я никогда не говорил, что думать умеют только офицеры, — едва не возмутился Максуэлл.

Келли сумел улыбнуться.

— Не все офицеры считают так, как вы, сэр. — Он посмотрел на карту. — Эту операцию следует планировать с конца. Начинайте с того, что вам требуется после захвата цели, затем возвращайтесь к методу подхода и проникновения на объект.

— Об этом потом. Расскажи мне прежде о долине реки, — попросил Максуэлл.

Пятьдесят часов, вспомнил Келли. Его перебросили на вертолёте из Дананга на борт подводной лодки «Скейт», которая затем доставила в поразительно глубокое устье этой проклятой вонючей реки. Далее Келли двигался вверх по течению, держась за подводный скутер, работавший на электрических аккумуляторах. Не исключено, этот скутер все ещё там, если только какой-нибудь рыбак не зацепил его своей леской. Келли оставался под водой, пока не кончился воздух в баллонах, он даже теперь помнил, как страшно было потерять способность прятаться под покрытой рябью поверхностью реки. Как страшно было подняться на поверхность, если даже слишком опасно было двигаться под водой и приходилось прятаться под водорослями у берега, наблюдая за транспортом на шоссе, проходящем рядом с рекой, слушая грохот зенитных батарей на вершинах холмов и думая о том, что сделают с ним снаряды 37-миллиметрового калибра, наткнись на него какой-нибудь северовьетнамский бойскаут и сообщи об этом отцу. И вот теперь этот адмирал спрашивал его, как лучше рискнуть жизнью других людей в том же самом месте, положившихся на него, как это сделала Пэм, полагая, что он знает, как нужно поступить. Эта внезапная мысль заставила бывшего главного боцмана похолодеть.

— Это опасное место, сэр. Я хочу сказать, что ваш сын тоже повидал там многое.

— Но не с твоей точки зрения, — напомнил Максуэлл.

В этом он прав, согласился Келли. Младший Голландец забрался в надёжное густое укрытие. И, ежечасно пользуясь своим радиопередатчиком, ожидал, что Змея придёт и спасёт его, а пока он лежал, сжимая сломанную ногу, страдая от мучительной боли и прислушиваясь к грохоту тех же самых зенитных батарей, которые сбили его А-6 и теперь молотили небо, стараясь воспрепятствовать другим самолётам взорвать мост, мимо которого пролетели его бомбы. Пятьдесят часов, вспомнил Келли, без отдыха и сна, только страх и желание выполнить задание, порученное ему.

— Сколько у нас времени, сэр?

— Мы не знаем этого. Честно говоря, я даже не уверен, что нам дадут добро. Когда у нас появится план, мы представим его. А когда его одобрят, мы соберем силы, подготовим их и проведем операцию.

— Метеорологические условия? Насколько они повлияют на ваши планы? — спросил Келли.

— Операция должна проводиться осенью — этой осенью — или, может быть, никогда.

— Вы говорите, что эти парни никогда не вернутся домой, если мы не спасем их?

— Никакой другой причины для северовьетнамцев построить лагерь так, как они это сделали, нет, — ответил Максуэлл.

— Адмирал, я — хороший коммандос, но всего лишь боцман. Вы не забыли этого?

— Джон, ты — единственный человек, который побывал рядом с этим местом. — Адмирал собрал аэрофотоснимки и карты и передал Келли новый комплект. — Ты трижды отказался от обучения на офицерских курсах. Мне хотелось бы знать почему, Джон.

— Хотите знать правду? Это означало возвращение обратно во Вьетнам. Я достаточно рисковал.

Максуэлл согласно кивнул, сожалея про себя о том, что его лучший источник информации, знавший ситуацию на месте, не получил достаточно высокого звания, соответствующего его опыту и знаниям, но он помнил также, как совершал боевые вылеты со старого авианосца «Энтерпрайз» вместе с лётчиками-сержантами, и по крайней мере один из них демонстрировал смекалку, достаточную для командира воздушной группы. Он также знал, что лучшими пилотами вертолётов были, наверно, сержанты, произведённые в уоррент-офицеры после краткосрочных курсов, организованных армией в Форт-Паккере. Сейчас не время для высокомерия офицерской кают-компании.

— При подготовке к операции в Сонг-Тэй была допущена одна ошибка, — заметил Келли после недолгого молчания.

— Какая именно?

— Они, вероятно, перетренировались. После определённого периода подготовки дальнейшие занятия только ухудшают их готовность к выполнению задания. Надо выбрать подходящих людей, и максимум через две недели они будут готовы к операции. Более продолжительная подготовка приводит к тому, что они начинают беспокоиться, нервничать и теряют целеустремлённость.

— Ты не первый, кто сообщил мне об этом, — согласился Максуэлл.

— Этим будут заниматься «тюлени»?

— Мы ещё не приняли решения. Келли, я могу дать тебе две недели, пока мы занимаемся другими сторонами операции.

— Как мне связаться с вами, сэр?

Максуэлл положил на стол пропуск в Пентагон.

— Никаких телефонных звонков, никаких писем — все только при личной встрече.

Келли встал и следом за адмиралом направился к вертолёту. Как только Максуэлл вышел из бункера, лётная команда начала прогревать турбины своего Н-2 «Си Спрайт». Келли взял адмирала за руку в тот момент, когда ротор уже вращался.

— Операция в Сонг-Тэй была намеренно неудачной? Максуэлл замер на месте.

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— Вы ответили на мой вопрос, адмирал, — кивнул Келли.

— Мы не уверены в этом, чиф. — Максуэлл опустил голову, проходя под вращающимся ротором к хвостовой части вертолёта. Когда винтокрылая машина взлетела, он снова пожалел, что Келли отклонил приглашение поступить в школу подготовки офицеров. Этот молодой парень был умнее, чем он предполагал, и адмирал решил встретиться с его бывшим командиром, чтобы получить более полную информацию. Он также подумал о том, как отнесётся Келли к официальному призыву на военную службу. Максуэллу было жаль терять доверие молодого парня — он может именно так подумать об этом, решил адмирал, когда «Си Спрайт» развернулся и направился на северо-восток, — но его ум и сердце были с теми двадцатью офицерами, которые находились в лагере «Сендер грин», и в первую очередь он думал о них. К тому же Келли надо отвлечься от личных неприятностей, утешил себя адмирал.

* * *

Келли следил за вертолётом, пока тот не исчез в утренней дымке, затем направился в мастерскую. Он ожидал, что сегодня в это время дня у него будут болеть все мышцы, зато ум окажется спокойным и готовым чётко мыслить. Как ни странно, все оказалось наоборот. Упражнения в больнице привели к более благоприятным результатам, чем он рассчитывал. У него все ещё не восстановилась выносливость, зато его плечо после начальной боли приняло огромную нагрузку на удивление спокойно. И теперь, когда обычное возбуждение после тяжёлой нагрузки прошло, его охватил новый приступ эйфории. Келли полагал, что хорошее самочувствие сохранится у него весь день, но спать он ляжет пораньше, чтобы как следует отдохнуть перед очередным тяжёлым испытанием. Завтра он возьмёт часы и начнёт тренироваться по-настоящему, засекая отрезки по времени. Адмирал дал ему две недели. Это примерно соответствовало времени, отведённому им самим себе для физической подготовки. Теперь пора приступать к другому.

Объекты военно-морского флота, какими бы ни были их размеры и назначение, все похожи один на другой. На них находится оборудование, необходимое всем, и одним из достоинств Бэттери-Айленда, была хорошо оснащённая мастерская. В течение шести лет тут находилась база спасательных судов, и, чтобы они могли безостановочно функционировать здесь, имелись станки, с помощью которых можно было ремонтировать и изготавливать вышедшие из строя детали машин. Набор станков и инструментов, находящихся в распоряжении Келли, был примерно равен ремонтному оборудованию эскадренного миноносца, да и закупили его таким же образом, механическая мастерская была просто выбрана из какого-то каталога ВМФ. Может быть, даже у ВВС существовала такая же система, подумал Келли. Он включил фрезерный станок фирмы «Саут Бенд» и принялся проверять различное оборудование, чтобы убедиться, что с его помощью он сделает то, что ему требовалось.

К фрезерному станку были приложены многочисленные ручные инструменты, измерительные приборы и выдвижные ящики, полные самых разных стальных заготовок, готовых для дальнейшей обработки и получения деталей, нужных оператору. Келли сел на табурет и начал обдумывать, что именно ему требуется, но затем решил прежде сделать нечто иное. Он снял свой «кольт» 45-го калибра с его места на стене, разрядил и разобрал, прежде чем снаружи и изнутри внимательно осмотреть затвор и ствол.

Мне понадобятся два комплекта всех деталей, сказал себе Келли. Но сначала следует изготовить первый комплект. Он вложил затвор в тиски, закрепил его и с помощью станка просверлил в его верхней части два маленьких отверстия. Станок «Саут Бенд» выполнил работу удивительно хорошо. Понадобилось повернуть колесо с четырьмя ручками меньше чем на одну десятую оборота, и крошечное сверло скользнуло сквозь оружейную сталь автоматического пистолета. Затем Келли повторил операцию, просверлив второе отверстие на расстоянии 1,25 дюйма от первого. Нарезать внутреннюю резьбу в отверстиях метчиком оказалось ничуть не труднее, и он завершил операцию с помощью отвёртки. На этом закончилась лёгкая часть дневного труда, которая позволила приобрести подзабытые за прошедший год навыки управления станком. Окончательный осмотр модифицированного затвора убедил Келли, что он ничего не повредил. Теперь предстояла гораздо более сложная работа.

У него не было ни времени, ни оборудования, чтобы проделать эту работу идеально. Келли достаточно хорошо владел сварочным аппаратом, но ему недоставало снаряжения, чтобы изготовить специальные детали для инструмента, который хотелось бы иметь. Чтобы сделать это, понадобилось бы обратиться в небольшую литейную мастерскую, рабочие которой могли догадаться, для чего он заказывает такие детали, а рисковать этим он не мог. Он утешил себя мыслью, что просто хорошего исполнения работы уже достаточно, а стремление к идеалу приносит одни неприятности и часто не стоит затраченных сил.

Прежде всего, Келли нашёл прочную стальную заготовку, похожую по форме на консервную банку, но меньшего диаметра и с более толстыми стенками. Он снова проверил отверстие и нарезал к нему резьбу, на этот раз в днище заготовки, прямо по оси «консервной банки», как он уже привык её называть. Отверстие было диаметром 0,6 дюйма, что он и проверил с помощью штангенциркуля. Затем он принялся за семь аналогичных заготовок, но уже поменьше диаметром. Каждую из них Келли обрезал на расстоянии три четверти дюйма от торцевой части, а потом уже проверил отверстия в их донышках. Эти новые отверстия имели диаметр 0,24 дюйма, а сами заготовки в окончательном виде напоминали по форме маленькие стаканчики с дырками в донышках, или, скорее, крошечные цветочные горшочки с прямыми стенками, с улыбкой подумал он. Каждая из них представляла собой «дефлектор». Он попытался опустить дефлекторы внутрь «банки», но они оказались слишком большого размера. Это вызвало у Келли недовольное ворчание на самого себя. Пришлось обработать каждый дефлектор на шлифовальном станке. Когда он покончил с этой работой, каждый из дефлекторов сиял поверхностью одинакового диаметра — ровно на один миллиметр меньше внутреннего диаметра «консервной банки». Продолжительная операция заняла у него пятьдесят минут, и все это время он, не переставая, бранил себя. Прежде чем опустить готовые детали внутрь «банки», он вознаградил себя холодной кока-колой. Все дефлекторы послушно встали на место — достаточно плотно, чтобы не греметь о стенки, и в то же время достаточно свободно, чтобы выскользнуть обратно после одного-двух встряхиваний. Отлично. Он выбил дефлекторы наружу и принялся за изготовление крышки для «консервной банки», на которой тоже нужно было нарезать резьбу. Закончив работу, Келли сначала завернул на место крышку, не вкладывая дефлекторы внутрь, затем отвинтил её, вложил их снова и поставил на место крышку, поздравив себя с тем, что все детали плотно прилегают одна к другой. И лишь теперь он сообразил, что не просверлил отверстие в центре крышки. Эту работу он опять выполнил на фрезерном станке. Диаметр нового отверстия был всего лишь 0,23 дюйма, но после сборки его взгляд легко проник через внутренние отверстия сквозь весь глушитель. По крайней мере, подумал Келли, я сумел просверлить все отверстия точно, без малейших ошибок.

Теперь наступила очередь самой важной операции. Келли не торопился, подготовил станок, проверив установку не меньше пяти раз, прежде чем проделал последнюю нарезку, один раз потянув за рычаг — причём затаив при этом дыхание. Ему доводилось несколько раз наблюдать за подобной операцией, но ещё ни разу не приходилось делать её самому, и хотя он умел обращаться с инструментами, все-таки оставался отставным боцманом, а не слесарем-механиком. Закончив работу, он вынул ствол из тисков и собрал пистолет. Затем Келли направился на берег с пистолетом и коробкой винтовочных патронов 22-го калибра.

На Келли никогда не производил особого впечатления большой и тяжёлый автоматический «кольт», но патроны 45-го калибра стоили намного дороже, чем патроны бокового боя 22-го калибра, поэтому в прошлом году он купил комплект принадлежностей, с помощью которых превращал — после нескольких несложных операций — «кольт» 45-го калибра в пистолет 22-го, что позволяло ему пользоваться малокалиберными патронами. Он бросил пустую банку из-под кока-колы футов на пятнадцать от себя, затем зарядил пистолет. На этот раз он не пользовался защитными наушниками. Келли стоял, как всегда перед стрельбой — опустив расслабленные руки, потом быстро вытянул их вперёд, сжимая пистолет и полуприсев, и тут он понял, что глушитель, навинченный на конец ствола, закрывает мушку. Это создавало немалую проблему. Он снова опустил пистолет, затем поднял его и нажал на спусковой крючок, не видя цели. Результат можно было предсказать заранее — пуля не попала в консервную банку. Это была плохая новость. А хорошей новостью было то, что глушитель функционировал превосходно. Часто ошибочно представляемый звукорежиссёрами кино и телевидения как почти музыкальный «зинг!», при хорошем глушителе звук выстрела больше напоминает шуршание металлической щётки, проведённой по деревянной доске. Газы от порохового заряда внутри патрона остаются в дефлекторах, когда пуля проходит через отверстия, практически перекрывая их и заставляя газы расширяться внутри глушителя. С пятью внутренними дефлекторами — наружная крышка играла роль шестого — звук выстрела превращался в негромкий шёпот.

Все это хорошо, подумал Келли, но, если ты не попал в цель, противник услышит, наверно, более громкий металлический щелчок отброшенного назад и затем возвращённого пружиной вперёд затвора, а этот звук невозможно принять за что-то безобидное. То, что он не попал в банку из-под кока-колы на расстоянии пятнадцати футов, служило плохой рекомендацией его искусству стрелка. Человеческая голова больше банки, разумеется, но цель внутри головы, попадание в которую смертельно, мало отличается от банки по своим размерам. Келли расслабился и выстрелил снова, поднимая пистолет вверх по плавной и стремительной дуге. На этот раз он нажал на спусковой крючок в тот момент, когда глушитель начал закрывать цель. Теперь в некотором смысле получилось лучше. Банка упала с дыркой диаметром 0,22 дюйма неподалёку от дна. Меткость оставляла желать лучшего. Однако следующий выстрел вызвал у Келли удовлетворённую улыбку — пуля попала в центр банки. Келли вынул обойму из пистолета, зарядил её пятью патронами, снаряжёнными разрывными пулями с полостью в головной части, и через минуту банку уже больше нельзя было использовать в качестве цели — в ней зияло семь отверстий, причём шесть группировались в центре.

— Ещё не разучился стрелять, мальчик Джонни, — проговорил вслух Келли, ставя пистолет на предохранитель. Но стрельба велась при дневном свете, в неподвижную ярко-красную банку, и он понимал это. Он вернулся в мастерскую и разобрал пистолет. Глушитель выдержал все восемь выстрелов, ничуть не пострадав, но, тем не менее, Келли почистил его, смазав внутренние части тонким слоем ружейного масла. Ещё вот что, подумал он, и, обмакнув маленькую кисточку в эмалевую краску, провёл прямую белую линию по верхней части затвора. Затем он посмотрел на часы. Два пополудни. Келли позволил себе немного поесть, прежде чем приступить к вечерним упражнениям.

* * *

— Ух ты, как много!

— Ты что, недоволен? — бросил Таккер. — В чем дело? Или тебе не справиться с распространением?

— Генри, я сумею распространить все, что ты достанешь, — ответил Пиаджи, крайне раздражённый высокомерием Таккера, а потом задумавшийся над тем, что может последовать дальше.

— Но ведь нам придётся провести здесь три дня! — в свою очередь заныл Эдди Морелло.

— Не хочешь оставлять на такой долгий срок жену? — ухмыльнулся Таккер, глядя на Эдди. Он уже решил, что следующим будет он. К тому же у Эдди отсутствовало чувство юмора. Он побагровел от ярости.

— Послушай, Генри...

— А ну-ка успокойтесь все. — Пиаджи оторвал взгляд от восьми килограммов героина на столе и повернулся к Таккеру. — Мне хотелось бы знать, откуда ты получаешь товар.

— Не сомневаюсь. Тони, но мы уже говорили об этом. Ты справишься с распространением?

— Важно помнить. Генри, что, когда начинаешь заниматься таким делом, трудно остановиться. Люди полагаются на тебя, вроде как в том анекдоте — что ты скажешь медведю, когда у тебя кончатся пирожные, понимаешь? — Пиаджи уже начал думать. У него были контакты в Филадельфии и в Нью-Йорке — молодые парни вроде него самого, которым надоело работать на старых мафиози со старомодными правилами. Денежный потенциал здесь был потрясающим. Генри получил доступ — к чему? — подумал он. От начали работать вместе всего два месяца назад, с двумя килограммами героина, который после, произведённого анализа, по своему качеству оказался настолько чистым, что его можно было сравнить только с лучшим «сицилийским белым», зато его цена при доставке была вдвое ниже. И все проблемы, связанные с доставкой, брал на себя Генри, а не он, отчего сделка становилась вдвойне привлекательной. Наконец, то, как была организована безопасность, произвело на Пиаджи самое благоприятное впечатление. Генри был вовсе не тупицей, не каким-нибудь там выскочкой с массой идей и безо всяких мозгов. Он оказался, по сути дела, бизнесменом, спокойным и профессиональным, человеком, способным стать надёжным союзником и партнёром, считал теперь Пиаже.

— Мой канал снабжения очень надёжен. Позволь мне заботиться об этом, пейзан.

— О'кей, — кивнул Пиаджи. — Но у меня возникла проблема, Генри. Понадобится время, чтобы собрать наличные для оплаты такой большой партии. Тебе следовало бы предупредить меня заранее, приятель.

Таккер позволил себе усмехнуться.

— Мне не хотелось отпугнуть тебя, Энтони.

— Моего слова относительно денег тебе достаточно?

Кивок и пристальный взгляд.

— Конечно. Я знаю, что ты серьёзный парень. — Это был умный шаг. Пиаджи не откажется от возможности установить для своих партнёров надёжный канал снабжения — в конечном счёте, деньги были слишком большие. Анджело Ворано, возможно, не понял этого, но он исполнил своё предназначение — связал Таккера с Пиаджи, и этого было достаточно. К тому же сейчас Анджело превратился в крабовое дерьмо.

— Это чистый товар, такого же качества, как и раньше? — спросил Морелло, вызвав раздражение у обоих.

— Послушай, Эдди, неужели, доверяя нам с деньгами, он станет обманывать нас на товаре? — ответил резко Пиаджи.

— Господа, позвольте мне объяснить вам, как обстоят дела, ладно? У меня отличный канал снабжения товаром самого высокого качества. Откуда я его получаю и как — это моё дело. У меня даже есть район, где мне не хотелось бы видеть вас, но до сих пор мы ещё там не сталкивались лбами, и давайте оставим все, как было. — Оба итальянца кивнули. Таккер видел, что Эдди сделал это, ничего не понимая, с глупым выражением лица, а вот Тони — с пониманием и уважением.

— Тебе нужно, чтобы кто-то распространял твой товар, — также по-деловому заговорил Пиаджи. — Мы займёмся этим. У тебя есть собственная территория, и мы уважаем твоё право на неё.

Наступило время для следующего шага.

— Я добился этого, потому что не допускал глупостей. После сегодняшнего дня вы, ребята, больше не будете связаны с этим этапом дела.

— Что ты имеешь в виду?

— Я хочу сказать — больше не будет поездок на катере. Это значит, что вы больше не будете прикасаться к товару.

Пиаджи улыбнулся. Он занимался этим уже четыре раза, и прелесть новизны потускнела для него.

— Со своей стороны я не буду спорить. Если хочешь, мои люди будут принимать товар когда угодно.

— Мы разделяем товар и деньги. Будем вести дело, как настоящий бизнес, — сказал Таккер. — Нечто вроде кредитования.

— Но сначала мы получаем товар.

— Не возражаю. Тони. Только ты подбери надёжных людей, ладно? Весь смысл в том, что вы и я будем как можно дальше от товара.

— Людей могут арестовать, а они раскалываются, — напомнил Морелло. Он чувствовал, что его не принимают во внимание, что разговор ведется без него, но оказался недостаточно сообразительным, чтобы понять значение этого.

— Только не мои, — бесстрастно произнёс Таккер. — Мои люди знают, что за этим последует.

— Значит, это был ты, верно? — спросил Пиаджи, связав недавнее событие с Таккером. Тот кивнул. — Мне нравится твой стиль, Генри. Только в следующий раз постарайся быть поосторожней, ладно?

— Я потратил на эту операцию два года. Она обошлась мне в большие деньги, и я хочу, чтобы она продолжалась как можно дольше. Вот почему я рискую ничуть не больше, чем это вызывается необходимостью. Итак, когда ты заплатишь мне за эту партию?

— Я принёс с собой ровно сотню косых. — Тони махнул рукой в сторону рюкзака на палубе. Эта маленькая операция стала расти с удивительной быстротой, однако первые три партии были проданы за высокую цену, и Таккер, подумал Пиаджи, — это человек, которому можно доверять, насколько можно кому-нибудь доверять в таком деле. Однако решил он, попытка обмана уже произошла бы, если бы этого хотел Таккер, а такой огромный объем поставок слишком велик для парня, руководящего подобным каналом. — Это для тебя. Генри. Похоже, мы должны тебе ещё... пятьсот тысяч? Мне понадобится время, скажем неделя. Извини, приятель, но ты меня прямо-таки потряс. Требуется время, чтобы собрать такое количество наличных, понимаешь?

— Будем считать четыре сотни. Тони. Не имеет смысла прижимать своих друзей в первый же раз. Давай сделаем так, чтобы между нами восторжествовала добрая воля, а?

— Специальное начальное предложение? — Пиаджи засмеялся и бросил Генри банку пива. — Не иначе, у тебя в жилах итальянская кровь, дружище. О'кей, мы сделаем так, как ты хочешь. Насколько хорош твой канал поставок. Генри? — Пиаджи знал, что не должен задавать такого вопроса.

— А теперь за работу. — Таккер разрезал первый пластиковый пакет и высыпал его содержимое в чан из нержавеющей стали, где производилось смешивание, довольный тем, что больше ему не придётся заниматься подобной чёрной работой. Седьмой этап в его плане маркетинга был завершён. Отныне он поручит другим это кухонное занятие, сначала, разумеется, под его наблюдением, но с сегодняшнего дня Генри Таккер будет действовать как администратор, которым он стал. Смешивая в чане чистый героин с инертным наполнителем, он поздравил себя с проявленным им здравым смыслом. Он начал бизнес именно так, как надлежало, рисковал, но только когда это было необходимо, создавал свою организацию с самого основания, сам занимался делами, пачкал свои руки. Может быть, предки Пиаджи начинали точно так же, подумал он. Сам Тони забыл об этом, наверно, как забыл и о связанных с этим осложнениях. Но это уже было не его, Таккера, проблемой.

* * *

— Послушайте, полковник, я был всего лишь адъютантом, понимаете? Сколько раз должен я повторять вам это? Я занимался тем же, чем занимаются адъютанты ваших генералов, всякими глупостями.

— Тогда зачем соглашаться на такую должность? — Как печально, подумал полковник Николай Евгеньевич Гришанов, что человеку приходится проходить через это, но полковник Закариас не был человеком. Он был врагом, несколько неохотно напомнил себе русский, и ему нужно было, чтобы американец снова заговорил.

— Разве не так обстоят дела в ваших ВВС? Вас замечает генерал, и вы получаете звание за званием гораздо быстрее. — Американец сделал паузу. — Кроме того, я писал речи. — Уж это признание не причинит ему никаких неприятностей, правда?

— У нас в ВВС этим занимается заместитель по политчасти, — отмахнулся от столь легкомысленного заявления Гришанов.

Это была их шестая встреча. Гришанов был единственным советским офицером, которому разрешили беседовать с этими американцами. Вьетнамцы разыгрывали свои карты очень осторожно. Этих карт было двадцать — все одинаковые и все такие разные. В досье Закариаса говорилось, что он не только лётчик-истребитель, но и сотрудник военной разведки. За свою более чем двадцатилетнюю карьеру он изучал системы противовоздушной обороны, получил степень бакалавра в Беркли. В досье находилась даже недавно полученная копия его диссертации: «Аспекты распространения и рассеивания микроволн над пересечённой местностью», снятая в университетском архиве какой-то доброй душой, одним из трёх неизвестных, внёсших свой вклад в его знакомство с жизнью полковника Закариаса. Эту диссертацию следовало сразу после завершения немедленно засекретить, как это сделали бы в Советском Союзе, знал Гришанов. Это было очень глубокое исследование того, что происходит с энергией низкочастотного поискового радиолокатора и как, между прочим, следует самолёту использовать горы и холмы, чтобы укрыться от него. Три года спустя, завершив службу в эскадрилье истребителей, Закариас был направлен на военно-воздушную базу Оффут, рядом с Омахой, штат Небраска. Там он служил в группе планирования стратегической авиации и, применяя свои теоретические знания физики к практическому миру стратегической ядерной войны, разрабатывал маршруты, которые позволят американским бомбардировщикам В-52 проникнуть сквозь линию советской противовоздушной обороны.

Гришанов не мог заставить себя ненавидеть этого человека. Он сам был лётчиком-истребителем, ещё недавно командовал авиационным полком в системе ПВО страны. Уже получив новое назначение, он неожиданно был послан сюда выполнять задачи, прямо противоположные тем, которыми занимался Закариас. В случае войны задачей Гришанова было не дать американским бомбардировщикам опустошить его страну, а в мирное время он участвовал в разработке методов, препятствующих их проникновению в советское воздушное пространство. Это обстоятельство делало его задание во Вьетнаме одновременно сложным и необходимым. Он не был офицером КГБ, ненавидел этих маленьких коричневых варваров, в стране которых находился, и не получал никакого удовольствия от человеческих мучений — сбивать самолёты — другое дело, — даже если это были американцы, замышлявшие уничтожение его родины. Но те люди, которые умели получать информацию, не знали, как анализировать её, не имели даже представления о том, какие вопросы нужно задавать. Вопросы можно было бы записать, но это не приносило желаемого результата — нужно видеть глаза человека, когда тот отвечает на твои вопросы. Человек, способный составлять столь хитроумные планы, несомненно, способен лгать с такой убеждённостью и правдоподобием, что сумеет обмануть почти кого угодно.

Гришанову не нравилось то, что он видел перед собой. Американец оказался искусным и бесстрашным человеком, одним из специалистов по уничтожению ракетных установок «земля — воздух». Американцы называли таких лётчиков «дикими ласками» — по имени свирепых маленьких хищников, способных преследовать добычу даже в глубоких норах. Этот военнопленный совершил восемьдесят девять таких боевых вылетов, если вьетнамцы сумели собрать обломки именно его самолёта, — подобно русским, американцы любили делать отметки о своих боевых успехах на борту — и был именно тем человеком, с которым Гришанову нужно было поговорить. Возможно, это послужит уроком, о котором он напишет, подумал, русский офицер. Подобная гордость за свои достижения приводила к тому, что враги узнавали, кого они захватили в плен и многое из того, что было ему известно. Но так любили поступать лётчики-истребители, и сам Гришанов вряд ли согласился бы скрывать свои подвиги в борьбе с врагами его страны. Русский, кроме того, старался убедить себя в том, что хочет уберечь сидящего напротив него за столом человека от пыток. Закариас, по-видимому, убил немало вьетнамцев — и не простых крестьян, а квалифицированных, подготовленных русскими специалистами ракетчиков, и потому правительство этой страны захочет наказать его за это. Но это не интересовало Гришанова, и он не хотел допустить, чтобы политические соображения мешали его профессиональным интересам. Американский офицер, с которым он разговаривал, был знаком с самыми секретными научными и, без сомнения, сложными аспектами национальной обороны. Ему было поручено составить планы нападения сотен самолётов с высококвалифицированными экипажами на борту. То, как мыслят эти специалисты, какова их тактическая доктрина, не менее важно, чем их планы. Что касается самого Гришанова, то он считал, что американцы могут убивать столько жёлтых ублюдков, сколько им хочется. Эти мерзкие маленькие фашисты так же мало разбираются в политической философии его страны, как каннибалы в искусном приготовлении пищи.

— Полковник, мне известно про вас гораздо больше, чем вы думаете, — терпеливо произнёс Гришанов. Он положил недавно прибывший документ на стол. — Вчера вечером я прочитал вот это. Блестящая работа.

Глаза русского офицера не отрывались от лица американского полковника. Реакция американца была поразительной. Несмотря на то, что сам он занимался чем-то вроде разведывательной работы, ему и в голову не приходило, что кто-то во Вьетнаме может передать запрос в Москву, откуда заставят американцев отыскать что-то подобное. Лицо его выражало недоумение. Каким образом они сумели узнать о нем так много? Как им удалось заглянуть так далеко в его прошлое? Кто вообще на это способен? Неужели кто-то может оказаться настолько проницательным, настолько высоким профессионалом? Ведь вьетнамцы такие дураки!

Как и многие русские офицеры, Гришанов проявлял серьезный и глубокий интерес к военной истории. Находясь на боевом дежурстве в полковом помещении, он читал множество секретных документов. Из одного он узнал, как в Люфтваффе допрашивали захваченных в плен летчиков союзников, и навсегда запомнил это. Подобный метод он попытается применить здесь. Тогда как меры физического воздействия только укрепляют дух американца, его вот так может невероятно потрясти простая пачка бумаг. У каждого есть свои сильные стороны и свои слабости. Только человек, наделенный высоким интеллектом, способен различить их.

— Как случилось, что ваша диссертация не была засекречена? — спросил Гришанов, закуривая сигарету.

— Это всего лишь теоретическая физика. — Закариас пожал худыми плечами, приходя в себя и пытаясь скрыть охватившее его отчаяние. — Наибольший интерес проявила телефонная компания.

Гришанов постучал по диссертации указательным пальцем.

— Так вот, послушайте. Я вчера вечером узнал из вашей диссертации немало нового. Предсказание ложных эхо по данным топографических карт, математическое моделирование мертвых зон! Таким образом, можно спланировать путь сближения с целью, прокладывать курс от одной точки к другой. Блестяще! Скажите, а что это за место — Беркли?

— Просто университет, в калифорнийском стиле, — ответил Закариас, прежде чем успел спохватиться, что говорит с этим русским полковником. Он не должен говорить. Его подготовили таким образом, чтобы он не разговаривал с противником. Его подготовили к тому, чего ожидать и что он может делать, не выдавая себя, научили уклоняться от ответов и маневрировать. Но ничего подобного эта подготовка не предусматривала. Боже милосердный, как он устал, как напуган, как ему надоело соблюдать правила поведения, которые не имеют теперь никакого значения.

— Я плохо знаю вашу страну — за исключением профессиональных аспектов, разумеется. Скажите, там один регион значительно отличается от другого? Вы родом из Юты. Что это за место?

— Меня зовут Робин Дж. Закариас. Я — полковник...

Гришанов поднял руки.

— Прошу вас, полковник. Я все это знаю. Я также знаю не только дату вашего рождения, но и место. Недалеко от Солт-Лейк-Сити нет никаких баз ваших ВВС. Все это я знаю по картам. Мне, по-видимому, никогда не удастся побывать в этом регионе — в любом регионе вашей страны. Скажите, этот район Беркли в Калифорнии, он весь зелёный, правда? Мне говорили даже, что там выращивают виноград на вино. Но мне ничего не известно о Юте. Там ведь есть большое озеро, которое называют Солёным, правда? Оно действительно солёное?

— Да, поэтому и...

— Но как оно может быть солёным? Океан находится в тысяче километров, и озеро отделено от него горами, верно? — Он не стал ждать ответа американца. — Я хорошо знаком с Каспийским морем. Одно время служил там. Оно не солёное. А ваше озеро солёное? Как странно. — Он погасил окурок.

Голова американца чуть дёрнулась вверх.

— Не знаю, я не геолог. Думаю, это осталось от первобытных времён.

— Пожалуй. Но ведь там есть и горы?

— Горный хребет Уосатч-Маунтинз, — подтвердил Закариас, качнув головой подобно пьяному.

Нужно отдать должное вьетнамцам, подумал Гришанов, они кормят своихпленников пищей, которую даже свинья станет, есть только от голода. Интересно, мелькнула у него мысль, это намеренная и обдуманная система или чисто случайное следствие простого варварства? Даже политических заключённых в Гулаге кормят лучше. Пищевой рацион военнопленных американцев снизил их сопротивляемость болезням, довёл их до такого состояния, что любая попытка побега будет обречена на неудачу — недостанет выносливости. Вроде того, что делали фашисты с советскими военнопленными. Впрочем, каким бы отвратительным это ни казалось, Гришанову это было на руку. Сопротивляемость, физическая и умственная, требует сил, и легко заметить, как быстро теряют силы американские офицеры за бесконечные часы допросов, как гаснет их мужество, по мере того как физические потребности отнимают силы от запаса психологической решимости. Он учился, как делать это. Такой процесс требовал много времени, но и доставлял удовольствие, ведь Гришанов учился копаться в мозгах людей, мало отличающихся от него самого.

— Там хорошо кататься на лыжах?

У Закариаса моргнули глаза, словно вопрос выхватил его из другого места и времени.

— Да, хорошо.

— Вот этим никогда не удастся насладиться здесь. Я люблю кататься на лыжах по равнине, чтобы поддерживать форму, да и отвлечься. Раньше у меня были клееные деревянные лыжи, но в последнем полку, которым я командовал, мой техник изготовил мне стальные лыжи — из листовой обшивки самолёта.

— Стальной обшивки?

— Да, из листа нержавеющей стали. Это тяжелее алюминия, но сталь обладает большей гибкостью. Мне они очень нравятся. Он взял лист от панели крыла нашего нового перехватчика, проект Е-266.

— Что это за проект? — Закариас ничего не знал о новом МиГ-25.

— У вас его называют «Фоксбэт». У него исключительная скорость, он предназначен для перехвата ваших бомбардировщиков Б-70.

— Но ведь мы отказались от этого проекта, — возразил Закариас.

— Да, я знаю. Но в результате вашего проекта я получил удивительно скоростной истребитель. После возвращения домой я буду командовать первым полком, на вооружение которого поступят такие истребители.

— Истребители из стали? Почему?

— У них сопротивляемость аэродинамическому нагреву значительно лучше, чем у самолётов, сделанных из алюминия, — объяснил Гришанов. — А из списанных листов обшивки получаются хорошие лыжи. — Закариас теперь совсем запутался. — Итак, как вы думаете, справятся мои стальные истребители с вашими алюминиевыми бомбардировщиками?

— Пожалуй, это зависит от... — начал Закариас и тут же замолчал. Его глаза смотрели через стол сначала с замешательством от того, что он едва не проговорился, затем они наполнились решимостью.

Я слишком поторопился, разочарованно подумал Гришанов. Он подтолкнул американца чуть раньше, чем следовало. Да, в мужестве ему не откажешь. У него достаточно мужества, чтобы привести свою «дикую ласку» в «деловую часть» — так американцы пользовались этой фразой — больше восьмидесяти раз. Он сможет сопротивляться длительное время. Но времени у Гришанова было вдосталь.

12. Подготовительные шаги

«Фольксваген» 63-го года, небольшой пробег, радиальные шины, в отличном состоянии...

Келли опустил десятицентовую монету в телефон-автомат и набрал номер. На улице был пылающе жаркий субботний день, температура и влажность поднимались, соревнуясь друг с другом и стремясь достигнуть трёхзначной величины. Келли проклял свою глупость. Некоторые вещи были настолько очевидны, что ты не видишь их, пока не разобьёшь о них нос, и не потечёт кровь.

— Алло? Я звоню по поводу объявления насчет автомобиля... Совершенно верно, — произнес Келли. — Прямо сейчас, если вы не возражаете... О'кей, скажем, через пятнадцать минут. Отлично, спасибо, мадам. Сейчас приеду. До свиданья. — Он повесил трубку. По крайней мере, что-то получилось как надо. По лицу Келли, стоящего внутри телефонной будки, пробежала тень недовольства. «Спрингер» был пришвартован к гостевому причалу одного из яхт-клубов на реке Потомак. Ему нужно было купить автомобиль, но как добраться до места, где этот автомобиль находится? Если поехать туда на своей машине и вернуться на купленной, что делать со своей, на которой он приедет? Все складывалось так забавно, что Келли начал посмеиваться над самим собой. И тут вмешалась судьба — мимо ворот яхт-клуба проезжало пустое такси, что позволило ему сдержать обещание, данное старой даме.

— Квартал 4500, Эссекс-авеню, — сказал он таксисту.

— А где это, приятель?

— В Бетесде.

— Придётся заплатить дополнительно, приятель, — заметил таксист, направляясь на север.

Келли передал ему десятидолларовую банкноту.

— Получишь ещё одну, если доставишь меня туда за пятнадцать минут.

— Вопросов нет, — отозвался таксист, и ускорение опрокинуло Келли на спинку сиденья. Почти весь путь проходил не по Висконсин-авеню. У красного сигнала светофора таксист нашёл на карте Эссекс-авеню и за двадцать секунд до конца пятнадцатиминутного срока сумел получить вторую десятку.

Это был зажиточный жилой район, и он без особого труда нашёл нужный дом. Перед ним стоял «фольксваген», выкрашенный в ужасный ярко-жёлтый цвет. То тут, то там под краской проглядывала ржавчина. Трудно было придумать что-то, что устраивало бы Келли больше этого «жука». Он взбежал по четырём деревянным ступенькам и постучал в дверь.

— Кто там? — В дверях появилось лицо, точно соответствующее голосу. Старушка была маленькой и хрупкой, лет восьмидесяти, но её проницательные зелёные глаза, увеличенные толстыми линзами очков, давали представление о том, какой была в молодости их хозяйка. В её седых волосах все ещё проглядывали жёлтые пряди.

— Миссис Бойд? Я только что звонил вам насчёт машины.

— Как вас зовут?

— Билл Мерфи, мадам, — добродушно улыбнулся Келли. — Ужасно жарко, не правда ли?

— Ужасно, — согласилась она. — Подождите минутку. — Глория Бойд скрылась за дверями и через мгновение вернулась с ключами от машины. Келли взял её под руку, чтобы помочь спуститься по ступенькам.

— Спасибо, молодой человек.

— Только рад помочь, мадам, — галантно ответил Келли.

— Мы купили машину для моей внучки. Когда она уехала в колледж, машиной пользовался Кен, — сказала старушка, полагая, что Келли знает о Кене.

— Извините?

— Это был мой муж, — произнесла Глория не обернувшись. — Он умер месяц назад.

— Мне очень жаль, мадам.

— Он долго болел, — заметила женщина, все ещё не оправившаяся от боли утраты, но уже примирившаяся с ней. Она передала ему ключи. — Вот, осмотрите машину.

Келли отпёр дверцу. Внутри машина выглядела, как и полагается автомобилю, которым пользовалась студентка колледжа, а затем пожилой человек. Сиденья были изрядно потёрты, а на одном виднелся длинный разрез, сделанный, наверно, ящиком с одеждой или книгами. Он повернул ключ в замке зажигания, и двигатель сразу заработал. Даже топливный бак был полон. Объявление не обманывало насчёт небольшого пробега — на одометре значились всего 52 тысячи миль. Келли попросил разрешения объехать вокруг квартала. Двигатель и вся остальная механика в хорошем состоянии, решил он, возвращаясь к стоящей на тротуаре старушке.

— Откуда взялось столько ржавчины? — спросил он, отдавая ей ключи.

— Внучка училась в Чикаго, в Северо-западном университете, а там такой ужасный снег и вся эта соль.

— Это хороший университет. Разрешите, я отведу вас обратно. — Келли снова взял её под руку и повёл назад в дом. Внутри стоял запах жилища стариков — в воздухе слишком много пыли, убирать которую не хватает сил, и пахнет несвежей пищей, потому что она все ещё готовила для двоих, а не для неё одной.

— Хотите чего-нибудь выпить?

— Да, мадам, спасибо. Было бы неплохо выпить стакан воды. — Келли огляделся вокруг, пока она ходила на кухню. На стене была фотография мужчины в мундире с высоким воротом и поясом военного образца, держащего под руку молодую женщину в очень узком, почти цилиндрическом, белом свадебном платье. Остальные фотографии иллюстрировали семейную жизнь Кеннета и Глории Бойд. Две дочери и сын, поездка на океанское побережье, старый автомобиль, внуки — все принадлежности, заслуженные полнокровной и полезной жизнью.

— Вот, пожалуйста. — Старушка передала ему стакан.

— Спасибо. Чем занимался ваш муж?

— Он служил в министерстве торговли на протяжении сорока двух лет. Мы собирались переехать во Флориду, но он заболел, так что теперь я уезжаю одна. Моя сестра живёт в Форт-Пиерсе, она тоже вдова, её муж был полицейским... — Голос женщины становился все тише, и в этот момент в комнату вошёл кот, заинтересовавшийся новым посетителем. Это, казалось, придало миссис Бойд новые силы. — Я уезжаю туда на будущей неделе. Дом уже продан, в следующий четверг нужно оставить его. Я продала его приятному молодому врачу.

— Надеюсь, вам понравится во Флориде, мадам. Сколько вы хотите за свою машину?

— Я больше не могу управлять автомобилем из-за глаз — у меня катаракта. Если мне нужно поехать куда-нибудь, меня возят. Мой внук говорит, что машина стоит полторы тысячи долларов.

Ваш внук, должно быть, адвокат — лишь они бывают такими жадными, подумал Келли.

— Как относительно тысячи двухсот? Я заплачу наличными.

— Наличными? — У неё в глазах снова заиграли чёртики.

— Да, мадам.

— Тогда забирайте автомобиль. — Она протянула ему руку, и Келли осторожно пожал её.

— У вас есть документы на машину? — Келли почувствовал себя неловко из-за того, что ей снова пришлось вставать, на этот раз подниматься на второй этаж, медленно, держась рукой за перила, пока он доставал бумажник и отсчитывал двенадцать новеньких хрустящих банкнот.

На всю процедуру должно было уйти минут десять, но вместо этого он потратил тридцать. Келли уже проверил, как нужно осуществлять передачу автомобиля в собственность другому лицу, и к тому же он не собирался делать это в полном объёме. Страховые документы находились в том же конверте, где и технический паспорт, выписанный на имя Кеннета Бойда. Келли пообещал оформить паспорт на своё имя и заменить, разумеется, номерные знаки. Оказалось, однако, что такое количество наличных денег заставляет миссис Бойд нервничать, так что он помог ей заполнить бланк депозита и затем отвёз старую леди в банк, где она опустила деньги в прорезь ночного сейфа. После этого Келли остановился у супермаркета, где, прежде чем доставить миссис Бойд домой и помочь ей подняться на крыльцо, купил молоко и консервы для кота.

— Спасибо за автомобиль, миссис Бойд, — сказал он, расставаясь со старушкой.

— Для чего он вам нужен?

— Для деловых поездок, — улыбнулся Келли и уехал.

***

Этим же вечером, без четверти девять, два автомобиля остановились на площадке обслуживания рядом с шоссе 95. Впереди ехал «додж-дарт», а за ним красный «плимут». На расстоянии один от другого футов пятьдесят они выбрали полупустую стоянку к северу от Мэриленд-Хауса, места для отдыха у шоссе Джона Ф. Кеннеди. Здесь предлагалось полное обслуживание — от ресторана до заправочной станции, где продавали бензин и автомобильные масла. Помимо пищи, в ресторане подавали хороший кофе, но, что вполне понятно, здесь не было ничего спиртного. «Додж» сделал несколько поворотов на площадке для стоянки автомобилей и наконец остановился на расстоянии трёх интервалов от белого «олдсмобиля» с номерами Пенсильвании и коричневой виниловой крышей. «Плимут» занял место в следующем ряду. Из него вышла женщина и мимо «олдсмобиля» направилась к кирпичному зданию ресторана.

— Привет, бэби, — окликнул её мужчина. Женщина остановилась и сделала несколько шагов к автомобилю с коричневой виниловой крышей. Мужчина был белым, с длинными, аккуратно причёсанными черными волосами и в белой рубашке с расстёгнутым воротом.

— Меня послал Генри, — сказала она.

— Я знаю. — Он протянул руку и коснулся её лица. Она не сопротивлялась. Мужчина обернулся, посмотрел по сторонам, и затем его рука скользнула ниже. — Ты привезла, что мне нужно, бэби?

— Да, — улыбнулась она. Это была натянутая, неловкая улыбка, испуганная, но не смущённая. Вот уже несколько месяцев, как Дорис разучилась смущаться.

— Красивые титьки, — заметил мужчина без всяких эмоций в голосе. — Иди принеси.

Дорис вернулась к своему автомобилю, словно забыла что-то. Из машины она достала большую сумку, почти маленький рюкзак. Когда она проходила мимо «олдсмобиля», мужчина протянул руку и взял его. Затем Дорис направилась к зданию ресторана и через минуту вернулась с банкой содовой, глядя на «плимут» в надежде, что все сделала правильно. У «олдсмобиля» заработал двигатель, и мужчина послал ей воздушный поцелуй, на который она ответила вымученной улыбкой.

— Прошло достаточно просто, — заметил Генри Таккер, с пятидесяти ярдов наблюдавший эту сцену из открытого кафе по другую сторону ресторана.

— Хороший товар? — спросил у Тони Пиаджи другой мужчина. Все трое сидели за одним столом, «наслаждаясь» знойным вечером, тогда как большинство других посетителей находились внутри, где было прохладно благодаря кондиционеру.

— Высший сорт. Точно такой же, как и тот, что мы передали тебе две недели назад. Та же партия и все остальное, — заверил его Пиаджи.

— А если «мула» застукают? — спросил человек из Филадельфии.

— Она не скажет ни слова, — уверенно заявил Таккер. — Все они были свидетелями того, что случается с непослушными девушками. — На их глазах из «плимута» вылез мужчина, подошёл к «доджу» и сел на место водителя.

— Молодчина, — произнёс Рик, обращаясь к Дорис.

— А сейчас мы можем ехать? — спросила его женщина, дрожа от нервного напряжения, и сделала глоток из банки содовой.

— Конечно, бэби. Я знаю, что ты хочешь. — Рик улыбнулся и включил мотор. — А теперь, милая, покажи мне что-нибудь.

— Вокруг люди, — сказала девушка.

— Ну и что?

Не говоря больше ни слова, Дорис расстегнула рубашку — это была мужская рубашка, — оставив её засунутой внутрь потрёпанных шортов. Рик протянул руку и улыбнулся, поворачивая руль левой рукой. Все могло быть гораздо хуже, подумала Дорис, прикрыв глаза и представив, что это не она, а кто-то другой, в каком-то ином месте, думая, сколько ещё пройдёт времени, прежде чем придёт конец её жизни, и, надеясь, что этот конец наступит скоро.

— Деньги? — спросил Пиаджи.

— Хочу выпить чашку кофе. — Человек из Филадельфии встал и вошёл внутрь ресторана, оставив свой кейс, который Пиаджи тут же взял в руки. И они с Таккером направились к синему «кадиллаку», не ожидая возвращения ушедшего в ресторан мужчины.

— Ты не собираешься считать их? — спросил Таккер на полпути к автомобилю.

— Если он обманет нас, то знает, что с ним случится. Это бизнес, Генри.

— Совершенно верно, — согласился Таккер.

* * *

— Меня зовут Билл Мерфи, — сказал Келли. — Насколько я понимаю, вы сдаёте квартиры. — Он протянул субботнюю газету.

— Какая вам нужна?

— Однокомнатная со спальней меня устроит. Вообще-то мне нужно место, где я мог бы оставить одежду, — объяснил Келли мужчине. — Мне приходится много разъезжать.

— Коммивояжер? — спросил менеджер.

— Да. Продаю станки. Я здесь впервые — то есть это для меня новый район.

Это был старый жилой комплекс, построенный в зелёном районе вскоре после окончания второй мировой войны для возвращающихся домой военнослужащих. Он состоял исключительно из трёхэтажных кирпичных домов. Деревья вокруг них выглядели посаженными примерно в тот же период. Они дружно принялись и разрослись, достаточно высокие для многочисленного населения белок и настолько развесистые, что стоящие здесь автомобили находились в их тени. Келли с одобрением посмотрел на меблированную квартиру на первом этаже, куда проводил его менеджер.

— Великолепно, — отозвался он, осмотревшись по сторонам и проверив кухонную раковину и другую сантехнику. Мебелью явно пользовались, но она все ещё была в приличном состоянии. Под подоконниками в каждой комнате даже виднелись кондиционеры.

— У меня есть и другие...

— Это именно то, что мне нужно. Сколько?

— Сто семьдесят пять долларов в месяц, плата за один месяц вперёд.

— Коммунальные услуги?

— Можете платить за них сами или мы представим счёт. Некоторые жильцы предпочитают вторую систему. В среднем это составляет сорок пять долларов в месяц.

— Легче оплачивать один счёт, чем два или три. Ну-ка, посмотрим. Сто семьдесят пять плюс сорок пять...

— Двести двадцать, — пришёл на помощь менеджер.

— Четыреста сорок, — поправил его Келли. — Два месяца, верно? Я могу выписать чек, но мой банк находится за пределами города. У меня ещё нет местного счета. Примете наличные?

— Наличные всегда принимаю с удовольствием, — заверил его менеджер.

— Отлично. — Келли достал бумажник и отсчитал нужную сумму, затем подумал. — Нет, лучше я заплачу шестьсот шестьдесят, за три месяца, если вы не возражаете. Мне понадобится счёт. — Довольный менеджер достал из кармана блокнот и тут же выписал счёт за три месяца.

— Как насчёт телефона? — спросил Келли.

— Могу сделать это ко вторнику, если хотите. Понадобится ещё один депозит.

— Пожалуйста, займитесь этим. — Келли передал ещё несколько банкнот. — Мои вещи не прибудут ещё некоторое время. Где можно купить простыни и все такое?

— Сегодня мало что открыто. Завтра — в любом магазине.

Келли посмотрел через дверь спальни на голый матрас. Даже отсюда он видел на нем комки. Он пожал плечами. — Ничего не поделаешь, мне приходилось спать и в худших условиях.

— Служили в армии?

— В морской пехоте.

— Я тоже, — сказал менеджер, удивив Келли. — Надеюсь, вы не выкинете здесь никаких штучек, верно? — Он не ожидал неприятностей от Келли, но хозяин требовал, чтобы он задавал этот вопрос, даже бывшим морским пехотинцам. Ответом менеджеру была сконфуженная ободряющая улыбка:

— Мне говорили, что я громко храплю во сне.

Двадцать минут спустя Келли сидел в такси, направляющемся к центру города. Он вышел у Пенсильванского вокзала и успел на следующий поезд, отправляющийся в Вашингтон. Там другое такси доставило его к причалу, где стоял «Спрингер». Когда стемнело, яхта направилась вниз по Потомаку. Насколько все было бы проще, если бы ему помогал ещё один человек, подумал Келли. Сколько времени напрасно потрачено на бесполезные переезды. А действительно ли они бесполезные? Нет, пожалуй. Он многое обдумал, а это было не менее важно, чем остальная подготовка. Келли прибыл к себе на остров после шести часов непрерывных размышлений и составления планов.

Несмотря на то, что он провёл уик-энд в почти безостановочном движении, у него не было времени на то, чтобы бездельничать. Келли уложил одежду, купленную главным образом в пригородах Вашингтона. Постельное белье он купит в Балтиморе. Продукты — там же. Его автоматический пистолет 45-го калибра вместе со всем тем, что понадобится, чтобы преобразовать его в пистолет 22-го калибра, был спрятан под старой одеждой вместе с двумя коробками патронов. Больше он ему не понадобится, подумал Келли, а боеприпасы — вещь тяжёлая. Делая второй глушитель, на этот раз для пистолета «Кольт Вудсмэн», он обдумывал проделанную подготовку. Его физическое состояние было великолепным, почти таким же, как в 3-й группе морских коммандос, и он тренировался в стрельбе ежедневно. Его меткость стала лучше, чем когда-либо, сказал он себе, проделывая нужные операции на станках и почти не задумываясь над ними. К трём часам утра новый глушитель был готов и опробован несколькими выстрелами. А ещё через тридцать минут Келли поднялся на борт «Спрингера», отдал швартовы и направился на север, предвкушая несколько часов сна, после того как минует Аннаполис.

Ночь навевала тоску. По небу плыли рассеянные облака, и, он бездумно смотрел вперёд. Через некоторое время Келли спохватился и заставил себя сосредоточиться. Теперь он больше не был расслабленным штатским, но все-таки позволил себе первую банку пива за последние недели. Может быть, он забыл что-то? И тут же успокоил себя — нет, не забыл ничего. Правда, у него тут же проскользнула мысль о том, как мало он все-таки знает о противнике. Билли с его красным «плимутом». Чернокожий парень по имени Генри. Он знает, где находится район их операций. И это все.

Но...

Но в прошлом ему приходилось воевать с вооружёнными и отлично подготовленными врагами, о которых он знал ещё меньше, и если он заставит себя быть таким же осторожным, каким был на войне, в глубине души он знал, что сумеет выполнить операцию. Отчасти потому, что он намного сильнее их и его мотивация несравнимо целеустремлённой. А отчасти, с удивлением понял Келли, потому что его не интересовали последствия. Ему были нужны только результаты. Он вспомнил что-то из периода своего обучения в подготовительной католической школе — отрывок из эпической поэмы «Энеида» Виргилия, в ней почти две тысячи лет назад была определена цель его операции:

Una salus victus nullam sperare salutem — для побежденных спасенье одно — не мечтать о спасенье.

Мрачность этой мысли заставила его улыбнуться, пока он плыл под светом звёзд, отправившихся в свой путь с таких огромных расстояний, что к моменту начала его путешествия не только он, но даже Вергилий ещё не родились.

* * *

Таблетки помогли отключиться от действительности, но не до конца. Дорис не столько думала об этом, сколько чувствовала — подобно тому как признаешь что-то, что не нравится тебе, но отказывается исчезнуть. Теперь она слишком зависела от барбитуратов. Сон никак не приходил, и в пустоте комнаты она была не в силах забыться. Дорис приняла бы и больше таблеток, но они не давали ей того, чего она хотела. Впрочем, ей хотелось не так много. Она мечтала о непродолжительном забытьё, свободном от страха, вот и все — а им было наплевать на это. Она могла видеть больше, чем они знали или ожидали от неё, она могла заглядывать в будущее, но это было слабым утешением. В конце концов, полиция арестует её. Дорис арестовывали и раньше, но тогда её проступки не были столь значительными, а теперь её упрячут на длительный срок. Полиция попытается заставить её говорить, пообещает защиту, но она понимала всю тщетность этого. Вот уже дважды она была свидетельницей того, как умирали её подруги. Подруги? По крайней мере, они были похожими на подруг, с ними можно было разговаривать, поделиться мыслями, рассказать о жизни — если это можно назвать жизнью, — и даже в такой неволе у них были маленькие шутки, маленькие победы над силами, управляющими их существованием, подобно отдалённым огням в облачном небе. С ними можно было просто поплакать. Но две из них теперь мертвы, и она наблюдала, как они умирали, сидел! рядом, приняв несколько таблеток, но не в силах уснуть и не видеть этого ужаса, такого невероятного, что от него цепенеешь, следить за их глазами, смотреть и чувствовать их боль, сознавая, что ничем не можешь помочь, зная даже, что и они понимают это. Кошмары, наполнявшие её сны, были ужасны, но они не доставали тебя. Стоило только проснуться, и кошмар исчезал. Но не это зрелище. Она могла следить за собой, словно со стороны, будто она была роботом, не контролирующим себя, но подчиняющимся командам других. Её тело не двигалось до тех пор, пока другие не заставляли его, и ей приходилось даже скрывать свои мысли, бояться выразить в собственном сознании, потому что они могут услышать их или прочитать на её лице, но сейчас, как она ни старалась, мысли отказывались уходить.

Рик лежал рядом с ней, тихо дыша в темноте. Какая-то часть её сознания любила Рика. Он был самым мягким из всех, и иногда она позволяла себе думать, что и ему она нравится, может быть, совсем немного, потому что он бил её не так уж страшно. Разумеется, ей приходилось повиноваться — ведь его ярость ничуть не уступала ярости Билли, и потому она старалась изо всех сил вести себя хорошо в его присутствии. Часть её знала, что это глупо, но теперь реальность определялась другими людьми. И она была свидетельницей последствий настоящего сопротивления. После одной особенно плохой ночи Пэм прижалась к ней и шёпотом рассказала о своём желании убежать. Позднее Дорис молила Бога, чтобы он помог ей скрыться, думала, что все-таки есть надежда, но нет, скоро Пэм втащили сюда, а их заставили тут же, рядом, смотреть за тем, как она умирает. Она наблюдала, беспомощно глядя на Пэм, а они проделывали с ней все, что только могли вообразить. Дорис видела, как гасла её жизнь, как от удушья содрогалось её тело, а мужское лицо безжалостно смеялось в дюйме от лица девушки. Единственным смелым поступком Дорис, неосознанным сопротивлением, было то, что она причесала волосы своей подруги, с благодарностью вспоминая о том, что мужчины этого не заметили, причёсывала, не переставая плакать, надеясь, что Пэм каким-то образом узнает, что кто-то заботится о ней, пусть даже после смерти. Однако, даже делая это, Дорис чувствовала бессмысленность своего поступка и потому плакала ещё больше.

В чем она провинилась? — думала Дорис, неужели она оскорбила Бога так серьёзно, что её жизнь превратилась в ад? Разве может хоть какое-то живое существо заслужить такое?

* * *

— Я поражён, Джон, — произнёс Розен, глядя на своего пациента потрясённым взглядом. Келли со снятой рубашкой сидел на столе, предназначенном для медицинских осмотров. — Как ты сумел добиться этого?

— Заплывы на пять миль, для того чтобы разработать плечи. Это лучше, чем упражнения с тяжестями, но и ими я, тоже занимался, по вечерам. Немного бега. Примерно то же самое, что я привык делать раньше.

— Мне бы такое давление, — улыбнулся хирург, снимая манжету. С утра у него была трудная операция, но он оставил время для своего друга.

— Тренируйся, Сэм, — в свою очередь улыбнулся Келли.

— Не хватает времени, Джон, — ответил хирург — не очень убеждённо, подумали оба.

— Врач должен заботиться о своём здоровье.

— Это верно, — согласился Розен. — А как дела в остальном?

Вместо ответа Келли только взглянул на хирурга. В его глазах не было ни улыбки, ни озабоченности — всего лишь бесстрастие, по которому Розен все понял. Он попытался снова:

— Есть старинная поговорка: прежде чем начинать мстить, выкопай две могилы.

— Только две? — улыбнулся Келли. Розен кивнул.

— Я тоже читал отчёт о посмертном вскрытии. Значит, мне не удастся отговорить тебя?

— Как поживает Сара?

Розен понял, что Келли хочет изменить тему разговора.

— Ушла с головой в свой проект. Она так им захвачена, что без конца только о нем и говорит. Очень интересно.

В этот момент в комнату вошла Сэнди О'Тул. Келли поразил обоих медиков, схватив майку и стыдливо закрыв ею грудь.

Медсестра рассмеялась. Её примеру последовал и Сэм. Он лишь теперь понял, что Келли действительно готов к той операции, которую планировал. Отличная физическая подготовка, холодный серьёзный взгляд, который становился весёлым, когда ему хотелось этого. Словно хирург перед ответственной операцией, подумал Розен. Как ни странно, чем лучше он узнавал Келли, тем больше удивлялся его интеллекту.

— Ты выглядишь удивительно для парня, которого ранили всего несколько недель назад, — заметила О'Тул, дружески глядя на Келли.

— Здоровый образ жизни, мадам. За тридцать с лишним дней только одна банка пива.

— Миссис Лотт пришла в себя, доктор Розен, — сообщила медсестра, поворачиваясь к хирургу. — Ничего необычного; по-видимому, у неё все в порядке. Её муж заходил взглянуть на супругу. По-моему, с ним тоже все в порядке. Вообще-то я начала беспокоиться.

— Спасибо, Сэнди.

— Ну что ж, Джон, ты тоже выздоровел. Надевай рубашку, а то Сэнди начинает смущаться, — усмехнулся Розен.

— Где тут можно поесть? — спросил Келли.

— Я сам показал бы тебе, но у меня консилиум через десять минут. Может быть, Сэнди?

Она посмотрела на часы.

— Да, мне ленч тоже не противопоказан. Ты готов рискнуть и отведать больничной пищи или хочешь поесть в городе?

— Вы мой гид, мадам.

Сэнди провела его в кафетерий, где подавали пресную больничную пищу, но там можно было добавить к ней соль и прочие специи по желанию. Келли выбрал блюда, удовлетворяющие аппетит и даже полезные, чтобы компенсировать отсутствие вкуса.

— У тебя много работы? — спросил он, после того как они сели за стол.

— Как всегда, — отозвалась Сэнди.

— Где ты живёшь?

— Неподалёку от бульвара Лох-Рейвен, у самой границы графства. — Келли видел, что она не изменилась. Сэнди О'Тул не жила, а функционировала, причём весьма успешно, однако пустота в её жизни качественно мало отличалась от его пустоты. Разница состояла лишь в одном: он мог сделать что-то, а она — нет. Сэнди стремилась к человеческому теплу, она сохранила умение смеяться, но горе одолевало её на каждом шагу. Какая это мощная сила — горе. У него было огромное преимущество — он мог найти врагов и устранить их. Бороться с тенью было намного труднее.

— У тебя, как и у большинства здесь, секция в общем доме?

— Нет, это старое бунгало, или как там называют такие дома, — большой двухэтажный дом на половине акра. Между прочим, ты напомнил мне, — добавила она, — что в уик-энд нужно непременно покосить траву на участке. — И тут она вспомнила, как любил этим заниматься Тим, он решил уйти из армии после второго срока во Вьетнаме, получить адвокатский диплом и вести нормальную жизнь — всего этого его лишили маленькие жёлтые люди в далёкой стране.

Келли не знал, о чем она думает, но этого и не требовалось. Перемена в выражении её лица, то, как стих голос, — все это было красноречивее слов. Как подбодрить её? Такой вопрос был для него странным, принимая во внимание его планы на ближайшие недели.

— Ты так хорошо ко мне относилась, пока я лежал здесь. Спасибо тебе.

— Мы стараемся ухаживать за нашими пациентами, — улыбнулась Сэнди. Улыбка была непривычной на её лице.

— Девушка с таким прелестным лицом должна делать это чаще, — заметил Келли.

— Что именно?

— Улыбаться.

— Но это непросто, — ответила Сэнди. Улыбка исчезла с её лица.

— Да, я знаю. Но однажды мне все-таки удалось даже рассмешить тебя, — сказал Келли.

— Просто ты застал меня врасплох.

— Это из-за Тима? — спросил он внезапно. Вопрос его потряс Сэнди. Разве об этом говорят?

Несколько секунд она пристально смотрела в глаза Келли.

— Я не понимаю тебя.

— Кое в чем это легко, а кое в чем — трудно. Самое трудное, — Келли как бы думал вслух, — понять, почему людям это необходимо, почему они вообще так поступают. Все сводится к тому, что есть плохие люди и кто-то должен поставить преграду на их пути, заняться ими, так как, если ты не сделаешь этого, наступит день, когда они займутся тобой. Можно попытаться не обращать на них внимания, но это вряд ли кончится добром. А иногда ты видишь то, мимо чего просто не можешь пройти. — Он наклонился вперёд, подбирая слова:

— Ты видишь много плохого, Сэнди. Я видел вещи похуже. Мне приходилось наблюдать за тем, как люди...

— Это причина твоего кошмара? Келли кивнул.

— Совершенно верно. В ту ночь меня чуть не убили.

— А что было...

— Тебе лучше этого не знать, честное слово. Я хочу сказать, у меня вообще не укладывается в голове, как люди способны на подобное. Может быть, они верят во что-то, верят настолько, что забыли, как важно оставаться людьми. Возможно, они так стремятся к какой-то цели, что им на все наплевать. А может, с ними что-то неладно, что-то случилось с их мышлением и действиями. Но они живут и действуют в реальном мире. Кто-то должен остановить их. — Даже если ты знаешь, что из этого ничего не выйдет, не решился добавить Келли. Как объяснить ей, что её муж погиб в никому не нужной войне?

— Мой муж был рыцарем в сверкающих латах на белом коне? Ты это хотел сказать?

— Это ты благородный рыцарь в белом одеянии, Сэнди. Ты борешься против одного врага, но ведь есть и другие. Кто-то должен бороться с ними.

— Я никогда не пойму, почему Тим должен был умереть.

Действительно, все сводится именно к этому, подумал Келли. Речь идёт не о высоких политических или социальных материях. У, каждого есть жизнь, которая вроде бы должна завершиться естественным концом после того отрезка времени, который определил Бог или судьба, или ещё что-то, не поддающееся человеческому контролю. Он видел, как гибнут совсем молодые люди, и сам был причиной смерти многих. Каждая жизнь имеет какую-то ценность и для её обладателя и других людей, и как ты объяснишь другим, что является причиной смерти их близких? Да и вообще, как объяснить это самому себе? Но это, если смотреть со стороны. Когда смотришь изнутри, все выглядит иначе. Может быть, в этом и заключается ответ.

— У тебя очень трудная работа, правда?

— Да, — кивнула Сэнди.

— Тогда почему не взяться за что-то полегче? Я имею в виду работу в такой области, где она проще, — скажем, в яслях? Это ведь место счастливое, верно?

— Даже очень, — согласилась медсестра.

— И разве она тоже не важная? Пусть забота о младенцах — дело рутинное, но ведь его нужно выполнять особенно внимательно. Ведь верно?

— Разумеется.

— Но ты не захотела изменить место работы. А нейрохирургия — самое тяжкое отделение.

— Но ведь кто-то должен...

Вот! — подумал Келли, прерывая её:

— Это нелегко, да и тебе приходится непросто: временами испытываешь боль, верно?

— Временами — да, испытываю.

— И все равно не бросаешь, — напомнил Келли.

— Да, — согласилась Сэнди. Это было не признание, а что-то более значительное.

— Вот потому Тим и делал то, что он делал. — Келли увидел понимание на лице Сэнди или начало его, это длилось мгновение, пока затянувшееся горе не отбросило его аргументы в сторону.

— И все равно это бессмысленно...

— Может быть, бессмысленна цель, но не бессмысленно с человеческой точки зрения, — заметил Келли. Ему было трудно продолжать. Разум подсказывал, что нелегко искать новые аргументы. — Извини, я ведь не священник, а всего лишь отставной больной боцман.

— Ну, не слишком больной, — возразила О'Тул.

— Отчасти благодаря тебе. Ещё раз спасибо.

Его слова снова вызвали её улыбку.

— Не все наши пациенты полностью выздоравливают, поэтому мы особенно гордимся теми, кому это удаётся.

— Может быть, Сэнди, мы все пытаемся спасти мир, один маленький шажок за другим. — Келли поднялся и, несмотря на возражения сестры, проводил её обратно в отделение. Келли понадобилось целых пять минут, чтобы решиться сказать ей то, что ему хотелось.

— Знаешь, мне бы хотелось пригласить тебя поужинать, а? Не сейчас, но, может быть...

— Я подумаю, — ответила она, полуотбрасывая эту мысль, полузаинтересовавшись ею. Она знала — так же, как и Келли, — что это слишком скоро для обоих, хотя, наверно, не так скоро для неё. Что он за человек? — спросила она себя. Насколько безопасно познакомиться с ним поближе?

13. Повестка дня

Впервые в жизни Келли подъехал к Пентагону. Он чувствовал себя скованно, подумав, не стоило ли ему надеть свой боцманский мундир цвета хаки, но тут же вспомнил, что прошли те времена, когда он носил форму. На нем был лёгкий синий костюм с миниатюрным знаком Морского креста в петлице. Келли поднялся по пандусу, отыскал план здания и быстро изучил и запомнил его. Через пять минут он уже входил в нужную ему дверь.

— Да? — поднял голову сидящий в приёмной старшина.

— Меня зовут Джон Келли. Адмирал Максуэлл назначил мне встречу.

Его пригласили сесть и подождать. На кофейном столике лежал экземпляр «Новостей ВМФ». Келли не раскрывал эту газету с тех пор, как оставил службу, однако сумел подавить ностальгию. Ссоры и разногласия за это время мало изменились.

— Мистер Келли? — послышался голос. Он встал и прошёл в открытую дверь. Как только она закрылась, над ней вспыхнула красная лампа, запрещающая беспокоить адмирала.

— Как ты себя чувствуешь? — первым делом спросил Максуэлл.

— Отлично, сэр. Спасибо. — Штатский или нет, но Келли не мог не чувствовать себя стеснённо в присутствии адмирала. И тут же эта скованность возросла: открылась другая дверь и в кабинет вошли ещё двое — один тоже в штатском, зато другой — контр-адмирал, морской лётчик, с бледно-голубой ленточкой высшего ордена страны, медали Конгресса, заметил Келли, отчего почувствовал себя совсем робко. Максуэлл представил его вошедшим.

— Я много слышал о вас, — сказал Подулски, пожимая руку молодого человека.

— Спасибо, сэр, — произнёс Келли, не зная, что ещё сказать.

— Мы с Казом служили вместе много лет, — заметил Максуэлл во время представления. — Я сбил пятнадцать самолётов, — он указал на панель на стене, — а Каз — восемнадцать.

— И все они были засняты на плёнку, — заверил Келли адмирал Подулски.

— А вот я не сбил ни одного, — сказал Грир, — зато кислород не повредил мне мозги. — У этого адмирала в штатском был планшет. Он достал из него карту — ту же самую, что побывала в доме у Келли, только более густо испещрённую пометками. Затем к ней добавилась фотография, и Келли снова посмотрел на лицо полковника Закариаса, на этот раз изображение было заметно лучше и почти не отличалось от фотографии на удостоверении, которую Грир положил рядом.

— Я побывал в трёх милях от этого лагеря, — заметил Келли. — Никто не сказал мне о...

— Тогда его ещё не было. Лагерь совсем новый, его построили меньше двух лет назад, — объяснил Грир.

— Ещё есть фотографии, Джеймс? — спросил Максуэлл.

— Только аэрофотоснимки, сделанные эс-эр-семьдесят один под острым углом, в них нет ничего нового. У меня один специалист проверяет каждый кадр аэрофотоснимков лагеря — отличный эксперт, раньше служил в ВВС. Он докладывает результаты только мне.

— Из тебя выйдет отличный шпион, — с усмешкой заметил Подулски.

— Я им там нужен, — отшутился Грир, но его слова прозвучали почти серьёзно. Келли посмотрел на трёх адмиралов. Шутки походили на те, что можно услышать в столовой для старшинского состава, только язык был более интеллигентным. Грир снова взглянул на Келли. — Расскажите мне про долину.

— Лучше всего оставаться как можно дальше от этого места...

— Для начала расскажите, как вы спасли молодого Голландца. Опишите каждый свой шаг.

На рассказ Келли потребовалось пятнадцать минут — с того момента, как он покинул подводную лодку «Скейт», до того, как вертолёт поднял его и лейтенанта Максуэлла в устье реки и доставил их на борт авианосца «Китти Хоук». Рассказывать было просто, но его удивили взгляды, которыми то и дело обменивались адмиралы.

Келли ещё не научился читать взгляды. Он не думал об адмиралах, как о старых людях или вообще как о людях. Они были адмиралами, существами без возраста, подобными богам, принимающим важные решения, и выглядели именно так, как им следовало выглядеть, — даже тот, что был в штатском. И нельзя сказать, что Келли считал себя в их обществе молодым. Он участвовал в боях, а это навсегда меняет человека. Но через призму лет они смотрели по-разному. Для Максуэлла, Подулски и Грира этот молодой человек не так уж сильно отличался от них самих тридцать лет назад. Они сразу убедились, что Келли — настоящий солдат, и, глядя на неги, видели себя. Взгляды украдкой, которыми они обменивались, походили на взгляды дедушки, наблюдающего за тем, как его внук делает первые неуверенные шаги по ковру гостиной. Только шаги Келли были больше и серьёзнее.

— Да, это была нелёгкая операция, — сказал Грир, когда Келли закончил рассказ. — Значит, этот район густо населён?

— И, да и нет, сэр. Я хочу сказать, что это не город или что-то похожее, всего лишь крестьянские хозяйства или вроде того. Я слышал и видел транспорт на шоссе — всего несколько грузовиков, но много велосипедов, повозок.

— Много военного транспорта? — спросил Подулски.

— Адмирал, военные перевозки идут по вот этому шоссе. — Келли постучал пальцем по карте. Он видел пометки, означающие расположение частей северовьетнамской армии. — Как вы планируете проникнуть в лагерь?

— Это будет непросто, Джон. Мы думали о высадке с вертолётов, может быть, даже использовании десантных, судов и стремительной атаке по вот этому шоссе. — Подулски постучал пальцем по карте.

Келли покачал головой.

— Слишком далеко. Это шоссе очень легко защитить. Господа, вы должны понять, Вьетнам — страна, находящаяся на военном положении. Практически все там носят военную форму, а когда у людей появляется оружие, они чувствуют себя частью армии. В этом районе достаточно вооружённых людей, чтобы преградить вам движение по этому шоссе. Десант никогда не достигнет лагеря.

— Неужели население действительно поддерживает коммунистическое правительство? — озадаченно спросил Подулски. Он просто не мог в это поверить, однако у Келли была другая точка зрения.

— Боже мой, адмирал, как вы думаете, почему мы воюем так долго? Почему никто не помогает лётчикам со сбитых самолётов? Они совсем непохожи на нас. Мы никак не желаем это понять. Как бы то ни было, если вы высадите на берег морскую пехоту, никто не примет их там с распростёртыми объятиями. Даже и не думайте об атаке вдоль этого шоссе. Да и вообще это не шоссе, а скорее просёлочная дорога, даже хуже, чем кажется, если судить по аэрофотоснимкам. Стоит срубить несколько деревьев и уложить их поперёк дороги, и она закрыта. — Келли поднял голову. — Единственный выход — высадка с вертолётов.

Он увидел, что его точка зрения пришлась не по душе адмиралам, и было нетрудно понять причину. Эта часть страны была усеяна зенитными батареями. По крайней мере, двое из адмиралов являлись лётчиками, и если штурм лагеря наземными силами казался для них многообещающим, значит, преодолеть огонь зенитных батарей ещё труднее, чем он думал.

— Мы можем подавить батареи, — предложил Максуэлл.

— Ты не имеешь в виду Бэ-пятьдесят два? — спросил Грир.

— "Ньюпорт ньюз" снова выходит на огневой рубеж через несколько недель. Скажи, Джон, ты видел его стрельбу?

— Да, конечно, — кивнул Келли. — Она дважды поддерживала нас, когда мы проводили операции вблизи побережья. Огонь этих восьмидюймовок производит большое впечатление. Но проблема заключается в другом, сэр. Сколько этапов операции должны пройти как надо, чтобы операция оказалась успешной? Чем сложнее операция, тем больше вероятность какого-нибудь срыва в одном из её звеньев. — Келли откинулся на спинку дивана и напомнил себе, что сказанное им предназначалось не только для адмиралов.

— Голландец, через пять минут у нас совещание, — неохотно напомнил Подулски. Встреча оказалась не слишком успешной, подумалон. Грир и Максуэлл придерживались другого мнения. Они узнали немало полезного. Это было достаточно важно.

— Могу я спросить, почему все это держится в таком секрете? — поинтересовался Келли.

— Твоя догадка в прошлый раз была правильной. — Максуэлл посмотрел на младшего адмирала и кивнул ему.

— Сведения о подготовке операции в Сонг-Тай просочились к вьетнамцам, — сказал Грир. — Нам неизвестно, каким образом это произошло, но позднее один из наших источников сообщил нам, что они знали об этом — по крайней мере, подозревали. Вьетнамцы рассчитывали, что операция будет проводиться позднее, так получилось, что мы высадились в лагере сразу после того, как они вывезли оттуда всех военнопленных, но перед тем, как была организована засада. В одном нам не повезло, в другом повезло. Они не ожидали начала операции «Кингпин» в течение ещё одного месяца.

— Боже милостивый, — выдохнул Келли, — кто-то из наших, кто находится там, намеренно предал нас?

— Добро пожаловать в реальный мир разведывательных операций, чиф, — с мрачной улыбкой произнёс Грир.

— Но почему?

— Если я когда-нибудь встречу этого джентльмена, то обязательно спрошу. Мы можем использовать это как отличную приманку. Что, если проверить документы операции, втихую?

— Где они находятся?

— В Эглине, на базе ВВС, где готовилась группа для проведения операции «Кингпин».

— Кого пошлём? — спросил Подулски.

Келли почувствовал, как глаза присутствующих устремились на него.

— Господа, неужели вы забыли, что я был всего лишь боцманом?

— Мистер Келли, где ваш автомобиль?

— В городе, сэр. Я приехал сюда на автобусе.

— Пойдёмте со мной. Позднее вы успеете вернуться в город на маршрутном автобусе.

Они молча вышли из здания. Автомобиль Грира — «меркьюри» — стоял на площадке, выделенной для приезжающих в Пентагон, у входа со стороны Потомака. Он сделал знак, приглашая Келли занять место в машине, и поехал в сторону Джордж Вашингтон-паркуэй.

— Голландец достал из архива твоё досье. Я прочитал его. Ты произвёл на меня доброе впечатление, сынок. — Грир промолчал о том, что при поступлении на службу Келли набрал в среднем 147 очков на каждом из трёх по-разному сформулированных тестов по измерению коэффициента интеллектуальности. — Твои командиры говорили о тебе только хорошее.

— Мне повезло — у меня оказались хорошие офицеры, сэр.

— По-видимому. Трое из них пытались убедить тебя поступить в школу подготовки офицеров, но Голландец уже говорил с тобой об этом. Мне также хотелось бы знать, почему ты отказался от стипендии для учёбы в колледже.

— Мне надоело учиться в школах. Да и стипендия была за успехи в плавании, адмирал.

— Да, они в Индиане любят это, я знаю, но у тебя были отличные оценки, и ты мог бы получить академическую стипендию. Ты учился в превосходной подготовительной школе...

— Там мне тоже выделили стипендию, — пожал плечами Келли. — Никто в нашей семье не заканчивал колледжа. Отец служил на флоте во время войны. Думаю, мне просто не хотелось учиться дальше, вот я и поступил на военную службу. — Он никому не говорил о том, как разочаровал этим своего отца.

Грир задумался над тем, что услышал. Он не был удовлетворён ответами Келли.

— Последний корабль, которым я командовал, была подводная лодка «Даниел Уэбстер». Мой главный старшина, командовавший постом гидролокации, имел докторскую степень по физике. Отличный специалист, знал своё дело лучше, чем я — своё, но у него не было задатков лидера, он старался оставаться в стороне. А вот ты другой, Келли. Знаю, что ты пытался, но не сумел.

— Видите ли, сэр, когда ты находишься на фронте, и вокруг происходят события, кто-то должен ими заниматься.

— Не все смотрят на вещи таким образом. Знаешь, Келли, в мире существует два типа людей — те, которые ждут указаний, и те, которые разбираются во всем сами, — заметил Грир.

Знак на обочине шоссе обозначал что-то, что Келли не разобрал, но там точно ничего не говорилось про ЦРУ. Он не понял этого, пока не увидел большое здание проходной.

— Тебе не приходилось взаимодействовать с сотрудниками управления во Вьетнаме?

— Приходилось, — кивнул Келли. — Мы были — ну, вы ведь знаете об операции «Феникс»? Мы составляли часть её, маленькую часть.

— Что ты думаешь о них?

— Двое или трое были превосходными специалистами. Остальные... Вы хотите, чтобы я говорил откровенно?

— Именно это мне и нужно, — заверил его Грир.

— Остальные скорее годятся, чтобы смешивать мартини, — бесстрастно ответил Келли.

В ответ он услышал грустный смешок.

— Это верно, многие у нас любят смотреть кино. — Грир поставил машину в отведённое для неё место и открыл дверцу. — Пошли со мной, чиф. — Одетый в штатское адмирал провёл Келли через главный вход и вручил ему специальный гостевой пропуск, требовавший сопровождения сотрудником ЦРУ.

Что касается Келли, он чувствовал себя здесь, подобно туристу в странной и незнакомой стране. Даже то, что вокруг все казалось самым обыкновенным, придавало зданию что-то зловещее. Несмотря на то, что здание было самым обычным правительственным строением, штаб-квартира ЦРУ была окружена своего рода аурой. Она как-то не походила на реальный мир. Грир заметил озадаченность на лице Келли, усмехнулся, прошёл с ним к лифту и поднялся в свой кабинет на шестом этаже. Только здесь, за закрытыми дверями, он заговорил.

— Что у тебя намечено на будущую неделю?

— У меня нет ничего, что связывало бы мои действия, — осторожно ответил Келли.

Джеймс Грир грустно кивнул.

— Голландец рассказал мне и об этом. Мне очень жаль, чиф, но моя задача заключается сейчас в том, чтобы помочь двадцати хорошим людям, которые не увидят своих семей, если мы что-нибудь не предпримем. — Он сунул руку в ящик стола.

— Сэр, теперь я ничего не понимаю.

— Видишь ли, мы можем сделать это добровольно или по принуждению. По принуждению означает, что Голландец снимает телефонную трубку и тебя призывают из резерва на военную службу, — сурово произнёс Грир. — А добровольно — это когда ты сам приходишь работать ко мне в качестве гражданского консультанта. Мы платим тебе суточные, что чертовски лучше, чем жалованье боцмана.

— А что я должен делать?

— Ты летишь на базу ВВС в Эглине через Новый Орлеан и Эйвис, насколько я помню. Вот это, — Грир бросил на колени Келли удостоверение личности, похожее на бумажник, — позволит тебе получить доступ к их документам. Мне нужно, чтобы ты изучил оперативные планы в качестве модели для того, что мы собираемся осуществить. — Келли посмотрел на удостоверение личности с фотографией, которая была его старой фотографией из архивов военно-морского флота. На ней была только его голова, как и на паспорте.

— Одну минуту, сэр. Моя квалификация не позволяет...

— Честно говоря, по моему мнению, у тебя отличная квалификация для такого дела, но со стороны будет казаться, что твоя квалификация действительно недостаточна. Нет, ты будешь там самым младшим консультантом, собирающим сведения для малозначащего отчёта, который никто не будет читать. Половина денег, которые мы тратим в этом проклятом управлении, испаряется именно таким образом — если ты этого ещё не знаешь, — произнёс Грир, слегка преувеличивая сложность ситуации из-за своего раздражения порядками, царящими в ЦРУ. — Мы хотим, чтобы твоя работа в Эглине выглядела рутинной и бессмысленной.

— Это вы серьёзно?

— Чиф, Голландец Максуэлл готов принести в жертву свою карьеру ради этих людей. И я тоже. Если существует возможность спасти их...

— А как относительно мирных переговоров?

Ну что мне сказать этому молодому парню? — спросил себя Грир.

— Полковник Закариас официально считается мёртвым. Об этом сообщила другая сторона, даже опубликовала фотографию тела. Кто-то навестил его жену вместе с капелланом базы и женой другого офицера ВВС, чтобы облегчить тяжёлую весть. Затем ей предоставили неделю на то, чтобы освободить служебную квартиру.

Всё как положено, — добавил Грир. — Полковник официально мёртв. Я очень осторожно поговорил с несколькими влиятельными людьми, и мы, — произнести это оказалось ему очень трудно, — наша страна не будет срывать мирные переговоры из-за такого случая. Фотография, которая имеется у нас, несмотря на ее обработку, улучшение качества и тому подобное, не может служить достаточно убедительным доказательством для суда, а для этого применяется именно такой стандарт. Мы не можем предоставить достаточно доказательств такого уровня, и люди, от которых зависит принятие решений, знают это. Они не хотят срыва переговоров, и если для окончания этой проклятой войны понадобятся жизни еще двадцати человек, никто не будет возражать. Этих людей уже списали.

Келли с трудом верил услышанному. Сколько людей списывает Америка каждый год? И ведь не все списанные носят военную форму, верно? Некоторые из них находятся прямо здесь, в американских городах.

— Неужели все обстоит так плохо?

Трудно было не увидеть усталости на лице Грига.

— Ты знаешь, почему я согласился на эту работу? Ведь я собирался уходить в отставку. Я отслужил своё, командовал кораблями, словом, исполнил свой долг. Меня ждёт хороший комфортабельный дом, игра в гольф два раза в неделю и лёгкая работа консультанта, понимаешь? Чиф, слишком много людей занимают такие должности, и реальность для них — это всего лишь память. Они концентрируют все своё внимание на «процессе» и забывают о человеческих жизнях, находящихся на противоположном конце бумажной цепи. Вот почему я согласился на эту должность. Кто-то должен попытаться вернуть в этот процесс реальность. Мы рассматриваем операцию как «чёрную». Тебе известно, что это значит?

— Нет, сэр, неизвестно.

— Это новый термин, появившийся совсем недавно. Он означает, что операции не существует. Это безумие. Такого не должно быть, но ситуация именно такова. Ты готов принять участие в нашей команде?

Новый Орлеан... Глаза Келли сузились на мгновение, растянувшееся на пятнадцать секунд и закончившееся коротким кивком. — Если вы считаете, сэр, что я могу помочь, то я готов. Сколько времени мне выделяется?

Грир с трудом выдавил улыбку и бросил на колени Келли авиабилет.

— Твоё удостоверение личности оформлено на имя Джона Кларка — это легко запомнить. Ты вылетаешь завтра во второй половине дня. На обратном билете открытая дата, но я хочу видеть тебя в следующую пятницу. Надеюсь, ты справишься с работой. Моя визитная карточка и номер личного телефона находятся вместе с удостоверением личности. Упаковывай вещи, сынок.

— Так точно, сэр.

Грир встал и проводил Келли до дверей кабинета.

— И спрашивай счета за все. Когда работаешь на дядю Сэма, нужно принять меры, чтобы все было оплачено должным образом.

— Будет исполнено, сэр, — Улыбнулся Келли.

— Вернуться обратно в Пентагон ты можешь на голубом автобусе, что стоит снаружи.

Как только Келли вышел из кабинета, Грир вернулся к работе. Голубой маршрутный автобус прибыл через несколько секунд, и Келли не пришлось дожидаться под крышей конечной остановки. Это была странная поездка. Примерно половина пассажиров была в форме, остальные — в штатском. Никто не разговаривал, словно обмен ничего не значащими фразами по поводу продолжающегося пребывания «Вашингтонских сенаторов» в нижней части турнирной таблицы Американской футбольной лиги подорвёт безопасность страны. Он улыбнулся и покачал головой, но тут вспомнил о собственных секретах и намерениях. И все-таки Грир предоставил ему возможность, на которую Келли не рассчитывал. Он откинулся на спинку сиденья и повернулся к окну, тогда как остальные пассажиры напряжённо смотрели прямо перед собой.

* * *

— Они очень довольны, — сказал Пиаджи.

— Я ведь все время говорил тебе об этом, приятель. Очень удобно, когда у тебя на улице продаётся товар, качеством лучше всякого другого.

— Но не все этим довольны. Люди вынуждены задержать продажу двухсот килограммов французского товара, потому что мы сбили цену нашим специальным подготовительным предложением.

Таккер позволил себе громко рассмеяться. «Старая гвардия» в течение многих лет требовала слишком высокую цену. Вот к чему приводит монопольная система установления цен.

Со стороны их могли принять за двух бизнесменов или, может быть, адвокатов, поскольку в этом ресторане, что в двух кварталах от нового здания суда на Гарматц-стрит, было много и тех и других. Пиаджи в костюме из итальянского шелка выглядел лучше многих, и он пообещал себе познакомить Генри со своим портным. По крайней мере, подумал он, Таккер научился следить за собой. Теперь ему предстоит научиться не одеваться кричаще. Респектабельно — вот слово, лучше всего подходящее к этому. Парни, что носят кричащие костюмы, подобно сутенёрам, ведут опасную игру и слишком глупы, чтобы это понимать.

— Следующая партия будет вдвое больше. Твои друзья справятся с ней?

— Запросто. Парни из Филли особенно довольны. С их основным поставщиком произошло небольшое несчастье.

— Да, я читал во вчерашней газете. Потерял бдительность. В его организации было слишком много народа.

— Генри, ты умнеешь на глазах. Только не будь слишком уж умным, ладно? Это добрый совет, — спокойно подчеркнул Пиаджи.

— Все в порядке, Тони. Я хочу сказать, что мы сами не должны допустить подобной ошибки, верно?

Пиаджи кивнул и отпил пива.

— Совершенно верно, Генри. И мне очень приятно повторить: хорошо заниматься бизнесом с человеком, который умеет поставить дело. Всем очень интересно, откуда ты получаешь свой товар. Я прикрываю тебя. Позднее, однако, если тебе понадобится финансирование...

Глаза Таккера, сидевшего за столом напротив Пиаджи, на мгновение вспыхнули.

— Нет, Тони. Не сейчас и никогда в будущем.

— Пока у меня нет возражений. Но ты все-таки подумай, когда будет время.

Таккер кивнул, якобы пропустив слова Пиаджи мимо ушей, но на самом деле насторожился: что задумал его партнёр? Доверие — в таком деле, как это, которым они занимались, — не бывает постоянным. Он доверял Пиаджи, зная, что тот вовремя расплатится с ним. Предложил ему благоприятные условия, которые были приняты и неуклонно соблюдались, а золотые яйца, приносимые этой курицей, были реальным страхованием его жизни. Таккер уже достиг такого уровня, что несвоевременная уплата за поставленный товар не может причинить вред его операции, и пока идут регулярные поставки героина, они будут взаимодействовать — бизнес есть бизнес, ведь именно поэтому он и искал контакта с итальянцем. Но верности и доверия между ними быть не может. Доверие прекращалось вместе с его полезностью. Генри ничего другого и не ожидал, но если его партнёр когда-нибудь попытается вмешаться в канал поставок...

Пиаджи в свою очередь подумал, а уж не зашёл ли он слишком далеко, оказывая давление на Таккера, понимает ли его партнёр, насколько велик подлинный потенциал того, чем они занимались. Контроль за продажей наркотика на всем Восточном побережье, причём опираясь на надёжную и тщательно спланированную организацию, был его заветной мечтой. Не может быть, чтобы Таккеру скоро не понадобилось дополнительное финансирование, и люди, поддерживающие контакт с Пиаджи, уже спрашивали, как они могут тут помочь. Но он заметил, что Таккер не осознал истинной сути его невинных вопросов, а более настойчивые попытки продолжить разговор только ухудшили бы ситуацию. Поэтому Пиаджи занялся ленчем, решив пока не нарушать установившегося порядка. А ведь жаль. При всем своём уме Таккер был мелким организатором и в глубине души им останется. Может быть, однако, он поймёт необходимость увеличить масштабы операции. Генри никогда не примут в состав их организации, но он все-таки может играть в ней важную роль.

— Следующая пятница тебе подходит? — спросил Таккер.

— Вполне. Позаботься о безопасности. Чтобы все было хорошо.

— Можешь не сомневаться, приятель.

* * *

Это был спокойный перелёт рейсом компании «Пьемонт» на Боинге-737 из международного аэропорта Френдшип. Келли летел туристским классом, и стюардесса принесла ему лёгкий ленч. Полёты над Америкой разительно отличались от его остальных воздушных путешествий. Келли удивило обилие плавательных бассейнов в населённых пунктах. Где бы они ни пролетали, даже над холмами Теннесси, солнце, что сверкало над головой, отражалось от маленьких квадратных кусочков голубой хлорированной воды, окружённой зелёной травой. Его страна казалась такой спокойной, такой удобной для людей... пока ты не оказывался на земле. Но, по крайней мере, здесь не приходилось опасаться трассирующих очередей из зенитных орудий.

В отделении фирмы «Эйвис» его ждал автомобиль, а на сиденье лежала карта. Оказалось, что он мог долететь до Панама-сити во Флориде, но Новый Орлеан вполне устраивал его, решил Келли. Он уложил свой чемодан в багажник автомобиля и поехал на восток. Езда на машине мало отличалась от управления яхтой, хотя здесь, в лихорадочном потоке автомобилей, мчащихся рядом, ему приходилось проявлять больше внимания. Келли управлял машиной автоматически, позволив себе обдумывать по пути открывающиеся возможности и методы осуществления поставленных задач. Его взгляд ни на мгновение не отрывался от потока транспорта, в то время как перед мысленным взором мелькали совершенно иные картины. И тут на лице его появилась улыбка, сдержанная и собранная, сам он этого даже, не заметил, тщательно, шаг за шагом оценивая предстоящие несколько недель.

Четыре часа спустя, миновав южные районы штатов Миссисипи и Алабама, он остановил машину перед главными воротами базы ВВС в Эглине. Действительно, это было подходящее место для подготовки коммандос к операции «Кингпин» — жара и влажность точно соответствовали жаркому и влажному климату страны, где они в конце концов, оказывались.

Келли ждал снаружи у проходной, пока не подъехала синяя машина ВВС, чтобы встретить его. Из машины вышел офицер.

— Мистер Кларк?

— Да. — Он вручил офицеру бумажник со своим удостоверением личности. Офицер вытянулся и приложил руку к козырьку фуражки, что было внове для Кларка. Очевидно, кто-то на базе испытывал немалое уважение к ЦРУ. Этот молодой офицер, по-видимому, никогда не работал с его сотрудниками. Правда, Келли на этот раз надел галстук, стараясь выглядеть пореспектабельней.

— Прошу вас, следуйте за мной, сэр. — Офицер, капитан Гриффин, проводил его в комнату на первом этаже офицерского общежития, которое походило на мотель средней руки и, что особенно приятно, находилось неподалёку от берега Мексиканского залива. Он помог Келли разобрать вещи и повёл его в офицерский клуб, пропуском куда, как сказал капитан, служил ключ от комнаты в общежитии.

— Весьма благодарен вам за гостеприимство, капитан. — Келли решил, что просто обязан пригласить офицера выпить с ним пива. — Вам известна цель моего приезда?

— Я работаю в разведотделе, — ответил Гриффин.

— "Кингпин"? — Словно актёр в кино, капитан оглянулся вокруг, прежде чем ответить.

— Да, сэр. Мы подготовили для вас все документы, которые могут вам понадобиться. Я слышал, вы занимались там специальными операциями.

— Совершенно верно.

— У меня есть вопрос, сэр, — сказал капитан.

— Давайте, — согласился Келли между глотками пива. Он испытывал жажду после поездки из Нового Орлеана.

— Известно, кто несёт ответственность за неудачу в этой операции?

— Нет, — ответил Келли, и на него нашло внезапное озарение. — Может быть, мне что-нибудь удастся узнать здесь.

— Мы думаем, что мой старший брат был в этом лагере. Сейчас он был бы дома, если бы тот, кто...

— Твою мать! — сочувственно выругался Келли. Капитан даже покраснел.

— Если вы опознаете его, что тогда?

— Это не входит в наши обязанности, — ответил Келли, жалея о том, что сказал. — Когда можно начинать?

— Вообще-то мы планировали завтра с утра, но все документы у меня в кабинете.

— Мне понадобится комната, где меня не будут беспокоить, побольше кофе и, может быть, несколько сэндвичей.

— Думаю, мы справимся с этим, сэр.

— Тогда я хотел бы начать прямо сейчас.

Через десять минут желание Келли было исполнено. Капитан Гриффин дал ему большой жёлтый блокнот и множество карандашей. Келли начал с первого комплекта разведывательных аэрофотоснимков, сделанных RF-101 «Вуду» и убедился, что, как и в случае с «Сендер грин», обнаружение лагеря в Сонг-Тай было чистой случайностью — он оказался в том месте, где, по данным разведки, находилась небольшая военная база, на которой велась подготовка личного состава северовьетнамской армии. Однако внутри лагеря в тайне от охранников на земле была то ли вытоптана, то ли выложена камнями, а может быть, сушащимся бельём буква "S" — что означало SOS. Список тех, кто принимал участие в операции, был подлинным — это были люди из состава войск специального назначения, имена которых он знал понаслышке.

Своей конфигурацией лагерь, отметил Келли, ничем не отличался от лагеря в Сонг-Тай. Один документ вызвал особое удивление. Это была записка некоего генерал-лейтенанта некоему генерал-майору, в которой говорилось, что, хотя операция по спасению военнопленных из лагеря в Сонг-Тай являлась важной сама по себе, в то же время она представляла собой средство достижения определённой цели. Это, говорилось в записке, открывает самые разные возможности, в том числе уничтожение одной гидроэлектростанции... А, вот в чем дело, понял Келли. Генерал-лейтенант хотел, чтобы ему предоставили свободу действий в Северном Вьетнаме. Тогда он сможет забросить туда несколько таких групп и вести игру, подобную той, которую вели группы Организации стратегических служб в тылу немецких войск во время второй мировой войны. Меморандум заканчивался напоминанием, что политические факторы делали подобные аспекты операции «Полярный круг» — одно из первых кодовых названий того, что стало впоследствии операцией «Кингпин», — исключительно уязвимыми. Есть люди, которые сочтут это попыткой расширить театр военных действий. Келли поднял голову, допивая вторую чашку кофе. Какое отношение все это имеет к политике? — удивился он. Противник мог делать все, что ему заблагорассудится, тогда как наша сторона постоянно дрожит от страха, что её обвинят в эскалации военных действий. Даже на своём уровне Келли замечал признаки этого. Операция «Феникс», тщательно подготовленное разрушение политической инфраструктуры противника, была строго засекречена. Чёрт побери, они все носили военную форму, не правда ли? Человек, одетый в военную форму и находящийся в зоне военных действий, является объектом охоты по любым правилам, верно? Противник уничтожал мэров населённых пунктов и школьных учителей в Южном Вьетнаме с небывалой свирепостью. Двойной стандарт в методах ведения войны был очевиден для всех. Эта мысль беспокоила Келли, но он постарался забыть о ней и придвинул к себе вторую пачку документов.

Формирование ударной группы и планирование операции заняло удивительно много времени. Правда, в её состав были включены только отборные специалисты. Полковник Билл Саймонс, офицер, известный Келли своей репутацией решительного и смелого командира, он мог бы быть одним из лучших в любой армии мира. Более молодой Дик Медоуз ничем не уступал Саймонсу. Оба думали только об одном — как нанести максимальный урон противнику, причём они умели делать это маленькими группами и с максимальной скрытностью. Как они, должно быть, мечтали об этой операции, подумал Келли. Но им пришлось иметь дело с таким количеством руководителей — Келли насчитал десять разных документов, посланных высшему начальству, в которых гарантировался успех, словно меморандум может гарантировать что-то в суровом мире военных действий, а затем перестал считать. Во многих использовался схожий язык и такие одинаковые выражения, что Келли заподозрил, не один ли и тот же какой-то младший клерк готовил все эти документы. Наверно, какой-то писарь, исчерпав весь свой словарный запас при написании докладных для своего полковника, решил выразить все своё сержантское презрение тем, что всякий раз пользовался одними и теми же выражениями, полагая, что никто не обратит внимание на повторяющиеся фразы, — и действительно никто не заметил этого. Келли потратил три часа на чтение толстенной папки с перепиской между Эглином и ЦРУ. Своими посланиями тыловые крысы только отвлекали от дела людей в маскировочных костюмах, чины, забывающие снимать галстуки, ложась спать, давали «полезные» советы, причём все требовали ответа от непосредственных исполнителей операции, готовящихся идти в бой с оружием в руках... и вот «Кингпин» из относительно небольшой и решительной операции разросся в нечто, достойное эпических кинофильмов Сесиля Блаунта де Милля. И сколько раз многие документы попадали в Белый дом, где с ними знакомились сотрудники Совета национальной безопасности...

И на этом в половине третьего ночи Келли решил прекратить работу, сдавшись перед новой стопой документов. Он запер все в предоставленный в его распоряжение сейф и поспешно вернулся в свою комнату в офицерском общежитии, оставив записку с просьбой разбудить его в семь часов.

Удивительно, как мало времени требуется для сна, когда тебя ждёт важная работа. Услышав в семь телефонный звонок, Келли вскочил с койки и через пятнадцать минут уже бежал вдоль берега в шортах и босиком. Здесь он оказался не один. Он не знал, сколько людей служит на базе в Эглине, но они мало отличались от него. Некоторые принадлежали, по-видимому, к подразделениям специального назначения и занимались здесь вещами, о которых он мог только гадать. Их было легко отличить по несколько более широким плечам. Утренняя пробежка составляла только часть их физической подготовки. Они оценивающе обменивались взглядами, и каждый знал, что думает другой, — насколько он силен и вынослив? — автоматическая реакция при виде человека такой же профессии, и Келли улыбнулся про себя, довольный тем, что он все ещё оставался членом этого сообщества, заслуживая взгляды, полные уважения. После сытного завтрака и душа он почувствовал себя совершенно свежим, готовым приступить к своей работе в качестве клерка, и, направляясь к зданию, где размещались офисы, с удивлением спросил себя, зачем он покинул это сообщество. Оно было, в конце концов, его единственным настоящим домом, после того как он уехал из Индианаполиса.

Шли дни. Он позволил себе двое суток с шестичасовым сном, но никогда не тратил на еду больше двадцати минут и после той первой банки пива не выпил ни капли алкоголя, хотя теперь тратил на физические упражнения по несколько часов в день, главным образом для того, говорил он себе, чтобы закрепить физическую форму. Подлинная причина, в которой он никогда себе не признавался, заключалась в том, что ему хотелось стать самым крепким и выносливым в этих утренних пробежках на берегу, а не просто одним из членов этого маленького сообщества избранных бойцов. Келли снова превратился в «тюленя», больше того — в «лягушку-быка», и, что ещё выше, он снова становился «змеёй». На третье или четвёртое утро он сумел заметить разницу. Его лицо и тело стали теперь привычной частью утренней подготовки для остальных. Анонимность только делала ситуацию более интересной, анонимность и боевые шрамы, которые заставят некоторых подумать — а в чем этот парень допустил ошибку, где проявил слабость. Затем они напомнят себе, что он все ещё жив, все ещё занимается своей опасной работой, несмотря на эти шрамы, не подозревая, что он покидал её — нет, бросал, поправил себя Келли, чувствуя немалую вину.

Работа с бумагами на удивление взбадривала. Никогда раньше он не пытался вот так разобраться с происходившим, и Келли с изумлением обнаружил, что у него к этому талант. Планирование операции вызвало у него восторг, который тут же улетучился, как только он увидел, насколько отрицательно повлияли на её подготовку затянувшееся время и беспрерывные повторения, подобно тому как увядает красота девушки, которую слишком долго не выпускает из дома ревнивый отец. Каждый день будущие участники операции воздвигали макет лагеря Сонг-Тай в натуральную величину и каждый день, иногда даже не раз на дню, его разбирали, опасаясь, что советские разведывательные спутники заметят эти приготовления. Как, надо думать, все это утомляло солдат! И сколько времени ушло на подготовку, пока начальство трепетало и сомневалось, обдумывая полученную разведывательную информацию, — так долго, что... военнопленных успели перевести в другое место.

— Проклятье, — прошептал про себя Келли. Не то чтобы кто-то предал американцев, передал сведения о предстоящей операции. Просто готовились к ней так долго... а это означало, что если действительно нашёлся предатель, то он, по-видимому, узнал о предстоящей операции в числе последних. Келли сделал пометку карандашом.

Сама операция была тщательно разработана, все учтено, подготовлен основной план и несколько запасных вариантов. Каждое звено штурмовой группы было настолько хорошо проинструктировано и подготовлено, что любой из солдат мог бы выполнить порученную ему задачу во сне. Все, абсолютно все было предусмотрено. Аварийная посадка гигантского вертолёта «Сикорский» прямо в лагере, чтобы штурмовая группа не тратила время на подход к цели. Использование крупнокалиберных шестиствольных пулемётов, установленных на вертолёте, для уничтожения сторожевых вышек, которые рухнут, как молодые деревца под бензопилой. Никакой утончённости, никакой осторожности или медлительности, никаких глупостей, годных только для кинофильмов, — сокрушительная грубая сила против охраны лагеря. Опрос, проведённый после операции, показал, что охранники — все до единого — были уничтожены в несколько мгновений. Как, наверно, торжествовали солдаты первые пару минут, убедившись, что операция развивается лучше, чем на тренировках, и каким поразительным, горьким было их разочарование, когда они услышали сообщение по своей радиосети, повторяющееся снова и снова — «отрицательный параграф». «Параграф» было просто кодом, означающим американских военнопленных, ни одного из которых не было в лагере. Солдаты взяли штурмом и освободили пустой лагерь. Нетрудно представить себе, какое молчание царило в вертолётах при возвращении обратно в Таиланд, как тяжело на душе было у солдат, которые сделали все лучше, чем от них требовалось, и потерпели неудачу.

И тем не менее здесь, многому можно было поучиться. Келли делал заметки усталыми пальцами, стирая один карандаш за другим. Как бы то ни было, «Кингпин» оказался исключительно ценным уроком. Здесь очень многое сделано правильно, и все это можно бесстыдно скопировать. По сути дела единственное, в чем была допущена ошибка, — это в факторе времени. Так хорошо подготовленные солдаты могли приступить к операции намного раньше. Стремление к идеалу не было требованием на оперативном уровне, оно пришло сверху, от постаревших людей, утративших контакт с энтузиазмом и интеллектом молодости. И результатом стала неудачная операция — не по вине Билла Саймонса или Дика Медоуза или «зелёных беретов», с готовностью поставивших на карту свои жизни ради спасения людей, с которыми они никогда не встречались, — а из-за других, не желающих рисковать своими карьерами и должностями, что, по их мнению, было несравненно более важно, чем кровь солдат, штурмовавших лагерь. Сонг-Тэй воплотил в себе всю историю войны во Вьетнаме, уместившейся в те несколько минут, которые потребовались, чтобы великолепно подготовленная группа потерпела неудачу. Её предали в равной степени сама система и изменник, затаившийся внутри федеральной бюрократии.

Операция «Сендер грин» будет не такой, сказал себе Келли, хотя бы по той причине, что её организуют как частную игру. Если реальной опасностью для операции является надзор сверху, то почему бы не избавиться от него?

* * *

— Капитан, вы очень мне помогли, — сказал Келли.

— Вам удалось найти то, что вы искали, мистер Кларк? — спросил Гриффин.

— Да, мистер Гриффин, — ответил он, бессознательно пользуясь морской терминологией в обращении к молодому офицеру. — Анализ, сделанный вами по второму лагерю, просто превосходен. Если никто вам ещё не говорил этого, то скажу я: это спасло, по-видимому, жизнь не одному солдату. И вот что ещё: мне бы хотелось, находясь в джунглях, работать с таким офицером разведки, как вы.

— Я не могу летать, сэр. Хочется делать что-то полезное, — произнёс Гриффин, смущённый похвалой.

— Вы делаете. — Келли передал капитану свои заметки. На его глазах тот положил их в конверт, который затем опечатал красным воском. — Доставьте этот конверт курьером по указанному адресу.

— Слушаюсь, сэр. У вас накопилось несколько выходных. Скажите, вы хоть спали за все это время? — спросил капитан Гриффин.

— Думаю, что немного расслаблюсь в Новом Орлеане, перед тем как лететь обратно.

— Для этого Новый Орлеан подходящее место, сэр. — Гриффин проводил Келли к его машине, куда уже был погружен багаж.

Ещё один этап разведывательной работы оказался до смешного простым. В комнате в офицерском общежитии находился телефонный справочник Нового Орлеана, и Келли, к своему изумлению, обнаружил в нем имя человека, с которым решил встретиться, ещё, когда сидел в кабинете Джеймса Грира в ЦРУ.

* * *

Эта партия товара окончательно утвердит его репутацию, думал Таккер, наблюдая за тем, как Рик и Билли заканчивают погрузку. Часть этой партии окажется в Нью-Йорке. До сих пор он выглядел человеком, посягающим на чужую монополию, честолюбивым аутсайдером. Он доставил в Америку достаточно героина, чтобы к нему и его партнёрам начали проявлять интерес. Правда, то обстоятельство, что у него были партнёры, само по себе пробудило интерес, помимо того что он имел доступ к партиям наркотика. Но теперь все изменится. Теперь он предпринял шаг, который сделает его полноправным членом организации. На него будут смотреть, как на серьёзного бизнесмена, потому что эта партия сможет обеспечить все потребности Балтимора и Филадельфии на... может быть, даже на месяц, решил он. Может быть, меньше, если сеть их дилеров такая хорошая, как они говорят. Остаток начнёт удовлетворять растущие потребности Нью-Йорка. Большое Яблоко нуждалось в пополнении из-за ареста там крупной партии наркотиков. После длительного периода, когда ему приходилось передвигаться маленькими шажками, сейчас Таккер делает огромный шаг. Билли включил радио, чтобы выслушать спортивные новости, и вместо них поймал прогноз погоды.

— Хорошо, что мы отправляемся сейчас. Надвигается шторм.

Таккер выглянул наружу. Небо было по-прежнему чистым и спокойным.

— Нам не о чем беспокоиться, — заключил он.

***

Он любил Новый Орлеан, город, выросший на европейских традициях, где обаяние Старого Света смешивается с американской энергичностью. Город с богатой историей, принадлежавший то французам, то испанцам, он никогда не терял традиций даже в области юридического кодекса, почти непостижимого для остальных сорока девяти штатов и часто ставившего в тупик федеральные власти. Таким же смешанным было и местное наречие — жители Нового Орлеана часто вставляли в свой разговор французские слова — или то, что они считали французскими словами. Предки Пьера Ламарка жили в Акадии — теперь её называют в Канаде Новой Шотландией, — бывшей колонии Франции, и некоторые из его более отдалённых родственников по-прежнему проживают в дельте Миссисипи. Однако обычаи, кажущиеся эксцентричными и привлекательными для туристов, и комфортабельная жизнь, богатая традициями для всех остальных, не интересовали Ламарка, разве что являлись точкой отсчёта, личной подписью, отличавшей его от других представителей его профессии. Это было нелегко, потому что сама профессия требовала определённого шика, собственного стиля. Он подчёркивал свою уникальность белым полотняным костюмом с жилетом под пиджаком, белой рубашкой с длинными рукавами и красным галстуком, что соответствовало его собственному представлению об образе респектабельного, пусть слишком заметного, местного бизнесмена. Этому же образу соответствовал его личный автомобиль — кадиллак цвета яичной скорлупы. Ламарк с презрением относился к кричащим украшениям, устанавливаемым на своих автомобилях некоторыми другими сутенёрами, вроде декоративных выхлопных труб, на самом деле не имеющих функционального назначения. Один сутенёр, выдающий себя за техасца, даже прикрепил на капот своего «линкольна» рога длиннорогого быка, но этот парень был всего лишь представителем бедной белой швали из южной Алабамы и к тому же не умел обращаться со своими девушками.

Именно это последнее качество Ламарк считал своим величайшим талантом. С чувством глубокого довольства собой, распахнул дверцу машины для своего последнего приобретения, пятнадцатилетней девушки, совсем недавно приручённой им. Невинная мордашка и застенчивость делали её особенно привлекательной и волнующей кобылкой его «конюшни», состоящей сейчас из восьми девушек. Она заслужила неожиданную любезность сутенёра тем, что доставила ему редкое наслаждение своими услугами в начале дня. Роскошный автомобиль мягко заурчал после первого же поворота ключа, и в половине восьмого Пьер Ламарк отправился на работу, потому что ночная жизнь в его городе начиналась рано и кончалась поздно. Сейчас в городе собрались какие-то коммерсанты на свою ежегодную конференцию. Новый Орлеан привлекал множество подобных мероприятий, и Ламарк замечал их начало и завершение по приливам и отливам своего денежного протока. Предстоящая ночь обещала быть тёплой и прибыльной.

* * *

Ну конечно, это он, подумал Келли, сидя за рулём своего взятого напрокат автомобиля, припаркованного за полквартала. Кто ещё будет с утра в пиджачной паре с жилетом и в компании юной девушки в узкой мини-юбке? Уж конечно, не страховой агент. Даже с такого расстояния Келли видел, что украшения на девушке дешёвые, рассчитанные на определённый эффект. Он включил сцепление и последовал за кадиллаком. Следить было легко, так что он не приближался к Ламарку. Действительно, сколько белых «кэдди» может быть в городе? — подумал Келли, пересекая по мосту реку. Между ним и кадиллаком ехали три автомобиля. Келли не отрывал взгляда от цели и одновременно боковым зрением наблюдал за тем, что происходит вокруг. Один раз ему пришлось пойти на риск и проехать перекрёсток при жёлтом сигнале светофора, но в остальном ничто не нарушало преследования. «Кэдди» остановился у входа в первоклассный отель, и Келли увидел, как девушка вышла из машины и направилась ко входу. Её шаги были одновременно уверенными и какими-то покорными. Келли не хотел видеть её лица вблизи, опасаясь, что это пробудит в нем воспоминания. Сегодня ночью ему было не до эмоций. Эмоции заставили его предпринять операцию, но её осуществление должно основываться на чем-то другом. Ему придётся вести постоянную борьбу с самим собой, подумал Келли, однако он обязан успешно справиться со своими чувствами. В конце концов, поэтому он и приехал сюда этой ночью.

Кадиллак миновал ещё несколько кварталов и остановился у старого бара с кричащей рекламой, достаточно близко от первоклассных отелей и деловых кварталов, чтобы можно было легко дойти до них пешком, не удаляясь от комфорта и безопасности цивилизации. Постоянный поток такси убедил Келли в том, что эта сторона местной жизни основывается на твёрдых началах. Он запомнил, где находится бар, и нашёл место для стоянки своей машины ещё через три квартала.

То, что Келли решил оставить машину так далеко от цели, имело двойной смысл. Прогулка по Декатур-стрит позволит ему познакомиться с районом, почувствовать его пульс, и в то же время он посмотрит на места, где, вероятнее всего, будут развиваться события. Келли не сомневался, что ночь окажется длинной. Несколько девушек в коротких платьях механически, как меняющийся сигнал светофора, улыбнулись ему, но он продолжал идти, глядя по сторонам, в то время как внутренний голос напомнил ему, что он когда-то реагировал на подобные знаки. Келли заставил этот голос замолчать — его сменила другая, более важная мысль о том, что ему предстоит. Келли был одет достаточно небрежно, как одевается умеренно богатый человек при такой влажной жаре и нависшей тяжёлой атмосфере. Тёмная и не обращающая на себя внимания, его одежда давала свободу телу и в то же время свидетельствовала, что у её хозяина есть деньги, но не слишком большие, а по его походке было ясно, что с ним лучше не связываться. Короче говоря, загадочный человек, решивший провести ночь, стараясь ничем не выделяться, но вообще-то ночь бурную и необузданную.

Он вошёл в бар «Дикая кошка» в семнадцать минут девятого. Его первым впечатлением был густой табачный дым и шум. В дальнем конце зала играла небольшая рок-группа, преисполненная энтузиазма. На танцевальной площадке размером семь на семь в такт музыке двигались пары возраста Келли или моложе; а вот и Пьер Ламарк, он сидит за столом с несколькими знакомыми — или так кажется, судя по их поведению. Келли прошёл в туалет, во-первых, по необходимости и, во-вторых, чтобы осмотреть помещение. Сбоку был ещё один вход, но не ближе к столу, за которым сидел Ламарк, чем тот, через который вошли он и Келли. Самый прямой путь к белому кадиллаку проходил мимо стойки бара, у которой сидел Келли, и поэтому он решил остаться именно здесь. Он заказал пиво и повернулся в сторону рок-группы. Стол, за которым сидел Пьер Ламарк, оказался в поле его зрения.

В десять минут десятого к Ламарку подошли две молодые женщины. Одна села ему на колени, другая наклонилась и стала покусывать его за ухо. Двое соседей по столу без особого интереса следили за тем, как женщины передали ему что-то. Келли не заметил, что именно они передали, потому что смотрел на рок-группу, стараясь не глядеть слишком часто в направлении Ламарка. И тут же сутенёр сам открыл секрет: оказалось, увидел Келли без всякого удивления, что это деньги — Ламарк демонстративно добавил банкноты к толстой, свёрнутой в трубку пачке, которую достал из кармана. «Шиковые деньги», понял Келли, не пожалевший времени, чтобы узнать этот термин, определяющий важную часть публичного образа сутенёра. Первые две женщины удалились, и скоро к Ламарку подошла ещё одна, которая оказалась составляющей непрерывного потока. Келли увидел, что и к его соседям по столу также все время подходили женщины. Все трое сутенёров пили коктейль за коктейлем, платили за них наличными,шутили с обслуживающей их официанткой, временами лапая её и тут же щедро одаривая чаевыми в качестве компенсации.

Келли время от времени менял позу; он снял пиджак и закатал рукава, стремясь создать в глазах посетителей бара другой образ, и ограничился двумя стаканами пива, стараясь растянуть их на как можно более длительный срок. И хотя окружающее не доставляло ему удовольствия, он старался, не обращая внимания на отталкивающую атмосферу, следить за происходящим вокруг. Кто куда пошёл. Кто появился и кто исчез. Кто остался. Кто засиделся на одном месте. Скоро Келли начал разбираться в развитии событий, узнавать отдельных их участников, которым присваивал вымышленные имена. Внимательнее всего он наблюдал за поведением Ламарка. Тот, не сняв пиджака, сидел спиной к стене и оживлённо беседовал со своими компаньонами, но это не походило на близость друзей. Шутки, которыми они обменивались, казались натянутыми. В их манерах проглядывала излишняя экспансивность, не свойственная людям, которые собрались вместе с любой целью, кроме денег. Даже сутенёры иногда испытывают одиночество, подумал Келли, и хотя они держались своей компанией, чувствовалось, что их связывают только деловые отношения. И тут же он постарался отбросить свои философские размышления. Раз Ламарк не снимает пиджак, причина тут может быть только одна — он вооружён.

Сразу после полуночи Келли, надев пиджак, ещё раз прогулялся в туалет. Закрывшись в кабине, он достал автоматический пистолет, спрятанный в кармане, и сунул его под поясной ремень. Два стакана пива за четыре часа. Должно быть, его печень уже устранила алкоголь из крови, а даже если и не устранила — два стакана пива не могут оказать какого-то воздействия на такого крупного мужчину, как он. Келли надеялся, что столь важное соображение соответствует действительности.

Он точно рассчитал время. В пятый раз, намыливая руки, Келли увидел в зеркале, как открылась дверь. Он видел только затылок, но ниже темных волос был белый костюм, и потому Келли не торопился и выжидал, пока не услышал шум спускаемой воды. Этот парень следит за собственной гигиеной, подумал он. Мужчина повернулся, взгляды их встретились в зеркале.

— Прошу прощения, — произнёс Пьер Ламарк. Келли сделал шаг в сторону, все ещё вытирая руки бумажным полотенцем.

— Мне понравились девушки, — тихо проговорил он.

— Что? — спросил Ламарк. Он выпил не меньше шести коктейлей, и его печень плохо справлялась со своими обязанностями. Впрочем, это не помешало ему взглянуть в грязное зеркало, восхищаясь собственным отражением.

— Те, что подходили к вам. — Келли заговорил ещё тише. — Они ведь, э-э, работают на вас, верно?

— Да, можно сказать, что работают, приятель. — Ламарк достал чёрную пластмассовую гребёнку и поправил причёску. — А почему вы спрашиваете?

— Мне понадобятся несколько, — смущённо ответил Келли.

— Несколько? Вы полагаете, — что справитесь, дружище? — Ламарк лукаво ухмыльнулся.

— Со мной в город приехали приятели. У одного день рождения, вот...

— Вечеринка, — весело заметил сутенёр.

— Совершенно верно. — Келли попытался выглядеть сконфуженным, но показался просто неуклюжим. Ошибка сыграла ему на руку.

— Тогда почему бы вам так и не сказать? Сколько девушек вам понадобится, сэр?

— Три, а может быть, четыре. Поговорим об этом снаружи? Мне хотелось бы подышать свежим воздухом.

— Конечно. Вот только вымою руки, идёт?

— Буду ждать у входа.

Улица была тихой. Каким бы весёлым городом ни был Новый Орлеан, сегодня все-таки середина недели, и тротуары, хотя и не пустые, не выглядели переполненными. Келли ждал, глядя в сторону от входа в бар, пока не почувствовал на плече дружескую руку.

— Из-за этого не стоит смущаться. Всем нам нравится немного поразвлечься, особенно когда дом далеко отсюда, не так ли?

— Я заплачу хорошие деньги, — пообещал Келли, застенчиво улыбнувшись.

Ламарк усмехнулся, как и полагается умудрённому опытом человеку, стараясь, чтобы этот деревенский простофиля почувствовал себя непринуждённо.

— Это уж непременно, мои девушки стоят дорого. Может быть, вам надо ещё что-нибудь?

Келли кашлянул и сделал несколько шагов вперёд, увлекая за собой Ламарка. Тот действительно, пошёл рядом.

— Пожалуй, что-нибудь, ну, чтобы получше повеселиться, а?

— И об этом я позабочусь, — заверил его Ламарк, когда они приблизились к узкому проходу между домами.

— Мне кажется, мы уже встречались, пару лет назад. Я помню девушку, её звали... Пэм? Да, Пэм. Стройная, рыжеватые волосы.

— О да, с ней можно было позабавиться. Её больше нет у меня, — не задумываясь, ответил Ламарк. — Но мои нынешние девушки ничуть не хуже. Я обслуживаю и тех, кому нравятся молоденькие, только приехавшие...

— Не сомневаюсь. — Келли протянул руку за спину. — Все они принимают — я имею в виду, все они пользуются тем, что делает их...

— Счастливыми, приятель. Вот потому они и готовы повеселиться в любое время. Им полагается относиться к этому должным образом. — Ламарк остановился у прохода и посмотрел по сторонам, беспокоясь, возможно, не появятся ли полицейские. Это вполне устраивало Келли. За спиной Ламарка, куда он не удосужился посмотреть, открывался тёмный, едва освещённый сквозной проход между глухими кирпичными стенами, где кроме бродячих кошек никого не было. — Ну-ка прикинем. Четыре девушки на весь оставшийся вечер и, скажем, что-нибудь, чтобы подогреть вечеринку... пятисот долларов хватит. Мои девушки стоят денег, зато вы получите...

— Обе руки — чтобы я их видел! — приказал Келли, и автоматический «кольт» замер в двенадцати дюймах от груди Ламарка.

Первой реакцией сутенёра было возмущение:

— Приятель, глупо с твоей стороны...

Голос Келли звучал по-деловому:

— Спорить с пистолетом ещё глупей, приятель. Повернись и марш вон в тот проход. Тебе, может, даже удастся вернуться в бар за стаканом виски на дорогу.

— Тебе что, очень нужны деньги, решиться на такое... — Сутенёр пытался вложить в свои слова угрозу.

— Ты готов умереть за свои деньги? — рассудительно спросил Келли.

Ламарк подумал о своих шансах и повернулся, направляясь в темноту.

— Стой, — скомандовал Келли, когда они прошли ярдов пятьдесят, по-прежнему скрытые густой тенью прохода. Левой рукой он схватил сутенёра за горло и прижал к кирпичной стене. Взгляд его скользнул по проходу — в одну и другую сторону. Келли прислушался к звукам, не похожим на шум транспорта, — откуда-то доносилась музыка. Пока здесь все было тихо и безопасно. — Дай мне свой пистолет — только очень медленно и осторожно.

— У меня нет... — Щелчок взведённого курка удивительно громко прозвучал в тишине над самым ухом Ламарка.

— Ты считаешь меня идиотом?

— Ну хорошо, хорошо. — Сутенёр начинал терять самообладание. — Давай не будем нервничать. Это всего лишь деньги.

— Вот это разумно, — одобрительно отозвался Келли. В руке Ламарка появился маленький пистолет. Келли сунул указательный палец внутрь спусковой скобы. Незачем оставлять на оружии отпечатки. Он и так рисковал, и, несмотря на всю осторожность, проявленную им до настоящего момента, опасность стала внезапно большой и реальной. Пистолет поместился в кармане его пиджака.

— А теперь посмотрим на деньги.

— Вот они, приятель. — Самообладание совсем покинуло Ламарка. Это было и хорошо и плохо. Хорошо — потому что Келли получал удовлетворение от такого зрелища, а плохо — по той причине, что панически перепуганный человек может сделать какую-нибудь глупость. Вместо того чтобы расслабиться, Келли почувствовал ещё большее напряжение.

— Спасибо, мистер Ламарк, — вежливо произнёс он, чтобы успокоить сутенёра.

И тут Ламарк шевельнулся, его голова повернулась на несколько дюймов — сознание, наконец, пробилось сквозь туман выпитых за вечер шести коктейлей.

— Одну минуту — ты сказал, что знаком с Пэм.

— Сказал.

— Но почему... — Он повернулся ещё, чтобы увидеть лицо, скрытое темнотой, только глаза мерцали отражавшимся от их влажной поверхности светом. Все остальное казалось лишь бледным овалом.

— Ты — один из тех, кто разрушил её жизнь.

Ламарк издал возглас возмущения:

— Но послушай, приятель, она пришла ко мне сама!

— И ты тут же начал давать ей таблетки, чтобы она лучше развлекала клиентов, так ведь? — казалось, что голос принадлежит призраку. Он уже не помнил, как выглядит этот мужчина.

— Это бизнес, ведь тебе самому она доставила удовольствие в постели, правда?

— Да, она была именно такой.

— Мне следовало бы лучше присматривать за ней, и тогда ты мог бы снова взять её вместо... ты сказал — была?

— Она умерла, — кивнул Келли, опуская руку в карман. — Кто-то убил её.

— Ну и что? Ведь это сделал не я! — Ламарку казалось, что перед ним последнее испытание, основанное на правилах, которых он не понимал, — он не представлял его цели.

— Да, я знаю, — согласился Келли, навинчивая глушитель на ствол пистолета. Каким-то образом Ламарк увидел это — видно, глаза его уже привыкли к темноте. Голос его превратился в хриплый стон:

— Тогда зачем ты делаешь это? — Он был слишком озадачен, чтобы кричать, просто парализован происшедшим за последние несколько минут внезапным переходом его жизни из привычной атмосферы бара к её завершению — всего в сорока футах, перед глухой кирпичной стеной — и он не мог найти ответа. Почему-то это казалось ему важнее попытки спастись. Впрочем, он понимал всю её бесполезность.

Келли на пару секунд задумался над его вопросом. Он мог по-разному ответить на него, но сейчас будет только справедливо, подумал он, сказать ему правду. Пистолет поднялся вверх быстрым и окончательным движением.

— Для практики.

14. Полученные уроки

Утренний рейс из Нового Орлеана в Национальный аэропорт Вашингтона был слишком непродолжительным для кинофильма, а позавтракать Келли успел в городе. Он расположился у иллюминатора, взял стакан сока у стюардессы и, убедившись, что самолёт заполнен только на треть, начал вспоминать каждую подробность происшедшего, как привык делать это после всех боевых действий в своей жизни. Такая привычка закрепилась у него со времени пребывания в группе коммандос ВМФ. После каждого занятия по боевой подготовке проводилось то, что разные командиры называли по-разному, но в данном случае ему казалось, что наиболее подходящим названием будет «критический разбор».

Его первой ошибкой было то, что, стремясь исполнить своё намерение, он упустил нечто важное. Желая расправиться с Ламарком в темноте, он стоял слишком близко к нему, забыв, что головные раны часто выбрызгивают наружу фонтан крови. Келли отскочил в сторону, словно ребёнок, спасающийся от осы во дворе своего дома, и все-таки не сумел полностью избежать нескольких капель. Хорошая новость заключалась в том, что это было его единственной ошибкой. К тому же он выбрал для осуществления операции тёмный костюм, и это уменьшило опасность. Раны, полученные Ламарком, привели к мгновенной и гарантированной смерти. Сутенёр тряпичной куклой свалился на землю. Два шурупа, завинченных в отверстия, что Келли просверлил в верхней части ствола, удерживали маленький матерчатый мешочек, сшитый им самим, куда упали гильзы, выброшенные отсечкой-отражателем пистолета. Это лишило полицию, которая будет расследовать происшествие, ценных вещественных доказательств. Его ожидание в баре прошло вполне успешно — ещё одно безымянное лицо в большом тускло освещённом зале.

Поспешно выбранное для ликвидации мерзавца место тоже оказалось достаточно хорошим. Келли вспомнил, как он потом пошёл вдоль прохода и, выйдя из него на противоположной стороне, слился с толпой на тротуаре. Отыскав свою машину, он вернулся в мотель. Там он переоделся, сложил обрызганные кровью брюки, рубашку и нижнее белье (на всякий случай) в пластмассовый пакет, предоставляемый мотелем для одежды, сдаваемой в химчистку, и, перейдя улицу, бросил его в мусорный бак супермаркета. Если кто и обнаружит содержимое пакета, решил он, его вполне могут принять за одежду неряшливого человека, резавшего мясо. Прежде он не встречался с Ламарком. Единственное освещённое помещение, где они были вместе, — это мужской туалет, и там фортуна — и хороший расчёт — улыбнулась ему. Тротуар, по которому они шли, был слишком темным и безлюдным. Может быть, посторонний наблюдатель, знакомый с Ламарком, и мог сообщить следователю о виденном им высоком и широкоплечем мужчине, каким был Келли, но ни о чем больше, а это свидетельствует о разумном риске, подумал он, глядя вниз на поросшие лесом холмы северной Алабамы. Внешне все это выглядело как ограбление: тысяча четыреста семьдесят долларов «шиковых» денег сутенёра лежали сейчас в чемодане Келли. В конце концов, наличные это наличные, и если бы он не взял их, полиция сразу сообразила бы, что подлинным мотивом преступления является нечто иное, а не вполне понятная и, судя по всему, случайная причина. Физическая сторона события — Келли не думал о случившемся, как о преступлении, — была, по его мнению, осуществлена аккуратно, и он не смог бы сделать это лучше.

А психологическая? — спросил себя Келли. Ликвидация Пьера Ламарка была в первую очередь испытанием его нервов, чем-то вроде эксперимента, и Келли удивило собственное хладнокровие. Прошло немало времени с тех пор, как он принимал участие в боевых действиях, и потому он ожидал, что следом за операцией наступит шок. Такое не раз случалось с ним раньше, но, несмотря на то, что Келли уходил от трупа Ламарка не совсем уверенным шагом, все остальное он осуществил с завидной уверенностью, характерной для его многочисленных операций во Вьетнаме. Как быстро вернулись к нему профессиональные навыки! Он мог перечислить знакомые ощущения, снова испытанные им, словно смотрел учебный фильм, поставленный им самим: возросшее чувство опасности, словно его кожу обдуло мощной струёй песка, обнажившей каждый нерв, обострившей зрение, слух и обоняние. Я был таким чертовски живым в тот момент, подумал он, испытывая смутное сожаление от того, что положил конец человеческой жизни, но Ламарк уже давно потерял право на жизнь. В любом другом мире такое существо — Келли никак не мог думать о нем, как о человеке, — которое эксплуатировало беспомощных девушек, просто не заслуживало права дышать одним воздухом с остальными людьми. Возможно, где-то раньше он избрал ошибочный путь, может быть, его не любила мать или избивал отец. Не исключено, что Ламарк был лишён радостей детства, воспитан в нищете или учился в плохой школе. Но этим должны заниматься психиатры и воспитатели безнадзорных детей. Ламарк действовал достаточно хладнокровно, чтобы являться членом своего сообщества, и единственное, что интересовало Келли, — жил ли он в соответствии с собственными устремлениями и желаниями. Келли убедился, что Ламарк был именно таким, а люди, выбравшие неверную линию поведения, давно решил Келли, должны осознать возможные последствия своих действий. Каждая девушка, эксплуатируемая им, могла иметь отца или мать, брата, сестру или возлюбленного, испытывающих ярость от подобного отношения к ней. Понимая это и согласившись с известным риском, Ламарк сознательно ставил на карту свою жизнь — в большей или меньшей степени. А азартные игры означают, что иногда ты можешь и проиграть, сказал себе Келли. Если Пьер Ламарк недостаточно тщательно взвесил такую опасность, то это была его проблема, а не проблема Келли, ведь верно?

Нет, это не моя проблема, сказал он, обращаясь к земле, находящейся в тридцати семи тысячах футов ниже.

А каковы его чувства по отношению к случившемуся? Он надолго задумался над этим вопросом, откинув голову на спинку кресла и закрыв глаза, словно в дремоте. Тихий голос в его сознании, может быть голос совести, говорил ему, что он должен чувствовать что-то, и Келли старался найти в себе должные эмоции. Однако после нескольких минут тщетных поисков он так ничего и не нашёл. Он не испытывал ни горя, ни раскаяния, ни чувства утраты. Ламарк ничего не значил для него и, возможно, не будет потерей и для всех остальных. Может быть, его девушки — Келли насчитал в баре пятерых — окажутся без сутенёра, но не исключено, что кто-нибудь из них, воспользовавшись этим, начнёт другую жизнь. Маловероятно, но возможно. Реальный взгляд на мир подсказывал Келли, что ему не под силу решить все глобальные проблемы, тогда как известный идеализм нашёптывал, что его неспособность поступить так отнюдь не означает, что он не может устранить отдельные недостатки.

Но все это отвлекало его от первоначального вопроса: какие чувства он испытывает в связи с ликвидацией Ламарка? И единственный ответ, который ему удалось найти в собственном сознании, гласил: никаких. Профессиональное удовлетворение от того, что он сумел осуществить что-то трудное, не давало ощущения радости из-за самой природы операции. Прервав жизнь Пьера Ламарка, он удалил что-то отвратительное с поверхности планеты. А деньги он забрал просто потому, что таков был его тактический ход, обманный манёвр и, уж конечно, не цель. Он не отомстил за смерть Пэм. Устранение Ламарка мало что изменило. Это походило на то, как наступают на неприятное насекомое, — ты давишь его и идёшь дальше. Он не будет стараться переубедить себя, но совесть не станет беспокоить его, и на данный момент этого было достаточно. Этот маленький эксперимент прошёл успешно. После всей моральной и физической подготовки он убедился, что сумеет справиться с поставленной задачей. Закрыв глаза, Келли сосредоточился на предстоящей операции. Убив немало людей, которые были лучше Пьера Ламарка, теперь он мог с уверенностью думать о том, как убить тех, кто хуже этого сутенёра из Нового Орлеана.

* * *

Грир с удовольствием увидел, что на этот раз они приехали к нему. В общем-то, ЦРУ было гостеприимней. Джеймс Грир приказал выделить им место на стоянке для высокопоставленных гостей — аналогичная стоянка у Пентагона всегда заполнена случайными машинами и ею трудно пользоваться — и подобрал комнату для совещания, гарантированную от прослушивания. Каз Подулски намеренно расположился в кресле на дальнем конце стола, поближе к вентиляционному отверстию системы кондиционирования, чтобы табачный дым не беспокоил никого в комнате.

— Голландец, ты оказался прав насчёт этого молодого парня, — сказал Грир, передавая присутствующим копии рукописных заметок, которые были доставлены два дня назад.

— Жаль, что никто не догадался приставить к его виску дуло пистолета, чтобы заставить поступить в школу подготовки офицеров. Он стал бы младшим офицером вроде тех, какими были мы.

С дальнего конца стола послышался смешок адмирала Подулски:

— Немудрено, что он оставил военную службу, — заметил он с беспечной горечью.

— Я бы не рискнул приставлять к его виску дуло пистолета, — усмехнулся Грир. — На прошлой неделе я всю ночь читал его заметки. Этот парень ничего не боится во время полевых операций.

— Ничего не боится? — спросил Максуэлл с лёгким неодобрением в голосе. — Ты хочешь сказать, Джеймс, что он излишне горяч?

Лучше найти компромисс, подумал Грир.

— Парень любит действовать самостоятельно, по собственной инициативе. Он служил под командованием трёх офицеров, и они поддержали все его действия, кроме одного.

— "Нежный цветок"? Когда он убил майора из группы политического реагирования?

— Совершенно верно. Его лейтенант был вне себя от ярости, но если этот парень действительно стал свидетелем такого, мы можем обвинить его лишь в поспешности принятого им решения, когда он бросился вперёд очертя голову.

— Я читал об этом, Джеймс. Сомневаюсь, что я сам на его месте сумел бы удержаться от того же, — заметил Каз, поднимая взгляд от записок. Лётчик-истребитель всегда лётчик-истребитель. — Вы только посмотрите на это! У него хороший стиль письма! — Несмотря на акцент, Подулски старательно изучил язык принявшей его страны.

— Выпускник средней школы ордена Иезуитов, — напомнил Грир. — Так вот, я изучил оценку операции «Лидер», проделанную у нас. Анализ Келли по всем основным аспектам совпадает с нашим, исключение составляют несколько мест, где он чересчур прямолинеен.

— Кто занимался анализом операции в ЦРУ? — спросил Максуэлл.

— Роберт Риттер. Он специалист по Европе, но его привлекли к этой работе. Хороший человек, не любит говорить, но знает полевую оперативную работу.

— Оперативник? — спросил Максуэлл.

— Да. — Грир кивнул. — Отлично проявил себя, когда работал резидентом в Будапеште.

— А почему, — поинтересовался Подулски, — понадобилось привлекать специалиста из другого управления ЦРУ для оценки операции «Кингпин»?

— Думаю, ты сам знаешь ответ, Каз, — напомнил ему Максуэлл.

— Если мы приступим к осуществлению операции «Зелёный самшит», нам нужен будет наш специалист. Без него не обойтись. У меня не хватит сил на все. Нет возражений? — Грир окинул взглядом сидящих за столом — все неохотно кивнули, соглашаясь с ним. Подулски снова посмотрел на лежащие на столе документы, прежде чем задать вопрос, которого ждали все.

— На него можно положиться?

— Это не он предал «Кингпин». Каз, у нас этим занимается Джим Англтон. Он предложил привлечь Риттера. Вы же понимаете, я здесь новый человек. Риттер знаком с местной бюрократической системой лучше меня. Он — оперативник, тогда как я всего лишь аналитик. И он предан своему делу. В своё время он едва не испортил себе карьеру, спасая своего парня, — у него был агент, работавший в ГРУ, и понадобилось срочно вывезти его из России. Те, кто принимает решения на самом верху, не пожелали делать это в то время, когда шли переговоры о контроле над вооружениями, и отказали ему в этом. Риттер вывез парня оттуда по своей инициативе. Оказалось, что у бывшего сотрудника ГРУ есть сведения, нужные Госдепу, и это спасло карьеру Риттера. — Случившееся не понравилось любителю мартини на седьмом этаже, добавил про себя Грир, но ЦРУ привыкло обходиться без него.

— Шальная голова? — спросил Максуэлл.

— Он остался лояльным по отношению к своему агенту. Иногда кое-кто у нас забывает о своих обязательствах, — пожал плечами Грир.

— Проинструктируйте его, — распорядился Максуэлл. — Но пусть знает, что, если мне когда-нибудь станет известно, что из-за какого-то штатского в этом здании мы потерпели неудачу и не смогли спасти оттуда своих людей, я лично поеду на базу ВМФ на реке Пакс, лично вылечу на штурмовике В-4 и лично сброшу бомбы с напалмом на его дом.

— Разреши мне сделать это. Голландец, — улыбнулся Каз. — Я всегда сбрасывал бомбы лучше тебя. К тому же я налетал шестьсот часов на «Скутере».

Грир не мог понять, шутят они или говорят всерьёз.

— Как относительно Келли? — спросил Максуэлл.

— Теперь у него в ЦРУ другая фамилия — Кларк. Если он нам понадобится, мы сможем лучше использовать его в качестве штатского советника. Он навсегда останется боцманом в душе, но, будучи штатским, ему не придётся беспокоиться относительно воинского звания.

— Не возражаю, — согласился Максуэлл. К тому же удобно, подумал он, иметь морского офицера, работающего в ЦРУ, пусть в штатском, но все-таки соблюдающего военную дисциплину.

— Будет исполнено, сэр. Если мы приступим к подготовке, где она будет проводиться?

— На базе корпуса морской пехоты в Куантико, — ответил Максуэлл. — Генерал Янг — мой приятель ещё с молодости. Лётчик. Он поймёт.

— Мы с Марти вместе были в школе лётчиков-испытателей, — объяснил Подулски. — Судя по тому, что сообщил Келли, нам не понадобится большая штурмовая группа. Мне всегда казалось, что в операции «Кингпин» участвует слишком много солдат. Знаешь, если удастся это осуществить, нам придётся добиться медали Конгресса для Келли.

— Всему своё время, Каз, — отмахнулся Максуэлл, вставая и глядя на Грира. — Ты сообщишь нам, если Англтону удастся что-нибудь выяснить?

— Можешь не сомневаться, — пообещал Грир. — Если у нас будет обнаружен предатель, мы расправимся с ним. С Англтоном мне приходилось ловить рыбу. Он может поймать форель, даже не закидывая крючка в воду.

Когда они ушли, Грир назначил встречу после обеда с Робертом Риттером. Это означало, что беседу с Келли придётся отложить, но сейчас Риттер был более важен, и хотя с операцией следовало спешить, спешка была не так уж велика.

***

Аэропорты всегда нравились Келли из-за их постоянной суеты, анонимности и многочисленных телефонов. Ожидая прибытия багажа, он позвонил Гриру.

— Грир слушает, — послышался голос в трубке.

— Говорит Кларк. — Келли улыбнулся про себя. Это так походит на Джеймса Бонда, подумал он. — Я в аэропорту, сэр. Наша встреча состоится ближе к вечеру?

— Нет, я занят. — Грир перелистнул блокнот. — Встретимся во вторник... в половине четвёртого. Въезжай прямо в ворота. Назови, на какой машине ты будешь, и номерной знак.

Келли сообщил все, что от него требовалось, удивлённый тем, что пока не нужен.

— Вы получили мои заметки, сэр?

— Да, и благодарен вам за отличную работу, мистер Кларк. Мы все обсудим во вторник. Заметки очень нам пригодились.

— Спасибо, сэр, — произнёс Келли в телефонную трубку.

— Увидимся во вторник. — Он услышал гудки отбоя.

— И за это тоже спасибо, — сказал Келли, положив трубку. Через двадцать минут он получил свой багаж и направился с ним к машине. Примерно через час Келли был в своей квартире в Балтиморе. Наступило время ленча, и он приготовил себе пару сандвичей, запив их кока-колой. Сегодня он не брился, и густая щетина, увидел он в зеркале, выступила на лице. Келли решил оставить её. Он вошёл в спальню, чтобы как следует поспать.

* * *

Гражданские подрядчики не совсем понимали цели своей работы, но платили им щедро. Этого было достаточно, потому что у них были семьи, которые нужно кормить, и купленные в рассрочку дома, за которые требовалось вносить деньги. Возведённые ими здания по своей простоте перещеголяли спартанские: голые бетонные строения безо всяких удобств, построенные по странным спецификациям, совсем не похожим на американские, если не считать американских строительных материалов. Казалось, их размеры и форма взяты из какого-то иностранного справочника. Все размеры были метрическими, хотя сами чертежи исполнены в футах и дюймах, как и полагается на американских строительных чертежах. Сама работа была несложной, и, когда они прибыли на строительную площадку, все было подготовлено к началу работ. Многие из строительных рабочих ещё недавно были на военной службе — главным образом в армии, но среди них имелось несколько морских пехотинцев, и они смотрели, с удовольствием и стеснением, на эту широко раскинувшуюся по заросшим лесом холмам северной Виргинии базу корпуса морской пехоты. По пути к строительной площадке им попадались группы курсантов офицерской школы, совершающих утреннюю пробежку.

Столько умных молодых парней с остриженными наголо головами, подумал в это самое утро бригадир, бывший капрал 1-й дивизии морской пехоты. Сколько из них станут офицерами? Сколько их отбудет для прохождения службы туда? И сколько из них вернётся домой раньше положенного срока в цинковых гробах? Он, разумеется, был не в силах предвидеть этого, равно как не в его власти было управлять происходящими событиями. Он отслужил свой срок в аду и вернулся домой без единой царапины, что — даже по истечении такого времени — казалось бывшему капралу, не раз слышавшему свист проносящихся рядом пуль, просто невероятным. Да, выжить там оказалось удивительным само по себе.

Они уже закончили с крышами. Скоро навсегда покинут строительную площадку после трёх недель хорошо оплачиваемой работы. Три недели работы без выходных, по семь дней в неделю. Сколько денег за сверхурочную работу, на которую приходилось оставаться каждый день. Кому-то хотелось, чтобы строительство закончилось как можно быстрее. Да и на самой площадке было много очень странного. Стоянка для автомашин, например. Покрытая асфальтом, рассчитанная на сотню машин. Даже краской размечают места для отдельных автомобилей на асфальте. И это при зданиях без всяких удобств? Но самым странным было порученное им теперь задание (оно нравилось бригадиру) — соорудить площадку для игр со всем оборудованием. Большие детские качели. Огромный гимнастический зал на открытом воздухе. Ящик с песком, куда песку поместилось полсамосвала. Все, что необходимо для того, чтобы его двухлетний сын, когда подрастёт и достигнет возраста, позволяющего ему ходить в детский сад в графстве Фэрфакс, мог играть и кувыркаться. Но все это нуждалось в сборке, и бывший морской пехотинец вместе с двумя другими рабочими разбирались в чертежах, словно отцы в собственных дворах, стараясь догадаться, какой болт куда полагается вставить. От них не требовалось думать, ведь они были рабочими и членами профсоюза строителей, выполняющими правительственный заказ. К тому же, подумал он, бессмысленно пытаться понять корпус, морской пехоты. Эта так называемая «зелёная машина» действовала в соответствии с планом, в котором до сих пор не удалось разобраться ни одному из строителей, и если начальству хотелось платить за это сверхурочные, то они согласны — это еще один месячный взнос за дом, купленный в рассрочку, а он зарабатывал здесь сумму, достаточную для такого взноса, каждые три рабочих дня. Работа вроде этой, конечно, бессмысленная, но деньги его вполне устраивают. Единственное, что ему не нравилось, — это расстояние, которое приходилось каждый день проезжать сюда от дома. Может быть, им захочется построить что-нибудь подобное в Форт-Белвуаре, надеялся он, заканчивая установку последнего гимнастического снаряда. Тогда ему понадобится не больше двадцати минут на дорогу. Впрочем, армия мыслила более рационально, чем морская пехота. Так уж ей приходилось.

* * *

— Ну, что нового? — спросил Питер Хендерсон. Они обедали совсем рядом с Капитолием, двое знакомых из Новой Англии, один выпускник Гарварда, другой — Брауна, один — младший помощник сенатора, другой — младший сотрудник персонала Белого дома.

— Ничто не меняется, Питер, — уныло ответил Уолли Хикс. — Мирные переговоры зашли в тупик. Мы продолжаем убивать их людей. Они продолжают убивать наших. Мне кажется, что мы не доживём до заключения мира. А ты как считаешь?

— Должны дожить, Уолли. — Питер протянул руку за вторым бокалом пива.

— Если его не заключат... — мрачно начал Хикс.

Оба учились в Эндоверской академии, заканчивали выпускной класс в октябре 1962 года, были близкими друзьями, жили в одной комнате в общежитии, делились конспектами лекций и подружками. Их настоящая политическая зрелость, однако, пришла к ним однажды вечером во вторник, когда в комнате отдыха своего общежития они смотрели по черно-белому телевизору, как их президент обратился к стране. Они узнали, что на Кубе установлены ракеты с ядерными боеголовками, — об этом уже несколько дней намекали газеты, но они были детьми телевизионного поколения, и современная реальность приходила к ним в виде горизонтальных полос на стеклянном экране. Для обоих это явилось потрясающим, хотя и запоздалым знакомством с реальным миром, для чего их дорогая Частная школа должна была подготовить намного раньше, особенно потому что богатые семьи, к числу которых они принадлежали, ещё больше изолировали их от реальности благодаря привилегиям, которые можно купить за деньги, не наделяя мудростью, необходимой для надлежащего использования этих денег.

Внезапно поразившая их мысль пришла к обоим юношам одновременно, а нервные разговоры вокруг сказали им ещё больше. Оказывается, со всех сторон они окружены целями. К юго-востоку — Бостон, к юго-западу — Уэстоверская база ВВС, ещё две базы с расположенными на них бомбардировщиками сил стратегического назначения — Пиз и Лоринг — в радиусе сотни миль, а совсем рядом — военно-морская база в Портсмуте с атомными подводными лодками. Если на Соединённые Штаты обрушатся ракеты, им не удастся выжить — их прикончат или ударная волна, или радиоактивные осадки. А ведь ни один из них даже не успел ещё переспать с женщиной. Остальные юноши в общежитии хвастались своими успехами — некоторые из них, возможно, даже говорили правду, — но Питер и Уолли не лгали друг другу и потому знали, что не сумели достичь цели, несмотря на все старания. Тогда почему мир не принимает во внимание их нужды? Разве они не принадлежат к элите? Неужели их жизнь ничего не стоит?

Они провели бессонную ночь в этот осенний вторник. Хендерсон и Хикс сидели у себя в комнате, разговаривая шёпотом и пытаясь понять мир, внезапно, без надлежащего предупреждения ставший из удобного и спокойного таким опасным. Несомненно, они должны найти способ изменить положение в мире. После выпускного вечера каждый из них пошёл своим путём. Однако университеты, в которые они поступили — Браун и Гарвард, — находились недалеко друг от друга, и потому их близкие отношения и жизненные цели не менялись и продолжали развиваться. Оба избрали основной специальностью политологию, потому что именно это требовалось для участия в процессе, игравшем в мире по-настоящему важную роль. Оба получили дипломы магистров, и, самое главное, оба попали в поле зрения людей, вершивших судьбы страны, — в этом им помогли родители, равно как и в выборе профессии, освобождавшей их от военной службы. Период наибольшей уязвимости во время призыва пришёлся на достаточно раннее время, и телефонный звонок соответствующему правительственному чиновнику решил все проблемы.

И вот теперь они достигли положения, когда перед ними приоткрылись двери в мир политики. Оба стали помощниками у важных людей. Их пьянящие ожидания, направленные на завоевание мест политических деятелей ещё до тридцати лет, натолкнулись на глухую стену реальности, однако в действительности они оказались ближе к возможности влиять на политические решения, чем осознавали это сами. Подбирая информацию для своих боссов и решая, какие документы появятся на их столе и в каком порядке, они принимали самое активное участие в политическом процессе. К тому же оба имели доступ к широкой и разнообразной информации, часто затрагивающей секретные вопросы. В результате во многих отношениях они знали больше своих хозяев, чему, по мнению Хигса и Хендерсона, так и следовало быть, потому что нередко они понимали важные проблемы лучше тех, кому служили. Это было так очевидно. Война не могла служить методом решения политических проблем, и её следовало избегать при любых условиях, а если она становилась неизбежной, надлежало закончить как можно быстрее. Поскольку война вела к уничтожению людей, с ней надо было вообще покончить, а после этого люди научатся решать свои разногласия мирным путём. Все это было настолько просто, что обоих изумляло, почему столько людей не могло понять элементарную Истину, ставшую ясной для них ещё в средней школе.

Вообще-то между ними существовала только одна разница. Являясь членом команды Белого дома, Уолли работал внутри системы. При этом, однако, он делился всеми сведениями со своим товарищем по школе, в чем не было ничего плохого, потому что оба имели допуск к секретным документам, полученный ими от службы безопасности. К тому же Хикс нуждался в помощи умного и хорошо подготовленного человека, которого он понимал и которому верил.

Хикс не знал, что Хендерсон уже давно сделал ещё один шаг, опередив его. Если он не мог изменить политику правительства изнутри, решил Хендерсон во время Дней Возмущения, последовавших вслед за вторжением в Камбоджу, надо заручиться поддержкой извне — поддержкой какой-то другой организации, способной помочь ему не допускать действий правительства, угрожающих безопасности всего мира. Было немало других людей в разных странах, которые разделяли его отвращение к войне, людей, понимавших, что нельзя заставить народ признать правительство, которого они не желают. Первый контакт произошёл у него в Гарварде — это был приятель, принимавший активное участие в движении за мир. Теперь Хендерсон был связан с другим человеком. Пожалуй, ему следовало поделиться этим обстоятельством со своим другом, вот только время для этого неудачное. Уолли может не понять его.

— ... должны заключить, и заключат, — произнёс Хендерсон, давая знак официантке, чтобы принесла ещё пива. — Война закончится. Мы отведём домой свои войска. У Вьетнама будет правительство, которого хочет народ. Мы проиграем войну, и это станет полезным уроком для нашей страны. Это многому нас научит. Мы поймём, что наша мощь имеет пределы. Нам станет ясно, что нужно жить самим и дать жить другим. Вот тогда появится возможность установить всеобщий мир.

* * *

Келли проснулся уже после пяти. События прошлого дня утомили его больше, чем он рассчитывал. К тому же перелёты всегда вызывали у него усталость. Но теперь Келли чувствовал себя свежим и отдохнувшим. Одиннадцать часов сна за последние сутки полностью сняли усталость. К нему вернулись бодрость и готовность действовать. Глядя в зеркало, он увидел густую щетину, покрывшую его лицо за двое суток. Отлично. Затем он выбрал одежду — тёмную, мешковатую, неновую. Келли отнёс её вниз, в прачечную, где выстирал все в горячей воде, добавив побольше хлорки, чтобы ткань выглядела ещё более потёртой, а краски — поблёкшими. В результате и без того изрядно поношенная одежда стала совсем неприглядной. Старые белые носки и кроссовки дополнили картину, хотя они были отнюдь не такими грязными и изношенными, как это казалось на первый взгляд. Рубашка были излишне велика, а рукава — чересчур длинными, что вполне устраивало Келли. Картину завершил парик, сделанный из жёстких черных волос, изготовленный в Азии. Он подержал его под горячей водой из крана, пока тот не промок, и затем причесал волосы — не слишком длинные — намеренно неряшливо. Надо придумать способ сделать ещё и так, чтобы от него дурно пахло, подумал Келли.

Природа обеспечила его дополнительным прикрытием. На город накатывалась вечерняя гроза, нёсшая с собой сорванные с деревьев листья и дождь, под который Келли попал по пути к своему «фольксвагену». Через десять минут он остановился у соседнего магазина, торгующего спиртным, где купил бутылку дешёвого жёлтого вина и бумажный пакет, наполовину скрывающий бутылку, открутил винтовую пробку и вылил половину содержимого бутылки в сточную канаву. Все. Пора браться за дело.

Теперь все выглядит по-другому, подумал Келли. Это больше не был район, через который он мог проехать, не видя опасности или не обращая на неё внимания. Теперь это стало местом, где он искал эту опасность. Келли проехал мимо того места, куда он завёл Билли и его «плимут», повернулся, чтобы посмотреть, остались ли следы колёс, — их не было. Он тряхнул головой. Это принадлежало прошлому, а его мысли были заняты будущим.

Во Вьетнаме, казалось ему, всегда существовала окраина леса, граница, через которую ты проходишь и попадаешь из открытой или обработанной сельскими жителями местности в джунгли, в его сознании там кончалась безопасность, потому что именно в джунглях таился противник. Это являлось всего лишь психологической границей, скорее воображаемой, чем реальной, но сейчас, осматриваясь по сторонам, Келли ощутил то же самое. Только на этот раз он был один, его не сопровождали товарищи в камуфляжных зелено-коричневых комбинезонах. На этот раз он проезжал через границу и попадал в джунгли в машине, усеянной пятнами ржавчины. Он нажал на педаль газа и тут же оказался в джунглях — и снова на войне.

Келли нашёл свободное место, где стояли машины, такие же дряхлые, как и его «фольксваген», и вышел из него так же быстро, как он привык покидать место приземления вертолёта, который могли заметить и обстрелять солдаты противника, и направился в узкий переулок, где валялись мусор и выброшенные предметы домашнего обихода. Теперь он был настороже. Его тело уже покрылось потом, и Келли чувствовал себя хорошо. Ему хотелось быть потным, чтобы от него исходил запах. Он отхлебнул глоток дешёвого вина, сполоснул им рот и затем чуть наклонился вперёд, давая вину стечь по подбородку и шее на одежду. Быстро присев, Келли сгрёб пригоршню земли и растёр ею кисти рук и лицо. По недолгом размышлении он посыпал землёй волосы парика и к тому моменту, когда миновал узкий переулок длиной в городской квартал, уже ничем не отличался от других алкоголиков и уличных бродяг, которых здесь было даже больше, чем торговцев наркотиками. Он шёл походкой, имитирующей их движения, медленные и какие-то неуверенные, пока его взгляд метался по сторонам в поисках хорошей временной базы. Найти такое место оказалось нетрудно. Несколько домов в этом районе было заброшено, и оставалось лишь отыскать такой, из которого открывался бы хороший вид. На это понадобилось полчаса. Он остановился на угловом доме с окнами-эркерами на втором этаже. Келли вошёл в него через чёрный ход и едва не подпрыгнул от неожиданности, увидев двух крыс, сидящих на развалинах того, что несколько лет назад было кухней. Проклятые крысы! Он понимал, что глупо бояться крыс, но они вызывали у него непреодолимое отвращение своими маленькими черными глазками, шкурой, покрытой белыми чешуйками, и голыми хвостами.

— Проклятье! — прошептал он. Почему он не подумал об этом раньше? Каждый человек испытывает холодок, пробегающий по коже, при виде чего-нибудь вроде пауков, змей или высоты. Келли боялся крыс. Он направился к дверному проёму, стараясь держаться от них подальше. Крысы просто смотрели на него, чуть отодвигаясь назад, испуганные им меньше, чем он ими. — Вашу мать! — услышали они его шёпот и вернулись к еде.

За этим последовала ярость. Келли поднялся на второй этаж по лестнице, лишённой перил, и нашёл угловую комнату с окнами-фонарями. Он едва сдерживал себя. Как можно было допустить, чтобы такая глупая и трусливая реакция на крыс отвлекла его внимание? Разве у него нет реального оружия для их уничтожения? Что они могут сделать против него — собрать крыс со всей округи для массированной атаки силами крысиного батальона? После этой мысли у него на лице, наконец, появилась сконфуженная улыбка. Келли присел у окна, оценивая открывающуюся перед ним панораму и свою собственную видимость снаружи. Оконные стекла были грязными и треснувшими, но у каждого окна имелся удобный подоконник, на котором можно было сидеть. В некоторых окнах стекла отсутствовали совсем, зато расположение дома на углу двух улиц позволяло ему смотреть далеко по всем четырём главным направлениях компаса, поскольку в этой части города улицы были проложены точно с западана восток и с севера на юг. Уличное освещение внизу было недостаточно ярким, чтобы люди, находящиеся там, могли увидеть что-нибудь внутри дома. В своей темной поношенной одежде, в этом заброшенном ветхом доме Келли оставался невидимым. Он достал маленький бинокль и приступил к рекогносцировке.

Прежде всего, нужно ознакомиться с окружающей обстановкой. Ливень кончился, но оставшаяся в воздухе влага образовывала вокруг уличных фонарей, светящиеся шары, очертания которых смазывались привлечёнными их светом насекомыми, летящими к своей гибели. Было все ещё тепло, где-то около двадцати пяти градусов, хотя медленно холодало, и Келли по-прежнему немного потел. Он начал анализ собственных действий с мысли о том, что ему следовало прихватить с собой воды для питья. Ну что ж, он исправит это в будущем, а вообще-то в течение нескольких часов можно обойтись и без воды. Впрочем, Келли догадался захватить жевательную резинку, и это упростило положение. Его интересовали звуки, доносящиеся с улицы. В джунглях он слышал жужжание насекомых, птичьи крики и хлопанье крыльев летучих мышей. Здесь до него доносились звуки проезжающих автомобилей, далёкие или близкие, время от времени визг тормозов, человеческие голоса, иногда они были громкими, иногда едва различимыми, лай собак, хлопанье крышек мусорных баков — все это Келли автоматически анализировал, продолжая смотреть в бинокль и планируя предстоящие вечером действия.

Вечер пятницы, начало уик-энда, и люди занимались закупками. Сегодня, по-видимому, был вечер людей со средствами, и торговля шла оживлённо. Келли опознал вероятного дилера в полутора кварталах от дома. Двадцати лет с небольшим. После некоторого наблюдения он получил хорошее представление о нем и его помощнике. Оба двигались с уверенностью людей, которые приобрели опыт и гарантированную безопасность на месте, где продавали свой товар, и Келли подумал, а не пришлось ли им воевать за то, чтобы заполучить это место или отстоять его. Пожалуй, и то и другое. У них процветающая торговля, наверно, постоянные покупатели, думал он, глядя на то, как оба подошли к импортному автомобилю, о чем-то шутливо поговорили с водителем и пассажиром, прежде чем произошёл обмен, пожали им руки и помахали вдогонку. Эти двое были примерно одного роста и телосложения — Келли присвоил им имена Арчи и Джагхед.

Боже мой, каким я был простаком, подумал он, глядя на другую улицу. Он вспомнил, как застал одного подонка, курившего марихуану перед самым выходом на задание 3-й группы коммандос. Это была группа Келли, и хотя курильщик только что прибыл на флот после окончания учёбы в школе подготовки «тюленей», это не могло служить ему оправданием. Встав перед ним, Келли терпеливо объяснил ему — спокойно, но твёрдо, — что выход в поле для участия в операции в состоянии менее стопроцентной готовности может повлечь за собой смерть всех членов группы. «Да что ты, парень, я в полном порядке и знаю, что делаю», — произнёс курильщик. Это не было серьёзным ответом, и через тридцать секунд товарищ по группе был вынужден вмешаться, чтобы оттащить Келли от парня, мгновенно ставшего уже бывшим членом штурмовой группы. На следующий день новичка отозвали, и больше он не вернулся.

Это оказалось единственным случаем применения наркотиков во всем подразделении — насколько было известно Келли. Да, конечно, в свободное от операций время они иногда напивались пивом, а однажды Келли с двумя другими членами группы полетел на Тайвань в краткосрочный отпуск, и этот проведённый совместно отдых превратился во что-то вроде подвижного землетрясения, вызванного вдребезги пьяными моряками. Келли искренне верил, что это нечто совсем иное, не обращая внимания на очевидный двойной подход к проблеме. Однако, уходя в джунгли, они не пили пиво, потому что это диктовал им здравый смысл. Кроме того, этого требовал моральный дух подразделения. Келли знал, что ни в одной отборной воинской части проблемы наркотиков не существовало. Такая проблема — и к тому же очень серьёзная — возникала в армейских частях и подразделениях, состоящих из молодых призывников, прибывших во Вьетнам ещё более неохотно, чем он сам, и офицеры в них не в состоянии были бороться с наркоманией или из-за собственной недостаточной подготовки, или из-за пристрастий, мало отличающихся от пристрастий своих подчинённых.

Какой бы ни была причина, то обстоятельство, что Келли в прошлом мало интересовался проблемой наркотиков, было одновременно логичным и абсурдным. Он выбросил все это из головы. Пусть он узнал об этой проблеме с таким опозданием — сейчас она была у него перед глазами.

На другой улице находился дилер, работавший в одиночку. У него не было помощника, да он и не хотел и не нуждался в нем. На дилере была полосатая рубашка, видно, у него были постоянные покупатели. Келли присвоил ему имя Чарли Браун. В течение пяти следующих часов он опознал и распределил по категориям ещё три операции по продаже наркотиков. Затем начался процесс отбора. Арчи и Джагхед, по-видимому, вели наиболее оживлённую торговлю, однако находились в поле зрения двух других дилеров. А вот Чарли Браун, казалось, имел в своём распоряжении целый квартал, зато всего в нескольких ярдах от него была автобусная остановка. Дагвуд стоял прямо напротив Уизарда, на другой стороне улицы. У обоих были помощники, и потому проблема их устранения усложнялась. Большой Боб казался даже крупнее Келли, а его помощник — ещё больше. Это было вызовом ему, но Келли не стремился принимать вызовы — по крайней мере пока.

Мне нужна хорошая карта этого района, которую я мог бы запомнить наизусть, думал он. Её следует разделить на отдельные участки. На карту нужно нанести автобусные маршруты и расположение полицейских участков. Ещё надо узнать, когда происходит смена полицейских, маршруты патрульных автомашин. Я должен познакомиться с этим районом — в радиусе десяти кварталов будет достаточно. Нельзя даже дважды ставить машину в одном и том же месте, и места стоянок не должны находиться в пределах видимости одно от другого.

Вести охоту на каждом участке можно лишь один раз. Это означает, что выбирать цель следует с особой тщательностью. Не выходить на улицу до наступления темноты. Брать с собой запасное оружие... не пистолет... хороший нож. Верёвку или проволоку. Резиновые перчатки вроде тех, что продаются для домашних хозяек. Что-нибудь вроде походной куртки, обязательно с карманами — нет, что-то с карманами внутри. Флягу. Какую-нибудь пищу, плитку шоколада для пополнения энергетических затрат. Побольше жевательной резинки... может, он станет надувать пузыри? — подумал Келли, позволив себе на мгновение отвлечься. Посмотрел на часы — половина четвёртого.

Торговля на улице шла уже медленней. Уизард с помощником покинули своё место на тротуаре и исчезли за углом. Скоро их примеру последовал Дагвуд, севший в автомобиль, тогда как помощник повёл машину. Когда Келли повернулся в сторону Чарли, его уже не было. Итак, остались только Арчи и Джагхед к югу от Келли и Большой Боб — к западу. Оба дилера вели теперь торговлю значительно реже, причём покупателями оставались люди со средствами. Келли продолжал наблюдение в течение следующего часа до тех пор, пока Арчи и Джаг не покинули своего места последними... причём они исчезли настолько быстро, что он даже не понял, как им это удалось. Это тоже нуждалось в проверке. Когда Келли встал, он почувствовал, как онемели ноги и спина. Ещё один немаловажный момент. Не следует сидеть слишком долго. Его глаза, привыкшие к темноте, наблюдали за лестницей, по которой он спускался, стараясь ступать как можно тише, но из соседнего дома не доносилось ни звука. К счастью, крысы тоже исчезли. Келли выглянул из двери, увидел, что переулок пуст, и пошёл прочь от дома походкой опустившегося пьяницы. Десять минут спустя он уже видел свою машину. Приблизившись к ней на пятьдесят ярдов, Келли понял, что он, не подумав, поставил её слишком близко к уличному фонарю. Впредь нельзя повторять такую ошибку, упрекнул он себя, медленно, походкой пьяного человека подходя к «фольксвагену». Наконец он оказался с ним рядом. Тут Келли оглянулся, увидел, что улица пуста, быстро сел в машину, повернул ключ зажигания и отъехал от тротуара. Он не включал фары, пока не оказался в двух кварталах от стоянки, свернул налево и снова поехал по широкой пустынной улице, покидая эти совсем не воображаемые джунгли и направляясь на север, к своей квартире.

Вновь оказавшись в уюте и безопасности машины, Келли принялся обдумывать все, что он увидел за прошедшие девять часов. Все дилеры курили, зажигая сигареты зажигалками, похожими на «Зиппо», чьё яркое пламя нарушало их ночное зрение. Чем больше проходило времени, тем менее оживлённо шла торговля и тем небрежнее они казались. Ничего странного, торговцы наркотиками — всего лишь люди. Они устают. Некоторые остаются на улице дольше других. Все, что увидел Келли, было важным и полезным. Их уязвимость заключалась в особенностях действий и, самое главное, в их различиях.

Да, это была полезная ночь, подумал Келли, проезжая мимо городского бейсбольного стадиона и поворачивая налево, на бульвар Лох-Рейвен. Теперь он мог позволить себе расслабиться. Он даже подумал о глотке вина из бутылки, но потом решил, что сейчас не время потворствовать дурным привычкам. Келли снял парик и вытер вспотевшую под ним голову. Господи, как хочется пить.

Эту потребность он удовлетворил через десять минут, оставив машину на отведённом для её стоянки месте и неслышно пробравшись к себе в квартиру. Он с трудом поборол искушение принять душ — такой привлекательной была мысль снова почувствовать себя чистым после нескольких часов, проведённых среди мерзости запустения, пыли и... крыс. Он снова вздрогнул, вспомнив о них. Проклятые крысы! Наполнив высокий стакан кубиками льда, он добавил к ним воды из крана. Он выпил несколько стаканов, одновременно свободной рукой снимая одежду. Ощущение кондиционированного воздуха было великолепным, и Келли встал перед прохладной струёй, дующей из решётки в стене. Прошло столько времени, а у него не возникло желания помочиться. Нужно обязательно брать с собой воду, напомнил себе Келли. Он подошёл к холодильнику, достал оттуда консервированную колбасу и сделал пару толстых сандвичей, которые запил ещё одной пинтой холодной воды.

До чего хочется встать под душ, сказал он себе. Однако позволить себе такое удовольствие Келли не мог. Нужно привыкнуть к ощущению липкого пота, покрывающего тело, больше того — заставить себя полюбить это ощущение. В конце концов, от этого зависит его безопасность: грязь и запах — часть его камуфляжа. Он должен выглядеть таким грязным, а от его тела должен исходить такой запах, что люди будут отворачиваться от него, остерегаясь подходить слишком близко. Келли не мог позволить себе быть человеком, он должен превратиться в парию, в отверженного, в уличное существо, стать невидимым. Щетина на грязных щёках стала ещё темнее, увидел он в зеркале, перед тем как направиться в спальню. Его последней осознанной мыслью стало решение спать на полу — чтобы не испачкать чистые простыни.

15. Примененные уроки

Ад начался ровно в одиннадцать часов утра, хотя полковник Закариас не мог знать точного времени. Тропическое солнце, казалось, всегда висело над головой, заливая землю безжалостным зноем. От него не было спасения даже в камере, лишённой окон, подобно тому как не было спасения от насекомых, которым жара, по-видимому, приходилась по вкусу. Он не мог понять, как может кто-нибудь чувствовать себя здесь нормально: все представители местной флоры и фауны словно призваны были причинять боль или не давать покоя ни на минуту. Все это было кратким и точным описанием ада, о котором он узнал в храмах своей молодости. Закариас был хорошо подготовлен к возможному плену. Он прошёл обучение на курсах выживания, уклонения от ответов, сопротивления и бегства, прозванных школой ВУСБ. Это было необходимо для тех, кто зарабатывал на жизнь, летая на боевых самолётах, и такую школу намеренно сделали самой ненавистной на военной службе, потому что в процессе обучения в ней обращение с избалованными офицерами ВВС и морскими лётчиками было таким, что дрогнули бы даже бывалые сержанты морской пехоты, безжалостно обращающиеся с новобранцами, — за такое обращение в других условиях следовал суд военного трибунала, а после него — длительное заключение в тюрьмах Ливенуорта или Портсмута. У Закариаса, как и у большинства остальных выпускников школы, осталось впечатление, что ни один из них никогда не согласился бы повторить занятия по своей воле. Но ведь и положение, в котором он сейчас находился, не было его добровольным выбором, разве не так? А сейчас он проходил повторный курс школы ВУСБ.

Закариас рассматривал плен как нечто маловероятное. Вообще-то полностью игнорировать такую возможность было нельзя, особенно после того, как услышишь ужасный, отчаянный вопль аварийных радиопередатчиков, увидишь раскрывающиеся купола парашютов и попытаешься организовать операцию по спасению, надеясь, что спасательный вертолёт «весёлый зелёный гигант» успеет захватить лётчиков со сбитого самолёта; устремившись со своей базы в Лаосе, а может быть, «Большой Мута» — так моряки называли свои спасательные вертолёты — примчится с моря. Закариас видел, как это удавалось, но ещё чаще был свидетелем неудач. Ему довелось слышать по радио панические, не свойственные мужчинам крики лётчиков, которым угрожал неминуемый плен: «Спасите нас отсюда». Один майор призывал на помощь до тех пор, пока по радио не раздался другой голос, выплёвывающий слова ненависти, непонятые никому из американцев, но полные — уж в этом они сразу разобрались — горечи и смертельной ярости. Экипажи «весёлых гигантов» и их коллеги из ВМФ делали все возможное, и, несмотря на то, что Закариас был мормоном и за всю свою жизнь не касался спиртного, он в знак благодарности и преклонения перед их бесстрашием ставил экипажам этих «птичек» столько коктейлей, что можно свалить взвод морских пехотинцев, потому что именно так выражалось восхищение в сообществе военных.

Но, подобно всем членам этого сообщества, он никогда не думал о том, что его самого могут захватить в плен. Смерть — вот о вероятности её он думал все время. Закариас был «королём ласок». Он помог изобрести эту часть лётной профессии. Пользуясь своим интеллектом и выдающимся лётным мастерством, Закариас создал методику и подкрепил её на практике. Он посылал свой F-105 под огонь самой плотной противовоздушной обороны, когда-либо созданной в мире, намеренно искал наиболее опасные виды оружия, выделяя их для своего персонального внимания. Он полагался на собственный опыт и, лётное искусство, когда начиналась дуэль с ними, противопоставляя их умению свою тактику, своё мастерство, дразня их, бросая им вызов, не давая им покоя в самом пьянящем соперничестве, которое приходилось испытывать человеку в этой шахматной игре, разворачивающейся в трёхмерном пространстве со скоростью, то меньшей, то большей скорости звука: он за штурвалом своего двухместного истребителя-бомбардировщика, а его противники — у пультов управления радиолокаторов и пусковых установок ракет «земля — воздух», созданных русскими. Подобная схватке между мангустой и коброй, это была личная вендетта, игра в которой шла каждый день не на жизнь, а на смерть, и со своей гордостью и редким мастерством Закариас считал, что он одержит верх или, в крайнем случае, встретит смерть в виде черно-жёлтого облака, знаменующего гибель, которую и должен встретить настоящий лётчик: мгновенную, драматическую и бесплотную.

Он никогда не считал себя особенно смелым человеком. У него была вера. Если он встретит смерть в воздухе, то сможет посмотреть Богу в лицо, стоя перед Ним со смирением, свойственным своему незначительному положению при жизни и одновременно с гордостью за прожитую им жизнь, потому что Робин Закариас был праведным человеком, никогда не уклонявшимся с тропы добродетели. Он был хорошим товарищем, добросовестным командиром, заботящимся о нуждах своих подчинённых, достойным семьянином с крепкими, умными и гордыми детьми. Но самое главное — он занимал положение старейшины в своей церкви, в которую платил десятую часть своего жалованья офицера ВВС, как и надлежало члену Церкви Иисуса Христа Святых Наших Дней. Из-за всего этого он никогда не боялся смерти. То, что ждало его после погребения, являлось чем-то, в реальность чего он верил безо всяких колебаний. Только жизнь была капризной, а его теперешняя жизнь — тем более, и даже такая убеждённая вера, как у него, имела определённые ограничения, налагаемые телесной оболочкой, внутри которой она обитала. Это обстоятельство он или не понимал до конца, или почему-то не верил в него. Его вера, говорил себе полковник, должна быть достаточной, чтобы поддержать его при любых обстоятельствах. Является достаточной. Должна быть. Нет, является, учили его в детстве учителя. Но те уроки проходили в удобных классных комнатах, за окнами которых открывался вид на горы хребта Уасач, преподавание вели учителя в чистых белых рубашках с галстуками, державшие в руках учебники, говорившие с уверенностью, опирающейся на историю их церкви и её приверженцев.

Здесь все по-другому. Закариас услышал тихий голос, говорящий это, попытался не обращать на него внимания, изо всех сил старался не верить ему, поскольку если он поверит, то вступит в противоречие со своей верой, а это противоречие было единственным, чего не могло допустить его сознание. Джозеф Смит умер за свою веру, когда его убили в Иллинойсе. Другие поступили так же. История иудаизма и христианства изобилует такими примерами, в ней множество имён мучеников — героев для Робина Закариаса, потому что это слово использовалось в его профессиональном сообществе, — людей, принявших от рук римлян и других варваров мученическую смерть с именем Бога на устах.

Но они не страдали так долго, как ты, напомнил ему тихий голос. Для них все кончалось через несколько часов. Короткие минуты адских мучений, если смерть настигала на костре, а то день-другой после распятия на кресте. Это было совсем иным — ты видел перед собой конец, и если знал, что находится за этим концом, то мог сосредоточиться на этом. Но чтобы видеть, что ждёт тебя за концом жизни, сначала нужно узнать, где находится этот конец.

Робин Закариас был один. Впрочем, здесь находились и другие. Он замечал взгляды, но не мог установить контакт с остальными. Закариас попытался выстукивать по стене, пользуясь общепринятым кодом, но никто ему не ответил. Они были или слишком далеко, или расположение камер в здании не допускало перестукивания'. А может быть, у него сдал слух. Он не мог ни с кем поделиться своими мыслями, и для такого рассудительного человека, как Закариас, даже молитвы имели пределы. Он боялся молиться о спасении — не решался даже признаться себе в этой мысли, потому что она станет внутренним признанием того, что его вера как-то поколебалась, а этого он не мог допустить. Однако в глубине души он знал, что, не решаясь молиться о спасении, признавал что-то посредством ощущения, что, если он будет молиться, но спустя некоторое время спасение не наступит, его вера может поколебаться и начнёт умирать, а вместе с ней начнёт умирать и его душа. Для Робина Закариаса так начиналось отчаяние — не в мыслях, а в нежелании умолять своего Бога о чем-то, что может не осуществиться.

Он не мог знать остального. Плохое питание, полная изоляция, которая переносилась особенно трудно человеком его интеллекта, и грызущий страх перед болью, потому что даже вера не в состоянии устранить боль и все люди знакомы со страхом перед ней. Подобно человеку, несущему тяжкий груз, каким бы сильным этот человек ни был, его сила имела пределы, тогда как тяготение их не имело. Силу тела было легко понять, но из-за гордости и праведности, основой которых была его вера, он упустил из виду, что физическое состояние влияло на психическое с такой же неизбежностью, с какой действует на человека сила земного притяжения, только гораздо коварнее. Закариас истолковывал подавляющую его моральную усталость как слабость, имеющую причиной что-то, чему не следовало поддаваться только потому, что он считал себя виновным в ошибках, свойственных человеку. Разговор с другим старейшиной церкви мог бы все исправить, но это было невозможно, и, лишая себя возможности просто признать слабость человеческой натуры, Закариас все больше и больше оказывался в ловушке, созданной им же самим, с помощью и при попустительстве людей, стремящихся уничтожить его физически и морально.

И тут все изменилось к худшему. Дверь его камеры открылась. Два вьетнамца в форме цвета хаки уставились на него, словно он являл собой что-то отвратительное, оскверняющее их страну. Закариас знал цель их прихода. Он решил мужественно встретить предстоящее испытание. Солдаты схватили его — каждый за одну руку — и повели в комнату побольше, сопровождаемые автоматчиком. В тот момент, когда он проходил через дверь, дуло автомата ткнуло его в спину, как раз в то место, которое все ещё причиняло мучительные страдания после неудачного катапультирования из самолёта девять месяцев назад, и полковник задохнулся от внезапной боли. Вьетнамцы даже не выразили удовольствия от стона американского офицера. Они не задавали ему вопросов. У них не было обдуманного плана, как с ним поступить, — по крайней мере, так ему показалось. Они просто начали избивать его, пять человек одновременно. Закариас знал, что сопротивление означает смерть, и хотя ему хотелось, чтобы пришёл конец плену, стремиться к смерти таким образом равносильно самоубийству, и он не мог пойти на подобное.

Впрочем, все это не имело значения. За короткие секунды его лишили способности предпринять что-то, и он упал на неровный бетонный пол, чувствуя, как удары и пинки складываются, подобно цифрам на странице бухгалтерского гроссбуха, боль превращается в агонию, парализующую мышцы, он не может шевельнуться, надеется, что избиение прекратится, и знает, что ему не будет конца. Звуки ударов сопровождались хихикающими голосами, похожими на лай шакалов, смех дьяволов из потустороннего мира, мучающих его, потому что он был праведником и попал, наконец, в их лапы. Это продолжалось, и продолжалось, и продолжалось... Громкий крик нарушил его оцепенение. Последний пинок, нанесённый уже вполсилы, и Закариас увидел, как отступают солдатские сапоги. Периферическим зрением он заметил, как съёжились вьетнамцы, глядя в сторону двери, откуда доносился крик. Ещё один яростный вопль, и они поспешно выбежали из комнаты. Тон голоса изменился. Это был... белый голос? Почему ему так показалось? Сильные руки подняли Закариаса, усадили его, прислонив спиной к стене, и в поле зрения американского офицера появилось лицо. Это был Гришанов.

— Боже мой! — прошептал он, и его обычно бледное лицо покраснело от гнева. Русский повернулся к двери и выкрикнул что-то ещё по-вьетнамски со странным акцентом. Мгновенно у него в руке появился солдатский котелок, и он вылил воду на лицо американца. Затем он закричал снова, и Закариас услышал, как захлопнулась дверь.

— Выпей, Робин, выпей вот это. — Русский полковник поднёс к его губам маленькую металлическую фляжку.

Закариас глотнул из неё так быстро, что жидкость оказалась у него в желудке прежде, чем он почувствовал резкий вкус водки. Потрясённый, он поднял руку и попытался оттолкнуть фляжку от своих губ.

— Нет, я не могу, — выдохнул американец, — ... не могу пить, не могу...

— Робин, это лекарство. Ты пьёшь не ради удовольствия. Твоя религия не запрещает этого. Пожалуйста, мой друг, выпей, тебе это полезно. Это все, чем я могу тебе помочь, — добавил Гришанов голосом, дрожащим от чувства безысходности. — Ты должен выпить, Робин.

Может быть, это и вправду лекарство, подумал Закариас. Алкоголь действительно используется для приготовления некоторых лекарств, имеет ли церковь тут возражения? Он не мог припомнить и, не зная этого, сделал ещё глоток. Он не понимал, что по мере того, как рассасывается адреналин, выброшенный в его кровь во время избиения, водка только усилит естественное расслабление тела.

— Не слишком много, Робин. — Гришанов убрал фляжку и принялся ухаживать за жестоко избитым американцем, выпрямляя его ноги и вытирая мокрой тряпкой покрытое кровью лицо.

— Варвары! — с яростью прошептал русский. — Проклятые вонючие дикари. Задушу этого майора Вина, сломаю ему тонкую обезьянью шею.

Русский полковник сел на пол рядом со своим американским коллегой и заговорил с подкупающей искренностью.

— Робин, мы с тобой враги, но в то же время мы люди, и даже на войне есть свои правила. Ты служишь своей стране. Я служу своей. Эти... эти люди не понимают, что, когда отсутствует благородство, исчезает подлинная преданность службе, остаётся одно варварство. — Он снова поднёс фляжку к губам американца. — Вот, выпей ещё. У меня нет никаких других лекарств против боли. Извини, друг, но больше у меня ничего нет.

И Закариас, оцепеневший и сбитый с толку, ничего не понимающий, сделал ещё глоток.

— Молодец, — похвалил его Гришанов. — Я никогда не говорил этого, но ты мужественный человек, мой друг. Подумать только, так долго сопротивляться этим жёлтым тварям!

— Я должен, — с трудом произнёс Закариас.

— Ну конечно, должен, — кивнул Гришанов, бережно вытирая лицо американского полковника, словно это было лицо одного из детей. — Я поступил бы так же на твоём месте. — Наступило непродолжительное молчание. — Господи, как хочется снова подняться в воздух!

— Да. Полковник, мне хотелось бы тоже...

— Зови меня Коля, — прервал его Гришанов. — Мы знакомы достаточно долго.

— Коля?

— Меня зовут Николай. А Коля — ну, вроде прозвища, понимаешь?

Закариас откинул голову к стене и закрыл глаза, вспоминая ощущение полёта.

— Да, Коля, мне очень хочется снова летать.

— Вижу, твои желания мало чем отличаются от моих, — сказал русский, по-братски обнимая избитые, в синяках плечи сидящего рядом американца, зная, что это первое проявление человеческой теплоты, испытанной тем почти за год. — Мой любимый самолёт — МиГ-семнадцать. Сейчас он, конечно, устарел, но Боже, как было приятно летать на нем! Кладешь руки на штурвал и... стоит тебе только подумать, только пожелать — самолёт делает все, что хочешь.

— Наш восемьдесят шестой был таким же, — ответил Закариас. — Их тоже сняли с вооружения.

— Похоже на первую любовь, правда? — усмехнулся русский. — Вроде первой девочки, которую увидел, будучи мальчишкой, той, что впервые заставила тебя думать, как думает мужчина, верно? Но первый самолёт лучше для таких, как мы с тобой. Женщина теплее, конечно, зато им легче управлять. — Робин попытался засмеяться, но захлебнулся. Гришанов дал ему отпить ещё глоток. — Успокойся, мой друг. Скажи мне, какой самолёт был у тебя любимым?

Американец пожал плечами, чувствуя, как тепло расходится из желудка по всему телу.

— Я летал практически на всех самолётах. Впрочем, упустил F-104 и 89-й. Судя по рассказам, не стоит из-за этого расстраиваться. F-104 был хорошей игрушкой, вроде спортивного автомобиля, но ему не хватало скорости. Нет, все-таки 86-й был моим любимцем, наверно, если речь идёт об управлении.

— А Тад? — спросил Гришанов, пользуясь прозвищем истребителя-бомбардировщика F-105 «Тандерчиф».

Робин кашлянул.

— Чтобы развернуться на нем, требуется пространство размером с весь штат Юта. Правда, на бреющем полете у него дьявольская скорость. Мне приходилось летать на сто двадцать узлов быстрее, чем его расчётный предел.

— Говорят, он не истребитель, а скорее бомбовоз. — Гришанов старательно изучал сленг американских лётчиков.

— Ничего страшного. Зато вывезет тебя из любой передряги, глазом моргнуть не успеешь. А вот вести на нем воздушный бой не стоит, это точно. Надо постараться сбить цель с первого захода.

— Но что касается бомбардировок, — говорю тебе как лётчик лётчику: ваши бомбардировки этой мерзкой страны просто великолепны.

— Стараемся, Коля, делаем все, что можем, — невнятно пробормотал Закариас. Русского поразило, что алкоголь подействовал так быстро. Американец не пил спиртного ни разу в жизни — кроме двадцати минут назад. Поразительно, что человек по собственной воле живёт без спиртного.

— А то, как ты совершал налёты на ракетные установки? Знаешь, я наблюдал за этим. Мы с тобой враги, Робин, — ещё раз повторил Гришанов, — но в то же время лётчики. Мужество и мастерство, проявленные тобой... я никогда не видел ничего подобного. Дома ты, наверно, профессионально играешь в азартные игры, правда?

— Азартные игры? — Робин покачал головой. — Нет, я не играю.

— Но то, что ты проделал в своём Таде...

— Это не азартная игра, а точно рассчитанный риск. Ты планируешь, знаешь, на что способен, и придерживаешься этого плана. Чувствуешь, что думает противник.

Гришанов напомнил себе, что надо наполнить фляжку для беседы со следующим американцем. Ему понадобилось несколько месяцев, но наконец, он нашёл правильный метод. Жаль, что эти маленькие жёлтые дикари недостаточно умны, чтобы понять — очень часто физические мучения только укрепляют мужество мужчины. Несмотря на все своё немалое высокомерие, они смотрят на мир сквозь окно, такое же маленькое, как их рост, и такое же тёмное, как их культура. Создаётся впечатление, что они не способны чему-то научиться. Сам Гришанов стремился узнать побольше. Самое странное, что вот этот урок он узнал от фашистского офицера из Люфтваффе. Какая жалость, что вьетнамцы разрешили проводить специальные допросы американских военнопленных только ему и никому больше. Скоро он напишет об этом в Москву. Если оттуда окажут соответствующее давление, мы сможем по-настоящему использовать этот лагерь, подумал он. Удивительно, что эти варвары проявили такую сообразительность и создали этот лагерь, и притом оказались верны самим себе, не сумев воспользоваться его возможностями. Как противно жить в этой жаркой и влажной стране, где повсюду насекомые, среди высокомерных маленьких людей с высокомерными умишками и злобными повадками ядовитых змей. Однако именно здесь находился источник нужной ему информации. Какой гнусной ни была его теперешняя работа, Гришанов отыскал фразу, великолепно характеризующую её, в одном современном романе американского писателя, который он читал, чтобы обогатить свой и без того впечатляющий словарный запас английского языка. К тому же эта фраза была очень американской по своему характеру. То, чем он здесь занимался было всего лишь «бизнесом». Такой взгляд на мир он легко понимал. Как жаль, что сидящий рядом с ним американец вряд ли поймёт это, подумал Гришанов, прислушиваясь к каждому слову путаного рассказа о жизни пилота «ласки».

* * *

Лицо в зеркале становилось незнакомым для Келли, и это было хорошо. Странно, как устойчивы привычки. Он наполнил раковину горячей водой, и уже намылил было руки, когда включилось сознание и напомнило ему, что он не должен ни мыться, ни бриться. Зато Келли почистил зубы. Чувствовать на них отвратительную плёнку было выше его сил, и для этой части маскировки у него имелась бутылка вина. Что за тошнотворный в ней напиток, подумал Келли. Сладкий и густой, да и цвет какой-то странный. Келли плохо разбирался в винах, но все-таки знал, что приличное столовое вино не должно иметь цвета мочи. Пора уходить из ванной. Невозможно слишком долго смотреть на себя такого.

Он подкрепил силы добротной и лёгкой пищей, которая даст энергию его телу, не утруждая особенно желудок. Настала очередь упражнений. Поскольку квартира Келли была на первом этаже, он мог позволить себе бег на месте, не опасаясь потревожить соседа. Это, конечно, не то, что настоящий бег, но сойдёт. Потом он принялся отжиматься от пола. Наконец его левое плечо полностью восстановило свою силу, и теперь ощущение в мышцах сделалось одинаковым. Наконец Келли провёл серию упражнений для рук — ими он занимался как для развития быстроты, так и для более практических целей, необходимых в его профессии.

Накануне он вышел из квартиры в дневное время суток. Ему пришлось пойти на риск и показаться на улице в своём отвратительном виде, чтобы приобрести в расположенном поблизости магазине, принадлежащем благотворительной ассоциации «Гудвил» и продающем товары для бедных, походную куртку, которую он собирался надевать поверх остальной одежды. Она оказалась настолько большой и поношенной, что с него даже не взяли денег. Келли было ясно, что ему будет нелегко скрыть свой рост и отличное физическое состояние, но выбранная им грязная потрёпанная одежда решила проблему. Заодно он воспользовался представившейся ему возможностью сравнить себя с другими посетителями магазина. Результатами Келли остался доволен. Хотя он не мог сойти за худшего представителя уличных бродяг, но все же, несомненно, относился к худшей половине этой категории, и продавец, бесплатно отдавший ему куртку, сделал это не только из-за сочувствия его нищете, но и потому, что стремился как можно быстрее избавиться от него. Разве это не было заметным шагом вперёд? Во Вьетнаме он дорого бы дал за то, чтобы сойти за простого крестьянина и получить возможность ждать в деревне, когда в ней появятся солдаты северовьетнамской армии.

Предыдущую ночь он снова провёл за рекогносцировкой. Никто даже не посмотрел в его сторону, когда он шёл по улице, — ещё один грязный вонючий пьяница, у которого и отнимать-то нечего. Это положило конец его беспокойству, что могут распознать, что он представляет собой на самом деле. Келли провёл ещё пять часов у окна выбранного им покинутого дома, наблюдая за происходящим на улице. Выяснилось, что полицейские патрули проезжают в этом районе точно по расписанию, а вот шум автобусов доносился гораздо чаще, чем он предполагал первоначально.

Закончив упражнения, Келли разобрал пистолет, почистил его и смазал, хотя не пользовался им после возвращения из Нового Орлеана. Так же он поступил и с глушителем. Затем собрал и тот и другой, попутно проверив точность расположения глушителя. Он ввёл и небольшое изменение. Теперь на верхней части глушителя проходила тонкая белая полоска, служившая вместо мушки при стрельбе ночью. Келли понимал, что для дистанционной стрельбы этого недостаточно, но он и не собирался ею заниматься. Покончив с пистолетом, он передёрнул затвор и загнал патрон внутрь ствола, осторожно спустил курок, прежде чем вставить на место заряженную обойму. Он также приобрёл боевой нож морского пехотинца в магазине, торгующем излишками военного имущества, и, не сводя глаз с улицы, непрерывно водил семидюймовым лезвием ножа по точильному камню. Келли знал, что люди пугаются ножа даже больше, чем пули. Это было глупо, но полезно для него. Пистолет и нож он засунул за пояс брюк сзади. Свисающая тёмная рубашка и просторная, болтающаяся на его теле куртка скрывали их. В один из карманов куртки Келли положил плоскую бутылку из-под виски, которую наполнил водой из крана. В другом кармане поместились четыре «Сникерса». Вокруг поясницы он обмотал электрический провод.

В карман брюк сунул пару жёлтых резиновых хозяйственных перчаток... Это был не лучший цвет для его ночных мероприятий, но найти что-нибудь другое ему не удалось. Перчатки все-таки закрывали руки, не лишая их свободы действий, и потому Келли решил взять их с собой. У него в автомобиле уже была пара хлопчатобумажных перчаток, которые он надевал, садясь за руль. После покупки «фольксвагена» он почистил его, протёр все поверхности — металлические, стеклянные и пластмассовые — как снаружи, так и внутри, надеясь уничтожить все отпечатки пальцев. Келли с благодарностью вспомнил все полицейские фильмы и шоу, которые ему приходилось видеть, и благодарил судьбу за то, что в должной мере наделён манией преследования.

Что ещё? — спросил он себя. У него не было никаких документов, по которым его можно было бы опознать. В бумажнике, тоже полученном в магазине «Гудвил», лежало несколько долларов. Келли подумал, а не стоит ли захватить больше, но затем решил, что это не имеет смысла. Итак, у него есть вода, пища, оружие, провод. Сегодня он не станет брать с собой бинокль. Этот прибор велик и будет только мешать. Может быть, стоит купить что-нибудь поменьше. Надо не забыть об этом. Он был готов. Келли включил телевизор и подождал прогноза погоды — облачно, возможен дождь, понижение температуры до двадцати одного — двадцати трёх градусов. Он приготовил и выпил пару чашек растворимого кофе, чтобы взбодрить себя кофеином, и стал дожидаться наступления ночи. Наконец на улице стемнело.

Как ни странно, одной из самых сложных проблем стал выход из дома, где находилась его квартира. Келли посмотрел в окно, выключив свет в комнате, убедился, что возле дома никого нет, и наконец, рискнул выйти. Выйдя из здания, он снова остановился, осматриваясь и прислушиваясь, затем направился прямо к «фольксвагену», отпёр дверцу и сел в машину. Надел матерчатые перчатки и только после этого захлопнул дверцу и включил двигатель. Через пару минут он проехал мимо места, где стоял его «скаут», и подумал, что его автомобиль чувствует себя теперь очень одиноким. Келли включил радио, нашёл единственную радиостанцию, передающую современную музыку — мягкий рок и кантри, — просто для того, чтобы по пути на юг, в город, его сопровождал знакомый звук.

Часть его сознания с изумлением отметила, что напряжение его возрастает уже по мере приближения к центру города. Однако, как только Келли оказался там, он успокоился, но приближение к району действий, подобно проникновению на вражескую территорию в вертолёте «Хьюи», было временем, когда ты обдумываешь неизвестное, и он заставил себя успокоиться, сохранять бесстрастную мину на лице, чувствуя, как вспотели в перчатках его руки. Он тщательно соблюдал все правила уличного движения, следил за каждым светофором, не обращая внимания на обгоняющие автомобили. Поразительно, подумал он, как долго тянутся двадцать минут. На этот раз Келли выбрал несколько другой путь проникновения в район предстоящих боевых действий. Ещё предыдущей ночью он нашёл место для стоянки машины в двух кварталах от цели — в уме Келли представлял себе, что один городской квартал равняется одному километру джунглей, знак уважения к этому району. Это заставило его улыбнуться. Наконец он свернул на обочину и поставил машину позади чьего-то чёрного «шевроле» выпуска 1957 года. Как и раньше, Келли быстро вышел из машины и нырнул в узкий переулок, где его маскировочная одежда оказалась в соответствующем ей окружении, а темнота обеспечивала прикрытие. Уже через двадцать ярдов он превратился в ещё одного пьяного бродягу, неуверенно переставляющего ноги.

— Эй, хмырь! — окликнул его чей-то молодой голос. Их было трое, все юноши лет по семнадцать-восемнадцать, они сидели на заборе, потягивая пиво. Келли прижался к дальней от них стене, чтобы оказаться как можно дальше, но это не помогло. Один из парней спрыгнул с забора и направился к нему.

— Чего тебе здесь надо, бродяга? — спросил юноша с жестоким высокомерием молодости, свойственным уличным хулиганам. — Боже, ну и несёт же от тебя! Или мама не учила тебя мыться?

Келли даже не посмотрел в его сторону и, съёжившись продолжал идти, подволакивая ноги. Стычка не входила в его план. Опустив голову, он слегка отвернулся от парня, который шёл рядом, намереваясь помучить этого старого бродягу, успевшего переложить бутылку в другую руку.

— Дай выпить, хмырь. — Парень протянул руку к бутылке.

Келли не отдал её, потому что уличные пьяницы так не поступают. Парень подставил ему ногу и толкнул в сторону забора слева, но этим все и кончилось. Он повернулся и пошёл обратно к своим дружкам, громко смеясь. Бродяга встал и продолжил путь.

— И не вздумай возвращаться! — услышал Келли вслед. Он и не собирался этого делать. Ещё минут десять он шёл мимо таких же парней, но никто из них не задел его. Двери дома, выбранного Келли, были приоткрыты и сегодня; слава Богу, он не увидел крыс. Войдя в дом, Келли замер, прислушался и, ничего не услышав, выпрямился и позволил себе чуть расслабиться.

Змея вызывает Чикаго, сказал он про себя, вспомнив свой старый сигнал вызова. Проникновение завершено успешно. Нахожусь на наблюдательном пункте. Келли в третий и последний раз поднялся по той же скрипящей лестнице, занял привычное место в юго-восточном углу комнаты, сел и посмотрел наружу.

Арчи и Джагхед тоже находились на своих обычных местах в квартале от него, тут же увидел Келли. Они разговаривали с водителем автомобиля. Было двенадцать минут одиннадцатого. Келли откинулся назад и позволил себе съесть шоколадный батончик, запив его водой из бутылки. При этом он не отрывал взгляда от торговцев наркотиками, стремясь убедиться в том, что они ни в чем не отступают от своего обычного поведения. В течение первого получаса наблюдений он не заметил никаких изменений. Большой Боб тоже стоял на привычном месте рядом со своим помощником, которого Келли называл теперь Маленьким Бобом. И Чарли Браун вёл сегодня торговлю, так же как и Дагвуд. Первый продолжал работать в одиночку, тогда как к последнему скоро присоединился помощник, которому Келли решил на присваивать никакой клички. А вот Уизард сегодня вечером что-то не показывался. В дальнейшем оказалось, что он прибыл с опозданием чуть позже одиннадцати вечера в сопровождении помощника, которому тут же было присвоено имя Тото, потому что он носился, как маленькая собачонка — таких перевозят в корзинке на багажнике велосипеда. «И ваша маленькая собачонка тоже...» — тихо прошептал Келли и улыбнулся.

Как и ожидалось, вечер воскресенья оказался не таким оживлённым, как два предыдущих, однако Арч и Джаг, похоже, трудились больше других. Возможно, это объяснялось тем, что у них было больше клиентов с деньгами. Хотя все дилеры обслуживали как местных, так и приезжих покупателей, рядом с Арчи и Джагом останавливались более крупные машины; судя по их чистоте и впечатляющему виду, они были из пригородов. Не исключено, что такое предположение не имело основания, однако для хода предстоящей операции это значения не имело. По-настоящему важным было то, что заметил Келли накануне, по пути сюда, и ещё раз проверил сегодня вечером. Оставалось только ждать.

Келли устроился поудобнее, чувствуя, как расслабилось его тело после того, как он принял все решения. Он продолжал смотреть вниз на улицу с неослабевающим вниманием, прислушиваясь, наблюдая, замечая все, что происходило там. Время шло. Без двадцати час. По одной из улицпроехал полицейский автомобиль с антенной радиосвязи на крыше. Он не остановился — судя по всему, его основной целью было продемонстрировать своё присутствие. Келли знал, что он вернётся, скорее всего, чуть позже двух. Городские автобусы издавали характерное для дизелей рычание, и он в который раз обратил внимание на автобус с номером сто десять, тормоза которого нуждались в ремонте. Их пронзительный визг раздражал, должно быть, жителей всех домов вдоль его маршрута, не давая им спать. После двух часов ночи транспорт почти исчез. Дилеры курили теперь заметно больше и чаще разговаривали. Большой Боб пересёк улицу и сказал что-то Уизарду. Келли удивило, что их отношения казались столь дружескими. Этого он раньше не замечал. Может быть. Большому Бобу понадобилось разменять стодолларовую банкноту. Патрульный автомобиль проехал, как и полагалось по полицейскому расписанию. Келли доел свой третий «Сникерс» и аккуратно собрал обёртки. Ещё раз внимательно осмотрел прилегающие улицы. Да, я ничего не упустил, подумал он и огляделся вокруг. Он ничего не оставил в комнате. Если и касался чего-нибудь, то здесь вряд ли сохранятся отпечатки пальцев. Слишком много пыли и грязи, и Келли особенно внимательно следил за тем, чтобы не прикоснуться к оконным стёклам.

Пора.

Келли спустился по лестнице и вышел через заднюю дверь. Он пересёк улицу и направился по переулку, идущему параллельно ей, все ещё двигаясь в тени неуверенной, но теперь удивительно неслышной походкой. Тайна исчезновения Арчи и Джагхеда той первой ночью превратилась в преимущество. Они пропали из его поля зрения за пару секунд. Келли не отводил от них взгляда более продолжительное время. Они не уехали в машине, и у них не было времени, чтобы успеть дойти до угла. Келли решил эту загадку прошлой ночью. Эти очень длинные кварталы расположенных поблизости друг от друга домов были выстроены не дураками. В середине квартала находилась арка, за которой открывался проход, чтобы люди могли попасть в соседний переулок, не тратя лишнего времени. Это и было отличным путём к бегству для Арчи и Джага. Занимаясь своим делом, они не удалялись от арки больше чем на двадцать футов. В то же время они, казалось, никогда не смотрели в её сторону. Келли убедился в этом, опершись плечом о надворную постройку, достаточно большую, чтобы вместить «форд» одной из первых моделей. Затем он наклонился, поднял пару пустых пивных банок, соединил их бечёвкой и поставил на бетонном проходе, ведущем к арке. Теперь он был уверен, что никто не сможет приблизиться к нему с этой стороны, не наткнувшись на банки. Приняв эти меры предосторожности, он вошёл в проход, стараясь двигаться без малейшего шума и одновременно доставая из-за пояса пистолет с глушителем. Ему нужно было пройти всего тридцать пять футов, но звуки в туннелях распространяются лучше, чем по телефону, и потому Келли внимательно смотрел под ноги, чтобы не натолкнуться на что-нибудь и не вызвать шум. Он обошёл смятую газету, и осколки разбитого стекла, приблизившись наконец, к противоположному концу прохода.

Вблизи они выглядели по-другому, почти как обычные люди. Арчи, опершись спиной о кирпичную стенку, курил сигарету. Джагхед тоже курил, сидя на бампере чьего-то автомобиля, и смотрел вдоль улицы; каждые десять секунд кончики их сигарет вспыхивали при затяжках, нарушая ночное зрение курящих. Келли видел их, но они не могли видеть его даже с десяти футов. Лучше и не придумаешь.

— Не двигайся, — прошептал Келли, обращаясь к одному Арчи. Дилер повернулся к нему. На его лице отразилось скорее раздражение, чем тревога, пока он не увидел пистолет с навинченным на конец ствола длинным цилиндром. Взгляд Арчи метнулся в сторону своего помощника, все ещё смотревшего в противоположную сторону и напевавшего какую-то песенку в ожидании покупателя, которого больше у них не будет. Келли представился сам.

— Эй! — произнёс он шёпотом, но на этот раз достаточно громко, чтобы его было слышно на фоне затихающего городского шума. Джагхед повернул голову и увидел пистолет, смотрящий прямо в лоб его хозяина. Он замер на месте даже без приказа. У Арчи были пистолет, деньги и почти все наркотики. Джаг также заметил, как Келли жестом предложил ему приблизиться. Не зная, что ожидать дальше, он подошёл.

— Как бизнес сегодня? — спросил Келли.

— Неплохо, — тихо ответил Арчи. — Что тебе нужно?

— А ты как думаешь? — спросил Келли с улыбкой.

— Ты — полицейский? — поинтересовался Джагхед. Какой глупый вопрос, подумали остальные двое.

— Нет, я не собираюсь никого арестовывать. — Он показал рукой: — Оба в туннель, лицом вниз, быстро. — Келли позволил им отойти футов на десять, достаточно далеко, чтобы никто не заметил их со стороны улицы, и одновременно не так далеко, чтобы они затерялись в темноте, и он не смог бы видеть их в свете уличных фонарей. Сначала Келли обыскал их в расчёте найти оружие. У Арчи был ржавый револьвер 32-го калибра, который Келли положил в карман. Затем он размотал электрический провод и надёжно связал руки обоих за спиной. После этого он перевернул их на спину.

— Что-то вы, парни, слишком уж послушные.

— Тебе лучше здесь больше не появляться, приятель, — сообщил ему Арчи, ещё не понимая, что его даже не ограбили. Джаг кивнул и что-то пробормотал, соглашаясь с хозяином. Ответ озадачил обоих:

— Знаете, парни, мне нужна ваша помощь.

— Для чего? — спросил Арчи.

— Ищу парня по имени Билли. У него красный «плимут».

— Что? Поцелуй меня в зад, — ответил Арчи с отвращением в голосе.

— Прошу тебя ответить на мой вопрос, — благоразумно посоветовал Келли.

— Уноси отсюда свой вонючий зад, пока цел, — язвительно предложил ему Арчи.

Келли направил пистолет в сторону Джага и дважды выстрелил ему в голову. Его тело дёрнулось в судорогах приближающейся смерти. Брызнула кровь, на этот раз не попав на Келли. Но она обрызгала лицо Арчи, и Келли увидел, что глаза дилера широко открылись от удивления и ужаса. Такого Арчи не ожидал. Впрочем, подумал Келли, Джагхед все равно не любил разговаривать, а время, затраченное на операцию, постоянно росло.

— Я ведь попросил тебя, правда?

— Боже милосердный, парень! — прохрипел Арчи, зная, что его ждёт неминуемая смерть, стоит только попробовать поднять шум.

— Мне нужен Билли. Ездит на красном «плимуте» и любит им похвастать. Он снабжает тебя наркотиками. Я хочу узнать, где его можно найти, — тихо произнёс Келли.

— Если я скажу тебе об этом...

— ... получишь нового поставщика. Меня, — сказал Келли. — А если скажешь Билли, что я появлялся здесь, то повстречаешься со своим другом, — добавил он, делая жест в сторону мёртвого тела, ещё тёплого, вяло привалившегося к боку Арчи. В конце концов, нужно дать ему какую-то надежду, может быть, сказать полуправду, подумал Келли. — Разве ты не понимаешь? Билли и его друзья связались не с теми, с кем следует, и мне поручили навести порядок. Мне жаль твоего друга, но было необходимо показать, что я не шучу.

Арчи попытался говорить спокойно, однако это ему не совсем удалось, хотя он попытался ухватиться за протянутую соломинку:

— Послушай, приятель, я не имею...

— Я всегда могу обратиться к кому-нибудь другому. — Келли многозначительно замолчал. — Ты понимаешь, что я только что сказал?

Арчи понял или подумал, что понял, и рассказал все, что знал. После этого и для него наступило время присоединиться к приятелю, лежащему рядом.

Келли быстро обшарил карманы Арчи и обнаружил солидную пачку денег и множество маленьких конвертов с наркотиками. Все это перекочевало в карман его куртки. Он осторожно перешагнул через тела и направился к переулку, оглянувшись назад и убедившись, что не ступил в лужу крови. Впрочем, это не имело значения. Кроссовки Келли все равно выбросит. Он развязал бечёвку, соединявшую пивные банки, и положил их на то самое место, где они лежали раньше. Затем он возобновил походку уличного пьяницы, направляясь обходным путём к своему автомобилю, точно следуя заранее обдуманным действиям.

Слава Богу, подумал он, снова направляясь на север, сегодня можно будет принять душ и побриться. Но как поступить с наркотиками? На этот вопрос ответит судьба.

* * *

Автомобили начали подъезжать сразу после шести утра, что являлось вполне обычным для оживлённой жизни военной базы. Их было пятнадцать, все выглядели развалюхами, среди них не было ни одного, выпущенного меньше трёх лет назад. Необычным казалось лишь то, что хотя машины выглядели так, словно на них больше нельзя ездить, на самом деле они передвигались довольно исправно. Рабочие были исключительно морскими пехотинцами, которых возглавлял артиллерист-сержант морской пехоты, не имевший ни малейшего представления, для чего все это делается. Но это от него и не требовалось. Автомобили поставили на выделенном для их стоянки месте как попало, не строгими военными рядами, а так, как их поставили бы настоящие рабочие. На работу потребовалось девяносто минут, после чего группа морских пехотинцев уехала. В восемь утра прибыла другая группа, которая привезла с собой манекены. Они были разных размеров и одеты в старую одежду. Манекены детского размера разместили в ящике с песком и на качелях. Те, что изображали взрослых, были расставлены в разных местах и стояли, удерживаемые в таком положении привезёнными вместе с ними металлическими стойками. По завершении работы уехала и эта группа морских пехотинцев. Ей предстояло возвращаться сюда дважды в день на протяжении неопределённого срока и передвигать манекены согласно инструкциям, написанным каким-то дураком-офицером, которому больше нечем было заняться.

В записках, представленных Келли, говорилось, что одной из самых утомительных и неприятных сторон операции «Кингпин», поглощающей массу времени, была необходимость ежедневно возводить и затем убирать макет цели. Не он был первым, кто обратил на это внимание. Если советские разведывательные спутники заметят этот лагерь, они увидят несколько зданий, сооружённых с непонятными намерениями. Они также обратят внимание на игровую площадку для детей и самих детей вместе с родителями, припаркованные автомобили, причём все это будет переставляться каждый день. Подобная информация окажется более убедительной, чем очевидный факт — этот парк отдыха находится на расстоянии полумили от ближайшей асфальтированной дороги и невидим с остальных точек самой военно-морской базы.

16. Упражнения

Райан и Дуглас стояли позади, давая возможность судебно-медицинским экспертам выполнить свою работу. Трупы были обнаружены чуть позже пяти утра. Полицейский Чак Монро проезжал в патрульной машине по улице и, заметив необычную тень в проходе за аркой, направил туда свет автомобильного прожектора. Тёмная фигура могла вполне оказаться алкоголиком, напившимся до беспамятства и теперь отсыпающимся под сводом арки, но яркий свет прожектора отразился от лужи красного цвета и залил стены розовым сиянием, которое полицейскому сразу показалось необычным. Монро остановил машину, заглянул в проход, а затем сообщил о своей находке в участок. Теперь полицейский стоял, опираясь о борт машины, курил сигарету и рассказывал в подробностях, как обнаружил трупы, что для него было не таким ужасным и более обычным, чем для рядовых граждан. Он даже не побеспокоился вызывать «скорую». Эти двое, совершенно очевидно, уже не нуждались в медицинской помощи.

— Как много крови, — заметил Дуглас. Это были лишь слова, чтобы заполнить тишину, пока в темноте сверкали «блицы» фотографа. Создавалось впечатление, что в одно место вылили две больших банки красной краски.

— Время смерти? — спросил Райан у представителя коронера.

— Не так уж давно, — ответил тот, поднимая руку. — Ещё не наступило трупное оцепенение. Несомненно, после полуночи, может быть, после двух часов ночи.

Причина смерти не вызывала сомнений. Пулевые отверстия во лбу каждого из убитых отвечали на этот вопрос.

— Монро, — подозвал к себе полицейского Райан. Молодой полицейский подошёл к лейтенанту. — Что тебе известно об убитых?

— Оба торговали наркотиками. Тот, что постарше и лежит справа, — это Макео Доналд, уличная кличка Джу-Джу. Того, что лежит слева, я не знаю, но он работал вместе с Доналдом.

— Молодец, парень, нужен острый глаз, чтобы заметить их. Что-нибудь ещё? — спросил сержант Дуглас.

Монро отрицательно покачал головой.

— Нет, сэр. Совершенно ничего. В нашем округе, между прочим, ночь прошла очень спокойно. Я проезжал через этот район не меньше четырёх раз за смену и не видел ничего необычного. Торговцы наркотиками, как всегда, занимались своим делом. — Подразумеваемой критики положения, которое все были вынуждены воспринимать как нормальное, не прозвучало. В конце концов, сейчас утро понедельника, и это было плохо уже само по себе для всех.

— Мы закончили, — сказал старший фотограф. Он и его партнёр, стоявшие по другую сторону от трупов, отошли в сторону.

Райан уже осматривал все вокруг. В проходе было довольно светло от проникающего с обеих сторон света, и детектив ещё усилил освещение с помощью большого электрического фонаря, луч которого пробегал по краям тротуара в поисках латунного отражения.

— Ты не заметил гильз, Том? — спросил он Дугласа, занимавшегося тем же.

— Нет. Как ты думаешь, их застрелили вот отсюда?

— Тела лежат так, как мы их застали, — безо всякой надобности заметил коронер и прибавил: — Да, их определённо застрелили с этой стороны. Оба лежали, когда были произведены выстрелы.

Дуглас и Райан не спешили, в третий раз осматривая каждый дюйм прохода, — тщательность была их главным профессиональным орудием. К тому же им некуда было спешить — времени у них было сколько угодно или, по крайней мере, несколько часов, что означало то же самое. Место преступления было таким, что о нем можно было только мечтать. Никакой травы, где могли бы скрыться вещественные доказательства, никакой мебели — всего лишь голый кирпичный коридор шириной меньше пяти футов. Это должно сберечь массу времени.

— Нет ничего, Эм, — заметил Дуглас, заканчивая третий обход.

— Тогда стреляли, наверно, из револьвера. — Такое заключение было разумным. Легкие гильзы 22-го калибра, выброшенные из автоматического пистолета, могли пролететь невероятно далеко и были настолько маленькими, что поиски их только сводили с ума. Редкий преступник собирал гильзы, а отыскать четыре крохотные гильзы 22-го калибра в темноте — нет, это весьма маловероятно.

— Готов поспорить, что это был какой-то грабитель с дешёвым револьвером, — сказал Дуглас.

— Пожалуй. — Оба детектива подошли к трупам и впервые присели на корточки, чтобы осмотреть их вблизи.

— Что-то незаметно пороховых ожогов, — удивлённо заметил сержант.

— В этих домах живёт кто-нибудь? — спросил Райан у Монро.

— Нет, сэр, оба заброшены, — ответил полицейский, махнув рукой на дома, образующие узкий проход. — Хотя почти все на другой стороне улицы заняты.

— Четыре выстрела, ночью, думаешь, кто-нибудь их услышал?

Кирпичный туннель должен сфокусировать звуки выстрелов подобно линзам телескопа, а у револьвера 22-го калибра грохот выстрела резкий и громкий. Но как часто происходят подобные случаи и никто ничего не слышит? К тому же, судя по развитию событий в этом районе, проживающие здесь люди делятся на две категории: тех, кто не смотрят, потому что им на все наплевать, и тех, кто не смотрят, потому что боятся получить случайную пулю.

— Двое полицейских обходят сейчас все дома и стучатся в каждую дверь, лейтенант. Пока никаких результатов.

— А ведь хорошая стрельба, Эм. — Дуглас указал карандашом, который держал в руке, на пулевые отверстия во лбу неопознанной жертвы. Они были на расстоянии меньше полудюйма одно от другого, над самой переносицей. — И никаких пороховых ожогов. Убийца стоял, должно быть... в трёх или четырёх футах, не больше. — Дуглас встал у ног трупов и вытянул руку. Было вполне естественно стрелять именно так: вытянув руку и целясь вниз.

— Не думаю. Может быть, мы просто не видим следов пороховых ожогов, Том. Для этого-то нам и требуются судмедэксперты. — Он имел в виду смуглую кожу жертв, да и свет здесь был не таким уж ярким. Если даже и была характерная татуировка от пороховых ожогов вокруг маленьких входных ран, ни один из детективов не видел её. Дуглас снова опустился на корточки, чтобы взглянуть ещё раз.

— Приятно слышать, что кто-то ценит нашу работу, — заметил коронер, стоящий в десяти футах и ведущий собственные записи.

— Как бы то ни было, Эм, у нашего стрелка твёрдая рука. — Его карандаш переместился к голове Макео Доналда. Два пулевых отверстия у него во лбу находились чуть выше, чем у другого трупа, зато ещё ближе одно к другому. — Это необычно.

Райан пожал плечами и начал осматривать тела убитых. Хотя он был старшим из двух детективов, лейтенант предпочитал сам вести осмотр, а Дуглас записывал. Ни у кого из убитых не было оружия, и хотя у обоих обнаружили бумажники и документы, на основании которых установили, что имя неизвестного — Чарлз Баркер, двадцати лет, — наличных денег было намного меньше, чем обычно бывает в карманах людей, занимающихся продажей наркотиков. Да и наркотики не удалось обнаружить...

— Одну минуту, вот здесь что-то есть — три бумажных пакетика с белым порошкообразным веществом. — Райан говорил на профессиональном языке. — Карманная мелочь, доллар семьдесят пять центов; зажигалка «Зиппо» из неполированной стали, дешёвая. Пачка сигарет «Пэлл-мэлл» в грудном кармане рубашки и ещё один пергаментный конвертик с белым порошкообразным веществом.

— Нападение с целью забрать наркотики, — констатировал Дуглас. Такое заявление не было слишком профессиональным, зато казалось совершенно очевидным. — Монро?

— Слушаю, сэр. — Молодой полицейский так и не сумел отказаться от привычек морского пехотинца. После каждой фразы он добавляет «сэр», заметил Дуглас.

— Наши друзья Баркер и Доналд — опытные дилеры?

— Джу-Джу уже торговал наркотиками, когда я прибыл в полицейский участок, сэр. Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь нападал на него.

— На руках никаких следов борьбы, — заметил Райан, перевернув трупы на спину. — Руки связаны... электрическим проводом, медная проволока, изоляция белого цвета, торговая марка фирмы, не могу пока разглядеть её. Следов оказанного сопротивления не видно.

— Кто-то прикончил Джу-Джу! — воскликнул Марк Шарон, только что прибывший на место преступления. — Этот ублюдок фигурировал в моем расследовании.

— Два выходных отверстия на затылке мистера Доналда, — продолжал Райан, раздражённый этим вмешательством. — Наверно, мы найдём пули на дне этого озера, — мрачно добавил он.

— Нечего и думать о баллистике, — проворчал Дуглас. Такое было обычным явлением с пулями 22-го калибра. Начать с того, что сама пуля, сделанная из мягкого свинца, так легко деформировалась, что следы, остающиеся от внутренней нарезки ствола почти всегда невозможно опознать. Во-вторых, пуля 22-го калибра обладала огромной пробивной силой, даже большей, чем у пули 45-го калибра, и часто разбивалась о какой-нибудь предмет позади тела жертвы. В данном случае это был бетон тротуара.

— Ну-ка расскажи мне о нем, — приказал Райан.

— Крупный уличный торговец наркотиками, широкая клиентура, — объяснил Шарон. — Ездит на хорошем красном «кадиллаке». Умный и изворотливый парень, — добавил он.

— Все это в прошлом. Примерно шесть часов назад кто-то проделал пару дырок в его черепе.

— Ограбление? — спросил Шарон.

— Похоже на то, — ответил Дуглас. — Практически мы не нашли у него ни денег, ни наркотиков. Тот, кто сделал это, настоящий профессионал, по крайней мере, на это указывает все, Эм. Не похоже на какого-то наркомана, которому просто повезло.

— Я вынужден признать, что это все, чем мы располагаем, Том, — заметил Райан вставая. — По-видимому, стреляли из револьвера, но подобные группы страшно любят «специальные для субботнего вечера». Марк, тебе что-нибудь известно об опытном грабителе, работающем в этом районе?

— Только «дуэт», — пожал плечами Шарон. — Но их оружие — обрез охотничьего ружья.

— Это убийство похоже на работу мафии. Убийца смотрит им прямо в глаза — и бах! — Дуглас задумался о том, что сказал.

Нет, пожалуй, не совсем так, правда? Убийства, организованные мафией, почти никогда не бывают такими элегантными. Преступники редко являются настоящими снайперами и почти всегда пользуются дешёвым оружием. Ему с Райаном приходилось расследовать немало убийств, связанных с бандами, и характерным для них было то, что жертву обычно убивали выстрелом в затылок с очень близкого расстояния, о чем говорили все судебно-медицинские признаки, или убийство осуществлялось настолько небрежно, что у жертвы находили дюжину ран, разбросанных по всей её анатомии. А вот эти двое были убиты кем-то, хорошо знающим своё дело, и число высококвалифицированных палачей мафии крайне ограничено. Но кто говорит, что расследование убийства является точной наукой? Настоящее преступление представляло собой сочетание рутинных действий с необычными. Судя по тому, что исчезли деньги и наркотики, — это простое ограбление, но в то же время поражает то, как оно сделано: или стреляющему удивительно повезло — причём дважды, — или он искуснейший стрелок. А убийства, числящиеся за мафией, обычно не маскируют под что-нибудь другое, вроде ограбления. Эти убийства являются большей частью открытым публичным заявлением.

— Марк, ты ничего не слышал о войне между бандами? — спросил Дуглас.

— Нет, никаких разговоров на этот счёт, ничего похожего. Многие дилеры ссорятся из-за выгодных мест, но и тут все обычно.

— Все-таки поспрашивай, — предложил лейтенант Райан.

— Обязательно, Эм, можешь не сомневаться. Мои люди постараются все разнюхать.

Это преступление нам не удастся раскрыть быстро — скорее всего, не раскроем его никогда, подумал Райан. Ну что ж, только по телевидению подобные убийства раскрываются в первые полчаса — между рекламными паузами.

— Я могу теперь заняться ими?

— Да, конечно, — кивнул Райан судебно-медицинскому эксперту. Его чёрный фургон стоял наготове, а день становился все жарче. Мухи уже жужжали над трупами, привлечённые запахом крови. Лейтенант направился к своему автомобилю в сопровождении Тома Дугласа. Остальным займутся рядовые детективы.

— Да, кто-то умеет стрелять — даже лучше меня, — заметил Дуглас, когда машина повернула к центру города. Однажды его включили в состав команды департамента полиции для соревнований по стрельбе.

— Сейчас немало людей, владеющих этим искусством, Том. Может быть, некоторые из них на службе у организованной преступности.

— Значит, профессиональное убийство?

— Давай пока будем называть это удачным, — предложил Райан в качестве альтернативы. — Дадим возможность Марку воспользоваться своей разведывательной службой.

— Это меня радует, — фыркнул Дуглас.

* * *

Келли проснулся в половине одиннадцатого, впервые за несколько дней наслаждаясь ощущением чистоты. Вернувшись в квартиру, он сразу принял душ, едва ли не опасаясь, что смытая грязь засорит канализацию. Теперь можно побриться, и это послужит компенсацией за недостаток сна. Перед завтраком — хотя вряд ли его так можно было назвать — Келли проехал полмили к местному парку и совершил тридцатиминутную пробежку, затем вернулся домой, снова принял восхитительный душ и поел. Теперь следовало заняться делом. Вся одежда, которой он пользовался прошлой ночью, была уложена в коричневый бумажный пакет — брюки, рубашка, нижнее белье, носки и кроссовки. Ему было жаль расставаться с походной курткой, её размер, и глубокие карманы оказались такими полезными, но потом Келли решил, что купит другую, может быть, даже несколько. Он был уверен, что капли крови на него не попали, однако из-за тёмного цвета одежды не мог утверждать этого. К тому же на одежде наверняка имелись остатки — пусть микроскопические — частиц пороха, а сейчас он не мог рисковать. Несъеденная пища и кофейный осадок тоже оказались в пакете, поверх одежды, и Келли отнёс пакет к мусорному ящику жилого комплекса. Он даже подумал, а не стоит ли отнести пакет куда-то подальше, но потом решил, что это только вызовет лишние проблемы. Кто-нибудь может увидеть его, заинтересоваться его действиями и тем, почему он выбрасывает пакет. Избавиться от четырёх гильз 22-го калибра было просто. Во время пробежки он бросил их в решётку канализационного люка. В полуденных новостях сообщили о том, что найдены два тела, но ничего больше. Может быть, в газетах появится более подробный отчёт об убитых. Оставалось сделать ещё одно.

— Привет, Сэм.

— Здравствуй, Джон. Ты в городе? — спросил Розен, находившийся в своём кабинете.

— Да. Ты не будешь возражать, если я приеду на несколько минут? Скажем, часа в два?

* * *

— Чем могу помочь? — поинтересовался Розен из-за письменного стола.

— Мне нужны перчатки, — сказал Келли, поднимая вверх руку. — Похожие на те, которыми пользуешься ты, из тонкой резины. Сколько они стоят?

Розен едва не спросил, зачем Келли перчатки, но тут же решил, что ему не нужно знать об этом.

— Но ведь они продаются по сотне пар в коробке.

— Мне не требуется так много.

Хирург открыл дверцу шкафчика и бросил Келли с десяток пар в пластмассовых пакетах.

— Ты выглядишь удивительно респектабельно.

И действительно, на этот раз Келли был в белой рубашке и синем костюме, который он называл про себя «костюмом ЦРУ». Розен впервые увидел на нем галстук.

— Не надо шутить, доктор, — улыбнулся Келли. — Иногда мне приходится так одеваться. У меня даже появилось что-то вроде работы.

— Что за работа?

— Я стал ну, скажем, консультантом, — небрежно махнул рукой Келли. — Не могу сказать каким, но на этой работе мне приходится выглядеть прилично.

— Ты себя хорошо чувствуешь?

— Да, сэр, весьма. Совершаю утром пробежки и все такое. А как у тебя дела?

— Без изменений. Больше занимаюсь бумагами, чем хирургическими операциями, но ведь на мне целое отделение. — Сэм положил ладонь на кипу папок на столе. Он чувствовал себя обеспокоенным этим светским разговором. Ему казалось, что его друг что-то скрывает. И хотя он понимал, что Келли чем-то занят, не зная точно чем именно, хирург находил в этом оправдание для своей совести. — Скажи, ты не мог бы оказать мне услугу?

— Конечно, доктор.

— У Сэнди сломалась машина. Я собирался отвезти её домой, но у меня совещание, которое продлится до четырёх часов. Её смена кончается в три.

— Теперь она работает у вас только в дневную смену? — с улыбкой спросил Келли.

— Иногда, когда не ведёт занятия.

— Если Сэнди не возражает, я готов помочь.

Ему пришлось ждать всего двадцать минут, которые он провёл в кафетерии больницы, где решил немного перекусить. Сэнди О'Тул застала его там сразу после конца смены в три часа.

— Теперь больничная пища нравится тебе больше? — спросила она.

— Даже тут невозможно слишком уж испортить салат. — Келли, однако, так и не смог понять интереса больницы к желе. — Мне сказали, что у тебя сломалась машина.

Она кивнула, и Келли увидел, почему Розен перевёл её на менее напряжённую работу. Сэнди выглядела очень усталой, кожа на лице казалась вялой и пожелтевшей, а под глазами были отёкшие тёмные круги.

— Что-то со стартером — наверно, проводка. Сейчас она в ремонтной мастерской.

Келли встал.

— Экипаж мадам подан, — провозгласил он. Эта шутка вызвала улыбку, но скорее вежливости, чем веселья.

— Я никогда не видела тебя так хорошо одетым, — сказала она по пути к площадке для стоянки автомобилей.

— Не стоит обращать на это внимания. Я все ещё могу валяться в грязи не хуже других. — И снова его шутка повисла в воздухе.

— Я не это имела...

— Успокойтесь, мадам. У вас был тяжёлый день в больнице, а чувство юмора у вашего шофёра сильно хромает.

Сэнди остановилась и повернулась к нему:

— Это не твоя вина, Джон. Просто плохая неделя. К нам привезли ребёнка, пострадавшего во время автомобильной катастрофы. Доктор Розен сделал все, что мог, но травмы были слишком тяжёлыми, и девочка умерла во время моей смены, позавчера. Иногда я ненавижу свою работу, — закончила она.

— Понимаю тебя. — Келли открыл дверцу и придержал её, пока Сэнди садилась в машину. — Хочешь, я скажу тебе, в чем наша беда? Трудно найти себе пару, да и время нам выпало неудачное. Оно делает все бессмысленным.

— Милый взгляд на вещи. И ты так пытаешься подбодрить меня? — Тут, как ни странно, она улыбнулась, однако не такой улыбкой, на которую надеялся Келли.

— Мы все стараемся исправить что-то по мере сил, Сэнди. Ты воюешь со своими драконами, я — со своими, — не думая, ответил Келли.

— И много драконов тебе удалось прикончить?

— Да парочку насадил на копье, — механически произнёс Келли, не сразу осознав, что говорит. Его удивило, как трудно стало следить за собой. Разговор с Сэнди располагал к откровенности.

— Потому и почувствовал себя лучше, Джон?

— Мой отец был пожарным. Он умер, когда я воевал там. Во время пожара. Горел жилой дом, он вошёл в пылающее здание и нашёл там двух детей, потерявших сознание от дыма. Отец вынес обоих из огня, но затем у него произошёл сердечный приступ, и он тут же умер. Мне говорили, что он упал на землю уже мёртвым. Это что-нибудь да значит, — ответил Келли, вспоминая, что сказал ему адмирал Максуэлл в санчасти авианосца «Китти Хоук»: смерть должна иметь какой-то смысл, подобно смерти твоего отца.

— Ведь тебе приходилось убивать людей? — спросила Сэнди.

— На войне это обычное явление, — согласился Келли.

— Что это значит? Что это значило для тебя?

— Если ты ждёшь вразумительного ответа, у меня его нет. Но те, кого я убил, больше не смогут никому причинять боль. — «Нежный цветок» уж точно относился к этой категории. Майор и его подручные больше не станут мучить деревенских старейшин и их семьи. Возможно, кто-то другой взялся за эту работу, а может быть, и нет.

Сэнди смотрела на проносящиеся мимо машины, пока Келли вёл свой автомобиль на север по Бродвею.

— А те, что убили Тома, тоже думали так, как ты?

— Может быть, и думали, но тут есть разница. — Келли едва не сказал, что никогда не видел, чтобы кто-нибудь из его людей убивал не на войне, но теперь он не мог говорить этого, верно?

— Но если все верят этому, то в каком положении мы оказались? Ведь это и болезни — не одно и то же. Нам приходится бороться против того, что наносит вред всем. У нас нет политики и нет лжи. Мы не убиваем людей. Вот почему я занимаюсь своей работой, Джон.

— Сэнди, тридцать лет назад жил парень, которого звали Гитлер. Он получал удовольствие от того, что убивал людей вроде Сары и Сэма лишь потому, что у них такие имена. Его нужно было прикончить и его прикончили, но чертовски поздно. — Разве это недостаточно убедительный урок? — подумал Келли.

— У нас хватает и своих проблем, — напомнила ему Сэнди. Это было очевидно, судя по тротуарам, мимо которых они проезжали, потому что больница Джонса Хопкинса находилась отнюдь не в лучшем районе города.

— Я понимаю это не хуже тебя. Разве ты забыла?

Ему показалось, что она съёжилась прямо на глазах.

— Извини меня, Джон.

— Я тоже чувствую себя виноватым. — Келли запнулся, подыскивая слова. — Да, есть разница. В мире много хороших людей. Полагаю, что большинство относится к этой категории. Но есть и плохие. Нельзя рассчитывать на то, что они исчезнут, если их не замечать, так же как нельзя рассчитывать на то, что они станут хорошими, потому что большинство плохих людей останутся такими навсегда. Поэтому кто-то должен защитить хороших людей от плохих. Этим я и занимался.

— Но что удерживает тебя от опасности превращения в одного из них?

Келли задумался над этим вопросом, сожалея, что Сэнди оказалась сейчас рядом с ним. Он не хотел слышать этого, не хотел разговора со своей совестью. На протяжении этих дней все было так ясно для него. Стоит решить, что у тебя есть враг, и дальнейшие действия заключаются всего лишь в применении своей подготовки и опыта. О таких вещах не думают. Трудно заглянуть себе в душу и убедить свою совесть, правда?

— У меня никогда не возникало такой проблемы, — произнёс он наконец, избегая прямого ответа. И в это мгновение он понял, в чем заключается разница. Сэнди и такие, как она, ведут борьбу против чего-то неодушевлённого, и ведут её смело, рискуя собственным рассудком, сопротивляясь действиям сил, с причинами которых они не могут бороться. Келли и такие, как он, воюют против людей, они способны искать и даже устранять своих врагов. У одной стороны — абсолютная чистота намерений, но отсутствует ощущение удовлетворённости от результатов своих действий. Другая сторона получает такое удовлетворение, но, только подвергаясь опасности стать слишком похожими на тех, против кого они воюют. Воин и целитель, параллельные войны, сходные цели, но зато какая разница в их действиях. Болезни тела и болезни самого человечества? Разве не интересно смотреть на это таким образом?

— Может быть, ответ на вопрос звучит так: мы воюем не против кого-то, а за.

— А за что мы воюем во Вьетнаме? — Сэнди снова спросила Келли, поскольку задавала себе этот вопрос не меньше десяти раз в день с момента получения той страшной телеграммы. — Там погиб мой муж, и я все ещё не понимаю почему.

Келли начал говорить и тут же замолчал. По сути дела невозможно ответить на такой вопрос. Невезение, неудачное решение командования, плохой расчёт на различных уровнях боевых действий, являющийся результатом случайных событий, — и вот тогда солдаты гибнут на далёком поле боя, и даже если ты находишься там, тебе далеко не всегда это понятно. К тому же Сэнди слышала, наверно, каждое оправдание из уст человека, смерть которого она оплакивала. Возможно, это и не должно иметь никакого смысла. Не исключено, что поиски подобного смысла вообще бесполезная трата усилий. Но даже если это и правда, как можно жить, не скрывая её от себя? Он все ещё раздумывал над этим, сворачивая на улицу, где жила Сэнди О'Тул.

— Твой дом нуждается в покраске, — сказал ей Келли, довольный тем, что дом действительно нуждался в косметическом ремонте.

— Я знаю. Но маляры мне не по карману, а сделать это самой нет времени.

— Сэнди, можно дать тебе совет?

— Какой?

— Вернись к обычной жизни. Мне жаль, что Том погиб, но ведь он погиб. Я тоже терял там друзей. Перед тобой целая жизнь.

Усталость на её лице надрывала сердце Келли. Её глаза окинули его профессиональным взглядом, скрывающим все, о чем она думала или что чувствовала внутри, хотя уже то обстоятельство, что она заставила себя что-то скрывать от него, о чем-то говорило Келли.

Что-то изменилось в тебе. Интересно, что и почему, подумала Сэнди. Он принял какое-то решение. Джон всегда был вежливым, почти забавным в своей чрезмерной учтивости, но печаль, которую она видела, которая почти равнялась её собственному глубокому горю, теперь исчезла, и на смену ей пришло что-то, в чем Сэнди не могла разобраться. Это было странно, потому что раньше он никогда не стремился отдалиться от неё, спрятаться внутри собственной скорлупы, и она не сомневалась в своей способности видеть Келли насквозь, несмотря на любую выбранную им маскировку. В этом она ошибалась или, может быть, просто не была знакома с правилами игры. Сэнди смотрела ему вслед, видела, как он вышел из машины, обогнул её и открыл дверцу с той стороны, где сидела она.

— Мадам? — Он сделал жест в сторону дома.

— Почему ты такой любезный? Или доктор Розен?..

— Честное слово, Сэнди, он просто сказал, что тебя нужно подвезти? К тому же ты выглядишь ужасно усталой. — Келли пошёл рядом с ней к дому.

— Не понимаю, почему мне так нравится говорить с тобой, — заметила она, подходя к ступенькам крыльца.

— Я что-то не заметил этого. Тебе это действительно нравится?

— Да, пожалуй, — ответила Сэнди, почти улыбнувшись, но уже через секунду улыбка её погасла. — Джон, для меня это слишком скоро.

— И для меня тоже, Сэнди. Но разве слишком скоро быть друзьями?

Она задумалась.

— Нет, для этого не слишком скоро.

— Поужинаем когда-нибудь? Помнишь, я уже спрашивал?

— Ты часто бываешь в городе?

— Теперь чаще. У меня появилась работа — ну, мне нужно кое-что сделать в Вашингтоне.

— Что именно?

— Так, ничего особенного. — И хотя Сэнди почувствовала запах лжи, она, по-видимому, не имела своей целью причинить ей боль.

— Может быть, на следующей неделе?

— Я позвоню тебе. Я не знаком со здешними хорошими ресторанами.

— Я знакома.

— Отдохни как следует, — посоветовал ей Келли. Он не попытался поцеловать её на прощанье или даже взять за руку. Всего лишь дружеская заботливая улыбка, прежде чем направиться к машине. Сэнди наблюдала, как Келли уехал, пытаясь угадать, что в нем такого, что отличает его от других. Она знала, что никогда не забудет выражение его лица там, в больнице, но каким бы ни был его взгляд, Сэнди знала, что ей нечего бояться.

Келли тихо ругался про себя, уезжая от её дома. Теперь у него на руках снова были матерчатые перчатки, и он протирал ими все внутри машины, до чего мог дотянуться. Нельзя было рисковать, принимая участие в подобных разговорах. О чем шла речь? Как, чёрт побери, он мог знать это? В поле все было гораздо проще. Ты опознал врага или, что того чаще, кто-то сказал тебе, что происходит, кто враг и где он находится, — подобная информация часто оказывалась неверной, но она по крайней мере определяла тебе позицию, с которой нужно начинать действовать. Однако в инструкциях по проведению операции никогда, вообще-то, не говорилось, каким образом она может изменить мир или закончить войну. Об этом ты прочтёшь в газетах — информация, повторяемая репортёрами, которым на все наплевать, полученная от офицеров, которые мало что знают, или от политиков, не потрудившихся выяснить это даже для себя. «Инфраструктура» и «кадры» были там любимыми словами, но он преследовал людей, а не инфраструктуру, что бы это слово ни значило, чёрт побери. Инфраструктура это что-то неодушевлённое, против чего ведёт борьбу Сэнди. Это не человек, совершивший гнусные поступки, за которым теперь охотятся, как за крупным опасным хищником. И каким образом все это применимо к тому, чем он занимается сейчас? Келли напомнил себе, что ему нужно взять под строгий контроль свои мысли, помнить, что он охотится за людьми точно так же, как он делал это раньше. Он не собирался изменять весь мир, просто хотел сделать чистым его маленький уголок.

* * *

— У тебя ещё не прошла боль, мой друг? — спросил Гришанов.

— По-моему, у меня сломаны ребра.

Закариас опустился на стул, явно испытывая острую боль и тяжело дыша. Это начинало беспокоить русского. Такая травма могла привести к воспалению лёгких, а воспаление лёгких могло убить человека в таком ослабленном физическом состоянии. Охранники проявили излишнее рвение, избивая американского офицера, и хотя, это было сделано по просьбе Гришанова, он рассчитывал всего лишь на то, что они причинят боль американцу, не больше. Мёртвый военнопленный не сможет сообщить русскому полковнику то, что он стремился узнать.

— Я говорил с майором Вином. Эти маленькие дикари заявляют, что у них нет лишних лекарств. — Гришанов пожал плечами. — Это может вполне оказаться правдой. Тебе действительно очень больно?

— Да, каждый раз, когда я делаю вдох, — ответил Закариас, и было ясно, что он говорит правду. Его лицо казалось даже бледней обычного.

— Извини, Робин, но у меня только одно средство от боли, — смущённо произнёс Гришанов, протягивая фляжку.

Американец покачал головой, и даже это, по-видимому, причиняло ему боль.

— Нет, я не могу.

Гришанов заговорил с разочарованием человека, пытающегося убедить друга:

— Тогда ты поступаешь глупо, Робин. Боль никому не приносит пользы — ни тебе, ни мне, ни твоему Богу. Пожалуйста, разреши помочь тебе хоть немного. Ну, пожалуйста, а?

Я не должен, сказал себе Закариас. Поступить так — значит, нарушить заповедь. Его тело является храмом, который нужно поддерживать в чистоте, не допуская в него такие вещи. Но храм уже рухнул. Больше всего Закариас боялся внутреннего кровотечения, Сможет ли его тело исцелить себя? Должно, и при обстоятельствах, даже только приближающихся к нормальным, оно без труда осуществило было это, но сейчас он понимал, что его физическое состояние ужасно, травма спины так и не прошла, и вот теперь сломанные ребра... Боль стала его постоянным спутником, она помешает сопротивляться при допросе, и потому ему придётся отдать чему-то предпочтение — религии или долгу противостоять вопросам. Теперь все вокруг казалось не таким ясным. Может быть, ослабив боль, он ускорит своё выздоровление и облегчит выполнение своего долга. Итак, как же ему поступить? Этот простой вопрос казался сейчас более запутанным, и его взгляд устремился на металлическую фляжку. Внутри неё скрывалось облегчение. Не такое уж большое, но все-таки облегчение, а ему требовалось облегчение, чтобы держать себя в руках.

Гришанов отвинтил крышку.

— Ты катаешься на лыжах, Робин?

Закариаса удивил этот вопрос.

— Да, научился ещё мальчишкой.

— По равнине?

Американец покачал головой.

— Нет, я катаюсь на горных лыжах.

— Хороший снег на горах Уасач? Я имею в виду для лыж.

Робин улыбнулся вспоминая.

— Очень хороший, Коля. Там у нас сухой снег. Пушистый, почти как очень мелкий песок.

— А-а, это самый лучший снег. На, выпей. — Он передал фляжку американцу.

Сделаю один глоток, подумал Закариас. Чтобы хоть чуть снять боль. Он отпил из фляжки. Пусть она немного стихнет, тогда я смогу контролировать свои действия.

Гришанов наблюдал за тем, как американец пил, увидел, как заслезились его глаза, надеясь, что тот не начнёт кашлять — у него тогда может усилиться кровотечение. Это была хорошая водка, полученная им из посольского магазина в Ханое, единственный продукт, в котором его страна никогда не испытывала недостатка и которого всегда было достаточно в посольстве. Лучший сорт «бумажной» водки, действительно приправленной старой бумагой, любимой водки Гришанова — американец вряд ли заметит это, да и сам он, по правде говоря, переставал замечать после третьего или четвёртого стакана.

— Ты — хороший лыжник, Робин?

Закариас почувствовал, как тепло охватывает все тело и расслабляет его. Боль уменьшилась, он даже почувствовал некоторый прилив сил, и если этому русскому хочется поговорить о катаниина лыжах — ну что ж, это не причинит особого вреда, верно?

— Я катался на самых крутых склонах, доступных только профессионалам, — с удовольствием произнёс Робин. — Начал ещё ребёнком. Помнится, мне было лет пять, когда отец впервые поставил меня на лыжи.

— Твой отец тоже был лётчиком?

— Нет, адвокатом, — покачал головой американец.

— А вот мой отец — профессор истории в Московском государственном университете. У нас есть дача, и зимой, когда я был маленьким, катался на лыжах в лесу. Мне так нравилась тишина. Все, что слышно, это — как это вы говорите, шорох? Да, шорох лыж по снегу. И ничего больше. Подобно одеялу на всей земле, ни малейшего шума, одна тишина.

— Если встанешь рано, горы тоже бывают такими. Нужно выбрать хороший день, после того как кончится снегопад и почти нет ветра.

Гришанов улыбнулся.

— Вроде полётов, верно? Летишь в одноместном самолёте, солнечный день, в небе отдельные белые облачка. — Он наклонился вперёд с хитрым выражением на лице. — Скажи мне, тебе приходило в голову на несколько минут выключить радио, для того чтобы остаться в одиночестве?

— Вам это разрешают? — спросил Закариас.

Гришанов усмехнулся и покачал головой:

— Нет, но я все равно так поступаю.

— Молодец, — отозвался Робин, улыбаясь собственным воспоминаниям. Он вспомнил про один послеполуденный полет, когда он летел с базы ВВС в Маунтин-Хоум, это было февральским днём шестьдесят четвёртого.

— Так, наверно, чувствует себя Бог, правда? Летишь один. Можешь не замечать рёва двигателя. Для меня все посторонние шумы исчезают через несколько минут. И у тебя так же?

— Да, если твой шлем хорошо подогнан.

— Это и есть настоящая причина, по которой я люблю летать, — солгал Гришанов. — Вся остальная чепуха, канцелярская работа, лекции, ремонтно-профилактические занятия — это цена, которую я плачу за полёты. Как это увлекательно, лететь одному в синеве, подобно мальчишке, катающемуся на лыжах в лесу, — только ещё лучше. В ясный солнечный день сверху открывается такая дивная панорама. — Он снова вручил фляжку Закариасу. — Как ты думаешь, эти маленькие дикари способны понять такое?

— Вряд ли. — На мгновение американец заколебался. Ну что ж, он уже выпил пару глотков. Ещё немного водки не причинит вреда, верно? Закариас поднёс фляжку к губам.

— Я делаю вот так, Робин: держу ручку управления самыми кончиками пальцев. — Гришанов продемонстрировал это на винтовой крышке фляжки. — Закрываю на мгновенье глаза, и, когда снова открываю их, мир вокруг уже изменился. Я больше не составная часть мира. Я что-то совсем другое — вроде ангела, например, — шутливо заметил он. — И тогда я овладеваю небом, подобно тому как овладеваю женщиной, хотя это не совсем похоже. По-моему, лучше всего чувствуешь себя в одиночестве.

Похоже, этот парень действительно понимает, подумал американец. Он по-настоящему ощущает чувства лётчика.

— Ты говоришь как поэт.

— Да, я люблю поэзию. Мне не хватает таланта самому писать стихи, но это не мешает мне их читать, запоминать и чувствовать, что хочется поэту от его читателей, — тихо произнёс Гришанов, действительно веря этому, следя за тем, как глаза американского лётчика смотрят куда-то вдаль, становясь мечтательными. — Мы очень похожи, мой друг.

***

— Так что же случилось с Джу-Джу? — спросил Таккер.

— Похоже на ограбление. Он стал слишком небрежным. Это ведь один из твоих людей? — спросил Шарон.

— Да, он продавал немалую долю моего товара.

— Чья это работа? — Они сидели в главном зале публичной библиотеки Инока Пратта, скрытые несколькими рядами стульев. Прямо-таки идеальное место. Здесь к ним трудно приблизиться незаметно и невозможно установить подслушивающую аппаратуру. И хотя тут было тихо, но имелось множество маленьких ниш.

— Мы не знаем. Генри. Райан и Дуглас были на месте убийства, и мне показалось, что они мало чего узнали. Послушай, неужели на тебя так подействовало убийство одного уличного торговца?

— Ну что ты, вовсе нет. Но это нанесло мне определённый ущерб. Ещё никогда не убивали ни одного из моих людей.

— Неужели ты не понимаешь, Генри? — Шарон перелистнул несколько страниц. — Торговля наркотиками — дело рисковое. Кому-то понадобилось немного наличных, может быть, и наркотики, чтобы быстро самому войти в дело? Ищи нового дилера продавать твой товар. чёрт возьми, они так здорово взяли твоих ребят — может быть, тебе удастся договориться с ними, а?

— У меня хватает своих людей. К тому же это плохо повлияло бы на бизнес. Как убили моих парней?

— Очень профессионально. Каждый из них получил по две пули в лоб. Дуглас считает, что это дело рук мафии.

— Вот как? — повернулся к нему Таккер.

Шарон говорил, сидя спиной к Таккеру:

— Генри, это не работа мафии. Ведь Тони не пойдёт на что-нибудь вроде этого, верно?

— Нет, пожалуй. — Но Эдди может пойти, подумал Таккер.

— Мне нужно кое-что от тебя, — продолжил Шарон.

— Что именно?

— Наведи меня на дилера. А что ты ожидал от меня? Сказать, кто выиграет второй заезд на скачках в Пимлико?

— Но ведь слишком много из уличных торговцев работает теперь на меня — или ты забыл? — Таккер активно пользовался помощью Шарона — даже более чем активно, — чтобы устранить главных соперников, но, по мере того как он укреплялся на рынке наркотиков, оставалось все меньше и меньше независимых дилеров, которых он мог сдать в полицию. Особенно это относилось к крупным поставщикам. Таккер систематически выбирал людей, не желающих работать на него, и полиция делала все остальное, освобождая ему поле деятельности. Те немногие, кто остались, могут стать полезными союзниками вместо конкурентов, если только ему удастся договориться с ними.

— Ведь ты хочешь, Генри, чтобы я защищал тебя. В этом случае мне необходимо стоять во главе расследования. А чтобы все расследования находились под моим наблюдением, мне надо время от времени вылавливать крупную рыбу. — Шарон вернул книгу на полку. Почему он обязан объяснять все это такому человеку?

— Когда?

— В начале будущей недели. Подыщи кого-нибудь покрупнее. Я хочу произвести сенсационный арест.

— Я сообщу тебе. — Таккер поставил взятую им книгу на полку и вышел из зала. Шарон остался ещё на несколько минут, перебирая книги в поисках нужной. Наконец он нашёл её вместе с вложенным в середину конвертом. Лейтенант полиции не стал считать деньги. Он знал, что сумма правильна.

* * *

Грир познакомил его с присутствующими:

— Мистер Кларк, это генерал Мартин Янг, а это — Роберт Риттер.

Келли пожал им руки. Генерал морской пехоты был лётчиком, как Максуэлл и Подулски, отсутствовавшие сегодня. Он не имел представления о Риттере, но тот заговорил первым.

— Вы сделали превосходный анализ. Его язык не слишком профессионален, но вы обратили внимание на все основные вопросы.

— Сэр, разобраться в этом не так уж трудно. Наземная атака будет не очень сложной. У них в лагере не первоклассные солдаты, и даже те, что несут его охрану, смотрят внутрь лагеря, а не наружу. На каждой сторожевой вышке, скажем, по двое солдат. Установленные там пулемёты направлены на бараки, и понадобится несколько секунд, чтобы развернуть их в противоположном направлении. Можно подобраться под прикрытием леса и подойти на дальность стрельбы гранатомётов М-79. — Келли показал рукой на плане:

— Вот казарма, в ней всего две двери, и я готов побиться об заклад, что там размещается меньше сорока солдат.

— Штурм начнётся отсюда? — Генерал Янг постучал пальцем по юго-западному углу лагеря.

— Совершенно верно, сэр. — Для морского лётчика генерал понимал обстановку удивительно быстро. — Сложность заключается в том, чтобы доставить штурмовую группу как можно ближе к цели. Для этого понадобится использовать погодные условия, что не так сложно в это время года. Два вертолёта, вооружённых обычными ракетами «воздух — земля» и крупнокалиберными пулемётами, чтобы залить огнём вот эти два здания. Спасательные вертолёты совершат посадку вот здесь. С момента начала стрельбы на все понадобится меньше пяти минут. Это наземная часть операции. Остальное за лётчиками.

— Значит, вы считаете, что ключом к успешному проведению операции является высадка штурмовой группы вплотную к...

— Нет, сэр. Если вам нужен ещё один Сонг-Тай, можно просто повторить прежний план и посадить вертолёт прямо внутри лагеря, но я слышал, что масштабы планируемой операции должны быть небольшими.

— Правильно, — согласился Риттер. — Это должна быть небольшая операция. Мы никогда не сможем получить разрешение на крупномасштабное вторжение.

— Тогда понадобится штурмовая группа намного меньшая, чем в Сонг-Тай, и придётся прибегнуть к другой тактике. Благоприятный аспект операции заключается в том, что на этот раз предстоит захватить маленький лагерь с малочисленной охраной и вывезти из него немного военнопленных.

— Зато отсутствует фактор надёжности, — нахмурившись, произнёс генерал Янг.

— Это верно, риск увеличивается, — согласно кивнул Келли. — Штурмовая группа должна состоять из двадцати пяти человек. Их следует высадить вот в этой долине, они вскарабкаются на этот холм, скрытно приблизятся к лагерю, уничтожат сторожевые вышки, взорвут ворота. Тут же прилетят вооружённые вертолёты и зальют огнём обе казармы, а штурмовая группа пробьётся в это здание. Пока спасательные вертолёты эвакуируют военнопленных и штурмовую группу, вооружённые вертолёты барражируют над лагерем, и затем мы все ныряем в долину и уносим ноги.

— Мистер Кларк, вы — оптимист, — заметил Грир, впервые напомнив Келли о его кодовом имени. Если генерал Янг узнает, что он — всего лишь боцман, они никогда не заручатся его поддержкой, а Янг и без того так много сделал для них, ухлопав все средства, выделенные ему для строительства, на сооружение макета лагеря в натуральную величину в лесу, окружающем базу Куантико.

— Нам уже приходилось все это осуществлять раньше, адмирал.

— Кому поручим подбор членов штурмовой группы? — спросил Риттер.

— Этим уже занимаются, — заверил его Джеймс Грир.

Риттер сел, глядя на аэрофотоснимки и планы. Он знал, что рискует своей карьерой, так же как рискуют карьерой Грир и все остальные. Однако у принятия хоть каких-нибудь мер была только одна альтернатива — не предпринимать ничего. А если не предпринять ничего, то, по крайней мере, один хороший человек, а может быть, и ещё двадцать никогда не вернутся домой. И тут же Риттер признался себе, что настоящая причина в ином. Настоящая причина заключается в том, что другие люди приняли решение, что жизни этих двадцати не имеют значения, и эти другие люди могут снова его принять. Такой подход может со временем уничтожить ЦРУ. Станет трудно вербовать агентов, если весь мир узнает о том, что Америка не желает защищать тех, кто работал на неё. Соблюдение данного тобой слова — это не просто желание честно выполнять принятые на себя обязательства. Это обеспечивает дальнейшее процветание.

— Лучше всего взяться за подготовку, ещё до того как мы сообщим о наших намерениях, — сказал он. — Будет намного проще получить «добро», если мы уже готовы к операции. Дадим понять, что нам предоставилась уникальная возможность. При подготовке операции «Кингпин» уже была допущена такая ошибка. Операция настолько очевидно предполагала получение свободы действий — а это отнюдь не вызывалось необходимостью, — что у многих возникли сомнения. В данном случае мы обращаемся за разрешением провести одноразовую операцию по спасению военнопленных. Я могу обратиться к своим друзьям в Совете национальной безопасности. Не исключено, конечно, что нам откажут, но мы должны быть готовы приступить к операции, когда я буду разговаривать с ними.

— Боб, означает ли это, что ты на нашей стороне? — спросил Грир.

Риттер ответил не сразу:

— Да, означает.

— Нам нужен дополнительный фактор надёжности, — произнёс генерал Янг, глядя на крупномасштабную карту и решая, как выбрать маршрут для вертолётов.

— Да, сэр, — согласился Келли. — Кто-то должен попасть к лагерю заранее и убедиться во всем визуально. — На столе по-прежнему лежали фотографии Робина Закариаса — одна, сделанная в США, где он стоял в форме полковника ВВС, держа в руке фуражку, с планками боевых наград на груди и серебряными крыльями лётчика над ними, уверенно глядя в объектив в окружении всей семьи, и другая, на которой сутулый, исхудавший мужчина смотрел вверх, а сзади на него замахивался прикладом охранник. Чёрт возьми, подумал Келли, почему не принять участия в ещё одном крестовом походе?

— Пожалуй, сделать это придётся мне.

17. Осложнения

Арчи знал не так уж много, но оказалось, что для Келли этого достаточно. Все, в чем он теперь нуждался, это в нескольких часах сна.

Он убедился, что следить за кем-то в автомобиле труднее, чем показывают по телевидению, и ещё труднее, чем в тот раз в Новом Орлеане, когда Келли попробовал это впервые. Если он ехал за ним слишком близко, то рисковал быть замеченным, а если держался излишне далеко позади, мог потерять его из виду. Уличный транспорт ещё больше усложнял наблюдение. Грузовики заслоняли поле зрения. Когда следишь за нужным тебе автомобилем с расстояния в полквартала, то, вполне естественно, приходится не обращать внимания на машины, едущие рядом, и эти машины, скоро убедился Келли, могут проделывать самые невероятные манёвры. И все-таки он благодарил судьбу за то, что у Билли был ярко-красный «плимут». Автомобиль такого бросающегося в глаза цвета легко заметить, и, несмотря на то, что его водитель любил проноситься через перекрёстки и делать повороты с визгом резиновых покрышек, он все-таки не мог слишком уж часто нарушать правила уличного движения, не привлекая внимания полиции, а пока он опасался не в меньшей мере, чем сам Келли.

Келли заметил красный «плимут» чуть позже семи вечера недалеко от бара, о котором сказал ему Арчи. Кем бы ни был водитель автомобиля, он нисколько не разбирался в проблемах скрытности, и Келли это стало ясно при первом же взгляде на машину. На ней буквально не было ни пылинки, она выглядела только что вымытой и натёртой до блеска, а из своего предыдущего столкновения с Билли Келли знал, что хозяин просто влюблён в свой автомобиль. Это открывало определённые возможности, и Келли обдумывал их, преследуя «плимут», особенно не приближаясь к нему и стараясь предугадать его манёвры. Скоро ему стало ясно, что водитель, насколько это возможно, избегает главных улиц и знает все переулки, как ласка свою нору. Это поставило Келли в сложное положение. В то же время у него было то преимущество, что он ехал в машине, на которую никто не обращал внимания. На улицах города было столько подержанных «жуков», что появление ещё одного осталось незамеченным.

Спустя сорок минут поведение водителя «плимута» стало ясным для Келли. Автомобиль быстро свернул налево и остановился в конце квартала. Келли тут же сделал выбор и медленно продолжил путь. Приблизившись к «плимуту», он увидел, как из машины вынырнула девушка с небольшой сумкой в руках. Она подошла к его старому знакомому Уизарду, который сейчас находился за несколько кварталов от своего привычного места. Келли не заметил, как произошла передача, — оба нырнули в подъезд дома и оставались вне видимости в течение одной-двух минут, пока девушка снова не появилась на улице, — но он к этому и не стремился. Происшедшее точно соответствовало тому, о чем рассказывала Пэм. Что ещё лучше, он опознал Уизарда. Келли свернул налево и остановился у красного сигнала светофора. Теперь он знал две вещи, неизвестные ему ранее. В зеркале заднего обзора он увидел, что «плимут» пересёк улицу. Девушка пошла в том же направлении и исчезла из его поля зрения, когда вспыхнул зелёный свет. Келли повернул направо и затем снова направо, пока не увидел, наконец, что «плимут» направляется на юг с тремя пассажирами внутри. Раньше он не заметил мужчину — скорее всего мужчину, — сидевшего согнувшись на заднем сиденье.

Быстро темнело — лучшее время дня для Келли. Он продолжал следовать за красным «плимутом», не включая габаритных огней как можно дольше, за что скоро был вознаграждён — увидел, как автомобиль остановился у кирпичного особняка на углу. Все трое пассажиров вышли из машины, закончив на сегодня развозить товар. Четыре дилера были обеспечены запасом наркотиков для вечерней торговли. Келли подождал несколько минут, поставив свой «фольксваген» в двух кварталах перед «плимутом», и вернулся обратно пешком, чтобы наблюдать за дальнейшим развитием событий. Он снова был одет как уличный бродяга. Архитектура здешних домов облегчила его задачу. У каждого дома на противоположной стороне улицы к входной двери вели мраморные ступени — большие прямоугольные каменные плиты, содействующие укрытию. Оставалось только сесть на тротуар, откинувшись на нижнюю ступеньку, и увидеть его сзади было невозможно. Он выбрал подходящее крыльцо вблизи — но не слишком близко — от исправного уличного фонаря, скрывшись в тени. Да и кто станет обращать внимание на уличного бродягу? Келли развалился в якобы пьяном забытьё — он видел, что так сидят пьяные, — и время от времени подносил ко рту бутылку, скрытую в бумажном пакете, делая вид, что пьёт из неё. Все это время он не сводил глаз с углового особняка. Шли часы.

Группа крови 0 — резус положительный, группа крови 0 — резус отрицательный и группа крови АВ — резус тоже отрицательный, вспомнил он фразу из отчёта патологоанатома. Семенная жидкость внутри Пэм относилась к этим типам крови, и он подумал, сидя в пятидесяти ярдах от особняка, какая же группа крови у Билли? По улице проезжали автомобили, по тротуару шли люди. Человека три мельком взглянули на него, но увидели всего лишь спящего бродягу. Келли полулежал с закрытыми глазами, притворяясь спящим, но все время поглядывая уголком глаза на особняк, напряжённо прислушиваясь к звукам возможной опасности, чувствуя, как проходит время. На тротуаре ярдах в двадцати позади него расположился дилер, торгующий наркотиками, и Келли в первый раз услышал голос продавца героина, расхваливающего свой товар и торгующегося о цене, и различил голоса покупателей. Келли всегда обладал исключительно острым слухом — это не раз спасало ему жизнь, — и услышанное им также представляло собой ценную информацию, которую обдумывал и анализировал его мозг, пока глаза то и дело поглядывали на угловой дом. Однажды к нему подошла бродячая собака, обнюхала его с любопытством и дружелюбием, и Келли не отогнал её. Это было бы непохоже на уличного бродягу — вот если бы на месте собаки оказалась крыса, все могло бы случиться по-другому, подумал Келли, — а ему важно было сохранить достоверность образа.

Что представлял собой раньше этот район? — пытался он представить себе. Дома на его стороне улицы были самыми обычными кирпичными жилыми зданиями, вытянувшимися вглубь, с узкими фасадами. На противоположной стороне располагались более впечатляющие строения, их фасады были в полтора раза шире. Возможно, по этой улице на рубеже двух веков проходила граница между домами рабочих и особняками более зажиточных представителей среднего класса. Не исключено, что угловой особняк принадлежал торговцу или капитану океанского парохода. Может быть, по уик-эндам там раздавались звуки пианино, на котором играла дочь хозяина дома, обучающаяся в консерватории Пибоди. Но потом все они переселились в те места, где была зелень, и этот дом тоже выглядел теперь заброшенным, коричневый трёхэтажный призрак ушедшего времени. Его удивило, какие здесь широкие улицы, может быть, потому что они были проложены для экипажей и пролёток с запряжёнными в них лошадьми. Келли потряс головой, отгоняя эту мысль. Она не относилась к делу, следовало сосредоточиться на том, что связано с предстоящей операцией.

Через четыре часа, наконец, они вышли из особняка, мужчины впереди, девушка за ними. Она была меньше Пэм ростом и не такая стройная. Келли рискнул приподнять голову и посмотреть на Билли, который, решил он, сел за руль. Вообще-то не слишком впечатляющая личность, ростом, похоже, пять футов девять дюймов, худой, фунтов ста пятидесяти, что-то сверкало на его кисти — часы или браслет, двигался он быстро и с высокомерием. Второй выглядел выше и коренастее, но, судя по тому, как он шёл вслед за Билли, это явно был его подчинённый. Келли заметил, что девушка следовала за ними ещё покорнее, опустив голову. Её блузка — если это блузка — была застёгнута наглухо; она так и села в машину, не подняв головы, чтобы оглянуться по сторонам или проявить хоть какой-нибудь интерес к окружающему миру. Движения девушки казались замедленными и плохо координированными — по-видимому, из-за наркотиков, но не только из-за них. В ней было заметно что-то ещё, Келли не сразу понял что именно, но это напоминало ему о чем-то... пожалуй, какое-то безразличие. Не ленивые движения, нет, а нечто другое. Келли мигнул несколько раз, напрягая память, и наконец вспомнил, где видел это раньше. В той деревушке, во время операции «Нежный цветок», когда жители шли к месту сбора, куда их сгоняли солдаты. Покорность, автоматические движения — словно живые роботы под контролем того майора и его солдат. Вот так пошли бы они и к своей смерти. Так же двигалась и девушка. И она пошла бы так же.

Значит, все это правда, подумал Келли. Они действительно используют девушек в качестве посыльных... помимо всего остального. Пока он наблюдал за ними, машина тронулась с места. Манера вождения Билли соответствовала уличному названию автомобиля — «спринтер». Он резко рванул с места, проехал несколько футов, затем с визгом покрышек повернул налево, проносясь через перекрёсток, и исчез из поля зрения Келли. Итак, Билли — пять футов девять дюймов, худой, на руке часы или браслет, высокомерное лицо. Келли знал, что сумеет всегда опознать его и по лицу и по цвету волос. Он не забудет этого. Второго мужчину он тоже запомнил, того, что без имени, с одной судьбой, причём гораздо более жестокой, чем предполагал её владелец.

Келли взглянул на карманные часы. Без двадцати два. Чем они там занимались? Затем он вспомнил и другое, о чем рассказывала ему Пэм. По-видимому, небольшая вечеринка. Эта девушка, кем бы она ни была, наверно, тоже имеет сейчас внутри себя семенную жидкость мужчин с группами крови и резусом 0+, 0- или АВ-. Однако Келли не мог спасти весь мир, и лучший способ спасти её никак не связан с прямой попыткой освобождения. Он немного расслабился, выжидая, потому что ему не хотелось, чтобы его передвижения были как-то связаны с чем-либо в случае, если кто-нибудь увидит его, может быть, даже наблюдает за ним. В некоторых из этих домов все ещё горел свет, поэтому Келли оставался на месте ещё минут тридцать, терпеливо перенося жажду и боль в онемевших ногах, прежде чем встал и, волоча ноги, направился к углу. Сегодня вечером он был особенно осторожен и особенно внимателен. Наступила очередь заняться второй фазой работы, время продолжить свои усилия, направленные на отвлекающий манёвр.

Сейчас он двигался главным образом по узким переулкам, медленно, пошатываясь из стороны в сторону и описывая извилистую линию, напоминающую змею. Прежде чем вернуться на улицы, он задержался на несколько секунд, чтобы надеть тонкие хирургические перчатки. Время шло, и Келли миновал нескольких торговцев наркотиками вместе с их помощниками, выбирая подходящую цель. Его маршрут был тем, что он называл угловым поиском — он состоял из серии поворотов на девяносто градусов, совершаемых в районе, центром которого являлось, по сути дела, место, где Келли оставил свой «фольксваген». Как всегда, ему приходилось вести себя очень осторожно, но он был неизвестным охотником, и животные, за которыми он охотился, не имели представления о том, кем были они, считая хищниками самих себя. Ну что ж, они имели право на такие иллюзии.

Было уже почти три, когда он отыскал его. Одиночка, так привык называть их Келли. У этого дилера не было помощника, может быть, он являлся новичком в этом деле и все ещё осваивал профессию. Он не был старым или, по крайней мере, не казался таким с расстояния в сорок ярдов. Он стоял, считая выручку от вечерней торговли. На его правом бедре оттопыривалась куртка — без сомнения, там был револьвер, но он смотрел дулом вниз. Было заметно, что человек этот испытывал определённое напряжение, словно был настороже. Услышав шаги Келли, он поднял голову, повернулся и быстро взглянул на него, но тут же вернулся к прежнему занятию, не принимая во внимание приближающуюся фигуру, хотя дистанция между ним и Келли сокращалась.

Днём, перед выходом на операцию, Келли заставил себя съездить на яхту, воспользовавшись для этого «скаутом», — ему не хотелось, чтобы кто-нибудь в порту узнал, что у него есть и другой автомобиль, — и забрал кое-что. Приближаясь к Юниору — у каждого человека должно быть имя, на какое бы короткое время оно ни присваивалось, — Келли переложил бутылку из правой руки в левую. Затем правая рука выдернула чеку из кончика «громовой палки», которая висела на петле с левой стороны под заново купленной походной курткой. «Громовая палка» представляла собой простой металлический стержень восемнадцати дюймов в длину с навинченным на его конец цилиндром и чекой, висящей на короткой тонкой цепочке. Приближаясь к Юниору, Келли снял палку правой рукой с петли.

Дилер снова повернул к нему голову с очевидным раздражением. По-видимому, у него возникли трудности со счётом, и теперь он раскладывал банкноты по их достоинству. Наверно, приближение Келли отвлекло его, а может быть, он просто был малограмотным, что казалось более вероятным.

Келли споткнулся и упал на тротуар, опустив голову и стараясь выглядеть побезобиднее. Вставая, он бросил взгляд назад. На расстоянии более сотни ярдов не было ни души, а огни проезжающих машин, заметил он, были красными — значит, все ехали от него. Подняв голову, Келли не увидел перед собой никого, кроме Юниора, заканчивающего свою ночную работу, и готового отправиться домой, чтобы выпить перед сном или заняться ещё чем-нибудь.

Расстояние между ними сократилось до десяти футов, и дилер по-прежнему не обращал на него никакого внимания, словно Келли был бродячей собакой. За мгновение до удара его охватило радостное возбуждение — ты уже знаешь, что все у тебя пройдёт удачно и тебя охватывает чувство взволнованного удовлетворения, когда враг находится в зоне поражения, ещё не подозревая, что его время подошло к концу. В это мгновение ты чувствуешь, как кровь пульсирует у тебя в теле, когда одному тебе известно, что ночная тишина сейчас будет нарушена, и ты испытываешь удивительное ощущение власти над жертвой. Правая рука Келли начала высовываться из-под куртки, он сделал ещё один шаг, все ещё двигаясь не к цели, а явно стараясь обойти дилера, и взгляд преступника снова метнулся в его сторону. В глазах торговца не было страха, в них отсутствовало даже раздражение. Он не попытался, разумеется, отойти в сторону — это люди должны обходить его, а не наоборот. Для него Келли был всего лишь посторонним предметом, находящимся на улице, представлял ничуть не больший интерес, чем масляное пятно на асфальте.

На флоте это называется ТНС — точкой наибольшего сближения, самое короткое расстояние до другого корабля или фиксированной точки на берегу. На расстоянии полушага от дилера Келли выдернул «громовую палку» из-под куртки, мгновенно повернулся на левой ноге и ткнул стержнем, который держал в вытянутой правой руке, словно наносил удар, подкреплённый массой всех ста девяноста пяти фунтов своего тела. Металлический цилиндр на конце упёрся в грудь дилера. Сила удара и инерция тела Келли отбросили цилиндр назад. Капсюль находящегося внутри него охотничьего патрона наткнулся на закреплённый боек, и произошёл выстрел. В это мгновение выходное отверстие цилиндра упиралось в грудь Юниора.

Звук выстрела был не громче шлепка картонной коробки, упавшей на деревянный пол, ничуть не громче. Он совсем не походил на выстрел, потому что пороховые газы устремились вслед за дробовым зарядом внутрь тела торговца. Лёгкий заряд — латунная гильза была начинена мелкой дробью, которая применяется при стендовой стрельбе или для голубиной охоты, — с расстояния больше пятнадцати ярдов всего лишь ранил бы человека, но при контактном выстреле его эффект оказался таким же, как если бы в дилера выстрелили из крупнокалиберной винтовки, предназначенной для охоты на слонов. Потрясающая мощь выстрела вытеснила воздух из его лёгких, послышался удивительно громкий выдох, заставивший Юниора словно в изумлении широко открыть рот. Он действительно был изумлён. Его глаза заглянули в глаза Келли, он все ещё был жив, хотя сердце его лопнуло подобно воздушному детскому шарику, а нижняя половина лёгких превратилась в мясной фарш. Выходное отверстие отсутствовало. Поскольку цилиндр и патрон в нем находились в прямом контакте с телом, энергия выстрела и заряд дроби остались внутри продавца наркотиков. В течение секунды он продолжал стоять, однако Келли это мгновение показалось часом. Затем тело рухнуло прямо вниз, подобно взорванному зданию, раздался странный глубокий выдох — это в результате падения воздух и пороховые газы вытеснило через входное отверстие. Отвратительный запах едкого дыма и крови распространился вокруг, свидетельствуя о прерванной жизни. Глаза Юниора все ещё оставались открытыми и смотрели на Келли, словно задавая вопрос, который остался непроизнесённым и не получил ответа, рот был приоткрыт, губы дрожали, пока тело не замерло окончательно. Келли забрал деньги из мёртвой руки, продолжавшей цепко сжимать их, и пошёл дальше по улице. Его глаза и уши искали угрожающую опасность и не находили ничего. Подойдя к углу квартала, Келли свернул к сточной канаве и сполоснул в ней цилиндр «громовой палки», смывая возможные следы крови. Затем он повернулся и все ещё неровной пьяной походкой направился на юг к своей машине. Спустя сорок минут он был дома, богаче на восемьсот сорок долларов и беднее на один охотничий патрон.

* * *

— Так кто это такой? — спросил Райан.

— Вы не поверите — Банданна, — ответил одетый в форму полицейский. Он был опытным патрульным, белым, тридцати двух лет. — Продавец героина. Вернее, был продавцом.

Глаза убитого все ещё смотрели на окружающий мир, что не так уж часто бывает у жертв нападения, но смерть была для него неожиданной и мгновенной, хотя тело казалось поразительно опрятным. В нижней части груди виднелось входное отверстие диаметром в три четверти дюйма, окружённое черным кольцом, похожим на бублик, шириной примерно в одну восьмую дюйма. Кольцо было результатом пороховых газов, а рана, без сомнения, нанесена выстрелом из ружья 12-го калибра. За наружной тканью зияла пустота. Все внутренние органы были уничтожены или просто опустились вниз. Впервые в жизни Эммет Райан смотрел внутрь тела, словно это даже было не тело, а всего лишь манекен.

— Причиной смерти, — заметил коронер с иронией, недовольный тем, что его вызвали на место преступления ранним утром, — является полное исчезновение сердца. Чтобы отыскать его мышечную ткань, нам понадобится микроскоп. Бифштекс по-татарски, — добавил он, качая головой.

— Очевидная контактная рана. Убийца, по-видимому, прижал к его груди дуло ружья и спустил курок.

— Господи, он даже не кашлянул кровью, — заметил Дуглас. Отсутствие выходного отверстия явилось причиной того, что на тротуаре не было крови, и издалека Банданна казался просто спящим — если не видеть его широко открытых безжизненных глаз.

— У него отсутствует диафрагма, — объяснил судебно-медицинский эксперт, указывая на входное отверстие. — Брюшная диафрагма расположена чуть ниже. При вскрытии мы, наверно, обнаружим, что уничтожена вся система дыхания. В жизни не видел такого аккуратного убийства. — Он работал на своей должности в течение шестнадцати лет. — Нам понадобится масса фотографий. Этот случай будет описан в учебнике.

— Он был опытным дилером? — спросил Райан у полицейского.

— Достаточно опытным, чтобы не подпустить так близко постороннего.

Лейтенант наклонился к трупу и ощупал правое бедро жертвы.

— Револьвер все ещё на месте.

— По-видимому, это был кто-то, кого он знал, — произнёс Дуглас, выражая свои мысли вслух. — Хорошо знал и потому подпустил к себе так близко, в этом можно не сомневаться.

— Охотничье ружье трудно спрятать под одеждой, даже обрез. Неужели он ничего не заподозрил? — Райан отошёл назад, предоставив возможность судмедэксперту заняться своим делом.

— У него чистые руки, никаких следов борьбы. Стрелявший подошёл вплотную, и наш приятель даже не встревожился. — Дуглас сделал паузу — чёрт побери, но ведь выстрел из охотничьего ружья очень громкий! Неужели никто ничего не слышал?

— Время смерти — пока могу только сказать, что это произошло часа в два или три, — заметил судмедэксперт, потому что и на этот раз ещё не наступило трупное окоченение.

— Ночью на улице совсем тихо, — продолжал Дуглас. — Выстрел из охотничьего ружья слышен чертовски далеко.

Райан взглянул на карманы брюк. Снова не видно, чтобы они оттопыривались от денег. Он огляделся вокруг. Из-за полицейского ограждения за ними наблюдало человек пятнадцать. Уличные развлечения находятся там, где что-нибудь происходит, и на лицах зрителей было такое же бесстрастно-клиническое выражение, как и на лице судебно-медицинского эксперта.

— Может быть, это тоже дело рук «дуэта»? — спросил Райан, ни к кому не обращаясь.

— Нет, — тут же произнёс врач. — Он убит из одноствольного оружия. Двустволка оставила бы следы порохового ожога слева или справа от входного отверстия, да и сам ожог выглядел бы по-другому. При стрельбе из ружья двенадцатого калибра с такого расстояния требуется только один выстрел. Короче говоря, его убили из одноствольного ружья.

— Аминь, — заключил Дуглас. — Кто-то занимается Божьим промыслом. Три торговца наркотиками убиты за два дня. Если это будет продолжаться, Марк Шарон может остаться без работы.

— Том, — поморщился Райан, — только не сегодня. — Ещё одна папка, подумал он. Ещё одно ограбление торговца наркотиками, осуществлённое в высшей степени эффективно — но не тем же парнем, который убил Джу-Джу. Другой метод действий.

* * *

Снова душ, снова выбритое лицо, снова пробежка в парке Чинкуапин, во время которой он мог обдумать свои дела. Теперь его облик и место нахождения соответствовали внешнему виду машины. Операция идёт в соответствии с планом, подумал Келли, поворачивая направо на Бельведер-стрит и пересекая улицу, перед тем как бежать обратно, завершая третий круг. Это приятный парк. Плохо оборудованная игровая площадка для детей, зато они могут бегать и играть, как им заблагорассудится, как и поступали многие из них под надзором нескольких соседских матерей, сидящих с книгами у колясок со спящими младенцами — они тоже скоро вырастут и тоже будут наслаждаться травой и открытым пространством. Поблизости шла игра в бейсбол с явно недостаточным числом игроков. Отбитый мяч пролетел мимо бейсбольной рукавицы девятилетнего игрока и упал рядом с тропинкой, по которой бежал Келли. Он подхватил мяч и бросил его обратно мальчику. На этот раз маленький бейсболист поймал мяч и крикнул «спасибо». Мальчонка помоложе бросал «летающую тарелку» — не слишком умело — и едва не наткнулся на Келли, которому пришлось предпринять манёвр уклонения. Мать ребёнка смущённо посмотрела на него. Келли улыбнулся и дружелюбно махнул рукой.

Вот такой и должна быть жизнь, сказал он себе, мало отличающейся от его собственных детских лет в Индианаполисе. Отец на работе. Мать с детьми. Трудно одновременно быть хорошей матерью и работать, особенно когда дети ещё маленькие; или, по крайней мере, надо, чтобы матери, которым приходится работать или которые хотят работать, могли оставить детей под присмотром знакомой, не сомневаясь в том, что малыши будут находиться в безопасности, проведут лето среди зелени, под открытым небом, в играх и развлечениях. И все-таки общество привыкло признавать, что для многих семей это неосуществимо. Вот этот район резко отличался от того, где он проводил операции, и привилегии, которым радовались здешние ребятишки, совсем не должны быть привилегиями, потому что как может ребёнок вырасти и стать нормальным человеком без жизни в подобном окружении?

Это опасные мысли, сказал себе Келли. Логическим выводом будет желание попытаться изменить весь мир, а это выходило за пределы его возможностей, подумал он, заканчивая трёхмильную пробежку с приятным ощущением в своём потном и усталом теле. Он перешёл на шаг, чтобы немного остыть, прежде чем возвратиться на машине к себе на квартиру. Со стороны детской площадки доносился смех, визг, сердитые возгласы «обманщик!» за какое-то нарушение правил, не совсем понятных обоим игрокам, и препирательства по поводу того, кто выбыл и кто вступил в какой-то другой игре. Келли сел в машину и захлопнул дверцу, оставив позади эти звуки. Разве он сам не обманывал? Он нарушал правила, которые отлично понимал, и все-таки нарушал их ради торжества справедливости или того, что он называл справедливостью в душе.

Месть? — спросил себя Келли, пересекая улицу. «Виджиланте» было следующим словом, само собой пришедшим ему в голову. Да, это слово мне нравится больше, подумал он. Оно происходит от «виджилес» — римского названия тех, кто стоит на страже: по ночам «виджили» на городских улицах следили главным образом за возникновением пожаров, если он правильно припоминал латынь, которую ему преподавали в средней школе святого Игнатия, но поскольку они были римлянами, то, по-видимому, носили мечи. Интересно, были ли улицы Рима безопасными, безопаснее улиц этого города? Может быть, даже наверно. Римское правосудие было... суровым. Не слишком приятно умирать распятым на кресте, а за некоторые преступления, такие как убийство собственного отца, наказанием в соответствии с законом служила смерть в холщовом мешке, куда преступника сажали вместе с собакой, петухом и каким-нибудь другим животным, после чего мешок бросали в Тибр, но не для того, чтобы утопить, — смерть наступала, когда виновного разрывали на части обезумевшие животные, пытающиеся вырваться из завязанного мешка. Может быть, он является прямым потомком тех времён, одним из «виджили», подумал Келли, стоит на страже по ночам. От этого предположения он почувствовал себя лучше, чем от сознания, что он нарушает закон. К тому же «виджиланте» в книгах по американской истории очень резко отличаются от их изображения в прессе. До организации настоящих департаментов полиции рядовые граждане патрулировали улицы; охраняя свой мир, они вершили жестокий и незамедлительный суд. Так, как делает это он сейчас?

Нет, пожалуй, не совсем так, признал Келли, ставя машину у дома. Что, если это все-таки месть? Через десять минут ещё один пластиковый мешок, наполненный комплектом выброшенной Келли одежды, оказался в мусорном баке, и он с наслаждением принял душ, перед тем как позвонить по телефону.

— Дежурная медсестра О'Тул слушает.

— Сэнди? Это Джон. Твоя смена по-прежнему заканчивается в три?

* * *

— У тебя прямо-таки удивительное чувство времени, — сказала она, чуть улыбаясь ему из-за своего стола. — Чёртова машина снова сломалась. — А такси стоит слишком дорого, подумала она про себя.

— Хочешь я взгляну на неё? — предложил Келли.

— Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь исправил её, наконец.

— Не могу ничего обещать, — услышала Сэнди его голос. — Но у меня дешёвые расценки.

— Насколько дешёвые? — спросила она, заранее зная ответ.

— Можно пригласить тебя поужинать вместе? Ты даже сама выберешь ресторан.

— Да, хорошо... но...

— Но это все ещё слишком рано для нас обоих, я знаю. Твоё целомудрие не подвергнется опасности, честное слово.

Она не могла удержаться от смеха. Как странно, когда такой огромный мужчина держится настолько робко. И, тем не менее, она знала, что может положиться на него, и уже так устала от приготовления ужина для одной себя, чувствуя вокруг мучительное одиночество. Рано или нет, но иногда ей так хотелось, чтобы кто-то был рядом.

— В четверть четвёртого, — сказала она, — у главного входа.

— Я даже надену браслет, выдаваемый пациентам.

— Ну, хорошо, хорошо. — Снова взрыв смеха, озадачивший другую медсестру, что проходила мимо с подносом, уставленным медикаментами. — Я ведь уже сказала тебе «да», верно?

— Совершенно верно, мадам. Я не опоздаю, — засмеялся в ответ Келли и повесил трубку.

Как все-таки хорошо встретить другого человека, сказал он себе, направляясь к выходу. Сначала Келли зашёл в обувной магазин и купил там пару черных ботинок с высоким верхом одиннадцатого размера. После этого он побывал ещё в четырёх обувных магазинах и сделал аналогичные покупки, стараясь найти обувь, произведённую разными фирмами, и все-таки у него оказались две одинаковые пары. С такой же проблемой Келли столкнулся при покупке походных курток. Подобная одежда выпускалась только двумя фирмами, и в результате он стал обладателем четырёх курток, по две из каждой — и тут же обнаружил, что они отличаются только ярлыками на внутренней части воротника. Оказалось, задуманное им разнообразие в камуфляже осуществить гораздо труднее, чем он предполагал, но Келли все-таки ощущал необходимость придерживаться определённого плана. Вернувшись в свою квартиру — он упрямо думал о ней, как о своём «доме», хотя таковым она, разумеется, не являлась, — Келли отпорол ярлыки со всех покупок и спустился в прачечную, что помещалась в подвале здания. Там он бросил куртки в стиральную машину вместе с остальной одеждой тёмного цвета, купленной им на распродаже, добавил побольше хлорной извести и поставил регулятор температуры воды на верхний предел. Теперь у него осталось всего три комплекта одежды, и он понял, что придётся снова отправиться за покупками.

При этой мысли Келли поморщился. Опять распродажи, которые казались ему такими скучными, особенно теперь, когда он втянулся в проведение операций. Подобно большинству мужчин, Келли ненавидел хождение по магазинам, а сейчас тем более, поскольку в силу необходимости этим приходилось заниматься постоянно. Вдобавок он начал уставать как от частого недосыпания, так и от неослабевающего напряжения. Разумеется, ничего рутинного в его действиях не было — они по-прежнему оставались опасными. Хотя он стал привыкать к проведению ночных операций, привыкнуть к опасности оказалосьневозможным, и напряжение нарастало. Отчасти это было хорошо — Келли ко всему относился с исключительной осторожностью, — но крайнее напряжение способно понемногу измотать любого: чрезмерная частота сердечных сокращений и рост кровяного давления, в конечном счёте, приводят к усталости. Он старался противопоставить такому напряжению физические упражнения, но его организм требовал сна. Короче говоря, проводимые им операции мало отличались от операций во вьетнамских джунглях, когда он действовал в составе 3-й группы войск специального назначения, но теперь он был старше, не мог положиться на поддержку товарищей, способных разделить с ним стрессы и помочь расслабиться в короткие часы отдыха. Все это начинало постепенно сказываться. Как хочется спать, подумал он и посмотрел на часы. Войдя в спальню, он включил телевизор — передавались полуденные новости.

— Ещё один торговец наркотиками был найден сегодня убитым в западном Балтиморе, — произнёс диктор.

— Знаю, — пробормотал Келли засыпая.

* * *

— Итак, вот о чем я хочу сообщить вам, — начал полковник морской пехоты, обращаясь к сидящим перед ним солдатам в лагере Леджун, находящемся в Северной Каролине, в то время как другой полковник делал то же самое в лагере Пендлтон в Калифорнии. — Мы готовимся к проведению специальной операции. Нам понадобятся добровольцы — пятнадцать человек — исключительно из состава разведывательных групп. Операция предстоит опасная и очень ответственная. По завершении её, вы сможете гордиться тем, что были её участниками. Подготовка продлится от двух до трёх месяцев. Это все, что я могу сказать.

В Леджуне перед полковником сидело человек семьдесят пять. Все до единого — ветераны, члены самого отборного подразделения Корпуса морской пехоты. Разведчики и морские пехотинцы, они поступили в корпус добровольно — среди них не было призывников — и затем снова вызвались, когда был объявлен набор в состав наиболее элитарного подразделения в составе этой отборной части вооружённых сил США. В числе тех, кто сидел на стульях перед полковником, было чуть больше представителей национальных меньшинств, чем в других подразделениях, но это могло интересовать только социологов. Каждый из собравшихся являлся, прежде всего, морским пехотинцем, и они походили друг на друга не только благодаря своим зелёным комбинезонам. Тела многих были покрыты шрамами от ран, полученных на поле боя, потому что они выполняли задания более опасные и трудные, чем простые пехотинцы. Их забрасывали небольшими группами в тыл противника для разведки, сбора информации или ликвидировать вражеских офицеров и политических деятелей — скрытно и в высшей степени избирательно. Почти все владели искусством меткой стрельбы и могли поразить человека с расстояния в четыреста ярдов, если целились в голову, или с тысячи ярдов, стреляя в грудь, и то если цель отличалась предупредительностью и не двигалась в течение одной-двух секунд, пока пуля пролетала это расстояние. Они были охотниками. Мало кто страдал от ночных кошмаров, связанных с выполнением своего долга, и ни один не был подвержен синдрому раскаяния, потому что они считали себя хищниками, а не добычей, и в животном мире львы не испытывают чувства жалости.

И все-таки они были людьми. Больше половины имели жён и детей, которые ожидали дома своих навещавших их время от времени отцов; у остальных были невесты или любимые девушки, и эти солдаты тоже надеялись обзавестись семьями, пусть в неопределённом будущем. Все до единого провели на фронте положенный срок — тринадцать месяцев. Многие прослужили два срока, а кое-кто даже три, и ни один из этой последней группы не хотел добровольно браться за выполнение опасного задания. Некоторые, даже все, вызвались бы, знай о цели операции, поскольку чувство долга у них было исключительно сильным, но это чувство проявляется по-разному, и потому они считали, что провели под огнём противника достаточно времени для одной войны. Теперь они занимались подготовкой молодых морских пехотинцев, передавали им свой опыт и уроки, полученные на поле боя и позволившие им вернуться домой, тогда как другие, почти такие же опытные и обученные, как они, домой не вернулись; это был их профессиональный долг, чувство преданности Корпусу морской пехоты, думали они, неподвижно сидя на своих стульях и глядя на стоящего перед ними полковника. Разумеется, их снедало любопытство — какова цель предстоящей операции, но испытываемый ими интерес не был достаточным для того, чтобы добровольно в который раз подвергнуться смертельной опасности, какой они уже и так часто подвергались. Они незаметно поглядывали по сторонам, читая по лицам более молодых солдат, кто из них останется в комнате и пожелает принять участие в операции. Потом многие из них будут жалеть, что не остались, понимая даже сейчас, что их незнание подробностей операции и, возможно, то, что они никогда не узнают про них, навсегда оставит пробел, вечный отпечаток в памяти, — но мысленно увидели лица жён и детей. Это перевесило чувство долга у ветеранов, и они решили — нет, в другой раз.

Спустя несколько мгновений большинство собравшихся встали и вышли из комнаты. Человек двадцать пять или тридцать остались, изъявив желание стать добровольцами. Личные дела оставшихся будут доставлены из управления кадров, их подвергнут рассмотрению и оценке, и пятнадцать человек окажутся отобранными для участия в операции. Процесс отбора на первый взгляд может показаться случайным, но только на первый взгляд. Некоторые места в штурмовой группе требовали особого профессионализма, и потому кое-кто из лучше подготовленных и более опытных будут отвергнуты только потому, что место, соответствующее их конкретной специализации, уже заполнено, а в группе требуется солдат иной квалификации. Такова солдатская жизнь, и все воспримут решение командования одновременно с чувством сожаления и облегчения, что теперь вернутся к нормальной жизни.

К концу дня отобранные солдаты были вызваны и прошли инструктаж, касающийся подготовки к отъезду и ничего больше. Они обратили внимание на то, что отправятся на автобусе, значит, поездка не будет продолжительной и они не уедут далеко. По крайней мере, пока.

* * *

Келли проснулся в два часа дня, принял душ и побрился. В течение нескольких часов ему предстояло выглядеть цивилизованным, поэтому он надел рубашку, галстук и пиджак. Следовало бы подровнять волосы, ещё не совсем отросшие после пребывания в больнице, — там его постригли и побрили наголо, — но на это уже не оставалось времени. Он выбрал синий галстук в тон своей синей спортивной куртке и белой рубашке и пошёл к месту стоянки «скаута». Сейчас он походил на коммивояжёра — Келли старался создать именно такой образ — и, проходя мимо управляющего, помахал ему рукой.

Случай улыбнулся Келли. Совсем рядом со входом в больницу на стоянке оказалось свободное место, где он и припарковал машину. Войдя в вестибюль, Келли увидел огромную статую Христа — пятнадцати, а то и двадцати футов, — который смотрел на него кротким взглядом, более уместным для тех, кто исцеляет людей, чем для того, кто всего двенадцать часов назад совершил то, что сделал он. Келли обогнул статую, повернувшись к Христу спиной, — задавать вопросы собственной совести ему не хотелось, особенно теперь.

Сэнди О'Тул появилась в двенадцать минут четвёртого. Увидев её, Келли улыбнулся — и тут же заметил выражение досады на её лице. Через мгновение он понял причину. Следом за ней из дубовой двери вышел какой-то хирург, невысокий смуглый мужчина в зелёном халате. Он торопливо семенил за ней, часто переставляя короткие ноги, и громко что-то говорил. Келли с любопытством наблюдал за тем, как Сэнди остановилась и повернулась к врачу. Скорее всего, ей просто надоело убегать от него или она оказалась вынуждена нанести ответный удар. Доктор был чуть ниже её ростом и говорил так быстро, что Келли не сумел всего разобрать. Сэнди бесстрастно смотрела в глаза разъярённого мужчины.

— Мой отчёт о случившемся уже подшит в деле, доктор, — ответила она, воспользовавшись тем, что он замолчал на пару секунд.

— Вы не имеете на это права! — На его тёмном пухлом лице сверкнули глаза, полные ненависти, и Келли сделал шаг вперёд.

— Нет, доктор, имею. Вы допустили ошибку, назначив больному это лекарство. Я — старшая в группе медсестёр и обязана сообщать о не правильных предписаниях.

— А я приказываю вам забрать этот отчёт! Медсестры не командуют врачами! — Затем последовали выражения, не понравившиеся Келли, особенно перед образом Христа. Лицо доктора побагровело, и он придвинулся вплотную к медсестре, ещё больше повысив голос. Сэнди это не испугало, и она не отступила, отчего доктор совсем потерял контроль над собой.

— Извините меня, — произнёс Келли издали, стараясь не вмешиваться в разговор, и всего лишь давая понять, что все слышит. Сэнди посмотрела на него сердитым взглядом. — Я не знаю существа ваших разногласий, но если вы — доктор, а эта леди — медсестра, может быть, вы оба могли бы вести спор, пользуясь более профессиональным языком, — предложил он спокойным голосом.

Ему показалось, что врач даже не заметил его присутствия. Вот уже больше десяти лет никто не осмеливался так вызывающе игнорировать его слова. Он отошёл назад, надеясь, что Сэнди справится сама, однако голос доктора стал ещё громче. Он переключился на другой язык, мешая английскую брань с ругательствами на фарси. Сэнди молча выслушивала доктора, и Келли испытывал гордость за неё, хотя лицо женщины словно окаменело, и она явно скрывала страх за маской невозмутимости. Её молчаливое сопротивление привело врача в неистовство, и он замахнулся на неё, сопроводив угрозу физического насилия нецензурной бранью, которой научился, несомненно, в здешних местах. Вдруг он замолчал, с удивлением заметив, что его кулак, что уже был в дюйме от носа медсестры, исчез в волосатой лапе очень крупного мужчины.

— Простите, пожалуйста, у вас наверху есть специалисты по лечению переломов рук? — поинтересовался Келли тихим голосом. Хрупкая кисть хирурга с тонкими пальцами скрывалась в огромной ладони. Келли чуть сжал руку, чтобы продемонстрировать серьёзность своих намерений.

В этот момент, привлечённый громкими голосами, в дверях появился охранник. Взгляд врача тут же устремился в его сторону.

— Он не успеет прийти к вам на помощь, доктор. Сколько костей в человеческой кисти, сэр? — спросил Келли.

— Двадцать восемь, — машинально ответил врач.

— Хотите, чтобы у вас их стало пятьдесят шесть? — и Келли сильнее сжал руку.

Врач посмотрел в глаза Келли и не увидел там ни гнева, ни удовольствия. Келли глядел на него совершенно равнодушно, словно перед ним был неодушевлённый предмет, и его вежливый голос звучал подобно насмешке над кем-то, стоящим неизмеримо ниже. Но самое главное, вдруг осознал врач, этот человек раздавит его руку без малейших колебаний.

— Попросите у дамы извинения, — посоветовал Келли.

— Я не стану унижаться перед женщиной! — прошипел врач. Давление на руку увеличилось, и выражение его лица сразу изменилось. Стоит этому мужчине сжать руку ещё сильнее, понял врач, и его кисть уже никогда не сможет держать скальпель.

— Вы плохо воспитаны, сэр. Попробуйте исправить этот недостаток и побыстрее, — улыбнулся Келли. — Ну! — резко скомандовал он. — Пожалуйста.

— Извините, сестра О'Тул, — пробормотал хирург явно против своей воли, так что унижение оставило кровоточащую рану на его самолюбии. Келли отпустил руку, затем взглянул на жетон с именем на груди врача и лишь после этого посмотрел ему в глаза.

— Ну разве вы не чувствуете себя лучше, доктор Хофан? И впредь не вздумайте никогда кричать на неё, по крайней мере, не в тех случаях, когда она права, а вы допустили ошибку. И чтобы не было никаких угроз физического насилия, ясно? — Келли не понадобилось объяснять почему. Врач с трудом шевелил пальцами, стараясь восстановить кровообращение в онемевшей руке. — Нам здесь это не нравится. Вы согласны?

— Согласен, — еле слышно произнёс врач, думая о бегстве. Келли снова взял его руку и с дружеской улыбкой пожал её, чуть сильнее обычного — так, всего лишь напоминание.

— Я весьма рад, что вы все поняли, сэр. Думаю, теперь вы можете идти.

И доктор Хофан ушёл, даже не подняв глаза на охранника. Охранник все-таки внимательно посмотрел на Келли, но и только.

— Ты считаешь, это было необходимо? — спросила Сэнди.

— Что ты имеешь в виду? — повернулся к ней Келли.

— Я бы сама справилась, — заметила она, направляясь к двери.

— Не сомневаюсь. А что вообще-то произошло? — спокойно поинтересовался он.

— Хофан назначил пациенту не то лекарство. Пациент — мужчина преклонного возраста с заболеванием шейных позвонков, у него аллергия к этому препарату, и в истории болезни об этом сказано. — Поток слов, вырвавшихся у Сэнди, свидетельствовал, что стресс у неё начал ослабевать. — Мистер Джонстон мог серьёзно пострадать. Хофан уже не первый раз допускает подобную ошибку. Доктор Розен может теперь уволить его, а он хочет остаться. Я уж не говорю о том, что он любит командовать медсёстрами и нам это не нравится. Но ситуация была у меня под контролем!

— В следующий раз я не стану ему мешать, пусть сломает тебе нос, если уж ты так настаиваешь. — Келли махнул рукой в сторону двери. Он знал, что следующего раза не будет; он увидел это в глазах низкорослого ублюдка.

— И что последует за этим? — спросила Сэнди.

— Он перестанет быть хирургом — на некоторое время. Понимаешь, Сэнди, мне не нравятся люди, которые так ведут себя. Мне не нравятся те, кто распускает руки, особенно по отношению к женщинам.

— И ты действительно можешь причинить им такую боль?

Келли открыл перед ней дверь.

— Это случается не слишком часто. Они почти всегда прислушиваются к моим советам. Ну, подумай сама — если бы он ударил тебя, тебе было бы больно, а потом стало бы больно ему. А я предотвратил это, и никто не пострадал, разве что задето самолюбие доктора Хофана, а от этого ещё никто не умирал.

Сэнди решила не настаивать, хотя и испытывала некоторое раздражение. Ей казалось, что она отразила нападки доктора достаточно твёрдо. Вообще-то он и хирург-то был никакой и слишком небрежен при операциях. Правда, ему поручали только тех пациентов, что поступали из благотворительных учреждений, и то если операции не были сложными. Это, знала Сэнди, не имело отношения к делу. Такие пациенты тоже оставались людьми, а люди заслуживали максимально добросовестного отношения со стороны представителей медицинской профессии. Он напугал её. Сэнди была рада вмешательству Келли, хотя и осталась недовольной тем, что не сумела сама справиться с Хофаном. Её отчёт приведёт, наверно, к увольнению доктора, и медицинские сестры, работающие с Сэнди, будут удовлетворённо посмеиваться. Медсестры в больницах, подобно сержантам во всех военных подразделениях, являлись главной движущей силой, в конце концов, только совсем уж глупые врачи осмеливались ссориться с ними.

Зато Келли предстал перед нею в новом свете. Взгляд, который она увидела раньше на его лице и так и не смогла забыть, не был иллюзией. Когда Джон сжимал руку Хофана, выражение его лица — впрочем, на лице его не было никакого выражения, всего лишь маска — было равнодушным и бесстрастным. Она не увидела на нем даже удовлетворения от унижения этого ничтожества, и все это пробудило в ней какой-то смутный страх.

— А что случилось с твоей машиной? — спросил Келли, выезжая на Бродвей и направляясь на север.

— Если бы я знала, то она была бы на ходу.

— Это верно, — засмеялся Келли.

Он напоминает оборотня, подумала Сэнди. Он способен принимать обличья, не похожие одно на другое. С Хофаном Джон вёл себя подобно гангстеру, жестокому и безжалостному. Сначала он попытался уладить ссору по-хорошему, но потом готов был сделать из хирурга инвалида. Просто так, за пару секунд. И никаких эмоций. Словно наступил на таракана. Но если это так, то кто же он? Неужели он настолько несдержанно? Нет, тут же сказала она себе, он умеет контролировать свои поступки. А может, у него что-то с психикой? Пугающая мысль — впрочем, и это невозможно. У Сэма и Сары не может быть такого друга — они умные и проницательные люди.

Тогда кто же он?

— Ну что ж, у меня в багажнике набор инструментов. И вообще я прилично разбираюсь в дизельных двигателях. Посмотрим. Скажи, Сэнди, а как дела на работе — если не принимать во внимание нашего маленького приятеля?

— Все было хорошо, даже здорово, — отозвалась Сэнди, довольная тем, что Келли отвлёк её от мыслей, на которые она не могла найти ответа. — Мы выписали маленькую чернокожую девочку, которая вызывала у нас немалое беспокойство. Ей три года, и она упала с кроватки. Доктору Розену пришлось немало потрудиться, и он с честью вышел из тяжёлого положения. Через месяц-другой даже не будет заметно, что она перенесла сложную операцию.

— Да, на Сэма можно положиться, — заметил Келли. — Он не просто хороший врач, но и человек отменный.

— И Сара такая же. — На них можно положиться — так сказал бы Тим.

— Верно, она — редкая женщина, — кивнул Келли, сворачивая налево, на Норт-авеню. — Она столько сделала для Пэм, — сказал он, на этот раз он просто констатировал факт. И тут же Сэнди увидела, как снова изменилось его лицо, — оно окаменело, будто не он, кто-то другой произнёс эти слова, а он всего лишь прислушивался к ним.

Неужели боль утраты никогда не оставит нас? — спросил себя Келли. Он снова вспомнил её и на короткое жестокое мгновение вообразил — хотя и знал, что обманывает себя, — что это она сидит рядом, справа от него. Но это была не Пэм, она больше никогда не будет сидеть рядом с ним. Его руки стиснули руль, и костяшки пальцев побелели от напряжения, когда он заставил себя выбросить из головы эту мысль. Подобные мысли не менее опасны, чем минные поля. Ты ступаешь по нему, ничего не подозревая, и замечаешь опасность, когда уже слишком поздно. Лучше всего не вспоминать, подумал Келли, тогда будет намного легче. Но во что превратится жизнь без воспоминаний — плохих и хороших? А если ты забудешь тех, кто занимал важное место в твоей жизни, кем ты станешь? Наконец, отказавшись от действий, основанных на этих воспоминаниях, не лишит ли он жизнь её смысла?

Сэнди прочитала все это у него на лице. Пожалуй, он действительно оборотень, но не всегда умеющий скрывать свои мысли. С психикой у тебя все в порядке, Джон. Ты чувствуешь боль, а они — нет, по крайней мере они не испытывают боли при смерти друга. Тогда кто же ты?

18. Вмешательство

— Ещё раз, — попросил он.

Послышался щелчок.

— Теперь я знаю, в чем дело, — сказал Келли. Он склонился над двигателем её автомобиля — это был «плимут-сэттелайт», — сняв куртку и галстук, засучив рукава. После получасовой возни с машиной его руки были черными.

— Так быстро? — Она вышла из машины, захватив с собой ключи. Эти действия тут же показались ей странными, потому что проклятый автомобиль все равно не заводился. Тогда почему не оставить ключи в замке зажигания, и пусть автоворы приходят в отчаяние?

— Я проверил все, и причина может заключаться только в одном. Это переключатель соленоида.

— А что это такое? — спросила Сэнди, стоя рядом с Келли и глядя на таинственный механизм грязно-синего цвета, являвший собой мотор автомобиля.

— Видишь ли, маленький переключатель, срабатывающий от поворота твоего ключа в замке зажигания, недостаточно велик, чтобы пропустить ток, необходимый для вращения стартера, поэтому он приводит в действие более мощный переключатель вот здесь. — Келли показал на него гаечным ключом. — Ты поворачиваешь ключ, ток поступает в электромагнит, замыкающий цепь в мощном переключателе, и стартер начинает вращаться. Тебе все понятно?

— Да вроде понятно. — Этот ответ даже походил на правду. — Мне сказали, что нужно поставить новый аккумулятор.

— Разве никто тебе не говорил, что автомеханики любят...

— ... насмехаться над женщинами, потому что мы не разбираемся в машинах? — На лице Сэнди появилась гримаса неудовольствия.

— Что-то вроде этого. Впрочем, тебе придётся и мне заплатить, — произнёс Келли, копаясь в инструментах.

— Заплатить?

— Я буду в непотребном виде, чтобы вести тебя в ресторан, так что нам останется только одно — поужинать здесь, — сказал он, и его белая рубашка и шерстяные брюки исчезли под машиной. Через минуту он вылез назад весь в грязи. — Попробуй теперь.

Сэнди села в машину, вставила ключ в замок зажигания и повернула его. Аккумулятор немного подсел, но двигатель заработал почти сразу.

— Пусть работает. Надо подзарядить батарею.

— Так в чем же было дело?

— Соскочил провод. Понадобилось всего лишь затянуть гайку. — Келли с сожалением посмотрел на свою одежду. На лице Сэнди появилась виноватая улыбка. — Тебе придётся заехать в мастерскую, чтобы поставить ещё контргайку. Тогда провод больше не соскочит.

— Тебе было вовсе не обязательно...

— Ведь завтра ты поедешь на работу? — рассудительно спросил Келли. — Где можно вымыть руки?

Сэнди проводила его в дом и показала на ванную комнату. Келли смыл грязь и вышел к ней в гостиную.

— Где ты научился ремонтировать машины? — поинтересовалась она, передавая ему стакан вина.

— Мой отец был механиком-самоучкой. Помнишь, я рассказывал про то, что он работал пожарным? Ему пришлось многому научиться, но ему нравилось это. А я научился от него. Спасибо. — Келли поднял стакан в символическом тосте. Он не привык к вину, но это вино пришлось ему по вкусу.

— Почему ты говоришь — был?

— Он умер, когда я воевал во Вьетнаме. Сердечный приступ, прямо на работе. Мама тоже умерла — у неё был рак печени. Я тогда учился в начальной школе. — Келли старался говорить как можно спокойнее. Боль утраты осталась теперь в далёком прошлом. — Это был тяжёлый удар. Мы с отцом любили друг друга. Он много курил — наверно, курение и сгубило его. В то время я лежал в госпитале, общее заражение после операции, и я не смог попасть на похороны. Потому и остался там, пока не выздоровел.

— Так вот почему тебя никто не навещал в больнице. Меня удивило это, но я решила не спрашивать, — сказала Сэнди, понимая, каким одиноким чувствовал себя Келли.

— У меня есть дяди и двоюродные братья, но мы редко встречаемся.

Теперь все начало проясняться, подумала Сэнди. Он потерял мать, когда был ещё ребёнком, причём эта смерть была мучительной и особенно жестокой. Он, наверно, всегда казался большим и сильным для своего возраста, но не мог ничего изменить. Всех женщин в жизни Келли отняла смерть, тем или иным способом: его мать, его жену и его возлюбленную. Боже мой, сколько же ярости накопилось у него в душе, сказала себе Сэнди. Это многое объясняло. Когда Келли увидел, что Хофан угрожает ей, он просто не мог остаться безучастным. Сэнди по-прежнему считала, что справилась бы сама, но теперь понимала природу его действий. Это сняло все ещё скрывавшиеся в её душе остатки раздражения. Келли не подходил к ней слишком близко, не пытался раздеть её глазами — Сэнди особенно ненавидела это, хотя, как ни странно, не возражала, если так поступали пациенты, потому, что, по её мнению, это помогало им взбодриться. Она поняла, что Келли ведёт себя как друг, так поступили бы и друзья Тима, такие же офицеры, как он сам, — со смешанным чувством фамильярности и уважения, видя в ней, прежде всего личность, а уж только потом женщину. Сандра Мэннинг О'Тул почувствовала, что ей нравится это. Каким бы сильным и крутым парнем он ни был, с его стороны ей ничто не угрожало. Такое соображение показалось ей странным началом их сближения, если это сейчас происходило.

Из передней донёсся стук упавшей в почтовый ящик вечерней газеты. Келли достал её и, прежде чем положить на кофейный столик, взглянул на первую страницу. Там в этот летний день, когда мало сенсационных новостей, говорилось про ещё одного продавца наркотиков, найденного убитым на улице. Сэнди заметила, что он быстро пробежал глазами первые строчки статьи.

* * *

Поскольку контроль над торговлей наркотиками в центре города теперь практически принадлежал ему. Генри не сомневался, что убитый уличный дилер относился к числу его людей. Генри знал убитого только по кличке, и настоящее имя — Лайонел Халл — стало ему известно лишь после того, как он прочитал заметку в газете. Они никогда не встречались, но Генри говорили, что Банданна — хитрый парень с будущим и что к нему стоит присмотреться поближе. Оказывается, не такой уж хитрый, подумал Генри, а о будущем и говорить не приходится. Путь к успеху в этом деле опасный, ступени скользкие, процесс отбора, как у Дарвина, — выживают сильнейшие — и Лайонел Халл так или иначе не выдержал требований, предъявляемых к нему новой профессией. Жаль, но смерть даже многообещающего торговца наркотиками не имела особого значения. Генри встал из кресла и потянулся. Он проснулся поздно, получив двумя днями раньше целых пятнадцать килограммов «товара» — так теперь Генри называл героин. Поездка на катере к месту упаковки «товара» и обратно утомила его и вообще доставляла теперь одни неприятности, подумал Таккер. Тем не менее, он продолжал сохранять эту тщательно разработанную «крышу». Но все-таки подобные мысли опасны, и Таккер знал это. На этот раз он всего лишь следил за тем, как его люди выполняют порученную работу. Теперь ещё двое знали больше, чем раньше, но тут уж ничего не поделаешь — он устал от простого физического труда. Для такой работы и существуют слуги, маленькие людишки, понимающие своё место в жизни и знающие, что им гарантировано процветание, если они будут точно исполнять приказы.

Женщины повиновались приказам лучше мужчин. У мужчин есть самолюбие, которое они ублажают соответственно собственному воображению, и чем меньше умишко обладателя этого воображения, тем уязвимее его самолюбие. Рано или поздно кто-то из его людей проявит непокорность, восстанет против него. Проститутки, которыми он пользовался, намного легче поддаются запугиванию, не говоря уже о дополнительных услугах, оказываемых ими. Таккер улыбнулся.

* * *

Дорис проснулась почти в пять. Её сердце бешено колотилось в груди от последствий наркотического похмелья, ставшего ещё хуже из-за двойной порции виски, которую кто-то подсунул ей. Боль не утихала, и Дорис поняла, что придётся прожить ещё день, что смесь наркотика и виски не привела к забытью, на которое она надеялась, осушив одним глотком стакан перед началом вечеринки. Что было потом, после виски и наркотиков, она помнила очень смутно, и все воспоминания сливались вместе, в память о таком количестве ночей, что она не могла отделить недавнее от давно ушедшего.

Теперь они стали более осторожными. Урок Пэм многому их научил. Дорис села, глядя на наручники, приковывавшие её лодыжку к цепи, которая заканчивалась болтом, ввинченным в стену. При желании она могла бы пытаться вырвать болт. Молодая крепкая женщина сумела бы добиться этого за несколько часов напряжённой работы. Но бегство означало смерть, медленную и мучительную, и потому, как бы ей ни хотелось спастись от жизни, ставшей настолько ужасной, что не хватило бы никакого воображения её описать или увидеть в кошмарном сне, боль все ещё пугала Дорис. Она встала, зазвенев цепью. И через несколько секунд в комнату вошёл Рик.

— Привет, бэби. — Улыбка на лице молодого мужчины выражала скорее удовлетворение, чем привязанность. Он наклонился, повернул ключ в замке наручника и сделал жест в сторону ванной. — Иди прими душ. Он тебе просто необходим.

***

— Где ты научилась готовить китайские блюда? — спросил Келли.

— От медсестры, с которой работала в прошлом году. Её звали Нэнси By. Сейчас она преподаёт в Виргинском университете. Тебе нравится?

— Ты что, смеёшься? — Если кратчайший путь к сердцу мужчины проходит через желудок, то один из лучших комплиментов, которым можно одарить женщину, это попросить добавку. Келли ограничился одним стаканом вина, зато набросился на пищу с аппетитом, какой только дозволяли правила поведения за столом.

— Неужели действительно так вкусно? — удивилась Сэнди, явно напрашиваясь на комплимент.

— Это превосходит все то, что могу приготовить я сам, но если тебе захочется опубликовать поваренную книгу, поищи другого консультанта. — Он поднял голову. — Однажды я целую неделю пробыл в Тайпее, там готовят лишь немногим лучше.

— Как ты там оказался?

— Отдыхали после боев. — Этим Келли ограничил объяснения. То, как он со своими товарищами проводил время на Тайване, трудно рассказать даме. И тут он понял, что все равно зашёл слишком далеко.

— Тим и... я уже собрались встретиться на Гавайских островах, но... — Она замолчала.

Келли очень хотелось дотянуться до неё, утешить, взять её руки в свои, но он боялся, что это может быть не так истолковано.

— Понимаю, Сэнди. Чему ещё научила тебя Нэнси?

— О, я узнала от неё так много. Она жила со мной несколько месяцев, и все это время я готовила под её руководством. Нэнси оказалась превосходным учителем.

— Охотно верю — судя по тому, что ты приготовила сегодня. — Келли съел все, до последней крошки. — Какого режима ты обычно придерживаешься?

— Встаю в четверть шестого, уезжаю в больницу чуть позже шести. Мне нужно быть там за полчаса до начала смены, чтобы проверить состояние пациентов и приготовиться к прибытию новых из операционных. Мы всегда очень заняты. А чем занимаешься ты?

— Все зависит от характера работы. При взрывах...

— Взрывах?

— Да, это моя профессия — подводные взрывные работы. Приходится тратить массу времени на подготовку и планирование. Обычно поблизости всегда несколько инженеров, которые переживают, беспокоятся и дают советы, чего следует избегать. Они постоянно забывают, что взрывать что-либо чертовски проще, чем строить. Впрочем, у меня есть одна особенность.

— А именно?

— За несколько минут до начала настоящих взрывных работ я всегда подрываю несколько динамитных шашек, — усмехнулся Келли. — Чтобы отпугнуть рыб.

Сэнди озадаченно посмотрела на него.

— А-а, чтобы они не пострадали?

— Совершенно верно. Это моя причуда.

Перед Сэнди открылась ещё одна сторона характера Келли. Он мог убивать людей на войне, на глазах охранника и её самой едва не сломал руку хирургу и в то же время прилагал усилия, чтобы спасти рыб?

— Ты — странный человек.

Келли согласно кивнул.

— Я не убиваю ради удовольствия. Раньше любил охоту, но очень скоро отказался от этого. Иногда ловлю рыбу, — но не с помощью динамита. Как бы то ни было, я взрываю динамитные шашки далеко от объекта, чтобы избежать детонации. Пары шашек достаточно, чтобы распугать почти всех. Да и зачем понапрасну убивать превосходную рыбу?

* * *

Это получилось непроизвольно. Дорис была чуть близорука, и под льющейся водой они походили на пятна грязи, но это была не грязь, и она не смывалась. Синяки на её теле никогда не исчезали, просто перемещались с одних мест на другие в зависимости от пристрастий мужчин, причинявших ей боль. Дорис потёрла их ладонями и поняла по резкой боли, что это следы недавней вечеринки. Желание мыться исчезло. Она знала, что уже никогда не станет чистой. Душ годен лишь на то, чтобы избавиться от неприятного запаха, не правда ли? Даже Рик не скрывал этого, а он был самым добрым из всех, напомнила себе Дорис, отыскав исчезающий пожелтевший синяк — дело его рук. Его синяки никогда не болели так, как следы, оставленные Билли, — возможно, потому что Билли нравилось причинять ей боль.

Она вышла из-под душа, чтобы вытереться полотенцем. Душ был единственным относительно чистым уголком ванной. Никому в голову не приходило вымыть раковину или унитаз или протереть треснувшее зеркало над умывальником.

— Вот теперь куда лучше, — произнёс Рик, наблюдавший за ней. Он протянул Дорис таблетку.

— Спасибо. — Итак, начался ещё один день, когда таблетки барбитурата воздвигали стену между нею и действительностью, делая жизнь, если не приятной или даже не сносной, то хотя бы терпимой. Едва терпимой. С помощью друзей, заботящихся о том, чтобы она вынесла действительность, созданную ими. Дорис проглотила таблетку, тут же запив её горстью воды в надежде, что так она скорее подействует. Таблетки облегчали её существование, смягчали острые углы жизни, отдаляли от самой себя. Когда-то расстояние было настолько велико, что она не могла окинуть его мысленным взглядом, но это осталось в прошлом. Наркотик начал действовать, и её охватила волна облегчения. Она посмотрела на улыбающееся лицо Рика.

— Ты ведь знаешь, как я люблю тебя, бэби. — Он протянул руку к её груди.

На лице Дорис появилась слабая улыбка, когда она почувствовала руки мужчины на своём теле.

— Да, я знаю.

— Сегодня особая вечеринка, Дор. Приезжает Генри.

* * *

Келли почти физически услышал щелчок, как только вышел из «фольксвагена» в четырёх кварталах от углового особняка, переключившись на совершенно другие мысли. Для него уже стало привычным пересекать «границу джунглей».

Он устроился на выбранном им уже прежде месте на противоположной стороне улицы, снова отыскав крыльцо с мраморными ступеньками, отбрасывавшими тень, и принялся ждать появления красного «плимута». Каждые несколько минут Келли подносил к губам бутылку с вином — на этот раз с красным столовым вином вместо жёлтого, — делая вид, что пьёт, и в то же время обводил взглядом все вокруг, в том числе и окна второго и третьего этажа.

Теперь он уже знал некоторые автомобили. Он заметил чёрный «карманн-гиа», сыгравший свою роль в смерти Пэм. За рулём сидел мужчина примерно одного с ним возраста, с усами, он медленно ездил по улице в поисках своего дилера. Интересно, подумал Келли, что за проблема заставляет этого человека приезжать сюда из района, где находится его дом, подвергая опасности свою жизнь, чтобы все равно укоротить её наркотиками. В то же время он оставляет за собой преступный след коррупции и разрушения, оплачивая незаконную торговлю. Неужели ему на все наплевать? Разве он не видит, во что превратили этот район деньги, полученные за наркотики?

Однако Келли прилагал все усилия, чтобы и это выбросить из головы. Здесь по-прежнему жили люди, пытающиеся как-то заработать на пропитание. Они получали пособие по безработице или занимались чёрной работой, но это были живые люди, существование которых подвергалось постоянной опасности, и, наверно, их не покидала надежда когда-нибудь переехать в такой район, где ещё возможна нормальная жизнь. Они старались, насколько это возможно, не замечать торговцев наркотиками и из мелочного чувства добродетели не обращали внимания на уличных бродяг вроде Келли. В таком окружении они, как и он, были вынуждены в первую очередь заботиться о том, чтобы выжить. Общественное сознание представляло собой роскошь, которую большинство не могли себе позволить. Здесь нуждались в элементарной личной безопасности, прежде чем подумать о тех, кто нуждается в ней больше их самих. К тому же, сколько таких нуждающихся?

* * *

Стоя в ванной. Генри думал о том, что бывают моменты, когда ты испытываешь особое удовольствие, ощущая себя мужчиной. У Дорис есть своё очарование. А ведь ещё Мария, худая и высокая тупая девушка из Флориды; Ксанта, больше других зависящая от наркотиков, что вызывает некоторое беспокойство; ещё Роберта и Паула. Кроме двух, которым ещё не исполнилось и девятнадцати, остальным чуть за двадцать. Все они одинаковые и одновременно такие разные. Генри налил в ладонь лосьон, употребляемый после бритья, и похлопал себя по щёкам. А может, завести постоянную подругу, эффектную девушку, на которую будут засматриваться другие мужчины, завидуя ему? Но такой шаг был слишком рискованным. Это привлечёт к нему внимание. Нет, пусть лучше все остаётся как прежде. Он вышел из ванной, освежённый и бодрый. Дорис все ещё лежала в комнате в полубессознательном состоянии после пережитого и после двух таблеток, выданных ей в качестве вознаграждения. Она посмотрела на Таккера с лёгкой улыбкой, которая, решил он, была достаточно почтительной. Дорис выполнила все, что требовалось от неё, — в нужные мгновения издавала надлежащие стоны, делала то, что ему нравилось, не ожидая подсказок. В конце концов, зачем ему постоянная подруга? Смешивать коктейли он может и сам, а тишина одиночества куда приятней, чем молчание глупой суки, живущей в доме, утомительное и скучное. Стараясь продемонстрировать своё расположение. Генри наклонился и поднёс палец к её губам. Дорис послушно поцеловала палец, посмотрев на Таккера мутными глазами.

— Пусть она отоспится, — сказал Генри, направляясь к выходу.

— Хорошо. Мне все равно придётся ехать за товаром сегодня, — напомнил ему Билли.

— Вот как? — Таккер совсем забыл об этом, занимаясь с Дорис. Даже у него были человеческие слабости.

— Прошлым вечером выручка Малыша оказалась на тысячу долларов меньше положенной. Я не принял мер. Это у него впервые, и он утверждает, что ошибся в подсчёте. Он заплатит дополнительно пять сотен, сам предложил.

Таккер кивнул. За все это время с Малышом такое случилось в первый раз. Он всегда демонстрировал соответствующее уважение и вёл прибыльную торговлю на выделенном ему участке тротуара?

— Позаботиться о том, чтобы он осознал, что одна ошибка — это все, что мы можем ему позволить.

— Будет исполнено, сэр. — Билли почтительно склонил голову.

— И чтобы никто не знал об этом.

Вот тут-то и заключалась главная проблема. Даже несколько проблем, подумал Таккер. Начать с того, что уличные торговцы — мелкие людишки, жадные и глупые, не способные понять, что в их деле требуется соблюдать честность и тогда будет достигнута стабильность, а стабильность отвечает общим интересам. Однако уличные дилеры — это всего лишь уличные дилеры, короче говоря, преступники, и он не в состоянии изменить это. Время от" времени одного из них настигает смерть — результат ограбления или борьбы за более выгодное место. А некоторые даже оказываются настолько глупыми, что сами становятся наркоманами, пользуясь собственным товаром, — Генри принимал все меры, чтобы избежать этого, и почти всегда успешно. Бывали случаи, когда кто-то из них пробовал перейти дозволенную границу, заявляя, что его обсчитали, — и это только для того, чтобы получить лишние несколько сотен баксов, когда их оборот превышает эту сумму во много раз. Подобные случаи излечивались только одним способом, и Генри прибегал к такому методу настолько быстро и жестоко, что урок запоминался надолго. Пожалуй, Малыш говорит правду. Его готовность заплатить крупный штраф подтверждала это, равно как и демонстрировала то, насколько высоко он ценит постоянное снабжение товаром, объем которого возрос за последнее время вместе с увеличением оборота. И все-таки за ним будут внимательно следить в течение нескольких месяцев.

Больше всего Таккера раздражало, что ему приходится иметь дело с такими мелочами, как ошибка Малыша при подсчёте выручки. Он понимал, что это всего лишь болезнь роста, естественный процесс перехода от мелких поставок к крупномасштабному снабжению. Ему надо научиться передавать полномочия, позволив Билли, например, принимать более ответственные решения. Достаточно ли подготовлен Билли для этого шага? Сложный вопрос, сказал себе Генри, выходя из дома. Он передал десятку мальчишке, стерегущему его автомобиль, не оставляя своих мыслей. Билли умело руководил девушками. И вообще он неглупый белый парень, приехавший из угледобывающего района штата Кентукки. Никогда не подвергался суду и даже не был под арестом. Честолюбивый. Ладит с окружающими, беспрекословно подчиняется приказам. Пожалуй, он действительно готов подняться ещё на одну ступень.

* * *

Наконец-то, подумал Келли. Красный «плимут» появился в четверть третьего. Келли уже целый час беспокоился о том, что он может не приехать совсем. Келли отодвинулся подальше в тень, немного выпрямился и поднял голову, чтобы получше разглядеть приехавших. Билли со своим помощником. О чем-то смеются. Парень, сопровождающий Билли, споткнулся на ступеньках и упал — наверно, перебрал немного. Более важным было то, что, когда он упал, из его кармана высыпались какие-то светлые прямоугольные бумажки — похоже, банкноты.

Неужели в этом особняке ведётся подсчёт денег? — подумал Келли. Очень интересно. Оба быстро наклонились и собрали рассыпавшиеся наличные. Билли ударил по плечу своего спутника, но не очень сильно, почти в шутку, и что-то сказал. Келли не разобрал слов с расстояния в пятьдесят ярдов.

В это время ночи автобусы курсировали с промежутками в сорок пять минут, их маршрут пролегал в нескольких кварталах отсюда. Полицейские патрули появлялись строго по расписанию. Повседневная жизнь в этом районе тоже подчинялась определённым законам. К восьми вечера движение на улицах прекращалось, а к половине десятого все местное население хоронилось за дверями, снабжёнными тремя замками, благодаря судьбу за то, что удалось прожить ещё один день, испытывая страх перед следующим и появляясь на улицах лишь в тех случаях, когда требовалось купить наркотики. Уличные дилеры оставались на своих местах часов до двух ночи. Келли уже давно установил все это и после тщательных размышлений пришёл к выводу, что узнал все необходимое для него. Впрочем, оставались элементы случайности. Они всегда существуют, их нельзя предвидеть, но к ним можно подготовиться. Элементам случайности надо противопоставить заранее разработанные маршруты уклонения, постоянную бдительность и тщательно выбранное оружие. И все-таки случайность могла сыграть решающую роль, но какой бы неприятной она ни была, Келли признавал её частью нормальной жизни, если вообще проводимые им операции можно так назвать.

Он с трудом встал, пересёк улицу и направился к угловому особняку уже привычной походкой пьяного бродяги. Дверь, заметил он, не была заперта. Проходя мимо, он внимательно посмотрел в сторону входа. Медная пластинка рядом с ручкой висела наискосок. Этот образ запечатлелся у него в сознании, и Келли, удаляясь от особняка, начал планировать операцию, которую решил провести следующей ночью. До него донёсся голос Билли, смех из окон второго этажа, показавшийся ему каким-то странным и визгливым. К этому голосу Келли испытывал глубокое отвращение и в отношении его уже разработал определённые планы. Впервые он оказался так близко к одному из людей, убивших Пэм. Может быть, даже к двум. Это не оказало на него того действия,которого можно было ожидать. Он остался спокойным. Все должно быть проведено в соответствии с планом.

Скоро увидимся, парни, пообещал Келли в тишине своих мыслей. Это был его следующий крупный шаг, и он не хотел подвергать свой план даже малейшей опасности. Келли направился дальше вдоль квартала, не спуская взгляда с торговцев в четверти мили впереди, которые были легко различимы благодаря своему росту и совершенно прямым широким улицам.

Ещё одно испытание — он должен быть полностью уверенным в себе. Келли шёл на север, не переходя на другую сторону улицы, иначе они могли бы заметить его и, если не заподозрить неладное, то, по крайней мере, заинтересоваться им. Он подойдёт к ним незаметно. Меняя угол сближения с целью, вместо того чтобы идти по прямой, Келли добился того, что его сутулое тело сливалось с фасадами домов и стоящими вдоль обочин автомобилями, виднелась лишь голова, маленький тёмный объект, ничего опасного. Оказавшись на расстоянии квартала, он пересёк улицу и воспользовался представившейся возможностью, чтобы оглянуться по сторонам. Повернув затем налево, Келли пошёл по тротуару. Он был широким, не меньше двенадцати или пятнадцати футов, и перемежался мраморными ступеньками, ведущими к дверям домов. Ширина тротуара была на руку Келли, продолжавшему идти вперёд неровным, спотыкающимся шагом, сворачивая то в одну, то в другую сторону. Наконец он остановился и поднёс к губам бутылку, демонстрируя свои безобидные намерения, затем подошёл к обочине и начал мочиться в сточную канаву.

— Дерьмо проклятое! — услышал он чей-то голос, не то Большого Боба, не то Маленького. Для Келли было достаточно очевидным отвращение в этом голосе, когда люди отворачиваются от неприятного зрелища. К тому же, подумал он, мне все равно хотелось облегчиться.

Оба дилера были выше его. Большой Боб, старший среди них, достигал шести футов и трёх дюймов, а его помощник, Маленький Боб, был ещё выше, по крайней мере, шесть футов и пять дюймов, широкоплечий и мускулистый, но с уже наметившимся брюшком от пива или неумеренной еды. Оба выглядели опасными противниками, отметил Келли, быстро меняя тактику. Может быть, лучше пройти мимо и оставить их в покое?

Нет.

И все-таки сначала он прошёл мимо. Маленький Боб смотрел на другую сторону улицы, а Большой оперся спиной в стену здания. Келли провёл воображаемую линию между ними и отсчитал три шага, прежде чем медленно повернул налево, чтобы не встревожить их. Его правая рука в то же самое время скользнула под новую, но выглядевшую старой, походную куртку. Когда из-под куртки появился пистолет, левая рука Келли тоже обхватила его рукоятку, и он чуть присел в позицию, похожую на стойку боксёра, которую позднее назвали «стойкой Уивера». Его взгляд опустился к белой линии на верхней части глушителя, закреплённого на стволе поднимающегося вверх пистолета. Келли вытянул обе руки перед собой, чуть согнув их в локтях, и быстро и плавно направил пистолет на первую цель. Человеческий глаз сразу замечает движение, особенно ночью. Большой Боб увидел это, понял, что происходит нечто угрожающее, но не сразу осознал смертельную опасность. В следующее мгновение инстинкт самосохранения, обострённый годами жизни на улице, словно скомандовал: «Револьвер!». Но слишком поздно. Вместо того чтобы уклониться от пули, что могло бы на несколько мгновений продлить его жизнь, Большой Боб попытался вытащить своё оружие.

Указательный палец Келли дважды нажал на спусковой крючок — первый раз, когда глушитель остановился на цели, и второй — сразу после того, как кисти рук поглотили лёгкую отдачу патрона 22-го калибра. И тут же, не переставляя ног, он повернулся вправо — механический поворот точно в прежней плоскости — к Маленькому Бобу. Тот уже успел прореагировать, увидел, что его босс начал падать, и протянул руку к револьверу на бедре. И тоже недостаточно быстро. Первый выстрел Келли не был точным, пуля попала слишком низко и не причинила особого вреда. Зато вторая пуля впилась в висок, вошла внутрь черепа, отразилась там от более массивных костей и понеслась вокруг, подобно хомячку в клетке. Маленький Боб рухнул лицом вниз. Келли задержался на мгновение, лишь чтобы убедиться в смерти обоих, потом, повернулся и пошёл прочь.

Шесть, подумал он, направляясь к углу, чувствуя, как замедляется биение сердца от ослабевающего притока адреналина, и пряча пистолет за пояс рядом с ножом.

Часы показывали без пяти три.

* * *

Все началось не слишком удачно, подумали морские пехотинцы, отобранные в состав штурмовой группы. Чартерный автобус остановился по дороге из-за поломки двигателя, и хотя водитель сумел исправить его, он, поехав по более короткому пути, чтобы наверстать потерянное время, попал в транспортную пробку. Автобус въехал на базу морской пехоты в Куантико чуть позже трёх, где последовал за джипом к месту назначения. Морские пехотинцы обнаружили казарму, расположенную в стороне от остальных, и, войдя в неё, увидели, что половина коек уже занята храпящими солдатами. Они быстро разобрали оставшиеся койки и тоже улеглись спать. Какой бы интересной, волнующей и опасной ни была предстоящая операция, началась она с самых обычных суток.

* * *

Её звали Вирджиния Чарлз, и ночь для неё тоже началась, не слишком удачно. Она работала медсестрой в больнице святой Агнессы, всего в нескольких милях от своего дома. Ей пришлось задержаться в больнице, потому что сменщица запоздала, а Вирджиния не захотела оставить без присмотра порученный ей участок. И хотя она работала в одной и той же больнице в одну и ту же смену на протяжении восьми лет, она не знала, что расписание автобусов изменилось, и потому, опоздав на свой обычный автобус, ей пришлось ждать следующего едва ли не целую вечность — по крайней мере, так показалось Вирджинии. И вот теперь она сошла с автобуса на два часа позже того времени, когда привыкла ложиться спать, уж не говоря о том, что пропустила «Вечернее шоу», которое привыкла смотреть по будням. Сорок лет, разведена с мужчиной, от которого получила двух детей — один из них служит в армии, но, слава Богу, в Германии, а не во Вьетнаме, а второй все ещё учится в средней школе — и почти ничего больше. Являясь членом профсоюза и выполняя тяжёлую, иногда грязную работу, она сумела воспитать обоих сыновей, все время беспокоясь, как это делают матери, о компании, в которой они находятся, и их шансах на успех в жизни.

Она чувствовала себя такой усталой, когда сошла с автобуса, спрашивая себя, почему не купила автомобиль из тех денег, что накопила за несколько лет. Но покупка автомобиля влекла за собой необходимость страховки, а у неё дома младший сын — это увеличит затраты на эксплуатацию машины и заставит её беспокоиться ещё больше. Может быть, она купит её через несколько лет, когда и он будет служить в армии, что является его единственной надеждой на обучение в колледже. Вирджинии Чарлз хотелось, чтобы её сыновья получили высшее образование, но заплатить за это ей одной никогда не удастся.

Несмотря на усталость, она шла быстрым шагом, настороженно глядя по сторонам. Как изменился её район! Всю свою жизнь она провела здесь в пределах нескольких кварталов и все ещё помнила, как приятно и, главное, безопасно можно было ходить по улицам, навещая знакомых. Она даже помнила, что могла ходить пешком в церковь Нового Сиона, ничуть не беспокоясь о своей безопасности, когда у неё изредка выдавался свободный вечер. Теперь Вирджиния больше не имела такой возможности из-за работы, но утешала себя тем, что могла откладывать деньги за два часа ежедневной сверхурочной работы. Она шла и настороженно смотрела по сторонам. В конце концов, нужно пройти всего три квартала, подумала она, и ускорила шаг, куря сигарету, чтобы хоть как-то снять усталость и не потерять бдительности, пытаясь оставаться спокойной. За прошлый год её грабили дважды, оба раза наркоманы, нападавшие сзади и хватавшие за шею — отсюда и местный термин «запрягать», — им были нужны деньги на наркотики. Нет худа без добра — эти случаи послужили предметным уроком для её сыновей. К тому же её финансовые потери оба раза оказывались небольшими, потому что Вирджиния никогда не имела при себе больше той суммы, которая требовалась для оплаты проезда на автобусе и ужина в кафетерии больницы. Боль причиняло не это, а оскорбление её достоинства. Впрочем, ещё болезненнее она воспринимала это из-за воспоминаний об ушедших временах, когда здесь жили, главным образом, законопослушные граждане. Остался ещё один квартал, сказала себе Вирджиния, поворачивая за угол.

— Эй, мамаша, у тебя не найдётся доллара? — послышался голос уже позади неё. Она увидела тень и продолжала идти мимо неё, не оборачиваясь, не обращая внимания, надеясь, что и к ней отнесутся с аналогичной любезностью. Теперь, однако, подобная любезность становилась редким явлением. Она шла дальше, опустив голову, усилием воли заставляя себя не останавливаться, пытаясь убедить себя в том, что далеко не все уличные хулиганы нападают на женщину сзади. Рука, схватившая её за плечо, положила конец такой надежде.

— Давай деньги, сука, — произнёс голос. В нем не было злобы, всего лишь сухое требование, выраженное равнодушным тоном, дававшим понять, что представляют собой новые уличные правила.

— У меня недостаточно денег, чтобы ты проявил к ним интерес, парень, — ответила Вирджиния Чарлз, поворачивая плечо. Ей хотелось уйти отсюда, она все ещё не оглядывалась назад, зная, что в движении — безопасность. И тут послышался щелчок.

— Порежу тебя. — Голос все ещё оставался спокойным, он объяснял этой глупой суке суровые жизненные факты.

Звук напугал её. Она остановилась, шепча про себя молитву, и открыла сумочку, затем медленно повернулась. Её гнев пока не уступил места страху. Она могла закричать, и несколько лет назад женский крик возымел бы действие. Мужчины услышали бы её, как-то отреагировали, может быть, даже вышли на улицу, чтобы прогнать хулигана. Теперь она увидела его — совсем мальчишка, лет семнадцати-восемнадцати, с расширенными, лишёнными жизни зрачками от какого-то наркотика, — это и ещё бесчеловечное ощущение неограниченной власти. Нужно отдать ему деньги и уходить, подумала она, и достала из сумочки пятидолларовую бумажку.

— Целых пять долларов? — хихикнул парень. — Мне нужно куда больше, сука. Давай деньги, а то пущу кровь.

Больше всего её напугал взгляд мальчишки, заставил впервые потерять самообладание.

— Это все, что у меня есть! — в панике воскликнула она.

Келли повернул за угол. Его машина стояла совсем близко, в середине квартала, и он почувствовал, как начало спадать напряжение. Он ничего не слышал, пока не вышел из-за угла, и сразу увидел двух человек меньше чем в двадцати футах от его «фольксвагена», покрытого пятнами ржавчины. Один из них что-то держал в руке, и по сверкнувшему отражению Келли понял, что это нож.

Его первой мыслью было: «Проклятье!» Ведь он уже решил, как следует поступать в таких случаях. Он не сможет спасти весь мир, и даже не будет пытаться. Спасение жертвы уличного преступления выглядит эффектно на экране телевизора, но сейчас он охотился за более крупными хищниками. Однако он не подумал о том, что преступление может совершиться рядом с его машиной.

Келли замер, оценивая обстановку, и его мозг снова заработал, когда в кровь хлынул поток адреналина. Если здесь произойдёт что-нибудь серьёзное, полиция сразу окажется тут как тут и может пробыть в течение нескольких часов, а ведь он оставил два мёртвых тела почти в четверти мили отсюда — ещё меньше, если считать по прямой. Это плохо, и у него почти нет времени для принятия решения. Мальчишка держал женщину за руку, размахивая ножом, он стоял спиной к Келли. Даже в темноте трудно промахнуться с расстояния в двадцать футов, но только не пулей 22-го калибра, которая проникает очень глубоко, тем более что позади преступника находится его жертва или, по крайней мере, ничем не вооружённый человек. На женщине была какая-то форменная одежда, ей лет сорок, отметил Келли, двигаясь вперёд. И тут все снова переменилось. Мальчишка ударил женщину ножом в руку. В свете уличных фонарей Келли отчётливо увидел кровь.

Вирджиния Чарлз застонала от боли, когда нож полоснул по руке. Она вырвалась или, вернее, попыталась вырваться, уронив деньги. Левой рукой мальчишка схватил её за горло, и по его взгляду она поняла, что он решает, куда нанести следующий удар. И тут женщина заметила движение в темноте — футах в пятнадцати стоял мужчина. От боли и в панике она попыталась закричать, позвать на помощь. Крик был едва слышен, но бандит заметил, что её глаза куда-то устремлены — куда?

Парень обернулся и увидел в десяти футах уличного бродягу. Охватившая его было тревога перешла в ленивую улыбку.

Проклятье. Все идёт совсем не так как надо. Голова Келли была наклонена вперёд, он смотрел на мальчишку исподлобья, чувствуя, что происходящее вышло из-под контроля.

— Может быть, у тебя есть деньги, папаша? — спросил парень, опьянённый чувством силы. Повинуясь минутному капризу, он шагнул к бродяге, у которого должно быть больше денег, чем у этой суки-медсестры.

Келли не ожидал этого, и движение мальчишки застало его врасплох. Он протянул руку за пистолетом, но глушитель зацепился за что-то, и приближающийся бандит инстинктивно почувствовал угрозу. Он сделал ещё шаг, на этот раз более быстрый, и вытянул вперёд руку с ножом. Теперь у Келли не осталось времени, чтобы достать пистолет. Он сделал полшага назад и выпрямился.

При всей своей агрессивности грабитель плохо владел ножом. Его первый выпад оказался неудачным, и он удивился, с какой лёгкостью пьяный бродяга отбил в сторону вытянутую руку, затем шагнул вперёд. Жёсткие пальцы нанесли удар в солнечное сплетение, парень задохнулся, но не упал сразу. Медленно опускаясь на землю, он снова взмахнул ножом. Келли схватил его за руку, дёрнул на себя, затем повернул её и переступил через тело, уже падающее вниз. Послышался громкий треск — это рука мальчишки выскочила из плечевого сустава, но Келли продолжил движение и сломал её совсем.

— Почему бы вам не идти домой, мадам? — негромко сказал он, обращаясь к Вирджинии и отвернувшись в сторону в надежде, что она не успела понять, что произошло. Да, пожалуй, не успела, решил Келли — он двигался с молниеносной быстротой.

Медсестра наклонилась, подняла с тротуара пятидолларовую банкноту и без единого слова пошла прочь. Келли смотрел ей вслед, повернув голову, и увидел, как она прижала правую руку к ране на левой, пытаясь остановить кровотечение, затем пошатнулась, по-видимому, от шока. Келли был доволен, что ей не понадобилась помощь. Ему было ясно, что она непременно сообщит кому-нибудь о случившемся, может быть, вызовет «скорую помощь», и вообще-то надо бы помочь ей, однако опасность увеличивалась намного быстрее его способности справиться с возникшими проблемами. Неудавшийся грабитель начал стонать, боль от сломанной руки пробивалась сквозь защитный туман наркотиков. А вот он наверняка видел лицо Келли, причём совсем близко.

Проклятье, прошептал Келли. Ничего не поделаешь, этот парень ранил женщину и затем напал с ножом на него — и первое и второе можно истолковывать как попытки совершить убийство. И уж точно для него это не впервые. Парень выбрал не правильный путь, а сегодня ошибся и при выборе места. За подобные ошибки приходится расплачиваться. Келли взял нож из сломанной руки парня, вяло лежащей на тротуаре, с силой всадил его в шею чуть ниже затылка и оставил там. Ещё через минуту «фольксваген» Келли был уже в середине соседнего квартала.

Семь, сказал он себе, поворачивая на восток.

Проклятье.

19. Мера милосердия

Это становится уже более привычным, чем утренний кофе с булочкой, сказал себе лейтенант Райан. Убиты ещё два торговца наркотиками, оба двумя выстрелами в голову, пули 22-го калибра, но на этот раз не ограблены. На месте преступления нет пустых гильз, никаких следов борьбы. Один даже схватился рукой за свой револьвер, но не успел достать его из заднего кармана брюк. Вот это было уже необычно. Он, по крайней мере, заметил опасность и отреагировал на неё, хотя и неэффективно. Затем позвонили по телефону из квартиры, находящейся всего в нескольких кварталах от места, где были найдены тела убитых уличных дилеров, и лейтенант в сопровождении Дугласа поехал туда, оставив младших детективов разбираться с двумя убитыми. Судя по телефонному звонку, это убийство было куда интереснее.

— Ты только посмотри! — воскликнул Дуглас, который вышел из машины первым. Действительно, не слишком часто видишь, что из затылка трупа торчит рукоятка ножа, словно столб в изгороди. — Серьёзные парни, им не до шуток.

Как правило, рядовое убийство в этой части города, как и в любой части любого другого города, случалось в результате семейных ссор. Члены семьи убивали друг друга или люди убивали близких друзей по самым тривиальным причинам. В прошлом году, в День Благодарения, отец убил сына, поссорившись из-за ножки индейки. Самому Райану больше всего «нравилось» убийство, происшедшее в результате ссоры по поводу пирога с крабами — не то чтобы оно вызывало у лейтенанта какое-то особое веселье, просто казалось ему исключительным парадоксом. Во всех подобных случаях ситуация усугублялась алкоголем и унылой жизнью, превращавших мелкие разногласия в проблемы огромной важности. «Я не хотел» — эту фразу ему приходилось выслушивать после совершенного убийства чаще всего. Другим весьма распространённым объяснением было «ну почему он так настаивал на своём?» Грусть после расследования подобных случаев, разъедала душу Райана подобно кислоте, но хуже всего была однообразная монотонность таких убийств. Человеческая жизнь не должна заканчиваться путём вариаций на одну и ту же тему. Она слишком драгоценна для этого — урок, усвоенный Райаном на вересковых пустошах Нормандии и в заснеженных лесах вокруг Бастони, когда он был молодым солдатом в 101-й воздушно-десантной дивизии. Типичный убийца обычно заявлял, что не собирался убивать, и часто сразу сознавался в совершенном преступлении, глубоко раскаиваясь в содеянном, в том, что от его или её руки погибли члены семьи или друзья, так что в результате рушились две жизни. Это были преступления, совершенные в порыве страсти или необдуманных действий. Такими обычно и бывали убийства. Но не это.

— Что у него с рукой? — спросил Райан у судебно-медицинского эксперта. Помимо многочисленных следов уколов рука мёртвого парня казалась вывернута настолько, что лейтенант понял — он смотрит на её обратную сторону.

— Похоже, плечевой сустав вывихнут — впрочем, нет. Сломан, — добавил врач после короткого раздумья. — Мы видим здесь синяки вокруг кисти, вызванные силой захвата. Кто-то схватил его за кисть двумя руками и практически вырвал руку из плечевого сустава, словно ветку у дерева.

— Прием карате? — удивился Дуглас.

— Похоже на то. В результате он утратил способность двигаться. А причину смерти вы видите сами.

— Лейтенант, вот Вирджиния Чарлз, она живёт в квартале отсюда, — позвал Райана сержант полиции. — Миссис Чарлз сообщила о преступлении.

— С вами все в порядке, миссис Чарлз? — спросил Райан. Фельдшер осматривал повязку, которую она сама наложила на раненую руку. Рядом стоял её сын, заканчивающий Данбар-хай-скул. Он смотрел на убитого безо всякого сострадания. Четыре минуты спустя лейтенант располагал дополнительной информацией.

— Вы говорите, бродяга?

— Пропойца — вон бутылка, которую он выронил. — Женщина показала на валяющуюся бутылку. Дуглас подобрал её с максимальной осторожностью.

— Можете описать его? — спросил лейтенант Райан.

* * *

Утренняя рутина была настолько обыденной, что могла иметь местом любую базу морской пехоты от Леджуна до Окинавы. Двенадцать ежедневных упражнений, затем пробежка, причём — в ногу, а старший сержант громким голосом задавал темп. С особым удовольствием солдаты обгоняли группы младших лейтенантов, только что получивших первое офицерское звание и проходящих курс начальной физической подготовки, или улыбались при виде ещё более жалкого зрелища — бегущих курсантов офицерской школы. Маршрут пятимильной пробежки пролегал мимо стрельбища с дистанциями до пятисот ярдов и других тренировочных объектов, названных в честь погибших морских пехотинцев, почти до академии ФБР, но потом сворачивал на лесную тропинку к выделенному для подготовки штурмовой группы тренировочному полигону. Привычная утренняя рутина всего лишь напоминала солдатам, что они — морские пехотинцы, а продолжительность пробежки говорила об их принадлежности к разведывательным подразделениям корпуса, для членов которых физическая подготовка, не уступающая уровню тренированности участников Олимпийских игр, была нормой. Выбежав на территорию полигона, они с удивлением заметили, что там их ждёт генерал, равно как детская песочница и качели.

— Добро пожаловать в Куантико, морские пехотинцы, — обратился к ним Марти Янг, после того как солдаты немного остыли от пробежки и сержант подал им команду «вольно». В стороне они увидели двух адмиралов в белых повседневных мундирах, а с ними пару штатских, которые наблюдали внимательно за солдатами и прислушивались. Глаза морских пехотинцев сузились, и предстоящая операция сразу приобрела особый интерес.

— Выглядит, как на аэрофотоснимках, — негромко заметил Каз, осматриваясь по сторонам; они уже знали, о чем будет говорить генерал Янг, обращаясь к солдатам. — А вот зачем здесь игровая площадка?

— Это я предложил, — произнёс Грир. — У Ивана есть разведывательные спутники. Время их пролёта над полигоном в течение следующих шести недель указано в расписании, висящем внутри здания А. Мы не знаем, насколько совершенны их камеры, и потому исходим из того, что они не уступают нашим, понимаешь? Вот мы и показываем другой стороне все, что она хочет увидеть или в чем она может легко разобраться. У всех по-настоящему безобидных мест существует площадка для стоянки автомобилей. — Программа была уже определена. Каждый день после прибытия на полигон солдаты будут перемещать автомобили с одного места на другое, причём беспорядочно. Затем, часов в десять утра они извлекут из машин манекены и расставят их по игровой площадке. В два или три часа дня автомобили снова поменяют местами, а манекены переставят. Высшие чины подозревали — и были в этом правы, — что процедура вызовет массу шуток.

— А после того как все кончится, полигон превратится в настоящую игровую площадку? — спросил Риттер и тут же ответил на собственный вопрос. — Чёрт побери, а почему и нет? Здорово придумано, Джеймс.

— Спасибо, Боб.

— Но полигон кажется таким маленьким, — заметил адмирал Максуэлл.

— Размеры соблюдены с точностью до трёх дюймов. Мы смошенничали, — объяснил Риттер. — В нашем распоряжении имеется советское наставление по строительству таких лагерей. Ваш генерал Янг отлично справился с работой.

— В окнах здания С отсутствуют стекла, — обратил внимание Подулски.

— А ты посмотри на снимки, Каз, — посоветовал Грир. — У них там не хватает стекла. У этого здания только ставни, здесь и там. В окнах казармы, где содержатся военнопленные, — он показал на здание В, — деревянные решётки, чтобы можно было впоследствии снять их. Что касается внутренних помещений, пришлось руководствоваться догадками, но и здесь мы говорили с несколькими военнопленными, освобождёнными оттуда, так что нельзя сказать, что все взято с потолка.

Морские пехотинцы уже оглядывались по сторонам, узнав кое-что о предстоящей операции. Они были знакомы с планом и теперь думали о том, как использовать свой боевой опыт в условиях этого странного полигона с игровой площадкой и манекенами детей, которые будут следить за их тренировками голубыми кукольными глазами. Гранатомёты М-79 для уничтожения сторожевых вышек. Зажигательные гранаты — через окна казармы. Вертолёты с шестиствольными пулемётами зальют её огнём сразу после этого... а «жены» и «дети» будут смотреть на происходящее и никому не расскажут.

Расположение полигона было выбрано с максимальной тщательностью из-за сходства с местом в другой части земного шара. Морским пехотинцам можно было не объяснять, в какой именно, — они догадывались и сами; их взгляды то и дело останавливались на холме в полумиле от полигона. С его вершины открывался отличный вид на выстроенные здания. Выслушав приветственное обращение генерала, солдаты разделились на заранее подготовленные группы и отправились за оружием. Вместо автоматических винтовок М16А1 им выдали более короткие автоматы CAR-15, удобные для ближнего боя. Гранатомётчики получили обычные ручные гранатомёты М-79, прицелы которых были покрыты радиоактивным тритием и светились в темноте, и тяжёлые оружейные пояса, увешанные боеприпасами, потому что стрельбы начнутся немедленно. Первая тренировка будет проходить днём, чтобы солдаты могли освоиться с оружием, но все остальные тренировки намечены на тёмное время суток, о чем генерал умолчал. Впрочем, это было и без того очевидно. Такие операции проводятся только ночью. Получив оружие, солдаты отправились на ближайшее стрельбище. Там были уже установлены шесть оконных рам. Гранатомётчики обменялись взглядами и произвели первый залп. Один из них, к своему стыду, промахнулся. Остальные пятеро начали поддразнивать его, убедившись сначала, что белые разрывы их учебных гранат появились позади оконных рам.

— Ну ладно-ладно, просто мне надо размяться, — недовольно проворчал капрал и за сорок секунд положил остальные пять гранат точно в цель. Он был чересчур медлителен — никто из морских пехотинцев не сумел как следует выспаться.

* * *

— Интересно, неужели нужно быть настолько сильным, чтобы так всадить нож? — спросил Райан.

— Да уж слабак не смог бы проделать такое, — заметил судмедэксперт. — Лезвие рассекло позвоночный столб как раз в том месте, где он соединяется с продолговатым мозгом. Смерть наступила мгновенно.

— Он уже искалечил парня. Плечевой сустав действительно так серьёзно повреждён, как это кажется? — поинтересовался Дуглас, освобождая место фотографу.

— Наверно, ещё хуже. Мы убедимся при вскрытии, но я не сомневаюсь, что сустав полностью сломан. Такую травму невозможно вылечить, по крайней мере, нельзя восстановить все функции руки. Этот парень никогда не смог бы играть в бейсбол, ещё до того как ему вонзили нож в затылок.

Белый, лет сорока или больше, длинные черные волосы, невысокий, опустившийся. Райан взглянул на свои записи.

— Идите домой, мадам, — сказал бродяга Вирджинии Чарлз.

— Жертва была ещё жива, когда миссис Чарлз уходила отсюда. — Дуглас подошёл к лейтенанту. — Убийца поднял, должно быть, нож и всадил его в парня. Эм, на протяжении прошлой недели у нас произошло четыре убийства, совершенных хладнокровным профессионалом, в результате которых погибло шесть человек.

— Четыре различных МО. Двое связаны, ограблены и убиты из револьвера 22-го калибра, не оказали ни малейшего сопротивления. Один застрелен из охотничьего ружья, не успел защититься. Двое застрелены вчера ночью, тоже, по-видимому, из револьвера 22-го калибра, но не ограблены, не связаны и заметили угрожающую им опасность перед самой смертью. И все — торговцы наркотиками. Но вот этот парень — всего лишь уличный хулиган. Нет, Том, все не так просто. — Лейтенант задумался. — Мы уже опознали убитого?

— Наркоман, — ответил полицейский сержант. — В его деле числится шесть арестов за попытки ограбления и Бог знает что ещё.

— Непонятно, — покачал головой лейтенант Райан. — Это идёт вразрез здравому смыслу. Если мы говорим о профессионале, то почему он допустил, чтобы кто-то увидел его, почему разрешил женщине уйти, почему говорил с ней — наконец, чёрт побери, зачем ему было вообще убивать этого парня? Где тут здравый смысл? — Действительно две пары уличных торговцев наркотиками убиты выстрелами из револьвера 22-го калибра, но малокалиберное оружие применяется в разборках чаще другого, и тогда как одна пара была ограблена, вторая — нет, и к тому же их убили не с такой поразительной точностью, как первых двух. Ещё один дилер застрелен из охотничьего ружья и ограблен. — Ладно, на этот раз у нас имеется нож, которым было совершено убийство, а также бутылка. С того или с другого мы сможем снять отпечатки пальцев. Кем бы ни был убийца, на этот раз он не проявил достаточной осторожности.

— Пропойца — борец за справедливость, Эм? — подколол его Дуглас. — Тот, кто убил этого парня...

— Знаю, знаю. Убийца не мог быть слабаком. — Но кто он?

* * *

Слава Богу, что у меня на руках были перчатки, подумал Келли, глядя на синяки на правой руке. Он позволил ярости выйти из-под контроля — это плохо. Вспоминая случившееся, заново переживая тот инцидент, Келли понял, что попал в безвыходное положение. Допусти он, чтобы женщину убили или серьёзно ранили, и сядь в машину, чтобы просто уехать, — во-первых, он никогда не смог бы простить себе этого и, во-вторых, если бы один из них увидел его «фольксваген», на него пало бы подозрение в убийстве, совершенном совсем рядом. И тут же Келли презрительно фыркнул. Да ведь его и так теперь подозревают в убийстве. Кто-нибудь точно подозревает. Вернувшись домой, он посмотрел в зеркало ещё до того, как снял парик и все остальное. Тот, кого увидела женщина, не был Джоном Келли. Это был мужчина с лицом, заросшим темной щетиной, грязный и дурно пахнущий, с длинными спутанными волосами. Из-за сутулости он казался на несколько дюймов ниже, да и освещение на улице было слабым. К тому же она стремилась как можно скорее уйти. И все-таки. Каким-то образом он оставил там бутылку. Келли вспомнил, что выронил её, когда парировал выпад парня, угрожавшего ему ножом, и затем в пылу схватки забыл про бутылку. Как глупо! Келли был вне себя от собственной неосмотрительности.

Так что же известно теперь полиции? Его описание не будет соответствовать действительности. Хирургические перчатки на руках хотя и не предотвратили синяки, все-таки не порвались. К тому же у него не было кровотечения. Но самое главное — он ни разу не коснулся бутылки голыми руками. В этом Келли был уверен, потому что с самого начала принял такое решение. Полиция знает, что какой-то уличный бродяга убил хулигана, напавшего на женщину, но в городе было много уличных бродяг, а для завершения операции Келли требовалась всего лишь ещё одна ночь. И все-таки ему придётся изменить тактику, а, следовательно, предстоящая операция будет опаснее, чем он надеялся. Однако информация о Билли, собранная им, была слишком хорошей, чтобы отказаться от операции, а этот ублюдок может проявить находчивость и в дальнейшем избрать иную манеру поведения. Что, если он пользовался несколькими заброшенными домами для подсчёта выручки или этот особняк был выбран им всего на несколько суток? Если дело обстоит именно так, стоит пропустить день или два, и Келли придётся тогда начинать все с самого начала, причём выбрать иную маскировку, потому что полученные им разведывательные данные окажутся бесполезными. И это при условии, что ему вообще удастся найти такую же удачную маскировку, что сейчас казалось маловероятным. Келли напомнил себе, что убил шесть человек, чтобы продвинуться достаточно далеко по пути к достижению цели — седьмой был случайной жертвой, и это не имело значения... разве что для той женщины. Он сделал глубокий вдох. Если бы он только наблюдал за происходящим, стал безучастным свидетелем её ранения или убийства, как смог бы он смотреть в зеркало? Келли пришлось признаться, что он все-таки нашёл наилучший выход из сложной ситуации. Ничего не поделаешь, такое случается.

Теперь опасность увеличилась, но его беспокоил только провал операции, а не угрожающая ему опасность. Но сейчас нужно подумать и о другом. У него были и другие обязательства. Он снял трубку и набрал номер.

— Грир.

— Кларк, — ответил Келли. По крайней мере, это все ещё забавляло его.

— Опаздываешь, — послышался голос адмирала. Келли должен был позвонить до обеда, и упрёк попал в цель. — Ничего страшного, я только что приехал. Скоро ты нам понадобишься. Мы начинаем.

Слишком быстро, подумал Келли. У меня мало времени.

— Слушаюсь, сэр.

— Надеюсь, ты в достаточно хорошей форме. Голландец говорит, что ты следишь за собой, — произнёс Джеймс Грир более мягко.

— Думаю, что не подведу вас, сэр.

— Тебе приходилось бывать в Куантико?

— Нет, адмирал.

— Отправляйся на своей яхте. Там имеется причал, а на яхте мы сможем поговорить без помех. Утром в субботу, ровно в десять. Мы будем ждать вас, мистер Кларк.

— Слушаюсь, сэр. — Келли услышал, как Грир положил трубку. Утром в субботу. Он не ожидал этого. События развивались слишком быстро, так что его другая операция становилась тем более неотложной. С каких это пор бюрократическая машина действовала так быстро? Как бы то ни было, это непосредственно касалось самого Келли.

* * *

— Да, мне это тоже не нравится, но мы действуем именно так, — сказал Гришанов.

— Неужели вы действительно настолько тесно привязаны к наземному радиолокатору?

— Робин, ведутся даже разговоры о том, чтобы запуск ракет производился по команде офицера, находящегося у пульта управления и руководящего перехватом. — Гришанов не скрывал своего раздражения.

— Но в таком случае ты всего лишь извозчик! — заявил Закариас. — Нужно полагаться на своих лётчиков.

Надо, чтобы американский полковник выступил перед руководством Генштаба, подумал Гришанов. Они не хотят прислушиваться к моим советам. Может быть, мнение американца окажется более весомым для наших генералов. Его соотечественники испытывали глубокое уважение к мыслям и методам американцев, хотя и намеревались воевать с ними и одержать победу.

— Видишь ли, это сочетание ряда факторов. Новые истребительные полки будут базироваться недалеко от советско-китайской границы...

— Что ты хочешь этим сказать?

— Неужели вам неизвестно о событиях, происходящих на границе? Только в этом году произошло три вооружённых столкновения между нами и китайцами на реке Амур и дальше к западу.

— Не может быть! — Для американца это казалось просто невероятным. — Ведь вы союзники!

Гришанов фыркнул.

— Союзники? Друзья? Со стороны — да, может быть, кажется, что все социалистические страны похожи одна на другую. Мой друг, мы воевали с китайцами на протяжении столетий. Неужели ты не знаком с историей? В течение длительного времени мы поддерживали Чан Кайши, а не Мао — наши инструкторы обучали его солдат. Мао ненавидит нас. Мы поступили как идиоты, передав ему атомные реакторы, и вот теперь у китайцев есть ядерное оружие. Как ты думаешь, куда нацелены их ракеты с атомными боеголовками — на твою страну или на мою? У них есть бомбардировщики ТУ-16 — у вас они именуются «Бэджеры», правда? Скажи, эти бомбардировщики могут долететь до Америки?

Закариас знал ответ на этот вопрос.

— Нет, разумеется.

— Зато Москва находится в пределах досягаемости для них, это я тебе гарантирую, а ведь они несут ядерные бомбы в пятьсот килотонн. Вот по этой причине истребительные полки, у которых на вооружении состоят МиГ-25, и развёрнуты вдоль китайской границы. У нас нет стратегической глубины по этой оси. У нас уже происходили настоящие сражения с этими жёлтыми ублюдками, Робин, в них принимали участие целые дивизии! Прошлой зимой мы отбили их атаку, когда китайцы попытались захватить принадлежащий нам остров. Они напали первыми, истребили наш пограничный батальон и надругались над мёртвыми — зачем им это понадобилось, Робин, только потому, что у наших парней светлые волосы и веснушки? — с горечью спросил Гришанов, дословно цитируя гневную статью, опубликованную в «Красной звезде». Для русского офицера события приобрели странный оборот. Сейчас он говорил абсолютную правду, но чувствовал, что тут ему труднее убедить американца, чем в тех случаях, когда прибегал к искусной лжи. — Мы не союзники. Мы даже оказались вынуждены прекратить поставки оружия сюда по железной дороге — китайцы останавливают составы и крадут грузы прямо из вагонов!

— Чтобы использовать это оружие против вас?

— А против кого ещё, против индейцев, что ли? Или против жителей Тибета? Понимаешь, Робин, эти люди не похожи на нас с тобой. Они смотрят на мир по-иному. Они вроде гитлеровцев, с которыми воевал мой отец, — считают себя лучше других народов, как это у вас говорится?

— Раса господ? — подсказал Закариас.

— Вот, совершенно точно. И они в это верят. Мы для них животные, полезные, это верно, но они ненавидят нас и хотят заполучить то, что мы имеем. Им нужна наша нефть, наши леса и наша земля.

— Но почему мне никогда об этом не говорили? — недоверчиво спросил американец.

— чёрт возьми, — вырвалось у Гришанова. — Да разве ваша страна так уж отличается от нашей? Когда Франция покинула НАТО, когда французы потребовали от вас, чтобы вы убрали свои военные базы с их территории, думаешь, нам сообщили об этом заранее? В то время я служил в штабе наших войск в Германии, и никому даже не пришло в голову сообщить нам о происходящем. Видишь ли, Робин, вы кажетесь нам тем же, чем мы представляемся вам, — могучим гигантом, но политические события, происходящие внутри вашей страны, являются для меня такой же тайной, как внутренняя политика России является тайной для тебя. Все очень запутано, но могу сказать тебе, мой друг, что мой новый полк с истребителями МиГ-25 на вооружении будет размещён между Китаем и Москвой. Если хочешь, я принесу карту и покажу место базирования.

Закариас оперся спиной о стену, и по его лицу пробежала гримаса боли. Он не знал, чему верить.

— Боли у тебя так и не прошли, Робин?

— Нет.

— Вот, выпей, дружище. — Гришанов протянул ему фляжку, и на этот раз американец не колебался. Русский следил за тем, как Закариас сделал несколько глотков, прежде чем вернуть фляжку обратно.

— А что, этот новый истребитель действительно так хорош?

— МиГ-25? Настоящая ракета, — с энтузиазмом воскликнул Гришанов. — Может быть, для разворота ему требуется даже большее пространство, чем вашему «Таду», но по прямой его не сможет опередить ни один другой истребитель, даже сравнивать нельзя. У него четыре ракеты класса «воздух — воздух» и никакого другого вооружения. Радиолокационная установка — самая мощная из всех, производимых для истребителей, и не поддаётся любым радиопомехам.

— Дальность действия, наверно, небольшая? — поинтересовался Закариас.

— Примерно сорок километров, — кивнул Гришанов. — Нам пришлось пожертвовать расстоянием ради надёжности. Пытались добиться и того и другого, но потерпели неудачу.

— У нас то же самое, — признался американец.

— Дело в том, Робин, что я не допускаю возможности войны между Америкой и нами, честное слово. У нас мало того, в чем вы нуждаетесь. Все, что есть у нас, — природные ресурсы, земля, пространство, — есть и у вас. Но китайцам, — подчеркнул русский полковник, — вот им это нужно, и к тому же у нас с ними общая граница. Я уж не говорю о том, что мы передали им вооружение, которое теперь они используют против нас, а ведь их так много! Маленькие злобные людишки, подобные тем, что окружают нас здесь, только их гораздо больше.

— Ну и как вы собираетесь решить эту проблему?

Гришанов пожал плечами.

— Я буду командовать своим истребительным полком, защищать родину от ядерного нападения со стороны Китая. А вот как — этого я ещё не знаю.

— Это непросто. Хорошо, если в твоём распоряжении время и пространство, а также, если ты знаком с вражескими намерениями.

— У нас есть хорошие лётчики в бомбардировочной авиации, но они несравнимы с вашими. Знаешь, даже при отсутствии противовоздушной обороны я сомневаюсь, что нам удастся послать больше двадцати бомбардировщиков. Базы нашей стратегической авиации располагаются в двух тысячах километров от места моего будущего базирования. Ты понимаешь, что это значит? Им даже не с кем проводить учения.

— Ты имеешь в виду «красных»? Условного противника?

— Мы называем их «синими», Робин. Думаю, ты понимаешь причину. — Гришанов усмехнулся, но тут же улыбка исчезла с его лица. — Но ты прав. Учения превращаются в теоретические занятия, или некоторые истребители играют роль бомбардировщиков, но их радиус действия слишком невелик для настоящих манёвров.

— Ты не обманываешь меня?

— Робин, я ведь не прошу тебя верить мне. Это было бы слишком. Ты знаешь это, и я тоже. Ну подумай сам — неужели ты считаешь, что твоя страна когда-нибудь нападёт на мою?

— Нет, вряд ли, — согласился Закариас.

— Я расспрашивал тебя о ваших военных планах? Да, конечно, они представляют собой очень интересные теоретические расчёты, и для меня это могут быть захватывающие военные игры, но разве я пытался что-нибудь выведать у тебя? — Гришанов вёл себя подобно терпеливому учителю.

— Это верно, Коля, не пытался.

— А все потому, Робин, что меня не пугают ваши бомбардировщики Б-52. Я опасаюсь китайских бомбардировщиков. Наша страна готовится к войне с Китаем. — Он посмотрел на цементный пол, затянулся сигаретой и продолжил тихим голосом. — Когда мне было одиннадцать лет, немцы находились в ста километрах от Москвы, я отчётливо помню это. Мой отец воевал в военно-транспортном полку, состоящем из преподавателей университета. Половина не вернулась обратно. Нас с матерью эвакуировали из города, и мы оказались в какой-то маленькой деревушке — не помню название. В то время все казалось таким запутанным, таким непонятным. Достаточно сказать, отец, профессор истории, стал водителем грузовика. В той войне мы потеряли двадцать миллионов человек, Робин, двадцать миллионов! Среди них были наши знакомые, отцы моих друзей. Отец моей жены погиб на войне. Два брата моего отца тоже. Когда мы с матерью шли по снегу, я дал себе слово, что когда-нибудь тоже буду защищать родину, и вот стал военным лётчиком. Я летаю на истребителе. Моя задача заключается в том, чтобы защищаться, а не нападать на кого-то. Ты понимаешь, что я говорю тебе, Робин? Я защищаю свою страну для того, чтобы другим мальчишкам не пришлось спасаться из дома посреди зимы. Несколько моих одноклассников просто замёрзли — морозы стояли жуткие. Вот почему я служу в противовоздушной обороне страны. Немцы хотели отнять то, что у нас есть, а теперь это же собираются сделать китайцы. — Он махнул рукой в сторону двери. — Вот такие же... люди.

Ещё до того как услышал ответ Закариаса, Гришанов понял, что его усилия увенчались успехом. Месяцыработы ради вот этого момента, подумал русский, словно соблазняешь девственницу, но все гораздо печальнее. Этот американец никогда не увидит своего дома. Вьетнамцы убьют всех этих военнопленных, как только пропадёт в них нужда. Какая колоссальная, какая бесполезная трата таланта, подумал он, и его ненависть к так называемым союзникам была на самом деле такой же огромной, как он делал вид, — больше она не была притворной. Гришанов возненавидел их с самого первого момента после прибытия в Ханой, увидев их невероятное высокомерие, манию величия, исключительную жестокость — и глупость. Работая с американскими военнопленными, русский полковник с помощью доброты и одного лишь литра водки сумел достичь за несколько месяцев несравненно большего, чем вьетнамцы за годы пыток и бессмысленной злобы. Вместо того чтобы причинять американцам боль, Гришанов делил её с ними. Он не оскорблял и не мучил сидящего рядом с ним офицера — нет, он дарил ему доброту, уважал его достоинства и идеалы, старался смягчить его страдания, защищал Закариаса от новых мучений и с горечью жалел, что это по его инициативе тюремщики так избили американца.

Впрочем, во всем этом была и обратная сторона. Чтобы добиться таких успехов. Гришанову пришлось открыть собственную душу, он рассказывал правдивые истории, вспоминал давно забытые кошмары детства, заново обдумал причины, заставившие его избрать профессию, которую полюбил. Но сделал он это — немыслимое, недопустимое для советского офицера — лишь потому, что знал о предстоящей неминуемой смерти американца, одинокой и неизвестной. Закариас был уже мёртв для своей семьи и друзей, так что теперь ему предстояло одно — быть похороненным в безымянной могиле. Этот американский полковник не был фашистом или гитлеровцем. Он являлся врагом Гришанова и его страны, это верно, но честным и откровенным, приложившим, наверно, немало усилий для того, чтобы во время своих налётов не причинять вреда мирному населению, потому что и у него самого была семья. Гришанов не заметил у него ни малейших следов расового превосходства — Закариас даже не испытывал ненависти к солдатам северовьетнамской армии и русскому офицеру, — такое казалось самым невероятным, потому что он, Гришанов, начинал их ненавидеть. Закариас не заслуживает смерти, сказал себе Гришанов, понимая всю иронию собственных слов.

Николай Гришанов и Робин Закариас стали теперь друзьями.

* * *

— Как тебе это нравится? — спросил Дуглас, садясь на край стола Райана. Бутылка с вином находилась в прозрачном пластмассовом пакете, и её гладкая поверхность была покрыта слоем тончайшей жёлтой пыли.

— Никаких отпечатков? — Эммет осмотрел бутылку изумлённым взглядом.

— Никаких, даже смазанных. Абсолютно ничего, Эм. — Затем наступила очередь ножа. Это был самый обыкновенный выкидной нож, тоже покрытый порошком для снятия возможных отпечатков пальцев и лежащий в пластмассовом пакете, как и бутылка.

— Здесь видны смазанные отпечатки.

— Да, часть отпечатка большого пальца, принадлежит жертве. Больше ничего нам не удалось обнаружить, только пятна, одни пятна. Таково мнение лаборатории. Или парень сам убил себя ударом ножа в шею, или подозреваемый в убийстве имел на руках перчатки.

Летнее время года чертовски жаркое для перчаток. Эммет Райан откинулся на спинку кресла, глядя на вещественные доказательства, разложенные перед ним, затем перевёл взгляд на Тома Дугласа, сидящего рядом.

— Хорошо, Том, продолжай.

— Итак, у нас четыре места, где были совершены преступления, и шестеро убитых. Никаких вещественных доказательств. Пять жертв, в трёх случаях — продавцы наркотиков, при убийстве использовались два типа МО. Однако в каждом случае ни одного свидетеля, убийства совершены примерно в одно время суток и все на расстоянии, не превышающем пяти кварталов друг от друга.

— Высокое мастерство, — кивнул лейтенант Райан. Он закрыл глаза, сначала мысленно вспоминая места убийств, затем сопоставляя данные, имеющиеся в распоряжении полиции. Одни ограблены, другие — нет, смена МО. Но при последнем убийстве присутствовал свидетель. «Идите домой, мадам». Почему убийца настолько вежлив? Райан покачал головой. — Реальная жизнь — это не Агата Кристи, Том.

— Наш молодой парень сегодня, Эм. Вспомни метод, которым воспользовался убийца, чтобы прикончить его.

— Всадил нож вот сюда... Я давно не видел ничего подобного. Сильный сукин сын. Но однажды такое уже случалось... я видел это в пятьдесят восьмом или пятьдесят девятом году. — Райан сделал паузу, собираясь с мыслями. — По-моему, это был водопроводчик, огромный мощный парень, застал жену в постели с кем-то. Он отпустил соперника, потом взял стамеску, поднял голову жены...

— Чтобы прикончить человека с такой жестокостью, нужно быть, вне себя от ярости, согласен? Иначе зачем так поступать? — спросил Дуглас. — Гораздо легче перерезать горло, и жертва все равно умрёт.

— Зато совсем не так аккуратно... И ещё шум... — Голос Райана стих, и он задумался. Мало кто отдаёт себе отчёт в том, что люди с перерезанным горлом, прежде чем умереть, издают громкий шум. Когда им перерезают дыхательное горло, раздаётся ужасный булькающий звук, а в случае промаха они вообще поднимают громкий крик. Наконец из перерезанного горла выплёскивается масса крови, словно из продырявленного шланга, и она попадает на руки и одежду убийцы.

С другой стороны, если вы хотите убить кого-то тихо и спокойно, словно выключаете свет в комнате, и обладаете к тому же большой физической силой, а жертва уже не сопротивляется, удар ножом в основание черепа, в то место, где позвоночник соединяется с головным мозгом, является просто идеальным: смерть наступает мгновенно, тихо и относительно бескровно.

— Представь себе такой сценарий: наш друг убивает двух торговцев наркотиками всего в двух кварталах и время их смерти почти совпадает с временем смерти этого парня. Убийца, прикончив их, уходит с места преступления, поворачивает за угол и видит, как наркоман угрожает ножом миссис Чарлз.

Лейтенант Райан недоверчиво покачал головой.

— Тогда почему просто не обратить на это внимание? Пересечь улицу, уйти подальше, это единственный разумный выход из положения. Зачем вмешиваться? Неужели у нашего убийцы возникли угрызения совести? — Именно тут теория не выдерживала критики. — А если один и тот же убийца приканчивает торговцев наркотиками, чем же он руководствуется? Если не считать двух последних ночей, убийства похожи на ограбления. Не исключено, что, после того как он убил этих двух, что-то помешало ему забрать деньги и наркотики. Может быть, какой-то шум или проезжающий автомобиль? Если мы имеем дело с грабителем, это не имеет отношения к попытке ограбления миссис Чарлз уличным хулиганом. Нет, Том, все это беспочвенные домыслы.

— Четыре различных случая, никаких вещественных доказательств, убийца носит перчатки — пропойца, уличный бродяга в перчатках!

— И все равно этого недостаточно.

— И все-таки я поручу патрульным полицейским Западного участка обыскивать бродяг.

Райан согласно кивнул. Это действительно не повредит делу.

* * *

Келли вышел из квартиры в полночь. В этот вечер буднего дня было удивительно тихо. Старый жилой дом был населён жильцами, не проявляющими интереса ни к кому вокруг. Келли тут даже ни с кем не обменялся рукопожатием, если не считать управляющего в первый день. Дружеские кивки, вот и все. Здесь не было детей, только люди среднего возраста, главным образом бездетные семьи и несколько одиночек. Почти все служащие, причём многие ездили на работу в центр города на автобусе, вечером смотрели телевизор и ложились спать в десять или одиннадцать часов. Келли двигался тихо и спокойно. Его «фольксваген» ехал по бульвару Лох-Рейвен, мимо церквей и других многоквартирных жилых домов, мимо городского стадиона. Районы, где жили служащие, переходили в рабочие кварталы, а рабочие кварталы — в районы, где жили безработные. В центре города он миновал затемнённые деловые кварталы, не прекращая движения, соблюдая все правила. Но сегодня ему предстояла другая операция.

Да, сегодня он нанесёт решающий удар. Это влекло за собой опасность, но ведь ничего не происходит без риска, подумал Келли, разминая пальцы, сжимающие руль. Хирургические перчатки вызывали у него раздражение. Резина не пропускала тепло, и хотя потные руки не мешали действиям, его не покидало неприятное ощущение. Разумеется, у него не было другого выбора, и Келли вспомнил многое, что не нравилось ему во Вьетнаме, пиявки, например. При этой мысли он вздрогнул. Пиявки даже хуже крыс, подумал он. По крайней мере, крысы не сосут у тебя кровь.

Келли не торопился. Он объехал предстоящую цель, не придерживаясь какого-то намеченного маршрута, поворачивая почти случайно, внимательно оглядываясь вокруг. И это принесло свои плоды. Он заметил, как пара полицейских разговаривает с уличным бродягой, причём один стоит вплотную, а другой в двух шагах, почти небрежно, но расстояние между двумя полицейскими было для Келли понятно. Один прикрывал другого. Они смотрели на уличного бродягу как на источник потенциальной опасности.

Тебя ищут, Джонни-мальчик, сказал он себе, поворачивая руль и выезжая на соседнюю улицу.

Но ведь полицейские не изменят свою повседневную рутину, правда? Поиски и расспросы уличных бродяг — для них это всего лишь дополнительная нагрузка, которая продлится несколько ночей. У полицейских есть и другие обязанности, причём более важные: им приходится отвечать на вызовы по тревоге, когда грабят магазины, торгующие спиртным, откликаться на нарушения правил уличного движения, даже разбираться с семейными ссорами. Нет, преследование бродяг лишь ещё одна обязанность для полицейских, и без того перегруженных работой. Им придётся отвлекаться от патрулирования улиц, но ведь они не станут нарушать привычные маршруты и графики, а Келли приложил немало усилий, потратил много времени, выясняя все это. Таким образом, возросшая опасность легко предсказуема, и, по его мнению, на этот раз невезению должен прийти конец. Ещё одна операция, и он изменит тактику. Келли ещё не знал, какое прикрытие выбрать, но, если сегодня все пройдёт успешно, полученные им сведения помогут ему в этом.

Спасибо, мысленно поблагодарил он судьбу. Ещё от соседнего квартала Келли увидел, что «плимут» стоит на привычном месте. Значит, сегодня день сбора выручки, и потому с ними не будет девушки. Он проехал мимо, миновал ещё один квартал, повернул направо, снова миновал квартал и повернул направо ещё раз. Показалась полицейская машина, и Келли посмотрел на часы. Патруль соблюдал график, опоздание составило всего пять минут, и в машине сидел только один полицейский. В следующий раз патрульная машина проедет здесь через два часа, сказал себе Келли, делая последний поворот и направляясь к угловому особняку. Теперь он постарался поставить машину как можно ближе ко входу, вышел из неё и заковылял прочь от особняка, обретая привычный облик пьяного бродяги.

В этом квартале работали два дилера, оба поодиночке. Келли заметил, что они испытывают какое-то напряжение. По-видимому, новость о гибнущих торговцах наркотиками успела распространиться, подумал он со скрытой улыбкой. Раз начали исчезать другие торговцы, такая же судьба может постигнуть и их. Это достаточная причина для беспокойства. Келли постарался обойти их подальше. У него промелькнула мысль о том, что ни один из них даже не подозревает, как близко прошла Смерть. Да, жизнь — хрупкая штука, а они не знают об этом. Нельзя отвлекаться, напомнил себе Келли, поворачиваясь снова и направляясь теперь к цели. Он остановился на углу и посмотрел по сторонам. Время перешагнуло за час ночи, и всех начала охватывать скука, возвещающая конец рабочего дня, даже для тех, кто занимается нелегальным промыслом. Оживление, царившее раньше на улицах, затихало. Келли ожидал этого, недаром он потратил столько времени на разведку. Впереди все было спокойно, и он пошёл на юг мимо особняков по одну сторону улицы и прижавшихся друг к другу кирпичных жилых домов — по другую. Он заставлял себя идти спотыкающейся походкой пьяного бродяги. Один из тех, кто мучил Пэм, кто убил её, находился сейчас всего в сотне ярдов. Может быть, даже двое. Келли вспомнил её лицо, услышал её голос, ощутил изгибы тела. На его лице застыло выражение ненависти, оно окаменело, руки налились свинцом и невольно сжались в кулаки, лишь ноги неуклюже вышагивали по широкому тротуару. Это длилось всего считанные секунды. Сделав несколько глубоких вдохов, Келли овладел собой.

Полная концентрация, прошептал он про себя, замедляя шаг и глядя на особняк, до которого оставалось всего тридцать ярдов, потом поднёс к губам бутылку, набрал в рот немного вина и приоткрыл губы. Вино потекло по подбородку, а затем по рубашке. Змея вызывает Чикаго. Вижу цель. Начинаю действовать.

Охранник — если это действительно был охранник — выдал себя. В свете уличных фонарей виднелся табачный дым, поднимавшийся от входа, и Келли теперь знал, где находится его первая цель. Он переложил бутылку в левую руку и пошевелил пальцами правой, готовясь к действиям. Подойдя к широким ступенькам, ведущим вверх, он споткнулся о них и закашлялся. Затем начал подниматься к двери, зная, что она должна быть приоткрыта, и упал на неё. Дверь распахнулась, и Келли рухнул на пол к ногам парня, сопровождавшего Билли. При падении бутылка разбилась, и Келли, не обращая внимания на парня, захныкал, глядя на разбитое стекло и расползающуюся лужу дешёвого красного вина, производимого в Калифорнии.

— Не повезло тебе, приятель, — послышался голос. Он был полон поразительного сочувствия. — А теперь двигай дальше.

Келли продолжал скулить, стоя на четвереньках и раскачиваясь из стороны в сторону, кашлянул снова и чуть повернул голову. Он увидел ботинки и брюки парня. Опознание закончено.

— Вставай, папаша. — Сильные руки протянулись к Келли и подняли его с пола. Он опустил руки, словно обессилев. Одна скользнула за спину. Парень поднял его на ноги и начал поворачивать к двери. Келли пошатнулся, и теперь охранник удерживал практически все его тело. Недели тренировок, тщательной подготовки и подробной разведки воплотились в одно мгновение.

Левой рукой Келли ударил парня по лицу, а правая вонзила между его рёбер боевой нож морского пехотинца. Его чувства были настолько обострены, что кончиками пальцев Келли ощутил, как продолжает биться сердце охранника, с каждым биением все больше и больше рассекаясь о наточенное как бритва лезвие боевого ножа. Умирающее тело затрепетало, и Келли с силой повернул нож в глубокой ране. Темные глаза смотрели на него, расширившись от потрясения, и колени начали подгибаться. Келли медленно опустил тяжёлое тело на пол, по-прежнему удерживая нож в ране, однако на этот раз он позволил себе выразить удовлетворение от мести. Слишком уж долго он ждал этого момента, потратил так много сил на его достижение, чтобы не проявить никаких эмоций.

— Помнишь Пэм? — прошептал Келли, склонившись над умирающим, и его вопрос не остался без ответа. Сквозь туман нестерпимой боли в глазах поверженного промелькнуло что-то, словно за мгновение до смерти парень вспомнил мёртвую девушку, и тут же его глаза закатились.

Ядовитый укус Змеи.

Келли замер, сосчитал до шестидесяти и только после этого выдернул нож из тела жертвы, затем вытер окровавленное лезвие о рубашку убитого. Нож был слишком хорош, чтобы пятнать его кровью таких ублюдков.

Он выпрямился и сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая часто бьющееся сердце. Все идёт точно по плану, подумал Келли. Сначала устранён охранник — второстепенная цель, а главная находится на втором этаже. Он подождал минуту, чтобы отдохнуть и сконцентрироваться на следующем этапе операции.

Ступеньки лестницы были расшатаны и скрипели. Келли старался ступать как можно ближе к стене, уменьшая таким образом, смещение деревянных ступеней. Он двигался очень медленно, устремив взгляд вперёд и вверх, потому что находящееся сзади и внизу его больше не интересовало. Он уже убрал в ножны нож и держал в правой руке пистолет 45-го калибра, преобразованный под боеприпасы калибра 5,6 миллиметра с навинченным глушителем, а левой касался потрескавшейся штукатурки стены.

Уже на полпути Келли услышал звуки, отличные от шума крови, пульсирующей в его артериях. Шлепок, стон, плач. Слабые животные звуки, затем жестокий смешок, едва слышный, несмотря на то, что Келли уже поднялся на лестничную площадку и повернул налево к источнику шума. Ещё несколько шагов — и он различил тяжёлое прерывистое дыхание.

Проклятье... Но отступать уже поздно.

— Пожалуйста... — От шёпота, полного отчаяния, рука Келли, сжимающая рукоятку пистолета, побелела. Он продолжал идти по коридору второго этажа, неслышно ступая, касаясь левой рукой стены. Из открытой двери спальни падал свет, всего лишь отбрасываемый уличными фонарями и едва пробивающийся через грязные стекла окон, но затем, когда его глаза привыкли к темноте, он увидел тени на стене.

— В чем дело, Дор? — послышался мужской голос в тот момент, когда Келли приблизился к дверному проёму. Очень медленно, затаив дыхание, он заглянул за косяк окрашенной дверной коробки.

На полу комнаты лежал матрас, на нем на коленях стояла женщина с опущенной головой. Мужская рука протянулась и стиснула её грудь, затем резко встряхнула. Келли увидел, что рот женщины открылся в молчаливом крике и вспомнил фотографию, которую показал ему детектив. Вот так же ты поступал и с Пэм... проклятый подонок! По лицу женщины текли слезы, а мужчина, глядя на неё сверху вниз, улыбался. И тут Келли вошёл в комнату.

Голос его был негромким, спокойным, почти весёлым:

— Вижу, вы тут развлекаетесь. Не возражаете, если и я приму участие?

Билли повернулся, взглянул на едва различимый силуэт в дверях и увидел вытянутую руку с пистолетом. Его взгляд тут же метнулся в сторону лежащей неподалёку одежды. Там была и какая-то сумка. Сам Билли был голым и держал в левой руке какой-то инструмент, но не нож и не револьвер. Оба эти предмета находились в другом месте, футах в десяти, и взгляд Билли был бессилен придвинуть их ближе.

— Даже не думай об этом, Билли, — добродушным голосом заметил Келли.

— Кто ты...

— Ложись на пол, руки в стороны, или я отстрелю тебе член! — приказал Келли, и дуло его пистолета опустилось. Просто поразительно, какое огромное значение придают мужчины этому органу, как легко поддаются на такую угрозу. Да и угроза-то не слишком серьёзная, принимая по внимание его крошечные размеры. Головной мозг намного больше, и потому попасть в него куда легче. — Ложись! Немедленно!

Билли послушно исполнил приказ. Келли столкнул девушку на матрас и размотал со своего пояса электрический провод. Через несколько секунд руки Билли были надёжно связаны у него за спиной. В левой руке он все ещё сжимал плоскогубцы. Келли взял их и ещё туже затянул проволоку, вызвав стон.

Плоскогубцы?

Господи!

Девушка смотрела прямо в лицо Келли, широко открыв глаза и тяжело дыша, но её движения были замедленными и голова наклонена в сторону. Судя по всему, ей дали какие-то наркотики. Она видела моё лицо, подумал Келли, запомнила его.

Ну почему ты здесь оказалась? Это нарушает все мои планы. Все теперь слишком осложняется. Мне придётся... придётся...

Если ты сделаешь это, Джон, кем станешь?

Проклятье!

У Келли задрожали руки. Вот где скрывается настоящая опасность. Если он оставит её в живых, кому-нибудь обязательно станет известно, кто он, — описание внешности, этого будет достаточно, чтобы началась настоящая охота за ним, и тогда это помешает ему — может помешать — достичь поставленной цели. Но опасность, угрожающая его душе, была намного больше. Стоит ему убить эту девушку — и душа будет утеряна навсегда. В этом Келли не сомневался. Он закрыл глаза и покачал головой. А ведь совсем недавно он надеялся, что все пройдёт гладко.

Операции никогда не проходят гладко, Джонни-мальчик.

— Одевайся, — произнёс он, бросая ей одежду. — Побыстрее и как можно тише. Когда оденешься, делай, что я тебе скажу.

— Кто ты такой? — спросил Билли, давая волю своей ярости, и тут же почувствовал, как что-то твёрдое и холодное прижалось к его затылку.

— Стоит тебе даже вздохнуть громко — и мозги окажутся на полу, понятно?

Билли кивнул.

Так что же мне делать? — задал себе вопрос Келли. Он взглянул на девушку, натягивающую трусики. Тусклый свет падал на её грудь, и Келли содрогнулся, увидев многочисленные синяки.

— Поскорее, — поторопил её он.

Чёрт побери, какая же неудача. Келли проверил проволоку, стягивающую руки Билли, и решил обмотать и локти. Торговец наркотиками застонал от боли, его плечи выгнулись назад, зато теперь Келли не сомневался, что сопротивляться он не сможет. Стараясь причинить побольше боли, он рывком поднял Билли на ноги, так что тот вскрикнул.

— Неужели больно? — спросил Келли, сунул ему в рот кляп и подтолкнул к выходу из комнаты. — Пошёл, — скомандовал он и повернулся к девушке. — Ты тоже.

Келли повёл обоих вниз по лестнице. На ступеньках были осколки стекла, и Билли, наступив на них, порезал босые ноги и отпрыгнул в сторону. Но больше всего Келли удивила реакция девушки, когда она увидела внизу мёртвое тело.

— Рик! — выдохнула она и наклонилась к трупу.

У него, значит, есть имя, подумал Келли, поднимая девушку.

— Выходим через чёрный ход, во двор.

Он оставил их на мгновение в кухне и, открыв дверь, выглянул во двор. «Фольксваген» стоял недалеко, и рядом никого не было. То, что предстояло сейчас, обещало быть опасным, но опасность снова превратилась в его постоянного спутника. Келли вывел их во двор. Девушка смотрела на Билли, а он на неё, пытаясь что-то сказать ей взглядом. Келли с изумлением понял, что она реагирует на молчаливую мольбу своего мучителя. Он взял её за руку и отвёл в сторону.

— Не беспокойтесь о нем, мисс, — произнёс Келли и сделал жест в сторону машины, затем взял Билли под руку.

Еле слышный голос где-то глубоко внутри подсказал Келли, что если она попытается помочь Билли, то у него появится повод...

Нет!

Келли отпёр дверцу машины, втолкнул Билли на заднее сиденье, затем впереди усадил девушку, быстро обошёл «фольксваген» и открыл дверцу с левой стороны. Прежде чем включить мотор, он наклонился через спинку и обмотал проводом лодыжки и колени Билли.

— Кто вы? — спросила девушка, когда машина тронулась с места.

— Друг, — тихо сказал Келли. — Я не причиню вам вреда. Если бы мне этого хотелось, я оставил бы вас рядом с Риком, правда?

Её ответ последовал не сразу, и все-таки снова удивил Келли:

— Зачем вы убили его? Он хорошо ко мне относился.

Какого чёрта? — подумал Келли, поворачивая к ней голову. Лицо девушки было исцарапано, волосы смяты и висели неопрятными прядями. Он опять уставился вперёд, сжимая руками руль. Появился полицейский автомобиль, направляющийся в противоположную сторону. На мгновение Келли охватила паника, но патрульная машина, не; останавливаясь, промчалась мимо и исчезла вдали. Келли повернул за угол и поехал на север.

Ну давай же, решай.

Келли мог поступить по-разному, но лишь одна альтернатива была реальной. Реальной? — подумал он. Да, конечно.

* * *

Люди не ожидают, что кто-то будет нажимать на звонок, стоя у дверей, в три часа утра. Сначала Сэнди подумала, что это ей снится, но открыла глаза. Звук повторился, словно она проснулась секундой раньше. И все-таки мне это снится, подумала она, поднимая голову. И начала было снова засыпать, но звонок послышался опять. Сэнди надела халат и спустилась вниз, ничего не понимая и потому даже не испугавшись. На крыльце кто-то стоял. Сэнди включила наружное освещение и открыла дверь.

— Выключи проклятый свет! — Голос был хриплым, но знакомым и настолько властным, что она послушно повернула выключатель.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Сэнди. Рядом с Келли стояла какая-то девушка. Вид её был ужасен.

— Позвонишь в больницу и скажешь, что заболела. Оставайся дома. Позаботься о ней. Её зовут Дорис, — Келли говорил спокойным, не терпящим возражения голосом, словно хирург во время сложной операции.

— Одну минуту! — Сэнди выпрямилась, пытаясь понять, что происходит. На голове Келли был женский парик — нет, не женский, слишком грязный для этого. Его лицо казалось усталым и небритым, на нем была потрёпанная и грязная, дурно пахнущая одежда, но глаза горели каким-то внутренним огнём, словно светились в темноте. Это ярость, подумала Сэнди, он с трудом сдерживает ярость, и его сильные руки дрожат.

— Помнишь, что случилось с Пэм? — спросил он.

— Да, конечно, но...

— То же самое произошло с этой девушкой. Я не могу помочь ей. Сейчас не могу. Мне нужно заняться кое-чем другим.

— Чем ты занимаешься, Джон? — Сэнди пристально смотрела ему в лицо. И вдруг все стало ясно. Сообщения, переданные по телевидению, которые она слышала в кухне, готовя ужин и поглядывая на экран своего черно-белого телевизора, взгляд, промелькнувший в его глазах, тогда, в больнице... Сейчас выражение его лица очень походило на то, что она видела в прошлый раз, хотя теперь в его глазах была мольба, да, мольба и отчаяние.

— Её подвергли пыткам, Сэнди. Ей нужна помощь.

— Джон, — прошептала она. — Джон... ты отдаёшь мне в руки свою жизнь...

Келли едва не засмеялся. Нет, это не было смехом, скорее мрачный вздох, полный иронии.

— Ну и что? Тогда, в первый раз, ты отлично с нею справилась, с моей жизнью. — Он подтолкнул Дорис к двери и пошёл, не оглядываясь к стоящему рядом автомобилю.

— Меня тошнит, — пробормотала девушка по имени Дорис. Сэнди едва успела отвести её в туалет первого этажа. Девушка стояла на коленях перед унитазом несколько минут, выбрасывая содержимое своего желудка в мучительных спазмах. Потом она подняла голову. В свете лампочек, отражающихся от белых кафельных стен, Сэнди увидела лицо из ада.

20. Декомпрессия

Келли въехал в порт, когда стрелки часов показывали больше четырёх. Он подал «скаут» задним ходом вплотную к транцу своей яхты и вышел из машины, чтобы открыть багажник. Сначала он внимательно оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает. К счастью, вокруг никого не было.

— Вылезай, — сказал он Билли, и тот послушно выполнил приказ. Келли помог ему подняться по трапу и разместил в салоне. Там он достал обычную цепь, которой пользовался на яхте, и прикрепил кисти Билли к болтам, ввинченным в палубу. Ещё через десять минут Келли отдал швартовы и направил яхту в залив. Лишь теперь он позволил себе расслабиться. Он включил автопилот, после чего немного ослабил проволоку, стягивающую руки Билли, и освободил ему ноги.

Келли устал. Он не ожидал, что будет так трудно перетащить Билли из «фольксвагена» в багажник «скаута». И здесь счастье было на его стороне — он вовремя успел заметить машину, что развозила утренние газеты; водитель её сбрасывал на углу связанные пачки — разносчик подберёт их, развяжет и доставит ещё до шести утра.

Келли устроился в кресле перед штурвалом, налил кофе и в качестве награды своему усталому телу вытянул ноги.

Освещение в салоне было тусклым — Келли не хотел, чтобы яркий свет внутри мешал ему управлять яхтой. Слева у причалов в ожидании разгрузки в морском терминале Данделка стояло полдюжины грузовых судов, но он не заметил там никакого движения. Море, особенно такое как сейчас, всегда успокаивало его — тихий ветерок, чуть волнующаяся водная гладь вокруг и словно танцующие на ней отражения береговых огней. Красные и зелёные проблески фонарей на буях указывали путь кораблям и ограждали опасные мели. «Спрингер» плыл мимо форта Кэрролл, низкого восьмиугольника из серого камня, построенного лейтенантом Робертом Э. Ли из сапёрного корпуса американской армии. Всего шестьдесят лет назад на нем были ещё установлены двенадцатидюймовые орудия. На севере виднелись оранжевые отблески плавильных печей металлургического завода компании «Бетлехем стал» на Спэрроу-Пойнт. Из портового бассейна начинали выходить буксиры, чтобы вывести корабли от причалов или помочь новым ошвартоваться у пирсов. Низкие звуки их дизельных двигателей разносились по морской поверхности каким-то дружеским, рёвом. Удивительно, но этот рёв не только не нарушал мирную предрассветную тишину, царившую в гавани, но даже подчёркивал её. Эта тишина успокаивала Келли, как и надлежит ей перед началом нового дня.

— Кто ты такой, мудак? — спросил Билли, когда Келли удалил у него кляп изо рта. Он был не в силах сопротивляться окружающей тишине. Его руки были по-прежнему связаны за спиной, зато ноги свободны, и он сел на палубу.

Келли пил кофе, глоток за глотком, расслабив усталые руки и не обращая внимания на звуки, раздающиеся позади.

— Я спрашиваю тебя, кретин, кто ты такой? — произнёс Билли уже более громко.

День будет жарким, подумал Келли. На небе, усыпанном звёздами, ни облачка, не заметно даже ни малейшего намёка на их приближение. Никаких признаков «утренних красных облаков», что могло бы означать надвигающийся шторм и причинить беспокойство, хотя температура воздуха упала только до двадцати четырёх градусов и это служило дурным предзнаменованием для наступающего дня, потому что лучи жаркого августовского солнца обрушатся на земную поверхность.

— Послушай, говнюк, я хочу знать, кто ты!

Келли шевельнулся в своём широком кресле у панели управления и отпил ещё кофе. Его курс по компасу был один-два-один — как всегда, он держался у южного края судоходного канала. Навстречу ему шёл ярко освещённый буксир, по-видимому из Норфолка, тащивший за собой две баржи, но в темноте не было видно, чем они нагружены. Келли проверил ходовые огни и убедился, что фонари размещены должным образом. Береговая охрана будет довольна, потому что часто им не нравилось, как действуют каботажные буксиры. Интересно, что это за жизнь, подумал Келли, буксировать баржи то в одну, то в другую сторону Чесапикского залива. Наверно, очень скучно заниматься одним и тем же изо дня в день, туда и обратно, с юга на север и с севера на юг, с неизменной скоростью в шесть узлов, все время наблюдая одну и ту же картину. Разумеется, за хорошую плату. На буксире капитан и помощник, механик и кок — без кока им не обойтись. Может быть, пара матросов палубной команды, Келли не был в этом уверен. И все получают совсем неплохую зарплату в соответствии с профсоюзными расценками.

— Ну хорошо, послушай, я не знаю, в чем дело, но поговорить-то мы можем, верно?

Правда, маневрировать на близком расстоянии очень непросто, наверно. Особенно при ветре, когда баржи плохо повинуются попыткам ошвартовать их у борта буксира. Только не сегодня. Сегодня не будет сколько-нибудь ощутимого ветра, просто станет жарче чем в аду. Келли начал поворачивать на юг, как только миновал мыс Бодкин-Пойнт и увидел красные огни на башнях Бэй-бриджа в Аннаполисе. Горизонт на востоке освещался первым сиянием утренней зари. По правде говоря, жаль. Последние два часа перед рассветом лучшее время суток, хотя мало кто понимает это. Ещё одно доказательство того, что люди не обращают внимания на то, что происходит вокруг них. Келли показалось, что впереди движется что-то, но стекло ухудшало видимость, поэтому он поднялся на крышу рубки, обнесённую леерами, поднял к глазам морской бинокль 1х50 и поднёс к губам микрофон.

— Яхта «Спрингер» вызывает катер сорок один береговой охраны.

— Сорок первый слушает, «Спрингер». Говорит Португалец. Ты чего это делаешь так рано, Келли? Прием.

— Занимаюсь морскими торговыми операциями, Ореза. А в чем твоё оправдание? Прием.

— Присматриваем за новичками вроде тебя, чтобы вовремя прийти на помощь, обучаем молодёжь и тому подобное. А ты как думаешь? Прием.

— Приятно слышать, береговая охрана, что моя судьба в надёжных руках. Что касается обучения молодёжи, все очень просто — толкаешь такие вот штуки, называются рукоятками, в сторону передней части судна — обычно она заострённая — и корабль плывёт быстрее. Эта остроконечная часть поворачивается в ту же сторону, куда крутишь штурвал. Понимаешь, крути налево — повернёшь налево, крути направо — повернёшь направо. Прием.

Келли услышал смех по радиосвязи частотной модуляции.

— Понятно, спасибо за объяснения, «Спрингер», передам их команде. Ещё раз благодарю за советы, сэр. Прием.

* * *

Команда патрульного катера береговой охраны ворчала после длительной восьмичасовой вахты и в остальном мало чем занималась. Ореза отдал штурвал молодому матросу, а сам оперся плечом о переборку, пил кофе из кружки и болтал по радио, держа в руке микрофон.

— Знаешь, «Спрингер», я бы не простил подобной наглости многим парням. Прием.

— Хороший моряк уважает тех, кто лучше его, береговая охрана. А верно, что у вашего судна в донной части колёса, как у автомобиля? Прием.

— О-о, — простонал молодой матрос.

— Нет, «Спрингер», это не правда. Мы снимаем эти тренировочные колёса сразу после того, как молокососы из военно-морского флота уходят с верфи. Нам не нравится, когда у таких дам начинается морская болезнь при одном взгляде на них. Прием.

* * *

Келли усмехнулся и изменил курс влево, чтобы подальше обогнуть приближающийся катер береговой охраны.

— Какое счастье, что водные пути нашей страны в руках таких надёжных парней, особенно сейчас, когда наступает уик-энд.

— Не увлекайся, «Спрингер», а то я пошлю вельбот для проверки средств спасения!

— А-а, это так тратятся деньги, которые я плачу в качестве федерального налога?

— Не люблю, когда они тратятся понапрасну.

— Ну ладно, береговая охрана, просто хотел убедиться, что кто-то не спит на вашем судне.

— Понятно, сэр. Очень вам благодарны. Мы действительно немного задремали. Как хорошо, что в море плавают настоящие профессионалы вроде вас, а то нам просто нечего было бы делать.

— Попутного ветра, Португалец.

— Тебе тоже, Келли. — Голос исчез, и из динамика послышались обычные радиопомехи.

Вот и все, подумал Келли. Возникло бы немало проблем, если бы Португалец решил навестить его яхту для дружеской беседы. Келли был всегда рад поболтать с ним, но не сейчас. Он выключил радио и спустился в салон. Горизонт на востоке был залит розово-оранжевым светом. Ещё десять минут, и покажется солнце.

— Что там такое? — спросил Билли.

Келли налил себе ещё кофе и проверил автопилот. В рубке стало тепло, и он снял рубашку. Шрамы на спине и плечах от выстрела из охотничьего ружья стали отчётливо видны даже при слабом освещении начинающегося рассвета. Последовала очень долгая тишина, которую прервал шумный вдох.

— Значит, ты...

На этот раз Келли повернулся и посмотрел вниз на обнажённого мужчину, прикованного к палубе.

— Совершенно верно.

— Но я убил тебя, — возразил Билли. Ему никто не сообщил про обратное. Генри решил промолчать, считая, что это не имеет отношения к распространению наркотиков.

— Ты так считаешь? — спросил Келли, снова поворачиваясь и глядя вперёд. Он увидел, что один из дизелей чуть перегревается, и решил проверить систему охлаждения, покончив с другими делами. В остальном яхта вела себя послушно, слегка покачиваясь на почти невидимых волнах, и двигалась вперёд с крейсерской скоростью в двадцать узлов. Нос её был приподнят на пятнадцать градусов, поскольку подводные крылья плавно скользили по поверхности залива. Яхта на ступеньке, называл Келли такое положение. Он снова потянулся, напрягая и расслабляя мышцы, давая возможность Билли получше рассмотреть шрамы и что скрывается под ними.

— Так вот в чём дело... она рассказала нам о тебе — рассказала всё, прежде чем мы прикончили её.

Келли окинул внимательным взглядом контрольную панель, затем посмотрел на карту — яхта приближалась к Бэй-бриджу. Скоро ему придётся переместиться на восточный край канала. Теперь он смотрел на судовые часы — Келли называл их хронометром — по крайней мере, раз в минуту.

— Пэм доставила нам немало удовольствия. До самого конца, — произнёс Билли, поддразнивая этого парня, захватившего его, наполняя тишину злобными словами, находя в них источник храбрости для себя. — Зато была дурой, глупой и тупой.

Миновав Бэй-бридж, Келли отключил автопилот и повернул штурвал на десять градусов налево. Впереди не было судов, и все-таки он внимательно огляделся, прежде чем начать поворот. Пара ходовых огней на самом горизонте возвещала о приближении торгового судна, примерно в двенадцати тысячах ярдов. Келли мог бы включить радиолокатор и убедиться в этом, но при такой видимости это было бы напрасной тратой электричества.

— Она рассказала тебе о синяках страсти? — ухмыльнулся Билли. Он не заметил, как побелели костяшки рук, сжимающие штурвал.

Синяки на грудях сделаны, по-видимому, обычными плоскогубцами, говорилось в отчёте патолога. Келли запомнил его наизусть, каждое сухое слово, каждый холодный медицинский термин, словно весь отчёт был вырезан на стальном листе алмазным резцом. Какие чувства владели врачом, писавшим его? Такие же, какие возникли у него самого? Пожалуй. Ярость автора отчёта выражалась в растущей отрешённости текста, в бесстрастии слов. Профессионалы вынуждены так поступать.

— Знаешь, ведь она все нам рассказала. Как ты подобрал её на дороге, как вы жили и веселились. Ведь мы научили её всяческим приёмам, мистер. Ты должен быть благодарен нам за это. Перед тем как сбежать от нас — готов поспорить, об этом она тебе не говорила, — эта девка уговорила каждого из нас лечь на неё, мы так и сделали, по три-четыре раза каждый. Она решила, наверно, что перехитрила нас, а? Ей даже в голову не пришло, что она будет вынуждена повторить все это снова.

Тип крови 0, резус положительный, тип крови 0, резус отрицательный, тип крови АВ, резус тоже отрицательный, вспомнил Келли. Тип крови 0 намного более распространённый, чем все остальные, это значит, что там вполне могло быть больше чем трое мужчин. А какой тип крови у тебя. Билли?

— Всего лишь проститутка, вот так. Симпатичная, но только проститутка. Так она и умерла, ты знаешь это? Сдохла с хреном внутри. Мы задушили её, когда она подбрасывала парня своим прелестным маленьким задом и не прекращала даже тогда, когда её лицо побагровело. Было занятно наблюдать за этим. — Билли похотливо хихикнул. — Я тоже позабавился с ней — три раза, приятель! И это я причинил ей боль, настоящую боль, слышишь?

Келли приоткрыл рот, стараясь дышать глубоко и медленно, не позволяя мышцам напрягаться. Утренний ветерок слегка усилился, и яхта раскачивалась градусов на пять на каждый борт, влево и вправо от вертикали, и он позволил своему телу двигаться вместе с креном, приказал себе подчиниться успокоительному движению моря.

— Я не понимаю, чего ты так волнуешься. Ведь всего-навсего прикончили проститутку. Мы можем заключить сделку, от которой тебе немало перепадёт. Да ты знаешь, как сглупил? В том доме было семьдесят кусков, сукин ты сын. Семьдесят кусков! — Билли замолчал, видя, что его попытки не возымели действия. И все-таки разъярённый человек теряет самообладание, допускает ошибки, и он заметил, что все же однажды ему удалось потрясти его. Билли не сомневался в этом и решил продолжать.

— Знаешь, жалко, что ей нужны были наркотики. Выбери она другое место, чтобы заполучить их, и мы бы никогда вас не заметили. А потом и ты дал маху, помнишь?

— Да, помню.

— Имей в виду, ты в самом деле глупо вёл себя в тот раз. Ты что, забыл о телефонах? Господи, приятель! Да после того как наша машина застряла, мы позвонили Берту, сели в его джип и принялись за поиски — и тут же нашли тебя, безо всякого труда. Видно, она чертовски очаровала тебя, раз ты забыл об этом.

Телефоны? Значит, Пэм погибла из-за такого пустяка? — подумал Келли. Его мышцы словно окаменели. Ты идиот, Келли. Затем плечи его бессильно опустились, правда, всего лишь на секунду, — он понял всю величину своей ошибки, как не сумел защитить её. И тут же у него мелькнула мысль о бессмысленности всех усилий отомстить за Пэм. Но бессмысленны эти усилия или нет, он пойдёт до конца. Келли выпрямился в кресле.

— Понимаешь, такую машину чертовски легко заметить. Мы даже не сразу поверили, что ты оказался таким глупым. — Билли почувствовал, что его насмешки попали в цель. Похоже, теперь можно начать настоящие переговоры. — Признаться, я удивлён, что ты остался в живых. Имей в виду, это не какая-нибудь личная ненависть к тебе. Может быть, ты не знал, чем она занималась, что ей поручали. Мы просто не могли отпустить её на свободу, потому что она знала слишком много, понимаешь? Я могу уладить дело, дать тебе все, что ты потребуешь. Давай решим все это миром, а?

Келли проверил автопилот, затем посмотрел вперёд. «Спрингер» двигался по прямому и безопасному курсу, впереди виднелось только море. Он встал и пересел в другое кресло, в нескольких футах от Билли.

— Она сказала тебе, что мы приехали в город, чтобы купить для неё наркотики? Именно это она сказала? — спросил Келли, глядя ему в глаза.

— Да, конечно, — ответил Билли успокаиваясь. И тут же озадаченно поднял голову, увидев, что Келли зарыдал прямо перед ним. Может быть, ему действительно удастся выпутаться из этого положения. — Господи, извини меня, приятель, — произнёс Билли совсем не тем голосом, какой требовался в данной ситуации. — Я понимаю, тебе здорово не повезло.

Это мне не повезло? Келли закрыл глаза, всего в нескольких дюймах от лица Билли. Господи милосердный, она защищала меня. Даже после того как я не сумел защитить её, она ничего не выдала. Она не знала, жив я или нет, но лгала, чтобы защитить меня. Чувства одержали верх, и Келли просто на несколько минут утратил контроль над собой. Но даже в этом была своя цель. Через некоторое время его глаза высохли, и, вытирая их, он одновременно стер со своей совести все человеческие чувства, которые ещё могли оставаться в его душе по отношению к этому ублюдку.

Келли встал и вернулся в кресло перед панелью управления. Он больше не решался смотреть на этого мерзкого подонка. Ещё бы, а вдруг он действительно утратит всякий контроль над своими действиями? Рисковать он не мог.

* * *

— Том, я считаю, что ты, может быть, и прав, — заметил лейтенант Райан.

Судя по водительскому удостоверению, уже прошедшему проверку, владелец его никогда не подвергался аресту, но много раз платил штраф за нарушения правил дорожного движения — Ричарду Оливеру Фармеру было двадцать четыре года и старше он уже никогда не станет. Фармер умер от удара ножом в грудь,пронзившего околосердечную сумку и сердце. Размеры ножевой раны — обычно такие проникающие ранения стягиваются и неспециалисту трудно их заметить — говорили о том, что убийца повернул нож в ране, насколько это допускало расстояние между рёбрами. Рана была большой, указывая на то, что оружие убийства — нож — было широким, с шестидюймовым лезвием. Но ещё более важным являлось то, что на этот раз у детективов была дополнительная информация.

— Убийца допустил ошибку, — заявил судебно-медицинский эксперт. Райан и Дуглас согласно кивнули. На мистере Фармере была белая хлопчатобумажная рубашка с пристёгнутыми погончиками. Тут же, на дверной ручке, висел и пиджак от костюма. Убийца выдернул нож из раны и вытер лезвие о рубашку. Сделал он это, по-видимому, трижды, и один раз оставил идеальный отпечаток лезвия, испачканного кровью жертвы, у которой был револьвер за поясом, но убитый не сумел им воспользоваться. Ещё одна жертва искусного и неожиданного нападения, вот только проявившая меньше бдительности. Младший из пары детективов указал карандашом на этот отпечаток.

— Знаете, что это такое? — спросил Дуглас. Вопрос был чисто риторическим, потому что он сам сразу и ответил на него. — Это «Кабар», стандартный боевой нож, состоит на вооружении морской пехоты. У меня самого есть точно такой же.

— И отточен здорово, — сообщил им судмедэксперт. — Очень чёткий разрез, почти хирургический в момент вхождения в тело. Он, должно быть, рассёк сердце едва ли не пополам. И исключительно точный удар, господа, лезвие вошло в тело совершенно горизонтально, чтобы не застрять в рёбрах. Большинство людей полагают, что сердце находится в левой части груди. Наш друг знает, что это не совсем так. Только один удар. Он точно знал, куда его нанести.

— Ещё один, Эм. Вооружённый преступник. Наш друг сумел подойти вплотную к нему и убить его так быстро...

— Да, Том. Теперь я считаю, что ты прав. — Райан кивнул и поднялся на второй этаж, где работала остальная группа детективов. В спальне была обнаружена мужская одежда и холщовая сумка с огромной суммой наличных, пистолетом и ножом. Здесь же находился матрас с пятнами семенной жидкости, некоторые были ещё влажными. И женская сумочка. Так много предметов для описи молодым детективам. Группа крови — по пятнам семенной жидкости. Полное опознание всех троих — по мнению детективов здесь было три человека. Даже автомобиль у входа, по которому можно определить владельца. Наконец что-то похожее на нормальное убийство. Латентные отпечатки пальцев по всей комнате. Фотографы уже отсняли дюжину кассет. Однако для Райана и Дугласа вопрос был уже решён, причём очень своеобразно.

— Ты знаешь доктора Фарбера в больнице Хопкинса?

— Да, Эм. Он занимался вместе с Фрэнком Алленом расследованием дела Гудинга. Я тогда договаривался о встрече с ним. Фарбер произвёл на меня большое впечатление, — кивнул Дуглас. — Странный парень, но очень умный. Ты не забыл, что сегодня после обеда я должен присутствовать на судебном заседании?

— Хорошо. Думаю, справлюсь и без тебя. С меня кружка пива, Том. Ты сумел разобраться с этим делом быстрее меня.

— Спасибо, Эм. Может быть, и я когда-нибудь стану лейтенантом, а?

Райан рассмеялся, докурил сигарету и пошёл вниз по лестнице.

* * *

— Надеюсь, ты не думаешь сопротивляться? — с улыбкой спросил Келли. Он только что вернулся в салон, после того как закрепил швартовы за причальные тумбы у пирса своего острова.

— Чего это ради я должен помогать тебе? — ответил Билли тоном, в котором, как ему казалось, прозвучал вызов.

— Как хочешь, — пожал плечами Келли, достал боевой нож и поднёс его к особенно чувствительному месту. — Тогда начнём прямо сейчас, если тебе не терпится.

Голое тело съёжилось, причём одна его часть съёжилась намного заметнее других.

— Хорошо, хорошо!

— Отлично. Я хочу, чтобы ты извлёк урок из этого. Никогда больше ты не причинишь зла ни одной девушке. — Келли снял цепи, удерживавшие Билли на палубе и прикреплённые к болтам, но оставил на месте цепь, стягивавшую его руки за спиной. Затем поднял Билли на ноги.

— ... твою мать, сука! Ты собираешься убить меня, но я ничего тебе не скажу.

Келли повернул его к себе лицом и посмотрел в глаза.

— Я не собираюсь убивать тебя, Билли. Когда я высажу тебя с острова на берег, ты будешь жив. Обещаю.

Замешательство на лице Билли было настолько забавным, что Келли на мгновенье улыбнулся, но тут же покачал головой. Он напомнил себе, что выбрал очень узкую и ненадёжную тропинку между двумя одинаково опасными обрывами, на дне которых лежало угрожающее ему безумие, потеря рассудка, вызванная различными причинами, но от этого не менее губительная. Ему нужно отдалиться от реальности происходящего, но сохранять с ним контакт. Келли помог своему пленнику спуститься по трапу на причал и повёл его к бункеру, где размещалось оборудование.

— Хочешь пить?

— Неплохо было бы и помочиться. Келли свернул с дорожки на траву.

— Валяй, — сказал он и остановился, ожидая, когда Билли кончит. Тому не нравилось быть голым, особенно перед другим мужчиной и в зависимом от него положении. Ничего не понимая, снова не правильно оценив обстановку, сейчас он не пытался говорить с Келли, по крайней мере не пытался сделать это должным образом. Трусливый по натуре, Билли попробовал раньше собраться с силами и говорил, не столько обращаясь к Келли, сколько разговаривая с самим собой, вспоминая, как он принимал участие в пытках и убийстве Пэм. Он старался создать себе же иллюзию силы, тогда как молчание могло... впрочем, нет, спасти его уже вряд ли могло что-нибудь. Но молчание могло поселить сомнения в душе Келли, особенно если бы Билли догадался придумать какую-нибудь историю, обвинить кого-нибудь другого. Но ведь трусость и глупость идут рядом, правда? Келли оставил его стоять и набрал комбинацию на цифровом замке. Войдя в бункер и включив освещение, он вернулся к Билли и втолкнул его внутрь.

Это походило на... впрочем, нет, это и впрямь был стальной цилиндр диаметром семнадцать дюймов с колёсиками на донной части, прилегающей к полу. Стальная крышка не закрыта, просто висит на петлях.

— Залезай, — приказал Келли, указывая на открытый цилиндр.

— В гробу я тебя видел! — Новый вызов. Келли ударил его рукояткой ножа по затылку. Билли упал на колени.

— Ты все равно залезешь внутрь — целый или порезанный, мне наплевать. — Это была ложь, но эффективная, и потому она возымела действие. Келли поднял его за шею и засунул в цилиндр голову и плечи Билли. — Не вздумай двигаться, — предупредил он.

Все шло гораздо проще, чем он ожидал. Келли снял разводной ключ с инструментальной панели на стене и отвинтил гайку на цепи, стягивающей руки Билли. Он почувствовал, как тот напрягся, полагая, что наступил момент, когда можно попытаться спастись, но Келли оказался быстрее — ему нужно было вынуть всего лишь один болт, крепящий цепь, чтобы освободить руки Билли, и острие ножа, коснувшегося спины пленника мгновением раньше не дало ему выбраться из цилиндра. Теперь любая попытка была обречена на неудачу, Билли оказался слишком труслив, чтобы ценой боли попытаться спастись. Он дрожал, но уже не сопротивлялся, несмотря на отчаянные мысли.

— Лезь дальше! — скомандовал Келли, подталкивая его внутрь, и когда ноги исчезли за краем цилиндра, он поднял крышку и надёжно закрепил её на месте откидными болтами. Затем Келли вышел из бункера, выключив свет. Он был голоден и хотел спать. Билли подождёт. Так даже лучше — ожидание сделает его более сговорчивым.

* * *

— Алло? — Её голос был полон тревоги.

— Привет, Сэнди, это Джон.

— Джон! Слава Богу! Что происходит?

— Как она?

— Ты имеешь в виду Дорис? Сейчас она спит, — сказала Сэнди. — Джон, кто мог... я имею в виду, что с ней случилось?

Келли сжал в руке трубку телефона.

— Сэнди, я прошу тебя слушать как можно внимательнее. Это очень важно.

— Хорошо, говори, — Сэнди сидела в кухне, глядя на стоящий перед ней кофейник. За окном соседские дети играли на лужайке в мяч. Сейчас эта утешительная картина казалась ей какой-то очень отдалённой.

— Во-первых, не говори никому, что она у тебя. И самое главное — не говори об этом полиции.

— Джон, она вся изранена, нуждается в наркотиках. У неё, наверно, и другие очень серьёзные медицинские проблемы. Я буду вынуждена...

— Тогда расскажи об этом Сэму и Саре, больше никому. Понимаешь, Сэнди? Никому больше. Сэнди... — Келли заколебался. Об этом трудно говорить, но он обязан:

— Сэнди, я подверг тебя серьёзной опасности. Те люди, которые мучили Дорис, это те же самые, что...

— Я знаю, Джон. Сама догадалась. — Выражение её лица было бесстрастным, но она видела, как и он, фотографию тела убитой Памелы Старр Мадден. — Джон, она сказала мне, что ты убил кого-то.

— Да, Сэнди, это правда.

Сандра О'Тул ничуть не удивилась признанию Келли. Она пришла к такому выводу несколько часов назад, но только сейчас услышала это из его уст. Её поразило только одно — как он произнёс это. Спокойно и равнодушно, словно само собой разумеющееся. Да, Сэнди, это правда. Ты вынес мусор? Да, Сэнди, вынес.

— Сэнди, это очень опасные люди. Я мог, конечно, не брать с собой Дорис, но... не сумел так поступить, понимаешь? Боже мой, Сэнди, ты видела, что они...

— Да. — Прошло немало времени с тех пор, когда она работала с жертвами насилия и почти забыла, с какой жестокостью обращаются люди друг с другом.

— Сэнди, мне очень жаль, что я...

— Джон, что сделано, то сделано. Я справлюсь с этим, понимаешь?

Келли на мгновение замолчал, чувствуя, как укрепляется его решимость от одного её голоса. Может быть, в этом и заключается разница между ними. Его инстинкты диктовали ему, что нужно наносить ответный удар, искать людей, так жестоко поступающих с другими, и уничтожать их. Найти и уничтожить. Её же инстинкты были направлены на то, чтобы защищать людей по-иному, и в голове у бывшего коммандос промелькнула мысль, что её сила в этом смысле более значительна, поскольку Сэнди защищает и спасает людей, тогда как он защищает одних, уничтожая других.

— Ей понадобится медицинская помощь. — Сэнди подумала о молодой женщине в спальне наверху. Она помогла ей раздеться и оказала первую помощь, потрясённая следами физического насилия на её теле. Но хуже всего было выражение её глаз — мёртвых, погасших, без той искорки жизни, которую Сэнди видела в глазах даже тех пациентов, которые уже проиграли в упорной схватке со смертью. Несмотря на годы, во время которых она ухаживала за критически больными пациентами, Сэнди и в голову не приходило, что человека кто-то может уничтожить намеренно, с умышленной злобной жестокостью садиста. Она понимала, что теперь сама может привлечь к себе внимание подобных людей, но её отвращение и ненависть к ним были сильнее страха.

Для Келли, как ни странно, такие эмоции поменялись местами.

— Ну хорошо, Сэнди, только будь поосторожней. Обещай это.

— Обещаю. Сейчас я позвоню доктору Розену. — Она замолчала. — Джон?

— Да, Сэнди?

— То, что ты делаешь... это не правильно, Джон. — И тут же она почувствовала ненависть к себе из-за этих слов.

— Я знаю, — ответил Келли.

Сэнди закрыла глаза, все ещё видя детей, играющих в бейсбол на лужайке, затем перед ней предстало лицо Джона. Она знала, что должна сказать дальше, и сделала глубокий вдох, прежде чем продолжать:

— Но меня это больше не беспокоит, Джон. Я понимаю тебя.

— Спасибо, — послышался в трубке его шёпот. — С тобой все в порядке?

— Да.

— Я вернусь, как только смогу. Не знаю, как нам с ней поступить...

— Я позабочусь о ней — мы позаботимся. Что-нибудь придумаем.

— Хорошо, Сэнди... Сэнди?

— Что, Джон?

— Спасибо. — Послышался щелчок, и связь прервалась. Рада помочь тебе, подумала она, опуская трубку. Какой странный человек. Убивает людей, делает это с полным отсутствием жалости — ей ещё никогда не приходилось видеть такого, да и вряд ли захочется — это ощущалось в его словах, абсолютно лишённых человеческих эмоций. И в то же время тратит время и силы, подвергает себя опасности, ради спасения девушки. Как трудно его понять, сказала себе Сэнди, набирая номер телефона.

* * *

Доктор Сидней Фарбер выглядел именно так, как предполагал Эммет Райан, — лет сорока, невысокий, с бородкой, семитскими чертами лица, с трубкой в зубах. Когда детектив вошёл в кабинет, доктор не встал ему навстречу, всего лишь сделал приглашающий жест в сторону кресла. Райан направил ему с посыльным выдержки из ведущегося расследования ещё перед обедом, и ему было ясно, что психиатр уже ознакомился с ними. Страницы материалов расследования лежали перед Фарбером на столе, разделённые на две стопки.

— Я знаком с вашим коллегой Томом Дугласом, — заметил Фарбер, попыхивая трубкой.

— Да, сэр. Он сказал, что ваша помощь в деле Гудинга была неоценима.

— Очень больной человек, этот мистер Гудинг. Надеюсь, его лечат должным образом.

— Насколько болен вот этот? — спросил лейтенант Райан. Фарбер поднял голову и посмотрел на детектива.

— Он совершенно здоров, как мы с вами — пожалуй, с физической точки зрения даже здоровее. Но не это самое главное. Вы только что сказали: «Вот этот». Следовательно, по вашему мнению, убийцей во всех случаях является один и тот же человек. Объясните мне, почему вы так считаете. — Психиатр откинулся на спинку кресла.

— Сначала я придерживался иной точки зрения. Том заметил это раньше меня. Причиной всему высокий профессионализм.

— Совершенно точно.

— Значит, мы имеем дело с психически ненормальным человеком? Фарбер покачал головой.

— Нет. Настоящий психопат — это человек не способный справиться с жизнью. Он видит действительность в особенном, только ему понятном свете, и его понимание жизни обычно резко отличается от того, как её понимают все остальные. Почти во всех случаях расстройство психической деятельности легко заметно и выражается простым и понятным способом.

— Но ведь Гудинг...

— Мистер Гудинг является тем, кого мы называем — существует такой новый термин — «последовательным психопатом».

— Ну хорошо, однако его соседи ничего необычного в поведении Гудинга не заметили.

— Это верно, но психическое расстройство мистера Гудинга выражалось в том, что он убивал своих жертв со страшной и отвратительной жестокостью. А вот в этих убийствах нет ничего ритуального. Он не уродует трупы, никаких следов сексуальных мотивов — обычно это заметно по разрезам на шее, понимаете. Нет. — Фарбер снова покачал головой. — У вашего убийцы побудительные мотивы чисто деловые. Убивая людей, он не даёт выхода своим эмоциям, просто убивает их, спокойно и хладнокровно по причинам, которые представляются вполне разумными — по крайней мере для него.

— Тогда что это за причины?

— Совершенно очевидно, что он убивает людей не ради денег. Причина в чем-то ином. Ярость в нем бьёт через край, но мне приходилось встречать подобных людей.

— Где? — спросил Райан. Фарбер молча указал на стену напротив. В дубовой раме на красном бархате были приколоты серебряные крылья парашютиста, нашивка подразделения рейнджеров и боевой знак пехотинца. Детектив был настолько удивлён, что не сумел скрыть этого.

— Глупо с моей стороны, — небрежно махнул рукой Фарбер. — Еврейский юноша хочет показать, насколько он крутой. Впрочем, — по его лицу пробежала улыбка, — я добился этого.

— Мне Европа не слишком понравилась. Правда, в интересные места я так и не попал.

— Вы были в какой части?

— Рота «Е», второй батальон 506-го полка.

— Сто первая воздушно-десантная, верно?

— На все сто, доктор, — кивнул детектив, подтверждая этим, что и он был когда-то молодым и глупым, вспоминая, каким худеньким парнем был тогда, выпрыгивая из грузового отсека самолёта С-47. — Нас забрасывали в Нормандию и Эйндховен.

— Ив Бастонь?

Райан кивнул ещё раз.

— В тот раз было мало весёлого, но туда нас, по крайней мере, доставили на грузовиках.

— Так вот, лейтенант Райан, с этим вы и столкнулись сейчас.

— Объясните, пожалуйста.

— Ключ к разгадке заключается вот в этом. — Фарбер показал на страницы с записью показаний миссис Чарлз. — Камуфляж. Он пользуется камуфляжем, в этом можно не сомневаться. Для того чтобы вонзить нож в затылок жертвы по самую рукоять, требуется большая физическая сила. Это не мог быть какой-то алкоголик. У них масса проблем со здоровьем.

— Но это не подтверждается обстоятельствами, — возразил Райан.

— Думаю, что подтверждается, хотя, на первый взгляд, это незаметно. Давайте вернёмся в прошлое. Вы служите в армии, в самом отборном подразделении. Ведь перед началом операции вам потребуется разведка, правда?

— Обязательно.

— Применим это к городским условиям. Как провести разведку? Понадобится маскировка. Вот наш друг и решает замаскироваться под пропойцу, уличного бродягу. Сколько таких бродяг мы встречаем на улицах города? Они грязные, дурно пахнут, но вообще-то ничуть не опасны, разве что один по отношению к другому. Они — невидимые люди, и вы не обращаете на них внимания. Все так поступают.

— Но вы все-таки не объяснили...

— А вот как он приезжает в этот район и уезжает? Вы считаете, что он ездит на автобусе или нанимает такси?

— У него машина.

— Да. Камуфляж — это такая штука, которую можно надевать и затем снимать. — Фарбер взял со стола фотографию места, где был найден убитый парень, пытавшийся ограбить миссис Чарлз. — Наш друг убивает двух человек в двух кварталах отсюда, покидает место, где он оставил мёртвых, приходит сюда — зачем? — И действительно, на снимке было отчётливо видно пустое место между двумя стоящими у обочины автомобилями.

— Боже милосердный! — Райана охватил небывалый стыд. — Что ещё я упустил, доктор Фарбер?

— Зовите меня Сид. Почти ничего. Этот человек отличается хитростью и выдержкой. Он меняет методы действий, и только вот в этом случае спокойствие изменило ему. Вы меня понимаете? Это — единственное преступление, в котором ощущается ярость, если не считать того, что произошло сегодня утром, но пока мы отвлечёмся от него. Вот здесь мы видим, насколько велика переполняющая его ненависть. Сначала он ломает руку жертве, парень уже не может сопротивляться, и все-таки он убивает его, причём способом, необычным для нормального человека. Почему? — Фарбер, размышляя, несколько раз затянулся табачным дымом. — Да, он испытывает ярость, но в чем причина этой ярости? Да потому что он не ожидал этого. Он не стал бы осуществлять какой-нибудь заранее подготовленный план в присутствии миссис Чарлз. По какой-то причине ему пришлось сделать что-то экспромтом, он не был готов к этому и потому пришёл в ярость. Кроме того, убийца отпустил её — отпустил её, зная, что она видела его.

— И все-таки вы не сказали...

— Это — опытный боец, прошедший школу боевых действий. И очень сильный физически. Значит, он моложе нас с вами и прекрасно подготовлен. Служил в подразделении «рейнджеров», «зелёных беретов» или в другом, не менее элитном.

— Тогда почему он здесь?

— Вот этого я не знаю. Вам придётся спросить его самого. Но вы столкнулись с человеком, который не совершает необдуманных поступков. Он не торопится, выслеживает своих жертв, выбирает одно и то же время суток — когда они устали, когда движение на улицах стихает, и потому шансы, что его кто-нибудь заметит, сводятся к минимуму. Он не грабит их. Может быть, он и берет у них деньги, но это не одно и то же. А теперь расскажите мне о сегодняшнем убийстве, — произнёс Фарбер мягким, но недвусмысленным голосом.

— Фотографии перед вами. На втором этаже мы обнаружили целую сумку денег. Ещё не успели пересчитать, но там не меньше пятидесяти тысяч долларов.

— Деньги, вырученные от продажи наркотиков?

— Мы так думаем.

— В доме был кто-нибудь ещё? Он похитил их?

— Судя по всему, ещё двое. Наверняка один мужчина и, может быть, женщина.

Фарбер кивнул и сунул в рот трубку. Наступило короткое молчание.

— Тогда одно из двух. Или там находился человек, за которым он все время охотился, или это ещё один шаг по пути к иной цели.

— Значит, все торговцы наркотиками, которых он убивал, — это тоже камуфляж.

— Двое первых, которых он связал перед смертью...

— Да, конечно, он сделал это, чтобы что-то у них узнать. — На лице Райана появилась недовольная гримаса. — Конечно, нам следовало сразу подумать об этом. Только их он убивал не на улице. Он спрятал их под аркой, чтобы у него было больше времени для допроса.

— Легко быть крепким задним умом, — напомнил ему Фарбер. — Не стоит из-за этого расстраиваться. В тот раз все указывало на простое ограбление и в вашем распоряжении ещё не было никакой дополнительной информации. А теперь, когда вы пришли сюда, у вас много других сведений. — Психиатр оперся о спинку кресла и улыбнулся, глядя в потолок. Ему нравилось играть детектива. — До этого момента, — он постучал пальцем по последней фотографии, — вы мало что знали. Лишь после случившегося сегодня утром все прояснилось. Убийца хорошо знаком с оружием и владеет тактическими приёмами. Проявляет поразительную выдержку. Он выслеживает свои жертвы, как охотник оленей. Меняет МО, чтобы запутать полицию, но сегодня он допустил ошибку. Он позволил себе проявить немного эмоций, потому что воспользовался — На этот раз намеренно — боевым ножом и продемонстрировал подготовку тем, что вытер лезвие сразу после убийства.

— Но вы утверждаете, что он не сумасшедший?

— Нет, разумеется. Сомневаюсь, что он имеет какие-нибудь отклонения в психике, однако в своих действиях он определённо преследует какую-то цель, опираясь на колоссальную для него мотивацию. Такие люди во всем подчиняются требованиям дисциплины — подобно вам и мне. Эта дисциплина проявляется в том, как он действует, а вот его ярость видна в том, почему он убивает людей. Что-то заставило этого человека, подтолкнуло его на этот путь.

— "Мадам..."

При этом слове Фарбер встрепенулся.

— Ну конечно! А вы проницательны, лейтенант! Так почему же он не устранил её? Она единственная известная нам свидетельница. Более того, он вежливо говорил с ней. Отпустил её... очень интересно... впрочем, это мало что даёт нам.

— За исключением того, что теперь можно утверждать: он убивает не ради удовольствия.

— Совершенно верно, — кивнул Фарбер. — Все его действия направлены к определённой цели. Кроме того, в его распоряжении отличная специальная подготовка, и он пользуется ею для проведения своей операции. Это действительно операция. Да, лейтенант, по улицам вашего округа бродит исключительно опасный хищник.

— Он охотится только за людьми, связанными с торговлей наркотиками. Это очевидно, — заметил Райан. — Тот — или те двое, — кого он похитил...

— Если среди этих двоих есть женщина, то она уцелеет. Мужчина — нет. По состоянию его тела мы сможем определить, являлся ли он главной целью.

— Из-за проявления ярости?

— Это будет очевидным. И вот что ещё — если ваша полиция разыскивает этого человека, не забывайте, что он владеет оружием практически лучше всех. Он будет выглядеть безобидным. Постарается избежать столкновения. Он не хочет убивать невинных, иначе убил бы миссис Чарлз.

— Но если мы загоним его в угол...

— Ни в коем случае не допускайте этого.

* * *

— Ну, как устроился? — спросил Келли.

Декомпрессионная камера была одной из нескольких сотен, изготовленных на механическом заводе хьюстонской фирмы «Дийкстра Фаундри энд Тул компани, инк.», штат Техас, — по крайней мере, так было написано на металлической табличке, прикреплённой к стальному цилиндру. Эта камера, сделанная из высококачественной стали, была предназначена для воспроизведения давления воды, которому подвергается ныряльщик с аквалангом. На одном конце камеры находилось маленькое — десять на десять сантиметров — окно с тройными прозрачными панелями из плексигласа. У камеры был даже крохотный воздушный шлюз для передачи внутрь таких Предметов, как пища или вода, а в самой камере находилась двадцативаттная лампочка для чтения. Под стальным цилиндром располагался мощный компрессор с бензиновым двигателем, которым можно было управлять с откидного сиденья, наблюдая за двумя манометрами. На одном виднелись концентрические круги, размеченные в миллиметрах и дюймах ртутного столба, которые показывали давление внутри камеры в трёх системах единиц — фунтах на квадратный дюйм, килограммах на квадратный сантиметр и в барах, то есть единицах нормального атмосферного давления, равняющегося 14, 7 фунта на квадратный дюйм. Циферблат второго измерительного прибора показывал соответственно глубину, как в футах, так и в метрах. Каждые тридцать три фута погружения увеличивали давление внутри камеры на одну атмосферу, на 14, 7 фунта на квадратный дюйм или на один бар.

— Послушай, если тебя что-нибудь интересует, спрашивай… — донеслось из динамика системы связи с находящимся внутри камеры микрофоном.

— Я не сомневался, что мы найдём общий язык. — Келли дёрнул за трос. Заработал мотор, вращающий компрессор. Прежде всего он проверил, закрыт ли клапан стравливания воздуха, расположенный рядом с манометрами. Затем открыл кран, подающий воздух внутрь камеры от компрессора, и увидел, как стрелки на приборах начали медленно вращаться по часовой стрелке.

— Ты умеешь плавать? — спросил Келли, глядя в окошко.

Билли дёрнулся от беспокойства.

— Что — эй, послушай, не топи меня! Пожалуйста!

— Не бойся, этого не случится. Итак, ты умеешь плавать?

— Да, конечно.

— А нырять с аквалангом? — задал следующий вопрос Келли.

— Нет, не умею, — донёсся растерянный ответ.

— Ну что ж, сейчас ты поймёшь, как чувствует себя ныряльщик. Открой рот и делай глотательные движения, чтобы привыкнуть к давлению, — посоветовал ему Келли, наблюдая за тем, как стрелка, указывающая «глубину», миновала отметку тридцать футов.

— Послушай, почему ты не задаёшь своих идиотских вопросов, а?

Келли выключил интерком. В голосе, доносящемся из динамика, было слишком много страха. Келли не любил причинять людям боль и беспокоился из-за того, что у него возникает жалость к Билли. Когда «глубина» достигла отметки сто футов, он закрыл кран, через который в камеру подавался воздух, но решил не выключать мотор. Пока Билли привыкал к повышенному давлению, Келли нашёл шланг и присоединил его к выхлопной трубе двигателя, а другой конец вывел наружу, чтобы окись углерода не поступала в бункер. Келли действовал по памяти, и это беспокоило его. Сбоку на камере имелась инструкция, но она была слишком краткой, советуя обратиться к детальному наставлению для ныряльщика, которого у Келли не было. Последнее время он мало нырял на большую глубину, если не считать руководства группой ныряльщиков, срезавших повреждённую нефтяную платформу в Мексиканском заливе. Келли провёл час, наводя порядок в мастерской, вспоминая время, проведённое с Пэм на острове, и гнев его все время возрастал, но теперь он держал себя в руках. Наконец он вернулся к своему откидному сиденью.

— Как самочувствие?

— Что ты от меня хочешь? — Голос Билли звучал как-то испуганно.

— Будешь отвечать на вопросы?

— Что угодно, только выпусти меня отсюда!

— Тогда хорошо. — Келли взял блокнот. — Тебя когда-нибудь арестовывали. Билли?

— Нет. — В голосе послышалась гордость. Отлично, подумал Келли.

— Служил в армии?

— Нет. — Надо же, какой глупый вопрос.

— Значит, ты никогда не был в тюрьме, у тебя не брали отпечатки пальцев, ничего такого?

— Никогда. — Келли увидел в окошко, что Билли отрицательно покачал головой.

— Откуда мне знать, что ты говоришь правду?

— Но это так!

— Да, пожалуй, ты действительно говоришь правду, но я хочу убедиться в этом, понимаешь? — Келли протянул левую руку и повернул кран на клапане отлавливания воздуха. Воздух со свистом рванулся из камеры. Келли не сводил взгляда с манометра.

Билли не знал, чего ожидать, и происшедшее оказалось для него неприятным сюрпризом. В течение предыдущего часа он находился в атмосфере, где давление в четыре раза превышало нормальное. Тело Билли адаптировалось к нему. Воздух, вдыхаемый лёгкими, под повышенным давлением проник в кровеносную систему, и теперь все его тело испытывало давление 58, 8 фунта на квадратный дюйм. Пузырьки газа, главным образом азота, растворились в системе кровообращения, и когда Келли стравил воздух из камеры, эти пузырьки начали расширяться. Ткани, окружающие расширяющиеся газовые пузырьки, сопротивлялись этому, но без особого успеха, и потому стенки клеток почти сразу начали растягиваться, а в некоторых случаях и разрываться. Возникла боль в конечностях, сначала она была тупой, но быстро стала охватывать все тело, становясь невыносимой. Она накатывала волнами, точно совпадающими с участившимся теперь биением сердца. Келли услышал стоны, превратившиеся затем в крик, а давление соответствовало всего лишь глубине в шестьдесят футов. Он закрыл клапан стравливания воздуха и снова открыл кран, подающий воздух под давлением. Спустя две минуты давление внутри камеры снова равнялось четырём барам. Повышенное давление полностью сняло болезненные ощущения, оставив только боль, которую обычно испытывают спортсмены после большого напряжения. Но Билли не привык даже к такой боли и потому не испытывал от неё приятного ощущения, овладевающего атлетами и такого знакомого им. Однако важным было то, что в окошко на Келли смотрели расширенные от ужаса глаза, и он понял, что его гость полностью запуган. Глаза совсем не походили на человеческие, и Келли решил, что все идёт хорошо. Он включил интерком.

— Это наказание за ложь. Теперь тебе это ясно. Итак, ты подвергался аресту?

— Господи, нет!

— Не был в тюрьме, у тебя не брали отпечатки пальцев?

— Нет, только штрафы за превышение скорости. Меня никогда не арестовывали.

— Призывали на воинскую службу?

— Нет, я ведь уже сказал тебе!

— Отлично, спасибо. — Келли закончил с первой группой вопросов. — А теперь поговорим о Генри и его организации. — Происходило ещё одно событие, которого не ожидал Билли. Начиная с давления около трёх баров, азот, составляющий основную часть того, что люди называют воздухом, оказывает наркотическое действие, похожее на влияние алкоголя или барбитуратов. При всем своём испуге Билли испытывал эйфорию, которая мешала ему мыслить здраво, причём сам он этого не замечал. Это было ещё одним преимуществом техники допроса, избранной Келли главным образом из-за того непоправимого ущерба, который она наносит жертве.

* * *

— Оставил деньги? — спросил Таккер.

— Больше пятидесяти тысяч. Когда я ушёл, они продолжали считать, — сказал Марк Шарон. Они сидели в пустом кинотеатре, два человека на балконе. Однако на этот раз Таккеру было не до попкорна, заметил детектив. Он редко видел его взволнованным.

— Мне нужно знать, что происходит. Что тебе известно?

— За последнюю неделю или дней десять в нашем округе прикончили нескольких торговцев наркотиками...

— Да, Джу-Джу, Банданну, ещё двух, которых я не знаю. Я слышал об этом. Ты считаешь, что эти убийства как-то связаны между собой?

— Это все, что мы знаем, Генри. А кто исчез — Билли?

— Да. Рика убили. Ножом?

— Кто-то вырезал у него сердце, — преувеличил Шарон. — Одна из твоих девушек тоже исчезла?

— Дорис, — кивком подтвердил Генри. — Говоришь, убийца оставил деньги... почему?

— Может быть, это было неудавшееся ограбление, но я не знаю, что помешало. Убийца ограбил и Джу-Джу и Банданну — обоих — чёрт побери, не исключено, что эти случаи никак не связаны между собой. А может быть, и то, что произошло вчера ночью, тоже являлось чем-то иным.

— Чем именно?

— А вдруг это прямое нападение на твою организацию. Генри? — терпеливо объяснил Шарон. — Ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы затеять такое? Ведь не обязательно быть полицейским, чтобы увидеть причину, верно? — Шарон испытывал удовольствие — огромное удовольствие, — что, получил возможность смотреть на Таккера свысока, пусть даже недолгое время. — Что известно Билли?

— Очень многое. Проклятье, я ведь только что начал посвящать... — Таккер прикусил язык.

— Не беспокойся, все в порядке. Мне не нужно знать этого, и я, не хочу ничего знать. Но кто-то ещё знает теперь все подробности, и тебе следует подумать об этом. — Слишком поздно Марк Шарон начал понимать, как тесно его благополучие связано с благополучием Генри Таккера.

— Но почему по крайней мере, не сделать так, чтобы это походило на ограбление? — растерянно произнёс Таккер, глядя невидящими глазами на белый экран.

— Кто-то посылает тебе сигнал. Генри. Он не взял деньги в знак презрения. Тебе известен кто-нибудь, кто не нуждался бы в деньгах?

* * *

Вопли становились все громче. Билли только что совершил новый подъем на шестидесятифутовую глубину, где оставался в течение двух минут. Было интересно наблюдать за его лицом. Келли видел, как он вцепился согнутыми как когти пальцами рук в уши, когда внутри, одна за другой, с промежутками меньше секунды, лопнули барабанные перепонки. Затем воздействию подверглись глаза и носовые полости. Пострадают от декомпрессии и зубы, если у Билли есть в них дупла, а ведь наверняка есть, подумал Келли, но ему не хотелось причинять Билли слишком мучительную боль — по крайней мере, пока.

— Билли, — сказал он, восстановив прежнее давление в барокамере и устранив почти всю боль. — Мне кажется, что ты не говоришь всей правды.

— … твою мать! — закричало существо внутри стального цилиндра прямо в микрофон. — Я прикончил её, тебе это ясно? Я наблюдал, как умирает твоя маленькая куколка с кляпом Генри внутри, подняв зад, и я видел, как ты рыдал, когда узнал об этом, рыдал как ребёнок, сукин ты сын!

Келли поднял голову к самому окошку, убедился, что Билли видит его, и открыл кран стравливания воздуха, просто чтобы дать ему снова почувствовать ощущение боли. Теперь у него началось кровотечение в суставах, потому что пузырьки азота почему-то собирались именно там, и инстинктивная реакция человека, страдающего кессонной болезнью, заключалась в том, что он сворачивался в клубок. Но Билли при всем желании не мог согнуться внутри стального цилиндра. Страдала теперь и центральная нервная система — тонкие паутинки нервных волокон сжимались, и боль ощущалась повсюду, сокрушительная боль в суставах и конечностях и обжигающие огненные нити пронизывали все тело. Начались судороги — это крошечные нервные волокна, передающие электрические импульсы, восстали против мучений, и тело Билли стало дёргаться в разных направлениях, словно его подвергали электрошоку. Келли немного беспокоило, что нервная система реагирует таким образом слишком уж рано. Пока достаточно. Келли восстановил давление, соответствующее сотне футов, и увидел, что спазмы стихают.

— Ну что. Билли, теперь ты понимаешь, как чувствовала себя Пэм? — спросил он, впрочем, напоминая об этом главным образом, самому себе.

— Больно. — По лицу Билли текли слезы. Он закрыл руками лицо, но все-таки не сумел скрыть охватившую его агонию.

— Билли, — терпеливо произнёс Келли. — Видишь, как это действует? Если мне покажется, что ты лжёшь, тебе будет больно. Хочешь, чтобы я причинил тебе боль?

— Господи — нет, пожалуйста, не надо! — Он отнял руки от лица, и теперь их глаза находились в каких-то восемнадцати дюймах друг от друга.

— Постарайся быть хоть немного повежливей, ладно?

— … извини…

— Мне тоже очень жаль. Билли, но тебе придётся делать то, что я тебе говорю, понимаешь? — Ответный кивок. Келли взял стакан воды, проверил герметичность дверцы крохотного воздушного шлюза, затем открыл наружную дверцу и поставил стакан внутрь. — Сейчас, Билли, открой дверцу рядом со своей головой, и ты там увидишь стакан с водой.

Билли послушно открыл дверцу и начал пить воду через соломинку.

— А теперь снова вернёмся к делу, ясно? Расскажи мне о Генри поподробнее. Где он живёт?

— Я не знаю, — с трудом, задыхаясь, произнёс Билли.

— Врёшь! — рявкнул Келли.

— Прошу тебя, не надо! Я в самом деле не знаю, мы встречаемся в условленном месте на сороковом шоссе, он скрывает от нас, где...

— Постарайся вспомнить получше, иначе лифт снова поднимется до шестого этажа. Ты готов?

— Не-е-е-т! — Вопль был настолько громким, что Келли услышал его через дюймовую сталь барокамеры. — Нет, пожалуйста! Я не знаю — честное слово, не знаю.

— Билли, у меня нет оснований жалеть тебя, — напомнил ему Келли. — Ведь это ты убил Пэм, помнишь? Ты пытал её, получал наслаждение, терзая плоскогубцами. Сколько часов. Билли, сколько часов ты со своими друзьями мучил её? Десять? Двенадцать? чёрт возьми. Билли, мы беседуем с тобой только семь часов. Ты пытаешься убедить меня, что работал с Генри почти два года и все-таки не знаешь, где он живёт. Трудно поверить этому. Поднимаемся, — объявил он механическим голосом, протягивая руку в сторону клапана. На этот раз ему понадобилось только коснуться его. Стоило Билли услышать шипенье выходящего воздуха, как его охватил невыразимый ужас, и он закричал ещё до того, как почувствовал боль:

— НО Я НЕ ЗНА-А-А-Ю!

Проклятье. Что, если он действительно не знает? Ну что ж, подумал Келли, лучше убедиться. Он поднял Билли совсем немного, до восьмидесяти пяти футов, чтобы он заново ощутил вкус прежней боли, не вызывая новых травм. Теперь страх перед болью был таким же реальным, как сама боль, подумал Келли, и если он зайдёт слишком далеко, боль может превратиться в наркотик сама по себе. Да, этот человек — трус, получающий удовольствие" от того, что причинял страдания и внушал ужас другим людям, и если он обнаружит, что боль, какой бы ужасной она ни была, не ведёт к смерти, тогда он может черпать запасы мужества внутри самого себя. Келли не хотел подвергать свою операцию такому риску, каким бы маловероятным он ни был. Он снова закрыл клапан стравливания и увеличил давление внутри камеры, на этот раз до стадесятифутовой глубины, чтобы уменьшить боль и усилить наркотическое воздействие азота.

* * *

— Боже мой! — выдохнула Сара. Она не видела посмертные фотографии Пэм, и на единственный вопрос, связанный с этим, её муж ответил решительным отказом. Сара поняла причину и примирилась.

Дорис была обнажённой и вела себя настолько пассивно, что это вызывало тревогу. Единственное, что сумела сделать с ней Сэнди, это помочь вымыться. Сэм открыл сумку и достал оттуда стетоскоп. Частота сердечных сокращений у девушки превышала девяносто, слишком высокая для её возраста, зато сердце билось сильно и устойчиво. Кровяное давление было тоже повышенным, температура нормальной. Сэнди подошла к ней и взяла четыре пробы крови по пять кубиков для последующего лабораторного анализа.

— Господи, кто способен на такое? — еле слышно прошептала Сара. На груди девушки виднелись многочисленные ссадины и синяки, огромный синяк был на правой щеке и совсем свежие кровоподтёки на животе и ногах. Сэм проверил её глаза на чувствительность зрачка. Она оказалась положительной — если не считать полного отсутствия реакции.

— Те же, кто убили Пэм, — тихо ответил хирург.

— Пэм? — спросила Дорис.

— Ты знала её? Откуда?

— Мужчина, который доставил тебя сюда, — сказала Сэнди. — Он тот самый...

— Тот, которого убил Билли?

— Да, — ответил Сэм и лишь потом понял, каким абсурдным мог показаться такой ответ непосвящённому слушателю.

***

— Я знаю только номер телефона, — произнёс Билли заплетающимся языком. Он был опьянён высоким парциальным давлением азота, а исчезновение боли сделало его намного податливей.

— Назови его, — скомандовал Келли, и Билли послушно продиктовал номер. Келли записал его. Теперь перед ним лежали две страницы, почти целиком покрытые карандашными заметками. Имена, адреса, несколько телефонных номеров. На первый взгляд совсем немного, но все-таки гораздо больше, чем имелось в распоряжении Келли всего двадцать четыре часа назад.

— Как производится транспортировка наркотиков? Голова Билли отвернулась от окошка.

— Не знаю...

— Постарайся вспомнить. — Послышалось шипение воздуха, выходящего из камеры.

Снова раздался дикий вопль, но на этот раз Келли не перекрывал кран, снизив давление до семидесяти пяти футов. У Билли началась рвота. Функция лёгких теперь у него была нарушена, и кашель одновременно с рвотой только усиливал боль, что наполняла сейчас каждый кубический дюйм его тела, потрясаемого спазмами. Ему казалось, что его тело превратилось в огромный пузырь или, точнее, во множество пузырей, больших и малых, причём все они старались лопнуть, все давили друг на друга, и Билли чувствовал, что некоторые из них давят сильнее, а некоторые — слабее, и те, что слабее, находились в самых важных местах внутри его тела. Нестерпимую боль ощущал он в глазах. Казалось, они вылезли из глазниц, а расширяющиеся носовые пазухи ещё больше усиливали боль, словно лицо отделялось от остального черепа. Он прижал ладони к лицу, из последних сил стараясь удержать его на месте. Испытываемая им боль выходила далеко за пределы всего, что ему приходилось когда-либо испытывать, и была намного сильнее той, что он любил причинять своим жертвам. Его ноги согнулись и оперлись в стенки стального цилиндра с такой силой, что коленные чашечки, казалось, продавили в легированной стали углубления. Билли мог двигать руками, они изгибались и ползали по его груди в поисках облегчения, но только вызывали более острую боль, когда он попытался удержать глаза в глазницах. Он больше не мог кричать. Время для Билли остановилось и превратилось в вечность. В ней не было ни света, ни темноты, ни звуков, ни тишины. Действительность стала сплошной болью.

— … пожалуйста… пожалуйста… — доносилось из динамика, расположенного рядом с Келли.

Он снова увеличил давление до ста десяти футов.

Лицо Билли покрылось теперь пятнами, словно от какой-то ужасной аллергии. Некоторые кровеносные сосуды лопнули под поверхностью кожи, и один крупный сосуд разорвался в левом глазу. Скоро половина глазного белка стала красной, почти пурпурной, и Билли походил теперь ещё больше на испуганное злобное животное, каким он и являлся на самом деле.

— Мой последний вопрос касался способа доставки наркотиков в Америку.

— Не знаю, — простонал Билли.

Келли поднёс к губам микрофон и спокойно произнёс:

— Билли, мне нужно, чтобы ты понял кое-что. То, что случилось с тобой до сих пор, причинило тебе мучительную боль, но ты ещё не испытал настоящей боли. Я имею в виду настоящуюболь.

Билли посмотрел на него расширившимися глазами. Если бы он мог взглянуть на происходящее рассудительно и здраво, то подумал бы, что такие страшные муки, уж конечно, должны иметь свой предел. Это было бы одновременно и правильным и ошибочным.

— Все, что ты пока испытал, врачи могут вылечить, понимаешь? — Это не было такой уж большой ложью, а то, что последовало, не было ложью совсем:

— В следующий раз, когда я выпущу воздух из камеры. Билли, с тобой произойдёт уже такое, что не смогут исправить лучшие врачи. Кровеносные сосуды внутри глазных яблок лопнут, и ты ослепнешь. Затем наступит очередь сосудов головного мозга, понимаешь? И это тоже нельзя вылечить. Ты ослепнешь и сойдёшь с ума, однако боль никогда не оставит тебя. На протяжении всей оставшейся жизни. Билли, ты, слепой и сумасшедший, будешь страдать от мучительной боли. Тебе сейчас сколько? Двадцать пять? Ты будешь жить ещё долго. Лет сорок, пожалуй, слепой и сумасшедший калека. Так что лгать мне не имеет смысла, ясно?

Итак — как доставляют наркотики в Америку?

Никакой жалости, сказал себе Келли. Он убил бы собаку, кошку или оленя, находись они в таком состоянии, как вот этот... этот предмет. Но Билли не был собакой, кошкой или оленем. В конце концов, он был человеческим существом... в некотором роде. Хуже сутенёра, хуже торговца наркотиками. Поменяйся они местами. Билли не испытывал бы таких чувств, какие испытывает он. Вселенная, в центре которой находился Билли, была совсем крохотной. В ней существовал лишь он один, окружённый предметами, предназначенными развлекать и услаждать его или приносить выгоду. Билли наслаждался тем, что причинял боль, господствовал над объектами, чувства которых не имели значения, даже если они действительно существовали. Каким-то образом Билли не сумел понять, что во Вселенной живут и другие человеческие существа кроме него, люди с правом на безопасную жизнь и счастье, равное его праву. По этой причине он подвергал опасности другого человека, чьё существование он никогда по сути дела не признавал. Теперь он, наверно, понял свою ошибку, но слишком поздно. Теперь он понимал, что его вселенная на самом деле крохотная и одинокая и населяют её не люди, а одна боль. И вот, осознав это. Билли не выдержал. Это было написано на его лице. Он начал говорить сдавленным и неровным голосом и на этот раз говорил полную правду. Однако он запоздал с этим на десять лет, оценил Келли, поднимая голову от своих записей и глядя на клапан стравливания воздуха. Очень жаль, и эта жалость распространялась на множество людей, населявших необычную вселенную Билли. Возможно, ему просто в голову не приходило, подумал Келли, что найдётся кто-то другой, способный обращаться с ним точно так же, как обращался он с множеством других, более слабых и менее решительных, чем он. Но все это осуществилось с таким опозданием, так поздно. Слишком поздно для Билли, слишком поздно для Пэм и в определённом смысле слишком поздно для самого Келли. Мир полон несправедливости, и не всегда в нем торжествует правосудие. Так просто, не правда ли? Билли не знал, что где-то совсем рядом его ждёт расплата, а поскольку справедливости в мире недостаточно, он не получил предупреждения заранее. Вот он и поставил все на карту. Поставил и проиграл. Таким образом, теперь Келли может сохранить свою жалость для других.

— Я не знаю... я не...

— Тебя предупреждали, правда? — Келли открыл клапан и поднял давление до пятидесяти футов. Сосуды в сетчатке глаз лопнули почти сразу. Келли показалось, что он видит в зрачках что-то красное, расширяющееся в тот момент, когда тот, кому они принадлежали, издал ужасный вопль, несмотря на то что воздух покинул его лёгкие. Колени, ступни ног и локти забарабанили по стали. Келли немного подождал, прежде чем снова подал в камеру сжатый воздух.

— Говори мне все, что ты знаешь. Билли, иначе тебе будет ещё хуже.

Теперь Билли признавался во всем. Информация, полученная от него, была во многом поразительна, но она не могла не быть правдивой. Никто не смог бы придумать такое, для этого требовалось слишком богатое воображение. Заключительная фаза допроса заняла три часа, причём только однажды Келли пришлось выпускать сжатый воздух, да и то на пару секунд — одного шипения было достаточно. Келли вышел из мастерской, изменил вопросы и задал их снова, чтобы убедиться, что ответы останутся прежними. Ответы остались прежними. Более того, задав видоизменённые вопросы, Келли получил дополнительную информацию, которая объединила в одно целое некоторые отрывочные данные, и окончательная картина прояснилась ещё больше. К полуночи он не сомневался, что выжал из Билли всю полезную информацию, которой тот располагал.

Когда Келли положил, наконец, свои карандаши, его едва не охватило чувство простой человеческой жалости. Если бы Билли проявил хоть немного милосердия по отношению к Пэм, вполне возможно, что он повёл бы себя по-другому, потому что полученные им раны, как сказал Билли, это не личная ненависть, а бизнес или, что ещё точнее, — результат его собственной глупости, и он не мог заставить кого-то расплачиваться за последствия своих ошибок. Но Билли не пожелал на этом остановиться. Он подверг пыткам молодую женщину, которую любил Келли, и по этой причине потерял все шансы остаться человеком, а, следовательно, и не заслуживал милосердия со стороны Келли.

Впрочем, это не имело значения. Повреждения, причинённые организму Билли, были неисправимы, и продолжали ухудшаться, по мере того как ткани, разорванные барометрической травмой, путешествовали по кровеносным сосудам, то и дело закупоривая их. Хуже всего это проявилось в головном мозге. Скоро невидящие глаза Билли показали, что наступило безумие, и хотя заключительный этап декомпрессии был медленным и осторожным, то, что появилось из камеры, уже нельзя было назвать человеком — впрочем, это не было человеком с самого начала.

Келли ослабил откидные болты на люке декомпрессионной камеры. Оттуда хлынул поток зловония, которого ему следовало ожидать, но по какой-то причине он забыл об этом. Увеличение и уменьшение давления в кишечном тракте и мочевом пузыре Билли привели к легко предсказуемым результатам. Позднее придётся тщательно промыть камеру сильной струёй воды, подумал Келли, вытаскивая из стального цилиндра бесчувственное тело и укладывая его на цементный пол. Он подумал — а не стоит ли на всякий случай приковать его цепями к чему-нибудь, но тело, лежащее у его ног, было бесполезным даже для своего владельца — суставы практически уничтожены, нервная система годна лишь на то, чтобы передавать сигналы боли. Но Билли продолжал дышать, и это самое главное, подумал Келли, отправляясь спать, довольный тем, что все наконец, кончилось. Если счастье не отвернётся от него, ему больше не придётся заниматься подобными процедурами. При некоторой доле везения и хорошем медицинском уходе Билли сумеет прожить ещё несколько недель. Если только можно назвать это жизнью.

21. Возможности

Келли почувствовал некоторое беспокойство из-за того, что так хорошо спал. Не слишком здорово, встревоженно подумал он, что он может проспать, не просыпаясь десять часов кряду после того, что он сделал с Билли. Странное время для пробуждения совести, сказал Келли своему отражению в зеркале, когда начал бриться. К тому же раскаиваться в этом слишком поздно. Если человек занимается тем, что мучает женщин и торгует наркотиками, ему следует подумать обо всех возможных последствиях своих действий. Келли вытер лицо. Он не испытывал никакой радости из-за того, что причинил столько боли, — в этом он не сомневался. Просто ему требовалась определённая информация, и он собрал её, одновременно определил наказание, вынес приговор и привёл в исполнение особенно подобающим и эффективным способом. К тому же Келли умел распределять свои действия по знакомым и привычным категориям, а это помогало ему без особого труда успокаивать свою совесть.

Наконец он должен был отправляться в путь. Одевшись, Келли накрыл брезентовым чехлом палубу на юте. Он уже сложил в чемодан личные вещи и перенёс его в салон яхты.

В пути придётся провести несколько часов — это будут скучные часы и больше половины пути в темноте. Направляясь на юг, к мысу Лукаут-Пойнт, Келли внимательно осмотрел кладбище кораблей у острова Бладсуэрт. Корпуса кораблей, построенных во время первой мировой войны, выглядели удивительно печально. Некоторые из них были деревянными, некоторые — из железобетона, что казалось в высшей степени странным. Все они уцелели, несмотря на массированные нападения немецких подводных лодок — первую такую кампанию в мировой истории, — но в мирное время их эксплуатация не окупала себя даже в двадцатые годы, когда матросы на торговых судах обходились намного дешевле, чем команды буксиров, плавающих ежедневно по Чесапикскому заливу. Келли поднялся на мостик и, пока автопилот удерживал яхту на прежнем курсе, приложил к глазам бинокль, потому что один из этих полуразрушенных кораблей мог представлять для него интерес. Впрочем, он не заметил там никакого движения и не увидел никаких катеров среди зарослей высокой травы и тростника на месте последнего пристанища кораблей, бороздивших некогда морские просторы. Этого следовало ожидать, подумал Келли. В конце концов, это не какое-то там постоянно действующее промышленное предприятие, хотя и послужило отличным укрытием для деятельности, в которой Билли ещё недавно играл активную роль. Келли повернул штурвал, направляя яхту на запад. Это подождёт. Келли заставил себя переключиться на другие мысли. Скоро он вольётся в группу, станет снова одним из людей, похожих на него. Приятная перемена, подумал Келли, она позволит составить план дальнейших действий в успешно развивающейся операции.

* * *

Патрульных полицейских всего лишь информировали об инциденте с миссис Чарлз, однако уровень их бдительности повысился, когда они узнали подробности смерти парня, напавшего на неё. Дальнейших предостережений им не требовалось. Как правило, в каждой патрульной машине находилось двое полицейских, хотя случались и одиночные патрули, где за рулём сидел только один опытный или излишне самоуверенный полицейский (в последнем случае патрульный вёл себя таким образом, что Райан и Дуглас пришли бы в негодование, стань свидетелями его действий). Если в патрульной машине было двое полицейских, как это и полагается, один из них подходил к подозреваемому, тогда как второй оставался рядом с машиной, держа руку на расстёгнутой револьверной кобуре. Первый полицейский поворачивал бродягу к стене и обыскивал его, проверяя, нет ли у него оружия. Часто при обыске оружие находили, но, как правило, это были ножи. Если у пьяных бродяг когда-то и было огнестрельное оружие, они уже давно заложили его, чтобы купить спиртное или реже наркотики. В первую ночь обыску подверглись одиннадцать бродяг, двое из них были арестованы «за непристойное поведение» — так заявили полицейские. Но до конца смены никого подозрительного так и не обнаружили.

— Отлично — мне удалось кое-что узнать, — произнёс Шарон. Его автомобиль стоял на парковочной площадке универсама рядом с «кадиллаком».

— Что именно?

— Они ищут парня, переодетого уличным бродягой.

— Кончай шутить! — презрительно бросил Таккер.

— Уверяю тебя. Генри, это правда, — заметил детектив. — Полицейским отдан приказ приближаться к бродягам с максимальной осторожностью.

— Чёрт побери, — фыркнул поставщик наркотиков.

— Он белый, не очень высокий, старше сорока. Очень силен физически и молниеносно действует в случае надобности. Они многое скрывают, но примерно в то же время, когда он убил того пария, погибли ещё два торговца наркотиками. Готов поспорить — это тот самый, что охотится за дилерами.

— И он прикончил Рика и Билли? — недоверчиво покачал головой Таккер. — Трудно поверить.

— Генри, не имеет значения, веришь ты этому или нет, но таковы мои сведения, понимаешь? Отнесись к ним с полной серьёзностью. Кем бы ни был этот парень, он — настоящий профессионал. Ты меня понимаешь? Профессионал.

— Значит, Тони и Эдди... — тихо пробормотал Генри.

— Я тоже так считаю. Генри, но это всего лишь догадка. — Шарон включил сцепление, и его машина направилась к выезду со стоянки.

Как все глупо, думал Таккер, выезжая на Эдмонтон-авеню. Зачем Тони и Эдди пытаться сделать это... Что, что в самом деле происходит, чёрт побери? Они мало что знают о способе транспортировки — всего лишь то, что наркотики как-то попадают в Америку, да ещё то, что он хотел, чтобы пути доставки товара и его территорию; оставили в покое, пока сам Генри превращался в их главного поставщика. Нелогично с их стороны подрывать его бизнес, не подчинив сначала себе транспортировку продукта. Не подчинив... он выбрал не правильное слово... но...

Не подчинив. Что если Билли жив? Вдруг он заключил сделку с ними, а Рик отказался — нельзя исключать такую возможность; Рик слабее Билли, однако на него можно положиться.

Может быть, так: Билли убивает Рика, забирает с собой Дорис и прячет где-то её тело — ведь он знает, как это делается, правда? Затем устанавливает связь — с кем? Он честолюбивый ублюдок, этот Билли, подумал Таккер. Не такой уж умный, но честолюбивый и настойчивый, когда этого требуют обстоятельства.

Да, такое возможно. Итак, Билли устанавливает контакт с кем-то. Но с кем? Что ему известно? Билли знает, где ведётся переработка продукта, но не имеет представления, как он попадает в Америку... может быть, запах, пластмассовые пакеты пахнут формальдегидом. Раньше Генри относился к этому более осторожно; когда Тони и Эдди помогали ему перерабатывать продукт в начальной стадии операции, Таккер пересыпал товар в другие пакеты, чтобы избавиться от запаха — так, на всякий случай. Но последние две партии ушли на переработку в тех же пакетах... Проклятье. Какая грубая ошибка! Билли знает приблизительно, где ведётся окончательная переработка товара после его доставки в Америку, но сможет ли он найти это место? Вряд ли, подумал Генри. Билли плохо разбирается в мореплавании и вообще не любит яхты, а приобрести навыки навигаций не так-то просто.

А вот Эдди и Тони хорошо знакомы с яхтами, идиот, напомнил себе Таккер.

Но зачем им нарушать сложившуюся систему, особенно теперь, когда все налажено и приносит такую прибыль?

Кому ещё он перешёл дорогу? Конечно, парням из Нью-Йорка, но ведь Генри даже ни разу не встречался с ними. Он захватил их рынок сбыта, это правда, и воспользовался временным недостатком товара, чтобы утвердиться там. Может быть, это вызвало у них ярость?

А ребята из Филадельфии? Они стали соединительным звеном между ним и Нью-Йорком. Вдруг их охватила жадность? Не исключено, что они узнали насчёт Билли.

А может быть, в игру вступил Эдди, предав одновременно Тони и Генри.

Все может быть. Но что бы ни случилось, транспортировка продукта все ещё в руках Генри. И как бы ни обернулось дело, ему нужно защищать то, что у него осталось, — свою территорию и связи. Только что все наладилось, операция наконец-то стала приносить огромные дивиденды. Потребовались годы напряжённого труда, чтобы достичь того, чего он сейчас достиг, сказал себе Генри и повернул направо, направляясь к дому. Начинать все сначала — значит, снова подвергнуться огромному риску, а ведь так трудно заставить себя пойти на это. Новый город, создание новой системы распределения. А война во Вьетнаме заканчивается. Число трупов американских солдат, на которые он рассчитывал, начало сокращаться. Возникшие сейчас трудности могут все разрушить. Если он сумеет сохранить операцию, в худшем случае удастся заработать десять миллионов — нет, скорее двадцать при правильном раскладе — и тогда можно спокойно уйти. Да, это привлекательный вариант. Два года, ещё два года труда, и цель будет достигнута. Вряд ли он сумеет начать снова. Придётся защищаться здесь.

Твёрдо стой и защищайся, парень, сказал он себе. И тут же в голове Таккера возник план. Точно, он заявит: ему нужен Билли, причём живым. Поговорит с ним и прощупает его, выяснит, не начал ли Эдди действовать самостоятельно, не установил ли он контакт с конкурентами на севере. С этого он начнёт сбор сведений. А потом настанет время действовать.

* * *

Здесь должно быть подходящее место, сказал себе Келли. «Спрингер» медленно плыл вперёд. Фокус заключался в том, чтобы найти место достаточно населённое, но пустынное в данный момент. В требованиях, предъявляемых к этой фазе операции, ничего трудного, улыбнулся он про себя. Поворот реки — и вот хорошее место. Келли внимательно осмотрел берег. Похоже на школу, может быть, интернат, и в зданиях ни одного освещённого окна. Чуть дальше раскинулся городок — маленький и сонный, там горят всего несколько огней и каждые пару минут проезжает автомобиль, но машины едут по главной улице, и вряд ли кто-нибудь обратил внимание на яхту. Он прошёл на яхте чуть дальше и тут же, за поворотом, увидел место получше — ферма, судя по внешнему виду, здесь выращивают табак — старинная плантация, большой дом ярдах в шестистах, хозяева внутри, наслаждаются прохладой кондиционированного воздуха. Внутреннее освещение и голубой отблеск телевизионного экрана не позволяют им видеть, что происходит снаружи. Да, здесь можно рискнуть.

Келли перевёл двигатели на холостой ход, прошёл на нос яхты и бросил маленький якорь. Теперь он двигался быстро и неслышно, спустил в воду ялик и перевёл его за корму. Поднять Билли через леер оказалось нетрудно, но вот опустить его в шлюпку Келли не смог. Он положил Билли на палубу, поспешно спустился в каюту и принёс спасательный жилет, который надел на тело, потом сбросил Билли за борт. Так будет проще. Келли спустился в ялик, привязал шкертом спасательный жилет к корме шлюпки и сильными гребками погнал её к берегу. Всего через три или четыре минуты нос ялика врезался в болотистый берег. Да, это школа, увидел Келли. Не иначе в ней идут летние занятия, и обслуживающий персонал наверняка появится тут только утром. Он спрыгнул на берег и вытащил Билли, прежде чем снять с него спасательный жилет.

— Оставайся пока здесь.

— ...оставайся...

— Совершенно верно. — Келли оттолкнул шлюпку от берега, сел за весла, и, глядя в сторону кормы, невольно остановил взгляд на Билли. Он оставил его совершенно раздетым. Никаких документов. Никаких отметин на теле, по которым можно было бы его опознать, — кроме оставленных Келли. Билли несколько раз повторил, что у него не брали отпечатков пальцев. Если это так, полиции будет нелегко опознать его, может быть, не удастся совсем. Да и вряд ли он долго проживёт. Мозговая травма, вызванная воздушной эмболией, оказалась более серьёзной, чем планировал Келли, и все свидетельствовало о том, что и его внутренние органы пострадали очень тяжело. Но Келли, в конце концов, проявил больше великодушия — вороны не будут рвать тело Билли. Вот разве что врачи проведут вскрытие. Через несколько минут Келли поднялся на палубу «Спрингера», и яхта направилась обратно вверх по течению Потомака.

Прошло ещё два часа, и он увидел причалы корпуса морской пехоты в Куантико. Превозмогая усталость, Келли осторожно подвёл яхту к берегу, выбрав гостевой пирс — один из последних среди причалов.

— Кто вы? — донёсся из темноты голос.

— Меня зовут Кларк, — ответил Келли. — Вас должны были предупредить.

— Да, конечно. У вас хорошая яхта, — и охранник направился к маленькому домику в глубине порта. Через несколько минут от зданий, в которых размещались офицеры, к пирсу подъехал автомобиль.

— Мы не ждали вас так рано, — заметил Марти Янг.

— Пора браться за дело, сэр. Подниметесь на борт?

— Спасибо, мистер Кларк. — Спустившись в салон, генерал огляделся. — Откуда у вас такое сокровище? Мне пришлось довольствоваться маленьким швертботом.

— Не знаю, должен ли я отвечать на ваш вопрос, сэр, — ответил Келли. — Извините.

Генерал кивнул.

— Голландец сказал, что вы примете участие в операции.

— Это верно, сэр.

— Уверены, что справитесь? — Генерал заметил татуировку на кисти Келли, но не понял, что она означает.

— Я принимал участие в операции «Феникс», сэр, больше года. Кто включён в состав штурмовой группы?

— Добровольцы из разведывательных подразделений корпуса. Сейчас они проходят усиленную подготовку.

— Поднимаете их в половине шестого утра? — спросил Келли.

— Точно. Я пришлю кого-нибудь за вами. — Янг улыбнулся. — Вы нужны нам в отличной физической форме.

— Против этого трудно возразить, генерал. — По лицу Келли промелькнула ответная улыбка.

* * *

— Откуда такая срочность? — спросил Пиаджи, раздражённый тем, что его побеспокоили без предварительной договорённости, да ещё в ночь с субботы на воскресенье.

— Думаю, кто-то пытается оказать на меня давление. Хочу узнать кто именно.

— Вот как? — Действительно, это достаточная причина для срочной встречи, хотя время для неё выбрано не лучшее, подумал Тони. — Расскажи мне, что происходит.

— Кто-то ликвидирует дилеров в западной части города, — сказал Таккер.

— Я тоже читаю газеты, — заверил его Пиаджи, наливая вино в бокал гостя. В такие моменты важно продемонстрировать спокойствие. Таккер никогда не сможет войти в клан, к которому принадлежал Тони, но при всем при том он ценный партнёр. — Почему это так тебя беспокоит, Генри?

— Этот самый парень ликвидировал двух моих людей — Рика и Билли.

— Тех самых, что...

— Совершенно верно! Кроме того, исчезла одна из моих девушек. — Таккер поднёс к губам бокал с вином и сделал глоток, глядя в глаза Тони.

— Ограбление?

— У Билли было семьдесят тысяч долларов наличными. Полицейские нашли их, прямо там. — Таккер разъяснил некоторые подробности. — По мнению полиции, за этим стоит профессионал.

— У тебя есть враги среди уличных торговцев? — спросил Тони. Вопрос не содержал особой проницательности — у всех, кто занимается наркобизнесом, есть враги, — но упоминание о профессионале представляло немалый интерес.

— Я позаботился о том, чтобы полиции стали известны мои главные конкуренты.

Пиаджи кивнул. Такое широко распространено в этом бизнесе, хотя и является рискованным. После недолгого размышления он покачал головой, отказываясь от этой мысли. Генри был склонен к рискованным поступкам, что иногда беспокоило Тони и его компаньонов, но в то же самое время умел вести себя очень осторожно, когда это требовалось, справляясь с двумя противоречивыми чертами своего характера.

— Кто-нибудь пытался поквитаться с тобой?

— Ни один из этих людей не откажется захватить такую сумму наличными.

— Это верно, — согласился Пиаджи. — У меня есть для тебя новость, Генри. Я тоже не оставил бы столько денег.

Неужели? — подумал Таккер, скрывая свои мысли за бесстрастным выражением лица.

— Тони, или этот парень не сумел найти деньги, или он хочет таким способом мне что-то сообщить. Он убил уже семь или восемь человек, причём очень умело и хладнокровно. Рика прикончил ножом. Не думаю, что он оставил деньги случайно, понимаешь? — Странным в этом разговоре было то, что оба собеседника относили использование ножа на счёт национальности друг друга. Генри считал, что нож — оружие итальянцев, тогда как Пиаджи полагал, что только негры прибегают к нему.

— Я слышал, что кто-то ликвидирует дилеров с помощью малокалиберного пистолета.

— Он прикончил одного выстрелом из охотничьего ружья, прямо в грудь. Полицейские патрули обыскивают уличных бродяг, но проявляют при этом особую осторожность.

— Я не знал этого, — признался Пиаджи. Действительно, у Генри отличные источники информации, подумал он, но в этом нет ничего удивительного — Генри живёт в той части города, и вполне естественно, что его разведывательная служба действует быстрее, чем Пиаджи.

— Похоже, что этим на самом деле занимается профессионал, — закончил Таккер. — Кто-то, кто отлично умеет убивать, понимаешь?

Пиаджи кивнул в знак согласия, но на самом деле он испытывал замешательство. Существование профессиональных убийц на службе мафии было легендой, обязанной своим возникновением телесериалам и кинофильмам. Когда одному из боссов организованной преступности требуется устранить кого-то, этим обычно занимается человек, выполняющий другую работу, настоящую, приносящую деньги. Вот почему такие убийства не требуют особого профессионализма. Не существует какого-то общества искусных убийц, терпеливо ожидающих телефонного звонка, получающих задание, ликвидирующих кого-то и затем возвращающихся обратно в роскошную квартиру, чтобы ожидать следующего звонка. Действительно, в мафиозных сообществах есть члены, убивающие людей с исключительным хладнокровием и умением, но это не одно и то же. За таким мафиози просто закрепляется репутация человека, на которого сам акт убийства не оказывает воздействия — а это означает, что он убивает просто и буднично, без лишнего шума или какого-то артистизма. Настоящие социопаты встречаются редко, даже среди мафии, и потому неумелые убийства являются скорее правилом, чем исключением. Таким образом, для Генри понятие «профессиональный убийца» было чем-то, существующим только на экране, телевизионный образ хладнокровного мафиози. Но как Тони сумеет тогда объяснить происходящее, чёрт побери?

— Это не один из моих людей. Генри, — ответил Пиаджи после недолгого размышления. То, что его слова не означали, будто у него нет таких людей, к делу совершенно не относилось, сказал себе Пиаджи, наблюдая за реакцией своего партнёра на сказанное. Генри всегда исходил из того, что Пиаджи знает, как убирать людей с дороги, тогда как Тони был уверен, что у Таккера больше опыта в таких делах, причём подробности даже пугали его. Это также требовало объяснения, но только, совершенно очевидно, не в данный момент. Сейчас он просто следил за лицом Таккера, допивая бокал «кьянти».

Откуда я знаю, что он говорит правду? Не требовалось особой проницательности, чтобы прочитать его мысли.

— Тебе нужна помощь. Генри? — произнёс Пиаджи, стараясь прервать неловкое молчание.

— Я не думаю, что это дело твоих рук, — сказал Таккер, осушив свой бокал. — Для этого ты слишком умён.

— Рад слышать такое. — Тони улыбнулся и снова наполнил бокалы.

— А вот как насчёт Эдди?

— Что ты имеешь в виду?

— Его когда-нибудь примут в ваш клан? — Таккер смотрел внутрь своего бокала. На Тони можно положиться — он всегда создавал дружескую атмосферу во время деловых встреч. Именно по этой причине их так притягивало друг к другу. Тони вёл себя спокойно и расчётливо, даже когда ему задавали вопрос, требующий прямого ответа.

— Это щекотливый вопрос. Генри, и вообще-то я не должен говорить об этом. Вот ты никогда не сможешь стать членом клана. Тебе ведь понятно почему.

— Что, у вас не соблюдается принцип равных возможностей, а? Ну что ж, я не обижаюсь. Главное, чтобы хорошо шло дело, Энтони. — Таккер воспользовался паузой и улыбнулся, нарушив напряжённость и, как он надеялся, вызывая партнёра на откровенность. Его надежда сбылась.

— Нет, — заметил Пиаджи подумав. — Все считают, что у Эдди недостаточно на это способностей.

— А вдруг он старается доказать, что вы ошибаетесь?

— Не думаю, — покачал головой Пиаджи. — Он неплохо зарабатывает на этом и всё хорошо понимает.

— Тогда кто? — спросил Таккер. — Кто ещё знаком с операцией? Кто захочет совершить столько убийств только для прикрытия? Кто в состоянии создать впечатление, что это — дело рук профессионала?

Нет, на это Эдди недостанет ума, подумал Пиаджи. Он знал это или считал, что знает.

— Генри, если ты уберёшь Эдди, это вызовет кучу неприятностей. — Он сделал паузу. — Но я постараюсь выяснить.

— Спасибо, — кивнул Таккер. Он встал и оставил Тони один на один с бутылкой вина.

Пиаджи продолжал сидеть за столом. Почему все так осложнилось? Правду ли говорил Генри? Пожалуй, подумал он. В конце концов, он является единственным звеном, связывающим Таккера со своим кланом и ни в чьих интересах разрубать это звено. Таккер может занять очень важное место в их деловых интересах, но никогда не войдёт в семью на равных с остальными итальянцами. С другой стороны. Генри умён и превосходно разбирается в своём бизнесе, и, если обещает, то доставляет товар вовремя и в нужном количестве. У семьи было немало таких людей, партнёров в деловых предприятиях, младших членов — называйте их, как хотите, — чья ценность и влияние зависели от пользы, которую они приносили. Многие из них даже обладали немалой властью, превышающей влияние членов семьи, но разница между ними, тем не менее, оставалась. В случае разногласий голос члена семьи решал многое — по сути дела решал все.

Может быть, в этом и заключается объяснение? Что, если Эдди завидовал влиянию Генри? Неужели ему так хочется стать членом семьи, что он готов отказаться от материальных благ, которые приносит ему участие в распространении наркотиков? Трудно поверить в это. А во что легко?

* * *

— Эй, на «Спрингере»! — донёсся голос с причала. Капрал корпуса морской пехоты с удивлением увидел, что дверь, ведущая в каюту, сразу же распахнулась. Он полагал, что ему придётся будить этого... штатского, вытаскивать его из мягкой постели. Вместо этого капрал увидел, что на палубе появился мужчина в походных сапогах и маскировочном комбинезоне. Комбинезон отличался от формы морских пехотинцев, но выглядел достаточно похожим, чтобы показать, что его носит серьёзный человек. Капрал заметил, что с комбинезона были спороты нашивки — с тех мест, где раньше находилось имя владельца, воинское звание и эмблема рода войск. Он почувствовал, что к мистеру Кларку следует относиться с ещё большим уважением.

— Следуйте за мной, сэр, — произнёс капрал и пошёл вперёд. Келли молча последовал за морским пехотинцем. Он знал, что обращение «сэр» ничего не значит. Когда у морского пехотинца возникают сомнения, он и к телеграфному столбу обратится точно так же, называя его «сэр». Вслед за капралом он подошёл к машине, и они поехали, пересекая железнодорожные пути и поднимаясь вверх по склону холма. Глядя по сторонам, Келли мечтал о ещё нескольких часах сна.

— Вы — водитель у генерала?

— Да, сэр. — На этом разговор завершился.

Их было человек двадцать пять. Они стояли в утреннем тумане, потягиваясь и разговаривая между собой, — пока сержанты расхаживали перед строем, всматриваясь в лица солдат, пытаясь найти тех, кто ещё не пришёл в себя после сна и не готов к напряжённой работе. Головы всех повернулись в сторону подъехавшего генеральского автомобиля, из которого вышел мужчина. Они увидели, что на нем не такой, как у морских пехотинцев, маскировочный комбинезон, и попытались понять, кто это, принимая во внимание, что на комбинезоне отсутствовали нашивки, обозначающие воинское звание. Приехавший направился прямо к старшему сержанту.

— Сардж Ирвин? — спросил Келли.

Старший сержант Пол Ирвин вежливо кивнул, окидывая незнакомца изучающим взглядом.

— Да, сэр. А вы мистер Кларк?

— По крайней мере, пытаюсь быть им в такую рань, — усмехнулся Келли.

Они пристально посмотрели друг на друга. Пол Ирвин был чернокожим с бесстрастным, непроницаемым лицом. Он не казался излишне строгим, как этого ожидал Келли, и у него были глаза осторожного человека, готового ко всем неожиданностям, как и полагается морскому пехотинцу его возраста и опыта.

— Вы в форме? — спросил Ирвин.

— Это можно выяснить только одним способом, — ответил мнимый Кларк.

На лице Ирвина появилась широкая улыбка.

— Отлично! Я разрешу вам бежать первым, сэр. Наш капитан куда-то исчез — наверно, пошёл по бабам.

Проклятье!

— А теперь давайте разомнёмся. — Ирвин вернулся к строю, подал команду, и солдаты застыли по стойке «смирно». Келли занял место справа во второй шеренге.

— Доброе утро, морская пехота!

— Раз-вед-ка! — послышался дружный крик мощных глоток. Утренняя дюжина гимнастических упражнений оказалась не такой лёгкой, но Келли и не собирался выделяться среди остальных. Зато он следил за Ирвином, который с каждой минутой становился все более серьёзным, делая упражнения подобно роботу. Полчаса спустя все действительно размялись, и Ирвин снова вернул солдат в строй, готовясь к пробежке.

— Солдаты, позвольте мне представить вам нового члена нашей команды. Это — мистер Кларк. Сегодня мы с ним будем задавать темп бега.

Келли вышел вперёд и встал рядом с сержантом, бормоча себе под нос:

— Но я ведь не знаю, куда бежать, чёрт побери.

— Пусть это вас не беспокоит, сэр, — усмехнулся Ирвин. — После того как отстанете, просто следуйте за нами.

— Хватит болтать, пустобрёх. Показывай дорогу, — ответил Келли, как и подобает профессионалу.

Через сорок минут Келли продолжал бежать впереди. Возглавляя группу, он получил возможность задавать темп, и это было единственным преимуществом лидера. Больше всего он беспокоился о том, чтобы не шататься на глазах у следующих за ним солдат, а это становилось совсем не просто, потому что, когда тело устаёт, первым выходит из строя его вестибулярный аппарат, и человек начинает терять равновесие.

— Налево, — показал рукой Ирвин. Келли не знал, что ему понадобится десять секунд, чтобы перевести дыхание и ответить. Кроме того, на его долю выпала добавочная нагрузка выкрикивать счёт шагов. Теперь они бежали по узкой грунтовой дороге, ведущей через сосновый лес.

Впереди здания, промелькнуло в голове Келли, Боже милосердный, надеюсь, здесь мы остановимся. Даже мысли превратились, казалось, в судорожные вздохи. Грунтовая дорога огибала здания, но впереди были автомобили и это, наверно, и есть... что? Келли едва не остановился от изумления и по собственной инициативе скомандовал: «Быстрым шагом, марш!» — чтобы замедлить темп.

Манекены?

— Взвод, — послышался голос Ирвина, — стой! Вольно, — добавил он.

Келли несколько раз кашлянул и чуть наклонился вперёд, благословляя свои пробежки в парке и вокруг острова, позволившие ему пережить такое испытание.

— Медленно, — недовольно проворчал Ирвин.

— Доброе утро, мистер Кларк. — Оказалось, что один из автомобилей настоящий, заметил Келли.

Джеймс Грир и Марти Янг жестом подозвали его к себе.

— Доброе утро, — отозвался Келли. — Надеюсь, вы хорошо выспались.

— Ты вызвался добровольно, — напомнил ему Грир.

— Сегодня пробежка длилась лишние четыре минуты, — произнёс Янг. — Впрочем, для сотрудника ЦРУ, не так уж плохо.

Келли отвернулся, чтобы скрыть раздражение, и посмотрел по сторонам. Ему понадобилась целая минута, чтобы понять, где он находится.

— Чёрт возьми!

— Вон там ваш холм, — показал рукой генерал Янг.

— Здесь повыше деревья, — заметил Келли, оценивая расстояние.

— И холм тоже. Там он намывного происхождения.

— Сегодня вечером? — спросил Келли. Трудно было не понять смысла того, о чем говорил генерал.

— Думаете, справитесь?

— Полагаю, нам всем нужно узнать это. Когда начало операции?

На этот вопрос решил ответить Грир:

— Знать об этом вам пока не требуется.

— За сколько дней меня предупредят?

Заместитель директора ЦРУ задумался, прежде чем что-то сказать.

— За трое суток до вылета. Через несколько часов обсудим детали операции. А пока посмотри за тем, как эти парни готовятся. — Генерал Янг и Грир направились к своему автомобилю.

— Слушаюсь, — ответил Келли им вслед. Морские пехотинцы приготовили кофе. Он налил себе чашку и почувствовал себя одним из солдат штурмовой группы.

— А ты здорово бежал, — заметил Ирвин.

— Спасибо. Мне всегда казалось, что это одно из самых важных качеств в нашем деле.

— Какое именно? — спросил Ирвин.

— Умение убегать как можно дальше и как можно быстрее.

Ирвин засмеялся. Затем солдаты принялись за исполнение первого задания, позволяющего немного отдохнуть и посмеяться. Они начали переставлять манекены. Это превратилось у них в ритуал — какую женщину поставить, рядом с каким ребёнком. Морские пехотинцы обнаружили, что у манекенов можно менять позы и занимались этим с превеликим удовольствием. Двое солдат прихватили с собой новые комплекты весьма укороченных бикини, которые они старательно надели на две распростёртые женские фигуры. Келли с изумлением заметил, что тела манекенов в купальных костюмах для большей реальности раскрашены в естественные цвета. Господи, подумал он, а ещё утверждают, что это моряки чокнутые!

* * *

«Огден» был новым кораблём — или почти новым, — потому что сошёл со стапелей верфи Военно-морского флота в Нью-Йорке в 1964 году. Это был необычного вида корабль 570 футов длиной, его носовая половина имела более или менее обычную надстройку и восемь орудий, чтобы отгонять самолёты противника. Странной была кормовая половина корабля с плоской палубой и огромным трюмом. Плоская палуба была приспособлена для посадки вертолётов, а трюм под ней мог заполняться водой, откуда действовали десантные суда. Этот корабль, как и ещё одиннадцать таких же, построили для проведения десантных операций, предпринимаемых морскими пехотинцами. Такие операции были впервые проведены корпусом морской пехоты в двадцатые годы и отшлифованы в сороковые. Но теперь десантные суда Тихоокеанского флота утратили своё первоначальное назначение — части морской пехоты уже вели боевые действия на берегу и туда их доставляли чартерные самолёты, совершающие посадку на гражданских аэродромах, — и потому некоторые десантные корабли переоборудовались для других целей. Одним из таких кораблей и оказался «Огден».

Подъёмные краны поднимали и устанавливали на полётной палубе автофургоны. Как только они опускались на палубу, матросы закрепляли их цепями и устанавливали на них различные радиоантенны. Множество других антенн крепили на корабельной надстройке. Вся эта работа проводилась открыто — трудно спрятать где-то военный корабль водоизмещением в семнадцать тысяч тонн, — и всем было ясно, что «Огден», подобно ещё двум таким же судам, перестраивался в морскую платформу для сбора электронной информации в разведывательных целях — ЭЛИН. Незадолго до захода солнца «Огден» вышел в море из военно-морской базы в Сан-Диего без сопровождения, не имея на борту батальона морских пехотинцев, для транспортировки которого и был построен. Его команда, состоящая, из тридцати офицеров и четырёхсот девяноста матросов и старшин, и разделённая на вахты, принялась за учения, занимаясь тем, чем обычно занимаются матросы, которые предпочли добровольную службу на флоте ожиданию призыва в армию. Когда солнце скрылось за горизонтом, «Огден» уже находился далеко в море, и о цели его плавания сообщили многим заинтересованным сторонам, хотя не все они поддерживали дружеские отношения с Соединёнными Штатами. С автофургонами на борту и массой антенн, торчащих над лётной палубой подобно остовам обгоревших деревьев, — и без морских пехотинцев — корабль не сможет причинить какой-либо вред. Это было очевидно для всех, кто видел выход «Огдена» из гавани.

Через двенадцать часов, когда корабль находился в двухстах милях от берега, боцман собрал палубные команды и приказал ничего не понимающим молодым матросам снять крепёжные цепи со всех трейлеров, кроме одного, — они все равно были пустыми — и убрать все антенны с лётной палубы. Однако те, что на надстройке, останутся на месте. Сначала вниз, в просторный трюм, убрали антенны, а следом закатили пустые трейлеры. Теперь палуба стала совершенно пустой.

* * *

На военно-морской базе США в Субик-бей командир судна «Ньюпорт ньюз» и его помощник, являющийся одновременно командиром БЧ-2 (корабельная артиллерия), просматривали график боевых действий на предстоящий месяц. Он командовал одним из последних настоящих крейсеров в мире, вооружённым восьмидюймовыми орудиями, установленными всего лишь на нескольких крейсерах. Такие орудия были полуавтоматическими, и метательные пороховые заряды не вкладывались в их казённики в шёлковых мешочках — нет, снаряды вместе с порохом находились в латунных гильзах, внешне отличных от винтовочных патронов только размерами. Со своей дальностью стрельбы почти в двадцать миль орудия «Ньюпорт ньюз» могли вести огонь потрясающей мощности — с этим две недели назад познакомился северовьетнамский батальон, из которого мало кто уцелел. Крейсер мог вести огонь со скорострельностью пятьдесят выстрелов в минуту на каждое орудие, но центральное орудие в башне номер два было повреждено, поэтому каждую минуту к цели летело только четыреста снарядов, что по взрывной мощности равнялось сотне тысячефунтовых авиабомб. Капитан увидел, что следующая операция, предстоящая его крейсеру, заключалась в обстреле отдельных зенитных батарей на побережье Вьетнама. Он не имел ничего против этого, хотя больше всего ему хотелось ворваться когда-нибудь ночью в гавань Хайфона.

***

— Твой парень неплохо, по-видимому, разбирается в своём деле — по крайней мере, пока, — заметил генерал Янг, когда на часах было без четверти два.

— Трудно рассчитывать на то, что он сумеет осуществить что-нибудь подобное в первую же ночь, Марти, — возразил Голландец Максуэлл.

— Ничего не поделаешь, Голландец, если уж ему захотелось соревноваться с моими морскими пехотинцами... — Таков был генерал Янг. Все его подчинённые были «его» морскими пехотинцами. Ему приходилось летать с Фоссом с Гвадалканала, прикрывать полк Чести Пуллера в Корее, и генерал был одним из тех, кто довёл искусство ближней воздушной поддержки до того уровня, на котором оно находилось сейчас.

Они стояли на холме, откуда открывался вид на площадку, где по распоряжению Янга были недавно построены здания, ничем не отличающиеся от концлагеря во Вьетнаме. Пятнадцать морских пехотинцев из разведывательных подразделений корпуса разместились на склоне холма. Их задачей было обнаружить и ликвидировать Келли, прежде чем он сумеет подняться на свой наблюдательный пункт. Даже генерал Янг считал, что такое испытание являлось слишком уж тяжёлым в первую ночь пребывания Кларка в лагере, однако Джеймс Грир слишком похвально отзывался о способностях своего протеже, и генерал решил поставить ЦРУ на место. С этим согласился и адмирал Максуэлл.

— Что за паршивый способ зарабатывать на жизнь, — пробормотал адмирал, совершивший за время своей карьеры почти две тысячи посадок на палубу авианосцев.

— Львы, тигры и медведи, — усмехнулся Янг. — Конечно, я не рассчитываю, что ему удастся проникнуть сюда с первого раза. У нас отличные ребята вштурмовой группе, верно, Ирвин?

— Так точно, сэр, — сразу согласился старший сержант.

— Что ты думаешь о Кларке? — продолжил расспросы генерал.

— Похоже, он кое в чём разбирается, — признал Ирвин. — Для штатского неплохо подготовлен физически — и мне нравятся его глаза.

— Вот как?

— А вы заметили это, сэр? У него ледяные глаза. Этот мистер Кларк немало, по-видимому, повидал. — Разговор вёлся еле слышным шёпотом. Келли должен был подняться на вершину холма, но они не хотели слишком уж облегчать ему эту задачу, равно как и боялись, что их голоса помешают прислушиваться к лесным звукам. — Но сегодня это ему не удастся. Я сказал парням, что с ними будет, если Кларк сумеет пробраться через их цепь с первого раза.

— Неужели вы, морские пехотинцы, не хотите играть по правилам? — возразил Максуэлл, скрывая в темноте улыбку.

Ирвин не колебался с ответом:

— По правилам, сэр, означает, что все мои солдаты вернутся домой живыми. И наплевать на остальных — извините, сэр.

— Вам это покажется странным, сержант, но и для меня игра по правилам всегда заключалась именно в том же. — Из этого сержанта вышел бы отличный корабельный старшина, подумал про себя Максуэлл.

— Ты следишь за бейсболом, Марти? — спросил адмирал у командующего корпусом морской пехоты, чувствуя, что им не угрожает невидимая опасность. Да, Кларку сюда не пробраться.

— Мне кажется, что «Ориолес» выглядят совсем неплохо.

— Господа, мы отвлекаемся, — дипломатично заметил Ирвин.

— Вы правы, сержант. Извините нас, — ответил генерал Янг. Два высших чина замолчали, время от времени поглядывая на светящиеся стрелки часов, двигающиеся к отметке «три», заранее согласованному моменту прекращения операции. В течение всего этого времени они не слышали, чтобы Ирвин не только говорил, но даже дышал. Прошёл час. Тишина казалась успокаивающей для генерала корпуса морской пехоты, но адмиралу не нравился окружающий их лес, полный кровососущих насекомых, может быть, даже змей и всяких разных неприятных существ, обычно отсутствующих в кокпите истребителя. Они прислушивались к шуму ветра в соснах, слышали, как хлопают крыльями летучие мыши, совы и какие-то другие ночные летуны, — и больше ничего. Наконец стрелки коснулись 2.55. Марти Янг встал и потянулся, затем сунул руку в карман за сигаретой.

— Есть у кого-нибудь закурить? У меня кончились сигареты, а курнуть так хочется, — прошептал чей-то голос.

— Курите, солдат, — произнёс Янг тоном великодушного генерала. Он протянул сигарету в сторону едва различимой тени и щёлкнул своей верной зажигалкой «Зиппо». И тут же отпрыгнул назад. — Проклятье!

— Откровенно говоря, генерал, я считаю, что Питтсбург в этом году имеет наибольшие шансы — крепкие ребята. А вот «Ориолес» — команда неплохая, только с питчерами у них слабовато. — Келли сунул в рот сигарету не затягиваясь и тут же бросил её на землю.

— И давно вы здесь? — недовольно спросил адмирал Максуэлл.

— Львы, тигры и медведи, — насмешливо повторил Келли. — Я убил всех вас ещё в половине второго, сэр.

— Сукин ты сын! — с чувством воскликнул сержант Ирвин. — Ты убил меня!

— Я благодарен, что вы вели себя так тихо.

Максуэлл включил свой фонарик. Мистер Кларк — адмирал заставил себя думать о нем, как о мистере Кларке, — стоял перед ним, сжимая в руке резиновый нож. Его лицо было раскрашено маскировочными зелёными и черными тенями, и впервые после сражения за Мидуэй Максуэлл почувствовал холодные объятия страха. На молодом лице появилась улыбка, и Келли сунул в карман «нож».

— Как это тебе удалось, чёрт возьми?! — рявкнул Голландец Максуэлл.

— Правда здорово, адмирал? — усмехнулся Келли и протянул руку за фляжкой Марти Янга. — Если я посвящу вас в этот секрет, то все смогут сделать то же самое, верно?

Ирвин подошёл к нему.

— Мистер Кларк, сэр, думаю, вы справитесь с делом.

22. Названия

Гришанов находился в здании посольства. Ханой был странным городом, представлявшим собой удивительную смесь французской архитектуры девятнадцатого века, маленьких жёлтых людей и воронок от авиабомб. Он уже пришёл в себя после поездки по дорогам воюющей страны, да ещё в автомобиле с камуфляжной окраской. Любой американский истребитель-бомбардировщик, возвращающийся после операции с лишней бомбой на борту или с неиспользованными снарядами двадцатимиллиметровых авиапушек, мог запросто атаковать такую машину, воспользовавшись ею в качестве цели при учебных стрельбах, хотя по какой-то причине американцы никогда не делали этого. Гришанову повезло — день оказался ветреным, небо было покрыто облаками и это резко ограничило воздушные операции, так что полковник мог не опасаться за свою жизнь. Впрочем, несмотря на это, поездка не стала более приятной. Слишком много мостов разрушено в результате американских налётов, дороги исковерканы бесчисленными воронками, и поездка продолжалась втрое дольше, чем при нормальных условиях. Можно было бы воспользоваться вертолётом, который доставил бы Гришанова в Ханой намного быстрее, но это было бы безумием. Американцы, по-видимому, воображали, что автомобиль мог быть и не военным — это в стране, где велосипед был символом положения в обществе! — изумлённо подумал Гришанов, — в отличие от вертолёта, который надлежало атаковать сразу после обнаружения. Теперь, оказавшись в Ханое, полковник получил возможность укрыться в бетонном здании, где время от времени включалось электричество — сейчас оно было отключено, — а мысль о кондиционере была абсурдной фантазией. Открытые окна и плохо прилаженные сетки на них позволяли насекомым свободно проникать внутрь помещения, делая невыносимой жизнь работавших здесь людей. И все-таки было приятно снова оказаться в посольстве своей страны, где можно говорить на родном языке и на несколько часов стать самим собой, а не полудипломатом, как в остальное время.

— Итак? — спросил генерал.

— Все идёт превосходно, но мне нужно ещё несколько помощников. Я не в состоянии в одиночку вести допрос двадцати американцев.

— Действительно, это невозможно. — Генерал налил своему гостю стакан минеральной воды, главным компонентом которой была соль. Русские пили во Вьетнаме много минеральной воды. — Николай Евгеньевич, они опять ставят нам палки в колеса.

— Товарищ генерал, я знаю, что я всего лишь лётчик-истребитель, а не политолог. Мне известно, что эта братская социалистическая страна, наш союзник, находится на переднем крае борьбы между марксизмом-ленинизмом и реакционным капиталистическим Западом. Я знаю, что они ведут национально-освободительную войну, направленную против империализма, за освобождение трудящихся всего мира от угнетения...

— Совершенно верно, Николай Евгеньевич, — кивнул генерал, лукаво улыбаясь и позволяя тем самым этому полковнику, в самом деле, отнюдь не политологу, пренебречь на этот раз дальнейшими идеологическими высказываниями. — Мы знаем, что все это верно. Продолжайте говорить о деле. Мне предстоит тяжёлый день.

Гришанов согласно покачал головой.

— Эти высокомерные жёлтые ублюдки отказываются помогать нам, — продолжил он. — Они пользуются нами, пользуются моими усилиями, пользуются моими военнопленными, чтобы шантажировать меня. И если они исповедуют марксизм-ленинизм, то меня можно считать троцкистом. — Мало кто отважился бы на такую шутку, но отец Гришанова был членом ЦК с безукоризненной политической репутацией.

— Что вам удалось узнать у американцев, товарищ полковник? — спросил генерал, не желая уклоняться от главной темы.

— Полковник Закариас не только оправдал все наши ожидания, но и намного их превзошёл. Ему известны самые секретные стратегические планы Пентагона. Теперь мы с ним занимаемся проблемой обороны Советского Союза от китайцев. Он возглавляет «синих».

— Что вы имеете в виду? — Генерал недоуменно моргнул. — Можете объяснить?

— Полковник Закариас — лётчик-истребитель, но в то же время он блестящий специалист по части преодоления противовоздушной обороны. Вы не поверите, товарищ генерал, но он летал на бомбардировщиках только в качестве пассажира, однако принимал активное участие в планировании операций стратегической авиации и в составлении её доктрины, направленной на уклонение от ПВО и на её подавление. А теперь он делает все это для меня.

— У вас есть записи?

Лицо Гришанова потемнело от с трудом сдерживаемой ярости.

— Они остались в лагере. Наши братья-союзники по социалистическому лагерю «изучают» их. Товарищ генерал, вы понимаете, насколько важны эти сведения.

Генерал был танкистом, а не лётчиком, но он являлся одной из тех ярких звёзд, что стремительно взлетают на советском небосводе, и цель его пребывания во Вьетнаме состояла в том, чтобы изучать все действия американцев. Это было одно из самых ответственных заданий для официального представителя Советской Армии.

— Действительно, эти сведения будут представлять огромную ценность.

Полковник Гришанов наклонился вперёд:

— Ещё два месяца, а может и шесть недель, и я смогу составлять свои планы противодействия американской стратегической авиации. Я научусь думать так, как думают они. Я не только узнаю содержание их существующих планов, но и сумею перенести их мышление на будущее. Извините меня, товарищ генерал, я не преувеличиваю свою важность, — заметил он, и его голос был искренним. — Этот американский полковник обучает меня американским военным доктринам и их философии. Мне показывали разведывательные данные, собранные ГРУ и КГБ. Теперь я знаю, что, по крайней мере, половина их не соответствует действительности. А ведь это только один американский офицер. Другой рассказал мне об американской доктрине, связанной с применением авианосцев. Ещё один — про военные планы НАТО. Обратите внимание, товарищ генерал, это только начало.

— Как вам это удалось, Николай Евгеньевич? — Генерал прибыл сюда недавно и встречался с Гришановым только один раз, хотя знал о блестящей, если не более, репутации молодого полковника.

Гришанов откинулся на спинку своего кресла:

— С помощью доброты и сочувствия.

— По отношению к нашим врагам? — резко бросил генерал.

— А разве нам поручили причинять им боль? — Гришанов махнул рукой в сторону открытого окна. — Они выбрали именно такой путь, и чего добились? Главным образом лжи, производящей хорошее впечатление. Моё управление в Москве опровергло почти все, что удалось узнать этим маленьким обезьянам. Меня прислали сюда для сбора сведений. Вот этим я и занимаюсь. Если понадобится, я готов подвергнуться какой угодно критике, лишь бы получить достоверную и полезную информацию, товарищ генерал.

Генерал кивнул:

— Понятно. А зачем вы приехали в Ханой?

— Мне нужны люди! Такую работу не может выполнить один человек. Вдруг меня убьют, я заболею малярией или отравлюсь пищей — кто будет заниматься моей работой? Я не в силах вести допрос всех военнопленных, особенно теперь, когда они начинают больше мне доверять и рассказывают о себе. Приходится проводить с каждым все больше времени, и мне не хватает сил. Я теряю последовательность беседы. В сутках слишком мало часов.

Генерал вздохнул:

— Я пытался. Они предлагают мне своих лучших...

Гришанов не сумел сдержаться и проворчал в бессильной злобе:

— Своих лучших — кого? Палачей? Это подорвёт всю работу, которую мне удалось провести. Мне нужны русские, понимаете, русские! Культурные люди! Лётчики, опытные офицеры. Я допрашиваю не рядовых. Эти военнопленные — профессионалы, всю жизнь служат в вооружённых силах. Они имеют огромную ценность для нас из-за того, что им известно, а известно им многое именно потому, что это умные и хорошо осведомлённые офицеры, а потому они не поддаются на грубые методы допроса. Знаете, товарищ генерал, кто мог бы принести неоценимую помощь? Хороший психиатр. И ещё одно... — добавил он, внутренне содрогаясь от собственной смелости.

— Психиатр? Это просто несерьёзно. И я сомневаюсь, что нам удастся добиться разрешения направить в ваш лагерь дополнительных русских офицеров. Москва задержала поставку партий зенитных ракет по «техническим причинам». Как я уже вам сказал, наши союзники крайне этим недовольны и пользуются любым предлогом, чтобы сунуть нам палки в колеса. Так что разногласия все увеличиваются. — Генерал откинулся назад и вытер пот со лба. — Но вы упомянули что-то ещё. Что именно?

— Надежду, товарищ генерал. Мне нужна надежда. — Полковник Гришанов мысленно сжал зубы.

— Объясните подробнее.

— Некоторые из американских военнопленных знают о своём положении. Возможно, все подозревают, что им угрожает. Им хорошо известна судьба заключённых в этом лагере, и они догадываются, что находятся в необычном положении. Товарищ генерал, эти военнопленные обладают поистине энциклопедическими знаниями. Мы могли бы годами получать от них полезную информацию.

— К чему вы клоните?

— Мы не можем допустить, чтобы их убили, — произнёс Гришанов и тут же поправился, стараясь сделать своё заявление менее категоричным. — Не всех. Некоторые нам нужны. Они будут служить нам, но я должен что-то им пообещать.

— Предложите вернуть их обратно?

— После ада, в котором они столько прожили...

— Это наши враги, полковник! Их обучили убивать нас! Подумайте лучше о своих соотечественниках! — рявкнул генерал, юношей воевавший в снегах под Москвой.

Гришанов не сдался, подобно тому, как однажды отстаивал свои позиции генерал:

— Они мало отличаются от нас с вами, товарищ генерал. У них есть знания, в которых мы нуждаемся, и нам понадобится только терпение и умелый подход, чтобы получить их. Все очень просто. Разве так уж трудно хорошо относиться к ним, а в обмен получить информацию о том, как спасти нашу страну от уничтожения? Конечно, можно подвергнуть их пыткам, как это делают наши «братья по лагерю», и не получить ничего! Неужели это пойдёт на пользу нашей родине? — Все сводилось к этому простому вопросу, и генерал понимал это. Он посмотрел на полковника войск ПВО и впервые выразил свои мысли с полной откровенностью:

— Вы хотите, чтобы я поставил на карту и собственное положение и ваше? Но мой отец не является членом Центрального Комитета. — Да, такой офицер пригодился бы мне в моем батальоне, подумал генерал.

— Ваш отец был военным, — напомнил ему Гришанов. — И, подобно вам, настоящим и храбрым офицером. — Это был умный шаг со стороны полковника, и оба понимали его значение, но главным все-таки оставалась логика и важность предложения Гришанова — такой успех потрясёт профессиональных разведчиков и в КГБ и в ГРУ. Как и подобает настоящему солдату, стремящемуся выполнить поставленную перед ним задачу, он мог ответить только одно.

Генерал-лейтенант Юрий Константинович Рокоссовский достал из ящика своего письменного стола бутылку водки. Это была «Старка», тёмная старая водка, лучшая и очень дорогая. Он налил две стопки.

— Я не смогу дать вам людей, Николай Евгеньевич. И тем более не в моих силах прислать вам психиатра, даже военного. Но вот надеждой я постараюсь вас обеспечить, это я обещаю.

* * *

Третий приступ конвульсий, наступивший после ею прибытия в дом Сэнди, был не таким острым, но все-таки внушал тревогу. Сара сделала все, чтобы успокоить Дорис, в том числе инъекцию барбитурата, постаравшись уменьшить дозу наркотика до минимума. Теперь пришла пора чёрной работы по лечению девушки, а организм Дорис содержал целый букет болезней. Два венерических заболевания, какая-то инфекция и, возможно, начинающийся диабет. Сара уже принялась за первые три, прибегнув к большим дозам антибиотиков. Четвертую болезнь они попробуют вылечить диетой и позднее вернутся к ней. Следы физического насилия над девушкой напоминали Саре какой-то кошмарный сон, связанный с событиями, происходившими с другим поколением и на другом континенте, и больше всего её беспокоили психологические последствия этого, несмотря на то, что Дорис Браун закрыла глаза и заснула.

— Доктор, я...

— Сэнди, прошу тебя, зови меня Сара. Ведь мы находимся у тебя в доме, или ты забыла?

Медсестра О'Тул смущённо улыбнулась:

— Хорошо, Сара. Я обеспокоена...

— И я тоже. Меня тревожит состояние её психики. И, конечно, её «друзья»...

— Сара, а я беспокоюсь за Джона. — Сэнди словно не слушала доктора. Дорис уже не вызывала особых опасений, её состояние стабилизировалось. Сэнди видела это. Сара Розен была превосходным клиницистом, но часто проявляла излишнее беспокойство, как это свойственно многим хорошим врачам.

Сара направилась к двери. Из гостиной на первом этаже исходил аромат приготовленного кофе, и она пошла туда. Сэнди последовала за ней.

— Да, я тоже думаю о нем. Какой странный и интересный человек.

— Я больше не выбрасываю газеты, которые получаю. Регулярно их собираю и просматриваю все номера за прошедшую неделю.

Сара разлила по чашкам кофе. Какие у неё точные и экономные движения, подумала Сэнди.

— Я уже пришла к определённому выводу. Теперь скажи мне, что думаешь ты, — сказала Сара.

— Мне кажется, это он убивает торговцев наркотиками.

При этих словах Сэнди ощутила почти физическую боль.

— Похоже, ты права. — Сара Розен опустилась на стул и потёрла глаза. — Ты никогда не встречалась с Пэм. Прелестная девушка, красивее Дорис, очень хрупкая и тоненькая, возможно, из-за плохого питания. Отучить её от наркотиков оказалось гораздо легче. Следов насилия у неё было намного меньше, по крайней мере, физического насилия, но эмоциональная травма такая же. Она так и не успела все рассказать нам о себе. Сэм говорит, что Джону известно о ней все. Но не это самое главное. — Сара посмотрела на медсестру, и Сэнди увидела глубокую боль у неё в глазах. — Мы спасли её, Сэнди, вылечили, а затем что-то случилось, и это как-то изменило Джона, ожесточило его.

Сэнди повернулась и посмотрела в окно. Без четверти семь, раннее утро. Она видела, как люди в пижамах и халатах выходили на своё крыльцо, чтобы забирать утренние газеты и привезённые ещё раньше бутылки молока. Кое-кто уже направлялся к машинам — и это в их районе продлится до половины девятого. Сэнди взглянула на Сару.

— Нет, в нем ничто не изменилось. Он всегда был таким. Каким-то образом, не знаю каким, эта черта характера вырвалась из-под его контроля, словно открылась дверца клетки. Что он за человек? Отчасти похож на Тима, но в нем есть что-то мне непонятное.

— У него есть семья?

— Нет. Мать и отец умерли, никаких других родственников. Он был женат...

— Да, я знаю об этом. Жена погибла, а потом убили Пэм. — Сара покачала головой. — Он так одинок.

— Что-то внутри говорит мне, что он — хороший человек, но моя другая половина... — Голос Сэнди стих.

— Моя девичья фамилия — Рабинович, — заметила Сара, отпивая кофе. — Мы приехали из Польши. Папа ушёл от нас, когда я была совсем маленькой, и я не помню его; мама умерла от перитонита — мне было тогда девять лет. Когда началась война, мне исполнилось восемнадцать, — продолжала она. Для людей её поколения «война» означала только одно. — У нас осталось много родственников в Польше. Я помню, что мы переписывались с ними. А потом все куда-то исчезли. Пропали — даже сейчас трудно поверить, что это действительно случилось.

— Извини, Сара. Я не знала этого.

— О таких вещах не рассказывают, — пожала плечами доктор Розен. — У меня забрали часть моей жизни, понимаешь, и я была бессильна что-то предпринять. Помню, что обменивалась письмами с двоюродной сестрой Ривой. Думаю, они убили её, но я так и не узнала, кто сделал это и где. В то время я была слишком молода, чтобы осознать весь ужас происходящего. Пожалуй, скорее, была озадачена. Позднее меня охватила ярость — но против кого? Я не предприняла никаких мер, просто не могла предпринять. А в душе у меня осталась пустота, там, где раньше была Рива. У меня все ещё хранится её фотография — черно-белая, на ней изображена девочка с косичками, лет двенадцати, по-моему. Она хотела стать балериной. — Сара подняла голову. — И у Келли такое же пустое место в душе.

— Да, но месть...

— Месть. — Лицо доктора Розен стало печальным. — Я знаю. Нам должно казаться, что он — плохой человек, правда? О нем следует сообщить в полицию, и пусть его арестуют...

— Я не могу — то есть да, но я просто...

— И я тоже. Сэнди, если бы он был плохим человеком, зачем ему понадобилось привезти сюда Дорис? Ему и без того угрожала смертельная опасность.

— Но в нем есть что-то пугающее.

— Джон мог просто уйти и оставить её, — продолжала Сара, словно не слышала слов Сэнди. — Может быть, он относится к людям, которые хотят своими руками навести в мире порядок. Но теперь мы должны помочь ему.

Это отвлекло Сэнди от преследующих её мыслей.

— Но что нам с ней делать?

— Мы должны вылечить её, насколько это в наших силах, и после этого Дорис сама будет решать. Что ещё можно сделать? — спросила Сара, наблюдая за тем, как лицо Сэнди снова изменилось — она вернулась к прежней дилемме.

— Но как относительно Джона?

Сара посмотрела на Сэнди:

— Я ни разу не видела, чтобы он делал что-то незаконное. А ты?

* * *

Сегодняшний день был выделен для имитации штурма лагеря с применением оружия. Небо, сплошь затянутое облаками, означало, что ни американские, ни советские разведывательные спутники не смогут увидеть, что происходит внизу. На территории лагеря были установлены картонные цели, и безжизненные глаза манекенов наблюдали за тем, как из леса выбежали морские пехотинцы, миновали условные ворота и помчались к баракам, ведя непрерывный огонь из автоматов. Через несколько секунд от целей ничего не осталось. Два пулемёта М-60 поливали очередями открытые двери «казарм», уже разрушенных огнём двух штурмовых вертолётов «Хьюи-кобра», а группа спасения устремилась к тюремному бараку. Там в двадцати пяти отдельных камерах находились ещё двадцать пять манекенов. Вес каждого равнялся ста пятидесяти фунтам — никто не думал, что американцы, находящиеся в лагере «Сендер грин», будут весить даже столько. Группа огневой поддержки тем временем прикрывала эвакуацию. «Военнопленных» вытащили из камер и молниеносно доставили к спасательным вертолётам.

Келли стоял рядом с капитаном Питом Элби — чтобы усложнить задачу штурмовой группы, в данном случае считалось, что он убит. Капитан был единственным офицером в составе группы. Впрочем, это отклонение компенсировалось необычно большим числом сержантов. Манекены, изображающие военнопленных американских офицеров, быстро погрузили в вертолёты, доставленные на рассвете на грузовых прицепах. Когда последний «военнопленный» оказался внутри «вертолёта», Келли щёлкнул секундомером.

— На пять секунд быстрее расчётного времени, капитан. — Келли поднял секундомер. — Ваши парни отлично подготовлены.

— Согласен, если не принимать во внимание, что сейчас тренировка проводится при дневном свете, мистер Кларк? — Элби, так же как и Келли, знал цель операции. Морские пехотинцы ещё не были с ней ознакомлены — по крайней мере, официально, — хотя многие имели представление о том, что им предстоит. Капитан улыбнулся:

— Ну ничего, ведь это только третья репетиция.

Они вошли внутрь лагеря. Условные цели в клочья разнесло пулемётным и автоматным огнём. Их число вдвое превышало наибольшее возможное количество охранников, которые могли находиться в лагере. Келли и Элби мысленно повторили процесс штурма, проверяя огневые секторы. В расположении лагеря были свои преимущества и свои недостатки. Построенный по какому-то безымянному восточноевропейскому проекту, лагерь плохо соответствовал местности. Самым удобным было то, что направление штурма совпадало с кратчайшим путём от ворот лагеря к казармам и тюремному бараку. Строители приняли все меры, чтобы максимально затруднить попытку бегства заключённых, и при этом облегчили задачу нападения извне. Впрочем, разве они ожидали этого?

Келли ещё раз обдумал план штурма лагеря. Морские пехотинцы будут высажены за горным хребтом, скрывающим место высадки от охраны лагеря. Тридцать минут на переход от места высадки к исходной позиции. Гранатомёты М-79 уничтожают сторожевые вышки. Два штурмовых вертолёта «Хьюи-кобра» — американские солдаты прозвали их «змеями» за смертельную элегантность атак, которые нравились и Келли, зальют огнём казармы и обеспечат мощную огневую поддержку. Однако Келли не сомневался, что гранатомётчики, входящие в состав штурмовой группы, за пять секунд уничтожат сторожевые вышки, обстреляют зажигательными гранатами казармы и заживо сожгут охрану лагеря смертоносными фонтанами белого пламени, сумев в случае чего обойтись и без «змей». Несмотря на небольшие масштабы операции, размер цели и высокая степень подготовки штурмовой группы гарантировали её успешное проведение. Сам Келли считал это «сверхуничтожением» — термин, применяющийся не только для ядерного оружия. При боевых операциях успех зависит от того, чтобы не дать противнику никаких шансов, быть готовым убить его два, три или даже дюжину раз в наикратчайшее время. Поле боя — не место для справедливой игры. Келли пришёл к выводу, что пока все идёт прекрасно.

— Что, если у них заминированы подходы? — с беспокойством предположил капитан Элби.

— На своей территории? — пожал плечами Келли. — Судя по аэрофотоснимкам, нет никаких признаков этого. Грунт выглядит нетронутым. Отсутствуют знаки, предупреждающие об опасности, — чтобы не подорвались собственные солдаты.

— Но ведь их солдаты знали бы об этом, верно?

— На одном из снимков видны козы, пасущиеся у самой колючей проволоки, помните?

Элби смущённо кивнул.

— Да, вы правы. Теперь припоминаю.

— Не будем напрашиваться на неприятности, — заметил Келли и замолчал, вдруг осознав, что он, всего лишь боцман категории Е-7, разговаривает как равный — даже скорее как старший — с капитаном морской пехоты. Так не должно быть — но почему? Почему не должно? Тогда отчего же у него все так хорошо получается и почему капитан соглашается с ним? Почему этот опытный боевой офицер уважительно обращается к нему, как к мистеру Кларку? — Мы добьёмся успеха, — заключил он.

— Думаю, вы правы, мистер Кларк. А как вы сами сумеете выбраться оттуда?

— Как только вертолёты появятся на горизонте, я побью олимпийский рекорд в беге на дистанции от вершины холма к месту у посадки. Это будет не четырёхминутная, а двухминутная миля.

— В темноте? — недоверчиво спросил Элби.

Келли засмеялся:

— В темноте я бегаю особенно быстро, капитан.

* * *

— Ты знаешь, сколько боевых «кабар» продаётся в городе? По тону вопроса, заданного Дугласом, лейтенант Райан понял, что сержант пришёл с плохими новостями.

— Нет, однако, думаю, что ты сейчас скажешь мне об этом, — отозвался он.

— Магазин Санни, торгующий избытками военного снаряжения, получил партию этих чёртовых ножей в тысячу штук всего месяц назад. Судя по всему, у морских пехотинцев их достаточно, поэтому теперь любой бойскаут может приобрести себе такой нож за четыре девяносто пять. Кроме того, они продаются и в других местах. Не могу себе представить, сколько таких ножей поступило в продажу.

— Я тоже, — признался Райан. Боевой нож «кабар» был большим и тяжёлым. Бандиты носили ножи поменьше, почти всегда выкидные, хотя на улице все чаще появлялось и огнестрельное оружие.

Ни один из них не хотел открыто признаться, что они опять оказались в тупике, несмотря на то, что в их распоряжении находилось столько вещественных доказательств, собранных в особняке. Райан посмотрел на открытую папку с документами, где лежало добрых два десятка фотографий, сделанных судебно-медицинскими экспертами. У него почти не было сомнений, что там находилась женщина.

Жертва убийства — наверняка бандит, но официально все-таки считающийся жертвой, — был опознан немедленно по документам в его бумажнике, хотя адрес, указанный в водительском удостоверении, оказался вымышленным — это был заброшенный дом. Он неоднократно нарушал правила уличного движения, но штрафы платил быстро и всегда наличными. Ричард Фармер привлекал внимание полиции и в прошлом, однако все это было не таким уж серьёзным, и расследования не проводилось. Попытки найти родственников ни к чему не привели. Его мать — отец давно умер — считала, что он работает коммивояжёром в какой-то фирме. Но кто-то практически вырезал ему сердце боевым ножом, причём настолько быстро и решительно, что Фармер не успел даже прикоснуться к своему пистолету. Полный комплект, отпечатков пальцев, снятых с мёртвого тела, всего лишь привёл к ещё одному листу, уложенному в папку с материалами дела. В центральном архиве ФБР таких отпечатков не оказалось. Не было их и у местной полиции, и хотя отпечатки пальцев Фармера подвергнутся сравнению с огромным количеством отпечатков, принадлежащих неизвестным лицам, Райан и Дуглас не рассчитывали на успех. В спальне особняка обнаружили три полных комплекта его отпечатков — все на оконных стёклах — и пятна семенной жидкости, соответствующей его группе крови — 0. Были найдены и другие пятна, относящиеся к группе АВ. Они могли принадлежать убийце или исчезнувшему владельцу (в этом детективы не были уверены) «бьюика», стоявшего рядом со входом. Они не исключали вероятности того, что убийца поспешно изнасиловал женщину, — если только в дело не был замешан гомосексуалист и тогда женщина исключалась.

Кроме того, в особняке удалось обнаружить частичные отпечатки, один из них принадлежал женщине (предположительно, судя по размерам) и один мужчине (тоже предположительно), но эти отпечатки были настолько нечёткими, что лейтенант не надеялся на конкретные результаты. Хуже всего оказалось то, что, когда эксперты решили снять латентные отпечатки пальцев со стоящего рядом с особняком «бьюика», пылающее августовское солнце так раскалило автомобиль, что все возможные отпечатки пальцев внутри него, с которыми можно было бы сравнить отпечатки пальцев человека, на чьё имя зарегистрирована машина, некоего Уильяма Грейсона, превратились в бесформенные пятна, растопившиеся от жары. Мало кто отдавал себе отчёт в том, что сравнивать частичные отпечатки пальцев, у которых существовало меньше десяти точек сходства, было в лучшем случае трудно.

Запрос в новый Национальный центр информации ФБР, обработанный на самых быстродействующих и современных компьютерах, не дал никаких результатов — в банках данных не было сведений ни о Грейсоне, ни о Фармере. Наконец, отделению по борьбе с наркотиками, которым руководил лейтенант Марк Шарон, тоже ничего не было известно о торговцах наркотиками по имени Грейсон и Фармер. Хуже всего было не то, что расследование вернулось к исходной позиции, нет, дело заключалось в том, что детективы просто не знали, что предпринять дальше. Впрочем, такое часто случается при расследовании преступлений, особенно связанных с убийствами. Работа детективов представляла собой сочетание повседневной деятельности и неожиданных удачных прорывов. Именно на это опирались отрасли науки, имеющие отношение к следственному процессу. Детективы располагали ещё отпечатком кроссовки, обнаруженным в заброшенном особняке — впрочем, это была широко распространённая фирма и к тому же кроссовки оказались совершенно новыми. Полиции удалось установить приблизительную длину шага убийцы, на основании чего они пришли к выводу, что его рост от пяти футов десяти дюймов до шести футов трёх дюймов. К сожалению, такой рост был заметно выше роста бродяги, полученного из показаний миссис Чарлз — на это, однако, детективы решили не обращать внимания. Они знали, что он белый. Им было известно, что он очень силен физически. Они знали, что ему или невероятно, прямо-таки не правдоподобно везёт, или же он превосходно владеет всеми видами оружия. Они также знали, что он, по-видимому, обучен, по крайней мере, элементарным приёмам рукопашной схватки — или, снова тяжело вздохнул Райан, ему опять-таки здорово везёт. В конце концов, он проявил это искусство только один раз, да и то в схватке с наркоманом, в крови которого обнаружили героин. Наконец они знали, что он маскируется под уличного бродягу.

Все эти сведения мало что проясняли. Больше половины мужчин в мире попадают в категорию с таким ростом. Намного больше половины населения Балтимора — белые. В Америке миллионы людей, служивших в армии и принимавших участие в боевых действиях, многие из них служили в элитарных подразделениях, причём элементарные приёмы рукопашной схватки — это всего лишь приёмы, и не обязательно побывать в бою, чтобы овладеть ими, подумал Райан, а в Америке больше тридцати лет действовал закон об обязательном призыве на военную службу. Наверно, в радиусе двадцати миль можно найти не меньше тридцати тысяч человек, внешне похожих на подозреваемого и обладающих такими же навыками. Может быть, он сам вовлечён в наркобизнес? Или это просто грабитель? А возможно, как предположил Фарбер, это человек, считающий борьбу с наркотиками своим предназначением? Вообще-то Райан склонялся к третьему варианту, но не мог отказаться и от двух первых. Уже не раз оказывалось, что психиатры, да и детективы, ошибаются в мотивации преступлений. Самые вероятные, самые элегантные теории нередко бывало, рушились от единственного случайного фактора. Проклятье! И все-таки нет, сказал он себе. В данном случае Фарбер прав. Это не преступник. Этот убийца нечто совершенно иное.

— Нам нужна всего лишь одна зацепка, — тихо произнёс Дуглас, глядя в лицо лейтенанта и догадываясь, о чем он думает.

— Одна зацепка, — повторил Райан. Это слово было у них чем-то вроде личного шифра. Одна зацепка, необходимая для того, чтобы распутать дело, могла заключаться в имени, адресе, описании автомобиля или его номерном знаке, человеке, знавшем или заметившем что-то. Всегда одно и то же, хотя внешне часто весьма разнящееся, для детектива это было ключевым словом в кроссворде, после которого все становилось на свои места, а для подозреваемого — кирпичом, извлечённым из стенки, в результате чего все рушилось. И в данном случае такая зацепка существовала. Райан не сомневался в этом. Она должна быть где-то, потому что убийца был умён и хитёр, слишком умён и слишком хитёр, чтобы скрыться от полиции. Подозреваемый мог совершить одно-единственное убийство, и оно так никогда и не будет раскрыто, но в данном случае он не довольствовался единственным убийством, верно? Он не преследовал финансовых интересов, его действия не были продиктованы страстью, нет, в данном случае убийца посвятил себя процессу, и каждый шаг в этом процессе мог повлечь за собой серьёзную опасность. И благодаря этому он и попадёт в собственную ловушку. Детектив не сомневался в этом. Каким бы расчётливым и хладнокровным ни был убийца, за ним будут оставаться незаметные на первый взгляд следы, которые станут накапливаться до тех пор, пока что-то важное не привлечёт внимание полиции. Не исключено, что такое уже случилось, подумал Райан, и не ошибся.

* * *

— Через две надели, — сказал Максуэлл.

— Так скоро? — Джеймс Грир наклонился вперёд, уперев локти в колени. — Голландец, это удивительно скоро.

— Ты считаешь, есть резон попусту тратить время? — спросил Подулски.

— Чёрт побери, Каз, я всего лишь сказал, что это скоро. Я совсем не имел в виду, что это не правильно. Значит, ещё две недели подготовки и одна на транспортировку штурмовой группы и выход на исходную позицию? — Грир посмотрел на присутствующих. Они утвердительно кивнули. — Как относительно погоды?

— Это то, что не поддаётся контролю, — признался Максуэлл. — Однако погода — палка о двух концах. При плохой погоде труднее летать, зато радиолокация и зенитный огонь тоже делаются намного сложнее.

— Как вам удалось, чёрт возьми, так быстро все подготовить? — В голосе Грира звучало недоверие и восхищение.

— У нас есть свои способы, Джеймс. В конце концов, мы — адмиралы, правда? Отдаём приказы, и корабли отправляются к месту назначения, понимаешь?

— Значит, окно открывается через двадцать один день?

— Совершенно точно. Каз завтра вылетает на «Констелейшн». Мы начинаем инструктировать тех, кто обеспечит поддержку с воздуха. «Ньюпорт ньюз» уже ознакомлен с тем, что ему предстоит, — по крайней мере, частично. Они полагают, что им предстоит очистить побережье от зенитных батарей. Основной корабль плывёт сейчас через большой пруд. Им ничего не известно, кроме одного — предстоит рандеву с ТФ-77.

— Да, мне ещё следует провести инструктаж со многими участниками операции, — подтвердил Каз усмехнувшись.

— А экипажи вертолётов?

— Они готовились в Коронадо. Сегодня вечером перелетают в Куантико. Вообще-то им не предстоит ничего необычного. Тактическая сторона операции достаточно проста. А что говорит твой «Кларк»?

— Вот как, теперь уже мой! — улыбнулся Грир. — По его мнению, подготовка идёт хорошо. Тебе понравилось, как тебя убили?

— Он тебе рассказал? — в свою очередь улыбнулся Максуэлл. — Джеймс, я знал что он хорош, после того что он сделал для Санни, но когда ты видишь все собственными глазами — вернее, не видишь и не слышишь. Он заставил замолчать Марти Янга, а это совсем непросто. Привёл в замешательство целый взвод морских пехотинцев.

— Теперь мне требуется время, чтобы получить согласие на проведение операции, — сказал Грир. Отныне все стало серьёзным. Он всегда считал операцию заслуживающей внимания и, наблюдая за подготовкой к её осуществлению, познакомился со многим, что пригодится на службе в ЦРУ. Теперь он пришёл к выводу, что операция возможна. «Зелёный самшит» вполне может оказаться успешным, если на операцию будет получено разрешение.

— Ты уверен, что мистер Риттер не подведёт?

— Не думаю. В конце концов, он один из нас.

— Пока ещё нет. Только после того, как все окажется на своём месте, — заметил Подулски.

— Он захочет присутствовать на репетиции, — предупредил Грир. — Прежде чем просить человека принять на себя такую ответственность, ему нужно быть уверенным в успехе.

— Справедливо. Завтра ночью мы проводим учение с использованием боевых патронов и гранат.

— Мы приедем к вам. Голландец.

* * *

Группа разместилась в старой казарме, предназначенной, по крайней мере, для шестидесяти солдат, так что места хватило для всех, даже никому не понадобилось занимать верхнюю койку. Келли распорядился, чтобы ему приготовили отдельную комнату, одну из нескольких, предназначенных для сержантов — помощников командира взвода. Он решил, что не стоит больше ночевать на яхте. Нельзя быть одним из солдат штурмовой группы и в то же время жить в совершенно другом месте.

Это была первая ночь, которую солдаты проводили в казарме, а не за учениями — первая такая ночь после прибытия в Куантико. Какая-то добрая душа распорядилась доставить им три ящика пива. В результате на каждого пришлось ровно по три банки, потому что один из них пил только лимонад, и старший сержант Ирвин позаботился о том, чтобы никто не превысил положенную норму.

— Мистер Кларк, — спросил один из гранатомётчиков, — а в чем цель операции?

Несправедливо, подумал Келли, заставлять их готовиться, не посвящая в цель предстоящего задания. Они готовились рисковать своей жизнью, даже не зная почему, не имея представления о том, ради чего подвергают опасности свою жизнь и своё будущее. Это было несправедливо, но совсем не так уж необычно. Он посмотрел в глаза морского пехотинца, задавшего вопрос:

— Я не могу ответить вам, капрал. Все, что я могу сказать, — это то, что предстоящая операция станет для вас предметом гордости. Даю вам своё честное слово.

Капрал, в свой двадцать один год самый молодой и наименее опытный в группе, не ожидал ответа, но не мог не задать такой вопрос. Он молча кивнул, подняв банку в торжественном салюте.

— А ведь мне знакома эта татуировка, — произнёс другой, повидавший виды морской пехотинец.

Келли улыбнулся, допивая вторую банку пива.

— А-а, вот вы о чем. Однажды вечером мы напились, и мне кажется, меня приняли за кого-то другого.

— Тюлени годны только на то, чтобы держать мяч на носу, — заметил молодой сержант и рыгнул.

— Хочешь продемонстрирую это с твоим носом? — тут же поинтересовался Келли.

— Не стоит. — И сержант кинул ему новую банку пива.

— Мистер Кларк? — Ирвин сделал жест в сторону двери. Снаружи было так же душно и жарко, как и внутри. Лёгкий ветерок шевелил длинные иглы сосен, слышалось хлопанье крыльев — летучие мыши охотились где-то в темноте за насекомыми.

— В чем дело? — спросил Келли, прикладывая к губам банку и делая огромный глоток.

— Это и есть мой вопрос, мистер Кларк, сэр, — шутливо произнёс Ирвин. Затем его голос изменился. — Я знаю вас.

— Вот как?

— Третья группа специальных операций. Мы поддерживали вашу группу во время операции «Горностаевая мантия». Для старшины категории Е-6 вы продвинулись очень далеко, — заметил Ирвин.

— Только не надо говорить об этом, но перед самым уходом в запас меня произвели в боцманы. Кому-нибудь ещё известно о моем прежнем месте службы?

Ирвин усмехнулся:

— Нет, иначе капитана Элби хватил бы удар, а генерал Янг лопнул бы от ярости. Давайте будем держать это между нами, мистер Кларк, — произнёс Ирвин, утверждая таким туманным, но недвусмысленным образом своё положение старшего в штурмовой группе.

— Я попал сюда не по своей воле. Просто на адмиралов, по-видимому, легко произвести впечатление.

— На адмиралов — может быть, а вот на меня — нет, мистер Кларк. У меня едва не случился инфаркт, когда вы появились из темноты со своим резиновым ножом. Не помню ваше имя — я имею в виду настоящее имя, — но вы ведь тот парень, которого называли Змеёй, верно? Это вас забрасывали за линию фронта в ходе операции «Нежный цветок»?

— Участие в этой операции прошло для меня не слишком удачно, — напомнил ему Келли.

— Мы и в тот раз обеспечивали поддержку, вот только проклятый вертолёт рухнул, едва мы поднялись на десять футов — трах! Отказал двигатель. Вот почему мы не прибыли вовремя. Ближайшей воинской частью оказалась Первая воздушно-десантная дивизия, поэтому и потребовалось столько времени.

Келли повернулся. Лицо Ирвина было черным как ночь.

— Я не знал этого.

Старший сержант пожал в темноте плечами.

— Я видел фотографии случившегося. Шкипер сказал нам, что глупо было с вашей стороны нарушать правила. Но вина полностью ложится на нас. Мы должны были оказаться на месте через двадцать минут после вашего сигнала. Будь мы вовремя, одна, а может, и двемаленькие девочки остались бы живы. Как бы то ни было, причина заключалась в том, что лопнула трубка гидравлического привода, ведущего к двигателю. Проклятая маленькая резиновая трубка.

Келли покачал головой. От подобных тривиальных событий зависит судьба государств.

— Могло быть хуже — трубка могла лопнуть на большой высоте, и вот тогда все вы сидели бы в дерьме.

— Верно. Но чтобы ребёнок погиб из-за такой ерунды? — Ирвин замолчал, глядя в темноту соснового леса, как привыкли делать это люди его профессии — смотреть и слушать. — Но я понимаю, почему вы так поступили. Мне хочется, чтобы вы знали об этом. Наверно, я сам поступил бы так же. Может быть, не так хорошо, как это сделали вы, но, чёрт побери, приложил бы все усилия и не дал бы уйти этому ублюдку — неважно, какой был приказ.

— Спасибо, сардж, — тихо произнёс Келли, бессознательно переходя на морской сленг.

— Это как в Сонг-Тае, верно? — после непродолжительного молчания спросил Ирвин, зная, что теперь услышит ответ.

— Да, что-то вроде. Вам скоро сообщат.

— Вы должны рассказать мне подробнее, мистер Кларк. Мне нужно думать о своих морских пехотинцах.

— Учебный полигон точно соответствует тому, что нам предстоит. Не забудьте, сардж, что и я буду там.

— Продолжайте, — негромко сказал Ирвин.

— Я участвовал в составлении плана высадки в том районе. Если в операции примут участие подготовленные солдаты, она пройдёт успешно. У вас хорошие парни, сардж. Не буду говорить глупости вроде того, что нам предстоит лёгкая прогулка, но операция не окажется излишне трудной. Мне приходилось участвовать и в более сложных. Вам тоже. Подготовка идёт хорошо, по крайней мере, на мой взгляд.

— Вы считаете, что успех операции стоит риска?

Смысл этого вопроса был настолько глубок, что мало кто мог его понять. Ирвин провёл во Вьетнаме два срока, и, хотя Келли не видел колодки его боевых наград, ему было ясно, что старший сержант повидал немало. А теперь Ирвин был участником того, что вполне может привести к гибели его морских пехотинцев. Солдаты умирали, чтобы захватить холмы, которые тут же переходили обратно к противнику, а через шесть месяцев они возвращались — и все начиналось сначала. У профессиональных военных в характере было что-то, заставлявшее их ненавидеть повторение. Несмотря на то, что подготовка к операции заключалась именно в этом — они «штурмовали» лагерь бессчётное число раз, — реальная война состояла в том, что каждый бой вёлся ради захвата одной позиции. Перед тем как подумать о штурме новой цели, ты оглядываешься назад и проверяешь, насколько далеко тебе удалось продвинуться, и сравниваешь шансы на успех с тем, что ты узнал раньше. Но когда в третий раз видишь, что люди гибнут в бою за один и тот же клочок земли, начинаешь понимать. Просто понимаешь, как все это закончится. Твоя страна все ещё продолжает посылать своих солдат штурмовать этот холм, заставляет их рисковать жизнью за место, политое кровью американцев. Говоря по правде, Ирвин не согласился бы добровольно отправиться во Вьетнам на третий срок, провести там ещё несколько месяцев, постоянно подвергаясь опасности. И дело было не в недостатке мужества, преданности или патриотизма. Просто он понимал, что жизнь слишком ценная штука, чтобы отдавать её задаром. Ирвин дал клятву защищать свою страну, но взамен ему хотелось знать, насколько важна предстоящая операция, что это не война вообще, а нечто настолько необходимое, ради чего стоит рисковать жизнью, которая у него только одна. И все-таки старший сержант испытывал чувство вины, полагал, что нарушил лозунг корпуса морской пехоты: Semper fidelis — всегда верный. И это чувство вины заставило его, несмотря на все сомнения и вопросы, вызваться для участия в ещё одной, последней операции. Подобно мужчине, которому изменила любимая жена, Ирвин не мог разлюбить, не мог перестать беспокоиться и потому готов был принять вину, не принятую теми, кто это заслужил.

— Сардж, я не имею права говорить вам об этом, но все-таки скажу. Место, которое нам предстоит штурмовать, — это лагерь для военнопленных, как вы и думали, понимаете?

Ирвин кивнул.

— Но в этом должно быть что-то ещё. Обязательно должно быть.

— Это не обычный лагерь. Военнопленные, заключённые там, мертвы — все до единого, сардж. — Келли сжал в руке пустую банку. — Я видел аэрофотоснимки. Одного из них мы опознали. Это полковник ВВС, северовьетнамцы заявили, что он погиб, и мы считаем, что никто из этих парней не вернётся домой, если мы не спасем их. Я ведь тоже не стремлюсь вернуться туда, приятель. Я тоже боюсь, понимаешь? Да, конечно, я прекрасно подготовлен, может быть, у меня талант к этой профессии... — Келли пожал плечами, не желая продолжать.

— Верно, но всему когда-то приходит конец. — Ирвин передал ему ещё одну банку пива.

— Мне казалось, три банки — предел.

— Я принадлежу к методистской церкви и не должен пить совсем. — Ирвин усмехнулся. — Нас уважают, мистер Кларк.

— А мы — сукины дети, правда? В лагере находятся русские, по-видимому, допрашивают наших офицеров. Все американцы принадлежат к высшему командному составу и все официально считаются погибшими. Не иначе, их допрашивают с пристрастием, поскольку им известно многое. Мы знаем, что они в лагере, и, если ничего не предпримем, чтобы спасти их... во что мы тогда превратимся? — Келли заставил себя замолчать, внезапно почувствовав, что ему хочется продолжать, рассказать о том, чем занимается он сам, потому что встретил человека, который действительно может понять его, и, несмотря на своё стремление отомстить за смерть Пэм, он ощущал бремя вины, давящее его всей своей тяжестью.

— Спасибо, мистер Кларк. Да, нам предстоит нелёгкая операция, — произнёс старший сержант Пол Ирвин, обращаясь к темным соснам и летучим мышам. — Таким образом, вы будете первым на месте и последним покинете его, верно?

— Мне приходилось работать в одиночку и раньше.

23. Альтруизм

— Где я? — едва слышно спросила Дорис Браун.

— Ты у меня дома, — ответила Сэнди, сидевшая в углу гостевой спальни. Она выключила лампу и отложила книгу, которую читала вот уже не один час.

— Как я попала сюда?

— Тебя привёз друг. Я — медсестра. Врач находится на первом этаже. Она готовит завтрак. Как ты себя чувствуешь?

— Ужасно. — Девушка закрыла глаза. — Голова...

— Это нормально, хотя я знаю, у тебя дикая головная боль. — Сэнди встала, подошла к девушке и положила ладонь на её лоб. Высокая температура исчезла, это хороший признак. Затем она проверила пульс — сильный и равномерный, хотя все ещё излишне частый. По зажмуренным глазам девушки Сэнди поняла, что продолжающийся процесс отвыкания от барбитуратов кажется ей страшным, но и это было нормальным. От неё исходил запах пота и рвоты. Они пытались мыть её, но все попытки не увенчались успехом, да и это было не так уж важно по сравнению со всем остальным. По крайней мере, до настоящего времени. Кожа Дорис казалась бледной и вялой, словно существо внутри этой оболочки как-то съёжилось. После появления в доме у Сэнди она похудела, наверно, фунтов на десять или пятнадцать, и хотя вообще-то это не представляло особой опасности, девушка была настолько слаба, что даже не заметила ремней на руках, ногах и пояснице, удерживавших её на кровати.

— Сколько времени?

— Почти неделя. — Сэнди взяла губку и вытерла ей лицо. — Ты изрядно нас напугала. — Это было преуменьшением, мягко говоря. Дорис перенесла не меньше семи приступов конвульсий, причём второй приступ оказался настолько сильным, что панически перепугал и врача и медсестру. Зато седьмой приступ — совсем слабый — случился уже восемнадцать часов назад, это значило, что жизненные функции пациентки стабилизировались. Если повезёт, то худшее осталось позади, и она на пути к выздоровлению. Сэнди дала Дорис попить.

— Спасибо, — тихо произнесла девушка. — А где Билли и Рик?

— Я не знаю, кто это, — ответила Сэнди. Формально это было правдой. Она читала статьи в местных газетах, но всегда пропускала имена. Медсестра О'Тул говорила себе, что вообще-то ей ничего не известно. Это была защитная реакция на столь запутанные чувства, что даже если бы она и нашла время, чтобы разобраться в них, то, ничуть не сомневалась Сэнди, запуталась бы ещё больше. Сейчас не то время, когда можно полагаться на голые факты. Сара убедила её в этом. Теперь время думать о смысле событий, об их причинах, а не о содержании. — Это те, кто причинил тебе столько боли?

Дорис была обнажённой, если не считать пластиковых трусов, надеваемых на больных, не способных управлять естественными отправлениями, и удерживающих её ремней. Так было легче лечить девушку. Ужасные ссадины на её груди и теле начали исчезать. Раньше они были синими, черными и пурпурными, а теперь, когда девушка начала выздоравливать, становились жёлто-коричневыми. Она молода, напомнила себе Сэнди, и, хотя ещё не обрела здоровья молодости, природа скоро возьмёт своё. Дорис снова станет здоровой как внешне, так и внутренне. Поразившая её инфекция отступала под массированным воздействием антибиотиков. Жар спал, и теперь молодость брала своё.

Дорис повернулась к Сэнди и открыла глаза.

— Почему вы делаете все это для меня?

Ответ на этот вопрос был простым:

— Я — медсестра, мисс Браун. Моя работа заключается в уходе за больными.

— Билли и Рик, — пробормотала девушка, снова вспоминая что-то. Память Дорис по-прежнему страдала от провалов, в ней сохранились главным образом воспоминания о причинённой ей боли.

— Их здесь нет, — заверила её Сэнди. Она сделала паузу, прежде чем продолжать и, к своему изумлению, с удовлетворением произнесла:

— Не думаю, что они снова будут вас беспокоить. — Ей показалось, что во взгляде девушки промелькнуло понимание. Почти понимание. И это ободряло.

— Мне нужно сходить. Пожалуйста... — Дорис начала подниматься и заметила удерживающие её ремни.

— Хорошо, подожди минуту. — Сэнди отстегнула ремни. — Как ты думаешь, сумеешь сегодня встать?

— …попытаюсь, — простонала девушка. Она сумела приподняться градусов на тридцать, и тут силы покинули её. Сэнди помогла ей сесть, но Дорис никак не могла удержать голову в вертикальном положении — она все время склонялась в сторону. Поднять девушку на ноги оказалось ещё труднее, но до туалета было недалеко, и гордость за такое значительное достижение пациентки стоила затраченных усилий и немалых страданий. Сэнди усадила её, держа за руку, затем смочила салфетку и вытерла ей лицо.

— Это уже большой прогресс, — заметила Сара Розен, стоящая в дверях. Сэнди обернулась. На её лице появилась довольная улыбка. Женщины накинули на Дорис халат и отвели обратно в спальню. Прежде чем уложить её, Сэнди сменила постельное белье, а Сара принесла девушке чашку чая.

— Сегодня ты выглядишь намного лучше, Дорис, — сказала Сэнди, наблюдая за тем, как пациентка пьёт чай.

— Я ужасно себя чувствую.

— Это значит, что все идёт хорошо, Дорис. Ты и должна чувствовать себя ужасно, прежде чем твоё самочувствие улучшится. Вчера ты вообще ничего не чувствовала. Может быть, попробуешь съесть кусочек тоста?

— Я так проголодалась!

— Ещё один хороший знак, — одобрительно отозвалась Сэнди. Глаза девушки выражали такое страдание, что обе женщины, врач и медсестра, чувствовали — именно чувствовали — боль, разрывающую голову Дорис. Только пузырь со льдом мог её облегчить. Они потратили целую неделю на то, чтобы вывести наркотики из организма девушки, и сейчас нельзя было добавлять новую порцию. — Откинь голову назад.

Дорис послушно откинула голову на спинку глубокого кресла, купленного Сэнди в магазине на распродаже. Глаза девушки были закрыты, ослабевшие руки бессильно лежали на подлокотниках кресла. Сара отламывала ей кусочки тоста, а медсестра, взяв щётку, принялась за волосы Дорис. Они были грязными и потому грубыми, их не расчесать было без мытья, но Сэнди решила их хотя бы пригладить. Пациенты уделяли поразительное внимание своему внешнему виду, каким бы странным и нелогичным это ни казалось, и потому Сэнди придавала этому такое значение. Она очень удивилась, когда Дорис вздрогнула, едва щётка коснулась её волос.

— Я не умерла? — Тревога в голосе девушки прозвучала пугающе.

— Конечно, нет. — Сара едва не улыбнулась. Она проверила у Дорис давление. — Верхнее — сто двадцать два, нижнее — семьдесят восемь.

— Прекрасно! — воскликнула Сэнди. Это были лучшие показатели за всю неделю.

— Пэм...

— Что ты хочешь сказать? — наклонилась к ней Сара.

Дорис потребовалось несколько секунд, чтобы продолжить, потому что она ещё не успела решить, жива ли она или нет, и если умерла, то в какую часть вечности попала.

— Волосы… когда она была мёртвой… я расчесала ей волосы.

Боже мой! — мысленно воскликнула Сара. Сэм рассказал ей об этой детали в отчёте о посмертном освидетельствовании тела. К этому он ничего не добавил, да этого и не требовалось. Фотография на первой странице газеты была достаточно красноречивой. Доктор Розен ласково коснулась лица девушки.

— Дорис, кто убил Пэм? — Ей казалось, что она может задать этот вопрос, не причинив ей лишней боли. Она ошиблась.

— Рик и Билли, и Берт, и Генри… убили её… заставили смотреть… — Девушка зарыдала, и рыдания, сотрясающие её тело, только увеличивали боль, что раскалывала ей голову. Сара убрала руку с тостом. Могла начаться рвота.

— Они заставили тебя смотреть?

— Да... — Голос Дорис прозвучал словно из могилы.

— Давай не будем думать об этом. — Сару передёрнуло. По спине её пробежал холодок, который она связывала с мыслью о смерти. Она погладила девушку по щеке.

— Ну вот! — весело воскликнула Сэнди, надеясь отвлечь Дорис. — Так куда лучше!

— Устала.

— О'кей, давай-ка уложим тебя в постель. — Женщины помогли ей встать. Сэнди решила не снимать с неё халат и положила ей на лоб пузырь со льдом. Девушка почти сразу заснула.

— Завтрак на столе, — сказала Сара, обращаясь к Сэнди. — Можешь не пристёгивать её ремнями.

— Но что это значит — расчесала волосы? О чем она? — спросила Сэнди, направляясь к лестнице.

— Я не читала отчёта...

— Я видела фотографию, Сара. Что они сделали с ней! Её ведь звали Пэм, верно? — Сэнди настолько устала, что не могла сразу вспомнить.

— Да. Она тоже была моей пациенткой, — подтвердила доктор Розен. — Сэм сказал, что её подвергли жестоким мучениям. Странным было то, что кто-то расчесал ей волосы после смерти, сказал он. Думаю, это сделала Дорис.

— Да? — Сэнди открыла холодильник и достала пакет молока для утреннего кофе. — Понятно.

— А вот мне — нет, — сердито заметила доктор Розен. — Не понимаю, как люди могут поступать таким образом. Ещё несколько месяцев, и Дорис тоже была бы мертва. Ещё чуть-чуть...

— Я удивляюсь, что вы не зарегистрировали её у себя под вымышленным именем, — произнесла Сэнди.

— После того, что случилось с Пэм, — слишком рискованно. Ведь это означало бы...

О'Тул кивнула.

— Это означало бы опасность для Джона. Да, я поняла.

— Что именно?

— Они убили её подругу и заставили Дорис присутствовать при этом... Наблюдать за тем, что они делали с Пэм... Для них она была всего лишь вещью!.. Билли и Рик, — сказала вслух Сэнди, не совсем отдавая себе отчёт в этом.

— Берт и Генри, — поправила её Сара. — Вряд ли остальные двое будут ещё мучить кого-то. — Женщины обменялись взглядами, думая об одном и том же, потрясённые самим существованием этих мыслей, не говоря уже о том, чтобы понимать их.

— Вот и хорошо.

* * *

— Так вот, мы проверили каждого бродягу к западу от Чарлз-стрит, — сообщил Дуглас своему лейтенанту. — Один коп пострадал — его порезал алкаш — не слишком серьёзно, зато алкашу предстоит теперь длительное время просыхать в лечебнице в Джессупе. Кого-то из полицейских облевали, — с усмешкой добавил он, — и все-таки нам ни черта не известно. Его там нет, Эм. За целую неделю ничего не случилось.

Так и обстояло на самом деле. Новость распространялась среди уличных торговцев поразительно медленно, но неизбежно. Дилеры стали осторожными, будто страдали манией преследования. Это могло послужить причиной того — а могло и не послужить, — почему не был убит ни один из них на протяжении всей недели.

— Он по-прежнему там, Том.

— Может быть, но не предпринимает никаких действий.

— Следовательно, все, что он сделал, было направлено на то, чтобы прикончить Фармера и Грейсона, — заметил Райан, глядя на сержанта.

— Но ты сам не веришь в это.

— Да, не верю, только не спрашивай меня почему — этого я не знаю.

— Ну что ж, было бы неплохо, если бы Шарон мог что-нибудь сообщить нам. В прошлом он очень активно арестовывал дельцов наркобизнеса. Помнишь тот арест, который совершила береговая охрана по его наводке?

Райан кивнул.

— Да, это было крупное дело, но за последнее время Шарон что-то сбавил темп.

— Мы тоже, Эм, — напомнил ему сержант Дуглас. — Единственное, что нам известно, это то, что парень силен физически, носит новые кроссовки и что он белый. Мы не знаем его возраст, вес, рост, что толкнуло его на преступления, какой у него автомобиль.

— Мотивация. Мы знаем, что он разъярён чем-то. Знаем также, что он умеет убивать, что он достаточно безжалостен, чтобы убивать людей лишь для прикрытия своей деятельности... и он очень терпелив. — Райан откинулся на спинку кресла. — Может быть, терпелив до такой степени, что может на время остановиться?

Том Дуглас высказал более тревожную мысль:

— Что если он достаточно умён и изменил тактику?

Это действительно тревожно, подумал Райан. Что если убийца видел, как полицейские останавливают и обыскивают уличных бродяг и пьяниц? Что если он пришёл к выводу, что скрываться под видом бродяги слишком долго просто опасно и нужно придумать нечто другое? Вдруг он получил какие-то сведения от Уильяма Грейсона и теперь, исходя из полученной информации, сменил место действий — даже уехал из города? Что если они никогда не узнают об этом, никогда не закроют эти дела? Для Райана это будет профессиональной насмешкой, оскорблением чести полицейского. Он терпеть не мог, когда расследование не доводилось до конца, но в данном случае ему придётся подумать о такой возможности. Несмотря на десятки расспросов, и бесед, им не удалось обнаружить ни единого свидетеля за исключением Вирджинии Чарлз, потрясение которой было настолько велико, что на её информацию они не могли полагаться, не говоря уже о том, что её показания противоречили единственному полезному вещественному доказательству, находящемуся в их распоряжении. Подозреваемый должен быть выше, чем сообщила им миссис Чарлз, значительно моложе и чертовски силен — как защитник в лучшей команде Национальной футбольной лиги. Он не был алкашом, хотя и маскировался под пьяницу. Таких людей на улице просто не замечают. Разве можно пытаться описать пробежавшую мимо бродячую собаку?

— Человек-невидимка, — тихо произнёс Райан, давая, наконец, название их расследованию. — Он должен был убить миссис Чарлз. Ты понимаешь, кого мы ищем?

Дуглас фыркнул:

— Человека, с которым мне не хотелось бы встретиться один на один.

* * *

— Три эскадрильи, чтобы уничтожить Москву?

— Конечно, почему бы и нет? — ответил Закариас. — Ведь там находится ваше политическое руководство, правда? Москва представляет собой огромный центр связи, и даже если вы сумеете вовремя вывезти оттуда Политбюро, им все-таки удастся ликвидировать почти все военное и политическое руководство...

— У нас есть способы вывезти из Москвы всех важных лиц, — возразил Гришанов с чувством профессиональной и патриотической гордости.

— Да уж конечно, — едва не засмеялся Робин. Гришанов чувствовал себя внутренне оскорблённым, но одновременно испытывал удовлетворение от того, что американский полковник вёл теперь себя так свободно. — Коля, у нас тоже подготовлены такие же планы эвакуации. В Западной Виргинии находится роскошное бомбоубежище для членов конгресса и других важных лиц. Первой вертолётной эскадрилье, что на базе ВВС Эндрюз, поручено в случае надвигающейся опасности вывезти из Вашингтона всех, кто необходим для нормального функционирования страны. А вот знаешь, в чем оказалась загвоздка? Выяснилось, что проклятые вертолёты не могут совершить полет до бомбоубежища и вернуться обратно без заправки. Когда выбирали место для бомбоубежища, никто не подумал об этом, потому что это было политическое решение. А знаешь что ещё? Мы так и не удосужились проверить на практике систему эвакуации. А вы её проверили?

Гришанов сидел на полу рядом с Закариасом, опершись спиной на грязную бетонную стену. Он посмотрел вниз и молча покачал головой, — вот и ещё что-то он узнал от американского офицера.

— Теперь ты понимаешь? Теперь ты видишь, Робин, почему я говорю, что мы никогда не должны воевать друг с другом? Да потому, что мы так похожи! Нет, Робин, мы не проверяли на практике план эвакуации Москвы с того самого времени, когда я был ребёнком и бродил по снегу в какой-то забытой Богом деревне. Наше главное убежище на случай атомной войны находится в Жигулях. Это огромный утёс — нет, не гора, а что-то вроде громадного... пузыря? Я не знаю этого английского слова, огромный валун, выдавленный из центра Земли.

— Монолита? Подобно Каменной горе в Джорджии?

Гришанов кивнул. Ведь он ничем не рисковал, открывая государственные тайны этому американцу.

— Геологи утверждают, что монолит обладает невероятной прочностью, и вот в конце пятидесятых годов туда был проложен туннель и оборудовано убежище. Мне приходилось там бывать — дважды. Я принимал участие в организации системы противовоздушной обороны этого места. Мы собираемся — честное слово, Робин, — мы собираемся доставить туда наше руководство на поезде.

— Это не имеет значения. Мы знаем об этом убежище. А если известно, где оно находится, его можно уничтожить — вопрос лишь в том, сколько ядерных бомб понадобится для этого. — В желудке американского полковника было уже сто граммов водки. — И китайцы наверняка знают об этом. Но они все-таки попытаются уничтожить Москву, особенно если нападение будет неожиданным.

— Тремя эскадрильями?

— По крайней мере, я поступил бы именно так. — Робин вытянул ноги рядом с аэронавигационной картой юго-восточной части России. — Три вектора, с этих вот баз ВВС, по три бомбардировщика в каждом, два несут ядерные бомбы и один — электронное оборудование, предназначенное для глушения радиолокационных станций. Он летит первым. Все три эскадрильи вылетают одновременно, вот с такими интервалами между ними. — Он начертил на карте наиболее вероятные курсы. — Вот здесь они начинают снижаться перед проникновением на советскую территорию, сюда, вдоль этих долин, и к тому моменту, когда окажутся над равнинами...

— Степями, — поправил его Гришанов.

— … первая линия ПВО уже окажется позади, верно? Бомбардировщики летят над самой землёй, на бреющем полете, на высоте сотни три футов. Может быть, сначала им даже не понадобится глушение. Возможно, у них даже есть специальная группа, в которую входят особым образом подготовленные лётчики.

— Что ты имеешь в виду, Робин?

— У вас ведь есть ночные авиарейсы на Москву, гражданские самолёты, понимаешь?

— Разумеется.

— Так вот, предположим, берёшь бомбардировщик типа «Бэджер», оставляешь на нем опознавательные огни и, может быть, устанавливаешь на фюзеляже небольшие светящиеся прямоугольники, которые можно включать и выключать — вроде как иллюминаторы, знаешь? И тогда можно заявить всем: эй, да ведь я гражданский самолёт, совершающий регулярный рейс.

— Ты хочешь сказать...

— Мы когда-то изучали этот вопрос. У нас все ещё находится эскадрилья на базе ВВС в... Писе, по-моему, с бомбардировщиками, оборудованными соответствующим образом. В своё время считалось, что эти Б-47, базировавшиеся тогда в Англии, предпримут такую операцию. Если когда-нибудь мы получили бы достоверную информацию о том, что вы собираетесь, напасть на нас, из разведывательных источников или откуда-то ещё, понимаешь? Ведь нужно планировать все заранее, учитывать все возможные случаи. Так вот, это и был один из наших планов, операция «Рикошет». Сейчас все материалы о ней находятся, наверно, в архивах, но тогда это была идея Ле Мэя. Бомбардировка Москвы, Ленинграда, Киева и... Жигулей. На Жигули были нацелены три «птички» с двумя ядерными бомбами каждая. Одним ударом уничтожаем всю вашу политическую верхушку и военное командование. Смотрите, я всего лишь авиалайнер!

А ведь и впрямь такое можно осуществить, подумал Гришанов, и его спина покрылась холодным потом. Выбрать соответствующее время года, подходящий момент... бомбардировщик, летящий по обычному пассажирскому маршруту. Даже в самом критическом положении одна иллюзия чего-то нормального покажется достоверной людям, стремящимся обнаружить нечто подозрительное. Возможно, с какой-нибудь базы ПВО взлетит для проверки истребитель с молодым лётчиком, несущим ночную вахту, когда более опытные и старшие по званию пилоты спят. Он приблизится на расстояние в тысячу метров, но ночью... ночью твои глаза видят то, что им приказывает видеть мозг. Освещённые иллюминаторы на фюзеляже — ну конечно, это авиалайнер. Какой бомбардировщик захочет лететь с включёнными огнями? Такой план никогда не приходил в голову умникам из КГБ. Так сколько ещё подарков преподнесёт ему Закариас?

— Как бы то ни было, будь я Джоном Китайцем, я считал бы это одним из вариантов. Если же у них не хватает воображения и они захотят устремиться прямо к цели над этой местностью — ну что ж, тут тоже немалые шансы на успех. Одна эскадрилья, возможно, будет отвлекать внимание. У неё будет, конечно, своя цель, но в стороне от Москвы. Они полетят высоко, отклонившись от вектора. Вот до этой точки, — американец указал рукой на карту, — и здесь резко повернут и нанесут бомбовый удар. Выберут подходящее место, здесь ведь немало хороших целей. Скорее всего, ваши истребители устремятся в погоню за нами, верно?

— Да. Они решат, что бомбардировщики поворачивают к запасной цели.

— А две другие эскадрильи опишут дугу и направятся к главной цели. Они будут лететь совсем низко. По крайней мере, одна эскадрилья наверняка достигнет цели. Мы проигрывали эти варианты миллион раз, Коля. Мы знакомы с вашими радиолокационными станциями, знаем, где расположены ваши базы, знаем, как вы ведёте подготовку своих лётчиков. Победить вас будет нетрудно. А вот китайцы, они учились вместе с вами, ведь так? Вы научили их. Они знакомы с вашей доктриной и всем остальным.

Какая откровенность, подумал Гришанов. Закариас даже не пытается скрыть что-то. И это человек, сумевший проникнуть через противовоздушную оборону Северного Вьетнама больше восьмидесяти раз.

— Тогда как нам...

— Защититься от них? — Закариас пожал плечами и снова склонился над картой. — Мне понадобятся более подробные карты, но первым делом вам нужно тщательно познакомиться с горными ущельями вот в этом районе. Не забывай, что речь идёт о бомбардировщиках, а не истребителях. Бомбардировщик не может резко маневрировать, особенно на бреющем полете. Главное, о чем думает лётчик, сидящий за штурвалом, это не врезаться в землю, верно? Не знаю, как тебя, но меня это заставляет нервничать. Он выберет долину, где достаточно пространства для манёвра, особенно ночью. Вот вы и разместите свои истребители вот здесь, а тут установите радиолокационные станции обнаружения. Вам не понадобятся мощные радары, всего лишь установки, предупреждающие вас о приближающейся опасности. И потом, приготовьтесь перехватить их, когда они вылетят из долин на равнину.

— Ты предлагаешь отодвинуть базы ПВО дальше внутрь страны? Но я не могу пойти на это!

— Оборона развёртывается там, где она может принести наибольшую пользу, а не вдоль пунктирной линии, выбранной штабными гениями. Или тебе так нравится китайская пища? В этом заключается ваша слабость. Между прочим, это сократит линии снабжения и коммуникации, правда? Ты экономишь средства и сберегаешь боевую технику. Не забывай также, что противник знает, как мыслят вражеские лётчики, — сбитый самолёт — это сбитый самолёт, верно? Может быть, будут посланы группы самолётов для того, чтобы отвлечь ваши истребители от направления главного удара, понимаешь? У нас масса средств отвлечения радиолокаторов, и мы собираемся применить их. Ты должен иметь это в виду. Тебе нужно строго контролировать своих лётчиков. Пусть они остаются в своих секторах до тех пор, пока у тебя не появится очень весомая причина для того, чтобы перебросить их...

Полковник Гришанов изучал свою специальность больше двадцати лет, работал с документами Люфтваффе, и не только с теми, которые посвящены методам допроса военнопленных. Он был знаком с секретными материалами, касающимися линии Каммхубера. То, что он узнал, казалось ему невероятным, едва ли не достаточно важной причиной, чтобы выпить несколько глотков самому. Нет, ещё рано, подумал он. Собранные им материалы не будут использованы для информации руководства ВВС, не станут учёным докладом в академии имени Ворошилова. Нет, они лягут в основу книги, совершенно секретной, но все-таки книги: «Происхождение и эволюция американской бомбардировочной доктрины». Такая книга поможет ему в будущем рассчитывать на маршальские звезды, и все благодаря его американскому другу.

* * *

— Давайте останемся здесь, — сказал Марти Янг. — Учения сегодня будут проводиться с использованием настоящих боеприпасов.

— Ты прав, — согласился Голландец. — Я привык, что снаряды разрываются в двух сотнях ярдов позади меня.

— И на скорости в четыреста узлов за штурвалом истребителя, — дополнил Грир.

— Так будет куда безопаснее, Джеймс, — напомнил адмирал Максуэлл.

Они стояли за земляной бермой — официальное военное название земляного вала — в двухстах ярдах от лагеря. Отсюда непросто было следить за происходящим, но у двух из пяти были глаза лётчиков, и они знали, куда смотреть.

— Сколько уже прошло времени?

— Около часа. Вот-вот появятся, — тихо произнёс Янг.

— Я ничего не слышу, — прошептал адмирал Максуэлл. Рассмотреть лагерь было очень трудно. Здания виднелись только благодаря их прямоугольным очертаниям, которых по какой-то причине в природе никогда не встречается. Если всмотреться повнимательнее, становились заметны тёмные квадраты окон. Сторожевые вышки, построенные только накануне, тоже скрывались в темноте.

— Мы пользуемся некоторыми уловками, — заметил Марти Янг. — Всем солдатам выдаются таблетки с витамином А, чтобы улучшить их ночное зрение, таким образом выигрывается несколько процентов. В конце концов, нужно использовать все козыри в колоде, верно?

Они слышали только шёпот ветра в кронах деревьев. Было что-то сюрреалистическое в их окружении. Максуэлл и Янг привыкли к реву авиационных двигателей и слабому свечению приборов на панели, на которую опускались их глаза, чтобы тут же окинуть горизонт в поисках вражеских самолётов, и к ощущению скорости самолёта, мчащегося в ночном небе. Здесь же они стояли на земле, их не покидало чувство скорости, не существующей на самом деле, стояли, ожидая увидеть что-то, прежде никогда ими не испытанное.

— Вот они!

— Плохо, если вы сумели увидеть их, в темноте, — заметил Максуэлл.

— Сэр, в лагере «Сендер грин» нет площадки, на которой стоят белые автомобили, — напомнил голос. Келли заметил, как на светлом фоне промелькнула едва заметная тень, да и к тому же её разглядел только он.

— Пожалуй, вы правы, мистер Кларк.

Из радиоустановки, стоящей перед ними на земляном валу, доносился только шум атмосферных помех. Внезапно наступила тишина, прерванная четырьмя тире. В ответ они услышали короткий звук точки, затем двух, трёх и четырёх.

— Группы заняли исходные позиции, — прошептал Келли. — Заткните уши. Старший гранатомётчик выстрелит первым по мере готовности, и это сигнал к началу штурма.

— Чепуха, — усмехнулся Грир. Через несколько секунд он пожалел, что не послушался Кларка.

Сначала они услышали отдалённый стрёкот вертолётных лопастей. Это было сделано для того, чтобы головы повернулись в их сторону, и, хотя каждый был знаком с планом в мельчайших подробностях, все равно манёвр сработал, что доставило немалое удовлетворение Келли. В конце концов, он принимал самое активное участие в разработке плана. Все повернули головы, услышав шум винтов, — все, кроме него.

Келли показалось, что он сумел рассмотреть прицел гранатомёта М-79, окрашенный светящимся тритием, но это вполне мог быть и жук-светлячок. Он увидел едва заметную вспышку первого выстрела и меньше чем через секунду ослепительный бело-красно-чёрный взрыв осколочной гранаты, попавшей в пол одной из сторожевых вышек. Резкий отрывистый звук взрыва заставил вздрогнуть стоящих рядом с ним, но Келли не обратил на это внимания. Вышка, на которой в настоящем лагере располагались бы охранники с пулемётом, превратилась в обломки. Ещё не успело стихнуть эхо в окружающем сосновом лесу, как исчезли и остальные вышки. Пять секунд спустя над вершинами деревьев появились мчащиеся к цели вертолёты, их винты вращались совсем рядом. Шестиствольные крупнокалиберные пулемёты открыли огонь, и длинные языки пламени, подобно угрожающим пальцам, протянулись от вертолётов к казармам. Гранатомётчики уже посылали зажигательные гранаты с белым фосфором в окна казармы, и мгновенно все присутствующие утратили даже намёк на ночное зрение.

— Боже мой! — То, что фонтаны разлетающегося в разные стороны горящего фосфора били из-за стены здания, делало зрелище ещё более ужасным. Тем временем шестиствольные пулемёты, установленные на вертолётах, продолжали поливать огнём выходы.

— Теперь, — громко произнёс Келли, стараясь перекрыть грохот выстрелов, — все находящиеся внутри превратились в подгоревшие гренки. Умники же, пытающиеся спастись, выбегая из здания, попадают под огонь шестиствольных пулемётов. Ловко!

Отделение огневой поддержки штурмовой группы морской пехоты продолжало обстреливать из автоматов казармы и административное здание, а солдаты, входящие в состав эвакуационной группы, уже бежали к тюремному блоку, где находились военнопленные. Теперь вслед за штурмовыми «Хьюи-кобрами» АХ-1 появились и спасательные вертолёты, они с шумом совершили посадку у самых ворот лагеря. Отделение огневой поддержки разделилось надвое — одна половина развернулась вокруг спасательных вертолётов, тогда как другая продолжала поливать автоматными очередями казармы. Один из штурмовых вертолётов начал облетать лагерь, словно встревоженная овчарка в поисках волка.

Из тюремного блока появились первые морские пехотинцы — они тащили манекены, изображающие военнопленных, и передавали их солдатам, находящимся снаружи, которые волокли «военнопленных» к вертолётам. Келли увидел Ирвина, он стоял у ворот, считая пробегающих мимо солдат. Теперь до наблюдателей доносились крики морских пехотинцев, называющих имена и номера, которые почти заглушал рёв двигателей огромных «Сикорских». Последними к вертолётам подбежали морские пехотинцы из отделения огневой поддержки. Они вскарабкались внутрь фюзеляжей, рёв турбин усилился, винты завращались быстрее, и спасательные вертолёты оторвались от земли и исчезли в темноте.

— Поразительно быстро, — выдохнул Риттер, когда все стихло. В следующее мгновение появились пожарные машины и начали тушить бушующее пламя.

— На проведение операции потребовалось на пятнадцать секунд меньше расчётного времени, — произнёс Келли, поднимая руку с секундомером.

— А вдруг во время операции что-то произойдёт, мистер Кларк? — спросил Риттер.

На лице Келли появилась лукавая улыбка.

— Уже произошло, сэр. Четверо солдат из состава штурмовой группы были «убиты» при выходе на исходную позицию. Полагаю, ещё один или двое сломали ногу...

— Одну минуту, вы хотите сказать, что есть вероятность...

— Позвольте мне объяснить, сэр, — прервал его Келли. — Судя по аэрофотоснимкам, у нас нет оснований думать, что между местом высадки и целью есть люди. В этих холмах нет сельскохозяйственных поселений. Понимаете? Но для сегодняшних учений я решил устранить четырёх солдат из штурмовой группы. Будем считать, что они сломали в темноте ногу. Их пришлось внести в лагерь и затем вынести к спасательным вертолётам — если вы не заметили этого. Дублирование необходимо во всем. Я рассчитываю, сэр, что операция пройдёт без потерь, но сегодня я намеренно внёс в её проведение дополнительные трудности, чтобы убедиться, что это ничего не нарушит.

Риттер кивнул. Объяснения Келли произвели на него большое впечатление.

— Я ожидал, что учение будет проводиться строго по правилам.

— В боевых условиях возможны всякие неожиданности, сэр, потому я и предусмотрел это. Каждый солдат в штурмовой группе может заменить любого другого специалиста, если тот не сможет выполнить свои обязанности, — так велась подготовка. — Келли потёр нос. Он тоже нервничал. — Вы только что присутствовали при успешно проведённой учебной операции, несмотря на то, что в её ходе возникли осложнения, которых мы не ожидаем. Операция пройдёт успешно, сэр.

— Мистер Кларк, вы убедили меня. — Сотрудник ЦРУ повернулся к остальным:

— Как относительно медицинского обеспечения?

— Когда «Огден» присоединится к тактической группе ТФ-77, мы перебросим на него медицинский персонал, — объяснил Максуэлл. — Каз сейчас направляется туда, чтобы произвести необходимый инструктаж. Командир ТФ-77 — один из моих людей, и он выполнит все указания. «Огден» — очень большой корабль, и там разместятся все, кто понадобится после завершения операции, — врачи, сотрудники разведывательных служб и тому подобное. Корабль отправится от берегов Вьетнама прямо в Субик-Бей. Оттуда мы перебросим штурмовую группу и спасённых военнопленных на базу ВВС в Кларке. С того момента, как спасательные вертолёты взлетят от лагеря, и до прибытия в Калифорнию пройдёт... четверо с половиной суток.

— Ну хорошо, эта часть операции выглядит нормально. Как с остальным?

На этот вопрос ответил адмирал Максуэлл:

— Вся оперативная группа во главе с авианосцем «Констелейшн» обеспечит поддержку. «Энтерпрайз» будет находиться дальше к северу, в районе Хайфона. Это привлечёт внимание их противовоздушной обороны и командования. Крейсер «Ньюпорт ньюз» направится вдоль побережья, подавляя зенитные батареи противника в течение нескольких ближайших недель. Он будет вести массированный обстрел, не придерживаясь какой-то определённой последовательности, совершенно произвольно, и участок операции станет пятым. «Ньюпорт ньюз» располагается в десяти милях от берега. Батареи противовоздушной обороны находятся в пределах досягаемости для его орудий главного калибра. С помощью артиллерийского обстрела и поддержки с воздуха мы пробьём коридор в противовоздушной обороне, и вертолёты получат возможность пролететь к лагерю и вернуться обратно. В общем, действия будут вестись настолько активно, что враг не должен заметить проведения операции, пока она не закончится.

Риттер кивнул. Он подробно ознакомился с планом, и ему хотелось только выслушать мнение Максуэлла — понять, как относится к нему сам адмирал. Максуэлл говорил спокойно и уверенно, намного увереннее, чем рассчитывал Риттер.

— И все-таки операция является очень рискованной, — произнёс он после короткой паузы.

— Это уж точно, — согласился Марти Янг.

— А насколько рискованно для нашей страны, если военнопленные в лагере расскажут все, что им известно? — задал вопрос Максуэлл.

Келли не хотелось принимать участия в этой части обсуждения. Опасность для Америки была чем-то, что выходило за пределы его компетенции. Сфера его действий ограничивалась небольшими подразделениями — за последнее время она снизилась даже ещё больше — и хотя благополучие и обороноспособность страны основывались в первую очередь именно на таких как он, важные вопросы вроде того, что сейчас обсуждался, требовали кругозора, которым он не обладал. Однако Келли не мог незаметно удалиться, поэтому стоял, слушал и учился.

— Вам нужен честный ответ? — спросил Риттер. — Тогда скажу — никакого риска.

Максуэлл выслушал его со спокойствием, за которым скрывалось негодование.

— Может быть, объясните подробнее, сынок?

— Адмирал, это проблема перспективы. Русские хотят узнать о нас как можно больше, а мы хотим узнать как можно больше о них. Ну хорошо, этот полковник Закариас может рассказать им о планах командования стратегической авиации, а другие военнопленные — о многом другом. Поэтому мы меняем наши планы. Вас беспокоят стратегические соображения, верно? Так вот, начать с того, что эти планы меняются каждый месяц. А во-вторых, неужели вы думаете, что мы когда-нибудь захотим осуществить их?

— Такая необходимость может возникнуть.

Риттер сунул руку в карман в поисках сигарет.

— Адмирал, вы хотите, чтобы мы осуществили эти планы?

Максуэлл выпрямился.

— Мистер Риттер, я пролетал на своём F6F над Нагасаки сразу после конца войны. Я видел последствия применения атомного оружия, а ведь это была всего лишь небольшая бомба. — Более чёткого ответа не требовалось.

— И русские придерживаются такой же точки зрения. Как вам это нравится, адмирал? — Риттер покачал головой. — Они тоже не сумасшедшие. Русские боятся нас ещё больше, чем мы их. То, что они узнают от наших военнопленных, даже поможет им отрезветь. Ситуация именно такая, хотите верьте, хотите нет.

— Тогда почему вы поддерживаете нас? Скажите, вы нас поддерживаете?

— Разумеется. — Его голос ясно давал понять, что он считает такой вопрос глупым, и это вызвало негодование у Марти Янга.

— Но почему? — спросил Максуэлл.

— Потому что там наши люди. Мы послали их. Теперь мы обязаны вернуть их обратно. Разве это недостаточно веская причина? Только не говорите мне о жизненно важных интересах государства. Вы можете убедить в этом сотрудников Белого дома, даже конгрессменов, но не меня. Все очень просто — либо вы доверяете своим людям, попавшим в плен, либо нет, — произнёс оперативник, уже рисковавший своей карьерой ради спасения иностранца, к которому он даже не испытывал никаких тёплых чувств. — Если мы предадим их, если установится такая традиция, то никто не станет помогать нам, и вот тогда нас ждут крупные неприятности.

— Я не могу согласиться с вами, мистер Риттер, — заметил генерал Янг.

— Подобная операция будет направлена наспасение наших людей. Русские поймут это и станут уважать нас. Мы продемонстрируем им, насколько серьёзно воспринимаем эту проблему. В результате моя работа станет легче. Мне будет проще вербовать агентов за железным занавесом. У нас будет больше агентов, и, следовательно, мы получим больше информации. Таким образом, в ваше распоряжение поступят сведения, в которых вы нуждаетесь, верно? И такая игра будет продолжаться до тех пор, пока когда-нибудь мы не найдём новую игру. — Это было все, в чем нуждался Риттер.

Он повернулся к Гриру:

— Когда, по вашему мнению, я должен получить согласие Белого дома?

— Я сообщу тебе. Боб, вот что важно для нас: ты поддерживаешь операцию?

— Да, сэр, — ответил техасец. Он дал согласие на её поддержку по причинам, которых остальные не понимали, в которые остальные не верили, но были вынуждены согласиться с ними.

* * *

— Ну и что? В чем проблема?

— Послушай, Эдди, — терпеливо произнёс Тони. — У нашего друга неприятности. Кто-то убил двух его людей.

— Кто? — спросил Морелло. У него было отвратительное настроение. Он только что узнал, что опять не попал в число кандидатов, которые будут признаны новыми полноправными заправилами местного наркобизнеса. И это после всего, что он сделал. Морелло казалось, что его предали. А теперь Тони, вставший на сторону какого-то чернокожего вместо родной плоти и крови — в конце концов, они были родственниками, пусть дальними, — теперь этот сукин сын обращается к нему за помощью.

— Мы не знаем этого. Ни его контакты, ни мои ничего не дали.

— Да уж, как-то все слишком хреново! — И Эдди тут же перешёл на собственную тему:

— Тони, ведь он пришёл ко мне, помнишь? Через Анджело, может быть Анджело пытался предать нас, но мы прикончили его, верно? Ты не смог бы войти в это дело без меня — и что теперь? Меня отказались признать свои же, а он становится для тебя все важнее — и что будет дальше, Тони, а? Ты собираешься рекомендовать его — негра! — в нашу семью?

— Перестань, Эдди.

— Тогда почему ты не выступил и не поддержал меня?

— Я не могу заставить остальных танцевать под твою дудку, Эдди. Извини, но не могу. — Пиаджи не ожидал, что разговор будет лёгким, но никак не рассчитывал, что все обернётся так плохо и так быстро. Понятно, что Эдди был разочарован. Понятно, он надеялся стать членом семьи. Но этот глупый кретин и без того здорово зарабатывает, так что ещё ему нужно? Что ему больше нравится — стать членом семьи или получать кучу денег? Генри понимал это. Почему же этого не понимал Эдди? И тут Эдди сделал ещё один шаг к своему концу.

— Это я, я организовал все для тебя. Теперь у тебя возникла маленькая проблема, и к кому ты обращаешься? Снова ко мне! Ты в долгу у меня. Тони. — Смысл его слов был ясен для Пиаджи. С точки зрения Эдди, все выглядело так просто. Положение Тони внутри семьи все более укреплялось. Поскольку Генри превращался из потенциального в очень крупного поставщика наркотиков. Тони быстро укреплял свои позиции. Скоро он будет оказывать решающее влияние на дела семьи. Ему все равно придётся выказывать знаки уважения и повиновения тем, кто стоял на самом верху, но командная структура внутри семьи была исключительно гибкой, и то, что Генри скрыл способ транспортировки наркотиков в Америку, означало, что человек, являющийся связующим звеном между ним и семьёй, становился неприкасаемым. Такое положение в организации было редким и исключительно ценным. Ошибка Пиаджи заключалась в том, что он не сумел сделать ещё шаг вперёд. Вместо того чтобы смотреть по сторонам, он смотрел внутрь. Он видел лишь одно — Эдди мог вполне заменить его, сам превратиться в связующее звено и затем стать полноправным членом семьи, прибавив к огромному доходу от торговли наркотиками ещё и престиж. Для этого требовалось одно — чтобы Пиаджи умер в нужный момент, оказав таким образом услугу Морелло. Генри был бизнесменом. Он пойдёт на компромисс. Пиаджи, да и Эдди знали это.

— Неужели ты не видишь, что он делает? Он использует тебя в своих интересах. — Самое странное заключалось в том, что, тогда как Морелло начинал понимать, что Таккер манипулирует как им, так и Тони, сам Пиаджи, главный объект этих манипуляций, не замечал этого. В результате совершенно справедливое замечание Эдди было высказано в крайне неудачный момент.

— Я уже думал об этом, — солгал Пиаджи. — Но для чего? Неужели он намеревается установить прямую связь с Филадельфией и Нью-Йорком?

— Может быть. Вдруг ему кажется, что такое возможно? Эти черномазые начинают слишком много воображать.

— Этим мы займёмся позднее, хотя я и не считаю, что Генри способен на такое. Пока нам нужно выяснить, кто убивает его людей. Тебе ничего не известно о людях, появившихся у нас из других городов? — Надо поставить его на место, подумал Пиаджи. Вынудить его высказать свою точку зрения. Взгляд Тони устремился через стол на человека, который был настолько рассержен, что не замечал, о чем думает его собеседник, или даже не интересовался этим.

— Ни черта мне не известно.

— Тогда попытайся выяснить, — распорядился Тони. Это был приказ. Морелло придётся подчиниться и начать проверку.

— А что если он сам устраняет некоторых людей, тех, на которых не может положиться? Ты считаешь, что он так уж всем доверяет?

— Нет, не считаю. Но в то же самое время не думаю, что он ликвидирует собственных людей. — Тони встал. — Принимайся за дело. — Это был окончательный приказ.

— Ладно, — фыркнул Эдди, оставаясь сидеть за столом.

24. Встречи

— Парни, учения прошли хорошо, — объявил капитан Элби, закончив разбор действий штурмовой группы и указав на некоторые недостатки, проявившиеся главным образом на этапе сближения с целью, но все они были небольшими, ничего серьёзного, и даже его острый взгляд не заметил ни малейших промахов во время штурма лагеря. Особенно точной оказалась стрельба, прямо-таки невероятно точной. Его подчинённые были теперь настолько уверены друг в друге, что бежали буквально в нескольких футах от автоматных очередей, стремясь выполнить порученные каждому задачи. Экипажи вертолётов «Кобра» сидели в конце комнаты, обсуждая собственные действия. Солдаты штурмовой группы относились с огромным уважением к пилотам и пулемётчикам, поддерживавшим их атаку, так же как и к экипажам спасательных вертолётов военно-морского флота. Обычная антипатия типа «мы — они», существующая между различными родами войск, уступила место дружеским шуткам — настолько тесно проходила подготовка людей, рискующих жизнью ради достижения поставленной цели. Впрочем, даже остаткам антипатии вскоре предстояло исчезнуть.

— Джентльмены, — произнёс в заключение Элби, — сейчас вам сообщат подробности предстоящего нам маленького пикника.

— Встать! — скомандовал Ирвин.

Вице-адмирал Уинслоу Холланд Максуэлл вошёл в комнату в сопровождении генерал-майора Мартина Янга. Оба высших чина были одеты в лучшие повседневные мундиры. Белые брюки и китель адмирала прямо сверкали под искусственным освещением, а мундир цвета хаки на командире корпуса морской пехоты был накрахмален до такой степени, что казался сделанным из картона. Лейтенант морской пехоты нёс планшет с планом, он был таким длинным, что едва не волочился по полу. Лейтенант разместил его на подставке, а Максуэлл встал рядом. Старший сержант Ирвин, находившийся в дальнем углу сцены, наблюдал за молодыми лицами в аудитории, напомнив себе, что нужно будет выразить притворное удивление, когда объявят о цели операции.

— Садитесь, морские пехотинцы, — спокойно начал адмирал и подождал, пока солдаты займут места. — Прежде всего, я хочу сообщить вам, что испытываю чувство гордости, участвуя в этой операции вместе с вами. Мы внимательно следили за ходом вашей подготовки. Вы прибыли сюда, ещё не зная о задаче, которая будет поставлена перед вами, и я ещё никогда не видел, чтобы солдаты готовились настолько целеустремлённо. Вот что вам предстоит.

Лейтенант перебросил первую страницу на планшете, и все увидели аэрофотоснимок.

— Джентльмены, название операции — «Зелёный самшит», — продолжил адмирал. Вам предстоит освободить двадцать человек, двадцать своих соотечественников, американских офицеров, находящихся сейчас в руках противника.

Джон Келли стоял рядом с Ирвином и тоже следил за лицами солдат, вместо того чтобы смотреть на адмирала. Большинство были моложе его, хотя и не намного. Их взгляды были устремлены на аэрофотоснимки — самая прелестная танцовщица не привлекла бы такого внимания, как увеличенные фотографии снимков, сделанных камерами с «Буффало хантер». Сначала лица солдат были бесстрастными, лишёнными всяких эмоций. Морские пехотинцы походили на юные мускулистые скульптуры. Они едва заметно шевелились, вдыхая и выдыхая воздух, прислушиваясь к словам адмирала.

— Человек на этой фотографии — полковник ВВС США Робин Закариас, — говорил Максуэлл, поднимая деревянную указку в ярд длиной. — Здесь вы видите, что делают с ним вьетнамцы лишь за то, что он поднял голову и посмотрел на пролетающий беспилотный самолёт, ведущий аэрофотосъёмку. — Указка уткнулась в фигуру охранника, готовящегося ударить американца сзади. — Только за то, что он поднял голову.

Келли увидел, как сузились глаза солдат. Это была сдержанная, холодная ярость, находящаяся под строгим контролем, но именно такая ярость самая беспощадная, подумал Келли, подавляя улыбку, которую понимал он один. То же самое относилось к морским пехотинцам, сидящим в зале. Сейчас не время для улыбок. Каждый солдат отдавал себе отчёт в том, какая опасность ему угрожает. Каждый пережил, по крайней мере, тринадцать месяцев боевых операций. Каждый видел смерть своих друзей, умиравших так страшно, что ни один самый ужасный кошмар не способен воссоздать это. Но жизнь — это нечто большее, чем один страх. Может быть, её смысл заключается в постоянном поиске, в чувстве долга, который немногие из них могли выразить, но ощущали все. Представление о мире, разделяемое всеми солдатами, пусть не способными его видеть. Каждый из находящихся в зале уже ощущал дыхание смерти, видел её во всем пугающем величии, знал, что когда-нибудь жизнь придёт к своему концу. Но все они понимали, что жизнь — это не только усилия избежать смерти. У жизни должна быть цель, и одной из таких целей являлась служба другим людям. Хотя ни один из присутствующих здесь не собирался по собственной воле расставаться с жизнью, каждый готов был рискнуть ею, полагаясь на Бога, на везение или на судьбу, надеясь, что и все остальные поступят точно так же. На фотографиях были неизвестные морским пехотинцам люди, но они были американцами, их соратниками, и потому солдаты чувствовали себя в долгу перед ними. Раз так, они готовы рискнуть ради них жизнью.

— Не буду говорить, насколько опасной будет эта операция, — закончил адмирал. — Вы лучше меня понимаете угрожающую вам опасность, но эти люди — американцы, и они надеются, что мы придём им на помощь.

— Отлично сказано, сэр! — прогремел чей-то голос из зала, удивив остальных морских пехотинцев.

Самообладание едва не изменило Максуэллу. Значит, все это правда, подумал он. Чувство долга по-прежнему имеет значение для этих молодых парней. Несмотря на совершенные нами ошибки, мы все ещё остаёмся такими же, как раньше.

— Спасибо, Голландец, — произнёс генерал Янг, выходя на середину сцены. — Так вот, морские пехотинцы, теперь вам все известно. Все вы прибыли сюда добровольно. Сейчас вам снова нужно выразить своё добровольное желание принять участие в самой операции. У некоторых из вас есть семья, у некоторых — невеста. Мы не можем заставить вас рисковать жизнью. Не исключено, что кто-нибудь передумал, — продолжал он, глядя на лица солдат и зная, что намеренно оскорбил их. — У вас есть день для размышлений. Можете разойтись.

Морские пехотинцы вскочили под скрежет отодвинутых назад стульев, и когда все встали и вытянулись по стойке «смирно», раздался дружный хор их голосов:

— РАЗ-ВЕД-КА!

Тому, кто видел сейчас их лица, ответ на предложение генерала был ясен. Отказаться от участия в операции для них было так же немыслимо, как лишиться мужественности. Теперь в зале появились улыбки, солдаты обменивались шутками. Они не рассчитывали на славу. Перед ними была поставлена чёткая задача, они увидели цель, и наградой им станет благодарный взгляд в глазах спасённых ими соотечественников. Мы — американцы и прибыли сюда, чтобы вернуть вас домой.

— Ну что ж, мистер Кларк, ваш адмирал умеет выступать. Жаль, что нам не удалось записать его речь на магнитофон.

— Ты достаточно взрослый, сардж, чтобы воздержаться от подобных шуток. Операция будет рискованной.

На лице Ирвина появилась удивительно весёлая улыбка:

— Да, я знаю. Но если, по твоему мнению, она может кончиться неудачей, какого чёрта ты отправляешься туда в одиночку?

— Меня попросил один человек. — Келли покачал головой и пошёл к адмиралу, чтобы обратиться к нему с собственной просьбой.

***

Она сама спустилась по лестнице, держась за перила. Голова у неё болела по-прежнему, но этим утром уже меньше. Девушка шла, прислушиваясь к звукам разговора внизу, на доносящийся из кухни запах кофе.

При виде её Сэнди радостно улыбнулась:

— Доброе утро, милая!

— Привет, — тоже улыбнулась Дорис, хотя выглядела все ещё бледной и слабой и, проходя через дверной проем, оперлась о стенку рукой. — Я очень проголодалась.

— Надеюсь, ты любишь яичницу? — Сэнди помогла девушке сесть на стул и поставила перед нею стакан апельсинового сока.

— Готова есть даже яичную скорлупу, — ответила Дорис. Это была её первая попытка пошутить.

— Начинай вот с этого и не станешь мечтать о скорлупе. — Сара положила на тарелку яичницу, которая шкварчала на сковородке. Наконец-то девушка готова съесть нормальный завтрак, подумала она.

Дорис начала выздоравливать. Её движения все ещё были очень медленными, координация как у младенца, но за последние двадцать четыре часа перемены к лучшему оказались поразительными. Кровь, взятая вчера для анализа, свидетельствовала о ещё более благоприятных переменах. Большие дозы антибиотиков подавили инфекцию в её теле, а следы барбитуратов почти исчезли — то, что ещё оставалось, было вызвало смягчающими страдания инъекциями наркотика, прописанными и введёнными доктором Розен. Больше их не будет. Но самым обнадёживающим явилось то, как девушка ест. Слабыми и неуклюжими движениями она развернула салфетку и положила её на колени, прикрытые полами махрового халата. Дорис не стала поспешно запихивать пищу в рот. Она ела свой первый за последние несколько месяцев настоящий завтрак с чувством собственного достоинства, насколько это позволяли её состояние и голод. Девушка снова превращалась в личность.

Но они все ещё ничего не знали о ней — ничего, кроме имени: Дорис Браун.

Сэнди налила себе чашку кофе и села за стол.

— Откуда ты родом? — спросила она словно невзначай.

— Из Питтсбурга. — Этот город для её пациентки был так же далёк, как обратная сторона Луны.

— Есть семья?

— Только отец. Мама умерла в шестьдесят пятом от рака груди, — медленно произнесла Дорис и машинально сунула руку под халат. Впервые за многие месяцы её груди не болели от ласок Билли. Сэнди заметила движение и догадалась, что оно означает.

— И больше никого?

— Брат... погиб во Вьетнаме.

— Извини меня, Дорис.

— Ничего, мисс...

— Меня зовут Сэнди, помнишь?

— А меня — Сара, — добавила доктор Розен, ставя перед девушкой полную тарелку и забирая пустую.

— Спасибо, Сара. — На лице Дорис мелькнула слабая улыбка, но главным было то, что она реагировала на окружающий мир, и это было намного важнее, чем мог предположить сторонний наблюдатель. Продвигаться вперёд следует маленькими шагами, напомнила себе Сара. Совсем не обязательно делать большие. Главное — это движение в правильном направлении. Доктор и медсестра обменялись многозначительными взглядами.

Это трудно с чем-либо сравнить. Трудно объяснить происшедшее человеку, который не был здесь и не стал свидетелем. Они с Сэнди протянули руки в могилу и выхватили девушку из цепких объятий земли, не желающей расставаться с ней. Ещё три месяца, подумала Сара, даже, пожалуй, меньше, и тело Дорис ослабло бы до такой степени, что самое тривиальное внешнее воздействие за несколько часов стало бы причиной её смерти. Но это осталось в прошлом. Теперь эта девушка будет жить, и обе женщины безмолвно и одновременно подумали о том, что Бог, наверно, знал, что делает, когда вдохнул жизнь в Адама. Они победили Смерть, присвоив себе дар, который мог давать только Всевышний. По этой причине они занимались одним и тем же делом, и подобные моменты вознаграждали их за ярость, печаль и разочарование, которые они испытывали из-за тех пациентов, что ускользнули от них в объятия смерти.

— Не ешь слишком быстро, Дорис. Когда какое-то время голодаешь, твой желудок становится как бы несколько меньше, — сказала Сара, снова превращаясь во врача. Впрочем, сейчас не время предупреждать девушку о болях и расстройстве желудочно-кишечного тракта, которые неизбежно последуют. Сейчас ничто не сможет предотвратить этот процесс, да и главное, самое важное для её здоровья, заключается в том, чтобы в организм попали наконец питательные вещества.

— О'кей. Я чувствую, что уже наелась.

— Тогда немного отдохни. Расскажи нам об отце.

— Я убежала из дома, — тут же ответила Дорис. — Сразу после того, как Дейвид... сразу после телеграммы, и у папы начались неприятности, а он обвинил в них меня.

* * *

Реймонд Браун был мастером в третьем мартеновском цехе сталелитейной компании Джоунса и Лафлина и теперь думал только о работе. Его дом находился на Данливи-стрит, на одном из крутых склонов окружающих город гор. Это был стоящий отдельно каркасный дом, построенный в начале века, со стенами, обшитыми досками, которые ему приходилось красить каждые два или три года в зависимости от суровости зимних ветров, устремляющихся вниз вдоль долины Мононгахела, Он предпочитал работать в ночную смену, потому что по ночам дом казался ему особенно пустым. Ему больше не доводилось слышать голос своей жены, бывать с сыном на матчах Малой бейсбольной лиги или играть с ним в неприкосновенности крошечного двора, резко уходящего от дома вниз, беспокоиться о свиданиях дочери по уик-эндам.

Он пытался, сделал все, что мог сделать мужчина, но было уже слишком поздно — как это обычно и происходит. И справиться с этим оказалось уже не под силу. Его жена, когда обнаружили опухоль, все ещё была молодой привлекательной тридцатишестилетней женщиной, его лучшим и самым близким другом. Он поддерживал её, как мог, после хирургической операции, но появилась вторая опухоль, последовала ещё одна операция, химиотерапия, а потом соскальзывание вниз, причём до самого конца ему приходилось проявлять ради неё силу. Это был бы сокрушительный удар для любого человека, но тут же последовал другой. Его единственный сын, Дейвид, был призван на военную службу, его послали во Вьетнам, и через две недели он был убит в какой-то безымянной долине. Поддержка товарищей по работе, то, как все они явились на похороны Дейви, не предотвратили неизбежного — Браун начал пить, отчаянно пытаясь сохранить то последнее, что у него осталось. Дорис тоже испытывала горе, Браун не понимал и даже не догадывался об этом. Когда она однажды поздно вечером вернулась домой в помятом и расстёгнутом платье, он жестоко обругал её, с ненавистью обрушившись на девушку. Даже сейчас он помнил каждое слово и глухой звук захлопнувшейся за ней двери.

Уже на следующий день он понял, что натворил, со слезами на глазах поехал в полицию, унижался перед людьми, понимание и сочувствие которых никогда не ценил, отчаянно пытаясь вернуть обратно свою маленькую девочку, мысленно умоляя её о прощении, зная, что себе он никогда этого не простит. Но Дорис исчезла. Полиция сделала все, что было в её силах, но этого оказалось мало, и усилия были тщетными. Затем в течение двух лет Браун не отрывался от бутылки до тех пор, пока двое товарищей по работе, набравшись храбрости и решимости вторгнуться в его личный мир, не отвели его в сторонку и не поговорили с ним как друзья. Священник местного прихода стал постоянным гостем в этом заброшенном доме. Реймонд Браун отвыкал от спиртного — он все ещё пил, но намного меньше прежнего, и старался покончить с этим совсем. Все-таки он оставался мужчиной и понимал, что ему необходимо по мере сил достойно справиться с одиночеством, хотя знал, что достоинство одинокого человека не имеет особой цены, но больше у него ничего не осталось. Помогали ему и молитвы, пусть немного — в постоянно повторяющихся словах он находил облегчение, хотя ему не снились счастливые дни, прожитые с семьёй в этом самом доме. Он ворочался и метался в постели, потный от жары, и в это мгновение зазвонил телефон.

— Алло?

— Это Реймонд Браун?

— Да. С кем я говорю? — спросил он, не открывая глаз.

— Меня зовут Сара Розен. Я врач в Балтиморе, работаю в больнице Джонса Хопкинса.

— Слушаю вас. — Тон её голоса заставил Брауна открыть глаза. Он уставился на потолок, пустое белое пространство которого так походило на пустоту и однообразие его жизни. И тут он почувствовал страх. Почему ему звонит врач из Балтимора? Его мозг стремительно мчался к последнему кошмару, когда голос продолжил:

— У меня здесь есть кое-кто, кто очень хочет поговорить с вами, мистер Браун.

— Что? — Затем он услышал приглушенные звуки, которые вполне могли оказаться помехами на телефонной линии, но на самом деле были чем-то другим.

* * *

— Нет, я не могу.

— Но ведь ты ничего не потеряешь, милочка, — сказала Сара, передавая девушке телефонную трубку. — Он — твой отец. Доверься ему.

Дорис взяла трубку, держа её обеими руками у самого лица, и нерешительно прошептала:

— Папа?

Через сотни миль это слово, произнесённое шёпотом, прозвучало ясно и отчётливо, словно звон церковного колокола. Ему пришлось сделать три глубоких вдоха, прежде чем он смог ответить, и его ответ походил на рыдание.

— Дор?

— Да. Папа, я так виновата перед тобой.

— С тобой все в порядке, бэби?

— Да, папа, со мной все в полном порядке. — И каким невероятным ни казалось это заявление, оно не было ложью.

— Где ты сейчас?

— Подожди минутку. — И в трубке послышался другой голос:

— Мистер Браун, это говорит доктор Розен.

— Но она у вас?

— Да, мистер Браун, ваша дочь здесь. Мы лечили её в течение недели. Она все ещё больна, но выздоравливает. Вы меня понимаете? Она выздоравливает.

Он схватился за грудь. Его сердце превратилось в стальной кулак, воздух вырывался из его груди болезненными вздохами, и врач мог бы принять их за что-то другое, а не то, что они означали.

— Но она в порядке? — В его голосе звучала тревога.

— Скоро она полностью выздоровеет, — заверила его Сара. — В этом можно не сомневаться, мистер Браун. Прошу вас, положитесь на меня, ладно?

— Господи, Боже милосердный! Где, где вы сейчас?

— Мистер Браун, пока ещё её нельзя видеть. Мы привезём её к вам, как только она полностью оправится. Я не была уверена, что нужно звонить вам до того, как вы сможете встретиться со своей дочерью лицом к лицу, но... но мы просто не могли не сообщить вам о ней. Надеюсь, вы меня понимаете.

Саре пришлось подождать пару минут, прежде чем она услышала что-то внятное, но звуки, доносящиеся из телефонной трубки, глубоко тронули её. Протянув руки в глубокую могилу, она спасла две жизни.

— Она действительно выздоровеет?

— Ей пришлось многое пережить, мистер Браун, но я обещаю вам, что с нею все будет в полном порядке. Видите ли, я хороший врач, ясно? Я не сказала бы этого, если бы не была уверена в благополучном исходе.

— Умоляю вас, умоляю, позвольте мне поговорить с ней снова. Прошу вас!

Сара передала девушке телефонную трубку, и скоро по лицам всех четверых текли слезы. Врач с медсестрой даже обнялись, радуясь своей победе над жестокостью мира.

* * *

Боб Риттер поставил свой автомобиль на Уэст-Экзекьютив-драйв — бывшей улице, закрытой теперь для транспорта, которая отделяла Белый дом от здания, где размещались административные службы аппарата. Он направился к этому зданию — одному из самых безобразных в Вашингтоне, что уже само по себе являлось немалым достижением, — где раньше размещались исполнительные департаменты правительства — министерство иностранных дел, военное министерство и министерство военно-морского флота. В нем находилась также комната Индейского договора, предназначенная для того, чтобы внушить благоговение наивным посетителям, потрясти их показным великолепием викторианской архитектуры и величием правительства, построившего этот гигантский «типи». Шаги Риттера эхом отдавались по мраморному полу широких коридоров, пока он искал нужный ему кабинет. Он нашёл его на втором этаже — кабинет Роберта Макензи, специального помощника президента по проблемам национальной безопасности. Как ни странно, но приставка «специальный» делала его вторым по старшинству помощником президента в этой области. Кабинет самого советника по национальной безопасности находился в угловом помещении Западного крыла Белого дома. Те, кто подчинялся ему, имели свои кабинеты в других местах, и хотя расстояние от резиденции президента отражало влияние того, или иного чиновника, оно не отражало высоту занимаемого положения. У Макензи имелся штат собственных сотрудников, что напоминало ему о его важности, подлинной или иллюзорной. Вообще-то он был неплохим человеком, даже неглупым, подумал Риттер, однако это не мешало Макензи завидовать его положению — в иные времена он был бы клерком, дававшим советы канцлеру, который, в свою очередь, давал советы королю. Вот только сегодня клерку было необходимо иметь исполнительного секретаря.

— Привет, Боб. Как дела в Лэнгли? — спросил Макензи в присутствии своих секретарей и помощников, чтобы никто из них не упустил, что он встречается с новой восходящей звездой ЦРУ и потому сам обладает немалым влиянием — не ко всякому приезжают столь высокопоставленные чиновники.

— Как всегда. — Риттер улыбнулся в ответ. Давай приниматься за дело, подумал он, хватит болтать.

— Улицы забиты автомобилями? — спросил Макензи, давая понять Риттеру, что тот едва не опоздал на встречу.

— Да, что-то случилось на шоссе Джорджа Вашингтона. — Риттер сделал жест в сторону кабинета специального помощника. Макензи кивнул.

— Уолли, нам понадобится кто-то для ведения записей.

— Иду, сэр. — Его исполнительный помощник встал из-за стола, захватив с собой блокнот.

— Боб, это Уолли Хикс. По-моему, вы ещё не встречались.

— Рад познакомиться, сэр. — Хикс протянул руку. Риттер пожал её, поняв, что перед ним ещё один восторженный сотрудник Белого дома. Произношение жителя Новой Англии, умное и выразительное лицо, вежливый — короче говоря, все, чего можно ожидать от таких молодых людей. Минуту спустя они сидели в кабинете Макензи. Наружная и внутренняя двери были плотно закрыты, прижатые к стальным рамам, придававшим зданию административных служб конструкционную прочность линейного корабля. Хикс поспешно сходил за кофе, он напоминал пажа при дворе какого-то средневекового короля, что в точности соответствовало состоянию дел в самой могучей демократической стране мира.

— Итак, что привело тебя к нам. Боб? — спросил Макензи из-за своего стола. Хикс открыл блокнот и принялся записывать каждое сказанное слово.

— Роджер, у нас во Вьетнаме появилась поистине уникальная возможность. — Слушатели широко открыли глаза и навострили уши.

— И что же это за возможность?

— Нам удалось опознать специальный концентрационный лагерь к юго-западу от Хайфона, — начал Риттер и вкратце описал, что им было известно и что они подозревали.

Макензи внимательно слушал сотрудника ЦРУ. Напыщенный и полный самомнения, бывший банкир, только недавно назначенный на пост специального помощника президента, в прошлом он служил лётчиком, во вторую мировую войну летал на Б-24 и даже принимал участие в эффектном, хотя и закончившемся неудачей, налёте на Плоешти. Патриот с массой недостатков, подумал Риттер. Он решил сконцентрироваться на первом, стараясь не обращать внимания на последнее.

— Покажи изображения, — произнёс через несколько минут Макензи, пользуясь современным авиационным сленгом вместо обычного «аэрофотоснимки».

Риттер вынул из кейса папку с фотографиями и положил на стол. Макензи открыл её и достал из ящика увеличительное стекло.

— Нам известно, кто изображён на снимке?

— На обратной стороне более высококачественная фотография, — подсказал ему Риттер.

Макензи сравнил семейную фотографию со снимком лагеря, затем посмотрел на увеличенный снимок.

— Очень похож. Нельзя ручаться за полное сходство, но очень похож. Кто это?

— Полковник Робин Закариас, ВВС. Он провёл немало времени на базе военно-воздушных сил в Оффуте. Там он занимался составлением планов стратегических бомбардировок на случай войны. Ему известно все, до мельчайших подробностей.

Макензи поднял голову и присвистнул — именно этого, подумал он, ожидали от него при таких обстоятельствах.

— А вот этот парень не похож на вьетнамца...

— Полковник русских ВВС, имя не известно, но нетрудно догадаться, почему он находится в лагере. А вот самое главное. — Риттер передал Макензи ксерокопию сообщения информационного агентства о смерти Закариаса.

— Чёрт побери!

— Да, неожиданно все становится весьма очевидным, верно?

— Но это может сорвать переговоры о мире, — произнёс Макензи, думая вслух, Уолтер Хикс не мог вмешаться в разговор. При таких обстоятельствах его мнение никого не интересовало. Он был необходимым канцелярским прибором — нечто вроде живого магнитофона, и единственная причина, по которой он оказался здесь, заключалась в том, что его босс пожелал иметь запись разговора. «Срыв переговоров о мире», записал Хикс в блокноте, подчеркнул эту фразу, и, хотя никто не обратил на это внимания, его пальцы, сжимавшие карандаш, побелели от напряжения.

— Роджер, по нашему мнению, офицеры, находящиеся в этом лагере, знакомы с огромным количеством совершенно секретных документов. Это может нанести серьёзный ущерб национальной безопасности. Да-да, очень серьёзный, — спокойно заметил Риттер. — Закариас был допущен к планам ядерной войны, он принимал участие в составлении ЕИПО. Согласись, это исключительно важно. — Только упомянув аббревиатуру ЕИПО, просто напомнив о существовании Единого интегрированного плана операций, Риттер намеренно повысил ставки, о которых шла речь. Оперативник ЦРУ сам удивился, насколько гладко прошла у него эта ложь. Все эти мудозвоны из аппарата Белого дома могли не понять необходимости спасения людей из вьетнамского плена, если напирать только на то, что это люди, американцы, их соотечественники, но у сотрудников аппарата были свои слабые места, и планы ядерной войны представляли собой святая святых как в этом, так и в других храмах правительственной власти.

— Я слушаю тебя, Боб.

— Вы ведь мистер Хикс, верно? — произнёс Риттер, поворачиваясь к помощнику Макензи.

— Да, сэр.

— Вы не могли бы оставить нас наедине?

Молодой помощник посмотрел на своего босса. За бесстрастным выражением его лица таилась мольба, чтобы Макензи разрешил ему остаться в кабинете, но безуспешно.

— Уолли, думаю, что мы с мистером Риттером пока будем говорить с глазу на глаз, — сказал специальный помощник президента США, смягчая удар дружеской улыбкой, и сделал жест в сторону двери.

— Да, сэр. — Хикс встал и пошёл к выходу, аккуратно прикрыв за собой дверь.

В душе у него все кипело. Проклятье, подумал он, опускаясь в своё кресло. Как он может давать советы своему боссу, если не знает, что произойдёт дальше? Роберт Риттер, вспомнил Хикс. Тот самый подонок, который едва не сорвал важные переговоры, достигшие самого деликатного этапа, потому что решил нарушить приказ и вывез какого-то проклятого шпиона из Будапешта. Информация, доставленная его агентом, каким-то образом повлияла на позицию США за столом переговоров, и ввиду этого подписание соглашения затянулось на три месяца, поскольку Америка потребовала дополнительных уступок от Советов, которые и без того во всем шли навстречу и даже не отказались от уже согласованных вопросов. Это спасло карьеру Риттера и, по-видимому, укрепило его идиотски романтическую точку зрения, что отдельные люди важнее всеобщего мира, — и это в то время, когда мир единственно важен сам по себе.

И Риттер хорошо знал, как убедить Роджера, верно? Все эти разговоры относительно военных планов — абсолютное дерьмо. Стены кабинета Роджера увешаны фотографиями того времени, когда он летал на своём дурацком самолёте взад и вперёд, притворяясь, что выигрывает в одиночку войну против Гитлера. Та война была ещё одним примером того, что хорошая дипломатия без труда могла бы предотвратить её, стоило людям сконцентрировать своё внимание на главных вопросах, подобно тому как собирались это сделать когда-нибудь они с Питером. Надо всего лишь думать не об идиотских военных планах или ЕИПО, или ещё чего-то, во что играли дураки в мундирах, вовлекая в свои мечты сотрудников этой службы аппарата Белого дома, нет, надо думать о людях, вот о ком, Господи милосердный! Люди в мундирах. Солдаты-недоумки с широкими плечами и крохотными мозгами, не способными на что-то более полезное, чем убивать других, словно благодаря этому мир становится лучше. И к тому же, проносились мысли в голове Хикса, они ведь знали, на что идут, верно? Если им хочется сбрасывать бомбы на миролюбивый и дружественный народ вроде вьетнамцев, ну что ж, следовало заранее задуматься о том, что этому народу такое может не понравиться. И самое главное, если они были такими кретинами, что ставили на карту свои жизни, следовательно, они недвусмысленно соглашались с вероятностью, что могут потерять их, и почему тогда другие, вроде Уолли Хикса, должны беспокоиться о них, если им выпали проигрышные карты? Этим парням, наверно, нравилось воевать. Такое привлекало, несомненно, некоторых женщин, полагающих, что большим членам непременно сопутствуют крохотные мозги, которым нравились эти с позволения сказать «люди», у которых при ходьбе волочатся по земле руки, как у приодетых обезьян.

Это может сорвать переговоры о мире. Даже Макензи подумал об этом.

Все парни, что погибли там, из его поколения. А теперь придётся пойти на риск продлить войну только из-за пятнадцати или двадцати профессиональных убийц, которым, наверно, нравилось то, чем они занимались. Какая бессмыслица! «Что, если объявят войну и никто не придёт, чтобы участвовать в ней?» — было одним из любимых афоризмов его поколения, хотя он и понимал, что это всего лишь фантазия. Несбыточная фантазия, потому что люди, подобные этому одному парню, этому Закариасу, всегда сумеют соблазнить людей и убедить их следовать за ними, потому что маленькие людишки, не обладающие широтой восприятия Хикса, не в состоянии понять, что это всего лишь напрасная трата сил. Это изумляло его больше всего. Разве не очевидно, что война просто ужасна? Неужели нужно быть таким уж умным, чтобы понять это?

Хикс увидел, как открылась дверь кабинета и оттуда вышли Макензи и Риттер.

— Уолли, мы на несколько минут сходим на другую сторону улицы. Предупреди, пожалуйста, того, с кем у меня назначена встреча в одиннадцать, что я постараюсь вернуться как можно быстрее?

— Непременно, сэр.

Ну разве это не типично? Риттер преуспел в совращении. Он сумел убедить Макензи, и теперь тот сделает все, чтобы убедить советника по национальной безопасности. И тогда они устроят настоящий скандал за столом переговоров и заключение соглашения задержится месяца на три или даже больше, если кто-нибудь не разгадает эту уловку. Хикс поднял телефонную трубку и набрал номер.

— Секретарь сенатора Доналдсона.

— Привет, мне хотелось поговорить с Питером Хендерсоном.

— Извините, но он сейчас вместе с сенатором находится в Европе. Они вернутся на будущей неделе.

— А, совершенно верно. Спасибо. — Хикс положил трубку. Проклятье. Он так расстроился, что совсем забыл об этом.

***

Есть вещи, которые нужно делать исключительно осторожно. Питер Хендерсон даже не знал, что его кодовое имя «Кассий». Его придумал для него аналитик из советского Института США и Канады, который любил Шекспира ничуть не меньше любого профессора в Оксфорде. Фотография в досье Хендерсона вместе с краткой, на одно — странице, характеристикой агента заставила аналитика подумать о самозваном «патриоте» из трагедии «Юлий Цезарь». Имя, Брута ему не подошло бы. Хендерсону, по мнению аналитика, недоставало для этого характера.

Сенатор находился в Европе с ознакомительной поездкой, связанной главным образом с НАТО, хотя они собирались побывать на мирных переговорах в Париже лишь для того, чтобы попасть на ленту телеоператора, которую могут показать осенью телевизионные станции Коннектикута. По правде говоря, ознакомительная поездка сводилась чаще всего к посещениям магазинов и брифингов, проводившихся каждый второй или третий день. Хендерсон, совершающий первую такую поездку в качестве эксперта по проблемам национальной безопасности, был вынужден составлять для сенатора необходимые материалы, однако все остальное время он был свободен и мог бывать там, где ему хотелось. В данный момент он осматривал Белую башню, знаменитую тем, что она находилась в самом центре королевского Тауэра, вот уже почти девятьсот лет охраняющего устье Темзы.

— Сегодня тепло для Лондона, — послышался голос какого-то туриста.

— Интересно, бывают ли у них здесь грозы? — небрежно поинтересовался американец, осматривая гигантские латы короля Генриха VIII.

— Бывают, — отозвался турист, — но не такие сильные, как в Вашингтоне.

Хендерсон огляделся в поисках выхода и направился к нему. Через мгновение он шёл по лужайке Тауэра со своим новым компаньоном.

— Ваш английский совершенен.

— Спасибо, Питер. Меня зовут Джордж.

— Привет, Джордж. — Хендерсон улыбнулся, не глядя на своего спутника. Все так походило на романы о Джеймсе Бонде, и то, что это происходило здесь — не просто в Лондоне, а даже в Тауэре, исторической резиденции королевской династии Великобритании, — казалось поистине восхитительным.

Джордж было его настоящим именем — вообще-то его звали Георгием, что было русским эквивалентом Джорджа, — и он теперь редко выезжал на оперативные задания. Несмотря на то, что он был исключительно способным оперативником КГБ, он обладал столь выдающимися аналитическими способностями, что пять лет назад его отозвали обратно в Москву, произвели в подполковники и сделали начальником целого подотдела. Теперь Георгий был полковником и надеялся вскоре получить генеральские звезды. Причина, по которой он приехал в Лондон — через Хельсинки и Брюссель, — заключалась в том, что он хотел лично познакомиться с Кассием и попутно купить кое-что для своей семьи. Всего три человека его возраста во всем КГБ имели звание полковника, а молодая прелестная жена Георгия предпочитала западную одежду. Так, где же заняться покупками, как не в Лондоне? Он не говорил ни по-французски, ни по-итальянски.

— Это наша первая и последняя встреча, Питер.

— Вы считаете это лестным для меня?

— Судите сами. — Джордж был весьма добродушным человеком — необычная черта для русского. Правда, это составляло часть его легенды. Он улыбнулся, глядя на американца. — Ваш сенатор имеет доступ к чрезвычайно интересной информации.

— Да, это верно, — согласился Хендерсон, наслаждаясь тем, как обхаживает его этот русский. Он мог и не добавлять: «И я тоже, конечно».

— Эта информация может принести нам немалую пользу. Ваше правительство, особенно ваш новый президент, откровенно говоря, пугают нас.

— Это верно, президент пугает и меня, — признался Хендерсон.

— Однако в то же самое время существует и надежда, — продолжал Джордж рассудительно и спокойно. — Он является реалистом. Его предложение о разрядке в международных отношениях истолковывается моим правительством как признак того, что мы можем достигнуть широкого взаимопонимания. По этой причине нам хотелось бы убедиться, что его предложение о переговорах является искренним. К сожалению, у нас возникли собственные проблемы.

— А именно?

— Ваш президент, по-видимому, стремится уладить отношения между нами. Я говорю это совершенно откровенно, Питер, — добавил Джордж. — Но в то же самое время у него сильно развито чувство... конкуренции. Если он узнает о нас слишком много, он может в некоторых областях оказать на нас очень сильное давление, и это помешает достигнуть взаимопонимания, к которому мы так стремимся. В вашем правительстве существуют некоторые реакционные элементы. У нас тоже — пережитки, оставшиеся от сталинской эпохи. Ключ к успеху переговоров, которые могут скоро начаться, заключается в том, что обе стороны проявят разум и сдержанность. В контроле за реакционными силами нам требуется ваша помощь.

Это высказывание удивило Хендерсона. Оказывается, русские могут быть такими откровенными, совсем как американцы.

— И чем же конкретно я могу помочь?

— Есть вещи, которые нам приходится хранить в тайне, следить за тем, чтобы они не просочились в прессу и не стали достоянием общественности. Если они просочатся, это может подорвать успех переговоров. Если вы знаете слишком много о нас или если мы узнаем слишком много о вас, понимаете, переговоры затянутся или уйдут в сторону. И та и другая сторона может потребовать слишком больших уступок, и тогда никакого взаимопонимания не будет достигнуто, восторжествует стремление подчинить себе другую сторону, а с этим никто не согласится. Вы понимаете меня?

— Да, это разумно.

— О чем я прошу вас, Питер, это информировать нас время от времени о некоторых специфических сведениях, полученных в Америке о моей стране. Я даже не собираюсь говорить вам о конкретных областях. Не сомневаюсь, вы достаточно умны, чтобы увидеть это самому. Мы полагаемся на вас. Время холодной войны осталось позади. Приближающийся мир, если он действительно наступит, будет зависеть от таких людей, как мы с вами. Между нашими народами должно установиться доверие, но всякое доверие начинается с того, что прежде оно устанавливается между двумя людьми. Другого способа не существует. Я очень сожалею об этом, но именнотак устанавливается мир.

— Да, мир — это было бы здорово, — согласился Хендерсон. — Но сначала надо бы покончить с этой проклятой войной.

— Мы прилагаем все усилия для достижения этого, как вы знаете. Мы... нет, нельзя сказать, что давим — настоятельно советуем нашим друзьям выбрать более сдержанную линию поведения. Сколько уже погибло молодых людей. Пришло время положить этому конец. Надо, чтобы обе стороны поняли это.

— Я рад это слышать от вас, Джордж.

— Значит, вы согласны помочь нам, Питер?

Они уже обошли всю лужайку Тауэра и теперь стояли перед часовней. Рядом находилась плаха палача. Хендерсон не знал, действительно ли ею пользовались или нет. Вокруг плахи висели ограждающие цепи, а рядом сидел ворон — один из тех, что по-прежнему держали в Тауэре, то ли в силу традиций, то ли из суеверия. Справа от них служитель вёл группу туристов.

— Я помогаю вам, Джордж. — Это было правдой. Хендерсон крутился вокруг приманки почти два года. Теперь от полковника КГБ требовалось сделать приманку более привлекательной и потом следить, проглотит ли её Хендерсон.

— Да, Питер, я знаю это, но теперь мы просим о большем, нам нужна более важная, более секретная информация. Вы сами должны принять решение, мой друг. Борьба за мир может оказаться очень опасной. Никто не узнает о той роли, которую вы играли. Люди, занимающие ответственные должности, министры в своих правительствах, подпишут соглашения и пожмут друг другу руки. Камеры запечатлят эти события, которые навсегда войдут в историю. Но такие, как мы, наши имена никогда не станут известны человечеству, никогда не попадут в учебники истории. И, тем не менее, наши усилия играют огромную роль, мой друг. Мы с вами идём впереди министров, прокладываем им путь. Я не могу заставить вас, Питер. Вы должны принять решение по собственной воле, только вы сами можете решить, нужно помогать нам или нет. Кроме того, вам предстоит выбрать ту информацию, которая, по вашему мнению, принесёт нам наибольшую пользу. Вы — умный молодой человек, и ваше поколение в Америке познало уроки, которые ему нужно было познать. Если хотите, я могу дать вам время подумать...

Хендерсон повернулся, приняв решение:

— Нет. Вы правы. Кто-то должен помочь укрепить мир, и колебания тут не на пользу. Я помогу вам, Джордж.

— Это небезопасно, Питер. Вы знаете, — предостерёг его Джордж. Ему было нелегко удержаться от вздоха удовлетворения, но теперь, когда Хендерсон действительно заглатывал наживку, нужно было всадить крючок как можно глубже.

— Я готов пойти на риск. Мир стоит того. А-а, наконец-то.

— Таких смелых людей, как вы, нужно оберегать. Когда вы вернётесь домой, с вами свяжутся. — Джордж сделал паузу. — Питер, у меня есть дети — дочери шесть лет и сыну два. Благодаря нашей с вами работе они вырастут в гораздо более безопасном мире. Ради них я благодарен вам, Питер. А теперь мне нужно идти.

— До встречи, Джордж, — произнёс Хендерсон. При этих словах Джордж остановился, посмотрел на него и улыбнулся в последний раз.

Нет, Питер, мы больше не встретимся, подумал он и стал спускаться по каменным ступенькам, ведущим к Воротам предателей. Потребовалось все его немалое самообладание, чтобы не рассмеяться при мысли о том, чего ему удалось добиться, и невероятной иронии каменной арки с опускной решёткой перед ним. Через пять минут он сел в чёрное лондонское такси и сказал шофёру, чтобы тот отвёз его к универмагу «Хэрродс» в Найтсбридже.

Кассий, подумал он. Нет, это имя не подходит Хендерсону. Скорее Каска. Но менять сейчас кодовое имя слишком поздно, да и кто к тому же сумеет понять весь юмор этого? Глазов сунул руку в карман и достал список вещей, которые ему нужно было купить.

25. Отъезды

Одного учения, даже если оно прошло идеально, было, разумеется, недостаточно. В течение четырёх следующих ночей они повторили штурм «лагеря» ещё четыре раза и затем ещё два раза в дневное время, чтобы все точно запомнили свои места. Группа спасения военнопленных устремится к тюремному блоку всего в десяти футах от шквала огня из пулемёта М-60 — это было необходимо из-за расположения лагеря и с этим приходилось мириться, несмотря на опасность. В этом заключался самый рискованный технический аспект операции. К концу недели штурмовая группа «Зелёного самшита» была полностью готова. Солдаты понимали это, равно как и высшие чины, готовящие операцию. Тренировки продолжались, но их объем остался на прежнем уровне из-за опасений, что напряжённая работа утомит солдат, и они утратят свежесть восприятия и интерес. Предстояла заключительная фаза операции. Теперь, во время подготовки, участники штурма получили возможность вносить небольшие поправки в то, что им предстояло. Разумные идеи немедленно передавались старшему из сержантов или капитану Элби и почти всегда вносились в план будущего штурма. Такова была интеллектуальная фаза подготовки, цель которой заключалась в том, чтобы каждый член штурмовой группы имел возможность как-то повлиять на её совершенствование. Это укрепляло уверенность солдат, именно уверенность, а не показную храбрость, нередко встречающуюся у членов отборных подразделений. Каждый из солдат обладал глубокими профессиональными знаниями и навыками и потому мог внести свой вклад в улучшение подготовки. Такие предложения рассматривались, совершенствовались, приспосабливались к условиям предстоящего штурма. Все доводилось до наивысшего уровня — и после этого дальнейшие изменения не вносились.

Как ни странно, но часы, свободные от подготовки, стали для солдат более спокойными, и былая напряжённость исчезла. Теперь они знали о том, что им предстоит, и грубые шутки, свойственные молодым людям их возраста, хотя и не прекратились, по стали более умеренными. Они смотрели телевизионные передачи, читали книги или журналы, ожидая команды приступить к развёртыванию, зная, что на другом конце света их ждут другие люди, и в тишине двадцати пяти человеческих умов звучали молчаливые вопросы. Успешно ли пройдёт операция? Если успешно, какое ликование будут они испытывать? Если нет — ну что ж, они давно решили, что независимо от исхода операции отказаться от участия в ней выше их сил. Там, в далёком лагере, находятся мужья, которых ждут жены, отцы, которых ждут дети, и просто люди, которых ждёт родина. Каждый знал, что если жизнь подвергнется опасности, то, по крайней мере, на то пришло время и есть достойная цель.

По просьбе сержанта Ирвина в лагерь штурмовой группы прибыли военные капелланы. Солдаты встретились с ними и теперь пойдут в бой с чистой совестью. Несколько человек составили завещания — так, на всякий случай, сообщили смущённые морские пехотинцы приехавшим офицерам, — и на протяжении всего этого времени солдаты все больше и больше сосредоточивались на предстоящей операции, отбрасывая в сторону посторонние заботы и концентрируясь на цели, обозначенной случайным словом, выбранным наугад из длинного списка кодовых названий. Каждый из солдат несколько раз ходил на место, где располагался «лагерь», проверял свой будущий маршрут и углы обстрела, обычно в сопровождении другого солдата, который будет участвовать в штурме рядом с ним. Они сами, без всякого приказа, пробегали от исходной позиции к цели, практикуясь в том, что им предстоит, как только начнётся стрельба. Каждый вёл собственную подготовку, пробегая милю-другую в дополнение к утренним и вечерним пробежкам, делая это как с целью снять напряжённость, так и чтобы в последний раз убедиться, что он полностью готов к штурму. Опытный наблюдатель заметил бы все это по их внешнему виду: серьёзные, но спокойные, сосредоточенные, но не испытывающие излишнего напряжения, уверенные в себе, но не показывающие этого. Остальные морские пехотинцы в Куантико избегали встреч с ними, не понимая причины, по которой для этой группы выбрали уединённое место, почему она живёт по необычному распорядку, почему вдалеке проносятся «Кобры», почему на базе морской пехоты расположились лётчики спасательных вертолётов ВМФ, но одного взгляда на группу, прибывшую из соснового леса, было достаточно, чтобы не задавать вопросы и держаться подальше. Происходило что-то особенное.

* * *

— Спасибо, Роджер, — произнёс Боб Риттер в одиночестве своего кабинета в Лэнгли. Он положил трубку, нажал на кнопки телефона и набрал местный номер. — Джеймс? Это Боб. Разрешение получено. Давай команду.

* * *

— Благодарю тебя, Джеймс. — «Голландец» Максуэлл повернулся во вращающемся кресле и посмотрел на алюминиевую панель своего последнего истребителя F6F «Хэллкэт», на длинные ровные ряды нарисованных на ней красно-белых флажков, каждый из которых означал сбитый им самолёт противника, свидетельствуя о его бесстрашии и мастерстве. Эта панель была для него святыней, подтверждением необходимости его профессии военного лётчика. — Старшина Грэфтон, — громко произнёс он.

— Да, сэр. — На пороге кабинета вырос старшина.

— Передайте адмиралу Подулски на «Констелейшн»: «Зелёная олива».

— Слушаюсь, сэр.

— Пусть приготовят мой автомобиль, затем свяжитесь с Анакостией. Мне понадобится вертолёт минут через пятнадцать.

— Будет исполнено, адмирал.

Вице-адмирал Военно-морского флота США Уинслоу Холланд Максуэлл встал из-за стола и вышел через боковую дверь кабинета в коридор кольца "Е" здания Пентагона. По пути он заглянул в кабинет, находящийся в той части здания, которая была отведена для военно-воздушных сил.

— Гэри, нам понадобится транспортный самолёт, о котором мы с тобой говорили.

— Он будет наготове, Голландец, — ответил генерал, не задавая лишних вопросов.

— Сообщи подробности моему помощнику. Сейчас я уезжаю, но буду звонить ему каждый час.

— Так точно, сэр.

Лимузин Максуэлла стоял у выхода на реку Потомак. За рулём сидел главный старшина.

— Куда прикажете, сэр?

— Анакостия, чиф, вертолётная площадка.

— Слушаюсь. — Главный старшина отпустил педаль сцепления и направил лимузин в сторону реки. Он не знал, в чем дело, но не сомневался, что предстоит нечто важное. Старик сбежал по ступенькам с такой лёгкостью, что это напомнило главному старшине его дочку, спешившую на свидание.

* * *

Келли снова передвигался по лесу, стараясь быть неслышимым и невидимым, что он делал на протяжении последних недель. Своё оружие он разместил в соответствующих местах маскировочного комбинезона, хотя очень надеялся, что ему не придётся сделать ни единого выстрела. Основным оружием был автомат CAR-15 — уменьшенный вариант боевого М-16. Пистолет девятимиллиметрового калибра с глушителем помещался в наплечной кобуре, но главным в его оснащении было радио; во время операции «Зелёный самшит» у него будут с собой два одинаковых приёмопередатчика — на случай, если один из них откажет, — а также пищевой паек, вода и карта, плюс запасные батарейки для радио. Общий вес составляет двадцать три фунта, не считая специального снаряжения, необходимого для высадки и подхода к цели. Таким образом, вес не был слишком уж большим, и Келли убедился, что может передвигаться по лесу и холмам, не замечая его. Он двигался быстро и неслышно для мужчины его размеров. Чтобы двигаться неслышно, важно было выбирать место, куда ставить ногу, поворачиваться и наклоняться, проскальзывая между ветками, с одинаковым вниманием наблюдая за грунтом и за местностью вокруг.

Перетренировка, напомнил себе Келли. Нужно меньше напрягаться. Он выпрямился и пошёл вниз по склону холма, повинуясь инстинкту.

В лагере находились небольшие группы морских пехотинцев, ведущих самостоятельные занятия, повторяя снова и снова поставленные перед ними задачи. Капитан Элби инструктировал экипажи вертолётов. Келли приблизился к посадочной площадке, когда на неё приземлился синий вертолёт военно-морского флота и по трапу спустился адмирал Максуэлл. Совершенно случайно Келли оказался первым, кто встретил его. Он сразу понял смысл и значение прибытия адмирала, ещё до того как кто-нибудь успел произнести хотя бы слово.

— Отправляемся?

— Сегодня вечером, — подтвердил кивком Максуэлл. Несмотря на энтузиазм и на то, что он ожидал этого, по спине Келли пробежал, как всегда, холодок. Учебные штурмы кончились. Теперь предстоит настоящее дело. Жизни всех остальных будут зависеть от него. Он обязан выполнить свою задачу. Ну что ж, сказал он себе, я знаю, как это сделать. Келли ждал у вертолёта, пока Максуэлл направился к капитану Элби. Тут же подъехал штабной автомобиль генерала Янга. Они обменялись приветствиями, и Келли увидел, как изменилась осанка капитана Элби, когда он узнал о начале операции, — он выпрямился и расправил плечи. Вокруг собрались морские пехотинцы, реакция которых была на удивление сдержанной и прозаичной. Они обменивались взглядами, выражающими едва ли не сомнение, однако скоро их сменили твёрдые уверенные кивки. Все ясно, дана команда на проведение операции. Сообщив об этом, Максуэлл вернулся к вертолёту.

— Вижу, что вам нужно это короткое увольнение.

— Вы обещали мне, сэр.

Адмирал похлопал Келли по плечу и сделал жест в сторону вертолёта. Поднявшись внутрь, они надели головные телефоны, пока экипаж прогревал двигатель.

— Сколько у меня времени?

— Нужно вернуться на базу до полуночи. — Пилот вертолёта посмотрел на адмирала. Максуэлл показал ему, чтобы он пока не взлетал.

— Все ясно, сэр. — Келли снял наушники и спрыгнул из вертолёта. Рядом стоял генерал Янг.

— Голландец предупредил меня об этом, — неодобрительно заметил Янг. По выражению его лица было ясно, что поступать так перед началом операции не принято. — Что вам нужно?

— Пусть меня отвезут к яхте, там я переоденусь, потом мне нужно попасть в Балтимор. Оттуда я приеду сам.

— Послушайте, Кларк...

— Генерал, я принимал участие в планировании этой операции. Я буду первым у лагеря и покину его после всех. — Янг хотел выругаться, но сдержался. Вместо этого он показал своему шофёру на Келли.

Через пятнадцать минут Келли оказался в иной жизни. После того как он покинул «Спрингер», стоящий у пирса для гостей, мир для него остановился, он вернулся в прошлое. Теперь время снова пошло, пусть ненадолго. Он быстро осмотрел яхту, убедился, что начальник порта присматривает за ней, принял душ, надел штатскую одежду и вернулся к автомобилю генерала Янга.

— Едем в Балтимор, капрал. Впрочем, я сделаю вашу задачу попроще. Отвезите меня в аэропорт. Там я возьму такси.

— Ясно, сэр, — произнёс водитель, отвечая мужчине, уже успевшему погрузиться в сон.

* * *

— О чем же шла речь, мистер Макензи? — спросил Хикс.

— Они одобрили операцию, — ответил специальный помощник по национальной безопасности, подписывая одни документы и ставя свои инициалы на других для различных официальных архивов, в которых будущие историки обнаружат его имя как второстепенного игрока, принимавшего участие в великих событиях своей современности.

— Вы не можете сказать какую?

Какого чёрта, подумал Макензи. У Хикса есть допуск, и потому специальный помощник мог продемонстрировать перед кем-то свою весомость. Две минут спустя он рассказал Хиксу об основных направлениях операции «Зелёный самшит».

— Сэр, но ведь это вторжение. — напомнил ему Хикс, спокойно и рассудительно, несмотря на струйки холодного пота, стекающие по спине и комок в желудке.

— Полагаю, что они могут так подумать, однако я придерживаюсь другой точки зрения. Насколько я припоминаю, они вторглись в три суверенные страны.

— Но мирные переговоры — вы сами говорили об этом! — В голосе Хикса звучала настойчивость.

— Да наплевать на эти переговоры! Чёрт возьми, Уолли, там наши люди, американские офицеры, и то, что им известно, жизненно важно для национальной безопасности. К тому же, — на его лице появилась улыбка, — я помог убедить Генри в необходимости этой операции. — Если она закончится успешно... подумал Макензи.

— Но...

Макензи поднял голову. Неужели этот мальчишка не понимает?

— Но что, Уолли?

— Это опасно.

— Война — вообще опасное дело, неужели ты не знаешь?

— Сэр, насколько я понимаю, мне разрешено быть откровенным у вас в кабинете?

— Конечно. Уолли. И будь откровенен.

— Переговоры о мире находятся сейчас на весьма деликатном этапе...

— Мирные переговоры всегда очень деликатны. Верно? Продолжай, — заметил Макензи, получая немалое удовлетворение от своих педагогических наставлений. Может быть, ему удастся чему-нибудь научить этого юнца.

— Сэр, мы потеряли уже слишком много людей. И убили больше миллиона вьетнамцев. И ради чего? Разве мы чего-нибудь достигли? Или кто-нибудь извлёк из того пользу? — голос Хикса звучал почти умоляюще.

В этих доводах не было ничего нового, и Макензи устал отвечать на них.

— Если ты хочешь, чтобы я объяснил, как мы вляпались в это дерьмо, Уолли, то напрасно тратишь своё время. Ситуация была безнадёжной с самого начала, но это начала не теперешняя администрация. Когда нас избирали, то нам поручили покончить с этим раз и навсегда, убраться к чёртовой матери из Вьетнама.

— Совершенно верно, сэр, — согласился Хикс. — Это и есть моя точка зрения. Но проведение такой операции ухудшит наши шансы на окончание войны. Мне кажется, что это ошибка, сэр.

— О'кей. — Макензи успокоился и снисходительно посмотрел на своего помощника:

— Твоя точка зрения может — нет, я буду щедрым — имеет право на существование. Но как относительно военнопленных, Уолли?

— Они поставили на карту свои жизни — и проиграли, — ответил Хикс с хладнокровием молодости.

— Ты знаешь, подобная независимость во взглядах может произвести впечатление, но только не на меня. Между мной и тобой, Уолли, есть разница — мне приходилось воевать, а тебе нет. Ты никогда не служил в армии, Уолли. Очень жаль. Служба в армии могла бы тебя кое-чему научить.

Хикс искренне не мог понять, какое отношение к делу имеет то, служил он в армии или нет.

— Не знаю, чему это могло бы меня научить, сэр. Я не смог бы закончить университет.

— Жизнь — это не просто книга, сынок, — произнёс Макензи, добавив это обращение, чтобы придать своим словам теплоту. Однако вместо этого фраза прозвучала как-то снисходительно. — В реальной жизни у людей в жилах течёт кровь. У них есть чувства, мечты и семьи. У них есть жизнь. В армии, Уолли, ты узнал бы, что люди могут и не походить на тебя, но все равно остаются людьми, и раз ты служишь в нашем правительстве, представляющем интересы людей, было бы неплохо, если бы ты запомнил это.

— Да, сэр. — Что ещё мог он сказать? Хикс понимал, что не сможет взять верх в подобном споре. Проклятье, ему так нужно поговорить с кем-нибудь об этом.

***

— Джон! — Две недели ни слуху, ни духу. Она боялась, что с ним что-то случилось, но теперь ей в голову пришла противоречивая мысль: вот он, живой и здоровый, а занимался, наверно, делами, о которых лучше не думать.

— Привет, Сэнди. — Келли улыбнулся, глядя на неё. Он снова был одет в приличный костюм — галстук и голубой блейзер. Это было настолько очевидной маскировкой и так отличалось от его облика при их последней встрече, что даже его появление встревожило её.

— Где ты был? — Сэнди жестом пригласила Келли войти, опасаясь, что соседи могут его увидеть.

— Занимался делами, — уклончиво произнёс Келли.

— Какими? — Настойчивость, прозвучавшая в её голосе, требовала определённого ответа.

— Уверяю тебя, что не совершил ничего незаконного, — это было единственное, что пришло ему в голову.

— Ты в этом уверен? — Неожиданно атмосфера в доме стала напряжённой. Келли недоуменно замер у двери, испытывая то гнев, то чувство вины, не понимая, зачем пришёл сюда, почему обратился к адмиралу Максуэллу с такой трудновыполнимой просьбой, и не находя теперь ответа.

— Джон! — окликнула его с лестницы Сара, разряжая этим обстановку.

— Здравствуйте, док, — отозвался Келли, и они оба почувствовали облегчение.

— А у нас для тебя сюрприз!

— Какой же?

Доктор Розен спустилась по лестнице, как всегда неприступная, несмотря на улыбку.

— Ты изменился.

— Последнее время я много тренировался, — объяснил Келли.

— Как ты сюда попал? — спросила Сара.

— Скоро придётся кое-куда уехать, и мне захотелось зайти сюда перед отъездом.

— Уехать — куда?

— Не могу сказать. — От этих слов повеяло холодом.

— Джон, — сказала Сэнди. — Мы знаем.

— О'кей, — кивнул Келли. — Я так и думал. Как у неё дела?

— Она выздоровеет благодаря тебе, — ответила Сара.

— Джон, нам нужно поговорить, понимаешь? — настойчиво произнесла Сэнди.

Доктор Розен почувствовала себя лишней и вернулась наверх, а медсестра и её бывший пациент вошли в кухню.

— Джон, только честно — чем ты занимаешься?

— Последнее время? Я не могу ответить на этот вопрос. Извини, но не могу.

— Я имею в виду — имею в виду все. Что ты натворил?

— Будет лучше, если ты не узнаешь ничего, Сэнди.

— Билли и Рик? — выложила на стол свои карты Сэнди О'Тул.

Келли кивнул головой в сторону второго этажа.

— Ты видела, что они с ней сделали? Больше они никого не тронут.

— Джон, но ты не можешь заниматься этим! Полиция...

— В полиции есть предатель, — сообщил ей Келли. — Дельцы наркобизнеса подкупили кого-то, занимающего, по-видимому, важный пост. Из-за этого я не доверяю полиции и не советую доверять и тебе, — закончил он, стараясь говорить как можно убедительнее.

— Но ведь есть и другие, Джон. Есть честные... — Наконец до неё дошёл смысл его слов. — Откуда это тебе известно?

— Я задал Билли несколько вопросов, — ответил он, и выражение лица Сэнди ещё усилило у него чувство вины. — Сэнди, неужели ты думаешь, что кто-то всерьёз займётся расследованием смерти проститутки? Вот что это для них. Да разве кто-нибудь заинтересуется судьбой несчастных девушек? Я ведь спрашивал тебя раньше, помнишь? Ты сказала, что нет даже программы помощи молодёжи, употребляющей наркотики. Но тебя это волнует, поэтому я и привёз её сюда. Да разве можно обращаться в полицию? Нет. Возможно, мне удастся собрать сведения, с помощью которых я сумею уничтожить организацию торговцев наркотиками. Я не уверен в успехе, потому что не подготовлен для этого, но занимаюсь именно этим. Если ты хочешь передать меня полиции — ну что ж, передавай. Я не могу остановить тебя. Я не сумею причинить тебе боль...

— Я знаю! — воскликнула Сэнди и добавила более спокойно:

— Джон, ты не должен делать этого.

— Но почему? — недоуменно спросил Келли. — Они убивают людей, причиняют им ужасные муки, и никто даже не подумал бороться с ними. Как относительно жертв, Сэнди? Кто выступит в их защиту?

— Правосудие!

— А когда правосудие бессильно, что тогда? Мы спокойно дадим им умереть? Умереть такой страшной смертью? Ты помнишь фотографию убитой Пэм?

— Да, — прошептала Сэнди, чувствуя, что проигрывает в споре, жалея, что у неё нет веских аргументов.

— Они убивали её несколько часов, заставили твою — твою гостью следить за этим. Все девушки наблюдали, как умирает Пэм.

— Она нам обо всем рассказала. Они были подругами с Пэм. После того как... как Пэм умерла, это она причесала ей волосы, Джон.

Реакция Келли поразила её. Сэнди сразу поняла, что боль утраты скрыта внутри него, словно за плотно закрытой дверью, и некоторые слова могут распахнуть её с неожиданной силой, причинить Келли невыносимые страдания. На мгновение он отвернулся, глубоко вздохнул и снова посмотрел на неё:

— С Дорис все в порядке?

— Через несколько дней она вернётся домой. Мы с Сарой отвезём её на машине.

— Спасибо, что ты сказала мне об этом. Спасибо за заботу о ней. Больше всего Сэнди приводило в замешательство его двойственное отношение к окружающему миру. Келли спокойно и бесстрастно говорил о смерти людей, которых убивал с таким же хладнокровием, с каким Сэм Розен обсуждал сложную хирургическую операцию, и так же, как и хирург, Келли беспокоился о людях... спасённых им? Или отомщённых? Может быть, для него, это одно и то же? Пожалуй, он придерживается этой точки зрения.

— Сэнди, дело обстоит так: они убили Пэм. Они изнасиловали, замучили и убили её — в качестве назидания, чтобы обеспечить беспрекословное повиновение остальных девушек. Я намерен ликвидировать каждого из них и, если меня убьют, — что ж, я готов рискнуть. Мне очень жаль, что мои действия не нравятся тебе.

Она глубоко вздохнула. Что можно было сказать?

— Ты говорил, что уезжаешь.

— Да. Если все пройдёт хорошо, вернусь через пару недель.

— Это опасно?

— Если я не совершу ошибок — нет, не опасно. — Келли не сомневался, что она поймёт скрытый смысл его слов.

— Что это такое?

— Спасательная операция. Это все, что я могу тебе сказать, и прошу никому об этом не говорить. Сегодня вечером я уезжаю. Последние недели я готовился к этой операции на военной базе.

Настала очередь Сэнди отвернуться, она нерешительно посмотрела на дверь кухни, не зная, что сказать. Келли не дал ей ни малейшей возможности. Сэнди обуревало слишком много противоречивых мыслей. Келли спас девушку, которая без его помощи, несомненно, умерла бы, но, чтобы спасти её, он убил других. Он любил девушку, теперь мёртвую. Он готов был убивать из-за её смерти ещё, рискуя всем. Он доверял Сэнди, Саре и Сэму. Так кто же он — хороший человек или плохой? Трудно примирить такую противоречивую комбинацию стремлений и фактов. Сэнди чувствовала его правоту, когда видела, что случилось с Дорис, когда так старалась вылечить её, слышала её голос — и голос её отца. Но теперь, глядя в лицо человека, совершившего все это, объяснившего так спокойно и откровенно мотивы своих действий, не обманывая и не скрывая ничего, говоря одну лишь правду и веря, что она снова поймёт его, — Сэнди не знала, что сказать.

— Вьетнам? — спросила она через несколько мгновений, стараясь выиграть время, пытаясь навести порядок в своих запутанных мыслях.

— Да, — кивнув Келли. Он чувствовал, что должен хоть немного объяснить ей, помочь ей понять. — Там находятся люди, — которые не вернутся домой, если мы не предпримем что-нибудь, и я помогаю в этом.

— Но почему именно ты?

— Почему я? Да потому, что кто-то должен сделать это, и с такой просьбой обратились именно ко мне. Скажи, Сэнди, почему ты спасаешь людей? Я ведь и раньше спрашивал тебя об этом, помнишь?

— Чёрт возьми, Джон! А ведь ты начал мне нравиться! — выпалила она.

И ещё раз на его лице промелькнула гримаса боли.

— Не надо. Ты снова можешь пережить горе утраты, а мне не хочется, чтобы ты страдала. — Именно этого говорить ему не следовало. — Людей, близких мне, постигает несчастье, Сэнди.

В это мгновение в кухню вошла Сара, которая привела Дорис и спасла, таким образом, их обоих от самих себя. Девушка разительно изменилась. В её глазах появилась радость жизни. Сэнди подстригла её и нашла для девушки подходящую одежду. Она все ещё была слаба, но уже двигалась самостоятельно. Взгляд её кротких карих глаз устремился на Келли.

— Так это вы, — тихо прошептала она.

— Да, пожалуй. Как вы чувствуете себя?

— Скоро еду домой, — радостно улыбнулась девушка. — Мой папа — папа хочет, чтобы я вернулась.

— Не сомневаюсь, — кивнул Келли. Как резко она отличалась от той жертвы, которую он привёз сюда всего несколько недель назад. Может быть, в этом и заключался смысл всего.

Такая же мысль промелькнула в голове Сэнди. Дорис ни в чем не провинилась, она была невинной жертвой сил, подчинивших её себе, и если бы не Келли, девушка не выжила бы. Ничто не смогло бы спасти её. Для этого понадобились смерти других, но... но что?

* * *

— Возможно, это Эдди, — согласился Пиаджи. — Я сказал ему разобраться с этим делом, и он утверждает, что ничего не обнаружил.

— А с того момента, как ты поговорил с ним, ничего не произошло. Все вернулось на круги своя, — ответил Генри, сообщая Энтони Пиаджи то, что тот знал и так, и делая заключение, уже пришедшее в голову Тони. — Что, если он просто попытался проверить нас? Что, если ему захотелось занять более важное положение, Тони?

— Не исключено.

Отсюда возник следующий вопрос:

— Хочешь побиться об заклад, что, если Эдди совершит небольшую поездку, больше ничего не будет происходить?

— Ты считаешь, что он готов предпринять решительные действия?

— У тебя есть другое объяснение?

— Если с Эдди что-то случится, произойдут крупные неприятности.

— Позволь мне заняться этим, а? У меня есть надёжный способ.

— Расскажи мне об этом способе, — попросил Пиаджи. Через две минуты он кивнул, соглашаясь с Генри.

***

— Зачем ты приехал сюда? — спросила Сэнди, убирая вместе с Келли стол после ужина. Сара отвела Дорис наверх, чтобы девушка могла отдохнуть.

— Мне хотелось посмотреть, как у неё дела. — Это была ложь, и к тому же не слишком искусная.

— Ты чувствуешь себя одиноким, правда? — Келли понадобилось время, чтобы ответить.

— Да. — Сэнди заставила его задуматься об этом. Нельзя сказать, что Келли добровольно выбрал для себя одинокую жизнь, однако судьба и его собственный характер принудили его к этому. Всякий раз, когда он протягивал руки к другому человеку, происходило что-то ужасное. Месть тем, кто превратил его жизнь в то, что она сейчас представляла собой, давала ему какую-то цель, но этого оказалось недостаточно, чтобы заполнить созданную ими пустоту. И теперь стало ясно, что все, чем он занимался, было всего лишь направлено на то, чтобы отдалиться от кого-то ещё. Ну почему жизнь становится такой сложной?

— Я не могу сказать, что одобряю твои поступки, Джон. Мне очень жаль, но я не могу сделать этого. Ты поступил хорошо, когда спас Дорис, но не ценой убийства... Должен быть какой-то иной путь...

— ... но если его нет, тогда что?

— Дай мне закончить, ладно? — тихо произнесла Сэнди.

— Извини.

Она коснулась его руки.

— Прошу тебя, будь поосторожней.

— Всегда стараюсь, Сэнди. Честное слово.

— То, чем ты сейчас занимаешься, куда уезжаешь, это не...

Келли улыбнулся.

— Нет, это настоящее задание. Совершенно официальное и тому подобное.

— Две недели?

— Если все пойдёт в соответствии с планом — да.

— Ты уверен, что будет именно так?

— Иногда бывает, что планы осуществляются на деле.

Сэнди сжала его руку.

— Джон, прошу тебя, подумай обо всем. Пожалуйста. Попытайся найти другой путь. Пусть это не повторится больше. Остановись. Ты спас Дорис. Это был бесстрашный и великодушный поступок. Может быть, совершив его, узнав столько, сколько тебе удалось узнать, ты сможешь спасти остальных без... не убивая никого больше?

— Попробую. — Он не мог сказать ей «нет», особенно в этот момент, когда чувствовал тепло её руки, и Келли знал, что, дав слово, он не сможет взять его обратно. — Впрочем, сейчас мне приходится думать о другом. — Это было правдой.

— Как я узнаю, Джон... я хочу сказать...

— Узнаешь обо мне? — Его удивило, что её интересовала его судьба.

— Джон, ты не можешь уехать, не оставив мне какой-нибудь возможности узнать о тебе.

Келли задумался на мгновение, потом достал из кармана ручку и написал номер телефона.

— Это телефон одного человека — одного адмирала по имени Джеймс Грир. Он знает обо всем, Сэнди.

— Прошу тебя, не рискуй напрасно. — Её глаза, рука, сжимавшая его руку, выражали отчаяние.

— Обещаю. Я ведь умею делать это, понимаешь?

Тим тоже умел. Но она не могла сказать этого. Келли прочёл все в её глазах, понимая, как жестоко оставлять кого-то и уходить.

— Мне пора, Сэнди.

— Только возвращайся обратно.

— Вернусь. Обещаю тебе это. — Однако слова его прозвучали неубедительно, словно он произнёс их, обращаясь в пустоту. Келли хотелось поцеловать её, но он не смог. Он встал из-за стола, все ещё ощущая прикосновение её руки. Сэнди была высокой женщиной, очень сильной и смелой, но ей уже пришлось пережить горечь утраты, и Келли боялся, что может снова причинить ей боль. — Увидимся через пару недель. Передай привет от меня Саре и Дорис, ладно?

— Передам. — Сэнди проводила его к выходу. — Джон, когда вернёшься обратно, пусть все на том кончится.

— Я подумаю об этом. — Он произнёс эти слова не оборачиваясь, потому что боялся снова посмотреть ей в лицо. — Можешь не сомневаться.

Келли открыл дверь. Было темно, и ему придётся поспешить, чтобы вернуться в Куантико к назначенному сроку. Он чувствовал, что она стоит рядом, слышал её дыхание. Две женщины в его жизни, одну забрал несчастный случай, другую убили, и вот теперь он уезжает по собственной воле от, может быть, третьей.

— Джон? — Она все ещё держала его за руку, и ему пришлось обернуться, несмотря на свой страх.

— Да, Сэнди?

— Возвращайся ко мне.

Он снова коснулся её лица, поцеловал ей руку. Сэнди смотрела ему вслед. Келли сел в «фольксваген», и машина скрылась в темноте.

Даже сейчас, подумала она, даже сейчас он пытается защитить меня.

* * *

Может быть, достаточно? Стоит остановиться? Но что значит «достаточно»?

— Обдумай это, — произнёс он вслух. — Какой информацией ты обладаешь, чтобы ею могли воспользоваться другие?

Вообще-то он знал очень много. Билли рассказал ему немало, может быть, даже больше чем достаточно. Наркотики готовили для уличной торговли на одном из судов, ржавеющих в заливе. Ему была известна фамилия Генри и фамилия Берта. Келли знал, что на Генри работает высокопоставленный офицер полиции, возглавляющий отдел по борьбе с наркотиками. Может быть, полиция сумеет взяться за дело и расследовать его, довести до суда и упрятать всех в тюрьму за убийство и торговлю наркотиками? Возможно, Генри приговорят к смертной казни? И если ответ на эти вопросы будет утвердительным, достаточно ли этого для него, Келли?

Не только опасения Сэнди, но и его отношения с морскими пехотинцами пробудили у него такие же вопросы. Как поступят они, если узнают, что имеют дело с убийцей? Проявят ли они понимание его точки зрения?

«Пакеты воняют, — сказал Билли, — как мертвецы, когда для сохранения трупов применяют это вещество».

Что это значит, чёрт побери? — подумал Келли, в последний раз проезжая через город. По пути ему встречались патрульные машины полиции. Неужели во всех находятся продажные полицейские?

— Проклятье, — проворчал Келли. — Забудь пока об этом, моряк. Тебя ждёт работа, настоящая работа.

Этим было сказано все. «Зелёный самшит» являлся настоящей операцией, и он ощутил это чётко и ясно, словно его сознание осветилось ярким светом фар встречных автомобилей. Если кто-то, как Сэнди, не понимал... Одно дело заниматься этим в одиночку, наедине с собственными мыслями, страхами и яростью, но когда это видят и знают другие, даже те, кто ценят тебя и точно понимают весь смысл того, чем ты занимаешься... Вот если даже они попросят тебя остановиться...

Так что же все-таки правильно? А что — нет? Где проходит эта разделяющая грань? Вот на шоссе все так просто. Дорожная служба нарисовала черту, разделяющую полотно пополам, и ты видишь, где нужно ехать, чтобы оставаться на нужной тебе полосе, а вот в жизни все гораздо сложнее.

Сорок минут спустя Келли выехал на шоссе 1-495 — кольцевую автодорогу Вашингтона. Так что более важно — убить Генри или спасти оставшихся у него женщин?

Ещё через сорок минут он пересёк реку и въехал в Виргинию. Он все-таки повидал Дорис — что за глупое имя — и увидел, что она жива, впервые с того момента, когда она была почти такой же мёртвой, как Рик. Чем больше он думал об этом, тем лучше чувствовал себя.

При осуществлении операции «Зелёный самшит» главным будет не смерть других людей, нет, главное там — это спасти военнопленных.

Келли повернул к югу на шоссе 95 и, спустя минут сорок пять, въехал в Куантико. За полчаса до полуночи он оказался на базе.

— Рад, что тебе удалось приехать без опоздания, — недовольно проворчал Марти Янг. На этот раз на нем вместо генеральского мундира был маскировочный комбинезон.

Келли посмотрел прямо в глаза генералу.

— Сэр, мне и так было нелегко. Будьте другом и замолчите, а?

Янг воспринял упрёк, как и подобает мужчине.

— Мистер Кларк, судя по вашему голосу, вы готовы к операции.

— Дело не в этом, сэр. Главное, что люди в «Сендер грин» ждут нас.

— Ты прав, крутой парень.

— Я могу оставить машину прямо здесь?

— Вместе со всеми остальными развалюхами?

Келли на мгновение задумался, но тут же принял решение.

— Думаю, моя машина уже отслужила своё. Выбросьте её на свалку вместе с другими.

— Тогда пошли. Автобус стоит у подножия холма.

Келли забрал личные вещи и перенёс их в штабной автомобиль генерала. За рулём находился тот же самый капрал. Келли расположился на заднем сиденье рядом с командиром корпуса морской пехоты, который останется здесь.

— Как вы считаете, Кларк?

— Сэр, мне кажется, что у нас неплохие шансы.

— Знаете, как бы мне хотелось, чтобы один раз, хотя бы один только раз, мы могли бы сказать: «Да, мы справимся с операцией».

— Неужели вы хоть раз чувствовали полную уверенность? — спросил Келли.

— Нет, — признался генерал Янг. — Но это не мешает надеяться.

* * *

— Ну, как тебе понравилась Англия, Питер?

— Лондон — красивый город. Зато в Париже все время шли дожди. Правда, в Брюсселе было очень хорошо. Я побывал там впервые, — ответил Хендерсон.

Их квартиры находились на расстоянии всего двух кварталов друг от друга — удобные и просторные, построенные в Джорджтауне в конце тридцатых годов для растущего притока правительственных чиновников, приезжающих в Вашингтон для службы в постоянно расширяющемся правительстве. Здания, сооружённые из крупных блоков, были более прочными и массивными, чем дома, построенные за последние годы. Хиксу принадлежала квартира с двумя спальнями, зато гостиная — она же столовая — была небольшой.

— Так что же такое случилось, из-за чего тебе захотелось поговорить со мной? — спросил помощник сенатора, все ещё не пришедший в себя из-за резкой смены нескольких часовых поясов.

— Мы снова вторгаемся в Северный Вьетнам, — ответил сотрудник аппарата Белого дома.

— Что? Этого не может быть. Я ведь сам присутствовал на мирных переговорах, понимаешь? Слышал, как они торгуются о взаимных уступках. Переговоры продвигаются. Противная сторона во многом пошла нам навстречу.

— Ну и что? Можешь на некоторое время распрощаться с переговорами, — мрачно буркнул Хикс. На кофейном столике лежал пакет с марихуаной, и он начал сворачивать самокрутку.

— Тебе надо отказаться от этого дерьма, Уолли.

— Зачем? По крайней мере, от него у меня нет похмелья, как от пива. Чёрт побери, Питер, какая разница?

— Разница заключается в том, что у тебя могут забрать допуск к секретным документам! — резко бросил Хендерсон.

— Какое это имеет значение? Понимаешь, Питер, никто к нам не прислушивается. Ты им говоришь, и говоришь, и говоришь, а они просто не обращают внимания. — Хикс закурил и глубоко затянулся. — Я все равно скоро оставляю правительственную службу. Отец хочет, чтобы я занялся семейным бизнесом. Может быть, после того как я разбогатею на несколько миллионов, кто-нибудь захочет меня выслушать.

— Ты не должен принимать все это так близко к сердцу, Уолли. На все требуется время. По-твоему, можно все уладить за сутки?

— У меня такое впечатление, что уладить вообще ничего нельзя! Ты знаешь, что произойдёт? Точно. Как говорил Софокл, у нас есть ахиллесова пята, у них есть ахиллесова пята, и когда проклятый deus появится из проклятой machina^[234], этот deus будет представлять собой тучу межконтинентальных баллистических ракет, и на этом все кончится, Питер. Точно, как мы думали с тобой несколько лет назад в Нью-Хемпшире. — Эта самокрутка с марихуаной не была первой, выкуренной Хиксом за вечер, понял Хендерсон. Его друг всегда приходил в мрачное настроение от наркотического опьянения.

— Уолли, расскажи мне, что случилось.

— Вроде там находится какой-то лагерь... — начал Хикс, опустив взгляд, совсем не глядя на своего друга, и рассказал о визите Риттера к Макензи.

— Да, это действительно плохая новость.

— Они думают, что там находятся наши офицеры, но это только предположение. Нам известно лишь одно. Что, если мы сорвём переговоры всего только из-за одного человека, Питер?

— Перестань курить это дерьмо, Уолли, — попросил Хендерсон, отпивая глоток пива. Запах марихуаны казался ему отвратительным.

— Нет, — покачал головой Хикс и сделал новую затяжку.

— Когда все это начинается?

— Не знаю точно. Роджер не назвал дату.

— Уолли, ты должен остаться в аппарате Белого дома. Нам нужны люди вроде тебя. Наступит время, когда к нам начнут прислушиваться.

Хикс поднял голову.

— Когда это произойдёт, по-твоему?

— Что случится, если эта операция окажется неудачной? Что, если окажется, что ты был прав? Роджер станет прислушиваться к твоему мнению, а Генри прислушивается к мнению Роджера, верно?

— Да, пожалуй. Иногда.

Какая невероятно благоприятная возможность, подумал Хендерсон.

* * *

Чартерный автобус подъехал к базе ВВС Эндрюз, повторив, подумал Келли, больше половины его маршрута. Там на взлётной площадке стоял новый транспортный самолёт С-141, окрашенный в белый цвет сверху и в серый — снизу, с уже включёнными мигающими огнями. Морские пехотинцы вышли из автобуса. Рядом с самолётом их ждали Максуэлл и Грир.

— Желаю удачи, — пожал каждому из них руку Грир.

— Доброй охоты, — произнёс адмирал, обращаясь к солдатам. Построенный фирмой «Локхид» огромный «Старлифтер», предназначенный для транспортировки намного большего числа солдат, был оборудован восемью десятками коек, прикреплённых к бортам самолёта. В них перевозили раненых, да ещё внутри были кресла для двадцати сопровождающих. Таким образом у каждого морского пехотинца оказалась своя койка, в которой он мог выспаться, плюс достаточно места для всех военнопленных, спасённых ими из лагеря. В такое позднее время на лётном поле царила тишина, и «Старлифтер» начал проворачивать турбины, как только захлопнулся грузовой люк.

— Господи, надеюсь, что все пройдёт успешно, — прошептал Максуэлл, глядя, как исчезает в темноте огромный самолёт.

— Вы хорошо подготовили их, адмирал, — заметил Боб Риттер. — Когда мы отправляемся?

— Через три дня. Боб, — ответил Джеймс Грир. — У тебя остались какие-нибудь неотложные дела?

— Ради такого я отменил все, можешь не сомневаться.

26. Перелет

«Старлифтер» был новым транспортным самолётом, но его крейсерская скорость оставляла желатьмного лучшего. Она составляла всего 478 миль в час, и самолёт совершил первую посадку на базе ВВС в Элмендорфе, штат Аляска, на расстоянии в 3350 миль от Вашингтона, которое он пролетел за восемь часов. Для Келли источником постоянного изумления было то, что кратчайшим расстоянием между двумя точками на земном шаре является дуга. Он слишком привык к плоским изображениям на топографических картах, чтобы воспринимать Землю как сфероид. Наикратчайший маршрут по дуге большого круга от Вашингтона до Дананга проходил вообще-то над Сибирью, но такой перелёт, сказал штурман, невозможен. К моменту прибытия в Элмендорф морские пехотинцы успели выспаться и встать. После посадки они высыпали из самолёта, чтобы посмотреть на снежные вершины не таких уж отдалённых гор; ведь всего несколько часов назад они были в городе, где температура, если её измерять по Фаренгейту, и влажность постоянно стремились к магической цифре сто. Однако здесь, на Аляске, морские пехотинцы обнаружили тучи комаров, причём таких больших, что казалось, не прояви осторожность, и несколько насекомых вполне могли бы унести одного из них. Кое-кто из ребят воспользовался представившейся возможностью и пробежал пару миль, немало изумив этим персонал базы ВВС, служащие которой не часто сталкивались с морскими пехотинцами. Техническое обслуживание самолёта С-141 потребовало, как и положено, два с четвертью часа. После заправки и замены одного второстепенного навигационного прибора «Старлифтер» был готов к взлёту. Солдаты с готовностью поднялись на борт. Им предстоял второй этап перелёта — от Аляски до Якоды, в Японии. Через три часа после взлёта Келли, уставший от постоянного шума и ограниченного пространства грузового отсека, прошёл в кабину пилотов.

— Что это вон там? — поинтересовался он, увидев в дымке вдали коричнево-зелёную линию какого-то берега.

— Россия. Сейчас мы у них на экранах радиолокаторов.

— Приятно слышать, — заметил Келли.

— Мы живём в маленьком мире, сэр, и русским принадлежит большой его кусок.

— А вы разговариваете с ними — я имею в виду авиадиспетчерские службы?

— Нет, — засмеялся штурман. — Они не слишком-то дружелюбно настроены. На этом этапе перелёта мы поддерживаем связь по ВЧ с Токио, а после Якоды нас поведёт диспетчерская служба Манилы. Ну, как полет? Достаточно плавный?

— Пока не на что жаловаться. Вот только очень долгий.

— Это уж точно, — согласился штурман, снова поворачиваясь к своим приборам.

Келли вернулся в грузовой отсек. Самолёт С-141 был шумным, от двигателей и воздухозаборников постоянно доносился пронзительный рёв. Военно-воздушные силы в отличие от коммерческих авиакомпаний не тратили денег на звукоизоляцию — взамен каждому морскому пехотинцу выдали беруши, что чрезвычайно затрудняло разговор и в то же время отнюдь не избавляло от шума. Худшее в путешествии по воздуху, подумал Келли, — это скука, да ещё обострённая изоляцией от окружающего мира из-за постоянного шума. В конце концов, нельзя же все время спать. Кое-кто из солдат занимался тем, что оттачивал свой нож, который никогда не придётся пускать в ход, но это, по крайней мере, избавляло от скуки, а почему-то солдатам полагалось иметь боевые ножи. Кое-кто занимался гимнастикой, отжимаясь от металлического пола самолёта. Экипаж безучастно наблюдал за происходящим, едва удерживаясь от смеха, не понимая, куда направляется эта, вне сомнения, отборная группа морских пехотинцев, но, не решаясь задать вопрос, на который ответа все равно не последовало бы. Для них все это было ещё одной тайной, и они не сводили глаз со своих пассажиров, пока самолёт летел параллельно побережью Сибири. Бортовая команда привыкла перевозить подобные группы, и ею члены все как один желали удачи этим морским пехотинцам.

* * *

Как только Хендерсон открыл глаза, проблема тут же напомнила ему о себе. Так что же мне предпринять? — недовольно подумал он.

Не то чтобы ему не хотелось заниматься этим, но на этот раз он просто не знал, как передать сведения, оказавшиеся в его распоряжении. Хендерсону приходилось и раньше передавать информацию. Сначала он делал это ненамеренно, через знакомых, участников движения борцов за мир, даже нельзя сказать, что он передавал информацию, нет, просто принимал участие в беспорядочных дискуссиях, становившихся всякий раз все более целенаправленными, пока, наконец, одна из его приятельниц не задала вопрос, слишком прямой для случайного обсуждения. Она задала его дружеским тоном и в весьма интимной обстановке, однако выражение её глаз свидетельствовало о заинтересованности в его ответе, а не в самом Хендерсоне. Ситуация тут же изменилась, как только он ответил. Сладкая приманка, сказал он себе позднее, недовольный тем, что так легко попался на крючок, — очевидная и старая как мир, заставила его совершить... ошибку? Нет, вообще-то это не было ошибкой. Она нравилась ему, вместе с ней он верил в то, каким должен быть мир, и его даже раздражало, что она сочла нужным воспользоваться своим телом, чтобы получить от него что-то, когда разум и интеллект могли бы выполнить эту задачу с такой же лёгкостью — по крайней мере, почти с такой же лёгкостью, подумал он.

Теперь ее больше не было, она уехала куда-то. Хендерсон не знал куда, хотя и не сомневался, что никогда больше не встретится с нею. Вообще-то это печально. С ней было хорошо в постели. Одно следовало за другим во вполне очевидной постепенной и естественной цепочке шагов, которая закончилась коротким разговором Хендерсона с полковником КГБ, состоявшимся у лондонского Тауэра. И вот теперь, да, теперь у него было кое-что, в чем другая сторона по-настоящему нуждалась. А вот сообщить об этом было некому. Действительно ли знают русские, что имеется у них в этом дурацком лагере к юго-западу от Хайфона? Это была информация, которая, стоит использовать её должным образом, убедит русских в преимуществах разрядки и заставит пойти на некоторые уступки, позволив в свою очередь пойти на уступки и американцам. Вот так все и начнётся. Жаль, что Уолли не сумел осознать, как начинается весь процесс — он начинается с маленьких шажков, ведь нельзя изменить мир в одночасье. Питер понимал, насколько необходимо убедить в этом Уолли. Он не мог позволить ему именно сейчас оставить правительственную службу, стать ещё одним проклятым финансовым воротилой, будто в мире их и без него недостаточно. Находясь на своём посту, Уолли был особенно ценен для Хендерсона, жаль только, что он слишком любит поговорить. Это объясняется его эмоциональной неустойчивостью. Этим и склонностью к употреблению наркотиков, подумал Хендерсон, глядя на себя в зеркало и приступая к бритью.

За завтраком он прочитал утреннюю газету. Да, вот снова, на первой странице, как это бывает почти каждый день. Какой-то бой за овладение высотой, уже с десяток раз переходившей из рук в руки. Убито энное количество американцев и энное количество вьетнамцев. Значение какого-то воздушного рейда для исхода мирных переговоров, ещё одна скучная и легко предсказуемая передовая. Планы проведения антивоенной демонстрации. Мы все вместе, верьте нам, оставьте в покое мирный Вьетнам. Словно такое ребячество может принести хотя бы малую пользу. Впрочем, решил Хендерсон, подобные демонстрации достигают своей цели — они оказывают давление на политических деятелей, привлекают внимание средств массовой информации. Немало политиков хотело как можно быстрее покончить с этой войной, подобно самому Хендерсону, но их число ещё не достигло критической массы. Его сенатор, Роберт Доналдсон, все ещё не принял окончательного решения. Его считали разумным, мыслящим человеком, но Хендерсон считал его просто нерешительным, всегда рассматривающим вопрос со всех сторон и затем голосующим вместе с большинством, словно у него не было собственного мнения. Ему нужно обрести более твёрдую позицию, и Хендерсон сейчас занимался этим, давал осторожные рекомендации своему сенатору, слегка искажая получаемые им сведения, стараясь превратиться в доверенное лицо, в человека, на которого сенатор мог положиться и к чьему мнению мог прислушиваться. Это было необходимо Хендерсону, потому что тогда он сможет узнавать у сенатора вещи, о которых тот не должен говорить никому, — но именно в этом и состоит слабое место всех тайн. Да, я должен сообщить другой стороне о том, что узнал от Уолли, решил он, выходя из квартиры.

На работу Хендерсон ездил на автобусе. Поставить машину рядом с Капитолием было практически невозможно, а автобус шёл от дверей до дверей. Он нашёл свободное кресло в конце автобуса и достал утреннюю газету, чтобы дочитать. Через два квартала Хендерсон почувствовал, как автобус остановился, и тут же рядом с ним сел ещё кто-то.

— Как вам понравилось в Лондоне? — Голос мужчины был едва слышен сквозь шум дизеля.

Хендерсон быстро взглянул на соседа. Он никогда ещё не встречался с этим человеком. Неужели они могут действовать настолько эффективно?

— Я кое-кого там встретил, — осторожно отозвался Хендерсон.

— У меня там знакомый. Его зовут Джордж. — Ни малейшего намёка на акцент, и теперь, когда контакт был установлен, мужчина склонился к открытой спортивной странице газеты «Вашингтон пост». — Не думаю что «Сенаторам» выпадет удачный год. Как вы считаете?

— Джордж говорил, что у него есть... друг в Вашингтоне.

Мужчина с улыбкой посмотрел на турнирную таблицу.

— Меня зовут Марвин. Называйте меня этим именем.

— Как мы... как я..?

— Где вы собираетесь сегодня ужинать? — спросил Марвин.

— Как-то не думал об этом. Может быть, вы зайдете...

— Нет, Питер, это будет неосторожно. Вы идёте ресторан «Альберто»?

— Да, на Висконсин-авеню.

— В половине восьмого, — произнёс Марвин. Он встал и вышел на следующей остановке.

***

Заключительный этап перелёта начался на базе ВВС в Якоде. После ещё одной остановки для технического осмотра и дозаправки, продолжавшейся два с четвертью часа, «Старлифтер» поднялся с аэродрома и стал карабкаться обратно в небо. Только теперь все начало казаться по-настоящему реальным. Морские пехотинцы постарались уснуть. Это было единственным способом справиться с напряжением, постоянно возраставшим обратно пропорционально расстоянию до места назначения. Сейчас все стало другим. То, что им предстояло, больше не было очередным учением, и поведение соответствовало новой реальности. Будь это обычный коммерческий авиарейс, солдаты обменивались бы шутками, историями об успехах у женщин, беседовали бы о доме и семьях, строили бы планы на будущее, однако шум внутри С-141 лишил их такой возможности, и потому они лишь мужественно улыбались друг другу, скрывая выражение глаз, каждый наедине со своими страхами и мыслями. Им так хотелось поделиться ими и таким образом разрядить напряжённость, но в грузовом отсеке «Старлифтера» это было исключено. Вот откуда физические упражнения в надежде снять напряжение и утомить себя до такой степени, чтобы забыться во сне от изнеможения. Келли наблюдал за ними. Ему тоже доводилось поступать таким же образом, но не теперь. Сейчас его занимали мысли ещё более сложные, чем у морских пехотинцев.

Самое главное — это спасение, думал Келли. Все началось с того, что он попытался спасти Пэм, но она погибла из-за его неосторожности, из-за допущенной им ошибки. Затем он начал убивать и делал это, чтобы расквитаться, убеждая себя, что все это ради памяти девушки и его любви к ней. Но правда ли это? Разве смерть может служить добру? Он намеренно и хладнокровно подверг человека пыткам и теперь был вынужден признаться, что испытал удовольствие от мучений Билли. Если об этом узнает Сэнди, что подумает она о нем? Внезапно он понял, что ему важно знать её мнение о себе. Сэнди приложила столько усилий, чтобы спасти девушку, ухаживала за ней и защищала, доводя до логического конца его простой поступок — сохранение Дорис жизни. Что подумает такой человек как Сэнди, если узнает, что он, Келли, вот этими руками буквально разорвал на части тело Билли? В конце концов, не в его силах победить всё мировое зло. Келли знал, что не сможет выиграть войну, на которую сейчас возвращался, и какими бы тренированными и искусными ни были морские пехотинцы в этой штурмовой группе, они тоже не смогут выиграть войну. У них иная цель: спасти людей от неминуемой смерти, тогда как, убивая врагов, они вряд ли испытывают настоящее удовлетворение, спасение от смерти всегда было, есть и будет источником глубокой гордости. В этом заключалась сейчас и его задача, и эту же задачу он должен поставить перед собой после возвращения. Во власти торговцев наркотиками оставались ещё четыре женщины. Он спасёт их, каким-то образом... обязательно спасёт и, может быть, сумеет передать полиции, чем занимается Генри, и тогда они займутся им. Как он осуществит всё это, Келли ещё не знал. Но, по крайней мере, он сделает что-то, и после этого ему не придётся прилагать усилия, чтобы забыть содеянное.

Для этого требовалось одно — успешно провести операцию и выжить. Келли покачал головой. Так просто, верно?

Ты крутой парень, сказал он себе с напускной храбростью, показавшейся фальшивой даже в его собственном уме. Я справлюсь с этим. Мне уже приходилось решать такие задачи. Как странно, подумал он, что мозг не всегда помнит пугающие события до того момента, пока не становится слишком поздно. Может быть, все дело в непосредственной близости. Может быть, легче смотреть на опасности, когда они на другом конце света, но стоит приблизиться к ним, и ситуация меняется.

— Тяжкая доля, мистер Кларк, — громко произнёс Ирвин, садясь рядом с ним, после того как закончил сотню отжиманий от палубы.

— Это верно! — почти прокричал в ответ Келли.

— И все-таки тебе нужно постоянно помнить об этом, тюлень, — той ночью ты сумел проскользнуть сквозь оцепление и прикончить меня, верно? — усмехнулся старший сержант. — А ведь я — не худший в своём деле.

— Вряд ли эти парни будут все время настороже. В конце концов, они находятся на своей территории и всё такое, — заметил Келли после недолгого молчания.

— По-видимому, нет, по крайней мере, не в такой степени, как мы были настороже в ту ночь. Чёрт побери, мы ведь знали, что ты находишься где-то поблизости и попытаешься пробраться к вершине холма. Как-то принято ожидать, что солдаты, расквартированные на своей территории, каждый вечер отправляются по домам, рассчитывая переспать с жёнами сразу после ужина.

— У нас все по-другому. Да и таких, как мы, тоже немного, — согласился Келли ухмыльнувшись. — Таких дураков нелегко найти.

Ирвин шлёпнул его по плечу:

— Ты совершенно прав, Кларк. — Старший сержант отправился дальше, к следующему морскому пехотинцу, чтобы ободрить его. Такими были его обязанности, и Келли понимал это.

Спасибо, сардж, подумал Келли, откидываясь назад и заставляя себя уснуть.

* * *

Ресторан «Альберто» был заведением, которое изысканная публика ещё не открыла для себя, но неизбежно откроет. Небольшой, типично итальянский семейный ресторан, где умели превосходно готовить телятину. Говоря по правде, у «Альберто» все готовили отлично, и семья, управлявшая рестораном, терпеливо ждала, когда сюда забредёт репортёр из «Вашингтон пост», занимавшийся проблемами питания, и наступит эпоха процветания. А до того они неплохо сводили концы с концами, обслуживая студентов и преподавателей из расположенного поблизости Джорджтаунского университета, а также немало ужинающих бизнесменов из соседних компаний, без которых не сможет существовать никакой ресторан. Единственное, что разочаровывало здесь, это музыка, слащавые записи итальянских опер, доносящиеся из низкокачественных динамиков. Маме и папе, владельцам ресторана, придётся всерьёз заняться этим, подумал он.

Хендерсон выбрал кабину в глубине зала. Официант, по-видимому, нелегальный иммигрант из Мексики, смешно коверкающий английские слова, пытаясь выдать своё произношение за итальянское, зажёг свечу на столе и отправился за джином с тоником, который заказал новый посетитель.

Марвин появился через несколько минут, в повседневной одежде и с вечерней газетой в руке, которую он положил на стол. Он был примерно тех же лет, что и Хендерсон, ничем не бросался в глаза и никак не выделялся среди остальных американцев — он не был ни высоким, ни низким, ни полным, ни худощавым, с неопределённо каштановыми волосами средней длины и в очках, стекла которых могли быть прописаны ему врачом, а могли и не быть. Он носил синюю рубашку с короткими рукавами без галстука и вполне походил на проживающего поблизости холостяка, не пожелавшего сегодня готовить себе ужин дома.

— "Сенаторы" снова проиграли, — сказал он, когда официант принёс Хендерсону заказанный им коктейль, и повернулся к мексиканцу:

— Мне — домашнее красное.

— Си, — ответил официант и ушёл.

Марвин наверняка нелегал, подумал Питер, глядя на него оценивающим взглядом. Как сотрудник аппарата специального комитета по разведке Хендерсон присутствовал на брифингах, проводимых высокопоставленными чиновниками разведывательного управления ФБР. «Легальные» сотрудники КГБ работали в Америке под дипломатическим прикрытием, и, если их ловили с поличным, всего лишь объявлялись «персоной нон грата» и высылались из страны. Таким образом, им не угрожала опасность сурового наказания со стороны американского правительства, и это облегчало их работу; с другой стороны, за ними было легче следить, поскольку места их проживания и автомобили были известны агентам ФБР. Нелегалы же представляли собой именно то, что означало это название, — это были офицеры русской разведки, приезжающие в страну с поддельными документами, и в случае ареста их ожидала федеральная тюрьма, где им в лучшем случае доводилось пробыть до очередного обмена разведчиками, на что часто уходили годы. Все это объясняло, почему Марвин превосходно владел английским языком. Любая допущенная им ошибка могла привести к серьёзным последствиям. Именно поэтому его спокойствие казалось Хендерсону таким поразительным.

— Вы бейсбольный болельщик?

— Познакомился с этой игрой много лет назад. Сам был неплохим принимающим передней линии, но так и не научился подавать кручёный мяч, — усмехнулся Марвин. Хендерсон улыбнулся в ответ. Он видел аэрофотоснимки того самого места, где Марвин овладел мастерством разведчика, — любопытный маленький городок к северо-западу от Москвы.

— Перейдём к делу. Мы не будем встречаться слишком часто. Вы понимаете почему.

— Да. Говорят, зимой в федеральной тюрьме в Ливенуорте не жарко, — снова улыбнулся Хендерсон.

— Тут нечему смеяться, Питер, — заметил офицер КГБ. — Мы занимаемся очень серьёзным делом. — Господи, только бы этот парень не оказался ещё одним бесшабашным ковбоем, подумал Марвин.

— Знаю. Извините меня, — согласился Хендерсон. — Я в этой игре новичок.

— Прежде всего, установим способ, с помощью которого вы сумеете связаться со мной в случае необходимости. В вашей квартире на окнах, выходящих на улицу, висят шторы. Когда они полностью задёрнуты или полностью открыты, у вас нет для меня ничего. Если вам нужно связаться со мной, оставьте их открытыми наполовину. Я буду проверять это два раза в неделю, по вторникам и пятницам, часов в девять утра. Вас это устраивает?

— Да, вполне.

— Для начала, Питер, станем пользоваться простым методом передачи информации. Я буду ставить свою машину недалеко от вашего дома. Это темно-синий «плимут-сателлит» с номерным знаком HVR-309. Повторите. Ни в коем случае не записывайте.

— Темно-синий «плимут-сателлит» номер HVR-309.

— Кладите свои донесения вот сюда. — Он передал Хендерсону под столом маленький металлический предмет. — Не подносите слишком близко к своим часам. Там находится мощный магнит. Проходя мимо моего автомобиля, наклонитесь, якобы чтобы поднять что-то с тротуара, или поставьте ногу на бампер и завяжите шнурок. Просто суньте коробочку внутрь бампера. Магнит будет надёжно удерживать её.

Все это казалось Хендерсону очень сложным, хотя составляло начальный этап в обучении шпиона. Для лета этого будет достаточно. А вот с наступлением зимы потребуется другая процедура передачи донесений. Официант принёс меню, и оба выбрали телятину.

— У меня есть кое-что интересное для вас, — сказал Хендерсон сотруднику КГБ. Пусть сразу поймут, насколько важной информацией я располагаю, подумал он.

* * *

Марвин, подлинное имя которого было Иван Алексеевич Егоров, имел настоящее место работы и все следующие отсюда преимущества. Он контролировал соблюдение правил безопасности на промышленных предприятиях в страховом обществе «Этна Кэзюэлти энд шурети компани». Пройдя обучение на курсах компании в Хартфорде, штат Коннектикут, на Фармингтон-авеню, он вернулся в региональное отделение в Вашингтоне. В его обязанности входило обнаруживать нарушения правил охраны труда на многочисленных предприятиях, являющихся клиентами компании. Он выбрал эту работу из-за свободы передвижений — даже почту ему привозили в машине компании, — но оказалось, что она имеет и другие неожиданные преимущества. Так, Марвин получил возможность посещать различные фирмы, которые являлись правительственными подрядчиками, а их сотрудники зачастую не обращали внимания на его появление и вопреки порядку не закрывали документы на своих столах. Начальник департамента, где работал Марвин, был в восторге от своего подчинённого. Его новый сотрудник проявлял исключительную наблюдательность и с поразительным вниманием относился к составлению материалов после инспекционных поездок. Марвин уже отказался от более высокой и лучше оплачиваемой должности в Детройте — извините, босс, сказал он, но мне так нравится работать в Вашингтоне, — чем ещё больше обрадовал своего непосредственного начальника. Сотрудник с таким опытом и способностями, как у Марвина, заметно облегчал выполнение заданий филиалом компании в Вашингтоне, благодаря чему вашингтонское бюро привлекало благосклонное внимание руководства компании. Самому Марвину выполнение обязанностей позволяло проводить четыре дня из пяти вне кабинета, а потому он всякий раз встречался с нужными ему людьми там, где хотел, и тогда, когда хотел, к тому же «Этна» даже оплачивала бензин и техническое обслуживание его автомобиля, так что его жизнь была настолько комфортной, что иногда ему казалось, будто он умер и по воле Бога попал на небеса. Марвин действительно обожал бейсбол и часто бывал на стадионе Роберта Ф. Кеннеди, где огромное количество болельщиков весьма облегчало незаметную передачу информации от его агентов и все остальные встречи — даже «Инструкция по оперативной деятельности» КГБ не могла рассчитывать на столь благоприятные условия. Короче говоря, капитан Егоров успешно занимался своей нелегальной работой и мог рассчитывать на стремительное продвижение по службе, а пока был вполне удовлетворён своим прикрытием и окружающей обстановкой, одновременно успешно выполняя патриотический долг. Ему даже повезло приехать в Америку в разгар сексуальной революции. Так что единственное, чего ему не хватало, — это водки, которую здесь изготовляли неумело и плохо.

Разве не любопытно, спросил себя Марвин, уже находясь в своей квартире на Шеви-Чейс, не просто интересно, а в высшей степени забавно, что он узнал о совершенно секретной разведывательной операции русских от американца и появилась возможность причинить ущерб Главному Врагу окольным путём — если в Москве сочтут необходимым предпринять быстрые и решительные действия. Ему также представился шанс сообщить центру о том, что эти кретины из ВВС занимаются чем-то, что имеет немаловажное значение для обороны Советского Союза. Скорее всего центр захочет взять операцию под свой контроль. Разве можно доверять лётчикам — Марвин не сомневался, что этим занимались сотрудники противовоздушной обороны страны, — в таком важном деле, как национальная безопасность. Он составил донесение, сфотографировал его и перемотал плёнку в крошечную кассету. Завтра ему предстояло встретиться с местным подрядчиком, после чего он отправится на ленч в «Хауэрд Джонсон», где и передаст кассету. Она прибудет в Москву с дипломатической почтой через два дня, может быть, через три.

Капитан Егоров успел закончить свою вечернюю работу как раз вовремя, чтобы успеть посмотреть по телевидению заключительные минуты матча «Сенаторов» — несмотря на великолепный мяч, поданный в девятом иннинге Фрэнком Говардом, они проиграли снова, на этот раз Кливленду со счётом 3:5. Разве не поразительно? — подумал он, открывая банку пива. Хендерсон был удачным приобретением сам по себе, и никто не сообщил Егорову — по-видимому, об этом просто не знали, — что у Хендерсона имеется свой собственный источник информации в аппарате Совета по национальной безопасности, прямо в Белом доме. Ну разве не смешно?

* * *

Несмотря на растущее напряжение, связанное с предстоящей операцией, все почувствовали немалое облегчение, когда С-141 тяжело приземлился наконец в Дананге. Они провели в полете двадцать три шумных и оглушающих сознание часа, и это показалось им достаточно долгим, пока морские пехотинцы не окунулись в реальную жизнь. Едва открылся люк грузового отсека, как их охватил запах, известный всем ветеранам войны как Запах Вьетнама. Содержимое выгребных ям местных туалетов грузили в бочки и сжигали, обливая дизельным топливом.

— Запах дома! — попытался сострить один из солдат, вызвав несколько подавленных смешков.

— Всем забрать снаряжение! — скомандовал Ирвин, едва стих рёв авиационных турбин. На это потребовалось некоторое время. Реакция у солдат была замедлена усталостью и онемением мышц. Многие трясли головой, стараясь избавиться от головокружения, вызванного берушами, а также зевали и потягивались — психологи безошибочно назвали бы это молчаливым проявлением беспокойства и тревоги.

Лётный экипаж появился в грузовом отсеке как раз в тот момент, когда морские пехотинцы готовились покинуть самолёт. Капитан Элби подошёл к лётчикам и поблагодарил их за перелёт, который был спокойным и прошёл без происшествий, хотя и оказался таким продолжительным. Лётчики предвкушали несколько суток обязательного отдыха после воздушного марафона, ещё не зная, что им предстоит оставаться в Дананге до тех пор, пока штурмовая группа не будет готова к возвращению домой, за исключением, может быть, нескольких коротких перелётов для доставки грузов на базу ВВС в Кларке. Затем капитан Элби вместе со своими людьми спустился на бетон аэродрома. Их уже ждали два грузовика, доставившие морских пехотинцев в другой конец базы к приготовившимся взлетать самолётам. Это были два С-2А «Грейхаундс», принадлежащих Военно-морскому флоту, при виде которых у солдат вырвались сдавленные стоны. Они поднялись в них и разместились в креслах для следующего этапа своего перелёта — на этот раз непродолжительного, всего часового, на палубу авианосца «Констелейшн». Совершив посадку на авианосце, морские пехотинцы вместе со своим снаряжением погрузились на два вертолёта СН-46 «Си Найт», которые доставили их на «Огден». Там, измученных до предела бесконечными перелётами и сменой часовых поясов, их провели в огромное помещение десантного корабля с множеством пустых коек. Келли наблюдал за тем, как солдаты спускаются вниз по трапу, исчезая из глаз, в ожидании того, что последует для, него дальше.

— Как попутешествовали? — Он повернулся и увидел адмирала Подулски в помятом мундире цвета хаки, который выглядел отдохнувшим и нарочито бодрым.

— Чтобы стать лётчиком, нужно быть сумасшедшим, — недовольно произнёс Келли.

— Да, иногда приходится летать довольно долго, — согласился адмирал. — Следуйте за мной, — распорядился он и направился к корабельной надстройке. Но прежде чем последовать за ним, Келли оглянулся вокруг. «Констелейшн» виднелся на восточном горизонте, и он заметил, как с одного его конца взлетают самолёты, а у противоположного кружат, готовясь к посадке. Недалеко от авианосца находились два крейсера, и со всех сторон эскадру окружали эсминцы. Келли редко приходилось видеть это соединение Военно-морского флота — Большую Синюю Группу, как его называли, — за работой.

— А это что? — спросил он, показывая на корабль вдали.

— Русский рыболовецкий траулер, осуществляющий электронную разведку. — Подулски жестом пригласил Келли войти в водонепроницаемую дверь.

— Этого нам только и не хватало!

— Не беспокойтесь. Мы знаем, как поступать с ними, — заверил его адмирал.

Войдя в надстройку, они поднялись по ряду трапов в адмиральскую каюту — или в то, как она сейчас называлась. Адмирал Подулски расположился в каюте капитана «Огдена» на время операции, вынудив того перебраться в каюту поменьше рядом с рулевой рубкой, которой капитан все равно обычно пользовался, когда корабль находился в море. В адмиральской каюте была удобная гостиная, и там их ждал капитан.

— Добро пожаловать на борт «Огдена»! — приветствовал Келли капитан первого ранга Тед Фрэнкс. — Вы Кларк?

— Да, сэр.

Фрэнкс, пятидесятилетний моряк, плавал на десантных судах с 1944 года. «Огден» был его пятым и последним кораблём, на котором он был капитаном. Невысокий и полноватый, изрядно полысевший, он все ещё сохранял вид военного моряка, и лицо его попеременно выглядело то добродушным, то решительным. В данный момент оно казалось добродушным. Он сделал приглашающий жест в сторону кресла у середины стола, в центре которого стояла бутылка виски «Джек Даниэлс».

— Это запрещается морскими правилами, — тут же заметил Келли.

— Только для гостей, — согласился капитан Фрэнкс. — Лётный рацион.

— Это сделано по моему указанию, — сообщил Казимир Подулски. — Виски доставили с «Конни». Выпейте, чтобы улучшить самочувствие после утомительного перелёта со скаутами.

— Сэр, я никогда не спорю с адмиралами. — Келли положил в стакан два кубика льда и налил виски, покрывшее их.

— Мой помощник беседует сейчас с капитаном Элби и его людьми. Им тоже выданы порции для укрепления здоровья, — добавил Фрэнкс. Это означало, что у каждого морского пехотинца на выделенной ему койке находится по две миниатюрных бутылочки того же сорта виски. — Мистер Кларк, корабль в вашем распоряжении. Всё, что вы пожелаете, будет исполнено.

— Нужно отдать вам должное, капитан, — вы умеете приветствовать гостей на борту своего корабля. — Келли поднёс стакан ко рту, и первый же глоток дал ему понять, насколько он устал. — Итак, когда мы принимаемся за работу?

— Через четверо суток. Вам понадобится два дня, чтобы прийти в себя. Морские пехотинцы отправляются утром пятницы, в зависимости от погоды.

— О'кей, — кивнул Келли. Ему нечего было добавить.

— О предстоящей операции знаем только я и мой помощник. Постарайтесь не распространять слухов. У меня превосходная команда. Сотрудники разведуправления прибыли и заняты работой. Медицинский персонал будет доставлен на борт завтра.

— Аэрофоторазведка?

На этот вопрос ответил адмирал Подулски:

— У нас будут новые снимки лагеря сегодня вечером — их сделает «Виджиланте», который поднимется с «Конни». Затем получим новый комплект перед самым началом операции. В нашем распоряжении имеются аэрофотоснимки, сделанные «Буффало хантером» пять дней назад. Лагерь по-прежнему на месте, его по-прежнему охраняют, все без изменений.

— Предметы? — спросил Келли, пользуясь кодовым наименованием военнопленных.

— У нас только три снимка американцев на территории лагеря, — пожал плечами Подулски. — Не существует камеры, которая могла бы делать фотоснимки сквозь черепичную крышу.

— Это верно. — Выражение лица Келли было достаточно красноречивым.

— И меня это беспокоит, — признался адмирал.

— Капитан, у вас есть тренировочный зал? — Келли повернулся к Фрэнксу.

— Да, помещение для упражнений с тяжестями — рядом с кают-компанией рядового состава, в сторону кормы. Как я уже говорил, вы можете пользоваться на корабле чем угодно и в любое время.

Келли осушил стакан.

— Думаю, мне нужно немного поразмяться.

— Питаться будете вместе с командой. Пища вам понравится, — пообещал капитан.

— Спасибо.

* * *

— Я обратил внимание, что двое рабочих ходят без предохранительных касок, — заметил Марвин Уилсон, обращаясь к управляющему.

— Я поговорю с ними.

— За исключением этого, все остальное в порядке. Спасибо за оказанную помощь. — Марвин сделал в общей сложности одиннадцать рекомендаций по улучшению безопасности труда, и менеджер компании по производству цемента принял все до единой, надеясь, что у него сократятся теперь страховые взносы. Марвин снял белую предохранительную каску и вытер пот со лба. День будет жарким. Летом погода тут мало отличалась от московской, разве что влажность повыше. По крайней мере зима здесь не такая суровая.

— Знаете, если бы каски делали с маленькими отверстиями для вентиляции, в них было бы намного приятнее.

— Я тоже так считаю, — согласился капитан Егоров, направляясь к машине. Через пятнадцать минут он поставил свой автомобиль у мотеля «Хауэрд Джонсон», возле западной стороны здания. Как только он вышел из машины, посетитель, сидевший в кафетерии, допил чашку кофе и отошёл от стойки, оставив четверть доллара в качестве чаевых для официантки. Вход в кафетерий был через двойные двери, это помогало сохранить прохладу внутри и уменьшить расходы на электроэнергию, поэтому, когда двое мужчин встретились в пространстве между дверями — один по пути в кафетерий, а другой — наружу, — их действия остались незаметными для окружающих, и произошла передача кассеты. Егоров-Уилсон вошёл внутрь, а «легальный» дипломат, майор КГБ Ищенко, отправился по своим делам. Освободившись от кассеты, Марвин Уилсон сел у стойки и заказал для начала апельсиновый сок. В Америке было так много вкусных вещей.

***

— Я ем слишком много, — пожаловалась Дорис. Так, наверно, и было на самом деле, но это не помешало девушке приняться за тарелку оладий.

Сара не понимала американской страсти к истощению собственного тела.

— За прошлые две недели ты изрядно похудела. Тебе ничуть не помешает немного поправиться, — сказала она своей выздоравливающей пациентке.

Возле входа в дом стоял «бьюик» Сары Розен, на котором сегодня вечером они поедут в Питтсбург. Сэнди потрудилась над причёской Дорис и ещё раз сходила в магазин, где купила одежду, подходящую для торжественного возвращения домой, — шёлковую блузку цвета беж и терракотовую юбку чуть выше колен. Блудный сын мог вернуться домой в лохмотьях, но дочь должна приехать, сохранив чувство собственного достоинства.

— Я не знаю, как вас благодарить, — сказала им Дорис Браун, собирая тарелки со стола.

— Постарайся полностью выздороветь, — ответила ей Сара. Они подошли к машине, и девушка устроилась на заднем сиденье. По крайней мере, Келли научил их соблюдать осторожность. Доктор Сара Розен отъехала от обочины и направила машину на север, повернув у Лох-Рейвен, выехала на кольцевую автодорогу вокруг Балтимора, а там свернула на запад к шоссе 70. На недавно построенном шоссе предельная скорость была семьдесят миль в час, Сара гнала свой тяжёлый «бьюик» на северо-запад, к Катоктинским горам, с немалым превышением. Каждая миля, отделявшая их от Балтимора, увеличивала безопасность, и к тому моменту, когда они миновали Хагерстаун, Сара почувствовала себя лучше, напряжённость покинула её, и все сидящие в автомобиле начали с интересом оглядываться по сторонам. В конце концов, насколько велика вероятность того, что тебя заметят в мчащейся машине?

Поездка проходила на удивление спокойно. За предыдущие несколько дней, пока Дорис выздоравливала и возвращалась в состояние, приближающееся к нормальному, они уже обо всем поговорили. Девушка все ещё нуждалась в помощи врача-нарколога, и в ещё большей степени — в помощи психиатра, но Сара уже решила эту проблему, договорившись со своей коллегой, работающей в прекрасной медицинской школе Питтсбургского университета. Это была женщина лет шестидесяти, знавшая, что лучше не информировать местную полицию о своих пациентах, и заверившая Сару, что эти проблемы больше не должны её волновать. В тишине автомобиля Сара и Сэнди ощущали растущую напряжённость. Они уже говорили об этом. Дорис возвращалась домой к отцу, которого она оставила ради новой жизни, едва не превратившейся в смерть. В течение многих месяцев главной составляющей её сознания будет чувство вины, отчасти заслуженное, отчасти — нет. В целом ей просто удивительно повезло, и Дорис ещё не полностью осознала это. Начать с того, что она осталась жива. С её уверенностью и восстановленным чувством собственного достоинства ей может удастся через два или три года продолжить свою жизнь, причём она в такой мере придёт в норму, что никто ничего не заподозрит о её прошлом и не заметит уже сейчас исчезающих шрамов. Восстановленное здоровье изменит эту девушку, вернёт её не только отцу, но и миру реальных людей.

Не исключено, что Дорис станет даже сильнее, чем была раньше, подумала Сара, — если психиатр будет вести её не торопясь, осторожно преодолевая многочисленные, постоянно возникающие в сознании препятствия. Впрочем, у доктора Мишель Брайант была вполне заслуженная звёздная репутация, надеялась она. Для Сары Розен сейчас одной из самых трудных медицинских проблем являлось то, что ей приходилось отпускать пациентку, хотя её работа не была доведена до конца. Правила встречи с наркоманами приучили Сару к тому, что чаще всего подобное лечение остаётся незавершённым. Просто наступает время, когда нужно отпускать пациента, надеясь и веря, что он сам довершит остальное. Пожалуй, это похоже на то, когда ты отпускаешь от себя дочь, выходящую замуж, подумала она. Вообще-то все могло быть гораздо хуже. Судя по телефонному разговору, отец Дорис был хорошим человеком, и Саре не нужен был диплом психиатра, чтобы понять, что сейчас больше чем когда-либо Дорис нуждалась в любви и заботе, чтобы когда-нибудь впоследствии у неё сложились хорошие, прочные отношения с мужчиной, которые продлятся всю жизнь. Но то уже была работа для других людей, Сара понимала это, хотя и не могла унять беспокойство. Каждый врач мог ощущать в себе частицу еврейской матери, а в её случае этого невозможно было избежать.

Питтсбург был расположен в гористой местности. Дорис показывала дорогу, направив её вдоль реки Мононгахела, вверх по склону и затем направо. Внезапно она словно оцепенела, предоставив Сэнди искать номер дома. Вот он. Сара поставила красный «бьюик» на стоянку, и все глубоко вздохнули.

— С тобой всё в порядке? — спросила она у Дорис. В ответ девушка только испуганно кивнула.

— Это твой отец, милая. Он любит тебя.

Через мгновение Сара увидела Реймонда Брауна в котором не было ничего примечательного. Он ждал у двери, должно быть, часами, и он тоже изрядно нервничал, когда спускался по потрескавшимся бетонным ступенькам, держась дрожащей рукой за перила. Мистер Браун открыл дверцу и с неуклюжей галантностью помог Сэнди выйти из машины. Затем он протянул руки внутрь и, хотя старался сохранить самообладание, когда его пальцы коснулись руки Дорис, залился слезами. Выходя из машины, Дорис споткнулась, и отец подхватил её, не дав упасть, и прижал к груди.

— Папочка!

Сэнди О'Тул отвернулась. Не то чтобы её смутило особое выражение чувств, просто ей хотелось оставить их наедине, и взгляд, которым она обменялась с доктором Розен, с лихвой вознаграждал людей их профессии за нелёгкие труды. Сэнди и Сара сжали губы и посмотрели друг на друга влажными глазами.

— Заходи в дом, детка, — произнёс Рей Браун и как маленькую девочку повёл свою дочь по ступенькам, торопясь укрыть её в своём жилище, чтобы защитить от всех бед. Женщины последовали за ними без приглашения.

Гостиная оказалась поразительно темной. Мистер Браун спал днём, и потому закрыл окна темными шторами, забыв поднять их сегодня. Комната была загромождена плетёными ковриками, мягкой мебелью сороковых годов, столиками из красного дерева, покрытыми кружевными салфетками. Повсюду фотографии в рамках. Умершая жена. Погибший сын. И пропавшая дочь — вся семья из четырёх человек. В темной безопасности своего дома отец снова прижал к груди вернувшуюся дочь.

— Милая, — произнёс он, повторяя слова, в которых практиковался много дней. — Забудь то, что я говорил тебе. Я был не прав, я был так не прав!

— Все в порядке, папа. Спасибо, тебе... спасибо за то, что ты позволил мне...

— Дор, ты ведь моя маленькая девочка... — Он мог и не продолжать. Объятия длились больше минуты, и затем она отстранилась, смущённо хихикнув:

— Мне надо сходить.

— Ванная там, где и раньше, — сказал отец, вытирая влажные глаза. Дорис пошла внутрь дома, нашла лестницу и поднялась по ней.

Реймонд Браун повернулся к гостям:

— У меня готов... э-э, готов обед. — Он неловко замолчал. Сейчас не время было для хороших манер или для того, чтобы выбирать слова. — Не знаю, что должен сказать вам.

— Все в порядке, — улыбнулась Сара своей добродушной улыбкой врача, показывая, что отныне все будет хорошо, хотя на самом деле это не было полной правдой. — Вот только нам нужно поговорить. Между прочим, это Сэнди О'Тул. Сэнди — медсестра, и это она потратила столько усилий, чтобы спасти вашу дочь, гораздо больше, чем я.

— Здравствуйте, мистер Браун, — сказала Сэнди, и все обменялись рукопожатиями.

— Видите ли, мистер Браун, вашей дочери все ещё нужна медицинская помощь, — заметила доктор Розен. — Ей пришлось пережить немало ужасного. Вы готовы к разговору?

— Да, мам, Прошу вас, садитесь. Может быть, вам что-нибудь принести? — спохватился он.

— Я договорилась относительно вашей дочери с врачом в Питтсбурге. Ее зовут Мишель Брайант. Она психиатр...

— Вы хотите сказать, что Дорис... больна?

Сара покачала головой.

— Нет, не то чтобы больна. Но ей пришлось многое пережить, и внимание со стороны хорошего специалиста поможет ей выздороветь гораздо быстрее. Вы меня понимаете?

— Док, я сделаю все, что вы мне скажете. Компания предоставит мне полную медицинскую страховку, которая может понадобиться.

— Не беспокойтесь об этом. Мишель займётся вашей дочерью в качестве профессиональной услуги. Вам придётся сопровождать Дорис. Постарайтесь понять меня, очень важно, чтобы вам все было ясно, мистер Браун. Дорис прошла через ужасные муки, поистине ужасные. Ей станет лучше — она полностью выздоровеет, но вам тоже понадобится приложить усилия. Мишель объяснитвсе это гораздо лучше меня. Но я должна предупредить вас, мистер Браун: какие бы страшные вещи вы ни узнали, вы должны...

— Док, — мягко прервал её мужчина, — это моя маленькая дочурка, и я не собираюсь снова запутать все... и потерять её. Она — все, что у меня осталось. Да я лучше умру, чем...

— Мистер Браун, именно это мы и хотели услышать от вас.

* * *

Келли проснулся в час ночи по местному времени. Большая порция виски, выпитая им ранее, к счастью, не привела к похмелью. Наоборот, он чувствовал себя необычайно бодрым и отдохнувшим. Лёгкое покачивание корабля успокоило его тело во время дневного (ночного) отдыха, и, лёжа в темноте отведённой ему офицерской каюты, он слышал потрескивание стали при повороте судна, когда «Огден» повернул влево. Келли прошёл в душевую и включил холодную воду, чтобы окончательно проснуться. Через десять минут он был одет и готов к выходу. Наступило время для осмотра корабля.

Военные суда никогда не спят. Несмотря на то, что большинство работ проводится в дневное время, неизменный цикл вахт, которые несут на флоте, означал постоянное движение людей внутри корабля. Не меньше ста человек из корабельной команды находились на своих постах в любое время суток, и ещё многие другие ходили по тускло освещённым коридорам, выполняя свои обязанности по техническому обслуживанию корабельного оборудования. Остальные отдыхали в кают-компании, читали или писали письма.

Келли был в полосатой робе. На груди красовалась табличка, гласившая просто: «Кларк», без указания звания или должности. В глазах экипажа это делало «мистера Кларка» штатским, и уже кое-кто перешёптывался по поводу того, что он — сотрудник ЦРУ, но шёпот, часто сопровождавшийся вполне естественными шутками о Джеймсе Бонде, затихал при виде Келли. Матросы уступали ему дорогу при встречах в коридоре, приветствуя его почтительными кивками, на которые он приветливо отвечал, внутренне усмехаясь от того, что ему присвоили статус офицера. Несмотря на то, что только капитан и его помощник знали о предстоящей операции, матросы тоже не были такими уж простаками. Никто не посылает корабль из Сан-Диего через весь океан только для того, чтобы обеспечить поддержку неполному взводу морских пехотинцев, — если только на то нет весьма веской причины, — а группа крутых парней, высадившихся на борт корабля, выглядела настолько угрожающе, что даже герой фильмов о «зелёных беретах» Джон Уэйн с почтением уступил бы им дорогу.

Келли отыскал полётную палубу. Там беседовали трое матросов. «Конни» все ещё виднелся на горизонте, и с его палуб по-прежнему взлетали самолёты, мигающие огни которых вырисовывались на фоне звёздного неба. Через несколько минут глаза Келли адаптировались к темноте. В нескольких тысячах ярдов он увидел эскадренные миноносцы боевого охранения. Высоко над «Огденом» под шум электрических моторов вращались радиолокационные антенны, но его заглушал непрерывный плеск воды, рассекаемой стальным корпусом корабля.

— Господи, как красиво-то, — произнёс он вполголоса. Келли повернулся и снова вошёл в корабельную надстройку. Там он поднимался и опускался по многочисленным трапам, пока не отыскал центр сбора и обработки боевых данных. В центре сидел капитан первого ранга Фрэнкс, бодрствующий, как часто бодрствуют многие командиры кораблей во время перехода.

— Ну как, чувствуете себя лучше? — спросил капитан.

— Да, сэр. — Келли посмотрел на экран радиолокатора, сосчитал корабли тактической группы, составляющей ТФ-77. На всех кораблях работали радары — у Северного Вьетнама имеются военно-воздушные силы, и всегда они могут попытаться совершить какую-то глупость.

— А где русский корабль электронной разведки?

— Наш русский друг? Вот он. — Капитан Фрэнкс постучал пальцем по главному экрану. — Занимается тем же, чем и мы. Сотрудники нашей электронной разведки получили возможность поразвлечься. Обычно они выходят в море на небольших судах. Мы для них что-то вроде «Куин Мэри».

— Да, у вас очень большой корабль, — согласился Келли. — И он кажется совсем пустым.

— Верно. Ну что ж, по крайней мере, не приходится беспокоиться о ссорах между моими парнями и морскими пехотинцами. Хотите посмотреть на карты? У меня вся пачка заперта в каюте.

— Хорошая мысль, капитан. Вы не могли бы распорядиться, чтобы приготовили кофе?

Походная каюта командира корабля была достаточно комфортабельной. Стюард принёс кофе и завтрак. Келли развернул карту и снова посмотрел на реку, вдоль которой вверх по течению ему скоро придётся плыть.

— Широкая и глубокая, — заметил Фрэнкс.

— Достаточно для моих целей, — кивнул Келли, прожёвывая гренку. — Цель находится вот здесь.

— Да, лучше уж вы, чем я, мой друг. — Капитан достал из кармана измерительный циркуль и измерил расстояние.

— Вы давно плаваете на таких кораблях?

— На крокодильем флоте? — Фрэнкс рассмеялся. — Мне дали пинка под зад и выпустили из Аннаполиса после двух с половиной лет ускоренного обучения — не забудьте, шла война. Я хотел служить на эсминцах, а меня послали на первый десантный корабль. Представляете, новоиспечённый младший лейтенант — помощник командира, а? Сначала была высадка в Пелу. Во время операции по захвату Окинавы я уже командовал судном. Затем Инчон, Вонсан, Ливан. Я обдирал краску с днищ своих кораблей у множества берегов. Вы считаете..? — спросил он, поднимая голову и глядя на Келли.

— Мы прибыли сюда, капитан, не для того, чтобы потерпеть неудачу. — Келли уже запомнил каждый поворот реки и все-таки продолжал смотреть на карту, являющуюся точной копией той, которую он изучал в Куантико, пытаясь обнаружить что-нибудь новое и не находя ничего. И все-таки он не сводил с нее глаз.

— Вы отправляетесь в одиночку? Придется плыть долго, мистер Кларк, — заметил Фрэнкс.

— У меня будет помощь, и мне не придётся возвращаться обратно вплавь, верно?

— Да, пожалуй. Будет очень хорошо, если удастся спасти оттуда наших парней.

— Да, сэр.

27. Высадка

Первый этап операции «Зелёный самшит» начался перед самым рассветом. Авианосец «Констелейшн» изменил свой прежний курс, при котором он плыл на юг, получив по радио одно-единственное кодированное слово. Два крейсера и шесть эскадренных миноносцев точно повторили его манёвр, тоже положив руль на левый борт, и ручки машинных телеграфов были переведены в положение «полный вперёд», команды тут же отрепетовали в машинных отделениях. Силовые установки военных кораблей находились в состоянии полной готовности, и суда, закончив поворот, сразу начали резко увеличивать скорость. Этот манёвр застал врасплох русский корабль электронной разведки. Там ожидали, что «Конни» развернётся в противоположную сторону, навстречу ветру, чтобы начать лётные операции, но авианосец по непонятной для русских причине прекратил операции и вместо этого устремился на северо-восток. Русский корабль тоже изменил курс и увеличил скорость в напрасной надежде догнать авианосную группу. При этом «Огден» остался на прежнем месте в сопровождении двух ракетоносных фрегатов типа «Адам» — разумная предосторожность, принимая во внимание то, что совсем недавно произошло с «Пуэбло» у берегов Северной Кореи.

Капитан Фрэнкс наблюдал за тем, как русский корабль час спустя исчез за горизонтом. Чтобы полностью удостовериться в этом, он выждал ещё два часа. В восемь утра два штурмовых вертолёта АН-1 «Хьюи кобра» завершили свой перелёт над морем с базы морской пехоты в Дананге и опустились на просторную лётную палубу «Огдена». У русских могло бы возникнуть подозрение относительно присутствия двух штурмовых вертолётов на корабле, который, по надёжным сведениям их разведки, занимался сбором электронной информации, ничем не отличающейся от их собственной. Группы технического обслуживания немедленно закатили вертолёты в укрытие и принялись за осмотр и проверку каждой детали и каждой системы «змей», чтобы убедиться, что все в полном порядке. Матросы «Огдена» пустили в ход свою превосходно оборудованную мастерскую, и высококвалифицированные техники десантного корабля предоставили в распоряжение только что прибывших вертолётов все, что имелось у них на судне. Команде «Огдена» все ещё ничего не сообщили о предстоящей операции, но всем было ясно, что готовится нечто крайне необычное. Время вопросов кончилось. Что бы ни предстояло, матросам было ясно — необходимо всячески помогать в подготовке операции, и они принялись за работу ещё до того, как офицеры отдали соответствующие распоряжения своим подчинённым. Появление штурмовых вертолётов «Кобра» означало, что скоро начнутся боевые действия, и каждый член команды отдавал себе отчёт в том, что корабль находится намного ближе к Северному Вьетнаму, чем к Южному. Слухи ходили по кораблю самые разные, но их смысл, в общем-то, сводился к одному. На борту «Огдена» находились сотрудники ЦРУ и группа коммандос, затем прилетели штурмовые вертолёты, и новые ожидались к вечеру. Военно-морским медикам, находившимся на борту корабля, был отдан приказ приготовить судовой госпиталь для возможных раненых.

— Мы готовимся нанести удар по этим ублюдкам, — заметил матрос, обращаясь к своему старшине.

— Только не говори об этом с остальными матросами, — проворчал двадцативосьмилетний ветеран.

— А кому я могу рассказать об этом, боцман? Я ведь тоже хочу помочь всем, чем только могу, понимаешь?

Что происходит с моим флотом? — подумал участник высадки в заливе Лейте.

— Эй, ребята! — окликнул матрос недавно прибывших новичков. — Вот ты, ты и ты. — Давайте приниматься за осмотр лётной палубы. Уже пора браться за ППП. — Он повернулся к своему боссу:

— С вашего разрешения, боцман.

— Действуйте. — Студенты, подумал боцман, вызвались служить на флоте, чтобы избежать призыва в армию.

Шеренга матросов медленно двинулась по палубе, внимательно глядя под ноги, чтобы обнаружить любой, даже микроскопический посторонний предмет, который мог попасть в турбину вертолёта и вывести его из строя.

Однако самая активная подготовка велась офицерами.

— Нами собрано немало информации, в общем-то, рутинной, — сообщил вновь прибывшим офицер разведывательной службы.

— За последнее время мы сумели вывести из строя их систему телефонной связи, — объяснил адмирал Подулски. — Теперь им приходится все больше прибегать к радиосвязи.

— Ловко придумано, — одобрительно отозвался Келли. — Какие радиопереговоры велись из лагеря?

— Немного, но прошлой ночью разговаривали по-русски.

— Вот это для нас очень важно! — тут же воскликнул адмирал. Все знали, что русский офицер может находиться в «Сендер грин» только по одной причине. — Надеюсь, нам удастся захватить этого сукина сына!

— Сэр, — с улыбкой пообещал капитан Элби, — если он там, вы его получите.

Настроение снова изменилось. Отдохнув и находясь так близко к цели, они перестали думать об абстрактной угрозе и вместо этого опять сосредоточились на реальных аспектах предстоящей операции. К ним снова вернулась уверенность, вместе с долей беспокойства и осторожности, но к этому они были подготовлены. Теперь они думали о том, что все должно пройти успешно.

Им доставили последний комплект аэрофотоснимков, сделанных разведывательным самолётом RA-5 «Виджиланте», промчавшимся на бреющем полете над тремя зенитными батареями, чтобы скрыть интерес к малозаметному и секретному лагерю. Келли взял увеличенные отпечатки.

— На сторожевых вышках по-прежнему часовые.

— Да, что-то охраняют, — согласился капитан Элби.

— Насколько я понимаю, — продолжал Келли, — никаких перемен. Только один автомобиль. Ни одного грузовика... ничего в непосредственной близости. Похоже, все выглядит нормально.

«Конни» займёт позицию в сорока милях от берега. Медицинский персонал прибудет сюда сегодня. Группа по руководству операцией прибудет завтра, а на следующий день... — Фрэнкс посмотрел на другой конец стола.

— Я поплыву по реке, — закончил Келли.

* * *

Кассета с плёнкой лежала непроявленной в сейфе руководителя отдела вашингтонской станции КГБ, занимавшей часть здания советского посольства на Шестнадцатой улице, всего в нескольких кварталах от Белого дома. Когда-то это был роскошный особняк, принадлежавший американскому магнату Джорджу Мортимеру Пуллману, и был куплен правительством Николая II. Сейчас в этом здании находился как второй по возрасту лифт, так и самая крупная по масштабам шпионская организация в городе. Объем материалов, собираемых более чем сотней отлично подготовленных полевых оперативников, означал, что далеко не вся информация, доставляемая сюда, обрабатывалась на месте, и капитан Егоров занимал слишком низкое положение, чтобы руководитель его отдела считал полученную от него информацию заслуживающей неотложного внимания. Кассета была уложена наконец в небольшой конверт из плотной бумаги, запечатанный восковой печатью, и оказалась в сумке дипкурьера — холщовой, большой и неуклюжей. Дипкурьер поднялся на борт самолёта, вылетающего в Париж. Благодаря любезности компании «Эр Франс» он летел первым классом. Восемь часов спустя, оказавшись в аэропорту Орли, дипкурьер направился к самолёту Аэрофлота, готовому к вылету в Москву. Перелёт, длившийся три с половиной часа, проходил в дружеской беседе с офицером службы безопасности КГБ, являвшимся официальным сопровождающим дипкурьера на этом этапе. Помимо исполнения своих официальных обязанностей, дипкурьер неплохо зарабатывал, покупая на Западе дефицитные товары и продавая их в Москве. На этот раз он доставил в Москву партию колготок, две пары из которой вручил сопровождавшему его офицеру.

Прибыв в Москву и миновав без остановки таможенный контроль, дипкурьер сел в ожидавший его автомобиль и поехал в город. Первой остановкой было не Министерство иностранных дел, а штаб-квартира КГБ в доме № 2 на площади Дзержинского. Там он оставил больше половины содержимого своей сумки, включая почти все плоские пакеты с колготками. Ещё через два часа, побывав в МИДе, дипкурьер приехал домой, где его ждали семья, бутылка водки и сон, в котором он изрядно нуждался.

Кассета оказалась на столе майора КГБ. Сопроводительная записка гласила, что отправителем был капитан Егоров, и дежурный по отделу заполнил свою сопроводительную записку, затем вызвал подчинённого и распорядился отнести кассету в фотолабораторию для проявления и печати. Несмотря на обширные размеры, фотолаборатория была сегодня очень загружена, и лейтенант, вернувшись к своему начальнику, сообщил, что придётся подождать день, а то и два. Майор кивнул. Егоров был молодым, хотя и многообещающим, оперативником и успел установить контакт с агентом, имеющим неплохие связи в конгрессе, однако предполагалось, что пройдёт некоторое время, прежде чем Кассий начнёт снабжать его важной информацией.

* * *

Реймонд Браун вышел из медицинской школы Питтсбургского университета после первой встречи с доктором Брайант, едва сдерживая дрожь от охватившей его ярости. Дорис объяснила врачу многое, что произошло с ней за последние три года, прямо и откровенно, хотя и слабым голосом, и в течение всей беседы отец держал её за руку, поддерживая как морально, так и физически. Реймонд Браун винил себя в том, что случилось с его дочерью. Если бы только он вёл себя более сдержанно в тот вечер пятницы столько лет назад — но он не сумел сделать этого. Теперь слишком поздно. Что сделано, то сделано. Прошлого не вернёшь. Тогда он был другим человеком. Теперь он стал старше и мудрее, и потому сдерживал ярость, когда они шли к машине. Сейчас нужно думать о будущем, а не о прошлом. Психиатр объяснила все это ясно и понятно. Мистер Браун решил во всем следовать её советам.

Отец и дочь поужинали в тихом семейном ресторане — он так и не научился хорошо готовить, — разговаривая о соседях, о том, кто из друзей детства Дорис, чем теперь занимается, стараясь незаметно и постепенно восстановить прошлые связи. Отец говорил спокойным голосом, не забывая как можно больше улыбаться и давая Дорис возможность вести разговор. Время от времени её голос ослабевал, речь замедлялась, и в глазах появлялось выражение боли. Тогда он понимал, что нужно изменить предмет разговора, сказать что-нибудь приятное о том, как она выглядит, может быть, рассказать о своей работе. Самое главное, знал теперь мистер Браун, ему нужно проявить силу и спокойствие. За полтора часа первого разговора с врачом он узнал, что с Дорис случилось именно то, чего он боялся все три года, и чувствовал, что с ней происходили и другие, ещё более ужасные вещи, о которых она пока не решалась рассказать. Ему понадобится призвать на помощь все свои скрытые силы, чтобы сдержать гнев, но его маленькая девочка нуждалась в том, чтобы он был... скалой, напомнил себе мистер Браун. Огромной непоколебимой скалой, на которую она сможет опереться, такой же твёрдой и надёжной, как те, что служили основанием для их города. Кроме того, Дорис нуждалась и в других вещах. Ей нужно было вернуться к Богу. Врач согласилась с ним, когда он поднял этот вопрос. И он позаботится об этом с помощью местного пастора, пообещал себе Браун, глядя в глаза своей маленькой девочке.

* * *

Было так приятно снова вернуться в больницу. Сэнди опять взялась за руководство медсёстрами на своём этаже. Ее двухнедельное отсутствие Сэм Розен отнёс за счёт выполнения специального задания, и его положение главы отделения гарантировало, что никто не будет задавать вопросов. Прооперированные пациенты состояли, как всегда, из тех, кто перенёс тяжёлые операции, и тех, чьи операции не представляли угрозы для жизни. Группа медсестёр под руководством Сэнди занималась уходом за ними без особых проблем. Две подруги поинтересовались, чем занималась Сэнди за время отсутствия, и та объяснила, что осуществляла исследовательский проект по заданию профессора Розена. Такой ответ был достаточно убедительным, особенно когда в палатах много пациентов и ими нужно постоянно заниматься. Остальные медсестры обратили внимание на то, что Сэнди казалась какой-то рассеянной. Время от времени у неё в глазах появлялось странное выражение, словно она смотрела куда-то вдаль. Они не знали, о чем думает старшая медсестра. Может быть, надеялись они, в её жизни появился, наконец, мужчина. Как бы то ни было, медсестры были рады, что она вернулась на работу. Сэнди лучше всех умела говорить с хирургами, а поскольку её поддерживал профессор Розен, у их смены не возникало ни малейших затруднений.

* * *

— Ну как, ты уже заменил Билли и Рика? — спросил Морелло.

— Для этого потребуется некоторое время, Эдди, — ответил Генри. — Вот почему поставки товара замедлятся.

— Не валяй дурака, Генри! У тебя и без того все слишком запутано.

— Не вмешивайся в его дела, Эдди, — произнёс Тони Пиаджи. — У Генри хорошая система транспортировки, проверенная и надёжная.

— И слишком сложная. Кто теперь будет заниматься Филадельфией? — спросил Морелло, не скрывая раздражения.

— Мы занимаемся этим, — уклончиво ответил Тони.

— Все, что от тебя требуется, — это доставить товар и получить деньги. Боже мой! Они не захотят никого обманывать. Понимаешь? Ведь мы имеем дело с бизнесменами... — Не с уличными ниггерами, хватило у него ума промолчать. И все-таки непроизнесённые слова дошли до всех. Я не хотел обидеть тебя, Генри, подумал Морелло.

Пиаджи наполнил бокалы. Этот жест показался Эдди подчёркнуто снисходительным.

— Послушайте, — произнёс он, наклонившись вперёд, — это ведь я помог организовать дело, верно? Если б не я, вы, может, даже не установили бы связь с Филли.

— Что ты хочешь сказать, Эдди?

— Я возьму на себя доставку товара, пока Генри собирает новую команду. Неужели это так уж трудно? Чёрт побери, да ведь у тебя товар развозят просто девки! — Надо щегольнуть храбростью перед ними, подумал Морелло, показать им, что они имеют дело не с рядовым торговцем. Чёрт возьми, по крайней мере, он продемонстрирует это парням в Филли и, может быть, они сделают для него то, что не, хочет сделать Тони. Точно.

— Ты уверен, что готов пойти на такой риск, Эдди? — спросил Генри, подавив улыбку. Как легко, оказывается, предсказать поведение этого итальяшки.

— О каком риске ты говоришь? Конечно, готов!

— О'кей, — произнёс Тони, делая вид, что Морелло произвёл на него впечатление. — Свяжись с Филли и договорись о встрече. — Да, Генри был прав, подумал Пиаджи. Все это было делом рук Эдди. Он предпринял, наконец, решительные действия. Как это глупо с его стороны. И как просто, оказывается, все уладить.

***

— По-прежнему ничего, — произнёс Эммет Райан, подводя итог проведённому расследованию дела Невидимки. — Столько вещественных доказательств и... никаких результатов.

— Единственное, что может объяснить это, Эм, — чья-то попытка достичь своей цели. Убийства не могут сами по себе начаться и затем прекратиться. Должна быть какая-то причина. Ее трудно найти, во многих случаях даже невозможно, но когда происходит целая серия хорошо организованных и профессионально проведённых убийств, это другое дело. Существует два объяснения. Одно заключается в том, что кто-то осуществил несколько убийств, чтобы скрыть настоящую цель. Этой целью был, по-видимому, Уильям Грейсон, который исчез с лица земли и, похоже, никогда не появится на ней живым, разве только его тело когда-нибудь удастся обнаружить — а может быть, и не удастся. Кто-то, доведённый до крайней точки в своей ярости, очень осторожный и очень искусный — Невидимка — довёл свою миссию до этого этапа и затем остановился.

Насколько это вероятно? — спросил себя Райан. Невозможно дать определённый ответ на такой вопрос, но по какой-то причине эта последовательность неожиданного начала серии убийств и столь же неожиданного конца казалась Райану слишком уж произвольной. Неужели потребовалась такая продолжительная, такая тщательная подготовка, чтобы устранить одну-единственную и даже, видимо, не очень значительную цель. Кем бы ни являлся Грейсон, он не был главой какой-то организации, и если убийства следовали одно за другим в определённом порядке, его смерть просто не представлялась логическим концом. По крайней мере, нахмурился Райан, так подсказывали ему его инстинкты, а он, подобно всем полицейским, привык доверять этим неопределённым внутренним чувствам. И все-таки убийства прекратились. За последние несколько недель погибло ещё трое дилеров; вместе с Дугласом лейтенант Райан побывал на месте каждого преступления и убедился, что два из них оказались самыми обычными попытками ограбления, которые должны были завершиться бескровно, но так не получилось, тогда, как третье убийство имело своей причиной раздел территории, в котором один дилер проиграл, а другой выиграл. Невидимка же исчез или, по крайней мере, перестал действовать, и это обстоятельство полностью разрушило теорию, казавшуюся ему самым разумным объяснением серии убийств, оставив только гораздо менее удовлетворительные построения.

Другая вероятность вообще-то в чем-то имела больше смысла. Кто-то, ещё не известный Марку Шарону и его отделу, решил захватить наркобизнес в свои руки и начал устранять дилеров, без сомнения, подталкивая их к тому, чтобы они перешли на сторону нового поставщика наркотиков. При таком раскладе событий Уильям Грейсон становился более важной фигурой. Не исключено, что произошло ещё несколько убийств, которые пока не удалось обнаружить, но вследствие которых было устранено руководство этим наркобизнесом. Ещё один прыжок воображения подсказал Райану, что данный наркобизнес оказался захваченным Невидимкой и что это тот самый наркобизнес, за которым он, Райан, охотился с сержантом Дугласом на протяжении всех этих месяцев. В этом случае все ложилось аккуратно и спокойно на отведённые места.

Однако убийства редко укладываются в какую-то определённую схему. Убийство в реальной жизни ничем не напоминает полицейский фильм, показываемый по телевидению. Вам всегда трудно, почти невозможно разобраться во всех деталях. Если вы знаете, кто совершил преступление, можете так никогда и не понять, почему оно было совершено, по крайней мере, не в такой степени, чтобы остаться полностью удовлетворённым, а проблема, заключающаяся в том, чтобы приложить элегантные и утончённые теории к обстоятельствам смерти, в реальной жизни затруднялась тем, что поведение людей не так уж хорошо поддаётся теоретическим объяснениям. Более того, даже если эта модель для событий прошлого месяца была правильной, это означало, что исключительно хорошо обученный, безжалостный и не боящийся смерти профессионал руководил сейчас преступным синдикатом в городе, что не могло радовать лейтенанта полиции.

— Том, я не могу согласиться с этим.

— Ну хорошо, если он и есть твой коммандос, почему он перестал действовать? — спросил Дуглас.

— Скажи, неужели мне изменяет память? Разве не ты первым выдвинул такую идею?

— Да, я. Ну и что?

— А то, что ты не слишком помогаешь своему лейтенанту, сержант.

— Нам предстоит приятный уик-энд, во время которого можно подумать о происходящих событиях. Лично я собираюсь косить лужайку перед домом и посмотреть по телевизору пару бейсбольных матчей, притворяясь, что я самый обычный гражданин. Наш друг уехал, Эм. Я не знаю куда, но вполне вероятно, что он находится сейчас на другом конце света. Вероятнее всего, это кто-то издалека, приехал в город исполнить порученную ему работу. Он исполнил её и исчез.

— Одну минуту! — Это была совершенно новая теория, профессионал, киллер, исполняющий заказные убийства, прямо как в кино, а такие люди просто не существуют. Но Дуглас уже выходил из кабинета, положив, таким образом, конец обсуждению, которое могло послужить демонстрацией того, что каждый из детективов был наполовину прав и наполовину ошибался.

* * *

Учебные стрельбы начались под внимательными взглядами руководства штурмом и в присутствии любопытствующих матросов, которым удалось найти повод, чтобы прийти на корму. Морские пехотинцы сказали себе, что два вновь прибывших адмирала и ещё один мудозвон из ЦРУ так же измучены длительным перелётом, как и они сами несколько дней назад, не подозревая, что Максуэлл, Грир и Риттер перелетели океан на борту авиалайнера, предназначенного для особо важных лиц, расположившись в удобных креслах, чаще останавливались по дороге, а внимательные стюарды приносили им еду и напитки.

За борт бросили деревянные ящики и бумажные мешки. С «Огдена», неторопливо плывущего вперёд со скоростью пять узлов, морские пехотинцы открыли огонь, мгновенно продырявив все проплывающие мимо предметы. Эти стрельбы показались команде скорее развлечением, чем настоящей стрелковой подготовкой. Келли в свою очередь тоже пристреливал свою автоматическую винтовку CAR-15, ограничиваясь очередями по два-три патрона и точно попадая в цель. По окончании стрельб солдаты поставили своё оружие на предохранитель и направились вниз. Старшина остановил Келли, когда тот входил в надстройку:

— Это вы отправляетесь в одиночку?

— Вам не положено этого знать.

Главный старшина только ухмыльнулся:

— Следуйте за мной, сэр.

Они пошли вперёд, свернули в боковой коридор, отделившись от остального штурмового отряда, и оказались в прекрасно оборудованной мастерской «Огдена». Такой она и должна была быть, потому что предназначалась не только для обслуживания самого корабля, но и всего передвижного состава, попадающего на него. На одном из рабочих столов Келли увидел подводные сани, на которых ему предстояло отправиться вверх по течению реки.

— Они находились у нас с тех пор, как их доставили на борт в Сан-Диего, сэр. Мы с главным электриком занялись ими. Полностью разобрали, почистили, проверили батареи — между прочим, они в отличном состоянии. Только что запечатаны, так что вода в них не проникнет. Мы даже провели испытание батарей и двигателя в затопляемом отсеке. В гарантии сказано, что батареи рассчитаны на пять часов непрерывной работы. Мы с Диконом позаботились, чтобы они выдержали больше, и теперь гарантируем семь часов, — заключил главный старшина не без гордости. — Я подумал, что вам это может понадобиться.

— Непременно понадобится, чиф. Спасибо.

— А теперь давайте мне свою винтовку. — Келли после недолгого колебания вручил ему свою CAR-15, и старшина сразу принялся разбирать её. Через пятнадцать секунд полевая разборка была закончена, но старшина не остановился на этом.

— Стойте! — скомандовал Келли, когда старшина снял со ствола переднюю мушку.

— Грохот выстрела слишком сильный, сэр. Вы ведь действительно отправляетесь в одиночку, верно?

— Да.

Главный старшина даже не поднял голову.

— Неужели вы не хотите, чтобы я сделал ваше оружие бесшумным? Или вам так уж хочется заявить о своём присутствии?

— Вы не можете сделать этого с винтовкой.

— Неужели? На какое расстояние вы предполагаете стрелять?

— Не больше сотни ярдов, может быть, и меньше. Чёрт возьми, я вообще не хотел бы стрелять...

— Потому что звук выстрела разносится слишком далеко, верно? — Старшина улыбнулся. — Следите за мной, сэр. Возможно, узнаете что-то новое для себя.

Он отнёс ствол винтовки к сверлильному станку. Там уже было закреплено нужное сверло, и под внимательными взглядами Келли и ещё двух старшин он просверлил серию отверстий в передних шести дюймах стальной трубки.

— В самом деле, сделать совсем бесшумной винтовку, стреляющую пулей, летящей со сверхзвуковой скоростью, невозможно, но если отвести пороховые газы, это сделает её намного тише.

— Даже при стрельбе мощным пороховым зарядом?

— Гонзо, у тебя все готово?

— Да, чиф, — ответил старшина второй статьи Гонзалес. Винтовочный ствол попал теперь в токарный станок, и на конце ствола появилась неглубокая, но длинная винтовая нарезка.

— А вот это я изготовил заранее. — Главный старшина взял в руку глушитель, похожий на консервную банку трёх дюймов диаметром и четырнадцати длиной, приставил к концу ствола и навинтил на него. Углубление на конце глушителя позволило его намертво закрепить и установить мушку.

— Сколько времени понадобилось вам на изготовление глушителя?

— Три дня, сэр. Когда я посмотрел на оружие, с которым вы высадились на «Огдене», нетрудно было догадаться, что глушитель вам может понадобиться, а у меня было свободное время. Вот я и решил изготовить для вас эту игрушку.

— Но откуда вы узнали, чёрт побери, что я отправляюсь...

— Мы обмениваемся радиосигналами с подводной лодкой. Неужели так трудно догадаться об остальном?

— Как вы узнали о сигналах? — спросил Келли, уже заранее зная, каким будет ответ.

— Неужели вы думаете, что на корабле можно что-то сохранить в секрете? У капитана есть писарь, а писари любят поговорить, — сообщил старшина, заканчивая собирать винтовку. — В результате ваша винтовка стала на шесть дюймов длиннее. Надеюсь, вы не будете возражать.

Келли приложил карабин к плечу. Действительно, баланс даже улучшился. Он вообще предпочитал оружие с тяжёлым стволом, потому что его легче удерживать на цели.

— Здорово. — Разумеется, её понадобится пристрелять. Келли в сопровождении главного старшины направился в сторону кормы. По пути старшина подобрал пустой деревянный ящик. Выйдя на корму, они подошли к борту, и Келли вставил в винтовку заряженную обойму. Старшина бросил за борт ящик и отступил назад. Келли поднял винтовку к плечу и сделал первый выстрел.

Послышался шлепок, как от падения книги на пол, и через мгновение донёсся щелчок пули, пробивающей ящик, более громкий, чем звук выстрела. Келли отчётливо услышал, как затвор отлетел назад и дослал в патронник новый патрон. Механик сделал для его винтовки то же самое, что он сделал для своего пистолета 22-го калибра. Механик добродушно улыбнулся.

— Самое трудное в том, чтобы сохранить достаточно пороховых газов для перезарядки. Попробуйте её на автоматическом огне.

Келли перевёл указатель на «авто» и выпустил очередь из шести патронов. Звуки выстрелов все-таки походили на стрельбу, но громкость их сильно уменьшилась, по меньшей мере, на девяносто пять процентов, а это означало, что на расстоянии, превышающем двести ярдов, никто ничего не услышит, тогда как выстрелы из обычной винтовки слышны за тысячу ярдов.

— Отличная работа, чиф.

— Каким бы ни было ваше задание, сэр, будьте поосторожней, хорошо? — негромко произнёс главный старшина, потом повернулся и молча ушёл.

— Можете не сомневаться, — сказал Келли, глядя в воду. Он снова прижал приклад к плечу и опустошил обойму, прицелившись в ящик, прежде чем тот остался слишком далеко позади. Пули превратили его в щепки, поднимая небольшие белые фонтанчики морской воды.

Ты готов к операции, Джон.

* * *

Благоприятствовала им и погода, узнал он несколько минут спустя. Пожалуй, наиболее совершенная служба предсказания погоды обслуживала воздушные операции над Вьетнамом — правда, лётчики не оценили этого и даже частенько не замечали. Вместе с адмиралами с «Констелейшн» на «Огден» прилетел старший метеоролог. Он показал рукой на карту, испещрённую линиями изобар, и последние снимки, сделанные со спутника.

— Завтра начнутся ливни и на протяжении четырёх следующих суток мы ожидаем дожди, которые будут перемежаться хорошей погодой. Иногда дожди будут очень сильными. Такая погода продолжится до тех пор, пока вот эта медленно двигающаяся область низкого давления не переместится на север на территорию Китая, — объяснил метеоролог.

На инструктаже присутствовали все офицеры. Экипажи четырёх вертолётов, которым предстояло принять участие в операции, внимательно прислушивались к словам метеоролога. Вести вертолёт под сильным дождём совсем непросто, и ни один лётчик не любит совершать полёты в условиях ограниченной видимости. Однако струи дождя будут заглушать шум вертолёта, а ограниченная видимость одинаково мешает обеим сторонам. Больше всего вертолётчики опасались огня лёгких зенитных установок. Эти орудия наводились оптическими средствами, и все, что мешало артиллеристам видеть и слышать пролетающие вертолёты, способствовало безопасности лётчиков.

— А как с максимальными порывами ветра? — спросил пилот «Кобры».

— Максимальные — до тридцати пяти или сорока узлов. На высоте полет будет тряским, сэр.

— Наш главный поисковый радиолокатор отлично подходит для наблюдения за погодой. Мы сможем провести вас так, что вы обогнёте самые неприятные участки, — предложил капитан Фрэнкс.

Лётчики согласно закивали.

— Мистер Кларк? — обратился к Келли адмирал Грир.

— Мне нравится дождь. Меня могут заметить при сближении с целью только по пузырькам воздуха, поднимающимся на поверхность реки. Капли дождя замаскируют их. Это означает, что я смогу передвигаться и в светлое время суток, если возникнет такая необходимость. — Келли замолчал, понимая, что, если продолжит, решение станет окончательным. — «Скейт» готова для меня?

— Как только мы передадим ей наш приказ, — ответил адмирал Максуэлл.

— Тогда я готов к выполнению задания, сэр. — Келли почувствовал, как похолодела его кожа. Казалось, она сжалась по всему телу, и он словно каким-то образом стал меньше. И все-таки он сказал это.

Все повернулись к капитану Элби из корпуса морской пехоты США. Вице-адмирал, два контр-адмирала и ответственный сотрудник ЦРУ ждали теперь окончательного решения этого молодого офицера. Он возглавит штурмовой отряд. На него ложилась главная ответственность, он должен отдать окончательный приказ. Молодому капитану казалось таким странным, что семь старших офицеров и адмиралов ждали от него решения, но от этого решения зависели жизни двадцати пяти морских пехотинцев и, возможно, ещё двадцати американцев. Ведь это он поведёт в бой своих солдат, и Элби не имел права на ошибку — все должно пройти гладко с первого же раза. Он посмотрел на Келли и улыбнулся.

— Мистер Кларк, сэр, будьте очень осторожны. Мне кажется, вам пора отправляться в путь. Операция начинается.

Ликования не последовало. Более того, все находящиеся в центре управления опустили головы к картам, пытаясь преобразить плоскостное изображение в трёхмерную реальность. Затем головы поднялись почти одновременно, и каждая пара глаз обменялась взглядами с остальными. Первым, обращаясь к экипажу одного из вертолётов, заговорил Максуэлл:

— Пожалуй, начинайте прогревать двигатель. — Он повернулся в сторону командира корабля:

— Капитан Фрэнкс, передайте сигнал на «Скейт». — Дважды послышалось отчетливое «Слушаюсь, сэр». Офицеры выпрямились, отошли от стола с картами и отправились выполнять приказ.

Сейчас уже слишком поздно для трезвых размышлений, сказал себе Келли. Он постарался упрятать свои страхи как можно дальше и сконцентрировал все свои мысли на двадцати военнопленных. Ему казалось на удивление странным, что он будет рисковать жизнью ради спасения людей, которых даже никогда не встречал, но, с другой стороны, опасность, угрожающая жизни, и не должна истолковываться рационально. Его отец провёл всю жизнь, подвергаясь подобной опасности, и погиб, сумев спасти двух детей. Если я горжусь своим отцом, то лучший способ почтить его память — это поступить так же, как и он.

Ты сумеешь сделать это, парень, подумал он о себе. Ты знаешь, как надо действовать. Он чувствовал охватывающую его решимость. Все ясно, решения приняты. Отступать поздно. Лицо Келли застыло, словно окаменело. Предстоящие опасности перестали быть чем-то, чего следовало бояться, — они превратились в препятствия, которые нужно преодолевать.

Максуэлл заметил это. Он видел такое же выражение на лицах молодых офицеров, что сидели в ожидании сигнала тревоги, в специальных помещениях, на авианосцах, на лицах готовых к вылету лётчиков, завершивших такой же процесс психологической подготовки, необходимой перед тем, как будет брошен окончательный жребий, и адмирал вспомнил, как это случалось и с ним самим, как напрягались мышцы, необычно обострялось зрение. Первый — у лагеря, последний — после штурма, точно так же, как приходилось осуществлять операции ему самому, направляя свой «Хеллкэт» F6F, чтобы разогнать истребители противника и затем сопровождать бомбардировщики, завершившие своё задание, до возвращения домой. Мой второй сын, внезапно подумал Голландец, такой же бесстрашный, как Санни, и такой же умный. Но ему никогда не приходилось лично посылать Санни на такие опасные операции, да и сам Голландец был намного старше чем тогда, на Окинаве. Почему-то опасность, угрожающая другим, кажется более страшной, чем в тех случаях, когда ей подвергаешься сам. Но так и должно быть, и Максуэлл знал, что Келли доверяет ему точно так же, как он сам в своё время доверял Питу Митчелу и полагался на него. Это был тяжкий груз, дополненный ещё и тем, что ему приходилось видеть лицо человека, которого он посылал на вражескую территорию в одиночку, без всякой поддержки и защиты. Келли заметил взгляд Максуэлла и улыбнулся, угадав его мысли.

— Не переживайте, сэр. — Он вышел из каюты и направился за своим снаряжением.

— Знаешь, Голландец, — адмирал Подулски закурил сигарету, — нам пригодился бы этот парень несколько лет назад. Мне кажется, что он стал бы одним из нас. — Время, которое имел в виду Подулски, было в гораздо более отдалённом прошлом, чем «несколько лет назад», подумал Максуэлл, но он оценил справедливость этих слов. Когда-то они были Молодыми воинами, а теперь пришло время нового поколения.

— Я только надеюсь, Каз, что он проявит осторожность.

— Можешь не сомневаться. Этот парень такой же, какими когда-то были мы.

* * *

Подводные сани выкатили на лётную палубу моряки, готовившие их к операции. Вертолёт прогрел свои турбины, и его пятилопастный винт рассекал предрассветную темноту. Келли вышел из надстройки через водонепроницаемую дверь. Он оглянулся по сторонам, прежде чем направиться к ожидающему его вертолёту. Ещё никогда ему не устраивали подобных проводов. На палубе вместе с тремя другими старшими сержантами морской пехоты стоял Ирвин, тут же были и капитан Элби, и все адмиралы, и этот Риттер, они глядели на него, словно он был какой-нибудь «мисс Америка» или кем-то подобным. Но приблизились к нему только два главных старшины ВМФ.

— Аккумуляторы полностью заряжены. Ваше снаряжение уложено в водонепроницаемый контейнер, герметически закрытый, так что вам не придётся беспокоиться об этом, сэр. Винтовка заряжена и патрон дослан в ствол на случай, если вам понадобится без промедления применить оружие, только снимите её с предохранителя. Новые батарейки для обоих приёмопередатчиков, и по два комплекта запасных. Если мы что-то упустили, то я просто не могу представить себе что именно! — прокричал главный старшина, перекрывая рёв турбин.

— По-моему, все в порядке! — крикнул в ответ Келли.

— Пните их в задницу, да посильней, мистер Кларк!

— Спасибо! Скоро увидимся! — Келли пожал руки старшинам, затем направился к капитану Фрэнксу. Вытянувшись перед ним по стойке «смирно», он приложил руку к виску:

— Прошу разрешения покинуть корабль, сэр.

Капитан Фрэнкс тоже приложил ладонь к фуражке.

— Разрешаю, сэр.

После этого Келли окинул взглядом всех остальных. Первым начинаю операцию и последним покидаю поле боя. Лёгкая улыбка и кивок были достаточно красноречивыми для момента прощания, и он почувствовал, что присутствующие черпают у него мужество, так необходимое тем, кто остаётся.

Огромный спасательный вертолёт «Сикорский» поднялся на несколько футов и завис над палубой. Матрос закрепил сани тросами у днища вертолёта, рёв турбин усилился, и винтокрылый гигант устремился в сторону кормы «Огдена». Через несколько секунд он скрылся в темноте.

* * *

«Скейт» была устарелой подводной лодкой. Её модернизировали и реконструировали на основе первой атомной подлодки «Наутилус». Корпус лодки в отличие от современной атомной субмарины походил скорее на обычный корабль, а не на кита, и потому её скорость под водой была относительно невелика, зато два винта позволяли отлично маневрировать, особенно на мелководье. В течение ряда лет «Скейт» занималась сбором разведывательной информации у берегов противника. Она подкрадывалась вплотную к вьетнамскому берегу, поднимала над водной поверхностью хлысты антенн и прослушивала радиолокационные излучения и другие электронные сигналы. Кроме того, ей неоднократно доводилось высаживать на берег пловцов.Среди них несколько лет назад был и Келли, хотя сейчас на подлодке не было ни единого члена экипажа, который бы помнил его в лицо. Он увидел «Скейт» лежащей на поверхности моря — чёрное пятно, более тёмное, чем окружающая его морская поверхность, блестящая под светом старой луны, исчезающей за облаками. Пилот вертолёта, прежде всего, опустил на переднюю палубу подводной лодки сани и подождал, пока палубная команда не закрепит их. Затем на тросе был спущен Келли со своим снаряжением. Через минуту он оказался в контрольной рубке «Скейта».

— Добро пожаловать к нам на борт, — приветствовал его капитан третьего ранга Сильвио Эстевес, предвкушая свою первую операцию с высадкой у берега подводного пловца. Он командовал «Скейтом» меньше года.

— Спасибо, сэр. Мы далеко от берега?

— Шесть часов хода, чуть больше — пока не выйдем на перископную глубину, чтобы выпустить вас. Что вы хотите? Кофе? Поесть?

— Как относительно койки, сэр?

— В каюте помощника есть свободная койка. Мы позаботимся, чтобы вас никто не беспокоил. — Это было куда удобней, чем те условия, в которых находились на борту техники из Агентства национальной безопасности.

Келли направился к каюте помощника, тут он проведёт последние часы отдыха на протяжении предстоящих трёх суток — если события будут развиваться в соответствии с планом. Когда лодка снова нырнула под поверхность Южно-Китайского моря, он уже спал.

* * *

— Очень интересно, — заметил майор. Он положил перевод на стол своего непосредственного начальника, тоже майора, но готовящегося скоро стать подполковником.

— Я слышал об этом лагере. Операцию там ведёт ГРУ — вернее, пытается вести. Наши союзники отказываются сотрудничать с ними. Значит, наконец-то американцам стало известно об этом лагере?

— А вы дочитайте до конца, Юрий Петрович, — предложил майор.

— Ах вот оно что! — начальник поднял голову. — Кто именно этот «Кассий»? — Ему и раньше встречалась эта кличка, упоминающаяся в большом объёме второстепенных сведений, поступающих в КГБ из различных источников в американском движении левых сил.

— Глазов окончательно завербовал его совсем недавно. — Майор за пару минут объяснил ситуацию.

— Ну что ж, тогда я отнесу ему эту информацию. Странно, что Георгий Борисович не взял на себя непосредственное руководство этим агентом.

— Думаю, теперь он так и сделает, Юрий Петрович.

* * *

Они знали, что предстоит нечто угрожающее. У Северного Вьетнама было множество поисковых радиолокаторов, установленных вдоль побережья, главным назначением которых было предостеречь от готовящегося налёта самолётов, взлетающих с американских авианосцев, плававших в районе, именуемом американцами «Станцией янки». Северный Вьетнам называл этот район совсем по-другому. Нередко случалось, что американцы глушили поисковые радиолокаторы, но ещё никогда глушение не было таким мощным. На этот раз на экранах радаров, изготовленных русскими, виднелось только ослепительно белое круглое пятно. Операторы, склонялись к экранам, пытаясь различить на фоне мелькающих белых искорок ещё более яркие точки, обозначающие цели.

— Корабль! — послышался чей-то голос в центре управления системой радиолокационного обнаружения. — Корабль на горизонте! — Это было ещё одним доказательством того, что временами человеческий глаз являлся чувствительнее и надёжнее радиолокатора.

* * *

Если они настолько глупы, что разместили радиолокационные станции и артиллерийские батареи на вершинах холмов, — это их проблема. Пожилой старшина, управлявший системой артиллерийского огня, находился на посту № 1, передней вышке, возвышающейся над палубой и придающей его кораблю такой запоминающийся и изящный профиль. Он прильнул к окулярам оптического дальномера с длинной внутренней базой, спроектированного ещё в конце тридцатых годов, который по-прежнему оставался одним из самых высококачественных и надёжных оптических инструментов, изготовленных в Америке. Одной рукой он вращал небольшой винт, действующий подобно механизму наведения в фотоаппарате, который совмещал в одно целое два изображения. Линзы дальномера были сейчас устремлены на радиолокационную антенну, с неё была снята маскировочная сетка, и она представляла собой почти идеальную цель.

— Расстояние!

Находящийся рядом с ним старшина второй статьи включил микрофон и считал цифры с экрана:

— Расстояние до цели — один-пять-два-пять-ноль, — произнёс он в микрофон.

В центре управления стрельбой, находящемся в сотне футов ниже поста № 1, компьютеры ввели полученные данные, обработали их и скомандовали восьми орудиям крейсера, какой угол возвышения принять. Дальше все было просто. Орудия, уже заряженные, повернулись вместе со своими башнями и приняли необходимый угол возвышения, рассчитанный поколением раньше десятками молодых женщин — теперь бабушек, — с помощью механических калькуляторов. В корабельный компьютер уже были введены данные о скорости и курсе судна, и поскольку огонь вёлся по неподвижной цели, компьютер выдал орудиям аналогичный, но действующий в противоположном направлении, вектор, Таким образом, при движении крейсера орудия останутся автоматически наведёнными на цель.

— Открыть огонь! — скомандовал командир БЧ-2. Молодой матрос замкнул контакт ведения огня, и тяжёлый корпус крейсера «Ньюпорт-Ньюз» вздрогнул от первого залпа.

— О'кей, по азимуту хорошо, недолёт... триста... — негромко произнёс старшина, следя за фонтанами разрывов через окуляры оптического дальномера двадцатикратного увеличения.

— Увеличить дальность на триста ярдов! — передал в микрофон старшина второй статьи, и через пятнадцать секунд прогремел второй залп. На крейсере не знали, что первым залпом был полностью уничтожен командный бункер радиолокационного комплекса. Снаряды, выпущенные вторым залпом, описали дугу, устремившись к цели. — Вот это хорошо, — прошептал пожилой главный старшина.

Попадание действительно оказалось точным. Три из восьми снарядов разорвались меньше чем в пятидесяти ярдах от радиолокационной антенны и уничтожили её.

— Прямое попадание, — произнёс в микрофон старшина второй статьи, подождав, когда осядет поднятая мощными взрывами земля. — Цель уничтожена.

— Насколько лучше авиационной бомбардировки, — заметил командир крейсера, наблюдая за стрельбой с мостика. Двадцать пять лет назад он служил молодым офицером-артиллеристом на линейном корабле «Миссисипи» и овладел искусством ведения огня по береговым целям в западной части "Тихого океана, так же как и его главный старшина, управляющий огнём с поста № 1, которого он высоко ценил и с тех пор не отпускал от себя. Это был, несомненно, один из последних обстрелов береговых целей настоящим тяжёлым крейсером, и капитан уже давно принял решение, что уйдёт, оставив за собой примечательный след. Через мгновение в тысяче ярдов от крейсера поднялись высокие фонтаны воды. Это стреляли орудия береговой обороны калибра 130 миллиметров, которыми пользовалась северо-вьетнамская армия, чтобы отгонять от береги американские корабли. Командир принял решение уничтожить их, прежде чем перенести огонь на зенитные батареи.

— Огонь на подавление! — скомандовал шкипер офицерам, работающим в центре управления стрельбой.

— Так точно, сэр. Мы уже приготовились. — Через минуту «Ньюпорт-Ньюз» перенёс огонь на береговые батареи. Залп следовал за залпом, сравнивая с землёй те шесть стотридцатимиллиметровых орудий, обслуживающий персонал которых попытался обстрелять крейсер, не подумав о последствиях.

Капитан понимал, что порученный ему обстрел зенитных батарей не более чем отвлекающий манёвр. Сомнений быть не могло. Что-то происходило в другом месте. Он не знал, что именно, но, несомненно, нечто важное, раз его крейсеру поручили вести обстрел к северу от демилитаризованной зоны. Впрочем, я совсем не возражаю против этого, подумал он, чувствуя, как корпус крейсера снова содрогнулся от очередного залпа. Через тридцать секунд взвившееся вверх огромное оранжевое облако возвестило об окончательном уничтожении артиллерийской батареи.

— У нас есть и другие цели, — объявил командир. На мостике раздались восторженные крики, и все тут же принялись за работу.

* * *

— Вот мы и на месте, — сообщил капитан третьего ранга Мейсон, отходя от перископа.

— Очень близко. — Келли было достаточно одного взгляда, чтобы убедиться в том, что командир «Скейта» Эстевес настоящий ковбой. Подлодка подошла настолько близко к берегу, что едва ли не обдирала днищем наросшие на нем ракушки. Перископ чуть поднимался над поверхностью моря. В нижней части объектива плескалась вода. — Пожалуй, лучше не придумаешь.

— На поверхности идёт сильный дождь, — сообщил Эстевес.

— Ещё лучше, — кивнул Келли, допивая чашку настоящего морского кофе со щепоткой соли. — Это мне годится.

— Уходите прямо сейчас?

— Да, сэр, — коротко ответил Келли. — Если только вы не собираетесь подобраться ещё ближе, — добавил он с усмешкой.

— К сожалению, на днище у нас нет колёс, а то я попытался бы. — Эстевес сделал ему знак, указывая вперёд. — Что это за операция? Обычно мне сообщают.

— Не имею права говорить об этом, сэр. Но обещаю: если все пройдёт успешно, вы узнаете про неё. — Келли был вынужден хранить молчание, и Эстевес понял это.

— Тогда готовьтесь.

Несмотря на то, что вода была тёплой, Келли все-таки приходилось беспокоиться о переохлаждении тела. Восемь часов, проведённые в воде, пусть с не такой уж большой разницей температур, могли истощить организм, высосать из тела энергию подобно аккумуляторной батарее, у которой замкнулись пластины. Он натянул на себя черно-зелёный глянцевый неопреновый костюм, нацепив двойное количество поясов с грузом. Оставшись наедине с собой в каюте помощника командира, он обратился к Богу, умоляя Его о помощи, но не для себя, а для тех людей, которых он попытается спасти. Как странно молиться, подумал Келли, после всего того, что он сделал так недавно на другом конце света, и потому он потратил несколько мгновений, чтобы попросить прощения за содеянное, все ещё не будучи уверенным, нарушил ли он законы или нет. У него было время для размышлений, но совсем немного. Теперь ему нужно смотреть вперёд. Может быть, Бог поможет ему спасти полковника Закариаса, но ведь и он сам, Келли, должен приложить немало усилий для этого. В последнюю минуту, прежде чем покинуть каюту помощника, он вспомнил одинокую фигуру американца, с занесённым над нею прикладом автомата в руках какого-то северо-вьетнамского ублюдка. Настало время положить этому конец, сказал он себе, открывая дверь в коридор.

— Спасательный шлюз вон там, — показал Эстевес. Келли начал карабкаться по трапу под пристальными взглядами Эстевеса и ещё нескольких подводников.

— Не забудьте поставить нас в известность, — напомнил капитан, сам закрывая тяжёлую крышку люка.

— Непременно, приложу все усилия, — пробормотал Келли, услышав, как захлопнулась крышка и со скрипом повернулись ручки, обеспечивающие герметизацию. Внутри шлюза его ждал акваланг. Указатель давления на баллонах показывал, что они заряжены. Келли убедился в этом и снял трубку водонепроницаемого телефона.

— Это Кларк. Я в шлюзе, готов к выходу.

— Гидролокационный пост передаёт, что на поверхности никого нет. Визуальный осмотр подтвердил это. Vaya con Dios^[235], сеньор Кларк.

— Gracias^[236], — с усмешкой отозвался Келли. Он положил телефонную трубку и открыл клапан затопления. Вода начала заполнять дно шлюза, и давление воздуха в небольшом пространстве стало возрастать.

* * *

Келли посмотрел на часы. Восемь часов шестнадцать минут. Он открыл наружный люк и выполз на погруженную в воду переднюю палубу «Скейта», после чего осветил фонариком подводные сани. Они были закреплены в четырёх точках, но прежде чем снять крепящие их тросы, Келли для безопасности пристегнулся шкертом к саням. Ещё не хватало, чтобы подводные сани уплыли от него, пока он успеет взобраться на них. Указатель глубины показывал сорок девять футов. Подводная лодка действительно находилась на опасном мелководье, и чем быстрее он покинет её палубу, тем скорее она сможет уйти на безопасную глубину. Сняв крепящие сани тросы, Келли включил электродвигатель, и два винта, скрытые в направляющих насадках, начали вращаться. Отлично. Келли вытащил из ножен на поясе нож и дважды с силой ударил по корпусу подлодки, затем поудобнее приладил ласты и, лёжа на санях, поплыл вперёд, следуя курсу по компасу три-ноль-восемь.

Теперь уже не повернёшь назад, сказал себе Келли. Но ему вообще редко приходилось так поступать.

28. Первый у лагеря

Хорошо, что он не мог ощущать запах воды. По крайней мере, не сразу. Мало что так заставляет нервничать и нарушает ориентацию, как плавание под водой в тёмное время суток. К счастью, люди, спроектировавшие подводные сани, сами были раньше ныряльщиками и потому знали это. Сани были немного длиннее тела Келли, когда он вытягивался на них. Вообще-то подводные сани представляли собой модифицированную торпеду с приспособлениями, позволявшими человеку управлять ею и контролировать её скорость, превращая её, таким образом, в крошечную подводную лодку, хотя внешне эти подводные сани походили скорее на самолёт, нарисованный маленьким ребёнком. «Крыльями» — ныряльщики называли их ластами — управляли вручную. Перед Келли виднелись указатели глубины, погружения и всплытия, а также индикатор зарядки аккумуляторных батарей и жизненно важный магнитный компас. Электрический двигатель и батареи первоначально были предназначены для того, чтобы гнать торпеду сквозь воду с большой скоростью на расстояние, превышающее десять тысяч ярдов. При меньшей скорости подводные сани могли проплыть гораздо большее расстояние. В данном случае аккумуляторных батарей могло хватить на пять-шесть часов непрерывной работы при скорости пять узлов — даже на семь часов, если механики на «Огдене» были правы.

Как странно, что все походило на очередной полет на борту транспортного самолёта С-141. Жужжание двух винтов нельзя были услышать на большом расстоянии, но Келли находился всего в шести футах от них; непрерывный гул от стремительно вращающихся винтов заставлял его морщиться под маской. Отчасти это объяснялось выпитым им кофе. Ему было необходимо все время оставаться настороже, и внутри его тела сейчас накопилось столько кофеина, что можно было оживить труп. Ему приходилось думать о многом. По реке плавали лодки. Независимо от того, чем они занимались, — перевозили ли боеприпасы на ближайшую зенитную батарею с одного берега на другой или, может быть, какой-нибудь вьетнамский парень пересекал реку, чтобы навестить свою девушку, — лодки находились в реке. Столкновение с одной из них могло оказаться смертельным, причём по разным причинам, отличающимся только тем, насколько быстро наступит смерть, а не окончательным исходом. К тому же видимость равнялась почти нулю, и Келли был вынужден исходить из того, что в его распоряжении будет всего две или три секунды, чтобы избежать столкновения. По мере возможности он старался придерживаться середины реки. Каждые тридцать минут он замедлял скорость движения и поднимал голову над водной поверхностью, чтобы определить, где находится. Насколько он мог судить, жизнь вокруг замерла. Больше в этой стране не осталось действующих электростанций, а без электричества, при свете которого можно читать или слушать радио, жизнь простых людей стала такой же примитивной, какой трудной она была для их врагов. Все это казалось ему каким-то печальным. Келли не считал, что вьетнамцы такой уж воинственный народ, что они от рождения более воинственны, чем другие народы, но шла война, и поведение вьетнамцев, как он знал из собственного опыта, было далеко не образцовым. Он поднял голову над водой, определил, где находится, и снова исчез в глубине, стараясь не погружаться больше чем на десять футов. Ему доводилось слышать о ныряльщике, погибшем после того, как тот очень быстро всплыл на поверхность, проведя несколько часов всего лишь на глубине пятнадцати футов. Келли ничуть не хотелось испытать это на себе.

Время шло. Иногда облака рассеивались, и свет луны в последней четверти играл в каплях дождя, падавших на поверхность реки, делал видимыми черные кружки, расширяющиеся и исчезающие в призрачной синеве воды в десяти футах над головой. Затем облака снова сгущались, и все, что он мог разглядеть, превращалось в темно-серую крышу, а шум дождя сливался с жужжанием винтов. Другой опасностью, угрожавшей ему, были галлюцинации. Этому способствовало то, что, наделённый активным воображением, он теперь был совершенно изолирован от всякой информации извне. К тому же его тело начинало засыпать. Практически он находился почти в полной невесомости, в состоянии, близком к тому, в котором пребывает плод в материнском лоне, а такое уютное, такое комфортное состояние было опасным. Его сознание могло реагировать на воображаемые сигналы, а этого нельзя было допустить.  Келли заставлял себя систематически окидывать взглядом примитивные приборы, придумывая маленькие игры. Так, он попытался удерживать подводные сани на постоянной глубине, не пользуясь плавниками управления, но это оказалось невозможным. То, что лётчики называют потерей ориентации, происходило здесь даже гораздо быстрее, чем в воздухе, и он заметил, что не в состоянии удерживать сани на постоянной глубине дольше пятнадцати-двадцати секунд, после чего они меняли наклон и начинали уходить и глубину. Время от времени он делал вместе с санями переворот, опускаясь спиной вниз и снова возвращаясь в исходное положение — просто так, чтобы отвлечься, но главным образом Келли заставлял себя непрерывно осматривать воду вокруг и следить за приборами, повторяя эти действия снова и снова, пока их монотонность тоже не стала опасной. Келли отправился в своё путешествие всего два часа назад, но уже заставлял себя не терять сосредоточенности, но он не мог концентрировать своё внимание только на одном-двух моментах. Несмотря на всю комфортность и безопасность своего положения он ни на секунду не забывал, что у всякого человека в радиусе пяти миль вокруг при виде его не будет другого желания, кроме как покончить с ним. Эти люди жили тут, знали здешние места и реку как свои пять пальцев, различали каждый звук. И эти люди жили в стране, которая находилась в состоянии войны, а потому во всем необычном видели опасность и, следовательно, угрозу со стороны противника — Келли не знал, платило ли им их правительство премию за мёртвых или пойманных американцев, но что-то вроде этого наверняка практиковалось. Люди работают за вознаграждение с большей страстью, особенно если вознаграждение идёт рука об руку с патриотизмом. Интересно, как это происходит на деле, подумал Келли. Впрочем, процедура не имеет значения. Нужно исходить из того, что эти люди — его враги, и ничто не изменит этого в ближайшее время. По крайней мере, на протяжении последующих трёх суток все останется по-прежнему, а это и было тем будущим, которое имело особое значение для Келли. Если за пределами этих трёх дней и могло произойти что-то, приходилось делать вид, что его это не касается.

Следующая по расписанию остановка была в извилистом месте реки, похожем очертаниями на подкову. Келли замедлил движение подводных саней и осторожно приподнял голову над поверхностью воды. С левого берега доносились голоса, говорили где-то ярдах в трёхстах от реки. Звуки вообще хорошо распространяются по-над водной поверхностью. Голоса были мужскими. Говорили на языке, музыкальный ритм которого почему-то всегда казался ему поэтическим, но становился неприятным и грубым, когда на нем выражали ярость или раздражение. Язык — как и люди, решил он. Секунд десять он прислушивался, а затем снова ушёл на глубину, наблюдая за стрелкой компаса и направляя сани вдоль крутого поворота. Хотя он считанные секунды слышал голоса, ему показалось, что в них были какие-то странные интимные интонации. О чем шёл разговор? О политике? Скучная тема в коммунистическом обществе. Может быть, о хозяйстве? Или о войне? Возможно, потому что голоса звучали как-то подавленно. Америка убивает немало молодых граждан этой страны, так что у жителей есть все основания ненавидеть нас, подумал Келли, а здесь горе от гибели сына мало чем отличается от горя по погибшему сыну дома. Они могут с гордостью говорить о том, что их маленький мальчик пошёл в армию и стал солдатом, — а там его сожгло напалмом, срезало пулемётной очередью или убило авиационной бомбой, как именно это произошло, в общем-то, ничего не меняет, но в каждом случае речь идёт о ребёнке, который когда-то сделал свой первый шаг и произнёс слово «папа» на родном языке. Однако некоторые из этих маленьких мальчиков, став взрослыми, приняли участие в операции «Нежный цветок», и Келли не испытывал ни малейших угрызений от того, что убивал их. Разговор, услышанный им, несмотря на то, что он не понимал, о чем идёт речь, звучал очень по-человечески, и тут неизбежно напрашивался вопрос: почему они кажутся другими, не такими, как все?

Они на самом деле не такие, это реальный факт, кретин! — мысленно обругал себя Келли. И пусть политики ломают голову почему. Если он будет задавать себе такого рода вопросы, это отвлечёт его от того, что вверх по течению реки находятся двадцать человек, таких же, как и он. Все внимание Келли сосредоточил на управлении подводными санями.

* * *

Мало что могло отвлечь пастора Чарлза Майера от подготовки к еженедельным проповедям. Это была, наверно, самая важная часть его пасторских обязанностей — необходимость чётко и понятно сказать прихожанам то, что им нужно услышать, потому что прихожане встречались с ним всего раз в неделю, если только не происходило какого-то несчастья, а когда несчастье случалось, им требовалась опора на уже существующую веру в Господа, для того чтобы пастырский совет и помощь оказались по-настоящему действенными. Майер служил пастором в течение тридцати лет, всю свою взрослую жизнь, и присущее ему природное красноречие было отточено годами практики до такого совершенства, что теперь он мог выбрать любой отрывок из Священного писания и развить его в блестящую проповедь, направленную на укрепление моральных устоев. Пастор Майер не был суровым человеком. Слово, которое он нёс прихожанам, говорило о любви и милосердии. Он любил улыбки и шутки, и, хотя его проповеди по необходимости были серьёзными, поскольку спасение души является самым серьёзным из человеческих устремлений, пастор считал, что его задача заключается в том, чтобы подчеркнуть подлинную доброту и милосердие Господа, Его любовь, Его сострадание, Его искупление грехов человеческих. Всю свою жизнь, думал Майер, он посвятил тому, чтобы помочь людям вернуться в лоно веры после периода забытья, обнять друг друга, несмотря на попытки отвергнуть любовь и помощь. Это задача настолько важная, что заслуживает потраченного на неё времени, даже если и отвлекает его от работы над проповедью.

— Добро пожаловать домой, Дорис, — сказал Майер, входя в дом Рэя Брауна. Он был мужчиной среднего роста, но его густые седые волосы придавали его внешности величественность. Он взял обе Ее руки и тепло улыбнулся девушке:

— Господь отозвался на наши молитвы.

При всем своём сочувствии и сострадании пастор Майер не сомневался, что эта встреча будет тяжёлой для всех троих. Дорис сошла с праведного пути и согрешила, причём согрешила весьма серьёзно, считал он, но в то же время старался не относиться к этому слишком сурово, по крайней мере, не показывать своего истинного отношения. Главным было то, что блудная дочь вернулась под отчий кров, и если Иисус Христос провёл на земле часть своей жизни, он имел на то основания, и библейская притча об этом всего в нескольких строках раскрывает их суть. Да, в том, коротко говоря, и суть всего христианства. Неважно, сколь серьёзными были проступки, но тех, кто находит в себе мужество вернуться на праведный путь, всегда ждёт тёплый прием.

Отец и дочь сидели рядом на старом диване с синей обивкой, а Майер расположился слева от них в кресле. На низком столике стояли три чашки с чаем. Для такого момента чай был самым подходящим напитком.

— Ты на редкость хорошо выглядишь, Дорис, — с улыбкой произнёс пастор, скрывая своё отчаянное желание как-то успокоить девушку, чтобы она чувствовала себя непринуждённо.

— Спасибо, пастор.

— Тебе было нелегко, не так ли?

— Да, — ответила она с дрожью в голосе.

— Дорис, мы все совершаем ошибки. Господь не дал нам совершенства. Ты должна признать это и постараться в будущем не повторять их. Нам не всегда удаётся исправиться, но ты сумела добиться этого. Теперь ты дома. Все плохое осталось позади, и ты, приложив некоторые усилия, сумеешь навсегда забыть о прошлом.

— Да, я сделаю все, что в моих силах, — решительно заявила девушка. — Непременно сделаю. Я видела... и совершала... такие ужасные поступки...

Потрясти Майера было нелегко. Профессия священника приучает выслушивать исповеди, которые порой воссоздают реальность ада, потому что грешники не могут принять прощение, пока не сумеют сами простить себя, а для этого требуется сочувственно выслушать их и затем успокоить голосом, полным любви и разума. Но то, что он услышал сейчас, потрясло его до глубины души. Он боялся пошелохнуться, заставил онеметь собственное тело. Самое главное заключалось в том, что все рассказанное его прихожанкой действительно осталось в прошлом. В течение двадцати минут он слушал рассказ о событиях, которые не могли привидеться даже в самых кошмарных снах, о событиях из другого времени, напоминавших ему годы, когда молодым капелланом он служил в армии, находившейся в конце войны в Европе. Там творились дьявольские вещи, но он был подготовлен к их восприятию своей верой. А тут — лицо Люцифера губительно для незащищённых глаз и уж тем более для глаз молодой девушки, по ошибке изгнанной из дома разгневанным отцом в столь юном и ранимом возрасте.

Но дальше — того хуже. Занятия проституцией были сами по себе грешным делом. Страдания, причинённые молодой женщине, могут преследовать её всю жизнь, и Майер с удовлетворением узнал, что Дорис будет наблюдать доктор Брайант, удивительно талантливый психиатр, которая пользовала двух его прихожан. Слушая Дорис, Майер разделял её страдания и стыд, в то время как отец мужественно сжимал руку дочери в своей руке, силясь сдержать слезы.

Дальше речь пошла о наркотиках, сначала об употреблении их, затем о доставке теми, кто встал на путь греха ради денег. Дорис ничего не скрывала от пастора. Дрожа, с катящимися по щёкам слезами рассказывала она обо всем, оглядываясь в своё прошлое, которое способно было привести в содрогание даже самые сильные сердца. Наконец речь зашла о сексуальных извращениях, и тут Дорис рассказала о самом страшном.

Для пастора все это было совершенно реальным. Дорис, казалось, ничего не забыла — да и разве можно забыть такое. Понадобится все искусство доктора Брайант, чтобы устранить из памяти девушки весь этот ужас, спрятать его в прошлом. Дорис рассказывала обо всем без обиняков, и пастору казалось, что перед ним прокручивают киноплёнку. У него создалось впечатление, что девушка ничего не утаивает. Для Дорис было полезно открыть перед ним все тайники своей души, даже отцу её надо было узнать все до конца. Таким образом, Чарлз Майер по необходимости принял на себя весь этот ужас, все то, что другие стараются отбросить или забыть. Утрачены жизни, невинные жизни, жизни жертв, двух девушек, мало отличных от той, что сидела сейчас перед ним, убитых с такой невероятной жестокостью, что свершившие это заслуживают... проклятия, сказал себе пастор, — печаль в нем мешалась с яростью.

— Доброта, которую ты продемонстрировала ради Пэм, дорогая, — это один из самых мужественных поступков, о которых мне доводилось слышать, — тихо произнёс пастор, до конца выслушав Дорис и сам не сумев удержаться от слез. — Это была Божья воля, Дорис. Это Господь подвигнул тебя на такой поступок и показал тебе всю доброту и силу твоего характера.

— Вы так думаете? — Дорис покинуло самообладание, и её тело начало сотрясаться в рыданиях.

Майер опустился на колени перед отцом и дочерью, взял их руки в свои:

— На тебя снизошла благодать Всевышнего, Дорис, и спасла тебя. Мы с твоим отцом молились об этом. Ты вернулась домой и больше никогда такое с тобой не повторится. — Пастор Майер не мог знать, что Дорис не все рассказала ему, что кое-что она намеренно утаила. Он знал, что врач и медсестра в Балтиморе помогли его прихожанке восстановить физическое здоровье. Ему не было известно, как попала к ним Дорис, и Майер заключил, что девушка сумела скрыться от преступников, подобно тому, как это едва не удалось Пэм. Не знал он и о том, что доктора Брайант предупредили о необходимости держать в тайне все происшедшее. Да и вряд ли это имело для него значение. В руках этих преступников, этих Билли и Рика, находились ещё несколько девушек. Поскольку пастор посвятил свою жизнь спасению душ от Люцифера, в равной степени его долгом было спасти от него и их тела. Но здесь следовало проявить осторожность. Беседы, подобные этой, полагается держать в абсолютной тайне, ни при каких обстоятельствах не подлежащей оглашению. Он посоветует Дорис обратиться в полицию, хотя никогда не сможет заставить её сделать это. Но будучи гражданином, будучи священником, он обязан сделать что-то, чтобы спасти остальных девушек. Однако пастор не знал, каким образом. Придётся справиться об этом у сына, молодого сержанта, служащего в полиции Питтсбурга.

* * *

Наконец. Келли поднял над водой голову, так что виднелись одни глаза. Потом, подняв руки, снял с головы резиновый капюшон, чтобы лучше слышать. Жужжали насекомые, хлопали крыльями летучие мыши, но все эти звуки перекрывал шум дождя, сейчас ослабевшего. Когда глаза Келли начали привыкать к темноте и различать очертания, он увидел темневшее на севере пятно. Это был «его» холм, примерно в миле за другим, более пологим. По аэрофотоснимкам он знал, что между тем местом, где он сейчас находился, и наблюдательным постом, куда ему предстояло добраться, населённых пунктов не было. Однако всего в сотне ярдов отсюда проходила дорога, которая в данный момент была совершенно пустой. Вокруг царила такая тишина, что любой механический звук он неминуемо бы услышал. Но все было тихо. Пора.

Келли направил подводные сани ближе к берегу. Чтобы обеспечить себе дополнительное укрытие, он выбрал место, где над водой нависали деревья. Его первый физический контакт с почвой Северного Вьетнама словно пронизал Келли электрическим током, но это ощущение быстро исчезло. Келли снял свой неопреновый костюм и засунул его в водонепроницаемый контейнер на санях, всплывших теперь на поверхность. Затем он быстро надел маскировочный комбинезон. Подошвы на сапогах, приспособленных для передвижения в джунглях, были скопированы с солдатских сапог северовьетнамской армии — на случай, если кто-то заметит его следы и сочтёт их подозрительными. Теперь очередь за лицом — Келли нанёс на него маскировочную краску — темно-зелёную на лоб, скулы и челюсти, более светлую — под глаза и на щеки. После этого он вскинул на плечи рюкзак и включил двигатель на подводных санях, которые двинулись к середине реки. Поскольку теперь клапаны на ёмкостях плавучести были открыты, сани стали тонуть. Келли заставил себя не смотреть им вслед. Он помнил примету, что нельзя следить за вертолётом, улетающим после высадки, — это плохой знак, который приносит неудачу. Даже если ты не суеверен, все равно этого не следует делать, поскольку это свидетельствует о недостаточной решимости. Келли повернулся в сторону дороги, снова прислушиваясь к звукам, доносящимся оттуда. Ничего не услышав, он вскарабкался на берег, пересёк покрытую гравием тропинку и исчез в густой листве, медленно и решительно направляясь в сторону ближайшего холма.

Он обратил внимание на то, что здесь рубят лес для приготовления пищи. Это обеспокоило Келли — а вдруг завтра сюда придут люди? — но в то же время сослужило свою службу — помогало идти вперёд быстрее и с меньшим шумом. Келли шёл пригнувшись, внимательно наблюдая за тем, куда ставит ногу, держа настороже глаза и уши. Автоматический карабин он держал наготове, проверив пальцем переключатель огня — карабин был на предохранителе, а первый патрон находился в патроннике. Главный старшина на «Огдене» отлично потрудился, но каждый должен лично проверить своё оружие. Однако Келли надеялся, что ему не придётся произвести ни единого выстрела из CAR-15, хотя он и снабжён глушителем.

Келли понадобилось полчаса, чтобы подняться на вершину первого холма. Там он остановился и выбрал место, откуда лучше было смотреть и слушать. По местному времени было три часа утра. Единственно бодрствующие люди сейчас — те, кому это необходимо по долгу службы, они явно не получают от этого удовольствия. Человеческое тело от природы связано с циклом дня и ночи, и в это время суток жизненные функции организма находятся на нижнем пике.

Тишина.

Келли стал спускаться вниз по склону. У подножья холма журчал небольшой поток, впадающий в реку. Келли воспользовался представившейся возможностью, чтобы наполнить одну из фляжек, и бросил в неё дезинфицирующую таблетку. И снова он прислушался, пытаясь уловить посторонние звуки, поскольку они хорошо распространяются вдоль долин и над ручьями. По-прежнему тишина. Подняв голову, Келли посмотрел на серую громаду «своего» холма, вырисовывавшегося на фоне облачного неба. Теперь дождь усилился. Келли начал подниматься по склону. Здесь было вырублено меньше деревьев — это понятно, подумал он, отсюда дорога гораздо дальше. Склон был слишком крутым для сельскохозяйственных посадок, а поскольку неподалёку хорошая пойма, вряд ли кто-нибудь попадётся по пути. Может быть, именно по этой причине здесь и разместили лагерь «Сендер грин», сказал он себе. Вокруг нет ничего, что привлекало бы серьёзное внимание. Но это имеет и свою обратную сторону.

Поднявшись до середины склона, Келли впервые увидел лагерь, расположенный на открытом пространстве. Он не знал, воспользовались ли для его строительства лужайкой или пришлось вырубать деревья. Ответвление от дороги, идущей вдоль реки, подходило прямо к лагерю с другой стороны «его» холма. Келли заметил вспышку — крохотный огонёк на одной из сторожевых вышек — должно быть, кто-то курил сигарету. Неужели солдатам ничто не послужило наукой? Нужно несколько часов, чтобы у тебя по-настоящему обострилось ночное зрение, а вспышка сигареты при затяжке нарушает его за несколько мгновений. Келли отвернулся и сконцентрировал своё внимание на заключительной части подъёма, передвигаясь между кустами, находя открытое пространство, где бы его комбинезон не коснулся листвы или веток, вызвав смертельно опасный шорох. Он достиг вершины холма едва ли не неожиданно для самого себя.

Келли сел на землю и замер, оглядываясь вокруг и прислушиваясь, прежде чем начать осмотр лагеря. Затем встал и нашёл очень удобное место примерно в двадцати футах ниже вершины. Обратный склон был крутым, и всякий, кто стал бы взбираться к вершине, не принимая мер предосторожности, не сумел бы сделать это без шума. Здесь он не будет заметен на фоне неба позади, за спиной, да и сторонний наблюдатель не сможет различить его фигуру среди кустов. Итак, наблюдательный пост выбран. Келли достал из нагрудного кармана один из приёмопередатчиков.

— "Змея" вызывает «Сверчка», прием.

— "Змея", это «Сверчок». Слышу вас хорошо, — донёсся голос радиооператора из связного фургона, установленного на палубе «Огдена».

— Занял позицию. Начинаю наблюдение. Прием.

— Сообщение принято. Конец связи. — Оператор поднял голову и посмотрел на адмирала Максуэлла. Второй этап операции «Зелёный самшит» был завершён.

* * *

Третий этап начался сразу. Келли достал из футляра морской бинокль 7х50 и принялся осматривать лагерь. На всех четырёх сторожевых вышках находились охранники, двое из них курили. Это означало, что их командир спит. В северовьетнамской армии соблюдалась строжайшая дисциплина и нарушения карались безжалостно — даже мелкие проступки подчас наказывались смертной казнью. Рядом со зданием, где, по-видимому, размещались офицеры, стоял автомобиль. Лагерь не был освещён, и оттуда не доносилось ни звука. Келли вытер дождевые капли с глаз, проверил фокусировку на обоих окулярах и возобновил наблюдение. Как странно, что это так похоже на учебную базу морской пехоты в Куантико, подумал он. Сходство углов и перспективы казалось поразительным. Впрочем, были и кое-какие незначительные отличия в форме зданий, но это могло объясниться темнотой или, возможно, чуть иной окраской. И тут он понял, что отличие в другом. Оно заключалось во дворе лагеря, или лагерном плацу, называй его как хочешь. Здесь не было травы. Поверхность двора была плоской и голой — утоптанная красная глина, широко распространённая здесь. Другой цвет грунта и его однородность придавали зданиям несколько иной вид. Для крыш тоже использовался другой материал, хотя наклон их был таким же. Да, все походило на лагерь в Куантико, и, если удача им не изменит, исход штурма будет таким же успешным, как и учебные занятия. Келли расположился поудобнее и позволил себе отхлебнуть пару глотков из фляжки. Вкус воды напоминал дистиллированную на подводной лодке, она была чистой и непривычной, как и это чужое место.

Без четверти четыре в казарме зажегся свет — мелькающий и жёлтый, похожий на огонь свечей. По-видимому, смена караула. Двое солдат на ближайшей к Келли вышке начали потягиваться, разговаривая между собой. Он едва слышал звуки их голосов и не мог разобрать слов или интонаций. Им было скучно. Такова караульная служба в лагере. Они не станут особенно ворчать по этому поводу — ведь в противном случае им предстояла прогулка по тропе Хо Ши Мина через Лаос, а при всех своих патриотических чувствах только идиот предпочтёт такой выбор. Тут они охраняют человек двадцать, которые заперты в камерах, может быть, прикованы к стенам или каким-то иным способом лишены свободы движений, их шансы освободиться те же, что у Келли пройти по водам, а даже если им это и удастся, даже если вдруг они осуществят невозможное — что тогда? Шестифутовые белые мужчины в стране маленьких жёлтых людей, ни один из которых даже пальцем не шевельнёт, чтобы помочь американцам. Федеральная тюрьма на острове Алькатрас вряд ли более надёжна, чем этот лагерь, поэтому охранники трижды в день ели хорошую пищу и вполне мирились с пусть скучной и отупляющей, но спокойной службой.

Это — хорошая новость, парни, подумал Келли. Продолжайте скучать.

Двери казармы распахнулись, и во двор вышли восемь человек. Значит, даже сержант не руководит сменой караула. Это интересно и удивительно небрежно для северовьетнамской армии. Солдаты разбились на пары, которые направились к своим вышкам. В каждом случае новая смена забиралась на вышку до того, как прежняя спускалась вниз, как и следовало ожидать. Обменявшись несколькими словами, сменяющиеся солдаты спустились вниз. Двое закурили, прежде чем войти в казарму, заговорив о чем-то у входа. Все происходило спокойно и размеренно, как обычно происходит, когда, люди месяцами занимаются одним и тем же.

Впрочем, одну минуту. Двое охранников хромали, только что понял Келли. Так это ветераны! Такая новость была одновременно и хорошей и плохой. Солдаты, обладающие опытом боевых действий, заметно отличаются от новобранцев. Когда наступит время действовать, они, возможно, окажут упорное сопротивление. Даже без повторной подготовки, инстинктивно станут обороняться и при отсутствии командиров. Но в то же время они не так внимательны, с презрением относятся к караульным обязанностям, несмотря на хорошие условия, у них недостаёт неуклюжего рвения молодых солдат. Это обстоятельство будет благоприятным и для штурмующих лагерь и для обороняющихся в нем — вроде меча с обоюдоострым лезвием. И в том и в другом случае план штурма предусматривал подобную вероятность. Стоит предпринять неожиданную атаку, начать убивать их, ветераны дрогнут, так что ситуация станет намного проще.

Как бы то ни было, при подготовке к штурму уже было сделано одно ошибочное предположение. Солдаты, несущие охрану лагерей с военнопленными, относились обычно к второразрядным подразделениям. Эти же оказались с опытом боевых действий, даже если получили ранения и их перевели на караульную службу. Не допущено ли и других ошибок? — подумал Келли. Пока он не заметил этого.

Его первая подробная радиопередача была зашифрована, и Келли отстучал её морзянкой.

— "Спокойная точка", сэр. — Радиооператор передал расписку в приёме азбукой Морзе.

— Хорошие новости? — спросил капитан Фрэнкс.

— Это означает, что все, как и ожидалось, ничего нового, — ответил адмирал Подулски. Максуэлл отправился отдохнуть. Каз не будет спать до окончания операции. — Наш друг Кларк ухитрился даже сообщить об этом точно в назначенное время.

* * *

Полковник Глазов, так же как и его западные коллеги, не любил работать по выходным, тем более что его помощник по ошибке положил это донесение в другую папку. По крайней мере, парень признался в этом и позвонил своему начальнику домой, чтобы доложить о собственном промахе. Глазову не оставалось ничего другого, как сделать ему выговор, но в то же время он не мог не похвалить подчинённого за честность и проявленное чувство долга. Полковник приехал в Москву с дачи на собственном автомобиле, нашёл свободное место с задней стороны здания, чтобы оставить там машину, после чего вынужден был пройти утомительную процедуру проверки документов, прежде чем поднялся в лифте к себе в кабинет. Затем пришлось потратить время на то, чтобы открыть дверь и послать за необходимыми документами в секретный отдел, на что также ушло гораздо больше времени, чем обычно — в конце концов, персонал отдела тоже отдыхает по воскресеньям. Короче говоря, полковнику Глазову потребовалось два часа для того, чтобы получить, наконец, проклятый документ, — это с того момента, как раздался звонок на дачу, сообщивший толчок всем этим неприятностям. Полковник расписался в получении документов и подождал ухода рассыльного, прежде чем открыть папку.

— Проклятье! — прочитав донесение, по-английскипроизнёс Глазов в тиши своего кабинета, помещавшегося на четвёртом этаже. Выходит, у «Кассия» есть приятель в аппарате Совета по национальной безопасности, прямо в Белом доме? Немудрено, что некоторая информация, поступавшая от него, такого уровня, что Георгию Борисовичу самому пришлось лететь в Лондон, чтобы лично завершить вербовку этого агента. Высокопоставленный офицер КГБ выругался про себя. «Кассий» скрыл от него эту информацию, надеясь, наверно, потрясти руководителя американской агентурной сети. Капитан Егоров — офицер КГБ, поддерживающий связь с «Кассием», — невозмутимо выслушал его и описал свою первую встречу с американцем в мельчайших подробностях, как и следовало.

— "Зелёный самшит"... — пробормотал Глазов. Просто шифрованное название операции, выбранное американцами безо всякой причины, как это у них принято. И тут же возник вопрос: следует ли сообщить об этом вьетнамцам. Это было уже не оперативное решение, а политическое, и принимать его нужно немедленно. Полковник снял телефонную трубку и позвонил начальнику своего управления. Генерал был дома, и настроение у него сразу испортилось.

* * *

Рассвет здесь казался каким-то неопределённым. Окраска облаков изменялась от синевато-серой до дымчато-серой, по мере того как присутствие солнца становилось все более заметным, хотя оно не появится на местном небосклоне до тех пор, пока область низкого давления не уйдёт на север, в сторону Китая, — так по крайней мере утверждали синоптики. Келли поглядывал на часы, все замечая и запоминая. Всего было сорок четыре охранника, плюс четыре офицера и, может быть, один-два повара. Все кроме тех, кто находились на вышках, выстроились на плацу для утренней гимнастики. Многим было нелегко проделывать упражнения, один из офицеров — старший лейтенант, судя по знакам отличия на погонах, — даже передвигался, опираясь на палку, да и рука у него, по-видимому, тоже ещё не зажила, раз он с таким трудом ею пользовался. Что у тебя за раны? — подумал Келли. Хромой и раздражённый сержант проходил вдоль длинных шеренг выстроившихся солдат, ругаясь с пылом, который явно демонстрировал длительную практику. Через призмы бинокля Келли следил за выражением лиц рядовых, мимо которых уже прошёл хромой ублюдок. Мимика и насмешливые улыбки северовьетнамских солдат делали их похожими на людей, что совсем не нравилось Келли.

Утренняя гимнастика длилась полчаса. После этого солдаты отправились на завтрак — строй рассыпался, превратившись в невоенную, разболтанную толпу. Как и ожидалось, охранники на вышках большей частью смотрели внутрь лагеря, причём, как правило, опираясь на локти. Похоже, автоматы их не были заряжены — патроны находились в обоймах, что было вполне разумной предосторожностью, однако в решающую минуту она могла оказаться для них роковой — этой ли ночью или следующей, в зависимости от погоды.

Келли ещё раз посмотрел по сторонам. Не следует целиком концентрировать своё внимание на цели. Теперь он больше не будет двигаться, даже под прикрытием рассеянного дневного света, наступившего с приходом утра, но время от времени Келли все же поворачивал голову и прислушивался. Запоминал птичьи голоса, привыкал к ним, чтобы всякая перемена сразу же привлекла его внимание. На дуле его автоматического карабина висела зелёная тряпка, шляпа защитного цвета с обвислыми полями скрывала очертания его головы за кустом, маскировочная окраска делала невидимым лицо, — а все вместе превращало Келли в частицу этой тёплой и влажной среды. Интересно, почему люди воюют из-за этого проклятого места? — подумал он. Келли уже чувствовал, как по его коже ползают насекомые. Отчасти его спасал лишённый запаха репеллент, но он действовал не на всех насекомых, и неприятное ощущение от ползающих по нему существ усугублялось недозволенностью резких движений. В местах, подобных этому, любая оплошность может оказаться роковой. Он так много забыл за прошедшие годы. Подготовка к операции была нужной и полезной, но за короткое время невозможно восстановить все утраченные навыки. Ничто здесь не может избавить от чувства реальной опасности, и Келли ощущал, как быстро бьётся его сердце, — это может истощить силы, даже если он будет лежать совершенно неподвижно. Ты всегда помнишь об этом, хотя и не до конца.

Пища, питание, сила. Он сунул руку в карман, медленно и осторожно, и достал оттуда пару питательных таблеток. По своему желанию Келли никогда не стал бы есть ничего подобного, но сейчас это было необходимо. Зубами он сорвал пластмассовую обёртку и принялся медленно их пережёвывать. Сила, поступавшая в его тело от этих таблеток, являлась в равной степени психологической и реальной, но оба фактора были полезными, поскольку телу нужно справляться и с усталостью и со стрессом.

В восемь часов произошла очередная смена караула. Сменившиеся спустились с вышек и отправились завтракать. Двое солдат заняли пост у ворот, их лица выражали очевидную скуку ещё до того, как они приблизились к своему объекту. Они стояли в ожидании транспорта, который, наверно, никогда не появляется в этом заброшенном лагере. На плацу выстроились рабочие группы, и выполняемое ими дело казалось таким же бесполезным Келли, как и тем, кто выполнял его стоически и не спеша.

* * *

Полковник Гришанов проспал до восьми часов. Прошлой ночью он работал допоздна, и, хотя намеревался встать пораньше, только сейчас к своему неудовольствию обнаружил, что привезённый им с собой механический будильник окончательно вышел из строя, поражённый непреодолимой коррозией, вызванной этим проклятым климатом. Десять минут девятого, увидел он, взглянув на свои штурманские часы. Проклятье. Придётся обойтись без утренней пробежки. Скоро для этого станет слишком жарко, и к тому же походило на то, что дождь не стихнет весь день. На своём походном армейском примусе Гришанов приготовил чай. Снова нет утренней газеты, снова никаких сообщений о результатах футбольных матчей, никаких театральных обзоров, отчётов о новой постановке балетного спектакля. Ничего нет в этом проклятом месте, что бы могло как-то развлечь его. Какой бы важной ни была поставленная перед ним задача, полковник Гришанов, как и всякий человек, нуждался в том, чтобы отвлечься, хотя бы на короткое время. Тут нет даже приличного туалета. Он уже привык к этому, но все равно все это тяжко. Господи, как хочется вернуться домой, услышать родную речь, снова оказаться среди культурных людей, с которыми можно поговорить. Гришанов нахмурился, взяв бритву и глядя на себя в зеркало. Впереди ещё месяцы работы, а он ноет, как новобранец. Нельзя позволять себе этого.

Его мундир нуждался в чистке и глажке. Воздух был таким влажным, что свежая хлопчатая форменная рубашки мигом превращалась в подобие мятой пижамы. Он уже донашивал тут третью пару ботинок. Полковник поднёс к губам стакан чая, одновременно просматривая записи, сделанные во время допросов прошлым вечером. Одна работа и никаких развлечений... однако, он уже опаздывает. Гришанов попытался закурить, но спички отсырели. Ничего, можно прикурить и от примуса. Куда он дел зажигалку?..

Впрочем, у его работы были и положительные стороны. Вьетнамские солдаты приветствовали его с уважением, едва ли не с благоговением — за исключением коменданта лагеря, майора Вина, этого мерзкого подонка. Из уважения к союзнику по социалистическому лагерю полковнику Гришанову выделили ординарца — это был низенький, одноглазый, неграмотный крестьянский парень, умевший заправлять постель и выносить по утрам помойное ведро. Полковник покидал свою комнату с уверенностью, что по его уходе её приведут в порядок. Ему предстояла важная работа. Исключительно важная, она возбуждала у него профессиональный интерес. И все-таки он готов был на убийство ради «Советского спорта» по утрам.

* * *

— Доброе утро, Иван, — прошептал про себя Келли. Ему даже не потребовалось бинокля. Рост офицера так выделял его среди остальных фигур на плацу — он был выше шести футов, — а его мундир был куда аккуратнее, чем форма северовьетнамских солдат. Приложив к глазам бинокль, Келли разглядел лицо русского офицера — бледное, с нездоровым румянцем, прищуренные глаза говорили о сосредоточенности на мыслях о предстоящем рабочем дне. Русский махнул рукой низкорослому солдату, что стоял у входа в офицерское общежитие. Ординарец, подумал Келли. Русский офицер явно любил знаки уважения и связывал их с предоставлением определённых удобств. Судя по крылышкам над карманом на левой стороне груди, это, несомненно, лётчик. И так много боевых наград. Неужели здесь только один русский? — подумал Келли. Только один русский помогает вьетнамцам пытать военнопленных? Как-то странно. Впрочем, это означало, что придётся убить только одного лишнего человека, и, несмотря на свой узкий политический кругозор, Келли понимал, что смерть русского офицера может привести к одним неприятностям. Он следил за тем, как русский шёл по плацу. И тут навстречу ему появился явно старший вьетнамский офицер, майор. И этот хромает, отметил Келли. Низенький майор приложил руку к фуражке, приветствуя высокого полковника.

* * *

— Доброе утро, товарищ полковник.

— Доброе утро, майор Вин. — Эти маленькие ублюдки даже не научились правильно салютовать. Может быть, он просто не хочет заставить себя относиться с должным уважением к старшему по званию. — Рацион для военнопленных?

— Они будут есть то, что получают, — ответил маленький майор на исковерканном русском языке.

— Послушайте, майор, очень важно, чтобы вы поняли меня, — произнёс Гришанов, делая шаг вперёд и глядя на вьетнамца сверху вниз. — Мне нужна информация, которой они располагают. Я не смогу получить её, если они будут слабыми и больными и не смогут говорить со мной.

— Товарищ, у нас не хватает пищи для собственного народа. Вы хотите, чтобы мы тратили продукты питания на убийц? — спокойно ответил вьетнамский офицер. В его голосе звучало одновременно презрение к этому иностранцу, и в то же время казалось, что он разговаривает с ним с уважением, что было немаловажно для его солдат, не понимающих, о чем идёт речь. В конце концов, солдаты считали, что русские — их верные союзники.

— У ваших людей нет того, в чем нуждается моя страна, майор. И если моя страна получит то, что ей нужно, то и ваша страна может получить побольше того, в чем она нуждается.

— У меня приказ. Если у вас есть трудности с допросом американцев, могу помочь. — Высокомерный пёс. Это можно было не произносить вслух, и майор Вин знал, как уколоть русского в самое чувствительное место.

— Спасибо, майор. В этом нет необходимости. — Гришанов приложил руку к фуражке ещё небрежнее майора, этого отвратительного маленького человечка. Чтоб ты сдох, подумал русский, направляясь к тюремному бараку. Его первая встреча сегодня утром была с американским морским лётчиком, готовым к тому, чтобы рассказать ему все.

* * *

Да, у них отношения достаточно неформальные, подумал Келли, наблюдая за офицерами с расстояния в несколько сотен ярдов. Похоже, эти двое не очень ладят друг с другом. Теперь его наблюдение за лагерем не было столь напряжённым. Больше всего Келли боялся, что охрана лагеря вышлет патрули, чтобы прочесать окружающие джунгли, как поступило бы регулярное подразделение во вражеской стране. Но вьетнамцы находились на своей территории, и охрана лагеря не была подразделением регулярной армии. Его следующее донесение, переданное на «Огден», гласило, что все развивается в ожидаемых пределах, никакой дополнительной опасности.

* * *

Сержант Питер Майер курил. Его отец относился к этому с неодобрением, но примирился с этой слабостью сына, требуя одного — чтобы он не курил в доме. И сейчас они сидели после воскресного ужина на заднем крыльце пасторского дома.

— Значит, это Дорис Браун? — спросил Питер. В свои двадцать шесть лет он был одним из самых молодых сержантов полицейского департамента и, подобно большинству современных полицейских, ветераном войны во Вьетнаме, ему оставалось шесть зачётных часов до получения диплома вечерней школы, и он подумывал о поступлении в академию ФБР. Соседи уже знали о возвращении девушки, исчезнувшей несколько лет назад. — Я помню её. В прошлом у неё была любопытная репутация.

— Питер, ты ведь знаешь, что я не могу говорить об этом. Пасторская клятва, понимаешь. Я посоветую девушке поговорить с тобой, когда наступит время, но...

— Папа, я знаком с тайной исповеди. Но ты должен понять, что речь идёт о двух убийствах. Два человека убиты, да ещё торговля наркотиками. — Он бросил окурок сигареты «Салем» в траву. — Это очень серьёзное дело, папа.

— Даже хуже, чем ты думаешь, — еле слышно вздохнул отец. — Они не просто убили этих девушек. Их подвергли пыткам, сексуальным извращениям. Все это просто ужасно. Спасшаяся девушка проходит сейчас курс лечения у психиатра. Я знаю, что должен предпринять что-то, но не могу...

— Да, я понимаю, что ты не можешь нарушить закон. Ну хорошо, завтра я позвоню в полицию Балтимора и передам им то, что ты мне рассказал. Вообще-то следовало бы подождать, пока мы не предоставим в их распоряжение что-то конкретное, что-то, что могло бы помочь расследованию этого дела, но ты правильно говоришь — мы должны что-то предпринять. Я позвоню им завтра с самого утра.

— А это не подвергнет девушку опасности? — спросил пастор Майер, ругая себя за то, что в начале разговора употребил слово «девушка», а не «человек».

— Не должно, — ответил, подумав Питер. — Если ей удалось скрыться от них — я имею в виду, что они не знают, где она находится, а если бы знали, то уже попытались бы устранить её.

— Но как могут люди поступать так жестоко?

Питер закурил новую сигарету. Его отец был слишком праведным человеком, чтобы понять, какое зло существует в мире. Впрочем, и он сам не до конца понимал это.

— Папа, я постоянно сталкиваюсь с подобными случаями, и мне тоже трудно поверить этому. Но главное в том, чтобы арестовать этих мерзавцев.

— Пожалуй, ты прав.

* * *

Резидент КГБ в Ханое имел звание генерал-майора, и его работа заключалась преимущественно в том, чтобы шпионить за так называемыми союзниками. Каковы их истинные цели? Являются их разногласия с Китаем настоящими или притворными? Останутся ли они союзниками России после успешного завершения войны? Позволят ли они. Советскому Союзу пользоваться военной базой, после того как американцы покинут Вьетнам? Действительно ли их идеологические взгляды так тверды, как они пытаются уверить русских? Это были вопросы, на которые, как ему казалось, он имел ответы, но приказы, полученные им из Москвы, и его собственный скептицизм заставляли генерала снова и снова задавать их. У него были агенты в Министерстве иностранных дел Вьетнама и в других правительственных учреждениях. Это были вьетнамцы, их готовность информировать его, союзника по социалистическому лагерю, в случае обнаружения означала для них смерть, хотя во имя сохранения добрых отношений между их странами такая смерть будет представлена как «несчастный случай» или «самоубийство», поскольку ни одна из сторон не хотела формального разрыва. Словесным выражением преданности в социалистических странах придавали ещё большее значение, чем в капиталистических, генерал знал это, — ведь создавать символы намного проще, чем преобразовывать действительность.

Расшифрованная телеграмма, что лежала на его столе, представляла немалый интерес, особенно по той причине, что в ней не было прямых указаний относительно того, как ему следует поступить. Как это похоже на московских бюрократов! Они всегда спешат вмешаться в события, которые он мог уладить и без их участия, а вот теперь они не знали, что предпринять, — не знали, но боялись не предпринять ничего. Вот потому и поручили ему решить проблему на месте.

Генерал, разумеется, знал о существовании лагеря. Несмотря на то, что лагерь с американскими военнопленными находился в ведении военной разведки, у него были свои люди в аппарате военного атташе, информировавшие его. В конце концов, КГБ следил за всеми, для чего и был создан. Полковник Гришанов пользовался в своей работе нестандартными методами, однако, судя по его донесениям, ему удалось добиться хороших результатов, намного лучших, чем та информация, которую получал сам генерал от этих маленьких дикарей. И вот теперь у полковника появилась по-настоящему смелая идея. Вместо того чтобы разрешить вьетнамцам расправиться с военнопленными, он предложил вывезти их в Россию. Эта мысль была по-своему блестящей, и генерал КГБ пытался решить, стоит ли ему поддержать её в одном из своих донесений в Москву, где это предложение, несомненно, будет рассматриваться на уровне Совета Министров или даже Политбюро. В целом, считал генерал, такая мысль заслуживает особого внимания... и эта точка зрения помогла ему решить возникшую перед ним проблему.

Как ни привлекательно было бы предоставить американцам возможность спасти своих военнопленных в ходе их операции «Зелёный самшит», поскольку это убедит вьетнамцев в необходимости более тесного сотрудничества с Советским Союзом, докажет им их несостоятельность, в то же время это будет означать, что сведения, находящиеся в головах американцев, будут навсегда потеряны для его родины, а Советскому Союзу эти сведения были необходимы.

Сколько времени, подумал генерал, можно с этим подождать? Американцы действуют быстро, но отнюдь не молниеносно. Операцию одобрили в Белом доме всего неделю назад. Все бюрократические колёсики, в конце концов, крутятся одинаково медленно. В Москве для подготовки и осуществления такой операции потребовалась бы вечность. Операция «Кингпин» тоже готовилась очень долго — иначе она оказалась бы успешной. Только удача второразрядного советского агента на юге Соединённых Штатов позволила Советскому Союзу предупредить Ханой, и то с эвакуацией военнопленных едва не опоздали. Зато сейчас предупреждение поступило загодя.

Политические игры. Их просто невозможно отделить от разведывательных операций. В прошлом его едва не обвинили в намеренной затяжке решения, но впредь он не даёт им такой возможности. Даже с марионетками нужно обращаться, как с товарищами. Генерал поднял трубку, чтобы пригласить вьетнамского коллегу вместе пообедать. Они будут обедать в посольстве, только там подают приличную пищу, подумал генерал.

29. И покинет последним

Команда знала, что они будут лишь сторонними наблюдателями, поэтому следила за морскими пехотинцами с радостным возбуждением. Двадцать пять солдат без устали проделывали физические упражнения и закончили тренировку пробежкой вокруг стоящих на палубе вертолётов. Матросы смотрели на них молча. Теперь все стало известно. Слишком многие видели подводные сани, и матросы, сидя за столами в кают-компании, подобно профессиональным разведчикам, собрали воедино некоторые факты, да ещё и приукрасили их домыслами. Значит, морские пехотинцы высаживаются в Северном Вьетнаме. Что последует за этим, никто не знал, но все пытались догадаться. Может быть, операция заключается в том, чтобы захватить установку по запуску зенитных ракет и доставить на корабль какие-то важные детали. Может быть, собираются уничтожить какой-то мост, но скорее всего целью операции являются люди. Возможно, вьетнамские партийные руководители.

— Военнопленные, — уверенно заявил старшина второй статьи, доедая свой гамбургер, который на флоте называют, «салазками». — Кто ещё? — прибавил он и кивнул в сторону медицинского персонала, обедавшего за отдельным столом:

— Шесть санитаров, четыре врача — слишком много медицинских дарований, парни. Как вы думаете, зачем они здесь?

— Господи, — заметил другой моряк, отпивая молоко из чашки. — Ты действительно прав, приятель.

— Да, нам будет чем гордиться, если это закончится успехом, — отозвался третий.

— Сегодня вечером ожидается плохая погода, — вставил старшина-рулевой. — Главный метеоролог флота улыбался по этому поводу, а я видел, как вчера его выворачивало наизнанку. Наверно, он не может, переносить плавание на корабле меньше авианосца. — «Огден» действительно очень странно раскачивался на волнах, и причина этого заключалась в необычной форме, которую имел корпус судна, а когда оно поворачивалось бортом к порывистому западному ветру, ситуация ещё больше ухудшалась. Матросам всегда доставляло удовольствие наблюдать, как у кого-то из офицеров исчезает за бортом обед — в данном случае это был ужин, — и, уж конечно, никто не станет радостно улыбаться, узнав о том, что приближается шторм, при котором его снова вывернет наизнанку. На это должна быть весомая причина. Заключение было очевидным, хотя от таких выводов служба безопасности приходит в отчаяние.

— Боже милостивый, надеюсь, у них будет все в порядке.

— Давайте ещё раз осмотрим лётную палубу, — предложил младший боцман. Все закивали. Тут же была собрана рабочая команда. Через час на чёрной лётной палубе, покрытой составом, предупреждающим скольжение, не останется даже спички.

— У вас хорошие парни, капитан, — заметил Голландец Максуэлл, наблюдая с правого крыла мостика за рабочей командой. То и дело кто-нибудь из матросов наклонялся, подбирая что-то с палубы, — самый малый «посторонний» предмет мог, попав в лопасти турбины вертолёта, повредить двигатель. На морском языке это называлось ППП — «повреждение посторонним предметом». Своими действиями команда «Огдена» показывала — что ни случись сегодня вечером, причина никак не будет связана с их судном.

— Много студентов из колледжей, — ответил Фрэнкс, с гордостью глядя на своих матросов. — Иногда мне кажется, что палубная команда ничуть не уступает по интеллекту офицерской кают-компании. — Это было вполне простительным преувеличением. На самом деле ему хотелось сказать что-то совершенно иное, то, о чем думал каждый на борту «Огдена»: насколько велики шансы на успех? Однако капитан не задал вопроса вслух. И правильно сделал, потому что, произнесённый, он мог оказаться не к добру, принести несчастье. Даже мысли об этом могли сказаться на исходе операции, но, как Фрэнкс ни пытался, он не мог заставить себя перестать думать о ней.

Тем временем морские пехотинцы собрались в своём помещении вокруг ящика с песчаным макетом лагеря. Они уже один раз обсудили предстоящую задачу и теперь делали это снова. Процедура повторится ещё раз перед ленчем и несколько раз после него, причём как с участием всей штурмовой группы, так и с отдельными солдатами и подразделениями. Каждый морской пехотинец видел лагерь и представлял собственные действия с закрытыми глазами, вспоминая свои тренировки в Куантико, заново переживая учебные штурмы с применением боевого оружия.

— Капитан Элби, сэр? — В помещение вошёл рассыльный и протянул капитану раскрытый блокнот. — Донесение от мистера Кларка, сэр.

Капитан морской пехоты улыбнулся:

— Спасибо, матрос. Вы прочитали его?

Рассыльный смущённо покраснел.

— Прошу извинить меня, сэр. Да, прочитал. Все спокойно. — Он на мгновение заколебался, прежде чем выразить собственную мысль:

— Сэр, мои товарищи желают вам удачи. Как следует пните их в зад, сэр.

— А вы знаете, шкипер, — заметил Ирвин, когда рассыльный вышел и закрыл за собой дверь, — я, пожалуй, больше никогда не смогу ударить матроса, даже в кабаке.

Элби прочитал донесение.

— Парни, наш друг находится на наблюдательном пункте. Он сообщает, что в лагере сорок четыре охранника, четыре офицера, один русский полковник. Караульную службу несут как обычно, никаких отклонений от нормы. — Молодой капитан поднял голову. — Ну вот, солдаты. Сегодня вечером мы начинаем.

Один из молодых морских пехотинцев сунул руку в карман и достал оттуда большое резиновое кольцо. Нарисовав на нем шариковой ручкой два глаза, он опустил его на вершину холма, который они назвали «холмом Змеи».

— Этот парень, — проворчал он, повернувшись к своим товарищам, — хладнокровный сукин сын.

— Не забудьте, — громко предостерёг всех Ирвин, — и особенно группа огневой поддержки. Как только мы приблизимся к лагерю, он побежит к нам вниз по склону холма. Не вздумайте подстрелить его.

— Не беспокойся, сардж, — заверил его старший в группе огневой поддержки.

— Солдаты, пошли пообедаем. Я хочу, чтобы все вы как следует отдохнули днём. Ешьте выданные вам витамины. Нужно, чтобы вы хорошо видели в темноте. Оружие разобрать, почистить и приготовить к осмотру в семнадцать ноль-ноль, — обратился к морским пехотинцам капитан Элби. — Вы знаете, что за операция нам предстоит. Проявите хладнокровие, и мы добьёмся успеха. — Сейчас ему нужно было встретиться ещё раз с экипажами вертолётов и окончательно обсудить планы высадки и эвакуации.

— Будет исполнено, сэр, — ответил за всех старший сержант Ирвин.

* * *

— Привет, Робин.

— Привет, Коля, — слабым голосом отозвался Закариас.

— Я все ещё стараюсь добиться, чтобы вас лучше кормили.

— Да, это было бы неплохо, — признался американец.

— Вот, попробуй. — Гришанов передал ему кусок чёрного хлеба, присланного из Москвы женой. От влажного климата на хлебе успела появиться плесень, но русский полковник соскоблил её ножом. И все равно американец жадно накинулся на еду. Проглотить чёрствый хлеб помог глоток из фляжки Гришанова.

— Я ещё сумею сделать из тебя русского, — неосторожно усмехнулся полковник советских ВВС. — Водка требует в качестве закуски чёрного хлеба. Мне так хотелось бы показать тебе свою страну. — Гришанов решил в дружеском мужском разговоре незаметно заронить в голову американца семя такой мысли.

— У меня семья, Коля. Если угодно Господу...

— Да, Робин. Если угодно Господу. — Или если угодно Северному Вьетнаму, или если угодно Советскому Союзу. Или ещё кому-нибудь. Каким-то образом Гришанов должен спасти и этого американца и остальных. Столько американских офицеров стали теперь его друзьями. Он столько узнал о них, об их семьях, хороших и плохих семейных отношениях, об их детях, их мечтах и надеждах. Эти американцы такие странные, такие откровенные. — Кроме того, если угодно Господу, на случай попытки китайцев подвергнуть Москву ядерному удару, теперь у меня есть план, как остановить их. — Он развернул карту и положил её на пол. Это был результат всех его бесед с американским коллегой, все, что он узнал, проанализировал и нанёс на лист бумаги. Гришанов очень гордился этим, карта давала ясное и наглядное представление о в высшей степени сложном, блестяще разработанном оперативном плане.

Закариас провёл по карте пальцем, читая нанесённые на ней пометки на английском языке, казавшиеся такими странными среди русских названий. На его лице появилась одобрительная улыбка. Умный парень этот Коля, так быстро научился многому. То, как он расположил свои истребители-перехватчики, как он оттянул их назад, патрулируя воздушное пространство позади горных хребтов, наглядно свидетельствует, что он постиг всю глубину оборонной концепции. А эти ловушки из ракетных зенитных батарей. Коля мыслил теперь не просто как лётчик-истребитель, нет, он поставил себя на место пилота, ведущего стратегический бомбардировщик. Это — первый шаг в понимании того, как все произойдёт. Если каждый русский командир ПВО начнёт понимать, как осуществить это, американской стратегический авиации придётся нелегко...

Боже мой.

Руки Робина перестали двигаться.

Полковник Гришанов имел в виду совсем не китайские бомбардировщики.

Закариас поднял голову, и пришедшая мысль отразилась на его лице ещё до того, как он нашёл в себе силы заговорить:

— Сколько бомбардировщиков «Бэджер» у китайцев?

— Сейчас? Двадцать пять. Они стараются увеличить их число.

— Но теперь ты в состоянии перенести все, что тебе известно, и на другие направления.

— Да, нам придётся сделать это, по мере того как они увеличивают свою бомбардировочную авиацию, Робин, я ведь говорил тебе об этом, — быстро и спокойно ответил Гришанов, но было уже поздно, увидел он.

— Я рассказал тебе все, что мне было известно... — растерянно произнёс американский полковник, глядя на карту. Затем его глаза закрылись и плечи задрожали. Гришанов обнял его, чтобы разделить боль, охватившую друга.

— Робин, ты научил меня, как защитить детей моей страны. Я не лгал тебе. Мой отец действительно ушёл из университета, чтобы воевать против немцев. Мне действительно пришлось эвакуироваться из Москвы, когда я был ещё ребёнком. У меня действительно погибли друзья той суровой зимой, замёрзли в снегу — маленькие девочки и мальчики. Все это действительно случилось. Я видел это собственными глазами.

— А вот я предал свою страну, — прошептал Робин. Озарение охватило его со скоростью и силой падающей авиабомбы. Как он мог вести себя так глупо, проявить такую слепоту? Робин откинулся назад, почувствовал внезапную боль в груди, в это мгновение ему хотелось, чтобы у него произошёл сердечный приступ. Впервые в жизни он мечтал о смерти. Но это не было сердечным приступом. Просто сжался желудок, страдающий от повышенной кислотности. Этого следовало ожидать — кислота разъедала ему желудок, подобно тому как сознание разъедало оборонительные рубежи его души. Он предал свою страну и предал своего Бога. Его проклянут.

— Друг мой...

— Ты воспользовался моей слабостью! — прошипел Закариас, пытаясь отстраниться от русского.

— Робин, выслушай меня. — Гришанов не отпускал его. — Я люблю свою страну точно так же, как ты любишь свою. Я дал клятву защищать её. Я не лгал тебе относительно этого, и теперь наступило время, когда ты должен узнать и о другом. — Американский полковник должен понять его. Он должен убедить Закариаса, подобно тому, как сам Закариас во многом убедил его самого.

— Узнать — о чем?

— Робин, ты — мертвец. Вьетнамцы сообщили тебе домой, что ты погиб в бою. Тебе никогда не разрешат вернуться обратно. Вот почему ты не в тюрьме Хоа Ло, «Хилтон», как вы её называете, — Гришанов почувствовал, как его душу пронизала резкая боль, когда Закариас посмотрел на него горьким взглядом. Русский полковник заговорил снова, и теперь в его голосе звучала мольба.

— Когда ты думаешь, что я обманул тебя, ты ошибаешься. Я умолял своих начальников позволить мне спасти тебя. Клянусь жизнью своих детей: я не допущу, чтобы ты умер. Ты не сможешь вернуться обратно в Америку. Я позабочусь о том, чтобы тебе было хорошо в России. Ты снова сможешь летать, Робин! У тебя будет новая жизнь. Не в моих силах вернуть тебя домой к твоей Эллен и детям. Если бы я мог, я сделал бы это. Я не чудовище, Робин, а всего лишь человек, как и ты. У меня есть своя страна, как и у тебя. У меня есть семья, как и у тебя. Ради Бога, дружище, поставь себя на моё место. Что сделал бы ты, оказавшись в таком положении? Как бы чувствовал себя?

Ответа не последовало, послышался стон, разрывающий душу — стон стыда и отчаяния.

— Неужели ты допустил бы, чтобы они подвергли меня пыткам? Согласись, ведь я добился своего. Шесть военнопленных умерли в этом лагере, понимаешь? Шесть американцев погибли, перед тем как я приехал сюда. Я сразу положил этому конец! Только один офицер умер после моего приезда — только один, и я плакал, вспоминая его, Робин, да, плакал! Я бы с радостью убил этого майора Вина, этого маленького фашиста. Я спас тебя и всех остальных! Я сделал все, что в моих силах, и умолял своих начальников сделать как можно больше для вас. Я делился с тобой пищей, Робин, тем, что присылала мне Марина!

— А я научил тебя убивать американских лётчиков...

— Только в том случае, если они нападут на мою страну, Робин. Только тогда мы воспользуемся тем, чему ты меня научил. Неужели ты хочешь, чтобы они убили мою семью?

— Но ведь дело обстоит совсем не так!

— Нет, именно так. Разве ты не видишь этого? Это не игра, Робин. Мы — ты и я — занимаемся смертью, и, чтобы спасти жизни одних, нужно убивать других.

Может быть, надеялся Гришанов, когда-нибудь полковник Закариас поймёт все это. Он — умный человек, у него рациональный взгляд на жизнь. Когда у него появится время посмотреть в лицо фактам, он поймёт, что жизнь лучше смерти, и тогда, пожалуй, они снова станут друзьями. Ну а пока, подумал русский полковник, я спас ему жизнь. Пусть американец проклинает меня за это, для своих проклятий ему нужно вдохнуть воздух, эликсир жизни. Он, полковник Гришанов, будет с гордостью носить это бремя. Он получил нужную ему информацию и при том сумел спасти человеческую жизнь, а это в точности соответствует предназначению лётчика ПВО страны, который когда-то поклялся сделать спасение жизней своей целью, ещё, будучи маленьким испуганным мальчиком, направлявшимся из Москвы в Горький.

* * *

Келли увидел, что русский офицер вышел из тюремного блока незадолго до ужина. В руке он держал блокнот, полный, несомненно, информации, полученной им от военнопленных.

Мы поджарим твой жалкий красный зад, прошептал про себя Келли. Парни бросят пару зажигательных гранат тебе в окно, приятель, и поджарят тебя на ужин вместе с твоими записями. Это уж точно.

Теперь он чувствовал это. Опять Келли охватило редкое ощущение, что ты один знаешь, что произойдёт, — божественное чувство видения будущего. Он отпил воды из фляжки. Нужно принять меры, чтобы не допустить обезвоживания организма. Теперь приходилось сдерживать нетерпение. Перед его глазами находилось здание с заключёнными в нем двадцатью одинокими, испуганными и страдающими американцами, и, хотя Келли не встречался ни с одним из них, да и по имени знал только одного, поставленная цель заслуживала любых усилий. Что касается остального, он попытался вспомнить латинскую фразу, которую вынес из средней школы: пожалуй, morituri non cognant — обречённые на смерть о том не ведают. Для Келли этого было достаточно.

* * *

— Отдел по расследованию убийств.

— Здравствуйте, мне нужен лейтенант Фрэнк Аллен.

— Это я, — ответил Аллен. В это утро понедельника он сел за свой стол всего пять минут назад. — С кем я разговариваю?

— С сержантом Питом Майером, сэр, из Питтсбурга, — послышался голос в телефонной трубке. — Капитан Дули посоветовал мне связаться с вами.

— Давно не видел Майка, сержант. Он все ещё болеет за «Пиратов»?

— Каждый вечер, лейтенант. Я тоже стараюсь не пропустить ни одного матча.

— Вы позвонили, чтобы узнать о результатах матча, сардж? — с усмешкой спросил Аллен. Полицейское братство.

— "Пираты" в отличной форме. В этом году Роберто не имеет себе равных. — Действительно, у Клементе год был выдающимся.

— Вы так считаете? А как же Брукс и Фрэнк? — Братья Робинсон тоже играли великолепно. — Итак, сардж, чем могу служить?

— Лейтенант, у меня есть для вас кое-какие сведения. Это о двух убийствах, обе жертвы — женщины, лет примерно двадцати.

— Одну минуту. — Аллен взял чистый лист бумаги. — Кто источник вашей информации?

— Раскрыть это я пока не могу, сэр. Тайна исповеди, понимаете. Я стараюсь получить разрешение, но для этого может потребоваться некоторое время. Можно продолжать?

— Хорошо. Имена жертв?

— Последней была убита Памела Мэдден — совсем недавно, всего несколько недель назад.

— Господи, да это же труп у фонтана! — У лейтенанта Аллена широко открылись глаза от изумления. — А кто вторая?

— Ее звали Элен, убили где-то прошлой осенью. Оба убийства были совершены с исключительной жестокостью — пытки и сексуальные извращения, лейтенант.

Аллен наклонился вперёд, прижимая к уху телефонную трубку.

— Вы хотите сказать, сержант, что у вас находится свидетель обоих убийств?

— Совершенно верно, сэр. Дело обстоит именно так. Кроме того, у меня есть имена двух возможных участников этих преступлений. Это двое белых мужчин, одного зовут Билли, другого Рик. Больше сведений о них нет, но я могу заняться и этим.

— Спасибо, но расследованием этих убийств занимается центральное полицейское управление, лейтенант Райан и сержант Дуглас. Мне известны оба имени — я имею в виду имена жертв. Это преступления, которые привлекли к себе большое внимание и являются очень важными, сардж. Насколько надёжна ваша информация?

— Я считаю её очень достоверной, лейтенант. У меня есть для вас одно доказательство. Жертве номер два, Памеле Мэдден, после смерти расчесали волосы.

В каждом важном полицейском расследовании несколько ключевых моментов всегда держатся в тайне, о них не сообщается прессе, чтобы отсеять немалое количество чокнутых, постоянно звонящих в полицию с признаниями о совершенных преступлениях или о чем-нибудь другом, что может потрясти их больную фантазию. Информация о расчёсанных волосах была настолько секретной, что даже лейтенант Аллен ничего не знал об этом.

— Что-нибудь ещё?

— Оба убийства связаны с торговлей наркотиками. Убитые девушки развозили товар дилерам.

— Точно! — взволнованно воскликнул Аллен. — Ваш источник находится в тюрьме или как?

— Я боюсь нарушить данное мной слово, но — хорошо, признаюсь. Мой отец — священник. Он беседует с девушкой, успокаивает её, проповедует христианскую добродетель. Только прошу вас, лейтенант, никто не должен об этом знать, ладно?

— Понимаю. Что, по-вашему, мне следует предпринять?

— Вы не могли бы передать полученную информацию детективам, ведущим расследование? В случае необходимости они могут связаться со мной через полицию Питтсбурга. — Сержант Майер назвал свой служебный номер телефона. — Я руковожу у себя в отделении сменой полицейских патрулей, а сейчас мне нужно ехать, чтобы прочитать лекцию в академии. Вернусь обратно в четыре.

— Очень хорошо, сержант. Я передам все, что вы мне сказали. Спасибо за информацию. Том и Эм позвонят вам, не сомневайтесь. — Боже мой, да мы готовы отдать Питтсбургу победу только ради того, чтобы арестовать этих ублюдков. Аллен переключил клавиши на своём телефонном аппарате.

* * *

— Привет, Фрэнк, — сказал лейтенант Райан. Когда он ставил на стол свою чашку кофе, казалось, что это движение происходит при замедленной фотосъёмке. Такое впечатление тотчас же исчезло, стоило ему взять ручку. — Продолжай, я записываю.

Этим утром сержант Дуглас опоздал с приходом в отдел из-за несчастного случая на шоссе 1-83. Он вошёл, держа в руке свою утреннюю чашку кофе и булочку, и увидел, как его босс что-то поспешно записывает.

— Расчесала ей волосы? Он что, сказал это тебе? — спросил Райан. Дуглас наклонился через стол и увидел, что взгляд лейтенанта напоминает взгляд охотника, только что услышавшего первый шорох в кустах. — О'кей, какие имена он назвал... — Рука детектива сжалась в кулак. Он медленно выдохнул. — Ну хорошо, Фрэнк, где находится этот парень? Спасибо. До свидания.

— Хорошие новости?

— Питтсбург, — произнёс Райан.

— Что?

— Позвонил полицейский сержант из Питтсбурга. Он знает о том, где находится возможный свидетель убийств Памелы Мэдден и Элен Уотерс.

— У него надёжная информация?

— Девушка, которая расчесала волосы Памелы Мэдден, Том. А теперь попробуй догадаться, чьи ещё имена вспыли вместе с именами убитых девушек?

— Ричард Фармер и Уильям Грейсон?

— Да, Рик и Билли. Прямо в цель, а? Девушки были, по-видимому, курьерами в наркобизнесе. Одну минуту... — Райан откинулся на спинку кресла и уставился в пожелтевший потолок. — Когда убили Фармера, там была девушка — мы думаем, что была, — поправился он. — Прямая связь. Том. Памела Мэдден, Элен Уотерс, Фармер, Грейсон — все они связаны... это означает...

— И уличные торговцы. Все каким-то образом связаны между собой. Что связывает их, Эм? Нам известно, что все они принадлежали — наверно все — к наркобизнесу.

— Два различных modus operandi^[237]. Том. Девушек убили как... нет, так не поступают даже со скотом. А вот все остальные. Том, все остальные убиты Невидимкой, который мстил за что-то! Именно это сказал мне Фарбер — человек, сделавший мщение целью своей жизни.

— Месть, — согласился Дуглас, поддерживая анализ Райана собственными размышлениями. — Боже, Эм, да разве можно винить его?

Только один человек, имеющий отношение к убийствам, был близок с одной из девушек, и его имя известно департаменту полиции, верно? Райан поднял телефонную трубку и снова позвонил лейтенанту Аллену.

— Фрэнк, как зовут того парня, который занимался с тобой делом Гудинга? Ну тот, из флота?

— Келли, Джон Келли, он нашёл пистолет недалеко от Форт-Макгенри. Затем центральное управление заключило с ним договор о подготовке полицейских ныряльщиков, помнишь? Ах да! Ну конечно! Памела Мэдден. Боже мой!

— Расскажи мне о нем, Фрэнк.

— Отличный парень. Тихий, какой-то грустный — у него погибла жена в автомобильной катастрофе.

— Ветеран Вьетнама, верно?

— Подводный пловец, занимался взрывами под водой. Так он зарабатывает на жизнь — взрывает под водой различные препятствия.

— Продолжай.

— Очень силен физически, все время поддерживает себя в форме. — Аллен задумался. — Я видел, когда он нырял, — его тело покрыто шрамами. Принимал участие в боевых действиях и был ранен. У меня есть его адрес и все, что может тебе понадобиться.

— Информация о Келли находится в материалах расследования, Фрэнк. Спасибо, дружище. — Райан положил трубку. — Вот он и есть наш Невидимка, Том.

— Келли?

— Сегодня утром мне нужно быть в суде — чёрт побери! — недовольно выругался Райан.

* * *

— Как приятно увидеться снова, — произнёс доктор Фарбер. Для него понедельник всегда был лёгким днём. Он только что проводил своего последнего пациента и собирался после ленча поиграть в теннис с сыновьями. Полицейские едва успели захватить его, когда доктор выходил из кабинета.

— Что вам известно относительно ныряльщиков, занимающихся подводными взрывными работами? — спросил Райан врача, идя рядом с ним по коридору.

— Вы имеете в виду подводных пловцов? Военно-морской флот?

— Совершенно верно. Это крепкие парни?

Фарбер усмехнулся, не вынимая трубки изо рта:

— Они первыми высаживаются на берег — прокладывают путь морской пехоте. Как вы сами полагаете? — Он задумался, припоминая что-то. — Знаете, ведь есть теперь кое-что даже лучше.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил лейтенант Райан.

— Дело в том, что я все ещё иногда работаю на Пентагон. Университет Хопкинса занимается массой правительственных подрядов. Прикладная физика, много других специальных работ. Вы ведь знакомы с моим прошлым. — Он сделал паузу. — Иногда я провожу психологическое тестирование, консультации —например, как люди переносят участие в боевых действиях. Это относится к разряду секретных работ, понимаете? Так вот, у них есть новая группа специального назначения, отделившаяся от подразделения подводных пловцов. Их называют тюленями — расхожее название, но официальное наименование группы — SEAL (Sea Air Land) — это морские коммандос, по-настоящему отборные парни. Об их существовании мало кому известно. Это не просто крутые люди, нет, их готовят не только действовать, но и думать, планировать заранее. Я хочу сказать, это не какие-то накаченные сверхсолдаты. Они умны и расчётливы.

— Татуировка, — вдруг вспомнил Дуглас. — У него вытатуирован на руке тюлень.

— Док, если у одного из таких «тюленей» будет зверски убита девушка, каким станет его поведение? — Ответ на такой вопрос был очевиден, но лейтенант не мог не задать его.

— В этом случае у парня появится цель, которую вы пытаетесь обнаружить, — ответил Фарбер, направляясь к выходу, не желая раскрывать что-нибудь ещё, хотя бы и ради расследования серии убийств.

— Да, это он и есть. За исключением одного, — пробормотал Райан в сторону закрывшейся двери.

— Точно. Никаких доказательств. Зато чертовски сильная мотивация.

* * *

Начало темнеть. Это был безотрадный день в «Сендер грин» — для всех, за исключением Келли. Плац лагеря превратился в мешанину грязи, с вонючими лужами, большими и маленькими. Охранники провели почти весь день, пытаясь осушить его, и навести хоть какой-то порядок. Дежурившие на караульных вышках повернулись спиной к сменившемуся ветру. Такая погода плохо влияет на людей. Большинство человеческих существ не переносят влагу, и стоит им промокнуть, как их самочувствие ухудшается. Они становятся раздражёнными и подавленными, тем более, когда их обязанности скучные и однообразные. В Северном Вьетнаме наступление такой погоды означало сокращение воздушных бомбардировок, и в результате солдаты становились ещё менее внимательными. Жаркий день привёл к накоплению электричества в облаках, росло там и количество влаги, и облака тут же выплёскивали лишнюю влагу на землю.

— Что за дерьмовый день, наверняка говорят охранники за ужином. И все согласно кивают, глядя на еду, вниз, но не вверх, внутрь, но не наружу. Джунгли вокруг лагеря промокли. Двигаться, ступая на мокрые листья, намного тише и безопаснее, чем на сухие. Не осталось ни одной сухой веточки, которая могла бы хрустнуть. Влажный воздух будет приглушать звуки, не передавать их дальше. Короче говоря, ситуация создалась идеальная.

Келли воспользовался наступающей темнотой, чтобы пошевелиться. Его тело онемело от неподвижности. Он сел под своим кустом, стряхнул капли с лица и съел ещё несколько пищевых таблеток и выпил полную фляжку воды, затем выпрямил руки и ноги. Он видел место предстоящей высадки штурмовой группы и уже выбрал путь, по которому направится к нему, надеясь, что морские пехотинцы проявят достаточно разума и не откроют по нему огонь, когда он побежит к ним вниз по склону холма. В 21.00 он включил радио и передал последнее донесение.

* * *

«Зелёный свет», написал оператор на листе блокнота. Все спокойно, никаких перемен.

— Все. Это нам и требовалось. — Максуэлл посмотрел на остальных. Все кивнули.

— Операция «Зелёный самшит», четвертая фаза, начинается в двадцать два часа. Капитан Фрэнкс, передайте сигнал на «Нью-порт-Ньюз».

— Слушаюсь, сэр.

На «Огдене» экипажи вертолётов облачились в огнестойкие комбинезоны, затем направились к своим машинам, чтобы проверить механизмы и прогреть двигатели. Они увидели, что матросы протирают плексиглас лётных кабин и иллюминаторов. В отведённом им помещении морские пехотинцы одевали маскировочные костюмы. Оружие почищено и проверено, магазины и обоймы полностью заряжены боеприпасами, только что извлечёнными из герметически запечатанных контейнеров. Солдаты разделились на пары и наносили друг другу на лица маскировочную окраску. Никаких шуток и улыбок. Все были такими серьёзными, как актёры во время первого спектакля, и деликатность, с которой наносилась краска, казалась какой-то странной при мысли о том, что предстоит через несколько часов. Впрочем, все, за исключением одного.

— Не увлекайтесь тенями вокруг глаз, сэр, — произнёс Ирвин, обращаясь к явно нервничавшему капитану Элби, который испытывал обычное для командира группы волнение и нуждался в успокаивающих словах сержанта.

* * *

В готовой каюте авианосца «Констелейшн» невысокий, худощавый молодой командир эскадрильи Джошуа Пейнтер проводил инструктаж. Его восемь «фантомов» F-4 были до предела загружены боезапасом.

— Сегодня мы осуществляем прикрытие специальной операции. Нашей целью являются батареи зенитных ракет к югу от Хайфона, — говорил он, не имея представления о самой операции и надеясь, что она заслуживает той опасности, которой подвергнутся пятнадцать его офицеров, вылетающих вместе с ним сегодня вечером. А ведь это была только его эскадрилья. За ним последуют десять штурмовиков А-6 «Интрудерс», которые нанесут удар по своим целям, а почти все остальные самолёты авиакрыла, базирующегося на «Конни», будут прикрывать их, производя максимальное количество электронного шума для подавления вьетнамских радиолокационных станций. Пейнтер искренне надеялся, что цель операции является такой важной, как говорил об этом адмирал Подулски. Игры с батареями, вооружёнными зенитными ракетами, не относились к числу его любимых развлечений.

Крейсер «Ньюпорт-Ньюз» находился сейчас в двадцати пяти милях от берега, приближаясь к точке, где он окажется точно между «Огденом» и берегом. Радиолокационные станции крейсера были выключены, так что береговые радары скорее всего не знали его координат. Последние несколько дней северовьетнамская армия с большей, осторожностью относилась к использованию своих береговых станций обнаружения. Капитан сидел на мостике в своём кресле. Он посмотрел на часы, вскрыл запечатанный конверт из плотной бумаги и быстро прочитал хранившийся там приказ о предстоящих действиях крейсера. Этот конверт хранился в его сейфе уже две последние недели.

— Гм, — хмыкнул он себе под нос, а затем громко произнёс:

— Мистер Шумэн, распорядитесь, чтобы в машинном отделении подняли давление до максимального в котлах один и четыре. Мне понадобится полная мощность двигателей, причём как можно быстрее. Сегодня мы снова займёмся сёрфингом. Передайте помощнику, командиру корабельной артиллерии и главным старшинам, что я хочу встретиться с ними немедленно в своей походной каюте.

— Слушаюсь, сэр. — Вахтенный офицер сделал необходимые пометки. С максимальным давлением пара во всех четырёх котлах «Ньюпорт-Ньюз» мог развивать скорость в тридцать четыре узла и, следовательно, стремительно приближаться  берегу и так же стремительно уходить от него.

— Серф-сити, жди нас! — громким голосом пропел стоящий у руля старшина, как только капитан спустился с мостика. Это была официальная корабельная шутка — поскольку она нравилась капитану, — возникшая несколько месяцев назад, когда старшина первой статьи произнёс её впервые, которая означала максимальное сближение с берегом, прямо в волны прибоя, откуда проще вести огонь прямой наводкой. — Отправляемся в Серф-сити, где ставки два к одному!

— Доложите курс, Бейкер, — вмешался вахтенный офицер, чтобы прервать хоровое пение.

— Один-восемь-пять, мистер Шумэн, — тотчас отозвался рулевой. Его тело продолжало двигаться в такт ритму песни. Серф-сити, жди нас!

— Джентльмены, если вас интересует, как мы заслужили все эти забавы последних нескольких дней, выслушайте объяснение, — произнёс капитан в своей походной каюте, расположенной под мостиком. Объяснение продолжалось несколько минут. На столе лежала карта берегового района, где каждая зенитная батарея была нанесена на основании информации, полученной после аэрофотосъёмки и спутникового фотографирования. Офицеры и старшины артиллерийской боевой части, внимательно смотрели на карту. Там было отмечено немало горных вершин, по которым можно вести радиолокационную наводку.

— Вот это да! — выдохнул главный старшина, ведущий управление огнём. — Значит, сэр, можно использовать всю корабельную артиллерию? Даже пятидюймовки?

Шкипер кивнул.

— Чиф Скелли, вы меня весьма разочаруете, если мы вернёмся в Субик-бей с неиспользованным боезапасом.

— Сэр, я предлагаю вести стрельбу из пятидюймового орудия номер три осветительными снарядами и по мере возможности пристреливаться визуально.

Вообще-то обстрел береговых зенитных батарей был просто-напросто геометрическим упражнением. Артиллерийские специалисты — в их число входил и командир крейсера — склонились над картой и быстро решили, как лучше всего это осуществить. Они уже все рассчитали заранее, и единственным отличием было то, что раньше предполагалось вести обстрел в светлое время суток.

— Там не останется никого, кто сможет произвести хотя бы один выстрел по нашим вертолётам, сэр.

На письменном столе командира заворчал телефон прямой связи с мостиком крейсера. Командир снял трубку.

— Капитан слушает.

— Все четыре котла приведены в готовность, сэр. Полный ход тридцать, экстренный тридцать три.

— Приятно слышать, что главный механик не спит. Очень хорошо. Пробить боевую тревогу. — Он положил трубку в тот момент, когда по всему кораблю заревели колокола громкого боя. — Джентльмены, мы должны защитить наших морских пехотинцев, — решительно произнёс командир. Артиллерийская боевая часть его крейсера ничем не уступала линейному кораблю «Миссисипи». Через две минуты он снова вернулся на мостик.

— Мистер Шумэн, я беру управление на себя.

— Управление кораблём взял на себя капитан, — объявил вахтенный офицер.

— Право руля, переходим на курс два-шесть-пять.

— Есть право руля, переходим на курс два-шесть-пять. — Старшина Сэм Бейкер принялся вращать штурвал. — Сэр, руль положен на правый борт.

— Очень хорошо, — отозвался капитан и добавил:

— Серф-сити, жди нас!

— Так точно, сэр! — одобрительно воскликнул рулевой старшина. Вообще-то шкипер был не так уж плох для старого пердуна.

* * *

Наступило время нервничать. Что может теперь помешать операции? — спросил себя Келли, глядя на лагерь с вершины холма. Да что угодно. Вертолёты могут столкнуться в воздухе. Или напорются на неопознанную зенитную батарею, а она мигом собьёт низко летящие машины. Может выйти из строя и какая-нибудь крохотная деталь или клапан, и винтокрылая громадина рухнет на землю. А если сегодня проводит манёвры местная национальная гвардия? Всегда что-то отдаётся на волю случая. Ему доводилось видеть, как операции срывались по самым глупым и непредсказуемым причинам. Но не сегодня, пообещал он себе. Не сегодня, после всей тщательней шей подготовки. Экипажи вертолётов готовились три недели, так же напряжённо, как и морские пехотинцы. За «птичками» ухаживали с любовью и вниманием. Матросы «Огдена» придумывали много полезного. Нельзя совершенно устранить элемент риска, но тщательной подготовкой и тренировкой можно уменьшить его. Келли посмотрел на свою автоматическую винтовку, убедился, что она наготове, и снова замер. Это тебе не то, что сидеть в угловом доме в северной части Балтимора. Это — настоящая операция. Ее успешное проведение позволит ему оставить позади все остальное. Его попытка спасти Пэм кончилась неудачей из-за собственной ошибки, но, возможно, так ему и было суждено. При подготовке к этой операции он не допустил ни единой ошибки, да и остальные тоже. На этот раз он спасал не одного человека — нет, он спасал двадцать. Келли взглянул на циферблат часов. Секундная стрелка ползёт так медленно. Он закрыл глаза, надеясь, что, когда снова откроет их, стрелка поползёт быстрее. Но так не случилось. Впрочем, он знал это. Бывший старшина «тюленей» заставил себя сделать глубокий вдох и продолжать выполнение задания. Для него это означало, что он положил карабин на колени и сконцентрировал все внимание на бинокле. Наблюдение за лагерем должно продолжаться до того самого момента, когда первые гранаты, выпущенные из М-79, разнесут караульные вышки. Морские пехотинцы рассчитывали на него.

* * *

Ну что ж, может быть, это покажет парням из Филли, какой важный пост он занимает. Операция Генри прекратится, и все перейдёт в мои руки. Эдди Морелло станет главной фигурой, разжигал он пламя своего самолюбия, направляясь по шоссе 40 к Абердину.

Этот кретин не в состоянии управлять собственной операцией, найти людей, на которых можно положиться. Я ведь говорил Тони, что Генри слишком запутал все дело, все слишком осложнил, хочет показаться таким уж умником, а ведь он не по-настоящему серьёзный бизнесмен — о-о, нет, Генри серьёзный парень. Он куда серьёзнее, чем ты, Эдди. Генри станет первым ниггером, принятым в семью, ставшим её полноправным членом, вот увидишь. Тони добьётся своего. Для тебя он сделать это не в силах. Твой собственный двоюродный брат не может сделать этого для тебя, после того как ты вывел его на Генри. Сделка не случилась бы, если бы не я. Я добился заключения сделки, а вот принять меня в семью они не хотят.

— Проклятье! — прорычал Эдди, увидев, как перед ним загорелся красный сигнал светофора. Кто-то начинает громить операцию Генри, и меня просят разобраться. Будто Генри сам не может сделать этого. Может быть, это просто ему не под силу, может быть, он совсем не такой уж умный, как считает себя. Тогда он становится между мной и Тони.

Так вот в чем дело, верно? — подумал Эдди. Генри хочет отделить меня от Пиаджи — так же, как он тогда воспользовался ими, чтобы отделаться от Анджело. Анджело был его первым контактом, именно Анджело познакомил его со мной... А уже потом я познакомил его с Тони... Тони и я устанавливаем связь с Филли и Нью-Йорком... Анджело и я были парой связных... Анджело оказался слишком слабым... и его прикончили... А теперь Тони и я стали парой связных... Ведь ему нужен только один контакт, верно? Только один контакт, соединяющий его с остальной организацией. Отделяет меня от Тони... Проклятый ниггер.

Морелло сунул руку в карман за сигаретой, а затем нажал кнопку зажигалки на панели своего открытого кадиллака. Крыша была опущена. Эдди нравились солнце и ветер. Почти как на яхте. Кроме того, так легче смотреть по сторонам. Ему не приходило в голову, что так легче и заметить его и следить за ним. Рядом с Эдди, на полу, лежал кожаный кейс с шестью килограммами чистого героина. В Филадельфии, сказали ему, чувствовалась большая нужда в наркотиках, и там сами займутся подготовкой для розничной торговли. Крупная сделка с оплатой наличными. В данный момент на юг направлялся точно такой же кейс, до отказа набитый банкнотами, причём ни одной меньше двадцати долларов. Его везут двое. Беспокоиться не о чем. Эти парни — настоящие профессионалы, а сама сделка — долгосрочный деловой договор. Ему не придётся беспокоиться насчёт ограбления, но Эдди на всякий случай держал наготове свой короткоствольный револьвер, спрятанный за пряжкой пояса в самом полезном и самом неудобном месте под выпущенной поверх брюк рубашкой.

Нужно хорошенько все обмозговать, напряжённо думал Морелло. Может быть, его догадка в самом деле правильная. Генри играет ими. Генри играет всей организацией. Черномазый хочет стать умнее всех.

Не только хочет, но и с успехом добивается этого. Может, он сам устранил собственных людей. Грязный ниггер любит женщин — особенно белых. Ничего удивительного, думал Морелло. Они все такие. Считает себя таким умником, наверно. Ну, может, он и впрямь умный. Но не особенно умный. Все, это теперь в прошлом. Он сумеет объяснить Тони, как тот попался в ловушку черномазого. Эдди не сомневался в этом. Передаст товар и вернётся обратно. Пригласит Тони на ужин. Будет спокойным и рассудительным. Тони это нравится. Словно учился в Гарварде или ещё где-то. Будто какой-то адвокат. Потом мы займёмся Генри и приберём его операцию к рукам. Это бизнес. Людям Генри придётся работать с нами. Они ведь занимаются этим делом не потому, что любят его. Нет, так они зарабатывают деньги. Все как-то зарабатывают деньги. Вот когда он с Тони перехватит всю операцию, Эдди Морелло сделают полноправным членом семьи.

Да, теперь ему все ясно. Морелло посмотрел на часы. Точно в условленное время он въехал на полупустую стоянку у придорожного кафе. Старомодное, сделанное из железнодорожного вагона — Пенсильванская дорога совсем рядом. Эдди вспомнил, как в первый раз ужинал вместе с отцом не дома, а в таком вот кафе и наблюдал, как мимо идут поезда. Он улыбнулся при воспоминаниях далёкого детства, достал изо рта окурок и выбросил его на асфальт площадки.

На стоянку въехала ещё одна машина. Это был синий «олдсмобил», как ему и сказали. Из машины вышли двое. Один, с кейсом, направился к кадиллаку Эдди. Морелло не знал этого человека, тот был хорошо одет, солидный, как и полагается быть бизнесмену, в отличном светло-коричневом костюме. Он походил на адвоката. Морелло едва заметно улыбнулся, стараясь не смотреть в ту сторону, где стоял и наблюдал за ними второй мужчина. Да, серьёзные парни. А скоро они узнают, что и Эдди Морелло серьёзный человек тоже, подумал он, держа руки на бёдрах, в шести дюймах от спрятанного револьвера.

— Привёз товар?

— Привёз деньги? — спросил в ответ Морелло.

— Ты допустил ошибку, Эдди, — вдруг безо всякого предупреждения произнёс мужчина, открывая кейс.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Морелло и внезапно ощутил тревогу, опоздав на десять секунд и на целую жизнь.

— Я хочу сказать — прощай, Эдди, — тихо сказал мужчина. По выражению его глаз Морелло все понял и тут же сунул руку за револьвером, но этим только облегчил задачу противника.

— Полиция — не двигайся! — крикнул мужчина в тот самый момент, когда первая пуля пробила открытую крышку кейса.

Эдди сумел-таки вытащить револьвер и даже ухитрился сделать один выстрел — пуля прошла через пол автомобиля, — но полицейский находился всего в трёх футах и не мог промахнуться. Второй полицейский уже бежал к ним, удивлённый тем, что лейтенант Шарон не сумел захватить преступника живым. На глазах у второго полицейского кейс упал в сторону, детектив протянул руку, почти опершись дулом своего служебного револьвера в грудь Морелло, и выстрелил ему прямо в сердце.

Теперь все стало ясно для Морелло, но только на пару мгновений. Все это дело рук Генри. Он сам облегчил ему задачу. И Морелло понял — единственной целью его жизни было свести вместе Генри и Тони. Не слишком большая цель в жизни, по крайней мере, не сейчас.

— Поддержка! — выкрикнул Шарон, склонившись над умирающим Морелло, протянул руку и схватил его револьвер. Через минуту на площадку с визгом шин влетели патрульные полицейские автомобили.

— Проклятый идиот, — говорил через пять минут своему партнёру Шарон, весь дрожа, как это обычно бывает после убийства человека. — Решил защищаться — сунул руку за револьвером. Я даже не успел схватить его.

— Я все видел, — подтвердил младший детектив, считая теперь, что действительно так все и произошло.

— Как вы и говорили, сэр, — заметил полицейский сержант патрульной службы. Он поднял кейс с пола «олдсмобиля» и открыл его. Кейс был полон мешочков с героином. — Удачная операция, сэр.

— Да, — проворчал Шарон. — Если не считать, что этот кретин теперь мёртв и не сможет ничего нам рассказать. — Это была абсолютная правда. Поразительно, подумал лейтенант, стараясь не улыбнуться при мысли о безумном юморе ситуации. Он только что совершил идеальное убийство, прямо на глазах других полицейских. И теперь организация Генри в безопасности.

* * *

Время для начала почти наступило. Произошла смена караула. Последняя смена. Дождь продолжался не ослабевая. Хорошо. Охранники на вышках съёжились, стараясь не промокнуть. Безрадостный день наскучил им даже больше обычного, а скучающие солдаты всегда менее бдительны. Свет выключен повсюду. Не видно даже свечей в казарме. Келли тщательно оглядел лагерь в бинокль. В окне офицерского общежития виднелась фигура человека, который смотрел наружу, на непрекращающийся дождь, — это русский полковник, верно? Вот как, значит, это и есть твоя комната? Отлично: первый выстрел гранатомётчика номер три — капрал Мендес, правда? — как раз и нацелен на это окно. Жареный русский.

Ну, давайте, парни, действуйте. Мне нужно принять душ. Господи, у них там ещё остался «Джек Даниэле»? Правила есть правила, но иногда их можно и обойти, если обстоятельства требуют того.

Напряжение нарастало. Причина его крылась вовсе не в опасности. Келли считал, что ему вообще не угрожает никакая опасность. Самая пугающая часть операции — это высадка. Там все зависело от вертолётчиков, а затем от морских пехотинцев. Своё дело он почти закончил, подумал Келли.

* * *

— Открыть огонь, — скомандовал капитан.

«Ньюпорт-Ньюз» включил свои радиолокационные установки всего за несколько секунд до этого. Штурман находился в центре управления стрельбой и помогал артиллеристам наносить на карту точные координаты крейсера с помощью радарного пеленга заранее рассчитанных береговых объектов. Все осуществлялось с максимальной тщательностью, но операция требовала того. Теперь штурман и артиллеристы помогали друг другу рассчитывать координаты с точностью до нескольких футов.

Первые снаряды послала артиллерийская установка левого борта. Резкий звук залпа из спаренных пятидюймовок вызвал в ушах болезненные ощущения, но тут же перед глазами моряков возникла поразительная картина. При каждом залпе из стволов орудий вырывалось кольцо жёлтого огня. Это объяснялось какой-то особенностью стрельбы осветительными снарядами, нечто вроде жёлтой змеи, преследующей свой хвост, явление длилось несколько мгновений и затем исчезало. В шести тысячах ярдов от крейсера вспыхнула первая пара осветительных снарядов, вспыхнула тем же металлическим жёлтым светом, который несколько секунд назад озарил орудийную установку. Влажный зелёный ландшафт Северного Вьетнама сделался в нем оранжевым.

— Похоже на зенитную установку пятидесятисемимиллиметрового калибра. Я даже различаю обслуживающий персонал. — Дальномер на вышке поста № 1 был уже наведён на соответствующую точку. Стрельба осветительными снарядами всего лишь облегчила задачу главного старшины, ведущего корректировку огня. Скелли набрал цифры дистанции с особой тщательностью. Расстояние тут же было передано в центр управления стрельбой. Десять секунд спустя прогремел первый залп орудий главного калибра. Прошло ещё пятнадцать, и батарея зенитных орудий исчезла в облаке огня и грунта.

— Прямое попадание первым залпом. Цель «Альфа» уничтожена. — Главный старшина выслушал поступившее указание из центра управления стрельбой и перевёл дальномер на следующую цель. Подобно своему командиру, он скоро уйдёт в отставку. Может быть, они вместе откроют оружейный магазин.

* * *

Звук напоминал отдалённые раскаты грома, хотя чем-то и отличался. Самым поразительным было то, что в лагере не последовало никакой реакции. В свой мощный бинокль Келли увидел, как повернулись головы охранников. Может быть, они что-то сказали друг другу. Ничего больше. В конце концов, страна принимала участие в войне, и потому неприятные звуки были обычным явлением, особенно те, что рокочут подобно отдалённым раскатам грома. Ясно, что все это происходит слишком далеко, чтобы вызвать беспокойство. При такой погоде даже не видно вспышек. Келли ожидал, что один-два офицера выйдут наружу, чтобы оглядеться по сторонам. На их месте он проверил бы, что происходит, — наверно, проверил бы. Но никто не вышел. Потекли последние девяносто минут.

* * *

Легко нагруженные морские пехотинцы гуськом направились на корму. Там уже собралось, наблюдая за ними, немало матросов. Элби и Ирвин считали своих солдат, когда те выходили на лётную палубу, и направляли к вертолётам.

Последним в этой процессии были Максуэлл и Подулски. Оба одеты в самые старые и поношенные комбинезоны цвета хаки, те, которые они носили в прошлом и с которыми были связаны у них воспоминания о былых успехах и везении. Даже адмиралы не лишены суеверий. Морские пехотинцы впервые увидели на груди бледного адмирала — так они привыкли называть его — высшую американскую награду — медаль Почёта за исключительное личное мужество. Бледно-синяя ленточка привлекла взгляды многих, и всякий раз морские пехотинцы, проходившие мимо, склоняли голову в знак уважения. Адмирал отвечал на это вежливыми кивками, хотя лицо его свидетельствовало о явном напряжении.

— Вы готовы, капитан? — спросил Максуэлл.

— Да, сэр, — ответил Элби спокойным и уверенным голосом, скрывая волнение. Наступило время, когда нужно проявить все лучшие качества морских пехотинцев. — Увидимся через три часа.

— Удачной охоты. — Максуэлл вытянулся и отсалютовал молодому офицеру.

— Они выглядят впечатляюще, — заметил Риттер. Он тоже был в комбинезоне цвета хаки, чтобы не выделяться среди остальных офицеров. — Боже мой, как хочется надеяться, что все пройдёт успешно.

— Да, — тихо выдохнул Джеймс Грир. Корабль развернулся навстречу ветру. Матросы палубной команды со светящимися жезлами в руках подошли к вертолётам с морскими пехотинцами на борту, чтобы руководить взлётом, и вот огромные «Сикорские» один за другим поднялись с палубы, выровнялись в турбулентном потоке воздуха, поворачиваясь на запад — к береговой черте и началу операции. — Теперь все в их руках.

— Это хорошие парни, Джеймс, — произнёс Подулски.

— Меня особенно поразил этот Кларк. Необычайно хладнокровный и сообразительный, — заметил Риттер. — А кто он в реальной жизни?

— По-моему, сейчас Кларк так и не решил, чем ему заняться. Почему ты спрашиваешь?

— У нас всегда есть необходимость в людях, умеющих не только действовать, но и думать. Этот парень удивительно толковый, — повторил Риттер, когда все направились обратно к центру управления операцией. На лётной палубе экипажи штурмовых вертолётов «Кобра» заканчивали подготовку, готовясь к вылету. Они отправятся через сорок пять минут.

* * *

— Змея, это Сверчок. Время расчётное. Сообщите о приёме.

— Да! — произнёс вслух Келли, но не слишком громко. Он нажал на клавишу передачи, посылая три тире. В ответ послышались два. «Огден» только что сообщил ему, что вертолёты со штурмовой группой на борту взлетели, и передал, что принял его ответ. — Вам осталось два часа до свободы, парни, — пробормотал Келли, обращаясь к военнопленным в лагере. То, что это событие принесёт всем остальным, кто находится там, нечто совсем иное, мало его интересовало.

Келли съел последние питательные таблетки, собрал все обёртки и прочий мусор и спрятал в набедренные карманы своего комбинезона, затем покинул укрытие. Сейчас было темно, и он мог двигаться, не боясь быть обнаруженным. Келли повернулся и постарался стереть с земли следы своего присутствия здесь. Когда-нибудь может понадобиться снова провести такую же операцию, и зачем открывать противнику, как все это осуществлялось? Напряжение достигло, наконец, такого уровня, что ему пришлось помочиться. Это было почти забавно, и Келли почувствовал себя маленьким мальчиком, хотя и выпил за день половину галлона воды.

Тридцать минут лётного времени до места приземления, и ещё тридцать на переход к лагерю. Когда они поднимутся на вершину дальнего холма, я свяжусь прямо с ними, чтобы контролировать их выход к цели.

Действуйте, парни.

* * *

— Переводим обстрел направо. Вижу цель «Отель», — доложил главный старшина Скелли. — Дистанция до цели... девять-два-пять-ноль. — Снова загрохотали орудия. Сейчас по крейсеру с берега вёлся ответный огонь из пушек стомиллиметрового калибра. Персонал орудий стал свидетелем того, как «Ньюпорт-Ньюз» стер с лица земли остатки их зенитного батальона, и теперь батарея береговой обороны попыталась, по крайней мере, ответить на огонь и нанести хотя бы какой-то ущерб этому чудовищу, расположившемуся недалеко от береговой черты.

— Вижу вертолёты, — внезапно произнёс помощник командира, находящийся на своём посту в центре управления. Он заметил, как отражённые изображения на экране главного радиолокатора пересекли береговую чёрту в том самом месте, где совсем недавно находились цели «Альфа» и «Браво». Он поднял телефонную трубку.

— Капитан слушает.

— Докладывает помощник, сэр. Вертолёты над сушей, направляются по коридору, проложенному нами.

— Отлично. Приготовьтесь к прекращению огня. Через тридцать минут мы снова откроем огонь, прикрывая их возвращение. Внимательно следите за экраном радиолокатора, помощник.

— Слушаюсь, сэр.

— Господи милостивый, — недоуменно выдохнул оператор, сидящий у радиолокатора. — Что там происходит?

— Сначала мы обстреляли их, да так, что они не знают, где у них голова, а где зад, — высказал свою точку зрения его сосед, — а теперь захватываем ошмётки от этого зада.

* * *

Осталось всего несколько минут до прибытия вертолётов с морскими пехотинцами. Дождь не утихал, хотя ветер заметно ослабел.

Теперь Келли стоял на открытом месте. Опасность, что обнаружат, миновала. Его фигура не вырисовывалась на фоне горизонта — со всех сторон подступал кустарник. Келли осматривал все вокруг, стараясь обнаружить что-то необычное, но не видел ничего. Грунт был чертовски болотистым, размокшим от непрекращающегося дождя. Казалось, влажная красная глина просочилась через ткань комбинезона, проникнув в каждую пору его тела.

Десять минут до момента высадки. По-прежнему доносились отдалённые раскаты грома со стороны берега, и только Келли тут знал, что это артиллерия военного корабля ведёт огонь по вражеским батареям. Он снова сел и, уперев локти в колени, направил бинокль на лагерь. По-прежнему ни огонька. Никакого движения. Смерть стремительно приближалась к ним, а они ничего не подозревали. Его внимание было настолько сконцентрировано на том, что видели его глаза, что он почти забыл о слухе.

Трудно разобрать звуки при дожде. Отдалённое громыхание, глухое и слабое, не стихало. Наоборот, шум усиливался. Келли поднял голову, отложил в сторону бинокль, повернулся и прислушался, приоткрыв рот, стараясь понять источник шума. Автомобильные двигатели.

Грузовики. Ну и что? Рядом проходит автодорога — впрочем, нет, шоссе слишком далеко... и в другой стороне.

Может быть, грузовик с припасами, везёт продукты и почту. Нет, это не один грузовик. Несколько.

Келли поднялся на самую вершину холма, оперся плечом о дерево и посмотрел вниз, туда, где грунтовая дорога, ведущая к лагерю, соединялась с шоссе, проложенным вдоль берега реки. Какое-то движение. Он поднёс к глазам бинокль.

Грузовик... один... ещё один... три... четыре... О, Господи! Они ехали с включёнными фарами. Свет падал на дорогу из оставленных щёлочек — остальная часть фар была закрашена чёрной краской. Это означало, что грузовики принадлежат армии. Свет фар второго грузовика осветил кузов первого — ряды солдат на скамейках. Подкрепление.

Подожди, мальчик Джонни, не паникуй. Выжди... может быть... Грузовики объехали вокруг подножия холма Змеи. Охранник на одной из вышек что-то крикнул. Его окрик был подхвачен остальными. В офицерском общежитии вспыхнул свет. Кто-то вышел на плац, наверно, майор, не успевший одеться, громко о чем-то спросил.

Первый грузовик остановился у ворот лагеря. Из кабины спустился офицер и потребовал, чтобы ворота немедленно открыли. Следом остановился второй грузовик. Из кузова посыпались солдаты. Келли начал считать... десять... двадцать... тридцать... ещё больше... но дело было не в количестве солдат. Дело было в том, за что они взялись.

Он заставил себя отвести бинокль. Неужели и тут судьба повернулась против него? Но судьба не проявляла интереса к его жизни. Ни в прошлом, ни сейчас. Келли знал, что несёт ответственность за нечто гораздо большее. Он протянул руку к приёмопередатчику и включил его:

— Сверчок, это Змея, прием.

Молчание.

— Сверчок, это Змея, прием.

— Что случилось? — спросил Подулски.

Максуэлл поднёс к губам микрофон:

— Змея, это Главный Сверчок, передавайте донесение, прием.

— Отмена-отмена-отмена. Подтвердите прием, — услышали они.

* * *

— Змея, повтори донесение. Змея, повтори.

— Отмените операцию, — произнёс Келли слишком громко, не думая о собственной безопасности. — Отмените операцию. Немедленно. Сообщите, как поняли.

На ответ потребовалось несколько секунд:

— Мы поняли приказ отменить операцию. Приказ принят. Операция отменяется. Будьте наготове.

— Понял. Остаюсь наготове.

* * *

— Что случилось? — спросил майор Вин.

— Нами получены сведения, что американцы могут попытаться освободить военнопленных, которые содержатся в этом лагере, — ответил капитан, оглядываясь на своих солдат. Они уже быстро и согласованно развернулись, половина их направилась к расположенным поблизости деревьям, вторая половина заняла места по периметру лагеря с внутренней стороны и сразу начала окапываться. — Товарищ майор, мне приказано взять на себя оборону лагеря до прибытия более крупных подкреплений. Вам надлежит немедленно доставить в Ханой своего русского гостя для обеспечения его безопасности.

— Но...

— Это приказ лично генерала Гиапа, товарищ майор.

Эти слова положили конец обсуждению. Майор Вин отправился к себе, чтобы одеться. Его сержант пошёл будить шофёра.

* * *

Келли оставалось одно — наблюдать за происходящим. В прибывшем отряде было не меньше сорока пяти солдат, а может, и больше. Трудно пересчитать людей, когда они непрерывно двигаются. Пулемётные расчёты копали гнезда для установки пулемётов. Патрули прочёсывали джунгли. Это было прямой угрозой для него, но Келли, несмотря на все, решил выждать. Он хотел убедиться, что поступил правильно, отменив штурм лагеря, что не поддался панике, что не стал трусом.

Двадцать пять отлично подготовленных солдат против пятидесяти, принимая во внимание элемент неожиданности и действия по тщательно разработанному плану, — осуществимо. Двадцать пять против сотни, готовых к обороне, когда элемент неожиданности утрачен... безнадёжно. Да, он поступил правильно. Бессмысленно увеличивать список убитых, ведущийся в Вашингтоне, ещё на двадцать пять человек. Его совесть не позволит ему совершить подобную ошибку.

* * *

— Вертолёты возвращаются, сэр, с той же стороны, куда и улетели — доложил оператор помощнику капитана крейсера.

— Слишком быстро, — отозвался помощник.

— Чёрт побери, Голландец! Как ты...

— Операция отменена, Каз, — произнес Максуэлл, глядя на стол с разостланной на нем картой.

— Но почему?

— Потому что так распорядился мистер Кларк, — ответил Риттер. — Он — наши глаза. Только он имеет право дать команду на проведение операции или ее отмену. Вы должны понимать это, адмирал. Но у нас там все еще остался наш человек, джентльмены. Давайте не будем забывать об этом.

— У нас там осталось двадцать человек.

— Это верно, сэр, но только один из них вернется сегодня на корабль. — И то, если нам повезет, подумал Риттер.

Максуэлл посмотрел на капитана Фрэнкса. — Направьте корабль к берегу, капитан. С максимальной скоростью.

— Слушаюсь, сэр.

* * *

— Едем в Ханой? Почему?

— Таков приказ. — Майор Вин поднял взгляд от доставленного капитаном распоряжения. — Значит, американцы захотели прилететь сюда, а? Надеюсь, они так и сделают. Это станет для них новым Сонг-Таем!

Мысль относительно участия в обороне не вызвала у полковника Гришанова особого энтузиазма, а поездка в Ханой, даже неожиданная, одновременно означала посещение посольства.

— Сейчас соберу вещи, майор.

— Только поторопитесь! — резко бросил маленький вьетнамский офицер, пытаясь понять, не является ли вызов в Ханой поводом для наказания за какой-то проступок.

Да, все могло быть гораздо хуже. Гришанов собрал свои заметки и уложил их в рюкзак. Здесь все, что ему удалось собрать, все, что майор Вин вернул ему. Полковник оставит полученные материалы у генерала Рокоссовского, а после того как они будут в безопасности, у официального представителя СССР, Гришанов постарается доказать, что американцам нужно сохранить жизнь. Нет худа без добра, подумал он, вспомнив поговорку.

***

Он услышал их шаги. Ещё далеко, двигаются без особого умения, очень устали, но продолжают двигаться к вершине холма.

— Сверчок, это Змея, приём.

— Слышим тебя. Змея.

— Я ухожу. По склону моего холма движутся люди, приближаются к вершине. Направляюсь на запад. Можете прислать за мной вертолёт?

— Высылаем. Будь осторожен, сынок. — Это был полный тревоги голос Максуэлла.

— Ухожу. Конец связи. — Келли сунул приёмопередатчик в карман и вернулся к вершине. Там он ещё раз посмотрел на лагерь, сравнил то, что увидел, с тем, что наблюдал ранее.

Особенно быстро я бегаю в темноте, сказал он однажды морским пехотинцам. Настал момент, когда ему придётся доказать это. Бросив последний взгляд на приближающихся солдат северовьетнамской армии, Келли выбрал просвет среди веток и направился вниз по склону холма.

30. Бюро путешествий

Каждому было очевидно, что случилось что-то непредвиденное. Два спасательных вертолета опустились на палубу «Огдена» меньше чем через час после вылета. Один тут же откатили в укрытие. Второй, под командованием более опытного летчика, дозаправили. Как только вертолеты совершили посадку, капитан Элби спрыгнул на палубу и побежал к надстройке, где его уже ожидало командование операцией. Он успел заметить, что «Огден» в сопровождении кораблей охранения полным ходом мчится к берегу. Расстроенные морские пехотинцы молча последовали за ним, глядя на палубу и снимая снаряжение.

— Что случилось? — спросил Элби.

— Кларк отменил операцию. Мы знаем только одно: он покинул свой наблюдательный пункт на вершине холма, сказал, что к нему приближается противник. Сейчас мы попытаемся вывезти его оттуда. Как вы думаете, куда он направится? — спросил Максуэлл.

— Он будет искать место, где вертолет сможет подобрать его. Давайте взглянем на карту.

***

Будь в его распоряжении больше времени, Келли мог бы задуматься над тем, насколько быстро ситуация способна меняться от хорошей до плохой. Но времени для этого у него не было. Выживание являлось игрой, требующей всех сил и полной собранности, а сейчас это вообще была единственная игра. Несомненно, игра была не слишком скучной, а при капельке везения даже не очень трудной. В лагере было не так много солдат для его защиты от штурма, и потому они не могли — по крайней мере, пока — выделить достаточное количество вооружённых оборонительных патрулей, чтобы прочесать окрестности. Если вьетнамцев беспокоила возможность ещё одной операции вроде той, что была проведена американцами в Сонг-Тай, то они будут удерживать свою огневую мощь поближе к лагерю, и расположат на вершинах холмов наблюдательные посты, скорее всего пока ничего больше. Вершина холма Змеи осталась уже в пятистах метрах позади. Келли замедлил свой спуск, перевёл дыхание — задыхался он не столько от усилий, сколько от страха, хотя и то и другое причиняло ему немало хлопот. Он добрался до второй вершины и на несколько мгновений остановился на её дальней стороне. Стоя теперь неподвижно, он слышал позади себя голоса — всего только голоса, но не движение. Ну что ж, отлично, значит, он правильно оценил тактическую ситуацию. Возможно, прибудут дополнительные подкрепления, но к этому моменту он окажется далеко отсюда.

Если они сумеют послать за ним вертолёт. Приятная мысль.

Приходилось бывать и не в таких переплётах, — заговорила в нем дерзость.

Это когда же? — насмешливо потребовал ответа пессимизм. Сейчас единственным разумным шагом было оказаться как можно дальше от солдат северовьетнамской армии. Затем появилась мысль о том, что следует отыскать что-то, похожее на место посадки, чтобы он смог унести отсюда ноги. Не время впадать в панику, но не следует и излишне затягивать своё пребывание здесь. С рассветом сюда могут перебросить дополнительные войска, и если их командир окажется достаточно сообразительным, он захочет узнать, нет ли в окрестностях лагеря разведчиков противника. Если не покинут район до рассвета, это серьёзно затруднит вероятность спасения вообще. Итак, вперёд. Действуй. Найди хорошую поляну. Вызови вертолёт. Уноси ноги отсюда. В его распоряжении четыре часа. Вертолёт — в тридцати минутах лета. Предположим, понадобится два или три часа, чтобы найти подходящее место и вызвать помощь. Это не представляется таким уж трудным. Келли был знаком с районом вокруг «Сендер грин» по разведывательным фотографиям. Он остановился на несколько минут, чтобы оглядеться по сторонам и сориентироваться. Скорее всего, найти площадку, свободную от растительности, лучше всего вон там, на другой стороне дороги, за поворотом. Это риск, но разумный риск. Он поудобнее приладил снаряжение, передвинул поближе запасные обоймы. Больше всего Келли боялся попасть в плен, оказаться во власти людей, подобных тем, что принимали участие в операции «Нежный цветок», потерять возможность защищаться, утратить контроль над своей жизнью. Тихий голос в глубине сознания шептал, что смерть лучше плена. Обороняться, даже когда шансы на спасение ничтожно малы, все-таки не самоубийство. О'кей. Решение принято. Он двинулся вперёд.

* * *

— Не пора вызывать его? — спросил Максуэлл.

— Нет ещё, — покачал головой капитан Элби. — Он сам вызовет нас, когда будет готов. Сейчас мистер Кларк слишком занят. Нужно оставить его в покое.

В центр руководства боевыми действиями вошёл старший сержант Ирвин.

— Как с Кларком? — спросил он.

— Спасается бегством, — сообщил ему Элби.

— Хотите, чтобы я и ещё несколько человеку полетели за ним, вроде как обеспечить прикрытие? — То, что будет сделана попытка спасти Кларка, просто не вызывало сомнения. Морские пехотинцы испытывали профессиональное отвращение к тому, чтобы бросать своих людей в беде.

— Это мой долг, Ирвин, — ответил Элби.

— Вам лучше руководить спасательной операцией, сэр. Все умеют стрелять из автомата.

Максуэлл, Подулски и Грир не вмешивались в разговор, наблюдая за двумя профессионалами, знающими, как следует поступать в данной ситуации, и прислушиваясь к их разговору. Капитан морскойпехоты согласился с опытом своего самого проверенного сержанта.

— Возьмите с собой все, что может понадобиться. — Элби повернулся к Максуэллу. — Сэр, мне нужен сейчас спасательный вертолёт.

Заместитель командующего морскими операциями передал головной телефон офицеру морской пехоты всего двадцати восьми лет от роду; вместе с телефоном в руки капитана Элби перешло тактическое командование заключительным этапом неудавшейся операции. И... наступил конец карьеры вице-адмирала Голландца Максуэлла.

* * *

Чувство страха растворялось, когда он двигался. Движение воспринималось как контроль над своей жизнью. Это была иллюзия, умом Келли понимал это, но его тело реагировало по-другому, и потому ситуация казалась проще. Он спустился к подножию холма, в более густые заросли. Точно. Прямо на противоположной стороне дороги виднелось открытое место, что-то вроде лужайки, может быть, участок земли, затапливаемый при разливах реки. Этого вполне достаточно. Не надо искать ничего лучше. Келли достал радио.

— Змея вызывает Сверчка, прием.

— Сверчок слушает. Ждём указаний.

* * *

Сквозь шум атмосферных помех до них донёсся задыхающийся голос Келли:

— К западу от моего холма, через шоссе, примерно в двух милях от цели открытое поле. Я буду рядом. Высылайте вертолёт. Помечу посадочную площадку мигалкой.

Элби взглянул на карту, затем на аэрофотоснимки. Действительно, место было выбрано неплохо. Он ткнул пальцем в карту, и старшина-авиадиспетчер тут же передал координаты на летящий вертолёт. Элби подождал подтверждения о приёме, прежде чем снова связаться с Кларком.

— Слышу тебя хорошо. Спасательный один в полете, в двух-ноль минутах.

— Принял. — Несмотря на усилившиеся атмосферные помехи, Элби услышал в голосе Кларка облегчение. — Буду наготове. Конец связи.

Слава тебе. Господи.

Теперь Келли не торопился, медленно и осторожно двигаясь к шоссе. Судя по всему, его второе пребывание в Северном Вьетнаме будет короче первого. На этот раз ему не придётся плыть, чтобы спастись, а благодаря многочисленным уколам, полученным незадолго до вылета из Куантико, может быть, теперь он не заболеет от грязной воды в этой проклятой реке. Он не то чтобы расслабился, просто стал чувствовать себя менее напряжённым. И словно по сигналу дождь усилился, заглушая шум и уменьшая видимость. Опять ему повезло. Может быть. Бог, или судьба, или что-то ещё решили на этот раз не подвергать его слишком тяжёлым испытаниям. Келли снова остановился, не дойдя десяти метров до шоссе, и огляделся вокруг. Ничего. Он подождал ещё несколько минут, чтобы успокоить дыхание и снять лишнее напряжение. Нет смысла спешить, чтобы затем ждать на открытом месте. Стоять без прикрытия на вражеской территории всегда опасно. Его руки сжимали автоматическую винтовку, «плюшевого мишку» солдата-пехотинца. Келли заставил себя дышать глубоко и медленно, стараясь уменьшить частоту сердечных сокращений. Почувствовав себя лучше, он позволил себе приблизиться к шоссе.

* * *

Отвратительные дороги, подумал Гришанов, ещё хуже, чем в России. Автомобиль, как ни странно, был похож на французский. Что ещё удивительней, он ехал совсем неплохо — вернее, ехал бы, если бы этому не мешал водитель. Жаль, что майор Вин не сел за руль сам. Будучи офицером, он, наверно, умел управлять автомобилем, но, поскольку был дураком и считал это унизительным, поручил вести машину своему ординарцу, а этот вонючий крестьянин в состоянии справиться только со своим волом. Автомобиль скользил по мокрому шоссе. Кроме того, водитель почти ничего не видел через завесу дождя. Гришанов, устроившись на заднем сиденье, закрыл глаза и прижал к себе драгоценный ранец. Бессмысленно следить за дорогой, это слишком пугающее занятие. Похоже на полет в условиях нулевой видимости, подумал он, что ненавистно каждому лётчику. В особенности, когда за штурвалом сидит кто-то другой.

* * *

Он ждал, оглядываясь по сторонам, прежде чем пересечь шоссе, прислушиваясь, нет ли шума грузовика, представлявшего для него сейчас наибольшую опасность. Тишина. Ну вот, до прибытия вертолёта меньше пяти минут. Келли выпрямился и протянул левую руку за фонарём-мигалкой. Пересекая дорогу, он смотрел влево, туда, откуда могли появиться грузовики с дополнительным подкреплением, чтобы полностью обеспечить безопасность лагеря. Проклятье!

Редко случалось, чтобы концентрация всех органов чувств действовала ему во вред, однако на этот раз произошло именно так.

Звук приближающегося автомобиля, колеса которого рассекали лужи на мокрой поверхности шоссе, слишком напоминал природные шумы, и, когда он понял свою ошибку, было слишком поздно. Когда машина показалась из-за поворота, Келли стоял посреди дороги, подобно оленю, захваченному светом фар. Он не сомневался, что водитель увидел его. Остальные действия последовали автоматически.

Келли поднял винтовку и выпустил короткую очередь, целясь в сторону водителя. Несколько мгновений автомобиль продолжал двигаться не сворачивая, и тогда Келли выпустил вторую очередь, на этот раз, целясь в пассажира, сидящего рядом с водителем. И тут же автомобиль свернул с дороги и врезался прямо в ствол дерева. На все это потребовалось не больше трёх секунд, и сердце Келли снова начало биться после пугающе длительной остановки. Он подбежал к машине. Так кого же он убил?

Водитель лежал на капоте, выброшенный из машины силой удара, с двумя пулевыми отверстиями во лбу. Келли рванул дверцу с пассажирской стороны — майор Вин! И тоже с пулевыми ранами в голову. И хотя череп майора размозжило, тело его все ещё вздрагивало. Келли вытащил Вина из машины и опустился рядом, чтобы обыскать карманы, и тут из автомобиля донёсся стон. Келли бросился внутрь машины и нашёл там ещё одного пассажира. Это был русский полковник, который лежал на полу перед задним сиденьем. Келли вытащил и его. Русский прижимал к груди ранец.

Дальнейшие действия Келли были столь же автоматическими, как и его реакция на появление автомобиля. Прикладом винтовки он оглушил русского офицера, затем быстро обыскал карманы майора в поисках документов, имеющих разведывательную ценность. Все, что ему удалось обнаружить, Келли рассовал по своим карманам. Вьетнамец смотрел на него одним глазом.

— Жизнь — трудная штука, верно? — холодно поинтересовался Келли.

Глаз закрылся.

— Что же мне делать с тобой? — Келли повернулся к русскому. — Ведь ты тот парень, что причинил столько неприятностей нашим офицерам, правда? — Келли опустился на колени, открыл ранец и увидел, что он полон бумаг, — вот и ответ на вопрос, которого не мог дать сам русский полковник.

Думай быстрее, Джон — вертолёт уже совсем рядом.

* * *

— Вижу мигалку! — воскликнул второй пилот.

— Снижаемся. — Первый пилот управлял огромным «Сикорским», выжимая из него и его двигателей все возможное. В двух сотнях ярдов от поляны он резко взял ручку управления шагом несущего винта на себя, и вертолёт, задрав нос кверху под углом сорок пять градусов, сразу прекратил поступательное движение. Это было идеально, потому что затем он выровнялся в нескольких футах от инфракрасного фонаря-мигалки и завис в двух футах от земли, сотрясаемый порывами ветра. Капитан третьего ранга, сидевший за штурвалом, все внимание отдавал тому, чтобы удержать вертолёт, подвергающийся воздействию самых разных сил, и не сразу прореагировал на то, что открылось его глазам. Мощный поток воздуха, отбрасываемый винтом, сбил с ног человека, которого ему было приказано спасти, но...

— Там внизу действительно двое? — спросил он по системе внутренней связи.

— Пошёл-пошёл-пошёл! — прозвучало в его наушниках. — Мы забрали их, взлетаем!

— Спасаемся из Додж-сити! — Пилот повернул ручку управления шагом винта, нажал ногой на педаль поворота и опустил вниз нос машины, направляясь обратно к реке и стремительно набирая скорость. Но разве ему не сказали, что у мигалки будет только один человек? Он постарался отбросить эти мысли. Сейчас нужно лететь, а до моря и безопасности тридцать миль.

— Кого ты там подобрал? — спросил Ирвин.

— Одного парня. Он сказал, что ему по пути, — ответил Келли, пытаясь перекричать рёв турбин. Он покрутил головой. Для объяснений потребуется время, так что с ними придётся подождать. Ирвин понял его и протянул Келли фляжку. Тот поднёс её ко рту и жадными глотками опустошил. И тут его охватила дрожь. Прямо перед экипажем вертолёта и перед пятью морскими пехотинцами Келли задрожал, словно на арктическом морозе, обнимая себя руками, прижимая к телу винтовку, пока Ирвин не забрал её и не поставил на предохранитель. Из неё стреляли, тут же заметил старший сержант. Позднее он выяснит, почему и в кого. Пулемётчик, расположившийся у открытой двери, смотрел на проносящуюся под ними речную долину, а тем временем вертолёт с рёвом мчался вперёд в сотне футов над извивающейся рекой. Полет оказался обычным и не был отмечен какими-либо неожиданными событиями — как это случилось со всем остальным этой ночью. Так что же произошло? — интересовало всех. Почему была отменена операция? Ответ знал лишь человек, которого они спасли. Но кто же, чёрт побери, второй, тоже подобранный ими? Разве это не форма русского офицера? Два морских пехотинца сидели с ним рядом. Один из них связал ему руки. Второй затянул ремнями ранец с бумагами.

* * *

— Спасательный первый, мы над морем. Змея на борту, прием.

— Спасательный первый, это Сверчок. Вас понял. Готовы принять вас. Прием. — Элби поднял голову. — Ну, вот и все.

Неудача сильнее всех подействовала на адмирала Подулски. «Зелёный самшит» с самого Начала был его операцией. Окажись она успешной, все могло измениться. Это могло проложить дорогу для другой, более масштабной операции «Некая корона», могло изменить ход всей войны — и тогда смерть его сына не казалась бы напрасной. Он обвёл взглядом присутствующих и едва не спросил, а не стоит ли попытаться снова, но тут же понял всю бессмысленность такого вопроса. Провал. Это было горькой мыслью и ещё более горькой реальностью для человека, служившего усыновившей его стране почти тридцать лет.

***

— Тяжёлый день? — спросил Фрэнк Аллен.

Лейтенант Марк Шарон выглядел удивительно весёлым для человека, только что застрелившего преступника и перенёсшего строгий допрос, последовавший сразу после происшествия.

— Он оказался просто идиотом. Ничего такого могло бы не случиться, — заметил Шарон. — Думаю, ему просто не захотелось провести остальную жизнь на Фоллз-Роуд, — добавил лейтенант, руководивший отделом по борьбе с наркотиками, имея в виду тюрьму штата Мериленд. Расположенная недалеко от центра Балтимора, она выглядела настолько мрачной и устрашающей, что заключённые часто называли её замком Франкенштейна.

Аллен не мог сказать ему ничего нового. Процедура, следующая за гибелью преступника во время его задержания, была простой и очевидной. Шарону пришлось временно покинуть службу и уйти в десятидневный административный отпуск, пока полицейский департамент не закончит расследование инцидента и не установит, что смерть задержанного не противоречила установленным правилам применения «крайних мер». Фактически это был оплаченный двухнедельный отпуск, если не принимать во внимание тот факт, что лейтенанта Шарона могли вызвать для дополнительного выяснения обстоятельств случившегося. В данном случае это было маловероятно, потому что свидетелями являлись несколько полицейских, причём один находился на расстоянии меньше двадцати футов от места происшествия.

— Расследование поручено мне, Марк, — сказал ему Аллен. — Я выяснил все предварительные детали. Похоже, что у тебя не будет затруднений с положительным решением комиссии. Скажи, а ты не мог как-то спугнуть его?

Шарон покачал головой:

— Нет, я не окликнул этого Морелло и не делал никаких резких движений, пока он не схватился за револьвер. Мне хотелось провести задержание осторожно, не поднимая лишнего шума, понимаешь? Однако он почему-то решил защищаться. Эдди Морелло умер по собственной глупости, — заметил лейтенант, с удовольствием чувствуя, что говорит полную правду.

— Ну что ж, я не собираюсь проливать слезы из-за смерти торговца наркотиками. И вообще вчера у нас был удачный день, Марк.

— Что ты имеешь в виду, Фрэнк? — Шарон сел рядом со столом лейтенанта Аллена и вытащил из его пачки сигарету.

— Мне позвонили из Питтсбурга. Похоже, что там есть свидетель убийства у фонтана, которое расследуют Эм и Том.

— Ты серьёзно? Это действительно хорошая новость. Кто это?

— Судя по тому, как говорил со мной тамошний сержант, это свидетельница, присутствовавшая при истязаниях и убийстве тех двух девушек, Мэдден и Уотерс. Похоже, он говорил с её священником об этом — священник его отец, — который пытается убедить её сообщить в полицию об обстоятельствах убийства.

— Блеск, — кивнул Шарон, чувствуя внутренний холодок и скрывая его с таким же успехом, с каким сумел скрыть наслаждение, после того как совершил своё первое заказное убийство. Значит, нужно устранить ещё одно препятствие. Если повезёт, на этом все и закончится.

* * *

Вертолёт завис над лётной палубой «Огдена» и совершил мягкую посадку. Как только лопасти перестали вращаться, на палубе появились люди. Палубная команда закрепила вертолёт цепями, а морские пехотинцы спустились из машины, испытывая облегчение от ощущения безопасности, но в то же время горько разочарованные тем, как повернулись события этой ночью. Они знали, что план был превосходным. В эту минуту они должны были вернуться, на корабль со спасёнными товарищами и предвкушали этот момент подобно спортивной команде, которая готовится отпраздновать победу в своей раздевалке. Но победы не было. Они потерпели поражение и все ещё не знали причины.

Ирвин и ещё один морской пехотинец спустились на палубу, вытащив тело офицера в незнакомом мундире. Это несказанно удивило адмиралов. Следом из вертолёта появился Келли. Пилот наблюдал за происходящим с изумлением, хотя знал, что на лужайке были двое. Впрочем, больше всего его радовало, что он успешно завершил ещё одну спасательную операцию в Северном Вьетнаме.

— Какого чёрта? — недоуменно спросил Максуэлл, держась рукой за леер. Корабль накренился и начал поворачивать на восток.

— Ну-ка, парни, немедленно отнесите его в свободную каюту и заприте там. Быстро! — скомандовал Риттер.

— Он без сознания, сэр.

— Тогда сходите за врачом.

Выяснение обстоятельств отмены операции проводилось в одном из пустующих помещений корабля, предназначенных для транспортировки десантников. Келли позволили вымыть лицо, но не больше. Один из врачей осмотрел русского офицера, заявил, что он скоро придёт в себя, и что у него нет никаких ран, зрачки реагируют на свет, и, следовательно, он не страдает от сотрясения мозга. Рядом с русским офицером был выставлен караул из двух морских пехотинцев.

— Четыре грузовика, — объяснил Келли, — неожиданно подъехали к лагерю. Усиленный взвод — скорее, усиленный огневой взвод. Подкрепление прибыло в тот момент, когда вертолёты со штурмовой группой уже приближались к лагерю. Солдаты выскочили из грузовиков и сразу начали окапываться. Их было человек пятьдесят. Мне пришлось подать сигнал об отмене операции.

Грир и Риттер обменялись взглядами. Это не могло быть простым совпадением.

Келли посмотрел на адмирала Максуэлла.

— Мне очень жаль, сэр. — Он помолчал несколько мгновений и продолжил:

— Осуществление операции стало невозможным. Я был вынужден покинуть наблюдательный пост на вершине холма, потому что они выслали патрули и принялись прочёсывать джунгли. Понимаете, даже если бы нам удалось устранить их...

— В вашем распоряжении находились штурмовые вертолёты — или забыли об этом? — проворчал Подулски.

— Перестань, Каз, — вмешался Джеймс Грир. Келли посмотрел на адмирала, прежде чем ответить на выдвинутое обвинение.

— Адмирал, шансы на успех равнялись нулю. Мне поручили вести наблюдение за объектом для того, чтобы провести операцию быстро и по возможности без потерь, верно? Если бы у нас была штурмовая группа побольше, с более мощным вооружением, может быть, нам удалось бы добиться своего — такая штурмовая группа, как в Сонг-Тае, могла бы одержать верх. Потери были бы значительными, но со своим вооружением и посадкой вертолёта прямо в лагере они, пожалуй, спасли бы военнопленных. — Он снова покачал головой. — Но не с нашими силами.

— Вы уверены в этом? — спросил Максуэлл. Келли кивнул.

— Да, сэр. Совершенно уверен.

— Спасибо, мистер Кларк, — произнёс тихим голосом капитан Элби, понимая, что сейчас он услышал правильную оценку сложившейся ситуации. Келли продолжал сидеть перед ним, все ещё испытывая напряжение от событий прошлой ночи.

— Ну, хорошо, — заметил Риттер после недолгого молчания. — А как у нас появился этот незваный гость, мистер Кларк?

— Я совершил ошибку, — признался Келли и объяснил, каким образом автомобиль подъехал к нему так близко. Он сунул руку в карман. — Я убил водителя и коменданта лагеря — думаю, что этот майор и был комендантом. Вот это было у него с собой. — Келли передал Риттеру пачку документов. — Кроме того, у русского с собой ранец, полный бумаг. Я решил, что их тоже следует захватить. Я подумал, что, возможно, они вам пригодятся.

— Эти бумаги на русском языке, — сказал Ирвин.

— Давайте их сюда, — распорядился Риттер, — Я неплохо владею русским.

— Нам понадобится переводчик и с вьетнамского.

— У меня есть такой человек, — сообщил Элби. — Ирвин, пригласите к нам сержанта Чалмерса.

— Слушаюсь, сэр.

Риттер и Грир отошли к угловому столику, заметил капитан, и принялись перелистывать записи русского полковника.

— Да, этот парень сумел узнать очень многое... Рокоссовский? Значит, он в Ханое? А, вот и краткое резюме.

Штабной сержант Чалмерс, специалист по Вьетнаму, начал читать документы, изъятые Келли у майора Вина. Все остальные ждали, пока разведчики не закончат изучение материалов.

* * *

— Где я? — спросил Гришанов по-русски. Он попытался снять повязку с глаз, но не смог шевельнуть руками.

— Как вы себя чувствуете? — ответили ему на том же языке.

— Машина врезалась во что-то. — Он замолчал, затем повторил:

— Где я?

— Вы находитесь на борту американского военного корабля «Огден», полковник, — сообщил ему по-английски Риттер.

Тело русского офицера, пристёгнутое к койке, тут же вытянулось и словно окаменело. Гришанов немедленно заявил на русском языке, что не говорит по-английски.

— Я — советский офицер. Вы не имеете права...

— У нас такое же право допрашивать вас, как и у вас допрашивать американских военнопленных, зная, что всех их убьют.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ваш друг майор Вин мёртв, но у нас находятся его донесения. Судя по всему, вы закончили допрос военнопленных, не так ли? А северовьетнамская армия начала придумывать наиболее удобный способ избавиться от них. Неужели вы хотите убедить нас, что не подозревали об этом?

Послышалось грубое ругательство, употребляемое обычно в солдатских казармах, но в голосе русского полковника звучало удивление, что представляло немалый интерес. Гришанов ещё не совсем оправился, так что заподозрить его в симуляции было трудно. Риттер посмотрел на Грира.

— Мне нужно ещё кое-что почитать. Вы не могли бы остаться с ним?

* * *

Единственно приятное, что произошло для Келли этой ночью, заключалось в том, что капитан Фрэнкс так и не выбросил за борт авиационный паек спиртного. После рассказа о причинах провала операции он вернулся в свою каюту и выпил три больших рюмки. Напряжение оставило его, и Келли почувствовал, как тело охватывает невероятная усталость. Три рюмки виски оглушили его, он рухнул на свою койку, даже не приняв душ, и мгновенно заснул-.

* * *

Было решено, что «Огден» будет продолжать выполнение плана и со скоростью двадцать узлов пойдёт к военно-морской базе Субик-Бей на Филиппинах. Огромный десантный корабль охватила необычная тишина. Экипаж судна, возбуждённый перед началом операции, теперь чувствовал себя подавленным после её неудачи. Сменялись вахты, корабль жил как обычно, однако тишину кают-компании рядового состава нарушал только звон металлических подносов и посуды. Никаких шуток, никаких рассказов. Неудача операции хуже всех была воспринята медицинским персоналом. Медикам нечем было заниматься, раненых не было, и они бесцельно бродили по коридорам. До полудня улетели вертолёты — «Кобры» — в Дананг, а спасательные «птички» — обратно на авианосец. Персонал разведывательной службы, занимающийся сбором электронной информации, принялся за выполнение своих прямых обязанностей, обшаривая эфир в поисках радиодонесений, заменив старую операцию новой.

Келли спал до восемнадцати часов, потом, приняв душ, направился вниз для встречи с морскими пехотинцами. Он понимал, что они ждут его объяснений. Кто-то должен был поставить их в известность о причинах провала операции. Штурмовая группа занимала тот же кубрик, что и раньше. На столе по-прежнему стояла песчаная модель лагеря.

— Я находился вот на этом месте, — сказал он, обнаружив, что на холме Змеи расположилось резиновое кольцо с нарисованными на нем глазами.

— Какие подкрепления прибыли?

— Четыре грузовика, они приехали вот по этой дороге и остановились вот здесь, — объяснил Келли, показывая места на макете. — Вот тут и тут начали окапываться, устанавливая пулемётные гнезда. Послали патрули к вершине моего холма. Перед тем как покинуть наблюдательный пост, я заметил, что вооружённая группа направляется вот сюда.

— Господи, — выдохнул командир отделения, — да ведь это же направление нашего подхода к цели!

— Да, — кивнул Келли. — Короче говоря, вот почему я отменил операцию.

— Откуда им стало известно, что необходимо выслать подкрепление? — спросил капрал.

— Это вопрос не ко мне.

— Спасибо, Змея, — произнёс командир отделения, поднимая взгляд от песчаного макета, который скоро полетит за борт. — Вам было нелегко отдать такой приказ, верно?

Келли кивнул:

— Да. Извини меня, приятель. Господи, как мне жаль...

— Мистер Кларк, через два месяца я ожидаю рождения ребёнка. Если бы не вы... — Морской пехотинец протянул руку над песчаным макетом.

— Спасибо, друг. — Келли пожал протянутую руку.

— Мистер Кларк, сэр? — В дверях кубрика появилась голова матроса. — Вас ищут адмиралы. Они в офицерской кают-компании, сэр.

* * *

— Доктор Розен слушает, — сказал Сэм, поднимая телефонную трубку.

— Привет, доктор. Это сержант Дуглас.

— Чем могу служить?

— Мы пытаемся отыскать вашего друга Келли. Его телефон не отвечает. Вы не знаете, где он сейчас?

— Я уже давно не видел его, — осторожно ответил хирург.

— А кто-нибудь видел его, вы не знаете?

— Я постараюсь выяснить. А в чем дело? — задал Сэм крайне неприятный вопрос, стараясь догадаться, какой ответ он получит.

— Этого, сэр, я не могу вам сказать. Надеюсь, вы понимаете.

— Н-да. Ну ладно, хорошо, я поспрашиваю.

* * *

— Чувствуете себя лучше? — сразу спросил Риттер.

— Немного, — признался Келли. — Что нового относительно русского?

— Кларк, возможно, вы сделали нечто очень полезное. — Риттер указал на стол, на котором было разложено не меньше десяти пачек различных документов.

— Они собирались убить всех военнопленных, — заметил Грир.

— Кто? Русские? — спросил Келли.

— Вьетнамцы. А русские хотели сохранить им жизнь. Полковник, которого вы захватили, пытался отправить их домой, — сказал Риттер, поднимая лист бумаги. — Вот черновик его письма, оправдывающий это предложение.

— Так это хорошо или плохо?

* * *

Шум, доносящийся снаружи, изменился, отметил Закариас. К тому же стал громче. Раздавались крики, похожие на команды, однако их смысл был ему непонятен. Впервые за последний месяц к нему в камеру не пришёл Гришанов, даже не заглянул. Чувство одиночества, испытываемое американским офицером, ещё более обострилось, и его не покидало сознание, что он прочёл для Советского Союза курс лекций по континентальной обороне от воздушного нападения. Закариас не собирался делать этого. Он даже не знал, что происходит. Впрочем, это мало его утешало. Русский обманул его, как последнего дурака, и полковник Закариас, офицер американских ВВС, выдал все, что знал. Этот русский атеист перехитрил его, пользуясь его одиночеством, прибегнув к доброте и сочувствию... и алкоголю. Глупость и грех, наиболее действенная комбинация человеческих слабостей, и Закариас попался на крючок.

У него даже не осталось слез, чтобы оплакивать свой позор. Он знал, что все это осталось позади, сделанного не вернёшь, и Закариас сидел на полу своей камеры, уставаясь на шероховатый грязный бетон. Он нарушил клятву, данную Богу и Родине, сказал себе американский полковник. В это мгновение через люк в нижней части двери внутрь камеры просунули миску с ужином. Жидкий тыквенный суп и рис с червями. Закариас не притронулся к ужину.

* * *

Гришанов знал, что его ждёт неминуемая смерть. Они не захотят вернуть его в Россию. Они не смогут даже признаться, что захватили его. Он исчезнет, как исчезли во Вьетнаме многие другие русские — и те, что обслуживали зенитные ракетные установки, и те, что занимались ещё чем-то для этих неблагодарных жёлтых ублюдков. Но почему американцы так хорошо его кормят? Должно быть, это большой корабль. Гришанов впервые находился в море. Здесь трудно было проглотить даже такую приличную пищу, однако он поклялся себе, что не опозорится, поддавшись морской болезни, мешавшейся с чувством страха. Он был лётчиком-истребителем, отличным пилотом, не раз смотревшим в глаза смерти, главным образом за штурвалом потерявшего управления самолёта. Он вспомнил, как его мучила мысль, что скажут Марине в случае его гибели. И теперь ему пришла в голову та же мысль. Пришлют письмо? О чем? Будут ли его сослуживцы по ПВО страны заботиться о жене и детях? Достаточной ли будет пенсия?

* * *

— Вы что шутите?

— Мистер Кларк, мы живём в очень запутанном мире. Почему вы считаете, что они питают к вьетнамцам тёплые чувства?

— Но русские снабжают их вооружением, готовят кадры.

Риттер погасил окурок своего «Уинстона».

— Мы тоже снабжаем людей во многих странах мира. Эти люди — совсем не такие, как мы, они жестоки и вероломны, но нам приходится работать с ними. То же самое относится и к русским, может быть, в меньшей степени, но это не меняет ситуацию. Как бы то ни было, этот Гришанов рисковал очень многим, пытаясь спасти наших военнопленных. — Риттер поднял ещё один лист бумаги. — Вот запрос об улучшении их питания — даже о присылке врача.

— Тогда как же мы с ним поступим? — спросил адмирал Подулски.

— А вот это, джентльмены, забота нашего управления. — Риттер посмотрел на Грира, и тот кивнул.

— Минуту, — возразил Келли, — он же выкачивал у них информацию.

— Ну и что? — пожал плечами Риттер. — Такова его работа.

— Мы отвлекаемся от главного вопроса, — заметил Максуэлл.

Джеймс Грир налил себе чашку кофе.

— Знаю. Нужно действовать как можно быстрее.

— И наконец... — Риттер постучал пальцем по переводу приказа, присланного майору Вину. — Нам известно, что кто-то нас предал, сообщив русским о готовящейся операции. Мы найдём этого подонка.

Келли все ещё не оправился ото сна, чтобы понять, о чем идёт речь, не говоря уже о том, чтобы заглянуть в далёкое будущее и увидеть, что ему будет принадлежать в нем главная роль.

* * *

— Где сейчас Джон?

Сэнди О'Тул подняла голову от журнала, в котором вела записи. Смена подходила к концу, и вопрос профессора Розена снова пробудил в ней тревогу, которую ей удавалось скрывать в течение целой недели.

— Он покинул страну. А в чем дело?

— Сегодня мне звонили из полиции. Его разыскивают.

Боже милосердный!

— Почему?

— Они не сказали. — Розен огляделся по сторонам. Они были одни у столика медсестры. — Сэнди, я знаю, чем он занимался, то есть я хочу сказать, что мне кажется, что я знаю, но я...

— Я тоже не получала от него никаких вестей. Так как же нам поступить?

Розен поморщился и отвернулся, прежде чем ответить.

— Как добропорядочные граждане мы должны помогать полиции, но... мы не делаем этого, правда? Ты не знаешь, где он может находиться?

— Он сказал мне, но я не должна — он занимается чем-то для правительства... там, далеко... — Она не могла закончить, не могла заставить себя произнести это слово. — Он дал мне номер телефона, по которому я могу позвонить. Я им не пользовалась.

— Я бы на твоём месте позвонил, — сказал ей Сэм и ушёл. Здесь что-то не так. Джона отправили на другой конец света, там он занимается чем-то важным и пугающим, и, когда вернётся, его ждёт здесь полицейское расследование. Медсестре О'Тул казалось, что несправедливость жизни достигла своего предела. Она ошибалась.

* * *

— Питтсбург?

— Да, так он сказал мне, — подтвердил Генри.

— Между прочим, ты поступил очень разумно, имея там своего человека. Очень профессионально, — в голосе Пиаджи звучало уважение.

— Он сказал, что с этим нужно покончить как можно скорее. Пока она рассказала ещё очень мало.

— Она, в самом деле, все видела? — Пиаджи не понадобилось добавлять, что такое поведение он считает далеко не профессиональным. — Генри, соблюдать строгую дисциплину — это одно. Превращать своих людей в свидетелей — совершенно другое.

— Тони, я займусь этим, но нам необходимо как можно быстрее решить возникшую проблему, понимаешь? — Генри Таккеру казалось, что он на финишной прямой и за линией финиша его ждёт безопасность и процветание. То, что должны умереть ещё пять человек, чтобы он смог пересечь эту линию, было слишком незначительным после изнурительного марафона.

— Продолжай.

— Ее фамилия — Браун. Зовут — Дорис. Имя её отца — Реймонд.

— Ты в этом уверен?

— Девушки любят разговаривать друг с другом. У меня есть название улицы и номер дома. У тебя есть необходимые связи. Мне нужно воспользоваться ими.

Пиаджи обдумал полученную информацию.

— О'кей. Наши друзья в Филли займутся этим. Но это обойдётся тебе недёшево. Генри.

— Я и не рассчитывал на это.

* * *

Полётная палуба выглядела такой пустой. Все четыре вертолёта, на короткое время приписанные к «Огдену», уже улетели, и палуба вернулась к своему неофициальному назначению городской площади. Звезды на небе были такими же, как и раньше, теперь, когда небо очистилось от облаков, в эти ранние часы на нем виднелась луна в своей последней четверти. Впрочем, на палубе не было матросов. Те, кто сейчас не спали, находились на вахте, однако для Келли и морских пехотинцев цикл дня и ночи как-то сдвинулся, и серые стальные стены их кубрика словно сжимали их, не давая дышать, особенно при тех мыслях, которые роились у них в головах. Кильватерная струя позади корабля светилась зеленью параллельно к поверхности моря корабельными винтами, и оставляла длинный след, показывая путь «Огдена». Полдюжины морских пехотинцев стояли на корме, глядя на светящуюся струю и не произнося ни слова.

— Знаешь, все могло обернуться гораздо хуже, — услышал Келли и обернулся. Там стоял Ирвин. Кто же ещё?

— Могло быть и куда лучше, сардж.

— Это не было случайностью — появление подкреплений, как ты считаешь?

— Мне кажется, что я не имею права говорить об этом. Я достаточно ясно ответил на твой вопрос?

— Да. Ещё Иисус Христос сказал: Отец, прости их, ибо они не ведают, что творят.

— А что, если ведают?

Ирвин фыркнул:

— Ты ведь знаешь моё мнение. Кем бы ни был этот человек, он мог погубить всех нас.

— Так хотелось бы, сардж, хоть раз, один-единственный раз завершить что-то именно так, как надо, — вздохнул Келли.

— Верно. — Ирвин подумал, прежде чем продолжить, и все же снова вернулся к прежней теме:

— Ну почему, чёрт побери, людям хочется так поступать?

Поблизости показались тёмные очертания корабля. Это был «Ньюпорт-Ньюз». Его красивый силуэт вырисовывался всего в двух тысячах ярдов, заметный только в спектральном отражении, несмотря на отсутствие огней. Он тоже направлялся обратно в порт, последний из тяжёлых крейсеров с крупнокалиберными орудиями, создание уже ушедшей эпохи. Он шёл домой после провала той же операции, о которой знали Келли и Ирвин.

* * *

— Семь-один-три-один, — произнёс женский голос.

— Алло, мне нужно поговорить с адмиралом Джеймсом Гриром, — сказала Сэнди секретарше.

— Его нет.

— Вы не можете сказать мне, когда он вернётся?

— Извините, не могу. Я не знаю.

— Но это очень важно.

— Вы не могли бы назвать своё имя?

— А куда я попала?

— Это кабинет адмирала Грира.

— Нет, я имею в виду, это Пентагон?

— Вы разве не знаете, куда звоните?

Сэнди не знала этого, и заданный ей вопрос подтолкнул её в направлении, ей непонятном.

— Прошу вас, мне нужна помощь.

— С кем я разговариваю? Назовите своё имя, пожалуйста.

— Мне нужно знать, где вы находитесь! Очень вас прошу!

— Этого я не могу вам сказать, — ответила секретарша, чувствуя себя одной из крепостных стен, защищающих национальную безопасность страны.

— Разве это не Пентагон?

Ну что ж, на этот вопрос можно ответить.

— Нет, это не Пентагон.

Тогда что это? — подумала Сэнди и глубоко вздохнула.

— Мой друг дал мне этот телефон, чтобы я могла позвонить в случае необходимости. Он находится с адмиралом Гриром. Он сказал, что я могу позвонить по этому телефону и узнать, все ли у него в порядке.

— Я не понимаю.

— Послушайте, но я знаю, что он находится во Вьетнаме!

— Мисс, я не могу обсуждать, где сейчас адмирал Грир. — Кто сумел нарушить правила безопасности? Теперь ей придётся написать донесение об этом.

— Да это не о нем, это о Джоне! — Успокойся, сказала себе Сэнди. Криком делу не поможешь.

— Какой Джон? — спросила секретарша.

Глубокий вдох, глоток.

— Прошу вас передать адмиралу Гриру. Говорит Сэнди. Речь идёт о Джоне. Он поймёт. Хорошо? Он все поймёт. Это очень важно. — Она назвала оба своих телефона — домашний и служебный.

— Спасибо. Я сделаю все, что в моих силах. — Линия разъединилась.

Сэнди хотела кричать, и она едва так и не поступила. Итак, адмирала нет. Наверно, он находится где-то рядом с Джоном. Секретарша передаст то, что она ей сказала. Она обязана сделать это. У таких людей, стоит сказать, что это очень важно, не хватит воображения не сделать этого. Теперь успокойся. Как бы то ни было, там, где он сейчас находится, полиция не сможет его достать. Однако до конца этого дня и на протяжении следующего ей казалось, что секундная стрелка на часах застыла на месте.

* * *

«Огден» вошёл в гавань американской военно-морской базы Субик-Бей в середине дня. Во влажной тропической жаре матросам казалось, что швартовка длится целую вечность. Наконец закрепили концы, опустили трап, и ещё до того как он был должным образом закреплён, по нему первым взбежал какой-то штатский. Вскоре после этого морские пехотинцы спустились на пирс и погрузились в ожидавший их автобус, который отвёз их на Куби-Пойнт. Палубная команда выстроилась у трапа, и, когда морские пехотинцы вереницей двинулись к нему, матросы пожимали им руки, стараясь сохранить после пережитого хотя бы одно хорошее воспоминание, но фраза «жаль, что не получилось» как-то казалась недостаточно подходящей для прощания, а пожелание удачи было вообще богохульством. Их С-141 ждал на взлётной площадке, чтобы доставить солдат обратно в США. Они заметили, что на этот раз среди них не было мистера Кларка.

— Джон, похоже, о тебе беспокоится твоя подруга, — сказал Грир, передавая ему депешу.

Это была самая дружеская и приятная депеша среди всех, доставленных младшим сотрудником ЦРУ из Манилы. Келли прочитал её, пока остальные три адмирала читали депеши, адресованные им.

— У меня есть ещё время позвонить ей, сэр? Она беспокоится обо мне.

— Ты оставил ей мой служебный телефон? — спросил Грир с долей раздражения.

— Ее муж погиб во Вьетнаме. Он был офицером в Первой воздушно-десантной дивизии, сэр. Она имеет основания для беспокойства, — объяснил Келли.

— О'кей. — На мгновение Грир забыл собственные неприятности. — Я передам Барбаре — она сообщит ей, что с тобой все в порядке.

Остальные депеши были менее приятными. Адмиралов Максуэлла и Подулски немедленно вызывали обратно в Вашингтон, требуя отчёта о причинах неудачи с операцией «Зелёный самшит». Аналогичные распоряжения получили Риттер и Грир, хотя у них ещё оставалась спрятанная от всех козырная карта. На базе ВВС Кларк их ждал самолёт КС-135, который должен был доставить всех обратно в Соединённые Штаты. Самолёт местного сообщения был готов перебросить всю группу через вершины прямо на эту базу. Единственное, что радовало, — скоро, стоит им только приземлиться на восточном побережье Америки, восстановится нарушенный цикл дня и ночи, ведь здесь им приходилось спать, когда организм восставал против этого.

Полковник Гришанов вышел на поле аэродрома под палящие лучи солнца вместе с адмиралами. На нем была одежда из гардероба капитана первого ранга Фрэнкса — они оказались одного роста и размеров. Гришанова сопровождали Максуэлл и Подулски. Русский офицер не питал никаких иллюзий насчёт возможности скрыться — американская военно-морская база располагалась на территории Филиппин, союзника Соединённых Штатов. Шедший рядом Риттер тихо разговаривал с ним по-русски. Все шестеро уселись в автомобиль и десять минут спустя уже поднимались на борт «Бичкрафта» С-12 — двухмоторного самолёта ВВС. Ещё через полчаса самолёт совершил посадку рядом с большим реактивным «Боингом».

Прошло меньше часа с того момента, как они сошли с борта «Огдена». Келли нашёл для себя кресло поукромнее, пристегнулся и заснул ещё до того, как военный транспортный самолёт начал разбег. Следующая посадка, сказали ему, произойдёт на базе ВВС Хикэм на Гавайях, и Келли не собирался вставать из кресла ради того, чтобы полюбоваться тамошними красотами природы.

31. Возвращение охотника

Остальным пассажирам перелёт не принёс такого отдыха, как Келли. Грир успел отправить пару шифрограмм ещё до взлёта, и все-таки они с Риттером были более всех заняты все время полёта. Самолёт, на котором они летели, — ВВС США предоставили его в их распоряжение на время операции, не задавая никаких вопросов, — принадлежал базе ВВС Эндрюз, был оборудован для транспортировки важных пассажиров и часто использовался членами конгресса. Это означало, что в его буфете имелся солидный запас спиртного, и хотя сами они пили обычный кофе, в чашки, подаваемые русскому, щедро добавляли виски — сначала понемногу, затем во все увеличивающихся дозах, так что полковник Гришанов не сумел заметить этого.

Гришанова допрашивал главным образом Риттер. Он начал с того, что объяснил русскому офицеру, что его совсем не собираются убивать. Да, они из ЦРУ. Да, Риттер принадлежит к числу оперативников — если хотите, шпионов, — причём у него огромный опыт работы за железным занавесом. Точнее говоря, он занимался тем, что подрывал строй в миролюбивых социалистических странах Восточного блока, но ведь у него такая работа, так же как и у Гришанова. Вы не будете возражать, если я стану звать вас просто Колей? А теперь, полковник, вы не могли бы назвать имена американских офицеров, содержавшихся в лагере (все данные о них Риттер уже нашёл в подробных записках русского полковника)? А, так это ваши друзья? Ну конечно, мы очень благодарны вам за то, что вы приложили столько усилий, чтобы сохранить им жизнь. Понимаешь, Коля, у них у всех есть семьи, так же как и у, тебя. Ещё кофе, полковник? Да, это действительно хороший кофе. Ну конечно, ты вернёшься домой, к своей семье. Ты, что же, принимаешь нас за варваров? У Гришанова хватило здравого смысла, чтобы воздержаться от ответа.

Чёрт побери, подумал Грир, а ведь у Боба действительно здорово получается. Он умеет вести допрос, вызвать у человека доверие к себе. И дело тут не в мужестве или патриотизме. Боб сумел проявить человечность. Гришанов — храбрый и упрямый мужчина и, надо думать, блестящий лётчик. Как жаль, что они не могут посвятить во все это Максуэлла и Подулски! Но, в конце концов, он тоже был человеком, и это качество характера явилось его слабостью. Русский не хотел смерти американских офицеров. Это вместе со стрессом, вызванным захватом в плен, вместе с неожиданно мягким обращением, к которому добавилось изрядное количество хорошего виски, привело к тому, что у Гришанова развязался язык. Немаловажным явилось и то, что Риттер ни разу не коснулся вопросов, затрагивающих интересы безопасности советского государства. Чёрт побери, полковник, я ведь знаю, что вы не раскроете государственные тайны, — тогда зачем же тратить на это силы, задавая ненужные вопросы?

— Это ваш человек убил майора Вина? — спросил русский, когда самолёт находился на полпути через Тихий океан.

— Да. Это произошло случайно, он... — Гришанов прервал Риттера взмахом руки:

— Правильно сделал. Вин был дремучим человеком, мерзким маленьким фашистским ублюдком. Он хотел смерти ваших офицеров. — Откровенность полковника росла пропорционально количеству выпитого им виски.

— Ничего, Коля, мы постараемся не допустить этого.

* * *

— Нейрохирургическое отделение, западное крыло, — произнесла медсестра.

— Мне нужно поговорить с Сандрой О'Тул.

— Подождите минутку. Сэнди? — Медсестра, сидевшая у столика, протянула телефонную трубку. Старшая смены взяла её:

— О'Тул слушает.

— Мисс О'Тул, это Барбара — мы недавно говорили с вами по телефону. Помните, вы звонили адмиралу Гриру?

— Да, конечно!

— Адмирал Грир просил передать вам, что с Джоном все в порядке. Сейчас он летит домой.

Сэнди быстро оглянулась по сторонам, стараясь повернуться в ту сторону, где никто не заметит внезапных слез облегчения, выступивших у неё на глазах. Нет худа без добра, пожалуй, но все-таки это радостная новость.

— Вы не могли бы сказать, когда он вернётся?

— Мне известно только одно — завтра.

— Спасибо.

— Не стоит. — Связь сразу прервалась.

Ну что ж, это уже что-то. А может быть, даже нечто очень важное. Так что же случится, когда он прилетит сюда? — с тревогой подумала она. По крайней мере, он возвращается домой живым.Ему повезло куда больше, чем Тиму.

* * *

Посадка на базе ВВС Хикэм оказалась далеко не мягкой — пилот изрядно устал — Келли проснулся от толчка. Сержант ВВС дружески похлопал его по плечу, чтобы убедиться, что он не спит. Самолёт направился в дальнюю сторону аэродрома для заправки и технического обслуживания. Келли воспользовался представившейся возможностью, чтобы выйти наружу и размять ноги. Погода здесь была тёплой, но ничто не напоминало жаркой духоты Вьетнама. Теперь он на американской территории, здесь все по-другому...

Это уж точно.

Только однажды, всего лишь однажды... вспомнил он о своём желании. Да, я приложу все силы, чтобы спасти остальных девушек, как я спас Дорис. Вряд ли это будет особенно трудно. Теперь я захвачу Берта и все выпытаю у него. Даже отпущу этого подонка живым, после того как узнаю, что мне нужно. Наверно, отпущу. Мне не по силам спасти весь мир, но... Боже милосердный, я ведь сумею спасти хотя бы часть его!

Он нашёл телефон в зале для важных пассажиров и набрал номер.

— Алло? — послышался заспанный голос, через расстояние в пять тысяч миль.

— Привет, Сэнди. Это Джон, — с улыбкой произнёс он. Даже если военнопленные лётчики ещё и не возвращались домой вместе с ним, возвращался он сам, а потому испытывал от этого чувство облегчения.

— Джон! Где ты сейчас?

— Ты не поверишь! На Гавайях.

— С тобой все в порядке?

— Немного устал, но в остальном все хорошо. На этот раз в моей шкуре нет никаких дыр, — сообщил он, снова улыбнувшись. Ее голос звучал подобно музыке, даже день казался от этого более ярким. Однако радужное состояние продлилось недолго.

— Джон, возникли проблемы.

Сержант, сидевший за столиком у входа, заметил, как изменилось лицо этого важного незнакомца. Но тут Келли повернулся к нему спиной, и интерес сержанта пропал.

— Ясно. Это, должно быть, Дорис, — заметил Келли. — Я хочу сказать, ведь только ты и два врача знают обо мне, а вы...

— Они узнали об этом не от нас, — заверила его Сэнди.

— О'кей. Прошу тебя, позвони Дорис и... будь поосторожнее, но...

— Предостеречь её?

— Ты сможешь сделать это?

— Да, конечно!

Келли попытался успокоиться, и это ему почти удалось.

— Я вернусь через... девять или десять часов. Ты будешь на работе?

— У меня выходной.

— Хорошо, Сэнди. Скоро увидимся. До свиданья.

— Джон! — окликнула его Сэнди.

— Да?

— Я хочу... я имею в виду, что... — Она замолчала. Келли снова улыбнулся.

— Мы обо всем поговорим, когда я вернусь к тебе, дорогая. — Может быть, он не просто возвращается домой. Может быть, он возвращается к кому-то. Келли быстро все обдумал. У него на яхте по-прежнему хранился пистолет с глушителем и вместе с ним другое оружие, но все остальное, чем он пользовался в своих операциях, — ботинки, носки, одежда и даже нижнее белье — было выброшено и находилось сейчас где-то на свалке. Никаких вещественных доказательств, которыми могла бы воспользоваться полиция. Если им хочется поговорить с ним — пожалуйста. А вот он не обязан говорить с ними. Это одна из приятных сторон американской конституции, подумал Келли, возвращаясь обратно к самолёту, и поднялся по трапу. Первый лётный экипаж расположился на койках сразу позади кабины пилотов, и сменный экипаж включил двигатели. Келли сел рядом с сотрудниками ЦРУ. Он заметил, что русский офицер спит, громко похрапывая в своём алкогольном раю.

Риттер усмехнулся:

— Когда проснётся, будет изрядно страдать от похмелья.

— Что вы с ним сделали?

— Начали с бренди, перешли на виски и закончили калифорнийским красным. Бренди всегда плохо влияет на меня на следующий день, — устало произнёс Риттер, и в этот момент КС-135-начал разбег. Теперь, когда пленный полковник был не в состоянии больше отвечать на вопросы, Риттер пил мартини.

— Ну что вы узнали нового? — поинтересовался Келли. Риттер рассказал ему все, что знал. Лагерь действительно был создан, чтобы выторговать как можно больше из русских, но, по-видимому, вьетнамцы использовали военнопленных весьма малоэффективно и теперь собирались ликвидировать лагерь вместе с узниками.

— Вы полагаете, из-за нашей неудавшейся операции? — спросил он и мысленно воззвал к Богу.

— Совершенно верно. Но можете успокоиться. Теперь в наших руках русский полковник, а это козырная карта, мистер Кларк. — Улыбка Риттера показалась Келли зловещей. — Между прочим, мне понравилось, как вы действовали во время операции.

— Что вы хотите этим сказать?

— Захватив русского, вы проявили похвальную инициативу. А то, что вы отменили операцию, свидетельствует, что вы правильно оценили обстановку.

— Послушайте, я ведь не... то есть, я не собирался...

— Вы не потеряли контроля над собой. Там всякий мог сорваться. Вы мгновенно приняли решение, и оно оказалось единственно правильным. Скажите, вы готовы ещё послужить своей стране? — спросил Риттер с улыбкой, откровенность которой тоже объяснялась немалой порцией поглощённого им алкоголя.

* * *

Сэнди проснулась в половине седьмого, что было поздно для неё.

Она сходила за утренней газетой, включила кофеварку, затем решила ограничить завтрак одними тостами, глядя на часы на стене кухни и думая о том, когда будет не слишком рано позвонить в Питтсбург.

На первой же странице говорилось о перестрелке, связанной с торговлей наркотиками. Полицейский был вынужден застрелить дилера, попытавшегося достать оружие. Удачная операция, подумала она. Ещё говорилось, что при этом было изъято шесть килограммов «чистого» героина — действительно, крупная партия. Интересно, подумала Сэнди, это не та самая банда торговцев наркотиками, которая... нет, той бандой руководил негр, по крайней мере, так говорила Дорис. Как бы то ни было, ещё один торговец наркотиками переселился в мир иной. Она снова посмотрела на часы. Все ещё слишком рано для звонка. Приличным людям надо звонить в приличное время, а не так рано. Она прошла в гостиную и включила телевизор. День уже начался и обещал быть душным и жарким. Прошлым вечером она поздно легла, а потом, после звонка Джона, не могла уснуть. Сэнди попыталась смотреть по телевизору «Мир сегодня» и даже не заметила, как у неё опускаются веки...

Она снова открыла глаза уже после десяти утра. Рассердившись на себя, Сэнди тряхнула головой и вернулась в кухню. Номер Дорис был рядом с телефонным аппаратом. Она набрала его и услышала, как далеко в Питтсбурге звонит телефон: четыре... шесть... десять раз — без ответа. Проклятье. Пошла по магазинам? Или на встречу с доктором Брайант? Ладно, позвоню через час, решила Сэнди. Тем временем надо постараться сформулировать, что сказать. Уж не совершает ли она тем самым преступления? Может быть, мешает правосудию? Насколько глубоко замешана в этом деле? Эта мысль неприятно поразила её. Но ведь она и в самом деле непосредственная участница происходящего. Сэнди помогла спасти девушку от полной опасностей жизни, которую та вела, и теперь было уже поздно останавливаться. Она просто скажет Дорис, чтобы та не повредила чем-нибудь людям, которые спасли её, чтобы вела себя очень, очень осторожно. Попросит её быть крайне внимательной.

* * *

Пастор Майер опаздывал. Его задержал телефонный звонок, а профессия священника не позволяла ему сказать собеседнику, что он спешит, что он опаздывает на встречу, о которой договорился. Остановив машину рядом с домом Браунов, пастор заметил в конце улицы грузовичок цветочной фирмы, который поднимался вверх по склону холма. Грузовичок повернул направо и исчез как раз в тот момент, когда Майер нашёл, наконец, свободное место для стоянки своего автомобиля недалеко от крыльца Браунов. Запирая машину, он уже испытывал некоторое беспокойство. Сегодня ему нужно попытаться уговорить Дорис обратиться в полицию и рассказать о случившемся с нею его сыну. Питер заверил его, что проявит максимальную осторожность, что все пройдет хорошо, что девушке не угрожает никакая опасность. Да, папа, сказал он, мы сумеем обеспечить надёжную охрану. Теперь пастору было необходимо сообщить об этом испуганной молодой женщине и её отцу, любовь которого вынесла самое тяжёлое испытание. Ну что ж, пастору приходится заниматься и ещё более деликатными проблемами, подумал он. Например, предотвращать разводы. Вряд ли переговоры между государствами бывают такими трудными, как попытки спасти семью.

Несмотря на все эти мысли, заметил Майер, ступеньки крыльца показались ему поразительно крутыми, когда он поднимался по ним, держась рукой за перила. На крыльце стояло несколько банок с краской. Может быть, теперь, когда у него есть семья, Реймонд собирается красить дом? Хороший знак, подумал пастор, нажимая на кнопку звонка. Он слышал, как прозвенело внутри — сначала низкий тон, потом высокий. Белый форд Реймонда стоял рядом с домом. Майер знал, что они дома... но к двери никто не подходил. Может быть, кто-то из них одевается или зашёл в туалет, как это нередко случается ко всеобщему смущению. Он подождал минуту-другую и снова, нахмурившись, нажал на кнопку звонка. Только теперь он заметил, что дверь чуть приоткрыта. Ты священник, напомнил себе Майер, а не грабитель. Чувствуя какую-то неловкость, он открыл дверь и просунул голову внутрь.

— Есть кто дома? Реймонд?! Дорис?! — громко позвал он, надеясь, что его голос слышен по всему дому. В ответ доносились только звуки включённого телевизора из гостиной, передавали какое-то бессмысленное шоу. — Есть кто-нибудь дома, эй?

Странно. Он вошёл, смущённый собственными действиями, не понимая, что здесь происходит. В пепельнице на столе ещё дымилась сигарета, сгоревшая до самого фильтра; тонкая струйка дыма поднималась вертикально вверх, ясно показывала, что в доме что-то не так. Обычный человек с нормальным мышлением ушёл бы из дома, но пастор Майер не был обычным человеком. Он увидел на ковре коробку с цветами, наклонился и открыл её. Розы на длинных стеблях. Розы не должны лежать на полу. Тут ему вспомнилась служба в армии, сколь бы тягостной она ни была, какой подъем он испытывал тогда, занимаясь духовными нуждами людей перед лицом смерти. Майер не мог понять, почему пришла ему в голову эта мысль, и от внезапного озарения у него бешено заколотилось сердце. Он прошёл через гостиную, стараясь теперь не поднимать шума и прислушиваясь. В кухне тоже было пусто, на газовой плите начинал закипать чайник, на столе были чашки и пакетики с чаем. Дверь, ведущая в подвал, была открыта, свет там включён. Теперь он уже не мог остановиться, до конца открыл дверь и стал спускаться. Он прошёл половину лестницы, когда увидел их ноги.

Отец и дочь лежали вниз лицом на голом цементном полу. Кровь из ран на их головах скопилась в лужу на неровной поверхности. Его сковал ужас. Перехватило дыхание, и от внезапного судорожного вдоха отвисла нижняя челюсть. Пастор не мог оторвать взгляда от своих мёртвых прихожан, отпевание которых состоится через два дня в его храме. Он заметил, что отец и дочь держались за руки. Они умерли вместе, однако утешение от того, что эта так жестоко наказанная семья соединилась теперь перед лицом Господа, не сдержало ярости против тех, кто был в этом доме всего десять минут назад. Через несколько секунд Майер совладал с собой, спустился в погреб и встал на колени, прикрыв рукой их переплетённые пальцы и умоляя Господа смилостивиться над их душами. В Божьей милости пастор не сомневался. Дорис потеряла жизнь, но не душу, а её отец вернул себе любовь дочери. Пастор дал себе слово заверить прихожан, что душам этих несчастных обеспечено бессмертие. Теперь пришло время сообщить о случившемся сыну.

* * *

Украденный грузовичок цветочной фирмы замер на стоянке у супермаркета. Из него вышли двое. Мужчины направились в супермаркет, чтобы убедиться, что за ними никто не следит, и вышли через боковую дверь к месту, где стоял их автомобиль. Машина поехала на юго-восток, к Пенсильванскому магистральному шоссе. Им предстояло трёхчасовое путешествие до Филадельфии. Может быть, даже не трёхчасовое, а несколько более продолжительное, подумал водитель. Им вовсе не хотелось, чтобы дорожная полиция задержала их за превышение скорости. Каждый из них стал богаче на десять тысяч долларов. Их не интересовала причина совершенного ими двойного убийства, да им и не собирались сообщать её.

* * *

— Алло?

— Мистер Браун?

— Нет. С кем я разговариваю?

— Это Сэнди. А где мистер Браун?

— Откуда вы знакомы с семьёй Браунов?

— А вы кто? — спросила Сэнди, с тревогой глядя в кухонное окно.

— Сержант Питер Майер, департамент полиции Питтсбурга. Итак, кто вы?

— Это я привезла Дорис к её отцу. Что случилось?

— Назовите вашу фамилию, пожалуйста.

— С ними все в порядке?

— Их убили, — терпеливо произнёс сержант Майер. — Итак, мне требуется ваша фамилия и...

Сэнди опустила палец на рычажок и прервала связь, не ожидая дальнейших расспросов. Выслушав их, ей придётся отвечать. У неё, дрожали ноги, однако рядом стоял стул. Глаза Сэнди расширились. Этого не может быть, сказала она себе. Как они могли узнать, где находится Дорис? Ведь девушка наверняка не звонила людям, которые... — нет, это невозможно, подумала медсестра.

— Но почему? — прошептала она вслух. — Почему, почему, почему? — Дорис не могла причинить никому никакого вреда — нет, могла, — но как им удалось отыскать её?

У них свои люди в полиции, вспомнила Сэнди слова, произнесённые Джоном. Значит, он прав? Но это не относилось к делу.

— Чёрт побери, ведь мы спасли её! — произнесла Сэнди в тишине своей кухни. Она помнила каждую минуту той первой бесконечной недели, когда ей почти не приходилось спать, и затем постепенное улучшение, восторг, такое чистое ощущение профессионального удовлетворения от хорошо выполненной работы, радость при виде счастья на лице отца девушки. А теперь её нет. Напрасная трата времени. Нет.

Нет, не напрасная. Ведь смыслом жизни Сэнди было помогать людям возвращаться к жизни. Она добивалась этого. Она гордилась этим. Это не было напрасно потраченным временем, нет. Это время у неё украли. Украли не только время, украли две жизни. Сэнди заплакала. Ей пришлось спуститься в ванную на первом этаже, чтобы вытереть слезы бумажными салфетками. Здесь она посмотрела в зеркало и увидела глаза, которых не видела никогда раньше. И увидев их, все поняла.

Болезни были тем драконом, с которым она боролась по сорок часов каждую неделю. Опытная медсестра и инструктор, она работала рука об руку с хирургами своей смены, целиком отдавая этой борьбе весь свой профессионализм, доброту и интеллект, чаще побеждая, чем проигрывая схватки. И с каждым годом положение улучшалось. Прогресс был недостаточно быстрым, но зато реальным и поддавался измерению, и, может быть, ей ещё доведётся увидеть при жизни, как умрёт во время её смены раз и навсегда последний дракон.

Но ведь драконы не все одинаковы, верно? Некоторых нельзя убить добротой, лекарствами и хорошим уходом. Вот она сумела победить одного, но второй все-таки сумел погубить Дорис. Для того чтобы победить такого дракона, требуется меч в руках воина.

А меч — это тоже инструмент, правда? Инструмент, без которого нельзя обойтись, если хочешь убить такого дракона. Возможно, ей самой не под силу поднять такой меч, но все-таки он бывает необходимым. И кто-то должен его поднять. Джон совсем не плохой человек, он всего лишь реалист.

Она воевала со своими драконами, он — со своими. Но это была одна битва. Сэнди поступила не правильно, вынося суждение о нем. Теперь она поняла это, увидев в своих глазах то же выражение, что и несколько месяцев назад видела у него, и постигнув правоту Джона. Ее ярость отступила, хотя и не исчезла совсем, и на смену ей пришла решимость.

* * *

— Ну вот, все кончилось благополучно, — сказал Хикс, передавая своему гостю банку пива.

— Что ты имеешь в виду, Уолли? — спросил Питер Хендерсон.

— Операция закончилась полной неудачей. Её вовремя отменили. Слава Богу, никто даже не пострадал. Сейчас все её участники возвращаются домой.

— Это действительно хорошая новость! — искренне обрадовался Хендерсон. Ему совсем не хотелось, чтобы кто-то погиб из-за него. Хендерсон, как и Уолли, всего лишь желал конца этой проклятой войне. Жаль, конечно, тех парней в лагере, но есть вещи, которые нельзя изменить. — А что случилось — если точнее?

— Никто пока не знает. Хочешь, чтобы я выяснил?

Питер кивнул:

— Да, только поосторожней. Такие вещи полезно знать Комитету по вопросам разведопераций, особенно когда ЦРУ садится задом в лужу. Я постараюсь передать членам комитета твою информацию. Только, прошу тебя, не допускай себя заподозрить.

— Не беспокойся. Я научился улещивать Роджера. — Хикс закурил первую самокрутку, и в воздухе едко запахло марихуаной.

— Ты можешь лишиться допуска из-за этой дряни, — раздражённо заметил Хендерсон.

— Ну и что? Вернусь в фирму к папе и сделаю себе несколько миллионов на Уолл-стрите.

— Уолли, ты хочешь помочь изменить всю систему или предпочитаешь, чтобы её поддерживали в прежнем виде?

Хикс кивнул:

— Да, пожалуй, хочу.

* * *

Благодаря попутным ветрам КС-135 сумел вернуться в Вашингтон с Гавайских островов без промежуточной дозаправки, а посадка оказалась мягкой. Больше этого Келли был удивлён тем, что у него восстановился цикл дня и ночи. Часы показывали пять вечера, а через шесть или семь часов стемнеет и ему захочется спать.

— Вы не будете возражать, если я отдохну день-другой?

— На базе в Куантико будет проводиться подробный разбор операции, и ваше присутствие там необходимо, — напомнил ему Риттер, все ещё не пришедший в себя после длительного перелёта.

— Отлично, вот я и приеду на базу через день-два. Приятно слышать, что я не под арестом. Меня не мог бы кто-нибудь подбросить в Балтимор?

— Сейчас выясню, — кивнул Грир, и в этот момент самолёт остановился.

Первыми, едва к самолёту подкатили трап, внутрь вскочили два сотрудника службы безопасности. Риттер разбудил русского офицера.

— Добро пожаловать в Вашингтон.

— Меня отвезут в советское посольство? — с надеждой в голосе спросил Гришанов.

Риттер с трудом удержался от смеха:

— Пока ещё нет. Правда, мы постараемся найти вам хороший комфортабельный дом. Там вы будете жить.

Гришанов чувствовал себя слишком слабым, чтобы возражать. Он тёр онемевшую шею и испытывал нужду в средстве против ужасной головной боли. Вместе с сотрудниками службы безопасности он спустился к стоящему у трапа автомобилю. Машина тут же рванула с места, и направилась к воротам авиабазы. Гришанова отвезут в «безопасный» дом ЦРУ в Виргинии, недалеко от Винчестера.

— — Спасибо за помощь, Джон. — Адмирал Максуэлл пожал руку молодому человеку.

— Извините меня за то, что я сказал раньше. — Каз последовал примеру Максуэлла. — Вы были правы. — Их тоже ждал автомобиль. Келли стоял у открытой двери самолёта, наблюдая за тем, как адмиралы садятся в машину.

— Что теперь с ними будет? — спросил он Грира. Тот пожал плечами, спускаясь по трапу вместе с Келли. Рёв самолётов вокруг был настолько громким, что почти заглушал слова Грира:

— Голландец ожидал новое назначение — командующего флотом или даже начальника морских операций. Не думаю, что теперь это случится. «Зелёный самшит» с самого начала был его ребёнком, и он оказался мертворождённым. Теперь карьере конец.

— Но ведь это несправедливо, — громко возмутился Келли. Грир обернулся:

— Верно, несправедливо, но таково положение вещей.

Его тоже ждала машина. Он направил водителя к штабному зданию авиакрыла и там договорился, чтобы Келли отвезли в Балтимор.

— Отдохни и позвони мне, когда будешь готов. Боб сделал тебе серьёзное предложение. Обдумай его.

— Хорошо, сэр. — Ответил Келли, направляясь к синему лимузину ВВС.

Поразительно, как быстро меняется жизнь, подумал Келли. Через пять минут сержант, сидевший за рулём, выехал на магистральное шоссе. Всего двадцать четыре часа назад Келли находился на корабле, приближавшемся к Субик-Бей. Ещё тридцатью шестью часами раньше он был на вражеской территории — а теперь сидел на заднем сиденье правительственного автомобиля, и единственная опасность, угрожавшая ему, исходила от водителей других машин.

По крайней мере, в ближайшем будущем. Вокруг знакомые приметы: дорожные знаки, окрашенные в приятный зелёный цвет, и многое другое. Автомобиль двигался среди машин — последние тридцать минут вечернего часа пик. Все вокруг говорило о нормальной жизни, и не верилось, что всего тремя сутками раньше также вокруг все было враждебным и угрожающим. Самое странное, подумал Келли, что и там он чувствовал себя в знакомом окружении.

Водитель не произнёс ни единого слова — только спросил, куда ехать, хотя он не мог не испытывать любопытства относительно этого мужчины, прилетевшего спецрейсом. По-видимому, ему уже не раз приходилось выполнять подобные задания, подумал Келли, и потому он приучен не интересоваться тем, о чем ему не говорят. Автомобиль остановился поблизости от бульвара Лох-Рейвен.

— Спасибо что подвезли, — сказал Келли.

— Не стоит благодарности. — Машина уехала, и Келли направился к своей квартире, с удивлением вспомнив, что провозил с собой ключи во Вьетнам и обратно. Знают ли ключи, сколько им пришлось пропутешествовать? Через пять минут он стоял под душем — типично американское удовольствие, — переключившись из одной реальности в другую. Ещё через пять он переоделся в брюки и рубашку с короткими рукавами, закрыл за собой дверь и направился к «скауту», припаркованному в следующем квартале. Прошло ещё десять минут, и Келли остановил машину недалеко от дома, где жила Сэнди. По пути от машины к двери с ним произошло ещё одно преображение. Наконец-то, сказал он себе, я вернулся домой. В первый раз за столько месяцев.

— Джон! — Ее объятия были для него неожиданностью. Ещё большей неожиданностью стали слезы в глазах Сэнди.

— Все в порядке, Сэнди. Со мной ничего не случилось. Никаких дыр в шкуре или даже царапин. — Келли не сразу осознал, с каким отчаянием она приникла к нему, он ощущал только приятное чувство. Но тут он услышал рыдания женщины, прижавшейся к его груди, и с опозданием понял, что все это было совсем не ради него. — Что случилось?

— Они убили Дорис.

Время снова остановилось. Казалось, оно разбилось на множество осколков. Келли закрыл глаза от охватившей его нестерпимой боли и тут же снова оказался на вершине холма над лагерем военнопленных, наблюдая за прибытием солдат северовьетнамской армии; в следующее мгновение он уже лежал на больничной койке, глядя на фотографию; потом оказался на окраине безымянной деревни, прислушиваясь к пронзительным детским крикам. Он вернулся домой, это верно, но оказался там же, откуда уехал. Нет, внезапно понял Келли, он никуда не уезжал, это всегда преследовало его. И он никогда не сможет уехать, пока раз и навсегда не покончит с этим. Раз и навсегда.

Но все-таки он почувствовал что-то новое, вот эта женщина прижимается к нему и испытывает ту же острую боль, которая пронизывает и его грудь.

— Как это произошло, Сэнди?

— Мы вылечили её, Джон. Отвезли домой к отцу. Сегодня я позвонила ей, как ты меня просил, и мне ответил полицейский. Дорис убита, и её отец вместе с ней.

— О'кей. — Келли усадил её на диван. Ему хотелось сначала успокоить её, а не прижимать к себе, но так не получилось. Сэнди обнимала его, изливая охватившее её отчаяние вместе с тревогой за его собственную безопасность, и потому Келли положил её голову себе на плечо. Несколько минут в гостиной царило молчание. — Как отреагировали на это Сэм и Сара?

— Я ещё не говорила им. — Сэнди подняла голову и невидящими глазами посмотрела перед собой. Затем к ней вернулась свойственная ей профессиональная забота. — А как дела у тебя?

— Немного устал после долгого перелёта, — попытался уклончиво ответить он и тут же понял, что должен сказать правду. — Мы потерпели неудачу. Операция сорвалась. Они так и остались в лагере.

— Не понимаю.

— Мы попытались спасти из Северного Вьетнама военнопленных, но что-то помешало. Я снова проиграл, — еле слышно добавил он.

— Это было опасно?

Келли удалось небрежно фыркнуть:

— Да, пожалуй. Но ведь я благополучно выбрался оттуда.

Сэнди вернулась к прежней теме:

— Дорис сказала, что там остались другие девушки.

— Верно. Билли говорил то же самое. Я попытаюсь выручить их. — Келли заметил, что она никак не отреагировала на упоминание имени Билли.

— Это ничему не поможет. Я хочу сказать, даже если ты спасёшь их, это ничему не поможет, если только...

— Я знаю. — Именно то, что все время преследует меня, подумал Келли. Есть только один способ положить этому конец. Бегство не поможет ему, не увеличит расстояние между ним и этим кошмаром. Нужно остановиться и посмотреть ему в лицо.

* * *

— Ну что ж. Генри, сегодня утром мы решили твою маленькую проблему, — сказал Пиаджи. — Тихо и незаметно.

— Они не оставили никаких...

— Генри, это были два профессионала, понимаешь? Они выполнили работу и вернулись домой, за двести миль от Питтсбурга. Там не осталось ничего, за исключением двух трупов. — Именно так доложили ему по телефону. Работа оказалась лёгкой, потому что жертвы ничего не подозревали.

— Вот и хорошо, — с удовлетворением кивнул Генри, сунул руку в карман, достал оттуда пухлый конверт и передал его Пиаджи. Тот как надёжный партнёр уже расплатился с исполнителями.

— Теперь, когда мы устранили Эдди и справились с возможной утечкой сведений по этому каналу, все должно прийти в норму. — Мне ещё никогда не приходилось так хорошо потратить двадцать косых, подумал Генри.

— Генри, а остальные девушки? — напомнил ему Пиаджи. — Сейчас у тебя настоящее деловое предприятие. Те, кто работают в нем, многое знают, они опасны. Займись этим, ладно? — Он положил конверт в карман пиджака и отошёл от стола.

* * *

— По две пули двадцать второго калибра в затылок каждому, — доложил по телефону детектив из Питтсбурга. — Мы сняли отпечатки пальцев во всем доме — ничего. На коробке с цветами тоже никаких отпечатков. Внутри грузовика — тоже ничего. Его украли ночью или сегодня утром. У хозяина цветочной фирмы восемь таких грузовиков. Чёрт побери, мы сумели обнаружить украденную машину ещё до того, как всем полицейским постам было послано оповещение. Это профессиональная работа. Для местных парней все проведено слишком гладко, слишком умело. Преступному миру города ничего не известно. Убийцы, скорее всего, уже покинули Питтсбург. Два человека видели грузовик. Одна женщина заметила двух мужчин, когда они подходили к двери дома, и решила, что они привезли цветы. К тому же она находилась в соседнем квартале, на другой стороне улицы. Не может припомнить ничего характерного, даже не обратила внимания, белые они или черные.

Райан и Дуглас слушали детектива по одной телефонной линии, то и дело посматривая друг на друга. Они сразу все поняли по голосу полицейского, что говорил с ними. Это именно то преступление, которое больше всего ненавидят и боятся детективы. Никакого очевидного мотива, никаких свидетелей, никаких вещественных доказательств. Не с чего начинать и не известно, куда направляться. Ход расследования был таким же предсказуемым, как и бесполезным. Местная полиция опросит всех соседней, но преступление совершилось в рабочем районе, так что мало кто в это время дня был дома. Люди замечают, как правило, что-то необычное, а грузовичок цветочной фирмы не представлял собой ничего необычного и потому вряд ли мог обратить на себя внимание, поэтому никто не мог дать описание сидевших в нем убийц. Совершить идеальное убийство вообще-то не так уж трудно. Этот секрет хорошо известен в сообществе полицейских и детективов, несмотря на то, что огромное количество криминальных романов опровергает это, превращая детективов в людей со сверхчеловеческой проницательностью — качеством, которое они никогда не приписывают себе, даже беседуя в барах, завсегдатаями которых являются детективы и полицейские. Придёт день, когда преступление может оказаться раскрытым. Одного из убийц арестуют за что-то другое и он, чтобы спастись, признается и в этом убийстве, надеясь помочь следствию. Иногда, что ещё менее вероятно, кто-то может заговорить об этом, расхваставшись в присутствии полицейского осведомителя, который передаст услышанное кому-то ещё, однако в любом случае на это потребуется время, и след, остывший к тому моменту, станет совсем холодным. Это больше всего приводило в отчаяние полицейских. Убиты по-настоящему невинные люди, и никто не мог заступиться за них, отомстить за их смерть, а тут совершаются новые преступления, и полицейским приходится откладывать расследование этого дела, заниматься чем-то более свежим, требующим немедленного принятия мер. Время от времени кто-нибудь будет доставать так и не раскрытое дело, знакомиться с ним и снова ставить на полку вместе с другими нераскрытыми делами, становящимися с течением времени только толще благодаря вложению в них бланков, гласящих, что по-прежнему не удалось выяснить ничего нового. Для Райана и Дугласа ситуация была ещё хуже. Снова у них возник намёк на след, с помощью которого можно было бы попытаться расследовать два из нераскрытых дел. Все будут жалеть о смерти Реймонда и Дорис Браун. У них были друзья и соседи, в их приходе, по-видимому, хороший священник. Их отсутствие будет ощущаться всеми, и люди станут думать: какая жалость... Однако папки, лежащие на столе Райана, касались тех, о ком не жалеет никто, кроме полицейских, и это каким-то образом лишь ухудшало положение, потому что кто-то должен оплакивать мёртвых, не только полицейские, занимающиеся ими за деньги, которые им платят. Но хуже было другое: появился ещё один modus operandi^[238] в цепи убийств, каким-то образом связанных между собой, но вот каким... На этот раз убийство не было делом рук их Невидимки. Да, жертвы погибли от пуль, выпущенных из револьверов двадцать второго калибра, но у Невидимки уже была возможность умертвить двух жертв сразу. Однако он отпустил Вирджинию Чарлз и подверг себя большой опасности, чтобы спасти Дорис. Он спас её от Фармера и Грейсона, как, по-видимому, и от кого-то ещё...

— Сержант, — задал вопрос Райан, — в каком состоянии тело Дорис?

— Что вы имеете в виду?

Даже мысленно формулируя этот вопрос, Райан понимал, что он будет казаться абсурдным, но в то же время знал, что полицейский, говорящий с ним из Питтсбурга, поймёт его.

— Каково её физическое состояние?

— Вскрытие произойдёт завтра, лейтенант. Могу только сказать, что она была опрятно одета, причёсана, выглядела вполне прилично... — Если не считать двух пулевых ранений в затылке, не добавил сержант.

Дуглас прочитал мысли своего лейтенанта и одобрительно кивнул. Значит, кто-то потратил немало времени и сил, чтобы помочь Дорис выздороветь. С этого можно было уже начинать...

— Я буду очень вам благодарен, если вы сообщите нам все, что может оказаться полезным. И мы сделаем то же самое, — заверил его Райан.

— Кто-то сделал все возможное, чтобы убить их. У нас такие убийства происходят редко. Мне это совсем не нравится, — добавил сержант из Питтсбурга. Это звучало каким-то ребяческим заключением, но Райан его понял. Как ещё отнестись к такому преступлению, в конце концов?

* * *

Это место называлось «безопасным домом», и дом был действительно безопасным. Просторный особняк на территории имения в сто акров, раскинувшейся по холмам Виргинии, и конюшня с двенадцатью стойлами, наполовину занятая лошадьми для охоты. В документах на право владения имением было указано имя человека, которому принадлежало и другое имение по соседству, где он и жил, а это сдавал в аренду Центральному разведывательному управлению. Точнее, арендатором было не само ЦРУ, а теневая корпорация, существующая только на бумаге и владеющая лишь почтовым ящиком. В своё время этот человек служил в ОСС — Организации стратегических служб, предшественнике ЦРУ, и с готовностью оказал такую услугу. К тому же ему щедро платили за аренду. Снаружи тут никто не заметил бы ничего необычного, но при более тщательном осмотре можно было увидеть, что двери и оконные рамы в доме из стали, стекла в окнах необычно толсты и прочны. Дом был в полной безопасности от нападения извне и от попытки скрыться изнутри, ничем не уступая в этом отношении тюрьмам для особо опасных преступников, хотя и выглядел со стороны намного более приятно.

Для Гришанова там была приготовлена одежда и бритвенные принадлежности, с помощью которых он мог бриться, но не мог причинить себе вред. Зеркало в ванной комнате было из полированной стали, а стаканчик — бумажный. Семейная пара, ухаживавшая за домом и готовившая пищу, говорила на неплохом русском и старалась быть предельно гостеприимной. Им уже сообщили о новом госте — они больше привыкли к русским, обратившимся за политическим убежищем, хотя всех проживающих в доме внутри оберегала группа из четырёх охранников, приезжающих, как только здесь появлялся новый гость, а двое стражей из наружной охраны постоянно жили во флигеле, расположенном рядом с конюшней.

Как это случается сплошь и рядом, привезённый гость пересёк столько часовых поясов, что никак не мог привыкнуть к местному времени, и потеря временной ориентации, а также беспокойство о своей судьбе сделали его разговорчивым. С удивлением хозяева дома узнали, что при разговоре им следует придерживаться самых рядовых тем. Хозяйка приготовила гостю завтрак — это всегда самая подходящая пища при смене часовых поясов, — а её муж начал с обсуждения творчества Пушкина, причём с удовольствием обнаружил, что Гришанов, подобно большинству русских, любит поэзию. Охранник стоял в дверях, опершись плечом о косяк, и наблюдал за происходящим.

* * *

— То, что мне предстоит сделать, Сэнди...

— Джон, я понимаю, — прервала она его тихим голосом. Оба были удивлены, каким убеждённым он стал, какая решимость в нем звучала. — Раньше не понимала, но теперь все изменилось.

— Когда я был там... — Неужели всего три дня назад? — я много думал о тебе. Мне нужно поблагодарить тебя, — сказал ей Келли.

— За что?

Келли опустил голову и посмотрел на клеёнку кухонного стола.

— Знаешь, это трудно объяснить. Меня самого пугают вещи, которыми я занимаюсь. Так важно, чтобы у тебя был кто-то, с кем ты можешь поговорить. Извини меня — я не имел в виду... — он замолчал. Вообще-то именно это он и имел в виду. Стоит ослабить контроль над своим сознанием, и оно начинает выражать самые сокровенные мысли. А сейчас он ослабил этот контроль.

Сэнди взяла его руку. На её лице появилась мягкая улыбка:

— Я раньше боялась тебя.

— Но почему? — изумлённо спросил Келли.

— Из-за того, чем ты занимаешься.

— Но я никогда бы не причинил тебе боли... — произнёс он, не поднимая голову, чувствуя себя ещё более несчастным из-за того, что она испытывала страх перед ним.

— Теперь я понимаю это.

Несмотря на её слова Келли чувствовал, что должен объяснить мотивы, которыми руководствовался. Ему хотелось, чтобы Сэнди согласилась с ними, не догадываясь, что она уже сделала это. Итак, с чего начать? Да, ему приходится убивать людей, но только в том случае, когда на то есть причина. Как он стал таким, каков сейчас? Отчасти это объясняется подготовкой, месяцами напряжённых тренировок в Коронадо, столько времени и сил потрачено на то, чтобы разбудить скрытые внутри рефлексы и, что ещё более опасно для врага, овладеть искусством выдержки. Вместе с этим к нему каким-то образом пришёл иной взгляд на окружающий мир, понимание того, почему иногда приходится убивать. Одновременно у него появился иной кодекс поведения — не то чтобы он овладел чем-то новым, нет, просто модифицировал то, чему научился у отца. Его действия были направлены на выполнение приказов, обычно исходивших от других людей, но его ум оказался достаточно развитым и гибким, чтобы принимать собственные решения, приспосабливать свой кодекс поведения к определённым условиям, добиваться цели обдуманно и осторожно, но все-таки добиваться. Созданный и отшлифованный многими, иногда он сам удивлялся тому, во что превратился. Пытался не он один, но часто оказывалось, что он приспособлен для этого лучше других...

— У тебя слишком развито чувство любви, Джон, — сказала Сэнди. — Ты похож на меня.

Услышав это, он поднял голову.

— Бывает, в мою смену умирают люди. Это случается все время — и я не могу привыкнуть к этому! Я ненавижу, когда от меня ускользает жизнь. Я не выношу, когда плачут члены семьи, зная, что мы не сумели помешать этому. Мы стараемся изо всех сил. Профессор Розен — превосходный хирург, но нам не всегда удаётся победить смерть, и я ненавижу ощущение поражения. То же самое с Дорис: мы выходили её, вернули ей жизнь, Джон, и кто-то забрал её несмотря ни на что. А ведь это была не болезнь или какой-то идиотский несчастный случай. Кто-то сделал это намеренно. Дорис была одной из спасённых мной, а убили её вместе с отцом. Теперь я правильно понимаю тебя?

Боже мой... она действительно все понимает... даже лучше меня, подумал Келли.

— Все, кто был связан с Пэм и Дорис, находятся сейчас в опасности.

Сэнди кивнула:

— Пожалуй, ты прав. Дорис рассказала нам о Генри. Я знаю, что он за человек. Я расскажу тебе все, что она рассказала нам.

— Ты отдаёшь себе отчёт в том, как я поступлю с полученной от тебя информацией?

— Да, Джон. Только не рискуй напрасно. — Она замолчала и затем объяснила, почему он должен быть осторожным. — Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне.

32. Возвращение добычи

Самым важным из информации, поступившей от полицейского сержанта из Питтсбурга, было имя, — Сэнди. Сэнди, которая привезла Дорис Браун к её отцу. Всего лишь одно слово, даже не настоящее имя, но нередко бывает, что расследования заканчивались успехом даже из-за меньшего. Словно тянешь за нитку. Иногда все, что оставалось у тебя в руках, бывало оборванной ниткой, а иногда ты продолжал тянуть за неё, пока у тебя в руках не оказывалась распутанная сеть всего происшедшего. Кто-то по имени Сэнди, женский голос, молодой. Она повесила трубку, не сказав ничего, хотя маловероятно, что имела какое-то отношение к убийствам. Бывает, что преступник возвращается на место преступления, это действительно случается, но не по телефону.

Каким же образом входит это имя в загадочный кроссворд? Райан откинулся на спинку кресла, глядя в потолок, пока его тренированный ум перебрал все, что было известно.

Наиболее вероятным предположением было то, что Дорис Браун, теперь убитая, была непосредственно связана с той самой преступной организацией, которая убила Памелу Мэдден и Элен Уотерс и членами которой были также Ричард Фармер и Уильям Грейсон. Джон Терренс Келли, бывший подрывник-подводник и, возможно, бывший член отборного отряда «тюленей», морских коммандос, каким-то образом натолкнулся на Памелу Мэдден и спас её. Несколько недель спустя он позвонил лейтенанту Фрэнку Аллену, но почти ничего не сообщил при телефонном разговоре. Далее случилось что-то страшное — если говорить коротко, Келли вёл себя как последний идиот, — и в результате Памелу Мэдден убили. Райан никогда не сможет забыть фотографии её тела. Келли был тяжело ранен. Бывший коммандос, бывший член элитарного отряда подрывников-подводников, напомнил себе Райан, у которого зверски убили девушку. Затем гибнут пять торговцев наркотиками, словно на улицах Балтимора появился Джеймс Бонд. Одно случайное убийство, когда убийца вмешался в уличное ограбление по неизвестной причине. Ричард Фармер — «Рик»? — ликвидирован ударом ножа, ещё одно возможное доказательство степени ярости, испытываемой убийцей (первое не следует принимать во внимание, напомнил себе Райан). Уильям Грейсон, похищенный и, по-видимому, убитый. Дорис Браун, спасённая, наверно, в то же самое время, вылеченная в течение нескольких недель, возвращается домой. Вылеченная... это означает медицинский уход, верно? Да, пожалуй. Может быть, поправил он себя. Невидимка... мог ли он сделать это сам? Дорис была той девушкой, которая причесала волосы Памелы Мэдден, после того как её убили. Определённая связь.

Вот ещё одна.

Келли спас эту девушку — Мэдден, — но ему помогли вылечить её. Профессор Розен и его жена, тоже врач. Итак, Келли находит  Дорис Браун — к кому он отвезёт её? Вот это и есть отправная точка! Райан поднял телефонную трубку.

— Алло.

— Док, это лейтенант Райан.

— Что-то не помню, чтобы давал вам свой прямой телефон, — заметил Фарбер. — Что случилось?

— Вы знакомы с профессором Розеном?

— Розеном? Конечно. Он заведует хирургическим отделением. Чертовски хороший специалист, знаменитый хирург. Я не так уж часто с ним встречаюсь, но, если вам когда-нибудь понадобится мозговая операция, обращайтесь к нему.

— А его жена? — Райан слышал, как психиатр посасывает трубку.

— Вот её я знаю хорошо. Сара. Она — фармаколог, ведёт научно-исследовательскую работу в здании напротив. Кроме того, принимает участие в работе группы, занимающейся лечением наркоманов. Я тоже принимаю в ней участие, и мы...

— Спасибо, — прервал его Райан. — Ещё одно имя. Сэнди.

— Сэнди? А фамилия?

— Я знаю только имя, — признался лейтенант. Он представил себе Фармера, с задумчивым взглядом откинувшегося на спинку своего кожаного кресла с высокой спинкой.

— Позвольте мне убедиться, что я правильно вас понимаю. Вы просите сообщить вам сведения о двух моих коллегах по профессии в порядке ведущегося вами расследования?

Райан на мгновение подумал, что ему не стоит говорить правду. Нет, обмануть Фарбера не удастся, тут же понял он. Фарбер — психиатр. Его работа заключается в том, что он копается в сознании людей. У него это прекрасно получается.

— Да, доктор, я прошу вас об этом, — ответил детектив после такой продолжительной паузы, что психиатр легко догадался о её причине.

— Тогда вам придётся объяснить все поподробнее, — бесстрастно произнёс Фарбер. — Нельзя сказать, что мы с Сэмом близкие друзья, но он — человек, который никогда не сможет причинить боль другому человеку. А Сара — настоящий ангел, спасающий молодёжь, страдающую от наркомании. Она откладывает важную исследовательскую работу, когда к нам поступают особенно тяжёлые больные, и это несмотря на то, что результаты её исследований могли бы создать ей выдающуюся репутацию. — И тут Фарбер внезапно вспомнил, что не видел Сару последние несколько недель.

— Доктор, я стараюсьсобрать информацию, понимаете? У меня нет ни малейших оснований подозревать их в том, что они причастны к нарушению закона. — Слова Райана прозвучали слишком официально, и он сам почувствовал это. Может быть, подойти с другой стороны. К тому же он говорит полную правду. — Если мои предположения верны, доктор, им угрожает опасность, о которой они даже не подозревают.

— Дайте мне несколько минут подумать, — ответил Фарбер и положил трубку.

— Неплохо, Эм, — одобрительно отозвался Дуглас. Райан понимал, что хватается за соломинку, но ведь, чёрт побери, он уже все перепробовал и... безрезультатно. Прошло пять бесконечных минут, прежде чем зазвонил телефон.

— Райан слушает.

— Это Фарбер. В нейрохирургии нет врачей с таким именем. Правда, есть медсестра, Сандра О'Тул. Она руководит сменой в нейрохирургическом отделении. Я не знаком с ней. Сэм очень высоко её ценит. По крайней мере, так сказала мне его секретарша. Последнее время она выполняла какое-то специальное задание для профессора Розена и отсутствовала на работе. Ему пришлось переделывать расчётные ведомости. — Фарбер уже сделал собственные выводы. Сара отсутствовала на работе в то же самое время, что и Сандра О'Тул. Пусть полиция делает выводы сама. Он и без того сказал им много — может быть, слишком много. В конце концов, речь шла о его коллегах, а это дело серьёзное.

— Когда это произошло? — небрежно спросил Райан.

— Две или три недели назад, продолжалось десять рабочих дней.

— Спасибо, доктор. Я сообщу вам о результатах.

— Несомненная связь, — заметил Дуглас, когда лейтенант положил трубку. — Хочешь побиться об заклад, что эта медсестра знакома и с Келли?

Вопрос был больше основан на догадках, чем на определённых доказательствах. Сандра — достаточно распространённое имя. И все-таки они, лейтенант и сержант, занимались этим делом, этой бесконечной серией смертей уже больше шести месяцев, и после всего времени, потраченного на расследование без каких-либо доказательств или версий, информация, полученная теперь, засияла перед ними подобно утренней звезде. Проблема, однако, заключалась в том, что уже близился вечер и детективам пора было отправляться домой к своим семьям. Райан вспомнил, что Джеку скоро нужно возвращаться в колледж в Бостоне, а он уделил своему сыну недостаточно внимания.

* * *

Осуществить все это было не так просто. Сэнди пришлось отвезти его в Куантико. Она впервые приехала на базу морской пехоты, и Келли направил её к гавани. Опять, подумал он. Возвращаешься домой и испытываешь редкое ощущение, что жизненные функции твоего организма совпали с местным временем, с циклом дня и ночи, но проходит всего несколько часов, и тебе снова приходится все нарушать. Сэнди ещё не успела выехать на шоссе 1-95, когда Келли отошёл на своей яхте от пирса, направил её к середине речного фарватера и перевёл дизель на полную крейсерскую мощность, едва машина успела прогреться.

У Сэнди есть не только незаурядное самообладание, но и способность быстро мыслить, сказал себе Келли, впервые за очень длительное время, делая глоток пива. По-видимому, для клинической медсестры хорошая память является естественной чертой. Генри, судя по всему, в определённые моменты бывал достаточно откровенным, особенно в тех случаях, когда ему казалось, что он полностью подчинил себе девушку. Хвастливый мужчина, подумал Келли, лучше и не придумаешь. У него все ещё не было адреса Генри, зато он запомнил телефонный номер, и теперь появилось новое имя — Тони, с фамилией, начинающейся на букву "П", что-то вроде Пиджи. Белый, итальянец, ездит на синем «линкольне», и Келли получил достаточно детальное описание его внешности. Имеет дело с мафией, скорее всего или член местной семьи, или стремящийся стать им. И ещё кто-то по имени Эдди, хотя Сэнди упомянула, что это имя принадлежит торговцу наркотиками, недавно убитому полицейским во время ареста, — сообщение об этом было напечатано на первой странице городской газеты. Келли развил эту мысль дальше: что, если полицейский, убивший этого Эдди, и является тем, кого подкупил Генри и кто информирует его о расследовании, ведущемся полицейскими детективами? Странно, подумал Келли, что лейтенант, старший офицер полиции, застрелил торговца наркотиками при попытке сопротивления аресту, ведь обычно преступников арестовывают рядовые полицейские. Впрочем, напомнил он себе, это всего лишь догадки, ещё нуждающиеся в проверке, — только вот как все это проверить? Перед ним, однако, целая ночь, за время которой он должен подумать о том, что ему предстоит, глядя на гладкую поверхность залива с отражающимися в ней звёздами. Скоро яхта миновала то место, где он оставил Билли. По крайней мере, кто-то забрал его тело.

* * *

Земля оседала на могиле. Это кладбище все ещё называли Полем Горшечника — по библейской легенде, связанной с именем Иуды. Врачи местной больницы, куда привезли умирающего, ещё не кончили читать отчёт о вскрытии, составленный патологоанатомами Медицинского колледжа Виргинии. Баротравма, говорилось в нем. За целый год во всей стране было зарегистрировано меньше десяти случаев баротравмы, и все — в прибрежных районах. Не удивительно, что местные врачи не сумели поставить точный диагноз, и даже если бы им это удалось, исход, говорилось в отчёте, был предрешён. Причиной смерти было внезапное острое нарушение кровообращения, вызванное частицей спинного мозга, каким-то образом попавшей в сосуд головного мозга и закупорившей его. Впрочем, поражение остальных органов тела оказалось настолько тяжёлым, что в любом случае смерть наступила бы в течение нескольких недель. Тромбоз сосуда головного мозга явился следствием эмболии, резкого перехода от очень высокого атмосферного давления к низкому, с перепадом в три бара, а может, и больше. Полиция уже опрашивала в окрестностях относительно водолазов, работавших на реке Потомак, местами очень глубокой. По-прежнему оставалась надежда, что кто-то из родственников приедет и заберёт тело, находящееся в могиле, расположение которой было зарегистрировано в администрации графства. Впрочем, надежды на это становились все меньше.

* * *

— Что это значит? Вы не знаете? — изумлённо воскликнул генерал Рокоссовский. — Полковник Гришанов — один из моих людей! Куда вы его дели?

— Товарищ генерал, — резко ответил Гиап, — я рассказал вам все, что мне известно о случившемся.

— И вы утверждаете, что это дело рук американцев?

— Вы прочитали отчёт службы безопасности и знаете то же, что и я.

— У него имелась информация, в которой нуждается Советский Союз! Мне трудно поверить, что единственной целью тщательно спланированной операции американцев было похитить именно того советского офицера, который находился в этот момент в том районе. Я посоветовал бы, товарищ генерал, предпринять более серьёзные поиски полковника Гришанова.

— Наша страна находится в состоянии войны!

— Да, мне это известно, — сухо заметил Рокоссовский. — Как вы думаете, почему я здесь?

Гнал с трудом удержался от ругательства по адресу стоящего перед ним высокого русского генерала. В конце концов, он был главнокомандующим вооружёнными силами своей страны, опытным и умелым воином. Вьетнамский генерал сумел подавить свою ярость. Ему нужно было оружие, которое могли предоставить только русские, и потому он вынужден унижаться ради своей страны. Гиап, однако, был теперь окончательно уверен: лагерь не стоил того, чтобы ему самому иметь неприятности.

***

Странным ему казалось то, что рутина лагерной жизни стала спокойной. Полковника Гришанова больше не было в лагере. В этом Закариас не сомневался. Несмотря на то, что он утратил чувство времени, и ему трудно было следить за течением дней, но вот уже он спал четыре раза, а голоса русского полковника не слышал даже в коридоре тюремного блока, где находились американские офицеры. С другой стороны, к нему никто не приходил и не избивал его. Закариас ел, сидел и думал в полном одиночестве. К своему удивлению, теперь он чувствовал себя лучше. Теперь он понимал, что время, проведённое с Гришановым, превратилось в привычку более опасную, чем пристрастие к спиртному. Его настоящим врагом было одиночество, а не боль и не страх. Воспитанный в семье и в религиозном сообществе, где поощрялись тесные взаимоотношения, он стал членом другого сообщества, в котором все были друзьями. Теперь, когда его лишили этого, сознание Закариаса оказалось в пустоте и он больше не получал никаких внешних раздражителей. Прибавьте к этому боль и страх, и что получается в итоге? Все это гораздо легче увидеть снаружи, чем изнутри. Без сомнения, это было очевидно Гришанову. Я такой же, как и ты, все время повторял он, такой же, как и ты. И вот так, подумал Закариас, он сумел выполнить порученное ему дело. Умно придумано, признал американский полковник. Хотя Закариас не привык к ошибкам и неудачам, он не был невосприимчив к ним. Однажды он едва не погиб в результате собственной ошибки — это было в молодости, когда он учился, осваивая истребители на базе ВВС в Луке, а затем, пять лет спустя, попытался удовлетворить свой интерес к грозовому облаку, посмотреть, как выглядит оно изнутри, и едва не врезался в землю вместо молнии. И вот теперь он совершил новую ошибку.

Закариас не имел представления, чем вызван перерыв в допросах. Может быть, Гришанов уехал докладывать своему начальству о полученных результатах. Как бы то ни было, американцу представилась возможность подумать. Ты согрешил, говорил себе Закариас. Вёл себя как дурак. Но этого больше не повторится. Собственная решимость ему казалась слабой, и Закариас понимал, что ему нужно укрепить её. К счастью, у него появилось на то время. Если это не было подлинным избавлением, то, по крайней мере, стало временной передышкой. Внезапно он вздрогнул и впервые за много дней словно проснулся, как будто во время полёта для выполнения боевого задания. Боже мой, подумал он, это слово. Я боялся молиться об избавлении... и все-таки... Охранники с удивлением заметили бы задумчивую улыбку на его лице, особенно если бы знали, что он снова начал молиться. Их учили, что молитвы, обращённые к Богу, являются фарсом. Это, однако, подумал Закариас, было их несчастьем и ещё может стать его избавлением.

* * *

Он знал, что не может звонить из своего кабинета, никак не может. Ему не хотелось делать этого и по своему домашнему телефону. Звонок пересечёт реку и границу штата, а он знал, что по соображениям безопасности телефонные разговоры с округом Колумбия подчиняются особым правилам. Все телефонные звонки записывались компьютером, и округ Колумбия был единственным местом в Америке, где принимались такие меры предосторожности. Риттер был знаком с существующей процедурой. Ему следовало обсудить тему разговора с начальником отдела, затем с главой управления, а далее могло потребоваться разрешение «главной конторы» — директората ЦРУ, помещавшегося на седьмом этаже. Однако разве можно так долго ждать, особенно когда на карту поставлены жизни американских офицеров. Он обратился с просьбой о предоставлении ему дня отдыха, вполне обоснованно утверждая, что нуждается в нем, чтобы прийти в себя после столь продолжительных перелётов. Получив разрешение, он поехал в город и выбрал для своих целей Смитсоновский музей естествознания. — Там Риттер прошёл мимо чучела слона в вестибюле, посмотрел на план музея с надписью «Вы находитесь вот здесь» и стрелкой. На плане он выбрал телефон-автомат, бросил в прорезь десятицентовую монету и набрал 347-13-47. Это было почти шуткой среди профессионалов. Телефон, номер которого он набрал, зазвонил на столе резидента КГБ, возглавлявшего советскую разведку в Вашингтоне, округ Колумбия. Русские знали об этом и знали также, что те, кому это интересно, знают, что им об этом известно. Шпионский бизнес становится иногда таким причудливым делом, подумал Риттер.

— Да? — послышался голос. Риттер занимался этим впервые и испытывал целую гамму совершенно новых для него чувств, вызванных собственным волнением, спокойным голосом отвечающего, напряжённостью момента. Тем не менее, то, что ему предстояло сказать, было запрограммировано таким образом, что посторонние не смогли бы помешать их официальному разговору.

— Говорит Чарлз. У меня дело, которое для вас весьма важно. Предлагаю встретиться на короткое время для обсуждения. Через час буду ждать вас в Национальном зоопарке, у клетки с белыми тиграми.

— Как я узнаю вас? — спросил голос.

— В левой руке я буду держать журнал «Ньюсуик».

— Через час, — буркнуло в трубке. Возможно, у владельца голоса на утро было запланировано важное совещание, подумал Риттер. Ничего не поделаешь. Оперативник вышел из музея и направился к своей машине. На правом сиденье лежал журнал «Ньюсуик», который он купил по дороге в город.

* * *

Тактика, подумал Келли, поворачивая налево и огибая, наконец, мыс Пойнт-Люкаут. Тут у него был обширный выбор. Все ещё имелась квартира в Балтиморе, снятая на вымышленное имя. Может быть, полиция и захочет побеседовать с ним, но пока им ещё не удалось отыскать его. Он постарается, чтобы ситуация не менялась. Враг не знает, кто он. Из этого можно исходить. Самым важным являлись три обстоятельства: то, что ему известно, то, о чем он не знает, и как можно использовать первое, чтобы воздействовать на второе. Третий элемент — «как» — и составлял тактику. Келли мог подготовиться к тому, о чем ему ещё ничего не было известно. Он ещё не мог действовать, исходя из информации, которой располагал, но уже знал, что следует предпринять. Чтобы приступить к действиям, ему нужно было просто разработать стратегию операции, а это нарушало его планы. Четыре молодых женщины ждали от него действий. А пока ещё неопределённое число врагов ждали смерти.

Келли знал, что ими руководил страх. Они боялись Пэм и боялись Дорис. Боялись до такой степени, что пошли на убийство. Интересно, подумал он, не является ли смерть Эдварда Морелло ещё одним проявлением этого страха. Несомненно, они убивали других, чтобы обеспечить безопасность для себя, и теперь, по-видимому, считали, что им удалось этого добиться. Это хорошо; если раньше их подгонял страх, то теперь, когда, по их мнению, все осталось в прошлом, они не будут столь осторожными.

Время — вот что беспокоило Келли. Оно было у него ограничено. Полиция преследовала его. Несмотря на то что, на его взгляд, она не имела в своём распоряжении никаких доказательств, все-таки Келли не мог оставаться к этому равнодушным. В неменьшей степени его беспокоила — он фыркнул — судьба четырёх женщин. Операция не бывает удачной, если проводится слишком долгое время. Ну что ж, по крайней мере, в одном отношении придётся проявить терпение. Только в одном, если повезёт.

***

Риттер не бывал в зоопарке уже много лет. Он подумай, что теперь, когда его дети подросли и все понимают намного лучше, стоит снова привести их сюда. Он остановился на несколько минут у ограды медвежьей площадки — его всегда привлекали медведи. Детям Они кажутся увеличенными заводными игрушками, похожими на тех плюшевых мишек, которых они обнимают, ложась спать по вечерам. Риттер знал, что на самом деле все обстоит по-другому. Для него медведи служили образом врага, огромные и сильные, совсем не такие неуклюжие и гораздо более умные, чем это кажется на первый взгляд. Нужно все время помнить об этом, подумал Риттер, направляясь к клетке с тиграми. Он свернул трубочкой «Ньюсуик» и взял журнал в левую руку, наблюдая за гигантскими кошками и ожидая встречи. Ему даже в голову не пришло смотреть на часы.

— Привет, Чарлз, — услышал он.

— Привет, Сергей.

— Я не знаю вас, — заметил резидент КГБ.

— Наша встреча — неофициальная, — объяснил Риттер.

— А бывают официальные? — пожал плечами Сергей. Он направился в сторону от клетки. Подслушивающие устройства можно установить где угодно, но не по всему зоопарку. Если уж на то пошло, у его собеседника в кармане тоже может находиться миниатюрный магнитофон, хотя это противоречило общепринятым правилам. Они стали спускаться по пологому склону к другой вольере. За резидентом следовал его телохранитель.

— Я только что из Вьетнама, — сообщил сотрудник ЦРУ.

— Там теплее, чем здесь.

— Только не на море. Когда дует лёгкий бриз, чувствуешь себя очень приятно.

— И какой была цель вашего плаванья? — поинтересовался резидент.

— Хотелось повидаться кое с кем без предварительного предупреждения.

— Насколько мне известно, свидание оказалось неудачным, — произнёс русский не с целью насмешки, а просто для того, чтобы продемонстрировать «Чарлзу», что он уже знает о сорвавшейся операции.

— Не совсем. Мы привезли домой одного человека.

— И кто это?

— Его зовут Николай. — Риттер передал резиденту расчётную книжку Гришанова. — Ваше правительство окажется в неприятном положении, если станет известно, что советский офицер допрашивал американских военнопленных.

— Так уж и в неприятном, — отозвался Сергей, перелистывая книжку, прежде чем положить её в карман.

— Видите ли, положение будет очень неприятным, когда выяснится, что офицеры, которых допрашивал полковник Гришанов, согласно сообщению наших маленьких друзей являются мёртвыми.

— Не понимаю, — насторожился резидент. Было видно, что он говорит правду, и Риттеру понадобилось несколько минут, чтобы объяснить создавшуюся ситуацию. — Я ничего об этом не знал, — сказал русский, выслушав сотрудника ЦРУ.

— Дело обстоит именно так, уверяю вас. Вам будет нетрудно проверить все это по своим каналам. — Риттер знал, что Сергей непременно так и сделает, а Сергей понимал, что его собеседник знает об этом.

— А где же наш полковник?

— В надёжном месте. Мы обеспечили ему соответствующие условия, намного лучшие, чем у американских офицеров во вьетнамском лагере.

— Полковник Гришанов ни на кого не сбрасывал бомбы, — напомнил русский.

— Это верно, но зато он принимал участие в акции, конечной целью которой является смерть американских военнопленных, и у нас есть доказательства, что они пока живы. Как я уже говорил, это потенциальный источник больших неприятностей для вашего правительства.

Сергей Волошин был не только опытным офицером КГБ, но и проницательным политическим аналитиком, и ему не требовалась подсказка молодого сотрудника ЦРУ, чтобы понять, насколько щекотливой является ситуация. Кроме того, он разгадал цель всей беседы.

— Ну и что вы предлагаете?

— Было бы весьма полезным, если бы ваше правительство убедило Ханой, так сказать, возвратить этих военнопленных к жизни. Это значит, вернуть их в тот же лагерь, где находятся остальные американские военнопленные, и должным образом уведомить семьи о том, что произошла ошибка, и они не погибли. В качестве ответного шага мы гарантируем, что полковник Гришанов не подвергнется допросу и будет возвращён в целости и сохранности.

— Я передам Москве ваше предложение. — По его тону было ясно, что предложение Риттера будет передано в сопровождении настоятельной рекомендации резидента КГБ принять его.

— Прошу вас поторопиться. У нас есть основания подозревать, что вьетнамцы обдумывают возможность принятия самых энергичных мер, чтобы выйти из неприятной ситуации. Это самым решительным образом осложнит наши отношения, — предостерёг русского Риттер.

— Да, конечно. — Резидент на мгновение задумался. — Вы гарантируете, что полковник Гришанов цел и невредим?

— Я могу доставить вас к нему через... ну, минут сорок — если вы пожелаете. Неужели вы считаете, что я буду лгать по такому серьёзному вопросу?

— Нет, не думаю. Но я обязан был задать этот вопрос.

— Согласен с вами, Сергей Иванович, и понимаю вас. У нас нет никакого желания причинять неприятности вашему полковнику. Судя по всему, он вёл себя достаточно благородно по отношению к нашим военнопленным. Кроме того, он умеет вести допросы. У меня все его записи, — добавил Риттер. — Повторяю, если хотите, я могу устроить вам встречу.

Волошин подумал о предложении сотрудника ЦРУ и увидел в нем скрытую ловушку. Приняв предложение Риттера, когда-нибудь придётся ответить американцам тем же — так принято. Значит, согласившись увидеться с Гришановым, он свяжет свою сторону определёнными обязательствами, а ему не хотелось делать этого без соответствующих указаний. К тому же со стороны ЦРУ было бы безумием пускаться на ложь в такой ситуации. Всегда можно организовать так, что военнопленные во Вьетнаме бесследно исчезнут. Спасти их сейчас может только добрая воля Советского Союза, и одна лишь добрая воля сохранит им жизнь.

— Я верю вам на слово, мистер...

— Риттер, Боб Риттер.

— А-а! Будапешт.

Риттер застенчиво улыбнулся. Ну что ж, после всех усилий, предпринятых с целью вывезти своего агента, он все равно никогда больше не будет заниматься оперативной работой, по крайней мере, в тех местах, где ему пришлось бы сталкиваться с интересами Советского Союза, а эта деятельность Риттера началась ещё на Эльбе. Русский ткнул его пальцем в грудь.

— Вы хорошо поступили, когда спасли этого человека. Ваша лояльность по отношению к нашему агенту заслуживает самой высокой похвалы. — Однако больше всего Волошин уважал Риттера за взятый на себя риск, за то, что американец подверг опасности собственную карьеру, что совершенно исключено в КГБ.

— Спасибо, генерал. Я благодарен вам за то, что вы откликнулись на моё предложение. Когда мне позвонить?

— Мне понадобится два дня... Скорее всего, я сам позвоню вам?

— Значит, сорок восемь часов, начиная с данного момента. Я свяжусь с вами.

— Очень хорошо. До свидания. — Они пожали друг другу руки, как и подобает двум профессионалам. Волошин вернулся к своему телохранителю, служившему одновременно и шофёром, и они направились к машине. Риттер заметил, что прогулка по зоопарку закончилась у клетки с кодиакскими медведями, огромными коричневого цвета могучими хищниками. Случайность ли это? — подумал он.

Возвращаясь к месту, где он оставил свой автомобиль, Риттер понял, что все происходящее было вообще-то случайностью. В результате переговоров, проведённых с резидентом КГБ относительно спасения американских офицеров во Вьетнаме, он станет теперь начальником отдела. Неважно, потерпела неудачу операция или нет, ему только что удалось добиться от русских крупной уступки, и все это благодаря хладнокровию парня более молодого, чем он сам, испуганного и спасающегося бегством, успевшего вовремя принять правильное решение. Вот такие люди, подумал Риттер, и должны служить в Управлении, и теперь у него будет достаточно влияния, чтобы привлечь этого парня в ЦРУ. В разговоре при перелёте с Гавай Келли стремился выиграть время и колебался. Ну и что? Значит, понадобится убедить его. Риттер решил, в крайнем случае, прибегнуть к помощи Джеймса Грира, но в одном он не сомневался: его следующим шагом станет вербовка Келли, привлечение этого парня к работе в ЦРУ. Он убедит его прийти к ним, будь то с холода или с жары, называйте это как угодно.

* * *

— Вы знакомы с миссис О'Тул? — спросил Райан.

— У неё умер муж, — сообщила соседка. — Его отправили во Вьетнам сразу после того, как они купили этот дом, и там он погиб. Такой милый молодой человек! Надеюсь, у неё никаких неприятностей?

Детектив покачал головой:

— Нет, что вы. Мне говорили о ней только хорошее.

— Она была ужасно занята, — продолжала пожилая женщина, идеальный источник информации: лет шестидесяти пяти, вдова, пытающаяся заполнить пустоту своей жизни интересом к жизни соседей. Стоит заверить её, что она не причинит никому вреда своими откровениями, и она расскажет все, что ей известно.

— Что вы хотите этим сказать?

— По-моему, не так давно у неё кто-то гостил. Она больше обычного делала покупок. Такая приятная, такая симпатичная особа. Смерть мужа нанесла ей тяжёлый удар. Вообще-то ей уже пора снова начинать встречаться с мужчинами. Я все собираюсь ей сказать об этом, но боюсь, она сочтёт меня излишне назойливой. Короче говоря, она делала очень много покупок. Кроме того, к ней почти каждый день кто-то приезжал и даже часто оставался на ночь.

— Кто именно? — спросил Райан, делая глоток чая со льдом.

— Женщина, такая же невысокая, как я, только более полная, с растрёпанными волосами. Приезжала в большом автомобиле, по-моему, это красный «бьюик», и на ветровом стекле наклейка. Ну конечно! Теперь я вспомнила!

— О чем? — спросил Райан.

— Я ухаживала за розами перед домом, когда на крыльцо вышла девушка. Вот тогда-то я и заметила эту наклейку.

— Девушка? — поинтересовался Райан как можно равнодушнее.

— Для неё она и совершала все эти покупки! — воскликнула пожилая женщина, довольная тем, что сумела неожиданно вспомнить такие подробности. — Готова поспорить, для неё она покупала и одежду. Я видела, она приходила с полными пакетами фирмы «Хехт».

— Вы не помните, как выглядела эта девушка?

— Совсем молоденькая, лет девятнадцати или двадцати. Очень бледная, словно после болезни. Они уехали все вместе, вот только когда?.. Да, вспомнила. Это было в тот день, когда мне привезли из питомника саженцы новых роз. Одиннадцатого. Грузовик приехал очень рано утром, потому что я плохо переношу жару, и я как раз высаживала их, когда они вышли из дома. Я ещё помахала Сэнди рукой. Такая приятная девушка. Я редко разговариваю с ней, но всякий раз, когда это происходит, она всегда вежливо отвечает. Знаете, ведь она медсестра, работает в больнице Джонса Хопкинса, и...

Райан допил чай, скрывая своё удовлетворение. Дорис Браун вернулась домой к вечеру одиннадцатого числа. Сара Розен ездила на «бьюике», и у неё на ветровом стекле, несомненно, наклеен пропуск на служебную стоянку. Сэм Розен, Сара Розен, Сандра О'Тул. Они лечили мисс Браун. Двое из них лечили также и мисс Мэдден. И они же лечили мистера Келли. После месяцев бесплодных поисков лейтенант Эммет Райан напал, наконец, на след.

— Вот и она, — заметила женщина, нарушив его размышления. Райан повернулся и увидел привлекательную молодую особу высокого роста с полным покупок пластиковым пакетом в руке.

— Интересно, что это был за мужчина?

— Какой мужчина?

— Он приходил сюда вчера. Может быть, она все-таки завела себе друга. Высокий, вроде вас, с темными волосами, широкоплечий.

— Что вы имеете в виду?

— Мне он показался очень большим, вроде игрока в футбол. Наверно, у них хорошие отношения. Я видела, как он обнял её. Это было вчера вечером.

Слава Богу, подумал Райан, что ещё есть люди, которые не смотрят телевизор.

* * *

Келли остановил свой выбор на винтовке фирмы «Сэвидж» 22-го калибра, которая являлась облегчённой моделью целевой винтовки «Аншютц», применяемой для соревнований по пулевой стрельбе. Она стоила сто сорок долларов, включая налог, и относилась к разряду дорогих. Почти столько же пришлось заплатить за оптический прицел «Леполд» с креплением. Винтовка казалась слишком хорошей для охоты на мелкую дичь — таково было её предназначение, — и у неё был отличный приклад из орехового дерева. Как жаль, что придётся испортить такой великолепный ствол. Впрочем, было бы ещё хуже, если бы Келли не воспользовался уроком, преподанным ему механиком на «Огдене».

* * *

Отрицательной стороной безвременной кончины Эдди Морелло было то, что для успешного проведения операции потребовалось большое количество чистого героина, целых шесть килограммов, конфискованных полицией и находящихся теперь на складе полицейского департамента в качестве вещественного доказательства. Эту партию следовало каким-то образом восполнить. Филадельфия требовала все больше наркотиков, да и Нью-Йорк проявлял растущий интерес к поставкам героина, высоко оценив качество пробной партии. Генри решил в последний раз подготовить наркотик для продажи на улице в своём укромном месте на полуразрушенном корабле. Тони уже занимался подготовкой надёжной лаборатории, расположенной не так далеко и более удобной для растущего объёма поставок товара. Но пока подготовка не была завершена, придётся снова прибегнуть к старому способу. Впрочем, сам Генри на этот раз не будет принимать участия в обработке героина.

— Когда отправляться? — спросил Берт.

— Сегодня вечером.

— Понятно, босс. Кто поедет со мной?

— Фил и Майк. — Это были новые люди из организации Тони, молодые, сообразительные, полные желания продвинуться. Парни ещё не знали Генри, и он полагал, что они не войдут в его систему распространения наркотиков, но вполне могут заниматься доставкой товара за пределами городской черты и готовы на любую работу, составляющую часть наркобизнеса, включая обучение тому, как смешивать и упаковывать наркотики для уличной торговли. Не без основания они относились к этому как к ритуалу посвящения, исходному этапу, после завершения которого их статус и положение в организации начнут повышаться. Тони гарантировал их преданность. Генри принял его гарантию. Они с Тони были связаны теперь не только совместным участием в деле, не только огромными барышами, но и кровью. Отныне Генри станет прислушиваться к советам Тони, потому что доверяет ему. Он перестроит свою систему распределения товара, необходимость в курьерах-женщинах исчезнет, как исчезнет и получаемая от них польза, а вместе с пользой пропадёт нужда в них самих. Жаль, конечно, но после трёх попыток побега Генри понял, что их дальнейшее существование стало опасным. Они сыграли свою роль в период становления его организации, но теперь превратились в препятствие, мешающее дальнейшему развитию.

Однако всё следует делать постепенно.

— Много товара? — спросил Берт.

— Достаточно, чтобы ты занимался делом довольно долго. — Генри махнул рукой в сторону коробок со льдом для пива. Места для пивных банок в них осталось слишком мало, но так и должно было быть. Берт отнёс коробки в свою машину, довольно хладнокровно, не испытывая особого страха. Он относился к этому как к обычному делу. Может быть, подумал Генри, он сделает Берта своим главным помощником. Парень был преданным, относился к нему с уважением, был крут, когда требовались решительные действия, и на него можно было положиться в большей степени, чем на Билли и Рика. К тому же они с Генри были братья по цвету кожи. Как это забавно, промелькнуло в мозгу у Генри, на первоначальном этапе Билли и Рик были необходимы, потому что самыми крупными торговцами героином являлись белые, и Генри был вынужден взять этих двоих как доказательство своей надёжности. А теперь судьба сама решила эту проблему. Теперь белые парни сами приходили к нему.

— И возьмите с собой Ксанту.

— Босс, мы будем там слишком заняты, — возразил Берт.

— Оставьте её на корабле, когда закончите работу. — Может быть, лучше всего избавляться от девушек постепенно.

* * *

Терпение является редким человеческим качеством. Келли до некоторой степени овладел им, но только в силу необходимости. По натуре он был человеком действий. Келли закрепил ствол винтовки в тисках, нарушив полированную поверхность ещё до того, как приступил к основной части работы. Установив сверлильный станок на высокую скорость вращения и повернув колёсико управления, он начал сверлить через равные расстояния серию отверстий в конечной части ствола — шести дюймах от дула. Через час к винтовочному стволу был прикреплён глушитель, напоминающий узкую вытянутую консервную банку, и установлен оптический прицел. После пристрелки Келли убедился, что модифицированная винтовка ничуть не утратила своей точности при стрельбе.

* * *

— Трудное дело, папа?

— Я потратил на него одиннадцать месяцев, Джек, — признался лейтенант Райан за ужином. На этот раз к удовольствию жены он сидел за столом со всей семьёй.

— Ты имеешь в виду то ужасное убийство? — спросила она.

— Давай не будем говорить об этом за столом, — произнёс Райан, ответив тем самым на её вопрос. Он старался оставлять свои расследования за порогом дома. — Райан посмотрел на сына и заговорил о его недавнем решении.

— Значит, морская пехота?

— Понимаешь, папа, корпус заплатит за два последних года моей учёбы в колледже. — Как это похоже на сына, такая забота о семье, о сестре, все ещё школьнице, которая сейчас в летнем лагере. К тому же Джек, как и его отец, стремился удовлетворить свою страсть к приключениям, прежде чем остепениться для спокойной семейной жизни, уготованной ему судьбой.

— Мой сын — морской пехотинец, — добродушно проворчал Райан, но в глубине души ощутил беспокойство. Война во Вьетнаме ещё не кончилась, и, подобно большинству отцов своего поколения, он так и не мог понять, почему, чёрт побери, ему пришлось рисковать жизнью, воюя с немцами, лишь для того, чтобы его сын воевал с людьми, о которых он даже не слышал, когда ему было столько же лет, сколько сейчас сыну.

— Что падает с неба, папа? — спросил Джек с усмешкой студента колледжа, повторяя любимое выражение морских пехотинцев.

Разговор беспокоил и Кэтрин Берк Райан, помнившую, как она провожала Эммета на войну, как молилась в церкви святой Елизаветы 6 июня 1944 года и много дней после, несмотря на регулярно присылаемые им письма и уверения. Она помнила ожидание. Она знала, что такой разговор тревожит и Эммета, хотя и по несколько иной причине.

Что падает с неба? Неприятности, едва не сказал своему сыну лейтенант, хотя воздушно-десантные войска принадлежали к элите армии. Но как объяснить это молодому парню?

Келли. Мы пытались звонить ему. Мы попросили береговую охрану заглянуть на остров, где он живёт. Его яхты не было у причала, её не было нигде. Так, где же он? Если та пожилая дама говорила правду, он вернулся. Что, если он куда-то уезжал? Но ведь теперь он вернулся. Убийства прекратились сразу после инцидента с Грейсоном и Фармером. И с этой девушкой Браун. В порту помнили, что примерно в это время они видели яхту, но он отплыл ночью — той самой ночью — и бесследно исчез. Здесь есть какая-то связь. Где находилась яхта все это время? Где она сейчас? Что падает с неба? Неприятности. Именно это случалось раньше. Они просто падали с неба, неожиданно и безо всякой очевидной причины. Начали падать и потом кончили.

Его жена и сын снова заметили его озабоченность. Райан пережёвывал пищу, устремив глаза в бесконечность, не в силах оторваться от того, что непрерывно крутилось у него в мозгу снова и снова. Келли вообще-то мало отличается от того, кем я сам был когда-то, подумал Райан. Один-ноль-один, Беснующиеся Орлы 101-й воздушно-десантной дивизии, все ещё разгуливающие в своих мешковатых брюках. Эммет начал военную службу зелёным рядовым и в конце войны был произведён в лейтенанты — которым оставался до сих пор — прямо на поле боя. Он вспоминал свою гордость от того, что ощущал себя особенным, необычным, вспоминал чувство непобедимости, странно соседствующее с боязнью прыжка с парашютом, ощущение от появления первым на вражеской территории, в темноте, всего лишь с пехотным оружием. Самые смелые парни, которым поручали самые трудные операции. Таким было его предназначение. Когда-то он тоже был одним из этих крутых парней. Но никто не убивал его подругу... что бы случилось, если бы в 1946 году, скажем, кто-то сделал бы нечто ужасное с Кэтрин?

Ничего хорошего.

Келли спас Дорис Браун. Спас и передал её людям, которым доверял. Одного из этих людей он видел вчера вечером. Теперь он знает, что Дорис мертва. Он спас Памелу Мэдден, её убили, он сам попал в больницу, и через несколько недель после того как его выписали, кто-то начал убивать людей с удивительным профессионализмом, словно был экспертом по смерти. Несколько недель понадобилось, чтобы вернуть себе физическую форму. Затем вдруг убийства прекратились, и Келли куда-то исчез.

Что, если он просто уезжал?

А теперь вернулся.

Что-то произойдёт.

Райан не мог обратиться в суд с тем, чем он располагал. У них было единственное вещественное доказательство — отпечаток кроссовки, относящейся к одной из самых распространённых марок, разумеется, их каждый день продают сотнями. И больше ничего. Правда, у них есть мотивация. Но сколько убийств происходит каждый год, и сколько из них успешно расследуется? Тем не менее, возможность существует. Сможет ли убийца объяснить суду присяжных, где он находился в те или иные моменты? Но этого не сможет сделать никто. Как, подумал лейтенант, убедить в этом судью — нет, некоторые судьи согласятся с его доводами, но с ними не согласится ни один суд присяжных, особенно после того как самый зелёный выпускник юридического колледжа объяснит им кое-что.

Расследование закончено, подумал Райан. Он знает имя убийцы. Но у него нет никаких доказательств — ничего, кроме предчувствия чего-то грядущего.

* * *

— Как ты думаешь, кто это? — спросил Майк.

— Похоже, какой-то рыбак, — отозвался Берт, сидевший за штурвалом. Он миновал белую яхту на большом расстоянии. Скоро наступит закат. Они едва не опоздали к тому моменту, когда ещё можно пробраться через корабельное кладбище, заросшее водорослями, к своей лаборатории, потому что в темноте все выглядит совсем по-другому. Берт посмотрел на белую яхту. Парень с удочкой помахал ему рукой, и он, поворачивая на бакборд — налево, подумал Берт, — ответил ему тем же. Им предстояла длинная ночь. Ксанта вряд ли чем поможет. Может быть, приготовит поесть, когда они сделают перерыв. Жаль, вообще-то. Неплохая девушка, только очень уж тупая, безвозвратно потерянная из-за наркотиков. Пожалуй, они так и сделают, дадут ей почувствовать вкус настоящего высококачественного наркотика, прежде чем завернут её в сети и привяжут к ногам бетонные блоки. Блоки и сеть лежали в катере на самом видном месте, а она даже не догадывалась, для чего они. Ну и что, в конце концов, это не его дело.

Берт покачал головой. Ему нужно подумать о более важных вещах. Например, как будут вести себя Майк и Фил, будут ли подчиняться его указаниям? Ему придётся быть вежливым с ними, конечно, они поймут. Когда получаешь такие деньги, все понимаешь. Он откинулся на спинку кресла перед штурвалом, сделал несколько глотков пива и начал высматривать красный поворотный буй.

* * *

— Ты только посмотри, — выдохнул Келли. Вообще-то в этом не было ничего трудного. Билли рассказал ему обо всем, что требовалось. Они приплывали со стороны залива на, катере, обычно вечером, и возвращались обратно на следующее утро. Поворачивали у красного освещённого буя. Его чертовски трудно отыскать, особенно в темноте. Да, конечно, если ты не умеешь ориентироваться на воде. Келли умел. Он смотал леску с крючком, на котором не было наживки, и поднёс к глазам бинокль. Да, размеры и цвет те же самые. Название — «Генри восьмой». Точно. Он стал выжидать, наблюдая за катером, который двигался на юг, а затем повернул на восток у красного буя. Келли пометил точку поворота на карте.

Им понадобится не меньше двенадцати часов — в его распоряжении именно столько времени. Вполне достаточно. Выбор такого скрытого места зависел исключительно от возможности сохранить в тайне его местонахождение. Стоило эту тайну раскрыть, и все преимущества исчезали, превращались в один крупный недостаток, влекущий за собой смертельную опасность. Мало кто понимал это. Скрытое место означает один путь к нему и один — обратно. Просто хитроумный метод самоубийства. Келли решил подождать до заката. В ожидании захода солнца он взял банку спрея и нанёс зелёные полосы на свой ялик. Внутреннюю его часть он окрасил в чёрный цвет.

33. Отравленная приманка

Билли сказал ему, что им обычно требовалась вся ночь, поэтому у Келли было время на еду, отдых и подготовку. Он переместил «Спрингер» поближе к кладбищу кораблей — месту своей ночной охоты — и поставил на оба якоря. Пища, которую он себе приготовил, состояла из одних сэндвичей, но это было все-таки лучше того, чем он питался на вершине «своего» холма меньше недели назад. Боже мой, неделю назад я находился на «Огдене» и готовился к подводному плаванию, вспомнил он и уныло покачал головой. Неужели жизнь может быть настолько безумной?

Свой маленький ялик, окрашенный теперь в маскировочные цвета, он спустил на воду после полуночи. К его транцу Келли прикрепил подвесной электромотор. Он надеялся, что энергии аккумуляторных батарей будет достаточно для плавания к цели и возвращения обратно. Судя по карте, район, где находились корпуса покинутых судов, был небольшим и место, используемое для секретной лаборатории, для большей безопасности будет находиться в середине его. Келли покрыл лицо и кисти рук темным маскировочным составом, спустился в ялик и направил его в середину корабельного кладбища, держа румпель в левой руке, внимательно глядя по сторонам и прислушиваясь к звукам, которым здесь не место. Ему помогало небо. На нем не было луны, а звезды светили достаточно ярко, указывая на расположение зарослей травы и тростника, покрывших этот приливный район после того, как тут бросили ржавые корпуса старых судов. Постепенно его занесло илом, и в осенний сезон он стал пристанищем птиц.

Все напоминало ему недавнее прошлое. Еле слышное жужжание электромотора так походило на шум двигателя подводных саней, которыми он пользовался во Вьетнаме. Ялик медленно плыл вперёд со скоростью узла два. Келли экономил электроэнергию аккумуляторных батарей, выбирая направление по звёздам. Болотная трава поднималась футов на шесть или семь над водной поверхностью, и было понятно, почему они не хотели пробираться здесь в тёмное время суток. Это был настоящий лабиринт, в котором легко заблудиться, если не умеешь ориентироваться. Но Келли умел. Он смотрел на звезды, зная, на какую из них выбирать направление и на какую не обращать внимание, поскольку звезды не стояли неподвижно на ночном небосводе, нависшем над его головой. Вообще-то дело было скорее в удобстве. Они были горожанами, а не моряками вроде него, и, хотя чувствовали себя тут в безопасности, вряд ли не ощущали беспокойства и тревоги в этом месте, среди диких зарослей и непроторённых троп. Заходите ко мне в гостиную, вспомнил Келли историю про паука. Теперь он не столько смотрел, сколько слушал. Лёгкий бриз шуршал высокой травой, проносясь по самому широкому каналу между зарослями тростника и наносами ила; хотя он и был очень извилистым, именно по нему плыли парни на своём катере. Корпуса судов полувековой давности возвышались вокруг подобно чудовищам из другой эры, да они и в самом деле принадлежали к другой эре, памятники победоносной войны, отбросы гораздо более простого времени, громоздящиесядруг на друга забытые игрушки гигантского ребёнка, которым являлась его страна, ребёнка, выросшего и превратившегося во взрослого, обеспокоенного происходящим в мире.

Голос. Келли выключил двигатель и прислушался, стараясь определить направление. Да, он правильно выбрал канал в зарослях. Прямо перед ним он забирал вправо, и голос доносился оттуда же. Медленно и осторожно Келли последовал повороту. Впереди во тьме вырисовывались три заброшенных корабля. По-видимому, их отбуксировали сюда вместе. Шкипер буксира, похоже, попытался оставить их вдоль идеальной прямой, наслаждаясь собственным мастерством. Самое западное по положению судно сидело на дне залива, слегка накренившись на борт, градусов на семь или восемь. Судя по очертаниям, это был старый корабль с низкой надстройкой и уже давно проржавевшей и рухнувшей трубой. Однако там, где должен был находиться мостик, виднелся свет. Музыка, услышал он, какой-то современной рок, помогающий водителям грузовиков не уснуть на длинных перегонах.

Келли подождал несколько минут, давая возможность своим глазам увидеть в темноте более полную картину, и выбрал направление подхода. Он приблизился вдоль борта со стороны носа, чтобы корпус судна заслонял его от взглядов с мостика. Теперь он слышал голоса нескольких человек. Внезапный взрыв смеха, наверно, после какого-нибудь анекдота. Он снова замер, обшаривая глазами судно в поисках человеческой фигуры, чего-то лишнего в корабельных очертаниях, выставленного часового. Ничего.

Место было выбрано очень удачно. Маловероятно, что сюда кто-нибудь завернёт, даже местные рыбаки избегали это корабельное кладбище, но требовался кто-то на стрёме, потому что совсем безопасных мест не бывает... вот и катер. О'кей. Келли двигался теперь со скоростью в полузла вдоль борта старого судна, пока не достиг катера. Он привязал носовой шкерт к ближайшему кнехту. Верёвочная лестница вела к палубе накренившегося корабля. Келли сделал глубокий вдох и начал взбираться по ней.

* * *

Работа была точно такой скучной, утомительной и однообразной, как и предупреждал их Берт, подумал Фил. Они равномерно смешивали молочный сахар с героином, просеивали смесь и ссыпали её в большие тазы из нержавеющей стали, стараясь добиться однородности смеси. Он вспомнил, как ещё ребёнком помогал матери печь пироги, следил за ней, запоминал её действия, которые дети обычно сразу же забывают, стоит им познакомиться с бейсболом. Вместе с шуршанием сита вернулись детские воспоминания. Вообще-то приятно оглянуться в те времена, когда ему ещё даже не приходилось просыпаться утром, чтобы идти в школу. Но это была лёгкая часть работы. Затем наступала утомительная и однообразная часть, когда приходилось точно отмеривать порции, ссыпать их в пластиковые конвертики, которые нужно было запечатывать, складывать стопками, считать и укладывать в пакеты. Он обменялся недовольным взглядом с Майком, который испытывал такие же чувства. Наверно, и Берту все это чертовски надоело, но он не показывал вида, да и к тому же сообразил привезти с собой кое-что для развлечения. Из радиоприёмника звучала музыка, а во время недолгих перерывов они пользовались благосклонностью этой девушки, Ксанты, парящей где-то в небесах от проглоченных ею таблеток, но... послушной и, как убедились они, готовой на все. Как бы то ни было, они изрядно утомили её, и теперь Ксанта спала в углу. В четыре часа будет очередной перерыв, а пока им требовалось время, чтобы восстановить силы. Отчаянно хотелось спать. Кроме того. Фил беспокоился из-за всего этого порошка, пыль от которого висела в воздухе. А вдруг он надышится наркотика? Вдруг эта пыль подействует на него? Если его снова пошлют заниматься этим, он непременно привезёт с собой какую-нибудь маску. Филу нравилось получать деньги за продажу героина, но у него не было ни малейшего желания самому пользоваться им. Правда, Тони и Генри заняты сейчас оборудованием настоящей лаборатории, тогда не придётся совершать такие длительные поездки.

Закончили очередную партию. Фил работал чуть быстрее других, чтобы поскорей отделаться. Подойдя к коробке со льдом, он извлёк оттуда полукилограммовую упаковку чистого героина. От пластикового мешочка исходил отвратительный запах какого-то химического препарата. Так пахло в школьной биологической лаборатории — формальдегид, вспомнил он. Фил разрезал мешочек перочинным ножом, высыпал героин в первый таз, добавил заранее отмеренное количество сахарной пудры и принялся смешивать все это при свете керосиновой лампы.

— Привет.

Это прозвучало для них совершенно неожиданно. Они увидели в дверях чью-то фигуру. Мужчина был одет в маскировочный военный комбинезон, его лицо было раскрашено маскировочной краской, и в руке он держал пистолет.

* * *

Призывать к тишине не было надобности. Его жертвы сами позаботились об этом. Келли снова превратил свой «кольт» из двадцать второго калибра в сорок пятый, и он знал, что дуло крупнокалиберного пистолета остальным кажется в этом помещении огромным, словно вход в железнодорожный туннель.

— Проходите сюда. — Он сделал жест левой рукой. — Всем лечь на палубу, лицом вниз, руки на затылок, поочерёдно, ты — первый, — приказал Келли парню у таза.

— Кто ты такой, чёрт побери? — спросил чернокожий.

— Ты, должно быть, Берт. Не делай глупостей.

— Откуда ты знаешь, как меня зовут? — проворчал Берт, видя, как Фил ложится на палубу.

Келли молча махнул рукой второму белому парню.

— Мне известно очень многое. — Теперь Келли обратился к Берту и только сейчас увидел спящую в углу девушку. — А это кто?

— Послушай, мудак! — начал Берт и увидел, как дуло «кольта» сорок пятого калибра уставилось ему в лицо на расстоянии вытянутой руки.

— Ты что-то сказал? — тихо поинтересовался Келли. — А ну, на палубу, быстро.

Берт тут же повиновался. Девушка, заметил Келли, продолжала спать. Пускай пока спит, решил он. Его первой задачей был обыск. У двоих он обнаружил по маленькому револьверу, а у третьего в кармане оказался бесполезный перочинный нож.

— Послушай, кто ты? Может, договоримся? — предложил Берт.

— Сначала поговорим. Расскажи-ка мне про эти наркотики, — начал Келли.

* * *

В Москве было десять утра, когда депеша Волошина прошла дешифровку. Генерал Волошин являлся одним из старших сотрудников Первого главного управления и потому был связан со многими руководителями ПГУ, к числу их принадлежал и видный американист, действительный член Академии наук, советник при руководстве КГБ и МИДа, который проявлял особый интерес к этому новому явлению в Америке, называющемуся разрядкой. Академик не занимал никакой должности в полувоенной иерархии КГБ, но именно он мог предпринять наиболее энергичные действия, хотя копия шифрограммы поступила и к заместителю председателя КГБ, в обязанности которого входил надзор за деятельностью управления Волошина. Как и полагается, текст донесения был кратким и сдержанным. Прочитав его, академик пришёл в ужас. Ослабление напряжённости в отношениях между двумя сверхдержавами, в то время как одна из них принимала участие в войне, было едва ли не чудом, а улучшение отношений американцев с Китаем могло означать новую эру в мировой истории. Именно об этом он информировал членов Политбюро во время своего подробного доклада всего две недели назад. Но допустить, чтобы стало известно, что советский офицер замешан в такой скандал, — настоящее безумие! Какой кретин в ГРУ придумал всю эту операцию? Разумеется, если факты, приведённые в депеше, соответствуют действительности. Это следует проверить. С этой целью он позвонил заместителю председателя:

— Евгений Леонидович, я получил срочное донесение из Вашингтона.

— Я тоже, Иван Николаевич. Оно лежит у меня на столе. Что вы посоветуете?

— Если то, что утверждают американцы, — правда, я настаиваю на том, чтобы были приняты немедленные меры. Предание гласности такой идиотской операции может иметь самые губительные последствия. Вы можете подтвердить, что ГРУ действительно занимается этим?

— Да. Затем обратимся... через Министерство иностранных дел?

— Согласен. Попытка убедить военных потребует слишком много времени. Вы считаете, что к нашему мнению прислушаются?

— Наши братья по социалистическому лагерю? Прислушаются, если мы задержим поставки ракет «земля-воздух». Они уже несколько недель настаивают на немедленных поставках, — ответил заместитель председателя.

Как это типично для создавшейся безумной ситуации, подумал академик. Мы посылаем ракеты, которые приведут к гибели многих американцев, для того чтобы спасти нескольких. Впрочем, американцы поймут это. Но какое безумие. Если нужны доказательства необходимости разрядки, лучшей иллюстрации не придумаешь. Как две сверхдержавы могут всерьёз заниматься своими отношениями если обе вовлечены, прямо или косвенно, в проблемы других, менее значительных государств? Какое бессмысленное отвлечение сил от важных вопросов.

— Советую действовать как можно быстрее, Евгений Леонидович, — повторил академик. Хотя заместитель председателя занимал более высокий пост в иерархии КГБ, они оба много лет назад учились в одном классе, и их пути неоднократно пересекались.

— Считаю, что вы правы, Иван Николаевич. Позвоню после обеда.

* * *

Какое чудо, подумал Закариас, оглядываясь вокруг. Он не покидал своей камеры на протяжении нескольких месяцев, и запах воздуха, пусть душного и тёплого, казался ему даром свыше. Но это было не так. Полковник сосчитал остальных американских офицеров, выстроившихся в шеренгу, — восемнадцать человек, такие же, как и он, примерно одного возраста — и посмотрел на их лица, насколько это было возможно в сгущающихся сумерках. Одного из них он помнил по встрече в лагере давным-давно, — судя по всему морской офицер. Они переглянулись и едва заметно улыбнулись друг другу. Так же поступили и все остальные. Вот если бы охранники разрешили им поговорить, но первый же офицер, попытавшийся сделать это, получил удар по лицу. Несмотря на все, они рады были увидеть лица соратников, осознать, что больше не одни, что рядом с ними соотечественники. Этого было достаточно. Такая мелочь и одновременно так много. Закариас выпрямился, насколько ему позволяла больная спина, и расправил плечи. Низкорослый офицер северовьетнамской армии обратился к своим солдатам, тоже выстроившимся на плацу. Американский полковник так и не овладел в достаточной мере вьетнамским языком, чтобы понимать быструю скороговорку капитана.

— Вот ваш враг, — говорил офицер солдатам. Скоро он поведёт своё подразделение на юг, и вот теперь, после стольких лекций и практических занятий по боевой подготовке, представилась неожиданная возможность показать солдатам, как выглядит их враг. Смотрите, говорил он, эти американцы вовсе не такие непобедимые. Они совсем не такие высокие и угрожающие, правда? Их легко согнуть и сломать, из их ран тычет кровь, как и у всех остальных людей. А ведь перед вами самые отборные американские воины, лучшие из лучших, те, кто сбрасывал бомбы на нашу страну и убивал наших людей. Вот с кем вам придётся воевать. Неужели теперь вы станете бояться их? А если американцы так глупы, что попытаются спасти этих собак, мы сможем попрактиковаться на живых целях. Ободрив таким образом солдат, он отправил их на сторожевые посты.

Пожалуй, так и поступим, думал капитан. Скоро необходимость в лагере отпадёт. От командира своего полка он слышал, что, как только политическое руководство страны найдёт, наконец, время подумать о создавшемся положении, этот лагерь будет закрыт раз и навсегда, и его солдатам действительно представится возможность попрактиковаться в стрельбе по живым целям, прежде чем они отправятся на фронт по тропе Хо Ши Мина, где смогут убивать уже вооружённых американцев. А до того американские военнопленные будут в его распоряжении как трофеи, вот с их-то помощью солдаты и избавятся от страха перед великой неизвестностью боевых действий, он направит всю их ярость на военнопленных — ведь это действительно те люди, которые непрерывными бомбардировками превратили такую прекрасную страну в пустыню. Капитан выберет тех новобранцев, что готовились особенно напряжённо и охотно... выберет девятнадцать человек, чтобы дать им познать вкус убийства. Это понадобится молодым солдатам. Многим ли из них, да и ему самому, суждено вернуться домой?

* * *

Прежде чем возвратиться обратно на север, Келли зашёл для заправки топливом в небольшую гавань Кеймбриджа. Теперь он располагал всей информацией — или, по крайней мере, достаточной для своих целей, поправил себя Джон. Он впервые нанёс ублюдкам весьма чувствительный удар. Оставил столько героина, что его хватило бы всему восточному побережью недели на две, а то и на три. Это заставит их забеспокоиться. Сначала он думал захватить наркотики с собой, чтобы использовать в качестве приманки, но потом решил не делать этого. Не стоило иметь при себе героин, особенно теперь, когда он заподозрил, каким образом наркотики поступают в Америку. Откуда-то с Востока — это было все, что знал Берт. Кем бы ни был этот Генри Таккер, он, несомненно, предельно осмотрителен, организовав своё дело таким образом, чтобы никто из его подручных не знал всех деталей. При иных обстоятельствах он был бы достоин восхищения. Но героин был произведён в Азии, и мешки с белым порошком, прибывающие в Америку, пахли смертью. Сколько вещей, прибывающих из Азии, пахли смертью, когда оказывались на Восточном побережье Соединённых Штатов? Келли знал лишь одну, и то обстоятельство, что он был знаком с теми, чьи тела проходили обработку на базе ВВС в Поупе, только усиливало его гнев и укрепляло решимость довести дело до конца. Он направил свою яхту на север, мимо кирпичной башни маяка на острове Шарп, в город, где опасность угрожала ему с разных сторон. Но это последний раз.

* * *

На востоке Америки немного таких сонных мест, как графство Сомерсет. Со своими крупными и далеко отстоящими друг от друга фермерскими хозяйствами оно может похвастать только одной средней школой. По его территории проходит единственное магистральное шоссе, что позволяет проезжать через графство быстро и без остановок. Транспорт, направляющийся в Оушн-Сити, морской курорт штата, минует территорию графства Сомерсет, а ближайшее магистральное шоссе находится на противоположном берегу залива. Уровень преступности здесь настолько низок, что его почти невозможно заметить, и различим он лишь для тех, кто внимательно исследует эту сторону общественной жизни. Убийство тут становится многонедельной сенсацией для местных газет, а ограбление — большая редкость в местности, где хозяин дома встречает ночного гостя с ружьём двенадцатого калибра и задаёт только один вопрос. Единственная проблема — поведение водителей на дорогах, но на то в графстве существует дорожная полиция, разъезжающая в своих темно-жёлтых автомобилях, патрулируя дороги. В качестве компенсации за скуку ей приписаны патрульные машины с необычайно мощными двигателями, способные преследовать водителей, склонных посещать по пути местные заведения, торгующие алкогольными напитками, дабы сделать жизнь в этом излишне спокойном районе повеселее.

Сегодня дороги графства патрулировал полицейский первой категории Бен Фриланд. Поскольку даже в графстве Сомерсет иногда все-таки случается что-то серьёзное, он считал, что обязан знать весь район, каждый его дюйм, каждую ферму и каждый перекрёсток, чтобы в случае необходимости добраться до места происшествия кратчайшим путём. Уроженец графства, полицейский Фриланд после завершения учёбы в академии прослужил здесь уже четыре года и надеялся скоро стать капралом. Внезапно он заметил пешехода на Постбокс-роуд, рядом с деревушкой со странным названием Дэймс-Куортер, что казалось необычным даже местным жителям, ибо никогда никакого, дамского, квартала здесь не было.

Пешеход на шоссе? Это удивило полицейского. Здесь никто не ходит пешком, все пользуются транспортными средствами, даже дети с малых лет ездят на велосипедах, причём некоторые, задолго до того как достигнут минимально допустимого возраста, что является ещё одним серьёзным нарушением закона, и Бен Фриланд ежемесячно занимался разбором подобных нарушений. А сейчас он за целую милю заметил девушку, идущую по обочине дороги, — местность тут равнинная, — но не обратил на неё особого внимания, пока не подъехал поближе. Она — теперь полицейский не сомневался, что это была женщина, — шла каким-то странным неровным шагом. Он приблизился ещё на сто ярдов и увидел, что девушка одета не так, как принято одеваться в графстве. Это тоже показалось ему странным. Попасть сюда можно только на автомобиле. Кроме того, она двигалась не по прямой, а зигзагами, даже длина её шагов постоянно менялась, а это означало то, что квалифицируется как «появление в общественном месте в нетрезвом состоянии» — грубейшее нарушение местных правил, усмехнулся полицейский, — а посему он должен остановиться и посмотреть на неё. Фриланд свернул на покрытую гравием обочину, плавно затормозил в пятидесяти футах от девушки и вышел из большого «форда», поправив фуражку и пояс с пистолетом в кобуре, как учили его в академии.

— Привет, — поздоровался он приятным голосом. — Куда направляетесь, мэм?

Девушка остановилась и посмотрела на него глазами существа с другой планеты.

— Кто вы?

Полицейский наклонился к девушке. Нет, спиртным от неё не пахнет. Что касается наркотиков, здесь они ещё не превратились в серьёзную проблему, и Фриланд знал это. Впрочем, может быть, сейчас все изменится.

— Как вас зовут? — произнёс он более резко.

— Ксанта, — ответила, улыбаясь, девушка. — Первая буква — "К".

— Откуда вы приехали, Ксанта?

— Ниоткуда.

— Как это ниоткуда?

— Из Атланты.

— Вы сейчас далеко от Атланты.

— Думаете, я не знаю? — Она засмеялась. — А вот он не знал, что у меня целый запас. — Это, по её мнению, было остроумной шуткой и её стоило рассказать. — Прячу их в бюстгальтере.

— Что прячете?

— Свои таблетки. Я спрятала их в бюстгальтере, а он даже не знал об этом.

— А мне можно на них посмотреть? — попросил Фриланд, не понимая, о чем идёт речь, но чувствуя, что сегодня ему предстоит настоящий арест.

Девушка хихикнула и протянула руку к груди.

— Отвернитесь, пожалуйста.

Фриланд послушался. Не было смысла преждевременно вызывать у неё тревогу, хотя его правая рука опустилась на пояс рядом с табельным револьвером. Уголком глаза он увидел, что Ксанта просунула руку под свою и без того расстёгнутую блузку и извлекла пригоршню красных таблеток. Так вот в чем дело. Полицейский открыл багажник машины и извлёк оттуда сумку для сбора вещественных доказательств, чтобы достать конверт.

— Давайте положим их сюда, чтобы не растерять, — предложил он.

— Спасибо. — Ну какой приятный парень этот полицейский.

— Хотите, я подвезу вас?

— Конечно. Я уже так устала идти.

— Ну что ж, тогда садитесь прямо сейчас. — В соответствии с правилами ей полагалось надеть наручники, и Фриланд, усаживая девушку на заднее сиденье, так и сделал. Она, казалось, не обратила на это внимания.

— Куда мы едем?

— Видишь ли, Ксанта, я считаю, что тебе следует прилечь и отдохнуть. Вот я и подыщу тебе подходящее место, ладно? — Налицо все основания для ареста, подумал Фриланд, выводя машину на шоссе.

— Берт и двое других тоже отдыхают, вот только больше никогда не проснутся.

— Что ты сказала, Ксанта?

— Он убил этих подонков — бах, бах, бах. — Девушка жестом показала, как это происходило, вытянув указательный палец и сгибая большой, словно нажимая на курок. Фриланд увидел это в зеркале заднего обзора и едва не съехал в кювет от неожиданности.

— Кто убил?

— Не знаю. Такой белый парень, я не разобрала его имя и не рассмотрела его лицо, но он убил их — бах, бах, бах.

Боже милосердный.

— Где?

— На корабле. — Глупый вопрос. Разве не всем это известно?

— Каком корабле?

— Том, что в воде, дурак! — Это тоже показалось ей очень смешным.

— А ты не крутишь мне мозги?

— Знаешь, что самое смешное? Он оставил все прямо на корабле, этот белый парень. Вот только он сам зелёный.

Фриланд не имел представления, о чем речь, но решил выяснить это как можно быстрее. Для начала он включил полицейскую мигалку на крыше автомобиля и разогнал его до скорости, на какую только был способен восьмицилиндровый мощный двигатель, чтобы побыстрее домчаться до казарм дорожной полиции в Уэстовере. Следовало, пожалуй, сообщить по радио о приезде, но это не решило бы проблемы, разве что убедило капитана, что именно он, Фриланд, принял дозу наркотиков.

* * *

— Яхта «Спрингер», посмотрите на левую сторону.

Келли взял микрофон.

— А что, там кто-то знакомый? — поинтересовался он, не поворачивая головы.

— Где ты был, Келли, чёрт побери? — спросил Ореза.

— Уезжал по делам. А тебе что?

— Скучал без тебя, — последовал ответ. — Сбавь немного скорость.

— Это действительно важно? Мне нужно успеть на встречу. Португалец.

— Эй, Келли, прошу тебя как моряк моряка. Сбавь скорость, а?

Не будь он с ним знаком... нет, все равно ему нужно играть по правилам независимо от того, с кем он имеет дело. Келли передвинул рычаги управления дросселями, и через несколько минут катер береговой охраны подошёл к его борту. Теперь к нему обратятся с просьбой остановиться, чтобы принять досмотровую команду, на что у Орезы было полное право, и попытка уклониться от досмотра ничем ему не поможет. Не ожидая приказа, Келли выключил двигатели и лёг в дрейф. Не спрашивая разрешения, катер ошвартовался к его борту, и Ореза спрыгнул на палубу.

— Привет, чиф, — произнёс старшина береговой охраны вместо приветствия.

— В чем дело?

— Я уже дважды побывал на твоём песчаном острове за последние пару недель, чтобы выпить пивка с тобой, но тебя не было дома.

— Очень хорошо. Мне бы не хотелось, чтобы ты пил при выполнении служебных обязанностей.

— Знаешь, какое испытываешь одиночество, когда не к кому привязаться. — Внезапно стало ясно, что оба чувствуют себя неловко, но ни один не знал, по какой причине неловко чувствует себя его собеседник. — Так, где ты был, чёрт возьми?

— Мне пришлось уехать из страны. По делам, — ответил Келли. Было ясно, что он не станет пускаться в дальнейшие объяснения.

— Ну что ж, хорошо. Пока будешь дома?

— Думаю, да.

— О'кей, тогда я загляну к тебе на будущей неделе и ты сможешь травить дальше свои боцманские шуточки.

— Флотским боцманам не к чему врать. Тебе что, нужно объяснить основы кораблевождения?

— Хрен с тобой! Но все-таки я, пожалуй, проведу у тебя на яхте осмотр спасательных средств.

— Я думал, это дружеский визит, — заметил Келли, и оба ощутили ещё большую неловкость. Ореза попытался скрыть её за улыбкой.

— Ну, хорошо, не буду тебя беспокоить. — Это, однако, не разрядило атмосферу. — Подловлю тебя на будущей неделе, чиф.

Они обменялись рукопожатием, но что-то в их отношениях изменилось. Ореза махнул рукой, давая знак своему катеру подойти к борту, и перепрыгнул на него с лёгкостью профессионала. Взревел двигатель, и катер отошёл. Больше не было сказано ни единого слова.

* * *

Ореза смотрел вслед исчезающему вдали «Спрингеру», не понимая, что происходит. Уезжал из страны, сказал он. Действительно, его яхты не было в Чесапикском заливе — тогда куда Келли дел её? Почему полиция проявляла такой интерес к этому парню? Неужели Келли — убийца? Впрочем, он ведь получил за что-то свой Морской крест. Подрывник-подводник, это было известно Орезе. За исключением этого, все, что знал о нем старшина береговой охраны, — это то, что он чертовски хороший парень, готовый всегда угостить пивом, и опытный моряк. Да, ситуация действительно становится сложной, когда ты перестаёшь заниматься поисками и спасением терпящих бедствие и вместо этого делаешься чем-то вроде морского полицейского, сказал себе старшина, направляя катер к мысу Томас-Пойнт. Нужно срочно позвонить.

* * *

— Так что же произошло?

— Роджер, они знали о предстоящей операции, — ответил Риттер, пристально глядя на собеседника.

— Каким образом, Боб? — удивился Макензи.

— Это нам ещё неизвестно.

— Полагаешь, утечка информации?

Риттер сунул руку в карман и достал оттуда ксерокопию документа, которую вручил специальному помощнику по национальной безопасности. Оригинал был написан по-вьетнамски, а ниже приводился рукописный перевод на английский. Крупными печатными буквами выделялись слова «Зелёный самшит».

— Им стало известно название операции?

— Да, у них тоже произошла утечка информации, Роджер. Полагаю, они собирались воспользоваться этой фразой при допросе захваченных в плен морских пехотинцев. Такое оказывается очень полезным, когда хочешь быстро сломать волю к сопротивлению. Однако нам повезло.

— Да, я знаю. Никто не пострадал.

Риттер кивнул:

— Мы отправили разведчика к лагерю за сутки до начала операции. Это парень из специального подразделения морских коммандос — их называют «тюленями». Он проявил себя просто блестяще. Короче говоря, разведчик вёл наблюдение за лагерем, когда туда прибыли подкрепления северовьетнамской армии. Именно он дал команду об отмене операции. А затем просто спустился с вершины холма, где у него находился наблюдательный пункт. — Риттер знал, что гораздо больше впечатляет простая констатация фактов, чем подчёркивание их важности, особенно если имеешь дело с человеком, в своё время ощутившим запах пороха.

Макензи изумлённо присвистнул:

— Да, этому парню в мужестве не откажешь.

— Но он сделал нечто большее, — спокойно продолжал Риттер. — На обратном пути он захватил в плен русского офицера, допрашивавшего наших военнопленных, и коменданта лагеря — вьетнамского майора. Сейчас оба находятся у нас в Винчестере. Живые, — с улыбкой добавил Риттер.

— Так вот как у вас оказался текст депеши, — заметил Макензи. — Я считал, что он получен радиоперехватом. — Помощник по национальной безопасности имел в виду средства электронной разведки. — Как это ему удалось?

— Ты ведь сам сказал, что это мужественный парень, — улыбнулся Риттер. — Но это то, что касается хороших новостей.

— Не уверен, что мне хочется услышать плохие.

— У нас есть сведения, что противник намерен ликвидировать лагерь, а вместе с тем и всех военнопленных, находящихся в нем.

— Боже... Генри сейчас в Париже, — пробормотал Макензи.

— Бессмысленно поднимать этот вопрос на переговорах, даже во время неофициальных дискуссий. Они просто-напросто от всего откажутся, и это может так их напугать, что они постараются сделать все, чтобы возражения имели под собой реальную почву. — Все хорошо знали, что настоящая работа на подобных конференциях ведётся во время перерывов, а не за столом переговоров, когда стороны обращаются друг к другу с официальными предложениями. Именно этим занимались сейчас в Париже американская и вьетнамская делегации.

— Да, ты прав. Как же нам поступить?

— Мы установили контакт с русскими. У нас есть такая возможность. Я сам встретился с их представителем в Вашингтоне.

— Держи меня в курсе, ладно?

— Можешь не сомневаться.

* * *

— Спасибо, что у вас нашлось время для разговора со мной, — сказал лейтенант Райан.

— А в чем дело, собственно говоря? — спросил Сэм Розен. Они сидели у него в кабинете — небольшой комнате, где с трудом поместились четыре человека. Рядом с профессором расположились Сара и Сэнди.

— Мне хотелось поговорить с вами по поводу вашего бывшего пациента — Джона Келли. — Райан увидел, что эта новость ничуть не удивила присутствующих. — Я должен встретиться с ним.

— Тогда почему вы обратились ко мне? — поинтересовался Розен.

— Мы не знаем, где он. Вообще-то я надеялся, что кто-то из вас может мне помочь.

— Помочь в чем? — спросила Сара.

— Помочь в расследовании серии убийств, — тут же произнёс Райан, надеясь потрясти их.

— Кого убили? — Этот вопрос задала медсестра.

— Дорис Браун и несколько других.

— Джон не имел к её убийству никакого... — выпалила Сэнди, прежде чем Сара Розен успела коснуться её руки.

— Итак, вы знаете, кто такая Дорис Браун, — сразу заметил детектив.

— Мы с Джоном стали... друзьями, — ответила Сэнди. — Он находился за пределами страны в течение двух последних недель и не мог никого убить.

Господи, подумал Райан. Эта новость была одновременно и плохой и хорошей. Он слишком уж подчеркнул имя Дорис Браун, хотя реакция медсестры на обвинение оказалась удивительно эмоциональной. С другой стороны, теперь одна из его догадок подтвердилась.

— Он уезжал? Куда? Вы знаете это?

— Я не имею права говорить об этом. Мне даже знать этого не следует.

— Что вы имеете в виду? — изумлённо спросил лейтенант.

— Извините, больше ничего не могу к этому добавить. — Ее голос был настолько откровенным, что заподозрить медсестру в уклончивом ответе было трудно.

Что все это значит, чёрт побери? Райан не мог ответить на это и решил продолжить:

— Кто-то по имени Сэнди звонил по телефону Браунов в Питтсбурге.

— Лейтенант, — заметила Сара, — я не понимаю, почему вы задаёте нам все эти вопросы.

— Я пытаюсь собрать кое-какую информацию и хочу попросить вас передать своему другу, что мне нужно поговорить с ним.

— Это уголовное расследование?

— Да.

— И вы задаёте нам вопросы, — сказала Сара. — Мой брат — адвокат. Может быть, попросить его приехать сюда? У меня создалось впечатление, что вы расспрашиваете нас относительно совершенных убийств. Я начинаю нервничать. Поэтому разрешите задать вам вопрос — кого-то из нас в чем-то подозревают?

— Нет, но мы подозреваем вашего друга. — Райану совсем не хотелось, чтобы при этом разговоре присутствовал юрист.

— Одну минуту, — вмешался доктор Розен. — Если вы считаете, что Джон каким-то образом нарушил закон, и хотите, чтобы мы помогли вам отыскать его, значит, по вашему мнению, мы знаем, где он находится в данное время, верно? Разве это не делает нас... как это называется, его помощниками, соучастниками?

А вы являетесь соучастниками? — хотелось спросить Райану, но задать такой вопрос он не решился.

— Разве я говорил это? — сказал он.

— Мне ещё никогда не задавали таких вопросов, и я тоже начинаю нервничать, — повернулся хирург к жене. — Позвони брату.

— Послушайте, у меня нет ни малейших оснований считать, что вы каким-то образом нарушили закон. С другой стороны, я подозреваю в этом вашего друга. Моя просьба заключается в следующем: вы окажете ему большую услугу, если передадите, что он должен позвонить мне.

— Вы считаете, что он убил кого-то — кого именно? — не дал отвлечь себя доктор Розен.

— Людей, торгующих наркотиками.

— А вам известно, чем я занимаюсь? — резко бросила Сара. — На что я трачу здесь почти все своё время? Вы знаете это?

— Да, мэм, знаю. Вы занимаетесь лечением наркоманов.

— Если Джон действительно убивает людей, продающих наркотики молодёжи, я, может быть, сама купила бы ему пистолет!

— Вы испытываете чувство потери, когда умирает кто-то из ваших пациентов, верно? — спросил Райан, готовя ей ловушку.

— Разумеется. Мы не привыкли терять больных.

— Тогда какие чувства испытываете вы при известии о смерти Дорис Браун? — Сара не ответила на этот вопрос лишь потому, что вовремя заметила, куда он ведёт.

— Келли привёл её к вам потому, что знал о вашей работе с наркоманами, верно? Вы вместе с миссис О'Тул приложили немало усилий, чтобы вылечить её. Неужели вы считаете, что я могу винить вас в этом? Но прежде чем доставить к вам девушку, он убил двоих. Я знаю это. Эти двое, по-видимому, принимали непосредственное участие в убийстве Памелы Мэдден и именно они были его целями. Ваш друг Келли — очень крутой и жестокий человек, но совсем не такой сообразительный, как это ему кажется. Если он сам явится к нам, это одно. Но если нам придётся охотиться за ним и арестовать — это совершенно другое. Передайте ему это. Поверьте, вы окажете ему услугу. И не только ему. До настоящего момента вы не нарушали закон. По крайней мере, я так считаю. Стоит вам, однако, сделать для него что-то кроме того, о чем я попросил вас, и вы можете оказаться соучастниками. Обычно я не предупреждаю людей таким образом, — произнёс лейтенант Райан суровым голосом. — Мне известно, что вы не преступники. То, что вы сделали для Дорис Браун, заслуживает восхищения, и мне очень жаль, что с ней все так получилось. Но Келли убивает людей, а это не правильно, понимаете? Я говорю вам это для того, чтобы вы не забыли чего-нибудь. Мне тоже не нравятся торговцы наркотиками. Это я занимаюсь расследованием убийства Памелы Мэдден — девушки, найденной в фонтане. Я приложу все усилия, чтобы виновники оказались в тюрьме, и буду рад, если их отправят в газовую камеру. Такова моя работа — защищать справедливость, но законным способами. Моя работа, а не его. Вы меня понимаете?

— Да, думаю, что понимаем, — ответил Сэм Розен, вспомнив про хирургические перчатки, переданные им Джону. Теперь ситуация изменилась. В то время он чувствовал себя в стороне от происходящего — эмоционально сочувствовал своему другу, но был очень далёк от того, чем он занимался, близок ко всем этим ужасным вещам эмоционально, но одновременно очень далёк от них, одобряя его поступки, словно читал статью в газете. Теперь все изменилось, и он понимал, что непосредственно вовлечён в это. — Скажите, лейтенант, насколько далеко вам удалось продвинуться в расследовании убийства Пэм? Вы скоро арестуете убийц?

— Нам уже известно кое-что, — ответил Райан, не подозревая, что этими словами разрушил все, чего сумел добиться, и это после того, как был так близок к желаемой цели.

* * *

Ореза вернулся на станцию и сидел сейчас за своим письменным столом, занимаясь столь ненавистной для него работой. Одной из причин, почему он не так уж стремился к должности начальника станции береговой охраны, было то, что в этом случае у него появится собственный кабинет и он превратится в составную часть «руководящего персонала», вместо того чтобы командовать судном. Старшина пошарил среди бумаг, разбросанных на столе, нашёл карточку и набрал номер телефона.

— Отдел по расследованию убийств.

— Пригласите к телефону лейтенанта Райана, пожалуйста.

— Его нет.

— Тогда сержанта Дугласа.

— Сегодня он в суде.

— Ну хорошо, я позвоню попозже. — Ореза положил трубку. На часах было почти четыре — он находился на станции с полуночи. Старшина выдвинул ящик стола и принялся заполнять бланки, отчитываясь за топливо, использованное во время дежурства в Чесапикском заливе, пока следил, чтобы плавание по нему было безопасным для пьяных яхтсменов. Затем он собирался ехать домой, поужинать и лечь спать.

* * *

Проблема заключалась в том, чтобы понять, о чем она говорит. Из приёмного покоя, находящегося напротив полицейского участка, вызвали врача. Тот поставил диагноз — наркотическое опьянение, что никого не удивило. Затем врач объяснил, что им придётся подождать, пока не закончится процесс нейтрализации наркотиков в организме. Высказав эти два учёных мнения, врач предъявил графству счёт на двадцать долларов. В течение нескольких часов полицейские пытались говорить с девушкой, но она поочерёдно то смеялась, то раздражалась от их вопросов. Несмотря на все это, её рассказ о происшедшем ничуть не изменился. Три человека убиты, бах, бах, бах. Впрочем, теперь это казалось ей уже не таким забавным. Она начала припоминать Берта, и слова, которыми пользовалась Ксанта для его описания, редко приходилось выслушивать даже полицейским.

Если девушка от своих наркотиков воспарит ещё выше, то окажется на Луне вместе с астронавтами, подумал капитан.

— Значит, где-то на корабле в заливе трое убитых, — повторил полицейский Фриланд. — У нас есть их имена и все остальное.

— Неужели ты веришь ей?

— Она повторяет одно и то же безо всяких отклонений, верно?

— Да. — Капитан поднял голову. — Ты любишь ловить рыбу в том районе. Каково твоё мнение, Бен?

— Похоже на остров Бладсуорт.

— Мы задержим её до утра за появление в публичном месте в нетрезвом состоянии... кроме того, у нас ведь железные улики в отношении найденных у неё наркотиков, правда?

— Капитан, я всего лишь спросил её, и она сама передала их мне.

— О'кей, составь все необходимые бумаги и доведи дело до конца.

— А потом, сэр?

— Любишь летать на вертолёте?

* * *

На этот раз он выбрал другую стоянку. Это оказалось очень просто, ведь столько яхт находилось в море — кто из владельцев занимался рыбной ловлей, а кто, поставив яхту на якорь, развлекался. На этой стоянке было немало пирсов для проходящих яхт, которые летом плавали вдоль берега, заходя сюда, чтобы заправиться топливом, купить продукты и отдохнуть. Хозяин стоянки наблюдал за тем, как искусно Келли поставил свою яхту в третий по размерам гостевой причал, что далеко не всегда удаётся шкиперам таких больших яхт. С ещё большим удивлением он увидел, насколько молод парень, сошедший с неё.

— Вы долго собираетесь пробыть здесь? — спросил он, помогая Келли ошвартовать яхту.

— Пару дней. Не возражаете?

— Нет, конечно.

— Ничего, если я расплачусь наличными?

— Мы принимаем наличные, — заверил его хозяин стоянки. Келли отсчитал банкноты и заявил, что будет спать на борту. Он не говорил, что произойдёт на следующий день.

34. Выслеживание

— Мы что-то с тобой упустили, Эм, — заявил Дуглас следующим утром в десять минут девятого.

— И что же на этот раз? — спросил Райан. При расследовании преступлений ему не раз приходилось что-то упускать, так что в этом не было ничего нового.

— Как они узнали, что она в Питтсбурге. Я позвонил этому сержанту Майеру, и он сказал, что проверит все междугородние звонки с телефона в доме Браунов. Ни одного, ни единого звонка за последний месяц.

Лейтенант детективов погасил окурок сигареты в пепельнице:

— Следует сделать вывод, что наш друг Генри знал, откуда она родом. У него пытались убежать две девушки, и потому он решил, наверно, выяснить, откуда приехали остальные. Впрочем, ты, пожалуй, прав, — заметил Райан задумавшись. — Скорее всего, он пришёл к выводу, что она мертва.

— Кто знал, что она в Питтсбурге?

— Те, кто отвезли её домой. Уж они-то точно не рассказывали никому об этом, можно не сомневаться.

— Келли?

— Вчера я выяснил в больнице Джонса Хопкинса, что его не было в Америке.

— Вот как? Где же он был?

— Медсестра О'Тул говорит, что знает, но не имеет права говорить об этом. Что это значит, я так и не понял. — Он помолчал. — Вернёмся в Питтсбург.

— Дело в том, что отец сержанта Майера — священник. Он регулярно беседовал с девушкой, и кое-что рассказал сыну. Так вот, слушай, что произошло дальше. Сержант обратился по команде к своему капитану. Капитан знаком с Фрэнком Алленом, и сержант позвонил ему, чтобы выяснить, кто занимается расследованием дела об убийстве двух девушек. Фрэнк переадресовал его к нам. Майер больше ни с кем не разговаривал. — Дуглас закурил сигарету. — Тогда каким образом наши друзья получили эту информацию?

В этом не было, в общем-то, ничего необычного, однако у лейтенанта Райана появилось смутное чувство тревоги. Теперь оба детектива считали, что они близки к разгадке тайны многочисленных убийств. Ничего странного не было и в том, что события происходили слишком быстро, чтобы можно было остановиться и проанализировать их.

— Как мы и думали раньше, у него есть свой человек в полиции.

— Фрэнк? — спросил Дуглас. — Он не имеет отношения к расследованию, не связан ни с одним из наших дел. У него нет даже доступа к информации, которая могла бы пригодиться нашим друзьям. — Это полностью соответствовало действительности. Дело об убийстве Элен Уотерс было возбуждено в Западном округе одним из младших детективов, подчинённых Аллена, но начальник полиции почти сразу передал расследование Райану и Дугласу из-за крайне жестокого характера преступления. — Полагаю, Эм, нам удалось кое-чего достигнуть. Теперь сомневаться не приходится. Внутри полицейского департамента есть человек, информирующий наркобизнес о происходящем.

— У тебя есть ещё такие же хорошие новости?

* * *

У полиции штата было всего три вертолёта, все три «Белл Джет Рейнджеры», и полиция все ещё училась, как пользоваться ими. Заполучить один из них было не так уж просто, но капитан, командующий полицейским округом в Уэстовере, был одним из самых старших по выслуге лет, да и его графство отличалось законопослушанием. Это объяснялось не столько компетенцией и опытом капитана, сколько природой населения, однако в полицейской иерархии принято оценивать компетентность руководителя по результатам, каким бы образом они ни достигались. Вертолёт совершил посадку позади казармы без четверти девять. Капитан Эрнест Джой и полицейский первой категории Фриланд были наготове. Ни тот, ни другой ещё не летали на вертолётах, и оба почувствовали страх, увидев, как мала прилетевшая за ними винтокрылая машина. Вертолёты вообще вблизи кажутся маленькими и ещё меньшими — внутри. Птички класса «Белл Джет Рейнджер» используются главным образом для эвакуации больных и пострадавших в ближайшую больницу, и потому на борту вертолёта находились пилот и санитар. Правда, оба являлись полицейскими и были вооружены пистолетами. В своих лётных комбинезонах, с оружием в наплечных кобурах, в авиационных защитных очках они выглядели впечатляюще. Стандартный инструктаж о правилах безопасности продолжался всего полторы минуты, и пилот выпалил инструкцию так быстро, что пассажиры почти ничего не поняли. Их пристегнули ремнями безопасности, и вертолёт взмыл в небо. Пилот все-таки решил не подвергать пассажиров излишним перегрузкам и не демонстрировать им лётные преимущества своей машины. В конце концов, один из них был капитаном полиции, да и вообще отмывать от блевотины кабину вертолёта — дело не из приятных.

— Куда летим? — спросил он по системе внутренней связи.

— Бладсуорт-Айленд, — сообщил ему капитан Джой.

— Принято, — молодцевато ответил пилот. По его мнению, именно так разговаривают настоящие авиаторы. Вертолёт опустил нос и повернул на юго-восток. На перелёт до места назначения не потребовалось много времени.

С высоты мир выглядит совсем иначе, и, когда люди впервые летятна вертолётах, у них, как правило, одинаковая реакция. Взлёт, похожий на катание на увеселительных аттракционах, сначала кажется пугающим, но потом их зачаровывает открывающаяся перед глазами панорама. Мир разительно менялся. Полицейским казалось, что под ними развёртывается топографическая карта. Они видели дороги, фермы и овраги. Сначала Фриланд не мог прийти в себя от изумления. Он превосходно знал свою местность и тут же понял, каким ошибочным было раньше его представление о ней. Оказывается, на самом деле все выглядит несколько иначе. Вертолёт летел всего в тысяче футов над землёй — такое расстояние по шоссе его полицейский автомобиль проезжает за несколько секунд, — но сейчас перспектива была иной, и Фриланд сразу стал овладевать ею.

— Я встретил её вон там, — сказал он капитану по интеркому.

— Далеко от того места, куда мы направляемся. Ты считаешь, что она прошла пешком все это расстояние?

— Нет, сэр. — Место, где он остановил девушку, находилось недалеко от берега. Примерно в двух милях они увидели причал фермы, выставленной для продажи, а это было всего в пяти милях от точки, куда летел вертолёт, всего в паре минут лётного времени. Теперь внизу под ними был Чесапикский залив — подёрнутая утренней дымкой широкая голубая лента. К северо-западу раскинулось широкое пространство испытательного центра военно-воздушной базы ВМС на Патуксент-ривер, и они видели взлетающие самолёты. Это вызвало некоторое беспокойство у пилота, который стал оглядываться вокруг в поисках низколетящих самолётов. Эти летающие жокеи из морской авиации любили промчаться на бреющем полете.

— Вот, прямо перед нами, — произнёс пилот. Санитар сделал жест рукой, чтобы пассажиры поняли, что такое «прямо перед нами».

— С высоты все кажется каким-то другим, — произнёс Фриланд с мальчишеским удивлением в голосе. — Я ловлю рыбу вон там. Оттуда это место походит на болото.

Но не с высоты. С тысячи футов это место сначала казалось скоплением островков, соединённых перемычками из травы и ила, но все-таки островков. Однако когда они подлетели ближе, островки приобрели правильные очертания, сначала ромбовидные, а затем явно обозначились корпусы кораблей, заросших со всех сторон тростником и травой.

— Господи, да тут их так много, — заметил пилот. Ему редко доводилось летать здесь, и то почти всегда по ночам, выполняя экстренные полёты за больными и пострадавшими в несчастных случаях.

— Корабли, уцелевшие после первой мировой, — объяснил капитан. — Отец говорил мне, что это те, которых не сумели потопить немцы.

— А что мы ищем?

— Я не уверен, может быть, корабль с причаленным к нему катером. Вчера мы задержали наркоманку, — сообщил капитан. — По её словам, на одном из этих кораблей оборудована лаборатория, а в ней трое убитых.

— Неужели? Лаборатория по переработке наркотиков? Прямо здесь?

— Судя по словам девушки, — подтвердил Фриланд, заметив, что, какой сплошной ни казалась поверхность болота с его рыбацкой лодки, с вертолёта тут и там на нем виднелись каналы. Не иначе, здесь неплохо ловятся крабы, подумал он. Разве не интересно?

— Смотрите! Вон там что-то сверкнуло! — воскликнул санитар, указывая пилоту направо. — Отблеск света от стекла или что-то ещё.

— Сейчас проверим, — согласился пилот. Он подал рукоятку вперёд и вниз, и «Джет Рейнджер» начал снижаться. — Да, я вижу катер вон у тех трёх корабельных корпусов.

— Ну-ка, проверь как следует, — усмехнулся санитар.

— Точно. — Появилась возможность показать, как летает настоящий вертолётчик. Бывший пилот штурмового «Хьюи», служивший в Первой воздушно-десантной дивизии, он любил играть со своей птичкой. В конце копов, кто угодно может летать на одной высоте, не меняя курса. Он облетел вокруг катера, проверяя направление и силу ветра, затем немного убрал шаг винта и снизился до высоты футов двести.

— Похоже на восемнадцатифутовый катер, — произнёс Фриланд, и все увидели белый нейлоновый шкерт, удерживавший катер у ржавого остова корабля.

— Спустись ниже, — скомандовал капитан. Через несколько секунд вертолёт завис в пятидесяти футах над полуразрушенной палубой. Катер выглядел пустым. В нем виднелась коробка из-под пива и что-то ещё, наваленное на корме, но ничего больше. Пара птиц вылетела из того, что осталось от надстройки, и пилот инстинктивно отвернул в сторону. Стоит одной из них попасть в воздухозаборник его двигателя, и вертолёт вместе со всеми сидящими внутри станет постоянной частью этого болота, созданного руками человека.

— Хозяин этого катера явно не проявляет к нему никакого интереса, — сказал пилот по системе внутренней связи. Фриланд, сидящий сзади, вытянул руку с указательным пальцем и большим три раза ударил по воображаемому курку. Бах, бах, бах — три трупа. Капитан кивнул.

— Думаю, ты прав, Бен, — сказал он и обратился к пилоту:

— Вы можете пометить на карте точные координаты?

— Будет сделано, — отозвался пилот. На мгновение ему пришла в голову мысль снизиться ещё больше и высадить полицейских прямо на палубу. Не придумаешь проще, будь он в Первой воздушно-десантной дивизии, но сейчас это слишком опасно. Санитар взял карту и нанёс на неё местонахождение судна с катером рядом. — Больше вам ничего не нужно?

— Да, полетели обратно.

Двадцать минут спустя капитан Джой сидел у телефона.

— Береговая охрана, мыс Томас-Пойнт.

— Говорит капитан Джой из полиции штата. Требуется ваша помочь. — В течение нескольких минут он объяснял создавшуюся ситуацию.

— Ясно. Нам понадобится девяносто минут, — сообщил ему главный старшина Инглиш.

— Отлично. Ждём вас.

* * *

Келли вызвал такси, которое подобрало его у входа на стоянку. Сначала он остановился у заведения «Кенел Кланкер», пользующегося достаточно сомнительной репутацией. Он арендовал там «фольксваген» 59-го года, заплатив за месяц вперёд без дополнительной платы за пробег.

— Спасибо, мистер Айелло, — сказал хозяин заведения улыбающемуся Келли, воспользовавшемуся водительским удостоверением человека, который больше в нем не нуждался. Он вернулся на машине обратно к пирсу, где стояла его яхта, и принялся грузить в багажник необходимые вещи. Никто не обращал на него внимания, и через пятнадцать минут «жук» укатил.

Келли воспользовался представившейся возможностью и проехал через район, где предстояло вести охоту, наблюдая за направлением движения транспорта. Днём район выглядел полупустым. Это была та часть города, где ему ещё не приходилось бывать, рядом с мрачным промышленным шоссе под названием О'Доннелл-стрит, в окрестностях которого никто не жил, да и мало кто пожелал бы жить. Воздух был полон промышленных запахов, и ни один из них не был приятным. Многие здания здесь казались заброшенными, а между ними зияли пустыри, на которых в случае надобности разворачивались грузовики. Тут не было ни играющих в мяч детей, ни жилых домов, а потому ни единого полицейского автомобиля. Келли подумал, что, с точки зрения его противников, место выбрано отлично. Но его интересовал один-единственный отдельно стоящий дом с выцветшей вывеской над входом. Задняя часть здания представляла собой сплошную кирпичную стену. В здание вели три двери, и, хотя они располагались с двух сторон, все были видны с одной точки. Позади находилось ещё одно заброшенное здание, высокое строение из сборного железобетона со множеством разбитых окон. Закончив первоначальную разведку, Келли поехал на север.

* * *

Ореза направлялся на юг. Он уже находился на полпути к месту назначения, потому что патрулировал этот район, и теперь не мог понять, почему бы береговой охране не открыть ещё одну станцию на восточном берегу залива или, может быть, у маяка Коув-Пойнт, где и без того постоянно находились люди, не спящие по ночам, которые следили за тем, чтобы мощная лампа на вершине маяка случайно не вышла из строя. Орезе эти обязанности не казались такими уж утомительными, хотя, наверно, парень, занимающийся этим, был доволен таким распорядком. В конце концов, его жена только родила близнецов, а береговая охрана всегда проявляла немалый интерес к семейной жизни, в отличие от других родов войск.

Он позволил управлять катером одному из молодых матросов, а сам расположился на крыле тесного мостика, наслаждаясь солнечным утром и время от времени поднося к губам чашку с приготовленным им самим кофе.

— Радио, старшина, — позвал его один из матросов. Ореза вошёл внутрь и взял микрофон:

— Четыре-один альфа слушает.

— Четыре-один альфа, это Инглиш с базы Томас-Пойнт. Вас будут ждать на пирсе в Дэймс-Чаойс. Там вы увидите полицейских в мундирах. Когда предполагаете прибыть туда?

— Через двадцать-двадцать пять минут, мистер И.

— Понял, альфа. Конец связи.

— Поворачивай на левый борт, — сказал Ореза рулевому, глядя на карту. Залив выглядел достаточно глубоким в этом районе. — Курс один-шесть-пять.

— Слушаюсь, курс один-шесть-пять.

* * *

Ксанта пришла в себя относительно, так как чувствовала ужасную слабость. Ее тёмная кожа казалась какой-то серой, и она жаловалась на страшную головную боль, которая не утихала от принятого анальгина. Она понимала, что находится под арестом и информация о ней уже прибыла по телетайпу. У неё хватило здравого смысла потребовать себе адвоката. Как ни странно, это не вызвало у полиции ни малейшего беспокойства.

— Мой клиент, — сообщил адвокат, — готов пойти вам навстречу. — Он сумел договориться с полицией меньше чем за десять минут. Смысл договорённости заключался в следующем: если она расскажет правду, и при этом не окажется замешанной ни в каком серьёзном преступлении, её освободят от ответственности за владение наркотиками при условии, что она добровольно согласится на лечение. За последние несколько лет ещё никто не предлагал Ксанте Мэттьюс такой щедрой сделки. Всем сразу стало ясно почему.

— Но ведь они убьют меня! — воскликнула девушка, вспомнив теперь все, — после того как выветрилось воздействие барбитуратов, а её адвокат разрешил ей говорить.

— Кто эти «они»? — спросил капитан Джой.

— Они мёртвые. Он убил их, белый парень, застрелил их. И оставил там кучу наркотиков, целое море белого дерьма.

— Расскажите нам про белого парня, — попросил Джой, взгляд его, обращённый на Фриланда, теперь не выражал недоверия.

— Большой парень, вроде него, — она показала на Фриланда, — но лицо все зелёное, как листья. Он завязал мне глаза, когда спустил меня по трапу и усадил в лодку, потом высадил на пирс и сказал, чтобы я села на автобус или добиралась до города каким-то другим способом.

— Откуда вы знаете, что он белый?

— Белые кисти рук. Сами руки зелёные, а кисти вот здесь белые, — пояснила она, показывая на свои руки. — Он был одет в зелёную одежду с косыми полосами, вроде как у солдат, и держал в руке большой пистолет 45-го калибра. Когда он начал стрелять, я спала, но проснулась от выстрелов, понимаете? Заставил меня одеться, спустил в лодку, высадил на пирс, а потом уплыл на своей яхте.

— Что за яхта?

— Такая большая, высокая, белая, футов сорок длиной.

— Ксанта, откуда ты знаешь, что они собирались убить тебя?

— Белый парень сказал мне об этом. Показал вещи, которые лежали в маленькой лодке.

— Что за вещи?

— Какая-то дерьмовая рыбацкая сеть и бетонные блоки. Он сказал, эти парни говорили ему, что проделывали такое и раньше.

Адвокат решил, что настала его очередь вставить несколько слов:

— Джентльмены, мой клиент имеет в своём распоряжении информацию о том, что может оказаться крупной преступной организацией. Ей понадобится охрана, и в обмен на её помощь нам бы хотелось, чтобы штат выделил средства для финансирования лечения моего клиента.

— Господин адвокат, — спокойно заметил капитан Джой, — если то, что говорит она, окажется правдой, я буду финансировать это из собственного бюджета. Мне хотелось бы предложить, сэр, оставить её пока в камере нашей казармы. Это всего лишь для её безопасности, необходимость в которой кажется мне очевидной, сэр. — Капитан вёл подобные переговоры с адвокатами многие годы, так что сам стал говорить подобно адвокату, подумал Фриланд.

— У вас здесь не пища, а говно! — пожаловалась Ксанта, закрыв от боли глаза.

— Мы займёмся и этим, — пообещал ей капитан Джой.

— Мне кажется, ей нужна медицинская помощь, — заметил адвокат. — Как будет оказана ей помощь здесь?

— Доктор Пейдж приедет сюда сразу после ленча и осмотрит её. Господин адвокат, ваш клиент не в состоянии сейчас заниматься собой. Все предъявленные ей обвинения временно сняты до подтверждения — или опровержения — сделанного ею заявления. Вам будет оказана любая помощь в обмен на помощь со стороны вашего клиента. Трудно пожелать что-нибудь ещё, верно?

— Мой клиент согласен с вашими предложениями и рекомендациями, — заявил адвокат, даже не посмотрев на Ксанту. Все равно его гонорар будет оплачен графством. К тому же он чувствовал, что оказывает весомую услугу человечеству. Это намного интереснее, чем выступать в защиту пьяных водителей.

— Вон там душ. Почему вы не посоветуете своему клиенту вымыться и принять более опрятный вид? Если хотите, можете приобрести для неё одежду получше. Счёт представьте нам.

— Как всегда, мне приятно иметь с вами дело, капитан Джой, — заметил адвокат вслед капитану, направляющемуся к машине Фриланда.

— Знаешь, Бен, мне кажется, что ты напал на очень интересное дело. И с девушкой вёл себя умело. Я не забуду этого. А теперь покажи мне, как быстро может ехать этот зверь.

— Сейчас, капитан. — Фриланд включил мигалку ещё до того, как автомобиль развил семьдесят миль в час. Они подъехали к причалу, когда катер береговой охраны повернул к берегу, уходя с главного фарватера.

* * *

На старшем полицейском были знаки отличия лейтенанта — хотя называл он себя капитаном, — и Ореза отдал ему честь, когда он поднялся на борт. Обоих полицейских тут же облачили в спасательные жилеты, поскольку правила береговой охраны требовали этого на малых судах. Джой показал Орезе место на карте.

— Вы сможете добраться туда?

— Мы — нет, а вот наш баркас сможет. Что там случилось?

— Подозреваем убийство трёх человек. Возможно, замешаны наркотики. Сегодня утром мы пролетели в том районе на вертолёте. Вот здесь к остову судна пришвартован рыбацкий катер.

Ореза бесстрастно кивнул, сам встал у штурвала и перевёл ручки машинного телеграфа на полный вперёд. До корабельного кладбища было меньше пяти миль — именно так называл он про себя множество брошенных кораблей, — и старшина постарался рассчитать курс сближения с ним как можно тщательнее.

— А ближе нельзя? Ведь сейчас прилив, — заметил Фриланд.

— В этом все дело. В таких местах нужно плавать только при отливе, чтобы в случае посадки на мель с приливом можно было сняться с неё. А сейчас придётся воспользоваться баркасом. — Объясняя своё решение, старшина Ореза не переставал думать. Пока матросы его команды готовили к спуску четырнадцатифутовый баркас, Ореза вспомнил, что несколько месяцев назад в ту штормовую ночь лейтенант Шарон из Балтимора, находившийся на борту, говорил о возможной доставке крупной партии наркотиков здесь в заливе. Это по-настоящему крутые парни, сказал он тогда Португальцу. Ореза пытался понять, нет ли какой-нибудь связи между этими событиями.

Разместившись в баркасе с десятисильным подвесным мотором, они поплыли дальше. Старшина внимательно следил за приливными течениями, направляясь вдоль извилистого, канала среди высокой травы и тростника примерно к той точке, которая была указана на карте. Вокруг царила тишина, и Ореза вспомнил своё участие в операции «Рынок» — попытке береговой охраны оказать помощь военно-морскому флоту во Вьетнаме. Там он провёл немало времени, работая с ребятами в прибрежных водах на малых баркасах «Свифт», изготовленных прямо в Аннаполисе на верфи фирмы «Трампи Ярд». Тогда все было так похоже. В зарослях тростника могли скрываться — и часто скрывались — вооружённые люди. У него мелькнула мысль о том, а не случится ли нечто подобное скоро и здесь. Полицейские держали руки на рукоятках своих револьверов, и Ореза пожалел — правда, слишком поздно, — почему сам не захватил табельный «кольт». Впрочем, он все равно не умел им пользоваться. И тут же возникла мысль — а было бы неплохо, чтобы сейчас их сопровождал Келли. Он не знал, почему полиция разыскивает Келли, но подозревал, что это как-то связано с тем, что тот, по-видимому, был одним из «тюленей», — Орезе довелось некоторое время работать с ними в коричневой воде дельты Меконга. Каким-то образом Келли получил свой Морской крест, да и татуировка у него на руке появилась не по воле случая.

— Смотрите, чёрт побери, — выдохнул Ореза. — Похоже, это шестнадцатифутовый «Старкрафт»... нет, больше походит на восемнадцатифутовый. — Он поднёс к губам портативный приёмопередатчик. — Четыре-один альфа, говорит Ореза.

— Слушаем тебя. Португалец.

— Обнаружили катер именно там, где нам сказали. Будьте наготове.

— Понял вас.

Внезапно воздух словно наполнился ощущением опасности. Полицейские переглянулись, жалея, что не захватили с собой подкрепление. Ореза подвёл баркас к «Старкрафту». Полицейские осторожно перебрались на катер.

Фриланд молча показал в сторону кормы. Джой кивнул. Там лежали шесть бетонных блоков и свёрнутая нейлоновая сеть. Да, Ксанта не соврала. Вверх по борту судна вела верёвочная лестница. Капитан начал взбираться первым, держа в правой руке револьвер. Ореза наблюдал за тем, как следом на палубу поднялся Фриланд. Оказавшись на палубе, оба полицейских подняли револьверы и направились к надстройке. Орезе показалось, что полицейские исчезли из вида на целый час, хотя они отсутствовали всего четыре минуты. Вокруг летали чайки. Когда капитан Джой снова появился на палубе, его револьвер был уже в кобуре.

— Мы обнаружили три трупа и огромное количество белого порошка, похожего на героин. Свяжитесь со своим судном, пусть сообщат в мой участок, что нам нужны сотрудники полицейской лаборатории. А вы сами, старшина, займитесь теперь переправкой.

— Сэр, плавсредства департамента охоты и рыболовства лучше приспособлены к этому. Хотите, я вызову их для поддержки?

— Отличная мысль. Действуйте. А пока попробуйте прочесать этот район. Вода кажется мне прозрачной, а девушка сообщила, что где-то поблизости на дне захоронены ещё трупы. Вы видели, что находится на корме рыбацкого катера? — Ореза повернул голову и впервые заметил блоки и свёрнутую сеть. Боже милосердный! Так вот как они избавлялись от трупов. — Хорошо, я осмотрю окрестности. — И Ореза принялся за работу, связавшись сначала по радио со своим судном.

* * *

— Сэнди, привет.

— Джон! Где ты сейчас?

— В городе, у себя на квартире.

— Вчера к нам приходил полицейский. Тебя ищут.

— Вот как? — Келли нахмурился, не переставая жевать сэндвич.

— Он сказал, что ты должен прийти и поговорить с ним, что будет лучше, если ты сделаешь это прямо сейчас.

— Подумать только, как любезно с его стороны, — усмехнулся Келли.

— Как ты собираешься поступить?

— Тебе не следует знать об этом, Сэнди

— Ты уверен?

— Да.

— Прошу тебя, Джон, подумай об этом как следует.

— Я уже все обдумал, Сэнди, честное слово. Все будет в порядке. Спасибо за предупреждение.

— Что-нибудь случилось? — спросила другая медсестра, когда Сэнди положила трубку.

— Нет, — ответила Сэнди, и её подруга поняла, что это не правда.

* * *

Гм. Значит, полиция напала на след. Келли допил свою кока-колу. Это подтвердило его предположение, связанное с появлением Орезы на борту «Спрингера». Итак, теперь все становилось ещё сложнее, но на прошлой неделе ситуация была похуже. Он направился в спальню, и в этот момент послышался стук в дверь. Это изрядно потрясло его, но открыть дверь все-таки придётся. Войдя в квартиру несколько минут назад, он распахнул окна, чтобы проветрить помещение, и стало ясно, что кто-то тут появился. Он сделал глубокий вдох и распахнул дверь.

— А я удивлялся, куда вы исчезли, мистер Мерфи, — произнёс управляющий к облегчению Келли.

— Провёл две недели в командировке на Среднем Западе и затем неделю отдыхал во Флориде, — солгал он со спокойной улыбкой.

— Что-то вы плохо загорели.

Келли смущённо усмехнулся:

— Почти все время проводил внутри помещения. — Управляющий понимающе улыбнулся.

— Здорово. Ну а я просто зашёл справиться, все ли в порядке.

— Никаких проблем, — заверил его Келли, закрывая дверь, прежде чем управляющий успел задать ещё какой-нибудь вопрос. Он чувствовал, что должен поспать. Ему начало казаться, что всю работу приходится делать по ночам, словно находишься в другом полушарии, подумал Келли, ложась на неудобную кровать.

* * *

В зоопарке было жарко. Риттер предпочёл бы встретиться в павильоне панды. Павильон был переполнен — люди пришли посмотреть на этот удивительный жест доброй воли Китайской народной республики — китайских коммунистов для Риттера — бамбукового медведя. Помещение павильона было оборудовано кондиционером и потому более комфортабельно, но сотрудники разведывательных служб чувствуют себя неловко в таких помещениях, так что сегодня он прогуливался у поразительно большой выгородки, где находились галапагосские слоновые — или морские — черепахи. Риттер так и не понял разницы в названии. Не знал он и того, почему слоновым — или морским — черепахам требовалось столько места. Несомненно, такая выгородка слишком велика для существа, двигающегося со скоростью горного ледника, подумал он.

— Привет, Боб. — Теперь уже не было смысла притворяться и называть себя «Чарлзом», хотя на этот раз Риттеру позвонил сам Волошин. Телефон зазвонил прямо на столе Риттера. Волошин сделал это, чтобы показать, что они тоже кое-что знают. В разведывательной деятельности поддержание своего имиджа имело немалое значение. Если звонок исходил от русских, кодовое имя было «Билл».

— Привет, Сергей. — Риттер показал на рептилий. — Мне это напоминает деятельность наших правительств, верно?

— Не имею к этому отношения. — Русский сделал глоток из банки с лимонадом. — И вы тоже.

— Ладно. Итак, что сообщили из Москвы?

— В прошлый раз вы забыли кое-что сказать мне.

— Неужели?

— Да. У вас находится и вьетнамский офицер.

— Какое это имеет для вас значение? — небрежно заметил Риттер, явно пытаясь скрыть раздражение по поводу того, что Волошину стало известно про вьетнамского майора. Русский резидент заметил это.

— Захват его в плен ведёт к осложнениям. Москве пока неизвестно об этом.

— Тогда не надо и сообщать о нем в центр, — посоветовал Риттер. — Вы сами говорите, что это осложняет ситуацию. Уверяю вас, ваши союзники ничего не знают.

— Каким образом? — резко спросил Волошин.

— Сергей, но ведь вы не посвящаете нас в свои методы действий, правда? — ответил Риттер, заканчивая этот этап дискуссии. Он понимал, что сейчас нужно взвешивать каждое слово, причём по нескольким причинам. — Послушайте, генерал, вы ведь тоже не испытываете особенно тёплых чувств по отношению к этим ублюдкам, верно?

— Вьетнамцы — наши союзники по социалистическому лагерю.

— Да уж, конечно. Латинская Америка тоже изобилует оплотами подлинной демократии. Неужели мы встретились для обсуждения политических проблем?

— С врагами приятно иметь дело, потому что всегда знаешь их позицию. Отношения с друзьями более сложные, — согласился Волошин. Это было также одной из причин, почему советское правительство чувствовало себя уверенным в поведении американского президента. Сукин сын, может быть, но знакомый сукин сын. Кроме того, мысленно признался Волошин, он действительно не питал тёплых чувств к вьетнамцам. Ну и чёрт с ними, все равно самые важные события развёртываются в Европе. Так было всегда и так всегда будет. Именно Европа определяла курс истории на протяжении столетий, и ничто не изменит этого.

— Считайте это неподтверждённым сообщением, сообщите, что проверите, может быть. Постарайтесь затянуть дело, ладно? Я очень прошу вас. Понимаете, генерал, ставки в этой игре слишком высоки. Если что-нибудь случится с нашими военнопленными, я гарантирую вам, что мы представим вашего полковника средствам массовой информации, и скандал будет неминуемым. В Пентагоне знают о наших людях, Сергей, они хотят заполучить их обратно, и им насрать на разрядку. — Грубое выражение продемонстрировало истинные мысли Риттера.

— А вы сами? Какова позиция вашего управления?

— Согласен, разрядка сделает нашу жизнь гораздо более предсказуемой. Вы где были в шестьдесят втором году, Сергей? — спросил Риттер, отлично зная это, но интересуясь, что ответит резидент русской разведки.

— Вам хорошо известно — в Бонне, следил за тем, как вы приводите свои войска в состояние боевой готовности, после того как Никита Сергеевич решил заняться этими дурацкими играми. — Развёртывание ракет с ядерными боеголовками на Кубе противоречило рекомендациям КГБ и Министерства иностранных дел. Оба разведчика знали это.

— Мы никогда не будем друзьями, но даже враги могут договориться вести игру в соответствии с правилами. Разве не в этом заключается сейчас создавшаяся ситуация?

А ведь он — разумный человек, подумал Волошин. Это понравилось ему. Значит, его поведение предсказуемо, а именно этого в первую очередь хотелось русским от американцев. — Вы убедили меня. Боб. Вы уверены, что наши союзники не подозревают об исчезновении своего офицера?

— Вполне уверен. И моё предложение о посещении вами полковника Гришанова остаётся в силе.

— Без ответных обязательств? — сделал попытку Волошин.

— Тут мне потребуется запросить мнение руководства. Если хотите, я могу сделать это, но такой шаг тоже станет чем-то вроде осложнения. — Риттер бросил пустую банку в мусорный ящик.

— Хочу, — без обиняков произнёс Волошин.

— Хорошо. Я сообщу вам о результатах. Что мы получим в обмен?

— В обмен я согласен обдумать вашу просьбу. — Волошин повернулся и без единого слова пошёл к выходу.

Все, накрыл тебя! подумал Риттер, направляясь к месту, где стоял его автомобиль. Он сумел провести тщательно подготовленную и скрупулёзно осуществлённую операцию. Сведения о «Зелёном самшите» могли просочиться из трёх источников. Риттер посетил каждый из них. В одном он сказал, что они действительно захватили русского офицера, но он умер от полученных ран. В другом объяснил, что русский тяжело ранен и его положение критическое. Но самую привлекательную наживку Риттер сберёг для того места, которое считал наиболее вероятным. И теперь все стало для него ясно. Источником утечки информации могли быть лишь четыре человека. Это Роджер Макензи, его помощник, не сумевший сделать политическую карьеру, и две секретарши. Вообще-то такой работой должно заниматься ФБР, но Риттер стремился избежать лишних осложнений, а расследование шпионской деятельности в аппарате президента Соединённых Штатов могло оказаться в высшей степени затруднительным. Уже сидя в машине, Риттер решил встретиться с приятелем из Управления науки и техники. Как профессионал он испытывал немалое уважение к Волошину. Умный и осторожный сотрудник КГБ, прежде чем стать начальником резидентуры в Вашингтоне, руководил всей агентурной сетью в Европе. Он, несомненно, сдержит своё слово и, чтобы сделать все возможное с целью избежать неприятностей, будет действовать в точном соответствии с правилами своего комитета, являющимися исключительно строгими. Именно на это и сделал ставку Риттер. Если ему удастся добиться успеха в этой операции вдобавок к той, которая уже осуществлялась, кто знает, как высоко он поднимется? Но ещё лучше то, что он заслужил право на высокий пост не из-за каких-то политических связей, а только благодаря собственным способностям. Он, сын техасского рейнджера, работавший официантом, чтобы платить за обучение в Бейлорском колледже и получить степень бакалавра. Это понравилось бы Сергею, подумал Риттер, выезжая на Коннектикут-авеню. Мальчишка из рабочих низов сумел пробиться к самой вершине. Точно соответствует духу марксистско-ленинской теории.

* * *

Ему ещё никогда не приходилось собирать информацию таким способом, сказал себе Келли. Необычный метод, причём настолько приятный, что к нему даже легко привыкнуть. Он сидел в угловой кабинке ресторана «Мама миа», медленно доедая второе блюдо. Когда ему предложили итальянское вино, Келли вежливо ответил — нет, спасибо, за рулём. Одетый в свой лучший костюм — «костюм ЦРУ», как называл его Келли, — гладко выбритый, с новой причёской бизнесмена, он привлекал взгляды нескольких женщин, сидевших в ресторане без сопровождения мужчин, а обслуживающая его официантка просто влюбилась в него, особенно привлечённая его хорошими манерами и воспитанностью. То обстоятельство, что ресторан был переполнен, объяснялось в первую очередь великолепной кухней, и это же делало его удобным местом для встречи Тони Пиаджи и Генри Таккера. Майк Аелло объяснил ему все это. «Мама миа» принадлежал вообще-то семье Пиаджи в третьем поколении, и здесь посетителей обеспечивали отлично приготовленной пищей и другими, менее законными, услугами ещё с тех пор, как продажа спиртного в Америке была запрещена. Хозяин ресторана, жуир и весельчак, лично встречал знакомых посетителей и провожал их к столам с гостеприимством и радушием Старого света. Не только жуир, но и щёголь, заметил Келли, регистрируя в памяти его лицо и фигуру, жесты и характерные манеры, причём сам старался не смотреть по сторонам, сидя над блюдом равиоли. В ресторан вошёл чернокожий мужчина в отлично сшитом костюме. Судя по его поведению, он бывал здесь и раньше, улыбался официанткам и не торопился пройти дальше, что оказалось на руку Келли.

Пиаджи поднял голову, увидел его и поспешил навстречу, остановившись лишь на мгновение, чтобы обменяться с кем-то рукопожатием. Он подошёл к чернокожему мужчине, пожал ему руку, затем провёл мимо столика Келли вверх по лестнице, где находились отдельные кабинеты. Никто не обратил на них особого внимания. В ресторане были и другие чернокожие, и с ними обходились точно так же, как и со всеми остальными посетителями. Однако остальные честно трудились, в этом Келли не сомневался. Он заставил себя сосредоточиться на главном. Значит, это и есть Генри Таккер. Тот самый, кто убил Пэм. Он не походил на чудовище. Впрочем, в жизни так редко бывает. В глазах Келли он был всего лишь целью и отложился в его памяти рядом с Тони Пиаджи. Ну что ж, теперь все. Келли с удивлением посмотрел на погнутую вилку в своей руке. Он даже не заметил, как сжал её.

* * *

— У тебя неприятности? — спросил Пиаджи, когда они оказались в отдельном кабинете на втором этаже. Он налил гостю и себе по бокалу «кьянти», как и подобает гостеприимному хозяину, но, едва дверь закрылась, ему стало ясно по выражению на лице Генри, что произошло нечто серьёзное.

— Они не вернулись.

— Фил, Майк и Берт?

— Да! — буркнул Генри, имея в виду, что «нет, не вернулись».

— Ну хорошо, успокойся. Сколько было у них товара?

— Двадцать кило чистого героина, приятель. После обработки этого надолго хватило бы и мне, и Нью-Йорку, и Филли.

— Да, это очень много, — кивнул Тони. — Может быть, они просто не успели закончить работу?

— Все равно должны были вернуться.

— Послушай, Генри, Фил и Майк — новички в этом деле, наверно, ещё не освоились. Вспомни, как работали мы с Эдди в первый раз — а ведь тогда у нас было всего пять кило.

— Я уже принял это во внимание, — ответил Генри, начиная сомневаться, стоило ли поднимать тревогу.

— Генри, — произнёс Тони, делая глоток вина и стараясь казаться спокойным и рассудительным, — стоит ли так волноваться? Мы ведь решили все наши проблемы, правда?

— Что-то здесь не так, приятель.

— Что именно?

— Не знаю.

— Хочешь взять катер, съездить туда и проверить?

Таккер отрицательно покачал головой:

— Слишком долго.

— Встреча с парнями состоится только через три дня. Не волнуйся. Наверно, ребята возвращаются сейчас обратно.

Пиаджи показалось, что он понял причину беспокойства Генри. Теперь они вышли в высшую лигу поставщиков наркотиков. Двадцать килограммов чистого героина, подготовленного для розничной торговли, представляли собой огромное количество продукта, а то, что они с Генри поставляли его в уже обработанном виде, в пакетах, готовых для продажи, было весьма удобно для оптового покупателя, готового платить самую высокую цену. Именно к этой цели стремился Таккер на протяжении нескольких лет. Даже собрать столько наличных денег, чтобы расплатиться за такое количество товара, и то непросто, так что беспокойство Таккера вполне понятно.

— Послушай, Тони, а вдруг дело вовсе не в Эдди?

— Но ведь ты сам убеждал меня... — раздражённо ответил Пиаджи.

Таккер не стал развивать эту тему дальше. Ему всего лишь требовался предлог, чтобы избавиться от Эдди Морелло как от лишнего звена в цепи, вот и все. Его беспокойство отчасти объяснялось тем, о чем думал Тони, но только отчасти. Здесь была ещё одна причина — события, которые произошли в начале лета и начались, казалось бы, без всяких видимых причин, а затем внезапно прекратились. Он сказал себе, что это дело рук Эдди Морелло. Ему даже удалось убедить себя в этом, но всего лишь потому, что ему этого хотелось. Где-то глубоко внутри слабый голос, сумевший помочь Таккеру продвинуться так далеко, говорил, что все обстоит по-другому, и вот теперь этот голос заговорил снова, а Эдди, на котором можно было бы сорвать своё беспокойство и свою ярость, больше не было. Выросший и воспитанный на улице, продвинувшийся так далеко и достигший таких успехов благодаря редкому сочетанию ума, смелости и инстинкта, Генри больше всего доверял этому голосу. Теперь этот голос говорил ему о вещах, которые он не понимал и в которых не мог разобраться. Тони прав. Опоздание объясняется всего лишь отсутствием опыта, недостаточной квалификацией при обработке товара. Вот по этой-то причине они и организовали свою лабораторию в восточной части Балтимора. Теперь они могли позволить себе это, накопив опыт и получив возможность создать жизнеспособное коммерческое предприятие под вымышленной вывеской, начинающее работать на будущей неделе. Так что Таккер выпил бокал вина и успокоился, позволив густому красному зелью расслабить его нервную систему, едва не вышедшую из-под контроля.

— Дадим им ещё время. До завтра.

* * *

— Ну и что ты обнаружил? — спросил моряк, что стоял у штурвала. Теперь, в часе плаванья к северу от Бладсуорт-Айленда, он решил, что достаточно выждал, чтобы расспросить молча стоящего рядом старшину береговой охраны. В конце концов, они тоже стояли и ждали.

— Эти мудаки скормили парня сраным крабам! — сообщил им Ореза. — Представляете, взяли два квадратных ярда нейлоновой сети, завернули его, привязали бетонные блоки и бросили в воду! От него не осталось практически ничего — одни кости! — Сотрудники полицейской лаборатории все ещё не решили, как извлечь эти останки со дна залива. Ореза знал, что пройдут годы, прежде чем ему удастся забыть ужасное зрелище — лежащий на песке череп, все ещё одетые кости, шевелящиеся от приливного течения... или, может быть, от прячущихся внутри крабов. Старшина не присматривался особенно внимательно.

— Боже милосердный! — согласился с ним рулевой.

— А ты знаешь, кто это был?

— Что ты имеешь в виду. Португалец?

— Помнишь, ещё в мае, когда у нас на борту был этот полицейский, лейтенант Шарон, — так вот, я уверен, что то, что осталось от трупа на дне залива, это и есть тот самый яхтсмен на швертботе с яркими полосатыми парусами, как на карамели. Готов поспорить.

— Да, верно. Пожалуй, босс, ты и прав.

Они позволили ему все увидеть просто из любезности. Теперь Ореза пришёл к выводу, что вполне обошёлся бы без такой любезности, но тогда было невозможно уклониться. Он никак не мог струсить перед полицейскими — в конце концов, он тоже нечто вроде полицейского. Вот он и взобрался по верёвочной лестнице, сообщив об останках, обнаруженных им всего в пятидесяти ярдах от полуразрушенного корпуса судна, и увидел ещё три мёртвых тела, лежащие на палубе того, что раньше было, по-видимому, офицерской кают-компанией, все трое лицом вниз, все убитые выстрелами в затылок, причём раны оказались уже расклёванными птицами. Заметив это, Ореза с трудом сохранил самообладание. Впрочем, у птиц хватило здравого смысла не трогать наркотики.

— Там было двадцать килограммов чистого героина — это сорок четыре фунта белой отравы — по крайней мере, так говорили полицейские. Это стоит миллионы баксов, — закончил старшина.

— Мне всегда казалось, что я занимаюсь недостаточно прибыльным делом.

— Господи, у этих полицейских прямо-таки слюнки текли, особенно у капитана. Они, наверно, останутся там на всю ночь, судя по проявленному ими восторгу.

* * *

— Привет, Уолли.

Магнитофонная запись была разочаровывающе низкокачественной. Техник объяснил, что причиной является плохое состояние линий телефонной связи и сделать что-нибудь он не в силах. Коммутатор в здании установили ещё в те времена, когда Александер Грейам Белл занимался изготовлением слуховых аппаратов^[239].

— Да, кто это? — ответил неровный голос.

— Та договорённость, которой они достигли относительно вьетнамского офицера. Ты уверен в этом?

— Так сказал мне Роджер.

— В самую точку! — подумал Риттер.

— Где они прячут его?

— Думаю, в Винчестере вместе с русским.

— Ты уверен?

— Абсолютно. Меня это тоже удивило.

— Мне просто хотелось проверить, перед тем как — ну, ты понимаешь.

— Разумеется, дружище. — Связь прервалась.

— Кто это? — спросил Грир.

— Уолтер Хикс, Джеймс. Выпускник всех лучших школ — Эндовера и Брауна. Его отец известный банкир, занимается инвестициями. Он потянул политические нити, и только посмотри, куда попал маленький Уолли. — Риттер сжал руку в кулак. — Ты интересовался, почему наши офицеры все ещё находятся в «Сендер грин»? Вот ответ на твой вопрос.

— Что ты собираешься предпринять?

— Ещё не знаю. — Но Риттер понимал, что не сможет обратиться в суд. Телефон Хикса прослушивался без разрешения судебных инстанций.

— Только тщательно все обдумай. Боб, — предостерёг его Грир. — Я ведь тоже был там вместе с вами, помнишь?

— Что, если Сергей не успеет сделать то, что обещал, достаточно быстро? Тогда этот маленький говнюк будет виновен в смерти двадцати наших военнопленных!

— Мне это тоже не нравится.

— А у меня он вызывает отвращение!

— Государственная измена все ещё карается смертной казнью, Боб.

Риттер поднял голову:

— Это верно. Такой закон действительно существует.

* * *

Ещё один длинный день. Ореза внезапно подумал, что завидует тому парню, который присматривает за маяком на мысе Коув-Пойнт. По крайней мере, он всегда рядом с семьёй. А вот у него дочка — самая сообразительная девчурка в детском саду, и он почти не видит её. Пожалуй, следует согласиться на предложение стать преподавателем в Нью-Лондоне, подумал Португалец. Тогда он годик-другой сможет вести нормальную семейную жизнь. Это означало, что ему придётся иметь дело с парнями, готовящимися стать когда-нибудь офицерами, но зато они хорошо овладеют основами морского дела.

Большей частью Ореза оставался наедине с собственными мыслями. Его команда сейчас располагалась на отдых в казарме. Ему тоже надо бы поспать, но картины увиденного преследовали его. Человеческий остов и расклёванные птицами затылки не дадут ему спать всю ночь, если только он не избавится от этого каким-то образом... а ведь у него есть предлог на то, правда? Ореза пошарил по столу и нашёл карточку с записанным на ней номером телефона.

— Алло?

— Лейтенант Шарон? Это говорит главный старшина береговой охраны Ореза со станции Томас-Пойнт.

— Поздновато звоните, старшина, — напомнил ему Шарон. Он шёл в спальню.

— Помните, в мае вы искали парусную яхту?

— Ну и что?

— Мне кажется, мы нашли того парня, сэр. — У Орезы создалось впечатление, что он слышит, как хлопнули широко открывшиеся глаза лейтенанта.

— Расскажите подробнее.

Португалец рассказал все, не упуская никаких деталей, и с каждым сказанным словом ужас покидал его, словно перетекал по телефонному проводу. Он не знал, что происходит именно это в самом буквальном смысле.

— Как зовут капитана, руководящего расследованием?

— Капитан Джой, сэр, из графства Сомерсет. Вы знаете его?

— Нет, не знаю.

— Ах да, вот что ещё, — вспомнил Ореза.

— Что? — Шарон лихорадочно записывал.

— Вы знакомы с лейтенантом Райаном?

— Да, он тоже работает в центральном департаменте.

— Лейтенант попросил меня разыскать одного парня по имени Келли. Ну конечно! Вы ведь видели его, помните?

— Что вы хотите этим сказать?

— Той ночью, когда мы охотились за парусным швертботом, мимо нас перед самым рассветом прошла большая яхта, и Келли был за штурвалом. Он живёт на острове, недалеко от Бладсуорта. Короче говоря, этот ваш Райан хотел, чтобы я нашёл его, понимаете? Так вот, сэр, Келли вернулся и сейчас, наверно, в Балтиморе. Я пытался дозвониться до Райана, но не смог его застать, а я был занят все остальное время. Вы не могли бы передать ему то, что я вам сказал, сэр?

— Обязательно передам, — пообещал Шарон. Он забыл о сне, его мозг работал сейчас со скоростью компьютера.

35. Процедура посвящения

Марк Шарон оказался в щекотливом положении. Несмотря на свою коррумпированность, он вовсе не был глупым полицейским. Как раз наоборот, он обладал блестящим аналитическим умом и тщательно обдумывал каждый шаг. Ему доводилось делать ошибки, но он учился на них. Именно об этом он и думал сейчас, лёжа один в постели после разговора со старшиной береговой охраны. Его первым деловым соображением было то, что Генри отнюдь не понравится, что разгромлена его лаборатория и убиты трое его людей. Потеря огромного количества наркотиков нанесёт Таккеру ещё более тяжёлый удар, потому что даже у него запас героина не бесконечен. Но хуже всего было то, что человек — один или несколько, — ответственный за все это, по-прежнему был неизвестен и оставался на свободе, занимаясь сейчас — чем?

Шарон знал про Келли. Он сумел воссоздать прошлые события и пришёл к потрясающему заключению:именно Келли совершенно случайно подобрал на улице Памелу Мэдден в тот самый день, когда устранили Анджело Ворано, и той темной ночью она действительно находилась на борту его яхты, прошедшей в двадцати футах мимо катера береговой охраны. Шарон вспомнил яхту, волны на море и качку, от которой его выворачивало наизнанку. Теперь о существовании Келли знали также Эм Райан и Том Дуглас, сделавшие поразительный шаг, — они попросили охрану проверить, находится ли Келли у себя на острове. Почему? Обычно вполне хватало получить свидетельские показания по телефону, если сам свидетель находился за пределами города. Эм и Том занимались расследованием убийства у фонтана, а также всеми остальными преступлениями, происшедшими несколько недель назад. «Богатый парень, живёт в уединении, на острове», — сказал о нем Марк Шарон в разговоре с Генри. А вот теперь лучшая пара следователей полицейского департамента заинтересовалась Келли. К тому же Келли был непосредственно связан с одной из девушек, попытавшихся покинуть организацию Генри, у него есть яхта, и он живёт не так уж далеко от лаборатории по обработке героина, которой по-прежнему пользовался Генри, несмотря на предостережения. Это была удивительно длинная и крайне маловероятная цепь совпадений, но ещё более тревожным являлось то обстоятельство, что Шарон уже не был просто полицейским, расследующим преступления, а сам был преступником, и расследованием его деяний занимались сейчас Райан и Дуглас.

Лёжа в своей постели, лейтенант лишь сейчас по-настоящему осознал это. По какой-то причине раньше он так не думал о себе. Шарону казалось, что он как бы по-над всем происходящим вокруг, ну, иногда принимает участие, но вообще-то не является преступником и его не касается все, что развёртывалось где-то внизу. В конце концов, именно ему принадлежала заслуга в целой череде успешных арестов дельцов наркобизнеса, в завершении которой он лично ликвидировал Эдди Морелло, совершив самый искусный поступок в своей профессиональной деятельности. Причём Шарон не только убил настоящего крупного дельца наркобизнеса на глазах у шести полицейских и объявил это заранее обдуманное и тщательно подготовленное убийство актом законного противодействия офицера полиции попытке преступника защищаться с оружием в руках, но и получил оплаченный отпуск вдобавок к тому вознаграждению, которое выдал ему Генри. Все это каким-то образом казалось Шарону исключительно увлекательной игрой, мало отличающейся от тех действий, за которые ему платили жители города. Люди живут, руководствуясь собственными иллюзиями, и лейтенант Марк Шарон мало отличался от остальных. Не то чтобы он убедил себя, что превосходно справляется со своими обязанностями, нет, он просто полностью сосредоточился на тех наводках, которые получал от Генри, и таким образом устранял всех поставщиков наркотиков, угрожавших дальнейшему распространению влияния империи Таккера. Шарон легко контролировал все расследования, ведущиеся подчинёнными ему детективами, и потому без труда отдал весь рынок наркотиков одному поставщику, тому самому, о котором в полицейском архиве не имелось никакой информации. Это предоставило Генри возможность расширить свои операции, привлечь внимание Тони Пиаджи и использовать его контакт на Восточном побережье Америки. Скоро — и лейтенант предупредил об этом Генри — ему придётся разрешить своим детективам начать пощипывать края развёрнутой сети самого Таккера. Генри понял необходимость этого, несомненно, после консультации с Пиаджи, который хорошо понимал все тонкости этой игры.

Но сейчас кто-то бросил зажжённую спичку в эту крайне взрывоопасную смесь. Сведения, полученные Шароном, вели только в одном направлении, но не были достаточно полными. Значит, нужно узнать что-то ещё, верно? Шарон на мгновение задумался и затем поднял телефонную трубку. Ему понадобилось сделать три звонка, чтобы получить нужный номер телефона.

— Полиция штата Коннектикут.

— Говорит лейтенант Шарон из полицейского Департамента Балтимора. Мне нужно поговорить с капитаном Джоем.

— Вам повезло, сэр. Он только что вернулся. Побудьте у телефона. — Прошло несколько секунд, и Шарон услышал чей-то усталый голос.

— Капитан Джой.

— Здравствуйте, капитан. Это лейтенант Шарон. Марк Шарон, департамент полиции города Балтимора. Я руковожу подразделением по борьбе с наркотиками. Мне сообщили, что вы сумели раскрыть что-то очень крупное.

— Да, похоже на то. — Шарон слышал, как его собеседник садится в кресло со вздохом удовлетворения и усталости.

— Вы не могли бы кратко сообщить мне подробности? Возможно, имеющиеся у меня сведения связаны с вашим делом.

— А кто рассказал вам об этом?

— Старшина береговой охраны, который доставил вас на корабль, — Ореза. Мне довелось работать вместе с ним два или три раза. Помните, как была захвачена крупная партия марихуаны, которую перевозили с фермы в графстве Тэлбот?

— Так это были вы? Мне казалось, что заслуга принадлежит береговой охране.

— Мне пришлось пойти на это, чтобы скрыть источник полученной информации. Если хотите, можете проверить. Я дам вам номер телефона поста береговой охраны, начальником его является Пол Инглиш.

— Ну хорошо, Шарон, вы убедили меня.

— В мае я провёл сутки на борту их катера, мы искали парня, который сумел от нас ускользнуть. Нам так и не удалось найти его, так же как и его швертбот. Ореза говорит...

— Останки трупа, съеденного крабами, — выдохнул Джой. — Его сбросили в воду. Судя по всему, он лежал на дне несколько месяцев. Вы что-нибудь о нем знаете?

— Зовут его, наверно, Анджело Ворано. Жил в городе, занимался торговлей наркотиками — так, по мелочам, но стремился пробиться в высшую лигу. — Шарон описал его.

— Рост действительно похож. Ладно, мы проверим зубы для точного опознания и сравним их с картой его дантиста. Спасибо, лейтенант, благодарю за помощь. Что вас интересует?

— Расскажите мне некоторые подробности, — попросил Шарон и в течение нескольких минут вёл записи. — Как вы собираетесь поступить с Ксантой?

— Пока держим её у себя под охраной как важного свидетеля. Мы получили согласие её адвоката. Нам придётся позаботиться об этой девушке. У меня создалось впечатление, что мы имеем дело с особенно жестокой и хорошо организованной бандой.

— Согласен с вами, капитан, — ответил Шарон. — Ну, хорошо, посмотрим, что удастся мне выяснить у себя в городе.

— Ещё раз спасибо за помощь.

— Боже мой, — прошептал Шарон, положив трубку. Белый парень... большая белая яхта. Берт и те двое, что, по-видимому, прислал Тони для помощи, убиты выстрелами в затылок из пистолета 45-го калибра. Хладнокровные убийства, похожие на исполнение смертного приговора, ещё не распространились на наркобизнес, и от ледяного отсутствия даже признаков жалости у убийцы струйки холодного пота побежали по спине лейтенанта. Но ведь это не столько хладнокровные убийства, сколько профессиональные, верно? Подобные тому, как ликвидировали торговцев наркотиками. Над расследованием этих убийств работают сейчас Эм Райан и сержант Дуглас, и они разыскивают этого Келли, а ведь он — белый парень с большой белой яхты, да и живёт на острове недалеко от остова корабля, где находилась лаборатория Генри. Слишком много совпадений.

Единственной хорошей новостью было то, что лейтенант Шарон мог звонить Генри, не опасаясь подслушивания. Ему были известны все установленные в городе подслушивающие устройства, подсоединённые к телефонным аппаратам людей, подозреваемых в торговле наркотиками, и ни один из телефонов организации Таккера не прослушивался.

— Да?

— Берт и его друзья убиты, — сообщил Шарон.

— То есть как?

— Ты ведь слышал меня. Полицейский округ в Сомерсете обнаружил их трупы. Найдены останки Анджело. Лаборатория ликвидирована, Генри. Конфискованы наркотики, а Ксанта находится под охраной в местной тюрьме. — Лейтенант испытывал даже некоторое удовлетворение, сообщая о случившемся. Шарон по-прежнему оставался полицейским, и развал преступной операции все ещё не вызывал у него особого горя.

— Так что же на самом деле происходит, чёрт побери?! — услышал он крик, переходящий в стон.

— Думаю, что смогу кое-что тебе посоветовать. Нам нужно встретиться.

* * *

Проезжая в своём арендованном «жуке» в сторону квартиры, Келли ещё раз взглянул на свой наблюдательный пост. Он устал, хотя и ощущал удовольствие от отличного ужина. Послеобеденный сон восстановил силы, и теперь он мог работать ещё долго, и, возвращаясь из ресторана, решил прокатиться по городу. Для него это был испытанный способ успокоить накопившуюся ярость. Теперь он видел Таккера собственными глазами. Того самого Генри, который после всех пыток убил Памелу, задушив её шнурком. Келли знал, что мог бы без особого труда прикончить его прямо в ресторане. Ещё никогда ему не доводилось убивать людей голыми руками, но его научили этому. Много опытнейших профессионалов провели массу времени в Коронадо, Калифорния, обучая его всем тонкостям своего ремесла, и теперь он владел этим искусством настолько, что, глядя на человека, рассматривал его как объект для применения того, чему научился, — вот это место для такого приёма, а это — для другого. Да, он недаром учился этому, все усилия и все опасности принесли плоды... это, однако, не означало, что следует обязательно прибегнуть к ним, поскольку он не собирался так глупо расставаться со своей жизнью. Такова была другая сторона медали.

Но теперь Келли видел конечную цель операции и знал, что нужно готовиться к тому, что произойдёт после её завершения. Ему следует проявлять ещё большую осторожность. Ну хорошо, пусть полицейским известно, кто он, но Келли не сомневался, что у них нет никаких доказательств. Даже если эта девушка, Ксанта, захочет рассказать обо всем полиции, она не видела его лица — оно было покрыто слоем маскировочной краски. Единственная опасность заключалась в том, что она могла запомнить регистрационный номер яхты, когда Келли отходил от причала, но и об этом особенно беспокоиться не приходилось. Не имея вещественных доказательств, они не смогут подкрепить свои обвинения в суде. Пусть им известно, что кое-кто ему не нравится, — превосходно. Полиция может даже выяснить, что он обладает профессиональной подготовкой, — отлично. Келли действовал в соответствии со своими правилами игры, а полицейским приходилось исходить из своих. В конечном счёте, правила действовали в его пользу, а не в их.

Келли посмотрел в окно автомобиля, прикидывая угол и расстояние, составляя предварительный план и разрабатывая возможные варианты. Они выбрали место, где редко проезжают полицейские патрули, а вокруг — открытое пространство. Никто не сможет приблизиться к зданию незамеченным... скорее всего это потребовалось для того, чтобы успеть в случае необходимости уничтожить компрометирующие улики. Правильный логичный подход к их тактической проблеме — за одним исключением. Они не приняли во внимание существование комплекса других тактических правил.

Это их проблема, подумал Келли, направляя машину к своей квартире.

* * *

— Боже милосердный... — Роджер Макензи побледнел и почувствовал приступ тошноты. Они сидели на открытой веранде его дома в северо-западном пригороде Вашингтона. Жена и дочь Макензи отправились за покупками в Нью-Йорк, готовясь к осеннему сезону. Риттер приехал без предупреждения в четверть седьмого утра, хорошо одетый и мрачный, он внёс своим появлением ноту тревоги в прохладу мирной атмосферы. — Я знаю его отца вот уже тридцать лет.

Риттер отпил апельсинового сока, хотя содержащаяся в нем кислота плохо влияла на его желудок. Они имели дело с государственной изменой, причём самой отвратительной. Хикс знал — не мог не знать, — что его действия ведут к гибели соотечественников, причём одного из них он знал по имени. Риттер уже принял решение, но Роджеру требовалось время, чтобы примириться с мыслью.

— Мы вместе учились в Рэндолфе, служили в одной бомбардировочной эскадрилье, — продолжал Макензи. Риттер решил, что даст ему выговориться, хотя на это может потребоваться время. — Мы заключали с ним деловые соглашения... — закончил помощник президента по национальной безопасности, глядя на стол, где стоял нетронутый завтрак.

— Роджер, тебя никто не обвиняет в том, что ты взял его к себе в помощники, но парень виновен в шпионаже.

— Что ты намерен предпринять?

— Это уголовное преступление, — напомнил ему Риттер.

— Скоро я оставляю свою должность. Меня включают в группу по подготовке к перевыборам президента, хотят, чтобы я возглавил весь северо-восток.

— Так рано?

— Джефф Хикс будет руководить кампанией в Массачусетсе, Боб. Мне придётся работать с ним рука об руку. — Макензи посмотрел на сотрудника ЦРУ, произнося фразы, едва связанные между собой. — Боб, расследование шпионажа в аппарате Совета по национальной безопасности — это может все подорвать. Если то, что мы предприняли, если ваша операция станет достоянием общественности — я хочу сказать, как все произошло и почему она потерпела неудачу...

— Мне очень жаль, Роджер, но этот маленький ублюдок предал свою страну.

— Я мог бы лишить его допуска к секретным документам, выгнать...

— Этого недостаточно, Роджер, — холодно прервал его Риттер. — Из-за него могут погибнуть военнопленные американские офицеры. Он не может остаться безнаказанным.

— Но если мы отдадим вам приказ...

— Хотите воспрепятствовать осуществлению правосудия? — заметил Риттер. — Такие действия преступны.

— Ты не имел права прослушивать его телефон, это незаконно.

— Нами велось расследование нарушения национальной безопасности — сейчас идёт война, ты не забыл этого? — в соответствии с несколько иными правилами, и к тому же, стоит ему только выслушать магнитофонную запись, и он тут же расколется. — Риттер не сомневался в этом.

— И подвергнуть риску судьбу президента? Сейчас? В такой момент? Неужели ты считаешь, что это пойдёт на благо нашей стране? А как относительно наших контактов с русскими? Наступил критический момент в истории мира, Боб. — С другой стороны, любой момент является критически важным для истории, хотел добавить Риттер, но сдержался.

— Видишь ли, Роджер, вообще-то я обратился к тебе за советом, — произнёс он и тут же получил этот совет, хотя и в несколько своеобразной форме.

— Мы не можем позволить себе провести расследование, которое завершится судебным процессом. С политической точки зрения, это неприемлемо. — Макензи надеялся, что этого будет достаточно.

Риттер кивнул и встал из-за стола. Возвращение обратно в кабинет комплекса ЦРУ в Лэнгли не принесло ему успокоения. Несмотря на предоставленную ему свободу действий, Риттер теперь будет вынужден сделать шаг, хотя и справедливый, но способный превратиться в привычку. Ему не хотелось этого. Первым делом он распорядился снять прослушивание с телефона Хикса, причём как можно быстрее.

* * *

Случившееся стало достоянием общественности благодаря газете. В передовой статье на четыре колонки говорилось об убийстве трёх человек, связанных с торговлей наркотиками, которое произошло в сонном графстве Сомерсет. Райан быстро проглотил статью и даже не стал читать спортивные новости, на что обычно тратил четверть часа по утрам.

Это — дело его рук, подумал лейтенант. Кто ещё оставит на месте преступления вместе с тремя трупами большое количество наркотиков? Он уехал на службу этим утром на сорок минут раньше обычного, немало удивив тем самым жену.

* * *

— Миссис О'Тулл? — Когда зазвонил телефон, Сэнди только закончила свой первый утренний обход и проверяла журнал.

— Да?

— Это Джеймс Грир. Помните, вы разговаривали с моей секретаршей, Барбарой?

— Да, конечно. Чем могу быть полезна?

— Мне неловко вас беспокоить, но мы пытаемся отыскать Джона. Дома его нет.

— Да, я знаю, что он в городе, но не имею представления где.

— Если будете разговаривать с ним, не можете ли передать, что я прошу его позвонить мне? У него есть номер моего телефона. Ещё раз извините за беспокойство, — вежливо произнёс он.

— Буду только рада. — Интересно, что происходит? — подумала она.

Сэнди чувствовала, как сгущаются тучи. Полиция разыскивает Джона, она сообщила ему об этом, но он воспринял её слова с равнодушием. Теперь кто-то ещё пытается отыскать его. Почему? И тут она увидела на столике в помещении для посетителей экземпляр утренней газеты. Ее читал брат одного из пациентов, но внимание Сэнди привлёк крупный заголовок в правом, нижнем углу первой страницы: «УБИЙСТВО ТОРГОВЦЕВ НАРКОТИКАМИ В СОМЕРСЕТЕ».

***

— Все проявляют интерес к этому парню, — заметил Фрэнк Аллен.

— Что ты имеешь в виду? — Шарон приехал в Западный участок под предлогом познакомиться с административным расследованием гибели Морелло. Он уговорил лейтенанта Аллена показать ему заявление других полицейских и трёх посторонних свидетелей. Поскольку Шарон сделал благородный жест, отказавшись от помощи юриста, а также потому, что гибель представителя наркобизнеса явно произошла в пределах необходимой самообороны, Аллен решил, что это не нарушит правил, только чтобы Шарон читал материалы в его присутствии прямо в кабинете.

— Понимаешь, сразу после звонка из Питтсбурга относительно убийства этой девушки, Браун, Эм позвонил мне и расспрашивал про Келли. А теперь ты. В чем дело?..

— В расследовании одного из моих дел было упомянуто его имя. Мы не уверены, в связи с чем, и потому я и задал вопрос. Что ты знаешь о нем?

— Но ведь ты, Марк, в служебном отпуске, — напомнил ему Аллен.

— Ты хочешь сказать, что мне нескоро придётся взяться за работу? Что мне нужно отключить свой мозг? Может быть, где-то в газетах говорилось о том, что преступники все тоже отправились в отпуск?

Аллен был вынужден согласиться с Шароном:

— Просто к нему проявляют столько внимания, что начинает казаться, будто парня в чем-то подозревают. Полагаю, у меня есть о нем сведения — ну конечно, просто забыл. Подожди минуту. — Аллен встал из-за стола и ушёл в архив. Шарон сделал вид, что с интересом читает заявления свидетелей. Через несколько минут Аллен вернулся и передал ему тонкую папку. — Вот, читай.

Это были выдержки из служебного дела Келли, но очень краткие, увидел Шарон, перелистывая страницы. Там были материалы о его подготовке в качестве подводника-подрывника, его документы инструктора, фотография и другая второстепенная информация. — Шарон поднял голову. — Живёт на острове? Мне говорили об этом.

— Да, я тоже его об этом спрашивал. Забавно. Но почему все это так тебя интересует?

— Просто встретилось его имя, ничего больше, но мне захотелось проверить это. До меня все время доходят слухи о дельцах наркобизнеса, проделывающих свои дела в заливе.

— Вообще-то мне следовало переслать эту папку Эму и Тому. Я просто забыл, что она хранится здесь.

А вот это ещё лучше:

— Я сейчас еду туда. Хочешь, захвачу и оставлю для них?

— Буду тебе благодарен.

— Не стоит. — Шарон сунул папку под мышку. По пути он остановился у филиала библиотеки Пратта, где снял ксерокопии документов по десять центов за копию. Затем направился в фотолабораторию, где меньше чем за десять минут ему сделали с маленькой фотографии Келли на удостоверении пять больших увеличенных фотографий. Их он оставил в машине, которую припарковал у здания полицейского департамента, а сам зашёл внутрь лишь на минуту, чтобы отправить папку в отдел расследования убийств. Он мог оставить всю информацию себе, но, подумав, решил поступить более разумно, как и надлежит нормальному полицейскому.

* * *

— И чем все это кончилось? — спросил Грир, закрывая дверь своего кабинета.

— Роджер настаивает, что разоблачение вызовет нежелательный политический резонанс, — сообщил Риттер.

— Ты сказал ему, что очень сожалеешь об этом?

— Он добавил, что нам следует заняться этим делом, — продолжил Риттер. Макензи не сказал конкретно, как следует этим делом заниматься, но смысл был очевиден. Риттеру стало все предельно ясно.

— И как мы будем этим заниматься?

— Как ты думаешь, Джеймс?

* * *

— Откуда это? — спросил Райан, когда папка легла ему на стол.

— Мне передал её какой-то детектив, сэр, — ответил молодой полицейский. — Я не знаю его, но он сказал, чтобы я вручил это вам.

— Хорошо. — Райан отпустил полицейского и открыл папку. Он впервые увидел фотографию Джона Терренса Келли. Итак, Келли поступил во флот через две недели после того, как ему исполнилось восемнадцать лет, и служил на флоте... да, шесть лет. Почётное увольнение в звании боцмана. Лейтенанту сразу стало ясно, что документы, содержащиеся в папке, подверглись строгой цензуре. Этого следовало ожидать, поскольку полицейский департамент интересовали в первую очередь качества Келли как опытного инструктора-ныряльщика. Райан увидел справку с датой выпуска из школы подрывников-подводников и более поздний сертификат инструктора — именно это интересовало департамент. Данные о выставленных Келли в период обучения отметках все были одинаковы — на трёх листах бумаги, неизменно стояли цифры — 4,0 — высшая оценка мастерства в военно-морском флоте. Здесь же находилось письмо с рекомендациями адмирала флота США, написанное самым витиеватым стилем. Департамент полиции принял эти рекомендации всерьёз, как и следовало ожидать. В письме адмирала перечислялись боевые награды Келли, что должно было произвести на полицию Балтимора глубокое впечатление: Морской крест, Серебряная звезда. Бронзовая звезда за проявленное в боях мужество и две грозди вместо повторных аналогичных наград, Пурпурное сердце с двумя гроздями вместо повторных...

Господи, этот парень именно таков, как я и думал о нем, правда?

Райан положил папку на стол и увидел на обложке пометку, означающую, что она составляла часть дела о расследовании убийств, совершенных Гудингом. Значит, этим занимался Фрэнк Аллен — снова он. Лейтенант Райан поднял трубку и позвонил ему.

— Спасибо за папку Келли. Кто привёз её к нам?

— Ко мне заходил Марк Шарон, — ответил Аллен. — Мне поручено административное расследование гибели того Морелло, происшедшее во время его ареста Шароном, и Марк упомянул имя Келли, сказал, что оно проходит в одном из его дел. Извини, приятель, что я забыл переслать тебе эту папку раньше. Просто забыл. Шарон пообещал передать её тебе. Понимаешь, Келли не относится к числу людей, которых можно заподозрить в употреблении наркотиков, но... — Аллен продолжал говорить что-то, уже не представляющее интереса для Райана.

Все происходит слишком быстро, чертовски быстро. Шарон. Его имя постоянно возникает то здесь, то там. Почему?

— Фрэнк, у меня есть к тебе трудный вопрос. Когда позвонил сержант Майер из Питтсбурга, ты говорил с кем-нибудь ещё об этом?

— Что ты хочешь этим сказать, Эм? — спросил Аллен. В его голосе было заметно раздражение.

— Я не утверждаю, что ты сообщил об этом в газеты, Фрэнк.

— Значит, это произошло в тот самый день, когда Шарон шлёпнул этого парня с наркотиками, верно? — Аллен задумался. — Я мог что-то сказать ему... Шарон был единственным человеком, насколько я припоминаю, с кем я говорил кроме тебя.

— Спасибо, Фрэнк. — Райан нашёл номер телефона полицейской казармы в графстве Сомерсет, где размещался округ полиции штата Коннектикут.

— Капитан Джой слушает, — послышался крайне усталый голос. Командир округа был готов лечь спать прямо в собственной тюрьме, если бы там его оставили в покое, но казармы и представляли собой по традиции тюрьму, и капитан улёгся на удобную койку, чтобы поспать четыре с половиной часа. Джой уже мечтал о том времени, когда графство Сомерсет вернётся к спокойной нормальной жизни, хотя и рассчитывал стать майором после успешного завершения этого дела.

— Говорит лейтенант Райан из отдела по расследованию убийств города Балтимора.

— Что-то вы, ребята из большого города, проявляете к нам теперь повышенный интерес, — заметил капитан Джой с нескрываемым сарказмом. — Что вас интересует?

— О чем вы говорите? Кто проявляет интерес?

— Вчера ночью, когда я ложился спать, позвонил ещё один из ваших людей — лейтенант Шаре, что-то вроде этого, я не записал его имени. Сказал, что может опознать одно из найденных нами тел... Нет, я все-таки где-то записал... Извините, от усталости превращаюсь в зомби.

— Вы не могли бы рассказать мне о случившемся? Вкратце. — Оказалось, что и «вкратце» достаточно долго. — Значит, эта женщина у вас в тюрьме?

— Можете не сомневаться.

— Капитан, не выпускайте её, пока я не дам вам разрешения, хорошо? Извините, пожалуйста, держите её в тюрьме и под надёжной охраной. Она может стать важным свидетелем нескольких убийств.

— Да, я знаю это, потому мы и держим её у себя.

— Я имею в виду убийства, совершенные у нас в городе, сэр. Два, причём особенно жестоких. Мы потратили на расследование девять месяцев.

— Никуда она отсюда не уйдёт, — пообещал Джой. — Нам самим нужно многое выяснить у неё, и адвокат девушки пошёл навстречу полиции графства.

— У вас есть ещё какая-нибудь информация об убийце?

— Только то, что я уже сказал: мужчина, белый, ростом футов шесть и с лицом, раскрашенным в зелёный цвет, говорит девушка. — Капитан раньше ничего не сказал про маскировочную краску.

— Вы не могли бы остановиться на последнем чуть подробнее?

— Она сказала, что его лицо и руки были зелёными, вроде камуфляжа, применяемого солдатами в джунглях, по-видимому. И вот что ещё, — добавил капитан Джой, — он — отличный стрелок. У тех троих, которых он прикончил, по одной ране и все точно в десятку — прямо-таки идеально.

Райан быстро раскрыл папку. В самом низу страницы, где перечислялись награды Келли, виднелась строчка: блестящий стрелок, превосходный пистолетик.

— Я ещё позвоню вам, капитан. Похоже, что вы здорово справились с этим делом, принимая во внимание то, что в вашем округе не бывает много убийств.

— Это верно. Предпочитаю бороться с теми, кто превышает скорость на шоссе, — согласился Джой и положил трубку.

— Сегодня ты что-то рано, — заметил Дуглас, приходя в кабинет с опозданием. — Читал газету?

— Наш друг вернулся и уже увеличил счёт. — Райан передал сержанту фотографию.

— Сейчас он выглядит старше, — заметил сержант.

— После трёх Пурпурных сердец за ранения станешь старше. — Райан рассказал Дугласу все, что ему удалось выяснить. — Ты не хочешь съездить в Сомерсет и поговорить с девушкой?

— Полагаешь...

— Да, мне кажется, что у нас появился свидетель. И, думаю, нам удалось узнать, кто снабжает информацией наркомафию. — Затем лейтенант тихо и спокойно объяснил ситуацию.

* * *

Он позвонил только для того, чтобы услышать её голос. Келли находился теперь так близко к своей цели, что позволил себе подумать о том, как поступит по её достижении. Такое поведение было не профессиональным, но Келли, несмотря на весь свой профессионализм, все-таки оставался человеком.

— Джон, где ты сейчас? — Настойчивость в её голосе была заметна ещё больше, чем днём раньше.

— У меня квартира в городе. — Это все, что он осмелился сказать.

— Меня просили передать тебе кое-что. Звонил Джеймс Грир, он сказал, чтобы ты с ним связался.

— О'кей. — По лицу Келли промелькнула недовольная гримаса — он должен был сделать это ещё накануне.

— Это о тебе написано в газете?

— Что написано?

— В газете говорится о трёх торговцах наркотиками, убитых на восточном берегу залива! — прошептала она.

— Я тебе перезвоню, — тут же произнёс Келли, ощутив неприятный холодок.

Он не получал газету на квартиру — по вполне очевидным причинам, но сейчас газета ему была необходима. Он вспомнил, что на углу находится автомат, продающий газеты. Ему понадобилось пробежать всего лишь несколько строк.

Что ей известно обо мне?

Винить себя слишком поздно. Келли столкнулся с той же самой проблемой, что и в случае с Дорис. Ксанта спала, когда он занимался теми троими, и пистолетные выстрелы разбудили её. Он завязал ей глаза, усадил в ялик, доставил к причалу, высадил на берег и объяснил, что Берт собирался убить её. Затем дал девушке достаточно денег, чтобы заплатить за проезд на междугородном автобусе. Несмотря на то, что Ксанта была в состоянии наркотического опьянения, она выглядела потрясённой и испуганной. И все-таки теперь она находится в полиции. Как это могло случиться, чёрт побери?

Не имеет значения как, парень, она в полиции, вот и все.

Как быстро изменилась ситуация, только что казавшаяся такой благоприятной!

Ладно, забудь об этом. Как поступить дальше? С этой мыслью он пошёл обратно в квартиру.

Начать с того, что нужно немедленно избавиться от «кольта» 45-го калибра, но Келли уже знал об этом. Даже если он не оставил там никаких вещественных доказательств, пистолет свяжет его с происшедшим. Завершив операцию, он поставит на ней окончательную точку. Но сейчас Келли нуждался в помощи, и кто поможет ему, кроме тех людей, которые научили его профессии убийцы?

— Мне хотелось бы поговорить с адмиралом Гриром. Меня зовут Келли.

— Побудьте у телефона, пожалуйста, — услышал он, и тут же раздался голос адмирала:

— Ты должен был позвонить ещё вчера, помнишь?

— Я могу приехать через два часа, сэр.

— Буду ждать.

* * *

— Где Каз? — спросил Максуэлл. Он был настолько раздражён, что назвал адмирала Подулски по его прозвищу, но старшина понял.

— Я уже звонил ему домой, сэр. Никто не отвечает.

— Забавно. — Это было совсем не забавно, однако старшина понял и это.

— Прикажете кому-то в Боллинге проверить, адмирал?

— Отличная мысль. — Максуэлл кивнул и вернулся к себе в кабинет.

Десять минут спустя сержант службы безопасности ВВС вышел из помещения, в котором находился его пост, и поехал к кварталу, где проживали высокопоставленные сотрудники Пентагона. Табличка на воротах, ведущих во двор, гласила: контр-адмирал К. П. Подулски, ВМФ США, и тут же были выгравированы крылья. Сержанту недавно исполнилось двадцать три года, и ему редко приходилось иметь дело с адмиралами, но полученный им приказ недвусмысленно требовал, чтобы он проверил, не случилось ли чего в этом доме. На крыльце лежала утренняя газета. Под навесом стояли два автомобиля, причём на ветровом стекле одного из них виднелся пропуск в Пентагон. Сержант знал, что здесь жили адмирал и его жена. Набравшись храбрости, он постучал в дверь, решительно, но не слишком громко. Ответа не последовало. Тогда он нажал на кнопку звонка. Ничего. Что же делать дальше? — подумал молодой сержант. Все, что располагалось на территории базы, являлось собственностью правительства, и у него было право в соответствии с законом войти в любой дом в пределах его участка. К тому же он получил приказ, и его лейтенант, наверно, окажет ему поддержку. Сержант открыл дверь. В доме царила тишина. Он осмотрел первый этаж и не увидел ничего необычного. Несколько раз сержант окликнул жильцов и, не получив ответа, решил подняться по лестнице. Идя по ступенькам, он расстегнул белую кобуру...

Адмирал Максуэлл приехал через двадцать минут.

— Сердечный приступ, — сообщил врач, вызванный из госпиталя ВВС. — Скорее всего, во сне.

Это, однако, не относилось к жене адмирала. Она была такой прелестной женщиной, вспомнил Голландец Максуэлл, и гибель сына нанесла ей страшный удар. Полупустой стакан воды стоял на столике рядом с кроватью. Она подложила под стакан носовой платок, чтобы не испортить полированную поверхность, и даже закрыла крышкой пузырёк из-под снотворного, прежде чем лечь рядом с умершим мужем. Максуэлл посмотрел в сторону платяного шкафа. На вешалке висела форменная рубашка адмирала, который собирался одеться утром и снова отправиться на службу усыновившей его стране. Левая сторона рубашки была украшена множеством боевых наград, над которыми выделялась бледно-голубая лента с пятью белыми звёздами — высшая награда Америки за мужество на поле боя. Максуэлл собирался сегодня встретиться с адмиралом Подулски и обсудить его отставку. Смерть Каза почему-то не удивила Максуэлла.

— Боже, смилуйся над его душой, — произнёс Голландец, думая о том, что результатом операции «Зелёный самшит» пока были потери только среди своих.

* * *

Как мне ответить? — спросил себя Келли, въезжая в ворота комплекса ЦРУ в Лэнгли. Несмотря на пропуск, охранник внимательно посмотрел на него, удивляясь, по-видимому, почему это их управление так мало платит своим оперативным сотрудникам. Келли поставил ржавый «фольксваген» на стоянку для гостей — более удобную, чем стоянка для постоянных сотрудников, что показалось ему несколько странным. При входе в вестибюль его встретил офицер службы безопасности, проводивший Келли наверх. Теперь обстановка вокруг казалась ему какой-то зловещей — он шёл по серым и монотонным коридорам, населённым безымянными людьми, — но такое впечатление создалось у него только потому, что это здание скоро должно было стать чем-то вроде исповедальни для души, ещё не принявшей решение, является она грешной или нет. Раньше ему не приходилось бывать в кабинете Риттера на четвёртом этаже — его удивило, что он такой маленький. Келли считал Риттера важным человеком, и Риттер действительно уже занимал высокую должность, но его кабинет ещё не соответствовал занимаемому положению.

— Привет, Джон, — поздоровался адмирал Грир, все ещё не успевший прийти в себя от телефонного звонка Голландца Максуэлла полчаса назад. Он указал Келли на кресло, и дверь закрылась. К раздражению Келли, Риттер курил.

— Рады, что вернулись домой, мистер Кларк? — спросил сотрудник оперативного отдела. На его столе лежала газета «Вашингтон пост», и Келли с удивлением увидел, что новость о происшествии в графстве Сомерсет и в ней находилась на первой странице.

— Да, сэр, можно так сказать. — Оба руководителя ЦРУ тут же обратили внимание на двусмысленность ответа. — Зачем я вам потребовался?

— Я ведь говорил с вами в самолёте, когда мы летели обратно. Может оказаться, что ваше решение забрать с собой русского полковника спасёт жизни американским военнопленным. Нам нужны люди, способные принимать решения прямо на месте, — такие как вы. Я предлагаю вам работу в моем отделе.

— И чем я должен буду заниматься?

— Выполнять наши поручения, — ответил Риттер. Первое поручение для Келли было уже готово.

— Но у меня нет даже диплома об окончании колледжа.

Риттер достал из ящика стола толстую папку:

— Я затребовал из Сент-Луиса эти материалы. — Келли узнал бланки, находившиеся внутри папки. Это было его личное дело из архива Военно-морского флота. — Жаль, конечно, что вы отказались от предложенной вам стипендии. Ваш коэффициент интеллектуальности даже выше, чем я думал, а способности к иностранным языкам лучше моих. Мы с Джеймсом решили, что в вашем случае диплом выпускника колледжа не требуется.

— Кроме того, Джон, немалое значение имеет и твой Морской крест, — объяснил Грир. — Я уж не говорю о том, как успешно ты спланировал операцию «Зелёный самшит» и затем хладнокровно действовал при её осуществлении.

Разум Келли боролся с инстинктивным желанием отказаться от сделанного ему предложения, но сложность заключалась в том, что он не знал, что из них одерживает верх. И тут он решил, что должен кому-то рассказать правду.

— Это не так просто, джентльмены.

— Почему? — спросил Риттер.

Келли протянул руку через стол и постучал указательным пальцем по статье на первой странице газеты:

— Может быть, сначала прочитаете вот это?

— Я уже прочитал. Ну и что? Кто-то оказал миру большую услугу, — небрежно бросил Риттер и взглянул на Келли. Его голос тут же изменился, став тихим и осторожным:

— Продолжайте, мистер Кларк.

— Это обо мне, сэр.

— О чем ты говоришь, Джон? — поднял брови адмирал Грир.

* * *

— Его личное дело отсутствует, сэр, — послышался по телефону голос работника архива.

— Что вы хотите этим сказать? — возразил Райан. — У меня на столе лежат ксерокопии некоторых документов из этого личного дела.

— Вы не могли бы подождать у телефона? Я сейчас вызову начальника смены. — Шум в телефонной трубке смолк, и Райану пришлось сдержать раздражение.

Он повернулся и, нахмурившись, посмотрел в окно. Райан позвонил в Центральный архив вооружённых сил в Сент-Луисе. Там хранились все документы, каждый клочок бумаги, каким-то образом связанный с военной службой любого гражданина Соединённых Штатов. Центральный архив представлял собой огромное, тщательно охраняемое хранилище документов, к помощи которого нередко прибегали полицейские.

— Говорит Ирма Рорербах, — послышался голос после каких-то электронных сигналов. Лейтенант тут же представил себе массивную белую женщину, сидящую за столом, заваленным бумагами.

— Здравствуйте. Меня зовут лейтенант Эммет Райан, я служу в департаменте полиции Балтимора. Мне потребовалась информация, содержащаяся в личном деле...

— Сэр, этого личного дела у нас нет. Мне только что показали письменный запрос о его высылке.

— Что вы имеете в виду? Никто не имеет права изымать личное дело из архива. Мне это хорошо известно.

— Сэр, это не совсем так. В некоторых случаях мы обязаны удовлетворить просьбу и выслать личное дело. Это именно такой случай. Документы изъяты и будут возвращены, но мы не знаем когда.

— У кого они находятся?

— Я не имею права говорить об этом, сэр. — Райан понял по её голосу, что случившееся не пробудило у неё ни малейшего интереса. Личное дело выслано и, пока не вернётся обратно, не явится частью окружающей Ирму Рорербах вселенной.

— А вы знаете, что я могу получить судебное постановление по этому поводу? — Обычно такое заявление действовало на нормальных людей, не проявляющих желания получать судебные постановления.

— Да, можете. Чем ещё могу вам помочь? — Райан понял, что она привыкла к угрозам такого рода. В конце концов, звонок из Балтимора и письмо от какого-то судьи, находящегося в восьмистах милях от Сент-Луиса, казались такой далёкой и тривиальной проблемой. — У вас есть наш почтовый адрес, сэр?

Лейтенант Райан знал, что получить постановление суда он не сможет. У него все ещё не хватало убедительных доказательств, чтобы прийти с ними к судье. Обычно подобные вопросы решались не с помощью принуждения, а в качестве дружеской услуги.

— Спасибо, я вам позвоню.

— Всего хорошего. — Это пожелание прозвучало как равнодушная фраза бюрократа, который через пару секунд забудет о случившемся.

Уезжал из страны. Почему? По поручению кого? В чем заключается причина всех необычных событий, происходящих с этим расследованием? Райан знал, что причин может быть много, и сомневался, что ему когда-нибудь станет о них известно.

* * *

— Вот так они поступили с ней, — закончил рассказ Келли. Впервые он решился вслух произнести эти слова, а когда говорил о подробностях отчёта патологоанатома, ему казалось, что это говорит кто-то другой, а он просто прислушивается к голосу этого человека. — Из-за её прошлого полиция не проявила к этому делу особого интереса. Мне удалось спасти ещё двух девушек. Одну убили. А другая, ну... — Он показал на газету.

— Но почему вы всего лишь высадили её на берег?

— Мне следовало убить эту девушку, мистер Риттер? Именно так они и собирались поступить с ней, — произнёс Келли, все ещё глядя вниз. — Когда я её отпустил, она была более или менее трезвой. У меня не было времени сделать что-то ещё. Это мой просчёт.

— Сколько?

— Двенадцать, сэр, — ответил Келли, поняв, что Риттер интересуется общим количеством убитых.

— Боже милосердный, — заметил Риттер. Вообще-то ему хотелось улыбнуться. Велись разговоры о том, что ЦРУ может принять участие в борьбе с наркобизнесом. Сам Риттер выступал против этого, поскольку подобные операции отвлекали людей, которым следует заниматься настоящими угрозами безопасности страны. Но сейчас не время для улыбок. Ситуация слишком серьёзна. — В статье говорится, что там было двадцать килограммов героина. Это правда?

— Может быть, — пожал плечами Келли. — Я не взвешивал. Есть ещё одна проблема. Мне кажется, я знаю, как поступают в страну наркотики. Пакеты героина пахнут бальзамирующим составом — формальдегидом. Они прибывают из Азии.

— Вот как? — спросил Риттер.

— Неужели вы не понимаете? Азиатский героин. Бальзамирующая жидкость. Поступают через Восточное побережье. Разве не очевидно? Они пользуются для транспортировки наркотиков телами наших солдат, убитых во Вьетнаме.

Господи, да кроме всего прочего у него незаурядные аналитические способности.

Зазвонил телефон на столе Риттера. Это был аппарат внутренней связи.

— Я ведь предупредил — ни с кем не соединять! — проворчал в трубку оперативник.

— Это «Билл», сэр. Он говорит, что очень важно.

* * *

Трудно придумать более подходящее время, подумал капитан. Пленников вывели из камер в темноте. Снова в лагере не было электричества, и освещением служили фонарики, работающие на батарейках, и несколько факелов, приготовленных его старшим сержантом. У каждого пленника спутаны ноги, что позволяет делать только короткие шажки, а руки и локти связаны за спиной. Все они шли, немного склонившись вперёд. Это было сделано не только из соображений безопасности. Не менее важным являлось унижение, и каждого американца сопровождал новобранец, подталкивающий его, направляющий к центру лагерного плаца. Его люди заслужили это, подумал капитан. Они прилежно готовились и теперь скоро начнут свой длинный путь на юг, чтобы завершить задачу освобождения и объединения своей страны. Американцы растерянно озирались по сторонам, явно испуганные этой переменой в обычном распорядке дня. За последнюю неделю они почувствовали себя лучше. Возможно, он совершил ошибку, собрав их раньше на плацу. Может быть, это привело к возникновению у них чего-то похожего на солидарность, но урок, преподанный его солдатам, был все-таки важнее. Скоро они начнут убивать американцев в большем количестве, чем эта группа, капитан не сомневался в этом, но всем нужно когда-то начинать. Он выкрикнул команду.

Все двадцать отобранных им солдат как один подняли автоматы и ударили прикладами в животы американцам. Одному удалось устоять после первого удара, но он упал после второго.

Закариас был удивлён. Это явилось первым избиением, после того как Гришанов остановил вьетнамских солдатнесколько месяцев назад. От удара у него из лёгких с шумом вырвался воздух. Спина по-прежнему болела после неудачного катапультирования, боль усилилась от того, что его намеренно заставили идти в таком неуклюжем положении, и удар прикладом АК-47 со стальной накладкой сразу лишил последних сил его ослабевшее и измученное тело. Полковник свалился на бок, столкнувшись с другим военнопленным, и попытался подтянуть ноги, чтобы хоть как-то защититься. На него тут же посыпались пинки. Закариас даже не мог закрыть лицо, потому что руки были туго, до боли, связаны за спиной, и увидел лицо своего врага. Мальчишка, лет семнадцати, чем-то похожий на девочку, да и выражением лица походивший на куклу — такие же пустые глаза, бессмысленная гримаса. Никакой ярости, даже не оскалил зубы, просто пинал его, как ребёнок бьёт ногой по мячу, потому что хочет развлечься. Закариас не мог заставить себя ненавидеть мальчишку, только презирал его за жестокость, и даже после того как первый удар перебил ему нос, он продолжал следить за ним, не закрывая глаз. Робин Закариас испытал глубокое отчаяние, его сломили изнутри и заставили отказаться от знакомого ему мира, зато у него было время, чтобы понять происходящее. Сквозь туман боли он твердил себе, что он не трус и не герой, просто человек. Он будет терпеть боль как наказание за совершенную им ошибку и не прекратит молить Бога, чтобы Тот дал ему силы. Полковник Закариас не сводил глаз с лица ребёнка, мучающего его. Я вытерплю, говорил он себе. Я терпел и более страшные муки, и даже если умру, все равно я лучше тебя, гласило выражение лица американца, я лучше тебя сейчас и всегда останусь лучше тебя, крошечный солдат. Я пережил одиночество, а это куда хуже, чем удары ногами, парень. Закариас больше не молился об избавлении. В конце концов, избавление приходит изнутри, и, если наступит смерть, он посмотрит ей в лицо, подобно тому как он смотрел в лицо своим слабостям и своим недостаткам.

Послышалась новая команда, и солдаты отошли от своих жертв. Закариас почувствовал ещё один, уже последний пинок. По его лицу текла кровь, один глаз почти закрылся, грудь разрывали боль и кашель, но он все ещё был жив, все ещё оставался американцем и сумел пережить ещё одно испытание. Он посмотрел на капитана, командующего солдатами. На лице вьетнамского офицера была видна ярость, в отличие от солдата, сделавшего несколько шагов назад. Интересно, почему? — подумал Закариас.

— Поднять их! — выкрикнул капитан. Оказалось, что два американца потеряли сознание, и понадобилось по два солдата, чтобы поставить их на ноги. Да, это лучшее, что он мог сделать для своих солдат. Ещё лучше было бы убить американцев, но приказ, полученный капитаном, запрещал это, и он знал, что его армия не терпит неповиновения.

Закариас смотрел теперь в глаза мальчишки, избивавшего его. В них не было никаких чувств, но Закариас продолжал смотреть, и в его глазах тоже отсутствовали чувства. Это было маленькое и очень личное испытание воли каждого. Ни один не произнёс ни единого слова, хотя оба тяжело дышали — мальчишка от напряжения, а Закариас от боли.

Хочешь когда-нибудь снова попробовать? С глазу на глаз, как мужчина с мужчиной. Думаешь, сумеешь справиться, сынок? Ну, ты получил удовольствие? Почувствовал себя более взрослым, парень? Не испытываешь стыда? Ты можешь притворяться сколько угодно, но ведь мы оба знаем, ты и я, кто победил в этом раунде, верно? Солдат подошёл к американцу, не сводя с него бесстрастного взгляда, и крепко стиснул руку, стараясь лишить его свободы движений. Закариас понял, что одержал верх. Мальчишка по-прежнему боялся его, несмотря ни на что, ведь американец был одним из тех, кто летал в небе, — да, его ненавидят, но одновременно и боятся. Пытки — оружие трусов, в конце концов, и те, кто прибегал к ним, знали это ничуть не хуже тех, кто им подвергался.

Закариас пошатнулся и едва не упал. Ему трудно было стоять в таком положении, он не мог поднять голову и не видел грузовика, что стоял всего в нескольких футах. Это был видавший виды русский грузовик с сеткой поверх кузова. Ее назначение — не дать пленникам бежать и в то же время позволить всем их видеть. Их куда-то отправляли. Закариас не имел представления, где он находится, а потому вряд ли мог думать о том, куда их отправляют. Впрочем, трудно найти место хуже того, где он находился все это время, а ведь он сумел выжить здесь каким-то образом, сказал себе Закариас, когда грузовик тронулся с места. Лагерь исчез в темноте, и вместе с ним осталось позади самое тяжёлое испытание в жизни полковника. Он наклонил голову и прошептал благодарственную молитву, за которой последовала — впервые за последние месяцы — молитва о спасении, в какой бы форме оно ни явилось.

* * *

— Это дело ваших рук, мистер Кларк, — сообщил Риттер, отведя, наконец, взгляд от положенной телефонной трубки.

— Так уж все случилось, сэр. Я не предполагал сделать это.

— Да, верно, но вместо того чтобы убить русского офицера, вы взяли его с собой. — Риттер посмотрел на адмирала Грира. Келли не заметил кивка, изменившего всю его жизнь.

— Жаль, что Каз так и не узнал об этом.

* * *

— Итак, что им известно?

— Ксанта находится у них, в тюрьме графства Сомерсет. Что она знает? — спросил Шарон. Здесь же сидел и Тони Пиаджи. Эти двое встретились впервые. На этот раз местом встречи была выбрана уже оборудованная лаборатория в восточном Балтиморе, готовая начать действовать. Лейтенант Шарон, начальник отдела по борьбе с наркотиками, пришёл к выводу, что на этот раз — и только на этот — разговор с двумя деятелями наркобизнеса явится безопасным.

— Это большая неприятность, — заметил Пиаджи. Его слова показались собеседникам излишне легковесными, пока он не продолжил:

— Но мы справимся с ней. Прежде всего, надо позаботиться о поставке товара моим друзьям.

— Мы потеряли двадцать кило, приятель, — мрачно бросил Таккер. Теперь он ощущал страх. Где-то там, на улицах города, таилась смертельная опасность. У него были все основания для страха.

— У тебя есть ещё?

— Да, я держу десять у себя.

— Держишь дома? — изумлённо спросил Пиаджи. — Боже мой, Генри!

— Эта сука не знает, где я живу.

— Но ей известно твоё имя и фамилия, Генри. Обладая такой информацией, полиция может добиться многого, — сказал Шарон. — Как ты думаешь, чёрт побери, почему я не допускал своих сотрудников к твоей организации?

— Нам придётся всю её перестроить, — спокойно заявил Пиаджи. — Мы справимся с этим, верно? Нужно действовать, но действовать осмотрительно. Генри, твой товар поступает в Америку где-то в другом месте, правда? Ты доставляешь его сюда, а мы переправляем дальше. Так что переместить твою организацию не составит большого труда.

— Но я утрачу свою местную...

— Да насрать на твою местную сеть. Генри! Я возьму на себя систему распределения продукта на всем Восточном побережье страны. Да подумай же, наконец! Ты теряешь сейчас примерно двадцать пять процентов поступающего в страну товара. Мы сможем компенсировать это количество за две недели. Надо мыслить широко, Генри, теперь, когда мы вошли в высшую лигу.

— Тогда нужно замаскировать наши следы, — продолжил Шарон, на которого произвело впечатление будущее, нарисованное Пиаджи. — Ксанта всего лишь один свидетель, к тому же наркоманка. Когда её задержали, она была в состоянии наркотического опьянения. Ее заявления как свидетеля не произведут большого впечатления, если только у полиции не найдётся дополнительного подтверждения. Стоит вам перебраться в другой город, и все будет в порядке.

— Нужно ликвидировать всех остальных, — настоятельно посоветовал Пиаджи. — И как можно быстрее!

— После того как убили Берта, у меня нет надёжных людей. Я мог бы привлечь ещё кое-кого, есть знакомые парни...

— Ни в коем случае. Генри! Нельзя сейчас брать новых людей. Если хочешь, я позвоню в Филли. У нас ведь там двое ребят, которым мы платим и держим наготове, помнишь? — Генри кивнул, и Пиаджи продолжил:

— Но самое главное — наши друзья должны быть довольны. Нам нужно двадцать кило товара. Его надо срочно обработать и расфасовать немедленно.

— Но у меня только десять, — растерянно пробормотал Таккер.

— А вот я знаю, где есть ещё несколько кило. Да и вам это известно. Верно, лейтенант Шарон? — Вопрос потряс полицейского, причём настолько, что он забыл рассказать им ещё кое о чем.

36. Опасные наркотики

Наступило время посмотреть себе в душу. Ещё никогда ему не доводилось выполнять такого задания по поручению других, разве что во Вьетнаме, но там были совершено иные обстоятельства. Келли пришлось съездить в Балтимор, что являлось крайне опасным. Сейчас у него был полный комплект новых документов, бывший владелец которых умер — но это ещё требовалось проверить. Почти с ностальгией он вспоминал то время, когда город был для него разделён на две зоны — одну относительно маленькую и опасную, и другую — намного большую и безопасную. Теперь все изменилось. Полиция знала о нем. Теперь он находился в опасности повсюду. В полиции известно его имя. Скоро они увидят и его фотографию, а это означало, что каждый полицейский патруль — их стало сейчас так много — сможет опознать его. И тогда все будет кончено. В конце Концов, он не мог защищаться от полицейских, не мог позволить себе убить ни одного из них.

А теперь вот это... Сегодня все так запуталось. Не прошло и двадцати четырёх часов с того момента, как он увидел лицо своей последней цели, но теперь Келли не знал, кончится ли все это когда-нибудь.

Может быть, было бы лучше, если бы он не ступил на путь мщения, если бы он смирился со смертью Пэм и продолжил свою прежнюю жизнь, терпеливо ожидая, когда полиция закончит расследование. Впрочем, нет, они никогда бы не распутали дело, никогда не нашли бы достаточно времени и сил, чтобы отыскать убийц проститутки. Руки Келли стиснули руль. И тогда её смерть осталась бы неотомщённой по-настоящему.

Мог бы я жить с этим на своей совести?

Направляясь на юг по шоссе Паркуэй, соединяющему Балтимор с Вашингтоном, он вспомнил из курса средней школы правила построения трагедии по Аристотелю. У главного героя должна быть трагическая слабость, он должен следовать предначертаниям судьбы. Так вот его слабость заключалась в том, что он слишком сильно любил, что у него слишком сильно развиты чувства, наконец, что он слишком привязывался к вещам и людям, затрагивающим его жизнь. Нет, он не мог повернуть назад. Правда, это могло спасти ему жизнь, но тогда жизнь перестала бы быть такой, к какой он привык. И потому он решил рискнуть и довести дело до конца.

Келли надеялся, что Риттер понимает его, чувствует, почему он согласился на порученное ему задание. Он просто не мог отвернуться. Не мог отвернуться от Пэм. Не мог отвернуться от участников «Зелёного самшита». Келли покачал головой. Нет, это выше его сил. И все-таки ему хотелось, чтобы они предложили это задание кому-нибудь другому.

* * *

Питер прав, подумал Хикс. Ему нельзя уходить. Его отец решил, наконец-то взяться за политику, начать работать внутри системы, превратиться в одного из самых влиятельных людей — координатора избирательной компании и её казначея. Президент будет переизбран на новый срок, и Хикс сможет консолидировать свои силы. Вот тогда он сумеет по-настоящему влиять на события. А как умно он поступил, заложив эту идиотскую операцию по освобождению военнопленных! Да, все развивается так удивительно удачно, подумал Хикс, свёртывая третью за этот вечер сигарету с марихуаной. Зазвонил телефон.

— Как дела, Уолли? — спросил Питер.

— Все о'кей, приятель. А у тебя?

— Ты свободен? Мне нужно несколько минут, чтобы кое-что с тобой обсудить. — Хендерсон едва удержался от ругательства — он почувствовал, что Уолли опять накурился этого дерьма.

— Через полчаса?

— Хорошо. До встречи.

И тут же послышался стук в дверь. Хикс поспешно погасил сигарету и пошёл открывать. Для Питера слишком быстро. А вдруг это полицейский? К счастью, нет.

— Вы — Уолтер Хикс?

— Да. А в чем дело? — Мужчина был примерно его возраста, правда, не такой лощёный.

— Меня зовут Джон Кларк. — Гость нервно оглянулся по сторонам. — Мне нужно поговорить с вами — если не возражаете.

— О чем?

— Об операции «Зелёный самшит».

— Что вы хотите сказать?

— Есть вещи, о которых вам следует знать, — сказал ему Кларк. Теперь он работал на Центральное разведывательное управление, поэтому его звали Кларком. Почему-то из-за смены имени он почувствовал себя лучше, да и порученное задание легче выполнить.

— Заходите. Только у меня мало времени.

— Для этого хватит. Мне не хочется слишком долго задерживаться.

Кларк вошёл в квартиру следом за хозяином и тут же почувствовал запах жжёной верёвки. Хикс жестом указал ему на кресло напротив.

— Выпьете что-нибудь?

— Нет, спасибо, — ответил Кларк, следя за тем, чтобы ни к чему не прикасаться. — Я был там.

— О чем вы говорите?

— Я был в «Сендер грин» только на прошлой неделе.

— Вы принимали участие в операции? — произнёс Хикс, не скрывая любопытства и не замечая опасности, вошедшей к нему в квартиру.

— Совершенно верно. Это я привёз в Штаты русского полковника.

— Вы хотите сказать, что похитили советского гражданина? Какое право вы имели, чёрт побери?

— Почему, мистер Хикс, не имеет теперь значения. А вот очень важным оказался один документ, который я нашёл у него. Это был приказ о ликвидации всех наших военнопленных.

— Очень жаль, — произнёс Хикс, небрежно покачав головой, словно говоря: у вас умерла собака? Очень жаль.

— Неужели это все, что вы можете на этот счёт сказать? — спросил Кларк.

— Мне действительно жаль, но эти люди поставили на карту свою жизнь. Одну минуту. — Хикс на мгновение закрыл глаза, и Кларк почувствовал, что он пытается припомнить, что же он упустил. — Мне казалось, что в Штаты привезли и коменданта лагеря. Это верно?

— Нет, я застрелил его. Эту информацию передали вашему боссу, чтобы мы смогли опознать предателя, сообщившего врагу о готовящейся операции. — Кларк наклонился вперёд. — Это вы, мистер Хикс. Я был там. Операция оказалась бы успешной, и военнопленные встретились бы сейчас со своими семьями — все двадцать человек.

Хикс небрежно отмахнулся:

— Но я ведь не хотел их смерти. Послушайте, как я сказал, во время войны люди ставят на карту свою жизнь. Разве вы не понимаете, что они боролись за никчёмное дело? Ну и как вы собираетесь теперь поступить? Арестуете меня? За что? Не считайте меня идиотом. Это была «чёрная» операция. Вы не осмелитесь объявить об этом, потому что рискуете сорвать мирные переговоры. Белый дом никогда не допустит этого.

— Верно. Я пришёл, чтобы убить вас.

— Что? — Хикс с трудом удержался от смеха.

— Вы предали свою страну. Вы предали двадцать человек и обрекли их на смерть.

— Но я против войны! Для меня это вопрос совести!

— Ничего не поделаешь, мистер Хикс. — Кларк достал из кармана пластмассовый пакет. В нём были наркотики, которые он снял с трупа своего старого друга Арчи, ложечка и стеклянный шприц. Кларк бросил пакет на колени Хикса.

— Я не сделаю этого.

— Справедливо. — Из ножен за спиной появился боевой нож «Ка-Бар». — Мне приходилось кончать людей и этим. В лагере осталось двадцать американцев, которые сейчас могли быть дома. Вы украли их жизни. Выбирайте, мистер Хикс.

Лицо Уолли было смертельно бледным, зрачки расширились.

— Перестаньте, ведь вы не сможете...

— Комендант лагеря был врагом моей страны. Вы — тоже. Даю вам одну минуту.

Хикс посмотрел на нож в руке Кларка и понял, что наступил конец. Ему никогда не приходилось видеть таких ледяных глаз, что смотрели сейчас на него. Он знал, что скрывается за ними.

Сидя перед ним, Келли думало прошлой неделе, вспомнил, как лежал в грязи под дождём всего в нескольких сотнях ярдов от людей, так и оставшихся во Вьетнаме. При этой мысли задание показалось ему чуть проще, хотя он надеялся, что больше не придётся повиноваться таким приказам.

Хикс оглянулся по сторонам, пытаясь увидеть что-нибудь способное изменить течение событий. Часы на камине, казалось, застыли. Тогда, в Эндовере, в 1962 году, перед ним впервые возникла проблема смерти в теоретическом плане. С тех пор он вёл свою жизнь в соответствии с аналогичными теоретическими принципами. Для Уолтера Хикса мир представлял собой уравнение, которое надлежало приспосабливать и регулировать, как того требовали его нужды. Лишь теперь он понял — слишком поздно, — что был всего лишь крохотной переменной величиной в нем, отнюдь не тем, кто стоит у доски с мелом в руке. Хикс подумал, а не попытаться ли броситься на незнакомца и обезоружить его, но тот уже предугадал такую мыслью и наклонился вперёд, чуть вытянув перед собой руку с ножом. Взгляд Хикса остановился на тонкой серебряной линии лезвия. Оно выглядело таким острым, что у него перехватило дыхание. Он снова взглянул на часы. Стрелки, оказывается, все-таки двигались.

* * *

Питер Хендерсон не торопился с приездом к другу. Был вечер рабочего дня, и Вашингтон рано ложился спать. Все чиновники, их заместители и специальные помощники вставали рано утром и потому должны были как следует выспаться, чтобы на следующий день снова взяться за решение проблем своей страны. В результате тротуары Джорджтауна, бетонные плиты которых поднялись и растрескались от корней деревьев, выглядели пустыми. По дороге Хендерсон увидел лишь одну пожилую пару, прогуливавшую маленькую собаку, а в квартале Уолли он вообще заметил только одного человека — это был мужчина примерно одних с ним лет, ярдах в пятидесяти он садился в машину. По шуму двигателя, напоминающему жужжание газонокосилки, Хендерсон опознал «фольксваген», скорее всего старой модели. Если за этими проклятыми уродцами хоть немного ухаживать, подумал он, они могут бегать по улицам вечно. Ещё через несколько секунд Хендерсон постучал в дверь Уолли и заметил, что она даже чуть приоткрыта. В некоторых вопросах Уолли очень небрежен, подумал Хендерсон. Из него никогда не выйдет настоящий шпион. Хендерсон толкнул дверь и вошёл в квартиру, готовясь сделать выговор приятелю. И тут он увидел сидящего в кресле Хикса.

Его левый рукав был закатан вверх выше локтя. Правая рука вцепилась в воротник, словно он не мог дышать, однако подлинная причина всего виднелась на внутренней стороне левой руки. Питер не подошёл к телу. На мгновение он замер и тут же понял, что должен немедленно уйти.

Хендерсон достал носовой платок, вытер дверную ручку, прикрыл дверь и пошёл прочь, стараясь сдержать желудочные спазмы.

Чёрт бы тебя побрал, Уолли! — думал он в яростном отчаянии. Ты был нужен мне. Умереть вот так — от излишней дозы наркотика. Смерть была так же очевидна для Хендерсона, как и её неожиданность. Но смерть друга не поколеблет его убеждений, решил Хендерсон, направляясь домой.

* * *

Они ехали всю ночь. Всякий раз, когда грузовик подбрасывало на ухабе, избитые тела мучительно вздрагивали. Трое американцев пострадали больше Закариаса, и двое лежали на полу без сознания. Он ничем не мог им помочь со связанными руками и ногами. И все-таки полковник испытывал какое-то удовлетворение. Каждый раз, когда грузовик объезжал разрушенный мост, военнопленные испытывали ощущение победы. Кто-то продолжал войну. Кто-то наносил урон этим ублюдкам. Несколько американцев о чем-то перешёптывались, и охранник, сидевший у заднего борта, не слышал этого из-за рёва мотора. Закариас не знал, куда их везут. Из-за того, что небо было затянуто облаками, он не мог ориентироваться и по звёздам, но с наступлением рассвета полковник заметил, где находится восток, и ему стало ясно, что они едут на северо-запад. На такое трудно надеяться, сказал себе Робин, по затем решил, что надежда умирает последней.

* * *

Келли с облегчением вздохнул, когда все закончилось. Смерть Уолтера Хикса не принесла ему удовлетворения. Разумеется, он был предателем и трусом, но все-таки можно было найти другой выход. Келли остался доволен тем, что Хикс решил покончить с собой, — он совсем не был уверен, что мог бы убить его ударом ножа или как-нибудь по-другому. Но такие чувства испытывают все, подумал Келли.

Он сложил свои вещи в чемодан, настолько большой, что там поместилось все, отнёс его в арендованный автомобиль, и на этом проживание в квартире закончилось. Была уже полночь, когда он снова поехал на юг, готовый к завершающей фазе операции.

* * *

Для Чака Монроу наступила спокойная жизнь. Он по-прежнему выезжал на вызовы по поводу ограблений и других преступлений, но убийства торговцев наркотиками в его округе прекратились. Отчасти он жалел об этом и даже признался в этом за ленчем другим патрульным полицейским — впрочем, в его случае это было не ленчем, а не имеющим название перекусом в три часа утра.

Монроу ездил в своём оборудованным радио автомобиле по маршруту полицейского патруля, стараясь углядеть, что выпадает из обычной жизни в его округе. Он заметил, что на месте Джу-Джу торгуют теперь двое других дилеров. Монроу ещё не знал их уличных кличек, но надеялся, что, может быть, какой-нибудь осведомитель сообщит их. Не исключено, что сотрудники отдела по борьбе с наркотиками возьмутся, наконец, за очистку района. Кто-то уже брался за это, хотя ненадолго, подумал он, направляясь на запад, к границе района патрулирования. Какой-то уличный бродяга, опустившийся алкоголик. При этой мысли, не видная в темноте машины, на лице полицейского появилась улыбка. Неофициальное название расследования казалось ему таким удачным. Невидимка. Поразительно, что газетам ещё не удалось пронюхать об этом. Такие мысли обычно появляются, когда ночь выдаётся особенно скучной.

Впрочем Монроу был только благодарен судьбе за это. Сегодня многие не спят, смотрят по телевизору, как «Ориолес» задаёт жару «Янки». Он уже понял, что часто уличная преступность напрямую связана со спортивными матчами. «Ориолес» рвался сейчас к финалу. В этом ему помогали блестящие способности братьев Робинсон — подающего Фрэнка и кэтчера Брукса. Даже бандитам нравился бейсбол, подумал Монроу, озадаченный этим, но вынужденный признать столь очевидный факт. Предстояла скучная ночь, но он был доволен. Это позволит ему ездить по улицам, наблюдать, учиться и думать. Монроу знал всех постоянных прохожих и теперь старался заметить все, что выглядит необычно, следить за тем, что происходило за окошками автомобиля, как и полагается опытному полицейскому, принимать решения, во что вмешаться, а на что не обращать внимания. Научившись этому, он сможет предупреждать преступления, а не просто реагировать на них. Нелегко овладеть таким искусством, подумал Монроу.

Западная граница его района проходила по улице, протянувшейся с севера на юг. Одна сторона улицы относилась к его участку, противоположная — к участку другого полицейского патруля. Монроу начал было поворачивать на эту улицу, как его внимание привлёк уличный бродяга. По какой-то причине он показался ему знакомым, хотя и не был одним из тех, кого Монроу останавливал и обыскивал несколькими неделями раньше. Полицейскому надоело сидеть в машине, он устал смотреть по сторонам на пустынные тротуары — всего один штраф за нарушение правил уличного движения за весь вечер! — и потому Монроу подъехал к обочине.

— Эй, приятель, погоди-ка! — окликнул бродягу полицейский. Тот продолжал идти вперёд неровным спотыкающимся шагом. Может быть, стоит арестовать его за появление в общественном месте в нетрезвом виде? Впрочем, скорее всего это бродячий алкоголик, мозг которого уже давно не действует из-за бесконечных бутылок дешёвого вина. Монроу сунул дубинку в кольцо на поясе и ускорил шаг, догоняя бродягу. Расстояние между ними было всего футов пятьдесят, но старый алкаш ничего, наверно, не слышал, даже не замечал шлёпанья собственных кожаных каблуков по тротуару. Рука полицейского опустилась на плечо бродяги. — Я ведь сказал тебе — погоди!

Прикосновение мгновенно изменило ситуацию. Плечо бродяги было широким и мускулистым — и твёрдым от напряжения. Монроу просто не ожидал этого, он чувствовал себя слишком усталым, его реакция оказалась слишком медленной, он слишком полагался на своё зрение, и хотя в голове тут же пронеслась мысль — это Невидимка! — тело полицейского не было готово к немедленным действиям. А вот у бродяги все оказалось другим. Едва ли не в тот момент, как рука Монроу опустилась ему на плечо, мир перевернулся вверх ногами, полицейский увидел промелькнувшее, перед ним небо, затем асфальт тротуара и снова небо, но теперь зрелище звёзд закрылось рукой с пистолетом.

— Почему ты не остался, чёрт побери, в своём гребенном автомобиле? — раздался сердитый мужской голос.

— Кто...

— Молчать! — Дуло пистолета прижалось к его лбу и почти заставило Монроу замолчать, но он увидел руки в тонких хирургических перчатках и не смог сдержаться.

— Боже мой! — с уважением прошептал полицейский. — Так это ты.

— Да. Что же мне делать теперь с тобой? — произнёс Келли.

— Умолять не стану. — Келли прочитал табличку на груди полицейского — Монроу. Действительно, молить о пощаде он, похоже, не будет.

— Тебе и не придётся. Перевернись — быстро! — Почувствовав помощь, полицейский послушно повернулся на живот. Келли снял наручники с его пояса и защёлкнул их на кистях полицейского за его спиной. — Успокойся, Монроу.

— Что вы хотите этим сказать? — голос полицейского звучал спокойно, и Келли почувствовал восхищение перед его мужеством.

— Хочу сказать, что я не собираюсь убивать полицейских. — Келли встал, поднял Монроу и повёл его обратно к машине.

— Это ничего не изменит, приятель, — заметил полицейский, стараясь говорить как можно тише.

— Неужели. Где у тебя ключи?

— В правом кармане.

— Спасибо. — Келли достал ключи и усадил полицейского на заднее сиденье автомобиля. От переднего сиденья его отделяла сетка, не позволявшая арестованным приставать к водителю. Келли сел за руль, включил двигатель и быстро загнал патрульную машину в узкий переулок. — Рукам не больно? Наручники не слишком туго их стягивают?

— Нет, мне здесь прямо-таки прекрасно. — Келли заметил, что полицейский прямо-таки дрожит, главным образом от ярости. Ну что ж, это вполне понятно.

— Успокойся. Я не причиню тебе вреда. Запру машину и брошу ключи в канализацию.

— По-твоему я должен тебя поблагодарить? — спросил Монроу.

— Разве я просил тебя об этом? — Келли едва удержался от того, чтобы извиниться перед полицейским за то, что поставил его в такое неловкое положение. — Ты оказался слишком неосторожным, полицейский Монроу. В следующий раз будь начеку.

Выйдя из машины, Келли почувствовал такое облегчение, что едва не рассмеялся. Слава Богу, подумал он, снова направляясь на запад. Значит, они все ещё останавливают и проверяют уличных бродяг. Вообще-то он надеялся, что полицейским за истекший месяц это уже надоело. Ещё одно осложнение. Теперь Келли старался скрываться в тени и идти переулками.

Это была лицевая часть магазина, точно как сообщил ему Билли и подтвердил Берт, закрытого магазина с пустыми витринами и заброшенными домами слева и справа. Какие это были разговорчивые парни, стоит только заговорить с ними должным образом, вспомнил Келли. Он посмотрел на пустующий магазин с другой стороны улицы. Несмотря на то, что на первом этаже все было запущено, на верхнем горел свет. Дверь, ведущая внутрь, увидел Келли, закрыта на большой латунный замок. Чёрный вход, тоже, наверно, заперт. Ну что ж, можно прибегнуть и к другим средствам. Он чувствовал, как уходит время. Полицейские регулярно докладывают дежурному в участке, но даже если бы и не докладывали, рано или поздно дежурный вызовет Монроу с приказом снять с дерева чьего-нибудь котёнка, а если он не ответит, сержант тут же вышлет патрульную машину для проверки, и затем полицейские запрудят весь район в поисках исчезнувшего коллеги. Поиски будут тщательными, и Монроу обнаружат. Келли даже не хотелось думать о такой возможности, да и размышления на эту тему не принесут никакой пользы.

Быстрым шагом он пересёк улицу, впервые вынырнув из тени домов. Кругом было пусто. Оценив возможную опасность, он заключил, что в данном случае разумный риск и безумие примерно равны. С другой стороны, разве вся операция не являлась безумной с самого начала? Он снова оглянулся по сторонам — никого, тогда достал нож и стал отковыривать замазку по краям стекла в старой деревянной двери. Возможно, взломщики были менее терпеливыми, подумал Келли, или просто глупыми, а может быть, действовали более умело, отковыривая замазку обеими руками. Ему потребовалось на это шесть бесконечных минут, причём работать пришлось под ярким светом уличного фонаря, который находился меньше чем в десяти футах. Наконец Келли вынул стекло из рамы и осторожно опустил его на землю, сумев дважды порезаться. Он безмолвно выругался, глядя на глубокий порез на левой руке, затем протиснулся боком через образовавшееся отверстие и направился к задней части здания. Наверно, это был семейный магазин, разорившийся или просто покинутый, потому что вся округа умирала. Ничего не поделаешь, могло быть и хуже. Покрытый пылью пол был почти чист от мусора. Рядом с черным ходом он увидел лестницу, ведущую наверх, и начал подниматься по ней, держа в руке крупнокалиберный «кольт».

— Верно, детка, мы неплохо повеселились, но вечеринка закончилась, — послышался мужской голос. Келли различил в нем грубую насмешку. Затем донёсся умоляющий женский лепет:

— Ну пожалуйста... ведь ты не хочешь сказать, что...

— Извини, детка, но такова жизнь, — произнёс другой мужской голос. — Ты займись ею, а я пройду в переднюю комнату.

Келли осторожно шагнул в коридор. И здесь на грязном полу не было мусора. Деревянные доски старые, но их недавно...

Доска скрипнула.

— Кто там?

Келли замер и тут же понял, что у него нет ни времени, чтобы спрятаться, ни места куда. Он проскочил оставшиеся пятнадцать футов до двери и бросился на пол, одновременно подняв пистолет.

В комнате было двое мужчин — оба молодые, чуть за двадцать. Он не различал их лица, увидел только очертания фигур, и его мозг молниеносно оценил обстановку, отбросив все лишнее и сосредоточившись на самом главном: размеры, расстояние, движения. Один из мужчин успел протянуть руку за револьвером и даже достал его из-за пояса, но в это мгновение две пули попали ему в грудь, а третья — в голову. Келли направил пистолет на второго, ещё до того как мёртвое тело рухнуло на пол.

— Боже милосердный! Нет, не стреляй! — Маленький никелированный револьвер выпал из руки мужчины. Из другой комнаты донёсся громкий крик. Келли не обратил на него внимания и поднялся на ноги. Дуло «кольта» смотрело на второго, мужчину, словно прикованное.

— Они хотят убить нас, — расслышал он робкий голос, испуганно, но замедленно произносящий слова.

— Сколько их? — бросил Келли, не глядя на женщину.

— Только вот эти двое. Они собираются...

— Теперь вряд ли, — успокоил её Келли. — Как тебя зовут?

— Паула, — услышал он, продолжая смотреть на мужчину и не отводя от него дула пистолета.

— А где Мария и Роберта?

— Они в передней комнате, — сказала Паула, все ещё слишком растерянная, чтобы подумать, откуда ему известны имена девушек.

Мужчина ответил вместо неё:

— Они перебрали, приятель. — Давай поговорим, чувствовалось в его взгляде.

— А ты кто? — Дуло пистолета 45-го калибра, направленное на человека, делает его удивительно разговорчивым, подумал Келли, не подозревая, как выглядят его глаза за мушкой ствола.

— Фрэнк Молинари. — Ответ свидетельствовал об осознании факта, что Келли не полицейский.

— Откуда приехал, Фрэнк? А ты оставайся на месте! — приказал Келли Пауле. Он держал пистолет на уровне плеч, прислушиваясь к возможной опасности.

— Из Филли. Послушай, приятель, мы можем договориться, а? — Он дрожал всем телом, поглядывая на брошенный им револьвер, не понимая, что же происходит.

Странно. Почему парни из Филадельфии занимаются грязной работой ради Генри? промелькнуло в голове у Келли. Те двое в лаборатории говорили с таким же акцентом. Тони Пиаджи. Ну конечно, мафия, а Филадельфия...

— Приходилось бывать в Питтсбурге, Фрэнк? — неожиданно для самого себя спросил Келли.

Молинари озадаченно посмотрел на него:

— Откуда это тебе известно? На кого ты работаешь? — не задумываясь выпалил он.

— Ведь ты убил там Дорис и её отца?

— Но это просто работа, приятель? Ты что, никогда таким не занимался?

Келли ответил ему единственным возможным способом, и вслед за выстрелом из передней комнаты донёсся ещё один громкий крик. Он опустил пистолет. Наступил момент все обдумать. Стрелки часов неумолимо двигались вперёд. Келли подошёл к лежащей Пауле и помог ей встать.

— Больно!

— Вставай, пошли за твоими подругами.

На Марии были одни трусики, и она находилась в таком глубоком наркотическом опьянении, что не могла смотреть по сторонам. Роберта была в сознании и дрожала от страха. Келли не собирался их разглядывать, по крайней мере, сейчас. Не было времени. Он собрал их вместе, помог спуститься по лестнице и вывел наружу. Все трое были босиком. Из-за наркотиков, грязи и осколков стекла на тротуаре они двигались словно инвалиды, всхлипывая и плача. Келли подгонял их, заставляя идти быстрее, он опасался даже любой проезжающей мимо машины, потому что это могло положить конец всем его усилиям. Сейчас самым главным было спешить, и потребовалось десять таких же бесконечных минут, как те, когда он спускался с холма у «Сендер грин», пока Келли не увидел, наконец, что полицейский автомобиль находится на том же месте, где он его оставил. Келли отпер ключами переднюю дверцу и скомандовал женщинам залезать внутрь. Он соврал Монроу про ключи.

— Какого чёрта! — возмутился полицейский. Келли передал ключи Пауле, которая, казалось, была в относительно нормальном состоянии, чтобы управлять машиной. По крайней мере, она ухитрялась держать голову прямо. Две другие девушки прижались друг к другу на правой стороне переднего сиденья, стараясь не касаться ногами радио.

— Полицейский Монроу, эти девушки отвезут вас в участок. У меня есть для вас сообщение. Вы готовы выслушать меня?

— Что, у меня есть, выбор, мудак?

— Вы хотите защищать чувство собственного достоинства или получить надёжную информацию? — произнёс Келли, стараясь говорить как можно разумнее.

— Ладно, продолжайте.

— Вы должны рассказать об этом сержанту Дугласу — только ему, никому больше. Эти девушки находятся в отчаянно опасном положении. Они могут оказать содействие полиции в расследовании нескольких серьёзных преступлений. Говорите только с ним, понимаете? — Попробуй наделать глупостей, и я разыщу тебя, красноречиво говорили глаза Келли.

Монроу все понял и кивнул:

— Хорошо.

— Паула, поезжай и ни в коем случае не останавливайся, что бы ни случилось, что бы он ни говорил тебе, ясно? — Девушка согласно кивнула — она видела, как он только что убил двоих. — Поезжай!

Вообще-то она все ещё находилась под воздействием наркотиков и ей не следовало управлять автомобилем, но это было лучшее, что он мог сделать. Полицейский автомобиль тронулся с места и поехал по переулку, на полпути задев крылом телефонный столб, затем повернул за угол и исчез. Келли глубоко вздохнул и пошёл к своей машине. Ему не удалось спасти Пэм, и он не спас Дорис. Зато он спас этих троих и ещё Ксанту, с опасностью для собственной, жизни, причём риск был временами ненамеренным и необходимым. Этого было почти достаточно.

Но не совсем.

* * *

Конвою из двух грузовиков пришлось петлять даже больше, чем планировалось, и они прибыли к месту назначения только после полудня. Местом назначения была тюрьма Хоа-Ло. Название означало «место костров для приготовления пищи», и её репутация была хорошо известна американцам. Когда грузовики въехали во двор и охранники заперли ворота, пленников выпустили из кузовов. И здесь каждому американскому офицеру придали отдельного охранника, который отвёл его внутрь здания. Им позволили выпить, по глотку воды и не дали ничего больше, прежде чем разместили по отдельным камерам в разных концах тюрьмы, и полковник Робин Закариас оказался, наконец, в своей камере. Она мало отличалась от той, где он помещался раньше. Американец нашёл удобное место на полу и сел, усталый после утомительного переезда, опершись спиной и головой о стену. Прошло несколько минут, прежде чем он услышал стук.

Побриться и постричься, шестьдесят центов.

Побриться и постричься, шестьдесят центов.

Глаза Закариаса широко открылись. Надо подумать. Военнопленные использовали для разговоров перестукиваньем простой и старый как мир код связи — алфавит.

А В С D Е

F G H I J

L М N О Р

Q R S Т U

V W X Y Z

Тук-тук-тук — пауза — тук-тук.

5/2, подумал Робин, новизна происходящего боролась у него с усталостью. В латинском алфавите это вторая буква в пятом сверху ряду. О'кей, это не так уж трудно.

2/3, 3/4. 4/2, 4/5.

Тук-тук-тук-тук-тук. Робин прервал стук своим ответом.

4/2, 3/4, 1/2. 2/4, 3/3. 5/5, 1/1, 1/3.

Тук-тук-тук-тук-тук.

1/1, 3/1, 5/2, 1/1, 3/1.

Уоллес? Эл? Он жив? Тук-тук-тук-тук-тук.

КАК ТЫ? — спросил он своего друга, которого знал пятнадцать лет.

СПРАВЛЯЮСЬ, — последовал ответ, затем дополнительная фраза для жителя штата Юта:

1/3, 3/4, 3/2, 1/5, 1/3, 3/4, 3/2, 1/5, 5/4, 1/5...

Придите, придите, святые отцы...

Робин изумлённо выдохнул воздух, уже не слыша стука. У него в голове раздавались мощные звуки знаменитого мормонского хора, звуки музыки, он ощущал значимость этого.

Тук-тук-тук-тук.

1/1, 3/1, 3/1, 2/4. 4/3, 5/2, 1/5, 3/1, 3/1, 1/1. 3/1, 3/1, 2/4, 4/3, 5/2, 1/5, 3/1, 3/1...

Робин Закариас закрыл глаза и вознёс молитву своему Богу во второй раз за сутки и второй раз за год. Каким он был, оказывается, глупым, когда считал, что спасение не придёт. Странным было место для этой мысли, ещё более странными обстоятельства, но в соседней камере находился ещё один мормон, его единоверец, и Закариас задрожал всем телом, когда услышал самый любимый из гимнов, последняя строчка которого была совсем не ложью, а подтверждением правды.

Все хорошо, все хорошо.

* * *

Монроу не знал, почему эта девушка, Паула, не прислушивалась к его словам. Он пытался уговаривать, пробовал скомандовать ей, но она продолжала ехать, правда, следуя его указаниям. Машина медленно ползла по пустынным в это раннее утро улицам со скоростью десять миль в час и даже при такой скорости виляла по асфальту из стороны в сторону. Чтобы доехать до участка, понадобилось сорок минут. Дважды Паула сворачивала не туда, путая левую сторону с правой и наоборот, а один раз вообще остановила машину, когда одну из женщин стошнило через открытое окно. Постепенно Монроу начал понимать, что происходит. Осознание сложилось после того, как у него появилось время подумать.

— Но что он сделал? — спросил Монроу.

— О-о-н-и со-собирались убить нас, как убили остальных, но он застрелил их!

Боже мой, подумал Монроу. Теперь все ясно.

— Паула?

— Да?

— Ты знала девушку по имени Памела Мэдден?

Она медленно кивнула, снова стараясь сосредоточиться на управлении автомобилем. Полицейский участок был уже перед ними.

— Господи милосердный, — выдохнул полицейский. — Паула, поворачивай на стоянку, ладно. Подъезжай к зданию сзади... молодец... теперь можешь остановиться. Хорошо. — Машина замерла на месте, и Паула стала жалобно плакать. Монроу ничего не оставалось, как подождать пару минут, когда её рыдания чуть стихнут, и теперь полицейский почувствовал страх не за себя, а за них. — А сейчас выпусти меня из машины.

Девушка прежде открыла свою дверцу, а затем заднюю. Полицейскому понадобилось помочь встать на ноги, и Паула инстинктивно пришла ему на помощь.

— Среди автомобильных ключей есть ключ от наручников, мисс. Постарайтесь отпереть замок. — Пауле понадобилось три попытки, прежде чем руки полицейского освободились. — Спасибо.

***

— Надеюсь, у вас серьёзная причина! — сердито проворчал Том Дуглас. Телефонный провод упал на лицо его жены, и она тоже проснулась.

— Сержант, говорит Чак Монроу из западного округа. У меня трое свидетелей убийства у фонтана. — Он сделал паузу. — И мне кажется, что Невидимка прикончил ещё двоих. Он сказал мне, чтобы я говорил только с вами.

— Что? — В темноте на лице детектива появилась недоуменная гримаса. — Кто вам сказал?

— Невидимка. Вы не могли бы прибыть в участок? Это длинная история, сэр.

— Вот что, Монроу, не разговаривайте об этом ни с кем. Ни с одним человеком, понятно?

— Он тоже говорил мне об этом.

— В чем дело, милый? — спросила Беверли Дуглас, подобно мужу полностью очнувшаяся от сна.

Прошло восемь месяцев со дня смерти маленькой стройной девушки по имени Элен Уотерс. Затем такая же участь постигла Памелу Мэдден. Затем Дорис Браун. Ну а теперь он сумеет арестовать этих ублюдков, подумал Дуглас. Он ошибался.

* * *

— Что ты здесь делаешь? — спросила Сэнди мужскую фигуру, стоящую рядом с её автомобилем, тем самым, который он исправил.

— Пришёл попрощаться с тобой, Сэнди, — тихо произнёс Келли.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мне придётся уехать на некоторое время. Не знаю, надолго ли.

— Куда на этот раз?

— Не могу сказать.

— Опять во Вьетнам?

— Может быть. Не знаю точно. Честное слово. Сейчас просто не время для этого — впрочем, так всегда, подумала Сэнди. Было рано, а ей следовало быть в больнице к половине седьмого, и хотя она не опаздывала, у неё просто не было и нескольких минут, чтобы все рассказать.

— Но ты вернёшься?

— Если хочешь — вернусь.

— Хочу, Джон.

— Спасибо. Сэнди... я спас четырёх, — сказал он.

— Четырёх?

— Четырёх девушек, таких же как Пэм и Дорис. Одна из них на восточном берегу, а три другие в городском полицейском участке, Ты можешь о них позаботиться?

— Да.

— И что бы ты ни услышала обо мне, я вернусь. Прошу тебя, верь в это.

— Джон!

— Сейчас не время, Сэнди. Я вернусь, — пообещал он и ушёл.

* * *

Оба — Райан и Дуглас — были без галстуков. Оба пили кофе из стайрофомовых стаканчиков, пока парни из лабораторий занимались своим делом.

— Две пули в теле и одна в голове, — сказал один. — Жертва всегда остаётся мёртвой. Работа профессионала.

— Причём настоящего, — прошептал Райан, обращаясь к своему коллеге. Убийца стрелял из пистолета 45-го калибра. Другого не могло быть. Никакие другие пулине оставляют столь страшные раны — к тому же на деревянном полу лежало шесть латунных гильз, каждая была очерчена мелом для фотографа.

Три женщины находились в камере западного участка, вход в камеру охранял вооружённый полицейский. Райан и Дуглас успели недолго поговорить с ними, чтобы убедиться, что они являются свидетельницами против некоего Генри Таккера, убийцы. Имя, описание внешности и ничего другого, однако и это несравненно больше того, что было в их распоряжении всего несколько часов назад. Сначала они проверят собственную картотеку в поисках имени, затем обратятся в ФБР, чтобы там справились с картотекой известных им преступников, охватывающей всю страну, и, наконец, станут расспрашивать на улице, у всех стукачей и осведомителей. Наведут справки в бюро регистрации автомобилей. Подобная процедура была общепринятой, и, зная имя, они неизбежно отыщут его, рано или поздно. Но перед ними стояла ещё одна небольшая проблема.

— Значит, оба не из нашего города? — спросил Райан.

— Да, они из Филадельфии. Фрэнсис Молинари и Альберт д'Андино, — подтвердил Дуглас, читая имена по их водительским удостоверениям. — Ты готов поспорить...

— Нет, Том. — Он повернулся, держа в руке фотографию. — Монроу, это лицо не кажется вам знакомым?

Полицейский взял маленькую фотографию, переснятую с удостоверения личности, и посмотрел на неё в тусклом освещении окон верхнего этажа. Через несколько секунд он покачал головой:

— Нет, сэр.

— Как это нет? Вы были лицом к лицу с этим парнем.

— Более длинные волосы, грязь на лице, да и когда мы были рядом, я видел главным образом дуло «кольта». Все произошло слишком быстро и в темноте.

* * *

Это было опасным и нелёгким делом — впрочем, ничего необычного. Перед входом стояли четыре автомобиля, и потому Келли не мог позволить себе никакого шума, но в то же время под прикрытием машин было безопаснее. Прижимаясь к крошечному укрытию, образованному подоконником заложенного кирпичной кладкой окна, он протянул руку к телефонному кабелю. Келли надеялся, что в данный момент никто не пользовался телефоном, и перерезал кабель, после чего быстро подсоединил свои провода. Сделав это, он спрыгнул на тротуар и двинулся вдоль стены здания, разматывая за собой моток телефонного провода, который ложился вслед за ним на асфальт. Потом он повернул за угол, держа в левой руке катушку провода, словно коробку с бутербродами для ленча, неторопливо пересёк пустынную улицу, как будто привык ходить здесь всегда. Ещё сто ярдов — и он повернул снова, тут Келли вошёл в заброшенное здание и поднялся на свой наблюдательный пункт. Оставив там почти размотанную катушку, он вернулся к машине и достал из багажника остальное снаряжение, в том числе свою любимую фляжку с водой из-под крана и запас «сникерсов». Подготовившись таким образом, он устроился поудобнее и принялся за работу.

Винтовка ещё не была как следует пристреляна. Это могло показаться безумным, но отличной целью для пристрелки могло послужить здание напротив. Сидя у окна, он приложил винтовку к плечу и принялся искать подходящую цель на стене. Вон кирпич, отличный по цвету. Келли полувыдохнул, посмотрел в оптический прицел, настроенный на самое высокое увеличение, и медленно нажал на спусковой крючок.

Ощущение от стрельбы оказалось необычным. Вообще малокалиберная винтовка с патроном бокового огня калибра 5,6 миллиметра обладает очень слабым хлопком выстрела, а со сложным и совершенным глушителем, изготовленным им и навинченным сейчас на ствол, он впервые в жизни услышал музыкальный удар бойка по капсюлю, за которым тут же последовал едва различимый хлопок взорвавшегося порохового заряда. Новизна всего этого чуть отвлекла Келли от гораздо более громкого удара пули по цели. На кирпиче в двух дюймах влево и в одном дюйме выше перекрестия появилось облачко красной пыли. Келли отрегулировал прицел Леполда и выстрелил снова. Точно в цель. Идеально. Он передёрнул затвор, выбросил гильзу из патронника и вложил в магазин ещё три патрона, затем перевёл увеличение на низкое.

* * *

— Ты слышал? — устало спросил Пиаджи.

— Что? — поднял голову Таккер. Они работали уже больше двенадцати часов, занимаясь трудом, который, как ему казалось, остался позади навсегда. И все-таки не сделана даже половина работы, несмотря на двух «солдат», присланных семьёй из Филадельфии. Тони это тоже не нравилось.

— Словно что-то упало, — заметил Тони, покачав головой и снова склонившись над тазом. Единственным положительным результатом всего этого будет уважение, которое он заслужит, когда расскажет о происшедшем своим знакомым по всему побережью. Серьёзный человек, этот Антони Пиаджи, станут говорить они. Когда операция оказалась на грани срыва и все летело под откос, он сам занялся чёрной работой. Если Пиаджи обещает поставить товар, он это сделает. На Тони можно положиться. Такую репутацию заслужить непросто, пусть даже она стоит немалых усилий. Эта мысль подняла ему настроение почти на полчаса.

Тони разрезал ещё один пакет, снова ощутив исходящий от него отвратительный химический запах. Впрочем, происхождение его он не сумел определить. Тончайший белый порошок посыпался в таз. Следом туда посыпалась пудра из молочного сахара. Тони принялся смешивать их ложками, стремясь достигнуть равномерности. Пиаджи не сомневался, что существуют механизмы, способные исполнять эту работу, но они, наверно, слишком громоздкие — вроде тех, что используются в хлебопекарнях. Его сознание протестовало против такой работы, потому что она была для «маленьких» людей, наёмников. Но сейчас важно было не сорвать сроки поставок.

— Ты что-то сказал? — устало поинтересовался Генри.

— Нет, ничего. Просто так. — Пиаджи сосредоточил все внимание на работе. Куда, чёрт побери, делись Альберт и Фрэнк? Они должны были приехать сюда пару часов назад. Наверно, слишком много о себе думают, раз умеют убивать, будто это что-то значит.

* * *

— Привет, лейтенант. — Сержант, что заведовал складом полицейского департамента, где хранились вещественные доказательства, был дорожным полицейским патрульным, пока не столкнулся на своём мотоцикле с неосторожным водителем. В результате он потерял ногу, и его перевели на административную работу. Это вполне устраивало сержанта. Теперь у него был свой стол, свой кофе и пирожки, которые он приносил из дома, а также газета, занимавшие время, свободное от выполнения непосредственных обязанностей, на что уходило часа три из восьмичасовой смены. В полиции это называлось отставкой с продолжением службы.

— Как семья, Гарри?

— Полный порядок, спасибо. Чем могу помочь?

— Мне нужно проверить номера на пакетах с наркотиками, которые я доставил сюда на прошлой неделе, — сказал ему Шарон. — Подозреваю, что мы их перепутали. Так что, — он пожал плечами, — решил проверить лично.

— О'кей, лейтенант, сейчас я встану и схожу...

— Сиди, Гарри, и читай свою газету. Я знаю, где они находятся, — произнёс Шарон и дружески похлопал его по плечу. Вообще-то никому не разрешалось заходить в это помещение без сопровождения дежурного сержанта, но Шарон был лейтенантом, а у Гарри не было ноги и протез причинял боль.

— А ты здорово его шлёпнул, Марк, — сказал сержант в спину уходящему лейтенанту. Ну и что? подумал он, в конце концов, это же сам Марк застрелил парня, который вёз эти наркотики.

Шарон оглянулся по сторонам, прислушиваясь, не слышно ли шагов ещё какого-нибудь посетителя. Все было тихо. Да, за это они заплатят ему по-королевски. А то готовы уже перевести операцию в другой штат. Что же, он останется без дополнительного заработка? Снова примется охотиться за мелкой рыбёшкой, уличными дилерами... Впрочем, это тоже не так уж плохо. В банке у него уже хранится кругленькая сумма, достаточная, чтобы выплачивать деньги на содержание бывшей жены и на образование их общих детей, да и ему ещё останется. Не исключено, что скоро его повысят в должности, оценив успешную работу по ликвидации нескольких крупных поставщиков... вот они.

Шесть килограммов, изъятые им из автомобиля убитого Эдди Морелло, лежали в картонной коробке на третьей полке, именно там, где им следовало находиться. Он снял коробку и заглянул внутрь, чтобы убедиться в этом. Каждый из килограммовых пакетов пришлось вскрыть, взять пробу и подвергнуть лабораторному анализу. Техник, занимавшийся этим, запечатал пакеты снова и поставил на ярлыках свои инициалы, подделать которые не составляло труда. Шарон извлёк из карманов брюк и пиджака пластиковые килограммовые пакеты сахарной пудры, внешне ничем не отличавшейся от героина. Теперь только его отдел будет иметь дело с этими пакетами как с вещественными доказательствами, а для этого сотрудникам требовалось его собственное разрешение. Через месяц он пошлёт письмо с рекомендацией уничтожить вещественные доказательства в связи с завершением расследования. Капитан даст согласие. И он, лейтенант Шарон, в присутствии других полицейских высыпает содержимое пакетов в канализацию, а сами пластмассовые пакеты будут сожжены, так что не останется никаких следов. Все казалось таким простым. Три минуты спустя он уже шёл вдоль полок, направляясь к выходу.

— Ну что, номера совпали?

— Да, Генри, спасибо, — кивнул лейтенант, прощально махнув рукой.

* * *

— Ответьте кто-нибудь этому гребенному телефону, — проворчал Пиаджи. Кто может звонить сюда, чёрт побери? К телефону подошёл один из парней, присланных из Филли, по пути он приостановился, чтобы закурить сигарету.

— Слушаю. — Он повернулся. — Генри, это тебя.

— Какого чёрта? — Таккер выпрямился и направился к телефону.

* * *

— Как поживаешь, Генри? — спросил Келли. Он подключил полевой телефон к линии, ведущей внутрь здания, и отрезал его таким образом, от остального мира. Сейчас он сидел рядом с телефонным аппаратом, ручку которого повертел, чтобы на другом конце линии послышался звонок. Все это было весьма примитивно, но знакомо для него и удобно. Главное, телефон действовал.

— Кто это?

— Меня зовут Келли, Джон Келли, — сказал он Таккеру.

— И кто такой Джон Келли?

— Четыре человека убили Пэм. В живых, остался только ты один. Генри, — произнёс голос. — Остальных я прикончил. Теперь твоя очередь.

Таккер обернулся и обвёл взглядом комнату, словно ожидая увидеть того, кто говорил с ним по телефону. Что это за мрачная шутка?

— Как... как ты узнал этот номер? Где ты?

— Недалеко, Генри, — сообщил ему Келли. — Как там у вас с друзьями, удобно и тихо?

— Послушай, я не знаю, кто ты...

— Я ведь уже сказал тебе, кто я. Сейчас ты в этой комнате с Тони Пиаджи. Я видел вас недавно в ресторане. Между прочим, тебе понравился ужин? Мой был просто великолепен, — звучал в трубке насмешливый голос.

Таккер выпрямился и до боли сжал рукой телефонную трубку:

— Ну и что ты собираешься предпринять, парень?

— Да уж целовать тебя в обе щеки не стану, парень. Я прикончил Рика, прикончил Билли, прикончил Берта, а теперь прикончу тебя. Сделай мне услугу, пригласи к телефону мистера Пиаджи, — попросил голос.

— Тони, подойди-ка сюда, — сказал Таккер.

— В чем дело. Генри? — Вставая, Пиаджи споткнулся о свой стул. Боже, как я устал от всего этого. Пусть только эти сукины дети из Филли держат наготове наличные, подумал он. Генри передал ему трубку.

— Кто это?

— Помнишь тех двух парней, которых ты послал с Бертом на катере? Я прикончил их. А сегодня утром шлёпнул ещё пару твоих парней.

— Что это такое, чёрт побери?

— А ты подумай. — Связь прервалась.

Пиаджи посмотрел на своего партнёра и, поскольку не мог получить ответ по телефону, решил спросить Таккера:

— Генри, что это?

* * *

Отлично, посмотрим, как будет реагировать осиный улей, который он побеспокоил. Келли позволил себе сделать глоток воды и съесть сникерс. Он расположился на третьем этаже здания, которое, судя по массивным стенам из железобетона, по-видимому, было складом, подумал он. Здесь, похоже, можно укрыться, когда начнут сыпаться атомные бомбы. Итак, интересная тактическая проблема. Он не может просто ворваться в помещение, где находится Генри Таккер. Даже если бы в его распоряжении был пулемёт — а пулемёта не было, — один против четверых — слишком неравный бой, особенно когда не знаешь, что там за дверью, когда не приходится рассчитывать на собственную скрытность как на союзника. Поэтому он изберёт другой путь. С места, где он сейчас находился, были видны все двери, ведущие в здание напротив. Оконные проёмы на противоположной стороне были заложены кирпичной кладкой. Таким образом, выйти из здания можно только в одну сторону. Расстояние до здания чуть превышает сотню ярдов, и Келли надеялся, что они попытаются покинуть его через двери. Келли приложил винтовку к плечу, но не опустил голову к прицелу, а держал её высоко, внимательно и терпеливо осматривая здание от одного угла до другого.

* * *

— Это он, — произнёс Генри так тихо, что остальные не могли его услышать.

— Кто?

— Тот парень, что убивал дилеров, прикончил Берта и двух твоих людей на корабле. Это он.

— Да кто же это такой, чёрт побери, Генри?

— Я и сам не знаю! — его голос зазвучал теперь громче, и двое охранников посмотрели на него. Таккер взял себя в руки. — Он хочет, чтобы мы вышли на улицу.

— Ну и прекрасно — но кто же это? Подожди минуту. — Пиаджи поднял трубку, но не услышал гудка. Связь была отключена. — Что за чёрт?

* * *

Келли услышал жужжание аппарата и поднял трубку.

— Да, в чем дело?

— Кто ты такой, чёрт бы тебя побрал?

— А-а, это Тони, верно? Зачем тебе понадобилось убивать Дорис, Тони? Она не представляла для тебя никакой опасности. А теперь мне и тебя придётся прикончить.

— Я не...

— Ты знаешь, что я имею в виду. Тем не менее я благодарен тебе за то, что ты снова послал в город этих же двух парней. Я не люблю, чтобы дело не было доведено до конца, но все-таки не надеялся, что мне представится такая возможность. Думаю, сейчас они в морге.

— Пытаешься напугать меня? — донёсся голос Пиаджи по временной телефонной линии.

— Нет, пытаюсь убить.

— Проклятье! — Пиаджи бросил трубку.

— Он утверждает, что видел нас обоих в ресторане, что был там. — Для остальных было ясно, что происходит что-то неладное. Они смотрели на Таккера и Пиаджи пока просто с любопытством, но из-за очевидного волнения своих боссов ощущали приближение чего-то недоброго. Действительно, что происходит?

— Но как мог он узнать... ну конечно, — Таккер говорил тихо и прерывисто. — Да, конечно, они ведь знали меня... Боже!

В комнате было только одно окно с прозрачным стеклом, в остальных были установлены стеклянные блоки размером четыре дюйма на четыре — такие блоки не поддаются любителям бить окна, к тому же через них нельзя выглянуть наружу. Единственное окно с обычным прозрачным стеклом поднималось кверху. По-видимому, раньше здесь работал какой-то идиот-менеджер, не желавший, чтобы секретарши поглядывали в окно. Ну что ж, его мечта осуществилась. Пиаджи попытался открыть окно и начал вращать рукоятку — три стеклянные панели повернулись градусов на сорок, и механизм сломался.

* * *

Келли заметил движение стеклянных панелей. Может быть, стоит заявить о своём присутствии более радикальным способом? — подумал он. Нет, не стоит, лучше проявить терпение. Ожидание всегда особенно тягостно для тех, кто не знает, что происходит.

Поразительным являлось то, что сейчас было десять часов утра и день обещал быть солнечным и тёплым — один из лучших дней позднего лета. По О'Доннелл-стрит, всего в полуквартале, проносились грузовики и сновали легковые автомобили. Возможно, водители видели высокое массивное здание в отдалении, заброшенное, с разбитыми стёклами, и думали о том же, о чем думал и сам Келли — для какой цели оно было построено; не исключено, кое-кто, заметив перед зданием бывшей транспортной фирмы четыре автомобиля, пытался понять — а не воскресла ли снова в прошлом разорившаяся компания. Впрочем, если подобные мысли и мелькали у кого-то, на них никто не останавливался — было начало рабочего дня, и всех ждали свои заботы. Драма разыгрывалась у всех на виду, но знали о происходящем только её участники.

* * *

— Я ни хрена не вижу, — сказал Пиаджи, присев на корточки у полуоткрытого окна. — Там никого нет.

Это тот самый парень, который прикончил всех уличных торговцев, напомнил себе Таккер, не подходя к окну. Пять или шесть человек. Убил Рика гребенным ножом...

Здание, в котором размещалась лаборатория, выбрал Тони. Раньше оно принадлежало небольшой транспортной фирме, владельцы которой были связаны с мафией и вели себя в высшей степени осмотрительно. Идеальное место, думал он, так близко к основным транспортным артериям, в тихой части города, далеко от полицейских патрулей — анонимное здание, в котором ведётся анонимная работа. Лучше не придумаешь, решил он, когда впервые увидел его.

Да, конечно, просто идеально...

— Дай-ка мне посмотреть. — Сейчас не время прятаться. Генри Таккер не считал себя трусом. Ему приходилось драться и убивать, причём не только женщин. Он потратил годы на то, чтобы создать это дело, и первый этап не обошёлся без кровопролития. К тому же он не мог проявить слабость перед лицом Тони и двух «солдат». — Действительно, никого, — согласился он.

— Давай попробуем ещё раз. — Пиаджи подошёл к телефону и поднял трубку. Гудка по-прежнему не было слышно, раздавалось только какое-то жужжание...

* * *

Келли посмотрел на полевой телефон, прислушиваясь к доносящемуся из него звуку. Пока не буду поднимать трубку, решил он, пусть подождут. Несмотря на то что тактически ситуация находилась под его контролем, методы действия были все-таки ограничены. Можно говорить с ними по телефону, а можно и не говорить. Можно стрелять, а можно не стрелять. Можно двигаться, а можно не двигаться. Поскольку в его распоряжении только три основных возможности, Келли приходилось внимательно обдумывать шаги, прежде чем предпринимать их для достижения максимального эффекта. Противостояние сейчас было не физическим, а скорее психологическим. Подобно большинству сражений, это была битва умов.

Становилось тепло. Последние жаркие дни перед тем, как начнут опадать листья. Уже градусов двадцать пять, может быть, температура достигнет тридцати — в последний раз. Келли вытер пот с лица, не отводя взгляда от здания напротив, слушая жужжание телефона и предоставляя им возможность помучиться и попотеть от чего-то другого, кроме жаркого дня.

* * *

— Вот дерьмо! — выругался Пиаджи и с силой швырнул трубку. — Ну-ка, вы двое!

— Да, босс? — ответил Бобби — тот, что повыше.

— Обойдите вокруг здания...

— Нет! — тут же прервал его Генри и на мгновение задумался. — Что если он стоит на улице? Отсюда ведь ничего не видно. Он может спрятаться у самой двери. Ты хочешь пойти на такой риск?

— А что ты предлагаешь? — спросил Пиаджи.

Таккер расхаживал по комнате, дыша чуть чаще обычного, стараясь заставить себя рассуждать:

— Как бы поступил я на его месте? Понимаешь, этот ублюдок перерезал телефонные провода и позвонил нам в надежде, что мы предпримем поспешные действия, и теперь может стоять у входа, ожидать нас.

— Что тебе известно об этом парне?

— Я знаю, что он убил пять дилеров и четырёх моих людей...

— И четырёх моих — если не врёт.

— Нам нужно перехитрить его, понимаешь? Как бы ты сделал это?

Пиаджи задумался. Ему никогда не приходилось убивать. В его деле этого не требовалось. В своём бизнесе он руководствовался умом, а не физической силой. Правда, было время, когда ему тоже приходилось самому проводить разборки и избивать людей, причём жестоко, а ведь это почти то же самое, правда? Как бы я поступил в такой ситуации? Рассуждения Генри были разумными. Надо всего, лишь спрятаться где-то — за углом, в переулке, в тени здания — и пусть те, кто выходят на улицу, посмотрят в другую сторону. Ближайшая дверь — та, через которую они вошли, — открывалась налево, и снаружи нетрудно увидеть это по дверным петлям. Кроме того, достоинством такого шага будет близость автомобилей, а поскольку машины являлись их единственным средством спасения, он будет рассчитывать, что они воспользуются ими. Точно.

Пиаджи взглянул на своего партнёра. Тот смотрел вверх. С потолка были удалены акустические панели, и прямо посреди виднелся люк, который вёл на плоскую крышу. Люк закрывался простым засовом, для защиты от грабителей. Его можно легко открыть, даже неслышно, поднять люк и положить на плоскую крышу, покрытую варом и гравием. После этого на крышу вылезет человек, подойдёт к краю, посмотрит вниз и прихлопнет того, кто прячется у двери.

Отлично.

— Бобби, Фред, подойдите сюда, — приказал Пиаджи. Он объяснил им создавшуюся ситуацию. К этому времени они уже поняли, что положение очень серьёзное, а то, что им угрожали не полицейские, казалось самым страшным. У обоих были револьверы. Оба — надёжные и сообразительные парни, а на счёту у Фреда уже было убийство, когда ему пришлось участвовать в небольшой семейной разборке в Филадельфии. Они передвинули стол в центр комнаты, прямо под люк. Фреду хотелось показать, что он серьёзный человек и заручиться поддержкой Тони, который тоже казался ему серьёзным. Он влез на стол. Нет, недостаточно высоко. Они поставили на стол ещё и стул, и это позволило открыть люк и выглянуть на крышу.

* * *

Ага! Келли увидел человека, стоящего на крыше — точнее, виднелись только его голова и грудь. Он поднял винтовку, и перекрестье прицела остановилось на середине лица. Келли едва не нажал на спусковой крючок, но в последний момент удержался от выстрела. Человек оперся руками, приподнялся и обвёл взглядом плоскую крышу, прежде чем вылезть на неё. Ну что ж, подумал Келли, прислушиваясь к реву двигателей проносящихся совсем рядом грузовиков, пусть встанет на крыше. Человек поднялся, поставил одну ногу, потом другую и выпрямился. Через линзы оптического прицела Келли увидел у него в руке револьвер. Человек снова посмотрел по сторонам, затем очень медленно и осторожно направился к переднему краю крыши. Вообще-то умная тактика, одобрил Келли. Всегда нужно сначала провести разведку... а-а, вот в чем дело, понял он. Очень жаль.

* * *

Фред снял ботинки ещё в комнате. Мелкий гравий резал ноги, вар, размягчённый жаркими лучами солнца, прилипал к подошвам, а ему хотелось двигаться как можно тише. К тому же он был крутым парнем, узнав это на берегу реки Делавар. Пальцы сжимали знакомую рукоятку короткоствольного «Смит-Вессона». Если тот подонок все ещё стоит у входа, он пристрелит его прямо с крыши. Тони и Генри тут же втащат тело внутрь, смоют водой кровь с тротуара, и работа пойдёт дальше, потому что предстояло отправить большое количество товара. Впрочем, работа наполовину закончена. Теперь Фред полностью сосредоточился на своей задаче. Он подошёл к парапету и встал рядом, касаясь ногами в одних носках невысокой кирпичной стенки, поднимающейся над уровнем крыши. Затем быстро наклонился и глянул вниз — пусто. Фред обвёл взглядом весь тротуар, от одного угла здания до другого.

— Чёрт возьми! — прошептал он, потом повернулся и крикнул в сторону открытого люка. — Там никого нет!

— Что? — из люка показалась голова Бобби, но Фред уже наклонился вперёд и разглядывал машины, стараясь увидеть, не прячется ли кто-нибудь за ними.

* * *

Келли сказал себе, что терпение всегда вознаграждается — почти всегда. Эта мысль позволила ему справиться с волнением, нередко возникающим, когда на перекрестье прицела возникает цель. Как только он заметил периферийным зрением движение в отверстии люка, то сразу же перевёл винтовку влево. Лицо — белый, лет двадцати с небольшим, тёмные глаза, в правой руке пистолет, смотрит на первого мужчину. Сейчас это просто цель. Его нужно снять первым. Келли навёл перекрестье нитей на переносицу и мягко нажал на спусковой крючок.

* * *

Услышав шлепок, одновременно показавшийся ему жёстким и влажным, Фред повернул голову, но никого не увидел. Он не услышал больше ничего, кроме этого мокрого острого шлепка, но из комнаты донёсся какой-то стук, словно Бобби поскользнулся на стуле и упал вниз. Ничего больше, но по какой-то непонятной причине кожа у него на шее словно заледенела. Он медленно отошёл от парапета, все время оглядываясь вокруг. Никого на этом плоском четырёхугольном горизонте.

* * *

Винтовка была новой, и затвор немного заедало. Келли передёрнул затвор и загнал в ствол второй патрон, затем повернул винтовку вправо. Два вместо одного. В поле зрения оптического прицела он видел, как голова первого мужчины быстро поворачивается из стороны в сторону. На лице его был написан страх. Парень понимал, что ему угрожает опасность, но не знал какая и откуда. Он приближался к открытому люку. Келли не мог допустить этого, сделал упреждение на шесть дюймов и снова нажал на спусковой крючок. Ещё один щелчок.

Шлёп. Удар пули в цель был намного громче, чем едва слышный звук выстрела. Келли снова передёрнул затвор, выбросил гильзу и загнал новый патрон в патронник. Он заметил, что с О'Доннелл-стрит свернула машина и направилась к дому.

* * *

Таккер все ещё смотрел в лицо Бобби, лежащего на полу, когда сверху донёсся звук упавшего тела, от которого вздрогнула крыша.

— Господи...

37. Испытание судом Божьим

— Сегодня вы выглядите намного лучше, чем в прошлый раз, полковник, — по-русски заметил Риттер, приветливо улыбаясь. Сотрудник службы безопасности встал и вышел из комнаты, оставив их наедине. Атташе-кейс, который Риттер принёс с собой, он положил на стол. — Вас хорошо кормят?

— Не жалуюсь, — осторожно заметил Гришанов. — Когда меня отправят домой?

— Сегодня вечером, наверно. Мы ждём кое-чего. — Риттер открыл кейс. Увидев это, Гришанов почувствовал тревогу, но не подал вида. А вдруг в кейсе пистолет? Несмотря на то, что тюрьма, в которой он оказался, была такой комфортабельной, а беседы с обслуживающим персоналом были такими дружескими, он все-таки находился на вражеской территории и его окружали враги. При этой мысли он подумал о том человеке, что находился в тюрьме так далеко отсюда, где с ним обращаются совсем по-другому. Разница в том, как обращаются с русским офицером и как обращаются с американцем, не давала ему покоя и заставляла испытывать чувство стыда, подавляющее страх.

— Чего именно?

— Подтверждения, что наши люди прибыли в тюрьму Хоа-Ло.

Русский полковник наклонил голову и прошептал что-то, неслышное Риттеру. Затем поднял голову:

— Я рад этому.

— Да, я знаю это. Ваши письма генералу Рокоссовскому и его ответы говорят об этом совершенно ясно. — Риттер налил себе чаю из стоящего на столе чайника и наполнил чашку Гришанова.

— Вы хорошо обращались со мной. — Гришанов не знал, что ещё сказать, и в комнате воцарилась неловкая тишина.

— Мы привыкли оказывать гостеприимство советским гостям, — заверил его Риттер. — Вы не первый из них в этом доме. Умеете ездить верхом?

— Нет, мне никогда не приходилось ездить на лошади.

— Гм, жаль. — Атташе-кейс был полон бумаг, заметил полковник, не понимая их назначения. Риттер извлёк из него две большие карточки и штемпельную подушечку. — Вы не могли бы протянуть ко мне руки?

— Не понимаю.

— Не беспокойтесь. — Риттер взял левую руку русского офицера, прижал её к подушечке и затем нанёс отпечаток каждого пальца в соответствующем месте сначала на одной карточке, потом на другой. Такая же процедура повторилась с правой рукой. — Вот и все. Никакой боли, правда? Теперь вымойте руки. Лучше сделать это прямо сейчас, прежде чем чернила высохнут. — Риттер вложил одну карточку в папку, вместо похожей на неё, которую он извлёк оттуда. Вторая карточка поместилась наверху. Он закрыл кейс, отнёс старую карточку к камину и поджёг её пламенем зажигалки. Она быстро сгорела, смешавшись с пеплом в камине, который убирали через день. Гришанов вернулся к нему с чистыми руками.

— Я все-таки ничего не понял.

— Это не имеет к вам никакого отношения. Вы просто помогли мне решить небольшую проблему, вот и все. Не волнуйтесь, товарищ полковник. Вы согласитесь пообедать со мной? Там мы встретим вашего соотечественника. — Риттер старался говорить как можно убедительнее. — Если ваша сторона будет соблюдать все условия достигнутой договорённости, вы отправитесь домой часов через восемь. Справедливо?

* * *

Марк Шарон испытывал тревогу, приезжая сюда, хотя с самого начала своей деятельности посещение лаборатории не таило в себе никакой угрозы. Ладно, он не собирается здесь задерживаться. Лейтенант поставил свой «форд», принадлежавший полицейскому департаменту, но внешне лишённый его отличий, у входа, вышел из автомобиля и направился к двери. Дверь оказалась заперта. Пришлось постучаться. Тони Пиаджи распахнул её. У него в руке был револьвер.

— В чем дело? — с беспокойством спросил Шарон.

* * *

Это ещё что? — недоуменно спросил себя Келли. Он не ожидал, что ещё один автомобиль подъедет прямо к зданию и потому вкладывал в обойму два патрона, когда машина остановилась у входа и из неё вышел мужчина. Винтовка была слишком новой, её детали ещё не разработались, он с трудом сунул на место обойму, и к тому моменту, когда поднёс прицел к глазам, приехавший двигался слишком быстро для точного выстрела. Проклятье! Разумеется, Келли не знал, кто это был. Он настроил прицел на максимальное увеличение и осмотрел машину Ничего особенного... дешёвая модель... высокая антенна радиотелефона... Неужели полицейский автомобиль? Свет, отражавшийся от окон, не позволял заглянуть внутрь. чёрт побери! Он допустил промах. Убив двоих на крыше, он надеялся, что какое-то время все будет тихо. Самонадеянный кретин! — обругал он себя, недовольно нахмурившись.

* * *

— Что здесь происходит, чёрт возьми? — войдя рявкнул Шарон и увидел труп на полу. Чуть выше и левее открытого правого глаза виднелось маленькое пулевое отверстие.

— Это он! Где-то поблизости! — выпалил Таккер.

— Кто?

— Тот, кто убил Билли, и Рика, и Берта...

— Келли! — воскликнул Шарон, оборачиваясь и глядя на закрытую дверь.

— Ты знаешь, как его зовут? — спросил Таккер.

— За ним охотятся Райан и Дуглас — он обвиняется в целой серии убийств.

Пиаджи недовольно фыркнул.

— Теперь к этой серии прибавились ещё двое. Вот лежит Бобби, а на крыше — Фред. — Он снова склонился к окну. Этот Келли, похоже, находится прямо на противоположной стороне улицы, вон там...

Сейчас, по какой-то необъяснимой причине, Шарон держал в руке револьвер. Пакеты с героином почему-то показались ему необычно тяжёлыми, поэтому он положил свой служебный револьвер на стол и принялся выкладывать их из карманов рядом с тазом, где смешивали наркотики, конвертами и устройством для их запечатывания. После этого ему оставалось только смотреть на остальных. В это мгновение зазвонил телефон. Таккер снял трубку:

— Веселишься, говноед?

— А ты повеселился, когда мучил Пэм? — холодно поинтересовался Келли. — Ну ладно, — продолжил он более спокойно, — как там ваш друг? Это тот самый полицейский, которому вы платите?

— Ты думаешь, тебе все известно?

— Нет, не все. Я не знаю, например, какое удовольствие испытывает человек, убивающий девушек. Может, расскажешь?

— Хрен вот тебе!

— Хочешь прийти и попробовать? Да ведь ты, наверно, занимаешься и этим, верно, милый? — Келли поморщился, надеясь, что Таккер не разбил телефонную трубку — с такой силой он бросил ее. Ему было ясно, что Генри не сумел разобраться в игре. Это хорошо. Если тебе не знакомы правила, трудно эффективно защищаться. В голосе Таккера чувствовалась усталость и в голосе Пиаджи тоже. Тот что лежал на крыше, был в расстёгнутой рубашке, к Тому же изрядно помятой, увидел Келли через мощную оптику прицела. Брюки выглажены, но уже оттянуты на коленях, словно он сидел всю ночь. Может быть, он просто неряха? Что-то непохоже. Ботинки, оставленные им у открытого люка, были начищены.

Подумав несколько секунд, Келли пришёл к выводу, что он не спал ночью. Они устали, испуганы и не понимают, что происходит. Отлично. У Келли была вода и питательные «сникерсы», и он готов ждать весь день.

* * *

— Если тебе было известно имя этого ублюдка, то почему — чёрт побери! — выругался Таккер. — Ты сказал мне, что он всего лишь богатый парень, живёт на острове. Я ведь говорил, что могу убрать его прямо в больнице, помнишь? Но ты был против... сказал оставить этого гребенного парня в покое!

— Перестань нервничать, Генри, — произнёс Пиаджи как можно спокойней. Действительно, подумал он, у нас очень серьёзный противник. Он прикончил шестерых моих людей. Шестерых! Господи. Сейчас не время паниковать. — Нужно все тщательно обдумать согласны? — Тони вытер ладонью густую щетину, собираясь с мыслями. — У него винтовка, и он находится вон в том большом белом доме на другой стороне улицы.

— Ты хочешь пойти и прикончить его, Тони? — Таккер показал на голову Бобби. — Посмотри на его работу!

— А ты слышал, Генри, что вечером всегда становится темно? На нашей стороне всего один фонарь над дверью, что ведёт в дом. — Пиаджи подошёл к щиту с рядом предохранителей и выкрутил пробку, посмотрев на схему их распределения. — Вот и все, фонарь больше не работает. Подождём наступления темноты и начнём действовать. Он не сможет прикончить всех нас. А если мы будем двигаться быстро, то вряд ли попадёт хотя бы в одного.

— Как относительно товара?

— Оставим одного охранника. Привезём сюда своих людей, выкурим этого парня и убьём. А потом закончим работу. Согласен? — Разумно, подумал Пиаджи. У этого подонка не все козыри на руках. Он не способен стрелять через стены, а у них кофе, вода, и время на их стороне.

* * *

Все трое рассказывали настолько одинаковые истории, насколько можно было надеяться при подобных обстоятельствах. Они допрашивали каждую девушку отдельно, как только она приходила в себя от воздействия наркотиков, а испытываемое ею волнение шло только на пользу. Имена, где все происходило, как этот ублюдок Таккер начал распространять свой героин за пределами города, что-то сказанное Билли по поводу того, какая вонь исходила от пакетов с героином, — это было подтверждено в результате обследования «лаборатории» на восточном берегу. Теперь детективы располагали номером водительского удостоверения Таккера и его возможным адресом. Адрес мог оказаться и фальшивым — такая ситуация была вполне вероятной, — но у полиции имелся номер автомобиля и его модель. Лейтенант Райан записал все, теперь у него было достаточно данных или, по крайней мере, столько, чтобы видеть конец расследования. Наступило время, когда он мог остановиться и дать событиям развиваться своим чередом. Во все соседние штаты была передана информация о Таккере с распоряжением о немедленном аресте. Во время инструктажей всех заступающих на дежурство патрулей, всех полицейских смен в участках этих штатов полицейские, эти глаза и уши сил правопорядка, будут ознакомлены с именем и описанием Генри Таккера, его автомобиля и регистрационным номером. Может оказаться, что полиции повезёт, и арест последует очень быстро. В этом случае его привезут в камеру полицейского участка, зачитают права в соответствии с законом, предъявят обвинение, передадут дело в суд и навсегда посадят в тюрьму, даже если Верховный суд проявит непонятное великодушие и сохранит ему жизнь, которой он не заслуживал. Райан был готов приложить все усилия, чтобы навсегда избавиться от этого бесчеловечного выродка.

И все-таки.

И все-таки Райан знал, что отстаёт на шаг от кого-то другого. Теперь этот невидимка пользовался пистолетом 45-го калибра без глушителя; он изменил тактику и приступил к быстрым и решительным убийствам... шум больше не беспокоил его... и он говорил с теми, кого затем убивал. Следовательно, он, похоже, знал даже больше полиции. Этот опасный хищник, которого описал ему Фарбер, бродил теперь по улицам города, занимался охотой при свете дня, и Райан не знал, где его искать.

Джон Т. Келли, старший боцман, бывший «тюлень» самой отборной группы коммандос Военно-морского флота США. Где ты, чёрт побери? Если бы я был на твоём месте... как бы я поступил? Куда отправился?

* * *

— Все ещё там? — спросил Келли, когда Пиаджи поднял трубку.

— Да, приятель, мы решили пообедать. Хочешь зайти и присоединиться к нам?

— Я ел равиоли в твоём ресторане. Вкусное блюдо. Его готовила твоя мать? — поинтересовался Келли, не зная, какой ответ последует.

— Совершенно верно, — спокойным голосом подтвердил Тони. — Это старый семейный рецепт, моя прабабушка привезла его из Италии, понимаешь?

— Ты удивляешь меня.

— Неужели, мистер Келли? — вежливо произнёс Пиаджи. Теперь его голос звучал ещё более уверенно. Он думал о том, как это подействует на его собеседника на другом конце телефонного провода.

— Я предполагал, что вы попытаетесь пойти на компромисс. Все ваши ребята пробовали, но я не соглашался, — заметил Келли, делая вид, что с трудом скрывает раздражение.

— Как я уже сказал, приходи, и обсудим эту проблему за обедом. — Тони положил трубку.

Великолепно.

— Вот теперь этот ублюдок начнёт думать, — сказал Пиаджи, наливая себе чашку кофе. Напиток был едва тёплым и противным, но в густой массе содержалось столько кофеина, что ему с трудом удавалось сдерживать дрожь в руках. Зато он настороже, и ему не хочется спать, сказал себе Пиаджи. Он посмотрел на остальных, улыбнулся и уверенно кивнул.

* * *

— Я так сожалею о случившемся с Казом, — сказал суперинтендант военно-морской академии своему другу.

Максуэлл кивнул:

— Что я могу сказать, Уилл? Отставка была для него плохим выбором, понимаешь? Один, без семьи. Он посвятил морской авиации жизнь, так что рано или поздно она все равно бы кончилась. — Ни один из них не хотел обсуждать поступок его жены. Может быть, год спустя они смогут увидеть нечто поэтическое в одновременной кончине двух близких людей, но не сейчас.

— Я слышал, что ты тоже подал рапорт с просьбой об увольнении в отставку, Голландец. — Суперинтендант академии не совсем понимал причину такого шага. Судя по слухам, пост командующего флотом адмиралу Максуэллу был обеспечен, причём уже будущей весной. Эти слухи стихли всего несколько дней назад, и он не знал почему.

— Да, это верно. — Максуэлл не мог объяснить, что заставило его написать рапорт. Приказ — в форме «рекомендации» — поступил из Белого дома через командующего морскими операциями. — Я уже прослужил достаточно долго, Уилл. Пришло время уступить место молодёжи. Мы, принимавшие участие ещё во второй мировой войне... короче говоря, пришла другая пора, по-видимому.

— Санни в порядке?

— Я стал уже дедушкой.

— Здорово! — По крайней мере, были хоть какие-то хорошие новости. В кабинет вошёл адмирал Грир, на этот раз в морской форме.

— Джеймс!

— А у начальника академии отличный кабинет, — заметил Грир. — Привет, Голландец.

— Итак, чем я обязан приходу таких высоких гостей?

— Понимаешь, Уилл, нам хотелось бы попросить на время одну из твоих парусных яхт. У тебя есть что-нибудь достаточно комфортабельное и простое в управлении, доступное двум адмиралам?

— Большой выбор. Хотите яхту в двадцать шесть футов?

— Да, что-нибудь такое.

— Сейчас я позвоню на кафедру морского дела и распоряжусь приготовить для вас одну из них. — Да, это многое объясняет. Оба были близки с Казом, и лучше всего попрощаться с моряком в море. Адмирал снял трубку и отдал распоряжение. Гости встали, попрощались и вышли из кабинета.

* * *

— Больше ничего не придумал? — спросил Пиаджи. В его голосе звучала вызывающая уверенность. Инициатива вернулась теперь к ним, покинула того парня на противоположной стороне улицы, подумал он. Почему бы не закрепить преимущество?

— Не вижу, чтобы и вы придумали что-то. Такие подонки боятся дневного света. Сейчас я улучшу ваше освещение, — рявкнул Келли. — Смотрите!

Он положил телефонную трубку и поднял винтовку, прицелившись в середину окна.

Едва слышный щелчок выстрела — и звон разбитых окон.

* * *

— Ну и дурак же ты! — произнёс Тони в трубку, хотя и знал, что Келли не слышит его. — Видите? Он знает, что мы недосягаемы для него. Понимает, что время на нашей стороне.

Две стеклянные панели были разбиты, но стрельба прекратилась. Снова зазвонил телефон. Тони подождал несколько секунд, прежде чем поднял трубку.

— Промахнулся, кретин!

— Не вижу, чтобы вы осмелились выйти из помещения, говнюки! — Выкрик прозвучал настолько громко, что его услышали даже Таккер и Шарон, находящиеся в десяти футах от телефона.

— Думаю, тебе пора спасаться бегством, мистер Келли. Кто знает, может быть, нам не удастся прикончить тебя. Может быть, это сделают копы. Я слышал, что за тобой охотится и полиция.

— Но вы по-прежнему в ловушке, не забывайте.

— Это ты так считаешь, парень. — Пиаджи снова положил трубку, не ожидая ответа, стараясь показать, на чьей стороне преимущество.

* * *

— Ну и как вы чувствуете себя, полковник? — спросил Волошин.

— Это была интересная поездка. — Риттер и Гришанов сидели на ступеньках монумента Линкольна — два усталых туриста, отдыхающих после утомительно жаркого дня, а рядом стоял третий. За ними следил охранник, находящийся в десяти ярдах.

— А ваш вьетнамский друг?

— Кто? — недоуменно спросил Гришанов.

— Какой друг?

Риттер усмехнулся:

— Это был всего лишь маленький манёвр с моей стороны. Видите ли, нам нужно было выяснить, откуда исходит утечка информации.

— Я так и понял, что это дело ваших рук, — недовольно заметил генерал КГБ. Ловушка была настолько очевидной, и он попал прямо в неё. Вернее, едва не попал. Фортуна улыбнулась ему, а Риттер, наверно, даже не подозревает об этом.

— Игра продолжается, Сергей. Неужели вы будете оплакивать предателя?

— Предателя — нет. А вот человека, убеждённого в деле мира на планете — да. Вы поступили очень умно. Боб. Ваш манёвр оказался удачным. — Вряд ли, мой молодой американский друг, подумал Волошин, вам не удалось заманить меня в свою ловушку. Это вам просто кажется. Вы слишком поторопились. Вы сумели убить этого парня Хикса, но так и не узнали о Кассие. Слишком поспешно, мой друг. Ошиблись в расчётах и даже не знаете об этом.

Но пора приступать к делу.

— Как там наши люди?

— В соответствии с достигнутой договорённостью они находятся сейчас с остальными военнопленными. Рокоссовский подтвердил это телеграммой. Вы поверите мне на слово, мистер Риттер?

— Да, поверю. Очень хорошо, господин Волошин. Сегодня вечером в восемь пятнадцать из Даллеса в Париж вылетает самолёт компании «Панам». Я отвезу его в аэропорт. Если хотите, можете присутствовать при вылете. Ваши люди могут встретить его в Орли.

— Согласен. — Волошин повернулся и пошёл прочь.

— Но почему он оставил меня? — спросил Гришанов, более удивлённый, чем испуганный.

— Полковник, он полагается на моё слово точно, так же, как я полагаюсь на его обещание. — Риттер встал. — Нам нужно убить несколько часов...

— Убить?

— Извините меня, это идиоматическое выражение. У нас несколько часов свободного времени. Не хотите ли прогуляться по Вашингтону? В Смитсоновском институте выставлен лунный камень, доставленный «Аполлоном» на Землю. Посетители по какой-то причине любят прикасаться к нему.

* * *

Половина шестого. Солнце светило теперь ему прямо в глаза. Келли то и дело приходилось вытирать лицо. Наблюдая за разбитым окном, он не видел ничего, кроме мелькающих теней. Может быть, они отдыхают? — подумал он. Это никуда не годится. Келли поднял трубку и покрутил ручку вызова. И снова его заставили ждать.

— Кто это? — спросил, наконец Тони.

Хладнокровный мерзавец, подумал Келли, почти такой хладнокровный, как он ожидал. Вообще-то жаль.

— Твой ресторан торгует на вынос?

— Неужели проголодался? — Наступила пауза. — Может быть, хочешь пойти на компромисс?

— Выходи наружу, и мы поговорим об условиях, — предложил Келли. В ответ он услышал, как на другом конце линии положили трубку.

Прямо-таки отлично, подумал Келли, наблюдая за удлиняющимися тенями. Он выпил оставшуюся воду и съел последний «сникерс», затем осмотрел панораму в поисках возможных перемен. Келли уже давно выработал план действий. Вообще-то они сами подтолкнули его к этому. Снова пошло время, приближаясь к моменту начала операции, который был гибким, но все-таки конечным. Если возникнут непредвиденные трудности, он может просто уйти, но... нет, уйти он не может. Келли посмотрел на часы. То, что предстояло, являлось опасным, и с течением времени опасность не уменьшится. Они бодрствовали уже двадцать четыре часа, может быть, дольше. Он внушил им чувство страха и потом дал успокоиться. Теперь им казалось, что козыри у них на руках, по крайней мере, так он надеялся.

Келли отполз назад по бетонному полу, оставив у окна все снаряжение. Как бы ни обернулись события, оно ему больше не понадобится. Встав, он отряхнул пыль с одежды и проверил свой автоматический пистолет. Один патрон в патроннике, семь в магазине. Келли потянулся и тут же понял, что больше откладывать нельзя. Он спустился по лестнице, достал ключи и сунул в зажигание «фольксвагена». Мотор заработал сразу же, несмотря на его опасения. Он дал двигателю прогреться, а сам стал следить за потоком транспорта на улице перед собой, которая проходила с юга на север. Затем Келли включил сцепление и свернул от обочины, вызвав этим манёвром негодующий гудок водителя, направляющегося на юг, но тут же оказался в потоке сплошного транспорта, какой бывает в час пик.

* * *

— Ты что-нибудь видишь?

Шарон высказал предположение, что Келли не способен заглянуть внутрь здания, но может, в конце концов, попытаться пересечь улицу и спрятаться у входа, поэтому двоим следует наблюдать за углами дома, каждому за своей стороной. Они были уверены, что Келли оставался на прежнем месте. Вот и перехватили инициативу. Тони высказал мнение, что Келли недостаточно тщательно все продумал. Это сообразительный парень, сказал он, но все-таки недостаточно сообразительный, а когда наступит вечер и тёмные тени заполнят улицу, они приступят к решительным действиям. Все будет хорошо. Маленькая пулька из винтовки 22-го калибра не сможет пробить корпус автомобиля, если им удастся добраться до него и если их действия застанут его врасплох...

— Нет, всего лишь обычный транспорт на улице.

— Не подходи слишком близко к окну.

— Это уж точно, — согласился Генри. — А как с поставкой товара?

— У нас в семье есть поговорка, приятель — лучше поздно, чем никогда, сечёшь?

Больше всех беспокоился лейтенант Шарон. Может быть, причиной было то, что он находился рядом с грудой наркотиков. Отвратительная штука. Впрочем, думать об этом слишком поздно. А может быть, он все-таки сумеет найти выход?

Предназначенные ему за доставленный товар деньги лежали прямо на стуле. В кобуре у него заряженный револьвер.

Неужели он умрёт, как преступник? Шарон наблюдал за своими сообщниками, стоящими по обеим сторонам окна. Вот это преступники. Сам он не совершил ничего, что могло бы восстановить против него Келли. По крайней мере, он не знал об этом. Девушку убил Генри, а ликвидацию второй организовал Тони. Шарон был всего лишь коррумпированным полицейским. Это личная проблема для Келли. Нетрудно понять такое. Зверское убийство Пэм было ненужным и глупым. Он так и сказал Генри. Он может даже стать героем в результате всего этого, верно? Ему сообщили о подпольной лаборатории, и Шарон сразу отправился на место. Произошла перестрелка. Он сумеет помочь Келли. А затем никогда, никогда больше не будет связываться с преступным миром. Положит деньги в банк, продвинется по службе и, располагая сведениями об организации Генри, уничтожит ее. Уж после этого к нему будет невозможно придраться, правда? Ему нужно только подойти к телефону и все объяснить Келли. Всего лишь это — если не считать одного маленького препятствия.

* * *

Келли свернул налево, проехал один квартал в сторону запада, снова налево и теперь на юг к О'Доннелл-стрит. У него вспотели ладони. Там их трое, и ему нужно действовать молниеносно и без ошибок. Но он умел делать это, ему было необходимо закончить операцию, даже если ее результатом будет собственная смерть. Келли остановил машину в квартале от здания, где скрывались враги, вышел из неё, запер дверцу и направился пешком к цели. Остальные фирмы уже закрылись — в течение дня он насчитал три компании, действующие в этом районе, даже не подозревающие, что происходит рядом с ними... одна прямо на противоположной стороне улицы.

Ну что ж, разве ты плохо спланировал эту операцию?

Да, мальчик Джонни, но это была самая простая ее часть.

Спасибо. Теперь он стоял возле угла здания, глядя по сторонам. Лучше всего забраться с задней стороны... он перешёл к углу, где проходили электрические и телефонные провода, встал на тот же подоконник, которым воспользовался раньше, протянул руку к парапету и подтянулся, стараясь не прикасаться к электрическим проводам.

О'кей. А теперь нужно пройти по крыше, не поднимая шума.

По крыше, покрытой гравием и варом?

Об этом он не подумал. Келли стоял на парапете. Он широкий, по крайней мере, дюймов восемь, сказал он себе. По нему можно двигаться бесшумно, и Келли направился по кирпичной тропинке к открытому люку, надеясь, что они не захотят сейчас позвонить ему.

* * *

Шарон понимал, что действовать нужно быстро. Он выпрямился, потянулся несколько театрально, прежде чем направиться в их сторону. На нем не было пиджака, галстук развязан, пятизарядный «Смит-Вессон» на правом бедре. Нужно только застрелить подонков и потом договориться с этим Келли по телефону. Почему нет? Они ведь бандиты, правда? Почему он должен умирать из-за их преступлений?

— Чем ты там занимаешься, Марк? — спросил Генри, не оборачиваясь, не подозревая об опасности, слишком увлечённый наблюдением за происходящим на улице. Отлично.

— Устал сидеть. — Шарон вытащил носовой платок из правого кармана брюк и вытер лицо, одновременно измеряя взглядом расстояние и направление, затем взглянул на телефон. Именно в нем его спасение. Это его единственный шанс выбраться отсюда живым.

Пиаджи не понравился его взгляд.

— Почему бы тебе не сесть и не отдохнуть, а? Скоро придётся действовать очень быстро.

Почему он смотрит на телефон? Почему смотрит на нас?

— Без тебя знаю. Тони, — вызывающе произнёс Шарон, засовывая платок обратно в карман. Он ещё не знал, что глаза выдали его. Рука лейтенанта едва коснулась рукоятки револьвера, как Тони прицелился и выстрелил ему в грудь.

— Ишь, какой умный, — сказал Тони умирающему полицейскому. И тут же заметил, что в прямоугольном отверстии люка мелькнула тень. Он все ещё пытался понять, что это за тень, когда она исчезла и вместо неё мелькнули неясные очертания чего-то стремительно падающего вниз. Генри продолжал смотреть на тело Шарона.

* * *

Выстрел заставил его вздрогнуть — ему показалось, что стреляют в него, — но Келли уже приготовился и в следующее мгновение прыгнул в открытое отверстие люка. Это походило на прыжок с парашютом — ноги вместе, колени согнуты, спина выпрямлена, в момент приземления перекатывайся на бок.

Удар от приземления оказался очень сильным. Его согнутые ноги коснулись бетонного пола, выстланного керамической плиткой, но они смягчили удар, и Келли тут же перекатился на бок, вытянув руку. Ближе всех к нему стоял Пиаджи. Келли поднял пистолет, направил дуло ему в грудь, дважды выстрелил, затем снова прицелился и третьим выстрелом попал в горло под подбородком.

Теперь другая цель.

Келли быстро перекатился по полу, научившись этому под огнём солдат северовьетнамской армии. Время остановилось. Генри уже поднял револьвер и прицелился. Их взгляды сомкнулись, и они, казалось, долго смотрели друг другу в глаза — охотник охотнику, охотник своей жертве. Первым опомнился Келли и вспомнил, кто у него на прицеле. Его указательный палец нажал, на спусковой крючок и точно посланная пуля попала в грудь Генри. «Кольт» подпрыгнул у него в руке. Мозг Келли действовал настолько быстро, что он заметил, как затвор пистолета сдвинулся назад, выбрасывая латунную гильзу и досылая в ствол новый патрон. Напряжённой рукой Келли опустил пистолет, и вторая пуля попала в грудь Таккера. Тот поворачивался и потому потерял равновесие. Он или поскользнулся на полу, или удары тяжёлых пуль нарушили баланс, но Генри рухнул на пол.

Операция завершена, сказал себе Келли. По крайней мере, он сумел успешно провести эту операцию после всех неудач такого мрачного лета. Он встал на ноги и подошёл к Генри Таккеру, ударом ноги выбив револьвер из его пальцев. Ему хотелось сказать что-то ему, все ещё живому, но Келли не мог найти слова. Может быть, теперь Пэм будет лучше, когда она поймёт, что отомщена. Нет, наверно. Такого ведь не бывает. Мёртвые уходят от нас, не знают и не беспокоятся о том, что осталось позади. Скорее всего. Келли не знал, как все это происходит, хотя часто думал об этом. Если мёртвые жили на поверхности земли, то только в памяти тех, кто помнил их, и ради этой памяти он убил Генри Таккера и всех остальных. Пожалуй, Пэм не почувствует себя лучше, но вот он, Келли, почувствует. Келли заметил, что, пока он размышлял о жизни и смерти, о человеческом сознании, Таккер скончался. Нет, у него не было жалости к нему, равно как он не испытывал сожаления по поводу смерти остальных. Келли поставил пистолет на предохранитель и огляделся по сторонам. Три трупа, и лучшее, что он мог сказать по этому поводу — это удовлетворение от того, что среди них не было и его собственного. Он подошёл к двери и выскользнул из здания. «Фольксваген» находился в квартале от него, и Келли предстояла ещё одна встреча, которая приведёт к концу ещё одной жизни.

* * *

Яхта была пришвартована к причалу на том же самом месте, где он оставил ее. Через час после того, как Келли отъехал от здания в Балтиморе, он остановил машину, вышел из неё и достал чемодан. Потом захлопнул дверцу, оставив ключи в замке зажигания — вопреки всем своим правилам. Все время поездки из города в гавань его мозг испытывал блаженное состояние свободы от мыслей, он только механически управлял автомобилем, останавливался у одних светофоров, миновал другие, направляясь к морю — или к заливу, — к одному из тех немногих мест, где он чувствовал себя как дома. Келли поднял чемодан, прошёл по настилу причала к «Спрингеру» и спрыгнул на палубу яхты. Все выглядело как прежде, и через десять минут он окажется далеко от всего, что привык связывать с городом. Он открыл дверцу, ведущую в главную каюту, и замер на месте, почувствовав запах табачного дыма. Затем он услышал голос:

— Джон Келли, верно?

— Кто вы такие?

— Меня зовут Эммет Райан. Вы уже знакомы с моим партнёром, Томом Дугласом.

— Чем могу служить? — спросил Келли, опуская чемодан на палубу и тут же вспомнив, что на спине, за поясом, прикрытый расстёгнутой походной курткой, спрятан «кольт».

— Расскажите мне, почему убили столько людей, — предложил Райан.

— Если вы считаете, что я сделал это, то, несомненно, знаете и причину.

— Это правда. Сейчас я ищу Генри Таккера.

— Но здесь его нет, правда?

— Может быть, вы сумеете мне помочь?

— Его стоит поискать на углу О'Доннели-стрит и Мермен. Можно не спешить — он никуда не денется.

— А как мне, поступить с вами?

— Три девушки сегодня утром, они...

— Он в безопасности. Мы присматриваем за ними. Вы и ваши друзья хорошо поступили с Пэм Мэдден и Дорис Браун. Не ваша вина, что все так получилось. Впрочем, отчасти это все-таки ваша вина. — Лейтенант сделал паузу. — Понимаете, я вынужден арестовать вас.

— За что?

— За убийство, мистер Келли.

— Нет, — покачал головой Келли. — Убийство — это когда гибнут невинные люди.

Глаза Райана сузились. Вообще-то он видел только фигуру мужчины на фоне жёлтого темнеющего неба. Но он слышал его слова и боролся с желанием согласиться с ним.

— Закон не говорит этого.

— Я не прошу простить меня. Я больше не причиню вам никаких неприятностей и не попаду в тюрьму ни при каких условиях.

— Я не имею права отпустить вас. — Но в руке детектива не было оружия, заметил Келли. Что все это значит?

— Я ведь вернул вам полицейского Монроу?

— Мы благодарны за это, — согласился лейтенант Райан.

— Я не убиваю людей. Меня научили убивать, но для этого нужна веская причина. У меня она была более чем достаточной.

— Может быть. Как вы думаете, чего вам удалось добиться? — спросил Райан. — Проблема наркотиков так и не исчезла.

— Зато Генри Таккер больше не будет убивать девушек. Я добился этого. С самого начала я не собирался сделать что-то ещё, но все-таки сумел уничтожить организацию, поставляющую в страну наркотики. — Келли замолчал. Он должен рассказать кое-что ещё, важное для детектива. — В том здании лежит убитый полицейский. Мне кажется, что он был подкуплен наркобизнесом и работал на них. Его убили Таккер и Пиаджи. Может быть, вам удастся сделать из него героя. Кроме того, там большое количество наркотиков. Вы конфискуете их, и департамент полиции будет хорошо выглядеть в глазах общественности. — И Слава Богу, что мне не пришлось убивать ни одного полицейского — даже купленного наркомафией. — Могу сообщить вам кое-что ещё. Мне известно, как Таккер организовал поставки героина. — В течение нескольких минут Келли объяснял способ транспортировки.

— Но я не имею права отпустить вас, — снова повторил детектив, хотя душа его восставала против этого. Но такой поступок противоречил бы законам, и он не мог нарушить их, потому что жил в соответствии с правилами.

— Дайте мне один час. Я знаю, что вы не спустите с меня глаз. Всего один час. Тогда всем будет лучше.

Просьба застала Райана врасплох. Она была против всего, что он отстаивал — но, с другой стороны, он боролся и против тех чудовищ, которых убил этот мужчина. Мы все-таки в долгу перед ним, подумал Райан... разве я сумел бы расследовать все это без него? Кто станет говорить в защиту мёртвых... и к тому же, куда может деться этот парень? Разве он сумеет спастись?.. Райан, ты сошёл с ума. Ну что ж, может быть...

— Даю вам час. После этого советую найти хорошего адвоката. Не исключено, что хороший адвокат и сумеет добиться оправдательного приговора.

Райан встал и, не оглядываясь назад, пошёл к выходу из каюты. У двери он остановился на мгновение.

— Вы сохранили жизнь людям, хотя могли убить их, мистер Келли. Вот почему я дал вам этот час. Он начинается с этого момента.

Келли не смотрел ему вслед. Он включил дизели и дал им прогреться. Одного часа ему хватит. Он поднялся на палубу и освободил швартовочные тросы, оставив их на причале. Когда он вернулся в салон, двигатели уже прогрелись. Келли дал малый вперёд и направился к выходу из бухты. Едва оставив ее позади, он перевёл рычаги на самый полный, и «Спрингер» поднялся над водой, планируя на скорости в двадцать два узла. Убедившись, что фарватер перед ним пуст, Келли включил автопилот и поспешно взялся за подготовку. Проходя мыс Бодкин-Пойнт, Келли сделал крутой поворот. У него не было другого выбора. Он знал, кого пошлют за ним следом.

* * *

— Береговая охрана, пост Томас-Пойнт.

— Это полиция города Балтимора.

Разговор вёл младший лейтенант Томлинсон. Он только что закончил академию береговой охраны в Нью-Лондоне и прибыл сюда для прохождения практики. Несмотря на то что званием он был выше главного старшины, руководившего станцией, оба — и юноша и опытный моряк, понимали ситуацию. Младшему лейтенанту всего двадцать два года, его офицерские погоны даже не успели потускнеть, но пора дать ему возможность принять участие в операции, подумал Пол Инглиш. Правда, только потому, что командовать судном будет Португалец. «Четыре-один-браво», второй из самых больших патрульных катеров на станции, стоял наготове с разогретыми двигателями. Молодой офицер побежал к нему, словно опасаясь, что катер уйдёт в море без него, вызвав этим улыбку у начальника поста главного старшины Инглиша. Через пять секунд после того как младший-лейтенант застегнул спасательный жилет, «четыре-один-браво» взревел дизелями и отошёл от пирса и повернул на север ещё перед маяком на мысе Томас-Пойнт.

* * *

Этот детектив действительно не хочет упускать меня из виду, подумал Келли, увидев, как катер береговой охраны приближается с правого борта. Ну что ж, он попросил час, и час ему предоставили. Келли едва не включил радио, чтобы попрощаться, но это было бы не правильно истолковано. Очень жаль. Один из его дизелей перегревался, и Келли сожалел и об этом, хотя долго перегреваться ему не придётся.

Это походило на гонки, осложнявшиеся тем, что в море выходил большой грузовой корабль под французским флагом, как раз в том месте, где было нужно Келли, и скоро он окажется между кораблём и патрульным катером береговой охраны.

* * *

— Вот мы и на месте, — сказал Риттер, жестом отпуская сотрудника службы безопасности, который тенью следовал за ними на протяжении всего дня. Он достал из кармана билет. — Первый класс. Спиртное подаётся бесплатно, полковник. — Благодаря телефонному звонку по пути к самолёту они сумели миновать паспортный контроль.

— Спасибо за гостеприимство.

Риттер усмехнулся:

— Это верно, правительство Соединённых Штатов доставило вас на своих самолётах через три четверти земного шара. Думаю, что с остальным справится и «Аэрофлот». — Риттер сделал паузу и заговорил официальным тоном:

— Ваше поведение по отношению к нашим военнопленным было образцовым — насколько это позволяли обстоятельства. Хочу выразить вам благодарность.

— Мне остаётся пожелать, чтобы их благополучно доставили домой. Это неплохие люди.

— И вы тоже. — Риттер подвёл его к дверям, за которыми пассажиров ждал большой автобус, который доставит их к новенькому «Боингу-747». — Возвращайтесь когда-нибудь сюда. Я покажу вам Вашингтон. — Риттер наблюдал за тем, как полковник Гришанов поднялся в автобус, и повернулся к Волошину:

— Это — хороший человек, Сергей. Случившееся не повредит его карьере?

— Вряд ли, принимая во внимание ту информацию, которая находится у него в голове.

— Ну что ж, это меня устраивает, — сказал Риттер и направился к выходу из здания аэропорта.

* * *

Скорость обоих судов была почти одинаковой. У яхты Келли было небольшое преимущество, потому что она шла впереди и могла выбирать направление, тогда как патрульному катеру требовалось до предела использовать своё крохотное преимущество в скорости — всего полузла, — чтобы медленно сокращать расстояние. Вообще-то исход гонки зависел от искусства командиров и рулевых, а это тоже было практически одинаковым. Ореза следил за тем, как рулевой у штурвала яхты направил ее поперёк кильватерной струи грузового судна подобно доске для сёрфинга и соскользнул по передней части высокой волны, добившись тем самым увеличения скорости в полузла на несколько секунд. Ореза не мог не восхититься этим. Ничего другого ему не оставалось. Парень заставил свою яхту соскользнуть вниз по склону волны, словно опровергая законы ветра и морского волнения. Но в этом нет ничего забавного, правда? Особенно когда в рулевой рубке стоят его люди с заряженным оружием в руках. И ещё меньше забавного в том, что ему предстояло так поступить с другом.

— Ради Бога, — проворчал Ореза, чуть вращая штурвал вправо. — Поосторожнее с этими проклятыми пистолетами! — Матросы в рубке застегнули кобуры и убрали руки от оружия.

— Он — опасный человек, — сказал мужчина, стоявший позади Орезы.

— Нет, только не для нас!

— А как относительно людей, которых он...

— Может быть, этих ублюдков следовало прикончить ещё раньше! — Чуть больше газа, и Ореза снова повернул налево. Сейчас он собирался выбрать среди волн место поспокойнее, поворачивая сорокафутовый патрульный катер влево и вправо, стараясь воспользоваться волнами от кильватерной струи французского сухогруза, чтобы, подобно его сопернику, выиграть несколько драгоценных ярдов. Ещё ни одна гонка за кубок Америки у берегов Ньюпорта не была такой волнующей, как эта, и в душе Ореза ворчал на своего соперника из-за того, что ее цель являлась такой извращённой.

— Может быть, вам следует... Ореза даже не повернул головы:

— Мистер Томлинсон, вы считаете, что кто-нибудь другой сумеет управлять этим катером лучше меня?

— Нет, старшина Ореза, — сухо ответил младший лейтенант. Ореза фыркнул, вглядываясь в лобовое стекло рубки. — А не вызвать ли нам вертолёт с базы военно-морского флота? — произнёс Томлинсон извиняющимся голосом.

— Зачем, сэр? Неужели вы считаете, что он направляется на Кубу? У меня вдвое больший запас топлива и преимущество в скорости на полузла, а он впереди нас всего лишь на триста ярдов. Рассчитайте сами, сэр. Как бы удачно он ни маневрировал, через двадцать минут мы догоним его. — Относитесь к нему с уважением, едва не сказал Ореза, но промолчал.

— Но он опасен, — повторил младший лейтенант Томлинсон.

— Я готов рискнуть. Вот, наконец... — Ореза начал соскальзывать теперь влево, используя энергию созданной большим кораблём волны, чтобы немного повысить скорость. Интересно, именно так поступают дельфины... теперь моя скорость увеличилась на целый узел, да и мой корпус лучше приспособлен для такого манёвра, чем корпус яхты... Мануэль Ореза улыбнулся, несмотря на все свои разноречивые чувства. Он только что узнал о своём катере нечто новое благодаря другу, которого старается арестовать за убийство. За убийство людей, которые заслуживают того, напомнил он себе, независимо от того, что скажут об этом юристы.

Нет, он действительно должен относиться к нему с уважением, дать ему возможность полностью использовать все шансы, попытаться спастись, — несмотря на то, что эта попытка обречена. Сделать что-то меньшее, значит унизить его и, признался Ореза, унизить себя. Когда наступает конец всему, остаётся честь. Возможно, это последний закон моря, а Ореза, как и человек, им преследуемый, является настоящим моряком.

* * *

То, что ему предстояло, было чертовски опасным. Португалец был слишком опытным рулевым и слишком умело управлял своим патрульным катером, и поэтому риск увеличился ещё больше. Теперь Келли делал все, что было в его силах. Он заставлял «Спрингер» соскальзывать по диагонали вдоль внешней плоскости волн, образуемых кильватерной струёй торгового судна, — самый ловкий трюк, к которому ему когда-либо приходилось прибегать, — но проклятый патрульный катер повторял его манёвры и благодаря глубоко сидящему корпусу у Орезы это получалось даже лучше. Оба дизеля на яхте работали на полную мощность, стрелка оборотов дрожала у красной черты, а температура достигла критической, и все-таки этот чёртов корабль шёл слишком быстро для осуществления манёвра. Ну, почему Райан не подождал ещё десять минут? — подумал Келли. Ручка управления взрывным устройством находилась рядом с ним. Через пять секунд после того, как Келли повернёт ее, взорвутся топливные баки, но это не принесёт никакой пользы, когда патрульный катер береговой охраны находится всего в двух сотнях ярдов позади.

Так что же предпринять?

* * *

— Мы приблизились ещё на двадцать ярдов, — заметил Ореза с удовлетворением и печалью.

Старшина заметил, что он даже не смотрит назад. Он знает. Он должен знать. Боже мой, подумал главный старшина Ореза, какой же ты умелый моряк, сожалея о своих насмешках по его адресу. Впрочем, он не мог не знать, что это всего лишь добродушные шутки, как принято между моряками. Кроме того, продолжая эту гонку, он вёл себя достойно по отношению к Орезе. На борту яхты имелось оружие. Он мог повернуть и выстрелить в сторону катера, чтобы отвлечь внимание преследователей. Но он не сделал этого, и Португалец Ореза знал причину. Это нарушило бы правило такой гонки. Он делал все возможное, чтобы опередить патрульный катер, и, когда наступит неизбежный конец, он признает поражение, и оба воспримут это со смешанным чувством гордости и печали, но это не помешает им уважать друг друга.

— Скоро стемнеет, — заметил Томлинсон, нарушая размышления старшины. Мальчишка просто ничего не понимает, подумал Ореза, но ведь это совсем зелёный младший лейтенант. Может быть, когда-нибудь он научится. Обычно офицеры овладевали законами моря, и Ореза надеялся, что сегодняшний урок чему-то научит Томлинсона.

— Да, но недостаточно быстро для него, сэр.

Ореза окинул взглядом море. Торговый корабль, идущий под французским флагом, занимал почти треть видимого горизонта. Загруженный, похоже, меньше чем наполовину, он высоко поднимался над водой, а его недавно покрашенные борта сверкали в лучах заходящего солнца. Команда корабля не имела ни малейшего представления о том, что происходит совсем рядом. Новый корабль, заметил старшина, его выпуклый округлый нос отбрасывает пенящиеся волны, по которым так ловко скользит преследуемая им яхта.

* * *

Самым быстрым и простым решением было бы провести за собой патрульный катер вдоль правого борта сухогруза и затем резко свернуть перед самым носом, пересечь его курс и уже после этого взорвать яхту... но... есть ещё один способ, намного лучше...

* * *

— Вот! — Ореза повернул штурвал градусов на десять, соскальзывая влево и сразу сокращая расстояние почти на пятьдесят ярдов. Затем он повернул руль в противоположную сторону, перепрыгнул через пятифутовую волну и приготовился ещё раз повторить манёвр. Один из молодых матросов издал одобрительный возглас.

— Видите, мистер Томлинсон? У нас лучшая конфигурация корпуса для тех манёвров, которыми он пользуется. В безветренную погоду он может чуть опередить нас, но не при волнении на море. Для этого и строят патрульные катера. — За последние две минуты расстояние между ними сократилось наполовину.

— Вы уверены, что хотите закончить эту гонку, Ореза? — спросил младший лейтенант Томлинсон.

Значит, он не так уж и глуп, а? Ну что ж, ведь он — офицер, а офицеры тоже иногда бывают умными.

— Все гонки когда-нибудь заканчиваются, сэр. Всегда в них бывает победитель и проигравший, — напомнил Ореза, надеясь, что это понимает и его друг. Португалец сунул руку в карман рубашки за сигаретой и закурил левой рукой, тогда как правая — скорее кончики пальцев — поворачивала штурвал, приспосабливаясь к каждой волне на морской поверхности, как диктовал то его мозг. Он сказал Томлинсону, что настигнет яхту через двадцать минут. Такая оценка оказалась пессимистической. Ореза не сомневался, что это произойдёт скорее.

Он снова окинул взглядом водную поверхность перед собой.

Множество судов, главным образом возвращавшихся в порт, ни одно из них не замечало развернувшейся гонки. На патрульном катере не были включены сигнальные огни, выделяющие его как полицейский катер. Ореза не любил их — это казалось ему оскорблением его морской профессии. Когда корабль береговой охраны Соединённых Штатов подходит к борту другого судна, вам не нужны сигнальные огни морской полиции. К тому же эта гонка носила личный характер, ее видели и понимали только профессионалы. Именно так и должно все обстоять, потому что зрители только мешают, Отвлекая игроков от самой игры.

* * *

Он поравнялся уже с серединой сухогруза... Португалец проглотил приманку, как и следовало ожидать, подумал Келли. Но какой хороший моряк, как умело управляет катером. Ещё немного, и он догнал бы его, лишив Келли всякой возможности что-то предпринять. Но теперь план был близок к осуществлению... вот показался выпуклый нос корабля, похожий на луковицу. С мостика высоко над головой смотрел вниз матрос, как тогда, во время первого дня с Пэм, вспомнил Келли, и его пронзила острая боль. Как давно, сколько событий произошло с тех пор. Правильно ли он поступал? Кто сможет судить его? Келли потряс головой. Пусть Бог станет его судьёй. В первый раз за время гонки он оглянулся назад, измеряя взглядом расстояние. Как близко, как чертовски близко.

* * *

Сорокафутовый патрульный катер чуть присел на корму и, приподняв нос градусов на пятнадцать, рассекал своим прочным корпусом волны кильватерной струи. Он покачивался с борта на борт градусов на двадцать, мощные морские дизели издавали какой-то хищный рёв. И все это находилось в руках Орезы — управление двигателями и штурвалом, — а его глаза смотрели вперёд, измеряя и оценивая каждую волну, каждый ярд дистанции. Преследуемая яхта делала точно то же самое, выжимая последний дюйм скорости из своих двигателей, ее рулевой полагался на свой опыт и умение. Но то, что имелось в его распоряжении, чуть уступало возможностям Португальца, и, хотя он жалел об этом, положение вещей не изменить.

И тут Ореза впервые увидел лицо мужчины, смотрящее назад.

Твоё время кончилось, мой друг. Давай закончим эту гонку с честью. Может быть, тебе повезёт, через некоторое время тебя выпустят на свободу и мы снова станем друзьями.

— Сбавь обороты и поверни на правый борт, — сказал Ореза, даже не заметив, что говорит вслух, и каждый матрос на борту думал то же самое, довольный тем, что и шкипер смотрит на вещи так же. Гонка продолжалась всего полчаса, но эту морскую историю они запомнят на всю жизнь.

Человек снова повернул голову. Ореза отставал теперь от яхты всего на половину длины сухогруза. Он уже мог легко прочитать на транце название яхты, и не было смысла состязаться дальше, до последнего фута. Это всего лишь испортит гонку, продемонстрирует низость духа, не имеющую места на море. Так могут поступать яхтсмены, но не профессионалы.

И тут Келли сделал нечто совершенно неожиданное. Ореза первым заметил это. Глаза Келли измерили расстояние один раз, затем второй и третий, и в каждом случае ответ являлся отрицательным. Ореза быстро протянул руку к микрофону.

— Нет, не пытайся! — закричал старшина в микрофон на частоте береговой охраны.

— Что? — тут же спросил Томлинсон.

Не делай это! молча кричал мозг Орезы, внезапно оставшийся одним в крошечном мире, читая мысли другого и приходя в ужас от прочитанного. Так не должно кончаться ничто. В таком поступке нет чести.

* * *

Келли повернул штурвал, выравнивая яхту после очередной волны и внимательно следя за пенящейся водой у выпуклого носа сухогруза. Когда наступил решающий момент, он резко крутанул штурвал и положил руль на самый борт. С катера донёсся тревожный крик. Это был голос Португальца, и Келли улыбнулся, услышав его. Какой он хороший парень. Жизнь без таких людей станет очень одинокой.

«Спрингер» накренился на правый борт от резкого поворота, затем ещё больше от напора водяного буруна, поднятого носом корабля. Келли держал штурвал левой рукой, а правую протянул к цилиндру со сжатым воздухом, вокруг которого он закрепил шесть поясов с отягощением. Боже мой, вдруг подумал он, когда «Спрингер» лёг на борт, ведь я не знаю, какая здесь глубина. Что если глубина недостаточна... Господи милосердный... о, Пэм...

* * *

Патрульный катер резко отвернул влево. Ореза наблюдал за происходящим с расстояния всего в сотню ярдов, но оно вполне могло быть длиной в тысячу миль, поскольку он ничем не мог помочь Келли и мысленно увидел картину катастрофы ещё до того, как его мозг постиг реальность происходящего: уже резко накренившись направо от неожиданного поворота, яхта взлетела вверх на пенящейся волне, несущейся перед носом сухогруза, и перевернулась, оказавшись поперёк его движения. Белый корпус мгновенно исчез в пене под носом огромного корабля...

Моряки не должны так умирать.

* * *

«Четыре-один-браво» дал полный назад, раскачиваясь от волн, поднятых прошедшим мимо грузовым судном, которое начало сбавлять ход сразу после столкновения, но на полную остановку ему потребовалось ещё две мили. К этому времени Ореза и команда патрульного катера уже осматривали обломки. Были включены мощные поисковые прожекторы, прорезающие сгущающиеся сумерки, и глаза матросов береговой охраны смотрели мрачно.

— Береговая охрана четыре-один-браво, береговая охрана четыре-один-браво, вызывает яхта военно-морского флота слева по носу от вас. Мы можем оказать вам помощь, прием.

— Лишние глаза пригодятся нам при поисках, флот. Кто на борту?

— Пара адмиралов. Тот, кто разговаривает с вами, — морской лётчик, если это вас интересует.

— Принимайтесь за поиски, сэр.

* * *

Он был все ещё жив. Это так же удивило Келли, как удивило бы Орезу. Глубина оказалась достаточной, так что он вместе с цилиндром сразу провалился на семьдесят футов к самому дну. Келли пристегнул цилиндр к груди, отчаянно сопротивляясь бурным потокам воды от промчавшегося мимо сухогруза, бросавшим его из стороны в сторону подобно тряпичной кукле. Затем он постарался отплыть как можно дальше в сторону, чтобы спастись от погружающихся дизелей и других тяжёлых остатков того, что всего несколько секунд назад было дорогой яхтой. Лишь спустя две или три минуты Келли понял, что ему удалось остаться живым после испытания Божьим судом. Вспомнив происшедшее, он подумал о том, на какой безумный шаг пришлось решиться, однако на этот раз Келли положился на мнение других людей, более опытных в делах такого рода, и приготовился к любым последствиям. И Божий суд оправдал его. Подняв голову, он увидел корпус патрульного корабля береговой охраны к востоку... а на западе очертания парусной яхты. Келли надеялся, что это именно та яхта. Он отстегнул четыре пояса от цилиндра и поплыл под водой в ее сторону, несколько неуклюже, потому что в спешке пристегнул цилиндр вверх дном.

Его голова вынырнула из воды позади яхты, настолько близко, что Келли сумел прочесть название на транце. Он снова нырнул. Ему потребовалась ещё минута, чтобы подплыть к западному борту двадцатишестифутовой яхты.

— Эй, на яхте!

— Боже мой — это ты? — послышался голос Максуэлла.

— По-моему, да. — Впрочем, не совсем.

Он протянул руку. Старейшина морской авиации схватил руку человека за бортом, вытащил избитое тело на палубу и тут же отправил его в каюту.

* * *

— Четыре-один-браво, это флот к западу от вас... мы ничего не обнаружили, приятель.

— Боюсь, что вы правы, флот. Если хотите, можете отправляться домой. Мы останемся здесь ещё на некоторое время, — произнёс в микрофон Ореза. С их стороны было весьма благородно оказать помощь в поисках и в течение трёх часов прочёсывать поверхность залива. Совсем неплохо, если учесть, что на яхте находились два адмирала. Они даже управляли яхтой почти умело. В другое время он пошутил бы относительно того, как искусно военно-морской флот овладел морским делом. Но не сейчас. Патрульный катер береговой охраны с Орезой за штурвалом будет продолжать поиски всю ночь и обнаружит одни обломки.

* * *

Для газет это было сенсацией, хотя и не совсем понятной. Лейтенант детективов Марк Шарон, получив сведения от своего источника — несмотря на то что находился в административном отпуске, после того как застрелил бандита при аресте, — ворвался в подпольную лабораторию наркомафии и во время начавшейся перестрелки был убит при исполнении служебных обязанностей, успев прикончить двух руководителей наркобизнеса. Чуть раньше трём молодым женщинам удалось спастись, и они сумели опознать одного из убитых поставщиков наркотиков как жестокого убийцу, что, возможно, и объясняло поразительное рвение и героическое поведение лейтенанта Шарона. Проведённое расследование помогло закрыть несколько затянувшихся дел, что показалось репортёрам слишком уж удачным. На шестой странице была помещена короткая заметка о несчастном случае с яхтой в заливе.

Через три дня лейтенанту Райану позвонили из Центрального архива вооружённых сил в Сент-Луисе и сообщили, что личное дело Келли возращено, но они не могут сказать, где оно находилось все это время. Райан поблагодарил сотрудницу архива за ее усилия в поисках документов. Он закрыл дело Келли вместе с остальными и даже не пытался запросить отпечатки пальцев бывшего боцмана. Таким образом, подмена Риттером отпечатков пальцев Келли отпечатками пальцев человека, вряд ли намеревающегося когда-либо посетить Америку, оказалась излишней.

Единственное, что весьма беспокоило Риттера, это телефонный звонок. Но даже преступникам разрешается один раз поговорить по телефону, и Бобу Риттеру не хотелось отказать Кларку в такой просьбе. Пять месяцев спустя Сандра О'Тул уволилась из больницы Джонса Хопкинса и переехала в прибрежный район Виргинии, где ей был предоставлен целый этаж здания школы медсестёр в результате блестящих рекомендаций профессора Самуэла Розена.

Том Клэнси Радуга Шесть

Нет согласия между львами и людьми,

И волки не дружат с ягнятами.

Гомер

Пролог Предварительная подготовка

Джон Кларк провел больше времени в самолетах, чем многие из профессиональных пилотов, и знал статистические данные, связанные с полетами, не хуже их, и все-таки ему не нравилось пересекать океан на двухмоторном самолете. По его мнению, лучшим числом двигателей для самолета является четыре, потому что выход из строя одного из них означает потерю всего лишь 25 % подъемной силы, тогда как на этом «Боинге-777» компании «Юнайтед» теряется сразу половина. Может быть, он беспокоился больше обычного, потому что вместе с ним летели жена, дочь и зять. Нет, дело не в этом. Он совсем не нервничал, по крайней мере из-за полета. Это было какое-то смутное беспокойство... из-за чего, спросил он себя. Рядом с ним, у иллюминатора, сидела Сэнди, погруженная в чтение детектива, тогда как он пытался читать последний номер «Экономиста» и не переставал думать о том, чем вызван холодок на шее. Он стал было поворачивать голову, осматривая салон самолета в поисках опасности, но тут же взял себя в руки. Похоже, все в порядке, и ему не хотелось казаться нервным пассажиром экипажу самолета. Кларк отпил белого вина из бокала, стоящего перед ним, пожал плечами и вернулся к чтению статьи, повествующей о том, каким безопасным стал новый мир.

По его лицу пробежала гримаса. Ну что ж, приходилось признать, что ситуация в мире сейчас намного спокойнее, чем в предыдущие годы. Кларку больше не приходилось выбираться из люка подводной лодки у русского берега, или лететь в Тегеран, чтобы провести операцию явно не по вкусу иранцам, или плыть по вонючей реке в Северном Вьетнаме, спасая сбитого американского летчика. Когда-нибудь, возможно. Боб Хольцман уговорит его написать книгу воспоминаний. Проблема заключалась в том, поверит ли кто-нибудь тому, что пришлось ему пережить, да и позволит ли ЦРУ поведать миру о его приключениях, разве что на смертном одре? Джон не спешил умирать, особенно сейчас, когда ожидал рождения внука. Ему не хотелось думать о смерти. Пэтси забеременела, должно быть, уже в брачную ночь, и сияющий гордый вид Динга отчасти это подтверждал. Джон оглянулся назад, в салон бизнес-класса — занавеску еще не задернули, — и увидел дочь и зятя, держащих друг друга за руки, пока стюардесса рассказывала о мерах безопасности. Если самолет упадет в воду на скорости в четыреста узлов, достаньте из-под своего кресла спасательный жилет, он надуется после того, как вы потянете за... Джон слышал эту лекцию много раз. Ярко-желтый спасательный жилет сделает проще поиск места катастрофы — только для этого он и годится.

Кларк снова оглядел салон. Холодное чувство опасности не покидало его. Но почему? Стюардесса прошла по салону и взяла его бокал. Самолет выруливал на взлетную полосу. Стюардесса остановилась у кресла Алистера на левой стороне салона первого класса. Кларк перехватил его тревожный взгляд, когда англичанин поставил спинку кресла в вертикальное положение. Неужели он тоже что-то заметил? Тогда для этого действительно есть основания, ведь ни одного из них нельзя обвинить в излишней нервозности.

Алистер Стэнли был майором в Специальной Воздушной Службе, перед тем как его перевели в Секретную Разведывательную Службу. Он занимал должность, похожую на должность Джона, — ее можно назвать выполнением особых заданий, которые были не по вкусу более щепетильным коллегам. Алистер и Джон понравились друг другу, когда им пришлось выполнять задание в Румынии восемь лет назад, и американец с удовольствием узнал, что им придется снова работать вместе, хотя оба были уже слишком пожилыми для выполнения заданий, требующих особой подготовки. Административная работа была не слишком по душе Джону, но он понимал — ему уже не двадцать лет... или тридцать... и даже не сорок. Слишком стар, чтобы бегать по улицам и прыгать через заборы.

...Динг сказал ему об этом всего лишь неделю назад вкабинете Джона в Лэнгли, причем с подчеркнутым уважением, большим, чем обычно, поскольку зять старался быть особенно вежливым с будущим дедушкой своего первого ребенка.

Какого черта, подумал Кларк, удивительно уже то, что он дожил до времени, когда может ворчать о наступлении старости — нет, не старости, просто молодость прошла... Не говоря уже о том, что к нему относились с уважением как к директору нового агентства.

Директор. Почетный титул для отставного разведчика. Но разве можно отказать Президенту, особенно если он твой хороший друг?

Шум двигателей усилился. Кларк испытывал знакомое чувство, подобное тому, как вдавливаешься в спинку сиденья спортивного автомобиля, стремительно проскакивающего красный свет светофора, только на этот раз ощущение было более сильным. Сэнди летала очень редко и даже не оторвалась от книги.

Должно быть, очень интересная, хотя Джон никогда не читал детективы. Он никогда не понимал их и потому чувствовал себя глупо, несмотря на то что в своей профессиональной жизни с ним неоднократно случались настоящие приключения.

Тихий голосок в голове произнес «взлет», и пол под ногами взлетел вверх. Корпус самолета последовал вслед за носом, полет начался по-настоящему, шасси скрылись внутри корпуса. И тут же пассажиры опустили спинки кресел, чтобы поспать во время полета до Хитроу в Лондоне. Джон тоже немного опустил спинку, но не так, как другие. Сначала он хотел пообедать.

— Полетели, милый, — сказала Сэнди, на мгновение оторвавшись от книги.

— Надеюсь, тебе понравится.

— После того как покончу с этой, у меня приготовлены три поваренные книги.

— Ну и кто оказался преступником? — улыбнулся Джон.

— Пока неясно, но, думаю, его жена.

— Это верно, адвокаты берут огромные гонорары за разводы.

Сэнди хихикнула и склонилась над книгой. Стюардессы встали со своих кресел и принялись разносить напитки. Кларк закончил «Экономист» и взялся за «Спортс Иллюстрейтед». Черт побери, оказывается, он пропустил заключительные матчи футбольного сезона. Даже во время операций он всегда старался следить за ходом розыгрыша. «Медведи» снова добивались успехов, а он вырос с «Папой Медведем» Джорджем Халасом и «Чудовищами Мидуэя» — часто думал, а ведь он мог тоже стать профессиональным футболистом. В школе он был очень неплохим получетвертным, и университет Индианы проявлял к нему интерес, и не только как к футболисту, но и как к пловцу. Затем Кларк решил не поступать в колледж и поступил в военно-морской флот — как это сделал его отец, но стал членом привилегированного подразделения «морских котиков», а не матросом на эскадренном миноносце...

— Мистер Кларк? — Стюардесса положила перед ним меню. — Миссис Кларк?

Еще одна приятная вещь для пассажира первого класса. Экипаж самолета делал вид, что знает ваше имя. Джон был автоматически привилегированным пассажиром — он накопил значительное количество бонусных миль, поскольку часто летал самолетами этой компании, а теперь будет летать самолетами компании «Бритиш Эруэйз», которая поддерживала отличные отношения с британским правительством.

Кларк обратил внимание, что меню было превосходным — обычно так и бывает на международных рейсах, — такими же были вина... но он решил ограничиться стаканом воды вместо вина. Недовольно проворчал, устроился в кресле поудобнее и закатал до локтей рукава рубашки. На этих рейсах ему всегда кажется жарко.

Затем послышался голос капитана, прервавший демонстрацию всех фильмов на крошечных экранах. Он сообщил, что самолет отклонится к югу, чтобы воспользоваться попутным воздушным потоком. Благодаря этому, объяснил капитан Уилл Гарнет, они прибудут в Хитроу на сорок минут раньше. Он ничего не сказал про то, что полет из-за этого будет не таким плавным. Авиакомпании всегда стремятся экономить топливо, и сорок пять минут означают золотую звезду в досье капитана... или по крайней мере серебряную...

Привычные ощущения. Самолет наклонился на правый борт, пересекая океан от города Сил Айл в Нью-Джерси и начал полет в три тысячи миль, когда кончится океанская гладь и внизу снова покажется земная твердь где-то на ирландском берегу, который они достигнут примерно через пять с половиной часов, подумал Джон.

Часть этого времени он поспит. По крайней мере, капитан не стал беспокоить их обычной туристской информацией — мы летим сейчас на высоте в сорок тысяч футов, это означает падение почти в восемь миль, если вдруг отвалятся крылья и...

Стюардессы начали разносить обед. То же самое они будут делать в туристском классе, где тележки с винами и тарелками загромоздят проходы.

Все началось на левой стороне самолета. Мужчина был одет как полагается, на нем был пиджак, именно это привлекло внимание Джона. Большинство пассажиров снимают их, как только садятся в кресло, но... это был черный автоматический «браунинг» — армейский пистолет, сразу понял Кларк, и меньше чем через секунду это же заметил Алистер Стэнли. Еще через мгновение на правой стороне появились двое мужчин, проходя совсем рядом с креслом Кларка.

— Проклятие, — произнес он так тихо, что его слышала только Сэнди. Она повернулась и посмотрела, но перед тем как она успела сказать или сделать что-то, Джон схватил ее за руку. Этого было достаточно, чтобы заставить ее замолчать, но женщина на другой стороне прохода закричала — ну почти закричала. Сидевшая рядом с ней женщина закрыла ей рукой рот и почти заглушила крик. Стюардесса посмотрела на мужчин, не веря своим глазам. Такого не случалось много лет. Неужели это повторяется снова?

Кларк задавал себе этот же вопрос, за которым тут же последовал другой: какого черта он положил свой пистолет в сумку, лежащую на полке над головой? Какой смысл брать пистолет с собой, идиот, если ты не можешь достать его? Ошибка, достойная зеленого новичка! Стоило посмотреть налево, чтобы увидеть такое же выражение на лице Алистера. Два самых опытных агента, их пистолеты меньше чем в четырех футах над головой, но с таким же успехом они могли спрятать оружие в чемоданы и отправить в багажное отделение самолета.

— Джон.

— Успокойся, Сэнди, — ответил муж тихим голосом. Он отлично понимал, что это легко сказать, но трудно сделать.

Джон откинулся на спинку кресла, повернул голову от иллюминатора и внимательно окинул взглядом салон. Итак, их трое. Один, по-видимому, старший, ведет стюардессу вперед. Там она открыла ключом кабину пилотов. Джон видел, как оба вошли внутрь и закрыли за собой дверь. Теперь капитан Уилльям Гарнет узнает, что происходит в его самолете. Остается надеяться, что он будет вести себя как подобает профессионалу и его обучили отвечать да, сэр; нет, сэр; три мешка дерьма вам, сэр, любому, кто войдет в кабину с пистолетом в руке. Лучше всего, если раньше капитан служил в ВВС или на флоте и потому не попытается сделать что-нибудь глупое, вроде геройского поступка. Его задача сейчас заключается в том, чтобы посадить самолет на землю в любом месте, потому что чертовски трудно убить триста человек, когда самолет стоит на земле с клиньями под колесами.

Три террориста, один из них в кабине пилотов. Он останется там, чтобы следить за действиями пилотов и говорить по радио, передавая свои требования тем. Еще двое остались в салоне первого класса, наблюдая за обоими проходами.

— Дамы и господа, с вами говорит капитан. Я оставил включенным предупреждение о необходимости застегнуть пояса. Мы входим в зону небольшой турбулентности. Прошу вас пока оставаться в своих креслах. Я снова обращусь к вам через несколько минут. Спасибо за внимание.

Отлично, подумал Джон, и заметил одобрительный взгляд Алистера. Голос капитана был спокойным, а террористы не проявляли признаков психоза — пока не проявляли. Пассажиры в туристском салоне не замечали, по-видимому, ничего опасного — пока. Это тоже неплохо. Иначе может возникнуть паника... нет, не обязательно, но для всех будет лучше, если люди не будут знать, что есть причина для паники.

Итак, захватчиков трое. Всего трое? Может быть, есть и четвертый, спрятавшийся среди пассажиров? Тогда именно у него находится взрывное устройство, если такое существует, а бомба является худшим из всего, что можно придумать. Пистолетная пуля пробьет обшивку самолета и вызовет быстрое снижение, результатом чего будут переполненные гигиенические пакеты и испачканное нижнее белье у некоторых пассажиров, но от этого никто не умирает. Взрыв бомбы приведет к гибели всех находящихся на борту самолета — по-видимому, приведет, — решил Кларк, а он достиг зрелого возраста благодаря тому, что старался избегать ненужного риска, если это не вызывалось необходимостью. Может быть, дать возможность самолету лететь туда, куда, черт побери, эти трое хотят лететь, и тогда начнутся переговоры, а к этому времени станет известно, что среди пассажиров находятся три «очень специальных человека». Сейчас об этом уже, наверно, стало известно. Террористы говорят на радиочастоте авиакомпании и сообщили о плохих новостях. Тогда начальник службы безопасности компании «Юнайтед» — Кларк был знаком с Питом Флемингом, бывшим заместителем директора ФБР — сразу свяжется со своим бывшим агентством, и колеса закрутятся. Информация поступит в ЦРУ и министерство иностранных дел, в группу ФБР по спасению заложников в Квантико и «Дельта Форс» Уилли Байрона в Форт Брэгг. Пит передаст им также список пассажиров самолета, и имена трех — Кларка, Стэнли и Чавеза — будут обведены красным маркером. Из-за этого Уилли будет нервничать, а сотрудники Лэнгли и Туманной долины[240] задумаются об утечке секретных сведений... — впрочем, Кларк отбросил этот вариант. Такого рода случай заставит глубоко задуматься сотрудников оперативного отдела ЦРУ в зале операций старого здания штаб-квартиры в Лэнгли. Не исключено.

Пришло время и ему приняться за работу. Кларк медленно повернул голову и посмотрел на Доминго Чавеза, сидящего в двадцати футах от него. Когда установился зрительный контакт между ними, Джон коснулся кончика носа, словно почесав его. Чавез сделал то же самое... и Динг по-прежнему не снимал пиджака. Он больше привык к жаркой погоде, подумал Джон, и, наверно, ему холодно в самолете. Отлично. Динг привык носить свою «беретту» сорок пятого калибра за поясом сзади. Правда, достать пистолет из-за спины нелегко для человека, пристегнутого ремнем к креслу. Несмотря на это, Чавез знает теперь о происходящем и понимает, что пока не нужно ничего предпринимать. Пока.

А как будет реагировать Динг с беременной женой, сидящей рядом? Обычно он ведет себя спокойно и хладнокровно, но под внешней оболочкой он все-таки остается мужчиной латинского происхождения с горячим темпераментом — даже Джон Кларк, несмотря на весь свой опыт, видел недостатки в других, являющиеся совершенно естественными для него. Рядом с ним тоже сидела жена, и он видел, что Сэнди напугана, а ведь она не должна беспокоиться о собственной безопасности... Об этом должен позаботиться ее муж.

Один из террористов читал список пассажиров. Ну что ж, это покажет Джону, была ли где-нибудь утечка сведений, имеющих отношение к безопасности. Но, если такая утечка существует, он ничего не сможет сделать. На данный момент. Во всяком случае, до тех пор, пока не поймет, что происходит и какова цель террористов. Иногда приходится сидеть и ждать, сохранять спокойствие и...

Мужчина в начале левого прохода пошел вперед и, сделав несколько шагов, остановился и посмотрел на женщину, сидящую у иллюминатора рядом с Алистером.

— Кто вы? — с напором спросил он по-испански.

Женщина назвала имя, которое Джон не расслышал, — это было испанское имя, но с расстояния в двадцать футов он не сумел разобрать его, главным образом потому, что ее ответ был спокойным и вежливым... образованная дама, подумал он. Может быть, жена дипломата? Алистер откинулся на спинку кресла, глядя на мужчину с пистолетом широко открытыми голубыми глазами, стараясь показать, как отчаянно испуган и, следовательно, не опасен.

Из заднего салона самолета донесся крик.

— Смотрите, у него пистолет! — раздался мужской голос.

Проклятие, подумал Джон. Теперь все знают о происходящем. Мужчина, стоящий в начале правого прохода, постучал в дверь кабины и просунул туда голову, чтобы сообщить главарю об этой новости.

— Дамы и господа. С вами говорит капитан Гарнет. Видите ли, я получил указание сообщить вам, что мы меняем наш курс... У нас, понимаете, находятся на борту несколько гостей, которые хотят, чтобы я летел в Лагоа на Азорских островах. Они говорят, что не хотят никаких неприятностей, все останутся целыми, но они вооружены, и мы со вторым пилотом Ренфордом будем точно исполнять все их указания. Прошу вас сохранять спокойствие и не покидать своих кресел. В случае каких-нибудь перемен я снова обращусь к вам. Спасибо за внимание. — Отлично, подумал Кларк. Судя по всему, капитан служил раньше в ВВС и получил там превосходную подготовку. Его голос был спокойным и невозмутимым, подобно пару, поднимающемуся с бруска сухого льда.

Пока все идет хорошо.

Лагоа на Азорских островах. Там раньше находилась военно-морская база США, вспомнил Кларк. Может быть, она по-прежнему действует как промежуточная остановка для дозаправки самолетов, совершающих длительные полеты над Атлантическим океаном? А мужчина слева от него говорил по-испански, и женщина ответила ему на том же языке. Скорее всего, это не террористы с Ближнего Востока. Говорят по-испански.

Баски? В Испании по-прежнему неспокойно. А кто эта женщина? Кларк посмотрел на нее. Теперь все оглядывались по сторонам, и, повернув голову, он не привлекал к себе внимания. Немного за пятьдесят, изысканная внешность. Посол Испании в Вашингтоне — мужчина. Может быть, это его жена?

Теперь мужчина в левом проходе повернулся к соседнему креслу.

— А вы кто такой?

— Алистер Стэнли, — прозвучал ответ. Кларк знал, что обманывать не имеет смысла.

Они летели открыто, под своими именами. Никто не знал об их агентстве. Да и самого агентства еще не существовало. Черт побери, подумал Кларк.

— Я англичанин, — добавил Алистер дрожащим голосом. — Мой паспорт в сумке на верхней полке, и я могу... — Он протянул руку, но мужчина с пистолетом ударил по ней, заставив ее опуститься.

Неплохая попытка, подумал Кларк, хотя она и не удалась. Алистер мог снять сумку с полки, достать паспорт и затем положить пистолет на колени. Но Алистер уже сделал одну попытку и знает, как ему поступать дальше. Три хищных волка в самолете не знают, что среди стада овец находятся три огромных сторожевых пса.

Уилли сейчас не отрывает от уха телефонную трубку. У «Дельты» всегда была наготове дежурная группа, готовая к немедленному действию, и они уже приступили к развертыванию. Полковник Байрон будет сам руководить ими. Маленький Уилли был солдатом до мозга костей. У него есть заместитель и несколько штабистов, оставшихся в казарме, пока он находится с передовой группой. Сейчас все колеса крутятся, механизм приведен в действие. Джону и его друзьям оставалось только сидеть и ждать... до тех пор, пока террористы не потеряют самообладание.

Слева снова донеслась испанская речь.

— Где ваш муж? — потребовал ответа террорист. Он был вне себя от ярости. И понятно почему, подумал Джон. Послы являются отличными целями для похищения. Их жены — тоже. Женщина выглядела слишком изысканно, чтобы быть женой простого дипломата, а посольство в Вашингтоне должен возглавлять высокопоставленный человек, испанский аристократ. В Испании аристократы все еще пользуются уважением. Превосходная цель, способная оказать сильное давление на испанское правительство.

Неудачная попытка — было следующей мыслью Кларка. Террористам был нужен посол, а не его жена, вот почему они испытывали раздражение. Ненадежная информация, подумал он, глядя на террористов. Даже со мной случалось такое. Один или два раза.

Двое мужчин, которых он рассматривал, разговаривали друг с другом очень тихо, но поведение выдавало их с головой. Ясно, что они были вне себя. Итак, он находился в двухмоторном самолете, захваченном тремя (или больше?) террористами ночью над Северной Атлантикой. Могло быть и хуже, пробормотал про себя Джон. На них могли быть надеты жилеты с пластиковой взрывчаткой и взрывателями, рассчитанными на немедленное действие.

Каждому из них меньше тридцати, лет двадцать шесть — двадцать семь. Достаточно взрослые, чтобы получить хорошую техническую подготовку, но слишком молодые и потому нуждаются в руководстве опытных людей. Недостаточный опыт операций и слишком мало здравого смысла. Они считают, что отлично подготовлены, умны и все им известно. В этом заключается проблема вероятности гибели. Настоящие солдаты понимают ее реальность гораздо лучше, чем террористы. Эти трое хотят добиться успеха и не готовы рассматривать альтернативные решения. Скорее всего, самостоятельная полупрофессиональная акция.

Баски-сепаратисты никогда не связываются с иностранцами, не правда ли? По крайней мере, не трогают американцев, но это американский самолет, и террористам предстоит перешагнуть опасную черту. Самостоятельная миссия, задуманная самими террористами? Возможно. Теперь им предстоит принять трудное решение.

В подобной ситуации необходима определенная степень предвидения. Даже у терроризма есть свои правила. Они являются чем-то вроде неизменного ритуала, заключающегося в шагах, которые необходимо предпринять, прежде чем случится что-то, после чего уже нет возврата. Ритуалы или, если хотите, правила терроризма дают возможность начать переговоры. Переговорщик должен установить контакт с террористами, добиваться сначала маленьких уступок — давайте, ребята, отпустите детишек с их матерями, ладно? Это ведь не так уж важно для вас, зато будет выглядеть хорошо на телевидении, верно? Потом нужно просить о дальнейших уступках. Потом речь пойдет о стариках — чего вы добьетесь, если будете убивать бабушек и дедушек? Затем следует передать террористам пищу, может быть, с подмешанным валиумом. А тем временем техники группы захвата начнут устанавливать в самолете микрофоны и миниатюрные датчики, от которых оптические световоды ведут к телевизионным аппаратам.

Идиоты, подумал Кларк о террористах. Их попытка обречена на неудачу. Она почти равносильна похищению детей ради выкупа. Полицейские слишком хорошо научились преследовать этих дураков, а Маленький Уилли сейчас наверняка грузит свою группу в транспортный самолет на базе ВВС в Поупе. Если мы действительно совершим посадку в Лагоа, процесс начнется очень скоро, и вопрос заключается только в том, сколько солдат группы захвата подвергнутся риску, прежде чем террористы будут убиты или захвачены живыми. Кларку довелось работать с парнями и девушками полковника Байрона. Стоит им ворваться внутрь самолета, по крайней мере эти трое уж точно не покинут его живыми. Проблема заключалась в том, что будет с самим самолетом после этого. Захват лайнера с террористами походит на перестрелку в начальной школе, только с большим числом участников.

Захватчики продолжали разговаривать между собой в носовой части лайнера, почти не обращая внимания на пассажиров. В определенном смысле это было логично. Самой важной частью самолета для них была кабина пилотов, хотя всегда нужно держать под контролем и все остальное. Они ведь не знают, кто может оказаться среди пассажиров.

Время вооруженных охранников, сопровождающих авиалайнеры, давно прошло, но вместе с пассажирами летали и полицейские, а некоторые из них брали с собой табельное оружие, ну, может быть, не на международных авиалиниях, но глупцы не уходят в отставку живыми из террористического бизнеса. Даже умные и опытные террористы редко живут слишком долго. Ну а эти? Дилетанты. Разработанная ими самими акция полна просчетов. Недостаточные сведения о пассажирах. Ярость и разочарование, когда становится известно о провале операции. Но ситуация становилась хуже. Один из террористов сжал левую руку в кулак и потряс им над головой, проклиная весь ненавистный мир, воплощением коего для него стал салон самолета.

Просто великолепно, подумал Джон. Он повернулся в кресле, снова перехватил взгляд Динга и едва заметно покачал головой. В ответ он увидел, что Динг вопросительно поднял брови. Доминго знал, как говорить на настоящем английском языке, когда этого требовала обстановка.

Казалось, атмосфера внутри салона изменилась к худшему. Террорист номер два вошел в кабину пилотов и оставался там несколько минут, пока Джон и Алистер наблюдали за парнем, который стоял слева, глядя вдоль прохода. После двух минут бесцельного внимания он повернулся и направил взгляд в хвост салона, наклонив голову вперед, словно намереваясь сократить расстояние. Выражение его лица постоянно менялось от решимости до бессилия. Затем, так же быстро, он пошел налево, остановившись на мгновение и бросив яростный взгляд на дверь кабины.

Их всего трое, решил Джон в тот момент, когда второй террорист вышел из кабины пилотов. Третий террорист слишком нервничал. Неужели только трое, удивленно подумал Джон. Если трое, значит, они действительно дилетанты. Ситуация могла показаться забавной в другой обстановке, но не в авиалайнере, летящем со скоростью пятьсот узлов на высоте 37 тысяч футов над Северной Атлантикой. Может быть, они сохранят здравомыслие и позволят пилоту посадить двухмоторный гигант?

Но Кларку было ясно — террористы не были спокойными.

Вместо того чтобы занять свое место и наблюдать за правым проходом, второй террорист подошел к третьему, и они начали говорить о чем-то хриплым шепотом.

Кларк не мог разобрать слова, но их поведение говорило само за себя. Ситуация стала совсем плохой, когда второй террорист показал на дверь кабины.

Так вот в чем дело: никто из них не является главарем, понял Джон. Ну просто великолепно, три террориста с пистолетами в руках, не знающие, что делать дальше внутри огромного самолета. Впервые Кларк почувствовал страх. Ему и раньше приходилось испытывать его. Много раз он попадал в отчаянную ситуацию, но всегда у него был элемент контроля над положением — если не контроля, то, по крайней мере, он знал, что была, например, возможность удрать и избежать опасности. Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

Второй террорист направился к женщине, сидящей рядом с Алистером. Он остановился, глядя на нее в течение нескольких секунд, затем посмотрел на Алистера, который ответил испуганным взглядом.

— Да? — произнес наконец англичанин с акцентом в высшей степени образованного человека.

— Кто вы такой? — спросил террорист грубым голосом.

— Я уже говорил вашему другу, старина. Меня зовут Алистер Стэнли. Мой паспорт в сумке на верхней полке, если он вас интересует. — Голос Алистера был достаточно дрожащим, чтобы походить на голос испуганного человека, с трудом сохраняющего самообладание.

— Да, покажите его мне!

— Разумеется, сэр. — Элегантно медленным движением бывший майор британской спецслужбы расстегнул пояс, удерживавший его в кресле, встал, открыл крышку верхней полки и достал свою черную сумку. — Вы позволите? — спросил он. Второй террорист кивнул.

Алистер расстегнул застежку-молнию на боковой стороне сумки, достал оттуда паспорт, передал его террористу, затем опустился в кресло, держа сумку на коленях дрожащими руками.

Террорист номер два взглянул на паспорт и бросил его обратно на колени Алистеру.

Джон не сводил глаз с происходящего. Затем террорист сказал что-то по-испански женщине, сидящей в кресле 4А. Джону показалось, что он спросил, где ее муж. Женщина ответила тем же самым спокойным голосом, которым она отвечала несколькими минутами раньше, и террорист номер два бросился назад к номеру три, чтобы снова посоветоваться с ним. Алистер выдохнул и окинул взглядом салон, словно стараясь удостовериться в своей безопасности, и наконец встретил взгляд Джона. Его руки и лицо были неподвижными, но, несмотря на это, Джон знал, о чем он думает. Алистеру тоже не нравилась ситуация, и, что еще более важно, он видел террористов номер два и три рядом с собой, смотрел им в глаза. Джону необходимо принять это во внимание в своих расчетах. Алистер Стэнли был, кроме того, обеспокоен. Он поднял руку, словно разглаживая волосы, и дважды постучал одним пальцем по голове над ухом. Положение могло быть даже хуже, чем он боялся.

Кларк вытянул руку, стараясь скрыть ее от двух террористов в передней части салона, и выпрямил три пальца. Алистер чуть заметно кивнул и отвернулся на несколько секунд, давая Джону возможность обдумать полученную информацию. Он был согласен, что террористов было всего трое. Джон кивнул, поблагодарив англичанина за подтверждение его догадки.

Было бы намного лучше, если бы они имели дело с опытными террористами, но опытные террористы больше не выкидывают таких фокусов. Шансы на успех были слишком незначительными, как доказали это израильтяне в Уганде и немцы в Сомали.

Террористы находятся в безопасности, только пока самолет продолжает полет, но он не может лететь без конца, а когда совершит посадку, на террористов обрушится весь цивилизованный мир со скоростью молнии и мощью торнадо в Канзасе. Проблема заключалась в том, что не так уж много людей хотели умереть, не достигнув тридцати лет. А те, которые были готовы на смерть, применяли бомбы. Таким образом, опытные террористы пользовались другими методами. По этой причине они были более опасными противниками, но их действия являлись предсказуемыми. Они не убивали людей ради забавы и не приходили в отчаяние в начале операции, потому что планировали свои действия искусно и тщательно.

Эти трое были глупцами. Они приступили к операции, не спланировав ее должным образом и не собрав нужные сведения. В противном случае им стало бы известно, что их основная цель не летит этим рейсом, и теперь они понимали, что их недоношенная операция потерпела неудачу, и перед ними был выбор — смерть или пожизненное заключение... ради чего? Единственная хорошая новость, если ее можно так назвать, заключалась в том, что отбывать заключение им придется в Америке.

Однако им не хотелось провести жизнь в стальной клетке, равно как и умереть через несколько дней, — но скоро они начнут понимать, что третьей альтернативы нет.

Пистолеты у них в руках были единственным козырем, и они могут решить воспользоваться ими, чтобы выбраться из отчаянной ситуации. А для Кларка выбор состоял в том, стоит ли ждать, когда это начнется... Нет. Он не может сидеть и ждать, когда террористы начнут убивать людей. О'кей. Кларк наблюдал за двумя террористами в течение еще одной минуты, видел, что они смотрят друг на друга, одновременно пытаясь следить за обоими проходами, пока он обдумывал свои дальнейшие действия. Как с глупыми, так и с опытными террористами простые планы обычно оказываются лучшими.

Прошло еще пять минут, пока номер два не решил снова поговорить с номером три.

Когда они начали разговор, Джон повернулся и встретился взглядом с Дингом. Он провел пальцем по верхней губе, словно разглаживая усы, которых у него никогда не было. Чавез наклонил голову, будто спрашивая: Ты уверен? Но понял сигнал. Динг расслабил ремень у своего кресла и протянул левую руку за спину, достав пистолет под испуганным взглядом своей молодой жены. Доминго коснулся ее правой руки, чтобы успокоить, прикрыл «беретту» салфеткой у себя на коленях, равнодушно посмотрел вперед и стал ждать, когда его руководитель примется за дело.

— Ты! — террорист номер два окликнул Кларка с начала прохода.

— Да? — ответил он, глядя вперед невинным взглядом.

— Сиди тихо! — Английский у террориста был не таким уж плохим. Впрочем, у европейских школ сейчас хорошие лингвистические программы.

— Послушайте, я слишком много выпил, и видите ли, у меня проблема... Por favor[241] — добавил он смущенным голосом.

— Нет, оставайтесь в своем кресле!

— Эй, что вы будете делать? Застрелите парня, который всего лишь хочет помочиться? Я не знаю, в чем заключается ваша проблема, о'кей, но мне действительно нужно в сортир. Пожалуйста?

Номера два и три обменялись бессильным взглядом, что в очередной раз подтверждало их дилетантизм. Две стюардессы, пристегнутые ремнями в своих креслах, выглядели очень обеспокоенными, но молчали. Кларк подчеркнул свое желание, расстегнув ремень и поднимаясь из кресла.

Номер два подбежал к нему, вытянув руку с пистолетом, и остановился, едва не прижав дуло к груди Кларка. Сэнди смотрела на них широко открытыми глазами. Она никогда раньше не видела, чтобы ее муж делал что-нибудь опасное, она лишь отчасти знала, кем был человек, который спал рядом с ней в течение двадцати пяти лет. Если это был не он, значит, здесь стоял какой-то другой Кларк, о котором она слышала, но никогда не видела.

— Послушай, я войду в сортир, помочусь и вернусь обратно, о'кей? Черт побери, если хочешь, можешь следить за мной, — сказал он невнятным голосом, который приобрел, выпив половину стакана вина перед посадкой у входа в терминал. — Я не возражаю, понимаешь, только, пожалуйста, не дай мне замочить штаны, ладно?

На решение террориста повлиял рост Кларка — метр девяносто, а его руки с засученными рукавами рубашки были огромными и мощными. Номер три был ниже его на четыре дюйма и весил на тридцать фунтов меньше, но у него в руке был пистолет, и ему всегда нравилось заставлять больших людей поступать так, как ему хочется. Номер два схватил Кларка за левую руку, повернул его и грубо толкнул в направлении туалета на правом борту. Джон съежился и шагнул вперед, держа руки над головой.

— Gracias, amigo[242], о'кей? — Кларк открыл дверь. Номер два сделал еще одну ошибку, позволив ему закрыть за собой дверь. Джон сделал то, чего добивался, затем вымыл руки и посмотрел на себя в зеркало.

— Эй, Снейк, ты еще кое-чего можешь, — сказал он, без тени улыбки. О'кей, теперь за работу. Узнаем, на что они способны.

Джон отодвинул дверь и вышел с выражением благодарности и смущения на лице.

— Хей, спасибо, понимаешь.

— Возвращайся в свое кресло.

— Подождите, позвольте налить вам чашку кофе, о'кей, я... — Джон сделал шаг в направлении туристского салона, и номер два оказался настолько глуп, что последовал за ним, чтобы не спускать с него глаз, затем протянул руку, схватил Джона за плечо и повернул лицом к себе.

— Buenos noces[243], — раздался тихий голос Динга, стоявшего совсем рядом. Его пистолет был направлен в голову террориста номер два. Глаза террориста заметили отблеск темно-синей стали, и это полностью отвлекло его внимание. Правая рука Джона взлетела вверх, и кулак с размаха ударил террориста в правый висок. Потерявший сознание мужчина молча опустился на пол.

— Чем заряжен твой пистолет?

— Патронами с уменьшенным количеством пороха, — прошептал Динг. — Мы ведь в самолете, — напомнил он своему директору.

— Будь наготове, — негромко скомандовал Джон и увидел утвердительный кивок Динга.

— Мигуэль! — послышался громкий голос номера три.

Кларк подошел к кофеварке и налил чашку кофе, поставил ее на блюдце и не забыл ложку. Затем он вышел в левый проход и пошел вперед.

— Он сказал, чтобы я принес это вам. Спасибо, что вы позволили мне воспользоваться туалетом, — произнес Джон дрожащим, но благодарным голосом. — Вот ваш кофе, сэр.

— Мигуэль! — снова позвал своего напарника номер три.

— Он пошел в заднюю часть самолета. Вот ваш кофе. Теперь я должен вернуться в свое кресло, о'кей? — Джон сделал несколько шагов вперед и остановился, надеясь, что этот болван будет и дальше действовать, подобно дилетанту.

Террорист поступил именно так и направился к нему. Джон съежился немного, чашка и блюдце задрожали у него в руках, и в тот момент, когда номер три подошел к нему, глядя вправо в поисках своего напарника, Кларк выронил кофейный прибор на пол и тут же наклонился, чтобы поднять его, примерно в половине шага от кресла Алистера. Номер три автоматически наклонился следом. Это будет его последняя ошибка за вечер.

Мощные руки Джона схватили пистолет террориста, вывернули его и направили дуло в живот хозяину. Едва не раздался выстрел, но «браунинг» Алистера с силой опустился на затылок террориста. Номер три рухнул на пол, подобно тряпичной кукле.

— Нетерпеливый тип, — недовольно прохрипел Алистер. — Впрочем, очень ловко.

Затем он повернулся к ближайшей стюардессе и щелкнул пальцами. Она выскочила из своего кресла, подобно ракете, и подбежала к нему.

— Принесите веревку, шнурок, что угодно, чтобы связать их, да побыстрее!

Джон подобрал пистолет, быстро извлек магазин, затем оттянул затвор, чтобы выбросить патрон из патронника. Еще через две секунды он разобрал оружие и бросил детали под ноги соседки Алистера, чьи карие глаза были широко раскрыты от испуга.

— Мы — вооруженные охранники, сопровождающие лайнер, мэм. Успокойтесь и не обращайте внимания, — объяснил Кларк.

Через несколько секунд появился Динг, тащивший за собой тело террориста номер два. Стюардесса вернулась с клубком бечевки.

— Динг, отправляйся к кабине пилотов! — приказал Джон.

— Слушаюсь, мистер К. — Чавез пошел, держа «беретту» обеими руками, и остановился у двери кабины. Тем временем Джон склонился над лежащими террористами и связывал их. Его руки вспомнили морские узлы, которым их учили тридцать лет назад. Поразительно, подумал он, связывая террористов как можно туже. Если их руки почернеют, ну что ж, слишком плохо для них.

— Еще один, Джон, — напомнил ему Стэнли.

— Останься и следи за двумя нашими друзьями.

— С удовольствием. Будь осторожен, в кабине масса электроники.

— Без твоего напоминания я обязательно забыл бы об этом.

Джон пошел вперед, все еще без оружия. Его младший напарник замер у двери, пистолет в обеих руках, ствол направлен вверх.

— Что будем делать дальше, Доминго?

— О, я думал о зеленом салате и телятине, да и вино тут не такое уж плохое.

— Здесь неудачное место для перестрелки, Джон. Давай выманим его из кабины.

Это было разумное тактическое предложение. Террорист смотрит в сторону хвоста, и, если он выстрелит, пуля не причинит ущерб самолету, хотя пассажирам в первых рядах это вряд ли понравится. Джон сходил в туристский салон и вернулся с чашкой и блюдцем.

— Девушка! — обратился Кларк к другой стюардессе. — Свяжитесь с кабиной и скажите пилоту — пусть он передаст нашему другу, что Мигуэль хочет поговорить с ним. Затем встаньте вот здесь. Если дверь откроется и он спросит вас о чем-нибудь, укажите на меня. О'кей?

Стюардессе было под сорок, она выглядела привлекательной и совершенно спокойной. Она поступила в точности, как ей сказали, сняла трубку телефона и передала пилоту слова Кларка.

Через несколько секунд дверь открылась, и террорист номер один выглянул из кабины. Сначала он увидел только стюардессу. Она указала на Джона.

— Принести кофе?

Это запутало его, и он сделал шаг вперед по направлению к высокому мужчине с чашкой в руках. Его пистолет был направлен вниз.

— Привет, — послышался слева голос Динга, который прижал дуло своего пистолета к голове террориста.

Еще мгновение замешательства. Террорист не был готов к происходящему. Он заколебался, и его рука с пистолетом осталась опущенной вниз.

— Брось пистолет! — скомандовал Чавез.

— Будет лучше, если ты поступишь так, как он говорит, — прибавил Джон на отличном испанском языке. — Иначе мой друг убьет тебя.

Террорист в панике окинул взглядом салон в поисках своих напарников, но их нигде не было видно. Его замешательство увеличилось. Джон сделал шаг вперед, протянул руку к пистолету и взял его из руки террориста, который даже не сопротивлялся, засунул за ремень, затем повалил мужчину на пол и принялся обыскивать его. Дуло пистолета Динга не отрывалось от шеи террориста. Ближе к хвосту самолета Алистер делал то же самое с двумя связанными террористами.

— Два магазина... ничего больше. — Джон сделал знак первой стюардессе, которая тут же подошла к нему с клубком бечевки.

— Кретины, — проворчал по-испански Чавез. Затем он посмотрел на своего босса. — Джон, ты не думаешь, что мы слишком поторопились?

— Нет, — коротко ответил Кларк, встал и вошел в кабину пилотов. — Капитан?

— Кто вы такие, черт побери? — Пилоты не видели и не слышали ничего, что происходило в салоне самолета.

— Где находится ближайший военный аэродром?

— Аэродром королевских канадских ВВС в Гандере, — немедленно ответил второй пилот. — Ренфорд, — не так ли?

— Тогда летим прямо туда. Капитан, вы снова командуете этим самолетом. Мы связали всех трех террористов.

— Кто вы такой? — снова рявкнул Уилл Гарнет. Напряжение все еще не покинуло его.

— Просто пассажир, который решил помочь вам, — ответил Джон, спокойно глядя на капитана, и тот наконец понял. Гарнет служил раньше в ВВС. — Вы разрешите воспользоваться вашим радио, сэр?

Капитан показал на откидное сиденье и объяснил Кларку, как пользоваться радио.

— Это рейс «Юнайтед» девять-два-ноль, — произнес Кларк в микрофон. — С кем я говорю?

— Специальный агент ФБР Карни. А вы кто?

— Карни, свяжитесь со своим директором и передайте, что на линии «Радуга Шесть» ситуация под контролем. Пострадавших нет. Мы направляемся в Гандер, и нам нужны канадские полицейские.

— "Радуга"?

— Именно так, агент Карни. Повторяю, ситуация под контролем. Три террориста, пытавшиеся захватить самолет, задержаны нами. Жду, когда вы соедините меня со своим директором.

— Слушаюсь, сэр, — ответил очень удивленный голос. Кларк посмотрел на руки. Они немного дрожали, хотя операция закончилась успешно. Так уже случалось с ним несколько раз. Самолет наклонился налево, пока пилот говорил по радио, по-видимому, с Гандером.

— Девять-два-ноль, девять-два-ноль, это снова агент Карни.

— Карни, это «Радуга». — Кларк замолчал. — Капитан, эта линия шифрована?

— Да, шифрована.

Джон чуть не выругался — он нарушил радиодисциплину.

— О'кей, Карни, что у вас?

— С вами будет говорить директор. — Щелчок и короткий шум.

— Джон? — послышался новый голос.

— Да, Дэн.

— Что случилось?

— Самолет пытались захватить террористы, говорили по-испански, дилетанты.

— Они живые?

— Все трое в полном порядке, — подтвердил Кларк. — Я попросил пилота лететь на базу королевских канадских ВВС в Гандере. Мы будем там...

— ...Через девяносто минут, — подсказал второй пилот.

— Через полтора часа, — продолжал Джон. — Нам нужно, чтобы канадские полицейские ждали прибытия самолета, чтобы забрать террористов. И свяжитесь с Эндрюз. Пусть пришлют транспорт, который доставит нас в Лондон.

Ему не требовалось объяснять причину. Раньше предполагалось, что это будет простой перелет на рейсовом авиалайнере трех офицеров с двумя женами, но теперь их имена стали известны и не было никакого смысла ждать в здании аэропорта, чтобы и остальные пассажиры видели их лица, — большинство захотят пригласить выпить с ними, но это будет еще хуже. Все усилия, потраченные ими на то, чтобы сделать «Радугу» эффективной и секретной, оказались напрасными из-за трех испанских болванов — или кем еще они были. Да и канадская конная полиция поймет это, перед тем как передать террористов американскому ФБР.

— О'кей, Джон, я сам займусь этим. Позвоню Рени, и пусть он организует все должным образом. Тебе нужно что-нибудь еще?

— Да, пришли нам несколько часов сна, ладно?

— Тебе стоит только попросить, дружище, — засмеялся директор ФБР, и связь прервалась. Кларк снял наушники и повесил их на крючок.

— Да кто же вы такие, черт побери? — снова спросил капитан. Первоначальное объяснение явно не удовлетворило его.

— Сэр, я и мои друзья, — вооруженные охранники, оказавшиеся на борту вашего лайнера. Это ясно, сэр?

— Яснее некуда, — ответил Гарнет. — Рад, что вы оказались с нами. Тот, который был раньше в кабине, вел себя слишком грубо, если вы понимаете, что я имею в виду. Некоторое время мы чертовски беспокоились.

Кларк кивнул с понимающей улыбкой.

— Да, я тоже.

* * *

Они занимались этим уже довольно долго. Зеленовато-голубые микроавтобусы — всего четыре — циркулировали по Нью-Йорку, подбирая бездомных бродяг и отвозя в центры временного содержания, финансируемого корпорацией. Незаметная благотворительная операция привлекла внимание местного телевидения больше года назад, и в корпорацию поступило несколько десятков дружеских писем, затем операция снова скрылась за горизонтом, как обычно случается с подобными делами. Время подходило к полуночи и при падающей осенней температуре микроавтобусы продолжали ездить по городу, подбирая бездомных в центральном и южном Манхэттене. Они действовали не так, как раньше это делала полиция. Они не принуждали садиться в автобусы людей, которым помогали. Добровольцы из корпорации вежливо спрашивали, не хотят ли бездомные бродяги бесплатно провести ночь в чистой постели, и избегали религиозных осложнений, типичных для большинства подобных «миссий», как их традиционно называли. Тот, кто отказывался от предложения, получал одеяло — подержанное, их отдавали служащие корпорации, которые спали дома или смотрели в это время телевидение, — участие в операции было добровольным и для служащих. Одеяла были теплыми и водонепроницаемыми. Некоторые предпочитали проводить ночь на улице, полагая, что это их право на свободу. Большинство принимали предложение.

* * *

Даже безнадежные пьяницы предпочитали чистую постель и теплый душ. Сейчас в автобусе было десять человек, подобранных на улицах Манхэттена, — больше в него не помещалось. Им помогали подняться в машину, усаживали в кресла и пристегивали ремнями для безопасности.

Никто не знал, что был и пятый автобус, циркулирующий по Манхэттену, хотя бродяги увидели в нем нечто особенное, как только он отправился в путь. Служитель наклонился назад со своего кресла и раздал бутылки «Галло бургундского», дешевого красного калифорнийского вина, но все-таки не такого плохого, какое они привыкли пить и к которому что-то было уже добавлено.

К тому моменту, когда они прибыли к месту назначения, большинство пассажиров спали или были, по крайней мере, в бессознательном состоянии. Тем, которые могли двигаться, помогли перейти из одного автобуса в другой,уложили на койки, пристегнули ремнями и дали возможность уснуть. Остальных перенесли и пристегнули к койкам две пары мужчин. Когда работа была закончена, первый автобус уехал для чистки — они пользовались паром, чтобы убедиться, что оставшиеся следы грязи после перевозки бродяг и пьяниц были стерилизованы и удалены из автобуса. Второй автобус выехал на шоссе в западной части Нью-Йорка, поднялся по наклонному пандусу на мост Джорджа Вашингтона и пересек реку Гудзон. Отсюда он направился на север через северо-восточную часть Нью-Джерси, затем вернулся в штат Нью-Йорк.

Оказалось, что полковник Уилльям Литл Байрон был уже в воздухе на транспортном самолете «KG-10» военно-воздушных сил США и его курс был почти такой же, как и у «Боинга-777» авиакомпании «Юнайтед», только в часе лета позади. Он повернул на север и тоже направился к Гандеру. На бывшей базе Р-3 пришлось разбудить нескольких человек, чтобы принять приближающиеся реактивные «Джамбо», но это было меньшим из всего происходящего.

Трем террористам-неудачникам завязали глаза, связали по рукам и ногам и положили на пол перед первым рядом кресел первого класса, в которых разместились Джон, Динг и Алистер. Принесли кофе, и других пассажиров не пускали в эту часть салона авиалайнера.

— Я восхищаюсь тем, как решили эту проблему в Эфиопии, — заметил Алистер. Он пил чай.

— Ну и как там решили эту проблему? — устало спросил Чавез.

— Несколько лет назад была попытка похитить один из самолетов их национальной авиалинии, являющейся национальной гордостью Эфиопии. На борту самолета оказались несколько сотрудников службы безопасности, которые захватили и обезоружили террористов. Затем их пристегнули ремнями к креслам в салоне первого класса, обернули вокруг шеи полотенца, чтобы не испачкать обшивку кресел и перерезали им горло прямо в самолете. И знаете что...

— Все понятно, — заметил Динг, — больше никто не посягал на самолеты этой авиакомпании. Просто и эффективно.

— Совершенно верно, — англичанин поставил свою чашку на подлокотник. — Надеюсь, что подобное решение проблемы не будет происходить слишком часто.

Офицеры повернулись к иллюминатору и увидели огни посадочной полосы за мгновение перед тем, как «Боинг-777» грузно коснулся асфальта королевской канадской авиабазы в Гандере. Сзади донеслись негромкие восторженные возгласы и аплодисменты. Авиалайнер начал торможение и затем подъехал к военному терминалу, где остановился. Правая передняя дверь открылась, и к ней медленно и осторожно подъехал трап.

Джон, Динг и Алистер расстегнули ремни своих кресел и направились к выходу, глядя на трех террористов. Первым на борт самолета поднялся офицер королевских канадских ВВС с пистолетом на поясе. За ним последовали трое в гражданской одежде — по-видимому, полицейские.

— Вы мистер Кларк? — спросил офицер.

— Да. — Джон показал на лежащих террористов. — Вот ваши три арестанта. Полагаю, это правильный юридический термин. — Он устало улыбнулся. Полицейские подошли к лежащим террористам.

— Самолет, который вы ожидаете, уже в пути и совершит посадку примерно через час, — сказал ему канадский офицер.

— Спасибо. — Они пошли в глубину салона, чтобы забрать свой багаж и в двух случаях жен. Пэтси спала, и ее пришлось разбудить. Сэнди сидела, погруженная в чтение своей книги. Через пару минут все пятеро сошли вниз и направились к одному из автомобилей канадских ВВС. Как только автомобиль отъехал, «Боинг» двинулся вперед к гражданскому терминалу, давая возможность пассажирам выйти из самолета и немного размяться, пока его обслуживают и заправляют.

— А как мы попадем в Англию? — спросил Динг, после того как уложил жену спать в одной из свободных комнат.

— Ваши ВВС посылают сюда «VC-20». В Хитроу снимут ваш багаж из «Боинга-777». Полковник Байрон заберет отсюда трех ваших террористов, — объяснил старший офицер.

— Вот их оружие, — Стэнли передал три гигиенических пакета с разобранными пистолетами внутри. — «Браунинги М-1935», военного образца. Взрывчатки не было. Они действительно настоящие дилетанты. Думаю, это баски. По-видимому, их целью было похищение испанского посла в Вашингтоне. Его жена сидела в кресле рядом со мной.

Сеньора Констанца де Монтероза — их семье принадлежат виноградники. Выпускают бутылки с великолепными кларетом и мадерой. Думаю, вы узнаете, что это была самостоятельная террористическая операция, проведенная без разрешения руководства организации.

— И все-таки кто вы такие? — спросил полицейский.

На вопрос ответил Кларк.

— Мы не можем говорить об этом. Вы пошлете террористов обратно в Испанию?

— Нам дано указание из Оттавы поступить именно так в соответствии с Договором о воздушном пиратстве. Послушайте, но мне нужно сказать что-то представителям прессы.

— Скажите им, что на борту самолета случайно оказались три офицера из агентства по охране закона и они помогли справиться с идиотами, — посоветовал Джон.

— Да, это близко к правде, — согласился Чавез с ухмылкой. — Первый арест, который мне довелось произвести. Черт побери, я забыл зачитать им их права, — добавил он. Динг настолько устал, что все происшедшее казалось ему ужасно забавным.

* * *

Они были неслыханно грязными, как сразу заметили служители приемного отделения. В этом не было ничего удивительного, равно как и в том, что запах, исходящий от них, обратил бы в бегство даже скунса. С этим, однако, придется пока примириться. Носилки вынесли из автобуса и доставили в здание, находящееся в десяти милях от Бингхэмтона, штат Нью-Йорк, в холмистой местности центральной части штата. Когда их принесли в чистую комнату, всем десяти побрызгали в лицо из пластмассовой бутылки, похожей на ту, которая применяется при мытье окон. Это делалось по очереди, каждому из десяти, затем половине сделали инъекции в руку. В обеих группах из пяти человек каждому надели стальные браслеты с цифрами от "1" до «10» на них. Инъекции сделали тем, у кого были браслеты с четными цифрами. Группа с нечетными цифрами инъекций не получила. Закончив с этим, десять бродяг перенесли в комнату с койками, чтобы они выспались и отошли от вина и инъекций. Автобус, доставивший их, уже уехал, направляясь на запад в Иллинойс и возвращаясь к своим обычным обязанностям.

Водитель даже не знал, что он делал, кроме того, что управлял автобусом.

Глава 1 Меморандум

Полет на «VC-20B» не мог похвастать роскошью коммерческого лайнера — пища состояла из бутербродов и посредственного вина, — но кресла были удобными, а сам полет ровным и гладким, так что все спали до тех пор, пока колеса и закрылки не опустились на подлете к авиабазе британских ВВС в Нортхольте — военном аэродроме к западу от Лондона. Когда «C-IV» американских ВВС подрулил к пассажирскому коридору, Джон обратил внимание на возраст зданий.

— Это была база «спитфайеров» во время битвы за Британию, — объяснил Стэнли, потягиваясь в своем кресле. — Здесь допускают использование и реактивных частных самолетов.

— Тогда нам придется вылетать отсюда и возвращаться сюда достаточно часто, — заметил Динг, протирая глаза и мечтая о чашке кофе. — Сколько сейчас времени?

— Чуть больше восьми утра по местному времени — здесь ведь действует гринвичское время, верно?

— Совершенно точно, — подтвердил Алистер, подавляя зевок. И тут же пошел дождь, словно приветствуя прибывших на Британские острова. До терминала они прошли сотню ярдов, там чиновник поставил печати в их паспорта и официально поздравил с прибытием в страну, перед тем как вернуться к своему утреннему чаю и газете.

Снаружи ожидали три автомобиля — все три черные лимузины «Даймлер», которые тут же отправились в путь, сначала на запад, затем на юг к Герефорду. Кларк, сидевший в первом лимузине, подумал, что это является подтверждением того, что теперь он гражданский чиновник, в противном случае их ждал бы вертолет. Однако Британии все же были присуши некоторые черты цивилизации. Они остановились у придорожного МакДональдса, чтобы позавтракать гамбургерами и кофе. Сэнди фыркнула, подумав о холестерине. Уже много месяцев она упрекала Джона за его кулинарные предпочтения.

Затем она вспомнила предыдущую ночь.

— Джон?

— Да, милая?

— Кем они были?

— Ты имеешь в виду парней в авиалайнере? — Он повернулся назад и увидел кивок жены. — Не знаю точно, скорее всего, баски. Похоже, они надеялись захватить испанского посла, но потерпели колоссальную неудачу. Посла не было на борту самолета, только его жена.

— Они пытались захватить самолет?

— Да, конечно.

— Разве это не ужасно?

Джон задумчиво кивнул.

— Да, ты права. Разумеется, было бы еще ужаснее, если бы они оказались профессионалами, но эти трое были всего лишь дилетантами. — По лицу Джона скользнула улыбка. Боже мой, о чем они думали, когда поняли, что захватили не тот самолет! Но даже теперь он не мог смеяться над этим, особенно с женой, сидящей рядом, причем автомобиль ехал не по той половине шоссе — он вспомнил об этом с нешуточным раздражением. Ему казалось совершенно неправильным ехать по левой стороне со скоростью... восемьдесят миль в час? Проклятие. Неужели у них здесь нет ограничения скорости?

— Что теперь будет с ними? — не отставала Сэнди.

— Существует международный договор о воздушном пиратстве. Канадцы отправят их обратно в Штаты, и там их будет судить федеральный суд. Их приговорят и отправят в тюрьму за воздушное пиратство. Им придется провести за решеткой длительное время. — Им еще повезло, подумал, но не сказал вслух Кларк. В Испании к таким преступникам относятся гораздо строже.

— Прошло много времени с последнего такого случая.

— Да, — согласился ее муж. Нужно быть настоящим болваном, чтобы пытаться захватить самолет, но, судя по всему, болваны еще не стали исчезающим видом.

Вот почему он был цифрой «шесть» в организации под названием «Радуга».

Меморандум, который он писал, начинался словами:

Есть хорошие новости, есть и плохие. Как обычно, стиль меморандума не был бюрократическим; Кларк так и не овладел этим языком, несмотря на тридцать лет работы в ЦРУ.

После заката Советского Союза и других государств, чьи политические позиции противоречили интересам Америки и западных стран, вероятность крупной международной конфронтации мала как никогда раньше. Ясно, что это является лучшей из всех хороших новостей.

В то же самое время, однако, мы не должны упускать из виду тот факт, что в мире остается множество опытных и хорошо подготовленных международных террористов. У некоторых все еще сохраняются контакты с национальными разведывательными агентствами плюс тот факт, что некоторые государства, хотя и не стремятся к прямой конфронтации с Америкой или другими западными странами, все-таки могут воспользоваться оставшимися террористами, действующими как «свободные агенты», для достижения более узких политических целей.

Эта проблема будет, скорее всего, расти, поскольку при предыдущей ситуации в мире крупные государства строго ограничивали террористическую деятельность, — эти ограничения осуществлялись с помощью контроля за доступом к оружию, финансированию, подготовкой и предоставлением мест укрытия от преследования.

Представляется вероятным, что современная обстановка в мире изменит коренным образом предыдущее «взаимопонимание», существовавшее между основными странами. Стоимость финансовой поддержки, оружия, обучения и подготовки, а также обеспечения мест безопасного укрытия может вполне превратиться в настоящую террористическую деятельность взамен идеологической чистоты, которую раньше требовали государства — спонсоры терроризма.

Наиболее очевидным решением этой, по всей вероятности, все возрастающей проблемы будет создание новой международной антитеррористической организации.

Я предлагаю дать ей кодовое название «Радуга». Далее я предлагаю, чтобы эта организация располагалась в Соединенном Королевстве. Причины расположения базы такой организации именно там просты.

Соединенному Королевству в настоящее время принадлежит Специальная Воздушная служба (SAS), самое лучшее, то есть наиболее опытное и подготовленное, агентство специальных операций.

Лондон является самым доступным в мире городом в отношении коммерческих воздушных сообщений, не говоря уже о том, что SAS поддерживает очень тесные отношения с «Бритиш Эруэйз».

Юридическая атмосфера особенно удобна, поскольку ограничения деятельности средств массовой информации возможны в соответствии с британскими законами, что неосуществимо в Америке.

Длительные «особые отношения» между американскими и британскими правительственными агентствами.

По всем этим причинам создание предлагаемого агентства специальных операций, укомплектованного американскими и британскими сотрудниками, а также избранными агентами НА ТО, с полной поддержкой национальных разведывательных служб, при координации деятельности в центре...

И его предложение было принято, подумал Кларк с легкой улыбкой. Неоценимую помощь в Овальном кабинете ему оказали Эд и Мэри Фоули, а также генерал Микки Мур и многие другие. Новое агентство — «Радуга» — было настолько секретным, что казалось чернее черного, его финансирование в Америке проходило через департамент внутренних дел, затем через офис специальных проектов Пентагона и не имело ни малейшей связи с разведывательным сообществом. Меньше чем сто человек в Вашингтоне знали о существовании «Радуги». Если бы об этом проекте знало намного меньше людей, было бы лучше, но и это число являлось минимально необходимым.

Порядок подчинения в «Радуге» был несколько причудливым. Этого невозможно избежать. Британское влияние оказалось неизбежным — добрая половина полевых агентов были британцами и почти столько же разведывательных аналитиков, зато боссом стал Кларк. Джон знал, что это была крупная уступка со стороны британцев. Алистер Стэнли занял пост заместителя, и Джон с готовностью согласился. Стэнли был надежным и стойким и к тому же одним из самых опытных разведчиков, которых приходилось встречать Кларку, — он знал, когда проявить упорство, и когда отступить, и как выбрать лучший способ действия. Пожалуй, единственной плохой новостью являлось то, что он, Кларк, стал отставным разведчиком и, что еще хуже, гражданским чиновником. Теперь у него будет кабинет и два секретаря. Ничего не поделаешь, рано или поздно это должно было случиться, не правда ли? Проклятие. Он не может бегать с большими псами, но будет играть с ними. Без этого он не сумеет убедить подчиненных, что заслуживает место директора. Он будет полковником, а не генералом, сказал себе Кларк. Насколько это возможно, он станет проводить время с полевыми агентами, бегать с ними, стрелять и обсуждать насущные проблемы.

Тем временем, говорил себе Динг во втором автомобиле, с любопытством глядя на проносившуюся мимо местность, я буду капитаном. Он бывал в Англии только во время пересадок в Хитроу или Гэтвике и никогда не выезжал внутрь страны, которая оказалась такой же зеленой, как ирландская открытка. Он будет подчиняться Джону, мистеру К., и стоять во главе одной из ударных групп. Это делало его капитаном, что является лучшим званием в армии — достаточно высоким, чтобы сержанты уважали его как достойного командира, и слишком низким для штабного чина. Он будет постоянно среди рядовых агентов. Рядом спала Пэтси. Беременность сказывалась на ней, причем причудливым образом. Иногда она прямо-таки кипела от жажды деятельности, а через минуту становилась тихой и ничего не замечала вокруг. Но у нее в животе спал маленький Чавез, и потому все было в порядке — больше, чем в порядке. Это было чудо, почти такое же, как и то, что он снова стал тем, к чему готовился, — солдатом. Даже лучше, чем-то вроде свободного агента. А плохая новость заключалась в том, что ему приходилось подчиняться больше чем одному правительству — чиновникам, говорившим на разных языках, — но с этим ничего не поделаешь, ведь он сам вызвался служить в «Радуге», чтобы остаться с мистером К. Кто-то должен присматривать за боссом.

Происшедшее в самолете изрядно удивило его. Мистер К. не имел под рукой своего оружия, черт знает почему подумал Динг, прилагаешь столько усилий, чтобы получить разрешение, позволяющее находиться с пистолетом на коммерческом авиалайнере (самое трудное, если тебе это требуется), и затем положить свой пистолет туда, откуда не можешь его достать. Санта Мария! Даже Кларк постарел! Это стало, по-видимому, первой ошибкой в оперативной деятельности за много лет, но затем он пытается исправить промах, действуя как ковбой в решающую минуту. Впрочем, он действовал умело. Спокойно и уверенно. Но слишком быстро, подумал Динг, слишком быстро. Он взял Пэтси за руку. Теперь она много спит. Должно быть, малыш отнимает много сил. Динг наклонился и поцеловал Пэтси в щеку — нежно, едва коснулся губами, стараясь не разбудить ее. Он заметил взгляд водителя в зеркале и равнодушно посмотрел на него. Этот парень просто водитель или входит в одну из групп? Скоро он узнает это, решил Динг.

Безопасность базы была строже, чем ожидал Динг. Поначалу штаб-квартира «Радуги» находилась в Герефорде, где базировался штаб 22-го полка Специальной Воздушной Службы британской армии. Более того, безопасность была еще основательней, чем казалось, потому что на расстоянии трудно определить разницу между нанятым полицейским и отлично подготовленным экспертом. Рассматривая часового с близкого расстояния, Динг пришел к выводу, что местные охранники относятся ко второй категории. У них другой взгляд. Часовой, заглянувший в их автомобиль, увидел задумчивый кивок, ответил тем же и махнул рукой, пропуская автомобиль. База ничем не отличалась от любой другой, только знаки были другими, а также орфография на некоторых из них, однако у зданий виднелись тщательно подстриженные газоны, и все выглядело гораздо аккуратнее, чем в гражданских районах. Его автомобиль въехал в офицерскую часть базы и остановился у скромного, но аккуратного коттеджа. К нему примыкала площадка для парковки автомобиля, которого у Динга и Пэтси еще не было. Он заметил, что автомобиль Кларка проехал вперед еще пару кварталов и остановился у большого дома, — ничего не поделаешь, полковники живут лучше капитанов, но в любом случае арендная плата у них гораздо выше. Динг открыл дверцу, вылез из автомобиля и направился к багажнику, чтобы достать чемоданы. И тут его ожидал первый большой сюрприз дня.

— Майор Чавез? — раздался чей-то голос.

— Да, — повернулся Динг к говорящему. Майор? — удивился он.

— Я — капрал Уэлдон, ваш вестовой. — Капрал был гораздо выше, чем пять футов семь дюймов Динга, и выглядел намного крупнее «майора». Он быстро прошел мимо офицера, к которому его приставили, и легко извлек чемоданы из багажника (или как тут его называют), оставив Динга с пустыми руками. Ему оставалось только сказать:

— Спасибо, капрал.

— Прошу вас следовать за мной, сэр. — Динг и Пэтси пошли за капралом.

В трехстах метрах от них Джон и Сэнди подверглись такому же обращению, разве что их обслуживали сержант и капрал, причем последним была привлекательная блондинка с бледным лицом, характерным для английских женщин. Первым впечатлением Сэнди на кухне было удивление от крошечных размеров британских холодильников и что готовить пищу здесь придется, извиваясь, подобно цирковому акробату. Она не сразу поняла — результат длительного перелета, — что если она коснется хотя бы одного предмета на кухне, то нанесет смертельное оскорбление капралу Анне Фэруэй. Дом не был таким большим, как их дом в Виргинии, но достаточно просторным.

— Где находится местная больница?

— Примерно в шести километрах, мэм. — Фэруэй никто не сказал о том, что Сэнди Кларк является опытной медсестрой пункта первой помощи и будет работать в больнице.

Джон осмотрел свой кабинет. Наиболее впечатляющей частью меблировки был бар, обильно уставленный различными сортами виски и джина. Надо придумать способ, подумал он, как получить приличные сорта бурбона. На столе стоял компьютер, установленный таким образом — он был уверен в этом, — что никто не мог расположиться в нескольких сотнях ярдов и прочитать, что он печатает. Разумеется, подобраться так близко будет настоящим подвигом. Охранники вдоль периметра базы показались Джону весьма компетентными. Пока вестовой и женщина-капрал раскладывали его одежду, Джон решил принять душ. Он знал, что ему предстоит работать весь день. Через двадцать минут в синем костюме в тонкую полоску, белой рубашке и полосатом галстуке он появился у выхода, где ждал персональный автомобиль, чтобы доставить к зданию, в котором размещалась его штаб-квартира.

— Желаю удачи, милый, — Сэнди поцеловала его в щеку.

— Можешь не сомневаться.

— Доброе утро, — произнес шофер. Кларк пожал ему руку и узнал, что шофера зовут Айвор Роджерс и что он сержант. Выпуклость на правом боку означала, что он, по-видимому, из военной полиции. Черт побери, подумал Кларк, британцы серьезно относятся к проблеме безопасности. Но ведь это база SAS, и террористы как внутри Объединенного Королевства, так и за его пределами не считают полк особенно любимым подразделением. А настоящие профессионалы, действительно опасные, были осторожными людьми, обдумывающими каждый свой ход. В точности как я, сказал себе Джон Кларк.

* * *

— Нам нужно быть очень осторожными. Следить за каждым шагом. — Такой совет не был большим сюрпризом для всех, не правда ли? Хорошие новости заключались в том, что они понимали необходимость осторожности. Большинство были учеными, многие из них привыкли иметь дело с опасными веществами от третьего уровня и выше, так что осторожность была частью их воззрений на мир. И это, решил он, было хорошо. Не менее хорошим было и то, что они понимали, действительно понимали, важность стоящей перед ними задачи. Поиск Святого Грааля, думали все, не думали, просто знали, — вот в чем заключалась их задача. В конце концов, они имели дело с человеческими жизнями, и среди них были такие, кто не понимал важности поиска и никогда не поймет. Ну что ж, этого следовало ожидать, поскольку именно их жизни будут принесены в жертву. Очень жаль, но тут уж ничего не поделаешь.

После этого совещание закончилось, позднее, чем обычно, и его участники пошли к месту парковки, откуда некоторые — дураки, подумал он — поедут на велосипедах домой, поспят несколько часов и затем отправятся на велосипедах обратно в офис. По крайней мере, они были настоящими правоверными англичанами, если не такими уж практичными.

Ну что ж, в их движении было место для людей с самыми разными взглядами. Самым важным было то, что потребовалось создать движение, объединяющее многих.

Кларк подошел к своему автомобилю, практичному «Хаммеру», гражданской версии его любимого военного вседорожника, включил радио, послушал «Сосны Рима» Респиджи и понял, что скучает по станции NPR и ее преданности классической музыке. Ничего не поделаешь, с некоторыми вещами приходится мириться.

Приняв душ и побрившись, одетый в костюм от братьев Брукс и галстук от Армани, который он купил два дня назад, Кларк вышел из своей официальной резиденции к служебному автомобилю, возле которого стоял шофер, держащий дверцу открытой.

Британцы действительно уважали символы положения в обществе, и Джон подумал о том, что скоро и он привыкнет к этому.

Оказалось, что его офис находится меньше чем в двух милях от дома, в двухэтажном кирпичном здании, вокруг которого трудились рабочие. Еще один солдат стоял у входа с пистолетом в белой брезентовой кобуре. Когда Кларк приблизился на десять футов, солдат вытянулся и приложил руку к фуражке.

— Доброе утро, сэр!

Джон был настолько потрясен, что автоматически поднес руку к голове, словно поднимался на палубу корабля.

— Доброе утро, солдат, — ответил Джон несколько смущенно и подумал, что нужно узнать имя юноши. Дверь он сумел открыть сам и увидел внутри Стэнли, который читал какой-то документ и посмотрел на Кларка с улыбкой.

— Ремонт здания закончится примерно через неделю, Джон. Им не пользовались несколько лет, и оно достаточно старое. Боюсь, что за ремонт принялись всего шесть недель назад. Пошли, я покажу твой кабинет.

И снова Кларк последовал за британцем несколько смущенно, повернул направо и направился по коридору к офису, расположенному в его конце. Оказалось, что кабинет полностью отремонтирован.

— Здание построили в 1947 году, — сказал Алистер, открывая дверь. В приемной сидели две секретарши — обеим за тридцать, — по-видимому, их допуск к секретным материалам выше, чем у меня, подумал Джон. Их звали Элис Форгейт и Элен Монтгомери. Они встали, когда в приемную вошел босс, и представились с теплыми и очаровательными улыбками. Кабинет Алистера, заместителя Кларка, находился рядом. В кабинете Кларка стоял огромный стол и такой же компьютер, как в офисе в ЦРУ, — защищенный таким образом, что электронное подслушивание было невозможно. Здесь стоял даже бар в дальнем правом углу — несомненно британский обычай.

Джон сделал глубокий вдох, перед тем как опуститься во вращающееся кресло, и решил сначала снять пиджак. Ему никогда не нравилось сидеть за столом в пиджаке.

Такое по нраву гражданскому чиновнику, а Джон не хотел даже думать о своем новом положении. Он сделал знак Алистеру, и тот сел в кресло напротив письменного стола.

— Как наши дела?

— Две группы полностью сформированы. Чавез возглавит одну из них. Другой будет командовать Питер Ковингтон — ему только что присвоили звание майора. Его отец был полковником в 22-м полку несколько лет назад и ушел в отставку бригадным генералом. Отличный человек. Как мы с тобой решили, в каждой группе — десять человек. Успешно идет работа по формированию технического персонала. Его возглавит израильтянин Давид Пелед — я удивился, когда его отпустили к нам. Он настоящий гений в электронике и системах наблюдения.

— И он будет каждый день докладывать Ави бен Якобу. По лицу Алистера промелькнула улыбка. Естественно.

Ни один из офицеров не имел иллюзий относительно подлинной лояльности людей, приписанных к «Радуге».

Но если они не обладали такой лояльностью, какая от них польза? Давид несколько раз работал с SAS в течение последних десяти лет. Его талант был поразительным, он поддерживал контакты со всеми корпорациями, занимающимися выпуском электроники, — от Сан-Хосе до Тайваня.

— А стрелки?

— Высший класс. Лучшие, с кем мне приходилось работать.

— Разведка?

— Все сотрудники великолепны. Во главе этой секции будет Билл Тауни, у него уровень «шесть» в течение тридцати лет. Правой рукой у него станет доктор Пол Беллоу из университета Темпля в Филадельфии, он был там профессором до тех пор, пока ваше ФБР не добилось, чтобы его откомандировали к ним. Поразительно толковый ученый. Читает чужие мысли, объездил весь мир. Ваши парни послали его к итальянцам, когда там возникла проблема с Моро, но на следующий год он отказался от командировки в Аргентину. Противоречило его принципам или что-то вроде этого. Прилетит сюда завтра.

В эту минуту вошла миссис Форгейт с подносом, на котором стояла чашка чаю для Стэнли и кофе для Кларка.

— Оперативное совещание начинается через десять минут, сэр, — напомнила она Кларку.

— Спасибо, Элис. — Сэр, подумал он. Кларк не привык к подобному обращению.

Еще одно напоминание о том, что теперь он гражданский чиновник. Проклятие.

Он подождал, пока закроется тяжелая звуконепроницаемая дверь, и задал следующий вопрос:

— Эл, какой у меня здесь статус?

— Звание генерала, по меньшей мере бригадного генерала, может быть, с двумя звездами. Похоже, что я стану полковником — начальник штаба, понимаешь, — ответил Стэнли, отхлебывая из своей чашки. — Ты знаешь, Джон, нужно соблюдать протокол, — разумно заметил он.

— Эл, ты знаешь, кто я такой на самом деле?

— Ты был старшим боцманом на флоте, насколько мне известно, награжден Морским крестом и Серебряной звездой с многочисленными гроздьями, Бронзовой звездой участника боевых действий и тремя аналогичными наградами, тремя Пурпурными сердцами. И все это до того, как тебя забрало к себе Агентство, и там тебя наградили не меньше чем четырьмя почетными Звездами разведчика. — Стэнли произнес все это по памяти. — Звание бригадного генерала — самое меньшее, что мы можем сделать, старина. Спасение Коги и уничтожение Дарейи были блестящими операциями, в случае если я еще не говорил об этом. Мы знаем о тебе кое-что, о тебе и о молодом Чавезе, — у этого парня невероятный потенциал, если он так хорош, как мне о нем говорили. Разумеется, ему придется использовать его. Группа, которую ему предстоит возглавить, состоит из очень крутых парней.

* * *

— Эй, Динг! — окликнул его знакомый голос. Чавез изумленно посмотрел налево.

— Oso! Сукин ты сын! Как ты оказался здесь? — Друзья обнялись.

— В рейнджерах стало скучно, тогда я перебрался в Брэгг, чтобы служить с «Дельтой», и затем прошел слух, что сюда отбирают добровольцев. Я прошел все испытания и вот теперь здесь. Слышал, ты босс второй группы? — спросил старший сержант (Е-2) Джулио Вега.

— Вроде того, — ответил Динг, пожимая руку старого друга и соратника. — А ты не потерял веса, клянусь Иисусом Христом. По-прежнему питаешься гантелями, Oso?

— Стараюсь поддерживать себя в форме, сэр, — ответил человек, у которого сотня утренних отжиманий не вызывает ни капли пота. На его форме виднелись значки пехотинца — участника боевых действий и серебряный конус опытного парашютиста. — А ты выглядишь хорошо, приятель, продолжаешь бегать по утрам?

— Понимаешь, нужно по-прежнему уметь вовремя смыться, когда надо, надеюсь, ты меня понимаешь?

— Еще как! — засмеялся Вега. — Пошли, я представлю тебя нашей группе. У нас там хорошие ребята, Динг.

Группа-2 «Радуги» располагалась в собственном здании — кирпичном одноэтажном и достаточно просторном с письменным столом для каждого и секретаршей, Катериной Муни, — одной на всех десятерых, молодой и симпатичной девушкой. Динг заметил, что она привлекает внимание каждого члена группы.

Группа-2 состояла исключительно из сержантов, главным образом старших, четырех американцев, четырех британцев, немца и француза. Дингу понадобился всего один взгляд, чтобы убедиться, что они чертовски хорошо подготовлены физически, — и он тут же почувствовал беспокойство относительно своего состояния. Ему придется вести их за собой, а это означало, что Дингу нужно быть подготовленным не хуже или даже лучше каждого во всем, что предстоит делать группе.

Ближе всех стоял сержант Луи Луазель. Невысокий и темноволосый, он раньше служил во французских воздушно-десантных войсках, и затем его перевели в антитеррористическое подразделение — DGSE — несколько лет назад. Луазель был хорош во всем, но не являлся узким специалистом. Подобно всем остальным, он был экспертом во всех видах оружия, а в его досье говорилось, что он великолепный снайпер, как с пистолетом, так и с винтовкой. У него на лице сияла спокойная, уверенная улыбка — знак полной уверенности в себе.

Следующим был фельдфебель Дитер Вебер, также парашютист и выпускник школы германской армии, в которой готовили Berger Fuhrer, или альпийских специалистов, которые чувствовали себя в горах как дома. Это была одна из труднейших школ в любой армии мира. Блондин со светлой кожей, шестьдесят лет назад Вебер мог бы красоваться на плакатах, приглашающих арийцев служить в СС. Его английский, сразу понял Динг, был лучше, чем у него самого. Он мог легко сойти за американца или англичанина. Вебер попал в «Радугу» из войск GSG-9, которые раньше были частью пограничных войск — федеральной антитеррористической организации.

— Мы много слышали о вас, майор, — произнес Вебер с высоты своих ста девяноста сантиметров. Он слишком высок, подумал Динг. Слишком большая цель. Вебер пожал ему руку, подобно немцу, — быстрый захват, вертикальный рывок, и руки расходятся после крепкого рукопожатия в середине процесса. У него интересные глаза, холодные, как лед. Такие глаза обычно прячутся за прицелом винтовки. Вебер был одним из двух снайперов группы, стреляющих на дальние расстояния.

Старший сержант Гомер Джонстон был вторым. Альпинист из Айдахо, он застрелил своего первого оленя в девять лет. Он и Вебер были друзьями-соперниками. Джонстон выглядел самым обычным во всех отношениях и был скорее бегуном, чем тяжелоатлетом при росте метр восемьдесят три и весе семьдесят три килограмма. Он начал свою карьеру в 101-й воздушно-десантной дивизии в Форт Кэмпбелле, Кентукки, и быстро втянулся в черный мир армейской разведки. «Майор, приятно познакомиться с вами, сэр». Раньше он был «зеленым беретом» и членом группы «Дельта», подобно другу Чавеза, Осо Веге.

Стрелки, как думал о них Динг, были парнями, пришедшими в «Радугу», чтобы заниматься серьезными делами. Это были американцы и британцы. Стив Линкольн, Пэдди Коннолли, Скотти МакТайлер и Эдди Прайс пришли из SAS. Все они принимали участие в акциях в Северной Ирландии и многих других местах. Майк Пирс, Хэнк Паттерсон и Джордж Томлинсон не принимали в них участия, потому что американская «Дельта Форс» не имела такого опыта, как SAS. С другой стороны, напомнил себе Динг, «Дельта», SAS, DGSE, GSG-9 и другие первоклассные международные группы регулярно и часто тренировались вместе. Каждый из них был выше ростом, чем «майор» Чавез. Все были крепкими и в отличной физической форме. Каждый был умен и опытен, и понимание этого оказало странное угнетающее влияние на Динга. Ему казалось, что, несмотря на свой огромный опыт оперативной работы в поле, ему придется завоевать уважение членов своей группы и сделать это как можно быстрее.

— Кто старший?

— Это я, сэр, — ответил Эдди Прайс. Он действительно был старшим в группе, сорок один год, бывший сержант в 22-м полку Специальной Воздушной Службы и недавно повышен в звании до главного сержанта. Подобно остальным членам группы, на нем не было военной формы, и все они были одеты в стандартную одежду без знаков различия.

— О'кей, Прайс, у нас уже были занятия по физической подготовке сегодня?

— Нет, майор, мы ждали, что вы сами поведете группу, — ответил главный сержант Прайс с улыбкой, в которой было десять процентов уважения к старшему по званию и девяносто процентов вызова.

Чавез улыбнулся в ответ.

— Ну что ж, я немного устал после перелета, но, может быть, это поможет мне размяться. Где бы я мог переодеться? — спросил Динг, надеясь, что его последние две недели ежедневных пятимильных пробежек окажутся достаточными, и он действительно был утомлен перелетом.

— Следуйте за мной, сэр.

* * *

— Меня зовут Кларк, и я, по-видимому, босс здесь, — произнес Джон, сидя во главе огромного стола. — Вы знакомы с нашими задачами, и всех вас пригласили принять участие в «Радуге». Вопросы?

Такое вступление удивило их, увидел Джон. Отлично. Некоторые участники конференции продолжали смотреть на него. Остальные опустили головы и уставились на лежащие перед ними блокноты.

— О'кей, тогда я сам отвечу на некоторые из самых очевидных. Наша оперативная доктрина будет несколько отличаться от доктрины организаций, из которых вы прибыли.

Мы создадим ее в процессе подготовки, которая начнется завтра. Мы должны начать действовать прямо сейчас, — предупредил их Джон. — Это означает, что через минуту может зазвонить телефон и нам предстоит решить поставленную задачу. Готовы мы к этому?

— Нет, — ответил Алистер, выражая точку зрения остальных участников конференции. — Это неосуществимо, Джон. Нам понадобится, по моему мнению, три недели.

— Мне это ясно, однако реальный мир не настолько сговорчив, как бы нам этого ни хотелось. Если нужно сделать что-то — делайте это и побыстрее. Я начну проводить учения со следующего понедельника. Вы должны понять, что я не жесткий человек и со мной можно работать. Мне приходилось принимать участие в операциях, и потому я знаю, что почем. Я не ожидаю совершенства, но надеюсь, что мы всегда будем стремиться к нему. Если мы не справимся с операцией, это означает, что люди, которые заслуживают того, чтобы жить, жить не будут. Такое произойдет обязательно. Вы знаете это. Я знаю это. Но мы постараемся избегать ошибок, насколько это возможно, и мы будем извлекать уроки из каждой. Борьба с терроризмом — это мир, по Дарвину. Глупые террористы уже мертвы, и те, кто противостоят нам, о ком мы должны беспокоиться, — это те, кто выучили массу уроков, извлекли из них пользу и стали отличниками. И мы тоже хорошо учились и, по всей вероятности, опережаем их, но нам необходимо стараться изо всех сил, чтобы оставаться впереди. Мы будем стараться изо всех сил.

Как бы то ни было, — продолжал он, — разведка, что у вас готово и что нет?

Биллу Тауни столько же лет, как и мне, годом-другим больше или меньше, подумал Кларк. У него темные редеющие волосы и незажженная трубка во рту. Он имел категорию «шесть», что означает его бывшую (скорее, настоящую) принадлежность к Британской секретной разведывательной службе. Тауни был полевым агентом и вернулся обратно после десяти лет, проведенных за железным занавесом. — Наши линии коммуникаций готовы и действуют. У нас имеется связь взаимодействия со всеми дружественными разведывательными службами или здесь, или в соответствующих столицах.

— Насколько они надежны?

— Более или менее, — признался Тауни. Джон не мог понять, насколько велика эта британская сдержанность. Одной из его самых важных и одновременно деликатных задач было понять смысл слов каждого члена штаба «Радуги», когда они высказывали свою точку зрения, — задача, крайне усложняющаяся из-за различных культурных и лингвистических расхождений. С первого взгляда Тауни выглядел настоящим профессионалом с деловитыми и спокойными карими глазами. В его досье говорилось, что он непосредственно работал с SAS в течение последних пяти лет. Принимая во внимание достижения SAS в этой области, можно не сомневаться, что поступающие от него разведывательные сведения редко были ошибочными. Отлично.

— Давид? — Джон повернулся к израильтянину. Давид Пелед, возглавляющий в «Радуге» технический отдел, выглядел задумчивым и походил на одну из фигур картин Эль Греко, на доминиканского священника, может быть, из пятнадцатого века, — высокий, худощавый, с втянутыми щеками, короткими темными волосами и проницательными глазами. Ну что ж, он работал в течение длительного времени с Ави бен Якобом, которого Кларк знал если не очень хорошо, то по крайней мере достаточно хорошо. Пелед был здесь по двум причинам: во-первых, работать как старший сотрудник «Радуги», зарабатывая таким образом престиж и завоевывая союзников для своей секретной службы — израильского Моссада, а также для того, чтобы узнавать все, что мог, и передавать полученные сведения своему боссу.

— Я собираю хорошую группу, — сказал Давид, опуская на стол чашку чаю. — Мне понадобится от трех до пяти недель, чтобы собрать все оборудование, нужное «Радуге».

— Нам требуется сделать это гораздо быстрее, — тут же ответил Кларк.

Давид покачал головой.

— Невозможно. Немалую часть электроники мы приобрели в магазинах или фирмах, но некоторые приборы делаются только по заказу. Мы уже сделали такие заказы, — заверил он своего босса, — причем подчеркнули срочность исполнения. TRW, IDI, Маркони — вы знаете, что это за фирмы. Но они не могут творить чудеса, даже для нас. От трех до пяти недель для изготовления некоторых критически важных аппаратов.

— SAS готов временно передать нам все, что является важным, — заверил Кларка Стэнли со своего конца стола.

— Для подготовки? — спросил Кларк, недовольный тем, что сам не нашел ответа на этот вопрос.

— Может быть.

* * *

Динг сократил пробежку до трех миль, которые они пробежали за двадцать минут. Неплохое время, подумал он, тяжело дыша, но, посмотрев на своих десятерых подчиненных, увидел, что они дышат так же легко, как и перед началом бега, а один или два хитро улыбаются соседям, кивая на своего нового усталого командира.

— Черт побери.

Пробежка закончилась у стрельбища, где цели и оружие были уже приготовлены.

Здесь Чавез осуществил некоторые перемены в выборе оружия для своей группы.

В течение длительного времени он привык к «беретте» и решил, что его люди будут пользоваться новой «береттой» 45-го калибра в качестве личного оружия, вместе с автоматом Хеклера и Коха «МР-10», новой версией старого «МР-5», рассверленного для использования десятимиллиметрового патрона «смит-вессона», разработанного в 1980-х годах для американского ФБР. Не говоря ни слова, Динг взял свой пистолет, надел защитные наушники и начал стрелять в цели, изображающие человеческие силуэты, расположенные в пяти метрах. Вот вам, подумал он, все восемь пуль в голове. Однако Дитер Вебер, стоящий рядом с ним, всадил все свои пули в цель, образовав небольшое отверстие, а пули Пэдди Коннолли ушли в аккуратную дыру диаметром меньше одного дюйма, причем отверстие сформировалось между глаз цели, не задев ни одного из глаз.

Подобно большинству американских стрелков, Чавез считал, что европейцы вообще не владеют искусством стрельбы из пистолета. Наверное, это изменилось в результате тренировки, увидел он.

Далее стрелки взяли свои «хеклер и кох», из которых может стрелять кто угодно, благодаря великолепным диоптрическим прицелам. Динг прошел вдоль линии стрелков, наблюдая за тем, как его люди всаживают пули в стальные силуэты, формой и размером напоминающие человеческие головы. Стальные пластины, управляемые сжатым воздухом, тут же возвращались обратно с металлическим звоном после попадания пули. Динг остановился позади старшего сержанта Веги, который расстрелял свой магазин и повернулся.

— Я ведь говорил тебе, Динг, что это отличные стрелки.

— Сколько времени они провели здесь?

— О, примерно неделю. И ежедневно пробегают пять миль, сэр, — добавил Джулио с улыбкой. — Помнишь летний лагерь, где мы тренировались в Колорадо?

Самое главное, подумал Динг, нужна твердая рука во время прицеливания, несмотря на пятимильную пробежку, которая должна была утомить стрелков и создать впечатление настоящей боевой ситуации. Но эти сукины сыны стреляли с твердостью гребаных бронзовых статуй. Будучи впрошлом командиром отделения в Седьмой дивизии легкой пехоты, он был когда-то одним из самых крутых, тренированных и наиболее эффективных солдат, носивших армейскую форму, и поэтому Джон Кларк выбрал его для работы в Агентстве — и там он провел несколько трудных и опасных операций. Действительно, прошло много времени с того момента, когда Домин-го Чавез чувствовал себя недостаточно подготовленным к любой ситуации. Но теперь ему в ухо шептали тихие голоса.

— Кто из них самый крутой? — спросил он Вегу.

— Вебер. Я слышал рассказы относительно Германской горной школы. Теперь знаю, что все это правда. Дитер даже не похож на человека. Он хорош в рукопашной схватке, отличный пистолетчик, исключительно хорош с винтовкой, и я думаю, что он может загнать оленя, если понадобится, и затем разорвать его на части голыми руками. — Чавез был вынужден напомнить себе, что, когда говорит «хорош в рукопашной схватке» выпускник школы рейнджеров и школы специальных операций Форта Брэгг, это не то же самое, как слушать парня в баре на углу. Джулио сам был настолько крутой, что в это трудно поверить.

— А кто самый толковый?

— Коннолли. Всех этих парней из полка SAS трудно сравнить с кем-нибудь. Нам, американцам, придется поработать, чтобы сравняться с ними. Но мы добьемся своего, — заверил его Вега. — Не расстраивайся, Динг. Не пройдет и недели, как ты будешь таким же, как мы. Вспомни, как было в горах.

Чавезу не хотелось, чтобы ему напоминали об этой миссии. Слишком много друзей потеряно в горах Колумбии во время работы, которую их страна никогда не признала. Пока он наблюдал за тем, как стрелки заканчивают выстреливать свои тренировочные патроны, он многое понял о них. Если один из его стрелков промахнулся хотя бы один раз, Динг не заметил этого. Каждый из них расстрелял точно сотню патронов — стандартная дневная норма для людей, которые расстреливали пятьсот патронов еженедельно, что отличается от более тщательно запланированных учений. Это начнется завтра.

* * *

— О'кей, — закончил Джон, — мы будем проводить оперативные совещания каждое утро в восемь пятнадцать по текущим вопросам и более важные будем обсуждать каждую пятницу после обеда. Моя дверь всегда для вас открыта — включая дверь в моем доме. Если я срочно понадоблюсь, у меня телефон в ванной. А сейчас я хочу пойти и посмотреть на стрелков. Есть вопросы? Совещание закончено.

— Все прошло хорошо, — заметил Алистер, наливая себе еще одну чашку чаю. — Особенно для человека, не привыкшего к бюрократической жизни.

— А что, это заметно? — с улыбкой спросил Кларк.

— Человек может научиться чему угодно, Джон.

— Надеюсь.

— Когда здесь проводятся утренние физические упражнения?

— В шесть сорок пять. Ты собираешься бегать и потеть вместе с парнями?

— Хочу попробовать, — ответил Кларк.

— Джон, ты слишком стар для этого. Некоторые из этих парней бегают марафон для развлечения, а ты ближе к шестидесяти, чем к пятидесяти.

— Ал, я не могу командовать ими, если не попытаюсь, и ты знаешь это.

— Да, это верно, — согласился Стэнли.

* * *

Они просыпались поздно, один за другим, в течение целого часа. Большинство продолжали лежать в кроватях, затем некоторые отправились в туалет, где они нашли аспирин и тайленол, которые помогли им избавиться от головной боли, которая мучила всех, а также увидели душ. Половина решила принять душ, а другая половина обошлась без него. В соседней комнате на столе был разложен завтрак, что удивило их, — там стояли тарелки с яичницей, блинами, сосисками и беконом. Кое-кто даже вспомнил, как пользоваться салфетками, увидели сотрудники, сидевшие в контрольной комнате у мониторов.

Они встретили того, кто привез их сюда, после завтрака. Он предложил всем чистую одежду, после того как они приведут себя в порядок.

— Что это за место? — спросил один из них, известный сотрудникам только как номер четыре. Это, несомненно, ничуть не походило ни на одну из миссий в Бовери, с которыми он был хорошо знаком.

— Моя компания проводит исследование, — ответил хозяин из-за туго прилегающей к лицу маски. — Вы, джентльмены, являетесь частью этого исследования. Вам придется остаться у нас в течение некоторого времени. У вас будут чистые кровати, чистая одежда, отличное медицинское обслуживание и — он отодвинул настенную панель, — любой напиток, который вам понравится. — В шкафу, углубленном в стену, который гости, к их удивлению, еще не заметили, были три полки со всеми сортами вина, пива и других алкогольных напитков, которые только можно купить в местном винном магазине. Тут же стояли стаканы, вода, простая и газированная, и лед.

— Вы хотите сказать, что мы не можем уйти отсюда? — спросил номер семь.

— Мы предпочитаем, чтобы вы остались у нас, — уклончиво ответил хозяин. Он указал на шкаф. Его глаза улыбались за маской. — Кто-нибудь хочет опохмелиться?

Оказалось, что, несмотря на утренний час, это не было слишком рано для каждого из гостей, и наибольшее внимание они уделили дорогим сортам бурбона и хлебной водки. Состав, добавленный в алкоголь, был совершенно безвкусным и незаметным для пьющих. Затем все гости отправились в спальню. У каждой кровати стоял телевизор. Еще двое решили принять душ и после него выглядели похожими на людей. Пока.

В контрольной комнате, расположенной в другой половине здания, доктор Арчер манипулировала телевизионными камерами, чтобы вплотную рассмотреть каждого «гостя».

— Все они относятся к одной категории, — заметила она. — Состав их крови должен выглядеть ужасно.

— Совершенно верно, Барб, — согласился доктор Киллгор. — Номер три выглядит особенно больным. Вы полагаете, что мы можем слегка помыть его, перед тем как...

— Думаю, стоит попробовать, — ответила доктор медицины Барбара Арчер. — Мы не можем слишком уж вмешиваться в критерии тестов, правда?

— Да, и будет плохо для морального состояния, если мы позволим одному из них умереть слишком скоро, — продолжал доктор Киллгор.

— Каким образцом мироздания является человек, — процитировала Арчер и фыркнула.

— Не все из нас, Барб. — Смешок. — Удивляюсь, что они не нашли для группы хотя бы пары женщин.

— Я не удивляюсь этому, — ответила феминистски настроенная доктор Арчер, к удовольствию более циничного Киллгора. Но это не является основанием для ссоры.

Он отвернулся от ряда телевизионных экранов и взял меморандум из штаб-квартиры корпорации. С их гостями следует обращаться действительно как с гостями, кормить их, мыть и предлагать им любые напитки, с которыми они справятся в соответствии с продолжением телесных функций. Эпидемиолога слегка беспокоило то, что все их гости — субъекты для тестов — были безнадежными уличными алкоголиками. Преимущество использования их, конечно, заключалось в том, что гостей никто не хватится, их не будут искать даже те, кого можно назвать друзьями. У немногих были родственники, не знавшие и не желавшие знать, где они находятся. Еще меньше тех, кто удивится их исчезновению. И никто не побеспокоится уведомить соответствующие власти о том, что они не могут разыскать их, — а в случае если это произойдет, разве полиция Нью-Йорка проявит хоть какой-нибудь интерес? Маловероятно.

Нет, все их гости были людьми, списанными обществом не так радикально, как Гитлер списал своих евреев, хотя с несколько большим основанием, подумали оба — Арчер и Киллгор. Что такое человек? Эти особи вида, созданного богом, были менее важны, чем лабораторные животные, которых они теперь заменят. И гости являются куда менее трогательными для доктора Арчер, которая испытывала чувство жалости к кроликам и даже крысам. Киллгору это казалось забавным. Он тоже не испытывал жалости к ним, по крайней мере не как к отдельным животным. Имел значение лишь вид как таковой, не правда ли? А что касалось «гостей», ну что ж, они даже не были хорошими образцами «недочеловеков» и в них человеческий вид не нуждался. То же относилось и к Арчер, несмотря на ее политико-половую агрессивную точку зрения. Придя к этому выводу, Киллгор вернулся к своим заметкам и записям. Завтра они подвергнут «гостей» физическому осмотру. Он не сомневался, что это будет весело.

Глава 2 Седлаем коней

Первые две недели начались достаточно приятно. Чавез пробегал теперь пять миль без всякого труда, делал предписанное количество отжиманий вместе со своей группой.

Стрелял лучше, так же как половина группы, но Коннолли и американец Хэнк Паттерсон были далеко впереди, — казалось, что оба родились с пистолетами в люльках или что-то вроде этого, решил Динг, после того как выстреливал триста патронов ежедневно в попытке сравняться с ними. Может быть, стоит попросить оружейника поиграть с его пистолетом. В SAS, размещенном здесь же, был полковой оружейный мастер, про которого говорили, что он тренировался вместе с самим Сэмом Кольтом.

Сделать спуск легче и плавнее, может быть. Но это говорила в нем ущемленная гордость. Пистолет — это все-таки второстепенное оружие. Из своих автоматов «МР-10» каждый стрелок его группы мог выстрелить очередь из трех патронов и попасть в голову мишени на расстоянии пятидесяти метров с такой быстротой, что не успеваешь подумать. Эти парни были поразительными, лучшие солдаты, которые ему попадались или о которых он слышал, признался Динг, сидя за письменным столом и занимаясь ненавистной канцелярской работой. Он что-то пробормотал про себя. Разве есть в мире человек, который любит канцелярскую работу?

Группа проводила поразительно много времени, сидя за столами и читая — главным образом разведывательную информацию, — какой террорист находится там-то, в соответствии с информацией, полученной от того или иного разведывательного агентства или полицейского ведомства или осведомителя, стремящегося заработать. По сути дела, почти вся информация, попадающая к ним, была в любом случае бесполезной, но, поскольку это было все, что у них имелось, они читали ее — все-таки это способ борьбы со скукой. Вместе с ней к ним попадали фотографии уцелевших в мире террористов. «Шакал» Карлос, теперь ему далеко за пятьдесят, и он сидит во французской максимально строгой тюрьме, был человеком, поймать которого хотели все. Его фотографии обрабатывались на компьютере, чтобы показывать возраст в настоящее время, и они сравнивали их с настоящими фотографиями, поступающими от французов. Солдаты группы проводили немало времени, запоминая снимки всех террористов, потому что когда-нибудь темной ночью в неизвестном месте отблеск света может осветить одно из этих лиц. Тогда вам понадобится несколько мгновений, чтобы решить, послать или нет пару пуль в это лицо. Если же удастся поймать еще одного Карлоса Ильича Рамиреса, нужно хватать его, поскольку тогда, пронеслось в голове у Динга, вы больше никогда не сможете купить себе кружку пива в полицейском баре или баре, где бывают агенты специальных операций, во всем мире — настолько знаменитым вы станете. Настоящим испытанием является эта гора макулатуры на его столе — однако, по сути дела, она не является макулатурой. Если им удастся захватить следующего Карлоса, это произойдет, потому что какой-нибудь местный полицейский — в Сан-Пауло, Бразилия, или в Бамфаке, Босния, или где-нибудь еще — услышит что-то от своего осведомителя или кого-нибудь другого, затем пойдет к соответствующему дому, чтобы посмотреть на него. Тогда в его мозгу сработает лампочка из-за всех постеров, которые наполняют полицейские участки во всем мире, и он вдруг захочет сам арестовать сукина сына прямо на месте. Если же ситуация кажется слишком напряженной, он доложит своему лейтенанту. Тогда специальная команда вроде Группы-2 Динга незаметно развернется и захватит мерзавца, спокойно или после отчаянного сопротивления, перед его женой и детьми, которые могут оказаться на месте, не зная о бывшей карьере своего папы и мужа, и сообщение об этом станет сенсацией на CNN.

В этом заключалась одна из проблем: когда сидишь за столом — начинаешь строить воздушные замки. Чавез, получивший звание майора, посмотрел на часы, встал, направился в общую комнату и передал свою кипу макулатуры мисс Муни. Он собирался спросить, все ли уже закончили, но, по-видимому, все закончили, потому что последний солдат, которого он хотел спросить, уже был на полпути к выходу. Динг тоже пошел к выходу и по дороге прихватил свой пистолет и пояс. Следующей остановкой будет комната мантий, как ее называют британцы, хотя там нет никаких мантий, а только черные, как уголь, солдатские комбинезоны вместе с защитными бронежилетами.

Группа-2 уже собралась, солдаты оделись несколько минут назад для дневной тренировки. Все они были спокойными и расслабленными, улыбались и негромко шутили. Когда каждый надел свое снаряжение, они отправились в оружейную комнату за своими SMG. Солдаты надели двойную петлю патронов через голову, затем проверили, полон ли магазин, вставив каждый в соответствующее «окно» в нижней части своего автомата и отведя затвор назад, поставили его на предохранитель. Далее они пристроили оружие в положение, больше всего устраивающее каждого стрелка.

Упражнения казались бесконечными, такими их сделали две недели на стрельбище.

Всего было шесть основных сценариев, каждый из которых разыгрывался в различной ситуации. Больше всего солдаты ненавидели упражнение внутри корпуса коммерческого авиалайнера. Единственное достоинство этого упражнения заключалось в том, что террористам было некуда бежать, — они ограничены корпусом самолета. Все остальное — хуже некуда. Масса пассажиров среди потоков огня, отличное укрытие для террористов, — а один из них действительно имел бомбу, прикрепленную к его телу, — по крайней мере, они почти всегда заявляли об этом. Им требовалось только проявить храбрость и дернуть за шнурок или закрыть электрический контакт, и тогда, если мерзавец был профессионалом хотя бы наполовину, все на борту самолета превращались в поджаренные тосты. К счастью, мало кто выбирал такую смерть. Однако Динг и его люди не могли думать об этом. Большинство террористов, по-видимому, боялись захвата больше, чем смерти, так что твоя стрельба должна быть быстрой и точной. Группа врывается на авиалайнер, подобно торнадо в полуночный Канзас, сразу пуская в ход ослепляющие гранаты, чтобы потрясти негодяев и сделать их неспособными вести бой, так что короткие очереди направляются в неподвижные головы, и приходилось надеяться, что пассажиры, которых вы пытаетесь спасти, не встанут на пути огня, и стрельбище, в которое внезапно превратился фюзеляж «Боинга» или аэробуса, не станет кровавой бойней.

— Группа-2, мы готовы? — спросил Чавез.

— Так точно, сэр! — прозвучал ответный хор.

Услышав это, Динг вывел их наружу и побежал во главе своей группы половину мили к дому, который им предстояло штурмовать, — это был быстрый бег, а не пробежка во время утренней тренировки. Джонстон и Вебер были уже на месте, на противоположных углах квадратного здания.

— Командир винтовки Два-Два, — произнес Динг в микрофон, закрепленный в своем шлеме, — что-нибудь видите?

— Нет, Два-Шесть. Ничего не вижу, — доложил Вебер.

— Винтовка Два-Один?

— Старший, — отозвался Джонстон, — я заметил движение занавески, больше ничего. Инструменты показывают от четырех до шести голосов, говорящих по-английски. Это все.

— Понял, — ответил Динг. Остальные стрелки его группы скрывались за грузовиком.

Он посмотрел последний раз на расположение помещений внутри здания. Штурм был полностью подготовлен. Стрелки знали внутреннее расположение комнат в здании достаточно хорошо, чтобы видеть их с закрытыми глазами. Понимая это, Динг махнул рукой, давая команду к началу штурма.

Пэдди Коннолли первым подбежал к двери, у которой он выпустил очередь из своего автомата и отпустил его. Автомат повис на ремне, а Коннолли вытащил заряд из сумки, висящей на его защитном жилете. Он прикрепил заряд к дверной раме клейкой стороной и воткнул взрыватель в верхний правый угол. Через секунду он отбежал на десять футов, держа в левой руке контроль детонатора, а правой схватил пистолетную ручку автомата и направил дуло вверх.

«О'кей, — подумал Динг. — Пора двигаться».

— Пошли! — закричал он стрелкам.

Когда первый из них выбежал из-за грузовика, Коннолли нажал на кнопку, и дверная рама исчезла в дыму и пламени, а дверь влетела внутрь. Первый стрелок, сержант Майк Пирс, был меньше чем в секунде позади нее и исчез в дымящейся дыре сразу за Чавезом.

Внутри было темно, свет поступал только через разрушенный дверной проем.

Пирс окинул взглядом комнату, увидел, что она пуста, и затем бросился к входу в другую комнату. Динг вбежал в нее первым во главе своей группы — вот они, четыре цели и четыре заложника.

Чавез поднял свой «МР-10» с глушителем и выпустил две пули в голову крайней левой мишени. Его пули попали в цель, прямо между нарисованными голубыми глазами, затем повернулся направо и увидел, что Стив Линкольн застрелил своего противника, как планировалось. Меньше чем через секунду вспыхнули лампы под потолком. Операция закончилась, время, прошедшее с момента взрыва двери, — семь секунд. На упражнение выделялось восемь. Динг поставил свой автомат на предохранитель.

— Черт побери, Джон! — сказал он директору «Радуги».

Кларк стоял, улыбаясь, слева от мишени, два отверстия виднелись во лбу мишени, гарантируя несомненную мгновенную смерть. На нем не было защитного снаряжения. И на Стэнли тоже, на крайнем конце, он старался представить себя в выгодном свете, хотя миссис Форгейт и миссис Монтгомери сидели в центральных креслах. Присутствие женщин удивило Чавеза, хотя потом он напомнил себе, что они тоже являются членами организации и, возможно, стремятся показать, что ни в чем не уступают мужчинам. Он восхищался их смелостью, но не здравым смыслом.

— Семь секунд. Думаю, это неплохо. Пять было бы лучше, — заметил Джон, однако размеры здания крайне ограничивали скорость, с которой группа могла покрыть расстояние. Он прошел вперед, осматривая все мишени. В мишени МакТайлера было всего одно отверстие, однако его разорванные края показывали, куда попали обе пули. Каждый из стрелков заслуживал почетное место в 3-м SOG, и каждый был ничуть не хуже, чем когда-то был он, подумал Кларк. Ну что ж, методы подготовки заметно улучшились с того времени, когда он воевал во Вьетнаме, не правда ли? Он помог Элен Монтгомери подняться на ноги. Она казалась немного потрясенной. Ничего удивительного. Быть на месте, рядом с которым летят пули, — секретарям платят не за это.

— С вами все в порядке? — спросил Джон.

— Да, спасибо. Это было даже интересно. Видите ли, это мой первый раз.

— Мой третий, — сказала Элис Форгейт, вставая самостоятельно. — Это всегда интересно, — добавила она с улыбкой.

«Для меня тоже», — подумал Кларк. Хотя он и был уверен в Динге и его людях, все-таки смотреть в дуло легкого пулемета и видеть вспышки выстрелов немного холодило кровь. А отсутствие бронежилета тоже не было таким уж хорошим решением, хотя он оправдывал это тем, что так он видит лучше, для того чтобы заметить какие-нибудь ошибки. Впрочем, ошибок он не заметил. Стрелки были чертовски хороши.

— Великолепно, — произнес Стэнли со своего конца платформы. Он указал: — Вы, как вас?

— Паттерсон, сэр, — ответил сержант. — Знаю, я споткнулся, вбегая в дом. — Он повернулся к части дверной Рамы, которая была брошена силой взрыва в комнату, где велась стрельба, и он чуть не упал, споткнувшись об нее.

— Но вы ловко сохранили равновесие, сержант Паттерсон. Вижу, что это ничуть не повлияло на точность вашей стрельбы.

— Да, сэр, — согласился Хэнк Паттерсон, скрывая улыбку.

Командир группы подошел к Кларку, поставив оружие на предохранитель.

— Прошу вас отметить, что мы полностью готовы к боевой миссии, мистер К., — сказал Чавез с уверенной улыбкой. — Пусть террористы беспокоятся о своих задницах. А как дела у Группы-1?

— Быстрее на две десятых секунды, — ответил Джон с радостью, что может поставить на место невысокого командира Группы-2. — Большое тебе спасибо.

— За что?

— За то, что ты не прикончил своего тестя. — Джон похлопал его по плечу и вышел из комнаты.

— О'кей, парни, — сказал Динг своим стрелкам, — давайте примем во внимание замечания начальства и отправимся обратно, чтобы выслушать критику. Не меньше чем шесть телевизионных камер записали операцию. Стэнли просмотрит запись кадр за кадром. За этим последует несколько кружек в сержантском клубе 22-го полка. Британцы, узнал Динг в течение последних двух недель, относятся весьма серьезно к своему пиву, а Скотти МакТайлер бросает дартс не менее точно, чем Гомер Джонстон стреляет из винтовки. В какой-то мере было нарушением протокола, что Динг, повышенный до звания майора, поднимал кружки пива вместе со своими стрелками-сержантами. Он объяснил это тем, что был раньше скромным старшим сержантом, перед тем как стать сотрудником Центрального разведывательного управления, и развлекал парней рассказами о своей прошлой «жизни ниндзя», — рассказами, которые остальные выслушивали со смесью уважения и недоверия. Какой хорошей ни была Седьмая пехотная дивизия, она не была настолько хорошей. Даже Доминго признавал это после нескольких кружек «Джона Каридж».

* * *

— О'кей, Ал, как твое мнение? — спросил Джон. Бар в его кабинете был открыт, перед Алистером стоял стакан с «Гленфиддихом», а Кларк подносил к губам стакан с бурбоном «Дикая индейка».

— Ты имеешь в виду парней? — он пожал плечами. — Технически они в отличном состоянии. Стреляют блестяще, и, понимаешь, они ведь не убили нас сегодня случайными выстрелами, правда?

— Но? — спросил Кларк с шутливым взглядом.

— Но трудно сказать определенно до тех пор, пока не начнется настоящее дело. Да, они ничем не уступают SAS, но лучшие из них являются бывшими стрелками SAS...

Пессимизм старого мира, подумал Джон Кларк. Такова проблема с европейцами.

У них нет оптимизма, слишком часто они ищут проблемы, которые сложатся неудачно, вместо того чтобы пройти успешно.

— А Чавез?

— Отличный парень, — признал Стэнли. — Почти ничем не уступает Питеру Ковингтону.

— Согласен, — кивнул Кларк, несмотря на несколько пренебрежительное отношение к его зятю. Но Ковингтон провел в Герефорде семь лет. Еще пара месяцев — и Динг сравняется с ним. Он уже почти ничем не уступает британцу. Сейчас разница между ними настолько мала, что зависит от того, насколько хорошо каждый из них спал предыдущей ночью, а очень скоро будет зависеть от того, что тот или другой ели на завтрак. Короче говоря, подумал Джон, у него отличные люди, достигшие тренировкой соответствующего уровня. Теперь ему оставалось только держать их здесь. Тренировка. Тренировка. Тренировка.

Ни один из них не знал, что операция, к которой они готовились, уже началась.

* * *

— Итак, Дмитрий, — произнес мужчина.

— Да? — ответил Дмитрий Аркадьевич Попов, разбалтывая водку в своем стакане.

— Где и как мы начнем? — спросил мужчина.

Оба думали, что они встретились по счастливому совпадению, хотя и по самым разным причинам. Это случилось в Париже, в уличном кафе, их столы стояли рядом друг с другом. Один заметил, что другой русский, и хотел задать несколько простых вопросов относительно бизнеса в России. Попов, бывший сотрудник КГБ, уволенный по сокращению штатов, теперь метался по Европе в поисках возможности присоединиться к миру капитализма. Он сразу определил, что у этого американца много денег и потому следует заручиться его поддержкой. Он отвечал на вопросы открыто и четко, давая возможность американцу быстро догадаться о его предыдущем месте работы, — знание языков (Попов блестяще говорил на английском, французском и чешском) выдавало его с головой, равно как и знакомство с Вашингтоном, округ Колумбия. Попов явно не был дипломатом, слишком уж открыто и прямо выражал свое мнение, этот фактор положил конец его продвижению в бывшем советском КГБ после звания полковника — сам он по-прежнему считал, что заслуживал звезд генерала. Как обычно, одно следовало за другим: сначала обмен визитными карточками, затем поездка в Америку — первым классом на «Эр Франс» — в качестве консультанта по вопросам безопасности и далее ряд встреч, переходящих очень плавно в направление, которое было сюрпризом скорее для русского, чем для американца. Попов произвел отличное впечатление на американца своим знанием проблем безопасности на улицах иностранных городов, и затем их беседа перешла в совершенно иную область специальных знаний.

— Откуда тебе известно все это? — спросил американец в своем офисе в Нью-Йорке.

Ответом была широкая улыбка, даже после трех двойных порций водки.

— Разумеется, я знаю этих людей. Послушай, ты не можешь не знать, чем я занимался перед тем, как покинул службу.

— Ты действительно работал с террористами? — удивленно спросил американец, обдумывая полученную информацию уже тогда.

Сейчас было необходимо для Попова объяснить все в соответствующем идеологическом контексте.

— Ты должен помнить, что для нас они совсем не являются террористами. Они были, как и мы, убежденными в торжестве мира во всем мире и в марксизме-ленинизме, солдаты — попутчики в борьбе за свободу людей — и, говоря по правде, являлись полезными дураками, слишком стремящимися пожертвовать своими жизнями в обмен на небольшую поддержку того или иного сорта.

— Неужели? — снова спросил удивленный американец. — Я-то считал, что их действия мотивировались чем-то важным.

— Да, конечно, — заверил его Попов, — но идеалисты — глупые люди, не правда ли?

— Некоторые из них, — согласился американец, давая возможность своему гостю продолжать.

— Они все верят в риторику, в обещания. Разве вы не видите? Я тоже был членом партии, говорил правильные слова, заполнял тетради ответами, посещал собрания, платил партийные взносы. Я делал все, что должен был делать, но в действительности был агентом КГБ. Я выезжал за границу и видел, какова жизнь на Западе. Я предпочитал выезжать «по делам» за границу, чем работать в доме № 2 на площади Дзержинского. За границей пища лучше, одежда лучше, все лучше.

В отличие от этих глупых юнцов я знал, в чем заключается правда, — закончил Попов, салютуя своим наполовину наполненным стаканом.

— Тогда что они делают теперь?

— Скрываются, — ответил Попов. — Главным образом скрываются. Некоторые поступили на ту или иную работу — скорее всего чернорабочими, полагаю, несмотря на то что большинство из них имеют университетское образование.

— Интересно... — Сонный взгляд показывал, что алкоголь действовал на американца, но это была искусная маскировка.

— Что интересно?

— Можно ли сейчас вступить с ними в контакт...

— Несомненно, если для этого существует причина. Мои связи, — он постучал пальцем по виску, — понимаете, подобные вещи никогда не забываются. — Куда ведет этот разговор?

— Видишь ли, Дмитрий, даже свирепые собаки находят себе применение, и иногда, понимаешь... — смущенная улыбка, — знаешь...

В этот момент Попов подумал, что фильмы являются, возможно, правдой. Неужели американские бизнесмены действительно планируют убийство своих коммерческих соперников и тому подобное? Это кажется совершенно безумным, но, возможно, фильмы не такие уж беспочвенные.

— Скажи мне, — продолжал американец, — ты действительно работал с этими людьми? Ты планировал некоторые операции, которые они осуществляли?

— Планировал? Нет, — Попов отрицательно покачал головой. — Я обеспечивал определенную помощь по указанию моего правительства. Большей частью я исполнял роль курьера. — Это не было почетным поручением; по сути дела, он был почтальоном, которому поручали доставлять специальные послания, но ему поручали выполнение таких заданий благодаря его исключительным способностям «работы в поле» и его умению убеждать почти всех по практически любой проблеме. Дело в том, что его контакты было исключительно трудно переубедить, после того как они приняли какое-то решение. Попов был корректировщиком, пользуясь западным жаргоном, действительно великолепным офицером-разведчиком, которого, насколько известно, так и не удалось опознать ни одной западной контрразведке. В противном случае его въезд в Америку через аэропорт Кеннеди не был бы таким незаметным.

— Значит, ты действительно знаешь, как связаться с этими людьми, верно?

— Да, знаю, — заверил Попов своего хозяина.

— Поразительно. — Американец встал. — Как ты смотришь на то, чтобы поужинать?

К концу ужина Попов зарабатывал сто тысяч американских долларов в качестве специального консультанта, думая о том, куда заведет его новая работа, и не беспокоясь об этом. Сто тысяч долларов были большими деньгами для человека с утонченными вкусами, которые нуждались в соответствующей поддержке.

С тех пор прошло десять месяцев, и водка была по-прежнему хорошей в стакане с двумя кубиками льда.

— Где и как?.. — прошептал Попов. Его забавляло то, где он был теперь и чем занимался. Жизнь была такой странной, дороги, которые ты выбираешь, и куда они ведут тебя. В конце концов, тем вечером он просто сидел в парижском кафе, убивая время и ожидая встречи с агентом французской контрразведки DGSE, своим бывшим «коллегой». — Когда принято решение?

— Да, Дмитрий, у тебя есть дата.

— Я знаю, с кем встретиться и с кем связаться, чтобы организовать встречу.

— Ты должен сделать это при личной встрече? — спросил американец.

Какой глупый вопрос, подумал Попов. Легкий смешок.

— Мой дорогой друг, да, понадобится личная встреча, лицом к лицу. Такие дела не организуют по факсу.

— Но это рискованно.

— Не очень. Встреча пройдет в безопасном месте. Никто не будет фотографировать меня, и они знают лишь пароль и мое кодовое имя. Конечно, у меня будет валюта.

— Сколько?

Попов пожал плечами.

— Скажем, пятьсот тысяч американских долларов? Наличными, разумеется. Американские доллары, дойчмарки, швейцарские франки — это будет зависеть от того, что предпочитают наши... наши друзья, — добавил он, чтобы все было ясно.

Хозяин быстро написал записку и передал ее Попову.

— Это понадобится тебе, чтобы получить деньги. — После этого дело началось. Мораль всегда была разной и зависела от культуры, опыта и принципов отдельных мужчин и женщин. В случае Дмитрия его родная культура имела всего несколько твердых правил, его опыт должен был воспользоваться этим, и его основной принцип заключался в том, как зарабатывать деньги на жизнь.

— Ты знаешь, что это опасно для меня, и, как тебе известно, мое жалованье...

— Твое жалованье только что удвоилось, Дмитрий.

На лице Попова появилась улыбка.

— Великолепно. — Хорошее начало. Даже русская мафия не продвигает людей так быстро.

* * *

Три раза в неделю они практиковались в прыжках с платформы, шестьдесят футов от земли. Примерно раз в неделю производились настоящие прыжки из вертолета британской армии. Чавезу это не слишком нравилось. Воздушно-десантная школа была одной из немногих вещей, которых он избегал во время своей службы в армии, что было несколько странным, думал он, оглядываясь назад. Он окончил школу рейнджеров в звании сержанта (Е-4), но по той или иной причине не попал в Форт Беннинг.

Это было худшим занятием во время пребывания в Герефорде. Его ноги стояли на направляющих полозьях, когда вертушка приближалась к месту выброса. Руками в перчатках он держался за трос в сотню футов длиной — на случай, если пилот неправильно рассчитает высоту. Никто не полагался на пилотов, хотя жизнь очень часто зависела от них, но этот казался очень хорошим. Немного походил на ковбоя — конечная часть моделированной высадки прошла в просвете между деревьев, и листья древесных вершин коснулись комбеза Динга, — очень нежно, это верно, но в положении Динга всякое прикосновение было решительно неприятным. Затем нос вертушки задрался вверх в мощном динамическом торможении. Ноги Чавеза напряглись, и, когда нос опустился, он оттолкнулся от полозьев и прыгнул. Самое трудное заключалось в том, чтобы остановить спуск у самой земли и не оказаться висящей целью для противника. На этот раз все прошло удачно, и его ноги коснулись грунта. Он отбросил трос, схватил свой «X & К» в обе руки и устремился к цели, выжив после своего четырнадцатого скольжения по тросу и третьего с вертолета. В этом упражнении был какой-то радостный налет, сказал себе Динг на бегу. Он снова был настоящим солдатом, к чему он привык и что полюбил и чего лишила его служба в ЦРУ. Чавез был человеком, любившим упражняться до пота, ему нравилось физическое истощение от солдатской работы в поле и больше всего нравилось быть с другими, которые разделяли его призвание. Это было нелегко, даже опасно: каждый стрелок его группы получил легкую травму разного рода за последний месяц, за исключением Вебера, который, казалось, сделан из стали. Рано или поздно, говорилось в статистике, кто-то получит тяжелую травму, вероятнее всего сломает ногу во время скольжения по тросу при высадке. В «Дельте» в Форт Брэгг редко был полный комплект стрелков, готовых к выполнению операции, из-за травм, полученных во время учений. Однако напряженные тренировки гарантировали успешные действия во время настоящих операций. По крайней мере, таким был лозунг каждой хорошей армии в мире.

Преувеличение, пожалуй, но не слишком большое. Оглядываясь назад из своего укрытия, Чавез увидел, что вся Груп-па-2 успешно спустилась и двигалась вперед, даже Вега, что было достаточно удивительным. Из-за тяжести могучего торса Веги он всегда беспокоился о его лодыжках. Вебер и Джонстон мчались к предписанным местам, у каждого в руках винтовка, сделанная по специальному заказу и снабженная оптическим прицелом. Радиосвязь в шлемах работала успешно, шипела цифровая кодирующая система, так что только стрелки группы могли понять, что говорилось. Динг повернулся и увидел, что каждый находится в предписанной позиции, готовый выполнить его следующую команду...

Центр связи находился на втором этаже здания, ремонт которого только что был закончен. Он был оборудован обычным количеством телетайпов, связанных с различными международными службами новостей, и телевизорами для приема CNN и «Sky News», а также нескольких других радиостанций. За всем этим наблюдали сотрудники, которых англичане называли «следящими» и за которыми, в свою очередь, наблюдал профессиональный офицер разведывательной службы. Таким офицером в этой смене был американец из Агентства национальной безопасности, майор ВВС, который обычно одевался в гражданский костюм, нисколько не скрывающий его национальность или характер подготовки.

Майор Сэм Беннетт привык к окружению. Его жене и сыну не слишком нравилось местное телевидение, зато им пришелся по вкусу английский климат и несколько неплохих гольф-клубов находились на расстоянии, которое можно было за короткое время проехать на автомобиле. Майор делал трехмильную пробежку каждое утро, чтобы показать местным жителям, что он не безнадежный лентяй, и предвкушал начало сезона птичьей охоты через несколько недель. В остальном обязанности были несложными. Генерал Кларк — так теперь все думали о нем — казался неплохим боссом. Он любил, чтобы все делалось быстро и аккуратно, что в точности соответствовало вкусам Беннетта. К тому же он никогда не повышал голоса. Беннетт за свои двенадцать лет службы работал с несколькими боссами, любившими кричать. И Билл Тауни, британский глава службы разведки, был одним из лучших, с которыми приходилось работать Беннетту, — спокойный, задумчивый и очень толковый. Беннетт выпил несколько пинт пива с ним за последние несколько недель, разговаривая на профессиональные темы в офицерском клубе Герефорда.

Однако обязанности вроде тех, которые он выполнял, почти все время были скучными. Раньше майор работал в Центре слежения в подвале АНБ — большой комнате с низким потолком, со стандартными помещениями, разделенными перегородками, с мини-телевизорами и компьютерными принтерами, где постоянно раздавался глухой шум, способный свести человека с ума в длинные ночи наблюдения за происходящим в гребаном мире. По крайней мере, британцы не считали необходимым запирать в клетки всех рабочих пчел. Для него было просто встать и пройтись по центру связи. Сотрудники здесь были молодыми. Только Тауни перешагнул за пятьдесят, и это тоже нравилось Беннетту.

— Майор! — донесся голос от одного из принтеров новостей. — В Швейцарии произошел захват заложников.

— Какая это служба новостей? — спросил Беннетт, направляясь к принтеру.

— Агентство Франс Пресс. Захватили банк, чертов банк, — доложил капрал, когда Беннетт подошел достаточно близко, чтобы читать информацию на ленте, но не смог прочесть, потому что он не знал французского. Капрал знал и быстро перевел французский текст на английский язык. Майор поднял телефонную трубку и нажал на кнопку.

— Мистер Тауни, мы получили сведения об инциденте в Берне, неизвестное количество преступников захватили центральное отделение Бернского коммерческого банка. В нем находятся несколько служащих.

— Что еще, майор?

— Пока это все. Полиция, судя по всему, прибыла к банку.

— Очень хорошо, спасибо, майор Беннетт. — Тауни положил трубку, выдвинул ящик письменного стола, достал оттуда и открыл очень специальную книгу. А, да, он знал этот номер. Затем он набрал номер британского посольства в Женеве. — Соедините меня с мистером Гордоном, — сказал он оператору.

— Гордон, — послышался голос через несколько секунд.

— Деннис, это Билл Тауни.

— Билл, не слышал тебя уже столько времени. Чем могу помочь? — отозвался приятный голос.

— Бернский коммерческий банк, центральное отделение. Похоже, что там возникла ситуация с заложниками. Я хочу, чтобы ты оценил ситуацию и доложил мне.

— А в чем наш интерес, Билл? — спросил Гордон.

— У нас есть договоренность со швейцарским правительством. Если их полиция не в состоянии справиться с ситуацией, возможно, нам придется оказать им некоторую техническую помощь. Кто в посольстве поддерживает связь с местной полицией?

— Тони Армитадж, раньше служил в Скотленд-Ярде. Хороший специалист при расследовании финансовых преступлений и тому подобного.

— Возьми его с собой, — приказал Тауни. — Докладывай прямо мне, как только тебе будет что-нибудь известно. — Тауни продиктовал свой телефонный номер.

— Очень хорошо. — Все равно это был скучный вечер в Женеве. — Мне понадобится несколько часов.

И это, по всей вероятности, кончится ничем, знали оба.

— Я буду у себя. Спасибо, Деннис. — После этого Тауни вышел из своего кабинета и пошел на второй этаж следить за происходящим по телевидению.

Позади здания штаб-квартиры «Радуги» находились четыре больших космических диска, направленных на спутники связи, постоянно висящие над экватором. Простая проверка дала понять, по какому каналу какой «птички» ведется передача Швейцарского спутникового телевидения, — как и в большинстве стран, было проще послать сигнал к спутнику и получить его обратно, чем пользоваться наземными коаксиальными коммуникациями. Скоро они получали прямой поток новостей от местной станции в Берне. Сейчас на месте была установлена только одна камера. Она показывала наружный вид здания — швейцарцам нравилось строить банки, напоминающие городские замки, хотя с определенными германскими чертами, из-за чего они выглядят мощными и грозными. Голос принадлежал репортеру, разговаривающему со своей станцией, а не со слушателями. Рядом стоял лингвист, готовый вести перевод.

— Нет, я не имею представления. Полиция еще не разговаривала с нами, — произнес переводчик скучным, монотонным голосом. Затем послышался новый голос. — Оператор, — произнес переводчик. — Голос похож на оператора — здесь что-то, — тут появилось электронное увеличение изображения, и оператору удалось заметить фигуру, человеческую фигуру с чем-то на голове, какую-то маску?

— Что это за оружие? — спросил Беннетт.

— Чешское, модель 58, — сразу ответил Тауни. — Так мне показалось. Местный оператор — чертовски искусный специалист.

— Что он сказал? Это была студия, обращающаяся к репортеру, — продолжал переводчик, почти не глядя на изображение на телевизионном экране. — Не знаю, не слышат из-за всего этого шума. Он крикнул что-то, я не разобрал. — О, хорошо. Сколько людей? Не уверен. Wachtmeister сказал, более двадцати внутри, посетители банка и служащие. Снаружи только я и мой оператор и примерно пятнадцать полицейских, которых я вижу. — Полагаю, что скоро прибудут еще. — Пришел ответ со студии. — Затем голос исчез. Камера выключилась, и шарканье, доносящееся по звуковой линии, дало понять, что оператор переходил на другое место. Это подтвердилось, когда минуту спустя на экране появилось изображение с совершенно другого направления.

— Что происходит, Билл? — Тауни и Беннетт повернулись и увидели Кларка, стоящего позади них. — Я пришел, чтобы поговорить с вами, но ваша секретарша сказала, что здесь развивается какая-то ситуация.

— Вполне возможно, — ответил глава разведки. — Я послал двух людей из станции «шесть» в Женеве в Берн, чтобы оценить ее. У нас ведь имеется договоренность со швейцарским правительством, на случай если они решат обратиться за помощью. Беннетт, это уже передается по коммерческому телевидению?

Беннетт отрицательно покачал головой.

— Нет, сэр. Пока они держат это в секрете.

— Отлично, — заметил Тауни. — Какая группа сейчас наготове?

— Группа-2, Чавез и Прайс. Они как раз заканчивают небольшую тренировку. Сколько времени, перед тем как, по вашему мнению, нам следует объявить тревогу?

— Мы можем сделать это прямо сейчас, — ответил Билл, — хотя там, возможно, не больше, чем неудавшееся ограбление банка. Они ведь бывают в Швейцарии, верно?

Кларк достал из кармана маленький уоки-токи и нажал на кнопку.

— Чавез, это Кларк. Вы и Прайс должны прибыть в центр связи прямо сейчас.

— Мы уже в дороге, Шесть, — прозвучал ответ.

— Интересно, что там у них случилось? — заметил Динг, обращаясь к своему главному сержанту. За последние три недели он узнал, что Эдди Прайс был солдатом, какого он не надеялся встретить: спокойный, толковый, с огромным опытом оперативной работы.

— Полагаю, что скоро мы узнаем об этом, сэр, —отозвался Прайс. Офицеры любили поговорить, это было ему хорошо известно, и доказательство последовало немедленно.

— Сколько времени вы находитесь в этом бизнесе, Эдди?

— Почти тридцать лет, сэр. Я поступил добровольцем, когда был совсем мальчишкой, в пятнадцать лет. Парашютный полк, — продолжал он, чтобы избежать следующего вопроса. — Перешел в SAS, когда мне исполнилось двадцать четыре, и с тех пор служил в нем.

— Ну что ж, главный сержант, я рад, что вы с нами, — сказал Чавез, садясь в машину для поездки к зданию штаба.

— Спасибо, сэр, — ответил Прайс. Хороший парень этот Чавез, подумал он, может быть, даже хороший командир, однако в этом еще нужно убедиться. Он мог задать собственные вопросы, но нет, это не принято, не правда ли? Каким бы хорошим солдатом ни был Прайс, он пока мало знал об американских военных.

Тебе следует быть офицером, Эдди, подумал Динг, но промолчал. В Америке этого парня отозвали бы из его подразделения, как бы он ни сопротивлялся, и послали в офицерскую школу, возможно, с дипломом об окончании колледжа, купленного армией. Другая культура, другие правила, сказал себе Динг. Зато теперь у него чертовски хороший сержант в группе, способный поддержать его. Через десять минут они поставили машину на задней площадке, вошли в здание и, следуя указаниям, направились в центр связи.

— Здравствуйте, мистер К., что происходит?

— Доминго, не исключено, что у нас может оказаться задание для тебя и твоей группы. Берн, Швейцария. Там произошло неудачное ограбление банка и захват заложников. Это все, что сейчас нам известно. — Кларк указал обоим на телевизионные экраны. Чавез и Прайс взяли вращающиеся стулья и подвинули их поближе.

В худшем случае это окажется учебной тревогой. Пришли в движение заранее запланированные механизмы. На первом этаже были уже готовы билеты не меньше чем на четыре рейса из Гэтвика в Швейцарию, и два вертолета летели в Герефорд, чтобы перебросить его людей с их снаряжением в аэропорт. «Бритиш Эруэйз» предупредили, что компании придется принять на борт лайнеров запечатанный груз, — его осмотр перед международным рейсом обеспокоит пассажиров. Если учебная тревога превратится в настоящую, стрелки Группы-2 переоденутся в гражданскую одежду, — костюмы и галстуки. Кларк считал это лишним. Заставлять солдат выглядеть подобно банкирам, совсем не так просто, верно?

— Пока мало что там происходит, — сказал Тауни. — Сэм, ты бы не мог показать нам видеоленты, записанные раньше?

— Конечно, сэр. — Майор Беннетт нажал кнопку на пульте видеомагнитофона.

— Чешский «58», — тут же заметил Прайс. — Лиц не видно?

— Нет, это все, что нам известно о субъектах, — ответил Беннетт.

— Странное оружие для грабителей, — удивился главный сержант. Чавез повернул голову. Это была одна из вещей, которую ему следует узнать о Европе. Значит, бандиты здесь не пользуются такими автоматами.

— Я так и думал, — подтвердил Тауни.

— Оружие террористов? — спросил Чавез у своего заместителя.

— Да, сэр. Чехи раздали огромное количество такого оружия. Видите ли, он очень компактный. Всего двадцать пять дюймов длиной, его производят на заводе Угерский Брод под советский патрон калибра 7,62/39. Полностью автоматическое, с переключателем на одиночный огонь. Странное оружие для грабителей, — еще раз повторил Прайс, подчеркивая сказанное.

— Почему? — спросил Чавез.

— В Швейцарии производят оружие намного лучшего качества для своих территориальных войск, их граждане, которые в случае необходимости превращаются в солдат, хранят его дома в шкафах, понимаете. Было бы совсем не так трудно украсть несколько.

Здание задрожало от рокота вертолетов, заходящих на посадку совсем рядом. Кларк посмотрел на часы и одобрительно кивнул — точно по расписанию.

— Что нам известно относительно окружающей местности? — спросил Чавез.

— Мы сейчас занимаемся этим, старина, — ответил Тауни. — Пока мы знаем лишь то, что показывают по телевидению.

На экране телевизора виднелась обычная улица, без всякого транспорта на ней, потому что местная полиция не подпускала автомобили и автобусы к банку. Что касается остального, они видели обычные кирпичные здания, стоящие по сторонам обычной городской улицы. Чавез посмотрел на Прайса. Глаза сержанта сконцентрировались на получаемую ими картинку — теперь две, потому что еще одна швейцарская телевизионная станция послала к банку камеру с операторами, и оба сигнала пиратским образом снимались «Радугой» со спутника. Переводчик продолжал повторять замечания операторов и репортеров, находящихся на месте, разговаривающих со своими студиями. Они говорили очень мало, примерно половина этого обычная болтовня, которой могли обмениваться сотрудники в офисе. То одна камера, то другая время от времени схватывали движение позади занавесок, но это было все.

— Полиция, по-видимому, пытается установить связь с нашими друзьями по телефону, чтобы разговаривать с ними, убеждать сдаться, — обычная техника, — сказал Прайс, понимая, что у него больше практического опыта в таком деле, чем у остальных в центре связи. Они были знакомы с теорией, но теория не всегда применима на практике. — Через полчаса мы узнаем, требуется наша помощь или нет.

— Насколько хороши швейцарские полицейские? — спросил Чавез у Прайса.

— Они очень хороши, сэр, но у них недостаточно опыта в случае серьезного захвата заложников.

— Именно поэтому у нас существует договоренность с ними, — вмешался Тауни.

— Да, сэр. — Прайс наклонился вперед, сунул руку в карман и достал трубку. — Есть возражения?

Кларк покачал головой.

— Здесь нет нацистов, беспокоящихся о своем здоровье, главный сержант. Что вы имеете в виду под «случаем серьезного захвата заложников»?

— Захвата, совершенного убежденными преступниками, террористами. — Прайс пожал плечами. — Людьми, достаточно глупыми, чтобы поставить на карту свои жизни против фишек на карточном столе. Такие преступники убивают заложников, чтобы показать свою решимость. Таких преступников мы преследуем и убиваем, — мог и не говорить Прайс.

В центре связи собралось огромное количество умственной энергетики, которая была вынуждена выжидать, подумал Кларк. Это особенно относилось к Биллу Тауни. Но, если у тебя отсутствует информация, трудно делать торжественные заявления. Глаза всех присутствующих были прикованы к телевизионным экранам, которые ничего важного не показывали, и Кларк почувствовал, что ему не хватает бессмысленной болтовни, которую всегда ждут от телевизионных репортеров, заполняющих молчание пустыми словами. Единственной интересной вещью, когда они говорили, было то, что они пытаются связаться с местными полицейскими, но полицейские отказываются говорить с ними, за исключением того, что они стараются установить контакт с преступниками, но пока безуспешно. Это, наверное, ложь, но полицейские должны лгать средствам массовой информации и публике в подобных случаях, поскольку даже наполовину компетентный террорист будет следить за телевизионной передачей. Можно узнать очень много, глядя на экран телевизора, в противном случае Кларк и его старшие сотрудники тоже не смотрели бы на экраны, правда?

Протокол всего этого был одновременно простым и сложным. У «Радуги» была договоренность со швейцарским правительством. Если местная полиция не может справиться с ситуацией своими силами, они передадут ее вверх на уровень кантона, который затем будет решать, стоит ли передать все это еще на ступень выше — центральному национальному правительству, и там люди министерского уровня смогут связаться с «Радугой». Весь этот механизм был разработан несколько месяцев назад как часть мандата агентства, которое теперь возглавлял Кларк. Запрос о «помощи» пройдет через британский Форин офис в Уайтхолле, на берегу Темзы в центральном Лондоне. Это казалось Джону чертовски запутанной бюрократией, но избежать этого было невозможно, и он был благодарен тому, что там не было еще одного или двух дополнительных уровней согласования. После того как обращение за помощью поступит в Форин офис, все станет гораздо проще, по крайней мере в административном смысле. Но до тех пор, пока не поступит обращение за помощью, швейцарцы не скажут им ничего.

Через час после бодрствования у телевизионных экранов Чавез ушел, чтобы подготовить Группу-2 к возможной тревоге. Солдаты, увидел он, приняли сообщение спокойно и начали готовить снаряжение, которое требовало подготовки, хотя бы небольшой. Телевизионные передачи шли теперь на их индивидуальных экранах, стоящих на письменных столах, и стрелки устроились в своих вращающихся креслах, наблюдая за происходящим, а их босс вернулся в центр связи. Вертолеты неподвижно стояли на площадке недалеко от места расположения Группы-2. Группа-1 тоже приготовилась к действиям, на случай если вертолеты, перебрасывавшие Группу-2 в Гэтвик, разобьются в пути. Процедуры были полностью обдуманы и разработаны — за исключением того, подумал Джон, что касается террористов.

Было видно на экране, что полиция бродила кругом, некоторые полицейские готовы к действиям, но большинство просто стояли и смотрели. Подготовленные полицейские или нет, они не были готовы к сложившейся ситуации, и швейцарцы пока относились к этому не более серьезно, чем, скажем, полицейские в Боулдере, Колорадо. Подобное никогда раньше не происходило в Берне.

И до тех пор, пока это не случилось, такое событие не являлось частью корпоративной культуры местного полицейского управления. Для Кларка и остальных сотрудников «Радуги» эти факты были слишком пугающими, чтобы не обращать на них внимания.

Германская полиция — не менее компетентная, чем любая другая в мире, — потерпела полную неудачу при освобождении заложников в Фюрстенфельдбрюке не потому, что они были плохими полицейскими, но из-за того, что такое произошло с ними впервые, и в результате некоторые израильские атлеты так и не вернулись домой после Мюнхенской олимпиады 1972 года. Это стало уроком для всего мира, но насколько убедительным был этот урок? Кларк и все остальные в центре связи думали об этом.

— Что-то случилось, — заметил доктор Пол Беллоу, что вряд ли было сюрпризом для остальных, особенно для Эдди Прайса, который напрягся в своем кресле, но ничего не сказал, продолжая курить трубку. Переговоры с людьми вроде тех, кто захватил банк, были его маленькой специальностью, ее этому швейцарцу, полицейскому суперинтенданту — или каким был его ранг, — еще предстояло освоить. Плохие новости, подумал главный сержант, для одного или нескольких посетителей банка.

— Вы слышали выстрел? — сказал переводчик, передавая слова одного из репортеров на месте происшествия.

— Проклятие, — негромко произнес Чавез. Ситуация только что ухудшилась.

Меньше чем через минуту открылась одна из стеклянных дверей банка, и мужчина в гражданской одежде вытащил тело на тротуар. Это казалось телом мужчины, но его голова, как это было видно на экранах, потому что обе камеры резко увеличили изображение с различных углов, выглядела красной массой. Мужчина вытащил тело далеко на тротуар и замер в тот момент, когда опустил его на асфальт.

Беги направо, беги направо от себя, мысленно выкрикнул Чавез так громко, как мог. Каким-то образом мысль Динга дошла до мужчины, так как безымянный мужчина в сером пальто замер на несколько секунд, глядя вниз, затем, крадучись, направился вправо.

— Кто-то кричит из банка, — проговорил переводчик. Но что бы ни кричал голос, его крик не был правильным.

Мужчина упал направо, в сторону от стеклянных дверей банка и ниже уровня зеркальных стекол. Теперь он находился на тротуаре, с тремя футами гранитного блока над головой, невидимый из здания.

— Отлично, старина, — негромко заметил Тауни. — Теперь увидим, сможет ли полиция оттащить тебя в безопасное место.

Одна из камер направила объектив на старшего среди полицейских, который вышел на середину улицы со своим мобильным телефоном в руке и лихорадочно размахивал им, убеждая мужчину лечь на тротуар. Смелый или глупый, трудно сказать, но коп медленно пошел затем к линии полицейских автомобилей. Удивительно, но в него не стреляли. Камеры повернулись к спасшемуся мужчине. Полицейские осторожно подошли к краю здания банка, давая мужчине знак ползти, не поднимая головы, к месту, где они стояли. Полицейские в форме держали автоматы в руках. Их движения были напряженными и отчаянными. Лицо одного из полицейских повернулось к телу на тротуаре, и люди в Герефорде с легкостью прочитали его мысли.

— Мистер Тауни, вам звонят на линии четыре, — донеслось из интеркома. Начальник разведки подошел к телефону и нажат на соответствующую кнопку.

— Тауни слушает... а, да, Деннис...

— Кто бы это ни был, они только что убили мужчину.

— Мы наблюдали за этим, пиратским способом снимаем сигнал со спутника связи. — Это означало, что поездка Гордона в Берн была напрасной тратой времени — однако нет, не была. — Этот Армитадж с тобой?

— Да, Билл, он только что отошел поговорить с их полицией.

— Отлично, я подожду, когда он вернется.

Словно услышав эти слова, одна камера показала мужчину в гражданской одежде, который подходил к старшему полицейскому. Он достал из кармана удостоверение личности, коротко поговорил с начальником полиции и ушел прочь, скрывшись за углом здания.

— Это Тони Армитадж, с кем я говорю?

— Билл Тауни.

— Ну что ж, если вы знакомы с Деннисом, полагаю, что вы человек «Шести». Чем я могу помочь вам, сэр?

— Что сказал вам начальник полиции? — Тауни нажал на кнопку селектора на телефоне.

— Он не знает, что делать, совсем не знает. Сказал, что посылает запрос в кантон.

— Мистер К.? — спросил Чавез со своего кресла.

— Передай вертолетчикам, чтобы они заводили свои машины. Динг, ты летишь в Гэтвик. Жди там дальнейших указаний.

— Понял вас, мистер К. Группа-2 выходит.

Чавез спустился по лестнице, за ним последовал Прайс, затем он прыгнул в автомобиль, доставивший их к зданию Группы-2 меньше, чем за три минуты.

— Парни, если вы следили по своим телевизорам за происходящим, то знаете все. Седлайте коней, мы летим на «вертушках» в Гэтвик.

Едва они выбежали из дверей, как смелый швейцарский полицейский сумел вытащить мужчину в безопасное место. Телевидение показало, как мужчину подвели к автомобилю, который тут же умчался прочь.

И снова характер движений красноречиво говорил, о чем думают полицейские.

Собравшиеся полицейские, которые раньше бесцельно стояли и смотрели на здание банка, теперь стояли по-другому, главным образом присев за прикрытием своих автомобилей и стиснув в руках пистолеты, напряженные, но по-прежнему не знающие, как им поступать.

— Идет прямая передача по коммерческому телевидению, — доложил Беннетт. — Через несколько секунд начнется трансляция по «Sky News».

— Полагаю, именно в этом причина, — сказал Кларк. — Где Стэнли?

— Он сейчас в Гэтвике, — сказал Тауни. Кларк кивнул. — Стэнли развернется вместе с Группой-2 в качестве полевого командира. Доктор Пол Беллоу вылетит вместе с Чавезом на «вертушке» и будет давать советы ему и Стэнли по психологическим аспектам тактической ситуации. — Ничего другого не оставалось, как заказать кофе и бутерброды. Кларк так и поступил, взял кресло и поставил его перед телевизором.

Глава 3 Гномы и оружие

Полет на вертолете продолжался ровно двадцать пять минут, и Группа-2 со своим снаряжением высадилась в общей части международного аэропорта. Их ждали два автофургона, и Чавез наблюдал за тем, как его парни грузили свое снаряжение в один из них для переезда к терминалу «Бритиш Эруэйз». Там находилось несколько полицейских, которые тоже ждали и следили за погрузкой автофургона в грузовой контейнер, который первым спустится на поле аэродрома после рейса, когда лайнер совершит посадку в Берне.

Но сначала им нужно дождаться получения приказа о начале операции. Чавез вытащил свой мобильный телефон, откинул крышку и нажал на кнопку быстрого набора номера один.

— Кларк, — произнес голос, после того как сработала система кодирования.

— Докладывает Динг, Джон. Еще не прибыл приказ из Уайтхолла?

— Все еще ждем, Доминго. Ожидаем его скорого прибытия. Кантон передал запрос наверх. Их министр юстиции сейчас рассматривает запрос кантона.

— Ну что ж, передай достойному джентльмену, что этот рейс вылетает через две-ноль минуты, а следующий отправляется через девяносто минут, если только вы не хотите отправить нас на «Свисс Эр». Один из них вылетает через сорок минут, а другой — через час пятнадцать.

— Слышу тебя, Динг. Придется подождать.

Чавез выругался по-испански. Он знал это. От него не требовалось, чтобы это ему нравилось.

— Понял тебя, Шесть. Группа-2 ждет на площадке аэропорта в Гэтвике.

— Слышу вас, Группа-2. «Радуга Шесть», конец связи.

Чавез закрыл крышку телефона и сунул его в нагрудный карман рубашки.

— О'кей, парни, — сказал он, обращаясь к стрелкам своей группы, стараясь перекричать визг реактивных двигателей, — мы подождем здесь приказ к вылету. — Солдаты кивнули. Им так же не терпелось приступить к операции, как и их боссу, но они тоже были бессильны повлиять на ее начало.

Британским солдатам приходилось бывать здесь раньше, и потому они восприняли необходимость ожидания лучше, чем американцы.

— Билл, свяжись с Уайтхоллом и передай, что у нас двадцать минут на то, чтобы группа могла вылететь первым рейсом. После этого придется ждать больше часа.

Тауни кивнул и подошел к телефону в углу, чтобы позвонить своему контакту в министерстве иностранных дел. Оттуда запрос поступил к британскому послу в Женеве, которому сказали, что SAS предлагает специальную помощь технического характера в осуществлении операции. Как ни странно, но министр иностранных дел Швейцарии знал о происходящем больше, чем звонящий ему посол. Несмотря на это, ответ поступил через пятнадцать минут: «Ja».

— Поступило одобрение операции, Джон, — доложил Тауни, к своему собственному изумлению.

— Понял. — Кларк поднял крышку своего телефона и нажал на кнопку быстрого набора аппарата босса Группы-2.

— Чавез, — послышался голос на фоне оглушительного шума.

— Поступил приказ начать операцию, — сообщил Кларк. — Подтверди получение.

— Группа-2 получила приказ к началу операции. Группа-2 вылетает.

— Совершенно верно. Желаю удачи, Доминго.

— Спасибо, мистер К.

* * *

Чавез повернулся к своим людям и махнул рукой вверх и вниз жестом, означающим необходимость немедленных действий, известным армиям во всем мире. Солдаты тут же забрались в автофургон для поездки через поле аэродрома Гэтвика. Машина остановилась у ворот грузового транспорта. Там Чавез подозвал полицейского, и Эдди Прайс сообщил ему о необходимости немедленной погрузки специального контейнера на борт «Боинга-757». Закончив с этим, автофургон проехал еще пятьдесят ярдов к трапу самолета в месте посадки пассажиров. Солдаты Группы-2 выпрыгнули из машины и направились к трапу. На его вершине дверца была открыта еще одним полицейским констеблем, оттуда солдаты спокойно вошли внутрь лайнера и передали свои билеты стюардессе, которая указала им на кресла первого класса.

Последним на борт вошел Тим Нунэн, технический специалист группы. Он не выглядел худым и морщинистым волшебником, как можно было подумать о гении электронного царства. Нунэн играл защитником в Стэнфорде, перед тем как поступил в ФБР, и тренировался в стрельбе вместе с группой только для того, чтобы оставаться в хорошей физической форме. Ростом шесть футов и весом в двести фунтов, он выглядел массивнее большинства стрелков Динга, но — и он признавал это первым — не был таким крутым. Несмотря на это, он был неплохим стрелком из пистолета и автомата «МР-10» и учился говорить на специальном языке стрелков. Доктор Беллоу устроился в кресле у иллюминатора с книгой, которую он достал из своей сумки. Это был том по социопатии, написанный профессором из Гарварда, у которого доктор учился несколько лет назад. Остальные члены группы просто откинулись на спинки кресел и просматривали журналы, находившиеся в самолете. Чавез оглянулся вокруг и увидел, что его группа совсем не выглядит напряженной, был одновременно изумлен этим обстоятельством и немного пристыжен тем, что сам он чувствовал себя таким взволнованным. Капитан лайнера произнес обычные объявления, «Боинг» откатился от ворот и направился на взлетную полосу. Еще через пять минут лайнер оторвался от земли, и Группа-2 была на пути к своей первой операции.

* * *

— Они в воздухе, — доложил Тауни. — Ожидается, что это будет плавный перелет и прибытие к месту назначения точно по расписанию через... час пятнадцать минут.

— Отлично, — отозвался Кларк. Телевизионные передачи втянулись в обычное русло.

Обе швейцарские станции вели непрерывную трансляцию вместе с рассуждениями репортеров, находящихся на месте происходящего. Они были такими же полезными, как шоу перед началом игры в американский футбол, хотя полицейские разговаривали теперь с репортерами. Нет, они не знают, кто находится внутри банка. Да, они говорили с бандитами. Да, переговоры идут своим чередом. Нет, больше ничего они не могут сказать. Да, они будут держать прессу в курсе происходящего.

Вешают им лапшу на уши, подумал Джон. Аналогичная информация передавалась компанией «Sky News», и скоро CNN и «Fox» передадут короткие сообщения о захвате банка, включая, разумеется, историю о том, как вытащили на тротуар первую жертву, и о том, кто вытащил тело из банка.

— Неприятное дело, Джон, — заметил Тауни, поднося ко рту чашку чаю.

Кларк кивнул.

— Полагаю, такие случаи всегда неприятны, Билл. — В центр связи вошел Питер Ковингтон, взял вращающееся кресло и пододвинул его поближе к руководителям «Радуги». Прочитать что-нибудь на его лице было невозможно, хотя внутри он кипел от негодования, подумал Кларк, из-за того, что отправили не его группу. Однако система ротации групп была решена раз и навсегда, как это и должно быть.

— О чем думаешь, Питер? — спросил Кларк.

— Они не такие уж умные. Убили этого бедного парня в самом начале захвата банка, правда?

— Продолжай, — сказал Джон, напоминая всем, что он новичок в этом деле.

— Когда убиваешь заложника, то пересекаешь большую черную линию, сэр. После этого нельзя с легкостью отступить назад, не так ли?

— Значит, вы попытались бы избежать этого?

— Конечно. Теперь очень трудно для другой стороны пойти на уступки, а им чертовски необходимы уступки, если они хотят скрыться каким-то образом, — если только вы не знаете что-то, что неизвестно оппозиции. В подобной ситуации это маловероятно.

— Они потребуют, чтобы их выпустили... вертолет?

— Возможно, — кивнул Ковингтон. — Вертолет для полета к аэропорту, коммерческий самолет с интернациональной командой ждет их — но куда лететь? Возможно, в Ливию, но примет ли их Ливия? Куда еще могут они лететь? В Россию? Не думаю. Долина Бекаа в Ливане по-прежнему открыта, но коммерческий лайнер не сможет совершить там посадку. Единственное разумное, что они сделали, — это скрыли свои лица от полиции. А вы уверены, что заложник, сумевший убежать, не видел их лица? — Ковингтон покачал головой.

— Но они не дилетанты, — возразил Кларк. — Их оружие указывает на некоторую степень подготовки и профессионализма.

Ковингтон кивнул, соглашаясь с Джоном.

— Верно, сэр, но нельзя сказать, что они такие уж умные. Меня ничуть не удивит, если я узнаю, что они действительно украли в банке валюту, подобно рядовым грабителям. Подготовленные террористы, возможно, но не такие уж хорошие.

«А что такое „хороший“ террорист?» — подумал Джон. Несомненно, ему нужно поближе познакомиться с этим бизнесом.

* * *

Рейс «Бритиш Эруэйз» совершил посадку на две минуты раньше расписания и подрулил к терминалу. Динг провел время во время полета, беседуя с доктором Беллоу. Психология подобного преступления была для него белым пятном, и Динг понял, что ему нужно научиться этому — и как можно быстрее. Это не походило на знания, нужные солдату, — психология такой операции определялась большей частью на уровне генералов, которые решали, как поступит противник с его маневренными батальонами. Уровень Динга — это уровень боя с участием взвода, но с массой различных интересных новых элементов, думал он, расстегивая ремень, удерживавший его в кресле, еще до того, как лайнер остановился. Но, в конечном итоге, все сводилось к самому общему знаменателю — удару стали по цели.

Чавез встал и потянулся, затем направился к выходу, его лицо замерло в маске, которая останется на нем до конца операции. Вышел на подвижный коридор между двумя рядовыми пассажирами, которые, по-видимому, в костюме с галстуком приняли его за бизнесмена. Может быть, стоит купить в Лондоне более дорогой костюм, лениво подумал он, выходя из коридора вместе со своей группой, чтобы смешиваться с толпой во время путешествий. Впереди он увидел мужчину, похожего на шофера, с плакатом, на котором было написано его имя. Чавез подошел к нему.

— Вы ожидаете нас?

— Да, сэр. Прошу следовать за мной.

Группа-2 пошла за ними по длинному коридору, затем они повернули и вошли в большую комнату с еще одной дверью на противоположной стороне. Внутри стоял полицейский офицер высокого ранга, судя по нашивкам на голубой рубашке.

— Вы... — начал он.

— Чавез. — Динг протянул руку. — Доминго Чавез.

— Испанец? — спросил полицейский с нескрываемым удивлением.

— Американец. А вы кто, сэр?

— Реблинг, Мариус Реблинг, — ответил офицер, когда вся группа собралась в комнате и дверь закрылась. — Пошли со мной. — Реблинг открыл дальнюю дверь, которая выходила на лестницу. Через минуту они разместились в микроавтобусе, проехавшем мимо застывшего на месте их лайнера, и затем выехали на шоссе. Динг оглянулся и увидел следующий за ними грузовик со снаряжением группы.

— О'кей, что вы можете мне сказать?

— Ничего нового не произошло после первого убийства. Мы ведем с ними переговоры по телефону. Нам не известны ни их имена, ни личности. Они потребовали транспорт, чтобы ехать в аэропорт, и самолет для вылета из страны, но не сообщили места назначения.

— О'кей, что сказал вам мужчина, которому удалось спастись?

— По его словам, в банке четыре грабителя, они говорят по-немецки, он сказал, что, судя по акценту, это их родной язык — произношение, идиоматические выражения и тому подобное. Они вооружены чешским оружием и, судя по всему, готовы воспользоваться им.

— Понятно, сэр. Сколько нужно времени, чтобы приехать на место, и смогут ли мои люди переодеться в свое снаряжение?

Реблинг кивнул.

— Все подготовлено, майор Чавез.

— Спасибо, сэр.

— Можно поговорить с человеком, который скрылся из банка? — спросил доктор Беллоу.

— Мне приказано во всем сотрудничать с вами — в разумных пределах, разумеется.

Чавез подумал о том, что означает последнее ограничение, но решил, что скоро узнает об этом. Он не мог винить офицера за то, что он не испытывает особого удовольствия из-за того, что ему приходится иметь дело с группой иностранцев, приехавших в его страну, чтобы восстановить здесь закон. Но это было так же очевидно, как упомянутые в поговорке белые скалы Дувра, да и его собственное правительство не раз говорило об этом. Дингу также пришла в голову мысль, что доверие к «Радуге» покоится теперь на его плечах. Будет чертовски неприятно, если он подведет своего тестя и поставит всю группу и его страну в затруднительное положение. Он повернулся и посмотрел на своих парней. Эдди Прайс, словно читая его мысли, незаметно поднял вверх большой палец. Ну что ж, подумал Чавез, по крайней мере, один из нас считает, что мы готовы к операции. Все было иным при работе в поле, как он понял это в джунглях и горах Колумбии много лет назад, и, чем ближе ты подходил к моменту начала боя, тем труднее это становилось. Здесь не было лазерных систем, говорящих тебе о том, кто убит. Здесь об этом тебе скажет настоящая красная кровь. Но его люди прошли отличную подготовку и обладали огромным опытом, особенно главный сержант Эдвард Прайс.

Дингу оставалось одно — вести их в бой.

* * *

Позади банка, на расстоянии квартала, находилась средняя школа. Микроавтобус и грузовик подъехали к ней, и Группа-2 вошла в спортивный зал, который охранялся примерно десятью полицейскими в форме. Стрелки надели свое снаряжение в раздевалке и вошли обратно в зал. Там стоял Реблинг с дополнительной одеждой, которую им предстояло носить. Это были свитеры, черные, как их боевые комбезы, с надписью P0L1ZEI золотыми буквами впереди и сзади, в отличие от обычных ярко-желтых. «Швейцарская аффектация?» — подумал Чавез без улыбки, которая должна была сопровождать его наблюдение.

— Спасибо, — сказал ему Чавез. Это было полезной уловкой. Надев свитеры, стрелки со своим снаряжением поднялись в микроавтобус, чтобы ехать к банку. Они вышли из машины за углом банка, невидимые как террористам, так и телевизионным камерам. Снайперов, Джонстона и Вебера, проводили к заранее выбранным местам — из одного стрелок следил за обратной стороной здания банка, другой по диагонали наблюдал за его фронтальной частью. Оба расположились поудобнее, установили сошки в отверстиях в ложе винтовок и принялись осматривать цель.

Их винтовки были такими же разными, как и сами снайперы. У Вебера был «вальтер WA2000», стрелявший патронами «винчестер магнум» калибра 0,300. Винтовка Джонстона была сделана по заказу и стреляла несколько меньшими по калибру, зато летящими с большей скоростью семимиллиметровыми пулями «ремингтон магнум». В обоих случаях стрелки прежде всего определили расстояние до цели и внесли его в телескопические прицелы, затем легли на матрасы из пенопласта, которые принесли с собой. Их первоначальной задачей было наблюдать, собирать информацию и докладывать.

Доктор Беллоу чувствовал себя очень непривычно в черной одежде стрелков, в бронежилете и свитере с надписью POLIZEI, однако надеялся, что это не даст опознать его медицинским коллегам, наблюдавшим за происходящим по телевидению. Нунэн, одетый таким же образом, установил свой компьютер — лэптоп Эппл Пауэрбук — и начал просматривать чертежи здания для того, чтобы ввести их в свою компьютерную систему. Местные полицейские оказались чертовски эффективными. За тридцать минут он получил полную электронную карту здания банка. В его распоряжении теперь было все, разве что кроме цифровой комбинации сейфов, подумал он с улыбкой. Затем он установил хлыстовую антенну и передал полученные сведения на три остальных компьютера, которые привезла с собой группа.

Чавез, Прайс и Беллоу подошли к старшему полицейскому на месте происшествия. Они обменялись приветствиями и рукопожатиями. Прайс установил свой компьютер и вставил в него CD-ROM дискету, на которой были фотографии всех известных и сфотографированных террористов в мире.

Мужчина, который вытащил мертвое тело на тротуар, был Гансом Рихтером, гражданином Германии из Бонна, имевшим свой вклад в этом банке из-за его бизнеса, базирующегося в Швейцарии.

— Вы видели их лица? — спросил Прайс.

— Да, — последовал трясущийся кивок. До этого момента у герра Рихтера был очень плохой день. Прайс выбрал немецких террористов и начал показывать на экране компьютера их фотографии.

— Ja, ja, вот этот. Он их лидер.

— Вы в этом уверены?

— Да, совершенно уверен. Эрнст Модель, бывший член группы «Баадер-Майнхоф», исчез в 1989 году, где находился, не известно. — Прайс записал данные. — До настоящего времени подозревался в четырех операциях, три из них потерпели полную неудачу. Почти удалось захватить его в Гамбурге в 1987 году, но он убил двух полицейских и скрылся. Подготовлен коммунистами, последний раз, подозревают, он был в Ливане, однако это сообщение ненадежно — очень ненадежно, по-видимому. Его специальностью был киднепинг.

— О'кей. — Прайс записал еще.

— Возможно... вот этот.

Эрвин Гуттенах, тоже группа «Баадер-Майнхоф», последний раз замечен в Кельне. Ограбил банк, его специальность тоже киднепинг и убийства — ах да, он был тем парнем, который похитил и убил члена совета управляющих концерном БМВ в 1986 году. Получил за него выкуп в четыре миллиона дойчмарок, оставил его себе.

— Жадный негодяй, — добавил Прайс.

Беллоу смотрел через его плечо, думая с молниеносной быстротой.

— Что он сказал вам по телефону?

— У нас есть запись разговора, — ответил полицейский.

— Превосходно! Но мне понадобится переводчик.

— Док, нужен профиль на Эрнста Моделя как можно быстрее. — Чавез повернулся.

— Нунэн, мы можем получить данные по банку?

— Никаких проблем, разумеется, — ответил технический кудесник.

— Реблинг? — обратился Чавез к следующему человеку.

— Слушаю вас, майор.

— Согласятся ли телевизионные станции сотрудничать с нами? Нам приходится предположить, что у грабителей внутри имеется телевизор.

— Они согласятся, — в голосе старшего швейцарского полицейского прозвучала уверенность.

— О'кей, парни, за дело, — приказал Чавез. Нунэн пошел к своему мешку с фокусами.

Беллоу направился за угол здания вместе с герром Рихтером и еще одним швейцарским полицейским, который будет переводить. Это оставило Чавеза наедине с Прайсом.

— Эдди, я ничего не упустил?

— Нет, майор, — ответил главный сержант Прайс.

— О'кей, начнем с того, что меня зовут Динг. Второе: у тебя в этом деле гораздо больше опыта, чем у меня. Если тебе нужно сказать что-то, я хочу услышать это прямо сейчас, понятно? Здесь мы не в гребаном офицерском клубе. Мне нужны твои мозги, Эдди.

— Очень хорошо, сэр Динг. — Прайс заставил себя улыбнуться. Его командир справлялся с делом совсем неплохо. — Пока все идет хорошо. Субъекты находятся внутри здания и никуда не уйдут, у нас хорошая охрана по периметру. Нам нужны планы здания и информация о том, что происходит внутри, — это работа Нунэна, он кажется весьма компетентным парнем. И нам требуется представление о том, что думает противник, — это работа доктора Беллоу, он великолепный специалист. Какой у нас план, если противник просто начнет расстреливать заложников?

— Скажу Луи, две ослепляющие гранаты у входной двери, еще четыре летят внутрь, и мы врываемся в банк, подобно торнадо.

— Наши бронежилеты...

— Не смогут противостоять русским пулям калибра семь-шесть-два. Я знаю, — согласился Чавез. — Никто и не говорил, что это неопасно, Эдди. Когда мы узнаем немного больше, то разработаем настоящий план штурма. — Чавез хлопнул его по плечу. — Вперед, Эдди.

Попов не подозревал, что в швейцарской полиции есть такой хорошо подготовленный антитеррористический взвод. Он следил за тем, как командир присел у передней стены здания банка, а другой, его заместитель, вероятно, направлялся за угол, чтобы присоединиться к остальной группе. Они говорили со сбежавшим заложником — кто-то отвел его в сторону, и он исчез из поля зрения. Да, эти швейцарские полицейские отлично подготовлены и хорошо вооружены. Кажется, у них автоматы «хеклер и кох».

Обычное оружие для такой операции. Что касается его самого, Дмитрий Аркадьевич Попов стоял в толпе любопытных зрителей. Его первое впечатление насчет Моделя и трех других было правильным. Коэффициент умственного развития немца был лишь немного выше комнатной температуры — он даже захотел вступить в дискуссию о марксизме-ленинизме со своим гостем! Идиот. Его даже нельзя назвать молодым идиотом. Моделю было сейчас за сорок, и он не мог воспользоваться юношеским пылом в качестве оправдания своей идеологической мании. Но его нельзя признать непрактичным. Эрнст хотел увидеть деньги, шестьсот тысяч американских долларов в дойчмарках. Попов улыбнулся, вспоминая, где они спрятаны. Маловероятно, что Эрнст когда-нибудь снова увидит их. Убивать заложника в самом начале операции — глупо, но предсказуемо. Он был человеком, стремящимся показать свою решимость и идеологическую чистоту, как будто сейчас это кого-то интересовало! Попов фыркнул и зажег сигару, опершись о стену еще одного банковского здания, чтобы расслабиться и наблюдать за дальнейшим ходом событий. Его шляпа была надвинута на лоб, а воротник поднят якобы для того, чтобы защититься от надвигающейся вечерней прохлады, но также и для того, чтобы лицо оказалось в тени. Нужно всегда быть настороже — факт, упущенный Эрнстом Моделем и тремя его Kameraden.

* * *

Доктор Беллоу окончил свой обзор записанного на пленку телефонного разговора и известных фактов об Эрнсте Юханнесе Моделе. Человек был социопатом с определенной тенденцией к насилию. Его подозревали в семи убийствах, совершенных им лично, и еще нескольких вместе с другими. Гуттенах, не такой сообразительный мужчина аналогичного характера, и еще двое неизвестных. Рихтер, сумевший убежать из банка, сказал им, ничуть этим не удивив, что Модель лично застрелил первую жертву в затылок с близкого расстояния и приказал Рихтеру вытащить убитого наружу. Таким образом, убийство и демонстрация его реальности для полиции были плохо рассчитанными, и оба соответствовали тревожному предчувствию. Беллоу включил свое радио.

— Беллоу вызывает Чавеза.

— Слушаю, док, это Динг.

— У меня есть предварительный профиль субъектов.

— Давайте — группа, вы слушаете? — Тут же последовала какофония перекрывающих друг друга ответов. — Да. Динг. — Слышу, командир. — Ja, — и утвердительные отклики остальных. — О'кей, доктор, выкладывайте, — приказал Чавез.

— Начнем с того, что это плохо спланированная операция. Это соответствует профилю подозреваемого руководителя захвата банка, Эрнста Моделя, немца по национальности, возраст сорок один год, раньше принадлежал к организации «Баадер-Майнхоф». Склонен к импульсивному поведению, мгновенно переходит к насильственным действиям, когда загнан в угол или у него что-то не получается. Если он угрожает убить кого-то, можно не сомневаться в том, что он не шутит. Его настоящее умственное состояние очень, повторяю, очень опасно. Он знает, что провалил операцию. Он знает, что вероятность успеха очень мала. Его единственными активами являются захваченные заложники, и он рассматривает их как расходуемые активы. Не ожидайте, что в этом случае проявится Стокгольмский синдром. Модель является слишком социопатичным для этого. И я не думаю, что переговоры окажутся успешными. Предполагаю, что единственным решением проблемы будет штурм банка, необходимый сегодня вечером или завтра.

— Что-нибудь еще? — спросил Чавез.

— Пока нет, — ответил доктор Беллоу. — Я буду следить за дальнейшим развитием событий вместе с местными полицейскими.

* * *

Нунэн не спешил, выбирая необходимые инструменты, и теперь он крался вдоль внешней стены здания банка, ниже уровня окон. У каждого из них он поднимал голову, медленно и осторожно, стараясь увидеть, закрывают ли внутренние шторы происходящее в банке. У второго окна шторы не были задвинуты, и Нунэн прикрепил к окну крошечную наблюдательную систему. Это была линза, формой напоминающая голову кобры, но диаметром всего в несколько миллиметров. От нее тянулся оптико-волоконный кабель к его телевизионной камере, установленной в черной сумке за утлом. Он поместил другой прибор к нижнему углу стеклянной двери банка, затем пополз обратно, медленно и напряженно, к месту, где он мог встать. Сделав это, он прошел вокруг всего квартала, чтобы повторить процедуру у другой стороны здания, где ему удалось разместить три прибора, один снова у двери и два других на окнах, где шторы были чуть короче, чем следовало. Нунэн также разместил микрофоны, для того чтобы услышать звуки, которые могут донестись сюда. Большие окна из зеркального стекла должны хорошо резонировать, подумал он, хотя это будет относиться к внешним звукам в такой же степени, как и к тем, которые будут возникать внутри здания.

Все это время швейцарские телевизионные операторы говорили со старшим на месте происшествия полицейским, который непрерывно говорил, что у террористов самые серьезные намерения, — доктор Беллоу научил его говорить про них с уважением. Они, по-видимому, смотрели телевидение внутри здания, и это повышало их уважение к себе, что в данный момент шло на пользу группе. В любом случае это опровергало мнение террористов о том, что делал Тим Нунэн снаружи.

— О'кей, — сказал технический специалист на своем месте в прилегающей соседней улице. Все видеодисплеи были включены и работали исправно, хотя мало что показывали. Размер линз не способствовал получению хорошего изображения, несмотря на то что в его компьютер была встроена система обработки и увеличения. — Вот один террорист... а вот и другой. — Они стояли в десяти метрах от передней части здания. Остальные люди, видимые на экране, сидели на белом мраморном полу в центре помещения, что помогало получению хорошего изображения. — Тот парень сказал, что их четверо, верно?

— Да, — ответил Чавез. — Но он не знает, сколько там заложников, по крайней мере не уверен в этом.

— О'кей, этот террорист, по-моему, за окошками кассиров. Гм, похоже, что он проверяет ящики с наличными, а это какой-то мешок. Ты думаешь, они уже побывали в хранилище?

Чавез повернулся.

— Эдди?

— Жадность, — согласился Прайс. — Почему нет? В конце концов, это же банк.

— О'кей, — Нунэн переключил дисплеи на экране компьютера. — У меня есть чертежи здания, и вот как оно выглядит.

— Кабины кассиров, хранилище ценностей и валюты, туалеты, — Прайс провел пальцем по экрану. — Задняя дверь. Выглядит достаточно просто. Каков доступ на верхние этажи?

— Вот, — показал Нунэн. — Вообще-то лестница снаружи самого банка, однако подвал доступен им вот здесь, лестница ведет вниз, и отдельный выход на улицу сзади.

— Конструкция потолка? — спросил Чавез.

— Бетонная плита сорока сантиметров толщиной, покоящаяся на балках, чертовски прочная. То же самое относится к стенам и полу. Это здание построено на века. — Таким образом, невозможно ворваться внутрь с помощью взрыва через стены, потолок и пол.

— Следовательно, мы можем пройти через переднюю дверь или через задний ход — это все. И это означает, что террорист номер четыре стоит у задней двери. — Чавез включил радио. — Чавез Винтовке 2-2.

— Ja, Вебер на линии.

— Есть ли окнасзади, что-нибудь в двери — «глазок», что-то вроде этого, Дитер?

— Нет. Похоже, что это тяжелая стальная дверь, в ней нет ничего, что бы я мог увидеть, — ответил снайпер, еще раз проводя своим телескопическим прицелом по цели и снова не обнаружив ничего, кроме черной окрашенной стали.

— О'кей, Эдди, мы взрываем заднюю дверь центритовым детонирующим шнуром, и трое врываются через нее. Спустя секунду взрываем переднюю стеклянную дверь, бросаем внутрь ослепляющие и оглушающие гранаты и врываемся внутрь, пока они смотрят в обратную сторону. Два и два через переднюю дверь. Мы с тобой налево, Луи и Джордж — направо.

— У них есть бронежилеты? — спросил Прайс.

— Нет, по словам герра Рихтера, — отозвался Нунэн. — И ничего видимого у меня — но в любом случае у них нет зашиты для головы, верно? — Стрелять придется с расстояния не больше десяти метров, это небольшая дистанция для автоматов «хеклер и кох».

— Совершенно верно, — кивнул Прайс. — Кто во главе группы, врывающейся через заднюю дверь?

— Думаю, Скотти. Падди занимается взрывом. — Коннолли был лучшим в Группе-2 для выполнения такой задачи, и оба знали это. Чавез сделал важную умственную пометку для себя, что подгруппы нужно установить более твердо. До настоящего момента он тренировал всех своих людей одинаково. Это следует изменить, как только они вернутся обратно в Герефорд.

— Вега?

— Осо поддерживает нас, но я не думаю, что он особенно пригодится во время этой операции. — Джулио Вега был их пулеметчиком на тяжелом пулемете, используя пулемет «М-60» калибра 7,62 с лазерным прицелом для действительно серьезной работы, но сейчас этого не требовалось — и не потребуется, если только все не пойдет полностью к черту.

— Нунэн, пошли эту картинку Скотти.

— Понял. — Он передвинул стрелку мышки и начал передавать все на различные компьютеры группы.

— Сейчас вопрос заключается в одном — когда? — Динг посмотрел на часы. — Снова обратимся к доктору.

— Да, сэр.

* * *

Беллоу провел это время с герром Рихтером. Три большие порции виски неплохо успокоили немца. Даже его английский заметно улучшился. Доктор Беллоу расспрашивал его о событиях в банке шестой раз, когда к ним снова подошли Чавез и Прайс.

— Его глаза, они голубые, подобно льду. Подобно льду, — повторил Рихтер. — Он не похож на человека, подобно большинству людей. Его нужно держать в клетке с животными в Тиргартене. — Бизнесмен невольно задрожал.

— Вы заметили у него акцент? — спросил Прайс.

— Смешанный. Что-то из Гамбурга, но что-то тоже из Баварии. У всех остальных баварский акцент.

— Это будет полезным для Bundes Kriminal Amt, Динг, — заметил Прайс. ВКА был германским двойником американского ФБР. — Почему не попросить местную полицию поискать в прилегающем районе автомобиль с германскими номерными знаками — из Баварии? Там может оказаться водитель.

— Отличная мысль. — Чавез подбежал к швейцарским полицейским, старший из которых тут же дал команду по радио. Скорее всего, там не окажется ничего, подумал Чавез, но мы не узнаем наверняка, пока не пробурим скважину. Террористы должны были каким-то образом приехать сюда. Еще одна мысленная заметка. Проверять это всякий раз во время каждой операции.

Затем к ним подошел Реблинг со своим мобильным телефоном.

— Подошло время, — сказал он, — снова поговорить с ними.

— Эй, Тим, — произнес по радио Чавез. — Подходи к месту сбора.

Нунэн появился тут меньше чем через минуту. Чавез указал ему на телефон Реблинга. Нунэн взял его, снял заднюю крышку и присоединил небольшое зеленое устройство с тонким проводом, свисающим из него. Затем вытащил мобильный телефон из заднего кармана и передал его Чавезу. — Теперь ты услышишь все, что они говорят.

— Внутри происходит что-нибудь?

— Они ходят чуть больше, более взволнованные, может быть. Двое из них несколько минут назад говорили наедине. Судя по их жестам, они не чувствуют себя особенно счастливыми.

— Как относительно аудио?

Технический специалист покачал головой.

— Слишком много фонового шума. У здания шумная отопительная система — обогревательный котел, судя по всему, работает на мазуте, и это чертовски плохо для микрофонов на окнах. Я не получаю ничего полезного, Динг.

— О'кей, держи нас в курсе дела.

— Можешь не сомневаться. — Нунэн вернулся к своему оборудованию.

— Эдди?

— Если бы мне пришлось сделать ставку, я бы сказал, что нам нужно взять банк штурмом перед рассветом. Наш друг скоро начнет терять контроль над собой.

— Как вы считаете, доктор? — спросил Чавез.

— Похоже на это, — кивнул Беллоу, соглашаясь с практическим опытом Прайса.

Чавез сурово нахмурился, выслушав такое мнение. Каким бы подготовленным он ни был, ему все-таки совсем не хотелось принимать окончательное решение. Он видел, что происходит внутри. Там находится двадцать, может быть, тридцать человек, а в непосредственной близости от них стоят трое с автоматическим оружием. Если один из них тронулся и пустился в рок-н-ролл со своим чешским автоматом, многие заложники не вернутся домой к женам и детям. Это называлось ответственностью командира, и, хотя Чавез испытывал это чувство не в первый раз, груз ответственности не становился легче, потому что цена неудачи никогда не становилась легче.

— Чавез! — Это был доктор Беллоу.

— Слушаю вас, доктор, — ответил Динг, направляясь к нему в сопровождении Прайса.

— Модель становится все более агрессивным. Он говорит, что убьет заложника через тридцать минут, если мы не пришлем ему автомобиль для поездки к стоянке вертолета в нескольких кварталах отсюда, и оттуда полетит на вертолете в аэропорт. После этого он будет убивать по заложнику каждые пятнадцать минут. Он утверждает, что таким образом заложников хватит на несколько часов. Сейчас Модель зачитывает список самых важных. Профессор хирургии из местного университета, полицейский, смена которого еще не наступила, видный адвокат, и... ты понимаешь, он не шутит, Динг. Тридцать минут с этого момента — о'кей, он застрелит первого в восемь тридцать.

— Что отвечают ему полицейские?

— Я сказал им, чтобы они передали Моделю, что требуется время для подготовки всего этого, передай нам одного или двух заложников, чтобы продемонстрировать добрую волю, но это вызвало угрозу расстрела в восемь тридцать. Эрнст постепенно теряет контроль над собой.

— Он действительно говорит это всерьез? — спросил Чавез, чтобы убедиться, что он правильно понял доктора Беллоу.

— Да, серьезен как черт. Он теряет контроль, его пугает, что ситуация становится все хуже. Моделя уже нельзя считать разумным человеком. Он совсем не шутит относительно убийства заложников. Походит на избалованного ребенка, который не нашел ничего под елкой утром Рождества. Там нет никого, кто мог бы оказать на него стабилизирующее влияние. Он чувствует себя совсем одиноким.

* * *

— Великолепно. — Чавез включил радио. — На этот раз решение было только что принято за него кем-то другим. — Группа, это Чавез. Приготовьтесь. Повторяю, приготовьтесь.

Его подготовили к тому, что следует ожидать. Один тактический ход состоял в том, чтобы дать им автомобиль — он был слишком маленьким для всех заложников, — и затем уничтожить террористов снайперским огнем. Но у него было только два снайпера и пули, выпущенные из их винтовок, пробьют головы террористов с достаточной оставшейся энергией, чтобы убить двух или трех заложников, находящихся рядом. Огонь из автоматов или пистолетов будет иметь такой же эффект. Четыре террориста — слишком много для такого варианта. Нет, ему нужно ворваться в здание со всей группой, пока заложники по-прежнему сидят на полу, ниже линии огня. Эти негодяи даже недостаточно разумны, чтобы потребовать пищу, в которую он мог бы подмешать наркотики, — или они достаточно умны и боятся получить пиццу с валиумом в ней.

Потребовалось несколько минут. Чавез и Прайс подползли к двери слева. Луи Луазель и Джордж Томлинсон проделали то же самое с другой стороны. У задней стороны здания Падди Коннолли прикрепил двойной взрывной шнур к дверной раме, вставил детонатор и отошел назад. Рядом стояли Скотти МакТайлер и Хэнк Паттерсон.

— Группа позади здания готова, командир, — доложил по радио Скотти.

— Слышу. Мы готовы у передней двери, — негромко ответил Чавез по радио.

— О'кей, Динг. — Голос Нунэна прозвучал по командной связи. — Первая телевизионная камера показывает, что террорист размахивает винтовкой, прохаживаясь вокруг заложников, сидящих на полу. Готов поспорить, что это наш друг Эрнст. Еще один позади него и третий справа у второго деревянного стола. Подожди, он берет телефонную трубку... о'кей, он говорит с полицейскими, заявляет, что готов выбрать заложника для убийства. Сначала он собирается назвать имя жертвы. Как хорошо с его стороны, — закончил Нунэн.

— О'кей, парни, все должно пройти, как во время тренировок, — сказал Динг своим солдатам. — Сейчас мы готовы применить оружие. Приготовиться. — Он поднял голову и увидел, как Луазель и Томлинсон обменялись взглядами и жестами. Луи будет первым, за ним последует Джордж. То же самое и для Чавеза — он выпускает Прайса вперед, и командир будет сразу позади.

— Динг, он только что схватил мужчину, поднял его на ноги, снова говорит по телефону, он собирается первым застрелить доктора, профессора Марио Донателло. О'кей, я все вижу по второй камере, он поднял мужчину на ноги. Думаю, пора приступать, — закончил Нунэн.

— Мы готовы? Вторая группа — доложите.

— Мы готовы, — ответил по радио Коннолли. Чавез видел Луазеля и Томлинсона. Оба коротко кивнули и положили руки на автоматы.

Чавез обеим группам:

— Мы готовы начинать. Приготовиться. Приготовиться. Падди, давай! — громко выкрикнул Чавез. Последнее, что он мог сделать, это съежиться в ожидании грохота, который сейчас раздастся.

Секунда, казалось, растянулась на целый час, и затем масса здания задрожала.

Они услышали это даже здесь, громкий металлический грохот, потрясший весь мир.

Прайс и Луазель положили свои фанаты у нижней бронзовой полосы на двери и нажали переключатели, как только услышали первый взрыв. Мгновенно стеклянная дверь рассыпалась на тысячи осколков, которые залетели главным образом в гранитный и мраморный вестибюли банка, опережая ослепительную белую вспышку и грохот конца мира. Прайс, уже стоящий у края двери, бросился вперед, и Чавез мгновенно последовал за ним, бросившись налево, сразу после того как оказался внутри.

Эрнст Модель стоял прямо перед ними, прижав ствол своего автомата к затылку профессора Донателло. Он повернулся, чтобы посмотреть назад, когда прогрохотал первый взрыв, и, как планировалось, второй с сокрушительным шумом и ослепительной вспышкой магниевого порошка дезориентировал его. Врач, стоявший под дулом автомата, тоже реагировал на взрывы и упал на пол, закрыв голову руками, прочь от бандита. Это дало стрелкам счастливую возможность прямого выстрела. Прайс поднял свой «МР-10», мгновенно прицелился и нажал спусковой крючок, выпустив быструю и окончательную очередь из трех патронов прямо в середину лица Эрнста Моделя.

Чавез, стоявший позади него, заметил еще одного террориста, стоящего и качающего головой, словно хотел прочистить ее. Короткой очередью Чавез тоже уложил его. Между глушителями, установленными на концах стволов автоматов и подавляющими звуки выстрелов, и звоном в ушах от грохота разрывающихся гранат негромкие очереди были практически не слышны. Чавез повернул свое оружие вправо и увидел, что третий террорист уже лежит на полу и лужа крови растекается под тем, что всего две секунды назад было его головой.

— У нас все чисто! — крикнул Чавез.

— Чисто! Чисто! Чисто! — донеслись крики остальных стрелков. Луазель побежал в тыловую часть здания с Томлинсоном позади. Еще перед тем, как они прибежали туда, появились одетые в черное фигуры МакТайлера и Паттерсона с автоматами, направленными вверх: — Чисто!

Чавез пошел дальше налево, к кабинкам кассиров и перепрыгнул через барьер, чтобы убедиться, что там больше нет террористов. Никого не было.

— Здесь все чисто! Обеспечить безопасность помещения! Один из заложников начал подниматься, но Джордж Томлинсон тут же толкнул его обратно на пол. Одного за другим стрелки группы обыскивали заложников, пока остальные прикрывали их угрожающе направленными заряженными автоматами, — они не были уверены в эти минуты, что среди агнцев не было скрывающихся от мщения козлищ. К этому моменту в здание банка вошли швейцарские полицейские. Обысканных заложников толкали к ним. Это была толпа потрясенных и перепуганных граждан, все еще не пришедших в себя после того, что случилось. У некоторых текла кровь из ушей и из ран на голове от взрывов гранат и летящих осколков стекла.

Луазель и Томлинсон собрали оружие, брошенное их жертвами, разрядили его и повесили на плечи. Только тогда и постепенно они начали успокаиваться, отходя от боевого пыла.

— А что относительно задней двери? — спросил Динг у Падди Коннолли.

— Идите и посмотрите, — предложил бывший солдат SAS, ведя Чавеза в заднюю комнату. Там было все залито кровью. Очевидно, субъект стоял, опираясь головой на стальную дверную раму. Это было единственным логическим объяснением того, что головы и одного плеча на трупе не было сразу видно. Труп с одним плечом был отброшен к внутренней перегородке, и оставшаяся рука по-прежнему сжимала чешский автомат «М-58». Двойная толщина взрывного шнура оказалась излишне мощной, но Динг не мог упрекнуть взрывника. Стальная дверь и прочная стальная рама требовали этого.

— О'кей, Падди, отличная работа.

— Спасибо, сэр.

* * *

На улице послышались крики радости, когда заложники начали выходить из банка. Значит, подумал Попов, террористы, которых он завербовал, все мертвы. Он не был особенно удивлен. Швейцарская антитеррористическая команда превосходно справилась со своей работой, как и следовало ожидать от швейцарских полицейских.

Один из них вышел наружу и закурил трубку. Как это похоже на швейцарцев, подумал Попов. Этот тип, наверно, в свободное время карабкается по горам для собственного развлечения. Возможно, он и командовал штурмовой группой. К нему подошел один из бывших заложников.

— Danke schon, danke schon, — сказал директор банка Эдди Прайсу.

— Bitte sehr, Herr Director, — ответил британец, почти истощив этим свой словарный запас немецкого языка. Он указал директору на бернских полицейских, собиравших бывших заложников. Им, наверно, больше всего требовалось посещение туалета, подумал он, когда подошел Чавез.

— Как прошел штурм, Эдди?

— Совсем неплохо, я бы сказал. — Клуб дыма из трубки. — Вообще-то простая работа. Они были настоящими идиотами, выбрав этот банк и действуя таким образом. — Он покачал головой и пустил очередной клуб табачного дыма из трубки. — ИРА являются куда более отчаянными противниками, чем эти проклятые немцы.

Динг не все понял из сказанного Прайсом, потому что тот говорил большей частью на кокни. Тем не менее он был удовлетворен мнением Прайса. Затем Динг вынул мобильный телефон из кармана и нажал на кнопку быстрого набора.

* * *

— Кларк слушает.

— Это Чавез. Ты увидел происходящее по телевидению, мистер К.?

— Сейчас все будет повторено еще раз, Доминго.

— Мы прикончили всех четверых, всех до последнего. Никто из заложников не пострадал, за исключением первого, которого они убили раньше. Все солдаты группы целы. Так что, босс, что нам делать дальше?

— Возвращайся домой для разбора полетов, парень. Шесть, передача окончена.

— Очень хорошо, — сказал майор Питер Ковингтон. По телевидению показывали в течение следующих тридцати, или около этого, минут, как группа собирает свое снаряжение, затем они исчезли за углом. — У меня создалось впечатление, что ваш Чавез знает свое дело — ему повезло, что первая операция оказалась такой простой. Это дает командиру уверенность в себе.

Они просмотрели созданную на компьютере передачу, которую Нунэн передал им по своей системе мобильного телефона. Ковингтон предсказал, как пройдет разборка, и не ошибся.

— Существуют ли какие-нибудь традиции, о которых мне нужно знать? — спросил Джон, устраиваясь в кресле и испытывая огромное удовлетворение от того, что в группе никто не пострадал.

— Мы ведем их в клуб, чтобы выпить несколько пинт пива, конечно. — Ковингтон был удивлен, что Кларк ничего не знает об этом.

* * *

Попов сидел в своем автомобиле, пытаясь разобраться в сплетении улиц Берна, перед тем как полиция перекроет все по пути к своим станциям. Вот здесь налево два светофора, направо, затем через площадь и... вот! Великолепно, есть даже место для парковки автомобиля. Он оставил арендованный «Ауди» на улице напротив непродуманного безопасного места укрытия, которое нашел Модель. Вскрыть замок было детской игрой. Теперь наверх, где замок оказался таким же простым.

— Wer sind sie? — спросил голос.

— Дмитрий, — честно ответил Попов, держа одну руку в кармане.

— Почему провалилась операция? — спросил по-немецки голос, крайне расстроенный.

— Теперь это не имеет значения. Сейчас нужно уезжать, мой юный друг.

— Но мои друзья...

— Все мертвы, и ты не можешь помочь им. — Он увидел юношу в темноте, ему примерно двадцать лет, преданный друг покинувшего нас идиота, Эрнста Моделя.

Возможно, между ними существовала гомосексуальная любовь? Если так, это сделает все проще для Попова, который не любил людей подобной ориентации.

— Пошли, собирай свои вещи. Нам нужно уезжать — и как можно быстрее. — А, вот он, черный кожаный саквояж с дойчмарками внутри. Юноша — как его зовут? Фабиан, кажется. Повернулся к нему спиной и пошел за курткой, которую немцы называют Joppe. Он так и не вернулся обратно. Попов достал из кармана пистолет с глушителем и выстрелил ему в затылок, потом еще раз, хотя это не было необходимым, с трех метров. Убедившись, что юноша действительно мертв, он поднял чемодан, открыл его, чтобы проверить содержимое, затем вышел из квартиры, пересек улицу и поехал в отель, расположенный в центре города. У него был билет на дневной рейс в Нью-Йорк. До этого нужно открыть банковский счет в городе, который так подходит для этого.

* * *

Группа была спокойной на пути обратно, им удалось захватить последний рейс в Англию — на этот раз в Хитроу, а не в Гэтвик. Чавез позволил себе выпить стакан белого вина, снова сидя рядом с доктором Беллоу, который поступил так же.

— Как мы действовали, доктор?

— Почему бы вам самому не сказать мне, мистер Чавез? — отозвался Беллоу.

— Что касается меня, напряжение постепенно ослабевает. На этот раз у меня не дрожат руки, — ответил Динг, удивленный, что на самом деле его рука тверда.

— Дрожание рук является совершенно нормальным явлением — избавление от энергии стресса. Для тела непросто расслабиться и вернуться к нормальному состоянию. Однако тренировки ослабляют это. И стакан вина — тоже, — заметил врач, отпивая из собственного стакана вино, так любезно предложенное французами.

— Мы могли бы сделать что-то иначе?

— Не думаю. Может быть, если бы мы вступили в эту операцию раньше, то могли бы предупредить или, по крайней мере, отложить убийство первого заложника, но это зависело не от нас. — Беллоу пожал плечами. — Нет, что меня особенно интересует в данном случае, так это мотивация террористов.

— Почему?

— Они действовали по идеологическим соображениям, но их требования не были идеологическими. Насколько я понимаю, они ограбили банк в ходе своего налета.

— Совершенно верно. — Он и Луазель заглянули в брезентовый мешок на полу банка. Он был наполнен банкнотами, там было примерно двадцать пять фунтов денег. Чавезу казался странным такой способ считать деньги, но другого способа тогда у него не было. Во время последующего расследования швейцарская полиция сосчитает деньги. Последующее расследование было функцией разведки, наблюдать за ним будет Билл Тауни. — Значит, они были обычными грабителями?

— Я не уверен. — Беллоу осушил свой стакан и поднял вверх, чтобы стюардесса заметила его и наполнила снова. — В настоящее время я не вижу особого смысла. Но такое не является неизвестным в подобных случаях. Модель не был особенно хорошим террористом. Слишком много показухи и слишком мало настоящего дела. Плохо спланировано и плохо осуществлено.

— Жестокий мерзавец, — заметил Чавез.

— Социопатическая личность — более преступник, чем террорист. Эти — я имею в виду хороших террористов, — они более разумны.

— Что такое «хороший террорист»?

— Это бизнесмен, чей бизнес заключается в убийстве людей для достижения политических целей, почти как рекламное дело. Они служат более важной цели, по крайней мере в своем представлении. Они верят во что-то, но не так, как дети в классе катехизиса, скорее, подобно взрослым во время изучения Библии. Неудачное сравнение, полагаю, но это лучшее, что сейчас приходит мне в голову. Это был долгий день, мистер Чавез, — заключил доктор Беллоу, когда стюардесса наполнила его стакан.

Чавез посмотрел на часы.

— Вы правы, доктор. — И дальше, Беллоу мог не говорить ему об этом, была необходимость поспать. Чавез нажал кнопку, откинул назад спинку своего кресла и через пару минут уже спал.

Глава 4 Послеоперационный разбор

Чавез и большинство солдат Группы-2 проснулись, когда авиалайнер коснулся посадочной полосы в Хитроу. Рулежка к месту выхода пассажиров, казалось, длится вечно, и затем их встретила полиция, которая проводила группу к вертолету для полета обратно в Герефорд. Проходя через терминал, Чавез заметил заголовок в вечерней газете, гласящий, что швейцарская полиция успешно завершила разгром террористов, пытавшихся ограбить Бернский коммерческий банк. Было немного обидно, что другие заслужат похвалу за успешную миссию Группы-2, но в этом заключался весь смысл существования «Радуги», напомнил он себе, и они, возможно, получат приятное благодарственное письмо от швейцарского правительства, которое закончит свой путь в металлическом сейфе для секретных документов. Два военных вертолета совершили посадку на свои площадки, и автофургоны доставили солдат к их зданию. Сейчас было уже далеко за одиннадцать вечера, все устали после тяжелого дня, который начался с обычных физических упражнений и закончился стрессом настоящей боевой операции.

И все-таки время отдыха еще не наступило. Войдя в здание, они увидели, что все кресла в общем помещении стоят полукругом перед телевизором с большим экраном.

И здесь же находились Кларк, Стэнли и Ковингтон. Пришло время для послеоперационного разбора, или ПОР.

— О'кей, парни, — начал Кларк, как только все заняли кресла. — Это была хорошая работа. Все террористы уничтожены, и никто из вас не пострадал, что могло стать недостатком операции. Итак, что было сделано неправильно?

Падди Коннолли встал.

— Я заложил слишком мощный заряд у задней двери. Если бы рядом с ней находился кто-нибудь из заложников, он был бы убит, — честно признался сержант. — Мне казалось, что дверная рама прочнее, чем это было на самом деле. — Затем он пожал плечами. — Я не знаю, как это исправить.

Кларк задумался над этим. У Коннолли был приступ излишней добросовестности, несомненная черта хорошего человека. Он кивнул и пропустил это мимо ушей.

— Я тоже не знаю. Что еще?

Следующим заговорил Томлинсон, не вставая с кресла.

— Сэр, нам нужно разработать более разумный способ использования ослепляющих и оглушающих гранат. Я едва стоял на ногах, когда вбежал через дверь. Хорошо, что Луи сразу застрелил преступника. Я не уверен, что смог бы сделать это.

— Как относительно работы внутри?

— Стрелки отлично справились с преступниками. Тот, которого я видел, — сказал Томлинсон, — уже лежал мертвым на полу.

— А мы могли бы захватить его живым? — Кларк был обязан задать этот вопрос.

— Нет, mon general, — уверенно произнес Луи Луазель. — У него в руке был автомат, направленный на заложников. — Никто не говорил о том, что надо выбить оружие из рук террориста. Предполагали, что у террориста имеется не только автомат и запасным вариантом часто является осколочная граната. Короткая очередь из трех выстрелов Луи Луазеля прямо в голову преступника точно соответствовала правилам «Радуги».

— Согласен. Луи, как на вас подействовали взрывы гранат? Вы были ближе к разрывам, чем Джордж.

— У меня есть жена, — с улыбкой ответил француз. — Она всегда так громко орет на меня. Говоря по правде, — продолжил он, когда стих смех, — одной рукой я закрыл ухо, другое прижал к плечу, а мои глаза были закрыты. Я также контролировал детонацию взрывов, — добавил он. В отличие от Томлинсона и всех остальных, он мог предвидеть грохот и вспышку. Это было небольшим преимуществом, но оказалось решающим.

— Были какие-нибудь проблемы, когда вы врывались внутрь? — спросил Джон.

_Обычные, — отозвался Прайс. — На полу масса осколков стекла, а это мешает бежать. Может быть, на наши сапоги следует поставить более мягкие подошвы?

Кларк кивнул и увидел, что Стэнли записал рекомендацию Прайса.

— Проблемы со стрельбой?

— Нет. — Это произнес Чавез. — Внутреннее помещение было освещено, и потому нам не понадобились ОН В — очки ночного видения. Террористы стояли и представляли собой отличные цели. Стрелять было просто. — Прайс и Луазель кивнули, соглашаясь с Чавезом.

— Снайперы? — спросил Кларк.

— Не видел ни хрена со своего места, — сказал Джонстон.

— Я тоже, — поддержал его Вебер. Его английский был пугающе идеальным.

— Динг, ты послал Прайса первым. Почему? — задал вопрос Стэнли.

— Эдди стреляет лучше, и у него больше опыта. Я доверяю ему немного больше, чем самому себе, — пока, — добавил Чавез. — Мне казалось, что это будет несложной операцией во всех отношениях. Каждый обладал информацией о внутреннем плане, и все было просто. Я разделил цель на три участка ответственности. Из них я мог видеть два. Только третий имел одного преступника около него — это было, честно говоря, догадкой с моей стороны, но вся информация, имеющаяся в нашем распоряжении, подтверждала ее. Мы были вынуждены приступить к операции как можно быстрее, потому что основной субъект — Модель — собирался убить заложника. Я не видел причины, чтобы позволить ему сделать это, — закончил Чавез.

— У кого-нибудь есть возражения? — спросил Джон у собравшейся группы.

— Будут ситуации, при которых придется позволить террористу убить заложника, — неохотно заметил доктор Беллоу. — Это не вызовет особого восторга, но иногда будет необходимым.

— О'кей, доктор, еще какие-нибудь замечания?

— Джон, нам понадобится полицейское расследование по этим субъектам. Были они террористами или грабителями? Мы не знаем. Я считаю, что нам нужно выяснить это. Мы не могли вести переговоры. В данном случае, возможно, это не имело значения, однако в будущем станет необходимым. Нам нужно больше переводчиков, с которыми будем работать. Мое знание языков не соответствует необходимому уровню, и мне нужны переводчики, говорящие на моем языке, способные передать каждый нюанс и оттенок. — Кларк увидел, что Стэнли записал и эту рекомендацию доктора. Затем он посмотрел на часы.

— О'кей, просмотр видеолент отложим на завтрашнее утро. А пока благодарю всех за хорошую работу. Можете разойтись.

Группа-2 вышла наружу в темную ночь. Поднимался туман. Кое-кто посмотрел в сторону сержантского клуба, но никто не пошел туда. Чавез направился к своему дому. Открыв дверь, он увидел, что Пэтси сидит перед телевизором.

— Добрый вечер, милая, — сказал он жене.

— С тобой все в порядке?

Чавез заставил себя улыбнуться, поднимая руки и поворачиваясь кругом.

— Никаких ран или царапин.

— Это тебя передавали по телевидению — в Швейцарии, я имею в виду?

— Ты ведь знаешь, что я не должен говорить об этом.

— Динг, я знала, чем занимается отец, с того времени, когда мне было двенадцать лет, — напомнила ему доктор медицины Патриция Чавез. — Он занимался, секретный агент Чавез, теми же делами, которыми ты занимаешься сейчас.

Скрывать далее не имело смысла.

— Видишь ли, Пэтси, — да, это были я и моя группа.

— А кто были они — я имею в виду преступников?

— Может быть, террористы, а возможно, грабители. Я не уверен, — сказал Чавез, снимая рубашку на пути к спальне.

Пэтси последовала за ним.

— По телевидению передали, что они все убиты.

— Точно. — Он снял слаксы и повесил их в шкаф. — У нас не было выбора. Они собирались убить заложника. И тогда мы были вынуждены начать штурм и не допустить этого.

— Я не уверена, что это нравится мне.

Он посмотрел на жену:

— А я уверен. Нельзя сказать, что это хорошо. Помнишь того парня, когда ты училась в медицинской школе, ему ампутировали ногу, и ты помогала в хирургической операции? Тебе это тоже не нравилось, верно?

— Нет, совсем не нравилось. Тогда произошла автомобильная авария, и нога была слишком изувечена, чтобы спасти ее.

— Такова жизнь, Пэтси. Тебе могут не нравиться вещи, которые ты вынуждена делать.

С этими словами Чавез сел на кровать и бросил носки в открытую корзину для грязного белья. Секретный агент, подумал он. Он держит в руке мартини с водкой, просит взбалтывать, но не размешивать, однако в кинофильмах никогда не показывают, что герой ложится в кровать, чтобы просто выспаться, правда? Но кто хочет спать с женщиной сразу после того, как он убил человека? Динг иронически улыбнулся и лег поверх покрывала. Бонд, Джеймс Бонд. Как только он закрыл глаза, он снова увидел картину происходившего в банке и снова пережил этот момент — подносит к плечу «МР-10», направляет прицел на того, кто это был, Гуттенах звали его, не так ли? Он вспомнил, что не поинтересовался именем убитого им террориста. Видит голову точно в кольце прицела и нажимает на спусковой крючок, выпуская короткую очередь так же легко, как затягивает застежку-молнию на брюках, после того как помочился. Бэнг, бэнг, бэнг. Так быстро и тихо с глушителем на стволе автомата, и раз! — кто бы он ни был, мертв, как вчерашняя селедка. У него и трех его друзей было немного шансов уцелеть — по сути дела, у них не было ни малейшего шанса.

Но и у мужчины, которого они убили раньше, тоже не было ни малейшего шанса, напомнил себе Чавез. Несчастный человек, который оказался в банке, вкладывая деньги на свой счет, или беседуя со служащим банка о займе, или просто разменивая деньги, чтобы подстричься в парикмахерской. Сохрани свою жалость для этого несчастного, сказал себе Динг. И для профессора, которого собирался убить Модель, который, наверно, сейчас у себя дома, с женой и семьей, полупьяный от выпитого или почти без сознания от успокоительных таблеток, возможно, испытывающий последствия потрясения и пытающийся избавиться от пережитого стресса. Наверно, чувствует себя ужасно. Но для того чтобы чувствовать что-то, необходимо остаться живым, и это чертовски лучше, чем для жены и детей, сидящих сейчас в гостиной своего дома на окраине Берна, выплакивать глаза и спрашивать, почему их папа больше не с ними.

Вот так. Он забрал одну жизнь, но отомстил за одну и спас другую. С этой мыслью Динг закрыл глаза и снова пережил картину внутри банка, вспоминая теперь зрелище первой пули, попавшей этому негодяю в голову перед ухом, понимая тогда, что он уже мертв, еще до того, как вторая и третья пули попали в голову, образовав кружок меньше, чем два дюйма диаметром, выбивая его мозги на десять футов позади него, и тело опускается вниз, подобно мешку с бобами. Вспоминая, как автомат террориста упал на пол с дулом, поднятым вверх, и с радостью думая о том, что его автомат не выстрелил и не причинил кому-нибудь вреда и что выстрелы в голову не заставили его пальцы сжаться в судороге и потянуть за спусковой крючок из могилы, — это реальная опасность, такое случается, он узнал во время подготовки. И все-таки это не удовлетворяло Динга. Гораздо лучше взять их живыми и покопаться в мозгах террористов, чтобы узнать, что им известно и почему они действовали таким образом. Таким образом, ты можешь узнать веши, которые можно использовать другой раз, — или, может быть, поймать кого-то еще, негодяя, отдавшего приказ, и наполнить его задницу пулями дум-дум десятимиллиметрового калибра.

Операция не была идеальной, был вынужден признать себе Чавез, но, получив приказ спасти жизнь, он спас ее. Этого, решил он, пока достаточно. Через мгновение Динг почувствовал, как кровать опустилась, и его жена легла рядом с ним. Он коснулся ее руки, и она тут же положила руку Динга себе на живот. Ага, значит, маленький Чавез продолжает там свои прыжки. Это, решил Динг, заслуживает поцелуя, что он и сделал, повернувшись набок.

* * *

Попов тоже улегся на кровать, после того как выпил четыре стопки водки, просматривая местные телевизионные новости, за которыми последовал редакционный панегирик относительно эффективности местной полиции. Пока они не разглашали личности грабителей — именно так говорили о преступниках, к определенному разочарованию Попова, хотя после некоторого размышления он не понял почему. Он доказал свою добросовестность нанимателю и к тому же сумел присвоить немалую сумму денег.

Еще несколько операций, подобных этой, и он сможет жить, как король в России или как принц во многих других странах. Он познакомился с удобствами, которые так часто видел и которым завидовал, будучи оперативным сотрудником бывшего КГБ, думая о том, как, черт побери, его страна может победить государства, тратящие миллиарды долларов на развлечения вдобавок к миллиардам на вооружение, которое было намного лучше, чем производилось у него дома, — иначе почему ему так часто поручалось узнать их технические секреты? Так он работал во время последних нескольких лет «холодной войны», зная заранее уже тогда, кто одержит победу и кто проиграет.

Однако дезертирство и требование политического убежища никогда не привлекали Попова. Какой смысл продавать свою страну за крошечное пособие и обыкновенную работу на Западе? Свобода? Это было слово, на которое по-прежнему молились на Западе. Зачем человеку свобода, если ему приходится «свободно» бродить по улицам и не иметь возможности приобрести хороший автомобиль, действительно позволяющий воспользоваться этой свободой? Или спать в хорошем отеле, когда приезжаешь туда?

Или иметь деньги, чтобы заплатить за пищу и напитки, необходимые для того, чтобы как следует насладиться свободой? Нет, его первая поездка на Запад в качестве «нелегала» без дипломатического прикрытия была в Лондон, где он провел большую часть времени, рассматривая дорогие автомобили и глядя на эффектные черные такси, на которых ты мог ехать, когда чувствовал себя слишком ленивым, чтобы идти пешком. В основном ему приходилось ездить в «трубе» — так называлось лондонское метро — быстро, удобно, анонимно и дешево. Однако «дешевизна» была качеством, к которому он не испытывал уважения. Нет, капитализм обладал исключительным достоинством и способностью вознаграждать людей, которые выбрали состоятельных родителей или добились успехов в бизнесе. Наградой были роскошь, удобство и комфорт, о которых не могли мечтать даже цари. Именно этого сразу захотелось Попову, и даже тогда он начал размышлять, как добиться такой награды. Хороший дорогой автомобиль — ему всегда хотелось иметь «Мерседес», — и удобная большая квартира недалеко от хороших ресторанов, а также деньги, чтобы путешествовать по местам, где песок теплый, а небо голубое, чтобы привлекать к себе красивых женщин, как это делал Генри Форд, в чем Попов не сомневался. Какой смысл обладать такой властью без желания воспользоваться ею?

Ну что ж, сказал себе Попов, сейчас он ближе к своей цели, чем когда-либо. Все, что от него требовалось, — это организовать еще несколько операций — таких, как в Берне.

Если его наниматель готов платить столько денег дуракам — ну что ж, деньги быстро уходят от дураков; ему очень нравился этот западный афоризм, потому что он считал его удивительно подходящим. А Дмитрий Аркадьевич не был дураком. Удовлетворенный этой мыслью, он поднял пульт и выключил телевизор. Завтра он проснется, позавтракает, положит деньги в банк, возьмет такси и поедет в аэропорт, где его ждет авиалайнер компании «Свисс Эр» для полета в Нью-Йорк. Первым классом, конечно.

* * *

— Ну каково твое мнение, Ал? — спросил Кларк за пинтой темного британского пива. Они сидели в задней угловой кабине.

— Твой Чавез полностью оправдал все слухи о нем. Он поступил очень разумно, дав возможность Прайсу первым вбежать в банк. Он не позволил своему самомнению помешать принять разумное решение. Мне нравится это качество в молодом офицере. Правильно выбрал момент для штурма. Его деление помещения на зоны ответственности было верным, и стрелял он точно в цель. Он справился с заданием. И его группа — тоже. Особенно удачным оказалось то, что первая операция была не такой уж сложной. Этот парень Модель — далеко не ученый-ракетчик, как это принято у вас говорить.

— Жестокий мерзавец.

Стэнли кивнул.

— Совершенно верно. Германские террористы часто именно такие. Мы получим хорошее, благодарственное письмо от ВКА по этому поводу.

— Какие уроки мы извлекли?

— Доктор Беллоу прекрасно себя проявил. Нам нужно больше высококачественных переводчиков, если мы хотим вовлечь его в процесс переговоров. Завтра я займусь этим. Сенчури Хаус[244] наверняка располагает людьми, которые нам понадобятся.

Ах да, этот парень Нунэн...

— Он прибыл к нам совсем недавно. Работал раньше техническим специалистом в ФБР. Они использовали в команде спасения заложников в качестве руководителя технического обеспечения. Профессиональный агент, отличный стрелок, обладает опытом расследования, — объяснил Кларк. — Хороший разносторонний специалист для нашей работы.

— Он проделал великолепную работу при размещении своего видеонаблюдательного снаряжения. Я уже просмотрел сделанные им видеоленты. Они совсем неплохие. В целом, Джон, работу Группы-2 нужно отметить как очень хорошую. — Стэнли отсалютовал поднятой пинтой Джона Кариджа.

— Хорошо, когда все проходит удачно, Ал.

— Теперь будем ждать следующего вызова.

Глубокий вдох.

— Да. — Кларк знал, что основой успеха было участие британцев.

Он воспользовался их системой поддержки, их люди фактически отвечают за успех штурма — две трети его. Луи Луазель оказался именно таким, как утверждали французы. Этот маленький сукин сын стреляет, как Дэви Крокетт[245]. И самообладание у него твердое, как скала. Ну что ж, у французов огромный опыт борьбы с террористами, и Кларку доводилось участвовать в совместных с ними операциях. Итак, эта операция будет отмечена в анналах «Радуги» как успешная. Теперь «Радуга» показала, что является полезной. И вместе с ней, знал Кларк, стал полезен и он.

* * *

Обществу Цинцинната[246] принадлежал большой дом на Массачусетс-авеню, и он часто использовался для полуофициальных ужинов, которые были неотъемлемой частью вашингтонского света. Там давали возможность сильным мира сего встречаться и подтверждать свой статус между выпивкой и бесцельной болтовней. Новый президент сделал это несколько более затруднительным, конечно, своим эксцентричным отношением к правительству, однако никто в этом городе не может действительно изменить что-то, и недавно избранные конгрессмены испытывали необходимость узнать, как на деле функционирует Вашингтон. Это, конечно, ничем не отличалось от других мест в Америке, и для многих встречи в этом бывшем жилище кого-то богатого и важного были просто новой версией ужинов в кантри клабах, где они узнавали правила общества, в котором господствовали политики и влиятельные магнаты.

* * *

Кэрол Брайтлинг была одной из новых влиятельных людей. Разведенная больше десяти лет назад и не вышедшая снова замуж, она обладала не меньше, чем тремя докторскими степенями, — из Гарварда, Калифорнийского технологического и университета Иллинойса, покрыв, таким образом, оба побережья и три важных штата, что являлось немалым достижением в этом городе, поскольку гарантировало ей немедленное внимание — если не автоматическое расположение — шести сенаторов и большого числа конгрессменов, каждый из которых обладал правом голоса и работал в различных комитетах.

— Слышали новости? — спросил ее младший сенатор из Иллинойса за бокалом белого вина.

— Что вы имеете в виду?

— Швейцария. Или налет террористов, или ограбление банка. Швейцарские полицейские отлично справились с бандитами.

— Мальчики со своими ружьями, — небрежно фыркнула Брайтлинг.

— Операция широко освещалась телевидением.

— Американский футбол тоже, — заметила Брайтлинг с мягкой, но раздраженной улыбкой.

— Верно. Почему новый президент не поддерживает вас по проблеме глобального потепления? — спросил далее сенатор, не зная, как пробиться сквозь броню ее поведения.

— Видите ли, нельзя сказать, что он не поддерживает меня, просто он считает, что нам нужны дополнительные научные данные по этой проблеме.

— А вы так не считаете?

— Честно говоря, нет, по моему мнению, у нас вполне достаточно научной информации по этому вопросу. Данные представляются мне четкими и ясными. Однако сам президент в этом не убежден и не считает правильным принимать меры, которые подействуют на экономику, до тех пор, пока он в этом полностью не уверен.

— Мне нужно постараться убедить его еще раз, — добавила она.

— А вы недовольны этим?

— Мне понятна его точка зрения, — ответила советник по науке, удивляя сенатора, земляка Авраама Линкольна. Значит, подумал он, все, кто работает в Белом доме, вынуждены соглашаться с этим президентом. Кэрол Брайтлинг была неожиданным дополнением к числу сотрудников Белого дома, ее политическая позиция резко отличалась от политики президента, несмотря на то что ее уважали в научном мире за точку зрения по окружающей среде. Это был ловкий политический ход, скорее всего подсказанный главой аппарата Белого дома, Арнольдом ван Даммом, являющимся, несомненно, самым искусным политиканом в этом городе бесчисленных маневров. Он-то и обеспечилпрезиденту некоторую поддержку движения по охране окружающей среды, которое превратилось в немалую политическую силу в Вашингтоне.

— Вас не беспокоит, что президент сейчас в Южной Дакоте и расстреливает беззащитных гусей? — с усмешкой спросил сенатор, когда официант принес ему новый бокал.

— Homo sapiens по природе является хищником, — ответила Брайтлинг, оглядывая комнату в поисках других собеседников.

— Но только мужчины?

Улыбка.

— Да, мы, женщины, гораздо более миролюбивые.

— О, посмотрите, там ваш бывший муж в углу, правда? — спросил сенатор, пораженный тем, как изменилось ее лицо после его слов.

— Да. — Равнодушный голос, никаких эмоций, когда она повернула лицо в противоположную сторону. Заметив его, ей не нужно делать больше ничего. Оба знали правила. Не ближе тридцати футов, никакого продолжительного контакта взглядов и, конечно, никаких слов.

— У меня была возможность вложить деньги в «Горайзон Корпорейшн» два года назад. С тех пор я бил себя по лбу за глупость много раз.

— Да, Джон заработал для себя кучу денег.

И это спустя много времени после развода, так что она не получила ни гроша. Вероятно, это плохая тема для разговора, тут же подумал сенатор. Он был избран сенатором совсем недавно и еще не понял, как вести вежливый разговор.

— Да, он изрядно разбогател, насилуя науку таким образом.

— Вы не одобряете этого?

— Изменять структуру ДНК в растениях и животных? Нет, не одобряю. Природа развивалась без нашей помощи в течение по крайней мере двух миллиардов лет. Сомневаюсь, что ей требуется наша помощь.

— Вы хотите сказать, что существуют веши, которых не следует знать человеку? — спросил сенатор с улыбкой. Его профессиональная квалификация состояла в заключении договоров, в рытье ям в грунте и строительстве чего-то, нежелательного для природы, хотя его чувствительность к проблемам окружающей среды, подумала доктор Брайтлинг, возникла из любви к Вашингтону и желания оставаться здесь, в ауре атмосферы власти. Это называли лихорадкой Потомака, болезнью весьма заразительной, но плохо поддающейся лечению.

— Проблема, сенатор Хокинг, заключается в том, что природа является одновременно сложной и тонкой. Когда мы меняем что-то, мы не можем точно предсказать последствия изменений. Это называется Законом Непредусмотренных Последствий, нечто, с чем хорошо знаком конгресс, правда?

— Вы хотите сказать...

— Я хочу сказать, что причина, по которой у нас есть федеральный закон относительно воздействия на природу, заключается в том, что намного проще разрушить вещи, чем затем исправить ситуацию. В случае с формированием новых комбинаций ДНК мы можем с большей легкостью изменить генетический код, чем оценить, какие последствия вызовут эти изменения через сотню лет. Подобное могущество должно использоваться с величайшей осторожностью. Мало кто понимает этот простой факт.

Поскольку с этим трудно спорить, сенатор был вынужден элегантно признать ее правоту. Через неделю Брайтлинг будет выступать с этим вопросом перед его комитетом. Неужели из-за этого и разбилась семейная жизнь Джона и Кэрол Брайтлинг? Как печально. С этой мыслью сенатор извинился и пошел к своей жене.

* * *

— В этой точке зрения нет ничего нового. — Джон Брайтлинг защитил докторскую диссертацию по молекулярной биологии в университете Виргинии вместе со степенью доктора медицины. — Она началась с человека по имени Нед Луддс несколько столетий назад. Он боялся, что Индустриальная революция положит конец экономике Англии, когда все ковырялись в земле у себя в коттеджах. И он был прав. Экономическая модель была разрушена. Но ее заменило нечто, ставшее более выгодным для потребителей, и поэтому мы называем это прогрессом! — Неудивительно, что Джон Брайтлинг, миллиардер, стремящийся стать номером два, выступал перед небольшой толпой почитателей.

— Однако сложность... — начал было возражать кто-то из толпы.

— Это случается каждый день — фактически каждую секунду. И это же происходит с вещами, которые мы пытаемся победить. Рак, например. Неужели, мадам, вы готовы положить конец нашей работе, если это означает, что мы не создадим лекарства против рака груди? Эта болезнь поражает пять процентов человеческого населения во всем мире. Рак является генетической болезнью. Ключ к избавлению от этой болезни таится в человеческом геноме. И моя компания собирается найти этот ключ! То же самое относится к старению. Группа ученых под руководством Салка в Ла Джолле нашла ген, убивающий нас, больше пятнадцати лет назад. Если нам удастся обнаружить способ, борющийся с ним, бессмертие человека может стать реальным. Мадам, разве мысль о том, чтобы жить вечно в двадцатипятилетнем теле, не привлекает вас?

— Но как поступить тогда с огромным количеством людей, населяющих планету? — возражение женщины, члена конгресса, прозвучало на этот раз несколько тише, чем ее первое.

— Ответим на все вопросы по порядку. В результате изобретения ДДТ исчезло огромное количество насекомых, разносящих болезни, а это увеличило население во всем мире, не правда ли? О'кей, сейчас нас слишком много, но кто хочет вернуть обратно комаров анофелес? Разве малярия является разумным способом контроля населения? Никто не хочет вернуться к войнам, верно? А ведь когда-то мы тоже пользовались ими как методом контроля населения. Но затем мы отказались и от этого. Черт побери, контроль населения не является такой уж неразрешимой проблемой. Она называется контролем рождаемости, и передовые страны уже научились пользоваться ею, и этому могут научиться и отсталые страны, если у них будет разумная причина для этого. На это может уйти поколение или даже больше, — рассуждал Джон Брайтлинг, — но разве здесь есть люди, которые не хотят снова стать двадцатипятилетними — со всем, чему мы научились за это время, разумеется. Мне это чертовски нравится! — воскликнул он с теплой улыбкой. С огромными жалованьями и обещаниями получения акций его компания привлекла к себе невероятное количество талантливых людей, стремящихся работать над этим геном. Доходы, которые можно получить от его контроля, невозможно даже сосчитать, и американский патент будет действовать семнадцать лет!

Бессмертие человека, новый Святой Грааль для медицинского сообщества — и впервые это было основанием для серьезного исследования, а не что-то из научной фантастики.

— Вы считаете, что можете добиться этого? — спросила еще одна женщина, член конгресса, на этот раз из Сан-Франциско. Самые разные женщины оказались увлеченными этим человеком. Деньги, власть, привлекательная внешность и хорошие манеры делали это неизбежным. Джон Брайтлинг широко улыбнулся.

— Задайте мне этот вопрос через пять лет. Мы нашли этот ген. Теперь нам нужно научиться побеждать его. Существует огромный объем науки по этому вопросу, который придется изучить, и в ходе этого мы надеемся открыть массу полезных вещей. Это похоже на путешествие Магеллана. Мы не уверены, что именно будет обнаружено, но знаем, что все будет интересным. — Никто не напомнил ему, что Магеллан не вернулся домой после своего путешествия.

— И это будет выгодным? — спросил недавно выбранный сенатор из Вайоминга.

— Так функционирует наше общество, не правда ли? Мы платим людям за полезную работу. Разве это направление исследований не является полезным?

— Если вам удастся добиться успеха, то, по моему мнению, оно является полезным. — Этот сенатор был врачом, семейным доктором, знакомым с базовыми принципами, но с трудом понимал сложные научные проблемы. Сама концепция, цель деятельности «Горайзон Корпорейшн», выходила за пределы разумного, но он не станет выступать против. Они добились слишком крупных успехов в разработке лекарства против рака и синтетических антибиотиков, и корпорация была ведущей частной компанией в разработке проекта человеческого генома, глобального исследования, направленного на расшифровку основных принципов человеческой жизни. Являясь гением, Джон Брайтлинг без особого труда вовлекал ученых вроде себя в свою компанию. Он являлся более харизматическим, чем сотня политических деятелей, и в отличие от них, был вынужден признать сенатор, у него действительно было что-то, поддерживающее умение привлекать внимание. Когда-то это называлось «прирожденным талантом» у пилотов. Выглядящий, как звезда экрана, постоянно улыбающийся, всегда готовый выслушивать людей, с поразительным аналитическим умом, доктор Брайтлинг обладал этим талантом. Ему удавалось заставить людей чувствовать себя интересными — и этот сукин сын умел учить, мог применять свои уроки к каждому, находящемуся рядом. Простые уроки для людей без образования и в высшей степени сложные для специалистов в его области, на вершине которой он правил единолично. Да, было несколько ученых, не уступающих ему по таланту. Пэт Рейли из Гарварда и Центрального Массачусетского, Аарон Бернштейн в Джонсе Хопкинсе, Жак Элизе в Пастере. Может быть, Пол Синг из Беркли, в Калифорнийском университете. Но не больше. Каким великолепным клиницистом мог стать Брайтлинг, думал сенатор — доктор медицины, но нет, он слишком хорош, чтобы растрачивать талант на людей с последним вариантом инфлюэнцы.

Пожалуй, единственное, в чем он потерпел неудачу, — это его семейная жизнь. Ну что ж, Кэрол Брайтлинг тоже обладала несомненным талантом, но использовала его скорее в политических, чем в научных целях, и ее самомнение, огромное, как это было известно каждому в этом городе, уступило при столкновении с более значительными интеллектуальными способностями ее мужа. Такое часто случалось в реальной жизни, не только в старых кинофильмах. И Джон Брайтлинг проявил себя лучше в этом отношении, чем Кэрол Брайтлинг. Теперь рядом с ним была прелестная рыжеволосая блондинка, прислушивающаяся к каждому его слову, тогда как Кэрол приехала одна и скоро уедет в свою квартиру в Джорджтауне. Жаль, подумал сенатор — доктор медицины, но такова жизнь.

Бессмертие. Черт побери, сколько антилоп он мог бы добыть во время сафари, подумал доктор из Коди, направляясь к своей жене. Скоро начнется ужин. Цыплята были почти готовы.

Валиум помог, хотя Киллгор знал, что это был вообще-то не совсем валиум. Тот наркотик стал чем-то вроде общего названия для мягких успокоительных лекарств, а вот этот был разработан Смитом Клайном с другим коммерческим названием и обладал дополнительным достоинством, которое заключалось в том, что он хорошо смешивался с алкоголем. Для уличных бродяг, которые часто были вздорными и стремились защищать свою территорию, подобно дворовым собакам, эта группа оказалась поразительно спокойной. В этом немало помогали значительные порции хорошего алкоголя. Отличные сорта бурбона являлись, по-видимому, самым популярным напитком, их пили из дешевых стаканов со льдом. Некоторые бомжи смешивали его с различными миксами. К удивлению Киллгора, большинство не пили чистый бурбон.

Физический осмотр прошел хорошо. Все они были здоровыми — больными людьми, внешне кажущимися здоровыми, но внутри у всех были физические проблемы — от диабета до болезни печени. Один определенно страдая от рака простаты — его данные выходили далеко за пределы таблицы, но это не имело значения в данном тесте, правда?

У другого были все симптомы ВИЧ, но болезнь еще не зашла далеко, так что это тоже не имело значения. Он получил ВИЧ, вероятно, от употребления наркотиков, но, как ни странно, все, что ему сейчас требовалось, чтобы нормально чувствовать себя, был алкоголь. Очень интересно.

Киллгору не требовалось обязательно присутствовать здесь, и его совесть беспокоило, что он смотрит на них так часто, но они были его подопытными крысами, и предполагалось, что он будет следить за ними, и он поступал именно так, наблюдая за их поведением из-за зеркала, прозрачного с одной стороны, пока занимался канцелярской работой и слушал Баха на своем портативном проигрывателе. Трое были — по крайней мере, так они утверждали — ветеранами войны во Вьетнаме. Там они убивали косоглазых или «гуков» — это было слово, использованное ими во время интервью, — перед тем как они наплевали на все и превратились в уличных пьяниц. Ну что ж, «бездомные люди» было современным термином, который использовало общество, говоря о них, этот термин внешне звучал пристойнее, чем слово «бродяги», — Киллгор смутно помнил, что им пользовалась его мать. Они не были лучшими образцами человечества, подумал Киллгор. Тем не менее проекту удалось заметно изменить их. Теперь все регулярно мылись, одевались в чистую одежду и смотрели телевизор. Некоторые даже читали книги время от времени — Киллгор думал, что создание для них библиотеки, пусть дешевой, будет невероятно глупой тратой времени и денег. Но они всегда пили, и алкоголь гарантировал каждому из десяти примерно шесть часов полного сознания в день. А валиум успокаивал их еще больше, ограничивая ссоры, в которые приходилось вмешиваться его службе безопасности. Двое охранников постоянно дежурили в соседней комнате, также следя за этими пьяницами. Микрофоны, установленные на потолке, позволяли им слушать бессвязные разговоры. Один из группы был чем-то вроде знатока бейсбола, говорил все время про Мантла и Мориса всем, кто слушал. Многие разговаривали о сексе, и Киллгор подумал, не послать ли ему группу захвата и привезти сюда нескольких «бездомных» женщин для проведения эксперимента — он скажет Барб Арчер об этом. В конце концов, они должны знать, влияет ли пол на эксперимент. Она должна согласиться с этим, верно? И между ними не будет никакой сестринской солидарности. Ее не может быть, даже со стороны феминистки, присоединившейся к нему в проведении этого эксперимента. Ее идеология слишком чиста для этого. Киллгор повернулся, услышав стук в дверь.

— Привет, док. — Это был Бенни, один из сотрудников службы безопасности.

— Привет, как там дела?

— Засыпают, — ответил Бенджамин Фармер. — Парни ведут себя очень хорошо.

— Да, несомненно. — Все было так просто. Большинство приходилось подталкивать, чтобы они вышли из комнаты во двор на часовую прогулку каждый вечер. Но их нужно поддерживать в форме, то есть подражать тому объему упражнений, который они получали в нормальный день в Манхэттене, бродя от одного мрачного угла к другому.

— Черт побери, док, мне и в голову не приходило, что кто-нибудь может пить так, как пьют эти парни! Сегодня мне пришлось внести к ним целый ящик «Старого дедушки», а сейчас осталось только две бутылки.

— Это их любимый бурбон? — спросил Киллгор. Он не обращал особого внимания на такие мелочи.

— Похоже, что так, сэр. Сам я предпочитаю «Джек Дэниэльс» — для меня достаточно двух за вечер, когда я смотрю футбол в понедельник, если это хорошая игра. Я не пью воду так, как эти парни пьют бурбон. — Смешок бывшего морского пехотинца, который является старшим в ночной смене службы безопасности. Хороший парень, этот Фармер.

Он здорово помог с ранеными животными в сельском лагере компании. Он также привык называть субъектов парнями. К этому привыкли сотрудники службы безопасности и затем все остальные. Киллгор улыбнулся. Их ведь нужно называть как-то, а лабораторные крысы — слишком неуважительно. В конце концов, это человеческие существа в некотором смысле и поэтому более ценные в этом эксперименте. Киллгор повернулся и увидел, как один из них — номер шесть — встал, налил еще бурбона, вернулся к своей кровати и лег, глядя на включенный телевизор, перед тем как соскользнуть в пьяный сон. Интересно, подумал он, — какие сны снятся этому бедному бродяге? Некоторым что-то снилось, и они громко разговаривали во сне. Наверно, это могло бы заинтересовать психиатра или кого-нибудь, кто изучает проблемы сна. Все они храпели до такой степени, что, когда спали все десятеро, звуки в комнате напоминали пыхтение паровозов на старой железнодорожной станции.

Ух ты, подумал Киллгор, снова глядя на последнюю страницу своих записей. Еще десять минут, и он отправится домой. Слишком поздно, чтобы уложить детей в постели.

Жаль. Зато потом они проснутся в новый день и в новом мире, и разве это не будет хорошим подарком для них, несмотря на то, какую тяжелую и отвратительную цену приходится платить за это. Гм, подумал врач, я сам мог бы немного выпить.

* * *

— Будущее никогда не было таким многообещающим, как сегодня, — сказал своей аудитории Джон Брайтлинг, его поведение казалось еще более харизматическим благодаря двум бокалам великолепного калифорнийского вина «шардоне». — Биологические науки раздвигают границы, о существовании которых мы даже не подозревали пятнадцать лет назад. Столетие научных исследований приносит сейчас свои плоды. В их основу легли работы Пастера, Эрлиха, Салка, Сабина и многих других великих ученых. Мы смотрим так далеко вперед потому, что стоим на плечах гигантов.

Как вы понимаете, — продолжал Джон Брайтлинг, — это был долгий путь, но теперь мы уже видим вершину горы и достигнем ее через несколько лет.

— Он красноречив, — заметила Лиз Мюррей своему мужу.

— Очень, — прошептал в ответ директор ФБР Дэн Мюррей, — и умен. Джимми Хикс говорит, что он самый толковый парень в мире.

— На какую должность он претендует?

— Бога, судя по тому, что сказал раньше.

— Тогда ему необходимо отрастить бороду.

Директор Мюррей чуть не задохнулся от смеха, но его спасла вибрация мобильного телефона. Он незаметно оставил свое кресло и вышел в огромный мраморный вестибюль здания. После того как он откинул крышку телефона, системе кодирования потребовалось пятнадцать секунд, чтобы добиться синхронизации с базовой станцией, вызывающей его, — он понял, что его вызывают из штаб-квартиры ФБР.

— Мюррей слушает.

— Директор, говорит Гордон Синклер из центра наблюдения. Пока швейцарцам не удалось установить личности остальных двух. Отпечатки пальцев посланы в ВКА, они попытаются проверить по своей картотеке. — Но, если у них не снимали отпечатков пальцев когда-нибудь в прошлом, это тоже окажется напрасным, и потребуется время, чтобы опознать двух партнеров Моделя, подумал он.

— Никаких дополнительных потерь во время штурма?

— Нет, сэр, только четыре убитых террориста. Все заложники в безопасности и эвакуированы из здания. Сейчас они должны быть дома. Ах да, Тим Нунэн принимал участие в операции, обеспечивал электронную поддержку для одной из штурмовых групп.

— Итак, «Радуга» действует, верно?

— На этот раз она оказалась эффективной, директор, — высказал свою точку зрения Синклер.

— Позаботьтесь о том, чтобы нам послали отчет о ходе операции.

— Слушаюсь, сэр. Я уже послал им такое указание по электронной почте. — Меньше чем тридцать человек в Бюро знали о «Радуге», хотя многие догадывались о ее существовании. Особенно сотрудники технического отдела, заметившие, что Тим Нунэн, агент в третьем поколении, исчез с лица земли. — Как проходит ужин?

— Я предпочитаю ужинать у Вендиз. Там больше разнообразной пиши. Что-нибудь еще?

— Преступление в Новом Орлеане почти раскрыто, говорит Билли Бетц. Еще три или четыре дня. Не считая этого, не случилось ничего важного.

— Спасибо, Горди. — Мюррей нажал кнопку «конец» на своем телефоне, опустил его в карман, затем вернулся в зал, посмотрел на двух членов своей охраны и помахал им рукой. Через тридцать секунд он скользнул в кресло, почувствовав глухой удар по дереву от своего «смит-вессона» в кобуре на боку.

— Что-нибудь важное? — спросила Лиз.

— Рутина, — покачал головой Дэн.

Ужин закончился меньше чем через сорок минут, после того как Брайтлинг завершил свое выступление и ему вручили почетный знак. Он снова беседовал с группой почитателей, на этот раз небольшой, постепенно направляясь к выходу, у которого его ждал автомобиль. До отеля Хэй Адамс, через парк Лафайета рядом с Белым домом, было всего пять минут. Там у него угловой «люкс» на верхнем этаже, и обслуживающий персонал отеля заботливо оставил ему бутылку шампанского в ведерке со льдом рядом с кроватью, потому что его рыжеволосая обольстительница приехала вместе с ним. Как печально, подумал доктор Брайтлинг, вынимая пробку. Ему будет не хватать таких вещей, по-настоящему не хватать. Но он принял решение уже давно, еще не зная, когда начинал работу, что все пройдет гладко. Теперь он думал, что так и произойдет, и вещи, которых ему не будет хватать, имеют, в конце концов, намного меньшую ценность, чем то, что он получит. А пока, решил Брайтлинг, глядя на бледную кожу Джессики и ее потрясающую фигуру, он получит нечто, являющееся очень приятным.

* * *

Для доктора Кэрол Брайтлинг все было по-иному. Несмотря на свою должность в Белом доме, она сама приехала в собственном автомобиле даже без телохранителя к своей квартире на Висконсин-авеню в Джорджтауне, где ее единственным компаньоном был пятнистый кот, которого звали Джиггс. По крайней мере, он встретил ее у двери, потерся спиной о ногу, одетую в колготки, в тот момент, когда дверь закрылась, и мурлыканьем продемонстрировал свое удовольствие от ее возвращения. Он проводил Кэрол в спальню, подобно всем котам, следил, как она переодевается, заинтересованный и равнодушный одновременно, зная, что последует дальше. Одетая теперь только в короткий халат, Кэрол Брайтлинг прошла в кухню, открыла буфет и достала угощение, которое дала Джиггсу, наклонившись и с ладони. Затем она взяла стакан ледяной воды с двери холодильника и выпила его с двумя таблетками аспирина. Все это было ее идеей. Она знала все слишком хорошо. Но после стольких лет это по-прежнему было так же трудно, как и сначала. Она отказалась от гораздо большего. Кэрол получила работу, к которой стремилась, — до некоторой степени к ее удивлению, как оказалось, но у нее был кабинет в Белом доме, и теперь она играла ключевую роль в формировании политики по проблемам, которые были важными для нее. Важную политику по важным вопросам. Но стоило ли это всего, что она потеряла?

Да! Она должна думать именно так, по сути дела, верила этому, но вот цена, цена, заплаченная за это, казалась часто слишком большой. Она наклонилась, чтобы поднять Джиггса, прижала его к груди как ребенка, которого у нее так и не было, и прошла в спальню, которую снова она делила только с ним. Ничего, кот гораздо более преданное существо, чем человек. Она познала этот урок в течение многих лет. Через несколько секунд халат лежал на кресле рядом с кроватью, и она лежала под одеялом, на котором между ее ногами мурлыкал Джиггс. Кэрол надеялась, что сон придет быстрее сегодня вечером, чем обычно. Но она знала, что сон не придет, ее ум не перестанет думать о том, что происходит в другой кровати, меньше чем в трех милях отсюда.

Глава 5 Последствия

Ежедневные физические упражнения начинались в половине седьмого утра и заканчивались бегом на пять миль, который должен был продолжаться ровно сорок минут. Этим утром он закончился в половине девятого, и Чавез подумал о том, что, может быть, у него и у Группы-2 появилась какая-то дополнительная упругость в беге после успешной операции. Если так, то это хорошо или плохо? Убийство людей вроде не должно способствовать повышению хорошего настроения, не так ли? Глубокая мысль для туманного английского утра. После конца бега все хорошо пропотели, и горячий душ легко справился с этим. Как ни странно, гигиена для его группы была более сложной, чем для рядовых армейских солдат. Почти у каждого более длинные волосы, чем это разрешалось в армии, — для того, чтобы они могли выглядеть серьезными, пусть немного потрепанными, бизнесменами, когда они надевали свои пиджаки и галстуки для перелетов первым классом, куда их пошлют. Волосы Динга были самыми короткими, потому что в ЦРУ он старался не слишком отличаться от того времени когда был старшим сержантом в «ниндзя». Теперь пройдет, по крайней мере месяц, прежде чем они снова вырастут и его голова станет достаточно лохматой. Он фыркнул при мысли об этом и вышел из душевой кабинки. В качестве командира Группы-2 ему полагалось собственное душевое отделение, и он смог не торопясь восхищаться своим телом, что всегда являлось предметом гордости для Доминго Чавеза. Да, упражнения были настолько напряженными, что уже первая неделя принесла свои плоды. Он не был более крутым парнем, чем сейчас, в школе рейнджеров в Форте Беннинг — сколько ему было тогда? Двадцать один, рядовой сержант Е-4 и один из самых маленьких в своем классе. Динга всегда немного раздражало, что Пэтси, высокая и худощавая, как ее мать, была на полдюйма выше его. Но Пэтси всегда носила туфли без каблуков, и это позволяло ей не слишком отличаться от мужа, — и никто не отваживался затевать с ним ссоры. Подобно своему боссу, Динг выглядел мужчиной, от которого лучше держаться подальше. Особенно этим утром, подумал он, вытирая тело полотенцем. Прошлым вечером он прикончил человека так же легко и просто, как застегивал молнию на брюках. Ничего не поделаешь, герр Гуттенах.

Дома Пэтси всегда одевалась в зеленую одежду. В настоящее время она была в дежурной смене госпиталя, и по расписанию ей предстояло осуществить — ну ладно, помогать — при операции кесарева сечения этим утром в местном госпитале, где она завершала то, что в Америке называлось бы годом ее врачебной практики. Затем наступит период работы в качестве детского врача, что казалось обоим в высшей степени уместным. На столе его уже ожидала яичница с беконом — ему казалось, что желтки в Англии выглядят более яркими. По-видимому, здесь кормят своих куриц не так, как в Америке.

— Тебе нужно есть более качественную пищу, — снова упрекнула его Пэтси.

Доминго засмеялся и протянул руку за своей утренней газетой — «Дейли Телеграф».

— Милая, уровень моего холестерина всего один-три-ноль, пульс в состоянии покоя — пятьдесят шесть. Я представляю собой подтянутую злобную боевую машину, доктор.

— Но что будет с тобой через десять лет? — спросила Патриция Чавез, доктор медицины.

— В течение этих десяти лет у меня будет десять полных физических обследований, и я смогу приспособить стиль своей жизни в соответствии с тем, что они покажут, — ответил Доминго Чавез, ученый магистр (международные отношения), намазывая масло на свой тост. Хлеб в этой стране, узнал он за последние шесть недель, был прямо-таки сказочным. Интересно, почему многим не нравится английская пища? — Черт побери, Пэтси, посмотри на своего отца. Этот старый сукин сын по-прежнему в отличной форме. — Правда, сегодня утром он не бегал вместе с солдатами — и в свое лучшее время ему было нелегко пробежать пять миль в том темпе, в котором бегает Группа-2. Ничего не поделаешь, ему уже давно за пятьдесят. Его стрельба, однако, не стала хуже. Джон тренировался в ней, чтобы показать пример боевым группам. Один из лучших пистолетчиков, которых когда-нибудь видел Чавез, а в стрельбе из снайперской винтовки Джон выглядит просто блестяще. Он ничуть не уступал Веберу и Джонстону в стрельбе на четыреста метров. Несмотря на гражданский костюм, который он носил на работе, Радуга Шесть был человеком, с которым лучше не связываться никому.

На первой странице была статья о событиях предыдущего дня в Берне. Динг быстро прочитал ее и убедился, что почти все подробности изложены верно. Поразительно.

Корреспондент «Телеграфа» поддерживал, по-видимому, хорошие отношения с копами... которых он хвалил за успех штурма. Ну что ж, все отлично. «Радуга» должна оставаться «черной». Никаких комментариев от министерства обороны о том, обеспечивал ли SAS поддержку швейцарской полиции. Это заявление казалось не слишком убедительным. Категорическое «нет» прозвучало бы лучше... но, говоря по правде, «никаких комментариев», заявленное в другое время, будет истолковано как «да». Так что, возможно, в этом был какой-то смысл. Политика еще не стала искусством, которым он овладел, по крайней мере не на инстинктивном уровне. Встреча со средствами массовой информации пугала его больше, чем зрелище заряженного автомата, направленного на него, — он готовился к последнему, а не к первому. Очередная гримаса появилась на лице Динга, когда он понял, что, хотя ФБР представляло собой государственную организацию и поддерживало связь с общественностью, «Радуга» была чем-то совсем иным. Ничего не поделаешь, в этом бизнесе, по всей вероятности, нет смысла рекламировать свою деятельность. Примерно в это время Пэтси надела свой жакет и направилась к выходу. Динг поспешил за ней, чтобы поцеловать ее на прощание, смотрел, как жена шла к семейному автомобилю, и надеялся, что у нее получается управление машиной на левой стороне дороги лучше, чем у него. Это едва не сводило его с ума и требовало постоянной концентрации. Но самой странной вещью было то, что переключатель скоростей находился в середине, на неправильной стороне автомобиля, зато педали установлены так же, как у американских машин. Из-за этого Динг чувствовал себя чуть ли не шизофреником, потому что приходилось ехать по левой стороне и нажимать на педали на правой. Худшим являлось то, что британцы, казалось, предпочитали транспортные круги настоящим пересечениям дорог на разных уровнях. Дингу все время хотелось повернуть направо, а не налево. Это был бы чертовски глупый способ совершить самоубийство. Через десять минут, одетый в повседневную форму, Чавез направился к зданию Группы-2 для второго ПОР.

* * *

Попов спрятал свою банковскую книжку в карман пиджака. Швейцарский банкир даже не моргнул глазом при виде чемодана, наполненного наличными. Удивительная машинка пересчитала банкноты, подобно механическим пальцам, тасующим игральные карты, одновременно с подсчетом проверяя достоинство банкнот. Потребовалось целых сорок пять минут, чтобы банковская операция закончилась. Номер счета был его старым служебным номером в КГБ, и засунутой в банковскую книжку была визитная карточка банкира. В ней указывался его адрес в Интернете, чтобы переводить деньги через электронную сеть, — соответствующий пароль был согласован и занесен в банковский файл Попова. Вопрос о последнем неудачном приключении Моделя, случившемся накануне, не упоминался. Попов решил, что он прочитает отчет о налете на банк в «Интернэшнл Геральд Трибьюн», которую купит в аэропорту.

У него был американский паспорт. Компания организовала для него статус резидента-иностранца, и теперь он ждал получения американского гражданства, что казалось ему забавным, поскольку у него по-прежнему был паспорт Российской Федерации и еще два остались от предыдущей карьеры — с различными именами, но его собственной фотографией, — которыми он мог пользоваться в случае необходимости. Эти паспорта были спрятаны в атташе-кейсе, с которым Попов путешествовал, в маленьком потайном отделении, которое сумеет найти только очень дотошный таможенник, да и то лишь в том случае, если ему скажут, что у прибывающего путешественника есть что-то странное.

За два часа, перед тем как будет объявлена посадка на его рейс, он сдал арендованный автомобиль, приехал на автобусе в международный терминал, прошел через обычные неприятности регистрации и направился в комнату отдыха для пассажиров первого класса, чтобы выпить кофе с круассаном.

* * *

Билл Хенриксон был заядлым наркоманом новостей. Только проснувшись, как всегда рано, он немедленно включил свой телевизор и нашел службу CNN, затем, время от времени переключался на Fox News, пользуясь своим пультом, одновременно пробегая утреннее расстояние на автоматической беговой дорожке, причем часто перед ним на панели для чтения лежала газета. Первая страница «Нью-Йорк Таймс» описывала события в Берне, как и Fox News, — странно, CNN говорила об этом, но почти не показывала происшедшего. Fox показывала, используя канал Швейцарского телевидения, что позволяло ему следить за тем, что происходило во время штурма. Как интересно, подумал Хенриксен. Ослепляющие и оглушающие гранаты у передних дверей — это заставило операторов подпрыгнуть, и изображение на мгновение слегка сместилось в сторону, так обычно случается, когда камеры установлены очень близко, — затем вслед за взрывами в здание вбегают стрелки. Не слышно звуков стрельбы — значит, они пользуются оружием с глушителями. Через пять секунд все кончено. Выходит, у швейцарцев есть отлично подготовленная команда SWAT[247]. В этом ничего удивительного, хотя раньше он никогда об этом не слышал. Через несколько минут один из стрелков вышел из здания и закурил трубку. Кто бы это ни был, наверное, командир группы, у него неплохой стиль, подумал Хенриксен, проверяя на указателе расстояние, которое он пробежал. Группа одета, как обычно одеваются такие группы, в черно-серые комбезы с защитными жилетами из кевлара поверх них. Одетые в форму полицейские входят в банк, чтобы через соответствующий промежуток времени вывести оттуда заложников. Да, все сделано быстро и хорошо, — другой способ указать на то, что преступники или террористы — службы новостей не ответили на вопрос, были они просто грабителями или политическими типами — не сумели провести свою операцию достаточно умело. Ну и что, кто говорил, что они умны? В следующий раз им придется подбирать более подготовленных террористов, если хотят, чтобы нечто подобное оказалось успешным. Через несколько минут зазвонит телефон, не сомневался Хенриксен, с просьбой выступить на телевидении и дать свой комментарий. Не слишком приятно, но приходится согласиться.

Звонок прозвучал, когда он был в душе. Он уже давно установил телефон сразу за дверью ванной.

— Слушаю.

— Мистер Хенриксен?

— Да. С кем я говорю?

— Это Боб Смит из Fox News, Нью-Йорк. Вы видели передачу про ограбление банка в Швейцарии?

— Да, между прочим, только что закончил просмотр по вашему каналу.

— Вы не могли бы приехать к нам и дать свой комментарий?

— В какое время? — спросил Хенриксен, уже зная ответ.

— Сразу после восьми, если это удобно для вас.

Он даже посмотрел на часы, автоматическое и ненужное движение, которое никто не видел.

— Да, смогу. Сколько времени я буду в эфире на этот раз?

— Примерно четыре минуты.

— О'кей, я приеду к вам через час.

— Спасибо, сэр. Охране будет сказано, чтобы вас ждали.

— О'кей, увидимся через час. — Этот парень, должно быть, новичок, подумал Хенриксен, он не знает, что я их постоянный комментатор. И что служба безопасности знает его в лицо. Он выпил чашку кофе с булочкой, вышел из квартиры, сел в свой «Порше-911», затем поехал через мост Джорджа Вашингтона в Манхэттен.

* * *

Доктор Кэрол Брайтлинг проснулась, погладила Джиггса по голове и пошла принять душ. Через десять минут, обернув полотенце вокруг головы, она открыла дверь и взяла утренние газеты. Кофейный автомат уже приготовил две чашки Фолджера, а в холодильнике стояла пластмассовая коробка, полная нарезанных ломтиков дыни. Затем она включила радио, чтобы прослушать утреннюю передачу «Принимая во внимание», принялась слушать новости, начинавшиеся там и продолжающиеся потом почти весь день. Ее работа в Белом доме заключалась, главным образом, в чтении... а сегодня ей придется встретиться с этим парнем из департамента энергетики, который все еще считает, насколько важно создавать водородные бомбы, против чего она возражала при беседе с президентом, и он, вероятно, отклонит ее совет без непосредственных комментариев.

Почему, черт возьми, ее пригласили занять должность советника по науке в этой администрации? — удивлялась Кэрол. Ответ был простым и очевидным: политика. Этот президент отчаянно старался избежать подобных затруднений в течение полутора лет, когда он сидел в Овальном кабинете. Она была женщиной, тогда как почти все остальные ближайшие советники президента были мужчинами, что вызвало определенные комментарии в средствах массовой информации и других местах. Это озадачило президента в его политической невинности, что еще больше позабавило прессу и дало ей дополнительный шанс, который оказался успешным. Вот таким образом ей и предложили эту должность, и приняли ее, дав ей кабинет в здании Олд Икзекьютив Офис вместо самого Белого дома, вместе с секретарем и помощником, а также местом для парковки на Вест Икзекьютив Драйв для ее экономичной шестилетней «Хонды» — единственного японского автомобиля в этом квартале. Никто ничего не сказал об этом, разумеется, потому что она была женщиной, а она забыла о вашингтонской политике больше, чем когда-нибудь узнает президент. Это обстоятельство было поразительным, когда она думала об этом, хотя и предупредила себя, что президент удивительно быстро учится. Но он не умел хорошо слушать, по крайней мере когда это относилось к ней.

Средства массовой информации простили ему это. Уроком стало то, что средства массовой информации не являются чьим-то другом. Не имея собственных убеждений, они просто публиковали все, что говорили люди. Те, которые регулярно писали про окружающую среду, по крайней мере понимали язык, и большей частью им можно было доверять, потому что они писали свои статьи должным образом, но они всегда включали вздорные доводы другой стороны — да, может быть, ваша позиция и заслуживает внимания, но наука еще не стала достаточно уверенно на ноги, и компьютерные модели недостаточно точны, чтобы оправдать такие действия, говорила другая сторона. В результате общественное мнение — как гласили опросы — оставалось бездеятельным или даже немного менялось не в ее пользу. Президент был кем угодно, кроме защитника окружающей среды, но этому мерзавцу удавалось всякий раз ускользать, используя в то же время Кэрол Брайтлинг в качестве политической маскировки или даже для политического прикрытия! Это приводило ее в ужас... или привело бы при других обстоятельствах. Но вот она — старший советник президента Соединенных Штатов, думала доктор Брайтлинг, застегивая молнию на своей юбке, перед тем как надеть жакет. Это означало, что она встречалась с президентом пару раз в неделю. Это означало, что он читал ее доклады и рекомендации по политике. Это означало, что она имела доступ к самым влиятельным представителям средств массовой информации и была свободна излагать свою точку зрения... в разумных пределах.

Но это была она, кто платил цену. Всегда это была она, думала Кэрол, протягивая руку, чтобы почесать за ушами Джиггса, и направляясь к двери. Кот проведет день, занимаясь тем, что он обычно делает, главным образом спит на подоконнике под лучами солнца, вероятно, ожидая возвращения своей хозяйки, которая вернется домой и даст ему вкусный «Фриски». Уже не первый раз она думала о том, чтобы остановиться у зоомагазина и купить Джиггсу живую мышку, с которой он сможет поиграть и потом съесть. Можно наблюдать за этим увлекательным процессом — хищник и жертва, каждый играет свою роль... таким должен быть мир, таким он был в течение неисчислимых столетий примерно до последних двух. До тех пор пока человек не начал изменять все, подумала она, заводя автомобиль и глядя на мостовую улицы, мощенную булыжником. По-прежнему улица вымощена настоящим булыжником в Джорджтауне, с трамвайными рельсами все еще тоже посредине — и кирпичными домами, которые покрыли то, что раньше, менее двухсот лет назад, наверное, было прекрасным лесом из деревьев с твердой древесиной. Положение еще хуже за рекой, где только остров Теодора Рузвельта был в своем девственном состоянии, но даже он содрогался от рева реактивных двигателей. Через минуту она была на улице М, затем описала круг и выехала на Пенсильвания-авеню. Как обычно, Кэрол опережала дневной час пик, целую милю проезжая по широкой прямой улице, перед тем как повернуть направо и найти свое парковочное место. Места не резервировались как таковые, но у каждого было свое привычное его или ее место, и ее место находилось в сорока ярдах от Западного входа. Являясь постоянным сотрудником Белого дома, ей не приходилось подвергаться обнюхиванию собаками. Секретная служба пользовалась бельгийскими псами — вроде коричневых немецких овчарок, — которые обладали отличным нюхом и острым умом. Они обнюхивали автомобили в поисках взрывчатых веществ. Предъявив свой пропуск в Белый дом, Кэрол вошла в компаунд, затем поднялась по ступенькам в Олл Икзекьютив Офис Билдинг и прямо в свой кабинет. По правде говоря, это была небольшая комната, но по своим размерам больше, чем комнатки ее секретаря и помощника. На столе лежала «Ранняя птичка» со статьями, вырезанными из различных национальных газет, которые считались важными для тех, кто работал в этом здании, рядом с экземплярами «Сайэнс Уикли», «Сайэнс» и сегодня «Сайэнтифик Америкэн» плюс несколько медицинских журналов. Публикации по вопросам окружающей среды прибудут через два дня. Она еще не успела сесть, когда ее секретарша, Марго Эванс, вошла с шифрованной папкой по политике в области ядерных вооружений, обзор которой ей следует сделать, перед тем как дать совет президенту и он его отвергнет. Досадная часть этого заключалась, конечно, в том, что ей нужно думать, перед тем как представить документ по ее позиции, а президент даже не будет рассматривать его, перед тем как отвергнуть. Но она не могла дать ему повод принять, с величайшим сожалением, ее отставку — на этом уровне редко кто покидал свой пост, хотя местные средства общественной информации уже держали наготове свои сожаления и полное понимание, которое они якобы разделяли. Почему не сделать один шаг дальше обычного и рекомендовать закрытие «грязного» реактора в Хэнфорде. Вашингтон? Единственный американский реактор такого же типа, как реактор в Чернобыле, за исключением энергетического реактора, спроектированного для производства плутония, используемого в ядерном оружии, худший результат умов людей, стремящихся к войне. С Хэнфордом возникли новые проблемы, там обнаружена недавняя утечка из места хранения радиоактивных отходов. Ее обнаружили и ликвидировали раньше, чем утечка смогла заразить подземные воды, но все-таки это была угроза окружающей среде, и она потребовала больших средств для ее ликвидации. Химическая смесь в этих хранилищах является ужасно корродирующей, смертельно токсичной и радиоактивной... но президент откажется прислушаться и к этому разумному совету.

Научное обоснование ее возражений против Хэнфорда было вполне реальным, даже Ред Лоуэлл обеспокоен относительно него, — но он хочет построить новый Хэнфорд! Даже этот президент не согласится на это!

С этой бодрящей мыслью доктор Брайтлинг налила себе чашку кофе и принялась читать «Раннюю птичку», хотявсе время думала о том, как ей составить рекомендацию президенту, обреченную на неудачу.

* * *

— Итак, мистер Хенриксен, кто были эти налетчики? — спросил утренний обозреватель.

— Мы не знаем этого, за исключением имени предполагаемого главаря, Эрнста Моделя. Он был когда-то членом банды «Баадер-Майнхоф», имевшей печальную известность германской коммунистической группы террористов, активной в семидесятых и восьмидесятых годах. Он внезапно исчез, словно сквозь землю провалился, десять лет назад. Было бы интересно узнать, где он скрывался все эти годы.

— У вас было на него досье, когда вы служили в группе спасения заложников ФБР?

Краткий ответ сопровождала улыбка.

— О да. Мне знакомо его лицо, но теперь Эрнста Моделя переведут в раздел пассивных досье.

— Мистер Хенриксен, это был террористический инцидент или просто ограбление банка?

— Мы не знаем этого из статей в газетах, но я бы не отказывался полностью от попытки грабежа как мотива. Многие забывают про террористов, что им нужно есть, а для этого нужны деньги. Существует наглядный прецедент, когда якобы политические преступники нарушили закон только для того, чтобы заполучить деньги для поддержки своей организации. И произошло это прямо здесь, в Америке, когда ЗМР — Завет, Меч и Рука Господа, так они называли себя, — грабили банки, чтобы поддержать свою деятельность. Группа «Баадер-Майнхоф» в Германии прибегала к киднепингу, чтобы вымогать деньги от корпоративных и семейных связей своих жертв.

— Значит, они были простыми преступниками?

Кивок и серьезное выражение на лице.

— Терроризм является преступлением. Это твердое убеждение в ФБР, где я сделал карьеру. И эти четверо, которых убили вчера в Швейцарии, были преступниками. К несчастью для них, швейцарская полиция сумела собрать и подготовить великолепную профессиональную группу для проведения специальных операций.

— Каково ваше мнение о самом штурме?

— Очень хорошее. Судя по телевизионным передачам, они не совершили ни одной ошибки. Все заложники спасены, и все преступники убиты. Это является главной целью в операции такого рода. Говоря абстрактно, было бы неплохо захватить их живыми, если возникает такая возможность, но часто это неосуществимо — жизни заложников представляют собой абсолютный приоритет при подобной операции.

— Но террористы, разве у них нет прав...

— Принципиально говоря, да, у них есть такие же права, как и у других преступников. Мы учим этому в ФБР, и лучшее, что вы можете сделать как офицер, охраняющий закон, — это арестовать их, поставить перед судьей и коллегией присяжных, которые затем вынесут приговор. Однако не забывайте, что заложники являются невинными жертвами и их жизни подвергаются опасности из-за действий преступников. Поэтому мы даем преступникам возможность сдаться — по сути дела, пытаемся разоружить их, если это возможно.

— Но очень часто у нас нет подобной роскоши, — продолжал Хенриксен. — Основываясь на том, что я видел по телевидению об этой операции, группа швейцарских полицейских действовала точно так же, как готовили нас в Куантико.

Мы применяем смертельную силу, когда это необходимо, но тогда применяем ее без малейших колебаний.

— А кто решает, когда это необходимо?

— Решение принимает командир на месте преступления, основываясь на своем опыте и специальных знаниях. — А затем, промолчал Хенриксен, люди вроде вас будут пытаться судить о прошлом в течение двух следующих недель.

— Ваша компания готовит местную полицию, используя тактику SWAT, не правда ли?

— Да, мы прибегаем к использованию специальных знаний. У нас немало ветеранов из группы борьбы с террористами ФБР, Дельта Форс и других специальных организаций, и мы можем использовать эту швейцарскую операцию как взятую из учебника о том, как нужно поступать, — сказал Хенриксен, потому что его международной корпорации, готовящей также иностранные полицейские силы, похвала швейцарцам в заключение его выступления ничуть не повредит.

— Ну что ж, мистер Хенриксен, я благодарю вас за то, что вы этим утром согласились высказать свою точку зрения. Перед вами выступал известный эксперт по борьбе с терроризмом Уилльям Хенриксен, президент «Глобал Секьюрити, Инк», международной консалтинговой фирмы. Сейчас двадцать четыре минуты после часа. — В студии Хенриксен сохранял спокойное профессиональное выражение на лице до тех пор, пока красная лампочка на ближайшей камере не погасла. В штаб-квартире его корпорации это интервью уже записано и будет добавлено к огромной библиотеке подобных материалов.

ГБИ была известна почти во всем мире, и ее рекламный ролик включал отрывки из многих таких интервью. Директор утренней смены проводил Хенриксена в комнату, где ему сняли грим, и затем он пошел к выходу, где его ждала машина.

Все прошло хорошо, думал он, пробегая в памяти по сказанному им. Нужно выяснить, кто готовил швейцарских полицейских. Он решил, что поручит одному из своих людей узнать это. Если этим занималась частная компания, то появился серьезный конкурент, хотя, скорее всего, это была швейцарская армия, может быть, даже военное подразделение, замаскированное под полицейских, возможно, с технической помощью со стороны германской службы GSG-9. Пара телефонных звонков поможет решить эту проблему.

Четырехмоторный аэробус «А-340» Попова совершил посадку по расписанию в международном аэропорту Кеннеди. Швейцарцы всегда точны, в этом на них можно положиться. Полицейская группа, возможно, даже имела расписание своей деятельности прошлым вечером, неожиданно подумал он. Его кресло в первом классе находилось рядом с выходом, и это позволило ему быть третьим пассажиром, покинувшим авиалайнер, затем получить свой багаж и пройти через испытание американской таможней. Он уже давно узнал, что Америка — самая трудная страна для въезда иностранца, хотя его небольшой багаж и проход через коридор «предъявлять нечего» сделали этот процесс несколько проще. Таможенники проявили доброту и пропустили его прямо к стоянке такси, где за обычную невероятную плату он нанял пакистанского шофера, чтобы тот отвез его в город, заставив задуматься, а не заключают ли водители такси сделку с таможенниками? Но Попов оплачивал все за счет фирмы, — имея в виду, что ему нужна квитанция от таксиста, — и к тому же вчера он получил гарантию того, что сможет позволить себе такие веши даже без квитанции, не правда ли? Он улыбнулся, глядя на проносившиеся мимо городские здания. Они становились теснее и теснее друг к другу, по мере того как он приближался к Манхэттену.

* * *

Таксист высадил его у дома, в котором находилась квартира Попова, за нее тоже платил наниматель, для него квартирная плата вычиталась из оплачиваемых им налогов как расходы на ведение бизнеса — Попов учился американским налоговым законам — и потому обходилась для него бесплатно. Он потратил несколько минут, выкладывая грязное белье и развешивая свои костюмы, перед тем как спуститься вниз и сказать швейцару, чтобы тот вызвал такси. Еще за пятнадцать минут он доехал от своего дома до офиса.

— Ну как все прошло? — спросил босс. В кабинете раздавалось странное жужжание, мешающее «жучкам» подслушивать разговоры, которые могли показаться интересными для соперничающей корпорации. Промышленный шпионаж был важным фактором в деятельности корпорации этого человека, применяемые им защитные устройства ни в чем, по крайней мере, не уступали тем, которые использовалась в КГБ. А ведь Попов раньше верил, что у правительств имеется лучшее во всем. Это, несомненно, не было таким в Америке.

— Все произошло именно так, как я предполагал. Они оказались глупцами, — по сути дела, настоящими дилетантами, несмотря на всю подготовку, которую они получили у нас в восьмидесятых годах. Я сказал им, что они могут воспользоваться ограблением банка в качестве прикрытия для настоящей миссии...

— Которая заключалась...

— В том, чтобы их убили, — тут же ответил Дмитрий Аркадьевич. — По крайней мере, мне показалось, что такими были ваши намерения. — Его слова вызвали странную улыбку, к которой Попов не привык. Он решил, что стоит проверить ценность акций банка. Возможно, цель этой «миссии» заключалась в том, чтобы воздействовать на финансовое положение банка? Это казалось маловероятным, и, хотя ему не требовалось знать, почему он занимается этими вещами, тем не менее у него пробудилось естественное любопытство. Этот человек обращался с ним как с наемником, и, хотя Попов знал, что исполнял именно такие поручения, после того как оставил службу своей страны, это пробуждало в нем смутное и раздражающее недовольство оценкой своего профессионализма. — Вам потребуются дальнейшие услуги такого рода?

— Что случилось с деньгами? — поинтересовался босс. Неуверенный ответ: — Я полагаю, что швейцарцы найдут им применение. — Несомненно, его банкир найдет.

— А разве вы ожидали, что я попытаюсь вернуть их?

Босс покачал головой.

— Нет, зачем? Да и к тому же это была тривиальная сумма.

Попов кивнул головой, соглашаясь. Тривиальная сумма? Никогда ни один агент, работающий на Советский Союз, не получал такой суммы за один раз. КГБ славился своей скупостью, когда речь шла о выплате тем, кому давали деньги, независимо от важности полученной информации, за которую получили награду. Кроме этого, КГБ не относился так равнодушно к выдаче денег в любом объеме. Нужно отчитываться за каждый потраченный рубль, иначе счетчики бобов в доме № 2 на площади Дзержинского обрушат гнев самого дьявола на голову оперативного агента, который был так небрежен при своих расчетах! В следующий момент Попов задал себе вопрос, каким образом его наниматель отмывает наличные. В Америке, если вы сняли со счета или положили всего десять тысяч долларов наличными, от банка требовалось письменное упоминание об этом. Предположительно это затрудняло деятельность торговцев наркотиками, но им все равно удавалось обойти такое правило. А в других странах есть подобные законы? Попов не знал этого. Он не сомневался, что в Швейцарии их нет, но такое большое количество банкнот не появляется просто так в банковском хранилище, верно? Каким-то образом его боссу удалось справиться с этим, и справиться успешно, напомнил себе Попов. Возможно, Эрнст Модель и был дилетантом, но не этот человек. Это нужно иметь в виду, написал у себя в уме бывший шпион большими красными буквами.

Последовало несколько секунд тишины. Затем:

— Да, мне понадобится новая операция.

— Какая точно? — спросил Попов, и ответ последовал немедленно: — А-а. — Кивок.

Он даже воспользовался точным словом — «операция». Как странно. Дмитрий подумал, что ему следовало бы проверить своего хозяина, больше узнать о нем. В конце концов, его собственная жизнь принадлежала теперь ему, обратное тоже было правдой, но жизнь другого человека мало интересовала Попова. Насколько трудным это окажется?

Для того, у кого есть компьютер и модем, это больше не представляло никакого труда... если у тебя есть время. А пока, по всей вероятности, он проведет лишь одну ночь в своей квартире перед выездом за границу. Ну что ж, это хорошее лекарство от нарушения суточного ритма жизни.

* * *

Они похожи на роботов, увидел Чавез, заглядывая за угол, созданный компьютером.

Тоже заложники, но в этом случае заложниками были виртуальные дети, созданные компьютером, все девочки в красно-белых полосатых платьях или джемперах, — Чавез не мог решить, в чем именно. Это было, несомненно, психологическое воздействие, введенное в программу системы тем, кто разрабатывал параметры для программы, которая называлась SWAT 6.3.2. Какая-то фирма, базирующаяся в Калифорнии, создала эту программу для «Дельта Форс» на основании контракта под наблюдением «Рэнд Корпорейшн».

Применение обходилось дорого, главным образом из-за надетого на него электронного костюма. Правда, он весил столько же, как и обычный черный комбез для использования в операциях из-за свинцовых пластин, вшитых в материю, — все остальное, вплоть до перчаток, было заполнено медными проводами и датчиками, передававшими компьютеру — старому Cray YMP — в точности, что делало его тело и в свою очередь передавало созданное компьютером изображение на большие защитные очки, которые носил Динг. Доктор Беллоу комментировал упражнение, играя роль главаря преступников и советника специального агента в этой игре. Динг повернул голову и увидел за своей спиной Эдди Прайса и Хэнка Паттерсона со Стивом Линкольном через дорогу в другом углу, моделированном компьютером, — роботоподобные фигуры с номерами, позволяющие ему разбирать, кто есть кто.

Чавез поднял и опустил правую руку три раза, требуя применения ослепляющих и оглушающих гранат, затем еще раз заглянул за угол...

Кларк, сидящий в своем кресле, увидел, как черная линия появилась в белом углу, затем нажал кнопку семь на клавиатуре компьютера — преступник № 4 направил свое оружие на группу школьниц.

— Стив! Действуй! — скомандовал Чавез.

Линкольн выдернул чеку из своей гранаты. По сути дела, это была моделированная граната, с большим зарядом взрывчатки, чтобы вызвать грохот, и порошка магнезии для ослепляющей вспышки. Она была моделирована для компьютерной программы и предназначена для того, чтобы ослепить и дезориентировать в результате оглушительного взрыва, достаточно громкого, чтобы нарушить баланс через механизм внутреннего уха. Этот взрыв, хотя и не такой громкий, прозвучал и в наушниках вместе с ослеплением защитных очков. И все-таки они подпрыгнули от неожиданности.

Эхо еще даже не начало угасать, когда Чавез нырнул в комнату с оружием в руках, нацеленным на террориста № 1, предполагаемого главаря банды. Здесь компьютерная система дала сбой, подумал Чавез. Европейские солдаты его группы стреляют не так, как американцы. Они выдвигают автоматы на двойной петле ремня, по сути дела, приближая к противнику свои «X & К», прежде чем открыть огонь. Чавез и американцы склонны прижимать их к плечу. Динг выпустил первую очередь еще до того, как тело террориста упало на пол, но компьютерная система не всегда считает это точным попаданием. Это здорово разозлило Динга. Он никогда не промахивается, как убедился этот парень Гуттенах, когда без малейшего предупреждения увидел перед собой святого Петра. Упав на пол, Чавез перекатился по нему, выпустил вторую очередь и повернул «МР-10» к другой цели. В его наушники донеслись слишком громкие звуки выстрелов (программа SWAT 6.3.2 по какой-то причине не допускала использования оружия с глушителями). Справа от него Стив Линкольн и Хэнк Паттерсон уже были внутри комнаты и стреляли в шестерых террористов. Их короткие контролируемые выстрелы звенели у него в ушах, и он с удовольствием видел через защитные очки, как головы разрывались, превращаясь в красные облака... Но террорист № 5 нажал на спусковой крючок, целясь не в стрелков, а скорее в заложников, которые начали падать до тех пор, пока, по крайней мере, три стрелка «Радуги» не прикончили его...

— Чисто! — крикнул Чавез, вскакивая на ноги и направляясь к изображениям преступников. Один из них, по мнению компьютера, был еще жив, хотя у него из головы текла кровь. Динг пинком отбросил в сторону его автомат, но к этому моменту тень № 4 перестала двигаться.

«Чисто, чисто!» — закричали солдаты его группы.

— Упражнение закончено, — сообщил им голос Кларка. Динг и его люди сняли свои защитные очки, обеспечивающие им зрелище виртуальной реальности, и увидели, что комната примерно в два раза больше по размерам, чем площадка для баскетбола, и совершенно пуста, напоминая этим спортивный зал средней школы в полночь. Понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к этому. Моделирование состояло в том, что террористы захватили школу, — по-видимому, женскую школу для большего психологического эффекта.

— Сколько заложников мы потеряли? — спросил Чавез, глядя на потолок.

— По мнению компьютера, шесть девочек убиты и трое ранены. — В комнату вошел Кларк.

— В чем мы допустили ошибку? — спросил Динг, уже подозревая, каким будет ответ.

— Я заметил тебя, когда ты выглянул из-за угла, парень, — ответил Радуга Шесть. — Это встревожило преступников.

— Проклятие, — отозвался Чавез. — Это ложный сигнал программы. В реальной жизни я высунул бы за угол зеркальце или снял кевларовый шлем, но программа не позволила нам поступить таким образом. Разрывы гранат произвели бы надлежащий эффект.

— Может быть, — признал Джон Кларк. — Твоя оценка этого упражнения равняется Б с минусом.

— Спасибо, мистер К., — проворчал командир Группы-2. — Дальше ты скажешь, что мы и стреляли плохо?

— Ты действительно стрелял никуда не годно, таково мнение компьютера.

— Черт побери эту глупую машину, Джон! Эта программа неправильно моделирует точность стрельбы, и я не буду готовить моих людей стрелять понарошку, как ей нравится, вместо того чтобы делать это так, чтобы пули на самом деле попадали в цель!

— Успокойся, Доминго. Я знаю, как стреляют твои солдаты. О'кей, следуй за мной.

Посмотрим запись упражнения.

— Чавез, почему ты решил войти таким образом? — спросил Стэнли, когда все заняли свои места.

— Этот дверной проход шире, и он представляет мне более широкое поле огня.

— Для обеих сторон, — заметил Стэнли.

— Поля боя именно такие, — возразил Динг. — Но когда на твоей стороне элемент неожиданности и скорости, это преимущество также помогает тебе. Я поставил свою группу поддержки у задней двери, однако конфигурация здания не позволила им принять участие в штурме. Нунэн установил вокруг здания свои приборы. У нас было отличное представление о расположении преступников, и я рассчитал время штурма таким образом, чтобы захватить их всех в спортивном зале.

— Со всеми шестью автоматами, окружающими заложников.

— Это лучше, чем искать их. Может быть, один из них смог бы бросить гранату из-за угла и убить многих куколок Барби. Нет, сэр, я подумал о штурме через заднюю дверь или атаку по двум осям, но расстояния и факторы времени показались мне недостаточно удачными. Значит, вы утверждаете, что я поступил неправильно?

— В этом случае да. — Чепуха, подумал Чавез. — О'кей, покажите мне, что вы бы сделали.

Это был вопрос личного вкуса, как правильное и неправильное представление, и Алистер Стэнли был там и поступил так, как сделал бы это любой человек в мире, знал Динг. Поэтому он смотрел и слушал. Он увидел, что Кларк делает то же самое.

— Мне это не нравится, — сказал Нунэн, когда Стэнли закончил свою презентацию. — Слишком просто повесить шумовую гранату на дверную ручку. Эти проклятые штуки стоят не больше десяти баксов. Вы можете купить такие в любом магазине аэропорта, продающем подарки, — их вешают на двери в отеле на случай, если неожиданно придет кто-то, кого не приглашали. У нас был ящик подобных шумовых фанат в Бюро, когда преступник воспользовался одной и едва не сорвал нашу операцию. Зато оглушающие и ослепляющие гранаты на внешних окнах очень удачно скрыли шум.

— А если бы ваши приборы не дали нам представления о нахождении всех субъектов?

— Но ведь они дали, сэр, — возразил Нунэн. — У нас было достаточно времени, чтобы проследить за их передвижением. По правде говоря, тренировочное упражнение сжимало время в десять раз, но это было нормальным для компьютерного моделирования. Упражнения с компьютером приносят немалую пользу для планирования штурма, но во многих других отношениях они не так уж полезны. Мне представляется, что мы сработали совсем неплохо. — Его заключительное предложение также указывало на то, что Нунэн хотел стать полноправным членом Группы-2, а не просто техническим специалистом, подумал Динг. Тим проводил много времени на стрельбище и теперь ничем не уступал остальным солдатам группы. Ну что ж, ведь он работал в группе спасения заложников ФБР под руководством Гаса Вернера. У него были качества, необходимые для того, чтобы присоединиться к группе. Вернера рассматривали в качестве кандидата для работы номером шесть в «Радуге». Но кандидатура Стэнли рассматривалась тоже.

— О'кей, — сказал далее Кларк, — посмотрим еще одну запись.

Это оказалось самым неприятным сюрпризом. Террорист № 2, по мнению компьютера, получил пулю в голову и повернулся вокруг с пальцем, сжимающим спусковой крючок своего «АК-74», и один из его выстрелов попал точно в голову Чавеза. В соответствии с заключением компьютера Cray, Чавез был мертв, потому что теоретическая пуля попала ему под край кевларового шлема и прошла через мозг. Потрясение Чавеза при виде этого было ужасным. Случайное событие, созданное компьютером, являлось одновременно вполне реальным, потому что в реальной жизни происходят подобные случайные события. Они поговорили о лексановых забралах для шлемов, которые могли — или не могли — остановить пулю, но потом отказались от этой мысли, потому что лексан искажает видимость и поэтому точность их стрельбы... может быть, нам нужно еще вернуться к этому вопросу, сказал себе Кларк. Заключение компьютера было простым: если такое возможно, то оно могло произойти, а если оно могло произойти, то рано или поздно произойдет, и кому-то из Группы-2 придется ехать к дому человека, павшего жертвой подобной случайности, и передать жене, что она только что стала вдовой. И все из-за случайного события — невезения. Чертовски неприятно говорить это кому-то, кто только что потерял мужа. Причина смерти — невезение. Чавез вздрогнул при мысли об этом. Как выдержит это Пэтси? Затем выкинул из головы такую мысль. Вероятность подобного случая очень мала, математически она равняется вероятности попадания молнии на площадке для гольфа или гибели во время катастрофы самолета, да и к тому же вся жизнь является сплошным риском, и избежать опасности можно, только если ты мертв. Или что-то вроде этого. Он повернул голову и посмотрел на Эдди Прайса.

— Неумолимые вещи — кости, — заметил главный сержант с кривой улыбкой. — Но я прикончил парня, который убил тебя, Динг.

— Спасибо, Эдди. Теперь я чувствую себя намного лучше. Только в следующий раз стреляй быстрее, ладно?

— Постараюсь, сэр, — обещал Прайс.

— Взбодрись, Динг, — сказал Стэнли, который заметил обмен любезностями. — Могло быть хуже. Я еще не видел человека, серьезно раненного электроном.

А еще полагают, что можно учиться с помощью тренировочных упражнений, произнес про себя Динг. Но чему можно научиться от этого компьютера? Что случаются неприятности? Но пора подумать о чем-нибудь еще, подумал Динг, и в любом случае Группа-2 сегодня в запасе, дежурит Группа-1 Питера Ковингтона. Завтра они займутся стрельбой, обратив особое внимание, пожалуй, на быстроту выстрелов. Проблема, однако, заключалась в том, что у них уже нет возможностей для улучшения стрельбы, — по крайней мере, немного, — а если нажимать на стрелков слишком сильно, это приведет к тому, что затупится острота, уже достигнутая ими. Динг чувствовал себя как главный тренер очень хорошей футбольной команды. У него великолепные игроки, тренируются напряженно... просто еще не достигли совершенства. Но можно ли исправить это дополнительной тренировкой, и сколько зависит от того, что другая команда тоже старается победить? Первая операция оказалась слишком легкой. Модель и его товарищи прямо-таки старались, чтобы их убили. В дальнейшем не все будет таким простым.

Глава 6 Верящие в идеалы

Проблема заключалась в толерантности по отношению к окружающей среде. Они знали, что базовый организм являлся настолько эффективным, как от него это требовалось. Просто он был слишком слабым. Подвергнутый воздействию воздушной среды, он погибал слишком быстро. Они не были точно уверены в причине. Это могла быть влажность, или температура, или слишком большая концентрация кислорода — этот элемент, исключительно важный для жизни, являлся настоящим убийцей жизни на молекулярном уровне. Такая неуверенность являлась величайшим раздражителем, пока один из членов группы не нашел решения проблемы. Они применили технологию генетической инженерии для того, чтобы пересадить в организм гены рака.

В особенности они использовали генетический материал, взятый из рака толстой кишки, одну из наиболее выносливых разновидностей, и результаты были поразительными. Новый организм был всего на треть микрона больше и намного сильнее. Доказательство видно на телевизионном экране электронного микроскопа. Крошечные нити подвергались воздействию комнатной атмосферы и комнатного света в течение десяти часов, перед тем как их снова ввели в блюдце с культурой. Теперь, заметила техник, крошечные нити становились активными, используя свою RNA для размножения после питания, копируя самих себя в дальнейшие миллионы маленьких нитей, у которых была лишь одна цель — пожирать живую ткань. В данном случае это была ткань почки, хотя ткань печени была уязвима в равной степени. Техник — у нее была медицинская степень из Йельского университета — сделала соответствующие письменные заметки и затем, поскольку это являлось ее проектом, решила подобрать имя для него. Она с благодарностью вспомнила курс сравнительной религии, который слушала двадцать лет назад. Вы ведь не можете назвать его как-нибудь, правда?

Шива, подумала она. Да, наиболее сложный и интересный из индийских богов, одновременно бог-созидатель и бог-разрушитель, который контролировал яд, предназначенный для уничтожения человечества, и одной из супруг которого была Кали, богиня смерти. Шива. Идеально. Техник сделала соответствующие заметки, включая рекомендованное ей имя для организма. Предстоит еще один тест, нужно преодолеть еще один технологический барьер перед тем, как все станет готовым для исполнения.

Исполнение, подумала она, подходящее название для проекта[248]. В огромном масштабе.

Для своей следующей задачи она взяла образец Шивы, запечатанный в контейнер из нержавеющей стали. Затем она вышла из своей лаборатории, одна восьмая мили по коридору, и вошла в другую.

— Привет, Мэгги, — поздоровался с ней руководитель лаборатории. — У тебя есть что-нибудь для меня?

— Привет, Стив. — Она передала ему контейнер. — Вот он.

— Как ты его назвала? — Стив взял контейнер и поставил на стол.

— По-моему, ему подходит имя Шива.

— Звучит пугающе, — с улыбкой заметил Стив.

— О да, еще как, — пообещала ему Мэгги. Стив был еще одним доктором медицины и доктором философии, он получил обе степени в университете Дюка и являлся лучшим специалистом компании по вакцинам. Для этой работы его сняли с исследований по СПИДу, которые начали казаться многообещающими.

— Значит, раковые гены толстой кишки оказались такими, как ты предсказывала?

— Десять часов на открытом воздухе они демонстрируют также хорошую толерантность к ультрафиолету. Правда, я не совсем уверена относительно прямого солнечного света.

— Два часа на открытом воздухе и стойкость к ультрафиолету — это все, что нам требуется, — напомнил ей Стив. А вообще-то оба знали, что достаточным будет и один час. — Как относительно системы распыления?

— Еще не пробовала, — призналась она, — но не думаю, что это составит какую-то проблему. — Стив и Мэгги понимали, что это правда. Организм должен легко выдержать прохождение через сетку выпускного отверстия, которой снабжается распылитель для создания туманного облака, — это будет проверено в одном из больших помещений с обычной окружающей средой. Было бы еще лучше проверить стойкость организма, разумеется на открытом воздухе, но, если Шива настолько вынослив, как, по-видимому, считает Мэгги, лучше не рисковать.

— Тогда все о'кей. Спасибо, Мэгги. — Стив повернулся к ней спиной и поставил контейнер в защитную камеру с перчатками, чтобы открыть его и начать свою работу над вакцинами. Основная часть исследований была уже закончена. Базовый агент им знаком, и правительство финансировало деятельность его компании после паники, возникшей год назад, а Стив был широко известен как один из лучших специалистов по созданию, выделению и размножению антител, необходимых для повышения сопротивляемости иммунной системы человека. Он испытывал смутное чувство сожаления из-за прекращения работы по исследованию СПИДа. Стиву казалось, что он вроде бы напал на метод производства антител широкого спектра для борьбы с этим проворным маленьким негодяем — может быть, в 20 процентах случаев, по его мнению. Кроме того, ему принадлежало дополнительное достоинство открытия нового научного направления, позволяющее ученому стать знаменитым... может быть, достаточно знаменитым для полета в Стокгольм лет через десять. Однако через десять лет это не будет иметь никакого значения, верно? Маловероятно, сказал себе ученый. Он повернулся и посмотрел на тройные стекла окон своей лаборатории. Какой прекрасный закат. Скоро ночные существа выйдут на простор. Летучие мыши будут охотиться за насекомыми. Совы предпочитают мышей и полевок. Кошки покинут дома. У Стива был комплект очков ночного видения. Ими он часто пользовался для наблюдения за существами, которые занимались работой, мало чем отличающейся от его собственной.

Но сейчас он повернулся обратно к рабочему столу, выдвинул клавиатуру своего компьютера и сделал несколько замечаний по новому проекту. Многие использовали для этой цели записные книжки, но проект требовал, чтобы для регистрации хода исследований применялись только компьютеры и все записи проходили электронное кодирование. Если это было приемлемо для Билла Гейтса, то почему это не приемлемо для него? Простые способы не всегда самые лучшие. Это объясняло, почему он оказался здесь, став частью недавно созданного проекта «Шива», не правда ли?

* * *

Им были нужны парни с ружьями, но их трудно найти, — по крайней мере хороших парней, с соответствующим подходом — и задача становилась еще более трудной из-за правительства, у которого были похожие, но резко отличающиеся цели. Впрочем, это помогало им избегать явно чокнутых.

— Черт побери, здесь так красиво, — заметил Марк.

Его хозяин фыркнул.

— Вон там находится новый дом, сразу на обратной стороне этого хребта. При спокойной погоде я вижу дым, поднимающийся из его трубы.

Марк не удержался от смеха.

— Вот так соседство. Ты и Даниэль Бун, верно?

На лице Фостера появилось несколько смущенное выражение.

— Да, это правда, до него добрых пять миль.

— Но знаешь, ты прав. Представь себе, как это выглядело, перед тем как сюда пришел белый человек. Никаких дорог, за исключением речных берегов и тропинок, протоптанных оленями, да и охота была здесь, по всей вероятности, потрясающей. Достаточно хорошей, полагаю, чтобы тебе не приходилось заниматься тяжелой работой, добывая пищу. — Фостер сделал знак в сторону стены своей бревенчатой хижины, где возвышался камин, — стена была увешана охотничьими трофеями, причем не все были добыты законным способом, но здесь, в горах Биттеррут Монтаны, было немного полицейских, а Фостер держался одиноко.

— Это наше право первородства.

— Должно быть, — согласился Фостер. — За это стоит бороться.

— Насколько отчаянно? — спросил Марк, восхищаясь трофеями. Ковер из шкуры медведя гризли был особенно впечатляющим — и, по всей вероятности, чертовски незаконным.

Фостер налил еще бурбона для своего гостя.

— Я не знаю, как обстоят дела на востоке страны, но здесь если вы боретесь, то вы действительно боретесь. До самого конца, парень. Пуля между фарами обычно успокаивает твоего противника.

— Но затем тебе приходится избавляться от тела, — сказал Марк, отпивая бурбона.

Этот человек покупал только дешевое виски. Ну что ж, по-видимому он не мог позволить себе что-то получше.

— Ты когда-нибудь слышал об экскаваторе? А как относительно хорошего костра?

Кое-кто в этой части штата считал, что Фостер убил полицейского, следившего за правилами охоты и рыбной ловли. В результате он старался избегать местной полиции, а дорожные полицейские следили за тем, чтобы он не превышал положенной скорости даже на милю. Однако, несмотря на то, что полицейский автомобиль удалось найти — сожженным — в сорока милях отсюда, тело исчезнувшего полицейского так и не удалось обнаружить. На этом все закончилось. В этой части штата было мало людей, готовых выступить свидетелями, даже если они живут в новом доме в пяти милях отсюда. Марк отпил еще несколько глотков бурбона и откинулся на спинку кожаного кресла.

— Так приятно чувствовать себя частью природы, правда?

— Да, сэр. Несомненно. Иногда я думаю, что мне понятны чувства индейцев.

— Знаком с ними?

— Да, конечно. Чарли Грейсон, он же Нез Перс, охотничий гид, я забрал у него лошадь. Поступаю так, чтобы заработать немного наличных, главным образом отвожу лошадей на высокое плато, встречаю людей, которые имеют их. Кроме того, там немало лосей.

— Как относительно медведей?

— Здесь их достаточно, — ответил Фостер. — Главным образом черные, но попадаются и гризли.

— Чем ты пользуешься для охоты? Луком со стрелами?

Фостер добродушно покачал головой.

— Нет, я восхищаюсь индейцами, но сам не принадлежу к их числу. Это зависит от того, на кого я охочусь и где занимаюсь охотой. Главным образом применяю «винчестер магнум» калибра 0,300, но вблизи сойдет и полуавтоматический дробовик, заряженный пулями. Нет ничего лучше, чем просверлить отверстие в три четверти дюйма, когда добываешь добычу.

— Патроны заряжаешь сам?

— Разумеется. Так ты лучше чувствуешь приготовления к охоте. Нужно иметь уважение к зверям, понимаешь, делать счастливыми горных богов.

Фостер улыбнулся, произнося это своим обычным сонным голосом, заметил Марк. В каждом цивилизованном человеке скрывается дикарь, ждущий удобного случая, чтобы выйти наружу, действительно верящий в горных богов и в умиротворение убитых животных. Так поступал и он, несмотря на свое техническое образование.

— А чем занимаешься ты, Марк?

— Молекулярной биохимией, я ведь доктор философии.

— Что это значит?

— О, пытаюсь разгадать, откуда пошла жизнь. Почему, например, у медведя столь тонкое обоняние, — продолжал он лгать. — Это может быть интересным, но моя реальная жизнь заключается в том, что я бываю в местах вроде этого, охочусь, встречаюсь с людьми, которые действительно разбираются в животных лучше меня. Парнями вроде тебя, — заключил Марк, поднимая стакан в качестве салюта. — А чем занимаешься ты?

— Видишь ли, сейчас я вроде как ушел от дел. Заработал немало. Ты сможешь поверить, что я был геологом нефтяной компании?

— Где ты работал?

— По всему миру. У меня хорошее чувство поиска нефти, и нефтяные компании платили мне кучу денег за то, что я находил им удачное место. Но мне пришлось отказаться от этого. Наступил момент — ты ведь много летаешь, правда?

— Да, бываю здесь и там, — подтвердил Марк, кивнув головой.

— Коричневое пятно, — сказал дальше Фостер.

— Что?

— Да брось ты, видишь его во всем проклятом мире. Поднимаешься на тридцать тысяч футов, и вот оно, коричневое пятно. Сложные углеводороды, главным образом от пассажирских реактивных лайнеров. Однажды я летел из Парижа — там у меня была пересадка во время перелета из Брунея, я полетел иным путем, потому что мне захотелось остановиться в Европе и встретиться с другом. Как бы то ни было, я летел в гребаном «Боинге-747» над серединой гребаной Атлантики примерно четыре часа от ближайшей земли, понимаешь? Кресло первого класса у иллюминатора, смотрю в окно и вижу его, это пятно, — это проклятое коричневое дерьмо, и тогда я понял, что помогаю появлению этих пятен, загрязняющих всю гребаную атмосферу, вот и все.

— Как бы то ни было, — продолжал Фостер, — это был момент моего обращения, думаю, это можно назвать так. На следующую неделю я написал заявление об отставке, забрал свои акции, обратил их в наличные, получил полмиллиона долларов и купил эту землю. Так что теперь я охочусь и ловлю рыбу, осенью немного работаю гидом, много читаю, написал небольшую книгу о том, что делают продукты нефтяной промышленности с окружающей средой, этим все и закончилось.

Разумеется, именно книга привлекла внимание Марка. Рассказ о коричневом пятне был в ее плохо напечатанном предисловии. Фостер верил в пятно, но он не был сумасшедшим. В его дом проведено электричество и телефон, Марк увидел современный Гейтвэй (компьютер) на полу рядом с письменным столом. Даже спутниковая тарелка плюс обычный «Шеви» пикап с пирамидой для ружей у заднего окна... и дизельный экскаватор. Так что он, возможно, и верил, но не был слишком уж безумным относительно этого. Хорошо, подумал Марк. Фостер просто должен быть достаточно сумасшедшим. Он и был таким. Убийство полицейского, надзирающего за правилами рыбной ловли и охоты, являлось доказательством этого.

Фостер посмотрел на него дружеским взглядом. Он встречал парней вроде этого во время службы в «Эксоне». Городской тип, но умный, не боится запачкать руки грязной работой. Молекулярная биохимия. Этот предмет не был основным в горной школе, но Фостер подписывался также на «Сайенс Ньюз» и знал кое-что об этом. Вмешивается в законы жизни... но, как ни странно, разбирается в оленях и сохатых. Ну что ж, мир — это сложное место. И в этот момент его посетитель увидел люситовый блок на кофейном столике. Марк поднял его.

— Что это?

Фостер ухмыльнулся над своим стаканом.

— Как ты считаешь, на что это похоже?

— Ну, это или железный колчедан, или...

— Это не железо. Я разбираюсь в породах, сэр.

— Золото? Но откуда?

— Нашел в своей речке, примерно в трехстах ярдах вон в том направлении. — Фостер протянул руку, указывая направление.

— Это достаточно большой самородок.

— Пять с половиной унций. Стоит примерно две тысячи долларов. Ты знаешь, люди — белые люди — жили на этом ранчо, вот здесь, больше сотни лет, но никто не увидел его в речке. Когда-нибудь я захочу проследить путь, по которому он скатился, не исключено, что обнаружу неплохое месторождение. Должно быть, где-то поблизости, на боку самородка кварц. Кварцевые и сопутствующие золотые месторождения нередко бывают богатыми из-за того, как эти породы появились в пузырях из земной коры. Этот район вулканический, все эти горячие источники и прочее, — напомнил он своему гостю. — Иногда здесь случаются даже землетрясения.

— Значит, у тебя может быть своя золотая шахта?

Заливистый смех.

— Да. Ирония судьбы, не правда ли? Я заплатил обычную цену за землю для того, чтобы пасти скот, — и даже меньше из-за холмов. Последний владелец этого ранчо ругался, говоря, что его скот теряет каждый накопленный фунт, взбираясь наверх туда, где растет трава.

— Насколько богатым может оказаться твое месторождение?

Фостер пожал плечами.

— Кто знает? Но если бы я показал его некоторым парням, с которыми учился в горной школе, то многие вложили бы от десяти до двадцати миллионов. Как я уже говорил, это кварцевая формация. Люди делают огромные ставки на подобные месторождения. Сейчас цена золота снизилась, но, если извлекать из земли высококачественный металл, это дерьмо приносит более значительную выгоду, чем каменный уголь, понимаешь?

— Тогда почему бы тебе?..

— Потому что мне оно не нужно, да это к тому же безобразный процесс, и наблюдать за ним тяжело. Даже хуже, чем бурение для добычи нефти. После окончания бурения, когда скважина истощится, это место можно привести в божеский вид. Но шахту — никогда. Такое место останется навсегда глубоким шрамом на поверхности земли. Мышьяк проникает в подземные воды, и для их очистки потребуется масса времени. Как бы то ни было, перед тобой два красивых самородка в пластике, и, если мне когда-нибудь понадобятся деньги, я знаю, как поступить.

— А ты часто проверяешь речку?

— Всякий раз, когда хожу ловить рыбу, — здесь водится коричневая форель, видишь? — Фостер указал на большую рыбу, висящую на бревенчатой стене. — Каждый третий или четвертый раз я нахожу еще один самородок. По моему мнению, месторождение размыло относительно недавно, иначе его давно бы заметили. Черт побери, может быть, стоит проследить, откуда самородки попадают в речку, где их начало, но я просто дразню сам себя этими мыслями. Стоит ли беспокоиться? — заключил он. — В минуту слабости я могу пойти наперекор своим принципам. Впрочем, месторождение никуда не денется, правда?

Макс фыркнул.

— Это верно. У тебя есть еще самородки?

— Конечно. — Фостер встал, открыл ящик письменного стола и достал оттуда кожаный мешок. Марк подхватил его и удивился тяжести — почти десять фунтов.

Он развязал шнурок и вытащил самородок. Примерно с монету в пятьдесят центов, наполовину золото, наполовину кварц, но благодаря этому несовершенству он казался еще более красивым.

— Ты женат? — спросил Фостер.

— Да, двое детей.

— Тогда возьми его. Сделай кулон и подари жене на день рождения или когда-нибудь в другой день.

— Я не могу взять это. Он стоит пару тысяч долларов.

Фостер небрежно махнул рукой.

— Ничего не значит, только занимает место в моем столе. Почему бы не порадовать кого-то? К тому же, Марк, ты понимаешь. Мне кажется, ты действительно понимаешь.

«Да, — подумал Марк, — вот и завербованный. Что, если бы я сказал тебе, что существует способ, как избавиться от этих коричневых пятен?..»

Загадочный взгляд.

— Ты говоришь о каких-то организмах, которые съедают их, или что-то вроде этого?

Марк поднял голову.

— Нет, не совсем... — Насколько подробно может он рассказать Фостеру сейчас? Нужно быть очень осторожным. Ведь они встретились только в первый раз.

— Захватить авиалайнер — это не сложно, и это ваша задача. Затем надо лететь, чтобы мы могли оказать помощь, — сказал Попов своему хозяину.

— Куда лететь? — спросил хозяин.

— Ключ к успеху заключается в том, чтобы затеряться в потоке воздушного транспорта, не дать обнаружить себя радару, а также лететь так далеко, чтобы тебя не заметил истребитель, понятно? Тогда, если ты совершишь посадку в гостеприимном месте, и избавишься от экипажа самолета, перекрасить авиалайнер не представляет особой трудности. Он может быть уничтожен позднее, его можно даже разобрать на запчасти для продажи. Они могут легко затеряться на международном черном рынке, после замены нескольких идентификационных пластинок, — объяснил Попов. — Это не раз делали, как вамизвестно. Западные спецслужбы и полицейские агентства не особо про это говорят, разумеется.

— Но весь мир покрыт системами радаров, — возразил хозяин.

— Это верно, — согласился Попов, — но радиолокационные станции, контролирующие пассажирские авиалайнеры, их не видят. На экранах радаров появляются сигналы, отраженные от радиолокационных транспондеров, установленных на авиалайнерах. Только военные радары видят сами самолеты, а в какой африканской стране есть надежная сеть противовоздушной обороны? Кроме того, с помощью установки простого устройства радиопомех вы можете еще больше снизить возможность обнаружения. Ваше исчезновение не является проблемой, если вы доберетесь до международного аэропорта, мой друг. Это, — напомнил им Попов, — и есть трудная часть. А вот после того как вы исчезнете над Африкой, тогда выбор будет за вами. Страна назначения может быть выбрана по идеологическим соображениям или по финансовым. Вам решать. Я рекомендую первое, но и второе является возможным, — заключил Попов. — Африка еще не стала материком законности и честности, но там есть сотни аэропортов, способных обслуживать реактивные авиалайнеры.

— Мне жаль Эрнста, — негромко произнес хозяин.

— Эрнст был дураком! — возразила его подруга сердитым жестом. — Ему следовало ограбить банк поменьше. Вместо этого он выбрал банк в самой середине Берна. Ему, видите ли, хотелось сделать идеологическое заявление, — насмешливо сказала Петра Дортмунд. До сегодняшнего дня Попов знал ее только по имени и... по репутации. Она вполне могла быть в свое время привлекательной, даже очаровательной, но теперь ее когда-то белокурые волосы были окрашены в коричневый цвет, тонкое лицо стало суровым, щеки впалыми, а глаза окружены темными кругами. Ее нельзя было узнать, чем и объяснялось, что европейская полиция не смогла захватить Петру вместе с ее постоянным любовником, Гансом Фюрхтнером.

Фюрхтнер избрал другой путь. У него было сейчас добрых тридцать килограммов лишнего веса, его густые каштановые волосы или выпали, или он побрился наголо, а борода исчезла. Теперь он выглядел похожим на банкира, толстый и счастливый, больше не походил на преследуемого, серьезного, идейного коммуниста, каким он был в семидесятых и восьмидесятых годах, — по крайней мере внешне. Они жили в приличном доме в горах, недалеко от Мюнхена. Немногочисленные соседи считали их художниками — оба занимались живописью, увлечение, неизвестное полиции этой страны. Они даже иногда продавали свои картины в маленьких галереях, и вырученных денег было достаточно на пропитание, хотя не для того, чтобы поддерживать их образ жизни.

Они, должно быть, не сумели скрыться в убежищах прежней ГДР или Чехословакии, подумал Дмитрий Аркадьевич. Там они могли бы сойти с авиалайнера и ехать на машине в удобное, пусть не роскошное, жилище, покидать его, чтобы делать покупки в «специальных» магазинах, которые держали для местной партийной элиты. Их часто навещали серьезные спокойные офицеры спецслужб, снабжавшие террористов информацией, с помощью которой планировалась следующая операция. Фюрхтнер и Дортмунд провели несколько неплохих операций, лучшей из которых было похищение и допрос американского сержанта, обслуживающего артиллерийские снаряды с ядерными боеголовками, — эта операция была поручена им советским ГРУ. Удалось узнать многое, многое по-прежнему оставалось полезным, поскольку сержант оказался экспертом по американским системам безопасности PAL. Позднее его тело было обнаружено в покрытых снегами горах южной Баварии, он стал, по всей вероятности, жертвой ужасной транспортной катастрофы. Или так считали в ГРУ, основываясь на сообщениях своих агентов в штабе НАТО.

— Итак, что вы хотите знать? — спросила Петра.

— Электронные коды доступа к международной торговой системе.

— Значит, и вы превратились теперь в обычного вора? — поинтересовался Ганс, опережая Петру, с губ которой готова была сорваться какая-то колкость в адрес бывшего кагэбэшника.

— Мой спонсор — весьма необычный вор. Если мы хотим восстановить прогрессивную социалистическую альтернативу капитализму, нам требуется финансирование и возможность внедрить определенный фактор неуверенности в нервную систему капитализма, верно? — Попов сделал секундную паузу. — Вам известно, кто я. Вы знаете, где я служу. Неужели вы думаете, что я забыл свою родину? Что я отказался от своих убеждений? Мой отец воевал под Сталинградом и Курском. Он знал, что значит отступать и терпеть поражения — и тем не менее никогда не сдаваться! — в голосе Попова звучала уверенность. — Почему, вы думаете, я рискую здесь своей жизнью? Контрреволюционеры в Москве не одобрили бы мою миссию... но они не являются единственной политической силой в России!

— А-а-а, — заметила Петра фон Дортмунд. Ее лицо стало серьезным. — Значит, вы считаете, что не все потеряно?

— Неужели вы полагали, что поступательное движение человечества обойдется без поражений? Действительно, мы сошли со своего пути. Я сам видел это в КГБ — коррупция в высших эшелонах. Вот что победило нас, совсем не Запад! Будучи капитаном, я сам видел, как дочь Брежнева для своего приема в ознаменование свадьбы ограбила Зимний дворец. Будто она была великой княгиней Анастасией! Моей задачей в КГБ было учиться у Запада, узнавать их планы и секреты, однако наша номенклатура позаимствовала у них только коррупцию. Ну что ж, мы выучили этот урок гораздо лучше, чем вы думаете, друзья мои. Вы или коммунист, или не коммунист. Вы или верите в высокие идеалы, или не верите. Вы или действуете в соответствии с этими убеждениями, или нет.

— Вы хотите, чтобы мы отказались от многого, — заметил Ганс Фюрхтнер.

— Вас щедро вознаградят. Мой спонсор...

— А кто он? — спросила Петра.

— Этого я не могу сказать, — тихо ответил Попов. — Вы полагаете, что рискуете, находясь здесь? А как относительно меня? Что касается моего спонсора, то мой ответ — нет, вы не узнаете, кто он. Самым важным является оперативная безопасность. Вы ведь должны быть знакомы с этим, — напомнил им Попов. Как он и ожидал, они правильно восприняли его упрек. Эти два дурака по-настоящему верили в идеалы, как верил Эрнст Модель, хотя они были несколько умнее и намного более жестокие, как понял это несчастный американский сержант. Он, по всей вероятности, не верил в неизбежное, когда смотрел в по-прежнему прелестные голубые глаза Петры фон Дортмунд, наносившей удары молотком по различным частям его тела.

— Итак, Иосиф Андреевич, — сказал Ганс — они знали Попова по одному из его псевдонимов. В данном случае это был И.А. Серов. — Когда вы хотите, чтобы мы начали действовать?

— Как можно быстрее. Я позвоню вам через неделю, чтобы убедиться, что вы действительно готовы взяться за эту операцию и...

— Мы готовы, — заверила его Петра. — Нам нужно ее спланировать.

— Я позвоню через неделю, чтобы узнать запланированное вами время. Мне понадобится четыре дня, тогда я приведу в действие свою часть операции.

Есть и дополнительная трудность — время миссии зависит от местонахождения американского авианосца в Средиземном море. Вы не сможете осуществить свою операцию, если авианосец находится в западной части Средиземного моря, потому что в этом случае самолеты, базирующиеся на нем, смогут вас перехватить в воздухе.

Мы хотим, чтобы ваша миссия оказалась успешной. — Затем они обсудили размер суммы, которую им выплатят. Это оказалось несложным, потому что Ганс и Петра знали Попова по прежним временам и даже попросили его лично доставить деньги.

Через десять минут Попов обменялся с ними рукопожатиями и ушел. На этот раз он направил арендованный «БМВ» на юг, в сторону австрийской границы. Шоссе было пустым и ровным, местность вокруг великолепная, и Дмитрий Аркадьевич снова подумал о своих хозяевах. Единственной правдой, в которую он посвятил их, было то, что его отец был командиром танка, участником кровавых сражений под Сталинградом и Курском, и многое рассказал сыну о войне. В характере немцев было что-то странное, это Попов узнал из своего профессионального опыта, когда служил в Комитете государственной безопасности. Стоит дать им человека на коне, и они будут следовать за ним до самой смерти. Казалось, что немцы прямо-таки жаждут следовать за кем-то или за чем-то. Как странно. Но это отвечало его целям и целям его спонсора, так что если эти немцы хотят следовать за красным конем — мертвым красным конем, с улыбкой напомнил себе Попов и засмеялся, — ну что ж, тем хуже для них. Единственными невинными людьми, вовлеченными в эту операцию, окажутся банкиры, которых они попытаются похитить. Но они, по крайней мере, не будут подвергнуты пыткам, как это случилось с чернокожим американским сержантом. Попов сомневался, что Ганс и Петра продвинутся так далеко, хотя возможности австрийской полиции и армейских частей были для него почти неизвестны. Но он узнает об этом, вне всякого сомнения, так или иначе.

* * *

Было странным, как все функционировало. Группа-1 была сейчас дежурной, готовой покинуть Герефорд по первому же сигналу, тогда как Группа-2 была в запасе, но последняя проводила сложные упражнения, тогда как первая занималась лишь утренней физической тренировкой и рутинными снайперскими занятиями на стрельбище.

С технической точки зрения они беспокоились о возможности несчастного случая во время тренировки. Вдруг член группы нежданно-негаданно возьмет, да и получит травму или даже станет калекой, нарушив, таким образом, целостность оперативной группы в решающий момент.

Помощник главного моториста Мигуэль Чин относился к Группе-1, команде Питера Ковингтона. Его, бывшего «морского котика» американского флота, перевели из команды «Шесть» «морских котиков», базирующейся в Норфольке, в «Радугу». Сын испанской матери и отца-китайца, он, подобно Чавезу, вырос в восточном Лос-Анджелесе. Динг заметил его, когда Мигуэль курил сигару рядом со зданием Группы-1, и подошел к нему.

— Привет, чиф, — произнес Чавез с расстояния в десять футов.

— Старший чиф, — поправил его Чин. — Это подобно старшему сержанту в армии, сэр.

— Меня зовут Динг, «мано».

— Майк. — Чин протянул руку. Подобно Осо, он занимался атлетикой, и у него была репутация, что с таким крутым парнем лучше не связываться. Он был экспертом по всем видам оружия, а его рукопожатие показывало, что и голыми руками он способен оторвать человеку голову.

— Эти сигары вредны для твоей дыхалки, — заметил Динг.

— То же самое можно сказать и о том, чем мы зарабатываем на жизнь, Динг. Ты из какой части Лос-Анджелеса?

Динг сказал ему.

— Не шутишь? Черт возьми, я вырос в полумиле от тебя. Ты жил в районе, где правили «Бандидос».

— Только не говори мне...

Старший чиф кивнул.

— Точно, в банде «Пискадорес» до тех пор, пока не повзрослел. Судья предложил мне выбор: поступить в армию или отправиться в тюрьму, так что я пошел на пункт набора морских пехотинцев, но там мне отказали. Нежные кошечки, — проворчал Чин, выплевывая частицы табака от своей сигары. — Тогда я отправился на Великие озера, и меня сделали мотористом... — но потом я узнал про «морских котиков», и, видишь ли, это не такая плохая жизнь. Слышал, ты из Агентства?

— Начал службу в армии как Элевен-Браво. Совершил небольшое путешествие в Южную Америку, и это путешествие превратилось в сплошное дерьмо, зато в ходе этой операции я встретил нашего «Шесть», и он вроде как завербовал меня. С тех пор никогда не оглядывался назад.

— Агентство послало тебя учиться?

— Колледж Джона Мейсона, там я получил степень магистра по международным отношениям, — кивнул Чавез. — А ты?

— Да, это заметно. Степень бакалавра психологии, университет Старого Доминиона.

Доктор группы, Беллоу. Чертовски умный парень. Этот сукин сын словно читает твои мысли. У меня три его книги.

— Как тебе нравится работать с Ковингтоном?

— Отлично. Он был здесь и раньше. Умеет слушать. Заботливый парень. У него хорошая группа, но, как обычно, нечем заняться. Мне понравилось, как ты провел штурм банка, Чавез. Быстро и чисто. — Чин выпустил облако дыма в небо.

— Благодарю тебя, старший чиф.

— Чавез! — Из дверей вышел Питер Ковингтон. — Ты что, хочешь украсть моего лучшего солдата?

— Только что узнал, что мы выросли в нескольких кварталах друг от друга, Питер.

— Неужели? Просто удивительно, — заметил командир Группы-1.

— Гарри травмировал лодыжку этим утром. Ничего особенного, жует таблетки аспирина, — сказал своему боссу Чин. — Еще две недели назад он ударился о землю, когда соскальзывал по канату с вертушки, — добавил он для Чавеза.

Проклятые тренировочные упражнения, хотел добавить чиф, но промолчал. Все знали, что это серьезная проблема при такой работе. В «Радугу» отбирали людей по разным причинам, не последней из которых являлся дух соревнования, присущий этим людям. Они видели друг в друге соперника, соревновались между собой и потому выжимали из себя все. Это и стало причиной травм во время тренировочных упражнений — и чудо, что еще никто не оказался в базовом госпитале. Можно не сомневаться, скоро такое произойдет. Члены «Радуги» не могли отказаться от этой части своей жизни, подобно тому, как они не могли перестать дышать. Члены олимпийской команды вряд ли смотрели на соперничество более ответственно. Или ты лучший, или — никто. Вот почему каждый был в состоянии пробежать милю, всего на тридцать или сорок секунд уступая мировому рекорду, причем не в шиповках, а в сапогах. С абстрактной точки зрения в этом был определенный смысл. Половина секунды вполне могла означать разницу между жизнью и смертью в боевой ситуации — и даже хуже, не между жизнью и смертью одного из членов группы, но жизнью и смертью заложника, которого они поклялись спасать и защищать. Но подлинная ирония была в том, что дежурной группе не позволяли проводить тяжелые упражнения из-за опасения травм во время тренировки, и потому их готовность со временем слегка ослабевала — в данном случае из-за двух недель состояния непрерывной готовности. Группа-1 Ковингтона будет дежурной еще три дня, и затем, знал Чавез, придет его очередь.

— Я слышал, что тебе не нравится программа SWAT, — заметил далее Чин.

— Не то чтобы очень. Она хороша для планирования операций и тому подобного но для штурмов не слишком подходит.

— Мы пользовались ею в течение многих лет, — сказал Ковингтон. — Она гораздо лучше, чем была раньше.

— Я предпочитаю живые цели и снаряжение MILES, — настаивал Чавез. Он имел в виду тренировочную систему, которой часто пользовались военные в США, при ней каждый солдат имел на своем теле приемники лазеров.

— Она не так хороша на близком расстоянии. На большой дистанции действует значительно лучше, — проинформировал своего коллегу Питер.

— А я никогда и не применял эту систему вблизи, — признался Динг. — Но на практике, после того как мы сблизились с противником, все уже решено. Мои ребята никогда не промахиваются.

— Это верно, — согласился Ковингтон. В это мгновение они услышали резкий щелчок снайперской винтовки. Это снайперы «Радуги», стреляющие на дальнее расстояние, практиковались на тысячеярдовом стрельбище. В данный момент впереди всех был Гомер Джонстон, снайпер из Группы-2 Динга. У него кучность оказалась на одну восьмую дюйма меньше, чем у Сэма Хьюстона, лучшего снайпера Ковингтона. На расстоянии пятисот ярдов каждый из них мог попасть десятью пулями в двухдюймовый кружок, что было значительно меньше, чем человеческая голова. Несчастную мишень оба снайпера старались буквально взорвать своими пулями. Дело в том, что два промаха любого из стрелков «Радуги» за неделю тренировочных стрельб сами по себе являлись поразительными явлениями и обычно объяснялись тем, что неудачник споткнулся обо что-то на стрельбище. Но пока, разумеется, снайперы еще ни разу не промахнулись. Проблема с их миссией заключалась не в стрельбе, а в том, чтобы подобраться к цели достаточно близко — более того, им требовалось принять хорошо рассчитанное по времени решение передвинуться и застрелить преступников, а это большей частью зависело от доктора Поля Беллоу. Сами стрельбы, в которых они практиковались ежедневно, были, конечно, наиболее напряженной частью упражнения, но с технической и оперативной точек зрения являлись самой простой. В этом отношении все казалось неправильным и нарушающим здравый смысл, однако их действия сами по себе противоречили здравому смыслу.

— Есть что-нибудь на пульте предупреждения об опасности? — спросил Ковингтон.

— Я только что направлялся туда, Питер, но сомневаюсь. — Что бы ни думали преступники, намереваясь совершить какой-нибудь противозаконный акт где-то в Европе, они видели телевизионную передачу о происшедшем в Берне, и это заставляло их задуматься, полагали оба командира групп.

— Очень хорошо, Динг, мне нужно заняться канцелярской работой, — сказал Ковингтон, направляясь обратно в свое здание. Услышав это, Чин бросил сигару в бочку с песком и последовал примеру своего командира.

Чавез продолжал идти к штабному зданию, поднося руку к виску в ответ на приветствие часового у входа. Британцы салютуют как-то странно, подумал он. Внутри он увидел майора Беннетта, сидящего за столом дежурного.

— Привет, Сэм.

— Доброе утро, Динг. Хочешь кофе? — Офицер ВВС указал на кофеварку.

— Нет, спасибо. Что-нибудь происходит?

Майор отрицательно покачал головой.

— Все спокойно.

Основным источником сведений Беннетта о преступной деятельности были телепринтеры различных европейских служб новостей. Опыт показывал, что службы новостей предупреждали тех, кого интересовали проявления преступной активности, быстрее, чем сведения, поступающие по официальным каналам, которые обычно передавали информацию по кодированным факсам из американских или британских посольств по всей Европе. Поскольку этот источник сведений молчал, Беннетт работал над компьютеризированным списком известных террористов, просматривая фотографии и письменные отчеты о том, что было точно известно об этих людях (обычно не слишком много) и источниках подозрений (тоже немного).

— А это что? Кто это такой? — спросил Динг, указывая на экран компьютера.

— Новая игрушка, которой мы пользуемся. Получили недавно из ФБР. Она старит фотографии субъектов. Вот эта — Петра фон Дортмунд. У нас только две ее фотографии, обе сделаны почти пятнадцать лет назад. Так вот с помощью этого прибора я старю ее на пятнадцать лет, меняю также и цвет волос. Что хорошо у женщин, так это отсутствие бороды, — засмеялся Беннетт. — И они обычно слишком тщеславны, чтобы изменить внешность, подобно тому, как поступил наш друг Карлос. Вот у этой, посмотри на ее глаза.

— Не похожа на девушку, которую я подобрал бы в баре, — заметил Чавез.

— Да и в постели она вряд ли тебе понравится, Доминго, — послышался голос Кларка за их спинами. — Это впечатляющий материал, Сэм.

— Совершенно верно, сэр. Установил этот аппарат только сегодня утром. Нунэн передал его мне из отдела технических служб ФБР. Они изобрели его, чтобы помочь опознавать жертвы киднепинга через несколько лет, после того как они исчезли. Аппарат оказался весьма полезным для этого. Затем кому-то пришло в голову, что если он работает на детях, вырастающих во взрослых, то почему бы не попробовать его на взрослых людях. В начале этого года им удалось, с помощью процесса старения, арестовать грабителя банков, входящего в число десяти наиболее разыскиваемых преступников. Как бы то ни было, фройлейн фон Дортмунд выглядит сейчас, вероятно, вот так.

— А как зовут ее верного спутника?

— Ганс Фюрхтнер. — Беннетт поводил своей компьютерной мышкой, и на экране появилась фотография мужчины. — Боже мой, это, должно быть, взято из альбома выпускников его средней школы. — Затем он прочитал надпись, сопровождающую фотографию. — О'кей, любит пиво... так что добавим ему пятнадцать фунтов веса. — Спустя несколько секунд фотография изменилась. — Усы... борода... и снова появилось еще четыре фотографии Фюрхтнера.

— Эти двое, наверное, два сапога пара, — заметил Чавез, вспоминая свое досье об этих субъектах. Теперь у него в голове начали роиться мысли, и Чавез прошел к кабинету доктора Беллоу.

— Привет, док.

Беллоу оторвался от компьютера.

— Доброе утро, Динг. Чем могу помочь?

— Мы только что разглядывали фотографии двух террористов, Петры фон Дортмунд и Ганса Фюрхтнера. И у меня появился вопрос.

— Валяй.

— Насколько вероятно, что эти двое и теперь живут вместе?

Беллоу моргнул несколько раз, затем откинулся на спинку кресла.

— Это неплохой вопрос, совсем неплохой. Эти двое... Я сделал оценку их активных досье... по всей вероятности, они по-прежнему остались вместе. Объединяющим фактором является их политическая идеология, это важный фактор обязательств друг перед другом. Их система убеждений свела обоих вместе с самого начала, и в психологическом смысле они произнесли клятвы верности друг другу, как это делают сочетающиеся браком, перед тем как начали выполнять их в действительности, — осуществлять свою террористическую работу. Я вспоминаю, что их подозревают в похищении и убийстве американского солдата — помимо других преступлений, — а деятельность, подобная этой, создает прочную персональную связь.

— Но большинство таких людей, по вашему мнению, являются социопатами, — возразил Динг. — А социопаты не...

— Читаешь мои книги? — с улыбкой спросил Беллоу. — Ты когда-нибудь слышал о том, что, когда двое связывают себя брачными узами, они превращаются в одного человека?

— Да, слышал. Ну и что?

— Вот в случае вроде этого такое происходит на самом деле. Они социопаты, однако идеология придает их отклонению общий нравственный облик — и это делает его столь важным. По этой причине присоединение их к одной и той же идеологии превращает Петру и Ганса в одно существо, и потому их сопиопатические тенденции сливаются. Что касается этой пары, я бы подозревал относительно стабильную семейную жизнь. Меня не удивит, если они и на самом деле станут мужем и женой, хотя и не в церкви, — добавил он с улыбкой.

— Семейная жизнь... дети? Беллоу кивнул.

— Вполне возможно. Аборты запрещены в Германии, — по крайней мере в ее западной части, по-моему. Но захотят ли они иметь детей? Это хороший вопрос. Мне нужно подумать об этом.

— Я хотел бы узнать больше об этих людях. Как они мыслят, как смотрят на мир — все такое.

Беллоу снова улыбнулся, встал из кресла и подошел к книжному шкафу. Из него он достал одну из своих книг и бросил ее Чавезу.

— Почитай эту для начала. Это текст лекций, прочитанных в академии ФБР, и благодаря ему я приехал сюда несколько лет назад, чтобы прочитать курс лекций в SAS. Полагаю, что так я и попал в дело.

— Спасибо, док. — Чавез подкинул книгу на ладони, чувствуя ее вес, и направился к выходу. «Точка зрения разгневанного человека: внутреннее мышление террориста» был ее заголовок. Будет неплохо понять их немного лучше, хотя он и не сомневался, что лучший способ проникнуть в мозг террориста — это пулей десятимиллиметрового калибра и весом в 180 гранов, летящей с большой скоростью.

* * *

Попов не мог дать им номер телефона, по которому ему можно позвонить. Это противоречило его профессионализму. Даже «левый» номер мобильного телефона даст ключ полицейским агентствам — это еще опаснее сегодня, потому что тогда он оставит за собой электронный след, по которому кинется полиция. Поэтому он звонил им каждые несколько дней на их номер. Они не знали, как это происходит, хотя существовало немало способов провести звонок издалека через ряд аппаратов.

— Деньги у меня. Вы готовы?

— Ганс отправился туда, проверяет ситуацию, — ответила Петра. — Полагаю, что мы будем готовы через сорок восемь часов. А как дела у тебя?

— Все готово. Я позвоню вам через два дня, — сказал Попов, вешая трубку. Он вышел из телефонной кабины в международном аэропорту де Голля и направился к стоянке такси со своим атташе-кейсом в руке, который был почти полон банкнотами дойчмарок, каждая достоинством в сотню. Его раздражала смена валют на континенте. Было бы намного проще получить аналогичную сумму в евро, чем в разнообразных валютах Европы.

Глава 7 Финансы

Для европейца было необычным работать у себя в доме, но Остерманн поступал именно так. У него был большой «шлосс», принадлежавший раньше какому-то барону («шлосс» переводится как «замок», хотя в данном случае слово «дворец» было бы более подходящим) в тридцати километрах от Вены. Эрвин Остерманн любил свой «шлосс», он в точности соответствовал его положению в финансовом сообществе.

Это было жилище площадью в шесть тысяч квадратных метров, разделенных на три этажа, и оно находилось на территории в тысячу гектаров, причем большинство этой территории приходилось на склон горы, достаточно крутой, чтобы позволить ему кататься на лыжах зимой на собственном лыжном склоне. Летом он разрешал местным фермерам пускать туда на выпас овец и коз... что карикатурно напоминало времена Средневековья, когда крестьяне были зависимы от хозяина замка, а тот требовал, чтобы трава всегда была определенной высоты. Ну что ж, сейчас жизнь гораздо более демократична, не правда ли? Это даже давало герру Остерманну возможность платить меньше налогов, которые требовало левое правительство Австрии. В результате жизнь вокруг «шлосса» внешне казалась идиллически-пасторальной и респектабельной.

Его персональным автомобилем был «Мерседес»-стретч, — по сути дела, у него их было два. Кроме того, у Остерманна был «Порше», на котором он ездил в расположенную поблизости деревню в прекрасный «Gasthaus» для выпивки и ужина, когда чувствовал тягу к приключениям. Эрвин Остерманн был высоким мужчиной — метр восемьдесят шесть сантиметров, — с великолепными седыми волосами и подтянутой стройной фигурой. Он отлично смотрелся в седле одного из арабских жеребцов, — разумеется, разве можно жить в таком доме без конюшни. Или когда он проводил деловую конференцию, одевшись в костюм, сшитый в Италии или у одного из портных в английской Сэвилл Роу. В его офисе на втором этаже находилась обширная библиотека, принадлежавшая раньше бывшему владельцу и восьми предшественникам старинного рода, но теперь здесь светились экраны компьютеров, связанных с финансовыми рынками всего мира, выстроившиеся на специальной стойке, стоящей позади письменного стола.

После легкого завтрака он поднимался в свой офис, куда трое служащих — две женщины и один мужчина — приносили ему кофе, пирожные и снабжали информацией.

Комната была большой, и в ней могли разместиться не меньше двадцати гостей. На стенах из ореховых панелей были размещены полки с книгами, проданные Остерманну вместе со «шлоссом», и заголовки которых он так ни разу и не прочитал. Он читал только финансовые газеты, а не литературу, и в свободное время смотрел кинофильмы в личном кинозале в подвале — бывшем подвале для вина, превращенном в кинозал. Когда герр Остерманн садился за письменный стол, там лежал список людей, кто должен посетить его сегодня. Три банкира и два биржевых маклера вроде него, первые для того, чтобы обсудить условия займов, размещение которых он гарантировал, а вторые жаждали услышать его суждение о тенденциях финансовых рынков. Все это только увеличивало уже и без того глубокое и искреннее, врожденное уважение Остерманна к собственной персоне, и он любил играть роль радушного хозяина.

* * *

Попов спустился по трапу авиалайнера и вошел в терминал как обычный бизнесмен. В руке он держал свой кейс с кодовым замком и без единого металлического предмета внутри, чтобы оператор магнитометра не попросил его открыть кейс и таким образом обнаружить там бумажную валюту — террористы фактически усложнили воздушные рейсы для всех, подумал бывший офицер КГБ. Если бы кто-то додумался сделать сканеры багажа более сложными, достаточно надежными, чтобы сосчитать деньги внутри ручного багажа, например, это еще больше затруднило бы деловые операции для многих людей, включая его. Поездки на поездах такие скучные, подумал Попов.

Подготовка к операции продвигалась успешно. Ганс находился на положенном месте, сидел там и читал «Der Spiegel». На нем была заранее оговоренная коричневая кожаная куртка, и он увидел Дмитрия Аркадьевича с черным кейсом в левой руке, идущего по коридору вместе с другими пассажирами. Фюрхтнер допил свой кофе и пошел за ним, отставая примерно на двадцать метров, поворачивая налево, чтобы они прошли через разные выходы, пересекая гараж по различным пешеходным дорожкам. Попов позволил себе посмотреть налево и направо, сразу заметил Ганса и увидел, как он двигается. Фюрхтнер должен испытывать напряжение, знал Попов. Большинство людей, подобных Фюрхтнеру, были схвачены в результате предательства, и, хотя они знали Дмитрия и доверяли ему, предателями всегда были люди, которым доверяют, обстоятельство, известное любому тайному агенту в мире. И, хотя они знали Попова, они не могли читать его мысли, что, разумеется, было хорошо для Дмитрия. Он позволил себе спокойную улыбку, когда проходил через гараж, повернул налево, остановился, словно потеряв направление, и затем посмотрел вокруг в поисках признаков возможной слежки, затем двинулся дальше. Автомобиль Фюрхтнера стоял в дальнем углу на первом уровне, синий «Фольксваген»-гольф.

— Gruss Gott, — сказал он, опускаясь на переднее правое сиденье.

— Доброе утро, герр Серов, — ответил Фюрхтнер по-английски. Его язык был с американским произношением и почти без акцента. Он, должно быть, часто смотрит телевидение, подумал Дмитрий.

Русский набрал соответствующую комбинацию на замках кейса, поднял крышку и положил кейс на колени своего спутника.

— Вы увидите, что здесь все в порядке.

— Тяжелый, — заметил Фюрхтнер.

— Это большая сумма, — согласился Попов.

И тут в глазах немца промелькнуло подозрение. На мгновение это удивило русского, пока он не догадался о причине. КГБ никогда не был щедрым по отношению к своим агентам, но в этом атташе-кейсе было столько наличных денег, чтобы позволить двум людям жить в комфортных условиях в любой из нескольких африканских стран в течение нескольких лет. Ганс только что понял это, догадался Дмитрий, и тогда, как «исконная» часть немца хотела взять деньги, «умная» часть внезапно задалась вопросом, откуда взялись эти деньги. Лучше не давать ему времени на размышления, решил Дмитрий.

— Ах да, — тихо произнес Попов. — Как ты знаешь, многие мои коллеги только сделали вид, что перешли на сторону капитализма, для того чтобы выжить в новой политической атмосфере страны. Но мы по-прежнему представляем собой щит и меч партии, мой молодой друг. Это осталось неизменным. Ирония судьбы, я понимаю это, заключается в том, что теперь мы в состоянии более щедро компенсировать наших друзей за их службу. Оказывается, это дешевле, чем поддерживать существование тайных убежищ, которыми вы раньше пользовались. Лично мне это кажется забавным. Как бы то ни было, это ваша плата наличными, которую вы получаете заранее, еще до операции, в том количестве, которое вы указали.

— Danke, — произнес Ганс Фюрхтнер, заглядывая в глубину атташе-кейса, где лежали стопки денег, толщиной в десять сантиметров. Затем он приподнял кейс. — Он тяжелый.

— Это верно, — согласился Дмитрий Аркадьевич, — но могло быть хуже. Я мог бы расплатиться с вами золотыми слитками, — пошутил он, чтобы разрядить напряженную атмосферу, затем решил начать свою игру. — Слишком тяжелый, чтобы брать с собой на операцию?

— Вы правы, Иосиф Андреевич.

— Ну что ж, если хотите, я могу хранить для вас эти деньги и передать их после завершения миссии. Вы сами должны выбрать, хотя я не рекомендую этого.

— Почему? — спросил Ганс.

— Честно говоря, я нервничаю, когда путешествую с такой суммой денег. Это Запад, что, если меня ограбят? Я несу ответственность за эти деньги, — с жаром произнес он.

Фюрхтнеру это показалось очень забавным.

— Здесь, в Австрии, быть ограбленным на улице? Мой друг, эти капиталистические овцы предельно законопослушны.

— К тому же я даже не знаю, куда вы направляетесь, и, между нами, не хочу знать, по крайней мере сейчас.

— Центральная Африканская Республика является конечным пунктом. У нас там друг, который окончил университет Патриса Лумумбы еще в шестидесятых годах. Он торгует оружием и поставляет его прогрессивным элементам. Некоторое время мы будем жить у него, пока мы с Петрой не найдем подходящего жилища.

Они были очень храбрыми или очень глупыми, выбрав эту страну, подумал Попов. Еще не так давно ее называли Центральной Африканской Империей, и правил ею «император Бокасса I», бывший сержант французских колониальных войск, размещенных когда-то в этой маленькой бедной стране. Бокасса прошел по трупам к вершине власти, подобно многим другим африканским главам государств, перед тем как умереть, — что само по себе кажется поразительным, — естественной смертью, — по крайней мере, так писали в газетах; но ведь никогда нельзя быть уверенным, правда? Страна, которую Бокасса оставил после себя, добывала в небольшом количестве алмазы и была с экономической точки зрения потенциально более богатой, чем в действительности. Но кто сказал, что им когда-нибудь удастся добраться туда?

— Ну вот, мой друг, тебе решать, — сказал Попов, похлопывая по атташе-кейсу, все еще лежащему на коленях Фюрхтнера.

Немец обдумывал решение еще с полминуты.

— Я видел деньги, — сказал он наконец к полному восторгу Дмитрия Аркадьевича. Фюрхтнер поднял пачку тысячных банкнот и перелистал их как пачку игральных карт, перед тем как положить обратно. Далее он написал записку и положил ее внутрь кейса.

— Вот имя. Мы будем с ним, начиная... с позднего вечера, полагаю. На твоем конце все готово?

— Американский авианосец находится в восточной части Средиземного моря. Ливия позволит вашему авиалайнеру пролететь над ее территорией без помех, но не допустит пролета любых военных самолетов НАТО, преследующих вас. Вместо этого их военно-воздушные силы обеспечат прикрытие и потеряют вас из-за ухудшившихся метеорологических условий. Давление со стороны прессы и дипломатов сейчас имеет больше силы, чем раньше.

— Мы все обдумали, — заверил его Ганс.

Попов задумался на несколько секунд. Но он будет удивлен, если они сумеют даже подняться на борт самолета, не говоря уже о том, чтобы прилететь на нем в Африку. Проблема с «миссиями» вроде этой заключалась в том, что, как бы тщательно ни было отработано большинство ее деталей, эта цепь будет определенно не прочнее ее самого слабого звена, а прочность этого звена слишком часто определялась другими людьми или случайностью, что было еще хуже. Ганс и Петра верили в свою политическую философию, и подобно тому, как раньше люди настолько верили в свои религиозные убеждения, что шли на самый абсурдный риск, они делают вид, что планируют эту «миссию». При этом они полагались на свои ограниченные возможности — и, если называть вещи своими именами, их единственным ресурсом было стремление подвергнуть мир жестокому насилию. Многие люди поступали таким же образом, заменяя надежду ожиданием и знание — верой. Они готовы действовать наугад, полагаясь на случайный шанс, — один из своих смертельных врагов, тогда как настоящий профессионал примет все меры, чтобы полностью устранить его.

Таким образом, структура их веры была, по сути дела, попыткой действовать вслепую или, возможно, мчаться вперед в шорах, что лишало этих двух немцев всякой возможности объективно смотреть на проходящий мимо мир, к которому они отказывались приспосабливаться. Но для Попова реальным смыслом этого была их готовность доверить ему деньги. Сам Дмитрий Аркадьевич вполне успешно приспособился к изменившимся обстоятельствам.

— Ты уверен в этом, мой друг?

— Да, уверен. — Фюрхтнер закрыл кейс, набрал комбинацию на замках и положил его на колени Попова. Русский принял на себя ответственность с надлежащей серьезностью.

— Я буду бдительно охранять их. — По всему пути к моему банку в Берне. Затем он протянул руку: — Желаю удачи и прошу быть осторожными.

— Danke. Мы добудем информацию, которая тебе нужна.

— Мой наниматель очень в ней нуждается, Ганс. Мы полагаемся на тебя. — Дмитрий вышел из машины и пошел обратно в направлении терминала, где он возьмет такси и поедет в свой отель. Интересно, когда Ганс и Петра начнут действовать? Может быть, уже сегодня? Нет, подумал он, ведь они считают себя профессионалами. Молодые идиоты.

* * *

Сержант первого класса Гомер Джонстон вынул затвор из винтовки и осмотрел нарезку внутри ствола. Десять выстрелов несколько загрязнили ее, но мало, и в стволе перед патронником он не заметил следов эрозии. Их и не следовало ожидать до тех пор, пока он не сделает примерно тысячу выстрелов, а пока через канал ствола прошло всего пятьсот сорок пуль. И тем не менее через неделю ему придется начать пользоваться оптико-волоконным прибором для проверки нарезки, потому что семимиллиметровый патрон «ремингтон магнум» создавал высокую температуру при стрельбе, а излишне высокая температура сжигала ствол немного быстрее, чем ему хотелось. Через несколько месяцев ему придется заменить ствол, утомительное и достаточно сложное дело даже для такого искусного оружейного мастера, как он. Трудность заключается в необходимости точно совместить ствол со ствольной коробкой, после чего потребуется примерно пятьдесят выстрелов на стрельбище с известной дистанцией, чтобы убедиться, что выстрелы попадают в цель с нужной точностью. Но это пока в будущем. Джонстон побрызгал на мягкую тряпочку небольшое количество состава, удаляющего нагар, и шомполом прогнал тряпку через ствол. Тряпка вернулась обратно грязной. Он снял ее с шомпола и повторил процесс шесть раз до тех пор, пока последняя тряпочка не вернулась совершенно чистой. Следующей тряпкой он высушил нарезку исключительного по качеству ствола «Харт», хотя состав «Брейк-фри» и оставил тончайший — толщиной не более одной молекулы — слой силикона на стали, который защищал ее от коррозии, не меняя микроскопические допуски ствола. Закончив работу, удовлетворенный снайпер вставил обратно затвор, вдвинув его в пустой патронник с окончательным актом спуска бойка, что разрядило винтовку, когда затвор оказался в надлежащем положении.

Он любил свою винтовку, хотя удивлялся тому, что никак не назвал ее. Созданная техниками, делающими снайперские винтовки для Секретной службы США, семимиллиметровая «ремингтон магнум». Ее ствольная коробка изготовлена для спортивных соревнований по стрельбе, она была оснащена исключительным по качеству стволом «Харт» и десятикратным телескопическим прицелом «Леопольд Голд Ринг». Все это размещено на безобразном прикладе из кевлара — дерево было бы гораздо красивее, но оно со временем коробилось, тогда как кевлар был мертвым пластиком, химически инертным и не поддающимся воздействию ни сырости, ни времени. Придет время, и кто-нибудь спроектирует лазерное оружие, думал Джонстон, и, возможно, тогда это повысит точность этой винтовки, изготовленной вручную. Но пока ничто не способно на подобную точность. На расстояние в тысячу ярдов он мог попасть тремя последовательными выстрелами в круг диаметром четыре дюйма — для этого требовалась не только винтовка. Это означало, что необходимо принимать во внимание силу и направление ветра, чтобы компенсировать отклонение пули. Для этого также требовалось контролировать дыхание и нажим пальца на двойной спусковой крючок с тягой в два с половиной фунта. Закончив чистку винтовки, Джонстон поднял ее и отнес на место в оружейной камере, где поддерживалась постоянная температура и влажность, и бережно поставил винтовку в отведенное ей гнездо. Затем он вернулся в казарму. Мишень, в которую он стрелял, лежала на письменном столе.

Гомер Джонстон поднял ее. Он выстрелил три патрона на расстояние четыреста метров, три на пятьсот, два на семьсот и последние два на девятьсот метров. Все десять пуль попали в силуэт головы на мишени, что означало мгновенную смерть от всех десяти при попадании в голову живого человека. Он стрелял только теми патронами, которые снаряжал сам: пули «сьерра» весом 175 гранов с выемкой в головной части и обтекаемой хвостовой, выстреливаемыми из ствола зарядом в 63,5 грана бездымного пороха IMR 4350, что, по его мнению, было лучшей комбинацией для этой винтовки. Пуля пролетала до цели на расстоянии 1000 ярдов за 1,9 секунды. Ужасно долго, особенно при стрельбе по движущейся цели, думал сержант Джонстон, но изменить это было невозможно. Чья-то рука опустилась на его плечо.

— Гомер, — произнес знакомый голос.

— Да, Дитер, — ответил Джонстон, не отрывая взгляда от мишени. Он был полностью сконцентрирован на происходящее в его зоне. Жаль, что сейчас не охотничий сезон.

— Сегодня ты стрелял лучше меня. Тебе повезло с ветром. — Любимое оправдание Вебера. Для европейца он разбирался в оружии очень хорошо. Это было все, что можно сказать о нем.

— Я все твержу тебе, что полуавтоматический механизм не посылает пулю в головную мишень как надо. — Оба выстрела Вебера на расстояние 900 метров были не очень, едва задели край мишени. Они нанесли бы человеку тяжелую рану, но не убили его мгновенно, хотя их засчитали как попадания. Джонстон был лучшим снайпером в «Радуге», даже превосходил Хьюстона в хороший день примерно на половину толщины волоска на женском лобке, признался себе Гомер.

— Мне хочется сделать свой второй выстрел быстрее тебя, — сказал Вебер. И это закончило их спор. Солдаты были такими же преданными своему оружию, как своей религии. Немец намного превосходил Джонстона в скорости стрельбы, стреляя из своего безобразного снайперского «вальтера», но его винтовка не обладала точностью, присущей винтовкам со скользящим затвором, и к тому же немец пользовался патронами с меньшей скоростью. Оба снайпера уже много раз обсуждали этот вопрос за кружкой пива, и ни один не отступал от своей точки зрения.

Как бы то ни было, Вебер похлопал по своей кобуре.

— А как насчет пистолета, Гомер?

— Хорошо. — Американец встал. — Почему бы и нет? — Пистолеты не были серьезным оружием для серьезной работы, но с ними можно позабавиться, и к тому же за патроны здесь не нужно платить. Вебер стрелял из пистолета примерно на один процент лучшеДжонстона. По пути к стрельбищу они прошли мимо Чавеза, Прайса и остальных, возвращающихся со своими «МР-10», перешучиваясь друг с другом. Очевидно, сегодня у всех был удачный день на стрельбище.

— Разумеется, — фыркнул Вебер, — каждый умеет стрелять с пяти метров!

— Доброе утро, Роберт, — поздоровался Гомер со смотрителем стрельбища. — Ты не поставишь нам мишени Q?

— Обязательно, сержант Джонстон, — ответил Дэйв Вудс, вынимая две мишени американского образца, — их называли Q потому, что эта буква была на месте, где у человека находится сердце. Затем он взял третью мишень для себя. Сержант с роскошными усами из полка военной полиции британской армии, он сам отлично стрелял из своего девятимиллиметрового «браунинга». Мотор плавно спустил к десятиметровой отметке три мишени, прикрепленные зажимами, где они повернулись боком, пока три сержанта надевали защитные наушники. Строго говоря, Вудс был инструктором по стрельбе из пистолета, однако качество стрелков в Герефорде сделало его работу крайне скучной, и в результате он сам расстреливал почти тысячу патронов в неделю, совершенствуя собственное мастерство. Все знали, что он стреляет вместе со стрелками «Радуги» и часто вызывает их на дружеские соревнования. Результаты нередко оказывались ошеломляющими — инструктор стрелял не лучше многих. Вудс придерживался традиционных правил и стрелял, держа пистолет в одной руке, так же как Вебер, хотя Джонстон предпочитал стрельбу из стойки Вивера. Мишени повернулись к ним без предупреждения, и три пистолета выплюнули поток пуль в их сторону.

* * *

Дом Эрвина Остерманна поистине великолепен, в десятый раз подумал Ганс Фюрхтнер, именно такой грандиозный дворец должен быть у высокомерного классового врага. Их с Петрой исследования не обнаружили аристократического происхождения теперешнего владельца «шлосса», но Остерманн, несомненно, считает себя аристократом. Пока считает, подумал Ганс, поворачивая на двухкилометровую подъездную аллею из коричневого гравия и проезжая мимо аккуратно подстриженных садов и кустов, выстроенных с геометрической точностью рабочими, которых сейчас нигде не было видно. Подъезжая поближе к дворцу, он остановил арендованный «Мерседес» и повернулся направо, словно в поисках места для парковки. Проезжая вокруг тыльной части дворца, Ганс увидел вертолет «Сикорски S-76B», которым они воспользуются позднее, стоящий на обычной асфальтовой площадке с накрашенным на ней желтым кругом. Отлично. Фюрхтнер продолжал объезжать вокруг дворца и поставил машину перед ним, в пятидесяти метрах от главного входа.

— Ты готова, Петра?

— Ja, — прозвучал ее ответ, произнесенный напряженным голосом. Прошло много лет с тех пор, когда они проводили операцию, и ее непосредственная реальность отличалась от планирования, когда они провели неделю, рассматривая схемы и диаграммы. Были вещи, в которых они не были уверены, например, точное количество слуг в здании. Они пошли к входной двери, когда машина для доставки цветов подъехала к дому почти одновременно с ними. Дверцы открылись, и вышли двое мужчин, оба с большими коробками в руках. Один махнул рукой Гансу и Петре, приглашая их подняться по ступенькам, что они и сделали. Ганс нажал на кнопку звонка, и через мгновение дверь открылась.

— Guten Tag, — сказал Ганс. — У нас назначена встреча с герром Остерманном.

— Ваше имя?

— Бауэр, — ответил Фюрхтнер, — Ганс Бауэр.

— Доставка цветов, — произнес один из мужчин.

— Заходите, пожалуйста. Я сообщу герру Остерманну, — сказал дворецкий, или как называется его должность.

— Danke, — ответил Фюрхтнер, делая знак Петре проходить первой через изысканно украшенную дверь. Мужчины с коробками последовали за ними. Дворецкий закрыл дверь и повернулся к стоящему на столике телефону. Он поднял трубку, начал нажимать на кнопки и внезапно остановился.

— Почему бы вам не проводить нас наверх? — спросила Петра. В руке она держала пистолет, направленный в лицо дворецкого.

— Что это?

— Это, — с теплой улыбкой ответила Петра, — и есть назначенная встреча. — У нее в руке был автоматический пистолет «вальтер» тридцать восьмого калибра.

Дворецкий нервно проглотил слюну, когда увидел, что мужчины открыли свои коробки и достали из них легкие автоматы, которые они зарядили прямо перед его глазами. Прошло несколько секунд, и в двери вошли еще двое молодых мужчин, вооруженных такими же автоматами.

Фюрхтнер не обратил внимания на пришедших мужчин и сделал несколько шагов, чтобы оглядеться вокруг. Они находились в большом вестибюле, на его высоких, четырехметровых стенах висят картины. Поздний Ренессанс, подумал он, здесь работали известные мастера, но не знаменитости, большие картины, изображающие сцены из семейной жизни, в позолоченных резных рамах, которые по-своему впечатляли сильнее, чем сами картины. Пол был из белого мрамора с черными вставками в виде бриллиантов по швам, мебель, также большей частью позолоченная и похожая на французскую. Однако особого внимания заслуживало то обстоятельство, что он не увидел других слуг, хотя издалека доносилось жужжание пылесоса. Фюрхтнер протянул руку в сторону двух мужчин, пришедших последними, и указал им на западную часть первого этажа. Там находилась кухня и, несомненно, люди, которых нужно контролировать.

— Где герр Остерманн? — спросила Петра.

— Его нет здесь, он...

Результатом стало движение ее пистолета, уткнувшегося дворецкому прямо в рот.

— Его автомобили и вертолет здесь. А теперь скажи мне, где он?

— В библиотеке, на втором этаже.

— Gut. Проводи нас к нему, — приказала она. Дворецкий впервые посмотрел ей в глаза и увидел в них гораздо более пугающее выражение, чем вид пистолета в ее руке. Он кивнул и повернулся к центральной лестнице.

Она тоже была позолоченной, с роскошным красным ковром, прижатым бронзовыми прутьями. Лестница, по которой они поднимались, элегантно поворачивала направо, по мере того как приближался второй этаж. Остерманн был богатым человеком, воплощением капитализма, составившим огромное состояние, торгуя акциями различных промышленных концернов. При этом он не владел ни одним из них, находясь в тени, подумала Петра, Spinne, паук, а здесь находился центр его паутины, они вошли в нее по своей воле, и теперь паук узнает кое-что новое относительно паутин и ловушек.

Вдоль лестницы протянулся еще ряд картин, увидела она, гораздо больших, чем ей попадались раньше, — картины мужчин, по-видимому, тех мужчин, которые построили это массивное строение и жили в нем, этом монументе жадности и эксплуатации. Она уже ненавидела его собственника, живущего так хорошо, так роскошно, открыто заявляя, что он лучше всех остальных, пока он наживал свое богатство и эксплуатировал обычных рабочих. На стене верхней площадки висел огромный портрет самого императора Франца-Иосифа, написанный масляными красками, последнего в его жалкой династии, который умер всего несколькими годами раньше даже более ненавистных Романовых. Дворецкий, этот прислужник отвратительного паука, повернул направо и ввел их по широкому коридору в комнату без дверей. Там было три человека, мужчина и две женщины, одетые лучше дворецкого и работающие за компьютерами.

— Это герр Бауэр, — дрожащим голосом произнес дворецкий. — Он хочет видеть герра Остерманна.

— Вы договорились о встрече с герром Остерманном? — спросил старший секретарь.

— Отведите нас к нему прямо сейчас, — заявила Петра. Затем она показала пистолет, и все три человека в комнате прекратили свои занятия и уставились на незваных гостей с открытыми ртами и бледными лицами.

Дом Остерманна построили несколько сотен лет назад, но он все-таки не был данью прошлому. Секретаря-мужчину, которого в Америке называли бы исполнительным секретарем, звали Герхардт Денглер. Под краем его письменного стола находилась кнопка тревоги. Он нажал на нее сильно и долго, пока смотрел на гостей. Отсюда провода вели к центральной тревожной панели «шлосса» и далее к компании, принимающей сигналы тревоги. В двадцати километрах отсюда служащие центральной станции мгновенно отреагировали на звонок и мигающую лампочку и тут же сообщили о тревоге в отделение Staatspolizei. После этого один из них позвонил в «шлосс», чтобы там подтвердили тревогу.

— Можно ответить на звонок? — спросил Герхардт у Петры, которая, по-видимому, руководила налетом. Она кивнула, и секретарь поднял трубку.

— Офис герра Остерманна.

* * *

— Hier ist Traudl, — сказала секретарша компании.

— Guten Tag, Traudl. Hier ist Gerhardt, — ответил исполнительный секретарь. — Вы звоните относительно кобылы? — Это была условная фраза, означающая серьезные неприятности.

— Да, когда вы думаете, она ожеребится? — продолжала секретарша, стараясь защитить человека на другом конце провода, если кто-то слушает на линии.

— Через несколько недель, по крайней мере. Мы сообщим вам, когда наступит время, — коротко ответил он, глядя на Петру и ее пистолет.

— Danke, Герхардт. Wiedersehen. — С этими словами она положила трубку и сделала знак старшему своей бригады.

* * *

— Звонили относительно лошадей — объяснил он Петре. — У нас жеребая кобыла, и она...

— Молчать, — негромко сказала Петра, делая знак Гансу приблизиться к двойным дверям, ведущим в кабинет Остерманна. Пока все идет хорошо, подумала она. У нее были даже основания для улыбки. Остерманн находился за этими двойными дверями, занимаясь работой, которую он делал, как если бы все было в порядке, тогда как они решили, что это не так. Ну что ж, пришло время для него понять, что происходит на самом деле. Она указала на исполнительного секретаря. — Вас зовут...

— Денглер, — ответил мужчина. — Герхардт Денглер.

— Проводите нас в кабинет, герр Денглер, — предложила с какой-то странной «детской» интонацией в голосе.

Герхардт встал из-за стола и медленно пошел к двойным дверям, опустив голову, его движения скованные, словно колени были искусственными. Дортмунд и Фюрхтнер знали, что так действует на людей вид угрожающего им оружия. Секретарь повернул ручки и толкнул двери, открыв перед ними кабинет Остерманна.

Письменный стол был огромным, позолоченным, как все остальное в здании, и стоял на гигантском красном ковре. Эрвин Остерманн сидел спиной к ним, наклонив голову и разглядывая компьютерный дисплей.

— Герр Остерманн? — сказал Денглер.

— Да, Герхардт? — был ответ, произнесенный ровным голосом, и, когда никто ему не ответил, он повернулся в своем вращающемся кресле.

— Что это такое? — спросил он, его голубые глаза внезапно расширились при виде гостей и стали еще более широкими, когда он увидел пистолеты. — Кто...

— Мы — командиры Фракции Красных Рабочих, — сообщил маклеру Фюрхтнер. — А вы — наш пленник.

— Но — что происходит?

— Вы отправитесь с нами путешествовать. Если будете вести себя хорошо, вам никто не причинит вреда. Если нет, вы и все остальные будете убиты. Вам это понятно? — спросила Петра. Для большей ясности она снова направила пистолет на голову Денглера.

То, что последовало дальше, могло быть сценарием для кинофильма. Голова Остерманна резко повернулась налево и направо, глядя на что-то, возможно, ожидая какую-то помощь, которую не обнаружил. Затем снова посмотрел на Ганса и Петру, и его лицо исказилось, потрясенное, словно он не верил происходящему. Это не могло случиться с ним. Не здесь, не в его собственном кабинете. Далее последовало категорическое отрицание фактов, которые он видел перед собой... и затем наконец пришел страх. Весь процесс продолжался пять или шесть секунд. Такое происходит всегда. Она видела это раньше и поняла, что успела забыть, какое удовольствие доставляет такое зрелище. Руки Остерманна сжались в кулаки на кожаной поверхности стола, затем расслабились — он понял свое бессилие. Скоро начнется дрожь, это будет зависеть от его храбрости. Петра не ожидала от него особой храбрости. Он выглядел высоким, даже сидя за письменным столом, — худощавый, с царственной внешностью, в белой накрахмаленной рубашке с полосатым галстуком. Костюм был явно дорогим, из итальянского шелка и, вероятно, специально сшит для него. Под столом будут туфли, сделанные по заказу и начищенные слугой. Позади него Петра увидела строчки данных, поднимающихся вверх по экрану компьютера. Здесь Остерманн сидел в центре своей паутины, и всего минуту назад он чувствовал себя совершенно спокойным, непобедимым, хозяином своей судьбы, двигая деньги по всему миру, увеличивая свое состояние. А пока, на некоторое время, этого не будет — возможно, даже навсегда, хотя Петра не собиралась говорить об этом ему до самой последней секунды, — намного лучше, когда видишь неожиданный шок и ужас на его царственном лице, за мгновение перед тем, как глаза станут пустыми и лишенными всякого выражения.

Она успела забыть, как это происходит, поняла Петра, забыть обо всем наслаждении при ощущении могущества, которое держала в руках. Каким образом она жила столько времени, не пользуясь им?

Первый полицейский автомобиль, прибывший на сцену преступления, до этого находился всего в пяти километрах перед тем, как получил вызов по радио. Для того чтобы развернуться на шоссе и устремиться к «шлоссу», водителю потребовалось всего три минуты, и теперь он стоял за деревом, почти целиком скрытый от дома.

— Вижу автомобиль и пикап для доставки цветов, — доложил полицейский своему капитану, начальнику отделения. — Никакого движения. В данный момент больше ничего.

— Очень хорошо, — ответил капитан. — Не предпринимай никаких действий и немедленно докладывай мне о любых переменах. Я буду на месте через пять минут.

— Все понял. Конец связи.

Капитан повесил микрофон. Он сам поехал к месту преступления, один в своем автомобиле «Ауди», оснащенном рацией. Однажды он встречался с Остерманном, на каком-то официальном приеме в Вене. Они всего лишь обменялись рукопожатиями и несколькими ничего не значащими словами, но капитан знал, как выглядит финансист, и был знаком с его репутацией богатого человека, защитника гражданских прав, и особенно щедрого покровителя оперы... и детской больницы... Да, именно это и было поводом для приема в мэрии. Остерманн овдовел пять лет назад, потерял жену, у которой был рак яичников. Теперь ходят слухи, что у него появился новый интерес в жизни по имени Урсула фон Принце, прелестная темноволосая женщина из старинной семьи. Это было странным для Остерманна. Он жил подобно аристократу, но сам родился в бедной семье. Его отец был инженером, фактически машинистом на государственной железной дороге. И поэтому некоторые потомки старых аристократических семей глядели на него свысока, и, чтобы решить эту проблему, он заплатил за общественное признание своей благотворительной деятельностью и регулярным посещением оперы. Несмотря на величие «шлосса», жил он относительно умеренно, редко устраивал роскошные приемы. Тихий и, как о нем говорили, весьма интеллигентный человек. Но теперь, по сообщению компании, принимавшей сигналы тревоги, в его дом вторглись незваные гости, сказал себе капитан Вилли Альтмарк, поворачивая к «шлоссу» и видя его перед собой. Огромное здание, пожалуй, четыреста квадратных метров аккуратно подстриженной травы газона отделяли его от ближайших деревьев. Это плохо. Будет очень трудно незаметно приблизиться к дому. Он поставил свой «Ауди» рядом с автомобилем, на котором было написано «Polizei», и вышел из машины, взяв с собой бинокль.

— Капитан, — сказал первый полицейский вместо приветствия.

— Ты что-нибудь заметил?

— Никаких движений. Не шевельнулась даже занавеска.

Альтмарк потратил минуту, чтобы внимательно осмотреть здание, затем поднес ко рту микрофон рации, чтобы приказать всем патрулям, находящимся в пути, прибыть к «шлоссу» тихо и медленно, чтобы не встревожить преступников, находящихся внутри.

И тут он услышал вызов от своего начальника, интересующегося его оценкой ситуации.

— Это, скорее всего, работа для военных, — ответил капитан Альтмарк. — В данный момент нам ничего не известно. Я вижу пикап и автомобиль, которые стоят недалеко от главного входа. Ничего больше. Нет даже садовников. Абсолютно ничего. Но мне видны только две стены здания, и я не знаю, что может происходить позади него. Установлю окружение по периметру, как только прибудут дополнительные патрули.

— Ja. Прими меры, чтобы никто нас не заметил, — приказал капитану комиссар полиции, в чем не было никакой необходимости.

— Да, конечно.

* * *

В своем кабинете Остерманн еще не успел встать с кресла. На мгновение он закрыл глаза, благодаря бога, что Урсула сейчас в Лондоне, прилетела туда на частном реактивном самолете за покупками и для того, чтобы встретиться с английскими друзьями. Остерманн надеялся прилететь к ней завтра, и теперь он сомневался, увидит ли снова свою невесту. Дважды к нему обращались консультанты по безопасности, британец и австриец. Британец прочел ему лекцию про неизбежную опасность, которой подвергается такой богатый человек, и сказал ему, что за небольшую сумму, меньше, чем пятьсот тысяч фунтов стерлингов в год, он может значительно улучшить свою личную безопасность. Британец объяснил, что все его сотрудники являются ветеранами SAS; у австрийца работали охранниками бывшие сотрудники германской GCG-9. Однако Остерманн не видел необходимости нанимать вооруженных командос, которые будут находиться у него за спиной, словно он глава государства, куда бы он ни пошел, занимая место и действуя подобно... подобно телохранителям, сказал себе он. Будучи биржевым маклером, занимающимся торговлей акциями, товарами и международными валютами ему не раз приходилось упускать выгодные сделки, но это...

— Что вам нужно от меня?

— Мы хотим получить ваши личные коды доступа к международной торговой сети, — сказал ему Фюрхтнер. Он с удивлением увидел озадаченное выражение на лице Остерманна.

— Что вы имеете в виду?

— Компьютерные коды, которые информируют вас о происходящем в торговой сети.

— Но эти коды уже давно являются общественным достоянием. Их может получить кто угодно.

— Да, несомненно. Именно поэтому у всех есть дома, подобные вашему, — заставила себя произнести Петра с насмешливой улыбкой.

— Herr Остерманн, — терпеливо сказал Фюрхтнер. — Нам известно о существовании специальной сети, которая информирует людей, подобных вам, для того чтобы вы могли воспользоваться особенно выгодными обстоятельствами на международном рынке и получать огромные прибыли. Неужели вы считаете нас дураками?

Страх, появившийся на лице финансиста, только позабавил двух гостей. Да, они знают, что он скрывает от них, и понимают, что могут заставить его передать им эту информацию. Его мысли отчетливо читались на его лице.

О, боже мой, они думают, что у меня есть доступ к чему-то, чего не существует, и я никогда не сумею убедить их в обратном.

— Мы знаем, как действуют люди, подобные вам, — заверила Петра, сразу подтвердив его опасения. — Как вы, капиталисты, делитесь информацией и манипулируете «свободными» рабочими для достижения своих алчных целей. Так вот вы поделитесь ею с нами или умрете вместе с вашими лакеями. — Она махнула пистолетом в сторону приемной.

— Да, я понимаю вас. — Лицо Остерманна было бледным, белее его рубашки, сшитой фирмой «Тернбилл и Ассер». Он повернул голову в сторону приемной. Там Остерманн увидел Герхардта Денглера, положившего руки на поверхность стола. Где-то на его столе должна находиться кнопка тревоги? Остерманн не мог вспомнить, так быстро через его голову проносилась лавина данных, которые жестоко прервали его день.

* * *

Первое, что сделали полицейские, — таков был порядок их действий, — это проверили номерные знаки автомобилей, стоящих у парадного входа. «Мерседес» они узнали сразу, был арендован. Номерные знаки на грузовике были украдены два дня назад.

Группа детективов немедленно отправится в агентство, где был арендован «Мерседес», чтобы узнать все, чем там располагают. Далее позвонили одному из деловых партнеров Herra Остерманна. Полиции нужно было выяснить, сколько домашних слуг и обслуживающего персонала может находиться в «шлоссе» вместе с его хозяином. На это, решил капитан Альтмарк, потребуется около часа. Теперь под его командой были еще три полицейских автомобиля. Один из них объехал всю усадьбу, для того чтобы двое полицейских могли оставить машину и приблизиться к «шлоссу» с тыльной его части пешком. Через двадцать минут после прибытия на место преступления капитан уже установил окружение по периметру. У Остерманна есть вертолет, находящийся позади дома, — это было первое, что он узнал. Изготовленный в Америке «Сикорски S-76B», с экипажем из двух пилотов и способный нести максимум тринадцать пассажиров, — эти сведения позволили ему составить представление о том, какое максимальное количество заложников и угрожающих им преступников может улететь на вертолете. Он стоял на посадочной площадке в двухстах метрах от дома. Альтмарк запомнил это. Преступники, несомненно, захотят воспользоваться вертолетом, чтобы скрыться. К сожалению, посадочная площадка находилась на расстоянии добрых трехсот метров от края леса. Это означало, что потребуются по-настоящему отличные снайперы, но в команде, которую уже предупредили, такие снайперы есть.

Вскоре после получения информации о вертолете один из людей Альтмарка обнаружил его экипаж; один из пилотов был дома, другой находился в международном аэропорте Швехат, где занимался канцелярской работой с представителем производителя вертолета — речь шла о его модификации. Отлично, подумал Вилли Альтмарк, пока вертолет никуда не улетит. Но к этому времени факт захвата дома Остерманна проник в высшие круги правительства, и тогда он получил удивительное радиосообщение от главы Staatspolizei.

* * *

Они едва успели к рейсу — или, точнее, рейс не задержали ради них. Чавез затянул ремень на своем кресле, когда «Боинг-737» отъехал от подвижного коридора, и начал просматривать предварительную информацию, полученную от Прайса. Самолет едва успел оторваться от взлетной полосы, как Прайс присоединил свой портативный компьютер к телефонной системе авиалайнера. Тут же на экране появилась диаграмма с надписью «Schloss Ostermann».

— Итак, кто он такой? — спросил Чавез.

— Сейчас узнаем, сэр, — ответил Прайс. — Видимо, финансист, весьма богатый, друг премьер-министра его страны. Полагаю, это отвечает на вопросы, которые нас интересуют.

— Да, — согласился Чавез. Две операции подряд для Группы-2, подумал он. Полет до Вены продлится немногим больше часа, решил он дальше и посмотрел на часы. Один такой инцидент — это случайность, сказал он себе, но террористические инциденты не должны случаться так скоро один за другим, не правда ли? Разумеется, по этому поводу не существовало никаких правил, и даже если бы они были, террористы нарушили бы их. И все-таки у него не было времени для подобных размышлений. Вместо этого Чавез принялся рассматривать информацию, поступающую на лэптоп Прайса и начал думать, как он будет решать эту ситуацию. В хвостовом салоне авиалайнера его группа занимала несколько рядов экономического класса и проводила время, читая книги, совсем не разговаривая о предстоящей работе, поскольку они ничего не знали о ней, за исключением того, куда они направляются.

* * *

— Нам придется перекрыть чертовски большой периметр, — заметил Прайс после нескольких минут.

— Есть информация относительно оппозиции? — спросил Динг, затем удивился, как это он начал употреблять британские выражения. Оппозиция? Ему следовало сказать «преступники».

— Никакой, — ответил Эдди. — Ничего о личностях или о номерах автомобилей.

— Просто великолепно, — заметил командир Группы-2, глядя наискось на экран.

* * *

Телефоны «шлосса» были отключены. Альтмарк позаботился об этом с самого начала.

Входящие звонки получат сигнал «занято», а исходящие будут записываться на центральной телефонной станции, — но их не было, из чего капитан Альтмарк сделал вывод, что все преступники находятся внутри, поскольку они никому не звонили. Это, конечно, могло означать, что они пользуются сотовыми телефонами, а у него не было оборудования для перехвата таких переговоров, хотя он и мог перехватывать три сотовых номера Остерманна.

Staatspolizei перебросила сюда уже тридцать полицейских, и они образовали надежный периметр вокруг «шлосса». Его нарушал только один четырехколесный бронетранспортер, спрятанный среди деревьев. Полицейские остановили и завернули обратно фургон с почтой, прибывшей за ночь, но других автомобилей, пробовавших въехать на территорию, окружающую «шлосс», не было. Для столь богатого человека, как Остерманн, он действительно вел тихую и непритязательную жизнь, подумал капитан. Он ожидал увидеть целый кортеж автомобилей.

* * *

— Ганс?

— Да, Петра?

— До сих пор никто не звонил. Мы находимся здесь уже долго, но телефоны молчат.

— Почти всю работу мы делаем на компьютерах, — пояснил Остерманн, который тоже заметил это необычное явление. Успел ли Герхардт послать сигнал тревоги? И если успел, принесет ли это пользу? Он не мог знать этого. Остерманн часто шутил, с какой беспощадной конкуренцией связана его профессия, что каждый шаг чреват опасностью, потому что конкуренты попытаются ограбить его, стоит дать им такую возможность.

Однако еще ни один из них не угрожал ни его жизни, ни жизни его служащих. Остерманн задействовал последние, еще оставшиеся при нем аналитические способности и понял, что это новая для него и весьма даже опасная реальность окружающего мира. Он никогда раньше не принимал подобную опасность всерьез, ничего о ней не знал и против нее не имел никакой моральной защиты. В настоящее время его единственным полезным талантом было умение читать по лицам. Никогда до этого он не встречал людей, даже отдаленно похожих на мужчину и женщину, стоявших сейчас в его кабинете. Теперь он понимал, что ему нужно бояться их больше, чем кого-либо в прошлом. Мужчина, и особенно женщина, готовы убить его без малейших угрызений совести, с таким же отсутствием эмоций, которые он испытывал, когда забирал миллион долларов в государственных облигациях США. Разве они не знали, сколько стоит его жизнь? Разве не знали, что...

Нет, понял Эрвин Остерманн, они не знали. Не знали и не желали знать. Но хуже всего то, что они считают, будто им известна некая тайная истина, и ему будет очень трудно разубедить их.

Затем наконец зазвонил телефон. Женщина жестом приказала ему ответить.

— Hier ist Ostermann, — сказал он, подняв трубку. Мужчина, стоящий рядом, поступил так же с отводной трубкой.

— Герр Остерманн, я капитан Вильгельм Альтмарк из Staatspolizei. Насколько я понимаю, сейчас у вас гости.

— Совершенно верно, капитан, — ответил Остерманн.

— Я хотел бы поговорить с ними. — Остерманн просто посмотрел на Ганса Фюрхтнера.

— Вы не очень-то спешили, Альтмарк, — сказал Ганс. — Скажите, как вы узнали о нас?

— Я не буду расспрашивать вас о ваших секретах, если вы не будете расспрашивать меня о моих, — спокойно ответил капитан. — Мне хотелось бы знать, кто вы и что вам нужно?

— Я командир Вольфганг, Фракция Красных Рабочих.

— И что вы хотите?

— Мы требуем освобождения наших товарищей из различных тюрем и транспорт для проезда в международный аэропорт Швехат. Нам понадобится авиалайнер с дальностью полета не менее пяти тысяч километров и интернациональным экипажем для рейса к месту назначения, которое мы сообщим, после того как поднимемся на борт самолета. Если наши требования не будут удовлетворены к полуночи, мы начнем убивать наших... наших гостей здесь, в «Шлосс Остерманн».

— Понятно. У вас есть список заключенных, освобождения которых вы требуете?

Ганс закрыл микрофон одной рукой, а вторую протянул к женщине.

— Петра, список.

Она подошла к Гансу и передала ему лист бумаги. Ни один из них серьезно не ожидал сотрудничества по этому вопросу, но это являлось частью игры, и нужно следовать всем ее правилам. По пути в «шлосс» они решили, что им, несомненно, придется убить одного заложника, скорее двух, прежде чем им позволят уехать в аэропорт. Мужчина, Герхардт Денглер, будет убит первым, подумал Ганс, затем одна из секретарш. Ни он, ни Петра не хотели убивать никого из домашней прислуги, поскольку те были настоящими пролетариями, а не лакеями жирных капиталистических кровососов.

— Итак, капитан Альтмарк, вот список наших товарищей...

* * *

— О'кей, — сказал Прайс, — у нас есть список людей, которых мы должны освободить по требованию наших друзей. — Он повернул экран компьютера, чтобы Чавез мог прочесть список.

— Обычные заключенные. Это говорит нам о чем-нибудь, Эдди?

Прайс покачал головой.

— Нет, по-видимому. Эти имена можно взять из газеты.

— Тогда почему они требуют их освобождения?

— Доктор Беллоу объяснил, что им хотелось продемонстрировать солидарность со своими товарищами по политической борьбе, тогда как на самом деле они социопаты, которым наплевать на всех, кроме самих себя. — Прайс пожал плечами. — При игре в крикет соблюдают правила, так и терроризм вынужден. — Тут к ним подошел капитан авиалайнера и прервал их рассуждения. Он сказал, чтобы все пассажиры поставили спинки кресел в вертикальное положение и убрали столики для подносов во время подготовки к посадке.

— Скоро наступит решающее время, Эдди.

— Это верно, Динг.

— Значит, это просто болтовня насчет солидарности? — спросил Динг, постучав по экрану.

— Скорее всего. — С этими словами Прайс отсоединил телефонную линию от своего компьютера, нажал на кнопку мышки, чтобы сберечь накопленную информацию, и закрыл крышку лэптопа. Сзади него в двенадцати рядах Нунэн сделал то же самое.

На лицах всех членов Группы-2 появилось серьезное выражение. «Бритиш Эруэйз 737» выпустил закрылки и шасси, и зашел на посадку в Вене. Авиалайнер быстро вырулил к выдвинутому подвижному коридору, и из своего иллюминатора Чавез увидел грузовик для багажа и полицейских рядом с ним, ждущих у терминала.

* * *

Это не было незаметным событием. Контролер на башне заметил прибытие авиалайнера, обратив внимание еще несколько минут назад, что рейс «Сабены», прибывающей по расписанию раньше приземления британского авиалайнера, получил совершенно ненужный приказ зайти еще на один круг. В башне появился полицейский офицер очень высокого ранга, проявляя интерес к рейсу «Бритиш Эруэйз». Затем на поле выехала еще одна, совершенно ненужная вереница багажных тележек в сопровождении двух полицейских автомобилей, рядом с подвижным коридором А-4. Что это значит? — удивился контролер. С его стороны не потребовалось особых усилий, чтобы следить за происходящим и узнать кое-что еще. У него был даже цейссовский бинокль.

* * *

Стюардесса не получила указания пропустить вперед Группу-2, но она подозревала, что с ними происходит что-то странное. Они поднялись на борт авиалайнера, хотя отсутствовали в компьютерном манифесте и были вежливее обычных пассажиров. Их появление ничем не выделялось, за исключением того, что все выглядели очень подтянутыми — как спортсмены, — прибыли одновременно, одной группой и сразу направились к своим местам необычно организованным порядком. Когда она открыла дверь в коридор, там уже стоял полицейский в форме. Он не улыбнулся и не произнес ни единого слова, увидев, что она пропускает уже стоявших пассажиров к выходу. Трое из первого класса сразу остановились у самого выхода из самолета, поговорили с полицейским, затем прошли через дверь к служебному выходу, который вел прямо на гудронную поверхность летного поля аэродрома. Поскольку девушка всерьез увлекалась триллерами и детективами, она подумала, что стоит посмотреть на дальнейшие события и увидеть, кто еще спустился по служебной лестнице. Все тринадцать пассажиров, прибывших на борт последними, оказались внизу. Стюардесса посмотрела на их лица, большинство улыбались, проходя мимо. Это были привлекательные лица, больше того — мужественные, их выражение излучало уверенность и что-то еще — нечто сдержанное и замкнутое.

— Au revoir, мадам, — с очаровательной улыбкой произнес последний пассажир, проходя мимо, с типичным, как думают все нефранцузы, французским взглядом на ее фигуру.

— Боже мой, Луи, — послышался «американский» голос мужчины, выходящего на служебную лестницу, — ты просто не можешь остановиться, правда?

— Разве это преступление — взглянуть на прелестную женщину, Джордж? — спросил Луазель, подмигнув американцу.

— Думаю, что нет. Может быть, на обратном пути она снова полетит с нами в авиалайнере, — согласился сержант Томлинсон. Стюардесса действительно прелестна, но Томлинсон женат, и у него четыре ребенка. Луазель же никогда не отключал свой галльский шарм.

«Француз всегда француз, — с неожиданным чувством легкой зависти подумал американец, но тут же про себя добавил: — Хотя чушь все это, дурацкие стереотипы».

Внизу уже ждали остальные члены Группы-2. Нунэн и Стив Линкольн следили за погрузкой багажа.

Спустя еще три минуты Группа-2 сидела в двух микроавтобусах, выезжающих с аэродрома в сопровождении полицейского эскорта. Диспетчер на башне, брат которого работал полицейским репортером в местной газете, заметил это. Полицейский чин, стоявший на башне, ушел, бросив короткое «Danke» на прощание.

* * *

Еще через двадцать минут мини-автобусы остановились у парадного входа в «Schloss Ostermann». Чавез подошел к старшему полицейскому.

— Здравствуйте, я майор Чавез. Эти двое — доктор Беллоу и сержант Прайс, — сказал он, с удивлением увидев, как австриец отдает ему честь по-военному.

— Капитан Вильгельм Альтмарк, — представился полицейский офицер.

— Что нам известно?

— Мы знаем, что внутри здания находятся двое преступников, может, больше, однако их число неизвестно. Вы уже знакомы с их требованиями?

— В авиалайнере я слышал, что они требуют самолет, который доставит их в неизвестное место назначения. Крайний срок — полночь?

— Совершенно верно. За последний час никаких изменений.

— Что еще? Как мы доставим их в аэропорт?

— У герра Остерманна есть собственный вертолет, стоящий на посадочной площадке в двухстах метрах позади «шлосса».

— Экипаж вертолета?

— Они вон там, — показал Альтмарк. — Наши друзья еще не говорили про вертолет, но представляется, что это наиболее вероятный способ их доставки к авиалайнеру.

— Кто говорил с ними? — спросил доктор Беллоу из-за спины невысокого Чавеза.

— Я говорил с главарем, — ответил Альтмарк.

— О'кей, нам нужно побеседовать с вами, капитан.

Чавез направился к микроавтобусу, где он собирался переодеться вместе с остальными членами группы. Для ночной операции — солнце уже садилось, — они надели не черные, а пятнистые камуфлированные комбезы поверх защитного снаряжения. Было роздано и заряжено оружие, затем стрелки поставили предохранители в положение «SAFE». Прошло еще десять минут, члены группы вышли наружу и разместились на окраине леса, каждый смотрел в бинокль, изучая здание.

— Похоже, что этот дом принадлежит богатому человеку, — заметил Гомер Хьюстон. — Смотри, сколько здесь окон, Дитер.

— Ja, — согласился немецкий снайпер.

— Где будут наши позиции, босс? — спросил Чавеза Гомер.

— Вон там, подальше, с обеих сторон, перекрестный огонь по посадочной площадке «вертушки». Занимайте позиции прямо сейчас, парни, и, когда разместитесь, подтвердите свою готовность по радио. Вы знакомы с порядком работы.

— Мы будем докладывать вам, герр майор, обо всем, что увидим, — подтвердил Вебер. Оба снайпера взяли свои зачехленные винтовки и направились к тому месту, где стояли машины местных полицейских.

— У нас есть чертежи дома? — спросил Альтмарка Чавез.

— Чертежи? — не понял австрийский полицейский.

— Планы, диаграммы, синьки, — объяснил Чавез.

— А, да, конечно. Вот здесь. — Альтмарк повел его к своему автомобилю. Синьки планов «шлосса» лежали на капоте машины. — В нем, как вы видите, сорок шесть комнат, не считая подвалов.

— Боже мой! — сразу отреагировал Чавез. — Больше одного подвала?

— Три. Два под западным крылом — винный погреб и холодный подвал для хранения продуктов. Подвал под восточным крылом не используется. Ведущие в него двери могут быть заперты. Под центральной частью «шлосса» подвалов нет. Он был построен в конце восемнадцатого века. Внешние стены и некоторые внутренние — каменные.

— Черт побери, да это настоящий замок! — заметил Динг.

— Это и означает слово «Schloss», Herr Major, — сообщил ему Альтмарк.

— Доктор!

Подошел Беллоу.

— Судя по тому, что сказал мне капитан Альтмарк, пока они ведут себя как деловые люди. Никаких истерических угроз. Они сообщили крайний срок — полночь — для выезда в аэропорт, в противном случае начнут убивать заложников. По словам капитана Альтмарка, они говорят по-немецки, с немецким акцентом.

Альтмарк кивнул.

— Ja, они немцы, не австрийцы. Нам известно всего одно имя — герр Вольфганг — обычно это имя, а не фамилия в нашем языке, и нам неизвестны преступники-террористы с таким именем или псевдонимом. Кроме того, он сказал, что они принадлежат к Фракции Красных Рабочих, но мы ничего не знаем о такой организации.

«Радуге» она тоже не была известна.

— Таким образом, многое мы не знаем? — спросил Чавез у Беллоу.

— Совсем немного, Динг. О'кей, — продолжал психиатр, — что это значит? Это значит, что они собираются остаться в живых. Это Значит, что в этой игре они являются серьезными бизнесменами. Если они угрожают сделать что-то, то попытаются сдержать свое обещание. Пока они никого не убили, это означает, что они разумные люди. До настоящего момента не было больше никаких требований. Они покинут здание, вероятно, скоро...

— Откуда вам это известно? — спросил Альтмарк. Отсутствие требований удивило его.

— Когда стемнеет, они снова заговорят с нами. Вы заметили, что они не включили ни одной лампочки внутри дома?

— Да, и что это значит?

— Это значит, что они полагаются на темноту и попытаются воспользоваться этим.

Кроме того, крайний срок — полночь. Когда станет темно, мы будем ближе к развязке.

— Сегодня полнолуние, — заметил Прайс. — И не видно облаков.

— Да, — согласился Динг, с некоторым беспокойством глядя в небо. — Капитан, у вас есть прожектора, которыми можно воспользоваться?

— Они есть в пожарном депо, — ответил Альтмарк.

— Вы не могли бы отдать приказ, чтобы их доставили сюда?

— Ja... Herr Doktor?

— Да? — отозвался Беллоу.

— Они говорят, что если их требования не будут удовлетворены до полуночи, то начнут убивать заложников. Вы...

— Да, капитан, мы вынуждены серьезно относиться к этой угрозе. Как я сказал, эти люди действуют серьезно, они хорошо подготовлены и дисциплинированны. Мы можем воспользоваться этим в наших интересах.

— Каким образом? — спросил Альтмарк.

— Мы дадим им все, что они требуют, позволим думать, что они контролируют ситуацию... до тех пор, пока не придет время взять контроль в свои руки. Мы дадим пищу их гордости и самовлюбленности, пока нам придется идти на это, и затем, позднее, прекратим делать это в момент, который нас устроит, — ответил Динг.

* * *

Осознание собственной значимости переполняло террористов. Обслуживающий персонал Остерманна услужливо покормил немцев. Бутерброды делались под наблюдением команды Фюрхтнера и доставлялись сильно напуганными канцелярскими служащими. Как и следовало ожидать, обитатели «шлосса» не испытывали голода, зато террористы хотели есть.

Пока все идет хорошо, думали Ганс и Петра. Они держали своего главного заложника под непрерывным наблюдением, а его лакеи тоже находились сейчас в кабинете Остерманна, имея свободный доступ к его личному туалету, — заложникам был нужен туалет, и не было смысла лишать их доступа к нему. В этом не было смысла. Люди, приведенные в отчаяние, способны на глупые поступки, а сейчас Гансу и Петре был нужен контроль над каждым их движением.

Герхардт Денглер сидел в гостевом кресле у письменного стола напротив своего босса. Он знал, что заставил полицию принять меры, и, подобно Остерманну, сейчас размышлял о том, было его решение хорошим или плохим. Еще через два года он собирался начать самостоятельную деловую деятельность, возможно, с благословения Остерманна. Он многому научился у своего босса, подобно тому, как адъютант генерала учится у старшего офицера, будучи его правой рукой. Несмотря на то, что адъютант сможет продвигаться по службе намного быстрее и увереннее, чем обычный младший офицер... чем он обязан своему бывшему начальнику? Денглер очень уважал своего босса, но он был моложе и, как он о себе думал, крепче...

Одна из секретарш тихо плакала, слезы текли по ее щекам из-за того, что ее счастливая жизнь в комфорте и достатке была так жестоко и внезапно нарушена. Что произошло с этими двумя преступниками, почему они считают себя вправе врываться в жизни простых людей и угрожать им смертью? И что она в состоянии сделать, чтобы помешать этому? Вопрос был чисто риторическим. Она умело отвечала на телефонные звонки, обрабатывала обширную канцелярскую корреспонденцию, следила за деньгами герра Остерманна так умело, что была, возможно, самой высокооплачиваемой секретаршей в стране, — потому что герр Остерманн щедрый босс, у него всегда находилось доброе слово для своих служащих. Он помог ей и ее мужу — он был строительным рабочим — с их вкладами, причем так успешно, что скоро они сами станут миллионерами. Она работала у герра Остерманна задолго до того, как его первая жена умерла. Она видела, как он страдал из-за этого, не в состоянии помочь ему или сделать что-то, чтобы смягчить испытываемую им ужасную боль, и, наконец, она с радостью узнала о его знакомстве с Урсулой фон Принце, и герр Остерманн снова начал улыбаться...

Кто эти люди с пистолетами в руках? Как в телевизоре! За исключением того, что она и Герхардт и все остальные стали теперь актерами второго плана. Так хочется быть только зрительницей, но не сейчас. Нельзя пойти на кухню за пивом и закусками. Нужно только пережить драму до конца. И потому она тихо плакала от своего бессилия, вызывая этим презрение Петры Дортмунд.

* * *

Гомер Джонстон был в своем маскировочном«клоунском» костюме, сложном верхнем одеянии, сделанном из лоскутов, пришитых к основе в виде сеточной матрицы, предназначение которого заключалось в том, чтобы он казался кустом, или кучей листьев, или горой компоста, — короче говоря, чем угодно, только не человеком с винтовкой. Винтовка стояла на сошке, крышки, навешанные на петли и закрывающие переднюю и заднюю линзы телескопического прицела, откинуты. Гомер выбрал удобное место к востоку от посадочной площадки вертолета, откуда он мог контролировать расстояние между вертолетом и домом. Судя по показаниям лазерного дальномера, до задней двери «шлосса» было 216 метров и 147 метров до левой передней дверцы вертолета. Он лежал на сухой поверхности прекрасного газона, в удлиняющихся тенях вблизи края леса, и ветерок доносил до него запах лошадей, что напомнило о детстве, проведенном на северо-западе Америки. О'кей. Гомер нажал на кнопку радиомикрофона.

— Старший, Винтовка Два-Один.

— Винтовка Два-Один, старший слушает.

— Я на месте и готов действовать. Пока не вижу никакого движения в доме.

— Винтовка Два-Два, на месте и готов действовать. Я тоже не вижу никакого движения, — доложил Вебер со своей позиции, в двух сотнях пятидесяти шести метрах от Джонстона. Гомер повернулся, чтобы посмотреть на позицию Дитера. Немецкий снайпер выбрал отличное место.

— Achtung, — послышался голос сзади. Джонстон повернулся и увидел совсем рядом, за спиной, австрийского копа, почти ползущего по траве. — Hier, — сказал полицейский, протягивая пачку фотографий и быстро отползая. Джонстон посмотрел на них. Хорошо, фотографии заложников... но ни одной террористов. Ну что ж, по крайней мере, он будет знать, в кого не надо стрелять. Подумав об этом, Гомер отодвинулся от винтовки и поднял свой армейский бинокль и начал осматривать дом, медленно и тщательно, слева направо и обратно.

— Дитер? — сказал он по своему радиоканалу.

— Да, Гомер?

— Тебе доставили фотографии?

— Да, вот они.

— Никакого освещения внутри дома....

— Ja, наши друзья осторожны.

— Мне кажется, через полчаса придется надеть очки ночного видения.

— Согласен, Гомер.

Джонстон вздохнул и повернулся, чтобы проверить рюкзак, который он принес вместе со своим чехлом и винтовкой стоимостью десять тысяч долларов. Затем он вернулся к наблюдению здания, терпеливо, как если бы он сидел в засаде при охоте на большого оленя... вкус оленины, особенно поджаренной в лесу на открытом огне... кофе из синего стального котелка... и разговоры, которые начинались после успешной охоты. Ну что ж, нельзя есть то, что ты подстрелишь здесь, Гомер, сказал себе сержант, снова возобновляя терпеливый поиск. Одну руку он сунул в карман и достал кусок сушеной говядины, чтобы пожевать.

* * *

На дальней стороне здания Эдди Прайс разжег свою трубку. Не такое большое, как Кенсингтонский дворец, зато привлекательнее, подумал он. Такая мысль обеспокоила его. Они часто говорили об этом во время его пребывания в SAS. Что, если террористы — обычно они думали об ирландских террористах — нападут на одну из королевских резиденций или на Вестминстерский дворец... SAS изучал возможности нападения на все эти здания, просто чтобы ощутить расположение зданий, почувствовать атмосферу в них, изучить системы охраны и связанные с этим проблемы — особенно после того, как один сумасшедший проник в Букингемский дворец в восьмидесятых годах и вошел в спальню королевы. У Прайса по-прежнему по спине бегали мурашки при воспоминании об этом!

Короткие грезы поблекли. Ему нужно беспокоиться о «Schloss Ostermann», вспомнил Прайс, снова склонившись над синьками планов.

— Настоящий кошмар внутри, Динг, — произнес наконец Прайс.

— Ты совершенно прав. Все полы там деревянные, наверное, скрипят при ходьбе, множество мест, где могут спрятаться террористы и вести оттуда стрельбу по солдатам. Нам нужна вертушка, чтобы успешно закончить эту операцию. — Но у них не было вертолета. Об этом нужно поговорить с Кларком. «Радуга» еще не полностью завершила свое оснащение. Слишком много проблем решалось чересчур быстро. Не то чтобы им был нужен вертолет, а скорее хорошие экипажи, подготовленные для полетов на разных типах винтокрылых машин, потому что, когда они развернуты для операции, трудно сказать, какие машины будут использоваться принимающей их страной. Чавез повернулся: — Док?

Беллоу подошел к нему.

— Да, Динг!

— Я начинаю думать о том, чтобы выпустить их из дома, позволить пройти к вертолету позади здания и затем взять их, вместо того чтобы штурмовать террористов внутри «шлосса».

— Слишком рано для этого, правда?

Чавез кивнул.

— Да, слишком рано, но мы не хотим терять ни одного заложника, а когда наступит полночь, нам придется воспринимать их всерьез, ты сам сказал это.

— Может быть, нам удастся немного задержать их. Это моя работа добиться этого с помощью телефона.

— Понимаю, но, если мы начнем действовать, я хочу действовать в темноте. Это означает начало операции сегодня вечером. Я не рассчитываю, что тебе удастся уговорить их сдаться. Может быть, у тебя другое мнение?

— Возможно, но маловероятно, — был вынужден согласиться Беллоу. Он не был даже уверен, что ему удастся убедить террористов отложить убийство заложника, когда наступит полночь.

— Теперь нам нужно попробовать установить аудио— и видеоприборы слежки за происходящим.

— Я здесь, — сказал Нунэн. — Нелегкая задача, босс.

— Сможешь справиться с ней?

— Может быть, мне удастся подойти к дому незамеченным, но в нем больше сотни окон, и как, черт побери, добраться до тех, которые расположены на втором и третьем этажах? Разве что повиснуть с вертолета и опуститься на крышу... А это наверняка означало, что местное телевидение, а оно обязательно появится, как стервятники на туше подыхающей коровы, выключит свои камеры и будет держать их выключенными. Вот тогда возникнет опасность, что террористы встревожатся, заметив, что операторы перестали проявлять интерес к зданию. Да и неужели они не увидят, что вертолет пролетел на высоте тридцати футов над крышей здания? А вдруг на крыше уже сидит террорист, следящий за тем, что происходит вокруг?

— Все становится слишком сложным, — тихо заметил Чавез.

— Темнота и холод — лучшие помощники для термических приборов наблюдения, — с надеждой сказал Нунэн.

— Да. — Чавез взял радиомикрофон. — Группа, это старший. Всем перейти на ночные приборы видения. Повторяю, переходите на термическую аппаратуру. — Затем он повернулся. — А как относительно сотовых телефонов?

Нунэн мог только пожать плечами. Вокруг собралось не меньше трех сотен гражданских людей, стоящих далеко от усадьбы Остерманна и не нарушающих полицейский кордон, но многие видели «шлосс» и окружающую его местность.

Что, если у одного из них есть сотовый телефон и кто-нибудь внутри здания имеет такой же? Все, что требуется этому неизвестному человеку, — это набрать номер своих приятелей внутри и сообщить им, что происходит у здания. Чудеса современной электронной связи успешно работают в обе стороны. Существует больше пяти сотен частот для сотовых телефонов, и аппаратура для прослушивания каждой из них не входила в стандартный список оборудования «Радуги». До сих пор ни одна террористическая или преступная организация еще не пользовалась подобной техникой, насколько это было им известно, но ведь никто не может быть глупым и оставаться глупым навсегда, правда? Чавез посмотрел на «шлосс» и снова подумал, что им придется выманить преступников наружу, чтобы успешно завершить операцию. Но он не знал, с каким количеством террористов имеет дело, и узнать это невозможно без установки специальных приборов в здании для сбора дополнительной информации.

— Тим, запиши, что после возвращения понадобится рассмотреть вопрос о том, как иметь дело с сотовыми телефонами и рациями, находящимися снаружи объекта.

— Капитан Альтмарк!

— Слушаю, майор Чавез.

— Уже привезли прожектора?

— Только что прибыли, у нас три комплекта, — подтвердил Альтмарк. Прайс и Чавез пошли туда, чтобы посмотреть Они увидели три грузовика с прицепами, которые выглядели наподобие прожекторов, устанавливаемых на футбольном поле средней школы. Прожекторы можно установить и направить, а электричество для них подается от грузовиков доставивших их сюда. Чавез показал Альтмарку, где установить машины, и вернулся к своей группе.

* * *

Термические приборы наблюдения улавливают разницу или перепад температур, и на экранах появлялось изображение. Вечерняя температура быстро падала, и вместе с ней охлаждались и каменные стены дома. Уже сейчас окна выделялись на фоне охлаждающихся стен, потому что внутри действовало отопление, и старинные большие окна в этом здании с множеством дверей были плохо изолированы, несмотря на шторы на каждом окне. Дитер Вебер заметил движение первым.

— Старший, Винтовка Два-Два. Вижу термическую цель на первом этаже, четвертое окно с западного угла, смотрит наружу, чуть отодвинув штору.

— О'кей! Это кто-то в кухне, — прозвучал голос Хэнка Паттерсона, склонившегося над синьками планов. — Обозначаем объект как номер один! Что еще, Дитер?

— Ничего больше, просто нечеткая форма, — ответил немецкий снайпер. — Одну минуту, подожди... фигура высокая, по-видимому, это мужчина.

— Говорит Пирс. Я вижу объект, первый этаж, восточная сторона, второе окно от восточной стены.

— Капитан Альтмарк?

— Ja?

— Вы не могли бы позвонить в кабинет Остерманна? Мы хотим узнать, он по-прежнему там? Потому что, если он в кабинете, с ним один или два террориста.

* * *

— Офис Остерманна, — ответил женский голос.

— Это капитан Альтмарк. С кем я говорю?

— Это Гертруда, командир Фракции Красных Рабочих.

— Извините меня, я хотел поговорить с командиром Вольфгангом.

— Подождите, — произнес голос Петры.

— Hier ist Wolfgang.

— Hier ist Altmark. Мы давно не слышали ни слова от вас.

— У вас что-нибудь новое?

— Новостей нет, но у нас просьба, герр командир.

— Да, и в чем она заключается?

— В качестве знака доброй воли, — сказал Альтмарк, сидя рядом с доктором Беллоу, слушающим через переводчика. — Мы просим вас отпустить двух заложников из числа домашней прислуги, может быть.

— Чтобы они помогли вам опознать нас?

— Старший, это Линкольн, я вижу цель, северо-западное угловое окно, высокий, по-видимому, мужчина.

— Итак, три плюс два, — заметил Чавез, а Паттерсон приклеил желтый кружок к этой части плана.

* * *

Женщина, которая первой ответила на телефонный звонок Альтмарка, также осталась на линии.

— У вас три часа до того момента, когда мы пошлем вам мертвого заложника, — подчеркнула она. — У вас есть еще просьбы? Нам нужен пилот для вертолета герра Остерманна до полуночи и авиалайнер, ждущий нас в аэропорту. В противном случае мы убьем заложника, чтобы показать, насколько мы серьезны, а потом будем убивать их через регулярные интервалы. Вам это понятно?

— Мы понимаем, насколько вы серьезны, и уважаем это, — заверил ее Альтмарк. — Сейчас ищем экипаж вертолета и обсуждаем с «Остриэн Аэролайнз» выделение авиалайнера. Но для этого требуется время, вы понимаете.

— Такие, как вы, всегда так говорят! Мы передали наши требования. Если они не будут удовлетворены, кровь заложников окажется на ваших руках. Конец, — произнес голос, и линия замолчала.

* * *

Капитан Альтмарк был одновременно удивлен и потрясен холодной решительностью на другом конце провода и внезапным прекращением разговора. Он положил телефонную трубку и посмотрел на Пола Беллоу.

— Герр доктор?

— Эта женщина опасна. Оба умны, определенно обдумали все варианты и, вне сомнения, убьют заложника для того чтобы подчеркнуть свою решимость.

В этом можно не сомневаться.

* * *

— Террористы — мужчина и женщина, — говорил по телефону Прайс. — Немцы, возраст... думаю, около сорока лет. Может быть, старше. Чертовски серьезны, — добавил он Биллу Тауни, слушающему его в Англии.

— Спасибо, Эдди. Жди ответа, — послышался голос Тауни. Прайс слышал, как по клавиатуре стучат пальцы.

— О'кей, парень, у меня три возможные группы террористов. Начал загрузку.

— Спасибо, сэр. — Прайс снова открыл свой лэптоп. — Динг?

— Да?

— Поступает информация из разведывательного отдела.

— Там по меньшей мере пять террористов, босс, — сказал Паттерсон, передвигая палец по плану здания. — Они замечены слишком быстро, чтобы успеть переместиться. Вот здесь, и здесь, и здесь. Двое на втором этаже. Такое размещение имеет смысл. Кроме того, у них, возможно, портативные рации. Дом слишком велик, чтобы кричать друг другу.

Нунэн услышал это и пошел к своему оборудованию перехвата радиопередач. Если их «клиенты» пользуются ручными приемо-передатчиками, то диапазон частот хорошо известен, более того, он ограничен международным договором. Они, по всей видимости, не пользуются кодированными военными радиопередатчиками, и передачи, вероятно, не зашифрованы. Спустя несколько секунд он установил свой компьютеризированный сканер, работающий с помощью многочисленных антенн, которые позволят ему установить местоположение источников радиопередач внутри дома. Они соединены с его портативным компьютером, на экран которого уже выведена диаграмма «шлосса». Три помощника террористов — примерно правильное число, подумал Нунэн. Два было бы слишком мало. Три близко к оптимальному числу, хотя фургон, стоящий у входа, мог вполне разместить и большее количество. Два плюс три, два плюс четыре, два плюс пять? Но все они намереваются улететь, а вертолет не такой уж большой. Таким образом, общее число террористов — от пяти до семи. Это предположение, а им нельзя полагаться на предположения, по крайней мере, они предпочитают не полагаться на них. Но с этого можно начинать, взяв это число как исходное. Как много вопросов! Что, если они не пользуются портативными рациями? А вдруг у них мобильные телефоны? Так можно гадать бесконечно, — подумал Нунэн. Нужно начинать с чего-то, собирать всю информацию, какую можно, и потом действовать. Проблема с террористами заключается в том, что они всегда определяют ход событий. За ними всегда первый ход! Несмотря на их глупость и преступные намерения, которые Нунэн считал слабостью, они все-таки определяют скорость действий, они решают, когда произойдут события. Группа-2 может немного изменить это с помощью лести и уговоров — это дело доктора Беллоу, — но когда все начнется всерьез, ну что ж, террористы являются единственными, готовыми убивать. Но готовы ли они умирать? Внутри находятся десять заложников: Остерманн, его три деловых помощника и шесть человек, ухаживающих за домом и окружающей его территорией. У каждого из них есть жизнь и семья и надежда сохранить их. Задача Группы-2 заключается в том, чтобы так и было. Но террористы захватили слишком много, и специальному агенту Федерального бюро расследований подобная ситуация совсем не нравилась. Уже не в первый раз он жалел, что не является одним из стрелков, способных, когда потребуется, ворваться к террористам и уничтожить их. Однако, каким бы хорошим стрелком и физически подготовленным человеком ни был Нунэн, он приносил больше пользы, занимаясь техническими аспектами операции. Это являлось его специальностью, и он был более полезным, сидя у своих приборов. И все-таки никто не вправе был требовать от него любить такую работу.

* * *

— Итак, как дела, Динг?

— Не слишком хорошо, — Чавез повернулся и снова посмотрел на «шлосс». — Очень трудно приблизиться к зданию из-за открытой территории, поэтому трудно прикрепить к нему подслушивающие и другие приборы для сбора тактической информации. Там находятся два основных и, по-видимому, трое второстепенных террористов. Они кажутся нам профессиональными и серьезными. Я думаю о том, чтобы позволить им пойти к вертолету и там взять их. Снайперы заняли позиции. Но, принимая во внимание количество террористов, это может оказаться не таким простым, Джон.

Кларк повернулся и посмотрел на дисплей в своем командном центре. У него была постоянная связь с Группой-2, включая дисплеи на их компьютерах. Как и раньше, рядом с ним находился Ковингтон, готовый давать советы. «Вполне может походить на обнесенный рвом чертов замок», — чуть раньше заметил британский офицер. Он также отметил необходимость включения пилотов вертолетов в постоянный состав боевых групп.

— И вот что еще, — сказал Чавез. — Нунэн говорит, что нам нужны устройства для глушения сотовых телефонов, на месте событий могут появиться типы с такими телефонами. Сейчас нас окружают несколько сотен гражданских лиц, и, если у одного из них есть сотовый телефон, он может говорить с нашими друзьями внутри замка, рассказать им, чем мы занимаемся. У нас нет ни малейшей возможности помешать этому без аппаратуры глушения. Запиши это, мистер К.

— Записал, Доминго, — ответил Кларк, глядя на Давида Пеледа, старшего технического специалиста «Радуги».

— Я могу решить этот вопрос за несколько дней, — сказал Пелед своему боссу. Моссад располагал соответствующим оборудованием. Не исключено, что и несколько американских агентств имеют его. Он быстро выяснит это. Нунэн, напомнил себе Давид, очень хорош для бывшего полицейского.

— О'кей, Динг, занимайся и дальше операцией по своему усмотрению. Желаю удачи, мой мальчик.

— Ну и ну, папочка, — прозвучал иронический ответ. — Группа-2 заканчивает связь. — Чавез выключил радио и бросил микрофон обратно в коробку. — Прайс! — позвал он.

— Слушаю вас, сэр. — Главный сержант появился рядом с ним.

— Нам разрешено действовать по своему усмотрению, — сообщил командир группы заместителю.

— Великолепно, майор Чавез. Что вы предлагаете, сэр?

Ситуация, должно быть, крайне неблагоприятная, подумал Динг, если Прайс снова начал звать его «сэром».

— Пошли посмотрим, Эдди, какими активами мы располагаем.

* * *

Клаус Розенталь был главным садовником Остерманна и в семьдесят один год являлся самым старым работником среди домашних служащих. Он не сомневался, что сейчас его жена дома, в кровати, с ухаживающей за ней медицинской сестрой, которая занимается ее лекарствами. Она наверняка беспокоится о нем, и это беспокойство опасно для нее. У Хильды Розенталь была прогрессирующая болезнь сердца, которая превратила ее в инвалида за три года. Государственная система здравоохранения обеспечила ей необходимый уход, и герр Остерманн помог в немалой степени, уговорив своего приятеля, видного профессора Венской Algemeine Krankenhaus, наблюдать за ходом ее болезни. Новый метод ухода с использованием лекарств и соответствующей терапией несколько улучшил состояние Хильды, однако страх за него, несомненно, не будет способствовать ее здоровью, и эта мысль сводила Клауса с ума. Он находился в кухне вместе с остальными домашними слугами. Когда в дом вошли террористы, Клаус был внутри «шлосса», куда пришел за стаканом воды, — если бы он не вошел в дом, то мог бы скрыться, поднять тревогу и спасти, таким образом, своего хозяина, который так внимательно относился ко всем своим служащим, и помог Хильде! Но удача отвернулась от него, когда эти свиньи ворвались в кухню, потрясая оружием. Совсем молодые, им нет и тридцати, а тот, который стоял сейчас рядом с ним, был или берлинцем, или уроженцем Западной Пруссии, судя по акценту. Недавно он принадлежал к скинхедам, это видно по короткой щетине на его голове. Посмертный подарочек от ГДР! Один из новых нацистов, выросших на почве рухнувшего коммунизма. Розенталь встречался со старыми нацистами еще мальчиком, в концентрационном лагере Бельзен, и, хотя ему удалось выжить, само возвращение ужаса, при котором продление твоей жизни зависело всего лишь от каприза ублюдка с жестокими поросячьими глазками... Розенталь закрыл глаза. У него так и не кончились ночные кошмары, сопровождавшие татуировку из пяти цифр на предплечье — проклятый лагерный номер! Раз в месяц он просыпался на мокрых от пота простынях, вспоминая прошлое, когда он видел вереницу людей, шедших в здание, из которого никто не возвращался. Всегда в этом кошмаре кто-то с жестоким молодым лицом эсэсовца манил его к себе и требовал, чтобы он присоединился к веренице идущих людей, потому что нуждается в душе. О нет! — кричал он во сне. Время пришло, Jude, говорит молодой эсэсовский шарфюрер со своей ужасной улыбкой. И каждый раз Розенталь идет, как ему приказано, разве можно не подчиниться, прямо к самой двери, — и затем каждый раз он просыпается, мокрый от пота, уверенный, что если бы он не проснулся, то не проснулся бы никогда, подобно тем людям, которых он видел бредущими к двери...

Существует много разновидностей страха, но страх Клауса Розенталя был худшим из всех. Его страх заключался в уверенности, что он умрет от рук одного из них, жестоких немцев, тех, которые просто не признают или не думают о жизни других, и в этой уверенности нет утешения.

Такая порода, оказывается, еще не вымерла, многие продолжают жить. Один из них был в его поле зрения, смотрел на него, держал автомат в руках, смотрел на Розенталя и других в кухне, как на неодушевленные предметы. Другие слуги, все христиане, никогда не испытывали этого, а Клаус Розенталь, иудей, испытал, и он знал, чего следует ожидать, и знал это с полной уверенностью. Его кошмар оказался реальным, возник из прошлого, чтобы завершить его судьбу и потом убить Хильду, потому что ее сердце не выдержит этого, — но что он может сделать? Раньше, в первой жизни, он был сиротой, учеником ювелира, там он научился делать красивые веши, и это умение спасло его, — никогда потом он не работал ювелиром, такими ужасными были воспоминания, связанные с этой профессией. Вместо этого он нашел мир, работая на земле, помогая живым существам расти красивыми и здоровыми. У него оказался талант; Остерманн понял это и сказал, что он может работать всю жизнь в его «шлоссе». Но подобный талант не имел никакого значения для этого нациста-коммуниста, со щетиной на голове и автоматом в руках.

* * *

Динг руководил размещением прожекторов. Капитан Альтмарк подходил вместе с ним к каждому грузовику, затем оба говорили водителю, куда точно ему ехать. Когда грузовики с прожекторами приехали на выделенное место и мачты были подняты, Чавез вернулся к группе и объяснил свой план. Сейчас было уже больше одиннадцати вечера. Поразительно, как быстро проходит время, когда вы нуждаетесь в нем больше всего.

Экипаж вертолета находился здесь, главным образом они неподвижно сидели, пили кофе, как надлежит хорошим авиаторам, и думали о том, что за чертовщина последует дальше. Оказалось, что второй пилот несколько походит на Эдди Прайса, и Динг решил воспользоваться сходством во время конечной части его плана.

В 11.20 он приказал включить прожектора. Передняя и обе боковые стены «шлосса» были залиты ярким желто-белым светом, задняя сторона здания оказалась в темноте и отбрасывала треугольную тень до вертолета и дальше в лес.

— Осо, — сказал Чавез, — иди к Дитеру и займи позицию недалеко от него.

— Понял, мано. — Старший сержант Вега взвалил свой «М-60» на плечо и начал пробираться среди деревьев.

Луису Луазелю и Джорджу Томлинсону выпала самая трудная роль. Они были одеты в свои ночные зеленые комбезы. Комбинезоны поверх их черных костюмов ниндзя выглядели подобно миллиметровой бумаге, светло-зеленый фон пересекался более темными зелеными линиями, создавая квадраты со сторонами примерно по одной восьмой дюйма. Некоторые из этих квадратов были наполнены выбранным наугад тем же темно-зеленым цветом, создавая бесформенные очертания. Мысль создания такого маскировочного костюма появилась еще в раскраске истребителей люфтваффе в ходе Второй мировой войны. Немецкие дизайнеры пришли к выводу, что ночь недостаточно темна и окрашенные в черный цвет истребители выделяются на небе, потому что они темнее самой ночи. Эти комбинезоны следовали тому же принципу и были опробованы во время учений. Теперь будет ясно, действует ли этот принцип в реальной обстановке. Ослепительные огни окажутся полезными, направленные на «шлосс» и немного поверх него, они создавали искусственный источник темноты, в котором исчезнут зеленые костюмы. Это опробовалось в Герефорде довольно часто, но ни разу в обстановке, когда ставкой была жизнь. Невзирая на это, Томлинсон и Луазель двинулись вперед по разным направлениям, все время держась в пределах треугольной тени. Им потребовалось двадцать минут передвижения ползком.

* * *

— Итак, Альтмарк, — сказал по телефону Ганс Фюрхтнер в 11.45, — вы устроили все как надо или нам придется убить одного из наших заложников через несколько минут?

— Прошу вас, не делайте этого, герр Вольфганг. Экипаж вертолета уже в пути, и мы работаем с авиалинией, которая должна выделить авиалайнер, заправленный и готовый к вылету. Все это гораздо труднее, чем вы думаете.

— Через пятнадцать минут мы увидим, насколько это трудно, герр Альтмарк. — Связь прервалась.

Беллоу не нуждался в переводчике. Голоса террориста было для него достаточно.

— Он убьет заложника, — сказал психиатр Альтмарку к Чавезу. — Крайний срок, поставленный ими, не будет нарушен.

— Отправляйте экипаж к вертолету, — тут же распорядился Динг. Через три минуты автомобиль, покрашенный в характерные цвета австрийской полиции, подъехал к вертолету. Два пилота вышли из него и поднялись в свою винтокрылую машину. Машина сразу уехала. Еще через две минуты несущий ротор начал вращаться. Затем Чавез включил свой микрофон командира.

— Группа, это старший. Приготовиться. Повторяю, всем приготовиться.

* * *

— Великолепно, — сказал Фюрхтнер. Он едва видел вращающийся винт, но мигающие огни показывали, что их приказ выполнен. — Итак, начинаем. Герр Остерманн, встать!

Петра Дортмунд спускалась по лестнице впереди важных заложников. Она хмурилась, недовольная тем, что они не убили Денглера, чтобы продемонстрировать свою решимость. Но время для этого наступит позднее, когда они начнут серьезный допрос пленников на борту авиалайнера — и, может быть, Денглер знает все, что известно Остерманну. Если дело обстоит именно так, убийство Денглера было бы серьезной тактической ошибкой. Она включила рацию и вызвала остальных террористов. Они собрались в вестибюле вместе с шестью заложниками из кухни, когда она спустилась по парадной лестнице. Нет, решила она у двери, все-таки будет лучше убить одну из женщин. Это окажет более значительное влияние на полицейских, находящихся снаружи, тем более если она будет убита другой женщиной...

— Вы готовы? — спросила Петра у остальных четырех террористов. Они кивнули. — Все пройдет так, как мы планировали, — сказала она им. Эти четверо были потерянными людьми по идеологическим причинам. Они выросли и получили образование в настоящей социалистической стране — трое даже прошли обучение в армии, где прослушали курс политической пропаганды. Но они знали свою работу и выполнили ее. Было бы ошибкой требовать от них большего. Домашние слуги выходили из кухни.

Одному из поваров было трудно идти, и это раздражало свинью со щетиной на голове, заметил Розенталь, когда остановился у главного стола, на котором готовилась пища. Они вели его умирать, он знал это, и, как и в своих кошмарах, он покорно подчинялся! Эта мысль пришла к нему так неожиданно, что вызвала волну парализующей боли. Его тело повернулось налево, он увидел стол и лежащий на нем небольшой разделочный нож. Розенталь взглянул вперед и заметил, что террористы смотрят на Марию, повара. В это мгновение он принял решение, схватил нож и спрятал его в правом рукаве. Может быть, судьба предоставит ему благоприятную возможность. Если так, то на этот раз, обещал себе Клаус Розенталь, он воспользуется ею.

* * *

— Группа-2, говорит старший, — произнес Чавез по радиосети. — Через несколько минут мы начнем выпускать их из дома. Всем быть наготове. — Сначала он услышал двойные щелчки от Луазеля и Томлинсона, находившихся у самого «шлосса», и затем раздались голоса.

— Винтовка Два-Один, — доложил Гомер Джонстон. Его система ночного видения была сейчас подсоединена к телескопическому прицелу, неподвижно направленному на главные двери заднего выхода. Снайпер заставил себя дышать ровно, делая вдохи и выдохи через регулярные промежутки времени.

— Винтовка Два-Два, — отозвался Вебер спустя секунду.

— Осо, — доложил Вега. Он облизнул губы и поднял пулемет к плечу. Его лицо было покрыто маскировочной мазью.

— Конноли.

— Линкольн.

— МакТайлер.

— Паттерсон.

— Пирс. — Все стрелки докладывали со своих позиций в траве.

— Прайс, — отозвался главный сержант с левого переднего кресла вертолета.

— О'кей, парни, мы готовы к открытию огня. Действуют обычные правила ведения боя. Смотрите внимательно, — добавил Чавез без особой необходимости. В такой обстановке командиру трудно не дать последней команды. Сам он находился в восьмидесяти ярдах от вертолета, почти предельное расстояние для его «МР-10», и смотрел на здание через очки ночного видения.

— Открывается дверь, — сообщил Вебер, на мгновение опередив Джонстона.

— Вижу движение, — подтвердил Винтовка Два-Один.

— Капитан Альтмарк, это Чавез, прикажите отключить телевизионные передачи, — распорядился Чавез по своему второму радиоканалу.

— Ja, понимаю, — отозвался капитан полиции. Он повернулся и выкрикнул приказ директору телевидения. С этого момента камеры будут продолжать работу, но прямого эфира не будет, а кассеты, на которые ведется запись, считаются секретной информацией. Теперь на экранах телевизоров были видны только комментаторы.

— Дверь открыта, — передал Джонстон со своей снайперской позиции. — Вижу одного заложника, похож на мужчину-повара, и одного объекта-женщину, темные волосы, держит в руке пистолет. — Он заставил себя расслабиться, убрав палец с двойных спусковых крючков своей винтовки. Сержант не мог теперь стрелять без прямого приказа Динга, а такой приказ не поступит в создавшейся ситуации. — Вижу второго заложника, это Маленький Мужчина, — сказал сержант Джонстон, имея в виду Денглера. Остерманн был обозначен как Большой Мужчина, а секретарши — Блонди и Брауни, названные так по цвету их волос. У них не было фотографий домашних слуг, потому их никак не называли. Известные им террористы именовались как «объекты».

Джонстон заметил, что они заколебались у двери. Для них этот момент был пугающим, хотя насколько пугающим он был, они не могут знать и никогда не узнают. Как жаль, стерва, подумал он, наведя визирные нити перекрестия прицела на ее лицо с расстояния больше двухсот ярдов — это расстояние для снайпера равнялось десяти футам. — Ну выходи, милая, — выдохнул Джонстон. — У нас приготовлено нечто специальное для тебя и твоих друзей. Дитер? — спросил он, нажимая на кнопку рации.

— Вижу цель, Гомер, — ответил Винтовка Два-Два. — Думаю, нам знакомо это лицо... Я не могу вспомнить имя. Старший, Винтовка Два-Два...

— Винтовка Два, старший слушает.

— Женщина-объект, недавно мы видели ее лицо. Сейчас она выглядит старше, но я узнаю это лицо. «Баадер-Майнхоф», Фракция Красной Армии, думаю, это одна из них, работает в паре с мужчиной. Марксистка, опытная террористка, убийца... убила, по-моему, американского солдата. — Ничего из этого не было особой новостью, но знакомое лицо — это знакомое лицо.

В разговор вмешался Прайс, вспомнив о компьютерной программе, которой они занимались в начале недели.

— Может быть, это Петра Дортмунд?

— Ja! Это она! А ее партнер — Ганс Фюрхтнер, — ответил Вебер. — Komm zu raus, Petra, — продолжал он на родном языке. — Komm zu mir, Liebchen.

* * *

Что-то беспокоило Петру. Оказалось, что очень трудно вот так просто выйти из «шлосса» на открытый газон позади него, хотя она отчетливо видела вертолет с мигающими огнями и вращающимся несущим винтом. Она сделала шаг или только начала его, ее нога отказывалась двинуться вперед и опуститься вниз на гранитные ступени. Она прищурила глаза, потому что деревья к востоку и западу от «шлосса» были так ярко освещены прожекторами на обратной стороне здания, что тень протянулась к вертолету подобно черному пальцу. Может быть, ее беспокоило это изображение перед ней, чем-то напоминающее о смерти. Потом она тряхнула головой, отбрасывая подобные мысли как недостойное суеверие, толкнула вперед двух заложников, спустилась по шести ступеням на траву и направилась к ожидающему их вертолету.

* * *

— Ты точно опознал ее, Дитер? — спросил Чавез.

— Да, я уверен в этом, сэр. Это Петра Дортмунд.

Рядом с Чавезом доктор Беллоу запросил подробности о ней по своему лэптопу. — Возраст сорок шесть лет, раньше принадлежала к группе «Баадер-Майнхоф», твердо придерживается своей идеологии, о ней говорят, что она совершенно безжалостна. Этой информации десять лет. Похоже, что она ничуть не изменилась за это время.

Ее партнер — Ганс Фюрхтнер. Предполагается, что они состоят в браке, любят друг друга и вообще соответстующие друг другу личности.

— Это убийцы, Динг.

— Пока это так и есть, — откликнулся Чавез, наблюдая за тремя фигурами, пересекающими газон.

— В одной руке у нее граната, возможно, осколочная, — предупредил Гомер Джонстон. — В левой руке, повторяю, в левой руке.

— Подтверждаю информацию насчет фанаты, — произнес Вебер. — Вижу ручную гранату. Чека внутри, повторяю, чека внутри.

* * *

— Просто великолепно! — проворчал Эдди Прайс по радиоканалу. Снова повторяется ситуация с Фюрстеном Фельдбрюком, подумал он, пристегнутый ремнями в вертолете, очередной маньяк, сжимающий фанату в руке и готовый выдернуть чеку. — Это Прайс. У нее только одна граната?

— Я вижу только одну, — ответил Джонстон. — Никаких выпуклостей в карманах или где-нибудь еще, Эдди. Пистолет в правой руке, граната в левой.

— Я подтверждаю, — раздался голос Вебера.

— Она правша, — сообщил им по радио доктор Беллоу, проверив известную ему информацию о Петре Дортмунд. — Объект Дортмунд — правша.

Это объясняет, почему она держит пистолет в правой руке, а гранату — в левой, сказал себе Прайс. Это также означает, что, если она решит правильно бросить гранату, ей придется поменять руки, — переложить пистолет в левую, а гранату взять в правую. Все-таки хорошая новость, подумал он. По-видимому, прошло много времени с тех пор, когда она играла с одной из этих проклятых штук. Может быть, она боится предметов, которые взрываются с оглушительным грохотом. Некоторые люди даже просто носят проклятые вещи для видимого впечатления. Теперь он тоже видел Петру, идущую к вертолету ровными шагами.

— Вижу объекта-мужчину, это Фюрхтнер, — сообщил по радио Джонстон. — С ним Большой Мужчина... и, по-видимому, Брауни.

— Согласен, — сказал Вебер, глядя в свой телескопический прицел, дающий десятикратное увеличение. — Объект Фюрхтнер, Большой Мужчина и Брауни четко видны. Мне кажется, что Фюрхтнер вооружен одним пистолетом. Спускается по ступеням. Еще один объект в дверях, вооружен автоматом, с ним двое заложников.

— Они все рассчитали, — заметил Чавез, — выходят группами. Наш друг начал спускаться, когда его бэби была на половине пути... Увидим, так ли поступят остальные... О'кей, подумал Динг. Четыре, может быть, пять групп пересекают открытое пространство. Умные мерзавцы, но недостаточно умные... наверно.

Когда они приблизились к «вертушке», Прайс вышел из вертолета и открыл обе боковые двери для посадки пассажиров. Он уже спрятал свой пистолет в карман для карт на внутренней стороне левой двери второго пилота. Прайс посмотрел на пилота.

— Ведите себя нормально. Ситуация под контролем.

— Если вы так считаете, англичанин, — отозвался пилот хриплым напряженным голосом.

— Вертолет не должен оторваться от земли ни при каких обстоятельствах. Вы это понимаете? — Они говорили об этом и раньше, но не мешало повторить инструкции, чтобы выжить в подобной ситуации.

— Да. Если они заставят меня, я перекачусь на вашу сторону и буду утверждать, что аппаратура вышла из строя.

Очень порядочно с твоей стороны, приятель, подумал Прайс. На нем была голубая рубашка с крыльями, прикрепленными над грудным карманом и бейджиком, на котором было напечатано его имя — Тони. Беспроводной крохотный наушник позволял ему поддерживать связь с остальными членами группы, разговаривая с помощью микрофона внутри воротника.

— В шестидесяти метрах от нас не очень привлекательная женщина, не правда ли? — спросил он.

— Проведи рукой по прическе, если слышишь меня, — попросил его Чавез со своей позиции. Через мгновение он увидел, как левая рука Прайса нервно поднялась к голове, чтобы отбросить волосы со лба. — О'кей, Эдди. Не беспокойся ни о чем.

— Вооруженный объект в дверях с тремя заложниками, — доложил Вебер. — Нет, два вооруженных объекта с тремя заложниками. Заложник Блонди — одна из них. Старик и женщина средних лет, оба одетые как слуги.

— По крайней мере, есть еще один террорист, — вздохнул Динг. Оставалось не меньше трех заложников внутри дома. «Как они предполагают поступить с остальными? — подумал он. — Вертолет не сможет захватить всех. Неужели убьют?»

— Я вижу еще двух вооруженных объектов и трех заложников внутри задней двери, — доложил Джонстон.

— Это означает, что вывели всех заложников, — заметил Нунэн. — Значит, там было шесть вооруженных объектов. Как они вооружены, Винтовка Один?

— Автоматами, похожими на «узи», или их чешскими копиями. Сейчас они наклонились в сторону двери.

— О'кей, я вижу их, — сказал Чавез, глядя в свой бинокль. — Снайперы, возьмите на прицел объект Дортмунд.

— Она на прицеле, — успел ответить первым Вебер.

Джонстон повернулся, чтобы прицелиться на мгновение секунды позже, и вдруг замер.

Человеческий глаз особенно чувствителен к движениям в ночное время. Когда Джонстон повернулся по часовой стрелке, чтобы лучше прицелиться, Петре Дортмунд вдруг показалось, что она заметила что-то. Она замерла на месте, хотя не знала, что остановило ее. Она смотрела прямо на Джонстона, однако маскировочный костюм выглядел подобно куче чего-то — травы, листьев или глины. Петра не могла разобрать его в полутьме зеленого света, отражающегося от сосен. Она не видела человеческих очертаний, а форма винтовки затерялась в массе отблесков и теней на расстоянии, намного превышающем сотню метров. Но даже так она продолжала смотреть в сторону снайпера, не перемещая свою руку с пистолетом, на ее лице застыло удивление, даже без видимой тревоги. Глядя через телескопический прицел, открытый левый глаз Джонстона видел красные стробоскопические отблески от ходовых огней вертолета, мелькающие на грунте вокруг него, тогда как правый глаз смотрел на перекрестные визирные нити, застывшие чуть выше и между глаз Петры Дортмунд. Теперь его палец касался спускового крючка, нежно и осторожно, только слегка прикасаясь к нему, учитывая легкость нажима. Момент продолжался несколько секунд, но его периферическое зрение больше всего концентрировалось на ее руке с зажатым в ней пистолетом. Если рука отклонится слишком далеко, тогда...

Но этого не произошло. Петра возобновила движение к вертолету, и Джонстон вздохнул с облегчением. Террористка не подозревала, что две снайперские винтовки следовали за ее головой каждый сантиметр пути. Следующий важный этап наступил, когда она подошла к вертолету. Если она пойдет вокруг правой стороны, то выйдет из поля зрения Джонстона оставив ее только винтовке Вебера. А если пойдет налево, то Дитер потеряет ее, и следить за ней будет только винтовка Джонстона. Казалось, что ей больше нравится... да, Дортмунд, подошла к левому борту вертолета.

— Винтовка Два-Два утратила цель, — сразу доложил Вебер. — В данный момент цель вне пределов моего выстрела.

— Я на цели, Винтовка Два-Один на цели, — заверил Джонстон Чавеза. Ну, милая, пусти первым Маленького Мужчину, мысленно просил он.

Петра Дортмунд поступила именно так, подтолкнув Денглера к дверце на левой стороне винтокрылой машины впереди себя, очевидно, надеясь сесть между двумя заложниками и, таким образом стать менее уязвимой от выстрела снаружи. Здравый теоретический расчет, однако, на этот раз далеко не самый лучший, подумал Гомер Джонстон. Тебе не повезло, сука.

В данный момент комфорт знакомой кабины вертолета не успокоил Денглера. Он пристегнулся ремнем под наведенным пистолетом Петры, убеждая себя успокоиться и быть храбрым, как должны поступать в такой момент мужчины. Затем Герхардт посмотрел вперед и почувствовал прилив надежды. На месте первого пилота сидел обычный летчик, однако второй пилот был другим. Кем бы он ни был, второй пилот занимался инструментами, подобно тому, как это обычно делает экипаж, но это не был второй пилот, хотя форма головы и цвет волос были такими же и оба одеты в белые рубашки с голубыми эполетами, которые пилоты приняли как свою форму. Их глаза встретились, Денглер опустил голову и посмотрел в иллюминатор, боясь выдать свои чувства.

Хороший человек, подумал Эдди Прайс. Его пистолет лежал в кармане для карт на левой дверце вертолета, старательно спрятанный под кипой летных карт, но его легко достать, стоит протянуть левую руку. Он достанет его, затем быстро повернется, поднимет ствол и выстрелит, если до этого дойдет. В его левом ухе был спрятан радиоприемник, ничем не отличимый от слухового аппарата, если кто-нибудь заметит его. Он позволял Прайсу поддерживать связь с группой, хотя из-за шума двигателя и свиста проносящегося над головой несущего винта вертолета «Сикорски» слышать было трудно. Теперь пистолет Петры был направлен на него или на первого пилота, поскольку она меняла цель между ними.

— Снайперы, вы видите свои цели? — спросил Чавез.

— Винтовка Два-Один, вижу цель.

— Винтовка Два-Два, цель не вижу, что-то закрывает ее. Прошу разрешения переключиться на объекта Фюрхтнера.

— О'кей, Винтовка Два-Два, теперь ваша цель — Фюрхтнер. Винтовка Два-Один, Дортмунд остается у вас.

— Понял, старший, — подтвердил Джонстон. — Винтовка Два-Один наведена точно на объект Дортмунд. — Сержант еще раз проверил расстояние лазерным дальномером. Сто сорок четыре метра. На этом расстоянии его пуля опустится меньше чем на дюйм после вылета из ствола, а его установка прицела в двести пятьдесят метров до места боя быланемного высока. Джонстон немного изменил точку наведения визирных нитей, и теперь она замерла чуть ниже левого глаза цели. На его винтовке были установлены двойные спусковые крючки. При нажиме на задний крючок сила нажима на передний уменьшалась до легчайшего дуновения летнего ветерка, и его второй палец уже коснулся переднего спуска. Вертолет не должен подняться. Еще более важным было то, что нельзя допустить, чтобы субъекты закрыли левую дверцу. Его семимиллиметровая пуля пробьет поликарбонатовое стекло иллюминатора на дверце, однако, пробив стекло, пуля изменит направление полета и невозможно предсказать, куда она полетит дальше, — может ранить или убить заложника, а то и промахнется совсем. Сержант не мог допустить этого.

Чавез не примет участия в боевых действиях, он будет командовать ими вместо стрельбы вместе с остальными солдатами. Он практиковался в этом, но не любил подобную практику. Намного проще быть среди солдат с автоматом в руках, чем стоять вдалеке и говорить подчиненным, как им поступать. Но у него не было выбора. О'кей, подумал он, у нас в вертолете находится объект номер один, и на нее наведена винтовка. Номер два шел по открытому пространству, уже прошел две трети расстояния до него, и на него тоже наведена винтовка снайпера. Еще два объекта приближались к середине расстояния между домом и вертолетом, в сорока метрах от них располагалась позиция Майка Пирса и Стива Линкольна. Последние два объекта еще находились в дверях дома, но в кустах рядом с дверью скрывались Луи Луазель и Джордж Линкольн, слева и справа от двери. Если только террористы не оставили кого-то внутри «шлосса», одного или более дополнительных объектов, следящих за процессом перехода, и затем они бросятся к вертолету, когда все остальные окажутся внутри... очень маловероятно, решил Чавез. В любом случае все заложники находились уже на открытом пространстве или скоро окажутся на нем... Его миссия заключалась в том, чтобы спасти их, не обязательно убивая террористов, напомнил он себе. Это не игра и не спортивное состязание, и его план, уже одобренный членами Группы-2, осуществлялся успешно. Ключом к успеху была последняя группа объектов.

* * *

Розенталь увидел снайперов. Этого следовало ожидать, хотя никому не пришло в голову. Он был старшим садовником. Газон вокруг «шлосса» был его, и странные кучи какого-то материала слева и справа от вертолета показались ему предметами, которых раньше здесь не было. Розенталь смотрел кинофильмы и телевизионные постановки. Это был террористический инцидент, и полиция каким-то образом отреагирует на него. Вооруженные люди будут там наготове, и здесь, на его газоне, появились два предмета, которых не было сегодня утром. Его глаза остановились на позиции Вебера. Там было его спасение или его смерть. Сейчас это неизвестно, и поэтому его желудок сжался в тугой комок.

* * *

— Вот они выходят, — заявил Джордж Томлинсон, когда увидел, как из дома вышли две ноги... женские ноги, за ними последовали мужские, потом еще две пары женских... наконец, пара мужских. — Один объект и два заложника вышли на газон. Осталось еще два заложника.

* * *

Фюрхтнер уже почти подошел к вертолету, направляясь в его правой стороне, к немалому удовольствию Дитера Вебера. Однако затем он остановился, увидев в открытую правую дверцу, где сидит Герхардт Денглер, и решил перейти на другую сторону.

* * *

— О'кей, парни, приготовились, — приказал Чавез, пытаясь заставить все четыре группы встрепенуться в одно мгновение, проведя бинокль по полю. Как только последний террорист выйдет на открытое пространство...

— Ты, заходи внутрь и садись, глядя назад, — Фюрхтнер подтолкнул Брауни к вертолету.

— Потерял цель, Винтовка Два-Два потеряла объект из вида, — излишне громко заявил Вебер по радиосети.

— Переведи прицел на следующую группу, — приказал Чавез.

— Понял, — сказал Вебер. — Прицел на ведущем объекте в третьей группе.

— Винтовка Два-Один, доложите!

— Винтовка Два-Один по-прежнему нацелена на объект Дортмунд, — сразу ответил Гомер Джонстон.

— Мы готовы! — тут же отозвался Луазель из кустов на тыльной стороне здания. — Перед нами сейчас четвертая группа. — Чавез сделал глубокий вдох. Все объекты находились сейчас на открытом пространстве, и пришло время действовать.

— О'кей, старший всем группам — действуйте, действуйте, действуйте!

* * *

Луазель и Томлинсон уже напрягли ноги, чтобы встать, и оба буквально вскочили, невидимые, в семи метрах позади своих целей, которые смотрели в другую сторону и не имели представления, что происходит позади. Оба солдата направили свои прицелы на объекты. Оба террориста тащили женщин, и оба были выше своих заложников, что сделало задачу намного проще. Два автомата «МР-10» были установлены на очереди из трех выстрелов, и сержанты выстрелили одновременно. Выстрелы прозвучали едва слышно. Их автоматы были снабжены глушителями, конструктивно совмещенными со стволами, и расстояние было слишком небольшим, чтобы промахнуться. Головы объектов разлетелись на части от нескольких попаданий, и два тела рухнули на пышную зеленую траву почти одновременно с гильзами, вылетевшими из автоматов, убивших их.

— Докладывает Джордж. Два объекта ликвидированы! — сообщил по радио Томлинсон, и оба побежали вслед за заложниками, которые продолжали идти к вертолету.

* * *

Гомер Джонстон сжался, когда в поле его зрения появилось неясное очертание.

Ему показалось, что это женщина, судя по бледной шелковой блузке, но цель еще не была закрыта и пересекающиеся визирные нити оставались застывшими на левом глазу Петры Дортмунд, чуть ниже его. Правый указательный палец сержанта легко нажал на спусковой крючок. Прозвучал оглушительный выстрел, пославший метровую вспышку огня из дула в ночную тьму — Петра только что заметила две бледных вспышки в направлении дома, но она не успела отреагировать — пуля попала ей в голову чуть выше левого глаза. Пуля прошла через самую массивную часть черепа, разлетелась на сотни крохотных осколков, разорвав мозг и превратив его в кашу, которая вырвалась затем из затылка, и красно-розовое облако выплеснулось на лицо Герхардта Денглера. Джонстон передернул затвор и повернул винтовку в поисках новой цели; он уже видел, что первая пуля покончила с первым объектом.

* * *

Эдди Прайс увидел длинный язык огня, и его руки уже двигались, выполняя команду «Действуйте!», услышанную им полсекунды назад. Он вытащил пистолет из кармана для карт и выпрыгнул через дверцу вертолета, целясь пистолетом, который держал в одной руке, в голову Фюрхтнера. Прайс сделал первый выстрел, целясь чуть ниже левого глаза террориста. Пуля вошла в голову, развернулась там, подобно цветку, и вылетела из макушки. За ней последовала вторая, попавшая выше. Это был, честно говоря, не очень хороший выстрел, но Фюрхтнер был уже мертв, падал на землю и сжимал плечо Эрвина Остерманна, таща его за собой, пока безжизненные пальцы не разжались.

* * *

Оставалось двое. Стив опустился на колено и тщательно прицелился, но в этот момент его цель прошла за головой старика, одетого в жилет. «Проклятие!» — прошипел Линкольн. Вебер покончил с другим, голова которого взорвалась при попадании пули, как арбуз. Розенталь увидел, как разлетелась голова террориста, подобно чему-то из фильма ужасов, но большая, покрытая щетиной волос голова рядом с ним была еще здесь, глаза террориста широко открыты и автомат по-прежнему в руках, — и никто в него не стрелял, хотя он стоял совсем рядом. Затем эти глаза встретились с его взглядом и в них был страх, шок, желудок Розенталя внезапно превратился в кусок льда. Время остановилось. Разделочный нож прыгнул из рукава ему в ладонь, он взмахнул и всадил лезвие ножа в левую кисть террориста. Глаза террориста со щетиной на голове открылись еще шире, старик отпрыгнул в сторону, и левая рука с застрявшим в ней ножом соскользнула с приклада автомата.

Это был шанс для Стива Линкольна, который выстрелил короткой очередью из трех патронов, попавшей в голову террориста одновременно со второй пулей снайперской полуавтоматической винтовки Вебера, и голова террориста, казалось, исчезла.

* * *

— Чисто! — крикнул Прайс. — Чисто в вертолете!

— Чисто в доме! — откликнулся Томлинсон.

— Чисто на поле! — голос Линкольна был последним.

* * *

У «шлосса» Луазель и Томлинсон подбежали к своей паре заложников и оттащили их к востоку, в сторону от дома, из опасения, что какой-нибудь уцелевший террорист откроет по ним огонь.

Майк Пирс поступил так же, пока Стив Линкольн прикрывал его.

Проще всего была работа Эдди Прайса, который сначала пинком выбил пистолет из мертвой руки Фюрхтнера, и быстро осмотрел изуродованную голову своей цели. Затем запрыгнул внутрь вертолета, чтобы убедиться, что первая пуля Джонстона сделала свое дело. Нужно только увидеть массивное красное пятно на задней переборке, чтобы понять, что Петра Дортмунд отправилась в то самое место, куда улетают души террористов. Далее Эдди осторожно вынул гранату из оцепеневшей левой руки Петры, убедился, что чека по-прежнему на месте, и сунул гранату в карман. В последнюю очередь он взял пистолет из правой руки женщины, поставил на предохранитель и выбросил из вертолета.

— Mein Herr Gott! — воскликнул первый пилот, оглянувшись назад.

Герхардт Денглер тоже выглядел мертвым, его лицо с левой стороны покрыто красной капающей маской. Зрелище на мгновение потрясло Прайса, пока он не увидел, что глаза Денглера мигнули, но рот оставался широко открытым, и мужчина, казалось, не дышал. Прайс протянул вниз руку, расстегнул ремень, удерживающий Денглера в кресле, затем Джон-стон вытащил мужчину из вертолета. Маленький Мужчина сделал шаг и упал на колени. Джонстон достал фляжку и вымыл ему лицо. После этого снайпер разрядил винтовку и положил на землю.

— Отличная работа, Эдди, — сказал он Прайсу.

— А ты сделал превосходный выстрел, Гомер. Сержант Джонстон пожал плечами.

— Я боялся, что девушка заслонит ее. Еще пара секунд, и я не смог бы стрелять. Короче говоря, Эдди, ты здорово сработал, когда выпрыгнул из вертолета и прикончил Фюрхтнера, прежде чем я успел выстрелить в него.

— Он был у тебя на мушке? — спросил Прайс, ставя на предохранитель свой пистолет и пряча его в кобуру.

— Напрасная трата времени, я видел, как у него разлетелись мозги после твоего выстрела.

К вертолету бежали полицейские и мчались санитарные машины. Капитан Альтмарк подошел к винтокрылой машине вместе с Чавезом. Каким бы опытным полицейским он ни был, зрелище внутри вертолета заставило его молча попятиться.

— Это никогда не бывает красивым, — заметил Гомер Джонстон. Он уже успел заглянуть внутрь. Выпущенная из снайперской винтовки пуля сделала свое дело. К тому же это был его четвертый труп, и, если людям хочется нарушать закон и причинять зло невинным, — это их проблема, а не его. Еще один трофей, который он не сможет повесить на стене рядом с головами оленей и лосей, составивших его коллекцию за много лет.

Прайс подошел к средней группе, вытащил из кармана свою изогнутую трубку, сделанную из корня верескового дерева, и разжег ее большой кухонной спичкой — никогда не меняющийся ритуал после завершения операции.

Майк Пирс помогал заложникам, сидящим на траве, пока Стив Линкольн стоял рядом со своим «МР-10» в руках, готовый защищать их в случае, если появится новая цель. Но потом из задней двери выбежала группа австрийских полицейских, сообщив ему, что в доме больше нет террористов. Услышав это, Стив поставил автомат на предохранитель, повесил на плечо и подошел к старику.

— Вы здорово сделали это, сэр, — сказал он Клаусу Розенталю.

— Что?

— Всадили ему нож в руку. Смелый поступок с вашей стороны.

— О да, — сказал Пирс, глядя на кровавый труп на траве. На левой кисти виднелась глубокая рана. — Это сделали вы, сэр9

— Ja, — с трудом пробормотал Розенталь и сделал три глубоких вдоха.

— Вы молодец, сэр. — Пирс наклонился и пожал ему руку. Вообще-то это не имело особого значения, но сопротивление со стороны заложника — достаточно редкое явление, и это был смелый поступок со стороны старика.

— Amerikaner?

— Ш-ш. — Сержант Пирс приложил палец к губам. — Прошу вас, не говорите никому об этом, сэр.

Затем подошел Прайс, выпуская клубы дыма из своей трубки. От пули из снайперской винтовки Вебера и очереди из чьего-то «МР-10» от головы террориста не осталось почти ничего.

— Черт побери, — пробормотал главный сержант.

— Это птичка Стива, — доложил Пирс. — В тот момент у меня не было возможности выстрелить в него. Здорово, Стив, — добавил он.

— Спасибо, Майк, — ответил сержант Линкольн, осматривая территорию. — Всего их было шестеро?

— Совершенно верно, — ответил Эдди, направляясь к дому. — Приготовьтесь.

— Это была легкая добыча, оба террориста, — в свою очередь сказал Томлинсон, окруженный австрийскими копами.

— Да, слишком высокие, чтобы спрятаться, — подтвердил Луазель. Ему хотелось закурить, хотя он бросил два года назад. Его заложников уводили с поля, оставив трупы двух террористов на пышной зеленой траве, которую их кровь, подумал он, удобрит. Говорят, что кровь — хорошее удобрение. Такой красивый дом. Жаль, что у них не будет возможности осмотреть его.

Через двадцать минут Группа-2 вернулась на место сбора и начала переодеваться, снимая свои тактические комбинезоны, укладывая оружие и остальное снаряжение, готовясь возвращаться в аэропорт. Телевизионное освещение и камеры работали, но они находились далеко. Группа начала расслабляться, стресс покидал их после успешного завершения операции. Прайс попыхивал трубкой у дверцы микроавтобуса, затем выбил трубку о каблук сапога, прежде чем забраться внутрь.

Глава 8 Репортаж

Телевизионный репортаж появился в эфире, прежде чем Группа-2 прибыла в Хитроу. К счастью, демонстрация видеокадров происшедшего была затруднена огромными размерами «шлосса» и тем, что Staatspolizei удерживала телевизионные камеры вдали от событий и на противоположной стороне здания. Пожалуй, единственным хорошим кадром был снимок члена группы, раскуривающего трубку, за которым последовал комментарий капитана Вильгельма Альтмарка для собравшихся репортеров. Он сообщил, что специальная и потому секретная группа федеральной полиции его страны эффективно справилась с инцидентом в «Schlob Ostermann» и спасла всех заложников — нет, к сожалению, не удалось захватить живым ни одного преступника. Все это было записано для последующего использования служащими Билла Тауни с канала Австрийского государственного телевидения. Sky News и другие европейские телевизионные компании новостей тоже воспользовались этим комментарием. Хотя британская Sky News и сумела прислать в Вену свою камеру, единственной разницей между ее репортажем и освещением событий местными телевизионными каналами был угол, с которого велась съемка. Даже различные комментарии специалистов были, по сути дела, одинаковыми: специально подготовленная и хорошо вооруженная полицейская группа; возможно, с участием солдат австрийской армии; решительные действия, направленные на уничтожение преступников, из заложников никто не пострадал; еще один успех, не так явно подчеркнули они, для сил охраны закона и порядка. Личности преступников не были раскрыты в первых комментариях. Расследование будет делом полиции, и результаты поступят в разведывательный отдел Тауни вместе с данными, полученными после опроса членов Группы-2.

Для членов Группы-2 это был очень долгий день, все отправились по домам отсыпаться сразу после прибытия в Герефорд, получив разрешение Чавеза не проводить утром следующего дня физические упражнения. Не было даже времени отпраздновать победу кружками пива в сержантском клубе, который в любом случае был уже закрыт, когда они прибыли домой. Во время обратного рейса Чавез заметил доктору Беллоу, что, несмотря на отличную физическую подготовку его людей, фактор усталости был неоспорим, — больше чем на регулярно проводимых ночных учениях. Беллоу ответил, что самым важным источником усталости был стресс и что члены группы не обладают иммунитетом от стресса, независимо от их физической подготовки. Это, по-видимому, включало его самого, потому что сразу после своего заявления доктор Беллоу повернулся и уснул, предоставив Чавезу сделать то же самое после стакана красного испанского вина.

* * *

В Австрии это событие было, разумеется, самой важной новостью. Попов услышал первую его часть в прямом эфире, когда сидел в Gasthaus, затем более подробное изложение в своем отеле. Он отпивал из стакана апельсиновый шнапс, не сводя острого профессионального взгляда с экрана телевизора. Эти антитеррористические группы походили одна на другую, но этого следовало ожидать, поскольку они готовились для решения одной и той же задачи и работали на основе одного международного руководства. Сначала его приняли англичане со своими командос Специальной Воздушной Службы, затем их примеру последовала германская GSG-9, а далее подключились и другие специальные службы Европы, за которыми последовали американцы, — вплоть до черных комбинезонов, что казалось Попову несколько театральным, но ведь всем им нужно одеваться во что-то, и черный цвет выглядел более разумным, чем белый, не так ли? Но более интересным было то, что в комнате находился кожаный кейс, наполненный банкнотами дойчмарок, который он отвезет завтра в Берн и положит на свой счет, прежде чем вылететь обратно в Нью-Йорк. Поразительно, думал он, выключая телевизор и натягивая на себя одеяло, что проведено всего две простые операции и теперь у него было больше миллиона американских долларов на своем номерном и анонимном счете. Чего бы ни хотели его наниматели достигнуть, выплатив эти деньги, он был отлично компенсирован за свои старания, и они, судя по всему, не особенно беспокоились из-за своих расходов. Так что лучше, если деньги потрачены на разумное дело, подумал русский, засыпая.

* * *

— Слава богу, — заметил Джордж Уинстон. — Черт возьми, я знаком с этим парнем. Эрвин — человек, с которым приятно иметь дело, — сказал министр финансов по пути из Белого дома, где продолжалось заседание кабинета.

— Кто проводил операцию?

— Ну... — Этот вопрос застал министра врасплох. Он не должен говорить об этом и вообще не должен знать. — А что сказано в новостях?

— Местные полицейские, венские копы, их полицейская группа SWAT, полагаю.

— Ну что ж, думаю, они научились, как бороться с ними, — высказал свою точку зрения министр финансов, направляясь к своей машине в сопровождении охраны из агентов Секретной службы.

— Австрийцы? У кого они научились?

— У кого-то, кто знает, как это делается, полагаю, — ответил Уинстон, садясь в свою машину.

— Из-за чего столько шума? — спросила Кэрол Брайтлинг у министра внутренних дел. Ей казалось, что это очередная игра мальчиков с их игрушками.

— Вообще-то без особой причины, — ответила министр внутренних дел, которую проводила к автомобилю группа ее собственных телохранителей. — Судя по тому, что показывали по телевидению, это была весьма успешная операция по спасению всех этих людей. Я бывала в Австрии несколько раз, и местные копы не произвели на меня особого впечатления. Может быть, я ошибаюсь. Но, судя по всему, Джордж знает больше, чем говорит.

— Да? Конечно, Дженни, он ведь принадлежит к «внутреннему кабинету», — заметила доктор Брайтлинг. Это было что-то, не нравившееся «внешнему кабинету». Правда, Кэрол Брайтлинг, строго говоря, не принадлежала к кабинету вообще. У нее было кресло у стены вместо кресла у стола, куда она садилась только в том случае, когда рассматриваемый вопрос требовал научного мнения, чего не потребовалось в данном случае. Хорошие новости и плохие новости. Ей приходилось прислушиваться ко всему, и она записывала все, что происходило в душной, витиевато разукрашенной комнате, окна которой выходили на Розовый сад, тогда как президент распоряжался повесткой дня и быстротой, с которой решались вопросы, — в данном случае это делалось плохо, подумала она. На вопрос о налогах ушло больше часа, а на проблему национальных лесов, которая относилась к министерству внутренних дел, не осталось времени. Было решено отложить обсуждение этой проблемы на следующее заседание, через неделю.

У нее не было личной охраны, не было даже кабинета в самом Белом доме. Предыдущие советники по науке занимали кабинеты в западном крыле, но ей выделили кабинет в Олд Икзекьютив офис билдинг. Это был кабинет, больший по размерам и более комфортабельный, с окном, чего не было в кабинете в подвале Белого дома. Зато, хотя ОИОБ считался частью Белого дома из-за административных соображений и по соображениям безопасности, у него не было такого престижа, а престиж было самым главным, если вы были частью персонала Белого дома. И это даже при президенте, который старается ко всем относиться одинаково, кого не интересует этот дерьмовый статус, — избежать проблемы статуса на этом уровне правительства невозможно. Потому Кэрол Брайтлинг так ревниво относилась к своему праву приходить на ланч в столовую Белого дома и садиться за стол вместе с Большими Мальчиками и Большими Девочками администрации. Она также была недовольна тем, что для встречи с президентом всего на несколько минут Его Ценного Времени ей приходится обращаться с просьбой к главе администрации и секретарю по записям на прием. Можно подумать, что она когда-нибудь тратила эти минуты понапрасну.

Агент Секретной службы открыл перед ней дверь с почтительным поклоном и улыбкой. Далее она вошла в поразительно безобразное здание и повернула направо к своему кабинету, окно которого, по крайней мере, выходило на Белый дом. Кэрол передала свои записи секретарю (разумеется, мужчине) для транскрибирования, затем села за стол, нашла на нем новую пачку бумаг, которые нужно прочитать и по которым принять меры. Затем выдвинула ящик письменного стола, достала оттуда жевательную резинку и придвинула к себе пачку бумаг. Немного подумав, Кэрол взяла телевизионный пульт и включила канал CNN, чтобы узнать, что происходит в мире. На канале начинался час новостей, и главной сенсацией было происшествие в Вене.

Боже мой, что за дом, была ее первая мысль. Похож на королевский дворец, огромная трата ресурсов для одного человека или даже для одной семьи использовать его в качестве жилья. Что сказал Уинстон о его владельце? Хороший человек? Несомненно. Все хорошие люди живут, подобно прожигателям жизни, поглощая драгоценные ресурсы таким образом. Еще один проклятый плутократ, биржевой маклер, валютный спекулянт — иначе каким образом он заработал деньги, чтобы купить такой дом, — и затем террористы нарушили его частную жизнь. А иначе почему, подумала она, они выбрали именно его. Бессмысленно нападать на фермера, разводящего овец, или на водителя грузовика. Террористы ищут богатых людей или предположительно важных персон, потому что обычные люди не обладают политической властью, а это был, в конце концов, политический акт. Однако эти террористы оказались не такими умными, как им хотелось. Тот, кто выбрал их... выбрал специально, чтобы они потерпели неудачу? Неужели такое возможно? По ее мнению, вполне. В конце концов, это политический акт, а такие поступки могут иметь самые разные реальные цели. У нее на лице появилась улыбка, когда репортер описал атаку на террористов, произведенную местной полицейской группой SWAT, — к сожалению, ее не показали, потому что местные копы не хотели, чтобы у них в ногах путались телевизионные камеры и репортеры. Зато на экранах появились спасенные заложники крупным планом, чтобы зрители могли разделить их чувства и эмоции. Они были у самого порога смерти, но их спасли местные копы, которые, по сути дела, всего лишь восстановили выделенное им судьбой время жизни, потому что умрут все, рано или поздно. Таков план природы, а бороться с природой невозможно... хотя ей можно помочь, не правда ли? Репортер продолжал рассказывать о том, что это второй подобный террористический инцидент в Европе за последние два месяца, причем оба потерпели неудачу благодаря умелым и бесстрашным действиям полиции. Кэрол вспомнила о неудачной попытке ограбления банка в Берне, еще одна плохо осуществленная работа... но хорошо задуманная кем-то? Она может попробовать узнать кое-что об этом, хотя в данном случае неудача так же полезна, — нет, более полезна, чем успех, для людей, планирующих акцию. Из-за этой мысли на ее лице появилась улыбка. Да. Это более полезно, чем успех, верно? И с этой мыслью она взглянула на факс от Друзей Земли, которые имели ее прямой номер и часто посылали ей то, что они считали важной информацией.

Она откинулась на спинку своего комфортабельного кресла и дважды прочитала факс. Группа хороших людей с правильными мыслями, хотя мало кто обращал на них внимание.

— Доктор Брайтлинг? — Ее секретарь просунул голову в кабинет.

— Да, Рой?

— Вы все еще хотите, чтобы я показывал вам эти факсы?

— Да, конечно.

— Но эти люди — заведомо чокнутые.

— Не совсем. Мне нравятся некоторые их мысли, — ответила Кэрол, бросая прочитанный факс в мусорную корзину. Она сохранит их идею для будущего.

— Хорошо, доктор. — Голова исчезла в приемной. Следующая бумага в ее пачке оказалась весьма важной.

Это был доклад о процедуре закрытия ядерных реакторов и последующей безопасности отключенных реакторных систем: сколько пройдет времени, прежде чем окружающая среда сможет воздействовать и подвергнуть коррозии внутренние детали, и какой вред будет нанесен окружающей среде. Да, это очень важное соображение, и, к счастью, приложенный к документу индекс демонстрировал данные по отдельным реакторам всей страны. Она сунула в рот еще одну пластинку жевательной резинки и наклонилась вперед, положив бумаги прямо на плоскую поверхность письменного стола, так, что теперь она сможет читать их, глядя прямо вниз.

* * *

— Похоже, это действует, — тихо сказал Стив.

— Сколько нитей помещается внутри? — спросила Мэгги.

— Примерно от трех до десяти.

— А насколько велик вмещающий их контейнер?

— Шесть микрон. Представляешь себе? Контейнер белого цвета, так что он очень хорошо отражает свет, особенно ультрафиолетовую радиацию, и в окружении водного спрея он практически невидим. Отдельные капсулы невидимы для невооруженного глаза и едва различимы с помощью оптического микроскопа. Еще лучше то, что их вес позволяет им плавать в воздухе, подобно пылинкам, и вдыхаться так же легко, как вторичный табачный дым в баре для одиночек. Попав в тело, внешняя оболочка растворяется, и нити Шивы попадают прямо в легкие или в верхние дыхательные пути, где начинают свою работу.

— Они растворимы в воде? — спросила Мэгги.

— Растворяются, но медленно. Однако процесс растворения ускоряется, если в воде находится что-нибудь биологически активное, подобно микродозам хлористоводородной кислоты в слюне, например. Представляешь, мы могли бы заработать состояние, продав это Ираку, девочка, или кому угодно, кто захочет развязать биологическую войну в реальном мире.

Их компания изобрела эту технологию, финансируемая правительственным грантом, предназначенным для разработки более простого пути ввода вакцины в организм, чем с помощью уколов. Новая технология использовала электрофорез для создания капсул с исключительно крошечными количествами защитного геля, окружающего еще более крошечные количества биологически активных агентов, переносимых по воздуху. Это позволит людям вводить вакцины в простых напитках вместо более распространенного метода прививок. Если им удастся выпустить для широкого использования действующую вакцину против СПИДа, этот метод можно активно использовать в Африке, где в странах отсутствует инфраструктура для производства прививок другими способами. Стив только что доказал, что аналогичная технология может быть использована для доставки активного вируса при той же степени безопасности и надежности. Или почти доказал.

— Как мы проведем окончательный тест, доказывающий надежность этого метода? — спросила Мэгги.

— На обезьянах. Сколько обезьян у нас в лаборатории?

— Много, — успокоила она Стива.

Это будет важный шаг. Они дадут капсулы нескольким обезьянам, затем посмотрят, насколько быстро распространяется болезнь среди лабораторного населения. Для теста будут использованы обезьяны резус. Их кровь так похожа на человеческую.

* * *

Как и ожидалось, первым стал субъект номер четыре. Ему было пятьдесят три года, и функции печени ослабли до такой степени, что она могла бы занять первое место в очереди на трансплантацию в университете Питтсбурга. Кожа у него имела желтоватый оттенок, но ничто не остановило его от тяги к бутылке, причем гораздо большей, чем у других подопытных субъектов. Доктор Джон Киллгор вспомнил, что его звали Честер или вроде того. Функции мозга у Честера были самыми низкими в группе. Он не отрывался от телевизора, редко разговаривал с остальными субъектами, никогда даже не читал комиксы, что было популярным занятием у остальных, равно как и телевизионные комиксы, — во время показа этого канала у телевизора собирались почти все обитатели комнаты.

Они все словно чувствовали себя в «свинячьем раю», заметил доктор Киллгор. Сколько угодно алкоголя, пищи быстрого приготовления, теплое жилище — что угодно, и большинство даже научились пользоваться душем. Время от времени некоторые спрашивали, в чем состоит смысл их пребывания здесь, но вопросы никогда не заходили дальше после получения формального ответа от докторов или охранников.

Однако теперь, когда Честер заболел, им придется принять меры. Киллгор вошел в комнату и назвал его по имени. Субъект четыре поднялся с кровати и подошел к доктору. Было ясно, что чувствует он себя очень плохо.

— Нехорошо, Честер? — спросил Киллгор из-за своей маски.

— Болит желудок, постоянная рвота, чувствую себя отвратительно, — ответил четвертый.

— Ну что ж, иди со мной, и мы посмотрим, как помочь тебе, ладно?

— Как скажете, доктор, — ответил Честер, подтверждая плохое самочувствие громкой отрыжкой.

За дверями его посадили в кресло-каталку. До медицинского крыла здания было всего пятьдесят ярдов. Два санитара подняли субъекта номер четыре, положили на кровать и пристегнули ремнями. Затем один взял пробу крови. Еще через десять минут Киллгор провел тест на наличие антител Шивы, и, как и предполагалось, проба показала, что цвет изменился на синий. Честеру, субъекту номер четыре, оставалось жить меньше недели — а не от шести до двенадцати месяцев, за которые его прикончил бы алкоголизм. Но, по сути дела, не такое уж значительное сокращение жизни, не правда ли? Киллгор вернулся, сделал внутривенную инъекцию и, чтобы успокоить Честера, установил капельное вливание морфия, что быстро умиротворило больного и даже вызвало легкую улыбку на его лице. Отлично. Номер четыре скоро умрет, но кончина наступит в относительном покое. Больше всего доктор Киллгор хотел, чтобы процесс протекал спокойно.

Он посмотрел на часы, когда вернулся в кабинет, являющийся одновременно и комнатой наблюдения. Киллгор проводил в лаборатории много времени. Ему почти казалось, что он снова стал настоящим врачом. Он не практиковал с тех пор, как закончил резидентуру, но продолжал читать все необходимые журналы и был знаком с техникой.

Да, тебе не повезло, Честер, но нас окружает жестокий мир, подумал Джон, возвращаясь к своим записям. Быстрая реакция Честера на вирус немного удивила его, ведь прошла всего половина запрограммированного времени, — но это произошло из-за его исключительно ослабленной функции печени. Сделать что-нибудь было невозможно. Некоторые люди заболевают быстрее других. Все дело в разной уязвимости к вирусу. Следовательно, ухудшение состояния здоровья подопытных начнется не одновременно. Это не имело бы большого значения в реальной жизни за пределами центра, хотя наверняка люди успеют задаться многими опасными вопросами. Это неприятный сюрприз. Но, как бы то ни было, результатом будет панический спрос на вакцину, которую разрабатывает Стив Берг и его лаборатория. Вакцина А станет широко распространяться после требований увеличить производство. Вакцина В будет активно сдерживаться при условии, что он и его лаборатория успеют подготовить ее для производства. Вакцина А будет доступна для всех, тогда как В будет доступна только для тех людей, которые должны выжить, которые понимают неизбежную необходимость происходящего, или для тех, кто согласится на спасение и будет работать вместе с остальными членами команды.

Киллгор покачал головой. Нужно сделать еще так много, и, как обычно, не хватает времени.

* * *

Кларк и Стэнли обсудили операцию утром, сразу после прибытия в штаб. К ним присоединился Питер Ковингтон, еще потный после утренней тренировки с Группой-1. Чавез и его люди будут сейчас еще только просыпаться после долгого дня на континенте.

— Там была чертовски сложная тактическая ситуация, и Чавез провел ее правильно, — начал майор Ковингтон. — Нам нужны собственные экипажи вертолетов. Вчерашняя миссия прямо-таки требовала их, но у нас не было того, в чем мы нуждаемся. Поэтому пришлось разработать импровизированный план и надеяться на удачу.

— Он мог бы обратиться за помощью к австрийской армии, — напомнил Стэнли.

— Сэр, мы оба знаем, что нельзя проводить важную тактическую операцию с экипажем вертолета, который нам неизвестен и с которым мы не работали раньше, — заметил Ковингтон в своей лучшей манере выпускника английской военной академии Сэндхерст. — Нам нужно немедленно рассмотреть этот вопрос.

— Верно, — согласился Стэнли, глядя на Кларка.

— Это не является частью нашего технического снаряжения и комплектования, но я вижу всю важность проблемы, — кивнул Радуга Шесть.

— О'кей, давайте сначала обсудим все типы вертолетов, которые могут нам попасться, и затем начнем искать вертолетчиков, способных управлять большинством из них.

— В идеале мне хотелось бы получить «Ночной Сталкер», — но тогда нам придется брать его с собой, куда бы мы ни поехали, а это означает — что? Транспортный самолет «С-5» или «С-17», постоянно приписанный к нам? — заметил Стэнли.

Кларк кивнул. «Ночной Сталкер» — вариант вертолета «АН-6 Лоуч» фирмы «МакДоннел — Дуглас» — был разработан для тактической группировки 160, позднее получившей название 160-й авиационный полк специальных операций — АПСО — и базировался в Форту Кэмпбелл, штат Кентукки. Летчики полка завоевали славу самых бесшабашных авиаторов в мире, которые работали тайком с братьями-авиаторами из нескольких стран — Британия и Израиль были двумя странами, чаще других допускаемыми в компаунд 160-го полка в форте Кэмпбелл. По сути дела, получить «вертушки» с экипажами, приписанными к «Радуге Шесть», было несложно. Намного более трудным являлось получить транспортный самолет, необходимый для переброски «вертушки» в место, где она требовалась. Спрятать такой самолет будет так же сложно, как слона на школьном дворе. Зато, получив «Ночного Сталкера», они будут иметь все виды приборов наблюдения, специальный бесшумный ротор — и Санту на его окаянных санях с восемью крошечными оленями, пронеслось в голове Кларка. Этого никогда не удастся добиться, несмотря на все влияние, которым он обладал в Вашингтоне и Лондоне.

— О'кей, я свяжусь с Вашингтоном и попрошу прислать нескольких вертолетчиков в наши группы. А здесь у нас будут проблемы с получением вертолета, чтобы они могли потренироваться?

— Не должно бы, — ответил Стэнли.

Джон посмотрел на часы. Придется подождать до девяти утра по времени Вашингтона — два часа дня в Англии, — чтобы послать запрос через Директора Центрального разведывательного управления, через которое шло финансирование «Радуги Шесть».

Интересно, как отреагирует на такой запрос Эд Фоули — что еще более важно, ему хотелось, чтобы Эд стал его деятельным сторонником. Ну что ж, это не будет слишком уж трудно. Эд был в некотором смысле хорошо знаком с оперативными делами и был решительным защитником людей, занимающихся опасными операциями. Особенно хорошо, что Кларк обращается с просьбой после крупного успеха, а это всегда действует намного лучше, чем мольба о помощи после провала.

— О'кей, продолжим обсуждение после разговора с группой. — Кларк встал и вошел в свой кабинет. Элен Монтгомери, как всегда, положила ему на стол пачку бумаг, которая на этот раз была больше обычной, поскольку включала благодарственные телеграммы от австрийцев. Телеграмма от главы правительства была особенно искренней. — Спасибо, сэр, — вздохнул Джон, откладывая ее в сторону.

Обилие административных проблем было поразительной частью его работы.

Будучи директором «Радуги», ему приходилось следить за тем, когда и как поступали деньги и куда расходовались. Джон был обязан отвечать на такие вопросы, как число патронов, израсходованных его людьми каждую неделю, и отстаивать целесообразность их использования. Он старался переложить большую часть канцелярской работы на Алистера Стэнли и миссис Монтгомери, но немало все-таки оставалось на его столе. У него был большой опыт работы государственного служащего, и в ЦРУ ему приходилось докладывать в бесчисленных подробностях о каждой операции, которую он проводил, чтобы успокоить канцелярских работников. Однако здесь такая работа выходила далеко за пределы его предыдущих отчетов, и это отнимало у него время от занятий на стрельбище. Он обнаружил, что стрельба отлично снимает стресс, особенно если вообразить, что в центре Q-мишеней, которые он поражал пулями сорок пятого калибра, находятся лица его мучителей-бюрократов. Для него являлась чем-то новым и непонятным необходимость оправдывать годовой бюджет. Если его работа в «Радуге» не является важной, зачем финансировать ее вообще, а если она важная, стоит ли торговаться из-за нескольких тысяч долларов, израсходованных на патроны? Таким был бюрократический склад ума у всех этих людей, которые сидели за своими столами и полагали, что мир рухнет, если все их бумаги не будут подшиты подписаны, а печати поставлены, а коли это причиняло кому-то неприятности, тем хуже для него. Вот почему он, Джон Теренс Кларк, оперативный офицер ЦРУ в течение более тридцати лет, человек-легенда, вынужден сидеть за своим дорогим письменным столом за закрытой дверью, делая работу, от которой отказался бы любой уважающий себя бухгалтер. Вдобавок ему приходилось следить и оценивать настоящую работу, которая была намного интереснее и приносила куда больше пользы.

И дело заключалось не в том, что его бюджет был особенно велик и потому создавал основания для беспокойства. У него в штате находилось в общей сложности менее пятидесяти человек, едва три миллиона расходовалось на их денежное содержание, поскольку каждому платили по обычному военному расписанию плюс то обстоятельство, что «Радуга» оплачивала домашние расходы всех своих служащих из правительственных средств. Единственной несправедливостью было то, что американские солдаты получали более высокое жалованье, чем их европейские коллеги. Это беспокоило Джона, но здесь он ощущал свое бессилие, а поскольку расходы на проживание финансировались американской стороной, — жилье в Герефорде не было роскошным, но достаточно комфортабельным, — все жили неплохо. Моральное состояние его солдат было великолепным. Он ожидал этого. «Радуга» относилась к разряду элитных подразделений, и у солдат всегда чувствовалось хорошее отношение к службе, особенно по той причине, что они тренировались почти каждый день, а солдаты любят боевую подготовку почти так же, как и то, для чего их готовят.

В «Радуге Шесть» появились небольшие трения. Группа-2 Чавеза уже провела обе операции, и в результате ее бойцы расхаживали с весьма гордым видом, вызывая этим ревнивое раздражение Группы-1 Питера Ковингтона, которая слегка опережала своих соперников в соревновании между группами в физической подготовке и стрельбе. Опережала совсем немного, меньше даже, чем на кошачий ус, но люди с таким соревновательным духом работали исключительно напряженно, чтобы опередить соперников на одну пятую процента. Так что в известном смысле такая мизерная разница не была такой уж мизерной. Преимущество одних над другими могло теперь зависеть от того, что ели бойцы на завтрак или даже что им снилось ночью накануне тренировки, настолько была высока степень их подготовки. Все-таки соперничество было полезным для всей группы. И очень опасным для тех, против кого будет действовать «Радуга».

* * *

Билл Тауни сидел за столом у себя в кабинете, читая информацию о террористах, принимавших участие в захвате «шлосса» прошлым вечером. Австрийцы начали с запроса у Германской федеральной службы полиции еще до того, как операция закончилась. Личности Ганса Фюрхтнера и Петры Дортмунд были подтверждены с помощью отпечатков пальцев. Сегодня всерьез займутся расследованием этого преступления. Для начала следователи установят личности тех людей, которые арендовали автомобиль, привезший Ганса Фюрхтнера и Петру Дортмунд к месту преступления, и начнут поиски дома в Германии — вероятно, в Германии, напомнил себе Тауни, — в котором они перед этим жили. Опознать остальных четырех будет труднее. Уже сняли их отпечатки пальцев и прогоняют через компьютер. Тауни согласился с первоначальным мнением австрийцев, что четыре пока не опознанных террориста приехали из бывшей Восточной Германии. Оттуда теперь появляются самые разные типы: люди, отторгшие коммунизм и теперь постигающие «радости фашизма», колеблющиеся коммунисты, продолжающие верить в бывшую политико-экономическую модель, и просто бандиты, ставшие главным источником беспокойства для германской полиции.

Но это преступление носило откровенный политический характер. Фюрхтнер и Дортмунд являются — являлись, поправил себя Билл — настоящими, убежденными коммунистами. Они выросли в бывшей Западной Германии в буржуазных семьях, как целое поколение террористов, и всю жизнь верили в социалистическую утопию. А теперь они напали на дом богатого капиталиста... в поисках чего?

Тауни взял стопку факсов из Вены. Эрвин Остерманн рассказал полиции во время трехчасового разговора,что террористы искали его «специальные внутренние коды» для входа в международную торговую систему. Были у него такие коды? По всей вероятности, нет — но почему не проверить?

Он поднял телефонную трубку и набрал номер старого друга Мартина Купера, бывшего сотрудника системы «Шесть», который работал теперь в безобразном здании страховой компании «Ллойдз», в финансовом районе Лондона.

— Купер, — ответил голос.

— Мартин, это Билл Тауни. Как ты чувствуешь себя этим дождливым утром?

— Очень хорошо, Билл, а чем ты занимаешься сейчас?

— По-прежнему живу на королевский шиллинг, старина. Новая работа, боюсь, очень секретная.

— Чем могу помочь тебе, старик?

— Вообще-то у меня глупый вопрос. Скажи мне, существуют ли какие-нибудь внутренние каналы в самой международной торговой системе? Специальные коды и тому подобное?

— Мне чертовски хотелось бы, чтобы они существовали, Билл. Наша работа стала бы намного проще, — ответил бывший директор станции «Шесть» в Мехико-Сити и других небольших постах Британской секретной службы. — Что конкретно ты имеешь в виду?

— Не уверен, просто возник такой вопрос.

— Понимаешь, люди на таком уровне действительно имеют тесные личные отношения и часто обмениваются информацией, но, насколько я понимаю, ты имеешь в виду нечто более определенное, что-то вроде внутренних каналов в торговом рынке?

— Да, именно это.

— Если так, все они держали это в секрете от меня и людей, с которыми я работаю. Международная конспирация? — Купер презрительно фыркнул. — Учти, все эти финансисты любят поговорить. Каждый из них знаком с бизнесом своих коллег.

— Значит, такой вещи не существует?

— Насколько мне известно, нет, Билл. Это такая вещь, в которую верят невежественные люди, разумеется, но такое не существует, если только это не компания, убившая Джона Кеннеди, — добавил Купер и хихикнул.

— Я тоже придерживаюсь такой точки зрения, Мартин, но мне хотелось заглянуть и в этот ящик. Спасибо, мой друг.

— Билл, ты не знаешь, кто напал на этого парня Остерманна в Вене?

— Нет вообще-то. А ты знаком с ним?

— Мой босс знаком. Я встретил его только один раз. Он показался мне хорошим парнем и чертовски умным.

— Все, что я знаю о нем, увидел по телевидению сегодня утром. — Тауни знал, что это не было такой уж ложью, да и в любом случае Мартин поймет его.

— Ну ладно, кто бы ни освободил заложников, я снимаю перед ними шляпу.

— Мне кажется, это похоже на работу SAS.

— Ты так считаешь? Ну что ж, это не будет сюрпризом.

— Нет, наверно. Был рад поговорить с тобой, Билл. Давай поужинаем вместе?

— С удовольствием. Позвоню тебе, когда в следующий раз приеду в Лондон.

— Отлично. Желаю удачи.

Тауни положил трубку. Похоже, что Мартин нашел себе неплохую работу, после того как его уволили из «Шести», которая сократилась в размерах после ослабления холодной войны. Этого следовало ожидать. Значит, в такое верят невежественные люди, подумал Тауни. Да, похоже на правду. Фюрхтнер и Дортмунд были коммунистами и не верили в открытый рынок. В их вселенной люди становятся преуспевающими только с помощью обмана, эксплуатации и заговора богачей. А что это значит?

Почему они напали на дом Остерманна? Такого человека невозможно ограбить.

Он не хранит свои деньги в наличных или в золотых слитках. Это все электронные, виртуальные деньги, хранящиеся в памяти компьютеров и перемещающиеся по телефонным проводам, а такие деньги трудно украсть.

Нет, у человека, подобного Остерманну, была информация, конечный источник власти, хотя и эфемерной. Неужели Дортмунд и Фюрхтнер собирались убивать ради этого? Похоже на то, но были ли эти два мертвых террориста людьми, способными воспользоваться такой информацией? Нет, не были, потому что тогда бы знали, что информация, которую они ищут, не существует.

Кто-то нанял их, подумал Тауни. Кто-то послал их на эту операцию. Но кто?

И для какой цели? Этот вопрос был еще лучше, потому что в нем таился ответ на первый.

Подумай, сказал он себе. Если кто-то нанял их для этой работы, кто это мог быть? Ясно, человек, связанный со старой террористической сетью, тот, кто знает, где их найти кому они верят и на кого полагаются настолько твердо, чтобы рисковать своими жизнями. Но Фюрхтнер и Дортмунд были людьми, преданными коммунистической идеологии. Их знакомые будут такими же, и они, разумеется, не станут доверять или подчиняться приказам человека с другими политическими взглядами. И каким еще образом может эта абстрактная личность знать, где и как связаться с ними, завоевать их доверие и послать на миссию смерти, разыскивать что-то несуществующее...

Высокопоставленный офицер? — задумался Тауни, напрягая свой ум в поисках информации, которой он, по сути дела, не располагал. Кто-то с такими же политическими взглядами и убеждениями, способный командовать ими или, по крайней мере, побудить их на какой-то опасный поступок.

Ему нужно больше информации, и Билл решил воспользоваться Секретной разведывательной службой (SIS) и своими контактами в полиции, чтобы получить каждый клочок информации от расследования, проводимого австрийцами и немцами. Он начнет с того, что позвонит в Уайтхолл, чтобы убедиться, представили ему или нет полный текст переводов всех бесед с заложниками. Тауни служил в разведывательной службе долгое время, и что-то заставило его обоняние обостриться.

* * *

— Динг, мне не понравился твой план освобождения заложников, — сказал Кларк в большом конференц-зале.

— Мне тоже, мистер К., но без вертолета у меня не было особого выбора, верно? — ответил Чавез, уверенный в своей правоте. — Но не это по-настоящему страшит меня.

— А в чем дело? — спросил Джон.

— Этот вопрос поднял Нунэн. Каждый раз, когда мы проводим операцию, вокруг нас толпа людей — просто любопытные, репортеры, операторы со своими телевизионными камерами и так далее. Что, если у одного из них есть сотовый телефон и он позвонит преступникам, находящимся внутри, и расскажет, что происходит снаружи? Ведь это так просто. Тогда мы потерпим неудачу, а заложники погибнут.

— Нам нужно разобраться с этим, — добавил Тим Нунэн. — Все дело в том, как работает сотовая связь. Сотовый телефон передает сигнал на местную ретрансляционную станцию сети и сообщает, что он включен и находится на месте. После этого компьютерная система направляет поступивший вызов по названному адресу. О'кей, мы можем получить оборудование, чтобы прочесть этот вызов, и, может быть, заблокировать линию, по которой поступает сигнал, — может быть, даже продублировать телефон преступников, захватить поступающий вызов и арестовать негодяев, находящихся снаружи, верно? Но мне нужно программное обеспечение, и как можно скорее.

— Давид? — Кларк повернулся к Давиду Пеледу, их израильскому техническому гению.

— Это возможно. Насколько мне известно, такая технология уже существует у Агентства национальной безопасности в США и, наверно, где-нибудь еще.

— Как относительно Израиля? — прижал его Нунэн.

— Ну... да, у нас есть такая технология.

— Запроси ее, — приказал Кларк. — Ты хочешь, чтобы я сам позвонил Ави?

— Это помогло бы решить проблему.

— О'кей, мне нужно название и спецификация оборудования. Насколько трудно подготовить операторов?

— Не слишком трудно, — признался Пелед. — Тим справится с этим без особого труда.

Спасибо за уверенность в моих способностях, подумал специальный агент Нунэн, но даже не улыбнулся.

— Вернемся к операции, — распорядился Кларк. — Динг, о чем ты думал?

Чавез наклонился вперед. Он не просто защищал себя; в защите нуждалась его группа.

— Главным образом, я не хотел потерять заложника, Джон. Док сказал мне, что нужно относиться к угрозам террористов с полной серьезностью, и приближался момент истины. О'кей, операция, насколько я ее понимаю, состоит в том, чтобы не терять заложника. Так вот, когда они ясно заявили, что им нужен вертолет в качестве транспорта, мне оставалось только дать его с небольшим дополнением. Дитер и Гомер выполнили свою работу идеально. То же самое относится к Эдди и остальным стрелкам. Самая опасная часть операции заключалась в том, чтобы Луи и Джордж сумели подобраться к дому и затем ликвидировать последних террористов. Они проделали превосходную работу, сумев незамеченными подползти к дому в костюмах ниндзя, — продолжал Чавез, сделав жест в сторону Луазеля и Томлинсона. — Это действительно была самая опасная часть операции. Мы направили их в тень от дома, и маскировочные костюмы отлично показали себя. Если бы террористы пользовались очками ночного видения, это могло бы составить проблему, однако дополнительное освещение, отражающееся от деревьев, с помощью прожекторов, которые доставили копы, помешало бы этому. На очках ночного видения возникает ореол отражения, если на них попадает свет. Действительно, я пошел на риск, — признался Динг, — но это был риск, оправданный опасением за жизнь заложника, которого могли бы убить прямо перед нами, пока мы ковырялись в носу на месте сбора.

Так прошла операция, мистер К., и я, как командир, несу за нее ответственность. Это все. — Он не добавил, что его риск оправдал себя.

— Понятно. Ну что ж, все стреляли хорошо, а Луазель и Томлинсон проявили немалую смелость и умение, сумев незамеченными подобраться к дому, — сказал Алистер Стэнли со своего места напротив Кларка. — Но даже так...

— Но даже так мы нуждаемся в вертолетах для случаев, подобных этому. Как, черт побери, мы упустили из виду подобное обстоятельство? — резко бросил Чавез.

— Это я допустил ошибку, Доминго, — признался Кларк. — Я собираюсь заняться этим сегодня.

— Только бы он появился у нас. — Динг потянулся в своем кресле. — Мои люди справились с операцией, Джон. Неудачные обстоятельства, но мы решили проблему. В следующий раз будет лучше, если все пройдет более гладко, — согласился он. — Но, когда док говорит мне, что преступники действительно собираются убить кого-то, это заставляет меня принять решительные меры.

— В зависимости от ситуации, да, — ответил Стэнли.

— Ал, что это значит? — резко спросил Чавез. — Нам нужны более точные руководящие указания при проведении операции. Они нужны нам точные и недвусмысленные. При каких обстоятельствах мне разрешают допустить убийство заложника? Имеет ли при этом значение возраст и пол заложника? Что, если кто-то захватит детский сад или родильный дом? Вы не можете ожидать от нас, что мы не примем во внимание такой «человеческий фактор». О'кей, я понимаю, что вы не в состоянии предусмотреть все возможные ситуации и, как командиры на месте операции, мы с Питером должны принять собственное решение. Однако моя позиция, которую я не могу нарушить, заключается в том, чтобы не допустить смерть заложника, когда это в моих силах. Если при этом придется рисковать — ну что ж, это вероятность против уверенности, не так ли? В некоторых случаях приходится пойти на риск, верно?

— Доктор Беллоу, — спросил Кларк, — насколько были вы уверены в своей оценке состояния террористов?

— Полностью. Они были опытными преступниками, провели много операций, и моя точка зрения заключалась в том, что они абсолютно серьезны относительно убийства заложников, чтобы продемонстрировать нам свою решимость, — заключил психиатр.

— Тогда или теперь?

— В обоих случаях, — уверенно ответил Беллоу. — Эти двое были политическими социопатами. Человеческая жизнь для таких личностей ничего не значит. Вроде орешков к пиву во время игры в покер.

— О'кей, но если бы они заметили Луазеля и Томлинсона, пробирающихся к дому?

— Они, вероятно, убили бы заложника, и это на несколько минут заморозило бы ситуацию.

— В этом случае мой запасной план заключался в том, чтобы немедленно атаковать дом с восточной стороны и пробиться в дом, прикрываясь непрерывным огнем, как можно быстрее, — продолжал Чавез. — Более оптимальным решением проблемы было бы спуститься по канатам на крышу дома с «вертушек» и атаковать террористов вроде торнадо в Канзасе. Это тоже опасно, — признал он. — Но ведь люди, с которыми мы имеем дело, не самые разумные личности в мире, не так ли?

Старшим членам группы не нравился такой ход обсуждения, поскольку это напоминало им, что какими бы хорошо подготовленными солдатами «Радуги» они ни были, все-таки им далеко до богов или суперменов. До сих пор они принимали участие в двух операциях, и обе были завершены без единой потери среди заложников. Это способствовало моральному самодовольству среди командного состава, еще более обостренному тем обстоятельством, что Группа-2 добилась идеальной победы при очень сложных тактических обстоятельствах. Они тренировали своих людей как суперменов, идеально тренированных личностей, не уступающих олимпийцам, блестяще обученных обращению с оружием и взрывчатыми веществами, и, самое главное, психологически готовых, не задумываясь, стрелять на поражение.

Члены Группы-2, сидящие вокруг стола, смотрели на Кларка с безучастными лицами, выслушивая все с поразительным хладнокровием, поскольку они знали прошлым вечером, что план полон ошибок и опасен, но они сумели все-таки осуществить его. Они также, вполне естественно, гордились тем, что преодолели трудности и спасли заложников. Однако Кларк сомневался в способностях их командира, и это не нравилось им. Для бывших членов SAS, входящих теперь в состав их группы, ответ был простым, как их старый полковой лозунг: Кто не боится опасности, тот побеждает. Они не испугались трудностей и победили. И счет был теперь для них следующим: христиане — десять, львы — ноль. Таким счетом можно только гордиться. Единственным несчастным членом группы был старший сержант Джулио Вега. Осо носил пулемет, которым еще ни разу не воспользовался. Снайперы, видел Вега, чувствовали себя отлично, так же как и автоматчики. Но такова судьба. Он был там, в нескольких метрах от Вебера, готовый прикрыть его, если одному из террористов повезет, и он сумеет убежать, стреляя на ходу из автомата. Вега разрезал бы его пополам очередью из своего М-60, да и в стрельбе из пистолета на базовом стрельбище он был одним из лучших. Кругом убивали террористов, а он еще не принимал участия в игре. Религиозная натура Веги упрекала его за подобные мысли, и это одновременно удручало и веселило его.

— Итак, какой вывод мы сделаем? — спросил Чавез. — Какими будут данные нам руководящие указания в случае, когда заложник может быть убит преступниками?

— Задача миссии остается прежней — спасение заложников, когда возможно, — сказал Кларк после нескольких секунд размышления.

— И командир группы на месте проведения операции решает, когда это возможно и когда — нет?

— Совершенно верно, — подтвердил Радуга Шесть.

— Таким образом, мы вернулись обратно к тому месту, с которого начали, Джон, — указал Динг. — Это означает, что Питер и я принимаем на себя всю ответственность и подвергаемся критике, если кому-то не понравится, как мы поступили. — Он сделал паузу. — Я понимаю ответственность, которая сопровождает единоначалие во время операции, но было бы хорошо иметь что-то более определенное, на что можно положиться. Наступит время, когда произойдут ошибки, рано или поздно. Мы знаем это. Нам это не нравится, но мы знаем это. Как бы то ни было, я заявляю сейчас, раз и навсегда, Джон, что считаю основной задачей операции сохранение жизни невинных людей и всегда буду придерживаться этой точки зрения.

— Я согласен с Чавезом, — сказал Питер Ковингтон. — Это должно быть позицией, от которой мы не можем отступать.

— Я никогда не возражал против этого, — произнес Кларк с внезапной яростью.

Проблема заключалась в том, что вполне могут возникнуть ситуации, когда невозможно спасти жизнь заложника, но подготовка к такой ситуации занимает место между исключительно трудной и практически невозможной.

Кларк совершенно ясно понимал, что все теракты по обстоятельствам и местам событий будут чертовски разными, а значит, нельзя и думать составить некий стандартный и незыблемый план, инструкцию, руководство или как там эта хреновина называется. Таким образом, ему приходится доверять Чавезу и Ковингтону. Помимо этого, он может разработать тренировочные сценарии, которые заставят их думать и действовать, надеясь, что практика поможет им. Ему было намного проще работать оперативником в ЦРУ, подумал Кларк. Там инициатива всегда была у него в руках, почти всегда он сам выбирал время и место действия. «Радуга», однако, всегда была вынуждена только реагировать на действия противника, отдавая ему инициативу. Этот простой факт являлся причиной того, что приходилось готовить людей так напряженно, изнурять их тяжелыми учениями, надеясь, что полученный ими опыт и умение исправят тактические затруднения. Уже два раза такая подготовка оправдала себя. Но будет ли она оправдывать себя и дальше?

Для начала, решил Джон, отныне один из высокопоставленных офицеров «Радуги» будет сопровождать группы на операции, чтобы обеспечить поддержку, он будет посылать авторитетного офицера, на которого командиры групп смогут опереться. Разумеется, командирам групп не понравится, что у них за спиной кто-то стоит и наблюдает за их действиями, но тут уж ничего не поделаешь. С этой мыслью он закрыл совещание и пригласил Ала Стэнли в свой кабинет, где познакомил его с этой идеей.

— Не возражаю, Джон. Но кто эти высокопоставленные офицеры, которые будут сопровождать группы на операции?

— Для начала ты и я.

— Хорошо. Это разумно, — принимая во внимание все эти стрельбы и тренировки, которыми мы мучаем себя. Доминго и Питер, однако, могут счесть наше появление как подавляющее их инициативу.

— Они оба знают, как следовать приказам, и они обратятся к нам за советом, когда он понадобится. Все так поступают. Я-то уж точно поступал так, всякий раз, когда появлялась такая возможность. — Это не было так уж часто, хотя Джон вспомнил, что ему нередко хотелось этого.

— Я согласен с твоим предложением, Джон, — сказал Стэнли. — Когда мы оформим его для нашего устава?

Кларк кивнул:

— Сегодня.

Глава 9 Сталкеры

— Я сделаю это, Джон, — сказал Директор Центрального разведывательного управления. — Мне придется, однако, поговорить о твоей просьбе в Пентагоне.

— Сделай это сегодня, если сможешь. Нам они очень нужны. Это моя ошибка, что я не подумал об этом раньше. Серьезная ошибка, — смиренно добавил Кларк.

— Бывает, — заметил директор ЦРУ Фоули. — О'кей, я сейчас позвоню кое-кому и сообщу тебе о результатах. — Он положил трубку, подумал несколько секунд, затем перелистал свой справочник и нашел телефон главнокомандующего объединенных специальных операций, или, как с улыбкой называли этот пост, ГОСО. Главнокомандующий объединенных специальных операций находился на базе ВВС в Форте МакДилл недалеко от Тампы, штат Флорида, и распоряжался персоналом специальных операций, из числа которых «Радуга» выбрала своих американских специалистов и стрелков. Генерал Сэм Вильсон сидел за письменным столом — на месте, которое он не считал особенно комфортабельным. Генерал начал службу рядовым, вызвался вступить в ряды обучающихся специальностям парашютистов и рейнджеров, затем перешел в специальные войска, которые оставил, чтобы получить диплом магистра истории в университете Северной Каролины, вернулся в армию в звании младшего лейтенанта и начал быстро продвигаться вверх по служебной лестнице. Теперь он выглядел молодым в свои пятьдесят три года и носил на погонах по четыре сверкающие звезды генерал-полковника. В настоящее время Вильсон командовал объединенными силами, включающими специалистов из всех родов войск, каждый из которых знал, как «поджарить змею на открытом огне».

— Привет, Эд, — сказал генерал, услышав вызов по своему кодированному телефону. — Что нового в Лэнгли? — Командование специальными операциями поддерживало тесный контакт с агентством и часто снабжало ЦРУ разведданными или специалистами, когда требовалось провести особенно сложную операцию.

— Ко мне поступил запрос от «Радуги», — сказал ему директор ЦРУ.

— Опять? Ты знаешь, они практически увели у меня моих лучших людей.

— Они отлично использовали их. Вчера в Австрии была проведена удачная операция.

— Да, она выглядела хорошо на телевидении, — согласился Сэм Вильсон. — Я получу от тебя дополнительную информацию? — Под этой формулировкой он имел в виду данные о личностях террористов.

— Ты получишь весь пакет, когда он поступит ко мне, Сэм, — пообещал Фоули.

— О'кей, что теперь нужно твоему парню?

— Экипажи вертолетов.

— Ты знаешь, сколько времени требуется, чтобы подготовить таких специалистов, Эд? Боже мой, к тому же их содержание обходится очень дорого.

— Я знаю это, Сэм, — заверил генерала голос из Лэнгли. — Британцы тоже берут на себя часть расходов. Ты ведь знаешь Кларка. Он не стал бы обращаться с такой просьбой без особой необходимости.

Вильсон был вынужден согласиться. Джон Кларк один раз спас уже проваленную операцию, а заодно группу солдат и даже нескольких президентов. Бывший «морской котик» ВМС, большое количество медалей и масса достижений. Да и группа «Радуга» уже провела две успешные операции.

— О'кей, Эд, сколько?

— Пока одна, но очень хорошая.

Больше всего беспокоило Вильсона это слово — «пока». Но приходилось идти навстречу.

— О'кей, я позвоню тебе попозже сегодня.

— Спасибо, Сэм. — Одна хорошая вещь о генерале Вильсоне, знал Фоули, заключалась в том, что он не обманывал относительно временных рамок. Для него «прямо сейчас» означало «прямо сейчас», и пусть все горит в аду.

* * *

Честер не мог выдержать даже тот срок, предполагаемый Киллгором. Тесты его печени скатывались вниз быстрее, чем он когда-нибудь видел или читал в медицинской литературе. Кожа стала желтой, наподобие лимона, и висела на дряблых мышцах, как у столетнего старика. Дыхание уже немного беспокойное, отчасти из-за большой дозы морфия, которую он получал, чтобы держать его в бессознательном состоянии, или, говоря по-простому, в состоянии ступора. Оба — Барбара Арчер и Киллгор — хотели действовать как можно агрессивнее, чтобы выявить, можно ли противостоять Шиве, но состояние Честера являлось настолько серьезным, что никакой метод не сможет преодолеть одновременно последствия многолетнего самоубийственного образа жизни пациента, или подопытного, как угодно называйте, и Шивы. Смерть была неотвратима.

— Два дня, — сказал Киллгор. — Может быть, меньше.

— Видимо, ты прав, — согласилась доктор Арчер. У нее было множество идей для лечения этого, от стандартных — и почти гарантированно бесполезных — антибиотиков до Ин-терлейкина-2, которое, по мнению некоторых специалистов, могло иметь клиническое применение в подобных случаях. Разумеется, современная медицина еще не научилась побеждать любую вирусную болезнь, но кое-кто считал, что укрепление иммунной системы может дать эффект, и сейчас на рынке было огромное количество новых мощных синтетических антибиотиков. Рано или поздно кто-нибудь найдет магическую «серебряную» пулю для вирусных заболеваний. Но пока еще нет. — Цианистый калий? — спросила она после изучения перспектив пациента и незначительной эффективности лечения. Киллгор пожал плечами в знак согласия.

— Пожалуй. Можешь сделать это, если хочешь. — Киллгор махнул рукой в сторону шкафа с медицинскими препаратами, стоящего в углу.

Доктор Арчер подошла к нему, сняла обертку с одноразового шприца объемом в сорок кубических сантиметров, извлекла его из пластмассового чехла, затем погрузила иглу в стеклянную пробирку, содержащую раствор цианистого калия в воде, и наполнила иглу. После этого она вернулась к кровати и вставила иглу в капельницу, чтобы сразу дать пациенту большую дозу смертельного яда. Потребовалось на несколько секунд больше, чем если бы она сделала инъекцию непосредственно в главную вену, но Арчер не хотелось лишний раз касаться пациента, даже в перчатках. Вообще-то это не имело никакого значения. Дыхание Честера под прозрачной кислородной маской словно заколебалось, затем снова возобновилось, заколебалось опять, стало неровным и беспорядочным в течение шести или восьми вдохов. Наконец... оно прекратилось. Грудь опала и больше не поднялась. Его глаза были полуоткрытыми, как у человека в шоке или в легком сне. Через мгновение глаза закрылись в последний раз. Доктор Арчер взяла стетоскоп и приложила к груди старого алкоголика. Не было слышно ни единого звука. Арчер встала, вынула из ушей трубки стетоскопа и положила его в карман.

— Прощай, Честер, — произнес Киллгор.

— О'кей, — равнодушно сказала она. — Какие симптомы у остальных?

— Пока никаких. Правда, тесты на антитела положительные, — ответил Киллгор. — Думаю, пройдет еще около недели, прежде чем мы увидим заметные симптомы.

— Нам нужно несколько здоровых субъектов для проведения тестов, — сказала Барбара Арчер. — Эти люди уже были слишком больны для получения достоверных результатов по Шиве.

— Это влечет за собой определенный риск.

— Я понимаю это, — заверила его Арчер. — И ты знаешь, что нам нужны более здоровые субъекты для тестов.

— Да, но риск очень велик, — заметил Киллгор.

— Я знаю, — ответила Арчер.

— О'кей, Барб, передай это наверх. Я не буду возражать. Ты займешься Честером? Мне нужно повидаться со Стивом.

— Хорошо. — Она подошла к стене, сняла телефонную трубку и нажала на три кнопки, чтобы вызвать похоронную команду.

Что касается Киллгора, он прошел в помещение для смены одежды. Прежде всего он остановился в камере дезинфекции, нажал большую красную кнопку и подождал, пока обеззараживающий туманный раствор антисептиков, которые немедленно и полностью уничтожали вирус Шивы, не обрызгают его со всех сторон. Затем он прошел в само помещение для смены одежды, где снял синий пластиковый комбинезон, бросил его в корзину для последующего полного уничтожения — вообще-то данная операция не являлась необходимой, но работники лаборатории психологически чувствовали себя лучше после уничтожения одежды. Потом Киллгор оделся в зеленый хирургический комплект — куртка и брюки. Выходя наружу, он надел белый лабораторный халат. Следующей остановкой была лаборатория Стива Берга. Пока ни он, ни Барбара Арчер не говорили этого вслух, но все чувствовали бы себя спокойнее, если у них была бы действующая вакцина против Шивы. Монстра мало создать, нужно иметь под рукой средство, чтобы обуздать его, когда надо.

— Привет, Джон, — сказал Берг, когда вошел его коллега.

— Доброе утро, Стив, — ответил Киллгор на приветствие. — Как продвигаются дела с вакцинами?

— У нас сейчас в работе вакцины А и В. — Берг показал на клетки с обезьянами за стеклянной перегородкой. — У группы А — желтый стикер, у группы "В" — синий, а у контрольной группы — красный.

Киллгор посмотрел на обезьян. В каждой группе было по двадцать экземпляров, а всего шестьдесят. Забавные маленькие дьяволята.

— Мне жаль их, — заметил он.

— Мне тоже это не нравится, но так ведутся тесты, мой друг. Ни у кого из докторов не было мехового пальто, — не очень остроумно пошутил он.

— Когда ты ожидаешь результаты?

— Ну от пяти до семи дней для группы А, от девяти до четырнадцати — для контрольной группы. Что касается группы В — вот для них у нас некоторые надежды, конечно. А как дела на твоей стороне дома?

— Одного потеряли сегодня.

— Так быстро? — спросил Берг, которого обеспокоил этот факт.

— Его печень вышла далеко за пределы ограничений, указанных в таблице. Это обстоятельство мы не рассматривали в полной степени. Некоторые люди обладают необычно высокой степенью уязвимости к нашему маленькому другу.

— Они могут сыграть роль канареек, приятель, — с беспокойством заметил Берг, намекая на певчих птичек, которыми пользовались шахтеры для предупреждения о вредных примесях в воздухе. — И мы узнали, как поступать в таком случае два года назад, помнишь?

— Да, я знаю. — Фактически именно тогда возникла эта идея. Но они могут придумать нечто лучшее, чем изобрели в других странах. — Какова разница во времени между людьми и нашими мохнатыми друзьями?

— Понимаешь, я не пользовался для них аэрозолью, не забывай об этом. Это тест вакцины, а не тест заражения.

— О'кей, я думаю, что тебе нужно провести контрольный тест с использованием аэрозоли. Слышал, что ты разработал улучшенный метод заключения Шивы в капсулы.

— Мэгги хочет, чтобы я попробовал. О'кей. У нас много обезьян. Я могу провести тест с экспериментальной системой доставки.

— С вакцинами или без?

— Я проведу его. — Берг кивнул. — Ты уже давно должен был попробовать этот метод, идиот, подумал Киллгор, но не сказал об этом коллеге. Берг был способным ученым, но не видел ничего дальше своего микроскопа. Ну что ж, никто не совершенен, даже здесь. — Я не хочу очень уж стараться убивать живых существ, Джон. — Берг хотел, чтобы его коллега понял эту точку зрения.

— Я понимаю это, Стив, но взамен каждой убитой нами здесь обезьяны мы спасаем несколько сот тысяч в джунглях. Помни это. И хорошо ухаживай за ними, пока они здесь, — добавил он.

В лаборатории подопытные животные вели идиллическую жизнь в комфортабельных клетках, или, можно сказать, в больших общественных помещениях, пища была обильной, а вода чистой. У обезьян было просторно, стояли псевдодеревья из пластика, по которым они карабкались, температура, как в родной Африке, и никаких хищников. Как в тюрьмах, где держат приговоренных к смерти, зверьки ели обильную и вкусную пищу и в некотором смысле соблюдались их «конституционные права». Однако людям, вроде Стива Берга, все-таки это не нравилось, какой бы важной и необходимой ни была конечная цель. Киллгор подумал, а уж не оплакивает ли по ночам его друг этих забавных маленьких созданий с карими глазами? Судьба Честера, разумеется, ничуть не затрагивала Берга — за исключением того, что он играл роль канарейки в шахте. Это было более серьезно, чем думал высказавший эту мысль Берг, поэтому нужно ускорить работы над вакциной А.

— Ты прав, — согласился Берг, — но я все-таки чувствую себя несчастным.

* * *

Самолет прилетел из международного аэропорта Рейли-Дарэм, что в часе езды от форта Брэгг. «Боинг-757» совершил посадку при низкой облачности. Моросил мелкий дождь. После посадки авиалайнер начал рулежку, которая продолжалась почти так же долго, как и сам рейс, или так показалось пассажирам, когда они наконец подошли к выходу с американских рейсов в терминале "3" аэропорта Хитроу.

Чавез и Кларк приехали встречать его вместе. Они были в гражданской одежде, и Доминго держал в руке табличку с напечатанным на ней именем — «МЭЛЛОЙ».

Четвертый человек, сошедший с самолета, был одет в форму офицера морской пехоты, включая ремень «Сэм Браун», золотые крылья летчика и четыре с половиной ряда нашивок на форменной рубашке оливкового цвета. Его голубовато-серые глаза увидели надпись, и он направился к ней, волоча за собой брезентовый мешок.

— Хорошо, что меня встретили, — заметил подполковник Даниэл Мэллой.

— А вы кто, парни?

— Джон Кларк.

— Доминго Чавез. — Они обменялись рукопожатиями. — Есть еще багаж? — спросил Динг.

— Это все, что я успел упаковать. Показывайте дорогу, ребята, — предложил полковник Мэллой.

— Вам помочь? — спросил Чавез у мужчины, который был на шесть дюймов выше и на сорок фунтов тяжелее его.

— Справлюсь, — заверил его офицер морской пехоты. — Куда мы направляемся?

— Нас ждет «вертушка». Автомобиль вон там. — Кларк направился к боковой двери, затем спустился по лестнице к ожидавшему их автомобилю. Шофер взял багаж Мэллоя и бросил его в багажник. Теперь им нужно проехать полмили к вертолету «Пума» британской армии.

Мэллой оглянулся вокруг. Это был паршивый день для полетов, потолок примерно полторы тысячи футов, да и дождь становился сильнее, но полковник не боялся летать. Все трое поднялись через заднюю дверь вертолета. Мэллой наблюдал за тем, как экипаж профессионально проводит предполетную подготовку, в точности, как это делал бы он сам. Включив несущий винт, первый пилот запросил по радио разрешение на взлет. На это потребовалось несколько минут. Напряженный день на Хитроу, много международных рейсов. Наконец «Пума» взлетела, поднялась на заданную высоту и направилась в неизвестном направлении к месту назначения, где бы оно ни находилось. В этот момент Мэллой включил интерком.

— Может быть, кто-нибудь скажет мне, что за чертовщина здесь происходит?

— Что вам сказали перед вылетом?

— Положите в рюкзак достаточное количество белья на неделю, — ответил с усмешкой Мэллой.

— В нескольких милях от базы находится хороший супермаркет.

— Герефорд?

— Неплохая попытка, — отозвался Чавез. — Приходилось бывать там?

— Много раз. Я узнал этот перекресток под нами — он знаком мне после множества полетов. О'кей, что мне предстоит?

— Вы, по-видимому, будете работать с нами, — сказал ему Кларк.

— "С нами", это с кем, сэр?

— Наше название «Радуга», но мы не существуем.

— Вена? — спросил Мэллой через интерком. То, как оба моргнули, было достаточно красноречивым ответом. — О'кей, вы выглядите слишком молчаливыми для полицейских. Что это за команда?

— НАТО, главным образом американцы и британцы, но есть и другие плюс один специалист из Израиля.

— И вы создали это подразделение без «вертушек»?

— О'кей, черт побери, я забыл про них, ясно? — ответил Кларк. — Я новичок в командовании подобным подразделением.

— Что у вас на рукаве, Кларк? Какое у вас звание?

Джон сдвинул вверх рукав, и на предплечье стала видна красная татуировка. — Я притворяюсь генералом с двумя звездами на погонах. Динг — вот этот парень притворяется, что он майор.

— А что у вас на предплечье, Кларк? — офицер морской пехоты взглянул на татуировку. — Я слышал о такой татуировке, но никогда не видел. Третья Группа Специальных Операций, не так ли? Я знал парня, который служил с ними.

— Кто этот парень?

— Датч Воорт, ушел в отставку пять или шесть лет назад полковником.

— Датч Воорт! Черт побери, я не слышал это имя уже давно, — тут же ответил Кларк. — Однажды меня сбили вместе с ним.

— Вас и нескольких других. Великий авиатор, но ему не всегда везло.

— А как у вас с везением, полковник? — спросил Чавез.

— Великолепно, сынок, просто великолепно, — заверил его Мэллой. — Можешь звать меня Медведем.

Это прозвище подходило ему, решили оба, глядя на своего гостя. Ростом он не уступал Кларку — шесть футов один дюйм — и был массивного телосложения, словно развлекался, занимаясь гантелями, и после этого выпивал свою порцию пива. Чавез вспомнил о своем друге Джулио Веге, еще одном любителе тяжестей. Тем временем Кларк рассматривал наградные колодки «Медведя». DFC (Distinguished Fighting Cross) за участие в боевых действиях с двумя повторяющимися гроздьями, Серебряная Звезда. Значок стрелка указывал на то, что Мэллой был великолепным стрелком. Морские пехотинцы любят стрелять для развлечения, чтобы доказать, что они, как и все остальные морские пехотинцы, отлично владеют винтовкой. В случае Мэллоя его грудь украшал знак Выдающегося снайпера, что было самой ценной наградой для стрелка. Но ни одной награды за Вьетнам, заметил Кларк. Ну что ж, он был слишком молод для этого, что лишний раз демонстрировало, насколько стар сам Кларк. Он также увидел, что Мэллой был соответствующего возраста для подполковника, тогда как другие с такими наградами могли бы достигнуть этого звания и в более молодом возрасте. Неужели Мэллоя обошли с присвоением звания полковника? Одной из проблем участника специальных операций было то, что нередко он шел не по лучшей дороге к высоким званиям. Часто требовалось специальное внимание, чтобы обеспечить таким людям продвижение по службе, которого они заслуживали, — это не было проблемой для сержантов, но очень часто мешало офицерам.

— Я начал летать в службе поиска и спасения, затем перешел в воздушную разведку корпуса морской пехоты. Это, понимаете, доставь их на место и вывези обратно. Для этого требуется особый талант. Думаю, у меня он есть.

— На чем ты можешь летать?

— На «Н-60», «Хьюи», разумеется, и «Н-53». Готов поспорить, у вас нет таких, верно?

— Боюсь, что нет, — сказал Чавез, явно расстроенный.

— 24-я эскадрилья специальных операций на базе Королевских ВВС в Мильденхолле имеет «МН-60К» и «МН-53». Я прошел подготовку на обоих и могу летать, если вам удастся заполучить их. Они являются частью 1-го авиакрыла специальных операций, базируются здесь и в Германии, насколько мне известно.

— Ты уверен? — спросил Кларк.

— Абсолютно, генерал, сэр. Я знаком с командиром авиакрыла, Станисласом Дубровником, еще его зовут Мужик Стэн. Отличный вертолетчик. Он побывал во многих переделках, если вам вдруг понадобится хороший друг, вспомните мои слова.

— Запомню. На чем еще ты можешь летать?

— На «Ночном Сталкере», разумеется, но их немного. Насколько мне известно, здесь их нет. — «Пума» развернулась, описала круг и зашла на посадку в Герефорде. Мэллой наблюдал за тем, как работает рука пилота на ручке управления, и пришел к выводу, что он достаточно компетентен, по крайней мере для полетов на постоянной высоте и по прямой. — Технически я не прошел подготовку на «МН-47» «Чинуке» — официально нам разрешают летать только на трех видах вертолетов — и технически не имею разрешения летать и на «Хьюи», но я фактически родился на «Хьюи», если вы понимаете, генерал, что я имею в виду. И могу летать на «МН-47», если нужно.

— Меня зовут Джон, мистер Медведь, — улыбнулся Кларк. Он узнавал профессионала с первого взгляда.

— А мое имя — Динг. Когда-то я был Браво-11, но затем меня похитило Агентство. Это он виноват, — сказал Чавез. — Мы с Джоном некоторое время работали вместе.

— Полагаю, что вы тогда не сможете рассказать ничего интересного. Я несколько удивлен, что не встречался с вами раньше. Время от времени мне доводилось возить нескольких агентов туда и обратно — если вы понимаете, о чем я говорю.

— Ты захватил свою папку? — спросил Джон, имея в виду его личное дело.

Мэллой похлопал по своему походному мешку.

— Так точно, сэр, и, должен вам сказать, там написано немало интересного. — Вертолет коснулся земли и замер. Механик выпрыгнул из кабины и раздвинул двери. Мэллой взял свой рюкзак, сошел на землю и подошел к «Роверу», стоящему рядом с посадочной площадкой. Там водитель, капрал, взял мешок у Мэллоя и бросил его на заднее сиденье. За это время, подумал Мэллой, британское гостеприимство ничуть не изменилось. Он ответил на салют капрала и сел сзади. Дождь усилился. Английская погода, решил полковник, тоже осталась прежней. Отвратительное место для полетов на вертолетах, но не слишком плохое, если вы хотите подобраться поближе, прежде чем вас увидят, а ведь это не так уж плохо, верно? Джип «Ровер» доставил их к зданию, походившему на штаб, вместо дома для гостей. Кем бы они ни были, они явно спешили.

— Хороший у тебя офис, Джон, — сказал он, войдя внутрь здания и оглянувшись по сторонам. — Ты действительно похож на генерала.

— Я здесь босс, — признался Кларк, — и этого достаточно. Кофе?

— Всегда, — подтвердил Мэллой и мгновением позже взял чашку. — Спасибо.

— Сколько у тебя часов налета? — спросил Кларк.

— Всего? Было шесть тысяч семьсот сорок два часа, когда я подсчитывал последний раз. Из них три тысячи сто на специальных операциях. И примерно пятьсот часов боевого времени.

— Так много?

— В Гренаде, Ливане, Сомали и в паре других мест, а также во время войны в Заливе. Я выловил четырех летчиков-истребителей и доставил их обратно живыми во время этой войны. Одно приключение оказалось немного беспокойным, — признался Мэллой, — но у меня была кое-какая страховка в небе, так что все прошло нормально. Знаешь, такая работа бывает весьма скучной, если все идет слишком гладко.

— Мне придется поставить тебе пинту, Медведь, — сказал Кларк. — Я всегда относился с уважением к пилотам из службы поиска и спасения.

— А я никогда не отказываюсь от бесплатного пива. В твоей команде много британцев, служивших раньше в SAS?

— Немало. Работал с ними раньше?

— Во время тренировок, здесь и в Брэгге. Они хорошие солдаты, не хуже наших парней в воздушной разведке и моих друзей в Брэгге. — Мэллой хотел проявить этим свое великодушие, подумал Кларк, хотя местные могут остаться недовольными таким сравнением с кем бы то ни было. Немало помотавшись по свету, Кларк давно понял и отчасти разделял насмешливое отношение к англичанам на континенте, где любят посмеяться над наивным британским самомнением. — Короче говоря, полагаю, вам нужен специалист по доставке, верно?

— Что-то вроде этого. Динг, давай познакомим мистера Медведя с нашей последней операцией.

— Слушаюсь, мистер К. — Чавез развернул большую фотографию «Шлосса Остерманна» на столе и начал рассказ. Вошли Стэнли и Ковингтон, тоже присоединившиеся к конференции.

— Да, — сказал Мэллой, когда объяснение закончилось. — Вам действительно был нужен кто-то вроде меня для такой операции, парни. — Он задумался. — Лучшим вариантом была бы высадка трех или четырех человек по канатам на крышу... прямо вот здесь. — Мэллой постучал пальцем по фотографии. — Хорошая плоская крыша, так что все пройдет легко.

— Вот об этом я и думал. Не так просто, как соскальзывание по тросам, зато безопаснее, — согласился Чавез.

— Да, это просто, если знаешь, что делать. Вашим парням придется научиться посадке на «мягкие ноги», конечно, однако приятно иметь трех или четырех людей внутри замка, когда они нужны вам. Судя по тому, как прошла операция, видно, ваши люди умеют стрелять и все такое.

— Умеют, и неплохо, — равнодушно заметил Ковингтон.

Тем временем, пока Чавез рассказывал о своей успешной операции, Кларк быстро листал личное дело Мэллоя. Женат на Франсин, урожденной Хатчинс. Супруги имеют, заметил он, двух детей, девочки, десяти и восьми лет. Жена — медицинская сестра, работает в ВМС. Ну что ж, это легко исправить. Сэнди договорится обо всем в своей больнице. Следовательно, нужно оставить у себя подполковника Дэна Мэллоя.

Мэллой был заинтригован и терялся в догадках. Кем бы ни были эти люди, они обладали немалым влиянием. Его приказ лететь в Англию поступилнепосредственно из штаба ГОСО, от самого «Большого Сэма» Вильсона, да и люди, с которыми он встречался до сих пор, выглядели весьма серьезными. Маленький Чавез, подумал он, был компетентным сукиным сыном, судя по тому, как он рассказал про операцию в Вене. После осмотра фотографии, сделанной сверху, Мэллой пришел к выводу, что люди Чавеза отлично подготовлены, особенно те двое, которые подкрались к дому и прикончили сзади двух последних террористов. Невидимость является очень полезным делом, если вам удается сохранить ее, но она же превращается в полный облом, если окажется неудачной. Хорошей новостью, рассуждал про себя Мэллой, было то, что террористы не так подготовлены к действиям на открытом пространстве. В этом отношении их подготовка значительно уступала морским пехотинцам. Такой недостаток почти компенсировал их фанатизм — почти, но не совсем. Подобно большинству военных, Мэллой презирал террористов, считая их трусливыми неразумными животными, заслуживающими только жестокую и немедленную смерть.

Затем Чавез привел его в казарму своей группы, где Мэллой встретился с находившимися там солдатами, пожал всем руки и оценил про себя то, что увидел. Да, они были серьезными, такими же, как члены Группы-1 в соседнем здании. Есть люди с необычным взглядом, равнодушием, скрывающим суровую страсть, которая позволяет им оценивать каждого встречного и решать, представляет ли он угрозу.

Это не означало, что им нравится убивать и калечить, просто такая у них работа, и эта работа перерастала во взгляд на мир, делалась как бы второй натурой. Мэллоя они оценили как потенциального друга, человека, заслуживающего доверия и уважения, и это согрело душу авиатора. Он будет человеком, на которого они вынуждены положиться, чтобы попасть туда, где они нужны, — быстро, незаметно и безопасно и затем таким же образом исчезнуть. Оставшаяся часть тура по тренировочной базе была чистым развлечением для человека, привыкшего к проведению специальных операций. Обычные здания, искусственные салоны самолетов, три настоящих пассажирских железнодорожных вагона и другие сооружения, предназначенные для тренировок солдат, которые должны брать их штурмом. Дальше они побывали на стрельбище с неожиданно выскакивающими мишенями (Мэллой знал, что ему придется самому побывать здесь, — необходимо доказать, что он достаточно подготовлен, поскольку каждый участник специальной операции должен быть отличным стрелком). К полудню они вернулись в здание, где находился штаб Кларка.

— Ну как, мистер Медведь, что вы думаете? — спросил Радуга Шесть.

Мэллой улыбнулся, садясь в кресло.

— Я думаю, что серьезно страдаю от смены часовых поясов. Итак, я вам нужен?

Кларк кивнул.

— Я считаю, вы нужны нам.

— Работа начинается уже завтра? А на чем я буду летать?

— Я позвонил в эскадрилью, о которой вы мне рассказали. Они собираются временно дать нам один «МН-60», чтобы вам было с чем поиграть.

— Добрососедский поступок с их стороны. — Это означало для Мэллоя, что ему нужно доказать, какой он хороший пилот. Эта перспектива не слишком беспокоила его.

— А как насчет моей семьи? Это временная командировка?

— Нет, для вас это место постоянной службы. Члены вашей семьи прибудут сюда, как оговорено в правительственных правилах.

— Ну что ж, это справедливо. Мы будем работать здесь?

— Пока мы провели две операции, в Берне и Вене. Нам неизвестно, насколько мы будем заняты действительными операциями, но вы увидите, что распорядок учений у нас очень напряженный.

— Это устраивает меня, Джон.

— Ты хочешь работать с нами?

Вопрос удивил Мэллоя.

— Неужели это подразделение использует только добровольцев?

Кларк кивнул.

— Каждый из нас согласился служить в «Радуге» добровольно.

— Подумать только. О'кей, — сказал Мэллой. — Считайте меня добровольцем.

— Можно задать вопрос? — спросил Попов в Нью-Йорке.

— Конечно, — ответил босс, подозревая, каким он будет.

— В чем цель всего этого?

— Пока вам действительно не нужно знать об этом, — был ожидаемый ответ на ожидаемый вопрос.

Попов кивнул в знак покорного согласия на этот ответ.

— Как скажете, сэр, но вы тратите большие деньги и не получаете никакой выгоды, как я заметил. — Попов намеренно задал этот вопрос. Ему хотелось увидеть реакцию своего нанимателя.

Реакцией была искренняя скука:

— Деньги не имеют значения.

Хотя ответ не был неожиданным, тем не менее он немало удивил Попова. В течение всей своей профессиональной службы в КГБ он выплачивал жалкие суммы людям, которые рисковали своей жизнью и свободой ради СССР. Часто они ожидали намного больше, чем получали, потому что почти всегда материал и информация, полученные от них, стоили куда больше, чем им платили. Но этот человек уже заплатил больше, чем Попов выплатил своим агентам за пятнадцать лет операций, — и заплатил ни за что, за две жалкие неудачи. И все-таки на его лице не было разочарования, заметил Дмитрий Аркадьевич. Что, черт побери, это значит?

— В чем заключалась причина неудачи на этот раз? — спросил босс.

Попов пожал плечами.

— Они с радостью взялись за это задание, но их ошибка заключалась в том, что они недооценили реакцию полиции. Она была очень мощной, — заверил его Попов. — Более мощной, чем я ожидал, но в этом нет ничего удивительного. Многие полицейские агентства в мире имеют сейчас отлично подготовленные антитеррористические группы.

— Значит, это была австрийская полиция...

— По крайней мере, так сообщили средства массовой информации. Я не проводил более глубокого расследования. Может быть, следует этим заняться?

Отрицательный жест.

— Нет, просто праздное любопытство с моей стороны.

Значит, тебе все равно, будут эти операции успешными или нет, подумал Попов. Тогда какого черта ты финансируешь их. В этом нет никакой логики. Абсолютно никакой. Это должно было беспокоить Попова, но не слишком серьезно. Он становился богатым благодаря этим неудачам. Он знал, кто финансирует операции, и располагал весомыми доказательствами — наличными деньгами, — которые требовались, чтобы доказать это. Таким образом, этот человек не мог выступить против него. Если на то пошло, он сам должен бояться своего помощника. У Попова были связи в террористическом сообществе, и он мог без труда направить их против человека, который доставал наличные деньги.

А может быть, дело обстоит по-другому? Чего может бояться этот человек?

Он финансировал убийства, по крайней мере попытки убийств. Он обладает огромным богатством и властью, а такие люди боятся потерять их гораздо больше, чем смерти. Все сводилось к одному и тому же, сказал себе бывший офицер КГБ: что происходит на самом деле? Почему он планировал смерть людей и поручал Попову заняться этим? Неужели он собирался покончить со всеми оставшимися в мире террористами? Разве есть в этом какой-то смысл? Использовать Попова как подставное лицо, как провокатора, чтобы выманить их из своих нор и дать возможность покончить с ними превосходно подготовленным антитеррористическим группам разных стран? Дмитрий решил немного покопаться в биографии своего нанимателя. Это не будет слишком уж трудно, да и Нью-Йоркская публичная библиотека находится всего в двух километрах на Пятой авеню.

— Какими людьми они были?

— Кого вы имеете в виду? — спросил Попов.

— Дортмунд и Фюрхтнера, — объяснил босс.

— Дураки. Они по-прежнему верили в марксизм-ленинизм. По-своему умные, в техническом отношении интеллигентные, но их политические убеждения были ошибочными. Они не смогли измениться, когда изменился весь мир. Это опасно.

Эволюция была для них невозможна, и потому они умерли. Попов знал, что это не была такая уж красноречивая эпитафия. Ганс и Петра выросли, изучая Карла Маркса, Фридриха Энгельса и остальных, — тех же самых людей, которых учил в юности Попов, но даже мальчишкой Попов сомневался, а поездки Попова за границу в качестве офицера КГБ только укрепили его недоверие к словам этих теоретиков XIX века. Его первый полет на авиалайнере, когда он по-дружески разговаривал с пассажирами, сидящими рядом, научил его многому. Но Ганс и Петра — ведь они выросли в капиталистическом обществе, познали все его изобилие и привилегии и, несмотря на это, пришли к выводу, что их система лишена чего-то необходимого для них. Возможно, в некотором смысле они испытывали то же самое, что испытывал он, размышлял Дмитрий Аркадьевич, неудовлетворенность, желание стать частью чего-то лучшего, — но нет, он всегда хотел чего-то лучшего для самого себя, тогда как они стремились создать рай для других, руководить и править, как подобает настоящим коммунистам. И для того чтобы достигнуть такой утопии, они были готовы пройти по морю крови невинных людей. Дураки. Его наниматель, заметил Попов, принял укороченную версию их потерянных жизней и двинулся дальше.

— Оставайся в городе в течение нескольких дней. Я свяжусь с тобой, когда возникнет необходимость.

— Как скажете, сэр. — Попов встал, вышел из офиса и спустился в лифте. Оказавшись на шумной улице, он решил пойти на юг к библиотеке со скульптурами львов перед входом. Ходьба прояснит голову, а ему нужно подумать. Фраза «когда возникнет необходимость» могла означать только новую операцию в недалеком будущем.

* * *

— Эрвин? Это Джордж. Как ты поживаешь, мой друг?

— Прошлая неделя была полна событий, — признался Остерманн. Его личный врач прописал ему транквилизаторы, которые, думал он, действовали не слишком хорошо. Но еще лучше было то, что Урсула вернулась домой до начала операции по спасению. В эту же ночь — он лег спать после четырех утра — она пришла к нему в постель, обняла его, и в ее объятиях он дрожал и плакал от ужасного страха. Он сдерживал этот страх до того момента, когда этого мужчину, террориста Фюрхтнера, убили меньше чем в метре от него. На его одежде была кровь и ошметки человеческого тела. Одежду пришлось отдать в чистку. Хуже всех пришлось Денглеру, и, по словам врача, он не сможет вернуться на работу по крайней мере неделю. Что касается его самого, Остерманн решил позвонить тому британцу, который приходил к нему с предложением об охране, особенно после того, как услышал голоса спасителей.

— Хорошо, Эрвин, я очень рад, что у тебя все так хорошо закончилось.

— Спасибо, Джордж, — сказал он американскому министру финансов. — Ты теперь ценишь своих телохранителей больше, чем на прошлой неделе?

— Да, ты прав. Я надеюсь, что твой бизнес в этой области скоро начнет улучшаться.

— Ты имеешь в виду инвестиции?

— Я говорю не про это, — ответил Уинстон с негромкой усмешкой. — Как приятно смеяться теперь, после того как неприятности закончились, правда?

— Джордж?

— Да?

— Это были не австрийцы, несмотря на то что говорилось по телевидению и в газетах. Меня просили не говорить об этом, но ты ведь знаешь. Это были американцы и британцы.

— Я знаю, Эрвин. Знаю, кто они, но это все, что я могу тебе сказать.

— Они спасли мою жизнь. Как я смогу отдать им долг?

— Им платят за это, мой друг. Это их работа.

— Но это была моя жизнь и жизни моих служащих. Это мой личный долг. Есть ли способ сделать что-нибудь для них?

— Я не знаю, — признался Джордж Уинстон.

— Ты не мог бы узнать? Если ты знаешь, кто они, ты сможешь узнать о них. Ведь у них есть дети, не правда ли? Я могу оплатить их образование, создать специальный фонд, верно?

— Скорее всего, ответ будет отрицательным, Эрвин, но я узнаю, — сказал министр финансов, делая пометку у себя в блокноте. Это доставит большие неприятности некоторым сотрудникам безопасности, но, возможно, удастся найти какой-нибудь выход, например, через юридическую фирму в Вашингтоне. Уинстону было приятно, что Эрвин хочет поступить таким образом. Noblesse oblige[249], оказывается, еще живет. — Итак, ты уверен, что с тобой все в порядке, дружище?

— Благодаря им, да, Джордж, у меня все хорошо.

— Отлично. Спасибо. Я был рад снова услышать твой голос, приятель. Увидимся, когда я приеду в Европу в следующий раз.

— Обязательно, Джордж. Желаю удачи.

— И тебе тоже. До свиданья. — Уинстон переключил кнопки на своем телефоне.

Пожалуй, стоит заняться этим прямо сейчас.

— Мэри, соедини меня с Эдом Фоули в ЦРУ.

Глава 10 Диггеры

Попов не занимался этим уже много лет, но все-таки помнил, как это делается.

О его нанимателе написано больше, чем о многих политиках, — это только справедливо, подумал Попов, поскольку этот человек делал намного более важные и интересные вещи для своей страны и всего мира. Но эти статьи касались главным образом бизнеса, что мало помогало Попову, за исключением того, что он еще больше узнавал о его богатстве и влиянии. Мало писали о его личной жизни, разве что упомянули о том, что он разведен. Жаль, конечно. Судя по фотографиям и приложенной информации, его бывшая жена казалась привлекательной и интеллигентной. Может быть, двум столь интеллигентным людям трудно жить вместе. Если так, подумал русский, для женщины это очень плохо. Наверно, немногим американским мужчинам нравится жить под одной крышей с женщинами, равными им по интеллекту. Это пугает слабых людей — и только слабый мужчина станет беспокоиться из-за этого, думал русский.

Но Попов не нашел ничего, что связывало бы босса с террористами и терроризмом. Как писала газета «Нью-Йорк Тайме», на него никогда не нападали, он не был даже жертвой обычного уличного преступления. Подобные события, разумеется, не всегда попадают на страницы газет. Может быть, такой инцидент просто не стал достоянием общественности? Но если инцидент был настолько крупным, что изменил весь ход его жизни, — это стало бы известным. Возможно. Почти наверное, подумал Попов. Но слово «почти» являлось беспокойным ограничителем для профессионального разведчика. Его наниматель был бизнесменом, гением в своей научной области и в руководстве крупнейшей корпорацией. Казалось, что именно там находят применение его страсти. Было много фотографий этого мужчины с разными женщинами, редко с одной и той же. Обычно фотографии были с различных благотворительных приемов. Все женщины были красивыми, заметил Попов. Прекрасные «охотничьи» трофеи, изображения которых можно повесить на стену в подходящем свободном месте, пока занимаешься поисками следующей красотки. Итак, что это за человек, на которого он работает?

Попов был вынужден признать, что, по сути дела, это ему неизвестно. Такое обстоятельство изрядно беспокоило бывшего офицера КГБ. Теперь его жизнь принадлежала его нанимателю. Фактически он был пешкой в руках человека, чью мотивацию Попов не понимал. Не зная этого, он не мог оценить «оперативные» опасности для себя лично. Если цель станет достоянием других, а его наниматель будет раскрыт и арестован, тогда он, Попов, окажется под угрозой ареста по серьезному обвинению. Ну что ж, подумал бывший офицер КГБ, имеется простое решение этой проблемы. У него всегда был с собой чемодан с необходимыми вещами и два комплекта фальшивых документов, готовых к использованию. Тогда, при первом сигнале опасности, он приедет в международный аэропорт и вылетит как можно скорее в Европу, где затеряется и воспользуется деньгами, которые положил в банк. У него уже достаточно денег, чтобы обеспечить себе комфортабельную жизнь в течение нескольких лет, может быть, и дольше, если удастся найти по-настоящему хорошего советника по инвестициям. Исчезновение с лица земли не было так уж трудно для человека с соответствующей подготовкой, сказал он себе, возвращаясь обратно по Пятой авеню. Все, что ему требовалось, — это пятнадцать или двадцать минут предупреждения... Но может ли он быть уверенным, что у него будут эти минуты?..

* * *

Билл Тауни отметил, что германская федеральная полиция была, как всегда, эффективной. Все шестеро германских террористов были опознаны в течение сорока восьми часов, и, хотя подробные опросы их друзей, соседей и знакомых находились еще в пути, полиция уже обладала детальной информацией и передала ее австрийцам, которые передали ее в британское посольство в Вене, а оттуда ее переслали в Герефорд. В полученном пакете оказались фотография и чертежи дома, который принадлежал Фюрхтнеру и Дортмунд. Тауни увидел, что один из этой пары был неплохим художником.

В докладе говорилось, что они продавали картины в местной галерее, подписывая их, конечно, псевдонимом. Возможно теперь эти картины станут более ценными, равнодушно подумал служащий «Шести», переворачивая страницу. В доме у них стоял компьютер, однако документы в нем оказались не очень полезными. Один из этой пары, возможно Фюрхтнер, по мнению германских следователей, писал длинные обличительные речи политического содержания — они были приложены, но еще не переведены. Возможно, с ними захочет ознакомиться доктор Беллоу, подумал Тауни. За исключением этого, там было мало интересного. Много книг, главным образом, политического содержания, большинство напечатано и куплено в бывшей ГДР. Хорошие телевизор и стереосистема, множество пластинок и компакт-дисков с записями классической музыки. Приличный автомобиль среднего класса, хорошо обслуживаемый и застрахованный в местной компании под вымышленными именами — Зигфрид и Ханна Колб. У них практически не было друзей, они почти всегда держались уединенно, и каждая общественная черта их жизни была в полном порядке, что не вызывало никаких замечаний. И все-таки, подумал Тауни, они замкнулись в своем доме, подобно туго закрученной пружине... ожидая чего?

Что заставило их выйти из укрытия? У германской полиции не было объяснения. Сосед сообщил, что несколько недель назад к ним приезжал кто-то на автомобиле, — но кто и с какой целью, никто не знал. На номерной знак автомобиля, как и на его модель, никто не обратил внимания, хотя в записи интервью говорилось, что это был немецкий автомобиль, возможно белого или, по крайней мере, светлого цвета. Тауни не мог оценить важности этого. В автомобиле мог приехать покупатель картин, страховой агент — или человек, который вывел их из укрытия и заставил взяться за прошлую жизнь радикальных террористов левого крыла.

Не было ничего необычного, даже в малейшей степени, для профессионального разведчика, и он сделал вывод, что не может сделать никакого вывода. Тауни сказал своей секретарше, чтобы она отправила политические речи Фюрхтнера переводчику для последующего анализа как им, так и доктором Беллоу. Дальше этого он не мог идти. Что-то разбудило двух германских террористов от их длительного сна, но Тауни не знал, что именно. Германская федеральная полиция, возможно, могла натолкнуться на ответ, но Тауни сомневался в этом. Фюрхтнер и Дортмунд нашли способ, как жить, не привлекая к себе внимания, в стране, полиция которой отлично умеет находить людей. Кто-то, кого знали Ганс и Петра, знали и доверяли, приехал к ним и убедил провести террористическую операцию. Кто бы это ни был, он точно знал, как найти их, а это означало, что по-прежнему существует нечто вроде террористической сети. Немцы поняли это, и примечание к их предварительному докладу рекомендовало продолжить расследование с помощью платных агентов, это могло привести к желаемой цели, а могло и не привести. Тауни потратил несколько лет своей жизни, чтобы раскрыть ирландские террористические группы, и у него были некоторые успехи, значение которых было преувеличено со временем из-за их редкости. Но в террористическом мире давно шел дарвинистский процесс отбора сильнейших. Тупые террористы погибали, а умные и хитрые выживали, и после почти тридцати лет преследования все более находчивыми полицейскими агентствами выжившие террористы сами стали очень умными и находчивыми, а лучшие из них прошли отличную подготовку в московском центре, где их готовили офицеры КГБ. Что оставалось делать следователям, размышлял Тауни. Новые русские кое в чем пошли навстречу... но не слишком охотно в области терроризма, возможно, из-за смущения от их прошлого взаимодействия с такими преступниками... или, может быть, потому что архивы были уничтожены, о чем русские часто заявляли. Но Тауни не верил этому. Службы, вроде КГБ, никогда не уничтожают документы. Советы создали самую совершенную бюрократию в мире, а бюрократы просто не могут уничтожать архивы. В любом случае, искать сотрудничества с русскими по такому вопросу выходило далеко за пределы его полномочий. Правда, он мог обратиться с запросом, и, может быть, даже проникнуть на один или два уровня выше по командной цепи, прежде чем его раздавит какой-нибудь высокопоставленный чиновник из Форин офис. Тауни решил, что в любом случае стоит попробовать. Это позволит ему заняться чем-то и, по крайней мере, даст понять людям в Сенчури Хаус, в нескольких кварталах от Вестминстерского дворца, на другом берегу Темзы, что он еще жив и работает. Тауни засунул все бумаги, включая свои заметки, обратно в плотную папку из манильской бумаги, перед тем как взяться за работу по запросу, заранее обреченному на неудачу. В настоящее время он может только прийти к выводу, что террористическая сеть по-прежнему существует и что кто-то, знакомый с ее членами, все еще владеет ключами к этому маленькому злобному королевству Впрочем, может быть, германской полиции удастся узнать еще кое-что и, возможно, эта информация найдет путь к его столу? Если он, таким образом, узнает еще что-то, подумал Тауни, смогут ли Джон Кларк и Алистер Стэнли нанести свой удар по этим целям? Нет, вероятнее всего, это работа для полиции той страны или города, где находятся террористы, и этого, по-видимому, будет достаточно. Не слишком сложно арестовать разоблаченного террориста. В конце концов, французы уже доказали это в случае с Карлосом.

* * *

Ильич Рамирес Санчес не был счастливым человеком, однако камера в тюрьме Ле Санте не была рассчитана на то, чтобы сделать его счастливым. Когда-то самый жестокий террорист в мире, он собственноручно убивал людей, причем делал это так просто и равнодушно, словно застегивал молнию на своих брюках. Было время, когда за ним охотились все специальные и полицейские службы, а он смеялся над ними из безопасности своих тайных убежищ в бывшей Восточной Европе. Там он читал газетные рассуждения о том, кто он на самом деле и на кого в действительности работает, вместе с документами КГБ, указывающими на то, какие иностранные спецслужбы собираются арестовать его и каким образом... пока Восточная Европа не развалилась и вместе с ней исчезла государственная поддержка его революционных актов. Тогда он перебрался в Судан, где решил отнестись к своей ситуации более серьезно. Потребовалась косметическая хирургия, и он отправился к хирургу, которому доверяли террористы, заснул под общим наркозом — и проснулся на борту французского реактивного самолета, привязанный к носилкам, а стоящий рядом француз приветствовал его: «Bonjuor, Monsieur Chacal», с широкой улыбкой охотника, который только что поймал самого опасного тигра петлей, сделанной из бечевки. Его наконец поставили перед судом за убийство стукача и двух французских офицеров контрразведки в 1975 году. Карлосу казалось, что он защищал себя со щегольским красноречием. Впрочем, это не имело значения, разве что для его огромного самомнения. Он объявил себя «профессиональным революционером» на территории страны, которая пережила собственную революцию двести лет назад и больше в ней не нуждалась.

Но худшей частью всего процесса было то, что Карлоса судили как... обычного преступника, словно его работа не влекла за собой политических последствий. Он старался изо всех сил отказаться от такой формулировки, но прокурор не позволил ему этого, в его голосе, читающем обвинение, звучало презрение — даже хуже, он был совершенно равнодушен во время представления конкретных обвинений, оставив свое презрение на более позднее время. Карлос сохранял чувство собственного достоинства на протяжении всего процесса, — так ему казалось, — но внутри он испытывал жгучую боль животного, посаженного в клетку, и призвал на помощь все свое самообладание, чтобы постоянно сохранять равнодушное выражение на лице. Заключительный приговор едва ли был для него сюрпризом.

Тюрьма, в которой он оказался, была построена в стиле средневековых темниц. Ей было сто лет в тот год, когда он родился. Его крохотная камера имела только одно окно, и он не был достаточно высоким, чтобы увидеть нижний край. У тюремщиков, однако, имелась телевизионная камера, и за ним следили двадцать четыре часа в сутки, как за особенно опасным животным в очень специальной клетке. Он был совершенно один, насколько одиноким может быть человек, и его выпускали из камеры один раз в день для «прогулки», которая длилась один час в унылом тюремном дворе. До конца своей жизни он не мог ждать ничего лучшего, Карлос знал это, и его храбрость содрогалась при мысли об этом. Хуже всего была скука. Ему дали книги для чтения, но было негде ходить — несколько квадратных метров камеры не позволяли этого. Его охватывало отчаяние при мысли о том, что весь мир знает, — Шакал посажен в клетку навсегда, и потому о нем можно забыть. Забыть? Весь мир когда-то дрожал от страха, услышав его имя. Это было самым болезненным.

Он подумал, что следует вызвать своего адвоката. Их разговоры оставались по-прежнему частными и не подлежали оглашению, а адвокат знал несколько имен, с которыми можно связаться по телефону.

* * *

— Начинаем взлет, — сказал Мэллой. Обе турбины ожили, и четырехлопастный несущий винт начал вращаться.

— Отвратительный день, — сказал по интеркому лейтенант Гаррисон.

— Давно здесь? — спросил Мэллой.

— Всего несколько недель, сэр.

— Так вот, сынок, теперь ты знаешь, почему британцы победили в битве за Британию. Никто, кроме них, не может летать в этом дерьме. — Морской пехотинец оглянулся по сторонам. Сегодня не взлетал никто. Потолок был ниже тысячи футов, и шел проливной дождь. Мэллой посмотрел на приборную панель. Все системы вертолета сияли зеленым цветом.

— Отлично, полковник. Сэр, сколько часов вы налетали в «Ночном ястребе»?

— О, примерно семьсот часов. Мне больше нравятся возможности «Пейв Лоу», но этот тоже любит летать. Пришло время убедиться в этом, сынок. — Мэллой потянул на себя ручку управления шагом и дросселем, и «Ночной ястреб» оторвался от земли, слегка покачиваясь в порывистом ветре, дующем со скоростью тридцати узлов. — Как там дела сзади?

— Уже достал свой гигиенический пакет, — ответил Кларк, развеселив Динга. — Ты знаешь парня по имени Пол Джонс?

— Полковник ВВС, базировался в Эглине? Он ушел в отставку примерно пять лет назад.

— Точно, это он. Какой он летчик? — спросил Кларк главным образом для того, чтобы лучше почувствовать Мэллоя.

— На вертолете лучше его нет, особенно на «Пейв Лоу». Он говорил с машиной, и она слушала его. Ты знал его, Гаррисон?

— Только по репутации, сэр, — ответил второй пилот с левого кресла.

— Небольшого роста, отлично играл в гольф. Сейчас работает консультантом на заводе Сикорски. Время от времени заезжает к нам в Брэгг. О'кей, беби, посмотрим, что ты умеешь. — Мэллой бросил «вертушку» в крутой левый поворот. — Гм, ничто не летает подобно шестидесятому. Черт побери, я люблю эти штуки. О'кей, Кларк, в чем заключается операция?

— Деревянный дом, имитация высадки со скольжением по тросам.

— Скрытно или штурм?

— Штурм, — сказал ему Джон.

— Это простой Выбрана какая-нибудь точка?

— Юго-восточный угол, если сможешь.

— О'кей, вперед. — Мэллой толкнул ручку управления влево и вперед, бросив «вертушку» вниз, подобно скоростному лифту, устремившись к дому, словно сокол за фазаном. Затем, словно подражая соколу, резко замедлил полет в заданной точке, переходя в парение с такой быстротой, что второй пилот на левом кресле повернулся к Мэллою, с изумлением глядя на то, как быстро совершил он эти маневры. — Тебе нравится, Кларк?

— Неплохо, — отозвался Радуга Шесть.

Далее Мэллой увеличил мощность, чтобы побыстрее убраться из Додж-Сити — почти, но не совсем, словно он не останавливался над домом.

— Я могу улучшить этот маневр, после того как привыкну к вашим людям, узнаю, насколько быстро они могут спуститься из вертолета и тому подобное, но высадка на длинных канатах обычно более эффективна, как вам известно.

— До тех пор пока ты не потеряешь чувства глубины и не загонишь нас прямо в гребаную стену, — заметил Чавез. Выслушав это замечание, пилот повернул голову и посмотрел на него с выражением обиды.

— Мой мальчик, мы стараемся избежать этого. Еще никто не проделывал маневр кресла-качалки лучше меня, парни.

— Трудно выполнить маневр без ошибки, — сказал Кларк.

— Это верно, — согласился Мэллой, — но я, кроме того, умею играть на пианино.

Они увидели, что у Мэллоя нет недостатка в уверенности. Даже лейтенант в левом кресле думал, что пилот действует немного самоуверенно, но он даже не вздрогнул, особенно наблюдая за тем, как Мэллой пользуется ручкой управления для контроля за мощностью и подъемом одновременно. Через двадцать минут вертолет совершил посадку.

— Вот как надо летать, парни, — сказал им Мэллой, когда несущий винт замер. — А теперь, когда мы начнем настоящую тренировку?

— Завтра будет достаточно скоро? — спросил Кларк.

— Меня устраивает, генерал, сэр. Следующий вопрос: мы практикуемся на «Ночном ястребе» или мне придется привыкать к полетам на чем-нибудь еще?

— Это мы еще не решили окончательно, — признался Джон.

— Понимаешь, все связано с действиями пилота. У каждой «вертушки» свой характер, и это влияет на то, как я осуществляю доставку, — напомнил Мэллой. — Лучше всего я чувствую себя на одном из этих. Почти так же хорош на «Хьюи», но он шумный на близком расстоянии, и на нем трудно незаметно подкрасться. Что касается остальных, мне придется привыкать к ним. Понадобится несколько часов взлетов, бросков и поворотов, прежде чем почувствую себя уверенным. — Мэллой ничего не сказал про ознакомление с расположением приборов, поскольку нет двух одинаковых моделей вертолетов в мире, у которых все шкалы, индикаторы и контроли находились на тех же самых местах. На этом авиаторы постоянно настаивали еще со времени братьев Райт. — Если мы разворачиваемся, то я рискую жизнями, как моей, так и жизнями других, каждый раз, когда взлетаю. Я предпочитаю свести риск до минимума. Понимаешь, я осторожный парень.

— Обещаю заняться этим сегодня, — пообещал Кларк.

— Постарайся, — кивнул Мэллой и пошел в раздевалку.

* * *

Попов хорошо поужинал в итальянском ресторане, расположенном рядом с его домом, насладился свежей бодрящей погодой в городе и закурил сигару «Монтекристо», возвращаясь в свою квартиру. У него было еще немало дел. Он достал видеозаписи операций, которые сам и организовал, а теперь хотел внимательно просмотреть. Видеозаписи в Берне и Вене были сделаны телевизионными компаниями, и в обоих случаях репортеры говорили по-немецки, сначала со швейцарским акцентом, потом с австрийским. Попов говорил по-немецки как на родном языке. Он расположился в удобном кресле с пультом в руке, пользуясь им для того, чтобы время от времени перематывать пленку назад и просматривать некоторые, особенно интересующие его, эпизоды с пристальным вниманием. Попов изучал пленку в малейших деталях, и его тренированный ум запоминал их. Особый интерес у него вызвали, разумеется, кадры, показывающие подробности, связанные с группами, победившими террористов своими решительными действиями. Качество записи было плохим. Телевидение просто не может показывать четкие и высококачественные кадры, особенно в сумраке и с расстояния в двести метров. На первой видеозаписи — штурма банка в Берне — было показано не более девяноста секунд подготовки к штурму — эта часть не пошла в эфир во время решительных действий, и ее показали только после их завершения. Атакующие действовали профессионально, их движения напоминали русский балет, такими удивительно деликатными и стилизованными были действия людей, одетых в черные комбинезоны, когда они подползали слева и справа, — и затем ослепительно быстрые действия, нарушенные рывками камеры, когда прозвучали взрывы, — они всегда застают операторов врасплох. Не было слышно звуков выстрелов. Следовательно, они использовали оружие с глушителями, это делалось для того, чтобы жертвы не смогли понять, откуда несутся пули. Но это не имело особого значения в данном случае, потому что преступники были мертвы, прежде чем эта информация могла принести им хоть какую-то пользу. Но все было сделано именно таким образом. Процесс был отработан, как движения профессиональных спортсменов, только здесь правила игры были предельно жесткими. Операция закончилась, когда прошло всего несколько секунд, группа нападавших вышла из здания, и полицейские Берна вошли внутрь, чтобы навести порядок. Люди в черном действовали совершенно не похоже на поведение солдат на поле боя. Никаких рукопожатий, поздравлений друг друга по поводу успешного завершения операции. Нет, они слишком хорошо подготовлены для этого. Ни один из них даже не остановился, чтобы закурить сигарету... а, нет, один все-таки вроде закурил трубку. Дальше следовал бессмысленный комментарий местных специалистов, говорящих о том, что их элитная антитеррористическая команда спасла жизни заложников внутри банка. Операция в Вене, увидел бывший офицер КГБ, была заснята телевидением еще хуже, в первую очередь благодаря огромному дому Остерманна. Между прочим, превосходный дом, похожий на дворец. Романовы вполне могли иметь такой загородный особняк. Здесь полиция безжалостно обращалась с телевизионными операторами, не давая им работать. Это было разумно с точки зрения полиции, подумал Попов, но ничем не помогало ему. Видеозапись показывала фронтон дома с поразительной регулярностью, сопровождаемой монотонными фразами телерепортера, без конца повторяющего одно и то же. Он говорил зрителям, что не смог побеседовать с полицией на месте действий. На видеозаписи были видны передвижения машин и прибытие группы, которую называли австрийской антитеррористической командой. Вызывало интерес то, что они были одеты в гражданские костюмы во время прибытия и вскоре после этого сменили одежду на боевые комбинезоны. У этой группы они казались зеленого цвета, нет, понял Попов, это зеленые накидки поверх обычных черных комбинезонов. Может быть, это имело какое-то значение? У австрийцев были два стрелка с винтовками, на которых стояли оптические прицелы. Они быстро исчезли в автомобилях, которые, должно быть, отвезли их за «шлосс». Командир антитеррористической группы, мужчина небольшого роста, очень походил на того офицера, казалось Попову, которого он видел во время штурма банка в Берне. С большого расстояния было видно, что он просматривает какие-то бумаги, — несомненно, это планы, диаграммы, карты дома и его окружения. Затем, незадолго до полуночи, все исчезли, и Попову оставалось только смотреть на фронтон здания, освещенного мощными прожекторами. Это сопровождалось дальнейшими идиотскими рассуждениями удивительно плохо информированного телевизионного репортера. И тут, сразу после полуночи, послышался отдаленный выстрел из винтовки, за которым последовали еще два выстрела, тишина, и далее лихорадочная активность одетых в форму полицейских, видных в поле зрения телевизионной камеры. Двадцать полицейских вбежали в дом через парадный вход, держа в руках легкие автоматы. Репортер заговорил вдруг с внезапной энергией о происходящих событиях, которые могли видеть на экранах своих телевизоров даже самые тупые зрители. Далее последовал новый бессмысленный репортаж, и неожиданное объявление, что все заложники спасены, а преступники убиты. Прошло еще некоторое время, и штурмовая группа, одетая в зеленые и черные комбинезоны, появилась снова. Как и в Берне, не было заметно признаков торжества или поздравлений друг друга. Один из них, казалось, закурил трубку и пошел к микроавтобусу, доставившему их к «шлоссу», и положил в него свое оружие, в то время как еще один несколько минут поговорил с полицейским в гражданской одежде, возможно, с капитаном Альтмарком, руководившим операцией. Эти двое, должно быть, хорошо знали друг друга, потому что их беседа была очень короткой перед тем, как военизированная полицейская группа уехала с места действия, как в Берне. Да, обе антитеррористические группы готовились в точности по одной схеме, снова сказал себе Попов. Позднее пресса писала о мастерстве специальной полицейской команды. Такое же произошло и в Берне, но в этом не было ничего удивительного, потому что репортеры всегда пишут одинаковую чепуху, независимо от языка или национальности. Слова, использованные полицией в своих заявлениях, тоже были почти одинаковыми. Ну что ж, кто-то подготовил обе команды, возможно, их тренировало одно агентство. Может быть, германская GCG-9, которая с британской помощью успешно завершила инцидент с авиалайнером в Могадишо более двадцати лет назад, теперь подготовила специальные силы в германоговорящих странах. Несомненно, тщательность подготовки и ледяное спокойствие произвели на Попова впечатление как типично германская черта. Они действовали подобно машинам как перед атакой, так и после нее, приезжали и скрывались словно призраки, не оставляя за собой ничего, кроме тел террористов. Эти немцы — эффективные люди, как и германские полицейские, которых они подготовили.

Попов, русский по рождению и воспитанию, не испытывал особого расположения к нации, убившей когда-то так много его соотечественников, но уважал их работу, да и люди, которых они уничтожили, не представляли особой ценности для человечества. Даже когда он помогал готовить их, будучи действующим офицером КГБ, Попов не испытывал к революционерам-фанатикам особой симпатии. Они были если не полезные дураки, как однажды сказал о них Ленин, то тренированные сторожевые псы, которых можно спустить с поводка в случае необходимости. Впрочем, люди, наполовину контролировавшие их, тоже не доверяли им полностью. К тому же они никогда не были такими уж эффективными. Единственно, чего они сумели достигнуть, — это заставить охрану установить в аэропортах металлодетекторы, что стало большим неудобством для путешественников во всем мире. Конечно, они сделали тяжелой жизнь израильтян, но что, по сути дела, означала эта маленькая страна на мировой арене? И даже в этом случае, чего они добились? Если вы принуждаете страны приспособляться к неблагоприятным ситуациям, они быстро принимают меры защиты. Так что теперь израильская авиакомпания «Эл Ал» стала самой безопасной и надежной в мире, а полицейские всех стран получили более глубокую подготовку и знали, за кем следить и кого осматривать с особым вниманием. А когда все остальные меры терпели неудачу, в дело вступали специальные антитеррористические подразделения, подобные тем, которые решили проблемы в Берне и Вене, подготовленные немцами, чтобы убивать немцев. Теперь остальные террористы, которых он посылает выполнять преступную работу, будут вынуждены сталкиваться с такими людьми. Очень жаль, подумал Попов, переключая телевизор на кабельное телевидение после окончания просмотра последней видеозаписи. Он почти ничего не узнал из просмотра видеозаписей, но Попов был профессиональным разведчиком и потому основательным человеком. Он налил себе стакан водки «Абсолют» и выпил ее, не разбавляя. Попов жалел об отсутствии высококачественной «Старки», к которой он привык в России. Затем он заставил свой мозг обдумывать полученную информацию, пока смотрел очередной американский кинофильм.

* * *

— Да, генерал, я знаю это, — ответил Кларк по телефону в 1.05 следующего дня, проклиная часовые зоны.

— Это тоже расходуется из моего бюджета, — напомнил генерал Вильсон. Сначала, подумал ГОСО, они просят у тебя человека, затем запрашивают технику, а теперь им нужно еще и финансирование.

— Я могу попытаться решить этот вопрос через Эда Фоули, сэр, но обстоятельства таковы, что нам нужен вертолет, чтобы готовить пилотов. Вы послали нам очень хорошего вертолетчика, — добавил Кларк, надеясь смягчить вновь разгоревшийся гнев Вильсона. Это не слишком помогло.

— Да, я знаю, это отличный летчик. Именно поэтому он, в первую очередь, и работает на меня.

У этого парня развивается универсальность в его пожилом возрасте, сказал себе Джон. Теперь он восхваляет морскую пехоту — это несколько необычно для армейского «пожирателя змей» и бывшего командира XVIII воздушно-десантного корпуса.

— Генерал, сэр, вы ведь знаете, что мы провели уже две операции, и, хочу сказать со всей скромностью, мои люди проявили себя великолепно. Я должен защищать своих людей, правда?

Это немного успокоило Вильсона. Они оба были командирами, выполняли ответственную работу, и у них за спиной люди, которыми нужно командовать — и защищать.

— Кларк, мне понятно твое положение. Честное слово, понятно. Но я не могу тренировать своих людей на машинах, которые ты у меня забираешь.

— А если мы будем считать это обоюдной работой? — предложил Кларк, снова протягивая оливковую ветвь.

— При этом все равно изнашивается совершенно новый «Ночной ястреб».

— Но на нем ведется подготовка экипажей для вас. После завершения работы вы получаете образцовый экипаж вертолетчиков, которые возвращаются в Брэгг и начинают готовить ваших людей, а расходы на подготовку практически ничтожны, сэр. — Это, подумал Кларк, отличный маневр.

В базе ВВС, расположенной в МакДилле, Вильсон сказал себе, что он ведет борьбу, обреченную на поражение. «Радуга» была непробиваемой организацией, и все знали об этом. Этот парень Кларк сумел, прежде всего, убедить ЦРУ, а затем и самого президента. К тому же, говоря по справедливости, они действительно провели две успешные операции, хотя вторая была несколько рискованной. Но Кларк, каким бы умным он ни был и каким хорошим командиром ни казался, все-таки не научился тому, как руководить подразделением в современном военном сообществе. Он так и не понял, что половина времени тратится на то, чтобы умело добывать и расходовать деньги, подобно какому-нибудь паршивому бухгалтеру в белых носках, вместо того чтобы идти в бой и тренироваться вместе со своими солдатами. Это и было тем, что, по сути дела, раздражало Вильсона, молодого генерала для своих четырех звезд на погонах, профессионального солдата, который хотел бытьсолдатом. Но высшее командование не допустило его до этого, несмотря на отличную физическую подготовку и страстное желание. Еще больше раздражало то, что эта «Радуга» намеревалась отнять у него львиную долю его собственных сил. Командование специальных операций действовало по всему миру, однако международное положение «Радуги» означало, что теперь был кто-то еще в его сфере работы, политический и нейтральный характер которого делал использование «Радуги» более приемлемым для стран, которые могут нуждаться в специальных службах. Фактически Кларк мог вытеснить его из этого бизнеса, и Вильсону такой поворот дела совсем не нравился. Но ведь, если реально посмотреть на ситуацию, у него не было выбора.

— О'кей, Кларк, можете пользоваться вертолетом до тех пор, пока владеющее им подразделение готово давать его вам и пока его использование вами не мешает тренировкам и готовности этого подразделения. Это ясно?

— Да, сэр, ясно, — согласился Джон Кларк.

— Мне нужно приехать и посмотреть на ваш маленький цирк, — заметил далее Вильсон.

— Я буду очень рад этому, генерал.

— Посмотрим, — проворчал Вильсон, заканчивая разговор.

— Крутой сукин сын, — с облегчением вздохнул Джон.

— Это точно, — согласился Стэнли. — В конце концов, мы вторгаемся в его бизнес.

— Теперь это наш бизнес, Ал.

— Да, это так, но ты не должен рассчитывать на то, что ему это понравится.

— К тому же он моложе и круче меня?

— На несколько лет, и мне бы не хотелось скрестить шпаги с этим джентльменом. — Стэнли улыбнулся. — Похоже, что война кончилась, Джон, и ты, судя по всему, одержал верх.

Кларк заставил себя улыбнуться.

— Верно, Ал, но гораздо проще принимать участие в операциях и убивать людей.

— Да, ты прав.

— Чем занимается сейчас группа Питера?

— Практикуется в спуске по длинным канатам.

— Пошли посмотрим, — сказал Джон, довольный тем, что у него появился повод покинуть кабинет.

* * *

— Я хочу выбраться отсюда, — сказал Карлос своему адвокату.

— Понимаю, мой друг, — ответил адвокат, оглядываясь вокруг. Во Франции, как и в Америке, существовал закон, в соответствии с которым разговоры между клиентами и адвокатами являлись тайными, не подлежащими оглашению, и не могут быть записаны или использованы государством любым способом. Тем не менее присутствующие в комнате не слишком доверяли французам в строгом исполнении этого закона, особенно после того, как DCSE, французская разведывательная служба, так умело способствовала аресту Ильича и передаче его правосудию. Французская разведывательная служба не отличалась особой готовностью придерживаться правил цивилизованного международного права, что узнали, к своему несчастью, такие разные люди, как международные террористы и сторонники «Гринпис».

Правда, в этой комнате разговаривали и другие люди и не было видно микрофонов. К тому же оба отказались от мест, предложенных им тюремными надзирателями, выбрав вместо них стулья, расположенные рядом с окнами, объяснив, что нуждаются в естественном освещении. Разумеется, везде можно организовать прослушивание.

— Я должен предупредить вас, что обстоятельства вашего заключения не разрешают обращаться с обжалованием приговора, — напомнил адвокат. Для клиента это не было новостью.

— Я знаю это, мне нужно, чтобы вы позвонили по телефону.

— Кому?

Шакал назвал ему имя и дал телефонный номер.

— Скажите ему, что я хочу, чтобы меня освободили.

— Я не могу принимать участия в преступных заговорах.

— И это мне тоже известно, — холодно заметил Санчес. — Также передайте ему, что вознаграждение будет огромным.

Существовало подозрение, которое не удалось подтвердить, что у Ильича Рамиреса Санчеса была где-то спрятана крупная сумма денег, — результат его операций, когда он был еще на свободе. Эти деньги были, главным образом, получены после нападения на министров ОПЕК, собравшихся в Вене почти двадцать лет назад. Этим объяснялось и то обстоятельство, что он и его группа никогда не убивали никого, занимавшего важный пост, несмотря на то что такое убийство вызвало бы колоссальный политический скандал, из-за которого он мог завоевать огромную известность и одобрение определенных кругов. Бизнес был бизнесом, даже для людей такой профессии. А ведь кто-то оплатил его судебные расходы, подумал адвокат.

— Что еще вы хотите, чтобы я передал?

— Это все. Если у него появится немедленный ответ, передайте его мне, — сказал ему Шакал. В его глазах по-прежнему светилась ледяная уверенность, нечто холодное и отстраненное — даже здесь, в тюрьме, когда он смотрел в глаза собеседника и говорил ему, как поступить.

Что касается его самого, адвокат снова спросил себя, почему он взялся за такого клиента. У него была длинная история защиты преступников с радикальными взглядами. Из-за этой известности он завоевал обширную и приносящую немалые доходы криминальную практику. Разумеется, здесь был элемент опасности. Недавно он выступал защитником в трех крупных делах, связанных с наркотиками, и проиграл все три. Этим клиентам совсем не улыбалась перспектива провести в тюрьме двадцать и более лет, и недавно они выразили ему свое неудовольствие. Неужели они организуют его убийство? Такое случалось несколько раз в Америке и других странах. В данном случае вероятность этого была более отдаленной, подумал адвокат, хотя тогда он ничего не обещал своим клиентам, за исключением того, что сделает все от него зависящее. То же самое относилось к Карлосу Шакалу. После вынесения приговора, адвокат рассмотрел все возможности обжалования его в апелляционном суде, обратился с апелляцией и, как и следовало ожидать, проиграл дело. Французский верховный суд отказался отнестись с милосердием к человеку, совершившему убийство на территории Франции, и который потом хвастался этим. Теперь террорист изменил свою точку зрения и капризно решил, что ему не нравится в тюрьме. Адвокат знал, что он передаст полученное от Шакала поручение, поскольку дал обещание, но не сделает ли это его соучастником в преступном деянии?

Нет, решил он. Сообщение, переданное знакомому клиента, что он хочет выйти из тюрьмы, — а кто из заключенных не испытывает такого желания? И послание было двусмысленным, оно могло быть истолковано самым разным способом. Помощь в еще одной апелляции, обнаружение новых, оправдывающих доказательств — что угодно. К тому же все, что просил сделать Санчес, является важной информацией.

— Я передам вашу просьбу, месье, — пообещал он клиенту.

— Merci.

* * *

Это было великолепное зрелище, даже в темноте. Вертолет «МН-60» «Ночной ястреб» приближался к зданию с юга, навстречу ветру, со скоростью около тридцати миль в час, почти в двух сотнях футов от земли. Он летел плавно, это ничуть не походило на маневр тактического развертывания. Однако под вертолетом висел темный нейлоновый трос, примерно ста пятидесяти футов длиной, едва заметный даже с помощью очков ночного видения. Питер Ковингтон, Майк Чин и еще один член Группы-1 свободно висели на конце троса в своих черных комбинезонах «ниндзя». Вертолет летел ровно и плавно, словно по рельсам, до тех пор, пока нос вертолета не пересек стену здания. И тут его нос резко поднялся вверх, вертолет начал зависать, быстро теряя скорость. Люди под вертолетом, висящие на тросе, качнулись вперед, словно на детских качелях, и затем, когда дуга достигла предела, они качнулись обратно. Движение назад остановило их в воздухе, их скорость почти точно соответствовала движению вертолета вперед, и тут они оказались на крыше, словно сделали шаг вниз с неподвижной ступеньки. В то же мгновение Ковингтон и его люди расстегнули свои быстро отстегиваемые крепления и сошли вниз. Ничтожная разница в скорости между их ногами и неподвижной крышей позволила им коснуться крыши совершенно беззвучно. Едва они оказались на крыше здания, как вертолет опустил нос и возобновил полет. Люди, стоящие на земле, вряд ли обратили бы внимание на короткую остановку и пришли бы к выводу, что вертолет просто пролетел с постоянной скоростью над зданием. А ночью он был практически невидим, даже с помощью очков ночного видения.

— Чертовски здорово! — воскликнул Ал Стэнли. — Ни единого звука!

— Да, он летает так хорошо, как говорил, — заметил Кларк.

Словно услышав их замечания, Мэллой развернул вертолет, просунул в окно руку с поднятым большим пальцем, давая знак людям на земле, и начал описывать круги до конца упражнения. В реальной ситуации такие маневры нужны, чтобы увидеть, понадобится ли он для срочной эвакуации. Кроме того, он помогает людям на земле привыкнуть к вертолету над головой, сделать его присутствие такой же частью ландшафта, как растущие внизу деревья, так что он исчезнет на привычном фоне ночи, не более заметный, чем песня соловья, несмотря на опасность, связанную с его полетом. Это удивило всех, связанных с проведением специальных операций, что такое возможно, но это было всего лишь применением человеческой природы к специальным операциям. Если танк будет ежедневно становится на парковку в одном и том же месте, то спустя несколько дней на него перестанут обращать внимание, и он превратится в еще один обычный автомобиль. Тройка стрелков из группы Ковингтона в течение нескольких минут ходила по крыше, затем они исчезли по лестницам внутри и через несколько секунд вышли через переднюю дверь.

— О'кей, Медведь, это Шесть. Упражнение завершено, возвращайся на куриную ферму, полковник.

— Понял, Шесть. Медведь возвращается на базу, разговор закончен, — прозвучал короткий ответ. «Ночной ястреб» покинул район патрулирования и направился обратно на посадочную площадку.

— Как твое мнение? — спросил Кларк у майора Ковингтона.

— Отлично. Подобно тому, как сходишь с поезда на платформу. Мэллой знает свое дело. Старший машинист?

— Включите его в платежную ведомость, сэр, — подтвердил «старший машинист». — Это парень, с которым можно работать.

* * *

— Вертолет хорошо подготовлен, — сказал Мэллой через двадцать минут в клубе. Он был одет в свой зеленый летный костюм из номекса, с желтым шарфом вокруг шеи, как подобает настоящему авиатору. Это показалось Кларку странным.

— Что это у тебя за галстук?

— А, этот? Это шарф эскадрильи А-10. Один из парней, которого я спас в Кувейте, подарил его мне. Я решил, что он приносит счастье, да и «бородавочник», как мы называем эту модель вертушки, мне всегда нравился. Так что теперь я надеваю его, когда вылетаю на операции.

— А трудно делать маневр высадки? — спросил Ковингтон.

— Нужно точно рассчитать нужный момент и принять во внимание ветер. Ты знаешь, что помогает мне приготовиться к нему?

— Расскажи, — сказал Кларк.

— Игра на пианино. — Мэллой глотнул пива из своей кружки и усмехнулся. — Не спрашивай меня почему, но я всегда летаю лучше, после того как немного поиграю. Может быть, это помогает размять пальцы. Как бы то ни было, но вертолет, который нам дали взаймы, отлично подготовлен. Контрольные тросы имеют нужное натяжение, дроссельные клапаны в норме. Эта наземная команда техников ВВС, когда встречусь с ними, угощу всех кружками горького пива. Они действительно знают, как подготовить «вертушку». Отличная команда механиков.

— Да, они все делают хорошо, — согласился лейтенант Гаррисон. Он служил в Первом авиакрыле специальных операций и, формально говоря, отвечал за вертолет, хотя теперь был очень доволен тем, что получил такого эксперта, как Мэллой.

— Это половина дела при полетах на «вертушках» — подготовить их должным образом, — продолжал Мэллой. — Вот сэтим нужно ласково разговаривать, и тогда он прислушивается к каждому твоему слову.

— Подобно хорошей винтовке, — заметил Чин.

— Согласен с тобой, старший машинист, — ответил Мэллой, салютуя ему кружкой пива.

— И что вы, парни, можете рассказать мне о своих первых операциях?

— Христиане — 10, львы — 1, — ответил Стэнли.

— Вы кого-то потеряли?

— Это случилось во время бернской операции. Заложника убили еще до того, как мы прибыли на место операции.

— Не могли удержаться?

— Что-то вроде этого, — кивнул Кларк. — Они были недостаточно быстрыми и таким образом пересекли линию. Я сначала подумал, что это простые грабители банков, но более позднее расследование обнаружило их связь с террористами. Разумеется, не исключено, что им просто хотелось заполучить побольше наличных. Доктор Беллоу так до конца и не решил, в чем заключалась их цель.

— Кем их не считать, они все-таки бандиты, преступники, убийцы, называй их как хочешь, — сказал Мэллой. — Я помог готовить пилотов «вертушек» для ФБР, провел несколько недель в Куантико с командой спасения заложников. Было очень интересно. Этот доктор Беллоу и есть Пол Беллоу, который написал три книги?

— Этот самый.

— Толковый парень.

— Ты совершенно прав, полковник Мэллой, — сказал Стэнли, заказывая жестом еще пива для всех.

— Но самое важное, о них нужно знать только одну вещь, — сказал Мэллой, снова становясь полковником Корпуса морской пехоты США.

— Совершенно верно. Это — как прикончить их, — согласился «старший машинист» Чин.

* * *

Бар и закусочная «Старая черепаха» были знаменитостью на Коламбус-авеню, находились между 68-й и 69-й улицами, хорошо известные и часто посещаемые как туристами, так и местными жителями. Музыка была громкой, но не слишком, район хорошо освещен, но тоже не слишком. Напитки стоили немного дороже, чем обычно, но это компенсировалось атмосферой, которая, любил говорить хозяин, была бесценной.

— Вот как. — Мужчина отпил свой коктейль — ром с кока-колой. — Ты живешь где-то рядом?

— Только что приехала, — ответила девушка, поднося к губам стакан со своим коктейлем. — Ищу работу.

— У тебя какая профессия?

— Юридический секретарь.

Мужчина засмеялся.

— Здесь немало вакансий для такой профессии. У нас больше юристов, чем шоферов такси. Откуда приехала?

— Из Де-Мойна, Айова. Не приходилось бывать там?

— Нет, я местный житель, — солгал мужчина. Он родился в Лос-Анджелесе тридцать лет назад. — Я бухгалтер в фирме Пита Марвика. — Очередная ложь.

Но бар для одиночек — это место, где, как известно, лгут все. Девушке было двадцать три года, она только что окончила школу секретарей, у нее были каштановые волосы и карие глаза. Ей следовало бы похудеть на пятнадцать фунтов, хотя и так она выглядела достаточно привлекательной, — если вам нравятся невысокие девушки. Она уже выпила три коктейля, чтобы показать, что она утонченная жительница Большого Яблока[250], и стала изрядно навеселе.

— Бывала здесь раньше?

— Нет, я здесь впервые, а ты?

— Всего несколько месяцев. Это хороший город, можно встретить интересных людей. — Новая ложь, но в таком месте лгать легко.

— Музыка слишком громкая, — сказала она.

— Ничего, в других местах она еще громче. Ты живешь поблизости?

— В трех кварталах отсюда. У меня небольшая квартира, в поднайме. Доходный дом. Мои вещи прибудут примерно через неделю.

— Значит, ты еще не поселилась там?

— Еще нет.

— Ну что ж, добро пожаловать в Нью-Йорк, мисс?..

— Анна Претлоу.

— А я — Кирк Маклин. — Они пожали друг другу руки, и он задержал ее ладонь несколько дольше, чем следует, чтобы она ощутила его кожу. Это было необходимым условием для приятного знакомства, которое он собирался развить. Еще несколько минут они танцевали, причем приходилось, главным образом, сталкиваться в темноте с другими парами. Мужчина старался понравиться ей, и она улыбалась, смотря на него снизу вверх — шесть футов роста — это не шутка. При других обстоятельствах все могло перейти во что-нибудь приятное, подумал Кирк. Но не сегодня вечером.

Бар закрылся в два часа ночи, и он вывел девушку наружу. Она была совсем пьяной после семи выпитых коктейлей, едва разбавленных орешками со стойки бара. Кирк выпил всего три коктейля за весь вечер и съел множество орешков.

— Позволь мне отвезти тебя, — сказал он, когда они вышли на тротуар.

— Это всего три квартала.

— Анни, сейчас поздно, и мы в Нью-Йорке, понимаешь? Тебе нужно знать, куда ты можешь идти и куда — нет. Пошли, — закончил он, взяв ее за руку и поворачивая за угол. Его «БМВ» стоял на полпути к Бродвею. Кирк галантно открыл для нее дверцу, захлопнул, когда девушка села в машину, затем обошел автомобиль кругом и сел за руль.

— Ты, по-видимому, живешь неплохо, — заметила Анна Претлоу, осматривая автомобиль.

— Да, понимаешь, многие люди стараются не платить налоги. — Он включил зажигание и выехал на поперечную улицу, направляясь в противоположную сторону, хотя девушка выпила слишком много, чтобы заметить это. Затем Кирк повернул на Бродвей и заметил голубой микроавтобус, стоящий в укромном месте. За полквартала он мигнул фарами, потом остановился, нажал на кнопку, чтобы опустить стекла водителя и пассажира.

— Эй, — сказал он, — да я ведь знаю этого парня.

— Что? — ответила Претлоу, не понимая, где они находятся и куда едут. В любом случае для нее было слишком поздно предпринять что-нибудь.

— Привет, Кирк, — сказал мужчина в рабочем комбинезоне, наклоняясь в открытое окно.

— Привет, приятель, — ответил Маклин, поднимая большой палец на руке.

Мужчина в комбинезоне наклонился еще больше и достал из рукава небольшой баллон с аэрозолем. Затем он нажал на красную кнопку и брызнул эфиром прямо в лицо девушки. Ее глаза на секунду широко открылись от шока и удивления. Она повернулась, посмотрела на Кирка, затем ее тело расслабилось и сползло на сиденье.

— Поосторожнее с наркотиками, парень, она здорово перебрала.

— Не беспокойся, никаких проблем. — Мужчина постучал по борту микроавтобуса, и оттуда вышел еще один мужчина. Он оглянулся по сторонам, опасаясь увидеть полицейский автомобиль, затем помог открыть переднюю дверцу, поднял Анну Претлоу и перенес ее обвисшее тело через заднюю дверцу, где она оказалась в компании еще одной молодой женщины, подобранной другим служащим корпорации этой же ночью. После этого Маклин уехал, давая возможность ночному воздуху проветрить салон через открытые окна и избавиться от запаха эфира. С Бродвея он повернул направо, выехал на Вест-Сайд хайвей и оттуда на север к мосту Джорджа Вашингтона. О'кей, это означает, что он захватил двух, а другие должны подобрать этим вечером еще шестерых. Еще три, и они смогут закончить эту самую опасную часть операции.

Глава 11 Инфраструктура

Адвокат позвонил по телефону и без особого удивления обнаружил, что это превратилось в ланч в ресторане, где мужчина лет сорока задал несколько простых вопросов, затем ушел, прежде чем принесли десерт. Этим закончилось его участие в событии, которое должно произойти. Он оплатил счет наличными и пошел обратно к себе в офис, преследуемый вопросом, что он сделал, что могло начаться из-за этого? Он не знал ответа на оба вопроса. Это был интеллектуальный эквивалент освежающего душа после тяжелого потного дня работы, и хотя результат не был полностью удовлетворительным, он был адвокатом и привык к превратностям жизни.

Его собеседник вышел из ресторана и пошел в метро, меняя поезда три раза, прежде чем сел в тот, который проезжал недалеко от его дома, рядом с парком, известным проститутками, которые стояли всюду, предлагая свои незатейливые услуги мужчинам, проезжающим мимо. Если где-нибудь существовало настолько явное обличение капиталистического строя, подумал он, это здесь, хотя традиция уходила далеко в прошлое, задолго до возникновения современной экономической системы. На лицах женщин были улыбки серийных убийц, и они стояли в своих укороченных платьях, сшитых таким образом, чтобы их можно было снять как можно быстрее для экономии времени. Он отвернулся и пошел к своей квартире, где, если повезет, его будут ждать. И счастье повернулось к нему сияющей стороной. Одна из его гостей даже сварила кофе.

* * *

— Этому нужно положить конец, — сказала Кэрол Брайтлинг, хотя знала, что конец не будет положен.

— Конечно, док, — сказал ее гость, отпивая из чашки кофе. — Но как вы, черт побери, сумеете убедить его?

Карта была разложена на ее кофейном столике: Прудхо Бэй, находящийся на востоке Аляски, представлял собой кусок тундры площадью в тысячу квадратных миль, и геологи компаний «Бритиш Петролеум» и «Атлантик Ричфилд» — двух компаний, которые разрабатывали главным образом Северный Склон Аляски, построили нефтепровод и этим способствовали катастрофе, вызванной танкером «Эксон Валдез». Это нефтяное месторождение, получившее название «AARM», было, по крайней мере, в два раза больше Северного Склона. Доклад, все еще полусекретный, прибыл в Белый дом неделю назад, сопровождаемый информацией Геологической службы США, федерального агентства, задачей которого является такая же работа, вместе с точкой зрения геологов, считающих, что месторождение простирается и дальше на восток, через канадскую границу.

Насколько далеко, они не могли определить, им оставалось только гадать, потому что канадцы еще не начали свои изыскания. Выводы правительственного резюме заключались в том, что все месторождение может превосходить нефтяные месторождения Саудовской Аравии, хотя отдаленное расположение затрудняло транспортировку нефти — за исключением того обстоятельства, говорилось в докладе, что трубопровод Транс-Аляска уже построен и требовалось проложить всего несколько сотен миль дополнительного трубопровода для соединения нового месторождения с существующим трубопроводом. Это, самоуверенно утверждало резюме, нанесет всего лишь незначительный ущерб окружающей среде.

— За исключением этого проклятого инцидента с танкером, — заметила доктор Брайтлинг за своим утренним кофе. В результате катастрофы танкера «Эксон Валдез» погибли тысячи диких птиц и сотни морских выдр, а также были загрязнены несколько сотен квадратных миль девственного морского побережья.

— Это будет ужасно, если конгресс позволит продолжать работу. Боже мой, Кэрол, там живут карибу, птицы, дикие хищники. Этот регион — место проживания полярных медведей, бурых медведей, гризли, и эта окружающая среда нежна, как только что рожденное дитя. Мы не можем позволить нефтяным компаниям продвинуться туда!

— Я знаю, Кевин, — ответила советник президента по науке выразительным кивком.

— Ущерб, нанесенный ими, никогда не будет исправлен. Экосистема! На планете нет ничего более нежного, чем это, — сказал президент «Сьерра Клаб» с нажимом. — Мы в долгу перед собой, в долгу перед нашими детьми — мы в долгу перед нашей планетой! Этот законопроект не должен быть пропущен! Мне все равно, как это произойдет, но законопроект не должен пройти! Вы должны убедить президента отозвать любой намек на его поддержку. Мы не может допустить насилия над окружающей средой.

— Кевин, нужно подойти к вопросу по-деловому. Президент смотрит на эту проблему как связанную с платежным балансом. Нефть, которую добывают внутри страны, позволяет нам не тратить деньги на закупку нефти в других странах. Более того, он верит нефтяным компаниям, когда они говорят, что бурение нефтяных скважин и транспортировка нефти не наносят крупного ущерба окружающей среде и, если ущерб нанесен случайно, они берутся все исправить.

— Это обман, и вы знаете это, Кэрол, — Кевин Мейфлауэр плюнул на пол, выражая этим свое презрение к нефтяным компаниям. Их проклятый трубопровод является кровоточащей раной на лице Аляски, отвратительный, рваный стальной шрам, пересекающий самую прекрасную землю в мире, оскорбление, нанесенное самой природе, — а с какой целью? Для того чтобы люди могли ездить на автомобилях, еще больше отравляющих планету, просто из-за того, что лентяи не хотят ходить на работу пешком или ездить на велосипедах и лошадях (Мейфлауэр не упомянул тот факт, что сам он прилетел в Вашингтон, чтобы передать свое обращение, на авиалайнере, вместо того чтобы скакать на одной из своих аппалуских лошадей через страну, и что арендованный им автомобиль припаркован на Вест Икзекьютив Драйв). Все, к чему прикасаются нефтяные компании, ими же разрушается, подумал он. Они загрязняют все. Они отравляют саму землю, забирая из нее то, что считают ценными ресурсами, и делают это здесь, там и повсюду. Для них неважно, газ, нефть или уголь, качают все напропалую из земли или прогрызают шахты, иногда разливая свое жидкое сокровище, потому что не знают и не беспокоятся о святости планеты, которая принадлежит всем и нуждается в бережном отношении. Бережное отношение, в свою очередь, нуждается в соответствующем руководстве, и об этом заботится «Сьерра Клаб» и подобные ей группы. Их задача заключается в том, чтобы объяснить людям, насколько важна земля, которую они должны уважать и лелеять. Хорошая новость состоит в том, что советник президента по науке понимает это, а она работает в Белом доме и имеет доступ к президенту.

— Кэрол, я хочу, чтобы вы пересекли улицу, вошли в Овальный кабинет и сказали ему, что нужно сделать.

— Кевин, это не так просто.

— Почему, черт возьми? Неужели он такой тупица?

— Иногда у него другая, чем у меня, точка зрения, а нефтяные компании ведут себя очень умно. Посмотрите на их предложение, — сказала она и постучала пальцем по докладу, лежащему на столе. — Они обещают застраховать всю операцию, выложить миллиард долларов на случай, если случится что-то непредвиденное, — ради бога, Кевин, поймите, они даже предлагают ввести представителей «Сьерра Клаб» в совет директоров, чтобы они могли контролировать их программы бережного отношения к окружающей среде!

— И оказаться в меньшинстве среди их сторонников! Лучше я сгорю в адском огне, чем буду участвовать в таком балагане! — проворчал Мейфлауэр. — Я не позволю никому из моего клуба стать орудием насилия над природой, и это окончательно!

— А если вы заявите это вслух, нефтяные компании назовут вас экстремистом и сочтут радикальным все движение за охрану окружающей среды — и вы не можете позволить случиться этому, Кевин!

— Черт меня побери, если я не смогу ничего сделать. Нам нужно встать и бороться за что-то, Кэрол. Вот здесь мы встанем и будет защищаться. Мы позволим этим сукиным сынам, отравляющим землю, бурить нефтяные скважины в Прудхо Бэй, но это все!

— Что скажут об этом остальные члены вашего совета? — спросила доктор Брайтлинг.

— Они скажут то, что я прикажу им говорить, и пусть все горит в аду!

— Нет, Кевин, они не пойдут на поводу у вас. — Кэрол откинулась на спинку кресла и потерла глаза. Прошлой ночью она прочитала весь доклад, и печальная правда заключалась в том, что нефтяные компании повели себя очень умно в отношении окружающей среды. Это было в их интересах как элементарное деловое мероприятие. Катастрофа с танкером «Эксон Валдез» обошлась им в огромные деньги, не говоря о том, что надолго испортила отношения с общественностью. Три страницы доклада были посвящены переменам в процедурах обеспечения безопасности танкеров. Теперь танкеры, покидающие огромный нефтяной причал в Валдезе, Аляска, выводились в открытое море буксирами. Постоянно стояли наготове двадцать судов, готовых приступить к ликвидации загрязнения моря, — если такое произойдет, — и еще столько же находилось в резерве. Навигационные системы танкеров усовершенствовались до такой степени, что превосходили навигационные системы атомных подводных лодок; штурманов обязали проходить испытания подготовки на тренажерах каждые шесть месяцев. Все это было невероятно дорого, но обходилось намного дешевле, чем новая катастрофа с разливом нефти. Постоянно велись серии рекламных передач, освещающих все это по телевидению, но хуже всего, что зарекомендовавшие себя интеллектуальные кабельные и спутниковые каналы — История, Образование, Дискавери и А & Е, для которых нефтяные компании являлись спонсорами новых передач о дикой природе в Арктике, никогда не затрагивали деятельность этих компаний, зато передавали множество фотографий карибу и других диких животных, пробегающих под высоко поднятыми над землей секциями трубопроводов. Нефтяные компании искусно внушали общественности, даже членам правления «Сьерра Клаб», что их деятельность не наносит вреда окружающей среде, думала Брайтлинг. Они умалчивали о том, что после того как нефть со всеми предосторожностями извлечена из земных недр, с соблюдением правил безопасности перекачана по гигантскому трубопроводу и затем перевезена по морю в новых танкерах с двойными бортами, вот тогда и начиналось загрязнение воздушной среды. Переработанные нефтяные продукты вырывались из выхлопных труб автомобилей, грузовиков и высоких труб электростанций, вырабатывающих электричество. Так что в действительности все это превращалось в грандиозный обман, и этот обман включал жалобы Кевина на повреждение экосистемы. В худшем случае что пострадает? Примерно десять или двадцать акров, а нефтяные компании проведут очередную рекламную передачу о том, что они все исправили, как будто конечный результат использования нефти не имел никакого значения! Из-за безграмотности и равнодушия Джона Сикспэка[251], сидящего перед своим телевизором и наблюдающего за матчем по футболу, природе наносится сокрушительный удар.

В Соединенных Штатах ездили по дорогам сотни миллионов автомобилей, и еще большее количество во всем мире, и все они отравляли воздух. Вот это и являлось настоящей причиной загрязнения окружающей среды. Как прекратить отравление планеты?

— Ну что ж, существуют способы, не правда ли? — размышляла она. — Кевин, я сделаю все, что от меня зависит, — пообещала Кэрол. — Я посоветую президенту не поддерживать этот законопроект.

Законопроект носил номер S-1768, он был внесен в конгресс и поддержан обоими сенаторами из Аляски, которых нефтяные компании купили много лет назад. Этот законопроект поручит министерству внутренних дел выставить на аукцион право на бурение скважин в районе ААМР. Деньги, связанные с этим, будут колоссальными, как для федерального правительства, так и для штата Аляска. Даже коренные американские индейцы, постоянно живущие на Аляске, закроют на это глаза. Деньги, которые они получат от нефтяных компаний, позволят им купить массу мотосаней, на которых они смогут охотиться и убивать карибу, и моторных лодок для ловли рыбы и охоты за редкими китами, что было частью их расового и культурного наследства. Мотосани не были нужны в современную эпоху высококачественной говядины из Айовы, завернутой в пластик и получившей одобрение федерального департамента. Тем не менее коренные американцы придерживались последних корней своих традиций, даже если охота на мотосанях и рыбная ловля на моторных лодках не были традиционными методами добывания пищи. Угнетающая правда состояла в том, что даже эти народы отказались от своего прошлого и своих богов ради преклонения перед новой эрой механистического культа нефти и ее продуктов. Оба сенатора из Аляски привезут в Вашингтон старейшин племен для того, чтобы они выступили в поддержку законопроекта S-1768, и к их мнению будут прислушиваться, поскольку кто лучше коренных американцев знает, что значит жить в гармонии с природой? Только сейчас они делают это с помощью мотосаней, подвесных моторов «Джонсон» и охотничьих винчестеров... Она вздохнула при мысли о таком безумии.

— Он прислушается к твоему мнению? — спросил Мейфлауэр, возвращаясь обратно к бизнесу.

— Тебе нужен честный ответ? Скорее всего, нет, — тихо призналась Кэрол Брайтлинг.

— Ты знаешь, — пробормотал Кевин, — бывают моменты, когда я понимаю Джона Уилкеса Бутса[252].

— Кевин, я не слышала этого, и ты ничего мне не говорил. Не здесь. Не в этом здании.

— Черт побери, Кэрол, ты знаешь, что я чувствую. И понимаешь, что я прав. Как мы сможем защитить планету, если идиотам, управляющим миром, наплевать на среду, в которой мы живем?

— Что ты хочешь сказать? Что гомо сапиенс — паразитический вид, наносящий вред земле и экосистеме? Что нам здесь не место?

— Многим из нас здесь действительно не место, и это факт.

— Может быть, но что ты сделаешь с этим?

— Я не знаю, — признался Мейфлауэр.

Некоторые из нас знают, подумала Кэрол Брайтлинг, глядя в его печальные глаза. Но ты готов на это, Кевин? Она думала, что он готов, но вербовка всегда является трудным делом, даже для твердо верящих в свою правоту, подобных Кевину Мейфлауэру...

* * *

Строительство было закончено почти на девяносто процентов. Двадцать полных секций вокруг площадки, двадцать один участок земли по квадратной миле земли каждый, главным образом ровной, иногда с небольшим уклоном, с готовой дорогой в четыре полосы движения, ведущей на север к межштатному шоссе 70, которая все еще была занята грузовиками, направляющимися в обе стороны. Последние две мили хайвея были построены без разделительной линии, железобетонная полоса толщиной в тридцать дюймов, словно сооруженная для посадки самолетов, даже больших, заметил суперинтендант-подрядчик, руководитель строительных работ. Дорога вела в такое же прочное и массивно широкое место для парковки. Впрочем, ему было все равно, так что он не говорил об этом в своем кантри-клабе в Салине.

Здания были простые и невыразительные, за исключением находящихся в них систем контроля за окружающей средой, которые были настолько совершенными, что военно-морской флот мог бы использовать их на своих атомных подводных лодках. Все это было частью опережающего уровня его систем, сказал ему председатель во время своего последнего визита. У них существовала традиция делать все с опережением по качеству сравнительно со всеми остальными, и к тому же природа их работы требовала тщательного отношения к малейшей детали. Нельзя создавать вакцины на открытом воздухе. Но даже дома для рабочих и офисы имели такие же системы, подумал руководитель строительства, и это было странным, говоря без преувеличений. У каждого здания было подвальное помещение — разумно сооружать их в районе, часто страдающем от торнадо, но мало кто занимался этим, отчасти из-за лени, а отчасти из-за того, что в этом районе тяжелый грунт и копать подвалы в нем трудно, — знаменитый канзасский ортштейн, верхний слой которого соскребали для выращивания пшеницы. Это была еще одна интересная деталь. В большей части района продолжают заниматься фермерством. Озимая пшеница уже собрана, и в двух милях отсюда находился центр управления фермами, имеющий самое новое и лучшее оборудование для ферм, которое ему когда-либо приходилось видеть, даже в районе, где выращивание пшеницы представляло собой, можно сказать, вид искусства.

Весь проект стоил триста миллионов долларов. Здания были огромными — их можно приспособить для проживания пяти или шести тысяч человек, подумал он. В служебном здании находились учебные классы для продолжения обучения. Здесь была собственная электростанция вместе с огромными топливными хранилищами, которые, принимая во внимание местные погодные условия, наполовину погрузили в грунт. Хранилища были соединены собственным трубопроводом с заправочной станцией рядом с шоссе 1 — 70 в Канаполисе. Несмотря на то что рядом находилось озеро, пробурили не меньше десяти двенадцатидюймовых артезианских скважин до глубины — и далеко за нее — Чероки аквифайера, которым пользовались местные фермеры для орошения своих полей. Черт возьми, у них достаточно воды для небольшого города. Но компания оплачивала счета, а он получал свой обычный процент от всей стоимости работы за выполнение ее в срок плюс значительный бонус за выполнение работы раньше срока, и он был полон решимости получить его. Прошло двадцать пять месяцев строительных работ, оставалось еще два. Он добьется этого и получит свой бонус, после чего повезет семью в Диснейленд на две недели Микки-Мауса и гольфа на великолепных площадках во Флориде после двух лет семидневных рабочих недель.

Кроме того, бонус означал, что ему можно не работать пару лет. Суперинтендант специализировался на крупных строительных работах. Под его руководством построено два небоскреба в Нью-Йорке, нефтеперерабатывающий завод в Делавере, парк развлечений в Огайо и два гигантских жилых проекта в других местах. Он завоевал репутацию руководителя работ, способного выполнять задания раньше срока и дешевле бюджета — неплохая репутация для человека в его бизнесе. Он загнал свой джип «Чероки» на парковку и прочел записи, в которых указывалось, что осталось сделать во второй половине дня. Да, тесты герметичности окон и дверей в здании № 1. Он позвонил по сотовому телефону, сообщив, что сейчас приедет, и выехал с парковки через посадочную полосу, как он называл эту часть шоссе, туда, где шоссе соединялось с подъездной дорогой. Он вспомнил время, когда был инженером в ВВС. Две мили длиной и почти ярд толщиной — да, здесь можно посадить «Боинг-747», если возникнет необходимость. Конечно, у компании был целый флот своих реактивных самолетов «Гольфстрим», так почему не поставить их здесь вместо маленького аэродрома в Эллсуорте? И даже если они купят джамбо-джет, тоже смогут поставить его здесь, засмеялся он. Через три минуты он остановил машину у входа в здание № 1. Это здание было готово на три недели раньше срока, и оставалось только провести испытания его герметичности. Он вошел через вращающуюся дверь — необычно тяжелую и прочную, которую тут же заперли позади него.

— О'кей, мы готовы, Джил?

— Готовы, мистер Холистер.

— Тогда включай, — скомандовал Чарли Холистер.

Джил Трейнс был супервайзером всех систем проекта, связанных с окружающей средой. Раньше служил на флоте и был чем-то вроде мастера контроля. Он сам нажал на контрольные кнопки на распределительном щите, прикрепленном к стене. Шума, связанного с повышением давления, не было слышно — системы находились слишком далеко, — но эффект был почти немедленным. По пути к Джилу Холистер почувствовал этот шум у себя в ушах. Как при спуске по горной дороге, в ушах что-то щелкнуло, и пришлось поработать челюстью, чтобы уравнять давление, что подтвердилось еще одним щелчком.

— Как оно держится?

— Пока хорошо, — ответил Трейнс. — Ноль семь пять PSI[253] избыточного давления, держится хорошо. — Он не сводил глаз с циферблатов, установленных на этой контрольной станции. — Ты знаешь, на что это похоже, Чарли?

— Нет, — признался суперинтендант.

— На испытание герметичности подводной лодки. Такой же метод, там мы повышаем давление в отсеке.

— Вот как? А мне это напомнило тесты, которые я делал в Европе на базах истребителей.

— В чем они заключались? — спросил Джил.

— Повышали давление в комнатах пилотов, чтобы не допускать проникновения газа.

— Неужели? Полагаю, что это действует в обе стороны. Давление держится надежно.

Еще бы, подумал Холистер, со всеми трудностями, которые мы преодолели, чтобы убедиться, что каждое гребаное окно герметично запечатано виниловыми уплотнениями. Правда, здесь не так уж много окон. Это показалось ему очень странным. Ландшафт снаружи весьма привлекательный. Зачем закрываться от него?

В спецификации здания говорилось, что в нем должно быть целых 1,3 фунта избыточного давления. Они сказали ему, что это делается для зашиты от торнадо, и это имело какой-то смысл вместе с увеличенной эффективностью систем HVAC[254], поставленных вместе с виниловыми уплотнениями. Но это могло соответствовать и «синдрому инфекционной больницы». Здания с очень высокой степенью изоляции от окружающей среды не выпускают наружу микробы гриппа, и это помогает простуде распространяться, подобно огню в прерии. Что ж, это тоже часть замысла.

Компания работает с вакцинами и другими медикаментами, а это означает, что она походит на фабрику, занимающуюся производством биологического оружия, разве не так? Тогда имеет смысл не выпускать микробы наружу.

Через десять минут они были уверены. Приборы, установленные по всему зданию, подтвердили, что системы избыточного давления действуют исправно, — при первом же испытании. Парни, которые работали над герметизацией окон и дверей, честно заработали дополнительную плату за то, что хорошо сделали свою работу.

— Похоже, что здесь все в порядке, Джил. Послушай, мне нужно ехать в центр космической связи. — У комплекса было также большое количество систем спутниковой связи.

— Только проходи через шлюз, — напомнил Трейнс.

— Увидимся позднее, — сказал супер, идя к выходу.

— Обязательно, Чарли.

* * *

Работа была не из приятных. Сейчас они собрали одиннадцать здоровых людей, восемь женщин и трое мужчин, разделенных, разумеется, по половому признаку, и одиннадцать человек было, по сути дела, на одного больше, чем планировалось, но после похищения уже невозможно вернуть их обратно. У них забрали одежду — в некоторых случаях ее приходилось снимать, пока они были без сознания, — и заменили ее пижамами, которые походили на тюремную одежду, хотя сделанную из более качественной материи. Нижнее белье было запрещено — заключенные в тюрьму женщины иногда пользовались бюстгальтерами, чтобы покончить с собой, а здесь этого нельзя было допустить. Вместо туфель давали тапочки, а в пищу щедро добавляли валиум, который помогал успокоить их, хотя и не полностью. Давать им наркотики не решались, потому что подавление всех жизненных функций могло исказить результаты теста, а этого они тоже не могли допустить.

— Что здесь происходит? — женщина потребовала ответа у доктора Арчер.

— Проводится медицинский тест, — ответила Барбара, заполняя бланк. — Помните, вы согласились принять участие? Мы вам платим за это, и, когда тест будет завершен, вы можете отправиться домой.

— Когда это я давала согласие?

— На прошлой неделе, — сказала доктор Арчер.

— Я не помню.

— Это правда, вы согласились. У нас есть ваша подпись на бланке. Мы ведь хорошо ухаживаем за вами, правда?

— Я все время чувствую себя какой-то сонной.

— Это нормально, — уверила ее доктор Арчер. — Не о чем беспокоиться.

Она — субъект № 4 — была юридической секретаршей. Трое женщин-субъектов оказались юридическими секретаршами, и это немного тревожило доктора Арчер.

Что, если адвокаты, у которых ониработали, позвонят в полицию? Были посланы письма с просьбой об увольнении, с искусно подделанными подписями, и правдоподобное объяснение было включено в текст каждого письма. Возможно, письмам поверят. В любом случае, киднепинги были умело проведены, и никто здесь не будет говорить кому-нибудь о случившемся, не правда ли?

Обнаженная субъект № 4 сидела в матерчатом кресле. Достаточно привлекательная, хотя ей нужно похудеть фунтов на десять, подумала Арчер. Телесный осмотр не обнаружил ничего необычного. Артериальное давление в норме. В крови обнаружено немного повышенное количество холестерина, но в этом не было ничего опасного. Она казалась нормальной, здоровой женщиной, возраст лет двадцать пять. Беседа об ее медицинском прошлом тоже не выявила ничего необычного. Разумеется, она не была девственницей, имела двенадцать любовников на протяжении девяти лет сексуальной активности. Один аборт был произведен ее гинекологом в возрасте двадцати лет, и с тех пор она практиковала безопасный секс. У нее сейчас был любовник, но он уехал из города несколько недель назад по делам фирмы, да и, кроме того, она подозревала, что в его жизни появилась другая женщина.

— О'кей, пока это все, Мэри. — Арчер встала и улыбнулась. — Спасибо за сотрудничество.

— Теперь мне можно одеться?

— Сначала мы хотим, чтобы ты сделала еще кое-что. Пройди через эту зеленую дверь, пожалуйста. Там действует система, которая создаст облако тумана вокруг тебя. Оно покажется приятным и прохладным. Твоя одежда находится на другой стороне. Там ты и оденешься.

— О'кей. — Субъект № 4 встала и сделала все, что ей сказали. Внутри небольшой комнаты с плотно закрывающимися дверями было — ничего, по сути дела. В течение нескольких секунд она стояла, удивленная, заметив, что здесь жарко, около сорока градусов, затем из невидимых отверстий в стенах пополз туман...

...дымка, что-то вроде этого, которая мгновенно окутала ее прохладным и приятным одеялом в течение десяти секунд, затем туман прекратился, раздался щелчок, и дверь на другом конце комнаты открылась. Как и было обещано, там оказалась гардеробная, она надела зеленую пижаму и вышла в коридор. Охранник показал ей на дверь в дальнем конце — он не подходил к ней ближе, чем на десять футов, — которая вела в спальню, где ее ждал ланч. Пища здесь была очень хорошей, и после еды ей всегда хотелось спать.

* * *

— Чувствуешь себя неважно, Пит? — спросил доктор Киллгор в другой части здания.

— Должно быть, грипп или что-то вроде. Мне кажется, словно меня избили, и пища не держится в желудке — все время тошнит. — Он не сказал, что это относится и к алкоголю, что особенно расстраивало его. Алкоголь был единственной пищей, которую он мог всегда удержать в себе.

— О'кей, тогда давай на тебя посмотрим. — Доктор Киллгор встал, надел маску и натянул на руки перчатки из латекса для осмотра. — Хочу взять у тебя пробу крови, ты не возражаешь?

— Конечно нет, док.

Киллгор сделал это с предельной осторожностью, ввел обычную иглу и наполнил четыре пробирки по пять кубических сантиметров каждая. Затем он проверил глаза Пита, рот и нажал во все обычные места, что вызвало болезненную реакцию, когда доктор коснулся печени субъекта.

— Ох, здесь больно, док.

— Неужели? Не ощущаю чего-нибудь другого по сравнению с прошлым осмотром, Пит. Как болит? — спросил он, ощупывая печень, которая, как у большинства алкоголиков, казалась чем-то вроде мягкого кирпича.

— Словно вы воткнули в меня нож, док. Там очень болит.

— Извини, Пит. А вот здесь? — спросил доктор, пробуя чуть ниже обеими руками.

— Болит, но не так сильно. Может, я съел что-то?

— Может быть. На твоем месте я бы не слишком беспокоился, — ответил доктор. О'кей, у этого обнаружены симптомы на несколько дней раньше, чем ожидалось, но следовало ожидать небольших отклонений. Пит был одним из более здоровых субъектов, но алкоголики никогда не бывают людьми, которых можно назвать здоровыми. Итак, Пит будет номером два. Не повезло тебе, Пит, подумал Киллгор. — Сейчас я дам тебе кое-что, чтобы снять боль.

Доктор повернулся и выдвинул ящик в настенном шкафчике. Пять миллиграммов, подумал он, наполняя пластиковый шприц до красной отметки, затем повернулся к Питу и воткнул иглу шприца в вену на обратной стороне руки.

— Ой! — сказал Пит через несколько секунд. — О-о... так хорошо. Намного лучше, чем раньше, док. Спасибо. — Ревматические красные глаза расширились, затем расслабились.

Героин является идеальным болеутоляющим, и, что лучше всего, он сразу дает пациенту великолепное самочувствие на первые несколько секунд, затем погружает его в состояние спокойного ступора на несколько часов. Некоторое время с Питом будет все в порядке. Киллгор помог ему встать, потом послал его обратно к себе. Затем он взял образцы крови для тестов. Через тридцать минут доктор был уверен. Тесты на антитела все еще были позитивными, и изучение их под микроскопом показало, что антитела борются против Шивы... и проигрывают.

Всего два года назад кое-кто пытался заразить Америку естественной версией этого микроба, этого «посоха пастуха», как называли его некоторые. Он был до некоторой степени модифицирован в лаборатории генетического инжиниринга с добавлением ракового ДНК, чтобы сделать этот похожий на негативные нити RNA вирус более стойким, но это было в действительности похоже на надетый на микроба дождевой плащ. Самые лучшие новости заключались в том, что генетический инжиниринг более чем в три раза увеличил инкубационный период. Когда-то считали, что он длится от четырех до десяти дней, теперь он достиг почти месяца. Мэгги действительно знала свое дело и сумела даже найти для него подходящее имя. Шива был ужасный маленький сукин сын. Он убил Честера — в общем-то его убил цианистый калий, но Честер был обречен — и теперь вирус начал убивать Пита. Для него уже не будет милосердной помощи. Питу позволят жить до тех пор, пока болезнь не заберет его жизнь. Его физическое состояние было почти нормальным, так что они приложат все усилия, чтобы убедиться в том, чего может достигнуть хорошее поддерживающее лечение в борьбе с действием Эбола-Шивы. Вероятно, ничего, но им нужно установить это. Оставалось девять первичных экспериментальных субъектов, и затем еще одиннадцать на другой стороне дома. Вот они будут представлять собой настоящий тест. Все одиннадцать являются здоровыми, или так думала компания. На них будут пробовать метод первичной передачи и жизненность Шивы как агента чумы. Кроме того, на них проверят практичность вакцин, которые на прошлой неделе изолировал Стив Берг.

Этим закончилась работа Киллгора в этот день. Он вышел наружу. Вечерний воздух был прохладный, прозрачный и чистый — ну настолько чистый, насколько такое возможно в этой части мира. В стране находилось сто миллионов автомобилей, и каждый выбрасывал свои сложные углеводороды в атмосферу. Киллгор подумал, будет ли он в состоянии заметить разницу через два или три года, когда все остановится. В отблеске огней здания он увидел летучих мышей, машущих крыльями. Как здорово, подумал он, теперь редко видишь летучих мышей. Они, должно быть, охотятся за насекомыми, и Киллгор пожалел, что его уши не могут услышать ультразвуковые сигналы, которые посылают летучие мыши подобно радиолокаторам для обнаружения и перехвата насекомых.

В воздухе будут и птицы, особенно совы, великолепные ночные хищники, летающие на взмахах мягких тихих перьев, проникающие в амбары, где ловят мышей, едят и переваривают их, а затем срыгивают кости своей добычи. Киллгор испытывал намного больше родственной близости к диким хищникам, чем к их жертвам. Но этого следовало ожидать, не правда ли? Он действительно имел родственную связь с хищниками, этими дикими, чудесными животными, которые убивали без сожаления, потому что мать-природа не обладает жалостью. Она давала жизнь одной рукой и забирала другой. Вечный процесс жизни, который делал землю такой, как она есть. Люди пытались так долго и с таким старанием изменить это, но другие люди повернут процесс обратно, быстро и драматично, и он будет свидетелем этого. Он не увидит исчезновения с поверхности земли всех шрамов, нанесенных человеком, очень жаль, но, решил Киллгор, он проживет достаточно долго и увидит, как меняются важные вещи. Загрязнение окружающей среды прекратится почти сразу. Животных больше не будут отравлять и заковывать в цепи. Небо снова станет чистым, а земля вскоре покроется жизнью, каким и было намерение природы. Он и его коллеги увидят великолепие этого преобразования. А если цена окажется огромной, то завоеванная награда стоит этого. Земля должна принадлежать тем, кто любит и понимает ее. Киллгор даже использовал один из методов природы, старающейся вернуть себе владение ею, — правда, с небольшой помощью человека. Если некоторые люди могут использовать свое умение и науку, чтобы поработить землю и причинить ей вред, то другие используют их же средства для исправления этого. Честер и Пит не поняли бы этого, но, с другой стороны, они никогда не понимали многого...

* * *

— Там будут тысячи французов, — сказал Хуан, — и половина из них — дети. Если мы хотим освободить наших коллег, нанесенный удар должен быть мощным.

— Куда мы отправимся после этого? — спросил Рене.

— Долина Бекаа по-прежнему доступна, а оттуда можно скрыться куда угодно. У меня все еще хорошие связи в Сирии, и всегда существуют другие варианты.

— Полет продлится четыре часа, а в Средиземном море всегда находится американский авианосец.

— Они не решатся атаковать самолет, наполненный детьми, — указал Эстебан. — Даже могут дать нам эскорт, — добавил он с улыбкой.

— До аэропорта всего двенадцать километров, — напомнил им Андре, — и это отличное шоссе с несколькими полосами движения.

— Итак, мы должны спланировать операцию до мельчайших деталей. Эстебан, ты наймешься там на работу. И ты, Андре. Мы должны выбрать место, затем время и день.

— Нам нужно больше людей. По крайней мере, еще десять человек.

— Это трудная проблема. Где мы найдем десять надежных людей? — спросил Хуан.

— Можно нанять кое-кого. Нужно только пообещать приличную сумму, — сказал Эстебан.

— Они должны быть преданными людьми, — с жаром ответил им Рене.

— Они будут достаточно преданными, — сказал баск. — Я знаю, где найти их.

Все они носили бороды, это было самым простым методом маскировки, и, хотя национальная полиция в их странах располагала фотографиями, на них были молодые, чисто выбритые люди. Прохожие могли принять их за художников по внешнему виду и по тому, как все они наклонились над столом, разговаривая напряженным шепотом. Они всегда одевались скромно, но прилично, хотя и не в дорогую одежду. Может быть, они спорили о каком-то политическом вопросе, подумал официант, стоя в десяти метрах от них, или обсуждали какую-то конфиденциальную деловую проблему. Он не мог знать, что прав по обоим пунктам. Через несколько минут он увидел, что они встали, пожали руки и разошлись в разных направлениях, оставив на столе достаточно денег, чтобы оплатить счет и, как увидел официант, жалкие чаевые. Художники, подумал он. Они известны как дешевые ублюдки.

* * *

— Но это может вылиться в катастрофу для окружающей среды! — настаивала Кэрол Брайтлинг.

— Кэрол, — ответил глава администрации. — Речь идет о нашем платежном балансе. Это сбережет Америке примерно пятьдесят миллиардов долларов, в которых мы нуждаемся. Что касается проблемы экосистемы, я знаю, что беспокоит тебя, но президент компании «Атлантик Ричфилд» лично пообещал мне, что это будет чистая операция. Они поняли многое за последние двадцать лет как в инженерном отношении, так и в области мнения общественности, и понимают, что должны вести чистую работу, не загрязняя окружающую среду.

— Ты когда-нибудь бывал там? — спросила советник президента по науке.

— Нет. — Он покачал головой. — Я пролетал над Аляской, но это все.

— Поверь мне, ты изменишь свою точку зрения, если увидишь это место собственными глазами.

— Они добывают уголь открытым способом в Огайо. Я видел это. И я видел, что потом они покрыли шахту землей и посадили там траву и деревья. Черт возьми, на месте одной из шахт, где добывали уголь открытым способом, через два года профессиональные игроки в гольф собираются провести свой чемпионат на площадке, которую им построили! Они восстановили все, Кэрол. Теперь они знают, как делать это, и понимают, что разумно не нарушать окружающую среду как с экономической, так и с политической точки зрения. Таким образом, Кэрол, президент не откажется от своей поддержки этого проекта бурения в новом месторождении. С экономической точки зрения это крайне выгодно для страны. «И кого, черт возьми, интересует судьба земли, которую видели всего несколько сотен человек?» — подумал Арни, но промолчал.

— Я должна поговорить об этом с ним лично, — настаивала советник по науке.

— Нет. — Глава администрации выразительно покачал головой. — Я не допущу этого. По крайней мере, по такому вопросу. Все, чего ты этим добьешься, это ослабишь свою позицию, а такой поступок неразумен, Кэрол.

— Но я обещала!

— Обещала кому?

— Президенту «Сьерра Клаб».

— Кэрол, «Сьерра Клаб» не является частью этой администрации. Мы получаем их письма. Я читаю их. Они превращаются в экстремистскую организацию по таким вопросам. Кто угодно может сказать «не делайте ничего», и это все, что они говорят с того момента, как этот парень Мейфлауэр стал их президентом.

— Кевин хороший и умный человек.

— Мне ты не сможешь доказать этого, — фыркнул глава администрации. — Он просто луддит[255].

— Проклятие, Арни, не каждый, имеющий другое мнение, чем твое, является экстремистом, правда?

— Этот является. «Сьерра Клаб» уничтожит себя, если они будут подчиняться ему как президенту. Ну как бы то ни было. — Глава администрации посмотрел на свое расписание. — У меня много работы. Ваша позиция по этому вопросу, доктор Брайтлинг, состоит в поддержке администрации. Это означает, что ты лично выступишь с поддержкой законопроекта о бурении нефтяных скважин на месторождении ААМР. В этом здании есть только одна позиция по этому вопросу, и это позиция президента. Такова цена, которую ты платишь за то, что работаешь советником по науке, Кэрол. Ты должна оказывать влияние на политику, но, как только эта политика провозглашена, ты обязана поддерживать ее, веришь ты в нее или нет. Ты публично заявишь, что, по твоему мнению, бурение нефтяных скважин хорошо для Америки и для окружающей среды. Тебе это понятно?

— Нет, Арни, я не сделаю этого! — воскликнула Брайтлинг.

— Кэрол, ты обязана сделать это, причем убедительно, таким образом, чтобы заставить более умеренные группы сторонников зашиты окружающей среды увидеть логику ситуации. Если, конечно, тебе нравится работать в Белом доме.

— Ты мне угрожаешь?

— Нет, Кэрол, я не угрожаю тебе. Я просто объясняю правила игры. Потому что ты должна играть по правилам, как это делаю я и все остальные. Если ты работаешь здесь, ты обязана проявлять лояльность по отношению к президенту. Если ты не проявляешь лояльность, то не можешь работать здесь. Ты знала эти правила, когда стала членом администрации, и должна им подчиняться. О'кей, пришел момент истины. Скажи, Кэрол, ты будешь подчиняться правилам или нет?

Ее лицо было красным под макияжем. Она не научилась скрывать свой гнев, увидел глава администрации, и это плохо. Вы не можете позволить себе сердиться из-за маленьких идиотских проблем, только не на этом уровне. А это была маленькая идиотская проблема. Когда вы нашли что-то настолько ценное, как несколько миллиардов баррелей нефти в месте, которое принадлежит вам, вы организуете бурение скважин, чтобы извлечь эту нефть. Это так просто, и становится еще проще, если нефтяные компании дают обещание не причинять вреда природе. Это останется таким простым до тех пор, пока избиратели ездят на автомобилях.

— Итак, Кэрол? — спросил он.

— Да, Арни, я знаю правила и буду выполнять их, — наконец подтвердила она.

— Отлично. Я хочу, чтобы ты приготовила сегодня заявление, которое будет опубликовано на следующей неделе. Покажи его мне сегодня. Обычный текст, позиция науки, безопасность инженерных мер и тому подобное. Спасибо, что зашла, Кэрол, — сказал он, отпуская ее.

Доктор Брайтлинг встала и пошла к двери. Там она остановилась и заколебалась. Ей хотелось повернуться и сказать Арни, для чего он может использовать это заявление... затем вышла в коридор Западного крыла Белого дома, повернула на север и спустилась по лестнице. Два агента Секретной службы заметили выражение ее лица и подумали: а что могло так повлиять на нее или, может быть, на нее обрушился град? Она пересекла улицу необычной деревянной походкой, затем поднялась по ступенькам. В своем кабинете она включила компьютер, и вызвала программу обработки текстов. Ей хотелось ударить кулаком по экрану, вместо того чтобы печатать на клавиатуре.

Получать приказы от этого человека! От человека, который ничего не знает о науке и которому наплевать на политику в области окружающей среды. Арни интересовала только политика, а политика была самой искусственной вещью в мире!

Однако потом она успокоилась, сделала глубокий вдох и начала писать черновик ее защиты того, что, в конце концов, никогда не произойдет.

Нет, сказала она себе. Это никогда не произойдет.

Глава 12 Дикие карты

Тематический парк многому научился у своего более знаменитого предшественника. Были приняты меры, чтобы переманить дюжину старших администраторов, их повышенное щедрое жалованье выплачивалось финансовыми спонсорами из Персидского залива, которые уже превзошли свои ожидания и предвкушали возмещение капиталовложений за шесть лет вместо запланированных восьми с половиной.

Эти капиталовложения были крупными, поскольку они решили не просто соперничать с американской корпорацией, но превзойти ее во всех отношениях.

Замок в их парке был сделан из камня, а не просто фибергласа. Главная улица была, по сути дела, тремя оживленными улицами, каждая посвящена трем отдельным «национальным мотивам». Окружная железная дорога была стандартной колеей, и по ней ездили два настоящих паровых локомотива. Велся даже разговор о том, чтобы продлить железную дорогу до международного аэропорта, который испанские власти со свойственной им добротой модернизировали с целью поддержки тематического парка. Это объяснялось не только добротой: парк обеспечивал постоянной работой двадцать восемь тысяч человек и еще десять тысяч — на время сезона. Аттракционы были захватывающими, большинство спроектированы и выстроены по специальному заказу в Швейцарии, а некоторые из них настолько рискованные, что захватывало дух даже у пилотов-истребителей. Кроме того, специальный раздел был посвящен миру науки с прогулкой по Луне, которая произвела впечатление даже в NASA, подводная прогулка через гигантский аквариум и павильоны, посвященные каждой основной отрасли промышленности в Европе, — павильон, рассказывающий о строительстве аэробусов, был особенно интересным, там позволяли детям (и взрослым) пилотировать имитированную версию этого самолета.

В парке были существа, одетые в разные костюмы: гномы, тролли и все разновидности мифических созданий из европейской истории, а также римские легионеры, вступающие в схватки с варварами. В парке также размещались обычные районы с магазинами, где посетители могли купить копии всего, что демонстрировалось в парке.

Одним из самых умных поступков, на который пошли инвесторы, было строительство тематического парка в Испании, а не во Франции. Климат здесь был, правда, жарче, зато солнечным и без дождей почти все двенадцать месяцев, что позволяло парку работать круглый год. Посетители прилетали со всей Европы, или приезжали на поездах, или совершали автобусные туры, причем гости могли останавливаться в больших комфортабельных отелях трех различных степеней расходов и роскоши, начиная с одного, который мог бы декорировать сам Цезарь Ритц, до нескольких более скромных и дешевых, с более простыми основными удобствами. Гости всех гостиниц разделяли одинаковое физическое окружение, теплое и сухое, и могли найти время, чтобы поплавать в одном из многих бассейнов, окруженных пляжами белого песка, или поиграть в гольф на одной из двух прекрасных площадок. Кроме того, строилось еще три, и одна из них скоро станет местом проведения европейского тура профессиональных игроков в гольф. Здесь находилось и казино, всегда наполненное азартными игроками, — такого не было ни в одном из тематических парков. Короче говоря, Worldpark, как он назывался, сразу завоевал сенсационную известность, и в нем редко было меньше десяти тысяч посетителей, а подчас больше пятидесяти тысяч.

Предельно современный парк контролировался из шести региональных и одного основного центра управления, и каждый аттракцион, поездка и закусочная находились под неустанным наблюдением телевизионных камер, управляемых компьютерами.

Заведовал деятельностью всего парка Майк Деннис. Его взяли на эту должность из Орландо, и, хотя он скучал по дружеской управленческой атмосфере американского парка, строительство и затем управление огромным тематическим парком в Испании было вызовом, которого он ждал всю жизнь. Мужчина с тремя детьми, Деннис называл парк своим беби, глядя из амбразур сторожевой башни. Его офис и командный центр размещались в центральной башне-донжоне псевдосредневекового замка, высоком сооружении внутри «крепости XII века», построенного специально для парка. Может быть, герцог Аквитанский наслаждался бы жизнью в таком замке, но он и его воины пользовались только мечами и копьями, а не компьютерами и вертолетами. Каким бы богатым ни был его светлость в XII столетии, он не мог распоряжаться таким количеством денег, — Worldpark собирал только наличными десять миллионов долларов в хороший день, и гораздо больше этого приходило с пластиковых карт. Ежедневно бронированный грузовик, полный наличными, отправлялся с полицейским эскортом в ближайший банк.

Подобно его предшественнику во Флориде, Worldpark представлял собой многоэтажную структуру. Под основными сооружениями находился подземный город, где размещались вспомогательные службы. Персонал там переодевался в разноцветные костюмы и обедал. По подземным коридорам Деннис мог перебрасывать людей и оборудование с места на место, быстро и незаметно для гостей, купающихся в солнечном свете. Управление парком ничем не отличалось от должности мэра довольно большого города, — было даже более трудным, поскольку ему требовалось обеспечить, чтобы все работало точно вовремя и стоимость операций всегда была меньше дохода. То, что он выполнял свою работу хорошо, фактически на 2,1% лучше, чем его собственные ожидания накануне открытия парка, щедро вознаграждалось, — он получал огромное жалованье и всего пять недель назад ему доставили бонус в один миллион долларов. Вот только если бы его дети смогли привыкнуть к местным школам...

* * *

Даже как объект ненависти парк завораживал. Это был настоящий город, увидел Андре, строительство обошлось в миллиарды. Он будет жить здесь, выслушивая курс ознакомления в местном университете «Worldpark University», впитает дух этого места, научится улыбаться всему и всем. Его распределили, к счастью, в департамент безопасности, «полицию» парка. Это означало, что он будет носить голубую рубашку и синие брюки с вертикальной голубой полосой, иметь при себе свисток и портативную рацию и тратить почти все время, объясняя посетителям, где находятся туалеты, потому что парку нужна полиция, как кораблю колеса. Он получил эту работу, потому что свободно говорил на трех языках — французском, испанском и английском, и, таким образом, мог оказаться полезным большинству посетителей этого нового испанского города. Каждому из них время от времени требовалось мочиться, а у большинства, очевидно, не хватало мозгов, чтобы прочитать сотни указателей (графических больше, чем письменных), когда нужда становится невыносимой.

Эстебан, заметил Андре, стоял на своем обычном месте, продавая наполненные гелием воздушные шары. Хлеба и зрелищ, подумали оба. Огромные суммы денег потрачены на строительство этого города — а зачем? Дать детям бедняков и рабочих несколько коротких часов смеха, прежде чем они вернутся в свои мрачные дома? Соблазнить их родителей потратить свои деньги на простое развлечение? Фактически цель этого парка заключалась в том, чтобы еще больше обогатить арабских инвесторов, которых убедили потратить часть своих нефтяных долларов здесь, на строительство этого города фантазий. Захватывает дух, может быть, но все-таки объект презрения, икона нереального, опиум для рабочих масс, которым не хватает здравого смысла увидеть, что это такое в действительности. Ну что ж, объяснить суть обмана — такова задача революционной элиты.

Андре ходил по территории, на первый взгляд, без определенной цели, но на самом деле в соответствии с планами, как его собственными, так и парка. Ему платили за то, что он смотрит вокруг и готовится, а пока улыбается и говорит родителям, где их маленькие дорогуши могут облегчиться.

* * *

— С этим все в порядке, — сказал Нунэн, входя в помещение, где проходила вечерняя встреча.

— С чем «этим»? — спросил Кларк.

Нунэн поднял вверх компьютерный флоппи-диск.

— Здесь всего сотня кодовых линий, не считая материала установки. Соты — телефонные соты, я имею в виду, — все используют для операций одну и ту же компьютерную программу. Когда мы прибываем на место, я просто вставляю эту дискету в их драйвы и загружаю программное обеспечение. Если только вы не наберете сначала правильный префикс-пароль, чтобы позвонить — в данном случае 7—7-7, если быть точным, — сота ответит вам, что номер, по которому вы звоните, занят. Таким образом, мы можем блокировать любые сотовые звонки, адресованные нашим объектам от какого-нибудь человека снаружи, а также помешать им звонить изнутри.

— Каким количеством запасных экземпляров мы располагаем? — спросил Стэнли.

— Тридцатью, — ответил Нунэн. — Мы можем раздать их местным копам, чтобы они вставили их. У меня есть инструкции на шести языках. Здорово, а? — хотел сказать Нунэн. Чтобы получить эту информацию, он связался с контактом в Национальном агентстве безопасности в Форт Мид, Мэриленд. Совсем неплохо для работы чуть дольше недели. — Он называется Cellkop и действует во всем мире.

— Молодец, Тим. — Кларк сделал пометку. — О'кей, как дела с группами?

— Сэм Хьюстон вышел из строя, у него растяжение колена, — сообщил Кларку Питер Ковингтон. — Повредил ногу, когда спускался по тросу. Он все еще может принимать участие в боевых действиях, но не будет бегать несколько дней.

— Группа-2 полностью готова к операциям, Джон, — объявил Чавез. — Джордж Томлинсон слегка беспокоится о своем ахиллесовом сухожилии, но ничего страшного.

Кларк что-то проворчал и кивнул, делая еще одну пометку. Тренировки здесь были такими напряженными, что время от времени случались травмы, — избежать их невозможно. Джон хорошо помнил афоризм, что учения считаются бескровными схватками, а схватки считаются кровавыми учениями. В общем, было неплохо, что его группы работали так же напряженно во время учений, как и в настоящих боях, — это повышало их моральный дух и немало говорило о профессионализме бойцов, которые с такой серьезностью воспринимали все в «Радуге». Поскольку Сэм Хьюстон был снайпером, он мог выполнять свои обязанности примерно на семьдесят процентов, а Джордж Томлинсон, несмотря на беспокоящий его ахилл, по-прежнему совершал утренние пробежки, превозмогая боль, как и должен поступать солдат из элитной группы.

— Разведывательные данные? — Джон повернулся к Биллу Тауни.

— В моем докладе нет ничего особенно серьезного, — ответил офицер из секретной разведывательной службы. — Нам известно, что террористы по-прежнему живы, и различные полицейские службы продолжают следственные мероприятия, чтобы обнаружить их, но это сложная работа, и не выявлено ничего многообещающего, однако... Но нельзя предсказать прорыв в деле.

Все сидящие вокруг стола знали это. Только этим вечером кто-то, по уровню равный самому Карлосу, может быть задержан за то, что проедет через красный сигнал светофора, его узнает новичок-полицейский, и террориста арестуют, но планировать случайные события невозможно. По-прежнему где-то в Европе, по-видимому, жили около сотни известных террористов, подобных Эрнсту Моделю и Гансу Фюрхтнеру, но они научились держаться незаметно, простыми мерами изменять свою внешность и стараться не попадать в неприятности. Чтобы обнаружить их, нужно, чтобы они совершили какую-то ошибку, и те, кто совершал глупые ошибки, уже давно были мертвы или сидели в тюрьме.

— Как мы сотрудничаем с местными полицейскими агентствами? — спросил Алистер Стэнли.

— Мы продолжаем поддерживать с ними связь, операции в Берне и в Вене благоприятно описаны в прессе. Когда что-нибудь случится, мы можем надеяться на то, что нас немедленно известят.

— Способность к передвижению? — спросил далее Джон.

— Полагаю, этот вопрос относится ко мне, — отозвался подполковник Мэллой. — У нас все идет хорошо в отношениях с Первым авиакрылом специальных операций. Пока они разрешили нам держать у себя «Ночной ястреб», и я получил достаточно времени для полетов на британской «Пуме», так что полностью освоил и этот вертолет. Если понадобится куда-то отправляться, я готов. Могу получить поддержку от воздушного танкера «МС-130» в случае длительного развертывания, но я в состоянии попасть практически в любую европейскую страну за восемь часов на своем «Сикорски» с поддержкой танкера или без нее. Что касается оперативного аспекта, мне он кажется хорошим. Солдаты — лучшие из всех, с кем мне приходилось летать, и мы превосходно сработались. Единственное, что беспокоит меня, — это отсутствие медицинской поддержки.

— Мы думали об этом. Доктор Беллоу — наш врач, и вы можете справиться с травмами, правда, док? — спросил Кларк.

— Достаточно хорошо, но я не смогу действовать как настоящий хирург. Кроме того, в случае развертывания мы можем рассчитывать на помощь местных врачей из полиции и пожарной службы в районе операции.

— Мы нашли более благоприятный выход из положения в Форт Брэгг, — заметил Мэллой. — Я знаю, что все наши стрелки прошли подготовку в оказании срочной помощи на месте, но все же неплохо иметь в составе группы хорошо подготовленного специалиста. В конце концов, у доктора Беллоу только две руки, — заметил пилот. — И он может быть лишь в одном месте.

— При развертывании, — сказал Стэнли, — мы всегда сообщаем о необходимости возможной помощи в ближайший местный госпиталь. До сих пор нам не отказывали в ней.

— О'кей, парни, но это мне придется доставлять раненого в госпиталь. Я делал это не раз, и мне кажется, что мы можем улучшить ситуацию. Предлагаю проводить учения. Нам нужно делать это регулярно.

«А ведь это неплохая мысль», — подумал Кларк.

— Мы учтем ваше предложение, Мэллой. Ал, давай возьмемся за это в течение нескольких ближайших дней.

— Согласен, — кивнул Стэнли.

— Сложная проблема при этих учениях — это имитация повреждений, — сказал доктор Беллоу. — Не существует замены настоящего повреждения, но мы не можем класть наших людей в палату «Скорой помощи». На это уйдет слишком много времени, и они не увидят там настоящих ран.

— Такую проблему решить мы пытались много лет, — сказал Питер Ковингтон. — Можно научить людей соответствующим процедурам, но приобрести практический опыт очень трудно.

— Это верно, если только мы не перенесем всю нашу компанию в Детройт, — пошутил Чавез. — Послушайте, парни, все мы знакомы с правилами оказания первой помощи, а доктор Беллоу и есть врач. У нас так мало времени для учений, и главными являются оперативные действия, верно? Мы отправляемся туда и выполняем свою работу, а это уменьшает число ранений, не правда ли? — За исключением ран, причиненных террористам, промолчал он, о них никто не думает, да и трудно вылечить раны, нанесенные в голову десятимиллиметровыми пулями, даже в госпитале Уолтера Рида. — Мне нравится мысль об учениях, связанных с эвакуацией раненых. Отлично, это нам по силам, и мы можем практиковаться в оказании первой помощи, но способны ли мы, глядя на это реально, идти дальше? Я не вижу, каким образом.

— Есть комментарии? — спросил Кларк. Он тоже не думал, что учения по оказанию медицинской помощи нужно развивать дальше.

— Чавез прав... но мы никогда не сможем полностью подготовиться или пройти настоящий курс обучения, — напомнил Мэллой. — Неважно, сколько времени мы потратим на подготовку, но террористы всегда найдут способ применить что-то новое. У нас в отряде «Дельта» мы всегда имеем в составе группу медицинского реагирования, подготовленных врачей. Может быть, здесь мы не сможем позволить себе такие же меры, но в Форт Брэгг мы делали именно это.

— Нам придется полагаться на местную поддержку для этих целей, — сказал Кларк, заканчивая обсуждение вопроса. — Наш отряд не может позволить себе чрезмерно разрастаться. У меня нет на это денег.

Это является магическим словом в нашем бизнесе, мог не добавлять Мэллой.

Совещание закрылось через несколько минут, и с ним закончился рабочий день. Дэн Мэллой уже привык к местной традиции заканчивать день в клубе, где пиво было отличным, а компания дружная. Спустя десять минут он поднимал кружку вместе с Чавезом. На этого маленького латиноса можно положиться, подумал он.

— Эта операция, которую ты провел в Вене, была превосходной, Динг.

— Спасибо, Дэн. — Чавез поднес кружку ко рту и сделал глоток. — Правда, там у меня не было выбора. Иногда тебе приходится идти на такое, что ты не стал бы делать в другое время.

— Да, это точно, — согласился морской пехотинец.

— Ты считаешь, что у нас не все в порядке по медицинской части... я тоже, но пока это не было проблемой.

— До сих пор тебе везло, мой мальчик.

— Да, я знаю. Пока мы не сталкивались с настоящими безумцами.

— А они есть, настоящие психи, такие, кому на все наплевать с высокого дерева. Говоря по правде, я тоже не встречался с такими, разве что видел по телику. Я все время вспоминаю операцию в Маалоте, в Израиле, больше двадцати лет назад. Эти козлы расстреляли маленьких детей только для того, чтобы показать, какие они крутые, — и не забывай, что случилось не так давно с маленькой дочкой президента. Ей чертовски повезло, что рядом оказался парень из ФБР. Я с удовольствием поставил бы ему кружку пива.

— Отличный стрелок, — согласился Чавез. — Еще лучше было то, что он оказался там в нужное время. Я читал про то, как он справился — говорил с ними и все такое, проявил терпение, выжидал момента, чтобы начать действовать, и затем принялся за дело.

— Он рассказывал об этом в Брэгге, но в этот день меня там не было. Видел запись. Ребята говорят, что он стреляет из пистолета не хуже любого в их команде, но еще лучше то, что он оказался умным.

— Да, это имеет немалое значение, — согласился Чавез и допил свое пиво. — Мне пора идти готовить ужин.

— Не понял?

— Моя жена — врач, она вернется домой примерно через час, и теперь моя очередь готовить ужин.

Мэллой поднял брови.

— Приятно слышать, что ты хорошо подготовлен, Чавез.

— Я уверен в своей мужественности, — заверил авиатора Доминго и направился к двери.

* * *

На этот раз Андре работал поздно вечером. Worldpark оставался открытым до 23.00, а магазины закрывались еще позднее, потому что даже такое огромное заведение, как тематический парк, не могло упустить и крохотного шанса получить несколько медных монет. Их платили «трудящиеся» за дешевые, никому не нужные сувениры, которые продавали в магазинах и попадали сувениры в маленькие жадные детские ручонки, часто донимающие усталых родителей. Он равнодушно наблюдал за происходящим, ожидая закрытия самого последнего аттракциона, и только, когда цепи поставят на место и механики аттракционов помашут им на прощание, последние посетители, с трудом передвигая ноги, направятся к выходу. По дороге они будут останавливаться у каждого магазина, используя последнюю возможность купить что-то. Продавцы будут устало улыбаться и обслуживать своих последних покупателей, как их учили в Worldpark University. И только когда наконец все покинут парк, лавки закроются, из кассовых аппаратов извлекут деньги и под бдительным наблюдением Андре и сотрудников департамента безопасности наличные отправят в специальную комнату для счета. Строго говоря, это не входило в его обязанности, но он все-таки остался и сейчас шел за тремя клерками из магазина «Матадор». Сначала они вышли на главную улицу, потом в переулок, через ничем не примечательные деревянные двери и вниз по ступенькам в подземное помещение, по бетонным коридорам которого днем проносились электрические тележки и бегали сотрудники парка, но теперь пустые, за исключением служащих, направляющихся в раздевалки, чтобы переодеться в обычную одежду. Деньги считали в особой комнате, расположенной в самом центре парка, почти под замком. Здесь сдавались наличные, каждый мешок помечался по месту, откуда он поступил. Монеты сваливали в корзины, где их разделяли по национальной принадлежности и деноминации, считали, заворачивали и готовили к перевозке в банк. Бумажную валюту, уже сложенную в пачки по виду и достоинству, взвешивали. В первый раз, когда Андре увидел такую процедуру, он был поражен, но чувствительные весы действительно взвешивали бумажные деньги — вот, один точка шесть, один пять килограммов сотенных дойчмарок. Два точка шесть, три семь ноль килограммов пятифунтовых британских банкнот. Соответствующая сумма тут же появлялась на электронном экране, а дальше банкноты ехали по транспортеру — там их упаковывали. Здесь офицеры безопасности были вооружены пистолетами «Астра», потому что общая сумма вырученных денег за день была — на главном дисплее появилась цифра — 11 миллионов 597 тысяч 309. 35 фунтов стерлингов... Все подержанные банкноты, самые лучшие для преступников, любого достоинства. Их укладывали в шесть больших брезентовых мешков, помещали на четырехколесную тележку для перевозки по подземному коридору в бронированный автомобиль с полицейским эскортом, который вез их в центральный офис местного банка, все еще открытого для получения такой огромной суммы денег. Одиннадцать миллионов фунтов стерлингов наличными — парк загребал миллиарды в год, устало подумал Андре.

— Извините меня, — спросил он у супервайзера по безопасности. — Я не нарушил правил, придя сюда?

— Нет, рано или поздно все приходят в эту комнату, — усмехнулся офицер. — Вот почему здесь установлены окна.

— А это не опасно?

— Не думаю. Стекла в окнах толстые, как видишь, и охрана внутри комнаты очень строгая.

— Mon dieu, столько денег, что, если кто-то попытается украсть их?

— Их везут в бронированном грузовике с полицейским эскортом — два автомобиля, в каждом четыре хорошо вооруженных офицера. — Иэто только те охранники, которые на виду, подумал Андре. Поблизости будут другие, не такие заметные, но вооруженные ничуть не хуже. — Сначала мы беспокоились, что баскские террористы могут попытаться украсть деньги, — такое количество денег позволит им финансировать свои операции в течение нескольких лет, — но такой угрозы не возникло, и к тому же ты знаешь, что делается со всеми этими наличными?

— Почему вы не отправляете деньги в банк на вертолете? — спросил Андре.

Супервайзер департамента безопасности зевнул.

— Слишком дорого.

— А куда деваются наличные?

— Часть возвращается обратно к нам, разумеется.

— О, — Андре задумался. — Ну, конечно.

Worldpark оперировал в основном наличными, потому что многие предпочитают платить за вещи, которые они покупают таким образом, несмотря на широкое распространение кредитных карточек, которые парк использовал с таким же удовольствием. Кроме того, гости могли относить все расходы в парке на свои счета в гостинице, где они платят за номера, — инструкции, как делать это, напечатаны на каждом пластиковом ключе на языке каждого гостя.

— Я готов поспорить, что мы используем каждую пятифунтовую британскую банкноту не менее пятнадцати раз, прежде чем она становится слишком изношенной и ее посылают в Лондон для замены и уничтожения.

— Понятно, — кивнул Андре. — Итак, мы вносим наличные в банк на наш депозит и затем снимаем часть с нашего счета, чтобы давать сдачу нашим гостям. Тогда сколько денег мы держим здесь для этой цели?

— Чтобы давать сдачу? — Супервайзер пожал плечами. — Ну два или три миллиона как минимум фунтов стерлингов, разумеется. Чтобы следить за прохождением денег, у нас установлены эти компьютеры. — Он показал рукой.

— Удивительное место, — заметил Андре, искренне поражаясь размаху денежных операций. Он кивнул супервайзеру и направился к выходу, чтобы пробить свою рабочую карточку и переодеться. Он остался доволен прошедшим днем. Пока Андре бродил по парку, ему удалось подтвердить свои предыдущие впечатления. Теперь он знал, как спланировать операцию и как ее провести. Далее ему нужно привести сюда своих сообщников и познакомить их с планом операции, а затем осуществить ее. Через сорок минут он пришел в свою квартиру, налил бургундского и еще раз обдумал все. Андре был руководителем планирования и операций в «Action Directe» («Решительное действие») уже более десяти лет — он спланировал и осуществил одиннадцать убийств. Эта операция, однако, будет самой грандиозной из всех, может быть, даже кульминацией его карьеры, и потому он должен тщательно продумать каждый шаг. К стене его квартиры был прикреплен план Worldpark, и он окинул его взглядом, слева направо. Вход и выход. Возможные пути подхода полиции. Способы противостоять им. Где поместить его собственных сотрудников безопасности. Где захватить заложников. Где держать их. Как вывести всех из парка. Андре обдумывал все это снова и снова в поисках слабых мест и ошибок. Испанская национальная полиция — «Guardia Civil» — сразу отреагирует на операцию. Несмотря на их комичные фуражки, к ним следует относиться с уважением. Они боролись с басками на протяжении целого поколения имногому научились. Несомненно, у них уже разработан план операции на случай нападения на парк, потому что это была слишком очевидная цель для террористов, нет, Андре поправил себя, для прогрессивных элементов. Нельзя относиться к полиции без должного уважения. Они едва не убили или арестовали его два раза во Франции, но в обоих случаях это произошло потому, что он допустил очевидные ошибки, и Андре учел полученные уроки. На этот раз он не допустит такого. Он не подпустит их к себе с помощью тщательного выбора заложников и продемонстрирует свою готовность использовать их для достижения политических целей. Какой крутой ни была «Guardia Civil», они спасуют перед этой демонстрацией решительности, поскольку они, несмотря на их упорство, уязвимы из-за своей буржуазной сентиментальности, подобно всем остальным. Именно чистота его веры дает ему преимущество над ними, он будет придерживаться ее и достигнет своей цели. В противном случае погибнет множество людей, а правительства Испании и Франции не смогут пойти на это. План был почти готов. Андре поднял трубку телефона и заказал международный разговор.

* * *

Пит вернулся ранним вечером. Теперь его лицо выглядело бледным, и он был даже более апатичным, но одновременно чувствовал себя неловко, судя по неуверенности его походки. Было очевидно, что он испытывает болезненные ощущения при каждом шаге.

— Как ты себя чувствуешь? — приветливо спросил доктор Киллгор.

— С желудком совсем плохо, док, вот здесь, — сказал Пит, показывая пальцем.

— Все еще беспокоит тебя, а? Ну что ж, ложись вот здесь, и мы осмотрим тебя, — сказал доктор, надевая перчатки и маску. Осмотр был поверхностным, но все равно бесполезным. Пит, подобно Честеру до него, умирал, но еще не знал об этом.

Героин проделал хорошую работу, сняв боль и заменив ее химической нирваной.

Киллгор осторожно взял еще один образец крови для дальнейшего изучения под микроскопом.

— Так вот, приятель, думаю, нам придется вытерпеть этот приступ. Но позволь мне сделать тебе инъекцию, чтобы справиться с болью.

— Конечно, доктор. В прошлый раз она подействовала очень хорошо.

Киллгор наполнил еще один пластиковый шприц и впрыснул героин в ту же вену, как и раньше. Он наблюдал за тем, как карие глаза Пита расширились от первоначального удара, затем закрылись, когда боль пропала и будет заменена летаргией, причем настолько глубокой, что доктор мог сделать хирургическую операцию прямо сейчас, и бедный сукин сын даже не заметит.

— Как дела у остальных парней, Пит?

— Все в порядке, только Чарли жалуется на боль в желудке. Думаю, он что-то съел.

— Вот как? Пожалуй, осмотрю и его, — сказал Киллгор. Итак, номер три будет здесь, вероятно, уже завтра. Время соответствовало плану. После более ранних, чем ожидалось, симптомов у Честера остальная группа реагировала точно в соответствии с предсказанным временем. Отлично.

* * *

Состоялось несколько телефонных разговоров, и рано утром были арендованы автомобили с фальшивыми номерными знаками. Парами или по одному они ехали из Франции в Испанию, без труда проезжали через пограничные посты, обычно с дружеской улыбкой. Различные туристские агентства забронировали им места в отелях парка, все среднего уровня, связанные с самим парком поездом или монорельсом, со станциями прямо в вестибюлях отелей, наполненных магазинами, чтобы гости не заблудились.

Шоссе, ведущие в парк, были широкими и удобными для езды, а знаки простыми и понятными даже для тех, кто не знал испанского. Пожалуй, единственной опасностью были огромные туристские автобусы, мчащиеся по шоссе со скоростью, превышающей 150 километров в час, похожие на сухопутные океанские лайнеры. В окнах автобусов виднелись лица людей, многие из них дети, которые приветственно махали водителям автомобилей. Водители махали в ответ и широко улыбались, пропуская автобусы, превышающие ограничения скорости, словно имели на это право, тогда как водители автомобилей не хотели рисковать. У них было много времени. Так планировалась операция.

* * *

Томлинсон протянул руку к левой ноге, и его лицо исказилось от боли. Чавез отстал от бегущих солдат, чтобы убедиться в его состоянии.

— Все еще болит?

— Болит, сволочь! — подтвердил сержант Томлинсон.

— Ты поосторожней с ней, глупый кретин. Ахилл — это плохое место для травмы.

— Сам только что узнал об этом, Динг. — Томлинсон перешел на ходьбу, все еще осторожно ступая на левую ногу, после того как пробежал две мили. Дыхание сержанта было намного тяжелее обычного, но боль всегда плохо влияет на выносливость.

— Ты обращался к доктору Беллоу?

— Да, но он ничего не может сделать. Пусть заживает, сказал он.

— Тогда дай ему зажить, Это приказ, Джордж. Больше никаких пробежек, пока не перестанет болеть. Понял?

— Слушаюсь, сэр, — согласился сержант Томлинсон. — Я по-прежнему могу принять участие в развертывании, если возникнет необходимость.

— Я знаю, Джордж. Увидимся на стрельбище.

— Хорошо. — Томлинсон смотрел, как его командир увеличил скорость бега, чтобы присоединиться к убежавшей далеко Группе-2. Его гордость страдала из-за того, что он не мог бежать с остальными. Томлинсон никогда не позволял травмам влиять на его действия — в Дельта Форс он продолжал тренировки, несмотря на два сломанных ребра, даже не сказал об этом врачам из-за опасения, что остальные члены команды сочтут его неженкой. Но, если можно скрыть и тренироваться, превозмогая боль, со сломанными ребрами, растянутое сухожилие не позволяло тебе бежать — боль была настолько сильной, что нога переставала работать нормально и трудно даже стоять прямо. Черт побери, думал солдат, я не могу подвести остальную группу. Он никогда не уступал никому за всю жизнь, даже в детстве, когда играл в бейсбол в Детской лиге. Но сегодня, вместо бега на остальную часть дистанции, он шел, стараясь поддерживать военный темп в сто двадцать шагов в минуту. Даже это причиняло ему боль, но она была недостаточно сильной, чтобы заставить его остановиться. Группа-1 тоже совершала пробежку, и они пробежали мимо него, даже Сэм Хьюстон с больным коленом. Сэм хромал и, пробегая мимо Томлинсона, помахал ему рукой. Гордость за свою группу, очевидно, превозмогла боль. Том-линсон служил в войсках специального назначения в течение шести лет, бывший зеленый берет, взятый в Дельту, теперь уже почти выпускник колледжа со специальностью по психологии — именно эту специальность выбирало большинство солдат специальных войск по той или иной причине. Теперь сержант пытался понять, как закончить образование в Англии, где университеты работают по-другому и где казалось несколько необычным для солдата получать диплом на пергаменте. Но в Дельте они часто сидели и говорили о террористах, с которыми им приходится иметь дело. Их интересовало, что побуждает террористов действовать так и не иначе, потому что понимание помогает предсказывать поступки, выявить сильные и слабые стороны потенциального врага, а это облегчает задачу, как покончить с негодяями, что и было, в конце концов, их работой. Как ни странно, Томлинсон ни разу не убивал террористов во время операций до того, как приехал сюда. Еще более странным было то, что приобретенный опыт мало отличался от учений. Вы действуете, как поступаете на учениях, думал сержант. Это ему говорили на каждом шагу с начальной подготовки в Форт Нокс одиннадцать лет назад. Проклятие, его ступня все еще как в огне, но все-таки меньше, чем во время бега. Ничего не поделаешь, док сказал ему, что понадобится неделя, скорее даже две, прежде чем он будет полностью готов к операциям. А все потому, что он неловко наступил на край тротуара, не глядя под ноги, как последний идиот. У Хьюстона, по крайней мере, есть оправдание за больное колено. Соскальзывание по тросу может оказаться опасным, и все время от времени получали травмы. Хьюстон приземлился на камень, и нога у него дьявольски болела... но он не захотел отставать от группы, сказал себе Томлинсон, хромая вперед к стрельбищу.

— О'кей, парни, это учение боевыми патронами, — сказал Чавез Группе-2. — Сценарий заключается в следующем: пять террористов, восемь заложников. Террористы вооружены пистолетами и автоматами. Двое заложников — дети, девочки семи и девяти лет. Остальные заложники — женщины, матери. Террористы захватили детский сад, и пришло время для штурма. Нунэн предположил расположение террористов. — Чавез показал на школьную доску. — Тим, насколько надежны твои данные?

— Семьдесят процентов, не больше этого. Террористы двигаются по комнате. Но все заложники собрались в этом углу. — Его указка постучала по доске.

— О'кей. Пэдди, у тебя взрывчатка. Распределяемся попарно, как обычно. Луи и Джордж идут первыми, закрывают левую сторону. Эдди и я вбегаем сразу за ними по центру. Скотти и Осо идут последними, прикрывая правую сторону. Вопросы?

Вопросов не было. Члены группы осмотрели диаграмму на школьной доске. Комната была перед ними, как и ожидалось.

— Тогда приступаем, — сказал им Динг. Группа вышла наружу, одетая в свои костюмы «ниндзя».

— Как у тебя с ногой, Джордж? — спросил Луазель у Томлинсона.

— Думаю, скоро увидим. Но с руками у меня все в порядке, — сказал сержант, поднимая свой «МР-10».

Bien. Луазель кивнул. Они работали в паре как мини-группа и достигли такого уровня взаимопонимания, что один почти мог читать мысли другого во время операции, и оба могли передвигаться незамеченными. Этому трудно научиться — охотники инстинктивно знают это, а лучшие из них практикуются постоянно.

Через две минуты они были рядом с домом, где скрывались террористы и заложники.

Конноли прикрепил взрывной шнур вокруг двери. Этот аспект учений обеспечивал плотников базы постоянной работой, подумал Чавез. Потребовалось всего тридцать секунд, перед тем как Конноли отошел назад, махнул рукой с поднятым большим пальцем, указывая на то, что он присоединил провода к коробке детонатора.

— Груттпа-2, это старший, — услышали все в свои наушники, вставленные в уши. — Приготовиться... Пэдди, три... два... один... МАРК!

Кларк подпрыгнул, как всегда, когда прозвучал взрыв. Он сам был экспертом-подрывником, но знал, что Конноли превосходит его, обладая почти магическим искусством закладывать взрывные заряды. Ему было также известно, что ни один эксперт-подрывник в мире не заложит слишком слабый заряд. Дверь пролетела через комнату и ударилась о противоположную стену со скоростью, достаточной, чтобы причинить повреждения стоящим там людям, хотя, может быть, и не смертельные.

Джон закрыл глаза и руками прикрыл уши, потому что знал, что сейчас последуют разрывы шумовых и ослепляющих гранат, которые обрушатся на его глаза и уши, как взрывающееся солнце. Он точно рассчитал время, потому что открыл глаза и увидел, как в комнату ворвались солдаты.

Томлинсон не обратил внимания на протестующую ногу и последовал за Луазелем, сжимая в руках автомат. Здесь стрелков ожидал первый сюрприз — учения оказались сложнее, чем они ожидали. На левой стороне комнаты не было ни террористов, ни заложников. Оба стрелка мгновенно повернулись направо, к дальней стене.

Чавез и Прайс были уже в комнате, осматривая зону своей ответственности, и тоже не увидели никого. Затем Вега и МакТайлер не увидели никого у правой стены. Операция оказалось не такой, как ожидалось, что случается нередко.

Чавез понял, что в комнате нет ни террористов, ни заложников, зато прямо перед ним была открытая дверь, ведущая в соседнюю комнату. «Пэдди, шумовые и ослепляющие гранаты!» — приказал он по радио. В углу стоял Кларк, одетый в белую рубашку наблюдателя и бронежилет под ней. Он внимательно наблюдал за происходящим. Конноли вбежал следом за Вегой и МакТайлером, держа в руках одну шумовую и одну ослепляющую гранаты. Сначала одна, потом другая влетели через открытую дверь, и здание снова вздрогнуло.

На этот раз первыми в комнату ворвались Чавез и Прайс. Алистер Стэнли стоял в этой комнате, в белой рубашке, означающей «не стреляйте в меня», а Кларк остался в первой комнате. Он услышал глухие звуки выстрелов, за которыми последовали крики: «Чисто!», «Чисто!», «Чисто!».

Войдя в комнату, откуда доносились выстрелы, Джон увидел, что все цели, изображающие террористов, имеют отверстия в центре голов. Динг и Эдди стояли перед заложниками, прикрывая их своими бронированными телами, с автоматами, направленными на картонные цели, которые в реальной жизни лежали бы на полу, в лужах крови из своих изуродованных голов.

— Великолепно, — заявил Стэнли. — Превосходная импровизация. Вы, Томлинсон, действовали медленнее обычного, но стреляли отлично. И вы тоже, Вега.

— О'кей, парни, сейчас пройдем в офис и посмотрим видеозапись, — сказал им Джон, направляясь к выходу и все еще тряся головой, чтобы восстановить слух после шумового удара гранат. В следующий раз ему нужно взять наушники и темные очки, если он хочет присутствовать при подобных учениях, иначе его слух будет навсегда нарушен, — несмотря на то, что он считал своим долгом испытать настоящие взрывы, чтобы убедиться, как действуют его солдаты. Он схватил Стэнли за плечо, когда они вышли из разрушенного дома.

— Достаточно быстро, Ал?

— Да, — кивнул Стэнли. — Шумовые и ослепляющие гранаты дают нам от трех до пяти секунд вывода из строя и потом еще пятнадцать секунд замедленной реакции. Чавез хорошо приспособился к изменившейся ситуации. Все заложники, по-видимому, выживут. Джон, наши парни находятся в отличной форме, они не смогут действовать лучше. Томлинсон, несмотря на поврежденную ногу, отстал не более чем на полшага, а наш маленький проворный француз двигается, как чертов мангуст. Даже Вегу, несмотря на размеры, нельзя назвать неуклюжим. Джон, эти парни ничуть не хуже любой команды, которую мне приходилось видеть.

— Я согласен, но...

— Но еще многое находится в руках наших противников. Да, я знаю, но пусть господь поможет этим ублюдкам, когда мы придем за ними.

Глава 13 Развлечения

Попов все еще пытался что-нибудь узнать о своем нанимателе, но не находил ничего полезного. Комбинация Нью-Йоркской библиотеки и Интернета представила ему огромное количество информации. Но в ней не было ничего, что могло бы дать хоть малейший намек на то, почему он нанял бывшего офицера КГБ, чтобы он находил террористов и выпускал этих злобных преступников для атаки на мир. Это было так же невероятно, как замысел ребенка убить любимого отца. Попова не беспокоила моральная сторона проблемы. Когда он был курсантом Академии КГБ за пределами Москвы, подобный вопрос никогда не возникал, поскольку ему и его товарищам дали понять, что государство никогда не ошибается.

— Иногда вам дадут приказ совершать действия, которые для вас лично могут показаться отвратительными, — сказал однажды полковник Романов. — Такие приказы нужно выполнять, потому что причины, неизвестные вам, будут всегда правильными. У вас есть право, как у офицеров-оперативников, усомниться в чем-то по тактическим соображениям, способ выполнения задания зависит только от вас. Но вы не можете отказаться от выполнения операции. Вот и все.

Ни Попов, ни его товарищи по классу никогда не сомневались в справедливости этой теории. Им было понятно, что приказ есть приказ. И вот после того как Попов принял на себя обязательство выполнять приказы, он исправно исполнял порученное задание... но как слуга Советского Союза, он никогда не упускал из виду генеральную миссию, которая заключалась в том, чтобы передать жизненно важную информацию своей стране, потому что его страна или нуждалась в такой информации для себя, или для оказания помощи другим, чьи действия принесут реальную пользу Советскому Союзу. Даже имея дело с Ильичом Рамиресом Санчесом, думал в то время Попов, он приносил определенную пользу.

Теперь, разумеется, у него иная точка зрения. Террористы походили на диких псов или бешеных волков, которых забрасывали в чей-то двор, чтобы вызвать там переполох. Может быть, это было стратегически полезным или так казалось его повелителям в государстве, теперь мертвом и ушедшем в небытие. Но нет, подобные миссии не были действительно полезными. Несмотря на то, каким мощным являлся КГБ, Попов все еще считал его лучшим шпионским агентством в мире, в конце концов, он потерпел поражение. Партия, для которой Комитет государственной безопасности являлся мечом и щитом, исчезла. Меч не убивал врагов партии, а щит не защищал от вооружений Запада. Таким образом, действительно ли знали его начальники, что им надлежало сделать?

Скорее всего, нет, признался себе Попов, и по этой причине каждая операция, которую ему поручали, была в большей или меньшей степени бесплодной затеей. Осознание этого, пришедшее к нему, было горьким, но теперь его подготовка и опыт оплачивались щедрым жалованьем, не говоря о двух чемоданах наличных денег, которые ему удалось украсть, но за исполнение чего? Посылать террористов на смерть под пули европейских полицейских агентств? Попов мог с такой же легкостью, хотя и без выгоды, сообщить об их местопребывании полиции. Тогда бы их арестовали, судили и заключали в тюрьму, как и подобает мерзавцам, которыми они являются. Говоря по правде, это было бы намного более справедливым. Тигр в клетке, ходящий по ней взад и вперед в ожидании своих ежедневных пяти килограммов замороженной конины, является куда более интересным источником развлечения, чем чучело тигра, выставленное в музее, и таким же беспомощным. Я похожу на козла Иуды, подумал Дмитрий Аркадьевич, но даже если так, какой скотобойне я служу?

Он получал хорошие деньги. Еще несколько операций, подобных двум первым, и он сможет забрать деньги, свои фальшивые документы и исчезнуть с лица земли. Он будет лежать на каком-нибудь пляже, пить вкусные напитки и наблюдать за красивыми девушками в откровенных купальных костюмах. Или что-нибудь еще? Попов не знал, какой вид праздной жизни ему больше по вкусу, но не сомневался, что найдет что-нибудь интересное. Может быть, использует свои способности для торговли акциями и в биржевых сделках, как настоящий капиталист, и таким образом еще увеличит свое богатство. Может быть, размышлял он, отпивая из чашки свой утренний кофе и глядя на юг, в направлении Уолл-стрит. Но пока он еще не был готов для такой жизни, и до тех пор, пока не придет время, его беспокоило, что он не знал назначения его миссии. Не зная этого, Попов не мог оценить угрожающую ему опасность. Однако, несмотря на его знания, опыт и профессиональную подготовку, у него не было даже намека на то, почему его наниматель хочет, чтобы он выпускал тигров из клеток, выпускал их на открытое пространство, где их ожидали охотники. Как жаль, подумал Попов, что он не может задать такой вопрос. Ответ мог бы оказаться забавным.

* * *

Размещение в отеле происходило с механической точностью. Стол приема был огромным и заполнен стоящими там компьютерами, которые с электронной быстротой размещали гостей как можно скорее, чтобы они могли тут же приступить к трате денег в самом парке. Хуан взял свой ключ-пластинку и кивнул, поблагодарив прелестную девушку-клерка, затем взял свой багаж и направился в выделенную комнату, довольный, что здесь не было металлодетекторов. Идти пришлось недолго, он поднялся на свой этаж в лифте, необычно широком. Наверно, подумал он, это для того, чтобы им могли пользоваться люди в инвалидных колясках. Через пять минут он был уже в комнате, раскладывая вещи. Хуан почти закончил, когда в дверь постучали.

Bonjour. Это был Рене. Француз вошел в комнату, сел на кровать и потянулся.

— Ты готов, мой друг? — спросил он по-испански.

— Si, — ответил баск. Он мало походил на испанца. Его волосы были светлыми и напоминали цвет земляники, правильные черты лица, аккуратно подстриженная бородка. Его никогда не арестовывала испанская полиция, он был умным, осторожным и полностью предан своему делу. В его послужном списке были два взрыва автомобилей и одно убийство. Эта, Рене знал, будет самой смелой операцией Хуана, но он был готов к ней, напряженный, немного нервничающий и тем не менее готовый исполнить свою роль. Рене тоже выполнял подобную работу, главным образом убийства на переполненных улицах; он подходил прямо к своей жертве, стрелял из пистолета с глушителем и продолжал идти как обычный прохожий. Это был самый лучший способ не выдать себя, поскольку его почти никогда не могли опознать, — люди не видели пистолет и редко обращали внимание на человека, спокойно идущего по Елисейским Полям. Затем он переодевался и включал телевизор, чтобы увидеть, как телевидение освещает его работу. Action Directe был в значительной мере, но не до конца разбит французской полицией. Его захваченные члены сдержали клятву, данную своим товарищам, находящимся на свободе, ни на кого не указали и не предали, несмотря на давление и обещания своих соотечественников, служащих в полиции, — и, возможно, некоторые из них будут освобождены в результате этой операции, хотя ее главной целью было освобождение их товарища Карлоса. Будет непросто вытащить его из тюрьмы Ле Санте, думал Рене, вставая, чтобы посмотреть в окно на железнодорожную станцию, которой пользовались люди, спешащие в парк, но он увидел детей, ожидающих своей поездки. Есть в мире вещи, на которые не сможет пойти ни одно правительство, каким бы жестоким и циничным оно ни было. Через два здания от него Жан-Поль смотрел на такую же сцену, и у него в голове проносились аналогичные мысли. Он никогда не был женат и даже редко получал удовольствие от настоящей любовной связи. Теперь он знал, в сорок три года, что это нанесло ущерб его жизни и характеру, создав аномалию, которую он пытался заполнить политической идеологией. Он верил в принципы и в свое видение блестящего будущего для его страны, для Европы и, в конечном итоге, для всего мира. Однако крошечная часть его характера говорила ему, что его мечты являются химерами, что реальность находилась перед ним, на три этажа ниже и в сотне метров к востоку, в лицах детей. Они ждали посадки на поезд с паровым локомотивом впереди, который отвезет их в парк. Но нет, такие мысли представляли собой отклонение от истинного пути. Жан-Поль и его товарищи знали правильность своего дела и своей веры. Они обсуждали это самым подробным образом в течение многих лет и пришли к выводу, что выбранный ими путь верен. Они разделяли разочарование, что так мало людей понимают это, но придет время, и они поймут, придет время, и они увидят, что путь к справедливости, которую социализм предлагал всему миру, должен быть проложен революционной элитой. Впереди широких масс пойдут те, кто понимал значение, смысл и силу истории... и они не совершат ошибок, которые сделали русские, эти отсталые крестьяне в своей гигантской, тупой, варварской стране. И потому он мог смотреть сверху вниз на собравшихся людей, толпившихся на платформе, прислушиваясь к свистку приближающегося поезда, и видеть... события. Даже дети не были людьми, а представляли собой, по сути дела, политические заявления, которые будут сделаны другими, людьми вроде него, кто понимал, как на самом деле устроен мир и как он должен быть устроен. Будет по-правильному, по справедливости, пообещал он себе. Когда-нибудь.

* * *

Майк Даннис всегда обедал в парке. Это была привычка, которая появилась у него во Флориде. Особенно он любил в Worldpark то, что здесь можно выпить отличное красное испанское вино, которое он пил из пластмассового стаканчика, одновременно наблюдая за тем, как вокруг ходят люди, и следил за возможными промахами обслуживающего персонала. На этот раз он ничего не заметил. Тротуары были проложены после тщательного и продуманного планирования, с использованием компьютерного моделирования.

Аттракционы привлекали людей больше всего, и поэтому тротуары проложили таким образом, что они вели людей к самым интересным. Большие дорогие аттракционы были наиболее захватывающими. Его собственных детей особенно привлекал аттракцион под названием «пикирующий бомбардировщик», горки, пролетая которые гости висели вверх ногами и даже летчики-истребители могли потерять там свой ланч. Следующим по привлекательности была «машина времени» — виртуально-реальная поездка, в которую вмещалось девяносто шесть гостей, и цикл длился семь минут — еще минута, показали тесты, и некоторых гостей станет отчаянно тошнить от нагрузки. Сойдя с «машины времени», гости устремлялись за мороженым или вкусным напитком, и ларьки стояли прямо здесь, чтобы удовлетворить желания посетителей. Чуть дальше находился «Пепе», великолепный ресторан со столиками и стульями, где нужно было сидеть, чтобы насладиться каталонской кухней — рестораны не располагались слишком близко от аттракционов. Подобные аттракционы не были бесплатными, потому что наблюдение за «пикирующим бомбардировщиком» не разжигало аппетит, а для взрослых аппетит исчезал совсем после езды в нем. В планировании и управлении парками вроде этого активно использовались научные изыскания, и Майк Деннис был одним из немногих в мире, кто знал, как это делается. Этим объяснялось его огромное жалованье и тихая улыбка, которая сопровождала глотки вина, пока он наблюдал за своими гостями, которые увлеченно наслаждались всем, что находится в парке. Если все проходило без сучка и задоринки, это была лучшая работа в мире. Даже астронавты, летающие в космическом челноке, не получали такого удовольствия. Он наслаждался своей игрушкой каждый день. Астронавты могли летать в лучшем случае два раза в год.

Закончив свой ланч, Деннис встал и пошел обратно в свой кабинет на Страда Еспана, которая была главной улицей, центральной спицей в огромном колесе парка. Еще один прекрасный день в Worldpark, погода ясная, температура двадцать один градус Цельсия, воздух сухой и чистый. Дождь в Испании, по его опыту, не выпадал, главным образом, на равнине. Местный климат почти не отличался от калифорнийского и, думал Деннис, отлично соответствовал испанскому языку большинства его служащих. По пути он прошел мимо одного из сотрудников департамента безопасности парка. На его нагрудном значке было написано имя: Андре, а на правой стороне рубашки виднелись названия языков, на которых он говорил: испанский, французский и английский. Отлично, подумал Деннис. Среди служащих парка не так много таких людей.

* * *

Место встречи было оговорено заранее. Аттракцион «пикирующий бомбардировщик» использовал как символ немецкий бомбардировщик «Ju-87 Stuka» с нарисованными железными крестами на крыльях и фюзеляже, хотя свастику с хвостового оперения заботливо удалили. Вид немецкого бомбардировщика должен оскорблять чувства испанцев, подумал Андре. Неужели никто не помнил Гернику, это первое серьезное выражение фашистской «тотальной войны», где погибли тысячи испанских граждан? Неужели память об истории страны так быстро забылась? По-видимому, да. Дети и взрослые, стоящие в очереди, часто протягивали руки и касались модели нацистского самолета, выполненной в половину натуральной величины, реальный прототип которого кидался в крутом пике на людей на земле со своей ревущей сиреной «Труба Иерихона». Сирена также находилась здесь как часть аттракциона, немного в стороне, на первом стапятидесятиметровом холме. Вопли детей на аттракционе часто заглушали сирену, затем следовал взрыв сжатого воздуха и фонтан воды в нижней части, когда кабинки пролетали через имитацию разрывов зенитных снарядов, и потом взмывающее вверх кольцо на второй холм, после того как бомбардировщик сбрасывал бомбу на модель корабля. Неужели он был единственным человеком в Европе, который счел существующий здесь символ ужасным и зверским?

По-видимому, дело обстояло именно так. После полета на аттракционе люди бежали и снова вставали в очередь, за исключением тех, кто отходил, шатаясь, стараясь восстановить равновесие. Иногда у них были потные лица, а двое, заметил Андре, склонились вперед в приступе рвоты. Служащий с тряпкой и ведром всегда стоял поблизости на этот случай — не самая привлекательная работа в парке. Медицинский пост располагался в нескольких метрах для тех, кому может понадобиться помощь. Андре покачал головой. Так этим ублюдкам и надо, если они выбрали аттракцион, представляющий собой символ фашизма.

Жан-Поль, Рене и Хуан появились почти вместе, недалеко от входа в «машину времени», держа в руках бутылочки с лимонадом. Они и пятеро других выделялись тем, что надели шляпы, которые купили в киоске у входа. Андре кивнул им, потирая нос, как условлено. Рене подошел к нему.

— Где находится мужской туалет? — спросил он по-английски.

— Следуйте за указателями, — показал Андре. — Я сменяюсь в восемнадцать часов. Ужин как запланировано?

— Да.

— Все готовы?

— Мы полностью готовы, друг.

— Тогда увидимся за ужином. — Андре кивнул и отошел в сторону, продолжая патрулировать парк, как предписано, в то время как его товарищи разошлись в разные стороны. Некоторые, подумал он, выбрали время, чтобы посетить аттракционы. Парк будет сегодня наполнен еще больше, чем обычно, услышал он на утреннем совещании.

Больше девяти тысяч гостей приедут в отели сегодня вечером или завтра утром, пользуясь неприсутственным днем, открывающим уикенд Страстной пятницы в этой части Европы. Парк был готов принять толпы людей, и его сотрудники по департаменту безопасности рассказывали ему множество забавных историй о том, что происходило здесь. Четыре месяца назад женщина родила двойню в медицинском пункте сразу после того, как слезла с «пикирующего бомбардировщика», что немало удивило ее мужа и вызвало восторг у доктора Вейлера. Родившиеся младенцы получили пожизненные пропуска в Worldpark прямо на месте, и это событие стало сенсационной новостью на местном телевидении. Может быть, женщина назовет мальчика Троллем, фыркнул Андре, заметив впереди одного из них. Костюмы коротконогих, с массивными головами троллей носили изящные девушки маленького роста. Это можно было заметить по тонким ногам, погруженным в огромные ботинки, которые они надевали. В костюме был даже запас воды, чтобы из чудовищных губ постоянно текла слюна... А вот дальше римский легионер сражался с германским варваром. Один из них по очереди будет бежать от другого, вызывая этим аплодисменты зрителей, сидящих вокруг и наблюдающих за зрелищем. Андре повернул в германскую Strae и был встречен марширующим оркестром. — Почему бы им не исполнять Horst Wessel[256], подумал Андре. Это хорошо соответствовало бы проклятому бомбардировщику Stuka. А то можно было надеть на музыкантов оркестра черные мундиры SS, может быть, организовать обязательные души для некоторых гостей — разве это не было частью европейской истории? Черт бы побрал этот парк, подумал Андре. Символика была предназначена, чтобы вызывать ярость всех, кто имел самую элементарную, рудиментарную историческую память. Однако нет, у масс нет памяти, не понимают они политическую и экономическую историю. Он был рад, что они выбрали это место, чтобы выразить свое политическое заявление. Может быть, это заставит идиотов задуматься, хотя бы немного, о мире, в котором они живут. Об уродливом мире, поправил себя Андре, позволив себя недопустимую для Worldpark манеру смотреть на солнечный день и улыбающиеся толпы с мрачным выражением лиц.

Здесь, сказал он себе. Это будет выбранной точкой. Детям нравилось это место.

Здесь собралась толпа детей даже сейчас. Они тащили за руки своих родителей, одетых в шорты и кроссовки, многие со шляпами на головах, с воздушными шарами, наполненными гелием, привязанными к их маленьким запястьям. А вот особая посетительница, маленькая девочка в инвалидном кресле со значком «Особое желание» на груди. Этот значок давал право надзирателям на каждом аттракционе пропускать ее вперед, мимо гостей, стоящих в очереди. Больная девочка, голландка, судя по стилю одежды ее родителей, подумал Андре, наверно, умирает от рака, посланная сюда какой-нибудь благотворительной организацией, созданной по типу американского фонда «Загадай желание», которое платило вместо родителей за поездку их умирающих щенят, чтобы они смогли в первый и последний раз увидеть троллей и другие фантастические существа из комиксов, их права переданы в Worldpark для продажи и прочих видов использования. Как ярко светились здесь их больные маленькие глазки, увидел Андре, на своей быстрой дороге к могиле, и как сочувственно относились к ним служащие парка, словно это имело какое-то значение, эта буржуазная сентиментальность, на которой основан весь парк. Хорошо. Они все узнают об этом, не правда ли? Если где-нибудь существовало место для политического заявления, которое привлечет внимание всей Европы и всего мира к тому, что действительно имеет значение, так это здесь.

* * *

Динг выпил свою первую кружку пива. Он выпьет еще одну. Таким было правило, которое никто не записывал и за выполнением которого никто не следил. Однако с общего молчаливого одобрения ни один член группы не выпивал больше двух кружек пива, пока группа находилась в боевой готовности. По сути дела, они почти всегда находились в таком состоянии — и к тому же две кружки британского пива было совсем немало. А сейчас все члены Группы-2 были дома и ужинали со своими семьями. В этом отношении «Радуга» была необычным подразделением. Каждый солдат был женат, у каждого была жена и не менее одного ребенка. Их семейная жизнь даже казалась устойчивой. Джон не знал, было ли это признаком солдат специальных операций, однако двуногие тигры, работающие у него, дома были ласковыми котятами, и эта двойственность представлялась ему одновременно удивительной и забавной.

Сэнди принесла основное блюдо вечернего ужина — отличный ростбиф. Джон встал, чтобы взять большой нож, которым он разделает ростбиф, — это было его обязанностью. Пэтси посмотрела на огромный кусок мяса и на мгновение подумала о болезни коровьего бешенства, но потом решила, что ее мать тщательно приготовила мясо. К тому же она любила хороший ростбиф, несмотря на холестерин и все остальное, а мать была чемпионом мира по приготовлению мясного соуса.

— Как дела в больнице? — спросила Сэнди у своей дочери-врача.

— Акушерство — очень рутинное дело. У нас не было трудных родов за последние две недели. Я надеялась, что появится кто-нибудь с осложнениями в области плаценты, чтобы убедиться, что у нас все отработано и мы готовы, но...

— Не надо желать этого, Пэтси. Я видела такое в отделении «Скорой помощи». Полная паника, и акушерам лучше быть полностью готовыми, в противном случае все отправятся в ад за одну нью-йоркскую минуту. Мертвая мать и мертвый ребенок.

— Ты видела это когда-то, мама?

— Нет, но я видела, как это было совсем близко два раза в Вилльямсбурге. Помнишь доктора О'Коннора?

— Высокий худощавый парень, верно?

— Да. — Сэнди кивнула. — Мы благодарили бога, что во втором случае он был на дежурстве. Акушер впал в панику, но Джимми пришел и взял все в свои руки, Я была уверена, что мы потеряем обоих.

— Ну, если ты знаешь, что нужно делать, и делаешь это...

— Если ты знаешь, что делаешь, все равно состояние напряженное. Рутинные случаи устраивают меня больше. Я работала в «Скорой помощи» слишком долго, — продолжала Сэнди Кларк. — Предпочитаю спокойную ночь, когда можно почитать.

— Голос опыта, — заметил Джон Кларк, раскладывая мясо.

— Мне это кажется разумным, — согласился Доминго Чавез, поглаживая руку жены. — Как там маленький парень?

— Пинает изо всех сил, — ответила Пэтси, кладя руку мужа на свой живот. Это никогда не меняется, увидела она. Когда он ощущает движения ребенка, его глаза становятся другими. Динг всегда был мягким и страстным парнем, но он буквально таял, когда чувствовал движения в ее животе.

— Беби, — тихо произнес он.

— Да. — Она улыбнулась.

— Когда придет время, чтобы не было никаких неприятных сюрпризов, ладно? — сказал Чавез. — Я хочу, чтобы все прошло рутинным образом. Это и без того достаточно волнующе. Не хочу упасть в обморок или сделать что-то еще.

— Точно! — Пэтси засмеялась. — Упасть в обморок? Ты, мой командо?

— Никогда не знаешь заранее, милая, — заметил ее отец, опускаясь в свое кресло. — Мне и раньше доводилось видеть крутых парней, падающих в обморок.

— Только не этот парень, — заметил Доминго, наморщив лоб.

— Он больше походит на пожарного, — послышался голос Сэнди с ее места. — Вот как вы, парни, сидите и ждете, пока что-нибудь не произойдет.

— Это верно, — согласился Доминго. — И, если пожар так и не начнется, нас это вполне устраивает.

— Ты действительно так думаешь? — спросила Пэтси.

— Да, милая, — ответил ее муж. — Участие в операциях — не такое уж развлечение. Пока нам везло. Мы не потеряли ни одного заложника.

— Но это переменится, — сказал Радуга Шесть своему подчиненному.

— Не переменится, если я буду иметь к этому какое-нибудь отношение, Джон.

— Динг, — сказала Пэтси, поднимая голову от тарелки. — Ты... ты действительно...

Взгляд ответил на вопрос, хотя слова означали «давай не будем говорить об этом».

— Мы не наносим зарубки на приклады, Пэтс, — ответил своей дочери Джон. — Это не соответствует нашему воспитанию.

— Вчера приехал Нунэн, — продолжал Чавез. — Говорит, что привез новую игрушку, чтобы испытать ее.

— Сколько она стоит? — первым делом спросил Джон.

— Немного, говорит он, совсем немного. Дельта только что начала изучать ее.

— Что она делает?

— Находит людей.

— Вот как? Она секретная?

— Коммерческий продукт и потому совсем не секретный. Но это прибор находит людей.

— Как?

— Прослеживает биение сердца человека на расстоянии до пятисот метров.

— Что? — спросила Пэтси. — Как он делает это?

— Я не уверен, но Нунэн говорит, что парни в Форт Брэгг просто потрясены им — то есть, хочу сказать, полны энтузиазма. Он называется «Лайфгард» или что-то вроде этого. Как бы то ни было, он попросил начальство прислать нам команду специалистов для демонстрации.

— Посмотрим, — заметил Джон, намазывая хлеб. — Между прочим, это отличный хлеб, Сэнди.

— Я покупаю его в маленькой булочной на Миллстоун Роуд. Правда, здесь великолепный хлеб?

— А все почему-то охаивают британскую пищу, — согласился Джон. — Идиоты. Это хлеб, на котором я был воспитан.

— Все это непрожаренное мясо, — забеспокоилась вслух Пэтси.

— Мой холестерин меньше, чем один семьдесят, милая, — напомнил ей Динг. — Ниже твоего. Думаю, это влияние постоянных упражнений.

— Подожди, пока не станешь старше, — проворчал Джон. Его уровень приближался к двумстам впервые в жизни, несмотря на упражнения и все такое.

— Я не тороплюсь, — хихикнул Динг. — Сэнди, ты по-прежнему одна из лучших поварих в этом районе.

— Спасибо, Динг.

— Только бы наши мозги не сгнили из-за того, что мы едим эту английскую корову. — Испанская усмешка. — Ну ничего, это безопаснее, чем скатываться по тросам из «Черного ястреба». Джордж и Сэм все еще не оправились от травм. Может быть, нам попробовать другие перчатки?

— У вас такие же, какими пользуется SAS. Я проверил.

— Да, я знаю. Говорил об этом с Эдди позавчера. Он говорит, что нам нужно ожидать несчастных случаев во время тренировок, а Гомер напомнил, что Дельта теряет в год по одному человеку в результате тренировочных упражнений.

— Что? — в голосе Пэтси прозвучала тревога.

— Да и Нунэн рассказал, что в ФБР погиб парень, соскальзывающий по тросу из «Хьюи». Соскользнули руки. И все. — Командир Группы-2 пожал плечами.

— Единственным спасением от подобных случаев является увеличение тренировок, — согласился Джон.

— Понимаешь, мои парни находятся сейчас на высшем пределе подготовки. Теперь мне нужно придумать, как удержать парней на этом уровне, не сломав их.

— Это сложная задача, Доминго.

— Я тоже так думаю. — Чавез покончил с ростбифом, находившимся на его тарелке.

— Что ты имеешь в виду, говоря о высшем пределе подготовки? — спросила Пэтси.

— Милая, сейчас солдаты Группы-2 «сухие» и злые. Мы всегда были такими, но я не вижу способа улучшить их состояние по сравнению с теперешним. То же самое относится к людям Питера. Если не считать двух травм, я не вижу возможностей для дальнейшего улучшения — особенно с Мэллоем в составе группы. Черт возьми, он знает, как управлять вертушкой.

— Готовы убивать людей? — спросила Пэтси с сомнением в голосе. Для нее, врача по профессии, посвятившей свою жизнь спасению людей, быть замужем за мужчиной, чья задача часто состояла в том, чтобы их убивать, — а Динг убил кого-то, иначе он не посоветовал бы ей не думать об этом. Как он мог делать такое и все-таки превращаться в мягкого человека, когда чувствует ребенка внутри ее? Это было трудно понять, как она ни любила своего маленького мужа с оливковой кожей и такой заразительной улыбкой.

— Нет, милая, мы готовы спасать людей, — поправил ее муж. — Такова наша работа.

* * *

— Но как мы можем быть уверены, что они выпустят их? — спросил Эстебан.

— А какой у них выбор? — ответил Жан-Поль. Он налил вина из графина в свой пустой стакан.

— Я согласен, — сказал Андре. — Какой у них будет выбор? Мы можем опозорить их перед всем миром. К тому же они трусы, не правда ли, со своей буржуазной сентиментальностью? У них нет силы, по крайней мере не такой, как у нас.

— Другие совершали ошибку, веря этому, — сказал Эстебан. Он не то что играл роль адвоката дьявола, скорее выражал беспокойство, которое должны испытывать все, в той или иной степени. К тому же Эстебан всегда был мнительным человеком.

— Еще никогда не было ситуации, подобной этой. Guardia Civil эффективна, но она не подготовлена к ситуациям вроде этой. Полицейские, — презрительно фыркнул Андре. — Вот и все. Я не думаю, что они арестуют любого из нас, верно? — Это замечание Андре вызвало презрительные усмешки. Это правда. Они были простыми полицейскими, привыкшими иметь дело с мелкими воришками, а не с преданными своему делу политическими солдатами, людьми, хорошо вооруженными, прошедшими подготовку и обучение. — Ты передумал?

Эстебан ощетинился.

— Конечно, нет, товарищ. Я просто защищаю объективность, когда мы оцениваем миссию. Солдат революции не должен позволять себе полагаться на простой энтузиазм. — Это было хорошим прикрытием для его страхов, подумали остальные. Все они испытывали страх, доказательством чего было их отрицание этогофакта.

— Мы вытащим Ильича из тюрьмы, — заявил Рене. — В противном случае Парижу придется похоронить сотню детей. На это они не пойдут. А некоторые дети полетят в Ливан и обратно в результате наших действий. По этому вопросу у нас нет другого мнения, верно? — Он обвел взглядом сидящих за столом и увидел, как все девять голов кивнули. — Bien. Только дети наделают в штаны, а не мы. — Это заявление превратило кивки в улыбки, и послышалось несколько негромких смешков. На это обратили внимание официанты. Рене сделал знак, чтобы им принесли еще вина. Выбор здесь был хорошим, лучше, чем он мог ожидать в исламской стране в течение нескольких ближайших лет, когда будет скрываться от офицеров-оперативников DGSE, надеясь, что это произойдет с большим успехом, чем удалось Карлосу. Ну что ж, их личности никому не будут известны. Карлос преподал миру терроризма важный урок. Совсем невыгодно делать себе рекламу. Он почесал бороду. Она зудела, но в этом заключалась его личная безопасность в течение нескольких ближайших лет. — Итак, Андре, кто прибывает завтра?

— Компания «Томсон CFG» посылает сюда шестьсот служащих с семьями, это экскурсия для одного из департаментов. — Томсон был одним из крупнейших производителей оружия во Франции. Некоторые из служащих, а следовательно их дети, будут известны и неоценимы для французского правительства. Французы, и к тому же политически важные, — нет, лучшего выбора быть не может. — Они будут передвигаться все вместе. У меня есть их маршрут. В полдень они придут в замок на ланч и шоу. Это и будет нашим моментом, мои друзья. — И еще одно маленькое дополнение, о котором Андре решил утром. Они всегда присутствуют, особенно во время шоу.

— Точно? — спросил Рене у товарищей, сидящих вокруг стола, и снова увидел их кивки. Теперь в их глазах была уверенность. Больше никаких сомнений. Перед ними была миссия. Решение о ней принято давно. Официант принес еще два графина, и вино полилось в стаканы. Десять человек с наслаждением пили вино, зная, что это может быть последней выпивкой в течение очень долгого времени, и в алкоголе они нашли решимость.

* * *

— Разве это не может нравиться? — спросил Чавез. — Таков Голливуд. Они держат свое оружие, словно они бароны или что-то вроде этого, и затем попадают белке в левое яйцо с двадцати ярдов. Черт побери, как бы хотелось мне сделать такое!

— Практика, Доминго, — предположил с усмешкой Джон. На телевизионном экране преступник отлетел назад на четыре ярда, как будто в него попала противотанковая граната, а не простая девятимиллиметровая пуля. — Интересно, где они покупают это оружие?

— Мы не можем позволить себе это, о великий финансовый гений!

Джон едва не пролил оставшееся пиво, услышав это. Кино закончилось через несколько минут. Герой фильма спас девушку. Все преступники убиты. Герой ушел из своей компании, полный отвращения из-за ее коррупции и глупости, и уехал в направлении заката, довольный своей безработицей. Да, подумал Кларк, это Голливуд. С этой приятной мыслью вечер закончился. Динг и Пэтси отправились домой спать.

Джон и Сэнди последовали их примеру.

* * *

Это все как огромная декорация, сказал себе Андре, входя в парк за час до того, как он откроется для гостей, уже собирающихся у ворот. Как все это выглядит по-американски, несмотря на усилия, потраченные при строительстве, чтобы он был европейским парком. Идея, на которой это основано, была, конечно, американской, с этим дураком Уолтом Диснеем, придумавшим говорящих мышей и рассказы для детей, укравших столько денег у рабочих масс. Религия больше не опиум для народа, нет, сегодня это эскапизм, спасение от мрачной день за днем реальности. Они жили в этой реальности и ненавидели ее, но не могли увидеть такой, какой она есть, буржуазные кретины. Кто привел их сюда? Их дети со своими визгливыми требованиями увидеть троллей и другие создания из японских комиксов или желанием прокатиться на ненавистном нацистском бомбардировщике «Stuka». Даже русские, те, которые сумели украсть огромные деньги у своего ниoего народа, даже русские катались на нацистском бомбардировщике! Андре покачал головой в изумлении. Возможно, у детей нет образования или памяти, чтобы оценить такое бесстыдство, но у их родителей память, несомненно, осталась! Однако они все равно приходят сюда.

— Андре?

Парковый полицейский повернулся и увидел Майка Денниса, директора Worldpark, смотрящего на него.

— Да, месье Деннис?

— Меня зовут Майк, запомни. — Директор постучат по своей пластиковой пластинке.

Конечно, это было правилом в парке, где все называют друг друга по своим именам — обычай, заимствованный у американцев.

— Да, Майк, извините меня.

— У тебя все в порядке, Андре? Ты выглядишь немного расстроенным.

— Неужели? Нет... Майк, нет, у меня все в порядке. Просто работал допоздна.

— О'кей. — Деннис потрепал его по плечу. — Сегодня у нас трудный день. Ты давно у нас?

— Две недели.

— Тебе нравится здесь?

— Это уникальное место.

— Правильно, Андре. Желаю тебе хорошего дня.

— Да, Майк. — Он смотрел вслед американцу, который быстро пошел по направлению к замку и своему офису. Проклятые американцы, они хотят, чтобы все были всегда счастливы, а если что-то происходит, то нужно исправить. Как у них все просто! Кретины, вечно улыбающиеся кретины! Ну что ж, сказал себе Андре, что-то действительно не в порядке и будет исправлено этим самым днем. Но Майку это не понравится, правда?

В километре от парка Жан-Поль перекладывал оружие из чемодана в свой рюкзак. Он позвонил в бюро обслуживания и заказал завтрак в комнату, большой американский завтрак, решил он, поскольку пища пригодится. Возможно, придется обходиться без еды почти весь день и, может быть, часть следующего. В этом отеле и других отелях этого комплекса другие делали то же самое. К его автомату «узи» были приготовлены еще десять полных магазинов плюс шесть магазинов для девятимиллиметрового пистолета и три осколочных гранаты вдобавок к радио. Рюкзак оказался тяжелым, но он не будет носить его весь день. Жан-Поль посмотрел на часы и окинул комнату взглядом. Все туалетные принадлежности были куплены недавно. Он вытер каждую из них влажной тряпкой, чтобы стереть отпечатки пальцев, затем проделал то же самое со столом и поверхностью письменного стола и, наконец, вытер тарелки и столовый прибор, на которых ему принесли завтрак. Он не знал, есть ли у французской полиции отпечатки его пальцев, но даже в этом случае не хотел оставлять им новые отпечатки, чтобы не давать им возможности завести на него досье. На нем были длинные брюки цвета хаки и рубашка с короткими рукавами плюс дурацкая белая шляпа, которую он купил накануне. Эта шляпа позволит ему не выделяться из массы гостей в этом абсурдном месте, его сочтут совершенно безвредным человеком. Закончив с этим, он взял рюкзак и вышел из комнаты, остановившись на мгновение, чтобы вытереть дверную ручку изнутри и снаружи. Затем Жан-Поль направился к лифту. Там он нажал кнопку «вниз» костяшкой пальца, а не самим пальцем, через несколько секунд вышел из дверей отеля и пошел, не торопясь, к станции поезда, на котором его пластиковый ключ служил пропуском для проезда к транспортной системе Worldpark. Он снял рюкзак, чтобы сесть, и оказался в компании немца, тоже несущего рюкзак, с женой и двумя детьми. Рюкзак громко ударился, когда мужчина опустился на сиденье рядом с ним.

— Это мой портативный компьютер, — объяснил мужчина, почему-то на английском языке.

— У меня тоже. Тяжелые вещи для переноски, правда?

— Да, конечно, но таким образом у нас будет что вспомнить о нашем дне в парке.

— Да, вспомните, — был ответ Жан-Поля. Раздался свисток, и поезд двинулся. Француз проверил в кармане билет. Впрочем, у него было еще три дня оплаченного права на вход в парк, но, как он знал, никому больше не понадобятся билеты.

— Какого черта? — пробормотал Джон, глядя на факс, лежащий на вершине горы бумаг на его столе. — Фонд платы за обучение? А кто нарушил правило безопасности? Джордж Уинстон, министр финансов? Что за черт?

— Элис? — позвал он.

— Да, мистер Кларк, — сказала миссис Форгейт, войдя в кабинет. — Я так и думала, что это вызовет большой шум. Похоже, что мистер Остерманн считает необходимым воздать должное команде, которая спасла его.

— Что говорит об этом закон? — спросил Джон.

— Не имею ни малейшего представления, сэр.

— Как нам узнать об этом?

— Обратиться к поверенному, я думаю.

— У нас есть адвокат, с которым заключено юридическое соглашение?

— Насколько я знаю, нет. И вам, вероятно, понадобится британский адвокат, а также американский.

— Великолепно, — заметил Радуга Шесть. — Попросите Алистера зайти ко мне.

— Хорошо, сэр.

Глава 14 Меч легиона

Экскурсия служащих компании «Томпсон» планировалась в течение нескольких месяцев. Триста детей учились по вечерам, чтобы опередить остальных школьников на неделю, и это событие имело также и деловые последствия. «Томпсон» устанавливал компьютеризованные системы контроля в парке — это было частью перехода компании, производителя вооружений, к более мирной продукции — электронике. Новые контрольные системы, с помощью которых можно наблюдать за происходящим во всем парке, являлись развитием систем передачи информации, разработанных для сухопутных сил НАТО. Это были приборы, адаптированные к нескольким языкам и очень простые для пользователя. Приборы передавали информацию через спутник, а не по медным наземным проводам, что сберегло несколько миллионов франков. Кроме того, «Томпсон» поставил системы вовремя, не превышая выделенных средств, что было настоящим искусством.

В ознаменование успешного выполнения контракта для крупного коммерческого заказчика руководство «Томпсона» приняло решение совместно с Worldpark организовать эту экскурсию для служащих фирмы. Все участники экскурсии, включая детей, носили красные рубашки с короткими рукавами и логотипом фирмы на груди. Сейчас они собрались вместе, двигаясь к центру парка большой группой, которую сопровождали шесть «троллей». Сказочные существа с абсурдно большими ногами и волосатыми телами вели группу к замку, приплясывая и бормоча что-то. Кроме того, группу сопровождали легионеры, в числе которых были два signifers[257], одетых в волчьи шкуры и со штандартами когорты в руках, и один aquilifer[258] с накинутой на плечи львиной шкурой, несущий золотого орла, священную эмблему легиона VI Legio Victrix[259]. Этот легион базировался теперь в испанском парке аттракционов, почти в том же самом месте, где размещался его предшественник при императоре Тиберии в I в. н. э. Служащие парка, которым было поручено изображать римлян, подхватили римский дух и с увлечением маршировали рядом с группой туристов. Новодельные мечи-гладиусы, сделанные в Испании, неловко, но в принципе исторически точно покоились в ножнах на правом боку, а щиты они несли в левых руках. «Легионеры» составляли отдельную группу и шли с гордостью за «свой» Legio Victrix, который сражался с варварами двадцать веков назад.

После церемоний первого дня экскурсанты «Томпсона» разойдутся, будут развлекаться каждый по-своему, проводя эти четыре дня как обычные туристы.

Майк Деннис наблюдал за процессией по своим телевизионным мониторам у себя в кабинете, собирая сделанные им заметки. Римские легионеры были отличительной чертой его тематического парка и, по той или иной причине оказались исключительно популярными, причем до такой степени, что он недавно увеличил их количество с пятидесяти до более сотни и создал тройку центурионов, командующих ими. Их можно было заметить по «щетине» из перьев, пересекающей шлем поперек, тогда как на шлемах рядовых легионеров «щетина» стояла торчком на макушке. Парни в легионе, играющие легионеров, настолько возомнили себя римскими воинами, что занимались тренировками с настоящими мечами, и пошли слухи, будто некоторые мечи были заточены и остры. Деннис не проверял этого, потому что, если это оказалось бы правдой, ему пришлось бы запретить ношение острых мечей. Но все, что было хорошо для морального духа служащих парка, было хорошо и для парка, и он позволял руководителям департаментов распоряжаться своими подчиненными с минимальным вмешательством командного центра на башне. Деннис воспользовался мышкой компьютера, чтобы увеличить изображение приближающейся толпы. Они шли на двадцать минут раньше плана, и впереди... да, впереди шел Франциско де ла Круз, возглавляющий шествие. Фран-циско был отставным сержантом парашютно-десантных войск испанской армии, он любил парады и тому подобное. Грозно выглядящий сукин сын, уже за пятьдесят, с мощными руками и такой густой растительностью на лице — Worldpark позволял своим служащим носить усы, но не бороды, — что ему приходилось бриться дважды в день. Хотя, конечно, римляне усов не носили. Маленькие дети пугались его, но Франциско умел подхватывать их на руки, подобно дедушке-медведю, и они сразу успокаивались. Детям особенно нравилось играть его красным плюмажем из конских волос. Деннис напомнил себе, что следует пригласить Франциско на ланч. Он хорошо командовал своим маленьким «войском» и заслуживал особого внимания руководства.

Деннис вытащил папку манильской бумаги из пачки своих документов. Ему предстояло произнести приветственную речь, обращенную к гостям из «Томпсона». За ней последует музыка, исполняемая одним из бродячих оркестров парка, парад «троллей», затем обед в ресторане замка. Он посмотрел на часы, встал и направился в коридор, который вел в замаскированный проход с «секретной» дверью, выходящей во двор замка. Архитекторы, строившие замок, получили полную свободу действий, и они отлично использовали деньги своих спонсоров из Персидского залива, хотя замок был не совсем уж настоящим. В нем нашлось место для пожарных лестниц, противопожарной системы и тому подобного, так что это не были просто каменные блоки, уложенные один на другой.

— Майк? — раздался голос. Менеджер парка обернулся.

— Да, Пит?

— Телефон, звонит председатель.

Менеджер повернулся и поспешил обратно в кабинет, по-прежнему держа в руке свою приготовленную речь.

Франциско — друзья звали его Панчо — де ла Круз не был высоким мужчиной, его рост не достигал шести футов, но у него была широкая грудь, ноги, похожие на столбы, и, когда он маршировал впереди процессии, шагая прямыми ногами, — историк сказал ему, что таков обычай легионов, — земля сотрясалась под ним. Железный шлем на голове был тяжелым, и он чувствовал, как на его вершине раскачивался плюмаж. Его левая рука держала большой и тяжелый scutum, щит легионеров, который закрывал тело почти от шеи до щиколоток. Щит был изготовлен из ламинированного дерева, но в центре его красовался тяжелый железный выступ в форме головы Медузы, а по краям щит обшили металлическими полосками. Римляне, знал он с давних времен, были крутыми и выносливыми солдатами, они шли в бой со всем этим тяжелым вооружением, — почти шестьдесят фунтов полной нагрузки, включая пищу и принадлежности для еды. Именно с такой нагрузкой он маршировал сейчас в парке, как подобает солдату. Мастерские парка скопировали все это, хотя качество металла было, несомненно, лучше, чем изготовленное во времена Римской империи. Шестеро мальчишек шли рядом, имитируя тяжелый шаг «центуриона». Де ла Крузу нравилось это. Его сыновья служили сейчас в испанской армии, следуя примеру отца, как это делают французские мальчишки. Для Франциско де ла Круза мир был прекрасен и правильно организован...

* * *

Тем временем всего в нескольких метрах все складывалось хорошо для Жан-Поля, Рене и Эстебана, причем последний нес облако воздушных шаров, продавая их даже сейчас. Остальные надели на головы белые шляпы Worldpark. Все они занимали позиции вокруг толпы. Никто из террористов не был в красных рубашках «Томпсона», хотя сделать это было бы совсем не так трудно. Вместо этого они надели черные рубашки парка и белые шляпы, и все, кроме Андре и Эстебана, несли за спиной рюкзаки, как многие посетители.

Они увидели, что несколько минут назад «тролли» собрали всех в одну большую группу. Взрослые шутили между собой, а дети указывали куда-то пальцами и смеялись. Их лица светились от радости, которая скоро изменится на что-то другое, некоторые бегали среди более высоких взрослых, прячась друг от друга в толпе... а двое сидели в инвалидных колясках — нет, увидел Эстебан, они не принадлежали к группе «Томпсона». Они были со значками «Особое желание», но не в красных рубашках.

Андре тоже увидел этих гостей. Одна была умирающей голландской девочкой, которую он заметил накануне, а другая... англичанка, судя по внешнему виду ее отца, толкающего инвалидную коляску через толпу в направлении замка. Да, обе понадобятся им. Еще лучше то, что эти двое не были француженками.

Деннис снова сел за стол. Телефонный звонок требовал подробную информацию, которую ему придется взять из компьютера. Да, квартальные поступления были на 4,1% выше ожидаемых... Да, медленный сезон оказался не таким медленным, как предполагалось. Деннис объяснил, что причиной была необычно благоприятная погода, рассчитывать на это было нельзя, но все остальное протекало гладко, за исключением компьютерных проблем на двух аттракционах. Да, вызваны программисты, которые занимаются этим прямо сейчас... Да, есть гарантия производителя, и представители производителя готовы сотрудничать — еще бы, ведь они соперничают за два мега-аттракциона, сказал председателю Деннис. Сам председатель еще не видел предложений, он увидит их во время своего следующего приезда в Испанию через три недели. Они готовят телевизионные шоу относительно концепции и дизайна этих двух аттракционов, обещал Деннис, особенно для американского рынка кабельного телевидения. Будет особенно интересно, если удастся увеличить поток американских туристов, — увести посетителей из империи Диснея, которая изобрела тематические парки. Саудовский председатель, вложивший деньги в Worldpark, потому что его дети любили кататься на аттракционах, на которые он не мог даже смотреть без тошноты, был полон энтузиазма по поводу новых аттракционов, причем до такой степени, что даже не расспрашивал о подробностях, говоря, пусть Деннис удивит его, когда наступит время.

— Какого черта? — сказал по телефону Деннис, глядя в окно, когда услышал это.

Все подпрыгнули от шума, резкого стаккато автомата Жан-Поля, выпустившего длинную очередь в воздух. Во дворе замка люди повернулись и инстинктивно съежились. В то же самое время, когда они впервые увидели бородатого мужчину, он целился вверх и размахивал своим оружием, из которого вылетал в воздух поток медных гильз. Будучи неподготовленными гражданскими, в первые несколько секунд посетители застыли от шока, не почувствовав даже настоящего страха. Только затем они повернулись, увидев стрелка среди толпы. Посетители, стоявшие рядом, инстинктивно шарахнулись от него вместо того, чтобы попытаться схватить стрелка. Тем временем другие террористы доставали оружие из рюкзаков, сначала просто держа автоматы в руках, не стреляя, ожидая команды или еще чего-то.

Панчо де ла Круз стоял позади одного из них и увидел оружие еще до того, как первый начал стрелять. В его сознании мгновенно возникла мысль — он узнал враждебную, но знакомую форму израильского девятимиллиметрового автомата «узи», его глаза замкнулись на нем, сообщая мозгу данные о направлении и расстоянии и о том, что этот предмет не относится к инвентарю парка. Шок первого момента продолжался совсем недолго, а затем двадцать лет службы в армии запустили «боевой режим» бравого сержанта. Он начал действовать.

Глаза Клода заметили движение, и он повернулся, чтобы увидеть, что это такое?

Мужчина, одетый в римские латы и странный шлем, двигался к нему. Террорист развернулся, чтобы встретить опасность.

«Центурион» де ла Круз действовал на основании какого-то солдатского инстинкта, к которому, помимо многолетнего армейского опыта, прибавилось новое чувство — самоуважение «римского ветерана». В конце концов плюмаж, щит и прочее обязывают... Правая рука Франциско вытянула меч из ножен на правом боку, щит поднялся вверх, его центральный железный выступ с головой Медузы нацелился на дуло «узи», а меч поднялся высоко в воздух. Этот меч был сделан по его заказу дальним родственником в Толедо из ламинированной углеродистой стали. Он был настолько острым, что им можно было бриться. Внезапно де ла Круз снова был солдатом, и перед ним стоял вооруженный противник с оружием в руках, расстояние между ними меньше двух метров, так что, не обращая внимания на автомат, он размахнулся...

Клод выпустил короткую очередь, как он делал много раз, в центр надвигающейся угрозы, но это оказался железный выступ толщиной в три сантиметра в центре огромного щита, и пули полетели в сторону рикошетом, разлетаясь на части.

Де ла Круз почувствовал уколы осколков, осыпавших его левую руку, но укусы насекомых были больнее, он сделал еще шаг вперед, и его правая рука с мечом взмахнула налево, потом направо, меч центуриона не был приспособлен для этого, но острый, как бритва, край последних двадцати сантиметров от острия меча сделал остальное. Он врубился в плечо преступника, сделав глубокую рану чуть ниже конца короткого рукава рубашки, и впервые в жизни центурион Франциско де ла Круз пролил кровь врага.

Клод почувствовал боль. Его правая рука двинулась, и палец нажал на спусковой крючок. Длинная очередь ударила по надвигающемуся щиту низко и вправо от центрального выступа. Три пули попали в левую ногу де ла Круза, все три ниже колена, пробили металлические полоски на краю щита, одна из них перебила голень, заставив центуриона вскрикнуть от боли, и, когда он начал падать, его второй взмах мечом пролетел рядом с горлом мужчины, промахнувшись буквально на волосок. Мозг де ла Круза приказывал его ногам действовать, но у него была в это мгновение всего одна рабочая нога, вторая полностью предала его, заставив бывшего парашютиста упасть налево и вперед.

Майк Деннис инстинктивно подбежал к окну вместо того чтобы воспользоваться телевизионными мониторами. У них собрались служащие, все происходящее просматривалось многочисленными камерами и автоматически записывалось батареей видеомагнитофонов, расположенных где-то в парке. Хотя мозг отказывался верить, это происходило здесь, и каким бы невероятным ни казалось, все было на самом деле. Несколько человек с автоматами в руках окружили толпу людей в красных рубашках и гнали их по направлению к воротам замка и внутрь двора. Деннис повернулся:

— Тревога, запереть двери! Немедленно запереть двери! — крикнул он дежурному у главного распределительного щита. Кликнула компьютерная мышка, все двери замка заперлись, и на них задвинулись болты.

— Сообщить в полицию! — скомандовал дальше Деннис. Все было запрограммировано. Система безопасности передала сигнал тревоги в ближайшие полицейские казармы. Это был сигнал об ограблении, но пока этого достаточно. Затем Деннис поднял трубку телефона и набрал номер полиции, глядя на стикер, прикрепленный к телефону. Единственной опасностью, к которой готовились, было ограбление их счетной комнаты, а поскольку это считалось крупным преступлением, совершенным группой вооруженных преступников, внутренняя реакция парка на подобный сигнал была также запрограммирована. Все аттракционы немедленно остановятся, посетителям сообщат, что им нужно вернуться к себе в отели или на стоянки автомобилей, потому что парк закрывается из-за непредвиденного случая... Звуки выстрелов из автоматов разнесутся далеко, подумал Деннис, и гости парка поймут срочность случившегося.

* * *

Это было забавной частью, подумал Андре. Он надел белую шляпу, переданную одним из своих товарищей, и взял автомат, который Жан-Поль привез с собой для него. В нескольких метрах Эстебан перерезал связку воздушных шаров, привязанных к его руке, и, когда они поднялись в воздух, тоже взял автомат.

Дети не были перепуганы, подобно своим родителям, возможно, они думали, что это один из волшебных трюков, которые следует ожидать в парке, хотя шум больно ударил по ушам и заставил вздрогнуть. Но страх заразителен, дети быстро увидели это по выражению лиц своих родителей, и один за другим начали прижиматься к взрослым. Вокруг были незнакомые мужчины, которые быстро двигались теперь, окружая толпу в красных рубашках, держа в руках предметы, похожие на... автоматы, дети узнали их по своим игрушкам, но эти предметы явно не были игрушками.

Команду взял на себя Рене. Он пошел к входу в замок, отделившись от девяти остальных, удерживающих толпу. Оглянувшись по сторонам, он увидел посетителей, стоящих за периметром его группы, смотревших на него. Многие присели, прячась, стараясь найти укрытие. Некоторые держали в руках фотоаппараты и делали снимки, у других в руках были видеокамеры, и кое-кто наверняка увеличивал электронное изображение его лица, но сделать что-нибудь он не мог.

— Второй! — позвал он. — Выбери наших гостей!

Вторым был Жан-Поль. Он подошел к группе людей и сразу схватил за руку четырехлетнюю французскую девочку.

— Нет! — закричала ее мать. Жан-Поль направил на нее дуло автомата, она съежилась, но продолжала прижимать к себе плечи своего ребенка.

— Очень хорошо, — сказал Второй, опуская ствол автомата. — Тогда я застрелю ее. — Меньше чем через секунду дуло «узи» уперлось в светлые волосы девочки. Мать закричала еще громче, но убрала руки от ребенка.

— Иди вон туда, — твердо сказал ребенку Жан-Поль, указывая на Хуана. Маленькая девочка пошла, глядя назад с открытым ртом на свою потрясенную мать. Тем временем вооруженный мужчина продолжал выбирать детей.

Андре делал то же самое на другой стороне толпы. Прежде всего он подошел к маленькому голландскому ребенку. «Анна», было написано на ее значке «Особое желание».

Не говоря ни слова, он оттолкнул отца от инвалидной коляски и толкнул ее к замку.

— Мой ребенок болен, — запротестовал по-французски ее отец.

— Да, я вижу, — ответил Андре на том же языке, переходя к другому больному ребенку. Какими отличными заложниками станут эти двое!

— Проклятая свинья! — закричала мать. За это Андре ударил ее по лицу прикладом «узи», сломав ей нос. Лицо женщины залилось кровью.

— Мамочка!— вскрикнул маленький мальчик. Одной рукой Андре подтолкнул кресло по рампе к замку. Ребенок повернулся в кресле и увидел, как его мать упала на землю. Служащий парка, обычно подметающий улицы, встал на колени, чтоб помочь ей, но женщина только продолжала кричать: Томми!

К ее крикам скоро присоединился плач сорока других родителей, все в красных рубашках фирмы «Томпсон». Маленькая толпа детей вошла в замок, оставив остальных, потрясенных и напуганных, стоять на дворе. Затем они пошли, медленными и судорожными шагами, к Strada Espana[260].

— Проклятие, они идут сюда, — увидел Майк Деннис, все еще говоря по телефону с капитаном, командовавшим местными казармами.

— Уходите оттуда, — немедленно сказал ему капитан. — Если у вас есть возможность покинуть район, воспользуйтесь ею сейчас же! Уходите!

— Но, черт побери, я несу ответственность за этих людей!

— Да, вы несете за них ответственность и сможете выполнять свои обязанности снаружи. Уходите немедленно! — приказал ему капитан.

Деннис положил телефонную трубку и повернулся к пятнадцати служащим, несущим дежурство в командном центре парка.

— Слушайте меня! Немедленно следуйте за мной! Мы переходим в запасной командный центр прямо сейчас, — подчеркнул он.

Замок, кажущийся настоящим, на самом деле не был таким. Его построили с современными удобствами вроде лифтов и пожарных лестниц. Первые были, наверное, опасными, подумал Деннис, но одна из пожарных лестниц вела прямо в подземную часть замка. Он подошел к пожарной двери и открыл ее, делая знак служащим идти сюда. Они последовали его указанию, большинство с радостью, стремясь покинуть это место, внезапно ставшее таким опасным. Последний, проходя мимо, кинул Деннису ключи, и, когда менеджер вышел на лестницу, он запер за собой дверь, затем побежал вниз по спиральной лестнице. Еще через минуту он оказался в подземелье, которое было наполнено служащими и гостями, которых сюда направили, спасая их от опасности, «тролли», «легионеры» и другой персонал парка. Здесь же находилась группа сотрудников безопасности, но ни у кого из них не было оружия более опасного, чем портативные рации. В счетной комнате хранилось оружие, но запертое в сейфе, и только несколько служащих Worldpark были подготовлены и получили разрешение пользоваться им. К тому же Деннису не хотелось, чтобы здесь стреляли. У него были теперь другие дела. Запасной командный центр находился в подземном помещении за пределами территории парка, в самом конце подземелья.

Деннис побежал туда, следуя за другими, на север, к выходу, который вел к месту парковки автомобилей служащих парка. На это ему понадобилось пять минут. Деннис вбежал в запасной командный центр и увидел, что теперь он укомплектован двойным составом обслуживающего персонала. Его запасной письменный стол был свободен, и телефон уже подсоединен к Guardia Civil.

— Вы в безопасности? — спросил капитан.

— Пока, полагаю, в безопасности, — ответил Деннис. Он переключил камеры своего кабинета в замке на свой монитор.

— Сюда, — сказал им Андре. Дверь, однако, оказалась запертой. Он отошел на несколько шагов и выстрелил из пистолета в дверную ручку. Замок погнулся от удара, но остался запертым, несмотря на то, что показывают в кино. Затем Рене попробовал свой «узи», очередь из которого раздробила эту часть двери и позволила ему открыть ее. Андре повел их наверх, затем ударом ноги выбил дверь в командный центр — он оказался пустым. Он выругался, обнаружив это.

* * *

— Я вижу их! — сказал Деннис в телефонную трубку. — Один мужчина — двое — шесть человек с автоматами. Господи, они привели с собой детей! — Один из террористов подошел к камере наблюдения, навел на нее пистолет, и изображение исчезло.

— Сколько человек с автоматами? — спросил капитан.

— По крайней мере шесть, может быть, десять. Они захватили детей в заложники. Вы поняли меня? У них дети!

— Я слышал вас, сеньор Деннис. Сейчас мне придется оставить вас и принять ответные меры. Оставайтесь у телефона.

— Да. — Деннис взялся за ручки управления другими камерами в парке, чтобы увидеть, что там происходит. — Проклятие, — выругался он в ярости, которая заменила теперь шок. Затем он позвонил своему председателю, думая, что ему сказать, когда саудовский принц спросит, какая чертовщина происходит в его парке, — нападение террористов на парк, созданный для развлечений?

* * *

У себя в кабинете капитан Дарио Гассман позвонил в Мадрид, чтобы передать первый доклад об инциденте. Был разработан план на случай критической ситуации, и сейчас он выполнялся полицейскими. Десять автомобилей и шестнадцать человек мчались сейчас по разделенному на две полосы шоссе с разных направлений и различных районов патрулирования, зная только, что осуществляется план W. Их первое задание заключалось в том, чтобы создать периметр, не пропускать никого внутрь или наружу — последняя часть этого плана скоро окажется совершенно невыполнимой. Пока капитан Гассман шел к своему автомобилю, чтобы выехать в Worldpark, в Мадриде происходили другие события. Капитану понадобилось тридцать минут, чтобы доехать до парка, даже с включенными огнями и ревущей сиреной, и за это время у него была возможность обдумать ситуацию. У него шестнадцать человек в парке, или они уже подъезжают к парку, но, если в Worldpark находится десять вооруженных преступников, этого будет недостаточно, недостаточно даже для того, чтобы установить внутренний и внешний периметры. Сколько еще человек понадобится? Придется ли вызывать команду быстрого реагирования, сформированную несколько лет назад по инициативе Guardia Civil? Нет, наверно. Что за преступники нападут на Worldpark в такое время дня? Лучшее время для ограбления парка — это когда парк закрывается, капитан и его люди предвидят эту возможность и готовятся к ней — потому что в это время все деньги собраны, разложены по пачкам и лежат в брезентовых мешках, готовые для перевозки в банк. Тогда они охраняются персоналом парка, а иногда и его людьми... это время наибольшей уязвимости. Но нет, кто бы это ни был, они выбрали середину дня и захватили заложников — детей. Итак, это грабители или кто-то еще? Что это за преступники? Что, если это террористы... они захватили заложников... баскские террористы? Проклятие, что тогда?

* * *

Но события уже вышли из-под контроля Гассмана. Один из руководителей фирмы «Томпсон» говорил по сотовому телефону со своей штаб-квартирой, звонок быстро достиг председателя фирмы, который сидел в уличном кафе, но звонок мгновенно прервал его ланч. Председатель позвонил министру обороны, и события тут же начали ускоряться. Сообщение менеджера фирмы «Томпсон», находящегося на месте преступления, было сжатым и недвусмысленным. Министр обороны сам позвонил ему, и его секретарша записала все, в чем нуждался министр. Заметки тут же напечатали и передали по факсу премьер-министру и министру иностранных дел, последний связался со своим испанским коллегой и попросил срочного подтверждения. Это превратилось уже в политическое дело, и в министерстве обороны сделали еще один телефонный звонок.

* * *

— Да, это Джон Кларк, — сказал по телефону Радуга Шесть. — Да, сэр. Где точно это находится... понимаю... сколько? О'кей. Высылайте нам всю дополнительную информацию, которую получите... Нет, сэр, мы не можем приступить к развертыванию до тех пор, пока с такой просьбой не обратится правительство этой страны. Спасибо, господин министр. — Кларк нажал на другие кнопки своего телефона. — Ал, зайди ко мне. У нас появился новый клиент. — Затем он позвонил с аналогичной просьбой Биллу Тауни, Беллоу, Чавезу и Ковингтону.

* * *

Менеджер фирмы «Томпсон», по-прежнему находящийся в парке, собрал своих людей у киоска, торгующего пиццей, и спросил их мнение. Бывший офицер-танкист французской армии, он действовал напряженно и быстро, стараясь восстановить порядок среди воцарившегося хаоса. Тех сотрудников, чьи дети остались с ними, он отвел в сторону.

Тех же, чьих детей забрали террористы в качестве заложников, он пересчитал и определил, что пропало тридцать три ребенка и еще один или два в инвалидных креслах. Как и следовало ожидать, родители были в панике, но он держал их под контролем, затем снова позвонил председателю фирмы, чтобы более подробно объяснить ситуацию. Затем он написал на листе бумаги список пропавших детей с указанием имени и возраста каждого, сдерживая свои эмоции, насколько это было возможно, и благодарил бога за то, что его дети взрослые и не поехали на эту экскурсию. Закончив с этим, он увел людей от замка, нашел сотрудника парка и спросил, где можно найти телефоны и факсимильные аппараты. Их провели через деревянную дверь в хорошо замаскированное служебное здание, откуда они спустились по лестнице в подземное помещение и далее в запасной командный центр парка. Там они встретили Майка Денниса, все еще держащего в руке папку с приветственной речью и пытавшегося осознать произошедшее.

* * *

Через несколько минут приехал Гассман и увидел, как передают по факсу в Париж список имен заложников. Тут же позвонил французский министр обороны. Оказалось, что он знаком со старшим сотрудником фирмы «Томпсон», полковником Робертом Гамеленом, который несколько лет назад возглавлял группу, разрабатывавшую систему управления огнем для тяжелого танка второго поколения «Леклерк».

— Сколько?

— Тридцать три ребенка из нашей группы, может быть немного больше, но террористы выбирали наших детей со знанием дела, месье министр. Это работа для легиона, — уверенно заявил полковник Гамелен, имея в виду группу специальных операций Иностранного легиона.

— Посмотрим, полковник. — Разговор закончился.

— Меня зовут капитан Гассман, — обратился к Гамелену офицер в странной фуражке.

* * *

— Проклятие, я побывал там со своей семьей в прошлом году, — сказал Питер Ковингтон. — Понадобится целый батальон, чтобы захватить этот парк. Настоящий кошмар, масса зданий, большая территория, несколько уровней. Мне кажется, что там даже есть подземное служебное помещение.

— Карты, планы, диаграммы? — спросил Кларк у миссис Форгейт.

— Сейчас посмотрю, — сказала секретарша, выходя из конференц-зала.

— Что нам известно? — спросил Чавез.

— Немного, но французы в ярости, и они обратились с просьбой к испанцам запросить нас о помощи, или они сами возьмутся за дело...

— Это только что прибыло, — сказала миссис Форгейт, передала Кларку факс и снова ушла.

— Список заложников, боже мой, это все дети, возраст от четырех до одиннадцати... тридцать три человека... господи, — выдохнул Кларк, внимательно прочитал факс и передал его Алистеру Стэнли.

— Если будем разворачиваться, необходимы обе группы, — тут же произнес шотландец.

— Да, — кивнул Кларк. — Похоже на это. — Зазвонил телефон.

— Телефонный звонок для мистера Тауни, — донесся из динамика женский голос.

— Тауни слушает, — сказал шеф разведки, подняв трубку. — Да, Роджер... да, мы знаем, нам позвонили из... а, понимаю. Хорошо. Мы сейчас займемся этим, Роджер. Спасибо. — Тауни положил трубку. — Испанское правительство запросило через британское посольство в Мадриде, чтобы мы немедленно приступили к развертыванию.

— О'кей, парни, — сказал Джон и встал. — Седлаем коней. Бог мой, это был быстрый вызов.

Чавез и Ковингтон выбежали из комнаты и направились к зданиям своих групп. Снова зазвонил телефон Кларка.

— Да? — Он слушал несколько минут. — О'кей, это нам подходит. Спасибо, сэр.

— Кто это звонил, Джон?

— Министерство обороны только что запросило самолет «МС-130» у Первого авиакрыла специальных операций. Они перебрасывают его к нам вместе с вертолетом Мэллоя. Оказывается, в двадцати километрах от того места, куда мы направляемся, находится военный аэродром, и Уайтхолл пытается договориться, чтобы нам разрешили посадку на нем. — Что еще лучше, ему не требовалось добавлять, транспортный самолет «Геркулес» может забрать их прямо из Герефорда.

— Когда мы будем готовы?

— Меньше чем через час, — ответил Стэнли после секундного раздумья.

— Отлично, потому что эта птичка «Геркулес» прибывает через сорок минут или даже меньше. Экипаж направляется к ней прямо сейчас.

— Слушайте меня, парни, — говорил Чавез в полукилометре от штаба, войдя в помещение своей группы. — У нас работа. Сапоги и шпоры, парни. Поторопитесь.

Они направились к своим шкафчикам, прежде чем сержант Паттерсон высказал возражение:

— Динг, но дежурит сейчас Группа-1. Что случилось?

— Похоже, что на этот раз потребовались обе группы, Хэнк. Сегодня вылетают все.

— Хорошо. — Паттерсон пошел к своему шкафчику.

Снаряжение было уже уложено, так полагалось всегда. Пластиковые контейнеры подкатили к двери еще до того, как подъехал грузовик, чтобы забрать их.

* * *

Полковник Гамелен узнал все раньше капитана Гассмана. Министр обороны Франции позвонил ему, чтобы сообщить, что две группы специальных операций вылетают к ним по просьбе испанского правительства и приземлятся через три часа или даже раньше. Менеджер передал эту информацию собравшимся, к неудовольствию испанского полицейского офицера, который тут же позвонил в Мадрид своему министру внутренних дел, чтобы уведомить его об этом, но оказалось, что министр только что узнал о прилете группы из министерства иностранных дел. Дополнительные подразделения полиции были уже в пути. Им было приказано не предпринимать никаких действий, кроме усиления периметра. Реакцией Гассмана на то, что его обошли, было очевидное неудовольствие, но он получил свой приказ. Из тридцати полицейских его подразделения, находящихся на месте, ему приказали выдвинуть десять, медленно и осторожно, к замку, а еще двое сделали то же самое в подземелье. Из приказа следовало, что оружие должно находиться в кобурах или поставлено на предохранитель. Запрещалось открывать огонь при любых обстоятельствах. Этот приказ было легче отдать, чем исполнить.

* * *

До настоящего времени все развивалось хорошо, подумал Рене, и командный центр парка был лучше, чем он мог рассчитывать. Сейчас он учился пользоваться компьютерной системой, чтобы выбирать телевизионные камеры, которые, казалось, покрывали весь парк, от мест для парковки до мест ожидания у аттракционов. Изображение, передаваемое камерами, было черно-белым, и, после того как выбрано место наблюдения, он мог воспользоваться электронным увеличением и увидеть с помощью камеры все, что ему хотелось. На стенах офиса установлено двадцать мониторов, каждый из которых связан через компьютерный терминал, по крайней мере, с пятью камерами в парке. Никто не мог незаметно приблизиться к замку. Великолепно.

В комнате для секретарей — Рене видел это через открытую дверь — Андре усадил детей на пол одной тесной группой, за исключением двух в инвалидных креслах, которых он поставил у стены. Все дети смотрели широко открытыми глазами, напуганные, чего еще следовало от них ожидать? Сейчас они сидели молча, что устраивало его. Андре закинул автомат через плечо. Пока в нем не было необходимости, не так ли?

— Вы будете молчать, — сказал он детям по-французски, затем отступил к двери, ведущей в командный центр. — Первый, — позвал он.

— Слушаю тебя, Девятый, — отозвался Рене.

— Сейчас все здесь под контролем. Не пора ли позвонить?

— Да, — согласился Первый. Он подвинул кресло к телефону и осмотрел кнопки. Выбрав наиболее подходящую, Рене нажал на нее.

— Слушаю.

— Кто это?

— Я — Майк Деннис, директор парка.

— Bien, а я — Первый и теперь распоряжаюсь вашим Worldpark.

— О'кей, мистер Первый. Что вы хотите?

— Сейчас у вас полиция?

— Да, они здесь.

— Хорошо. Я хочу поговорить с их командиром.

— Капитан? — Деннис показал на телефон. Гассман сделал три шага к письменному столу.

— Я — капитан Дарио Гассман из GuardiaCivil.

— Я — Первый. Я всем распоряжаюсь. Вы знаете, что у меня более тридцати заложников, верно?

— Да, мне это известно, — ответил капитан, стараясь говорить настолько спокойно, насколько позволяли обстоятельства. Он читал книги и прошел подготовку по переговорам с террористами, удерживающими заложников, и теперь он мог проверить теорию на практике.

— Я ни о чем не прошу. Я буду отдавать вам приказы, которые должны выполняться немедленно, и вы будете передавать мои приказы другим. Вам это понятно?

— Si.

— Все наши заложники — французы. Вы установите линию связи с французским посольством в Мадриде. Мои приказы направляются им. Прошу вас иметь в виду, что ни один из заложников не является гражданином вашей страны. Это дело между нами и французами. Вы поняли меня?

— Сеньор Первый, я отвечаю за безопасность этих детей. Это произошло на территории Испании.

— Пусть будет так, как вы говорите, — ответил Первый, — но вы немедленно установите телефонную связь с французским посольством. Сообщите мне, когда это будет готово.

— Прежде всего, я должен сообщить о вашей просьбе моему руководству. Я свяжусь с вами после того, как получу инструкции от них.

— Поторопитесь, — сказал ему Рене, прежде чем повесить трубку.

* * *

В хвостовой части самолета было шумно. Четыре двигателя взвыли, разгоняя самолет «MC-130» по взлетной полосе, затем он оторвался от земли, прыгнул в воздух и начал свой полет в Испанию. Кларк и Стэнли находились впереди, в центре связи, стараясь услышать в своих звукоизолирующих наушниках сквозь рев двигателей поступающую информацию, которая была, как всегда, отрывочной и бессвязной.

Голос обещал представить им карты и планы сразу после их прибытия на место, но дополнительной информации о числе и личности террористов не было — голос сообщил, что они занимаются этим. В этот момент прибыл факс из Парижа через штаб Первого авиакрыла специальных операций, которое имело сейчас защищенную линию связи, соединенную с Герефордом. Это был еще один список заложников, и на этот раз Кларк прочитал имена, и часть его сознания пыталась соединить имена с лицами, хотя он и знал, что в каждом случае ошибается. Несмотря на это, он не прекращал делать попытки. Тридцать три ребенка, сидящие в замке парка, окруженные вооруженными мужчинами, которых было по крайней мере шестеро, может быть, десять или даже больше; они все еще пытались получить эту информацию. Проклятие, подумал Джон. Он знал, что есть вещи, с которыми нельзя торопиться, но ничто в таком деле не шло достаточно быстро, даже если вы делали это сами.

В хвостовом отделении бойцы расстегнули привязные ремни и начали надевать свои черные комбинезоны из номекса, почти не разговаривая друг с другом, а командиры групп пошли вперед, чтобы узнать поступившие новости. Вернувшись через десять минут, Чавез и Ковингтон тоже начали надевать комбинезоны. На безмолвные вопросительные взгляды они только наклонили головы в типичном жесте «а черт их разберет», из чего солдаты сделали вывод, что новости не были слишком хорошими.

Командиры групп сообщили своим людям то немногое, что им было известно, вместе со своими предположениями. Дети в качестве заложников. По-видимому, их больше тридцати. Удерживает детей группа террористов, их национальность и цель захвата заложников по-прежнему неизвестны. Что касается практических соображений, они не знают, как их собираются использовать, за исключением того, что группы летят куда-то, чтобы сделать что-то, что именно, они узнают, как только прибудут к месту назначения. Солдаты снова опустились в кресла и сделали вид, что пытаются заснуть, но большинство не спали, только сидели с закрытыми глазами, стараясь найти и иногда находя час спокойствия и мира среди ревущего шума турбовинтовых двигателей.

— Мне нужен номер вашего факса, — сказал Первый французскому послу.

— Хорошо, — прозвучал ответ, за которым последовал номер факса.

— Мы посылаем вам список политических заключенных, освобождения которых мы требуем. Их следует освободить немедленно и доставить сюда на авиалайнере компании «Эр Франс». После этого мои люди, наши гости и я поднимемся на борт авиалайнера и полетим с ними к месту назначения, которое я сообщу пилоту вашего самолета, после того как мы поднимемся на борт. Советую вам выполнить наши требования как можно быстрее. Наше терпение истощается, и, если требования не будут выполнены, мы будем вынуждены убить нескольких заложников.

— Я передам вашу просьбу в Париж, — ответил посол.

— Хорошо, и не забудьте сообщить им, что мы не собираемся долго ждать.

— Oui, я передам и это, — обещал дипломат. Разговор закончился, и посол посмотрел на стоящих рядом советников — заместителя главы миссии, своего военного атташе и резидента, руководителя отряда DGSE. Посол был бизнесменом, назначенным на эту должность в знак политического благоволения, потому что прекрасные отношения Мадрида и Парижа не требовали назначения на этот пост опытного профессионального дипломата. — Ваше мнение?

— Сначала посмотрим на список, — ответил представитель DGSE. Через секунду заверещал факс, и еще через несколько секунд из него выползла бумага, свернувшаяся в трубку. Начальник службы безопасности взял ее, прочитал и передал послу. — Плохо, — сообщил он собравшимся в кабинете.

— Шакал? — спросил заместитель главы миссии. — Они никогда не...

— "Никогда" — это неопределенное время, мой друг, — сказал сотрудник службы безопасности. — Надеюсь, что эти командос знают свое дело.

— Что вы знаете о них?

— Ничего, абсолютно ничего.

* * *

— Как долго нам ждать? — спросил Эстебан у Рене.

— Они постараются потянуть с ответом, — ответил Первый. — На кое-что им действительно понадобится время, а остальное будут затягивать. Не забудь, что их стратегия состоит в том, чтобы сделать процесс как можно более длительным, утомить нас, измучить, ослабить нашу решимость. Наш козырь в том, что мы можем заставить их действовать быстрее, убив одного из заложников. Это серьезный шаг, и с ним нельзя торопиться. Мы взяли в заложники детей, чтобы врезать по буржуазной психике этой сволочи в Париже, и нужно тщательно обдумать использование детишек. Но прежде всего мы должны контролировать ход событий. А пока мы дадим им время, которое нужно нам для укрепления позиции.

Рене подошел к углу, чтобы посмотреть, как дела у Клода. На его плече была глубокая рана, которую нанес этот дурак, римский солдат. Этот меч был единственной вещью, которую они не предусмотрели. Клод сидел на полу, прижимая к руке повязку, но рана продолжала кровоточить. Чтобы рана начала заживать, ее нужно зашить. Неудача, но ничего серьезного, разве что для Клода, который по-прежнему испытывал боль.

* * *

Гектор Вейлер был врачом парка, хирург по специальности, закончивший университет в Барселоне. Он занимался главным образом тем, что накладывал повязки и пластырь на ободранные колени и локти, хотя на стене висела фотография двойни, рождению которых он однажды помог. Это случилось, когда беременная женщина оказалась настолько глупой, что решила прокатиться на «пикирующем бомбардировщике», — теперь у входа на аттракцион виднелась надпись, категорически предупреждающая посетительниц в положении о такой опасности. Вейлер был хорошим молодым врачом и некоторое время работал в отделении «Скорой помощи» своей медицинской школы, так что это была у него не первая огнестрельная рана. Франциско повезло. В него выстрелили очередью не менее чем из шести пуль, и, хотя первые три всего лишь осыпали осколками его левую руку, одна из пуль второй очереди нанесла ноге серьезную рану. У человека его возраста сломанная берцовая кость заживает долго, но на этот раз ему повезло. Будь рана пониже, могло потребоваться по крайней мере шесть месяцев на лечение, и это в случае благоприятного исхода.

— Я мог бы убить его, — бормотал центурион под анестезией. — Я мог бы снести ему башку, но промахнулся!

— Но не первым ударом, — заметил Вейлер, увидев пятна крови на лезвии меча, который лежал сейчас на щите в углу операционной.

— Расскажи мне о нем, — приказал капитан Гассман.

— Ему лет сорок или чуть больше, — сказал де ла Круз. — Выше меня сантиметров на десять или двенадцать, худой. Шатен, коричневая борода с сединой. Темные глаза, автомат «узи». Белая шляпа, — сообщил бывший сержант, морщась от боли. Полученная им анестезия была недостаточна, чтобы избавить его от боли, но он должен рассказать все, что ему известно, и потому он сдерживал боль, пока врач занимался его ранами. — Там были и другие. Я видел еще четверых, может быть, больше.

— Мы думаем, что их человек десять, — сказал Гассман. — Он говорил что-нибудь?

Де ла Круз покачал головой:

— Я ничего не слышал.

— Кто они? — спросил хирург, не отрываясь от работы.

— Думаем, что это французы, но не уверены, — ответил капитан Guardia Civil.

* * *

Труднее всех пришлось полковнику Мэллою. После того как он пересек Ла-Манш, полковник направил вертолет на юго-юго-восток с постоянной крейсерской скоростью в 150 узлов. Ему пришлось сделать посадку для заправки на французском военном аэродроме недалеко от Бордо, поскольку у него не было наружных топливных баков, которыми пользовались для переброски «Ночного ястреба» на дальние расстояния. Как почти у всех вертолетов, у «Ночного ястреба» не было автопилота, из-за чего Мэллою и лейтенанту Гаррисону пришлось вручную управлять вертолетом на протяжении всего пути. У них немели руки и ноги, потому что вертолет не самая комфортабельная летная машина в мире, но оба привыкли к этому и продолжали ворчать, отключая ручки управления каждые двадцать минут. Им понадобится три часа, чтобы достичь места назначения. В хвосте сидел механик, сержант Джек Нэнс. Сейчас ему нечего было делать, поэтому он сидел и смотрел в иллюминаторы, когда они пересекли французский берег, крейсируя на высоте двух тысяч футов над рыбацким портом, наполненным судами.

— На этот раз все было организовано очень быстро, — заметил Гаррисон по интеркому.

— Да, верно, мне кажется, что «Радуга» живет в постоянной готовности.

— Ты знаешь что-нибудь?

— Абсолютно ничего, сынок. — Голова в шлеме качнулась из стороны в сторону. — Знаешь, я не был в Испании с 1985 года, тогда базировался на «Тараве». Правда, помню отличный ресторан в Кадисе... интересно, он все еще там...

После этого экипаж погрузился в тишину. С опущенным носом вертолет мчался на юг под бешено вращающимся четырехлопастным несущим винтом, а Мэллой каждые несколько секунд проверял навигационный дисплей.

* * *

— Поток информации все уменьшается, — заметил Кларк, просматривая последний поступивший факс. Там не было ничего нового, только данные, посланные раньше и измененные где-то каким-то офицером безопасности, старающимся помочь. Он оставил Алистера Стэнли заниматься этим, а сам прошел в хвостовую часть.

* * *

Бойцы обеих боевых групп «Радуги» почти все казались спящими, но, скорее всего, просто делали вид, подобно тому, как поступал сам Кларк с Третьей группой специальных операций много лет тому назад, притворялся спящим, закрыв глаза и расслабив мозг и тело. Не имело смысла думать о вещах, о которых нет ни малейшего представления, а напряжение только отнимает силы, даже когда мышцы бездействуют. Тогда ваша защита против стресса заключается в том, чтобы отключить тело. Эти парни достаточно умны и профессионально подготовлены, чтобы знать, что нет смысла подвергать себя стрессу слишком рано.

В этот момент Джон Кларк, в далеком прошлом «морской котик» ВМС США, почувствовал гордость, что он командует такими людьми, как эти. Эта мысль оказала на него удивительное влияние, — вот он просто стоит и наблюдает за ними, неподвижными и расслабленными, потому что именно это должны делать лучшие солдаты в такое время, поскольку понимают, что им предстоит опасная операция и они знают, как действовать, знают каждый свой шаг. Теперь они летят, чтобы выполнить миссию, о которой им ничего не говорили, но которая будет очень серьезной, потому что еще ни разу для ее выполнения не отправлялись одновременно обе группы. Но они тем не менее рассматривают ее как обычное учение. Не бывает людей лучше, чем они, а их командиры, Чавез и Ковингтон, довели подготовку до совершенства.

А где-то там, впереди, находятся террористы, удерживающие детей в качестве заложников. Да, работа предстоит непростая, и слишком рано думать о том, чем она закончится, но тем не менее Джон знал, что лучше находиться на этой шумной птичке под названием «Геркулес», чем быть в тематическом парке, до которого оставалось лететь еще полчаса. Скоро его люди откроют глаза и потянутся к выходу, забрав с собой боевое снаряжение, уложенное в коробки. Глядя на них, Джон видел Смерть перед своими глазами, и ему придется командовать Смертью.

Тим Нунэн сидел на правой стороне грузового отсека, играя со своим компьютером. Рядом с ним сидел Давид Пелед. Кларк подошел к ним и спросил, чем они занимаются.

— Пока еще ничего не передавали по службам новостей, — сказал ему Нунэн. — Интересно почему?

— Скоро все изменится, — предсказал Кларк.

— Через десять минут или даже меньше, — сказал израильтянин. — Кто нас встречает?

— Испанская армия и полиция, я только что услышал. Мы получили разрешение на посадку через... двадцать пять минут, — сказал он, посмотрев на часы.

— Вот, агентство Франс Пресс только что начало передавать экстренное сообщение, — сказал Нунэн, глядя на экран в поисках новой информации. — Примерно тридцать французских детей захвачены неизвестными террористами в качестве заложников — ничего больше, за исключением того, где они находятся. Это серьезное дело, Джон, — заметил бывший агент ФБР. — Больше тридцати заложников среди множества людей. Когда я был в команде спасения заложников, у нас волосы стояли дыбом при такой ситуации. Значит, десять террористов? — спросил он.

— Это по их мнению, но подтверждения еще не было.

— Плохая обстановка, босс. — Нунэн обеспокоенно покачал головой. Он был одет, как все остальные стрелки, в черный номексовый комбинезон и кевларовый бронежилет. На правом бедре кобура с «береттой», потому что он все еще предпочитал думать о себе больше как о стрелке, чем как о руководителе технического обеспечения. Он стрелял не хуже солдат группы, практиковался на стрельбище в Герефорде вместе с остальными стрелками. Нунэн входил в состав группы спасения заложников в ФБР, которая считала преступление против ребенка самым низким из всех. Давид Пелед придерживался более отстраненной точки зрения, он сидел, одетый в гражданскую одежду, и смотрел на экран компьютера, подобно бухгалтеру, изучающему биржевую сводку.

— Джон! — послышался голос Стэнли, идущего в хвостовое отделение с новым факсом в руке. — Вот освобождения кого они добиваются.

— Кто-нибудь, кого мы знаем?

— Ильич Рамирес Санчес стоит во главе списка.

— Карлос? — поднял голову Пелед. — Кому-то действительно нужен этот мерзавец?

— У всех есть друзья. — Доктор Беллоу сел и взял факс, прочитав его, прежде чем передать Кларку.

— О'кей, доктор, что нам известно?

— Мы снова имеем дело с идеологическими террористами, как в Вене, только на этот раз у них есть определенная цель, а эти «политические» заключенные... Я знаю вот этих двух, они из «Action Directe», остальные для меня просто имена.

— Я все выяснил, — сказал Нунэн, выводя на экран компьютера список известных террористов и сравнивая их с именами на факсе. — О'кей, шестеро из «Action Directe», восемь басков и один палестинец из Народного фронта освобождения Палестины, сейчас находится во французской тюрьме. Не такой большой список.

— Зато совершенно определенный, — заметил Беллоу. — Они знают, кто им нужен, и, если в заложниках у них дети, террористы действительно хотят выручить своих друзей. Выбор заложников рассчитан, чтобы оказать дополнительное давление на французское правительство. Вопрос заключается в следующем: согласится ли французское правительство вообще рассматривать эти требования?

— В прошлом они вели переговоры незаметно, за сценой, — сказал Пелед. — Наши друзья могут знать об этом.

— Дети, — тяжело вздохнул Кларк.

— Кошмарный сценарий, — кивнул Нунэн. — Но кто пойдет на убийство детей?

— Нам придется поговорить с ними, чтобы убедиться в этом, — отозвался Беллоу. Он посмотрел на часы и недовольно проворчал: — В следующий раз нужно раздобыть более быстрый самолет.

— Успокойся, док, — сказал ему Кларк, зная, что Полю Беллоу предстоит самая трудная работа с того момента, когда они совершат посадку и приедут к месту действий. Ему придется проникнуть в их мысли, оценить решимость террористов и, что самое трудное, предсказать их действия. А ведь он, как и все остальные в «Радуге», не имеет пока никакого представления о будущем враге. Как и остальные члены команды, он походит сейчас на спринтера, застывшего на стартовых колодках, готового помчаться вперед, но вынужденного ждать выстрела стартера. Но доктор Беллоу в отличие от других членов «Радуги» не является стрелком. Он не может надеяться на эмоциональное облегчение, которое будет у стрелков, когда они приступят к действию. Из-за этого он молча завидовал солдатам. Дети, думал Пол Беллоу. Ему придется придумать что-то, чтобы разговаривать с людьми, взывать к их здравому смыслу, чтобы защитить жизни детей. А ведь он ничего не знал об этих людях. На какие уступки позволят ему идти французское и испанское правительства? Он знал, что ему нужна определенная свобода в переговорах, хотя до какой степени, зависело от психического состояния террористов.

Они намеренно выбрали детей, причем французских детей, чтобы максимально усилить давление на правительство в Париже... это был обдуманный акт... который заставил его подумать, что они готовы убить ребенка, несмотря на все моральные запреты. Пол Беллоу писал и читал лекции по всему миру о людях, подобных этим, но где-то глубоко в собственном сознании он задумывался над тем, а правильно ли он понимает ход мыслей террориста, настолько их мышление отличается от его собственного, крайне рационального взгляда на действительность. Возможно, он мог имитировать их мышление, но понимал ли он его? Это не было вопросом, который он хотел поставить перед собой именно сейчас, с ушами, заткнутыми пробками, чтобы защитить его уши и уравновешенность от мучительного рева двигателей «МС-130». Поэтому он тоже сидел, закрыв глаза, стараясь отключиться от стресса, который, без сомнения, наступит меньше чем через час.

Кларк видел поведение Беллоу и понимал, чем оно вызвано, но такая возможность не существовала для Радуги Шесть, поскольку на нем лежала ответственность за окончательное решение, и перед глазами он видел лица, которые пытался совместить с именами на листе факса у него в руке. Дети — главная проблема!

— Они пока не позвонили мне, — сказал капитан Гассман в телефонную трубку. Этот звонок террористам сделал он сам.

— Я еще не назвал вам крайний срок, — ответил Первый. — Мне хочется думать, что Париж ценит нашу добрую волю. Если это не так, тогда они скоро научатся уважать нашу решимость. Объясните им это, — закончил Рене, положил трубку и прервал связь.

— Вот что получается, когда ты звонишь им, чтобы начать диалог, — сказал себе Гассман. Это был один из поступков, который ему надлежало сделать, так говорилось в книгах и на лекциях. Установите с преступниками диалог и взаимопонимание, может быть, даже некоторое доверие, которое можно использовать в своих интересах, попросить освободить нескольких заложников в обмен на пищу или что-нибудь другое, ослабить их решимость. Конечной целью является уладить преступление без потери жизни невинных людей — или даже жизни преступников. Подлинной победой для него будет ситуация, при которой все преступники окажутся перед судьей, который объявит их виновными. В этом случае террористов приговорят к длительным срокам пребывания в испанской тюрьме. Однако первый шаг заключался в том, чтобы убедить их говорить с ним, а именно такого разговора эта личность — Первый — не хотел. Он чувствовал себя комфортно, полагая, что он руководит ситуацией... может быть и так, сказал себе капитан полиции. С детьми, сидящими под дулами автоматов, можно позволить себе наглеть. И тут зазвонил другой телефон.

— Они приземлились и сейчас разгружают снаряжение.

— Сколько времени им понадобится?

— Тридцать минут.

* * *

— Полчаса, — сказал Кларку полковник Нунсио, когда автомобиль двинулся вперед. Полковник прилетел на вертолете из Мадрида. Позади него три грузовика испанской армии разгружали снаряжение и, полные его людей, скоро поедут по той же дороге.

— Что нам известно?

— Тридцать пять заложников, из них тридцать три — французские дети.

— Я видел список. Кто остальные двое?

Нунсио с отвращением посмотрел вниз.

— Похоже, что это больные дети, приехавшие в парк как часть специальной программы, те, которые посланы сюда, — вы начали ее в Америке, как она называется...

— "Загадай желание"? — спросил Джон.

— Да, это она. Девочка из Голландии и мальчик из Англии, оба в инвалидных колясках, по сообщениям, очень больные. Мне это кажется странным. Остальные — дети работников фирмы «Томпсон», занимающейся производством средств обороны. Руководитель туристской группы сам позвонил в свою штаб-квартиру, оттуда новости пошли выше, прямо французскому правительству, что и объясняет такую быструю реакцию. Мне приказали обеспечить вам любую помощь, которую могут оказать мои люди.

— Спасибо, полковник Нунсио. Сколько сейчас у вас людей на месте происшествия?

— Тридцать восемь, и прибывает пополнение. Мы установили внутренний периметр и контроль за транспортом.

— Как относительно репортеров?

— Мы остановили их у главного входа в парк. У этих свиней не будет возможности поговорить с посетителями, — обещал полковник Нунсио. Он уже оправдал все ожидания Джона о репутации Guardia Civil. Шляпа полковника относилась к прошлому столетию, однако голубые глаза полицейского были готовы к следующему веку — холодные и жестокие. Он гнал свой автомобиль, оборудованный радиосвязью, по широкому шоссе. На указателе было написано, что до Worldpark осталось всего пятнадцать километров, и автомобиль ехал очень быстро.

* * *

Джулио Вега забросил последнюю коробку Группы-2 в кузов пятитонного грузовика и забрался туда же сам. Его товарищи уже сидели в кузове, а Динг Чавез расположился на переднем правом сиденье в кабине, рядом с водителем, как любят делать командиры.

У всех были открыты глаза, а головы подняты — солдаты глазели на местность, пролетающую мимо грузовика, хотя местность не имела отношения к предстоящей операции. Даже командос ведут себя, как обыкновенные туристы.

* * *

— Полковник, с какими системами наблюдения мы столкнемся?

— Что вы имеете в виду? — спросил в ответ Нунсио.

— Я говорю о парке. В нем есть телевизионные камеры, установленные повсюду? Если такие камеры есть, — сказал Кларк, — я хочу, чтобы мы избежали наблюдения.

— Я сейчас позвоню и узнаю.

* * *

— Ну? — спросил Майк Деннис у своего главного техника.

— В задней части парка нет камер, если только они не приблизятся к месту парковки автомобилей обслуживающего персонала. Я могу выключить эту камеру отсюда.

— Сделайте это. — Деннис взял радио капитана Гассмана, чтобы передать направление движения приближающимся автомобилям. После этого он посмотрел на часы. Первые выстрелы прозвучали три с половиной часа назад, хотя ему казалось, что прошла уже целая жизнь. Сообщив автомобилям направление, по которому им следует ехать, он подошел к автоматической кофеварке и обнаружил, что она пустая. Деннис выругался.

* * *

Полковник Нунсио свернул на последний съезд перед тем, что вел в парк, вместо того чтобы ехать по асфальтированной дороге в две полосы, и сбавил скорость. Скоро они увидели полицейский автомобиль. Стоящий рядом полицейский махнул рукой, пропуская их. Еще две минуты, и они поставили машину недалеко от того, что казалось туннелем со стальной дверью, немного приоткрытой. Нунсио распахнул свою дверцу, Кларк сделал то же самое, затем они быстро вошли в туннель.

— У вас хороший испанский, сеньор Кларк. Но я не могу определить ваш акцент.

— Индианаполис, — ответил Джон. Это, наверно, будет последний легкий момент дня. — Как с вами разговаривают преступники?

— Вы имеете в виду, на каком языке? До сих пор говорили по-английски и по-французски.

Это было первой удачей дня. Несмотря на свой опыт, лингвистические способности доктора Беллоу оказались ограниченными, и он узнает о возможности говорить по-английски, как только приедет, примерно через пять минут.

Запасной командный центр парка находился всего в двадцати метрах от входа в туннель. Дверь охранял полицейский, который открыл ее и отсалютовал полковнику Нунсио.

— Полковник. — Джон увидел, что это еще один полицейский.

— Сеньор Кларк, это капитан Гассман. — Они пожали руки.

— Как поживаете? Меня зовут Джон Кларк. Моя команда приедет через несколько минут. Прошу вас сообщить мне последние новости. Что происходит?

Гассман пригласил его к столу в центре комнаты, на котором была разложена большая карта парка. Кларк увидел, что на стенах расположены телевизионные камеры и другое электронное оборудование, назначение которого ему не было понятно.

— Все преступники находятся вот здесь, — сказал Гассман, указывая пальцем на замок в центре парка. — По нашим сведениям, их десять человек и тридцать пять заложников, все дети. Я говорил с преступниками несколько раз. Со мной всегда разговаривал мужчина, вероятно, француз, называет себя Первым. Переговоры ни к чему не привели, но у нас есть копия их требований — дюжина приговоренных террористов, находящихся главным образом во французских тюрьмах, но есть и в испанских.

Кларк кивнул. Все это было ему известно, но план парка являлся для него новым. Прежде всего он изучил секторы видимости, что можно увидеть и что — нет.

— Как относительно планов замка, где они?

— Вот, — сказал инженер парка, кладя на стол стопку чертежей. — Окна вот здесь, здесь, здесь и здесь. Лестницы и лифты отмечены. — Кларк сравнил планы с картой парка. — Они имеют доступ на крышу по лестнице, это сорок метров над уровнем улицы. У них хороший обзор отовсюду.

— Если я хочу наблюдать за всем, где лучшее место?

— Это просто. Аттракцион «пикирующий бомбардировщик» на вершине первого холма. Там вы находитесь на высоте почти ста сорока метров.

— Почти пятьсот футов, — сказал Кларк с некоторым недоверием.

— Это самое большое колесо в мире, — подтвердил инженер. — Люди приезжают к нам отовсюду, чтобы прокатиться на нем. Аттракцион располагается в небольшой впадине, глубиной метров десять, но все остальное очень высокое. Если вы хотите устроить там пост для кого-то, лучше места не придумаешь.

— Хорошо. Можно пробраться отсюда туда незамеченным?

— По подземному проходу, но в нем установлены телевизионные камеры, — инженер провел пальцем по карте. — Вот здесь, здесь, здесь, и еще одна вон там. Лучше идти по поверхности, но уклоняться от всех камер будет непросто.

— Вы можете отключить их?

— Мы можем отключить основной командный центр отсюда, это верно, — черт побери, если возникнет необходимость, я могу послать людей и сорвать провода.

— Но, если мы сделаем это, наши друзья в замке могут расстроиться, — заметил Джон. — О'кей, нам нужно обдумать наши действия, прежде чем предпримем что-нибудь. А пока, — он повернулся к Нунсио и Гассману, — я хочу, чтобы они не знали, кто находится здесь и что мы делаем. Мы не будем посвящать их в происходящее просто так, ни за что, о'кей?

Оба полицейских кивнули в знак согласия, и Джон увидел в их глазах отчаянное уважение. Какими бы профессионалами они ни были, им приходится испытывать облегчение от того, что сейчас на месте событий находится он и его команда, которые возьмут миссию в свои руки и примут на себя ответственность за операцию. Полицейских похвалят за поддержку успешной операции, а в случае неудачи они смогут отойти назад и заявить, что это не их ошибка. Бюрократический ум является неотъемлемой частью каждого государственного служащего в мире.

— Эй, Джон.

Кларк обернулся. Это был Чавез с Ковингтоном сразу за его спиной. Оба командира групп вошли в командный центр, одетые в свои черные штурмовые комбинезоны с пуленепробиваемой защитой под ними, и казались остальным ангелами смерти. Они подошли к столу и начали просматривать карты и планы.

— Доминго, это полковник Нунсио и капитан Гассман.

— Здравствуйте, — поздоровался Динг на своем испанском из Лос-Анджелеса, пожимая им руки. Ковингтон последовал его примеру, говоря на своем родном языке.

— Пост снайпера расположится здесь? — сразу сказал Динг, показывая на «пикирующий бомбардировщик». — Я увидел эту громадину, когда мы ставили машины в месте для парковки. Громадное колесо. Я смогу незаметно усадить туда Гомера?

— Сейчас мы занимаемся этим.

Затем вошел Нунэн со свои рюкзаком, полным электронного оборудования.

— О'кей, это выглядит прекрасно для моих целей, — заметил он, проверяя все телевизионные экраны.

— Наши друзья имеют у себя дублирующее оборудование.

— Н-да, — произнес Нунэн. — О'кей, прежде всего я хочу отключить все узлы сотовых телефонов.

— Что? — спросил Нунсио. — Зачем?

— На случай, если наши друзья имеют снаружи сообщника с сотовым телефоном, который будет рассказывать им о том, чем мы занимаемся, сэр, — ответил Кларк.

— Понятно. Я могу помочь вам? Нунэн ответил на этот вопрос.

— Прикажите своим людям пройти к каждому соту, и пусть техники вставят вот эти диски в каждый компьютер. Инструкции напечатаны на каждом диске.

— Филиппе! — Нунсио повернулся и щелкнул пальцами. Через мгновение его человек получил диски, указания и покинул комнату.

— Насколько глубоко под землей мы находимся? — спросил далее Нунэн.

— Не больше пяти метров.

— Над нами крыша из железобетона?

— Совершенно верно, — ответил инженер парка.

— О'кей, Джон, наши портативные рации будут отлично работать. — Затем в командный центр вошли солдаты обеих групп и сгрудились вокруг стола.

— Преступники и заложники находятся вот здесь, — показал им Джон.

— Сколько? — спросил Эдди Прайс.

— Тридцать пять заложников, все дети, двое в инвалидных колясках. Эти двое не французы.

— Кто ведет переговоры с ними? — Этот вопрос задал доктор Беллоу.

— Я говорил с террористами, — ответил капитан Гассман. Беллоу схватил его за плечо и отвел в угол для спокойного и тихого разговора.

— Прежде всего наблюдение, — сказал Чавез. — Нам нужно доставить Гомера на вершину этого колеса... незаметно... как мы сделаем это?

— Я видел людей на телевизионных экранах, расхаживающих по парку, — сказал Джонстон, оборачиваясь, чтобы посмотреть. — Кто они?

— Служащие парка, — ответил Майк Деннис. — Мы посылаем их в парк, и они ходят там, следя за тем, все ли посетители его покинули. — Это была обычная процедура после закрытия парка, хотя до этого момента оставалось еще много времени.

— Пусть мне принесут какой-нибудь рабочий комбинезон... но ведь все равно придется нести винтовку. У вас есть механики?

— Всего лишь около тысячи, — ответил менеджер парка.

— О'кей, тогда я стану одним из них, ящик с инструментами и все такое. Ваши аттракционы работают?

— Нет, все закрыты.

— Чем больше движения в парке, тем пристальнее приходится им наблюдать за происходящим, — сказал сержант Джонстон своему боссу.

— Отличная мысль, — согласился Чавез, глядя на Кларка.

— Мне она тоже нравится. Мистер Деннис, включите, пожалуйста, все аттракционы.

— Их придется включать каждый по отдельности. Мы можем отключить все отсюда, прервав снабжение электричеством, но включить их отсюда нельзя.

— Тогда поручите своим людям сделать это. Сержант Джонстон пойдет с вашим человеком к «пикирующему бомбардировщику». Гомер, забирайся на самую вершину. Твоя миссия будет заключаться в том, чтобы собирать информацию и передавать ее нам. Возьми винтовку и наведи ее на цель.

— Насколько высоко нужно подняться?

— Примерно сто сорок метров над землей.

Снайпер достал из кармана калькулятор и включил его, чтобы убедиться, что он действует.

— Отлично. Где можно переодеться?

— Вот здесь. — Инженер провел его через дверь, затем через зал в раздевалку для служащих.

— А где посадить снайпера на другой стороне? — спросил Ковингтон.

— Вот хорошее место, — ответил Деннис. — Здание виртуальной реальности. Не так высоко, зато прямая линия видимости к замку.

— Я посажу туда Хьюстона, — сказал Ковингтон. — Больная нога все еще беспокоит его.

— О'кей, два снайпера-наблюдателя плюс телевизионные камеры обеспечивают нас отличным визуальным обзором замка, — сказал Кларк.

— Мне нужно осмотреться, чтобы продумать остальное, — сказал Чавез. — Мне понадобится план с помеченным на нем расположением телевизионных камер. И Питеру тоже.

— Когда прилетает Мэллой? — спросил Ковингтон.

— Примерно через час. После посадки ему нужно заправиться. Затем может оставаться в воздухе около четырех часов. Нужно учесть тридцать минут ухода за двигательной установкой после посадки.

— Как далеко видят телевизионные камеры, мистер Деннис?

— Они перекрывают парковку очень хорошо, но не другую сторону. Они могут работать лучше с людьми на крыше замка.

— Что нам известно об их снаряжении?

— Только автоматы и пистолеты. У нас это записано на пленку.

— Я хочу посмотреть ее, — послышался голос Нунэна. — Если можно, прямо сейчас.

Теперь колеса завертелись. Чавез и Ковингтон получили карты парка — их используют для продажи гостям парка, но с помеченным черными точками расположением телевизионных камер. Электромобиль — по сути дела, просто гольф-карт — ждал их в коридоре. Они выехали на нем наружу и поехали по дорожкам через парк. Ковингтон давал указания, сверяясь с картой, избегая мест, где находились камеры. Так они проехали по задней части Worldpark.

* * *

Нунэн просмотрел три видеозаписи, на которых был показан захват заложников террористами.

— Десять человек, верно, все мужчины, большинство с бородами, все носили белые шляпы, когда производился захват заложников. Двое похожи на служащих парка. У нас есть информация о них?

— Сейчас этим занимаются, — ответил Деннис.

— Есть отпечатки пальцев? — спросил Нунэн и получил отрицательный ответ. — Как насчет фотографий?

— Да, мы все имеем пропуска с фотографиями, чтобы пройти в парк. — Деннис показал свой пропуск.

— Это уже что-то. Давайте передадим их полиции, и как можно быстрее.

— Марк! — Деннис подозвал к себе начальника департамента персонала.

— Нам следовало переодеться в униформы служащих парка, — сказал Ковингтон, когда они подъехали на электромобиле к замку.

— Это точно, поспешишь — людей насмешишь, верно, Питер? — Чавез смотрел из-за угла и вдруг почувствовал запах пищи из соседнего киоска. Он ощутил голод. — Проникнуть внутрь этого здания будет непросто, приятель.

— Пожалуй, — согласился с ним Ковингтон.

Замок действительно выглядел настоящим. Судя по синькам чертежей, замок был практически пустым, но там был лифт и лестница, ведущие на плоскую крышу, и рано или поздно террористы поставят там часового, если у них осталась хотя бы половина мозга на всех.

Но это была работа для снайперов. Гомер Джонстон и Сэм Хьюстон получат возможность сделать сравнительно простые выстрелы — четыреста метров с одной стороны и всего сто шестьдесят с другой.

— Какого размера кажутся тебе окна?

— Достаточно большие, Динг.

— Да, я тоже так думаю. — И план уже начал формироваться в их головах. — Надеюсь, Мэллой хорошо отдохнул.

Сержант Гомер Джонстон, носивший теперь комбинезон работника парка поверх своего костюма «ниндзя», вышел из-под земли в пятидесяти метрах от «пикирующего бомбардировщика». Вблизи извилины и колеса аттракциона казались еще более пугающими. Он подошел к нему в сопровождении служащего парка, который был также оператором этого аттракциона.

— Я могу доставить тебя наверх и остановить там кабину.

— Отлично. — Он действительно выглядел трудным для восхождения, хотя виднелись ступеньки, ведущие вверх. Они прошли под тентом входа, мимо барьеров для управления толпой посетителей, ожидающих своей очереди, и Джонстон сел на переднее сиденье с правой стороны, положив чехол с винтовкой на соседнее сиденье. — Поехали, — сказал он оператору. Подъем на первый холм был намеренно медленным, спроектированный таким образом, чтобы до смерти напутать сидящих, и это дало Джонстону возможность еще раз проникнуть в сознание террориста, подумал он с кривой улыбкой. Кабина с десятью трехместными скамейками остановилась на самом верху. Джонстон сполз вниз, захватив с собой винтовочный чехол. Он положил чехол в углубление, достал из чехла резиновый коврик и одеяло, чтобы накрыть себя. Наконец появились винтовка и бинокль. Он не торопился, раскладывая коврик, — пол под ногами был из перфорированной стали, и лежать здесь скоро станет неудобно. Затем натянул одеяло на свою лежащую фигуру. Вообще-то одеяло представляло собой легкую рыбацкую сеть, покрытую зелеными пластиковыми листьями, задача которых заключалась в том, чтобы скрыть очертания его тела. Наконец он поставил винтовку на сошку и достал свой зеленый, покрытый пластиком бинокль. Его личный радиомикрофон висел перед губами.

— Винтовка Два-Один командованию.

— Это Шесть, — отозвался Кларк.

— Винтовка Два-Один на месте, Шесть. Здесь у меня отличная позиция. Я вижу всю крышу замка и двери, ведущие к лифту и лестнице. Хорошая линия видимости и к задней стороне замка. Неплохое место.

— Отлично. Держи нас в курсе событий.

— Понял, босс. Конец связи. — Сержант Джонстон приподнялся на локтях и начал осматривать местность перед собой через бинокль 7x50. Сверху пригревало солнце.

Ему придется привыкнуть к этому. Джонстон задумался на секунду и протянул руку за фляжкой. В это мгновение кабина, в которой он поднялся, поехала вперед и исчезла из виду. Он услышал над головой, как стальные колеса прокатились по металлической трубе, и подумал, какие чувства испытываешь, когда катаешься на этой проклятой штуке. Наверно, ничем не уступает затяжным прыжкам с парашютом, что он проделывал много раз, но не испытывал к этому особой страсти, хотя прошел подготовку рейнджера. Было что-то приятное в том, что чувствуешь свои гребаные ноги на твердой гребаной земле, и ты не можешь стрелять из винтовки, когда падаешь со скоростью в сто тридцать узлов, ведь не можешь, а? Он направил свой бинокль на окно... вот они, совсем как в настоящем замке, и сделанные из сегментов чистого стекла, удерживаемых вместе свинцовыми полосками. Наверно, трудно прострелить через такое окно, подумал он, хотя произвести выстрел с такого угла будет непросто... нет, если придется стрелять, ему придется выбрать кого-нибудь снаружи. Вот это будет просто. Сержант склонился к телескопическому прицелу и нажал на кнопку определения расстояния лазерным дальномером, выбрав середину двора как свою цель. Затем он ввел несколько цифр в калькулятор, приняв во внимание вертикальное падение, получил исправленную установку расстояния и повернул головку повышения на прицеле на необходимое число щелчков. Прямая линия зрения составляла триста восемьдесят девять метров. Хорошая небольшая дистанция, если ему придется стрелять.

* * *

— Да, господин министр, — сказал доктор Беллоу. Он сидел в удобном кресле — кресле Майка Денниса — и смотрел на стену. Теперь на стене висела пара фотографий, на которых он может сконцентрировать свое внимание, — лица неизвестных людей, потому что Тим Нунэн не имел их в своем компьютере, и ни французская, ни испанская полиция не могли превратить эти лица в имена с приложенным прошлым. У обоих были квартиры в нескольких милях отсюда, и полиция обшаривает сейчас обе квартиры, переворачивая все вверх дном, проверяются также телефонные звонки, чтобы выяснить, кому они звонили.

— Они хотят, чтобы мы освободили этого парня Шакала, правда? — спросил французский министр юстиции.

— Вместе с несколькими другими, но он кажется их главной целью.

— Правительство не будет вести переговоры с этими мерзавцами! — настаивал министр.

— Да, мне это понятно. Выпускать заключенных в общем-то не является правильным выбором, но каждая ситуация отличается от других, и я хочу знать, какую свободу вы мне дадите как позицию для переговоров, — если вы вообще согласитесь на какие-нибудь уступки. Это может включать «освобождение» этого парня Санчеса из тюрьмы и доставку его сюда как... ну как приманку для преступников, которые окружены здесь нами.

— Это ваша рекомендация? — спросил министр.

— Я еще не уверен. Пока я не говорил с ними, и до тех пор, пока не поговорю, у меня не будет ощущения, к чему они стремятся. В данный момент я должен исходить из того, что это серьезные, преданные своему делу люди, готовые убить заложников.

— Детей?

— Да, господин министр, мы должны считать это реальной угрозой, — сказал ему доктор.

За этим последовала тишина, продолжавшаяся целых десять секунд по настенным часам, на которые смотрел Беллоу.

— Я должен обдумать это. Позвоню вам позже.

— Спасибо. — Беллоу повесил телефонную трубку и посмотрел на Кларка.

— Итак?

— Итак, они пока не знают, что делать. Не знаю и я. Послушай, Джон, перед нами много неизвестных факторов. Мы почти ничего не знаем о террористах. Здесь отсутствует религиозная мотивация, они не являются исламскими фундаменталистами. Таким образом, я не могу использовать против них религию, или бога, или этику. Если они марксисты, это значит, что они безжалостные ублюдки. До сих пор они в общем-то не выходили на связь с нами. Если я не могу говорить с ними, я бессилен.

— О'кей, каковы наши действия?

— Для начала пусть посидят в темноте.

Кларк повернулся:

— Мистер Деннис?

— Да?

— Мы можем отключить электричество в замке?

— Да, — ответил за своего босса инженер парка.

— Отключать, доктор? — спросил Джон у Беллоу. Тот кивнул в ответ. — О'кей, выкручивайте пробки.

— Хорошо. — Инженер сел у компьютерного терминала и подвигал мышкой, чтобы выбрать программу контроля за электричеством. Через несколько секунд он выделил замок из общей сети и нажал на кнопку, отключающую электричество в нем.

— Посмотрим, сколько времени им потребуется, — тихо сказал Беллоу.

Потребовалось пять секунд. Зазвонил телефон Денниса.

— Да? — сказал менеджер парка.

— Зачем вы сделали это?

— Что вы имеете в виду?

— Вы знаете, что я имею в виду. Погас свет.

Доктор Беллоу наклонился над микрофоном:

— Меня зовут доктор Беллоу. С кем я говорю?

— Я — Первый. Я контролирую парк. Кто вы такой?

— Мое имя Пол Беллоу, и меня попросили поговорить с вами.

— А, вы переговорщик. Великолепно. Немедленно включите свет.

— Перед тем как мы сделаем это, — спокойно произнес Беллоу, — мне хотелось бы знать, кто вы. Мое имя вам известно. Я не знаю ваше.

— Я уже сказал это вам. Я — Первый. Вы будете звать меня господин Первый, — равнодушно ответил голос, лишенный волнения или гнева.

— О'кей, мистер Первый, если вы настаиваете, вы можете звать меня Пол.

— Включите электричество, Пол.

— В обмен на это что сделаете вы, мистер Первый?

— В обмен на это я воздержусь от убийства ребенка — пока, — холодно добавил голос.

— Судя по голосу, вы не похожи на варвара, господин Первый, а убийство ребенка — это варварский акт, рассчитанный на то, чтобы сделать ваше положение еще более трудным, а не менее.

— Пол, я сказал вам, что я требую. Сделайте это немедленно. — И линия замолчала.

— Проклятие, — выдохнул Беллоу. — Он знает правила игры.

— Плохо?

Беллоу кивнул.

— Плохо. Он знает, что мы попытаемся сделать, с моей стороны, хочу сказать.

* * *

— Андре, — позвал Рене от своего стола. — Выбери ребенка.

Он уже сделал это, и показал на маленькую голландскую девочку Анну, сидящую в своем кресле со значком «Особое желание». Рене кивнул в знак одобрения. Итак, другая сторона выбрала доктора для переговоров с ним. Имя Пол Беллоу ничего не значило для него, но этот мужчина — испанский психиатр, наверное, опытный или, по крайней мере, обученный, как вести переговоры. Его работа будет заключаться в том, чтобы ослабить их решимость и, в конце концов, убедить их сдаться и, следовательно, приговорить себя к жизни в тюрьме. Ну что ж, посмотрим. Рене посмотрел на часы и решил подождать десять минут.

* * *

Мэллой потянул на себя ручку управления. Вертолет завис и начал снижаться для посадки рядом с заправщиком. Там стояли пять солдат, один из них размахивал сигнальными жезлами, окрашенными в оранжевый цвет. Еще через несколько секунд «Ночной ястреб» коснулся земли. Мэллой выключил турбины и наблюдал за тем, как несущий винт медленно останавливался. Сержант Нэнс открыл боковую дверцу и выпрыгнул из вертолета.

— Время отдыха для экипажа? — спросил по интеркому лейтенант Гаррисон.

— Точно, — фыркнул Мэллой и открыл свою дверцу, чтобы спуститься вниз. Он подошел к человеку, похожему на офицера, стоящему в нескольких ярдах, и ответил на его приветствие, когда подошел, чтобы пожать руку. У Мэллоя была экстренная просьба.

* * *

— Фокус будет заключаться в том, чтобы подобраться как можно ближе, — сказал Ковингтон.

— Да, — кивнул Чавез. Теперь они осторожно проехали к другой стороне замка. Отсюда они слышали грохот аттракциона «пикирующий бомбардировщик» за своими спинами. Вокруг замка было открытое пространство шириной добрых метров сорок, несомненно, запланированное архитекторами, чтобы выделить его и подчеркнуть величие. Их намерение оказалось успешным, но для Динга и Питера весьма затруднило ситуацию. Оба командира не спешили, внимательно осматривая все, начиная с маленьких искусственных ручьев до мостов через них. Они видели окна командного центра, в котором находились террористы, и линия обзора была слишком хороша, так что пришлось отказаться от замысла ворваться вверх по внутренней лестнице. Да и к тому же она была, наверное, под особым наблюдением людей с автоматами.

— Они не облегчают нашу задачу, правда? — заметил Ковингтон.

— Конечно, это не их работа, верно?

— Как продвигается рекогносцировка? — спросил Кларк по кодированной линии радиосвязи.

— Практически закончена, — ответил Чавез. — Мэллой еще не прилетел?

— Только что совершил посадку.

— Отлично, потому что без него нам не проникнуть внутрь.

— Две группы, сверху и снизу, — добавил Ковингтон. — Но нам понадобится человек, который расскажет нам об этой комнате.

* * *

Испанский офицер, армейский майор, кивнул и мгновенно согласился. Он махнул рукой, давая знак солдатам в вертолетном ангаре. Они подбежали, выслушали приказ и убежали обратно. Покончив с этим, Мэллой тоже направился в ангар. Ему был нужен туалет. Он заметил, что сержант Нэнс возвращается обратно с двумя термосами. Молодец, подумал офицер морской пехоты, сержант знает, насколько важно кофе в такое время.

* * *

— Эта камера не работает. Они прострелили ее, — сказал Деннис. — У нас есть запись, показывающая, как он сделал это.

— Хочу посмотреть, — скомандовал Нунэн.

Расположение командного центра в замке не очень отличалось от запасного командного центра, увидел Тим Нунэн на пятидесятисекундной записи, находящейся в их распоряжении. Детей загнали в угол напротив камеры. Не исключено, что они там и остались. Информации было немного, но это уже что-то.

— Что еще? Аудиосистемы в комнате, микрофоны?

— Нет, — покачал головой Деннис. — Мы пользуемся телефонами.

— Жаль. — Агент ФБР кивнул, примирившись с этим. — Мне придется придумать способ, чтобы установить там подслушивающие устройства. — И тут зазвонил телефон.

— Слушаю, это Пол, — мгновенно ответил Беллоу.

— Привет, Пол, это Первый. Свет не включен. Я сказал вам восстановить электричество. Это не сделано. Говорю вам в последний раз.

— Мы занимаемся этим, но тут все время вертится полиция.

— И в парке нет никого, кто мог бы помочь вам? Я не дурак, Пол. Говорю последний раз, включите электричество немедленно.

— Мистер Первый, мы занимаемся этим. Прошу вас, проявите немного терпения. — Лицо Беллоу вспотело. Все началось так внезапно, и, хотя он знал причину, он надеялся, что ошибается.

* * *

— Андре, — сказал Рене, по ошибке не сразу выключив телефон.

Бывший охранник парка пошел в угол.

— Привет, Анна. Думаю, что пришло время для тебя вернуться к матери.

— Да? — спросил ребенок. У девочки были голубые глаза, как у фарфоровой куклы, и светлые волосы, почти белые, хотя ее кожа выглядела бледной, деликатного цвета пергамента. Все было так печально. Андре встал позади инвалидного кресла, взялся за ручки и покатил его к выходу. — Давай выйдем наружу, — сказал он, проходя через дверь.

Лифт снаружи имел запасное питание. Даже при отключенном электричестве он мог спускаться на питании, поступающем от батарей. Андре вкатил кресло внутрь лифта, отключил красный переключатель аварийной остановки и нажал на кнопку "1". Двери медленно закрылись, и лифт начал спускаться. Через минуту они открылись снова. Дул ласковый западный ветерок, и француз выкатил Анну прямо навстречу ему.

— Что это? — спросил Нунэн, глядя на один из видеомониторов. — Джон, кто-то выходит из замка.

— Командир, это винтовка Два-Один. Я вижу парня, выкатывающего инвалидное кресло с ребенком в нем, выходящего на западной стороне замка. — Джонстон положил бинокль и наклонился к винтовке, наведя перекрестие телескопического прицела на висок мужчины. Его указательный палец легко коснулся спускового крючка. — Винтовка Два-Один на цели, на парне, на цели.

— Не стрелять, — последовал ответ Кларка. — Повторяю, не стрелять! Сообщите, как поняли.

— Понял, Шесть. Не стрелять. — Сержант Джонстон вынул палец из спусковой скобы. — Что там происходит?

— Ублюдок, — произнес Ковингтон. Они находились всего в сорока метрах. У него и у Чавеза была легкая прямая линия огня. Маленькая девочка казалась больной, помимо того, что выглядела напуганной; она наклонилась налево, стараясь посмотреть вверх и назад на мужчину, толкающего кресло. Ему было около сорока, подумали оба, с усами, но без бороды, среднего роста, веса и телосложения, с темными глазами, ничего не выражающими. В парке было так тихо, нигде не было людей, и они слышали скрип резиновых шин на камнях двора.

— А где мама? — спросила Анна по-английски, ему она научилась в школе.

— Ты увидишь ее через минуту, — пообещал Девятый. Он повернул кресло вокруг полукруглого входа в замок. Он огибал статую, плавно поднимался вверх и затем спускался во двор. Террорист остановил кресло в середине дорожки. Она была около пяти метров шириной и с ровной поверхностью.

Андре оглянулся вокруг. Здесь должны быть полицейские, но он не увидел никого, за исключением кабин на «пикирующем бомбардировщике», на который ему не нужно было смотреть, чтобы видеть. Знакомого шума было достаточно. Это действительно так печально. Девятый протянул руку за пояс, достал пистолет и...

* * *

— Пистолет, он достал пистолет! — настойчиво доложил Джонстон. — Проклятие, он собирается...

Пистолет выстрелил в спину Анны, и пуля прошла прямо через ее сердце. Струя крови появилась на груди ребенка, и ее голова склонилась вперед. Мужчина оттолкнул кресло от себя, и оно покатилось по изогнутой дорожке, наткнулось на каменную стену и покатилась дальше, прямо в плоский двор, где наконец остановилось.

Ковингтон достал свою «беретту» и начал поднимать ее вверх. Это будет непростой выстрел, но у него девять патронов, этого достаточно, но...

— Не стрелять! — прогремел голос в его наушнике. — Оружие на предохранитель! Не стрелять! — приказал им Кларк.

— Проклятие! — прохрипел Чавез рядом с Ковингтоном.

— Да, — согласился англичанин. — Именно так. — Он сунул пистолет в кобуру, наблюдая за мужчиной, который повернулся и пошел обратно в укрытие каменного замка.

— Я на цели, винтовка Два-Один на цели! — донесся до всех голос Джонстона.

— Не стрелять. Это Шесть, убрать оружие, черт бы вас побрал!

* * *

— Мерзавец! — прорычал Кларк в командном центре. Он ударил кулаком по столу. — Мерзавец! — И тут снова зазвонил телефон.

— Слушаю? — сказал Беллоу, сидящий рядом с командиром «Радуги».

— Вы получили свое предупреждение. Включите электричество, или мы убьем еще одного, — сказал Первый.

Глава 15 Белые шляпы

— Мы не могли сделать ничего, Джон. Абсолютно ничего, — сказал Беллоу, озвучивая слова, которые остальные не решались произнести.

— Что теперь? — спросил Кларк.

— Теперь, полагаю, мы снова включим электричество в замке.

Они наблюдали по телевизионным мониторам, как три человека бежали к ребенку.

На двух были треуголки полиции. Третьим был доктор Гектор Вейлер.

* * *

Чавез и Ковингтон видели происходящее с близкого расстояния. На Вейлере был белый лабораторный халат — общая форма для всех врачей мира, и его бег к ребенку внезапно закончился, когда он коснулся теплого, но неподвижного тела. Сутулый наклон его плеч красноречиво говорил о результате, даже с пятидесяти метров. Пуля прошла прямо через ее сердце. Доктор сказал что-то полицейским, и один из них покатил кресло со двора, поворачивая его, чтобы проехать мимо двух командиров «Радуги».

— Одну минуту, док, — произнес Чавез, подходя к креслу, чтобы посмотреть на девочку. В этот момент Динг вспомнил, что его собственная жена носит новую жизнь у себя в животе. Ребенок сейчас, наверно, двигается и пинается, пока Сэнди сидит в их гостиной, смотрит телевизор или читает книгу. Лицо маленькой девочки казалось мирным, словно она спала, и Чавез не смог удержаться от того, чтобы не коснуться ее мягких волос. — Что с ней, доктор?

— Она очень больна, возможно, неизлечима. В моем кабинете хранится досье на нее. Когда эти дети приезжают сюда, мне присылают краткую историю их болезни на случай, если возникнет экстренная необходимость в помощи. — Врач прикусил губу и посмотрел вверх. — Она, наверно, умирала, но еще не умерла, нельзя сказать, что у нее не было надежды. — Вейлер был сыном испанской матери и немецкого отца, который эмигрировал в Испанию после Второй мировой войны. Он старательно учился, чтобы стать врачом и хирургом, и этот акт, убийство ребенка, противоречило всем его убеждениям. Кто-то решил сделать бесполезной всю его учебу и подготовку. Вейлер никогда не испытывал ярости, он был тихим и меланхоличным человеком, но сейчас его охватила ярость. — Вы убьете их?

Чавез поднял голову. В его глазах не было слез. Возможно, они придут позднее, думал Доминго Чавез, по-прежнему держа руку на голове ребенка. У нее были короткие волосы, и он не знал, что они отросли после последнего сеанса химиотерапии. Но зато он знал, что она должна быть живой, и, наблюдая за ее смертью, он не сумел исполнить то, чему посвятил свою жизнь.

— Да, — сказал он доктору. — Мы убьем их. Питер? — Он сделал знак своему коллеге, и они вместе проводили остальных к офису доктора. Они шли медленно. Сейчас не было необходимости спешить.

* * *

— Сойдет, — подумал Мэллой, рассматривая, свежую краску на борту «Ночного ястреба». POLICIA, гласила надпись. — Ты готов, Гаррисон?

— Так точно, сэр. Сержант Нэнс, пора отправляться.

— Да, сэр. — Механик запрыгнул в дверцу, пристегнулся и наблюдал, как пилот производит предполетную подготовку. — Сзади все чисто, — сказал он по интеркому, после того как выглянул наружу, чтобы убедиться в этом. — Хвостовой винт свободен, полковник.

— Тогда пришло время лететь. — Мэллой прибавил газа и поднял «Ночного ястреба» в небо. Затем полковник включил тактическое радио. — Радуга, это Медведь, конец.

— Медведь, это Радуга Шесть, слышу тебя хорошо, конец.

— Медведь в воздухе, сэр, прибуду через семь минут.

— Понял, прошу облететь район, пока мы не дадим других указаний.

— Понял, сэр. Сообщу, когда начну облет. Конец. — Спешить было некуда. Мэллой опустил нос вертолета и направился в начинающуюся темноту. Солнце теперь почти село, и огни парка вдали начали зажигаться.

* * *

— Кто это? — спросил Чавез.

— Франциско де ла Круз, — ответил мужчина. Его нога была забинтована, и он, по-видимому, чувствовал боль.

— Да, мы видели вас на видеозаписи, — сказал Ковингтон. В углу он увидел щит и меч и повернулся к мужчине, чтобы выразить свое уважение сидящему человеку почтительным кивком. Питер поднял меч и прикинул его в руке. На близком расстоянии это было грозное оружие, не такое, конечно, как его «МР-10», но, по всей вероятности, достаточно грозное, несмотря ни на что.

— Ребенок? Они убили ребенка? — спросил де ла Круз.

Доктор Вейлер стоял у своего шкафа, где у него хранились истории болезней.

— Анна Гроот, возраст десять с половиной лет, — сказал он, читая документы которые прибыли раньше маленькой девочки. — Остеосаркома с метастазами, неизлечимо больна ...ей оставалось жить, по мнению ее врача, шесть недель. Остео, это тяжелый случай. — У стены два испанских полицейских подняли тело из кресла и бережно положили его на операционный стол, затем покрыли простыней. Один едва сдерживал слезы, он сдерживался только благодаря холодной ярости, от которой у него дрожали руки.

— Джон чувствует себя сейчас, должно быть, отвратительно, — сказал Чавез.

— Он был вынужден пойти на это, Динг. Приступать к решительным действиям было слишком рано.

— Я знаю это, Питер! Но как мы объясним это ей? — Наступило молчание. — Док, у вас есть где-нибудь кофе?

— Вон там, — показал Вейлер.

Чавез подошел к кофеварке и налил чашку кофе.

— Сверху и снизу, сокрушим их между нашими группами?

Ковингтон кивнул.

— Да, я полагаю, это лучший вариант.

Чавез допил кофе и бросил пластиковую чашку в урну.

— О'кей, пора приниматься за дело. — Они вышли из офиса Вейлера без единого слова и в наступивших сумерках вернулись в подземный командный центр.

— Винтовка Два-Один, что-нибудь происходит? — спрашивал Кларк, когда они спустились в подземное помещение.

— Ничего, Шесть, ничего, кроме теней в окнах. Пока они не поставили часового на крыше. Это немного странно.

«Они слишком уверены в своем телевизионном наблюдении», — подумал Нунэн. Перед ним лежали синьки плана замка.

— О'кей, исходим из того, что все наши друзья находятся вот здесь... но в замке еще двенадцать комнат на трех уровнях.

— Это Медведь, — донесся голос из динамика, установленного Нунэном. — Я начал облет. Что мне нужно знать? Конец.

— Медведь, это Шесть, — ответил Кларк. — Все объекты находятся в замке. На втором этаже расположен командный и контрольный центр. По нашему мнению, все объекты сейчас собрались там. Кроме того, тебе следует знать, что они убили заложника — маленькую девочку, — прибавил Кларк.

Внутри вертолета голова Мэллоя не шевельнулась при этих новостях.

— Понял, о'кей, Шесть, мы продолжим облет и наблюдение. Имейте в виду, мы имеем с собой все необходимое снаряжение, конец.

— Понял. Конец. — Кларк поднял палец с кнопки передачи.

Все молчали, но Чавез заметил, что их взгляды полны ненависти. Они были профессионалами и не проявляли чувств — никто не крутил в руках личное оружие и вообще не вел себя в соответствии с голливудскими штампами, но их лица казались окаменевшими, только глаза осматривали планы или перебегали по телевизионным мониторам. Гомеру Джонстону было, должно быть, очень трудно, подумал Чавез. Ублюдок, который убил девочку, был у него на перекрестье прицела. У Гомера были дети, и он мог перенести террориста в другое измерение легким движением пальца, так же просто, как раздавить муху... Но нет, это было бы неправильно, а им платили за то, чтобы они делали все правильно. Солдаты не были готовы даже для импровизированного штурма, а все, что пахло импровизацией, только приведет к смерти детей. Операция заключалась не в этом. Затем зазвонил телефон. Беллоу поднял трубку, одновременно нажав на кнопку громкоговорителя.

— Да? — сказал доктор.

— Мы сожалеем об инциденте с ребенком, но она все равно скоро бы умерла. Итак, когда будут освобождены наши друзья?

— Париж еще не связывался с нами, — ответил Беллоу.

— Мне жаль, но тогда скоро произойдет еще один инцидент.

— Послушайте, мистер Первый, я не могу заставить Париж принять решение. Мы ведем переговоры с правительственными чиновниками, а им требуется время, чтобы дать нам ответ. Правительства никогда не работают быстро, правда?

— Тогда я помогу им. Передайте Парижу, что, если через час самолет с нашими друзьями не прибудет сюда, чтобы мы могли подняться на борт, мы убьем заложника и затем будем убивать по заложнику каждый час, пока не будут выполнены наши требования, — сказал голос, лишенный всяких эмоций.

— Это неразумно. Послушайте меня: даже если они доставят всех указанных в вашем списке прямо сейчас, потребуется не меньше двух часов, чтобы долететь на авиалайнере сюда. Ваши желания не заставят самолет лететь быстрее, правда?

Последовала задумчивая тишина.

— Да, это верно. Очень хорошо, мы начнем убивать заложников через три часа... нет, я начну отсчет с наступающего часа. Это даст вам двенадцать дополнительных минут. Я буду щедрым. Вам это понятно?

— Да, вы говорите, что убьете еще одного ребенка в двадцать два часа, а дальше по одному каждый час после этого.

— Совершенно верно. Заставьте Париж понять это. — Линия замолкла.

— Ну? — спросил Кларк.

— Джон, я не нужен тебе для этого. Абсолютно, чертовски абсолютно ясно, что они сделают это. Они убили девочку, чтобы показать нам, кто здесь босс. Они намереваются добиться успеха, и им все равно, какой ценой. Уступка, которую он сделал, может оказаться последней, которую мы получим.

— Что это? — спросил Эстебан. Он подошел к окну, чтобы посмотреть наружу. — Это вертолет!

— Вот как? — Рене тоже подошел к окну. Окно было такое маленькое, что ему пришлось отодвинуть баска. — Да, я вижу, что у полиции есть вертолеты. И какой он большой, — он пожал плечами. — В этом нет ничего удивительного. Но... Хосе, поднимись на крышу с рацией и держи нас в курсе событий.

Один из двух басков кивнул и направился к пожарной лестнице. Можно было воспользоваться лифтом, который работал прекрасно, но ему не хотелось попасть в сложное положение, если произойдет еще одно отключение электричества.

* * *

— Командир, это Винтовка Два-Один, — через минуту связался по радио Джонстон.

— Винтовка Два-Один, это Шесть.

— Я вижу парня на крыше замка, один человек, вооружен автоматом, похожим на «узи», и у него также рация. Только один, пока никто к нему не присоединился.

— Принято, Винтовка Два-Один.

— Это не тот мужчина, который убил ребенка, — добавил сержант.

— О'кей, очень хорошо, спасибо.

— Винтовка Три тоже видит его, только что подошел к моей стороне. Он ходит кругами... да, смотрит через край крыши, смотрит вниз.

— Джон? — Это был майор Ковингтон.

— Слушаю тебя, Питер?

— Мы недостаточно показываемся им.

— Что ты хочешь сказать?

— Нужно дать им что-то, чтобы они смотрели. Полицейские, внутренний периметр. Если объекты не видят что-то, они начнут думать, что происходит что-то неладное.

— Хорошая мысль, — сказал Нунэн.

Кларку это тоже понравилось.

— Полковник?

— Понял, — ответил Нунсио. Он наклонился над столом. — Я предлагаю выдвинуть двух человек, вот здесь, еще двух — здесь... здесь... здесь.

— Да, сэр, прошу вас сделать это прямо сейчас.

— Рене, — позвал Андре от телевизионного монитора. Он показал: — Смотри.

Там виднелись два полицейских. Они двигались медленно и пытались делать это незаметно, приближаясь по Strada Espana к месту в пятидесяти метрах от замка. Рене кивнул и поднял свое радио.

— Третий!

— Слушаю, Первый.

— К замку приближается полиция. Не своди с них глаз.

— Я сделаю это, Первый, — обещал Эстебан.

— О'кей, они пользуются радио, — сказал Нунэн, глядя на свой сканер. — Уоки-токи, работают на обычной коммерческой волне, шестнадцатый канал. Проще некуда.

— Не называют имен, только числа? — спросил Чавез.

— Пока. Наш контакт называет себя Первым, а этот парень — Третий. О'кей, что это нам говорит?

— Радиоигры, — сказал доктор Беллоу. — Взяты прямо из книги для детей. Они пытаются скрыть от нас свои личности, но это тоже из книги. Две фотографии из пропусков были давно посланы во Францию для опознания, но и полиция, и разведывательное управление не сумели обнаружить их у себя.

— О'кей, французы будут помогать нам?

Беллоу отрицательно покачал головой.

— Не думаю. Когда я сказал министру о голландской девочке, он только хмыкнул и сказал, что Карлос останется в тюрьме, что бы ни случилось, — он ожидает, что мы успешно решим ситуацию, а если мы не способны на это, у французов есть своя команда, которую они готовы послать. Таким образом, у нас должен быть план и готовность его осуществить к двадцати двум часам.

— Если только вы не хотите видеть, как они убьют еще одного заложника, — сказал Беллоу. — Они отрицают мою способность руководить их поведением. Они отлично знают, как играть в эту игру.

— Профессионалы?

Беллоу пожал плечами.

— Вполне может быть. Они знают, что я попытаюсь сделать, а если им это известно раньше, тогда они понимают, как увернуться и уйти в сторону...

— И нет никакого способа смягчить их поведение? — спросил Кларк, надеясь получить четкий ответ.

— Я могу попытаться, но надежды мало. Идеологические террористы, те, у кого существует ясное представление о том, чего они хотят, — вот с ними рассуждать логически трудно. У них отсутствует этическая база, на которой можно построить игру, нет морали в обычном смысле, нет ничего, что бы я мог использовать против них. Главное, нет совести — так, как мы ее понимаем.

— Да, мы видели это. О'кей, — Джон встал, выпрямился и повернулся, чтобы посмотреть на своих командиров групп. — У вас два часа на разработку плана и один на его подготовку. Начинаем операцию в двадцать два часа.

— Нам нужно знать больше о том, что происходит внутри, — сказал Кларку Ковингтон.

— Нунэн, ты можешь сделать что-нибудь?

Агент ФБР посмотрел на синьки планов, затем перевел взгляд на телевизионные мониторы.

— Мне нужно переодеться, — сказал он, направляясь к своему чемодану со снаряжением и вытаскивая оттуда зеленый на зеленом ночной комбинезон. Лучшее, что ему удалось увидеть до сих пор, это то, что окна замка изготовлены с двумя «слепыми точками». А еще лучше, что они могут контролировать лампы, которые отводят энергию в обе точки. Затем он подошел к инженеру парка.

— Вы можете выключить эти лампы, идущие вдоль стены?

— Конечно. Когда?

— Когда парень на крыше смотрит в другую сторону. И мне понадобится кто-нибудь для помощи.

— Я могу помочь вам, — сказал старший сержант Вега, делая шаг вперед.

* * *

Дети хныкали. Это началось пару часов назад и становилось все хуже. Они хотели есть, взрослые, наверно, не просили бы пищи, поскольку были слишком испуганы, чтобы есть, но у детей все по-другому. Они также часто хотели в туалет, но, к счастью, рядом с центром находились два туалета, и люди Рене не мешали пользоваться туалетами. В них не было окон или телефонов или еще чего-нибудь, чтобы сделать возможным бегство или телефонную связь. Альтернативой могли стать испачканные штанишки, и этого террористам совсем не хотелось. Дети не говорили прямо с его людьми, но плач был реальным и становился все громче. Хорошо воспитанные дети, иначе ситуация могла стать еще хуже, сказал себе Рене с иронической улыбкой.

— Третий, это Первый.

— Слушаю, Первый.

— Что ты видишь?

— Восемь полицейских, разбились на пары, следят за нами, но больше не делают ничего.

— Хорошо. — И он положил радио.

* * *

— Запомним это, — сказал Нунэн. Он посмотрел на настенные часы. Прошло пятнадцать минут после последнего разговора по радио. Он был одет в свой ночной маскировочный костюм двух оттенков зеленого, которым пользовались в Вене. Его автоматический пистолет — «беретта» сорок пятого калибра с глушителем — покоился в специальной большой наплечной кобуре, надетой поверх кевларовой защиты. Через одно плечо перекинуты ремни ранца. — Вега, ты готов совершить небольшую прогулку?

— Можешь не сомневаться, — ответил Осо, обрадованный тем, что может наконец принести какую-то пользу. Хотя ему нравилось нести ответственность за тяжелый пулемет группы, до сих пор ему не довелось пользоваться им и, думал он, никогда не доведется. Самый большой и сильный в группе, он любил поднимать тяжести, и его грудь была размером с пивной бочонок. Вега последовал за Нунэном, и они вышли наружу.

— Приставная лестница? — спросил старший сержант.

— Я уже спросил, где она находится, — в мастерской, где хранятся краски и инструменты. Это в пятидесяти ярдах от того места, куда мы направляемся. Там все, что нам нужно.

— Отлично, — ответил Осо.

Они шли быстрым шагом, увертываясь от нескольких открытых мест, видимых для установленных телевизионных камер. На мастерской, в которую они направлялись, не было никакой вывески. Нунэн проскользнул в дверь, удерживаемую только наружным засовом, и вошел внутрь. Как ни странно, но ни одна из дверей не была заперта.

Вега снял выдвижную тридцатифутовую лестницу с кронштейнов на стене.

— Этой должно хватить, — пробормотал он.

— Да. — Они вышли из мастерской. Передвигаться теперь становилось труднее.

— Нунэн командному центру.

— Шесть слушает.

— Начинайте работать с камерами.

В командном центре Кларк подал знак инженеру парка. Они знали, что это будет опасно, но не слишком. Командный центр в замке, подобно подземному командному центру, имел только восемь телевизионных мониторов, подключенных к сорока камерам в парке. Можно было настроить компьютер так, что он будет просто включать и выключать их в автоматическом режиме или выбирать камеры для специального использования. Инженер кликнул мышкой, и одна камера отключилась. Если террористы пользовались автоматическим режимом — а это казалось вероятным — они, возможно, не заметят, что изображение с одной камеры отсутствует во время процедуры переключения. Нунэну и Веге было необходимо пробежать через визуальную зону, просматриваемую двумя камерами, и инженер был готов включать и выключать их по мере необходимости. В тот момент, когда в зоне видимости камеры 23 появилась рука, инженер выключил ее.

— О'кей, двадцать третья выключена, Нунэн.

— Мы пошли, — сказал Нунэн. Первый переход составлял двадцать метров, и они остановились позади киоска, торгующего попкорном. — О'кей, мы у киоска с жареной кукурузой.

Инженер включил двадцать третью камеру и затем выключил двадцать первую.

— Двадцать первая отключена, — сообщил Кларк. — Винтовка Два-Один, где находится парень на крыше?

— На западной стороне, только что закурил сигарету, больше не смотрит через парапет. Пока стоит неподвижно, — доложил сержант Джонстон.

— Нунэн, можете двигаться.

— Мы пошли, — ответил агент ФБР. Вместе с Вегой они быстро побежали по каменной мостовой, их сапоги с резиновыми подошвами беззвучно ступали по каменным плитам.

Вдоль стены замка протянулась земляная полоса двухметровой ширины и росло несколько самшитовых кустов. Нунэн и Вега осторожно подняли лестницу, поставив ее позади куста. Затем Вега потянул за веревку, выдвигающую верхнюю часть лестницы, остановив ее под самым подоконником. Далее он встал между лестницей и стеной здания, схватил ступеньки и прижал их к грубым каменным блокам.

— Береги свою задницу, Тим, — прошептал Осо.

— Обязательно. — Нунэн быстро поднялся на первые десять футов, затем замедлил подъем и пополз по почти вертикальной лестнице. Терпение, сказал себе Тим. У тебя масса времени, чтобы сделать это. Разумеется, это был обычный самообман.

* * *

— О'кей, — услышал Кларк. — Сейчас он поднимается по лестнице. Парень на крыше по-прежнему на противоположной стороне, жирный, глупый и счастливый.

— Медведь, это Шесть, конец, — сказал Кларк, которому пришла в голову другая идея.

— Медведь слушает, Шесть.

— Покрутись немного на западной стороне, просто чтобы привлечь внимание, конец.

— Понял, выполняю.

* * *

Мэллой прекратил свои бесконечные круги, выровнял вертолет и затем направил его к замку. «Ночной ястреб» — относительно тихий вертолет, но парень на крыше повернулся к нему и начал внимательно следить за маневрами, — полковник увидел это в своих очках ночного видения. Он прекратил приближение примерно в двух сотнях метров. Мэллой хотел только привлечь внимание, а не напугать их. Огонек сигареты часового ярко светился в очках пилота. Он поднялся к губам, опустился, затем снова вернулся к губам и остался там.

— Скажи привет, миленький, — сказал Мэллой в интерком. — Господи, будь я сейчас в «Ночном Сталкере», я мог бы распылить твой зад в следующую временную зону.

— Ты летал на «Сталкере»? Как ты чувствовал себя в нем?

— Если бы он мог стряпать, я женился бы на нем. Лучшая «вертушка», когда-либо построенная, — сказал Мэллой, зависнув в воздухе. — Шесть, это Медведь. Я привлек внимание этого ублюдка.

* * *

— Нунэн, это Шесть. Мы заморозили часового на крыше. Продолжай действовать.

Отлично, подумал Нунэн. Он снял свой кевраловый шлем и осторожно приблизил лицо к окну. Оно было сделано из разных сегментов, удерживаемых на месте свинцовыми полосками, подобно древним замкам. Стекло не было хорошего качества, но оставалось прозрачным. О'кей. Он сунул руку в свой ранец и достал оптико-волоконный кабель с таким же приспособлением в форме головы кобры на конце, которым он пользовался в Вене.

Нунэн командиру:

— Вы получаете изображение?

— Получаем, — послышался голос Давида Пеледа. Изображение, получаемое в командном центре, было искаженным, но к этому быстро привыкаешь. Виднелись четверо взрослых, но еще более важным было то, что он увидел толпу детей, сидящих на полу в углу, рядом с двумя дверями, на которых были надписи, — туалеты, понял Пелед. Видеоприбор действовал. Он действовал очень хорошо. — Изображение хорошее, Тимоти, очень хорошее.

— О'кей. — Нунэн приклеил крошечный прибор к стеклу и начал спускаться по лестнице. Его сердце билось быстрее, чем во время утренней трехмильной пробежки. На земле оба, он и Вега, прижались к стене.

* * *

Сигарета полетела вниз с крыши, и часовой устал от созерцания вертолета, увидел Джонстон.

— Наш друг двигается на восток по крыше замка. Нунэн, он идет в твою сторону.

* * *

Мэллой подумал о том, чтобы сделать несколько маневров, которые снова привлекут внимание часового, но эта игра была слишком опасной. Он развернул вертолет боком и продолжал облетать замок, на этот раз ближе к нему, не сводя глаз с его крыши. Он мало что мог сделать, разве достать свой служебный пистолет и выстрелить в часового, но на таком расстоянии будет трудно попасть даже в замок. Кроме того, убивать людей — не его работа, с сожалением подумал Мэллой. Иногда эта мысль казалась весьма привлекательной.

* * *

— Вертолет раздражает меня, — произнес голос в телефонной трубке.

— Сожалею, — ответил доктор Беллоу, думая о том, какой ответ он услышит. — Но полиция поступает так, как ей хочется.

— Новости из Парижа?

— К сожалению, еще не поступили, но мы надеемся услышать что-то в ближайшие минуты. У нас еще есть время. — В голосе Беллоу звучала спокойная уверенность, которая, он надеялся, будет принята за отчаяние.

— Время и приливы не ждут воли людей, — сказал Первый и повесил трубку.

— Что это значит? — спросил Джон.

— Это значит, что он играет по правилам. Он не возражал и против копов, которых видел на телевизионных мониторах. Он знает, что есть вещи, с которыми ему приходится примириться. — Беллоу отпил кофе. — Он очень уверен, потому что считает, что находится в безопасном месте, все козыри у него в руках, и, если ему придется убить еще несколько детей, в этом нет ничего страшного, потому что это даст ему то, что ему нужно.

— Убивать детей. — Кларк покачал головой. — Я не думаю — проклятие, мне следует знать об этом, правда?

— Это очень мощное табу, может быть, самое мощное, — согласился доктор Беллоу. — Правда, то, как они убили ту маленькую девочку... у них не было никаких колебаний, словно стреляли в бумажную мишень. Идеологические террористы, — продолжал психиатр, — подчиняют все системе, в которую верят. Это делает их рациональными, но только в пределах своей системы. Наш друг Первый выбрал свою цель, и он будет стремиться к ней.

* * *

Дистанционная телевизионная система, увидел инженер парка, является чем-то необычайным. Объектив, прикрепленный сейчас к окну замка, был меньше двух миллиметров диаметром в самом широком месте, и даже если его заметят, примут за каплю краски или за какую-то неровность в стекле окна. Качество изображения было не очень хорошим, но на нем было видно, где находятся люди, и, чем дольше вы смотрели на него, тем больше разбирались в том, что сначала казалось черно-белой фотографией хаоса. Сейчас он мог насчитать шестерых взрослых, и, учитывая седьмого на крыше замка, ненайденными оставались только трое — а вот были ли все дети в поле зрения?

С ними труднее. Все их рубашки были одинакового цвета, и красный на черно-белом изображении превращался в очень нейтральный серый. Один сидел в инвалидном кресле, но остальные сливались в нефокусированное изображение. Он видел, что это обстоятельство очень беспокоило командос.

— Он снова направляется на запад, — доложил Джон-стон. — О'кей, сейчас он на западной стороне крыши.

— Пошли, — сказал Нунэн Веге.

— А лестница? — Они опустили ее и положили набок позади кустов.

— Оставим ее. — Нунэн побежал, согнувшись, и через несколько секунд достиг ларька, продававшего попкорн. — Нунэн командиру: — Начинайте снова работать с камерами.

— Она отключена, — сказал инженер Кларку.

— Двадцать первая отключена. Пошел, Тим.

Нунэн хлопнул Бегу по плечу и пробежал еще тридцать метров.

— О'кей, отключайте двадцать третью.

— Готово, — сказал инженер.

— Вперед, — скомандовал Кларк.

Еще через пятнадцать секунд они оказались в безопасности. Нунэн оперся о стену здания и сделал глубокий вдох.

— Спасибо, Джулио.

— В любое время, дружище, — ответил Вега. — Лишь бы эта штука с камерой работала.

— Будет работать, — пообещал агент ФБР, и они направились обратно в подземный командный центр.

— Взорвать окна? Мы можем сделать это, Пэдди? — спрашивал Чавез, когда они вошли в комнату.

Конноли мечтал о сигарете. Он бросил курить несколько лет назад — это было слишком большой роскошью, когда приходилось ежедневно пробегать пять миль, — но в такое время ему казалось, что сигарета помогает концентрации мыслей.

— Шесть окон... три или четыре минуты на каждое... нет, я думаю, что нет, сэр. Могу сделать два — если у нас будет время.

— Насколько прочны эти окна? — Кларк повернулся к менеджеру: — Деннис?

— Металлические рамы, вделанные в камень, — пожал плечами менеджер парка.

— Подождите. — Инженер перевернул страницу своих планов, затем еще две, и наконец его палец скользнул по печатному разделу на правой стороне. — Вот спецификации... они удерживаются только залитым раствором. По-моему, вы смогли бы выбить их ударом ноги.

Слова «по-моему» показались Чавезу не настолько убедительными, как ему этого хотелось, но насколько прочной должна быть оконная рама, чтобы выдержать удар стокилограммового человека, качнувшегося на тросе к окну двумя ногами вперед?

— Как насчет шумовых и ослепляющих гранат, Пэдди?

— Мы можем воспользоваться ими, — ответил Конноли. — Взрыв таких гранат не обещает оконным рамам ничего хорошего.

— О'кей. — Чавез склонился над планами. — У тебя будет время взорвать два окна — вот это и вот это. — Он постучал пальцем по плану. — На четыре другие мы используем гранаты и через секунду врываемся внутрь. Эдди вот здесь, я вот здесь, Луи здесь. Джордж, как у тебя с ногой?

— Более или менее, — ответил сержант Томлинсон с болезненной честностью. Ему придется выбить ногами окно, качнуться на тросе вперед, приземлиться на бетонный пол и затем вскочить, стреляя из автомата... а ставкой являются жизни детей. Нет, он не может пойти на такой риск, разве не так? — Лучше пусть кто-нибудь другой, Динг.

— Осо, думаешь, ты сможешь сделать это? — спросил Чавез.

— О, да, — ответил Вега, стараясь не улыбаться. — Можешь быть уверенным, Динг.

— О'кей, Скотта здесь, а Майк возьмет вот эти два. Каково точное расстояние от крыши?

Эти данные были на синьках плана.

— Ровно шестнадцать метров от уровня крыши.

Прибавить еще семьдесят сантиметров на зубцы между бойницами.

— Тросы запросто справятся с этим, — решил Эдди Прайс. План штурма становился все яснее. Основная задача его и Динга будет заключаться в том, чтобы занять позицию между террористами и детьми, не прекращая стрельбы. Вега, Луазель, МакТайлер и Пирс будут в первую очередь стрелять в террористов в командном центре замка, но окончательно это будет решено, после того как они ворвутся в комнату. Группа-1 Ковингтона поднимается по лестнице из подземного помещения, перехватывая тех, кому удастся выбежать из центра, и окажет помощь Группе-2, если у них что-то пойдет не так, как предполагалось.

Главный сержант Прайс и Чавез еще раз сверились с планами, измеряя расстояния, которые придется пробежать, и прикидывая время на это. План выглядел возможным, даже вероятным. Они надеялись, что им удастся осуществить его. Динг посмотрел на окружающих.

— Есть замечания?

Нунэн повернулся и посмотрел на изображение, передаваемое по оптико-волоконному кабелю, который он установил на окне центра. — Похоже, что они собрались главным образом у контрольных панелей. Двое следят за детьми, они не беспокоятся о них — это разумно, они всего лишь дети, а не взрослые, способные на сопротивление... но... требуется только один ублюдок, чтобы повернуться и открыть по ним огонь.

— Да. — Динг кивнул. Было невозможно отрицать этот факт или избегать его. — Ничего не поделаешь, нам придется стрелять как можно быстрее. Есть ли возможность как-то отвлечь их внимание?

Беллоу уже думал об этом.

— Если я скажу им, что самолет в дороге... это рискованно. Они могут подумать, что мы обманываем их, и тогда выместят злобу на заложниках. С другой стороны, если они решат, что пришло время отправляться в аэропорт, возможно, Первый пошлет пару сообщников вниз к подземному переходу, — мне кажется, что для них это наиболее вероятный способ покинуть район. Затем, если мы снова поиграем с их камерами наблюдения и сумеем послать кого-то поближе к замку...

— Точно, прихлопнем их прямо на месте, — сказал Кларк. — Питер?

— Дайте нам подойти на двадцать метров, и тогда им конец. Кроме того, мы можем выключить лампы непосредственно перед штурмом. Это собьет их с толку, — добавил Ковингтон.

— На лестницах расположены аварийные лампы, — сказал Майк Деннис. — Они включаются, как только прекращается подача электричества. — Проклятие, в командном центре тоже есть две лампы.

— Где? — спросил Чавез.

— Слева — я имею в виду северо-восточный угол и юго-западный. Обычные лампы, похожие на автомобильные фары, работают от батарей.

— О'кей, не надеваем очки ночного видения, когда врываемся в центр, но все равно отключаем лампы, перед тем как начинаем штурм, чтобы сбить их с толку. Что еще? Питер?

Майор Ковингтон кивнул.

— Должно сработать.

Кларк наблюдал и слушал, он был вынужден позволить своим основным подчиненным составить план и обсудить его, оставив себе право только вмешаться, если они допустят ошибку, но они ее не допустили. Больше всего ему хотелось взять «МР-10» и пойти вместе со стрелками, но он не мог сделать этого, и мысленно он проклял это обстоятельство. Командовать, оказывается, не так приятно, как вести за собой.

— Нампонадобится медицинская помощь, если террористам вдруг повезет, — сказал Кларк полковнику Нунсио.

— Уже сейчас недалеко от парка находятся военные врачи.

— Доктор Вейлер является превосходным врачом, — сказал Майк Деннис. — У него подготовка по лечению травм. Мы настояли на этом, если случится что-нибудь в парке.

— О'кей, мы предупредим его о готовности, когда наступит время. Доктор Беллоу, сообщите мистеру Первому, что французы сдались и их друзья будут здесь... как ваше мнение?

— Примерно десять на двадцать. Если они согласятся, это будет уступкой, но такой, которая успокоит их... или должна успокоить.

— Звоните, доктор, — приказал Кларк.

* * *

— Да? — сказал Рене.

— Санчеса освобождают из тюрьмы Ле Санте примерно через двадцать минут. Шестерых других тоже, но возникла проблема с оставшимися тремя. Я не знаю точно, в чем там дело. Их привезут в международный аэропорт де Голля и доставят сюда рейсом «Эр Франс» 340 на аэробусе. Мы думаем, что они будут здесь в двадцать два сорок. Это приемлемо? Как мы перевезем вас и заложников к этому рейсу для вылета из страны? — спросил доктор Беллоу.

— Думаю, на автобусе. Вы подгоните автобус прямо к замку. Мы возьмем с собой десять детей и оставим вам остальных как свидетельство нашей доброй воли. Передайте полиции, что мы знаем, как перевозить детей без риска сделать что-нибудь глупое, а любое предательство будет иметь тяжелые последствия.

— Мы не хотим, чтобы дети пострадали, — заверил его Беллоу.

— Если вы сделаете все, что я вам сказал, все будет хорошо, но вы должны понять, — продолжал Рене твердым голосом, — что в случае какой-нибудь глупости с вашей стороны мы зальем двор замка кровью. Это понятно?

— Да, Первый, я понимаю, — ответил Беллоу.

Рене положил трубку телефона и встал.

— Друзья, Ильич возвращается к нам. Французы приняли наши требования.

* * *

— Он выглядит, как счастливый турист, — сказал Нунэн, не отрывая глаз от черно-белого изображения. Тот, который наверняка и есть мистер Первый, встает сейчас и идет к одному из объектов. Они, по-видимому, пожимают руки на мутной картинке.

— Они сейчас не собираются ложиться, чтобы немного поспать, — предостерег доктор Беллоу. — Наоборот, они будут еще более настороже.

— Да, я знаю, — заверил его Чавез. Но, если мы правильно выполним свою работу, любая их бдительность не будет иметь значения.

* * *

Мэллой полетел обратно на аэродром для заправки, на что потребовалось полчаса.

Пока он находился там, ему сообщили, что произойдет в течение ближайшего часа.

В хвостовом отделении «Ночного ястреба» сержант Нэнс разложил тросы, каждый ровно пятьдесят футов длиной, и закрепил их в ушках болтов в полу вертолета. Как и у пилотов, в кобуре у Нэнса, на левом боку, был пистолет. Он никогда не собирался пользоваться им, да и был посредственным стрелком, но этот символ делал его полноправным членом экипажа. Заправка прошла под его наблюдением, затем он закрыл бак и доложил полковнику Мэллою, что птичка готова к полету.

Мэллой потянул на себя рычаг управления, поднял «Ночной ястреб» в воздух, затем подал рычаг вперед и повел машину к Worldpark. С этого момента его рутинный полет претерпит изменения. Подлетев к парку, он не стал летать кругами. Вместо этого он пролетал над замком каждые несколько минут, затем удалился и начал летать над парком с включенными мигающими ходовыми огнями без всякой цели, словно устал от облетов, которыми занимался раньше.

— О'кей, парни, за работу, — сказал Чавез своей группе. Те стрелки, которые непосредственно участвовали в операции по спасению, спустились в подземный коридор и вышли из него в том месте, где стоял испанский военный грузовик. Там они забрались в кузов, и он проехал к огромной площадке для парковки автомобилей.

Дитер Вебер выбрал для себя снайперскую позицию напротив позиции сержанта Джонстона на плоской крыше здания театра, где дети смотрели мультфильмы, всего в ста двадцати метрах от восточной стены замка. Забравшись туда, он разостлал свой коврик из губчатой резины, установил винтовку на сошки и направил телескопический прицел с десятикратным увеличением на окна замка.

— Винтовка Два-Два на позиции, — доложил он Кларку.

— Очень хорошо, докладывать в случае необходимости. Как ты считаешь, Ал? — спросил он у Стэнли.

Начальник штаба «Радуги» выглядел мрачным.

— Там чертовски много оружия и большая толпа детей.

— Да, я знаю. Что еще мы можем попробовать?

Стэнли покачал головой:

— Это хороший план. Если мы попробуем действовать снаружи, мы дадим им слишком большое пространство для маневра, и они чувствуют себя внутри замка в безопасности. Нет, Питер и Динг подготовили хороший план, но не существует такой вещи, как идеальный план.

— Да, — сказал Джон. — Я хочу сейчас быть с ними. Быть командиром становится слишком трудно.

— Точно, — проворчал Алистер Стэнли.

* * *

Освещение на парковке выключилось все сразу. Грузовик, тоже с выключенными огнями, остановился у фонарного столба. Чавез и его люди выпрыгнули из кузова.

Через десять секунд совершил посадку «Ночной ястреб» с включенными турбинами и стремительно вращающимся несущим винтом. Боковые двери раздвинулись, стрелки вскарабкались внутрь и сели на пол. Сержант Нэнс задвинул сначала одну дверь, затем другую.

— Все на борту, полковник.

Без единого слова Мэллой потянул за рычаг управления и начал подниматься в небо, обращая особое внимание на фонарные столбы, которые могли в одно мгновение покончить с операцией. Понадобилось всего четыре секунды, чтобы миновать их, и он наклонил вертолет, направив его обратно в парк.

— Ходовые огни выключены, — сказал Мэллой лейтенанту Гаррисону.

— Огни выключены, — подтвердил второй пилот.

— Все готовы? — спросил Динг у своих людей в хвостовом отсеке.

— Еще как, — ответил Майк Пирс. Гребаные убийцы, не прибавил он. Но каждый человек на борту птички думал об этом. Автоматы висели поперек груди, и на руках были натянуты перчатки для скольжения по тросу. Трое стрелков старались подтянуть их еще туже — это выражало их напряжение, которое подчеркивалось мрачными лицами.

— Где наш самолет? — спросил Первый.

— Примерно в часе и десяти минутах, — ответил доктор Беллоу. — Когда подогнать автобус?

— Ровно за сорок минут до посадки самолета. К тому моменту, когда мы поднимемся на борт, он будет заправлен.

— Куда вы летите? — спросил затем Беллоу.

— Мы скажем пилоту, когда поднимемся на борт.

— О'кей, автобус выехал. Он будет в парке через пятнадцать минут. Куда ему подъехать?

— Прямо к замку, мимо «пикирующего бомбардировщика».

— О'кей, я скажу им сделать это.

— Merci. — Связь снова прервалась.

— Толково придумано, — заметил Нунэн. — Они будут держать две камеры наблюдения на автобусе, чтобы мы не воспользовались им для прикрытия группы спасения. Наверно, прибегнут к технике альпинистов при посадке заложников в автобус. — Несчастные ублюдки, подумал он, но промолчал.

— Медведь, это Шесть, — вызвал Кларк.

— Медведь слушает, Шесть, конец.

— Начинаем через пять минут.

— Понял, вечеринка через пять.

* * *

Мэллой повернулся в кресле. Чавез услышал разговор и поднял руку с раздвинутыми пальцами.

— Радуга, это Шесть. Приготовиться, повторяю, приготовиться. Начинаем операцию через пять минут.

Под землей Ковингтон вел троих своих людей на восток, к лестнице замка. Тем временем инженер отключил камеры наблюдения. Подрывник группы прикрепил небольшой заряд к нижней части пожарной двери и кивнул боссу.

— Группа-1 готова.

— Винтовка Два-Один готова и на цели, — сказал Джон-стон.

— Винтовка Два-Два готова, но цели пока нет, — сообщил Вебер Кларку.

— Третий, это Первый, — донеслось из сканера в командном центре.

— Слушаю, Первый, — ответил часовой на крыше замка.

— Что-нибудь происходит?

— Нет, Первый, полиция остается на прежнем месте. Вертолет где-то летает, но ничего не делает.

— Автобус подъедет через пятнадцать минут. Смотри повнимательнее.

— Буду смотреть, — обещал Третий.

— О'кей, — произнес Нунэн в командном центре. — Это отметка времени. Мистер Первый вызывает мистера Третьего примерно каждые пятнадцать минут. Никогда не больше восемнадцати и не меньше двенадцати. Итак...

— Да, — кивнул Кларк. — Приступаем?

— Почему бы нет, — сказал Стэнли.

— Радуга, это Шесть. Вперед и действуйте. Повторяю, действуйте сейчас!

* * *

На борту «Ночного ястреба» сержант Нэнс двигался налево и направо, отодвигая боковые двери. Он показал стрелкам большой палец, и они вернули знак, показывая, что понимают. Каждый стрелок прицепил конец троса к кольцу на своем поясе. Затем все повернулись лицами внутрь, опираясь на носки башмаков, так что тела висели снаружи вертолета.

— Сержант Нэнс, я дам знак, когда мы будем на месте.

— Понял, сэр, — ответил механик, присев на корточки в пустой теперь середине пассажирского отсека, с руками, распростертыми к людям на обеих сторонах.

* * *

— Андре, спустись вниз и посмотри на дворе, — приказал Рене. Андре сразу пошел вниз, держа свой «узи» в обеих руках.

— Кто-то только что вышел из комнаты, — сказал Нунэн.

— Радуга, это Шесть, один объект вышел из командного центра.

* * *

Восемь, подумал Чавез. Нужно убить восемь объектов. Остальные двое будут добычей снайперов.

* * *

Последние двести метров самые трудные, подумал Мэллой. Он ощущал покалывание в руках, сжимающих рычаг управления, и сколько бы раз он ни проделывал это, сейчас не учение. О'кей... Он опустил нос вертолета, направляясь к замку, и теперь, без ходовых огней, машина будет всего лишь тенью, немного темнее ночи — еще лучше то, что четырехлопастный несущий винт издавал ненаправленный шум. Кто-то может услышать его, но определить источник шума нереально — и ему требовалось всего несколько секунд.

* * *

— Винтовка Два-Один, приготовиться.

— Винтовка Два-Один на цели, Шесть, — доложил Джонстон. Его дыхание успокоилось, и локти слегка сдвинулись, так что теперь только кость, а не мышцы, находились в контакте с ковриком, на котором он лежал. Даже прохождение крови по артериям могло помешать прицеливанию. Перекрестие телескопического прицела застыло чуть впереди уха часового. — На цели, — повторил он.

— Огонь, — донеслось из крошечного наушника. Скажи спокойной ночи, Грейси, пронеслось у него в мозгу.

Указательный палец легонько потянул за спусковой крючок, который внезапно двинулся назад, и струя белого пламени выплеснулась из дула винтовки. Вспышка на мгновение закрыла изображение, затем исчезла в тот момент, когда он увидел попадание пули. Легкое облачко сероватого пара вылетело из дальней стороны головы, и тело опустилось прямо вниз, словно это была марионетка с перерезанными нитями. Никто внутри здания не услышит выстрела сквозь окна с толстыми стеклами и каменные стены, с расстояния больше трехсот метров.

— Винтовка Два-Один. Цель поражена. Цель поражена. Центр головы, — доложил Джонстон.

— Это смерть, — выдохнул лейтенант в интерком. Из вертолета уничтожение головы часового выглядело очень впечатляюще. Это была первая смерть, которую он видел, и она показалась ему как что-то из фильма, не из реальной жизни. Цель не была для него живым существом и не будет теперь никогда.

— Да, — согласился Мэллой, потянув на себя ручку управления. — Сержант Нэнс — время!

В хвостовом отделении руки сержанта двинулись к бортам. Вертолет замедлил полет, Мэллой идеально выполнял свой маневр кресла-качалки.

Чавез оттолкнулся ногами от борта вертолета и соскользнул по тросу. Прошло меньше двух секунд не совсем свободного падения, прежде чем он сжал руки, чтобы замедлить спуск, и его черные сапоги с резиновыми подошвами легко коснулись плоской крыши замка. Он немедленно отпустил трос и увидел, что остальные стрелки сделали то же самое. Эдди Прайс подбежал к телу часового, пнул сапогом его голову и повернулся, показывая командиру поднятый большой палец.

— Шесть, это старший Группы-2. Мы на крыше. Часовой мертв, — произнес он в микрофон. — Приступаем. — Сказав это, Чавез посмотрел на своих людей и указал на периферию крыши. «Ночной ястреб» исчез в темноте, словно совсем не останавливался над крышей.

Крыша замка была окружена низкой стеной с амбразурами, обычной для таких строений. За каждым бойцом был закреплен один такой выступ, и они сосчитали их на пальцах, так что каждый прошел к своему выступу. Этой ночью каждый стрелок надел петли альпинистских веревок на выступ, затем ступил в амбразуру. Когда все были готовы, они подняли руки. Чавез сделал то же самое, потом опустил руку, оттолкнулся от крыши и соскользнул вниз по веревке, остановившись в метре, справа от окна, встав ногами на стене. Пэдди Конноли опустился с другой стороны окна и начал прикреплять центритовый детонирующий шнур вокруг краев, и на одном крае вставил радиодетонатор. Затем Пэдди перешел на левую сторону, раскачиваясь на веревке, словно это была лиана в джунглях, и сделал то же самое на другом окне. Остальные солдаты достали шумовые и ослепляющие гранаты и подняли их в руках.

— Старший Два-Шесть. Свет!

В командном центре инженер снова отключил питание от замка.

Солдаты Группы-2, находящиеся снаружи окон, увидели, как окна потемнели, затем, через одну-две секунды загорелись аварийные лампы, закрепленные на стене. Они походили на автомобильные фары, их света было недостаточно, чтобы осветить комнату. Телевизионные мониторы тоже потемнели.

— Merde, — выругался Рене, сел и протянул руку к телефону. Если они хотят продолжать свои игры, то он... Рене показалось, что видит какое-то движение за окном, и он повернулся, чтобы рассмотреть повнимательнее.

— Группа-2, это старший. Пять секунд... четыре... три — На счет «три» солдаты, которые держали ослепляющие гранаты, выдернули чеки, положили гранаты к окнам и отвернулись. — Два... один... огонь!

Сержант Конноли нажал на кнопку, и два окна оторвались от стены силой взрыва.

Через долю секунды еще три окна влетели внутрь под напором стены шума и ослепляющего огня. Они пролетели через комнату ливнем стеклянных и свинцовых осколков, тремя метрами миновав детей в углу.

Рядом с Чавезом главный сержант Прайс бросил внутрь еще одну гранату, которая взорвалась, ударившись об пол. Затем Чавез оттолкнулся от стены и влетел в комнату через окно, его «МР-10», нацеленный в комнату обеими руками. Он неудачно ударился об пол, упал на спину не в состоянии удержать равновесие и почувствовал, как сапоги Прайса приземлились ему на левую руку. Чавез перекатился, вскочил на ноги и бросился к детям. Они кричали от испуга, закрыв глаза и уши от грохота и вспышки гранат. Но сейчас не было времени беспокоиться об этом.

Прайс приземлился лучше, сделал шаг направо, но повернулся, чтобы осмотреть комнату. Вот он, бородатый, с «узи» в руках. Прайс до предела выдвинул вперед свой «МР-10» и выпустил короткую очередь из трех выстрелов прямо ему в лицо с трех метров. Бесшумные звуки выстрелов скрыли силу ударов пуль.

Осо Вега выбил окно одними ногами и, к удивлению обоих, приземлился прямо на субъекта, но Вега был готов к неожиданностям, а террорист — нет. Левая рука Осо ударила его в лицо, будто сама по себе с такой силой, что превратила его в кровавую кашу, а очередь из трех десятимиллиметровых выстрелов докончила дело.

Рене сидел за столом, держа в руке телефонную трубку. Он протянул руку к лежащему рядом пистолету, но Пирс выстрелил ему в висок с шести футов.

В дальнем углу Чавез и Прайс остановились, их тела закрывали теперь детей от террористов. Динг опустился на колено, подняв свой автомат, и осматривал комнату в поисках целей. Полутьма комнаты теперь ожила из-за движущихся теней. Луазель оказался за спиной объекта, причем настолько близко, что мог коснуться его головы дулом автомата, что он и сделал. Из-за близости выстрел был простым, но кровь и мозг разлетелись по всей комнате.

Террорист в углу поднял свой «узи» и нажал на спусковой крючок, выпустив длинную очередь в сторону детей, но Чавез и Прайс уже стреляли в него, затем к ним присоединился МакТайлер, и террорист рухнул на пол изуродованной массой.

Другой террорист открыл дверь и пробежал через нее, преследуемый пулями стрелка, который промахнулся и попал в металлическую дверь, осыпав убегающего террориста тучей осколков. Он побежал вниз, спасаясь от выстрелов, повернул за один угол, затем за другой и попытался остановиться, когда увидел перед собой черную фигуру.

Это был Питер Ковингтон, ведущий вверх свою группу. Он услышал шум его шагов, остановился и прицелился. Когда удивленное лицо появилось в его прицеле, он выстрелил, затем продолжил подъем.

В комнате оставались еще три террориста. Два спрятались за письменными столами, причем один поднял свой «узи» над головой и открыл беспорядочную стрельбу. Майк Пирс перепрыгнул через стол, вывернулся в воздухе и выстрелил три раза, в бок и в спину. Затем Пирс приземлился и выпустил короткую очередь в затылок. Другого, прячущегося под столом, застрелил в спину Пэдди Конноли. Последний, оставшийся в живых, встал и начал стрелять из своего автомата. Его прикончили очереди не меньше чем четырех стрелков.

Тут открылась дверь, и вошел Ковингтон. Вега ходил по комнате, отбрасывая ногой оружие от тел убитых террористов, и через пять секунд закричал:

— Все чисто!

— Чисто! — согласился с ним Пирс.

Андре находился снаружи замка, на открытом месте и совсем один. Он повернулся, чтобы посмотреть на замок.

— Дитер! — позвал снайпера по радио Гомер Джонстон.

— Слушаю.

— Ты можешь выбить оружие из его рук?

Ответом был поразительно точный выстрел — пуля попала в автомат Андре чуть выше спусковой скобы. От мощного удара пули, выпущенной из «винчестера магнум» калибра 0,300, автомат «узи» едва не переломился пополам. Со своей позиции в четырехстах метрах Джонстон тщательно прицелился и сделал свой второй выстрел за время операции. Он навсегда будет рассматриваться как его худший выстрел. Через половину секунды семимиллиметровая пуля попала в объекта на шесть дюймов ниже грудины.

Андре показалось, что ему нанесли убийственно мощный удар. Пуля с глубокой впадиной в головной части, распалась на осколки, разорвала селезенку и печень, и, продолжая двигаться дальше, вышла из тела чуть выше левой почки. Затем, после первоначального шока попадания пули, пришла волна боли. И через мгновение его ужасный крик огласил все сто акров Worldpark.

* * *

— Проверь это, — сказал Чавез в командном центре.

Его защитное снаряжение из кевлара имело два пулевых отверстия на груди. Они не были опасными, но весьма болезненными.

— Время пить пиво «Миллер», — с широкой улыбкой пошутил Вега.

— Командир, — докладывает Чавез. — Операция закончена. Дети — ах да, один ребенок пострадал, у него царапина на руке, — остальные в порядке. Все объекты в нокауте. Мистер К., можете снова включать свет.

На глазах у Чавеза Осо Вега наклонился и поднял на руки маленькую девочку.

— Привет, сеньорита! Пойдем искать твою mamacita[261], а?

— Радуга! — воскликнул Майк Пирс, полный восторга. — Пусть все знают, что в городе появился новый шериф!

— Ты чертовски прав, Майк! — Эдди Прайс сунул руку в карман, достал оттуда свою трубку и кисет хорошего кавендишского табака.

Предстояло сделать еще кое-что. Вега, Пирс и Луазель собрали оружие, поставили на предохранитель и сложили на письменном столе. МакТайлер и Конноли проверили туалеты и другие соседние комнаты в поисках скрывшихся террористов, но не нашли никого. Скотти показал на дверь.

— О'кей, давайте выводить детей, — сказал своим людям Чавез. — Питер, веди нас из замка!

Ковингтон поручил своей группе открыть пожарную дверь и стоять на лестнице — по человеку на каждой площадке. Первым пошел Вега, неся в левой руке пятилетнюю девочку, а в правой продолжая держать свой «МР-10». Через минуту они вышли во двор.

Чавез остался сзади, вместе с Эдди Прайсом глядя на стену. В том месте, где сидели дети, на стене виднелось семь пулевых отверстий, но все были высоко в сухой штукатурке.

— Повезло, — сказал Чавез.

— До некоторой степени, — согласился главный сержант Прайс. — Это стрелял тот, которого мы с тобой застрелили. Он просто стрелял и не целился — думаю, может быть, в нас, а не в детей.

— Хорошая работа, Эдди.

— Это верно, — согласился Прайс. После этого оба вышли из замка, оставив уборку тел полиции.

* * *

— Командир, это Медведь, что происходит? Конец.

— Операция закончена, среди наших потерь нет. Ты справился превосходно, Медведь, — сказал ему Кларк.

— Понял и спасибо, сэр. Медведь на отдыхе. Конец. Мне нужно помочиться, — сказал офицер морской пехоты своему второму пилоту, ведя «Ночного ястреба» на восток в ангар.

Гомер Джонстон почти бежал по ступенькам «пикирующего бомбардировщика», держа свою винтовку. Три раза он едва не упал. Затем он пробежал несколько сотен метров к замку. Там был врач в халате. Он смотрел на человека, в которого стрелял Джонстон.

— Как он? — спросил сержант, когда подошел поближе. Ситуация выглядела достаточно ясной. Андре сжимал обеими руками живот, и руки были покрыты кровью, которая казалась черной при тусклом освещении.

— Он не выживет, — сказал доктор Вейлер. Может быть, если бы они были в операционной палате госпиталя прямо сейчас, у него был бы крохотный шанс, но он истекал кровью из растерзанной селезенки, и его печень была, наверное, разорвана тоже... И таким образом, в отсутствие печени для пересадки у него не было ни малейшей надежды. Единственное, что мог сделать для него Вейлер, это укол морфия, который бы ослабил боль. Он опустил руку в медицинскую сумку за шприцем.

— Это тот, который застрелил маленькую девочку, — сказал доктору Джонстон. — Думаю, что мой прицел немного сбился, — продолжал он, глядя в открытые глаза террориста и на его лицо, искаженное гримасой нечеловеческой боли. Послышался мучительный стон. Если бы это был олень или лось, Джонстон положил бы конец его страданиям пистолетным выстрелом в голову или шею, но так не полагается делать с человеческими целями. Умирай медленно, ублюдок, подумал он. Сержант был разочарован тем, что доктор сделал ему инъекцию против боли, но врач давал клятву выполнять свой долг, подобно тому, как он выполнял свой.

— Очень низко попал, — сказал Чавез, подходя к последнему, еще живому террористу.

— Наверное, я слишком резко дернул за спусковой крючок, — произнес снайпер.

Чавез посмотрел прямо в его глаза.

— Да, наверное. Собирай свое снаряжение.

— Через минуту. — Глаза террориста сделались мягкими, когда морфий начал действовать, однако руки по-прежнему стискивали живот, и под спиной растекалась лужа крови. Наконец, его глаза посмотрели на Джонстона в последний раз.

— Доброй ночи, Грейси, — тихо сказал стрелок. Через десять секунд он смог повернуться и направиться обратно к «пикирующему бомбардировщику», чтобы собрать оставшееся снаряжение.

В медицинском пункте лежала куча испачканных трусиков и сидело немало детей, все еще с широкими глазами от пережитого шока. Они прошли через кошмар, который будут переживать еще много лет. Солдаты «Радуги» старались успокоить их. Забинтованной была только одна рана, скорее царапина, у маленького мальчика.

Центурион де ла Круз все еще оставался здесь, отказавшись от эвакуации. Солдаты в черном сняли с себя защитное снаряжение, поставили его у стены, и он увидел на их форменных куртках крылья парашютистов, американские, британские и германские, французские, а на их лицах удовлетворенное выражение солдат, которые хорошо выполнили свою работу.

— Кто вы? — спросил он по-испански.

— Извините, но я не могу сказать, — ответил Чавез. — Зато я видел на видеозаписи, что вы сделали. Вы поступили смело, сержант.

— Вы тоже, как...

— Меня зовут Чавез. Доминго Чавез.

— Американец?

— Si.

— Дети, кто-нибудь из них пострадал?

— Только вот этот мальчик.

— А преступники?

— Они больше не будут нарушать законы, amigo. Никаких законов, — тихо сказал ему командир Группы-2.

— Виепо. — Де ла Круз протянул ему руку. — Было трудно?

— Это всегда трудно, но мы готовимся к трудностям, и мои люди.

— У них такой взгляд, — согласился де ла Круз.

— У вас тоже. — Чавез повернулся. — Эй, парни, вот тот самый, кто выступил против них с мечом.

— Вот как? — подошел Майк Пирс. — Я прикончил его за вас. Смелый поступок, парень.

Пирс пожал ему руку. Следом подошли остальные солдаты и сделали то же самое.

— Я был должен. Я был должен. — Де ла Круз встал и, хромая, вышел за дверь. Через пять минут он вернулся обратно за Джоном Кларком, держа в руках римское знамя.

— Что это такое, черт побери? — спросил Чавез.

— Орел легиона, VI Legio Victrix, — сказал ему центурион, держа его в одной руке. — Победоносный легион. Сеньор Деннис, con permiso?[262]

— Да, Франциско, — ответил менеджер парка с серьезным кивком.

— С уважением от моего легиона, сеньор Чавез. Храните его в почетном месте.

Динг взял его. Проклятая штука весила не меньше двадцати фунтов, покрытая золотом.

— Это будет отличный трофей для клуба в Герефорде. Я обещаю тебе это, друг, — сказал он бывшему сержанту, посмотрев на Джона Кларка.

Стресс теперь покидал их, на смену приходила радость и приподнятое настроение, которое скоро уступит место усталости. Солдаты смотрели на детей, которых они спасли, все еще тихих и напуганных ночью, но скоро их ждала встреча с родителями.

Они услышали шум автобуса снаружи. Стив Линкольн открыл дверь и наблюдал, как взрослые выпрыгивали из нее. Он махнул рукой, указывая на медицинский пункт, и крики радости наполнили комнату.

— Пора уезжать, — сказал Джон. Он тоже подошел и пожал руку де ла Крузу, пока солдаты выходили наружу.

Выйдя на воздух, Эдди Прайс выполнил свою традицию. Его трубка была теперь набита, он достал кухонную спичку из кармана, провел ею по каменной стене медицинского пункта и зажег изогнутую трубку, сделанную из корня верескового дерева. Затем он сделал длинную победную затяжку, наблюдая за тем, как родители проталкиваются внутрь и другие проталкиваются наружу, обнимая своих детей, многие в слезах.

Полковник Гамелен стоял около автобуса, но сейчас он подошел к солдатам.

— Вы из Легиона? — спросил он.

Луи Луазель взял на себя ответ на этот вопрос.

— До некоторой степени, месье, — сказал он по-французски. Подняв голову, он увидел камеру наблюдения, направленную прямо на дверь, вероятно для того, чтобы запечатлеть такое событие, — родители, выходящие со своими детьми, многие останавливаются, чтобы пожать руки солдатам «Радуги». Затем Кларк увел их обратно в замок, где они спустились под землю. По пути полицейские Guardia Civil салютовали им, и солдаты специальных операций отвечали им тем же.

Глава 16 Открытие

Успешное завершение операции в Worldpark превратилось в проблему для некоторых, и одним из них оказался полковник Нунсио, старший офицер Guardia Civil на месте событий. Поскольку местные средства массовой информации считали его руководителем операции, он был немедленно атакован репортерами с просьбами рассказать о подробностях происшедших событий и передать видеозаписи телевизионным операторам. Он настолько успешно изолировал парк от репортеров, что даже его начальники в Мадриде почти ничего не знали о происшедшем, и это тоже повлияло на его решение. Полковник решил передать средствам массовой информации собственную видеозапись Worldpark, считая ее самой безобидной, потому что она показывала очень мало. Самой драматической частью видеозаписи была высадка штурмовой группы с вертолета на крышу замка и затем спуск стрелков с крыши к окнам командного центра. Это, по мнению полковника Нунсио, походило на рекламный трюк и продолжалось всего четыре минуты — время, необходимое для Пэдди Конноли, чтобы заложить центритовые детонирующие шнуры на оконные рамы и потом отодвинуться в сторону, чтобы взорвать их. Штурм и стрельба внутри комнаты не были записаны, потому что террористы сами уничтожили камеру наблюдения в командном центре. Смерть часового на крыше была записана, но ее решили не показывать из-за ужасного зрелища его раны на голове. То же самое относится к смерти последнего террориста, которого звали Андре, убившего маленькую голландскую девочку, — эта сцена также была записана, но скрыта от просмотра по той же причине. Остальное передали средствам массовой информации. Расстояние от камер до действительных событий не позволяло узнать солдат или даже показать лица штурмовой группы, были показаны только их торжествующие шаги снаружи, причем многие несли спасенных детей. Такое зрелище, решил полковник, не может нанести вреда или оскорбить кого бы то ни было, меньше всего команду специальных операций из Англии, командир которой надел треуголку, взятую у одного из испанских полицейских, и держал в своих руках орла легиона, переданного солдатам в качестве сувенира, знаменующего их успешную операцию.

Таким образом, черно-белая видеозапись попала в руки CNN, Sky News и других заинтересованных агентств новостей для передачи по всему миру. Она подкрепляла комментарии различных репортеров, собравшихся у главного входа в тематический парк, позволив им распространяться на эту тему и приводить подробные и ошибочные детали об опыте команды специальных операций Guardia Civil, посланной из Мадрида, чтобы положить конец этому ужасному эпизоду в одном из величайших тематических парков мира.

Было восемь часов вечера, когда Дмитрий Аркадьевич Попов увидел эту передачу в своей нью-йоркской квартире. Он курил сигару и отпивал неразбавленную водку из стакана, пока его видемагнитофон записывал передачу для дальнейшего тщательного просмотра. Фаза штурма, заметил он, была проведена опытными специалистами, что и следовало ожидать. Вспышки света от взрывов зарядов и гранат выглядели драматичными и совершенно бесполезными для него, а парад спасителей был таким же предсказуемым, как восход солнца, их бодрый шаг, перекинутые через плечо автоматы и спасенные дети в их руках. Ну что ж, такие люди будут, вполне естественно, испытывать радость из-за успешного завершения подобной операции, а дальнейшие кадры показывали, как они подошли к зданию, в котором должен находиться врач, наложивший повязку на незначительную рану одного ребенка, полученную им во время операции, как говорили репортеры. Затем, позднее, солдаты вышли наружу, и один из них провел рукой по каменной стене, зажигая спичку, которую он... поднес к трубке... поднес к трубке, чтобы разжечь ее, увидел Попов. Его удивила собственная реакция.

Он моргнул несколько раз и наклонился вперед в кресле. Камера не дала электронного увеличения этого эпизода, но солдат — или полицейский? — совершенно отчетливо курил изогнутую трубку, выпуская клубы дыма каждые несколько секунд, когда говорил со своими товарищами... не делал ничего драматичного, просто спокойно произносил обычные в таких случаях слова. Так делают люди после успешной операции, несомненно обсуждая действия друг друга, что происходило в соответствии с планом и что — нет. Это могло происходить где-нибудь в клубе или в баре, потому что профессионалы всегда говорят одинаково при таких обстоятельствах, будь то солдаты, врачи или спортсмены, после того как стресс ослабел и начался этап обсуждения. Такова характерная черта профессионалов. Попов знал это. Затем изображение исчезло, и появилось лицо какого-то американского репортера, несшего обычный вздор до начала очередной рекламной паузы, за которой последуют, сообщил ведущий, новости о тех или иных политических событиях в Вашингтоне. Попов перемотал кассету, извлек ее из видеомагнитофона и протянул руку за другой кассетой. Он вставил ее в видеомагнитофон и включил быструю перемотку ленты до конца эпизода в Берне, пропустив события штурма и ожидая, когда появится... да, вот человек закурил трубку. Попов вспомнил, что видел это с другой стороны улицы.

Затем он достал кассету с записью событий в Вене, и... да, в конце человек закурил трубку. В каждом случае это был мужчина ростом примерно сто восемьдесят сантиметров, делающий одинаковый жест со спичкой, держащий трубку точно таким же образом, как держат ее курящие мужчины...

Ну ничего себе, сказал офицер разведки в дорогой квартире высотного дома. Он провел еще полчаса, перематывая и сравнивая записи. Одежда была той же самой в каждом случае. Мужчина одинакового роста, с теми же жестами, с тем же оружием, перекинутым одинаковым образом через плечо, — все то же самое, убедился бывший офицер КГБ. А это означало, что в операциях принимал участие один и тот же человек... в трех разных странах.

Но этот человек не был швейцарцем, австрийцем или испанцем. Далее Попов напряг свое дедуктивное мышление, разыскивая другие факты, которые мог извлечь из визуальной информации в его распоряжении. Были и другие люди, видимые на каждой кассете. Курильщик с трубкой часто стоял рядом с другим мужчиной, меньше его ростом, к которому курильщик обращался с некоторой степенью дружеского уважения.

Был там еще один мужчина, высокий и мускулистый, который на двух кассетах носил тяжелый пулемет, однако на третьей кассете он нес ребенка, а пулемета не было. Таким образом, Попов нашел на всех трех кассетах, заснятых в Берне, Вене и Испании, двух и, может быть, третьего мужчину. В каждом случае репортеры относили успешную операцию на счет местной полиции, однако нет, это не было правдой. Таким образом, кто были эти люди, появляющиеся со скоростью и решительностью молнии — в трех различных странах... дважды, чтобы положить конец операциям, которые он инициировал, и один раз, чтобы сорвать операцию, начатую другими. Кто были эти другие, он не знал, и его это не интересовало. Репортеры говорили, что они требовали освобождения своего старого друга, Шакала. Ну что за идиоты! Французы скорее выбросят тело Наполеона из его гробницы во Дворце инвалидов, чем освободят этого убийцу.

Ильич Рамирес Санчес, получивший имя по отчеству Ленина от собственного отца.

Попов покачал головой, отгоняя эту мысль. Он только что узнал нечто исключительно важное. Где-то в Европе существует команда специальных операций, которая пересекает национальные границы так же легко, как бизнесмен, летящий на авиалайнере, которая свободно действует в разных странах, заменяя и выполняя работу местной полиции... делает это быстро и успешно... и эти операции не причиняют им никакого вреда. Ее престиж и международная приемлемость только увеличатся после спасения детей.

Ничего, снова прошептал он про себя. Этим вечером он узнал нечто очень важное, и, чтобы отпраздновать это, налил себе еще водки. Теперь ему нужно продолжить исследования. Но как? Он подумает об этом ночью, доверяя своему тренированному уму найти решение — ведь утро вечера мудренее.

* * *

Они были уже почти дома. «МС-130» подобрал их и понес теперь успокоившуюся команду домой в Герефорд. Их оружие уложено в пластиковые коробки для перевозки, а поведение совсем не напряженное. Некоторые солдаты решили поесть, другие объясняли свои действия тем членам команды, у которых не было возможности принять непосредственное участие в операции. Кларк заметил, что Майк Пирс разговаривал со своим соседом особенно оживленно. Теперь он был первым в «Радуге» по числу убитых террористов. Гомер Джонстон беседовал с Вебером — они заключили какую-то сделку, что-то было согласовано между ними. Вебер сделал великолепный, но не одобряемый правилами «Радуги» выстрел, и разоружил террориста, позволив Джонстону ранить, причинить мерзкому гаду невыносимую боль, послать подонка в ад со своим специальным, персональным пожеланием. Ему придется поговорить с сержантом Джонстоном по этому поводу. Такое поведение нарушало правила «Радуги», было непрофессиональным. Достаточно просто убить мерзавцев. Всегда можно доверить богу выбрать для них особое обращение. Но, правда, сказал себе Джон, он мог понять это, разве не так? Когда-то был маленький ублюдок Билли, которого он подверг очень специальному допросу в декомпрессионной камере, и, хотя он вспоминал об этом с болью и стыдом, в тот момент Джон считал такое поведение оправданным. К тому же он получил информацию, в которой так нуждался. И тем не менее он обязан поговорить с Гомером, посоветовать ему больше никогда не совершать подобного. Джон знал, что Гомер прислушается к его совету. Он изгнал терзавших его демонов, и одного раза обычно бывает достаточно. Ему, должно быть, было нелегко лежать у своей винтовки и наблюдать за убийством маленькой девочки. В его власти была возможность немедленно отомстить за нее, какая сила воли потребовалась, чтобы удержать свои искусные руки. Ты смог бы поступить так, Джон? — спросил себя Кларк, не находя ответа в своем усталом, измученном состоянии. Он почувствовал, как колеса «МС-130» коснулись посадочной дорожки в Герефорде и пропеллеры взревели, когда их лопасти развернулись в обратную сторону, тормозя бег самолета.

Ну что ж, подумал Джон, его идея, его концепция «Радуги» действует хорошо, не правда ли? Три развертывания, три отличные операции. Погибли два заложника, один еще до того, как его группа прибыла в Берн, другая — маленькая девочка — вскоре после их прибытия в парк. Ни одна из этих смертей не являлась причиной небрежности или ошибки со стороны его людей. Действия «Радуги» были почти идеальными, ничуть не хуже тех, свидетелем которых он являлся в прошлом. Даже его соратники по Вьетнаму не были такими хорошими, и это оказалось чем-то, чего он никогда не ожидал, что сможет сказать или даже подумать. Эта мысль пришла к нему внезапно, и так же неожиданно едва не появились слезы радости, что ему выпала честь командовать такими воинами, как эти, посылать их в бой и возвращать обратно, как сейчас. Вот стоят они, улыбающиеся, закидывают свое снаряжение на плечи и направляются к открытой грузовой двери в хвосте птички «Геркулес», за которой их уже ждут грузовики. Его люди!

— Бар все еще открыт! — крикнул им Кларк и встал.

— Немного поздно, Джон, — заметил Алистер.

— Ничего, если дверь закрыта, попросим Пэдди взорвать ее, — настаивал Кларк с озорной улыбкой.

Стэнли подумал об этом и кивнул.

— Действительно, парни заслужили пинту-другую каждый. — К тому же он знал, как вскрывать замки.

Они вошли в бар, по-прежнему в своих костюмах «ниндзя», и увидели, что бармен ждет их. В клубе было еще несколько посетителей, главным образом солдаты из SAS, допивающие свои последние пинты перед его закрытием. Они захлопали, когда команда «Радуги» вошла в клуб, и это согрело атмосферу. Джон подошел к бару, опередив своих солдат, и заказал пиво всем присутствующим.

— Мне чертовски нравится местное пиво, — сказал Майк Пирс через минуту, поднимая кружку с «Гиннессом» и отпивая несколько глотков через тонкий слой пены.

— Два, Майк? — спросил Кларк.

— Да. — Он кивнул. — Один сидел за письменным столом, рядом с телефоном. — Тэп-тэп, — сказал он, касаясь двумя пальцами виска. — Затем другой, он стрелял из-за стола. Я перепрыгнул через стол и еще в полете пустил в него короткую очередь. Приземлился, перекатился и еще три в затылок. Прощай, Чарли. Затем еще один, мы прикончили его вместе с Дингом и Эдди. Вроде бы не должна нравиться эта часть работы. Я знаю это — но, боже мой, как приятно было прикончить этих ублюдков. Убивать детей! Ну ничего, они больше не будут делать это, сэр. Теперь не будут, когда в городе появился новый шериф.

— Ну что ж, отличная работа, мистер маршал, — ответил Джон, салютуя поднятой кружкой. Вот у него не будет кошмаров, подумал Кларк, отпивая своего темного пива.

Он оглянулся вокруг. В углу сидели и разговаривали Вебер и Джонстон, последний держал руку на плече первого, без сомнения, благодаря за меткий выстрел, который разбил «узи» убийцы. Кларк подошел к ним и остановился рядом с двумя сержантами.

— Я знаю, босс, — сказал Гомер, не ожидая выговора Кларка. — Никогда больше, но, боже мой, как мне было приятно.

— Как ты сказал, Гомер, никогда больше.

— Так точно, сэр. Слишком резко дернул за спусковой крючок, — сказал Джонстон, чтобы прикрыть свой зад при официальном расследовании.

— Чепуха, — заметил Радуга Шесть. — Я приму это объяснение, но только один раз. Что касается вас, Дитер, это был отличный выстрел, но...

— Herr General. Я знаю, сэр. — Немец кивнул головой в знак повиновения. — Гомер, выражение на его лице, когда ты попал в него, — это стоило увидеть. И отличный выстрел в того, кто был на крыше.

— Легкая цель, — сказал Джонстон, отказываясь от похвалы. — Он стоял неподвижно. Бах. Проще, чем бросать дартс.

Кларк похлопал обоих по плечам и пошел к Чавезу и Прайсу.

— Неужели было так необходимо прыгать мне прямо на руку? — шутливо пожаловался Динг.

— А ты в следующий раз пролетай через окно прямо, а не под углом.

— Согласен. — Чавез сделал продолжительный глоток «Гиннесса».

— Как все прошло? — спросил их Кларк.

— Если не считать, что в меня попали два раза, то неплохо, — ответил Чавез. — Правда, мне понадобится новый защитный жилет. — Считалось, что после попадания в кевларовую защиту, жилет становился непригодным для дальнейшего использования. Этот будет отправлен обратно к производителю для исследования того, как это произошло. — Как ты думаешь, Эдди, кто стрелял в меня?

— По-моему, последний, который просто стоял и поливал огнем детей.

— Таким и был план — ты и я должны были остановить эти пули. Зато этот погиб сразу. Ты, я, Майк и Осо, по-моему, разнесли его на части. Тому полицейскому, которому придется убирать это тело, понадобится промокательная бумага и пылесос, чтобы собрать его мозги.

— Да, это наша работа, — подтвердил Прайс, и тут к ним подошел Джулио.

— Эй, это было здорово, парни! — сказал им старший сержант Вега, довольный, что ему наконец довелось принять участие в настоящей операции.

— С каких это пор мы разбираемся с нашими целями кулаками? — спросил Чавез.

Вега выглядел немного смущенным.

— Понимаешь,инстинкт, он оказался так близко. Знаешь, я мог бы взять его живым, но никто не говорил мне, что нужно поступать именно так.

— Все в порядке, Осо. Захват в плен не является частью операции, особенно когда комната полна детей.

Вега кивнул.

— Я так и подумал, да и выстрел был чисто автоматическим, вроде мы находимся на стрельбище. Как бы то ни было, убил его я вполне прилично.

— Были какие-нибудь проблемы с окном? — поинтересовался Прайс.

Вега покачал головой.

— Нет, я дал ему хороший пинок, и окно вылетело. Ударился плечом, пролетая через оконную раму, но никаких проблем с этим не возникло. У меня все прямо кипело. Но знаешь, лучше бы ты поручил мне прикрывать детей. Я крупнее и смог бы остановить больше пуль.

Чавез не сказал, что беспокоился относительно ловкости Веги, — как оказалось, опасения были напрасными. Вега преподал ему важный урок. Каким бы тяжелым ни был Осо, передвигался он быстро и легко. Медведь мог танцевать очень хорошо, хотя при весе в 225 фунтов он был великоват для балетной пачки.

— Отличная операция, — сказал Билл Тауни, присоединившийся к группе.

— Что-нибудь стало известно?

— У нас есть возможное опознание одного из них — парня, который убил ребенка. Французы провели фотографию через своих осведомителей, и они считают, что это может быть Андре Герр, родился в Париже, полагают, что одно время он был членом Action Directe, но ничего определенного. Говорят, что скоро поступит более подробная информация. Полный набор фотографий и отпечатков пальцев направлен из Испании в Париж для дальнейшего расследования. Мне сказали, что не все фотографии пригодятся.

— Да, очередь пуль с углублением в головной части искажает лицо парня, это уж точно, — заметил Чавез со смешком. — С этим мы ничего сделать не сможем.

— А кто был инициатором операции? — спросил Кларк. Тауни пожал плечами.

— В данный момент никаких сведений. Расследованием этого займется французская полиция.

— Было бы интересно узнать. У нас было три инцидента, после того как мы прибыли сюда. Вам не кажется, что это чересчур много? — спросил внезапно серьезный Чавез.

— Да, кажется, — согласился офицер разведки. — Меня не удивило бы это десять или пятнадцать лет назад, но за последнее время в мире стало гораздо спокойнее. — Он снова пожал плечами. — Может быть, простое совпадение или кто-то копирует такие акты, но?..

— Копирует нападения? Не думаю, сэр, — заметил Эдди Прайс. — Мы лишили всякого воодушевления террористов, у которых оставались амбиции, а сегодняшняя операция должна еще больше успокоить таких людей.

— Мне это тоже кажется разумным, — согласился Динг. — Как сказал Майк Пирс, в городе появился новый шериф, и по преступному миру должна распространиться новость — «не связывайтесь с ним», даже если есть люди, которые считают, что это работа полиции, подготовленная кем-то. Давайте сделаем еще один шаг, мистер К.

— Сделать публичное заявление? — Кларк покачал головой. — Это никогда не входило в наши планы, Доминго.

— Ну что ж, если нашей задачей является уничтожить мерзавцев в бою, это одно. А если задача заключается в том, чтобы заставить их несколько раз подумать, прежде чем они снова захотят отличиться, то есть остановить нападения террористов совсем, — это совершенно другое дело. Идея нового шерифа в городе может заставить их задуматься, принять решение вернуться к мытью автомобилей или чем еще они занимаются помимо терроризма. Мы называем это политикой сдерживания, когда такими вещами занимается государство. Подействует ли это на разум террористов? Об этом нужно поговорить с доктором Беллоу, Джон, — закончил Чавез.

И снова Чавез удивил его, понял Кларк. Три успешные операции, которые следовали одна за другой, причем все освещались по телевидению, вполне могли возыметь эффект на еще оставшихся террористов с тайными амбициями в Европе или в других местах, верно? Об этом действительно нужно поговорить с Полом Беллоу. Но было слишком рано для членов команды проявлять оптимизм, это очевидно... вероятно, подумал Джон, сделав несколько задумчивых глотков. Вечеринка подходила к концу. Для солдат «Радуги» это был очень долгий день, и один за другим они ставили свои кружки на стойку бара, который должен был давно уже закрыться, и шли по домам. Закончился еще один день и еще одна операция. Но другой день уже начался, и всего через несколько часов их разбудят для утренней пробежки и упражнений. Начинается новый день рутинной подготовки.

* * *

— Слышал, ты собирался покинуть нас? — спросил тюремщик заключенного Санчеса голосом, полным иронии.

— Что вы имеете в виду? — ответил Карлос.

— Кое-кто из твоих коллег плохо вели себя вчера, — произнес охранник, просовывая через дверь экземпляр «Фигаро». — Больше они так не поступят.

Фотография на первой странице была взята с видеозаписи. Качество снимка было очень плохим, но достаточно четким, чтобы увидеть солдата в черном, несущего ребенка, и все было ясно уже из первого параграфа статьи. Карлос сел на тюремную кровать, чтобы подробно ознакомиться со статьей, затем почувствовал глубину черного отчаяния, которое уже не считал возможным. Кто-то услышал его мольбу, понял он, и попытка оказалась неудачной. «Жизнь в этом каменном мешке невыносима», — подумал в тысячный раз он, когда посмотрел на солнце через единственное окно. Жизнь. Она будет долгой, возможно, здоровой, но, несомненно, мрачной. Руки Шакала смяли газету, после того как он дочитал статью. Проклятая испанская полиция. Проклятый мир.

* * *

— Да, я видел это в новостях вчера вечером, — сказал он в телефонную трубку, продолжая бриться.

— Мне нужно увидеть вас. У меня есть кое-что, с чем вы должны ознакомиться, — произнес Попов.

Сейчас было чуть больше семи утра. Мужчина подумал об этом. Попов был умным сукиным сыном, который делал свою работу, почти не задавая вопросов... и оставшийся позади бумажный след являлся, несомненно, несложной работой для его адвокатов, если это понадобится, а это не понадобится. Было также немало способов разобраться с Поповым, если до этого дойдет.

— О'кей, жду вас в восемь пятнадцать.

— Хорошо, сэр, — ответил русский и повесил трубку.

* * *

Пит испытывал теперь настоящую агонию, увидел Киллгор. Пришло время переместить его. Он немедленно отдал приказ, и пришли два санитара в защитной одежде, чтобы погрузить пьяницу на тележку для транспортировки в клиническое отделение. Киллгор следовал за ними и своим пациентом. Клиническое отделение представляло собой практически копию комнаты, в которой уличные бродяги спали и пили свой алкоголь, не зная, что «добрые доктора» ждут появления симптомов. Сейчас все они достигли точки, при которой алкоголь и умеренные дозы морфия больше не могли справиться с болью. Два санитара положили Пита на кровать, рядом с которой находилась «рождественская елка» — медицинское устройство, распределяющее различные препараты и управляемое электроникой. Двигая ручкой управления, Киллгор ввел внутривенное вливание в главную вену Пита.

Затем он включил электронное устройство, и через секунду пациент успокоился от большой дозы препарата. Глаза сонно закрылись, и тело расслабилось, пока Шива продолжал есть его заживо изнутри. Другая внутривенная трубка будет введена для снабжения тела питательными веществами, чтобы оно продолжало жить, вместе с различными лекарствами, которые помогали убедиться в том, вдруг они смогут оказать неожиданное благотворное воздействие на Шиву. У них была целая комната таких лекарственных препаратов, начиная с антибиотиков — которые, как предполагалось, окажутся бесполезными против вирусной инфекции — до Интерлейкен-2 и недавно разработанного За, которые, по мнению некоторых, могли принести пользу, плюс измененные антитела Шивы, взятые у подопытных животных. Предполагалось, что ни один из этих препаратов не окажется полезным, но все требовалось испытать и убедиться в этом, чтобы не случилось неожиданного сюрприза, когда начнется распространение эпидемии. Ожидали, что вакцина-В будет действовать, и она испытывалась сейчас на новой контрольной группе людей, похищенных из баров Манхэттена, вместе с вакциной-А, цель которой была несколько иной, чем у вакцины-В. Нанокапсулы, разработанные на другой половине дома, действительно окажутся весьма полезными.

* * *

Субъект № 4, Мэри Баннистер, испытывала боль в желудке, ничего особенного, пока просто легкая тошнота, но не обращала на это особого внимания. Такое у нее случалось, и она не чувствовала себя так уж плохо, антацидные таблетки, наверное, помогут, они хранились у нее в медицинском шкафчике, который был полон лекарств, продающихся без врачебного рецепта. Не считая этого, она чувствовала себя вполне приятно, особенно когда посмотрела в зеркало и осталась довольной тем, что увидела, — молодая привлекательная женщина, одетая в розовую шелковую пижаму. С этой мыслью она вышла из своей комнаты, волосы блестящие и шаги упругие. Чип сидел в гостиной на диване и читал журнал. Она направилась прямо к нему и села рядом.

— Привет, Чип, — улыбнулась она.

— Доброе утро, Мэри, — он тоже улыбнулся и протянул руку, чтобы коснуться ее руки.

— Я увеличила дозу валиума в ее завтраке, — сказала Барбара Арчер в контрольной комнате, приближая изображение передаваемое камерой. — Вместе с другим препаратом. Другим являлся препарат, снижающий подавление рефлексов.

— Ты сегодня хорошо выглядишь, — сказал ей Чип, его слова не совсем удачно схвачены спрятанным направленным микрофоном.

— Спасибо. — Еще одна улыбка.

— У тебя мечтательное выражение.

— Еще бы не мечтательное, — холодно заметила Барбара. — В ней достаточно препарата, чтобы заставить монахиню скинуть свою рясу и накинуться на него.

— А как с ним?

— Ах да, я не давала ему стероидов. — Доктор Арчер негромко хихикнула.

В доказательство этого Чип наклонился и поцеловал Мэри в губы. В гостиной они были одни.

— Как выглядит ее кровь, Барб?

— Напичкана антителами, и начали появляться небольшие кирпичи. У нее должны появиться симптомы через несколько дней.

— Ешьте, пейте и веселитесь, люди, потому что на следующей неделе вы умрете, — сказал другой врач, обращаясь к телевизионной камере.

— Очень жаль, — согласилась доктор Арчер. Ее эмоции напоминали реакцию человека, увидевшего мертвую собаку на обочине.

— Хорошая фигура, — заметил мужчина, когда Мэри сбросила верхнюю часть пижамы. — Я не видел порнуху уже довольно долго, Барб. — Разумеется, велась видеозапись. Правила эксперимента были утверждены раз и навсегда. Все происходящее записывалось на видео, чтобы врачи могли контролировать всю программу тестов. Хорошие титьки, подумал врач, и примерно в этот же момент его фразу повторил Чип, прежде чем он начал ласкать их на экране.

— Когда ее привезли, она была несколько заторможенной. Транквилизаторы отлично действуют, подавляя рефлексы сдерживания. — Еще одно клиническое наблюдение. Начиная с этого момента события развивались очень быстро. Оба врача пили кофе, наблюдая за ними. Транквилизаторы или нет, основные инстинкты победили, и через пять минут Чип и Мэри лежали друг на друге, совокупляясь, как сумасшедшие с обычными звуковыми эффектами, хотя изображение, к счастью, не было слишком четким. Через несколько минут они лежали на толстом лохматом ковре, устало и удовлетворенно целуясь, его рука ласкала ее груди, его глаза закрыты, дыхание глубокое и равномерное, когда он перекатился на спину.

— Ну что ж, Барб, по крайней мере, у нас появилось очень хорошее воскресное развлечение для приезжающих пар, — заметил мужчина с хитрой улыбкой. — Как ты думаешь, сколько времени потребуется для его крови?

— Три или четыре дня, вероятно, после этого у него начнут появляться антитела. — Чип не подвергался воздействию душа, как делали с Мэри.

— Как относительно тех, на ком испытывается действие вакцин?

— Пятеро с номинальной вакциной А. У нас осталось трое не затронутых для испытания вакцины В.

— Вот как? И кому мы позволяем жить?

— М2, МЗ и F9, — ответила доктор Арчер. — У них, похоже, правильная позиция. Один даже член «Сьерра-клаб», можешь себе представить? Другим нравится жить на природе, и они должны одобрять то, чем мы занимаемся.

— Политические критерии для научных тестов — куда мы идем? — спросил мужчина и снова хитро улыбнулся.

— Ну что ж, если они будут жить, то вполне могут оказаться людьми, с которыми нам по пути, — заметила Арчер.

— Это верно. — Кивок. — Насколько ты уверена в вакцине-В?

— Очень уверена. Я полагаю, что она окажется эффективной в девяносто семи процентах случаев, может быть, даже немного больше, — осторожно добавила она.

— Но не в сотне?

— Нет, Шива для этого слишком чудовищна, — сказала ему Арчер. — Я согласна, что тесты на животных излишне грубы, но результаты почти точно соответствуют компьютерному моделированию, далеко в пределах критериев ошибки тестов. Стив блестяще вычислил это.

— Да, Стив очень умен, — согласился второй врач. Затем он пошевелился в своем кресле. — Ты знаешь, Барб, то, чем мы занимаемся здесь, не совсем...

— Я знаю это, — заверила его доктор Арчер. — Но мы все знали это, когда пришли сюда.

— Это верно. — Он кивнул, соглашаясь, недовольный собой за проявленное сомнение. Ну и что, его семья выживет, все они разделяли его любовь к миру и самым разным обитателям земли. И все-таки эти двое на телевизионном экране, они тоже люди, такие же, как он, а ведь он только что подглядывал за ними, подобно какому-то извращенцу.

Да, конечно, они проделывали это только потому, что их напичкали препаратами, но оба приговорены к смерти.

— Расслабься, слышишь? — сказала Арчер, глядя на его лицо и читая мысли. — По крайней мере, они получают немного любви, не так ли? Это чертовски больше, чем выпадет на долю остального мира.

— Я не должен был подсматривать за ними. — Подобные извращения не были его развлечением, и он неоднократно говорил себе, что не должен наблюдать за тем, что он помог начать.

— Нет, но мы все узнаем об этом. Это будет передаваться в телевизионных новостях. Но тогда будет слишком поздно, и, если они узнают, их последним сознательным актом будет желание нас убить. Это беспокоит меня.

— Территория в Канзасе чертовски безопасна, Барб, — заверил ее мужчина. — А та, что находится в Бразилии, еще надежнее. — Именно туда он отправится со временем. Тропические леса — сельва — всегда привлекали его.

— Могло быть еще лучше, — заметила Барбара Арчер.

— Мир — не лаборатория, доктор, вы помните? — Разве не для этого был создан проект Шива, боже мой? Боже, подумал он. Еще одна идея, которую нужно отвергнуть. Он не такой циник, чтобы взывать к имени господа, думая о том, чем они занимаются. Может быть, призвать на помощь Госпожу Природу?

* * *

— Доброе утро, Дмитрий, — сказал он, входя в свой офис ранним утром.

— Доброе утро, сэр, — ответил бывший офицер разведки, поднимаясь, когда его наниматель вошел в приемную. Это был европейский обычай, уходивший в монархическое прошлое, и этот обычай каким-то несуразным образом перешел в марксистское государство, которое воспитало и подготовило этого русского, живущего теперь в Нью-Йорке.

— Что у вас? — спросил босс, отпирая дверь кабинета и входя в него.

— Нечто весьма интересное, — сказал Попов. — Насколько это важно, я не уверен. Вы сможете лучше судить об этом.

— О'кей, давайте посмотрим. — Он опустился в кресло и повернулся, чтобы включить автоматическую кофеварку.

Попов подошел к дальней стене и отодвинул панель, закрывающую электронное оборудование в деревянной раме. Он взял пульт и открыл телевизор с большим экраном и видеомагнитофон.

— Это новости из Берна, — сказал он своему нанимателю. Лента бежала всего тридцать секунд, прежде чем он остановил ее, вынул кассету и вставил другую. — Вена, — сказал он, и нажал на кнопку «PLAY». Еще один отрывок, продолжавшийся меньше минуты. Эту кассету он тоже извлек из видеомагнитофона. — И наконец, события прошлой ночи в Испании. — На этот раз отрывок продолжался чуть больше минуты, и Попов остановил просмотр.

— Да? — спросил мужчина, когда демонстрация телевизионных кадров закончилась.

— Что вы видели, сэр?

— Несколько парней курили трубку — вы утверждаете, что это один и тот же парень?

— Совершенно верно. Во всех трех случаях трубку курил один и тот же человек — или создается такое впечатление.

— Продолжайте, — сказал Попову его наниматель.

— Одна и та же группа специальных операций ответила на вызов и положила конец всем трем инцидентам. Это очень интересно.

— Почему?

Попов терпеливо вздохнул. Этот человек является гением в некоторых областях, но в других походит на ребенка, заблудившегося в лесу.

— Сэр, одна и та же команда отвечала на вызовы из трех разных стран, и во всех трех случаях эта специальная группа брала на себя полномочия трех отдельных национальных полицейских агентств и решала проблемы. Другими словами, сейчас где-то существует международная организация специальных операций — я предполагаю, что это скорее военная, чем полицейская команда, — действующая в настоящее время в Европе. О существовании такой группы никогда не говорилось в открытой прессе. Следовательно, это «черная» группа, предельно секретная. Я могу предположить, что это какая-то команда из сил НАТО, но это всего лишь предположение. А теперь, — продолжал Попов, — мне нужно задать вам несколько вопросов.

— О'кей, — кивнул босс.

— Вы знали о существовании этой организации?

Он отрицательно покачал головой.

— Нет. — Затем повернулся и налил себе чашку кофе.

— Вы сможете узнать что-нибудь об этой организации?

Мужчина пожал плечами.

— Может быть. Почему это так важно?

— Это зависит от другого вопроса — почему вы платите мне, чтобы заставить террористов предпринимать акции? — спросил Попов.

— Вам не надо знать об этом, Дмитрий.

— Нет, сэр, мне нужно знать об этом. Нельзя организовывать операции против отлично подготовленного противника, не имея представления о конечной цели. Это просто нельзя делать, сэр. Более того, вы платили значительные суммы участникам этих операций. Должна быть причина. Мне нужно знать, в чем она заключается. — Невысказанная часть монолога Попова, которая сквозила между слов, состояла в том, что ему нужно узнать это, и в конце концов он вполне может узнать это сам, скажут ему или нет.

Нанимателю Попова также пришла в голову мысль, что его существование до некоторой степени зависит от этого бывшего разведчика. Он может отрицать все, что скажет Попов в открытом публичном расследовании, и даже обладает возможностью сделать так, что он исчезнет, но этот вариант сейчас казался менее привлекательным, чем это бывает в кино, поскольку Попов вполне мог рассказать другим или даже оставить письменный отчет.

Банковские счета, с которых Попов снимал деньги для передачи террористам, были, разумеется, тщательно отмыты, но все-таки остался след, идя по которому очень умный и старательный следователь сможет пройти обратно к источнику и подойти достаточно близко к нему, что причинит небольшие неприятности. Проблема с электронными банковскими услугами состоит в том, что за ними остается электронный след. На банковских документах всегда можно найти время совершения сделки и ее сумму — этого достаточно, чтобы установить существование связи. Результатом могут стать неприятности большого или малого масштаба. Что еще хуже, он не мог позволить себе относиться к этому с легкостью, потому что это могло стать препятствием на пути завершения значительно большей операции, развивающейся сейчас в таких разных местах, как Нью-Йорк, Канзас и Бразилия. И конечно, в Австралии, которая была главной целью того, чем он занимается.

— Дмитрий, ты позволишь мне подумать об этом?

— Да, сэр. Конечно. Я просто говорю, что, если вы хотите, чтобы я выполнял свою работу эффективно, мне нужно знать о ней больше. У вас, несомненно, есть другие люди, которым вы доверяете. Покажите им эти кассеты и спросите, считают ли они такую информацию важной. — Попов встал. — Вызовите меня, когда я буду вам нужен, сэр.

— Спасибо за представленную информацию. — Он подождал, пока закроется дверь, затем набрал по памяти телефонный номер. Телефон звонил четыре раза, прежде чем по нему ответили.

— Привет, — раздался голос в трубке. — Вы позвонили в дом Билла Хенриксена. К сожалению, сейчас я не могу подойти к телефону. Почему бы вам не попробовать позвонить в мой офис?

— Проклятие, — выругался мужчина. Затем у него возникла мысль, и он взял пульт управления своим телевизором. CBS — нет, NBC — нет...

— Но убить больного ребенка, — послышался голос ведущего программы ABC «Доброе утро, Америка».

— Чарли, когда-то давно человек по имени Ленин сказал, что цель терроризма заключается в том, чтобы терроризировать. Вот кем они являются, и вот что они делают. Там все еще опасный мир, может быть, еще более опасный потому, что больше не существует государств, которые, хотя и поддерживали терроризм, фактически держали его в определенных ограничительных рамках. Теперь эти ограничения больше не существуют, — сказал Билл Хенриксен. — Судя по сообщениям, эта группа террористов хотела освободить из тюрьмы своего старого друга Карлоса Шакала. Ну что ж, их попытка оказалась неудачной, но стоит заметить, что они настолько упорно стремились добиться своей цели, что прибегли к классической террористической миссии, чтобы обеспечить освобождение одного из своих соратников. К счастью, операция провалилась, благодаря действиям испанской полиции.

— Как вы оцениваете действия полиции?

— Очень высоко. Все они готовятся по одному образцу, разумеется, а лучшие проходят дополнительную подготовку в Форт Брэгг или в Герефорде в Англии, а то и в других странах, в Израиле, например.

— Но один заложник погиб.

— Чарли, нельзя остановить всех, — печально заметил эксперт. — Вы можете находиться в десяти футах с заряженным оружием в руках, но иногда не можете предпринять каких-либо действий, потому что это приведет к гибели большего количества заложников. У меня вызывает отвращение это убийство, как и у тебя, но, по крайней мере, эти люди больше не будут совершать подобных действий.

— Ну что ж, спасибо за то, что вы согласились приехать к нам. Перед вами выступал Билл Хенриксен, президент компании «Глобал Секьюрити» и консультант ABC по вопросам терроризма. Сейчас сорок шесть минут после часа.

Началась рекламная пауза. У себя на столе он держал номер бипера Билла. Он воспользовался им, введя также номер своего личного телефона. Звонок раздался через четыре минуты.

— Да, Джон, зачем я потребовался тебе? — по сотовому телефону слышался шум улицы. Хенриксен находился, должно быть, снаружи студии ABC, рядом с западной частью Центрального парка, и говорил, наверное, по пути к своему автомобилю.

— Билл, ты нужен мне в моем офисе, и как можно быстрее. Ты можешь подъехать прямо сейчас?

— Конечно. Дай мне двадцать минут.

У Хенриксена был пульт, отворяющий ворота гаража в здании, и допуск к одному из резервированных мест для парковки автомобиля. Он вошел в офис через восемнадцать минут после звонка.

— Что случилось?

— Видел тебя по телевидению сегодня утром.

— Они всегда вызывают меня по таким вопросам, — сказал Хенриксен. — Отличная работа тех, кто покончил с этими мерзавцами, но там должно быть гораздо больше, чем показано по телевидению. Я посмотрю остальное.

— Вот как?

— Да, у меня контакты повсюду. Видео, показанное ими, было очень сильно отредактировано. Мои люди доставят все записи из Испании — они никак не засекречены — для тщательного анализа.

— Посмотри вот это, — сказал Джон, включая свой телевизор, подключенный к видеомагнитофону. На экране появилась видеозапись событий в Worldpark, выпущенная для публичного просмотра. Затем ему пришлось встать и вставить кассету из Вены. Тридцать секунд просмотра, и потом Берн. — Итак, как твое мнение?

— Одна и та же команда на всех трех? — заметил вслух Хенриксен. — Несомненно, похоже на это — но кто они, черт побери?

— Ты ведь знаешь, кто такой Попов, верно? Билл кивнул.

— Да, парень из КГБ, которого ты нашел. Это он догадался?

— Да. — Утвердительный кивок. — Меньше часа назад он был здесь и показал эти записи. Это беспокоит меня. А тебя?

Бывший агент ФБР поморщился.

— Я не уверен. Мне хотелось бы узнать о них несколько больше.

— Ты можешь сделать это?

На этот раз он пожал плечами.

— Я могу поговорить с некоторыми контактами, пошарить в кустах. Дело в том, что, если это действительно «черная» группа специальных операций в Европе, я бы уже знал об этом. Я хочу сказать, что у меня контакты во всем этом бизнесе. А как у тебя?

— Я могу, наверное, попробовать кое-что незаметно. Скажем, под прикрытием простого любопытства.

— О'кей, я проверю. Что еще сказал тебе Попов?

— Он хочет знать, почему я заставляю его заниматься такими вещами.

— Это проблема с разведчиками. Им хочется знать все. Я хочу сказать, он думает, что случится, если он даст ход миссии, а один из объектов будет захвачен живым.

Очень часто, попав в жесткие руки, они начинают петь, как канарейки, Джон. Если один из них покажет на него, Попову конец. Я согласен, что это маловероятно, но возможно, а разведчиков учат быть осторожными.

— Что, если мы избавимся от него?

Новая гримаса.

— Ты должен относиться к этому с предельной осторожностью. Не исключено, что он где-то у друга оставил пакет. Неизвестно, сделал ли он это, но я должен предположить, что он поступил именно так. Как я уже сказал, их учат быть осторожными. Наша операция не лишена опасностей, Джон. Мы знали об этом, когда начали ее. Насколько близко мы к завершению технической стороны дела?

— Очень близко. Программа тестов продвигается весьма успешно. Еще месяц, и мы будем знать все, что нам нужно.

— Ну что ж, мне остается только получить контракт для Сиднея. Я вылетаю туда завтра. Эти инциденты не причинят вреда.

— С кем ты будешь работать?

— У австралийцев есть свой собственный SAS. Полагают, что он небольшой — отлично подготовлен, но ему не хватает новейшего снаряжения. Это тот крючок, который я собираюсь забросить. У меня есть все, что им нужно, — за плату, — подчеркнул Хенриксен. — Ну-ка поставь снова эту кассету, испанскую операцию.

Джон встал из-за стола, вложил кассету и перемотал ее до начала выпущенной для открытого показа телевизионной записи. Это было изображение штурмовой группы, соскальзывающей по тросам из вертолета.

— Проклятие, как я мог упустить это? — воскликнул эксперт.

— Что?

— Нам понадобится улучшить изображение на пленке, но это не похоже на полицейскую вертушку. Это «Сикорски МН-60».

— Ну и что?

— А то, что «шестидесятые» никогда не разрешали использовать в полицейских операциях. Ты видишь, что у него на борту написано «ПОЛИЦИЯ»? Это означает, что вертолет используется как полицейская машина. Это не полицейская вертушка, Джон. Военный вертолет, а вот это приспособление для заправки, — сказал он, показывая на выступающий зонд. — Следовательно, перед нами птичка, которую используют для специальных операций. Значит, это воздушные силы США, приятель. Из этого следует, что мы знаем, где расположена база этих людей.

— Где?

— В Англии. Военно-воздушные силы США имеют специальное авиакрыло, базирующееся в Европе. Часть его в Англии, часть в Германии... «МН-60К», вот, по-моему, обозначение этого вертолета, созданного для поиска и спасения летчиков в военных условиях и доставки специальных групп для осуществления специальных операций. Эй, твой друг Попов прав! Существует специальная группа людей, занимающихся решением подобных проблем, и у них, самое меньшее, американская поддержка, а может быть, и намного больше этого. Вопрос вот в чем: кто они такие, черт бы их побрал?

— Это важно?

— Потенциально, да. Что, если австралийцы обратятся к ним за помощью в работе, которую я пытаюсь получить? Это может испортить все дело.

— Ты поищи у себя в кустах, а я поищу у себя.

— Точно.

Глава 17 Кусты

Сейчас у Пита было шесть друзей в клиническом центре. Только два субъекта чувствовали себя достаточно хорошо, чтобы остаться в открытом помещении с телевизионными мультфильмами и виски, и, по мнению Киллгора, к концу недели их тоже переведут в клинический центр, настолько переполнена была их кровь антителами Шивы. Ему казалось странным, как это болезнь нападает на различных людей такими различными способами, но ведь у каждого имеется своя иммунная система, отличающаяся от всех остальных. Именно поэтому некоторые люди заболевают раком, а другие нет, несмотря на то, что курят и разрушают свои организмы другими способами.

Если не считать этого, все проходило проще, чем он ожидал. Киллгор предположил, что это объясняется большими дозами морфия, от которых все большей частью спали. Это было относительно новым открытием в медицине — оказывается, не существует максимально безопасной дозы обезболивающего. Если пациент продолжал испытывать боль, вы давали ему еще, до тех пор, пока боль не исчезала. Дозы, которые вызывали остановку дыхания у здоровых людей, были совершенно безопасны для тех, кто испытывает острую боль, и это делало его работу намного проще. На каждой установке, распределяющей лекарства, была кнопка, которую могли нажать субъекты в случае необходимости. Таким образом, они сами снабжали себя лекарствами, погружающими их в мирное забвение. Это делало работу для обслуживающего персонала безопаснее, поскольку им не приходилось осуществлять много инъекций. Они вешали питательные вещества на стоящие у кроватей «деревья», проверяли, насколько безопасно внутривенное вливание, и старались как можно меньше касаться субъектов. Позднее, сегодня, им всем будет сделана инъекция вакцины В, которая, как предполагалось, защищала их от Шивы с высокой степенью надежности — Стив Берг сказал, что эта степень достигает 98 или 99 процентов, все они знали, что это не то же самое, как 100 процентов, но все равно защитные меры будут продолжаться.

Соответственно, они не испытывали особой жалости к субъектам. Сбор пьяниц на улицах был хорошим поступком. К следующему набору субъектов отношение будет несколько иным, но всех на этой половине здания полностью проинструктировали.

Многое из того, что они делают, может оказаться неприятным, но делать это все равно придется.

* * *

— Ты знаешь, иногда мне кажется, что люди из «Земля Прежде Всего», были правы, — сказал Кевин Мейфлауэр в ресторане «Палм».

— Неужели? Почему ты так думаешь? — спросила Кэрол Брайтлинг.

Президент «Сьерра-клаб» смотрел в свой бокал с вином. — Мы уничтожаем все, к чему прикасаемся. Пляжи, затопляемые приливами, мангровые заросли, леса — ты только посмотри, что сделала с ними «цивилизация». Да, конечно, мы сохраняем некоторые районы — ну и что? Меньше трех процентов! Вшивое достижение! Мы отравляем все, включая нас самих. Озоновая дыра становится все больше, если верить последним исследованиям НАСА.

— Это верно, но ты слышал о предлагаемых мерах?

— Меры? Какие?

По ее лицу пробежала гримаса.

— Так вот, берем флот авиалайнеров, наполняем их озоном, они вылетают из Австралии и выпускают озон на большой высоте, чтобы залатать дыру. Такое предложение лежит у меня на столе прямо сейчас.

— Ну и...

— И это предложение походит на аборт, который делают в перерыве между таймами футбольного матча, прямо на поле, с мгновенным повторением наиболее интересных эпизодов, в цветном изображении и комментариями экспертов. Это неисполнимо ни при каких обстоятельствах. Нужно позволить планете вылечиться самой, — но мы не позволим, разумеется.

— Есть еще хорошие новости?

— Да, конечно, по проблеме углекислого газа. В Гарварде нашелся умник, который считает, что, если мы вывалим железные опилки в Индийский океан, это будет содействовать росту фитопланктона, и тогда проблема углекислого газа будет решена практически в один день. Математические расчеты выглядят прекрасно. Все эти гении утверждают, что могут спасти планету, словно она нуждается в спасении, — вместо того, чтобы оставить ее в покое.

— И каково мнение президента? — спросил Мейфлауэр.

— Он просил передать ему — пусть попробует, успешной будет такая мера или нет, и, если похоже, что она будет успешной, провести тесты, чтобы убедиться, а потом сделать это по-настоящему. Он не имеет представления и отказывается слушать. — Кэрол не добавила, что должна следовать его приказам, нравится ей это или нет.

— Так вот, может быть, наши друзья в «Земле прежде всего» правы. Может быть, мы представляем собой паразитический вид на лице земли, и, может быть, мы собираемся уничтожить всю проклятую планету, прежде чем нам придет конец.

— Неужели Рейчел Карсон снова ожила, а? — спросила она.

— Послушай, ты разбираешься в науке не хуже меня — может быть, лучше. Мы делаем вещи вроде тех, что привели к вымиранию динозавров в мезозойскую эру, только мы делаем это намеренно. Сколько времени потребовалось планете, чтобы оправиться от этого?

— Планета не оправилась, — указала Кэрол Брайтлинг, — она сделала прыжок в своем развитии и создала млекопитающих — нас, помнишь? Существовавший до этого экологический порядок так и не вернулся обратно. Случилось нечто новое, и потребовалось два миллиона лет только для того, чтобы установилась стабильность.

Вот было бы интересно наблюдать, сказала она себе. Наблюдать за таким глобальным планетарным процессом! Но в то давнее время не было никого, кто оценил бы это. В отличие от нашего времени.

— Ну вот в ближайшие несколько лет мы увидим первую часть спектакля, верно? Сколько еще видов мы убьем в этом году, и, если ситуация с озоном будет продолжать ухудшаться, боже мой, Кэрол, почему люди не понимают этого? Неужели они не видят, что происходит? Неужели им на все наплевать?

— Нет, Кевин, они не видят, и нет, им все равно. Посмотри вокруг. — Ресторан был полон важными людьми, в важно выглядящей одежде, без сомнения обсуждающих важные проблемы за своим важным ланчем. Ни один из них не имел никакого отношения к планетному кризису, который совершенно буквально висел над головами всех. Если озоновый слой действительно испарится, как это вполне может произойти, ну что ж, они начнут пользоваться щитками от солнца только для того, чтобы пройти по улице, и, может быть, это защитит их... но как поступить природным видам — птицам, ящерицам, всем существам на планете, у которых нет такого выбора? Исследования показали, что их глаза будут выжжены ультрафиолетовой радиацией, от которой их ничто не защитит, она убьет их всех, и в результате вся глобальная экосистема быстро распадется.

— Ты считаешь, что кто-нибудь из этих людей знает чего-нибудь или захочет сделать что-то, даже если узнает?

— Думаю, нет. — Он сделал еще несколько глотков белого вина. — Что ж, мы продолжаем двигаться вперед?

— Это забавно, — продолжала она. — Не так давно мы вели войны, которые в достаточной степени сдерживали рост населения, так что мы не могли нанести существенный вред планете, но теперь, когда разразился мир повсюду и мы развиваем нашу промышленность, мир уничтожает нас гораздо эффективнее, чем когда-то делали войны. Ирония судьбы, не так ли?

— И современная медицина. Комары анофелес весьма успешно сдерживали рост населения — ты знаешь, что когда-то Вашингтон был малярийным болотом, и дипломаты считали назначение сюда полным опасности! Тогда мы изобрели ДДТ. Он хорош для борьбы с комарами, но катастрофа для сокола-перегрина. Мы никогда не могли поступать правильно. Никогда, — закончил Мейфлауэр.

— Что, если... — задумчиво спросила доктор Брайтлинг.

— "Что если" что, Кэрол?

— Что, если природа сама примет меры, чтобы резко сократить население?

— Ты имеешь в виду гипотезу Гаэ? — Это заставило его улыбнуться. Идея заключалась в том, что Земля сама является мыслящим, управляющим собой организмом, который находит методы регулировать многочисленные живые виды, населяющие планету.

— Даже если бы это было правдой, — а я действительно надеюсь на это, — боюсь, что мы, люди, движемся слишком быстро, чтобы Гаэ могла успеть справиться с нами и нашей работой. Нет, Кэрол, мы заключили пакт самоубийства, и мы собираемся уничтожить все остальное вместе с собой, и через сотню лет, когда население мира уменьшится до примерно миллиона, они узнают, что делалось неправильно, прочитают книги и просмотрят видеозаписи рая, в котором мы когда-то жили, и проклянут наши имена.

Может быть, если им повезет, они извлекут уроки, когда будут снова выползать на землю из ила. Может быть. Я сомневаюсь. Даже если они попытаются извлечь уроки из прошлого, они будут больше беспокоиться о строительстве атомных реакторов, для того чтобы получить возможность пользоваться электрическими зубными щетками. Рейчел была права. Когда-нибудь наступит Молчаливая Весна, но будет уже слишком поздно.

Он поковырялся в своем салате, пытаясь догадаться, какие химические добавки заключены в салате-латуке и помидорах.

В том, что они есть, он не сомневался. В это время года салат-латук привозят из Мексики, где фермеры делают со своими посевами самые невероятные вещи, и, может быть, в кухне ресторана все это смыли, а может быть, и нет. Так что теперь он сидит и ест дорогой ланч, отравляя себя с такой же обреченностью, с какой он наблюдает за отравлением всей планеты. Его тихий отчаявшийся взгляд был красноречивее слов.

Он готов для вербовки, подумала Кэрол Брайтлинг. Самое время. И он приведет с собой хороших людей, им выделят место в Канзасе и Бразилии. Через полчаса она встала и направилась обратно в Белый дом, для участия в еженедельном заседании кабинета министров.

— Привет, Билл, — сказал Гас из своего офиса в здании Гувера. — Что происходит?

— Ты смотрел утреннюю передачу сегодня? — спросил Хенриксен.

— Ты имеешь в виду эту операцию в Испании?

— Да.

— Смотрел, конечно. Я и тебя видел в ящике, — отозвался Вернер.

— Мой гениальный акт. — Он усмехнулся. — Это ведь хорошо для бизнеса, понимаешь.

— Да, полагаю, это действительно так. Короче говоря, ну и что?

— Это не были испанские копы, Гас. Я знаю, как они готовятся. Не их стиль. Итак, кто это был — Дельта, SAS или кто еще?

Глаза Гаса Вернера сузились. Теперь заместитель директора ФБР, раньше он был специальным агентом, руководившим элитной группой ФБР по спасению заложников.

Когда его повысили в должности, он стал специальным агентом, возглавляющим региональное отделение в Атланте, а теперь занимал должность заместителя директора ФБР и руководил новым отделением по борьбе с терроризмом. Билл Хенриксен когда-то работал вместе с ним, затем ушел из Бюро и основал свою компанию, но если ты служил в ФБР, то всегда останешься сотрудником ФБР, так что теперь Билл пытался выловить нужную ему информацию.

— Я действительно не могу говорить на эту тему, приятель.

— Вот как?

— Именно так. Да. Не могу обсуждать, — коротко ответил Вернер.

— Засекреченная тема?

— Что-то вроде этого, — позволил себе сказать Вернер.

Смешок.

— Это говорит мне о чем-то, а?

— Нет, Билл, это ничего тебе не говорит. Послушай, приятель, я не могу нарушать правила, ты ведь знаешь.

— Ты всегда говорил прямо, — согласился Хенриксен. — Ну ладно, кто бы они ни были, я рад, что они на нашей стороне. Штурм выглядел весьма профессионально на телевидении.

— Это верно. — У заместителя директора ФБР на столе лежал полный набор видеозаписей, переданных по зашифрованному спутниковому каналу из посольства США в Мадриде в Национальное агентство безопасности и поступившее оттуда в штаб-квартиру ФБР. Он уже просмотрел все записи и рассчитывал получить дополнительные данные сегодня к вечеру.

— Впрочем, если у тебя будет такая возможность, скажи им одну вещь.

— Какую именно, Билл? — последовал уклончивый вопрос.

— Если они хотят походить на местных полицейских, пусть не пользуются вертолетом Военно-воздушных сил США. Я не такой глупый, Гас. Репортеры могут не заметить этого, но для любого, у кого есть хотя бы половина мозгов, это очевидно.

Вот так, подумал Вернер. Он позволил себе не обратить на это внимания — как-то проскользнуло через его умственное сито, но Билл никогда не был глупцом, и потому Гас удивился, как это средства массовой информации не заметили этого.

— Неужели?

— Не вешай мне лапшу на уши, Гас. Это был «Сикорски модель 60». Мы пользовались им, когда приезжали в Форт Брэгг для переподготовки, помнишь? Он понравился нам больше, чем «Хьюи», который выделили для нашей учебы, но он не был допущен для использования в гражданских целях, и потому тебе не позволили купить его, — напомнил он своему бывшему боссу.

— Я передам им, — обещал Вернер. — Кто-нибудь еще заметил это?

— Насколько я знаю, нет, и я ничего не сказал об этом на ABC сегодня утром, верно?

— Да, верно. Спасибо.

— А сейчас ты можешь сказать мне что-нибудь про этих парней?

— Извини, приятель, не могу. Это секретные сведения и, говоря по правде, — солгал Вернер, — я и сам знаю очень мало об этом деле. «Вот дерьмо», — почти услышал он по телефону. Слабое объяснение. Если существует специальная антитеррористическая группа и если Америка принимает в ней участие, чертовски очевидно, что один из высших чинов ФБР должен знать что-то о ней. Хенриксен поймет это, даже если ему ничего не скажут. Но проклятие, правила есть правила, и ни при каких обстоятельствах директор частной компании не может быть допущен в секретный отдел, который называется «Радуга». Билл не может не знать об этих правилах.

— Да, Гас, конечно, — прозвучал насмешливый ответ. — Как бы то ни было, они настоящие профессионалы, но испанский не является их родным языком, и они имеют доступ к американскому военному вертолету. Скажи им, чтобы в будущем были более осторожны.

— Скажу, — пообещал Вернер, делая пометку.

«Черный проект, — сказал себе Хенриксен, повесив трубку. — Интересно, откуда поступает финансирование?.. Кто бы ни были эти люди, они связаны с ФБР, не считая министерства обороны». Что еще стало ему ясно? А где их база?.. Чтобы сделать это...да, это возможно, не так ли? Все, что ему нужно, — это исходное время для всех трех инцидентов, затем рассчитать, когда появились эти ковбои, и на основе этого он сможет вычислить с достаточной точностью их место базирования. Авилайнеры летят со скоростью примерно пятьсот узлов, и поэтому расстояние, которое они пролетают...

...это должна быть Англия, решил Хенриксен. Ни одна другая европейская страна не стала бы настолько тесно сотрудничать с американцами, никогда не доверяла бы им до конца. Англия была единственным местом расположения специальной группы, которое имеет смысл. У британцев есть вся необходимая инфраструктура, да и безопасность в Гере-форде отличная, — он был там и тренировался вместе с SAS, когда еще входил в состав команды по спасению заложников ФБР, работая под руководством Гаса. О'кей, он сможет подтвердить это с помощью письменных описаний инцидентов в Берне и Вене. Его служащие занимались всеми антитеррористическими операциями как нормальной частью бизнеса... и он мог позвонить контактам в Швейцарии и Австрии, чтобы выяснить кое-что. Это не должно быть особенно трудным. Он посмотрел на часы. Лучше позвонить прямо сейчас, потому что они опережают Европу на шесть часов. Он нашел нужный ему номер телефона и позвонил по своей частной линии.

Черный проект? спросил он себя. Увидим, так ли это.

Заседание кабинета закончилось рано. Президентская повестка дня в конгрессе продвигалась неплохо. Это делало обстановку легкой для всех. Голосовать пришлось лишь дважды — фактически это был просто опрос членов кабинета, поскольку только у президента имелся решающий голос, о чем он напоминал уже несколько раз, подумала Кэрол. Заседание закончилось, и министры устремились к выходу из здания.

— Привет. Джордж, — поздоровалась с министром финансов доктор Брайтлинг.

— Привет, Кэрол. Уже вернулась после объятий с деревьями? — спросил он с улыбкой.

— Всегда, — засмеялась она в ответ этому невежественному плутократу. — Ты смотрел телевидение сегодня утром?

— Что интересного там было?

— Инцидент в Испании.

— О да, парк. Что там такое?

— Кто были эти люди в масках?

— Кэрол, если тебе приходится спрашивать, это значит, что у тебя нет допуска.

— Мне не нужен номер твоего телефона, Джордж, — ответила она, позволив ему открыть для нее дверь. — И я имею допуск ко всему, помнишь?

Министр финансов был вынужден признать, что это правда. Советник президента по науке имела допуск ко всем секретным программам, включая оружие, ядерное и обычное, и она следила за секретами безопасности связи, являющимися «королевскими драгоценностями» тайного мира, как за рутинной частью своих обязанностей. Она действительно имела право знать об этом, если спрашивала. Ему хотелось, чтобы она не задавала этого вопроса. Сейчас слишком много людей уже знали о «Радуге». Он вздохнул.

— Мы создали ее несколько месяцев назад. Черная операция, понимаешь? Группа специальных операций, многонациональная, базируется где-то в Англии, укомплектована главным образом американцами и британцами, но есть и представители других стран. Идея создания такой группы пришла в голову парню из Агентства, которому президент симпатизирует, — и пока она действует вполне успешно.

— Да, спасение этих детей было чем-то особенным. Надеюсь, их за это отметят.

Смешок.

— Можешь не сомневаться. Президент послал этим утром свою благодарность.

— Как название этой группы?

— Ты уверена, что хочешь знать? — спросил Джордж.

— Что может заключаться в названии?

— Верно. — Министр финансов кивнул. — Ее название «Радуга» из-за своей многонациональной природы.

— Ну что ж, кто бы это ни был, они добились крупного успеха прошлой ночью. Знаешь, меня действительно стоит ставить в известность о подобных вещах. Я ведь могу оказать помощь, — напомнила она.

— А ты скажи об этом Боссу.

— Я ведь сейчас вроде как у него в немилости, помнишь?

— Да, а ты немного сбавь нажим по своей окружающей среде, верно? Черт побери, всем нам нравится зеленая трава и щебечущие птички. Но мы не можем сделать так, чтобы Щебечущая Птичка говорила нам, как управлять страной.

— Джордж, это действительно важные научные проблемы, которыми мне приходится заниматься, — подчеркнула Кэрол Брайтлинг.

— Это по твоему мнению, док. А ты все-таки немного сбавь свою риторику, и тогда к тебе будут внимательнее прислушиваться. Это просто полезный намек, — предложил министр финансов, открывая дверцу автомобиля, чтобы ехать к своему департаменту, находящемуся в двух кварталах.

— Спасибо, Джордж, я подумаю над твоим советом, — пообещала она. Джордж помахал ей рукой, когда его водитель тронулся с места.

— "Радуга", — сказала себе Брайтлинг, пересекая Вест Икзекьютив Драйв. Стоит ли сделать еще один шаг? Забавно, что когда ты имеешь дело с секретными вопросами, то находишься во «внутреннем круге». Войдя в свой кабинет, она вставила пластиковый ключ в свой кодированный STU-4 телефон и по закрытому каналу позвонила в ЦРУ, выйдя на личный телефон Директора.

— Да? — раздался мужской голос.

— Эд, это Кэрол Брайтлинг.

— Привет, Кэрол. Как прошло заседание кабинета?

— Гладко, как всегда. У меня есть вопрос.

— Какой, Кэрол? — спросил Директор ЦРУ.

— Это относительно «Радуги». Вчера они провели в Испании успешную операцию.

— Неужели ты допущена к этому? — удивился Эд.

— А как иначе я могла узнать название, Эд? Я знаю, что один из твоих людей создал ее. Не могу вспомнить его имени, но это парень, который так нравится президенту.

— Да, Джон Кларк. Когда-то, очень давно, он обучал меня. Отличный человек. Он побывал там и здесь, сделал значительно больше, чем мы с Мэри Пэт. Ну ладно, в чем твой интерес?

— Новые тактические радиошифровальные системы, которыми занимается АНБ. Они уже получили их?

— Не знаю, — признался директор. — Они уже готовы для использования?

— Будут готовы через месяц. Производитель — Е-системс, и, по моему мнению, их следует сразу передать «Радуге». В конце концов, они находятся на передней линии. Им они нужны больше всех.

На другом конце телефонного канала Директор Центрального разведывательного управления напомнил себе, что ему следует более внимательно относиться к работе, которой занимается Агентство национальной безопасности. Более того, он позволил себе забыть, что Брайтлинг имеет допуск «черная карта» в святая святых Форта Мид.

— Разумная мысль. С кем я должен поговорить об этом?

— Думаю, с адмиралом МакКоннеллом. Это его агентство. Впрочем, это всего лишь дружеское предложение. Если «Радуга» работает так успешно, ей нужны самые лучшие игрушки.

— О'кей, я займусь этим. Спасибо, Кэрол.

— Готова помочь в любое время, Эд. Может быть, стоит когда-нибудь полностью рассказать мне об этой программе, а?

— Разумеется, сделаю это. Я могу послать к тебе парня, который передаст всю информацию, в которой ты нуждаешься.

— О'кей, в любое время, когда тебе удобно. Пока.

— До свидания, Кэрол. — Кодированный канал прервался. Кэрол улыбнулась, глядя на телефон. Эд никогда не будет сомневаться в этом вопросе, ему это и в голову не придет. Да и зачем? Она знает название, сказала несколько приятных слов о команде, предложила помощь, как и положено лояльному бюрократу. А теперь у нее есть даже имя директора «Радуги». Джон Кларк. Лично занимался с Эдом, когда-то давно. Так просто получить информацию, в которой ты нуждаешься, если говоришь на соответствующем языке. Ну что ж, именно поэтому она и стремилась к этой работе, невзирая на все разочарования и трудности.

* * *

. Один из его людей произвел математические расчеты и сделал оценку времени в пути.

Ответом была Англия, как он и подозревал. Треугольник времени для Берна и Вены замкнулся в Лондоне, или где-то недалеко от него. Это разумно, сказал себе Хенриксен.

«Британские авиалинии» летают повсюду, и у них всегда были сердечные отношения с британским правительством. Таким образом, кто бы это ни был, группа должна базироваться в... Герефорде, где еще. Скорее всего, она является многонациональной... это сделает ее политически более приемлемой для других стран. Итак, в ней состоят американцы и британцы, могут быть и другие национальности, имеет доступ к американской военной технике, вроде этого вертолета «Сикорски». Гас Вернер знает о ней — не исключено, что в группе работают и сотрудники ФБР. Вполне возможно, подумал Хенриксен. Команда по спасению заложников была в основном полицейской, но, поскольку ее миссией был антитерроризм, она практиковалась и сотрудничала с другими подобными организациями во всем мире, несмотря на то что эти организации были, главным образом, военными. Миссия заключалась, в общем, в одном и том же, а потому люди в них были взаимозаменяемые, и члены команды ФБР по спасению заложников ничем не хуже, чем остальные в мире. Вполне вероятно, что в состав команды входят люди из команды ФБР, может быть, он их даже знает. Будет полезно выяснить, кто они, но пока не стоит заходить слишком далеко.

Самым важным в настоящее время было то, что эта многонациональная антитеррористическая организация представляет собой потенциальную угрозу. Что, если они развернутся в Мельбурне? Причинит ли это вред? Несомненно, ничем не поможет, особенно если в составе группы окажется агент ФБР. Хенриксен пятнадцать лет служил в ФБР, и у него не было никаких иллюзий относительно этих мужчин и женщин. У них были глаза и уши, видящие и слышащие все, а также мозги, способные думать. Кроме того, они заглядывали повсюду. Таким образом, стратегия, направленная на то, чтобы пробудить сознание мира и заставить его задуматься над угрозой терроризма, которая помогла ему получить работу в Мельбурне, неожиданно сделала незапланированный шаг вперед. Проклятие. Однако Закон Непредусмотренных Последствий может оказаться примененным к кому угодно, верно? Именно поэтому он и оказался в числе допущенных, потому что его работа состояла в решении непредусмотренных проблем. Вот он и находится здесь, все еще занимаясь сбором разведывательных данных. Ему нужно узнать больше. Но действительно плохой новостью было то, что нужно лететь в Австралию меньше чем через день, и он сам не сможет заниматься сбором информации. Вот так. Сегодня вечером он встретится за ужином со своим боссом и передаст все, что ему удалось выяснить, и, может быть, этот бывший сотрудник КГБ, находящийся на содержании у него, сможет продвинуться немного дальше. Чертовски проницательный парень, пока он действовал очень хорошо. Солдат, курящий трубку. Хенриксен не переставал удивляться, как это такие незначительные вещи могут раскрыть дело. Нужно только держать глаза открытыми.

* * *

— Интерлейкен совершенно бесполезен, — сказал Джон Киллгор, отворачиваясь от монитора.

Поле электронного микроскопа было чистым. Нити Шивы стремительно размножались, пожирая при этом здоровые ткани.

— Итак? — спросила доктор Арчер.

— Итак, это единственный вариант лечения, о котором я беспокоился: За является многообещающим новым открытием, но Шива просто смеется над ним и движется дальше. Это пугающий маленький сукин сын, этот вирус, Барб.

— А субъекты?

— Я только что был там. Пит уже почти готов, остальные тоже. Шива пожирает их. У всех обширное внутреннее кровотечение, и ничто не может остановить распад тканей. Я попробовал все, что возможно. Эти бедные бродяги не смогли бы получить более качественное лечение в Хопкинсе, Гарварде или клинике Майо, и все умрут. Правда, — упомянул он, — найдутся люди, чья иммунная система в состоянии справиться с этим, но такие случаи будут крайне редкими.

— Насколько редкими? — спросила эпидемиолог.

— Вероятно, меньше одного на тысячу, может быть, даже одного на десять тысяч. Ведь и пневмоническая разновидность чумы не убивает всех, — напомнил ей Киллгор. Это была самая смертоносная болезнь на планете, она позволила выжить одному из десяти тысяч людей. Она знала, что есть люди, иммунная система которых убивает все, что может повредить организму. Такие люди живут до ста лет или около этого. Это не имеет никакого отношения к курению или воздержанию от курения, выпивке по утрам или всяким другим глупостям, которые публикуют в газетах как секрет вечной жизни. Объяснение таится в генах. У некоторых они лучше, чем у других. Это и есть простой ответ.

— Так что нет смысла беспокоиться об этом?

— Население мира равняется нескольким миллиардам. Это десять в девятой степени людей, вычтем из этого пять порядков, и у нас останется что-то вроде десяти в пятой степени выживших. Таким образом, это несколько сотен тысяч людей, которым мы не слишком нравимся.

— Рассеянные по всему миру, — сказала ему Барбара. — Неорганизованные, нуждающиеся в руководстве и научных знаниях, чтобы помочь выжить остальным. Каким образом они смогут даже установить контакт между собой? Единственные восемьдесят человек, выжившие в Нью-Йорке? А как относительно болезней, которые последуют за всеми этими смертями? Лучшая иммунная система в мире не сможет защитить вас от них.

— Это верно, — согласился Киллгор. Затем он улыбнулся. — Мы даже улучшаем человеческую породу, не правда ли?

Доктор Арчер увидела забавную сторону в этом.

— Да, Джон, улучшаем. Итак, вакцина В готова?

Он кивнул.

— Я сделал себе инъекцию несколько часов назад. Ты готова к своей?

— Как относительно вакцины А?

— В морозильнике, готовая к началу массового производства, как только она потребуется людям. Мы сможем вырабатывать партии по несколько тысяч литров в неделю, когда будет нужно. Этого достаточно, чтобы удовлетворить нужды всей планеты, — сказал он ей. — Стив Берг и я разработали это вчера.

— Может, кто-нибудь еще?

— Ни в коем случае. А если смогут, им придется воспользоваться нашей формулой.

Это было окончательной зацепкой. Если план распространить Шиву по всему миру не осуществится так, как они надеялись, тогда всему миру будет дана вакцина А, над которой Антиген Лабораториз, подразделение Горайзон Корпорейшн, по воле случая работало в это время в стремлении помочь Третьему миру, где процветали все виды геморрагической лихорадки. Удачный случай, хотя уже описанный в медицинской литературе. Оба — Джон Киллгор и Стив Берг — опубликовали исследования по этим болезням, которые стали широко известными после ужасной паники, через которую не так давно прошли Америка и весь остальной мир.

Таким образом, медицинский мир знает, что Горайзон Корпорейшн работает в этой области, и потому никто не будет удивлен, когда станет известно, что работа над вакциной находится в стадии завершения. Медики даже проведут опыты над вакцинами в лабораториях и убедятся, что действительно жидкость имеет самые разнообразные антитела. Но это будут другие антитела, и вакцина с живым вирусом станет смертным приговором для всех, кто введет ее в свою жизненную систему. Было запрограммировано, что время от момента инъекции до появления явных симптомов будет равняться периоду от четырех до шести недель, и снова единственными, кто выживет, будут счастливцы из самого глубокого конца генного фонда. Сто человек из миллиона выживут. Может быть, меньше. Эбола-Шива является чудовищным маленьким вирусом, его разрабатывали три года, и как странно, подумал Киллгор, что оказалось так просто его создать. Ничего не поделаешь, вот какой является наука. Манипуляции с генами — это новая область, и результаты могут оказаться непредсказуемыми. Так печально, может быть, что те же люди в той же самой лаборатории прокладывали путь в совершенно новом и неожиданном направлении — продолжительность человеческой жизни — и, по появившимся сообщениям, добились реальных успехов. Ну что ж, тем лучше. Продленная жизнь даст возможность оценить новый мир, который появится после Шивы.

А новые открытия будут продолжаться. Многие из избранного списка, кто получит вакцину В, будут учеными. Некоторым из них не понравится эта новость, но у них не будет иного выбора, и, будучи учеными, они скоро вернутся к своей работе.

Не все посвященные в детали проекта, одобряли его. Некоторые радикалы даже заявили, что привлечение ученых противоречит самой идее миссии, потому что медицина не позволит природе развиваться своим путем. Ну конечно, фыркнул Киллгор про себя. Отлично, они позволят этим идиотам рожать детей прямо в поле после утренней вспашки или охоты, и достаточно скоро эти идеологи вымрут. Сам он собирался изучать и наслаждаться природой, но он будет делать это с обувью на ногах и в куртке, чтобы не замерзнуть. Он предполагал остаться образованным человеком, не возвращаться к голой обезьяне. Его ум начал забираться в будущее... разумеется, произойдет разделение труда. Фермеры будут выращивать пищу и ухаживать за скотом, которым они будут питаться, — или охотники, стреляющие бизонов, чье мясо более полезно для здоровья, потому что в нем меньше холестерина. Бизоны вернутся достаточно скоро, подумал он. Пшеница будет продолжать расти в своем диком виде на Великих равнинах, и бизоны станут жирными и здоровыми, потому что за хищниками так жестоко охотились, что они медленнее восстановят свою численность. Домашний скот тоже будет процветать, но, в конце концов, его вытеснят бизоны — более выносливая порода, лучше приспособленная к жизни на свободе. Киллгор хотел увидеть это, увидеть огромные стада, которыми когда-то изобиловал Запад. Он хотел увидеть и Африку. Это означало, что проекту будут нужны самолеты и пилоты. У Горайзона уже был свой флот небольших реактивных самолетов, способных долететь почти до любой точки земного шара, но им также понадобятся небольшие группы людей для управления и ухода за несколькими аэропортами — например в Замбии. Киллгору хотелось увидеть Африку дикой и свободной. Для этого потребуется, наверно, лет десять, по его оценке, и это не так уж много. СПИД убивал этот континент с небывалой скоростью, так что Шива всего лишь ускорит этот процесс. И тогда Черный континент снова будет свободным от людей, и он сможет отправиться туда и наблюдать за природой во всей ее первозданной красоте ...может быть, застрелит льва, чтобы сделать из его шкуры ковер для своего дома в Канзасе? Кое-кто из участников проекта поднимет визг, но что значит один лев? Одним больше, одним меньше. Проект будет сберегать сотни тысяч львов, может быть, миллионы, и они будут бродить в полной свободе и охотиться. Каким прекрасным станет Новый мир, после того как его избавят от паразитической породы людей, которые так старались уничтожить его.

Послышался сигнал бипера. Он повернулся и посмотрел на контрольный щит.

— Это Эрни, М5 — похоже на остановку сердца, — сказал он.

— Что ты собираешься делать? — спросила Барбара Арчер. Киллгор встал.

— Хочу убедиться, что он действительно мертв. — Он наклонился, чтобы выбрать камеру для большого монитора на своем столе. — Вот, можешь наблюдать. Через две минуты он появился на экране. Санитар был уже там, но не делал ничего, только смотрел.

Она увидела, что Киллгор проверил пульс мужчины, затем его глаза. Несмотря на инъекцию вакцины В, он пользовался перчатками и маской. Что ж, это имело смысл. Затем он сделал шаг назад и выключил электронное устройство. Санитар извлек внутривенные трубки и покрыл тело простыней. Киллгор показал на дверь. Скоро санитар выкатил тележку с телом, направляясь к печи для сжигания отходов. Киллгор воспользовался случаем, осмотрел других пациентов и даже поговорил с одним, прежде чем исчез с экрана.

— Я не сомневался в этом, — сказал он, возвращаясь в контрольную комнату уже без защитной одежды. — У Эрни было слабое сердце, и Шива набросился прямо на него.

Следующим будет Венделл, М2, наверно, завтра утром. Функция печени выходит за пределы испытательной таблицы, и у него обширное кровотечение в верхней части кишечника.

— Как относительно контрольной группы?

— У Мэри, F4, через два дня проявятся очевидные симптомы.

— Таким образом, система распространения действует исправно? — спросила Арчер.

— Блестяще. — Киллгор кивнул, налил себе чашку кофе, перед тем как снова сесть. — Все будет хорошо, Барб, и предсказания компьютера выглядят лучше, чем требуемые параметры. Через шесть месяцев после инициации мир будет выглядеть совсем иначе, — пообещал он.

— Я все-таки беспокоюсь относительно этих шести месяцев, Джон. А если кто-нибудь из подопытных догадается, что происходит?

— Именно поэтому мы и носим пистолеты, Барб.

* * *

— Ее название — «Радуга», — сказал он, получив лучшую информацию дня. — Эта группа базируется в Англии. Она была создана сотрудником ЦРУ по имени Джон Кларк, он, по-видимому, является директором организации.

— Это имеет смысл, — согласился Хенриксен. — Она многонациональная, верно?

— По-моему, да, — подтвердил Джон Брайтлинг.

— Точно, — сказал Дмитрий Попов, ковыряясь в своем салате «Цезарь». — Все это имеет смысл, какая-то команда НАТО, полагаю, ее база в Герефорде?

— Да, — сказал Хенриксен. — Между прочим, отличная работа, учитывая, кто они.

Попов пожал плечами.

— Это было просто. Я должен был догадаться скорее. Мой вопрос заключается в следующем: что вы хотите, чтобы я сделал по этому поводу?

— Мне кажется, что нам нужно собрать больше информации о «Радуге», — высказал свое мнение Хенриксен, бросив взгляд на своего босса. — Гораздо больше.

— Что будешь делать? — спросил Брайтлинг.

— Ничего особенного, — заверил его Попов. — После того, когда узнаешь, где и что искать, — считайте — битва выиграна. Надо лишь отправиться туда и наблюдать. К тому же мне уже известно одно имя.

— Ты готов взяться за это? — спросил русского Джон.

— Конечно. Если вы заплатите мне за работу. Это опасно, разумеется, но...

— Насколько опасно?

— Я когда-то работал в Англии. Есть шанс, что у них есть моя фотография, под другим именем, конечно, но я думаю, это маловероятно.

— Ты можешь подделать британский акцент?

— Запросто, старина, — ответил Попов с улыбкой. — Ты ведь когда-то служил в ФБР?

Кивок.

— Да.

— Тогда ты знаешь, как это делается. Думаю, мне понадобится неделя.

— О'кей, — сказал Брайтлинг. — Полетишь завтра.

— Документы? — спросил Хенриксен.

— У меня есть несколько комплектов, все действующие, и все сделаны превосходно, — заверил его офицер разведки.

Как приятно иметь на содержании настоящего профессионала, подумал про себя Хенриксен.

— Ну ладно, мне нужно вылетать ранним рейсом, а я еще не упаковал вещи. Увидимся на будущей неделе, когда вернусь обратно.

— Не забывай о временном сдвиге. Твой организм успеет приспособиться? — спросил Джон.

Бывший агент засмеялся.

— А есть лекарство против этого?

Глава 18 Внешность

Попов поднялся на борт «Конкорда», вылетающего утренним рейсом. Ему еще не приходилось летать на нем, и он пришел к выводу, что внутри самолет тесен, хотя пространства для ног достаточно. Он расположился в кресле 4-С. Тем временем в другом терминале Билл Хенриксен сидел в салоне первого класса на авиалайнере DC-10 компании «Америкэн», который доставит его в Лос-Анджелес.

Уилльям Хенриксен, думал Дмитрий Аркадьевич Попов. Раньше входил в группу ФБР, занимающуюся спасением заложников, теперь эксперт по антитеррору, президент международной консалтинговой компании по безопасности, вылетающий в Австралию, чтобы заключить контракт на следующие Олимпийские игры... как это связано с тем, что делает Попов для Горайзон Корпорейшн Джона Брайтлинга? Что именно он делает — или, более точно, какой идее он служит? Какова его задача? Ему, несомненно, щедро платят — он даже не поднял вопроса о деньгах во время ужина, потому что был уверен — ему заплатят такую сумму, какую он запросит. Попов думал о сумме в 250 тысяч долларов только за эту работу, хотя она не была такой уж опасной, если исключить управление автомобилем в лондонских пробках. 250 тысяч долларов?

Может быть, и больше, сказал себе он. В конце концов, эта миссия кажется им очень важной.

Каким образом эксперт по организации террористических актов и эксперт по антитеррору вошли в один и тот же план? Почему они так быстро ухватились за его информацию, что существует новая международная антитеррористическая организация?

Это важно для них — но почему? Какой чертовщиной они занимаются? Он потряс головой. Попов не считал себя глупым, и все-таки в данном случае у него не было ни одной внятной идеи. А он хотел знать сейчас больше, чем когда-либо.

И снова это отсутствие информации беспокоило его. Беспокоило? Да, сейчас он был изрядно обеспокоен. КГБ никогда не приветствовал любопытство, но даже там знали, что приходится посвящать умных людей в некоторые тайны, давать им информацию, и потому одновременно с приказом обычно давалось какое-то объяснение, и он, по крайней мере, знал, что служит интересам своей страны. Какую бы информацию он ни собирал, какого бы иностранца ни вербовал, все это было направлено на то, чтобы обеспечить безопасность его родины, сделать ее сильнее, обогатить новыми знаниями.

Не его вина, что все эти усилия не привели ни к чему. КГБ никогда не подводил государство. Это государство подвело КГБ. Он был частью самой лучшей в мире разведывательной службы и по-прежнему гордился ее достижениями и своей работой.

Но он не знал, чем занимается сейчас. Предполагалось, что он занят сбором информации, и это было для него совсем нетрудно, но он все еще не знал, зачем это нужно. То, что он узнал за ужином прошлым вечером, всего лишь открыло новую дверь в новую тайну. Это так походило на голливудское кино о заговоре или какой-нибудь детектив, конец которого он еще не разгадал. Он возьмет деньги и сделает работу, но впервые чувствовал тревогу, и это чувство было неприятным. Тем временем «Конкорд» мчался по взлетной полосе и, оторвавшись от земли, взял курс на поднимающееся солнце и лондонский аэропорт Хитроу.

* * *

— Есть что-нибудь новое, Билл?

Тауни откинулся на спинку своего кресла.

— Немного. Испанцы опознали двух террористов как баскских сепаратистов, и французы считают, что у них есть кое-что на еще одного, но это все. Французы никогда не скажут нам всего, что знают. Будто сам не знаешь! Думаю, что мы могли бы рискнуть обратиться к самому Карлосу, но сомневаюсь, что он захочет сотрудничать, да и знает ли он вообще этих парней?

— Верно, — Кларк присел рядом. — Ты знаешь, а ведь Динг прав. Можно было предполагать, что произойдет один из этих инцидентов, но три подряд за то короткое время, пока мы находимся здесь, — это уж слишком. Скажи, Билл, это возможно, что кто-то спускает их с поводка?

— Полагаю, что это возможно, но кому это нужно? И зачем? — спросил Тауни.

— Не торопись. Давай сначала разберемся с вопросом — кто? У кого есть такая возможность?

— У того, кто имел доступ к террористам еще в семидесятых и восьмидесятых годах, — значит, тот, кто работал внутри движения или кто контролировал их, влиял на них извне. А это означает, что таким человеком является сотрудник КГБ. Можно вообразить, что он знаком с ними, имеет возможность вступать в контакт и таким образом возвращать их к террористической деятельности.

— Все три группы имели явную идеологическую направленность...

— Вот почему контакт должен быть с бывшим — или, возможно, с действующим — агентом КГБ. Кто-то, кому они доверяют, больше того, человек, обладающим влиянием, которое признают и уважают. — Тауни отпил чаю из своей чашки. — Это означает офицера разведки, возможно, занимающего достаточно высокое положение, того, кто помогал им в прежнем Восточном блоке.

— Немец, чех, русский?

— Русский, — сказал Тауни. — Вспомни, что КГБ позволял поддерживать их только под своим непосредственным руководством — так называемая самостоятельность была лишь фикцией, Джон. Болтовня о самостоятельности предназначалась в основном, чтобы поддерживать самоуважение террористов, питать их амбиции, но не более. «Прогрессивные элементы» и другие глупости. Их обычно готовили недалеко от Москвы и затем размещали в безопасных убежищах в Восточной Европе, главным образом в Восточной Германии. Мы получили подробные материалы из восточно-германской Штази, когда рухнула ГДР. У меня есть коллеги в Сенчури Хаус, которые просматривают эту информацию прямо сейчас. На это потребуется время. К сожалению, горы документов Штази никогда не компьютеризировали и даже не подвергали перекрестной ссылке. Проблемы финансирования, — объяснил Тауни.

— А почему не обратиться прямо в КГБ? Черт возьми, я встречался с Головко.

Тауни не знал об этом.

— Ты шутишь.

— Как ты думаешь, каким образом мы с Дингом попали так быстро в Иран под русской крышей? Неужели ты считаешь, что ЦРУ в состоянии так быстро проводить операции? Мне хотелось бы этого, Билл. Нет, все организовал Головко. Мы с Дингом были в его кабинете перед тем, как вылетели в Иран.

— Ну, тогда почему бы не попробовать, если есть такая возможность?

— Мне нужно получить одобрение из Лэнгли.

— Неужели Сергей действительно пойдет на сотрудничество?

— Не знаю, — признался Джон. — В лучшем случае вероятность этого пятьдесят на пятьдесят. Но, прежде чем заняться этим, мне нужно точно знать, чего я хочу. Это не должно быть операцией, при которой я пытаюсь вылавливать информацию. Она должна быть хорошо направлена.

— Я думаю, что мы можем получить имя офицера разведки, который работал с ними. Проблема в том, что это не будет его настоящим именем.

Кларк кивнул.

— Скорее всего, ты прав. Знаешь, нам нужно как следует постараться, чтобы захватить хотя бы одного из террористов живым. Трудно допрашивать труп.

— Такой возможности у нас пока не было, — напомнил ему Тауни.

— Может быть, — сказал Кларк. — И даже если удастся захватить одного живым, откуда мы знаем, что ему известно то, что нам требуется? Но с чего-то нужно начинать.

— Берн был ограблением банка. Вена — попыткой киднепинга, и, судя по словам герра Остермана, субъекты искали что-то, чего на самом деле не существует, — личные компьютерные коды, с помощью которых можно войти в международную торговую систему. Самый последний инцидент напоминает семидесятые годы.

— О'кей, две из трех касались денег, — согласился Кларк. — Но в обоих случаях террористы были вдохновлены идеологическими соображениями, верно?

— Верно.

— Тогда откуда интерес к деньгам? В первом случае, согласен, это могло быть простым ограблением. Но второй являлся более утонченным — ну одновременно утонченным и глупым, потому что они искали что-то несуществующее, но, будучи фанатиками, могли этого не знать. Билл, кто-то сказал им, что нужно требовать. Ведь они не взялись бы за такую работу по собственной инициативе, правда?

— Согласен, ты можешь оказаться прав, — сказал офицер разведки. — Возможно, даже весьма прав.

— Тогда перед нами два идеологических террориста, технически достаточно компетентных, но преследующих цель, которой не существует. Сочетание оперативного ума и объективной глупости, не так ли?

— Но как относительно парка?

Кларк пожал плечами.

— Может быть, Карлос знает что-то, в чем они нуждаются. Может быть, у него где-то спрятаны деньги или он располагает необходимой информацией или контактными номерами — трудно сказать, ты согласен?

— И мне представляется маловероятным, что его можно уговорить сотрудничать с нами.

Кларк проворчал что-то.

— Чертовски маловероятно.

— Я могу сделать вот что — поговорю с парнями в Пятерке. Дай мне разнюхать что-нибудь, Джон.

— О'кей, Билл, а я поговорю с Лэнгли. — Кларк встал, вышел из комнаты и пошел к себе в кабинет.

* * *

Все началось крайне неудачно, и Попову даже стало смешно. Подойдя к арендованному автомобилю, он открыл левую дверцу вместо правой. Но он разобрался с трудностями за те несколько секунд, что потребовались ему, чтобы положить чемодан в багажник и сесть за руль на стороне водителя. Начиная с этого момента, он открыл карту, которую купил в терминале после прилета, и выехал от терминала 4 аэропорта Хитроу на шоссе, которое приведет его в Герефорд.

* * *

— Итак, как эта штука работает, Тим?

Нунэн убрал руку от прибора, но стрелка продолжала указывать прямо на Чавеза.

— Черт побери, хитрая штука. Я думаю, что он следит за электромагнитным полем, создаваемым человеческим сердцем. Это уникальный сигнал низкой частоты... его не собьют с правильного направления даже гориллы и прочие животные...

Прибор походил на лучевой пистолет из научно-фантастического фильма тридцатых годов, с тонкой антенной впереди и пистолетной рукояткой внизу. «Пистолет» был закреплен на подшипнике и мог свободно поворачиваться на 360 градусов. Нунэн отошел от Чавеза и Ковингтона и направился к стене. За ней сидела секретарша... прямо здесь.

Прибор замкнулся на ней. Нунэн пошел в сторону, но прибор оставался направленным на нее, через стену.

— Это походит на «волшебную лозу», — заметил Питер, не скрывая своего изумления. — Как при поиске воды...

— Похоже на это, правда? Черт побери, совсем неудивительно, что армия хочет заполучить этого беби. Забудь о засадах. Этот прибор может находить людей под землей, за деревьями, в дождь — где бы они ни были, он найдет их.

Чавез задумался. В особенности он думал о своей операции в Колумбии много лет назад, когда он бродил в зарослях, напряженно прислушиваясь, в надежде уловить звук движения и заметить врага, угрожавшего жизням десяти бойцов его отряда. Теперь этот прибор может заменить все навыки, которые он приобрел в Седьмой легкой. В качестве оборонительного инструмента он оставит без работы всех «ниндзя». А как наступательное оружие он скажет тебе, где находится противник задолго до того, как ты сможешь увидеть или услышать его, и даст тебе возможность приблизиться к нему на такое расстояние, чтобы...

— А для чего он — я хочу сказать, как считает производитель?

— Поиск и спасение — пожарных в горящем здании, жертв снежных лавин, множество других областей применения, Динг. Его трудно превзойти при использовании в качестве прибора, предупреждающего о появлении нежелательных гостей. Они играли с ним в Форт Брэгг пару недель. Парни из Дельты просто влюбились в него. Все еще труден для применения, и пока не может определить расстояние, но это легко исправить — модифицировать антенну для усиления коэффициента приема, затем присоединить два детектора к глобальной системе позиционирования и вести триангуляцию... Предельная дальность действия еще не определена. Они утверждают, что прибор может замкнуться на человеке на расстоянии в пятьсот метров.

— Чертовски здорово, — заметил Ковингтон. Но прибор все-таки походил на какую-то дорогую игрушку для маленького мальчика.

— Для чего он нам? Он не может отличить заложника от террориста, — указал Чавез.

— Динг, никогда не утверждай заранее. Я полностью уверен, что он может сказать тебе, где нет преступника, — сказал Нунэн.

Он будет играться с этим прибором весь день, стараясь прочувствовать его и научиться использовать как можно эффективнее. Нунэн не испытывал радости ребенка, получившего новую игрушку, уже давно, но этот прибор был настолько новым и неожиданным, что его следовало бы найти под рождественской елкой.

* * *

Рядом с мотелем находился паб «Бурый жеребец». Отсюда было всего полкилометра до главных ворот в Герефорде, и Попову пришло в голову, что совсем неплохо начать с этого места, и еще лучше — с кружки пива. Он взял пинту «Гиннесса» и принялся попивать пиво, одновременно осматривая зал. Был включен телевизор, по которому показывали футбольный матч. Играли «Манчестер Юнайтед» и «Глазго Рейнджерс» — прямая передача или в записи, он не смог определить — но это привлекло внимание завсегдатаев паба и, как оказалось, даже бармена. Попов тоже наблюдал за игрой, отпивая понемногу из своей кружки и прислушиваясь к разговору в зале. Будучи профессионалом, он обладал незаурядным терпением и знал из опыта, что терпение обычно вознаграждается, особенно в этой стране, где все подряд привыкли приходить в свой паб каждый вечер, чтобы поболтать с друзьями, а Попов обладал необычайно хорошим слухом. Матч закончился со счетом 1:1 к тому времени, когда Попов заказал вторую пинту.

— Ничья, проклятая ничья, — пожаловался мужчина у бара рядом с Поповым.

— Это спорт для тебя, Томми. По крайней мере, парни в Герефорде никогда не играют вничью и никогда не проигрывают.

— А как здесь оказались янки, Фрэнк?

— Хорошие ребята, эти янки, такие вежливые. Сегодня мне довелось чинить раковину в одном доме. Жена — очень приятная женщина, пыталась дать мне на пиво. Удивительные люди, эти американцы. Думают, что они должны давать тебе деньги за все. — Сантехник осушил свою пинту и заказал другую.

— Ты работаешь на базе? — спросил Попов.

— Да, уже двенадцать лет, чиню водопровод и сантехнику.

— Хорошие это парни, SAS. Мне понравилось, как они обошлись с этими типами из ИРА, — заметил Попов на своем лучшем британском акценте голубого воротничка.

— Это точно, — согласился водопроводчик.

— Значит, теперь на базе есть и американцы? — притворно удивился Попов.

— Да, человек десять, с семьями. — Он засмеялся. — Одна из их жен едва не прикончила меня на прошлой неделе, ехала в своем автомобиле не по той стороне проклятой дороги. В этом районе нужно быть осторожным, особенно если едешь в автомобиле.

— Я вроде знаком с одним из них, парня зовут Джон Кларк, — осторожно намекнул Попов, сделав тактический ход.

— Вот как? Это их босс. У него жена работает медсестрой в местной больнице. Не встречался с ним, но, говорят, он очень серьезный мужик, вроде командует их группой.

Самые пугающие парни из всех, с кем мне приходилось встречаться, я не хотел бы встретиться с одним из них ночью в темном переулке. Разумеется, очень вежливые ребята, но, стоит посмотреть на них, и тебе все становится ясным. Постоянно совершают пробежки и тому подобное, держат себя в форме, тренируются со своим оружием, выглядят опасными, как проклятые львы.

— Это они участвовали в шоу на прошлой неделе в Испании?

— Знаешь, они не говорят нам об этом, видишь ли, но, — сантехник улыбнулся, — я видел, как «Геркулес» вылетел с аэродрома в тот самый день, когда это произошло, и они вернулись обратно поздно ночью и пошли к себе в клуб, рассказал мне Энди, выглядели очень довольными собой, сказал он. Отличные парни, разобрались с этими мерзавцами.

— О да! Какой нужно быть свиньей, чтобы убить больного ребенка? Ублюдки, — продолжал Попов.

— Действительно. Как бы мне хотелось видеть их. Плотник, с которым я работаю, Джордж Уилтон, время от времени видит, как они тренируются в стрельбе. Он говорит, что они как что-то из кино, настоящее волшебство, говорит Джордж.

— А ты служил в армии?

— Давным-давно, дослужился до капрала. Потому-то я и получил эту работу. — Он сделал несколько глотков, пока футбол на экране уступил место крикету. В этой игре Попов ничего не понимал. — А ты?

Попов покачал головой.

— Нет, никогда. Думал об этом, но решил не служить.

— Это не такая уж плохая жизнь, в течение нескольких лет, по крайней мере, — сказал сантехник, протягивая руку за земляными орешками, стоящими на стойке бара.

Попов осушил свою кружку и оплатил счет. Это был для него очень хороший вечер, и он не хотел слишком уж рисковать. Значит, жена Джона Кларка работает медсестрой в местной больнице, а? Ему нужно проверить это.

* * *

— Да, Пэтси, я тоже участвовал, — сказал Динг своей жене, читая утреннюю газету несколько часов спустя. Описание операции в парке по-прежнему занимало первую страницу, хотя теперь на нижней половине. К счастью, он увидел, что никто из журналистов не имел ни малейшего представления относительно «Радуги».

Репортеры купились на историю, что с террористами справилась отлично подготовленная группа специальных операций испанской полиции.

— Динг, я — ну ты ведь знаешь, я...

— Да, девочка, я знаю. Ты врач, а обязанностью врачей является спасение жизней. Такова и моя, помнишь? У них были заложниками более тридцати детей, причем одну девочку они убили... Я не говорил тебе об этом. В этот момент я стоял меньше чем в сотне футов от нее. Я видел, как умерла маленькая девочка, Пэтс. Худшее зрелище в моей жизни, и я не мог ничего поделать, — мрачно сказал он. Чавез знал, что ему еще несколько недель будут сниться кошмары об этом убийстве.

— Вот как? — Она повернула голову. — Почему?

— Мы не сделали этого, — я хочу сказать, не могли сделать, потому что там все еще была группа бандитов с оружием, нацеленным на детей, а мы только что прилетели туда и не были готовы к действиям. Мерзавцы хотели показать нам, какие они крутые ребята. Люди вроде них демонстрируют свою решимость таким образом.

Динг положил на стол газету и задумался. Он был воспитан в особых традициях чести, еще до того, как армия США научила его: никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя причинять вред невинному человеку. В случае нарушения этого правила ты навсегда оказываешься за чертой, проклятым среди людей как убийца, недостойным носить форму. Но эти террористы, казалось, наслаждаются этим. Что руководит ими, какая дьявольская идея? Он прочитал все книги Пола Беллоу, но понял далеко не все. Динг был достаточно развит, но его мозг не мог совершить этот интеллектуальный прыжок. Что ж, может быть, все, что тебе нужно, это знать, как попасть в цель?

— Почему они такие?

— Черт побери, дорогая, я не знаю. Доктор Беллоу считает, что они верят в свои идеалы так неистово, что ни в грош не ставят не только чужие жизни, но и свои собственные. Но я... я просто не понимаю этого. Нужно ставить себя на их место. Но я не могу представить, как я сам мог бы совершить нечто подобное. О'кей, разумеется, я стрелял в людей, но никогда ради самоутверждения и никогда ради абстрактных идей. Для этого должна быть разумная причина, что-то, что мое общество считает важным, или потому что кто-то нарушил закон, который мы должны исполнять. Это нехорошо, и это не развлечение, но это важно, и поэтому мы занимаемся своей работой. Твой отец думает так же, как я.

— Ты действительно любишь папу, — заметила Пэтси Чавез, доктор медицины.

— Он хороший человек. Джон сделал очень много для меня, и у нас с ним было немало приключений. Он умный, гораздоумнее, чем думают в ЦРУ, — может быть, только Мэри-Пэт знает это. Она действительно понимает его, хотя сама представляет собой нечто вроде ковбоя, только женского рода.

— Кто она, эта Мэри?

— Мэри Патриция Фоули. Она занимает должность заместителя директора ЦРУ по оперативной работе. Отличная женщина, сейчас ей уже далеко за сорок, превосходно разбирается в своем деле. Хороший босс, присматривает за нами, рабочими пчелами.

— А ты все еще в ЦРУ, Динг? — спросила Пэтси Кларк Чавез.

— Технически — да. — Ее муж кивнул. — Я не уверен, но пока мне присылают чеки, — он улыбнулся, — я не собираюсь беспокоиться об этом. А как жизнь в больнице?

— У мамы все хорошо. Теперь она старшая медсестра в отделении неотложной помощи, скоро наступает и моя очередь перейти в это отделение.

— Что, уже приняла свою норму младенцев? — спросил Динг.

— Еще один в этом году, Доминго, — сказала Пэтси, похлопав себя по животу. — Скоро придется начать преподавание, если, конечно, ты будешь здесь.

— Милая, я обязательно буду с тобой, — заверил ее Динг. — Ты не осмелишься рожать моего ребенка без моей помощи.

— Папа никогда не присутствовал при этом. Я думаю, что в то время это не разрешалось.

— Кто будет читать журналы в такой момент? — Чавез потряс головой. — Ну что ж, полагаю, времена меняются. Детка, я обязательно буду с тобой, если только какой-нибудь ублюдок не заставит нас выехать из города, и тогда пусть он как следует следит за своей задницей, потому что я буду по-настоящему разъярен.

— Я знаю, что могу рассчитывать на тебя. — Она села рядом с ним и, как обычно, он взял ее руку и поцеловал. — Мальчик или девочка?

— Ты не делала сонограмму, помнишь? Если мальчик...

— Он будет шпионом, как его отец и дедушка, — заметил Динг и подмигнул. — Мы начнем обучать его языкам очень рано.

— Что, если он захочет быть кем-нибудь другим?

— Не захочет, — заверил ее Доминго Чавез. — Он увидит, какими хорошими людьми были его предки, и пожелает брать с них пример. Это латинская традиция, милая, — он поцеловал ее с улыбкой, — следовать почетному примеру своего отца. — Он не мог сказать, что сам он поступил по-другому. Его отец умер слишком рано, чтобы стать примером для сына. Может быть, к лучшему. Отец Доминго, Эстебан Чавез, сидел за рулем грузовика. Слишком скучно, подумал Доминго.

— А как относительно ирландцев? Мне казалось, что и у них такая традиция.

— Совершенно верно, — ухмыльнулся Чавез. — Именно поэтому в ФБР так много людей, которых зовут «пэдди»[263].

— Ты помнишь Билла Хенриксена? — спросил Аугустус Вернер у Дэна Мюррея.

— Работал у тебя в команде по спасению заложников, немного чокнутый?

— Верно, он сильно увлекался окружающей средой, обнимал деревья и тому подобное, но он знал свое дело в Куантико. Билл дал мне хороший совет насчет «Радуги».

— Неужели? — Директор ФБР поднял голову и мгновенно сконцентрировался, когда услышал «кодовое» слово «Радуга».

— В Испании они пользовались вертушкой военно-воздушных сил. Средства массовой информации ничего не заметили, но он виден на видеопленках каждому, кто пожелает посмотреть. По мнению Билла, это ошибочный шаг. Я считаю, что он прав.

— Может быть, — согласился директор ФБР. — Но из практических соображений...

— Я знаю, Дэн, были практические соображения, но это стало настоящей проблемой.

— Да, но Кларк думает, что, может быть, имеет смысл кое-что сообщить общественности относительно «Радуги». Он сказал мне, что этот вопрос поднял один из его подчиненных. Если вы хотите сдержать терроризм, следует сказать всему миру, что «в городе появился новый шериф», говорит он. Как бы то ни было, он не принял пока никакого решения относительно официальной рекомендации Агентству, но очевидно, что он рассматривает эту идею.

— Интересно, — произнес Гас Вернер. — Я понимаю его точку зрения, особенно после трех успешных операций. Если бы я был одним из этих идиотов, я несколько раз подумал бы перед тем, как ожидать гнева господа. Но ведь они не мыслят как нормальные люди или как?

— Это не совсем точно, но сдерживание есть сдерживание, и Джон заставил меня задуматься. Мы можем организовать утечку информации на разных уровнях, дать людям понять, что сейчас появилась секретная многонациональная антитеррористическая организация. — Мюррей сделал паузу. — Не делать ее белой из черной, но, может быть, из черной превратить в серую.

— Каким будет мнение Агентства? — спросил Вернер.

— Скорее всего «нет» с восклицательным знаком, — признал Директор. — Но, как я уже сказал, Джон заставил меня задуматься.

— Догадываюсь, о чем он думает. Если мир узнает про «Радугу», не исключено, что это заставит террористов задуматься, но потом люди начнут задавать вопросы, появятся репортеры, и очень скоро мы увидим лица наших людей на первой странице «USA Today» вместе со статьей о том, как они потерпели неудачу, написанной кем-то, кто не сможет даже вставить обойму в пистолет.

— Они могут запретить публикацию таких статей в Англии, — напомнил ему Мюррей. — По крайней мере, это не попадет в местные газеты.

— Отлично, тогда они появятся в «Вашингтон Пост», и никто не будет их читать, верно? — Вернер фыркнул. Он хорошо помнил, с какими проблемами столкнулась группа ФБР по освобождению заложников, после инцидентов в Вако и Руби Ридж, когда он уже ушел с поста командира группы. Средства массовой информации все перепутали в своих сообщениях про оба инцидента, — как всегда, подумал он, но таковы средства массовой информации. — Сколько человек знают уже про существование «Радуги»?

— Человек сто... это очень много для «черного» подразделения. Хочу сказать, что их секретность еще не была нарушена, насколько это нам известно, но...

— Но, как сказал Билл Хенриксен, любой, знающий разницу между «Хьюи» и «Черным ястребом», видит, что в парке произошло что-то необычное. Трудно хранить секреты, правда?

— Абсолютная правда, Гас. Как бы то ни было, подумай над этой идеей, ладно?

— Обязательно. Что-нибудь еще?

— Да, это тоже пришло от Кларка — тебе не кажется, что три инцидента после образования «Радуги» — это слишком много? Может быть, кто-то заставляет террористов вылезать из своих нор и снова браться за работу? Если так, то кто и зачем?

— Боже мой, Дэн, это мы получаем от них разведывательную информацию по Европе, помнишь? Кто у них занимается разведкой?

— Билл Тауни их главный аналитик. Он парень «Шести», между прочим, очень знающий специалист, — я знаю его еще с того времени, когда был юридическим атташе в Лондоне несколько лет назад. И он ничего не знает. Их предположение заключается в том, что, может быть, какой-нибудь парень из КГБ или кто-то вроде этого путешествует по Европе и говорит спящим вампирам, что пора вставать и снова сосать кровь.

Вернер раздумывал пару секунд, перед тем как заговорить.

— Если дело обстоит именно так, то больших успехов он не добился. У операций заметны некоторые признаки профессионализма, но слишком мало, чтобы это имело значение. Черт побери, Дэн, ведь ты знаком с правилами. Если террористы остаются в одном месте больше часа, мы обрушиваемся на них и уничтожаем, как только они допускают промах. Профессиональные террористы или нет, они не являются хорошо подготовленными преступниками, у них нет ничего, даже отдаленно похожего на наши ресурсы, и рано или поздно они вынуждены уступать инициативу нам. Все, что нам нужно, — это знать, где они находятся, понимаешь? После этого, громы и молнии в наших руках.

— Это верно, и ты прикончил нескольких, Гас. Вот почему нам нужна более подробная информация, чтобы прикончить их, прежде чем они появятся по собственной инициативе.

— Все равно, единственная вещь, которую я не смогу сделать, — это добыть для «Радуги» разведывательную информацию. Они ближе к источникам, чем мы, — сказал Вернер, — я готов побиться об заклад, что они не посылают нам все, что становится им известным.

— Они не могут. Слишком большой объем для того, чтобы обмениваться факсами.

— О'кей, три серьезных инцидента действительно слишком много, но мы не можем сказать им, является это простым совпадением или частью плана, если у нас нет никого, кого мы могли бы спросить. Кого-нибудь вроде живого террориста. Парни Кларка не захватили пока ни одного живым?

— Нет, — согласился Мюррей, — но это не является задачей их операций, как оговорено в формулировке кодекса «Радуги».

— Тогда скажи им, что, если они хотят получить надежную информацию, после того как стрельба прекратится, надо, чтобы у них оказался кто-то, способный говорить хотя бы на языке глухонемых.

Однако Вернер знал, что это непросто даже при самых благоприятных обстоятельствах. Даже ловля живых тигров гораздо более трудная задача, чем простой отстрел хищников, и тем более сложно захватить живым человека, у которого в руках заряженный автомат и решимость воспользоваться им. Даже снайперы группы ФБР по освобождению заложников, специально подготовленные для захвата террористов живыми, не сумели добиться особых успехов. А «Радуга» состоит из солдат, для которых тонкости закона являются чем-то чуждым. Гаагская конвенция установила правила ведения войны, которые более расплывчаты, чем конституция Соединенных Штатов. Нельзя убивать военнопленных, но ведь сначала нужно захватить их, чтобы они стали военнопленными, а на это армии старались не обращать внимания.

— Наш друг Кларк нуждается в каких-нибудь рекомендациях? — спросил Вернер.

— Эй, Гас, он ведь на нашей стороне, помнишь?

— Он хороший парень, это верно. Знаешь, Дэн, я встретился с ним, когда они создавали «Радугу», и отдал ему одного из наших лучших агентов — Тимми Нунэна. Да, согласен, Тим блестяще проявил себя там, в трех случаях до настоящего момента. Но он все-таки не один из нас, Дэн. Он не думает, как коп, но, если ему хочется добыть надежную информацию, он делает это. Передай ему мое мнение, ладно?

— Обязательно, Гас, — пообещал Мюррей. После этого они перешли к другим вопросам.

* * *

— Так что же нам предлагают делать? — спросил Стэнли. — Меткими попаданиями выбивать из их рук проклятое оружие? Это случается только в кино, Джон.

— Вебер поступил именно так, помнишь?

— Да, и это противоречило нашим правилам, и мы, черт побери, не можем поощрять такое, — ответил Алистер.

— Перестань, Ал. Если нам нужна надежная информация, придется захватить кого-нибудь живым.

— Отлично, если возможно, а это случается редко, Джон. Чертовски редко.

— Я знаю, — согласился Радуга Шесть. — Но мы можем, по крайней мере, поручить парням задуматься над этим.

— Согласен, можем, но принимать такое решение в разгаре боя в лучшем случае очень трудно.

— Нам нужна информация, Ал, — настаивал Кларк.

— Верно, но не ценой смерти или ранения одного из наших людей.

— Все в мире является определенным компромиссом, — заметил Радуга Шесть. — Тебе хочется получить надежную разведывательную информацию на этих людей?

— Конечно, но...

— "Но" — чепуха. Если она нужна нам, давай придумаем способ заполучить ее, — продолжал настаивать Кларк.

— Мы не полицейские, Джон. Это не является частью нашей миссии.

— Тогда придется изменить миссию. Если возникает возможность захватить объект живым, тогда мы пытаемся сделать это. Всегда можно выстрелить ему в голову, если попытка неудачна. Того парня Гомер замочил выстрелом в живот. Мы могли бы взять его живым. Он не представлял непосредственной угрозы ни для кого. О'кей, он заслуживал смерти и стоял на открытом месте с оружием в руках, и наш профессионализм приказывает — убей его — и действительно, Джон-стон выстрелил, но он хотел лично показать парню, за что он умирает, потому что ему хотелось помучить ублюдка. С таким же успехом Гомер мог ранить его в коленную чашечку, и в этом случае у нас появился бы кто-то, с кем можно теперь говорить. Не исключено, что он запел бы как канарейка, ведь так поступают очень многие террористы, попавшие в руки закона, и тогда мы узнали бы что-то, что нам сейчас чертовски хотелось бы знать, разве не правда?

— Ты прав, Джон, — согласился Стэнли. Вообще было трудно спорить с Кларком. Он прибыл в «Радугу» с репутацией решительного человека, но это не все, на что он способен, напомнил себе британец. Однако террористы бывают чертовски крепкими ребятами и вместо разговора по душам получишь презрительный плевок в лицо.

— Мы просто не владеем достаточной информацией, и мне не нравится, когда я знаю слишком мало о происходящем вокруг. Я думаю, Динг прав. Кто-то заставляет этих подонков действовать. Если мы сможем хоть немного разобраться в этом, тогда сможем найти этого парня, и местные полицейские накинут на него мешок, где бы он ни находился. После этого у нас состоится небольшой дружеский разговор, конечным результатом которого может стать меньше инцидентов, и мы станем меньше рисковать своими задницами. Неплохо стать чем-то вроде пожарного депо в городе, где не бывает пожаров.

— Очень хорошо, Джон. Прежде всего, думаю, нам нужно поговорить с Питером и Доминго.

— Тогда завтра утром. — Кларк встал из-за стола. — Что ты думаешь о кружке пива в клубе?

* * *

— Дмитрий Аркадьевич, мы не виделись столько лет, — сказал мужчина.

— Четыре года, — подтвердил Попов. Они были в Лондоне, сидели в пабе, находившемся в трех кварталах от русского посольства. Он приехал сюда на поезде, рассчитывая встретиться с одним из бывших коллег, хотя особенно не надеялся на удачу. И вот появился один из них, Иван Петрович Кириленко. Иван Петрович был восходящей звездой, на несколько лет моложе Попова, способный оперативник, ставший полковником в тридцать восемь лет.

— Ты сейчас занимаешь пост резидента в Лондоне?

— Мне нельзя говорить о таких вещах, Дмитрий. — Кириленко улыбнулся и кивнул в знак согласия. Он очень быстро сделал блестящую карьеру в резко сократившихся штатах федерального агентства русского правительства и сейчас, несомненно, продолжал активно заниматься сбором политической и другой информации, или, точнее, у него были подчиненные, занимающиеся этим. Россия была обеспокоена расширением НАТО; организация западных стран, когда-то тревожившая Советский Союз, теперь продвигалась на Восток к границам России. Кое-кто в Москве беспокоился, поскольку им платили за беспокойство, что это может быть предвестником нападения на Родину. Кириленко знал, как и Попов, что все это чепуха, но ему платили за то, чтобы быть уверенным в этом, и потому новый резидент исполнял свою работу в соответствии с полученными указаниями. — А чем занимаешься ты?

— Мне не разрешают говорить об этом, — прозвучал очевидный ответ. Это могло означать что угодно, но в контексте бывшей организации означало, что Попов все еще выполняет особые поручения. Какие именно, Кириленко не знал, хотя слышал, что его уволили по сокращению штатов. Это удивило его. Попов по-прежнему пользовался великолепной репутацией как отличный оперативник. — Я сейчас живу между двумя мирами, Ваня. Работаю для коммерческой корпорации, но исполняю и другие обязанности, — признался он.

Правда так часто является полезным инструментом, особенно на службе у лжи.

— Ты появился здесь совсем не случайно, — напомнил Кириленко.

— Верно. Я надеялся встретить здесь коллегу. — Паб находился слишком близко от посольства на Пэлас Грин, Кенсингтон, но это было удобное место для дружеских встреч, и к тому же Кириленко считал, что его статус резидента является для всех полным секретом. Появление в таком месте только укрепляло это мнение. Все знали, что ни один настоящий разведчик не рискнет появиться здесь. — Мне нужна помощь кое в чем.

— Какая именно? — спросил Кириленко, делая глоток пива.

— Сообщение об офицере ЦРУ, который, наверно, нам известен.

— Имя?

— Джон Кларк.

— Почему?

— По моему мнению, сейчас он стоит во главе «черной» операции, которая базируется в Англии. Мне хотелось предложить информацию, находящуюся в моем распоряжении, в обмен на любую информацию, которой ты располагаешь. Возможно, я мог бы прибавить кое-что к его досье. Считаю, что моя информация представит определенный интерес, — скромно закончил Попов. В контексте это было твердое обещание.

— Джон Кларк, — повторил Кириленко. — Посмотрю, что смогу сделать для тебя. У тебя есть мой телефонный номер?

Попов незаметно сунул обрывок бумаги по стойке бара.

— Вот мой номер. У тебя есть визитная карточка?

— Конечно. — Русский дипломат положил бумажку в карман, достал свой бумажник и передал Попову визитную карточку. И.П. Кириленко, было написано на визитке, Третий секретарь, Посольство России, Лондон. 0181-567-9008, и рядом номер факса — 9009.

Попов сунул визитную карточку в карман.

— Сейчас я должен возвращаться в посольство. Рад был нашей встрече, Дмитрий. — Резидент поставил кружку на стойку бара и вышел на улицу.

— Картина тебе ясна? — сказал один сотрудник «пятерки» другому, выходя из двери, примерно через сорок секунд позади субъекта, за которым велось наблюдение.

— Как сказать, недостаточно хороша для Национальной галереи, но... — Проблема со скрытыми камерами заключалась в том, что объектив был слишком маленьким для получения хорошей фотографии. Обычно они годились для опознания, и он сделал одиннадцать снимков, которые, обработанные на компьютере, должны быть достаточно четкими. Они знали, что Кириленко считал свое прикрытие вполне надежным. Он не знал и не мог знать, что «пятерка», когда-то носившая название MI-5, а теперь получившая официальное название Служба безопасности, имела свой источник внутри русского посольства. Великая игра по-прежнему продолжалась в Лондоне и повсюду, наступил новый порядок или нет. Им пока не удалось поймать Кириленко в компрометирующей ситуации, он, в конце концов, был резидентом и потому не поддавался на соблазны. Но за такими людьми слежка все равно ведется, потому что вы знаете, кто они, и рано или поздно у вас появится что-то на них. Подобно парню, с которым он пил пиво. Он не был завсегдатаем этого паба — их-то они знали. Его имя неизвестно. Всего лишь несколько фотографий, которые подвергнутся сравнению с фототекой в новом здании штаб-квартиры «пятерки», Темза Хаус, прямо на берегу реки у моста Ламбет Бридж.

Попов вышел из паба, повернул налево и прошел мимо Кенсингтон Пэлас. Теперь оставалось ждать, пока Кириленко не передаст ему что-нибудь полезное. Ему это по силам. Попов предложил в обмен нечто весьма интересное.

Глава 19 Поиски

Три пьяницы умерли в этот день, все от внутреннего кровотечения в верхней части кишечника. Киллгор спустился к ним, чтобы проверить это. Двое умерли в один и тот же час, третий на пять часов позже, и морфий помог им умереть или в бессознательном состоянии, или в безболезненном благодарном оцепенении. Остались пятеро из первоначальных десяти, и ни один из них не увидит конца недели. Шива был именно таким, на какую они надеялись и, по-видимому, такой же заразной, как обещала Мэгги.

Наконец, стало ясно, что система распространения действует идеально. Это было доказано субъектом F4, Мэри Баннистер, которую только что перевели в клиническое отделение после появления очевидных симптомов. Таким образом, проект «Шива» до настоящего момента был полностью успешным. Все соответствовало испытательным параметрам и предсказаниям компьютера.

— Какую боль ты испытываешь? — спросил он у своей обреченной пациентки.

— Сильные колики, — ответила она. — Как при гриппе, и еще что-то.

— Ну что ж, у тебя действительно небольшая лихорадка. Ты не знаешь, где ты могла подхватить ее? Я хочу сказать, появился новый штамм гриппа из Гонконга, похоже, ты его и подхватила.

— Может быть, на работе... прежде чем я приехала сюда. Не помню. У меня будет все в порядке, правда? — Беспокойство пробивалось через насыщенную валиумом пищу, которую она получала каждый день.

— Я не сомневаюсь, — улыбнулся Киллгор за своей хирургической маской. — Этот штамм может оказаться опасным, но только для младенцев и стариков, а ты не относишься ни к одной из этих категорий, не так ли?

— Нет, пожалуй. — Она тоже улыбнулась, услышав ободряющие слова из уст врача, который всегда утешал ее.

— О'кей, вот что мы собираемся сделать — установить тебе капельницу, чтобы ты получала достаточно влаги. А чтобы уменьшить боль, добавим в раствор капельницы немного морфия, о'кей?

— Это вы доктор, — ответила субъект F4.

— Хорошо, держи руку неподвижной. Мне придется вставить иглу, и это будет немного больно... вот, — сказал он, закончив работу. — Ну как?

— Не так уж больно.

— О'кей. — Доктор Киллгор нажал кнопку активации на «рождественской елке». Капли морфия тут же начали катиться по трубке. Через десять секунд он вошел в кровообращение пациентки.

— О-о-о, да, — произнесла она после того, как первоначальный поток наркотика влился в ее систему. Киллгор никогда не испытывал это на себе, но ему казалось, что она переживает почти оргазм, когда наркотик изгоняет боль из всего тела. Напряжение ее мышц сразу исчезло. Было видно, как расслабилось ее тело. Рот изменился заметнее всего, от напряжения до расслабления сна. Действительно, очень жаль. F4 не была красивой, но казалась по-своему привлекательной. Судя по тому, что он видел на телевизионном мониторе контрольной комнаты, она доставляла огромное сексуальное удовольствие своим партнерам, несмотря на то, что ее поведение было вызвано транквилизаторами. Но, как бы хороша она ни была в постели, ей придется умереть через пять-семь дней, несмотря на все усилия, проявленные им и его коллегами. На «рождественской елке» висела небольшая бутылочка, в которой находился препарат Интерлейкен-За, недавно разработанный великолепной группой ученых-исследователей Смита Клайна для лечения рака, — он тоже продемонстрировал определенный потенциал в борьбе с вирусами, что было уникальным в мире медицины. Каким-то образом он укреплял иммунную систему организма, хотя механизм этого все еще остается непонятным. Это будет наиболее вероятным лекарством для жертв Шивы, после того, как болезнь распространится очень широко, и ему придется доказать, что этот препарат бессилен. Это уже произошло с пьяницами, но им требовалось испытать его на здоровых пациентах, мужчинах и женщинах, чтобы полностью убедиться в этом. Так плохо для нее, думал он, потому что она имела лицо и имя вдобавок к номеру. Это будет также очень плохо для миллионов — по сути дела, для миллиардов — других. Но с ними будет проще. Он увидит их лица на телевизионных экранах, но телевидение не реальная жизнь.

Идея была достаточно простой. Крыса есть, свинья есть, собака есть — в данном случае — женщина. Все имели равное право на жизнь. Они провели обширное тестирование Шивы на обезьянах, для которых он оказался стопроцентно смертельным. Он следил за всеми этими тестами и разделял боль животных, испытывающих страдания такие же реальные, как субъект F4, хотя в случае с обезьянами было невозможно прибегнуть к морфию, и он ненавидел это — ненавидел, когда причиняют боль невинным существам, с которыми он не мог говорить и которым не мог объяснить происходящее. И хотя это было оправдано в масштабах общей картины, — они спасают миллионы, миллиарды животных от хищнического истребления людьми, — ему и его коллегам было невыносимо видеть страдания животных. Все они больше сочувствовали всем существам, большим и малым, особенно малым, невинным и беспомощным, чем крупным двуногим созданиям, которые нисколько не заботились о живой природе. Как не думала о них субъект F4, хотя ее никто не спросил об этом. В конце концов, зачем усложнять вещи? Он снова посмотрел вниз. Субъект F4 уже в ступоре от введенного им наркотика. По крайней мере, она не страдает, в отличие от подопытных обезьян. К ней проявили сострадание.

* * *

— Что это за «черная» операция? — спросил дежурный офицер по кодированной линии, защищенной от прослушивания.

— Не имею ни малейшего представления, но он серьезный оперативник, помните? Полковник иностранного управления, вы должны знать, отдел 4, Главное управление S.

— Ах да, я помню его. Он провел много времени в Фенстервальде и Карловых Варах. Помню, его уволили по сокращению штатов вместе со всеми другими сотрудниками.

— Чем он сейчас занимается?

— Я не знаю, но он предлагает нам информацию об этом Кларке в обмен на некоторые наши данные. Я рекомендую согласиться с его условиями, Василий Борисович.

— Имя Кларка нам известно. Он лично встречался с Сергеем Николаевичем, — сказал резиденту дежурный офицер. — Кларк — старший офицер-оперативник, в основном полувоенного типа, но также работал инструктором в академии ЦРУ в Виргинии. Известно, что он хороший знакомый Мэри Патриции Фоули и ее мужа. Говорят также, что к его мнению прислушивается американский президент. Да, я считаю, что мы интересуемся его теперешней деятельностью.

Телефон, по которому они говорили, был русским вариантом американского STU-3, технология производства которого была украдена три года назад группой, работавшей в Управлении Т Первого главного управления. Внутренние микрочипы, буквально скопированные, произвольно искажали поступающие и исходящие сигналы с помощью шифровальной системы из 128 битов, ключ к которой менялся каждый час, а также менялся отдельными пользователями, чьи личные коды были частью пластикового ключа, который вставляли в телефонный аппарат. Система STLJ никак не поддавалась самым отчаянным попыткам русских разобраться в ее принципе, даже имея в своем распоряжении точное представление о технической схеме самого телефона, и они пришли к выводу, что и у американцев такие же проблемы, — в конце концов, в течение столетий из России выходили лучшие математики в мире, а теперь даже самые лучшие из них оказались не в силах создать теоретическую модель, необходимую для того, чтобы расколоть систему действия скрэмблера.

Но в распоряжении американцев имелась, на основе применения квантовой теории к системе безопасности связи, система расшифровки любых кодированных сигналов, причем настолько сложная, что всего несколько человек из управления "Z" в Агентстве национальной безопасности (АН Б) разбирались в ней. Но им этого и не требовалось. В их распоряжении находились самые мощные суперкомпьютеры в мире, исполняющие такую работу. Они размещались в подвальном помещении огромного здания штаб-квартиры АНБ, походившем на средневековую темницу, крыша которого поддерживалась голыми стальными балками. Лучшей среди них была машина, созданная обанкротившейся компанией «Супер-Коннектор Думающих Машин, Инк», которая располагалась раньше в Кембридже, Массачусетс. Машина, специально созданная по заказу АНБ, почти не использовалась в течение шести лет, потому что никто не смог создать для нее достаточно эффективную систему программирования. Однако появление квантовой теории изменило ситуацию, и чудовищная машина теперь весело пощелкивала, решая задачи невероятной сложности, пока ее операторы размышляли над тем, кто мог бы заняться созданием нового поколения этого сложнейшего гиперкомпьютера.

В Форт Мид поступали самые разные сигналы со всего мира, и одним из источников была штаб-квартира Дженерэл Комьюникейшенз Британии в Челтенхэме, родственная служба АНБ в Англии. Британцы знали, кому принадлежат телефоны в российском посольстве, — русские не изменили телефонные номера даже после кончины СССР, — и один из них стоял на столе резидента. Качество звуков было недостаточно хорошим, поскольку русский вариант STU преобразовывал голоса в цифровые сигналы не столь эффективно, как американская версия аппарата. После того, однако, как им удалось взломать систему шифрования, слова собеседников узнавались без труда. Расшифрованный сигнал поступил в еще один компьютер, переводивший русские фразы на английский язык с достаточной степенью надежности. Раз сигнал поступил от русского резидента и был направлен в Москву, его поместили на самый верх электронной пирамиды. Он был декодирован, переведен и отпечатан менее чем за час после того, как состоялся разговор. Затем он был передан из Челтенхэма в Форт Мид, а там поступил к офицеру, чья задача заключалась в том, чтобы распределять перехваты между заинтересованными людьми.

В данном случае его направили непосредственно Директору Центрального разведывательного управления, а поскольку в нем обсуждалась личность оперативника, он поступил к заместителю директора по оперативной работе, ведь все оперативники работали на нее. Первый был более занятым человеком, чем последняя, но это не имело значения, потому что первый был женат на своем заместителе.

— Эд? — произнес голос его жены.

— Да, милая?

— Кто-то пытается опознать личность Джона Кларка в Британии.

Глаза Эда Фоули широко открылись, когда он услышал эту новость.

— Неужели? Кто?

— Резидент в Лондоне говорил с дежурным офицером в Москве, и мы перехватили этот разговор. Запись должна находиться в твоей папке входящих документов, Эдди.

— О'кей. — Фоули раскрыл папку и перелистал лежащие в ней документы. — Нашел. Гм, — сказал он в телефонную трубку. — Парень, который хочет получить эту информацию, Дмитрий Аркадьевич Попов, бывший полковник... занимался террористами, а? Я думал, что их всех уволили по сокращению штатов... да, уволили, по крайней мере Попова.

— Послушай, Эдди, полковник, занимавшийся террористами, теперь интересуется «Радугой Шесть». Любопытно, правда?

— Пожалуй. Переслать это Джону?

— Клянусь твоей сладкой маленькой попочкой, Эдди, — тут же ответила заместитель директора по оперативной работе.

— У нас есть что-нибудь на Попова?

— Я проверила по компьютеру. Ничего, — ответила его жена. — Сейчас завожу новое досье на это имя. Может быть, у британцев есть что-нибудь.

— Хочешь, я позвоню Безилю? — спросил директор.

— Давай сначала посмотрим, что можем выяснить сами. Ты лучше поскорее отправь факс Джону.

— Как только подготовлю сопроводительную.

— Сегодня хоккей. — «Вашингтон Кэпитэлз» имела шансы попасть в плей-офф Кубка Стенли, а сегодня состоится решающий матч с «Филадельфией Флайерс».

— Я не забыл. Пока, милая.

* * *

— Билл, — сказал Джон по внутреннему телефону через сорок минут. — Ты можешь зайти ко мне?

— Иду, Джон. — Тауни вошел в кабинет Кларка через две минуты. — Есть новости?

— Прочитай это, приятель. — Кларк передал ему четыре страницы расшифровки.

— Проклятие, — покачал головой офицер разведки, как только добрался до второй страницы. — Попов, Дмитрий Аркадьевич. Никогда не слышал, — а, понятно, это имя неизвестно и в Лэнгли. Ну что ж, всех не упомнишь. Позвонить о нем в Сенчури Хаус?

— Я думаю, что наши файлы перекрестно сочетаются с вашими, но вреда такой звонок не принесет. Судя по всему, Динг был прав. Сколько ты поставишь, что это и есть наш парень? Кто твой лучший друг в Службе безопасности?

— Сирил Холт, заместитель директора, — сразу ответил Тауни. — Я знаю его еще со школы в Регби. Там он был на год моложе меня. Отличный парень. — Не требовалось объяснять Кларку, что старые школьные привязанности по-прежнему составляют важную часть британской культуры.

— Хочешь посвятить его в это?

— Ты совершенно прав, Джон.

— О'кей, давай позвоним ему. Если мы решим открыться общественности, я хочу, чтобы это сделали мы, а не этот гребаный русский.

— Значит, им известно твое имя?

— Больше, чем просто имя. Я встречался с председателем КГБ Головко. Именно он помог нам с Дингом пробраться в Тегеран. Я провел с ними пару совместных операций, Билл. Обо мне им известно все, даже размер моего члена.

Реакция Тауни была сдержанной. Он постепенно узнавал, как разговаривают американцы, и очень часто это было весьма забавным.

— Знаешь, Джон, мы не должны излишне волноваться из-за этой информации.

— Билл, ты занимался оперативной работой не меньше меня, может быть, даже больше. Если, прочитав это, у тебя не начинает дергаться нос, попроси кого-нибудь прочистить тебе ноздри. — Кларк замолчал. — Что мы имеем? Кого-то, кто знает мое имя и намекает, что может рассказать русским, чем я занимаюсь сейчас. Можно не сомневаться, что это ему известно. Он ведь выбрал русского резидента в Лондоне, а не в Каракасе. Парень, служба которого состояла в контактах с террористами, может быть, он знает имена и номера, и у нас было три инцидента после того, как мы приехали сюда. И мы пришли к общему мнению, что это слишком много для такого небольшого отрезка времени. А теперь появляется на сцене этот парень, расспрашивает обо мне. Знаешь, Билл, мне представляется, что сейчас самое время начать немного волноваться. Ты согласен?

— Ты совершенно прав, Джон. Пойду позвоню Сирилу. — Тауни вышел из кабинета.

— Проклятие, — проворчал Джон, когда дверь закрылась. В этом и заключается проблема с «черными» операциями. Рано или поздно какой-нибудь паразит щелкнет выключателем и осветит все вокруг, причем обычно он из числа тех, кого вы даже не хотите видеть на этой планете. Где утечка? Его лицо потемнело, он посмотрел на стол, и оно приобрело выражение, которое считали очень опасным все, кто его знал.

* * *

— Вот дерьмо, — пробормотал директор Мюррей, сидевший за своим столом в штаб-квартире ФБР.

— Верно, Дэн, это отличная характеристика случившегося, — согласился с ним Эд Фоули из кабинета на седьмом этаже в Лэнгли. — Каким образом появилась эта утечка?

— Не имею представления, дружище. У тебя есть что-нибудь на этого Попова, пока нам неизвестное?

— Я могу проверить в отделах разведки и терроризма, но ведь у нас с вами перекрестная индексация, так что если на него нет ничего у вас, то нет и у нас. Как относительно британцев?

— Насколько я знаю Джона, он уже связался по телефону с «пятеркой» и «шестеркой». Разведкой у него занимается Билл Тауни, в любом подразделении он занимает ведущее место. Знаешь его?

— Имя звенит у меня в памяти, как крохотный колокольчик, но никак не вспомню его лицо. А каково мнение Безила о нем?

— Говорит, что это один из лучших аналитиков, и еще несколько лет назад был блестящим оперативником. У него великолепный нюх, — сказал Мэррею директор ЦРУ.

— Насколько велика угроза для «Радуги»?

— Пока не знаю. Русским он отлично известен по Токио и Тегерану. Лично знаком с Головко — помню, он позвонил мне после операции в Тегеране, которую Джон провел вместе с Чавезом, и поздравил меня. Насколько мне известно, у них хорошие отношения, но сейчас речь идет о бизнесе, а не о личных связях, понимаешь?

— Понимаю, дон Корлеоне. О'кей, что ты хочешь от меня?

— Так вот, где-то есть утечка. Пока у меня нет представления, как это произошло. Единственные разговоры, которые мне доводилось слышать о «Радуге», происходили между людьми, имеющими допуск к кодированным словам. Предполагается, что они умеют держать язык за зубами.

— Верно. — Мэррей испытывал недовольство. Только те люди, которым ты доверяешь, которые прошли самую серьезную негласную проверку, проведенную специальными агентами ФБР, способны организовать такую утечку секретной информации. Только проверенный и надежный человек может по-настоящему предать свою страну. К сожалению, ФБР пока не умеет заглядывать в души и сердца людей. Что, если утечка произошла случайно? Можно допрашивать людей, случайно сделавших это, и даже он или она не смогут сказать, где и как это произошло. Безопасность и контрразведка являются двумя самыми трудными задачами в известной нам вселенной. Слава богу, подумал он, что у нас есть криптографы в АНБ.

* * *

— Билл, у нас организована слежка за Кириленко группой из двух человек, и ведется она практически непрерывно. Они сфотографировали его в пабе, где он бывает регулярно, когда он пил пиво с каким-то парнем вчера, — сказал Сирил Холт своему коллеге из «Шести».

— Этот парень вполне может оказаться человеком, которого мы ищем, — заметил Тауни.

— Весьма вероятно. Мне нужно посмотреть твои перехваты. Хочешь, я подъеду к тебе?

— Да, и как можно скорее.

— Отлично. Жди меня через два часа, старик. На моем столе все еще лежат бумаги, которые не терпят отлагательства.

— Жду.

Хорошей новостью было то, что они знали о надежности этого телефона, причем в двух отношениях. Систему кодирования STU-4 можно расколоть, но только с помощью технологии, известной одним американцам, — или, по крайней мере, так считалось. Но еще лучше то, что телефонные каналы, используемые ими, генерировались компьютерами. Одним преимуществом того, что британская телефонная система принадлежала государству, было то, что компьютеры, управляющие автоматической коммутацией, могли преобразовывать сигналы в беспорядочные наборы звуков и лишать желающих подслушать разговор такой возможности, если только вы не располагали прямой линией связи от исходной точки разговора до получателя. Чтобы обеспечить безопасность такого канала, приходилось полагаться на услуги техников, которые проверяли его ежемесячно, — но ведь один из этих техников мог работать одновременно и на кого-то другого, напомнил себе Тауни. Нельзя защититься от всех опасностей, и, хотя поддержание полного молчания телефонной связи лишит противника возможности получать информацию, одновременно исчезнет возможность передачи информации внутри правительства, а это приведет к тому, что его деятельность немедленно замрет.

* * *

— Давай, говори, — сказал Кларк Чавезу.

— Спокойно, мистер К., я ведь не предсказываю, кто одержит победу в Мировой серии по бейсболу в наступающем году. Это совершенно очевидно.

— Может быть, и так, Доминго, но все-таки ты сказал это первым.

Чавез кивнул.

— Проблема заключается в следующем — как нам поступить? Если он знает твое имя, Джон, то ему известно, где ты находишься, или пара пустяков найти твой адрес, — а это означает базу «Радуги». Черт побери, все, что ему нужно, — это обратиться к приятелю в телефонной компании, и тогда он начнет следить за нами.

Возможно, у него есть твоя фотография или описание. Затем узнает номерной знак на машине и начнет ездить за тобой.

— Как бы мне хотелось, чтобы нам так повезло. Я знаю, как вести контрнаблюдение, и держу наготове телефон, куда бы я ни пошел. У меня просто чешутся руки от такой счастливой мысли — кто-то попытается следить за мной. Я выведу тебя и нескольких твоих парней на открытое место, там мы скрутим его, накинем мешок, и после этого состоится дружеская беседа. — Эту фразу увенчала зловещая улыбка. Джон Кларк знал, как извлечь информацию из человека, хотя его методы не совсем совпадали с правилами допросов, принятыми в обычном полицейском департаменте.

— Полагаю, это осуществимо, Джон. Но пока у нас нет ничего, что можно было бы предпринять, разве что смотреть повнимательнее и ждать, пока кто-нибудь еще не представит нужную нам информацию.

— Мне это не нравится.

— Слышу тебя, мистер К., но мы живем не в идеальном мире. Что говорит Билл Тауни?

— К нему скоро должен приехать друг из «пятерки».

— Хорошо, они профессионалы по таким делам. Пусть занимаются этим парнем, — посоветовал Динг. Он знал, что это хороший совет, — собственно, единственно возможный, — и знал, что и Джон знает это, и что Джону он не понравится. Его босс предпочитал сам решать свои проблемы, не ожидая, что их решит кто-нибудь другой вместо него. Если у мистера К. и была слабость, то она заключалась именно в этом. Он мог быть терпеливым во время работы, но не тогда, когда приходилось ожидать событий, выходящих за пределы его компетенции. Ну что ж, у всех есть свои недостатки.

— Да, я знаю, — был ответ. — Как твои солдаты?

— На вершине совершенства. Я никогда не видел такого высокого морального состояния, Джон. Операция в парке разожгла всех. Думаю, что мы можем завоевать весь мир, если преступники правильно выстроятся.

— Римский орел смотрится очень хорошо в клубе, не правда ли?

— Клянусь твоим задом, мистер К. После этой операции у меня нет никаких кошмаров... разве что за исключением маленькой девочки. Было не так просто наблюдать за ее смертью, несмотря на то, что она все равно умирала, понимаешь? Зато мы прикончили ублюдков, а мистер Карлос по-прежнему сидит в клетке. Не думаю, что кто-нибудь еще попытается спасти его.

— И он это знает, сообщили мне французы.

Чавез встал.

— Отлично. Мне нужно возвращаться. Держи меня в курсе об этом, ладно?

— Обязательно, Доминго.

* * *

— А ты какой работой занимаешься? — спросил сантехник.

— Продаю сантехнические инструменты, — ответил Попов. — Газовые ключи и тому подобное, оптом на склады и розничным торговцам.

— Вот как. Что-нибудь полезное?

— Жесткие разводные ключи для труб, американский производитель. Самые лучшие в мире, гарантия на всю жизнь. Если ключ ломается, мы бесплатно заменяем его, даже если прошло двадцать лет. И различные инструменты, но разводные ключи — это мой лучший товар.

— Неужели? Я слышал о них, но никогда не пользовался.

— Регулировочный механизм у них более надежен, чем у английских ключей Стилсон. Помимо этого, основное преимущество в политике замены. Знаешь, я продаю их уже... Сколько? Четырнадцать лет, по-моему. У меня сломался лишь один ключ из тысяч, которые я продал.

— Гм. Я сломал разводной ключ на прошлой неделе, — сказал сантехник.

— Что-нибудь необычное при работе на базе?

— Нет, ничего особенного. Сантехника есть сантехника. Некоторые вещи, с которыми я работаю, довольно старые. Водяные бачки, например. Нелегко достать сменные части взамен сломавшихся, а они никак не решатся купить новые. Проклятые бюрократы! Тратят тысячи в неделю на оплату патронов, которые расходуют в своих проклятых пулеметах, но купить новые бачки, которыми люди пользуются каждый день? Никак. — Мужчина рассмеялся и отпил из своей кружки.

— Что они за люди?

— Команда SAS? Люди как люди, хорошие парни, очень вежливые. Не причиняют никаких неприятностей ни мне, ни моим напарникам.

— А как относительно американцев? — спросил Попов. — Я никогда не сталкивался с ними, но ходили слухи, как они все делают по-своему.

— Нет, насколько я знаю. Видишь ли, они появились на базе совсем недавно, но те двое или трое, для которых мне довелось работать, ничем не отличаются от наших парней — и тыпомнишь, я говорил тебе, они пытались дать мне деньги на пиво! Чертовы янки! Но вежливые парни. У большинства есть дети, и эти ребятишки просто великолепны! Некоторые из них учатся играть в настоящий футбол. А ты что здесь делаешь?

— Встречаюсь с местными торговцами скобяными изделиями, пытаюсь уговорить их купить мои инструменты, говорил с одним дистрибьютером.

— Наверно, Ли и Допкин? — Сантехник покачал головой. — Оба старые козлы, ничуть не изменились за все это время. Боюсь, тебе лучше побывать в маленьких лавках, а не уговаривать их.

— А как относительно твоей лавки? Может, я продам тебе кое-какие инструменты?

— У меня маленький бюджет — впрочем, заходи, я посмотрю на твой товар.

— Когда зайти?

— Здесь очень строго следят за безопасностью, приятель. Сомневаюсь, что мне разрешат привезти тебя на базу, но я как-нибудь попытаюсь взять тебя с собой. Скажем, завтра после обеда?

— С удовольствием. Когда?

— Завтра после обеда? Я заеду сюда за тобой.

— Да, — ответил Попов. — Буду ждать.

— Отлично. Мы можем поесть, — «ланч работяги», понимаешь? А потом возьму тебя с собой.

— Буду здесь в полдень, — пообещал Попов. — Со своими инструментами.

* * *

Сирилу Холту было за пятьдесят, и у него был усталый вид старшего британского служащего или правительственного чиновника. Хорошо одет в отлично сшитый костюм и с дорогим галстуком — одежда здесь, знал Кларк, была великолепной, но совсем не дешевой. Он пожал всем руки и сел в кабинете Кларка.

— Итак, — сказал Холт, — насколько я понимаю, у вас здесь возникла проблема.

— Ты прочитал перехваты?

— Да, — кивнул Холт. — Ваши парни в АНБ отлично работают. — Ему не требовалось добавлять, что и британцы проделали хорошую работу, опознав линию, которой пользовался резидент русской разведки.

— Расскажи нам про Кириленко, — попросил Кларк.

— Толковый парень. У него группа из одиннадцати оперативников и, наверно, еще несколько внештатных помощников, занимающихся сбором информации и тому подобным. Это все «легальные» сотрудники с дипломатическим прикрытием. Конечно, есть и нелегалы, связывающиеся непосредственно с ним. Мы знаем двоих, маскируются под бизнесменов, ведут настоящую работу в придачу к шпионажу. Собирали эти сведения долго, и теперь у нас целая энциклопедия. Как бы то ни было, Иван — способный компетентный парень. Прикрытием у него является должность третьего секретаря посольства, он исполняет свои дипломатические обязанности как настоящий дипломат, и пользуется популярностью у людей, с которыми контактирует. Остроумный, хороший парень, с ним приятно выпить пинту. Как ни странно, водке он предпочитает пиво. Похоже, что жизнь в Лондоне ему нравится. Женат, двое детей, мы не заметили у него плохих привычек. Жена не работает, но мы не видели, что она занимается какой-то тайной деятельностью. Обычная домохозяйка, насколько нам удалось выяснить. Ее тоже любят в дипломатическом сообществе. — Холт передал фотографии обоих. — И вот вчера наш друг зашел выпить пинту в своем любимом пабе. Находится в нескольких кварталах от Кенсингтона, недалеко от дворца, — здание посольства принадлежало еще царям, как и у вас в Вашингтоне. Нужно сказать, что этот паб лучше большинства в Лондоне. Вот фотография парня, с которым он пил пиво, мы уже обработали ее на компьютере. — Так еще одна фотография попала в руки Кларка.

Лицо, увидели Кларк и Тауни, было самым обыкновенным. Темные волосы, карие глаза, стандартные черты лица. Он был таким же обычным, как железный мусорный бак во дворе дома. На фотографии одет в пиджак с галстуком. В выражении лица ничего примечательного. Такой тип мог обсуждать футбол, погоду или как убить человека — все, что угодно.

— Я не думаю, что у него есть любимое место в пабе?

— Нет, обычно сидит у стойки бара, но иногда в кабине, и редко занимает одно и то же место два раза подряд. Мы думали о том, чтобы поставить «жучка», — сказал им Холт, — но это трудно технически, хозяин бара заподозрит, что мы проделываем что-то нехорошее, да и сомнительно, что «жучок» принесет какую-нибудь пользу. Его английский, между прочим, идеальный. Хозяин думает, похоже, что он из какого-нибудь северного графства.

— Он знает, что вы следите за ним?

— Трудно сказать, но мы так не думаем, — покачал головой Холт. — Группы наблюдения постоянно меняются, они составлены из моих лучших людей. Парни регулярно заходят в этот паб, даже когда его там нет, на случай, если он оставил там одного из своих сотрудников с целью контрнаблюдения. Здания в этом районе позволяют нам следить за ним достаточно легко с помощью камеры. Мы замечали несколько возможных передач, когда люди на мгновение касаются друг друга, но ведь вы оба знаете правила. Мы все сталкиваемся с людьми на переполненных тротуарах, разве не правда? Это ведь не означает, что при этом происходит передача. Вот почему мы учим своих оперативников делать это. Особенно когда улицы набиты людьми, вы можете иметь дюжину камер, направленных на вашего субъекта, и ничего не заметить.

Кларк и Тауни кивнули. Передача в момент соприкосновения существовала с давних пор. Вы идете по улице и в нужный момент делаете вид, что случайно сталкиваетесь с кем-то. Мгновенно его рука передает что-то вам в руку или роняет в ваш карман, и при минимальной практике это практически незаметно даже тем, кто следит за вами. Чтобы передача прошла успешно, только одному из двух следует иметь что-то заметное. Это может быть гвоздика в петлице, цвет галстука, или то, как вы несете газету, или солнечные очки, или один из множества знаков, известных только участникам мини-операции. Таков простейший из примеров передачи информации на виду у всех, самый простой в применении, и по этой причине бич контрразведывательных агентств.

Но, если он и передал что-то этому парню Попову, у «пятерки» есть фотография мерзавца. Может быть, есть, напомнил он себе. Нет никакой гарантии, что парень, с которым он пил пиво вчера, и есть тот самый человек. Возможно, Кириленко оказался достаточно сообразительным, вошел в паб и завел разговор с каким-то другим посетителем, просто для того, чтобы подразнить «пятерку» и дать им еще одну, выбранную наугад личность, которую придется проверить. Для этого требуются люди и время, а ведь Служба безопасности не располагала ни тем, ни другим. Шпионаж и контрразведка остаются самой увлекательной игрой в городе, и временами даже сами игроки не знают, какой счет на табло.

— Значит, ты усилишь наблюдение за Кириленко? — спросил Билл Тауни.

— Да. — Холт кивнул. — Но прошу вас иметь в виду, что нам противостоит высококвалифицированный игрок, так что я ничего не могу гарантировать.

— Я знаю это, мистер Холт. Я долгое время был оперативником, и Второе главное управление так и не смогло захватить меня, — сказал Кларк гостю из Секретной службы. — И все-таки есть у вас хоть что-нибудь на Попова?

Холт покачал головой.

— Это имя не фигурирует в наших файлах. Полагаю, вполне возможно, что он проходит у нас под другим именем.

Может быть, он имел контакт с нашими друзьями из ИРА, — между прочим, это представляется мне весьма вероятным, потому что он — специалист по терроризму. Тогда было много таких контактов. У нас есть осведомители в ИРА, и я собираюсь показать эту фотографию некоторым из них. Но в таком деле нужно быть предельно осторожным. Среди моих осведомителей есть двойные агенты. Наши ирландские друзья проводят свои контрразведывательные операции, помните?

— Я никогда не работал против них, — заметил Джон. — Насколько они хороши?

— Чертовски хороши, — заверил его Холт, поддержанный кивком от Билла Тауни. — Они в высшей степени преданы своему делу и великолепно организованы. Правда, теперь их организация раздроблена до некоторой степени. Совершенно очевидно, что некоторые из них не хотят, чтобы разразился мир. Наш хороший друг Джерри Адамс по профессии политик, и если беспорядки закончатся, а его не выберут на высокую должность, — на что он совершенно очевидно рассчитывает, — тогда его позиция будет под ударом. И все-таки большинство, как нам представляется, готовы прекратить операции, заявить о победе и дать миру шанс. Это в некоторой степени помогло нашей вербовке осведомителей, но в ИРА есть элементы более воинственные сегодня, чем десять лет назад. Это является причиной для беспокойства, — сказал им Холт.

— Такая же ситуация в долине Бекаа, — согласился Кларк. Что бы вы делали, когда Сатана придет к Иисусу? Некоторые никогда не захотят прекратить борьбу с грехом, а если это означает, что придется самим создать грех, ну что ж, это всего лишь плата за занятие нашим бизнесом, не правда ли? — Они просто не хотят остановиться, им интереснее продолжать борьбу.

— Да, в этом и заключается проблема. Не стоит говорить — вы сами понимаете — что одна из основных целей этих парней находится прямо здесь. SAS не пользуется популярностью у ИРА.

Это тоже не было новостью. Командос часто выдвигались на место беспорядков, чтобы «разобраться» с членами ИРА, которые совершали две серьезные ошибки: нарушали закон и не сумели скрыть это. По мнению Джона, использовать солдат в операциях, которые были по своему характеру полицейскими, являлось неправильным, но затем он был вынужден признать, что «Радуге» поручено выполнять именно такую миссию, образно говоря. Однако SAS делал вещи, которые в определенном контексте могут быть названы заранее обдуманным убийством. Британия, как она ни походила на США в некотором отношении, все-таки являлась другой страной, с другими законами и совершенно иными правилами во многих областях. Поэтому в Герефорде уделялось такое внимание безопасности. Ведь нельзя исключить ситуацию, когда в один прекрасный день здесь появятся десяток-другой плохих парней с автоматами Калашникова «АК-47». Ему необходимо принимать во внимание, что у его людей, подобно многим солдатам и офицерам SAS, постоянно живущим здесь, есть семьи, и террористы не всегда уважают права гражданского населения. Не уважают? Да просто не обращают на них внимание.

* * *

Решение на площади Дзержинского, 2, было принято с необычной скоростью, и курьер уже отправился в путь. Кириленко с удивлением прочитал шифрованное сообщение.

Курьер вылетел рейсом Аэрофлота в Хитроу с дипломатической сумкой, которая оставалась неприкосновенной до тех пор, пока она находилась в руках курьера, — были известны случаи, когда сумки похищали ради дипломатической почты, которая часто не была зашифрована. Однако курьеры знали это и действовали в строгом соответствии с правилами, — если им нужно было посетить туалет, туда же забирали и дипломатическую сумку. А затем со своими дипломатическими паспортами они проскакивали без задержки посты контроля и выходили с дипломатическими сумками — обычно простыми брезентовыми мешками — к ожидающим их автомобилям, которые всегда стояли у подъезда аэропорта, проходя мимо глаз тех, кто с готовностью променяли бы девственность своих дочерей на один взгляд внутрь этой сумки.

Так произошло и сейчас. Дипкурьер прибыл вечерним рейсом из международного аэропорта «Шереметьево». В Хитроу он без промедления был пропущен через паспортный и таможенный контрольные посты и быстро сел в ожидающий его автомобиль, за рулем которого сидел сотрудник посольства. Отсюда понадобилось всего сорок минут езды через поток машин, заполнивших дороги в часы пик, чтобы доехать до Кенсингтона и пройти в кабинет Кириленко. Конверт из манильской бумаги был запечатан воском — это гарантировало, что никто его не открывал. Резидент поблагодарил курьера за этот пакет и еще два, доставленных ему. Затем он принялся за работу. Было слишком поздно, и ему пришлось пропустить посещение паба и обычную пинту, что вызвало у него раздражение. Он действительно наслаждался атмосферой своего любимого паба. В Москве и в других странах, где ему приходилось служить, не было ничего подобного. И вот теперь у него в руках находилось полное досье на Кларка, Джона Т., старшего офицера-оперативника ЦРУ. Оно занимало двадцать страниц, напечатанных через один интервал, и три фотографии. Кириленко прочитал досье не спеша. Оно действительно производило впечатление. В соответствии с ним во время первой и единственной встречи с председателем Головко Кларк вывез из страны жену и дочь бывшего председателя КГБ Герасимова, воспользовавшись для этого... подводной лодкой. Значит, история, которую он прочитал в западных средствах массовой информации, была правдой? Она походила на что-то из Голливуда. Затем он действовал в Румынии, в период падения Николае Чаушеску, далее совместно с резидентом в Токио спас японского премьер-министра и снова с русской помощью принимал участие в устранении Махмуда Хаджи Дарейи. «Считают, что к его мнению прислушивается американский президент», гласила аналитическая страница, — и неудивительно, подумал Кириленко. Сам Сергей Николаевич Головко добавил свои мысли к этому досье. В высшей степени компетентный офицер-оперативник, независимо мыслит, известно, что проявлял собственную инициативу во время операций, считается, что не допустил ни единой ошибки в своих действиях... руководил подготовкой обоих Эдварда и Мэри Патриции Фоули, соответственно директора ЦРУ и заместителя директора по оперативной работе, в академии ЦРУ в Йорктауне, Виргиния. Исключительно выдающийся офицер, подумал Кириленко. Кларк сумел произвести впечатление на самого Головко, а мало кому даже из русских удавалось добиться этого.

И вот сейчас он находится где-то в Англии, занимается чем-то секретным, и агентство Кириленко проявляет теперь интерес к этому, поскольку вы всегда стараетесь следить за такими людьми. Резидент достал из своего бумажника клочок бумаги, на котором были написаны цифры, походившие на номер сотового телефона. У него было несколько таких телефонов в ящике стола. Это устраивало его, потому что загружало работой связистов, не стоило денег посольской бухгалтерии и было безопасно. Внедриться в чужой, но известный телефонный счет было непросто, однако в отсутствие электронных кодов это был всего лишь еще один сигнал в городе, затопленном миллионами сигналов.

Дмитрий Аркадьевич поступал таким же образом. В каждом городе мира были люди, дублирующие телефонные номера и нелегально продающие их на улице. Лондон не являлся исключением.

— Да? — произнес отдаленный голос.

— Дмитрий, это Иван.

— Да?

— У меня находится пакет, который ты просил. Мне потребуется плата на условиях, о которых мы договорились.

— Это будет сделано, — пообещал Попов. — Где мы можем совершить обмен?

Это было просто. Кириленко предложил время, место и метод передачи.

— Согласен. — И связь была прервана через несколько секунд. Попов, возможно, и был уволен по сокращению штатов, но он по-прежнему придерживался правил телефонной дисциплины.

Глава 20 Контакты

Она знала, что больна, не уверена, насколько тяжело, но Мэри Баннистер понимала, что чувствует себя плохо. Через туман наркотиков пробивалась тревожная мысль, что болезнь может оказаться серьезной. Ей никогда не приходилось бывать в больнице, за исключением местного пункта скорой помощи, когда она растянула лодыжку и ее отец беспокоился, что она может быть сломана. Однако теперь девушка лежала на больничной кровати со стойкой для внутривенного вливания рядом и прозрачной пластиковой трубкой, тянувшейся к ее правой руке. Одно зрелище этого испугало ее, несмотря на наркотики, вливающиеся в систему кровообращения. Она не могла понять, что за лекарства ей дают. Доктор Киллгор вроде сказал, что это жидкости, чтобы поддерживать необходимый уровень влаги в ее организме, и некоторые другие препараты. Она потрясла головой, стараясь освободиться от паутины и все вспомнить. А почему бы ей все не выяснить? Она опустила ноги вправо и встала, неуверенно покачиваясь, затем наклонилась, чтобы посмотреть на бутылочки, висящие на дереве. Ей было трудно сконцентрироваться, и она наклонилась поближе. Тут она увидела, что пометки на трубках были кодированы, так что ей ничего не было понятно. Субъект F4 выпрямилась и попыталась нахмуриться от раздражения, но и это ей не удалось. Она осмотрела палату. На другой стороне чего-то, похожего на кирпичную разделительную стенку в пять футов высотой, стояла еще одна кровать, но она не была занята. На дальней стене висел телевизор, выключенный в данный момент. Пол был из плиток и холодил ее босые ноги. Дверь деревянная и со щеколдой вместо ручки. Это была обычная больничная дверь, но Мэри не знала этого. Нигде не видно телефона. Разве в больницах не стоят телефоны в палатах? Неужели это больница и она находится в ней? Все указывало на то, что это больница, но ее мозг работал медленно и как бы неохотно, она это интуитивно осознавала. У нее было ощущение, будто она чересчур много выпила. Кроме того, что она чувствовала себя больной, ей казалось, что она уязвима и не полностью контролирует себя. Нужно что-то предпринять, хотя, что именно, она не знала. Некоторое время она стояла и обдумывала, как ей поступить, затем взяла стойку с капельницами в правую руку и пошла к двери. К счастью, электронная контрольная система на стойке снабжалась электричеством от батареи и не была присоединена к розетке в стене. Стойка легко катилась на резиновых колесах.

Дверь, оказалось, не была заперта. Она открыла ее, высунула голову и осмотрела коридор. Он был пуст. Она вышла из палаты и пошла по коридору, все еще катя за собой стойку с висящими на ней бутылочками для внутривенного вливания. Она не увидела столика дежурной медсестры ни на одном конце коридора, но не сочла это чем-то необычным. Субъект F4 пошла направо, толкая теперь стойку перед собой, пытаясь найти что-то, она не знала, что именно. Ей удалось нахмуриться, и она принялась открывать двери, мимо которых проходила. Но, хотя они открывались, в большинстве темных комнат ничего не было, в них сильно пахло дезинфекцией. Наконец она добралась до самого конца коридора, остановилась перед дверью Т-9 и за ней нашла что-то другое. Там не было кроватей, зато стоял стол и на нем — компьютер. Монитор светился, это означало, что компьютер включен и работает. Она вошла в комнату и наклонилась над столом. Это был АйБиЭм, подключенный к компьютерной сети. Она знала, как работать на таком компьютере. Она увидела, что у него есть даже модем. Ну что ж, тогда она сможет — что?

Ей потребовалась пара минут, чтобы принять решение. Она может послать письмо своему отцу!

* * *

В пятидесяти футах от нее и отделенный одним этажом, Бен Фармер налил кружку кофе и сел во вращающееся кресло после короткого посещения мужского туалета.

Он взял журнал «Био-Вотч» и продолжил чтение. Было три часа утра, и в этом конце здания царила тишина.

* * *

Папочка, я не уверена, где нахожусь сейчас. Они говорят, что я подписала какой-то документ, позволяющий им проводить со мной медицинские тесты, какое-то новое лекарство или еще что-то, но я чувствую себя отвратительно и не знаю, почему они подключили меня к медицинской штуке, воткнутой в руку, чувствую себя отвратительно, и я...

* * *

Фармер закончил статью о глобальном потеплении и затем посмотрел на дисплей. Компьютер пробежал по действующим камерам, показывая, что все больные находятся в своих кроватях — за исключением одной. В чем дело? — подумал он, ожидая, пока компьютер не вернется к той камере, поскольку Фармер не успел заметить кодовый номер субъекта, чья кровать пустовала. Проклятие, исчезла F4. Это ведь девушка. Субъект F4, Мэри как-то. Черт возьми, куда она могла уйти? Он включил прямой контроль и проверил коридор. Здесь тоже нет никого. Никто не пытался пройти через двери в остальную часть комплекса. Обе заперты и поставлены на тревожную сигнализацию. Где доктора, черт бы их побрал? Сегодня дежурит женщина, Лани вроде бы, остальной персонал ненавидит ее из-за того, что она высокомерная отвратительная сука. По-видимому, она не нравится и Киллгору, потому что он всегда ставит ее в ночную смену. А, вот какая у нее фамилия — Палачек. Фармер смутно подумал, какой она национальности, и поднял микрофон, подсоединенный к системе громкого вешания.

— Доктор Палачек, доктор Палачек, прошу вас позвонить в службу безопасности, — произнес он по системе громкой связи. Прошло около трех минут, прежде чем зазвонил его телефон.

— Это доктор Палачек. Что случилось?

— Субъект F4 отправилась на прогулку. Я не вижу ее на камерах наблюдения.

— Иду. Позвони доктору Киллгору.

— Сейчас позвоню, доктор. — Фармер набрал номер по памяти.

— Да? — послышался знакомый голос.

— Сэр, это Бен Фармер. Субъект F4 исчезла из своей комнаты. Сейчас мы ищем ее.

— О'кей, позвоните мне, когда найдете. — И связь прервалась. Киллгор не проявил никакого волнения. Можно некоторое время бродить по зданию, но незамеченной выйти из него невозможно.

* * *

В Лондоне по-прежнему был час пик. Квартира Ивана Петровича Кириленко находилась недалеко от посольства, что позволяло ему ходить на работу пешком. Тротуары были переполнены быстро идущими людьми, спешащими на работу, британцы — вежливые люди, но жители Лондона всегда спешат. Кириленко подошел к намеченному углу ровно в 8.20. В левой руке он держал «Дейли Телеграф», консервативную утреннюю газету. Он остановился у пешеходного перехода, ожидая, когда зажжется зеленый свет.

Обмен был осуществлен образцово. Никаких слов, только двойной толчок локтем, говорящий, что ему нужно ослабить пальцы на газете, и один номер «Телеграфа» поменялся на другой. Передача была осуществлена образцово, скрытно от всех. Резидент с трудом удержался от улыбки. Участие в оперативном мероприятии всегда доставляло ему удовольствие. Несмотря на высокий пост, который он занимал, Кириленко наслаждался практикой шпионажа, хотя бы для того, чтобы доказать себе, что он по-прежнему способен делать это ничуть не хуже молодых сотрудников, находящихся у него в подчинении. Через несколько секунд красный свет изменился, стал зеленым, и мужчина в коричневом плаще со своей утренней газетой устремился вместе с потоком прохожих через улицу, удаляясь в сторону от Кириленко. До посольства оставалось два квартала. Он прошел через железные ворота и вошел в здание, мимо поста службы безопасности и далее в свой кабинет на втором этаже. Здесь он повесил пальто на крючок на обратной стороне двери, сел за стол и открыл утреннюю газету.

Итак, Дмитрий Аркадьевич сдержал слово. Перед Кириленко лежали два листка белой нелинованной бумаги, исписанных от руки подробными комментариями.

Оперативник Джон Кларк находится сейчас в Герефорде, Англия, где возглавляет новую многонациональную антитеррористическую организацию под названием «Радуга», в которую входят от десяти до двадцати отборных людей, набранных в Англии, Америке и, возможно, в других странах. Это «черная» операция, известная только горстке высокопоставленных чиновников. Его жена работает медсестрой в местной больнице, открытой для гражданских лиц. Служащие «Радуги» пользуются популярностью среди местного населения, работавшего на базе SAS. «Радуга» провела три операции в Берне, Вене и Испании, где в каждом случае расправилась с террористами — Кириленко обратил внимание на то, что Попов избегал термина, который использовался раньше, — «прогрессивные элементы», — эффективно и быстро, под прикрытием местных полицейских агентств. Группа «Радуга» может пользоваться снаряжением американской армии, как это произошло в Испании и отчетливо видно на телевизионных передачах операции, видеозаписи которой можно получить лучше всего через военного атташе, — такова рекомендация Попова.

В общем, по мнению резидента, это был полезный, сжатый и информативный доклад и равноценный обмен на документ, переданный Попову на углу улицы.

* * *

— Ну что, заметил что-нибудь сегодня утром? — спросил Сирил Холт у старшего агента группы наблюдения.

— Нет, — ответил другой служащий «пятерки». — Он нес, как всегда, «Дейли Телеграф», и, как обычно, в левой руке, но на переходе стояло много народа. Передача могла состояться, но если она произошла, мы не заметили. Кроме того, мы имеем дело с профессионалом, сэр, — напомнил старший группы наблюдения заместителю директора Секретной службы.

* * *

Со своей широкополой шляпой на коленях, Попов сидел в поезде, возвращаясь обратно в Герефорд. Он делал вид, что читает газету, однако на самом деле перелистывал фотокопии страниц, напечатанных через один интервал и доставленных из Москвы.

Дмитрий Аркадьевич с удовлетворением отметил, что Кириленко сдержал данное ему слово. Таким и должен быть резидент. И вот теперь Попов сидел один в вагоне первого класса скорого поезда, который отправился со станции Пэддингтон Стейшн, узнавал все больше и больше о Джоне Кларке и испытывал к нему растущее уважение. Бывшее агентство Попова в Москве уделило ему большое внимание. К досье были приложены три фотографии, одна из них, высокого качества, сделана, по-видимому, в кабинете самого председателя Российской службы безопасности в Москве. Они даже не пожалели времени, выясняя подробности о его семье. Две дочери, одна все еще учится в колледже в Америке, другая — врач, замужем за Доминго Чавезом, еще одним оперативником.

ЦРУ, прочитал Попов. Доминго Эстебанович Чавез, возраст за тридцать, тоже встречался с Головко и был, по-видимому, партнером старшего офицера. Оба полувоенные офицеры... а вдруг этот Чавез тоже сейчас в Англии? Его жена врач, это легко проверить. Кларк и его партнер невысокого роста, официально описаны как исключительно способные и опытные офицеры-оперативники, оба говорят на русском языке, описанном в досье как язык грамотного и культурного человека — несомненно, оба окончили лингвистическую военную школу в Монтерее, Калифорния. Чавез, говорилось дальше в досье, имеет ученую степень магистра международных отношений, которую он получил в университете Джорджа Мейсона, расположенном рядом с Вашингтоном, за его обучение платило, несомненно, ЦРУ. Таким образом, ни Кларк, ни Чавез не являются простыми головорезами. Оба получили хорошее образование. А младший, к тому же, женат на враче.

Их известные и подтвержденные операции — ничего себе! — подумал Попов. Две особенно выдающиеся осуществлены с русской помощью, да еще они вывезли жену и дочь Герасимова из России десять лет назад, это не считая нескольких других известных, но не подтвержденных... «Поразительные» — это правильное слово для обоих. Попов сам был оперативником в течение более двадцати лет и знал, как произвести впечатление.

Кларк был, должно быть, звездой в ЦРУ, а Чавез, без сомнения, его протеже и идет по стопам своего... тестя... Ну, разве это не интересно?

* * *

Они нашли ее в три сорок, она все еще печатала на компьютере, медленно и плохо, с массой ошибок. Бен Фармер открыл дверь и увидел сначала стойку с бутылочками для внутривенного вливания и затем спину девушки в больничном халате.

— Привет, — сказал охранник с некоторой симпатией. — Решила прогуляться, да?

— Я хотела сказать папе, где я, — ответила Мэри Баннистер.

— Вот как. По электронной почте?

— Совершенно верно, — ответила она приятным голосом.

— А теперь давай вернемся в палату, хорошо?

— Пожалуй, — сказала она усталым голосом. Фармер помог ей встать и повел по коридору, бережно поддерживая за талию. Идти было недалеко, он открыл дверь палаты № 4, уложил ее в постель и накрыл одеялом. Перед уходом он понизил напряжение в освещении, так что в палате воцарился полумрак, и затем отыскал доктора Палачек, ходившую по коридору.

— У нас, возможно, возникла проблема, док.

Лани Палачек не любила, когда ее называли «док», но на этот раз пропустила это мимо ушей.

— Что за проблема?

— Я нашел ее в комнате Т-9 за компьютером. Она говорит, что послала электронное письмо своему отцу.

— Что? — Фармер увидел, что ее глаза едва не выпали из орбит.

— Она сказала мне об этом.

«Проклятие!» — подумала доктор.

— А что ей известно?

— Наверно, не так много. Ни один из них не знает, где они находятся. — И даже вид из окна ничем не поможет. Пейзаж состоял из холмов, поросших лесом, не было видно даже площадки для парковки автомобилей, номера которых могли бы навести на след. Эта часть операции была тщательно продумана.

— Есть ли способ вернуть посланное ей письмо?

— Если у нас будет ее пароль и сервер, к которому она подсоединилась, то может быть, — ответил Фармер, который отлично разбирался в компьютерах. Почти все в компании прошли хорошее обучение. — Я могу попытаться, после того как она проснется, — скажем, через четыре часа.

— Нельзя ли сделать так, чтобы оно не ушло?

Фармер покачал головой:

— Сомневаюсь. Мало какие программы действуют таким образом. У нас нет программного обеспечения AOL на наших системах, только Eudora, а если она ввела команду «послать немедленно», то письмо давно ушло. Оно поступает прямо во Всемирную сеть, и, когда оно окажется там, — все, пиши пропало.

— Киллгор будет вне себя.

— Да, мэм, — ответил бывший морской пехотинец. — Может быть, стоит ограничить доступ к компьютерам вводом пароля. — Он промолчал о том, что отвлекся от мониторов на некоторое время и что все это было его ошибкой. Но ведь его никто не инструктировал о возможности такого случая, и почему, черт возьми, они не запирают комнаты, доступ в которые хотят ограничить? Или просто запирать субъектов в их комнатах? Пьяницы из первой группы тестируемых субъектов испортили их. Ни один из этих уличных бродяг не умел пользоваться компьютерами, да у них и желания такого не возникало, и никому не пришла в голову мысль, что кто-то из теперешней группы экспериментальных животных может воспользоваться компьютером. Ну ничего, он был свидетелем более крупных ошибок, чем эта. Хорошей новостью, однако, было то, что ни при каких обстоятельствах они не могут знать, где находятся, им, разумеется, неизвестно название компании, которой принадлежит это здание. Без этого, что может F4 сказать кому-нибудь? Ничего, имеющее какую-нибудь ценность, Фармер был уверен в этом. Но Палачек была права относительно одного, в этом Фармер не сомневался. Доктор Киллгор будет вне себя от ярости.

* * *

Английский ленч «работяги» являлся национальной традицией. Хлеб, сыр, крошечные томаты, чатни и мясо, — в данном случае, мясо индейки, — вместе с пивом, разумеется.

Попову эта еда понравилась еще во время его первого приезда в Англию. Он потратил время на то, чтобы снять галстук и сменить одежду, надев более простую. Теперь он предстал перед своим приятелем, похожим на рабочего человека.

— Ну здравствуй, — приветствовал его сантехник, занимая место напротив него. Его звали Эдвард Майлз. Высокий крепкий мужчина с татуировкой на руке — Попов знал, что в Британии это любят, особенно военные. — Вижу, ты принялся за ленч раньше меня.

— Как прошло утро?

— Все как всегда. Отремонтировал водонагреватель в одном из домов для французского парня. Он, между прочим, входит в состав новой команды. Его жена — настоящая красотка, — доложил Майлз. — Видел его только на фотографии. Оказывается, он сержант французской армии.

— Неужели? — Попов отхватил кусок от своего сандвича.

— Да, придется вернуться сегодня после обеда, чтобы закончить работу. Затем нужно исправить водяной бачок в здании их штаба. Проклятому бачку не меньше пятидесяти лет! Не исключено, что мне придется изготовить вышедшую из строя деталь, чтобы отремонтировать чертову древность! Изготовитель разорился собачий век назад. — Майлз взялся за свой ленч, искусно разделил его различные ингредиенты, затем свалил их на ломоть только испеченного хлеба.

— Государственные учреждения одинаковы во всем мире, — согласился Попов.

— Это уж точно! — кивнул Майлз. — А мой помощник передал, что он заболел. Это его задница заболела, — пожаловался сантехник. — У дурных людей всегда найдется время для отдыха.

— Ну что ж, может быть, мои инструменты тебе помогут, — предложил Попов. Они продолжали говорить о спорте до конца ленча, затем оба встали и подошли к грузовичку Майлза — маленькому синему автомобильчику с государственными номерами. Русский бросил назад свой набор инструментов, сантехник включил двигатель, выехал на дорогу и направился к главным воротам Герефордской базы. Часовой у ворот махнул рукой, пропуская их без всякого досмотра.

— Видишь, нужно только иметь знакомого парня, чтобы проехать сюда. — Майлз засмеялся, довольный своей победой над службой безопасности базы, которая, гласил знак, находилась в «черном» статусе, то есть наиболее низком уровне безопасности. — Полагаю, парни из ИРА немного успокоились, да и приехать сюда, чтобы выкинуть что-нибудь, все равно что дергать льва за хвост, — опасное дело, — продолжал он.

— Думаю, ты прав. Все, что я знаю про SAS, — это то, что видел по телевидению. Они действительно кажутся серьезными парнями.

— Это абсолютная правда, — подтвердил Майлз. — Ты только посмотри на них, как они ходят и тому подобное. Они знают, что являются львами. И новая группа состоит из таких же парней, может быть, по мнению некоторых, даже лучше. Они провели три операции, так мне рассказывали, и все показывали по телевидению. Эти парни лихо разобрались с бандитами в парке.

Здание техников базы было настолько типичным, что ничем не отличалось от аналогичных зданий в бывшем Советском Союзе. Краска пузырилась на стенках, а место для парковки было неровным и все в трещинах. Двойные двери с обратной стороны здания запирались на замки, которые мог бы открыть ребенок шпилькой для волос, подумал Попов, но проникать сюда не было необходимости, потому что самым опасным оружием внутри была отвертка. Майлз поставил грузовик и махнул Попову рукой, приглашая следовать за собой. Обстановка внутри была именно такой, какую следовало ожидать: дешевый письменный стол, на котором сантехник вел канцелярскую работу, поношенное вращающееся кресло, набивка внутри которого виднелась через трещины в виниловой обшивке. На вбитых в стенку гвоздях висели инструменты, самым новым из которых было не меньше пяти лет, судя по облезшей краске на кованой стали.

— Тебе разрешают покупать новые инструменты? — спросил Попов, чтобы поддержать разговор о работе на базе.

— Сначала мне нужно написать запрос с объяснением необходимости покупки. Он пойдет к начальнику хозяйственного отдела. Обычно с ним можно договориться, да я и не прошу вещей, в которых не нуждаюсь. — Майлз вытащил заявку из своего стола. — Сегодня хотят, чтобы я починил водяной бачок. Почему бы им не пить кока-колу вместо воды? — удивленно спросил он вслух. — Ну что, хочешь, пойдем вместе?

— Почему бы и нет? — Попов встал и пошел за ним. Через пять минут он пожалел об этом. Вооруженный часовой стоял у входа в штаб — и тут он понял, что это штаб «Радуги». Внутри будет сам Кларк.

Майлз поставил грузовик, вышел из кабины, подошел к задней дверце вэна, открыл ее и вытащил ящик с инструментами.

— Мне понадобится маленький газовый ключ, — сказал он Попову. Тот сразу открыл свою брезентовую сумку и достал оттуда совершенно новый двенадцатидюймовый газовый ключ фирмы «Риджид».

— Этот годится?

— Великолепно. — Майлз жестом пригласил его следовать за собой. — Добрый день, капрал, — сказал он солдату, который вежливо кивнул в ответ на приветствие, но не произнес ни слова.

Что касается Попова, он был изумлен. Служба безопасности в России проявляла гораздо большую бдительность. Но это была Англия, и сантехник был, несомненно, известен часовому. Затем он оказался внутри штаба, стараясь не смотреть по сторонам слишком уж очевидно, и напрягал до предела самоконтроль, чтобы не нервничать. Майлз сразу принялся за работу, отвинтил переднюю крышку, отложил ее в сторону и заглянул внутрь механизма охлаждения бачка. Через пару минут он протянул руку за газовым ключом, и Попов передал его.

— Хорошая регулировка... но ведь он совершенно новый, так что этого следовало ожидать... — Он затянул ключ на трубке и повернул его. — Ну, давай... вот. — С этими словами Майлз вытащил трубку и осмотрел ее, подняв к свету. — А, хорошо, это я смогу исправить. Просто чудо, — добавил он. Затем сантехник опустился на колени и заглянул в свой ящик для инструментов. — Трубка просто засорилась. Смотри, в ней накопилось осадков по меньшей мере за тридцать лет. — Он передал ее Попову, который сделал вид, что внимательно осматривает ее, и даже посмотрел на свет, но ничего не увидел. Металлическая трубка была до предела забита отложениями — осадками, как назвал их Майлз. Потом сантехник взял ее обратно, вставил внутрь отвертку и начал шуровать в трубке, словно прочищая ствол мушкета, достал отвертку и проделал такую же операцию с другой стороны.

— Что, теперь у нас будет чистая вода для кофе? — спросил чей-то голос.

— Полагаю, что будет, сэр, — ответил Майлз.

Попов поднял голову и с трудом сдержал сердцебиение. Позади них стоял Кларк, Иван Тимофеевич, как написано в досье. Высокий, возраст заметно за пятьдесят, одетый в костюм с галстуком, — казалось, он чувствует себя непривычно в такой одежде, — он смотрел с улыбкой на двух рабочих. Попов вежливо кивнул Кларку и снова перевел взгляд на свои инструменты, думая как можно громче: «Уходи!»

— Вот этого достаточно, — сказал Майлз, вставляя трубку на место. Затем он взял из рук Попова газовый ключ и завернул ее. Через мгновение сантехник встал и повернул пластиковый кран, из которого потекла грязная вода. — Нужно подержать кран открытым минут пять, сэр, чтобы промыть трубку.

— Хорошо. Спасибо за работу, — сказал американец и пошел дальше.

— Не стоит благодарности, сэр, — произнес Майлз в сторону удаляющейся спины. — Это был их босс, мистер Кларк.

— Вот как? Такой вежливый.

— Да, он хороший парень. — Майлз снова повернул кран. Сначала из него текла мутная вода, но через несколько минут она превратилась в совершенно чистую. — Ну вот, одну работу мы сделали. Хороший ключ, — заметил Майлз, передавая его обратно. — Сколько он стоит?

— Возьми его себе.

— Ну спасибо, мой друг. — Выходя из здания и минуя капрала военной полиции британской армии, он улыбался.

Они поехали дальше по базе. Попов спросил у Майлза, где живет Кларк, и Майлз, чтобы доставить удовольствие щедрому другу, повернул налево и направился в сторону квартала, где находились дома старших офицеров.

— Неплохой дом, а?

— Да, достаточно комфортабельный. — Дом был построен из коричневого кирпича с шиферной крышей, по-видимому, площадью около ста квадратных метров и садиком позади.

— Я сам делал в нем всю сантехнику, — сказал Майлз, — когда его перестраивали.

— А вот и его жена.

Из дома вышла женщина в одежде медсестры, подошла к автомобилю и села за руль.

Попов посмотрел на нее и запомнил внешность.

— У них есть дочь, которая работает врачом в той же больнице, что и мать, — объяснил Майлз. — В духовке у нее готовится подарочек отцу. По-моему, она замужем за одним из солдат. Похожа на мать — высокая блондинка, настоящая красавица.

— А они где живут?

— По-моему, вон там, — Майлз показал куда-то на запад. — В офицерском доме, как и этот, только поскромнее.

* * *

— Итак, что вы можете предложить нам? — спросил полицейский суперинтендант.

Биллу Хенриксену нравились австралийцы. Они сразу переходили к делу. Сейчас он сидел в кабинете самого главного полицейского страны и нескольких полицейских чинов, одетых в военную форму, в Канберре, столице Австралии.

— Начать с того, что вы знакомы с тем, чем я занимаюсь. — Он уже позаботился об этом, его служба в ФБР и репутация компании были хорошо известны. — Вы знаете, что я работаю с ФБР, а иногда даже с группой Дельта в Форте Брэгг. Поэтому у меня есть превосходные связи, и, может быть, в некоторых областях даже лучше, чем ваши, — рискнул он немного похвастаться.

— Наш собственный SAS превосходен, — сказал ему шеф полиции.

— Я знаю это, — ответил Билл, кивая и улыбаясь. — Мы работали вместе несколько раз, когда я был в группе спасения заложников, два раза в Перте, в Куантико и Форте Брэгг по разу, тогда боссом был бригадный генерал Филип Стокер. Между прочим, где он сейчас?

— Уволился в отставку три года назад, — сказал ему шеф полиции.

— Так вот Фил знает меня. Хороший человек, один из лучших, с кем мне приходилось встречаться, — заявил Хенриксен. — Короче говоря, что я могу представить вам? Я работаю со всеми поставщиками оружия. Я могу познакомить вас с компанией Н&К, которая поставляет новые автоматы «МР-10», нравящиеся нашим парням, — они были разработаны по заказу и потребностям ФБР, потому что мы решили, что девятимиллиметровый патрон не обладает достаточной мощностью. С другой стороны, десятимиллиметровый патрон для нашего нового «смит-вессона» такой мощностью обладает, и это открывает новый мир для оружия «Н&К». Однако организовать поставки оружия для вас может кто угодно. Я также занимаюсь бизнесом с компаниями «Е-системс», «Микро-системс», «Коллинз», «Фредерикс-Андерс», «Хэллидей Инк». И всеми другими компаниями, работающими в области электроники. Мне известно, что происходит в сфере разработки оборудования связи и наблюдения. По моим сведениям, ваш SAS недостаточно силен в этих областях. Я помогу вам справиться с этим, и с моей помощью вы заплатите разумную цену за оборудование, в котором вы нуждаетесь. Кроме того, мои люди научат вас, как обращаться с этим оборудованием. У меня есть команда, состоящая из бывших агентов Дельты и Службы спасения заложников. Это главным образом сержанты, включая полкового старшину Дика Восса из Центра подготовки специальных операций в Форте Брэгг. Он лучший специалист в мире и сейчас работает у меня.

— Да, я встречался с ним, — заметил майор из SAS. — Он действительно блестящий специалист.

— Итак, что я могу сделать для вас? — спросил Хенриксен. — Видите ли, все вы были свидетелями роста терроризма в Европе, и к этой угрозе вам нужно отнестись с предельной серьезностью в связи с Олимпийскими играми. Ваши люди из SAS не нуждаются в советах ни от меня, ни от кого-то другого относительно тактики. С другой стороны, моя компания может снабдить вас самым современным снаряжением в области связи и наблюдения. Я знаком со всеми, кто может изготовить по вашему заказу оборудование, которым вы будете пользоватьсяи которое вы хотите получить. Я могу помочь вам получить именно то, в чем вы нуждаетесь, и обучить ваших солдат, как с ним обращаться. Ни одна компания в мире не обладает таким опытом и знаниями, как наша.

Ответом была тишина. Хенриксен, однако, легко читал их мысли. Терроризм, за ростом которого они следили по телевидению, заставил их насторожиться. Иначе и не могло быть. Людям, занятым в этой области, платили за то, чтобы они никогда не успокаивались. Они постоянно следили за угрозами, как реальными, так и мнимыми. Олимпийские игры принесут огромный престиж их нации, одновременно представляя собой самую престижную цель для террористов на планете, что, к своему несчастью, поняла германская полиция в Мюнхене в 1972 году. Нападение палестинцев во многом стало началом всемирной террористической игры, и в результате израильская олимпийская команда всегда охранялась лучше, чем другие национальные команды.

В ее составе всегда присутствовали израильские командос, включенные в нее под видом борцов, неизменно с согласия службы безопасности принимающей стороны. Никто не хотел повторения Мюнхена.

Недавние террористические инциденты в Европе разожгли бдительность во всем мире, но нигде к этой проблеме не отнеслись с большей серьезностью, чем в Австралии, стране, крайне чувствительно относящейся к преступности. Совсем недавно какой-то безумец расстрелял группу невинных людей, включая нескольких детей. Это событие привело к запрету оружия во всей стране, принятому парламентом в этом самом городе.

— Что вам известно относительно инцидентов в Европе? — спросил офицер SAS.

На лице Хенриксена появилось непроницаемое выражение.

— Многое из того, что известно мне, не подлежит оглашению. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.

— Мы все имеем допуск к секретной информации, — сказал ему полицейский суперинтендант.

— О'кей, но, видите ли, я сам не обладаю допуском к такой информации и... впрочем, все равно. Группа, занимающаяся уничтожением террористов, называется «Радуга». Это «черная» организация, состоящая, главным образом, из американцев и британцев, но в нее входят также представители других стран — членов НАТО. Они базируются в Герефорде, в Англии. Командует ею американец из ЦРУ, его зовут Джон Кларк. Он очень серьезный парень, ребята, и таким же является его подразделение. Три проведенные ими антитеррористические операции — о которых известно, — прошли гладко, как попка у младенца. Они имеют доступ к американскому снаряжению — вертолеты и тому подобное — и заключили, очевидно, дипломатические соглашения, позволяющие им действовать по всей Европе, куда их могут приглашать страны, в которых возникли проблемы с терроризмом. Ваше правительство не вступало в контакт с кем-нибудь относительно этой «Радуги»?

— Мы знакомы с этим, — ответил суперинтендант. — То, что вы нам рассказали, верно во всех подробностях. Единственное, что мне не было известно — признаюсь в этом честно, — это имя командира «Радуги». Что еще можете рассказать о нем?

— Я никогда не встречался с ним. Знаю только его репутацию. Он высокопоставленный оперативник, близок к директору ЦРУ и, насколько мне известно, лично знаком с нашим президентом. Так что можно предположить, что у него работают отличные специалисты в области разведки и, кроме того, его оперативники наглядно продемонстрировали, на что они способны, не так ли?

— Чертовски верно, — заметил майор. — Операция в парке была проведена великолепно, лучше, чем операция с иранским посольством в Лондоне несколько лет назад.

— Вы справились бы с этим ничуть не хуже, — ответил Хенриксен, ничуть не преувеличивая. Австралийская специальная воздушная служба была основана по примеру британской, и, хотя у нее не так много работы, в тех случаях, когда он участвовал в учениях совместно с ними, у него не оставалось сомнений в их способностях. — Вы в каком дивизионе, майор?

— Первый Сейбр, — ответил молодой офицер.

— Я помню майора Боба Фремонта.

— Теперь он наш полковник, — сообщил майор.

— Вот как? Мне нужно относиться к вашей части с большим вниманием. Вот примерный офицер. Он и Гас Вернер отлично ладили. — Хенриксен помолчал. — Как бы то ни было, это то, что я предлагаю вам, парни. Мои люди и я говорим на одном языке. У нас есть все контакты по оперативной части и по промышленной. Мы имеем доступ к новейшему снаряжению. И мы можем приехать к вам через три-четыре дня после того, как вы скажете «приезжайте», чтобы помочь вашим людям в освоении техники.

Дополнительных вопросов не было. Было видно, что Хенриксен произвел благоприятное впечатление на полицейского суперинтенданта и на майора из SAS.

— Спасибо за то, что приехали, — сказал полицейский, вставая из-за стола.

Трудно не любить австралийцев, а тем более их страну, которая по-прежнему находилась большей частью в первозданном состоянии. Огромная пустыня занимала львиную долю территории, и в нее, наконец, пустили верблюдов — Австралия оказалась единственным местом, за исключением Африки и Аравии, где они прижились. Хенриксен читал где-то, что Джефферсон Дэвис — подумать только! — пытался развести их на американском юго-западе, но потерпел неудачу, возможно, из-за того, что количество привезенных животных было слишком маленьким. Он не мог решить, является это невезением или нет. В конце концов, верблюды не являются коренными животными ни в той, ни в другой стране, и вмешиваться в действия природы обычно не является правильным. С другой стороны, лошади и ослы тоже не относятся к коренной фауне, а ему нравилась идея наблюдать за табунами диких лошадей, при условии, что их число должным образом контролируется хищниками.

Нет, напомнил себе Хенриксен, Австралия не является первозданной страной. Динго, дикие собаки австралийских пустынь, тоже были привезены сюда человеком, и они уничтожили или вытеснили сумчатых, которым раньше принадлежала страна. От этой мысли ему стало печально. Здесь живет относительно немного людей, но даже столь небольшое количество все-таки сумело разрушить экосистему. Может быть, это являлось знаком того, что человеку просто нельзя нигде доверять, подумал он, даже небольшому количеству на целом континенте. Таким образом, Проект был нужен и здесь.

Как жаль, что у него нет времени. Ему хотелось побывать на Великом барьерном рифе. Хенриксен увлекался подводным плаванием, но ему ни разу не удавалось побывать здесь с ластами и костюмом для подводного плавания, и потому он так и не увидел самый великолепный пример естественной красоты. Ничего, может быть, через несколько лет это будет проще, подумал Билл, глядя через стол на своих хозяев. Он не мог думать о них, как о таких же человеческих существах, правда? Они были соперники, конкуренты в борьбе за владение планетой, но, в отличие от него, являлись плохими распорядителями. Может быть, не все. Может быть, некоторые любили природу, как и он, но, к сожалению, не было времени опознать любителей природы, так что придется считать всех врагами, и потому им придется заплатить цену. Жаль.

* * *

Скип Баннистер беспокоился уже некоторое время. Начать с того, что ему не хотелось, чтобы его дочь ехала в Нью-Йорк. Это далеко от городка Гэри, Индиана. Конечно, в газетах пишут, что преступность уменьшилась в этом ужасном городе на Гудзоне, но он все равно был чертовски большим и чертовски неизвестным, для того чтобы в нем могли жить настоящие люди, особенно одинокие девушки. Для него Мэри всегда будет маленькой девочкой, он всегда будет помнить ее как розовое, шумное, мокрое существо в его руках, рожденное матерью, которая умерла через шесть лет. Мэри — его дочь, которая росла и просила, чтобы ей помогли собрать кукольные домики, множество велосипедов, меняющихся из года в год, купить одежду, обеспечить образование и, наконец, к его огромному беспокойству, маленькая птичка, наконец, распустила крылья и улетела из гнезда — в Нью-Йорк, ненавистное, переполненное место, населенное ненавистными, несносными людьми. Но он держал себя в руках, как в то время, когда Мэри встречалась с мальчиками, которые ему совсем не нравились, потому что Мэри была упрямой девочкой, как и все девочки в ее возрасте. Теперь она отправилась в Нью-Йорк, чтобы заработать там состояние, или встретить мистера Хорошего человека, или что-то вроде этого.

Но потом она исчезла, и Скип Баннистер не имел представления, что делать. Все началось с того, что она не звонила ему в течение целых пяти дней. Тогда он позвонил по ее нью-йоркскому номеру и ждал ответа несколько минут. Может быть, у нее свидание или она работает сверхурочно. Он хотел позвонить ей на работу, но она так и не дала ему свой рабочий номер. Он баловал Мэри всю ее жизнь, — может быть, это было ошибкой, думал он теперь, а может быть, и нет, — как склонны поступать все одинокие отцы.

Но теперь она исчезла. Он звонил по ее телефону во все часы дня и ночи, но телефон продолжал звонить, и никто не отвечал. Прошло еще несколько дней, и он начал беспокоиться до такой степени, что позвонил в полицию, чтобы заявить об исчезнувшей дочери. Произошел очень неприятный разговор. Офицер, до которого он наконец дозвонился, задал ему множество вопросов о прошлом поведении его дочери и после двадцати минут разговора терпеливо объяснил, что молодые женщины поступают так все время и почти всегда появляются где-то, понимаете, это просто часть их взросления, желания доказать себе, что они самостоятельные люди. Так что теперь где-то в Нью-Йорке имеется досье или компьютерное упоминание о некой Баннистер, Мэри Эйлин, женского пола, пропавшей, которую полицейское управление Нью-Йорка не считает достаточно важной даже для того, чтобы послать полицейского в ее квартиру на Верхнем Вест-Сайде и проверить, что с ней произошло. Тогда Скип Баннистер сделал это сам, нашел ее квартиру и встретился со швейцаром, который спросил его, собирается ли он увезти вещи дочери, потому что он не видел ее уже несколько недель, а плата за снятую квартиру скоро подойдет к концу...

И тут Скип — Джеймс Томас — Баннистер ударился в панику и пошел в местный полицейский участок, чтобы лично сделать заявление о пропаже дочери и потребовать дальнейшего расследования. Там ему сказали, что обращаться следует в другое место, но они согласны принять его заявление об исчезновении дочери и здесь. И там, из уст пятидесятилетнего полицейского детектива, он услышал в точности такое же объяснение, которое уже слышал по телефону. Послушайте, прошло всего несколько недель. Не было обнаружено тело мертвой молодой женщины, совпадающее с вашим описанием, так что она, скорее всего, живая и здоровая, находится где-то, и в девяноста девяти случаях из ста это оказывается девушка, которая всего лишь хотела расправить крылья и улететь куда-то самостоятельно, понимаете?

Только не его Мэри, ответил Джеймс Т. Скип Баннистер спокойному и даже не слушающему его офицеру.

— Сэр, они все говорят это, и в девяноста девяти случаях из ста — нет, знаете, вероятность даже выше этого — все оказывается именно так, и у нас не хватает людей, чтобы заниматься расследованием всех таких случаев, извините, сэр. Так что почему бы вам не вернуться домой и ждать, когда зазвонит телефон?

Он так и поступил, и всю обратную дорогу в Гэри кипел от ярости, которая все росла и росла из-за его паники. Когда он приехал домой, на его ответчике было шесть посланий, он быстро прослушал все, надеясь, но не находя того, которое ждал от своей пропавшей дочери.

Подобно большинству американцев Джеймс Томас Баннистер имел персональный компьютер, который купил по странному желанию и почти не пользовался им, но в этот день, как и в любой другой, он включил его и вошел в Сеть, чтобы ознакомиться со своей электронной почтой. И наконец этим утром он увидел адресованное ему письмо от своей дочери, подвигал мышкой, кликнул письмо, и оно появилось на экране его монитора, и... теперь его охватила настоящая паника.

Она не знает, где находится? Медицинские эксперименты? Однако самым пугающим было то, что письмо написано плохо и бессвязно. Мэри всегда получала хорошие отметки в школе. Ее почерк был аккуратным и легким для чтения. Ее письма походили на текст статей в утренней газете, любящие, разумеется, и четкие, сжатые, их было легко читать. Это же письмо могло быть написано трехлетним ребенком, подумал Скип Баннистер. Даже напечатано плохо, а его дочь умела печатать, получила по этому предмету оценку "А" в своем классе.

Как ему поступить? Пропала его маленькая девочка... И здравый смысл подсказывал ему, что она в опасности. Его желудок сжался в комок под грудиной. Сердце забилось все чаще и чаще. На лице выступили капли пота. Он закрыл глаза, изо всех сил заставляя себя думать. Затем он взял телефонный справочник. На первой странице были напечатаны номера телефонов, по которым нужно звонить в случае необходимости. Из них он выбрал один и набрал его.

— ФБР, — ответил женский голос. — Чем мы можем помочь?

Глава 21 Этапы

Последний из пьяниц превзошел все предсказания, но это только продлило неизбежное. Его звали Генри, чернокожий мужчина сорока шести лет, только казавшийся на двадцать лет старше. Ветеран, говорил он каждому, кто был готов слушать, и человек с колоссальной жаждой, которая каким-то чудесным образом не причинила особого вреда печени. Его иммунная система отчаянно сопротивлялась Шиве. Он был, по-видимому, из глубокой части генного фонда, подумал доктор Киллгор, хотя это и не принесло ему особой пользы. Было бы полезно узнать его историю, выяснить, сколько лет прожили его родители, но к тому времени, когда они поняли это, Генри был уже слишком далеко. Теперь, как это видно из проб его крови, он, несомненно, обречен. Его печень сдалась наконец под натиском нитей Шивы, а химическое состояние крови выходило за все возможные пределы по любой категории, имевшей хоть какое-нибудь значение. В определенном смысле это было плохо. Врач, все еще существующий в докторе Киллгоре, инстинктивно хотел, чтобы его пациенты выжили. Может быть, в нем сохранилось желание бороться за жизнь пациента, подумал он, направляясь в его палату.

— Как у нас дела, Генри? — спросил доктор.

— Дерьмово, доктор, просто дерьмово. Кажется, будто живот распадается на части и лезет наружу.

— Ты чувствуешь это? — спросил Киллгор. Поразительно! Сейчас Генри получал почти двенадцать миллиграммов морфия в день — смертельная доза для здорового человека, но организм по-настоящему больных людей мог каким-то образом противостоять намного большей дозе наркотика.

— Немного, — ответил Генри, морщась от боли.

— Ничего, позволь мне справиться с этим, о'кей? — Доктор достал из кармана шприц емкостью пятьдесят кубических сантиметров вместе с ампулой дилаудида. От двух до четырех миллиграммов было значительной дозой для нормального человека. Киллгор решил ввести ему сорок миллиграммов — на всякий случай. Генри страдал достаточно.

Доктор наполнил шприц, щелкнул ногтем по пластиковому цилиндру, чтобы избавиться от маленького воздушного пузырька, затем вставил иглу во внутривенную трубку.

— А-а, — успел произнести Генри, когда ослепительный поток ворвался в его кровь. И затем с такой же быстротой лицо замерло, глаза широко открылись, и зрачки расширились от последнего удовольствия, полученного им в жизни. Через десять секунд Киллгор коснулся его правой сонной артерии. Ничего. Дыхание Генри прекратилось мгновенно. Чтобы полностью удостовериться в смерти, доктор достал стетоскоп и приложил к груди пациента. Теперь можно не сомневаться, сердце остановилось.

— Ты отчаянно боролся, приятель, — сказал доктор, обращаясь к телу. Затем он убрал капельницу с трубкой, выключил электронную систему слежения и покрыл лицо Генри простыней. Итак, наступил конец группы пьяниц. Большинство ушли из жизни рано, исключением был только Генри. Этот сукин сын боролся до конца, опровергая все предсказания. Киллгор подумал, а не следовало ли попробовать на нем одну из вакцин — вакцина В почти несомненно спасла бы его, но в этом случае в их руках оказался бы здоровый пьяница, а Проект не был направлен на спасение таких людей. Да и какая от него польза? Разве что для хозяина винного магазина. Киллгор вышел из палаты, дав знак санитару заняться телом. Через пятнадцать минут пепел Генри поплывет в воздухе, химические элементы тела принесут пользу траве и деревьям в качестве удобрения, когда опустятся на землю. Это была единственная польза, которую мог принести природе человек вроде него. Теперь пришло время навестить Мэри, F4, в ее палате.

— Как у тебя дела? — спросил он.

— Хорошо, — ответила она сонным голосом. Какое бы недомогание она ни испытывала, оно было глубоко погружено в морфий, текущий из капельницы.

— Вчера ты решила немного прогуляться? — спросил Киллгор, меряя ее пульс. Девяносто два, все еще сильный, хорошего наполнения. Ну что ж, она пока не достигла стадии серьезных симптомов, хотя не сможет продержаться так долго, как Генри.

— Хотела сказать папе, что у меня все в порядке, — объяснила она.

— Думаешь, он беспокоится?

— Я не говорила с ним с того дня, когда приехала сюда, и подумала... — Она задремала.

— Да, конечно, ты подумала, — сказал доктор Киллгор, обращаясь к бессознательному телу, — а теперь мы примем меры, чтобы такое не случилось снова.

Он изменил программу, увеличив долю морфия на пятьдесят процентов. Это удержит ее в постели. Через десять минут он вышел из здания и пошел на север... а, вот оно, и он увидел пикап Бена Фармера, стоящий на обычном месте. Внутри здания пахло птицами, как и должно быть, хотя снаружи оно походило на конюшню. На каждой двери стояли решетки с ячейками, слишком узкими, чтобы просунуть руку — или позволить вылететь птице. Киллгор прошел мимо ряда дверей, до тех пор пока не увидел Фармера с одним из его любимцев.

— Работаешь сверхурочно? — спросил он.

— Немного, — согласился охранник. — Вылезай, Фестус, — сказал он затем. Сова-сипуха недовольно захлопала крыльями, потом взлетела, завершая свой шестифутовый полет на руке Фармера, одетой в кожаную перчатку. — Думаю, у тебя все в порядке, мой друг.

— Выглядит не слишком дружелюбно, — заметил доктор.

— С совами иногда трудно работать, а у Фестуса к тому же плохой характер, — сказал ему бывший морской пехотинец, отнес сову обратно на ее насест и оставил там. Затем он выскользнул из двери. — Совы — не самые умные хищники. Их чертовски трудно приручить. С Фестусом я даже не буду пробовать.

— Ты просто отпустишь его?

— Да. В конце недели, пожалуй. — Фармер кивнул. — Уже прошло два месяца, и его крыло зажило. Полагаю, что он готов вернуться обратно и найти себе амбар, полный мышей, для охоты.

— Это была та, которую сбил автомобиль?

— Нет, автомобиль сбил Николло, большого рогатого филина. По-моему, Фестус наткнулся на провод линии электропередачи. Не смотрел перед собой, наверно. Оба его глаза функционируют нормально. Птицы совершают глупые поступки, как люди. Но, как бы то ни было, я вылечил его сломанное крыло, сделал хорошую работу, даже если я говорю это про самого себя. — Фармер позволил себе удовлетворенно улыбнуться. — Но старый Фестус не испытывает ко мне чувство благодарности.

— Бен, тебе нужно стать врачом, ты так хорошо относишься к лечению. Ты, наверно, был медиком в морской пехоте?

— Нет, простым солдатом. Морской пехоте предоставляются медики флота, доктор. — Фармер снял с руки перчатку из толстой кожи и пошевелил пальцами, прежде чем надеть ее обратно. — Вы пришли сюда по поводу Мэри?

— Что случилось ночью?

— Вы хотите знать правду? Я пошел в туалет, чтобы помочиться, вернулся обратно и сел почитать свой журнал. Когда поднял голову и посмотрел на монитор, ее не было в палате. Я считаю, она отсутствовала минут десять до того, как вызвал дежурного доктора. Это я допустил ошибку и виноват в этом только я, доктор, — признался Фармер.

— Думаю, что она не сумела натворить что-то очень уж вредное.

— Да, доктор, может быть, стоит перенести компьютер в комнату с замком на двери, а? — Он прошел в конец комнаты и открыл другую дверь. — Эй, Барон, — позвал охранник. Через мгновение ястреб прыгнул на вытянутую руку. — Да, это мой друг. Ты тоже готов вернуться на свободу, верно? Может быть, хочешь найти жирных, сочных зайцев?

Вот настоящие благородные птицы, подумал Киллгор. Их глаза зоркие и ясные, движения мощные и дышат стремлением к цели, и хотя эта цель может показаться жестокой их жертвам, это ведь естественно для Природы. Эти хищники удерживают баланс в природе, истребляя слабых, искалеченных и глупых. Кроме того, хищные птицы благородны в своем поведении, в том, как они взмывают вверх и смотрят с высоты на мир, решая, кто будет жить и кто умрет. Подобно тому, как поступает он и члены его группы, подумал Киллгор, хотя человеческим глазам недостает твердости, которую увидел здесь. Он улыбнулся Барону, который скоро вернется на свободу, будет парить над Канзасом...

— Мне позволят заниматься этим, когда наш Проект войдет в силу? — спросил Фармер, усаживая Барона на его деревянный насест.

— Что ты имеешь в виду, Бен?

— Видите ли, док, есть люди, которые говорят, что мне не разрешат держать птиц, после того как мы выйдем к природе, поскольку это мешает ей. Черт побери, ведь я ухаживаю за своими птицами, — вы знаете, прирученные хищные птицы живут в два или три раза дольше, чем живущие на свободе. Да, я понимаю, что это немного нарушает самостоятельность природы, но, проклятие, ведь я...

— Бен, эта проблема недостаточно велика, чтобы беспокоиться о ней. Я понимаю тебя и твоих ястребов, о'кей? Мне они тоже нравятся.

— Эти птицы — умная бомба природы, док. Я люблю смотреть, как они работают. А когда получают повреждения, я знаю, как вылечить их.

— У тебя это отлично получается. Все твои птицы выглядят здоровыми.

— Еще бы, сэр. Я даю им нужный корм, ловлю для них мышей. Они любят свою пищу теплой, понимаете? — Он подошел к рабочему столу, снял рукавицу и повесил ее на крючок. — Это завершает мою утреннюю работу.

— О'кей, отправляйся домой, Бен. Я позабочусь о том, чтобы компьютерная комната была надежно заперта. Следи за тем, чтобы субъекты больше не разгуливали по ночам.

— Да, сэр. Как дела у Генри? — спросил Фармер, разыскивая в кармане ключи от машины.

— Генри оставил нас.

— Я не думал, что ему осталось много времени. Итак, больше нет пьяниц, а? — Он увидел, как доктор покачал головой. — Да, жаль его. Настоящий боец, этот сукин сын.

— Да, Бен, но такова жизнь.

— Верно, док. Жаль, что мы не можем оставить его тело коршунам. Им тоже нужна еда, но немного противно смотреть, как они ее добывают. — Он открыл дверцу. — Увидимся вечером, док.

Киллгор последовал за ним, щелкая выключателями. Нет, они не могут лишить Бена Фармера права держать своих птиц. Соколиная охота — спорт королей, и во время нее вы можете узнать так много о птицах, как они охотятся, как живут. Они являются частью Великого плана Природы. Проблема заключалась в том, что в Проекте принимали участие крайне радикальные люди, подобные таким, которые протестовали против участия врачей, потому что они мешают естественному развитию Природы. Лечить людей, по их мнению, означает вмешательство, позволяет людям слишком быстро размножаться, что снова приведет к нарушению естественного баланса. Да, конечно. Через сотню, может быть, через двести лет, Канзас будет полностью заселен — но ведь не все останутся в Канзасе. Нет, они распространятся по свету, будут изучать горы, мангровые заросли, дождевые леса, африканскую саванну, и затем вернутся в Канзас с докладами о том, что им стало известно, будут показывать видеозаписи природы в ее естественном развитии. Киллгор заранее предвкушал это. Подобно большинству членов Проекта, он не отрывался от телевизора, когда шел цикл «Планета животных» на канале «Дискавери» по кабельному телевидению. Предстояло так много узнать, так много понять, потому что он хотел узнать все, понять Природу во всей ее целостности. Конечно, это нелегкая задача, возможно, даже нереалистичная, но, если ему не удастся справиться с ней, его место займут дети. Или даже их дети, которые будут выращены и воспитаны для того, чтобы оценить Природу во всем ее великолепии. Они будут путешествовать и отправятся восхищаться Природой, являясь учеными-естественниками. Он подумал, каким будет мнение тех, кто посетит мертвые города... По-видимому, будет неплохой мыслью убедить их сделать это, для того чтобы они поняли, как много ошибок совершил человек, и научатся не повторять их. Может быть, он сам возглавит несколько таких поездок. Нью-Йорк будет самым большим и жестоким уроком, наглядно показывающим, чего не надо делать. Пройдет тысяча лет, может быть, больше, прежде чем огромные здания рухнут в результате коррозии балок и отсутствия ухода за ними... Каменные части зданий сохранятся навсегда, но относительно скоро, лет через десять, олени вернутся в Центральный парк.

В течение некоторого времени стервятники будут пировать на трупах. Им предстоит съесть множество тел... а, может быть, и нет. Сначала трупы будут хоронить обычным, цивилизованным способом, но через несколько недель это окажется не под силу, и тогда люди будут умирать, возможно, в своих кроватях, и появятся крысы, разумеется. Наступающий год станет знаменательным для крыс. Единственной проблемой будет следующая: процветание крыс зависит от людей. Они живут на помойках и отходах цивилизации, относительно специализированные паразиты, и в наступающем году они переживут всемирный пир, до предела набивая свои животы, и затем — что? Что произойдет с крысиным населением? Собаки и кошки будут питаться ими, постепенно достигая определенного баланса, но без миллионов людей, производящих отходы, питающие крыс, их число будет сокращаться в течение следующих пяти или десяти лет.

Это будет интересным предметом для изучения. Насколько быстро сократится крысиное население и до какого предела оно уменьшится?

Слишком много людей в Проекте интересуются крупными животными. Все любят волков и пантер, великолепных благородных животных, так жестоко уничтожаемых людьми из-за их набегов на домашних животных. Но они восстановят свою численность, после того как прекратится их ловля капканами и отравление ядами. Но как относительно маленьких хищников? Как относительно крыс? Создается впечатление, что их судьба никого не интересует, но ведь они тоже являются частью экосистемы. Разве можно применять эстетический подход к изучению природы? Если применить его, то как вы сможете оправдать убийство Мэри Баннистер, субъекта F4? В конце концов, она является привлекательной, умной, приятной женщиной, совсем не похожей на Честера, или Пита, или Генри, ничуть не отвратительная для созерцания, как были они... Но подобно им это личность, которая не понимает Природу, не ценит ее красоту, не видит своего места в великой системе жизни и потому не заслуживает права на жизнь. Жаль. Жалко всех подопытных субъектов, но планета умирает и нуждается в спасении, и сделать это можно лишь одним способом, потому что слишком много людей понимают систему ничуть не лучше, чем низшие животные, которые сами представляют собой несведущую часть самой системы. Только человек может надеяться понять великий баланс Природы. Только человек несет ответственность за поддержание этого баланса, и если это означает необходимость сокращения своего вида, ну что ж, все имеет свою цену. Самая большая и самая изощренная ирония всего этого заключается в том, что требуется огромная жертва, и эта жертва основывается на научных достижениях самого человека. Без содействия человека с его гигантским научным прогрессом, который грозил уничтожить планету, не возникла бы способность спасти ее. Ничего не поделаешь, из такой иронии состоит мир, сказал себе эпидемиолог.

Проект спасет саму Природу, и в Проекте принимают участие относительно немного людей, меньше тысячи, плюс те, кто был отобран для того, чтобы выжить и продолжать усилия по сохранению Природы, не догадывающиеся о том, что их жизни не будут принесены в жертву за преступления, совершенные от их имени. Большинство так и не узнают, какой является причина их выживания, что они были женами, или детьми, или близкими родственниками членов Проекта, или обладали профессиями, в которых нуждается Проект: летчики, механики, фермеры, специалисты связи или что-нибудь еще. Придет время, и они могут догадаться об этом, — такое будет, разумеется, неизбежным. Кое-кто проговорится, а другие услышат это. Когда слушатели поймут это, они, вероятно, придут в ужас, но к тому времени будет уже слишком поздно предпринять что-нибудь. В этом была какая-то чудесная неизбежность. Конечно, исчезнет кое-что, по чему он станет скучать. Театр, хорошие рестораны Нью-Йорка, например, но в Проекте будут, несомненно, хорошие повара и, конечно, в их распоряжении будут удивительные продукты, с которыми они могут работать. Поля в Канзасе, окружающие здания Проекта, будут выращивать столько зерна, сколько понадобится, и там будет крупный рогатый скот, до тех пор пока прерии не наполнятся бизонами.

Проект будет снабжать себя мясом с помощью охоты. Стоит ли говорить о том, что некоторые члены возражали против этого — они были против того, чтобы убивать кого-нибудь, но более спокойные и умные головы возьмут верх в этом вопросе. Человек является одновременно хищником и производителем инструментов, так что против использования ружей не будет возражений. Гораздо более милосердный способ убивать на охоте, а ведь людям нужна еда. А через несколько лет люди оседлают коней и поскачут на них убивать нескольких бизонов и возвращаться домой со здоровым мясом с низким содержанием жира. Охотиться будут и на оленей, лосей и вилорогих антилоп. Зерновые и овощи будут выращиваться фермерами. Все начнут хорошо питаться и жить в гармонии с природой — ружья не такой большой прогресс и не так уж значительно отличаются от лука со стрелами, и они смогут изучать естественный мир в относительном спокойствии.

Такое великолепное будущее можно предвкушать, хотя первые месяцы — от четырех до восьми — будут ужасными. Передачи по телевидению, по радио, газеты будут страшными, пока будет, кому их делать, кому смотреть, слушать или читать, но опять-таки у всего есть цена. Человечество, как доминирующая сила на планете, должно умереть и уступить место самой Природе, и останется ровно столько людей, чтобы наблюдать и оценивать, чем она была и что она делала.

* * *

— Доктора Чавез, пожалуйста, — сказал Попов телефонному оператору больницы.

— Одну минуту, — ответил женский голос. Потребовалось семьдесят секунд.

— Доктор Чавез слушает, — послышался другой женский голос.

— О, извините, я ошибся номером, — сказал Попов и повесил трубку. Великолепно, обе женщины, жена и дочь Кларка, работают в больнице, как ему и сказали раньше. Это является подтверждением того, что Доминго Чавез тоже находится в Герефорде. Итак, теперь он знает обоих — командира организации «Радуга» и одного из ее старших офицеров. Чавез — один из последних. Может быть, он возглавляет службу разведки? Нет, подумал Попов, для этого он слишком молод. Этот пост занимает, по-видимому, британец, старший офицер из MI-6, кто-то знакомый с континентальными разведывательными службами. А Чавез — полувоенный офицер, в точности как его покровитель. Это означало, что он, скорее всего, оперативник, солдат, возможно, руководит боевой группой. Конечно, это предположение с его стороны, но вполне обоснованное. Молодой офицер, отлично физически подготовлен, судя по сообщениям. Слишком молод для любой другой должности. Да, это разумно.

Попов украл у Майлза карту базы и пометил на ней расположение дома Кларка.

Отсюда он может совершенно точно проследить путь жены Кларка от дома на работу в местной больнице, а выяснить время, когда она работает, не составит труда. Это была хорошая неделя для русского разведчика, и теперь пришло время уезжать. Попов уложил вещи и пошел к арендованному автомобилю, затем поехал к центральному зданию мотеля, чтобы расплатиться. В лондонском Хитроу его ждал билет на «Боинг-747», на котором он вернется в международный аэропорт Кеннеди в Нью-Йорке. У него оставалось время, поэтому он отдохнул в комфортабельном салоне для пассажиров первого класса авиакомпании «Бритиш Эйруэйз», где стояли бутылки шампанского для своих престижных клиентов. Попов позволил себе выпить бокал, затем расположился в одном из удобных кресел и взял бесплатную газету, но, вместо того чтобы читать ее, он принялся обдумывать все, что ему удалось выяснить, и пытался понять, что будет делать его наниматель с полученной информацией. Пока он не мог прийти к однозначному выводу, но инстинкт подсказал Попову, что следует позвонить в Ирландию по одному из известных ему телефонов.

* * *

— Слушаю, это Хенриксен, — ответил он по телефону в своем гостиничном номере.

— Это Боб Окленд, — послышался голос полицейского суперинтенданта, который, вспомнил Билл, присутствовал на совещании. — У меня есть хорошие новости для вас.

— Да? И что это за новости, сэр?

— Зовите меня Боб, старина. Мы говорили с министром, и он согласен заключить контракт с «Глобал Секьюрити» по консультативному обслуживанию Олимпийских игр.

— Спасибо, сэр.

— Итак, ты не мог бы приехать к нам утром и обсудить со мной все детали?

— О'кей, отлично. Когда я смогу посетить место проведения соревнований?

— Я полечу вместе с тобой завтра после обеда.

— Великолепно, Боб. Спасибо, что выслушали меня. А ваши люди из SAS?

— Они будут ждать нас на стадионе.

— Хорошо, Боб. Заранее радуюсь возможности работать с ними, — ответил ему Хенриксен.

— Они хотят услышать от тебя, какое новое оборудование для связи ты сможешь им представить.

— Компания «Е-системз» только что начала производить их для нашей команды «Дельта». Каждая рация весит шесть унций, работает в реальном времени, 128-битовое кодирование, канал Х-бэнд, боковая полоса частот, передача резким увеличением радиоимпульса. Практически недоступна для перехвата и надежна в высшей степени.

— За что мы обязаны такой чести, Эд? — спросил Кларк.

— Благодари свою крестную мать в Белом доме. Первые тридцать комплектов уже высланы. Должны прибыть через два дня, — сообщил директор ЦРУ командиру «Радуги Шесть».

— Кто наша крестная мать в Белом доме?

— Кэрол Брайтлинг, советник президента по науке. Она занимается оборудованием для шифрования и после вашей успешной операции в парке позвонила мне и предложила снабдить вас этими новыми радио.

— Но ведь она не имеет допуска к «Радуге», Эд, — вспомнил Кларк. — По крайней мере, я не помню, чтобы ее имя было в списке.

— Видишь ли, Джон, кто-то, должно быть, сказал ей о вас. Когда она позвонила, то назвала пароль, и, кроме того, она имеет допуск практически ко всему, помнишь? Ядерное оружие, все виды коммуникаций и так далее.

— Она не нравится президенту, насколько мне известно...

— Да, я знаю. Радикальная защитница окружающей среды, обнимает деревья. Но она очень умна, а ее совет послать тебе новое снаряжение для связи характеризует ее с лучшей стороны. Я говорил с Сэмом Вильсоном, — помнишь генерала, командующего «пожирателями змей»? Его люди подписали контракт с энтузиазмом. Эти радио не поддаются глушению, шифрованные передачи, цифровая слышимость. К тому же они почти ничего не весят. — А как еще при цене в семь тысяч долларов за одно радио, но это включает расходы на исследование и разработку, напомнил себе Фоули. Он подумал, а не могут ли его оперативники использовать такие совершенные радио для своих тайных операций.

— О'кей, значит, два дня?

— Да. Насколько я помню, обычный рейс из Дувра на базу Королевских ВВС в Мильденхолле, оттуда на грузовике к вам. Чуть не забыл, еще кое-что.

— Что именно?

— Передай Нунэну, что его письмо относительно этого прибора для обнаружения людей привело к желаемым результатам. Компания высылает ему этот новый прибор, чтобы он смог поработать с ним, да еще не один, целых четыре, между прочим. Усовершенствованная антенна, и система глобального позиционирования прилагается.

— А что это за штука?

— Не знаю, видел ее только один раз. Похоже, что этот прибор находит людей по биению их сердец.

— Как же это делается? — спросил Фоули.

— Черт меня побери, Эд, если я знаю, но видел, как обнаруживают людей с помощью этого прибора через стену. Нунэн прямо-таки с ума сошел из-за него. Правда, он сказал, что прибор нуждается в усовершенствовании.

— Так вот, похоже, что компания, производящая такие приборы, прислушалась к его замечаниям. Четыре новых прибора в этой партии сопровождает письмо с просьбой оценить качество прибора и высказать свои пожелания для дальнейшего усовершенствования.

— О'кей, я передам это Тиму.

— Есть какие-нибудь новости о террористах, которых вы убрали в Испании?

— Немного позже сегодня мы посылаем вам факс о них. Они опознали шестерых. Это главным образом баски, находившиеся под подозрением, определили испанцы. Французы бьются, и пока безуспешно, но есть два вероятных, причем один опознан почти точно. Однако нет никаких сведений, кто может посылать этих людей, кто убеждает их вылезти из своих нор и натравливает на нас.

— Русские, — сказал Фоули. — Готов спорить, ими являются русские офицеры, уволенные по сокращению штатов.

— Я не буду оспаривать это, особенно после появления этого парня в Лондоне — по крайней мере, мы так считаем, — но «пятерка» не сумела найти ничего определенного.

— Кто занимается этим делом в «пятерке»?

— Холт, Сирил Холт, — ответил Кларк.

— О'кей, я знаю Сирила. Отличный специалист. Можешь верить тому, что он говорит.

— Это верно, но пока я верю ему, когда он говорит, что у них нет никакой информации об этом. Я тут рассматриваю возможность самому позвонить Сергею Николаевичу и попросить немного помочь.

— Нет, Джон, не стоит делать этого. Твой запрос пойдет через меня, помнишь? Мне тоже нравится Сергей, но только не в этом случае. Слишком очевидно.

— Тогда мы остаемся с поднятыми веслами, Эд. Мне не нравится, что где-то таится русский, который знает мое имя и чем я сейчас занимаюсь.

Фоули мог только кивнуть. Ни одному оперативнику не нравится, если кто-то знает о нем, а у Кларка были все основания для беспокойства, особенно когда его семья находится в месте его работы. Он никогда не привлекал Сэнди к участию в своих операциях в качестве прикрытия, как это делали некоторые оперативники. Ни один офицер не потерял жену при подобных обстоятельствах, но были случаи, когда жены попадали в трудное положение, и теперь это противоречило политике ЦРУ. Более того, Джон в течение своей профессиональной жизни был несуществующей личностью, призраком, которого видели немногие и не узнавал никто, и был известен только тем, кто находился на его стороне. У него будет такое же желание изменить эту ситуацию, как изменить свой пол, но теперь его анонимность под угрозой, и это беспокоило его.

Ну что ж, русские знали его и знали многое о нем, но это он сам помог им по необходимости, когда понадобилось провести операции в Японии и Иране; он не мог не знать, что его действия повлекут за собой определенные последствия.

— Джон, они знают тебя, черт побери, Головко лично знаком с тобой, а это означает, что они проявят к тебе интерес, не так ли?

— Я знаю это, Эд, но — провались все пропадом!

— Я понимаю, Джон, но сейчас ты находишься на такой работе, которая неизбежно привлечет к себе внимание, и закрывать глаза на это не имеет смысла. Так что сиди спокойно, занимайся своим делом, а мы пошарим в кустах и попытаемся узнать, что происходит, о'кей?

— Мне не остается ничего другого, — прозвучал ответ Джона, примирившегося с ситуацией.

— Если мне что-нибудь станет известно, я немедленно позвоню тебе.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Кларк, пользуясь военным термином, который был частью его жизни много лет назад. Теперь он пользовался им в тех случаях, когда ему что-нибудь не нравилось.

* * *

Помощником старшего специального агента в Гэри, Индиана, региональном отделе ФБР, был серьезный чернокожий мужчина по имени Чак Юззери. Возраст — сорок четыре года, он недавно приехал в этот отдел, служил в Бюро семнадцать лет, а до этого был полицейским в Чикаго. Заявление Скипа Баннистера сразу попало к нему на стол, и уже через пять минут он попросил отца Мэри немедленно приехать к ним в офис. Прошло двадцать пять минут, и Баннистер вошел в офис ФБР. Агент увидел мужчину высокого роста — пять футов одиннадцать дюймов, плотного сложения, примерно пятидесяти пяти лет и очень испуганного. Юззери прежде всего пригласил его сесть и предложил кофе, от которого тот отказался. Затем пришла очередь вопросов, сначала самых обычных.

После этого вопросы стали более направленными.

— Мистер Баннистер, вы принесли текст электронного письма, о котором говорили?

Джеймс Баннистер достал из кармана лист бумаги и передал агенту.

Три параграфа, увидел Юззери, беспорядочно написанные и с множеством ошибок.

— Мистер Баннистер, у вас есть основания подозревать свою дочь в употреблении наркотиков?

— Только не моя Мэри! — последовал немедленный ответ. — Ни в коем случае. О'кей, она не прочь выпить пива и вина, но никаких наркотиков, только не моя маленькая девочка, никогда!

Юззери поднял руки.

— Пожалуйста, не надо волноваться. Я понимаю, как вы себя чувствуете. Мне приходилось заниматься делами о киднепинге и раньше, и...

— Вы думаете, что ее похитили? — спросил Скип Баннистер, чувствуя, что подтвердились его худшие опасения. Это было куда хуже, чем подозрение, что его дочь наркоманка.

— На основе этого письма, да, я не исключаю такую возможность, и мы будем относиться к этому случаю, как к расследованию киднепинга. — Юззери поднял телефонную трубку. — Пришлите ко мне Пэта О'Коннора, — сказал он секретарше.

Специальный агент Патрик Д. О'Коннор был одним из инспекторов подразделения ФБР в Гэри, тридцати восьми лет, рыжеволосый, с белой кожей лица и в отличной физической форме. Он возглавлял группу, занимающуюся расследованием случаев киднепинга.

— Да, Чак? — спросил он, войдя в кабинет.

— Это мистер Джеймс Баннистер. У него пропала дочь в Нью-Йорке примерно месяц назад. Ей двадцать пять лет. Вчера он получил вот это по своей электронной почте.

Юззери передал письмо своемуподчиненному.

О'Коннор быстро прочитал письмо и кивнул.

— О'кей, Чак.

— Пэт, это теперь передается тебе. Займись им.

— Не сомневайся, Чак. Мистер Баннистер, вы не пройдете со мной?

— Пэт занимается расследованием таких дел, — объяснил Юззери. — Он будет руководить следствием и докладывать мне ежедневно. Мистер Баннистер, ФБР относится к киднепингу как к одному из самых тяжких преступлений. Поиски вашей дочери будут считаться делом чрезвычайной важности до тех пор, пока мы не раскроем его. Тебе понадобится десять человек, Пэт?

— Для начала, да. И мы привлечем агентов в Нью-Йорке. Сэр, — обратился он к их гостю, — у всех нас есть дети, и мы знаем, как вы чувствуете себя. Если существует самая крошечная возможность вернуть вашу дочь домой, мы сделаем это. А теперь мне нужно задать вам ряд вопросов, чтобы мы могли приняться за работу, о'кей?

— Да. — Баннистер встал и последовал за О'Коннором в большую комнату, где сидели агенты, разделенные перегородками. Он останется здесь в течение трех часов, рассказывая все, что он знает о своей дочери и ее жизни в Нью-Йорке руководителю расследования и другим агентам. Прежде всего он передал им недавнюю фотографию дочери, которая оказалась очень хорошей. О'Коннор посмотрел на фотографию и положил ее в папку. О'Коннор и его группа уже несколько лет не занимались расследованием киднепинга. Это было преступлением, которое ФБР практически искоренило в Соединенных Штатах. Это касалось, по крайней мере, киднепинга ради выкупа. Похищать людей и потом требовать деньги за их освобождение просто не имело смысла. ФБР всегда добивалось успеха в расследовании подобных случаев и неотвратимо обрушивалось на преступников. Сегодня похищали главным образом детей, и, исключая случаи, когда их похищали разведенные родители друг у друга, преступники использовали детей для удовлетворения извращенных сексуальных потребностей и часто убивали после этого. Такие случаи только увеличивали ярость ФБР. Дело Баннистера, как его стали теперь называть, будет пользоваться приоритетом в отношении выделения агентов и других ресурсов в каждом отделении ФБР по всей стране, если оно затрагивало это отделение. Расследование дел против организованной преступности, в какой бы стадии они ни находились, было отложено в сторону. Это являлось частью духа ФБР. Итак, расследование получило федеральный статус!

* * *

Через четыре часа после прихода Баннистера в отделение ФБР в Гэри два агента из нью-йоркского отделения ФБР, размещавшегося в здании Джекоба Джавитса, уже стучали в дверь суперинтенданта грязного, неухоженного дома, где находилась квартира Мэри Баннистер. «Супер» передал им ключи и сказал, где находится квартира девушки.

Агенты вошли в квартиру и начали обыск. Сначала они искали фотографии, записки, письма — все, что могло навести на след. Они были в квартире целый час, когда вошел детектив из нью-йоркского департамента полиции. К ним обратилось ФБР с просьбой о помощи. В городе тридцать тысяч полицейских, и в случае киднепинга все они могут быть привлечены к работе для оказания помощи в расследовании и опросе знакомых и соседей.

— Есть фотография? — спросил детектив.

— Вот. — Агент передал ему фотографию, переданную по факсу из Гэри.

— Знаете, парни, несколько недель назад мне позвонил кто-то из Де-Мойна, девушку зовут... Претлоу, по-моему. Да, Анна Претлоу, ей лет двадцать пять, юридический секретарь. Живет в нескольких кварталах отсюда. В один прекрасный день исчезла, не оставив никаких следов. Не пришла на работу — бесследно исчезла. Она относится примерно к той же группе, парни, — такой же возраст и пол, — напомнил им детектив.

Может быть, между ними существует какая-то связь?

— Ты проверял список «Джейн Доу»?[264] — спросил младший агент.

Дальше можно не продолжать. У всех появилась очевидная мысль: что, если в Нью-Йорке действует серийный убийца? Преступник такого рода почти всегда искал женщин от восемнадцати до тридцати лет, такой же селективный хищник, как случается в природе.

— Да, но среди обнаруженных трупов нет ни одной, которая походила бы на Претлоу или на эту девушку. — Он вернул фотографию.

— Это непростой случай. Вы нашли что-нибудь?

— Пока нет, — ответил старший агент. — Дневник, но ничего интересного. Нет ни одной фотографии мужчин. Только косметика, одежда и все такое — обычные вещи для девушки такого возраста.

— Отпечатки пальцев?

Кивок.

— Это следующий этап. Наш парень уже выехал. — Но все знали, что на это слабая надежда, ведь квартира пустовала целый месяц. Жир, из которого состояли отпечатки, мог просто испариться за это время, хотя здесь оставалась какая-то надежда, в этой закрытой квартире с контролируемым климатом.

— С этим придется повозиться, — заметил детектив.

— Подобные случаи никогда не бывают простыми, — отозвался старший агент ФБР.

— Что, если пропали не двое, а больше? — задал вопрос другой агент.

— Множество людей пропадают в этом городе, — сказал детектив. — Но я все-таки проверю по компьютеру.

* * *

Субъект F5 оказалась невысокой, но чувственной девушкой, увидел Киллгор. Ей тоже нравился Чип. Это не было особенно хорошей новостью для Чипа Смиттона, которого не заражали Шивой с помощью инъекции, испытания вакцины или туманной системы.

Нет, он был заражен только с помощью полового контакта, и теперь в его крови появились антитела. Значит, этот метод передачи вируса Шивы действовал и таким образом, и что еще лучше, он действовал путем переноса от женщины к мужчине и не только от мужчины к женщине.

Было неприятно следить за совокупляющимися людьми. Его это нисколько не возбуждало, подглядывание лишь отталкивало. Анне Претлоу, субъекту F5, оставалась пара дней до появления симптомов, судя по анализу ее крови. Она ела, пила и развлекалась с мужчиной прямо перед его глазами на черно-белом мониторе. Ну что ж, транквилизаторы понижали сопротивляемость организма к животному поведению, и трудно было сказать, как она вела себя в обычной жизни, хотя сексуальной техникой владела неплохо.

Как ни странно, Киллгор никогда не обращал особого внимания на такие вещи в тестах на животных. У крыс, думал он, наступает сезон, и тогда мальчики-крысы и девочки-крысы занимаются, должно быть, подобными делами, но он каким-то образом не замечал этого. Он уважал крыс как представителей фауны, но в их случке не видел ничего интересного, в то время как здесь его глаза каждые несколько секунд возвращались к зрелищу на экране монитора. Действительно, Претлоу, субъект F5, была самой миловидной из всех девушек, и если бы он нашел ее в баре для одиночек, то предложил бы ей выпить, сказал «привет»... а дальше посмотрел бы, как пойдут дела. Но сейчас она была обречена, обречена так же, как белые, выращенные в лаборатории крысы. Эти привлекательные существа с маленькими розовыми глазками использовались для опытов во всем мире, потому что они были генетически идентичными, так что результаты тестов в одной стране можно сравнивать с результатами в любой другой стране мира. У них, наверно, не хватит опыта, чтобы выжить в диком мире, и очень жаль. К тому же их белый цвет будет против них — кошки и собаки заметят их издалека, а это плохо в мире, где каждый за себя. Кроме того, они были искусственным видом, не представляли собой план Природы, а появились благодаря человеку и потому не заслуживали права на продолжение рода. Жаль, что они такие забавные, но наблюдение является субъективным, а не объективным, и Киллгор давно научился различать эти две характеристики. В конце концов, Претлоу, субъект F5, тоже была привлекательной и забавной, и его жалость по отношению к ней была оставшимся атавистическим чувством, недостойным члена Проекта. Но это заставило его задуматься, пока он наблюдал за тем, как остервенело Чип Смиттон трахал Анну Претлоу. Это было тем, что Гитлер мог делать с евреями, сохранив небольшое количество для использования в качестве подопытных крыс, или, возможно, вместо макетов во время испытания автомобилей на прочность при столкновении... Но превращает ли это его самого в нациста, подумал Киллгор. Но нет, они не дискриминировали субъектов по расе, религиозным убеждениям или полу. В их работу не вовлекалась политика. Ну, может быть, совсем чуть-чуть, в зависимости от того, как определять этот термин, уж совсем не так, как определял этот термин он. В конце концов, это была наука. Весь Проект основывался на науке и любви к природе. Членами Проекта были люди всех рас и категорий, хотя не так много в отношении к религии, если только не считать религией любовь к природе, которая сама являлась религией в определенном смысле, сказал себе доктор. Да, конечно, это религия!

То, что они проделывали на экране, было естественным, или почти естественным — поскольку это было вызвано в значительной степени препаратами, снимающими моральные запреты, — но их поведение было, несомненно, естественно. Такими же были их инстинкты — его стремление как можно больше распространить свое семя и ее желание это семя получить. Киллгор продолжал размышлять — быть хищником и путем хищнического истребления решать, кто будет жить и кто — нет. Эти двое не будут жить, какими бы привлекательными оба ни были, подобно лабораторным крысам, с их забавными белыми волосиками, и забавными розовыми глазками, и забавно дергающимися белыми усиками. Ведь никто из них не проживет долго. Эстетически это беспокоило его, но существовал разумный взгляд на будущее, которого все они придерживались.

Глава 22 Контрмеры

— Итак, ничего больше от нашего русского друга? — спросил Билл Тауни.

— Ничего, — подтвердил Сирил Холт. — Видеозаписи Кириленко показывают, что он идет на работу каждый день по одному и тому же пути точно в одно и то же время, когда улицы переполнены, останавливается в своем любимом пабе, чтобы выпить пинту, четыре вечера из пяти, и сталкивается по дороге с самыми разными людьми.

Но все, что требуется, для того чтобы обмануть нас при передаче, это небольшие усилия при маскировке и некоторый опыт, если только мы действительно не усилим нашу слежку, а тогда возникает большая опасность того, что Иван Петрович заметит нас и просто постарается принять меры, чтобы остаться незамеченным. Нам бы не хотелось рисковать.

— Правильно, — был вынужден согласиться Билл Тауни, несмотря на свое разочарование. — Ничего из других источников?

Под «другими источниками» подразумевался некто, кто мог работать в российском посольстве по заданию Секретной службы. Там почти несомненно находился кто-то, но Холт отказывался говорить на эту тему по телефону, является ли телефонный канал шифрованным или нет, потому что приоритетом всегда была личность источника. Раскрытие личности источника противником влекло за собой опасность, что его просто убьют.

— Нет, Билл, ничего. Иван не говорил по телефону с Москвой по этому вопросу. Не пользовался он и факсом. У нас нет ни единого подтвержденного факта, ничего, кроме разговора Кириленко в пабе с этим парнем, а это может оказаться пустышкой. Три месяца назад я поручил одному из моих ребят завязать разговор с ним в этом пабе, и они говорили о футболе — Кириленко оказался серьезным болельщиком, хорошо знакомым с игрой, и он даже не открыл свою национальность. У него идеальный акцент. Так что этот парень на фотографии может вполне оказаться никем, всего лишь еще одно случайное совпадение. Кириленко — профессионал, Билл, он не делает ошибок. Какую бы информацию он ни получил, он, несомненно, записал ее и послал с курьером.

— Таким образом у нас, вероятно, по-прежнему остается отставной офицер КГБ, который продолжает бродить по Лондону с информацией о нашем мистере Кларке, полученной из Москвы, и чем он занимается, нам неизвестно.

— Совершенно верно, Билл, — согласился Холт. — Не могу сказать, что мне это тоже нравится, но такова ситуация.

— Что тебе удалось узнать о контактах КГБ с ИРА?

— У нас есть кое-что. Одна фотография кого-то, сделанная на встрече в Дублине восемь лет назад, и устные доклады о других контактах, с описанием внешности. Некоторые походят на нашего парня на фотографии, но письменное описание внешности соответствует трети мужской половины человечества, и мы не решаемся в настоящий момент показывать эти фотографии. — Тауни не требовалось объяснять причину. Было вполне вероятно, что некоторые осведомители Холта действительно являются двойниками, и демонстрация фотографии мужчины в пабе может привести только к тому, что встревожит объект расследования и поставит его в известность, что кто-то висит у него на хвосте и знает, кто он такой. Это заставит его проявить предельную осторожность, может быть, изменить внешность, и конечным результатом будет то, что ситуация ухудшится, вместо того чтобы стать лучше. Тауни напомнил себе — это самая сложная из игр. А что, если все это всего лишь любопытство со стороны русских, просто слежка за офицером-разведчиком, известным другой стороне? Черт возьми, все занимаются этим. Это всего лишь обычная часть их работы.

Окончательным результатом было то, что они знают, что ничего не знают — нет, поправил себя Тауни. Они не знают даже этого. Они знают, что не знают что-то, но не знают даже, было ли это тем, что они хотели узнать.

* * *

— А это для чего? — с невинным выражением лица спросил Хенриксен.

— Система охлаждения туманом. Мы получили ее от ваших парней, — сказал Окленд.

— Да? Мне она не совсем понятна, — ответил американец.

— Один из наших инженеров увидел ее, по-моему, в Аризоне. Она разбрызгивает тончайшие капельки воды, образующие туман. Крошечные капельки поглощают тепловую энергию и испаряются в атмосфере, действуя, подобно кондиционированию воздуха, но с ничтожной затратой энергии.

— Ага, — сказал Хенриксен, изо всех сил стараясь выглядеть удивленным. — Насколько широко распространена эта система?

— Мы установили ее в туннелях и залах. Архитектор намеревался установить ее над стадионом, но возникли протесты, говорили, что туман будет мешать работе камер и тому подобное, — ответил Окленд. — Слишком походит на настоящий туман.

— О'кей, думаю, что мне нужно посмотреть на нее.

— Почему?

— Видите ли, сэр, это чертовски хороший способ распространения отравляющего химического вещества, не правда ли? — Вопрос застал полицейского врасплох.

— Ну... я думаю, что это возможно.

— Отлично. В моей компании работает парень, бывший офицер в Химическом корпусе США, эксперт в таких делах, получил степень доктора в Массачусетском технологическом институте. Я поручу ему проверить это как можно быстрее.

— Да, это отличная идея, Билл. Спасибо, — сказал Окленд, мысленно ругая себя за то, что сам не подумал об этом. Ничего страшного, ведь он нанимает опытных специалистов. А этот янки, несомненно, кажется экспертом.

— Здесь бывает жарко?

— О да, очень. Мы ожидаем, что температура будет больше девяноста градусов — по Фаренгейту, разумеется. Нам полагается теперь измерять температуру в градусах Цельсия, но я так и не научился этому.

— Да, я тоже, — заметил Хенриксен.

— Как бы то ни было, архитектор сказал, что это недорогой способ уменьшить жару, зрителям это понравится, и установка такой системы — разумный способ решения проблемы. Она питается водой из пожарных спринклеров, да и расходует ее очень мало. Мы установили ее больше года назад и периодически испытываем. Занималась этим американская компания, я не помню названия.

«Прохладный спрей», Феникс, Аризона, мысленно сказал себе Хенриксон. Планы такой системы лежали у него в сейфе кабинета. Это будет играть важную роль в планах Проекта. Задача очень даже упростилась. Система уже установлена этими остолопами, настоящая удача, ниспосланная небесами. Здесь было место. Скоро наступит время.

— Получили какие-нибудь сообщения от британцев?

— Мы послали запрос, но пока не получили ответа, — сказал Окленд. — По-видимому, это очень секретная организация.

Хенриксен кивнул.

— Как всегда, вмешивается политика.

— Совершенно верно, — согласился Окленд.

* * *

Детектив лейтенант Марио д'Аллессандро включил компьютер и вывел на экран центральный файл нью-йоркского департамента полиции. Действительно, здесь были Мэри Баннистер и Анна Претлоу. Затем он выбрал «поиск», ограничил объем поиска полом «женщины», возрастом от восемнадцати до тридцати лет и установил мышкой иконку «действие». В результате на экране появился список из сорока шести имен, и он сохранил все сорок шесть в файле, созданном для этой цели. В систему не входили фотографии женщин, но у него для этого существует доступ к бумажным файлам. Лейтенант перевел в отдельный файл женщин из районов Квинса и Ричмонда, ограничив пока свой поиск исчезнувшими девушками из Манхэттена. Список сократился до двадцати одной. Далее он удалил из списка афроамериканок, потому что, если вы имеете дело с серийным убийцей, такие преступники обычно выбирают в качестве жертв один тип. Самым знаменитым таким преступником являлся Теодор Банди, который почти всегда выбирал жертв из числа женщин, расчесывающих волосы на пробор точно посредине. В новом деле также были заметны характерные черты предполагаемых жертв. Например, Баннистер и Претлоу были белыми, одинокими, достаточно привлекательными, возраст от двадцати пяти до двадцати шести лет, темноволосыми. Таким образом, возраст от восемнадцати до тридцати будет хорошей рамкой, решил лейтенант, и он далее удалил из списка имена, которые не соответствуют этой модели.

Затем он открыл файл департамента на «Джейн Доу» и принялся искать найденные тела женщин, которые не были опознаны. Он уже был знаком со всеми подобными случаями по своей предыдущей работе. Две соответствовали параметрам поиска, но ни та, ни другая не были Баннистер или Претлоу. Так что пока поиски ни к чему не привели. Это было одновременно и хорошей новостью и плохой. Две исчезнувшие женщины не были определенно мертвыми, и это была хорошая новость. Но их тела могли быть хитроумно скрыты — поблизости находились болота Джерси, и этот район уже более ста лет считался самым удобным для того, кто хотел избавиться от тела.

Далее он напечатал свой список исчезнувших женщин. Ему придется изучить все бумажные файлы, включая фотографии, вместе с двумя агентами ФБР. Обе — Баннистер и Претлоу — имели каштановые волосы примерно одинаковой длины, и это, может быть, было достаточной обшей чертой для серийного убийцы. Но нет, Баннистер жива, по крайней мере, если судить по письму, посланному по электронной почте... но у серийного убийцы могла быть болезненная привычка дразнить семьи погибших девушек, посылая им письмо якобы от их имени. Лейтенанту еще ни разу не попадались подобные случаи, но серийные убийцы — психически больные ублюдки, и никогда нельзя предсказать поступки, которые они могут совершить для собственной забавы. Если один из таких упырей действует сейчас в Нью-Йорке, то поисками его задницы будет заниматься не только ФБР. Хорошо, что в штате Нью-Йорк наконец-то принят закон о смертной казни...

* * *

— Да, я видел его, — сказал Попов своему боссу.

— Неужели? — спросил Брайтлинг. — Как близко?

— Примерно, как вас, — ответил русский. — Это не было намеренным, просто так случилось. Кларк — высокий мужчина мощного телосложения.

Его жена работает медсестрой в местной больнице, а дочь — врач по профессии, замужем за одним из солдат его боевой группы, работает в той же больнице. Ее зовут доктор Патриция Чавез. Муж — Доминго Чавез, тоже офицер ЦРУ, сейчас проходит службу в этой команде «Радуга», по-видимому, командир боевой группы. Кларк и Чавез — оба офицеры-оперативники ЦРУ. Несколько лет назад Кларк провел операцию в России, вывез жену и дочь бывшего председателя КГБ с советской территории — история их спасения недавно появилась в газетах, вы, наверно, читали ее. Кларк и был тем офицером, который спас их. Он также принимал участие в операции в Японии, и организации устранения аятоллы Махмуда Хаджи Дарейи в Иране. Он и Чавез — исключительно способные оперативники. Будет очень опасно их недооценивать, — закончил Попов.

— О'кей, и что из этого следует?

— Из этого следует, что «Радуга» является тем, чем и казалась, — многонациональной антитеррористической организацией, чья деятельность охватывает всю Европу. Испания является членом НАТО, а Швейцария и Австрия — нет, если вы помните. Смогут ли они расширить свою деятельность и на другие страны? Несомненно, смогут. «Радуга» представляет очень серьезную угрозу для любой террористической операции. Она не та организация, против которой мне хотелось бы сражаться. Их подготовку и опыт ведения настоящего боя мы видели по телевидению. Кроме того, у них отличная техническая и разведывательная поддержка. Одно не может существовать без другого, — закончил Попов.

— О'кей. Итак, мы знаем о них. Могут ли они знать о нас? — спросил Брайтлинг.

— Это возможно, но маловероятно, — ответил Попов. — Если бы дело обстояло именно так, то у вас здесь уже появились бы агенты вашего ФБР, чтобы арестовать вас и меня по обвинению в преступном заговоре. За мной не следили, и никто меня не преследовал. То есть, я хочу сказать, не думаю, чтобы за мной следили. Я знаю, как распознать слежку, и почти уверен, что такого не было, но, должен признаться, что очень осторожная и опытная группа может, вероятно, следить за мной, и я не замечу этого. Это трудно, но теоретически возможно.

Попов увидел, что это потрясло его хозяина. Он только что признался, что не идеален. Его бывшие начальники в КГБ знали бы об этом заранее... но этим людям никогда не приходилось беспокоиться о том, что их могут арестовать и они потеряют миллиарды долларов своего состояния.

— Насколько велика опасность?

— Если вы имеете в виду, какие методы могут быть использованы против вас? — Ответом был кивок. — Это означает, что ваши телефоны могут прослушиваться, и...

— Мои телефоны обеспечивают шифрованную связь. Предполагается, что эта система гарантирована от прослушивания. Мои консультанты по вопросам связи говорят мне...

Попов прервал его нетерпеливым жестом.

— Сэр, вы действительно думаете, что ваше правительство допускает производство шифрованных систем, в которые оно само не может проникнуть? — спросил он, словно объясняя что-то ребенку. — В Агентстве Национальной Безопасности в Форте Мид работают самые талантливые математики мира, в их распоряжении находятся самые мощные в мире компьютеры, и, если вас когда-нибудь заинтересует вопрос, насколько напряженно они работают, стоит только посмотреть на место, где служащие АНБ паркуют свои автомобили.

— Ха? Что вы хотите сказать этим?

— Если парковки наполнены автомобилями в семь часов вечера, это означает, что они напряженно заняты чем-то. В вашей стране у каждого есть автомобиль, и места для их парковки обычно слишком велики, чтобы их можно было оградить и закрыть от постороннего наблюдения. Это простой способ для разведчика узнать, насколько активно работает одно из ваших правительственных агентств. А если вы действительно интересуетесь чем-то, то можете определить по типам автомобилей и их номерам имена и адреса работающих в АНБ. В свое время КГБ проследил главу отдела "Z" АНБ — это отдел, который занимается расшифровкой систем и кодов, и созданием новых. За ним ездили более десяти лет, а заново созданная ФСБ наверняка занимается тем же. — Попов покачал головой:

— Нет, я бы не доверял шифрованной системе связи, которая, как и любая, доступна. У меня есть сомнения насчет систем, которыми пользуется российское правительство. Ваши специалисты очень ловко умеют раскалывать шифры и кодированные системы. Они занимаются этим более шестидесяти лет, начали еще до Второй мировой войны, а теперь объединились с британцами, у которых тоже существует традиция отличных достижений в этой области специальных знаний. Другие спецслужбы — израильская, французская, немецкая и так далее — тоже поднаторели в этом деле. Неужели никто не говорил вам? — удивленно спросил Попов.

— Ну нет, понимаете, мне сказали, что эта система исключительно надежна, потому что она основана на 128-бит...

— Ах да, конечно, стандартная STU-3. Этой системой пользовалось ваше правительство в течение примерно двадцати лет. Теперь ваши люди заменили ее системой STU-4. Вы думаете, что они сделали это только для того, чтобы потратить деньги, доктор Брайтлинг? Или у них была другая причина? Когда я служил в КГБ и занимался оперативной работой, мы пользовались исключительно одноразовыми блокнотами. Это шифровальная система, которой пользуются только один раз. Она состоит из беспорядочных транспозиций. Ее нельзя расшифровать, зато она трудна в использовании. Чтобы послать одно донесение, вам приходится потратить несколько часов на шифровку. К сожалению, использовать ее для голосовой связи почти невозможно. Ваше правительство имеет в своем распоряжении систему под название «Тэп-Данс», или «Чечетка», но нам так и не удалось расшифровать ее.

— Выходит, это означает, что можно прослушивать каждый телефонный разговор, который я веду?

Попов кивнул:

— Да, конечно. Тогда почему, по вашему мнению, все наши важные переговоры велись только с глазу на глаз? — Дмитрий Аркадьевич заметил, что теперь доктор Брайтлинг был по-настоящему потрясен. Гений-то, оказывается, во многом является ребенком, заблудившимся в лесу. — Может быть, теперь вы скажете мне, для чего я предпринимал все эти миссии для вас?

— Да, господин министр... великолепно... благодарю вас, — сказал Боб Окленд в свой сотовый телефон. Он нажал на кнопку «конец», положил телефон обратно в карман и повернулся к Биллу Хенриксену. — Хорошие новости. К нам приедет эта группа «Радуга», чтобы тоже проконсультировать нас по вопросам безопасности.

— Да? — заметил Билл. — Ну что ж, думаю, это не принесет большого вреда.

— Думаете, подставили вам ножку? — спросил полицейский.

— Нет, не очень, — соврал Хенриксен. — Наверно, я знаю некоторых из них и они знают меня.

— Ваш гонорар останется тем же, Билл, — сказал австралиец. Они направились к автомобилю полицейского чина, в котором они поедут в паб, чтобы выпить несколько пинт, перед тем как суперинтендант отвезет американца в аэропорт.

Проклятие, подумал Хенриксен. Снова поднял голову Закон Непредусмотренных Последствий и укусил его за зад. Американец почувствовал раздражение, но оно быстро прошло, и он убедил себя, что это не имеет такого уж большого значения, если он хорошо справится со своей работой. Это может даже оказаться полезным, сказал он себе, почти веря в это.

* * *

Брайтлинг знал, что он может сказать Попову, а что не может. Он во многом доверял русскому, — черт побери, ведь Попов может посадить его в федеральную тюрьму, даже в камеру для приговоренных к смертной казни, — но рассказать ему, о чем действительно идет речь? Нет, так рисковать он не может. Он не знал об отношении Попова к Природе и к Окружающей среде. Следовательно, он не мог предвидеть реакцию русского на осуществляемый Проект. Попов был опасным во многих отношениях, вроде сокола, обученного садиться на руку, но сокол всегда остается соколом, он, пожалуй, может охотиться для хозяина за куропаткой или зайцем, но всегда готов улететь и вернуться к свободной жизни. «Сталинский сокол» по кличке Попов, — усмехнулся про себя Брайтлинг. Но шутки в сторону. Уже не первый раз Брайтлинг думал о том, чтобы поручить Хенриксену решить эту потенциально опасную проблему. Билл знает, как сделать это. Несомненно, бывший агент ЦРУ знает, как расследуются убийства, а значит, сумеет запутать следствие, и тогда эта маленькая проблема исчезнет.

Активы, подумал дальше Брайтлинг. Что еще нужно ему сделать, чтобы обезопасить свое положение и свой Проект? Если «Радуга» представляет угрозу, может быть, следует нанести по ней прямой удар? Лучше всего уничтожить «Радугу», а если это затруднительно, отвлечь ее, заставить направить усилия в другом направлении?

— Сначала мне нужно все обдумать, Дмитрий, — сказал он наконец.

Попов понимающе кивнул, пытаясь понять, какие мысли проносились в голове его нанимателя за эти пятнадцать секунд, которые ему понадобились, чтобы принять решение. Теперь наступила его очередь беспокоиться. Он только что проинформировал Брайтлинга об оперативных опасностях, которые возникают при использовании его, Попова, при организации террористических инцидентов, и особенно о ненадежности его связи. Это особенно напугало Брайтлинга. Может быть, ему следовало сделать это раньше, однако вопрос о связи никак не возникал, и Дмитрий Аркадьевич понял, что это была серьезная ошибка с его стороны. Впрочем, может быть, и не такая серьезная. Оперативная безопасность не была настолько уж плохой. Только два человека знали о том, что происходит... ну, может быть, еще этот парень Хенриксен. Но Хенриксен был в прошлом сотрудником ФБР, и, если бы он являлся осведомителем, они все находились бы сейчас в тюрьме. У ФБР будут все необходимые доказательства для расследования тяжкого преступления и суда, и они не позволили бы продолжать событиям развиваться дальше, если только у них нет оснований подозревать Брайтлинга в существовании какого-нибудь колоссального заговора, который еще следует раскрыть. Но, черт возьми, насколько важнее должен быть этот заговор, чем тот, который связан с убийством?

Более того, они должны знать, что это за заговор, иначе у них не будет оснований удерживаться от их ареста. Нет, с безопасностью все в порядке. И хотя американское правительство имеет техническую возможность расшифровывать переговоры, ведущиеся по якобы безопасным от прослушивания телефонным каналам Брайтлинга, для того чтобы приступить к прослушиванию телефонов, нужно сначала получить ордер суда и представить доказательства, необходимые для прослушивания. Но уже этих доказательств будет достаточно, чтобы отправить несколько человек в камеры смертников. Включая меня, напомнил себе Попов.

Так что же здесь происходит! — в который уже раз задал себе вопрос русский. Только сейчас он как следует подумал об этом и понял нечто очень важное. Чем бы ни занимался его наниматель, это намного больше, чем массовое убийство. Тогда, пропади все пропадом, что это может быть? Больше всего Попова беспокоило то, что он взялся за организацию терактов в надежде — осуществленной надежде, следует признать, — получить в результате много денег. Теперь на его счету в банке Берна лежало больше миллиона долларов. Достаточно для того, чтобы вернуться в матушку-Россию и жить очень хорошо, но все-таки недостаточно для того, к чему он действительно стремился. Как странно узнать, что «миллион» — магическое слово, характеризующее магическую цифру, после того, как ты достигаешь ее, становится совсем не магическим. Это всего лишь число, из которого приходится вычитать деньги на покупки. Миллиона американских долларов недостаточно, чтобы купить дом, который ты хочешь, автомобиль, о котором мечтаешь, пищу, которую ты желаешь, и затем чтобы осталось достаточно для поддержания образа жизни, к которому стремился. Миллиона американских долларов недостаточно для того, чтобы прожить в роскоши оставшиеся годы в любой западной стране, за исключением, пожалуй, России, где он, к сожалению, не хотел жить. Навещать ее — да, остаться в ней — нет. Таким образом, Дмитрий тоже попал в ловушку. Только в какую, он не знал. И вот он сидел здесь, за письменным столом, напротив того, кто, подобно ему, тоже изо всех сил пытался обдумать ситуацию, но ни один из них еще не решил, как из нее выбраться. Один из них знал, что происходит, а другой — нет, но второй знал, как изменить ход событий, а его наниматель не знал. Это был интересный и в некотором отношении элегантный тупик.

— Я действительно нуждаюсь во времени, чтобы обдумать создавшееся положение. Дай мне день-другой, а?

— Конечно. — Попов встал и вышел из кабинета. Он был игроком большую часть своей взрослой жизни в этой самой интересной и увлекательной из всех игр. Теперь он понял, что вовлечен в новую игру, с новыми правилами. Он овладел огромной суммой денег, но эту сумму его наниматель считает тривиальной. Он стал участником операции, смысл которой превосходил значение массового убийства. Трезво подумав, Попов понял, что такая ситуация не была для него чем-то новым. Он когда-то служил стране, названной своим, в конечном итоге, победителем Империей Зла, и тогда «холодная война» была по своим масштабам намного больше массового убийства. Но Брайтлинг не был государством, и какими бы колоссальными ни были его ресурсы, они были крошечными по сравнению с ресурсами любой из развитых стран. И по-прежнему оставался главный вопрос — что это за чертовщина? Чего на самом деле хочет этот человек? И зачем ему нужны услуги Дмитрия Аркадьевича Попова?

* * *

Хенриксен успел на рейс компании «Квантас» до Лос-Анджелеса. Перед ним было больше половины дня в кресле первого класса, хороший отрезок времени, чтобы обдумать то, что стало ему известно.

План для Олимпийских игр был в общем готов. Система создания тумана установлена, и это являлось прямо-таки идеальным для целей Проекта. Он пошлет одного из своих людей проверить работу системы и, таким образом, приготовит все к доставке в последний день. Это оказалось так просто. Он заключил консультационный контракт, необходимый для того, чтобы все осуществилось. Но теперь на сцене появилась еще и эта команда «Радуги». Насколько назойливыми они окажутся? Проклятие, в этом нельзя быть уверенным. В худшем случае может случиться, что какая-то мелочь испортит все. Такое часто бывает. Он знал это по своей службе в ФБР. Случайно появившийся полицейский автомобиль, проходящий мимо пеший полицейский или проезжающий радиомобиль могут привести к срыву хорошо задуманного ограбления. Или в стадии расследования неожиданно хорошая память случайного прохожего, или неосторожная фраза, брошенная субъектом другу, могут попасть к заинтересованному следователю, и преступление будет раскрыто почти мгновенно. Бум, все так просто! Это происходило миллион раз!

Таким образом, со своей точки зрения, он знал, что обязан устранить любую возможность возникновения таких случайных событий. Он находился так близко к решению. Оперативная концепция была блестящей — с самого начала она почти полностью принадлежала ему; Джон Брайтлинг всего лишь обеспечил финансирование. Мысль о том, чтобы заставить террористов действовать в Европе, подогрела страх международной общественности перед такой угрозой, и это позволило ему и его компании получить контракт по наблюдению за безопасностью на Олимпийских играх. Но затем появилась эта проклятая «Радуга» и решила исход трех крупных инцидентов — и что за осел стоял за третьим, спросил он себя, — настолько успешно, что теперь австралийцы обратились к ним с просьбой приехать и все проверить. Если они приедут, то могут остаться и продолжать наблюдение, а в таком случае они будут присутствовать на Олимпийских играх, и в случае возникновения вопроса о химическом оружии, не исключено, что им удастся заметить идеальную систему распространения, и тогда...

Множество «если», сказал себе Хенриксен. Множество «если». Но понадобится масса препятствий, чтобы помешать осуществлению Проекта. Эта мысль утешила его.

Может быть, ему удастся встретиться с людьми «Радуги» и отвлечь их внимание от угрозы? В конце концов, у него в компании служит эксперт по химическому оружию, а у них, наверно, нет такого специалиста, и в этом заключается его преимущество, разве не так? Проявив небольшую изворотливость, его человек сможет выполнить свою работу прямо под носом у них, и никто даже не подумает проверить, чем же он занимался? Вот в чем состоит польза планирования.

Расслабься, сказал он себе, когда появилась стюардесса с подносом напитков, и Хенриксен взял еще один бокал вина. Расслабься. Но нет, он не мог заставить себя сделать это. У него слишком много опыта в расследовании преступлений, чтобы он мог принять простую возможность случайного вмешательства без рассмотрения возможных последствий. Если его человека остановят, пусть даже случайно, возникнет вероятность того, что будет раскрыт весь Проект. А это означает нечто большее, чем просто неудачу.

Это приведет, в лучшем случае, к пожизненному заключению, а он не был готов согласиться с таким вариантом. Нет, он присоединился к Проекту по нескольким причинам. Прежде всего, его задачей было спасение мира, и второе — ему хотелось присутствовать при этом и видеть то, что ему удалось спасти, присутствовать и наслаждаться достигнутым результатом.

Таким образом, риск любого вида и размера был неприемлем. Нужно решить, как устранить даже малейшую вероятность его возникновения. Ключом к этому был русский, Попов. Интересно, что сумел узнать этот шпион во время своей поездки в Европу? Если бы удалось собрать необходимую информацию, можно придумать способ вообще избавиться от этой «Радуги». А ведь интересная идея. Он откинулся на спинку кресла и выбрал фильм для просмотра, чтобы скрыть от постороннего взгляда свои мысли. Да, решил он через десять минут, при участии соответствующих людей и привлечении необходимых возможностей это осуществимо.

* * *

Попов ужинал в одиночку в ресторане, пользующемся сомнительной репутацией, в южной части Манхэттена. По слухам, здесь отлично готовили, но сам ресторан выглядел так, словно по ночам уборкой пола занимались крысы. Однако водка здесь великолепная, и, как всегда, несколько стопок помогли ему направить мысли в нужное русло.

Что он знает о Джоне Брайтлинге? Хотя бы то, что он научный гений и очень успешно проявил себя в бизнесе. Несколько лет назад он был женат на умной женщине, которая сейчас занимает должность советника по науке у президента США, но их семейная жизнь не заладилась, они развелись, и теперь его наниматель является одним из наиболее завидных холостяков в Америке, что подтверждается огромным состоянием. Он непрерывно перескакивает из одной постели в другую, его фотография часто появляется на страницах газет и журналов, повествующих о светской жизни миллионеров. Это, должно быть, вызывает определенное раздражение у его бывшей жены.

У него хорошие связи в сообществе людей, допущенных к секретным материалам.

Организация «Радуга» является, несомненно, «черной», но Брайтлингу удалось узнать ее название, а также имя директора в течение одного дня. Одного дня, напомнил себе Попов. Это было не просто впечатляющим. Нет, такое достижение относится к разряду потрясающих. Как, черт побери, это ему удалось?

Кроме того, он готовил операцию, последствия которой намного серьезнее, чем массовое убийство. Здесь Попов снова уткнулся в тупик. Он чувствовал, что сбился с толку. Это походило на ситуацию, когда ты идешь по оживленной улице и внезапно упираешься в каменную стену. Чем может заниматься бизнесмен, чьи устремления относятся к разряду более серьезных, чем это? Более серьезному, чем угроза потерять свободу, лишиться состояния, даже попасть в камеру смертников? Если это больше, чем массовое убийство, то, может быть, план предусматривает еще большее убийство? Но для какой цели? Может быть, начать войну, но Брайтлинг не был главой государства и, следовательно, не мог начать войну. Или он был шпионом и передавал информацию, относящуюся к разряду национальной безопасности, какому-то иностранному государству, но в обмен на что? Разве может какое-либо правительство подкупить миллиардера? Нет, речь не может идти о деньгах. Что же остается?

Существует классический акроним для причин, которые могут заставить человека совершить государственную измену: ДИСК. Это значит Деньги, Идеология, Сознание и Коренящийся в душе каждого человека эгоизм. О деньгах речь не идет — у Брайтлинга их и так слишком много. Идеология всегда была лучшей мотивацией для предателя или шпиона — люди готовы рисковать своей жизнью намного охотнее из-за своих убеждений, чем ради личной выгоды, — но какая идеология может быть у такого человека? Дальше шло Сознание. Но сознание, направленное против кого? Что в мире настолько вредное, чтобы он решился исправить это даже с риском для жизни? Вряд ли существует такое. Оставался только эгоизм. Ну что ж, у Брайтлинга эгоизм огромных размеров, но эгоизм подразумевал мотив мести какому-то более влиятельному человеку или более могущественной организации, причинивших ему неприятности или вред. Кто может причинить настолько большой вред миллиардеру Джону Брайтлингу, что его материальный успех не является достаточным бальзамом для успокоения раненого самолюбия? Попов подозвал официанта и заказал новую порцию водки. Сегодня он вернется домой на такси.

Итак, Деньги исключаются. Эгоизм — тоже. Остаются Идеология и Сознание. Какие убеждения или неприятности могут заставить человека совершать убийства огромного масштаба? Брайтлинг не был религиозным фанатиком. И у него не было явной ненависти к своей стране. Таким образом, полностью исключая Деньги и Эгоизм, Попов понимал, что Идеология и Сознание были тоже крайне маловероятны, и он не исключил их только потому — почему, спросил он себя. Да потому, что у него было всего четыре возможных мотивации, если только Брайтлинг не был полностью сумасшедшим, а он им не был. Или был?

Нет, сказал себе Попов. Его наниматель психически совершенно здоров. Он принимал разумные решения, и хотя его мышление, в особенности относительно денег, резко отличалось от убеждений Попова, — ну что ж, их у него так много, что такое расхождение в убеждениях вполне понятно; это просто вопрос перспективы, и для него миллион долларов являлся карманными деньгами, в то время как для Дмитрия Аркадьевича все казалось иным. Тогда, может быть, он безумец вроде Саддама Хусейна, или Адольфа Гитлера, или Иосифа Сталина, — но нет, ведь он не глава государства, не стремился к этому, а только подобные люди могут лелеять такие безумные мысли.

Во время своей службы в КГБ Попову приходилось сталкиваться с самыми странными вещами. Он вел игру против противников мирового класса и ни разу не был захвачен, не потерпел неудачу ни в одном из порученных ему заданий. В результате он считал себя умным оперативником. Это делало создавшийся тупик тем более огорчительным. В банке Берна у него лежало на счете больше миллиона долларов. У Поповабыла перспектива получить еще больше. Он организовал два террористических акта, которые достигли своей цели, не так ли? По крайней мере, таким было, очевидно, мнение его нанимателя, несмотря на жалкую тактическую неудачу в обоих случаях. Но теперь он знал еще меньше, напомнил себе Дмитрий Аркадьевич. Чем глубже он пытался проникнуть в эту загадку, тем меньше знал. И чем меньше он знал, тем больше расстраивался. Он не раз спрашивал у своего нанимателя о цели инцидентов, которые организовывал, но Брайтлинг уходил от ответа. Это должно быть чем-то колоссальным... но чем?

* * *

Они практиковались в упражнениях на дыхание. Дингу это казалось забавным, но его уговорили, сказав, что это необходимо. Хотя Пэтси была высокой и худощавой, ей далеко до атлета, каким стал Динг, находясь во главе Группы-2, и поэтому ей приходилось практиковаться в дыхании, чтобы ребенок появился на свет с большей легкостью. Так что они сидели на полу своего дома, оба с широко раздвинутыми ногами, делая глубокие вдохи и шумные выдохи, словно собираясь разрушить домик сказочного поросенка. Динг сдерживался изо всех сил, чтобы не рассмеяться.

— Глубокое, очищающее легкие дыхание, — произнес Доминго, засекая по секундомеру воображаемые сокращения. Затем он взял ее руку и наклонился вперед, чтобы поцеловать. — Как у нас дела, Пэтс?

— Я готова, Динг. Мне хочется, чтобы это произошло как можно скорее.

— Беспокоишься?

— Ну как тебе сказать, — ответила Пэтси Кларк Чавез, доктор медицины, — я знаю, что будет немного больно, и потому хочу, чтобы это осталось позади и побыстрее, понимаешь?

— Да, — кивнул Динг. Ожидание неприятных вещей обычно хуже, чем их осуществление, по крайней мере с физической стороны. Он знал это из опыта, тогда как она еще не знала. Может быть, именно по этой причине вторые роды всегда проходят легче, чем первые. Вы уже знаете, что ожидать, понимаете, что хотя это не совсем безболезненно, все кончится благополучно, в конце родов вы получите младенца. Это было ключом всего для Доминго. Он станет отцом! Иметь ребенка, начать величайшее из приключений, вырастить новую жизнь, сделать лучшее, что только можешь, делая ошибки, но извлекая уроки из всех, и, в конечном итоге, представить обществу нового хорошего гражданина. Он не сомневался, что это и значит, какой ты мужчина. Да, конечно, держать в руках оружие и выполнять свой долг тоже важно, потому что теперь он охраняет общество, наказывает виновных и защищает невинных, стал одной из сил охраны порядка, из чего и возникла сама цивилизация. Все это верно. Однако рождение ребенка является его шансом стать лично вовлеченным в развитие цивилизации, выращивать детей должным образом, обучать и направлять их по Правильному пути, даже если это произойдет в три часа утра и он почти спит. Может быть, ребенок вырастет и станет разведчиком, оперативником или солдатом вроде него, или, что еще лучше, врачом, как Пэтс, важной и полезной частью общества, на службе у других. Все это произойдет лишь в том случае, если он и Пэтс сделали свою работу хорошо, и эта ответственность является самой большой, какую только может выполнить человек. Доминго заранее предвкушал это, мечтал, как он будет держать в руках своего ребенка, целовать и ласкать, менять пеленки и мыть попку. Он уже собрал кроватку, украсил стены детской розовыми и голубыми зайчиками, купил игрушки, чтобы отвлекать маленького «зверя». Пусть все эти поступки кажутся плохо сочетаемыми с его повседневной жизнью, но ведь он, как и другие солдаты «Радуги», знал, что это не так, поскольку все тоже имели детей, и для них обязательство было таким же. У Эдди Прайса рос сын четырнадцати лет, до некоторой степени непокорный и определенно упрямый — по-видимому, таким же был его отец, — но достаточно умный, чтобы сомневаться во всем и искать собственный ответ на все вопросы, которые он найдет в должное время, как это сделал его отец. На парне было прямо-таки написано «солдат», подумал Динг, но, если повезет, он сначала закончит школу, станет офицером, как это должен был сделать Прайс, и сделает это в Америке. Здесь система, правда, несколько иная, и парень станет великолепным главным сержантом, самым доверенным подчиненным Динга, всегда готовым высказать свои мысли и затем точно выполнить приказы. Да, так много предстоит в будущем, сказал себе Динг, все еще держа руку Пэтси в своей.

— Боишься?

— Не боюсь, просто немного нервничаю, — призналась Пэтси.

— Милая, если бы это было так трудно, каким образом в мире появилось столько людей?

— Типичное мужское утверждение, — заметила доктор Патриция Чавез. — Тебе легко говорить. Ведь не ты будешь делать это.

— Я буду рядом и приду на помощь, — пообещал ее муж.

— Попробуй не прийти!

Глава 23 Наблюдение

Хенриксен прибыл в международный аэропорт Кеннеди с поганым чувством, будто его прокрутили через мясорубку, перед тем как бросить в мусорную корзину, но этого следовало ожидать. Он пролетел буквально половину земного шара за один день, и его внутренние биологические часы барахлили и наказывали его за все, сотворенное с ними. В течение примерно целой следующей недели он будет засыпать и просыпаться в самое неожиданное время, но ничего, с этим можно примириться. Снотворное и несколько стаканов виски помогут ему отдыхать, когда требуется отдых. Служащий компании ждал его в конце коридора, без единого слова взял кейс и провел к отделению получения багажа. К счастью, его дорожный чехол, вмещающий два костюма, оказался пятым, появившимся на вращающейся карусели, что позволило им быстро выйти из терминала и сесть в автомобиль, тут же направившийся по хайвэю в Нью-Йорк.

— Как была поездка?

— Мы получили контракт, — сказал Хенриксен служащему, который не был частью Проекта.

— Хорошо, — сказал служащий, еще не знавший, насколько это было хорошо для других и насколько плохо это будет лично для него.

Хенриксен застегнул ремень и откинулся назад, чтобы немного соснуть по дороге, закончив, таким образом, разговор.

* * *

— Итак, чего мы добились? — спросил агент ФБР.

— Пока ничего, — ответил лейтенант д'Аллессандро. — У меня есть еще одна возможно исчезнувшая девушка, ее квартира в том же районе, тоже привлекательная, примерно того же возраста и так далее, пропала в то же время, как ваша мисс Баннистер. Зовут ее Анна Претлоу, юридический секретарь. Она просто исчезла с лица земли.

— "Джейн Доу"? — спросил другой агент ФБР.

— Нет никаких общих черт. Парни, мы должны рассматривать возможность, что в этом районе действует серийный убийца.

— Но тогда почему пришло это письмо по электронной почте?

— Насколько схоже то первое письмо с остальными электронными письмами, которые мисс Баннистер послала своему отцу? — спросил нью-йоркский детектив.

— Сходства не много, — признал старший агент ФБР. — Первое письмо, которое принес в офис ФБР ее отец, выглядит так, словно... понимаете, у меня создалось впечатление, что оно написано под влиянием наркотиков.

— Согласен, — кивнул д'Аллессандро. — Вы принесли остальные?

— Вот. — Агент передал ему шесть копий электронных писем, переданных по факсу в отделение ФБР Нью-Йорка. Детектив осмотрел их. Все шесть были с отличной грамматикой, хорошо сформованные, и ни в одном из них не было грамматических ошибок.

— Что, если они были посланы не ею? А вдруг их послал кто-то другой?

— Серийный убийца? — спросил второй агент ФБР. Затем он подумал над этим, и его лицо отражало, о чем он думал. — Тогда он по-настоящему психически больной человек, Марио.

— Да, конечно, ведь серийные убийцы не бойскауты, верно?

— Писать, чтобы мучить семьи? У вас когда-нибудь было нечто похожее? — удивился старший агент.

— Я никогда не слышал об этом, Том, но, как сказал твой напарник...

— Дерьмо, — заметил старший агент Том Салливэн.

— Давай обратимся к психиатру, а? — высказал свое мнение младший агент Фрэнк Чатэм.

Салливэн кивнул:

— Да, так и поступим. Я позвоню Пэту О'Коннору. А теперь следующий шаг здесь. Я считаю, нам нужно размножить фотографии Мэри Баннистер и начать раздавать их на Вест-Сайде. Марио, ваши люди могут помочь нам?

— Никаких проблем, — ответил д'Аллессандро. — Если это то, на что походит, я хочу взять ублюдка до того, как он попытается установить рекорд. Только не в моем городе, парни, — закончил лейтенант детективов.

* * *

— Собираешься снова попробовать интерлейкен? — спросила Барбара Арчер.

— Да. — Киллгор кивнул. — Предполагается, что этот Три-а укрепляет иммунную систему, но они не знают, каким образом. Я тоже не уверен, но, если он оказывает какое-то воздействие, нам нужно знать об этом.

— Как относительно осложнений на легкие? — Одна из проблем с интерлейкеном заключалась в том, что он нападает на ткани легких, тоже по неизвестной причине, и потому может представлять опасность для курильщиков и других людей с болезнями дыхательной системы.

Новый кивок:

— Да, я знаю, похож на интерлейкен-2, но субъект F4 не курит, а мне хочется быть уверенным, что Три-а не сделает ничего, способного повлиять на чистоту эксперимента с Шивой. Мы не можем рисковать, Барб.

— Согласна, — заметила доктор Арчер. Как и Киллгор, она не думала, что эта новая версия интерлейкена окажется хоть немного полезной, но надо проверить.

— А как с интерфероном?

— Французы испытывали его на больных геморрагической лихорадкой в течение последних пяти лет, но не добились никакого успеха. Мы тоже можем попробовать это, но, я уверен, это ни к чему хорошему не приведет, Барб.

— Все равно, давай попробуем его на F4, — предложила она.

— Давай. — Киллгор сделал пометку на карточке и вышел из комнаты. Через минуту он появился на мониторе.

— Привет, Мэри. Как мы чувствуем себя этим утром? Лучше?

— Нет. — Она покачала головой. — Желудок по-прежнему очень болит.

— Неужели? Посмотрим, что мы можем сделать, чтобы исправить это. — Болезнь развивалась быстро. Киллгор подумал, а не было ли у нее генетического отклонения в верхнем кишечном тракте, может быть, уязвимость к пептической язвенной болезни?

Если это так, то Шива быстро разорвет ее. Он увеличил дозу морфия в капельнице, стоящей рядом с кроватью.

— О'кей, теперь мы собираемся дать тебе пару новых лекарств. Они вылечат тебя за два или три дня, о'кей?

— Это те, на испытание которых я дала согласие? — спросила F4 слабым голосом.

— Да, совершенно верно, — ответил Киллгор, вешая капельницы с интерлейкеном и интерфероном на стойку. — От них ты обязательно почувствуешь себя лучше, — пообещал он с улыбкой.

Как это странно, разговаривать со своими подопытными крысами. Ну что ж, он говорил себе уже много раз, что крыса — это свинья, это — собака, это — девушка, в данном случае. Так какая между ними разница? Нет, сказал он себе сегодня. Ее тело расслабилось от увеличенной дозы морфия, и глаза перестали фокусироваться. Действительно, в этом все-таки заключалась разница. Они не давали крысам снотворное или наркотики, чтобы ослабить боль. Не потому, что не хотели, просто не существовало практического способа уменьшить их страдания. Ему не нравилось, когда он видел, как эти забавные розовые глазки превращались из ярких в тусклые, отражая боль. Ну что ж, в данном случае тусклые глаза отражали передышку от боли.

* * *

Это очень интересная информация, подумал Хенриксен, и русский так ловко добыл ее.

Он стал бы отличным агентом для департамента иностранной контрразведки... но ведь он и занимался этим, правда, для другой стороны. Получив эту информацию, он вспомнил мысль, появившуюся у него во время полета на авиалайнере «Квантас».

— Дмитрий, — спросил Хенриксен, — у тебя есть контакты в Ирландии?

Попов кинул:

— Есть несколько.

Хенриксен посмотрел на доктора Брайтлинга. Тот одобрительно кивнул.

— Им хотелось бы поквитаться с SAS?

— Это обсуждалось много раз, но было признано неосуществимым. Это все равно что посылать грабителя в хорошо охраняемый банк, — впрочем, это неточное сравнение. Все равно что посылать грабителя в правительственное агентство, которое печатает деньги. Они слишком хорошо подготовились к обороне, чтобы надеяться на успешный исход.

— Но ирландские боевики и не будут нападать на Герефорд, вот в чем хитрость! Что, если выманить их на открытое место, и затем их будет ждать там наш маленький сюрприз? — Хенриксен продолжил объяснение своего замысла.

А ведь это и впрямь очень интересная мысль, подумал Попов. И тем не менее все равно это очень опасная миссия.

— Ну хорошо. Каково сейчас состояние ИРА?

Попов откинулся на спинку кресла.

— Они сейчас раскололись. Существует несколько фракций. Некоторые хотят мира. Другие настаивают на продолжении беспорядков. Для членов фракций причины этого одновременно идеологические и личные. Идеологические причины заключаются в том, что они искренне верят в свои политические цели — свержение британского правления в Северной Ирландии, республиканского правительства в Дублине и создание «прогрессивного социалистического» правительства во всей стране. Если рассматривать это как цель, то она слишком амбициозна и не от мира сего, но они тем не менее верят в нее и придерживаются своих убеждений. Они фанатичные марксисты, скорее маоисты, чем марксисты, но в данный момент это неважно.

— А личные причины? — спросил Брайтлинг.

— Когда человек становится революционером, дело не просто в убеждении, но и в том, как это воспринимает общественность. Для многих революционер является романтической личностью, человеком, верящим в свое видение будущего и готовым рисковать жизнью для достижения идеала. Из этого возникает их социальный статус.

Те, кто знает таких людей, часто относятся к ним с уважением. Таким образом, утрата такого статуса наносит вред бывшему революционеру. Теперь ему приходится зарабатывать на жизнь, сидя за рулем грузовика или еще каким-то образом.

— Иными словами, как это случилось с тобой, когда КГБ уволил тебя по сокращению штатов, — высказал свое мнение Хенриксен.

Увы, к несчастью, Попову пришлось согласиться, хотя опять пострадало его «израненное» самолюбие.

— В определенном смысле, да. Будучи оперативником Комитета Государственной Безопасности, у меня был статус и положение, которого лишь немногие достигали в Советском Союзе, и утрата этого имела для меня большее значение, чем утрата моего скромного жалованья. То же самое относится и к ирландским марксистам. Таким образом, у них есть две причины для продолжения беспорядков: их политические идеологические убеждения и стремление к личному признанию общественностью. Они не желают быть просто шоферами или тупыми британскими «работягами».

— Ты знаком с такими людьми? — задал прямой вопрос Хенриксен.

— Да, я, наверно, смогу установить контакт с некоторыми из них. Мне довелось встречать многих в долине Бекаа в Ливане, где они готовились вместе с другими «прогрессивными элементами». Иногда я ездил в Ирландию, чтобы передать указания и деньги для поддержки их деятельности. Проводимые ими операции отвлекали значительную часть британской армии, и потому ирландцы заслуживали нашу поддержку, поскольку понижали боеготовность одного из главных врагов — члена НАТО. — Попов окончил свои рассуждения и посмотрел на других мужчин, присутствующих в комнате. — Что вы хотите от них?

— Вопрос заключается не в том, что мы хотим от них, а в том — как? — сказал Билл русскому. — Ты знаешь, когда я служил в Бюро, мы всегда говорили, что ИРА состоит из самых лучших террористов в мире — преданных своему делу, умных и совершенно беспощадных.

— Я, пожалуй, соглашусь с такой оценкой. Они блестяще организованы, идеологически подготовлены и готовы предпринять практически что угодно, если результатом будет настоящий политический успех.

— Как отнесутся они к такой миссии?

— Что это за миссия? — спросил Дмитрий, и тогда Билл объяснил свою концепцию операции. Русский внимательно и вежливо выслушал его, перед тем как ответить. Это понравится им, но размах и сопутствующие опасности очень велики.

— Что им потребуется для осуществления такой операции?

— Деньги и другая поддержка, оружие, взрывчатка — все, что им нужно для проведения операции. Происходящая в настоящее время борьба между фракциями оказывает влияние на организацию снабжения. Нет сомнения в том, что фракция, стремящаяся к миру, старается контролировать деятельность фракции, настаивающей на продолжении борьбы, просто ограничивая их доступ к оружию. Без этого они не могут предпринять реальных операций и, следовательно, не в состоянии повысить свой престиж. Таким образом, если вы дадите им материальную возможность проводить операции, они весьма серьезно выслушают ваше предложение.

— Деньги?

— Деньги позволяют человеку покупать вещи. Фракции, с которыми мы будем иметь дело, скорее всего, отрезаны от обычных источников финансирования.

— Которыми являются? — спросил Брайтлинг.

— Питейные заведения и то, что вы называете «протекционистским рэкетом», а у нас это зовут «крышеванием», верно?

— Точно, — подтвердил Хенриксен и кивнул. — Именно так они получают деньги, и этот источник контролируется, наверно, фракциями мира.

— Тогда, по вашему мнению, Дмитрий, сколько денег им потребуется?

— Я бы сказал, по меньшей мере несколько миллионов долларов.

— Вам следует проявить максимальную осторожность, отмывая их, — предупредил своего босса Билл.

— Пять миллионов долларов?

— Думаю, этого будет достаточно, — сказал Попов после секундного размышления, — плюс психологическая привлекательность нападения на зверя так близко к его логову. Но я не могу ничего обещать. Эти люди сами принимают решения, руководствуясь собственными соображениями.

— Насколько скоро вы сможете организовать встречу с ними?

— Через два, может быть, через три дня после того, как я приеду в Ирландию, — ответил Попов.

— Покупайте билеты, — решительно сказал Брайтлинг.

* * *

— Один из них заговорил, перед тем как уехал на задание, — сказал Тауни. — Его звали Рене. Уезжая в Испанию, он говорил со своей подругой. Ее замучила совесть, и она сама пришла в полицию. Французы допросили ее вчера.

— И что она рассказала? — спросил Кларк.

— Что целью операции было освобождение Карлоса, но он ничего не сказал ей о том, кто поручил ему проведение этой операции. Честно говоря, он вообще мало о чем говорил, хотя в ходе допроса было упомянуто имя еще одного участника операции, или, по крайней мере, так считают наши французские коллеги. Сейчас они проверяют это имя. Женщина, о которой идет речь, — ну он и она были друзьями, любовниками в течение некоторого времени, и он, наверно, доверял ей. Она пришла в полицию по своей собственной инициативе из-за убитого голландского ребенка. Парижские газеты описали убийство очень подробно и красочно, и это, по-видимому, встревожило ее совесть. Она рассказала полиции, что пыталась отговорить его от участия в операции, — я не уверен, что верю этому, — и тогда он сказал ей, что думает. По-видимому, он не говорил о подробностях, но французы считают, что кто-то, может быть, отказался от участия в операции. Сейчас они опрашивают обычных подозреваемых и пытаются разговорить их. Может быть, им удастся узнать что-нибудь, — закончил Тауни, не скрывая надежды.

— Это все? — спросил Кларк.

— Вообще-то совсем немало, — заметил Питер Ковингтон. — Это гораздо больше, чем мы знали вчера, и дает возможность нашим французским друзьям расследовать дополнительные сведения, о которых им стало известно.

— Может быть, — согласился Чавез. — Но почему они взялись за операцию? Кто убедил этих ублюдков приняться за нее?

— Известно что-нибудь о двух других инцидентах? — задал вопрос Кларк.

— Ни единого звука, — ответил Тауни. — Немцы покопались во всех кустах. Было замечено, что автомобили приезжали и отъезжали от дома Фюрхтнера/Дортмунд, но она была художницей, и это вполне могли быть покупатели ее картин. В любом случае, не известны ни марки автомобилей, ни их номерные знаки. Это дело закрыто, если только кто-нибудь не войдет в полицейский участок и не сделает заявление.

— Известные сообщники? — спросил Ковингтон.

— Все допрошены, но никаких результатов. Ганс и Петра никогда не отличались разговорчивостью. То же самое относится к Моделю и к Гуттенаху. — Тауни махнул рукой в разочаровании.

— Он где-то здесь, Джон, — сказал Чавез. — Я чувствую это.

— Согласен, — кивнул Ковингтон. — Но фокус заключается в том, чтобы он попал к нам в руки.

Кларк сердито нахмурился, но он тоже знал правила еще с того времени, когда занимался оперативной деятельностью. Вы хотите получить информацию, но простое желание никогда не приводит к ее появлению. Подобная информация приходит к вам, когда она сама решает прийти. Это так просто и сводит с ума, особенно когда вы знаете, что она вот здесь, совсем рядом, а вы нуждаетесь в ней. Получив самую незначительную информацию, «Радуга» могла обратиться в какое-нибудь национальное полицейское агентство, направить его в нужном направлении, арестовать одного человека или нескольких и поджаривать их на медленном огне до тех пор, пока они не расскажут то, что нужно «Радуге». Лучше всего, чтобы это оказались французы или немцы, — ни в одной из этих стран нет юридических ограничений, которые налагает на свою полицию Британия и Америка. Так, однако, не следует думать, и ФБР обычно ухитряется расколоть подозреваемых, хотя и обращается со всеми преступниками в «белых перчатках». Даже террористы, захваченные ФБР, обычно рассказывали все, что им было известно, — ну, разумеется, если это не ирландцы, вспомнил Джон. Некоторые из этих подонков отказываются произносить единое слово, не говоря уж о своих именах. Ну что ж, существуют способы сломить такую степень упрямства. Они заключаются в том, чтобы поговорить с ними вне пределов полицейских участков, вдохнуть в них страх божий, ну и, конечно, применить боль. Обычно это действовало, — по своему опыту Джон Кларк знал, что это действует всегда. Но сначала нужно было найти, с кем говорить. Это самое трудное.

Будучи оперативником ЦРУ, он часто бывал в отдаленных опасных местах, где намечалось проведение операции, и вдруг приходило сообщение, что операция отменяется или, что еще хуже, откладывается из-за того, что отсутствует или утеряна важнейшая часть информации. Он видел, как по этой причине погибли трое мужчин и одна женщина, в четырех различных странах, все за железным занавесом. Четыре человека, лица которых он не забудет никогда, потеряны, убиты в соответствии с решением суда своими родными странами. Их борьба против тирании оказалась, в конечном итоге, успешной, но они не дожили до этого времени и не увидели торжества своих бесстрашных усилий. Совесть Кларка мучительно страдала от того, что он помнил каждого из них, и по этой причине он научился ненавидеть людей, владеющих нужной для него информацией, но не способных передать ее вовремя. Как это происходит сейчас. Динг прав. Кто-то вызывает этих зверей из своих берлог, и Кларк хочет знать имя этого человека. Стоит им обнаружить его или ее, и у них в руках окажется список имен и телефонных номеров и адресов. Получив его, европейские полицейские агентства сметут их в огромный мешок, и это положит конец значительной части террористической опасности, все еще нависшей над Европой. А это чертовски лучше, чем посылать своих людей на операции с заряженным оружием.

* * *

Попов уложил чемоданы. Русский сказал себе, что стал в этом настоящим экспертом и научился укладывать рубашки так, что он доставал их из чемоданов без единой морщинки.

За все время пребывания в КГБ Попов так и не научился этому. Возможно, это объяснялось тем, что теперь рубашки более высокого качества, более дорогие, и он лучше ухаживает за ними. Чемоданы, однако, все-таки отражали его предыдущую профессию, в них находились потайные карманы и отделения, в которых он держал свои «запасные» документы. Теперь он всегда возил их с собой. Если весь этот проект рухнет под своей тяжестью, Попов надеялся исчезнуть, не оставив за собой никаких следов, его три неиспользованных комплекта документов должны помочь в этом. В самом крайнем случае он появится в своем бернском банке, снимет деньги со счета и растает в России, хотя у него были и другие планы на будущее...

Однако он беспокоился, что жадность может затемнять его мышление. Пять миллионов долларов. Если он сможет положить их в банк на свой счет, тогда в его распоряжении будут ресурсы, позволяющие ему вести комфортабельную жизнь до самой смерти практически в любом выбранном им месте мира, особенно, если разумно распорядиться деньгами. Но как обмануть ИРА и украсть деньги, выделенные для них? Ничего, это может оказаться не так уж и трудно. Тут его глаза закрылись, и он опять спросил себя о жадности. А вдруг и впрямь она затемняет его оперативное мышление? Неужели он рискует без крайней необходимости, увлеченный мечтой об огромной сумме денег? Трудно быть объективным, рассматривая собственные мотивации. Не менее трудно, чем быть теперь свободным человеком, а не одним из тысяч оперативников Комитета Государственной Безопасности, где приходилось отчитываться за каждый потраченный доллар, фунт или рубль перед бухгалтерами в доме № 2 на площади Дзержинского, людям, полностью лишенным чувства юмора в этом поразительно бесчувственном государственном механизме.

Жадность, думал с беспокойством Попов. Ему придется пока отложить в сторону весь этот вопрос. Ему нужно вести себя как положено профессионалу, которым он был всю жизнь, быть осторожным и осмотрительным на каждом шагу, в противном случае он будет захвачен вражескими контрразведывательными службами или даже людьми, с которыми он собирается встречаться. Временное крыло Ирландской республиканской армии было еще беспощаднее, чем любая террористическая организация в мире. Хотя его члены могут казаться веселыми и дружески настроенными парнями за кружкой пива — в манере пить они очень напоминали русских, — они убивали своих врагов как внутри организации, так и за ее пределами, с таким же отсутствием жалости и равнодушием, как медицинский персонал убивает своих подопытных крыс Тем не менее они могут быть исключительно преданными. По сути дела, их действия были легко предсказуемыми, что являлось удобным для Попова. И он знал, как вести с ними дела. Он делал это в прошлом довольно часто, как в Ирландии, так и долине Бекаа. Просто нужно не позволить им распознать его желание положить на свой счет деньги, предназначенные им.

Закончив с чемоданами, Попов отнес их к лифту, затем спустился на уровень улицы, где швейцар его дома вызвал такси, которое отвезет русского в аэропорт Ла-Гардия. Там он поднимется на борт шаттла, прилетит в международный аэропорт Логан в Бостоне и оттуда на авиалайнере «Боинг-747» ирландской компании «Аэро Лингус» отправится в Дублин. Помимо всего прочего, работа Попова на Брайтлинга позволила ему накопить огромное количество бонусных миль «частого путешественника», но, поскольку он летал на самолетах самых разных авиакомпаний, это не принесло никакой пользы. Он всегда путешествовал в первом классе, что не допускалось в КГБ, подумал Дмитрий Аркадьевич со скрытой улыбкой, сидя на заднем сиденье такси. Все, что от него требуется, напомнил он себе, это осуществить честную сделку с ИРА. Если возникнет возможность украсть деньги, он воспользуется ею. Одно он знал совершенно точно: они с радостью ухватятся за предоставившуюся возможность. Она была слишком хороша, чтобы упустить ее, и, помимо всего прочего, ИРА обладала страстным желанием проявить себя с блеском.

* * *

Специальный агент Патрик О'Коннор прочитал информацию, переданную по факсу из Нью-Йорка. Самым трудным в расследовании киднепинга был фактор времени. Ни одно следствие не шло достаточно быстро, но хуже всего дело обстояло с киднепингом, потому что вы знаете, что где-то находится реальный человек, чья жизнь зависит от вашей способности получить информацию, и на основании ее принять меры, прежде чем похититель решит покончить со своей мерзкой игрой, убить жертву, находящуюся в его руках, и похитить другую. Похитить другую? Да, вероятно, потому что не поступило требования о выплате выкупа, а это означало, что преступник, схвативший Мэри Баннистер прямо на улице, не собирался возвращать ее обратно. Нет, он пользовался ею как игрушкой, почти несомненно для удовлетворения своих сексуальных потребностей, до тех пор пока она не надоест ему. Тогда он, скорее всего, убьет девушку. Таким образом, О'Коннору казалось, что он принимает участие в гонке, только он не видел, по какой трассе мчится, стараясь опередить секундомер, находящийся в руке кого-то другого. У него был список местных друзей и компаньонов Мэри Баннистер, и он разослал своих людей — мужчин и женщин — по адресам, надеясь узнать имя или телефонный номер, который приведет его к следующему этапу расследования... но, возможно, и не приведет, подумал он. Это произошло в Нью-Йорке. Молодая женщина поехала туда в поисках счастья среди ярких городских огней, как это делали до нее так много других. И многие нашли то, что искали. Но вот эта девушка, из окраины Гэри, Индиана, отправилась в Нью-Йорк, не зная, что значит жить в большом городе, не обладая искусством самозащиты, без чего не обойтись в городе с восьмимиллионным населением... и сейчас она, возможно, уже мертва, тихо признался себе О'Коннор, убита неизвестным чудовищем, схватившим ее на улице. Но он не мог сделать абсолютно ничего, разве что найти, опознать, арестовать и обвинить поганого урода. Это поможет спасти других, но не будет иметь никакого значения для жертвы, чье имя виднелось на обложке файла у него на столе. Ничего не поделаешь, это одна из проблем полицейского. Ты не можешь спасти всех, зато пытаешься отомстить за их смерть, и это имеет для него большое значение, сказал себе агент, вставая из-за стола и надевая пальто, чтобы ехать домой.

* * *

Чавез выпил несколько глотков своего «Гиннесса» и посмотрел вокруг себя в клубе. Орел Легиона висел на стене напротив бара, люди нередко подходили к нему и прикасались в знак уважения. Трое солдат из его Группы-2 сидели за столом, пили свое пиво и разговаривали о чем-то с двумя солдатами из группы Ковингтона. Телевизор был включен — передавали чемпионат по крикету, — с удивлением заметил Чавез. Неужели это событие национального масштаба? Затем изображение сменилось, стали передавать новости и метеосводку.

Опять понесут про Эль Ниньо, фыркнул Динг. Раньше это называлось просто погодой, но потом какой-то проклятый океанограф открыл, что смешение холодной и теплой воды у берегов Южной Америки меняется каждые несколько лет, и, когда это происходит, мировой климат немного меняется здесь и там. Средства массовой информации радостно вцепились в это, получив, наконец, новое название событий, которые они по неграмотности не могли объяснить. Теперь они утверждают, что современное истолкование «эффекта Эль Ниньо» несет ответственность за необычно жаркую погоду в Австралии.

— Мистер К., вам достаточно много лет, чтобы помнить. Что они говорили до этого дерьма?

— Они называли это необычно жаркой, холодной или свойственной времени года погодой, пытались сказать вам, какой день будет завтра — жаркий, холодный, солнечный или дождливый, а потом сообщали счет бейсбольных матчей. — Причем, говоря о погоде, предсказывали ее со значительно меньшей точностью, подумал Кларк, но промолчал. — Как дела у Пэтси?

— Еще пара недель, Джон. Она держится очень хорошо, но все время жалуется, что ее живот становится таким большим. — Он посмотрел на часы. — Должна вернуться домой через тридцать минут. У нее та же смена, как и у Сэнди.

— Спит хорошо? — продолжал Джон.

— Да, только немного беспокойно, когда маленький хомбре[265] начинает ворочаться, но она получает все, что ей нужно. Не волнуйся, Джон. Я хорошо забочусь о ней. Ты как, предвкушаешь, что станешь дедушкой?

Кларк отпил из своей третьей пинты за вечер.

— Полагаю, что это еще одна веха на пути к смерти. — Затем он засмеялся. — Да, Доминго, предвкушаю. — Я чертовски избалую маленького негодяя, а затем просто верну его родителям, когда он начнет плакать. — А ты готов стать отцом?

— Думаю, что как-нибудь справлюсь. Это действительно трудно? Ты ведь был отцом.

Кларк игнорировал скрытый вызов.

— Через несколько недель мы собираемся послать группу в Австралию.

— Зачем? — спросил Чавез.

— Австралийцы немного обеспокоены по поводу Олимпийских игр, а мы выглядим очень привлекательно из-за всех операций, которые провели. Так что они попросили прислать кого-нибудь из нас, чтобы осмотреться и обсудить проблемы с их SAS.

— Эти парни действительно хороши?

Кларк кивнул.

— Так мне говорили, но ведь не повредит узнать постороннее мнение, правда?

— Кто полетит в Австралию?

— Я еще не принял решения. У них уже есть договор с консультативной компанией «Глобал Секьюрити, Инк.». Ее директором является бывший сотрудник ФБР.

Нунэн знает его. Хенриксен, что-то вроде этого.

— А разве там был хотя бы один террористический инцидент? — спросил Доминго.

— Насколько я знаю, ничего крупного, но ты, наверно, не помнишь Мюнхен, 1972 год, или как?

Чавез покачал головой.

— Только то, что читал об этом. Германские копы, насколько я помню из того, что читал, натворили там черт знает что, — полностью сорвали операцию по спасению израильских заложников.

— Да, похоже на это. Никто не говорил им, что придется встретить таких ублюдков. Теперь мы хорошо знакомы с этим, правда? После Мюнхена у немцев появилась GSG-9, и эти ребята здорово подготовлены.

— Как случай с «Титаником», верно? Теперь на кораблях достаточно спасательных шлюпок, потому что у «Титаника» их не хватило.

Джон кивнул, соглашаясь.

— Вот так все и происходит. Нужен жестокий урок, чтобы заставить людей научиться делать что-то, сынок. — Он поставил на стол свою пустую кружку.

— О'кей, но тогда почему преступники никогда не извлекают уроки? — спросил Чавез, заканчивая свою вторую кружку за вечер. — Мы преподали им несколько жестоких уроков, не так ли? Но ты ведь не считаешь, что нам пора сворачивать палатки, верно?

Нет, не считаешь, мистер К. Они все еще где-то там и не собираются уходить на пенсию. Они не учатся ничему, вот и все.

— Зато я, черт побери, извлекаю из этого уроки. Может быть, они просто глупее нас.

— Поговори с Беллоу, — предложил Кларк.

— Пожалуй, я так и сделаю.

* * *

Попов засыпал. Океан далеко внизу под авиалайнером 747 «Аэро Лингус» был теперь темным, и его мысли намного опережали авиалайнер, пытаясь вспомнить лица и голоса из прошлого, думая, а не стал ли его контакт осведомителем британской секретной службы, что обречет его на опознание и возможный арест. Скорее всего, нет. Они казались преданными своим идеалам, но нельзя быть уверенным. Люди превращались в предателей по самым разным причинам. Попов хорошо знал это. Он сам помог многим изменить своим идеалам, предать свои страны, часто за небольшие суммы в наличных. Насколько проще предать иностранца-атеиста, который обеспечивал их двусмысленной поддержкой? Что, если его контакты осознали тщетность своей борьбы? Ирландия не станет марксистским государством, несмотря на все их пожелания. Список таких стран стал теперь очень коротким, хотя находились ученые во всем мире, которые по-прежнему придерживались учения Маркса — Энгельса, и даже Ленина. Дураки. Были даже такие, которые утверждали, что коммунизм пытались построить не в той стране, что Россия была слишком отсталой, чтобы осуществить эти великолепные идеи.

Этого было достаточно, чтобы на лице Попова появилась ироническая улыбка. Он покачал головой. Когда-то он состоял в организации, которая называлась «Мечом и Щитом Партии». Он закончил академию, посещал все политические занятия, узнал ответы на все неизбежные вопросы и проявил достаточную сообразительность, чтобы в точности написать то, что хотели услышать его инструкторы. Таким образом, он получил высокие оценки и завоевал уважение своих менторов, из которых мало кто верил в этот бред, подобно ему, но никто не решался высказать вслух свои подлинные мысли. Поразительно, как долго прожила эта ложь, и, честно говоря, Попов помнил свое изумление, когда красный флаг спустили со своего древка над главным зданием Кремля. По-видимому, ничто не живет так долго, как извращенные идеи.

Глава 24 Привычки

Одним из различий между Европой и Америкой было то, что европейские страны действительно приветствовали иностранцев, тогда как Америка, несмотря на свое гостеприимство, делала въезд в страну поразительно неудобным. Ирландцы, наоборот, не воздвигали никаких барьеров. Попов увидел, что его паспорт проштемпелевали, и он предоставил свой багаж для таможенного досмотра, настолько поверхностного, что инспектор, наверно, даже не заметил, кто является владельцем багажа — мужчина или женщина. Забрав багаж, Дмитрий Аркадьевич вышел наружу и взмахом руки подозвал такси, которое отвезло его в отель. Поднявшись в забронированный однокомнатный номер, выходивший на главное шоссе, Попов немедленно разделся, чтобы поспать несколько часов и лишь потом позвонить по первому номеру. Его последней мыслью, перед тем как закрыть глаза в это солнечное утро, была надежда на то, что контактный номер не был отключен или раскрыт. В последнем случае ему придется разговаривать с местной полицией, но у него было уже приготовлено объяснение, если возникнет такая необходимость. Хотя оно не было идеальным, но все-таки являлось достаточно убедительным, чтобы защитить человека, не совершившего преступления в Ирландской Республике.

* * *

— Воздушные десантники, воздушные десантники, вы слышали? — запел Вега, когда они начали бежать заключительную милю. — Мы собираемся прыгать из большезадой птицы!

Чавеза удивляло, что человек, настолько массивный, как старший сержант Джулио Вега, никогда не страдал от усталости во время утренних пробежек. Он был на добрых тридцать фунтов тяжелее любого члена Группы-2. Будь он чуть шире в груди, и ему пришлось бы заказывать рабочие рубашки на стороне, но, несмотря на атлетическое тело, ноги и дыхание никогда не подводили его. Так что сегодня была очередь Веги вести за собой группу во время утренней пробежки. Еще четыре минуты, и они увидят финишную линию, о которой все страстно мечтали, хотя ни один не признавался.

— Быстрым шагом — марш! — скомандовал Вега, пересекая желтую линию, и все перешли на обычный армейский шаг сто двадцать шагов в минуту. — Левой, левой, своей левой, своей правой, своей левой! — Через полминуты: — Группа... стой!

И все остановились. Послышался кашель, другой, от тех, кто выпил на пинту-другую больше вчера вечером, но это все.

Чавез подошел к месту командира во главе двух колонн солдат.

— Разойдись! — скомандовал он, позволив Группе-2 отправиться в казарму для душа, после того как они растянули и размяли все мышцы для предстоящего дня. Позднее сегодня им предстоит совершить еще одну пробежку, на этот раз через дом, где они будут упражняться в стрельбе боевыми патронами. По своему содержанию упражнение будет скучным, потому что они уже испробовали все возможные перестановки заложников и преступников. Их стрельба была почти идеальной. Их физическое состояние было идеальным, а моральное состояние настолько высоким, что казалось, будто им скучно. Они были абсолютно уверены в своих возможностях, демонстрировали их так убедительно, стреляя боевыми патронами в живые мишени. Даже во время своего пребывания в 7-й дивизии у Чавеза не было такой уверенности в своих людях. Они достигли столь высокого уровня в своей подготовке, что солдаты британского SAS, которые имели длинную и гордую историю и сначала смотрели на группы «Радуги» с нескрываемым скепсисом, теперь приняли их в свой клуб и даже признавали, что есть вещи, которым им хотелось бы научиться у солдат «Радуги». Это было огромным достижением, потому что солдаты SAS признавались во всем мире мастерами специальных операций.

Через несколько минут, приняв душ и переодевшись, Чавез вошел в общее помещение группы, где его люди сидели за своими столами, изучая разведывательную информацию, полученную от Билла Тауни и его подчиненных. Они рассматривали фотографии, многие из которых были обработаны на компьютерах, чтобы компенсировать прошедшие годы с того момента, когда они были первоначально сделаны. Компьютерные системы становились все лучше с каждым днем, по мере того как улучшалось программное обеспечение. Фотография, сделанная под углом, теперь обрабатывалась на компьютере и становилась портретом, изображающим лицо объекта. Его люди рассматривали эти фотографии, словно снимки своих собственных детей. К фотографиям прилагалась информация, гласящая, кто этот, где тот, кого подозревают, кто его известные или предполагаемые компаньоны и так далее. Чавезу такое занятие казалось напрасной тратой времени, но ведь нельзя бегать и стрелять весь день, а знакомство с лицами преступников не является таким уж пустым занятием. В конце концов, сумели же они опознать Фюрхтнера и Дортмунд во время операции в Вене.

Главный сержант Прайс работал над бюджетом группы, который потом положит на стол Динга для дальнейшей проверки, чтобы его босс мог утвердить произведенные расходы и, может быть, запросить дополнительное финансирование для той или иной новой идеи. Тим Нунэн занимался своими электронными игрушками, а Кларк, как всегда, — по крайней мере, так казалось Чавезу — вел бесконечные денежные сражения с ЦРУ и другими американскими агентствами. Это поражало Чавеза, и он считал подобное занятие ненужной тратой сил своего директора. «Радуга» была пуленепробиваемой с самого начала — президентское покровительство всегда идет только на пользу, — а проведенные ими операции ни в коей мере не уменьшали престиж «Радуги». Через два часа они отправятся на стрельбище, где израсходуют ежедневную сотню пистолетных патронов и патронов для автоматов SMG на каждого солдата, затем последуют упражнения с боевыми патронами в доме с «заложниками» и «преступниками»... еще один рутинный день. Слово «рутина» Дингчасто заменял словом «скука», но с этим ничего не поделаешь. Кроме того, это было совсем не так скучно, как на оперативных заданиях ЦРУ, когда ему приходилось тратить львиную долю времени, сидя в засаде или ожидая намеченной встречи, а потом заполнять бесконечные бланки, описывая проведенные операции для бюрократов из Лэнгли, которые требовали подробного описания всего, что происходило во время операций, потому что — да потому, что такими были правила. В лучшем случае, правила устанавливают те, кто когда-то сам проводил операции поколением раньше, и считают, что по-прежнему знают о них все, а в худшем случае исполнения правил требовали люди, не имеющие ни малейшего представления о проведении операций, и потому их требования были особенно строгими именно по этой причине. Однако правительство, разбрасывающее миллиарды долларов каждый день, очень часто могло скупиться из-за какой-то тысячи, и с этим Чавез ничего не мог поделать.

* * *

Собственный кабинет полковника Мэллоя находился в штабном здании, поскольку было принято решение, что он занимает должность дивизионного командира. Старший офицер в корпусе морской пехоты США, он привык к подобным глупостям и подумывал о том, чтобы повесить на стене мишень для бросания дартс. По крайней мере, будет чем развлечься, когда у него нет работы. Работа Мэллоя состояла в управлении своим вертолетом, которого, напомнил он себе, у него не было, поскольку тот, что ему выделили, в настоящий момент находился на техническом обслуживании. Какая-то штучка заменялась новой усовершенствованной штучкой, которая улучшит его способность делать что-то, о чем ему пока не сообщили, но которая, в этом у него не было сомнений, будет очень важной, особенно для гражданского подрядчика. Ведь он придумал ее, спроектировал и затем изготовил за счет министерства обороны, разумеется.

Впрочем, могло быть хуже. Его жене и детям нравилось здесь, да и Мэллою такая жизнь тоже нравилась. У него была профессия, требующая немалого мастерства, не такая уж опасная. Риск полетов у пилота-вертолетчика, особенно во время специальных операций, был невелик. Единственное, что беспокоило Мэллоя, так это опасность налететь на провода высокого напряжения, поскольку «Радуга» в основном проводила операции в застроенных районах, и за последние двадцать лет от столкновения с линиями высокого напряжения погибло больше пилотов, чем было известных потерь от зенитного огня во всем мире. На его «МН-60К» не было установки для рассекания проводов, и он написал едкий меморандум относительно этого командиру 24-й эскадрильи специальных операций. Тот ответил с раскаянием, что не раз обращался к своему вышестоящему командиру, и в доказательство этого прислал Мэллою шесть фотокопий меморандумов, высланных в адрес командования. Далее он объяснял, что какой-то эксперт в Пентагоне рассматривает модификацию существующего вертолета, которая, подумал Мэллой, наверняка являлась темой возможного контракта стоимостью в триста тысяч долларов для какого-то бандита, руководящего предприятием, расположенным за Кольцевой дорогой, опоясывающей Вашингтон. В результате от него поступит заключение, гласящее: Да, это хорошая идея, выраженная на четырех сотнях страниц бессмысленной бюрократической прозы, которую никто не будет читать, а просто окажется навечно погребенной в каком-нибудь архиве. Модификация обойдется всего в три тысячи долларов, в эту сумму войдет стоимость материала и затрат на установку, причем стоимость затрат на установку будет ничтожной, поскольку этим займется какой-нибудь сержант, служащий в военно-воздушных силах, который обычно, в отсутствие работы, сидит в своем закутке, читая журнал «Плейбой». Но правила, к сожалению, остаются правилами. Кто знает, может быть, через год «Ночные ястребы» получат приспособления для рассекания проводов.

Мэллой поморщился и начал мечтать о дартс, мишень для которых так и не установил. Изучать лица известных или подозреваемых террористов не имело для него смысла, потому что он никогда не окажется настолько близко к ним, чтобы рассмотреть их. Это было полезным для стрелков, а он, дивизионный командир или нет, был всего лишь их шофером. Ну что ж, могло быть и хуже. По крайней мере, он мог носить свой «мешок» или летный комбинезон, сидя за столом у себя в кабинете, что почти напоминало настоящее подразделение авиаторов. Ему приходилось летать четыре дня из семи, и это было совсем неплохо, и после завершения этого назначения, намекнул его начальник, он может получить место пилота президентского вертолета. Это будет скучно, зато полезно для карьеры. Такое назначение не повредило, несомненно, его старому другу, полковнику Хэнку Гудману, имя которого недавно появилось в списке кандидатов на генеральское звание, относительно редкое достижение для вертолетчика, поскольку морская авиация, состоящая в основном из пилотов вертолетов, управлялась, и управлялась безжалостно, пилотами в реактивных истребителях-бомбардировщиках с фиксированными крыльями. Ничего не поделаешь, все они носили более красивые шарфы. Чтобы развлечься перед ланчем, Мэллой вытащил руководство по уходу за «МН-60К» и начал запоминать дополнительную информацию по работе двигателя, чем обычно занимались инженеры с офицерскими званиями или, может быть, его механик, сержант Джек Нэнс.

Первая встреча состоялась в общественном парке. Попов заглянул в телефонный справочник и за несколько минут до полудня набрал номер некоего Патрика X. Мерфи.

— Привет, это говорит Джозеф Эндрюз. Я пытаюсь найти мистера Йетса, — сказал он в телефонную трубку.

За этой фразой наступила тишина, во время которой человек на другом конце провода искал у себя в памяти ответ на пароль. Он был старым, но секунд через десять собеседник Попова выудил его из глубины памяти.

— А, да, конечно, мистер Эндрюз. Мы ничего не слышали о вас уже много времени.

— Я прибыл в Дублин сегодня утром и заранее предвкушаю встречу. Как скоро мы можем встретиться?

— Час пополудни вас устроит? — И затем последовали инструкции.

И вот теперь он сидел на особо оговоренной скамейке, рядом с дубом, в плаще и широкополой мягкой шляпе, с газетой «Айриш Таймз» в правой руке. Попов воспользовался временем ожидания и принялся читать газету, чтобы ознакомиться с тем, что происходит в мире, что мало отличалось от того, что он видел накануне по каналу CNN в Нью-Йорке. Международные новости стали такими скучными после кончины Советского Союза, и он подумал о трудностях, с которыми столкнулись редакторы основных газет, чтобы заполнить первые страницы. Ну вот народы Руанды и Бурунди по-прежнему безжалостно истребляют друг друга с очевидным наслаждением, а ирландцы изучают возможность посылки туда солдат своей армии в качестве миротворцев. Разве это не странно? — подумал Попов. Они доказали свою полную неспособность поддерживать мир у себя дома, тогда зачем посылать их куда-то еще для поддержания мира?

— Джо! — раздался чей-то счастливый голос вне пределов поля его зрения. Он поднял голову и увидел мужчину лет сорока с сияющей улыбкой.

— Патрик! — отозвался Попов, встал и пошел к нему, чтобы пожать руку. — Прошло столько времени! — Действительно, времени прошло немало, потому что он никогда раньше не видел этого мужчину, хотя сейчас они обменялись приветствиями, как старые друзья. Покончив с этим, они пошли к улице О'Коннелла, где их ждал автомобиль. Попов и его новый друг сели на заднее сиденье, и шофер тут же сорвался с места. Он не ехал с большой скоростью, но все время смотрел в зеркало заднего вида, делая несколько поворотов, выбранных наугад. «Патрик» на заднем сиденье смотрел вверх, на случай появления вертолетов. Действительно, подумал Дмитрий, эти солдаты ИРА дожили до серьезного возраста неспроста. Что касается его самого, Попов сидел и отдыхал. Он мог бы закрыть глаза, но такое поведение могло показаться его хозяевам излишне покровительственным. Вместо этого он просто смотрел вперед. Это не было его первым посещением Дублина, но, кроме нескольких характерных зданий, он не узнавал города. Его сегодняшние спутники не поверили бы ему, поскольку считается, что офицеры разведки имеют тренированную фотографическую память, что было правдой, но только до определенного предела. Прошло сорок минут беспорядочной езды по городу, прежде чем они остановились у какого-то промышленного здания, объехали вокруг него и свернули в переулок. Здесь автомобиль остановился, они вышли перед дверью в глухой кирпичной стене, открыли ее и вошли внутрь.

— Иосиф Андреевич, — послышался спокойный голос из темноты. Затем появилось лицо.

— Шон, здравствуй. Сколько времени прошло. — Попов сделал шаг вперед и протянул руку.

— Одиннадцать лет и шесть месяцев, если говорить точно, — согласился Шон Грэди, принимая протянутую руку и пожимая ее с искренней теплотой.

— Ваш профессионализм по-прежнему великолепен. — Попов улыбнулся. — Я не имею представления, где мы находимся.

— Ничего не поделаешь, приходится быть осторожным, Иосиф. — Грэди сделал жест, показывая направление. — Проходи сюда, прошу тебя.

Грэди провел его в маленькую комнату, где стоял стол и несколько стульев. На столе кипел чайник. Дмитрий Аркадьевич заметил, что ирландцы не утратили своего традиционного гостеприимства. Он снял пальто и бросил его на стул, затем сел.

— Чем мы можем помочь тебе? — спросил Грэди. Ему было почти пятьдесят, увидел Попов, но его глаза сохранили молодой блеск и взгляд, преисполненный преданности своим идеалам. Глаза узкие, внешне бесстрастные, но напряженные, как всегда.

— Перед тем как мы приступим к делу, позволь задать вопрос. Как идут дела, Шон?

— Могли быть и лучше, — признался Грэди. — Некоторые из наших бывших коллег в Ольстере приняли решение сдаться Британской короне. К сожалению, многие разделяют их точку зрения, но мы стремимся убедить их занять более реалистичную позицию.

— Спасибо, — поблагодарил Попов мужчину, который передал ему чашку чаю. Он сделал глоток, перед тем как продолжить. — Ты знаешь, Шон, с нашей первой встречи в Ливане я уважал твою преданность своим идеалам. Сейчас я удивлен, что многие начали колебаться.

— Это была долгая война, Иосиф, так что, полагаю, не все смогли сохранить преданность нашему делу. Мне очень жаль. — И снова его голос прозвучал совершенно бесстрастно, лишенный всяких эмоций. Его лицо было не столько жестоким, сколько равнодушным. Из него вышел бы блестящий офицер-оперативник, подумал русский. Он ничем не выдавал свои чувства, даже удовлетворение, которое иногда испытывал после успешного завершения операции. По всей видимости, на его лице отсутствовали чувства и тогда, когда он пытал и затем убил двух британских командос из SAS, допустивших ошибку и на мгновение утративших бдительность. Такие случаи происходят не так часто, но Шон Грэди сумел достигнуть этой самой трудной цели дважды, ценой, если говорить правду, кровавой вендетты между элитным подразделением британской армии и собственной ячейкой Грэди в ИРА. Солдаты SAS убили не меньше восьми самых близких товарищей Грэди, а один раз они упустили самого Шона лишь потому, что его автомобиль сломался по пути на встречу семь лет назад, встречу, о которой узнали в SAS. Они ворвались в дом и убили трех членов руководства ИРА. За Шоном Грэди шла непрерывная охота, и Попов не сомневался, что британская Секретная служба потратила сотни тысяч фунтов, пытаясь отыскать его и нацелить на него новый рейд командос. Это, подобно всем операциям такого рода, было очень опасной игрой для всех ее участников, но больше всего для самих революционеров. А теперь его ближайшие соратники были готовы предать его, или, по крайней мере, так должен был думать сам Грэди. Этот человек никогда не пойдет на мир с британцами. Он слишком твердо верил в свое видение мира, каким бы искаженным оно ни было. Такое лицо было у Иосифа Виссарионовича Сталина, обладавшего аналогичной целеустремленностью и такой же полной неспособностью идти на компромисс по стратегическим вопросам.

— В Англии действует новая антитеррористическая организация, — сказал ему Дмитрий.

— Вот как? — Грэди не знал об этом, и такое откровение удивило его.

— Да. Она называется «Радуга». Это совместная команда американцев и британцев, и это они провели операции в Worldpark, Вене и Берне.

— Что тебе известно об этой новой группе?

— Очень много. — Попов передал Шону письменное описание.

— Герефорд, — заметил Грэди. — Мы были там и внимательно изучили окрестности, но это место, по которому нелегко нанести удар.

— Я знаю это, Шон, но существуют другие слабые места, и при соответствующем планировании мы считаем осуществимым нанесение мощного удара по этой группе «Радуга». Видите ли, жена и дочь командира «Радуги», Джона Кларка, работают в местной больнице. Их можно использовать как приманку.

— Приманку? — спросил Грэди.

— Да, Шон. — И затем Попов продолжил объяснение концепции операции. Грэди, как обычно, никак не реагировал на слова Попова, но два его соратника едва сдерживались, ерзали на стульях и обменивались взглядами, ожидая, когда заговорит их командир.

— Полковник Серов, вы предлагаете, чтобы мы взялись за очень опасную операцию.

Дмитрий кивнул:

— Да, это верно, и вы должны решить, насколько опасна операция и стоит ли опасность предлагаемого вознаграждения. — Попову не хотелось напоминать одному из руководителей ИРА, что он в прошлом помогал им, — тогда, действительно, помощь была невелика, но эти люди не забывают оказанное им содействие. С другой стороны, он мог и не напоминать Грэди, что эта операция в случае успешного завершения не только выдвинет его в руководители ИРА, но и, возможно, на долгое время испортит мирный процесс между британским правительством и «официальной» фракцией ИРА. Стать человеком, который унизил SAS и другие группы специальных операций на их собственной территории, даст — ему престиж, которым не пользовался ни один ирландский революционер с 1920 года. В этом заключается их слабость, подумал Попов.

Преданность идеологии превратила их в заложников самих себя, своего видения мира, не только политических целей, но и собственного престижа.

— К сожалению, Иосиф Андреевич, у нас нет достаточных ресурсов, чтобы думать о проведении такой операции.

— Мне это понятно. Какие ресурсы вам понадобятся, Шон?

— Больше, чем вы сможете предложить. — Из собственного опыта, а также из разговоров с другими террористами Грэди знал, каким скупым становится КГБ, когда приходится расставаться с наличными. Но это только обезоружило его перед новым сюрпризом.

— Пять миллионов долларов в номерном и открывающемся при произнесении пароля счете в швейцарском банке, — спокойно произнес Попов, и на этот раз увидел-таки эмоции на лице Грэди. Глаза мигнули. Рот слегка открылся, словно он хотел возразить, но тут же взял себя в руки.

— Шесть, — произнес на всякий случай Грэди, только для того, чтобы снова обрести уверенность.

Это вполне устраивало Попова.

— Очень хорошо, думаю, что смогу предложить вам шесть миллионов. Насколько быстро нужны вам эти деньги?

— Насколько быстро сможете их доставить?

— Думаю, что через неделю. Сколько времени потребуется вам для планирования операции?

Грэди задумался на несколько секунд.

— Две недели. — Он был уже знаком с местностью вокруг Герефорда. То, что он не был в состоянии осуществить нападение раньше, не мешало ему думать — мечтать — об этом и собирать необходимую информацию. Он также пробовал собрать информацию об операциях SAS, но скоро понял, что солдаты SAS неразговорчивы, даже после выпивки, за исключением своего сообщества. Было сделано тайком несколько фотографий, но они принесли мало пользы.

Нет, что им было нужно и чего у них не было в прошлые годы, это сочетания людей, готовых пойти на огромный риск, и ресурсов, необходимых для операции.

— Еще одно, — сказал Грэди.

— Да?

— У тебя хорошие контакты с наркодилерами?

Попов был потрясен, хотя сумел не показать этого. Грэди нужны наркотики, чтобы торговать ими? Это означает, что в нравственном облике ИРА произошло кардинальное изменение. Раньше сторонники ИРА не скрывали того, что жестоко относятся к наркодилерам, — их убивали или ломали им коленные чашечки — чтобы показать, что революционеры заслуживают поддержку общественности. Значит, это тоже изменилось?

— Полагаю, что у меня есть несколько косвенных контактов. О каких наркотиках идет речь?

— Кокаин в большом количестве, предпочтительно чистый, высшего качества.

— Чтобы продавать его здесь?

— Да. Деньги есть деньги, Иосиф, — напомнил ему Грэди. — Нам нужен постоянный доход для продолжения операций.

— Не могу ничего обещать, но сделаю все, что смогу.

— Очень хорошо. Сообщи мне о деньгах. Когда они поступят в наше распоряжение, я проинформирую тебя о том, сможем ли мы провести операцию и когда она осуществится.

— Оружие?

— Этим мы займемся сами, — заверил его Грэди.

— Мне нужен телефонный номер для связи.

Грэди кивнул, взял блокнот со стола и написал несколько цифр. Это был, несомненно, номер сотового телефона. Русский положил листок в карман.

— Этот номер будет действовать несколько недель. Этого достаточно для твоих нужд?

— Да, достаточно. — Попов встал. Больше обсуждать нечего. Попова вывели из здания и усадили в машину. Встреча прошла успешно, сказал себе Дмитрий по пути в гостиницу.

* * *

— Шон, это самоубийственная операция! — заявил Родди Сэндс в здании товарного склада.

— Нет, если мы будем контролировать ситуацию, Родди, — ответил Грэди. — И мы в состоянии сделать это, если у нас будут средства. Нам нужно действовать очень осторожно и очень быстро, но мы можем сделать это. — А когда мы сделаем это, Грэди мог и не говорить дальше, тогда все движение увидит, кто на самом деле представляет народ Ирландии. — Нам понадобится примерно пятнадцать человек, Родди. — Затем Грэди встал, вышел из комнаты через другую дверь и сел в автомобиль, чтобы ехать на тайную квартиру. Ему нужно было заняться работой, а такую работу он всегда делал в одиночку.

* * *

Хенриксен собирал свою команду. Он решил, что десяти человек будет достаточно, все опытные, и каждый из них информирован о Проекте. Главным будет подполковник Вильсон Гиэринг, служивший раньше в химическом корпусе армии США. Он был настоящим экспертом по химическому оружию, и в данном случае обеспечит доставку. Остальные будут вести консультации с местными силами безопасности, проинформируют их о вещах, с которыми они были и так хорошо знакомы, устанавливая и укрепляя международное правило, которое гласило: "Эксперт — это Кто-то не из Нашего Города".

Австралийский SAS вежливо выслушают все, что скажут им его люди, и, может быть, даже узнают кое-что новое, особенно когда его люди доставят новые радио от компании «Е-Системз» и Дик Восс научит австралийцев пользоваться ими. Новые радио для групп специального назначения и полицейских SWATбыли красивыми предметами. После этого они будут просто разгуливать по олимпийским объектам со своими специальными пропусками на груди, которые позволят им свободно проходить через все посты безопасности и даже выходить на дорожку и площадки гигантского стадиона. Они получат возможность увидеть Олимпийские игры вблизи, что будет интересной дополнительной льготой для его людей, некоторые из которых, не сомневался Хенриксен, являются настоящими фанатами спорта и получат уникальную возможность увидеть последние Олимпийские игры человечества.

Он отобрал своих лучших людей, и затем агент корпорации по путешествиям закажет им билеты на самолеты и номера в гостиницах — последние через австралийскую полицию, которая зарезервировала для них лучшие номера в отелях, находящихся рядом со стадионом на все время Олимпийских игр. Хенриксен подумал, а не проявят ли средства массовой информации интерес к его компании? При обычных условиях он настаивал бы на этом, поскольку это послужило бы хорошей рекламой, но не на этот раз. Ведь больше нет смысла рекламировать его компанию.

* * *

Итак, его работа закончена. Подрядчик Холлистер осмотрел здания, дороги, площадки для парковки автомобилей и эрзац-посадочную площадку для самолетов, за сооружением которых он наблюдал здесь, в прериях Канзаса. Заключительная фаза работ была обычной путаницей пустячных маленьких деталей, но все субподрядчики подчинились его напору, особенно если учесть, что во все контракты были включены статьи о денежном бонусе при успешном завершении работ до намеченного срока.

Автомобиль компании остановился около него, и Холлистер едва скрыл свое изумление. Мужчина, который вышел из автомобиля, был не кто иной, как главный босс, сам Джон Брайтлинг. Холлистер никогда не встречался с главой корпорации, хотя знал имя и видел его лицо по телевизору. Он прилетел, должно быть, сегодня утром на одном из реактивных самолетов корпорации, и суперинтендант строительства был несколько разочарован тем, что Брайтлинг не воспользовался построенной для этой цели дорогой, на которую легко совершил бы посадку самолет «Гольфстрим».

— Полагаю, вы мистер Холлистер?

— Да, сэр, — он пожал протянутую руку председателя корпорации. — Все закончено, сегодняшний день может считаться полным окончанием строительства.

— Вы превзошли свое обещание на две с половиной недели, — заметил Брайтлинг.

— Видите ли, нам помогла погода. Это не моя заслуга. Брайтлинг засмеялся.

— Я придерживаюсь другой точки зрения.

— Самым трудным делом была установка систем окружающей среды. Это самый строгий комплект спецификаций, который мне встречался. Почему требования настолько суровые, мистер Брайтлинг?

— Понимаете, некоторые из работ, которые будут здесь вестись, требуют полной изоляции, — мы называем это в нашей работе Уровнем Четыре. Высокоактивные лабораторные вещества, приходится обращаться с ними очень осторожно, вы сами понимаете. Мы обязаны выполнять федеральные правила, установленные для таких работ.

— Но все здание? — спросил Холлистер. Это походило на строительство корабля или самолета. Очень редко требовалось, чтобы такое большое здание было полностью изолировано от окружающей среды. Но именно таким было это здание, что заставило их проводить испытания с повышенным давлением воздуха после завершения каждого модуля, что едва не свело с ума подрядчиков, несущих ответственность за окна.

— Ну нам просто хотелось, чтобы это было сделано так, как мы планировали.

— Это ваше здание, док, — согласился Холлистер. Эта единственная спецификация добавила пять миллионов долларов к стоимости проекта, все затраты на рабочую силу пошли к подрядчику, ответственному за окна. Его рабочие ненавидели столь тщательную работу, хотя не возражали против дополнительной платы. В старом заводе «Боинга» по дороге в Вичиту никогда не делалась столь длительная работа. — А ведь вы выбрали прекрасное обрамление для своей лаборатории, сэр.

— Верно, мы специально выбирали это место. — Повсюду вокруг земля была покрыта раскачивающимися под ветром волнами зеленой пшеницы. Ее пышный ковер уже достиг четверти созревания. Виднелись сельскохозяйственные машины, которые рассыпали удобрения и выпалывали сорняки. Необъятное пшеничное поле может быть и не было таким красивым, как поле для игры в гольф, зато являлось намного более практичным. У комплекса был и собственный хлебозавод. Они что, собираются печь хлеб прямо из растущей здесь пшеницы, подумал Холлистер. Фермы, купленные вместе с землей, даже включали огромный скотный двор, где должен был откармливаться скот, а в стороне находилось поле, где выращивали овощи. Созданный комплекс мог быть полностью самостоятельным, если бы работающим здесь захотелось этого. А может быть, они просто хотели ничем не выделяться из окружающей сельской местности? Эта часть Канзаса была полностью покрыта фермами, и, хотя здания проекта, построенные из стекла и стали, не очень походили на амбары и сараи для сельскохозяйственных машин, окружающая местность до некоторой степени смягчала этот контраст. К тому же они были почти незаметны с хайвэя, проходившего к северу, и видны только с нескольких дорог, проложенных поблизости. Здания, стоящие у ворот, ограничивающих доступ в комплекс, представляли собой прочные сооружения, похожие на крепости, — для защиты от торнадо, говорилось в спецификациях, — и действительно, никакой торнадо не мог разрушить их. Черт побери, даже какой-нибудь чокнутый фермер с крупнокалиберным пулеметом не смог бы причинить ущерб этим зданиям, охраняющим безопасность комплекса.

— Итак, вы заслужили свой бонус. Деньги будут переведены на ваш счет к вечеру завтрашнего дня, — пообещал доктор Брайтлинг.

— Спасибо, сэр. — Холлистер извлек из своего кармана ключ-отмычку, открывающий любую дверь комплекса. Это была маленькая церемония, которую он проводил всегда после завершения строительства. Он передал его доктору Брайтлингу. — Ну что ж, сэр, теперь это ваш комплекс.

Брайтлинг посмотрел на электронный ключ и улыбнулся. Это было последнее крупное препятствие для Проекта. Комплекс будет домом для почти всех его людей. Похожий, но по размерам значительно уступающий этому комплекс, построенный в Бразилии, был закончен два месяца назад, но он вмещал только около сотни людей. В этом может разместиться три тысячи человек. Будет тесновато, но комфортабельно. После первых двух месяцев он сможет продолжать здесь свои медицинские исследования с участием лучших сотрудников — большинство из них еще не получили полного объяснения целей Проекта, но заслуживали продолжения жизни — потому что работа шла теперь в неожиданно многообещающем направлении. Настолько многообещающем направлении, что он сам не знал, сколько времени проведет здесь. Пятьдесят лет? Сто? Тысячу, может быть? Кто может сказать это теперь?

Он назовет его Олимп, внезапно решил Брайтлинг. Дом богов, потому что он решил стать именно богом. Отсюда они смогут наблюдать за миром, наслаждаться им, ценить его. На своем портативном радио он будет пользоваться сигналом вызова ОЛИМП-1. Отсюда он сможет летать по всему миру с тщательно отобранными соратниками, наблюдать и узнавать, как должна работать экология. Примерно в течение первых двадцати лет они смогут пользоваться спутниками связи — никто не знает, сколько времени они будут еще кружить по орбитам, — а после этого им придется полагаться на длинноволновые радиосистемы. В будущем это будет не слишком удобно, но запускать собственные спутники связи слишком трудно из-за недостатка рабочей силы и ресурсов, и к тому же при их запуске происходит отравление окружающей среды в таком масштабе, которое нигде больше не изобретало человечество.

Брайтлинг подумал о том, сколько времени его люди захотят жить здесь. Некоторые быстро рассеются по миру, возможно, разъедутся по всей Америке, сооружая собственные анклавы, докладывая сначала по спутниковой связи. Другие отправятся в Африку — это кажется наиболее популярным местом назначения. А будут и такие, кто захочет поехать в Бразилию, изучать дождевые леса. Возможно, Шива не затронет некоторые примитивные племена в Южной Америке, и его люди будут изучать их, узнавать, как живут примитивные люди в нетронутой окружающей среде, в полной гармонии с природой. Они будут изучать их на месте проживания, уникальные виды, заслуживающие сохранения, но, к счастью, слишком отсталые, чтобы представлять опасность для экологии. Может быть, выживут и некоторые африканские племена? Его люди придерживаются иного мнения. Африканские страны позволили своим дикарям слишком тесно соприкоснуться с цивилизацией, с жителями городов, а именно города станут фокусом распространения смерти для каждой нации на земле. Особенно после того, как будет разослана вакцина А. Будут произведены тысячи литров вакцины, их разошлют по всему миру и там распространят, якобы для того, чтобы сохранить жизнь, но в действительности отобрать ее у людей, медленно, разумеется.

Работа продвигалась успешно. В его штабе была уже полностью подготовлена фиктивная документация на вакцину А. Сообщалось, что ее будто бы испытали на тысячах обезьян, которые до этого были заражены Шивой, и только у двух особей обнаружили симптомы заболевания, и лишь одна подопытная обезьяна умерла после испытаний, продолжавшихся девятнадцать месяцев, существующих только на бумаге и в памяти компьютеров. Они еще не обратились в Федеральное агентство за разрешением о проведении испытаний на людях, поскольку это не было необходимым. Однако, после того как очаги заражения Шивой начнут появляться во всем мире, «Горайзон Корпорейшн» объявит, что с момента иранского нападения на Америку[266] Компания все время работала над вакцинами против геморрагической лихорадки и добилась полностью документированных успехов в лечении этого заболевания. Тогда у Федерального агентства лекарственных препаратов и опасных наркотиков не будет иного выбора, как дать разрешение об испытании новых вакцин на людях и, таким образом, официально благословить уничтожение людей в глобальном масштабе. Не столько уничтожение, подумал Джон Брайтлинг, стараясь найти более точное определение, как выбраковывание самого опасного вида существ на планете, что позволит Природе залечить раны и восстановиться, с достаточным количеством человеческих слуг, способных наблюдать за процессом, изучать и оценивать его. Через тысячу лет или около этого на Земле будет жить примерно миллион людей, но это небольшое количество человеческих существ в великой схеме Природы. Эти люди получат соответствующее образование, будут понимать и уважать природу, вместо того чтобы уничтожать ее. Цель Проекта заключается не в том, чтобы положить конец миру. Его целью является строительство нового мира в такой форме, которая нужна самой Природе. Вот тогда люди навечно запомнят его имя. Джон Брайтлинг, человек, который спас планету.

Брайтлинг посмотрел на ключ, который держал в руке, затем вернулся в автомобиль.

Шофер отвез его к главному входу, и там он воспользовался ключом, удивленный и рассерженный тем, что дверь не была заперта. Да, конечно, оставались люди, которые входили в здание и выходили из него. Брайтлинг поднялся в лифте на верхний этаж главного здания. Здесь находился его офис и квартира. Эта дверь была заперта, как и полагалось. Он открыл ее своим ключом, совершая церемонию введения в строй комплекса, состоящего из одного человека, и вошел в резиденцию главного бога Олимпа. Нет, это не совсем правильно. Поскольку должен быть бог, им являлась природа. Из окна своего кабинета он окинул взглядом бескрайние равнины Канзаса, зеленые волны молодой пшеницы... Это было так великолепно. У него едва не выступили слезы. Природа. Она может быть жестокой к отдельным людям, но отдельные личности не имели значения. Несмотря на все предупреждения, человечество так и не поняло этого.

Ничего, теперь оно узнает все. Природа преподает всем свои уроки. Жестоко преподает.

* * *

Вечером Пэт О'Коннор делал свой ежедневный доклад помощнику старшего специального агента. Сняв пальто, он опустился на стул напротив письменного стола Юззери, держа в руках папку с делом Мэри Баннистер.

— Дело Мэри Баннистер, — сказал Чак Юззери. — Есть что-нибудь новое, Пэт?

— Ничего, — ответил инспектор. — Мы опросили четырнадцать ее друзей в Гэри и окрестностях. Ни один не имеет представления, чем занималась Мэри в Нью-Йорке.

Только шестеро вообще знали, что она поехала в Нью-Йорк, и она никогда не обсуждала с друзьями работу или своих приятелей, если они у нее были. Так что здесь ничего не происходило.

— Нью-Йорк? — спросил затем Юззери.

— Там этим делом занимаются два агента, Том Салливэн и Фрэнк Чатэм. Они работают вместе с лейтенантом нью-йоркского департамента полиции, его зовут д'Аллессандро. Сотрудники отдела судебной медицины осмотрели ее квартиру — ничего не нашли. Все найденные отпечатки пальцев принадлежат ей, нет даже отпечатков пальцев горничной. Соседи по зданию знают ее в лицо, но она не завязывала дружеских отношений, и потому у нее нет друзей. Полиция Нью-Йорка намеревается напечатать постеры с ее фотографией и распространить их по Манхэттену. Местный детектив беспокоится, считая, что мог появиться серийный убийца. У него есть еще одна исчезнувшая девушка, такого же возраста, примерно такой же внешности, и место проживания схоже. Она бесследно исчезла примерно в то же время.

— Психиатры? — тут же спросил Юззери.

О'Коннор кивнул.

— Они изучили факты, которые мы собрали до настоящего времени. Они не могут решить, послано ли электронное письмо самой жертвой или, может быть, серийным убийцей, который таким образом хочет поиздеваться над семьей. Расхождения в стиле писем, которые принес мистер Баннистер, — понимаете, мы оба убедились, что они написаны разными людьми или кем-то, кто употребляет наркотики. Но она, по всей вероятности, не употребляла наркотики. И мы не можем проследить, откуда пришло электронное письмо. Оно вошло в анонимную систему пересылки писем. Это сделано для того, чтобы защитить автора электронной почты, думаю, чтобы люди могли обмениваться порнухой по Сети. Я говорил с Эдди Моралесом в Балтиморе. Он является техническим волшебником в расследовании «Невинных Образов» — это проект, ведущийся ФБР, для того чтобы найти, арестовать и отправить в тюрьму тех, кто обменивается детскими порнографическими фотографиями по Сети, и он сказал, что сейчас они пробуют обнаруживать адресатов техническими средствами. У них работает хакер, который считает, что сможет найти способ проникнуть внутрь этой анонимной системы, но он еще не сумел решить эту проблему, а местный федеральный прокурор не уверен, что такие меры являются законными.

— Дерьмо, — выразил свое отношение Юззери к этому юридическому мнению. Детская порнография являлась одной из главных проблем ФБР, и «Невинные Образы» превратились в приоритетную задачу, расследованием которой занимается отделение в Балтиморе.

О'Коннор кивнул.

— Это в точности его слова, Чак.

— Таким образом, пока никаких успехов?

— Ничего ценного. У нас осталось еще несколько друзей Мэри, которых мы собираемся допросить, — пять намечены на завтра, но, если узнаем что-нибудь интересное, готов поспорить, что это произойдет в Нью-Йорке. Кто-то должен быть знаком с ней. Кто-то ходил на свидания с ней. Но не здесь, Чак. Она уехала из Гэри и даже не оглянулась назад.

Юззери нахмурился, но у него не было никаких замечаний по методу расследования, которое вел О'Коннор. В общей сложности расследованием дела Баннистер занималось двенадцать агентов ФБР. Подобные дела шли и раскрывались сами по себе. Когда позвонит Джеймс Баннистер — а он делает это каждый день, — Юззери будет вынужден сказать ему, что Бюро продолжает вести следствие, затем спросит его о дополнительных друзьях Мэри, о которых он мог забыть, когда составлял список для агентов ФБР в Гэри.

Глава 25 Восход Солнца

— Вы пробыли у нас совсем недолго, сэр, — заметил офицер иммиграционной службы, глядя на паспорт Попова.

— Короткая деловая встреча, — сказал русский, пользуясь своим лучшим американским акцентом. — Я скоро вернусь. — Он улыбнулся офицеру.

— Возвращайтесь поскорее, сэр. — Еще одна печать на изрядно изношенном паспорте, и Попов направился в комнату для отдыха пассажиров первого класса.

Грэди осуществит операцию. Он не сомневался в этом. Вызов был слишком большим, чтобы от него отказался человек с таким самомнением. То же самое относилось и к вознаграждению. Шесть миллионов долларов было больше, чем когда-либо видела ИРА, даже когда Муаммар Кадафи финансировал их в начале восьмидесятых. Финансирование террористических организаций всегда представляло практическую проблему. Русские традиционно обеспечивали их оружием и, что было еще более ценным для ИРА, предоставляли им места для подготовки и оперативную разведывательную информацию, направленную против британских служб безопасности, но не давали значительных денежных сумм. У Советского Союза никогда не было большого количества иностранной валюты, и ее использовали главным образом для закупки технологии военного назначения. К тому же, как потом стало известно, пожилая пара — муж и жена, которых Советы использовали в качестве курьеров, выезжающих на Запад, доставляя наличные деньги советским агентам в Америке и Канаде, — почти все время работала под контролем ФБР! Попов в изумлении покачал головой. Каким бы отличным ни был КГБ, Федеральное Бюро Расследований ничем не уступало ему. Оно имело долговременное организационное превосходство в операциях с двойными агентами, как в случае с курьерами, что скомпрометировало большое количество важных операций, проводимых сотрудниками «Активных мероприятий» в службе "А" Комитета Государственной Безопасности. У американцев хватило здравого смысла не прерывать эти операции КГБ, а использовать их для того, чтобы получить полную картину того, чем занимается КГБ — цели и намерения — и узнать, таким образом, куда русским еще не удалось проникнуть.

Он снова покачал головой, идя по коридору на посадку. Ведь он по-прежнему действовал вслепую. Вопросы осаждали его и не давали покоя. Чем точно он занимается? Что хочет Брайтлинг? Зачем нападать на группу «Радуга»?

* * *

Сегодня Чавез решил отложить в сторону свой автомат «МР-10» и вместо этого сконцентрировать свое внимание на «беретте» сорок пятого калибра. Со своим автоматом он уже в течение нескольких недель не делал ни единого промаха — в смысле, что «промах» означает отклонение больше чем на дюйм от идеального попадания пули в цель, между и чуть выше глаз головной мишени человеческого силуэта. Диоптрический прицел «МР0-10» был сконструирован настолько хорошо, что если ты видишь цель сквозь прицел, то не промахиваешься. Это было так просто.

Однако с пистолетом все было не так просто, и поэтому он нуждался в практике.

Динг вытащил пистолет из зеленой «техасской» кобуры, быстро поднял его, обхватив левой рукой правую на рукоятке «беретты», одновременно сделав полшага назад правой ногой, и повернул тело, заняв позицию Вивера, которой его научили много лет назад на ферме в виргинской Тайдуотер. Его глаза смотрели вниз, не на цель, замкнувшись на прицеле пистолета, только когда он поднялся до уровня глаз, и когда это произошло, его правый указательный палец легко нажал на спусковой крючок. Но недостаточно легко, выстрел попал в челюсть цели и, возможно, рассек главный кровеносный сосуд, но это не приводит к мгновенной смерти. Второй выстрел, раздавшийся через полсекунды, был бы мгновенно смертельным. Динг фыркнул, недовольный собой. Он поставил пистолет на предохранитель, спустил курок и опустил «беретту» в кобуру. Снова. Он посмотрел вниз, в сторону от мишени, затем перевел взгляд на мишень. Вот он, террорист, с автоматом, направленным в голову ребенка. Молниеносно пистолет вылетел из кобуры, прицелы совместились, и Чавез нажал на спусковой крючок. Лучше. Пуля прошла через левый глаз ублюдка, а второй выстрел, тоже через полсекунды, послал пулю точно между глаз, превратив результат в забавную восьмерку.

— Великолепная двойка, мистер Чавез.

Динг повернулся и увидел Дейва Вудса, начальника стрельбища.

— Да, мой первый был в сторону и низко, — признался Динг. — Пуля снесла бы половину лица преступника, но все-таки выстрел не был достаточно точным.

— Меньше кисти, больше внимания пальцу, — посоветовал Вудс. — И позвольте мне еще раз посмотреть на вашу хватку. — Динг повернулся к нему. — А-а, да, понятно. — Его руки чуть переместили левую руку Чавеза. — Вот так лучше, сэр.

Проклятие, подумал Динг. Неужели все так просто? Сдвинув два пальца меньше чем на четверть дюйма, пистолет занял положение, при котором рукоятка была словно сделана по заказу для его рук. Он попробовал новую хватку несколько раз, затем снова опустил пистолет в кобуру и выполнил свой вариант быстрого выхватывания пистолета.

На этот раз первая пуля попала точно между глаз противника в семи метрах от Динга, а вторая пробоина оказалась рядом с ней.

— Великолепно, — сказал Вудс.

— Сколько лет вы обучаете стрелков, главный сержант?

— Довольно долго. Здесь, в Герефорде, девять лет.

— А почему вы не в составе SAS?

— Травмированное колено. Повредил его в 1986 году, во время парашютного десанта. Я не могу пробежать больше двух миль, потом оно перестает разгибаться. — Рыжие усы Вудса были вытянуты в стороны, и концы, натертые воском, казались двумя великолепными пиками, а серые глаза сверкали. Этот сукин сын мог учить стрельбе самого Дока Холлидея[267], понял Чавез в этот момент. — Прошу вас, продолжайте, сэр.

Начальник стрельбища отошел в сторону.

— Ну попробуем, — прошептал Чавез. Четыре раза он быстро выхватывал пистолет из кобуры. Больше внимания пальцу, меньше кисти, опустить левую руку чуть-чуть при хватке... Бинго! Еще через три минуты в середине лба цели образовалась дыра диаметром в два дюйма. Надо запомнить этот маленький урок, сказал себе Динг.

Тим Нунэн стоял на соседней полосе и пользовался собственной «береттой», стреляя медленнее Чавеза, его группы попаданий не были такими кучными, как у него, но все пули до единой пробивали нижнюю часть мозга и проходили через его основание. Это вызывало мгновенную смерть, потому что именно там спинной мозг входил в головной.

Наконец у обоих кончились патроны. Чавез снял наушники и постучал Нунэна по плечу.

— Сегодня стреляю чуть медленнее, — заметил технический эксперт, нахмурившись.

— Да, но вы прикончили этого негодяя. Вам довелось служить в группе спасения заложников, верно?

— Да, хотя я не был стрелком. Я занимался технической стороной дела. Правда, регулярно стрелял на учениях вместе с ними, но недостаточно хорошо, чтобы войти в их число. Всегда уступал им в скорости. Может быть, у меня замедленная реакция. — Нунэн ухмыльнулся и разобрал пистолет для чистки.

— Как работает прибор обнаружения людей?

— Проклятая штука просто настоящая магия, Динг. Дайте мне еще неделю, и я сконструирую новый вариант. Там находится параболическое гнездо для антенны, выглядит как что-то из кино «СтарТрек», но, черт побери, он действительно находит людей. — Нунэн вытер детали пистолета и побрызгал на них раствором, сбивающим нагар. Затем принялся чистить и смазывать их. — Этот парень, Вудс, — отличный инструктор, верно?

— Да, он только что выправил мне хватку, — ответил Динг, вынимая баллон со спреем, чтобы начать чистку своего служебного пистолета.

— Главный инструктор по стрельбе в академии ФБР, когда я там учился, тоже научил меня настоящим чудесам. Думаю, точно как Вудс научил вас держать руки на рукоятке пистолета. И равномерно нажимать на спусковой крючок. — Нунэн прогнал чистую тряпку через ствол пистолета, посмотрел на нее, чтобы убедиться в чистоте, и начал собирать оружие. — Ты знаешь, лучшее здесь, что мне особенно нравится, — это то, что мы, пожалуй, единственные, кому разрешено носить оружие.

— Насколько я понимаю, гражданские лица здесь не могут владеть пистолетами, а?

— Они пересмотрели закон несколько лет назад. Я уверен, что это поможет уменьшить преступность, — заметил Нунэн. — Британцы ввели законы о запрещении оружия в двадцатых годах, чтобы помешать деятельности ИРА. Закон действовал великолепно! — Агент ФБР засмеялся. — У них никогда не было конституции вроде нашей.

— Ты постоянно носишь пистолет?

— Черт побери, конечно! — Нунэн поднял голову. — Понимаешь, Динг, я ведь коп. Я чувствую себя голым без друга на поясе. Даже когда работал в лаборатории в штаб-квартире ФБР, там ограниченное место для парковки автомобилей и тому подобное, приятель, я никогда не ходил по Вашингтону без пистолета.

— Тебе приходилось применять его?

Тим покачал головой:

— Нет, не многие агенты вынуждены пользоваться оружием, но это часть загадочной силы, знаешь? — Он посмотрел на мишень. — Нужно просто владеть оружием, так, на всякий случай.

— Да, то же самое относится и к нам. — Было введено дополнение к британскому закону, позволяющее членам «Радуги» носить оружие, куда бы они ни отправлялись, исходя из того, что антитеррористы постоянно несут службу. Это было правом, которым Чавез не всегда пользовался, однако в словах Нунэна был здравый смысл. На глазах Чавеза он загнал полностью заряженный магазин в рукоятку собранного и чистого пистолета, поставил его на предохранитель, затем вынул магазин, чтобы вставить еще один патрон в патронник. Заряженный пистолет он опустил в кобуру на бедре вместе с двумя полными магазинами в специальных кармашках на поясе. Ну что ж, это тоже часть работы полицейского.

— Увидимся позднее, Тим.

— До встречи, Динг.

* * *

Большинство людей не обладают этим качеством, но есть люди, которые просто запоминают лица. Это особенно полезно для барменов, потому что посетители возвращаются в те бары, где бармены помнят их любимую выпивку. Это относилось и к «Тертл Инн Бару и Лаундж» на Коламбус-авеню в Нью-Йорке. Пеший полицейский вошел в него сразу после того, как он открылся, и поздоровался с барменом:

— Привет, Боб.

— Здорово, Джефф. Тебе кофе?

— Да, — ответил молодой полицейский, наблюдая за тем, как бармен наливает кофе «Старбак» из большой электрической кофеварки. Здесь делали хороший кофе, что было необычно для бара, но этот бар находился в такой части города, где работали молодые служащие в соседних зданиях, там размещались процветающие компании.

Бармен помнил, что полицейский пьет кофе с одним кусочком сахара и сливками. Он подвинул чашку к полицейскому.

Джефф был на этом маршруте почти два года, достаточно долго, чтобы знать почти всех хозяев заведений, и большинство тоже знали полицейского и его привычки. Он был честным копом, но никогда не отказывался от бесплатной выпивки или кофе, особенно с хорошими пончиками — любимой пищей американских полицейских.

— Ну как дела, Джефф? Что нового? — спросил Боб.

— Ищем пропавшую девушку, — ответил полицейский. — Ты не видел ее? — и он передал бармену напечатанный постер с фотографией.

— Да, Анна, как ее... Любит «Кендалл Джексон Резерв Шардоне». Раньше часто заходила сюда. Правда, уже давно не видел ее.

— Как относительно этой? — Второй постер лег на стойку бара. Боб смотрел на него пару секунд.

— Это Мэри... Мэри Баннистер. Я помню ее. Но тоже не видел уже некоторое время.

Патрульный едва поверил такой удаче.

— Что ты знаешь о них?

— Одну минуту. Ты говоришь, что они исчезли, вроде как их похитили.

— Совершенно верно, приятель. — Джефф отпил кофе из чашки. — Вот этой занимается ФБР. — Он постучал пальцем по фотографии Мэри Баннистер. — Вторую мы тоже ищем.

— Черт меня побери, Джефф. Мало что знаю о них. Часто видел их у себя, обе заходили пару раз в неделю, потанцевать и так далее, знаешь, как поступают одинокие девушки в поисках парней.

— О'кей, к тебе придут несколько человек, чтобы расспросить тебя поподробнее. А ты попытайся припомнить все, что знаешь о них, ладно? — Коп рассматривал вероятность того, что именно Боб содействовал их исчезновению, но при расследовании приходится идти на риск, да и вероятность этого была ничтожной. Подобно многим барменам и официантам в Нью-Йорке, Боб надеялся стать актером, что, вероятно, и объясняло его отличную память.

— Да, конечно, Джефф. Вот ведь какое дело, а? Киднепинг? Теперь редко приходится слышать об этом. Вот дерьмо, — закончил он.

— Восемь миллионов случаев в Большом Яблоке, приятель. Увидимся позже, — сказал патрульный, направляясь к выходу. Он чувствовал, словно выполнил сегодня основную часть работы, и, как только оказался на улице, включил радио, прикрепленное к плечу, и передал только что полученную информацию в свой полицейский участок.

* * *

Лицо Грэди было хорошо известно в Соединенном Королевстве, но рыжая борода и очки, надеялся он, скроют его личность в достаточной степени, чтобы не вызвать подозрения какого-нибудь особенно бдительного констебля. К тому же здесь было значительно меньше полицейских, чем в Лондоне. Ворота, ведущие на базу в Герефорде, были точно такими, как он их помнил, и отсюда было недалеко до местной больницы, где он осмотрел дороги, обочины и места парковки автомобилей. Они понравились ему, и Грэди сфотографировал их на шести катушках пленки своего «Никона». План, который начал приобретать форму, был простым, как это случается со всеми хорошими планами. Дороги, казалось, были расположены удачно, как и открытые места вокруг больницы. Как всегда, его главным оружием будет внезапность. Это очень важно, потому что операция будет проводиться так близко от лучшей и самой опасной воинской части Соединенного королевства, однако расстояния подсказали ему фактор времени. Вероятно, самое большее, сорок минут, скорее всего тридцать, чтобы осуществить задуманный план. Понадобится пятнадцать человек, но Грэди мог подобрать пятнадцать хороших людей. Остальное можно купить за деньги, подумал он, сидя в автомобиле на парковочной площадке больницы. Да, это может оказаться успешным и окажется. Единственным вопросом был выбор времени — днем или ночью. Ночная операция казалась очевидным ответом, но Грэди знал по горькому опыту, что антитеррористические группы предпочитают работать ночью, потому что их снаряжение ночного видения делало время суток безразличным для них в тактическом смысле, а люди Грэди не были готовы так же успешно действовать в темноте. Ночные действия дали полиции огромное превосходство во время операций в Вене, Берне и в парке. Так что почему бы не попробовать провести операцию в светлое время суток, подумал он. Это будет темой обсуждения с друзьями, решил Грэди, завел машину и поехал обратно в Гэтвик.

* * *

— Да, я думал об этом с того момента, как Джефф показал мне фотографии, — сказал бармен. Его звали Боб Джонсон. Сейчас он был одет в вечерний костюм — белая рубашка, смокинг, черный широкий пояс и галстук-бабочка.

— Тебе знакома эта женщина?

— Да, — уверенно кивнул Боб. — Мэри Баннистер. Вторая — Анна Претлоу. Они были у меня постоянными посетительницами. Казались вполне приличными. Танцевали и флиртовали с мужчинами. Вечером мой бар всегда переполнен, особенно в конце недели. Они обычно приходили часов в восемь, уходили в одиннадцать или в половине двенадцатого.

— Одни?

— Когда уходили? Главным образом одни, но не всегда. У Анны был парень, который ей нравился. Его звали Хэнк, фамилию не помню. Белый, каштановые волосы, уже появилось брюшко, но не слишком толстый. Думаю, он адвокат. Возможно, зайдет сегодня вечером. Он принадлежит к числу регулярных посетителей. Потом был еще один парень... может быть, это был последний вечер, когда я видел ее... Как же его зовут? Курт, Кирк, что-то вроде этого. Припоминаю, Мэри тоже пару раз танцевала с ним. Ему нравился коктейль — виски с лимонным соком, виски «Джим Бим». Парень был всегда щедрым на чаевые. — Бармен всегда запоминал щедрых и скупых клиентов. — Он был охотником.

— Кем? — спросил агент Салливэн.

— Охотился за девушками, приятель. Вот поэтому-то сюда и приходят парни вроде него, понимаешь?

Этот бармен просто необыкновенная удача для нас, подумал Салливэн и Чатэм.

— Но ты не видел его некоторое время?

— Этого парня, Курта? Да, недели две, может быть, больше.

— Ты сможешь помочь нам нарисовать его?

— Вы имеете в виду нарисовать, как это делают художники? — спросил Джонсон.

— Совершенно верно, — подтвердил Чатэм.

— Думаю, стоит попробовать. Некоторые девушки, которые заходят сюда, тоже могут помнить его. Мне кажется, лучше других Курта знает Марисса. Она постоянно приходит в бар, почти каждый вечер, примерно в семь или в половине восьмого.

— Пожалуй, мы побудем здесь некоторое время, — сказал Салливэн, посмотрев на часы.

* * *

На базе Королевских ВВС в Мильденхолле была полночь. Мэллой поднял «Ночного ястреба» с площадки и направился на запад в Герефорд. Рычаги управления в его руках казались ему такими же тугими, как раньше, а их движения отзывались на управлении вертолетом так же четко, как и до произведенного технического обслуживания. Новый прибор, установленный на винтокрылой машине, работал идеально. Он оказался указателем запаса топлива, только теперь вместо стрелки на циферблате показывались цифры, указывающие, сколько топлива осталось в баках. Переключатель также колебался взад и вперед между галлонами (американскими, не английскими) и фунтами.

Неплохая мысль, подумал он. Ночь была относительно светлой, что являлось необычным в этой части земного шара, но не было видно луны, поэтому Мэллой решил воспользоваться очками ночного видения. Это превратило темноту в зеленоватые сумерки, и, хотя они уменьшали остроту его зрения с 20/20 до 20/40, все-таки было значительным улучшением по сравнению с полетом в темноте, когда он становился совершенно слепым. Он летел на высоте в триста футов, чтобы избежать столкновения с линиями электропередачи, что до смерти пугало его, как и всех опытных вертолетчиков.

В пассажирском отсеке вертолета не было солдат, там находился только сержант Нэнс, который по-прежнему носил на поясе свой пистолет, что придавало ему более воинственный вид, — ношение пистолетов разрешалось всем членам подразделений специальных операций, даже тем, кто вряд ли мог воспользоваться ими. Мэллой держал свою «беретту» М9 в летной сумке, предпочитая это наплечной кобуре, что казалось ему слишком мелодраматичным, в особенности для морского пехотинца.

— Вертушка внизу на площадке у больницы, — доложил лейтенант Гаррисон, заметив ее, когда их вертолет наклонился пролетая над больницей и направляясь к базе. — У нее включены ходовые огни, она разворачивается.

— Слышу, — отозвался Мэллой. Они пролетят на достаточном расстоянии, даже если парень на вертолете взлетит прямо сейчас. — Больше ничего на нашей высоте, — добавил он, проверяя небо в поисках мигающих огней самолетов, взлетающих и садящихся в Хитроу и Лутоне. Если хочешь жить, никогда не перестаешь осматривать небо. В случае, если ему поручат командование на станции морской авиации в Анакостии, округ Колумбия, поток самолетов Национального аэропорта имени Рейгана означал, что ему придется постоянно летать через воздушное пространство, переполненное самолетами, и, хотя он уважал пилотов коммерческих авиалайнеров, он доверял им меньше, чем собственным способностям, — это, он хорошо знал, было в точности как относились к вертолетчикам и всем остальным в зеленых летных костюмах пилоты коммерческих авиалайнеров. Чтобы зарабатывать на жизнь, летая на вертолете, вам необходимо считать себя самым лучшим, хотя в случае Мэллоя это было правдой. Да и у этого мальчишки Гаррисона многообещающее будущее, у него хорошие способности, если, конечно, он останется военным пилотом, вместо того чтобы превратиться в дорожного репортера в Западном Бумфаке, где-то там. Наконец впереди показалась посадочная площадка Герефорда, и Мэллой направил вертолет прямо к ней. Через пять минут он будет на земле, охлаждая турбовинтовые двигатели, а еще через двадцать минут окажется в постели.

* * *

— Да, он возьмется за операцию, — сказал Попов. Они сидели в угловой кабине ресторана, и музыка на заднем плане делала кабину безопасным местом для разговора. — Он еще не подтвердил этого, но я знаю, что согласится.

— Кто это? — спросил Хенриксен.

— Шон Грэди. Тебе знакомо это имя?

— ИРА... он работал в Лондондерри главным образом, не так ли?

— В основном, да. Он захватил трех солдат SAS и избавился от них в двух различных инцидентах. После этого SAS постоянно преследовал его и провел три отдельные операции с целью захвата Грэди. Один раз они едва не добились успеха и ликвидировали десятерых, или что-то вроде этого, его помощников. Затем он вычистил свою группу от всех, кто подозревался в сотрудничестве с британскими властями. Грэди не знает жалости, — заверил Попов собеседников.

— Это верно, — убедительно произнес Хенриксен, обращаясь к Брайтлингу. — Я читал о том, что он сделал с захваченными солдатами SAS. Это было ужасно. Грэди — маленький жестокий ублюдок. У него достаточно людей для такой операции?

— Думаю, достаточно, — ответил Дмитрий Аркадьевич. — Кроме того, он вытянул из нас более крупную сумму. Я предложил пять миллионов, он потребовал шесть да еще поставку наркотиков.

— Наркотики? — удивился Хенриксен.

— Одну минуту, мне казалось, что ИРА не одобряет торговлю наркотиками, — возразил Брайтлинг.

— Мы живем в реальном мире. ИРА в течение многих лет стремилась устранить наркодилеров в Ирландии. Они боролись с ними, главным образом калеча им коленные чашечки, чтобы сделать свое наказание публичным. Это было психологическим и политическим маневром с их стороны. Теперь он, вероятно, ищет источник постоянного дохода для осуществления своих операций, — объяснил Дмитрий. Моральная сторона вопроса, по-видимому, не казалась особенно важной ни для кого из сидящих за столом.

— Ну что ж, полагаю, мы сможем удовлетворить эту просьбу, — сказал Брайтлинг с некоторым отвращением. — А что означает «калечить коленные чашечки»?

— Вы берете пистолет, — объяснил Билл, — приставляете его дуло сзади к колену и производите выстрел. Коленная чашечка разбивается на мелкие осколки. Это болезненно и превращает человека в калеку, потому что вылечить такую травму невозможно. Так они наказывают осведомителей и других людей, которые им не нравятся. Протестантские террористы предпочитают для этой цели сверло «Блэк и Деккер». Народ сразу узнает, что с ними лучше не связываться, — закончил Хенриксен.

— Какой ужас! — воскликнул врач, всегда дремлющий в Брайтлинге.

— Вот поэтому-то их и называют террористами, — пояснил Хенриксен. — Теперь они просто убивают их. Ведь у Грэди репутация безжалостного убийцы?

— Это верно, — подтвердил Попов. — Нет никаких сомнений, что он возьмется за эту операцию. Ему нравится концепция и твое предложение, Билл, как ее начать. Кроме того, большую роль играет самомнение, которое у него огромно. — Попов отпил пару глотков вина. — Грэди стремится стать политическим руководителем ИРА, а это означает, что нужно сделать нечто крайне драматичное.

— Такова Ирландия — страна печальной любви и счастливых войн.

— Он добьется успеха? — спросил Брайтлинг.

— Концепция операции отличная. Но нужно помнить, что для него успех означает ликвидацию основных целей — двух женщин и затем нескольких солдат, которые попытаются спасти их. После этого он, вне всякого сомнения, скроется из Англии, попытается возвратиться в Ирландию и найти безопасное укрытие. Просто уцелеть после такой операции — уже достаточный успех. Вести полномасштабные боевые действия — это безумие, а Грэди не сумасшедший, — сказал Попов, сам не очень веря в то, что говорит. Разве не все революционеры безумцы? Трудно понять людей, которые хотят переделать мир в соответствии со своими ущербными представлениями о нем. Те, кому удалось добиться успеха — Ленину, Мао и Ганди, — в этом столетии, были людьми, сумевшими, разумеется, эффективно использовать свое видение мира. Но даже в этом случае кто из трех добился действительного успеха? Советский Союз развалился, Китайская Народная Республика в конце концов уступит тем же самым политико-экономическим реалиям, которые обрекли Советский Союз, а Индия продолжает оставаться экономической парией, которая каким-то образом удерживается на пороге стагнации. Судя по этой модели, Ирландия будет скорее обречена возможным успехом ИРА, чем экономическим союзом с Британией. По крайней мере, у Кубы есть тропическое солнце, а оно греет. Для того чтобы выжить, Ирландия, не обладающая никакими естественными ресурсами, нуждается в тесных экономических связях с какой-нибудь страной, а самой близкой является Соединенное Королевство. Но это не относится к теме ужина.

— Таким образом, ты полагаешь, что он нанесет быстрый удар и скроется? — спросил Билл.

Дмитрий кивнул.

— Никакая иная тактика не имеет смысла. Он надеется прожить достаточно долго, чтобы использовать деньги, которые мы предлагаем ему. При условии, конечно, если будет одобрено увеличение суммы, которое он требует.

— Что значит один лишний миллион? — спросил Хенриксен, сдерживая улыбку.

Итак, оба считают такую большую сумму тривиальной, увидел Попов, и снова столкнулся с фактом — они планируют что-то чудовищное, но что?

— Как они хотят получить деньги? Наличными? — спросил Брайтлинг.

— Нет, я сказал им, что деньги положены на номерной счет в швейцарском банке. Я могу организовать это.

— У меня отмыто достаточно денег, — сказал Билл, обращаясь к своему боссу. — Мы можем заняться этим уже завтра. Если хотите.

— Это означает, что мне придется снова лететь в Швейцарию, — недовольно произнес Попов.

— Устал от перелетов?

— Я все время летаю, доктор Брайтлинг. — Попов открыто вздохнул. Смена часовых поясов изрядно утомила его, и он решил, наконец, продемонстрировать это.

— Зовите меня Джон.

— Джон, — кивнул Попов, и впервые, к своему удивлению, заметил на лице босса что-то, похожее на сочувствие.

— Я понимаю тебя, Дмитрий, — сказал Хенриксен. — Поездка в Австралию — это боль в заднице.

— Что значит вырасти в России? — спросил Брайтлинг.

— Это труднее, чем в Америке. Больше насилия в школах. Я не имею в виду серьезные преступления, — объяснил Попов. — Постоянные драки между мальчишками, например. Драки за превосходство над другими, как это бывает у мальчишек. Власти обычно закрывают на это глаза.

— Где ты вырос?

— В Москве. Мой отец тоже был офицером государственной безопасности. Я получил образование в Московском государственном университете.

— По какой специальности?

— Иностранные языки и экономика. Первое оказалось весьма полезным, тогда как второе совершенно ненужным. Экономика по-марксистски! Сами знаете — бредовая идея!

— Вы выезжали за город? Знаешь, вроде бойскаутов, как у нас, все такое.

Попов улыбнулся, пытаясь понять, куда ведет этот разговор и почему они интересуются этим. Но он решил поддержать тему.

— Это было одно из моих лучших воспоминаний детства. Я был тогда пионером. Мы поехали в совхоз. — А знают эти янки, что такое совхоз, вдруг подумал Попов и перевел: — Государственная сельскохозяйственная ферма. Мы работали там в течение месяца, помогая убирать урожай, жили на природе, как говорите вы, американцы. — И тогда же, вспомнил, но не сказал вслух Дмитрий, в четырнадцать лет, он встретил свою первую любовь, Елену Иванову. Интересно, где теперь она? Его охватил короткий приступ ностальгии, когда он вспомнил ее тело в темноте, его первое завоевание... Брайтлинг заметил его отстраненную улыбку и принял ее за то, что ему хотелось. — Это тебе понравилось, правда?

Ясно, что им не хочется слышать про его любовные завоевания.

— О да. Я часто задумывался над тем, как было бы хорошо все время жить в таком месте, солнце светит тебе в спину, а ты работаешь в поле. Мой отец и я любили ходить в лес, собирать там грибы — это любимое занятие советских граждан в шестидесятых годах, ходить в лес.

В отличие от большинства русских, они ездили в лес на служебном автомобиле отца, но, будучи мальчиком, Попов любил лес как место приключений и романтики, как любят все мальчики, и ему нравилось проводить там время с отцом.

— У вас в лесу много зверей? — спросил Билл Хенриксен.

— Мы часто видели птиц, разумеется самых разных, а иногда нам попадался «сохатый» — вы называете их лосями, но это случалось редко. Охотники с государственными лицензиями многих лосей перебили. Хотя их главной целью были волки. За ними охотились на вертолетах. Мы, русские, не любим волков, не то что вы в Америке. Слишком много народных сказок о бешеных волках, убивающих людей. Это наверняка ложь, полагаю.

Брайтлинг кивнул.

— То же самое здесь. Волки — это просто дикие собаки, большие дикие собаки, их можно держать дома, если хотите. Многие так и поступают.

— Волки — хорошие звери, — добавил Билл. Он часто думал о том, чтобы завести себе волка, но для этого требуется большое пространство. Может быть, когда осуществится Проект...

— Что это за чертовщина? — удивился Дмитрий, но продолжал подыгрывать. — Мне всегда хотелось увидеть медведя но в Московской области их больше не осталось. Видел только в зоопарке. Я любил медведей, — добавил он. Ложь. Медведи всегда до смерти пугали его. Он слышал массу страшных историй про медведей, будучи еще ребенком. Были и добрые сказки про этих зверей, но в основном страшные, хотя и не такие, как про волков. Большие собаки? Волки убивали людей в степях. Фермеры и крестьяне ненавидели их и радостно приветствовали охотников с их вертолетами и винтовками.

— Видишь ли, мы с Джоном — любители природы, — объяснил Билл, делая знак официанту, чтобы тот принес еще одну бутылку вина. — Всегда любили природу. Еще с того времени, как были в бойскаутах — вроде ваших пионеров, по-видимому.

— У нас государство плохо относилось к природе. Гораздо хуже, чем в Америке. Американцы приезжали в Россию, чтобы изучить нанесенный природе ущерб и предложить способы избавиться от загрязнения окружающей среды и тому подобное. Особенно в Каспийском море, где наплевательское отношение к окружающей среде привело к гибели почти всех осетров, а вместе с ними исчезли и «рыбьи яйца», известные вам как икра, которая долго была одним из основных источников твердой валюты для СССР.

— Да, это преступно, — согласился Брайтлинг. — Но это глобальная проблема. Люди не уважают природу, а ведь это основа нашей жизни, — Брайтлинг продолжал говорить в течение нескольких минут, произнося короткую заученную лекцию. Дмитрий вежливо слушал.

— Природе посвящено мощное политическое движение в Америке, правда?

— Не такое мощное, как хотелось бы многим, — заметил Билл. — Зато для некоторых из нас оно является важным.

— Такое движение принесло бы большую пользу России. Как жаль, что так много уничтожено, причем совершенно бессмысленно, — отозвался Попов, отчасти искренне.

Государство должно сохранять естественные ресурсы для правильного использования, а не просто уничтожать их только потому, что местные бюрократы не знают, как использовать их должным образом. Но ведь Советский Союз был так ужасно неэффективен во всех своих начинаниях — нет, не во всех, шпионаж является исключением, поправил себя Попов. Америка относится к окружающей среде намного лучше подумал он. Города намного чище, чем в России, даже здесь, в Нью-Йорке, и нужно проехать всего час на автомобиле из любого города, чтобы увидеть зеленую траву и аккуратные фермы. Но оставался гораздо более важный вопрос: почему разговор, который начался обсуждением террористического акта, перерос в беседы о природе? Неужели он сказал что-нибудь, что навело на новую тему собеседников? Уж не ловушка ли здесь? Нет, его наниматель сам внезапно повернул разговор в этом направлении. Это не было случайностью. Это означало, что они прощупывают его. Но зачем? Этот странный разговор о природе. Попов отпил вина и посмотрел на своих компаньонов.

— Знаете, у меня не было возможности увидеть Америку. Мне бы очень хотелось побывать в национальных парках. Что это за парк, где из земли бьют гейзеры? Голдстоун? Что-то вроде этого.

— Йеллоустоун, в штате Вайоминг. Пожалуй, самое красивое место в Америке.

— Самое красивое место — это Йосемитский национальный парк в Калифорнии, — возразил Брайтлинг. — Это самое красивое место во всем мире. Наполнен туристами теперь, конечно, но все это изменится.

— То же самое и в Йеллоустоуне, Джон, и это тоже изменится. Когда-нибудь, — заключил Билл Хенриксен.

Они казались очень уверенными, что произойдут перемены. Но американские национальные парки управляются федеральным правительством и доступны всем.

Иначе не может быть, потому что они финансируются за счет налогов. Там нет ограниченного прохода для элиты. Равенство для всех — это то, чему его учили в советских школах, за исключением того, что здесь оно существовало на самом деле.

Еще одна причина, по какой одна страна рухнула, а другая укрепилась и стала сильнее, подумал Дмитрий.

— Что вы имеете в виду, когда говорите «это изменится»? — спросил Попов.

— Видите ли, замысел состоит в том, чтобы уменьшить вред, который наносит такое количество людей в этих районах. Это отличная мысль, но сначала должны произойти некоторые другие события, — ответил Брайтлинг.

— Верно, Джон, одно или два, — согласился Хенриксен и ухмыльнулся. Затем он решил, что процесс прощупывания зашел достаточно далеко. — Как бы то ни было, Дмитрий, как мы узнаем, что Грэди решил приступить к операции?

— Я позвоню ему. Он оставил мне номер мобильного телефона, который я могу использовать в определенное время дня.

— Доверчивый человек.

— Для меня — да. Мы были друзьями с восьмидесятых годов, мы встретились тогда в долине Бекаа. И к тому же это мобильный телефон, купленный, вероятно, с помощью фальшивой кредитной карточки кем-то совсем другим. Такие вещи очень полезны для офицеров разведки. За ними трудно следить, если у вас нет самого совершенного оборудования. Оно есть в Америке.

— Хорошо, свяжитесь с ним, как только сочтете нужным. Мы хотим, чтобы операция состоялась, правда, Джон?

— Да, — твердо ответил доктор Брайтлинг. — Билл, подготовь деньги для перевода завтра. Дмитрий, принимайся за дело и открой банковский счет.

— Хорошо, Джон, — ответил Попов, когда столик с десертом подкатили к их столу.

* * *

Они видели, что Грэди готов к предстоящей операции. В Дублине было около двух часов утра. Фотографии проявил хороший друг движения, и шесть из них он увеличил.

Увеличенные фотографии были приколоты к стене. Снимки стандартного размера разложили на соответствующих местах карты, развернутой на столе.

— Они подъедут отсюда, прямо по этой дороге. Здесь только одно место, где можно оставить автомобили, верно?

— Согласен, — сказал Родни Сэндс, проверив углы.

— О'кей, Родди, затем мы делаем следующее... — Грэди описал план.

— Как мы связываемся друг с другом?

— Сотовые телефоны. У каждой группы будет телефон, и мы выберем системы с быстрым набором, так что сможем обмениваться информацией быстро и эффективно.

— Оружие? — спросил Дэнни МакКорли.

— У нас его сколько угодно, парень. Они пошлют пять солдат, может быть, десять, но не больше. Они никогда не выдвигали больше десяти или одиннадцати солдат, даже в Испании. Мы сосчитали их на видеозаписях. Пятнадцать наших боевиков, десять их солдат, и элемент неожиданности на нашей стороне при обеих фазах операции.

Близнецы Барри, Питер и Сэм выглядели сначала нерешительно, но, если операция будет проведена быстро... и пройдет в соответствии с планом, да, это возможно.

— Как насчет женщин? — спросил Тимоти О'Нил.

— Что значит — «как насчет женщин»? — спросил Грэди. — Они наши основные цели.

— Беременная женщина, Шон, — это плохо с политической точки зрения.

— Они американки, а их мужья наши враги, и эти бабы будут приманкой, чтобы заставить сволочных англичашек и янки приблизиться. Мы не будем убивать женщин сразу, а если позволят обстоятельства, они вполне могут остаться в живых, чтобы оплакивать своих мужчин. Так-то вот, парень, — добавил Грэди, чтобы успокоить совесть молодого человека. Тимми не трус, но у него иногда проявляются остатки слюнявой буржуазной сентиментальности.

О'Нил кивнул, соглашаясь. Не стоит идти наперекор Грэди, к тому же он их командир.

— Значит, я веду группу в больницу?

Грэди кивнул:

— Да. Мы с Родди останемся снаружи с группой поддержки.

— Хорошо, Шон, — согласился Тимми, связывая себя с операцией раз и навсегда.

Глава 26 Выводы

Проблема с расследованием вроде этого заключалась в том, что существовала опасность встревожить преступника, но избежать этого временами было трудно. Агенты Салливэн и Чатэм расхаживали по бару почти до полуночи и нашли двух женщин, которые знали Мэри Баннистер, и одну знакомую Анны Претлоу. От тех, которые знали Мэри Баннистер, они выяснили имя мужчины, с которым — они видели — танцевала Мэри. Это был постоянный посетитель бара, но этим вечером он не пришел в бар, зато его адрес они тут же выяснили по телефонному номеру. Этот телефонный номер знали, по-видимому, многие посетительницы бара. К полуночи они готовились отправиться домой, несколько раздраженные тем, что провели столько времени в переполненном баре и не выпили ничего более крепкого, чем кока-кола, зато у них появилось несколько новых следов, расследованием которых предстояло заняться завтра. Пока дело двух девушек оставалось типичным. Специальный агент Салливэн думал об этом, проходя по пустому супермаркету и собирая с полок продукты себе на ужин, по сути дела наугад, не обращая особого внимания на надписи на этикетках.

* * *

— Доброе утро, бэби, — сказал жене Динг, перед тем как скатиться с кровати, как всегда начиная свой день с поцелуя.

— Доброе утро, Динг. — Пэтси тоже попыталась перекатиться на другой бок, но ей это было труднее, главным образом потому, что она спала на спине, не в состоянии повернуться из-за своего живота. Скорее бы все кончилось, думала Патриция Кларк Чавез, несмотря на все неприятности, которые, несомненно, ждут ее при рождении малыша. Она почувствовала, как рука мужа погладила натянутую кожу того, что еще недавно было плоским аккуратным животом.

— Как маленький парень?

— Похоже, просыпается, — ответила она с улыбкой, думая о том, как будет выглядеть он или она. Динг убежден, что родится мальчик. Казалось, что он не воспримет иного варианта. Должно быть, это латинская точка зрения, решила она. Будучи врачом, она думала по-другому. Кто бы ни родился, Пэтси почти не сомневалась, что это будет здоровый младенец. Маленькое существо внутри ее активно вело себя с того момента, когда она почувствовала первый «блуп» — так Пэтси называла это — на третьем месяце беременности. — Вот он пошел, — доложила она, чувствуя, как он или она ворочается внутри ее.

Доминго Чавез ощутил движение ладонью, улыбнулся, наклонился, чтобы еще раз поцеловать Пэтси, перед тем как направиться в ванную комнату.

— Люблю тебя, Пэт, — сказал он по пути. Мир был, как всегда, в своем надлежащем состоянии. По пути в ванную он успел бросить взгляд в детскую, с разноцветными существами на стенах и детской кроваткой, готовой для использования. Уже скоро, сказал он себе. Почти в любой момент, сказал врач, добавляя, что первые дети обычно рождаются с опозданием. Через пятнадцать минут Динг, одетый в тренировочный костюм, уже шел к выходу из дома. Он выпил чашку кофе, но ничего больше, поскольку не любил завтракать перед утренними тренировками. Он быстро проехал в автомобиле небольшое расстояние до казармы Группы-2, где уже собирались остальные бойцы группы.

— Привет, Эдди, — поздоровался Чавез с Прайсом.

— Доброе утро, майор, — отозвался главный сержант. Через пять минут группа выстроилась на траве, все солдаты одеты в тренировочные костюмы. Этим утром сержант Майк Пирс, все еще лидер группы по количеству ликвидированных террористов, вел за собой бойцов во время тренировки. Упражнения на растягивание и силу длились пятнадцать минут, затем пришла очередь утреннего бега.

— Воздушно-десантные рейнджеры прыгают с самолетов без портков, — начал Пирс, и хор остальной группы тут же подхватил:

— Потому что у них нет мозгов!

Традиционный выкрик перед началом бега казался Чавезу вполне естественным, потому что он окончил школу рейнджеров в Форте Беннинг, но не проходил обучения в парашютной школе. Гораздо разумнее, думал он, прибывать на поле боя на вертолете, чем становиться летящей стрелковой тарелочкой для мерзавцев на земле, представляя собой идеальную цель и даже не имея возможности отстреливаться. Сама мысль пугала его. Но он был единственным членом Группы-2, который никогда не прыгал с парашютом, и это делало его «гребаной ногой» или «пехотинцем с прямыми ногами», а не одним из «помазанников божьих» с серебряным значком в виде конусообразного «стаканчика для мороженого». Странно, но он ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из его людей подшучивал над ним из-за этого, подумал Чавез, пробегая мимо столба — отметка первой мили — по дорожке. Пирс был одаренным бегуном и сразу задал быстрый темп, надеясь, что кто-то не выдержит и сойдет с дистанции. Однако никто не поступит так, и все это знали. Дома, думал Чавез, Пэтси собирается на работу в отделение скорой помощи. В настоящее время она все больше склонялась к тому, чтобы стать врачом скорой помощи, а это означало получение сертификата хирурга. Странно, что она до сих пор не выбрала для себя медицинской специальности. Несомненно, она была достаточно умна, чтобы стать практически кем угодно, а ее изящные маленькие руки просто созданы стать руками или музыканта, или хирурга. Она часто тренировала подвижность пальцев при помощи колоды карт, и за последние месяцы стала экспертом при второй сдаче. Пэтси показала мужу, что она делает и как, но даже тогда, внимательно наблюдая за ее руками вблизи, он не понимал, как это происходит. Это изумляло, раздражало и восхищало его. Должно быть, ее двигательные рефлексы были невероятными, с гордостью подумал Динг, начиная третью милю пробежки. Это был момент, когда начинаешь чувствовать усталость, потому что на третьей миле твои ноги приходили к выводу, что они уже достаточно долго бежали и, пожалуй, было бы неплохо бежать помедленнее. По крайней мере, это относилось к ногам Динга. Два члена группы участвовали в марафонском беге, и, насколько он видел, эти двое — Луазель и Вебер, самый маленький и самый высокий члены группы — никогда не уставали. В особенности это относилось к немцу, выпускнику школы горных боевых действий бундесвера и обладателю значка горного мастера. Он был самым крутым сукиным сыном, когда-либо попадавшимся Дингу, а ведь Чавез считал себя крутым маленьким сукиным сыном. Луазель напоминал ему маленького уверенного в себе кролика, бегущего с грацией и невидимой мощью.

Еще через десять минут, думал Чавез, его ноги начнут жаловаться, но он не позволял им давить на их хозяина. На его лице застыло спокойное решительное выражение, едва ли не скучающее, пока ноги топали по шлаку дорожки. Группа-1 тоже совершала пробежку на противоположной стороне дорожки, и, к счастью, ни одна из групп не соревновалась с другой. Они все-таки фиксировали время пробежки, но прямое соревнование могло заставить всех солдат «Радуги» перейти на саморазрушающий режим, что привело бы только к травмам. Этих травм было уже достаточно во время обычных тренировок, хотя Группа-2 была полностью готова к выполнению операций, потому что все травмы уже зажили.

— Группа... быстрый шаг, марш! — скомандовал, наконец, Пирс, когда они завершили утренний бег. Еще пятьдесят метров, и группа остановилась.

— Ну что ж, парни, доброе утро. Надеюсь, все вы получили удовольствие, проснувшись и встретив новый день защиты мира от преступных элементов, — сказал Пирс. По его улыбающемуся лицу катились струйки пота. — Майор Чавез, — произнес он, занимая свое место в солдатских рядах.

— О'кей, джентльмены, мы неплохо поработали. Спасибо, сержант Пирс, вы хорошо провели за собой группу во время пробежки. А сейчас — душ и завтрак. Разойдись!

После этой команды две колонны по пять человек рассыпались, солдаты направились к своему зданию, чтобы смыть пот под душем. Несколько человек остались, чтобы поработать ногами и руками, чтобы размять их и избавиться от небольших растяжений, вызванных некоторыми утренними упражнениями. Включились внутренние механизмы, создавая «радость бегуна», как называют это состояние некоторые, через несколько минут оно перейдет в удивительное чувство здоровья и наслаждения жизнью, которое сохранится в течение всего утра. Солдаты уже перебрасывались словами, говоря на различные темы, профессиональные и прочие.

Английский завтрак мало чем отличался от американского: бекон, яйца, тосты и кофе — для некоторых английский завтрак включал чай. Кое-кто из бойцов предпочитал легкую пищу, другие ели много, в соответствии с персональным метаболическим обменом. К этому времени все были уже в своей рабочей одежде, готовые направиться к письменным столам. Сегодня Тим Нунэн прочтет им лекцию о безопасности связи. Новые радио, полученные от компании «Е-системз», не нуждались в представлении, но Нунэн хотел, чтобы они знали о них все, включая метод работы системы кодирования. Теперь члены группы могли свободно переговариваться, и те, кто хотел бы подслушать их разговор, услышат только шипение атмосферных помех. То же самое происходило и с прежними радио, но новые портативные аппараты с головными телефонами были значительным техническим усовершенствованием, сказал Чавезу Нунэн. Затем Билл Тауни расскажет им о новых событиях в разведке и ведущихся расследованиях, связанных с их тремя операциями. Потом посещение стрельбища для практики в меткости стрельбы перед ленчем, но сегодня не будет учения в стрельбе боевыми патронами по почти живым мишеням. Вместо этого они будут практиковаться в высадке на длинных тросах с вертолета Мэллоя.

Все это обещало напряженный, хотя и рутинный, день для «Радуги». Чавез едва не добавил «скучный» к описанию, но он знал, что Джон старался делать рутину более разнообразной, и к тому же они практиковались в основных деталях, потому что эти детали были основными, набор базовых приемов, неизбежных, когда ситуация превращалась в дерьмо и у вас не оставалось времени подумать, что делать дальше. Кое-какие рутинные правила действительно важны и могут иной раз спасти чью-нибудь жизнь, если доводить все до автоматизма. Короче говоря, действовать на уровне рефлекса.

Каждый член Группы-2 знал, что думают остальные солдаты группы, и поэтому во время учений, когда неожиданный сценарий отличался от тактической информации, полученной перед самым началом, члены группы каким-то образом адаптировались к создавшимся обстоятельствам. Иногда без всяких слов каждый солдат знал, что предпримет его партнер и вся группа, словно они обладали телепатическими способностями. Это было наградой за интенсивные, но скучные тренировки. Группа-2 и Группа-1 Питера Ковингтона превратились в живые думающие организмы, части которых просто действовали надлежащим образом, и, казалось, делали это автоматически. Когда Чавез думал об этом, такие действия казались ему удивительными, зато во время тренировочных упражнений они были такими же естественными, как дыхание. Подобно тому, как Майк Пирс перепрыгнул через стол во время операции в парке. Это не было частью тренировочного процесса, но он сделал это не раздумывая, и сделал идеально. Единственно, в чем можно его упрекнуть, — это в том, что его первая очередь не попала объекту в голову, а всего лишь прошила спину, зато потом последовала вторая очередь, разнесшая голову террористу. Бум! Кровавые брызги. Другие члены группы полагались на Пирса, который должен был прикрыть их с тыла, а затем помочь остальным в ликвидации уцелевших ублюдков. Подобно пальцам руки, подумал Чавез, которые сжимаются и превращаются в смертельный кулак, но в то же время способны на самостоятельные действия, потому что у каждого «пальца» есть мозг. И все были его людьми. Это самое лучшее.

Собрать оружие было легкой задачей. Для посторонних это могло казаться комичным — ирландцы с оружием — это все равно что белки с орехами, постоянно собирают их, прячут в тайники, а иногда забывают, где же, черт возьми, они спрятаны? На протяжении поколения ИРА собирала оружие и прятала его главным образом в ожидании того вожделенного момента, когда вся ирландская нация поднимется, как один человек, под руководством Временного крыла, нападет на английских завоевателей и навсегда вытеснит их со священной земли Ирландии... или что-то вроде этого, думал Грэди. Он лично захоронил более трех тысяч различных образцов оружия, в основном автоматы «АКМС», сделанные в России, в различных местах, вроде этого складика на поле фермы в графстве Типперери. Он закопал эту партию в сорока метрах к западу от большого дуба, за холмом. Тайник находился на глубине шести футов двух метров — достаточно глубоко, чтобы трактор фермера не повредил оружие или случайно не вскрыл тайник, одновременно не слишком глубоко, так что им понадобится всего час работы лопатами. Там хранилось сто автоматов, доставленных сочувствующим человеком,которого он впервые встретил в Ливане, вместе с заряженными магазинами, по двадцать на автомат. Все это хранилось в нескольких ящиках, оружие и боеприпасы, завернутые в промасленную бумагу, чтобы защитить их от влаги, так, как это принято в России. Большинство оберток отлично сохранилось, увидел Грэди после тщательного отбора. Он извлек двадцать автоматов, снял с каждого промасленную бумагу и внимательно осмотрел оружие в поисках ржавчины или коррозии, двигая затворы, и в каждом случае обнаружил, что предохранительная смазка на месте, та же самая, в которую были погружены автоматы при выходе с российского оружейного завода. Автоматы «АКМС» представляли собой модифицированный вариант автомата «АК-47», у них складывались приклады, что помогало скрывать их намного лучше, чем полноразмерные автоматы с деревянными прикладами. Еще более важным было то, что его люди тренировались в Ливане именно с такими автоматами. Они были простыми в применении, надежными, и их довольно легко было спрятать под одеждой. Эти характеристики делали автоматы «АКМС» идеальными для задачи, стоящей перед ирландцами. Он взял пятнадцать автоматов с тремястами заряженными магазинами. Их погрузили в кузов грузовика, и затем пришло время засыпать образовавшуюся яму. Через три часа грузовик ехал к еще одной ферме, которая находилась на морском побережье графства Корк. Там жил фермер, с которым у Грэди была договоренность.

* * *

Салливэн и Чатэм прибыли в отделение еще до семи утра, опередив час пик и сразу найдя удобные места для парковки своих автомобилей. Первым делом они воспользовались компьютеризованным перекрестным справочником, чтобы узнать имена и адреса по телефонным номерам. Они сделали это быстро. Следующим шагом будет встреча с тремя мужчинами, о которых говорили, что они знали Мэри Баннистер и Анну Претлоу, и беседа с ними. Не исключено, что один из них был серийным убийцей или похитителем девушек. Если речь идет о первом, то это будет очень умный и осторожный преступник. Серийный убийца — это охотник за человеческими существами. Самые опытные из них действуют, как ни странно, наподобие спецназовцев, сначала высматривают своих жертв, выясняют их привычки и слабые стороны, затем захватывают их для использования в качестве забавных игрушек, а когда новизна увядает, приходит время избавиться от них. Строго говоря, аспекты убийств в действиях серийного убийцы не входят в сферу интересов ФБР, но киднепинг является одной из основных задач Бюро, если серийный убийца перевозил свои жертвы через границы штатов, а поскольку здесь граница штата проходила всего в нескольких сотнях ярдов от Манхэттена, этого достаточно, чтобы агенты проявили к этому делу интерес. Им придется задавать вопросы с крайней осторожностью и помнить, что серийный убийца почти всегда маскируется под элегантного мужчину — это необходимо, чтобы завоевать доверие жертвы. Он будет добрым, часто привлекательным, дружески настроенным и с располагающей внешностью. А потом вдруг, бац — превращается в зверя, и тогда жертва обречена. Оба агента знали, что серийный убийца является самым опасным из всех преступников.

* * *

Субъект F4 прогрессировал быстро. Ни интерферон, ни интерлейкен Три-а не коснулись нитей Шивы, который размножался с наслаждением и в этом случае атаковал ее печень со свирепой быстротой. То же самое относилось к поджелудочной железе, которая распадалась, вызвав серьезное внутреннее кровотечение. Странно, подумал доктор Киллгор. Сначала Шива не торопился, словно оценивая ситуацию и укрепляя свою позицию, но, когда он начал действовать на тело субъекта, его скорость была поразительной, он поедал внутренние органы, как обжора на пиру. У Мэри Баннистер, решил он, осталось пять дней жизни.

М7, Чип Смиттон, находился не в лучшем состоянии. Его иммунная система сопротивлялась изо всех сил, но Шива оказался слишком убийственным для него и, хотя действовал несколько медленнее, чем на F4, но так же неумолимо.

F5, Анна Претлоу, оказалась из глубокого конца генного фонда. На этот раз доктор Киллгор принял меры, чтобы собрать полные медицинские истории всех теперешних субъектов. В роду Баннистер в прошлом наблюдалась история рака — от рака груди умерли ее мать и бабушка, и он видел, что Шива быстро пожирает ее. Существует ли здесь взаимозависимость между уязвимостью к раку и инфекционными заболеваниями? Может быть, это указывает на то, что рак представляет собой, в своей основе, болезнь иммунной системы, как подозревают многие ученые-медики? Это является основной мыслью для статьи в «Журнале медицины Новой Англии», поможет ему получить дополнительный престиж в медицинском сообществе, но у него не было времени, да и к тому же, когда журнал будет напечатан, останется мало читателей. По крайней мере, об этом можно поговорить в Канзасе, потому что там по-прежнему будут практиковать медицину и продолжать работу над проектом «Бессмертие». Большинство лучших медицинских исследователей корпорации «Горайзон» не являются членами Проекта, но ведь они не смогут убить их? Так что, подобно большинству других, они только выиграют от щедрости Проекта. Получат возможность жить гораздо большее количество людей, чем это необходимо для Проекта, — да, конечно им необходимо генетическое разнообразие, и почему не выбрать умных людей, которые со временем поймут цель осуществления Проекта? А если не поймут, какой у них будет выбор, кроме как продолжать жить?

Все они были намечены для прививок вакцины В, разработанной Стивом Бергом вместе со смертельным вариантом А. В любом случае, его размышления имеют научную ценность, пусть они совершенно бесполезны для подопытных субъектов, которые теперь заполнили все свободные палаты клинического отделения. Киллгор собрал свои записи и начал обход, начав с F4, Мэри Баннистер.

Только большая доза морфия делала ее жизнь переносимой. Такая доза умертвила бы здорового человека и была бы достаточной, чтобы вызвать восторг у наркомана, привыкшего получать наркотик с помощью внутривенного вливания.

— Как мы чувствуем себя этим утром? — приветливо спросил доктор.

— Устала... слабость... тошнит, — ответила Мэри Баннистер.

— Ты чувствуешь боль, Мэри?

— Она где-то внутри, но не так плохо, главным образом желудок. — Ее лицо казалось смертельно бледным из-за внутреннего кровотечения, и сыпь на лице выступила настолько очевидно, что ей нельзя позволять пользоваться зеркалом, чтобы зрелище не вызвало у нее панику. Они хотели, чтобы все их субъекты умерли спокойно. Такая смерть принесет всем гораздо меньше беспокойства — такая доброта не применялась к другим подопытным субъектам, подумал Киллгор. Это было несправедливо, но практично. Низшие животные не могли причинить неприятности, и к тому же не существовало практических рекомендаций о том, как применять к ним обезболивающие лекарства. Может быть, он разработает такие средства в Канзасе? Это будет достойным применением его способностей, подумал он, делая дополнительную регулировку на капельнице субъекта F4, которая увеличит подачу морфия в ее организм до такой степени, чтобы привести ее в состояние ступора. Он сможет дать ей то милосердие, которое хотелось бы применить к обезьянам резус. Будут ли они заниматься экспериментами над животными в Канзасе? Могут возникнуть практические трудности. Привозить животных в лабораторию окажется очень трудным в отсутствие международных грузовых перевозок по воздуху, и большое значение приобретет вопрос эстетики. Многие члены Проекта будут возражать, и в этом есть здравый смысл. Но, черт побери, как трудно было бы разработать лекарства и методы применения без экспериментов на животных! Да, подумал доктор Киллгор, переходя из одной палаты в другую, это так тяжело для совести, но у научного прогресса есть цена, и они спасали буквально миллионы животных, не правда ли? Им были нужны тысячи животных для разработки Шивы, и никто не протестовал против этого. Еще один вопрос для обсуждения во время конференции медицинского персонала лаборатории, решил он, входя в палату субъекта М7.

— Как мы чувствуем себя, Чип? — спросил он.

* * *

Они вознесли коллективную благодарность провидению за отсутствие ирландской полиции «Garda» в этой части графства Корк. В конце концов, здесь почти нет преступности, и потому мало причин для появления полиции. Ирландская национальная полиция столь же эффективная, как их британские коллеги, и разведывательная служба ирландской полиции сотрудничала, к сожалению, со службой «Пять» в Лондоне, однако ни одной из этих служб не удалось напасть на след Шона Грэди — по крайней мере после того, как он вычислил и ликвидировал осведомителей в своем отряде. Оба исчезли с лица земли и теперь кормят лососей или какую-то другую рыбу, которая предпочитает осведомителей. Грэди помнил выражение их лиц, когда они протестовали и доказывали свою невиновность до самого последнего момента, когда их бросили в море с железными грузами на ногах, в пятнадцати милях от берега. Доказывали свою невиновность? Тогда почему SAS больше никогда не беспокоил его секцию после трех серьезных попыток уничтожить их всех? Пропади она пропадом, такая невиновность.

Они наполовину наполнили очаровательный провинциальный паб «Туманная роса», названный так в честь любимой песни восставших, после нескольких часов практических стрельб из нового оружия на территории изолированной прибрежной фермы, которая была слишком далеко от цивилизации, и потому никто не мог слышать резкую трескотню очередей автоматического оружия. Каждому боевику потребовалось несколько магазинов, чтобы восстановить былую сноровку владения автоматами «АКМС», но подобными автоматами овладеть нетрудно, а такими еще проще. Теперь они разговаривали о делах, не касающихся предстоящей операции, и со стороны представляли собой просто группу друзей, пожелавших выпить несколько пинт. Большинство наблюдали за футболом по телевизору, висящему на стене. Грэди делал то же самое, но его мозг был занят другим, повторяя детали предстоящей операции, мысленно осматривая снова и снова сцену, где все это произойдет, думая о том, насколько быстро британские солдаты или эта новая группа «Радуга» сможет появиться. Место их появления было очевидным. Он спланировал все, и, чем больше повторял про себя все фазы тем более безупречной казалась ему вся операция. Он вполне может потерять нескольких человек, но это была цена революционной борьбы, и, оглядывая своих людей в пабе, Грэди знал, что они воспринимают опасность с такой же готовностью, как и он.

Он посмотрел на часы, вычел пять и сунул руку в карман, чтобы включить сотовый телефон. Он делал это три раза в день, никогда не оставляя его включенным больше чем на десять минут. Нужно быть осторожным. Только его бдительность и некоторое везение, признался себе Грэди, позволили ему продолжать войну так долго. Через две минуты раздался звонок. Грэди встал с кресла и вышел наружу, чтобы принять вызов.

— Алло.

— Шон, это Джо.

— Привет, Джо, — ответил Грэди приятным голосом. — Как дела в Швейцарии?

— Вообще-то в данный момент я в Нью-Йорке. Я просто хотел сказать тебе, что финансирование закончено, — сказал ему Попов.

— Великолепно. А как с другим делом, Джо?

— Я доставлю это сам. Прибуду через два дня. Прилечу в Шэннон на реактивном самолете. Я буду там примерно в половине седьмого утра.

— Встречу тебя в аэропорту, — пообещал Грэди.

— О'кей, друг. До скорой встречи.

— До свидания, Джо.

— До свидания, Шон. — И связь прервалась. Грэди выключил телефон и положил его в карман. Если кто-нибудь подслушал разговор, что маловероятно, потому что он видел пространство до самого горизонта и там не было заметно припаркованных грузовиков, и к тому же, если бы кто-нибудь знал, где он находится, они приехали бы за ним и его людьми с взводом солдат или полиции, но, как бы то ни было, все, что услышал бы посторонний, был обычный короткий деловой разговор. Грэди возвратился обратно в паб.

— Кто это был, Шон? — спросил Родди Сэндс.

— Джо, — ответил Грэди. — Он сделал все, о чем мы просили. Так что, полагаю, нам тоже нужно двигаться.

— Действительно. — Родди отсалютовал поднятием пивной кружки.

* * *

Секретная служба, раньше носившая название MI-5 (Военная разведка), существовала в течение целого поколения, выполняя две важнейшие задачи. Одна заключалась в том, чтобы преследовать советских агентов, сумевших проникнуть в британское правительство, — к сожалению, этой работой приходилось заниматься постоянно, поскольку КГБ имел не одного агента внутри британской службы безопасности. Один раз их агент, Ким Филби, едва не стал главой «пятерки», почти предоставив Советам контроль над британской контрразведкой. При воспоминании об этом времени по коллективной спине «пятерки» все еще бегут холодные струйки пота. Вторая задача состояла в проникновении британских агентов внутрь Ирландской Республиканской Армии и других ирландских террористических организаций. Цель состояла в опознании их лидеров и ликвидации таковых, поскольку эта война велась по старым правилам. Иногда вызывали полицию, чтобы произвести арест, но в основном командос SAS высылались для более прямых действий. Разница в технике ведения войны объяснялась тем, что правительство Ее Королевского Величества никак не могло решить, является «ирландская проблема» вопросом национальной безопасности или всплеском преступности. Результатом такой нерешительности явилось, по мнению ФБР, продолжение «беспорядков», по крайней мере на десятилетие.

Однако сотрудники «пятерки» не обладали полномочиями принимать политические решения. Это делалось официальными лицами, которые довольно часто не прислушивались к мнению опытных экспертов, которые потратили целую жизнь, занимаясь решением такого рода вопросов. Не обладая возможностью формировать или хотя бы влиять на политику, спецслужбы продолжали военные действия, собирая толстые папки с информацией об известных и подозреваемых оперативниках ИРА, которые затем передавались другим правительственным агентствам для принятия соответствующих решений.

Вторая задача решалась, главным образом, с помощью вербовки осведомителей.

Передача информации о своих товарищах была еще одной старой ирландской традицией, и британцы долго пользовались ею. ИРА считала себя защитницей ирландских католиков, и это отождествление иногда дорого обходилось. Католический догматизм часто доминировал в сердцах и умах людей, которые убивали во имя веры. Тем не менее один из католических догматов гласит: не убий! Потому одним из чувств, переполнявших сердца и умы, было чувство вины. С одной стороны, вина была неизбежным результатом революционной деятельности, а с другой стороны, она была единственным чувством, которое не могли позволить себе революционеры[268].

У службы «пятерки» было собрано толстое досье на Шона Грэди, как и на многих других. Однако досье Грэди занимало у нее особое место, поскольку «пятерка» имела когда-то особенно хорошо информированного осведомителя в его секции, который, к сожалению, исчез, несомненно, он был устранен. Спецслужбам было известно, что Грэди отказался от практики стрельбы по коленным чашечкам в самом начале своей деятельности, заменив это наказание убийством, как более надежным способом ликвидации виновных в утечке информации. В результате никогда не оставалось тела, которое могла бы найти полиция. В настоящее время у «пятерки» было двадцать три осведомителя, работающих в различных секциях ИРА. Четверо были женщинами с более слабыми моральными устоями, чем это принято в Ирландии. Остальные девятнадцать были мужчинами, завербованными теми или иными способами, — правда, трое из них даже не подозревали, что делились своими секретами с британскими агентами. Служба безопасности прилагала огромные коллективные усилия, чтобы защитить осведомителей, и многих перевозили в Англию, когда их деятельность сходила на нет, и потом обычно отправляли в Канаду, где они вели новую, более безопасную жизнь. Однако в основном «пятерка» рассматривала осведомителей как ценные приобретения, от которых стремились получать информацию как можно дольше, потому что большинство осведомителей были людьми, убивавшими других или принимавшими участие в убийствах, и это делало их преступниками и предателями, совесть которых проснулась слишком поздно, чтобы офицеры, поддерживающие с ними контакт, испытывали к ним чувство жалости.

Грэди, говорилось в его досье, исчез с лица земли. Некоторые считали возможным, что его убили соперники, но, скорее всего, нет, потому что в этом случае такая новость ходила бы среди руководства ИРА. Грэди уважали даже его противники из других фракций в Движении, где он считался Подлинно Убежденным в торжестве своего Дела и был эффективным деятелем, убившим в Лондондерри полицейских и солдат намного больше, чем кто-либо другой. А Служба безопасности по-прежнему хотела отомстить ему за убийство трех солдат SAS, которых он захватил, пытал и затем убил. Их тела были найдены, и ярость SAS не утихала, потому что 22-й полк Специальной воздушной службы никогда не прощал и никогда не забывал такое зверство. Убийство, может быть, и простили бы, но пытки — никогда.

Сирил Холт, заместитель директора Службы безопасности, занимался сейчас своим ежеквартальным пересмотром основных файлов, и, когда он добрался до файла Грэди, остановился. Он полностью исчез из поля зрения. Если бы Грэди умер, Холт услышал бы об этом. Нельзя исключить и такой возможности, что Грэди отказался от военных действий, понял, что его организация решила наконец вести переговоры Ради заключения какого-то мира, и согласился пойти на уступки, покончив со своими операциями. Но Холт и его люди не верили в это. Психологический портрет Грэди, созданный главным психиатром больницы Гая в Лондоне, гласил, что он будет одним из последних, кто сложит оружие и примется за поиски мирного занятия.

Третья возможность заключалась в том, что он по-прежнему где-то скрывается, возможно, в Ольстере, может быть, в Республике[269]. Второе более вероятно, потому что большинство осведомителей «пятерки» находились на севере. Холт посмотрел на фотографии Грэди и его двадцати «солдат» ИРА на которых тоже были заведены файлы. Ни одна из фотографий не была достаточно высокого качества, несмотря на компьютерную обработку. Ему приходилось исходить из того, что Грэди все еще жив, каким-то образом руководит своей воинствующей секцией ИРА, планирует операции, а тем временем старается ничем не выделяться. Все, что оставалось Холту, — это пытаться проследить за Грэди. Заместитель директора сделал пометку, закрыл файл, положил в стопку исходящих документов и выбрал другой. На следующий день его пометки будут помещены в компьютер «пятерки», который постепенно заменял бумажные файлы, но компьютер был не по душе Холту. Он не любил работать на нем, предпочитая папки, которые можно держать в руках.

* * *

— Так скоро? — спросил Попов.

— А почему нет? — отозвался Брайтлинг.

— А кокаин? — добавил он с гримасой отвращения.

— Чемодан с кокаином готов. Десять фунтов медицински чистого кокаина из наших собственных запасов. Чемодан будет на самолете.

Попову совсем не нравилась идея транспортировки наркотиков. Это не объяснялось внезапным приступом совести, просто беспокойством относительно таможенных инспекторов и собак, обученных вынюхивать наркотики. Брайтлинг заметил недовольство на лице Попова и улыбнулся.

— Успокойся, Дмитрий. Нет проблем. Ты просто везешь кокаин в наш филиал в Дублине. У тебя будут все необходимые документы. Однако попытайся сделать так, чтобы не пришлось пользоваться ими. Это может поставить тебя в затруднительное положение.

— Как скажете. — Попов позволил себе расслабиться. На этот раз он полетит на «Гольфстриме V», чартерном реактивном самолете, потому что доставлять наркотики в обычный аэропорт на борту рейсового авиалайнера было слишком опасно. Европейские страны склонны мягко относиться к прибывающим американцам, чьей основной целью было потратить здесь свои доллары, а не причинять неприятности, однако теперь повсюду завели собак, потому что все страны мира беспокоятся о наркотиках.

— Сегодня вечером?

Брайтлинг кивнул и посмотрел на часы.

— Самолет прилетит в аэропорт Тетерборо. Будь там ровно в шесть.

Попов приехал на такси в свою квартиру. Укладывать веши было просто, однако размышлять — нет. Сейчас Брайтлинг нарушал самые элементарные правила безопасности. Чартерный рейс частного реактивного самолета впервые связывал его корпорацию с Поповым, равно как и документация на кокаин. Это не было попыткой разрушить связь Попова с его нанимателем. Возможно, это означало, что Брайтлинг не доверял лояльности своего курьера, не верил, что, будучи арестованным, он будет держать рот на замке... но нет, подумал Дмитрий Аркадьевич. Если бы Брайтлинг не доверял ему, он не предпринял бы такую миссию. Попов всегда останется связующим звеном между Брайтлингом и террористами.

Таким образом, подумал русский, он все-таки доверяет мне. Но он все же нарушал правила безопасности, а это означало, что для Брайтлинга безопасность не имеет значения. Почему, каким образом это может не иметь значения? Может быть, Брайтлинг планирует устранение Попова? Это возможно, но Попов так не считает. Брайтлинг — безжалостный человек, но недостаточно циничный, а вернее, слишком умный. Ему придется считаться с вероятностью того, что Попов оставил где-то письменный отчет, поэтому его смерть вызовет раскрытие участия Брайтлинга в массовых убийствах. Так что это можно отбросить, подумал русский.

Тогда что?

Бывший офицер разведывательной службы посмотрел в зеркало на лицо человека, который все еще не знает, что ему надлежит знать. С самого начала его соблазнили деньги. Он превратился в какого-то частного агента, мотивацией действий которого были деньги, но он работал на человека, для которого деньги не имели никакого значения. Даже ЦРУ, каким бы богатым ни являлось это агентство, всегда вело счет деньгам, которые оно выдавало своим агентам. Американская разведывательная служба платила в сто раз больше, чем ее советский соперник, но даже она требовала отчета по этим деньгам, потому что у ЦРУ были бухгалтеры, правившие оперативниками, как придворные и бюрократы русского царя когда-то правили даже самой маленькой деревней. Из своих исследований Попов знал, что «Горайзон Корпорейшн» владеет огромными деньгами, но никто не становится богатым с помощью расточительности. В капиталистическом обществе богатство приобретается умом, иногда безжалостными действиями, но не глупостью и не разбрасыванием денег.

Итак, в чем же дело, думал Дмитрий, отходя от зеркала и продолжая укладывать вещи. Что бы ни планировал Брайтлинг, какой бы ни была причина для этих террористических актов — неужели разгадка совсем рядом? Все это не имело смысла. Вы скрываетесь до тех пор, пока это возможно, но когда в этом больше нет необходимости, то нет и смысла напрасно тратить силы. Дилетант, пусть даже такой талантливый, как Брайтлинг, не знал, не научился на основе горького профессионального опыта, что никогда нельзя нарушать правила, даже после того, как операция успешно завершена, потому что и в этом случае ваш враг может узнать что-то и использовать это против вас во время следующей операции.

...а что, если следующей не будет, подумал Дмитрий, выбирая нижнее белье. Если это последняя операция, которая будет проводиться? Нет, поправил он себя, неужели это последняя операция, которую мне нужно провести?

Он снова обдумал все детали. Операции, которые поручал ему Брайтлинг, все время приобретали все большие масштабы, и дело зашло так далеко, что теперь он везет кокаин, чтобы умиротворить террориста, после того как перевел шесть миллионов долларов! Чтобы сделать контрабандистскую операцию проще, ему дают документацию, оправдывающую пересылку наркотиков из одного филиала крупной корпорации в другой, привязывая, таким образом, его и наркотики к корпорации Брайтлинга. Может быть, его фальшивые документы выдержат проверку, если полиция проявит к нему интерес, нет, они почти несомненно выдержат проверку, если только ирландская Garda не имеет прямой связи с британской секретной службой MI-5, что сомнительно, и в равной степени сомнительно, что британской Службе безопасности известно его вымышленное имя или даже «пятерка» имеет его фотографию, хорошую или плохую, да и к тому же он давным-давно изменил прическу.

Нет, решил Попов, закончив укладывать вещи, единственное что имеет смысл, — это то, что предстоит последняя операция. Брайтлинг сворачивает свои действия. Для Попова это значит, что сейчас последняя возможность произвести окончательный расчет. И он почувствовал, что надеется на то, что Грэди и его паршивую банду убийц постигнет такой же печальный конец, как остальных в Берне и Вене, и даже в Испании, хотя он не имел к той операции никакого отношения. У него было сочетание цифр и контрольный пароль для нового номерного счета в швейцарском банке, и там было достаточно денег, чтобы жить и не тужить до конца жизни. Все, что ему нужно, это чтобы команда «Радуги» ликвидировала всех ирландских террористов, и затем он исчезнет навсегда. С этой оптимистической мыслью Попов вышел на улицу и остановил такси, чтобы оно отвезло его в аэропорт Тетерборо.

Он обдумает все по пути через Атлантику.

Глава 27 Агенты по трансферту

— Это напрасная трата времени, — сказала Барбара Арчер со своего кресла в комнате для совещаний. — F4 мертва, хотя ее сердце продолжает биться. Мы пробовали все. Ничто не может остановить Шиву. Ни одно проклятое лекарство.

— За исключением антител вакцины В, — заметил Киллгор.

— За исключением их, — согласилась Арчер. — Но ничто иное не действует, верно?

С этим согласились все участники совещания, сидящие за столом. Они пробовали буквально все-все приемы лечения, известные медицине, включая лекарства, о которых только еще говорили в американских медицинских центрах и в Институте Пастера в Париже. Они даже пробовали все антибиотики от пенициллина до керфлекса, и два синтетических, с которыми проводились эксперименты в «Мерке» и «Горайзоне». Использование антибиотиков было попыткой схватиться за соломинку, потому что ни один из них не помогал при вирусных заболеваниях, но в отчаянные времена люди прибегают к отчаянным средствам, надеясь, что может произойти что-то новое и неожиданное.

Но не в случае Шивы. Этот новый, улучшенный вариант геморрагической лихорадки Эбола, разработанный с помощью генетической инженерии для того, чтобы он был более выносливым, чем естественная версия лихорадки, которая все еще регулярно появлялась в долине реки Конго, был почти стопроцентно смертельным и стопроцентно стойким к лечению всеми известными науке лекарствами, представлявшими собой веху, прорыв в лечении инфекционных болезней. Даже эти революционные препараты нисколько не могли помочь в борьбе с Шивой — люди, зараженные ею, неизменно умирали. Многие погибнут от первоначального заражения лихорадкой, другие падут жертвой вакцины А, разработанной Стивом Бергом, и в результате воздействия этих двух форм Шива пронесется по земному шару как медленно нарастающий шторм. После истечения шести месяцев живыми останутся люди, попадающие в три основные категории: первая — это те, кто не был заражен Шивой каким бы то ни было способом. Их будет немного, потому что каждая страна с жадностью ухватится за запасы вакцины А и введет ее своим гражданам, потому что первые жертвы Шивы умрут ужасной смертью, что будет показано по телевидению, и это увидят все. Вторую группу составят самые редкие особи человечества, чья иммунная система сможет выстоять против Шивы. Лаборатории пока не удалось обнаружить ни одного из таких людей, но они неизбежно появятся, к счастью, большинство умрет в результате распада социальных служб в городах и населенных пунктах. Главной причиной смертности будет голод или шквальный рост преступности, что будет неизбежно сопровождать чуму или обычные бактериальные заболевания, возникшие от большого числа непохороненных трупов. К третьей группе будут принадлежать несколько тысяч людей, укрывшихся в Канзасе. Они думают о нем как о Проекте «Спасательная Шлюпка». Эта группа будет состоять из активных членов Проекта — всего несколько сотен, — их семей и других отобранных ученых, защищенных вакциной В Стива Берга. Это сообщество в Канзасе будет большим, полностью изолированным и защищенным целым арсеналом оружия на случай, если появятся нежеланные гости.

Шесть месяцев, думали они. Двадцать семь недель. Это рассчитано на компьютере. Некоторые районы вымрут быстрее других. Компьютерное моделирование предсказывало, что дольше всех продержится Африка, потому что вакцина А поступит туда в последнюю очередь. Европа вымрет первой, с ее социализированной системой медицинского обслуживания и послушными гражданами, которые тут же придут за своими инъекциями, едва получат извещения об этом, затем Америка и, в соответствующее время, весь остальной мир.

— Весь мир, вот так, — заметил Киллгор, глядя из окон на местность, через которую проходит граница между штатами Нью-Йорк и Нью-Джерси. Красивый пейзаж с плавными холмами и зелеными лиственными деревьями. Огромные фермы на равнине, тянущейся от Канады до Техаса, превратятся в пустоши, хотя на некоторых в течение столетий будет расти дикая пшеница. Бизоны быстро расплодятся и разбредутся из своих заповедников в Йеллоустоуне и частных животноводческих ферм, а следом появятся волки и медведи гризли, затем птицы, койоты и собаки прерий. Природа быстро восстановит баланс — так предрекали компьютерные модели; меньше чем через пять лет вся земля переродится.

— Да, Джон, — согласилась Барбара Арчер. — Но пока мы еще не там. Что нам делать с подопытными субъектами?

Киллгор знал, что она предлагает. Арчер ненавидела клиническую медицину.

— F4 первой?

— Напрасная трата воздуха давать ей дышать, и мы все знаем это. Все они испытывают боль, и мы больше ничего не узнаем, кроме того, что Шива смертелен, а мы и так знаем это. Кроме того, через несколько недель мы начнем перебираться на запад, и зачем поддерживать их жизнь так долго? Мы ведь не собираемся забирать их с собой, правда?

— Нет, конечно, — согласился один из врачей.

— О'кей, я устала от траты времени в роли сиделки для мертвецов. Предлагаю, чтобы мы сделали то, что должны сделать, и давайте покончим с этим.

— Поддерживаю, — отозвался другой врач за столом.

— Кто за? — спросил Киллгор, считая поднятые руки. — Против? — Только двое не поддержали предложение Арчер. — Итак, решено. Барбара и я займемся этим — сегодня, Барб?

— Зачем ждать? — устало спросила Арчер.

* * *

— Кирк Маклин? — спросил агент Салливэн.

— Совершенно верно, — сказал мужчина из-за двери.

— ФБР. — Салливэн показал свое удостоверение. — Можно поговорить с вами?

— О чем? — Обычная тревога в голосе, заметили агенты.

— Нам обязательно стоять в коридоре, пока мы разговариваем? — задал разумный вопрос Салливэн.

— О, о'кей, конечно, заходите. — Маклин сделал шаг назад, открыл дверь, затем провел их в гостиную. Там был включен телевизор, какой-то фильм по кабельному телевидению Казалось, что показывали главным образом кунг-фу и стреляли из пистолетов.

— Меня зовут Том Салливэн, а это — Фрэнк Чатэм. Мы расследуем исчезновение двух женщин, — сказал старший агент, после того как сел. — Мы надеемся, что вы сможете помочь нам.

— Конечно, — вы имеете в виду, что их похитили или что-то еще? — спросил мужчина.

— Существует такая возможность. Их зовут Анна Претлоу и Мэри Баннистер. Нам сказали, что вы можете знать обеих или одну из них, — произнес Чатэм.

Они видели, что Маклин закрыл глаза, затем в течение нескольких секунд смотрел в окно.

— Может быть, из «Тертл Инн»?

— Вы встретили их именно там?

— Эй, парни, я встречаю многих девушек, понимаете? Это хорошее место для этого, там музыка и все такое. У вас есть фотографии?

— Вот. — Чатэм передал ему снимки.

— О'кей, да, я помню Анну — не знаю фамилию, — объяснил он. — Юридический секретарь, верно?

— Да, — подтвердил Салливэн. — Вы хорошо ее знаете?

— Мы танцевали, разговаривали, выпили несколько коктейлей, но у нас не было свиданий.

— Вам не приходилось выходить с ней из бара, прогуливаться, что-то вроде этого?

— Припоминаю, что однажды проводил ее домой. Ее квартира всего в нескольких кварталах, правда? Да. — Он вспомнил через несколько секунд. — В середине квартала, рядом с Коламбус-авеню. Я проводил ее домой, но не заходил к ней, — я хочу сказать, я никогда, ну — знаете, я никогда не имел секс с ней. — Он казался смущенным.

— Вы знаете, у нее были еще друзья? — спросил Чатэм, делая записи.

— Да, у нее был парень, с которым она дружила, Джим, вроде бы. Бухгалтер, по-моему. Я не знаю, насколько близки они были, но когда эти двое встречались в баре, то выпивали вместе. Вторая, помню ее лицо, но не имя. Может быть, мы говорили о чем-то, точно не помню. Понимаете, это бар для одиночек, вы встречаете там массу людей, иногда знакомитесь с кем-то, но главным образом нет.

— Телефонные номера?

— Не этих двух. У меня есть два номера других девушек, которых я встретил там. Они вам нужны? — спросил Маклин.

— Они знакомы с Мэри Баннистер или Анной Претлоу? — спросил Салливэн.

— Может быть. Женщины проще устанавливают отношения, чем мужчины, понимаете, маленькие группировки, проверяют нас, — так поступают и парни, но женщины лучше организованы, знаете?

Агенты задавали вопросы еще полчаса, некоторые повторялись несколько раз, на это Маклин вроде не обращал внимания, в отличие от некоторых. Наконец они попросили разрешения осмотреть квартиру. У них не было по закону такого права, но, как ни странно, иногда даже преступники позволяли это, и не раз их арестовывали, потому что доказательства лежали прямо на виду. В этом случае агенты искали журналы с фотографиями, изображающими нетрадиционный секс, или даже личные фотографии с изображением такого секса. Но когда Маклин провел их по квартире, агенты увидели только фотографии животных и периодические издания о природе и защите окружающей среды. Некоторые из этих журналов издавались группами, которые ФБР считало экстремистскими. Были издания, рекламирующие разное снаряжение для жизни на природе.

— Любите ездить за город? — спросил Чатэм.

— Люблю бывать в лесу, — подтвердил Маклин. — Мне хотелось бы найти девушку, которой это тоже нравится, но в этом городе их мало.

— Пожалуй. — Салливэн передал ему свою карточку. — Если вспомните что-то, позвоните мне сразу. На обратной стороне мой домашний номер. Спасибо за помощь.

— Не очень-то я помог вам, — заметил мужчина.

— Помогает даже самый маленький намек. Ладно, до встречи, — сказал Салливэн, пожимая ему руку.

Маклин закрыл за ними дверь и глубоко вздохнул. Как, черт побери, они узнали его имя и адрес? Он ожидал такие вопросы и часто думал об ответах, но это произошло давно, сказал он себе. Тогда почему именно сейчас? Может быть, копы глупы, или медленно думают, или что еще?

* * *

— Весь день псу под хвост, — сказал Салливэн, когда они подошли к машине.

— Ничего, может быть, женщины, имена которых он назвал, смогут рассказать нам что-то.

— Сомневаюсь. Я вчера вечером говорил со второй у бара.

— А ты вернись к ней. Спроси, что она думает о Маклине, — предложил Салливэн.

— О'кей, Том. Я так и сделаю. У тебя не возникло никаких подозрений после разговора с Маклином? У меня не возникло, — сказал Чатэм.

Салливэн покачал головой:

— Нет, но я еще не научился читать мысли.

Чатэм кивнул:

— Точно.

* * *

Пришло время, и не было смысла откладывать дальше. Барбара Арчер повернула ключ, открыла медицинский шкаф и достала десять ампул раствора цианистого калия. Их она положила в карман. У палаты субъекта F4 она наполнила шприц емкостью в пятьдесят кубических сантиметров, затем открыла дверь.

— Хэлло. — Это был скорее стон пациентки, которая лежала на кровати и равнодушно смотрела на экран телевизора, укрепленного на стене.

— Привет, Мэри. Как мы себя чувствуем? — Арчер внезапно удивленно подумала, а почему врачи всегда спрашивают, как мы себя чувствуем? Странный лингвистический нюанс, сказала она себе, привитый еще в медицинском училище, по-видимому, чтобы установить близкие отношения с пациентом, которые вряд ли существуют в данном случае. Одним из ее первых летних занятий в колледже была работа в приюте для собак. Если в течение семи дней за собакой никто не обращался, ее усыпляли — убивали, как она думала об этом, главным образом большими дозами фенобарбитала. Она помнила, что укол делали всегда в левую переднюю ногу, и собаки сразу засыпали, через пять секунд или даже меньше.

Она всегда плакала после этого. Усыпление животных обычно делалось во вторник, перед самым ленчем, вспомнила Арчер, и она никогда не ела ленч после этого, иногда и не ужинала, если ей приходилось усыплять особенно ласковую собаку. Они выстраивали их на лечебных столах из нержавеющей стали, и один из служителей держал их неподвижно, чтобы сделать убийство проще. Арчер всегда шептала собакам что-то ласковое, старалась утешить их, уменьшить страх и дать возможность умереть легче. Она прикусила губу, чувствуя себя нацистским врачом-убийцей в концлагере.

— Очень плохо, — сказала, наконец, Мэри Баннистер.

— Ничего, это поможет, — пообещала Арчер, доставая шприц и сбрасывая пластиковый наконечник с иглы. Она сделала три шага к кровати, взяла руку субъекта F4 и держа ее неподвижно, ввела иглу в вену внутри локтевого изгиба. Затем посмотрела в глаза Мэри и нажала на плунжер.

Ее глаза расширились. Раствор цианида обжег вены, двигаясь сквозь тело. Правая рука взлетела к верхней части левой руки, через секунду опустилась на грудь, по мере того как обжигающее чувство двигалось к сердцу. Цианид мгновенно остановил сердце.

Аппарат ЭКГ, стоящий рядом с кроватью, показывал почти нормальный ритм биения сердца, но теперь двигающаяся линия прыгнула вверх и горизонтальной полоской побежала дальше, включив сигнал тревоги. Каким-то образом глаза Мэри остались открытыми, поскольку в мозгу было достаточно кислорода для нескольких мгновений жизни даже после того, как сердце перестало перекачивать кровь. F4 не могла говорить, не могла протестовать, поскольку дыхание остановилось одновременно с сердцем, но она смотрела прямо в глаза Арчер, как это делала собака, подумала доктор, хотя глаза собаки никогда не выражали такого упрека, каким были полны эти глаза. Но лицо Арчер не выражало никаких эмоций, в отличие от того времени, когда она работала в собачьем приюте. Затем, меньше чем через минуту, глаза F4 закрылись, и она умерла. Одна готова. Оставалось еще девять, прежде чем доктор Арчер сможет спуститься к своему автомобилю и поехать домой. Она надеялась, что ее видеомагнитофон работает исправно. Ей хотелось записать передачу канала Дискавери о волках в Йеллоустоуне, но настройка тюнера этой проклятой машины временами сводила ее с ума.

Через тридцать минут все десять тел были завернуты в пластик и отвезены к кремационной печи. Это была специальная модель, сконструированная для использования в медицине, в ней сжигали ненужный биологический материал такой, как зародыши или ампутированные человеческие члены. В ней пылал природный газ, и огонь достигал настолько высокой температуры, что расплавлял даже зубные пломбы и превращал все в пепел, причем настолько легкий, что ветер поднимал его в стратосферу и затем уносил в сторону моря. Палаты будут вычищены до такой степени, что в них не останется никаких следов присутствия Шивы, и впервые за несколько месяцев в лаборатории не будет нитей страшного вируса, ищущих жертв, чтобы кормиться за их счет и затем умерщвлять. Члены Проекта останутся довольны, думала Арчер, направляясь домой. Шива был полезным инструментом для достижения их целей, но настолько пугающим, что все они будут рады, когда он исчезнет.

* * *

Попов сумел поспать пять часов во время перелета через Атлантику и проснулся, когда стюард потряс его за плечо — оставалось двадцать минут до посадки в Шэнноне. Бывшая база летающих лодок, где совершали посадку клипперы «Боинг» компании «Пан-Америкэн», перед тем как лететь в Саутхэмптон. Именно в Шэнноне авиакомпания изобрела свой ирландский кофе, чтобы помочь пассажирам прийти в себя. База находилась на западном побережье Ирландии и была окружена фермами и зелеными влажными лугами, которые, казалось, сверкали в утреннем свете. Попов умылся в туалете и снова занял свое место перед посадкой. Самолет легко коснулся посадочной дорожки, пробежка оказалась короткой, и самолет приблизился к терминалу, где стояли несколько других небольших реактивных самолетов, похожих на «G-V», который «Горайзон Корпорейшн» взяла в чартер для него, Едва самолет остановился, как подъехал обшарпанный служебный автомобиль, из которого вышел и вбежал по трапу мужчина в форме. Пилот сделал ему знак, приглашая пройти в хвостовой салон.

— Добро пожаловать в Шэннон, сэр, — приветствовал Попова офицер иммиграционной службы. — Я могу посмотреть на ваш паспорт?

— Вот. — Попов передал ему свой паспорт.

Чиновник перелистал страницы.

— А вижу, что вы были у нас совсем недавно. Цель вашегоприбытия, сэр?

— Деловая поездка. По делам фармацевтической фирмы — добавил Попов, на случай, если чиновник попросит открыть чемоданы.

— М-м-м, — промычал ирландец, без малейшего интереса поставил печать в паспорте и вернул его русскому. — Есть что-нибудь, подлежащее обложению?

— Вообще-то нет.

— Очень хорошо. Желаю приятно провести время, сэр. — Улыбка была такой же механической, как его шаги к выходу, где он спустился по трапу к своему автомобилю.

Попов не то чтобы вздохнул от облегчения, скорее проворчал про себя из-за ненужного напряжения. В конце концов, кому понадобится брать в чартер такой самолет и платить сто тысяч долларов, чтобы доставить наркотики? Он узнал о капитализме еще что-то новое, сказал себе Дмитрий Аркадьевич. Если у тебядостаточно денег, чтобы путешествовать, как арабский шейх, ты никак не можешь находиться за пределами закона.

Он надел пальто и спустился из самолета на асфальтовую площадку, где его уже ждал черный «Ягуар», в который погрузили доставленный багаж.

— Мистер Серов? — спросил шофер, держа дверцу открытой.

— Совершенно верно. Едем к Шону?

— Да, сэр.

Попов кивнул и сел на заднее сиденье. Через минуту они выезжали с территории аэропорта. Дороги здесь ничем не отличались от английских, более узкие, чем в Америке, и он по-прежнему ехал по неправильной стороне шоссе. Как странно, подумал Попов. Если ирландцам так не нравятся англичане, тогда почему они копируют их дорожные традиции?

Поездка длилась полчаса, и они остановились у фермерского дома, вдали от главных дорог. У дома стояли два автомобиля и микроавтобус, которые охранял один человек. Попов узнал его. Это был Родди Сэндс, самый осторожный из всей группы.

Дмитрий вышел из машины и посмотрел на него, не обмениваясь рукопожатиями, затем взял черный чемодан, наполненный наркотиками, и вошел в дом.

— Доброе утро, Иосиф, — приветствовал его Шон. — Как долетел?

— Комфортабельный перелет. — Попов передал ему чемодан. — Здесь то, о чем ты просил, Шон.

Тон голоса Попова звучал достаточно красноречиво, и значение было понятно. Грэди посмотрел в глаза своему гостю. На его лице появилось смущенное выражение.

— Мне тоже это не нравится, но нам нужны деньги, а это один из способов получения их. — Цена десяти фунтов кокаина резко менялась. Они стоили «Горайзон Корпорейшн» всего двадцать пять тысяч долларов, поскольку кокаин приобрели на рынке, открытом для медицинских компаний. Теперь, смешанный с добавками, он будет продан на улице по высокой цене, в пятьсот раз дороже. Это был еще один аспект капитализма, подумал Попов и выбросил эту мысль из головы. Теперь передача наркотика завершена. Затем он вручил Грэди листок бумаги.

— Это номер счета и код активации в швейцарском банке. В качестве дополнительной меры безопасности ты сможешь снять деньги со счета только в понедельник и в среду. Там находится шесть миллионов американских долларов. Сумму на счете можешь проверить в любое время, — сказал ему Попов.

— Как всегда, мне приятно иметь дело с тобой, Иосиф, — сказал Шон, позволив себе редкую улыбку. В его распоряжении никогда не было даже десятой части такой суммы более чем за двадцать лет революционной деятельности. Ну что ж, подумал Дмитрий Аркадьевич, они ведь не бизнесмены.

— Когда вы приступаете к операции?

— Очень скоро. Мы побывали у цели, и наш план проведения операции великолепен, друг. Мы нанесем им удар, Иосиф Андреевич, — пообещал Грэди. — Тяжелый удар.

— Мне нужно знать точную дату. Есть вещи, которые мне тоже необходимо сделать, — сказал ему Попов.

Это заставило Грэди задуматься. Точная дата операции была вопросом оперативной безопасности. Две пары глаз напряженно смотрели друг на друга в течение нескольких секунд. Затем ирландец сдался. После того как он проверил сумму на счете в банке, его доверие к русскому укрепилось, а доставка десяти фунтов белого порошка была дополнительным доказательством при условии, что он не будет арестован ирландской полицией в конце сегодняшнего дня. Но Попов не относился к числу предателей.

— Операция состоится послезавтра, точно в час дня пополудни.

— Так быстро?

Грэди не понравилось, что русский недооценивал его.

— Зачем откладывать? У нас все готово теперь, когда деньги переведены на номерной счет.

— Как считаешь нужным, Шон. Я тебе еще нужен?

— Нет.

— Тогда, с твоего разрешения, я уезжаю.

На этот раз они пожали руки.

— Даниэль отвезет тебя — в Дублин?

— Да, в аэропорт.

— Скажи ему, куда ехать, и он доставит тебя.

— Спасибо, Шон. Желаю удачи. Может быть, мы встретимся после успешного завершения операции, — добавил Дмитрий.

— Мне хотелось бы.

Попов посмотрел на него в последний раз. Он не сомневался, что это их последняя встреча, несмотря на то что он только что сказал. В глазах Грэди появилось оживленное выражение, он думал сейчас о демонстрации могущества революции, которая станет вершиной его карьеры. В то же время у него в глазах читалась жестокость, которую раньше Попов не замечал. Наподобие Фюрхтнера и Дортмунд этот ирландец являлся скорее хищным зверем, чем человеческим существом, и, несмотря на огромный опыт, накопленный им при общении с такими людьми, Попов почувствовал тревогу. Считалось, что офицер-оперативник способен читать мысли, но у Грэди он видел только пустоту, только отсутствие человеческих чувств, на смену которым пришла идеология, которая вела его — куда? Знает ли это Грэди? Скорее всего, нет. Он думает о себе, как о человеке, идущем по тропе к Светлому Будущему — этот термин пользовался наибольшей популярностью у Коммунистической Партии Советского Союза — но свет, зовущий к себе, был куда более отдаленным, чем ему казалось, и этот яркий свет освещал выбоины на дороге прямо перед его ногами. И, говоря по правде, подумал Попов, сумей Грэди когда-нибудь достигнуть цели, к которой стремился, он, став правителем человечества, принесет ему неслыханные бедствия, вроде тех правителей, перед которыми преклонялся, — Сталин, Мао и прочие монстры, — настолько далеки были его интересы от взглядов простых людей. Для рядовых людей Грэди был бы ужасным чудовищем, потому что жизнь и смерть были для него всего лишь инструментами для создания своего идеального общества. Изо всего, что дал миру Карл Маркс, такое видение будущего было, несомненно, худшим даром. Шон Грэди заменил гуманизм и эмоции геометрически точной моделью того, чем, по его мнению, должен стать мир. Он был до такой степени увлечен этим видением, что упустил из виду тот факт, что оно потерпело неудачу всюду, где его пытались построить. Он гнался за химерой, несуществующим созданием, постоянно уходившим из его рук, но манящим за собой, несмотря на кровь многих, которых он уничтожит по пути к недостижимой цели. А теперь его глаза сверкали от энтузиазма погони. Его идеологическое убеждение в своей правоте лишало Грэди возможности видеть мир таким, каким он является в действительности. Даже русские, наконец, поняли это, после семидесяти лет следования этой химере. Какая странная ирония судьбы, подумал Попов, сверкающие глаза служат их слепому обладателю. Он повернулся и пошел к выходу.

* * *

— О'кей, Питер, теперь ты становишься на дежурство, — сказал Чавез своему коллеге, командиру Группы-1. С этого момента Группа-1 становилась действующей, а Группа-2 занимала место поддержки.

— Как скажешь, Динг, — ответил Ковингтон. — Но в мире вроде ничего не происходит.

Разведывательная информация, поступившая к ним из различных источников, была весьма обнадеживающей. Осведомители, успевшие поговорить с известными или подозреваемыми террористами, главным образом со вторыми, потому что более активным угрожал бы арест, доложили, что операция в Worldpark заметно разрядила атмосферу, особенно после того, как французы опубликовали наконец имена и фотографии известных террористов, убитых в Испании. Один из них, оказалось, был знаменитым и пользующимся глубоким уважением, бывшим членом террористической организации Action Directe, за которым числилось шесть убийств. К тому же он считался экспертом в организации операций. Его уничтожение на глазах у всех вызвало глубокое потрясение внутри сообщества, вместе с резко возросшим уважением к испанской полиции, которая теперь купалась в славе успешной операции «Радуги», к разочарованию баскских террористов, которые, как сообщили испанские источники, были потрясены смертью некоторых наиболее уважаемых соратников.

Если дело обстояло именно так, говорилось в документе, переданном Биллом Тауни, то действия «Радуги» действительно принесли желаемый результат, на который надеялись при ее создании. Может быть, теперь им не придется так часто выдвигаться на переднюю линию и убивать террористов, чтобы доказать свою непобедимость.

И все-таки по-прежнему оставалось непонятным, почему произошли три террористических инцидента, так близко следовавших один за другим, или кто толкнул террористов. Анализ, произведенный британской Секретной службой, считал это случайностью, указывая на то, что Швейцария, Австрия и Испания являются слишком разными странами, и поэтому маловероятно, что кто-то имеет контакт с террористическими группами во всех трех странах. В двух, может быть, но не во всех трех. Было также высказано предложение, что было бы неплохо запросить службы безопасности бывших стран Восточного блока, чтобы узнать, чем сейчас занимаются некоторые сотрудники этих служб, ушедшие в отставку. Может быть, даже стоит купить у них информацию по существующей цене, которая была теперь несколько завышенной, потому что бывшие офицеры служб безопасности вынуждены зарабатывать на жизнь в реальном мире, но все равно это стоило того, чтобы избежать инцидентов, от которых страдают люди. Тауни подчеркнул, что, когда он высказал такое предложение Джону Кларку, последний снова запросил Лэнгли и снова получил отказ. Это вызвало недовольство у членов «Радуги», продолжавшееся целую неделю. Бойцы критиковали старых тупиц, засевших в штаб-квартире ЦРУ. Тауни подумал, а не стоит ли высказать такое предложение лондонской штаб-квартире «шестерки» уже по своей инициативе, но без одобрения ЦРУ, но это будет напрасной тратой сил.

С другой стороны, создавалось впечатление, что «Радуга» достигает своей цели.

Это признавал даже Кларк, хотя был недоволен тем, что теперь он стал чиновником, работающим за письменным столом и вынужденным посылать молодых людей заниматься увлекательными делами. На протяжении почти всей карьеры в качестве офицера-оперативника Джон жаловался на избыток внимания сверху. Теперь, когда сам занимался этим, он начинал понимать такое внимание. Должность командира может иметь свои достоинства, но она никогда не будет такой же интересной для того, кто провел многие годы на переднем крае, увертываясь от пуль. Мысль о том, что кто-то знал, как это делается, и потому обязан наставлять своих людей, передавая им накопленный опыт, казалась неприемлемой для него совсем недавно, каких-то пять лет назад. Жизнь — хитрая ловушка, говорил себе Кларк, и единственный выход из этой ловушки тоже не вызывает особого восторга. Таким образом, он каждое утро надевает свой гражданский костюм и не переставая ворчит о том, как влияет возраст на его жизнь, подобно тому, как это делают все на нашей планете. Куда ушла его молодость? Как он потерял ее?

* * *

Попов прибыл в аэропорт Дублина незадолго до ленча. Здесь он купил билет до Гэтвика обратно в Англию на рейс, продолжающийся один час. Теперь ему казалось, что лететь на реактивном самолете «G-V» намного лучше. Очень удобный способ путешествовать, без толкотни и шума аэропорта. «Гольфстрим» летел так же хорошо и плавно, как и «Джамбо», но у него никогда не будет достаточно денег, чтобы позволить себе наслаждаться таким самолетом, так что он выбросил из головы эту мысль. Придется удовлетвориться простым первым классом, проворчал про себя русский, отпивая из бокала, пока «Боинг-737» поднимался на крейсерскую высоту. Теперь ему снова нужно обдумать создавшуюся ситуацию, и он понял, что одиночество первого класса может оказаться полезным.

Хочет ли он, чтобы операция Грэди оказалась успешной? Или, что еще важнее, хочет ли его наниматель, чтобы Грэди одержал верх? В Берне и Вене ему казалось, будто Брайтлинг надеется, что террористы потерпят неудачу, но является ли эта ситуация иной? Может быть, Хенриксен так и считал. По крайней мере, во время обсуждения проблемы у Попова создалось такое впечатление. Существует ли разница между первыми двумя операциями и нападением Грэди на «Радугу»? Если существует, то почему?

Хенриксен — бывший сотрудник ФБР. Возможно, в этом и заключается объяснение.

Подобно Попову, он не потерпел неудачу в чем-то. Или он действительно хочет, чтобы «Радуга» пострадала до такой степени, чтобы не смогла вмешаться — вмешаться во что? Помешать проведению какой-то операции?

Снова кирпичная стена, и снова Попов лбом натолкнулся на нее. Он организовал две террористические операции, единственной целью которых, насколько понимал он, было пробудить общественное мнение против терроризма. Хенриксен руководит консультативной компанией, работающей в этой области, и Хенриксену было нужно, чтобы пробудившееся общественное мнение потребовало принятия мер против терроризма, тогда он сможет заключить больше контрактов. Однако, подумал Попов, это слишком дорогой и неэффективный способ достижения цели. Несомненно, деньги, полученные от этих контрактов, будут меньше тех, которые получил Попов на проведение операций и присвоенные им. И опять он напомнил себе, что деньги поступили от Джона Брайтлинга и его «Горайзон Корпорейшн». Может быть, даже от самого Брайтлинга, и уж никак не от «Глобал Секьюрити, Инк» Хенриксена. Таким образом, две эти компании были связаны общими целями, но никак не в сфере финансирования операций.

Поэтому, решил Попов, отпивая настоящий французский шабли из бокала, операция полностью проводится Брайтлингом, а Хенриксен обеспечивает поддержку, опыт, знания и советы, но одной из целей было обеспечение Хенриксену консультативного контракта на оборудование по обеспечению безопасности Олимпийских игр в Сиднее, которые начнутся через несколько недель. Это очень важно как для Брайтлинга, так и для Хенриксена. Поэтому Хенриксен делал что-то исключительно важное для Брайтлинга, несомненно, обеспечивая поддержку целей последнего, какими бы они ни были.

Но чем занимается Брайтлинг и его компания? «Горайзон Корпорейшн» и все ее многочисленные филиалы работают в области медицинских исследований. Компания производит лекарства, различные медицинские препараты и тратит огромные средства на создание новых. Она опережает весь мир в сфере медицинских исследований. В лабораториях компании трудятся нобелевские лауреаты, и, как вытекает из сведений, появляющихся в Интернете, компания Брайтлинга занята работой в некоторых исключительно увлекательных областях. Попов снова покачал головой. Какое отношение имеет генная инженерия и фармацевтическое производство к терроризму?

Над Ирландским морем у него в голове вспыхнул яркий свет, напоминая ему, что всего несколько месяцев назад Америка подверглась нападению с применением биологического оружия. Погибло около пяти тысяч человек, и это нападение вызвало смертельную ярость всей Америки и ее президента. Из переданного ему досье вытекало, что глава группы «Радуга» Джон Кларк и его зять, Чавез, сыграли незаметную, но ключевую роль в окончании этой маленькой кровавой войны.

Биологическая война, подумал Попов. Она заставила содрогнуться весь мир. В том случае биовойна оказалась недостаточно эффективной попыткой подчинить одно государство другому — особенно потому, что Америка реагировала с обычной скоростью и свирепой эффективностью на поле боя в Саудовской Аравии. В результате ни одно государство не осмелится теперь даже думать о нападении на Америку. Ее вооруженные силы двигались по свету, как шериф в вестерне, пользуясь уважением и, что еще более важно, наводя страх своими смертоносными возможностями.

Попов осушил бокал и, поворачивая его за ножку в руке, смотрел вниз на приближающуюся зеленую береговую черту Англии. Биологическая война. Она заставила весь мир вздрогнуть от страха и отвращения. «Горайзон Корпорейшн» находилась на передовой линии медицинских исследований. Так что, несомненно, бизнес Брайтлинга может вполне быть вовлеченным в исследования, связанные с биологическими средствами ведения войны, но с какой целью? К тому же это всего лишь корпорация, а не государство. Она не ведет иностранную политику, ничего не выиграет от военных действий. Корпорации не ведут войн, разве только против других корпораций. Они могут попытаться украсть промышленные секреты, но проливать кровь? Нет, конечно. И снова Попов сказал себе, что он просто опять нашел глухую стену, о которую можно только разбить голову.

— О'кей, — сказал им главный сержант Дик Восс. — Прежде всего качество звука в этих цифровых радио настолько хорошее, что вы можете узнать голоса, в точности подобно обычному разговору в гостиной. Второе, эти радио кодированы таким образом, что, если у вас действуют рядом две группы, голоса одной группы поступают к вам в левое ухо, а другой — в правое. Это помогает командиру следить за обеими группами, не путая их, — объяснил он, развеселив этим австралийских сержантов. — Таким образом, вы можете осуществлять более надежный контроль за операциями, и каждый солдат знает о происходящем. Чем больше вы, парни, знаете об этом радио, тем эффективнее будет оно действовать во время операции. Громкость регулируется на этой шкале. — Он показал им головку на микрофоне.

— Каков радиус действия? — спросил старший из австралийских сержантов.

— До десяти миль, или пятнадцать тысяч метров, немного дальше, если вы находитесь в зоне прямой видимости. После этого слышимость уменьшается. Питается аккумуляторными батарейками, и к каждому радио прилагается два запасных комплекта. Батарейки держат заряд в течение примерно шести месяцев, но мы рекомендуем перезаряжать их раз в неделю. Это очень просто, зарядное устройство входит в комплект, у него универсальная вилка, подходит к любой розетке, как у вас, так и в любой стране мира. Вы просто поиграйте с ней, пока не найдете подходящую. — Он продемонстрировал, как это делается. Большинство присутствующих посмотрели на свои зарядные устройства. — О'кей, парни, надевайте их и попробуйте сами. Включается питание вот здесь.

* * *

— Ты говоришь, пятнадцать километров? — спросил Мэллой.

— Да, — сказал Нунэн. — Таким образом, ты слышишь все, что мы делаем на земле, вместо того чтобы ждать, когда тебе скажут что-то. Он вставляется в твой головной телефон и не будет вмешиваться в переговоры по интеркому. Можно присоединить этот маленький переключатель, контрольная кнопка спускается внутри рукава тебе в руку, чтобы ты мог его включать и выключать. У него есть также вариант, при котором ты можешь только слушать. Для этого поставь переключатель в третье положение.

— Ловко, — заметил сержант Нэнс. — Хорошо знать, что происходит на земле.

— Чертовски верно. Если вам, земным червям, потребуется срочная эвакуация, я буду уже на полпути, прежде чем вы взмолитесь о помощи. Мне нравится эта штука, — заметил полковник Мэллой. — Пожалуй, мы оставим ее у себя, Тим.

— Это радио — все еще экспериментальный вариант. «Е-системз» говорит, что у него есть недостатки, но их пока не удалось обнаружить. Система кодирования основана на самом современном 128-битовом континиуме, синхронизованном с основным аппаратом, но, в случае выхода из строя основного радио, благодаря системе иерархии, его функции автоматически берет на себя следующий аппарат. Мальчики и девочки в Форте Мид могут, наверно, расшифровать применяемый код, но только через двенадцать часов после того, как вы использовали его.

— А не возникнут ли трудности из-за применения радио внутри вертолета? Я имею в виду помехи со стороны бортовых систем, — спросил лейтенант Гаррисон.

— Насколько нам известно — нет. Оно было испытано на «Ночных ястребах» и «Сталкерах» в Форте Брэгг, и никаких помех не было обнаружено.

— Давайте проверим его, — тут же заявил Мэллой. Он привык не доверять электронике, и к тому же это было отличным поводом поднять «Ночной ястреб» в небо. — Сержант Нэнс, марш к нашей птичке!

— Слушаюсь, полковник. — Сержант повернулся и пошел к выходу.

— Тим, ты останешься здесь. Мы испытаем радио внутри и снаружи, а также проверим радиус действия.

Через тридцать минут «Ночной ястреб» описывал круги над Герефордом.

— Как слышишь меня, Нунэн?

— Громко и четко, Медведь.

— О'кей, сейчас мы в одиннадцати километрах и слышим тебя, словно ты на другой стороне улицы. Эти цифровые радио действительно хороши, правда?

— Точно. — Нунэн сел в машину и убедился, что металлическая клетка вокруг него не оказывает никакого влияния на работу аппарата. Оказалось, что радио обеспечивает устойчивый прием на расстоянии больше восемнадцати километров, или одиннадцати миль, что совсем неплохо, подумал он, для радио с батарейками размером в два полтинника и антенной длиной в половину зубочистки. — Это сделает твое развертывание с солдатами на длинных тросах гораздо плавнее, Медведь.

— Почему, Нунэн?

— Понимаешь, солдаты, висящие на концах тросов, смогут сообщить тебе, летишь ты слишком высоко или низко.

— Нунэн, — последовал раздраженный ответ, — как ты думаешь, для чего существует ощущение глубины?

— Не обижайся, Медведь, — засмеялся агент ФБР.

Глава 28 Яркий свет дня

Деньги сделали все намного проще. Вместо того чтобы красть грузовики, они могли теперь просто купить их за чеки, взятые со счета, заведенного с помощью человека с фальшивыми документами, который к тому же изменил свою внешность. Грузовики были большими коммерческими «Вольво», сделанными в Швеции, с брезентовыми крышами, на которых красовалось название несуществующей фирмы.

Грузовики с кузовами, наполненными картонными коробками для холодильников, переправились через Ирландское море в Ливерпуль на борту коммерческих паромов и миновали британскую таможню без малейших затруднений. Отсюда оставалось только ехать по шоссе, соблюдая установленный режим скорости. Грузовики проехали тесной колонной по западному региону и остановились недалеко от Герефорда еще до того, как наступили сумерки. Здесь, в заранее условленном месте, была площадка для их парковки. Шоферы вышли из кабин на этом местном эквиваленте стоянки грузовиков и отправились в паб.

Шон Грэди и Родди Сэндс прилетели в тот же день. Они миновали таможенный досмотр и иммиграционный контроль в Гэтвике с фальшивыми документами, которые неоднократно выдерживали испытание временем, и теперь снова доказала, что британские офицеры службы иммиграции не только слепые, но к тому же глухие и немые. Оба арендовали автомобили с помощью фальшивых кредитных карточек, поехали на запад в Герефорд по заранее запланированному маршруту и прибыли в тот же паб незадолго до приезда грузовиков.

— Были какие-нибудь проблемы? — спросил Грэди у близнецов.

— Никаких, — ответил Сэм, а Барри подтвердил кивком слова брата. Как всегда, члены его секции вели себя хладнокровно, несмотря на волнение перед началом операции, которое испытывали. Скоро в пабе собрались все. Две группы, одна из семи человек, другая из восьми, разместились в кабинках паба, пили «Гиннесс» и спокойно разговаривали. Их присутствие не вызвало никакого интереса у постоянных посетителей паба.

* * *

— Они работают великолепно, — сказал Мэллой Нунэну за пинтой пива в клубе. — Так ты говоришь, название компании «Е-системз», а?

— Отличная компания. Мы пользовались многими их изделиями в группе по спасению заложников.

Морской пехотинец кивнул:

— Да, мы делали то же самое в команде по специальным операциям. Но я все-таки предпочитаю работать с такими приборами, у которых есть контрольные провода и кабели.

— Кому что нравится, полковник, сэр. Однако согласитесь, что устанавливать связь из вертушки с помощью двух бумажных стаканчиков и бечевки довольно трудно, верно?

— Я не настолько отсталый, Тим. — Но шутка была хорошей и заставила его улыбнуться. — И никогда не нуждался в помощи при высадке солдат, висящих на длинных тросах.

— Это верно, у тебя здорово получается. — Нунэн отпил пива из кружки. — Сколько лет ты летаешь на вертушках?

— Двадцать, в октябре будет двадцать один год. Когда пилотируешь вертолеты, то понимаешь, что это последний вид настоящих полетов, который еще остался. Мне не нравятся новые скоростные самолеты, черт побери, с компьютерами, дискутирующими между собой, следует ли им поступить так, как ты хочешь, прежде чем выполнить твою команду. Я люблю компьютерные игры, электронную почту и тому подобное, но, порази меня гром, если я позволю им управлять вертолетом вместо меня. — Это было пустое хвастовство, или почти пустое, подумал Нунэн. Рано или поздно такая форма прогресса захватит и винтокрылые машины, пилоты станут ворчать, но им все равно придется согласиться, потому что это будет, вероятно, безопаснее и эффективнее, чем сейчас. — Теперь жду письмо от своего командира, — добавил подполковник.

— Да? О чем?

— Меня собираются назначить командиром VMH-1.

— Будешь летать с президентом на борту?

Мэллой кивнул.

— Сейчас эту должность занимает Хэнк Гудмэн, но он получил генеральское звание, и поэтому его переводят куда-то еще. И кто-то, думаю, узнал, что я хорошо справляюсь с рычагами и ручками управления.

— Совсем неплохо, — одобрительно отозвался Нунэн.

— Скучно, правда, всегда по прямой и на одной высоте, больше никаких петель и разворотов, — согласился офицер морской пехоты с притворным отвращением. Место пилота в VMH-1 являлось почетной должностью для офицера, а командование таким подразделением показывало, что корпус морской пехоты демонстрирует этим свою уверенность в его способностях. — Мне должны сообщить о назначении через пару недель. Будет приятно снова получить возможность наблюдать за игрой «Краснокожих»[270] не по телику, а на стадионе.

— Что намечено на завтра?

— Перед ленчем — практика по высадке с малой высоты, затем, уже после ленча, — канцелярская работа. Мне приходится заполнять тысячи документов для военно-воздушных сил. Ничего не поделаешь, это им принадлежит проклятый вертолет, и они проявили немалую доброту, производя техническое обслуживание и прислав мне хороший экипаж. Готов спорить, правда, что летчикам авиалайнеров не приходится заниматься писаниной. Этим счастливцам нужно только летать, хотя их полеты такие же волнующие, как гонки по высушиванию краски или, может быть, марафон по выращиванию трав.

* * *

Чавез так и не привык к британскому юмору, и в результате показ юмористической серии по местному телевидению заставлял его скучать. У них было, правда, кабельное телевидение и канал «История», но Пэтси было не до телевизора.

— Только одну, Динг, — сказала она ему. Теперь, когда момент родов был так близко, она хотела, чтобы ее муж все время оставался трезвым, а это означало только одну кружку пива за вечер.

— Хорошо, милая. — Для женщин так просто управлять мужчинами, думал Доминго, глядя на почти пустую кружку и мечтая о второй. Как приятно пить пиво в клубе, обсуждая профессиональные вопросы в комфортабельном неформальном окружении друзей, но сейчас он находился не дальше пятидесяти футов от жены, за исключением времени, когда ему приходилось выполнять задания, и на случай, когда они не вместе, у нее был номер его бипера. Ребенок уже опустился, что бы это ни значило, думал Динг, — да нет, он знал, что это значит скорое приближение родов, хотя сам термин «опустился» был для него загадкой. Но теперь все это означало, что ему разрешено пить только одну кружку пива за вечер, хотя он мог оставаться совершенно трезвым после трех кружек, может быть, даже четырех.

Они сидели рядом в удобных креслах. Динг пытался одновременно смотреть на экран телевизора и читать разведывательные документы. Каким-то образом он вроде сумел овладеть этим искусством, к удивленному раздражению своей жены, которая читала медицинский журнал и делала пометки на полях глянцевых страниц.

* * *

Положение мало чем отличалось в доме Кларка, хотя там в видеомагнитофон была вставлена кассета и на экране шел какой-то фильм в сопровождении музыки.

— Есть что-нибудь новое в офисе? — спросила Сэнди.

В офисе, подумал Джон. Она так не говорила, когда он возвращался после выполнения задания. Нет, тогда было: «У тебя все в порядке?» Этот вопрос всегда задавался с ноткой беспокойства, хотя он никогда — ну почти никогда — не говорил ей о том, чем занимался, когда его не было дома. И все-таки Сэнди знала, что это несколько отличалось от проведения времени за письменным столом. Так что это было еще одним подтверждением того, что теперь он стал гражданским лицом. Спасибо, милая, подумал он.

— Нет, ничего особенного, — ответил Джон. — А у тебя в больнице?

— Автомобильная катастрофа сразу после ленча. Ничего серьезного.

— Как дела у Пэтси?

— Она будет отличным доктором, когда научится не так беспокоиться. Но я, понимаешь, работала в отделении скорой помощи больше двадцати лет, верно? Она знает больше меня в теоретической области, но ей нужно овладеть и практической стороной. И все-таки, знаешь, она быстро постигает практическую медицину.

— Тебе никогда не хотелось стать врачом?

— Думаю, я смогла бы, но в то время не было для этого времени, помнишь?

— Как относительно родов?

Это заставило Сэнди улыбнуться.

— Я была точно такой же нетерпеливой. Когда достигнешь этой точки, то единственное, о чем думаешь, — это желание, чтобы все прошло как можно скорее.

— Есть основания для беспокойства?

— Нет, доктор Рейнольдс — отличный акушер, да и у Пэтси все в порядке. Просто я не уверена, что готова стать бабушкой, — добавила Сэнди с улыбкой.

— Я знаю, как ты себя чувствуешь, дорогая. В любое время, да?

— Ребенок вчера опустился. Это означает, что она готова.

— Кто родится? — спросил Джон. — Он?

— Почти все думают так, но мы точно узнаем только после родов.

Джон что-то проворчал. Доминго настаивал, что родится обязательно мальчик, такой же привлекательный, как его отец, и говорящий на двух языках, утверждал Динг с озорной латинской улыбкой. Ну что ж, у него мог быть зять и похуже. Динг был умен, овладевал всем с быстротой, которой можно только позавидовать, продвинулся от молодого сержанта до оперативника ЦРУ, пользующегося всеобщим уважением, получил степень магистра в университете Мейсона, иногда думал о том, чтобы потратить еще два года и получить степень доктора философии. Может быть, в Оксфорде, рассуждал он на прошлой неделе, если ему дадут два года отпуска, чтобы это стало возможным. Представьте себе, какой пинок в зад — «чикано» из восточного Лос-Анджелеса наденет мантию доктора Оксфордского университета! Не исключено, что придет время, и он займет должность директора ЦРУ, и вот уж тогда это будет совершенно невыносимо. Джон улыбнулся, отпил немного «Гиннесса» и снова повернулся в сторону телевизора.

Попов сказал себе, что он обязан присутствовать при этом. Сейчас он снова был в Лондоне, поселился в отеле средней руки, перестроенном из ряда частных домов, соединенных друг с другом галереями. Каждый из этих домов не только перестроили, но и обновили. Да, он должен посмотреть на это. Это будет первой террористической операцией, которую он увидит. У них был настоящий план, хотя и предложенный Биллом Хенриксеном, но Грэди с готовностью принял его. План действительно обладал разумной тактической концепцией и был выполним, до тех пор пока ирландцы знают, когда нужно закончить операцию и скрыться. В любом случае, Дмитрий хотел своими глазами видеть, как пройдет операция, чтобы знать, можно ли ему позвонить в банк, переделать пароль, переведя, таким образом, деньги на свой собственный счет, и затем... исчезнуть с лица земли, переехав туда, куда ему хочется. Грэди даже не пришло в голову, что существует по крайней мере два человека, которые могут дать команду о переводе денег, находящихся на номерном счете. Возможно, Шон оказался доверчивым человеком, подумал Попов, какой странной ни казалась эта мысль. Он с готовностью согласился на контакт со своим бывшим другом из КГБ, и хотя Грэди поставил на пути два важных препятствия — деньги и кокаин — после того, как они были доставлены, он немедленно согласился на проведение операции. Это поразительно, подумал Попов, теперь, когда у него появилась возможность тщательно обдумать все происшедшее. Но он сядет в свой арендованный «Ягуар», поедет к Герефорду и будет наблюдать. Это не окажется слишком трудным или слишком опасным, если он проделает все должным образом... С этой мыслью он опрокинул свой последний стакан «столичной» и выключил свет.

* * *

Этим утром они проснулись в одно и то же время. Доминго и Патриция в одном доме, Джон и Сандра — в другом, открыли глаза в 5.30, когда зазвенели их будильники. Обе пары приспособили свое обычное поведение к расписанию дня. Женщины должны быть в больнице в 6.45 к началу их утренней смены с 7.00 утра до 15.00 в отделении скорой помощи, поэтому в обоих домах первыми пошли в ванные комнаты женщины. Тем временем мужчины прошлепали босиком в кухни, чтобы включить электрические кофейники, затем забрали утренние газеты со ступеней крыльца и включили радио, прослушивая последние новости ВВС. Через двадцать минут произошел обмен ванными и газетами, и еще через пятнадцать минут обе пары сели в кухнях за завтрак, хотя в случае Доминго завтрак состоял из чашки кофе, потому что он всегда завтракал со своей группой после утренних упражнений. В доме Кларка Сэнди экспериментировала с жареными томатами, местным лакомством, которому она пыталась научиться, но которое ее муж решительно отвергал по «патриотическим» соображениям как американский гражданин. К 6.20 пришло время для женщин одеваться в соответствующую форменную одежду, для мужчин — делать то же самое, и вскоре после этого все вышли из домов.

* * *

Кларк не занимался физическими упражнениями с группами. Он наконец признался себе, что был слишком старым, чтобы выдержать такую нагрузку, но приходил примерно в то же время и проделывал примерно такие же ежедневные упражнения. Они мало чем отличались от тех, которые он делал, будучи «морским котиком», хотя без дальнего заплыва — здесь был плавательный бассейн, но недостаточно большой, на его вкус. Вместо этого Джон пробегал три мили. Боевые группы пробегали пять, хотя... и он со стыдом признался себе, в более высоком темпе. Для мужчины своего возраста Кларк знал, что он находится в великолепной физической форме, однако поддерживать ее с каждым днем становилось все труднее, и следующим крупным верстовым столбом на его дороге к смерти была цифра «шестьдесят». Ему казалось странным, что он больше не был тем молодым парнем, полным сил и энергии, когда женился на Сэнди. Казалось, что кто-то отнял у него что-то, но, если такое случилось, Джон Кларк не заметил этого. Просто произошло так, что в один прекрасный день он оглянулся вокруг и обнаружил, что стал другим по сравнению с тем, кем он себя считал. Не слишком приятный сюрприз, сказал он себе, заканчивая третью милю. Струйки пота сбегали по его усталым ногам, и ему требовался второй душ за это утро.

По пути к штабному зданию он увидел Алистера Стэнли, выходящего из дома, чтобы заняться своими утренними упражнениями. Ал был моложе его на пять лет, и, наверно, у него все еще сохранялась иллюзия молодости. Они стали хорошими друзьями. Стэнли обладал инстинктами, особенно в области разведывательной информации, и был отличным оперативником в своих странных британских традициях. Подобно замаскированному окопу для снайпера, подумал Джон, Стэнли не казался чем-то заслуживающим второго взгляда до тех пор, пока вы не посмотрели ему в глаза, и даже тогда вам надо знать, что вы ищете. Он хорошо выглядел, имел щеголеватую внешность, светлые волосы и веселую улыбку, обнажающую белые зубы, но, подобно Джону, ему приходилось убивать во время операций, и, подобно Джону, его не мучили из-за этого ночные кошмары. Говоря по правде, он больше подходил для роли командира, чем Кларк, и последний откровенно признавался себе в этом, но только себе. Оба так же соперничали друг с другом, как если бы им было по двадцать, и ни один не хвалил другого просто из вежливости.

Приняв душ, Кларк вошел в свой кабинет, сел за письменный стол и принялся за утреннюю канцелярскую работу, про себя проклиная ее за затраченное время и за то, что приходилось думать о таких «бесполезных» вещах, как финансирование и бюджет. Справа в ящике стола лежала его «берет-та-45», доказательство того, что он не был еще одним государственным служащим. Сегодня у него не будет времени пройти на стрельбище и поиграть в войну. По иронии судьбы, прежние подвиги со стрельбой, драками и так далее обеспечили продвижение по службе, но взамен лишили его теперь возможности доказать, что и он принадлежит к «военному сословию», сделав чиновником.

Миссис Форгейт пришла вскоре после восьми, заглянула в кабинет босса и увидела недовольное выражение, с которым он занимался административной работой, в отличие от чтения разведывательных материалов или занятия оперативными проблемами, которые, по крайней мере, казались ему интересными. Она вошла, чтобы запустить его автоматическую кофеварку, услышала обычное ворчливое утреннее приветствие, затем вернулась к своему столу, проверив кодированный факсимильный аппарат в поисках того, что должно немедленно попасть на стол босса. Там не было ничего. В Герефорде начался обычный день.

* * *

Грэди и его люди тоже проснулись. Они принялись за свой завтрак, состоящий из яиц, чая, бекона и тостов, поскольку типичный ирландский завтрак мало отличался от английского. По сути дела, между этими странами было мало различий в основных привычках, обстоятельство, которое не занимало мысли Грэди и его людей. Оба сообщества были вежливыми и крайне гостеприимными к приезжающим. Граждане обеих стран приветливо улыбались друг другу, трудились более-менее усердно на своих рабочих местах, многие смотрели одни и те же телевизионные программы, читали те же спортивные страницы газет и занимались теми же видами спорта, которые в обеих странах вызывали подлинно национальный интерес. Они пили одинаковое количество одинаковых сортов пива в пабах, которые могли легко находиться в той или другой стране, вплоть до раскрашенных вывесок и названий, которые они носили.

Однако они посещали разные церкви и говорили с различными акцентами, которых не замечали посторонние, но для них они казались совершенно различными. Различие в звучании оставалось важной частью каждодневной жизни, но глобальное телевидение постепенно меняло это. Человек, приехавший из жизни, проходившей на пятьдесят лет раньше, заметил бы, что много американизмов вошло в общий язык, но такой процесс происходил так постепенно, что живущие в это время почти не замечали его. Такова была ситуация, общая для стран с революционными движениями. Расхождения были незначительны для посторонних наблюдателей, но тем более увеличивались для тех, кто защищал перемены. Это доходило до такой степени, что Грэди и его люди рассматривали сходство в английском языке просто как камуфляж, который облегчал проведение их операций, а не сходство, способное сблизить их страны. Люди, с которыми они могли бы выпить пинту и вступить в обсуждение особенно хорошего футбольного матча, были для них такими же чужими, как марсиане, и потому убивать их казалось так просто. Они были неодушевленными вещами, а не «приятелями». Хотя это может показаться безумием для объективного постороннего наблюдателя, такое представление было внушено им настолько глубоко, что они обращали на него не больше внимания, чем на воздух в это ясное, чистое утро, когда они направились к своим грузовикам и автомобилям, готовясь к проведению сегодняшней операции.

* * *

В 10.30 утра Чавез и его группа подошли к внутреннему стрельбищу для тренировки в меткости стрельбы. Дейв Вудс был уже здесь и разложил коробки с патронами для членов Группы-2 по соответствующим местам. Как и накануне, Чавез решил сосредоточиться на стрельбе из пистолета, не затрагивая более простого в использовании «МР-10», из которого мог хорошо стрелять любой человек с двумя здоровыми глазами и действующим указательным пальцем, нажимавшим на спусковой крючок. В результате он вернул инструктору коробки с десятимиллиметровыми патронами, обменяв их на две коробки федеральных пистолетных патронов калибра 0,45 «хайдро-шок», изготовленных в Америке, с огромным углублением в головной части пули, в котором, казалось, можно смешивать коктейли или что-то вроде этого, по крайней мере создавалось такое впечатление.

Подполковник Мэллой и его летный экипаж, состоящий из лейтенанта Гаррисона и сержанта Нэнса, вошли в помещение, когда Группа-2 взялась за работу. Они были вооружены стандартными пистолетами «беретта-М9», которые выдавались летчикам.

Для этих пистолетов использовались патроны калибра девять миллиметров с пулями, полностью заключенными в металлическую оболочку, как это предписано Гаагской конвенцией. Америка так и не подписала конвенцию, оговаривающую, что следует использовать на поле боя и что запрещается. Тем не менее она соблюдала эти правила.

Солдаты групп специальных операций «Радуги» пользовались другими, более эффективными патронами, исходя из того, что они применяют их не на поле боя, а скорее борются с преступниками, не заслуживающими того снисхождения, на которое имеют право другие враги, хорошо организованные и одетые в военную форму.

Все, кто задумывался над этим вопросом, находили его немного безумным, но они знали, что в мире не существует твердых правил и что события, происходящие в нем, вообще лишены здравого смысла, и поэтому стреляли патронами, выданными им. В случае стрелков «Радуги» им полагалось тратить не менее сотни в день. Мэллой и его экипаж расстреливали примерно по пятьдесят патронов в неделю, но они не были стрелками, и их присутствие на стрельбище являлось просто проявлением вежливости. Между прочим, сам Мэллой был отличным стрелком, хотя и стрелял, держа пистолет в одной руке, как этому когда-то учили американских военнослужащих. Гаррисон и Нэнс пользовались более современной «стойкой Вивера», при которой рукоятку пистолета сжимают обеими руками. Помимо прочего, Мэллой испытывал ностальгию по пистолету с патронами калибра 0,45, из которого стрелял в молодости. Но американские вооруженные силы перешли на оружие с пулями меньшего калибра, чтобы не расстраивать вооруженные силы стран, входящих в НАТО, хотя такие пули проделывали значительно меньшие отверстия в людях, в которых им полагалось стрелять.

* * *

Девочку звали Фиона. Ей скоро должно было исполниться пять лет, иона упала с качелей в своем детском саду. Деревянные щепки оцарапали ей кожу, но было также опасение, что при падении она могла сломать лучевую кость в левой кисти. Сэнди Кларк держала руку плачущей девочки. Очень бережно и осторожно она манипулировала маленькой рукой, но интенсивность ребячьих слез не уменьшалась. Кисть не была сломана, ну может быть, совсем крохотная трещинка, но, скорее всего, не было даже этого.

— Пошли, сделаем рентгеновский снимок, — сказала Пэтси, передавая ребенку виноградный леденец. Этот прием действовал одинаково эффективно в Англии и в Америке. Слезы прекратились, девочка воспользовалась здоровой правой рукой и зубами, чтобы содрать пластмассовую обертку с леденца, и сунула его в свой маленький прелестный ротик. С помощью влажной марли Сэнди очистила руку. Необходимости в швах не было, на руке всего лишь несколько неприятных царапин, которые она покроет сейчас антисептиком и наклеит две больших полоски лейкопластыря. Отделение скорой помощи не было таким занятым, как аналогичные отделения в Америке. Во-первых, оно находилось в сельской местности, и потому здесь было меньше возможностей получить серьезную травму. На прошлой неделе сюда привезли фермера, которому едва не оторвало руку, попавшую в какую-то сельскохозяйственную машину, но в тот день у Сэнди и Пэтси был выходной. Здесь происходило меньше тяжелых автомобильных катастроф, чем в таком же американском районе, это объяснялось тем, что британцы, несмотря на более узкие дороги и не столь строгие ограничения скорости, ездили, казалось, гораздо осторожнее. Это был факт, из-за которого обе американские медички недоумевали. В общем, их работа была относительно цивилизованной.

По сравнению с американскими стандартами в больнице работало больше обслуживающего персонала, и благодаря этому рабочая нагрузка каждой была меньше, что немало удивляло обеих американок. Через десять минут Пэтси посмотрела на рентгеновский снимок и убедилась, что кости в крохотной кисти девочки были целыми. Через тридцать минут Фиона отправилась обратно в свой садик, где подошло время ленча. Пэтси села за стол и принялась читать последний номер медицинского журнала «Ланцет», а ее мать вернулась к своему рабочему месту, где приходилось стоять, и начала беседовать с коллегой. Сэнди Кларк обратила внимание на то, что ее английская подруга не видела огнестрельного ранения за все время работы в больнице. В больнице Виллиамсбурга, штат Виргиния, где она работала раньше, пострадавшие от огнестрельных ран появлялись почти ежедневно. Это обстоятельство привело в ужас англичанку, но являлось частью обычной работы для американской медсестры.

* * *

Герефорд не был, строго говоря, сонным городом, однако автомобильный транспорт все-таки не превращал его в крупный город, полный мчащихся автомобилей. Грэди сидел в своей арендованной машине, следуя за грузовиками к месту назначения, причем ехал медленнее, чем обычно, по крайней левой полосе движения, потому что он рассчитывал на более густой транспортный поток, и, соответственно, план предусматривал больше времени на поездку. Он мог ехать быстрее и потому начать операцию раньше, но Грэди был методичным человеком, и после того, как план составили, он придерживался его почти буквально. При этом каждый знал, что должно случиться и когда. Для непредвиденных случаев у каждого боевика был сотовый телефон с системой быстрого набора, мгновенно соединяющий его с другими членами группы. По мнению Шона, это мало отличалось от тактических радио, находившихся у солдат.

Вот показалась больница. Она располагалась в нижней части небольшого склона.

Площадка для парковки автомобилей рядом с больницей почти не занята. Может быть, в ней было не слишком много пациентов, занимавших больничные койки, или, возможно, посетители ушли на ленч, перед тем как вернуться в больницу и повидаться со своими родственниками.

Дмитрий остановил свой арендованный автомобиль на обочине шоссе. Сейчас он находился примерно в половине километра от больницы и с вершины холма видел две ее стороны, главный и боковой входы, последний для пациентов отделения скорой помощи. Он выключил двигатель, нажал на кнопку, опускающую боковые стекла, и стал ждать, надеясь увидеть, что произойдет дальше. На заднем сиденье лежал недорогой бинокль 7x35, купленный в аэропорте. Попов решил воспользоваться им. Рядом с ним на соседнем кресле находился сотовый телефон, который он мог использовать в случае необходимости. Он увидел, как к больнице подъехали и остановились три тяжелых грузовика, гораздо ближе к ней, чем его автомобиль, но, как и он, способные перекрыть оба входа — главный и боковой.

И тут у Попова возникла безумная мысль. А почему бы ему не позвонить этому парню Кларку в Герефорд и не предупредить его о том, что сейчас произойдет? Ведь он, Попов, не хотел, чтобы террористы уцелели сегодня? Если все они погибнут, то у него будет больше пяти миллионов американских долларов, и тогда он сможет исчезнуть с лица земли. Он прочитал несколько туристских брошюр, и острова Карибского моря манили его. Там он найдет полный комфорт — честная полиция, бары, сердечные и дружелюбные люди, а также спокойная, неспешная жизнь. И он будет находиться недалеко от Америки, куда он сможет приезжать, чтобы контролировать инвестиционные фонды, куда вложит свои деньги...

Но... нет. Все еще оставался шанс, что Грэди уцелеет во время операции, и Попову совсем не хотелось, чтобы его преследовал этот жестокий и безжалостный ирландец.

Нет, будет гораздо лучше, если он предоставит событиям возможность развиваться, как это было предусмотрено. Поэтому он сидел в автомобиле с биноклем на коленях, слушая классическую музыку, которую передавала одна из радиостанций ВВС.

* * *

Грэди вышел из «Ягуара», открыл багажник, достал оттуда сверток и положил в карман ключи. Тимоти О'Нил спустился с шоферского сиденья микроавтобуса — он предпочел именно такую машину — и стоял рядом с ней, ожидая, когда к нему присоединятся остальные пятеро. Через несколько минут все были на месте. Тимми взял свой сотовый телефон и нажал на кнопку быстрого набора. В ста ярдах от него раздалось щебетание телефона Грэди.

— Да?

— Мы на месте и готовы, Шон.

— Тогда приступайте. Мы тоже готовы. Желаю удачи, друг.

— Очень хорошо, мы входим.

О'Нил был одет в коричневый комбинезон разносчика пакетов. Он пошел к боковому входу больницы, держа в руках большую картонную коробку. За ним шли еще четверо, одетые в гражданскую одежду, с такими же коробками в руках, аналогичного размера, но другого цвета.

* * *

Попов с раздражением посмотрел в зеркало заднего вида. На обочину дороги съезжал полицейский автомобиль. Через несколько секунд из него вышел констебль и направился к автомобилю Попова.

— У вас какие-нибудь проблемы, сэр? — спросил он.

— О нет, никаких, то есть я уже позвонил в компанию, у которой арендовал машину, и они посылают кого-то, понимаете?

— Что случилось? — поинтересовался полицейский.

— Я не уверен. Двигатель заработал как-то странно, я подумал, что лучше всего остановиться на обочине и выключить зажигание. Как бы то ни было, — повторил русский, — я позвонил в компанию, и они посылают кого-то, чтобы разобраться на месте.

— Ну тогда все в порядке. — Полицейский констебль потянулся, и Попову показалось, что он съехал на обочину как для того, чтобы подышать свежим воздухом, так и чтобы оказать помощь попавшему в беду автомобилисту. Время для этого, подумал он, могло быть выбрано и получше.

* * *

— Чем могу помочь? — спросил клерк, сидящий за столом приемного отделения.

— Мне нужно передать это доктору Чавез и медсестре... — он посмотрел на листок бумаги на коробке, что казалось ему ловким актерским приемом, — Кларк. Сегодня они здесь? — спросил Тимми О'Нил.

— Я сейчас позову их, — сказал с готовностью клерк и направился в рабочее помещение больницы.

Рука солдата ИРА скользнула внутрь коробки, готовясь откинуть крышку. Он повернулся и кивнул остальным четырем, которые вежливо ждали позади него.

О'Нил приложил палец к носу, и один из них, его имя было Джимми Карр, вышел наружу. Там стоял полицейский автомобиль, «Рейндж-Ровер» белого цвета, с оранжевыми полосами вдоль боков. Полицейский, сидящий внутри, ел сандвич. Он остановился в удобном месте, чтобы съесть свой ленч, убивая время, пока ничего не происходит. Он увидел человека с картонной коробкой в руках, походившей на коробку с цветами, стоящего у входа в приемное отделение скорой помощи. Полицейский заметил, как только что в эту дверь вошло еще несколько человек с такими же коробками в руках, но это была больница и люди приносят цветы тем, кто находится внутри... но даже в этом случае мужчина с большой белой коробкой смотрел на полицейский автомобиль, как это часто делают люди. Коп посмотрел на мужчину, главным образом из любопытства, хотя его полицейские инстинкты начали пробуждаться.

* * *

— Я доктор Чавез, — сказала Пэтси. О'Нил заметил, что она почти такого же роста, как и он, и очень беременная, — это было видно под ее белым медицинским халатом. — У вас есть что-то для меня?

— Да, доктор, есть. — Затем подошла вторая женщина, они поразительно походили друга на друга — он понял это с первого же момента, когда увидел их. Это мать и дочь... значит, наступил решающий момент.

О'Нил откинул крышку с коробки и мгновенно извлек оттуда автомат «АКМС». Он посмотрел на него и потому не заметил широко открытые от шока глаза на лицах двух женщин, стоящих перед ним. Правой рукой он достал магазин из коробки и вставил его в автомат. Затем он сменил руки, обхватил правой рукой приклад, а левой отвел затвор в боевое положение. На все это ему потребовалось меньше двух секунд.

Пэтси и Сэнди замерли на месте, как это обычно происходит с людьми при виде направленного на них оружия. Их глаза были широко открыты, лица побледнели от шока. Слева кто-то закричал. Позади этого разносчика остальные трое держали теперь такие же автоматы, направив их на присутствующих в приемном отделении, и обычный день в отделении скорой помощи превратился во что-то совершенно другое.

* * *

Снаружи Карр открыл картонную коробку и с улыбкой направил автомат на полицейский автомобиль, находящийся всего в двадцати футах от него. Двигатель полицейской машины работал, и первой реакцией копа было уехать и доложить о случившемся. Его левая рука сдвинула селектор автоматической коробки передач в положение «назад», а нога надавила на педаль газа, заставив машину дернуться задним ходом. Ответ Карра был автоматическим. Он поднял автомат, отвел назад затвор, прицелился и нажал на спусковой крючок, выпустив очередь из пятнадцати патронов в ветровое стекло автомобиля. Результат оказался мгновенным. «Ровер» ехал назад относительно прямо, но в тот момент, как пули начали впиваться в полицейского, машина свернула вправо и уперлась в кирпичную стену больницы. Здесь она замерла, поскольку давление ноги на педаль газа прекратилось. Карр подбежал к автомобилю, заглянул внутрь, чтобы убедиться в том, что на свете стало одним полицейским констеблем меньше, и это не было для мира такой уж большой потерей.

* * *

— Что это? — раздался риторический вопрос полицейского констебля, пришедшего, чтобы оказать помощь Попову. Это был действительно риторический вопрос, потому что треск выстрелов автоматического оружия невозможно спутать ни с чем иным. Он повернул голову, увидел, как полицейский автомобиль, — двойник его собственного, — с ревом рванулся назад, затем остановился, к нему подошел мужчина, заглянул внутрь и пошел прочь. — Проклятие!

Дмитрий Аркадьевич сидел неподвижно в своей машине, наблюдая за полицейским, который подходил к нему, чтобы оказать ненужную помощь. Констебль подбежал к своему автомобилю, сунул внутрь руку и достал радиомикрофон. Попов не слышал, что он говорил, но, с другой стороны, в этом не было необходимости.

* * *

— Мы взяли их, Шон, — прозвучал голос О'Нила в телефоне Грэди. Командир группы подтвердил получение информации, нажал на кнопку «конец» и набрал номер телефона Питера Барри.

— Да?

— Тимоти захватил их. Ситуация находится под контролем.

— О'кей. — Разговор закончился. Затем Шон набрал другой номер.

— Алло, это говорит Патрик Кейси. Мы захватили больницу в Герефорде. В настоящее время мы удерживаем в качестве заложников доктора Чавез и медсестру Кларк, а также большое число других. Мы готовы освободить заложников, если будут удовлетворены наши требования. Если они не будут удовлетворены, тогда мы считаем необходимым убивать заложников до тех пор, пока вы не поймете ошибочность своих действий. Мы требуем освобождения всех политических заключенных в тюрьмах Олбани и Паркхерст на острове Уайт. После того как они будут освобождены и это будет показано по телевидению, мы покинем этот район. Вы меня поняли?

— Да, понял, — ответил дежурный сержант. Он ничего не понял, но у него была магнитофонная запись разговора, и он передаст информацию тому, кто поймет.

* * *

Карр встал у входа в отделение скорой помощи, а близнецы Барри, Питер и Сэм прошли через здание больницы и заняли позицию у главного входа. Здесь ситуция приближалась к хаосу. Звуки стрельбы Карра не были отчетливо слышны, большинство людей повернули головы в сторону шума, но, не увидев ничего, вернулись к выполнению своих обязанностей. Охранник больницы, мужчина пятидесяти пяти лет, одетый в форму, приблизительно напоминающую полицейскую, направился к двери, ведущей в саму больницу, и тут увидел близнецов, идущих навстречу с автоматами в руках. Отставной полицейский сумел пробормотать: «Что здесь происходит?» — обычная фраза британского констебля, но направленный на него ствол заставил поднять руки и заткнуться. Сэм схватил его за воротник и толкнул в сторону главного вестибюля. Находящиеся там люди увидели оружие. Кто-то закричал. Несколько человек бросились к выходу, и всем удалось выбежать наружу без единого выстрела вдогонку, поскольку близнецы Барри и без того были заняты. Доклад полицейского констебля по радио с обочины дороги вызвал гораздо более внушительную реакцию, чем телефонный звонок Грэди, особенно потому, что в докладе упоминался констебль, в которого стреляли и, по-видимому, убили. Первое, что сделал местный суперинтендант, был приказ всем подвижным полицейским постам немедленно прибыть к больнице. Только половина полицейских была вооружена, да и то в основном револьверами «Смит-и-вессон» — явно недостаточно, чтобы противостоять преступникам, которые судя по докладу, были вооружены автоматическим оружием Смерть констебля подтвердилась, когда полицейский, находящийся у больницы, не смог доложить о происходящем, несмотря на многочисленные вызовы по полицейской радиосвязи.

Каждый полицейский участок в мире держит наготове папки, содержащие описание действий, которые необходимо предпринять в случае возникновения чрезвычайных ситуаций. Эта папка была озаглавлена «Терроризм», и суперинтендант достал ее, хотя помнил содержание наизусть. Он исходил из того, что мог что-то забыть и не хотел рисковать. Написанный на папке телефонный номер, по которому надлежало звонить в этом случае, был номером ответственного дежурного в министерстве внутренних дел, и он сообщил старшему чиновнику то немногое, что было ему известно, добавив, что он старается получить более подробную информацию и сразу передаст ее в министерство.

В здании штаб-квартиры министерства внутренних дел, находящегося недалеко от Букингемского дворца, работали чиновники, пристально следившие за всеми аспектами жизни на Британских островах. Среди этих аспектов была деятельность правоохранительных органов, и в этом здании тоже находилась папка с описанием процедур, которые необходимо принимать в случае нападения террористов. Ее достали из соответствующего отделения и увидели, что в ней находится новая страница и новый телефонный номер.

* * *

— Четыре-два-три-три, — услышала Элис Форгейт, подняв телефонную трубку. Этот канал использовался исключительно при чрезвычайных ситуациях.

— Прошу вызвать мистера Кларка.

— Одну минуту.

— Мистер Кларк, вам звонок по линии двойная тройка, — сказала она, нажав клавишу интеркома.

— Это Джон Кларк, — сказал «Радуга Шесть», подняв телефонную трубку.

— Это говорит Фредерик Каллавэй из министерства внутренних дел. У нас возникла чрезвычайная ситуация, — произнес чиновник.

— О'кей, где она?

— Боюсь, она рядом с вами, через дорогу. Больница Герефорда. Человек, который позвонил нам, назвался Патриком Кейси. Это кодовое имя, которым пользуется ИРА для сообщения о своих операциях.

— Больница Герефорда? — переспросил Джон. Его рука, сжимаюшая телефонную трубку, внезапно похолодела.

— Совершенно верно.

— Подождите минутку. Я хочу, чтобы это услышал один из моих людей. — Джон закрыл рукой микрофон. — Элис! Срочно подсоедините Алистера к нашему разговору!

— Да, Джон?

— Мистер Каллавэй, это мой заместитель, Алистер Стэнли. Прошу вас повторить еще раз то, что вы сообщили мне.

Чиновник сделал это, потом добавил:

— Говоривший назвал имена двух заложников. Это медсестра Кларк и доктор Чавез.

— Проклятие, — прошептал Джон.

— Я немедленно поднимаю по тревоге группу Ковингтона, Джон, — сказал Стэнли.

— Хорошо. У вас есть что-нибудь еще, мистер Каллавэй?

— Это все, что пока нам известно. Местный суперинтендант полиции старается сейчас собрать дополнительную информацию.

— О'кей, спасибо. Вы можете найти меня по этому номеру, если понадобится. — Проклятие, — повторил он вполголоса.

Его мозг работал с максимальной скоростью. Тот, кто провел разведку «Радуги», сделал это по определенной причине, и эти два имени названы не случайно. Это прямой вызов ему и его людям, и они используют его жену и дочь в качестве оружия. Его следующей мыслью было передать командование операцией Алу Стэнли, а потом — его жена и дочь находятся в смертельной опасности, и он бессилен что-нибудь предпринять.

— Боже мой, — пробормотал майор Питер Ковингтон по телефону. — Слушаюсь, сэр. Мы начинаем действовать. — Он встал и вошел в помещение, где размещалась его группа.

— Внимание, у нас чрезвычайная ситуация. Всем быть готовыми к немедленным действиям.

Члены Группы-1 встали и кинулись к своим шкафчикам. Это не походило на учения, но они действовали, словно это было учением.

Старший машинист Майк Чин оделся первым. Он пошел повидаться с боссом, который надевал нательную кевларовую защиту.

— Что случилось, шкипер?

— ИРА, местная больница, удерживают жен Кларка и Динга в качестве заложниц.

— Как это? — спросил Чин, отчаянно мигая глазами.

— Ты слышал меня, Майк.

— Вот дерьмо. О'кей. — Чин вернулся в общее помещение группы. — Седлайте коней, парни, это не какое-то гребаное учение.

Мэллой только что подбежал к «Ночному ястребу». Сержант Нэнс был уже на месте, выдергивал шпильки безопасности с красными флажками из их гнезд на крышках баков и поднимал их над головой, чтобы пилот видел их и мог подтвердить счет.

— Все в порядке, пускай двигатели, лейтенант.

— Проворачиваю первый, — сообщил Гаррисон, тут сержант Нэнс снова взобрался на борт вертолета, пристегнул ремень безопасности, позволяющий ему свободно передвигаться, затем переместился к левой дверце, чтобы проверить хвост «Ночного ястреба».

— Хвостовой винт чист, полковник.

Мэллой подтвердил получение информации от сержанта, сам продолжая наблюдать за оживающими приборами вертолета. Потом включил радио.

— Командир, это Медведь, мы проворачиваем двигатели и взлетаем. Что вы хотите от нас? Конец.

— Медведь, это Пять, — к удивлению Мэллоя, послышался голос Стэнли. — Взлетай и барражируй над местной больницей. Это место инцидента.

— Повтори. Пять, конец связи.

— Медведь, у нас объекты удерживают местную больницу. Захватили миссис Кларк и миссис Чавез в качестве заложников. Они назвали обеих по именам. Приказываю взлетать и барражировать над больницей.

— Понял, выполняю. Медведь взлетает. — Левой рукой он потянул на себя рычаг управления шагом винта и газом, посылая «сикорски» в небо.

— Я не ослышался, полковник? — спросил Гаррисон.

— Нет, все именно так. Проклятие, — проворчал офицер морской пехоты. Кто-то схватил тигра за яйца, подумал Мэллой. Он посмотрел вниз и увидел два грузовика, мчащихся от базы в том же направлении, как и он. Это, должно быть, Ковингтон и Группа-1, подумал он. После секундного размышления он поднял «Ночного ястреба» на четыре тысячи футов, вызвал местный центр управления полетами, чтобы сообщить им о своих действиях, и получил код транспондера. Теперь они могли следить за ним по-настоящему.

У больницы находились теперь четыре полицейские машины, блокируя въезд на парковку, но ничего больше не делая, увидел Попов в бинокль. Констебли стояли около своих автомобилей, двое держали в руках револьверы, не направляя их ни на кого, просто опустив дулом к земле.

* * *

В одном грузовике Ковингтон передавал информацию, которую знал. В другом то же самое делал Майк Чин. Солдаты были потрясены услышанным, впервые за все время они позволили себе испытывать шок. До сих пор они считали себя и свои семьи недоступными для такого нападения только потому, что они входили в «Радугу», и никто не может оказаться настолько глупым, чтобы пытаться совершить нечто подобное. Вы можете подойти к клетке льва и потыкать в него палкой, но только не в том случае, если между вами и львом нет стальной решетки? И никому в голову не придет затрагивать детенышей льва. Если, конечно, вы хотите увидеть заход солнца. Для всех них это была семья. Нападение на жену командира «Радуги» — это плевок в их лица, поступок невероятной самонадеянности, а жена Чавеза беременная. Она представляла собой две невинные жизни, причем обе принадлежали человеку, вместе с которым они тренировались каждое утро, иногда пили пинты в клубе, член общей братской солидарности солдат, один из них. Все включили свои радио и неподвижно сидели, сжимая индивидуальные виды оружия, позволяя мыслям бродить в голове, но не уходить далеко.

— Ал, я вынужден передать тебе командование операцией, — сказал Джон, стоя у своего стола и готовясь уходить. В кабинете находился доктор Беллоу вместе с Биллом Тауни.

— Я понимаю тебя, Джон. Ты ведь знаешь, насколько хорошо подготовлены Ковингтон и его группа.

Долгий вздох.

— Да. — Больше им было не о чем говорить.

Стэнли повернулся к остальным.

— Билл?

— Они использовали правильное кодовое имя. «Патрик Кейси» — имя, неизвестное прессе. Это имя они используют для того, чтобы мы знали, что их операция — настоящая. Обычно используется с угрозами взрыва бомб и так далее. Пол?

— То, что они назвали имена твоей жены и дочери, является прямым вызовом для нас. Они говорят нам, что знают о «Радуге», знают, кто мы, и, разумеется, знают о том, кто ты, Джон. Они заявляют о своей компетентности и своей готовности идти до конца.

Психиатр покачал головой.

— Но, если они действительно ИРА, это означает, что они католики. Я могу воспользоваться этим. Позвольте мне поехать туда и установить контакт с террористами, хорошо?

* * *

Тим Нунэн уже сидел в своем личном автомобиле. Все его тактическое снаряжение сложено на заднем сиденье. По крайней мере, его работа будет простой. Здесь, в округе, находились две ретрансляционные станции, и он побывал в каждой из них, проводя эксперименты со своим программным обеспечением, способным отключать сотовые телефоны вблизи Герефорда. Сначала он поехал к дальней станции. Это была относительно типичная установка, обычная башня, похожая на подсвечник, стоящая в середине проволочного забора, и рядом с ней трейлер, здесь он называется «караван», вспомнил Нунэн. Снаружи стоял автомобиль. Нунэн остановился рядом и выпрыгнул из машины, даже не думая, стоит ли ее запирать. Через десять секунд он распахнул дверь каравана.

— Что такое? — спросил техник, сидящий внутри.

— Я из Герефорда. Мы отключаем вашу станцию.

— По чьему приказу?

— По моему! — Нунэн повернулся к технику боком, чтобы тот увидел пистолет в кобуре на его бедре. — Позвони своему боссу. Он знает, кто я и чем я занимаюсь. — Без дальнейших разговоров Нунэн подошел к контрольной панели и потянул на себя рубильник, прекращая все передачи из этой ретрансляционной башни. Затем сел перед компьютерной контрольной системой и вставил в нее гибкий диск, достав его из кармана рубашки. Еще два клика мышкой, и через сорок секунд система была модифицирована. Теперь говорить по сотовому телефону можно только в том случае, если вызываемому номеру будет предшествовать префикс 777.

Техник ничего не понимал, но у него было достаточно здравого смысла, чтобы не спорить с человеком, на боку которого висит кобура с пистолетом.

— Есть кто-нибудь у второй башни — на другом конце города? — спросил Нунэн.

— Нет, если возникнет проблема, ею занимаюсь я, но пока никаких проблем не было.

— Ключи. — Нунэн протянул руку.

— Я не могу отдать их. Для этого мне требуется указание.

— Немедленно позвони своему боссу, — предложил агент ФБР, передавая технику телефонную трубку.

* * *

Ковингтон выпрыгнул из грузовика, остановившегося рядом с несколькими коммерческими грузовиками «Вольво» на площадке у больницы. Полиция установила защиту по периметру вокруг больницы, чтобы не подпускать любопытных. Питер побежал к тому полицейскому, который казался старшим.

* * *

— Вот они, — сказал по сотовому телефону Шон Грэди, обращаясь к Тимми О'Нилу. — Какая быстрая у них реакция. И как грозно выглядят, — добавил он. — У тебя в больнице все в порядке?

— Здесь слишком много людей, чтобы обеспечить надлежащий контроль за ними, Шон. Я послал близнецов в главный вестибюль, Джимми здесь, со мной, Даниэль патрулирует второй этаж.

— А заложники?

— Ты имеешь в виду женщин? Они сидят на полу. Молодая очень беременна, Шин. Похоже, что она родит сегодня.

— Попытайся избежать этого, приятель, — с улыбкой посоветовал Грэди. Все шло в соответствии с планом, и часы отсчитывали время. Проклятые солдаты даже поставили свои грузовики в двадцати метрах от его трех «Вольво». Трудно придумать что-нибудь лучшее.

* * *

Имя Хьюстона вообще-то было не Сэм, мать назвала его Мортимер в честь любимого дяди, но кличка «Сэм» прилипла к нему еще во время пребывания в лагере для новобранцев в Форте Джексон, штат Южная Калифорния, одиннадцать лет назад, и он не стал возражать. Его снайперская винтовка все еще находилась в чехле, предохраняющем ее от толчков и ударов при переноске, и он оглядывался вокруг, выбирая хорошее место, откуда можно контролировать окружающее пространство. Пожалуй, место, на котором он стоит, достаточно удобно, решил сержант. Он был готов ко всему, что предложит день. Его снайперская винтовка была копией той, которой пользовался его друг Гомер Джонстон, а в меткости стрельбы он ничем не уступал Гомеру — стрелял даже немного лучше, говорил всем, кто интересовался. То же самое относилось и к Винтовке Один-Два, сержанту первого класса Фреду Франклину, который раньше был инструктором в снайперском подразделении армии США в Форте Беннинг. Фред неизменно выигрывал первенство по стрельбе на милю и никогда не промахивался, стреляя из своей чудовищной винтовки МакМиллана со скользящим затвором, калибра 0,50.

— Как ты считаешь, Сэм?

— Мне нравится это место, Фредди. А ты не хочешь расположиться вон на том холме, за вертолетной площадкой?

— Да, пожалуй. Скоро увидимся. — Франклин накинул ремень чехла на плечо и направился к холму.

* * *

— Эти парни пугают меня, — признался по телефону Родди Сэндс.

— Я знаю, но один из них расположился близко, так что ты можешь ликвидировать его прямо сейчас, Родди. Ну-ка возьмись за эту работу, парень.

— Хорошо, Шон, — согласился Сэндз из кузова большого грузовика «Вольво».

Нунэн с ключами от второй ретрансляционной башни вернулся в машину и поехал к ретранслятору. Ему потребуется двадцать минут, чтобы добраться до башни, — нет, больше, понял он. На дороге класса "А", по которой ехал Нунэн, начала образовываться автомобильная пробка, и, хотя у него на боку висел пистолет и он имел даже полицейский значок, машина не была оборудована сиреной — упущение, о котором он даже не подумал раньше. Внезапно его охватил приступ неконтролируемой ярости. Проклятие, как он мог забыть про это? Ведь он полицейский, не так ли? Нунэн свернул на обочину, включил мигалку и нажал на клаксон, проезжая мимо стоящих автомобилей.

* * *

Чавез никак не реагировал на случившееся. Вместо того чтобы выглядеть разъяренным или испуганным, он ушел в себя. Он и так был небольшого роста, но теперь, прямо перед глазами Кларка, его тело съежилось и стало еще меньше.

— О'кей, — сказал он наконец хриплым голосом. — Что мы собираемся предпринять?

— Группа-1 сейчас уже у больницы, или вот-вот прибудет на место. Ал руководит операцией. Мы с тобой всего лишь зрители.

— Лучше поедем туда.

Кларк заколебался, что было необычным для него. Лучше всего, говорила часть его рассудка, — это сидеть здесь, остаться в кабинете и ждать, чем поехать к больнице и мучить себя, понимая, что он бессилен что-то предпринять. Его решение поручить руководство операцией Стэнли было правильным. Он не мог допустить, чтобы на его действия влияли личные эмоции. На карту было поставлено гораздо больше жизней, чем жизни его жены и дочери, а Стэнли — профессионал и примет правильные решения без дополнительных указаний. С другой стороны, оставаться здесь и просто слушать о событиях по радио или по телефону гораздо хуже. Так что он подошел к своему столу, выдвинул ящик и достал оттуда автоматическую «беретту» 0,45, затем пристегнул кобуру с пистолетом к поясу. Кларк заметил, что пистолет Чавеза уже был на правом боку.

— Пошли.

— Подожди. — Чавез поднял телефонную трубку на столе Кларка и вызвал казарму Группы-2.

— Главный сержант Прайс, — ответил голос.

— Эдди, это Динг. Мы с Джоном выезжаем к больнице Ты командуешь Группой-2.

— Да, сэр, понимаю. Майор Ковингтон и его парни не хуже нас, сэр. Группа-2 в защитной одежде и готова к выезду.

— О'кей, у меня с собой радио.

— Желаю удачи, сэр.

— Спасибо, Эдди. — Чавез положил трубку. — Пошли, Джон.

В машине Кларка сидел шофер, но он столкнулся с той же проблемой, как и Нунэн, и принял такое же решение. Машина помчалась по обочине с включенной мигалкой и гудящим клаксоном. Вместо десяти минут им пришлось потратить двадцать.

* * *

— Кто это?

— Суперинтендант Фергус МакЛиш, — ответил коп на другом конце провода. — С кем я говорю?

— Пока достаточно имени Патрика Кейси, — самодовольно произнес Грэди. — Вы уже говорили с министерством внутренних дел?

— Да, мистер Кейси, говорил. — МакЛиш посмотрел на Стэнли и Беллоу, поскольку он стоял на своем командном пункте, в полумиле от больницы, и все они слушали разговор по включенному динамику.

— Когда они отпустят заключенных, как мы потребовали?

— Мистер Кейси, большинство из руководителей министерства сейчас обедают, их нет в министерстве. Те, с кем я говорил в Лондоне, сейчас пытаются найти их и вызвать обратно в министерство. Видите ли, я пока не говорил ни с кем, кто способен принимать решения.

— Тогда я предлагаю, чтобы вы передали Лондону онеобходимости найти их как можно быстрее. Я по своей натуре не являюсь терпеливым человеком.

— Мне необходимо ваше заверение, что никто не пострадал, — сделал попытку МакЛиш.

— За исключением одного из ваших констеблей, никто не пострадал — пока. Это изменится, если вы предпримите действия против нас, и также изменится, если вы и ваши друзья в Лондоне заставите нас ждать слишком долго. Вы понимаете меня?

— Да, сэр, я понимаю, что вы сказали.

— У вас два часа до того момента, когда мы начнем ликвидировать заложников. У нас достаточный запас.

— Вы понимаете, мистер Кейси, что, если вы заставите пострадать хотя бы одного из заложников, это коренным образом изменит ситуацию. Моя способность вести переговоры о ваших требованиях резко уменьшится, если вы пересечете эту линию.

— Это ваша проблема, а не моя, — прозвучал холодный ответ. — У меня здесь больше сотни заложников, включая жену и дочь вашего главного командира антитеррористической группы. Они пострадают первыми из-за вашей бездеятельности.

Теперь у вас остался час и пятьдесят восемь минут до того момента, когда вы начнете освобождать всех политических заключенных из тюрем в Олбани и Паркхерсте. Советую как можно быстрее взяться за это. До свидания. — И разговор оборвался.

— Судя по его разговору, он не собирается уступать, — заметил доктор Беллоу. — У него голос зрелого мужчины, возраст между сорока и пятьюдесятью. Он подтвердил, что знает, кто миссис Кларк и миссис Чавез. Нам противостоит профессионал с необычно хорошей разведывательной информацией. Где он получил ее?

Билл Тауни посмотрел вниз.

— Неизвестно, доктор. У нас были сведения, что кто-то изучает существование нашей организации, и это беспокоит меня.

— О'кей, когда он позвонит в следующий раз, я поговорю с ним, — сказал Беллоу. — Может быть, мне удастся немного успокоить его.

— Питер, это Стэнли. — Радуга Пять вызвал командира Группы-1 по тактическому радио.

— Ковингтон слушает.

— Что вы сделали до настоящего момента?

— Оба мои снайпера заняли позиции для наблюдения и сбора информации. Сейчас я ожидаю получения плана больницы. У нас пока нет точной оценки количества объектов и заложников, находящихся внутри. — Голос заколебался, прежде чем продолжить. — Рекомендую рассмотреть вопрос о вызове Группы-2. Это большое здание, и нам трудно охватить его всего восемью солдатами, если придется начинать штурм.

Стэнли кивнул:

— Хорошо, Питер. Я вызову их.

— Как у нас с горючим? — спросил Мэллой, продолжая барражировать над больницей и глядя вниз.

— Вполне достаточно на три с половиной часа, полковник, — ответил лейтенант Гаррисон.

Мэллой посмотрел назад, в грузовой отсек «Ночного ястреба». Сержант Нэнс приготовил тросы для скольжения и теперь крепил их в болты с ушками. Закончив с этим, сержант сел на откидное сиденье между и немного позади кресел пилота и второго пилота. Его пистолет был отчетливо виден в наплечной кобуре. Он слушал разговоры по тактическому радио, как и оба пилота.

— Судя по всему, нам придется остаться здесь еще некоторое время, — сказал офицер морской пехоты.

— Сэр, что вы думаете относительно...

— Я думаю, лейтенант, что это мне совсем не нравится. Если исключить это, то всем нам будет гораздо лучше, если мы не будем думать вообще. — Это был уклончивый ответ, как его поняли все находящиеся на борту вертолета. С таким же успехом можно приказать перестать вращаться земному шару, как перестать думать людям, находящимся в такой ситуации. Мэллой смотрел вниз на больницу, обдумывая углы подлета к ней с применением как тросов скольжения, так и длинных тросов. У него создалось впечатление, что осуществить это будет нетрудно, в случае если возникнет такая необходимость.

Панорамный вид, имеющийся в распоряжении тех, кто летел над всем происходящим, был весьма полезен. Мэллой мог видеть все. Автомобили были припаркованы повсюду, так же как и несколько грузовиков, стоящих рядом с больницей. Полицейские машины отличались своими мигалками, и они полностью остановили автомобильное движение, — образовалась пробка на всех дорогах, по крайней мере вблизи больницы. Как бывает обычно, дороги, ведущие от места происшествия, были совершенно свободны. Показался грузовик с телевизионным оборудованием, как по мановению волшебной палочки, и остановился примерно в половине мили от больницы, на вершине холма, где уже стояло несколько автомобилей. Наверно, это зеваки, подумал офицер морской пехоты. Они всегда появляются на месте происшествия, подобно стервятникам, летающим над тушей мертвого животного. Очень отвратительно, и очень по-человечески.

* * *

Попов повернулся, когда услышал шум остановившегося телевизионного грузовика, меньше чем в десяти метрах от заднего бампера его «Ягуара». На крыше виднелась тарелка спутниковой связи, и, едва грузовик остановился, как из него выпрыгнули люди. Один вскарабкался по лестнице, прикрепленной к стороне грузовика, и поднял странно угловатую спутниковую тарелку. Другой поднял на плечо телевизионную камеру, и затем появился еще один, по-видимому репортер, в пиджаке и с галстуком. Он коротко поговорил с одним из других, затем повернулся, глядя вниз с холма. Попов игнорировал их.

* * *

Наконец, сказал себе Нунэн, съезжая с дороги у второй башни. Он остановил автомобиль, вышел из него и достал ключи, полученные от техника. Через три минуты он загрузил свое программное обеспечение, отключающее сотовые телефоны. Затем надел комплект своего тактического радио.

— Нунэн вызывает Стэнли, конец.

— Стэнли слушает.

— О'кей, Ал, я только что отключил второй сот. Теперь сотовые телефоны во всем районе перестанут работать.

— Отлично, Тим. Возвращайся к нам.

— Понял, еду. — Агент ФБР приладил головной телефон, повесил микрофон прямо над губами и засунул крошечный наушниковый телефон подальше в ухо. После этого он сел в машину и направился обратно к больнице. О'кей, ублюдки, — подумал он, — попытайтесь теперь пользоваться своими гребаными телефонами.

* * *

Как это всегда происходит в чрезвычайных ситуациях, заметил Попов, никто не знает, что происходит. По крайней мере, он видел пятнадцать полицейских автомобилей и два армейских грузовика, приехавших с базы в Герефорде. Бинокль не давал ему возможности различать лица, но в прошлом он видел лишь одно лицо вблизи, это был командир подразделения, и он будет находиться скорее где-то на командном пункте, чем на виду, при условии, что он вообще приехал, напомнил себе офицер разведки.

Двое солдат с длинными чехлами, по-видимому снайперы, немного раньше отошли от грузовиков, раскрашенных в маскировочные цвета, но теперь он не видел их, хотя да, увидел Попов, глядя в бинокль, вот один из них, зеленая кочка которой раньше не было. Хитроумно. Это и есть снайпер с помощью своего телескопического прицела он смотрит в окна и собирает информацию, которую передает затем своему командиру.

Где-то здесь скрывается и второй снайпер, но различить его Попов не смог.

* * *

— Винтовка Один-Два вызывает командира, — произнес Фред Франклин.

— Один-Два, это командир, — откликнулся Ковингтон.

— Я на позиции, сэр, смотрю вниз, но не вижу ничего в окнах первого этажа. Какое-то движение занавесок на третьем этаже, похоже, кто-то смотрит наружу, но ничего больше.

— Понял, спасибо, продолжай наблюдение.

— Понял вас. Винтовка Один-Два, конец связи. — Через несколько секунд то же самое сообщил Хьюстон. Оба снайпера заняли позиции, клоунские маскировочные костюмы скрывали их.

* * *

— Наконец-то, — сказал с облегчением Ковингтон. Только что подъехал полицейский автомобиль, доставивший синьки планов здания больницы. Через мгновение благодарность Питера исчезла, когда он посмотрел на первые два листа. Десятки комнат, большинство на верхних этажах, в любой из них может спрятаться человек с автоматом, которого придется выбивать оттуда, — еще хуже то, что большинство этих комнат заняты, вероятно, настоящими пациентами, больными людьми, которых взрыв шумовых и ослепляющих гранат может напугать до такой степени, что они умрут. Теперь, когда он знал это, единственным преимуществом было то, что он понял, какой сложной будет эта операция.

* * *

— Шон?

Грэди повернулся.

— Да, Родди?

— Вот они, — Сэндз показал наружу. Солдаты, одетые в черное, стояли за своими армейскими грузовиками, всего в нескольких метрах от грузовиков «Вольво», в которых приехали ирландцы.

— Я насчитал только шестерых, приятель, — сказал Грэди. — Мы надеялись, что их будет по крайней мере десять.

— Не жадничай, Шон.

Грэди подумал об этом, затем посмотрел на часы. Он выделил на операцию от сорока пяти до шестидесяти минут. Больше часа, подумал он, и у противной стороны появится время организовать свои ряды. Они были в десяти минутах от нижнего предела. Пока все шло в соответствии с планом. Автомобильное движение будет блокировано на дорогах, но только на тех, которые ведут к больнице, а не от нее. У него три больших грузовика, один микроавтобус и два легковых автомобиля, все на расстоянии, не превышающем пятидесяти метров от того места, где он сейчас находился. Вот-вот должна начаться критическая часть операции, но все его люди знали, как поступать. Родди был прав. Пора свертывать операцию и уходить. Грэди кивнул своему заместителю, вытащил сотовый телефон и с помощью системы быстрого набора вызвал Тимоти О'Нила.

Однако телефон не работал. Поднеся его к уху, все, что он услышал, был сигнал «занято», который говорил о том, что звонок не прошел должным образом. Он недовольно поморщился, нажал кнопку «конец», снова набрал номер и получил тот же результат.

— Что такое? — сказал Грэди, сделав третью неудачную попытку. — Родди, дай мне твой телефон.

Сэндз протянул телефон, и Грэди взял его. Все их телефоны были совершенно идентичными, с одинаковыми программами. Он нажал на кнопку быстрого набора и снова услышал сигнал «занято». Скорее сбитый с толку, чем разъяренный, Грэди тем не менее почувствовал какую-то пустоту в желудке. Его план предусматривал многое, но не это. Для успешного осуществления операции ему необходимо координировать действия всех трех групп. Все они знали, что делать, но не имели представления, когда, до тех пор пока он не скажет им, что пришло время.

— Проклятие... — пробормотал Грэди, к удивлению Родди Сэндза. Затем Грэди попытался вызвать мобильного оператора, но получил тот же ответ. — Проклятые телефоны перестали работать.

— Мы не слышали его уже довольно долго, — заметил Беллоу.

— Он еще не дал нам номер своего телефона.

— Попробуй этот. — Тауни передал ему написанный от руки список телефонов больницы. Беллоу выбрал главный номер«Скорой помощи» и набрал его, не забыв набрать сначала префикс 777. Он звонил с полминуты, пока кто-то не поднял трубку.

— Да? — Это был голос с ирландским акцентом, но другой.

— Мне нужно поговорить с мистером Кейси, — сказал психиатр, переведя разговор на систему громкого звучания.

— Сейчас его здесь нет, — был ответ.

— А вы не можете вызвать его? Мне нужно сказать ему кое-что.

— Подождите, — ответил голос.

Беллоу отключил микрофон на сотовом телефоне.

— Другой голос. Это не он. Так где же Кейси?

— Полагаю, где-то в другом месте больницы, — объяснил Стэнли, но ответ не удовлетворил его, потому что в течение нескольких минут динамик продолжал молчать.

* * *

Нунэну пришлось объяснять, кто он, на двух пропускных пунктах полиции, но теперь он увидел больницу. Он связался с Ковингтоном по радио, сказал, что приедет через пять минут, и узнал, что за время его отсутствия ничего не изменилось.

Кларк и Чавез вышли из автомобиля в пятидесяти ярдах от зеленых грузовиков, которые доставили к больнице Группу-1. Группа-2 выехала из базы, тоже в зеленом грузовике британской армии. Впереди ехал полицейский эскорт, расчищая путь через стоящие автомобили. Чавез держал в руке комплект фотографий известных террористов ИРА, который он схватил со стола начальника разведки. Самое трудное, понял Динг, это не давать рукам дрожать — то ли от страха, то ли от ярости, он не знал — и ему потребовалось все напряжение тренированного рассудка, чтобы сконцентрироваться на деле, а не на беспокойстве о судьбе своей жены и тещи... и своего еще не родившегося сына. Это становилось возможным, только когда он смотрел на фотографии, а не на окружающую местность, потому что он, глядя на фотографии у себя в руках, видел лица людей, которых нужно найти и убить, а зеленая трава вокруг больницы была всего лишь ландшафтом, где таилась опасность. В такое время настоящий мужчина должен забыть обо всем и сделать вид, что держит все под контролем. Теперь Чавез начинал понимать, что, хотя быть смелым и не бояться опасности, угрожающей тебе самому, достаточно просто, смотреть в лицо опасности, угрожающей тому, кого ты любишь, является совершенно иным делом, здесь твоя смелость не имеет никакого значения, и все, что ты можешь сделать... ничего. Ты зритель, и никто больше, наблюдаешь за соревнованием, в котором жизнь дорогого тебе человека находится в огромной опасности, но в этом соревновании ты не можешь участвовать. Тебе осталось одно — следить за развитием событий и полагаться на профессионализм Группы-1 Ковингтона. Одна часть рассудка говорила ему, что Питер и его парни ничем не хуже его и его собственных парней, и, если спасение возможно, они, несомненно, сделают это. И все-таки это не то же самое, когда ты находишься в центре событий, принимаешь командование на себя и сам осуществляешь правильные действия. Сегодня, немного позже, он будет снова держать в руках свою жену — или она и их нерожденный ребенок исчезнут навсегда. Его руки стиснули фотографии, обработанные на компьютере, сгибая их края, и его единственным утешением был вес пистолета, висящего в кобуре. Это было знакомое чувство, однако оно, говорил ему рассудок, бесполезно сейчас и, скорее всего, таким и останется.

* * *

— Итак, как мне называть тебя? — спросил Беллоу, когда телефонная линия снова ожила.

— Вы можете звать меня Тимоти.

— О'кей, — согласился доктор. — Меня зовут Пол.

— Вы американец, — заметил О'Нил.

— Совершенно верно, Тимоти. И те, которых вы удерживаете, тоже американские граждане, доктор Чавез и миссис Кларк.

— Ну и что?

— А то, что я думал, будто вашими врагами являются британцы, а не мы, американцы. Вы знаете, что эти две женщины являются матерью и дочкой, не правда ли? — Ему, несомненно, это известно, Беллоу знал об этом, по этой причине он и упомянул это, словно посвящая его в неизвестную информацию.

— Да, — ответил голос.

— А вам известно, что обе женщины католического вероисповедания, как и вы?

— Нет.

— Так вот, теперь вы знаете это, — заверил его Беллоу. — Спросите их. Девичье имя миссис Кларк — О'Тул, между прочим. Она американская гражданка, ирландка по национальности и католичка по вероисповеданию. Почему вы считаете ее своим врагом, Тимоти?

— Она — то есть, ее муж — я хочу сказать...

— Он тоже американский гражданин, ирландец и католик, насколько мне известно, он никогда не предпринимал никаких действий против вас или членов вашей организации. Вот почему я не могу понять, зачем вы угрожаете их жизням.

— Ее муж является сейчас главой этой банды «Радуга», которая убивает людей по приказу британского правительства.

— Нет, они совсем не такие. «Радуга» является, между прочим, организацией НАТО.

Последний раз, когда мы проводили операцию, нам пришлось спасать тридцать детей. Я тоже был там. Те, кто удерживал их, убили одного маленького ребенка, больную голландскую девочку по имени Анна. Она умирала, Тимоти. У нее был рак, но эти люди не хотели немного потерпеть. Один из них выстрелил ей в спину и убил ее. Вероятно, вы видели это по телевидению. Такой поступок не мог совершить религиозный человек — католик не смог бы сделать такое, убить маленькую девочку, умирающую от рака. А доктор Чавез беременна. Я уверен, что вы видите это. Если вы убьете ее, то как относительно ее ребенка? Это не просто убийство, если вы его совершите. Вы убьете ее неродившегося ребенка, это вроде аборта. Я знаю, что говорит об этом католическая церковь. Вы тоже знаете. И правительство Ирландской Республики тоже знает. Пожалуйста, Тимоти, подумайте о том, что вы угрожаете сделать. Это реальные люди, не абстракции, и ребенок в животе доктора Чавез тоже реальный человек. Между прочим, у меня есть что-то, что я хочу сказать мистеру Кейси. Вы еще не нашли его? — спросил психиатр.

— Я — нет, нет, он не может сейчас подойти к телефону.

— О'кей, мне нужно уходить. Если я снова позвоню по этому номеру, вы будете там, чтобы ответить на звонок?

— Да.

— Отлично, я снова позвоню вам, когда у меня будут новости для вас. — Беллоу нажал кнопку окончания разговора. — Хорошие новости. Это другой человек, молодой, не так уверен в себе. У меня есть что-то, что я могу использовать в разговоре с ним. Он действительно католик или, по крайней мере, так думает о себе. Это означает совесть и соблюдение правил. Я смогу поработать с ним, — закончил он трезво, но с уверенностью.

— Но где тот, другой? — спросил Стэнли. — Если только...

— Что? — спросил Тауни.

— Если только его нет там совсем.

— Как? — спросил доктор.

— Если только, черт побери, его уже нет. Он звонил нам раньше, но с тех пор прошло много времени, и он больше не звонил. Разве он не должен связаться с нами?

Беллоу кивнул.

— Полагаю, должен.

— Но ведь Нунэн вырубил все сотовые телефоны, — напомнил Стэнли. Он включил свое тактическое радио. — Говорит командир. Постарайтесь заметить того, кто пытается звонить по сотовому телефону. Не исключено, что у нас здесь две группы объектов.

Подтвердите прием.

— Командир, это Ковингтон, я понял вас.

* * *

— Проклятие! — проворчал Мэллой в своем барражирующем вертолете.

— Может быть, спустимся немного? — спросил Гарри-сон.

Офицер морской пехоты отрицательно покачал головой:

— Нет, они могут даже не заметить нас на такой высоте. Давайте не будет показываться в течение некоторого времени.

* * *

— Что за чертовщина? — удивленно заметил Чавез, глядя на своего тестя.

— Внутрь-наружу? — задумался Джон.

Грэди едва сдерживал свою ярость. Он попытался звонить со своего сотового телефона семь раз, но всякий раз слышал в ответ сигнал «занято». У него была, по сути дела, почти идеальная тактическая ситуация, но он был лишен возможности координировать свои группы. Они, эти солдаты «Радуги», стояли тесной группой меньше чем в сотне метров от трех грузовиков «Вольво». Такое положение не могло продолжаться долго. Скоро местная полиция, несомненно, начнет обыскивать территорию. Теперь их было не меньше ста пятидесяти, может быть, двухсот, стоящих маленькими группами в трех сотнях метров от больницы. Наступил решающий момент. Цели были на месте.

* * *

Нунэн пересек вершину холма и поехал вниз, к группе, пытаясь придумать, чем бы ему сейчас заняться. Устанавливать прослушивающие приборы на здании, то есть выполнять свою обычную работу, означало, что придется подобраться вплотную. Но был солнечный день, и подобраться поближе будет означать чертовски большой риск, возможно, неосуществимый, пока не стемнеет. Ну что ж, по крайней мере, он выполнил свое основное задание. Он лишил врага возможности пользоваться сотовыми телефонами, — если они попытаются сделать это, о чем Нунэн не знал. Он притормозил автомобиль, подъезжая к больнице, и увидел вдалеке Ковингтона, советующегося с солдатами, одетыми в черное.

* * *

Чавез и Кларк делали то же самое, все еще стоя в нескольких ярдах от служебного автомобиля директора «Радуги».

— Нужно укрепить периметр, — сказал Динг. Откуда взялись все эти машины? Вероятно, они принадлежат людям, оказавшимся здесь при начале перестрелки. Как всегда, здесь появился проклятый телевизионный грузовик с поднятой спутниковой тарелкой и, по-видимому, репортером, говорившим что-то перед съемочной камерой.

Значит, теперь, подумал Чавез, опасность, угрожающая его семье, превратилась в гребаное зрелище.

* * *

Грэди нужно было принять решение и принять его немедленно. Если он хотел достигнуть цели и потом спастись, это должно произойти прямо сейчас. Пакет, в который завернут его автомат, лежал на земле рядом с арендованным автомобилем. Он оставил его вместе с Родди Сэндзом и пошел к дальнему грузовику «Вольво».

— Шон, — раздался голос из кузова грузовика, — проклятые телефоны не работают.

— Я знаю. Начинаем через пять минут. Следите за остальными и затем продолжайте, как запланировано.

— О'кей, Шон, — ответил голос. Словно подчеркивая это, Грэди услышал, как передергиваются затворы, загоняя патроны в патронники. Затем он прошел к следующему грузовику и сообщил им то же самое. Затем к третьему. В каждом из грузовиков находились по трое ирландцев. Брезентовые чехлы грузовиков по бокам имели отверстия-бойницы. Находящиеся внутри боевики слегка приоткрыли их и смотрели теперь на солдат, стоящих меньше чем в сотне метров от них. Грэди вернулся к своему «Ягуару». Подойдя к машине, он посмотрел на часы, затем взглянул на Родди Сэндза и кивнул.

* * *

Грузовик с Группой-2 начал спускаться с холма к больнице. Автомобиль Нунэна был теперь прямо перед ним.

Попов осматривал всю территорию в бинокль. В поле зрения показался третий военный грузовик. Он посмотрел на него и увидел, что внутри сидят солдаты, вероятно, подкрепление для тех, кто уже находился у больницы. Он снова внимательно посмотрел на территорию, где стояли солдаты. При более пристальном осмотре увидел... неужели это Джон Кларк, удивился Попов. Стоит в стороне от остальных. Ну что ж, его жена среди заложников, так что имеет смысл поручить кому-то другому, наверно, его заместителю, командование операцией. Ему остается только стоять и смотреть в своем гражданском костюме.

— Извините меня. — Попов повернулся, увидел репортера и человека с камерой. Он закрыл глаза и молча выругался.

— Да?

— Вы не могли бы поделиться с нами своими впечатлениями о том, что здесь происходит? Прежде всего, назовите свое имя и что привело вас сюда?

— Понимаете, я — мое имя — меня зовут Джек Смит, — сказал Попов, пользуясь своим лучшим лондонским акцентом. — Я поехал в сельскую местность, — приехал сюда, чтобы послушать пение птиц. Я надеялся наслаждаться природой, это такой приятный день, видите ли.

— Мистер Смит, вы имеете представление о том, что здесь происходит?

— Нет, фактически нет, не имею представления. — Он не отрывал глаз от бинокля, чтобы скрыть от них свое лицо. Ага! Вон стоит Шон Грэди рядом с Родди Сэндзом.

Если бы Попов верил в бога, он воззвал бы к нему в этот момент, видя, что они делают, и точно зная, что они думают в это мимолетное мгновение.

* * *

Грэди наклонился, развернул пакет и достал из него автомат «АКМС». Затем вставил магазин, откинул складывающийся приклад, одним плавным движением выпрямился и приложил приклад к плечу. Через секунду он прицелился и открыл огонь по группе солдат, одетых в черное.

* * *

Не последовало ни малейшего предупреждения. Пули сначала забарабанили по борту грузовика, за которым они скрывались, но прежде чем Группа-1 успела отреагировать, пули начали вонзаться в их тела. В первые две секунды на землю рухнули четыре солдата. Сразу после этого остальные отпрыгнули в сторону и упали на землю, их глаза искали источник огня.

* * *

Нунэн увидел падающих солдат, и ему понадобилась пара секунд, чтобы преодолеть шок. Он выкрикнул в свое тактическое радио:

— Тревога, тревога, Группа-1 подверглась обстрелу сзади! — Одновременно его глаза искали места, откуда летели пули. Стреляли вон оттуда, из этого большого грузовика. Агент ФБР до предела нажал на газ и бросил машину к грузовику. Его правая рука потянулась к пистолету.

* * *

Майк Чин упал, получив по пуле в каждое бедро. От неожиданности боль стала еще острее. Он совершенно не был готов к этому, боль парализовала его на несколько секунд, но затем к нему вернулся профессионализм, и Чин попытался отползти в укрытие.

— Чин ранен, Чин ранен, — прохрипел он в свое радио, потом повернулся и увидел еще одного члена Группы-1 на земле. Из его головы выбивалась струя крови.

* * *

Голова сержанта Хьюстона мгновенно поднялась от прицела и повернулась направо, откуда доносился внезапный и неожиданный грохот выстрелов из автоматического оружия. Какого черта? Он увидел, что из брезентовой крыши одного из грузовиков высовывается что-то, похожее на ствол автомата, повернул ствол винтовки вправо и поднял его от земли, пытаясь найти цель.

* * *

Родди Сэндз заметил движение. Снайпер находился там, где он видел его раньше и запомнил позицию, но, поскольку стрелок был укрыт маскировочным одеялом, обнаружить его трудно. Однако движение раскрыло снайпера, и расстояние не превышало ста пятидесяти метров. Держа автомат низко и направив его влево, Родди нажал на спусковой крючок и выпустил длинную очередь, осыпая пулями выступ на склоне холма, затем вставил новый магазин и приготовился обстрелять его снова.

* * *

Хьюстон сделал первый выстрел, но пуля из снайперской винтовки ушла куда-то далеко от цели, потому что автоматная пуля Родди Сэндза попала в правое плечо Хьюстона и пробила защиту. Кевларовая защита способна остановить пистолетную пулю, но не пулю из автомата. Ни храбрость, ни сила воли не могли заставить действовать разбитые кости. От удара его тело опустилось на землю, и через секунду Хьюстон понял, что его правая рука бессильно повисла. Инстинктивно он повернулся на левый бок, пытаясь левой рукой достать пистолет. Одновременно он выкрикнул в тактическое радио, что тоже ранен.

* * *

Для Фреда Франклина все было гораздо проще. Он находился слишком далеко для эффективного огня автоматов террористов. К тому же он был хорошо замаскирован своим камуфляжным одеялом. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что происходит, однако крики и стоны, которые он слышал в наушнике, красноречиво говорили, что несколько членов группы ранены. Он провел свой телескопический прицел по лежащей внизу территории и заметил ствол автомата, высовывающийся из борта одного из грузовиков. Франклин снял винтовку с предохранителя, прицелился и сделал первый выстрел. Гром выстрела из его винтовки потряс все вокруг. Большая снайперская винтовка МакМиллана стреляла теми же патронами, как и тяжелый пулемет калибра 0,50, и послала к цели пулю весом в две унции со скоростью 2700 футов в секунду. Она пролетела расстояние до цели меньше чем за треть секунды и пробила мягкий борт грузовика, но Франклин не знал, поразил ли он цель или нет. Он повернул ствол налево в поисках другой цели. В телескопический прицел он увидел еще один большой грузовик с отверстиями в брезентовой крыше, но не заметил никого внутри. Еще немного влево — и Франклин заметил человека, держащего в руках автомат и ведущего стрельбу в ту сторону, где находилась позиция Сэма. Сержант первого класса Фред Франклин передернул затвор, вогнал в патронник второй патрон и тщательно прицелился.

* * *

Родди Сэндз был уверен, что поразил цель и теперь старался убить снайпера. Слева от него Шон уже сидел в автомобиле и завел двигатель, готовясь скрыться меньше чем через две минуты.

Грэди почувствовал, что двигатель заработал и повернулся к своему самому надежному и верному помощнику. Он успел повернуть голову и увидел, как огромная пуля калибра 0,50 попала в основание черепа Родди. От сокрушительного удара его голова взорвалась, словно консервная банка с томатным соусом. За все время своей деятельности террорист Грэди не видел ничего подобного. Казалось, что над плечами осталась только челюсть, тело рухнуло на землю, и Группа-1 записала на свой счет первого убитого террориста.

* * *

Нунэн остановил свою машину в нескольких дюймах от третьего грузовика «Вольво».

Он распахнул правую дверцу, выпрыгнул из автомобиля и услышал отчетливый стрекот автоматов Калашникова. Это были враги, и находились они совсем рядом. Нунэн сжал пистолет в обеих руках и посмотрел на борт грузовика, пытаясь понять, как... Да! У задней двери он увидел нечто вроде лестницы, прикрепленной к борту. Нунэн поставил ногу в сапоге на первую ступеньку, подтянулся вверх. Брезентовая крыша крепилась к металлическому борту веревками. Он сунул пистолет за пояс, достал боевой нож, рассек им веревки, освободил угол и поднял брезентовое покрытие. Затем он посмотрел внутрь и увидел трех мужчин, стрелявших из автоматов. Они стояли спиной к нему. Нунэну даже в голову не пришло что-то крикнуть, чтобы заставить их повернуться. Держа левой рукой поднятый край брезента, правой он достал пистолет и прицелился. Первый выстрел пришлось сделать без взведенного курка, он медленно нажал на спусковой крючок, раздался выстрел, голова ближнего террориста дернулась, и он сполз на пол грузовика. Оставшиеся двое не обратили внимания на пистолетный выстрел, грохот очередей заглушил его. Нунэн мгновенно прицелился во второго террориста и послал вторую пулю в его голову. Третий почувствовал неладное, потому что тело второго убитого террориста упало ему на ноги, и он повернулся. Глаза широко открылись, он попытался повернуть ствол автомата влево, но не успел. Нунэн два раза выстрелил ему в грудь, затем спокойно погасил отдачу пистолета, и третья пуля попала прямо в лицо преступника. Она вышла через затылок, но к этому моменту мужчина был уже мертв. Нунэн пристально посмотрел на трех объектов, убедился, что все трое мертвы, спрыгнул с лестницы грузовика и пошел к соседнему грузовику. По пути он вставил в пистолет новый магазин, а где-то далеко в голове пронеслась мысль, что Тимоти Нунэн действует сейчас на автопилоте и двигается без всяких размышлений.

Грэди нажал до предела педаль газа и нажал на клаксон. Это был сигнал уходить для всех остальных террористов. Он относился и к тем, кто находился в больнице, кого он не смог предупредить по сотовому телефону.

* * *

— Боже мой! — воскликнул О'Нил, услышав первые автоматные очереди. — Почему, черт побери, он не...

— Слишком поздно для беспокойства, Тимми, — сказал ему Сэм Барри, дал знак брату и побежал к двери. Джимми Карр стоял уже у выхода, и последний член группы, находившейся внутри больницы, присоединился к ним через десять секунд, выйдя из двери по пожарной лестнице.

— Пора уходить, парни, — сказал им О'Нил. Он посмотрел на двух главных заложников и подумал, что их стоит забрать с собой, но беременная женщина только помешает им, а до микроавтобуса тридцать метров. План операции развалился, хотя он не знал причины, и пришло время убираться отсюда к чертовой матери.

* * *

Третий военный грузовик остановился в нескольких ярдах за автомобилем Нунэна.

Первым из него выпрыгнул Эдди Прайс. Сжимая в руках свой автомат «МР-10», он пригнулся и оглянулся вокруг, пытаясь понять, откуда доносится грохот выстрелов.

Что бы это ни было, все происходило слишком быстро, и у него нет никакого плана действий. Его готовили как обычного пехотинца, но это было двадцать лет назад. Теперь он был солдатом подразделения специальных операций, что подразумевало знакомство с каждым этапом операции, перед тем как его предпринять. Рядом на землю опустился Майк Пирс.

— Что за чертовщина происходит здесь, Эдди?

В это мгновение они увидели, как Нунэн спрыгнул с лестницы большого «Вольво» и перезарядил свой пистолет. Агент ФБР увидел их и махнул рукой, призывая идти вперед.

— Полагаю, нам нужно следовать за ним, — сказал Прайс. Луи Луазель появился рядом с Пирсом, и они побежали вперед. Их догнал Пэдди Коннолли, доставший из своего заплечного мешка шумовую и ослепляющую гранату.

* * *

О'Нил и четверо террористов из его группы выбежали из двери приемного отделения скорой помощи и успели добраться до микроавтобуса. Их никто не заметил и не обстрелял. Он оставил ключи в замке зажигания, и потому мгновенно включил двигатель, и машина поехала еще до того, как его соратники захлопнули дверцы.

* * *

— Внимание, внимание, — объявил по радио Франклин. — Вижу группу преступников, пытаются скрыться в коричневом микроавтобусе. Похоже, их четверо. — Затем он повернул винтовку, прицелился чуть впереди левого переднего колеса и выстрелил.

* * *

Тяжелая пуля пробила крыло машины, словно лист бумаги, и врезалась в блок шестицилиндрового двигателя. Она разбила один цилиндр, поршень тут же заклинило и двигатель замолк. Микроавтобус свернул налево из-за внезапной потери мощности, едва не перевернулся на правый борт, затем качнулся и снова встал на все четыре колеса.

О'Нил громко выругался и сразу попытался снова завести двигатель. Стартер не смог провернуть заклинившийся коленный вал. О'Нил не знал причину, но его машина полностью вышла из строя, и он со своими соратниками оказался на открытом месте.

* * *

Франклин с удовлетворением увидел результат своего выстрела, передернул затвор и загнал новый патрон. На этот раз он прицелился в голову водителя. Он навел перекрестие нитей на его висок и выстрелил, но в тот же самый момент голова дернулась и пуля пролетела мимо. Такого никогда раньше не случалось с Франклином. Пару секунд он смотрел на машину с нескрываемым удивлением, затем перезарядил винтовку.

* * *

Лицо О'Нила было оцарапано осколками стекла. Пуля пролетела мимо его головы меньше чем в двух дюймах, но шок оказался настолько сильным, что его выбросило из кресла водителя в грузовой отсек минивэна. Там он замер, не зная, что делать дальше. Гомер Джонстон и Дитер Вебер все еще держали снайперские винтовки в чехлах, а поскольку им стало ясно, что воспользоваться ими не придется, они оставили винтовки в машине и бежали вперед с пистолетами в руках. Они увидели, что Эдди Прайс рассек ножом брезентовый бок грузовика, затем Пэдди Коннолли выдернул чеку из гранаты и бросил ее в образовавшееся отверстие. Через пару секунд взрыв ослепляющей и шумовой гранаты полностью сорвал брезент с кузова. Пирс и Луазель прыгнули в кузов, держа автоматы наготове, но трое, находившиеся внутри, лежали без сознания, потрясенные взрывом. Пирс подошел к ним, выбросил их оружие из грузовика и нагнулся над ними.

* * *

В каждом из грузовиков «Вольво» один из вооруженных террористов был в то же время и водителем. В переднем грузовике роль водителя исполнял Пол Мерфи, и с самого начала его внимание разделилось между стрельбой и наблюдением за «Ягуаром» Грэди.

Он заметил, что автомобиль главаря сорвался с места, бросил автомат, перебрался в кресло водителя и завел дизельный двигатель. Посмотрев в сторону, он увидел что-то, похожее на тело Родди Сэндза, но у него не было головы. Что случилось? Правая рука Шина высунулась в окно «Ягуара» и делала вращательные движения, — это был приказ водителю грузовика следовать за ним. Мерфи включил передачу и последовал за «Ягуаром». Повернувшись налево, он увидел, что коричневый минивэн О'Нила стоит на парковке больницы. Его первой мыслью было остановиться и подобрать своих товарищей, однако разворот будет трудным, и Шон продолжал подавать знаки, призывая его следовать за собой. Мерфи выбросил мысль о помощи из головы и последовал за главарем. В кузове один из стрелков поднял откидной клапан и посмотрел на остальные грузовики, сжимая в руках свой «АКМС». Однако ни один из них не двигался, их окружали солдаты в черном...

* * *

Одним из этих солдат был сержант Скотти МакТайлер. Он поднял свой автомат «МР-10», прицелился и выстрелил в лицо человека, который смотрел на него из кузова уезжающего грузовика. Сержант выпустил очередь из трех патронов и с удовлетворением увидел, что из головы вылетело розоватое облачко, прежде чем тело упало и скрылось из виду.

— Командир, это МакТайлер, мы видим грузовик, покидающий район больницы с объектами на борту! — Доложив об этом, он выпустил еще несколько очередей, на этот раз без видимого успеха. Тогда МакТайлер отвернулся и принялся за поиски другой цели.

* * *

Попову еще никогда не приходилось видеть настоящий бой, но теперь бой разгорелся перед его глазами, и он с интересом наблюдал за происходящим. Он казался хаотичным, люди метались в разные стороны без какой-то видимой цели. Люди в черном — ага, трое лежали без движения у грузовика после первоначального огня из автоматов. Остальные двигались, по-видимому, преследуя «Ягуар», ничем не отличающийся от его автомобиля, и грузовик, выезжающий сейчас с площадки для парковки автомобилей у больницы.

Меньше чем в трех метрах от него телевизионный репортер быстро говорил в микрофон, тогда как оператор направил камеру в сторону больницы, снимая события, происходящие внизу холма. Попов не сомневался, что это было волнующим зрелищем для зрителей, сидящих в своих гостиных. Он также не сомневался, что ему пора уезжать отсюда.

Русский вернулся в свой автомобиль, завел двигатель и уехал, осыпав репортера дождем гравия из-под задних колес.

* * *

— Я вижу их. Медведь видит их, — доложил Мэллой, снижаясь на тысячу футов, его зоркие глаза авиатора замкнулись на двух мчащихся автомобилях. — Кто-нибудь командует этим бардаком? — спросил он затем.

* * *

— Мистер К.? — спросил Динг.

— Медведь, это Шесть. Теперь я взял командование в свои руки. — Кларк и Чавез подбежали к служебному автомобилю директора «Радуги», оба сели в него, и водитель, не ожидая приказа, устремился в погоню. Он был капралом военной полиции британской армии и никогда не входил в состав «Радуги», — обстоятельство, которым он был всегда недоволен. Но не теперь.

Преследование не было долгим. Двигатель грузовика «Вольво» был мощным, но грузовик не мог соревноваться в скорости с восьмицилиндровым «Ягуаром», мчащимся следом.

* * *

Пол Мерфи посмотрел в зеркало, и увиденное поставило его в тупик. Его догонял «Ягуар», ничем не отличающийся от... он посмотрел вперед, да, Шон ехал перед ним. Тогда кто это? Он повернулся, чтобы крикнуть боевикам, сидящим в кузове, но тут же увидел, что один лежит в луже крови на стальном полу грузовика, а второй просто держится за борт, не обращая внимания на происходящее.

* * *

— Это Прайс. Где все остальные? Где объекты?

— Прайс, говорит Винтовка Один-Два. По-моему, один или больше объектов в коричневом микроавтобусе у больницы. Я разбил его двигатель своей пулей. Они никуда не уедут теперь, Эдди.

— О'кей. — Прайс оглянулся вокруг. Ситуация на месте, может быть, даже под контролем или выправляется. Он чувствовал, словно его разбудил рев торнадо, и теперь он смотрел на свою разрушенную ферму, пытаясь понять, что произошло. Глубокий вдох, и к нему вернулась ответственность командира. — Коннолли и Линкольн, идите направо. Томлинсон и Вега, спускайтесь вниз по склону холма налево. Паттерсон, идешь со мной. МакТайлер и Пирс, вы охраняете пленных. Вебер и Джонстон, пройдите к Группе-1 и узнайте, что с ними. Действуйте! — закончил он.

— Прайс, это Чавез, — донеслось из его радио.

— Слушаю, Динг.

— Какова ситуация?

— У нас двое или трое пленных, микроавтобус с неизвестным количеством объектов в нем, и бог знает что еще. Я пытаюсь выяснить. Конец связи. — Этим закончился разговор.

* * *

— Приободрись, Доминго, — сказал Кларк, сидящий в переднем правом кресле «Ягуара».

— Я слышу тебя, Джон! — проворчал Чавез в ответ.

— Капрал Моул, я не ошибся?

— Никак нет, сэр, — ответил шофер, не поворачиваясь ни на миллиметр.

— О'кей, капрал, догоните его с правой стороны. Мы собираемся прострелить его правую переднюю шину. Постарайтесь не врезаться в гребаный грузовик, когда это случится.

— Слушаюсь, сэр, — прозвучал спокойный ответ. — Выполняю.

«Ягуар» рванулся вперед и через двадцать секунд поравнялся с дизельным грузовиком «Вольво». Кларк и Чавез опустили стекла на своей стороне. Сейчас они ехали со скоростью, превышающей семьдесят миль в час, и наклонились из мчащегося автомобиля.

* * *

В сотне метров впереди Шон Грэди испытывал состояние шока и ярости. Как могло произойти, что операция сорвалась? Первые очереди из автоматов его людей убили, несомненно, немало солдат, одетых в черное, но что произошло после этого? Он создал хороший план, и его люди сначала выполняли его отлично, если бы не проклятые телефоны! Что произошло с ними? Это нарушило план. Но теперь ситуация вернулась к чему-то, напоминающему контроль. Он находился в десяти минутах от торгового центра, там он оставит «Ягуар», смешается с толпой людей и перейдет на другую парковочную площадку, сядет в другой арендованный автомобиль и поедет в Ливерпуль, где на пароме вернется домой. Он выберется из этого, и вместе с ним вернутся домой парни в грузовике, едущие позади. Он посмотрел в зеркало заднего обзора. А это что за чертовщина?

* * *

Капрал Моул отлично вел машину, сначала поехал с левой стороны грузовика, потом притормозил и устремился к правой. Это застало водителя «Вольво» врасплох.

Чавез, сидящий на заднем сиденье, увидел его лицо — очень светлая кожа, рыжие волосы, настоящий «Пэдди», подумал Доминго, высовывая из окна пистолет и целясь в шину на переднем правом колесе.

— Стреляй! — крикнул Джон с переднего кресла. В этот момент их водитель свернул налево.

Пол Мерфи увидел, что «Ягуар» прыгнул на него, и инстинктивно резко повернул руль налево, чтобы избежать столкновения. И тут он услышал грохот выстрелов.

Кларк и Чавез выстрелили несколько раз каждый, с расстояния всего несколько футов от черной резины покрышки. Все их пули попали в цель, чуть выше обода колеса, и несколько пулевых отверстий диаметром по половине дюйма быстро выпустили воздух из покрышки. Едва «Ягуар» начал обгонять грузовик, как шофер повернул руль вправо. Мерфи попытался затормозить и снизить скорость, но его инстинктивная реакция только ухудшила ситуацию. «Вольво» нырнул носом вправо, шина сорвалась с колеса, и обод врезался в мостовую. Это заставило грузовик резко затормозить, он перевернулся на правый борт и заскользил по дороге со скоростью, превышающей шестьдесят миль в час. Каким бы прочным ни был корпус грузовика, он не был рассчитан на такое, и, когда «Вольво» закувыркался по дороге, его корпус начал распадаться на части.

Капрал Моул увидел в зеркале, что на него надвигается массивный корпус грузовика, и съежился от испуга, но расстояние перестало сокращаться, и он на всякий случай свернул налево, чтобы кувыркающийся грузовик не обогнал его. Затем он позволил автомобилю снизить скорость, наблюдая в зеркало заднего вида, как «Вольво» переворачивается с одного борта на другой, подобно детской игрушке, и разбрасывает свои части в разные стороны.

— Боже мой! — воскликнул Чавез, обернувшись к грузовику. Что-то, похожее на человеческое тело, вылетело из кузова, он увидел, как оно сначала заскользило по асфальту, и начало затем кувыркаться рядом с грузовиком, распадающимся на части.

— Остановите машину! — приказал Кларк.

Моул поступил даже лучше — сначала затормозил, затем подъехал задним ходом и остановился в нескольких метрах от разрушенного грузовика. Первым из «Ягуара» выпрыгнул Чавез. Держа пистолет в обеих руках, он пошел к грузовику.

— Медведь, это Чавез, ты слышишь меня?

— Медведь слушает, — раздался ответ.

— Попытайся остановить автомобиль, ладно? Грузовик стал уже историей, приятель.

* * *

— Понял, Медведь преследует автомобиль.

— Полковник? — послышался голос сержанта Нэнса в интеркоме.

— Да?

— Вы видели, как они поступили с грузовиком?

— Видел — думаешь, что сможешь поступить так же? — спросил Мэллой.

— У меня есть пистолет, сэр.

— Ну что ж, тогда атака снарядами воздух — глина, парни. — Морской пехотинец снова потянул рычаг газа и несущего винта. «Морской ястреб» опустил нос и снизился до сотни футов над шоссе. Он был сзади и со стороны солнца от «Ягуара», который преследовал. Если только у подонка нет прозрачной солнечной крыши, он никак не сможет догадаться, что над ним висит вертушка.

— Дорожный знак! — воскликнул Гаррисон и потянул на себя рычаг, чтобы перелететь стоящий на обочине знак, говорящий о следующем въезде на шоссе.

— О'кей, Гаррисон, ты следи за дорогой, а я — за автомобилем. Дергай рычаг посильнее, если понадобится, сынок.

— Понял вас, полковник.

— О'кей, сержант Нэнс, принимаемся за работу. — Мэллой проверил указатель скорости. Вертолет летел под восемьдесят пять миль в час. Парень в «Ягуаре» изо всех сил давил на педаль газа, но у «Ночного ястреба» было в запасе куда больше мощности. Это напоминало полет в паре рядом с другим самолетом, хотя Мэллою никогда не доводилось проделывать такое с автомобилем. Он приблизился на сотню футов.

— Правая сторона, сержант.

— Понял, сэр. — Нэнс отодвинул боковую дверь и встал на колени на алюминиевом полу, сжимая свою девятимиллиметровую «беретту» в обеих руках. — Я готов, полковник. Начинаем!

— Готов к заправке, — подтвердил Мэллой, еще раз посмотрев на шоссе. Черт побери, это походит на попытку подхватить заправочный шланг птички «Геркулеса», только медленнее и чертовски низко...

* * *

Грэди прикусил губу, заметив, что грузовика уже нет сзади, но дорога позади была свободна, впереди тоже, и оставалось только пять минут до безопасности. Он позволил себе вдох облегчения, пошевелил пальцами на руле и благословил рабочих, построивших такой хороший скоростной автомобиль для него. В этот момент его периферическое зрение заметило что-то черное слева. Он повернул голову — что за черт...

* * *

— Вижу его! — произнес Нэнс, увидев водителя через левое заднее стекло дверцы. Он поднял пистолет, но подождал, пока полковник Мэллой приблизится еще на несколько футов, и затем, положив левую руку на колено, Нэнс взвел курок и выстрелил. Пистолет подпрыгнул у него в руке. Он опустил его и принялся нажимать на спуск. Это совсем не походило на учебную стрельбу. Пистолет дергался у него в руках, несмотря на старания удерживать его, но после четвертого выстрела Нэнс увидел, что цель сдвинулась направо.

* * *

Стекло осыпалось осколками вокруг него. Грэди не сумел отреагировать правильно. Он мог нажать на тормоз, и это заставило бы вертолет улететь вперед, но ситуация выходила за пределы всего, что он когда-либо испытывал. Более того, Грэди попытался нажать на газ, но у «Ягуара» не оставалось мощности для резкого ускорения. Затем левое плечо словно взорвалось огнем. Грудь дернулась от нервного шока. Его правая рука опустилась вниз, заставив автомобиль повернуть в том же направлении, и он врезался прямо в защитный рельс на обочине.

* * *

Увидев, что по крайней мере одна пуля попала точно в цель, Мэллой потянул на себя рычаг управления несущим винтом и газом, и через несколько секунд «Ночной ястреб» поднялся на триста футов. Офицер морской пехоты повернул голову направо, посмотрел вниз и увидел разбитый дымящийся автомобиль, стоящий посреди дороги.

— Спустимся вниз и заберем его? — спросил второй пилот.

— Клянусь своим усталым задом, сынок, — ответил Мэллой Гаррисону.

Затем он посмотрел на свою летную сумку. В ней лежала его «беретта». Гаррисон посадил «сикорски» в пятидесяти футах от разбитого «Ягуара». Мэллой повернул замок на своем пристяжном ремне и попытался выйти из вертолета, но первым выпрыгнул сержант Нэнс, пробежал, нагибаясь под вращающимся несущим винтом, и остановился у правого борта машины. Мэллой последовал в двух секундах за ним.

— Осторожно, сержант! — крикнул ему Мэллой, направляясь к левому борту. Окна были выбиты, только в раме осталось несколько осколков. Внутри виднелся мужчина.

Он все еще дышал, но не был способен на что-то еще, прижатый раздувшимся воздушным мешком. Дальнее стекло было выбито тоже. Нэнс протянул руку внутрь, нашел ручку и открыл дверцу. Оказалось, что водитель не был пристегнут ремнями, и сержант легко вытащил его из машины. Мэллой заметил, что на заднем сиденье лежит русский автомат.

Офицер морской пехоты достал его и поставил на предохранитель, прежде чем обойти машину с другой стороны.

— Вот дерьмо, — удивленно произнес Нэнс. — Он все еще живой! Как это я не сумел застрелить ублюдка с двенадцати футов? — не мог понять сержант.

* * *

Сидя в своем микроавтобусе у больницы, Тимоти О'Нил не знал, что предпринять. Он догадывался, что случилось с двигателем. В окне на левой стороне машины было дюймовое отверстие, и он с удивлением подумал, что пуля пролетела мимо его головы.

Тимоти увидел, что один из грузовиков «Вольво» и «Ягуар» Шина Грэди исчезли. Неужели Шон бросил его и его людей? Все произошло так быстро и без всякого предупреждения. Почему Шон не позвонил ему и не предупредил, что пора уходить?

Как случилось, что их план потерпел неудачу? Но ответы могли подождать, потому что сейчас он сидел в разбитом микроавтобусе, а вокруг были враги. Нужно что-то предпринять.

* * *

— Mein Gott, — прошептал Вебер, видя раны. Один член Группы-1 был, несомненно, мертв — пуля попала ему в висок. Еще четверо ранены, причем трое в грудь. Вебер знал, как оказать первую помощь, но не нужно быть врачом, чтобы понять, что двум по крайней мере нужна срочная медицинская помощь. Одним из них был Алистер Стэнли.

— Говорит Вебер. Здесь нужна немедленная медицинская помощь! — крикнул он в свое тактическое радио. — Ранен Радуга Пять!

— Проклятие, — произнес Гомер Джонстон, стоящий рядом. — А ты прав, приятель.

— Командир, это Винтовка Два-Один, нам нужны медики, и нужны немедленно!

* * *

Прайс все слышал. Сейчас он был в тридцати ярдах от микроавтобуса, рядом с ним сержант Хэнк Паттерсон. Они пытались подойти к машине незамеченными. Слева Прайс видел внушительную фигуру Джулио Веги вместе с Томлинсоном, справа показалось лицо Стива Линкольна. Недалеко от него будет Пэдди Коннолли.

— Группа-2, говорит Прайс. У нас объекты в микроавтобусе. Я не знаю, есть ли кто-нибудь в больнице. Вега и Томлинсон, идите в больницу и проверьте — и как можно осторожнее!

— Вега слышал. Понял, Эдди. Идем в больницу.

Осо повернулся и направился к главному входу, за ним шел Томлинсон, а остальные четверо не сводили глаз с проклятого коричневого микроавтобуса. Два сержанта приближались к двери больницы медленно и осторожно, заглядывая из-за углов в окна, но увидели только толпу перепуганных людей. Первый сержант Вега ткнул пальцем в грудь и показал внутрь больницы. Томлинсон кивнул. Теперь Вега двигался быстро, он вбежал в вестибюль и осмотрелся вокруг. Двое испуганно закричали, увидев еще одного человека с оружием, несмотря на разницу во внешности. Вега поднял руку, успокаивая их.

— Спокойно, ребята, я один из хороших парней. Кто-нибудь знает, где находятся преступники? — В ответ прозвучала непонятные голоса, но двое указали на заднюю часть больницы, что имело смысл. Вега подошел к двойным дверям, ведущим туда, и произнес в радиомикрофон: — Вестибюль чист. Пошли, Джордж. — Затем: — Командир, это Вега.

— Вега, Прайс слушает.

— Вестибюль больницы чист. Здесь примерно двадцать гражданских, за ними нужно присмотреть, о'кей?

— У меня нет людей, чтобы послать тебе на помощь, Осо. Мы здесь заняты. Вебер докладывает, что у нас серьезно раненные.

* * *

— Говорит Франклин. Слышу вас. Я могу спуститься, если нужна моя помощь.

— Франклин, это Прайс. Иди на запад. Повторяю, двигайся на запад.

— Франклин двигается на запад, — повторил снайпер. — Иду.

* * *

— Его карьера питчера закончена, — сказал Нэнс, втаскивая тело в «Ночной ястреб».

— Если он левша, то точно закончена. Думаю, нужно вернуться к больнице. — Мэллой пристегнулся ремнями к своему креслу и взял в руки рычаги управления. Через минуту они были в воздухе, направляясь к больнице. В грузовом отсеке Нэнс пристегнул пленника.

* * *

Здесь была чертовская путаница. Водитель мертв, увидел Чавез, его сдавило между большим рулем и спинкой кресла, когда грузовик врезался в защитный рельс. Глаза и рот открыты, изо рта течет кровь. Тело, выброшенное из кузова, тоже принадлежит мертвому человеку, — он получил две пули в лицо. Таким образом, в живых остался только один, с двумя сломанными ногами и ужасными ранами на лице. Боли он пока не чувствовал, так как был без сознания.

— Медведь, это Шесть, — сказал по радио Кларк.

— Медведь слушает.

— Ты не мог бы подобрать нас? Здесь один пострадавший объект, а я хочу побыстрее вернуться назад и посмотреть, что за чертовщина там происходит.

— Подожди минуту, и я заберу вас. Имей в виду, что у нас тоже пострадавший объект на борту.

— Понял тебя, Медведь. — Кларк посмотрел на запад. «Ночной ястреб» был отчетливо виден, он изменил курс и летел теперь прямо к ним.

* * *

Чавез и Кларк вытащили тело пострадавшеготеррориста на дорогу. Казалось ужасным, что его ноги повернуты под таким очевидно невероятным углом. Но он был террористом, и потому они не испытывали сочувствия к нему.

* * *

— Возвращаемся обратно в больницу? — спросил один из террористов у О'Нила.

— Но там мы окажемся в ловушке! — возразил Сэм Барри.

— Мы и здесь в проклятой ловушке! — напомнил ему Джимми Карр. — Нам нужно уйти отсюда, и как можно быстрее!

О'Нил подумал и пришел к выводу, что это разумное предложение.

— О'кей, о'кей. Я сейчас отодвину дверцу, и вы, парни, бегите прямо к входу. Готовы? — Они кивнули, сжимая в руках автоматы. — Бежим! — прохрипел он, отодвигая дверь.

— Проклятие! — воскликнул Прайс с расстояния длиной с футбольное поле.

— Объекты бегут обратно в больницу. Я насчитал пятерых.

— Подтверждаю число — их пятеро, — согласился другой голос по радиосвязи.

* * *

Вега и Томлинсон уже приблизились к помещению скорой помощи. Они были достаточно близко, чтобы видеть людей, находящихся там, но двойная стеклянная дверь, ведущая наружу, не попадала в их поле зрения. И тут они услышали крики. Вега снял кевларовый шлем и выглянул из-за угла. Черт побери, подумал он, увидев террориста с «АКМС» в руках. Он находился внутри здания и оглядывался вокруг, а за ним виднелась половина тела другого, смотрящего наружу. Осо чуть не выпрыгнул из своего костюма, когда ему на плечо опустилась чья-то рука. Он повернулся. Это оказался Франклин без своей чудовищной винтовки, держащий в руке пистолет.

— Я только что услышал по радио, в больнице пятеро преступников?

— Да, Прайс сообщил об этом, — подтвердил Вега. Он сделал жест рукой, подзывая к себе сержанта Томлинсона с другой стороны коридора. — Стой рядом со мной, Фред.

— Понял тебя, Осо. Тебе хотелось бы держать сейчас в руках свой «М-60»?

— Точно, приятель. — Каким бы внушительным ни был немецкий автомат «МР-10», у него в руках он походил на игрушку.

Вега снова выглянул за угол. Там стояла жена Динга, глядя в направлении террористов, чертовски беременная в своем белом халате. Он дружил с Чавезом почти десять лет. Вега не мог допустить, чтобы что-то случилось с женой друга. Он отошел от угла и попытался помахать ей рукой.

Пэтси Кларк Чавез, доктор медицины, увидела движение краем глаза. Она повернулась — там стоял солдат в черном, который махал ей рукой, призывая ее к себе. Это показалось ей разумной идеей, и она начала двигаться направо.

— Стой, ты куда? — сердито окликнул ее Джимми Карр и пошел к ней. Оставаясь невидимым для ирландского террориста, сержант Джордж Томлинсон высунул дуло своего автомата из-за угла. Жесты Веги становились все более отчаянными, и Пэтси продолжала двигаться к нему. Карр сделал шаг к женщине, поднял автомат, и, как только он показался в поле зрения Томлинсона, сержант прицелился и, видя автомат, направленный на жену Чавеза, легко нажал на спусковой крючок, выпустив очередь из трех патронов.

Слабый звук выстрелов был даже хуже, чем самый громкий шум. Пэтси повернулась, чтобы посмотреть на ирландца с оружием в руках, когда его голова словно взорвалась. Но не было слышно грохота выстрелов, только шуршание пуль, вылетающих из отлично сделанного глушителя на стволе автомата, и мокрый шум разлетающегося черепа. Тело и лицо исчезли, а из затылка вылетело красное облачко. Труп рухнул прямо вниз, и самым громким шумом было падение автомата террориста, выпавшего из мертвых рук.

— Иди сюда! — крикнул Вега, она подчинилась и, пригнувшись, побежала к нему.

Осо схватил ее за руку, повернул, как куклу, сбив с ног, и она заскользила по выложенному плитками полу. Сержант Франклин подхватил ее на руки и побежал по коридору, держа Пэтси в руках, как игрушку. В вестибюле он нашел охранника и оставил ее с ним, а сам вернулся обратно.

— Франклин командиру: — Доктор Чавез в безопасности. Она находится в вестибюле у главного входа. Пришлите сюда людей, ладно? Нужно эвакуировать этих гребаных гражданских, и как можно быстрее.

— Прайс бойцам: где вы находитесь? Где объекты?

— Прайс, это Вега. Здесь осталось четыре объекта. Джордж только что уронил одного. Они находятся в отделении скорой помощи. Миссис Кларк, по-видимому, тоже там. Мы слышим шум, там гражданские лица. Мы отрезали путь отступления. Томлинсон и Франклин здесь. У Фреда только пистолет. Неизвестное количество заложников, но, насколько я понимаю, у нас четверо преступников, конец связи.

* * *

— Мне нужно спуститься туда, — сказал доктор Беллоу. Он выглядел потрясенным. Рядом с ним падали раненые и убитые солдаты. Алистер Стэнли был тяжело ранен пулей в грудь, и по крайней мере один солдат «Радуги» убит, и еще трое ранены, один из них тяжело.

— Идите вон в том направлении. — Прайс показал на главный вход больницы. Появился стрелок из Группы-1 и пошел туда же. Это был Джефф Бейтс, один из стрелков Ковингтона из SAS, полностью вооруженный, хотя не сделал сегодня еще ни одного выстрела. Он и Беллоу быстро пошли в указанном направлении.

* * *

Каким-то образом Карр погиб так тихо, что никто этого не заметил. О'Нил повернулся и увидел его тело, напоминающее стебель огромного красного цветка из крови на грязном плиточном полу. Ситуация становилась все хуже. У него было теперь четверо вооруженных стрелков, но он не мог взглянуть за угол в двадцати футах от него, а там, несомненно, находились вооруженные солдаты SAS, и путь к спасению отрезан. С ним находились восемь заложников, ими он мог воспользоваться для переговоров, но опасность такой игры была драматически очевидна. Нет спасения, говорил его рассудок, но эмоции толкали его в другую сторону. У него есть оружие, его враги находились рядом, предполагалось, что он убьет их, и, если ему суждено умереть, он умрет за свое Дело, за идею, которой посвятил всю жизнь, за идею, за которую, он говорил себе тысячу раз, готов умереть. Так вот сейчас он находился здесь, и смерть была рядом, не такая смерть, о которой он думал в своей постели, ожидая, когда придет сон или распивая пиво со своими друзьями в пабе, обсуждая гибель каких-то преданных товарищей, смелые разговоры, которые они вели, когда смелость от них не требовалась. Все так просто. Теперь опасность здесь, рядом, и наступило время убедиться, является ли его смелость только словами или физической смелостью тела, и его эмоции требовали, чтобы он показал всему проклятому миру, что он человек слова и убеждений, но часть рассудка хотела спастись и вернуться обратно в Ирландию, а не умирать в какой-то паршивой английской больнице.

* * *

Сэнди Кларк наблюдала за ним, стоя в пятнадцати футах от него. Он красивый парень и, возможно, смелый — для преступника, конечно, добавил ее рассудок. Она вспомнила, как Джон говорил ей не один раз, что смелость является намного более распространенной человеческой чертой, чем трусость, и причина заключается в стыде. Люди подвергаются опасности не в одиночку, а со своими друзьями, и человеку не хочется проявить слабость перед ними, таким образом, от страха прослыть трусом происходят самые безумные смелые поступки, причем успешные празднуются потом как акты величайшего героизма. Это произвело на нее впечатление, как самое откровенное проявление цинизма со стороны Джона, и тем не менее ее муж не был циником. Может быть, потому это и является правдой?

В данном случае, перед ней стоит мужчина возрастом едва за тридцать, с оружием в руках, и создается впечатление, что у него нет ни одного друга в мире. Природный материнский инстинкт, скрывающийся в ней, говорил Сэнди, что ее дочь, по-видимому, сейчас в безопасности, вместе с ее внуком. Мертвый террорист хотел ее забрать с собой, но сейчас он лежал неподвижно с изуродованной головой на полу больницы, так что Пэтси, скорее всего, сумела спастись. Это было лучшей новостью за весь день, и она закрыла глаза, чтобы прочитать благодарственную молитву.

* * *

— Здорово, док, — приветствовал Беллоу Вега.

— Где они?

Вега вытянул руку в направлении приемного отделения:

— Вот здесь, за углом. Мы думаем, их четверо. Джордж ликвидировал одного.

— С ними еще не говорили?

Осо покачал головой:

— Нет.

— О'кей. — Беллоу сделал глубокий вдох. — Это Пол, — громко сказал он. — Тимоти там?

— Да, — последовал ответ.

— Ты в порядке? Я имею в виду, ты не ранен или что-то еще? — спросил психиатр.

О'Нил вытер кровь с лица, — осколки от ветрового стекла в микроавтобусе были причиной нескольких незначительных царапин.

— У нас все в порядке. Кто вы?

— Я врач. Меня зовут Пол Беллоу. Как ваше имя?

— Пока сойдет просто Тимоти.

— Хорошо. Тимоти, вам нужно подумать о своем положении, о'кей?

— Я знаю о нем, — ответил О'Нил с раздражением в голосе.

Снаружи все постепенно приходило в порядок. Машины «Скорой помощи» приехали на место боя, с ними медики британской армии. Раненых готовили к транспортировке в базовый госпиталь в Герефорде, где уже ждали хирурги, готовые приступить к работе. Подъехали тридцать солдат SAS, в качестве подкрепления для солдат «Радуги». Вертолет Мэллоя стоял на площадке базы. Двух пленных отвезли в военный госпиталь для оказания помощи.

* * *

— Тим, вам не удастся скрыться отсюда. Думаю, вы понимаете это, — заметил спокойным голосом Беллоу.

— Я могу убить заложников, если вы не отпустите меня, — возразил О'Нил.

— Да, ты можешь убить заложников, а мы можем ворваться в помещение и попытаться не допустить этого, но в любом случае вам не удастся спастись. Чего ты добьешься, Тим, убийством людей?

— Свободы моей страны!

— Это уже происходит сейчас, не правда ли? — спросил Беллоу. — Ведутся мирные переговоры, Тим. И вот что, Тим, скажи мне, существует ли страна, в основании возникновения которой лежит убийство невинных людей? Что подумают твои соотечественники, когда узнают, что ты убил заложников?

— Мы борцы за свободу!

— Отлично, вы солдаты революции, — согласился доктор. — Но солдаты, настоящие солдаты, не убивают людей. Хорошо, час тому назад ты и твои товарищи вели перестрелку с солдатами, и это не было убийством. Но убивать безоружных людей — это бессмысленное преднамеренное убийство. Думаю, вы понимаете это. Эти люди, которые находятся с вами, разве у них есть оружие? Или они одеты в военную форму?

— Ну и что? Они враги моей страны!

— А что делает их врагами, Тим? Место, где они родились? Разве кто-то из них пытался причинить тебе вред? Разве кто-нибудь из них причинил вред твоей стране? Почему ты не хочешь спросить их? — предложил доктор.

О'Нил покачал головой. Они хотят уговорить их сдаться. Он знал это. Он оглянулся на своих товарищей. Им было трудно смотреть в глаза друг другу. Они заперты в ловушке и знают это. Их сопротивление просто проявление упрямства, иного смысла нет. Все испытывают сомнения, которые они еще не решились выразить, но сомнения грызли их, и они знали это.

— Нам нужен автобус, чтобы уехать отсюда!

— Уехать куда? — спросил доктор.

— Просто дайте нам проклятый автобус! — закричал О'Нил.

— Я могу поговорить об этом, но они захотят знать, куда отправляется автобус, чтобы полиция могла расчистить вам дорогу, — убедительно заметил Беллоу.

Теперь это был всего лишь вопрос времени. Кто этот Тим? Было бы полезно узнать, сказал ли он ему правду, называя имя, хотя Беллоу не сомневался, что имя было настоящим. Террорист не говорил про убийства, по сути дела, не угрожал им, не назначал крайний срок и не выбрасывал ему мертвое тело заложника. Он не был убийцей, по крайней мере, не хотел совершать преднамеренное убийство. Он считает себя солдатом и этим отличается от обычного преступника, для террористов это очень важная разница. Он не боялся смерти, хотя боялся потерпеть неудачу и почти так же боялся прослыть убийцей невинных людей. Одно дело убивать солдат, и совсем другое — убивать обычных женщин и детей. Это старая дилемма для террористов. Наиболее уязвимой чертой любого человека является мнение о самом себе. Те, кого волнует мнение других, те, кто смотрит в зеркало, когда бреется, эти люди уязвимы при переговорах. Это просто вопрос времени. Они отличаются от настоящих фанатиков. Таких людей можно измотать.

— Тим!

— Ну?

— Ты можешь сделать что-то для меня?

— Что именно?

— Ты можешь позволить мне убедиться, что с заложниками все в порядке? Это необходимо, чтобы мой босс остался доволен. Можно мне войти и увидеть их?

О'Нил заколебался.

— Тим, ну разреши, а? У тебя есть долг, который ты должен выполнить, и то же самое у меня. Я врач. У меня нет оружия или чего-то еще. Вам не стоит меня бояться. — Упоминание о том, что им нечего бояться, и высказанное таким образом предположение, что их страх ни на чем не основан, обычно приводит к хорошему результату. Затем последовало колебание, показывающее, что они действительно боятся, а это означало, что Тим на самом деле разумный человек, и это было хорошей новостью для психиатра «Радуги».

* * *

— Нет, Тим, не уступай ему! — настаивал Питер Барри. — Ничего не давай им!

— Но как мы выберемся отсюда, получим автобус, если не пойдем им навстречу в чем-нибудь? — О'Нил посмотрел на остальных. Сэм Барри кивнул. Его примеру последовал Дэн МакКорли.

— Олл райт, — произнес О'Нил. — Заходите к нам.

* * *

— Спасибо, — откликнулся Беллоу. Он посмотрел на Вегу, старшего из присутствующих солдат.

— Будь осторожен, док, — предупредил его первый сержант. Входить невооруженным в логово вооруженных преступников было, по его мнению, не слишком умным поступком. Он никогда не думал, что доктор решится на такое.

— Обязательно, — заверил его Пол Беллоу. Затем он сделал глубокий вдох, прошел десять футов до угла, повернулся и исчез из вида солдат «Радуги».

* * *

Беллоу всегда казалось странным, даже комичным, что разница между безопасностью и смертельным риском состоит из нескольких футов и поворота за угол. Тем не менее он посмотрел на открывшуюся перед ним картину с подлинным интересом. Он редко встречался с настоящими преступниками при таких обстоятельствах. Хорошо, что они вооружены, а он — нет. Им необходимо утешение, заключающееся в том, что на их стороне сила. Это служило противовесом тому обстоятельству, что, вооруженные или нет, они заперты в клетке, из которой нет спасения.

— Ты ранен, — сказал Беллоу, заметив кровь на лице Тимоти.

— Ничего страшного, просто несколько царапин.

— Почему ты не попросишь кого-нибудь промыть раны?

— Ничего страшного, — повторил Тим О'Нил.

— О'кей, это твое лицо, — сказал Беллоу, глядя на террористов и считая их. Четверо, все вооружены одинаковыми автоматами, «АКМС», вспомнил он. Затем он сосчитал заложников. Среди них Беллоу узнал Сэнди Кларк. Кроме нее, в помещении было еще семеро, перепуганные насмерть, но он этого ожидал.

— Итак, что вы хотите?

— Нам нужен автобус, и как можно быстрее.

— Я займусь этим, но потребуется некоторое время, чтобы все организовать.

— Кроме того, дайте нам что-то в обмен.

— Что именно?

— Отпустите нескольких заложников, — ответил психиатр.

— Нет, у нас всего восемь.

— Послушай, Тим, когда я имею дело с людьми, которым что-то требуется, — вы ведь хотите получить автобус, верно? — я должен предложить им что-то, в противном случае разве они дадут мне что-то для вас? — спросил Беллоу убедительным тоном. — Так и ведется игра, Тим. У игры есть правила. Давай, ты ведь знаешь их. Ты обмениваешь что-то, что есть у тебя, на что-то, нужное вам.

— И что это?

— Как знак доброй воли, дай мне пару заложников — обычно женщин и детей, потому что это выглядит лучше. — Беллоу посмотрел на заложников. Четверо женщин, четверо мужчин. Было бы неплохо освободить Сэнди Кларк.

— И что тогда?

— Тогда я скажу своему начальнику, что вам нужен автобус и что вы сделали знак доброй воли. Мне ведь придется представлять вас перед ним, верно?

— Ага, значит, вы на нашей стороне? — спросил другой террорист. Беллоу посмотрел на него и увидел, что это один из близнецов, его брат стоит рядом, в нескольких футах. Близнецы-террористы. Разве это не интересно?

— Нет, я бы так не сказал. Послушайте, я не собираюсь оскорблять ваш интеллект. Вы знаете, в каком трудном положении оказались. Но, если вы хотите что-то получить, вам придется торговаться. Это правило, и я не придумываю такие правила. Я всего лишь посредник. Это означает, что я представляю вас перед моим боссом и представляю моего босса перед вами. Если вам нужно обдумать мое предложение, отлично, я буду недалеко, но, чем быстрее вы начнете действовать, тем быстрее я смогу убедить начальство.

— Дайте нам автобус, — сказал Тимоти.

— В обмен на что? — спросил Пол.

— На двух женщин. — Тимоти повернулся. — Вот эту и эту.

— Они могут выйти со мной? — Беллоу увидел, что Тимоти указал на Сэнди Кларк.

Этот парень, О'Нил, поддался обстоятельствам, и это, вероятно, тоже хороший знак.

— Да, но дайте нам проклятый автобус!

— Я сделаю все, что от меня зависит, — пообещал Беллоу, делая жест двум женщинам следовать за ним, за угол.

— Добро пожаловать обратно, док, — негромко произнес Вега. — Смотрите, великолепно! — добавил он, увидев двух женщин. — Как поживаете, миссис Кларк? Меня зовут Джулио Вега.

— Мамочка! — Пэтси Чавез выбежала из своего безопасного места и обняла мать. Затем пара только что появившихся солдат SAS увела всех женщин из комнаты.

— Вега вызывает командира, — сказал Осо по радио.

— Прайс Веге: передай Шести, что его жена и дочь в безопасности.

* * *

Джон снова сидел в грузовике по пути в больницу, чтобы принять на себя командование операцией, с ним рядом сидел Доминго Чавез. Оба услышали сообщение, переданное по радио, и опустили головы на короткое мгновение облегчения. Но в больнице оставалось еще шесть заложников.

— О'кей, это Кларк, что происходит сейчас?

* * *

В больнице Вега передал радио доктору Беллоу.

— Джон? Это Пол.

— Слушаю, док, что у вас происходит?

— Дай мне пару часов, и я передам их тебе, Джон. Они знают, что находятся в ловушке. Вопрос лишь в том, чтобы говорить с ними. Их теперь четверо, всем едва за тридцать, все с автоматами. У них шестеро заложников. Но я говорил с их главарем, и мне кажется, что с этим парнем можно поработать, Джон.

— О'кей, док, мы приедем через десять минут. Что они просят?

— Как обычно, — ответил Беллоу. — Им нужен автобус, чтобы куда-то ехать.

Джон подумал об этом. Пусть выйдут наружу, и его снайперы быстро решат эту проблему. Четыре выстрела, детская игра.

— А мы дадим им автобус?

— Пока нет. Пусть они немного подумают.

— О'кей, док, ты занимаешься ими. Когда я приеду, расскажешь мне подробнее. Скоро увидимся. Конец связи.

— Хорошо. — Беллоу вернул радио первому сержанту Веге. У него был план первого этажа, прикрепленный к стене.

— Заложники вот здесь, — сказал Беллоу. — Объекты здесь и здесь. Между прочим, двое — близнецы. Все белые мужчины, у всех автоматы со складывающимися прикладами, «АКМС», вариант «АК-47».

Вега кивнул.

— Если мы начнем штурм...

— Штурма не будет, по крайней мере мне так кажется. Их главарь — не убийца и не хочет им становиться.

— Ну если вы так считаете, док, — заметил Вега с сомнением. Но хорошей новостью было то, что они могли швырнуть пару шумовых и ослепляющих гранат за угол прямо из коридора, ворваться сразу после взрыва и схватить всех четырех... правда, оставался риск потерять одного из заложников, чего следовало всячески избегать. Вега и не подозревал, каким смелым оказался доктор, он вошел в комнату к четырем вооруженным террористам и вел с ними переговоры. Ему даже удалось спасти миссис Кларк, вот так. Черт побери. Он повернулся и посмотрел на шестерых солдат SAS, тоже одетых в черное и готовых к штурму по первому сигналу. Пэдди Коннолли был снаружи со своим волшебным мешком. Террористы находились в ловушке, и ситуация под контролем. Впервые за последний час первый сержант Вега позволил себе немного успокоиться.

* * *

— Ну что ж, привет, Шон, — сказал Билл Тауни, увидев знакомое по фотографиям лицо террориста в Герефордском военном госпитале. — У тебя был трудный день, не правда ли?

Плечо Грэди было обездвижено и нуждалось в хирургической операции. Оказалось, что в него попали две пули девятимиллиметрового калибра, одна из них раздробила верхнюю часть плечевой кости. Это была болезненная рана, несмотря на обезболивающее лекарство, которое ему дали десять минут назад. Он повернул голову и увидел англичанина в галстуке. Грэди, естественно, принял его за полицейского и не произнес ни слова.

— Ты выбрал сегодня плохое место для своих игр, мой мальчик, — продолжал Тауни. — К твоему сведению, теперь ты находишься в Герефордском военном госпитале. Я поговорю с тобой позднее, Шон. — В настоящее время хирург-ортопед готовился к операции на плече Грэди. Тауни наблюдал за тем, как медсестра готовила террориста к предстоящей операции. Затем он прошел в соседнюю комнату, чтобы поговорить со вторым террористом, спасенным из разбитого грузовика.

Это будет веселый день для всех, кто принимал в нем участие, подумал сотрудник «шестерки». Шоссе было перекрыто из-за двух разбитых машин, и там было столько полицейских констеблей, что вся местность почернела из-за их черной формы, плюс солдаты SAS и стрелки «Радуги». Скоро к ним прибавится совместная толпа сотрудников «пятерки» и «шестерки», едущих из Лондона, причем все будут настаивать на своем преимущественном праве вести расследование. Разгорится ссора, поскольку между американским и британским правительствами существовало письменное соглашение о статусе «Радуги», в котором такая ситуация даже не предусматривалась, но зато гарантировалось, что сюда скоро приедет резидент ЦРУ, который поведет с ними переговоры. По мнению Тауни, он и окажется дрессировщиком в этом цирке, а для переговоров ему понадобится хлыст, кресло и пистолет.

Юмор Тауни резко уменьшился, когда он вспомнил, что два солдата «Радуги» погибли, еще четверо ранены и находятся в этом же военном госпитале. Люди, которых он видел мельком, чьи лица были ему знакомы, и двух он больше никогда не увидит, зато успешным результатом был захват Шона Грэди, одного из самых жестоких членов ИРА, который теперь, несомненно, закончит свою жизнь в закрытом учреждении правительства Ее Королевского Величества. У Грэди накоплена богатая информация, и задача Тауни заключается теперь в том, чтобы взяться за ее получение.

— Где этот проклятый автобус?

— Тим, я поговорил со своим начальством, и они сейчас думают, какое решение принять.

— О чем тут думать? — резко бросил О'Нил.

— Ты знаешь ответ на этот вопрос, Тим. Мы имеем дело с правительственными чиновниками, и они никогда не принимают решения, не позаботившись сначала о том, чтобы прикрыть свой зад.

— Пол, у меня здесь шесть заложников, и я могу...

— Да, можешь, но в действительности не станешь, правда, Тим? Если ты сделаешь это, Тимоти, тогда солдаты, стоящие наготове, ворвутся сюда, и таким станет конец ситуации.

Тебя навсегда запомнят как убийцу невинных людей, жестокого палача. Ты хочешь этого, Тим? Ты действительно хочешь этого? — Беллоу сделал паузу. — А как отнесется к этому твоя семья? Принесет ли это пользу твоему политическому движению? Будет трудно оправдать убийство этих людей, правда? Ведь ты не мусульманский фанатик, верно?

Ты христианин, не забывай этого. Христиане не должны совершать такие поступки. Как бы то ни было, эта угроза хороша как угроза, но не слишком полезна в качестве инструмента. Ты не сделаешь этого, Тим. Это приведет только к твоей смерти и политическому осуждению. Между прочим, Шон Грэди арестован, — прибавил Беллоу, тщательно выбрав момент для такого заявления.

— Что? — Беллоу увидел, что Тимоти потрясен.

— Его захватили, когда он пытался скрыться. Во время захвата его ранили, но он выжил. Сейчас ему делают операцию.

Казалось, что он проткнул воздушный шарик, увидел психиатр. Он выпустил воздух из своего противника. Вот так это и делается, понемногу. Слишком быстро, и противник может реагировать, прибегая к насильственным действиям, но его нужно измотать постепенно, и тогда он у тебя в руках. Беллоу написал книгу на эту тему. Сначала следует установить физический контакт, это означает политику сдерживания. Затем следует информационный контроль. Ты даешь ему информацию понемногу, тщательно обдумывая каждый шаг, действие следует за действием, подобно мюзиклу на Бродвее. Потом наступает конец.

— Вы передадите Шона нам. Он уедет с нами на автобусе!

— Тимоти, сейчас он на операционном столе, и останется там еще несколько часов. Даже если они попытаются сейчас переместить Шона, это приведет к его смерти, Тим. Так что, как бы тебе этого ни хотелось, это невозможно. Мне очень жаль, но никто не может изменить это.

Их главарь теперь в плену, подумал О'Нил. Шона захватили? Как ни странно, это казалось ему хуже, чем ситуация, в которой они находятся. Даже если они окажутся в тюрьме, Шон может придумать, как освободить их, но, когда Шон окажется на острове Уайт, все пропало... Но!

— Откуда я знаю, что вы говорите правду?

— Тим, в такой ситуации я не могу лгать. Тогда я все испорчу. Быть хорошим лгуном очень трудно, и если вы заметите, что я лгу, то больше никогда не поверите мне. Это будет конец моей пользы для начальства и для вас тоже, не правда ли?

— Вы сказали, что вы доктор?

— Совершенно верно. — Беллоу кивнул.

— Где находится ваша практика?

— В основном сейчас здесь, но я проводил свою резидентуру в Гарварде. Я работал в четырех различных местах и несколько лет преподавал.

— Значит, ваша работа заключается в том, чтобы убеждать людей вроде меня сдаться?

Наконец проявилась ярость, как реакция на очевидное.

Беллоу покачал головой:

— Нет, я рассматриваю свою работу как сохранение жизни людям. Я врач, Тим. Мне не разрешают убивать людей или помогать другим в этом. Я принес клятву много лет назад. У вас оружие. У других людей вот за этим углом тоже есть оружие. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас погиб. Этого уже достаточно на сегодня, не так ли? Тим, тебе нравится убивать людей?

— Зачем — нет, конечно нет, кому это нравится?

— Есть люди, которые получают удовольствие от этого, — сказал ему Беллоу, решив увеличить его самомнение. — Мы называем их социопатическими личностями, но ты не относишься к их числу. Ты солдат. Ты борешься за то, во что веришь. Так же как и люди, стоящие там. — Беллоу сделал жест в сторону коридора, где находились солдаты «Радуги». — Они уважают тебя, и я надеюсь, что ты уважаешь их. Солдаты не убивают людей. Так поступают только преступники, а солдат не является преступником. — Помимо того, что это правда, такой была важная мысль, которую нужно внушить собеседнику. И это тем более важно, потому что террористы обычно романтики, их глубоко ранит, когда на них смотрят как на преступников. Он только что увеличил их самомнение, для того чтобы отвести их в сторону от действий, которых им, по его мнению, не следовало делать. Они солдаты, а не преступники, и потому должны действовать, как должно солдатам.

— Доктор Беллоу! — донесся голос из коридора. — Вас к телефону, сэр.

— Тим, ты позволишь мне выйти? — всегда нужно спрашивать разрешения сделать что-то. Это создает у них иллюзию, что они командуют ситуацией.

— Да. — О'Нил махнул рукой. Беллоу вышел в коридор, где стояли солдаты.

Там он увидел Кларка. Они прошли пятьдесят футов в другую половину больницы.

— Спасибо, что ты спас мою жену и девочку, Пол.

Беллоу пожал плечами:

— Просто удача. Им нужен автобус.

— Ты уже говорил мне об этом, — напомнил ему Кларк. — Ты считаешь, что им нужно дать его?

— Этого не понадобится, Джон. Я играю с ними в покер, и у меня в руках прямой флеш. Если не случится чего-нибудь, что испортит все самым кардинальным образом, они будут у нас в руках.

— Нунэн стоит наружи, и у него на окне закреплен микрофон. Я слушал последнюю часть вашего разговора. Здорово, доктор.

— Спасибо. — Беллоу потер лицо. Для него напряжение было реальным, но он мог показать это только здесь. При разговоре с Тимоти он должен быть холодным как лед, подобно дружески настроенному и уважаемому учителю. — Как дела с другими арестованными?

— Никаких перемен. Этот парень Грэди сейчас на операционном столе, и хирургу потребуется еще несколько часов. Второй все еще без сознания, и мы не знаем пока даже его имени.

— Грэди — их главарь?

— Мы так думаем, так сообщила нам разведка.

— Значит, он может многое рассказать нам. Я понадоблюсь в тот момент, когда его вывезут из операционной, — сказал Пол Радуге Шесть.

— Сначала тебе нужно закончить с этими.

— Я знаю. Мне нужно идти обратно. — Кларк похлопал его по плечу, и Беллоу вернулся к террористам.

— Ну? — спросил Тимоти.

— Они пока не приняли решения об автобусе. Извини, — прибавил Беллоу расстроенным голосом. — Мне казалось, что я убедил их, но они никак не могут решиться.

— Скажите им, что если они не дадут автобус, то я...

— Нет, ты не сделаешь этого, Тим. Ты ведь знаешь это. И я знаю это. Они тоже знают это.

— Тогда зачем присылать автобус? — спросил О'Нил, теряя контроль над собой.

— Потому что я сказал им, что ты серьезный парень, и они должны принимать твою угрозу всерьез. Если они не верят, что ты готов на такой шаг, им приходится помнить, что ты все-таки можешь сделать это, а если ты сделаешь это, как они будут выглядеть перед своими боссами? — Тимоти потряс головой, реагируя на запутанную логику, более озадаченный, чем разъяренный. — Положись на меня, — продолжал Пол Беллоу. — Я делал это раньше, и знаю, что происходит. Гораздо проще вести переговоры с солдатами вроде тебя, чем с этими проклятыми бюрократами. Люди вроде тебя способны принимать решения. А вот бюрократы стараются уйти от них. Их не слишком интересует смерть людей, но им важно хорошо выглядеть в газетах.

И тут случилось нечто любопытное. Тим сунул руку в карман и достал сигарету. Верный признак стресса и попытка контролировать его.

* * *

— Вредно для твоего здоровья, парень, — заметил Кларк, глядя на телевизионный экран, установленный теперь Нунэном. План штурма был готов полностью. Коннолли установил взрывные шнуры на окнах. Это должно было открыть путь в комнату и одновременно отвлечь террористов. В то же самое время Вега, Томлинсон и Бейтс из Группы-1 бросят в комнату оглушающие и ослепляющие гранаты и ворвутся в помещение, чтобы ликвидировать террористов прицельным огнем. Единственным недостатком, как всегда, было то, что один из террористов может повернуться и расстрелять заложников длинной очередью в качестве последнего сознательного акта или даже в результате случайности, что не менее смертельно. Судя по звукам, доносящимся изнутри, Беллоу отлично справляется со своим делом. Если у этих придурков есть хоть сколько-нибудь мозгов, они поймут, что пришло время заканчивать, но Джон напомнил себе, что ему никогда не приходилось думать о том, чтобы провести в тюрьме всю жизнь, по крайней мере не сразу, и он понимал, что это совсем не просто. В настоящий момент в его распоряжении был избыток солдат. Парни из SAS, которые прибыли в больницу, перешли в его оперативное командование, хотя с ними приехал их собственный полковник, стоящий в вестибюле больницы и готовый давать советы.

* * *

— Тяжелый день для всех нас, правда, Тим? — спросил психиатр.

— Да, он мог быть и лучше, — согласился Тимоти О'Нил.

— Ты ведь знаешь, как он кончится, верно? — высказал предположение Беллоу, протягивая его, как вкусную муху форели в быстром потоке, и думая, клюнет ли она.

— Да, доктор, знаю. — Он помолчал. — Сегодня я ни разу не выстрелил из своего автомата. Я никого не убил. Джимми убил, — добавил он, показывая на мертвое тело, лежащее на полу, — но ни один из нас не стрелял.

Бинго, подумал Беллоу.

— Это кое-что значит, Тим. Между прочим, это значит очень много. Ты ведь знаешь, что война скоро закончится. Будет, наконец, заключен мир, и тогда объявят амнистию для большинства боевиков. Так что у вас остается надежда.

Надежда остается у каждого из вас, сказал Пол остальным трем, которые смотрели, и прислушивались, и колебались, подобно своему главарю. Они не могут не знать, что все потеряно. Окружены со всех сторон, главарь арестован, ситуация может закончиться только двумя путями — смертью или тюремным заключением. Побег не представлялся возможным, и они знали, что попытка перевести своих заложников в автобус закончится их гарантированной смертью только другим способом.

— Тим?

— Да? — Он поднял голову и вынул изо рта сигарету.

— Если вы положите автоматы на пол, я даю вам слово, что вам не причинят никакого вреда.

— И мы отправимся в тюрьму? — Вызов и гнев прозвучали в ответе.

— Тимоти, когда-нибудь вы сможете выйти из тюрьмы. Но невозможно выйти из смерти. Прошу вас, подумайте об этом. Ради бога, ведь я врач, — напомнил ему Беллоу. — Ненавижу, когда люди умирают.

Тимоти О'Нил повернулся и посмотрел на своих товарищей. Все смотрели вниз. Даже близнецы Барри казались подавленными.

— Парни, вы никому не причинили сегодня вреда. Да, конечно, вас отправят в тюрьму, но наступит день, и у вас появится возможность покинуть ее, когда будет объявлена амнистия. В противном случае вы умрете ни за что. Не за свою страну. Они не превращают в героев людей, которые убивают гражданских, — снова напомнил им Беллоу.

Повторяй это снова и снова, подумал он. Вдалбливай эту мысль в их головы.

— Убивать солдат — да, это совсем иное дело, но убивать невинных людей... Вы умрете напрасно, — или будете жить, после того как вас когда-нибудь освободят. Это вы, парни, принимаете решение. У вас в руках оружие. Но автобуса не будет. Вам не удастся убежать, и рядом с вами находятся шесть человек, которых вы можете убить, конечно, но что это даст вам, за исключением путешествия в ад? Кончай это, Тимоти, — закончил Беллоу, думая о том, что какая-нибудь католическая монахиня наверняка обращалась к его собеседнику с такими словами.

Для Тимоти О'Нила это было совсем не так просто. Мысль о тюремном заключении в камере с обычными преступниками, встречи со своими родственниками, приходящими навестить его, как животное в зоопарке, заставляла его содрогнуться, но он на протяжении многих лет знал о такой возможности, и, хотя он мысленно предпочитал картину смерти с автоматом в руках, извергающим смертоносный огонь, и пули, убивающие врагов его страны, этот американский доктор сказал правду. Не будет никакой славы от убийства шести английских гражданских лиц. Не будут написаны песни, никто не споет их, прославляя его подвиг, не будут подниматься кружки в пабах Ольстера, поминая его имя... и все, что осталось, — это бесславная смерть, жизнь в тюрьме или нет намного лучше такой смерти.

Тимоти О'Нил повернулся и посмотрел на своих товарищей, солдат ИРА, и увидел на их лицах то же самое выражение, какое они видели на его лице. Не произнося ни одного слова, все они кивнули. О'Нил поставил автомат на предохранитель и положил на пол. Остальные последовали его примеру.

Беллоу подошел к ним и пожал руки.

— Шесть Веге: входите! — скомандовал Кларк, видя картину происшедшего на маленьком черно-белом экране.

* * *

Осо Вега быстро вошел в комнату, держа в руках автомат «МР-Ю». Все террористы стояли рядом с доктором. Томлинсон и Бейтс толкнули их, но не слишком грубо, к стене. Первый прикрывал их автоматом, пока второй обыскивал. Через несколько секунд появились двое полицейских в мундирах, с наручниками в руках и, к удивлению солдат, зачитали им их законные права. И вот так, просто и тихо, закончились боевые действия этого дня.

Глава 29 Восстановление

Этот день еще не закончился для доктора Беллоу. Даже не попросив глотка воды для своего пересохшего горла, он запрыгнул в зеленый армейский грузовик, который повез его обратно в Герефорд. Для тех, кто остался позади, день тоже не окончился.

* * *

— Здравствуй, милая, — сказал Динг. Он нашел наконец свою жену недалеко от больницы, окруженную кольцом солдат SAS.

Пэтси сбежала к нему по десяти ступенькам и прижалась так тесно, как позволял ее огромный живот.

— У тебя все в порядке?

Она кивнула, на глазах выступили слезы.

— А у тебя?

— Все отлично. Сначала было немного опасно, и несколько человек у нас ранены. Но теперь все под контролем.

— Один из них — кто-то убил его, и...

— Я знаю. Он направил на тебя автомат, и поэтому его убили. — Чавез напомнил себе, что должен поставить пиво сержанту Томлинсону за меткую стрельбу. Вообще-то он должен ему гораздо больше, но в сообществе воинов долги отдавались именно таким образом. Но сейчас, когда он обнимал Пэтси, его мысли ограничивались только женой. У него на глазах выступили слезы. Динг несколько раз моргнул, прогоняя их.

Это не было частью его представления о себе как о настоящем мужчине. Он подумал о том, как могут отразиться на его жене события сегодняшнего дня. Она была целительницей, а не убийцей, и все-таки ей пришлось увидеть такую жестокую смерть совсем рядом. Эти подонки из ИРА, подумал он. Они вторглись в его жизнь, напали на мирных людей и убили нескольких человек из его команды. Кто-то снабдил их информацией и показал, как нужно осуществить нападение. Где-то находится источник, из которого вытекало все это, и его первоочередной задачей станут поиски этого источника.

— Как дела у малыша? — спросил Чавез у жены.

— С ним все в порядке, Динг. Честное слово, у нас все в порядке.

— О'кей, милая. Сейчас мне нужно заняться кое-чем. А ты отправляйся домой. — Он подозвал к себе одного из солдат SAS. — Отвези ее обратно на базу, ладно?

— Слушаюсь, сэр, — ответил сержант. Они пошли вместе к стоянке автомобилей.

Там стояла Сэнди Кларк, обнимающая мужа и держащая его за руки. Сейчас самым разумным было отвезти обеих женщин в дом Джона. Сопровождать их вызвался офицер SAS вместе с сержантом, который поедет в качестве вооруженного охранника, что совсем не было в данном случае пустой риторической фразой. Как всегда, после того как лошадь украли из конюшни, ее дверь запрут и станут строго охранять[271].Но это было свойственно людям, и через минуту женщин увезли. Следом поехал даже полицейский эскорт.

— Теперь мы куда, мистер К.? — спросил Чавез.

— Наших друзей увезли в военный госпиталь базы. Пол уже там. Он хочет допросить Грэди, их главаря, сразу после того, как его вывезут из операционной. Думаю, что нам тоже следует присутствовать при этом.

— Понял тебя, Джон. Тогда в путь.

* * *

Почти все время, пока он ехал в Лондон, Попов слушал радио. Тот, кто информировал средства массовой информации, знал и говорил слишком много. Затем Попов услышал, что главарь налетчиков захвачен в плен, и кровь у него в жилах превратилась в лед. Если Грэди у них в руках, тогда они арестовали человека, который знает, кто он, знает его, знает о переводе денег и вообще знает слишком много. Время для паники пока не наступило, но ежу ясно, что наступило время действовать.

Попов посмотрел на часы. Банки еще открыты. Он достал свой сотовый телефон и позвонил в Берн. Через минуту на проводе был нужный ему банк, там вызвали сотрудника банка, отвечающего за номерной счет, и колеса закрутились. Попов назвал номер счета, и банковский служащий проверил его по компьютеру. Затем он назвал код трансакции и приказал перевести деньги на другой счет. Служащий даже не выразил своего недовольства по поводу того, что такая большая сумма уплывает из банка. Ничего страшного, у банка много счетов. Теперь русский стал богаче на пять с лишним миллионов долларов, но плохо то, что враг скоро может узнать его вымышленное имя и описание внешности. Попову нужно как можно быстрее уносить ноги из Британии.

Он свернул на шоссе, ведущее в Хитроу, и остановился у терминала № 4. Через десять минут он вернул автомобиль агентству, в котором арендовал его, вошел в здание аэропорта и успел купить последний билет первого класса на рейс «Бритиш Эруэйз», вылетающий в Чикаго. Ему пришлось поторопиться, чтобы успеть на самолет, но он успел, прелестная стюардесса проводила его к креслу, и скоро «Боинг-747» выехал на взлетную полосу.

* * *

— Да, это было черт знает что, — сказал Джон Брайтлинг, приглушая звук телевизора в своем кабинете. — Теперь Герефорд будет главным событием в телевизионных передачах всех стран мира.

— Им не повезло, — заметил Хенриксен. — Эти командос отлично подготовлены, и, если дать им хоть малейшую возможность, они обязательно воспользуются ею. Зато было ранено или убито четверо или пятеро солдат «Радуги». Еще никому не удавалось добиться такого против команды вроде «Радуги».

Брайтлинг знал, что симпатии Билла разделены насчет исхода операции. Он должен был испытывать хоть какое-то расположение по отношению к людям, которым он помогал в штурме.

— Какие могут быть результаты для нас?

— Ну что ж, если они захватят главаря живым, они попытаются выбить что-то из него, но эти парни из ИРА никогда, подчеркиваю, никогда не раскалываются. Единственное, что они могут получить от них, — это сведения о Дмитрии, а он профессионал. Сейчас он уже далеко от Британии, скорее всего на самолете, и летит куда-то в неизвестное место, насколько я знаю его. У него самые разные фальшивые документы, паспорта, водительские удостоверения, кредитные карточки. Так что он, по-видимому, в безопасности. Джон, КГБ знал, как готовить своих людей, поверь мне.

— Если его арестуют, он будет говорить? — спросил Брайтлинг.

— Да, такой риск существует. Он вполне может выложить все, что ему известно, — был вынужден признать Хенриксен. — Если он вернется обратно, я расспрошу его о существующих опасностях.

— А не будет ли лучше... знаешь... устранить его?

Хенриксен знал, что вопрос смутил его босса, поэтому он приготовил осторожный и честный ответ:

— Строго говоря, да, но в этом немало опасности, Джон. Он профессионал. У него, вероятно, где-то скрыт почтовый ящик. — Увидев, что Брайтлинг не понял его, Хенриксен объяснил: — Вы защищаете себя от возможности быть убитым, записывая все и пряча в безопасное место. Если вы не открываете почтовый ящик каждый месяц или что-то вроде этого,информация, спрятанная в нем, рассылается в соответствии с заранее согласованным планом. Для этого вы заключаете договор с адвокатом, который и выполняет данную ему инструкцию. Это большой риск для нас, верно? Мертвый или живой, он может уничтожить нас, и в этом случае будет лучше, если он останется живым, чем мертвым. — Хенриксен замолчал. — Нет, мы хотим, чтобы он остался жив, — и под нашим контролем, Джон.

— О'кей, занимайся им, Билл. — Брайтлинг откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Они сейчас слишком близки к цели, чтобы идти на необоснованный риск. Русским займутся, но будут держать его в рамках. Это может даже спасти жизнь Попову — нет, черт возьми, это спасет ему жизнь! Он надеялся, что русский оценит это. Брайтлинг оценит это тоже. Команда «Радуги» теперь изрядно ослаблена. А как же иначе? Попов выполнил два поручения, он помог миру осознать опасность терроризма, и благодаря этому «Глобал Секьюрити» получила контракт на контроль за безопасностью Олимпийских игр в Сиднее, и затем Попов помог нанести удар по этой новой антитеррористической организации, может быть, даже вывести ее из игры. Операция приближалась сейчас к заключительной стадии и ждала только соответствующего времени для начала.

Так близко, подумал Брайтлинг. Наверно, вполне нормально испытывать тревогу в подобные моменты. Уверенность — это проблема расстояния. Чем дальше ты от решающего момента, тем легче считать себя непобедимым, но затем этот момент приближается, и с его близостью растет опасность. Однако это не меняет ничего. Нет, не меняет. План идеален. Остается только осуществить его.

* * *

Шона Грэди вывезли из операционной вскоре после восьми вечера, после трех с половиной часов на операционном столе. Хирург-ортопед, делавший операцию, первоклассный врач, понял Беллоу. Длинная плечевая кость была закреплена навсегда на месте штырем из кобальтовой стали, достаточно длинным, так что в таком маловероятном случае, если Грэди когда-нибудь покинет тюрьму и войдет в международный аэропорт, он, скорее всего, заставит сработать металлодетектор, даже если разденется догола. Шону повезло — две пули, поразившие его тело, не повредили плечевое сплетение, и ему не угрожает потеря подвижности руки. Вторичные травмы груди были незначительными. Он полностью выздоровеет, заключил хирург британской армии, так что сможет наслаждаться своим здоровьем во время пожизненного заключения, которое его, несомненно, ожидало.

Хирургическая операция производилась, разумеется, под общим наркозом с использованием окиси азота, точно как в американских больницах, вместе с применением барбитуратов перед началом анастезии, которые помогали началу успокоительного цикла. Беллоу сидел рядом с кроватью в палате восстановления после операции, наблюдая по биомониторам за тем, как приходит в себя пациент, и ожидая его пробуждения.

Вокруг стояли полицейские, как в форме, так и в гражданском, наблюдая за Грэди. Кларк и Чавез тоже находились в палате, глядя на человека, который с такой наглостью напал на их группу, а также на женщин. Чавез был особенно зол, хотя его лицо казалось внешне спокойным. Доктор думал, что он знает старших офицеров «Радуги» достаточно хорошо, они были профессионалами и в случае Кларка и Чавеза людьми, которые жили в «тайном» мире и совершали очень «черные» поступки во время «черных» операций, о которых он не знал и никогда не узнает. Но Беллоу понимал, что оба спецагента соблюдали закон и порядок, как и обычные полицейские. Просто от них ждали большего и рисковали они куда чаще. Возможно, иногда они нарушали закон, но это делалось для того, чтобы защитить его. Они были романтиками, как и террористы, но разница между ними заключалась в выборе цели. Целью «Радуги» была защита людей, тогда как целью Грэди была их смерть. Теперь, несмотря на ярость, которую они испытывают по отношению к спящему мужчине, Кларк и Чавез не причинят ирландцу физического вреда. Они готовы оставить вынесение наказания обществу, на которое Грэди напал с такой злобой и жестокостью, обществу, которое Кларк и Чавез поклялись защищать, хотя не всегда традиционными методами.

— Осталось несколько минут, — произнес Беллоу. Жизненные функции Грэди начинали приходить в норму. Его тело едва заметно двигалось, по мере того как пробуждался мозг.

Он обнаружит, что некоторые части тела не реагируют так, как им следовало, затем сфокусируется на этих ограничениях, начиная поиск боли, но не находя ее. Вот его голова начала поворачиваться понемногу, влево и вправо, и скоро...

Ресницы задрожали так же медленно. Беллоу быстро пробежал глазами по листу бумаги, который все время держал в руке, надеясь, что британская полиция и сотрудники «пятерки» обеспечили его надежной информацией.

— Шон? — сказал доктор. — Шон, ты проснулся?

— Ты кто?

— Это я, Джимми Карр. Ты, наконец, вернулся к нам?

— Где я?

— Ты в Дублине, в университетской больнице, Шон. Доктор МакКэски только что закончил операцию на твоей руке. Ты в палате восстановления после операции. У тебя все будет в порядке, Шон. Но, боже мой, с каким трудом мы доставили тебя сюда. Тебе больно, твое плечо болит, Шон?

— Нет, теперь не болит, Джимми. Сколько человек нам...

— Сколько нас спаслось? Десять, десятерым удалось уйти из Герефорда. Сейчас они находятся в тайных укрытиях, дружище.

— Хорошо. — Его глаза открылись, и он увидел кого-то в хирургической маске и шапочке, но он не мог сфокусировать взгляд, и все перед ним казалось, плыло в каком-то тумане. Комната... да, это больница... потолок с квадратными плитками в металлических рамках... освещение... лампы дневного света. Его горло казалось сухим и немного болело от интубации, но это не имело значения. Он жил внутри сна, и ничто не происходило на самом деле. Он плавал на белом неуклюжем облаке, но, по крайней мере, с ним был Джимми Карр.

— Родди, где Родди?

— Родди погиб, Шон, — ответил Беллоу. — Ему не повезло.

— Проклятие... — вздохнул Грэди. — Только не Родди...

— Шон, нам нужна информация, как можно быстрее.

— Какая... информация?

— Парень, который снабдил нас сведениями, мы должны связаться с ним, но не знаем, как найти его.

— Ты имеешь в виду Иосифа?

Бинго, подумал Пол Беллоу.

— Да, Шон, Иосиф, нам нужно связаться с ним...

— Деньги? Они у меня в бумажнике, парень.

О, подумал Кларк и повернулся. Все личные вещи Грэди лежали на столике с колесиками. Он видел, что в бумажнике было двести десять британских фунтов, сто семьдесят ирландских и несколько листков бумаги. На одном желтом листке написаны два набора цифр, каждый из шести цифр, и никакого объяснения. Швейцарский или другой номерной счет, подумал оперативник.

— Как мы сможем снять их, Шон? Нам нужно узнать это сейчас, друг.

— Швейцарский коммерческий банк в Берне... назовите... номер счета и контрольный номер... у меня в бумажнике.

— Отлично, спасибо, Шон... и Иосиф, как его остальное имя... как мы сможем связаться с ним, Шон? Пожалуйста, нам нужно знать это прямо сейчас, Шон.

Фальшивый ирландский акцент Беллоу не убедил бы даже пьяного, но состояние Грэди было далеко за пределами того, что делает с человеческим мозгом алкоголь.

— Не... знаю. Он сам связывается с нами, помнишь? Иосиф Андреевич связывается с нами через Роберта... через сеть... никогда я сам с ним не связывался первым.

— Его фамилия, Шон, как его фамилия, ты никогда не говорил мне.

— Серов, Иосиф Андреевич... русский... парень из КГБ... долина Бекаа... много лет назад.

— Значит, это он дал нам такую надежную информацию об этой банде «Радуга», не так ли, Шон?

— Сколько человек мы... сколько?..

— Десять, Шон, мы убили десятерых и сумели спастись, но ты был ранен во время бегства в «Ягуаре», помнишь? Но мы потрепали их, Шон, здорово потрепали, — заверил его Беллоу.

— Хорошо... хорошо... убивайте их... убивайте их всех, — прошептал Грэди с каталки.

— Не спеши, подонок, — негромко заметил Чавез, стоящий в нескольких футах.

— Две женщины, мы прикончили тех двух женщин?

— Да, Шон, я сам застрелил их. А теперь, Шон, этот русский парень, мне нужно знать о нем больше.

— Иосиф? Хороший человек, КГБ, обеспечил нас деньгами и наркотиками. Огромные деньги... шесть миллионов... шесть... и кокаин, — добавил Грэди для телевизионной камеры, которая стояла на треноге рядом с кроватью. — Привез для нас в Шэннон, помнишь? Прилетел на небольшом реактивном самолете, деньги и наркотики из Америки... ну, думаю, что из Америки... должно быть... он теперь так говорит, американский акцент, как по телевидению, странная привычка для русского, Джимми...

— Иосиф Андреевич Серов?

Голова на подушке попыталась кивнуть.

— Так у них принято, Джимми. Иосиф, сын Андрея.

— Как он выглядит, Шон?

— Моего роста... темно-каштановые волосы, глаза... круглое лицо, говорит на многих языках... долина Бекаа... тысяча девятьсот восемьдесят шесть... хороший человек... часто помогал нам...

— Как продвигаются дела? — прошептал Кларк Тауни.

— Видишь ли, все это не может быть использовано в суде, но...

— К черту суд, Билл! Насколько ценным является то, что он рассказал? Совпадает ли это с информацией, которой вы располагали раньше?

— Имя «Серов» ничего не говорит, но я проверю по нашим файлам. Номера будут изучены, и за ними наверняка остался бумажный след, но, — он посмотрел на часы, — с этим придется подождать до завтрашнего дня.

Кларк кивнул.

— Чертовски хороший метод допроса.

— Никогда раньше не видел ничего подобного. Да, хороший метод.

В этот момент глаза Грэди широко открылись. Он увидел людей, стоящих вокруг его кровати, и его лицо исказилось от напряжения. Наконец, он заставил себя задать вопрос.

— Кто вы такие? — спросил он нетвердым голосом, увидев незнакомое лицо в своем сне.

— Меня зовут Кларк, Джон Кларк, Шон.

Его глаза открылись еще шире.

— Но ведь вас...

— Совершенно верно, приятель. Это я и есть. Большое спасибо за то, что ты так откровенно нам рассказал, Шон. Мы покончили со всеми пятнадцатью твоими парнями. Они или убиты, или захвачены в плен. Надеюсь, тебе понравится в Англии, мальчик. Ты останешься здесь надолго, очень надолго. А теперь почему бы тебе не заснуть снова? — сказал он с намеренно подчеркнутой вежливостью. Мне доводилось убивать людей, которые были куда лучше тебя, ублюдок, подумал он, спрятав слова за равнодушным выражением лица, которое только подчеркивало его чувства.

Доктор Беллоу положил в карман портативный магнитофон и свои записи. Это редко не достигало цели. Сумеречное сознание, последовавшее за общим наркозом, делало всех людей уязвимыми для внушения. Именно по этой причине никто из людей с высоким уровнем допуска не ложился в больницу без сопровождения кого-то из агентства, в котором они служат. В данном случае у него было примерно десять минут, чтобы глубоко проникнуть в сознание Грэди и вернуться обратно с ценной информацией. Это никогда не будет использовано в суде, но, с другой стороны, «Радуга» состояла не из полицейских.

— Его поймал Мэллой, верно? — спросил Кларк, направляясь к выходу.

— Вообще это был сержант Нэнс, — ответил Чавез.

— Нам нужно сделать для него что-то хорошее за эту работу, — заметил Радуга Шесть. — Мы в долгу перед ним. Итак, у нас есть теперь имя, Доминго. Русское имя.

— От него мало пользы. Это наверняка вымышленное имя.

— Да?

— Конечно, Джон, неужели ты не узнал его? Серов, бывший председатель КГБ, где-то в шестидесятых годах, по-моему, его убрали давным-давно, потому что он натворил что-то.

Кларк кивнул. Такое имя не будет на настоящем паспорте русского, это плохо, но все-таки есть имя, а имена можно проследить. Они вышли из госпиталя и вдохнули воздух прохладного британского вечера. У подъезда стоял автомобиль Джона, за рулем которого сидел довольный капрал Моул. Его наградят медалью за сегодняшнюю операцию, и он, возможно, получит благодарственное письмо от этого американского псевдогенерала.

Джон и Динг сели в машину и поехали к военной тюрьме базы, где содержали арестованных террористов, потому что местная тюрьма не была пока достаточно надежной. Внутри военной тюрьмы их проводили в помещение для допросов. Там их ждал Тимоти О'Нил, пристегнутый наручниками к креслу.

— Привет, — сказал Джон. — Меня зовут Кларк. Это Доминго Чавез.

Арестант молча смотрел на них.

— Тебя послали сюда, чтобы ты убил наших жен, — продолжал Кларк. Лицо арестанта оставалось неподвижным, он даже не мигнул. — Но ты не сделал этого. Сначала вас было пятнадцать. Теперь осталось шестеро. Остальные уже не смогут причинить зло людям. Ты знаешь, когда я смотрю на людей вроде тебя, мне стыдно, что я ирландец. Между прочим, Кларк — это мой рабочий псевдоним. До этого меня звали Джон Келли, а девичье имя моей жены было О'Тул. Выходит, что теперь вы, ублюдки из ИРА, убиваете ирландско-католических американцев, верно? Вряд ли это будет хорошо выглядеть в газетах, подонок.

— Не говоря о том, что вы продаете наркотики, кокаин, который вам привез этот русский, — добавил Чавез.

— Наркотики? Мы не...

— Разумеется, торгуете. Шон Грэди только что рассказал нам все, он пел, как гребаная канарейка. У нас есть цифры номерного счета в швейцарском банке, и этот русский парень...

— Его имя Серов, — напомнил Чавез, — Иосиф Андреевич Серов, старый друг Шона из долины Бекаа.

— Мне нечего вам сказать. — Это было больше, чем собирался говорить О'Нил. Шон Грэди все рассказал? Шон? Это невозможно, но тогда откуда у них эта информация? Неужели мир сошел с ума?

— Парень, — продолжал Динг, — это была моя жена, которую ты собирался убить, и у нее мой ребенок в животе. Неужели ты считаешь, что сможешь жить долго? Джон, этого парня когда-нибудь выпустят из тюрьмы?

— Не в ближайшее время, Динг.

— Тогда позволь мне сказать тебе кое-что, Тимми. Там, откуда я приехал, существует закон: если ты затрагиваешь чью-то женщину, тебе приходится расплачиваться за это. Это не маленькая цена. И там, откуда я приехал, не следует никогда, никогда наносить вред чьим-то детям. Цена за это еще больше, ты, ублюдок. — Гребаный, — добавил про себя Чавез. — Знаешь, мы можем это исправить. Я могу сделать так, что тебе никогда больше не удастся вставлять свой прибор сам знаешь куда. — Динг достал боевой нож из ножен, висящих на поясе. Лезвие было черным, за исключением сверкающей отточенной полоски вдоль его края.

— Я не уверен, что это хорошая мысль, — слабым голосом возразил Кларк.

— А почему нет? Сейчас это кажется мне вполне справедливым. — Чавез встал из кресла, подошел к О'Нилу и опустил нож. — Для меня это совсем нетрудно, простое движение, и мы начинаем операцию по изменению твоего пола. Понимаешь, я не врач, но хорошо знаком с первой частью операции. — Динг наклонился, и его лицо вплотную приблизилось к лицу О'Нила. — Приятель, никогда, НИКОГДА не трогай латинскую женщину! Ты меня понял?

У Тимоти О'Нила и без того был трудный день. Он посмотрел в глаза этого латиноса, услышал его акцент и понял, что перед ним не англичанин и даже не американец того типа, о котором, ему казалось, он знал.

— Я делал это и раньше. Главным образом мне приходилось убивать людей из огнестрельного оружия, однако несколько раз мне довелось прикончить подонков ножом. Забавно, как они корчатся, — но я не собираюсь убивать тебя, парень. Я просто превращу тебя в девочку. — Нож опустился вниз, к промежности мужчины, прикованного к креслу.

— Прекрати, Доминго! — приказал Кларк.

— А пошел ты, Джон! Он заставил страдать мою жену! Я сделаю так, что ему больше не захочется причинять страдания девушкам! — Чавез снова повернулся к арестанту. — Я буду смотреть тебе в глаза, когда отрежу его, Тимми. Я хочу видеть твое лицо, когда ты начнешь превращаться в девочку.

О'Нил моргнул, глубоко глядя в темные испанские глаза. Он увидел там ярость, пылающую и страстную. Он и его соратники собирались похитить и, может быть, убить беременную женщину. В этом таился позор, и по этой причине в ярости смотрящего на него человека была справедливость.

— Это совсем не так! — захлебнулся О'Нил. — Мы не... мы не...

— Вам не удалось изнасиловать ее, да? Подумать только, какая неудача! — заметил Чавез.

— Нет-нет, никакого изнасилования — никто в нашей группе не делал этого, мы не преступники!

— Ты хренов ублюдок, Тимми, но скоро ты станешь просто ублюдком, потому что в будущем тебе не придется беспокоиться о своем мужском достоинстве. — Нож чуть опустился. — Вот позабавимся, Джон. Помнишь того парня, которого мы кастрировали в Ливии два года назад?

— Боже мой, Динг, мне все еще снятся кошмары об этом, — признался Кларк, глядя в сторону. — Прошу тебя, Доминго, не делай этого!

— Тебя забыл спросить, Джон. — Его свободная рука протянулась к поясу О'Нила, расстегнула его, затем пуговицу на его штанах. Рука исчезла внутри. — Да там нечего отрезать. Члена почти нет.

— О'Нил, если у тебя есть что-нибудь для нас, рассказывай. Я не могу контролировать этого парня. Мне приходилось видеть его таким и раньше, так что...

— Ты слишком много говоришь, Джон. Что он знает?

Грэди уже все рассказал. Я сейчас отрежу его член и скормлю сторожевым собакам. Они любят свежее мясо.

— Доминго, мы цивилизованные люди и не должны...

— Цивилизованные? Проклятие, этот подонок хотел убить мою жену и моего малыша!

Глаза О'Нила снова вылезли из орбит.

— Нет-нет, мы никогда не собирались...

— Да, конечно, — издевательски засмеялся Чавез. — Вы принесли с собой эти гребаные автоматы, чтобы завоевать их сердца и умы, верно? Убийца женщин, убийца малышей. — Чавез плюнул на пол.

— Я никого не убивал, ни разу даже не выстрелил из автомата. Я...

— Отлично, благодаря своему неумению. Ты считаешь, что я должен сохранить тебе член только из-за твоего неумения стрелять?

— Кто этот русский парень? — спросил Кларк.

— Друг Шона, Серов, Иосиф Серов. Он привез деньги и наркотики.

— Наркотики? Боже мой, Джон, да они еще и вонючие наркоманы!

— Где деньги? — настаивал Джон.

— В швейцарском банке, номерной счет. Эти деньги положил Иосиф, шесть миллионов долларов — и — да, Шон попросил его привезти десять фунтов кокаина, чтобы продавать, нам нужны деньги, чтобы продолжать операции.

— Где наркотики, Тим? — потребовал Кларк.

— На ферме — в доме фермера. — О'Нил назвал им города и дал описание дороги, ведущей к ферме. Все это Чавез записывал на свой портативный магнитофон, который теперь положил в карман.

— Этот парень Серов, как он выглядит? — Он записал и это.

Чавез отошел и позволил своему гневу затихнуть. Затем он улыбнулся.

— О'кей, Джон, пойдем поговорим с остальными. Спасибо, Тимми. Я оставляю тебе твой член на память.

* * *

Над канадской провинцией Квебек наступил ранний вечер. Солнце отражалось от сотен озер, некоторые из которых все еще покрыты льдом. Попов не спал в течение всего полета, единственный бодрствующий пассажир в первом классе. Снова и снова его мозг рассматривал одну и ту же информацию. Если британцы захватили Грэди, то у них есть теперь его основное вымышленное имя, которое указано во всех документах, по которым он путешествовал. Ну что ж, он избавится от них еще сегодня. У британцев есть описание его внешности, но он ничем не выделялся из огромного числа мужчин. У Грэди есть номер счета в швейцарском банке, на который Дмитрий положил деньги, но он уже перевел их на другой счет, по которому его невозможно проследить. Теоретически не исключено, что враг сможет воспользоваться информацией, которую Грэди, несомненно, им представит, — на этот счет у Попова не было иллюзий, — может быть, даже сумеют найти его отпечатки пальцев... нет, это слишком маловероятно, чтобы считать опасным, и ни в одной разведывательной службе западных стран нет ничего, чтобы можно было провести перекрестное сравнение. Ни одна западная служба даже не знает о нем, если бы знали, его уже давно арестовали бы.

Итак, что остается? Имя, которое скоро исчезнет, описание внешности, схожее с миллионом других мужчин, и номер банковского счета с отсутствующими деньгами на нем. Короче говоря, очень мало. Правда, ему нужно проверить, и как можно быстрее, процедуру, по которой швейцарские банки переводят деньги, и выяснить, защищен ли этот процесс законами анонимности, защищающими сами счета. Швейцарцы не являются идеалом честности и неподкупности, не правда ли? Нет, должно существовать соглашение между банками и полицией. Оно должно обязательно существовать, хотя бы для того, чтобы дать возможность швейцарской полиции убедительно лгать полицейским службам других стран. Однако второй счет был действительно «черным». Он заведет его через адвоката, у которого не будет возможности предать его, потому что все переговоры они проведут по телефону. Таким образом, проследить его по информации, полученной от Грэди, они не смогут. Это хорошо. Ему нужно очень тщательно продумать варианты перевода 5,7 миллиона долларов со второго счета, но вполне возможно, что существует способ сделать это. Может быть, через другого адвоката, в Лихтенштейн, где банковские законы еще строже, чем в Швейцарии?

Нужно выяснить это. Американский адвокат объяснит ему необходимые процедуры также при условии полной анонимности.

Ты в безопасности, Дмитрий Аркадьевич, сказал себе Попов, в безопасности и обладаешь огромным состоянием, однако пришло время отказаться от риска. Он больше не будет проводить подобные операции для Джона Брайтлинга. Как только он окажется в О'Хара, аэропорте Чикаго, сразу вылетит на первом же рейсе в Нью-Йорк, зайдет в свою квартиру, доложит Брайтлингу и затем поищет элегантный способ исчезновения. Отпустит ли его Брайтлинг?

Он будет вынужден отпустить меня, сказал себе Попов. Он и Хенриксен — единственные люди на планете, которые могут доказать связь миллиардера с массовым убийством. Он может подумать о том, чтобы убить меня, но Хенриксен отговорит его.

Хенриксен тоже профессионал и знает правила игры. Попов все время вел дневник, который находится теперь в безопасном месте, в сейфе юридической фирмы в Нью-Йорке, и там он оставил тщательно обдуманные инструкции. Таким образом, ему не угрожает реальная опасность, до тех пор пока его «друзья» знают правила игры, а Попов напомнит им о них, так, на всякий случай.

А зачем вообще возвращаться в Нью-Йорк? Не лучше ли просто исчезнуть? Это немалый соблазн, но... но нет. Хотя бы по той причине, что он должен сказать Брайтлингу и Хенриксену, чтобы его оставили в покое, и объяснить, почему они заинтересованы в этом. К тому же у Брайтлинга есть необычайно хороший источник информации в американском правительстве, и Попов сможет использовать информацию, которую Брайтлинг получает от этого лица, в качестве дополнительной зашиты. Защиты никогда не бывает мало.

Приняв все эти решения, Попов позволил себе, наконец, немного расслабиться. Еще девяносто минут до Чикаго. Под ним, далеко внизу, простирается огромный мир, там множество возможностей исчезнуть, и теперь у него есть деньги для этого. Усилия, потраченные для достижения цели, не были напрасными.

* * *

— О'кей, чем мы располагаем? — спросил Джон у высокопоставленных чиновников, занимающихся расследованием дела.

— Нам известно имя — Иосиф Серов. Его нет в нашем компьютере в Лондоне, — сообщил Сирил Холт из службы безопасности. — Как относительно ЦРУ?

Кларк покачал головой.

— В компьютере ЦРУ есть два Серовых. Один мертв. Второму около семидесяти лет, он в отставке и живет в Москве. А нельзя ли воспользоваться описанием внешности?

— Полученное описание внешности соответствует этому парню, — сказал Холт и передал фотографию.

— Я уже видел ее.

— Это тот мужчина, который встречался с Кириленко в Лондоне несколько недель назад. Это может помочь нам заполнить некоторые пустые места в головоломке. По нашему мнению, он вовлечен в утечку информации о вашей организации, как вы помните.

Его появление и встреча с Грэди — понимаете, это совпадает, даже слишком хорошо совпадает, со всем происшедшим.

— У нас есть возможность следовать по этому пути?

— Мы можем обратиться в службу внешней разведки России — как у нас, так и у ЦРУ неплохие отношения с Сергеем Головко. Может быть, они помогут нам. Я буду очень настойчив, — пообещал Холт.

— Что еще?

— Эти номера, — включился в разговор Билл Тауни. — Один является, вероятно, номером банковского счета, а второй, скорее всего, кодовый номер его активации. Мы попросим швейцарскую полицию выяснить это. Они сообщат нам что-то, если, разумеется, деньги не отмыты и счет все еще существует. Еще существует, наверно.

— Теперь оружие, — сказал им присутствующий здесь полицейский чин. — Судя по серийным номерам на автоматах, они советского происхождения, из оружейного завода в Ижевске. Выпущены относительно давно, примерно десять лет назад, но из них раньше никогда не стреляли. Что касается наркотиков, я передал информацию о них Деннису Магвайеру — он стоит во главе ирландской полиции GARDA. Сегодня утром об этом будет передано по телевидению. Они нашли и конфисковали десять фунтов чистого кокаина — под словом «чистый» я имею в виду медицинское качество, можно подумать, что его купили у фармацевтической компании. Цена кокаина при продаже на улице невероятно высока, миллионы фунтов. — Кокаин был найден в полузаброшенном фермерском доме на западном побережье Ирландии.

— Мы опознали трех из шести арестованных террористов. Один еще не может говорить из-за полученных травм. Да, они пользовались для связи сотовыми телефонами, вроде уоки-токи. Ваш парень Нунэн поступил очень разумно, отключив соты в районе Герефорда. Один бог знает, сколько жизней спасено благодаря этому, — сказал Холт.

Чавез, сидящий на дальнем конце стола, кивнул, и по его спине пробежали холодные струйки пота при этой новости. Если бы террористы имели возможность координировать свои действия... господи. Это не был бы хороший день для хороших парней. Было бы немало похорон. Пришлось бы надевать парадные мундиры, выстраиваться у могил и давать залпы в память погибших, а затем пытаться заменить их. Недалеко отсюда Майк Чин лежит на кровати, с гипсом на одной ноге, потому что в ней сломана кость. Группа-1 потеряла боеспособность по крайней мере на месяц, несмотря на то что они оборонялись.

Нунэн проявил себя с лучшей стороны, убил трех террористов из пистолета, хорош был и Франклин, который выстрелом из своей большой винтовки МакМиллана снес голову одному из террористов, а затем использовал эту чудовищную винтовку, чтобы разбить двигатель маленького коричневого грузовика, и не дал удрать пятерым подонкам, сидевшим в нем. Чавез смотрел на широкий стол, за которым сидели участники совещания, и качал головой. В этот момент запищал его бипер. Он посмотрел на него и увидел номер своего домашнего телефона. Чавез встал и подошел к телефону на стене.

— Да, милая?

— Динг, приезжай. Началось, — раздался спокойный голос Пэтси. Сердце Динга вздрогнуло.

— Иду, милая. — Динг повесил трубку. — Джон, мне нужно ехать домой. Пэтси говорит, что у нее началось.

— О'кей, Доминго, — наконец заставил себя улыбнуться Кларк. — Поцелуй ее за меня.

— Понял, мистер К. — Чавез направился к выходу.

— Это всегда случается в самое неподходящее время, — заметил Тауни.

— Ну что ж, по крайней мере сегодня случится что-то хорошее. — Джон потер усталые глаза. Он даже примирился с мыслью, что становится дедушкой. Все-таки это намного лучше, чем терять людей, обстоятельство, которое еще не полностью проникло в его сознание. Его люди. Двое убиты. Несколько ранено. Его люди.

— О'кей, — продолжал Кларк. — Как относительно утечки информации? Нас подставили и нанесли нам удар. Что мы собираемся предпринять?

* * *

— Привет, Эд, это Кэрол, — раздался голос советника президента по науке.

— Привет, это доктор Брайтлинг. Чем могу помочь?

— Что там за чертовщина произошла в Англии? Это были наши люди — наша команда «Радуга», я хочу сказать?

— Да, Кэрол, это были наши люди.

— Как они справились с нападением? По телевидению ничего определенного не передали.

— Двое убиты, четверо ранены, — ответил директор Центрального Разведывательного Управления. — Убиты девять террористов, шестеро захвачены, включая главаря.

— А те радио, которые мы им прислали, как они работали?

— Я не уверен. Ко мне еще не поступил отчет о всех результатах боя, зато мне известно самое главное, что они хотели узнать.

— Что это, Эд?

— Мы знаем, кто разболтал о них. Террористам было известно имя Джона, имена его жены и дочери, их данные и место работы. У террористов были хорошие разведывательные сведения, и Джону это очень не нравится.

— А с членами его семьи ничего плохого не произошло?

— Нет, никто из гражданских лиц не пострадал, слава богу. Черт побери, Кэрол, я знаком с Сэнди и Патрицией. Предстоит серьезная разборка случившегося.

— Я ничем не могу помочь?

— Пока не уверен, но не забуду про твой звонок.

— Видишь ли, мне только хотелось узнать, как работали эти радио. Я сказала парням в «Е-системз», чтобы они переслали им эти радио пронто, потому что наши парни вроде как на переднем крае. Надеюсь, им это помогло.

— Я узнаю, — пообещал директор ЦРУ.

— О'кей, ты знаешь, как позвонить мне.

— О'кей, спасибо за звонок.

Глава 30 Перспективы

Все, что он ожидал, свершилось. Доминго Чавез держал в руках своего сына.

— Ну вот, — сказал новоиспеченный отец, глядя на малыша, которого он будет охранять, воспитывать, обучать и в надлежащее время представит миру. После секунды, которая показалась ему неделями, Динг передал только что рожденного малыша обратно жене.

Лицо Пэтси было потным и усталым после пятичасовых родов, но уже, как это и бывает обычно, боль отодвинулась куда-то далеко. Цель была достигнута, и она держала в руках своего ребенка. Он был розовым, безволосым и шумным, правда, тут же утих, после того как прильнул к левой груди Пэтси. Джон Конор Чавез вкусил свою первую еду. Но Пэтси была измучена, и вскоре медсестра унесла ребенка в детскую.

Затем Динг поцеловал жену и пошел рядом с ее кроватью, пока ее выкатывали в комнату. Когда они вошли туда, Пэтси уже спала. Он поцеловал ее в последний раз и вышел наружу. Автомобиль доставил Динга назад в Герефордскую базу и затем к служебному дому «Радуги Шесть».

— Ну? — спросил Джон, открывая дверь.

Чавез вручил ему сигару с голубым кольцом.

— Джон Конор Чавез, семь фунтов одиннадцать унций. Пэтси чувствует себя хорошо, дедушка, — сказал Динг с едва заметной улыбкой. В конце концов, самая трудная часть была выполнена Пэтси.

Бывают моменты, когда плачут самые сильные мужчины, и этот был одним из них.

Мужчины обнялись.

— Ну ладно, — сказал Джон через минуту, доставая из кармана своего халата носовой платок, которым он вытер глаза. — Как он выглядит?

— Как Уинстон Черчилль, — ответил Доминго и улыбнулся. — Черт побери, Джон, я так и не разобрался, но Джон Конор Чавез — достаточно запутанное имя, правда? У этого маленького сукина сына длинная родословная. Я начну обучать его карате и стрельбе с пяти лет, может быть, с шести, — задумчиво произнес Динг.

— Лучше начать с гольфа и бейсбола, но это твой парень Доминго. Пошли в дом.

— Ну рассказывай! — потребовала Сэнди, и Чавез повторил новость во второй раз, пока его босс раскуривал кубинскую сигару. Он ненавидел курение, и Сэнди, как медсестра, вряд ли одобряла этот порок, но по случаю такого дня оба смягчились. Миссис Кларк обняла Динга. — Джон Конор?

— Ты знала? — спросил Джон Теренс Кларк.

Сэнди кивнула.

— Пэтси сказала мне на прошлой неделе.

— Но мы хранили это в секрете! — возразил молодой отец.

— Я ее мать, Доминго! — напомнила Сэнди. — Завтрак?

Мужчины посмотрели на часы. Было чуть больше четырех утра, наступал день, и они согласились.

— Знаешь, Джон, все это имеет глубокое значение, — сказал Чавез. Его тесть обратил внимание, что Доминго мог переключаться с одного акцента на другой в зависимости от обстановки и темы разговора. Накануне, допрашивая арестованных террористов ИРА, он говорил как типичный член уличной банды из Лос-Анджелеса, пересыпая свою речь бандитскими эвфемизмами и испанским акцентом, но во время серьезного разговора он превращался в мужчину с университетской степенью магистра, и акцент полностью отсутствовал. — Я — папа. У меня есть сын. — За этим последовала удовлетворенная улыбка, полная благоговения. — Да!

— Великое приключение, Доминго, — согласился Джон, пока его жена готовила бекон.

Он налил кофе.

— Что?

— Создать настоящего человека. В этом и заключается великое приключение, сынок, и, если ты не справишься с этой задачей, на что тогда годишься?

— Похоже, что вы, ребята, успешно с ней справились.

— Спасибо, Доминго, — сказала Сэнди, стоящая у плиты. — Нам пришлось немало потрудиться.

— Больше пришлось трудиться ей, чем мне, — заметил Джон. — Я часто отсутствовал, играя в оперативника. Черт побери, даже пропустил три Рождества. За это не может быть прощения, — объяснил он. — Такое магическое утро, а ты проводишь его где-то там.

— И чем ты занимался?

— Два раза был в России, один раз в Иране, — каждый раз вывозя людей. Два прошли успешно, но один оказался неудачным. Я потерял его, и с ним обошлись очень круто.

Русские никогда не прощают государственной измены. Его расстреляли через четыре месяца. Это было плохое Рождество, — закончил Кларк, вспоминая, каким печальным оно было. Он видел, как сотрудники КГБ скрутили того человека меньше чем в пятидесяти метрах от него, видел лицо, повернутое к нему, взгляд отчаяния на обреченном лице. Ему пришлось отвернуться и спасать жизнь по каналу, который он создал для двоих, зная, что он бессилен что-нибудь предпринять, но все равно чувствуя себя последним дерьмом. Затем, наконец, ему пришлось объяснить Эду Фоули, как это произошло. Только потом он узнал, что его агента «сжег», продал крот КГБ, работавший внутри самого здания ЦРУ. И этот ублюдок все еще жив в федеральной тюрьме, в камере с кабельным телевидением и центральным отоплением.

— Это уже история, Джон, — сказал ему Чавез, поднимая взгляд. Они проводили аналогичные операции, но команда Кларк — Чавез ни разу не потерпела неудачу, хотя некоторые операции были безумно опасными. — Ты знаешь самое забавное?

— Что именно? — спросил Джон, пытаясь догадаться, а не будет ли это тем самым чувством, которое испытывал он.

— Я знаю, что могу теперь умереть. Когда-нибудь, я имею в виду. Этот маленький парень, он переживет меня. Если не переживет, значит, я сделал что-то не так. Я не могу допустить этого, верно? Я несу ответственность за Джона Конора. Когда он станет взрослым, я постарею, и когда он достигнет моего возраста, мне будет уже за шестьдесят.

Господи боже мой, я никогда не думал, что стану старым, ты меня понимаешь?

Кларк улыбнулся.

— Да, я тоже не думал. Не волнуйся, парень. Теперь я, — он едва не сказал «гребаный», но вспомнил, что Сэнди не нравится этот эпитет, — проклятый дедушка. Я тоже никогда не предполагал, что стану дедушкой.

— Это совсем не так плохо, Джон, — заметила Сэнди, разбивая яйца над сковородой. — Мы избалуем его и отдадим обратно. Пожалуй, так и будет.

Это не случилось с ними самими, по крайней мере по линии Джона. Его мать давно умерла от рака, а отец скончался от сердечного приступа на работе, когда пытался спасти детей из горящего жилого дома в Индианаполисе, в конце шестидесятых. Джон подумал о том, знали ли они, что их сын вырастет, затем постареет и станет, наконец, дедушкой. Этого никто не знает, верно? Великая последовательность жизни. Кем будет Джон Конор Чавез, когда вырастет? Богач, бедняк, нищий, вор, доктор, юрист, индейский вождь? Это будет, главным образом, работа Доминго и Пэтси, и ему приходится надеяться, что они хорошо справятся. Наверно, справятся. Он знал свою дочь и знал Динга почти так же хорошо. С первого дня, когда он встретил молодого солдата в горах Колорадо, он знал, что в этом парне есть что-то особенное, молодой Доминго вырос и расцвел. Доминго Чавез был более молодой версией его самого, человеком чести и храбрости, сказал себе Кларк, и потому он будет достойным отцом, подобно тому, как он стал достойным мужем. Великая последовательность жизни, снова сказал себе Джон, отпивая кофе и пуская сигарный дым, и если это еще один верстовой столб на пути к смерти, пусть будет так. Он прожил интересную жизнь, и его жизнь имела значение для других, как для Доминго, и, как они все надеялись, для Джона Конора. Что за черт, он ведь еще не умер, правда?

* * *

Попасть на рейс в Нью-Йорк оказалось труднее, чем он предполагал. Все рейсы были заполнены, и, наконец, Попову удалось достать билет в туристском классе в хвостовом салоне старого «Боинга-727» компании «Юнайтед». Ему не понравилось узкое кресло, в которое пришлось втискиваться, зато полет длился недолго. Прилетев в аэропорт Ла-Гардия, он направился к стоянке такси, проверяя по пути внутренний карман своего пиджака. Там он нашел документы, которые помогли ему пересечь Атлантику.

Они хорошо послужили ему, но теперь им пришел конец. Выйдя наружу и вдохнув вечерний воздух, Попов постарался незаметно бросить их в мусорный контейнер и лишь после этого подошел к такси. Он устал. Его день начался сразу после полуночи по американскому времени Восточного побережья, он не смог заснуть во время перелета через Атлантику, и его тело — как это говорят американцы — двигалось на автопилоте с пустыми баками. Возможно, этим и объясняется его профессиональный промах.

Через тридцать минут Попов вышел из такси на расстоянии нескольких кварталов от своей квартиры в центре Манхэттена. В это время мусоровоз с несколькими уборщиками в кабине проезжал мимо терминала «Юнайтед Эрлайнз», забирая мешки с мусором в контейнерах. Их работа была механической и относительно тяжелой для уборщиков, большинство которых приехали в Америку из Пуэрто-Рико. Мусоровоз останавливался у каждого контейнера, они подходили к контейнеру, поднимали металлическую крышку, вытаскивали отуда тяжелый пластиковый мешок с мусором, затем вываливали мусор в контейнер на колесах, подвозили его к мусоровозу, и, опорожнив контейнер, ехали к следующему. Позднее мусор будет погружен в грузовики, и они отвезут его на Стейтен-Айлэнд, где им заполняли участок залива для дальнейшего освоения и строительства на нем. Эта скучная работа была хорошим упражнением для мускулов, и многие из мусорщиков носили с собой портативные радио, чтобы скоротать время на этой работе.

Один из контейнеров в пятидесяти ярдах от стоянки такси оказался перекошенным на своей опоре. Когда уборщик поднял из него тяжелый мешок с мусором, тот зацепился за край контейнера и порвался. Содержимое вывалилось на асфальтовую площадку. Это вызвало негромкое проклятие рабочего, которому теперь придется наклониться и убирать мусор руками в плотных перчатках. Он уже заканчивал работу, когда увидел малиновую обложку чего-то, похожего на британский паспорт. Люди обычно не выбрасывают свои паспорта. Уборщик открыл паспорт и увидел внутри две кредитные карточки с напечатанным именем, таким же, как имя владельца паспорта.

Серов, прочитал он, необычное имя. Он сунул паспорт в задний карман своего комбинезона, решив передать его в бюро находок. Уже не первый раз рабочий находил ценные вещи в мусорных контейнерах. Однажды он даже нашел полностью заряженный девятимиллиметровый пистолет!

* * *

К этому времени Попов был уже у себя в квартире. Он слишком устал, чтобы распаковывать чемоданы. Вместо этого он быстро разделся и рухнул на кровать, даже без обычного стакана водки, которая всегда помогала ему заснуть. Совершенно машинально Попов включил телевизор. Передавали очередную историю про перестрелку в Герефорде.

Американское телевидение — говно, подумал он. На экране показался телевизионный грузовик, из него вышел репортер и попытался взять у Попова интервью.

Текст интервью не был использован в передаче, но на экране отчетливо виднелось его лицо в профиль, снятое оператором с расстояния в двадцать футов. Тем более важно унести ноги как можно быстрее, подумал он, засыпая. У него уже не было сил даже для того, чтобы выключить телевизор, и он заснул с включенным телевизором. Передаваемые эпизоды проникали в его усталое сознание, и Попов спал с тяжелыми и неприятными кошмарами на протяжении всей ночи.

* * *

Паспорт, кредитные карточки и несколько других предметов, имеющих какую-то ценность, привезли в компанию на Стейтен-Айленд, занимающуюся уборкой мусора — вообще-то это был простой трейлер, который когда-то притащили сюда. Сборщик мусора бросил паспорт на стол и пробил на табельных часах свою карточку. Затем он поехал домой в Квинз, пригород Нью-Йорка, и сел за обычный поздний ужин.

* * *

Том Салливэн работал до позднего вечера и сидел теперь в баре, куда часто заходили агенты ФБР, в квартале от федерального здания Джекоба Джавитса в южном Манхэттене.

Его партнер Фрэнк Чатэм сидел рядом, и они пили пиво «Сан Адаме».

— Есть какие-нибудь новости с твоего конца? — спросил Салливэн. Он провел весь день в суде, ожидая, когда его вызовут в качестве свидетеля при рассмотрении дела о мошенничестве, но ему так и не пришлось подняться на свидетельское место из-за многочисленных процедурных задержек.

— Я говорил сегодня с двумя девушками. Обе сказали, что знают Кирка Маклина, но ни та, ни другая не встречались с ним после бара, — ответил Чатэм. — Похоже, что это был еще один пустой день. Как ты считаешь, он с готовностью отвечал на наши вопросы?

— Ты не узнал других имен, имеющих отношение к исчезнувшим девушкам?

Чатэм покачал головой:

— Нет. Обе девушки сказали, что видели Кирка, когда он разговаривал с одной из исчезнувших девушек, и один раз ушел с другой, как он нам и говорил, но в этом нет ничего особенного. Ситуация, характерная для бара, где встречаются одинокие люди. Ничто не противоречит тому, что он нам рассказал. Ни одной из девушек Маклин не понравился. Они сказали, что он подходит к девушкам, задает вопросы и затем уходит.

— Что за вопросы?

— Самые обычные — имя, адрес, работа, сведения о семье. Мы тоже задавали такие же вопросы, Том.

— Эти две девушки, с которымиты сегодня разговаривал, — задумчиво спросил Салливэн. — Откуда они?

— Одна живет в Нью-Йорке, другая за рекой, в Джерси.

— Баннистер и Претлоу приехали издалека, — напомнил Салливэн.

— Да, я знаю. Ну и что?

— А то, что если ты серийный убийца, то проще захватить девушек, у которых нет семей поблизости от города.

— Часть процесса отбора? Несколько натянуто, Том.

— Может быть, но у нас нет ничего другого. — Постеры, распространенные полицейским департаментом Нью-Йорка, привели к тому, что пришло пятнадцать человек, которые заявили, что узнали фотографии, но не могли предоставить никакой полезной информации. — Согласен, Маклин с готовностью ответил на все наши вопросы, но, если он подходит к девушкам и не хочет встречаться с теми, кто вырос поблизости, а затем провожает домой нашу жертву, черт побери, это больше, чем мы узнали о ком-нибудь еще.

— Ты собираешься снова поговорить с ним?

Салливэн кивнул:

— Да. — Такой была обычная процедура. Ни один из агентов не подумал о Кирке Маклине, как о возможном серийном убийце, но серийные убийцы являются самыми хитрыми, превосходно маскирующимися преступниками. Это они узнали еще в академии ФБР, в Куантико, Виргиния. Оба агента знали также, что самая скучная следственная работа привела к раскрытию намного большего количества преступлений, чем чудесные озарения, которые так любят в кинофильмах. Настоящая полицейская работа скучна, заключается в бесчисленном количестве повторений, отупляюще действующих на рассудок, но те, кто продолжает вести ее с ослиным упрямством, обычно добиваются успеха. Обычно.

Это было странное утро в Герефорде. С одной стороны Группа-2 чувствовала себя не в своей тарелке из-за того, что произошло накануне. Потеря товарищей оказывает такое влияние на любое подразделение. С другой стороны, у их командира родился сын, и это всегда самое лучшее, что может случиться с мужчиной. По дороге к утренним упражнениям командиру Группы-2, усталому и не спавшему всю ночь, пожимали руку все члены группы, неизменно с коротким поздравлением и многозначительной улыбкой, потому что у всех уже были дети, даже у тех, кто моложе босса. Утренние физические упражнения были несколько сокращены из уважения к усталости командира, и после бега Эдди Прайс посоветовал Чавезу вернуться домой и поспать несколько часов, поскольку в том состоянии, в котором он находится сейчас, от него мало пользы. Чавез так и поступил, ворочаясь и вздрагивая во время сна, и проснулся с ужасающей головной болью.

* * *

То же самое произошло и с Поповым. Это показалось ему несправедливым, поскольку он почти ничего не пил накануне. По-видимому, решил он, это месть его тела за все длительные путешествия вдобавок к длинному и нервному дню, проведенному к западу от Лондона. Он проснулся от звуков передачи CNN, доносящихся из включенного телевизора в спальне, встал, прошлепал босиком в ванную для обычной утренней рутины, проглотил таблетку аспирина и затем пошел в кухню, чтобы приготовить кофе.

Через два часа, за которые Попов принял душ и оделся, распаковал веши и повесил костюмы в гардероб, надеясь, что через день-другой складки исчезнут, он спустился вниз, поймал такси и поехал в город.

* * *

На острове Стейтен-Айленд в бюро находок такого рода обязанности выпадали на долю секретарши, которая ненавидела их. Предметы, брошенные ей на стол, всегда отвратительно пахли, иногда до такой степени, что вызывали у нее тошноту. Сегодняшний день не был исключением, и она не могла понять, почему люди бросают такие дурно пахнущие предметы в мусорные контейнеры, вместо того — чего? — она так и не смогла ответить на свой вопрос. Может быть, лучше держать их у себя в карманах? Малиновый паспорт принадлежал к их числу. Иосиф А. Серов. На фотографии был человек примерно пятидесяти лет, подумала секретарша, и с такой же обыденной внешностью, как у гамбургера из «Макдональдса». Но это был паспорт, в нем две кредитные карточки, и паспорт кому-то принадлежал. Секретарша взяла телефонный справочник и позвонила в Британское консульство в Манхэттене, сообщила о цели своего звонка и ее соединили с сотрудником консульства, который занимался паспортами. Она не знала, что отделение, ведающее в консульстве паспортами, в течение многих поколений являлось полусекретной крышей для оперативников Британской секретной службы. После непродолжительного разговора грузовик компании, направляющийся в Манхэттен, по пути завез пакет в консульство. Охранник, стоящий у входа, позвонил в соответствующий офис, из него спустилась секретарша и забрала пакет, который положила на стол своего босса, Питера Вилльямса.

* * *

Вилльямс, молодой мужчина, впервые занимающийся оперативной работой за пределами своей страны, был и на самом деле чем-то вроде сотрудника Секретной службы. Это была типичная безопасная комфортабельная работа в главном городе союзного государства, и он занимался этой работой с помощью нескольких агентов.

Все они были дипломатами и работали в Организации Объединенных Наций. От них он иногда получал малозначащую разведывательную дипломатическую информацию, которую пересылал в Уайтхолл, где ее рассматривали и оценивали чиновники низшего звена в Форин Офис.

Но этот дурно пахнущий паспорт был чем-то странным. Хотя работа Вилльямса была связана с паспортами, в основном она заключалась в выдаче временных документов для соотечественников, которые потеряли паспорта в Нью-Йорке, что не было необычным событием, но всегда приводило в консульство смущенных людей, с которыми это произошло. Процедура заключалась в том, что Вилльямс передавал по факсу номер утерянного документа в Лондон, чтобы опознать должным образом его бывшего владельца, и затем звонил ему или ей домой, надеясь застать там члена семьи, кто знает, где находится владелец паспорта.

Однако в данном случае Вилльямсу позвонили из Уайтхолла меньше чем через тридцать минут после того, как он передал информацию.

— Питер?

— Да, Берт?

— Этот паспорт, Иосиф Серов, — с ним произошло что-то странное.

— Что именно?

— Адрес, указанный в паспорте, принадлежит похоронному бюро, там же находится телефонный номер. В похоронном бюро никогда не слышали об Иосифе Серове, живом или мертвом.

— Вот как? Значит, это фальшивый паспорт? — Вилльямс поднял его со стола. Если это фальшивка, то сделана чертовски хорошо. Может быть, произошло что-то интересное, для разнообразия?

— Нет, в компьютере есть номер паспорта и имя, но этот парень Серов не живет там, где он указан в паспорте. Мне кажется, что это все-таки поддельный паспорт. В архивах значится, что он натурализованный подданный. Хочешь, чтобы мы занялись этим?

Вилльямс подумал об этом. Он видел фальшивые паспорта и раньше, и его научили в академии Секретной службы, как самому сделать такой. Почему бы и нет? Может быть, он сумеет раскрыть шпиона или что-то вроде этого.

— Да, Берт, сделай это для меня, ладно?

— Позвоню тебе завтра, — пообещал чиновник из Форин Офис.

Что касается его самого, Питер Вилльямс включил компьютер и послал письмо по электронной почте. Это был еще один рутинный день для молодого и одного из самых младших сотрудников Секретной службы, впервые выехавшего на работу за границу. Нью-Йорк походил на Лондон, дорогой, безликий город, но ему не хватало хороших манер родного города Вилльямса, что было весьма печально.

Серов, подумал он, это русское имя, но их можно найти теперь повсюду. Немало русских в Лондоне, и даже еще больше в Нью-Йорке, где многие водители такси только что спустились с корабля или сошли с самолета, доставивших их из России, и потому ничего не знали ни об английском языке, ни о том, где найти основные достопримечательности Нью-Йорка, хотя и работали таксистами.

В трех тысячах четырехстах милях от Нью-Йорка имя «Серов» было введено в компьютерную систему Британской секретной службы. Это имя уже проверили в связи с возможными преступлениями и ничего не обнаружили. Но в программе было множество имен и фраз, и шло сканирование всех. Имени «Серов» было достаточно — его ввели также в вариантах «Серофф» и «Сероф», и, когда прибыло письмо по электронной почте из Нью-Йорка, компьютер тут же подхватил его и направил послание дежурному офицеру. Зная, что Иосиф является вариантом английского имени Джозеф, и, поскольку в паспорте был указан возраст в правильных рамках, он придал посланию код «срочное» и переслал его на компьютерный терминал того, кто дал задание по поиску Иосифа Андреевича Серова.

Вскоре это послание появилось как письмо, посланное по электронной почте, на экране настольного компьютера Билла Тауни. Чертовски полезные штуки эти компьютеры, подумал Тауни, печатая письмо из Нью-Йорка. Это интересно. Тауни набрал телефонный номер консульства, и трубку там снял Питер Вилльямс.

— Этот паспорт Серова, что еще вы можете сообщить мне? — спросил он, ознакомив Вилльямса со своими полномочиями.

— Да, конечно, в паспорте были две кредитные карточки, «Мастеркард» и «Виза», обе платиновые. — Это означало, он мог не добавлять, что у владельца на счету находились относительно крупные суммы денег.

— Очень хорошо. Прошу немедленно переслать мне по закрытому каналу фотографии и номера кредитных карточек. — Тауни назвал номера, по которым нужно переслать запрашиваемую информацию.

— Понимаю, сэр. Будет исполнено сейчас же, — ответил потрясенный Вилльямс, пытаясь понять, в чем дело. И кто такой этот Вилльям Тауни? Кем бы он ни был, работает Тауни очень поздно, потому что по времени Лондон опережает Нью-Йорк на пять часов, а Питер Вилльямс уже думал о том, что закажет на ужин.

* * *

— Джон?

— Да, Билл? — усталым голосом ответил Кларк, поднимая голову от письменного стола. Вряд ли мне удастся увидеть своего внука сегодня, подумал он.

— Объявился наш друг Серов, — сказал сотрудник секретной службы. Реакция последовала сразу. Глаза Кларка сузились.

— Вот как? Где?

— В Нью-Йорке. В мусорном контейнере рядом с аэропортом Ла-Гардия найден британский паспорт, а в нем — две кредитные карточки. Да, я забыл сказать, — добавил Тауни, — паспорт и кредитные карточки выданы на имя Иосифа А. Серова.

— Запроси фирму, выдавшую карточки, если...

— Я связался с юридическим атташе в вашем посольстве в Лондоне и попросил заняться ими. Получу какую-нибудь информацию в течение часа. Не исключено, что это обернется удачей для нас, Джон, — заметил Тауни голосом, в котором звучала надежда.

— Кто занимается этим в США?

— Гас Вернер, заместитель директора, занимается расследованием терроризма. Встречался с ним?

Кларк покачал головой:

— Нет, но имя знакомо.

— Я знаю Гаса. Хороший парень.

* * *

ФБР поддерживало хорошие отношения с самыми разными компаниями. «Виза» и «Мастеркард» не были исключением. Агент ФБР позвонил в штаб-квартиру этих компаний со своего телефона в здании Эдгара Гувера и передал номера кредитных карточек начальникам Службы безопасности обеих компаний. Оба являлись бывшими агентами ФБР — бюро посылает многих своих агентов, ушедших в отставку, на посты начальников службы безопасности во многих компаниях. Оба тут же запросили свои компьютеры и получили сведения о счетах, включая имя, адрес, историю кредитных трансакций и, самое главное, информацию о недавнем их использовании. На экране компьютера сразу появилась покупка билета первого класса на рейс компании «Бритиш Эруэйз» из аэропорта Хитроу в Лондоне до Чикаго. Все это, включая страницу со сведениями, тут же передали по факсу агенту в Вашингтоне.

— Да? — спросил Гас Вернер, когда молодой агент вошел в его кабинет.

— Он прилетел рейсом «Бритиш Эруэйз» из Лондона в Чикаго вчера поздним вечером, причем это был последний рейс, затем ему удалось купить билет туристского класса, хотя пришлось ждать, когда кто-нибудь откажется от билета, на рейс из Чикаго в Нью-Йорк. Он, должно быть, выбросил фальшивые документы сразу после приземления в Ла-Гардии. Вот. — Агент передал записи о снятии денег с кредитных карточек и сведения о рейсах.

Вернер окинул взглядом лист бумаги.

— Вот это да, — негромко заметил бывший начальник группы по спасению заложников.

— Похоже, нам повезло, Джонни.

— Да, сэр, — ответил молодой агент, недавно переведенный в Вашингтон из регионального отделения ФБР в Оклахома-Сити. — Но это не отвечает на один вопрос — каким образом он прилетел в Европу. Все остальное задокументировано: есть рейс из Дублина в Лондон, но ничего не сказано о том, как он прилетел в Ирландию, — сказал своему боссу специальный агент Джеймс Вашингтон.

— Может быть, у него есть кредитная карточка «Америкэн Экспресс». Свяжись с ними и узнай, — приказал Вернер своему подчиненному.

— Будет исполнено, — ответил Вашингтон.

— Кому я должен сообщить об этом? — спросил Вернер.

— Вот здесь указано, сэр. — Вашингтон показал на телефонный номер на обложке папки.

— Отлично, я знаю его. Спасибо, Джонни. — Вернер поднял телефонную трубку и набрал международный номер. — Попросите мистера Тауни к телефону, — сказал он оператору. — Это Гас Вернер из штаб-квартиры ФБР в Вашингтоне.

* * *

— Привет, Гас. У вас действуют очень быстро, — ответил Тауни с одной рукой в рукаве пальто — он собирался идти домой.

— Чудеса эпохи компьютеров, Билл. У меня есть данные по возможному месту пребывания этого парня Серова. Вчера он прилетел из Хитроу в Чикаго. Этот рейс вылетел через три часа после вашего боя в Герефорде. Есть сведения о его арендованном автомобиле, оплате отеля и рейсе из Чикаго в Нью-Йорк, после того как он прилетел в Америку.

— Адрес?

— Тут нам не повезло. Это арендованный почтовый ящик в южном Манхэттене, — сообщил собеседнику заместитель директора ФБР. — Билл, насколько это важно?

— Гас, это чертовски важно. Шон Грэди сообщил нам его имя, и это же подтвердил один из арестованных террористов. Этот Серов привез ему большую сумму денег и десять фунтов кокаина незадолго до начала операции. Сейчас мы сотрудничаем со швейцарцами, чтобы проследить путь денег. А теперь оказывается, что он живет в Америке. Очень интересно.

— А ведь верно. Мы собираемся найти след этого мерзавца, если нам удастся. — Вернер думал вслух. Существует полная подсудность для расследования, которое он собирался предпринять. Американские законы по терроризму охватывают весь мир, и к ним присоединены драконовские наказания. То же самое относится и к законам о наркотиках.

— Значит, ты возьмешься за это? — спросил Тауни.

— Можешь не сомневаться, Билл, — последовал решительный ответ. — Я сам открываю это дело. Охота за мистером Серовым начинается.

— Отлично. Спасибо, Гас.

* * *

Вернер заглянул в свой компьютер, разыскивая подходящее кодовое слово. Это дело будет важным, но секретным, и код на файле будет... нет, это не годится. Он дал команду компьютеру найти другое. Да, вот подходящее слово. ПРЕФЕКТ, он запомнил его из школы иезуитов в Сан-Луи.

— Мистер Вернер? — раздался голос его секретарши. — На третьей линии мистер Хенриксен.

— Привет, Билл, — сказал Вернер, сняв трубку.

* * *

— Симпатичный малыш, правда? — спросил Чавез.

Джон Конор Чавез лежал в пластмассовой люльке и мирно спал. Карточка с именем, вставленная в прорезь у головы ребенка, подтверждала его личность, чему в определенной степени помогало присутствие вооруженного полицейского. Еще один полицейский находится на этаже, где расположена родильная палата, а на территории больницы группа из трех солдат SAS — их труднее опознать, потому что у них обычные прически, а не военная стрижка. Конечно, это еще одно проявление человеческой ментальности — запирать ворота конюшни после того, как украли лошадь, но Чавез не возражал против того, чтобы здесь находились люди, охраняющие его жену и сына.

— Большинство из них действительно симпатичные, — согласился Кларк, вспоминая, какими были Пэтси и Мэгги в этом возрасте, — как ему казалось, только вчера. Подобно большинству родителей, Джон всегда думал о своих детях как о младенцах, не в состоянии забыть о том, как он держал их на руках в родильном отделении. И вот теперь, снова он купался в теплом сиянии, точно зная, как чувствует себя Динг, — гордый и немного испуганный той ответственностью, которая пришла к нему вместе с отцовством. Ну что ж, так и должно быть. Похож на свою мать, подумал Джон, что означало — ребенок унаследует черты его семьи. По его мнению, это хорошо. Однако Джон тут же подумал с иронической улыбкой: может быть, малышу снятся сны на испанском языке, и, если он овладеет испанским с детства, что же плохого в том, что ребенок будет иметь два родных языка.

Тут прозвучал вызов его бипера. Джон заворчал и снял бипер с пояса. Номер Билла Тауни. Он достал из кармана сотовый телефон и набрал номер Билла. Прошло пять секунд, прежде чем шифровальные системы двух телефонов синхронизировались.

— Слушаю, Билл.

— Хорошие новости, Джон. Твое ФБР напало на след Серова. Полчаса назад я говорил с Гасом Вернером. Они узнали, что вчера Серов прилетел из Хитроу в Чикаго, затем в Нью-Йорк. На его кредитных карточках указан адрес. ФБР действует очень быстро.

* * *

Следующим этапом была проверка его водительского удостоверения, но и эта попытка оказалась неудачной. Это означало, что в бюро по регистрации автомобилей нет фотографии Серова. Агенты ФБР, проверявшие след в бюро регистрации в Олбани, были разочарованы. На следующий день еще одним шагом будет разговор с почтовыми служащими, где находился почтовый ящик русского.

* * *

— Я вижу, Дмитрий, ты поспешно вернулся обратно, — заметил Брайтлинг.

— Мне показалось, что это отличная мысль, — ответил Попов. — Проведение операции было ошибкой. Солдаты «Радуги» слишком хороши. Люди Шона сделали все, что могли. Их план произвел на меня впечатление как превосходный, но противник был слишком силен. Подготовка этих солдат поразительна, как мы уже видели раньше.

— Ну что ж, нападение все-таки потрясло их, — высказал свое мнение Брайтлинг.

— Пожалуй, — согласился Попов. И тут в кабинет вошел Хенриксен.

— Плохие новости, — объявил он.

— Почему?

— Дмитрий, ты допустил грубую ошибку, приятель.

— Неужели? Каким же это образом? — спросил русский, не скрывая насмешки.

— Я не уверен, но они знают, что в подготовке нападения на «Радугу» принимал участие русский, и ФБР ведет расследование. Они могут знать, что ты сейчас в Нью-Йорке.

— Это невозможно, — возразил Попов. — Правда, действительно, они захватили Грэди, и не исключено, что он что-то рассказал, да, он знает, что я прилетел из Америки, или догадался об этом, и ему известно мое вымышленное имя, но документы на это имя не существуют — они уничтожены.

— Может быть, но я только что говорил по телефону с Гасом Вернером и спросил его о происшествии в Герефорде, есть ли что-то, что мне нужно знать. Гас сказал мне, что они начали расследование и ищут русское имя, что у них есть основания подозревать, что он живет в Америке и у него был контакт с ИРА. Это означает, что им известно имя, Дмитрий, и они будут отслеживать людей по спискам пассажиров авиалайнеров. Ты недооцениваешь ФБР, приятель, — предостерег Хенриксен.

— Я не недооцениваю ФБР, — ответил Попов. Он был немного обеспокоен. Но только немного. Будет совсем непросто проверить каждый трансатлантический рейс, даже в век компьютеров. Он также принял решение, что его новые фальшивые документы будут выданы на имя Джонса, Брауна или Джонсона, а не на имя покрытого позором бывшего председателя КГБ пятидесятых годов. Вымышленное имя Серов на фальшивых документах было шуткой с его стороны. Теперь он был вынужден признать, что шутка оказалась неудачной. Следующее имя будет Джозеф Эндрю Браун, решил Дмитрий Аркадьевич Попов, сидя в кабинете на верхнем этаже небоскреба.

— В этом есть какая-нибудь опасность для нас? — спросил Брайтлинг.

— Только в том случае, если найдут нашего друга здесь, — ответил Хенриксен.

Брайтлинг кивнул, и у него в голове промелькнула мысль.

— Дмитрий, ты когда-нибудь был в Канзасе?

* * *

— Здравствуйте, мистер Маклин, — сказал Том Салливэн.

— О, привет. Вы снова хотите поговорить со мной?

— Да, если вы не возражаете, — сказал ему Фрэнк Чатэм.

— О'кей, заходите, — сказал Маклин, широко распахивая дверь, входя в гостиную и все время заставляя себя не волноваться. Он сел и приглушил звук телевизора. — Итак, что вы хотите знать?

— Вы не вспомнили кого-нибудь еще, кто мог иметь близкие отношения с Мэри Баннистер? — Агенты увидели, что Маклин нахмурился, затем покачал головой:

— Не помню никого, чье имя я мог бы назвать. Я хочу сказать, что это бар для одиночек, люди знакомятся и разговаривают, становятся друзьями и все такое. — Он подумал пару секунд. — Разве что один парень, но я не знаю его имени...

Высокий, примерно моего возраста, песочные волосы, крупный парень, словно он занимается бодибилдингом, но я не знаю его имени, извините. Мэри танцевала с ним, они выпивали, по-моему, но кроме этого... видите ли, в баре полумрак, много людей...

— И вы проводили ее домой только один раз?

— Боюсь, только один. Мы говорили и шутили, но, наверно, так и не понравились друг другу. Я ни разу не хотел войти с ней в более близкие отношения, вы понимаете, что я имею в виду? Да, верно, я проводил ее домой, но даже не вошел в здание, не поцеловал ее, расставаясь, мы просто пожали руки. — Он заметил, что Чатэм записывает. Это похоже на то, что он говорил им раньше? Вроде похоже, но трудно вспомнить, когда у тебя в гостиной сидят два федеральных агента. Самое плохое заключалось в том, что он почти не помнил, о чем говорил в тот раз. Он выбрал ее, погрузил в машину, но это все. Он не имел представления, где она сейчас, хотя подозревал, что она, скорее всего, мертва. Маклин знал, в чем заключается эта часть Проекта, это делало его виновным в похищении девушки, и было несомненным его соучастие в убийстве. Это были вещи, о которых он ни при каких обстоятельствах не собирался рассказывать этим двум агентам ФБР. В штате Нью-Йорк существовал теперь закон о смертной казни, и, насколько он знал, такой же закон принят федеральным правительством. Он машинально облизнул губы и вытер потные руки о слаксы, потом откинулся на спинку дивана. Затем он встал и повернулся в сторону кухни. — Принести вам что-нибудь, парни?

— Нет, спасибо, но вы делайте, что вам нравится, — сказал Салливэн. Он увидел что-то, чего не заметил при первой беседе. Напряжение. Было это обычным при разговоре с агентами ФБР, или этот парень пытается скрыть что-то? Они наблюдали за тем, как Маклин налил себе коктейль и вернулся в гостиную.

— Как вы опишете Мэри Баннистер? — спросил Салливэн.

— Она привлекательная, но я не назвал бы ее красивой. Приличная девушка, умеет держать себя, приятная, я бы сказал. У нее есть чувство юмора, готова посмеяться. Девушка издалека, в большом городе в первый раз, — я хочу сказать, просто девушка, понимаете?

— Но никто не был близок с ней, вы сказали?

— Насколько я знаю, нет, но я недостаточно хорошо знал ее. А что говорят о ней другие?

— Видите ли, завсегдатаи бара говорят, что у вас были дружеские отношения.

— Может быть, да, но не настолько дружеские, я хочу сказать, что дальше дружеских отношений это не продвинулось. Я даже ни разу не поцеловал ее. — Он повторял это уже несколько раз, отпивая из стакана бурбон с водой. — Жаль, конечно, но не поцеловал, — добавил он.

— А с кем из девушек, встреченных вами в баре, вы были в близких отношениях? — спросил Чатэм.

— Эй, парни, но ведь это нечто личное, не правда ли?

— Но вы понимаете, как это происходит. Мы пытаемся почувствовать атмосферу бара, как он работает, и все такое.

— Если я целую девушку, то не рассказываю об этом. Это против моих убеждений.

— Не могу считать это неправильным, — с улыбкой заметил Салливэн, — но это вроде бы необычно для посетителей бара для одиноких людей.

— Да, конечно, есть парни, которые делают зарубки на пистолетах в ознаменование своих побед, но это не мой стиль.

— Итак, Мэри Баннистер исчезла, а вы этого не заметили?

— Может быть, но я обычно не думаю об этом. Это быстро меняющееся сообщество, понимаете? Люди приходят и уходят, некоторых ты никогда больше не встречаешь. Они вроде как исчезают.

— Вы ей не звонили?

Маклин нахмурился.

— Нет, я не помню, чтобы она давала мне свой номер. Думаю, ее можно найти в телефонном справочнике, но нет, я не звонил ей.

— Просто один раз проводили ее домой?

— Совершенно верно, только один раз, — подтвердил Маклин, делая глоток из стакана и надеясь на то, что эти инквизиторы скоро уйдут из его квартиры. Неужели им что-то известно? Почему тогда они пришли снова? В его квартире не было ничего, что говорило бы о пребывании здесь хотя бы одной девушки из «Тертл Инн». Положим, у него есть несколько телефонных номеров, но здесь им не найти даже рваного носка от женщин, которых он иногда приводил сюда. — Я хочу сказать, что вы, парни, в прошлый раз, когда приходили ко мне, уже осмотрели квартиру, — произнес Маклин.

— Ничего особенного. Мы всегда спрашиваем разрешение. Просто рутина, — сказал Салливэн человеку, которого они подозревали. — Ну ладно, нам предстоит еще одна встреча через несколько минут дальше по улице. Спасибо, что вы разрешили нам побеседовать с вами. У вас все еще сохранилась моя визитная карточка?

— Да, в кухне, прикреплена к холодильнику.

— О'кей. Видите ли, это дело стало для нас трудным. Прошу вас, подумайте обо всем, и, если вспомните что-то, — что угодно, — позвоните мне, хорошо?

— Обязательно. — Маклин встал и проводил агентов к выходу, затем вернулся к своему стакану и сделал еще глоток.

— Он нервничает, — сказал Чатэм, после того как агенты вышли на улицу.

— Как грешник в аду. У нас достаточно подозрений, чтобы провести более глубокую проверку?

— Никаких проблем не возникнет, — ответил Чатэм.

— Начнем завтра утром, — произнес старший агент.

* * *

Это была его вторая поездка в аэропорт Тетерборо, в Нью-Джерси, на другом берегу реки, отделяющей Манхэттен, но на этот раз его ждал другой самолет с надписью «Горайзон Корп.» на вертикальном руле хвостового оперения. Дмитрий не возражал. Он был уверен, что сумеет спастись из любого места в Соединенных Штатах. К тому же он не сомневался, что Хенриксен предупредит Брайтлинга о том, чтобы тот не предпринимал никаких решительных действий. Он ощущал некоторое беспокойство, связанное с перелетом, но оно не было большим, чем его любопытство. Попов устроился в кресле на левой стороне самолета и ждал, когда он включит двигатели и начнет выруливать к взлетной полосе. На борту самолета оказалась даже прелестная стюардесса, которая принесла ему стакан водки «Финляндия». Он отпивал понемногу из стакана, когда реактивный «Гольфстрим V» начал разбег. Канзас, думал Попов, штат пшеничных полей и ревущих торнадо, меньше чем в трех часах полета.

* * *

— Мистер Хенриксен?

— Да, кто это?

— Кирк Маклин.

— Что-нибудь случилось? — спросил Хенриксен, встревоженный тоном его голоса.

Глава 31 Движение

Темнота скрывала окружающую местность. Попов спустился из самолета и увидел, что его ожидает большой автомобиль военного типа. Затем он увидел линии, начерченные на мостовой, и попытался понять, приземлился самолет на посадочной полосе аэродрома или на каком-то шоссе. Впрочем, нет, вдали виднелось огромное здание, некоторые окна в нем светились. Его любопытство увеличилось. Дмитрий сел в машину и направился к зданию. Зрение постепенно привыкало к темноте. Местность вокруг казалась очень плоской, виднелись только небольшие плавные волны холмов. Позади он увидел грузовик с топливной цистерной, который подъехал к самолету. По-видимому, для заправки, потому что самолет вылетал обратно в Нью-Джерси. Да, конечно, такие реактивные самолеты очень дорогие, и Брайтлинг хотел, чтобы самолет вернулся обратно, где им можно воспользоваться снова. Попов не знал, что «Горайзон Корпорейшн» принадлежало немало таких самолетов, недавно их число увеличилось еще на три, построенных на заводе в Саванне, штат Джорджия. Все еще чувствуя себя неуверенно из-за смены часовых поясов, он вошел в здание. Одетый в полувоенную форму охранник проводил его к лифту и затем к его комнате на четвертом этаже. Комната ничем не отличалась от гостиничного номера среднего класса с холодильником и небольшой кухней. В комнате был телевизор и видеомагнитофон, на соседней полке стоял ряд кассет. Все они, обратил внимание Попов, были посвящены природе — львы, медведи, мечущая икру семга. Ни одного художественного фильма. Все журналы, лежащие на соседнем столике, тоже посвящены природе. Как странно. Но рядом стоял бар, заполненный самыми разными бутылками, включая водку «Абсолют», которая своим качеством почти не уступала русской, к которой он привык. Попов налил себе водки и включил программу CNN.

Хенриксен был излишне осторожен, подумал Дмитрий. Что может знать о нем ФБР?

Имя? По нему они могут, возможно, узнать — что? Кредитные карточки, если им повезет, и с помощью кредитных карточек установить, куда он летал, но все это не может быть использовано в качестве доказательств в суде. Нет, если только Шон Грэди не указал на него как на канал поступления денег, информации и наркотиков, он в безопасности, и Попов знал, что Грэди никогда не пойдет на сотрудничество с британцами. Он слишком ненавидел их. От Попова требовалось одно — заползти в нору и закрыть за собой крышку — он восхищался этим американизмом. Они могут обнаружить деньги, которые Попов положил на второй счет в Швейцарии, но существуют способы не допустить этого — он уже знал, насколько полезными могут быть адвокаты. Действуя через них, он сумеет добиться больших успехов, чем с помощью оперативного мастерства, которому его обучили в КГБ.

Нет, если ему и угрожает опасность, то только со стороны его нанимателя, который может не знать правил игры, но даже если он не знаком с ними, Хенриксен объяснит ему, так что Дмитрий успокоился и поднес к губам стакан с водкой. Он изучит это место завтра, и по тому, как с ним будут обращаться, сделает вывод... нет, существует более простой способ. Попов поднял телефонную трубку, набрал девятку, обеспечивающую ему доступ к внешней телефонной сети, затем набрал телефонный номер своей квартиры. Телефон в Нью-Йорке звонил четыре раза, прежде чем включился автоответчик. Таким образом, у него есть доступ к окружающему миру. Это означало, что он в безопасности, но Попов по-прежнему был далек от разгадки происходящего ничуть не ближе, чем во время первой встречи во Франции, когда беседовал с американским бизнесменом и развлекал его историями из жизни бывшего оперативника КГБ. Теперь он находился в Канзасе, США, наслаждаясь шведской водкой и наблюдая за событиями на экране телевизора. У него было больше шести миллионов долларов на двух номерных счетах в Швейцарии. Он достиг одной цели. Далее ему придется встретиться со второй. В чем, черт побери, заключается это приключение? Может быть, он узнает об этом здесь? По крайней мере Попов надеялся на это.

* * *

Авиалайнеры были наполнены пассажирами, и все направлялись к международному аэропорту Кингсфорд Смит рядом с Сиднеем. Там они приземлялись на посадочной дорожке, вытянутой словно палец в Ботани-Бей. Этот залив прославился тем, что был местом высадки для преступников и других нежелательных жителей Англии, которых выслали на другой край света на деревянных парусных кораблях, чтобы они создали там новую страну. К изумлению тех, кто послал их сюда, эти ссыльные справились с задачей удивительно успешно. Многие пассажиры авиалайнеров, летящих в Австралию, были молодыми мускулистыми атлетами, отборными представителями своих стран, пославших их сюда, гордостью наций. Они были одеты в красочные тренировочные костюмы с надписями, провозглашающими имена своих стран. Но большинство являлись туристами с пакетами, содержащими названия забронированных для них отелей и билетами на соревнования олимпийских атлетов. Все это было куплено за огромные деньги в туристских бюро или получено в качестве подарков от политических деятелей их родных стран. В руках у многих были миниатюрные национальные флажки. Немногочисленные деловые пассажиры слушали самые разные предсказания, полные энтузиазма, о предстоящей славе, которая будет завоевана атлетами на Олимпийских играх, до начала которых оставалось всего несколько дней.

После прибытия атлетов принимали как почетных гостей и вели к автобусам, которые доставят их по шоссе 64 в город и затем в олимпийскую деревню, построенную австралийским правительством, не жалевшим для этого денег. Там они будут жить на протяжении всего периода Олимпийских игр. Отсюда был виден великолепный стадион, и атлеты думали и гадали, сумеют ли они достигнуть здесь славы.

* * *

— Итак, полковник, что вы думаете об этом?

— Это чертовски красивый стадион, можно не сомневаться, — ответил полковник в отставке Вильсон Гиэринг, служивший раньше в химическом корпусе армии США. — Но здесь наверняка очень жарко летним днем, приятель.

— Это опять фокусы Эль Ниньо. Океанские течения у берегов Южной Америки снова изменили направление, чем и объясняется необычно жаркая погода в Сиднее. Температура будет достигать тридцати пяти — тридцати восьми градусов, по-вашему, далеко за девяносто, на протяжении всей Олимпиады.

— Ничего страшного, надеюсь, что система, создающая прохладные туманы, будет работать исправно, иначе, если она выйдет из строя, у вас окажется много пострадавших от тепловых ударов.

— Она действует, — успокоил его австралийский коп. — Ее тщательно проверили.

— Можно посмотреть на нее? Билл Хенриксен просил меня убедиться в том, что она не будет использована террористами для разбрызгивания химических отравляющих веществ.

— Конечно. Пройдем вот сюда. — Через пять минут они вошли в центр управления туманными системами. Подаваемая в них вода поступала из собственного помещения, закрытого надежными замками. Коп достал ключ и позволил полковнику войти внутрь.

— О, вы хлорируете здесь воду? — спросил Гиэринг, делая изумленный вид. — Вода поступает из системы, питающей весь город, не правда ли?

— Да, мы не хотим, чтобы к нашим гостям попали какие-нибудь микробы.

— Это верно, — согласился полковник Гиэринг, глядя на пластиковый контейнер с хлором, висящий на распределительных трубах позади насосов. Вода проходила фильтрацию через него, прежде чем поступить в насадки, образующие прохладный туман, которые находились во всех залах и рампах, ведущих непосредственно к чаше стадиона. Полковник подумал о том, что ему придется промыть систему нехлорированной чистой водой, перед тем как приступить к распространению вируса, но это несложная задача, а фальшивый контейнер у него в гостиничной комнате был точной копией этого.

Даже содержимое его контейнера почти походило на хлор, хотя находящиеся там нано-капсулы содержали нечто другое, носившее название Шива. Гиэринг думал об этом, скрывая свои чувства за взглядом равнодушных карих глаз. Всю свою профессиональную жизнь он был экспертом по химическому оружию, работал в Эджвудском арсенале в Мэриленде и на испытательном полигоне в Дагуэе, штат Юта. Но сейчас он занимался не химическим оружием, нет, в его распоряжении находились биологические боевые вещества, близкие родственники того, чем он занимался более двадцати лет, находясь на службе в армии.

— Эта дверь охраняется? — спросил он.

— Нет, но она подключена к автоматической системе охраны. Как вы заметили, требуется несколько минут, чтобы войти в это помещение. Тревожная сигнализация сообщает на командный пункт о всех попытках проникнуть сюда, а в пункте находится надежная охрана, реагирующая на подобные попытки.

— Насколько надежная? — спросил отставной полковник.

— Двадцать солдат SAS плюс двадцать полицейских констеблей все время находятся там, и еще десять солдат SAS ходят парами по стадиону. Люди, находящиеся в командном пункте, вооружены автоматическим оружием. У патрулей — пистолеты и радио. Кроме того, в километре от стадиона располагается дополнительная группа количеством до взвода, мгновенно реагирующая на вызов, в ее распоряжении бронетранспортеры и тяжелое оружие. Далее, в двадцати километрах отсюда, находится пехотный батальон с вертолетами и другими средствами.

— Мне кажется, вы позаботились обо всем, — согласился полковник Гиэринг. — Вы не могли бы сообщить мне код тревоги для этого помещения?

Они ничуть не колебались. В конце концов, он высший офицер армии США и старший член группы консультантов, ответственных за безопасность во время Олимпийских игр.

«Восемь-девять-пять-семь-девять-ноль», — сказал ему полицейский чин. Гиэринг записал код в свой блокнот, затем нажал на соответствующие кнопки кодового устройства, которое ставило на охрану и снимало с охраны дверь, ведущую в это помещение. Он сможет очень быстро заменить канистры. Система была предназначена для быстрого обслуживания. Это осуществится просто и быстро, в точности как на модели, на которой они практиковались в Канзасе. Они довели время замены канистры до четырнадцати секунд. Любой промежуток, не превышающий двадцати секунд, означает, что никто не заметит ничего странного в системе, образующей прохладный туман, потому что сохранившееся давление будет поддерживать туманное облако, вырывающееся из насадок.

Полковник Гиэринг впервые увидел место, где он осуществит поставленную перед ним задачу, и его кровь похолодела. Планирование — это одно, а видеть место, где все это произойдет на самом деле, — совсем иное. Отсюда он распространит чуму, жертвами которой будет такое количество людей, что его просто невозможно сосчитать, и в конце живыми останутся только избранные. Это спасет планету, конечно, дорогой ценой, но он уже несколько лет готовился к осуществлению этой миссии. Он был свидетелем того, что делают люди для уничтожения природы. Еще молодым лейтенантом он видел, что произошло в результате хорошо известного несчастного случая на испытательном полигоне в Дагуэе, когда нервно-паралитический газ был слишком далеко унесен ветром и погибло несколько сотен овец, а такой газ вызывает ужасную смерть, чего не заслуживают даже овцы. Средства массовой информации и не побеспокоились сообщить о том, какая смерть постигла все живое, начиная от насекомых и кончая антилопами. Он был потрясен тем, что его собственная организация, армия США, могла допустить столь серьезную ошибку, причинившую такую боль животным. Позднее он узнал об еще более ужасных вещах. «Бинарные агенты», над созданием которых он работал много лет, — это была попытка создать «безопасные» отравляющие вещества для использования на поле боя. Безумие заключалось в том, что все это началось в Германии в двадцатых и тридцатых годах как исследования в области инсектицидов. Большинство химических веществ, использованных для уничтожения вредных насекомых, представляли собой нервные агенты, самые простые, которые нападали и уничтожали рудиментарные нервные системы муравьев и жуков, но германские ученые натолкнулись в ходе исследований на самые смертельные химические соединения, когда-либо созданные человеком. Значительная часть карьеры Гиэринга проходила в контакте с разведывательным сообществом, где он оценивал информацию о возможном использовании боевых отравляющих веществ в странах, которым не доверяли создание таких опасных веществ.

Однако главной проблемой использования химического оружия всегда было его распространение — как равномерно распространить отравляющие химические вещества на поле боя, чтобы произвести эффективное воздействие на вражеских солдат. То обстоятельство, что те же самые боевые отравляющие вещества могут быть унесены ветром далеко в сторону и стать причиной смерти невинных людей, всегда являлось страшным секретом, который организации и правительства старалась не замечать или просто игнорировали. А на диких животных совсем не обращали внимания и уничтожали их в огромном количестве, — еще хуже было генетическое воздействие этих отравляющих веществ, потому что небольшие дозы, не приводящие к смерти, воздействовали на ДНК жертв, обеспечивающие мутации, продолжающиеся на протяжении поколений. Гиэринг знал об этом в течение всей своей жизни. И, может быть, поэтому он утратил чувствительность к уничтожению жизни в огромном масштабе.

Но это было не совсем то же самое. Он будет заниматься не распространением органофосфорных химических ядов, а крошечных вирусных частиц. И люди, проходящие сквозь прохладный туман в залах и рампах по пути к чаше стадиона, будут вдыхать их, химия человеческих тел расщепит нано-капсулы, предоставив возможность нитям Шивы приступить к работе... медленно, конечно, а потом они разъедутся по своим странам, распространяя Шиву дальше, и через промежуток времени, продолжающийся от четырех до шести недель после окончания Олимпийских игр в Сиднее, чума внезапно охватит весь мир, и начнется всеобщая паника. Вот тогда «Горайзон Корпорейшн» объявит, что имеет в своем распоряжении экспериментальную вакцину А, уже проверенную на животных и приматах, безопасную для использования на людях и готовую к массовому производству. Начнется массовое производство и распространение вакцины А по всему миру, и через промежуток времени от четырех до шести недель после инъекции у людей, пользующихся этой вакциной, тоже начнут появляться симптомы Шивы. Если повезет, население мира сократится до крошечной доли процента сегодняшнего населения. Начнутся массовые беспорядки, во время которых погибнут еще многие люди, благословенные Природой, которая подарила им исключительно эффективную иммунную систему, и через месяцев шесть в живых останутся только немногие, хорошо организованные и отлично подготовленные, находящиеся в безопасности в Канзасе и Бразилии. Пройдет еще шесть месяцев, и они унаследуют мир, возвращающийся к своему естественному состоянию. Осуществится хорошо задуманный акт человека, который мечтал о массовом убийстве всю свою профессиональную жизнь, но раньше убивал только невинных животных. Он повернулся и посмотрел на гостеприимных хозяев.

— Каков долгосрочный прогноз погоды?

— Жарко и сухо, старина. Надеюсь, что атлеты хорошо подготовлены. Им это понадобится.

— Ну что ж, тогда прохладный туман ваших систем спасет многих, — заметил Гиэринг. — Только бы их функционированию не помешали люди, не допущенные к ним. С вашего разрешения, я поручу своим людям приглядывать за ними.

— Конечно, — согласился высший полицейский чин. Этот американец прямо-таки увлекся этой туманной системой, но он всю жизнь занимался газами, и это, может быть, объясняло его увлечение.

Прошлым вечером Попов не закрыл шторы, так что рассвет разбудил его несколько неожиданно. Он открыл глаза и затем прищурился от боли, когда солнце начало подниматься над прерией Канзаса. В медицинском шкафчике в ванной он нашел тайленол и аспирин, в кухне был молотый кофе, но в холодильнике Попов не увидел ничего ценного. Так что он принял душ, выпил чашку кофе и вышел из комнаты, разыскивая пищу. Скоро он нашел кафетерий — огромный зал, в нем почти не было посетителей, хотя у столов стояло несколько человек. Попов подошел к такому столу, положил еду для завтрака на поднос, нашел пустой стол и сел за него. Затем он оглянулся вокруг. В огромном зале находились люди, возрастом чуть за тридцать и чуть за сорок, некоторые в белых лабораторных халатах.

— Мистер Попов? — услышал он чей-то голос и обернулся.

— Да?

— Меня зовут Дэвид Доусон, я здесь начальник Службы безопасности. Принес вам значок. — Он протянул белый пластмассовый кружок, такой же был приколот к его рубашке. — И я должен провести вас по комплексу. Добро пожаловать в Канзас.

— Спасибо. — Попов тоже приколол значок к рубашке. На значке даже была его фотография, заметил русский.

— Вам нужно всегда носить его, чтобы люди знали, что вы принадлежите к их числу, — пояснил Доусон.

— Да, понимаю. — Значит, это место контролируется пропусками и имеет свою Службу безопасности. Как интересно.

— Как вчера долетели?

— Полет был приятным, без всяких происшествий, — ответил Дмитрий, допивая вторую чашку кофе за утро. — А что это за место?

— Видите ли, «Горайзон» создал здесь исследовательскую лабораторию. Вы ведь знаете, чем занимается компания?

— Да, — кивнул Попов. — Медицина и биологические исследования.

— Так вот это еще одна лаборатория, ведущая исследования и разработки. Строительство было закончено совсем недавно. Сейчас сюда приезжают люди. Скоро здесь будет центр научных исследований всей компании.

— Но почему здесь, в таком медвежьем углу? — спросил Попов, оглядывая почти пустой кафетерий.

— Ну начнем с того, что он расположен в центре страны. Отсюда можно долететь до любого города меньше чем за три часа. И вокруг нет никого, кто мог бы побеспокоить нас.

Кроме того, это хорошо защищенная лаборатория. «Горайзон» ведет много исследований, для которых необходима зашита, понимаете?

— Промышленный шпионаж?

Доусон кивнул.

— Совершенно верно. Это беспокоит нас.

— Я смогу осмотреться вокруг, увидеть окружающую местность и так далее?

— Я сам провезу вас. Мистер Хенриксен дал указание, чтобы вы почувствовали наше гостеприимство. Так что заканчивайте завтрак. Мне нужно заняться еще кое-чем. Вернусь минут через пятнадцать.

— Отлично, спасибо, — сказал Попов, глядя за тем, как начальник Службы безопасности идет к выходу. Это будет полезным. Здесь ощущалась какая-то странная, почти замкнутая атмосфера. Это место напоминало секретное правительственное учреждение, как секретный советский завод, подумал Попов. В нем, казалось, нет души, нет характера, нет ничего человеческого. Даже КГБ повесил бы, на худой конец, портрет Ленина на одну из огромных голых белых стен, чтобы придать помещению какой-то удобоваримый вид. Рядом было окно с темным стеклом, за которым виднелись пшеничные поля и дорога, но ничего больше. Создавалось впечатление, что он находится на корабле в море. Ничего подобного он никогда не испытывал. Бывший офицер КГБ заканчивал завтрак, все его инстинкты были напряжены. Он надеялся узнать больше, и как можно быстрее.

* * *

— Доминго, я хочу, чтобы ты взялся за это, — сказал Джон.

— Это так далеко, Джон, а я совсем недавно стал отцом, — возразил Чавез.

— Извини, приятель, но Ковингтон в госпитале, Чин тоже. Я собираюсь послать тебя и еще четырех. Это простая работа, Динг. Австралийцы знают свое дело, но они попросили нас прилететь и осмотреться вокруг, а причина заключается в том, что ты проявил себя во время предыдущих операций как настоящий эксперт, о'кей?

— Когда нам улетать?

— Сегодня вечером, «Боинг-747» из Хитроу. — Кларк протянул ему конверт с билетом.

— Просто великолепно, — проворчал Чавез.

— Ну по крайней мере, ты был здесь во время родов, папа.

— Полагаю, ты прав. Что, если возникнет какая-нибудь проблема во время нашего отсутствия? — Чавез попытался использовать последний слабый аргумент.

— Думаю, мы сможем собрать группу, но неужели ты думаешь, что кто-нибудь еще попытается дернуть за нашу цепь? После того, как мы захватили этих ублюдков из ИРА? Нет, — закончил Кларк.

— Как относительно этого русского парня, Серова?

— Этим занимается ФБР, они пытаются найти его в Нью-Йорке. К делу подключена целая группа агентов.

* * *

Одним из агентов был Том Салливэн. Сейчас он находился в почтовом отделении. Почтовый ящик 1453 в этом отделении принадлежал таинственному мистеру Серову.

Внутри лежала пустяковая почта, а также счет из «Визы», но никто не открывал этот ящик, по крайней мере последние девять дней, судя по датам на конвертах, и ни один из служащих не знал, как выглядит владелец ящика 1453, хотя один из них заметил, что он редко приходил за почтой. При получении почтового ящика Серов указал адрес, но, как оказалось, этот адрес принадлежит итальянской булочной в нескольких кварталах отсюда, а телефонный номер был просто выдуман, по-видимому, специально для этой цели.

— Можно не сомневаться, что этот парень — оперативник, — подумал вслух Салливэн, не понимая, почему расследованием не занимается группа иностранной контрразведки.

— Точно, скользкий, как шпион, — согласился Чатэм. Дело, порученное им, на этом закончилось. У них не было доказательств, что этот субъект совершил преступление, и недостаточно людей, чтобы выделить агента, который мог бы следить за почтовым ящиком круглые сутки.

Безопасности здесь уделяют большое внимание, подумал Попов, сидя в одном из автомобилей военного типа, который Доусон назвал «Хаммером». Первое, что характеризовало безопасность, — это оборонительная глубина. Это они имели в избытке.

Пришлось проехать по крайней мере десять километров, прежде чем достигли границы территории, принадлежащей «Горайзон Корпорейшн».

— Раньше здесь было несколько больших ферм, но «Горайзон» скупил все до единой и начал строительство исследовательской лаборатории. Потребовалось немало времени, но теперь все закончено.

— Вы все еще выращиваете здесь пшеницу?

— Понимаете, самой лаборатории не требуется столько земли, и мы стараемся сохранить остальную такой, какой она была раньше. Черт возьми, да ведь мы выращиваем пшеницы почти столько, сколько требуется для всех работников лаборатории, вон там у нас стоят собственные элеваторы. — Он показал на север.

Попов посмотрел в ту сторону и увидел вдалеке массивные бетонные строения. Поразительно, какая большая эта Америка, подумал Дмитрий Аркадьевич, и эта ее часть казалась такой ровной, почти ничем не отличающейся от русских степей. Местами виднелись волнообразные подъемы и впадины, но все это, казалось, только подчеркивало отсутствие настоящих холмов. «Хаммер» поехал на север, и они пересекли железнодорожную колею, ведущую, по-видимому, к зерновым элеваторам. Еще дальше на север, и он с трудом различал вдалеке транспорт, движущийся по отдаленному шоссе.

— Это — северная граница, — объяснил Доусон, когда они въехали на территорию, не похожую на фермерскую.

— А это что?

— О, это наше маленькое стадо вилорогих антилоп. — Доусон слегка повернул руль, чтобы подъехать поближе. «Хаммер» запрыгал по земле, заросшей травой.

— Красивые животные.

— Это верно, очень быстро бегают. Мы называем их «быстрыми козами». Вообще-то это не настоящие антилопы, генетически они ближе к козам. Их молодняк способен бежать со скоростью сорок миль в час, поддерживают такую скорость почти час. И у них поразительное зрение.

— Полагаю, на них трудно охотиться. А вы любите охоту?

— Думаю, трудно, но я не охочусь. Я — веган.

— Что?

— Вегетарианец. Я не ем мясо или другие продукты животного происхождения, — произнес Доусон с гордостью. Даже его пояс был сделан из брезента, а не из кожи.

— Но почему, Дэвид? — спросил Попов. Он никогда не встречал такого человека.

— О, это просто выбор, который я сделал. Я не одобряю убийства животных для пиши или по какой-нибудь иной причине. — Он повернулся к русскому. — Не все соглашаются со мной, даже здесь, в Проекте, но я не один, кто придерживается такой точки зрения. Природу нужно уважать, а не эксплуатировать.

— Значит, вы не покупаете своей жене меховое пальто, — с улыбкой заметил Попов.

Он слышал о таких фанатиках.

— Это вряд ли! — засмеялся Доусон.

— Я никогда не охотился, — сказал Попов, ожидая, каким будет ответ. — Никогда не видел смысла в охоте, и к тому же в России почти полностью истребили всех диких животных.

— Я слышал об этом. Очень печально, но придет день, и они вернутся обратно.

— Каким образом, если на них охотятся люди с лицензиями? Эта традиция не исчезла даже после кончины коммунистического правления.

На лице Доусона появилось странное выражение. Подобное выражение Попов видел много раз в КГБ, у людей, которые не имели права говорить о каком-то будущем событии, хотя и считали данное событие очень важным.

На поездку потребовалось полтора часа, и в конце Попов был потрясен размерами сооружений. Дорога, ведущая к лабораторному комплексу, действительно представляла собой взлетно-посадочную полосу аэропорта с электронными приборами, выводящими самолеты на посадку, и светофорами, предупреждающими автомобили о том, что идут летные операции. Он спросил Доусона об этом.

— Да, это очевидно, не правда ли? Самолеты типа «Гольфстрим» прилетают и улетают довольно часто. Говорят, что взлетно-посадочная полоса приспособлена и для настоящих коммерческих авиалайнеров, среднего размера, но их я еще ни разу не видел.

— Доктор Брайтлинг потратил огромные средства для строительства этого комплекса.

— Это верно, — согласился Доусон. — Достигнутый результат стоит этого. — Он проехал по взлетно-посадочной полосе к лабораторному зданию и остановился у входа. — Пройдемте со мной.

Попов последовал за ним, даже не спрашивая почему. В прошлом он никогда не думал о могуществе крупной американской корпорации. Этот комплекс должен принадлежать государству, с огромной территорией и гигантскими зданиями. Здание отеля, в котором он провел ночь, могло вместить, вероятно, несколько тысяч человек. Но зачем строить здесь такой большой отель? Неужели Брайтлинг собирается переселить сюда всю свою корпорацию, всех своих служащих? Так далеко от крупных городов, аэропортов, всего, что могла предложить людям современная цивилизация? Почему здесь? Если исключить, конечно, проблему безопасности. Комплекс Брайтлинга также находился далеко от больших полицейских агентств, от средств массовой информации и репортеров. Если исходить из соображений безопасности, этот комплекс мог бы с таким же успехом располагаться на Луне.

Здание лаборатории тоже было гораздо больше, чем требовалось, подумал Дмитрий, но в отличие от других оно, по-видимому, функционировало. У входа стоял стол, сидящий за ним охранник знал Дэвида Доусона и не остановил их. Попов и Доусон прошли к лифтам и поднялись на четвертый этаж, там свернули направо и вошли в лабораторию.

— Привет, док, — сказал Доусон. — Это Дмитрий. Вчера вечером доктор Брайтлинг прислал его к нам. Он останется здесь на некоторое время, — добавил начальник Службы безопасности.

— Я получил факс. — Врач встал и протянул руку Попову. — Здравствуйте, меня зовут Джон Киллгор. Прошу следовать за мной. — Через боковую дверь они вошли в комнату, где проводились медицинские осмотры. Доусон остался снаружи. Киллгор попросил Попова раздеться до трусов и начал тщательный медицинский осмотр. У Дмитрия он смерил артериальное давление, проверил рефлексы, глаза и уши, несколько раз нажал на живот, чтобы убедиться, что печень не прощупывается. Наконец он взял пробы крови для дальнейшего исследования и наполнил ею четыре пробирки. Попов подчинился ему без возражений, несколько озадаченный процедурой и слегка напуганный действиями врача, как это случается с большинством людей. В заключение Киллгор достал ампулу из шкафа и вставил в нее одноразовый шприц.

— Что это? — спросил Дмитрий Аркадьевич.

— Всего лишь инъекция ряда витаминов, — объяснил Киллгор, опуская ампулу на стол.

Попов поднял ее и прочитал этикету, которая гласила: В-2100 11-21-00 и ничего больше. Затем он вздрогнул, когда игла вошла ему в руку. Ему никогда не нравились уколы.

— Ну вот и все, — сказал Киллгор. — Завтра я поговорю с вами относительно состава вашей крови. — Затем он указал пациенту на крючок, где висела его одежда. Как жаль, подумал Киллгор, что пациент так и не понял, что ему только что спасли жизнь.

* * *

— Создается впечатление, что он просто не существует, — сказал своему боссу специальный агент Салливэн. — Возможно, кто-то приходит и забирает его почту, но не за последние девять или десять дней.

— Что еще можно предпринять?

— Если хотите, мы можем положить в почтовый ящик камеру и сенсорное устройство, реагирующее на движения, как это делают сотрудники Федерального агентства по борьбе с наркотиками, следящие за передачей наркотиков без непосредственного контакта с подозреваемыми. Мы можем сделать это, но такое стоит дорого, и придется держать поблизости одного или двух агентов, которые могли бы реагировать на поданный сигнал. Это дело действительно настолько важно?

— Да, теперь очень важно, — сказал своему подчиненному заместитель специального агента, руководящего деятельностью ФБР в регионе Нью-Йорка. — Расследование начал Гас Вернер, и он лично следит за его ходом. Так что поговорите с сотрудниками федерального агентства и попросите их о помощи в наблюдении за почтовым ящиком.

Салливэн кивнул, скрывая свое удивление.

— О'кей, будет сделано.

— Далее, что нового в деле Баннистер?

— В настоящее время оно не продвинулось. Самое большее, чего нам удалось добиться, это вторая беседа с этим парнем Кирком Маклином. Он вел себя слишком нервно. Может быть, это просто нервы, может быть, что-нибудь еще, — мы не получили никаких сведений о его связи с Мэри Баннистер, за исключением того, что он выпивал с исчезнувшей жертвой и разговаривал с ней в том баре. Мы произвели проверку его прошлого. Ничего особенного. Работает в «Горайзон Корпорейшн», получает там хорошее жалованье. Он по профессии биохимик, закончил университет в Делаваре, имеет степень магистра, готовится защищать степень доктора философии в Колумбии. Является членом нескольких организаций, защищающих окружающую среду, включая «Земля прежде всего» и «Сьерра Клаб», получает их периодические издания. Его основное хобби — туристские походы с выездом за город. На его счете в банке двадцать две тысячи долларов, оплачивает счета вовремя, без задержек. Соседи говорят, что он спокойный, замкнутый, в здании, где он живет, у него мало друзей. О его подругах ничего не известно. Он говорит, что знал Мэри Баннистер, один раз проводил ее домой, не имел с ней близких отношений, вот и все, по его словам.

— Что-нибудь еще? — спросил заместитель специального агента, ответственного за Нью-Йорк.

— Постеры, распространенные полицейским департаментом, не принесли ничего нового. Не могу сказать, что у меня есть надежда на раскрытие этого дела.

— Что собираетесь предпринять дальше?

Салливэн пожал плечами:

— Через несколько дней мы снова зайдем к Маклину и побеседуем с ним еще раз. Как я говорил, он выглядел каким-то нервным, но этого недостаточно, чтобы установить слежку за ним.

— Я говорил с этим лейтенантом Д'Аллессандро. По его мнению, в этой части города может действовать серийный убийца.

— Возможно. Исчезла еще одна девушка, Анна Претлоу, но о ней тоже нет никаких сведений. У нас нет ничего, за что мы могли бы ухватиться. Но мы не отказываемся от расследования, будем копать дальше, — пообещал Салливэн. — Если в городе действительно действует серийный убийца, то рано или поздно он совершит ошибку. — Но до тех пор новые молодые женщины будут исчезать в этой черной дыре, и совместные усилия ФБР и полицейского департамента Нью-Йорка не в силах предпринять что-то, чтобы остановить его. — Мне никогда не приходилось заниматься расследованием такого дела.

— Мне приходилось, — ответил заместитель специального агента. — Убийца Зеленой реки в Сиэтле. Мы сконцентрировали на его поисках огромные ресурсы, но так и не смогли арестовать его, а затем убийства прекратились. Может быть, его арестовали за грабеж или налет на винный магазин, сейчас он сидит в тюрьме штата Вашингтон и ждет, когда его освободят, чтобы он мог снова приняться за убийство проституток. У нас составлена великолепная модель того, как действует его мозг, но это все, чем мы располагаем, и даже не знаем, к какому мозгу относится этот профиль. Такие случаи заставляют нас чесать в затылке.

Маклин сидел за ленчем в одной из сотен закусочных Нью-Йорка, ел яичный салат и пил газированный ванильный напиток.

— Итак? — спросил Хенриксен.

— Так вот они опять пришли ко мне, задавали одни и те же проклятые вопросы снова и снова, будто ожидая, что я изменю ответы, которые давал раньше.

— Ты изменил их? — спросил бывший агент ФБР.

— Нет, это была единственная история, которую я рассказал, — та самая, которую я приготовил заранее. Откуда ты знал, что они могут снова прийти ко мне? — спросил Маклин.

— Я ведь работал в ФБР, мне доводилось расследовать дела, и я знаю, как действует Бюро. Их очень легко недооценить, и тогда они появляются — нет, это ты появляешься в их поле зрения, они начинают копать и в большинстве случаев не перестают копать до тех пор, пока не обнаружат что-то, — сказал Хенриксен в качестве дальнейшего предупреждения этому парню.

— А где они сейчас? — спросил Маклин. — Я имею в виду девушек.

— Тебе не нужно знать об этом, Кирк. Запомни это. Тебе не нужно знать.

— О'кей, — покорно кивнул Маклин. — И что дальше?

— Они снова придут к тебе. Скорее всего, они уже провели расследование твоего прошлого.

— Что это значит?

— Они опросили твоих соседей, побывали у тебя на работе, проверили, как ты оплачиваешь счета по кредитным карточкам, выяснили все о твоем автомобиле, нарушал ли ты правила дорожного движения, сколько штрафов платил, были ли у тебя обвинения в преступной деятельности, — короче говоря, им нужно все, что указывает на то, что ты плохой парень, — объяснил Хенриксен.

— У меня нет ничего такого, — сказал Кирк.

— Я знаю. — Хенриксен тоже провел такое расследование. Не было никакого смысла привлекать к работе в Проекте человека с преступным прошлым. Единственным недостатком Маклина было его членство в организации «Земля прежде всего». Эта организация рассматривалась в ФБР почти как террористическая, ну, если не террористическая, то экстремистская. Но все, что связывало Маклина с этой организацией, заключалось в том, что он получал и читал их ежемесячный журнал. У членов этой организации было немало хороших идей, и в Проекте шел разговор о том, чтобы некоторым из них сделать инъекции вакциной В, но в организации было слишком много членов, чья идея защиты планеты заключалась в том, чтобы вколачивать в деревья длинные гвозди и таким образом ломать бензопилы. Это только выводило из себя рабочих на лесопилках и вызывало негодование невежественной публики, не преподавая им никаких полезных уроков. Хенриксен на протяжении многих лет знал, что так действуют террористы. Их действия никогда не соответствовали их устремлениям. Дело в том, что они не понимали необходимости развивать ресурсы, чтобы их деятельность была эффективной. Для того чтобы достигнуть этого, вы должны жить в экономической экоструктуре, и они были просто не в состоянии вести борьбу на этом поле битвы. Кроме того, они нуждались в мозгах и способности приспосабливаться к новым условиям. Чтобы стать одним из избранных, вы должны заслужить это. Маклин, если говорить прямо, не заслуживал, но он был частью команды. А теперь его напугало внимание ФБР, проявленное к нему. От него требовалось одно — придерживаться своей версии. Но он был потрясен, а это означало, что верить ему уже нельзя. Так что им придется предпринять что-то.

— Собери вещи. Сегодня вечером мы отправим тебя в Канзас. — Какого черта, ведь скоро это все равно начнется. По сути дела, очень скоро.

— Отлично, — ответил Маклин, доедая свой яичный салат. Он увидел, что Хенриксен ест пастрами. Значит, он не веган.

Наконец на некоторых голых стенах он увидел произведения искусства. Значит, подумал Попов, в комплексе все-таки есть душа. Это были картины, изображающие природу — горы, леса и животных. Некоторые картины были очень хорошими, но большинство казалось самыми заурядными, такие можно увидеть в дешевых мотелях. Как странно, подумал русский, потратив огромные деньги на сооружение этого гигантского комплекса в середине пустынной прерии, на стены повесили второразрядные картины. Разумеется, у всех разные вкусы, а Брайтлинг по своей природе технократ и, несомненно, плохо разбирается в утонченных аспектах жизни. В древние времена он был бы друидом, подумал Дмитрий, бородатым мужчиной в длинной белой мантии, боготворящим деревья и животных, и методично приносил бы в жертву девственниц на каменных алтарях для умиротворения своих богов. Есть более интересные вещи, которые можно делать с девственницами. Такая странная смесь старого и нового в этом человеке — и в его компании. Начальник Службы безопасности — «веган», он не ест мясо? Что за глупости! «Горайзон Корпорейшн» является мировым лидером в нескольких жизненно важных технологических направлениях, но в ней работают люди с такими примитивными и странными убеждениями. Наверно, такая аффектация свойственна американцам. Огромная страна, здесь блестящие умы сосуществуют рядом с безумцами. Брайтлинг — гений, но он нанял Попова, чтобы провести несколько террористических операций, а затем доставил Попова сюда. Дмитрий Аркадьевич думал об этом, пережевывая свой ужин. Но почему сюда? Что особенного в этом месте?

Теперь он понимал, почему Брайтлинг с таким презрением относился к деньгам, которые выделял для проведения террористических операций. «Горайзон Корпорейшн» тратила больше денег на прокладку одной из подъездных дорог, чем все те суммы, которые Попов извлек из сундуков корпорации и перевел на свои банковские счета. Но это место, этот комплекс был важным. Это было заметно во всех деталях, вплоть до вращающихся дверей, которые удерживали воздух внутри. Каждый вход, который он видел, напоминал какой-то шлюз, и это заставляло его думать о комплексе как о космическом корабле. Здесь не пожалели ни единого доллара для того, чтобы сделать этот комплекс совершенным. Но совершенным для чего? Для какой цели?

Попов покачал головой и отпил чай из стакана. Качество пиши здесь великолепное.

Качество всего было великолепным, за исключением скучных картин. Кроме этого, по-видимому, не совершено ни единой ошибки. Брайтлинг был не таким человеком, чтобы пойти в чем-то на компромисс. Поэтому, сказал себе Дмитрий Аркадьевич, все здесь делалось с определенным намерением, и все соответствовало какой-то модели, из которой он мог распознать цель строительства комплекса и намерения человека, который его построил. Он допустил, чтобы его сегодня провели за нос этой экскурсией и физическим осмотром? Что за чертовщина здесь происходит? Доктор сделал ему укол. Витамины, сказал он, для укрепления здоровья. Ради чего? Или против чего-то?

За границами этого храма технологии виднелась обычная ферма, а за ее пределами дикие животные, которых его сегодняшний водитель, по-видимому, боготворит.

Друиды, подумал он. В свое время, когда он был оперативником в Англии, Попов нашел время для того, чтобы прочитать книги и познакомиться с историей страны, делал вид, что является туристом, даже побывал в Стоунхендже и других местах, надеясь лучше понять этот народ. В конце концов, правда, он понял, что история является историей, и, хотя очень интересной, ничуть не логичнее, чем в Советском Союзе, где история состояла главным образом из лжи, подогнанной таким образом, чтобы соответствовать идеологической модели марксизма-ленинизма.

Друиды были язычниками, их культура основывалась на вере в богов, якобы живущих в деревьях и скалах, им приносились в жертву человеческие жизни. Несомненно, это были меры, предпринятые друидскими жрецами, чтобы держать в своих руках крестьян, и знать тоже. По сути дела, так поступали все религии. В обмен на обещание некоторой надежды и уверенности в познании еще больших таинств жизни, что происходит после смерти, почему идет дождь, когда он умирает, как возник мир, — они получали свою долю земной власти, которая заключалась в том, что они говорили людям, как им следует жить. Возможно, это был способ для интеллектуально одаренных людей низкого происхождения достигнуть власти, равной власти знати. Но всегда речь шла о власти — земной власти. И, подобно членам Коммунистической Партии Советского Союза, друидское духовенство, вероятно, верило в то, что они говорили, — им приходилось верить в это. Здесь был источник их власти.

Но эти люди в Канзасе не были примитивными язычниками. Они были учеными, причем некоторые находились во главе научных исследований в своих областях. «Горайзон Корпорейшн» собрала у себя лучших ученых мира, превратилась в собрание гениев. Иначе каким образом смог бы Брайтлинг собрать у себя в руках такие огромные деньги?

Попов нахмурился, складывая тарелки на поднос, затем отнес его на стол, где собиралась грязная посуда. Как странно, что этот кафетерий так походит на столовую в здании КГБ на площади Дзержинского. Хорошая пища и полное обезличивание. Отсюда он вернулся в свою комнату, все еще не понимая, какая чертовщина проникла в его жизнь в течение последних нескольких месяцев. Друиды? Как могут люди, относящиеся к ученому миру, вести себя таким образом? Веганы? С какой стати люди, обладающие здравым мышлением, будут отказываться от потребления мяса? Что особенного в серо-коричневых антилопах, живущих на окраине этой территории? А этот человек, начальник Службы безопасности комплекса, и потому пользующийся величайшим личным доверием Брайтлинга? Недоумок-вегетарианец в стране, которая производит говядину в таком количестве, о котором остальные жители мира могут только мечтать?

И все-таки, что за инъекцию ему сделали сегодня? Попов думал об этом, включая телевизор. «Витамины, укрепляющие жизненные силы организма»? Против чего ему нужно укрепление жизненных сил? И зачем понадобилось осматривать его? Чем глубже он погружался в сферу вопросов, чем больше информации получал, тем более сложной становилась головоломка.

Однако, чем бы это ни было, оно должно соответствовать по своему масштабу тем инвестициям, которые сделал Брайтлинг и его компания, а ведь инвестиции были колоссальными! Чего бы это ни касалось, оно относилось совершенно равнодушно к смерти людей, неизвестных и явно не имеющих ценности для Джона Брайтлинга.

Попов снова признался себе, что не имеет представления о происходящем. Если бы он доложил об этой авантюре своему начальству в КГБ, они сочли бы, что он тронулся головой, но тем не менее приказали бы ему продолжать расследование до тех пор, пока не придет к какому-то выводу. А поскольку Попов был воспитан и подготовлен в КГБ, он не мог прекратить исследование фактов, так же как он не мог прекратить дышать.

* * *

По крайней мере кресла первого класса были комфортабельными, сказал себе Чавез.

Рейс будет продолжительным — настолько продолжительным, как это можно себе представить, поскольку место назначения находилось в 10 500 милях от Лондона, а окружность планеты равнялась всего 24 000 миль. Рейс 9 «Бритиш Эруэйз» вылетает в 10.15 вечера, будет продолжаться одиннадцать часов сорок пять минут до Бангкока, там стоянка в полтора часа, затем еще восемь часов пятьдесят минут до Сиднея. К этому моменту, подумал Динг, он будет готов достать пистолет и перестрелять весь экипаж.

Все это в придачу к тому, что он будет далеко от жены и сына, и только потому, что гребаные австралийцы хотят, чтобы он держал их за руку во время Олимпийских игр.

Он прилетит в Сидней в 5.20 утра, через два дня, считая от сегодняшнего, из-за капризов экватора и международной смены дат. К этому моменту биологические часы его тела будут взболтаны сильнее, чем яйца в омлете, который он ел на завтрак. Но он не мог ничего поделать с этим. По крайней мере «Бритиш Эруэйз» запретила курение во время своих рейсов — курильщики, летящие этим рейсом, наверно, сойдут с ума, но это не было его проблемой. Чтобы убить время, у него будет четыре книги и шесть журналов плюс персональный телевизионный экран для просмотра кинофильмов. Чавез решил как можно лучше использовать все это. Стюарды и стюардессы закрыли дверцы, двигатели заработали, и капитан заявил по интеркому, что рад приветствовать всех на борту их дома, где они будут находиться весь следующий день — или два дня, в зависимости от того, как вы смотрите на это.

Глава 32 Кровавая работа

— По-твоему, это была хорошая мысль? — спросил Брайтлинг.

— Мне кажется, да. Кирк все равно был в списке людей, отправляющихся в Канзас. Мы попросим сотрудников, работающих вместе с ним, передавать всем, кто будет спрашивать о нем, что Маклин выехал из города по делам компании, — ответил Хенриксен.

— Что, если агенты ФБР снова придут к нему?

— Ну что ж, его нет в городе, так что им придется подождать, — ответил Хенриксен. — Такие расследования длятся месяцами, но у них ведь не будет месяцев, верно?

Брайтлинг кивнул.

— Полагаю, не будет. Как там дела у Дмитрия?

— Дейв Доусон говорит, что с ним все в порядке, задает много туристских вопросов, но это все. Джон Киллгор подверг его физическому осмотру, и он сделал инъекцию вакцины В.

— Надеюсь, ему понравится, что он остался в живых. Судя по его словам, он может оказаться одним из наших людей, ты знаешь, что я имею в виду?

— Я не уверен в этом, но он ничего не знает, а к тому времени, когда ему станет ясно, будет слишком поздно. Вил Гиэринг на месте, и он говорит, что все идет в соответствии с планом, Джон. Еще три недели, и Проект начнет осуществляться. Так что пора перемещать наших людей в Канзас.

— Очень жаль. В настоящее время проект продления жизни выглядит многообещающе.

— Неужели?

— Конечно, очень трудно предсказывать научные открытия, однако результаты исследовательской работы выглядят сейчас весьма интересно.

— Так что не исключена возможность, что мы будем жить вечно? — спросил Хенриксен с кривой улыбкой. На протяжении всего времени, когда он работал совместно с Брайтлингом и «Горайзон Корпорейшн», он не мог поверить в такую возможность. Компания сделала несколько поразительных открытий в области медицины, граничащих с чудесами, но поверить в вечную жизнь было слишком уж трудно.

— Мне кажется, что могут случиться вещи и похуже. Я собираюсь принять меры, чтобы всей группе ученых, работающих над этим проектом, были сделаны инъекции вакцины В.

— Ну что ж, собери всю команду и заставь их работать в Канзасе, в чем проблема? — предложил Билл. — А как относительно остальных?

Брайтлингу не нравился этот вопрос, ему не хотелось думать о том, что больше половины сотрудников «Горайзон Корпорейшн» подвергнутся той же участи, как и все Человечество, — их, в лучшем случае, оставят умирать или убьют, в худшем, вакциной А. У Джона Брайтлинга, доктора медицины и доктора философии, сохранились остатки морали, часть которой заключалась в его лояльности к работавшим на него людям. Именно по этой причине Дмитрий Попов находился сейчас в Канзасе с антителами класса "В", циркулирующими в его системе. Значит, даже Большой Босс испытывал угрызения совести по поводу того, что делал, заметил Хенриксен. Ну что ж, это проявление совести.

Шекспир писал об этом феномене.

— По этому поводу уже принято решение, — сказал Брайтлинг после секундного колебания. Он спасет тех, кто был частью Проекта, а также тех, чьи научные знания окажутся полезными в будущем. Бухгалтеры, адвокаты и секретарши, в общем, все, кто не имеет прямого отношения к Проекту, не будут спасены. То, что он спасает примерно пять тысяч человек — столько могут вместить комплексы в Канзасе и в Бразилии, — само по себе было большим достижением, особенно если принять во внимание, что лишь небольшая часть этих людей знала, в чем смысл Проекта. Если бы он был марксистом, Брайтлинг подумал бы или даже сказал вслух, что мир нуждается в интеллектуальной элите, которая может создать новое человечество, но он так не думал. Он искренне верил, что спасает планету, и хотя цена этого была убийственно огромной, эта цель заслуживала осуществления, хотя в глубине своего сознания Брайтлинг надеялся, что сможет выжить во время переходного периода, не покончив с собой из-за чувства вины, которое, несомненно, будет преследовать его.

Все это было намного проще для Хенриксена. То, что сейчас делают люди с миром, — это преступление. Те, кто делает это, поддерживают их или даже не принимают никаких мер, чтобы остановить преступные действия, являются преступниками. Его задача заключается в том, чтобы остановить их. Это единственный путь. В результате будут спасены невинные, равно как и Природа. В любом случае, люди и инструменты Проекта находятся сейчас на исходной позиции. Вил Гиэринг был уверен, что сможет осуществить свою миссию, настолько успешно сумела компания «Глобал Секьюри-ти» стать частью плана обеспечения безопасности на Олимпийских играх в Сиднее. Помощь Попова с его псевдотеррористическими операциями в Европе была неоценима. Таким образом, Проект будет осуществлен, вот и все, а через год планета станет неузнаваемой. Больше всего Хенриксена беспокоило то, сколько людей сумеют пережить чуму. Ученые входящие в состав Проекта, без конца обсуждали эту проблему. Большинство людей, уцелевших после заражения Шивой, погибнут от голода или других причин, а те немногие, кто выживет, смогут создать организацию, целью которой будет выяснить, почему выжили также и все члены Проекта, и принять меры против них. Большинство людей, сумевших выжить по естественным причинам, будут приглашены защищать избранных, и наиболее разумные из их числа примут это предложение. Что касается остальных — кого это интересует? Хенриксен позаботился о том, чтобы обеспечить безопасность комплекса в Канзасе. Для защиты от нападения восставших фермеров с симптомами Шивы система безопасности располагала тяжелым оружием, и этого будет достаточно. Хенриксен был уверен в этом.

Самым вероятным результатом чумы будет стремительный распад общества. Даже военные подвергнутся этому разложению. К тому же комплекс в Канзасе находился на большом расстоянии от ближайшей военной базы, а солдаты в Форте Райли будут немедленно посланы в соседние города для поддержания в них порядка и будут находиться там до тех пор, пока сами не станут жертвами Шивы. Военные врачи начнут оказывать им медицинскую помощь — как будто это принесет какое-нибудь облегчение — и к тому времени, когда дисциплина в армейских подразделениях исчезнет, будет слишком поздно даже для солдат предпринять организованные действия. Таким образом, переходный период вызовет немалое беспокойство, но он быстро закончится, и, пока люди Проекта, находящиеся внутри комплекса в Канзасе, сохраняют спокойствие и ничем не выдают себя, они не подвергнутся никакому организованному нападению. Черт побери, они даже предпримут действия, чтобы показать миру, будто и в их среде бушует заболевание. Для этого потребуется вырыть несколько могил или, что еще лучше, сжечь черные мешки с якобы умершими от Шивы на открытом месте — и тогда люди шарахнутся от этого центра распространения чумы. Нет, все было тщательно продумано в течение нескольких лет. Проект будет успешным. Он должен быть. Иначе кто спасет планету?

Меню в кафетерии было сегодня итальянским, и Попов с удовольствием увидел, что повара не относятся к числу «веганов». Отходя от стойки с подносом, на котором стояли тарелки с пищей и стаканом кьянти, он заметил, что доктор Киллгор ест в одиночестве за пустым столом, и решил присоединиться к нему.

— А, доброе утро, мистер Попов.

— Доброе утро, доктор. Какими оказались результаты исследования моей крови?

— Отличными. Уровень холестерина слегка повышен, но из-за этого не следует расстраиваться. Немного физических упражнений приведет все в порядок. Ваше ПСА в норме.

— Что это такое?

— Простат-Специфическое Антитело, проверка на рак простаты. Всем мужчинам следует делать это, после того как они становятся старше пятидесяти. У вас все в порядке.

Следовало сообщить вам об этом еще вчера, но я был очень занят и как-то упустил из виду. Вы уж извините меня — но не было ничего важного в том, что я мог бы вам сказать.

В данном случае поговорка «никаких новостей — это хорошая новость» полностью оправдана, мистер Попов.

— Меня зовут Дмитрий.

— Джон, — ответил доктор, — по-вашему, Иван, наверно.

— Я вижу, что вы не веган, — заметил Дмитрий Аркадьевич, показывая на пищу Киллгора.

— Я? Ну что ты! Нет, Дмитрий, я не принадлежу к их числу. Гомо сапиенс относится к числу всеядных. Наши зубы не являются зубами вегетарианцев. Эмаль на них недостаточно прочная. Веганы — это что-то вроде политического движения. Некоторые из них даже отказываются носить кожаную обувь, потому что кожа делается из шкур животных. — Киллгор съел половину котлеты, показывая этим, что он думает о веганах. — Я даже люблю охотиться.

— Вот как? Где же можно охотиться?

— Не на территории Проекта. У нас существуют правила, запрещающие это, но со временем я смогу охотиться на оленей, лосей, буйволов, бизонов, птиц — на всех, кого пожелаю, — сказал Киллгор, глядя в огромное окно.

— На буйволов и бизонов? Мне казалось, что они вымерли, — сказал Попов, вспоминая о том, что он слышал или прочитал много лет назад.

— Нет, не вымерли. Примерно сто лет назад они были на грани вымирания, но их спасли, и сейчас стадо буйволов живет и процветает в Йеллоустоунском национальном парке, да и у частных владельцев немало буйволов. Есть люди, которые даже спаривают их с домашним скотом, и мясо получается великолепное. Его зовут буйволятиной. Такое мясо можно купить в некоторых магазинах недалеко отсюда.

— Буйвола можно спаривать с коровой?

— Конечно. Генетически эти животные очень близкие родственники, и перекрестное спаривание происходит очень просто. Самое трудное, — произнес с усмешкой Киллгор, — заключается в том, что домашний бык побаивается бизонихи, и у него возникают трудности при выполнении своих обязанностей. Но они решают эту проблему, выращивая их вместе с детства, так что бык привыкает к буйволихам к тому времени, когда он вырастает и становится способным выполнять свой долг.

— А лошади? Я полагал, что в таком месте будет много лошадей.

— Да, у нас есть лошади, главным образом квортерные, и несколько аппалуских. Конюшня находится в юго-западной части территории. Ты умеешь ездить на лошади?

— Нет, но видел много вестернов. Когда Доусон возил меня по территории, я ожидал увидеть ковбоев с пистолетами Кольта на поясах, загоняющих скот.

Киллгор рассмеялся.

— Еще бы, ты ведь городской парень. Ну что ж, я тоже когда-то не умел ездить верхом, но теперь мне нравятся лошади, особенно когда я езжу на них. Хочешь, прокатимся вместе?

— Я никогда не ездил на лошади, — признался Попов, заинтригованный предложением.

Этот доктор казался ему таким открытым и, возможно, доверчивым. Может быть, я смогу получить от него кое-какую информацию, подумал Дмитрий Аркадьевич.

— Это не страшно. У нас есть хорошая смирная квортерная кобыла, — ее зовут Батермилк, представляешь? — Киллгор сделал паузу. — Черт побери, как приятно здесь!

— Ты приехал недавно?

— На прошлой неделе. Раньше работал в лаборатории в Бингхэмтоне, к северо-западу от Нью-Йорка, — объяснил он.

— Какой работой ты занимался?

— Я врач, моя специальность — эпидемиолог. Вообще-то я эксперт по болезням, которые распространяются среди населения. Но занимаюсь и клинической работой, так что меня можно считать практикующим врачом, подобно семейным врачам в прежнее время. Я знаю понемногу обо всем, но не являюсь экспертом ни в одной области медицины, за исключением эпидемиологии, а это больше похоже на работу бухгалтера, чем доктора.

— У меня сестра — врач, — попытался разговорить его Попов.

— Да? И где?

— В Москве. Она педиатр, закончила Московский университет в семидесятых. Ее зовут Мария Аркадьевна. Я — Дмитрий Аркадьевич. Нашего отца звали Аркадий.

— Он тоже доктор? — спросил Киллгор.

Попов отрицательно покачал головой:

— Нет, он был шпионом, как и я, — офицером разведки, служил в Комитете Государственной Безопасности. — Он сказал это, чтобы увидеть, какой будет реакция Киллгора. Попов решил, что здесь нет смысла делать из этого тайну, а вот принести пользу это может. Приходится давать что-то, чтобы получить что-то...

— Ты был в КГБ? Не врешь? — спросил доктор, на которого слова Попова произвели впечатление.

— Да, но затем в моей стране многое изменилось, КГБ сократил штаты, и меня уволили, как это вы говорите, «по сокращению штатов».

— Чем ты занимался в КГБ? Можешь рассказать?

Казалось, будто он признался в том, что был звездой спорта, увидел Попов.

— Да, я служил в КГБ, был офицером в Службе разведки. Собирал информацию, поддерживал контакты с людьми, в которых КГБ заинтересован.

— Что это означает?

— О, явстречался с некоторыми людьми и определенными группами, обсуждал с ними вопросы, представляющие общий интерес, — уклончиво ответил Попов.

— С какими, например?

— Я не могу говорить об этом. Доктор Брайтлинг знает. Именно поэтому он и нанял меня.

— Но сейчас ты составляешь часть Проекта, верно?

— Я ничего не знаю о нем. Джон послал меня сюда, но не сказал почему.

— Понятно. Ну что ж, по крайней мере ты проведешь некоторое время с нами, Дмитрий. — Это было очевидно из факса, который врач получил из Нью-Йорка. Этот Попов был теперь частью Проекта, хотел он того или нет. В конце концов, ему сделали инъекцию вакцины В.

Русский попытался вернуть разговор в прежнее русло.

— Я слышал об этом и раньше. Проект — что это за проект? Чем конкретно вы занимаетесь здесь?

Киллгор впервые почувствовал себя неловко.

— Понимаешь, Джон сам тебе расскажет об этом, когда прилетит сюда, Дмитрий. Итак, как тебе понравился ужин?

— Пища хорошая, но словно одобренная заранее, — ответил Попов, пытаясь понять, что это за мина, на которую он только что наступил. Он был совсем близко к чему-то очень важному. Его инстинкты совершенно четко говорили об этом. Он задал прямой вопрос человеку, который полагал, что он уже знает ответ, и недостаток конкретных знаний очень удивил Киллгора.

— Да, у нас хорошие специалисты занимаются приготовлением пищи. — Киллгор проглотил последний кусок хлеба. — Ну как, хочешь прокатиться верхом на лошади?

— Да, мне очень хотелось бы.

— Тогда встретимся здесь завтра утром, часов в семь, и я как следует покажу тебе нашу территорию. — Киллгор вышел из-за стола и пошел к выходу, пытаясь понять, зачем здесь находится русский. Если Джон Брайтлинг лично завербовал его, значит, он важен для Проекта, но, если дело обстоит именно так, почему, черт побери, он не знает, что это за Проект и какова его цель? Стоит ли ему спросить кого-то? Но если спрашивать, то кого?

* * *

Они постучали в дверь, но никто не ответил. Салливэн и Чатэм подождали несколько минут, они могли застать парня находящимся в туалете или душе, но никакой реакции не последовало. Они спустились в лифте вниз, нашли швейцара и представились ему.

— Вы не знаете, куда делся Маклин?

— Он вышел сегодня утром с чемоданами в руках, словно уезжал куда-то, но я не знаю куда.

— Он взял такси, чтобы ехать в аэропорт? — спросил Чатэм.

Швейцар покачал головой:

— Нет, за ним приехала машина, и они отправились на запад. — Он показал в ту сторону, на случай, если агенты не знают, где находится запад.

— Он сказал, куда пересылать почту, пришедшую в его адрес?

Швейцар снова покачал головой:

— Нет.

— О'кей, спасибо, — сказал Салливэн, выходя из дома и направляясь к тому месту, где стояла их служебная машина. — Деловая командировка? Каникулы?

— Позвоним ему на работу завтра и узнаем. Ведь он еще не походит на настоящего подозреваемого, верно, Том?

— Думаю, нет, — ответил Салливэн. — Давай сходим в бар и покажем фотографии другим посетителям.

— Давай, — неохотно согласился Чатэм. Это расследование отрывало его от телевизора. Кроме того, оно пока никуда не вело, что было гораздо хуже.

* * *

Кларк проснулся от шума, и ему пришлось подумать пару секунд, прежде чем он вспомнил, что Пэтси переехала к ним, чтобы не оставаться в доме одной. Кроме того, здесь она могла рассчитывать на помощь матери в уходе за Джей Си, как они привыкли называть ребенка. На этот раз он тоже решил встать, несмотря на ранний час. Сэнди уже встала, ее материнские инстинкты мгновенно отреагировали на звуки плачущего малыша.

Джон вошел в комнату в тот момент, когда его жена передавала внука в свежих пеленках дочери, которая сидела с распухшими глазами в кресле-качалке, купленном специально. Ее ночная рубашка была расстегнута и обнажала одну грудь. Джон отвернулся, несколько смущенный, и посмотрел вместо этого на свою жену, тоже одетую в ночную рубашку, ласково смотрящую на картину перед ней.

Он забавный маленький парень, подумал Кларк и оглянулся назад. Рот Джей Си вцепился в предложенный сосок и начал сосать — это, по-видимому, единственный инстинкт, с которым рождаются младенцы, возникает связь между матерью и ребенком, которую не в силах воспроизвести ни один мужчина. Какая это драгоценная вещь — жизнь. Всего несколько месяцев назад Джон Конор Чавез был всего лишь зародышем, вещью, живущей внутри матери, и превратится ли он в живое существо, зависело от того, как относилась его мать к мысли об аборте, что, по мнению Джона Кларка, было противоречивой проблемой. Ему приходилось убивать, не так часто, но и не так редко, как хотелось бы. В такие моменты он говорил себе, что люди, которых он лишил жизни, заслужили такую судьбу из-за своих действий или из-за своих связей. Кроме того, в подобных ситуациях почти всегда он действовал от имени своей страны и потому мог переложить вину, иногда испытываемую им, на начальников. Но теперь, глядя на Джей Си, он был вынужден напомнить себе, что каждая жизнь, отобранная им, когда-то начиналась вот так — беспомощная, полностью зависимая от заботы матери, лишь позднее вырастающая во взрослого человека, чья судьба определялась его собственными действиями и влиянием других, и только потом он становился силой добра или зла. Как это происходило? Что принуждало его стать силой зла? Личный выбор? Судьба? Случайность, плохая или хорошая? Что принудило его собственную жизнь повернуть в сторону добра и сделало его слугой добра? Еще одна глупая мысль, которая приходит тебе в голову, когда ты перешагиваешь определенный предел. Зато, сказал он себе, он не сомневался в том, что никогда не причинил боль ребенку за всю свою жизнь, какими бы ожесточенными ни были ее отдельные периоды. И никогда не причинит. Нет, он наказывал лишь тех людей, которые уже причинили боль другим или угрожали этим, и кого он был вынужден остановить.

Кларк сделал шаг вперед, протянул руку и коснулся крошечных ног. Они никак не отреагировали на прикосновение, потому что Джей Си в данный момент стремился лишь к одной цели. Пища. И антитела, которые проникают в его организм вместе с молоком матери, делали его все крепче и сильнее. Пройдет время, и его глаза будут узнавать лица, и его крохотное лицо научится улыбаться. Он овладеет искусством садиться, затем ползать, затем ходить и, наконец, разговаривать. Вот так он и войдет в мир людей. Кларк не сомневался, что Динг будет хорошим отцом и хорошим образцом, которому его сын захочет подражать, особенно когда рядом Пэтси, готовая сдерживать определенные устремления отца. Кларк улыбнулся и направился к своей кровати, пытаясь точно вспомнить, где в данный момент находится Чавез-старший, и оставляя женскую работу женщинам.

Прошло несколько часов, прежде чем рассвет снова разбудил Попова в его номере, напоминающем комнату мотеля. Он быстро втянулся в утреннюю рутину пробуждения, сначала включил кофейник, затем пошел в ванную, чтобы принять душ и побриться, через десять минут вышел, включил телевизор и нашел канал CNN. Первым было сообщение об Олимпийских играх. Мир стал таким скучным. Он помнил свой первый выезд в Англию, тогда в своем отеле он тоже включил CNN, выслушал комментарий и доклад о разногласиях между Востоком и Западом, сообщение о передвижении армий и росте подозрительности между политическими группами, что определяло мир его молодости.

Особенно хорошо он помнил вопросы, так часто неправильно истолкованные журналистами, как пишущими, так и электронными: вес заряда и дальность ракет и системы противоракетной обороны, которые якобы угрожали нарушить равновесие между основными державами. Все это осталось в прошлом, сказал себе Попов. Ему казалось, словно исчез горный хребет. Очертания мира изменились практически за ночь, вещи, которые он считал вечными и неизменными, мутировали во что-то, ранее казавшееся ему совершенно невозможным. Глобальная война, которой он опасался, стала теперь такой же невероятной, как прилет метеора с неба, угрожающего покончить с жизнью на земле.

Наступило время, когда ему нужно узнать побольше о Проекте. Попов оделся и спустился в кафетерий, где увидел доктора Киллгора, который, как и обещал, уже завтракал.

— Доброе утро, Джон, — поздоровался русский, занимая место напротив эпидемиолога.

— Привет, Дмитрий. Готов к прогулке?

— Да, мне кажется, что готов. Ты сказал, что достанется смирная лошадь?

— Именно поэтому ее и зовут Батермилк[272]. Восьмилетняя квортерная кобыла. Сидя на ней, ты можешь ничего не бояться.

— Квортерная кобыла? Что это значит?

— Это значит, что квортерные лошади соревнуются в скачках только на четверть мили; это одна из самых богатых скачек на эту дистанцию в мире, проводится в Техасе.

— А, понимаю. Четверть по-русски — это квортер, quarter — по-английски.

— По-видимому. Ну что ж, это один из многих общественных институтов, которые мы скоро не увидим, — сказал Киллгор, намазывая масло на кусок хлеба.

— Извини? — не понял Попов.

— Хм-м. О, ничего важного, Дмитрий. — В этом действительно не было чего-то особенно важного. Большинство лошадей выживут и вернутся в свое дикое состояние.

Будет интересно наблюдать за тем, как они переживут это после стольких лет человеческой заботы о них. Доктор полагал, что их природные инстинкты, генетически закрепленные в их ДНК, спасут большинство. А потом наступит день, когда члены Проекта, или их потомки, поймают их, приручат и помчатся на них верхом, наслаждаясь Природой. Рабочие лошади, такие, как квортерные и аппалуские, почти наверняка выживут. Он менее уверен в судьбе чистокровных лошадей, поскольку они в высшей степени приспособлены только для одного — с максимальной быстротой мчаться по кругу, насколько позволяет их физиология, — и больше ни для чего. Ничего не поделаешь, такова их судьба, и дарвинские законы выживания жестоки, хотя по-своему справедливы. Киллгор закончил завтрак и встал.

— Готов?

— Да, Джон. — Попов последовал за ним к выходу. Снаружи стоял собственный «Хаммер» Киллгора, они сели в него и поехали на юго-запад этим ясным чистым утром.

Через десять минут они подъехали к конюшням. Доктор взял седло из помещения, где висело снаряжение для конной езды, и подошел к стойлу, на двери которого висела табличка «Баттермилк». Киллгор открыл дверь, вошел внутрь, быстро закрепил седло на спине кобылы и передал поводья Попову.

— Просто выведи ее наружу. Она не укусит тебя и не лягнет. Это очень смирная кобыла, Дмитрий.

— Ну если ты в этом уверен, Джон, — с сомнением в голосе произнес русский. На ногах у него были кроссовки вместо сапог, он не знал, важно это или нет. Кобыла посмотрела на него огромными коричневыми глазами, ничем не проявляя своих мыслей об этом новом человеке, который вел ее наружу. Дмитрий подошел к большой двери конюшни, и кобыла послушно последовала за ним на простор чистого утреннего воздуха. Через несколько минут появился Киллгор верхом на мерине.

— Знаешь, как садиться в седло? — спросил врач.

Попов решил, что видел достаточно вестернов. Он вставил левую ногу в стремя, поднялся, перекинул правую ногу через спину кобылы и нашел правое стремя.

— Отлично. Теперь держи поводья вот так и щелкни языком. — Киллгор продемонстрировал резкий щелчок языком. Попов сделал то же самое, и кобыла, на первый взгляд кажущаяся глупой, послушно пошла вперед. По-видимому, во мне сохранились какие-то инстинкты, подумал Попов. Он делал движения, правильные движения почти без подсказки. Ну разве это не поразительно?

— Вот видишь, Дмитрий, — похвалил его доктор. — Так и должно быть, приятель. Прекрасное утро, и огромный простор перед тобой.

— Но нет пистолета, — улыбнулся Попов.

Киллгор тоже не удержался от смеха.

— Здесь нет индейцев или конокрадов, так что некого убивать. Ну вперед! — Киллгор ударил ногами по бокам своей лошади, и она прибавила шага, Батермилк сделала то же самое. Попов заставил свое тело двигаться в том же ритме, как и его кобыла, и не отставал от доктора.

Как прекрасно, подумал Дмитрий Аркадьевич. Теперь он понимал дух всех бесчисленных вестернов, которые так ругал раньше. В этом было нечто фундаментально-мужественное, хотя ему не хватало соответствующей шляпы и шестизарядного револьвера. Попов сунул в карман руку и достал солнечные очки, посмотрел вокруг на бескрайний простор и каким-то образом почувствовал себя частью всего этого.

— Джон, я должен поблагодарить тебя. Я никогда не чувствовал себя так прекрасно. Здесь просто великолепно, — искренне сказал он.

— Это влияние природы, приятель. Такой она должна быть всегда. Вперед, Мистик, — скомандовал он своей лошади. Темп ускорился, доктор оглянулся, чтобы убедиться, что Попов не отстает от него на большей скорости.

Было непросто двигаться синхронно в такт бегу кобылы, но постепенно Попов справился с этим и скоро поравнялся с Киллгором.

— Значит, вот так американцы завоевали Запад?

Киллгор кивнул:

— Точно. В то время эта земля была покрыта бизонами, три или четыре огромных стада, насколько видел глаз. И всю эту красоту истребили охотники, истребили все за десять лет, пользуясь главным образом однозарядными ружьями Шарпса. Они убивали бизонов из-за их шкур чтобы делать из них одеяла и все остальное, убивали ради мяса, а иногда даже из-за вкусных языков. — Убивали безжалостно, как Гитлер убивал евреев. — Киллгор покачал головой. — Одно из величайших преступлений, совершенных Америкой, Дмитрий. Их убивали только из-за того, что они мешали, стояли на пути. Но скоро они вернутся, — добавил он, думая о том, сколько времени потребуется для этого. Пятьдесят лет — у него есть шанс увидеть их. Может быть, сто лет? Они дадут возможность волкам и медведям гризли вернуться обратно, но хищники размножаются медленнее, чем животные, на которых они охотятся. Ему хотелось увидеть прерию такой, какой она когда-то была. Этого же хотели и многие члены Проекта. Некоторые из них даже мечтали о том, чтобы жить в вигвамах, как когда-то жили индейцы. Однако это, по его мнению, было уж слишком — политические идеи вытесняют здравый смысл.

— Эй, Джон! — послышался крик сзади, за несколько сотен ярдов. Оба мужчины оглянулись и увидели всадника, мчащегося к ним галопом. Через минуту можно было различить лицо.

— Кирк! Когда ты прилетел сюда?

— Вчера вечером, поздно, — ответил Маклин. Он остановил коня и пожал руку Киллгору. — А ты?

— На прошлой неделе, вместе со всей командой из Бингхэмтона. Мы закрыли операцию там и решили, что настало время убирать палатки.

— Все до единого? — спросил Маклин голосом, который почему-то привлек внимание Попова. Все кто?..

— Да, — сурово кивнул Киллгор.

— Работа по расписанию? — спросил Маклин, отбрасывая то, что расстроило его раньше.

— Почти точно в соответствии с расчетами. Правда, пришлось... ну... помочь последним.

— О! — Маклин опустил голову, чувствуя угрызения совести по отношению к женщинам, которых он похищал. Но это длилось недолго. — Так что все двигается вперед?

— Да, Кирк. Олимпийские игры начинаются послезавтра, и тогда...

— Точно. Тогда все начинается по-настоящему.

— Хелло, — произнес Попов через секунду. Казалось, Киллгор забыл о его присутствии.

— О, извини, Дмитрий. Кирк Маклин, познакомься, это Дмитрий Попов. Джон прислал его к нам пару дней назад.

— Как поживаешь, Дмитрий? — Они обменялись рукопожатиями. — Русский? — спросил Маклин.

— Да. — Кивок. — Я работаю непосредственно на доктора Брайтлинга.

— А я всего лишь маленькая часть Проекта, — признался Маклин.

— Кирк — биохимик и инженер по охране окружающей среды, — объяснил Киллгор. — Кроме того, он привлекательный парень, так что мы попросили его сделать еще кое-что для нас, — поддразнил он. — Но теперь все кончилось. Итак, Кирк, почему тебе пришлось уехать так рано?

— Помнишь Мэри Баннистер?

— Да, что из того?

— ФБР начало расспрашивать меня, знаком ли я с ней. Я обсудил проблему с Хенриксеном, и он решил отправить меня из Нью-Йорка раньше намеченного срока. Насколько я понимаю, она...

Киллгор равнодушно кивнул:

— Да, на прошлой неделе.

— Значит, вакцина А действует?

— Действует. И вакцина В тоже.

— Это хорошо. Мне уже сделали инъекцию вакциной В.

Попов вспомнил, как доктор Киллгор делал ему инъекцию. На ампуле была четко видна крупная буква "В". И что это за разговор относительно ФБР? Эти двое свободно разговаривают, но их слова звучат, словно произнесенные на иностранном языке, нет, это не иностранный язык, а разговор людей, хорошо понимающих друг друга, с использованием слов и фраз, как это делают инженеры и физики, а также офицеры разведывательной службы. Частью подготовки Попова как оперативника была способность запоминать все, что говорили в его присутствии, даже если он ничего не понимал, вот и сейчас Дмитрий запомнил каждое слово, хотя выглядел весьма озадаченным.

Киллгор снова подтолкнул свою лошадь, и она пошла вперед.

— Ты впервые на территории, Кирк?

— Первый раз еду верхом за последние месяцы. У меня была договоренность с одним парнем в Нью-Йорке, но не нашлось времени, чтобы ездить часто. Мои ноги и зад будут чертовски болеть завтра, Джон. — Биоинженер засмеялся.

— Да, но это хорошая боль. — Киллгор тоже засмеялся. В Бингхэмтоне у него была лошадь, и он надеялся, что семья, которая содержала ее для него, выпустит лошадь на свободу когда наступит время, так что Сторми сможет прокормить себя... правда, Сторми был мерином, и потому биологически бесполезен для окружающего мира, кроме роли потребителя травы. Как жаль, подумал врач. Он был хорошей верховой лошадью.

Маклин привстал в стременах, оглядываясь вокруг. Он мог повернуться и посмотреть назад, на здания комплекса, но впереди, а также слева и справа, не было ничего, кроме бескрайней прерии. Придет день, и они сожгут все эти дома и фермерские постройки. Они только мешали обзору.

— Осторожно, Джон, — предостерег он, увидев какую-то опасность впереди и указывая на норы в земле.

— Что это? — спросил Попов.

— Луговые собачки, — ответил Киллгор, заставив свою лошадь идти вперед медленным шагом.

— Грызуны? А почему вы не избавитесь от них? Их можно застрелить или отравить ядами. Ведь если они представляют опасность для лошадей, то...

— Дмитрий, луговые собачки — это часть природы, понимаешь? Здесь их место обитания, даже в большей степени, чем наше, — объяснил Маклин.

— Вообще-то они не являются частью Природы, — сказал Киллгор. — Я тоже люблю их, но, строго говоря, здесь им не место.

— Ястребы и другие хищники вернутся обратно, и тогда будет восстановлен контроль над луговыми собачками, — сказал Маклин. — Фермеры, разводящие домашних птиц, больше не будут истреблять их. Знаете, я люблю смотреть, когда они охотятся.

— Это верно. Они представляют собой умную бомбу природы, — согласился Киллгор. — Когда-то это был настоящий спорт королей. Ястребов тренировали и обучали охоте с руки. Может быть, через несколько лет я сам попытаюсь сделать это. Меня всегда привлекали кречеты.

— Полностью белый кречет. Да, это благородная птица, — заметил Маклин.

Они уверены, что этот район кардинально изменится за несколько лет, подумал Попов. Но что станет причиной такой перемены?

— Тогда скажите мне, — спросил русский, — как будет все это выглядеть через пять лет?

— Гораздо лучше, чем сейчас, — ответил Киллгор. — Здесь появятся бизоны. Может быть, нам даже придется охранять нашу пшеницу от них.

— Загонять их «Хаммерами»? — задал вопрос Маклин.

— А может быть, вертолетами, — рассуждал доктор. — У нас есть несколько вертолетов для подсчета населения. Марк Хольц говорит о том, чтобы поехать в Йеллоустоун, поймать там нескольких, затем доставить сюда на грузовиках и выпустить. Таким образом, мы ускорим создание стада. Ты знаешь Марка?

Маклин покачал головой:

— Нет, мы никогда не встречались.

— Он много думает об экологии, но не собирается вмешиваться в Природу. Просто хочет немного помочь ей.

— Что мы будем делать с собаками? — спросил Кирк, имея в виду домашних животных, которых неожиданно выпустят на свободу, где они одичают и станут убийцами диких животных.

— Увидим, — сказал Киллгор. — Большинство не такие большие, чтобы нападать на взрослых животных, некоторых придется кастрировать, чтобы лишить их возможности размножаться. Может быть, нам придется застрелить некоторых. Вряд ли это будет трудным делом.

— Найдутся люди, которым это не понравится. Ты ведь знаешь принцип — мы не должны ничего предпринимать, только наблюдать. Мне не нравится такая позиция. Если уж мы испортили кое-что в экосистеме, нам придется принять меры, чтобы исправить то, что мы натворили. По крайней мере, в небольшом масштабе.

— Я согласен. Правда, придется голосовать по этому вопросу. Черт побери, мне нравится охотиться, а они собираются поставить на голосование и этот вопрос, — с отвращением заявил Киллгор.

— Неужели? Как относительно Джима Бриджера? Он только ловил бобров, почему посчитали, что от него такой вред?

— Веганы, они ведь экстремисты, Кирк. Или мы поступаем, как считаем правильным, или они возьмут это дело в свои руки, понимаешь?

— Черт бы их побрал. Надо сказать им, что мы не травоядные, клянусь господом! Это просто чистая наука. — Они увидели, что норный «городок» луговых собачек оказался небольшим, когда проехали последние норы.

— А каким будет мнение ваших соседей по всем этим вопросам? — спросил Попов с лукавой улыбкой.

— Каких соседей? — не понял Киллгор.

Каких соседей? Совсем не это обеспокоило Попова. Беспокойство вызвало то, что сам вопрос был риторическим по своей природе. Но доктор тут же сменил тему разговора.

— А ведь и правда, прекрасное утро для прогулки верхом.

Каких соседей? — снова подумал Попов. Он увидел крыши домов фермеров и хозяйственных построек, ярко освещенные солнцем, меньше чем в десяти километрах отсюда. Что они хотят этим сказать — каких соседей? Они говорили о сияющем будущем, при котором повсюду будут дикие животные, но не сказали ни слова о людях. Может быть, они собираются скупить все фермы в округе? Но даже у «Горайзон Корпорейшн» не хватит для этого денег. Это процветающий цивилизованный район, и большие фермы принадлежат людям, располагающим собственными средствами. Куда их переселят? Почему им нужно покидать насиженное место? И снова у Попова в голове промелькнул вопрос: Что же здесь происходит?

Глава 33 Игры начинаются

Чавез изо всех сил старался не споткнуться, когда начал спускаться по трапу из самолета. Его удивляло, что члены экипажа выглядят весьма бодрыми. Может быть, они привыкли к таким перелетам и сумели лучше адаптироваться к смене часовых поясов, чем он. Подобно всем остальным пассажирам, находящимся поблизости, он облизнул губы, чтобы избавиться от кислого привкуса во рту, и прищурил глаза. Динг приближался к двери с радостью человека, которого выпускают из максимально строгой тюрьмы. Пожалуй, неторопливое путешествие на большие расстояния на борту корабля не было в свое время такой уж плохой идеей.

— Майор Чавез? — произнес чей-то голос с австралийским акцентом.

— Да? — заставил себя ответить Чавез, глядя на мужчину в штатском.

— Добрый день, я подполковник Фрэнк Вилькерсон, Австралийская специальная воздушная служба. — Он протянул руку.

— Как поживаете? — с трудом произнес Чавез, хватая протянутую руку и пожимая ее. — Это мои люди — сержанты Джонстон, Пирс, Томлинсон и специальный агент ФБР Тим Нунэн. Он обеспечивает нам техническую поддержку. — Новые рукопожатия всех присутствующих.

— Добро пожаловать в Австралию, джентльмены. Прошу следовать за мной. — Полковник махнул рукой, приглашая их идти за ним.

Потребовалось пятнадцать минут, чтобы собрать привезенное снаряжение. Оно включало полдюжины пластиковых контейнеров, которые погрузили в минивэн. Через десять минут они покинули территорию аэропорта и направились к шоссе 64, ведущему в Сидней.

— Как вам понравился перелет? — спросил полковник Вилькерсон, поворачиваясь в переднем кресле, чтобы посмотреть на гостей.

— Длинный, — ответил Чавез, оглядываясь по сторонам. Солнце вставало — было почти 6.00 утра, — а прибывшие солдаты «Радуги» не могли понять, почему. По их биологическим часам оно должно сейчас заходить. Они надеялись, что душ и кофе помогут им прийти в себя.

— Свинский рейс, приходится лететь от самого Лондона, — посочувствовал полковник.

— Полностью согласен с вами, — согласился Чавез, выражая чувства своих людей.

— Когда начинаются игры? — спросил Майк Пирс.

— Завтра, — ответил Вилькерсон. — Большинство атлетов уже разместились в своих комнатах олимпийской деревни, и наши группы, обеспечивающие безопасность, полностью укомплектованы и прошли подготовку. Мы не ожидаем никаких трудностей. На щите безопасности нет даже намеков на какую-либо угрозу. Люди, выставленные нами в аэропорту, чтобы следить за прибывающими, не докладывают ни о чем подозрительном. У нас есть фотографии и описания всех известных международных террористов. Теперь их стало меньше, чем раньше, во многом благодаря действиям вашей группы, — добавил полковник SAS с дружеской профессиональной улыбкой.

— Да, понимаете, мы стараемся исполнить свой долг, полковник, — заметил сержант Томлинсон, потирая лицо.

— Те парни, которые недавно напали на вас, принадлежали к ИРА, — так сообщали средства массовой информации?

— Да, — ответил Чавез. — Отколовшаяся группа. Но их хорошо проинструктировали. Кто-то обеспечил их первоклассной разведывательной информацией. У них были гражданские цели, опознанные по имени и профессии, — включая мою жену и тещу.

— Я ничего не слышал об этом, — сказал австралийский полковник с глазами, широко раскрытыми от удивления.

— Да, нам было совсем не смешно. Мы потеряли двух убитыми и четырех ранеными, среди них Питер Ковингтон. Он мой коллега, командовал Группой-1, — пояснил Динг. — Как я сказал, это был настоящий бой. Тим пришел на помощь и спас наши жизни, — сказал он, показывая на Нунэна.

— Каким образом? — спросил Вилькерсон агента ФБР, который выглядел смущенным.

— У меня есть система, отключающая переговоры по сотовым телефонам. Оказалось, что террористы пользовались такими телефонами, чтобы координировать свои действия, — пояснил агент ФБР. — Мы лишили террористов этой возможности, и это нарушило их планы. Нам очень, очень повезло, полковник.

— Итак, вы из ФБР. Полагаю, вы знакомы с Гасом Вернером?

— Да, конечно. Мы — давние друзья. Недавно он был назначен новым заместителем директора ФБР и руководителем отдела борьбы с терроризмом — это новый отдел, созданный в ФБР. Полагаю, вы были в Куантико?

— Всего несколько месяцев назад, участвовал в совместных учениях с вашей группой по спасению заложников и командой «Дельта» полковника Байрона. Все они хорошие парни. — Водитель свернул с магистрального шоссе на дорогу, которая, казалось, вела к центру Сиднея. Было еще слишком рано, и на улицах виднелось мало людей, за исключением разносчиков молока и мальчиков, развозивших газеты. Микроавтобус остановился у входа в роскошный отель, обслуживающий персонал которого был уже на ногах, несмотря на столь ранний час.

— У нас существует договоренность с администрацией этого отеля, — объяснил Вилькерсон. — Здесь также остановились люди из «Глобал Секьюрити».

— Это кто? — спросил Динг.

— "Глобал Секьюрити", у них заключен с нами консультационный контракт. Мистер Нунэн, вы, наверно, знаете главу этой компании, Билла Хенриксена?

— Билла, обнимающего деревья? — Нунэн с трудом подавил смех. — О да, я знаком с ним.

— Обнимающий деревья?

— Полковник, Билл служил одним из руководителей группы по спасению заложников несколько лет назад. Компетентный парень, но он один из этих чокнутых типов, все мысли которых устремлены на сохранение окружающей среды. Обнимают деревья и заботятся о кроликах. Он обеспокоен уменьшением озонового слоя и тому подобных глупостях, — объяснил Нунэн.

— Я не знал этого о нем. Но мы тоже обеспокоены увеличением озоновой дыры. На пляжах и других открытых местах нам приходится пользоваться защитой от солнца. Эта ситуация может стать по-настоящему серьезной через несколько лет, утверждают ученые.

— Может быть, — согласился Тим, с трудом подавляя зевоту. — Я не увлекаюсь серфингом.

Служащий отеля открыл дверцу микроавтобуса, и приехавшие с трудом вышли наружу. Должно быть, полковник Вилькерсон успел заранее позвонить в отель, подумал Динг через минуту, когда их быстро проводили в выделенные им комнаты, отличные, заметил он, для того, чтобы они могли принять пробуждающий душ, за которым последовал обильный завтрак с немереным количеством кофе. Каким бы ужасным ни был перелет, они знали, что лучший способ справиться с кардинальной сменой часовых поясов заключается в том, чтобы, сжав зубы, выдержать первый день, попытаться хорошо выспаться ночью и, таким образом, согласовать свои биологические часы со временем Австралии. По крайней мере, так гласила теория, подумал Динг, вытираясь полотенцем перед огромным зеркалом в ванной и видя, что он выглядит почти таким же усталым, как чувствует. Вскоре после этого, в повседневной одежде, он появился в кафетерии отеля.

— Знаете, полковник, если бы кто-нибудь придумал наркотик, избавляющий от усталости, вызванной сменой часовых поясов, он стал бы чертовски богатым человеком.

— Действительно. Мне тоже пришлось пережить это, майор.

— Зовите меня Динг. Мое настоящее имя — Доминго, но друзья зовут меня просто Динг.

— Какое у вас прошлое? — спросил Вилькерсон.

— Я начал службу пехотинцем, потом попал в ЦРУ, и теперь вот это. Я плохо разбираюсь в этом непонятном звании майора. Я всего лишь командир боевой Группы-2 в «Радуге», и, по-моему, этого достаточно.

— Вы, парни из «Радуги», немало потрудились за последние месяцы.

— Это точно, полковник, — согласился Динг, качая головой, когда подошел официант с кофейником в руке. Динг подумал о том, знают ли здесь об армейском кофе, с тройным количеством кофеина в нем. Сейчас такой кофе им очень пригодился бы. Это и хорошая утренняя пробежка помогли бы снять усталость. Помимо усталости, его тело протестовало против длительного заключения в кресле «747-го». Проклятый самолет можно использовать для небольшой пробежки, но проектировщики забыли поместить в нем беговую дорожку.

Тут он почувствовал соболезнование по отношению к тем, кто провел весь перелет в туристском классе. Вот они — настоящие страдальцы, посочувствовал им Динг. По крайней мере, перелет не был слишком уж продолжительным. Путешествие на корабле заняло бы целый месяц, правда, в комфорте королевского дворца, с массой возможностей для бега, физических упражнений и отличной пищей. Ничего не поделаешь, жизнь состоит из множества компромиссов.

— Ты принимал участие в освобождении заложников в Worldpark?

— Да. — Динг кивнул. — Моя группа штурмовала замок. Я стоял всего в сотне футов от места, где этот ублюдок застрелил девочку. Я с трудом удержался, чтобы не вмешаться, полковник.

— Фрэнк.

— Спасибо. Да, Фрэнк, это было тяжелое зрелище. Но мы застрелили его — точнее, его застрелил Гомер Джонстон. Он один из моих снайперов.

— Судя по тому, что показывали по телевидению, это не был такой уж хороший выстрел.

— Гомеру хотелось сделать это своим личным заявлением, — объяснил Чавез, приподняв бровь. — Он обещал, что такого больше не случится.

Вилькерсон сразу понял его.

— Да, понятно. У тебя есть дети, Динг?

— Я стал отцом несколько дней назад. У нас родился сын.

— Поздравляю. Мы с тобой должны выпить за это по кружке пива. Может быть, сегодня вечером.

— Фрэнк, одна кружка пива, и тебе придется нести меня в мою комнату на руках. — Динг зевнул, и почувствовал смущение из-за реакции своего тела. — Как бы то ни было, зачем мы вам понадобились? Все говорят, что вы сами отличные специалисты.

— Никогда не повредит иметь вторую точку зрения, Динг. Мои парни действительно хорошо подготовлены, но у нас мало практического опыта. И нам хотелось бы получить новое снаряжение. Те новые радио, которые производятся компанией «Е-Системз» и которые привезли нам парни из «Глобал Секьюрити», просто великолепны. Какие волшебные инструменты могут оказаться у вас?

— Нунэн привез что-то, ты просто не поверишь. Это прямо-таки ошеломит тебя, Фрэнк. Я сам до сих пор не верю в это. Впрочем, здесь от него мало пользы — слишком много людей. Но тебя этот прибор заинтересует. Это я могу обещать.

— Что это такое?

— Тим называет его «Трикордер» — помнишь прибор, которым все время пользовался мистер Спок в кинофильме «Стар трек»? Он находит людей, подобно тому как радар находит самолеты.

— Как же он делает это?

— Тим сам расскажет тебе. Что-то об электрическом поле вокруг человеческого сердца.

— Никогда не слышал.

— Это совсем новый прибор, — объяснил Чавез. — Его производит маленькая компания под названием DKL в Штатах, насколько я помню. Этот маленький прибор — настоящее волшебство. Маленький Вилли в Форте Брэгг прямо-таки влюбился в него.

— Полковник Байрон?

— Он самый, ты сказал, что недавно работал с ним?

— О да, отличный парень.

— Он не слишком любит «Радугу». Видишь ли, мы забрали у него лучших людей.

— И предоставили им возможность заниматься практической работой.

— Это верно, — согласился Чавез, отпивая кофе из чашки. Тут появились остальные члены группы, одетые, так же как их командир, в полувоенную повседневную одежду.

Войдя в кафетерий, они увидели босса и пошли к нему.

* * *

В Канзасе было около четырех часов пополудни. Утреннее катание на лошади принесло свои плоды — у Попова болели самые странные места. Его бедра в особенности протестовали против того, как их использовали утром, ноги выше коленей расходились под необычным углом. И все-таки от катания осталось приятное воспоминание.

Попову было нечем заняться. У него не было никакой работы, и ко времени ленча пришел конец вещам, которые он мог бы исследовать. Это оставило ему телевидение в качестве развлечения, но телевидение не относилось к числу его любимых развлечений. Попов был умным человеком, но легко поддавался скуке, а скуку он ненавидел. По каналу CNN повторяли одни и те же события, происходящие на Олимпийских играх, и, хотя он любил смотреть международные соревнования, игры еще не начались. Так что он бродил по коридорам отеля и смотрел через огромные окна, занимающие почти всю площадь стен, на окружающую местность. Еще одна конная прогулка завтра утром, подумал он, по крайней мере, он сможет выйти наружу и оказаться в приятном окружении. Побродив больше часа, Попов спустился в кафетерий.

— О, привет, Дмитрий, — сказал Кирк Маклин, стоящий перед ним в очереди. Русский увидел, что Маклин тоже не принадлежал к числу веганов — на его тарелке лежал большой кусок ветчины. Попов указал на это.

— Как я уже говорил сегодня утром, мы не рождены быть вегетарианцами, — с улыбкой напомнил Маклин.

— Откуда ты знаешь, что это правда?

— Главным образом из-за зубов, — ответил Маклин. — Травоядные жуют траву и тому подобное, на такой пище масса грязи и песка, а это ведет к быстрому износу зубов, напоминая воздействие наждачной бумаги. Поэтому им требовались зубы с очень толстым слоем эмали, чтобы зубы не изнашивались за несколько лет. Эмаль на человеческих зубах гораздо тоньше, чем можно найти, например, у коровы. Таким образом, нам было нужно или приспособиться к тому, чтобы сначала смывать грязь с нашей пищи, или мы должны есть мясо, составляющее основной источник потребляемого белка. Я не думаю, что мы быстро обеспечили себя проточной водой в кухне, понимаешь? — спросил Кирк с усмешкой. Они направились к одному столу. — Что ты делаешь для Джона? — спросил он после того, как они сели.

— Ты имеешь в виду доктора Брайтлинга?

— Да. Ведь ты сказал, что работаешь на него.

— Я служил раньше в КГБ. — Почему бы не попробовать этот прием и на Маклине, как раньше на Киллгоре?

— О, значит, теперь ты шпионишь для нас, да? — спросил Маклин, отрезая кусок ветчины.

Попов покачал головой:

— Не совсем. Я устанавливаю контакт с людьми, которые интересуют доктора Брайтлинга, и прошу их выполнить некоторые задания, которые нужны ему.

— О? Для чего? — спросил Маклин.

— Я не уверен, что имею право отвечать на такой вопрос.

— Секретные задания, да? Ну что ж, здесь тоже много секретов, приятель. Тебе уже рассказали о целях Проекта?

— Нет, не полностью. Может быть, я часть Проекта, но мне не рассказали подробно, в чем его цель.

— Да, конечно. Я включился в Проект почти с самого начала. Должен тебе сказать, приятель, это нечто грандиозное. Правда, в нем есть некоторые неприятные части, но, — добавил он с холодным выражением глаз, — ведь нельзя сделать яичницу, не разбив яйца, правда?

Это сказал Ленин, вспомнил Попов. В двадцатых годах, когда ему был задан вопрос о разрушительном насилии, осуществляемом во имя Советской революции. Это выражение стало знаменитым, особенно в КГБ, когда кто-нибудь высказывал возражения против особенно жестоких операций — вроде тех, которые выполнял Попов, поддерживая контакт с террористами. Ведь они действовали, как правило, исключительно бесчеловечными методами и... недавно, под его руководством. Но что за яичницу помогал готовить этот парень?

— Мы собираемся изменить мир, Дмитрий, — сказал Маклин.

— Каким образом, Кирк?

— Подожди и увидишь, приятель. Помнишь, как это было во время сегодняшней утренней поездки?

— Да, это было прекрасно.

— А теперь вообрази весь мир, подобный этому, — дальше Маклин не пожелал говорить.

— Но как вы сделаете это, куда денутся все фермеры? — спросил Попов, искренне озадаченный.

— Думай о них, как о яйцах, приятель, — ответил Маклин с холодной улыбкой, и кровь в жилах Дмитрия внезапно превратилась в лед, хотя он не понимал почему. Его мозг не мог совершить такой прыжок, как бы ни хотелось этого. Ему казалось, что он снова офицер-оперативник, пытающийся разгадать вражеские намерения при осуществлении важного оперативного задания. Он знает кое-что, возможно даже значительную часть необходимой информации, но все-таки недостаточно, чтобы создать в своем уме полную картину. Но пугающей частью было то, что эти члены Проекта говорили о человеческой жизни, как это делали когда-то фашисты. Но они всего лишь евреи, — говорили немцы. Он поднял голову, услышав шум, и увидел, что совершает посадку еще один самолет. Вдалеке по сигналу светофора остановилось много автомобилей, ждущих разрешения, чтобы подъехать к зданию отеля. Теперь в кафетерии было больше посетителей, увидел он, почти вдвое больше, чем накануне. Значит, «Горайзон Корпорейшн» перемешает сюда людей. Почему? Это тоже составляет часть Проекта? Или это всего лишь ввод в строй этого дорогостоящего исследовательского комплекса? Попов знал, что все части головоломки лежат перед ним, но способ их совмещения оставался таким же таинственным, как и раньше.

— Эй, Дмитрий, привет! — сказал Киллгор, присоединяясь к ним. — Немного болит, верно?

— Есть немного, — признался Попов, — но я не жалею об этом. Мы не могли бы повторить такую прогулку снова?

— Разумеется. Это часть моего утреннего расписания. Хочешь присоединиться ко мне?

— Да, спасибо, это очень любезно с твоей стороны.

— Тогда снова в семь утра, прямо здесь, дружище, — отозвался Киллгор с улыбкой. — Ты тоже, Кирк?

— Можешь не сомневаться. Завтра мне придется поехать и купить новые сапоги. Есть где-нибудь поблизости хороший магазин?

— В получасе езды отсюда находится магазин кавалерии США. Поедешь на восток и минуешь два съезда с шоссе, — посоветовал доктор Киллгор.

— Отлично. Я хочу приобрести их до того, как вновь прибывшие расхватают все.

— Разумная мысль, — заметил Киллгор, затем повернулся. — Ну что, Дмитрий, каково быть шпионом?

— Часто это очень разочаровывающая работа, — честно ответил Попов.

* * *

Стадион был огромным, мог без труда вмешать сто тысяч человек. Но здесь будет жарко, чертовски жарко, словно внутри огромной бетонной чаши. Ну что ж, на рампах располагалось множество торговых точек. К тому же наверняка по стадиону будут расхаживать продавцы, торгующие кока-колой и другими прохладительными напитками. А сразу за пределами стадиона находятся самые разные пабы для тех, кто предпочитает пиво. Густое травяное покрытие на поле стадиона сейчас пустовало, виднелись лишь несколько рабочих, приводящих в порядок некоторые участки. Здесь будут проводиться почти все виды программы соревнований по легкой атлетике. Овальная тартановая дорожка была размечена для обычного и барьерного бега на различные дистанции, виднелись ямы для прыжков и сектора для метаний. Гигантское демонстрационное табло было установлено на дальнем конце стадиона, чтобы мгновенно воспроизвести наиболее интересные моменты спортивных соревнований, и Динг почувствовал, как его охватывает волнение. Ему еще ни разу не доводилось присутствовать на Олимпийских играх. Но сам он был в достаточной степени атлетом, чтобы оценить ту степень подготовки, какая требовалась для участия в состязаниях. Самая безумная часть всего этого заключалась в том, что, какими бы хорошими атлетами ни были его люди, им не сравниться с теми олимпийскими атлетами, в большинстве еще мальчиками и девочками, по мнению Динга, которые завтра будут маршировать на открытии игр по дорожке стадиона. Даже его стрелки вряд ли сумеют выиграть соревнования по стрельбе из винтовок и пистолетов. Его люди были универсалами, подготовленными для выполнения многих задач, тогда как олимпийские атлеты были узкими специалистами. Эти соревнования имели такое же отдаленное отношение к реальной жизни, как игра профессиональных бейсболистов, и все-таки зрелище соревнований олимпийцев будет прекрасным.

— Да, мы потратили огромные деньги, — сказал Фрэнк Вилькерсон.

— Где расположены ваши силы, готовые немедленно реагировать на беспорядки? — спросил Чавез. Полковник сделал жест и повернулся.

— Вон там.

— Эй, да ведь это так приятно! — воскликнул Чавез, входя в прохладныйводяной туман.

— Да, это действительно приятно. Этот туман снижает температуру примерно на пятнадцать градусов. Я полагаю, что многие посетители будут приходить сюда во время соревнований, чтобы немного охладиться. Видишь, у нас здесь установлены телевизионные экраны, так что они смогут одновременно следить за соревнованиями.

— Да, это пригодится, Фрэнк. А как относительно атлетов?

— У нас размещены такие же устройства в туннелях, по которым они выходят на поле стадиона, а также в главном туннеле, через который они пройдут, выходя на парад. Но, выйдя на поле, им придется мириться с жарой и потеть.

— Пусть господь поможет марафонцам, — сказал Чавез.

— Совершенно верно, — согласился Вилькерсон. — Там будут расставлены медицинские пункты в разных местах марафонской дистанции. Прогноз погоды на ближайшие две недели — чистое небо и жара. Но у нас много пунктов первой помощи в местах соревнования олимпийцев. Это особенно понадобится на велодроме.

— Гаторейд, — заметил Чавез после секундного размышления.

— Что?

— Это спортивный напиток, вода и масса электролитов, помогающих избежать теплового удара.

— Ах да. У нас есть нечто подобное. Кроме того, соляные таблетки. Целые ведра.

Через несколько минут они вошли в помещение службы безопасности. Чавез увидел солдат австралийского SAS, отдыхающих в креслах в прохладной атмосфере кондиционированного воздуха. Рядом стояли телевизоры, чтобы они могли наблюдать за соревнованиями, и другие экраны, по которым они могут следить за критическими точками. Вилькерсон представил гостей находящимся здесь австралийским солдатам, после чего произошел обмен рукопожатиями и послышались приветственные возгласы, все это с открытым дружелюбием, которым славятся австралийцы. Их сержанты сразу разговорились с сержантами «Радуги», и скоро была достигнута атмосфера взаимного уважения. Профессиональные солдаты сразу распознали своих коллег, их братство было братством элиты.

* * *

Комплекс в Канзасе быстро заполнялся. В первый день Попов занимал единственную комнату на четвертом этаже, но теперь были уже заняты по крайней мере шесть соседних.

Глядя наружу, он видел, как быстро заполняются парковочные площадки личными автомобилями тех, кто приехал сегодня. Попов подсчитал, что на поездку из Нью-Йорка потребуется от двух до трех дней, так что приказ вывозить людей поступил недавно, но где грузовые машины с их имуществом? Если люди собираются жить здесь неопределенно долго, то приходится принимать во внимание, что это всего лишь отель — пусть комфортабельный, но это не тот комфорт, который существует в местах постоянного проживания. Семьи с маленькими детьми могут быстро сойти с ума из-за постоянной близости с малышами. Он увидел молодую пару, разговаривающую с другой, и услышал обрывок разговора, когда проходил мимо. Они были явно взволнованы зрелищем диких животных, которых увидели, проезжая мимо. Действительно, олени и другие подобные животные красивы, подумал Попов, молча соглашаясь с ними, но вряд ли они заслуживают такого оживленного обмена мнениями по этому предмету. Разве это не те талантливые ученые, работающие в «Горайзон Корпорейшн»? Они разговаривали, как юные пионеры, впервые выехавшие из Москвы и с изумлением разглядывающие «чудеса» в совхозе. Входя в свою комнату, бывший офицер КГБ подумал о том, что гораздо интереснее побывать в театрах Вены или Парижа. Но тут ему в голову пришла другая мысль. Все эти люди — любители природы. Может быть, он сможет сам ознакомиться с их интересами. Разве у него в комнате не стоит целый ряд видеокассет?

Да, вот они. Попов нашел их и вставил одну в видеомагнитофон и включил телевизор.

А-а, опять озоновый слой, о котором люди на Западе так переживают. Попов подумал, что сам он начнет проявлять беспокойство не раньше, чем антарктические пингвины, живущие прямо под озоновой дырой, станут умирать от солнечных ожогов. Тем не менее он продолжал смотреть и слушать. Оказалось, что видеокассета выпущена какой-то группой под названием «Земля прежде всего», а ее содержание, скоро заметил Попов, было таким же спорным, как все, производимое в СССР государственными кинокомпаниями. Эти люди были действительно крайне взволнованы и призывали к закрытию различных промышленных компаний, производящих вредные химические вещества. Но что тогда будет с кондиционированием воздуха? Значит, они требуют отказаться от кондиционирования воздуха, чтобы спасти пингвинов от излишнего ультрафиолетового излучения? Что за глупость!

Попов засек по таймеру, что фильм продолжался пятьдесят две минуты. Следующая кассета, выбранная им и произведенная той же группой, касалась плотин. Показ открылся проклятиями по адресу «преступников, губящих окружающую среду», которые спроектировали и построили гидроэлектростанцию Гувера на реке Колорадо.

Но ведь это электростанция! Разве людям не нужно электричество? Разве гидроэлектростанции не являются самыми чистыми источниками электричества? Эта самая видеокассета, созданная в Голливуде, наверняка использовала в процессе производства то самое электричество, которое вырабатывается на этой гидроэлектростанции. Кто эти люди? — пытался понять Попов. Друиды? Это слово опять вернулось к нему. Жертвоприношение девственниц, обожествление деревьев. Если это так, то они приехали в странное место. Почти невозможно увидеть деревья на равнинах западного Канзаса, покрытых полями пшеницы.

Друиды? Поклонники природы? Он перемотал ленту, проверил использованные периодические издания и нашел еще одно, опубликованное этой группой «Земля прежде всего».

Что это за название? Земля прежде — прежде кого? Статьи журнала были наполнены ядом ярости против осквернения планеты цивилизацией. Да, открытая добыча полезных ископаемых — действительно безобразная вещь, с этим он вынужден согласиться. Планета должна быть прекрасной и оберегаемой. Он, подобно большинству людей, наслаждался зрелищем зеленых лесов, и то же самое относится к картине пурпурных скал на безлесных горах. Если бы существовал бог, он стал бы отличным художником, но... что это такое?

Человечество, говорилось в другой статье, является разновидностью паразитов на поверхности планеты, уничтожающих природу, вместо того чтобы выхаживать ее. Люди явились причиной гибели многих видов животных и растений и потому лишились права жить на планете, продолжал он чтение полемической статьи.

Это странное заблуждение, подумал Попов. Разве газель, оказавшаяся перед нападающим на нее львом, обратится к полиции или адвокату, отстаивая свое право на жизнь? А семга, плывущая вверх по течению, чтобы метать икру, протестует против челюстей медведя, выхватывающего ее из воды и разрывающего на части, чтобы удовлетворить голод? Действительно ли корова равна человеку? Если так, то в чьих глазах?

В Советском Союзе верили почти с религиозной убежденностью, что американцы, несмотря на свою мощь и богатство, являются безумным, некультурным и непредсказуемым народом. Они жадные, источник их богатства заключается в ограблении других народов, и они эксплуатируют эти народы ради собственных интересов. Попов понял ложь этой пропаганды уже во время своего первого выезда за границу, но он одновременно узнал, что и западные европейцы считают американцев тупыми и слегка безумными.

Если эта группа «Земля прежде всего» действительно представляет Америку, то европейцы, несомненно, правы. Но ведь и в Европе находятся люди, которые обрызгивают цветным спреем тех, кто носит меховые шубы. Норки имеют право на жизнь, заявляют они. Норки? Эти грызуны с хорошей тепловой изоляцией, продолговатые крысы с теплым мехом? Эти грызуны имеют право на жизнь? По какому закону?

Только этим утром, во время конной прогулки, спутники возражали против его предложения убивать — как их название? Луговых собачек, еще один вид крыс, чьи норы в земле могут сломать ноги лошадям, на которых они ехали, но чем они аргументировали это? Луговые собачки живут здесь, это их среда обитания, а лошади и люди не живут? Откуда такая забота о крысах? Благородные существа, ястребы и медведи, олени и эти странно выглядящие антилопы, они, по крайней мере, красивые. Но крысы? У него были похожие беседы с Брайтлингом и Хенриксеном, которые также казались необычно влюбленными в существа, которые живут и ползают снаружи. Интересно, каково их мнение о москитах и ядовитых красных муравьях.

Может быть, в этих друидических глупостях и таится ответ на самый главный вопрос?

Попов подумал об этом и решил, что ему необходимо образование, хотя бы для того, чтобы уверить себя, что он не оказался нанятым на работу безумцем, не просто безумцем, а массовым убийцей? В настоящий момент эта мысль не показалась ему успокоительной.

* * *

— Ну как был перелет?

— Примерно такой, как и следовало ожидать. Целый проклятый день в заточении на борту «747-го», — проворчал Динг по телефону.

— Ничего, по крайней мере это было в первом классе, — заметил Кларк.

— Отлично, в следующий раз ты можешь воспользоваться таким удовольствием, Джон.

— Как дела у Пэтси и Джей Си? — спросил Чавез, переходя к важным вопросам.

— У них все отлично. Оказывается, стать дедушкой совсем не так страшно. — Кларк мог добавить, что пока ему не пришлось менять ни единой пеленки. Сэнди ухватилась за обязанности бабушки с предельной безжалостностью, разрешая своему мужу только подержать ребенка. Он сделал вывод, что такие инстинкты сильны у женщин, и не рискнул вмешиваться. — Он забавный маленький парень, Доминго. Ты справился со своей работой, сынок.

— Большое спасибо, папочка, — последовал иронический ответ из-за десяти тысяч миль.

— А Пэтси?

— Она хорошо справляется, вот только мало спит. В настоящий момент Джей Си спит за один раз не больше трех часов. Но это изменится к тому времени, когда ты прилетишь обратно. Хочешь поговорить с ней?

— А ты как думаешь, мистер К.?

— О'кей, оставайся на связи. Пэтси! — позвал он. — Здесь Доминго.

— Привет, милая, — сказал Чавез.

— Как у тебя дела, Динг? Как справился с перелетом?

— Он был долгим, но все не так страшно, — солгал он. Нельзя показывать слабость даже перед своей женой. — Они приняли нас хорошо, правда, здесь очень жарко. Я уже забыл, что такое жаркая погода.

— Ты останешься на открытие?

— О да, Пэтси, мы все получили пропуска сотрудников Службы безопасности, благодаря любезности австралийцев. Как выглядит Джей Си?

— Он просто великолепен, — последовал неизбежный ответ. — Такой красивый. И плачет мало. Знаешь, так приятно, что он у нас!

— Как ты спишь, бэби?

— Мне удается перехватить несколько часов. Не беспокойся. Практика в больнице после обучения была намного хуже.

— Попроси свою маму помочь тебе, ладно?

— Она и так мне помогает, — заверила Пэтси мужа.

— О'кей, сейчас мне нужно снова поговорить с твоим отцом — деловой разговор. Я люблю тебя, милая.

— Я тоже люблю тебя, Динг.

— Доминго, мне кажется, что ты будешь хорошим зятем, — послышался мужской голос через пару секунд. — Я никогда не видел, чтобы Патриция так улыбалась. Полагаю, это благодаря тебе.

— Спасибо, папа, — ответил Чавез, посмотрев на свои часы. В Британии сейчас семь утра, а в Сиднее четыре часа жаркого дня.

— О'кей, как обстоят дела? — спросил Кларк.

— Хорошо, — ответил Чавез Радуге Шесть. — Мы поддерживаем контакт с невысоким полковником по имени Фрэнк Вилькерсон. Его люди отлично подготовлены, уверены в себе, у нас отличные отношения. Надежные солдаты. У них превосходный контакт с полицией. Их план на реагирование в случае непредвиденных случаев кажется мне правильным. Короче говоря, мы нужны им не больше, чем еще несколько кенгуру в пустыне, над которой я пролетал сегодня утром.

— Тогда, какого черта, наслаждайся зрелищем игр. — Как бы Чавез ни ворчал, он и его люди получили оплаченный отпуск стоимостью в десять тысяч долларов, подумал Кларк, а это совсем не похоже на тюремный приговор.

— Это напрасная трата времени, Джон, — сказал Чавез своему боссу.

— Никогда не следует делать скоропалительных выводов, Доминго.

— Пожалуй, ты прав, — был вынужден согласиться Чавез. Они только что потратили несколько месяцев, убеждаясь в справедливости этой мысли.

— С твоими парнями все в порядке?

— Да, с нами обращаются великолепно. Хорошие комнаты в отеле, совсем рядом со стадионом, так что мы ходим туда пешком, хотя нам выделили служебные автомобили. Думаю, мы просто оплаченные туристы.

— Да, как я уже сказал, наслаждайся зрелищем игр.

— Как дела у Питера?

— Выздоравливает, но не сможет заниматься делом еще месяц, может быть даже шесть недель. Врачи здесь отличные. Ноги Чина будут для нас как боль в заднице. Пройдет два с половиной месяца, пока он не станет совсем здоров.

— Он, наверно, очень недоволен случившимся.

— Да, очень.

— Как относительно тех, кого мы взяли в плен?

— Сейчас их допрашивает полиция, — ответил Кларк. — Мы получили кое-какие новости о русском, но ничего, что можно было бы использовать. Ирландские копы пытаются опознать производителя кокаина — он медицинского качества, из настоящей компании, занимающейся производством наркотиков для медицинских целей. Представляешь, десять фунтов чистейшего кокаина. Его стоимость на улице при розничной продаже настолько велика, что можно купить авиалайнер. Ирландская Garda боится, что это может стать началом нового канала поставок. Отколовшиеся группы ИРА принимаются за крупные поставки наркотиков, но это не наша забота.

— Этот русский парень — Серов, правильно? — ведь он тот человек, который навел террористов на нас?

— Это подтвердилось, Доминго, но мы не знаем, откуда он получил данные, а наши ирландские гости отказываются сообщить нам больше, чем мы уже знаем, — возможно, они уже рассказали все, что им было известно. Грэди вообще отказывается говорить. А его адвокат жалуется на то, как мы допросили его сразу после операции.

— Тебе не кажется, что он может засунуть свою жалобу себе... ты знаешь куда.

— Я слышу тебя, Динг, — засмеялся Кларк. Дело в том, что они не собирались использовать полученную от него информацию в зале суда. Существовала даже видеозапись, сделанная съемочной группой ВВС, оказавшейся в Герефорде, на которой был виден Грэди, покидающий место боя. Шон Грэди будет приговорен к тюремному заключению на срок, называемый термином «решение королевы». Это означало пожизненное заключение плюс навсегда, если только договор с Европейским союзом не помешает этому. Тимоти О'Нил и остальные, сдавшиеся вместе с ним, возможно, покинут тюрьму, когда им будет шестьдесят, сказал ему Билл Тауни накануне. — Что-нибудь еще?

— Нет, здесь все выглядит хорошо, Джон. Мой следующий доклад в то же время завтра.

— Понял тебя, Доминго.

— Поцелуй за меня Пэтси.

— Я даже могу обнять ее, если хочешь.

— Да, спасибо, дедушка, — согласился Динг с улыбкой.

— До свидания, — услышал он, и связь прервалась.

— Не такое уж плохое время быть далеко от дома, босс, — заметил Майк Пирс, сидящий в нескольких футов от него. — Первые две недели могут оказаться настоящей болью в заднице. А теперь, когда ты вернешься домой, маленький парень будет спать по четыре-пять часов. Может быть, и больше, если тебе повезет, — предсказал отец трех сыновей.

— Майк, ты не заметил здесь каких-нибудь проблем?

— Как ты сказал Радуге Шесть, у австралийцев все под контролем. Это хорошие солдаты, босс. Наше пребывание здесь действительно напрасная трата времени, но какого черта, когда еще мы сможем увидеть Олимпиаду?

— Пожалуй, ты прав. Есть вопросы?

— Что мы берем с собой?

— Только пистолеты, одеваемся в повседневную одежду. Твой пропуск как агента Службы безопасности разрешает это. Ходим парами, ты со мной, Джордж с Гомером. Берем с собой тактические радио, но это все.

— Слушаюсь, сэр. Меня это устраивает. Вы пришли в себя после перелета?

— А ты, Майк?

— Словно меня сунули в мешок и били бейсбольной битой. — Пирс ухмыльнулся. — Но завтра мне будет лучше. Проклятие, я с ужасом думаю о том, что если я стисну зубы и сумею продержаться весь день, то завтра мне будет лучше. Ну ладно, утром мы договоримся с австралийцами и сделаем пробежку на олимпийской дорожке. Вот будет здорово, а?

— Мне это нравится.

— Да, было бы интересно встретиться с этими изнеженными атлетами и увидеть, насколько быстро они побегут с оружием и в защитном снаряжении. — В своей лучшей физической форме и полностью одетый в боевое снаряжение. Пирс мог пробежать милю за четыре минуты и тридцать секунд, но ему ни разу не удавалось преодолеть четырехминутную границу, даже в беговых туфлях и трусах. Луи Луазель утверждал, что один раз это ему удалось, и Чавез верил ему. Небольшой француз был соответствующего роста и веса для бегуна на средние дистанции. Пирс обладал слишком большим ростом и шириной в плечах. Скорее огромный дог, чем борзая.

— Не переживай, Майк. Наша задача защитить их от плохих парней. Уже это одно показывает, кто является настоящим мужчиной, — заметил Чавез, преодолевая усталость после длительного перелета.

— Так точно, сэр. — Пирс запомнит слова босса.

* * *

Попов проснулся без какой-либо очевидной причины, за исключением... Да, только что совершил посадку еще один «Гольфстрим», и шум его разбудил. Он подумал, что на нем, наверно, прилетели люди, особенно важные для этого проекта. Молодежь или семейные люди прилетали на коммерческих авиалайнерах или ехали на легковых автомобилях. Реактивный самолет стоял на посадочной дорожке в свете прожекторов, из него выкинули трап, пассажиры прошли к ожидающим их автомобилям, которые быстро отъехали от самолета и направились к отелю. Интересно, кто они, подумал Попов, но не смог разглядеть их лица из-за слишком большого расстояния. Ничего, он увидит их, вероятно, завтра в кафетерии. Дмитрий Аркадьевич выпил стакан воды в ванной и вернулся в постель. Комплекс быстро наполнялся людьми в течение нескольких последних дней.

Полковник Вильсон Гиэринг сидел в своей комнате всего на несколько этажей выше группы «Радуги». Его большие чемоданы стояли в стенном шкафу, а костюмы висели там же на вешалках. Уборщицы и другой персонал отеля, которые обслуживали его комнату, ни к чему не прикасались, просто заглядывали в шкаф, затем принимались убирать кровать и наводить порядок в ванной. Они не заглядывали внутрь чемоданов — он поставил незаметные предохранительные знаки, — внутри одного из них была пластиковая канистра с надписью «хлор» на ней. Внешне она ничем не отличалась от канистры в центре управления туманной системой на олимпийском стадионе, больше того, ее купили в той же компании, которая устанавливала эту систему.

Ее тщательно очистили и наполнили нано-капсулами. У Гиэринга имелись также инструменты, позволяющие быстро заменить канистры, и он практиковался в замене канистр на идентичной системе в Канзасе. Он мог закрыть глаза и раз за разом повторять движения, необходимые для того, чтобы свести время замены канистр до минимума. Он подумал о содержимом канистры. Еще никогда в таком небольшом контейнере не скрывалось так много потенциальных смертей. Несравнимо больше, чем в термоядерной бомбе, потому что, в отличие от бомб, опасность, скрывающаяся внутри, могла воспроизводить себя бесчисленное количество раз вместо одной-единственной детонации.

Судя по работе туманной системы, потребуется примерно тридцать минут, чтобы нано-капсулы успели проникнуть во все разбрызгивающие устройства на стадионе. Как компьютерные модели, так и практические испытания показали, что капсулы проникнут во все трубы и брызнут вместе с водой из насадок, невидимые в мягком охлаждающем тумане. Люди, идущие по туннелям, ведущим к стадиону и поднимающиеся потом по рампам, будут вдыхать их, в среднем по двести нано-капсул за четыре минуты дыхания, а это намного превосходило рассчитанную среднюю летальную дозу. Капсулы проникнут в организм через легкие, попадут в кровь и там растворятся, освобождая вирусы Шивы.

Затем нити вируса помчатся по кровеносной системе зрителей и атлетов, скоро отыщут печень и почки, органы, с которыми они имеют структурное сходство, и начнется медленный процесс размножения. Все это было установлено в Бингхэмтонской лаборатории на «нормальных» подопытных субъектах. После этого пройдет всего несколько недель, и нити Шивы размножатся до такой степени, что смогут начать свою разрушительную работу. Одновременно люди будут передавать друг другу вирусы Шивы с помощью поцелуев и половых контактов, кашлем и чиханием. Это тоже было установлено в Бингхэмтонской лаборатории. Примерно через четыре недели люди почувствуют легкое недомогание. Некоторые обратятся к своим личным врачам, им поставят диагноз, как жертвам гриппа, пропишут аспирин, порекомендуют пить побольше воды и отдыхать перед телевизором. Они последуют советам врачей и почувствуют себя лучше — потому что посещение врачей обычно действует на людей именно таким образом — на один день. Но дальнейшее улучшение прекратится. Рано или поздно у них откроется внутреннее кровотечение, вызванное Шивой, и затем, примерно через пять недель после проникновения нано-капсул внутрь организма, какой-нибудь врач догадается сделать тест на антитела и с ужасом узнает, что вирус, похожий на знаменитую и пугающую Эболу, вернулся обратно. Хорошая эпидемиологическая программа сможет назвать Олимпийские игры в Сиднее фокусным центром заражения вирусом, но в Сиднее побывали и потом разъехались по всем уголкам земного шара сотни тысяч людей. Это было идеальным местом для распространения Шивы, так решили руководящие члены Проекта несколько лет назад — еще до того, как Иран попытался совершить биологическое нападение на Америку, распространив там чуму. Эта попытка, как и следовало ожидать, потерпела неудачу, потому что выбор вируса оказался ошибочным, а метод доставки необдуманным. Зато этот план представлял собой само совершенство. Каждая страна мира посылает своих атлетов и судей на Олимпийские игры, и каждый из них Пройдет через прохладный туман на этот раскаленный стадион, остановится на несколько минут, чтобы сбросить с тела излишний жар, глубоко подышать и расслабиться в этом прохладном месте. Затем они вернутся к себе домой, от Америки до Аргентины, от России до Руанды, чтобы распространить там Шиву и положить начало первой волне паники.

Потом наступает вторая фаза. «Горайзон Корпорейшн» будет производить и распространять по миру вакцину А тысячами литров, посылать ее во все уголки земли воздушным экспрессом на самолетах в те страны, где врачи и медсестры общественного здравоохранения обязательно сделают инъекции этой вакцины каждому жителю, которого они смогут найти. Фаза Два закончит работу, начатую в результате глобальной паники, которая неизбежно станет результатом Фазы Один. Через четыре-шесть недель после инъекции вакцины А люди почувствуют недомогание. Таким образом, через три недели, считая с сегодняшнего дня, подумал Гиэринг, плюс примерно шесть недель, плюс две недели, плюс еще шесть, плюс заключительные две все кончится. Итого девятнадцать недель, даже не полгода, даже не весь бейсбольный, хоккейный или баскетбольный сезон, и больше девяноста девяти процентов земного населения умрет. А планета будет спасена. Больше не будут убивать овец из-за ошибочного выпуска отравляющих веществ. Больше не будет уничтожения целых видов животных неразумными людьми. Озоновая дыра скоро затянется. Природа снова расцветет. И он увидит все это, будет ценить и наслаждаться спасенной природой вместе с друзьями и коллегами по Проекту. Они спасут планету и вырастят детей, которые будут уважать ее, любить и лелеять. Мир снова станет зеленым и великолепным.

Его чувства не были совсем однозначными. Он смотрел в окно и видел людей, идущих по улицам Сиднея, и его сердце сжималось от боли при мысли о том, что произойдет с ними. Но в своей жизни он видел много боли. Овцы в Дагуэе. Обезьяны и свиньи и другие подопытные животные в Эджвудском арсенале. Они тоже переживали страшную боль. Они тоже имели право на жизнь, а люди даже не приняли во внимание этот очевидный факт. Люди, идущие по улицам далеко внизу, не пользовались шампунем, если он сначала не проверен на глазах лабораторных кроликов, жестоко зажатых в крошечных клетках, где они страдали без слов, без этого выражения боли для большинства людей, которые не понимали животных и заботились о них меньше, чем о том, как приготовлены их гамбургеры в местном «Макдональдсе». Они помогали уничтожить землю, потому что им было все равно. Поскольку им было все равно, они даже не пытались понять, что является важным, а поскольку они не понимают, что является важным, они умрут. Они представляли собой вид, который поставил себя в опасное положение, и потому пожнут бурю собственного невежества. Они не похожи на меня, подумал Гиэринг. Они не видят. И поэтому, в соответствии с жестокими, но справедливыми законами Чарльза Дарвина они оказались в безнадежном положении. Таким образом, подобно тому, как одно животное заменяет другое, так он и люди, разделяющие его убеждения, заменят этих людей. В конце концов, он сам является всего лишь инструментом естественной селекции.

* * *

Усталость от перелета через многие часовые пояса почти исчезла, подумал Чавез. Утренняя пробежка была восхитительна своим потом и болью, особенно потому, что они бежали по беговой дорожке олимпийского стадиона. Он с Майком Пирсом не жалели сил, не засекали времени, но старались бежать как можно быстрее, и во время бега оба смотрели на пустые трибуны и представляли себе, какими бы приветственными возгласами их встретили, будь они тренированными атлетами. Затем в душ. Потом они оделись в повседневнюю одежду, с пистолетами, скрытыми под рубашками и тактическими радио в карманах, а пропуска агентов Службы безопасности повесили на цепочках вокруг шеи.

Позднее прозвучали трубы, и из туннеля на дальнем конце стадиона вышла на дорожку первая команда, представляющая Грецию, страну — основательницу Олимпиад. Ее сопровождали громовые аплодисменты и приветствия зрителей, расположившихся на трибунах. Чавез напомнил себе, что, как офицер Службы безопасности, он обязан наблюдать за толпой, но тут же понял, что не может делать этого, не имея в виду какой-то конкретной опасности, или, вернее сказать, определенного вида потенциальной угрозы. Не было предупреждений о терактах, не было ориентировок на известных преступников. На чем концентрировать внимание? Гордые молодые атлеты маршировали почти так же уверенно, как солдаты, следуя за своими флагами по дорожке, опоясывающей овал стадиона. Они навсегда запомнят этот момент, подумал Динг. Каждый из спортсменов тренировался годами, чтобы завоевать эту честь, чтобы слушать приветствия и надеяться, что окажется достойным столь великого момента. Такое не случалось с ним как с офицером-оперативником Центрального Разведывательного Управления или как с командиром Группы-2 «Радуги». Это был чистый спорт, чистые соревнования между атлетами, и, если это не имело никакого отношения к практической жизни, ну и что, кого это беспокоит? Каждый вид соревнований будет представлять разновидность деятельности, доведенной до предельного совершенства, — и большинство были военными, по своей сути, по своему происхождению. Бег — самое важное военное искусство, способность бежать, чтобы вступить в бой или скрыться от противника. Метание копья — искусство бросать дротики и пики во врага. Толкание ядра и метание диска — еще один вид военного искусства. Прыжки с шестом — способность перемахнуть через стену и попасть во вражеский лагерь. Прыжки в длину — умение перепрыгнуть через рвы, вырытые противником на поле боя. Это все были воинские упражнения, дошедшие до нас из древности, но современные игры включали и такие прикладные виды спорта, как стрельба из винтовки и пистолета. Современное пятиборье основывалось на умении военного курьера в конце девятнадцатого столетия пользоваться стрельбой из пистолета, бегом, плаванием, фехтованием и конной скачкой, чтобы доставить своему командиру сведения, необходимые для того, чтобы он мог эффективно расположить войска и маневрировать ими во время боя.

Эти мужчины и женщины являлись своего рода воинами, приехавшими сюда, чтобы завоевать славу для себя и своих флагов, победить противника, не проливая крови, добиться почетной победы в этом самом чистом состязании. Это, подумал Чавез, является достойной целью для любого, но сам он был слишком старым и недостаточно подготовленным, чтобы соревноваться здесь. Но разве я недостаточно подготовлен, подумал Чавез. Только не для людей его возраста, и он был, возможно, лучше тренирован, чем многие участники соревнований, марширующие сейчас по овалу стадиона. Правда, этого не было достаточно, чтобы одержать победу хотя бы в одном виде состязаний. Он почувствовал тяжесть «беретты» под рубашкой. Это и его способность воспользоваться ею делали его достаточно подготовленным, чтобы защищать этих молодых людей. Так что, решил Доминго Чавез, этого достаточно для него.

— Красивое зрелище, босс, — сказал Пирс, глядя на проходящих мимо греков.

— Да, Майк, это действительно прекрасно.

Глава 34 Игры продолжаются

Как происходит в жизни, пребывание в Сиднее превратилось в привычную рутину. Чавез и его люди почти все время проводили с людьми полковника Вилькерсона, главным образом сидя в помещении, где размещалось резервное подразделение, и наблюдая за соревнованиями по телевидению, но часто выходили наружу, якобы для того, чтобы следить за безопасностью, но на самом деле, чтобы вблизи смотреть на соревнования. Иногда они даже выходили на поле, непосредственно к месту соревнований, пользуясь своими пропусками, которые позволяли им передвигаться без всяких препятствий. Динг узнал, что австралийцы являются отчаянными спортивными болельщиками и поразительно гостеприимными людьми. В свободное от службы время он посещал паб, расположенный поблизости, где пиво было отличным, а атмосфера дружеской. Узнав, что он американец, его «приятели» часто угощали его пивом и задавали вопросы, не сводя глаз со спортивных состязаний, которые показывали на экранах телевизоров, висящих на стенах. Единственное, что ему не нравилось, — это табачный дым от сигарет, потому что австралийская культура еще не полностью прокляла этот порок, но ведь не бывает идеальных мест.

Каждое утро они проводили разминку вместе с полковником Вилькерсоном и его людьми. Здесь они узнали, что олимпийские соревнования несколько отличаются от действий австралийских и американских подразделений специального назначения.

Однажды утром они забрели на олимпийское стрельбище, где шли соревнования по стрельбе из пистолета. Там они попробовали стрелять из пистолетов олимпийского образца — это были автоматические пистолеты калибра 0,22, которые казались игрушками по сравнению с пистолетами калибра 0,45, находящимися на вооружении солдат «Радуги», и убедились, что цели и системы подсчета очков являются очень сложными, хотя и не имеют тесной связи с боевой стрельбой в реальном мире. Несмотря на свою практику и умение стрелять, Чавез быстро увидел, что он, в лучшем случае, может попасть в команду стрелков из Мали. Несомненно, Чавез не годился на роль стрелков из американской или русской команды, которые казались совсем не похожими на людей в своей способности попадать в крошечные силуэты, которые на мгновение выскакивали анфас и тут же поворачивались боком на подвесках, управляемых компьютерами. Но эти бумажные мишени не стреляли в ответ, сказал он себе, и в этом заключалась вся разница. К тому же успех в стрельбе солдат подразделений специального назначения состоял в том, чтобы убить реального противника, а не поразить цель размером с четвертак на черной бумажной мишени. В этом тоже заключалась разница, рассуждали вслух Динг и Майк Пирс со своими австралийскими коллегами. То, чем они занимались, никогда не станет олимпийским спортом, если только кому-нибудь не придет в голову возобновить состязания гладиаторов, а это вряд ли случится. К тому же то, чем они занимаются, зарабатывая на жизнь, совсем не является спортом. Это не представляет собой и форму массового развлечения в современном более мягком и добром мире. Часть сознания Ча-веза откровенно признавалась, что было бы интересно посмотреть на игры в классическом амфитеатре Флавиев в Риме, но он не мог произнести это вслух, чтобы люди не признали его полным варваром. Слава Цезарю! Идущие на смерть приветствуют тебя! Это не было ведь чем-то похожим на Супербоул[273]. Так что «майор» Доминго Чавез вместе с сержантами Майком Пирсом, Гомером Джонстоном, Джорджем Томлинсоном и специальным агентом Тимом Нунэном получили возможность бесплатно наблюдать за Олимпийскими играми, иногда надевая «официальные» куртки, что придавало им ауру таинственности и причастности.

* * *

То же самое относилось, хотя и более отдаленно, к Дмитрию Попову, который оставался в своей комнате, чтобы следить за Олимпийскими играми по телевидению. Он обнаружил, что игры отвлекали его от вопросов, которые бежали круг за кругом у него в уме. Русская национальная сборная, естественно, являющаяся его фаворитом, выступала отлично, хотя австралийцы неплохо проявили себя, будучи хозяевами игр, особенно в плавании, которое было, по-видимому, их национальной страстью. Проблема заключалась в огромном расстоянии между часовыми поясами. Когда Попов смотрел соревнования в прямом эфире, это было, естественно, безбожным временем в Канзасе, из-за чего он появлялся с мешками под глазами во время утренней конной прогулки с Киллгором и Маклином. И все-таки эти прогулки стали очень приятным утренним развлечением.

Это утро ничем не отличалось от десяти предыдущих. Дул прохладный западный бриз, вставало оранжевое солнце, бросающее необычный, но красивый свет на колышущиеся поля травы и пшеницы. Баттермилк теперь уже узнавала его и награждала русского странно привлекательными знаками привязанности, за которые он, в свою очередь, награждал ее кусочками сахара или, как сегодня, яблоком, взятым с утреннего буфета за завтраком. Кобыла с благодарностью взяла его с протянутой ладони и быстро захрустела им. Он научился седлать свою собственную лошадь, сделал это теперь быстро и вывел Баттермилк наружу, где присоединился к остальным и сел в седло уже в корале.

— Доброе утро, Дмитрий, — сказал Маклин.

— Доброе утро, Кирк, — любезно ответил Попов. Через несколько минут они отъехали от конюшни и направились теперь на юг, к одному из пшеничных полей, на этот раз более быстрым темпом, чем во время его первой прогулки.

— Ну, каково быть агентом разведки? — спросил Киллгор, когда они были на расстоянии полумили от конюшни.

— Вообще-то правильнее называть нас офицерами разведывательной службы, — сказал Попов, чтобы исправить ошибочное наименование его профессии, которое впервые быстро распространилось благодаря Голливуду. — Говоря по правде, это главным образом скучная работа. Проводишь много времени, ожидая встречи или заполняя бланки донесений для представления в штаб-квартиру или в резидентуру. Иногда возникает опасность, но опасность, что тебя арестуют, а не застрелят. Разведка стала цивилизованным делом. Захваченных офицеров обменивают обычно после непродолжительного пребывания в тюрьме. Разумеется, со мной такого не случалось ни разу. У меня была хорошая подготовка. — Кроме того, мне везло, подумал он, но промолчал.

— Значит, никаких приключений вроде Джеймса Бонда. Тебе не приходилось никого убивать? — спросил Маклин.

— Боже упаси, никогда, — ответил Попов и засмеялся. — У меня есть для этого другие, они выполняют грязную работу, если возникает такая необходимость. И такое происходит редко.

— Насколько редко?

— Сейчас? Думаю, почти никогда. Наша работа в КГБ заключалась в том, чтобы добыть информацию и передать ее наверх, нашему правительству. Мы походили, скорее, на репортеров, подобно вашему «Ассошиэйтед Пресс», чем чему-то другому. Причем большинство информации мы собирали из открытых источников — газет, журналов, телевидения. Ваше CNN является, наверно, самым лучшим, чаще других используемым источником информации в мире.

— Но что за информацию собирал ты?

— Главным образом дипломатическую или политическую, пытаясь догадаться о намерениях. Другие охотились за технической информацией — насколько велика скорость самолета или какова дальность стрельбы из артиллерийского орудия. Но это никогда не было моей специальностью. Я занимался, как у вас принято называть, человеческими контактами. Встречался с разными людьми, передавал сообщения и тому подобное, потом приезжал с ответами к своему начальнику.

— Что это были за люди?

Попов подумал, как ему следует ответить на такой вопрос, и решил говорить правду:

— Террористы, вы называете их таким словом.

— Вот как? Какие, например?

— Главным образом европейцы, но доводилось встречаться и с террористами со Среднего Востока. Я говорю на многих языках, и потому могу свободно беседовать с представителями разных стран.

— Это было трудно? — спросил доктор Киллгор.

— Нет, пожалуй. У нас были одинаковые политические убеждения, и моя страна обеспечивала их оружием, подготовкой, доступом к различным объектам в Восточном блоке. Можно сказать, я был агентом по путешествиям, иногда предлагал им цели, на которые следует совершить нападение, как плату за нашу помощь, понимаете.

— Ты давал им деньги? — на этот раз прозвучал голос Маклина.

— Да, но это были небольшие суммы. У Советского Союза ограниченные резервы твердой валюты, и мы никогда не платили нашим агентам большие деньги. По крайней мере я не платил, — сказал Попов.

— Таким образом, ты посылал террористов убивать людей? — Это спросил Киллгор.

Попов кивнул:

— Да. Часто это было моей работой. По этой причине, — добавил он, — доктор Брайтлинг и нанял меня.

— Вот как? — спросил Маклин.

Дмитрий подумал о том, насколько разумно продолжить такой разговор.

— Да, он попросил меня организовать такие же акции для «Горайзон Корпорейшн».

— Значит, ты и есть тот парень, который проталкивал операции в Европе?

— Я вступал в контакт с различными людьми и делал предложения, которые они осуществляли, и таким образом, полагаю, у меня на руках кровь как у соучастника операций. Но не следует воспринимать такие проблемы слишком серьезно, верно? Это моя работа, и это было моей работой в течение некоторого времени.

— Ну что ж, тебе повезло, Дмитрий. Именно поэтому ты и находишься здесь, — сказал ему Маклин. — Джон очень лояльно относится к своим людям. Ты, должно быть, хорошо справился с работой.

Попов пожал плечами:

— Возможно. Он никогда не говорил мне, зачем ему требовались подобные операции, но я думаю, это помогло его другу Хенриксену получить консультативный контракт для Олимпийских игр в Сиднее, за которыми я сейчас наблюдаю по телевидению.

— Совершенно верно, — подтвердил Киллгор. — Для нас это было очень важно. — Надо мне тоже посмотреть эти игры, подумал эпидемиолог, они будут последними.

— Но почему?

Они заколебались, услышав прямой вопрос. Врач и инженер посмотрели друг на друга.

Киллгор заговорил первым.

— Дмитрий, как ты относишься к окружающей среде?

— Что ты имеешь в виду? Вот здесь? Она великолепна. Ты научил меня многому во время этих утренних конных прогулок, — ответил русский, тщательно подбирая слова. — Это небо и воздух, прекрасные поля травы и пшеницы. Я никогда не думал о том, каким прекрасным может быть мир. Наверно, потому, что вырос в Москве. — Москва — поразительно грязный город, но они не знали этого.

— Да, но не все такое прекрасное.

— Я знаю это, Джон. В России — ну там, понимаешь, государство не так заботится о природе, как вы, американцы. Они практически погубили всю живность в Каспийском море — оттуда получали черную икру — химическими ядами. А к востоку от Урала есть место, превратившееся в пустыню, — она возникла из-за работ по созданию атомной бомбы, которые велись там. Я не видел ее, но мне рассказывали. Дорожные знаки говорят вам, что нужно ехать как можно быстрее, чтобы миновать зону радиоактивного заражения.

— Да, но, если мы не проявим осторожность, погибнет вся планета, — заметил Маклин.

— Это будет преступлением, вроде того, которое совершили гитлеровцы, — сказал Попов. — Это работа варваров, не имеющих понятия о цивилизации. Видеокассеты у меня в комнате ясно говорят об этом.

— Как ты относишься к убийству людей, Дмитрий? — задал вопрос Киллгор.

— Это зависит от того, кто эти люди. Существует немало людей, которые заслуживают смерти по той или иной причине. Но у западной культуры существует странное представление, что убивать — это почти всегда плохо. Вы, американцы, не можете даже убить своих преступников, убийц и насильников, не преодолевая множества препятствий, которые ставят на пути различные инстанции. Мне это кажется удивительным.

— А как ты относишься к преступлениям против Природы?

— Не понимаю тебя.

— Ну, поступки, которые наносят вред всей планете, убивают целые виды живых существ, отравляют землю и моря. Как ты относишься к людям, ответственным за это?

— Кирк, это варварские акты, и виновных нужно сурово наказывать. Но как опознать преступников? Может быть, это промышленник, который дает приказ и получает огромную выгоду? Или это рабочий, который делает то, что ему говорят, и ему платят за это?

— Что говорили об этом в Нюрнберге? — спросил Киллгор.

— Ты имеешь в виду суд над военными преступниками? Там принято решение, что выполнение преступных приказов не является оправданием. — Это не было концепцией, которую преподавали в Академии КГБ. В ней он узнал, что государство Никогда Не Ошибается.

— Совершенно верно, — согласился эпидемиолог. — Но ты ведь знаешь, что никто не предлагал судить Гарри Трумэна за бомбардировку Хиросимы.

Да потому что он выиграл войну, дурак, подумал Попов, но не сказал вслух.

— Ты спрашиваешь, было ли это преступлением? Нет, не было, поскольку он покончил с большим злом, а приношение в жертву сотен тысяч людей было необходимо, чтобы восстановитьмир.

— А как относительно спасения планеты?

— Не понимаю.

— Если планета гибнет, что следует предпринять, — какой шаг будет оправданным, чтобы спасти ее?

Эта дискуссия обладала такой же идеологической и философской чистотой идеи, как марксистская диалектика, которую штудировал в университете Попов, и также не имела никакого отношения к реальному миру. Гибель всей планеты? Это невозможно.

Полномасштабная ядерная война. Да, может быть, она могла бы так воздействовать на планету, но теперь это невозможно. Мир изменился, и Америка была страной, которая привела к этому. Неужели эти два «друида» не видят чуда, которое произошло? Не один раз мир стоял на пороге ядерной войны, но сегодня все это осталось в прошлом.

— Друзья, я никогда не задумывался над таким вопросом.

— А мы задумались, — сказал Маклин. — Дмитрий, сегодня существуют люди и силы, чья деятельность вполне может истребить все живое на земле. Кто-то должен не допустить уничтожения природы, но как сделать это?

— Ты не имеешь в виду чисто политические акции, правда? — задал вопрос бывший шпион КГБ.

— Нет, для этого уже слишком поздно, и мало кто прислушается к нам. — Киллгор повернул свою лошадь направо, и остальные последовали за ним. — Боюсь, нам придется предпринять более решительные действия.

— Какие именно? Уничтожить все население Земли? — спросил Дмитрий Аркадьевич со скрытой насмешкой. Но ответом на этот риторический вопрос стал взгляд двух пар глаз, устремленных на него. От этого взгляда его кровь не похолодела, зато теперь его мысли двинулись в новом и неожиданном направлении. Перед ним фашисты. Но что еще хуже, это фашисты, проникшиеся духом бредовой идеи, в которую они верят. Но действительно ли они готовы действовать на основе своих убеждений? Разве кто-нибудь может предпринять нечто подобное? Даже самые закоренелые сталинисты не были безумцами, будучи, по сути, безвредными политическими романтиками.

В этот момент шум взлетающего самолета нарушил утреннюю тишину. Это был один из «Гольфстримов», принадлежащих к флоту «Горайзон Корпорейшн», поднимающийся со взлетной полосы комплекса и поворачивающий направо, в сторону востока — к Нью-Йорку, по всей видимости, чтобы доставить сюда новых членов Проекта. Сейчас комплекс был заполнен примерно на 80%, подумал Попов. Люди приезжали теперь не так часто, но все-таки приезжали, главным образом на личных автомобилях. Во время ланча и ужина кафетерий был почти полон, и свет горел в окнах лаборатории и других рабочих зданий до позднего вечера. Но чем занимаются эти люди?

«Горайзон Корпорейшн», напомнил себе Попов, это биотехническая компания, она специализируется на разработке лекарств и методов лечения, Киллгор — врач, а Маклин — инженер, занимающийся проблемами окружающей среды. Оба «друиды», оба обожествляют природу, это новый вид язычества, возникший на Западе. По-видимому, Джон Брайтлинг относится к их числу, судя по тому разговору, который состоялся в Нью-Йорке. Вот таким является дух этих людей и их компании. Дмитрий подумал о журналах у себя в комнате. Люди — это вид паразитов, приносящих земле больше вреда, чем добра, и эти двое только что говорили о том, чтобы приговорить вредоносных людей к смерти. Затем они дали понять, что считают всех ответственными за уничтожение природы. И что они собираются предпринять? Убить всех? Какая глупость! Дверь, ведущая к ответу, несколько приоткрылась. Мозг Попова работал быстрее, чем двигались ноги Баттермилк, но все-таки недостаточно быстро.

В течение нескольких минут они ехали молча. Затем над ними пронеслась тень, и Попов поднял голову.

— Что это?

— Краснохвостый коршун, — ответил Маклин, взглянув вверх. — Летает в поисках завтрака.

Они следили за тем, как хищная птица поднялась примерно на пятьсот футов, распростерла крылья, паря в термальных потоках, поднимающихся от земли, опустив голову и зорко осматривая прерию в поисках неосторожного грызуна По молчаливому согласию все трое остановили своих лошадей, чтобы наблюдать за сценой охоты. Коршуну потребовалось несколько минут, и затем картина нападения стала для зрителей одновременно прекрасной и жестокой. Коршун сложил крылья и устремился вниз, потом сделал несколько взмахов крыльями, чтобы ускорить падение подобно оперенной пуле, и вдруг широко распростер крылья, подняв вверх голову. Теперь его желтые когти вытянулись вперед и...

— Да! — выкрикнул Маклин.

Как ребенок, топчущий муравейник, коршун своими грозными когтями вцепился в добычу, затем, сжимая в когтях обвисшее продолговатое тельце грызуна, энергично замахал крыльями, с трудом поднимаясь в небо, и полетел на север к своему гнезду, или дому, или как его называть, подумал Попов. Луговая собачка, которую убил коршун, не имела ни малейших шансов на спасение, пронеслось в голове Дмитрия, но такова природа, и люди не отличаются от нее. Ни один солдат не даст врагу возможности обороняться по правилам на поле боя. Поступать так небезопасно и неразумно. Вы наносите удар с предельной яростью без предупреждения, потому что лучше отнять у врага жизнь быстро и просто, и, если у противника не хватает разума защищаться должным образом, ну что ж, это его проблема, не ваша.

В случае коршуна он спикировал на жертву сверху и со стороны солнца, даже его тень не предупредила луговую собачку, сидящую у входа в нору, и убийство было безжалостным. Попов предположил, что коршуну была нужна пища. Может быть, у него в гнезде ждали мяса голодные птенцы, или он просто охотился, чтобы удовлетворить голод. В любом случае луговая собачка вяло висела у него в когтях, похожая на пустой коричневый носок. Убийца скоро разорвет ее на части и съест.

— Черт побери, я люблю смотреть на такую охоту, — сказал Маклин.

— Это было жестоко, но прекрасно, — согласился Попов.

— Такова мать-природа, приятель. Жестокая, но прекрасная. — Киллгор наблюдал за коршуном, исчезающим вдалеке. — Это зрелище, которое долго не забудешь.

— Мне хочется поймать такого коршуна и выдрессировать его, — заявил Маклин. — Научить убивать с моей руки.

— А луговые собачки не относятся к виду, которому угрожает уничтожение?

— Нет, ни в коем случае, — ответил Киллгор. — Хищники контролируют их число, но никогда не уничтожают полностью. Природа поддерживает баланс.

— А люди тоже попадают в этот баланс? — спросил Попов.

— Нет, не попадают, — был ответ Маклина. — Люди всего лишь путают его, потому что они слишком глупы, чтобы понять, что работает и что нет. Им наплевать на тот вред, который они причиняют природе. В этом и заключается проблема.

— Тогда кто решит ее? — спросил Дмитрий. Киллгор повернулся и посмотрел ему прямо в глаза.

— Ты разве не понял? Мы.

* * *

— У него вымышленное имя, и он пользовался им, должно быть, много лет, — доказывал Кларк. — Парни из ИРА не видели его давно, но они узнали Серова по этому имени.

— Разумное предположение, — вынужден был согласиться по телефону Эд Фоули. — Значит, ты действительно хочешь поговорить с ним?

— Ну это не имеет большого значения, Эд. Он всего лишь послал террористов убить мою жену, дочь и внука, верно? И они убили двух моих людей. Итак, ты даешь мне разрешение поговорить с ним или нет? — потребовал ответа Радуга Шесть из-за своего стола в Герефорде.

Эд Фоули, директор Центрального Разведывательного Управления, сидящий в своем кабинете на седьмом, последнем, этаже штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли, колебался, что не было для него характерным. Если он позволит Кларку поступить так, как тот хочет, в дело вступит правило обмена услугами. Придет время, когда Сергей Николаевич обратится в ЦРУ и попросит обеспечить его информацией, которая может оказаться весьма деликатной, и Фоули придется пойти ему навстречу, иначе внешний лоск дружественных отношений внутри международного разведывательного сообщества разрушится. Однако Фоули не мог предсказать, о чем попросят его русские, обе стороны продолжали шпионить друг против друга. Таким образом, «дружеские» правила современной жизни в шпионском бизнесе одновременно существовали и не существовали. Вы притворялись, что они существуют, но помнили и действовали, словно их нет. Подобные контакты были редкими, но Головко дважды пришел на помощь при проведении важных операций в реальном мире. И он ни разу пока не просил ответной услуги, может быть, потому, что эти американские операции приносили прямую или косвенную пользу его собственной стране. Но Сергей не был человеком, способным забыть о том, что другая сторона у него в долгу.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Эд, но мы потеряли людей из-за этого парня, и мне нужно отомстить ему, а Сергей способен помочь нам опознать этого ублюдка.

— Что, если он все еще состоит в организации? — попытался выиграть время Фоули.

— Ты действительно веришь в это? — негодующе фыркнул Кларк.

— Да нет. Я считаю, что мы уже прошли этот этап.

— Я тоже, Эд. Итак, если он друг, давай зададим ему дружеский вопрос. Может быть, мы получим дружеский ответ. В качестве взаимной любезности мы можем позволить группе русских солдат войск специального назначения провести у нас совместные тренировки. Это цена, которую я готов заплатить.

В конце концов, спорить с Джоном, который занимался подготовкой его и его жены, Мэри-Пэт, занимающей сейчас должность заместителя директора ЦРУ по оперативным вопросам, было бесполезным делом.

— О'кей, Джон, ты получил разрешение. Кто вступит в контакт с ним?

— У меня есть его телефонный номер, — заверил Кларк директора ЦРУ.

— Тогда позвони ему, Джон. Считай, что я одобрил это, — закончил директор без особой охоты. — Что-нибудь еще?

— Нет, сэр. Большое спасибо. Как поживает Мэри-Пэт и дети?

— С ними все в порядке. А твой внук?

— Совсем неплохо. Пэтси отлично справляется с ним, и Сэнди взяла на себя работу с Джей Си.

— Джей Си?

— Джон Конор Чавез, — объяснил Кларк.

Какое сложное имя, подумал Фоули, но промолчал.

— Ну что ж, хорошо. Действуй, Джон. Надеюсь, мы скоро увидимся.

— Спасибо, Эд. До свидания. — Кларк нажал на кнопку телефона. — Билл, наша просьба удовлетворена.

— Отлично, — ответил Тауни. — Когда собираешься звонить?

— Как тебе нравится прямо сейчас?

— Постарайся все обдумать, — предостерег его Тауни.

— Не беспокойся. — Кларк снова переключил кнопки на телефоне. Одна включила кассету записи разговора, лишь затем он нажал другую кнопку и набрал номер Москвы.

— Шесть-Шесть-Ноль, — ответил по-русски женский голос.

— Я хочу поговорить лично с Сергеем Николаевичем. Прошу передать ему, что звонит Иван Тимофеевич, — сказал Кларк на самом лучшем своем русском языке.

— Да, — ответила секретарша, пытаясь понять, каким образом этот человек узнал номер прямой линии председателя.

— Кларк! — раздался громкий мужской голос. — Как ты чувствуешь себя в Англии? — Игра началась. Председатель перестроенного российского агентства внешней разведки хотел продемонстрировать, что он знает, где находится Кларк и чем занимается, и нет смысла спрашивать, каким образом он узнал об этом.

— Мне нравится местный климат, председатель Головко.

— Это новое подразделение, которым ты командуешь, немало потрудилось за последнее время. Я слышал, что произошло нападение на твою жену и дочь, — надеюсь, с ними все в порядке?

— Они оказались в неприятном положении, но сейчас с ними все в порядке, спасибо. — Разговор велся на русском языке, которым Кларк владел, словно родился в Ленинграде — Санкт-Петербурге, поправил себя Джон. Это была еще одна привычка, от который трудно отказаться. — А теперь я стал дедушкой.

— Неужели, Ваня? Прими мои поздравления. Это прекрасная новость. Признаюсь, что я был очень обеспокоен, когда узнал о нападении на твою семью, — Головко говорил совершенно искренне. Русские всегда были очень сентиментальным народом, особенно когда это касалось маленьких детей.

— Я тоже, — ответил Кларк. — Но все кончилось удачно. Я сам захватил одного из подонков.

— Я не знал об этом, — продолжал председатель, — трудно сказать, лгал он или нет, подумал Джон. — Итак, какова цель нашего разговора?

— Мне нужна твоя помощь с одним именем.

— Что это за имя?

— Это вымышленное имя, применяемое при оперативной деятельности: Серов Иосиф Андреевич. Этот офицер, бывший офицер, по моему мнению, работал с «прогрессивными элементами» на Западе. У нас есть основания полагать, что он спровоцировал ряд операций, включая нападение на моих людей здесь в Герефорде.

— Мы не имеем никакого отношения к этому нападению, Ваня, — тут же заверил его Головко самым серьезным голосом.

— Мы и не думаем, что вы имели какую-нибудь связь с этим, Сергей, но человек с этим именем, опознанный как русский, передал ирландским террористам деньги и наркотики.

Он был известен ирландцам по давним связям, включая контакты в долине Бекаа. Так что я думаю, что когда-то он работал в КГБ. У меня есть также описание его внешности, — и Кларк передал описание Серова.

— Ты сказал — Серов. Это странное имя для псевдонима.

— Да, мне это известно.

— Это так важно для тебя?

— Сергей, вдобавок к тому, что террористы убили двух моих людей, они подвергли непосредственной опасности жизни моей жены и дочери. Да, мой друг, это очень важно для меня.

В Москве Головко размышлял над просьбой Кларка. Он был знаком с ним, они встретились восемнадцать месяцев назад. Оперативник большого таланта и поразительно удачливый, Кларк был опасным врагом, воплощением профессионального офицера разведки, вместе со своим молодым коллегой, Доминго Чавезом, если он правильно вспомнил это имя. Головко знал также, что дочь Кларка замужем за Чавезом, между прочим, он узнал об этом совсем недавно. Кто-то передал эту информацию Кириленко в Лондоне, хотя он не мог припомнить, кто именно.

Но если это был русский, и к тому же бывший чекист, который размешивал варево в террористическом котле, то такой человек наносит только вред России. Стоит ли удовлетворить просьбу Кларка? — задал себе вопрос председатель. Что находится на поверхности и что может скрываться внутри? Если он даст сейчас свое согласие, ему придется довести дело до конца, в противном случае ЦРУ и другие западные службы откажутся от сотрудничества. Будет ли это отвечать интересам страны? И интересам его организации?

— Я постараюсь удовлетворить твою просьбу, хотя не могу дать никакого обещания, — услышал Кларк. О'кей, это означает, что Головко думает над этим вопросом.

— Я буду считать это личным одолжением с твоей стороны, Сергей Николаевич.

— Понимаю. Позволь мне собрать всю информацию, которой располагает мое ведомство.

— Очень хорошо. До свидания.

— До свидания.

Кларк нажал на кнопку магнитофона, достал кассету и спрятал ее в ящик стола.

— Ну что ж, приятель, посмотрим, что ты сможешь сообщить мне.

* * *

Компьютерная система в российской Службе внешней разведки не была такой совершенной, как в аналогичных западных службах, и было не так много людей, умевших профессионально пользоваться компьютерами. Головко же прекрасно ладил с компьютером, и ему даже нравилось, что далеко не все сотрудники ФСБ столь же поднаторели в этом. Головко научился пользоваться этим обстоятельством, потому что ему далеко не всегда хотелось, чтобы кто-то исполнял для него работу. Он любил делать все сам. Через минуту на экране его компьютера была полная информация, полученная по вымышленному имени офицера.

ПОПОВ, ДМИТРИЙ АРКАДЬЕВИЧ — возник текст на экране. Далее шел служебный номер, дата рождения и время службы в Комитете. Он был уволен в отставку в звании полковника незадолго до конца первого сокращения кадров, которое урезало бывший КГБ почти на треть. Головко увидел, что начальство отзывалось о нем весьма положительно, но он специализировался в области, к которой больше не проявлялось особого интереса. Из его департамента были уволены практически все сотрудники, получившие пенсии в стране, где на пенсию можно прожить в лучшем случае пять дней в месяц.

Ничего не поделаешь, сказал себе Головко, улучшить их положение не в его силах. Достаточно трудно было выбить из Думы финансирование для его урезанного агентства, несмотря на то что сейчас страна нуждалась в его службе больше, чем когда-либо, и этот Кларк провел две операции, которые принесли немалую пользу его стране, напомнил себе Головко. При этом, правда, нужно принять во внимание, что предыдущие операции Кларка нанесли значительный урон Советскому Союзу... но опять, не следует забывать, что его действия помогли самому Головко продвинуться вверх и занять место председателя агентства, вызвав опалу на головы предшественников.

Да, придется прийти на помощь. Это будет неплохим козырем в случае переговоров с ЦРУ, если Головко потребуется их помощь.

Вдобавок Кларк всегда поступал с ним честно, напомнил себе Сергей, и его несколько беспокоило то, что бывший офицер КГБ помог террористам организовать нападение на семью Кларка. Нападения на штатских были запрещены в международном «кодексе» разведывательного сообщества. Да, иногда жене офицера ЦРУ могли причинить небольшие неприятности в прежние дни «холодной войны» между Востоком и Западом, но физический вред? Никогда. Помимо того, что такие поступки были недостойными, они могли привести к вендеттам, которые только мешают основному занятию разведывательных служб — сбору информации. После пятидесятых годов деятельность разведывательных служб стала цивилизованным и предсказуемым занятием. Предсказуемость была тем, что русские всегда больше всего хотели от Запада, и эта черта распространялась на обе стороны. Кларк был предсказуем.

Придя к такому решению, Головко распечатал информацию с экрана компьютера.

* * *

— Какие новости? — спросил Кларк у Билла Тауни.

— Швейцарцы не спешили с расследованием. Оказалось, что номер счета, который дал нам Грэди, действительно был настоящим.

— Был? — спросил Джон, думая о том, что дальше последует «но», всегда сопровождающее плохие новости.

— Этот счет, так сказать, по-прежнему действует. Он начался с того, что на него положили шесть миллионов американских долларов, затем было снято несколько сотен тысяч, и позднее, в день нападения на больницу в Герефорде, с него сняли почти все, оставив только сто тысяч долларов. Основная сумма переведена в другой банк, на другой счет.

— Где?

— Они отказываются предоставить нам информацию.

— Отлично, тогда передай их гребаному министру юстиции, что в следующий раз, когда им понадобится наша помощь, мы и пальцем не шевельнем, пусть террористы убивают их граждан!

— У них такие законы, Джон, — напомнил ему Тауни. — Что, если этот парень поручил адвокату осуществить перевод денег? В этом случае применимо правило привилегированных отношений между адвокатом и клиентом, и ни одна страна не рискнет нарушить такое правило. У швейцарцев есть законы, которые применяются в случае обнаружения денег, полученных преступным путем, но у нас нет доказательства этого, не правда ли? Думаю, что мы сможем придумать способ обойти этот закон, однако на это потребуется время.

— Проклятие, — выругался Кларк. Затем он задумался на мгновение. — Работа русского?

Тауни кивнул:

— Верно, это действительно разумная догадка. Он открыл номерной счет, а когда террористов взяли, он по-прежнему обладал необходимыми номерами, понимаешь?

— Вот ведь сукин сын! Значит, сначала он дает им деньги, а затем забирает обратно?

— Совершенно верно, — кивнул Тауни. — В госпитале Грэди сказал нам, что на счете находится шесть миллионов долларов, и швейцарцы подтвердили эту сумму. Террористам понадобилось несколько сотен тысяч для закупки грузовиков и другого снаряжения. У нас есть документы по этому вопросу, полученные в результате расследования, проведенного полицией, а остальная сумма осталась на счете. Затем русский пришел к выводу, что террористам больше не понадобятся эти деньги. Почему бы и нет? — задал вопрос офицер разведывательной службы. — Русские по своей натуре жадные люди, сам знаешь.

— Значит, русский дает, и русский же забирает обратно. Он предоставил им, между прочим, информацию о нас.

— С этим я не буду спорить, — согласился Тауни.

— О'кей, давай вернемся обратно, — предложил Джон, справившись со своей яростью. — Появляется этот русский, передает им информацию, финансирует операцию деньгами, взятыми откуда-то, — можно не сомневаться, что он получил их не из России, потому что у них нет оснований организовывать нападение на нас, да и у русских нет таких денег, чтобы разбрасываться ими. Первый вопрос: откуда появились деньги?

— И наркотики, Джон. Не забудь про наркотики.

— О'кей, наркотики — откуда взялись наркотики?

— Может быть, проще проследить происхождение наркотиков. Garda утверждает, что это кокаин медицинского качества, а это означает, что кокаин получен из легальной компании, занимающейся производством наркотиков. Производство кокаина строго контролируется в каждой стране мира. Десять фунтов — это большое количество, достаточное, чтобы наполнить чемодан, потому что кокаин по своей плотности примерно равен табаку. Таким образом, объем, занимаемый десятью фунтами кокаина, примерно равен объему, который занимают десять фунтов сигарет. Скажем, им можно наполнить большой чемодан. Это чертовски большой объем наркотиков, Джон, и оставит пустое место в принадлежащем кому-то контролируемом и хорошо охраняемом складе, где бы он ни был.

— Ты считаешь, что все это прибыло из Америки? — спросил Кларк.

— Как исходный пункт, да. Самые большие фармацевтические компании мира находятся в Америке. Я могу послать наших парней проверить английскую компанию «Дистиллере, Лимитед» и другие насчет пропавшего кокаина. Полагаю, что ваше Федеральное агентство по наркотикам и опасным лекарственным препаратам могло бы сделать то же самое.

— Я свяжусь с ФБР и попрошу их принять меры, — тут же ответил Кларк. — Итак, Билл, что нам известно?

— Мы будем исходить из того, что Грэди и О'Нил говорили нам правду об этом русском парне. Таким образом, мы знаем, что бывший, предположительно бывший, офицер КГБ организовал нападение на Герефорд. По сути дела, он нанял ирландских террористов, как наемников, расплатившись с ними деньгами и наркотиками. Когда он увидел, что нападение потерпело неудачу, он просто конфисковал деньги для удовлетворения своих личных интересов, и мы можем предположить, с очень большой долей вероятности, что он оставил их себе. У русских нет таких крупных личных доходов — полагаю, есть основания считать, что это может быть русская мафия, все эти бывшие офицеры КГБ, которые узнали теперь о существовании свободного предпринимательства, но я не вижу причины, почему им вдруг захотелось нанять наемников для нападения на нас. Ведь «Радуга» не представляет для них какой-нибудь угрозы, верно?

— Нет, не представляет, — согласился Кларк.

— Таким образом, мы знаем о большом количестве наркотиков и шести миллионах долларов, доставленных русским. Пока я исхожу из того, что исходным пунктом для операции была Америка из-за крупной суммы денег и наркотиков.

— Почему?

— Я не могу объяснить. Может быть, это подсказывает мне мой нос.

— Как он оказался в Ирландии? — спросил Джон, решив довериться носу Тауни.

— Это нам неизвестно. Должно быть, прилетел в Дублин, — да, я знаю, что это не слишком разумно с таким большим количеством наркотиков. Нужно расспросить об этом наших друзей.

— Скажи копам, что это важно. Зная это, мы можем получить номер рейса и аэропорт вылета.

— Верно. — Тауни сделал пометку.

— Что еще мы упустили?

— Я собираюсь обратиться к нашим парням в «шестерке» и попросить их проверить имена всех офицеров КГБ, которые, как нам известно, работали с террористическими группами. У нас есть приблизительное описание внешности, его можно использовать для процесса устранения непохожих кандидатов. Но я по-прежнему думаю, что самым надежным для нас являются десять фунтов наркотиков.

Кларк кивнул:

— О'кей, я свяжусь с Бюро по этому вопросу.

* * *

— Ты говоришь, десять фунтов?

— Совершенно верно, Дэн, и наивысшего медицинского качества. Эта крупная поставка кокаина должна оставить пустое место в инвентарном списке чьего-то склада.

— Я позвоню в Федеральное агентство наркотиков и попрошу их проверить, — пообещал директор ФБР. — Есть что-нибудь новое на твоем конце?

— Мы пинаем по дереву в надежде, что с него что-то упадет, — сказал ему Джон. — В настоящее время мы исходим из того, что операция имела начало в Америке. — Он объяснил Мюррею, на чем он основывается, делая такой вывод.

— Этот русский, Серов, ты говоришь, бывший офицер КГБ, ранее был посредником в отношениях с террористами. Таких офицеров не может быть много, и у нас есть некоторая информация по этой специальности.

— Билл просил «шестерку» тоже покопаться, и я уже говорил с Эдом Фоули. У меня также состоялся разговор с Сергеем Головко.

— Ты действительно думаешь, что он поможет нам? — спросил директор ФБР.

— Худшее, что он может сделать, — это сказать «нет», Дэн, а это и есть то место, где мы сейчас находимся, — напомнил Радуга Шесть.

— Это верно, — согласился Дэн. — Мы можем сделать еще что-нибудь на нашем конце?

— Если у меня будет что-нибудь новое, сразу сообщу, приятель.

— О'кей, Джон. Ты следишь за Олимпийскими играми?

— Да. Вообще-то там находится группа моих людей.

— Вот как?

— Да, Динг Чавез и несколько сержантов. Австралийцы попросили нас последить за действиями их службы безопасности. Динг позвонил мне и сообщил, что они отлично справляются со своими обязанностями.

— Бесплатная поездка на Олимпиаду, совсем неплохо, — заметил директор ФБР.

— Это верно. Так ты сообщишь нам, если тебе удастся узнать что-нибудь?

— Можешь не сомневаться, Джон. До встречи, дружище.

— Да. До свидания, Дэн.

Кларк положил трубку кодированного телефона и откинулся на спинку кресла, думая о том, что он мог упустить. Он проверял все, что приходило ему в голову, хватался за каждую ничтожную нитку, надеясь, что где-то кто-нибудь может обнаружить какой-то, на первый взгляд невинный, факт, от которого можно перейти к другому. Он никогда раньше не думал о том, как трудно быть полицейским, расследующим крупное преступление. Цвет автомобиля, на котором уехали преступники, может оказаться важным доказательством, и надо не забыть задать этот вопрос. Но это было работой, к которой он не был подготовлен, и ему приходилось надеяться на то, что полицейские справятся со своим делом.

* * *

Они занимались этим. В Лондоне полиция привела Тимоти О'Нила в специальную комнату для допроса. Детектив предложил ему чашку чаю, и Тимоти принял ее.

Все это было совсем непросто для О'Нила. Ему не хотелось отвечать ни на какие вопросы, но потрясение, испытанное им, когда полиция сообщила ему информацию, которая могла поступить только от Шона Грэди, оказало огромное влияние на его убеждения, и былая решительность поколебалась. В результате ему пришлось рассказать о некоторых вещах, а этот процесс, раз начатый, уже не может повернуться вспять.

— Этот русский парень, Серов, ты сказал, так его зовут, — начал инспектор. — Он прилетел в Ирландию?

— Иначе ему пришлось бы плыть очень долго, приятель, — пошутил О'Нил.

— Да, и ехать на автомобиле тоже непросто, — согласился инспектор. — На чем он прилетел?

Ответом было молчание. Разочарование, но ничего неожиданного.

— Я могу рассказать тебе что-то, о чем ты не имеешь представления, Тим, — предложил инспектор, чтобы возобновить прерванный разговор.

— И что же это такое?

— Этот русский парень Серов открыл для вас номерной счет в швейцарском банке и положил на него все деньги, которые привез. Так вот, мы недавно узнали от швейцарцев, что он снял все деньги со счета.

— Что?

— В день операции в Герефорде кто-то позвонил в банк и перевел деньги с этого счета на другой. Таким образом, ваш русский друг дает одной рукой и забирает обратно другой.

Вот, — инспектор передал ирландцу лист бумаги, — это номер счета, а это активационный номер для перевода денег. Там было шесть миллионов долларов минус та сумма, которую вы сняли для покупки грузовиков и других расходов. Он перевел все оставшиеся деньги на свой собственный счет, я готов побиться об заклад. Вы, ребята, нашли себе плохого друга, Тим.

— Проклятый вор! — воскликнул в ярости О'Нил.

— Да, Тим, я знаю. Ты никогда не был таким. Но этот парень Серов — вор, и такой факт невозможно опровергнуть, приятель.

О'Нил выругался, что противоречило канонам католицизма. Он узнал номер счета, знал, что Шон записал его, и потому у него не было оснований не верить этому копу, рассказавшему о том, что случилось с номерным счетом.

— Он прилетел в Шэннон на частном реактивном самолете. Откуда — это мне неизвестно.

— Вот как?

— По-видимому, из-за того, что с ним были наркотики. Таможенники ведь не обыскивают плутократов, или как? Они ведут себя как проклятые аристократы.

— Ты не знаешь, на каком самолете он прилетел? О'Нил покачал головой.

— У него два двигателя и хвост в виде буквы "Т", но я не знаю тип самолета.

— Как он попал на встречу?

— Его ждал автомобиль.

— Кто управлял автомобилем? — спросил инспектор.

— Я не буду называть имен. Я ведь уже сказал это.

— Прости меня, Тим, но я должен был задать этот вопрос. Ты ведь сам знаешь, — извинился инспектор. Ему пришлось немало потрудиться, чтобы завоевать доверие террориста. — Шон доверял Серову. По-видимому, это было ошибкой. Деньги были сняты со счета через два часа после начала вашей операции. Мы подозревали, что Серов находился где-то рядом, наблюдал за ходом операции, и, когда убедился, что дело срывается, он просто ограбил вас. Русские вообще жадные типы. — В голосе инспектора звучало сочувствие. Его глаза скрывали удовлетворение от получения новой информации. В комнате, разумеется, были установлены микрофоны, и лондонская полиция уже звонила в Ирландию.

* * *

Ирландская национальная полиция — Garda — почти всегда сотрудничает со своими британскими коллегами, и этот случай не был исключением. Глава местного отделения ирландской полиции тут же поехал в аэропорт Шэннон, чтобы проверить документы, касающиеся прибывающих самолетов. Его интересовало одно: каким образом десять фунтов нелегальных наркотиков попали в страну. Эта тактическая ошибка, совершенная ИРА, привела в ярость местных полицейских, хотя некоторые из них сочувственно относились к революционному движению. Но эти симпатии никак не распространялись на поставку наркотиков, которые они, подобно большинству полицейских мира, рассматривали как одно из самых отвратительных преступлений.

Отдел летных операций Шэннона имел бумажные справки по каждому самолету, прилетающему или убывающему. Поскольку полицейский указал на дату, помощник менеджера по летным операциям уже через три минуты нашел нужную справку. Да, частный реактивный «Гольфстрим» совершил посадку рано утром, заправился и вскоре вылетел из аэропорта. В документах был указан номер на хвостовом оперении самолета и имена экипажа. Еще более важным было то, что там указывалось место регистрации самолета, — крупная чартерная компания в Соединенных Штатах. Из этого кабинета полицейский прошел в отдел контроля за иммиграцией и в таможню. Там он узнал, что действительно некто Иосиф Серов прошел через таможню тем утром. Ирландец сделал фотокопии всех документов и привез их в свой участок, откуда они были немедленно переданы по телефаксу в штаб-квартиру Garda в Дублине, оттуда их передали в Лондон и далее в Вашингтон, округ Колумбия.

* * *

— Черт побери, — произнес Дэн Мэррей за своим столом. — Это действительно началось здесь, понимаешь?

— Похоже на то, — согласился Чак Бейкер, возглавляющий криминальный отдел.

— Возьмись за дело, Чак.

— Можешь не сомневаться, Дэн. Оно становится очень важным.

* * *

Тридцать минут спустя два агента ФБР прибыли в контору чартерной компании в аэропорте Тетерборо, штат Нью-Джерси. Там они скоро убедились, что самолет действительно был взят в чартер неким Иосифом Серовым, который расплатился заверенным чеком «Ситибэнк» по счету, открытому на его имя. Нет, у них нет фотографии клиента. Экипаж самолета совершает другой рейс, но сразу по возвращении они разумеется, будут сотрудничать с ФБР.

Отсюда агенты ФБР, забрав фотокопии документов, пошли в отделение банка, где Серов содержал свой счет. Там они узнали, что никто в банке ни разу не видел этого человека. Его адрес, как им сразу стало ясно, был тот самый проклятый почтовый ящик, которым закончились поиски документов по его кредитным карточкам.

К этому времени в ФБР уже была копия фотографии Серова с его паспорта, но эти фотографии обычно не пригодны для идентификации и скорее предназначены, подумал директор Мэррей, для опознания тел погибших при авиакатастрофе, чем для того, чтобы облегчить поиск живого человека.

Тем не менее папка этого дела продолжала толстеть, и впервые Мэррей почувствовал осторожный оптимизм. Они постепенно накапливали информацию об этом субъекте, и рано или поздно обнаружат, где он допустил ошибку, независимо от того, является он опытным, хорошо подготовленным офицером КГБ или нет, потому что ошибки допускали все, и, как только вы появляетесь на «экране радиолокатора» ФБР, вас начинают искать девять тысяч опытных следователей, и они не прекратят поиска до тех пор, пока им не прикажут остановиться. Фотография, счет в банке, документы, связанные с кредитными карточками... следующим шагом станет выяснение того, как на его счет попали деньги. Он неизбежно должен иметь работодателя или спонсора, и этот человек или организация будут подвергнуты давлению с целью получения дополнительной информации. Это был всего лишь вопрос времени, и, по мнению Мэррея, у них было сколько угодно времени, чтобы отыскать этого остолопа. Не так уж часто им удавалось захватить опытного шпиона. Эти типы были самыми скользкими субъектами, часто охотники терпели неудачу, и поэтому особенно приятно «повесить» голову такого зверя над своим камином. Терроризм и транспортировка наркотиков. Это будет сочный плод для министра юстиции США.

* * *

— Хелло, — сказал Попов.

— Как поживаете? — ответил мужчина. — Но вы не отсюда.

— Дмитрий Попов, — сказал русский, протягивая руку.

— Фостер Ханникатт, — ответил американец, пожимая протянутую руку. — Чем вы здесь занимаетесь?

Попов улыбнулся.

— Здесь я не занимаюсь ничем, хотя, впрочем, учусь ездить верхом. Я работаю непосредственно на доктора Брайтлинга.

— Кого... а, главного босса этого комплекса?

— Совершенно верно. А чем занимаетесь вы?

— Я охотник и гид, — ответил человек из Монтаны.

— Отлично. Значит, вы не веган?

Ханникатт счел это очень забавным.

— Не совсем. Я люблю красное мясо ничуть не меньше других. Но предпочитаю лосятину этому таинственному мясу, — продолжал он, с отвращением глядя на то, что лежало на его тарелке.

— Лосятину?

— Да, мясо лося или оленя вапити, самых больших оленей, которых вы когда-нибудь видели. На хорошем олене вы найдете четыреста или пятьсот фунтов отличного мяса. И хорошая вешалка, к тому же.

— Вешалка?

— Оленьи рога. Кроме того, люблю и медвежатину.

— Это приведет в негодование многих, живущих здесь, — заметил доктор Киллгор, запуская ложку в свой салат.

— Послушай, приятель, охота является основной формой сохранения природы. Если никто не позаботится об этих животных, не на что будет охотиться. Знаешь, это вроде Тедди Рузвельта и Йеллоустоунского национального парка. Если вы хотите понять природу и животных, населяющих ее, то должны стать охотником.

— С этим трудно спорить, — согласился эпидемиолог.

— Может быть, я не отношусь к числу людей, плачущих при виде мертвого кролика. Может быть, я действительно убиваю дичь, но, черт побери, я съедаю все, что убиваю. Я никого не убиваю ради удовольствия. — Впрочем, — добавил он, — это относится только к дичи. Но существует немало невежественных ослов, которых я с удовольствием бы прикончил.

— Именно поэтому мы и находимся здесь, правда? — с улыбкой спросил Маклин.

— Будьте уверены! В мире слишком много людей, уничтожающих природу электрическими зубными щетками, автомобилями и безобразными домами.

— Это я привлек Фостера в Проект, — сказал Марк Уотерхаус. Он был знаком с Маклином уже много лет.

— Ты познакомил его со всеми особенностями Проекта? — спросил Киллгор.

— Да, сэр, и это вполне меня устраивает. Понимаете, мне всегда хотелось жить, как Джим Бриджер или Джедида Смит. Может быть, теперь, через несколько лет, моя мечта осуществится.

— Примерно лет через пять, — сказал Маклин, — если исходить из предсказаний компьютеров.

— Бриджер? Смит? — спросил Попов.

— Это были горцы, — объяснил русскому Ханникатт. — Первые белые люди, поселившиеся на Западе. Легендарные личности — исследователи, охотники, воевали с индейцами.

— С индейцами поступили недостойно.

— Может быть, — признался Ханникатт.

— Когда ты приехал? — спросил Маклин у Уотерхауса.

— Мы приехали сегодня, — ответил Марк. — Комплекс почти полон, верно? — Ему не нравилось жить в тесноте.

— Да, полон, — подтвердил Киллгор. Он тоже не любил тесноту. — Но снаружи по-прежнему приятно. Вы ездите верхом, мистер Ханникатт?

— А как иначе может человек охотиться на Западе? Я не пользуюсь вездеходами, приятель.

— Итак, вы охотничий гид?

— Да, — кивнул Ханникатт. — Раньше я был геологом и работал в нефтяных компаниях, но отказался от такой работы уже много лет назад. Я устал помогать людям, которые убивают нашу планету, понимаешь?

Еще один «друид», боготворящий деревья, подумал Попов. В этом не было ничего удивительного, хотя этот охотник показался ему многословным и немного напыщенным.

— Но потом, — продолжал охотник, — я понял, что является важным. — В течение нескольких минут он рассказывал присутствующим о коричневых нефтяных пятнах. — Тогда я забрал свои деньги и отказался от такой работы. Мне всегда нравилось охотиться и жить в лесу, так что я построил себе деревянный дом в горах — купил старое ранчо, где много лет разводили скот, и посвятил свою жизнь охоте.

— Вот как? Как ты сумел сделать это? Я хочу сказать, посвятить свою жизнь охоте? — спросил Киллгор.

— Это зависит от обстоятельств. Полицейский, требовавший соблюдать законы о рыбной ловле и охоте, преследовал меня, но потом он перестал преследовать.

Попов заметил, как перемигнулись Уотерхаус и Киллгор при этих словах лесного дикаря, и через секунду понял, что Ханникатт убил полицейского, избежав наказания за убийство. Что за людей вербует этот Проект?

— Как бы то ни было, мы все отправляемся этим утром на конную прогулку. Хочешь присоединиться к нам?

— Конечно! Я никогда не отказываюсь от такого приглашения.

— Я тоже научился ездить верхом, — вставил Попов.

— Дмитрий, в тебе, наверно, течет кровь казака, — засмеялся Киллгор. — Короче говоря, Фостер, приходи сюда незадолго до завтрака, в семь утра, и мы поедем вместе.

— Решено, — ответил Ханникатт.

Попов встал.

— С вашего разрешения, иду смотреть олимпийские состязания по конному спорту. Они начинаются через десять минут.

— Дмитрий, только не думай о прыжках через заборы. Ты еще не готов для этого, — сказал ему Маклин.

— Но я могу наблюдать, как это делается, — заметил русский, направляясь к выходу.

— А что он здесь делает? — спросил Ханникатт, когда Попов ушел.

— Как он сказал, ничего. Но он помог осуществлению Проекта в одном очень важном деле.

— Да? — удивился охотник. — В каком деле?

— Ты помнишь все эти террористические инциденты в Европе?

— Да, антитеррористические группы здорово потрудились тогда, прикончив всех этих подонков. Солдаты стреляли удивительно метко. Значит, Дмитрий участвовал в этом?

— Он помог начать все террористические операции, — сказал Маклин.

— Черт побери, — удивился Марк Уотерхаус. — Значит, это он помог Биллу получить контракт для Олимпиады?

— Да, и без этого как бы нам удалось обеспечить доставку Шивы?

— Хороший парень, — решил Уотерхаус, отпивая калифорнийского шардоне. После того как Проект начнется, ему будет трудно без такого вина. Ничего, в стране масса винных складов. Он не сомневался, что не успеет выпить все запасы за всю жизнь.

Глава 35 Марафон

Это стало так приятно, что Попов привык вставать очень рано, чтобы насладиться утренней прогулкой. Этим утром он проснулся при первом свете и с восхищением посмотрел на оранжево-розовое сияние на восточном горизонте, которое предвещало наступление настоящего рассвета. До приезда в Канзас он никогда не ездил верхом, но здесь он понял, что в этом есть что-то поразительно радостное и мужественное, когда сидишь на большом и мощном животном и управляешь им всего лишь с помощью легкого движения кожаных поводьев, или даже просто щелкая языком. Ты получаешь при этом несравненно больше удовольствия, чем при ходьбе, и это ощущение было приятным на каком-то примитивном уровне.

И потому он снова спустился в кафетерий очень рано, выбрал и поставил на поднос завтрак, не забыв свежее красное яблоко для Баттермилк, как раз в тот момент, когда обслуживающий персонал выносил блюда из кухни. День опять обещал быть ясным и солнечным. Фермеры, выращивающие пшеницу, подумал офицер разведывательной службы, радуются этой прекрасной погоде, наверно, не меньше его. Уже прошло достаточно дождей для орошения пшеницы, а теперь солнечная погода поможет созреванию. Американские фермеры, подумал Попов, являются, наверно, самыми лучшими производителями зерновых в мире. В этом нет ничего удивительного при такой прекрасной земле и совершенных сельскохозяйственных машинах. Он поднял поднос и направился к столу, за которым привык завтракать. Попов успел съесть половину яичницы, когда в кафетерий вошли Киллгор и новый гость — Ханникатт.

— Доброе утро, Дмитрий, — поздоровался охотник.

Попову пришлось поспешно проглотить кусок, находящийся во рту, прежде чем ответить.

— Доброе утро,Фостер.

— Как тебе понравились вчерашние конные соревнования?

— Англичанин, который завоевал золотую медаль, был великолепен, но не менее великолепной была его лошадь.

— Да, они выбирают самых лучших для таких соревнований, — заметил Ханникатт, направляясь за завтраком и возвращаясь через несколько минут. — Говорят, ты был шпионом, это правда?

— Я был офицером разведывательной службы. Да, это была моя работа в Советском Союзе.

— По словам Джона, ты работал с террористами.

— Это тоже правда. Мне давали задания, и я, разумеется, выполнял их.

— Что касается меня, в этом никаких проблем, Дмитрий. Никто из них никогда не беспокоил меня или тех, кого я знал. Черт побери, мне довелось работать в Ливии на компанию «Роял Датч Шелл». Там я нашел для них хорошее нефтяное месторождение, да и ливийцы, работавшие со мной, отличные парни. — По примеру Попова Ханникатт навалил на тарелку много бекона и яичницы. Наверно, ему требуется много жрать, чтобы снабжать энергией такое крупное тело, подумал Дмитрий. — Что ты думаешь о Канзасе?

— Во многом походит на Россию — огромные степи и большие фермы, хотя ваши фермы действуют намного эффективнее. Так мало людей выращивают такое огромное количество пшеницы.

— Да, мы полагаемся на них в обеспечении нас хлебом, — согласился Ханникатт, засовывая в рот огромные порции бекона. — Здесь у нас достаточно земли для небывалых урожаев и все оборудование, которое требуется для этого. Пожалуй, я сам могу заняться сельским хозяйством.

— Вот как?

— Да, понимаешь, все члены Проекта получат участки, на которых они будут работать. Разумная мысль, да и в любом случае нам всем придется сплотиться, по крайней мере вначале. Но о чем я по-настоящему мечтаю, так это об охоте на бизонов. Я даже привез с собой настоящее «бизонье» ружье.

— Что ты имеешь в виду?

— В Монтане есть компания «Шилох Армс», которая производит точные копии настоящих «бизоньих», или «буйволиных», ружей. Месяц назад я купил одно — «Шарпс». Настоящая базука. Бьет как сукин сын, — сообщил охотник.

— Кое-кто из живущих в комплексе отнесется к этому неодобрительно, — сказал Попов, думая о веганах, явно самых крайних экстремистах из всех друидических элементов.

— Понимаешь, если эти люди хотят жить в гармонии с природой без ружей, им надо почитать Льюиса и Кларка Гризли не знает о «друзьях природы». Ему известно одно — что он может убить и съесть и что не может. Иногда приходится напоминать ему, что он не может. То же самое относится и к волкам.

— Оставь, Фостер, — сказал Киллгор, присаживаясь к столу. — Не было ни единого подтвержденного случая, чтобы волки убивали людей в Америке.

Ханникатту это показалось особенно глупым.

— Неужели? Действительно, трудно жаловаться на волков, когда твои пережевыванные куски вылезают из его задницы. Мертвые не говорят, док. А как относительно России, Дмитрий? У вас любят волков?

— Крестьяне ненавидят их и всегда ненавидели, но государство посылает охотников на вертолетах расстреливать их. Такое поведение не очень честно, правда?

— Не очень, — согласился Ханникатт. — Дикие звери заслуживают уважения. Это ведь их земля, а не твоя. И нужно играть по правилам. Вот тогда ты узнаешь, как они живут, о чем думают. Именно поэтому у нас действуют правила Буна и Крокетта при охоте на крупную дичь. Вот почему я еду на охоту верхом и доставляю убитую дичь на лошади. С дичью нужно обращаться справедливо. Но не с людьми, разумеется, — подмигнул он.

— Наши друзья-веганы не одобряют охоту, — печально сообщил им Киллгор. — Полагаю, они думают, что достаточно питаться травой и фотографировать диких животных.

— Это чепуха, — возмутился Ханникатт. — Смерть является частью жизненного цикла, а мы самые опасные хищники, и дикие звери знают это. К тому же нет ничего вкуснее, чем мясо оленя, поджаренное на открытом костре. Это вкус, который я никогда не забываю, и клянусь, никогда не откажусь от него. Если эти экстремисты хотят питаться кроличьей пищей — отлично, я не возражаю, но, если кто-нибудь скажет мне, что нельзя есть мясо, ну что ж, однажды я встречался с полицейским, который пытался говорить мне, когда мне можно охотиться и когда нельзя. — По лицу Ханникатта промелькнула жестокая улыбка. — Так вот, он больше никого не беспокоит. Клянусь господом, никто не может говорить мне, что можно и что нельзя.

Он убил полицейского из-за этого? Попов не мог задать такой вопрос вслух. Невежественный варвар. С таким же успехом он мог купить мясо в супермаркете. Друид с ружьем — это необычайно опасный тип. Он закончил завтрак и вышел наружу. Скоро за ним последовали остальные. Ханникатт достал сигару из седельного вьюка, который нес с собой, и закурил по дороге к «Хаммеру» Киллгора.

— Тебе обязательно нужно курить в автомобиле? — пожаловался доктор, как только он почувствовал сигарный дым.

— Я буду выпускать дым из гребаного окошка, Джон. Боже мой, неужели ты тоже «нацист вторичного дыма»? — потребовал ответа охотник. Но затем он примирился с логикой и опустил стекло, держа сигару снаружи во время поездки к конюшне. К счастью, ехать пришлось недолго. Попов оседлал приветливую Баттермилк, угостил ее яблоком из кафетерия и вывел наружу. Там он вскочил в седло и оглянулся вокруг, восхищаясь зелено-янтарным морем, колышущимся вокруг. Ханникатт подъехал на лошади, которую Дмитрий никогда не видел, — аппалуский жеребец с белой полосой, который, по-видимому, принадлежал охотнику. Присмотревшись поближе, он заметил кобуру.

— Это пистолет? — спросил Попов.

— "Сингл экшен" армейский револьвер Кольта «М-1873», — ответил Фостер, доставая его из кобуры «Триперсонс». — Это револьвер, который помог нам завоевать Запад. Знаешь, Дмитрий, я никогда не еду верхом без друга, — добавил он с самодовольной улыбкой.

— Сорок пятого калибра? — спросил русский. Он видел такие револьверы в кино, но не в жизни.

— Нет, это 44 — 40. Калибр сорок четыре с сорока гранами черного пороха. Сто лет назад такой патрон использовался и в револьвере и в ружье, так было дешевле, — объяснил он. И такая пуля убьет всех, кого пожелаешь. Может быть, не бизона, — признался он, — но уж точно оленя.

— Или человека?

— Можешь не сомневаться. Это, пожалуй, самый смертоносный патрон, который когда-либо производился, Дмитрий. — Ханникатт опустил револьвер в кобуру. — Вот эта кобура вообще-то не совсем аутентичная. Ее назвали «Триперсонс», в честь Билли Триперсонса. Насколько я помню, он был шерифом в прежнее время — коренной американец и защищал закон. По крайней мере, такова легенда. Короче говоря, он изобрел такую кобуру во второй половине девятнадцатого столетия. Видишь, из нее можно быстрее достать револьвер. — Фостер продемонстрировал, как это делается.

На Попова действия Фостера произвели впечатление — он много раз видел их в кинофильмах, но никогда в реальной жизни. Этот американский охотник даже носил на голове широкополую шляпу западного стиля. Он почувствовал расположение к нему, несмотря на напыщенную манеру Фостера говорить.

— Вперед, Джеремия, — сказал Ханникатт, когда остальные въехали в корраль, и его конь послушно пошел вперед.

— Твой конь? — спросил Попов.

— Да, я купил его у индейского приятеля из племени Нез Перс. Ему восемь лет, как раз то, что надо для меня. — Фостер улыбнулся, они выехали из корраля, и Попов подумал о нем, как о человеке, ощущающем себя на природе, как дома.

Маршрут прогулок начал повторяться. Даже на такой большой территории комплекса можно было ехать и изучать окрестности только в нескольких направлениях, хотя удовольствие от прогулок осталось неизменным. Этим утром четыре всадника поехали на север, медленно и осторожно проезжая через поселение луговых собачек, и приблизились к хайвэю с густым потоком грузовиков.

— Где ближайший город? — спросил Попов.

— В этом направлении, — показал Киллгор, — не такой уж это и город.

— У него есть аэропорт?

— Маленький, только для частных самолетов, — ответил доктор. — Если проедешь двадцать миль на восток, там еще один город с региональным аэропортом для коммерческих самолетов, совершающих короткие рейсы. Из него можно прилететь в Канзас-Сити, и уж оттуда можешь отправиться куда угодно.

— Но мы будем пользоваться для «Гольфстримов» нашей взлетно-посадочной полосой, правда?

— Конечно, — подтвердил Киллгор. — Новые «Гольфстримы» могут лететь отсюда до самого Йоханнесбурга.

— Неужели? — удивился Ханникатт. — Ты хочешь сказать, мы можем отправиться на охоту в Африку, если пожелаем?

— Да, Фостер, но будет тяжеловато уложить слона на спину лошади. — Эпидемиолог рассмеялся.

— Ну тогда заберем одни бивни, — ответил охотник с широкой улыбкой. — Вообще-то я думал об охоте на льва и леопарда, Джон.

— Африканцы убивают львов из-за их яичек. Их они поедают. Видишь ли, лев считается самым сексуальным животным, обладающим исключительной половой силой, — сказал им Киллгор.

— Как это узнали?

— Когда-то кинематографисты, ведущие съемку фильма о дикой природе, следили за двумя львами, обслуживающими львицу, у которой была течка. В среднем на каждый заход они тратили по десять минут, и случка продолжалась сутки с половиной без перерыва. Таким образом, каждый лев запрыгивал на львицу три раза в час на протяжении тридцати шести часов. Намного лучше, чем это когда-то удавалось мне. — На этот раз засмеялись все мужчины. — Как бы то ни было, некоторые африканские племена по-прежнему верят, что, когда вы съедите какую-нибудь часть животного, которого убили, к вам переходят все свойства этой части зверя. Вот поэтому-то они и любят есть львиные яички.

— Это действует? — спросил Маклин.

Киллгору понравился вопрос.

— Если бы действовало, в мире осталось бы мало львов, Кирк.

— Вот тут ты прав, Джон! — Снова приступ смеха.

Попову не так нравилась обсуждаемая тема, как его компаньонам. Он посмотрел на шоссе и увидел автобус «Грейхаунд», проехавший мимо со скоростью семьдесят миль в час.

Внезапно он сбавил скорость и остановился у странного маленького квадратного здания.

— Что это? — спросил он.

— Остановка для автобусов, — ответил Марк Уотерхаус. — Это единственное средство сообщения в таких отдаленных уголках штата. Сидишь и ждешь, затем, увидев автобус, машешь рукой, и он останавливается, наподобие старых остановок поездов, когда махали флагами.

— Ага. — Дмитрий запомнил это, затем повернул свою кобылу на восток. Коршун, которого они видели раньше, живет, по-видимому, где-то поблизости. Он снова летел, разыскивая одного из вкусных грызунов, чтобы съесть на завтрак. Дмитрий наблюдал за ним, но коршун, вероятно, не заметил ни одного грызуна. Они ехали еще час, затем направились обратно. Попов подъехал к Ханникатту.

— Ты давно ездишь здесь? — спросил тот.

— Чуть больше недели, — ответил Дмитрий Аркадьевич.

— У тебя получается совсем неплохо для новичка, — похвалил его Фостер дружеским голосом.

— Мне хотелось бы ездить чаще, тогда я смогу ездить более быстрым темпом.

— Если хочешь, мы можем покататься сегодня вечером, скажем, перед закатом.

— Спасибо, Фостер, с удовольствием. Например, сразу после ужина?

— Точно. Встретимся примерно в половине седьмого в коррале.

— Спасибо. Я приду, — пообещал Попов. Вечерняя прогулка под звездным небом, да, это будет очень приятно.

* * *

— У меня возникла мысль, — сказал Чатэм, когда они вошли в здание Джавитса.

— Что за мысль?

— Этот русский парень, Серов. У нас ведь есть его фотография с паспорта, верно?

— Да, — согласился Салливэн.

— Давай снова попытаемся распространить постеры. Ведь его банк находится, вероятно, недалеко от его квартиры, как ты считаешь?

— Ты думаешь? Мне это нравится, — ответил специальный агент Том Салливэн с энтузиазмом.

* * *

— Привет, Чак, — раздался голос в телефонной трубке.

— Доброе утро — скорее, для тебя добрый день, Джон.

— Да, я только что закончил ленч, — сказал Кларк. — Какие успехи с расследованием этого Серова?

— Пока никаких, — ответил глава криминального отдела. — Такие вещи не случаются за одну ночь, понимаешь, но они все-таки случаются. Я поручил всему отделу в Нью-Йорке искать этого мерзавца. Если он в городе, мы найдем его, — пообещал Бейкер. — Возможно, потребуется время, но мы найдем твоего Серова.

— Рано — это лучше, чем поздно, — напомнил Радуга Шесть.

— Я знаю. Всегда лучше раскрыть дело побыстрее, но это не всегда возможно. — Бейкер знал, что сейчас его безжалостно пинают в зад, требуя, чтобы он не допустил перевода этого дела в категорию дел, не являющихся очень важными. Такое не случится, но Кларк работал в ЦРУ и не знает, что такое быть копом. — Мы найдем этого парня, Джон. Если он здесь, конечно. У тебя британские копы тоже ищут его?

— Да, конечно. Проблема заключается в том, что мы не знаем, сколько у него личностей.

— Будь ты на его месте, сколько бы тебе потребовалось?

— Возможно, три или четыре, и они будут схожими, чтобы мне было легко запомнить их. Этот парень — опытный разведчик, так что у него может быть несколько подготовленных легенд, в которые он может войти с такой легкостью, словно меняет рубашки.

— Я знаю, Джон. В прошлом мне довелось работать в отделе контрразведки. Они очень легко ускользают, но мы знаем, как нужно охотиться за ними. Тебе удается выжать еще что-то из террористов?

— Они не хотят разговаривать, — ответил Джон. — Местные копы не могут допрашивать их достаточно эффективно.

Ты подразумеваешь, что нам следует поджаривать их на медленном огне? Бейкер не сказал этого. ФБР действовало в соответствии с правилами, установленными конституцией США. Он полагал, что ЦРУ придерживается иной точки зрения, и, подобно большинству сотрудников ФБР, считал это отвратительным. Он не встречался с Кларком, но был знаком с его репутацией. Директор Мэррей уважал его, но с оговорками. Однажды он намекнул, что Кларк пытал пленников, а это для ФБР выходило за всякие границы, каким бы эффективным это ни было. Конституция категорически запрещала пытки, и Бюро руководствовалось этим положением конституции даже в отношении преступников, замешанных в киднепинге, хотя, по мнению каждого специального агента Федерального Бюро Расследований, к таким преступникам пытки можно было бы применить.

— Доверься британским копам, Джон. Они чертовски хороши, и у них накоплен огромный опыт борьбы с ИРА. Они знают, как разговаривать с ирландскими террористами.

— Ну если ты так считаешь, Чак, — ответил Кларк с сомнением в голосе. — О'кей, если нам что-нибудь станет известно, информация будет тут же передана тебе.

— Хорошо. Поговорим с тобой позднее, если мы что-нибудь узнаем, Джон.

— Ладно. До встречи.

Бейкеру хотелось пойти в туалет и вымыть руки после этого разговора. Его проинформировали о «Радуге» и ее недавних операциях, и хотя он восхищался военным способом решения проблем, этот способ во многих важных аспектах отличался от методов работы ФБР. Например, в отношении соблюдения буквы закона. Этот Джон Кларк был крутым сукиным сыном, бывшим агентом ЦРУ, совершившим немало недобрых поступков, рассказал ему Дэн Мэррей, в его голосе звучало восхищение и неодобрение одновременно. Однако какого черта, в конце концов, они на одной стороне, а этот русский, возможно, дал толчок операции, в ходе которой собственная семья Кларка подвергалась смертельной опасности. Это придавало личный характер делу, и Бейкеру приходилось с этим считаться.

* * *

Чавез лег спать после еще одного длинного дня, во время которого он смотрел на бегущих, обливающихся потом атлетов. Это была интересная пара недель, и хотя ему недоставало Пэтси и Джей Си, которых он видел так мало, Динг не мог отрицать, что ему нравилось на Олимпийских играх. Но скоро они заканчиваются. Спортивные репортеры подводили счет завоеванным медалям — Америка выступила очень хорошо, да и австралийцы превосходно проявили себя, особенно в плавании. Еще три дня, и состоится марафон, традиционно последнее соревнование Олимпиады, за которым последует торжественное закрытие и будет погашен олимпийский огонь. Марафонцы уже ходили или ездили по маршруту предстоящего марафона, знакомясь с подъемами и поворотами дистанции. Им не хотелось случайно сбиться с проложенного маршрута, хотя это вряд ли будет возможно, поскольку вдоль всей марафонской дистанции выстроятся кричащие болельщики. Кроме того, они не забывали о тренировках, бегали на тренировочном стадионе в олимпийской деревне, стараясь не утомить себя. Чавез считал, что находится в хорошей форме, но ему никогда не приходилось пробегать расстояние, намного превышающее двадцать миль. Солдаты были знакомы с продолжительным бегом, но не настолько продолжительным, а марафон, проходящий по твердой мостовой, был настоящим убийством для ног и лодыжек бегунов, несмотря на мягкие подошвы современных беговых кроссовок. Да, эти парни должны быть в высочайшей форме, думал Динг, лежа в постели.

Начиная с церемонии открытия Олимпиады в первый день, когда было зажжено олимпийское пламя, до сегодняшнего дня игры были прекрасно организованы и проходили удивительно гладко. Казалось, весь национальный дух и мощь Австралии были посвящены одной этой задаче, подобно тому, как Америка однажды твердо заявила, что будет первой на Луне. Все было превосходно организовано, и это являлось еще одним доказательством того, что присутствие Чавеза здесь было напрасной тратой времени. У службы безопасности не возникло ни единой проблемы. Австралийские копы были вежливыми, компетентными и, казалось, находились повсюду. Австралийская SAS, обеспечивающая поддержку, ничем, по-видимому, не уступала солдатам «Радуги». Ее отлично поддерживали советами люди из «Глобал Секьюрити», которые пользовались теми же тактическими радио, как и солдаты «Радуги». Эта компания представлялась Дингу хорошим посредником, и он думал, что следует, пожалуй, поговорить с Джоном об этом. Никогда не вредно иметь независимое мнение.

Единственно, что не нравилось Чавезу, — это погода. На протяжении всей Олимпиады она была влажной и жаркой. Медики работали в своих палатках не покладая рук, занимаясь людьми, пострадавшими от теплового удара. Пока никто еще не умер, но около сотни людей попали в больницы, и в тридцать раз больше оказалось тех, кто нуждались в первой помощи и получали ее как от санитаров, входящих в подразделения пожарных, так и от медиков австралийской армии. И это еще не считая людей, которые сидели в тени на бордюре тротуара и пытались прийти в себя без обращения за медицинской помощью. Чавез не обращал внимания на жару — потеть было для него привычным делом, — но ему тоже приходилось нелегко и, подобно всем на олимпийском стадионе, он был благодарен за туманные системы, установленные в коридорах и переходах, ведущих к стадиону. Австралийское телевидение даже посвятило этому специальную передачу, что сослужило хорошую службу американской компании, которая спроектировала и установила их. Говорили даже об установке таких систем на полях для гольфа в Техасе и в других местах, где бывала такая жара. Переход от тридцати пяти градусов до двадцати четырех был действительно приятным облегчением, и всякого рода заведения были часто переполнены людьми, особенно во второй половине дня, когда они спасались от палящего солнца.

Последней мыслью Чавеза перед тем, как он заснул, было смутное желание приобрести концессию на продажу кремов, защищающих от солнца. Повсюду виднелись надписи, предупреждающие людей об опасности дыры в озоновом слое, и он знал, что рак кожи, вызванный жестким солнечным излучением, предвещает тяжелую смерть. Так что Чавез и его люди каждое утро щедро намазывали на себя слой защитного крема, как и все. Ну ничего, еще несколько дней, и они вернутся обратно в Британию, где на их загар будут обращать внимание бледнолицые англичане и погода будет на пятнадцать градусов прохладнее даже в те дни, которые они называют «жаркими». Стоит температуре перевалить там за двадцать градусов, и англичане начинают падать от тепловых ударов прямо на улице.

* * *

Попов заседлал Баттермилк около шести вечера. Солнце еще не садилось, до захода оставался примерно час, и его лошадь, отдохнув целый день и досыта наевшись, ничуть не возражала против проявленного к ней внимания. К тому же Попов угостил Баттермилк еще одним яблоком, и кобыла, казалось, наслаждалась им, как наслаждается мужчина первым стаканом пива после продолжительного рабочего дня.

Джеремия, лошадь Ханникатта, был меньше, чем Баттермилк, зато казался более сильным. Это было странно выглядящее животное, на его светло-серой шкуре красовалось почти идеально квадратное черное пятно от шеи до задних ног, отчего он и носил название «попоновая Аппалуса», решил русский. Показался Ханникатт, он нес на плече свое большое седло, похожее на седла ковбоев со Среднего Запада. Охотник накинул седло на «попону», затем сунул под него руку, чтобы затянуть ремни. В заключение он застегнул на себе ремень с кобурой, в которой покоился «кольт». Затем Ханникатт вставил ногу в левое стремя, перекинул правую ногу на противоположную сторону и выпрямился в седле. Жеребцу Джеремии нравилось, по-видимому, ходить под седлом. Животное, казалось, сразу изменилось, почувствовав вес всадника на спине. Его голова гордо поднялась, а уши повернулись, ожидая команды всадника. Раздался резкий щелчок языком, и жеребец выехал в корраль рядом с Поповым и Баттермилк.

— У тебя прекрасная лошадь, Фостер.

— Лучше его у меня не было, — согласился охотник. — Этот Апп отличный разносторонний жеребец. Такие лошади выращиваются индейским племенем Нез Перс.

Они захватили европейских лошадей, которые сбежали от испанских конкистадоров, и разводили их в пустынных прериях. Каким-то образом индейцы Нез Перс узнали, как вернуть их обратно к арабским корням испанской породы, и получились вот такие, — Ханникатт наклонился вперед и потрепал своего жеребца по шее с грубоватой любовью. Джеремии эта ласка, по-видимому, понравилась. — Аппалуса — лучшие лошади, какие только существуют, если вас интересует мое мнение. Это надежная, умная, здоровая порода, они не такие нервные, как арабские кони, и, по-моему, чертовски красивые.

Отличные, разносторонние верховые лошади. Мой Джеремия — превосходный жеребец для охоты и разъездов. Мы проводим много времени в горах, охотясь на лосей. Он даже нашел для меня золото.

— Как это нашел золото?

Ханникатт засмеялся.

— Мое ранчо находится в Монтане. Раньше там пытались разводить скот, но горы оказались слишком крутыми для коров. Короче говоря, там протекает ручей с вершины гор. Однажды я повел Джеремию напиться и увидел, как в ручье что-то блеснуло. — Ханникатт потянулся. — Это было золото, большой кусок кварца с вкраплениями золота — лучшая геологическая формация для золота, Дмитрий. Как бы то ни было, я получил неплохое месторождение золота на своей земле. Ты спросишь, насколько большое? Я не знаю, да это и не имеет значения.

— Не имеет значения? — Попов повернулся в седле и посмотрел на своего спутника. — Фостер, за последние десять тысяч лет люди убивали друг друга из-за золота.

— Больше не будут, Дмитрий. Этому скоро придет конец — навсегда, наверно.

— Но каким образом? Почему? — удивился Попов.

— Разве ты не знаком с Проектом?

— Немного, но недостаточно, чтобы понять, о чем ты говоришь.

Какого черта, подумал охотник.

— Дмитрий, человеческая жизнь на планете подходит к кричащему концу, парень.

— Но?..

— Разве тебе не сказали?

— Нет, Фостер, об этой части Проекта мне никто не говорил.

Какого черта, снова подумал охотник. Олимпийские игры близятся к концу. Почему бы и нет? Этот русский понимает Природу, любит ездить верхом, и можно быть совершенно уверенным, что он работал на Джона Брайтлинга в весьма деликатном деле.

— Это называется Шива, — начал он и продолжал свой рассказ несколько минут.

Для Попова наступил момент принять профессиональное выражение лица. Его эмоции застыли, пока он слушал. Ему даже удалось улыбнуться, чтобы скрыть внутренний ужас.

— Но как распространить этот вирус?

— Видишь ли, у Джона есть компания, которая тоже работает на него. «Глобал Секьюрити» — босса этой компании зовут Хенриксен.

— Ах да, я знаю его. Раньше он был в ФБР.

— Вот как? Я знал, что он был коп, но не фед. В общем, они заключили консультационный контракт с австралийцами на время проведения Олимпийских игр, и один из людей Хенриксена займется распространением Шивы. Что-то связанное с системой кондиционирования воздуха на стадионе, как мне объяснили. Распространение произойдет в последний день, когда состоится заключительная церемония. На следующий день все полетят домой и возьмут с собой в собственных телах этот вирус.

— Но что защитит нас?

— Когда ты приехал сюда, тебе сделали укол, правда?

— Да, доктор Киллгор сказал, что это укрепит жизненные силы моего организма.

— Да, Дмитрий, еще как укрепит. Это была вакцина, которая защитит тебя от Шивы. Мне тоже сделали такой укол. Это вакцина В, приятель. У них есть еще одна вакцина, вакцина А, так мне сказали, но ты не захочешь получить прививку такой вакциной. — Ханникатт объяснил причину.

— Но откуда ты все это знаешь? — спросил Попов.

— Видишь ли, на случай, если люди догадаются об этом, я был одним из тех, кто помогал в создании периметра безопасности, окружающего комплекс. Вот тогда-то мне и сказали, почему для Проекта необходим такой периметр. Все это очень серьезно, приятель. Если кто-нибудь узнает, что было сделано здесь, они могут даже сбросить на нас атомную бомбу, понимаешь? — объяснил Фостер с усмешкой. — Мало кто из людей понимает необходимость спасения планеты. Я хочу сказать, что, если все будет продолжаться так, как происходит сейчас, через двадцать лет вымрут все люди и погибнет вся природа, не только люди — все животные тоже. Вот почему мы решили опередить их.

— Мне понятна твоя точка зрения. Да, в этом есть смысл, — согласился Дмитрий Аркадьевич, сумев произнести эту фразу, не подавившись словами.

Ханникатт удовлетворенно кивнул.

— Я не сомневался, что ты поймешь это, парень. Понимаешь теперь, насколько были важны все эти террористические операции, которые ты организовывал. Если бы в мире не возникли беспокойство и тревога по поводу международного терроризма, Билл Хенриксен не смог бы послать своих людей для выполнения этой маленькой работы. Таким образом, — Ханникатт вытащил из кармана сигару, — спасибо, Дмитрий. Ты действительно был важной частью этого Проекта.

— Спасибо, Фостер, — отозвался Попов. Неужели это возможно, — подумал он. — А ты уверен, что этот вирус сделает свое дело?

— Должен выполнить. Я ведь тоже задал этот вопрос. Они допустили меня к планированию, потому что я — ученый, был когда-то очень неплохим геологом, можешь на меня положиться. Я многое знаю об этом Проекте. Болезнь, вызываемая Шивой, — ужасная штука. Подлинным ключом ко всему этому стала генетическая инженерия, проведенная на основе первоначальной Эболы. Ты ведь помнишь, как это всех напугало полтора года назад?

Попов кивнул:

— О да. В то время я был в России, болезнь тогда всех напугала. — Но еще более пугающей была реакция американского правительства, напомнил он себе.

— Так вот, они — настоящие ученые Проекта — научились на этом многому. Ключом к успеху является вакцина А. Первоначальная вспышка заболевания может убить несколько миллионов человек, но его цель заключается главным образом в психологическом воздействии. Вакцина А, производимая компанией «Горайзон» — это вакцина из живых вирусов, подобно вакцине Сабина против полиомиелита. Но ученые перестроили ее, понимаешь? Она не останавливает Шиву, нет, она его распространяет.

Проходит от месяца до шести недель, пока появятся первые симптомы. Они доказали это с помощью лабораторных тестов.

— Как?

— Видишь ли, в этом принимал участие Кирк. Он похитил несколько человек прямо с улицы, и на них произвели испытания Шивы и вакцин А и В. Все действовало как надо, даже первая часть системы распространения, которое скоро произойдет в Сиднее.

— Это великий поступок — изменить лицо мира, — произнес Попов, глядя на север, где проходил хайвэй.

— Пришлось пойти на это, парень. Если мы не сделаем это, — ну что ж, тогда можно попрощаться со всем миром, Дмитрий. Я не мог допустить, чтобы случилось такое.

— Это ужасно, но я вижу логику твоего положения. Брайтлинг — настоящий гений, он нашел способ решения проблемы, и у него хватило мужества осуществить это на практике. — Попов надеялся, что его голос не звучит слишком снисходительно, но этот Ханникатт был технократом и не принадлежал к числу тех, кто понимает и знает людей.

— Да, — пробормотал Ханникатт, сжимая в губах сигару и поднося к ней огонь зажженной им кухонной спички. Он задул пламя, затем подождал, пока она не станет холодной, и лишь затем бросил ее на землю, приняв, таким образом, меры, чтобы не начать пожара в прерии. — Блестящий ученый. Слава богу, что у него достаточно ресурсов, чтобы осуществить все это. Подготовка Проекта обошлась ему, наверно, почти в миллиард долларов — я имею в виду один этот комплекс, не считая бразильского.

— В Бразилии?

— Да, там построена меньшая версия такого комплекса, к западу от Манауса. Я не бывал там. Дождевые леса не слишком интересуют меня. Я люблю открытые пространства, — объяснил Ханникатт. — А вот африканский вельд, африканские равнины — это нечто иное. Я, пожалуй, слетаю туда и поохочусь.

— Да, мне тоже хотелось бы побывать там, увидеть дикую жизнь Африки, как она живет и процветает под солнцем, — согласился Попов, приняв решение.

— Верно. Добуду льва или даже двух моим «Н&Н» 0,375 калибра. — Ханникатт щелкнул языком, и Джеремия побежал быстрее, легкой рысью, которую Попов попытался имитировать на своей лошади. Он делал это раньше, но теперь обнаружил, что ему трудно попасть в такт свободным движениям Баттермилк. Пришлось сосредоточиться на своем теле, это ему удалось. Он поравнялся с охотником.

— Значит, ты хочешь перестроить эту страну в подобие старого Запада, да? — Хайвей был в двух милях от них, и по нему мчались грузовики со своими трейлерами, освещенными янтарными огнями. Попов надеялся, что там проезжают и автобусы, курсирующие между городами, освещенные так же ярко.

— Это один из шагов, которые мы собираемся предпринять.

— И ты будешь ходить всюду со своим пистолетом?

— Револьвером, Дмитрий, — поправил его Фостер. — Да. Я буду вроде тех парней, о которых читал, буду жить в гармонии с природой. Может быть, найду женщину, разделяющую мои взгляды, построю хороший дом в горах, как это сделал Джеремия Джонсон, но там не будет индейцев племени кроу, которые беспокоили бы меня, — добавил он с ухмылкой.

— Фостер?

Он обернулся.

— Да?

— Можно мне подержать твой револьвер? — спросил русский, моля бога о правильной реакции.

Реакция была положительной.

— Конечно. — Он достал револьвер и передал его Попову, дулом вверх ради безопасности. Попов почувствовал его вес и баланс.

— Он заряжен?

— Нет ничего более бесполезного, чем незаряженный револьвер. Может, ты хочешь выстрелить? Просто отведи курок назад и стреляй, только потяни на себя поводья, — о'кей? — Джеремия привык к выстрелам, а вот твоя лошадь не привыкла.

— Понятно. — Попов взял поводья в левую руку, чтобы удержать Баттермилк, затем вытянул правую руку и взвел курок «кольта», услышав отчетливый тройной щелчок, свойственный этому типу револьвера. Затем он прицелился в геодезический столбик и нажал на спусковой крючок.

Баттермилк чуть дернулась при громе выстрела, раздавшегося так близко от ее чувствительных ушей, но сразу успокоилась. Пуля, увидел Попов, царапнула столбик толщиной в два дюйма, стоящий в метрах шести. Значит, он не разучился стрелять.

— Здорово, правда? — спросил Ханникатт. — По моему мнению, этот армейский револьвер обладает самым лучшим балансом из всех типов ручного оружия.

— Да, — согласился Попов. — У него отличный баланс. — Тут он повернулся. Фостер Ханникатт сидел на своем жеребце Джеремии меньше чем в трех метрах от него. Это упрощало задачу. Бывший офицер КГБ снова взвел курок, прицелился в середину груди охотника и нажал на спусковой крючок еще до того, как Фостер успел выразить удивление при виде его действий. Глаза охотника расширились, то ли от страха, то ли удара тяжелой пули, но это не имело значения. Пуля попала прямо в сердце. Несколько секунд тело охотника оставалось в седле, его глаза были по-прежнему широко открыты, затем оно безжизненно соскользнуло вниз, на траву.

Дмитрий соскочил с лошади и сделал три шага, чтобы убедиться, что охотник мертв.

Затем он расседлал Джеремию, который флегматично воспринял смерть своего хозяина, и вынул из его рта уздечку, удивленный, что жеребец не укусил его в отместку за убийство хозяина, но лошадь не собака. Сделав это, Попов звучно шлепнул жеребца по крупу, тот отбежал метров на пятьдесят и начат пастись.

Попов вскочил на Баттермилк, щелкнул языком и направил кобылу к северу. Он оглянулся назад, увидел освещенные окна комплекса и подумал, когда заметят исчезновение его и Ханникатта. Наверно, не скоро, решил он. Шоссе было уже недалеко.

Немного к западу должна находиться маленькая деревня, но он решил, что лучше всего стоять на автобусной остановке или попросить, чтобы его подвезли на автомобиле или грузовике. Как он поступит дальше, Попов не был уверен, но он знал одно — нужно убраться подальше от этого места, причем как можно скорее. Попов не верил в бога, так что для него слово «бог» было всего лишь началом выражения «бог его знает». Но сегодня он узнал нечто важное. Он может так и не узнать, есть ли бог, зато твердо знал, что на свете существуют дьяволы, и он работал на них, и ужас этого был никак не сравним ни с чем, что он пережил, будучи молодым полковником КГБ.

Глава 36 Полеты необходимости

Бывает, что страх ничем не уступает ужасу. Будучи офицером-оперативником, Попов никогда не испытывал ничего по-настоящему пугающего. Ему приходилось сталкиваться с напряжением, особенно в начале карьеры, но он быстро справился с собой, по мере того как накапливал опыт, и опыт стал для него чем-то вроде одеяла безопасности, чьи теплые складки всегда согревали его душу. Но не сегодня.

Теперь он находился в незнакомом месте, а не просто в незнакомой стране, потому что был городским человеком. В любом городе он знал, как исчезнуть в течение пары минут, причем скрыться настолько незаметно, что любая полиция мира не смогла бы найти его.

Но здесь он не был в городе. Попов слез с Баттермилк в сотне метров от здания автобусной остановки и снова не пожалел времени, чтобы снять седло и уздечку, потому что оседланная лошадь без всадника обязательно привлечет к себе внимание, зато лошадь, просто идущая по своим делам, может и не привлечь внимания, по крайней мере здесь, где многие держали лошадей ради собственного удовольствия. Затем ему удалось пролезть сквозь забор из колючей проволоки, после чего он подошел к зданию на автобусной остановке, которое, обнаружил Попов, было пустым. На голых, окрашенных белой краской стенах не было никакого расписания. Здание оказалось самым простым сооружением, сделанным, по-видимому, из литого бетона, с толстой крышей, способной выдержать слой снега зимой и, возможно, противостоять торнадо, о которых он слышал, но никогда не испытывал их мощи. Скамейка внутри здания также была бетонной, и Попов опустился на нее на несколько минут, чтобы справиться с сотрясающей его дрожью. За всю свою жизнь он не испытывал ничего подобного. Попова охватил страх — если такие люди были готовы убить миллионы, даже миллиарды, уж конечно, они убьют его без малейших колебаний, даже не моргнув глазом. Ему нужно уехать отсюда, и как можно быстрее.

Через десять минут он посмотрел на часы и задумался над тем, ходят ли вообще автобусы в такое время. Если нет, ну что ж, мимо проезжают автомобили и грузовики, и, может быть, кто-нибудь подберет его.

Попов вышел на обочину и поднял руку. Мимо проносились автомобили со скоростью сто тридцать километров в час. При такой скорости у них не оставалось времени заметить его в темноте, не говоря уже о том, чтобы затормозить и остановиться. Однако через пятнадцать минут пикап «Форд» съехал на обочину.

— Куда направляешься, приятель? — спросил водитель. Он походил на фермера лет шестидесяти, его шея и лицо изборождены морщинами от бесчисленных дней, проведенных на солнце.

— Аэропорт в соседнем городе. Вы можете подвезти меня туда? — спросил Дмитрий, открывая дверцу и садясь в пикап. Водитель не пристегнулся ремнем, что, вероятно, противоречило закону, но, с другой стороны, в неменьшей степени противоречило закону и хладнокровное убийство, и хотя бы по этой причине ему нужно было убраться отсюда с предельной скоростью.

— Конечно, мне в любом случае нужно поворачивать у того съезда. Как тебя зовут?

— Джо, Джозеф, — ответил Попов.

— А меня — Пит. Ты ведь не отсюда?

— Нет, я из Англии, между прочим, — продолжал Дмитрий, пытаясь укрыться за этим акцентом.

— Вот как? А здесь как ты оказался?

— Бизнес.

— Что за бизнес? — спросил Пит.

— Я консультант, нечто вроде посредника.

— Каким же образом ты застрял посреди прерии, Джо? — поинтересовался водитель.

Что ему от меня надо? Разве он полицейский? Этот фермер задавал вопросы, будто служил во Втором главном управлении.

— Мой, э-э, друг, у него семейные проблемы, и ему пришлось оставить меня здесь, чтобы я дождался автобуса.

— А. — Это заткнуло его, увидел Попов, благословляя свою последнюю ложь. Видите ли, я только что застрелил человека, который собирался убить вас и всех, кого вы знаете... Это был один из тех случаев, когда сказать правду просто невозможно. Его мозг мчался вперед с огромной скоростью, намного опережая этот проклятый пикап, водитель которого не решался сильнее нажать на педаль газа, и все автомобили проносились мимо. Фермер был пожилым человеком и, очевидно, очень терпеливым. Если бы за рулем сидел Попов, он быстро бы выяснил, на какую скорость способен этот проклятый грузовичок. Но, несмотря на все это, уже через десять минут показался зеленый знак съезда с шоссе с силуэтом самолета, прикрепленным к половине знака. Он с трудом удержался от того, чтобы не начать колотить кулаком от нетерпения по ручке кресла, наблюдая за тем, как водитель медленно съезжает с шоссе, затем так же медленно поворачивает направо к зданию, похожему на маленький региональный аэропорт.

— Спасибо, сэр, — сказал Попов, вылезая из пикапа.

— Счастливого пути, Джо, — ответил водитель с дружеской канзасской улыбкой.

Попов быстро вошел в крошечный терминал и направился к столу, где оформлялись билеты.

— Мне нужно лететь в Нью-Йорк, — сказал он. — Первый класс, если можно.

— У нас есть рейс в Канзас-Сити, он вылетает через пятнадцать минут. Оттуда вы можете пересесть на самолет компании «Ю.С. Эруэйз», летящий в аэропорт Ла-Гардия, мистер?

— Деметриус, — ответил Попов, вспомнив имя на своей последней оставшейся кредитной карточке. — Джозеф Деметриус, — повторил он, доставая свой бумажник и передавая клерку кредитную карточку. У него был паспорт на это имя в банковском сейфе в Нью-Йорке, а кредитная карточка содержалась в порядке, на ней было много денег, и он не пользовался ею в течение последних трех месяцев. Клерк думал, что оформляет билет достаточно быстро, но Попову хотелось зайти в мужской туалет, и он старался изо всех сил скрыть свое нетерпение. Именно в этот момент он вспомнил, что в седельной сумке у него лежит заряженный револьвер, от которого нужно избавиться побыстрее.

— О'кей, мистер Деметриус, вот ваш билет на этот рейс, выход 1, а это ваш билет на рейс из Канзас-Сити. Он отправляется из коридора А-34, у вас кресло первого класса, 2С. Есть ко мне вопросы, сэр?

— Нет-нет, спасибо. — Попов взял билеты и сунул в карман. Затем он оглянулся, разыскивая вход в комнату вылета, направился к ней, на мгновение остановился у мусорного контейнера, посмотрел по сторонам, очень осторожно вытащил из седельной сумки огромный револьвер, вытер его и опустил в контейнер. Затем он снова оглянулся по сторонам. Нет, никто в терминале не обратил на него внимания. Он проверил седельные сумки, чтобы убедиться, что в них больше нет ничего подозрительного, но они оказались совершенно пустыми. Удовлетворенный этим, Попов прошел через пункт безопасности, магнитометр которого, к счастью, промолчал, не издав никакого сигнала. Забрав седельные мешки с конвейера, он посмотрел по сторонам и нашел мужской туалет, куда немедленно направился. Через минуту он вышел из него, чувствуя себя гораздо лучше.

Попов обнаружил, что в региональном аэропорте только два выхода на посадку, зато имеется бар, который стал его следующей остановкой. В бумажнике оказалось пятьдесят долларов, и пять из них он заплатил за двойную порцию водки, он проглотил обжигающую жидкость и только после этого прошел сто шагов до выхода на посадку.

Там он передал билет очередному клерку, который направил его к двери. На площадке стоял самолет «Сааб-340В» с пропеллерами, предназначенный для полетов на короткие расстояния. Попов не летал на таком самолете уже много лет. Но ради того, чтобы улететь отсюда, он согласился бы лететь на самолете, винты которого вращаются от закрученных резиновых лент, как у детских моделей. Попов вскарабкался на борт, через пять минут загудели моторы, и он начал успокаиваться. Тридцать пять минут до Канзас-Сити, сорок пять минут ожидания и затем полет в Нью-Йорк на борту «737-го» в первом классе, где алкоголь подается бесплатно. Но самое главное, он сидел сейчас один на левой стороне самолета, и у него не было разговорчивых соседей. Ему нужно было подумать, подумать очень тщательно и быстро, но не слишком быстро.

Он закрыл глаза, когда самолет начал разбег, рокот двигателей заглушал весь посторонний шум. О'кей, думал он, что ты узнал, и как следует поступить с полученной информацией. Два простых вопроса, но ему нужно найти ответ на первый, прежде чем станет ясно, как ответить на второй. Он едва не начал молиться богу, в существование которого не верил, новместо этого начал смотреть в иллюминатор на почти темную землю, пока его мозг боролся с мыслями в собственной темноте.

Кларк внезапно проснулся. В Герефорде было три утра, и ему приснился сон, содержание которого скрылось из сознания, подобно облаку дыма, бесформенному и ускользающему. Он знал, что это был неприятный сон, и оценить степень неприятных ощущений он мог только тем, что проснулся, — редкий случай. Тут он почувствовал, что у него дрожат руки, и он не знал почему. Кларк выкинул все из головы, перевернулся на другой бок и закрыл глаза, стараясь уснуть. Сегодня ему предстояло совещание по бюджету «Радуги», проклятие его жизни как командира этой организации. Может быть, это и было содержанием его сна, подумал он, с головой на подушке. Навсегда обреченный бороться с бухгалтерами при обсуждении финансовых вопросов, откуда поступают деньги и как их расходуют...

* * *

Посадка в Канзас-Сити была мягкой, и авиалайнер подъехал к терминалу, где его пропеллеры замерли. Рабочий из наземного обслуживающего персонала подошел к самолету и накинул трос на пропеллер ради безопасности выходящих пассажиров, чтобы пропеллер не мог провернуться. Попов посмотрел на часы. Они совершили посадку на несколько минут раньше расписания. Он спустился по трапу и вдохнул чистый воздух аэропорта, затем вошел в терминал. Там, в трех коридорах от него, находился выход А-34, откуда он пойдет на посадку, — он проверил, чтобы убедиться, что это его рейс, — и он снова увидел бар. Оказывается, здесь курение не было запрещено — очень необычно для американского аэропорта, — он почувствовал запах табачного дыма, вспомнил молодость, когда курил сигареты «Труд», и едва не обратился к одному из американцев с просьбой о сигарете. Но вовремя остановился и всего лишь выпил очередную двойную порцию водки в угловой кабине, повернувшись лицом к стене, не желая, чтобы кто-нибудь запомнил его лицо. Через тридцать минут объявили о посадке на его рейс. Попов оставил на столе десять долларов и пошел к выходу с седельными сумками в руке. Затем он подумал, стоит ли ему беспокоиться, занимаясь этими сумками. Тут он вспомнил, что может показаться необычным, что пассажир поднимается в самолет с пустыми руками, и решил сохранить их, засунув в отделение для ручного багажа над головой. Здесь его ожидала приятная новость — место 2Д не было занято, поэтому Попов придвинулся к иллюминатору и начал смотреть в него, стараясь, чтобы стюардесса не увидела его лица. Затем «Боинг-737» отъехал от терминала и взлетел в темноту. Он отклонил предложенную порцию алкоголя, решив, что выпил достаточно, и, хотя алкоголь помог ему выстроить мысли в стройный порядок, дальнейшие порции запутают их. У него было достаточно водки в кровеносной системе для спокойных размышлений, и больше ему не требовалось.

Итак, что же точно узнал он в этот день? Как это совпадает со всей другой информацией, которую он собрал за время пребывания в комплексе зданий западного Канзаса? Ответ на второй вопрос был проще, чем на первый: все точные данные, собранные им сегодня, абсолютно ни в чем не противоречили имеющейся у него информации относительно цели Проекта. Они не противоречили журналам, лежащим на тумбочке у его кровати, ни видеокассетам рядом с телевизором, ни разговорам, которые он слышал в коридорах или в кафетерии. Эти маньяки собирались уничтожить мир во имя своих языческих верований — но как, черт побери, сможет он убедить кого-то, что все это действительно правда? Конкретно, какие точные данные должен он передать кому-то еще — и кто этот человек? Это должен быть человек, который поверит ему и сможет после этого предпринять решительные действия. Но кто? Существовала и дополнительная проблема, заключавшаяся в том, что он убил Фостера Ханникатта, — правда, у него не было выбора, ему нужно было скрыться из Проекта, и у него оставался этот единственный шанс скрыться незаметно. Но теперь они могли обвинить его в убийстве, у них были для этого все основания, а это означало, что полиция может арестовать его. Если его арестуют, как он тогда сможет сообщить о том, что собираются сделать эти гребаные друиды, остановить их до того, как они приведут в действие свой ужасный план? Ни один полицейский в мире не поверит в такую историю. Прямо готовый сюжет для «Джеймса Бонда». История была слишком фантастичной, чтобы нормальный человеческий ум мог охватить гигантский масштаб предстоящей катастрофы. К тому же можно не сомневаться, что члены Проекта уже разработали прикрытие или легенду, тщательно подготовленную, чтобы помешать любому официальному расследованию. Для них это было самой первоначальной заботой о безопасности Проекта, и этот парень Хенриксен, наверняка сам занимался этим.

Кэрол Брайтлинг стояла в своем кабинете. Она только что напечатала письмо главе президентской администрации, в котором говорилось, что она уходит в отпуск для работы над специальным научным проектом. Этим утром она уже обсудила проблему с Арни ван Даммом, и у него не было серьезных возражений против ее отъезда. О ней не будут скучать, совершенно ясно говорило выражение его лица. Ну что ж, подумала она, если уж говорить об этом, скоро ему не придется скучать.

Доктор Брайтлинг вложила письмо в конверт, заклеила его и оставила на столе своего помощника для передачи в Белый дом на следующий день. Она завершила свою работу для Проекта и для планеты. Настало время покинуть Вашингтон. Прошло столько времени, было так долго, когда она последний раз чувствовала руки Джона, обнимающие ее. Их развод стал очередной сенсацией, о нем писали в газетах и говорили по телевидению. Это было необходимо. Она никогда не получила бы работы в Белом доме, если бы оставалась женой одного из самых богатых людей в стране. И вот ей пришлось отказаться от него, а он публично отрекся от движения, защищающего окружающую среду, от убеждений, в которые оба верили в течение десяти лет, когда они впервые сформулировали замысел Проекта. Но он никогда не прекращал верить в него, так же как и она. Ей удалось проникнуть внутрь правительства, получить допуск к практически всем самым секретным материалам, познакомиться даже с оперативными разведывательными данными, и все это она передавала Джону, когда он нуждался в них.

Что особенно важно, она получила доступ к информации по биологическим методам ведения войны, так что они знали, что делает институт по исследованиям и разработкам биологического и химического оружия армии США в Форт Детрик и другие организации для защиты Америки. Благодаря этому им стало известно, как создать Шиву, чтобы он мог преодолеть все существующие и разрабатываемые вакцины, за исключением созданных в «Горайзон Корпорейшн».

Но ей пришлось заплатить за все. Джон появлялся на публике с самыми разными молодыми женщинами, и, без сомнения, спал со многими, потому что он, по своей натуре, был страстным и чувственным мужчиной. Они не обсуждали эту проблему перед публичным разводом, и по этой причине для нее стало неожиданным и неприятным сюрпризом, когда она увидела его с юными красивыми женщинами на многих приемах и торжественных церемониях, которые им обоим приходилось посещать. Правда, это всегда была какая-нибудь другая красавица, потому что Джон никогда не имел установившихся отношений ни с кем, кроме нее. Кэрол Брайтлинг говорила себе, что это хорошо, потому что, по сути дела, она была единственной женщиной, являющейся частью его жизни, и, таким образом, все эти молодые женщины, раздражающие ее, являлись для Джона всего лишь способом успокоить свои мужские гормоны... Но все равно было трудно наблюдать за ним и еще труднее думать о нем, одной в своем доме, где компанию ей составлял только Джиггс, так что она часто плакала в своем одиночестве.

Но Проект перевешивал все эти личные неприятности. Работа в Белом доме только укрепила ее убежденность в правильности выбранной цели. Она видела там все, что противоречило тому, во что она верила, — от спецификаций новых типов ядерного оружия до сообщений, поступающих из Форта Детрик о способах ведения биологической войны.

Попытка Ирана вызвать вспышку чумы во всей стране, которая произошла до ее вступления в состав правительства, одновременно напугала и ободрила ее. Напугала, потому что это было реальной угрозой стране и могло дать толчок эффективным мерам по защите нации от возможного будущего нападения. Ободрила, поскольку она быстро поняла, что действительно эффективная защита является в лучшем случае очень трудным мероприятием, поскольку вакцины должны разрабатываться специально для каждого отдельного заболевания. И, если уж говорить о пользе, принесенной вспышкой чумы, иранская чума всего лишь повысила страх публики перед подобной угрозой, а это сделает распространение вакцины А намного более простым делом и заставит правительственных чиновников как здесь, так и во всем мире прямо-таки воевать из-за предложенного спасительного средства. Она даже может в нужный момент вернуться, чтобы настаивать на одобрении этой меры, жизненно важной для общественного здравоохранения, и ей поверят.

Доктор Кэрол Брайтлинг вышла из своего кабинета, повернула налево, пошла по широкому коридору до лестничной площадки, там снова повернула налево и спустилась к автомобилю, стоящему на парковочной площадке. Через двадцать минут она заперла автомобиль и поднялась по ступенькам в квартиру, где ее радостно встретил преданный Джиггс, который прыгнул ей на руки и, как всегда, потерся мохнатой головой о грудь.

Десять лет страданий подошли к концу, и, хотя жертвоприношение было трудно перенести, наградой за это будет возвращение планеты к ее зеленому цвету, а Природа восстановит свою заслуженную Славу.

* * *

Было так приятно снова вернуться в Нью-Йорк! Несмотря на то что Попов не решился вернуться в свою квартиру, по крайней мере он находился теперь в большом городе, в котором мог исчезнуть с такой же легкостью, как крыса во дворе, заваленном мусором.

Он сказал таксисту отвезти его в «Эссекс Хаус» — отличный отель, примыкающий к южной стороне Центрального парка. Там он разместился под именем Джозефа Деметриуса. Попов с удовольствием увидел мини-бар у себя в номере и тут же смешал себе коктейль из содержимого двух миниатюрных бутылочек американской водки, вкус которой в данный момент его мало интересовал. Затем, приняв решение, он позвонил в авиакомпанию, там подтвердили информацию о рейсах, посмотрел на часы, позвонил вниз дежурному клерку и попросил разбудить его в 3.30 утра — адское время, но необходимое Попову. Осуществив все это, русский свалился на кровать, даже не раздеваясь. Утром ему придется быстро купить кое-что, а также зайти в банк и достать паспорт на имя Деметриуса из абонированного сейфа. Потом он снимет через банкомат пятьсот долларов с помощью кредитной карточки «Мастеркард», оформленной на имя Деметриуса, и после этого будет в безопасности... ну не совсем в безопасности, по крайней мере в большей безопасности, чем сейчас. Тогда он будет почти уверен в себе и своем будущем, каким оно станет после того, как Проекту придет конец. А если нет, сказал он себе из-за закрытых и полупьяных век, по крайней мере, он будет знать, чего надо избежать, чтобы сохранить жизнь. Возможно, будет знать.

* * *

Кларк проснулся в привычное время. Джей Си спал теперь лучше, и этим утром он по крайней мере синхронно проснулся вместе с хозяином дома, понял Джон, когда вышел после бритья из ванной и услышал щебечущие звуки просыпающегося внука. Они доносились из спальни, которую сейчас занимали Джей Си и Пэтси. Эти звуки разбудили Сэнди, хотя она ухитрилась не обратить внимания на звонок будильника на тумбочке, стоящей на той стороне кровати, которую занимал Джон. По-видимому, ее материнские или бабушкинские инстинкты обладали селективными возможностями. Кларк направился в кухню, чтобы включить кофеварку, затем открыл наружную дверь и поднял с крыльца утренние экземпляры «Таймс», «Дейли Телеграф» и «Манчестер Гардиан» для ознакомления с событиями, произошедшими за ночь. Джон узнал, что качество статей у британских газет лучше, чем у большинства американских, и они подают новости в более сжатом и точном виде.

Малыш растет, сказал себе Джон, когда Пэтси вошла в кухню, держа Джей Си у своей левой груди. Сэнди шла за ними. Джон знал, что его дочь не пьет кофе, по-видимому опасаясь, что кофеин попадет в ее молоко. Вместо этого она пила молоко, а Сэнди тем временем начала готовить завтрак. Джон Конор Чавез был полностью поглощен своим завтраком, а через десять минут его дедушка тоже погрузился в завтрак. Включенное радио передавало новости Би-би-си, дополняя, таким образом, печатные новости из газеты, лежащей перед Джоном. Оба источника подтвердили, что мир спокоен. Ведущей статьей были сообщения с Олимпийских игр, о которых Динг докладывал им каждую ночь, — для него это было утро из-за множества часовых поясов — доклады обычно заканчивались тем, что телефонную трубку держали у маленького лица Джей Си, чтобы гордый отец мог услышать мяукающие звуки, которые малыш иногда издавал, хотя редко в нужный момент.

К половине седьмого Джон уже был одет и направлялся к двери. Этим утром в отличие от других он поехал на стадион для своих утренних упражнений. Солдаты Группы-1 были уже там, их количество по-прежнему меньше обычного из-за потерь, понесенных во время перестрелки у больницы, но они выглядели такими же гордыми и крутыми, как раньше. Этим утром упражнениями руководил сержант первого класса Фред Франклин, и Кларк следовал его инструкциям не так энергично, как более молодые солдаты, но он все-таки старался держаться за ними и завоевывал таким образом их уважение, несмотря на несколько презрительных взглядов на старого пердуна, который думал, что к нему вернулась молодость. Джон увидел, как на другом конце стадиона Группа-2, тоже в уменьшенном составе, проводит упражнения под командованием главного сержанта Эдди Прайса. Через полчаса он снова принял душ, ему часто казалось странным, что приходится принимать душ два раза в день на протяжении девяноста минут, причем почти каждый день, но он не мог отказаться от душа сразу после пробуждения утром, потому что это стало непременной частью его жизни, а после того, как он поработал вместе с солдатами, второй душ был необходим из-за пота. Покончив с этим, он переоделся в костюм «босса», вошел в штабное здание, прежде всего, как обычно, он проверил телефакс и нашел там сообщение из ФБР, информирующее его о том, что по делу Серова нет ничего нового. Второй факс сообщал ему, что пакет будет послан в его адрес из Уайтхолла, без пояснения, что содержится в этом пакете. Ничего не поделаешь, подумал Джон, включая кофеварку, он скоро все узнает.

Ал Стэнли вошел в кабинет незадолго до восьми, все еще не избавившись от последствия своих ран, но вернувшись в рабочее состояние, удивительно быстро для человека его возраста. Еще через две минуты пришел Билл Тауни, и руководство «Радуги» собралось вместе, чтобы начать очередной трудовой день.

* * *

Телефонный звонок, разбудивший Попова, заставил его вздрогнуть. В темноте комнаты он протянул руку к телефонной трубке, промахнулся, затем нащупал ее.

— Да.

— Сейчас три тридцать, мистер Деметриус, — сказал оператор.

— Да, спасибо, — ответил Дмитрий Аркадьевич, включил свет и сел на кровати, опустив ноги на ковер. На записке рядом с телефоном был номер, по которому ему нужно позвонить: девять... ноль-один-один-четыре-четыре...

Элис Форгейт пришла на работу на несколько минут раньше. Она положила сумочку в ящик стола, села и начала просматривать записи, касающиеся того, что предстояло сделать сегодня. И тут зазвонил телефон.

— Мне нужно поговорить с мистером Джоном Кларком, — послышался голос в телефонной трубке.

— Я могу сказать ему, кто звонит?

— Нет, не можете, — ответил голос.

Ответ заставил секретаршу мигнуть от удивления. Она едва не сказала, что не может переключить разговор при таких обстоятельствах, но передумала. Она переключила звонок в положение «ждите» и нажала другую кнопку.

— Вам звонят по линии один, сэр.

— Кто это? — спросил Кларк.

— Он отказался назвать свое имя, сэр.

— О'кей, — проворчал Кларк. Он нажал кнопку и сказал: — Джон Кларк слушает.

— Доброе утро, мистер Кларк, — приветствовал его неизвестный голос.

— Кто это? — спросил Джон.

— У нас есть общий знакомый. Его зовут Шон Грэди.

— Да? — Рука Кларка сжала трубку, и он нажал на кнопку «запись» на присоединенной к телефону записывающей системе.

— Поэтому вы знаете, наверно, мое имя, как Иосиф Андреевич Серов. Нам нужно встретиться, мистер Кларк.

— Да, — ответил Джон спокойным голосом. — С удовольствием. Как мы встретимся?

— Полагаю, сегодня, в Нью-Йорке. Вы полетите рейсом «Бритиш Эруэйз» № 1 на «Конкорде» в аэропорт Кеннеди, и я встречу вас у входа в зоопарк Центрального парка. Там находится здание из красного кирпича, похожее на замок. Я буду там ровно в одиннадцать. Есть вопросы?

— Полагаю, что нет. О'кей, одиннадцать часов в Нью-Йорке.

— Спасибо. До свидания. — Связь прервалась, и Кларк снова переключил кнопки.

— Элис, будьте добры, пригласите ко мне Билла и Алистера.

Они вошли в кабинет Кларка меньше чем через три минуты.

— Послушайте вот это, парни, — сказал Джон, нажимая на кнопку «воспроизведение» на записывающем устройстве.

— Ну и чертовщина, — заметил Билл Тауни, на секунду опередив Ала Стэнли, собиравшегося сказать то же самое. — Он хочет встретиться с тобой? Интересно зачем?

— Есть только один способ узнать это. Мне нужно успеть на «Конкорд», вылетающий в Нью-Йорк. Ал, разбуди Мэллоя, чтобы он мог перебросить меня в Хитроу на своей вертушке.

— Значит, ты встречаешься с ним? — спросил Стэнли.

Ответ был очевидным.

— Почему бы и нет? Черт побери, — ухмыльнулся Джон, — это избавит меня от участия в гребаном совещании по бюджету.

— Это верно. Тебе может угрожать опасность.

— Я попрошу ФБР послать нескольких агентов, чтобы они присматривали за мной. Кроме того, у меня с собой друг, — напомнил Кларк, имея в виду «беретту» сорок пятого калибра. — Мы имеем дело с профессиональным разведчиком. Он рискует гораздо больше, чем я, если только не организовал на том конце очень сложную операцию, но мы сможем заметить это. Он хочет встретиться со мной. Серов — профессионал, а это означает, что он хочет сообщить мне что-то — или, может быть, попросить меня о чем-то. Я склоняюсь к первому варианту, верно?

— Согласен с этим, — сказал Тауни.

— Есть возражения? — спросил Кларк у своих главных подчиненных. Возражений не было. Они тоже сгорали от любопытства, хотя настаивали на обеспечении безопасности Кларка при встрече. Но это не будет таким уж сложным.

Кларк посмотрел на часы.

— В Нью-Йорке нет еще четырех утра — и он хочет встретиться со мной сегодня. Удивительная спешка. Почему? Есть какие-нибудь идеи?

— Возможно, он хочет сказать тебе, что не имеет отношения к нападению на больницу.

— Помимо этого? — Тауни недоуменно покачал головой.

— Время является важной проблемой. Сейчас половина одиннадцатого, Джон, — напомнил ему Стэнли. — На вашем восточном побережье половина четвертого. На работе нет никого из влиятельных людей.

— Придется разбудить их. — Кларк посмотрел на телефон и нажал на кнопку быстрого набора, соединяющего с штаб-квартирой ФБР.

— ФБР, — ответил еще один неизвестный голос.

— Мне нужно поговорить с заместителем директора Чаком Бейкером.

— Не думаю, что мистер Бейкер находится сейчас у себя.

— Я знаю. Позвоните ему домой. Передайте, что звонит Джон Кларк. — Ему показалось, что на другом конце провода кто-то произнес «о, проклятие», но приказ был отдан человеком, голос которого звучал серьезно, и его нужно выполнить.

— Алло? — раздался через минуту сонный голос.

— Чак, это Джон Кларк. Есть что-то новое в деле Серова.

— Что именно? — И почему, черт возьми, это не может подождать четыре часа? — Голос не сказал этого.

Джон объяснил. Он чувствовал, что его собеседник на другом берегу океана просыпается.

— О'кей, — ответил Бейкер. — Я поручу парням в Нью-Йорке встретить тебя у терминала, Джон.

— Спасибо, Чак. Извини, что я вытряхнул тебя из постели в такой час.

— Ничего, Джон. До свидания.

Остальное было просто. Мэллой вошел в свой кабинет после утренних упражнений и распорядился подготовить вертолет для непродолжительного полета. На это не потребовалось много времени. Единственной головной болью была та трудность, с которой придется столкнуться при пролете через воздушный поток прилетающих и улетающих самолетов, но вертолет все-таки совершил посадку у терминала. Кларк смог пройти в Спидуэй-Лаунж за двадцать минут до вылета «Конкорда» и забрал уже готовый билет. Таким образом он миновал службу безопасности и сумел избежать трудностей, с которыми неизбежно столкнулся бы, пытаясь объяснить, почему у него при себе пистолет, что в Соединенном Королевстве было равносильно заявлению, что он страдает от исключительно заразной формы проказы. Обслуживание было по-британски щедрым, и ему пришлось отказаться от бокала шампанского, перед тем как подняться на борт авиалайнера. Затем объявили посадку, Кларк прошел по выдвинутому коридору и оказался внутри самого скоростного в мире авиалайнера, совершающего рейс № 1 в международный аэропорт Кеннеди Нью-Йорка. Командир произнес обычные перед вылетом инструкции для пассажиров, и тягач повез огромный пассажирский трейлер на взлетную полосу. Меньше чем через четыре часа, подумал Джон, он вернется в Соединенные Штаты. Ну разве воздушный транспорт не является восхитительным? Но еще лучше было то, что лежало у него на коленях. Это был пакет, только что доставленный курьером, и содержащий кадровую информацию на некоего Попова Дмитрия Аркадьевича. Кларк не сомневался, что его изрядно откорректировали, но даже в таком состоянии он представлял немалый интерес.

Кларк начал перелистывать страницы, когда «Конкорд» оторвался от земли и устремился на запад, в Америку. Спасибо тебе, Сергей Николаевич, мысленно поблагодарил Головко Кларк. Перед ним лежал подлинный файл КГБ, увидел Джон. На некоторых ксерокопированных страницах были видны дырочки от шпилек в правом верхнем углу. Это означало, что страницы раньше принадлежали КГБ. Тогда эта организация еще пользовалась шпильками для скрепления страниц вместо скрепок. Такую мелочь могли знать только посвященные.

* * *

Кларк был еще на полпути через Северную Атлантику, когда Попов проснулся, на этот раз сам, в семь пятнадцать утра. Он заказал завтрак в номер и принял душ, чтобы чистым начать подготовку к решающему дню. В восемь пятнадцать он вышел из отеля и начал разыскивать прежде всего магазин мужской одежды, который был бы уже открыт. Поиски были разочаровывающими до тех пор, пока он не нашел магазин, открывшийся ровно в девять часов. Через тридцать минут он держал в руках дорогой, хотя и не совсем подходящий ему по размеру, серый костюм, а также рубашки и галстуки. Все это Попов отнес в свой номер и сразу переоделся. Затем подошло время идти к Центральному парку.

Здание, которое стояло перед входом в зоопарк, имело странный вид. Оно было кирпичным, и на крыше виднелись стены с бойницами, словно здесь собирались охранять территорию от вооруженного нападения, но в тех же самых стенах были окна, а само здание находилось в низине вместо вершины холма, как подобает настоящему замку. Ну что ж, подумал Попов, по-видимому у американских архитекторов свои представления о замках. Он прошел по территории, ожидая увидеть агентов ФБР (или, может быть, оперативников ЦРУ — промелькнула мысль), которые, несомненно, будут находиться здесь во время встречи, чтобы обеспечить безопасность Кларка, а может быть, чтобы арестовать его? Ничего не поделаешь, изменить ситуацию не в его силах. Скоро он узнает, является ли Джон Кларк на самом деле профессиональным офицером разведывательной службы. У этой профессии есть свои правила, и Кларку надлежит следовать им как предмету профессиональной вежливости. Попов подвергал себя огромному риску, и Кларк обязан уважать его хотя бы по этой причине, но он не был уверен. В этом мире человек ни в чем не может быть уверен, вздохнул Попов.

* * *

Доктор Киллгор спустился в кафетерий в обычное время и к, своему удивлению, не нашел там русского друга или Фостера Ханникатта. Может быть, они решили поспать подольше, подумал он. Киллгор сидел за своим завтраком на двадцать минут дольше обычного. Ну и черт с ними, решил он, наконец, и поехал к конюшне один. Там его ожидал новый сюрприз. Баттермилк и Джеремия были в коррале, оба расседланные и без уздечек.

Он не мог знать, что лошади сами пришли домой прошлой ночью. Удивленный, он завел обеих лошадей в их стойла, перед тем как седлать собственную лошадь. Он ждал поблизости от корраля еще пятнадцать минут, полагая, что его друзья еще могут подойти, но они не подошли, и тогда Киллгор вместе с Кирком Маклином поехали на запад, совершая свою утреннюю прогулку по окрестностям.

* * *

Скрытая часть этой операции может оказаться интересной, подумал Салливэн. Он ехал в микроавтобусе с надписью «Консолидейтед Эдисон» на борту, одетый в синий комбинезон. Комбинезон был настолько мешковатым, что в нем можно было спрятать дюжину разных видов оружия, и никто не заметит их в этом безобразном одеянии, но еще лучше было то, что комбинезон делал его практически невидимым. На улицах Нью-Йорка было так много подобных комбинезонов, что никто не обратит на него внимания. Эта тайная операция прикрытия была организована в невероятной спешке, не меньше восьми агентов ФБР уже находились на месте рандеву, у всех были фотографии этого субъекта Серова, переснятые с паспорта, хотя они вряд ли могли пригодиться. Агенты не знали рост и вес субъекта, а это означало, что они ищут ОБП — обыкновенного белого парня, а их насчитывалось в Нью-Йорке не меньше трех миллионов.

Партнер Салливэна, Фрэнк Чатэм, находился внутри терминала и ждал у выхода пассажиров рейса № 1 авиакомпании «Бритиш Эруэйз». Он был одет в костюм с галстуком.

Предназначенный для него комбинезон лежал в микроавтобусе «Кон. Эд.», который Салливэн поставил у выхода из терминала. Они даже не знали, кто этот Кларк, которого они встречают, но заместитель директора Бейкер считал его немерено важным.

«Конкорд» совершил посадку точно по расписанию, минута в минуту. Кларк, который сидел в кресле 1-С, первым вышел из авиалайнера. Было совсем нетрудно заметить эскорт ФБР в коридоре, выдвинувшемся к самолету.

— Вы встречаете меня?

— Ваше имя, сэр?

— Джон Кларк. Чак Бейкер должен был...

— Да. Следуйте за мной, сэр. — Чатэм провел его в обход иммиграции и таможни, так что это будет еще одно место, где на паспорт Джона не поставят печать, чтобы отметить его въезд в суверенную державу. Заметить микроавтобус «Кон. Эд.» было нетрудно. Кларк направился прямо к нему без всяких указаний и поднялся внутрь.

— Привет, я — Джон Кларк, — поздоровался он с водителем.

— Том Салливэн. Вы уже встретились с Фрэнком.

— Поехали, мистер Салливэн, — сказал ему Джон.

— Слушаюсь, сэр. — Микроавтобус тут же сорвался с места. Сзади Чатэм натягивал на себя синий комбинезон.

— О'кей, сэр, что здесь действительно происходит?

— Я встречаюсь с человеком.

— Серовым? — спросил Салливэн, выруливая на шоссе.

— Да, но его настоящее имя Попов. Дмитрий Аркадьевич Попов. Раньше он был полковником в старом КГБ. Мне прислали его личное дело, я просмотрел его по пути сюда. Он специализируется на работе с террористами, имеет, по-видимому, больше контактов, чем телефонная компания.

— Этот парень организовал операцию, которая...

— Да, — кивнул Джон, сидящий на правом переднем сиденье для пассажира. — Эта операция была нацелена на моих жену и дочь. Они были основными целями.

— Проклятие! — заметил Чатэм, затягивая застежку-молнию на комбинезоне. Они не знали этого. — И вы хотите встретиться с этим мерзавцем?

— Бизнес есть бизнес, парни, — напомнил Джон, не зная, верит он сам в это или нет.

— А кто вы сам?

— Агентство, по крайней мере раньше.

— Откуда вы знаете мистера Бейкера?

— Сейчас у меня несколько иная работа, и нам приходится сотрудничать с Бюро. Я поддерживал контакт главным образом с Гасом Вернером, но в последнее время мне пришлось говорить и с Бейкером.

— Вы входите в ту команду, которая справилась с этими террористами в больнице, там, в Англии?

— Я возглавляю эту организацию, — сказал им Кларк. — Только держите это при себе.

— Никаких проблем, — ответил Салливэн.

— Вы занимаетесь расследованием дела Серова?

— Да, это одно из дел, порученных нам.

— Что собрано на него?

— Фотография из его паспорта — полагаю, у вас она тоже есть.

— У меня есть нечто получше — его официальная фотография из досье КГБ. Лучше фотографии из паспорта — снимки анфас и в профиль, но они сделаны десять лет назад.

— Что еще?

— Счета из банка, документы, по которым оформлялись кредитные карточки, почтовый ящик, абонированный Серовым, но еще нет адреса.

— В чем он обвиняется? — спросил Джон.

— Главным образом в преступном заговоре, — ответил Салливэн. — Заговор с целью подстрекательства к совершению террористических актов, участие в нелегальном провозе наркотиков. Законы, по которым его обвиняют, весьма широкие, так что мы пользуемся ими в тех случаях, когда не знаем того, что произошло на самом деле.

— Вы можете арестовать его?

— Никаких сомнений. Стоит лишь увидеть, — ответил Чатэм с заднего сиденья. — Вы хотите, чтобы мы арестовали его?

— Я не уверен. — Кларк повернулся на неудобном сиденье, наблюдая за приближением очертаний небоскребов Нью-Йорка, все еще пытаясь понять, что произойдет дальше. Узнаю об этом достаточно скоро, сказал он себе, думая о том, как ему хочется побыстрее встретиться с ублюдком, который послал вооруженных преступников убить жену и дочь. При виде приближающегося Манхэттена его лицо потемнело от ярости, но агенты ФБР ничего не заметили.

Попов решил, что заметил двух агентов ФБР, не говоря о паре копов, одетых в форму, которые могли быть частью слежки за ним. Впрочем, это не имело особого значения. Ему нужно встретиться с Кларком, а это означало, что встреча произойдет в публичном месте, в противном случае ему пришлось бы войти прямо в логово льва, и он не был уверен, что сможет заставить себя пойти на такой шаг. Здесь у него оставался какой-то шанс, он мог попытаться пойти на юг в сторону станции подземки и там устремиться к поезду. При этом многие преследователи будут в замешательстве, и у него появится выбор. Он сможет сбросить пиджак, изменить внешность, надеть шляпу, которую засунул в карман брюк. Ему казалось, что у него тогда будет равный шанс скрыться от преследования, если возникнет такая необходимость, ведь маловероятно, что в него будут стрелять здесь, в сердце самого большого города Америки. Но самым надежным было бы поговорить с Кларком. Если он профессионал, а Попов был уверен в этом, тогда они обсудят проблему по-деловому. Им придется поступить именно так. У них просто нет выбора, сказал себе Дмитрий Аркадьевич.

* * *

Микроавтобус пересек Ист-ривер и поехал на запад по переполненным улицам. Джон посмотрел на часы.

— Никаких проблем, сэр. Мы имеем в запасе еще десять минут, — сказал ему Салливэн.

— Отлично, — коротко ответил Джон. До встречи осталось совсем немного, и ему нужно взять под контроль эмоции. У него была горячая натура, и Джон Теренс Кларк не раз выпускал их из-под контроля во время операций, но сейчас он не мог позволить себе такой роскоши. Кем бы ни был этот русский, он сам пригласил его на эту встречу, а это означало что-то, что именно, Кларк еще не знал, но понимал необычность такой встречи. Значит, что-то происходит, что-то важное. Таким образом, он обязан отложить в сторону все мысли о прошлой опасности, угрожавшей его семье. Во время встречи ему нужно быть холодным, как камень, и потому, сидя на переднем сиденье микроавтобуса «Кон. Эд.», Кларк заставил себя дышать глубоко и равномерно, и постепенно он достиг своей цели. Затем им овладело любопытство. Русский не может не знать, что Кларку известно о его участии в организации нападения, и все-таки он предложил встретиться и даже настаивал на этой встрече. Это должно что-то значить, сказал себе Джон, когда они прорвались через пробку и повернули налево на Пятую авеню. Он снова посмотрел на часы. Да, у них есть время. Микроавтобус свернул и остановился у обочины. Кларк вышел наружу и пошел на юг, по тротуару, переполненному прохожими, проходя мимо продавцов книг и разных безделушек, сидя в сооружениях, похожих на портативные деревянные шкафы. Позади него агенты ФБР перегнали микроавтобус вперед и остановили у здания, означающего место намеченной встречи. Там они вышли из машины, держа в руках бумаги и глядя вокруг, слишком очевидно и нарочито напоминая служащих компании «Кон. Эд.», подумал Джон. Затем он свернул направо, спустился по ступенькам и посмотрел на здание из красного кирпича, представляющее чье-то видение замка, осуществленное сто лет назад или раньше. Кларку не пришлось долго ждать.

— Доброе утро, мистер Кларк, — послышался мужской голос сзади.

— Доброе утро, Дмитрий Аркадьевич, — ответил Джон, не поворачивая головы.

— Очень хорошо, — одобрительно произнес голос. — Поздравляю вас с тем, что вы узнали одно из моих имен.

— У нас хорошая разведывательная поддержка, — продолжал Джон, по-прежнему не оборачиваясь назад.

— Как вы долетели?

— Быстро. Я еще никогда не летал на «Конкорде». Нельзя сказать, что это было неприятно. Итак, Дмитрий, что я могу сделать для вас?

— Прежде всего я хочу извиниться за свои контакты с Грэди и его людьми.

— Как относительно других операций? — спросил Кларк, словно заманивая его, похоже на авантюру, но у него было азартное настроение.

— Это не касалось непосредственно вас, да и погиб только один человек.

— Зато это была маленькая больная девочка, — быстро заметил Джон.

— Нет, я не имел никакого отношения к захвату заложников в Worldpark. Мои миссии — это банк в Берне и брокер в доме в окрестностях Вены. Увеселительный парк — не моя работа.

— Таким образом, вы признаетесь в проведении трех террористических операций. Знаете, это противоречит закону.

— Да, это мне известно, — сухо ответил русский.

— Итак, чем я могу помочь вам? — снова спросил Кларк.

— Скорее вопрос в том, чем я могу помочь вам, мистер Кларк.

— Чем же? — Он по-прежнему не оборачивался. Но поблизости должно находиться не меньше полудюжины агентов ФБР, причем один с микрофоном направленного действия, записывающим их разговор. В спешке Кларк не успел надеть костюм, снабженный записывающей аппаратурой.

— Кларк, я могу назвать причину проведения террористических операций и дать вам имя человека, который стоит за всем этим. Вы услышите нечто чудовищное. Я узнал об этом только вчера, еще не прошло даже двадцати четырех часов, как мне стала известна цель этого.

— Ну какова же цель? — спросил Джон.

— Они собираются убить почти всех людей на планете, — спокойно ответил Попов.

Это заставило Кларка остановиться и повернуть голову, чтобы посмотреть на собеседника. Он увидел, что фотография из досье КГБ была очень неплохой.

— Это что, какой-нибудь киносценарий? — холодно спросил он.

— Кларк, вчера я был еще в Канзасе. Там я узнал суть этого «проекта». Мне пришлось застрелить человека, рассказавшего мне об этом, чтобы скрыться. Я убил человека по имени Фостер Ханникатт, охотника из Монтаны. Я застрелил его выстрелом из его же револьвера «Кольт» сорок четвертого калибра, прямо в грудь. Оттуда я направился прямо к ближайшему хайвэю, и мне удалось доехать на попутной машине к соседнему аэропорту, оттуда я прилетел в Канзас-Сити и дальше в Нью-Йорк. Я позвонил вам из моей комнаты в отеле меньше чем восемь часов назад. Да, Кларк, мне известно, что в вашей власти арестовать меня. Не сомневаюсь, что в данный момент меня окружают агенты службы безопасности, скорее всего, из вашего ФБР, — сказал он, когда они вошли на территорию зоопарка. — Так что вам стоит только махнуть рукой, и меня тут же арестуют. Я только что назвал вам имя человека, которого застрелил, и место, где это произошло. К тому же вы имеете все основания обвинить меня в организации террористических актов и, полагаю, в транспортировке наркотиков. Я знаю это и тем не менее предложил эту встречу. Неужели вы считаете, Джон Кларк, что я шучу с вами?

— Нет, пожалуй, — ответил Радуга Шесть, пристально глядя на Попова.

— Очень хорошо. В этом случае я предлагаю, чтобы меня отвезли в местное отделение ФБР или другое безопасное место, где я смогу предоставить вам при контролируемых обстоятельствах информацию, в которой вы нуждаетесь. Мне нужно только ваше честное слово, что меня не задержат и не арестуют.

— И вы мне поверите, если я дам такое слово?

— Да. Вы из ЦРУ и потому знакомы с правилами игры, не так ли?

Кларк кивнул:

— О'кей, даю вам слово — если вы говорите правду.

— Джон Кларк, как мне хочется, чтобы все это оказалось вымыслом, — ответил Попов. — Вы не поверите, как мне этого хочется, товарищ.

Кларк заглянул ему в глаза и увидел там страх, нет, нечто более глубокое, чем просто страх. Русский только что назвал меня товарищем. Это что-то значило, особенно при таких обстоятельствах.

— Пошли, — сказал ему Джон, поворачиваясь и направляясь к Пятой авеню.

* * *

— Вот наш субъект, парни, — послышался голос агента-женщины по радиосети. — Это и есть субъект Серов, в подарочной упаковке, как игрушка из универсама Шварца. Подождите. Они поворачивают и идут на восток, к Пятой авеню.

— Неужели? — удивился Фрэнк Чатэм. Затем он увидел их. Они быстро шли к тому месту, где был припаркован микроавтобус.

— У вас есть безопасное укрытие где-нибудь поблизости? — спросил Кларк.

— Да, конечно, есть, но...

— Отвезите нас туда, и как можно быстрее! — приказал Кларк. — Вы можете немедленно прекратить свою скрытую операцию. Садитесь, Дмитрий, — сказал он, отодвигая дверцу.

Безопасное укрытие находилось всего в десяти кварталах. Салливэн поставил машину у обочины, и все четверо вошли внутрь.

Глава 37 Гаснущее пламя

Безопасное укрытие представляло собой четырехэтажный особняк, переданный федеральному правительству несколько десятилетий назад благодарным бизнесменом, похищенного сына которого Федеральное Бюро Расследований возвратило отцу живым и здоровым. Дом использовался главным образом для получения донесений от иностранных дипломатов, работавших в ООН, которых тем или иным способом удалось завербовать, чтобы они работали на федеральное правительство. В этом доме неоднократно бывал Аркадий Шевченко, по-прежнему самый высокопоставленный советский дипломат, завербованный ФБР. Снаружи особняк выглядел неприглядно, зато внутри была установлена сложнейшая система безопасности с записывающими устройствами и прозрачными зеркалами плюс обычные столы и кресла, более комфортабельные, чем те, которые продают в магазинах. Здесь находился круглые сутки кто-то из сотрудников ФБР, обычно это был новичок, недавно вошедший в число агентов Нью-Йоркского отделения ФБР. Он играл, главным образом, роль швейцара.

Чатэм проводил их в помещение, которое обычно использовалось для бесед с тайными агентами на верхнем этаже особняка, и усадил Кларка и Попова в небольшую комнатку без окон. Был установлен микрофон, и начал поворачиваться магнитофон, перегоняющий ленту с одной катушки на другую. За одним из зеркал, прозрачным с обратной стороны, была установлена телевизионная камера с оператором и видеорекордер.

— О'кей, — начал Кларк, назвав дату, время и место. — Со мной здесь находится полковник Дмитрий Аркадьевич Попов, в отставке, из бывшего советского КГБ. Предмет интервью — международная террористическая деятельность. Меня зовут Джон Кларк, я офицер-оперативник Центрального Разведывательного Управления. Здесь также присутствуют...

— Специальный агент Том Салливэн.

— И?

— Специальный агент Фрэнк Чатэм.

— Оба из Нью-Йоркского отделения ФБР. Дмитрий, вы можете начинать, — сказал Джон.

Было чертовски пугающим для Попова начать говорить, и это было заметно в течение нескольких минут его повествования. Оба агента ФБР слушали рассказ Попова первые полчаса с выражением полного недоверия, до тех пор, пока он не начал говорить об утренних конных прогулках в Канзасе.

— Маклин? А его первое имя? — спросил Салливэн.

— Кирк, по-моему, или Курт, но я точно помню, что имя начиналось с буквы "К", — ответил Попов. — Ханникатт сказал мне, что Маклин похищал людей с улиц Нью-Йорка, и потом их использовали в качестве подопытных субъектов для испытаний этой болезни Шива.

— Проклятие, — выдохнул Чатэм. — Как он выглядит?

Попов дал точное описание внешности Маклина, вплоть до длины волос и цвета глаз.

— Мистер Кларк, мы знаем этого парня. Мы допрашивали его в связи с исчезновением молодой женщины, Мэри Баннистер. Еще одна молодая женщина, Анна Претлоу, исчезла при похожих обстоятельствах. Боже мой, вы говорите, что их убили?

— Нет, я сказал, что они погибли, как подопытные субъекты, в ходе экспериментов с этой болезнью Шива, которую они собираются распространить в Сиднее.

— "Горайзон Корпорейшн". В этой компании работал Маклин. Ее сотрудники говорят, что он уехал из города.

— Совершенно верно, вы найдете его в Канзасе, — кивнул Попов.

— Вам известно, насколько велика эта корпорация? — спросил Салливэн.

— Достаточно велика. О'кей, Дмитрий, как они собираются распространить этот вирус?

— Фостер сказал мне, что это произойдет с использованием системы охлаждения воздуха на стадионе. Это все, что мне известно.

Джон подумал об Олимпийских играх. Сегодня состоится марафон, это будет последний вид соревнований на Олимпиаде, затем церемония закрытия этим вечером.

У них не было времени для раздумий. Он повернулся, поднял телефонную трубку и набрал международный код Англии.

— Соедините меня со Стэнли, — сказал он миссис Форгейт.

— Алистер Стэнли, — послышался голос.

— Ал, это Джон. Найдите Динга, пусть он немедленно позвонит мне по этому телефону, — Джонназвал номер. — Прямо сейчас — немедленно. Я имею в виду — чертовски быстро.

— Понял, Джон.

Кларк не сводил глаз с часов. Прошло четыре с половиной минуты, и зазвонил телефон.

— Тебе повезло, что ты успел захватить меня, Джон. Я только что одевался, чтобы пойти смотреть мара...

— Заткнись и слушай меня, Доминго, — резко оборвал его Кларк.

* * *

— Слушаю, Джон, говори, — ответил Чавез, достав блокнот, чтобы записывать указания босса. — Это на самом деле? — спросил он через несколько секунд.

— Мы считаем, что все обстоит именно так, Динг.

— Похоже на сценарий плохого кинофильма. — Неужели это что-то, придуманное террористической организацией из фильмов о Джеймсе Бонде? — подумал Чавез.

В чем заключается выгода для кого-то?

— Динг, человек, который передал мне эту информацию, находится рядом со мной. Его зовут Серов, Иосиф Андреевич Серов.

— О'кей, я слышу тебя, мистер К. Когда собираются провести эту операцию?

— Мы полагаем, что примерно во время церемонии закрытия. Есть что-нибудь в расписании Олимпиады, кроме марафона?

— Нет, это последнее крупное соревнование, и мы не будем заняты до самого конца марафона. Я думаю, что стадион начнет заполняться примерно в пять часов дня, затем пройдет церемония закрытия, и все разъедутся по домам. — Включая меня, подумал Чавез, но мог бы и не говорить об этом.

— Так вот в этом заключается их план, Динг.

— И ты хочешь, чтобы мы остановили их.

— Совершенно верно. Принимайся за дело. Запиши этот номер. Я буду здесь весь день. С этого момента все передачи будут кодироваться. О'кей?

— Я все понял. Позволь мне браться за работу, Джон.

— Действуй, — сказал ему голос. — До свидания.

Чавез положил трубку, пытаясь понять, как осуществить все это. Сначала нужно собрать свою команду. Все жили на этом же этаже, так что он вышел в коридор, постучал в каждую дверь и приказал сержантам собраться у него в номере.

— О'кей, парни, сегодня нам предстоит работа. Вот в чем она заключается, — начал он и продолжал рассказ в течение пяти минут.

— Боже милостивый, — с трудом произнес Томлинсон, выражая мнение всех присутствующих. То, что они услышали, казалось невероятным, но они привыкли выслушивать и затем действовать на основе самой странной информации.

— Прежде всего нам нужно найти центр управления туманной системой. Сделав это, мы поместим в нем людей. Дежурные будут меняться. Первая смена — Джордж и Гомер, мы с Майком сменим вас. Продолжительность смен будет два часа, внутри и снаружи. Все время находимся на радиосвязи. Нам разрешено применять оружие, парни.

Нунэн присутствовал при инструктаже.

— Послушай, Динг, все это кажется мне очень маловероятным.

— Я знаю, Тим, но меры все равно будут приняты.

— Ну, если ты так считаешь, босс.

— За дело, парни, — сказал Динг и встал.

* * *

— Сегодня — решающий день, Кэрол, — сказал своей бывшей жене Джон Брайтлинг. — Меньше чем через десять часов начинается осуществление Проекта.

Она опустила Джиггса на пол и подошла, чтобы обнять его.

— О, Джон!

— Я знаю, — улыбнулся он. — Это было так долго. Но мы не смогли бы осуществить Проект без твоей помощи.

В комнате находился и Хенриксен.

— Я говорил с Вилом Гиэрингом двадцать минут назад. Он установит канистру с Шивой перед самым началом церемонии закрытия. Погода тоже помогает нам. В Сиднее будет еще один жаркий день. Предполагается, что температура достигнет тридцати восьми градусов. Так что, по всей видимости, посетители будут толпами стоять под туманными системами.

— И глубоко дышать при этом, — подтвердил доктор Джон Брайтлинг. — Это еще один способ освободить тело от жара.

Чавез шел по стадиону, уже мокрый от пота внутри раскаленного здания. Он думал о марафонцах. Неужели они способны выдержать такую жару и не упасть в обморок во время бега, подумал он. Итак, «Глобал Секьюрити», с сотрудниками которой ему уже довелось встречаться, составляют часть этого Проекта. Он попытался припомнить лица всех сотрудников этой компании, которых видел во время двух коротких совещаний, но сейчас самым главным было разыскать подполковника Вилькерсона. Он нашел его через пять минут, в центре Службы безопасности.

— Доброе утро, майор Чавез.

— Привет, Фрэнк. У меня есть вопрос.

— Какой, Динг?

— Туманная система. Откуда поступает в нее вода?

— Из насосного центра в Секторе пять, слева от рампы.

— Как мне попасть в него?

— Ты можешь получить от меня ключ и код снятия сигнала тревоги. Но почему, старик?

— Ничего особенного. Я просто хочу посмотреть на него.

— Какая-нибудь проблема? — спросил Вилькерсон.

— Может быть. Мне пришла в голову мысль, — продолжал Чавез, пытаясь сформулировать убедительную ложь. — Что, если кто-нибудь захочет воспользоваться этой системой для распространения отравляющего химического вещества, а? И я подумал, что было бы неплохо...

— Проверить ее? Один из сотрудников «Глобал Секьюрити» уже опередил тебя. Это полковник Гиэринг. Он проверил всю систему. Он тоже беспокоился, только раньше.

— Ну и что? Мне тоже хотелось бы проверить ее.

— Но почему?

— Считай это паранойей, — ответил Чавез.

— Как хочешь. — Вилькерсон встал из своего кресла и снял со стены ключ от насосной системы. — Код снятия сигнала тревоги — один-один-три-три-шесть-шесть. Мы его регулярно меняем.

Одиннадцать, тридцать три, шестьдесят шесть, запомнил Динг.

— Отлично. Спасибо, полковник.

— С удовольствием, майор, — ответил подполковник SAS.

Чавез вышел из центра службы безопасности, присоединился к своим людям, ожидающим его снаружи, и они быстро пошли к стадиону.

— Ты рассказал ему о возникшей проблеме? — спросил Нунэн.

Чавез отрицательно покачал головой.

— Я не уполномочен делать это. Джон рассчитывает, что мы сами справимся с этим.

— Что, если наши друзья вооружены?

— Видишь ли, Тим, и нам разрешено применять оружие.

— Могут возникнуть неприятности, — предостерег агент ФБР, обеспокоенный местными законами.

— Да, полагаю, ты прав. Будем пользоваться здравым смыслом. Мы ведь знаем, как делать это, верно?

* * *

Работа Кирка Маклина в Проекте заключалась в том, что он проверял системы защиты зданий от окружающей среды, главным образом кондиционирование воздуха и систему поддержания избыточного давления внутри помещений, действие которых он не совсем понимал. В конце концов, всем находящимся здесь была сделана инъекция вакцины В, так что, если Шива даже и проникнет внутрь зданий, это не должно представить какой-нибудь опасности. Но Маклин полагал, что Джон Брайтлинг просто хотел перестраховаться и создал для этого дополнительные защитные системы, так что у него не было никаких возражений. Его ежедневная работа была несложной — главным образом она заключалась в проверке показаний приборов и записывающих систем. Все стрелки находились в середине шкалы. Закончив с этим, он захотел прокатиться верхом. Маклин вошел в транспортный отдел и взял ключи от «Хаммера», принадлежащего Проекту, затем поехал к конюшне за своей лошадью. Через двадцать минут, которые ушли на то, чтобы заседлать квортерную лошадь, он поехал на север. Она бежала легкой рысью по прерии, заросшей травой, по дорожкам, проложенным сельскохозяйственными машинами, совершавшими там разворот, он осторожно проехал через поселение луговых собачек. Его маршрут пролегал по направлению к шоссе, которое являлось северной границей территории, принадлежащей Проекту. Через сорок минут безмятежной прогулки он увидел нечто необычное.

Подобно каждому большому участку земли на Среднем Западе Америки, здесь проживали и местные канюки, питающиеся падалью. Вокруг зданий Проекта часто появлялись стервятники, которых фермеры называли грифами, независимо от их настоящей породы, крупные хищники, пищей для которых служила падаль. Это были птицы, выделяющиеся своим безобразным видом, — черное оперение и голые головы, покрытые красной кожей, с большими мощными клювами, предназначенными для того, чтобы разрывать плоть на телах мертвых животных. Они представляли собой мусорщиков природы — или ее официальных могильщиков, как называли их некоторые. Несмотря на отвратительный вид, они являлись важной частью экосистемы. Маклин увидел шесть таких грифов, описывающих круги в небе над чем-то, лежащим в высокой траве. Шесть грифов — это очень много, подумал Маклин и тут же понял, что их гораздо больше, когда подъехал ближе. Здесь лежит что-то большое, и они собрались недаром. Грифы были осторожными, неторопливыми птицами. Их круговые полеты были предназначены для того, чтобы убедиться, что тело действительно мертвое и не будет представлять для них опасности, когда они спустятся на землю.

Что они пожирают? — удивился Маклин и направил лошадь в сторону пирующих могильщиков. Его лошадь шла шагом, потому что Кирк не хотел спугнуть птиц. Интересно, что стало причиной их пира, подумал он. Не напугает ли их лошадь со всадником? Что бы это ни было, решил он через пять минут, по всей видимости, это нравится птицам. Пир падальщиков вообще представляет собой безобразное зрелище, подумал Маклин, но он мало отличается от поедания гамбургера человеком, по крайней мере в представлении коровы. Это свойственно природе. Грифы поедают мертвую плоть, удовлетворяют свою потребность в протеине, их тела перерабатывают полученную пищу и затем выделяют испражнения, возвращая питательные вещества обратно в почву, так что цепь жизни может продолжать свой непрерывный процесс в цикле жизнь — смерть — жизнь. Даже с расстояния в сотню ярдов Маклин не мог разглядеть, на чем пируют хищники, потому что их было так много. Наверно, олень или вилорогая антилопа, подумал он, судя по количеству птиц. Интересно, от чего умирают антилопы, попытался найти ответ Кирк. От сердечного приступа? Инфаркта? Или от рака? Пожалуй, будет интересно выяснить это через несколько лет, попросить одного из врачей Проекта произвести вскрытие, если, конечно, им удастся опередить грифов, которые, подумал он с улыбкой, поедают вещественное доказательство. Приблизившись на пятьдесят ярдов, однако, он остановил лошадь. Это точно не антилопа. Пищей могильщиков было что-то, одетое в клетчатую рубашку. Затем он послал лошадь вперед, чтобы подъехать поближе, и, когда он приблизился на десять ярдов, грифы заметили его, сначала повернули в сторону Маклина свои безобразные красные головы с жестокими маленькими глазами, затем отпрыгнули в сторону на несколько футов и, наконец, замахали крыльями и поднялись в воздух.

— Проклятие, — тихо произнес Маклин, подъехав совсем близко. Шея трупа была разодрана, так что частично обнажился шейный позвонок. В нескольких местах мощные клювы разорвали клетчатую рубашку, добираясь до плоти. Лицо также почти исчезло, грифы выклевали глаза и сорвали почти всю плоть, но волосы остались нетронутыми.

— Боже мой... Фостер? Что случилось с тобой, парень? — Маклину пришлось подойти совсем близко, чтобы разглядеть маленький красный кружок в центре темной рубашки.

Маклин не спускался с лошади. Фостер был мертв и, по всей видимости, его застрелили.

Кирк оглянулся вокруг и увидел следы от копыт одной или двух лошадей рядом с трупом, скорее двух, подумал он. Отведя лошадь назад, Маклин решил как можно быстрее вернуться в комплекс Проекта. Ему потребовалось на это пятнадцать минут, в конце которых он едва не загнал лошадь и с трудом слез с нее, весь дрожа. Он сел в «Хаммер», помчался обратно к зданию отеля и нашел Джона Киллгора.

* * *

Помещение, в котором размещалась насосная станция, питающая все туманные устройства, выглядело удивительно невзрачно. Одни трубы, сталь и пластик, а также насос, который работал, поскольку система, вырабатывающая прохладный туман, включилась по команде таймера несколько минут назад. Первая мысль Чавеза — что, если вирус уже запущен в систему, ведь я только что прошел сквозь туман и вдохнул хренову Шиву?

Но вот он стоит, и, если это произошло... но нет, Джон сказал, что отравление начнется гораздо позже, в середине дня, и что русский знает, должно быть, что здесь происходит.

Приходится доверять своим разведывательным источникам. Приходится. Информация, которую ты получил, является границей между жизнью и смертью в этом деле.

Нунэн наклонился и посмотрел на канистру с хлором, которая висела на трубах.

— Это похоже на заводское изделие, Динг, — сказал агент ФБР неубедительным голосом. — Я вижу, как их можно поменять. Выключаешь этот мотор, — он указал пальцем, — закрываешь этот клапан, поворачиваешь вот это ключом, висящем на стене, ставишь новую канистру, открываешь клапан и включаешь мотор насоса. На все потребуется тридцать секунд, может быть, меньше. Бум-бум-бум, и работа закончена.

— А если это уже сделано? — спросил Чавез.

— Тогда нам конец, — ответил Нунэн. — Остается только надеяться на надежность твоих источников, приятель.

Надежда все же оставалась, подумал Чавез. Туман снаружи имел легкий запах хлора, как вода в американской городской системе водопроводов, и хлор применяется, потому что он убивает микробов. Ведь это единственный элемент, помимо кислорода, который поддерживает сгорание, не правда ли? Помнится, он где-то читал об этом.

— Что скажешь, Тим?

— Я считаю, что замысел имеет смысл, но это чертовски большая операция для кого-то, Динг, какой дьявол предпримет что-то вроде этого? И с какой целью?

— Думаю, нам предстоит все выяснить. Но сейчас наша задача заключается в том, чтобы следить за этой штукой, словно она является самым драгоценным прибором во всем чертовом мире. О'кей. — Динг повернулся и посмотрел на своих людей. — Джордж и Гомер, вы, парни, остаетесь здесь. Если вам нужно помочиться, лейте прямо на пол. — Они заметили, что в углу находится сточное отверстие. — Майк и я займемся проблемой снаружи. Тим, ты тоже оставайся поблизости. У каждого из нас есть радио, и с их помощью мы будем поддерживать связь. Два часа внутри и два часа снаружи, но никто не отходит от этого места дальше чем на пятьдесят ярдов. Есть вопросы?

— Нет, — ответил сержант Томлинсон за всех. — Если кто-нибудь войдет и попытается что-нибудь сделать с этой штукой?

— Вы остановите его любыми средствами. И тут же вызывайте помощь по радио.

— Понял, босс, — ответил Джордж. Гомер Джонстон кивнул, соглашаясь.

Чавез и двое других вышли наружу. Стадион наполнялся людьми, желающими увидеть старт марафона... и что после этого, подумал Динг. Просто сидеть здесь и ждать в течение трех часов? Нет, двух с половиной. Это обычное время, за которое пробегают марафон.

Двадцать шесть миль. Сорок два с чем-то километра. Чертовски длинный путь, который пробегают мужчины — или женщины, — изматывающая дистанция даже для меня, признался Чавез, дистанция, более подходящая для полета на вертолете или поездки на грузовике. Все трое — он, Пирс и Нунэн — прошли к одной из рамп и остановились, глядя на экран телевизора, висящего здесь.

К этому времени бегуны уже собрались толпой у стартовой линии. Были выделены фавориты, телевидение сообщило краткие сведения о некоторых из них. Местное австралийское телевидение обсуждало ставки на бегунов, сколько поставлено на фаворитов и каковы шансы на выигрыш. Больше всего ставили на кенийца, хотя в числе фаворитов был и американец, который побил рекорд бостонского марафона в прошлом году, улучшив его почти на полминуты, — по-видимому, это значительная величина для такого бега — и тридцатилетний голландец, считающийся темной лошадкой среди марафонцев. Ему тридцать лет, и он впервые принимает участие в Олимпийских играх, подумал Чавез. Молодец.

— Командир Томлинсону, — произнес Чавез по радио.

— Я на месте, командир. Пока ничего не происходит, за исключением шума этого проклятого насоса. Я сообщу вам, если что-то произойдет, конец связи.

— О'кей.

— Что нам делать теперь? — спросил Майк Пирс.

— Ждать. Стоять и ждать.

— Если вы так считаете, босс, — отозвался Пирс. Все они умели ждать, хотя никому это не нравилось.

* * *

— Господи, — заметил Киллгор. — Ты уверен?

— Хочешь поехать и посмотреть? — спросил Маклин нервным голосом. Затем он понял, что им в любом случае придется сделать это, чтобы забрать тело для похорон. Теперь Маклин понимал западную традицию хоронить мертвых.

Достаточно тяжело наблюдать за тем, как стервятники рвут тело оленя. Но когда такое же происходит с человеческим телом, это невыносимо, независимо от любви к Природе.

— Ты сказал, что его застрелили?

— Очень похоже на то.

— Отлично. — Киллгор поднял трубку телефона. — Билл, это Джон Киллгор. Спускайся немедленно в главный вестибюль. У нас проблема. — Врач положил трубку и встал. — Пошли, — сказал он Маклину.

Хенриксен спустился в вестибюль отеля через две минуты после них, и они вместе поехали в «Хаммере» на север, к месту, где лежал труп. Снова пришлось разогнать могильщиков, и Хенриксен, бывший агент ФБР, подошел к трупу, чтобы посмотреть на него. Зрелище мертвого тела, изрядно разодранного стервятниками, было отвратительнее всего, что ему приходилось видеть во время своей карьеры в правоохранительных органах.

— Его действительно застрелили, — сказал он прежде всего. — Пуля крупного калибра, прямо в сердце. — Выстрел был неожиданным для Ханникатта, подумал он, хотя от лица осталось слишком мало, чтобы судить о его выражении. Сейчас по телу уже ползали и муравьи. Проклятие, он надеялся, что этот парень окажет ему помощь в охране периметра безопасности, когда Проект начнет действовать. Кто-то убил человека, играющего важную роль в осуществлении Проекта.

Но кто?

— Кто еще дружил с Фостером? — спросил Билл.

— Русский, Попов. Мы вместе совершали конные прогулки, — ответил Маклин.

— Эй, послушайте, — вспомнил Киллгор. — Их лошади, Баттермилк и Джеремия, были сегодня утром в коррале. Обе расседланные.

— Вот лежит седло и уздечка, — сказал Хенриксен, стоящий в пятнадцати футах. — Кто-то застрелил Ханникатта и затем расседлал его жеребца. Он сделал это для того, чтобы никто не обратил внимания на лошадь. Вот если бы это была лошадь с седлом, но без всадника... Здесь совершено убийство, парни. Давайте сейчас же искать Попова. Думаю, мне нужно поговорить с ним. Кто-нибудь видел его?

— Он не завтракал сегодня утром в обычное время, — сказал Киллгор. — В последнее время мы завтракали вместе, потом отправлялись на утреннюю прогулку верхом. Ему нравилось это.

— Да, — подтвердил Маклин. — Нам всем нравились утренние прогулки. Ты думаешь, что он?

— Я пока ничего не думаю. О'кей, давайте положим тело в «Хаммер» и поедем обратно. Джон, ты сможешь произвести вскрытие?

Это показалось Киллгору отвратительным по отношению к коллеге, но он кивнул:

— Да, конечно, не думаю, что это будет очень трудно.

— О'кей, берите его за ноги, — сказал Хенриксен, наклоняясь и стараясь не касаться тех мест на теле Ханникатта, на которых пировали стервятники. Через двадцать минут они вернулись в здание Проекта. Хенриксен поднялся в комнату Попова и открыл дверь своим ключом. Ничего, увидел он. На кровати ночью никто не спал. Таким образом, у него появился подозреваемый. По всей вероятности, Попов убил Ханникатта. Но почему? И куда исчез этот русский мерзавец?

Потребовалось полчаса, чтобы обыскать все здания Проекта. Русского найти не удалось. Этого следовало ожидать, потому что его лошадь видел Киллгор сегодня утром в коррале. Итак, подумал бывший агент ФБР, Попов убил Ханникатта и сбежал. Но куда?

Он, наверно, подъехал на лошади к хайвэю и попросил, чтобы его подвезли, или подошел к автобусной остановке, а может быть, поступил как-то по-другому. Отсюда до регионального аэропорта всего двадцать миль, и теперь этот гад мог уже долететь до Австралии, был вынужден признать Хенриксен. Но зачем ему понадобилось убивать охотника?

— Джон? — обратился он к Киллгору. — Что было известно Попову?

— Что ты имеешь в виду?

— Что он знал о Проекте?

— Не так уж много. Брайтлинг ведь не посвящал его в подробности, не так ли?

— Нет. О'кей, что было известно Ханникатту?

— Черт побери, Билл, Фостер знал все.

— Тогда предположим, что Попов и Ханникатт отправились вчера вечером на конную прогулку. Затем мы находим Ханникатта мертвым, а Попов исчез. Таким образом, мог Ханникатт рассказать Попову о том, чем занимается Проект?

— Думаю, что мог, — подтвердил Киллгор и кивнул.

— Следовательно, Попов узнает все о Проекте, берет револьвер Фостера, убивает его и исчезает.

— Господи! Ты думаешь, что он мог...

— Да, он мог. Черт возьми, Джон, кто угодно мог.

— Но ему сделана инъекция вакцины В. Я сам ввел ему вакцину!

— Ничего не поделаешь, — заметил Билл Хенриксен. Проклятие, напомнил его мозг.

Вил Гиэринг должен осуществить первую фазу сегодня! Будто он мог забыть об этом.

Нужно немедленно поговорить с Брайтлингом.

Оба доктора Брайтлинг находились в пентхаусе на крыше здания отеля, окна которого выходили на дорожку аэродрома. Теперь там стояли четыре реактивных самолета «Гольфстрим V». Новости, которые принес Хенриксен, не обрадовали их.

— Насколько это опасно? — спросил Джон.

— Потенциально очень опасно, — был вынужден признать Билл.

— Сколько времени осталось?

— Меньше четырех часов, — ответил Хенриксен.

— Попов знает?

— Возможно, но ничего определенного.

— Куда он мог обратиться? — спросила Кэрол Брайтлинг.

— Откуда я знаю, черт побери, — в ЦРУ, может быть, в ФБР. Попов — профессиональный разведчик. Если бы я был на его месте, то обратился бы в Российское посольство в Вашингтоне и все рассказал бы резиденту. Там ему поверят, но часовые пояса и бюрократия действуют в нашу пользу. В КГБ ничего не делается быстро. Там потратят несколько часов, пытаясь переварить полученную от него информацию.

— О'кей. Значит, мы продолжаем первую фазу? — спросил Джон Брайтлинг.

Кивок:

— Думаю, следует продолжать. Я позвоню Вилу Гиэрингу и дам команду приступать.

— А на него можно положиться? — поинтересовался Джон.

— По-моему, можно, то есть, я хочу сказать, конечно, можно. Он был с нами на протяжении ряда лет. Он часть нашего Проекта. Если бы мы не доверяли ему, то уже давно были бы в тюрьме. Ему ведь известно относительно тестов, проведенных на похищенных людях в Бингхэмтоне.

Джон Брайтлинг откинулся на спинку кресла.

— Ты считаешь, что мы можем не волноваться?

— Да, — решил Хенриксен. — Послушайте, даже в том случае, если все развалится, у нас есть крыша. Мы начинаем вырабатывать вакцину В вместо вакцины А и становимся героями в глазах всего мира. Никто не сможет найти след пропавших людей и связать их исчезновение с нами, если только кто-то не выдержит и проговорится, а у нас есть методы справиться с этим. Нет никаких вещественных доказательств, что мы замешаны во что-то противозаконное, — по крайней мере нет ничего, что бы мы не смогли уничтожить за несколько минут.

Эта часть была продумана очень тщательно. Все контейнеры с Шивой находились рядом с газовыми печами как здесь, так и в Бингхэмтоне. Тела подопытных субъектов превращены в пепел. Есть люди, лично знавшие о том, что происходило, но ни один из них не рискнет рассказать об этом, потому что тогда их привлекут к ответственности за массовое убийство, и у каждого будут адвокаты, которые защитят их. Действительно, придется пережить неприятное время, но понадобится одно — терпение.

— О'кей. — Джон Брайтлинг посмотрел на жену. Они работали слишком напряженно и слишком долго, чтобы теперь повернуть назад. Оба вынесли многолетнюю разлуку, пожертвовали своей любовью ради более великой любви к Природе, потратили время и громадные деньги для осуществления проекта. Нет, отступать нельзя. Даже если русский рассказал — кому, они не могли представить, даже в этом случае, смогут ли те, с кем он говорил, остановить вовремя начало Проекта? Вряд ли такое возможно. Муж-врач-ученый посмотрел на жену-ученого, и затем оба повернулись к своему директору Службы безопасности.

— Передай Гиэрингу, чтобы он приступал, Билл.

— О'кей, Джон. — Хенриксен встал и пошел к себе в кабинет.

* * *

— Да, Билл, — произнес полковник Гиэринг.

— У нас все в порядке, продолжай действовать, как запланировано, и позвони мне, чтобы подтвердить доставку пакета.

— О'кей, — ответил Вил Гиэринг. — Что еще я должен выполнить? Ведь у меня есть свои планы.

— Какие планы? — спросил Хенриксен.

— Завтра я вылетаю на север, хочу провести несколько дней на Великом Барьерном рифе.

— Вот как? Смотри, чтобы тебя не съели акулы.

— Обязательно! — раздался смех, и связь прервалась.

Порядок, подумал Билл Хенриксен. Решено. Он не сомневался в Гиэринге. Он был уверен. Вил стал членом Проекта, потратив целую жизнь на отвратительную для него деятельность, связанную с отравлением живых существ. Если бы он решил предать, они не смогли бы продвинуться так далеко. Но было бы намного лучше, если бы этот русский хмырь не сбежал. Что он может сделать против русского? Сообщить об убийстве Ханникатта местным полицейским и указать на Попова-Серова как на вероятного убийцу? А стоит ли? Какими могут быть возможные последствия? Ну что ж, Попов может рассказать все, что ему известно, но они тогда покажут на него, как на бывшего русского шпиона, поведение которого вызвало у них подозрения, хотя его и привлекали в качестве консультанта для «Горайзон Корпорейшн».

Но начать террористические вылазки в Европе — боже мой, джентльмены, будьте же серьезными! Этот человек просто убийца, и он использует свое воображение, чтобы создать причину для оправдания хладнокровного убийства в самом сердце Америки...

Сработает ли такой вариант? Не исключено, решил Хенриксен. Может сработать, и тогда этот мерзавец будет навсегда исключен из игры. Он может говорить что угодно, но есть ли у него вещественные доказательства? Никаких!

* * *

Попов налил себе стакан из бутылки «столичной», которую агенты ФБР, раздобрившись, приобрели для него в угловом магазине. Это помогло ему смягчиться до некоторой степени, и его взгляд на мир стал более оптимистичным.

— Итак, Джон Кларк. Мы ждем.

— Да, мы ждем, — согласился Радуга Шесть.

— Вы хотите спросить меня о чем-то?

— Да. Почему вы позвонили именно мне?

— Мы с вами раньше встречались.

— Где?

— В штабном здании в Герефорде, я был там с вашим сантехником.

— Я удивился, когда вы узнали меня, — признался Кларк, отпивая пиво из своей кружки.

— А теперь вы не хотите убить меня?

— Мне приходила в голову эта мысль, — ответил Кларк, глядя в глаза Попова. — Но мне показалось, что у вас есть угрызения совести, и если вы солгали мне, то скоро пожалеете, что не погибли раньше.

— С вашими женой и дочерью все в порядке?

— Да, и мой внук тоже здоров.

— Это хорошо, — заявил Попов. — Эта операция была отвратительной. Вам приходилось совершать отвратительные поступки во время своей карьеры?

Он кивнул:

— Приходилось.

— Значит, вы понимаете, что я имею в виду?

Только не в том смысле, о котором ты думаешь, приятель, подумал Радуга Шесть, перед тем как ответить.

— Да, полагаю, что понимаю, Дмитрий Аркадьевич.

— Откуда вам известно мое имя? Кто сказал вам?

Ответ удивил его.

— Мы с Сергеем Николаевичем — старые друзья.

— А-а, — ответил Попов, стараясь держать себя в руках. Его собственное агентство предало его? Неужели такое возможно? Кларк ответил на этот вопрос, словно прочитав его мысли.

— Вот, — сказал Джон, протягивая ему пачку фотокопий. — Руководство очень ценило вас.

— Так уж и ценило, — ответил Попов, пытаясь оправиться от потрясения, вызванного тем, что он держал в руках досье, которое никогда не видел раньше.

— Ничего не поделаешь, мир изменился, не правда ли?

— Недостаточно кардинально.

— У меня к вам вопрос.

— Да?

— Куда делись деньги, которые вы передали Грэди?

— Они в безопасном месте, Джон Кларк. Мои знакомые террористы все стали капиталистами в отношении к наличным деньгам, но благодаря вам те, с которыми я вступил в контакт, больше не нуждаются в деньгах, ведь верно? — задал риторический вопрос русский.

— Ну и жадный же вы, мерзавец, — заметил Кларк со скрытой улыбкой.

Марафон начался точно в назначенное время. Болельщики приветствовали бегунов, пробежавших первый круг по стадиону, затем спортсмены исчезли в туннеле и выбежали на улицы Сиднея, чтобы вернуться на стадион через два с половиной часа. Тем временем события, происходящие во время марафона, передавались для тех, кто остался на стадионе, по огромному табло, а находящиеся в помещениях могли наблюдать за бегом, глядя на экраны многочисленных телевизоров. Машины с подвижными телевизионными передатчиками катились перед вырвавшимися вперед марафонцами. Кениец, Джомо Нюрейри, бежал во главе первой группы. Вплотную за ним следовали Эдвард Фульмер, американец, и Биллем тер Хоост, голландец, практически рядом друг с другом. Они опережали остальных марафонцев метров на десять, когда миновали первую милю.

Вил Гиэринг следил за марафоном по телевидению у себя в гостиничном номере. Одновременно он укладывал вещи. Завтра он арендует аппарат для подводного плавания, сказал себе бывший полковник армии США, и получит огромное удовольствие, ныряя в самом интересном районе мира, сознавая, что заражение океана, причиняющее колоссальный вред такому прекрасному месту планеты, скоро прекратится. Он уложил всю одежду и нижнее белье в два чемодана на колесиках и подкатил их к выходу. Он будет наслаждаться подводным плаванием, пока все невежественные жертвы чумы полетят к себе домой в самые разные страны земного шара, даже не подозревая, что у них внутри и что они распространяют. Интересно, подумал он, сколько человек погибнет в течение первой фазы Проекта. Компьютерные расчеты предсказывали гибель от шести до тридцати миллионов, но, по мнению Гиэринга, эти данные занижены. Чем больше, тем лучше, это очевидно, потому что все население мира будет требовать вакцину А, ускоряя, таким образом, собственную смерть. Вся хитрость этого заключалась в том, что, если медицинские тесты у пациентов, получивших инъекции вакцины, покажут присутствие антител Шивы, это будет объяснено тем, что вакцина А является вакциной с живыми вирусами, о чем следует знать каждому. Вот только эти вирусы несколько более живые, чем думают люди, а когда они догадаются об этом, будет слишком поздно.

В Нью-Йорке было на десять часов позже, и там, на явочной квартире, сидели Кларк, Попов, Салливэн и Чатэм. Подобно миллионам американцев, они наблюдали за Олимпийскими играми по телевидению. Больше им было нечем заняться, оставалось только ждать. Поскольку никто из них не был марафонцем, они скучали, а шаги бегунов повторялись с бесконечной последовательностью.

— Жара, наверно, убивает их, — заметил Салливэн, имея в виду марафонцев.

— Да, им не позавидуешь, — согласился Кларк.

— Вам не приходилось пробегать такую дистанцию?

— Нет, — покачал головой Джон. — Но в свое время мне не раз приходилось убегать от опасности, главным образом во Вьетнаме. Там тоже было очень жарко.

— Вы были там? — спросил Попов.

— Да, целых полтора года. Третья СОГ — Специальная оперативная группа.

— И чем вы занимались?

— Главным образом наблюдали за происходящим и докладывали. Честно говоря, нам не нравились некоторые операции — рейды, убийства, похищение людей. — Тридцать лет назад, подумал Джон. Тридцать лет. Он отдал свою молодость одному конфликту, зрелую жизнь — другому, а теперь, в приближающиеся золотые годы, чем он займется? Неужели то, что рассказал ему Попов, действительно правда? Это казалось таким нереальным, но паника, вызванная вспышкой Эболы, запомнилась навсегда. Кларк помнил, как летал по всему миру в связи с этим, и также помнил сообщения в средствах массовой информации, которые потрясли США до самого основания, и помнил ту ужасную месть, которой отплатила Америка за причиненные страдания и страх. Но отчетливее всего он помнил, как лежал вместе с Дингом Чавезом на плоской крыше дома в Тегеране и направлял две умные бомбы в цель, чтобы уничтожить человека, несущего ответственность за все это, первое применение новой доктрины президента. Но если то, что рассказал ему Попов, действительно правда, если этот Проект представляет то, о чем ему стало известно, тогда какую месть потребует его страна? Будет этот вопрос решаться правоохранительными органами или кем-нибудь еще? Разве можно подвергнуть этих людей обычному суду? И если нет — тогда что? Не существует законов для преступлений такого масштаба, а суд превратится в ужасное цирковое представление, распространяя новости, которые потрясут до основания весь мир. Сам факт, что одна корпорация обладает достаточной мощью, чтобы совершить нечто подобное...

Кларк был вынужден признать, что его сознание не в состоянии охватить событие такой величины, не воспринимая происходящее как реальность.

— Дмитрий, зачем, по вашему мнению, они хотят осуществить такое?

— Джон Кларк, эти люди — друиды, они относятся к природе как к богу, обожествляют ее. По их мнению, земля принадлежит животным, а не людям. Они утверждают, что хотят восстановить природу, а чтобы сделать это, готовы уничтожить все человечество. Я знаю, это безумие, но они говорили мне именно так. В мою комнату в Канзасе они положили журналы и видеокассеты, которые пропагандируют их убеждения. Мне никогда не приходило в голову, что такие люди могут существовать. По их мнению, природа ненавидит нас, планета ненавидит нас за то, что мы, люди, сделали с ней. Но у планеты нет разума, а природа не в состоянии выразить свое мнение. И тем не менее они утверждают, что дело обстоит именно так. Это поразительно, — закончил русский. — У меня создалось впечатление, что я открыл новое религиозное течение, чей бог требует нашей смерти, человеческих жертвоприношений, как вы это ни назовете. — Он махнул рукой, расстроенный своей неспособностью понять до конца весь ужас ситуации.

* * *

— Ты знаешь, как выглядит этот Гиэринг? — спросил Нунэн.

— Нет, — ответил Чавез. — Никто не сказал мне. Полагаю, что полковник Вилькерсон знает, но я не хотел спрашивать его.

— Боже милостивый, Динг, неужели все это может оказаться правдой? — произнес агент ФБР.

— Думаю, что мы получим ответ на этот вопрос через несколько часов, приятель. Я знаю, что нечто подобное случилось один раз в прошлом, а затем мы с Джоном приняли участие в операции, целью которой было уничтожить человека, ответственного за это. Что касается технической стороны дела, нужно спросить у Пэтси. Я не разбираюсь в биологии, а она разбирается.

— Господи, — закончил Нунэн, глядя через вход, ведущий к стадиону, на насосную станцию. Затем все трое пошли к подвижному буфету, купили по поллитровому стакану кока-колы и сели, не сводя взгляда с двери, окрашенной в синий цвет. Мимо нее проходили люди, но никто не подошел к ней.

— Тим?

— Да, Динг?

— Ты можешь арестовать его?

— Думаю, что могу, — кивнул агент ФБР. — Он будет обвинен в заговоре с целью совершить убийство, замысел преступления возник в Америке, и субъект является американским гражданином. Так что право на его арест у меня есть. Я могу даже пойти дальше. Если мы похитим его и доставим в Америку, суд не проявит никакого интереса к тому, как он оказался в зале суда. После того как он появится перед федеральным судьей Соединенных Штатов, суд даже не спросит, каким образом он попал туда.

— А как мы вывезем его из Австралии? — задал вопрос Чавез. Он включил сотовый телефон.

Кларк поднял трубку телефонного аппарата «STU-4». Потребовалось пять секунд, чтобы кодовая система Динга согласовалась с его системой. Голос компьютера наконец произнес: «Линия безопасна», — потом последовало два коротких гудка.

— Слушаю?

— Джон, это Динг. У меня возник вопрос.

— Говори.

— Если мы арестуем этого Гиэринга, что дальше? Как, черт побери, мы доставим его в Америку?

— Хороший вопрос. Дай мне время, чтобы обсудить его.

— Понял. — Связь прервалась. Логически правильно было бы обратиться в Лэнгли, но директора ЦРУ не было в кабинете. Звонок Кларка перевели к нему домой.

— Джон, что за чертовщина происходит там с твоим участием? — спросил Эд Фоули из своей постели.

Кларк рассказал директору ЦРУ о том, что было ему известно. На это потребовалось пять минут.

— Я поручил Дингу охранять единственное место на стадионе, откуда можно осуществить весь план.

— Иисусе, неужели это правда? — спросил озадаченный Фоули. Было слышно, что у него перехватило дыхание.

— Думаю, мы все узнаем, если Гиэринг покажется с контейнером, содержащим вирусы, — ответил Кларк. — Если это произойдет, как мы доставим Динга, его парней и этого Гиэринга в Штаты?

— Сейчас я займусь этой проблемой. Какой у тебя номер? — Джон назвал номер телефона в явочной квартире, и Эд записал его. — Когда ты узнал?

— Меньше чем два часа назад. Русский сидит рядом. Мы находимся на явочной квартире ФБР в Нью-Йорке.

— Кэрол Брайтлинг замешана?

— Я не уверен. Ее бывший муж определенно замешан.

Фоули закрыл глаза и задумался.

— Ты знаешь, не так давно она звонила мне и расспрашивала о вас, задала пару вопросов. Это она добилась, чтобы новые радио переслали вам из «Е-системз». Она говорила со мной, словно была посвящена во все детали деятельности «Радуги».

— Но ее нет в моем списке, — напомнил Джон. Он лично одобрил имена тех, кого ознакомили с «Радугой».

— Хорошо, я займусь и этим тоже. О'кей, дай мне время, чтобы выяснить обстановку. Я позвоню тебе.

— Понял. — Кларк положил трубку. — У нас там, в Сиднее, есть агент ФБР. Он приехал вместе с моими парнями.

— Кто? — спросил Салливэн.

— Тим Нунэн. Знаешь его?

— Он занимался техническим обеспечением группы по спасению заложников?

Кларк кивнул:

— Да, это он.

— Я слышал о нем. Говорят, очень умный парень.

— Это верно. Он спас нас в Герефорде, по-видимому, спас также мою жену и дочь.

— Тогда он может арестовать этого мерзавца Гиэринга на законном основании.

— Ты знаешь, я никогда особенно не задумывался относительно соблюдения законов — мне приходились осуществлять главным образом политику, а не законы.

— Полагаю, в Агентстве ситуация в отношении законов несколько иная, верно? — улыбнулся Салливэн. Фактор Джеймса Бонда никак не хочет исчезнуть, даже у тех, кому полагалось бы относиться к этому по-другому.

— Да, в некотором отношении.

Гиэринг вышел из отеля, неся заплечную сумку, как и многие прохожие на улице, и сразу у подъезда остановил такси. Оставалось около получаса до конца марафона. Полковник смотрел на переполненные улицы и на идущих по ним прохожих. Австралийцы показались ему дружелюбным народом, и то, что ему удалось увидеть в Австралии, было весьма приятным. Он подумал об аборигенах, о том, что может произойти с ними, о бушменах, живущих в пустыне Калахари, и о других племенных группах, разбросанных по всему свету. Они находятся так далеко от цивилизации, что ни в коей мере не подвергнутся воздействию Шивы. Если судьба улыбнется им, ну что ж, подумал он, у него нет возражений. Эти племена не наносят никакого вреда Природе. К тому же их так мало, что даже если бы им захотелось этого — а они ничуть не хотят, — это будет выше их сил. Пусть продолжают боготворить деревья и гром, как это делают члены Проекта. А не окажется ли, что их слишком много, чтобы превратиться в проблему? Скорее всего, нет. Бушмены могут расселиться на более обширной территории. Но свойственные им традиции не позволят значительно изменить племенной характер их жизни, и даже если их число увеличится, то, по всей видимости, и в этом случае они не смогут оказать сколько-нибудь заметного влияния. То же самое относится к племени або в Австралии. К тому времени, когда в Австралию прибыли европейцы, их было немного, и в распоряжении або были тысячелетия, в течение которых они могли бы заполнить континент. Так что Проект не коснется многих. Отставного полковника смутно утешало, что Шива убьет только тех, чья цивилизация превратилась в угрозу для Природы. То, что в эту категорию попадали все, кого он видел через окно такси, его мало беспокоило.

* * *

Такси остановилось на обычном месте высадки пассажиров рядом со стадионом. Гиэринг заплатил таксисту, добавил щедрые чаевые, вышел из машины и направился к массивной бетонной чаше. У входа Гиэринг предъявил свой пропуск сотрудника Службы безопасности, и его пропустили на стадион. И тут его охватила дрожь, которую он ожидал. По сути дела, сейчас он проведет испытание эффективности вакцины В, инъекцию которой получил еще в Америке. Сначала он введет вирус Шивы в туманную систему, действующую по всему стадиону, а затем пройдет сквозь туман, вдыхая те же самые нано-капсулы, как и каждый из сотни тысяч людей, заполнивших стадион. Если инъекция вакцины В окажется бесполезной, он будет обречен на ужасную смерть, но его уже давно проинструктировали и по этому вопросу.

* * *

— Этот голландец поразительно вынослив, — заметил Нунэн. Виллем тер Хоост возглавлял сейчас бег и только что сделал ускорение. Если он продолжит бег в таком же темпе, то побьет рекорд, несмотря на ужасающие условия. От жары пострадали уже многие марафонцы. Они останавливались, чтобы выпить прохладительные напитки, а некоторые пробегали через заранее установленные в определенных местах холодные души, хотя телевизионные комментаторы предупреждали, что это окажет отрицательное воздействие на них, вызывая судороги ножных мускулов. Но они все равно стремились получить хоть временное облегчение, тогда как другие хватали предложенные бумажные стаканчики с ледяными напитками и выливали себе на головы.

— Самообман, — покачал головой Чавез, посмотрел на часы и протянул руку к своему радиомикрофону. — Командир Томлинсону.

— Я на месте, босс, — услышал Чавез в наушнике.

— Идем сменить вас.

— Понял вас. Мы готовы, босс, — ответил сержант из запертой комнаты.

— Пошли. — Динг встал и дал знак Пирсу и Нунэну следовать за собой. До синей двери было около сотни футов. Динг повернул дверную ручку и вошел внутрь.

Томлинсон и Джонстон скрывались в тени вуглу, противоположном входу. Когда они узнали своих товарищей, то вышли навстречу им.

— О'кей, далеко не уходите и будьте настороже, — сказал Чавез двум сержантам.

— Поняли, — ответил Гомер Джонстон, выходя из насосной станции. Его мучила жажда, и он хотел найти что-нибудь выпить. Выйдя из насосной станции, он прижал ладони к ушам и резко отвел их. Ему показалось, что внутри ушей будто что-то лопнуло и они освободились от назойливого шума насоса.

В течение первых минут Чавез почувствовал, что шум наcoca неприятен. Он не был слишком громким, но постоянно бил по ушам, мощное глубокое жужжание, словно шум автомобильного двигателя. Он находился на пороге сознания и отказывался исчезнуть.

Подумав, Чавез сравнил его с шумом пчелиного улья. Может быть, это и раздражало его.

— Почему мы оставляем свет в комнате включенным? — спросил Нунэн.

— Хороший вопрос. — Чавез подошел к выключателю и повернул его. Свет погас, в помещении стало совершенно темно, только из-под стальной двери пробивался луч света. Чавез осторожно прошел к противоположной стене, сумел добраться до нее, не ударившись о трубы головой, и оперся о бетонную стену, ожидая, когда его глаза привыкнут к темноте.

* * *

Гиэринг был одет в шорты и туристские ботинки с короткими носками. Ему казалось, что именно такая одежда популярна среди местных жителей как средство борьбы с жарой. Она была достаточно удобной. Через плечо перекинута сумка, на голове мягкая шляпа.

Рампы стадиона были переполнены болельщиками, которые пришли заранее, чтобы стать свидетелями церемонии закрытия, и он увидел, что многие стоят в облаках тумана, чтобы избавиться от томительной дневной жары. Местные метеорологи до отвращения часто объясняли, как феномен Эль Ниньо сказывался на глобальном климате и принес не по сезону жаркую погоду в их страну. Казалось, они за что-то извинялись. Это показалось ему забавным. Извиняться за явление природы? Как нелепо! С этой мыслью Гиэринг направился к цели, при этом он прошел совсем рядом с Гомером Джонстоном, который стоял у стены прохода, потягивая через трубочку прохладную кока-колу.

* * *

— А нет ли здесь других мест, которыми он мог бы воспользоваться для заражения воды в туманных системах? — внезапно спросил в темноте Чавез.

— Нет, — ответил Нунэн. — Перед тем как войти сюда, я проверил панель. Все туманные системы, разбрызгивающие воду, получают ее из этой насосной станции. Если это должно случиться, то будет исходить только отсюда.

— Если случится, — проговорил Чавез, искренне надеясь, что ничего не произойдет. В этом случае они вернутся к подполковнику Вилькерсону, узнают, где разместился этот Гиэринг, найдут его и побеседуют по душам.

* * *

Гиэринг заметил синюю дверь и оглянулся вокруг, стараясь заметить сотрудников Службы безопасности. Солдат австралийского SAS легко увидеть, нужно только знать, во что они одеты. Но, хотя Гиэринг увидел двух сиднейских полицейских, солдат нигде не было видно. Он остановился в пятидесяти футах от двери. Нервничаю перед началом операции, сказал себе Гиэринг. Ничего особенного. Он собирался сделать что-то, после чего невозможно повернуть назад. В тысячный раз спросил себя, действительно ли он готов. Вокруг него находились такие же люди, как он, у них свои мысли, мечты и надежды. Но нет, то, что хранится у них в памяти, не похоже на его мысли. Они не понимают, что важно, а что нет. Они не видят Природу такой, какая она есть, и в результате их жизни направлены на причинение ей вреда или даже на ее уничтожение. Они ездят на автомобилях, выбрасывающих массу углеводородов в атмосферу, применяют химикалии, попадающие затем в воду, пользуются пестицидами, убивающими птиц или лишающими их возможности размножаться, направляют на свои волосы спрей из банок, выбрасываемый газом, который разрушает озоновый слой. Они убивают Природу почти каждым своим поступком. Им наплевать на нее. Они даже не пытаются осознать последствия своих действий и потому не имеют права жить. Его задача заключается в том, чтобы защитить Природу, удалить паразитов с планеты, восстановить и спасти ее, и эту работу он должен выполнить. Приняв такое решение, Вил Гиэринг пошел к синей двери, разыскал в кармане ключ и вставил его в замочную скважину.

* * *

— Командир, это Джонстон, к тебе идет гость! Белый мужчина, шорты цвета хаки, красная рубашка с короткими рукавами и заплечная сумка. — Голос Гомера громко прозвучал в ушах каждого. Сержант Томлинсон, стоявший рядом с ним, тоже пошел к двери.

— Внимание, — произнес в темноте Чавез. В свете, пробивающемся под дверью, появились две тени, послышался звук поворачивающегося ключа в замке, и показалась вертикальная щель света, когда дверь начала открываться. В просвете стал виден человеческий силуэт, и теперь Чавез понял, что все происходит на самом деле. Неужели при вспыхнувшем освещении они увидят страшного монстра, кого-то с другой планеты, или?.. Это был просто человек, увидел он, когда раздался щелчок и вспыхнул свет. Мужчина лет пятидесяти, с короткой прической, волосами, начинающими седеть. Мужчина, знавший, зачем он сюда пришел. Он протянул руку за гаечным ключом на укрепленном на стене щите, затем повел плечами, снимая заплечную сумку, и расстегнул два ремня, удерживающих клапан сумки. Чавезу казалось, что он смотрит кино, нечто отдаленное от реальности, но мужчина выключил мотор, и жужжание прекратилось. Затем он закрыл клапан и протянул руку с ключом к...

— Стой на месте, приятель, — сказал Чавез, выходя из тени.

— Кто вы? — удивленно спросил мужчина. И тут на его лице появилось выражение страха. Он делал что-то, чего делать не следует. Он знал это...

— Я мог бы задать вам такой же вопрос, только я знаю, кто вы. Ваше имя Вил Гиэринг. Что вы собираетесь делать, мистер Гиэринг?

— Я пришел сюда, чтобы заменить канистру с хлором на туманной системе, — ответил Гиэринг, потрясенный тем, что этот латинос знает его имя. Как это произошло? Неужели он тоже является частью Проекта — а если нет, что тогда? Ему показалось, что кто-то ударил его в живот, и теперь тело сжалось от удара.

— Неужели? Давайте посмотрим, мистер Гиэринг. Тим? — Чавез сделал жест в сторону Нунэна, чтобы тот взял заплечную сумку. Сержант Пирс стоял рядом, рука на пистолете и глаза устремлены на гостя.

— Внешне ничем не отличается от обычной, — сказал Нунэн, держа в руках канистру. Если это подделка, то выполнена великолепно. Ему хотелось снять завинченную крышку, но он знал, что не следует делать этого. Чавез подошел к насосу с ключом в руках и отделил прежнюю канистру от системы водоснабжения.

— Мне кажется, что она наполовину полна, приятель.

Слишком рано менять ее, по крайней мере не ставить взамен канистру с Шивой. Тим, осторожней с этой канистрой.

— Можешь не сомневаться. — Нунэн вложил ее обратно в сумку Гиэринга и застегнул откидной клапан. — Мы проверим содержимое. Мистер Гиэринг, вы арестованы, — сказал ему агент ФБР. — Вы имеете право хранить молчание. Вы имеете право на присутствие адвоката во время допроса. Если вы не можете позволить себе нанять адвоката, мы предоставим его бесплатно. Все, что вы скажете, может быть использовано в суде против вас. Вам понятны эти правила, сэр?

Тело Гиэринга сотрясала дрожь. Он повернулся и посмотрел на дверь, надеясь, что ему удастся... Нет, не удастся. В этот момент дверь открылась, и в насосную станцию вошли сержанты Томлинсон и Джонстон.

— Арестовали его? — спросил Гомер.

— Да, — ответил Динг. Он достал сотовый телефон и позвонил в Америку. Снова потребовалось несколько секунд, чтобы системы кодирования завершили процесс синхронизации.

— Мы взяли его, — доложил Чавез Радуге Шесть. — Изъяли у него канистру, или как там она называется. Каким образом все мы вернемся в Америку?

— На авиабазе в Элис-Спрингс стоит «С-17» военно-воздушных сил. Постарайтесь добраться туда. Самолет будет ждать вас.

— О'кей, я сейчас это выясню. Позвоню позже, Джон. — Чавез нажал на кнопку «конец» и повернулся к арестованному. — Вы летите с нами, приятель. Если попытаетесь сделать какую-нибудь глупость, сержант Пирс выстрелит вам в голову. Верно, Майк?

— Да, сэр. Я сделаю это, — ответил Пирс.

Нунэн открыл клапан и включил насос. Затем они прошли по коридору стадиона и остановились у стоянки такси. Им понадобились две машины, и обе направились в сторону аэропорта. Там пришлось ждать полтора часа до вылета «Боинга-737» в аэропорт Элис-Спрингс, расположенный в центре австралийской пустыни. Полет длился почти два часа.

* * *

Элис-Спрингс находится в самом центре острова-континента под названием Австралия, рядом с горным хребтом МакДоннелла. Это действительно странное место для размещения в нем самого современного высокотехнологического оборудования, но здесь находились огромные спутниковые антенны, которые загружались информацией с американских разведывательных, электронных разведывательных спутников и военных спутников связи. Все это оборудование работало на АНБ — Агентство Национальной Безопасности, находящееся в Форте Мид, Мэриленд, между Вашингтоном и Балтимором.

Рейс «Квантос» был почти пустым. Сразу после посадки автобус аэропорта доставил их в терминал ВВС США, который был удивительно комфортабельным, хотя снаружи царила обжигающая жара и температура достигала сорока восьми градусов.

— Вы Чавез? — спросил сержант в зале для высокопоставленных пассажиров.

— Совершенно верно. Когда вылетает наш самолет?

— Он ждет вас, сэр. Прошу следовать за мной. — Они поместились в другом автобусе, который подвез их прямо к передней дверце на левой стороне самолета, и сержант в летном комбинезоне пригласил подняться на борт.

— Куда мы летим, сержант? — спросил Чавез, проходя мимо сержанта.

— Сначала в Хикэм на Гавайях, сэр, затем дальше, на авиабазу Трэвис в Калифорнии.

— Очень хорошо. Передай шоферу, что он может отправляться.

— Слушаюсь, сэр. — Сержант бортовой команды засмеялся, закрыл дверцу и прошел вперед, в кабину пилотов.

Он походил на передвижную пещеру, этот гигантский транспортный самолет.

На борту не было, по-видимому, больше никаких пассажиров. Гиэрингу не надели наручники, к некоторому разочарованию Динга, и он вел себя послушно, всюду сопровождаемый Нунэном.

— Итак, вы готовы поговорить с нами, мистер Гиэринг? — спросил агент ФБР.

— А что мне это даст?

Он должен был задать этот вопрос, решил Нунэн, но этот вопрос был признаком слабости, на что и надеялся агент ФБР. Простой вопрос позволил ему дать простой ответ:

— Жизнь, если повезет.

Глава 38 Природный курорт

Для Вила Гиэринга это было уж слишком. Никто не говорил ему, как следует поступать в такой ситуации. Ему даже в голову не приходило, что безопасность Проекта может быть нарушена. Теперь он поплатился жизнью, но как могло случиться такое? Он мог согласиться на сотрудничество со следствием, а мог и отказаться. В любом случае содержимое канистры подвергнется тщательному изучению, скорее всего в Институте химических и биологических исследований и разработок армии США в Форте Детрик, Мэриленд, и медицинским экспертам потребуется всего несколько секунд, чтобы определить, что он принес на Олимпийский стадион. У него отняли жизнь, отняли планы на будущее, и теперь оставался только один выход — согласиться на сотрудничество и надеяться на лучшее.

И вот поэтому, пока транспортный самолет «С-17А» «Глобмастер III» поднимался на свою крейсерскую высоту, он начал рассказ. Нунэн держал в руке портативный магнитофон и надеялся, что шум двигателей, который заполнял транспортный отсек, не сможет серьезно помешать записи. Самым трудным для него оказалась необходимость сохранять хладнокровие. Он слышал об экстремистских группах борцов за охрану окружающей среды, о людях, которые считали, что убийство новорожденных детенышей тюленей в Канаде равносильно Треблинке и Освенциму. Он знал, что Бюро разыскивает некоторых из них за преступления вроде налетов на медицинские учреждения, во время которых открывали клетки с лабораторными животными и выпускали их на свободу, или когда они загоняли гвозди в стволы деревьев для того, чтобы лесозаготовительные компании больше не решались пилить лес в этих районах, потому что гвозди выводили из строя пилы. Но ему не доводилось слышать о более серьезных преступлениях активистов, стремящихся защитить природу. В этом случае, однако, речь шла о преступлении, для определения которого уже не годилось слово «чудовищное». А религиозный пыл, сопровождавший все это, казался ему тотально враждебным. Ему хотелось верить, что в канистре, на которой написано «хлор», и на самом деле не содержится ничего более опасного, чем обычный хлор, однако он знал, это не так. Канистра и заплечная сумка, в которой она хранилась, были сейчас запечатаны в пластиковом контейнере, пристегнутом к сиденью, рядом с которым сидел сержант Майк Пирс.

* * *

— Он все еще не позвонил, — заметил Джон Брайтлинг, глядя на часы. На стадионе в Сиднее продолжалась церемония закрытия. Председатель Международного Олимпийского Комитета готовился выступить с речью, в которой он приглашал молодежь всего мира принять участие в следующих Олимпийских играх. Затем раздастся торжественная музыка оркестра и погаснет олимпийское пламя... одновременно начнется угасание большинства человечества. На стадионе воцарится грустное настроение, но вместе с грустью будет ощущаться такое же чувство неизбежности. Не будет следующей Олимпиады, и молодежь мира больше не услышит торжественного зова труб...

— Джон, он, наверно, следит за закрытием Олимпиады так же, как и мы. Подождем еще немного, — посоветовал Билл Хенриксен.

— Ну если ты так считаешь. — Брайтлинг обнял плечи жены и попытался успокоиться.

Даже в этот момент зрители, входящие на стадион, прошли через туманные системы и были обрызганы нано-капсулами, содержащими Шиву. Билл прав. Нельзя изменить неизбежное. Он видел это в своем воображении. Улицы и хайвэи опустеют, фермы перестанут работать, аэропорты закроются. Деревья будут наслаждаться жизнью без лесорубов, угрожающих им. Повсюду будут шнырять животные, обнюхивая опустевшие дома и, возможно, удивляясь, почему стих шум и куда исчезли двуногие существа. Наступит пир для крыс и других животных, питающихся падалью. Собаки и кошки вернутся к своему первобытному состоянию и попытаются выжить, насколько позволят обстоятельства. Растительноядные и хищные животные избавятся от преследования охотников. Разбросанные повсюду яды будут продолжать убивать, но в конце концов им придет конец, и прекратится гибель животных, которые не нравились фермерам и другим людям. В этом году больше не будет кровавого убийства новорожденных тюленей, которых безжалостно истребляли из-за их восхитительных белых шкурок. В этом году произойдет новое рождение мира... и, если для этого потребовалось насилие, оно стоит той цены, которую уплатит человечество за свои преступления. Им на смену придут люди, обладающие разумом и любовью к природе и способностью ценить ее. Это было религией для Брайтлинга и его людей. Несомненно, в их вере сохранились все характерные атрибуты религии. Они боготворили великую общую систему жизни, называемую Природой. Они сражались за нее, потому что знали, что Она любит и лелеет их. Все было так просто. Природа была для них не существом, а гигантской всеобъемлющей идеей, которая создает и защищает всех, кто близок к ней. Вряд ли они были первыми людьми, посвятившими свою жизнь идее.

* * *

— Сколько еще до Хикэма? — спросил Нунэн.

— Еще десять часов, сказал сержант бортовой службы, — ответил Пирс, посмотрев на часы. — Это напоминает мне пребывание в Восемь-Двойке. Мне не хватает только парашюта, Тим, — сказал он Нунэну.

— Что?

— Я говорю о Восемьдесят Второй воздушно-десантной дивизии, Форт Брэгг, это первая часть, в которой я служил. Все время, бэби, — объяснил Пирс ради просвещения этого безграмотного парня из ФБР. Он скучал по прыжкам с парашютом, но этим упражнением не занимались солдаты войск специального назначения. Высадка с вертолета была организована лучше и намного безопаснее, но ей недоставало шума воздуха, проносящегося мимо тебя, когда ты прыгаешь из транспортного самолета вместе со своими товарищами по взводу. — Как ты относишься к тому, что пытался сделать этот парень? — спросил Пирс, указывая на Гиэринга.

— Трудно поверить, что это правда.

— Да, я знаю, — согласился Пирс. — Мне тоже хочется думать, что на свете нет таких безумцев. Подобный замысел не помещается у меня в голове, приятель.

— Это верно, — ответил Нунэн. — У меня тоже. — Он пощупал крохотный магнитофон у себя в кармане. Является ли юридически обоснованным полученное признание? Он зачитал этому мерзавцу его права, и Гиэринг сказал, что понял их, но любой адвокат, даже недостаточно компетентный, приложит все усилия, чтобы судья не счел это признание полученным с соблюдением всех юридических норм. Он заявит, поскольку они находились на борту военного самолета, окруженные вооруженными людьми, обстоятельства принудили Гиэринга сделать такой шаг, — и не исключено, что судья согласится с ним. Он может также признать, что арест был проведен с нарушением юридических норм. Но, тут же подумал Нунэн, все это ничего не значило по сравнению с полученным результатом. Если Гиэринг говорил правду, этот арест спас миллионы жизней... Он прошел вперед, в кабину радиосвязи самолета, нашел кодированную линию и позвонил в Нью-Йорк.

Кларк спал, когда зазвонил телефон. Он схватил телефонную трубку и проворчал:

— Да? — и только потом понял, что две системы безопасности все еще продолжают совмещение. Наконец механический голос сообщил, что установилась кодированная связь. — В чем дело, Динг?

— Это Тим Нунэн, Джон. У меня возник вопрос.

— Какой?

— Что ты собираешься делать, когда мы прилетим домой? У меня записано на магнитофонной ленте полное признание Гиэринга, каждое слово, и все обстоит именно так, как ты говорил Дингу несколько часов назад. Слово за словом, Джон. Что нам делать теперь?

— Я еще не знаю этого. Нам придется, наверно, поговорить с директором Мэрреем, а также с Эдом Фоули в ЦРУ. Я не уверен, что закон предусматривает что-то настолько огромное, и сомневаюсь, что мы пожелаем привлечь их к ответственности в открытом заседании суда, понимаешь?

— Да, понимаю, — согласился голос Нунэна из другой половины мира. — О'кей, меня устраивает, что кто-то думает об этом.

— Да, мы думаем, что-нибудь еще?

— Нет, пожалуй.

— Отлично. Тогда я снова усну. — Связь прервалась, и Нунэн вернулся в грузовой отсек. Чавез и Томлинсон следили за Гиэрингом, а все остальные пытались поспать в неудобных креслах ВВС и, таким образом, убить время в этом самом скучном из перелетов. За исключением снов, как обнаружил Нунэн через час. Они не были скучными, даже наоборот.

— Он так и не позвонил, — сказал Брайтлинг, когда телевидение показывало записи основных, наиболее запоминающихся событий Олимпийских игр.

— Я знаю, — был вынужден признать Хенриксен. — Я сейчас позвоню. Он встал, вытащил карточку из своего бумажника и набрал номер сотового телефона старшего сотрудника «Глобал Секьюрити» в Сиднее, записанный на обратной стороне.

— Тони? Это Билл Хенриксен. Мне нужно, чтобы ты сделал для меня что-то очень срочное, прямо сейчас, о'кей? Отлично. Найди Вила Гиэринга и передай ему, что я прошу его немедленно позвонить мне. У него есть мой телефонный номер. Да, совершенно верно. Займись этим прямо сейчас, Тони. Да. Спасибо. — Хенриксен положил трубку. — На это не потребуется много времени. Он не может быть где-нибудь еще, разве что едет в аэропорт, чтобы вылететь своим рейсом на северное побережье. Не беспокойся, Джон, — посоветовал ему начальник Службы безопасности, по-прежнему не ощущая холодка на своей коже. В сотовом телефоне Гиэринга могла разрядиться батарея, он застрял в толпе и не может найти такси, чтобы вернуться в отель, не исключено, что около стадиона вообще нет такси — любое объяснение из множества самых невинных.

* * *

В Сиднее Тони Джонсон шел по улице к отелю Гиэринга. Он уже знал номер комнаты, поскольку они там встречались, и поднялся на лифте на нужный этаж. Тони подошел к комнате и с легкостью открыл дверь — замок не представил ни малейшей трудности, пришлось просто вставить в щель кредитную карточку и отодвинуть язычок замка. Он вошел в комнату и увидел чемоданы Гиэринга, стоящие у зеркальных дверей шкафа, а на столе лежали его билет на рейс к северо-восточному побережью Австралии, а также карта и несколько брошюр, посвященных Великому Барьерному рифу. Это показалось ему странным. Рейс Вила — он проверил по билету — должен отправиться через двадцать минут. Вил должен был уже давно быть в аэропорту, зарегистрироваться на рейс и подняться на борт самолета, но он даже не выехал из отеля. Очень странно. Где ты, Вил, — подумал Джонсон.

Затем он вспомнил, почему находится здесь, и поднял телефонную трубку.

— Слушаю тебя, Тони. Итак, где же наш мальчик? — уверенно спросил Хенриксен. Тут выражение его лица изменилось. — Что ты хочешь сказать? Что еще тебе известно? Если узнаешь что-нибудь, позвони мне. До свидания. — Хенриксен положил телефонную трубку и повернулся к супругам Брайтлинг, находящимся в комнате. — Вил Гиэринг исчез, словно сквозь землю провалился. Его нет в своей комнате, но багаж и билет находятся там.

— Что это значит? — спросила Кэрол Брайтлинг.

— Я не уверен. Может быть, он попал под машину на улице.

— Или, может быть, Попов все рассказал не тем, о ком мы думали, и они арестовали его, — высказал предположение Джон Брайтлинг, явно нервничая.

— Но Попов даже не знал его имени — Ханникатт не мог сказать ему, потому что сам не знал имени Гиэринга. Но тут Хенриксен вспомнил: Проклятие, Фостеру было известно, как произойдет распыление Шивы, верно? Проклятие!

— В чем дело, Билл? — спросил Джон, заметив, как изменилось лицо Хенриксена. Значит, произошло что-то катастрофическое.

— Джон, у нас возникла проблема, — заявил бывший агент ФБР.

— Что за проблема? — спросила Кэрол. Хенриксен объяснил, в чем она заключается, и настроение в комнате внезапно изменилось. — Ты хочешь сказать, что им все стало известно?

Хенриксен кивнул:

— Не исключено.

— Боже мой, — воскликнула советник президента по науке. — Если они знают, тогда... тогда...

— Да, — кивнул Билл. — Тогда все потеряно.

— Что нам нужно предпринять?

— Для начала уничтожить все вещественные доказательства. Все емкости с Шивой, все вакцины, все документы. Они находятся на жестких дисках компьютеров, так что мы просто сотрем их. Вряд ли существует осязаемый бумажный след, потому что мы настаивали на том, чтобы никто не печатал никаких отчетов или заметок, и требовали уничтожать все записи, которые они делали. Стереть документы из компьютеров мы можем отсюда. У меня есть доступ ко всем компьютерам компании из моего кабинета, так что я могу уничтожить их.

— Но все они зашифрованы, — напомнил Джон Брайтлинг.

— Ты хочешь соперничать со специалистами по расшифровке кодов в Форте Мид? Я не хочу, — сказал им Хенриксен. — Нет, необходимо уничтожить все файлы, Джон. Послушай, есть единственный способ лишить их возможности обвинить нас в преступной деятельности — уничтожить все доказательства. Не имея вещественных доказательств, они будут бессильны.

— Как относительно свидетелей?

— Самая переоцененная вещь в мире — это свидетель. Любой адвокат, у которого есть хоть немного мозгов, сразу поставит его в глупое положение. Нет, когда я участвовал в судебных делах, выступая от ФБР, я всегда хотел иметь что-то, что можно взять в руки, передать присяжным, чтобы они могли увидеть это и пощупать. Свидетельские показания практически бесполезны в суде, несмотря на то что показывают по телевидению. О'кей, я иду к себе, чтобы избавиться от всех документов в компьютерах. — Хенриксен поспешно вышел из комнаты, оставив двух Брайтлингов наедине.

— Боже мой, Джон, — сказала встревоженная Кэрол, — если люди узнают об этом, никто не поймет...

— Поймет, что мы собирались убить их вместе с семьями? Нет, — сухо ответил ее муж. — Не думаю, что Джо Сикспэк и Арчи Банкер поймут, к чему мы стремились.

— Тогда что нам делать?

— Мы уберемся к чертовой матери из этой страны. Полетим в Бразилию вместе со всеми, кто полностью ознакомлен с подробностями Проекта. У нас все еще есть деньги, — у меня десятки счетов, к которым есть электронный доступ — и они, по всей вероятности, не смогут обвинить нас в преступлении, если Билл уничтожит все компьютерные файлы. У них под арестом может находиться Вил Гиэринг, но это голос всего лишь одного человека, и я не уверен, что они имеют юридические основания для преследования нас в другой стране на основании заявления одного человека. Существует всего около пятидесяти человек, которые действительно знают, что происходило на самом деле, я имею в виду, знают все детали, и у нас достаточно самолетов, чтобы переправить всех в Манаус.

Войдя в свой кабинет, Хенриксен включил персональный компьютер и достал шифрованный файл. В нем были записаны все телефонные номера и коды доступа к каждому компьютеру в «Горайзон Корпорейшн», а также названия файлов, имеющих отношение к Проекту. Он получил доступ к ним посредством модема, нашел файлы, которые нужно уничтожить, и выбросил их в компьютерные мусорные корзины, кликая мышью. Теперь эти файлы были уничтожены, а не просто стерты коды их электронных адресов. Билл заметил, что потеет во время работы, и на это ему потребовалось тридцать девять минут. Зато после этого он был убежден, что полностью уничтожил все документы, относящиеся к Проекту. Он проверил свой список и память в поисках оставшихся файлов, затем предпринял новый глобальный поиск. Однако нет, все файлы полностью уничтожены. Отлично.

Ну, спросил себя Хенриксен, чем еще они могут располагать? В их распоряжении может быть канистра Гиэринга, предназначенная для доставки Шивы в туманные устройства олимпийского стадиона. Это трудно оспаривать, но что реально означает эта канистра? Если ее изучат специалисты, то будет сделан вывод, что Гиэринг нес с собой потенциально опасное биологическое оружие. Гиэринг может заявить Генеральному прокурору, что получил его в «Горайзон Корпорейшн», но ни один из людей, вовлеченных в эту часть Проекта, никогда не признается, что сделал это. Таким образом, у обвинения не будет доказательств, подтверждающих заявление Гиэринга.

Он подсчитал, что имеется пятьдесят три сотрудника «Горайзон Корпорейшн» и «Глобал Секьюрити», знакомых с Проектом от начала до конца. Работу над вакцинами А и В можно объяснить медицинскими исследованиями. Запасы вируса Шивы и вакцин будут уничтожены через несколько часов, и тогда не останется никаких вещественных доказательств.

Этого будет достаточно — ну почти достаточно. У них все еще находится Гиэринг, и, если он начнет рассказывать, а он точно расскажет все, что ему известно, потому что Бюро имеет в своем распоряжении методы, позволяющие выжать информацию из людей, подумал Хенриксен, это сделает жизнь для Брайтлинга и множества других людей, включая самого Хенриксена, крайне трудной. Им удастся, скорее всего, избежать обвинительного приговора, но неприятность судебного процесса и всего того, что повлечет за собой раскрытие подробностей, замечаний, которыми обменивались между собой члены Проекта, собранные вместе... и есть еще Попов, который сможет доказать участие Джона Брайтлинга и самого Хенриксена в организации террористических актов. Но они смогут обвинить Попова в убийстве Фостера Ханникатта, что поставит под сомнение его показания, и все-таки лучше всего оказаться вне пределов их досягаемости, когда они начнут создавать обвинительное заключение. Это означает — Бразилия и Альтернативный Проект в джунглях к западу от Манауса. Там можно спрятаться под защитой поразительно протекционистских законов этой страны, никого не выдающей, несмотря на требования других стран, и заняться изучением дождевых лесов, да, в этом есть смысл. Превосходно, подумал Хенриксен, у него есть полный список членов Проекта, тех, которые знают все, тех, кто, если попадет в руки ФБР, где подвергнутся допросу, смогут «повесить» всех остальных. Он напечатал этот список Твердо Верящих и сунул листы бумаги в карман рубашки. Закончив работу и сделав анализ различных вариантов, Хенриксен вернулся обратно в пентхаус Брайтлинга.

— Я приказал экипажам приступить к подготовке птичек, — сказал Брайтлинг, когда Хенриксен вошел в кабинет.

— Отлично, — кивнул Хенриксен. — Думаю, Бразилия в это время года особенно хороша.

В крайнем случае мы сможем проинструктировать весь критически важный персонал и объяснить им, как следует вести себя в этот период, если кто-нибудь начнет задавать вопросы. Думаю, мы сможем выйти сухими из воды, Джон, нужно только проявить выдержку и сообразительность.

— А как относительно планеты? — печально спросила Кэрол Брайтлинг.

— Кэрол, — ответил Билл, — сейчас нужно в первую очередь заботиться о своей заднице. Мы не сможем спасти природу, сидя в федеральной тюрьме в Марионе, но если поведем себя умно, то сможем отрицать свое участие перед всеми, кто начнет расследование. Вот здесь, — он достал из кармана список, — те люди, которых нам нужно защищать. Их пятьдесят три, и у тебя четыре «Гольфстрима» на взлетной полосе. Мы можем все перелететь в комплекс Альтернативного Проекта. Есть возражения?

Джон Брайтлинг покачал головой:

— Нет, я согласен с твоим предложением. С юридической точки зрения расследование нас не коснется?

Хенриксен решительно кивнул:

— Я считаю, что никто не сможет привлечь нас к ответственности. Попов может стать проблемой, но ведь он — убийца. Я собираюсь сообщить местным копам об убийстве Ханникатта, перед тем как мы вылетим в Бразилию. Это скомпрометирует его как свидетеля. Создастся впечатление, что он выдумал эту историю, чтобы спастись от виселицы или другого вида смертной казни, к которой приговаривают убийц в Канзасе. Маклин и Киллгор запишут на видеомагнитофоне свои заявления, которые мы передадим в полицию. Этого, пожалуй, недостаточно, чтобы приговорить его, но он будет чувствовать себя очень неуютно. Вот так и поступают, разрывают цепь доказательств противной стороны и ставят под сомнение искренность свидетелей. Через год, может быть, полтора, наши адвокаты проведут совещание с местным федеральным прокурором, и тогда мы сможем вернуться домой. До этого времени нам придется жить в Бразилии, а ты, Джон, сможешь управлять своей компанией через Интернет, верно?

— Ну это не так хорошо, как мы планировали, но...

— Да, — согласилась Кэрол, — но это намного лучше федеральной тюрьмы.

— Приступай к делу, Билл, — приказал Джон.

* * *

— Итак, что нам делать дальше? — спросил Кларк, после того как проснулся.

— Значит, так, — ответил Том Салливэн, — сначала мы идем к помощнику директора ФБР, ответственному за Нью-Йорк, затем обсудим с федеральным прокурором, как составить обвинительное заключение.

— У меня другое мнение, — ответил Кларк, протирая глаза, распухшие от сна, и протягивая руку за чашкой кофе.

— Но мы не можем просто задержать их и прикончить, понимаешь? Мы полицейские.

— Мы не может нарушать закон, — напомнил ему Салливэн. — Это обвинительное заключение даже не дойдет до суда. К тому же кто сказал, что вы выиграете дело? Насколько трудно будет спрятать все доказательства и замести следы?

— Я не могу сделать оценку. У нас две исчезнувшие девушки, которых они, наверно, убили, жертв больше, если наш друг Попов прав, а это преступление, как федеральное, так и по законам штата, и, господи, этот другой заговор... именно для этого у нас существуют законы, мистер Кларк.

— Может быть, и так, но насколько быстро вы сможете добраться до этого места в Канзасе, причем мы не знаем его точного расположения, с ордером на арест одного из самых богатых людей Америки?

— Да, на это может потребоваться некоторое время, — был вынужден признать Салливэн.

— Пара недель уйдет только на сбор доказательств, — подсказал специальный агент Чатэм. — Нам нужно обсудить проблему с экспертами, специалисты должны подвергнуть исследованию содержимое канистры, и в течение всего этого времени субъекты будут заниматься уничтожением вещественных доказательств. Это непросто, но именно так ведутся дела в Бюро. Ясно?

— Да, пожалуй, — с сомнением заметил Кларк. — Но не будет никакого элемента неожиданности. Им наверняка уже известно, что этот Гиэринг у нас. Отсюда они узнают, что именно он сможет нам рассказать.

— Верно, — согласился Салливэн.

— Но мы можем попробовать что-нибудь другое.

— А именно?

— Я не уверен, — признался Кларк.

* * *

Запись на видеомагнитофон велась в пресс-центре Проекта, где они надеялись создавать видеокасетты с записями красот природы для тех, кто уцелеет во время чумы. Конец Проекта произвел тяжелое впечатление на его членов. Кирк Маклин был особенно расстроен, но он исправно выполнил свою роль, рассказывая про утренние прогулки, от которых они — он, Серов, Ханникатт и Киллгор — получали такое удовольствие. Затем доктор Киллгор рассказал о том, как он обнаружил в коррале расседланных лошадей, и далее последовало объяснение Маклина, касающееся находки мертвого тела, и рассказ доктора Киллгора о том, как он лично произвел посмертное вскрытие тела и обнаружил пулю калибра 0,44, которая прервала жизнь Фостера Ханникатта. Закончив с этим, они присоединились в вестибюле отеля к остальным, и автобус доставил их к самолету.

Полет до Манауса длиной в три с половиной тысячи миль продлится восемь часов, сказали им перед посадкой, что является несложным для «Гольфстрима V». В первом самолете было почти пусто. В нем разместились оба доктора Брайтлинг, Билл Хенриксен и Стив Берг, ведущий ученый в создании вируса Шивы. Реактивный самолет взлетел ровно в девять утра по местному времени. Следующая остановка — долина реки Амазонки в центральной Бразилии.

* * *

Оказалось, что ФБР все-таки знает, где находится комплекс «Горайзон Корпорейшн» в Канзасе. Машина с двумя агентами из местного отделения ФБР подъехала туда как раз в тот момент, когда взлетали реактивные самолеты. Они исправно доложили об этом в свое отделение, откуда их сообщение было передано в Вашингтон. Затем они припарковали машину на обочине дороги, пили напитки, ели гамбургеры местного «Макдоналmдса» и наблюдали за тем, как ничего не происходит в этих зданиях, почему-то построенных в центре пшеничного района.

* * *

После прилета на авиабазу Хикэм на Гавайских островах на «С-17» сменился экипаж, затем самолет дозаправили, и он взлетел, направляясь на авиабазу Трэвис в северной Калифорнии. Чавез и его группа ни разу не покинули самолет, зато наблюдали за тем, как сменный экипаж поднялся в пилотскую кабину с картонными коробками, где хранился их ленч и банки с напитками. Им предстоял шестичасовой перелет в Калифорнию. Теперь Вильсон Гиэринг пытался оправдаться, рассказывая о деревьях, птицах, рыбах и обо всем таком, подслушал Динг. Подобные аргументы не были рассчитаны на то, чтобы убедить отца только что родившегося ребенка и мужа врача, но отставной полковник продолжал свою несвязную исповедь. Нунэн вежливо слушал его и записывал разговор на магнитофон.

* * *

Во время полета на юг во всех самолетах было тихо. Те, кто не слышал о событиях в Сиднее, догадались, что произошло нечто непредвиденное, но они не могли поддерживать связь с самолетом, летевшим впереди, не обращаясь к экипажам. Подобно большинству служащих «Горайзон Корпорейшн», их не посвятили в цели Проекта. Им просто платили за то, что они выполняли свою работу, для которой были подготовлены. Сейчас они летели южным курсом к месту назначения где-то за экватором. Им уже доводилось совершать подобное путешествие в прошлом, когда год назад были построены здания Альтернативного Проекта. Там тоже была собственная взлетно-посадочная полоса, способная принимать частные реактивные самолеты, но только в светлое время суток, поскольку она не была оборудована навигационными устройствами как в Канзасе. В случае каких-либо неприятностей они могли лететь дальше, к городскому аэропорту Манауса, расположенному в девяноста восьми милях к востоку от их места назначения. Этот современный аэропорт был полностью оборудован всем, что могло потребоваться совершившим посадку самолетам, включая ремонтный цех. В мастерской Альтернативного Проекта имелись все необходимые запчасти, и в экипаж каждого самолета входил отличный механик, но они предпочитали доверить крупный ремонт другим. Через час они «замочили ноги» над Мексиканским заливом, затем повернули на восток, чтобы лететь по международному коридору над Кубой. Прогноз погоды был благоприятным до самой Венесуэлы, там им придется увернуться от нескольких грозовых облаков, но больше ничего серьезного. Высокопоставленные пассажиры в самолете, летящем впереди, считали, что они покидают страну с предельной быстротой, исчезая с лица планеты, которую они надеялись спасти.

* * *

— Что это? — спросил Салливэн. Затем он повернулся. — Четыре реактивных самолета только что взлетели из Канзаса и направились на юг.

— Можно как-нибудь проследить за ними?

Салливэн пожал плечами.

— Может быть, ВВС?

— Как, черт возьми, мы сделаем это? — поинтересовался вслух Кларк. Затем он позвонил в Лэнгли.

— Я могу попробовать, Джон, но заставить военно-воздушные силы сделать что-то так быстро — нелегкая задача.

— Попробуй, Эд, а? Четыре частных реактивных самолета типа «Гольфстрим» летят на юг из центрального Канзаса. Место назначения неизвестно.

Это было нетрудно для директора Центрального Разведывательного Управления. Старшим дежурным офицером Национального Центра Военного Командования был генерал-майор ВВС с двумя звездами на погонах, недавно переведенный на канцелярскую работу после окончания срока командования еще оставшимся истребительным соединением ВВС США в НАТО.

— Что мы должны сделать, сэр? — спросил генерал.

— Примерно полчаса назад из центрального Канзаса вылетели четыре частных реактивных самолета типа «Гольфстрим». Мы хотим, чтобы за их полетом велось наблюдение.

— Каким образом, сэр? Все наши истребители, входящие в состав воздушной обороны страны, сосредоточены на канадской границе. Вызывать их оттуда бесполезно, они никогда не смогут догнать эти самолеты.

— А как относительно «АВАКСов»? — задал вопрос Фоули.

— Они принадлежат Боевому командованию военно-воздушных сил в Лэнгли — нашему, а не вашему — и сейчас один из них, возможно, находится в воздухе и ведет наблюдение за самолетами, совершающими контрабандную доставку наркотиков, или, может быть, совершает тренировочный полет. Я могу проверить.

— Сделайте это, — ответил Эд Фоули. — Я останусь на связи.

Двухзвездный генерал в синем мундире поступил даже лучше: он позвонил в Северо-Американское Командование обороны воздушного пространства в горе Шайенн (НОРАД), радиолокационные установки которой вели наблюдение за всей территорией страны, и приказал им опознать четыре «Гольфстрима», стремительно летящих на юг. На это потребовалось меньше минуты, и затем компьютер командования НОРАД послал запрос в Федеральную авиационную администрацию, чтобы там проверили летные планы, которые обязаны предоставлять все самолеты, совершающие международные рейсы.

НОРАД также сообщил генералу, что в настоящее время в воздухе находятся два самолета воздушного наблюдения «АВАКС Е-ЗВ». Один из них, в трех сотнях миль к югу от Нового Орлеана, ведет наблюдение за контрабандными операциями по транспортировке наркотиков, а другой, к югу от авиабазы Эглин, контролирует совместные тренировки истребителей, которые базируются на авиабазе, с авиакрылом истребителей военно-морского флота, вылетевшими со станции ВМФ в Пенсаколе. Получив эту информацию, он связался с авиабазой Лэнгли в Тайдуотер, штат Виргиния, его соединили с руководством воздушными операциями, и генерал передал им запрос директора ЦРУ.

— В чем там дело, сэр? — спросил у Фоули генерал, после того как каналы связи прошли период надлежащей синхронизации.

— Я не могу говорить об этом, но это чертовски важно.

Генерал передал ответ директора ЦРУ руководителю воздушных операций в Лэнгли и затем снова связался с ЦРУ, не сообщив, однако, про сердитую реакцию, которую выслушал. Запрос ЦРУ пришлось передать наверх, четырехзвездному генералу, стоящему во главе Боевого командования военно-воздушными силами, который, к счастью, оказался в своем кабинете, а не в кабине истребителя «Ф-16», принадлежащего четырехзвездному генералу в соответствии с занимаемым им постом. Генерал проворчал в знак согласия, сделав вывод, что ЦРУ не обратится с такой просьбой без серьезной причины.

— Вы можете получить этот «АВАКС», если в этом есть необходимость. Как далеко ему следует лететь?

— Не знаю. Какова дальность полета этих реактивных «Гольфстримов»?

— Черт побери, сэр, новый самолет этого класса, «Гольфстрим V», может долететь до самой Японии. Не исключено, что мне понадобится послать воздушный танкер для дозаправки.

— О'кей, поступайте, как считаете необходимым. С кем мне поддерживать связь относительно операции по слежению за «Гольфстримами»?

— С НОРАДом. — Генерал продиктовал директору ЦРУ телефонный номер.

— О'кей, спасибо, генерал. Агентство у вас в долгу.

— Я запомню это, директор Фоули, — пообещал генерал-майор ВВС США.

* * *

— Нам повезло, — услышал Кларк. — ВВС выделяет нам «АВАКС». Теперь мы можем проследить за их полетом до самого места назначения, — сказал Эд Фоули, несколько преувеличивая свое достижение, потому что он не понял, что «АВАКСу» придется осуществить дозаправку в воздухе.

Самолет, о котором шла речь, вошедший в строй десять лет назад «Е-ЗВ» «Сентри», получил приказ через пятнадцать минут. Пилот сообщил о полученном приказе старшему контролеру на борту, майору, который тут же связался с НОРАД и запросил дополнительную информацию. Он получил ее через десять минут после того, как ведущий«Гольфстрим» покинул воздушное пространство США. Подсказка, поступившая из центра управления НОРАД, находящегося в глубине горы Шайенн, сделала операцию по слежению такой же простой, как поездку за продуктами в соседний универсам.

«Семь-Одиннадцать». Воздушный танкер взлетит из Панамы и встретит их над Карибским морем, где и произойдет дозаправка «АВАКСа». То, что было раньше интересным учением в области воздушной обороны, превратилось теперь в полную скуку. «АВАКС Е-ЗВ» «Сентри», созданный на основе устаревшего «Боинга 707-320», летел с такой же скоростью, как и частные реактивные «Гольфстримы», построенные в Саванне, и вел наблюдение за ними, находясь сзади на расстоянии в пятьдесят миль. Только воздушная дозаправка помешает наблюдению, да и то совсем ненадолго. Сигнал вызова радиолокационного самолета был «Орел Два-Девятка», и у него была возможность передавать по радио через спутник всю информацию, включая радиолокационную картинку, в НОРАД, в Колорадо. Почти весь экипаж «Орла Два-Девятки» расположился в креслах и попытался уснуть, пока три контролера вели наблюдение за четырьмя «Гольфстрима-ми», выполняя полученный приказ. Скоро стало очевидным, что самолеты летят прямым курсом, в пяти минутах, или в сорок одной миле друг от друга, совсем не пытаясь скрыться от наблюдения, даже не снижаясь до поверхности моря, чтобы лететь над самыми волнами. Они понимали, однако, что такой полет нанесет ущерб корпусам самолетов и приведет к расточительному расходованию топлива без всякой необходимости. Это не имело никакого значения для «АВАКСа», ведущего наблюдение за «Гольфстримами», потому что он был способен обнаружить даже набитый мусором мешок, плавающий на морской поверхности. Он часто делал это во время слежения за операциями по контрабандной перевозке наркотиков, поскольку таким было одно из ухищрений, к которым прибегали контрабандисты для передачи кокаина, или даже при осуществлении контроля за превышением скорости автомобилями на межштатных хайвэях, потому что все, двигающееся со скоростью больше восьмидесяти миль в час, вызывало автоматическое слежение радиолокационно-компьютерной системой, до тех пор пока оператор не давал ей команды не обращать на это внимания. Но сейчас им приходилось всего лишь наблюдать за тем, куда летят коммерческие авиалайнеры, совершающие рутинные дневные рейсы, а также следить за четырьмя «Гольфстримами», которые летели так нормально, прямо и глупо, что, как заметил один из операторов, даже истребитель корпуса морской пехоты мог без труда сбить их без всякого наведения сверху.

* * *

К этому времени Кларк и Попов находились на борту чартера, совершающего полет из Нью-Йорка в Национальный аэропорт Рейгана, расположенный на противоположном от Вашингтона берегу реки. Чартер совершил посадку по расписанию, и Кларка встретил сотрудник ЦРУ с автомобилем «компании», который стоял рядом со зданием аэропорта.

Кларк и Попов разместились в автомобиле для двадцатиминутной поездки в Лэнгли, где они поднялись на седьмой этаж старого здания штаб-квартиры ЦРУ. Дмитрий никогда не предполагал, что окажется внутри этого здания, даже со знаком «ГОСТЬ — ЭСКОРТ ОБЯЗАТЕЛЕН» на груди. Джон представил его хозяину кабинета.

— Добро пожаловать, — произнес Фоули на своем отличном русском языке. — Думаю, что вы никогда не были здесь раньше.

— Так же, как вы никогда не были в здании по адресу площадь Дзержинского, № 2.

— Зато я побывал там, — отозвался Кларк. — Между прочим, даже в кабинете Сергея Николаевича.

— Поразительно, — ответил Попов, опускаясь на диван после приглашения Фоули.

— О'кей, Эд, где они сейчас?

— Над северной Венесуэлой, летят на юг, по-видимому, в центральную Бразилию.

ФАА сообщила нам, что они предоставили план полета — этого требует закон — в Манаус.

Припоминаю, что это район, где растут каучуконосные деревья. Там сливаются две реки.

— Они сказали мне, что там находится такой же комплекс, как в Канзасе, только меньше по размерам, — сообщил Попов.

— Ты можешь дать команду спутнику? — спросил Кларк у директора ЦРУ.

— Конечно, как только мы узнаем, где это находится. «АВАКС» немного отстал за время дозаправки, теперь он в ста пятидесяти милях позади них, но это не имеет значения. С «АВАКСа» сообщают, что «Гольфстримы» летят прямым рейсом, не пытаясь совершать маневры уклонения.

— После того как мы узнаем, куда они прилетели... что тогда?

— Я не уверен, — признался Фоули. — Я еще не решил.

— Мне кажется, что мы не сможем обвинить их в совершении преступления, по крайней мере по существующим законам.

— Вот как?

— Да, — кивнул Кларк. — Если они достаточно умны, а мы полагаем, что дело обстоит именно так, они могут запросто уничтожить все вещественные доказательства. Значит, остаются свидетели, но кто, по-твоему, находится в этих четырех самолетах, летящих в Бразилию?

— Согласен, там все те, кто знают подробности преступления. Они с самого начала стремились свести к минимуму по соображениям безопасности число посвященных людей. Ведь ты не думаешь, что они летят в Бразилию, чтобы проводить репетиции по хоровому пению?

— Что? — не понял Попов.

— Им нужно придумать и заучить одну общую версию, которую они сообщат ФБР, когда начнутся допросы, — объяснил Фоули. — Таким образом, все, что требуется от них, — это запомнить наизусть текст одного гимна и затем одинаково петь его каждый раз.

— Ты ведь именно так поступил бы на их месте, Эд? — рассудительно спросил Кларк.

Фоули кивнул:

— Да, примерно так. Что нам нужно предпринять? Кларк посмотрел прямо в лицо директору ЦРУ.

— Может быть, стоит нанести им маленький визит?

— Кто даст разрешение? — спросил директор Центрального Разведывательного Управления.

— Я все еще получаю жалованье из твоего агентства и отчитываюсь перед тобой, Эд, ты не забыл?

— Боже мой, Джон.

— Ты даешь мне разрешение собрать моих людей в подходящем месте?

— Где?

— Полагаю, в Форте Брэгг, — предложил Кларк. Фоули был вынужден согласиться с его логикой.

— Считай, что ты получил такое разрешение. — Услышав это, Кларк встал и подошел к столу, на котором стоял телефон кодированной связи.

* * *

Алистер Стэнли успешно справился с последствиями своих ран, по крайней мере до такой степени, что мог теперь проводить весь день в кабинете и не падать в обморок от усталости. Отъезд Кларка в Соединенные Штаты поставил его во главе обескровленной «Радуги», и сейчас перед ним стояла проблема, которой Кларк еще не успел заняться, — найти замену двум убитым солдатам. Моральное состояние личного состава оставалось низким. По-прежнему не хватало двух человек, с которыми уцелевшие солдаты привыкли работать, а это всегда трудно пережить.

Новый форсмажор считался маловероятным, но, с другой стороны, вспоминая прошлое, ни одна из операций, проведенных «Радугой» в свое время, не считалась вероятной до тех пор, пока не звучал сигнал тревоги. Внезапно зачирикал телефон кодированной связи, и Стэнли протянул руку, чтобы снять трубку.

— Алистер Стэнли слушает.

— Привет, Ал, это Джон. Я сейчас в Лэнгли.

— Что происходит, черт побери, Джон? Чавез и его люди словно сквозь землю провалились!

— Чавез и его люди сейчас на полпути между Гавайскими островами и Калифорнией, Ал. В Сиднее они арестовали главного исполнителя преступного заговора.

— Очень хорошо. Проклятие, что же дальше?

— Ты сейчас сидишь, Ал?

— Да, Джон, конечно сижу.

— Тогда слушай. Я расскажу тебе о том, что произошло, но вкратце, — произнес Кларк голосом командира, и продолжал говорить в течение следующих десяти минут.

— Ну и чертовщина, — прокомментировал Стэнли, когда босс закончил. — Ты уверен?

— Абсолютно уверен. В настоящий момент мы следим за заговорщиками, улетающими в четырех самолетах. Похоже, они направляются в центральную Бразилию. Короче, мне нужно следующее — собери всех солдат и переправь их в Форт Брэгг — на авиабазу Поуп ВВС США, в Северной Каролине, со всем снаряжением. Всем снаряжением, Ал. Мы совершим, по-видимому, путешествие в джунгли, для того чтобы... чтобы, э-э, предпринять решительные меры против этих людей.

— Понял. Постараюсь все организовать. Это нужно сделать с максимальной скоростью?

— Совершенно верно. Сообщи руководству «Бритиш Эруэйз», что нам нужен самолет, — продолжал Кларк.

— Очень хорошо, Джон. Позволь мне немедленно браться за работу.

* * *

Кларк в Лэнгли пытался понять, что предпринять дальше, но до этого ему требовалось собрать все необходимое для проведения операции. Алистер попытается убедить руководство «Бритиш Эруэйз» выделить из своего резерва самолет для прямого рейса в Поуп с солдатами «Радуги» на борту. А что дальше? Об этом нужно еще подумать. А пока придется обратиться в командование специальных операций, к полковнику Вилли Байрону.

* * *

— Цель Один снижается, — доложил офицер контроля по интеркому самолета. Старший контролер поднял голову от книги, которую читал, включил свой экран и подтвердил полученную информацию. В данный момент «АВАКС» нарушал международный закон. «Орел Два-Девятка» не получил разрешения лететь над Бразилией, но радиолокационные системы контроля за воздушными полетами, находящиеся на земле, прочитали сигнал его транспондера как рейс коммерческого грузового самолета — обычная уловка, — и пока никто не посылал ему запроса. Получив подтверждение полученной информации, он включил свое спутниковое радио и передал информацию в НОРАД, откуда она поступила, — хотя майор не знал этого — в ЦРУ. Через пять минут начала снижаться Цель Два. Оба самолета снизили скорость, что позволило «Орлу Два-Девятка» приблизиться к ним. Старший контролер приказал пилотам продолжать полет по тому же курсу и с прежней скоростью, поинтересовался количеством топлива в баках и узнал, что его хватит еще на восемь часов полета — более чем достаточно, чтобы вернуться домой на авиабазу Тинкер, недалеко от Оклахома-Сити.

* * *

В Англии Стэнли обратился в «Бритиш Эруэй», и руководство компании, после непродолжительного совещания, передало авиалайнер «Боинг-737-700» в распоряжение «Радуги». Самолет будет ждать дальнейших распоряжений в Лутоне, небольшом коммерческом аэропорте к северу от Лондона. Солдатам придется ехать туда на армейских грузовиках.

* * *

Как это похоже на зеленое море, подумал Джон Брайтлинг, глядя на верхний этаж трехслойного лиственичного шатра джунглей. В лучах заходящего солнца он видел серебряные ленты рек, но саму поверхность земли разглядеть не смог. Это самая богатая экосистема на планете, и он никогда не изучал ее сколько-нибудь подробно. Ничего, подумал Брайтлинг, теперь он сможет делать это в течение года или немного дольше. Альтернативный Проект был надежным и комфортабельным комплексом, в котором постоянно проживал обслуживающий персонал из шести человек. Здесь была своя независимая система энергоснабжения, спутниковая связь и большой запас продуктов. Интересно, кто из прилетевших на самолетах окажется хорошими поварами, подумал он. Здесь будет произведено разделение обязанностей, как это делается в каждой сфере деятельности Проекта, причем он сам, разумеется, займет пост руководителя.

* * *

В Бингхэмтоне, штат Нью-Йорк, обслуживающий персонал укладывал контейнеры, помеченные знаком «Биологические материалы — опасно!», в газовую печь. Да, это действительно большая печь, подумал один из рабочих — достаточно большая, чтобы одновременно сжечь в ней два человеческих тела — и, судя по толщине теплоизоляции, в ней можно нагнать очень высокую температуру. Он закрыл дверцу трехдюймовой толщины, запер специальными замками и нажал на кнопку, зажигающую поступающий в печь газ. Рабочий услышал, как внутри вспыхнул газ, подожженный раскаленными проводами, затем последовала обычная мощная волна пламени. В этом не было ничего необычного. «Горайзон Корпорейшн» постоянно сжигала тот или иной биологический материал. Может быть, это живые вирусы СПИДа, подумал рабочий. Ему доводилось читать, что компания ведет исследования в этой области. Однако сейчас он смотрел на листы бумаги в своих руках. Три листа бумаги, составляющие специальное распоряжение, переданное по факсу из Канзаса, и он вычеркивал каждую строчку по мере выполнения распоряжения. Все контейнеры, указанные в распоряжении, превратились теперь в пепел. Черт возьми, эта газовая печь даже расплавила металлические крышки контейнеров. В небо ушло единственное вещественное доказательство преступной деятельности Проекта. Рабочий не знал этого. Для него контейнер G7-89-98-00A был всего лишь пластиковым контейнером. Он даже не знал о существовании такого слова, как Шива. Далее, как требовалось, он подошел к своему настольному компьютеру, каждый в лаборатории имел компьютер, и напечатал отчет об уничтожении всех предметов, указанных в рабочем распоряжении. Эта информация поступила во внутреннюю компьютерную сеть «Горайзон Корпорейшн» и, хотя он не знал этого, поступила на экран в Канзасе. В этой связи была отработана специальная процедура. Техник поднял телефонную трубку и передал полученную информацию другому технику, который, в свою очередь, сообщил о ней по телефонному номеру, указанному на электронном щите.

* * *

— О'кей, спасибо, — ответил Билл Хенриксен. Он положил трубку в кабине пилотов и прошел вперед к Брайтлингам.

— Вот так, ребята. Это был Бингхэмтон. Все контейнеры с Шивой, вакцинами, все остальное сгорело в газовой печи. Теперь не существует никаких реальных вещественных доказательств существования Проекта.

— Нам что, нужно радоваться? — раздраженно спросила Кэрол, глядя в иллюминатор на приближающуюся землю.

— Нет, но я надеюсь, что вы выслушаете это с большим удовольствием, чем приговор в зале суда, выслушивая обвинение в заговоре с целью совершения убийства, доктор.

— Он прав, Кэрол, — сказал Джон с печалью в голосе. Как близко. Они были совсем рядом с успехом. Ничего страшного, утешил он себя. У него все еще есть деньги, группа отличных специалистов, и неудача совсем не означает, что ему придется отказаться от своих идеалов. Нет, сказал себе председатель корпорации «Горайзон». Внизу, под поверхностью зеленого моря, в которое они опускались, находится огромное разнообразие жизни — он доказал необходимость строительства Альтернативного Проекта своему совету директоров именно по этой причине. Здесь они найдут, в деревьях и кустарниках, произрастающих только в этом лесу, новые химические соединения — может быть, лекарство, способное победить рак, кто знает? Он услышал, как опустились закрылки, и вскоре были выпущены шасси. Еще три минуты, и самолет мягко опустился на взлетно-посадочную полосу. Заработали двигатели самолета, включенные на реверс, «Гольфстрим» постепенно замедлил бег и остановился.

* * *

— Цель Один на земле. — Контролер прочитал точное положение места, затем отрегулировал изображение на экране. Там было несколько зданий. Отлично, он дал задание компьютеру вычислить точные координаты, которые были немедленно переданы в гору Шайенн.

* * *

— Спасибо. — Фоули записал информацию в блокноте. — Джон, у меня есть точная долгота и широта места, где они совершили посадку. Я поставлю задачу спутнику сделать фотоснимки. Получим их через два или три часа, в зависимости от погоды.

— Так быстро? — удивился Попов, который смотрел в окно на площадку для парковки автомобилей, принадлежащих высокопоставленным персонам.

— Это всего лишь команда, данная компьютеру, — объяснил Кларк. — А спутники все равно находятся в космосе, причем постоянно. — Вообще-то три часа показались ему слишком длительным временем. Должно быть, птички находятся в данный момент в неудобном месте.

* * *

Команда «Радуги» поднялась в небо, оторвавшись от взлетной полосы, вскоре после полуночи по Гринвичу. Авиалайнер, накренившись на правое крыло, описал дугу над автомобильным сборочным заводом, расположенным рядом с территорией аэропорта, и направился на запад, в Америку. Бойцы «Радуги» не имели представления, почему их послали в Америку. Стэнли не дал никакого объяснения, хотя они были удивлены, что им приказано забрать с собой все тактическое снаряжение и оружие.

* * *

К счастью, небеса над джунглями центральной Бразилии были чистыми. Облака отсутствовали. Первый разведывательный спутник КН-11Д пролетел над комплексом в половине десятого вечера по местному времени. Его камеры, действующие в инфракрасном спектре, сделали в общей сложности триста двадцать снимков, а также девяносто семь в видимом спектре. Эти изображения были немедленно переданы на спутник связи и оттуда спущены по лучу в группу антенн, расположенную в Форте Бельвуар, штат Виргиния, рядом с Вашингтоном. Далее их передали по наземному каналу в здание Национального центра наблюдения недалеко от аэропорта Даллеса, и уж оттуда по другому световоду они поступили в штаб-квартиру ЦРУ.

— Все выглядит очень просто, — сообщил им старший дежурный фотоаналитик в кабинете директора ЦРУ. — Здания вот здесь, здесь, здесь и вот здесь. Четыре самолета на земле, похоже, что это «Гольфстримы V» — у них более широкий размах крыльев. Частный аэродром оснащен посадочными огнями, но у него нет навигационных приборов, позволяющих совершать посадку в темное время суток. Полагаю, что баки с горючим находятся вот здесь. Электростанция вот здесь. Судя по характеру выхлопа, это дизельная установка. Это здание похоже на жилое, у него характерное распределение освещенных окон. Кто-то построил в джунглях курорт, который заинтересовал нас? — спросил аналитик.

— Что-то вроде этого, — подтвердил Кларк. — Что еще?

— Ничего больше в радиусе девяноста миль. Вот здесь раньше находилась плантация каучуковых деревьев, по моему мнению, но здания не обогреваются, так что я бы сказал, что плантация не действует. Кругом почти никакой цивилизации. В этой стороне огни костров, возможно, туземное поселение, индейские племена или что-нибудь такое. Это весьма заброшенное место, сэр. Должно быть, оказалось чертовски трудно построить тут комплекс.

— Пришлите нам также изображения Лакросс, и, когда мы получим хорошие снимки в видимом спектре, я хочу посмотреть и на них, — сказал Фоули.

— В ноль-семь-двадцать местного времени — Лима — прямо над этим местом пролетит еще одна птичка, — сказал он. — Прогноз погоды выглядит благоприятным, так что с этого спутника мы получим хорошие снимки.

— Насколько широка эта посадочная полоса? — спросил Кларк.

— О, похоже, она имеет семь тысяч футов длиной и примерно триста футов шириной, это стандартная ширина, и, кроме того, они вырубили деревья еще на сотню ярдов с каждой стороны. Так что здесь может совершить посадку довольно большой самолет, если слой бетона на полосе достаточно толстый. Вот здесь, на реке, виден док, это река Рио-Негро, не сама Амазонка, но не видно лодок. Думаю, они пользовались доком во время строительства, а потом так и оставили.

— Я не вижу телефонных проводов или линий электропередачи, — сказал Кларк, внимательно всматриваясь в фотографию.

— Нет, сэр, здесь нет ни того, ни другого. Полагаю, они пользуются радиосвязью или связью через спутник с помощью вот этой группы дисковых антенн. — Он замолчал. — Что-нибудь еще?

— Нет, спасибо, — ответил Кларк технику.

— Не за что, сэр. — Аналитик вышел из кабинета и на лифте спустился в свой подвальный кабинет.

— Узнал что-нибудь полезное? — спросил Фоули. Сам он мало разбирался в джунглях, но ему было известно, что Кларк чувствует себя в них как дома.

— Ну что ж, мы знаем, где они, и знаем, сколько их там.

— Что ты собираешься предпринять, Джон?

— Еще не знаю, Эд, — прозвучал честный ответ. У Кларка пока не было плана, но он начинал думать о нем.

* * *

Транспортный самолет «С-17» тяжело опустился на посадочную полосу авиабазы Трэвис ВВС США в Калифорнии. Чавез и его товарищи были серьезно дезориентированы столь продолжительным перелетом, но, когда они вышли из самолета и немного погуляли по полю, прохладный воздух помог им прийти в себя. Динг достал из кармана сотовый телефон и нажал на кнопку быстрого набора — он звонил в Герефорд. Там ему сообщили, что Джон находится в Лэнгли. Ему пришлось изрядно напрячься, чтобы выловить из памяти почти забытый телефонный номер, но примерно через двадцать секунд он вспомнил и набрал его.

— Офис директора.

— Это Доминго Чавез. Я хочу поговорить с Джоном Кларком.

— Одну минуту, — ответила секретарша Эда Фоули.

— Ты где сейчас, Динг? — спросил Джон, после того как поднял трубку.

— На базе ВВС Трэвис, к северу от Фриско. Где еще, по-твоему, я должен находиться?

— Там должен стоять «VC-20» военно-воздушных сил, ожидающий вас у терминала высокопоставленных персон.

— О'кей, я поеду туда. У нас нет с собой ничего, Джон. Нам пришлось вылетать из Австралии в невероятной спешке.

— Я поручу кому-нибудь заняться этим. А ты возвращайся в Вашингтон, причем как можно быстрее, понял?

— Да, сэр, мистер К, — подтвердил Чавез получение приказа.

— Ваш гость, как его зовут — Гиэринг?

— Совершенно верно. Нунэн все время сидел рядом с ним. Он пел, как канарейка. Эта штука, которую они запланировали, я хочу сказать, этот ужас был реален.

— Я знаю, Динг. Между прочим, они смылись.

— Нам известно, куда?

— В Бразилию. Мы знаем точное местонахождение их нового комплекса. Я поручил Алу доставить всю команду «Радуги» через Атлантику в Форт Брэгг. Когда прилетишь в Эндрюз, мы все организуем и приступим к делу.

— Понял, Джон. Пойду искать свой самолет. Конец связи. — Чавез выключил телефон и махнул рукой синему микроавтобусу ВВС США, который доставил их к терминалу для высокопоставленных персон. Там находился еще один экипаж, ожидающий их. Вскоре после этого они поднялись на борт «VC-20», который представлял собой военный вариант реактивного «Гольфстрима». Там они обнаружили, какое сейчас время суток. Им принесли завтрак. Сейчас, должно быть, раннее утро, решил Чавез. Затем он узнал у сержанта точное время и переставил часы.

Глава 39 Гармония

Нунэну показалось удивительно странным, что он летит в самолете с человеком, признавшимся в попытке совершить массовое убийство, и этот человек сидит рядом без наручников или смирительной рубашки. С другой стороны — куда он денется? Пожалуй, можно открыть дверцу самолета и выпрыгнуть, но Гиэринг не производил впечатления человека, способного на самоубийство, и Нунэн ничуть не сомневался, что он не захочет похитить самолет и лететь на Кубу. Так что Тим Нунэн не сводил глаз с Гиэринга и одновременно думал, что он арестовал мерзавца на другом континенте, в другом часовом поясе и другом полушарии. Он принимал участие в аресте Фуада Юниса в восточной части Средиземного моря десять или одиннадцать лет назад, но, по его расчетам, это был рекорд ФБР по аресту преступника и доставке его в Америку за все время существования Бюро. А сейчас он произвел арест почти за двенадцать тысяч миль от дома. Проклятие. Ему пришлось заплатить за это немалую цену — его тело изрядно пострадало и прямо-таки требовало отдыха. Нунэн изменил время на часах и теперь пытался вспомнить, какой сегодня день, но потом подумал, что можно спросить сержанта, играющего роль стюарда в самолете, сколько сейчас времени, но если ты поинтересуешься, какой сегодня день, то будешь в его глазах выглядеть последним идиотом. Пожалуй, он все узнает из газеты «ЮЭсЭй Тудей» уже в Штатах, подумал Нунэн, отодвигая назад свое кресло и глядя на затылок Вила Гиэринга. Затем он понял, что ему придется сдать арестованного сразу после прибытия в Вашингтон, но кому и по какому обвинению?

* * *

— О'кей, — сказал Кларк, — через два часа их доставят в Эндрюз, оттуда мы совершим короткий рейс в Поуп и там определим, как поступать дальше.

— Ты уже составил план, Джон? — спросил Фоули.

— Эд, это моя операция или нет? — спросил он у директора ЦРУ.

— Твоя, Джон, но в разумных пределах. Постарайся не начинать атомной войны или чего-то вроде этого, ладно?

— Скажи мне, Эд, удастся ли нам привлечь их к суду? Что, если Брайтлинг отдал приказ уничтожить все вещественные доказательства? Ведь сделать это так просто, не правда ли?

Черт возьми, о чем мы говорим? Этими вещественными доказательствами являются несколько ведер биоматериалов и компьютерные файлы. Существуют коммерческие программы, рассчитанные на уничтожение файлов, причем настолько успешно, что восстановить их невозможно. Ты согласен со мной?

— Это верно, но где-нибудь могут сохраниться печатные документы, и при тщательном поиске...

— И как мы тогда поступим? Вызовем глобальную панику, которая неминуемо возникнет после того, как станет ясно, на что способна одна компания, занимающаяся биотехническими исследованиями и разработками? Какую пользу принесет такая сенсация?

— Добавь к этому высокопоставленного советника президента, которая нарушила все правила безопасности в обращении со своим допуском к секретной информации. Боже мой! — Эд задумался. — Но мы ведь не можем просто убить этих людей, правда? Как американские граждане, они имеют права, не забывай этого.

— Я знаю, Эд. Но мы не можем оставить их безнаказанными, и мы не сможем, наверно, привлечь их к суду. Что нам остается? — сказал Кларк. — Я попытаюсь найти какой-нибудь «творческий» выход.

— Какой именно?

Джон Кларк объяснил свой замысел.

— Если они попытаются отстреливаться, ну что ж, тогда все будет намного проще для нас, верно?

— Двадцать человек против пятидесяти?

— Мои двадцать — точнее, примерно пятнадцать — против этих уродов?

Дай мне хоть какую-нибудь свободу действий, Эд. Возможно, это будет моральным эквивалентом убийства, но не юридическим.

Фоули нахмурился, думая о том, что произойдет, если все станет достоянием средств массовой информации, но вряд ли существует причина, по которой это зайдет так далеко.

Сообщество специальных операций умеет хранить тайны, и у него множество секретов, многие из которых будут выглядеть очень плохо в средствах массовой информации.

— Джон, — произнес он наконец.

— Слушаю, Эд.

— Сделай все, чтобы вас не поймали.

— Это даже не началось, Эд, — напомнил ему Радуга Шесть.

— Твоя операция одобрена, — сказал директор Центрального Разведывательного Управления, пытаясь понять, как он все объяснит президенту Соединенных Штатов.

— О'кей, мне можно воспользоваться своим прежним кабинетом? — спросил Кларк.

Ему нужно было сделать несколько телефонных звонков.

— Конечно.

* * *

— Это все, что тебе требуется? — спросил генерал Сэм Вильсон.

— Да, генерал, это все.

— Могу я поинтересоваться, для чего это требуется?

— Для проведения секретной операции, — услышал он ответ Кларка.

— Это все, что ты можешь мне сказать?

— Извини, Сэм. Если хочешь, можешь проверить у Эда Фоули.

— Пожалуй, я так и сделаю, — послышался ворчливый голос генерала.

— Меня это вполне устраивает, сэр. — Кларк надеялся, что обращение «сэр» облегчит боль ранимых генеральских чувств.

Вежливое обращение не сработало, но генерал был профессионалом и знал правила.

— О'кей, я сейчас позвоню кое-кому.

Первый телефонный звонок был в Форт Кэмпбелл, штат Кентукки, где размещался 160-й полк специальных воздушных операций. Полковник, командующий им, высказал ожидаемые возражения, которые были, как и ожидалось, отвергнуты. Этот полковник поднял затем телефонную трубку и приказал отправить вертолет «МН-60К» «Ночной ястреб» специальных операций на авиабазу ВВС Поуп вместе с группой технического обеспечения для временного исполнения обязанностей в месте, о котором он никогда не слышал. Следующий телефонный звонок генерала Вильсона выслушал офицер ВВС США, который сделал заметки и ответил: «Слушаюсь, сэр», — как и подобает хорошему летчику. Отдать необходимые приказы было достаточно просто, приходилось всего лишь поднимать трубку кодированного телефона и звонить по кодированной связи, отдавая непонятные для непосвященного распоряжения.

* * *

Чавез задумался над тем, что ему пришлось обогнуть три четверти земного шара, главным образом за последние двадцать два часа, и теперь он совершил посадку на аэродроме, где бывал до этого только один раз. Здесь стоял президентский ВВС-1, специальный «Боинг-747», окрашенный в цвета, известные всему миру, а рядом с ним был человек, собиравшийся убить всех людей, которым эти цвета были известны. Он узнал много лет назад, что нет смысла задумываться о поступках, которые совершил ради своей страны и 82 тысяч 450 долларов, получаемых им в качестве оперативника среднего звена ЦРУ. У него была ученая степень магистра международных отношений, которые он в шутку называл процессом, когда одна страна пытается надуть другую, но теперь это была не страна, это была одна корпорация. С каких это пор они вообразили, что могут заниматься играми на таком уровне? Может быть, это и есть тот Новый Мировой Порядок, о котором однажды говорил президент Буш.[274] Если дело обстояло именно так, то этот порядок не казался особенно разумным командиру Группы-2. Правительства избираются, в общем, гражданами и несут ответственность перед ними. Корпорации несут ответственность — если вообще несут — перед своими акционерами. А это не совсем одно и то же. Предполагается, что правительства тех стран, где размещаются эти корпорации, контролируют их деятельность, но сейчас все меняется. Меняющийся технологический мир придал колоссальную мощь относительно малым организациям, и теперь Чавез не мог понять, хорошо это или плохо. Правда, если бы люди полагались на правительства в достижении прогресса, они по-прежнему, в лучшем случае, ездили бы на лошадях и плавали на пароходах. Однако в этом Новом Мировом Порядке контроль почти отсутствовал, и об этом следует кому-то задуматься, решил Чавез, когда их самолет остановился на площадке аэропорта Эндрюз. Тут же у трапа появился еще один синий микроавтобус ВВС США.

* * *

— Накапливаешь все эти бонусные тысячи миль, чтобы добиться положения «постоянного пассажира», Доминго? — спросил Джон.

— Наверно. У меня еще не начали расти перья? — спросил Чавез усталым голосом.

— Остался еще один короткий рейс.

— Куда?

— Форт Брэгг.

— Тогда давай отправимся туда. Я не хочу привыкать к вертикальному положению, разве что оно только временное. — Он отчаянно нуждался в душе и бритве, но это тоже может подождать до прибытия в Форт Брэгг. Скоро они перебрались в другой самолет ВВС, который взял курс на юго-запад. К счастью, этот перелет не был продолжительным и закончился на авиабазе Поуп, которая примыкает в месту размещения 82-й воздушно-десантной дивизии в Форте Брэгг, Северная Каролина. Здесь размещаются также «Дельта Форс» и другие подразделения специальных операций.

Впервые кто-то задумался над тем, что делать с Вилом Гиэрингом, заметил Нунэн. Трое военных полицейских повезли его на базовую гауптвахту. Остальные, совершившие с Дингом длительное путешествие, оказались в общежитии холостых офицеров.

Динг так и не мог решить, будет ли одежда, которую он соскреб с себя, когда-нибудь достаточно чистой и пригодной для использования. Но затем он принял душ и сел на краю ванны с бритвой, которая позволила ему соскоблить черную тень, накопившуюся за сутки на его — он так считал — мужественном лице. Когда он вышел из ванной, то увидел, что в комнате на кровати разложена свежая одежда.

— Я поручил парням на базе подготовить это для тебя.

— Спасибо, Джон. — Чавез натянул белые боксерские трусы и майку, затем выбрал боевой комбинезон, с маскировочной расцветкой под цвет леса, носивший название БФО — боевая форменная одежда, — все это было разложено на кровати, включая носки и сапоги.

— Длинный день?

— Черт побери, Джон, это был длинный месяц, пока мы летели из Австралии. — Он сел на кровать, затем, подумав, улегся на покрывале. — Теперь куда?

— В Бразилию.

— Почему?

— Именно туда скрылись все главари. Мы проследили за ними, и у меня есть спутниковые фотографии места, где они расположились.

— Значит, мы собираемся встретиться с ними?

— Да.

— И как мы поступим?

— Там мы решим эту проблему раз и навсегда, Доминго.

— Меня это устраивает, но как насчет законности?

— С каких пор это начало тебя беспокоить?

— Я женатый человек, Джон, и отец, ты не забыл? Теперь я вынужден отвечать за свои действия.

— Это достаточно законно, Динг, — успокоил тесть зятя.

— Ну если ты так считаешь. Что дальше?

— Можешь немного поспать. Остальная команда прибывает через полчаса.

— Остальная команда?

— Я собрал всех, кто в состоянии двигаться и стрелять, сынок.

* * *

«Боинг-737-700» авиакомпании «Бритиш Эруэйз» оставался на земле недолго. Его заправили из подъехавшего к нему танкера ВВС, он тут же взлетел и направился к аэропорту Далласа, где его присутствие не вызовет удивления. Солдаты «Радуги» разместились в автобусе, который доставил их в надежное место. Там им позволили продолжать отдых. Некоторых это немного обеспокоило. Разрешение отдыхать означало, что скоро начнется заварушка.

Кларк и Алистер Стэнли собрались на совещание в комнате штаба Командования совместными специальными операциями — в ничем не примечательном здании, с окнами, выходящими на небольшую парковочную площадку.

— Итак, что там у вас происходит? — спросил полковник Уилльям Байрон. Прозванный своими коллегами «маленьким Вилли», полковник Байрон носил самое неподходящее прозвище в армии Соединенных Штатов. Ростом шесть футов четыре дюйма и весом двести тридцать фунтов жилистого твердого мяса, Байрон был самым крупным мужчиной в КССО. Это прозвище появилось еще в академии в Вест-Пойнте, когда молодой Вилли вырос на шесть дюймов и прибавил в весе тридцать фунтов за четыре года ежедневных упражнений и здоровой пищи. В результате его пригласили играть защитником в сборной армии по футболу, которая разнесла в пух и в прах сборную флота со счетом 35:11 в традиционном осеннем матче в Филадельфии на стадионе ветеранов.

Несмотря на степень магистра в области менеджмента, полученной в Гарвардской школе делового администрирования, он по-прежнему говорил с акцентом уроженца южной Джорджии, которому постепенно отдавали предпочтение в среде американских военных.

— Мы собираемся предпринять путешествие вот сюда, — сказал ему Кларк, передвигая по столу спутниковые фотографии. — Нам понадобится вертушка и почти ничего больше.

— Где находится это засранное место?

— В Бразилии, к западу от Манауса, на реке Рио-Негро.

— Целый комплекс, — заметил Байрон, надевая очки для чтения, которые он ненавидел. — Кто построил его и кто сейчас находится там?

— Люди, которые хотели убить весь мир, — просто ответил Кларк, протягивая руку к сотовому телефону, который начал подавать признаки жизни. Снова ему пришлось подождать, пока закончится согласование двух шифровальных систем. — Кларк слушает, — сказал он наконец.

— Это Эд Фоули, Джон. Образец, привезенный из Сиднея, был изучен специалистами в Форте Детрик.

— И?

— По их мнению, это вариант вируса Эболы, но модифицированный, или, как они говорят, «перестроенный» — это термин, которым они пользуются. Между прочим, он «перестроен» с добавлением, как им кажется, генов рака. Они считают, что это сделало вирус более стойким. Кроме того, нити вируса заключены в мини-капсулы, что помогает ему выжить на открытом воздухе. Иными словами, Джон, именно то, что рассказал тебе русский друг. Теперь все полностью подтверждается.

— Как вы поступили с Дмитрием? — спросил Радуга Шесть.

— Отправили в безопасное укрытие — это дом в Винчестере, — ответил директор ЦРУ. Так обычно поступали с иностранцами, которые нуждались в защите ЦРУ. — Да, вот что еще. Мне сообщили из ФБР, что полиция штата Канзас разыскивает его в связи с обвинением в убийстве. Высказано предположение, что он убил некоего Фостера Ханникатта из Монтаны, именно так говорится в обвинительном заключении.

— Почему бы тебе не передать ФБР, чтобы те сообщили в Канзас, что Попов никого не убивал. Он все время находился со мной, — предложил Кларк. Им ведь нужно позаботиться о русском. Джон уже совершил умозрительный прыжок, выбросив из головы, что Попов подтолкнул террористов к нападению на его жену и дочь. Бизнес, в данном случае, был бизнесом, и не впервые враг из КГБ превращался в ценного союзника.

— О'кей, я так и сделаю. — Эта маленькая белая ложь, согласился Фоули, противостоит огромной черной правде. В своем кабинете в Лэнгли, Виргиния, Фоули не мог понять, почему у него не дрожат руки. Эти безумцы не только хотели убить все человечество, но у них была возможность сделать это. Этот новый поворот будет тщательно изучен Центральным Разведывательным Управлением, совершенно новый тип угрозы людям, и расследование будет непростым.

— Спасибо, Эд. — Кларк выключил телефон и посмотрел на присутствующих. — Только что поступило подтверждение содержания этой канистры с хлором. Они создали модифицированный вариант вируса Эболы и были готовы применить его.

— Что? — не понял полковник Байрон. В течение десяти минут Кларк объяснял ему подробности чудовищного заговора. — Ты это серьезно? — спросил наконец полковник.

— Как сердечный приступ, — ответил Кларк. — Они наняли Дмитрия Попова, чтобы он связался с террористами и организовал их выступления в Европе. Это было сделано для того, чтобы увеличить страх перед терроризмом и помочь «Глобал Секьюрити» получить консультационный контракт с австралийцами.

— Билл Хенриксен? — спросил полковник Байрон. — Черт побери, я знаю этого парня!

— Неужели? Так вот его люди должны были доставить этот вирус в Сидней и распылить его с помощью туманной охлаждающей системы на олимпийском стадионе, Вилли.

Чавез находился в насосной станции, управляющей всеми туманными системами, когда этот Вил Гиэринг вошел туда с контейнером, и содержимое этого контейнера подверглось исследованию в Институте химического и биологического оружия в Форте Детрик. Знаешь, ФБР едва не сумело создать обвинение в преступной деятельности, направленной на уничтожение миллионов людей. Впрочем, им это не удалось, — закончил Кларк.

— Значит, вы летите туда, чтобы...

— Поговорить с ними, Вилли, — Кларк закончил вместо него. — Они уже убрали все надписи с самолета?

Байрон посмотрел на часы.

— Наверно.

— Тогда нам пора отправляться.

— Я приготовил маскировочные комбинезоны для всех твоих людей, Джон. Ты уверен, что не нуждаешься в помощи?

— Нет, Вилли. Я благодарен за предложение, но нам нужно использовать минимальное число участников.

— Пожалуй, ты прав, Джон. — Байрон встал. — Следуйте за мной, парни. Ведь ты встретишься с этими людьми в Бразилии?

— Да? — не понял Кларк.

— Передай им особое приветствие от нас, ладно?

— Да, сэр, — пообещал Джон. — Передам.

* * *

Самый крупный самолет, стоящий на полосе авиабазы Поуп, был транспортный «С-5В» «Гэлакси», над внешним видом которого наземные службы трудились уже несколько часов. Вся официальная маркировка была закрашена, и вместо кругов с буквами ВВС США появилась надпись «ГОРАЙ-ЗОН КОРПОРЕЙШН». Исчез даже номер на вертикальном руле хвостового оперения. Грузовые двери в хвостовой части самолета, напоминающие створки раковины, были наглухо закрыты. Кларк и Стэнли вошли в самолет первыми. Солдат доставили на автобусе. Они принесли с собой личное снаряжение и быстро разместились в пассажирском салоне, расположенном ближе к хвосту, сразу за крыльями. С этого момента оставалось немного подождать, пока члены экипажа самолета — все были одеты в штатское — заберутся к себе в кабину и начнут процедуру подготовки, словно это обычный коммерческий рейс. Воздушный танкер «КС-10» встретит их к югу от Ямайки и пополнит топливные баки самолета.

— Теперь вы знаете, что произошло, — сказал Джон Брайтлинг людям, собравшимся в зале жилого здания Альтернативного Проекта. Он увидел разочарование на лицах пятидесяти двух человек, но было заметно и некоторое облегчение. Ну что ж, даже у людей, твердо верящих в идеалы, сохранились остатки совести. Это плохо.

— Чем мы будем заниматься здесь, Джон? — спросил Стив Берг. Он был одним из ведущих ученых Проекта, разработал вакцины А и В, а также принимал участие в создании Шивы. Берг был одним из лучших специалистов, когда-либо взятых на работу в «Горайзон Корпорейшн».

— Мы займемся изучением дождевых лесов. Мы уже все уничтожили. Запас Шивы уничтожен. Все вакцины тоже. Стерты все компьютерные записи о лабораторных исследованиях и тому подобное. Единственная информация о Проекте сохранилась в ваших головах. Другими словами, если кто-нибудь попытается организовать уголовное расследование, вам нужно только молчать, и тогда не будет никакого дела. Билл? — Джон Брайтлинг подал знак Хенриксену, который поднялся на подиум.

— Вы знаете, что раньше я работал в ФБР. Я знаю, как создаются уголовные дела.

Создать такое дело против нас будет непросто даже при самых благоприятных обстоятельствах. ФБР вынуждено действовать в соответствии с правилами, и это строгие правила. Прежде всего они обязаны зачитать вам ваши права, одно из которых состоит в том, что при допросе обязательно должен присутствовать адвокат. Вам нужно только сказать: «Да, я хочу своего адвоката». Если вы скажете это, то они не смогут даже спросить у вас, сколько сейчас времени. Затем вы связываетесь с нами, и мы тут же пришлем вам адвоката. Адвокат скажет вам, прямо перед лицом агентов, ведущих расследование, что вы не должны ничего говорить, а затем сообщит агентам, что вы не будете давать никаких показаний, и если они попытаются принудить вас к даче показаний, то нарушат множество законов и решений Верховного Суда. Это означает, что их ждут большие неприятности, и все, что вы скажете, не может быть использовано нигде. Это ваше право и ваша защита от преследования.

— Далее, — продолжал Билл Хенриксен, — мы проведем время здесь, изучая богатую экосистему, окружающую комплекс, и создаваяформулировку показаний, защищающих нас. На это потребуется некоторое время.

— Одну минуту, если мы можем отказаться отвечать на их вопросы, тогда...

— Зачем создавать историю, защищающую нас? Очень просто. Нашим адвокатам придется провести переговоры с федеральными прокурорами. Если мы создадим правдоподобную историю, мы можем убедить прокуроров отказаться от уголовного преследования. Если копы поймут, что не могут выиграть дело в суде, они не будут преследовать нас. Правдоподобная история принесет нам большую пользу. Вы можете заявить, да, мы изучали вирус Эболы, потому что он вызывает опасное заболевание, а мир нуждается в вакцине против него. Тогда, возможно, какой-нибудь чокнутый служащий нашей компании задумал погубить человечество, но мы не имеем к этому никакого отношения. Почему мы находимся здесь? Мы прилетели сюда, чтобы произвести первоначальные исследования химических соединений, таящихся во флоре и фауне этого тропического дождевого леса. Это ведь не противоречит закону, верно? — Присутствующие дружно закивали головами.

— О'кей, мы потратим время на то, чтобы разработать нерушимую историю прикрытия. Затем каждый из нас запомнит ее. Таким образом, когда наши адвокаты позволят нам говорить с ФБР, чтобы создать видимость того, что мы готовы сотрудничать со следственными органами, мы дадим им только такую информацию, которая не может причинить нам вреда и которая, по сути дела, поможет нам избежать обвинений, которые может выдвинуть ФБР. Если мы будем стоять сплоченным фронтом и придерживаться разработанного нами сценария, мы не можем проиграть. Мы не проиграем, если обдумаем все и не отойдем от сформулированных здесь показаний, понятно?

— И мы также продолжим работу над Проектом-2, — сказал Брайтлинг, возвращаясь на подиум. — Вы составляете группу ведущих специалистов мира, и вера в конечный успех нашего дела осталась прежней. Мы проведем здесь примерно год. Это благоприятная возможность изучать природу. Это также будет годом, в течение которого мы будем напряженно трудиться, чтобы найти новый способ достижения цели, которой мы посвятили всю нашу жизнь, — продолжал он, видя, как поднимаются головы и светлеют лица присутствующих.

Брайтлинг по-прежнему является председателем самой мощной биотехнической компании в мире. В ней по-прежнему работают самые светлые умы и самые передовые ученые. Вместе с ними они все еще думают, как спасти планету. Им просто нужно найти какой-то новый способ добиться цели, а в их распоряжении есть ресурсы и время для осуществления этого.

— Ладно, — сказал Брайтлинг с сияющей улыбкой. — Это был длинный день. Давайте разойдемся по комнатам и отдохнем. Завтра утром я собираюсь отправиться в лес и посмотрю на экосистему, с которой все мы хотим познакомиться.

Раздались аплодисменты, тронувшие его. Да, все эти люди беспокоятся о природе не меньше его и разделяют его убеждения — кто знает, возможно, наступит день, когда они разработают способ осуществления Проекта-2.

Билл Хенриксен присоединился к Джону и Кэрол, когда они шли к своим комнатам.

— У нас остается еще одна проблема, — сказал он.

— Какая?

— Что, если они пошлют сюда военизированную группу?

— Ты имеешь в виду нечто вроде армейского подразделения? — спросила Кэрол Брайтлинг.

— Совершенно верно.

— Мы будем защищаться, — ответил Джон. — У нас ведь есть оружие для этого, верно?

Действительно, в Альтернативном Проекте хранилось оружие. В оружейной комнате находилось не менее сотни автоматов «G-3» немецкого производства, превосходное оружие, способное вести автоматическую стрельбу, а в составе группы было немало людей, умеющих стрелять.

— Проблема заключается в том, что они, по сути дела, не могут арестовать нас на законном основании, но если им удастся захватить нас и вернуть в Америку, то суды не проявят ни малейшего интереса к тому, что мы были арестованы незаконно. Это и есть смысл американских законов — как только вы окажетесь перед судьей, ничто больше его не интересует. Таким образом, если здесь появятся люди, нам придется принять меры, чтобы отбиться от них. Я думаю...

— Я думаю, нашим людям не требуется от нас никакого дополнительного ободрения для вооруженной защиты, после того как эти мерзавцы разрушили наш Проект!

— Согласен, но нам все же лучше быть наготове. Проклятье, как жаль, что мы не установили здесь радиолокатор.

— Что? — спросил Джон.

— Если они прилетят, то прилетят на вертолете. Идти через джунгли слишком далеко, катера — слишком медленное средство передвижения, и потому наши противники предпочтут вертолеты. Именно так они захотят действовать.

— А как они вообще узнают, где мы находимся, Билл? Мы улетели из Канзаса очень быстро.

— Они могут спросить у экипажей самолетов, куда они доставили нас. Пилоты обязаны составлять планы полетов и сдавать их в Федеральную авиационную администрацию, так что там есть планы перелета в Манаус, а это значительно сужает район поиска, не правда ли?

— Они будут молчать. Им платят щедрое жалованье, — возразил Джон. — Как ты считаешь, сколько времени потребуется нашим противникам, чтобы выяснить, где мы находимся и приготовиться к нападению?

— Думаю, в худшем случае, пара суток. В лучшем — две недели. Мне кажется, что нужно готовить наших людей к обороне. Возьмемся за это завтра, — пообещал Хенриксен.

— Возьмись за это, — согласился Джон. — Тем временем я позвоню домой и узнаю, говорил ли кто-нибудь с нашими пилотами.

В просторном пентхаусе Джона Брайтлинга находился собственный центр связи.

Альтернативный Проект был построен с использованием всех последних достижений науки и техники, от медицинских лабораторий до средств связи. Что касается средств связи, группа огромных дисковых антенн, расположенная рядом с электростанцией, имела собственную систему спутниковой связи по телефону, которая позволяла пользоваться электронной почтой и обеспечивала электронный доступ к широко разветвленной внутренней компьютерной сети «Горайзон Корпорейшн». Сразу после возвращения в пентхаус Брайтлинг задействовал телефонную сеть и позвонил в Канзас. Там он оставил инструкции для экипажей самолетов, чтобы они немедленно сообщили ему в Альтернативный Проект, если кто-нибудь начнет расспрашивать их о последнем трансокеанском рейсе. Закончив с этим, он принял душ и вошел в спальню, где его ждала жена.

— Как это печально, — послышался голос Кэрол в темноте.

— Это приводит меня в ярость, — согласился Джон. — Мы были так близко к цели!

— Что же произошло?

— Я не уверен, но мне кажется, что наш друг Попов узнал о наших намерениях, затем убил человека, рассказавшего ему об этом, и сбежал. Каким-то образом он сообщил им достаточно, чтобы они смогли арестовать Вила Гиэринга в Сиднее. Черт побери, мы были всего в часе от начала Фазы Один! — проворчал Брайтлинг.

— Ну ничего, в следующий раз мы будем осторожнее, — произнесла Кэрол, успокаивая мужа. Она протянула руку и погладила его плечо. Независимо от неудачи так приятно снова лежать в постели рядом с ним. — Что будет с Вилом?

— Вилу придется полагаться на самого себя. Я найму лучших адвокатов, — пообещал Джон. — Ему передадут, чтобы он не болтал слишком много.

* * *

Гиэринг перестал говорить. Каким-то образом возвращение в Америку пробудило в нем воспоминание о гражданских правах и судебных процедурах, и теперь он не говорил никому ни о чем. Он сидел в своем кресле, обращенном в сторону хвоста «С-5», глядя назад через круглый проход в огромное грузовое помещение в хвостовой части самолета. Солдаты, разместившиеся рядом, главным образом спали. Двое из них, однако, все время были настороже и не сводили с него глаз, о чем-то разговаривая между собой. Гиэринг заметил, что все солдаты вооружены до зубов, они держали при себе самые разные виды оружия, причем остальное снаряжение уложено в грузовом отсеке в нижней части самолета. Куда они направляются?

Кларк, Чавез и Стэнли расположились в кабине позади кабины пилотов этого огромного воздушного гиганта. Экипаж самолета состоял из кадровых летчиков военно-воздушных сил — большинство подобных транспортов обычно управляется резервистами, которые в своей гражданской жизни являются главным образом пилотами коммерческих авиалайнеров, — и они старались держаться в стороне. Начальники строго предупредили их, и это предупреждение было подкреплено изменениями во внешнем виде самолета. Теперь они стали гражданскими пилотами? Они были одеты в штатскую одежду, для того чтобы эта уловка казалась посторонним достаточно достоверной. Но кто поверит, что «Локхид Гэлакси» принадлежит частной компании?

— Все это выглядит достаточно очевидным, — заметил Чавез. Ему было приятно снова оказаться пехотинцем, — правда, операцию предполагалось осуществить в дневное время. — Вопрос заключается в одном — будут ли они сопротивляться?

— Если нам повезет, то будут, — ответил Кларк.

— Сколько их там?

— Они летели на четырех «Гольфстримах». Предположим, что в каждом шестнадцать человек. Значит, их не больше шестидесяти четырех, Доминго.

— Оружие?

— Ты бы согласился жить в джунглях без него? — спросил Кларк. Ответ, который он ожидал был «вряд ли».

— Но это подготовленные люди? — продолжал командир Группы-2.

— Очень маловероятно. Эти люди в основном ученые, хотя некоторые из них знакомы с лесом, может быть, кое-кто занимался охотой. Полагаю, что мы увидим, насколько хороши новые игрушки Нунэна, соответствуют ли они той высокой оценке, которую он им дал.

— Пожалуй, — согласился Чавез. Хорошая новость заключалась в том, что его люди были превосходно подготовлены и снаряжены. Независимо от того, будет операция проводиться в дневное время или нет, это работа для «ниндзей». — Ты, наверно, возьмешь на себя общее руководство операцией?

— Можешь не сомневаться, Доминго, — ответил Радуга Шесть. Они замолчали, когда самолет начало бросать в потоках воздуха от воздушного танкера «КС-10» — происходила дозаправка самолета. Кларку не хотелось наблюдать за этой процедурой.

Это, должно быть, самая неестественная операция в мире — два огромных самолета сближаются в воздухе.

Мэллой сидел за несколько рядов кресел от командиров, ближе к хвосту, рассматривая вместе с лейтенантом Гаррисоном спутниковые фотографии комплекса.

— Похоже, что все очень просто, — высказал свое мнение младший офицер.

— Да, конечно, раз плюнуть, если только они не начнут стрелять в нас. Тогда положение станет достаточно интересным, — пообещал Мэллой.

— Со всеми солдатами на борту мы можем чересчур перегрузить вертолет, — предупредил Гаррисон.

— Для этого на нем и установлены два двигателя, сынок, — напомнил ему офицер морской пехоты.

Снаружи было темно. Летный экипаж «С-5» смотрел вниз на поверхность, где виднелось всего несколько огней. Они только что закончили дозаправку от «КС-10», но в остальном это был для них обычный полет. Автопилот знал, где они находятся и куда летят, точки поворотов были запрограммированы, и в тысяче миль впереди находился аэропорт города Манаус в Бразилии. Там уже знали об их прилете. Специальный грузовой рейс из Америки, для них потребуется место на аэродроме в течение примерно суток, также топливо для заправки — информация об этом уже была передана факсом.

Еще не наступил рассвет, когда они увидели впереди посадочные огни аэродрома. Пилот, молодой майор ВВС, выпрямился в своем левом переднем кресле и снизил скорость самолета, осуществляя простой визуальный заход на посадку, его второй пилот, первый лейтенант, сидящий в кресле справа, следил за приборами и называл показания высоты и скорости. Наконец майор слегка приподнял нос самолета и позволил «С-5» опуститься на посадочную полосу всего лишь с легким толчком, чтобы предупредить пассажиров, что самолет больше не летит и находится на земле. У него был план аэродрома, и он подвел самолет к дальнему углу площадки, затем остановил его и сказал сержанту, руководящему погрузочно-разгрузочными работами, что наступило время заняться делом.

Потребовалось несколько минут для подготовки, затем огромные двери в задней части самолета открылись, и вертолет «МН-60К» «Ночной ястреб» вытащили в темноту, предшествующую рассвету. Сержант Нэнс руководил действиями трех солдат из полка специальных воздушных операций, которые установили лопасти вертолета из положения транспортировки в летное, затем забрался на вершину фюзеляжа, чтобы убедиться, что они надежно закреплены на своем месте для летных операций. «Ночной ястреб» был уже полностью заправлен. Нэнс установил на свое место у правого борта пулемет «М-60» и доложил полковнику Мэллою, что вертолет готов. Мэллой и Гаррисон произвели необходимую проверку приборов, решили, что он готов к полету, и передали по радио эту информацию Кларку. Последними, кто спустился из «С-5», были солдаты «Радуги», одетые теперь в многоцветные комбинезоны, с лицами, окрашенными маскировочной краской в зеленый и коричневый цвета. Гиэринг вышел из самолета последним. У него на голове был мешок, чтобы он ничего не видел.

Оказалось, что вертолет не может вместить всех. Вегу и еще трех солдат пришлось оставить на земле, и они видели, как вертолет взлетел в первых лучах солнца. Мигающие опознавательные огни поднялись в небо и повернули на северо-запад, пока оставшиеся на земле солдаты ворчали, недовольные тем, что им приходится стоять в теплом влажном воздухе рядом с огромным транспортным самолетом. Примерно в это же время к самолету подъехал автомобиль, который привез бланки документов для заполнения их летным экипажем. К всеобщему удивлению, никто не обратил внимания на тип самолета. Надписи на его корпусе гласили, что это просто большой транспортный самолет, принадлежащий частной компании, и персонал аэропорта не выразил никаких сомнений в этом, поскольку документация была должным образом заполнена, а потому соответствовала истине и была правильной.

* * *

Как это похоже на Вьетнам, думал Кларк, глядя из вертолета на проносящуюся под ними сплошную зеленую поверхность, состоящую из вершин деревьев. Однако прошло уже почти тридцать лет с момента его первого участия в боевых операциях. Он не помнил, чтобы очень боялся — был напряженным, но не испуганным, — и это показалось ему поразительным, когда он оглянулся в прошлое. Сейчас у него в руках был автомат «МР-10» с глушителем, и он снова летел на этой вертушке в бой, словно вернулась молодость. Эта иллюзия продолжалась до тех пор, пока он не оглянулся назад и не заметил, какими молодыми выглядят его солдаты. Тут он напомнил себе, что почти всем за тридцать, и то, что они кажутся ему такими молодыми, означает, что он уже старый. Кларк выбросил эту неприятную мысль из головы и посмотрел через открытую дверцу, минуя взглядом сержанта Нэнса с его пулеметом. Небо уже светлело, значит, им не понадобятся очки ночного видения — слишком светло, но недостаточно, чтобы отчетливо видеть. Интересно, какой будет погода, подумал он. Они находились на самом экваторе, и внизу простирались джунгли, там будет жарко и сыро, а под деревьями ползают змеи, разные насекомые и другие создания, для которых это негостеприимное место является домом, — вот и пусть они наслаждаются таким домом, мысленно сказал им Джон из «Ночного ястреба».

— Сколько нам осталось, Мэллой? — спросил Джон по интеркому.

— Вот-вот покажется — вон смотри, видишь огни прямо перед нами?

— Вижу. — Кларк махнул рукой, давая знак солдатам приготовиться. — Продолжайте полет, как планировалось, полковник Мэллой.

— Понял вас, Шесть. — Он поддерживал прежние скорость и курс. Огни на расстоянии казались совершенно не на месте, но это были именно огни, как раз там, где на это указали навигационная система и спутниковые фотографии. Скоро источник света превратился в отдельные отчетливые точки.

— О'кей, Гиэринг, — произнес Кларк, обращаясь в заднюю половину вертолета, — мы отпускаем вас, чтобы вы могли поговорить со своим боссом.

— Что? — спросил пленник через черный холстяной мешок на голове.

— Да, — подтвердил Джон. — Вы пойдете к нему, чтобы передать наш ультиматум. Если он сдастся, никто не пострадает. Если нет, то ситуация станет очень неприятной. У него единственный выбор — безоговорочная капитуляция. Вам это понятно?

— Да, — кивнул Гиэринг внутри черного мешка.

Нос «Ночного ястреба» приподнялся, когда он приблизился к западному концу посадочной полосы, которую строители вырубили в джунглях. Мэллой быстро спустился вниз и завис над полосой, не давая колесам коснуться грунта, — стандартная процедура, позволяющая избегать возможного минированного поля. Гиэринга вытолкнули из двери, и вертолет тут же взлетел вверх, направляясь к восточному концу посадочной полосы.

Гиэринг стащил с головы мешок, оглянулся, стараясь сориентироваться в незнакомом месте, увидел впереди огни Альтернативного Проекта, о котором он слышал, но в котором никогда раньше не бывал, и направился к нему, не оглядываясь назад.

* * *

На восточном конце полосы «Ночной ястреб» опять завис в футе над поверхностью.

Солдаты «Радуги» выпрыгнули из вертолета, и он сразу взлетел, набирая высоту для обратного полета в Манаус навстречу поднимающемуся солнцу. Мэллой и Гаррисон надели защитные очки и полетели прямым курсом, то и дело поглядывая на указатель запаса топлива. 160-й полк авиации особого назначения поддерживал свои вертушки в отличном состоянии, подумал офицер морской пехоты.

* * *

Нунэн был первым, кто успел приготовиться. Все солдаты немедленно укрылись под густым пологом деревьев всего в сотне ярдов от толстой бетонной полосы дороги, думая о том, сумел ли Гиэринг заметить их отдельную высадку из вертолета. Потребовалось более получаса, чтобы они прошли расстояние, на которое при других обстоятельствах им потребовалось лишь десять минут. Несмотря на это, Кларк подумал, что они продвигаются достаточно быстро. Теперь он вспомнил то бросающее в дрожь чувство, которые испытываешь в джунглях, где даже воздух кажется наполненным существами, надеющимися сосать твою кровь и обречь тебя на болезни, которые приведут к медленной и болезненной смерти. Как, черт побери, удалось ему выдержать девятнадцать месяцев во Вьетнаме? Ну это дело прошлое.

Прошло только десять минут, а Кларк уже был готов повернуть назад. Вокруг него огромные деревья возносились на двести или триста футов, образуя шатер над этой зловонной местностью, третий этаж составляли деревья, достигающие трети их высоты, и еще ниже находился второй этаж, высотой примерно в пятьдесят футов, с кустами и другими растениями у его ног. Он слышал звуки движения его солдат или животных, он не был уверен. Солдаты рассеялись по лесу в направлении к северу, многие срывали ветки и вставляли их в эластичные ленты вокруг кевларовых шлемов, чтобы округлые линии силуэтов шлемов не выдали их.

Гиэринг увидел, что дверь, ведущая в здание, не была заперта, что его крайне удивило.

Он вошел внутрь, как ему показалось, жилого здания, нашел лифт и, войдя в него, нажал на кнопку верхнего этажа. Лифт остановился на четвертом этаже. Оказавшись здесь, Гиэрингу оставалось только открыть двойные двери и включить свет в помещении пентхауса. Двери спальни были открыты, и он вошел туда.

Глаза Джона Брайтлинга отметили внезапно вспыхнувший свет в гостиной. Он открыл их и увидел...

— Какого черта ты делаешь здесь, Вил?

— Они привезли меня сюда, Джон.

— Кто привез тебя сюда?

— Те люди, которые арестовали меня в Сиднее.

— Что? — Это было слишком много для столь раннего часа. Брайтлинг встал и надел халат, лежащий рядом с кроватью.

— Джон, что случилось? — спросила Кэрол со своей стороны постели.

— Ничего, милая, успокойся. — Джон вошел в гостиную и закрыл за собой дверь.

— Что здесь происходит, черт побери, Вил?

— Они уже здесь, Джон.

— Кто здесь?

— Группа антитеррора, те, кто прибыли в Австралию и арестовали меня там. Они здесь, Джон! — сказал ему Гиэринг, глядя вокруг себя в комнате, полностью потеряв ориентировку за время всех бесконечных перелетов и ни в чем сейчас не уверенный.

— Здесь? Где? В здании?

— Нет, — покачал головой Гиэринг, — Они спустили меня с вертолета. Их босс — парень по имени Кларк. Он сказал передать тебе, чтобы вы сдались, — безоговорочная капитуляция, Джон.

— Или что тогда? — потребовал Брайтлинг.

— В противном случае они придут и захватят нас!

— Неужели? — Просыпаться таким образом никак не входило в его планы. Брайтлинг потратил двести миллионов долларов на строительство этого комплекса — рабочая сила здесь дешевая — и он рассматривал Альтернативный Проект как крепость, более того, как крепость, на розыск которой уйдут месяцы. Вооруженные люди здесь, прямо сейчас — и требуют его капитуляции? Что происходит, черт возьми?

Прежде всего он позвонил в комнату Хенриксена и приказал ему подняться наверх. Далее он включил компьютер. Там он не нашел электронной почты, говорящей ему, что кто-то беседовал с экипажами его самолетов. Таким образом, никто не говорил никому, что они здесь. Тогда как они нашли его? И кто, черт побери, эти люди? Наконец, какого черта им нужно? Посылать знакомого ему человека, чтобы требовать безоговорочной капитуляции, — это напоминает кинофильм.

— Что случилось, Джон? — спросил Хенриксен. Затем он увидел другого человека в комнате. — Вил, а ты как здесь оказался?

Брайтлинг поднял руку, требуя тишины. Он думал, пока Гиэринг и Билл Хенриксен обменивались информацией. Он выключил свет в гостиной и посмотрел в окно, пытаясь заметить какое-нибудь движение, и не увидел ничего.

— Сколько их? — спросил Билл.

— Десять или пятнадцать солдат, — ответил Гиэринг. — А вы собираетесь сделать, что они... вы собираетесь сдаться им?

— Проклятие, нет, конечно! — проворчал Брайтлинг. — Билл, то, что они делают, это законно?

— Нет, думаю, нет. По крайней мере, таково мое мнение.

— Ладно, поднимай наших людей и раздай им оружие.

— Хорошо, — ответил начальник Службы безопасности с сомнением в голосе. Он вышел из комнаты и спустился в центральный вестибюль, откуда можно было обратиться по системе громкого вещания ко всем обитателям жилого здания.

* * *

— Ну давай, бэби, поговори со мной, — сказал Нунэн. Новейший вариант системы обнаружения людей, произведенный на фирме «ДКЛ», был включен и действовал. Он расставил два приемника по сторонам в трехстах метрах от него. У каждого был свой передатчик, соединенный с основным приемником, который, в свою очередь, замыкался на его портативный компьютер.

Система «ДКЛ» прослеживала электромагнитное поле, создаваемое биением человеческого сердца. Было обнаружено, что сердце посылает уникальный сигнал. Первые образцы, произведенные компанией, всего лишь указывали направление, с которого он исходит, но последние усовершенствованные образцы выпускались с параболическими антеннами, что позволило увеличить дальность действия до тысячи пятисот метров. С помощью триангуляции возникла возможность сравнительно точного определения местонахождения человека — с точностью от двух до четырех метров. Кларк смотрел на экран компьютера. На нем были видны светящиеся точки, показывающие равномерное распределение людей в комнатах жилого здания.

— Господи, как бы это оказалось полезным в Первом корпусе, когда я был молодым, — вздохнул Джон. Каждый из солдат «Радуги» имел локатор СГП (система глобального позиционирования), встроенный в его личный радиотрансивер, и они также сообщались с компьютером. Таким образом. Нунэн и Кларк знали точное расположение своих солдат, а теперь и расположение людей в здании, находившемся слева от них.

— Именно поэтому мне так понравилась эта игрушка, — заметил агент ФБР. — Я не могу сказать тебе, на каком этаже они находятся, но посмотри, все начали двигаться. Думаю, кто-то разбудил их.

— Командир, это Медведь, — послышалось в радио Кларка.

— Слушаю тебя, Медведь. Ты где?

— В пяти минутах полета. Куда доставить груз?

— В то же место, как и раньше. Постарайся находиться вне зоны огня. Передай Веге и остальным, что мы на северной стороне посадочной полосы. Мой командный пункт в сотне метров от границы леса. Оттуда мы их позовем.

— Понял, командир.

— А вот это, должно быть, лифт, — сказал Нунэн, показывая на экран. Шесть светящихся точек слились в одну, оставались вместе с полминуты, затем разошлись.

Множество точек собиралось в одном месте, должно быть, в вестибюле. Затем они начали двигаться на север и снова слились.

* * *

— Вот этот мне нравится, — сказал Дейв Доусон, подкидывая на руке свой автомат «G-3».

Черный автомат, произведенный в Германии, обладал отличным балансом и превосходным прицелом. В Канзасе Доусон занимал должность начальника охраны территории комплекса и был еще одним человеком, твердо верящим в замысел Проекта.

Ему совсем не улыбалась мысль отправиться обратно в Америку и провести остаток жизни в Ливенвортской федеральной тюрьме — той части Канзаса, которой не принадлежало его сердце.

— Как поступать дальше, Билл?

— Мы разобьемся на пары. Каждый получит одно из этих, — Хенриксен начал раздавать портативные радио. — Думайте. Не стреляйте, пока мы не дадим команду. Пользуйтесь головой.

— О'кей, Билл. Я покажу этим уродам, на что способен охотник, — заметил Киллгор, которому понравилось ощущение автомата в руках, а также то, что ему в пару дали Кирка Маклина.

— Также наденьте вот это. — Хенриксен открыл другую дверь. Там хранились куртки и брюки маскировочного цвета.

— Что мы можем сделать, чтобы защитить себя, Билл? — спросил Стив Берг.

— Мы убьем этих говнюков! — ответил Киллгор. — Они ведь не полицейские, прибывшие сюда, чтобы арестовать нас, верно, Билл?

— По-моему, нет, к тому же в подобной ситуации закон не дает ясных указаний, парни.

— Кроме того, мы в другой стране. Так что эти парни, вероятно, сами нарушают гребаный закон, прилетев сюда, и, если кто-то хочет напасть на нас с применением оружия, мы ведь имеем право защищаться, верно? — спросил Бен Фармер.

— Ты знаешь, что делаешь? — спросил Берг у Фармера.

— Я бывший морской пехотинец, бэби. Специалист по легкому вооружению, да, черт побери, я знаю, что здесь происходит. — Фармер казался уверенным в себе и был, подобно остальным, разъярен оттого, что их планы рухнули.

— Итак, ребята, я командую операцией, понятно? — обратился к ним Хенриксен. Теперь у него было тридцать вооруженных людей. Этого должно хватить. — Пусть они подойдут поближе. Если увидите, что к вам приближается кто-то с оружием в руках, стреляйте в этого мерзавца. Но не торопитесь! Подпустите их поближе. Не тратьте патроны понапрасну. Посмотрим, может быть, нам удастся отбить у них охоту нападать на нас.

Они не могут оставаться здесь в течение длительного времени без припасов, и у них только один вертолет, чтобы...

— Смотрите! — перебил его Маклин. В полутора милях черный вертолет опустился на дальний конец посадочной полосы. Из него выскочили несколько человек, которые тут же скрылись в лесу.

— Ну, парни, будьте настороже и думайте, перед тем как начать действовать.

— Пошли прикончим их, — произнес Киллгор уверенным голосом и дал знак Маклину следовать за ним.

* * *

— Они покидают здание, — сказал Нунэн. — Похоже, их человек тридцать. — Он поднял голову, чтобы сориентироваться на местности. — Уходят в лес — может быть, хотят устроить нам засаду?

— Мы еще посмотрим. Группа-2, это командир, — произнес Кларк в свое тактическое радио.

— Старший Группы-2 слышит тебя, командир, — ответил Чавез. — Я вижу людей, выбегающих из здания. Похоже, они вооружены автоматами.

— Понял, Динг. Приступайте к делу, как планировали.

— Понял, командир. Сейчас начнем. — Группа-2 была в полном составе, за исключением Джулио Веги, который только что прилетел на вертолете. Чавез включил радио и распределил своих людей по парам с обычными партнерами, растянув цепь в лес на север, а сам остался на ключевой позиции, на южном конце цепи. Солдаты Группы-1 составят оперативный резерв и будут подчиняться непосредственно Джону Кларку на командном пункте.

Нунэн наблюдал за тем, как стрелки Группы-2 вытягиваются в лес. Каждая точка, означающая своего солдата, определялась буквой, так что он знал всех по именам.

— Джон, — спросил он, — когда нам разрешат стрелять?

— Терпение, Тим, — ответил Шесть.

Нунэн стоял на коленях на влажном грунте, его портативный компьютер установлен на поваленном дереве. Заряда батареи хватало на пять часов, и в сумке лежали две запасные.

* * *

Пирс и Луазель шли во главе цепи, углубившись в джунгли на полкилометра. Обстановка не была для них чуждой. Майк Пирс дважды побывал в Перу, а Луазель — трижды в Африке. Знакомство с обстановкой, впрочем, не означало, что они чувствуют себя комфортно. Оба солдата беспокоились относительно змей, так же как и вооруженные люди, приближающиеся к ним. Им казалось, что джунгли наполнены змеями, как ядовитыми гадинами, так и удавами, готовыми проглотить тебя целиком. Температура росла, и пот катился по их лицам под камуфляжной раскраской. Через десять минут они нашли удобное место у стоящего дерева и поваленного рядом с ним. Отсюда открывался неплохой сектор обстрела.

— У каждого из них есть радио, — доложил Нунэн. — Хочешь, я нарушу их связь? — Его глушилка была наготове.

Кларк покачал головой:

— Нет, давай послушаем, о чем они говорят.

— Пожалуй. — Он переключил сканер на прослушивание.

— Какое глухое место, — послышался голос. — Ты только посмотри на эти деревья, приятель.

— Это верно, большие, правда?

— Что это за деревья? — спросил третий голос.

— Это такая порода деревьев, за которыми кто-то может спрятаться и отстрелить тебе задницу! — раздался более серьезный голос. — Киллгор и Маклин, продвиньтесь на полмили к северу, найдите удобное место и сидите там!

— Да-да, Билл, — согласился третий голос.

— Слушайте меня, парни! — произнес голос «Билла». — Не засоряйте эфир ненужными разговорами. Отзывайтесь, когда я обращаюсь к вам или когда увидите что-нибудь важное. Во всех остальных случаях сохраняйте молчание!

— Да.

— О'кей.

— Если ты так считаешь, Билл.

— Понял.

— Я ни черта не вижу, — послышался пятый голос.

— Тогда найди место, где видишь! — раздался полезный совет.

— Они разбились на пары, двигаются рядом друг с другом, — сказал Нунэн, глядя на экран. — Эта пара направляется прямо к Майку и Луи.

Кларк посмотрел на экран.

— Пирс и Луазель, это командир. К вам с юга приближаются две цели, расстояние примерно двести пятьдесят метров.

— Поняли, командир.

Сержант Пирс поудобнее устроился на своем месте, глядя на юг, окидывая взглядом сектор в девяносто градусов. Луазель, расположившийся в шести футах, делал то же самое, успокоившись, насколько позволяла обстановка. Теперь он напрягся, ожидая появления противника. В трех сотнях метров от них Кларк приказал своим людям занять удобные позиции, ориентируясь по экрану компьютера и поддерживая связь по радио. Новое устройство давало ему невероятные возможности. Подобно радиолокатору, он мог видеть людей задолго до того, как они могли увидеть или услышать его. Эта новая электронная игрушка будет счастливым даром для каждого солдата, который пользуется ею.

— Вот они, — негромко произнес Нунэн, как комментатор на чемпионате по гольфу, постучав пальцем по экрану.

— Пирс и Луазель, это командир, к вам приближаются две цели с юго-востока, расстояние двести метров.

— Поняли, командир. Можно применять оружие? — спросил Пирс. Луазель смотрел на него со своей позиции, вместо того чтобы смотреть прямо перед собой.

— Да, — ответил Кларк. Затем: — «Радуга», это Шесть. Разрешаю стрелять. Повторяю, с этого момента вы можете стрелять.

— Понял, принял разрешение стрелять, — подтвердил Пирс.

* * *

— Давай подождем до тех пор, когда сможем взять обоих, Луи, — прошептал Пирс.

— Давай, — согласился сержант Луазель. Оба стрелка смотрели на юг, зорко всматриваясь в полумрак и прислушиваясь к малейшему звуку сломанной ветки.

* * *

Это не так уж плохо, подумал Киллгор. Ему приходилось охотиться в худшей местности, где гораздо больше шума. Здесь не было сосновых иголок, издающих шуршащий звук, который олень слышит за полмили. Масса теней, почти нет прямого солнечного света. Если не считать москитов, он мог бы даже чувствовать себя комфортно. В следующий раз, когда пойду в джунгли, подумал врач, постараюсь обрызгать себя репеллентом. Они медленно двигались вперед. На его пути была ветка куста. Он отодвинул ее левой рукой, чтобы не создавать шума.

* * *

— Вот они, — сказал себе Пирс. Только что шевельнулась ветка кустарника, хотя не было ни малейшего дуновения ветра.

— Луи, — прошептал он. Когда француз повернулся к нему. Пирс поднял один палец и указал им в направлении ветки. Луазель кивнул и снова повернулся, осматривая свой сектор.

— Вижу цель, — доложил по радио Пирс. — Одна цель, сто пятьдесят метров к югу от меня.

* * *

Маклин чувствовал себя на земле менее уверенно, чем верхом. Он старался повторять, однако, манеру двигаться Джона Киллгора, хотя сохранять молчание и не отставать от врача оказалось достаточно трудно. Он споткнулся о выступающий корень и с шумом упал, затем негромко выругался, перед тем как встать.

* * *

— BON JOUR, топ ami, — прошептал про себя Луазель. Казалось, что шум от падения включил какой-то свет. Как бы то ни было, сержант Луазель видел теперь очертания человека, двигающегося в тени, примерно в полутора сотнях метров от него. — Майк? — прошептал он, указывая на свою цель.

— Отлично, Луи, — отозвался Пирс. — Пусть подойдут поближе, приятель.

— Да.

Оба стрелка приложили к плечам свои «МР-10», хотя расстояние было еще слишком большим.

* * *

Если здесь двигалось что-нибудь больше насекомого, подумал Киллгор, он не слышал этого. Предполагалось, что в этих джунглях водятся ягуары, большие хищные кошки размером с леопарда, из шкур которых получаются отличные коврики, вспомнил он, и пуля калибра 7,62 миллиметра натовского образца, выпущенная из его автомата, будет более чем достаточна для такой цели. Они, однако, скорее всего охотятся по ночам, их трудно выследить. А как относительно капибары, самого крупного грызуна из семейства крыс? Он слышал, что у нее вкусное мясо, несмотря на биологическую принадлежность к крысам. Здесь столько всякого, притягивающего взгляд, а его глаза еще не привыкли к этому. Чудненько, он найдет место, где можно неподвижно сидеть, тогда глаза привыкнут к смене темноты и света, и смогут заметить любое движение. Вон хорошее место, — подумал он, — поваленное дерево рядом со стоящим...

* * *

— Иди сюда, милый, — прошептал Пирс. Сто ярдов, это достаточно близко, подумал он.

Нужно целиться немного выше, примерно в подбородок, и естественное снижение полета пули приведет к попаданию в верхнюю часть груди. Было бы лучше стрелять в голову, но расстояние слишком велико, а он хотел стрелять наверняка.

* * *

Киллгор свистнул и махнул Маклину рукой, указывая вперед. Кирк кивнул, соглашаясь. Его первоначальный энтузиазм быстро уменьшался. Джунгли оказались совсем не такими, как он ожидал, и пребывание здесь в окружении людей, старающихся напасть на него, не делало ситуацию более привлекательной. Как ни странно, но он подумал о том баре в Нью-Йорке, полутемное помещение и громкая танцевальная музыка, такая странная обстановка... и женщины, которых он нашел там. Действительно, очень жаль, что с ними случилось такое. Ведь они являются — являлись — людьми, в конце концов. Хуже всего, однако, что их смерть оказалась напрасной. По крайней мере, если бы Проект продолжал развиваться, их жертва имела бы какое-то значение, но теперь... но теперь все пропало, и он находится в этих поганых джунглях, сжимая в руках заряженный автомат, разыскивая людей, которые хотят убить его. Что он им сделал?

* * *

— Луи, ты видишь цель?

— Да!

— Тогда за дело, — произнес Пирс хриплым голосом, и с этими словами он сжал в руках автомат, увидел на мушке точку прицеливания и легко нажал на спусковой крючок.

Мгновенно последовал приглушенный звук — пуф-пуф-пуф — трех выстрелов, несколько более громкий стук двигающегося затвора, и тут же шлепающий звук пуль, попавших в цель. Он увидел, как открылся рот человека, и затем фигура исчезла. Его уши отметили такие же звуки слева. Пирс вскочил и побежал вперед, держа автомат наготове. Луи следовал за ним.

Мозг Киллгора не успел проанализировать, что произошло с ним, просто удары в грудь, и теперь он смотрел прямо вверх на вершины деревьев, заметив небольшие проблески синего и белого на отдаленном небе. Он попытался сказать что-то, но ему было трудно дышать, и когда он повернул голову, то никого не увидел. Где Кирк, удивился он, но почувствовал, что не может повернуться, чтобы — его застрелили? Боль ощущалась, но была какой-то странно отдаленной, он опустил голову и увидел кровь на груди и...

Кто это в маскировочном комбинезоне, с лицом, раскрашенным в зеленый и коричневый цвета?

— Кто ты такой? — подумал сержант Пирс. Его очередь из трех пуль попала поперек груди, но миновала сердце и рассекла верхнюю часть легких и главные кровеносные сосуды. Глаза умирающего все еще смотрели на него.

— Ты выбрал неподходящее место для игр, парень, — тихо сказал сержант, и затем жизнь покинула глаза человека. Пирс наклонился, чтобы подобрать его автомат. Хорошее оружие, заметил он, и повесил его на плечо. Затем посмотрел налево и увидел Луазеля, который держал в руке такой же автомат и делал жест рукой поперек горла. Его цель была тоже мертва и залита кровью.

* * *

— Эй, мы можем даже определить, когда их убивают, — сказал Нунэн. Когда останавливается сердце, прекращается подача сигналов на прибор «ДКЛ». Здорово, подумал Тимоти.

— Пирс и Луазель, это командир. Мы заметили, что вы кончили две цели.

— Подтверждаем, — ответил Пирс. — Есть кто-нибудь еще поблизости?

— Пирс, — произнес Нунэн, — еще две цели в двухстах метрах к югу от вашей позиции. Эта пара по-прежнему медленно двигается в восточном направлении, к позиции Тайлера и Паттерсона.

— Пирс, говорит командир. Займите позицию и не двигайтесь, — приказал Кларк.

— Понял, командир. — Затем Пирс поднял радио, которое выронила его цель. Оно осталось включенным. Поскольку больше было нечего делать, он обыскал карманы убитого. Итак, узнал он через минуту, я только что убил Джона Киллгора, доктора медицины из Бингхэмтона, штат Нью-Йорк. Кем ты был там — хотелось спросить у тела, но этот Киллгор больше не будет отвечать на вопросы.

* * *

Хенриксен был на краю джунглей. Он надеялся, что его люди достаточно сообразительны, чтобы найти хорошие позиции и затаиться. Он беспокоился об угрозе со стороны приближающихся солдат, если это действительно солдаты. Люди, вышедшие с автоматами из здания Проекта, были слишком нетерпеливыми и слишком глупыми. По его радио слышались голоса, за исключением двух.

— Киллгор и Маклин, отзовитесь. — Молчание. — Джон, Кирк, где вы, черт побери?

* * *

— Это та пара, которую мы кончили, — сообщил командиру сержант Пирс. — Хотите, я сообщу ему?

— Ни в коем случае, Пирс, — последовал сердитый ответ Кларка. — Ты не придумал ничего более умного?

— У нашего босса нет чувства юмора, — заметил своему партнеру Луазель.

* * *

— Кто находится ближе всех к ним? — задал вопрос радиоголос.

— Я и Доусон, — ответил другой голос.

— Берг и Доусон, двигайтесь на север, не спешите и постарайтесь увидеть все, что сможете, ладно?

— Хорошо, Билл, — ответил совсем другой голос.

— Нас ожидает новая работа, Луи, — сказал Пирс.

— Oui, — согласился Луазель. Он указал вперед. — Вот это дерево, Майк.

— У основания оно не меньше трех метров в диаметре, — увидел Пирс. — Из древесины одного такого дерева можно построить дом. Причем большой.

— Пирс и Луазель, это командир. К вам начали двигаться две цели, сейчас они почти точно на юге от вас. Остаются близко друг к другу.

* * *

Дейв Доусон прошел подготовку в армии США пятнадцать лет назад и понимал, что у них есть все основания для беспокойства. Он сказал ученому, чтобы тот находился сразу за его спиной. Ученый выполнил указание, и Доусон пошел вперед.

* * *

— Командир, это Паттерсон, вижу движение прямо передо мной, примерно в двухстах метрах.

— Так оно и есть, — сказал Нунэн. — Они направляются к Майку и Луи.

— Паттерсон, это командир. Дай им пройти.

— Понял, — подтвердил получение приказа Хэнк Паттерсон.

— Это не очень справедливо, — заметил Нунэн, поднимая взгляд от тактической картинки на экране компьютера.

— Тимоти, «справедливо» означает, что я верну всех своих людей домой живыми. И наплевать на все остальное, — отозвался Кларк.

— Если вы так считаете, босс, — согласился агент ФБР. Оба наблюдали за тем, как две светящиеся точки двигаются по направлению к точкам, обозначенным как Л и М. Через пять минут обе неопознанные точки исчезли с экрана и не вернулись.

— Еще двойной успех для наших парней, Джон.

— Господи, эта штука поистине творит чудеса, — сказал Кларк после того, как Пирс и Луазель подтвердили то, что они уже видели на экране.

— Чавез командиру.

— О'кей, Динг, слушаю, — отозвался Кларк.

— Мы можем воспользоваться этим инструментом, чтобы продвинуться вперед?

— Полагаю, что можете. Тим, мы можем направить наших парней в тыл противника?

— Конечно. Я посмотрю, где все находятся, и тогда вопрос будет заключаться только в том, чтобы наши парни оставались вдали от них до тех пор, пока мы не развернем их в обратную сторону и не дадим команду на сближение.

— Доминго, Нунэн говорит, что он может сделать это, только потребуется некоторое время, чтобы сделать все правильно. А вы, парни, пользуйтесь своими мозгами.

— Сделаю все, что в моих силах, — отозвался Чавез.

* * *

Прошло двадцать минут, прежде чем Хенриксен попытался связаться с Доусоном и Бергом, но неполучил ответа. В джунглях происходило что-то неладное, но он не знал, что именно. Доусон — бывший солдат, а Киллгор — опытный и искусный охотник, и тем не менее они бесследно исчезли, словно провалились сквозь землю. Что там происходит?

Правда, им противостояли солдаты, но никто не может быть настолько хорошо подготовленным. У него не было выбора, кроме как оставить своих людей в джунглях и надеяться на лучшее.

* * *

Паттерсон шел впереди, за ним следовал Скотти МакТайлер. Они продвинулись на триста метров в западно-северо-западном направлении, затем повернули на юг, двигаясь медленно и беззвучно, мысленно благодаря удивительно голый грунт под ногами, — здесь было так мало солнечного света, что не росла даже трава. Стив Линкольн и Джордж Томлинсон также двигались парой, обходя с севера враждебную пару, и затем зашли им в тыл.

— Мы видим наши цели, — доложил МакТайлер с характерной шотландской картавостью. На экране Нунэна они казались меньше чем в сотне метров, прямо позади них.

— Кончайте их, — приказал Кларк.

Оба смотрели на восток, в сторону от солдат «Радуги». Один скрывался за деревом, другой лежал на земле.

Стоял Марк Уотерхаус. Паттерсон тщательно прицелился и выпустил короткую очередь. Удары пуль прижали Уотерхауса к дереву, и он выронил автомат, который со стуком упал на землю. Это заставило лежащего повернуться и крепко сжать оружие, когда в него тоже попали пули. Рефлекторное движение пальца сжало спусковой крючок, и он, уже мертвый, выпустил очередь из десяти патронов в лес.

— Проклятие, — сказал по радио Паттерсон. — Это был мой. Должно быть, его оружие поставлено на рок-н-ролл, командир.

* * *

— Кто стрелял?! — выкрикнул по радио Хенриксен.

* * *

Все это сделало задачу Томлинсона и Линкольна намного проще. Обе их цели вскочили и уставились налево, так что их стоящие фигуры были отчетливо видны. Через мгновение оба лежали на земле, и через несколько минут голос вражеского командира потребовал доклада от всех. На этот раз не хватало восьми имен.

* * *

К этому времени почти все солдаты «Радуги» оказались в тылу людей Хенриксена, выполняя указания Нунэна, который руководствовался своей комбинацией трайкордера с компьютером.

— Я могу выступить по их радио? — спросил Кларк у агента ФБР.

— Конечно, — ответил Нунэн, щелкая переключатель и вставив провод микрофона. — Готово.

— Привет, ребята, — произнес Кларк на частоте противника. — Мы прикончили ваших восьмерых.

— Кто это?

— Ваше имя Хенриксен? — поинтересовался Кларк.

— Кто вы, черт вас побери? — потребовал голос.

— Я тот, кто убивает ваших людей. Пока мы прикончили восьмерых. Похоже, что у вас осталось двадцать два человека или что-то вроде этого. Хотите, чтобы я продолжал убивать?

— Проклятие, кто вы такой?

— Меня зовут Кларк, Джон Кларк. А вы кто?

— Уилльям Хенриксен! — прокричал голос.

— А, вы бывший агент ФБР. Полагаю, вы уже видели Вила Гиэринга сегодня утром... как бы то ни было. — Кларк помолчал. — Я скажу это только один раз: сложите оружие, выйдите на открытое место и сдайтесь. Тогда мы перестанем стрелять. В противном случае мы прикончим каждого из вас, Билл.

Наступила тишина. Кларк пытался понять, каким будет решение голоса на противоположном конце, но через минуту он поступил так, как ожидал Кларк.

— Слушайте все, внимание, слушайте все. Отходить к зданию, отходить к зданию немедленно! Всем отойти к зданию!

— Радуга, это Шесть, ожидайте немедленного движения противника назад к комплексу зданий. Приказ о стрельбе остается в силе.

Паника, прозвучавшая в голосе Хенриксена, оказалась заразительной. Они тут же услышали топот бегущих людей, пробивающихся через кусты.

Для Гомера Джонстона создалась благоприятная обстановка. Один мужчина, одетый в зеленую форму, выбежал из леса и помчался по траве рядом с дорогой. В руках он держал автомат, что превращало его во врага, и Джонстон сделал выстрел, попавший бегущему между лопаток. Мужчина сделал еще один шаг и упал. — Винтовка Два-Один, я прикончил одного к северу от дороги! — доложил снайпер.

Чавезу все было проще. Динг прятался за огромным деревом, когда услышал топот бегущей пары, которую он преследовал в одиночку. Когда ему показалось, что они метрах в пятидесяти от него, он вышел из-за ствола дерева и увидел, что они бегут в другую сторону. Тогда Динг сделал шаг влево, увидел одинокого мужчину и приложил автомат к плечу. Мужчина заметил его и попытался поднять свой автомат. Ему даже удалось выстрелить, но пули ушли перед ним в землю. В следующее мгновение очередь Чавеза попала ему в лицо, и он рухнул, как мешок картошки. Тут Динг увидел, что следом бежит еще один. Второй мужчина попытался остановиться и взглянул на стоящего Чавеза.

— Брось автомат! — закричал Динг, но мужчина или не услышал, или не хотел слушать. Ствол его автомата начал подниматься, но, подобно своему компаньону, он опоздал. — Докладывает Чавез, я только что прикончил двоих. — Волнение момента скрыло стыд в голосе. Это было простое убийство.

* * *

Кларк, казалось, ведет счет в каком-то кровавом состязании гладиаторов. Неизвестные светящиеся точки на экране компьютера Нунэна продолжали исчезать, по мере того как останавливались их сердца и вместе с ними прекращались электромагнитные импульсы, источником которых они являлись. Через несколько минут он насчитал четыре светящихся точки вместо первоначальных тридцати, покинувших лес и бегущих к зданию.

* * *

— Боже мой, Билл, что там произошло? — потребовал ответа Джон Брайтлинг у главного входа.

— Они устроили нам кровавую баню, истребили всех, как овец. Я не знаю. Нет, я не знаю.

— Это Джон Кларк, вызываю Билла Хенриксена, — донеслось из радио.

— Да?

— Говорю в последний раз, сдавайтесь немедленно, или мы придем за вами.

— Приходите и возьмите нас, проклятые ублюдки! — завопил в ответ Хенриксен.

* * *

— Вега, начни стрелять по окнам, — приказал Кларк спокойным голосом.

— Слушаюсь, командир, — ответил Осо. Он поднял приклад тяжелого пулемета «М-60» и начал со второго этажа. Трассирующие пули прочертили линию по фасаду здания, справа налево, оставляя следы во время полета и разбивая стекла.

— Пирс и Луазель, вы двое вместе с Коннолли отправляйтесь на северо-запад к другому зданию и начинайте готовить его.

— Понял, командир, — ответил Пирс.

* * *

Уцелевшие из лесной команды пытались отстреливаться, но палили главным образом в воздух, создавая шум в вестибюле жилого здания. Кэрол Брайтлинг пронзительно кричала. Стеклянные осколки из окон второго этажа сыпались сверкающим каскадом перед их лицами.

— Прикажи им прекратить! — громко выкрикнула Кэрол.

— Дай мне радио, — сказал Брайтлинг. Хенриксен передал ему уоки-токи.

— Прекратите стрелять. Это Джон Брайтлинг, прекратите стрелять, все. Это относится и к вам, Кларк.

Через несколько секунд стрельба прекратилась. Прекратить огонь оказалось труднее для людей, ведущих огонь из здания Проекта, поскольку из «Радуги» стрелял лишь один пулемет, и Осо прекратил стрелять немедленно после получения приказа.

— Брайтлинг, это Кларк, вы слышите меня? — Радио в руке Джона затрещало сразу после этого.

— Да, Кларк, я слышу вас.

— Немедленно выведите всех своих людей из здания на открытое место, без оружия, — скомандовал незнакомый голос. — Никто не будет убит. Выведите своих людей прямо сейчас, иначе игра станет очень опасной.

— Не делайте этого, — пытался настаивать Билл Хенриксен, видя бесполезность сопротивления, но опасаясь сдачи еще больше и предпочитая умереть с оружием в руках.

— Чтобы они могли убить нас сразу? — спросила Кэрол. — Какой у нас выбор?

— Это верно, выбора у нас нет, — согласился ее муж. Он подошел к столу дежурного в вестибюле и распорядился по системе громкого вешания, чтобы все собрались внизу. Затем он взял портативное радио. — Мы сейчас выйдем наружу. Дайте нам собраться.

— Хорошо, мы готовы немного подождать, — отозвался Кларк.

— Ты делаешь ошибку, Джон, — сказал Хенриксен своему боссу.

— Вся затея была ошибкой, Билл, — заметил Джон, пытаясь понять, когда она началась. Тем временем появился' черный вертолет и совершил посадку на середине взлетно-посадочной полосы. Было ясно, что пилот старался избежать вражеского огня.

* * *

Пэдди Коннолли был сейчас у хранилища топлива. Это был огромный, выступающий из земли топливный бак. На нем красовалась надпись: дизельное топливо № 2. Судя по всему, оно было запасено для электростанции. Нет ничего проще и забавнее, чем взорвать топливный бак, особенно такого размера. Пирс и Луазель наблюдали за тем, как специалист по взрывным работам заложил десять фунтов в нескольких зарядах взрывчатки со стороны, противоположной зданию электростанции. Здесь добрых восемьдесят тысяч галлонов, подумал Коннолли, достаточно, чтобы генераторы работали в течение очень длительного времени.

— Командир, это Коннолли.

— Коннолли, командир слушает, — ответил Кларк.

— Мне требуется еще взрывчатка, все, что я доставил сюда, — сообщил он.

— Она в вертушке, Пэдди. Подожди.

— Понял.

* * *

Джон подошел к краю леса, всего в трехстах метрах от здания. Позади него стоял Вега, все еще не отходящий от своего тяжелого пулемета, и рядом были остальные солдаты, за исключением Коннолли и двух стрелков. Приподнятое настроение уже исчезло. Это был мрачный день. Победа или нет, всегда мало радости от убийства людей, а сегодняшние события были гораздо ближе к простому убийству, чем к настоящему бою.

— Они выходят, — сказал Чавез, глядя в бинокль. Он быстро посчитал собравшихся у входа. — Их двадцать шесть.

Похоже на правду, подумал Кларк.

— Дай мне, — сказал он и взял у Чавеза бинокль.

Ему хотелось увидеть, узнает ли он кого-нибудь. К его изумлению, первое лицо, которое он узнал, было женским — единственная женщина, советник по науке президента США, Кэрол Брайтлинг. Мужчина, стоящий рядом с ней, это, по-видимому, ее муж, Джон Брайтлинг. Они шли прочь от здания, приближаясь к рампе, на которой разворачивались самолеты.

— Продолжайте отходить от здания, — сказал Кларк. К его удивлению, все беспрекословно подчинились.

— Динг, возьми нескольких человек и осмотрите здание. Действуй, парень, только осторожно.

— Можешь не сомневаться, мистер К. — Чавез дал знак своим людям следовать за ним, и они побежали к зданию.

Кларк снова посмотрел в бинокль и не увидел никого с оружием. Он решил, что теперь ему не угрожает опасность, и пошел к зданию в сопровождении эскорта из пяти солдат Группы-1. Идти пришлось пять минут, и он остановился перед Джоном Брайтлингом, глядя ему в лицо.

— По-видимому, все это принадлежит вам?

— Принадлежало, до тех пор пока вы не разрушили его.

— Эксперты в Форте Детрик исследовали содержимое канистры, которую мистер Гиэринг собирался использовать в Сиднее, доктор Брайтлинг. Если вы надеетесь на сочувствие с моей стороны, приятель, вы ошиблись телефоном.

— Что вы собираетесь делать дальше? — Едва он закончил вопрос, с полосы взлетел вертолет и направился к зданию электростанции, доставляя, по-видимому, остальную взрывчатку для Коннолли, решил Кларк.

— Я думал об этом.

— Вы убили моих людей! — огрызнулся Брайтлинг, словно это имело какое-то значение.

— Да, тех, которые находились с оружием в зоне боевых действий. Полагаю, они стреляли бы в моих людей, если бы им предоставилась такая возможность. Но мы не раздаем бесплатных подарков.

— Это были хорошие люди, которые...

— Которые собирались убить других людей — и за что? — спросил Джон.

— Чтобы спасти мир! — огрызнулась Кэрол Брайтлинг.

— Вы, мэм, изобрели для этого жуткий способ, вам не кажется? — вежливо спросил Кларк. Никому не повредит, если я проявлю вежливость, подумал он. — Может быть, они заговорят, и тогда я сумею разобраться в деле.

— Не думаю, что вы поймете.

— Полагаете, я недостаточно умен?

— Да, — сказала она. — Недостаточно.

— Ну и пусть, но поправьте меня, если я ошибаюсь. Вы охотно убили бы почти все человечество, применив биологическое оружие, чтобы получить возможность обнимать деревья?

— Для того, чтобы спасти мир! — сказал Джон Брайтлинг.

— Хорошо, — Кларк пожал плечами. — Я думаю, что, с точки зрения Гитлера, убийство всех евреев было вполне оправданно. Ну ладно, садитесь и сохраняйте спокойствие. — Он отошел от них и включил радио.

Коннолли работал быстро, но он не был чудотворцем. Электростанцию он решил не трогать. Самым трудным оказался морозильник в главном здании. Для решения этой задачи он взял «Хаммер» — их было здесь много — и перевез на нем в здание две бочки машинного масла. Поскольку уже не оставалось времени для щепетильности, Коннолли просто проехал на машине через стеклянную стену. Тем временем Мэллой на своем вертолете перебросил половину команды «Радуги» обратно в Манаус и успел перед возвращением заправиться. В обшей сложности на все подготовительные мероприятия пришлось потратить почти три часа. В течение всего этого времени пленники сидели спокойно, почти не говорили друг с другом, даже не попросили воды, несмотря на то что на раскаленной сковородке взлетно-посадочной полосы было жарко и неудобно. Кларк не обращал на это внимания — так гораздо лучше, потому что от него не требовалось проявлять гуманность к этим людям. Самое странное заключалось в том, что это были образованные люди, к которым он мог бы испытывать глубокое уважение, если бы не одна маленькая вещь. Наконец Коннолли подошел, держа в руках ящик с электронной начинкой. Кларк кивнул и включил свое тактическое радио.

— Командир вызывает Медведя.

— Медведь на связи.

— Давайте заканчивать, полковник.

— Понял. Медведь вылетает. — Вдалеке начал вращаться подъемный винт вертолета.

Кларк подошел к месту, где сидели пленники.

— Мы не собираемся убивать вас и не забираем вас обратно в Америку, — сказал он.

Удивление на их лицах было поразительным.

— Тогда что вы сделаете с нами?

— По вашему мнению, все мы должны жить в гармонии с природой, верно?

— Если вы хотите, чтобы планета уцелела, да, — сказал Джон Брайтлинг. Глаза его жены были полны ненависти и вызова, но теперь в них появилось что-то, похожее на любопытство.

— Отлично, — кивнул Кларк. — Встаньте и разденьтесь, все до единого. Бросьте вашу одежду вот сюда. — Он указал на середину взлетно-посадочной полосы.

— Но?

— Исполняйте! — крикнул Кларк. — Или я прикажу расстрелять вас.

И вот они начали исполнять приказ. Некоторые делали это быстро, другие медленно и неловко, но один за другим они складывали одежду на середину бетонной полосы. Как ни странно, Кэрол Брайтлинг разделась без малейшего смущения.

— И что дальше? — спросила она.

— Итак, вот мое решение. Вы хотите жить в гармонии с природой, тогда живите. Если природа не примет вас, отправляйтесь в Манаус, вон в ту сторону, — он показал рукой, затем повернулся. — Пэдди, сжигай все!

Коннолли, не произнеся ни единого слова, начал щелкать переключателями на своем ящике. Первым взорвалось хранилище топлива. Двойные заряды пробили пару отверстий в огромном баке и зажгли находящееся в нем топливо. Пылающая жидкость с ревом вырвалась из бака, как выхлопные газы из сопл ракеты, и бросила бак прямо на здание электростанции, находящееся меньше чем в пятидесяти метрах. Там бак остановился, не выдержал внутреннего давления и раскололся, залив пылающим дизельным топливом все вокруг.

Они не видели морозильника в главном здании, но и там вспыхнуло дизельное топливо, взрыв вырвал стенку морозильника, и часть здания рухнула на пылающие обломки. Затем начали взрываться остальные постройки вместе со спутниковыми антеннами. Здание, в котором размещался штаб Проекта, был последним, но даже его прочные стены из литого бетона не могли сопротивляться резонирующим зарядам, заложенным Коннолли, и через несколько секунд основание разрушилось, и на него рухнуло все здание. В течение одной минуты было уничтожено все пригодное для поддержания жизни.

— Вы посылаете нас в джунгли даже без простого ножа? — потребовал ответа Хенриксен.

— Отыщите осколки кремня и сделайте нож, — предложил Кларк. В этот момент «Ночной ястреб» совершил посадку. — Мы, люди, научились изготовлять каменные инструменты примерно полмиллиона лет назад. Вы хотите жить в гармонии с природой, так что идите и гармонируйте, — сказал он, поднимаясь на борт вертолета. Через несколько секунд он пристегнулся ремнем на откидном сиденье позади пилотов, и полковник Мэллой поднял вертолет в небо, не совершая обычных кругов.

Всегда можно разделить людей на две группы, вспомнил Кларк по опыту своей службы в Третьей СОГ. Одни выпрыгивали из «Хьюи» и бежали в джунгли, другие оставались и наблюдали за тем, как улетает вертолет. Сам он относился к числу тех, кто сразу скрывался в джунглях, потому что знал, какая работа ему предстоит. Другие же беспокоились лишь о том, как бы поскорее вернуться обратно, и не хотели, чтобы вертолет улетал без них. Посмотрев вниз последний раз, он увидел, что глаза всех, кто остался на земле, провожали вертолет, улетающий на восток.

— Может быть, неделя, мистер К.? — спросил Динг, читая мысли на его лице. Выпускник школы рейнджеров армии США, он не думал, что сможет долго выжить в таком месте.

— Если им повезет, — ответил Радуга Шесть.

Эпилог Новости

Газета «Интернэшнл Трибьюн» легла на стол Чавеза после завершения им обычных утренних упражнений. Он откинулся на спинку удобного кресла и начал читать ее. Жизнь становилась скучной в Герефорде. Они по-прежнему тренировались и оттачивали свои навыки, но за те шесть месяцев, которые солдаты провели на базе после возвращения из Южной Америки, их ни разу не поднимали по тревоге.

«Золотая шахта в Скалистых горах», гласил заголовок на первой странице. Оказалось, говорилось в статье, что на территории ранчо, принадлежавшего натурализированному русскому, находится богатое месторождение золота. Ранчо было приобретено Дмитрием А. Поповым, русским предпринимателем, в качестве выгодного вложения капитала и места для отдыха, продолжала статья, и затем он случайно обнаружил месторождение золота. Работы начнутся через несколько месяцев. Местные защитники окружающей среды возражали против строительства шахты и пытались помешать в суде, но федеральный судья решил в своем суммарном заключении, что законы 1800-х годов, касающиеся поиска и разработки полезных ископаемых, являются решающим юридическим документом, и отказался рассматривать возражения защитников природы.

— Ты читал это? — спросил Динг у Кларка.

— Жадный сукин сын, — ответил Джон, разглядывая последние фотографии своего внука, стоящие на столе Чавеза. — Да, я читал это. Он потратил полмиллиона на покупку этого ранчо из имущества покойного Фостера Ханникатта. Наверно, охотник рассказал ему не только о планах Джона Брайтлинга, а?

— Пожалуй. — Чавез продолжал чтение газеты. В разделе деловых новостей он узнал, что акции компании «Горайзон Корпорейшн» снова начали подниматься после резкого падения, связанного с исчезновением председателя компании Джона Брайтлинга несколько месяцев назад. Тайна его исчезновения, продолжал репортер, так и осталась нераскрытой. Новое лекарство, кардиклиэр, продемонстрировало способность уменьшать вероятность вторичных сердечных приступов на целых 56%, судя по исследованиям, проведенным Федеральной администрацией по контролю за наркотиками и лекарственным препаратами. «Горайзон» продолжал работать над лекарствами, призванными продлить человеческую жизнь, а также исцеляющими больных раком, заканчивалась статья.

— Джон, кто-нибудь возвращался в Бразилию?

— Насколько мне известно, нет. Спутниковые фотографии показывают, что никто не косит траву, растушую рядом с их аэродромом.

— Значит, ты считаешь, что джунгли погубили их?

— Вообще-то природа не отличается сентиментальностью, Доминго. Она не делает различия между друзьями и врагами.

— Думаю, ты прав, мистер К. Даже террористы могли сделать это, но не джунгли.

Так кто является действительным врагом человечества? Главным образом, само человечество, подумал Динг, опуская газету на стол и снова глядя на фотографию Джона Конора Чавеза, который уже научился сидеть и улыбаться. Его сын вырастет и станет человеком, живущим в Прекрасном Новом Мире, а его отец останется одним из тех, кто пытался гарантировать, что этот мир будет безопасным для него и всех остальных детей, чья основная задача заключалась в том, чтобы научиться ходить и говорить.

Том Клэнси Медведь и Дракон

История восхищается мудрыми,

Но превозносит храбрых.

Эдмонд Моррис

Пролог Белый «Мерседес»

Поездка на работу везде одинакова, и переход от марксизма-ленинизма к хаотическому капитализму мало что изменил, разве что жизнь стала чуть хуже. Ехать по Москве, городу с широкими улицами, стало теперь труднее, потому что стало очень много автомобилей. Центральная полоса просторных бульваров, езду по которой члены Политбюро и Центрального комитета, подобно великим князьям, разъезжавшим в санях, запряжённых тройками лошадей в царское время, считали своим личным и неоспоримым правом, больше не охранялась милиционерами. Теперь она стала всего лишь одной из полос движения гигантского потока машин.

Одним из автомобилей этого потока был белый «Мерседес-600» Сергея Николаевича Головко — огромная машина с кузовом класса S и двенадцатью цилиндрами германской мощи под капотом. В Москве таких автомобилей немного, и такая великолепная машина должна была смущать своего владельца… но не смущала. Может быть, в этом городе больше нет номенклатуры, но у некоторых должностей всё-таки оставались кое-какие привилегии, а Головко был директором СВР — Службы внешней разведки. На верхнем этаже недавно построенного высотного дома на Кутузовском проспекте у него была просторная квартира с немецким бытовым оборудованием, что всегда являлось роскошью, которой удостаивались только самые высокопоставленные государственные чиновники.

За рулём служебного «Мерседеса» сидел Анатолий, высокий и широкоплечий майор, бывший спецназовец, признанный эксперт по специальным операциям. В наплечной кобуре под курткой у него скрывался пистолет, и он вёл автомобиль, за которым любовно ухаживал, как за живым существом, со свирепой агрессивностью, причём ухитрялся ловко маневрировать в гуще других автомобилей. Окна «Мерседеса», изготовленные из толстого поликарбоната и способные остановить любую пулю, вплоть до 12,7-миллиметровой пулемётной — так утверждала компания, у которой приобрели «Мерседес» шестнадцать месяцев назад, — были покрыты тёмным пластиком, благодаря чему сидящие внутри были скрыты от постороннего взгляда. Броня делала автомобиль на тонну тяжелее обычных «Мерседесов-600», однако мощность и плавность движения ничуть не страдали от этого. Чего нельзя было сказать о подвеске. Дороги были, как обычно, не в лучшем состоянии. В конечном итоге именно неровное покрытие приведёт к выходу машины из строя. «Дрянь дороги», — привычно отметил про себя Головко, переворачивая страницу утренней газеты. Это была «Интернешнл Геральд Трибьюн», всегда хороший источник информации, потому что её выпускали совместно «Вашингтон Пост» и «Нью-Йорк Таймс» — две самые информированные разведывательные службы в мире.

Он поступил на разведывательную службу ещё в то время, когда она входила в организацию, известную под названием КГБ — Комитет государственной безопасности, который, как по-прежнему считал Головко, остаётся лучшим в мире, несмотря на развал СССР.

Головко вздохнул. Если бы Советский Союз не рухнул в начале девяностых годов, то он, как председатель КГБ, был бы теперь полноправным членом Политбюро с правом решающего голоса, человеком, простого взгляда которого боялись все… но все это пустые мечты, иллюзия, странное качество для человека, преклоняющегося только перед реальными фактами. Вот вам и присущая КГБ двойственность — с одной стороны, Комитет постоянно стремился к тому, чтобы собирать объективную информацию, но затем информация поступала к людям, верящим в мечту, и эти люди искажали правду, для того, чтобы она соответствовала их мечте. Но когда правда всё-таки находила выход, мечта внезапно испарялась, подобно облаку пара под порывом сильного ветра, и реальность вырывалась на свободу, словно паводок, разбивающий весной лёд, сковывавший реку. И тогда Политбюро, члены которого посвятили всю свою жизнь этой мечте, обнаруживали, что их теории не прочнее самого тонкого тростника, реальность сносит эти теории под корень взмахами острой косы, а высокое положение не гарантирует им спасения.

Но это не имело никакого отношения к Головко. Он занимался только фактами и смог продолжать свою профессиональную деятельность, потому что правительство по-прежнему нуждалось в этих фактах. Более того, его авторитет значительно вырос, потому что он был человеком, хорошо знакомым с окружающим миром, лично знал многих мировых лидеров и, таким образом, идеально подходил для роли советника президента. Благодаря этому Головко мог оказывать влияние на внешнюю и внутреннюю политику страны и её оборону. Из всего этого наиболее сложной была внутренняя ситуация в стране, чего почти не случалось раньше. Она была не только самой сложной проблемой, но и самой опасной. Это казалось ему странным. В прошлом два магических слова «Государственная безопасность!» заставляли в страхе замирать советских граждан, поскольку КГБ был самым пугающим органом прошлого и обладал властью, о которой Рейнхардт Гейдрих, стоявший во главе нацистской Sicherheitsdienst, мог только мечтать.

КГБ обладал властью, позволяющей арестовывать, заключать в тюрьму, допрашивать и убивать любого гражданина безо всякого обращения к судебным властям. Но это тоже осталось в прошлом. Теперь КГБ расколот и разобщён, департамент, ведающий внутренней безопасностью, представлял собой всего лишь тень прошлого, тогда как СВР — ранее она называлась Первым Главным управлением — по-прежнему занималась сбором информации, хотя у неё отсутствовала та огромная власть, сопутствующая возможности осуществлять волевые решения, а точнее — не совсем законные требования коммунистического правительства. И всё-таки современные возможности СВР оставались огромными, подумал Головко, складывая газету.

До площади Дзержинского оставался всего километр. Она тоже подверглась переменам. Исчезла статуя Железного Феликса. Это всегда было неприятным зрелищем для всех, кто знал, кем был этот человек, бронзовый памятник которому возвышался раньше в гордом одиночестве в центре площади, носящей его имя. Теперь это тоже стало далёким воспоминанием. Впрочем, величественное здание позади него осталось прежним. Когда-то оно принадлежало страховой компании «Россия», но затем стало известно как Лубянка — слово, вызывающее ужас даже в задавленной страхом стране, которой правил Иосиф Сталин. Подвалы Лубянки были наполнены тюремными камерами и помещениями для допросов. В течение ряда лет большинство этих функций постепенно переходило в тюрьму Лефортово на востоке Москвы, по мере того как бюрократия КГБ разрасталась, как всегда разрастаются подобные бюрократии, заполняя здание, как вязкая маслянистая жижа. Постепенно Контора занимала комнату за комнатой, и наконец секретарши и чиновники разместились в подвальных помещениях (перестроенных из тюремных камер в более удобные комнаты), где раньше пытали Каменева и других соратников Ленина под ледяными взглядами Ягоды и Ежова.

Головко поёжился, думая о том, сколько призраков скрывается в этих страшных подвалах[275].

Ну, хватит воспоминаний. Наступил новый рабочий день. Совещание начальников отделов в 8.45, затем обычная рутина инструктажей и встреч, ланч в 12.15, и, если повезёт, вскоре после шести вечера он вернётся в своём «Мерседесе» домой, чтобы переодеться для приёма во французском посольстве. Там всегда угощали отличными блюдами и винами, а вот разговоров Головко избегал.

Внезапно его внимание привлёк ещё один белый «Мерседес», копия его собственного, вплоть до тёмного американского пластика на окнах. «Мерседес»-двойник двигался весьма решительно, почти не обращая внимания на другие автомобили. Анатолию пришлось притормозить и медленно ползти за самосвалом, одним из тысяч безобразных грузовиков, заполнявших московские улицы, словно они принадлежали им одним. Кузов этого самосвала был наполнен кучей непонятных громоздких деталей. В сотне метров перед ним ехал ещё один самосвал, который двигался чересчур медленно, словно шофёр не был уверен в выбранном им маршруте. Головко потянулся на своём сиденье, едва различая, что происходит впереди, из-за стоящего перед его «Мерседесом» самосвала, заранее предвкушая, как выпьет первую чашку отличного цейлонского чая у себя за столом в том же кабинете, который когда-то занимал Берия… Самосвал все ещё преграждал дорогу и медленно полз вперёд… Вдруг какой-то человек, лежавший в его кузове, внезапно встал. Он держал в руках…

— Анатолий! — резко окликнул своего шофёра Головко, но тот ничего не видел из-за стоящего в непосредственной близости самосвала, закрывающего поле зрения.

…В руках неизвестного оказался РПГ, ручной противотанковый гранатомёт, тонкая труба с утолщением на конце. Прицельная планка на гранатомёте была поднята, самосвал остановился, мужчина опустился на колено, повернулся и навёл его на соседний белый «Мерседес-Бенц» — его водитель заметил опасность и попытался отвернуть в сторону, но автомобиль был беспомощно зажат в потоке утреннего движения.

Выстрел почти не был заметён, только тонкая струйка дыма появилась у конца трубки-гранатомёта, утолщённый наконечник словно выпрыгнул и устремился к капоту белого «Мерседеса», где и взорвался.

Он попал в капот перед самым лобовым стеклом и пробил машину насквозь. Взрыв совсем не походил на огненный шар, изображать который так любят в западных кинофильмах, всего лишь едва заметная вспышка и облачко серого дыма, зато гром прокатился по всей площади и большая дыра с зубчатыми краями появилась в багажнике автомобиля. Это означало, что все пассажиры, находившиеся внутри, погибли, понял Головко. Затем вспыхнуло горючее в бензобаке, и автомобиль скрылся в пламени, охватившем несколько квадратных метров асфальта. «Мерседес» почти сразу остановился, шины на левой стороне были разорваны в клочья, и машина наклонилась налево. Самосвал, ехавший перед «Мерседесом» Головко, внезапно замер — судя по всему, его шофёр в панике нажал на тормоза, — и Анатолий был вынужден резко свернуть направо.

Его глаза сузились при звуке взрыва…

— Вот дерьмо! — воскликнул он. Теперь Анатолий увидел, что произошло, и немедленно принял меры. «Мерседес» продолжал двигаться направо с резким ускорением, виляя между машинами, как только Анатолий замечал просвет между ними. Большинство автомобилей остановилось, но он не снижал скорости, устремляясь в образовавшиеся просветы, и меньше чем через минуту автомобиль замер у входа в московский центр. Вооружённые охранники уже выбегали на площадь вместе с дополнительной группой быстрого реагирования, находившейся внутри здания у самого входа. Командир группы, старший лейтенант, увидел автомобиль Головко, узнал его и махнул рукой, призывая директора СВР как можно быстрее скрыться внутри. По его команде двое солдат из группы быстрого реагирования подбежали к Головко и, едва он вышел из автомобиля, встали рядом с ним, защищая его своими телами. В следующее мгновение из машины выскочил Анатолий, сжимавший в руке пистолет. Он оглянулся, бросил на ворота тревожный взгляд и тут же повернул голову.

— Ведите его внутрь! — скомандовал он. Два солдата, стоявшие рядом с Головко, услышали приказ, подхватили его под руки и почти внесли директора через высокие бронзовые двери внутрь здания, где уже собирались офицеры, охранявшие вход.

— Сюда, товарищ генерал, — произнёс офицер в форме капитана, взял под руку и проводил к личному лифту. Ещё через минуту Головко вошёл в свой кабинет, только сейчас начиная понимать, что произошло на площади несколько минут назад.

Московские полицейские — милиционеры — бежали к месту происшествия. Затем подъехал милицейский автомобиль. Трое водителей вышли из своих машин и приблизились к горящему автомобилю, вероятно, надеясь помочь чем-нибудь. Смелый поступок, подумал Головко, хотя совершенно бесполезный. Теперь он видел место происшествия лучше, даже с расстояния в триста метров. Крыша «Мерседеса» вспучилась, лобовое стекло исчезло, и Головко смотрел на дымящуюся груду металла, которая всего несколько минут назад была самым дорогим автомобилем, уничтоженным одним из самых дешёвых видов вооружения, производившимся для Российской армии.

Пассажиры, находившиеся внутри, были разорваны на части металлическими осколками, летевшими со скоростью почти десять тысяч метров в секунду. Успели они понять, что произошло? Вряд ли. Возможно, водитель успел посмотреть и удивиться, но только не владелец «Мерседеса», который находился на заднем сиденье и, вероятно, читал свою утреннюю газету. Он даже не заметил, как, безо всякого предупреждения, погасла его жизнь.

Только сейчас Головко почувствовал, как ослабли его колени. На месте владельца взорванного «Мерседеса» вполне мог оказаться он… внезапно узнавший, существует ли, в конце концов, жизнь после смерти, одна из величайших тайн природы, но которая не слишком часто занимала его мысли. Однако кто был убийцей и кто являлся истинной мишенью? Будучи директором СВР, Головко не относился к числу людей, верящих в случайные совпадения. К тому же в Москве совсем не так много белых «Мерседесов-600».

— Товарищ директор? — донёсся голос Анатолия, стоящего у двери кабинета.

— Да, Анатолий Иванович?

— Как вы себя чувствуете?

— Лучше его, — ответил Головко, кивнув в сторону площади и отходя от окна. «Мне нужно сесть», — подумал он и попытался подойти к своему вращающемуся креслу, стараясь не упасть, потому что у него действительно подгибались колени. Сесть ему удалось, он опустился в кресло, нашёл обеими руками поверхность дубового стола и посмотрел на груды документов, которые ему нужно прочитать и принять по ним решение — обычная рутина начинающегося рабочего дня, который стал теперь отнюдь не обычным. Головко поднял голову.

На лице Анатолия Ивановича Шелепина не было страха. Перед тем как его заметил сотрудник КГБ, в обязанности которого входил поиск надёжных людей для работы в Восьмом Главном управлении, занимающемся охраной руководителей партии и правительства, Анатолий служил в спецназе в звании капитана. Его завербовали в КГБ перед самым распадом Комитета. Но теперь он был шофёром и телохранителем Головко в течение нескольких лет, входил в состав его официальной «семьи» — нечто вроде старшего сына — и был предан своему боссу. Шелепин был высоким умным мужчиной тридцати трех лет, светловолосым и голубоглазым, но сейчас его глаза казались огромными, поскольку, несмотря на то что всю жизнь его учили смотреть в лицо опасности, он впервые оказался так близко к смерти и в упор увидел страшную действительность. Анатолий часто задумывался над тем, какие чувства испытываешь, когда отбираешь у кого-то жизнь, но ни разу за всю его карьеру ему не приходило в голову, что он может потерять собственную, во всяком случае, не в результате внезапного нападения и уж никак не рядом со своим местом работы. Сидя за столом у двери кабинета Головко, он исполнял обязанности личного секретаря. Подобно всем людям, исполняющим такие обязанности, он привык охранять директора СВР и уже успел поверить, что никто не рискнёт напасть на столь высокопоставленного человека. Но теперь его упорядоченный мирок оказался разрушенным так же решительно и грубо, как и мир его хозяина.

Как и следовало ожидать, Головко первым вернулся к реальности.

— Анатолий?

— Да, товарищ генерал?

— Необходимо выяснить имена людей, погибших на площади, и затем узнать, кто был целью покушения — они или мы. Свяжись с руководством московской милиции и спроси, чем они занимаются.

— Слушаюсь! — Молодое приветливое лицо исчезло из дверного проёма.

Головко сделал глубокий вдох, встал и снова подошёл к окну. Теперь там стояла пожарная машина, и пожарные заливали пеной остатки «Мерседеса», чтобы окончательно погасить последние языки пламени. Рядом стояла машина «Скорой помощи», но Сергей Николаевич знал, что это напрасная трата времени. Прежде всего нужно узнать государственный номер автомобиля и опознать, таким образом, несчастных, которые погибли вместо него. Впрочем, у владельца «Мерседеса» могли быть и свои враги. Ярость ещё не пришла на смену шоку. Возможно, она придёт позже, подумал Головко и направился в личный туалет — внезапно он почувствовал позывы мочевого пузыря. Это показалось ему ужасным проявлением слабости, но Головко никогда не сталкивался с непосредственным страхом и, подобно многим, думал киношными образами. Актёры всегда демонстрировали бесстрашие и решительность, хотя произносимые ими слова были заучены по сценарию, реакция и движения многократно отрепетированы, и ничто не походило на то, что произошло на площади, когда разрывной снаряд так неожиданно промчался по воздуху.

Кому нужна моя смерть? — подумал Головко, спустив воду в туалете.

* * *

На плоской крыше американского посольства, расположенного в нескольких милях от площади Дзержинского, возвышался целый лес самых разных антенн. Большинство было подключено к приёмным устройствам различной степени сложности и совершенства, которые, в свою очередь, подключались к записывающим аппаратам с медленно вращающимися бобинами, способными регистрировать поступающие сигналы в течение длительного времени. В комнате, где размешались эти аппараты, постоянно находилось несколько переводчиков, гражданских и военных, отлично владеющих русским языком. Переведённые материалы поступали в Агентство национальной безопасности в Форт-Мид, штат Мэриленд, расположенный между Балтимором и Вашингтоном. Было утро, и переводчики обычно приступали к работе до приезда российских чиновников, каналы связи которых они прослушивали. Одним из многочисленных приёмных устройств в комнате был сканирующий радиомонитор, похожий на тот, которым пользовались американские граждане, чтобы подслушивать разговоры полицейских. Российские милиционеры пользовались теми же частотами и аналогичным типом радио, как их американские коллеги в семидесятых годах, так что прослушивать их переговоры было пустяковым делом — они ещё даже не кодировались. Переводчики слушали милицейские переговоры, узнавая время от времени об автомобильных катастрофах, в которые попадали видные люди, но, в общем, пользовались информацией, чтобы держать руку на пульсе Москвы, криминальная ситуация в которой была плохой и продолжала ухудшаться. Это оказывалось полезным для посольского персонала — из этих переговоров они узнавали, каких районов города следует избегать, и следили за преступностью, которая могла затронуть одного из тысяч американских граждан.

— Взрыв? — услышал по радио американский сержант. Он повернулся: — Лейтенант Вильсон, милиция докладывает о взрыве перед самым зданием московского центра.

— Что за взрыв?

— Похоже, что взорвался автомобиль. К месту происшествия прибыла пожарная машина и карета «Скорой помощи»… — Сержант включил наушники, чтобы лучше разобрать голоса милиционеров. — О'кей, белый «Мерседес-Бенц», государственный номер… — Он подтянул к себе блокнот и записал его. — Погибли три человека, шофёр и два пассажира и… проклятье!

— В чем дело, Рейнс?

— Сергей Головко… — Глаза сержанта Рейнса были закрыты, и одной рукой он прижимал наушники к ушам.

— Черт побери! — заметила лейтенант Вильсон. Головко был одним из тех, за которым постоянно следили её люди. — Он один из погибших?

— Пока неизвестно, лейтенант. Новый голос… капитан из местного участка, только что передал, что сейчас подъедет. Похоже, там царит паника, мэм. Слышится множество голосов.

Лейтенант Сьюзан Вильсон раскачивалась в своём вращающемся кресле. Стоит ли позвонить?

— Где сейчас начальник станции?

— Едет в аэропорт, лейтенант, сегодня он должен вылететь в Санкт-Петербург, помните?

— О'кей. — Она повернулась к приборной панели и подняла трубку кодированного телефона STU-6 (secure telephone unit), связывающего её с АНБ в Форт-Мид. Её пластиковый шифровальный ключ был вставлен в соответствующую прорезь, и телефон синхронно соединён с таким же телефоном в штаб-квартире АНБ. Она нажала на ключ, ожидая ответа.

— Дежурный слушает, — донёсся голос с другой стороны земного шара.

— Это московская станция. Мы получили сведения, что Сергей Головко, возможно, стал жертвой покушения.

— Председатель СВР?

— Да. Автомобиль, похожий на его «Мерседес», взорвался на площади Дзержинского. В это время он обычно едет на работу.

— Надёжность? — спросил бесплотный мужской голос. «По-видимому, — подумала лейтенант Вильсон, — это офицер в среднем звании, скорее всего военный, заступивший на дежурство с одиннадцати до семи часов. Наверно, из ВВС. „Надёжность“ — это одно из их любимых жаргонных слов».

— Мы прослушиваем переговоры по милицейскому радио — московской полиции, я имею в виду. Слышим множество голосов, похоже на панику, сообщил мне оператор.

— О'кей, вы можете загрузить это на спутник?

— Да, — ответила лейтенант Вильсон.

— Тогда передайте информацию нам. Спасибо за бдительность, теперь мы сами займёмся этим.

* * *

— О'кей, станция Москва уходит со связи, — услышал майор Боб Титерс. Для него работа в АНБ была новой. Раньше он был отличным пилотом и налетал две тысячи сто часов в качестве командира экипажа на С-5 и С-17, однако восемь месяцев назад повредил левый локоть при езде на мотоцикле, и потеря подвижности стоила ему лётной карьеры, что крайне его расстроило. Теперь он началкарьеру сотрудника разведывательного ведомства, что было интереснее в интеллектуальном смысле, но не представляло собой удачную замену для авиатора. Он махнул рукой, вызывая старшину первого класса ВМФ, и поручил ему прослушивать действующий канал связи из Москвы. Моряк послушно надел наушники и включил программу перевода на своём настольном компьютере.

Он владел русским языком и мог успешно работать на компьютере. Прислушиваясь к переговорам по милицейским рациям, полученным пиратским способом, старшина переводил на английский язык и одновременно печатал сделанный им перевод, который тут же появлялся на экране компьютера майора Титерса.

Я НАШЁЛ РЕГИСТРАЦИОННЫЙ НОМЕР, СЕЙЧАС ПРОВЕРЯЮ, гласила первая строчка.

ОТЛИЧНО. ПОСТАРАЙСЯ СДЕЛАТЬ ЭТО ПОБЫСТРЕЕ.

ДЕЛАЮ ЧТО МОГУ, ТОВАРИЩ КАПИТАН (слышен стук клавиш, неужели русские пользуются теперь для этого компьютерами?).

ВОТ, ГОТОВО. БЕЛЫЙ «МЕРСЕДЕС-БЕНЦ», ЗАРЕГИСТРИРОВАН НА ИМЯ Г.Ф. АВСЕЕНКО (НЕ УВЕРЕН В НАПИСАНИИ), АДРЕС: ПРОСПЕКТ ПРОТОПОПОВА, 677, КВАРТИРА 18 А.

НЕУЖЕЛИ? МНЕ ЗНАКОМО ЭТО ИМЯ!

«Возможно, это и неплохо для кого-то, — подумал майор Титерс, — но не так уж здорово для Авсеенко. Что делать дальше? Старший дежурный офицер тоже „водоплавающий“, контр-адмирал Том Портер. Он, наверно, пьёт сейчас кофе в своём кабинете в главном здании и, скорее всего, смотрит телевизор». Пришло время прервать такое благодушное занятие. Майор набрал телефонный номер.

— Адмирал Портер.

— Сэр, это майор Титерс в дежурном центре. У нас интересные новости из Москвы.

— Что за новости, майор? — спросил усталый голос.

— Станция Москва первоначально сообщила, что кто-то убил председателя КГ… — извините, я хочу сказать, СВР — Головко.

— Что вы сказали, майор? — спросил уже насторожённый голос.

— Оказывается, что это, возможно, не Головко, сэр. Некто по имени Авсеенко. — Титерс произнёс фамилию по буквам. — Мы получаем радиоперехват с милицейских раций в Москве. Я ещё не проверил имя по компьютеру.

— Что ещё?

— Сэр, это всё, что нам пока известно.

* * *

К этому времени в посольстве за дело принялся оперативник ЦРУ Том Барлоу. Оперативнику, занимающему третьеразрядную должность, не хотелось ехать на площадь Дзержинского, поэтому он нашёл другой выход из положения — позвонил в офис CNN, связавшись по прямой линии с другом.

— Майк Эванс.

— Майк, это Джимми, — сказал Том Барлоу, начиная заранее согласованную и много раз использованную ложь. — Площадь Дзержинского, убийство кого-то в «Мерседесе». Кажется кровавым и эффектным делом.

— О'кей, — ответил репортёр, делая короткую пометку у себя в блокноте. — Мы займёмся этим.

Сидя за своим столом, Барлоу посмотрел на часы. 8.52 утра по местному времени.

Эванс был напористым репортёром в пробивной службе новостей. Барлоу решил, что уже через двадцать минут на площади Дзержинского появится оператор с телевизионной камерой. На грузовике CNN будет дисковая антенна для передачи изображения в полосе частот Q (14 гигагерц) на спутник связи, откуда сигнал поступит в штаб-квартиру CNN в Атланте и будет снят пиратским способом агентством федеральной службы связи в Форт-Бельвуар, штат Виргиния. Отсюда он будет распространён далее с помощью спутников, принадлежащих правительству, всем заинтересованным агентствам. Покушение на жизнь председателя СВР Головко чертовски интересовало многих людей. Далее он включил настольный компьютер «Компак» и открыл файл с русскими именами, известными в ЦРУ.

* * *

Дубликат этого файла существовал в памяти многочисленных компьютеров ЦРУ в Лэнгли, Виргиния, и один из них в компьютере оперативной службы ЦРУ на седьмом этаже старого здания штаб-квартиры агентства. Пальцы оператора напечатали А-В-С-Е-Е-Н-К-О.

И в результате на экране появилась надпись: произведён поиск по всему файлу. Искомое имя не обнаружено.

Это вызвало недовольное ворчание оператора, работавшего на компьютере. Значит, написание имени оказалось неправильным.

— Но почему это имя кажется мне знакомым? — спросил он. — А машина отвечает, что его нет в файле.

— Ну-ка, посмотрим… — Сотрудница наклонилась над компьютером и напечатала другой вариант написания. Снова неудача. Попробовали третий вариант.

— Бинго! Спасибо, Беверли, — сказал дежурный офицер. — Оказывается, мы знаем, кто этот парень. Распутин. Жалкий ублюдок — и ты только посмотри, что случилось с ним, когда он попытался начать новую жизнь, — фыркнул офицер.

* * *

— Распутин? — спросил Головко. — Эта поганая свинья, а? — Он позволил себе лёгкую улыбку. — Но кто мог желать его смерти? — Этот вопрос он адресовал своему начальнику службы безопасности, который воспринял происшедшее намного серьёзнее, чем сам директор. Его работа только что стала чуточку труднее. Для начала ему пришлось сообщить Сергею Николаевичу, что белый «Мерседес» больше не является его служебным автомобилем. Он слишком заметён. Его следующая задача этого дня заключалась в том, чтобы поинтересоваться у вооружённых часовых, стоящих на углах здания, каким образом они ухитрились не заметить человека с РПГ, стоящего в кузове самосвала, — и это на расстоянии трехсот метров от здания, которое они обязаны охранятъ! К тому же на их личные рации не поступило ни малейшего предупреждения до того момента, когда «Мерседес» Григория Филипповича Авсеенко взлетел на воздух. Сегодня он не скупился на ругательства, а дальше их будет ещё больше.

— Когда его уволили в отставку? — спросил Головко.

— В 1993 году, — ответил майор Анатолий Иванович Шелепин, который задал такой же вопрос и получил ответ несколькими секундами ранее.

Первое значительное сокращение кадров, вспомнил Головко, но это означает, что этот подлец успешно совершил переход к частному предпринимательству. Достаточно успешно, чтобы стать владельцем «Мерседес-бенц S-600»… и погибнуть от руки врагов, которых он приобрёл на пути к богатству… если только он, сам не зная того, не пожертвовал своей жизнью ради спасения другого человека. Этот вопрос по-прежнему нуждался в ответе. К этому времени председатель взял себя в руки, по крайней мере, в достаточной степени, чтобы приняться за работу. Головко был слишком умён, чтобы задавать себе вопрос: почему кому-то нужно покончить со мной? Ответ был очевиден: люди, занимающие высокое положение в государственной власти, имеют немало врагов, причём некоторые из них смертельные… хотя большинство слишком умны, чтобы пойти на такой рискованный шаг. Вендетты для людей его уровня очень опасны, и по этой причине они почти никогда не случаются. Бизнес международной разведки стал поразительно спокойным и цивилизованным. Люди по-прежнему умирали. Любого, захваченного за попыткой шпионажа на иностранное правительство против матушки-России, ожидали огромные неприятности, независимо от того, новый режим в стране или нет — государственная измена остаётся государственной изменой, — но расстрел, который следовал за такой попыткой, приводился в исполнение после… как это называют американцы? После суда, происходящего в соответствии с законом. Да, именно так.

Американцы и их адвокаты. Если их адвокаты одобряют что-то, значит, это соответствует цивилизованным принципам.

— Кто ещё был с ним в машине? — спросил Головко.

— Его шофёр. Нам известно его имя — бывший милиционер. И, по-видимому, одна из его женщин, имя пока неизвестно.

— Что мы знаем о его жизни? Почему он оказался на площади этим утром?

— Пока это нам неизвестно, товарищ генерал, — ответил майор Шелепин. — Милиция ведёт расследование.

— Кто занимается этим делом?

— Подполковник Шабликов, товарищ председатель.

— Ефим Константинович — да, я слышал о нем. Хороший следователь, — согласился Головко. — Полагаю, ему потребуется для этого некоторое время, а?

— Совершенно верно, — подтвердил Шелепин.

Ему потребуется больше времени, чем Распутину, чтобы встретить свой конец, — подумал Головко. Жизнь — странная штука, она кажется вечной, когда она есть у человека, и такой скоротечной, когда он теряет её, а те, кто её потерял, не в состоянии сказать, на что она была похожа. Разве что он верит в призраков, или в бога, или в жизнь после смерти — вещи, на которые почему-то не обращали внимания во времена детства Головко. Это ещё одна великая тайна, сказал себе начальник разведывательной службы России. Впервые смерть оказалась так близко к нему, погладила своим чёрным крылом. Это встревожило его, но затем, после зрелого размышления, он пришёл к выводу, что она не такая пугающая, как могло показаться. «Интересно, — подумал директор СВР, — может быть, это и есть мужество?» Он никогда не считал себя смелым человеком, по той простой причине, что никогда вплотную не сталкивался с угрожающей ему опасностью. Нельзя сказать, что он избегал её, только до сегодняшнего утра она ни разу не приближалась к нему так близко, и, когда прошла ярость, он обнаружил, что не так уж ошеломлён случившимся, а скорее испытывает любопытство. Почему это произошло? Кто стоит за покушением? Это были вопросы, которые требовали ответа, в противном случае покушение может повториться. «Мужества вполне хватает на один такой случай, и довольно», — подумал Головко.

* * *

Доктор Бенджамин Гудли приехал в Лэнгли в 5.40 утра, на пять минут раньше своего обычного времени. Его работа не позволяла ему участвовать в светской жизни, что ничуть не противоречило его интересам как советника по национальной безопасности. Разве он не был интересным холостяком с привлекательной внешностью, человеком с многообещающими перспективами в профессиональном и деловом смысле? «Ну, может быть, не в деловом», — подумал Гудли, ставя свой автомобиль на парковочную площадку, отведённую для высокопоставленных персон под бетонным козырьком Старого здания штаб-квартиры ЦРУ. Он ездил на машине «Форд Эксплорер», потому что ему нравился этот автомобиль, на котором можно ездить в любую погоду и особенно по снегу, а скоро ожидается снег. По крайней мере, приближается зима, которая в округе Колумбия всегда непредсказуема, особенно теперь, когда некоторые из метеорологов, помешавшихся на изменениях в экосистеме, утверждают, что глобальное потепление приведёт в этом году к необычно холодной зиме. Логика такого предсказания ставила его в тупик. Может быть, следует поговорить с президентским советником по науке и убедиться, есть ли смысл советоваться с кем-то, кто в состоянии объяснить происходящие явления. Новый советник был очень умным человеком и даже умел беседовать, пользуясь словами, состоящими из одного слога.

Гудли миновал проходную и вошёл в лифт. Он появился в оперативной комнате в 5.50.

— Привет, Бен, — поздоровался старший дежурный офицер.

— Доброе утро, Чарли. Есть что-нибудь интересное?

— Тебе это понравится, Бен, — пообещал Чарли Робертс. — Большой день в матушке-России.

— Вот как? — У него сузились глаза. Гудли всегда был обеспокоен событиями в России, так же как и его босс. — Что там происходит?

— Не то чтобы очень серьёзное событие, но всё-таки. Просто кто-то пытался убить Сергея Николаевича.

Его голова резко повернулась, как у совы.

— Что?

— То, что ты слышишь, Бен. Однако они взорвали другой автомобиль, похожий на машину Головко. Выстрелили в него из ручного противотанкового гранатомёта. Погиб кто-то другой, которого мы знаем — вернее, знали, — поправил себя Робертс.

— Начни сначала.

— Пегги, давай посмотрим видеозапись, — скомандовал дежурному офицеру Робертс.

— Вот это да! — воскликнул Гудли после первых пяти секунд. — Так кто это был?

— Ты не поверишь — Григорий Филиппович Авсеенко!

— Мне это имя незнакомо, — признался Гудли.

— Вот. — Дежурный офицер передала ему папку из манильской бумаги. — Здесь всё, что нам известно об этом парне, когда ещё он служил в КГБ. Настоящий красавчик, — заметила она нейтральным голосом, едва скрывающим отвращение.

— Распутин? — произнёс Гудли, едва просмотрев первую страницу файла. — Да, я что-то слышал о нем.

— Готова побиться об заклад, что о нем слышал и босс.

— Это я узнаю через два часа, — подумал вслух Гудли. — А что говорят из станции Москвы?

— Начальник группы сейчас в Санкт-Петербурге, принимает участие в торговой конференции — это составляет часть его прикрытия. К нам поступили сведения от его заместителя. Самыми вероятными являются два варианта: или у Авсеенко влиятельный враг в русской мафии, или, что вполне допустимо, настоящей целью был Головко, а убийца по ошибке выстрелил из РПГ в другой автомобиль. Пока у нас нет ничего определённого. — Она пожала плечами, словно говоря — откуда мне знать, черт побери?

— Кому понадобилось убивать Головко?

— Русская мафия? Кто-то сумел раздобыть РПГ, а ведь гранатомёты не продаются в магазинах, верно? Это означает, что покушение произведено по заказу кого-то, имеющего влиятельное положение в их криминальной империи, — но кто был настоящей целью? Авсеенко нажил себе немало врагов, пока завоёвывал место в преступном мире, но и у Головко должны быть враги или соперники. — Она снова пожала плечами. — Так что делаешь ставку и получаешь возможность выбора.

— Боссу нужна более подробная информация, — предупредил Гудли.

— И мне тоже, Бен, — ответила Пегги Хантер. — Но пока это всё, что у нас имеется, и даже сами гребаные русские не сумели ещё как следует разобраться в этом деле.

— А нет ли у нас способа как-то внедриться в их расследование?

— Юридический атташе, Майк Райли, вроде бы поддерживает самые дружеские отношения с их милицией. Он сумел добиться, чтобы группа русских офицеров милиции была допущена на продвинутые курсы национальной академии ФБР в Куантико.

— Тогда, может быть, ФБР попросит его разнюхать обстановку в Москве?

Миссис Хантер снова пожала плечами.

— Вреда не принесёт. Худшее, что может случиться в любой ситуации, это если ответят своё любимое «Нет».

Гудли кивнул.

— О'кей, я посоветую президенту обратиться в ФБР. — Он встал. — Ну что ж, — заметил он, направляясь к двери, — по крайней мере, сегодня босс не будет ворчать на тему — каким скучным стал мир. — Он захватил с собой видеоленту CNN, пошёл к лифту, спустился вниз и сел в свой вездеход.

Солнце медленно поднималось над горизонтом. Поток автомобилей на шоссе Джорджа Вашингтона увеличился за счёт служащих, стремящихся пораньше сесть за свои столы.

«Скорее всего это люди из Пентагона, по крайней мере, большинство», — подумал Гудли. Он проехал по мосту Кибридж, мимо острова Тедди Рузвельта. Поверхность Потомака была спокойной и казалась почти маслянистой, как пруд за плотиной водяной мельницы.

Температура наружного воздуха, как показывал термометр на панели автомобиля, равнялась сорока четырём градусам — семи градусам Цельсия, подумал он. Прогноз на сегодня предсказывал пятнадцать градусов, малооблачно, слабый ветер. В общем, приятный день для поздней осени, хотя весь день ему придётся сидеть в кабинете независимо от того, приятный день или нет. Подъезжая к Белому дому, он заметил, что сегодня рабочий день начинается рано. «Чёрный ястреб» уже поднимался с вертолётной площадки, и вереница автомобилей вытянулась у Западного входа, когда он поставил машину на зарезервированное для него место. Гудли даже посмотрел на часы. Нет, он не опаздывает.

Он вышел из автомобиля, сунул под мышку пачку документов и кассету и поспешно направился к входу.

— Доброе утро, доктор Гудли, — поздоровался с ним охранник.

— Привет, Чак. — Несмотря на свою должность, ему пришлось пройти через металлодетектор. Бумаги и кассету внимательно осмотрели — словно он мог попытаться пронести пистолет, раздражённо подумал Бен. Ничего не поделаешь, за последнее время произошло несколько неприятных случаев, а этих людей приучили не доверять никому.

Миновав ежедневную рутину проверки у поста безопасности, он повернул налево, взбежал по лестнице, затем снова свернул налево и вошёл в свой кабинет. Здесь кто-то — он не знал, был ли это кто-нибудь из обслуживающего персонала или, может быть, один из охранников Секретной службы, — заботливо включил кофеварку, и в ней уже булькал его любимый кофе — «Глория джинс френч хейзелнат». Гудли наполнил чашку и сел за стол, чтобы привести в порядок мысли и документы. Ему удалось выпить половину чашки, прежде чем он снова встал, собрал привезённые с собой документы и кассету и вышел из кабинета. Теперь ему предстояло пройти девяносто футов. Босс был уже у себя.

— Доброе утро, Бен.

— Доброе утро, господин президент, — ответил советник по национальной безопасности.

— Ну, что у нас нового в мире? — спросил президент Соединённых Штатов.

— Похоже, что сегодня утром кто-то пытался убить Сергея Головко.

— Неужели? — спросил президент Райан, поднимая голову от своего утреннего кофе.

Гудли рассказал ему о происшествии, затем вставил кассету в видеомагнитофон Овального кабинета и нажал на кнопку «Пуск».

— Господи, — произнёс Райан. То, что раньше было дорогим автомобилем, годилось теперь только для свалки. — Кого же они убили вместо Головко?

— Некоего Григория Филипповича Авсеенко, возраст пятьдесят два года.

— Мне знакомо это имя. Откуда я знаю его?

— Он более широко известен как Распутин. В прошлом он заведовал Воробьиной школой КГБ.

Глаза Райана расширились от удивления.

— Этот ублюдок! О'кей, что известно про него?

— Его уволили по сокращению штатов примерно в 93-м году, и он, очевидно, продолжил заниматься тем же делом. По-видимому, оно приносило немалый доход, судя по автомобилю, по крайней мере. Полагают, что в «Мерседесе» вместе с ним сидела молодая женщина, а также водитель. Все погибли.

Райан кивнул. Воробьиная школа была заведением, где на протяжении многих лет Советы готовили привлекательных молодых женщин для работы в качестве проституток.

Закончив школу, они служили своей стране, как дома, так и за границей, потому что ещё с незапамятных времён стало известно, что у мужчин с определённой слабостью к женщинам язык развязывается в интимной обстановке. Благодаря этому методу в КГБ попало немало секретов. Кроме того, выпускницы школы — «воробушки» — приносили пользу при вербовке иностранцев, которые затем использовались офицерами КГБ. Таким образом, после того как его официальная должность была ликвидирована, Распутин — он получил это имя в Советском Союзе за способность подчинять женщин своей воле — просто занялся этой же работой в новой атмосфере свободного предпринимательства.

— Значит, у Авсеенко могли оказаться настолько серьёзные враги в его «бизнесе», что они решили убрать его, а Головко совсем не был целью покушения?

— Совершенно верно, господин президент. Такая возможность существует, но у нас нет надёжных данных, поддерживающих ту или иную версию.

— Как мы можем получить эти данные?

— Юридический атташе в нашем посольстве поддерживает тесные контакты с русской милицией, — сообщил советник по национальной безопасности.

— О'кей, свяжись с Дэном Мюрреем в ФБР, пусть поручит своему человеку разнюхать обстановку, — сказал Райан. Он уже обдумывал, не стоит ли ему позвонить Головко — они знали друг друга уже более десяти лет, хотя их первая встреча состоялась на одной из взлётно-посадочных дорожек аэропорта Шереметьево, причём пистолет Головко был направлен прямо в лицо Райана, — но решил не делать этого. Он не мог продемонстрировать такой уж непосредственный интерес, хотя позднее, если у них состоится личная встреча, он сможет задать ему, словно случайно, вопрос об этом инциденте. — Пусть займутся этим также Эд и Мэри-Пэт.

— Понял. — Гудли сделал пометку.

— Что ещё?

Гудли перевернул страницу.

— Индонезия проводит учения своих военно-морских сил, которые заинтересовали австралийцев… — Бен продолжал утреннюю сводку новостей ещё двадцать минут, касаясь главным образом политических, а не военных вопросов, потому что именно в этом заключались проблемы национальной безопасности за последние годы. Даже объём международной торговли вооружениями сократился до такой степени, что многие страны рассматривали свои национальные военные ведомства скорее как магазины, чем как серьёзные инструменты государственной политики.

— Итак, сегодня мир в хорошем состоянии? — подвёл итог президент.

— Если не считать ухабов на московской дороге, то в хорошем, сэр.

Советник по национальной безопасности ушёл, и Райан посмотрел на свой распорядок дня. Как обычно, у него практически не оставалось свободного времени. Те несколько минут в графике, составленном его секретарём, когда в кабинете не будет больше никого, ему придётся посвятить чтению документов, касающихся следующей встречи. Многие из таких встреч были запланированы буквально за несколько недель. Райан снял очки, которыми он пользовался при чтении — как он ненавидел их! — и потёр глаза, уже чувствуя приближение утренней головной боли, которая наступит примерно через тридцать минут.

Быстрый повторный просмотр страницы показал, что сегодня у него не будет лёгких встреч. Не будет ни группы скаутов из Вайоминга, ни чемпионов Всемирной серии по бейсболу, ни мисс Помидор из калифорнийской имперской долины, которые позволили бы ему хоть немного улыбнуться. Нет. Сегодня только работа.

«Проклятье», — подумал он.

Природа самого президентства представляла собой серию взаимозависимых противоречий. Самый Могущественный Человек в мире не мог воспользоваться своей властью, за исключением крайне неблагоприятных обстоятельств, которых ему всячески следовало избегать, а не решать их этой властью. По сути дела, задача президента заключалась в переговорах, причём чаше в переговорах с конгрессом, чем с каким-либо другим государством или ведомством. Райан совсем не был подготовлен к этому процессу, пока глава его администрации Арнольд ван Дамм не прочитал ему краткий курс поведения в этой области. К счастью, Арни взял на себя значительную часть таких переговоров и затем приходил в Овальный кабинет, чтобы сообщить президенту, каким было его (Райана) решение и/или позиция по тому или иному вопросу. После этого он (ван Дамм) мог выступить с пресс-релизом или сделать заявление от его (Райана) имени для журналистов, получивших доступ в Белый дом. Райан полагал, что именно так поступает адвокат, защищая интересы своего клиента, одновременно не говоря ему, в чём заключаются эти интересы, до тех пор, пока по ним не принято решение. «Президента, — говорил всем Арни, — нужно защищать от непосредственных переговоров с кем бы то ни было — особенно с конгрессом». А ведь у него, напомнил себе Райан, был относительно ручной конгресс. Что было бы, если бы ему пришлось иметь дело с непокорным конгрессом?

«Интересно, — подумал Райан уже в который раз, — какого черта я здесь делаю?»

* * *

Процесс выборов представлял собой чистейшую разновидность ада — несмотря на то, что Арни неизменно заявлял ему, что выборы — простейшее дело. Он был вынужден произносить не меньше пяти речей в день, а нередко и девять. Выступать приходилось в различных местах перед самыми разными группами — но это всегда была одна и та же речь, произнесённая с карточек, которые он держал в кармане, изменялись только незначительные местные детали, вносимые в панической спешке его штабом в президентском самолёте во время перелётов. Спичрайтерам приходилось работать, одновременно следя за маршрутом его самолёта. Но самым поразительным было то, что он ни разу не заметил ошибок в их работе. Иногда для разнообразия президент менял порядок карточек. Однако интерес к этому исчезал уже после трех первых дней.

Да, если существовал ад на земле, в наиболее ощутимой форме им являлась политическая кампания. Ему приходилась прислушиваться к самому себе, произносящему одно и то же раз за разом, до тех пор, пока его мозг не восставал и не начинал требовать, чтобы он делал случайные безумные вещи, которые могли развеселить его, но казались безумными слушающей его аудитории. Он не мог пойти на это, потому что кандидат в президентской гонке должен быть идеальным автоматом, а не обычным человеком, способным совершать ошибки.

Впрочем, в этом была и положительная сторона. Райан купался в море всенародной любви в течение десяти недель изматывающей президентской гонки. Оглушительные радостные крики толпы, будь это на парковке в Ксени, штат Огайо, в торговом центре или в Мэдисон-сквер-гарден в Нью-Йорке, или в Гонолулу, или в Фарго, или в Лос-Анджелесе — повсюду происходило то же самое. Огромные толпы рядовых граждан, одновременно отвергающих и приветствующих тот факт, что Джон Патрик Райан был одним из них, но в то же время хотел стать выше их всех! Начиная с первой предвыборной речи в Индианаполисе, вскоре после катастрофы, которая возвела его в ранг президента, он понял, каким мощным наркотиком является такое поклонение, и действительно, его продолжающиеся встречи с народом давали ему такую же энергию, как и возбуждающее воздействие наркотических препаратов. Вместе с тем его охватило желание стать ради них идеальным президентом, правильно передавать текст выступлений, быть искренним — и он осуществлял это, хотя гораздо легче делать это один раз или два вместо трехсот одиннадцати, как показали подсчёты.

В каждом месте, где совершал посадку его самолёт, средства массовой информации задавали одни и те же вопросы, записывали в блокноты или на видеоплёнку одни и те же ответы, а потом печатали их как последние новости в каждой местной газете. Во всех городах и городках редакционные статьи превозносили Райана и громко заявляли о своём беспокойстве, что эти выборы вообще-то не являются, по сути дела, настоящими выборами, разве что на уровне Конгресса. Тогда Райан разбудил общественное мнение, выступив с похвалой по отношению к представителям двух основных партий, чтобы сохранить свой статус независимого кандидата, и потому рискнул обидеть всех.

Разумеется, эта любовь не была всеобщей. Были протестующие, они выступали на вечерних шоу со своими комментариями, описывая его профессиональное прошлое, критикуя его решительные действия, направленные на противодействие эпидемии Эбола[276], вызванной террористами и оказавшейся столь опасной для нации в те мрачные дни: «Да, ему удалось добиться успеха в том конкретном случае, но…» В особенности критике подвергали его политику, которая, как говорил Джек в своих выступлениях, совсем не является политикой, а представляет собой воплощение элементарного здравого смысла.

В течение всего этого времени Арни был даром небес, заранее подготавливая ответ на каждое возражение. Некоторые говорили о богатстве Райана.

— Мой отец был полицейским, — следовал ответ. — Я заработал каждый цент своего состояния — и к тому же (с обаятельной улыбкой) теперь моя жена зарабатывает гораздо больше, чем я.

Райан ничего не знал о политике: политика — это одна из тех областей, в которой разбираются все, но никто не может заставить её работать. Ну что ж, возможно, я не знаю, что это такое, но я заставлю её работать, говорил он.

Райан привлёк на свою сторону Верховный суд.

— Я не юрист, вы уж меня извините, — сказал он, выступая на ежегодном собрании Ассоциации американских адвокатов. — Зато мне известна разница между правильным и неправильным, и это знают также судьи.

Опираясь на стратегические советы Арни и тщательно обдуманные слова Кэлли Вестон, Райан сумел парировать все серьёзные выпады и всякий раз наносил ответный удар своим ответом, мягким и полным юмора. Иногда в ответ вставлялись суровые фразы, высказанные с твёрдой и спокойной убедительностью человека, которому не требуется доказывать свою точку зрения — настолько она очевидна.

Поразительно то, что его самый удачный политический ход был сделан безо всякого внешнего влияния опытных политиков.

* * *

— Доброе утро, Джек, — сказал вице-президент, входя в Овальный кабинет безо всякого приглашения.

— Привет, Робби. — Райан поднял голову и улыбнулся. Он заметил, что его вице-президент все ещё чувствовал себя неловко в штатском костюме. Некоторые люди рождены, чтобы всю жизнь носить военную форму, и Роберт Джефферсон Джексон был одним из них, хотя на лацкане каждого пиджака у него виднелось миниатюрное изображение Золотых Крыльев ВМФ. — Знаешь, мне сообщили, что в Москве произошло неприятное событие, — сказал Райан и в течение нескольких секунд объяснил самую суть происшедшего.

— Действительно, это вызывает некоторое беспокойство, — согласился Робби.

— Попроси Бена сообщить тебе все подробности. Как распланирован твой день? — спросил президент.

— Терра-дебит, Дельта-дайвер. — Это был их персональный код — ТДДД — такое же дерьмо, но другой день. — Я председательствую на заседании Космического совета на другой стороне улицы через двадцать минут, а вечером вылетаю в Миссисипи — завтра утром выступаю с речью в университете.

— Сам сидишь за штурвалом? — спросил Джек.

— Эй, Джек, единственное достоинство этой работы заключается в том, что я снова могу летать. — Джексон настоял на допуске к полётам на VC-20B и часто летал по стране, выполняя официальные задания. Его позывной был «ВВС-2». Это выглядело очень хорошо в средствах массовой информации и являлось к тому же лучшей терапией для лётчика-истребителя, скучающего по штурвалу самолёта, хотя это и раздражало лётный экипаж. — Но всегда приходится не обращать внимания на детали, которые тебя не интересуют, — подмигнул он.

— К тому же это единственный способ повысить тебе жалованье, Робби. И ты получил хорошую квартиру, — напомнил президент своему другу.

— Но ты не платишь мне за часы, проведённые в полёте, — ответил вице-адмирал в отставке Р.Дж. Джексон. Он остановился у двери и обернулся. — Как повлияет это покушение на общую обстановку в России?

Джек пожал плечами.

— Ничего хорошего. Создаётся впечатление, что они никак не могут порвать с прошлым.

— Пожалуй, — согласился вице-президент. — Проблема заключается в том, как, черт побери, мы окажем им помощь?

— Я ещё не нашёл решения, — признался Джек. — У нас самих достаточно потенциальных проблем на горизонте, например с Азией, которая катится по сточной канаве…

— Мне нужно получше ознакомиться с этим экономическим дерьмом, — согласился Робби.

— Проведи некоторое время с Джорджем Уинстоном, — предложил Райан. — Это не так трудно, но тебе следует освоить новый язык. Основные товары, производные функции и тому подобное. Джордж знает все это наизусть.

Джексон кивнул.

— Принято во внимание, сэр.

— Сэр? А это откуда взялось, черт побери, Роб?

— Вы все ещё представляете Национальную командную власть, о великий человек, — ответил Робби с усмешкой, пользуясь акцентом жителя нижнего Миссисипи. — Я всего лишь твой помощник, следовательно, мне достаются все дерьмовые обязанности.

— Тогда рассматривай это как школу младшего командного состава, Роб, и благодари бога, что у тебя появилась столь простая возможность овладеть этим. Для меня все было совсем по-другому.

— Помню, Джек. Я ведь был здесь как J-3, директор оперативного управления, не забыл? И ты превосходно справился с делом. Почему, по твоему мнению, я позволил тебе загубить мою карьеру?

— Ты хочешь сказать, что решился на это не ради хорошего дома и бесплатных водителей?

Вице-президент покачал головой.

— И не ради того, чтобы стать первым чернокожим вице-президентом. Разве я мог сказать «нет» моему президенту?

— Увидимся за ланчем, Робби, — произнёс Джек в сторону закрывающейся двери.

— Господин президент, директор Фоули на третьей линии, — донеслось из динамика.

Джек поднял трубку кодированного телефона и нажал на соответствующую кнопку.

— Доброе утро, Эд.

— Привет. Джек. У нас новости из Москвы.

— Как мы добываем их? — сначала спросил Райан, для того чтобы иметь возможность оценить информацию, которую он сейчас получит.

— Радиоперехват, — ответил директор Центрального разведывательного управления, подчёркивая этим, что информация является достаточно достоверной. К тому же слово «радиоперехват» звучало псевдопрофессионально и потому убедительно. Разведка каналов связи всегда была самым надёжным способом получения информации, потому что люди редко лгут друг другу по радио или по телефону. — Похоже, что расследованию покушения придают в Москве первостепенное значение, и милицейское начальство свободно разговаривает о нем по радиосвязи.

— О'кей, что стало тебе известно?

— Сначала там думали, что целью покушения является Распутин. Он отвоевал себе видное место в преступном мире, у него огромные деньги от использования своих женщин… служащих, — деликатно произнёс Эд Фоули, — а теперь намеревался расширить своё влияние и в других областях деятельности. Может быть, он попытался оттеснить со своего пути кого-то, кому не хочется быть оттеснённым.

* * *

— Ты так думаешь? — спросил Майк Райли.

— Миша, я и сам не знаю, что думать. Как и вас, меня учили не верить в случайные совпадения, — ответил капитан московской милиции Олег Провалов. Они повстречались в баре, обслуживающем иностранцев, что было заметно по качеству водки.

Райли не был таким уж новичком в Москве. Он находился здесь четырнадцать месяцев, а до этого был помощником старшего специального агента ФБР, в ведении которого находился Нью-Йорк, — но он не занимался контрразведкой. Райли был экспертом по ОП — организованной преступности и провёл пятнадцать тяжёлых лет, преследуя Пять Семей нью-йоркской мафии, которую ФБР чаще называл КН — коза ностра. Русские знали об этом, и у него были хорошие отношения с местными полицейскими — милиционерами — особенно после того, как он организовал поездку нескольких высокопоставленных милицейских чинов в Америку, где они приняли участие в программе Национальной академии ФБР. Фактически это был курс для получения учёной степени доктора философии копами, занимающими высокое положение. Эта степень очень ценилась в американских департаментах полиции.

— У вас в Америке случалось подобное убийство?

Райли отрицательно покачал головой.

— В Штатах вы можете легко приобрести огнестрельное оружие, но не противотанковые гранатомёты. К тому же применение такого вооружения сразу влечёт за собой расследование в федеральном масштабе, а преступники знают, что нужно всячески избегать ФБР. Да, конечно, у нас есть умники, применяющие бомбы в автомобилях, но только для того, чтобы убить сидящих в них людей. Покушение вроде этого кажется им слишком эффектным. Итак, что за человек был этот Авсеенко?

Провалов презрительно фыркнул, и его ответ прозвучал словно плевок:

— Он был сутенёром. Наживался на женщинах, заставлял их раздвигать ноги и затем забирал у них деньги. Я не оплакиваю его смерть, Миша. Мало кто будет скорбеть об этом ублюдке, но, по-моему, смерть Авсеенко оставила свободную нишу в преступном мире, и через несколько дней кто-то заполнит её.

— Значит, ты считаешь, что именно он был целью покушения, а не Сергей Головко?

— Головко? Покушение на него — это безумие. Человек, стоящий во главе такого важного государственного органа? Не думаю, что у кого-нибудь из наших преступников хватит смелости для этого.

Может быть, — подумал Райли, — но никто не начинает столь важное расследование, делая заключения, не подтверждённые фактами, Олег Григорьевич. К сожалению, произнести это вслух он не мог. Они были друзьями, но Провалов — обидчивый человек и в душе понимает, что департамент милиции уступает ФБР.

Сейчас он начинал с самых рутинных вещей, так сказать, «шуровал палкой в кустах», послал своих следователей говорить с известными милиции подельниками Авсеенко, чтобы узнать, не упоминал ли он в разговорах своих врагов, не рассказывал ли о ссорах, проверял через осведомителей, не говорил ли кто-нибудь в московском преступном мире о подобных угрозах.

Райли знал, что в сфере расследования преступлений русские нуждаются в помощи.

Пока они даже не сумели найти самосвал, из которого стрелял гранатомётчик. Правда, в городе несколько тысяч таких самосвалов, так что один из них могли украсть и его владелец или водитель мог пока даже не заметить исчезновения машины. Поскольку свидетели утверждали, что выстрел был направлен под углом, сверху вниз, в кузове самосвала вряд ли остались следы пуска ракетной гранаты, что могло бы помочь опознать самосвал, принимавший участие в преступлении. А такой самосвал был нужен, потому что в нём могли оказаться волосы или волокна с одежды стрелявшего. Разумеется, никто не заметил номера машины, и, как назло, в часы пик на площади не было ни одного человека с камерой — по крайней мере, пока такого фотографа обнаружить не удалось. Бывали случаи, когда такой парень появлялся через день-другой, и при важном расследовании приходилось полагаться на удачу, причём обычно такая удача заключалась в человеке, который не держал свой рот на замке. Расследование, когда все, с кем приходилось сталкиваться, предпочитали молчать, — это трудный способ заработать на жизнь. К счастью, криминальный ум редко бывает осторожным — за исключением особенно умных преступников, а в Москве, как знал Райли, таких немало.

Существует два типа умных деятелей преступного мира. Первый состоит из офицеров КГБ, ставших жертвами крупного сокращения штатов — в Америке именуемого RIF (reduction in force), — аналогичное явление произошло с американскими военнослужащими.

Эти потенциальные преступники наводят страх, потому что они обладают отличной профессиональной подготовкой и опытом проведения «чёрных» операций, знают, как вербовать людей и использовать их в своих интересах. Кроме того, они умеют действовать незаметно — люди, которые, по мнению Райли, нередко одерживали верх над ФБР, несмотря на отчаянные старания департамента контрразведки, следящего за иностранными агентами.

Второй тип — это ещё оставшееся эхо усопшего коммунистического режима. Их называли «толкачами», что в точности соответствовало американскому термину «лоббисты», и во времена рухнувшей экономической системы они являлись той смазкой, которая давала возможность продвигаться вперёд, успешно функционировать бизнесу. Это были люди, чьи связи с представителями самых разных слоёв общества помогали предпринимателям осуществлять различные операции. Они были вроде повстанцев, использующих тайные тропы в дикой местности для перемещения товаров из одного места в другое. После падения коммунизма их бизнес стал по-настоящему прибыльным, поскольку почти никто не понимал, как функционирует капитализм, и способность осуществления операций ценилась ещё больше, чем раньше, к тому же теперь она щедро оплачивалась. Талант, как всегда, направлялся в ту область, где есть деньги, а в стране, все ещё пытающейся понять, что означает власть закона, вполне естественно для людей, обладающих таким талантом, было нарушать существующие законы. Сначала они состояли на службе у тех, кто в них нуждался, но затем они довольно быстро поняли, что им более выгодно, и сами занялись предпринимательством. Бывшие толкачи стали теперь самыми богатыми людьми в стране, а с богатством пришла власть. Но с властью пришла коррупция, которая привела за собой преступность, причём преступность эта достигла такого размаха, что ФБР приходилось действовать в Москве почти с такой же активностью, как это делало ЦРУ. Для этого были серьёзные причины.

Союз между бывшими сотрудниками КГБ и бывшими толкачами создавал самую мощную и изощрённую преступную империю в человеческой истории.

Таким образом, был вынужден признать Райли, этот Распутин — его имя буквально означало «распутный человек» — вполне мог быть частью этой империи, а его смерть могла быть связана с ней. А может быть, все обстояло совсем по-другому. В общем, это будет очень интересное расследование.

— Ну что ж, Олег Григорьевич, если вам понадобится какая-нибудь помощь, я постараюсь обеспечить её, — пообещал агент ФБР.

— Спасибо, Миша.

И после этого они расстались, причём каждый думал о своём.

Глава 1 Эхо взрыва

— Итак, у него были враги? — спросил подполковник Шабликов.

— У Григория Филипповича было много врагов. Он не стеснялся открыто высказывать свои мысли и оскорблял слишком многих людей.

— Что ещё? — потребовал Шабликов. — Ведь не могли же его взорвать на середине площади только из-за того, что он оскорбил чувства какого-то преступника!

— Он начинал строить планы о ввозе наркотиков в Россию, — сообщил осведомитель.

— Вот как? Расскажи об этом поподробнее.

— У Гриши были контакты с колумбийцами. Три месяца назад он встретился с ними в Швейцарии и в настоящее время разрабатывал план доставки кокаина из Колумбии в Одессу. До меня доходили слухи, что он собирался создать канал транспортировки наркотиков из Одессы в Москву.

— А как он намеревался платить им за кокаин? — спросил подполковник милиции. Русские деньги были, по сути дела, почти бесполезными бумажками.

— Твёрдой валютой. Гриша располагал крупными суммами валюты. Западные клиенты щедро платили ему, да и русские клиенты мало в чём уступали. Он знал, как сделать людей счастливыми — за высокую цену.

«Распутин», — подумал подполковник. Авсеенко действительно был распутным человеком. Ублюдок поставлял желающим тела красивых русских девушек — а иногда и мальчиков. Это было известно Шабликову. Ему платили такие деньги, что он смог приобрести огромный германский автомобиль (за иностранную валюту, его люди уже проверили сделку), а теперь намеревался заняться ввозом наркотиков. За наркотики колумбийцы наверняка потребуют предоплату, а это означало, что Распутин собирался продавать кокаин за иностранную валюту, потому что колумбийцев вряд ли интересовали русские рубли. Авсеенко не был потерей для его страны. Скорее наоборот, тот, кто его убил, должен получить награду за такой подвиг… Но ведь освободившееся место во главе организации сутенёра наверняка займёт кто-то другой, а этот человек может оказаться умнее и хитрее. Такой всегда была проблема с преступниками. В преступном мире действовал сформулированный Дарвиным процесс естественного отбора — выживали сильнейшие. Милицияарестовывала много преступников — иногда слишком много, — но в её сети попадались только тупые и глупые, в то время как умные преступники становились ещё хитрее и изворотливее. Создавалось впечатление, что милиция попусту старается угнаться за преступниками, потому что те, кто нарушал закон, всегда обладали инициативой.

— Понятно. Кто ещё занимается ввозом наркотиков?

— Этого я не знаю. Разумеется, ходят слухи, и мне известны имена некоторых уличных торговцев, но кто стоит за их спиной и снабжает их наркотиками — это мне неизвестно.

— Выясни, — холодно приказал Шабликов. — Вряд ли это окажется слишком трудным при твоих способностях и связях.

— Сделаю всё, что в моих силах, — пообещал осведомитель.

— И сделай это побыстрее, Павел Петрович. Ты также узнаешь для меня, кто займёт место Распутина в его империи.

— Слушаюсь, товарищ подполковник. — Осведомитель покорно кивнул.

«Такова власть высокопоставленного милиционера», — подумал Шабликов. Настоящая власть, благодаря которой он мог подчинить себе других людей, и это доставляло ему удовольствие. В данном случае его осведомителем был человек, за которым тянулся длинный след преступлений, известных милиции. Он занимал не последнее место в преступном мире, и подполковник приказал ему раздобыть необходимую информацию. Этот приказ будет выполнен, в противном случае его арестуют, он отправится в тюрьму и потеряет источник своего дохода. Обратной стороной медали являлась определённая защита, которую обеспечивал ему Шабликов. Пока преступник-осведомитель не совершал слишком серьёзных проступков, подполковник защищал его от судебного преследования. То же самое происходит и во многих других странах мира, говорил себе Ефим Константинович Шабликов, один из самых опытных следователей московской милиции. А как иначе он сможет получить информацию о людях, совершивших действительно серьёзные преступления? Ни одно полицейское ведомство в мире не имеет достаточно сил и средств, чтобы расследовать все преступления, так что использование преступников для раскрытия преступлений было самым простым и дешёвым способом сбора информации.

Единственное, что не следовало упускать из вида, было то, что осведомители сами являлись преступниками и потому во многих случаях на их информацию нельзя было полагаться полностью. Они могли лгать, преувеличивать, сообщать то, что, по их мнению, хотел услышать их хозяин. Поэтому Шабликову приходилось выслушивать своих осведомителей с определённой осторожностью.

Что касается самого осведомителя, Павла Петровича Клусова, у него были свои сомнения.

Ему приходилось иметь дело с этим коррумпированным подполковником милиции. Шабликов не был бывшим офицером КГБ, он являлся профессиональным милиционером и потому не был таким умным и хитрым, как считал себя. Шабликов привык получать взятки и заключать тайные сделки с теми, кого он преследовал. Вероятно, этим и объяснялось достигнутое им достаточно высокое положение в милиции. Он знал, как получать информацию, заключая незаконные сделки с людьми, подобными ему, Клусову.

Осведомитель подумал о том, что было бы интересно узнать, нет ли у подполковника где-то банковского счета в твёрдой валюте. Неплохо также выяснить, где он живёт, на каких автомобилях ездят он и его жена. И всё-таки он сделает то, что потребовал от него подполковник, потому что его собственные «коммерческие» предприятия успешно функционировали под крышей, которую обеспечивал Шабликов. Сегодня вечером он зайдёт к Ирине Агановне, выпьет там, может быть, переспит с ней, а в течение этого времени узнает у неё, насколько глубоко скорбят о смерти Авсеенко его… бывшие… сотрудницы.

— Обязательно, товарищ подполковник, — заверил Клусов Шабликова. — Я сделаю всё, что вы мне поручили. Попытаюсь передать полученную информацию уже завтра.

— Что значит — попытаюсь, Паша? Ты не пытайся, а сделай, — сказал ему Шабликов голосом школьного учителя, требующего выполнения домашнего задания от ленивого ученика.

* * *

— Дело уже начато, — сказал своему премьер-министру Чанг.

— Надеюсь, что на этот раз все будет более удачным, чем в двух предыдущих случаях, — сухо проговорил премьер. Опасность, связанная с этой операцией, была несравненно большей. В двух предыдущих операциях, когда Япония пыталась коренным образом изменить ситуацию в западной части Тихого океана, а Иран сделал попытку создать новое государство из пепла развалившегося Советского Союза, Китайская Народная Республика не принимала участия, она всего лишь… тайно высказывала своё одобрение за кулисами.

А вот это предприятие будет иным. Ну что ж, нельзя ведь ожидать великих свершений без большого риска, правда?

— Мне… нам тогда не повезло.

— Может быть. — Небрежный кивок, затем премьер начал приводить в порядок документы у себя на столе.

Кровь Чанг Хан Сана похолодела. Премьер-министр КНР был человеком, известным своей отрешённостью от радостей жизни, но он всегда относился к своему министру с определённой теплотой. Чанг принадлежал к тем немногим, в чьём совете премьер обычно нуждался. Подобно тому, как сегодня он нуждался в совете Чанга, однако при этом ничем не проявлял своих чувств.

— Мы нигде не раскрывали своих намерений и ничего не потеряли, — продолжал Чанг. Голова премьера осталась склонённой к документам на столе. — Если не считать того, что сейчас в Тайбее находится американский посол. — И теперь там ведутся переговоры о заключении взаимного оборонительного договора, единственной целью которого будет появление кораблей американского Военно-морского флота в проливе, разделяющем две страны, регулярные визиты американских кораблей в порты Тайваня, может быть, даже появление постоянной базы, построенной полностью скорее всего на деньги Тайваня.

При этом американцы делают вид, что единственной целью появления такой базы является замена американской базы в Субик Бей на Филиппинах. После полного признания Соединёнными Штатами Тайваня и установления между ними дипломатических отношений экономика мятежного острова начала развиваться с неслыханной быстротой, чему содействовал стремительный приток иностранного капитала со всего мира. Большинство этих инвестиций было бы вложено в экономику КНР, если бы не изменившееся отношение Америки к Тайваню.

Однако американский президент Райан принял это решение единолично, наперекор мнению политических и экономических советников в Вашингтоне — хотя Государственный секретарь Штатов[277], этот Адлер, судя по слухам, поддержал глупое решение Райана.

Ни в том, ни в другом случае КНР не подвергалась никакому риску — да, конечно, китайцы потеряли в последнем случае несколько истребителей, однако эти летающие гробы со своими лётчиками всё равно постоянно разбиваются, не принося никакой пользы. А в случае с Тайванем Китайская Народная Республика проявила добрую волю, позволив государственному секретарю Адлеру несколько раз летать в Пекин из мятежной провинции через Формозский пролив. Это словно придавало легитимность полётам Адлера, что определённо не шло на пользу КНР, но просто упрощало усилия Адлера в его задаче поддержания мира, чтобы продемонстрировать своё благоразумие американцам… но вот почему Райан сделал это? Может быть, он разгадал намерения Чанга? Возможно, но скорее это произошло в результате утечки информации, которой снабжал американцев осведомитель, шпион, находящийся где-то вблизи верхов политической власти КНР. Контрразведывательные органы рассматривают такую возможность. Лишь немногие знали о том, что на уме у китайского премьера, и каждого из этих людей подвергнут допросу, а техники тем временем проверяют телефонные каналы и даже стены в кабинете. Неужели он, Чанг, допустил ошибку? Нет, конечно!

Даже если премьер так считает… Далее Чанг подумал о своём положении в Политбюро.

Там оно могло быть лучше. Многие считают его авантюристом, получившим слишком большой доступ к уху премьер-министра. Им легко перешёптываться между собой, поскольку они с радостью пожнут успешные результаты его политики, и радость их будет ничуть не меньше, когда они отвернутся от него в случае неудачи. Ничего не поделаешь, приходится подвергаться такому риску, после того как достигаешь вершины в деле формирования политики в своей стране.

— Даже если бы мы захотели сокрушить Тайвань, не прибегая к ядерному оружию, потребуются годы и огромные средства для создания благоприятной обстановки, и тогда придётся подвергнуться огромной опасности ради получения крохотной пользы. Гораздо лучше, если Народная Республика достигнет такого колоссального экономического прогресса, что они сами будут проситься, чтобы их приняли в нашу семью. В конце концов, они не являются опасным противником. На мировой арене они могут раздражать нас, но не больше. — Однако Чанг напомнил себе, что по какой-то причине они являются источником беспокойства для его премьера, вроде персональной аллергии, раздражающей его чувствительную кожу.

— Мы потеряли лицо, Чанг. В настоящее время этого достаточно.

— Лицо — это не кровь и не деньги.

— У них немало денег, — напомнил ему премьер, все ещё не глядя на своего гостя. С этим действительно трудно спорить. Маленький остров Тайвань превратился в исключительно богатую страну благодаря трудолюбию его в основном этнического китайского населения, которое торговало почти чем угодно с кем угодно, а восстановление дипломатических отношений с Америкой увеличило процветание Тайваня и заметно улучшило его положение на мировой арене. Как бы он ни пытался, как бы ему ни хотелось, но Чанг не мог не принимать во внимание ни то, ни другое.

Почему мы потерпели неудачу? — снова спросил он себя. Разве его планы не были блестяще утончёнными? Разве его страна хоть раз прямо говорила о своём желании захватить Сибирь? Нет. Ведь даже руководство Народно-освободительной армии КНР не было поставлено в известность об его планах! Нет, пожалуй, признался он себе, несколько человек знали об этом, но ведь это были самые надёжные, многократно проверенные люди в оперативном управлении Генерального штаба и несколько высокопоставленных полевых командиров — те, которым пришлось бы взяться за осуществление планов, если бы пришло время. Но такие люди знали, как хранить тайны, и если они говорили с кем-нибудь об этом… но они не станут говорить, потому что знают, что происходит с людьми, говорящими о вещах, о которых лучше молчать в коммунистическом Китае. Они также знали, что на их уровне «доверия» даже у воздуха есть уши. Возможно, у некоторых клерков была возможность заглянуть в планы, но и это казалось исключительно маловероятным.

Дисциплина в армии КНР была великолепной. Солдаты, от рядовых до старших офицеров, имели не больше свободы, чем станки, намертво прикреплённые болтами к полу фабрики. К тому времени, когда они достигали высших чинов, эти люди уже навсегда забывали, как независимо мыслить, за исключением, может быть, технических проблем, вроде таких, какой мост построить через какую реку. Нет, Чангу они представлялись машинами, причём такими надёжными.

Он снова вернулся к первоначальному вопросу: почему этот Райан восстановил дипломатические отношения с «Республикой Китай»? Может быть, каким-то образом догадался об инициативах Японии и Китая? Инцидент с авиалайнером, несомненно, выглядел как случайность, на которую и должен был походить, и позднее руководство КНР пригласило американский флот прибыть в этот район и «поддерживать мир», как любят говорить американцы, словно мир представлял собой что-то, что можно поместить в металлический ящик и сторожить его. В действительности ситуация была обратной. Это война являлась зверем, которого держат в клетке и выпускают в нужное время.

Неужели президент Райан догадался о намерениях КНР расчленить бывший Советский Союз и решил наказать КНР своим признанием ренегатов на Тайване? Возможно. Некоторые считали Райана необычно проницательным для американского политика… в конце концов, раньше он был офицером разведки, и, по-видимому, очень хорошим, напомнил себе Чанг. Недооценка противника всегда является серьёзной ошибкой, как об этом узнали японцы и иранцы, к своему несчастью. Этот Райан искусно отреагировал на оба плана Чанга, и тем не менее от него не было слышно ни единого слова недовольства по отношению к КНР. Не проводилось никаких американских военных учений, даже косвенно нацеленных против Китайской Народной Республики, ничего не просочилось в средства американской массовой информации — ничего, что стало бы известно китайским разведчикам, действующим в Вашингтоне из посольства под прикрытием дипломатической неприкосновенности. Таким образом, Чанг в который раз вернулся к первоначальному вопросу: почему Райан предпринял такие действия? И в который раз понял, что ему ничего не известно. Оставаться в неизвестности — это большая неприятность для человека, который занимает его положение в правительстве. Скоро его премьер может задать вопрос, на который нужно будет дать ответ. Однако пока что руководитель правительства суетливо перебирал документы на столе, лишь этим проявляя внутреннее беспокойство.

* * *

В десяти метрах, за дверью, сделанной из сплошного пласта древесины, пыталась справиться со своими эмоциями Лиан Минг. Секретарское кресло, в котором она сидела, было куплено в Японии и стоило очень дорого. Его цена равнялась зарплате квалифицированного рабочего за четыре или пять месяцев. Несомненно, дороже, чем цена нового велосипеда, которым она могла пользоваться.

Выпускница лингвистического университета, она говорила на английском и французском языках с достаточной лёгкостью, чтобы её поняли в любом городе мира.

В результате ей пришлось переводить самые разные дипломатические и разведывательные документы для своего босса, чьи способности в этой области значительно уступали её собственным. Комфортабельное кресло являлось высокой оценкой того, как Лиан Минг организовывала его работу и его рабочий день. И ещё кое-что.

Глава 2 Мёртвая богиня

Вот здесь все и произошло, сказал себе Честер Номури. Огромное пространство площади Тяньаньмэнь, Площади Небесного Спокойствия, с массивными стенами справа походило… на что? Подумав над этим, он понял, что ему ничего не приходит в голову, с чем её можно сравнить. В мире нет больше ни одного такого места, которое он посетил или даже о котором он слышал, способного сравниться с этой площадью.

И тем не менее ему казалось, что каждый камень на площади кровоточит. Словно он чувствовал здесь запах крови, хотя прошло больше десяти лет с того дня, когда толпы студентов, ненамного моложе, чем он был тогда в Калифорнии, собрались здесь, чтобы выразить свой протест против политики правительства. Они протестовали не против самого правительства своей страны, а против коррупции её высших чинов. Как и следовало ожидать, это вызвало яростное негодование со стороны коррупционеров. Ну что ж, обычно все так и происходит. Лишь с предельной осторожностью можно указывать на природу могущественного человека, будь то на Западе или на Востоке, но эта площадь была самым опасным местом для проявления такого протеста, из-за многовековых традиций невероятной жестокости. Здесь царило ожидание…

…Но впервые это было испытано прямо здесь, солдатам был отдан приказ очистить площадь, и они заколебались. Это, должно быть, перепугало китайское руководство в их роскошных и комфортабельных кабинетах, потому что, когда силовые органы государства отказываются выполнять приказ, отданный государством, тогда начинаются события, носящие название «революция», причём на том месте, где уже происходила революция, воспоминания о которой хранились на этой самой площади. Тогда военные подразделения были уведены с площади, их заменили другие молодые солдаты, вызванные из провинции (все солдаты были молодыми, напомнил себе Номури). Они ещё не были отравлены словами и мыслями их сверстников, организовавших демонстрацию протеста на площади, ещё не симпатизировали им, ещё не спрашивали себя, почему правительство, выдавшее им оружие и военную форму, потребовало, чтобы они силой разогнали этих юношей и девушек, вместо того чтобы выслушать их требования. Поэтому они начали действовать, подобно бессловесным, недумающим автоматам, выращенным и подготовленным для того, чтобы не рассуждать, а выполнять приказы.

Сейчас, в нескольких метрах от него, выстроились для парада солдаты китайской армии. На их лицах было странное выражение, напоминающее выражение на лицах восковых фигур. Они не совсем походили на людей в своих зелёных шерстяных мундирах, словно лица были загримированы, подумал Чёт, стараясь рассмотреть их поближе, чтобы убедиться, так ли это на самом деле. Он отвернулся, покачав головой.

Он прилетел в Китай на авиалайнере компании «Джал» не для этого. Добиться такого назначения от «Ниппон Электрик Компани» было достаточно трудно. Нелегко заниматься сразу двумя работами — на достаточно высокой должности администратора, ведущего счета компании НЭК, и одновременно офицера разведки ЦРУ. Чтобы добиться успеха на втором поприще, ему было необходимо успешно работать на первом, а чтобы зарекомендовать себя хорошим работником в НЭК, от него требовалось превратиться в настоящего японского служащего, который подчиняет все, кроме разве дыхания, работе на благо компании. Впрочем, он получил возможность сохранить оба жалованья, причём японское было совсем не таким уж плохим. По крайней мере, при существующем курсе обмена валюты.

Номури полагал, что всё это было благоприятным знаком высокой оценки его способностей — ему удалось создать достаточно продуктивную сеть агентов в Японии, которые теперь будут докладывать другим офицерам ЦРУ, — но также и знаком отчаяния. Центральному разведывательному управлению никак не удавалось создать шпионскую сеть, которая могла бы действовать здесь, в КНР. Лэнгли не смогло завербовать хоть сколько-нибудь китайцев, рождённых в Америке, для разведывательной работы… а один из них, кого удалось завербовать, находился сейчас в федеральной тюрьме, потому что никак не мог решить, преданность какой из двух стран для него важнее. Немудрёно, что некоторым федеральным агентствам пришлось выбрать расистский подход к вербовке, и сегодня к этническим китайцам относились в ЦРУ с большим подозрением. Номури ничего не мог поделать с этим — да и выдавать себя за китайца он не мог. Некоторым полуслепым европейским расистам все люди с косыми глазами кажутся похожими друг на друга, но здесь, в Пекине, Номури, все предки которого были стопроцентными японцами (хотя все принадлежали к южно-калифорнийской разновидности), выделялся среди китайцев, словно Майкл Джордан. Это не позволяло офицеру-разведчику без дипломатического прикрытия чувствовать себя комфортно, особенно теперь, когда китайское Министерство государственной безопасности получало немалую поддержку и проявляло особую активность. В этом городе МГБ было ничуть не слабее и обладало не меньшей властью, чем КГБ в Москве в своё время, и было, наверно, ещё безжалостнее. Китай, напомнил себе Номури, имел тысячелетнюю традицию подвергать пыткам преступников и всех, кого в чём-то подозревали. К тому же его национальность не была особенно популярной в этой стране. Китайцы устанавливали деловые связи с японцами, потому что это было им удобно. Необходимость — являлось более подходящим словом, но между двумя странами никогда не существовало сколько-нибудь тёплых отношений, скорее наоборот. Япония убила во время Второй мировой войны намного больше китайцев, чем Гитлер — евреев. В мире мало кто знал об этом факте, за исключением, разумеется, самого Китая, и подобные события только увеличивали антипатию между двумя нациями, которая возникла ещё до Кублай-хана[278].

Номури слишком привык к необходимости приспосабливаться к обстановке. Он поступил в ЦРУ, чтобы служить своей стране и немного развлечься, как он думал вначале. Вскоре он узнал, насколько смертельно опасным делом является оперативная разведывательная деятельность, затем ему захотелось справиться с риском проникновения в запретные места, получения информации, которую тебе не следует получать, и передачи её людям, которые не должны знать её. Номури остался в разведывательной службе ЦРУ не только потому, что хотел служить своей стране. Немаловажным фактором стало увлечение, прилив адреналина, когда ты знаешь вещи, о которых неизвестно другим, стремление побеждать людей в их собственной игре, на их собственном поле.

Но в Японии он выглядел, как все остальные японцы, и ничем не выделялся среди них.

Только не в Пекине. Начать с того, что он на несколько дюймов выше среднего китайца — за это нужно благодарить американское питание — и лучше носит одежду западного образца. С одеждой он мог справиться. С лицом — нет. «Для начала придётся изменить причёску, — подумал Чёт. — По крайней мере, тогда его будет трудно узнать сзади, и, возможно, ему удастся обмануть слежку МГБ». У него был автомобиль, предоставленный ему компанией НЭК, но он купит велосипед, сделанный в Китае, а не дорогую западную модель. Если его спросят, он ответит, что езда на велосипеде — хорошее упражнение, и к тому же разве это не отличный социалистический велосипед? Но такие вопросы будут задавать и обязательно заметят его появление. В Японии, понял Номури, он утратил бдительность и чувствовал себя слишком комфортно со своей сетью агентов. Там он знал, что может исчезнуть в таком интимном месте, как японская баня, и разговаривал там о женщинах, спорте и массе разных вещей, но редко о бизнесе. В Японии каждая деловая операция была секретной на том или ином уровне. Даже с самыми близкими друзьями, с которыми он может обсуждать недостатки своих жён, японский служащий никогда не будет затрагивать вопрос о том, что происходит в его компании, до тех пор, пока это не станет открытым для широкой публики. А ведь это хорошо для оперативной безопасности.

Глядя вокруг, подобно любому туристу, он думал о том, как решать такие проблемы здесь. Но острее всего Номури чувствовал, как на него устремляются глаза китайцев, когда он идёт с одной стороны огромной площади на другую. Какие звуки раздавались здесь, когда по площади грохотали танки? На мгновение он остановился, вспоминая… ведь это происходило прямо здесь… Мужчина с портфелем и хозяйственной сумкой, который остановил роту танков, потому что водитель танка «Т-80» китайской армии не хотел раздавить мужчину, что бы ни кричал ему по интерфону капитан, стоящий в башне с открытым люком. Да, это все произошло именно здесь. Позднее, разумеется, примерно через неделю, мужчина с портфелем был арестован агентами МГБ, как сообщили источники ЦРУ. Его увезли и подвергли допросу, стараясь узнать, что заставило его совершить такой публичный и такой глупый политический поступок, направленный одновременно против правительства и Вооружённых сил его страны. «Допрос продолжался, по-видимому, некоторое время, — подумал офицер ЦРУ, стоя на площади и оглядываясь вокруг с того самого места, где один мужественный человек встал перед танком, чтобы выразить свою точку зрения… — потому что следователи МГБ, которые вели допрос, просто не могли поверить, что это был один человек, действовавший по собственному убеждению…» Концепция действий по собственному убеждению не поощрялась коммунистическим режимом и потому была совершенно чуждой для тех, кто проводил в жизнь волю государства. Кем бы он ни был, человек с портфелем теперь мёртв — источники единодушно подтверждали это… Человек с портфелем получил пулю в затылок, а его семье — жене и крошечному ребёнку, полагал источник, — прислали счёт, требуя оплатить стоимость пистолетной пули, которая была использована при казни мужа/отца/контрреволюционера/врага государства. Таково правосудие в Китайской Народной Республике.

А как называют здесь иностранцев? Варварами. «Да, — подумал Номури, — можешь не сомневаться, миф о центральном положении страны так же господствует здесь, как он господствовал в Берлине Адольфа Гитлера. Расизм одинаков во всем мире. Глупо. Это был тот урок, который его страна преподала миру, хотя Америка все ещё должна сама усвоить этот урок».

* * *

«Она была проституткой, причём очень дорогой», — подумал Майк Райли, глядя на неё со своего стула за стеклом. Её волосы были окрашены в неестественный белый цвет в каком-то дорогом салоне красоты в Москве, и сейчас белокурая причёска нуждалась в повторной обработке, поскольку у корней волос появился тёмный оттенок. Но белокурые волосы превосходно соответствовали её скулам и глазам, которые были такого необычного голубого цвета, какой он не видел в глазах других женщин. «Этим она, по-видимому, привлекала своих клиентов, — подумал он, — именно цветом глаз, а не их выражением».

Её тело, казалось, было высечено Фидием Афинским и предназначено для богини, выставленной для всеобщего поклонения. Роскошные формы, правда, ноги чуть более тонкие, чем принято считать красивыми в России, зато на углу улиц Голливуда и Вайн они привлекли бы внимание, если этот район по-прежнему оставался местом, где собирались красивые женщины…

…Зато выражение этих прелестных голубых глаз было таким, что от него остановилось бы сердце марафонца. Что скрывается в профессии проститутки, от чего их глаза становятся такими? Райли редко занимался преступностью такого рода — проститутки обычно попадали в орбиту местных копов. Выражение её глаз было пугающим. Считается, что только мужчины являются хищниками, так думал он, и такого же мнения придерживалось большинство мужчин. Но эта женщина опровергала подобную точку зрения.

Её звали Таня Богданова. По её словам, ей двадцать три года. У неё было лицо ангела и тело кинозвезды. Сомнения агента ФБР вызывали её душа и сердце. Возможно, она устроена по-другому, не так, как нормальные люди, подобно тому, как устроены многие профессиональные преступники. Может быть, её изнасиловали в детстве. Казалось, что даже в двадцать три года её юность осталась в очень далёком прошлом, судя по тому, как смотрели её глаза на следователя. Райли посмотрел на досье Богдановой, предоставленное московской милицией. В нем была только одна фотография женщины, сделанная с большого расстояния и запечатлевшая её с клиентом — с «джоном», как называли клиентов проституток в Америке. «В России их, наверно, называют “Иванами”, — подумал с ухмылкой Райли. На этой фотографии её лицо казалось оживлённым и юным, таким же чарующим, как лицо молодой Ингрид Бергман, смотрящей на Хамфри Богарта в “Касабланке”.»

«У Тани несомненный талант актрисы», — подумал Райли. Если сейчас перед ним сидела настоящая Таня — это, скорее всего, так и было, — то она же на фотографии играла роль, представляла собой иллюзию — чудесную иллюзию, несомненно, но потенциально являлась исключительно опасной для любого, обманутого её театральной внешностью. Девушка на другой стороне прозрачного для Райли зеркала вполне могла выковырять глаза мужчины пилкой для ногтей, проглотить глазные яблоки сырыми и затем отправиться в пятизвездочный московский отель или на приём в Совинцентре.

— Кто были его враги, Таня? — спросил следователь в комнате для допросов.

— Ты лучше спроси, кто были его друзья, — задала она встречный вопрос равнодушным голосом. — Друзей у него не было. А вот врагов не сосчитать. — Её язык был литературным и почти аристократическим. Говорят, что и английским она владеет в совершенстве. Тут уж ничего не поделаешь, английский нужен ей для клиентов… он позволял получить от них несколько дополнительных баксов, фунтов или евро, приятная твёрдая валюта, при оплате которой она даёт скидку, улыбаясь при этом кокетливой улыбкой. «Интересно, — подумал Райли, — до или после?» Сам он никогда не платил за это, хотя, глядя на Таню, понимал, почему некоторые мужчины могли платить любые деньги…

— Сколько она брала с клиентов? — прошептал он Провалову.

— Больше, чем я могу позволить себе, — проворчал детектив. — Примерно шестьсот евро, наверно, ещё больше за целый вечер. Как ни странно, она совершенно здорова с медицинской точки зрения. В её сумочке всегда изрядный набор презервативов — американских, французских и японских.

— Чем она занималась раньше? Балетом, танцами или чем-нибудь ещё? — спросил агент ФБР, невольно восхищаясь её грацией.

Провалов фыркнул от удовольствия при таком вопросе.

— Нет, у неё слишком большие сиськи для этого и слишком высокий рост. Думаю, что она весит примерно пятьдесят пять килограммов — слишком много для этих педерастов в Большом, чтобы они могли поднимать её и подбрасывать. Её покойный отец работал на заводе, а мать, тоже покойная, была продавщицей в магазине. Они оба умерли от алкоголизма. Наша Таня почти не пьёт, разве что совсем немного. Получила государственное образование, оценки при учёбе самые средние.

У неё нет детей, Таня совсем одна в этом мире — и была одна в течение некоторого времени. Она работала на Распутина почти четыре года. Сомневаюсь, что Воробьиной школе когда-либо удавалось создать такую изысканную шлюху, как эта. Григорий Филиппович много раз пользовался ею, но для секса или просто в качестве эскорта, мы не уверены. Согласись, она является прекрасным украшением для любого мужчины. Но если он испытывал чувства по отношению к ней, они не были взаимными.

— У неё есть кто-нибудь близкий?

Провалов отрицательно покачал головой.

— Насколько нам известно — нет, даже подруг.

Допрос шёл легко, как рыбалка в озере, полном рыбы. Это был один из двадцати семи допросов, проведённых до настоящего момента, касающихся смерти Г.Ф. Авсеенко, — казалось, все забыли, что в автомобиле находились ещё два человека, но они, скорее всего, не являлись целью покушения. Пока не было заметно хоть какого-нибудь прогресса в расследовании. Что им действительно требовалось, это самосвал, из которого был произведён выстрел. Подобно большинству агентов ФБР, Райли привык полагаться на вещественные доказательства, которые можно взять в руки, потрогать, затем передать судье или присяжным заседателям и убедить их, что это вещественное доказательство преступления и оно связывает с ним того, кто данное преступление совершил.

Свидетели часто лгут. В лучшем случае они становятся лёгкой добычей для адвокатов, которые быстро запутывают их своими вопросами, по этой причине копы и присяжные редко им доверяли. В самосвале могли остаться следы сгорания ракетного топлива при запуске снаряда из РПГ, может быть, отпечатки пальцев на промасленной бумаге, в которую мог быть завернут гранатомёт, — русские часто пользовались ею для оружия. Короче говоря, там могло оказаться что угодно, но лучше всего окурок сигареты, которую курил стрелок или водитель, потому что ФБР могло определить ДНК по остаткам слюны и затем использовать это для сравнения. Это был один из новейших методов в работе ФБР (вероятность опознания равнялась шестистам миллионам к одному, и против этого было трудно спорить даже лучшим, высокооплачиваемым адвокатам). Один из любимых проектов Райли заключался в том, чтобы доставить технологию ДНК в Россию и научить московскую милицию пользоваться ею, однако для этого требовалось, чтобы русские внесли предоплату за лабораторное оборудование в твёрдой валюте. В этом и заключалось главное препятствие — создавалось впечатление, что у русских нет валюты ни для чего действительно важного. Таким образом, все, чем сейчас располагало следствие, это остаток боеголовки противотанковой ракеты — удивительно, сколько остаётся от подобных вещей после запуска и детонации, — и там даже удалось найти серийный номер, который сейчас проверяется, хотя у Райли были сомнения, что эта информация приведёт к чему-нибудь полезному. Но проверять номер приходилось всё равно, потому что никогда не знаешь, что является ценным и что нет, до тех пор, пока расследование не достигнет финишной линии, которая обычно находилась перед судейским креслом и двенадцатью присяжными заседателями справа. В России судебная процедура была несколько иной, но Райли старался вбить в головы московских милиционеров одну важную вещь — цель каждого расследования состоит в приговоре.

Они начинали понимать это, медленно для большинства и быстро для нескольких. Кроме того, он старался убедить их, что вбивать яйца подозреваемого в его горло — не самый эффективный метод допроса. В России существовала Конституция, но общественное уважение к ней находилось пока что в зачаточном состоянии. Идея главенства закона была для русских такой же чуждой, как инопланетянин с Марса.

Проблема, — думал Райли, — заключается в том, что ни он и никто другой не знал, сколько времени потребуется русским, чтобы догнать остальной мир. В России многим можно восхищаться, особенно в области искусств. Благодаря своему дипломатическому статусу Райли и его жена часто получали пригласительные билеты на концерты (которые ему нравились) и на балет (от которого его жена была без ума), и этот балет по-прежнему занимал ведущее место в мире… однако во всем остальном страна безнадёжно отставала. Кое-кто в посольстве, некоторые из ветеранов ЦРУ, которые находились здесь ещё до распада СССР, утверждали, что перемены к лучшему просто разительные. Но если это правда, говорил себе Райли, то ситуация в стране до распада СССР была поистине ужасной, хотя Большой оставался Большим даже тогда.

— Это все? — спросила Таня Богданова в помещении для допросов.

— Да, спасибо, что пришли. Нам, возможно, придётся пригласить вас снова.

— Звоните по этому номеру, — сказала она, протягивая визитную карточку. — Это номер моего сотового телефона. — Ещё одно новшество, пришедшее в Москву с Запада, и платить за него нужно было в конвертируемой валюте. Судя по всему, недостатка в ней Таня не испытывала. Допрос вёл молодой сержант милиции. Он вежливо встал и проводил Таню к выходу, открыв перед ней дверь, демонстрируя Богдановой любезность, которую она привыкла ожидать от мужчин. В случае, если это были иностранцы, любезность проявлялась благодаря её незаурядной красоте. Когда это касалось русских, её изысканная одежда говорила им о её недавно приобретённых средствах. Райли следил за её глазами, когда она шла к выходу. Их выражение было похоже на взгляд ребёнка, который ожидал быть пойманным в момент занятия шалостями, но его не поймали. Какой глупый мой отец, заявляла такая улыбка. Она казалась такой неуместной на ангельском лице, но тем не менее её заметили наблюдатели, сидящие на другой стороне прозрачного для них зеркала.

— Олег?

— Да, Миша? — Провалов обернулся.

— Это грязная сука, приятель. Она настоящая артистка и любит играть разные роли, — сказал по-английски Райли. Провалов был знаком с полицейскими американизмами.

— Я согласен с тобой, Миша, но у меня нет никаких доказательств, которые позволили бы арестовать её, правда?

— Пожалуй, действительно нет. Впрочем, было бы интересно держать её под наблюдением.

— Если бы я мог позволить себе, я бы держал её не только под наблюдением.

Райли улыбнулся.

— Да, я согласен с тобой.

— Но у неё ледяное сердце.

— Вот с этим трудно спорить, — согласился агент ФБР. А игра, которой она занимается, в лучшем случае отвратительна, а в худшем — смертельна.

* * *

— Итак, что мы имеем? — спросил Эд Фоули спустя несколько часов на другой стороне океана от Вашингтона.

— Пока ничего, — ответила Мэри-Пэт на вопрос своего мужа.

— Джек хочет, чтобы мы не теряли скорости в этом деле.

— Ну что ж, передай президенту, что мы бежим так быстро, как только можем, и пока всё, что нам известно, поступило от юридического атташе. У него отличные отношения с московскими копами, но и они, по-видимому, пока ничего не знают. Не исключено, что кто-то пытался убить Сергея Николаевича, но юридический атташе считает, что, по его мнению, настоящей целью покушения был Распутин.

— Думаю, у него действительно было немало врагов, — согласился директор Центрального разведывательного управления.

* * *

— Спасибо, — сказал вице-президент, обращаясь к битком набитой аудитории университета «Оулд Мисс». Цель его выступления заключалась в том, чтобы объявить о решении построить восемь новых эсминцев на большой верфи Литтона, расположенной на берегу залива Миссисипи. Эта новость означала дополнительные рабочие места и деньги для штата, что всегда было предметом беспокойства для губернатора, который сейчас стоял и аплодировал, словно футбольная команда местного университета только что победила Техас в розыгрыше «Хлопкового кубка». К спорту относились здесь очень серьёзно. Да и к политике тоже, напомнил себе Робби, подавив проклятие по адресу своей помпезной должности, которая так походила на средневековую торговлю на деревенской площади — три хорошие свиньи меняем на корову, вдобавок идёт кружка горького эля. Неужели так управляют страной? Он усмехнулся и покачал головой. Правда, на флоте тоже было немало политики, а он сумел добраться до вершины, потому что был хорошим морским офицером и лучшим лётчиком-истребителем, когда-либо выброшенным катапультой со взлётной палубы авианосца. По последнему счёту он знал, разумеется, что каждый лётчик-истребитель, который сидел и ждал, когда его выбросит катапульта, испытывал точно такие же чувства… дело лишь в том, что он совершенно трезво оценивал свои возможности.

Как обычно, спускаясь с трибуны, он пожал руки множеству людей, собравшихся в зале, а затем, окружённый группой своих телохранителей с их тёмными угрожающими очками, закрывающими глаза, спустился по ступенькам и через чёрный ход направился к своему автомобилю. Там его ждала ещё одна группа телохранителей, как всегда бдительно смотрящих по сторонам, как пулемётчики «летающей крепости» В-17, над Швейнфуртом в 1944-м, подумал вице-президент. Один из телохранителей открыл дверцу, и Робби проскользнул внутрь.

— «Томкэт» выезжает, — пробормотал в микрофон начальник вице-президентской охраны, и машина поехала вперёд, по направлению к шоссе, ведущему в аэропорт, пока Робби просматривал документы в своей папке.

— В Вашингтоне не случилось ничего важного? — спросил он.

— Насколько мне известно, ничего, — ответил агент Секретной службы.

Джексон кивнул. Его охраняли хорошие люди. Глава группы телохранителей был капитаном, остальные агенты — младшие офицеры — имели звания от лейтенантов до капитан-лейтенантов, и Робби обращался с ними как с равными. Агенты были молодыми, но хорошо подготовленными профессионалами, которые заслуживали его улыбку и кивок, когда правильно исполняли свои обязанности, а это случалось почти всегда. Из большинства агентов Секретной службы получились бы хорошие авиаторы, а остальные могли бы, наверно, сделать карьеру в корпусе морской пехоты. Наконец автомобиль остановился у реактивного VC-20B в изолированном углу аэродрома, окружённого вооружёнными охранниками, примерно в двадцати футах от трапа.

— Вы собираетесь доставить нас домой? — спросил глава группы телохранителей, уже зная, каким будет ответ.

— Клянусь твоим задом, Сэм, — улыбнулся вице-президент.

Это совсем не понравилось капитану ВВС, занимавшему должность второго пилота на вице-президентском самолёте, и ничуть не обрадовало подполковника, который должен был командовать модифицированным «Гольфстримом III». Вице-президент любил держать в своих руках ручку управления — в данном случае это был штурвал, — а полковник занимался радиосвязью и следил за показаниями приборов. Разумеется, почти все время самолёт летел на автопилоте, но Джексон, независимо от того, сидел он в правом кресле или нет, был полон решимости управлять самолётом, а кто осмелится сказать «нет» вице-президенту, который был к тому же и вице-адмиралом.

В результате полковник сидел в левом кресле, а капитан внутри салона. «Ну и черт с ним, — подумал капитан, — по крайней мере, вице-президент рассказывает интересные истории и относительно неплохо для морского лётчика справляется со штурвалом».

— Чисто по правому борту, — сказал Джексон через несколько минут.

— Чисто по левому, — доложил пилот, подтверждая сигнал, полученный от техника наземной службы, выводящего самолёт.

— Включаю первый, — произнёс Джексон, и через тридцать секунд последовало:

— Включаю второй.

Стрелки на приборах поднялись и заняли положение для старта.

— Выглядят хорошо, сэр, — доложил подполковник ВВС. На «Гольфстриме» стояли двигатели «Роллс-Ройс Спей» — те же самые, что когда-то стояли на британской версии истребителей «Фантом Ф-4», только более надёжные.

— Башня, это «ВВС-2», готов к рулёжке.

— «ВВС-2», это Башня, вам очищена рулежная дорожка-три.

— Понял, Башня. «ВВС-2» выруливает на дорожку-три. — Джексон отпустил тормоза, и самолёт поехал вперёд, его реактивные двигатели, созданные для истребителя, работали чуть выше холостых оборотов, но пожирали при этом огромное количество топлива. На авианосце перед тобой идут матросы в жёлтых жилетах, выводящие истребитель на место старта. Здесь тебе приходится ориентироваться в соответствии с планом, прикреплённым к центру штурвала, и самому выводить самолёт на нужное место, все время глядя по сторонам, чтобы убедиться, что какой-нибудь идиот на «Сессне-127» не появится у тебя на пути, вроде автомобиля с замечтавшимся водителем на парковке универсама. Наконец они доползли до конца взлётно-посадочной полосы, и Джексон развернул самолёт, направив его вдоль неё. — Башня, это «Спейд» запрашивает разрешение на взлёт. — Фраза вырвалась у Джексона как-то автоматически.

Последовал смеющийся ответ:

— Это не «Энтерпрайз»[279], «ВВС-2», и у нас нет катапульт для запуска, но я разрешаю вам взлёт.

Джексону оставалось только усмехнуться и ответить:

— Понял, Башня. «ВВС-2» взлетает.

— Ваш позывной действительно был «Спейд»[280]? — спросил пилот, сидящий слева, когда самолёт начал стремительный разбег.

— Так называл меня мой первый командир, когда я был совсем зелёным лётчиком. А потом это превратилось в позывной. — Вице-президент покачал головой. — Господи, это было так давно.

— Скорость один, — сообщилподполковник, затем последовало: — Скорость взлёта.

При скорости взлёта Джексон потянул штурвал на себя, поднимая самолёт с дорожки и устремляясь в небо. По команде подполковник убрал шасси, а Джексон качнул штурвал на полдюйма влево и вправо. Так он делал всегда, чтобы удостовериться, что самолёт готов выполнять его команды. Убедившись в послушании самолёта, Джексон через три минуты передал управление автопилоту, запрограммированному сделать поворот, подняться на высоту тридцать девять тысяч футов и перейти после этого в горизонтальный полет.

— Скучно так летать, правда?

— Это можно назвать другим словом — безопасно, сэр, — ответил офицер ВВС.

«Гребаный мусоровоз», — подумал Джексон. Ни один лётчик-истребитель не произнесёт ничего вроде этого «безопасно» вслух. С каких это пор полёты считались безопасными? Правда, был вынужден признаться себе Робби, он всегда пристёгивал ремень, перед тем как завести двигатель автомобиля, и никогда не делал ничего безрассудного, даже на истребителе. Но его оскорбляло, что такой самолёт, как и почти все новые летательные машины, исполнял за него столько работы, хотя его учили все делать самому. Самолёт даже мог самостоятельно приземлиться… действительно, у военно-морского флота были установлены подобные системы на самолётах, базирующихся на авианосцах, но ни один настоящий морской лётчик никогда не пользовался ими, если только не получал прямой приказ.

Самому Роберту Джефферсону Джексону всегда удавалось избежать подобного. Этот полет будет занесён в бортовой журнал как лётное время с Джексоном за штурвалом, хотя на самом деле все было по-другому. Вместо него полётом руководил крошечный микрочип, а его действительная обязанность заключалась в том, чтобы предпринять необходимые действия, в случае если что-то выйдет из строя. Ничто, однако, никогда из строя не выходило. Даже проклятые двигатели. Когда-то приходилось заменять турбореактивные моторы после девяти или десяти часов эксплуатации. Теперь двигатели «Спей» флота самолётов «Гольфстрим» имели гарантию на двенадцать тысяч часов работы. А один «Гольфстрим» продолжает летать с двигателями, проработавшими свыше тридцати тысяч часов! Моторостроительный завод «Роллс-Ройс» обратился к хозяину этого самолёта с предложением бесплатно заменить ему двигатели, поставив взамен совершенно новые, только бы он передал им своих «ветеранов». Инженеры собирались разобрать их, чтобы выяснить, что такое удачное они сотворили, однако собственник моторов оказался несговорчивым, как и следовало ожидать — он наотрез отказался. Сам корпус «Гольфстрима» был таким же надёжным, а электроника основывалась на последних достижениях техники. Джексон знал это и сейчас посмотрел на цветной дисплей метеорологического радиолокатора. В настоящий момент его экран был чистым и по-дружески черным, показывая, что, скорее всего, их ждёт спокойная атмосфера до самого аэропорта Эндрюз. Ещё не изобрели прибор, который мог бы обнаруживать турбулентность, но здесь, на высоте тридцати девяти тысяч футов, это было исключительно редким явлением. Воздушная болезнь не влияла на Джексона, и его руки находились всего в нескольких дюймах от штурвала, на случай если произойдёт что-то непредвиденное. Время от времени Джексон надеялся, что непредвиденное всё-таки случится, поскольку тогда он сможет продемонстрировать свои способности авиатора, но… ничего не происходило. Полёты стали такими рутинными после его детства, которое прошло на «Фантомах F-4H», а взрослым он стал на «Томкэте F-14A». Может быть, так всё-таки лучше. «Да, — подумал он, — несомненно».

— Господин вице-президент? — послышался голос девушки-сержанта ВВС, занимающейся связью на борту VC-20. Робби обернулся и увидел её с пачкой бумаг в руке.

— Да, сарж?

— На принтер только что поступил сигнал с пометкой «молния». — Она протянула руку, и Робби взял лист бумаги.

— Полковник, передаю вам самолёт, — сказал вице-президент пилоту, сидящему на левом кресле.

— Самолёт принят, — согласился полковник, и Робби взялся за чтение.

Всегда одно и то же, хотя каждый раз по-другому. На обложке был шифр уровня секретности. Когда-то на Джексона произвело впечатление, что в случае, если документ увидит не тот человек, кому он адресован, сам он может оказаться в Ливенвортской федеральной тюрьме — в то время, правда, речь шла о Портсмутской тюрьме военно-морского флота в Нью-Гемпшире, теперь закрытой. Но сейчас, занимая должность высокопоставленного государственного деятеля в Вашингтоне, округ Колумбия, он знал, что может показывать практически что угодно репортёру из «Вашингтон Пост», и никто не осмелится прикоснуться к нему. Это не означало, что он стоял над законом, скорее он был человеком, который решал, как толковать этот закон. В данном случае документ, который Робби держал в руках, такой секретный и окутанный тайной, всего лишь сообщал, что ЦРУ по-прежнему ничего не известно о подробностях возможного покушения на главу шпионского ведомства России… Это означало, что никто в Вашингтоне тоже ничего не знает об этом…

Глава 3 Проблемы богатства

Обсуждалась проблема торговли, не являющаяся любимой темой президента, но ведь на этом уровне любая проблема обрастала столькими осложнениями, так что даже те, о которых, вам казалось, вы знаете все, становились в лучшем случае непонятными, а в худшем — неизвестными и чуждыми.

— Джордж? — обратился Райан к своему министру финансов Джорджу Уинстону.

— Господин през…

— Черт побери, Джордж! — Президент едва не опрокинул чашку с кофе.

— О'кей. — Министр финансов кивнул в знак повиновения. — Очень трудно привыкнуть… Джек. — Райану начинали надоедать ритуальные вежливости, и он установил правило, что здесь, в Овальном кабинете, его зовут Джек, по крайней мере, для близкого круга друзей, в число которых входил Уинстон. В конце концов он несколько раз шутил: после того как покинет эту мраморную тюрьму, может работать для «Торговца», как называли министра финансов агенты Секретной службы, в Нью-Йорке на Уолл-стрит, а не наоборот. После того как он покинет Белый дом — об этом Джек каждый вечер молил бога, по крайней мере, ходили такие слухи, — он собирался заняться каким-нибудь выгодным бизнесом, и трейдинг манил его. Уинстон напомнил себе, что Райан проявил редкие способности в этой области. Его последняя деловая операция такого рода была связана с калифорнийской компанией «Силикон Алкеми», которая была всего лишь одной из многих компьютерных фирм, но Райан проявил интерес именно к ней. Он так искусно привёл эту фирму к первичной эмиссии ценных бумаг, что пакет его собственных акций в SALC — символ этой фирмы на огромном демонстрационном табло в Нью-йоркской бирже — оценивался теперь больше чем в восемьдесят миллионов долларов. Это делало его самым богатым президентом Соединённых Штатов в истории страны, причём он намного превосходил по размерам своего состояния всех остальных президентов. Политически проницательный глава его администрации Арнольд ван Дамм старался не афишировать это обстоятельство в средствах массовой информации, которые без разбора считали каждого богатого человека грабителем, нажившим свои деньги нечестным путём. Исключение составляли, разумеется, сами владельцы газет и телевизионных станций, представляющие собой честных граждан, движимых заботой об интересах общества. Поразительным было то, что об этом мало кто знал, даже среди узкого круга богачей Уолл-стрит. Если он когда-нибудь вернётся на биржу, престиж Райана будет достаточно высоким, чтобы он мог зарабатывать деньги, не выходя из дома. А это, признавался Уинстон, Райан заслужил честно и справедливо, что бы ни думали о нем борзописцы в средствах массовой информации.

— Это Китай? — спросил Джек.

— Совершенно верно, босс, — кивнул Уинстон. «Босс» было словом, которое Райан ещё мог выдержать. К тому же этим словом его обозначали агенты Секретной службы, которая входила в состав Министерства финансов Уинстона. — У них возникла маленькая проблема с дефицитом наличности, и они рассчитывают на нашу поддержку.

— Насколько маленькая? — спросил президент.

— Похоже, что она составит, ну, скажем, примерно семьдесят миллиардов в год.

— Это, как мы говорим, серьёзные деньги.

Джордж Уинстон кивнул.

— Все, что кончается буквой «д», как в слове «миллиард», представляет собой серьёзные деньги, а их дефицит даже больше чем шесть «д» в месяц.

— На что они тратят такие деньги?

— Я не совсем уверен, но большая часть идёт, должно быть, на военные нужды. Французская оборонная промышленность поддерживает с ними тесные отношения, в отличие от англичан, заблокировавших сделку, касающуюся поставок реактивных двигателей с заводов «Роллс-Ройса».

Президент кивнул, глядя на лежащие перед ним документы.

— Да, Безил убедил премьер-министра отказать им в поставках. — Речь шла о сэре Безиле Чарльстоне, стоящем во главе британской Секретной службы, которую часто называли (ошибочно) MI-6. Безил был старым другом Райана ещё с того времени, когда сам он был директором ЦРУ. — Это было поразительно смелое и правильное решение.

— Зато наши друзья в Париже придерживаются, похоже, другого мнения.

— Обычно их мнение не совпадает с британским, — согласился Райан. В отношениях с французами у Соединённых Штатов существовала странная двойственность. В некоторых вопросах они были даже не союзниками, а кровными братьями, а вот в других оказывались меньше чем простыми партнёрами, и Райану не всегда удавалось понять логику, в соответствии с которой французы определяют свою позицию. «Ну что ж, — подумал президент, — для этого у нас существует Государственный департамент…» — Значит, ты считаешь, что КНР снова укрепляет свои Вооружённые силы?

— Они резко повышают мощь своей армии, но это не относится к флоту, благодаря чему наши друзья на Тайване чувствуют себя немного лучше.

Это была одна из инициатив Райана в области внешней политики после окончания военных действий против исчезнувшей Объединённой Исламской Республики, которая теперь снова разделилась на существовавшие раньше страны — Иран и Ирак. По крайней мере, между ними установились мирные отношения. Подлинная причина признания Тайваня так и не стала известна широкой общественности. Для Райана и его Государственного секретаря Скотта Адлера было совершенно ясно, что Китай играл определённую роль во второй войне в Персидском заливе и, возможно, также в прошлом конфликте с Японией. Но почему? Так вот, кое-кто в ЦРУ придерживался мнения, что Китай смотрит с вожделением на минеральные богатства Восточной Сибири — это подкреплялось радиоперехватами и другими способами доступа к электронной почте японских промышленников, которые направили путь нации в сторону почти открытого столкновения с Америкой. Они называли Сибирь «Районом северных ресурсов» подобно тому, как предыдущее поколение японских стратегов называло Юго-Восточную Азию «Районом южных ресурсов». Это было частью другого конфликта, известного миру под названием Второй мировой войны. Как бы то ни было, участие КНР в деятельности врагов Америки, по мнению Райана и Адлера, требовало ответного удара, да и к тому же Республика Китай на Тайване была демократией, в которой правительственные чиновники избирались населением этого островного государства — а это вызывало уважение Америки.

— Знаешь, было бы лучше, если бы они укрепили свой флот и начали угрожать Тайваню. Мы занимаем более благоприятное положение, чтобы предупредить это, чем…

— Ты действительно так считаешь? — спросил министр финансов, прерывая своего президента.

— Русские придерживаются такой же точки зрения, — подтвердил Джек.

— Тогда почему русские продают китайцам столько вооружения? — прозвучал вопрос Уинстона. — Это неразумно!

— Джордж, не существует правила, требующего, чтобы все в мире было разумным. — Это был один из любимых афоризмов Райана. — Ты узнаешь об этом при службе в разведывательном бизнесе. Как ты думаешь, кто был самым важным торговым партнёром Германии в 1938 году?

Министр финансов увидел опускающийся на него мешок с песком, прежде чем тот ударил его по голове.

— Франция?

— Теперь понятно? — спросил Райан и кивнул. — Затем, в сороковом и сорок первом годах, немцы усиленно торговали с русскими. Это тоже не принесло пользы торговым партнёрам Германии, верно?

— А мне всегда говорили, что торговля оказывает сдерживающее влияние, — заметил министр.

— Может быть, так и обстоит среди людей, но не забывай, что у государств нет принципов, есть только интересы — по крайней мере, у примитивных, которые пока ещё не успели разобраться во всем…

— Вроде КНР?

Райан снова кивнул.

— Да, Джордж, вроде этих маленьких ублюдков в Пекине. Они правят страной с населением больше миллиарда, но поступают при этом так, словно олицетворяют собой новое пришествие Калигулы. Никто ещё не сказал им, что они обязаны заботиться об интересах народа, которым они правят. Нет, пожалуй, это не совсем так, — признал Райан, испытывая приступ великодушия. — У них есть большая идеальная модель заботы о народе, созданная Карлом Марксом, усовершенствованная Лениным и затем осуществлённая в их стране жирным сексуальным извращенцем по имени Мао.

— Извращенцем?

— Да. — Райан поднял голову и посмотрел на Уинстона. — В Лэнгли у нас собрана информация на него. Мао любил девственниц, и чем моложе, тем лучше. Может быть, ему нравилось видеть страх в этих милых маленьких девственных глазках — такого мнения придерживался один из наших специалистов по Китаю, — что-то вроде изнасилования, но его привлекал не столько секс, сколько власть над несчастными девочками. Впрочем, думаю, что все могло быть ещё хуже — по крайней мере, он ограничивался девочками, — сухо заметил Джек. — К тому же исторически их страна отличается более свободными нравами в этой области, чем наша. — Он покачал головой. — Ты бы почитал отчёты, которые я получаю всякий раз, когда приезжает высокопоставленный иностранный сановник, сведения, собранные нами об их личных привычках.

— Мне это будет действительно интересно? — улыбнулся министр.

— Нет, пожалуй. — На лице Райана появилась гримаса отвращения. — Иногда я думаю, что было бы лучше, если бы мне не присылали эти отчёты. Вот сидишь с ними в этом кабинете, они обаятельны и ведут деловые разговоры, а ты пытаешься в течение всей гребаной встречи разглядеть, где у них рога и копыта. Это, конечно, отвлекает твоё внимание, но важнее думать о том, что, подобно игре в покер на высокие ставки, чем больше ты знаешь о парне, сидящем напротив тебя, тем лучше, даже если тебя тошнит во время церемонии торжественной встречи на южной лужайке Белого дома. — Но таковы обязанности президента, напомнил себе Райан. А ведь люди сражаются как тигры за то, чтобы оказаться здесь. И снова будут сражаться, когда я покину Овальный кабинет, подумал президент Соединённых Штатов. Так что, Джек, твоя работа заключается в том, чтобы защитить свою страну от подобной крысы, испытывающей стремление забраться туда, где хранится весь действительно хороший сыр. Райан снова покачал головой. Так много сомнений. И дело заключается не в том, что они никогда не исчезают, нет, они постоянно становятся все значительнее и значительное. Как странно, что он помнил и мог перечислить каждый, даже самый маленький, шаг, который привёл его в этот кабинет. Тем не менее почти каждый час он по-прежнему спрашивал себя: каким образом, черт побери, он оказался здесь?.. и как он сможет когда-нибудь уйти отсюда? Ничего не поделаешь, на этот раз у него нет никаких оправданий. Он действительно участвовал в президентской гонке. Если можно так назвать это — между прочим, Арни ван Дамм не мог, а ты можешь, поскольку выполнил все конституционные требования, факт, с которым согласится каждый юрист в стране, и потом выступал с речами по всем крупным телевизионным каналам и убеждал, испытывая отвращение, избирателей голосовать за себя. Зато, напомнил себе Джек, я не смотрел в то время телевизор. Но, по сути дела, все сводилось к одному: ты никогда бы не пригласил в свой дом многих людей, с которыми имеешь дело как президент. Это не имеет никакого отношения к отсутствию воспитания или манер поведения или личного обаяния — все это, как ни странно, у них обычно имеется в избытке. Одним из основных качеств, необходимых президенту, сказал ему Арни в самом начале политической карьеры, является способность любезно разговаривать с людьми, которых ты презираешь, и затем вести с ними дела, словно они самые лучшие твои друзья.

— Итак, что мы знаем о наших китайских язычниках? — спросил Уинстон.

— Не так много. Мы занимаемся этим. Агентству предстоит пройти долгий путь, хотя мы уже движемся вперёд. Мы по-прежнему получаем радиоперехваты. Их телефонная система полна дыр, и они слишком часто пользуются своими сотовыми, не думая об их кодировании. Некоторые из них являются людьми с похвальной энергией, Джордж, но до нас не дошло ничего особенно скандального. У очень многих есть секретарши, поддерживающие тесные отношения со своими боссами.

Министр финансов заставил себя улыбнуться.

— Действительно, это происходит повсюду, не только в Пекине.

— Даже на Уолл-стрит? — поинтересовался Джек с театрально поднятой бровью.

— Я не могу поручиться, сэр, но до меня время от времени доходят слухи, — усмехнулся Уинстон, чувствуя, что разговор пошёл в другом направлении.

И даже прямо в этом кабинете, напомнил себе Райан. Они уже давно заменили ковёр, разумеется, и всю мебель, за исключением президентского стола. Одна из проблем, связанных с этой должностью, заключается в багаже, наваленном на твою спину предыдущими хозяевами этого кабинета. Говорят, что у общества короткая память, но это неправда. Только не в тех случаях, когда ты слышишь шёпот, за которым следуют смешки, сопровождаемые многозначительными взглядами и даже время от времени определёнными движениями, которые заставляют чувствовать себя грязным, словно ты и есть предмет этих смешков. И всё, что ты можешь сделать, это жить как ни в чём не бывало, но даже в этом случае ты можешь надеяться лишь на то, что люди будут думать, ты достаточно умён для того, чтобы тебя не поймали, потому что они все занимаются этим. Одна из проблем, связанных с жизнью в свободной стране, заключается в том, что каждый, кто живёт за пределами этого дворца/тюрьмы, может думать и говорить всё, что ему хочется. А вот он, Райан, даже не имеет права, которое есть у каждого гражданина, пойти и врезать недоноску, говорящему о нем пакости. Такое может показаться несправедливым, но если рассматривать это с практической точки зрения, то тогда Райану придётся побывать во множестве угловых баров и разбить все костяшки своих кулаков о скулы мерзавцев, ничего этим не добившись. Посылать же полицейских или морских пехотинцев, чтобы они разобрались с клеветниками, нельзя, поскольку это будет нарушением президентской власти.

Райан знал, что у него слишком тонкая кожа для такой работы. Профессиональные политики имеют, как правило, такую кожу, что шкура носорога по сравнению с ней выглядит лепестками роз, поскольку они готовы к тому, что в них будут бросать тухлые яйца иногда за дело, иногда — нет. Привыкнув к такой толстой коже, они до некоторой степени переставали чувствовать боль, и это продолжалось до тех пор, пока не наступало время, когда людям надоедало оскорблять их, — по крайней мере, так гласила теория. Может быть, со временем и с ним случится то же самое. Или, возможно, у этих ублюдков просто нет совести. Короче говоря, плати деньги и делай выбор.

А вот у Райана совесть была. Он сделал выбор много лет назад. Ты ведь всё-таки смотришься в зеркало хотя бы раз в день, когда бреешься, и тебе будет погано на душе, если лицо в зеркале перестанет нравиться.

— О'кей, Джордж, вернёмся к китайским проблемам, — предложил президент.

— Китайцы собираются увеличить объём торговли с нами — в одну сторону, так сказать. Они отбивают охоту у своих граждан покупать американские товары, зато всё, что могут продать, продают. Включая, пожалуй, некоторых девственниц Мао.

— А мы можем доказать это?

— Джек, я внимательно слежу за результатами, и у меня есть друзья в различных компаниях, которые трясут кусты и говорят с людьми во время обедов. То, что становится им известно, часто попадает ко мне. Понимаешь, у многих этнических китайцев организм устроен поразительно странно — с медицинской точки зрения. Один стаканчик виски — это всё равно, что четыре или пять для нас, а после второго они чувствует себя, словно выпили целую бутылку «Джека Дэниэлса». И всё-таки некоторые глупцы продолжают пить, несмотря на это, возможно, опасаясь нарушить законы гостеприимства. Короче говоря, когда это происходит, разговор становится более свободным, понимаешь? Это продолжается уже в течение некоторого времени, но недавно Марк Гант создал небольшую программу. Видные промышленники, которые посещают определённые места, так сказать, а ведь Секретная служба сейчас подчиняется мне, к тому же она специализируется в расследовании экономических преступлений, верно? Многие старые друзья знают, кто я и чем теперь занимаюсь, так что с готовностью сотрудничают со мной. В результате у меня накопилось немало полезной информации. Она поступает главным образом к друзьям на другой стороне улицы[281].

— Я поражён, Джордж. Ты не обмениваешься перекрёстной информацией с ЦРУ?

— Полагаю, что мог бы. Однако боюсь, им не понравится, что я вторгаюсь в их дела и тому подобное.

Райан наморщил лоб при этих словах министра.

— Только не Эд Фоули. Он настоящий профессионал уже с молодых лет, и бюрократы в Лэнгли ещё не успели захватить его в свои сети. Пригласи его на ланч в свой офис. Он не будет протестовать против твоих разведывательных операций. То же самое относится и к Мэри-Пэт. Она возглавляет оперативный департамент в ЦРУ, и ей тоже нужны результаты — не важно, как она их получит.

— Принял во внимание. Знаешь, Джек, это просто поразительно, как много рассказывают люди и о чём они говорят при соответствующих обстоятельствах.

— Как тебе удалось составить огромное состояние на Уолл-стрит, Джордж? — спросил Райан.

— Главным образом потому, что я знаю несколько больше, чем парень напротив меня, — ответил Уинстон.

— То же самое относится ко мне. Ну ладно, если наши маленькие друзья поступают таким образом, что делать нам?

— Джек — нет, сейчас господин президент, — в течение многих лет мы финансировали развивающуюся китайскую промышленность. Они продают нам товары, мы платим за них наличными, а затем они или пускают эти деньги в ход на международных финансовых рынках, или покупают товары, в которых нуждаются, в других странах. Часто они могли бы приобрести эти же товары у нас, у американских промышленников, правда, на полпроцента дороже. Причина, по которой это называется «торговлей», состоит в том, что теоретически вы обмениваете что-то своё на что-то принадлежащее другому парню — в точности как поступают мальчишки, обмениваясь бейсбольными карточками, понимаешь? — но китайцы ведут свою игру. Они также наводняют наш рынок дешёвыми товарами только для того, чтобы получить доллары, продавая товары у нас за более низкую цену, чем своим гражданам. Строго говоря, технически это является нарушением пары федеральных статутов. О'кей, — пожал плечами Уинстон, — мы прибегаем к этому статуту, в общем-то, избирательно, но он существует и имеет силу закона. Прибавь к этому Акт по реформе торговли, принятый нами несколько лет назад из-за игр, которыми занимались японцы.

— Я помню, Джордж. Из-за этого даже началась маленькая война, в ходе которой погибли люди, — сухо заметил президент Соединённых Штатов. Хуже всего, пожалуй, что это привело к процессу, закончившемуся тем, что Райан оказался в этом кабинете.

Министр финансов кивнул.

— Верно, но это всё-таки закон, а не постановление конгресса, осуждающее только японцев. Джек, если мы применим к Китаю те же самые законы о торговле, которые китайцы применяют к нам, это нанесёт серьёзный удар по их счетам в иностранной валюте. Разве это плохо? Нет, если мы примем во внимание торговый дисбаланс, существующий сейчас в нашей торговле с ними. Знаешь, Джек, если они начнут строить автомобили и будут продолжать ту же самую игру, которую ведут теперь со всеми остальными товарами, наш торговый дефицит быстро станет катастрофическим. Откровенно говоря, я устал от финансирования экономического развития Китая, которое они осуществляют, покупая продукцию тяжёлого машиностроения в Японии и Европе. Если они хотят торговать с Соединёнными Штатами Америки — отлично, но это должна быть именно торговля. Мы никому не уступаем в ходе действительно справедливого торгового соперничества, не уступаем ни одной стране мира, потому что американские рабочие способны производить товары ничуть не хуже других стран. Но если мы позволяем им обманывать нас, а нас действительно обманывают, Джек, мне это совсем не нравится, как если бы жульничали за карточным столом. А ведь здесь, приятель, ставки неизмеримо выше.

— Я понимаю тебя, Джордж. Но ведь мы не можем приставить пистолет к их башке, правда? Так нельзя поступать с независимой страной, тем более с такой большой страной, если только у нас нет очень важной причины. Наша экономика движется вперёд совсем неплохо, не так ли? Мы можем позволить себе проявить определённое великодушие.

— Может быть, Джек. Но я имел в виду не пистолет, а просто небольшой дружеский совет с нашей стороны. Пистолет всегда хранится в кобуре — самый большой пистолет — это положение страны наибольшего благоприятствования. Они знают это, и мы знаем, что они знают. Мы можем применить APT к любой стране, и я считаю, между прочим, что идея, лежащая в основе этого акта, является разумной. Акт о реформе торговли достаточно успешно применялся в качестве дубинки ко многим странам, но мы никогда не пользовались им в отношениях с КНР. Почему?

Президент пожал плечами, не скрывая некоторого смущения.

— Потому что до сих пор у меня не было предлога для этого, а в этом городе слишком много людей, стремящихся поцеловать их коллективный зад.

— Во рту появляется противный вкус, когда делаешь это, господин президент, не правда ли?

— Правда, — согласился Джек. — О'кей, это нужно обсудить со Скоттом Адлером. Все послы работают на него.

— А кто у нас посол в Пекине?

— Карл Хитч. Профессиональный дипломат, ему далеко за пятьдесят, но его считают отличным послом. К тому же это последнее назначение перед отставкой.

— Плата за многие годы, когда он подавал пальто видным сановникам?

Райан кивнул.

— Что-то вроде этого. Впрочем, я не совсем уверен. Государственный департамент не входил в мою сферу. — ЦРУ было достаточно тяжёлым назначением, подумал он, но промолчал.

* * *

Этот кабинет гораздо комфортабельнее, решил Барт Манкузо. Да и погоны на его повседневной форме теперь немного тяжелее, с четырьмя звёздами вместо двух, которые он носил, когда командовал подводным флотом в Тихом океане. Но это осталось в прошлом. Его бывший босс, адмирал Дейв Ситон, поднялся до начальника военно-морских операций, и тогда президент (или кто-то близкий к нему) решил, что Манкузо заслуживает должность главнокомандующего Тихоокеанским театром. И вот он занял кабинет, в котором раньше работал Честер Нимитц и другие отличные — некоторые блестящие — адмиралы ВМС. Поразительное продвижение, начавшееся с плебейского лета в Аннаполисе. С тех пор прошло столько времени, особенно если принять во внимание, что он командовал лишь одним кораблём в море, подводной лодкой «Даллас». Правда, в период его командования «Далласом» произошло несколько примечательных событий, включая две миссии, о которых ему все ещё запрещено говорить. Да и то, что его спутником в этом плавании — правда, только один раз, к тому же в течение короткого времени — был нынешний президент, тоже не причинило особого вреда его карьере.

Новая должность сопровождалась роскошным служебным домом, немалым числом матросов и старшин, в чью обязанность входило присматривать за ним и его женой — все мальчики учились в колледже, — обычные шофёры, служебные автомобили, а теперь ещё и телохранители, потому что, как это ни странно, все ещё были люди, не испытывавшие расположения к адмиралам. Будучи командующим Тихоокеанским театром, он подчинялся непосредственно министру обороны Энтони Бретано, который, в свою очередь, подчинялся президенту Райану. Кроме того, Манкузо получил массу новых привилегий. Теперь он обладал правом прямого доступа ко всем видам разведывательной информации, включая святую святых, источники и методы — откуда поступила информация и как мы сумели переправить её. Отныне он, неся ответственность перед Америкой за четверть поверхности земного шара, должен быть в курсе всего, чтобы знать, какие советы давать министру обороны, который, в свою очередь, будет информировать президента о точке зрения, намерениях и желаниях главнокомандующего Тихоокеанским театром.

«Тихий океан, — подумал Манкузо, только что закончив своё первое совещание с руководителями разведывательных органов флота, — находится в хорошем состоянии».

Разумеется, он не всегда был таким, включая недавние события, когда США пришлось принять участие в достаточно крупном конфликте — слово «война» было теперь не в фаворе в определённых цивилизованных кругах — с Японией, при этом адмирал потерял две атомные подводные лодки, погибшие из-за предательства и обмана, как думал об этом Манкузо, хотя более объективный наблюдатель мог назвать тактику, к которой прибегнул противник, расчётливой и эффективной.

Раньше его информировали о местоположении и деятельности различных подводных лодок, а теперь ему также сообщали об авианосцах, эсминцах, крейсерах и кораблях снабжения, о различных подразделениях корпуса морской пехоты и даже о группировках ВВС и армейских частях, поскольку он являлся главнокомандующим театра потенциальных военных действий. Все это привело к тому, что утренний брифинг растянулся на три чашки кофе и в конце он уже смотрел с вожделением на дверь своего гальюна, находившуюся всего в нескольких футах от его стола. Черт побери, руководитель его разведывательной службы, который носил название J-2, был, по сути дела, армейским бригадным генералом с одной звездой на погонах, выполняющим свои «объединённые» обязанности и, по справедливости, делал это очень хорошо. Его звали Майк Лар, и он преподавал государственное право в армейском училище Уэст Пойнт, помимо других обязанностей. Необходимость рассматривать политические факторы возникла в карьере Манкузо впервые, но это было связано с увеличенной территорией, находившейся теперь под его командованием. Разумеется, главнокомандующий Тихоокеанским театром был теоретически знаком с возможностями и направлением деятельности других родов войск. Но теперь та уверенность, которой он обладал в ходе своих предыдущих командных назначений, заметно уменьшилась перед лицом его ответственности как командующего, обязанного профессионально использовать такие силы и рода войск при непредвиденных обстоятельствах. Разумеется, в его подчинении находились командующие этими родами войск, которые могли давать ему советы, но его обязанность заключалась в более глубоком знании их проблем, а не просто в способности задавать вопросы. Для Манкузо это означало, что ему придётся выйти из кабинета и заняться практической стороной дела, не боясь испачкать мундир, потому что именно там юноши, приписанные к его Тихоокеанскому театру, будут проливать кровь, если он не сумеет правильно исполнять свои обязанности.

* * *

Эта группа была объединённой экспедицией «Атлантик Ричфилд Компани», «Бритиш Петролеум» и самой крупной геологической компании России, занимающейся поисками нефти. Последний участник этого предприятия обладал самым большим опытом в этой области, но наименьшей эрудицией и пользовался весьма примитивными методами разведки. Это совсем не означало, что русские поисковики были глупыми. Совсем нет.

Двое из них были талантливыми геологами, их теоретическая интуиция поразила американских и британских коллег. Больше того, они схватывали преимущества нового поискового оборудования с такой же быстротой, как и спроектировавшие его инженеры.

В течение многих лет эта часть Восточной Сибири считалась геологическим близнецом «Северного склона» региона Аляски и Северной Канады, где разрабатывались огромные нефтяные месторождения, приносящие колоссальную выгоду этим двум странам. Трудность заключалась в необходимости доставки сюда тяжёлого оборудования, чтобы убедиться, что сходство является реальным, а не просто внешним.

Процесс доставки оборудования в соответствующие места превратился в настоящий кошмар. Огромные грузовики, привезённые по железной дороге из Владивостока в Юго-Восточную Сибирь — они были слишком тяжёлыми для доставки по воздуху, — потом в течение месяца пробирались по практически непроходимой местности на север от Магдагачи, через Аим и Усть-Май, и наконец прибыли на место работы к востоку от Казачьего. Но то, что они там нашли, потрясло всех. От Казачьего на реке Яне по всему пространству до Колымского на Колыме находилось месторождение нефти, ничем не уступающее запасам Персидского залива. Грузовики с портативным компьютерным оборудованием для сейсмического исследования недр обнаружили потрясающее количество куполообразных выступов идеальной формы, причём некоторые находились на глубине всего в две тысячи футов. Бурить нефтяные скважины на такую незначительную глубину будет так же просто, как резать свадебный пирог кавалерийской саблей. Размеры месторождения можно будет определить только после того, как пробурят пробные скважины. «Придётся бурить больше сотни таких скважин, — подумал старший американский инженер, — судя по огромному размеру нефтяных полей». Но он ещё никогда не видел такого многообещающего и колоссального по размерам нефтяного месторождения за всю свою профессиональную жизнь. Разумеется, трудности разработки этого месторождения будут немалыми. Если не считать саму Арктику, на земле больше нет места с менее привлекательным климатом. Доставка сюда бурового и сопутствующего оборудования потребует нескольких лет многоэтапных инвестиций, строительства аэродромов, возможно, строительства гаваней для грузовых кораблей, потому что только они смогут доставить сюда тяжёлое оборудование — причём лишь в течение коротких летних месяцев. А ещё придётся строить магистральный нефтепровод для перекачки нефти на рынок. По-видимому, через Владивосток, думал американец. Русские смогут продавать её там, и супертанкеры, более точно именуемые очень большими или ультрабольшими перевозчиками сырой нефти, будут перевозить её через Тихий океан, может быть, в Японию, или в Америку, или куда-нибудь ещё, где существует потребность в нефти, то есть повсюду. От покупателей сюда хлынет поток твёрдой валюты.

Потребуется ещё очень много лет, прежде чем Россия сможет накопить средства, необходимые для потребления нефти её собственной промышленностью и частными лицами. Но, как нередко происходит с такими вещами, поток валюты, который появится в результате продажи сырой сибирской нефти, повернётся в обратную сторону и будет использован для покупки нефти из других источников, которая поступит в русские порты и станет перекачиваться по существующим русским трубопроводам для собственных нужд. Разница в стоимости продажи и покупки по сравнению со строительством гигантского и исключительно дорогого магистрального нефтепровода в любом случае окажется незначительной, и такие решения обычно принимаются не по экономическим, а по политическим причинам.

В то же самое время и на расстоянии всего в шестьсот миль — девятьсот шестьдесят километров — другая геологическая партия работала на восточном краю Саянского горного хребта. Туземцы из местных кочующих племён, живущих в этом регионе, занимающиеся на протяжении веков разведением оленей, принесли в государственное учреждение несколько сверкающих жёлтых камней. Мало кто в мире не знает, что это за сверкающие жёлтые камни, по крайней мере, на протяжении предыдущих тридцати столетий, и геологическая поисковая партия была послана сюда из Московского государственного университета, который по-прежнему является самым престижным учебным заведением страны. Они смогли прилететь к месту проведения геологической разведки на самолёте, поскольку их снаряжение было намного легче, чем у геологической партии, ведущей поиски нефти. Последние несколько сотен километров пришлось ехать верхом, что являлось удивительным анахронизмом для докторов наук, больше привыкших ездить в отличном Московском метро.

Первый человек, с которым они столкнулись, был мужчина лет восьмидесяти, живущий в одиночестве со своим стадом оленей и винтовкой, выстрелами из которой он отпугивал волков. Он жил в одиночестве после смерти жены, скончавшейся двадцать лет назад, полностью забытый часто меняющимися правительствами своей страны. О его существовании знали всего несколько продавцов в маленькой мрачной деревне в тридцати километрах к югу от него. На его умственное состояние повлияло продолжительное одиночество. Ему удавалось каждый год застрелить трех или четырех волков, и он хранил их шкуры подобно любому охотнику-оленеводу, но поступал с ними немного иначе. Сначала мужчина брал шкуры и, наполнив их камнями, относил к маленькой речке, текущей рядом с его хижиной.

В западной литературе хорошо известна легенда про Язона и аргонавтов, отправившихся на поиски золотого руна. Совсем недавно стало понятно, что эта легенда имела под собой вполне реальное основание: племена Малой Азии клали шкуры своих овец в быстротекущие реки, и на шерсти оставался золотой песок, вымытый из месторождений, расположенных в верховьях рек. Золотой песок превращал бледную овечью шерсть в нечто почти волшебное, настоящее золотое руно.

Мужчина, ничего не знавший про Язона и аргонавтов, поступал в точности так же, как это делали племена Малой Азии. Волчьи шкуры, которые висели на стенах, сперва показались геологам скульптурами мастеров эпохи Возрождения или даже творением ремесленников Древнего Египта — у них было такое изысканное покрытие. Но затем исследователи обнаружили, что каждая волчья шкура весила добрых шестьдесят килограммов, а в хижине их было тридцать четыре! Сев за стол с хозяином хижины с неизменной бутылкой водки, они узнали, что зовут его Пётр Петрович Гоголь, что он воевал во время Отечественной войны с фашистами. Там он был снайпером и, что было ещё более поразительным, награждён двумя Золотыми Звёздами Героя Советского Союза за своё мастерство.

Благодарная, до определённой степени, нация разрешила ему вернуться на родину предков, — оказалось, что он произошёл от предприимчивых русских, которые приехали в Сибирь в начале девятнадцатого века. Там он и жил, забытый бюрократами, которые никогда не проявляли интереса к тому, откуда берётся оленье мясо, составляющее пищу местных жителей, или кто получает деньги по высылаемым пенсионным чекам. Он получал деньги и покупал боеприпасы для своей старой винтовки со скользящим затвором. Пётр Петрович знал ценность найденного им золота, но он не тратил его, потому что находил свою одинокую жизнь вполне удовлетворительной. Месторождение золота в нескольких километрах вверх по течению речки, где волки совершали своё последнее купание — как описал это Пётр Петрович с озорным огоньком в глазах и после опрокинутой стопки водки, — оказалось весьма значительным, возможно, не уступающим южноафриканскому месторождению, открытому в середине девятнадцатого века, которое превратилось затем в самую богатую золотую шахту мира. Местное золото не было открыто по нескольким причинам, главным образом относящимся к ужасному сибирскому климату, который, во-первых, не допускал тщательных геологических исследований и, во-вторых, покрывал местные речки толстым слоем льда в течение такого длительного времени, что золотой песок в их руслах никто не замечал.

Обе экспедиции — по поиску нефти и та, которая искала месторождение золота, — были снабжены спутниковыми телефонами, чтобы быстрее доложить о полученных результатах. По чистой случайности экспедиции доложили о найденных месторождениях нефти и золота в один и тот же день. Система спутниковой связи «Иридиум», которой они пользовались, была колоссальным прорывом в глобальных коммуникациях. С помощью небольшого портативного аппарата можно было поддерживать связь с роем низколетящих спутников, состоящих в перекрёстном контакте и передающих полученные сигналы почти со скоростью света на обычные спутники связи, откуда они поступали на землю.

Система «Иридиум» была спроектирована и построена для того, чтобы ускорить связь по всему миру. Она не являлась, однако, кодированной системой. Существовали способы достигнуть этого, но все они требовали от индивидуальных пользователей принятия своих собственных мер шифрования передач. Теперь было теоретически возможно применить коммерчески доступные 128-битовые системы шифровки, проникнуть в которые исключительно трудно даже самым развитым государствам, пользующимся изощрёнными методами дешифровки в своих «чёрных» агентствах… по крайней мере, так утверждали продавцы 128-битовых систем. Однако мало кто прибегал к столь совершенным системам шифровки, что само по себе являлось весьма удивительным. Такая беспечность пользователей столь совершенной системы связи делала жизнь для Агентства национальной безопасности (АНБ), расположенного в Форт Мид между Балтимором и Вашингтоном, намного легче. В АНБ существовала компьютерная программа «Эшелон», которая прослушивала все разговоры, проносящиеся в эфире.

«Эшелон» был запрограммирован так, чтобы замыкаться на определённых кодовых словах, главным образом именах существительных, имеющих отношение к национальной безопасности страны. Но после окончания «холодной войны» АНБ и другие разведывательные агентства начали уделять основное внимание экономическим проблемам, и программа была изменена для того, чтобы выделять такие новые слова, как «нефть», «месторождение», «сырая», «шахта»,«золото» и другие, на тридцати восьми языках. Когда одно из этих слов попадало в электронное ухо «Эшелона», продолжающийся разговор записывался, а если требовалось, то и переводился на английский язык, причём все это осуществлялось компьютером. Это не было совершенной системой, и переводить нюансы иностранной речи компьютеру не всегда удавалось — не говоря уже о привычке многих людей бормотать в телефонную трубку, — но в случае обнаруженной ошибки сделанный перевод обрабатывался лингвистом, одним из многих, работавших в АНБ.

Параллельные доклады о месторождениях нефти и золота появились в эфире с разрывом всего в пять часов и быстро поступили по командной цепи наверх, закончив движение с пометкой «молния» в Специальном национальном комитете по оценке разведывательной информации (СНОРИ). Обработанный доклад должен был лечь на стол президента сразу после его завтрака, и доставит его доктор Бенджамин Гудли, советник по национальной безопасности. До этого полученные данные будут изучены специалистами из директората науки и техники Центрального разведывательного управления, с неоценимой помощью экспертов Института нефти в Вашингтоне, многие из которых в течение длительного времени поддерживали самые тесные отношения с различными правительственными агентствами. Предварительная оценка — с особой осторожностью объявленная и представленная как таковая, то есть предварительная, на случай, если кого-нибудь попытаются обвинить в небрежности, когда в будущем по какой-то причине оценка окажется ошибочной, — была составлена с использованием нескольких тщательно подобранных превосходных выражений.

* * *

— Черт побери, — воскликнул президент в 8.10 восточного стандартного времени. — Бен, насколько они велики?

— Вы не доверяете нашим техническим мудрецам? — спросил советник по национальной безопасности.

— Бен, когда я работал на другом берегу реки[282], я ни разу не сумел обнаружить ошибки в их оценке чего-то подобного, но клянусь дьяволом, что мне не раз приходилось обращать внимание экспертов на то, что они склонны недооценивать важность полученной информации. — Райан сделал паузу. — Но, боже мой, если это действительно заниженные оценки, последствия могут оказаться потрясающими.

— Господин президент, — Гудли не входил в состав внутреннего круга, — речь идёт о миллиардах, сколько конкретно, пока никому не известно, но можно предподожить, что приблизительная сумма будет равняться двумстам миллиардам долларов в течение ближайших пяти-семи лет как минимум. Такие деньги могут им пригодиться.

— А максимум?

Гудли откинулся на спинку кресла, подумал и сделал глубокий вдох.

— Мне нужно проверить. Триллион — это тысяча миллиардов. Максимальная оценка добычи нефти из этого месторождения примерно такова. Это всего лишь умозрительное заключение, но парни из Института нефти, оценками которых пользуется ЦРУ, ходят, поднимая руки к небу и восклицая: — Это невероятно!

— Хорошие новости для русских, — заметил Джек, перелистывая страницы печатного доклада СНОРИ.

— Совершенно верно, сэр.

— Наконец-то им повезло, — произнёс президент Соединённых Штатов. — О'кей, пошли копию этого Джорджу Уинстону. Мне нужна оценка того, что это будет значить для наших друзей в Москве.

— Я собирался позвонить кое-кому в Атлантик Ричфилд. Они принимали участие в разведке месторождения. Полагаю, что они разделят часть доходов. Их президента зовут Сэм Шерман. Вы знаете его?

Райан покачал головой.

— Я слышал это имя, но мы никогда не встречались. Думаешь, мне нужно изменить это?

— Если вы хотите получить надёжную информацию, знакомство с ним не повредит.

Райан кивнул.

— О'кей, я поручу Эллен найти его. — Эллен Самтер, персональная секретарша президента, сидела в комнате в пятнадцати футах от резной двери Овального кабинета. — Что ещё?

— Русские все ещё копаются в кустах, пытаясь разыскать людей, которые взорвали сутенёра в Москве. Мне нечего доложить по этому вопросу.

— Было бы неплохо знать, что происходит в мире, правда?

— Ситуация могла бы быть хуже, сэр, — сказал своему боссу доктор Гудли.

— Это верно. — Райан бросил копию утреннего брифинга на стол. — Что ещё?

Гудли покачал головой.

— Это все на сегодняшнее утро, господин президент.

Ответом была улыбка.

Глава 4 Грохот дверной ручки

Не имеет значения, в каком городе или в какой стране ты находишься, сказал себе Райли.

Полиция повсюду работает одинаково. Беседуешь с потенциальными свидетелями, беседуешь с людьми, втянутыми в это дело, говоришь с жертвой.

Только на этот раз не пришлось говорить с жертвой. Гриша Авсеенко больше никогда не будет говорить. Врач-патологоанатом, принимающий участие в расследовании, сказал, что после службы в Афганистане ему не приходилось видеть такого изуродованного трупа. Но этого следовало ожидать. Задача РПГ заключается в том, чтобы пробивать дыры в бронированных машинах и бетонных бункерах, что является более трудным, чем разрушить легковой автомобиль, даже такой дорогой, как тот, что был взорван на площади Дзержинского. Это означало, что опознать части тела было очень сложно. Но в половине челюсти сохранилось достаточное количество пломбированных зубов, чтобы с полной уверенностью заявить о личности убитого, которым действительно был Григорий Филиппович Авсеенко, а образцы ДНК сняли все вопросы. Кроме того, совпала и группа крови. Для опознания не сохранилось достаточного количества частей тела — лицо, например, полностью снесено, отсутствует и левая рука, на которой когда-то была татуировка. Смерть наступила мгновенно, доложил патологоанатом, после того как изученные останки были уложены в пластиковый контейнер, который, в свою очередь, поместили в дубовый ящик для последующего кремирования — московской милиции сначала нужно проверить, есть ли в живых члены его семьи и как решат они распорядиться телом. Капитан Провалов предположил, что кремация будет быстрым и чистым методом избавления от изуродованного тела и гораздо дешевле и проще найти место упокоения для маленького ящика или урны с пеплом, чем для большого гроба с трупом внутри.

Провалов забрал отчёт патологоанатома у своего американского коллеги. Он не ожидал, что в отчёте будет обнаружено что-то интересное, но из своих контактов с американским ФБР капитан понял, что нужно все проверять самым тщательным образом, потому что предсказывать, как обернётся расследование преступления, всё равно что гадать об исходе футбольного матча за две недели до его начала.

Это была самая лёгкая часть расследования. Доклад патологоанатома о шофёре был совершенно бесполезен. Единственная информация, которую можно было использовать, заключалась в том, что получены образцы крови и тканей тела (их можно сравнить с группой крови во время военной службы, если удастся обнаружить его медицинскую карту), поскольку взрыв разметал тело на мелкие части, не оставив ни единого нательного знака, пригодного для опознания. Как ни странно, личные документы шофёра сохранились в бумажнике, так что теперь они знали, кем он был. То же самое относится и к женщине в автомобиле, чья сумочка, лежащая на сиденье справа от неё, сохранилась целиком вместе с личными документами, чего нельзя сказать о её лице и верхней части тела. Райли посмотрел на прижизненные фотографии остальных жертв. Шофёр был совершенно обыкновенным мужчиной, может быть, несколько более тренированным, чем большинство русских. Женщина, которая являлась одной из дорогостоящих проституток Авсеенко, судя по фотографии в милицейском досье, была при жизни красавицей, вполне могла бы конкурировать с кинозвёздами Голливуда и заслуживала, несомненно, места на развороте журнала «Плейбой». Но не сейчас.

— Значит, ты занимался расследованием такого количества подобных преступлений, Миша, что они больше не трогают тебя? — спросил Провалов.

— Тебе нужен честный ответ? — спросил Райли и покачал головой. — Нет, это неправда. Мы расследуем не так уж много убийств — только те, которые произошли на федеральной территории — в индейских резервациях или на военных базах. Зато мне довелось расследовать киднепинги, а к ним трудно привыкнуть. — «Особенно, — подумал про себя Райли, — киднепинги ради получения выкупа, которые практически исчезли из списка преступлений в Соединённых Штатах». Теперь детей похищали ради удовлетворения своих извращённых сексуальных влечений, и почти всегда их убивали через несколько часов после похищения, обычно раньше, чем ФБР успевало ответить на запрос о расследовании, поступивший из местного полицейского участка. Такие преступления были худшими из всех, которыми приходилось заниматься Райли, ужасными до такой степени, что после расследования он был вынужден удаляться в местный бар ФБР — у каждого регионального отделения был такой бар, куда часто заходили агенты. Там он напивался мрачно и тихо вместе со своими коллегами, сидящими с ним за столом. Молчание прерывалось только отдельными ругательствами и клятвами найти этого ублюдка, чего бы это ни стоило. Почти всегда преступников находили, предъявляли им обвинения и выносили приговор, причём те, которым повезло, попадали в отделение тюрьмы, где ожидали приведения приговора в исполнение. Преступники, которых судили в штатах, где не было смертной казни, пополняли население тюрем и там быстро узнавали, как относятся осуждённые за вооружённое ограбление к тем, кто насилует детей. — Но я понимаю, что ты имеешь в виду, Олег Григорьевич. Это трудно объяснить рядовым гражданам. — Изучать место преступления или рассматривать фотографию произведённого вскрытия тяжело из-за ощущения горечи, потому что у жертвы отняли не просто жизнь, но и лишили человеческого достоинства.

Красота, которой отличалась Мария Ивановна Саблина при жизни, осталась теперь только в памяти и воспоминаниях тех мужчин, которые покупали её прекрасное тело на несколько часов. Кто станет оплакивать мёртвую проститутку? — спросил себя Райли. Уж конечно, не её бывшие клиенты — «джоны», — которые будут теперь покупать себе новых шлюх, даже не подумав о судьбе предыдущей проститутки, с которой они проводили время. Её не будут оплакивать даже бывшие коллеги по торговле плотью и страстью, а если у неё осталась семья, то её вспомнят, скорее всего, не как ребёнка, который вырос и ступил на неправильный путь, а как прелестную девушку, опорочившую себя, играя в притворную страсть, испытывавшую при этом не больше чувств, чем опытный врач, разрезающий её тело на металлическом столе с жёлобом для стока крови посредине в городском морге. Неужели этим и являются проститутки, подумал Райли, патологами секса? Преступление, в котором нет жертвы, говорят некоторые. Ему хотелось, чтобы эти люди посмотрели на фотографии и увидели, что это за «преступление без жертвы», когда женщины продают своё тело.

— Ещё что-нибудь? — спросил Райли.

— Мы продолжаем опрашивать людей, знакомых с покойным Авсеенко. — И Провалов пожал плечами.

* * *

— Он оскорбил опасных людей, — сказал осведомитель.

— И кто же эти люди? — спросил милицейский следователь, не ожидая внятного ответа, но всё-таки спрашивая, потому что не знаешь, каким будет ответ, пока не задашь вопрос.

— Его коллеги из Государственной безопасности, — высказал предположение осведомитель.

— Неужели?

— Кто ещё мог убить его таким образом? Какая-нибудь из его девушек использовала бы для этого нож. Соперник по бизнесу мог застрелить его или взять нож побольше, но РПГ…

— Хватит шутить, где простой преступник мог достать такое оружие?

Конечно, он не был первым, озвучившим такую мысль, хотя московская милиция отдавала себе отчёт в том, что самое разное оружие, как тяжёлое, так и лёгкое, исчезало тем или иным путём со складов бывшей Советской армии, превратившихся в рынок, где преступники приобретали оружие.

— Ты можешь назвать имена? — спросил следователь.

— Я не могу назвать имя, но знаю лицо одного из них. Он высокий, с мощным телосложением, рыжеватые волосы, светлая кожа, веснушки, оставшиеся с юных лет, зелёные глаза. — Осведомитель замолчал. — Друзья зовут его Мальчуганом, потому что он молодо выглядит. Раньше он служил в Государственной безопасности, но не как шпион и не занимался ловлей шпионов. Он был кем-то ещё, но я не знаю кем.

С этого момента следователь начал делать более подробные заметки, выводить карандашные буквы более отчётливо.

— И этот человек был недоволен Авсеенко?

— До меня дошли такие слухи.

— А в чём заключалась причина его недовольства?

— Это мне неизвестно, но Григорий Филиппович умел оскорблять людей. Разумеется, он искусно обращался с женщинам. В этом у него был особый талант, но этот талант не переходил на отношения с мужчинами. Многие считали его жопником, но он не был, конечно, одним из них. Каждый вечер он появлялся с новой красоткой, держащей его под руку, но по какой-то причине он не ладил с мужчинами. Он не ладил даже с сотрудниками Государственной безопасности, где, по его собственным словам, Авсеенко занимал видное положение.

— Вот как, — заметил следователь, которому снова стало скучно. Если было что-то, чем постоянно хвастались преступники, так это своей связью с КГБ. Следователь слышал это тысячу раз.

— Да, конечно. Григорий Филиппович утверждал, что он снабжал любовницами самых разных иностранцев, включая тех, кто занимал у себя в стране министерские посты. Дальше он говорил, что эти иностранцы продолжают снабжать ФСБ ценной информацией. И я верю в это, — добавил осведомитель, снова начиная разглагольствовать. — За неделю, проведённую с одним из этих ангелов, я мог бы многое рассказать.

А кто не смог бы? — подумал следователь, подавляя зевок.

— Итак, каким образом Авсеенко оскорблял таких влиятельных людей? — повторил свой вопрос следователь.

— Я уже сказал вам, что не знаю. Поговорите с Мальчуганом, может быть, он знает.

— Говорят, что Григорий начал ввозить наркотики, — сказал далее следователь, забрасывая крючок в другую прорубь.

Осведомитель кивнул.

— Это верно, до меня доходили такие слухи. Но я не видел никаких доказательств.

— А кто видел доказательства?

Осведомитель снова пожал плечами.

— Не имею представления. Может быть, одна из его девушек. Я так и не понял, как он собирался продавать наркотики, которые решил импортировать. Логично было бы использовать девушек, конечно, но это опасно для них и опасно для него, потому что его шлюхи не будут его покрывать, если им пригрозят поездкой в лагерь. Тогда что остаётся? — задал риторический вопрос осведомитель. — Ему пришлось бы создать совершенно новую организацию, а это опасное предприятие, не правда ли? По-моему, Григорий действительно думал о ввозе наркотиков для продажи, чтобы заработать огромные деньги, но он не был человеком, готовым отправиться в тюрьму, так что, мне кажется, он просто прикидывал возможность такого бизнеса, может быть, даже говорил с кем-то, но не слишком серьёзно. Я не уверен, что он пришёл к твёрдому решению. Вряд ли он на самом деле успел ввезти что-то до того, как погиб.

— У него были конкуренты с аналогичными идеями? — спросил следователь.

— Как вы хорошо знаете, есть люди, которые могут достать для вас кокаин и другие наркотики.

Следователь поднял голову. На самом деле у милиции не было точных сведений о продаже наркотиков. До следователя доходили слухи и разговоры об этом, но он не получал ни единого заявления от осведомителей, которым доверял (насколько можно вообще доверять осведомителю). Как это происходит со многими вещами, на московских улицах ходили подобные слухи, но он, как и многие другие милиционеры, ожидал, что сначала наркотики появятся в черноморском порту Одессе. В этом городе, где преступная деятельность восходит к царским временам и в котором сегодня, после восстановления свободной торговли со всем миром, импорт наркотиков, по всей вероятности, будет опережать всю остальную Россию. По сути дела, Одесса будет опережать Россию по всем видам преступной деятельности. Предположим, в Москве идёт активная торговля наркотиками. Тогда это совершенно новое явление и происходит в таком малом масштабе, что он ещё не успел столкнуться с ней. Следователь напомнил себе, что нужно проконсультироваться с Одессой и узнать, не происходит ли там что-то в этой сфере.

— И кем могут быть эти люди, торгующие наркотиками? — спросил следователь. Если в Москве действительно существует растущий рынок наркотиков, было бы неплохо узнать о нем прямо сейчас.

* * *

Работа Номури в «Ниппон Электрик Компани» заключалась в продаже новейших высококачественных настольных компьютеров и сопутствующего оборудования. Для него это означало, что высокопоставленные правительственные чиновники хотели иметь все самое новое и лучшее, от автомобилей до любовниц, за что во всех случаях платило правительство, оно, в свою очередь, отбирало деньги у народа, который чиновники представляли и защищали, прилагая для этого все усилия. Как это происходило во многих случаях, КНР могла покупать американские товары, но в данном случае предпочла закупить чуть более дешёвые (и менее эффективные) компьютеры в Японии. Таким же образом китайское правительство предпочло покупать аэробусы европейских производителей, а не американские «Боинги». Несколько лет назад китайцы пользовались этой козырной картой, чтобы преподать урок Америке. В течение непродолжительного времени Америка проявляла недовольство, затем быстро забыла об этом. По всей вероятности, Америка относилась таким образом ко всем подобным оскорблениям, что резко контрастировало с китайцами, которые никогда ничего не забывали.

Когда президент Райан объявил о восстановлении официального признания правительства Республики Китай на Тайване, отзвуки этого события пронеслись по коридорам власти в Пекине, подобно толчкам мощного землетрясения. Номури ещё не был здесь достаточно долго, чтобы успеть заметить ту холодную ярость, которую пробудило это решение, но последствия первоначальных толчков были достаточно значительными, и он слышал их эхо с момента своего приезда в Пекин. Адресованные ему вопросы были иногда такими прямыми и требовали такого ответа, что он на мгновение подумал, что его «крышу» сумели раскрыть и его собеседники знают о том, что он нелегально работающий в столице Китайской Народной Республики офицер-оперативник ЦРУ, причём совсем без дипломатического прикрытия. Оказалось, что это не так, просто он стал невольным свидетелем чисто политической ярости. Парадоксальным было то, что само китайское правительство старалось отстраниться от конфликта, потому что им тоже приходилось поддерживать деловые отношения с Соединёнными Штатами Америки, которые стали теперь их главным торговым партнёром и источником огромного количества валюты. Эта валюта требовалась китайскому правительству, чтобы закупать в Японии товары, о которых Номури вёл переговоры. И вот теперь он находился в приёмной одного из самых высокопоставленных чиновников Китая.

— Добрый день, — сказал он, с улыбкой поклонившись секретарше. Она работала на старшего министра китайского правительства по имени Фанг Ган, чей кабинет находился рядом. Девушка была удивительно хорошо одета для обычной служащей в стране, где мода ограничивалась цветом пуговиц на «куртке Мао». Эта куртка являлась такой же частью повседневной формы служащих китайского правительства, как серо-зелёные шерстяные мундиры солдат Народной армии.

— Добрый день, — услышал он ответ секретарши. — Вы — Номури?

— Да, а вы…

— Меня зовут Лиан Минг, — ответила секретарша.

«Интересное имя», — подумал Честер. «Лиан» на мандаринском наречии означало «грациозная ива». Она была невысокой, подобно большинству китайских женщин, с почти квадратным лицом и тёмными глазами. Её самой непривлекательной чертой были волосы, короткие и подрезанные в манере, напоминающей худший период пятидесятых годов в Америке, да и то только для детей из лагерей автоприцепов в Аппалачских горах.

Несмотря на все это, у неё было классическое лицо этнической китаянки, пользующееся популярностью у этой нации, которая высоко ценила традиции. По крайней мере её взгляд говорил об интеллекте и образованности.

— Вы пришли сюда, чтобы обсудить вопрос о продаже компьютеров и принтеров, — произнесла она нейтральным голосом, переняв часть важности и ощущения центральности Поднебесной от своего босса.

— Да, именно так. Я думаю, что вы найдёте наши матричные принтеры особенно интересными.

— Почему? — поинтересовалась Минг.

— Вы говорите по-английски? — спросил Номури на английском языке.

— Конечно, — ответила Минг по-английски.

— Тогда мне будет просто объяснить преимущество этого принтера. Если вы станете транслитерировать мандарин на английский — я имею в виду спеллинг, — то принтер автоматически переставляет английские буквы в иероглифы мандаринского наречия, — объяснил он, доставая лист бумаги из пластмассовой папки и передавая его секретарше. — Сейчас мы работаем над лазерным принтером, который будет ещё лучше.

— А, — заметила секретарша. Качество символов было великолепным, намного лучше, чем у чудовищной пишущей машинки, которой пользовались секретарши для оформления официальных документов — или им приходилось писать печатные символы от руки и затем обрабатывать документы на копировальных аппаратах, в основном типа «Кэнон», тоже японского производства. Этот процесс требовал много времени, был утомительным, и его ненавидели все секретарши. — А как относительно вариантов модуляции?

«Хороший вопрос», — подумал Номури. Китайский язык очень зависит от модуляции. Тон, каким произнесено слово, определяет его истинное значение не меньше, чем в четырех различных вариантах, а также является определяющим фактором, в котором, в свою очередь, проявляется иероглиф.

— Буквы появляются на экране компьютера таким же образом? — спросила секретарша.

— Их можно вывести на экран, просто кликнув мышкой, — заверил её Номури. — Может возникнуть проблема в программировании, поскольку вам приходится думать одновременно на двух языках.

Минг засмеялась.

— О, мы всегда так и поступаем.

«Зубы девушки заметно улучшились бы после визита к хорошему зубному врачу», — подумал Номури. Но таких специалистов в Пекине немного, наравне с другими буржуазными медицинскими специальностями вроде восстановительной хирургии.

Несмотря на все, ему удалось заставить её рассмеяться, а это что-нибудь да значит.

— Может быть, вы хотите, чтобы я продемонстрировал вам наши новые возможности? — спросил офицер-оперативник ЦРУ.

— Конечно, почему бы и нет? — Казалось, что она немного разочарована тем, что он не может сделать это прямо сейчас.

— Отлично, но мне нужно, чтобы вы дали указание внести оборудование в здание министерства. Понимаете, у входа стоит служба безопасности.

— Как я могла забыть об этом? — Номури увидел, что она упрекнула себя за то, что не подумала об этом сама. Лучше запустить крючок поглубже.

— Вы обладаете правом дать такое указание или вам необходимо проконсультироваться с кем-то занимающим более высокое положение? — Наиболее уязвимое место у любого коммунистического бюрократа — это чувство важности занимаемой должности.

Высокомерная улыбка:

— О да, я обладаю правом дать такое указание.

Ответная улыбка Номури:

— Великолепно. Тогда я приду сюда со своим оборудованием завтра, ну, скажем, в десять утра.

— Хорошо. Вас будут ждать у главного входа.

— Спасибо, товарищ Минг, — сказал Номури со своим лучшим дружеским (коротким) поклоном, обращённым к молодой девушке — «и, вероятно, любовнице министра», — подумал агент ЦРУ. В отношениях с ней существуют разные возможности, но ему нужно быть осторожным, как ради неё, так и ради себя.

Вот почему в Лэнгли платили ему так щедро, не считая королевского жалованья, которое он получал в «Ниппон Электрик Компани» и мог забирать себе. Он нуждался в деньгах, чтобы выжить здесь. Стоимость жизни в Пекине была высокой даже для китайца. Для иностранца все было гораздо хуже, потому что для него все было — должно быть — особенным. Квартира была специальной и почти наверняка оборудована аппаратурой прослушивания. Цена продуктов, которые он покупал в специальном магазине, была очень высокой — Номури не возражал против этого, потому что продукты были, несомненно, качественными.

Китай был, по определению Номури, страной тридцати футов. Все здесь выглядело хорошо, даже производило впечатление, до тех пор, пока вы не приблизились на тридцать футов. Тогда вы видели детали, которые совсем не подходили друг к другу. Как ни странно, он обнаружил, что особенно трудно войти в лифт. Поскольку на нём была западная одежда (китайцы считали Японию западной страной, что развеселило бы многих как в Японии, так и на Западе), в нём сразу узнавали «qwai» — иностранного дьявола — ещё до того, как видели его лицо. Когда это происходило, выражение на их лицах менялось, иногда они выражали любопытство, но большей частью оно походило на открытую враждебность. Китайцы отличались от японцев, их никто не учил тщательно скрывать свои чувства, а может быть, им было просто наплевать на подобные тонкости, думал офицер ЦРУ, скрываясь за маской своего лица, застывшего, словно у игрока в покер. Он овладел этой практикой ещё в Токио, и научился этому очень хорошо. Это объясняло, почему он получил приличную должность в НЭК и ни разу не был раскрыт в ходе своей нелегальной деятельности.

Лифт опускался плавно, но по какой-то причине не совсем правильно. Возможно, здесь детали также не были хорошо подогнаны друг к другу. В Японии Номури не испытывал такого чувства. Несмотря на многие недостатки, японцы были компетентными инженерами. Несомненно, то же самое относилось и к Тайваню. Однако Тайвань, подобно Японии, был капиталистической страной, где хороший труд вознаграждался высокой зарплатой, постоянным местом работы и бонусами. КНР все ещё не научилась этому. Китайцы экспортировали массу товаров, но эти товары были или простыми для производства (например, теннисные кроссовки), или производились в точном соответствии со стандартами, установленными где-то ещё и потом тщательно скопированными в Китае (как, например, электронные приборы). Разумеется, это уже менялось. Китайцы были умными людьми, и даже коммунизм мог угнетать их лишь в течение определённого времени. И тем не менее промышленники, которые начинали совершенствовать своё производство и предлагать миру по-настоящему новую продукцию, рассматривались их хозяевами в правительстве как… ну, в лучшем случае как необычайно способные крестьяне. Это было не очень-то хорошо для талантливых людей, которые временами удивлялись, сидя за выпивкой в баре, почему с ними, приносящими богатство в свою страну, те, кто считал себя хозяевами страны и вершителями её судьбы, обращались как с необразованными крестьянами. Номури вышел на улицу и направился к своему автомобилю, не переставая думать о том, как долго это будет продолжаться.

Номури знал, что вся эта экономическая политика является шизофренической. Рано или поздно промышленники поднимут головы и потребуют, чтобы им тоже дали голос при определении политического развития страны. Возможно — даже несомненно — подобный шёпот уже раздавался. Если дело обстояло именно так, то неосторожным шептунам передали, что самое высокое дерево можно легко срубить и распилить на дрова и что колодец с самой чистой водой будет первым, из которого воду выпьют досуха, а тот, кто кричит громче других, обретёт молчание быстрее других. Таким образом, лидеры китайского промышленного сообщества, скорее всего, выжидали удобного момента и смотрели друг на друга в комнатах, где они собирались, думая о том, кто из их числа рискнёт сделать первый шаг, и тогда, может быть, он будет вознаграждён славой и почётом, а позднее и памятью как о герое. Или, что более вероятно, его семье пришлют счёт для оплаты стоимости патрона 7,62х39, использованного, чтобы отправить несчастного в мир иной, который обещал им Будда, но существование которого правительство с презрением отрицало.

* * *

— Значит, они все ещё не объявили об этом. Немного странно, — заметил Райан.

— Действительно, странно, — согласился Бен Гудли и кивнул.

— У тебя есть представление, почему они скрывают такую новость?

— Нет, сэр… если только кто-то не надеется сделать на этом состояние. — «Картёжник» пожал плечами.

— Кто-то собирается приобрести акции компании «Атлантик Ричфилд»? Какой-нибудь производитель буровых агрегатов…

— Или просто купить участок земли в Восточной Сибири, — предположил Джордж Уинстон. — Нельзя сказать, что такое никогда не делалось почтенными слугами народа. — Президент рассмеялся так, что ему пришлось поставить чашку кофе на стол.

— Только не в этой администрации, — напомнил им президент Соединённых Штатов. Одним из преимуществ команды Райана, как стало известно средствам массовой информации, являлось то обстоятельство, что многие из них были плутократами, обладавшими немалыми состояниями, а не «рабочими» людьми. Казалось, по мнению средств массовой информации, что деньги появились в руках счастливцев, словно по волшебству… или в результате молчаливой и скрытой преступной деятельности. Но никогда не были заработаны. Самым странным из политических предрассудков было мнение, будто крупные состояния никогда не возникают в результате труда, скорее каким-то другим способом, нигде не засвеченным и всегда подозрительным.

— Да, Джек, — сказал Уинстон, закончив смеяться. — У нас достаточно денег, так что мы можем позволить себе быть честными. К тому же, черт побери, кому нужно нефтяное месторождение или шахта по добыче золота?

— Есть ли новые сведения о размерах обоих месторождений?

Гудли покачал головой.

— Нет, сэр. Первоначальная информация подтверждается. Оба открытых месторождения огромны. В особенности это относится к нефти, но и золота там много.

— Добыча золота из этого месторождения может повлиять на состояние рынка драгоценных металлов, — заметил министр финансов. — Все зависит от того, насколько быстро оно появится в продаже. Это может также привести к тому, что нам придётся закрыть шахту в Дакоте.

— Почему? — спросил Гудли.

— Если месторождение в России такое богатое, как на это указывают первоначальные данные, русские смогут добывать золото с промышленными затратами, на двадцать пять процентов меньшими, чем у нас, несмотря на климатические условия в Сибири. Сопутствующее снижение мировой цены золота сделает его добычу в Дакоте невыгодной. — Уинстон пожал плечами. — Придётся законсервировать шахту и ждать времени, когда цена на золото поднимется до прежнего уровня. Возможно, после первоначального всплеска добычи наши русские друзья уменьшат производительность, чтобы получать средства от продажи золота более разумным способом. Думаю, что другие производители, главным образом из Южной Африки, встретятся с ними и дадут совет, как эксплуатировать новое месторождение с большей эффективностью. Обычно новички прислушиваются к советам опытных производителей. Например, русские координируют добычу алмазов с компанией «Де Бирс» уже в течение длительного времени, ещё с тех пор, когда Россия называлась Советским Союзом. Бизнес есть бизнес, даже для коммунистов. А вы собираетесь предложить помощь нашим друзьям в Москве? — спросил «Торговец» у «Фехтовальщика».

Райан покачал головой.

— Пока не могу. Тогда мне придётся поставить их в известность о том, что мы все знаем. Сергей Николаевич задумается над тем, каким образом нами получена эта информация, и, возможно, догадается о существовании системы прослушивания эфира, а мы стараемся держать это в тайне. — Райан знал, что это скорее всего напрасная трата времени, но у игры есть правила, и все играют в соответствии с этими правилами. Головко, возможно, догадывается о существовании разведывательной системы сбора сигналов, но не знает об этом наверняка. — По-видимому, мне никогда не удастся вытравить из себя дух разведчика, — признался президент. Охрана секретов была одной из тех вещей, которая с такой лёгкостью пришла к нему — слишком легко, часто предупреждал его Арни ван Дамм. Современное демократическое правительство должно быть более открытым. Райан так и не научился ценить эту идею. Это он решал, что следует знать людям и когда им позволят узнать. Он придерживался такой точки зрения даже тогда, когда знал, что не прав, лишь по той причине, что познакомился с механикой правительственной службы при помощи некоего адмирала по имени Джеймс Грир. Трудно избавиться от старых привычек.

— Я могу связаться с Сэмом Шерманом в «Атлантик Ричфилд», — предложил Уинстон. — Если он расскажет мне о месторождении, тогда это станет открытой информацией или, по крайней мере, достаточно открытой.

— Ему можно доверять?

Уинстон кивнул.

— Сэм играет по правилам. Мы не можем просить его обманывать свой совет директоров, но он знает, как салютовать флагу.

— Хорошо, Джордж, но пусть это будет сдержанный запрос.

— Да, сэр, господин президент, так точно, сэр.

— Черт побери, Джордж!

— Скажи, Джек, когда ты научишься хоть немного отдыхать от своей гребаной работы? — спросил министр финансов у президента Соединённых Штатов.

— В тот день, когда я покину этот проклятый музей и снова стану свободным человеком, — покорно кивнул Райан. Уинстон прав. Он должен научиться сохранять спокойствие даже в президентском кабинете. Нервное состояние не приносило пользы ему, но в особенности ничуть не помогало стране. Это также упрощало задачу людей, подобных министру финансов, крутить ему хвост, а Джордж Уинстон как раз и был человеком, наслаждающимся любой такой возможностью… Может быть, потому, что это, в конце концов, снимало напряжение у Райана. — Джордж, а почему ты думаешь, что мне нужно отдыхать во время этой работы?

— Да потому, Джек, что ты находишься здесь для того, чтобы эффективно действовать, а постоянное нервное напряжение не делает тебя более эффективным. Успокойся, приятель, и может быть, некоторые аспекты работы даже начнут тебе нравиться.

— Какие именно?

— Проклятье, — пробормотал Уинстон, затем пожал плечами и кивнул в сторону комнаты, где сидели секретарши. — Там у тебя много привлекательных молодых практиканток.

— Здесь было уже достаточно адюльтеров, — с раздражением заметил Райан. Затем ему удалось расслабиться и даже улыбнуться. — Кроме того, у меня жена-хирург. Сделай я эту маленькую ошибку — и могу проснуться однажды утром без чего-то важного.

— Действительно, полагаю, что для страны будет плохо, если президенту отрежут член, а? Избиратели, пожалуй, перестанут нас уважать. — Уинстон встал. — Мне нужно вернуться к себе и посмотреть на кое-какие экономические модели.

— Экономика выглядит хорошо? — спросил президент Соединённых Штатов.

— Мы с Марком Гантом не жалуемся. Надеюсь, что председатель Федерального резервного банка не будет менять процентную ставку, но мне кажется, что он не собирается делать этого. Низкая инфляция, и я не заметил давления, направленного на её повышение.

— Бен?

Гудли перелистал свои заметки, словно забыл сказать что-то.

— Ах да. Вы не поверите, но Ватикан назначил папского нунция в КНР.

— Вот как? Что это значит? — спросил Уинстон, остановившись на полпути к двери.

— Нунций — это фактически посол. Часто забывают, что Ватикан представляет собой государство со всеми обычными признаками государственности. Это включает право дипломатического представительства. Нунций и является таким послом, а также разведчиком, — добавил Райан.

— Неужели? — удивился Уинстон.

— Джордж, у Ватикана самая древняя разведывательная служба в мире. Возникла много веков назад. Да, нунций собирает информацию и отправляет её домой, потому что люди говорят с ним — кому раскрыть свою душу, как не священнику? Они настолько успешно собирают информацию, что мы время от времени делали безуспешные попытки проникнуть в их шифрованные донесения. Ещё в тридцатых годах старший криптограф Государственного департамента был вынужден уйти в отставку, — сообщил Райан министру финансов, словно возвращаясь к своей профессии учителя истории.

— Мы по-прежнему занимаемся этим? — Уинстон адресовал вопрос Гудли, президентскому советнику по национальной безопасности. Гудли посмотрел на Райана, который кивнул.

— Да, сэр. Форт Мид все ещё читает их донесения. Шифр Ватикана немного старомоден, и поэтому мы можем преодолевать его просто силой.

— А наши шифры?

— Сейчас мы пользуемся стандартом под названием «Чечётка». Он полностью произволен и потому теоретически нераскрываем — если только кто-то не допустит небрежности и не использует его повторно, но при шестистах сорока семи миллионах транспозиций на ежедневной дискете CD-ROM это очень маловероятно.

— А как относительно телефонной связи?

— STU? — спросил Гудли, увидев кивок президента. — Секретный телефонный аппарат, компьютеризованный, с шифровальным ключом, созданным на компьютере с использованием 256 бит. В эту систему можно проникнуть, но для этого понадобится компьютер, соответствующий алгоритм и по меньшей мере две недели работы. При этом чем короче разговор, тем труднее раскрыть шифр, а не наоборот. Учёные в Форт Мид сейчас пробуют использовать уравнения квантовой физики, для того чтобы найти способ взлома шифров, и они, по-видимому, добились определённых успехов, но если вам нужно более подробное объяснение, то спрашивайте кого-нибудь другого. Когда мне пытались рассказать об этом методе, я даже не притворялся, что слушаю, — признался Гудли. — Это настолько сложно, что мне не удалось проникнуть через поверхностную плёнку и заглянуть внутрь.

— Да, привлеки своего друга Ганта, — предложил Райан. — Похоже, что он здорово разбирается в компьютерах. Между прочим, расскажи ему об этих событиях в России. Не исключено, что он сможет создать модель последствий, которые будет иметь для экономики страны открытие этих двух месторождений.

— Если только там все станут играть по правилам, — предостерёг Уинстон. — Если они поддадутся коррупции, которая опустошала их экономику в течение последних нескольких лет, то нетрудно предсказать, что все сведётся к нулю.

* * *

— Мы не можем допустить, чтобы это повторилось, товарищ президент, — сказал Сергей Николаевич, сидя за ополовиненным стаканом водки. Она по-прежнему оставалась лучшей в мире и была единственным российским продуктом, которым страна могла похвастаться. От этой мысли он сердито нахмурился, вспомнив, чем стала теперь Россия.

— Что вы предлагаете, Сергей Николаевич?

— Товарищ президент, эти два открытия являются для нас небесным даром. Если мы используем их должным образом, мы сможем преобразить нашу страну — или, по крайней мере, заложить надёжное основание для этого. Поступления в конвертируемой валюте будут колоссальными, и появится возможность использовать эти деньги для перестройки такого объёма инфраструктуры, что изменится вся наша экономика. Если, конечно, — он поднял палец, словно предупреждая, — мы не позволим нескольким ворюгам украсть деньги и положить их на свои счета в Женеве или Лихтенштейне. Там они не принесут нам никакой пользы, товарищ президент.

Головко умолчал о том, что несколько высокопоставленных чиновников всё-таки извлекут немалую выгоду из этого процесса. Он даже не сказал, что сам будет одним из них так же, как и президент. Слишком трудно ожидать от людей, чтобы они не воспользовались такой благоприятной возможностью. «Честность является добродетелью, которую легче всего найти у тех, кто может позволить себе это, и пусть пресса убирается ко всем чертям», — подумал профессиональный разведчик. Что полезного сделали журналюги для его страны или для какой-нибудь другой? В лучшем случае они выносили на свет божий честную работу одних и нечестную — других. Сами же настоящей работой почти не занимались, и к тому же их так же легко подкупить, как и всех прочих.

— И кто же получит концессию на разработку этих месторождений? — спросил президент России.

— Право на эксплуатацию нефтяного месторождения получит наша собственная компания, которая и нашла его, а также американская компания, «Атлантик Рич-филд».

В любом случае у них больше опыта добычи нефти в таких климатических условиях, а нашим людям придётся научиться многому. Я бы предложил выплатить им гонорар за оказанные услуги — щедрый гонорар, но не участие в прибылях от разработки нефтяного месторождения. Заключённый ранее контракт по разведке нефти был составлен именно таким образом — очень щедрый по денежным выплатам, но в нём не было предусмотрено участие в каких-либо прибылях от эксплуатации месторождений, если их удастся обнаружить.

— А как относительно месторождения золота?

— Там ещё проще. Иностранцы не принимали участия в разведывательных работах. Некий Гоголь получит, конечно, долю от прибыли, но он уже стар, и у него нет наследников. К тому же он, судя по всему, человек с малыми потребностями. Хороший дом с отоплением и новое охотничье ружьё полностью удовлетворят его, если судить по поступившим к нам отчётам геологической экспедиции.

— А какова ценность этого месторождения?

— Никак не меньше семидесяти миллиардов. Все, что нам потребуется, это закупка специального оборудования. Самое лучшее может поставить нам американская компания «Катерпиллер».

— А это необходимо, Сергей?

— Товарищ президент, американцы наши друзья — в определённом смысле, — и будет совсем неплохо сохранить хорошие отношения с их президентом. К тому же их тяжёлое оборудование — лучшее в мире.

— Лучше, чем у японцев?

— Для этих целей — да, лучше, хотя и немного более дорогое, — ответил Головко. Он думал о том, что, по сути дела, все люди одинаковы и, несмотря на образование, полученное им в молодости, в каждом человеке скрывается капиталист, ищущий способы уменьшить расходы и увеличить прибыль, часто забывая при этом о более важных проблемах.

— А кому понадобятся деньги?

Редкий смешок в этом кабинете.

— Товарищ президент, деньги нужны всем. Если смотреть на этот вопрос с практической точки зрения, первыми будут военные.

— Да, конечно, — ответил российский президент, смирившийся с неизбежностью. — Они всегда требуют денег. Между прочим, есть какие-нибудь новости о покушении на ваш автомобиль? — спросил он, просматривая документы.

Головко покачал головой.

— Милиция не достигла особого прогресса. В настоящее время считают, что истинной целью был этот Авсеенко, а появление моего автомобиля рядом с ним явилось простой случайностью. Но милиция продолжает расследование.

— Держите меня в курсе дела, ладно?

— Конечно, товарищ президент.

Глава 5 Заголовки

Сэм Шерман был одним из людей, с которыми возраст обошёлся плохо, хотя он и сам ничем не противодействовал этому. Большой любитель гольфа, он передвигался от одной лунки к другой на гольф-карте. Шерман весил так много, что ему было трудно пройти больше чем несколько сотен ярдов за весь день. Как это печально для человека, который когда-то в молодости был игроком первой линии защиты в команде «Принстонские тигры» и отлично играл в американский футбол. Ничего не поделаешь, мышцы превращаются в жир, если не использовать их должным образом. Однако чрезмерный вес отнюдь не был препятствием для острого ума Шермана. При выпуске он был пятым в классе, студенты которого не отличались глупостью. Он получил два диплома — по геологии и по деловому администрированию. К этим документам на пергаменте Шерман быстро прибавил степень магистра, полученную в Гарварде, а затем и учёную степень доктора философии[283], которую он защитил в университете Техаса. Эта степень тоже имела своей темой геологию, так что Самуил Шерман мог не только говорить с разведчиками недр о геологических породах, но и обсуждать проблемы финансирования с членами совета директоров. Это была одна из причин, по которой акции «Атлантик Ричфилд» котировались на бирже так же высоко, как и акции нефтяных компаний во всем мире.

Лицо Шермана было испещрено морщинами от лучей низкого солнца и массы песка, несомого ветром, а его живот раздулся от бесчисленных кружек пива, выпитых с рабочими нефтяных вышек во многих забытых богом местах земного шара, плюс от хот-догов и другой дрянной пищи, которую предпочитают люди, занятые такой работой.

Уинстон был удивлён, что Сэм не курит. Затем он заметил коробку на столе Шермана.

Сигары. Наверно, высшего сорта. Шерман мог позволить себе курить лучшие сигары, но у него по-прежнему сохранились манеры студента Айви Лиг[284], не позволявшие ему курить в присутствии гостя, которому глубокое облако сигарного дыма могло не понравиться.

Центральная штаб-квартира компании «Атлантик Ричфилд» находилась в другом месте, но, как и большинство крупных корпораций, компания считала, что ей не повредит, если один из её офисов будет располагаться в Вашингтоне, где можно успешнее влиять на членов конгресса, организуя время от времени роскошные приёмы. Личный кабинет Шермана занимал угол верхнего этажа и отличался поразительным убранством, включая огромный бежевый ковёр. Письменный стол был из красного дерева или выдержанного дуба, отполированный до такой степени, что сверкал как стекло, и, наверно, стоил больше, чем жалованье его секретарши за год, а то и два.

— Ну что, Джордж, как тебе нравится государственная служба?

— Приятно иногда менять место работы. Здесь я могу играть с вещами, на которые раньше жаловался, — так что, думаю, теперь я отказался от своего права жаловаться.

— Это крупная жертва, приятель, — с улыбкой ответил Шерман. — Будто ты перешёл на сторону противника, верно?

— Ну что ж, иногда приходится расплачиваться, Сэм, и участие в формировании политики может стать увлекательным.

— Не мне жаловаться на то, чем занимаетесь вы у себя в верхах. Похоже, что экономике нравится такая политика. Как бы то ни было… — Шерман выпрямился в своём комфортабельном кресле. Настал момент сменить тему разговора. Время Шермана тоже высоко ценилось, и он хотел, чтобы его гость понял это. — Ты пришёл сюда не для обмена любезностями. Что я могу сделать для вас, господин министр?

— Россия.

Выражение глаз Шермана чуть изменилось, словно последняя карта легла на стол при игре в покер на высокие ставки.

— Что ты имеешь в виду?

— Твоя экспедиция, собранная из лучших геологоразведчиков, работала с русскими… им удалось обнаружить что-нибудь интересное?

— Джордж, ты затрагиваешь крайне чувствительную тему. Если бы ты по-прежнему возглавлял «Колумбус», это означало бы информацию, полученную от хорошо осведомлённого человека. Ты знаешь, черт побери, я не имею права покупать акции собственной компании на основе этой информации.

— Это означает, что тебе хотелось бы поступить таким образом? — улыбнулся «Торговец».

— Ну ладно, это скоро всё равно станет достоянием общественности. Да, Джордж. Похоже, что мы нашли самое большое месторождение нефти в мире, больше, чем в Персидском заливе, больше чем в Мексике, намного больше месторождений нефти в Прудхоу Бей и Западной Канаде, взятых вместе. Я имею в виду огромное месторождение, миллиарды и миллиарды баррелей того, что является, по-видимому, самой лучшей светлой нефтью, которая пока лежит в Сибири и ждёт, когда мы начнём выкачивать её из тундры. Это месторождение, которое измеряется не просто баррелями, а годами добычи.

— Больше, чем в Персидском заливе?

Шерман кивнул.

— Примерно на сорок процентов, и это очень осторожная оценка. Единственная трудность заключается в том, где оно находится. Будет чертовски трудно вывезти оттуда сырую нефть — по крайней мере, сначала. Речь идёт о строительстве нефтепровода — одно это обойдётся в двадцать миллиардов. Аляска по сравнению с этим будет выглядеть проектом для ребят из детского сада, но все окупится.

— А что получите вы? — спросил министр финансов.

Шерман нахмурился при этом вопросе.

— Сейчас мы ведём переговоры. Судя по всему, русские хотят заплатить нам только консультационный гонорар, примерно миллиард долларов в год. Правда, сейчас они говорят о значительно меньшей сумме, но ты ведь знаешь, как проходит торговля на этом этапе, верно? У них речь идёт о двухстах миллионах в год, но на самом деле они имеют в виду миллиард ежегодно, в течение периода от семи до десяти лет, так мне кажется. Это совсем неплохо за выполнение той работы, которую мы сделаем за такие деньги, но я хочу минимум пять процентов от получаемых доходов при эксплуатации месторождения, и это не такая уж безрассудная просьба с нашей стороны. У русских отличные геологи, но никто в мире не может разнюхать нефть подо льдом, как это делают мои люди, и русским придётся научиться, как эксплуатировать такое месторождение. Мы были там и знаем, как делается это в таком климате и такой непроходимой местности. Никто не знает этого лучше нас, даже парни из «Бритиш Петролеум». Это наш козырь, и они не смогут перебить его. Русские могут справиться с работой и без нас, но с нашей помощью они заработают колоссальные деньги, и намного быстрее. Они знают это, и мы знаем, что они знают. Так что сейчас мои юристы говорят с их юристами — вообще-то они поручили переговоры дипломатам, — усмехнулся Шерман. — Которые всё равно глупее моих юристов.

Уинстон кивнул. Техас готовит больше частнопрактикующих хороших адвокатов, чем большинство американских штатов. Это объясняется тем, что там якобы убивают больше людей, чем воруют лошадей. А нефтяная промышленность платит лучше всех, и потому в Техасе, как и во всех других местах, талант тянется туда, где больше денег.

— Когда это будет предано огласке?

— Русские пытаются хранить это в тайне. Мы узнали от наших юристов, что они обеспокоены тем, как приступить к эксплуатации месторождения — точнее, кого не допустить к ней, понимаешь, их мафию или что-то подобное. Там существует серьёзная проблема с коррупцией, и я могу посочувствовать им.

Уинстон знал, что на остальное можно не обращать внимания. Нефтяная промышленность действует во всем мире. Для таких компаний, как «Атлантик Ричфилд» Сэма Шермана, проблемы коррупции в малом масштабе (десять миллионов долларов или меньше) или даже в чудовищном масштабе (десять миллиардов долларов или больше) были обычным явлением, и правительство Соединённых Штатов не заглядывало в них особенно глубоко. Несмотря на то что существовали федеральные статусы, определяющие поведение американских компаний за границей, многие из этих законов на деле применялись избирательно, и этот случай был всего лишь одним примером. Даже в Вашингтоне бизнес оставался бизнесом.

— И по этой причине они пытаются сохранить в тайне открытие месторождения до тех пор, пока не примут соответствующие меры, — закончил Шерман.

— До тебя доходили ещё какие-нибудь слухи?

— Что ты имеешь в виду? — ответил Шерман вопросом на вопрос.

— Слухи о других крупных геологических находках? — объяснил Уинстон.

— Нет, я не проявляю такой жадности в своих стремлениях. Джордж, я, наверно, недостаточно ясно объяснил тебе, насколько огромно это нефтяное месторождение. Оно…

— Успокойся, Сэм, я умею складывать и вычитать не хуже других, — заверил хозяина министр финансов.

— Что-то, о чём мне следует знать? — спросил Шерман и заметил, как заколебался Уинстон. — А как насчёт взаимности, Джордж? Я ведь честно рассказал тебе, о чём ты спрашивал, правда?

— Золото, — объяснил Уинстон.

— Сколько?

— Им неизвестен точный объём месторождения. По крайней мере, не уступает Южной Африке. Может быть, больше.

— Вот как? Ну что ж, это не относится к области моих интересов, но, похоже, нашим русским друзьям наконец-то повезло. Я рад за них, — заметил Шерман.

— Они нравятся тебе?

— Между прочим, нравятся. Они очень похожи на техасцев. Русские могут быть надёжными друзьями и грозными врагами. Они умеют принимать гостей и, боже мой, как пьют! Слава богу, им повезло. Последнее время их преследовали одни неудачи. Эти открытия означают, что их экономика начнёт наконец быстро развиваться. Я ожидаю теперь из России только хороших новостей, особенно если им удастся справиться с коррупцией и удержать полученные деньги внутри страны. Там они принесут им пользу вместо того, чтобы оказаться в компьютере какого-нибудь швейцарского банка. Эта новая мафия, возникшая в России, хитра и жестока… и даже ужасна. Недавно она прикончила одного парня, которого я знал в России.

— Неужели? Кого именно, Сэм?

— Мы звали его Гриша. Он умел развлекать богатых людей, приезжавших в Москву, мог обеспечить их чем угодно. Если у тебя специальные интересы, то знать его имя было совсем неплохо, — признался Шерман. Уинстон запомнил полученную информацию для дальнейшего исследования.

— Его убили?

Шерман кивнул.

— Да, разнесли на части выстрелом из базуки, причём прямо на улице — об этом передавала CNN, помнишь? — Телевизионная служба новостей рассматривала это как жестокое преступление, не придавая ему особого значения, разве что подчеркнула зверский характер. Новость о взрыве «Мерседеса» в центре Москвы прошла и была забыта на другой день.

Джордж Уинстон смутно припомнил это и отложил в сторону.

— Ты часто летал в Москву?

— Не так уж часто, в этом году дважды. Обычный беспосадочный прыжок на моем «Гольфстриме-V» из аэропорта Рейгана или Далласа-Форт-Уэрта. Продолжительный перелёт, зато без посадок. Нет, я ещё не видел новое нефтяное месторождение. Думаю слетать туда через несколько месяцев, но сначала выберу приличную погоду. Ты не представляешь себе, что такое холод, пока не побываешь зимой так далеко на севере. Дело в том, что в это время года там царит ночь, так что лучше подождать, когда наступит лето. Но мне придётся оставить дома свои клюшки для гольфа. В той части света совсем негде играть, понимаешь, Джордж?

— Тогда возьми винтовку и застрели медведя, получится отличный коврик, — посоветовал Уинстон.

— Пришлось отказаться от этого. К тому же я уже добыл трех белых медведей. Вот этот занимает восьмое место в энциклопедии Буна и Крокетта за все время охоты в Америке и Канаде, — сказал Шерман, указывая на фотографию на противоположной стене.

Действительно, там красовался по-настоящему огромный белый медведь.

— Я сделал на его шкуре двух ребят, — с озорной улыбкой заметил президент «Атлантик Ричфилд». Эта шкура лежит теперь перед камином в спальне его дома в Аспене, Колорадо — там находились отличные лыжные курорты, и жена любила кататься на горных лыжах зимой.

— Почему ты отказался от охоты?

— Мои дети считают, что в мире осталось слишком мало белых медведей. Они научились этому экологическому дерьму у себя в школе.

— Да, — выразил своё сочувствие министр финансов, — из них получаются такие славные коврики.

— Точно. Так вот, этот коврик угрожал моим рабочим в Прудхоу Бей, это было ещё… в 75-м году, насколько я припоминаю. Я уложил его из своего «винчестера» 0,338-го калибра с шестидесяти ярдов первым же выстрелом, — заверил гостя техасец. — Сейчас, наверно, белому медведю предоставляют возможность убить человека, а затем его нужно посадить в клетку и со всеми предосторожностями отвезти на другое место, чтобы не причинить животному моральную травму, понимаешь?

— Сэм, я министр финансов, а птичками и пчёлками пусть занимается Федеральное агентство по охране окружающей среды. К тому же я не испытываю особой любви к деревьям, до тех пор, пока древесина не превратится в казначейские сертификаты.

Шерман засмеялся.

— Извини меня, Джордж. Я постоянно слышу разговоры про окружающую среду у себя дома. Может быть, это объясняется влиянием Диснея. Там все дикие звери носят белые перчатки и говорят на хорошем английском языке со среднезападным акцентом.

— Не расстраивайся, Сэм. По крайней мере, теперь экологи перестали нападать на супертанкеры, выходящие из Вальдеза. Какова твоя доля в месторождениях Восточной Аляски и Западной Канады?

— Чуть меньше половины, но это обеспечивает моих акционеров молоком и пирожными уже в течение длительного времени.

— Так что, если принять во внимание нефть из этих буровых вышек и сибирское месторождение, сколько опций ты получишь? — Сэм Шерман получал огромное жалованье, но на его уровне то, что поступало на его банковский счёт, измерялось количеством опций на получение акций, стоимость которых увеличивалась в результате его деятельности. Эти опции неизменно предлагались ему советом директоров, потому что ценность их пакетов акций постоянно возрастала благодаря его усилиям.

Многозначительная улыбка и поднятая бровь.

— Много, Джордж, очень много.

* * *

— Семейная жизнь пошла тебе на пользу, Андреа, — заметил президент Райан, с улыбкой глядя на своего старшего агента. Она стала лучше одеваться, и в её походке появилась определённая энергия. Райан не был уверен в природе румянца на её щеках — возможно, причиной стала новая косметика. Он научился никогда не высказывать своего мнения по поводу женской косметики, потому что всегда ошибался.

— Не вы один говорите мне об этом, сэр.

— Обычно я стесняюсь высказывать подобные замечания по адресу взрослой женщины, особенно если ты не увлекаешься модами, как я, — сказал Джек с широкой улыбкой. Кэти, его жена, все ещё говорила, что ей приходится выбирать для него костюмы, потому что, по её словам, вкус Джека сосредоточился только во рту. — Однако перемены в твоей внешности настолько заметны, что даже такой мужчина, как я, не могу не заметить их.

— Спасибо, господин президент. Пэт очень хороший человек, даже для агента ФБР.

— А где он сейчас?

— В Филадельфии. Директор Мюррей послал его туда расследовать ограбление банка, там убили двух местных полицейских.

— Видел это по телевидению на прошлой неделе. Тяжёлый случай.

Агент Секретной службы кивнула.

— Особенно если учесть, как безжалостно преступники убили обоих копов, выстрелами в затылок. Но ещё есть такие люди. Как бы то ни было, директор Мюррей принял решение поручить расследование инспектору по особым поручениям из штаб-квартиры ФБР, а это обычно означает, что выезжает туда Пэт.

— Передай ему, чтобы проявил осторожность, — сказал Райан. Инспектор Пэт О'Дей спас его дочь меньше года назад и заслужил этим поступком вечную благодарность президента.

— Я говорю ему об этом каждый день, — заверила специальный агент Прайс-О'Дей, подчёркивая этими словами заботу о муже.

— О'кей, чем я должен заниматься сегодня? — Список деловых встреч президента уже лежал на столе в Овальном кабинете. Андреа Прайс-О'Дей информировала его об этом каждое утро, сразу после окончания брифинга по национальной безопасности, который проводил доктор Гудли.

— Ничего необычного до ланча. Делегация Национальной торгово-промышленной палаты в час тридцать, потом, в три часа, придут хоккеисты детройских «Red Wings», как вы помните, в этом году они завоевали кубок Стэнли. Будут присутствовать фотографы, телевидение и тому подобное, продлится двадцать минут.

— На эту встречу надо было пригласить Эда Фоули. Он отчаянный болельщик.

— Он болеет за «Вашингтон кэпиталс», сэр, а «Красные крылья» выиграли у них в финале со счётом четыре ноль. Директор Фоули может принять это за личное оскорбление, — со скрытой улыбкой заметила Прайс-О'Дей.

— Верно. Ну что ж, в прошлом году мы взяли для его сына рубашку и прочее обмундирование, правда?

— Да, сэр.

— Классная игра хоккей. Может быть, и мне стоит посмотреть на пару игр. Можно организовать это?

— Конечно, сэр. У нас постоянная договорённость со всеми спортивными сооружениями города. В «Кэмден Ярдс» есть даже специальная ложа — они обратились к нам за помощью при её проектировании.

— Да, мне нужно постоянно помнить, как много тех, кто с удовольствием увидел бы меня мёртвым, — проворчал Райан.

— Это моя работа — заботиться о таких вещах, а не ваша, сэр, — напомнила ему Андреа.

— За исключением того, что вы не позволяете мне отправиться в магазин или пойти в кино. — Ни Райан, ни его семья так и не смогли привыкнуть к ограничениям, налагаемым Секретной службой на президента Соединённых Штатов и его ближайших родственников.

Особенно трудно приходилось Салли, которая начала ходить на свидания, а организовать свидание трудно, если перед твоим автомобилем едет машина охраны, причём сзади едет вторая машина (когда за рулём сидит молодой человек Салли). Иногда приходится ехать в официальном автомобиле с водителем и вторым агентом Секретной службы рядом с ним, если юноша не сидит за рулём. Трудно чувствовать себя свободным и раскованным, когда вокруг вооружённые охранники. Райан не сказал дочери, что такая ситуация его вполне устраивает, из опасения, что она перестанет разговаривать с ним в течение целой недели. Старший агент охраны Салли, Венди Мерритт, оказалась не просто отличным агентом Секретной службы, но и чем-то вроде прекрасной старшей сестры. Они проводили по крайней мере два воскресенья каждый месяц, разъезжая по магазинам с уменьшенной охраной. Вообще-то охрана не была уменьшена, но так казалось Салли Райан, когда они отправлялись в Тайсонс Корнер или Аннаполис Молл для того, чтобы тратить деньги, к чему все женщины генетически предрасположены. Салли и в голову не приходило, что все эти поездки за покупками планировались заранее, за несколько дней, причём каждый магазин подвергался тщательному осмотру агентами Секретной службы, а за час до её прибытия туда приезжали молодые люди из дополнительной охраны, выбранные из-за своей непримечательной внешности. Это было удачным решением одной из проблем, поскольку трудности, связанные со свиданиями, тяжело отражались на девушке. К тому же она устала от того, что за ней следовала охрана в школе Святой Марии в Аннаполисе, которую она иногда называла «взводом с автоматами». С другой стороны, маленькому Джеку все ужасно нравится. Недавно он научился стрелять в академии Секретной службы в Белтсвилле, Мэриленд, с разрешения отца, причём Райан строжайше запретил сообщать об этом прессе. Он опасался, что ему устроят выволочку на первой странице «Нью-Йорк Таймс» за необдуманное отношение к воспитанию мальчика в духе уважения к обществу, потому что он позволил ему прикоснуться, не говоря уж о том, чтобы стрелять, из такой по своей сути дурной вещи, как пистолет! Старшим агентом охраны маленького Джека был юноша с огненно-рыжими волосами и не сходящей с лица улыбкой по имени Майк Бреннан, ирландец из южного Бостона, агент Секретной службы в третьем поколении. Он выступал за бейсбольную команду в Холи Кросс и часто играл в мяч с сыном президента на Южной лужайке Белого дома.

— Сэр, мы никогда не запрещаем вам делать что-то, — запротестовала Прайс.

— Нет, вы поступаете очень искусно, — согласился Райан. — Вы знаете, что я очень тактично отношусь к людям, и когда вы говорите мне о том, сколько усилий вам приходится потратить, чтобы я мог купить гамбургер в Венди, я обычно отступаю… как проклятый слабак. — Президент покачал головой… Ничто не пугало его больше, чем перспектива каким-то образом привыкнуть к зонтику «особого положения», как он думал про это. Словно он только что узнал о своём «королевском происхождении» и теперь с ним обращаются как с королём, не позволяя даже вытереть собственную задницу после того, как он облегчился в туалете. Несомненно, некоторые люди, жившие в этом доме, привыкли к подобному обхождению, но он, Джон Патрик Райан-старший, всеми силами стремился избежать этого. Он знал, что совсем не является чем-то особенным, не заслуживает подобного обращения… и к тому же, как все люди, когда он просыпается утром, отправляется первым делом в туалет. Возможно, он действительно глава исполнительной власти, но у него обычный мочевой пузырь. И хвала господу за это, подумал президент Соединённых Штатов.

— Где сегодня Робби?

— Сэр, вице-президент находится сегодня в Калифорнии, на военно-морской базе Лонг-Бич, произносит речь на верфи.

По лицу Райана пробежала кривая улыбка.

— Я, наверно, заставляю его работать слишком напряжённо?

— Такова работа вице-президента, — послышался голос Арни ван Дамма от двери. — Робби — большой мальчик и хорошо понимает свои обязанности, — добавил глава администрации Белого дома.

— Отпуск, я вижу, пошёл тебе на пользу, — заметил Райан. На лице Арни появился здоровый загар. — Чем ты занимался?

— Главным образом лежал на пляже и читал книги, на которые здесь не было времени. Хотя и умирал от скуки, — добавил ван Дамм.

— Тебе действительно нравится такое дерьмо? — спросил Райан.

— Это моя работа, господин президент. Привет, Андреа, — добавил он, слегка повернув голову.

— Доброе утро, господин ван Дамм. — Она повернулась к Джеку. — У меня все. Если я вам понадоблюсь, вы найдёте меня в обычном месте. — Её кабинет находился в здании Олд Икзекьютив Офис, на другой стороне улицы, над новым командным пунктом Секретной службы, который назывался Центром совместных операций.

— О'кей, Андреа, спасибо. — Райан кивнул своему старшему агенту, которая удалилась в комнату секретарш, откуда она пойдёт в командный пункт Секретной службы. — Налей себе кофе, Арни.

— Отличная мысль. — Глава президентской администрации сел на обычное место и налил чашку кофе, который в Белом доме был особенно хорошим. Его готовили из богатой различными вкусовыми оттенками смеси, наполовину колумбийского и наполовину «Голубая гора Ямайки». К этому кофе Райан мог привыкнуть на посту президента. Он надеялся найти место, где сможет покупать такой кофе, после того как покинет Белый дом.

— Итак, сегодня я уже выслушал брифинг помощника по национальной безопасности и получил указания Секретной службы. Теперь расскажи мне о политической обстановке.

— Черт побери, Джек, я пытаюсь делать это уже больше года, и ты по-прежнему ни черта не понимаешь! И как ты умудрился стать президентом?

Джек позволил своим глазам вспыхнуть в ответ на притворное оскорбление.

— Это дешёвый выпад, Арни. Я старательно изучаю все это дерьмо, и даже проклятые газеты говорят, что хорошо справляюсь с делом.

— Федеральный резервный банк блестяще справляется с экономикой, господин президент, однако это совсем не ваша заслуга. Но поскольку вы занимаете пост президента, вам ставят в заслугу все добрые дела, которые происходят, и это хорошо, только прошу вас помнить, что обвинять за все неудачи, которые могут произойти, будут тоже вас, господин президент. Эти неудачи обязательно когда-нибудь произойдут, запомните это, и вас неизбежно будут винить в них только потому, что вы президент, а граждане нашей страны думают, что вы можете заставить дождь орошать их цветы и солнце выйдет на безоблачное небо для их пикников, стоит вам только пожелать. Знаешь, Джек, — продолжал глава администрации, делая глоток прекрасного кофе, — мы все ещё не преодолели идею королей и королев. Очень многие действительно считают, что ты и впрямь обладаешь магической личной властью. В старину французские короли умели прикосновением излечивать золотуху, но это не спасло одного из них, которому снесли голову.

— У меня были всегда отличные оценки по истории. Ты меня не подловишь! Я помню беднягу Людовика XVI. Но ведь я не обладаю такой властью?

— Это правда. Джек, но правда никого не интересует. Так есть — и все тут. Примирись с этим.

Как мне нравятся такое уроки, подумал про себя Райан.

— О'кей, сегодня мы займёмся?..

— Социальным страхованием.

Глаза Райана приняли спокойное выражение.

— Я много читал об этом. Третья ступень американской политической жизни. Коснись её — и ты умрёшь.

В течение следующих тридцати минут они обсуждали эту тему, поругивая конгресс, пока наконец Джек не откинулся на спинку кресла со вздохом.

— Почему они не научатся, Арни?

— Чему им нужно учиться? — спросил Арни с усмешкой знатока внутренней политической жизни Вашингтона, одного из помазанников божьих. — Их избрали. Они все уже должны понимать это! Как иначе, по-твоему, они оказались здесь?

— Почему, чёрт возьми, я согласился остаться в этом проклятом месте? — задал риторический вопрос президент.

— Потому что у тебя был приступ совести и ты, осел, решил принести пользу своей стране, вот почему.

— Почему ты являешься единственным человеком, который может говорить со мной вот так?

— Кроме вице-президента? Потому что я твой учитель. Но вернёмся к сегодняшнему уроку. В этом году мы можем не касаться проблемы социального страхования. Она находится в неплохом финансовом положении и останется такой в течение последующих семи-девяти лет безо всякого вмешательства, а это означает, что ты можешь оставить её своему преемнику, пусть он занимается ею.

— Это неэтично, Арни, — огрызнулся Райан.

— Верно, — согласился глава администрации, — но это хорошее политическое решение и вполне достойно президента. Это называется «пусть спящие собаки спят».

— Ты не поступишь так, если будешь знать, что, как только они проснутся, сразу разорвут горло ребёнку.

— Джек, тебе действительно следовало бы родиться королём. И ты был бы хорошим правителем, — сказал Арни.

— Никто не в состоянии справиться с такой властью.

— Да, я знаю: «Власть развращает, но абсолютная власть так приятна». Так сказал подчинённый одного из твоих предшественников.

— И мерзавца не повесили за такие слова?

— Нам нужно поработать над вашим чувством юмора, господин президент. Это была шутка.

— Самая пугающая часть моей работы заключается в том, что я всё-таки вижу юмор в этом. Как бы то ни было, я уже поручил Джорджу Уинстону начать незаметное исследование того, что мы можем сделать для улучшения социального страхования. Незаметное исследование, тихий проект, я бы даже назвал его секретным — черным, для всех этот проект не существует.

— Джек, если у тебя есть слабая сторона как президента, то вот она. Ты слишком увлёкся проблемой секретности.

— Но если делать что-то вроде этого открыто, на тебя тут же обрушатся плохо информированные критики ещё до того, как ты сможешь чего-нибудь добиться, а пресса заползёт тебе в задницу, требуя информацию, которой у тебя ещё нет, а тогда они сами придумают что-то или обратятся к какому-нибудь невежде, и тот сочинит для них какое-то дерьмо, вот тогда нам придётся нести за это ответственность.

— Ты делаешь успехи, — с умным видом заметил Арни. — Именно так все работают в этом городе.

— Это не соответствует значению слова «работают» по любому известному мне определению.

— Мы находимся в Вашингтоне, в городе, где заседает правительство. В действительности ничто не может эффективно функционировать в этом городе. Средний гражданин будет до смерти напуган, если вдруг правительство начнёт работать должным образом.

— А что, если я просто возьму и уйду в отставку? — спросил Джек, глядя в потолок. — Если я не в состоянии заставить весь этот бардак начать работать, тогда почему я, чёрт возьми, оказался здесь?

— Ты оказался здесь, потому что какой-то пилот японского «Боинга-747» решил прорваться на праздник, проходивший в палате представителей пятнадцать месяцев назад.

— Пожалуй, Арни, но я всё равно чувствую себя проклятым мошенником.

— Ну что ж, по моим старым стандартам ты и есть мошенник, Джек.

Райан поднял голову.

— Старым стандартам?

— Даже когда Боб Фаулер занял губернаторский кабинет в Огайо, Джек, даже он не пытался вести честную игру так отчаянно, как ты, и система тоже проглотила Боба. Ты ещё не поддался ей, и это мне нравится в тебе. Более конкретно, именно поэтому Джо Ситизен[285] любит тебя. Им может не нравиться твоя позиция, но все знают, что ты стараешься изо всех сил, и они уверены, что ты не подвержен коррупции. Ты действительно не подвержен ей. А теперь вернёмся к социальному страхованию.

— Я сказал Джорджу, чтобы он собрал небольшую группу, взял с них клятву о неразглашении, поручил им обдумать рекомендации — больше чем одну, — и по крайней мере один из них должен находиться полностью вне её пределов.

— Кого поставили во главе группы?

— Марка Ганта, технического специалиста Джорджа.

Глава администрации Белого дома на мгновение задумался.

— Это хорошо, что ты хранишь эту группу в секрете. На Холме[286] его не любят, считают самоуверенным умником.

— А они не такие? — спросил «Фехтовальщик».

— Ты наивный человек, Джек. Ты старался, чтобы в состав конгресса вошли люди, далёкие от политики. Нужно сказать, что ты наполовину добился успеха. Многие из них самые обычные люди, но ты не принял во внимание соблазнительную природу жизни в выборной правительственной системе. Деньги здесь не такие уж и большие, зато сопутствующие блага велики, и многие люди любят, чтобы с ними обращались как со средневековыми принцами. Кроме того, многим нравится навязывать миру свою волю. Люди, которые входили раньше в состав конгресса, те, кого японский пилот изжарил в креслах, тоже начали свою деятельность как очень хорошие парни, но природа их работы состоит в том, чтобы совращать и захватывать в свои объятия. Фактически ты ошибся в одном: ты позволил им сохранить прежних помощников и секретарей. Если говорить честно, то я считаю, что проблема на Холме коренится именно в персонале помощников, а не в боссах. Представляешь, тебя постоянно окружают десять или больше подхалимов, которые все время твердят, какой ты великий. Постепенно ты и сам начинаешь верить в эту чепуху.

— Только не пытайся сделать это со мной.

— Не в этой жизни, — заверил его Арни и встал, собираясь уходить. — Пусть министр Уинстон держит меня в курсе дела по проекту о социальном страховании.

— Никакой утечки информации, — решительно заявил Райан, обращаясь к главе своей администрации.

— Я? Утечка от меня? Разве это случалось? — ответил ван Дамм с широко распростёртыми руками и невинным лицом.

— Да, Арни, я имею в виду тебя. — Когда дверь закрылась, президент подумал о том, какой великолепный разведчик мог бы получиться из Арни. Он лгал настолько правдоподобно, что его можно сравнить с доверенным лицом из числа духовенства, и он мог удерживать одновременно у себя в голове самые разные противоречивые мысли, уподобившись лучшим цирковым акробатам, тем, кто никогда не падал на землю. В настоящее время Райан являлся президентом, но его глава администрации был единственным человеком, унаследованным от Боба Фаулера через посредство Роджера Дарлинга, человеком, которого невозможно заменить…

И тем не менее Джек задумался над тем, до какой степени глава администрации Белого дома манипулирует его действиями. Он не может ответить на этот вопрос, гласил правдивый ответ, и это беспокоило президента. Он доверял Арни, но доверял потому, что ему приходилось доверять главе своего аппарата. Джек понимал, что не может обойтись без него… но было ли это хорошо?

Скорее всего нет, признался себе Райан, проверяя список встреч, назначенных на сегодня. С другой стороны, пребывание в Овальном кабинете тоже ему не нравилось. В худшем случае Арни был ещё одной проблемой в Белом доме, жизнь в котором вызывала у Райана отвращение, а в лучшем — Арни являлся скрупулёзно честным, постоянно занятым работой и посвятившим ей всю свою жизнь государственным служащим.

Глава 6 Экспансия

Москва на восемь часов опережает Вашингтон по времени, что представляло собой источник постоянного недовольства для дипломатов, которые или отставали на день, или настолько нарушали ритм своих биологических часов, что не могли потом должным образом исполнять свои обязанности. Это было особенно тяжело для русских, потому что к пяти или шести часам вечера они успевали выпить несколько стопариков водки, и, принимая во внимание относительную скорость всех дипломатических мероприятий, в Москве уже наступала ночь, когда американские дипломаты заканчивали свои «рабочие ланчи» и посылали демарши, коммюнике или просто письма, содержащие ответы на запросы, сделанные русскими накануне. Разумеется, в обеих столицах работали «ночные смены», задачей которых было читать и оценивать полученную дипломатическую информацию, но такие смены обычно состояли из младшего звена дипломатов или в лучшем случае из дипломатов, продвигающихся наверх, но ещё не достигших влиятельных должностей. Перед ними всегда стоял выбор: стоит ли будить босса по случаю получения ночного звонка или отложить до утра сообщение, о котором следовало немедленно информировать министра или секретаря. Не одна дипломатическая карьера сгинула или резко взмыла вверх из-за таких мнимых пустяков.

В данном случае риску подвергалась не дипломатическая карьера. Сейчас было шесть пятнадцать весеннего русского вечера, солнце все ещё находилось высоко в небе.

— Да, Паша? — сказал капитан Провалов. Подполковник Шабликов поручил ему вести допрос Клусова. Это дело было слишком важным для того, чтобы передать его кому-нибудь другому — к тому же он никогда по-настоящему не доверял Шабликову: от подполковника слишком явно исходил запах коррупции.

Павел Петрович Клусов вряд ли мог служить рекламой качества жизни в новой России.

При росте в сто шестьдесят пять сантиметров он весил почти девяносто килограммов, причём основная часть питательных калорий поступала в его тело в жидкой форме. Он плохо брился, даже когда ему это приходило в голову, а его дружба с мылом была менее тесной, чем следовало. Зубы Клусова был жёлтыми и неровными от редких контактов с зубной щёткой и излишнего курения дешёвых российских сигарет без фильтра. Ему было примерно лет тридцать пять, и шансы достижения сорока пяти равнялись фифти-фифти, по оценке Провалова. Разумеется, это будет не такой уж большой утратой для общества.

Клусов был мелким вором, ему недоставало таланта — или храбрости — даже для того, чтобы стать крупным нарушителем закона. Но он был знаком с теми, кто составлял эту категорию, и, по-видимому, кружился вокруг них, подобно маленькой дворняжке, выполняя мелкие поручения, как, например, сбегать за бутылкой водки, подумал капитан милиции. Зато у Клусова были уши — обстоятельство, которое многие люди, особенно преступники, почему-то не замечали.

— Авсеенко убили двое из Санкт-Петербурга. Мне неизвестны их имена, но думаю, что они были наняты Климентием Ивановичем Суворовым. Наёмные убийцы — бывшие солдаты спецназа, служившие раньше в Афганистане, им, по-моему, где-то под сорок. Один из них блондин, второй рыжий. После того как эти парни убили Гришу, оба улетели обратно в Питер ещё до полудня.

— Молодец, Паша. Ты видел их лица?

Клусов покачал головой.

— Нет, гражданин капитан. Я узнал об этом от… одного знакомого, которого встретил в какой-то забегаловке. — Клусов закурил следующую сигарету от окурка предыдущей.

— А твой знакомый не говорил, почему Суворову понадобилось убивать Авсеенко? — Кто такой этот Климентий Иванович Суворов, черт побери? — подумал милиционер. Он никогда раньше не слышал этого имени, но ему не хотелось, чтобы Клусов догадался об этом. Лучше сделать вид, что ему многое известно.

Осведомитель пожал плечами.

— Оба раньше служили в КГБ, может быть, они враждовали друг с другом.

— Чем сейчас занимается Суворов?

Осведомитель снова пожал плечами.

— Не знаю. И никто не знает. Ходили слухи, что он живёт хорошо, но никому не известен источник его дохода.

— Кокаин?

— Может быть, не знаю. — Достоинством Клусова было то, что он ничего не придумывал и говорил неприкрашенную (относительно) правду… почти всегда, сказал себе милицейский капитан.

Мозг Провалова уже работал на полных оборотах. Итак, бывший офицер КГБ нанял двух бывших солдат спецназа, чтобы они устранили ещё одного бывшего офицера КГБ, который был известен как сутенёр крупного масштаба. Может быть, этот Суворов предложил Авсеенко принять участие в экспорте и торговле наркотиками? Подобно большинству сотрудников московской милиции, Провалов не любил КГБ. Агенты КГБ были почти всегда высокомерными громилами, слишком развращёнными своей властью, чтобы должным образом вести расследование, за исключением работы с иностранцами, для чего требовалось прибегать к утончённости цивилизованного поведения. В противном случае иностранные государства будут обращаться с советскими гражданами — или, что ещё хуже, с советскими дипломатами — точно так же.

Но сейчас так много сотрудников КГБ было уволено своей родной службой, и только единицы из них занялись реальным трудом. Нет, их обучали конспирации, многие выезжали за границу и встречались там с самыми разными людьми, и большинство, не сомневался Провалов, соглашались за соответствующий стимул, который неизменно означал крупные деньги, принимать участие в нелегальных операциях. За деньги люди готовы на все, этот факт был известен каждому офицеру полиции в каждой стране мира.

Суворов. Нужно выяснить, кому принадлежит это имя, — подумал капитан, поднося к губам стопку с водкой. — Изучить его прошлое, познакомиться с его специальными знаниями и раздобыть фотографию. Суворов, Климентий Иванович.

— У тебя есть что-нибудь ещё? — спросил капитан.

Клусов покачал головой.

— Нет, это всё, что мне удалось разнюхать.

— Ну что ж, совсем неплохо. Возвращайся обратно и свяжись со мной, если тебе станет известно что-нибудь новое.

— Хорошо, гражданин капитан. — Осведомитель встал и направился к выходу. Он оставил счёт на столе, уверенный, что капитан заплатит за него. Действительно, Провалов не испытывал ни малейшего раздражения из-за того, что ему придётся платить за своего осведомителя. Он служил в милиции достаточно долго, чтобы понять — только что удалось обнаружить нечто очень важное. Конечно, на этом этапе расследования нельзя сказать определённо, по крайней мере до тех пор, пока он не обследует каждую возможность, каждый тупик, на что потребуется время. Но если это действительно что-то важное, тогда это стоило затраченных усилий. А если нет, то он упрётся в ещё один тупик, которых в милицейской работе бывает немало.

Провалов подумал о том, что он не спросил своего осведомителя, от кого тот получил этот поток новой информации. Он не забыл, но, возможно, позволил себе поддаться на описание предполагаемых бывших солдат спецназа, нанятых, чтобы убить Авсеенко. Он запомнил их описание, но всё-таки достал блокнот и записал полученную информацию. Один — блондин, другой с рыжими волосами, опыт боевых действий в Афганистане, оба живут в Санкт-Петербурге, вылетели обратно незадолго до полудня в тот день, когда был убит Авсеенко. Итак, он узнает номер рейса и проверит имена по манифесту на новом компьютере, установленном Аэрофлотом, для того чтобы вступить в мировую систему обеспечения билетами. Затем проведёт перекрёстную проверку на собственном компьютере, сравнив их с именами известных и подозреваемых преступников, а также с армейскими учётными материалами. Если ему удастся напасть на след, то пошлёт кого-нибудь из своих подчинённых побеседовать со стюардессами этого рейса Москва — Санкт-Петербург, поручит ему узнать, не помнят ли они хотя бы одного из них, лучше обоих. Затем обратится в милицию Санкт-Петербурга с просьбой осторожно выяснить адреса этих людей, заведены ли на них досье в связи с прошлой преступной деятельностью и тому подобное. В общем, обычная тщательная проверка их прошлого, которая приведёт, может быть, к беседе с ними. Скорее всего сам он не будет принимать участия в этом, просто сядет в стороне, чтобы наблюдать за ними, следить за их мимикой, потому что ничто не может заменить этого. Он заглянет им в глаза, увидит, как эти типы говорят, как сидят, ёрзают на стульях или нет, устремлены их взгляды на человека, разговаривающего с ними, или постоянно бегают по комнате. Курят ли они, и если курят, то быстро и нервно или медленно и презрительно… или просто с любопытством, что произойдёт, если они невиновны в этом предъявленном обвинении, если нет, то, возможно, в другом.

Капитан милиции расплатился по счёту в баре и пошёл к выходу.

— Тебе нужно выбрать для своих встреч место получше, Олег, — предложил сзади знакомый голос. Провалов повернулся, чтобы увидеть лицо.

— Это большой город, Миша, в нём множество баров, ибольшинство с тусклым освещением.

— А я всё-таки нашёл твой бар, Олег Григорьевич, — напомнил ему Райли. — Итак, что тебе удалось узнать?

Провалов кратко рассказал о полученной им информации.

— Два стрелка из спецназа? Полагаю, в этом есть какой-то смысл. Во сколько это обошлось заказчику?

— Вряд ли особенно дорого. Думаю… ну, скажем, пять тысяч евро или что-то вроде этого, — высказал догадку капитан, пока они шли по улице.

— У кого есть такие деньги, чтобы он мог разбрасываться ими?

— Московский преступник… как ты хорошо знаешь, Миша, сотни преступников могут позволить себе это, а Распутин не относился к числу очень популярных людей… и у меня появилось новое имя — Суворов, Климентий Иванович.

— Кто он такой?

— Не знаю. Незнакомое имя, но Клусов вёл себя так, словно я должен хорошо его знать. Странно, что я его не знаю, — рассуждал вслух Провалов.

— Бывает. У меня тоже случалось, что подобные умники появлялись словно ниоткуда. Ты будешь проверять его?

— Да, пропущу это имя через компьютер. Судя по всему, он тоже бывший сотрудник КГБ.

— Сейчас их много, — согласился Райли, заходя вместе со своим другом в бар нового отеля.

— Что ты будешь делать, если в ЦРУ произойдёт сокращение штатов?

— Смеяться, — пообещал агент ФБР.

* * *

Город Санкт-Петербург известен как Северная Венеция из-за своих многочисленных рек и каналов, проходящих через него, хотя климат, особенно зимой, резко отличается от климата итальянского города. Новый ключ к разгадке тайны появился на одной из этих рек.

Его заметил один из горожан, идущих утром на работу. Затем, увидев милиционера на углу, он подошёл к нему и показал рукой на место, где он заметил что-то необычное.

Милиционер пошёл к указанному месту, посмотрел через железное ограждение и увидел предмет, который привлёк внимание горожанина.

Предмет был почти незаметен, но милиционеру потребовалось всего секунда, чтобы догадаться, что это такое и что это означает. Это не был выброшенный мусор, и не мёртвое животное, а верхушка человеческой головы с белокурыми или светлыми волосами. Расследованием, было это убийством или самоубийством, займутся местные коллеги. Милиционер подошёл к ближайшему телефону-автомату и сообщил о находке в свой участок. Через тридцать минут сюда подъехала машина, затем, спустя несколько минут, прибыл чёрный грузовик. К этому времени милиционер, обнаруживший труп, успел выкурить две сигареты на чистом бодрящем воздухе, время от времени глядя на поверхность реки, чтобы убедиться, что голова все ещё остаётся на месте. Прибывшие ребята оказались детективами из городского убойного отдела. В подъехавшем сразу за ними грузовике находились двое, которых народ называл техниками, хотя на самом деле они принадлежали к департаменту общественных работ. Это были люди, занятые работой в подземных канализационных коммуникациях, хотя их зарплату оплачивала милиция.

Эти двое посмотрели через ограждение и убедились, что хотя будет нелегко вытаскивать тело из реки, но для них это обычная работа. К железному ограждению прикрепили выдвижную лестницу, по которой спустился младший из техников, одетый в водонепроницаемый комбинезон и с неуклюжими резиновыми перчатками на руках. Он ухватил тело за воротник, скрывающийся под водой, пока его партнёр наблюдал за ним и сделал несколько снимков своей дешёвой камерой. Тем временем трое детективов стояли в стороне и курили. В этот момент произошла первая неожиданность.

Процесс извлечения мёртвого тела из воды заключался в том, что рабочий закреплял под мышками трупа воротник, похожий на тот, который применяется при спасении людей на вертолёте, и затем труп извлекали на набережную с помощью лебёдки. Но когда рабочий попытался просунуть воротник под руками трупа, он заметил, что одна рука совсем не двигается. Он потратил несколько неприятных минут, пытаясь поднять оцепеневшую руку… и наконец заметил, что она прикована наручниками к руке ещё одного покойника. Открытие заставило детективов бросить сигареты в воду. Значит, это, по всей вероятности, не самоубийство, поскольку такой способ расставаться с жизнью не является командным видом спорта. Канализационной крысе — так они думали о своих почти милицейских коллегах — понадобилось ещё десять минут, для того чтобы наконец закрепить подъёмный воротник на трупе, затем техник поднялся по лестнице обратно на набережную и начал крутить ручку лебёдки.

Через мгновение все стало ясно. Двое мужчин среднего возраста, неплохо одетые.

Они находились в воде уже несколько дней, судя по тому, как перекошены и обезображены их лица. Вода была холодной, и это замедлило рост и аппетит бактерий, способствующий разложению мёртвой плоти, зато сама вода настолько изуродовала их тела, что было трудно рассматривать их на полный желудок. «Эти два лица походили… походили на игрушки Покемоны, — подумал один из детективов, — только гнусные и ужасные Покемоны, наподобие тех, о которых мечтал один из его сыновей». Две канализационные крысы засунули трупы в пластмассовые мешки для транспортировки в морг, где будет проходить их дальнейший осмотр. Пока детективы не знали о трупах ровным счётом ничего, разве только то, что они были действительно мёртвыми. Внешний вид трупов не позволял обнаружить ничего вроде ножевых или пулевых ран. В данный момент у детективов были тела, которые в Америке называли два Джона Доу, или неопознанные трупы. Один был блондином или мужчиной со светлыми волосами, у другого волосы имели рыжеватый оттенок. После первоначального осмотра детективы пришли к выводу, что трупы находились в воде от трех до четырех суток. Вероятно, они умерли одновременно, судя по рукам, скованным наручниками, если только один не убил другого и затем прыгнул в воду, где нашёл собственную смерть. «В этом случае не исключено, что один из них или оба были гомосексуалистами», — подумал более циничный детектив. Милиционеру, обходившему свой участок и обнаружившему трупы, было приказано заполнить соответствующие бланки в своём участке, где — подумал он — будет, по крайней мере, тепло. Нет ничего хуже, чем обнаружить пару трупов в холодный день, отчего этот день становится ещё холоднее.

Техники, извлёкшие трупы из воды, втащили их в кузов своего грузовика для доставки в морг. Из-за наручников пластмассовые мешки не удалось застегнуть до конца, и мёртвые тела лежали рядом, похожие на любовников, даже в смерти протягивающих друг другу руки…

— Может быть, и в жизни они поступали так же? — высказал своё мнение один из детективов в автомобиле. Его партнёр только недовольно проворчал и продолжал управлять машиной.

Этим утром старший дежурный патологоанатом санкт-петербургского морга, доктор Александр Конев, сидел в своём кабинете и читал медицинский журнал, отчаянно скучая от безделья. И тут ему сообщили по телефону о возможном двойном убийстве. Такие случае всегда интересовали его, потому что Конев был любителем книг о таинственных убийствах, большинство которых ему привозили из Америки. Таким образом представлялась благоприятная возможность совершенствовать свой английский. Когда привезли тела, он уже ждал в комнате, где производилось вскрытие трупов. Тела переложили на тележки и вкатили их в комнату. Коневу потребовалось всего несколько секунд, чтобы понять, почему тележки вкатывали рядом.

— Неужели, — насмешливо спросил патологоанатом, — их убила милиция?

— Только не рассказывайте никому, — таким же тоном ответил старший детектив. Он был давно знаком с юмором доктора Конева.

— Хорошо. — Патологоанатом включил магнитофон: — Передо мной два трупа, все ещё полностью одетые. По всей вероятности, оба были погружены в воду — где их обнаружили? — спросил он, глядя на детективов. Они дали ему ответ. — Были погружены в пресную воду Невы. На основе первоначального визуального осмотра я считаю, что они находились в воде от трех до четырех суток после смерти. — Его руки в резиновых перчатках ощупали сначала одну голову, потом вторую. — Ага, — произнёс он. — По-видимому, оба скончались от пулевых ран. У обеих жертв видны пулевые отверстия в центре затылочной части черепа. Первоначальное впечатление — раны нанесены пулями малого калибра в обоих случаях. Мы проверим это позднее. Евгений, — сказал он, снова поднимая голову, но теперь глядя на своего техника. — Сними одежду и сложи в мешки для последующего осмотра.

— Будет сделано, доктор. — Техник потушил сигарету и подошёл к трупам с большими ножницами.

— Оба застрелены? — спросил младший детектив.

— В одинаковые места в обоих случаях, — подтвердил Конев. — Да, как ни странно, наручники надеты после смерти. Никаких видимых травм или синяков на их кистях. Зачем делать это после смерти? — удивился патологоанатом.

— Наручники удерживают тела рядом, — произнёс старший детектив, словно рассуждая вслух. Но почему это понадобилось кому-то? — подумал он. Неужели убийца или убийцы обладают чрезмерно развитым стремлением к аккуратности? Но он занимался расследованием убийств в течение достаточно длительного времени, чтобы понимать, что невозможно дать разумное объяснение всем преступлениям, которые он расследовал, не говоря уж об этом, с которым только что столкнулся.

— Оба в хорошей физической фирме, — продолжал Конев, после того как техник снял с трупов последнюю одежду. — Гм, а это что? — Он подошёл к телам и увидел татуировку на бицепсе блондина, затем повернулся ко второму трупу. — У обеих жертв одинаковые татуировки.

Старший детектив подошёл поближе, подумав, что, может быть, его партнёр был прав и в этом деле есть определённый сексуальный элемент, но…

— Спецназ, красная звезда и молния, эти двое служили в Афганистане. Анатолий, пока доктор продолжает осмотр трупов, давай обыщем их одежду.

Они принялись за осмотр одежды и через полчаса пришли к выводу, что оба носили сравнительно дорогую одежду, но в обоих случаях не обнаружили никаких документов или чего-нибудь ещё, что могло помочь в опознании трупов. При убийствах такого рода в этом не было ничего необычного, но милиционеры, как и все, предпочитают лёгкий путь более трудному. Не было ни бумажников, ни личных документов, ни цепочки от часов, ни заколки для галстука и ни единой банкноты. Ничего не поделаешь, придётся попытаться опознать их по лейблам на одежде. Кроме того, убийцы не срезали у них кончики пальцев, так что детективы могут прибегнуть к опознанию по отпечаткам пальцев. Те, кто убил этих двоих, приняли меры, чтобы затруднить работу милиции по опознанию жертв, но не приняли мер, чтобы лишить милицию всякой возможности сделать это.

«Так что же это значит?» — задал себе вопрос старший детектив. Лучший способ не допустить расследование убийства заключается в том, чтобы трупы никогда не были найдены. Без мёртвого тела нет доказательства смерти, и потому не будет никакого расследования, просто сообщение об исчезновении человека, который — или которая — мог сбежать с другой женщиной или другим мужчиной или просто решил уехать, чтобы начать жизнь с чистого листа. К тому же избавиться от трупа совсем не так уж трудно, если немного подумать. Хорошо ещё, что большинство убийств если и не являются преступлениями, совершенными под воздействием слепого порыва, то близки к ним и большинство убийц — это глупцы, которые рано или поздно подведут себя под монастырь своими болтливыми языками.

Но не в этом случае. Если бы эти убийства имели сексуальный мотив, он уже услышал бы об этом. Такие преступления буквально рекламируются людьми, совершившими их, словно они испытывают какое-то противоестественное желание быть арестованными и осуждёнными, потому что никто, виновный в таком преступлении, не в состоянии держать рот на замке.

Нет, это двойное убийство имеет все признаки профессионализма. Оба мужчины убиты одинаковым способом и только после смерти прикованы наручниками друг к другу… По-видимому, для того, чтобы скрыть тела в течение более продолжительного времени. Никаких признаков борьбы на телах убитых, а ведь оба явно физически сильные, тренированные, опасные люди. Их застали врасплох, это обычно означает, что убийцей является кто-то, кого они знали и кому доверяли. Почему преступники доверяли кому-то в своём сообществе, оставалось загадкой для детективов. «Верность» было словом, которое они вряд ли смогли бы написать на своих знамёнах, если бы они у них были, и тем не менее очень странно, что на словах преступники признают этот принцип.

Детективы наблюдали за тем, как патологоанатом взял образцы крови для последующих токсикологических тестов. Может быть, им подмешали наркотики или другое сильнодействующее средство, и они находились в бессознательном состоянии, когда им выстрелили в голову, — маловероятно, но возможно. Из-под ногтей всех двадцати пальцев взяли соскобы, и они тоже, по всей вероятности окажутся бесполезными. Наконец, для опознания убитых у них сняли отпечатки пальцев. Но результаты будут не скоро.

Центральное дактилоскопическое бюро в Москве хранит миллионы отпечатков пальцев, но «славится» при этом своей неэффективностью. Вот почему детективам придётся шарить в «собственных кустах», надеясь узнать, кем были эти убитые при жизни.

— Знаешь, Евгений, мне не хотелось бы, чтобы эти люди были моими врагами.

— Согласен с тобой, Анатолий, — кивнул старший детектив. — Однако нашёлся человек, который совсем не боялся их… или настолько боялся, что решил предпринять крутые меры. — Сущность проблемы заключалась в том, что оба детектива привыкли расследовать простые убийства, когда убийца признается почти сразу или совершил преступление перед многочисленными свидетелями. Для расследования этого убийства им придётся напрячь все свои способности, и они решили доложить об этом лейтенанту, надеясь, что он выделит дополнительные силы.

Они наблюдали за тем, как патологоанатом сделал фотографии лиц трупов, но лица были настолько изуродованы, что не годились для опознания. Однако процедура требовала, чтобы перед вскрытием черепа делались фотографии, и доктор Конев в точности следовал правилам. Детективы вышли из морга, чтобы сделать несколько телефонных звонков и покурить в более приятной атмосфере. Когда они вернулись обратно, обе пули лежали в пластиковых контейнерах, и Конев проинформировал их о предположительной причине смерти. Каждый был убит одной пулей в затылок, стреляли с небольшого расстояния, меньше чем полметра, заметны пороховые ожоги вокруг ран. Выстрелы были произведены из милицейского пистолета калибра 5,45 «ПСМ» лёгкой пулей весом 2,6 грамма. Эта информация вызвала недовольную реакцию у детективов. Несмотря на то что такие пистолеты состояли на вооружении милиции, многие оказались в руках бандитов, в российском преступном мире.

— Американцы называют это профессиональной работой, — заметил Евгений.

— Да, это, несомненно, сделано умелым преступником, — согласился Анатолий. — А теперь, прежде всего…

— Прежде всего нам нужно выяснить, кто эти несчастные типы. Затем, кто, чёрт возьми, их прикончил.

* * *

«Китайская пища в Китае заметно хуже той, которую подают в китайских ресторанах Лос-Анджелеса, — подумал Номури. — По-видимому, это зависит от исходных продуктов». Если в Китайской Народной Республике существовала Администрация по контролю над пищей и наркотиками, об этом забыли упомянуть в инструкциях, которые он получил перед началом операции. Когда он вошёл в ресторан, то сразу подумал, что ему не хотелось бы проверять кухню. Подобно большинству пекинских ресторанов, этот был семейным предприятием, которым заправляли папа и мама. Ресторан размещался на первом этаже, по-видимому, частного дома и мог обслуживать двадцать посетителей, причём пищу подавали из стандартной китайской кухни, и её приготовление требовало немалых акробатических навыков. Стол был круглым, маленьким, изготовленным из дешёвых материалов, а стул неудобным. И всё-таки, несмотря на все это, уже сам факт существования такого ресторана свидетельствовал о глубоких изменениях в политическом руководстве этой страны.

Перед ним, с другой стороны стола, сидела цель этого вечера — Лиан Минг. На ней был стандартный голубоватый костюм, являющийся практически формой одежды чиновников низшего и среднего звена в различных правительственных министерствах.

Её короткие волосы обрамляли голову, образуя что-то вроде шлема. Индустрия мод в этом городе была создана, должно быть, каким-то расистским мерзавцем, который ненавидел китайцев и старался изо всех сил сделать их как можно менее привлекательными. Номури не видел ещё ни одной местной китаянки, одевающейся по моде, которую можно было бы назвать привлекательной, — за исключением, может быть, импорта из Гонконга. Отсутствие разнообразия являлось проблемой Востока, все выглядели одинаково, если не считать иностранцев, приезжающих сюда все чаще и чаще. Но иностранцы выделялись, как розы на помойке, и это всего лишь подчёркивало преобладание серости. Дома, в США, вы могли найти — ну ладно, могли увидеть, поправил себя офицер ЦРУ, — самых разных женщин, живущих на планете. Там были белые, чёрные, еврейки, женщины с самыми разными оттенками жёлтой кожи, латинские, даже настоящие африканки, множество европеек — и среди них наблюдалось огромное разнообразие: темноволосые страстные итальянки, высокомерные француженки, добродетельные англичанки и чопорные немки. Прибавь к ним канадцев и испанцев (которые изо всех сил старались отличаться от испано-говорящих американцев) и этнических японцев (тоже отличающихся от местных японцев, но на этот раз по желанию последних, а не первых) — и у тебя настоящий калейдоскоп самых разных людей. Единственное единообразие вызывалось калифорнийской атмосферой, которая требовала, чтобы каждый изо всех сил старался быть достойным и привлекательным, потому что это было Первой Великой Заповедью жизни в Калифорнии, родине роликовых коньков и сёрфинга, а подтянутые фигуры были характерными для этих занятий.

Но не здесь. В Пекине все одевались одинаково, выглядели похоже, говорили одно и то же, даже вели себя почти все одинаково…

«…за исключением вот этой. В ней есть что-то иное», — подумал Номури, и по этой причине он пригласил её поужинать вместе.

Это называется совращением и составляет часть шпионской профессии с незапамятных времён, хотя с Номури это случилось впервые. В Японии он не сторонился женщин, тем более что обычаи изменились при жизни последнего поколения, позволяя молодым мужчинам и женщинам встречаться и… поддерживать связь на самом земном уровне, — но там, по какой-то варварской и для Честера Номури несколько жестокой иронии, самые доступные японские девушки испытывали страсть к американцам. Кое-кто утверждал, что американцы имеют репутацию людей, обладающих снаряжением для занятий любовью лучшим, чем у средних японских мужчин. Это являлось любимой темой постоянного хихиканья японских девушек, которые за последние время стали более активными в сексуальном отношении. Отчасти это объяснялось также тем, что за американскими мужчинами закрепилась репутация людей, лучше обращающихся со своими женщинами, чем японцы. Но поскольку японки намного более покорно относились к желаниям мужчин, чем их западные подруги, это приносило пользу для обеих сторон в устанавливающихся отношениях. Однако Номури был офицером ЦРУ, маскирующимся под японского служащего, и так успешно овладел искусством сливаться с окружением, что местные женщины рассматривали его как ещё одного японского мужчину. Таким образом, его профессиональные навыки мешали его сексуальной жизни, что вряд ли казалось справедливым для офицера-оперативника, воспитанного, подобно многим американцам, на кинофильмах о шпионе 007 и его многочисленных завоеваниях: мистер Кисс-Кисс Бэнг-Бэнг, как называли его в Вест-Индии. Правда, Номури не приходилось также и стрелять из пистолета подобно Джеймсу Бонду, по крайней мере, после окончания обучения на Ферме — тренировочной школе ЦРУ недалеко от шоссе 64 рядом с Йорктауном в Виргинии, да и там он не побивал никаких рекордов.

«Однако сейчас у меня появились определённые возможности», — думал Номури, скрывая свои чувства за обычной нейтральной маской. В уставе ничего не говорилось о том, что оперативнику запрещается заниматься любовью в ходе выполнения задания. «Каким препятствием для морали агентства это могло бы стать», — подумал он. Рассказы о подобных завоеваниях были частой темой разговоров во время редких, но всё-таки случающихся встреч оперативников, которые организовывались агентством, обычно на Ферме. Предполагалось, что в ходе этих встреч агенты будут сравнивать свои технические навыки, но вечерние беседы за кружкой пива обычно дрейфовали именно в этом направлении. Сексуальная жизнь после приезда в Пекин для Чета Номури состояла в просмотре порнографических сайтов на Интернете. По какой-то причине азиатская культура имела обширную коллекцию таких вещей, и хотя Номури не слишком гордился такой привычкой, его сексуальное стремление требовало удовлетворения.

При затрате небольших усилий и времени Минг может стать привлекательной, даже миловидной. Прежде всего, ей требовались длинные волосы. Затем, пожалуй, следует сменить оправу очков. Те, которые она носила, обладали привлекательностью переработанной колючей проволоки. Потом — косметика. Какая конкретно, Номури не знал — он не был экспертом в таких вещах, но кожа девушки имела оттенок слоновой кости, так что, если его немного подчеркнуть с помощью косметики, результат может оказаться неплохим. Но в этой культуре, за исключением артисток на сцене (чей грим был таким же утончённым, как неоновая реклама Лас-Вегаса), уход за кожей лица заключался в утреннем умывании, если такое вообще происходило. Но вот её глаза, решил Номури. Они были весёлыми и… умными. В них, или за ними, чувствовалась жизнь. У девушки может даже оказаться хорошая фигура, хотя в этой одежде трудно что-нибудь обнаружить.

— Итак, новая компьютерная система работает хорошо? — спросил он после непродолжительного молчания, во время которого они выпили по чашке зелёного чая.

— Она просто магическая, — с нескрываемым восторгом ответила Минг. — Буквы получаются великолепные, и лазерный принтер печатает их так выразительно, словно они вышли из-под руки искусного писца.

— А каково мнение вашего министра?

— О, он очень доволен. Теперь я работаю быстрее, и ему это тоже нравится! — заверила его девушка.

— Он достаточно доволен, чтобы сделать более крупный заказ? — спросил Номури, возвращаясь к своей роли торговца.

— Мне нужно поговорить об этом с директором аппарата министра, но я думаю, что ответ удовлетворит вас.

«Это понравится компании НЭК, — подумал оперативник ЦРУ. — Интересно, сколько денег он заработал для компании, являющейся для него прикрытием?» Его босс в Токио подавился бы своим саке, если бы знал, на кого в действительности работает Номури, однако офицер ЦРУ продвинулся в компании только благодаря собственным заслугам, хотя и работал одновременно на свою страну. По счастливой случайности его настоящая работа и компания, обеспечивающая его прикрытие, совпали так безболезненно. Это, а также то обстоятельство, что он вырос в традиционно настроенной японской семье, владея двумя родными языками… больше того, чувство «on», долг по отношению к своей родной земле, намного превосходившее то моральное чувство, которое испытывал Номури, думая о культуре страны, в которой родились его предки. Возможно, это объяснялось тем, что ещё ребёнком он видел знак «Боевого Пехотинца» своего дедушки в центре синего бархата на дощечке, окружённый лентами и медалями. Это были награды за храбрость, Бронзовая Звезда с боевым «V», президентская благодарность части, в которой дед служил рядовым солдатом, за бои в Италии и Южной Франции. Когда Америка начала так жестоко и несправедливо обращаться с его соотечественниками, дедушка Номури завоевал право на американское гражданство бесстрашным и единственно возможным способом. Затем он вернулся домой и снова занялся садово-парковой архитектурой, которая позволила ему дать образование своим сыновьям и внукам, и преподал одному из них то чувство долга перед своей страной. Этот внук расплачивался за свой долг службой в ЦРУ, которая к тому же могла оказаться такой приятной.

Сейчас это ощущение не покидало его, когда он заглядывал глубоко в тёмные глаза Минг, пытаясь понять, о чём она думает. У неё были две забавные ямочки на щеках и, подумал Номури, очень приятная улыбка на этом в остальном ничем не примечательном лице.

— Это такая интересная страна, — сказал он. — Между прочим, вы очень хорошо говорите по-английски. — Она действительно неплохо владела английским языком, что было весьма удачно. Мандаринское наречие Номури нуждалось в значительной помощи, а ведь соблазнять женщин языком жестов очень трудно.

Довольная улыбка.

— Спасибо. Я посвящаю много времени английскому языку.

— Какие книги вы читаете? — спросил он с располагающей улыбкой.

— Любовные романы, Даниэллу Стил, Джудит Кранц. Америка предлагает женщинам гораздо больше возможностей, чем здесь.

— Америка тоже интересная страна, но излишне хаотичная, — сказал Номури. — По крайней мере, в этом обществе каждый знает своё место.

— Это верно, — кивнула Минг. — Здесь всем обеспечена безопасность и уверенность в завтрашнем дне, хотя иногда это кажется излишним. Даже птица в клетке хочет расправить крылья.

— Я скажу вам об одной вещи, которая здесь мне не нравится.

— Что это? — спросила Минг, ничуть не оскорблённая, что, по мнению Номури, было очень хорошим знаком. Может быть, он тоже купит один из романов Стил и прочитает его, чтобы узнать, что ей нравится.

— Вам следует одеваться по-другому. Ваша одежда не подчёркивает красоту. Женщины должны одеваться более привлекательно. В Японии много разнообразной одежды, и там вы можете одеваться по западной или восточной моде, как вам больше нравится.

Девушка хихикнула.

— Я согласилась бы только на нижнее бельё. Оно, наверное, так приятно для кожи. Впрочем, это не слишком социалистическая мысль, — сказала она, опуская на стол свою чашку. Подошёл официант, и с согласия Номури она заказала мао-тай, огненный местный ликёр. Официант быстро вернулся с двумя маленькими фарфоровыми чашечками и бутылкой, из которой он элегантным жестом налил ликёр. Офицер ЦРУ едва не задохнулся при первом глотке, огненная жидкость скатилась по пищеводу, но, несомненно, согрела желудок. Он заметил, что лицо Минг загорелось от ликёра, и ему на мгновение показалось, что ворота только что на секунду приоткрылись. Это впечатление тут же прошло… но, возможно, это было правильным направлением.

— Не все может быть социалистическим, — рассудительно произнёс Номури после второго крошечного глотка. — Этот ресторан является частным предприятием, не правда ли?

— О да. И пища здесь лучше, чем та, которую я готовлю. Я так и не овладела этим искусством.

— Неужели? Тогда, может быть, вы позволите мне когда-нибудь угостить вас пищей, которую приготовлю я, — предложил Чёт.

— О?

— Конечно. — Он улыбнулся. — Я могу готовить пищу по-американски, да и к тому же могу покупать продукты в закрытом магазине, чтобы получить необходимые ингредиенты. — Не то чтобы ингредиенты годились на что-нибудь, когда их присылают издалека, но они всё равно лучше, чем те отбросы, которые продают на общественных рынках, а ужин с хорошим стейком будет, вероятно, чем-то, чего она никогда ещё не пробовала. «Сможет ли он отнести на счёт ЦРУ покупку нескольких бифштексов из Кобе? — подумал Номури. — Сможет, наверно. Счётчики бобов в Лэнгли не будут беспокоить оперативников до такой степени».

— Неужели?

— Конечно. Есть свои преимущества в том, что ты иностранный варвар, — произнёс он с хитрой улыбкой. Хихикающий ответ девушки был именно тем, что он ожидал, подумал Номури. Отлично.

Он сделал ещё один осторожный глоток этого ракетного топлива. Она только что сказала ему, что хотела бы носить. Разумно для такого климата. Нижнее бельё будет не только удобным, но и незаметным для окружающих.

— Итак, что ещё ты хочешь рассказать о себе? — спросил он.

— Мне нечего рассказывать. Моя работа недостойна полученного образования, но у неё есть престиж… ну, по политическим причинам. Я — отлично подготовленная секретарша. Мой работодатель — положим, официально считается, что я государственная служащая, как и большинство секретарш, но фактически я работаю на своего министра, словно он в капиталистическом секторе и платит мне из своего кармана. — Она пожала плечами. — Думаю, что так было всегда. Я вижу и слышу много интересных вещей.

«Только не вздумай сейчас спрашивать о них, — подумал Номури. — Позже — да, конечно, но не сейчас».

— Меня все это мало интересует, промышленные секреты и тому подобное. А-а, — презрительно фыркнул он. — Лучше оставлять такие вещи на своём официальном столе. Нет, Минг, расскажи мне о себе.

— И здесь нечего рассказывать. Мне двадцать четыре года. Я получила хорошее образование. Полагаю, мне повезло, что я осталась жива. Ты ведь знаешь, что здесь делают со многими новорождёнными девочками…

Номури кивнул.

— Да, я слышал об этом. Это отвратительно, — согласился он с ней.

Происходящее было не только отвратительно, а просто чудовищно. Ходили многочисленные слухи о том, что отец бросал девочку-младенца в колодец, надеясь, что в следующий раз жена родит ему сына. Ситуация «один ребёнок в семье» была почти законом в Китайской Народной Республике, и, подобно большинству законов в коммунистическом государстве, он безжалостно приводился в исполнение. Допускалось вынашивание «неразрешённого» ребёнка, но когда его головка появлялась, в самый момент рождения, врач или медсестра брали шприц с формальдегидом и впрыскивали ядовитое вещество в верхушку мягкой головки почти родившегося ребёнка, лишая его жизни в то же самое мгновение, когда она начиналась. Это не было актом, о котором правительство КНР говорило как о государственной политике, но фактически являлось политикой, проводимой государством. Единственная сестра Номури, Эллис, была врачом, гинекологом-акушером, окончила Калифорнийский университет в южном Лос-Анджелесе. Он знал, что его сестра скорее примет яд сама, но не позволит совершить такой варварский акт по отношению к ребёнку или застрелит из пистолета того, кто потребует, чтобы она согласилась на такой шаг. Но даже при таких законах каким-то образом рождались «лишние» девочки, их часто бросали или отдавали в чужие семьи, главным образом европейцам, потому что они не были нужны самим китайцам. Если бы такое осуществлялось по отношению к евреям, это называли бы геноцидом, но в Китае было слишком много китайцев. При доведении до крайности такая политика могла бы привести к уничтожению нации, но здесь это называлось контролем над рождаемостью.

— Придёт время, Минг, и китайская культура снова признает ценность женщин. Я в этом не сомневаюсь.

— Надеюсь, что ты прав, — согласилась она. — А как обращаются с женщинами в Японии?

Номури позволил себе засмеяться.

— По-настоящему вопрос заключается в том, насколько хорошо они обращаются с нами и как японские женщины позволяют нам обращаться с ними!

— Честное слово?

— О да. Моя мать распоряжалась в доме до самой смерти.

— Как интересно. А ты верующий?

Почему задан этот вопрос? — удивился Чёт.

— Я так и не сделал выбора между синтоизмом и буддизмом, — честно ответил он. Его подвергли обряду крещения как методиста, но он отошёл от церкви много лет назад. В Японии он начал изучать местные религии, чтобы понять их и лучше внедриться в общество, и хотя он узнал о них много, ни одна из японских религий не соответствовала его американскому воспитанию. — А ты?

— Однажды я заинтересовалась Фалун Конг, но не очень серьёзно. У меня был друг, которого это увлекло. Сейчас он в тюрьме.

— Очень жаль, — сочувственно покачал головой Номури, пытаясь понять, насколько тесными были их отношения. Коммунизм ревниво относился к вере, не желая иметь никаких соперников. Новым религиозным увлечением в Китае стал баптизм, появившийся словно ниоткуда. Его источником стал, по мнению Номури, Интернет, в который американские христиане, особенно баптисты и мормоны, за последнее время вложили огромные деньги. А удалось ли Джерри Фарвеллу завоевать здесь сколько-нибудь устойчивое религиозное/идеологическое положение? Как удивительно — или совсем неудивительно. Проблема с марксизмом-ленинизмом, как и с учением Мао, заключалась в том, что, какой бы утончённой ни была теоретическая модель общества, в ней не хватало чего-то, к чему стремилась человеческая душа. Однако коммунистические вожди не хотели и не могли хорошо относиться к религии. Секта Фалун Конг даже не была религией, по крайней мере, таким было мнение Номури, но по какой-то непонятной ему причине она так напугала сильных мира сего в иерархии КНР, что они подавили её, словно она была поистине контрреволюционным политическим движением. Он слышал, что приговорённым руководителям секты приходится очень трудно в местных тюрьмах.

Мысль о том, что означает «очень трудно» в такой стране, не нуждалась в уточнении.

Большинство самых изощрённых пыток было изобретено в Китае, где ценность человеческой жизни была гораздо менее важной, чем в стране, откуда он родом, напомнил себе Чёт. Китай был древней страной с древней культурой, но во многих отношениях китайцы могли быть Клингонами[287], как сопутствующие им человеческие существа, настолько разительно отличались их общественные ценности от всего, с чем вырос Честер Номури.

— В общем, честно говоря, у меня нет каких-либо религиозных убеждений.

— Убеждений?

— Верований, — поправился офицер ЦРУ. — Скажи, а в твоей жизни есть мужчины? Жених, может быть?

Она вздохнула.

— Нет, уже в течение некоторого времени.

— Неужели? Мне это кажется удивительным, — заметил Номури с изысканной галантностью.

— Я думаю, что мы отличаемся от Японии, — признала Минг с какой-то печалью в голосе.

Номури поднял бутылку и налил ещё мао-тай в обе чашки.

— В таком случае предлагаю тебе выпить за дружбу.

— Спасибо, Номури-сан.

— С удовольствием, товарищ Минг. — «Интересно, сколько времени потребуется на это? — подумал он. — По-видимому, не слишком много. Затем начнётся настоящая работа».

Глава 7 Расследование продолжается

Это было одно из тех совпадений, которые известны полицейским во всем мире. Провалов позвонил в милицейское управление, а поскольку он занимался расследованием убийства, его соединили с капитаном в Санкт-Петербурге, начальником местного убойного отдела.

Когда он сказал, что занимается розыском бывших солдат спецназа, капитан тут же вспомнил утреннее совещание, на котором два детектива, принадлежащих к его отделу, доложили о том, что обнаружили два трупа, на которых виднелась татуировка, характерная для спецназа. Этого было достаточно, чтобы сообщить о находке в Главное управление.

— Неужели в Москве стреляли из ручного противотанкового гранатомёта? — с удивлением спросил Евгений Петрович Устинов. — И кого убили?

— Похоже, что главной целью был Григорий Филиппович Авсеенко, сутенёр, — сообщил своему северному коллеге Провалов. — Погибли также шофёр и одна из его девушек, но их смерть была, по-видимому, чисто случайной — они всего лишь оказались в одном автомобиле с Авсеенко. — Дальнейших разъяснений не потребовалось. Для того чтобы убить шофёра и проститутку, не пользуются противотанковой ракетой.

— И ваши источники говорят, что стреляли два ветерана спецназа?

— Совершенно верно. Вскоре после этого они вылетели в Санкт-Петербург.

— Понятно. Так вот, вчера мы выловили двух таких мужчин из Невы. Им обоим под сорок, и оба убиты выстрелами в затылок.

— Неужели?!

— Да. У нас есть отпечатки пальцев, снятые с обоих трупов. Сейчас мы ждём ответа из центрального армейского архива, которому выслали отпечатки. Не думаем, однако, что ответ последует быстро.

— Попробую сделать что-нибудь, Евгений Петрович. Видите ли, в машине рядом со взорванным «Мерседесом» находился Сергей Николаевич Головко, и здесь проявляют беспокойство, считая, что именно он мог быть целью покушавшихся.

— Это было бы крутым делом, — равнодушно заметил Устинов. — Может быть, наши друзья с площади Дзержинского могут заставить этих идиотов из архива работать побыстрее?

— Я сейчас позвоню им, — пообещал Провалов.

— Отлично. Что-нибудь ещё?

— Появилось ещё одно имя, Суворов Климентий Иванович, предположительно бывший офицер КГБ. Это всё, что мне известно. Это имя вам ничего не говорит?

— Нет, никогда не слышал, — ответил начальник убойного отдела. — В какой связи?

— Мой осведомитель считает, что именно он стоит за покушением.

— Я посмотрю в наших материалах, есть ли у нас какие-нибудь сведения о нем. Ещё один сотрудник «Меча и Щита», а? Сколько этих защитников государства кинулось в криминал? — задал риторический вопрос капитан из Санкт-Петербурга.

— Достаточно, — согласился коллега из Москвы с невидимой гримасой.

— А этот парень, Авсеенко, он тоже из КГБ?

— По слухам, он заведовал Воробьиной школой.

Устинов рассмеялся.

— О, значит, он сутенёр, подготовленный государством? Великолепно. У него хорошие девушки?

— Суперские, — подтвердил Провалов. — Нам с вами не по карману.

— Настоящий мужчина не должен платить, Олег Григорьевич, — заверил милиционер из Санкт-Петербурга своего московского коллегу.

— Это верно. По крайней мере, пока не пройдёт ещё двадцать-тридцать лет, — добавил Провалов.

— Совершенно верно. — Смех. — Держи меня в курсе дела о том, что станет известно.

— Хорошо, я буду передавать мои заметки по факсу.

— Отлично. Я тоже буду делиться с тобой информацией, — пообещал Устинов. Существует тесная связь между детективами всего мира, занимающимися расследованием убийств. Ни одна страна не позволяет забирать у людей жизнь частным образом. Государства оставляют это право только за собой.

В своём мрачном московском кабинете капитан Провалов вёл записи ещё несколько минут. Было слишком поздно обращаться в СВР с просьбой поторопить служащих Центрального армейского архива. Позвоню с утра, первым делом, пообещал себе капитан. Настало время идти домой. Он снял с вешалки своё пальто и спустился на улицу, где стоял служебный автомобиль. Сев за руль, он поехал к углу рядом с американским посольством и вошёл в бар «Борис Годунов», где всегда господствовала дружеская и тёплая атмосфера. Не прошло и пяти минут, как знакомая рука коснулась его плеча.

— Привет, Миша, — не оборачиваясь, сказал Провалов.

— Знаешь, Олег, мне приятно, что русские копы так походят на американских.

— Что, в Нью-Йорке они поступают так же?

— Можешь быть уверенным, — подтвердил Райли. — Что может быть лучше, чем выпить со своими друзьями после трудного дня преследования плохих парней? — Агент ФБР сделал жест, заказывая бармену свой обычный коктейль — водка и содовая. — К тому же в месте вроде этого всегда делается настоящая работа. — Итак, есть что-нибудь новое в расследовании дела сутенёра?

— Да, те двое, которые принимали участие в убийстве, скорее всего обнаружены мёртвыми в Санкт-Петербурге. — Провалов допил остаток своей водки и рассказал американцу о подробностях. — Какой вывод сделал бы ты? — спросил он в заключение.

— Это или месть, или страховка, приятель. Я встречался с подобным случаем дома.

— Страховка?

— Да, тогда это случилось в Нью-Йорке. Мафия прикончила Джо Гало, причём убили его публично. Они хотели, чтобы эта была показательная расправа. Дело поручили наёмному убийце — но затем беднягу застрелили с пятнадцати футов. Страховка, Олег. Таким образом, убийца не может никому рассказать, кто предложил ему это дело. Второй убийца просто ушёл с места преступления, никто его не заметил. Не исключено, впрочем, что это было убийством из мести: тот, кто нанял их, таким образом расплатился с ними за то, что они убили не того, кого следовало. У нас говорят — платишь деньги и делаешь выбор, приятель.

— Как ты говорил, «колёса внутри колёс»?

Райли кивнул.

— Совершенно верно. Мы говорим именно так. По крайней мере, теперь у тебя стало больше направлений расследования. Может быть, эти убийцы успели поговорить с кем-то. Черт побери, не исключено, что они даже вели дневник. — «Это походило на камень, брошенный в пруд», — подумал Райли. В таких делах по болоту расходится все больше кругов. В отличие от обычного семейного убийства, когда муж убивает жену за то, что она находит развлечения на стороне или не подаёт вовремя ужин. Затем муж приходит в полицию и, заливаясь слезами, рассказывает о том, что он натворил. Но это к тому же очень громкое убийство, а такие преступления большей частью раскрываются из-за того, что люди говорят о случившемся, а некоторые из них обладают информацией, которая может тебе пригодиться. Расследование заключается в том, что ты обходишь всех, кто может знать об этом деле, стучишь в двери, стираешь подмётки на ботинках до тех пор, пока не узнаешь то, что тебе требуется. Русские копы — совсем неглупые люди.

Им не хватает некоторой подготовки, которую Райли принимает как нечто само собой разумеющееся. Несмотря на все это, у них настоящие инстинкты копов, и дело заключается в том, что если ты соблюдаешь соответствующую процедуру, то обязательно раскрываешь преступление, потому что противная сторона далеко не так умна. Умные преступники не поступают так демонстративно. Нет, идеальное преступление осуществляется таким образом, что его просто не замечают, жертву убийства не удаётся обнаружить, как не обнаруживают деньги, пропавшие в результате плохой бухгалтерской работы, а о шпионаже никто не догадывается. Стоит тебе узнать, что совершено преступление, и у тебя появляется исходная точка, и дальнейшее расследование превращается в процесс распускания вязаного свитера. Шерсть, из которой состоит свитер, не так уж хорошо удерживается на месте, и тебе нужно только найти ту нить, за которую следует потянуть.

— Скажи, Миша, насколько умными были твои враги из мафии в Нью-Йорке? — спросил Провалов,поднося к губам второй стакан.

Райли последовал его примеру.

— Они совсем не походят на киногероев, разве что в «Гудфеллас». Мафиози просто дешёвые бандиты. Они не имеют образования, а некоторые просто глупы. Их характерная черта заключалась в том, что, когда они отказывались давать показания, они называли это «омерта», закон молчания. Я имею в виду, что после ареста они никогда не шли навстречу правосудию, отказывались сотрудничать. Однако с течением времени это изменилось. Крутые сицилийцы, приехавшие со своей родины, вымерли, а новое поколение гораздо слабее — тогда как мы стали круче. Гораздо легче с улыбкой провести три года в тюрьме, чем отбывать десятилетний срок, и руководство организации раскололось. Они перестали заботиться о семьях, главы которых находятся в тюрьме, а это плохо для морального состояния заключённых. И тогда они стали сотрудничать с нами. Да и мы поумнели, наши агенты снабжены новейшей техникой, появилось электронное наблюдение — теперь это называют «специальные операции»; в прежнее время они носили название «операции чёрного мешка» — и мы не очень обращали внимание на получение судебного ордера. Я хочу сказать, что в шестидесятых дон мафии шёл помочиться, и мы тут же узнавали цвет его мочи.

— А они не пытались предпринимать ответные действия?

— Ты хочешь сказать, оказывать сопротивление? Убивать агентов ФБР? — Райли усмехнулся при такой наивной мысли. — Олег, никто никогда не пытается сопротивляться агентам ФБР. В то время, да и сейчас до некоторой степени, мы представляем собой Правую Руку Самого Господа Бога, и если ты борешься с нами, с тобой случаются по-настоящему плохие вещи. По правде говоря, никогда не происходило ничего подобного, но плохие парни беспокоятся, что это может произойти. Иногда мы слегка подгоняем правила под наши действия, но никогда не нарушаем их. По крайней мере, мне неизвестно об этом. Но если ты угрожаешь бандиту серьёзными последствиями, если он переступит определённую черту, по всей вероятности, он воспримет такое предупреждение серьёзно.

— У нас дело обстоит иначе. Пока ещё они не уважают нас.

— Ну что ж, от вас самих зависит, как выработать в них такое уважение, Олег. — Действительно, сама концепция очень проста, хотя её осуществление, как хорошо знал это Райли, будет совсем не таким лёгким делом. Возможно, понадобится, чтобы местные копы время от времени переступали черту закона, демонстрируя преступникам, чем карается неповиновение. Это было частью американской истории, подумал Райли. Городские шерифы вроде Уатта Эрпа, Бэта Мастертона и Дикого быка Хикока, Одинокого Волка Гонзалеса из техасских рейнджеров, Билла Тильгмана и Билли Триперсонс из службы федеральных маршалов — это были копы того времени, которые не то чтобы приводили законы в жизнь, а просто осуществляли их исполнение, проходя по улицам американских городов. В России не было таких легендарных копов. Может быть, им понадобилось бы несколько. Это было частью американских традиций для каждого копа, и, смотря вестерны по телевидению и в кино, граждане Америки воспитывались с ожиданием того, что при нарушении закона в их жизни может появиться такой коп и это не всегда окажется приятным для тебя. ФБР возникло в период Великой депрессии, когда преступность была на подъёме, и воспользовалось традициями вестернов с помощью современной технологии и процедур борьбы с преступниками для создания собственной мистической силы. Чтобы добиться успеха, агентам ФБР понадобилось посадить в тюрьму множество преступников, а также убить некоторых прямо на улице. Граждане Америки поверили, что копы являются героическими фигурами, которые не просто следят за исполнением законов, но и защищают невинных. В России не было подобных традиций. Их создание решило бы многие проблемы в бывшем Советском Союзе, где твёрдо закрепилось убеждение, что милиция — это средство подавления, а не защиты граждан. В русских фильмах не было таких героев, как Джон Уэйн или Мелвин Первис, и из-за этого нация только страдала. Как Райли ни нравилось работать здесь и хотя он научился любить и уважать своих российских коллег, его приезд сюда напоминал перемещение в мусорную кучу с приказом сделать её такой же чистой и упорядоченной, как Бергдорф-Гудмэнс в Нью-Йорке. В России имелись все необходимые составляющие, но их правильная организация будет настолько трудна, что подвиг Геракла по очистке Авгиевых конюшен покажется детской игрой. У Олега была необходимая мотивация, он многое знал и умел, однако предстоящая работа по расследованию убийства на площади будет для него нелёгким испытанием. Райли не завидовал ему, но чувствовал, что придётся помогать парню по мере сил.

— Я не завидую тебе, Миша, но мне хотелось бы иметь такой же статус, какой имеет твоя организация в Америке.

— Этого нелегко добиться, Олег. Наш статус является результатом многих лет работы и огромных усилий хороших людей. Может быть, тебе стоит посмотреть кино с Клинтом Иствудом.

— «Грязный Гарри»? Я смотрел его. — «Увлекательно, но не слишком реалистично», — подумал русский.

— Нет, я имею в виду другое кино — «Повесь их повыше», о службе федеральных маршалов на Старом Западе, когда мужчины были настоящими мужчинами, а женщины — благодарными. Вообще-то это не так уж правдиво. На Старом Западе не было заметной преступности.

При этих словах русский с удивлением поднял голову.

— Тогда почему в кино все по-другому?

— Олег, фильмы должны быть увлекательными, и нет ничего увлекательного в выращивании пшеницы или в установке меток на скоте. Заселили американский Запад главным образом ветераны нашей Гражданской войны. Эта война была жестокой и тяжёлой, но ни одного мужчину, уцелевшего после битвы при Шайло[288], не сможет запугать какой-нибудь бандит на коне, будь даже у него револьвер. Двадцать лет назад один профессор из университета Оклахома-сити написал об этом книгу. Он проверил все записи судов того времени и обнаружил, что, за исключением драк в салунах — револьверы и виски составляют взрывчатую смесь, верно? — на Западе почти не было преступности. Местные жители вполне могли защитить себя, а законы, которые они создавали, были очень жёсткими — между прочим, рецидивистов там почти не было, — но фактически все зависело от того, что у всех граждан было оружие и все знали, как им пользоваться, а это оказывало поразительно сдерживающее влияние на плохих парней. Возмущённый гражданин скорее застрелит тебя, чем коп. Ему не хочется заниматься после этого канцелярской работой, понимаешь? — Глоток водки и смешок американца.

— В этом мы все одинаковы, Миша, — согласился Провалов.

— Между прочим, ты заметил, как быстро выхватывают револьверы в кино? Это придумано в Голливуде. Невозможно быстро выхватить револьвер и сразу метко попасть в цель. Если бы кто-то владел таким приёмом, нас бы обучили ему в Куантико. Но этого невозможно добиться, таким искусством владеют только люди, специально тренирующиеся для участия в соревнованиях и цирковых представлениях, и они к тому же всегда стреляют на одном расстоянии и под одним углом.

— Ты уверен? — с подозрением спросил Провалов. Легенды очень живучи, особенно для милиционера, который был очень способным следователем, но смотрел слишком много вестернов.

— Я был старшим инструктором по стрельбе в моем региональном отделе и, клянусь, не смог бы сделать такое.

— Ты действительно хороший стрелок?

Райли кивнул и ответил с нехарактерной для него скромностью.

— Неплохой, — признался он. — Даже очень неплохой. — На почётном панно «Лучшие стрелки» в Академии ФБР было меньше трехсот имён выпускников, которые в ходе заключительного экзамена продемонстрировали идеальные попадания в десятку всеми выстрелами. Среди них упоминалось имя Майка Райли. Кроме того, он был заместителем руководителя группы SWAT[289] во время службы в региональном отделении ФБР в Канзас-Сити, перед тем как его перевели в департамент борьбы с организованной преступностью. Здесь он чувствовал себя голым без своего надёжного «Smith & Wesson» 1076, но такова жизнь в дипломатической службе ФБР, успокаивал он себя. Какого черта, думал он, водка в Москве очень хороша, и Райли начал привыкать к ней. Дипломатические номера на его машине позволяли ему ездить по городу, не опасаясь, что его остановят. Местные милиционеры очень серьёзно относились к пьяным водителям. Как жаль, что им предстоит ещё многому научиться при расследовании крупных преступлений. — Значит, ты считаешь, что этот сутенёр был главной целью покушения, Олег?

— Да, я считаю это вполне вероятным, но всё-таки до конца не уверен. — Он пожал плечами. — Мы оставляем открытыми шансы покушения на Головко. В конце концов, — добавил Провалов, делая глубокий глоток, — благодаря этому мы можем обращаться за помощью в несколько очень влиятельных агентств.

Райли рассмеялся.

— Олег Григорьевич, вижу, ты знаешь, как разбираться в бюрократии. Я не смог бы сделать лучше. — Затем он сделал знак бармену. Следующая выпивка за ним.

* * *

«Интернет является, должно быть, лучшим шпионским изобретением за все время существования мира», — подумала Мэри Патриция Фоули. Она также с благодарностью вспомнила тот день, когда рекомендовала принять Честера Номури в оперативный директорат ЦРУ. Это японец уже добился нескольких отличных достижений для оперативника, которому не было ещё и тридцати. Он превосходно проявил себя в Японии и добровольно вызвался стать членом операции «Чингис» в Пекине. Его прикрытие в качестве служащего компании «Ниппон Электрик» великолепно подходило к требованиям операции, и, судя по всему, он внедрился в эту нишу с лёгкостью Фреда Астера, когда танцор был в лучшей форме. Самая простая часть операции заключалась, по всей вероятности, в отправке полученной информации.

Шесть лет назад ЦРУ отправило своего лучшего агента (под прикрытием, разумеется) в Силиконовую долину и там заказало одному из самых способных производителей деталей для компьютеров разработку весьма специального модема. На первый взгляд этот модем мог бы показаться небрежно изготовленным и нестабильным, потому что время, которое требовалось модему для соединения с каналом связи, было на несколько секунд больше, чем для обычного модема. Никто не замечал, что последние четыре секунды не были беспорядочным электронным шумом, как могло показаться на первый взгляд, а тратились на сопряжение со специальной шифровальной системой. Для подслушивающего устройства, подключённого к телефону, это действительно казалось беспорядочным шумом. Таким образом, для передачи своего донесения Честеру требовалось всего лишь подготовить его и нажать на кнопку. В целях достижения дополнительной безопасности донесение подвергали супершифрованию с помощью системы из 256 бит, специально разработанной в Агентстве национальной безопасности, и это двойное шифрование было настолько сложным, что даже собственной системе суперкомпьютеров АНБ в с трудом удавалось расшифровать его, да и то только по истечении длительного времени. После требовалось всего лишь создать домен из www.чего-там через местного провайдера службы Интернета, которых было множество во всем мире. Этим можно было даже воспользоваться для прямой связи с другим компьютером — между прочим, такой и была первоначальная сфера применения. На случай, если конкурент или противник установит подслушивающее устройство с помощью прямого провода, понадобится гений математики плюс самый большой и сложный суперкомпьютер, когда-либо созданный компанией «Сан Майкро-системз» для того, чтобы хотя бы начать дешифровку донесения.

Лиан Минг, читала Мэри-Пэт, секретарша… неужели его самого, а? Неплохой потенциальный источник информации. Самой очаровательной частью всего донесения являлось то обстоятельство, что Номури сообщил о сексуальных возможностях, связанных с вербовкой. Юноша все ещё был невинным человеком; он, наверно, покраснел, когда писал это, подумала заместитель директора ЦРУ по оперативной работе. И всё-таки он включил это в донесение, потому что был удивительно честным. Пожалуй, Номури заслужил повышение в должности и прибавку к жалованью. Миссис Фоули сделала пометку в своей настольной тетради, чтобы это дополнение было занесено в его досье. Джеймс Бонд-сан, подумала она с улыбкой. Самым простым было отправить ответ: Одобряю, продолжайте действовать. Она даже могла не добавлять: «с осторожностью». Номури знал, как вести себя на оперативной работе, что не всегда было правилом для молодых оперативников. Затем Мэри-Пэт сняла трубку прямой связи со своим мужем.

— Слушаю, милая? — ответил директор ЦРУ.

— Ты занят?

Эд Фоули знал, что жена не задаёт такой вопрос без необходимости.

— Для тебя — нет, бэби. Заходи.

Кабинет директора ЦРУ был относительно длинным и узким, с окном от пола до потолка, выходящим на лес и специальную парковку для гостей. За парковкой росли деревья на берегу Потомака и по сторонам шоссе Джорджа Вашингтона. И ничего больше. Мысль о том, чтобы кто-то получил линию прямой видимости в любую часть этого здания, не говоря уже о кабинете директора, вызвала бы серьёзное беспокойство у службы безопасности. Эд поднял голову от своего стола, заваленного бумагами, когда вошла его жена, севшая в кожаное кресло напротив.

— Что-то хорошее?

— Даже лучше, чем отметки Эдди в школе, — ответила она с многозначительной сексуальной улыбкой, которую сохраняла только для своего мужа. Значит, информация была действительно интересной. Эдвард Фоули-младший учился в политехническом институте Ренсселара в Нью-Йорке и был в стартовой пятёрке их хоккейной команды, которая почти всегда выигрывала у всех в Национальной университетской атлетической ассоциации. Эд мог бы претендовать на место в олимпийской команде США, хотя о профессиональной карьере в НХЛ не могло быть и речи. Он и так будет зарабатывать слишком много денег в качестве инженера по компьютерам, чтобы тратить время на такое прозаическое и такое тяжёлое занятие. — Мне кажется, что у нас появились интересные возможности.

— Какие именно, милая?

— Номури пытается завербовать исполнительную секретаршу Фанг Гана, и, по его мнению, перспективы многообещающие.

— Значит, «Чингис», — заметил Эд. Им следовало выбрать другое название для этой операции, но, в отличие от большинства операций ЦРУ, название для этой не было создано компьютером, находящимся в подвальном этаже здания. Дело в том, что такая мера предосторожности не была применена в данном случае по той простой причине, что никто не ожидал от операции ничего хорошего. ЦРУ никак не удавалось завербовать хоть какого-нибудь агента в китайском правительстве. По крайней мере, не выше ранга капитана в Народной армии КНР. Проблемы были самыми обычными. Начать с того, что нужно завербовать этнического китайца, и все усилия ЦРУ в этой области были безуспешными. Далее, оперативник, производящий вербовку, должен обладать великолепным знанием китайского языка и уметь слиться с населением. По самым разным причинам этого не удалось добиться. Тогда Мэри-Пэт предложила попробовать Номури.

В конце концов, его корпорация успешно сотрудничает с Китаем, и у этого молодого человека, по её мнению, хорошие природные инстинкты. Эд Фоули дал согласие, не надеясь получить какие-нибудь результаты. Но и на этот раз оперативные инстинкты его жены оказались лучше. Многие вообще считали, что Мэри-Пэт Фоули является лучшим офицером-оперативником, работавшим в ЦРУ за последние двадцать лет. Судя по всему, она решила доказать это.

— Насколько надёжным является положение Чета?

Его жене пришлось кивнуть, демонстрируя своё беспокойство.

— Он там совсем без прикрытия, работает в одиночку, но знает, что должен проявлять осторожность, а система его связи лучшая из всего, чем мы располагаем. Если они не применят к нему грубую силу, понимаешь, просто арестуют из-за того, что им не понравилась его причёска, он будет в безопасности. Короче говоря… — Она передала донесение Номури из Пекина.

Директор ЦРУ трижды прочитал его, потом вернул обратно.

— Ну что ж, если ему так хочется завалить её в постель, пусть, но это не является образцом оперативной деятельности, милая. Плохо, когда оперативник становится эмоционально связанным со своим агентом…

— Я знаю это, Эд, но ему приходится играть теми картами, которые у него в руках, помнишь? А если мы сможем передать ей такой же компьютер, как тот, которым пользуется Чёт, её безопасность тоже будет надёжной, верно?

— Если только кому-нибудь не придёт в голову разобрать его на части, — произнёс Эд Фоули с долей сомнения.

— Господи боже мой, Эд, наши лучшие специалисты потратят просто уйму времени, пытаясь разобраться в этой системе. Я сама занималась тем проектом, ты не забыл? Он совершенно безопасный!

— Успокойся, милая. — Директор ЦРУ поднял руку. Когда Мэри прибегала к таким доводам, это означало, что она действительно верит в это. — Да, я знаю, он безопасный. Однако не забывай, что я беспокоюсь по долгу службы, а ты склонна к риску.

— О'кей, милый зайчик. — Привычная ласковая улыбка, полная соблазна и всегда позволяющая добиться своего.

— Ты уже дала ему команду приступать к делу?

— Он мой офицер, Эдди.

Покорный кивок. Как несправедливо, что ему приходится работать здесь со своей женой. К тому же он редко побеждал в спорах с ней.

— О'кей, бэби. Это твоя операция, продолжай её, но…

— Что «но»?

— Но нам нужно изменить название «Чингис» на какое-нибудь другое. Если поступят удачные донесения, тогда мы перейдём на месячный цикл. Эта операция может иметь серьёзные последствия, и нам необходимо максимально засекретить её.

Ей пришлось согласиться с мужем. Ещё когда оба были офицерами-оперативниками, у них был агент, известный под именем «Кардинал», ставший впоследствии легендой в ЦРУ. Полковник Михаил Семёнович Филлитов[290], работавший внутри Кремля в течение более тридцати лет, снабжавший их бесценной информацией о Советской армии плюс невероятно ценной политической информацией. Затерянный в тумане времени по бюрократическим причинам. С «Кардиналом» вели работу не как с обычным местным агентом, и это спасло его от Олдрича Эймса, вероломно предавшего дюжину советских граждан, работавших на Америку. Эймсу заплатили примерно сто тысяч долларов за каждую проданную им жизнь. Муж и жена Фоули сожалели, что Эймсу сохранили жизнь, но ЦРУ не относится к числу правоохранительных органов.

— О'кей, Эдди, ежемесячно меняющийся цикл. Ты всегда такой осторожный, милый. Ты придумаешь название или я?

— Давай подождём, пока от неё поступит что-то полезное, а потом изменим название «Чингис» на другое. Это название имеет слишком очевидное отношение к Китаю.

— О'кей. — На её лице появилась лукавая улыбка. — Как относительно «ЗОРГЕ» на ближайшее время? — предложила она. Это было имя Рихарда Зорге, немца по национальности, который работал на Советский Союз и, вполне возможно, был человеком, помешавшим Гитлеру одержать победу на Восточном фронте. Советский диктатор, которому это стало известно, даже пальцем не пошевелил, чтобы спасти Зорге от казни. «Благодарность, — сказал однажды Иосиф Виссарионович, — это болезнь собак».

Директор ЦРУ кивнул. У его жены было острое чувство юмора, особенно в отношении деловых вопросов.

— Как ты полагаешь, когда мы узнаем, согласилась ли она на сотрудничество с нами?

— Думаю, это произойдёт, как только Номури проявит свои мужские способности.

— Мэри, тебе никогда не приходилось…?

— На оперативной работе? Эд, это мужское занятие, а не женское, — ответила она мужу с сияющей улыбкой, поднимая со стола свои бумаги и направлясь к выходу. — Разве что с тобой, милый зайчик.

* * *

Авиалайнер DC-10 компании «Алиталия» совершил посадку на пятнадцать минут раньше расписания благодаря попутным ветрам. Кардинал Ренато ДиМило был доволен прибытием и потому произнёс про себя соответствующую благодарственную молитву.

В течение длительного времени он входил в дипломатическую службу Ватикана и привык к продолжительным перелётам, хотя и не получал от них особого удовольствия. На нем была красная шапочка кардинала и чёрный костюм, который больше походил на официальную форму и был не особенно удобным, хотя шили его у одного из лучших римских портных. Одним из недостатков духовного и дипломатического статуса было то, что кардинал не мог снять верхнюю одежду, похожую на куртку, зато позволил себе сбросить туфли. Сразу после приземления он попытался снова надеть их и почувствовал, что его ноги распухли во время полёта, и втиснуть их в туфли оказалось труднее, чем обычно, что вызвало у него не ругательство, а всего лишь вздох. Старший стюард проводил его к передней двери и дал ему возможность первым выйти из самолёта. Преимуществом его дипломатического статуса было то, что ему требовалось всего лишь показать свой дипломатический паспорт офицерам пограничной службы, а в данном случае в конце выдвижного коридора его встречал высокопоставленный чиновник китайского правительства.

— Добро пожаловать в нашу страну, — сказал чиновник, протягивая ему руку.

— Я счастлив, что приехал сюда, — ответил кардинал, обратив внимание, что этот коммунистический атеист не поцеловал его перстень, как того требует протокол. Ничего не поделаешь, христианство, и в особенности католицизм, не приветствовались в Китайской Народной Республике. Но если КНР рассчитывает жить в цивилизованном мире, она будет вынуждена примириться с присутствием представителя Святейшего Престола, вот и всё. К тому же он займётся работой с этими людьми, и, кто знает, может быть, ему удастся обратить в католичество одного или двух. Иногда происходили ещё более странные вещи, а Римско-католической церкви приходилось встречаться с более серьёзными врагами, чем здесь.

Представитель министра сделал знак сопровождающей его небольшой группе и провёл своего высокопоставленного гостя через зал к месту, где стоял его служебный автомобиль.

— Как вы долетели? — спросил заместитель министра.

— Это был продолжительный, но приятный полет, — последовал ожидаемый ответ. Дипломатам приходится вести себя так, словно им нравится летать, несмотря на то, что даже экипажи авиалайнеров находили подобные продолжительные перелёты утомительными. Китайскому чиновнику поручили встретить нового посла Ватикана, наблюдать за тем, как он ведёт себя, как смотрит в окна автомобиля, хотя в данном случае поведение кардинала ничем не отличалось от поведения остальных послов, впервые прибывающих в Пекин. Они смотрели в окно автомобиля и замечали своеобразие обстановки. Архитектура зданий была так непохожа на всё, что они видели раньше, другой цвет кирпичей, как выглядела кирпичная кладка вблизи и на расстоянии, — всё, что не походило на другие города, казалось им интересным, хотя на самом деле при объективном подходе к этому разница была микроскопической.

Потребовалось в общей сложности двадцать восемь минут, чтобы подъехать к резиденции, служившей одновременно посольством. Это было старое здание, построенное в начале XX столетия и являвшееся тогда довольно большим домом американского миссионера, проповедовавшего методизм. «По-видимому, ему нравился американский комфорт», — подумал чиновник. Дом прошёл через несколько перевоплощений, включая, как он узнал накануне, публичный дом в дипломатическом квартале в двадцатых и тридцатых годах, потому что дипломатам тоже нравились удобства. Интересно, кто обслуживал их — этнические китаянки или русские женщины, которые всегда утверждали, что принадлежат к царской знати? В конце концов, люди, приехавшие с Запада, наслаждались тем, что трахали женщин благородного происхождения, словно их тела сделаны как-то по-другому. Это он тоже слышал в министерстве от одного из архивариусов. Причуды председателя Мао не содержались в архиве, но его привычка лишать девственности двенадцатилетних девочек, продолжавшаяся на протяжении всей жизни, была хорошо известна в Министерстве иностранных дел. У каждого национального вождя есть странные и неприятные пристрастия, это тоже было известно молодому дипломату. Ну что ж, великие люди имеют великие отклонения.

Автомобиль остановился у старого деревянного каркасного здания. Полицейский в форме открыл дверцу для приехавшего иностранного дипломата и даже приложил руку к фуражке, чем заслужил благосклонный кивок от человека в рубиново-красной шапочке.

Приезда кардинала ожидал на крыльце ещё один иностранец, монсеньор Франц Шепке, чей дипломатический статус заместителя главы миссии обычно означал человека, занимающегося всей работой, тогда как посол — выбранный главным образом по политическим причинам — правил в своём кабинете. В Министерстве иностранных дел пока не было известно, как будут обстоять дела в данном случае.

Шепке выглядел настоящим немцем, в точности соответствуя своему происхождению, — высокий и худощавый, с ничего не выражающими серо-голубыми глазами. У него был поразительный лингвистический талант — он не только отлично владел сложным китайским языком, но также местным диалектом и акцентом. Во время телефонного разговора этого иностранца можно было принять за члена партии, что изумляло местных чиновников, не привыкших к тому, чтобы иностранцы хоть немного владели китайским языком, не говоря уже о том, чтобы в совершенстве владеть им.

Немец, как заметил китайский чиновник, поцеловал кольцо кардинала. Затем итальянец пожал ему руку и обнял младшего служителя церкви. По-видимому, они были уже знакомы. Затем кардинал ДиМило подвёл его к членам своего эскорта и представил каждого из них. Они уже много раз встречались с монсеньором Шепке, поэтому такое поведение высокопоставленного служителя церкви показалось китайскому дипломату несколько глуповатым. Скоро багаж внесли в здание резиденции кардинала, китайский чиновник сел в служебный автомобиль и поехал обратно в Министерство иностранных дел, где напишет отчёт о встрече нового посла. Папский нунций, напишет он, уже давно миновал период своего умственного расцвета, но в остальном, пожалуй, достаточно приятный старик, хотя не отличается интеллектом. Иными словами, типичный посол одной из западных стран.

Как только они вошли в дом, Шепке постучал пальцем по своему правому уху и сделал жест вокруг себя.

— Повсюду?

— Ja, doch, — ответил монсеньор Шепке на своём родном немецком языке и тут же переключился на греческий. Не современный греческий, а аттик греческий, язык Аристотеля, древний диалект, на котором говорили жители Афин ещё в пятом веке до нашей эры. Это был язык, похожий, но заметно отличающийся от современной версии греческого. В Западной Европе им владеют всего несколько десятков учёных. — Добро пожаловать, ваше преосвященство.

— Даже на самолётах приходится лететь слишком долго. Почему бы нам не путешествовать морем? Это был бы гораздо более приятный способ перемещения из одной точки в другую.

— Проклятие прогресса, — прозвучал неуверенный ответ немецкого священника. В конце концов, продолжительность полёта из Рима в Пекин была всего на сорок минут дольше, чем из Рима в Нью-Йорк, но Ренато был человеком из другой, более терпеливой, эпохи.

— Что ты можешь сказать о моем сопровождающем?

— Его зовут Кьян. Ему сорок лет, женат, один сын. Через него мы будем поддерживать связь с Министерством иностранных дел. Умный, получил хорошее образование, но убеждённый коммунист, сын ещё одного такого же человека, — ответил Шепке, быстро говоря на языке, выученном ещё в семинарии. Он и его босс знали, что разговор, наверно, записывается и сведёт с ума лингвистов в Министерстве иностранных дел. Ничего не поделаешь, разве их вина, что такие люди неграмотны?

— Значит, все здание оборудовано подслушивающими устройствами? — спросил ДиМило, направляясь к подносу, на котором стояла бутылка красного вина.

— Следует исходить из этого, — кивнул Шепке, пока кардинал наполнял бокал. — Я мог бы удалить «жучки» отовсюду, но трудно найти надёжных людей, и… — И те, которые смогут провести такую работу, используют представившуюся возможность, чтобы установить собственные «жучки» для той страны, на которую они работают, — Америку, Британию, Францию, Израиль. Теперь все страны проявляли интерес к тому, что известно Ватикану.

Ватикан, расположенный в центре Рима, технически является независимым государством, отсюда дипломатический статус кардинала ДиМило даже в той стране, где религиозные убеждения в лучшем случае не одобряются, а в худшем их втаптывают в грязь. Ренато ДиМило был священником уже свыше сорока лет, большую часть которых провёл на дипломатической службе Ватикана. Его лингвистический талант был хорошо известен в пределах этой службы, но даже там являлся редким, и ещё более редким во внешнем мире, где мужчины и женщины тратят массу времени на обучение языкам. Однако ДиМило легко овладевал языками — причём настолько легко, что его изумляло, когда другие люди были не в состоянии достигать подобного результата с такой же лёгкостью. Помимо того, что он был священником и дипломатом, ДиМило являлся также офицером разведки — считается, что все послы представляют собой офицеров разведки, но он был гораздо более способным разведчиком, чем большинство послов. Одна из его обязанностей заключалась в том, чтобы информировать Ватикан — следовательно, и папу — о том, что происходит в мире, для того чтобы Ватикан — следовательно, сам папа — мог предпринять необходимые действия или, по крайней мере, использовать своё влияние в нужном направлении.

ДиМило очень хорошо знал теперешнего папу. Они были друзьями в течение ряда лет до его избрания Пон-тифексом Максимусом («максимус» в данном контексте означает «главный», а «понтифекс» — «строитель мостов», потому что священник должен представлять собой мост между людьми и их богом). ДиМило служил Ватикану в качестве нунция в семи странах. До падения Советского Союза он специализировался по странам восточного блока, где овладел искусством дебатов о достоинствах коммунизма с его самыми сильными приверженцами. Эти дебаты почти всегда заканчивались их поражением и его собственным удовлетворением. «Здесь все будет иначе», — подумал кардинал. Дело было не только в марксистских убеждениях. В Китае совершенно другая культура. Два тысячелетия назад Конфуций определил место гражданина Китая, и это место отличалось от того, чему учила западная культура. Разумеется, здесь можно найти место для учения Христа, как и повсюду. Однако местная почва не была столь плодородной для христианства, как в других странах. Местные жители, обращающиеся к христианским миссионерам, делают это из любопытства и, познакомившись с Евангелием, находят христианские убеждения ещё более любопытными, потому что они разительно отличаются от более древних учений их нации. Даже более «нормальные» убеждения, которые соответствовали в той или иной степени китайским традициям подобно Восточному спиритуалистическому движению, известному как Фалун Конг, безжалостно подавлялись. Кардинал ДиМило сказал себе, что он приехал в одну из немногих оставшихся языческих стран, где жертвенность все ещё возможна для счастливцев или несчастных, в зависимости от их точки зрения. Он потягивал вино из бокала, пытаясь определить, сколько сейчас времени, по мнению его тела, в противоположность времени на часах. Как бы то ни было, вкус вина казался хорошим, напоминая ему о доме, который он, по сути дела, никогда не покидал, будь то Прага или даже Москва. А вот Пекин может стать настоящим вызовом.

Глава 8 Нижнее бельё и младшие служащие

Он поступал так не в первый раз. Это было по-своему волнующим шагом, возбуждающим и слегка опасным из-за времени и места. Все заключалось главным образом в проверке памяти и надёжности измерений, сделанных на глаз. Самым трудным был перевод английских мер измерения в метрические. Идеальные пропорции женского тела должны быть 36-24-36, а не 91,44-60,96-91,44.

Последний раз, когда он навещал такое место, это происходило в Беверли Сентер Молл в Лос-Анджелесе, где Номури делал покупки для Марии Кастилло, итальянки с роскошными формами. Его ошибка, когда он счёл, что размер её талии составляет двадцать четыре дюйма вместо действительных двадцати семи, привела её в восторг. Всегда следует ошибаться в меньшую сторону в цифрах при покупке женского белья, но, по-видимому, в большую сторону в буквах. Если вы купите бюстгальтер 34С вместо 36В, она, наверно, не рассердится, но стоит вам купить бельё с талией в двадцать восемь дюймов для обладательницы двадцати четырех, вас ждут крупные неприятности.

«Стресс, — подумал Номури и покачал головой, — имеет самые разные формы и размеры».

Ему хотелось приобрести бельё правильного размера, потому что он намеревался использовать Минг в качестве источника информации, но он собирался найти в ней и любовницу, и это было ещё одной причиной, по которой нельзя допустить ошибку.

Самым простым делом был выбор цвета. Красный, разумеется. Китай по-прежнему оставался страной, в которой красный цвет был «хорошим» цветом, и это было тем более удобно, потому что красный всегда являлся цветом, полным жизни при выборе женского нижнего белья, цветом приключений, смешков… и лёгкого поведения. А лёгкое поведение одновременно соответствовало его биологическим и профессиональным целям.

Ему требовалось разобраться и в других аспектах покупки. Минг не была высокой девушкой, меньше пяти футов — 151 сантиметр или около этого, подумал Номури, переводя в уме одну систему измерений в другую. Небольшая, но неизящная. Фактически в Китае не существовало тучных людей. Китайцы не увлекались перееданием, возможно потому, что у них по-прежнему сохранялось воспоминание о тех временах, когда пищи не хватало и переедать было просто невозможно. В Калифорнии Минг считали бы излишне полной, но у неё просто такой тип фигуры. Она казалась коренастой, потому что была невысокой, и никакая диета или физические упражнения или косметика не в состоянии изменить это. Её талия вряд ли меньше, чем двадцать семь дюймов. Что касается её груди, 34В был самый оптимистичный размер, на который он мог надеяться… ну, может быть, 34С — нет, решил он, В+ в лучшем случае. Итак, бюстгальтер 34В и шорты среднего размера — трусики — красного шелка, что-то женственное… с намёком на дикую, развратную сторону женственности, что-то такое, что она сможет, надев на себя и оставшись одна, смотреть в зеркало и хихикать… может быть, и вздохнуть при мысли о том, насколько иначе она выглядит в этом бельё. А то и улыбнуться той специальной внутренней улыбкой, которую хранят женщины для таких моментов. В это мгновение ты уже знал, что она твоя, а остальное всего лишь десерт.

Лучшей частью «Секрета Виктории» был каталог, предназначенный для мужчин, которые, по сути дела весьма разумно, хотели бы купить самих моделей, несмотря на выражение лиц, иногда делающее их похожими на лесбиянок, принимающих метакуалоновые таблетки, — но если у них такие тела, разве может мужчина требовать что-то ещё? Фантазии, порождённые мечтами. «Интересно, — подумал Номури, — такие модели действительно существуют или являются продуктом компьютеров?» Сегодня с помощью компьютеров можно сделать что угодно — превратить Рози О'Донелл в Твигги или придать Синди Кроуфорд устаревший тип красоты.

За работу, сказал он себе.

Итак — бельё должно выглядеть сексуальным. Оно должно быть таким, чтобы одновременно развеселило и взволновало Минг, да и его тоже. Это являлось частью игры.

Номури вынул каталог из стопки. Он начал листать страницы и замер на 26-й. Там красовалась чёрная модель, и хотя неизвестно, сплавом каких генов она являлась, это были высококачественные ингредиенты, потому что её лицо привлекло бы к себе как члена гитлеровской СС, так и Иди Амина. Таким было её лицо. Но ещё лучше было то, что на ней был бюстгальтер «Рейсербэк», гармонирующий с узенькими трусиками бикини, а цвет был идеальным, красно-пурпурным, который римляне когда-то называли тиррианским алым. Цвет полосы на тоге сенаторов, ограниченный ценой и обычаем для самой богатой римской знати, не совсем красный и не совсем пурпурный. Материалом для бюстгальтера служили атлас и лайкра, он застёгивался впереди, чтобы девушке было легче надевать его, и интереснее для парня снимать, подумал Номури, перемещаясь к одежде, висящей на стойке. Размер тридцать четыре В, решил он. Если бюстгальтер окажется слишком маленьким, это станет тем более лестным для девушки… малый или средний размер для узеньких трусиков бикини?

Какого черта, куплю оба. Чтобы не ошибиться, он выбрал также модель бюстгальтера с треугольными чашами, но без проволоки, делающей его более жёстким, а также бикини с ремешком — оранжево-красного цвета, который католическая церковь признает смертным грехом при одном только взгляде. Потом Номури поддался порыву и заказал несколько дополнительных пар трусиков, исходя из того, что они пачкаются быстрее бюстгальтеров. Правда, он не был в этом уверен, несмотря на профессию оперативника Центрального разведывательного управления — на Ферме этому не обучали. Придётся послать меморандум по этому вопросу. По крайней мере, Мэри-Пэт сможет похихикать в своём кабинете на седьмом этаже здания в Лэнгли.

Осталось ещё одно. Духи. Женщины любят духи. Этого нельзя не знать, особенно здесь. Весь город Пекин пахнет, как металлургический завод, масса угольной пыли и других вредных веществ, загрязняющих воздух, — таким же был, наверно, Питтсбург в начале века, — а печальная правда заключается в том, что китайцы не моются так же прилежно, как жители Калифорнии, и уж совсем не так регулярно, как японцы. Значит, надо купить духи, которые приятно пахнут…

«Мечта ангелов», так назывались эти духи. Они выпускались в виде спрея, лосьона и в других формах, предназначение которых он не совсем понимал, но не сомневался, что Минг поймёт, поскольку она была девушкой, а духи являются исключительной прерогативой прекрасного пола.

Так что он купил эти духи, расплатившись кредитной карточкой НЭК — он не сомневался, что японские боссы поймут его. В Японии существовали искусно организованные секс-туры, которые доставляли японских служащих в самые разные места Азии, рекламирующие торговлю сексом. Таким образом, наверно, в Японию и проник СПИД.

По этой причине Номури всегда пользовался презервативами, разве что мочился без них.

Стоимость всех покупок обошлась ему в триста евро. Продавец завернул покупки и заметил, что леди, для которой они куплены, должно быть, очень повезло.

Обязательно повезёт, пообещал себе Номури. Ткань нижнего белья, только что купленного им, была гладкой, как гибкое стекло, а цвета пробудят желание даже у слепого. Единственный вопрос заключался в том, как подействуют они на пухлую китайскую секретаршу министра в правительстве КНР. Никогда не следует пытаться предугадать такие вещи заранее. Эмми Ирвин, первое завоевание Номури, когда ему было уже семнадцать лет и три месяца, была достаточно привлекательной, чтобы пробудить в нём желание, — это означало для юноши такого возраста, что у неё были все необходимые части тела, отсутствовала только борода, как у генерала Гражданской войны, и в прошлом месяце она приняла душ. По крайней мере, Лиан Минг не походит на множество американских женщин, которые навещают пластического хирурга, чтобы он закрепил повыше их свисающие ягодицы, увеличил груди, так что они начинают смахивать на чаши для овсянки, а губы накачивал химическими веществами до такой степени, что они напоминают две половинки какого-то экзотического фрукта. Чего только не делают женщины, чтобы привлечь мужчин… и чего только не делают мужчины в надежде соблазнить их. «Какой это потенциальный источник энергии», — подумал Номури, поворачивая ключ в блоке зажигания автомобиля «Ниссан» своей компании.

* * *

— Что у нас сегодня, Бен? — спросил Райан у своего советника по национальной безопасности.

— ЦРУ пытается запустить новую операцию в Пекине. В настоящий момент она называется «ЗОРГЕ».

— Рихард Зорге?

— Совершенно верно.

— Кто-то обладает непомерным честолюбием. О'кей, расскажи мне об этой операции.

— У них есть офицер-оперативник, его зовут Честер Номури, нелегал, в настоящее время он в Пекине под прикрытием продавца компьютеров японской НЭК. Он пытается соблазнить секретаршу одного из старших министров в правительстве КНР по имени Фанг Ган.

— Кто он? — спросил Райан, поднося к губам чашку кофе.

— Нечто вроде министра без портфеля, работает на премьера и министра иностранных дел.

— Как этот парень Чанг Хан Сан?

— Ниже его по должности, но такой же. Выглядит как очень высокопоставленный тип, стремящийся продвинуться наверх. У него контакты в их военной среде и в Министерстве иностранных дел, хорошо зарекомендовал себя с идеологической точки зрения, активен в Политбюро. Как бы то ни было, Номури пытается соблазнить девушку.

— Бонд, — заметил Райан намеренно нейтральным голосом, — Джеймс Бонд. Мне знакомо имя Номури. Когда я занимал твою должность, он хорошо проявил себя в Японии. Это только для информации, моего одобрения не требуется?

— Да, господин президент. Эту операцию ведёт миссис Фоули, и она хотела обратить на неё ваше внимание.

— О'кей, передай Мэри-Пэт, что меня интересует вся информация, которую она получит. — Райан поборол гримасу, которая едва не появилась на его лице, когда он услышал о личной жизни другого человека — причём о сексуальной жизни.

— Да, сэр.

Глава 9 Первоначальные результаты

Честер Номури многое узнал в жизни от своих родителей, учителей и инструкторов на Ферме, но ему предстояло овладеть ещё одним уроком, а именно — ценностью терпения, по крайней мере, в отношении к своей личной жизни. Это, однако, не мешало ему быть осторожным. Вот почему он послал свои планы в Лэнгли. Его смущало, что приходится сообщать женщине о перспективах своей сексуальной жизни, — Мэри-Пэт была блестящим оперативником, но она как-никак была женщиной.

С другой стороны, ему не хотелось, чтобы в ЦРУ думали о нем как о бродячем коте, похождения которого оплачиваются правительством. К тому же, по правде говоря, емунравилась его работа. Он привык к волнению, связанному с опасностью, как привыкали к кокаину иные его коллеги по колледжу.

«Может быть, — размышлял Номури, — именно поэтому он нравился миссис Фоули». Они походили друг на друга. Мэри-Пэт, говорили о ней в оперативном директорате, была женским воплощением ковбоя. Она бесстрашно ходила по московским улицам в последние дни «холодной войны», как Анни Оукли[291].

Несмотря на то что Второе Главное управление КГБ в конце концов арестовало её, она не выдала русского агента, с которым работала, — эта операция по-прежнему оставалась совершенно секретной. Должно быть, ей пришлось многое испытать, потому что после освобождения она больше не работала оперативником, зато вскарабкалась по лестнице ЦРУ, ведущей наверх, со скоростью голодной белки, добывающей жёлуди на дубе. Президент считал её умной, и если в таком деле вам нужен друг, лучшего не придумаешь, потому что сам президент был хорошо знаком с оперативной работой. Потом поползли слухи, что президент Райан вывез из СССР самого председателя КГБ. Мэри-Пэт тоже, должно быть, принимала в этом участие, считали парни и девушки оперативного директората. То, что было им известно даже в пределах ЦРУ, они прочитали в материалах, опубликованных в прессе. Несмотря на то что обычно средства массовой информации ни хрена не знали о чёрных операциях, телевизионным операторам CNN удалось заснять на плёнку лицо бывшего председателя КГБ, живущего теперь в Винчестере, штат Виргиния. Хотя он не рассказал почти ничего, лицо человека, которого Советское правительство объявило погибшим в авиационной катастрофе, было достаточным для настоящей сенсации. Таким образом, Номури считал, что он работает под руководством двух настоящих профессионалов, и поэтому счёл необходимым сообщить им о своих намерениях, даже если это вызвало бы краску на лице Мэри Патриции Фоули, заместителя директора ЦРУ по оперативной деятельности.

Он выбрал ресторан в западном стиле. Теперь таких ресторанов немало в Пекине, они обслуживали как местных жителей, так и иностранных туристов, испытывавших чувство ностальгии по далёкому дому (или тех, кто беспокоился о своих военных системах, находящихся в Китае, — не такое уж неразумное чувство, подумал Номури). Качество еды было далёким от того, что готовили в настоящих американских ресторанах, но всё-таки намного лучше, чем мясо прожаренных крыс, которое, как он подозревал, включалось в меню бесчисленных пекинских закусочных.

Он пришёл в ресторан первым и спокойно пил дешёвый американский бурбон, когда открылась дверь и вошла Минг. Номури махнул ей рукой, надеясь, что это не было излишне мальчишеским жестом. Она заметил его, и улыбка, появившаяся на её лице, была искренней и приятной. Значит, Минг действительно рада видеть его. Это был первый шаг в осуществлении плана сегодняшнего вечера. Она подошла к его угловому столу в конце зала. Номури встал, демонстрируя вежливость джентльмена, непривычную в Китае, где женщин ценили намного ниже, чем у него дома. «Интересно, — подумал он, — может быть, это изменится, если все эти убийства младенцев женского пола смогут внезапно сделать Минг ценным товаром, несмотря на её самую рядовую внешность». Он все ещё не мог забыть о такой привычной для китайцев расправе с младенцами; Номури по-прежнему словно видел эту сцену, ему не хотелось забывать, кто в мире хорошие люди, а кто — плохие.

— Мне так приятно снова видеть тебя, — произнёс он с очаровательной улыбкой. — Меня беспокоило, что ты можешь передумать и не прийти сегодня.

— Вот как? Почему?

— Ну, твой начальник на работе… я уверен, что ты нужна ему… это, так сказать, вежливый способ выразить то, что я думаю, — произнёс Номури с неуверенной улыбкой заранее отрепетированную фразу. Ему показалось, что он сделал это очень убедительно. Действительно, Минг поверила ему и хихикнула.

— Товарищу Фангу больше шестидесяти пяти лет, — сказала она. — Он хороший человек, отличный начальник, но ему приходится много работать, а ведь он уже не молод.

О'кей, значит, он трахает тебя, но редко, — так истолковал Номури её слова. — А тебе хочется, наверно, чтобы это случалось чаще, с кем-нибудь ближе к твоему возрасту, правда? Разумеется, если Фангу больше шестидесяти пяти и он все ещё может функционировать, то старик действительно заслуживает уважения, подумал Номури, затем отбросил эту мысль.

— Тебе не доводилось ужинать здесь? — Ресторан назывался «Винченцо» и претендовал на итальянский. На самом деле его хозяин, одновременно и управляющий, был наполовину итальянцем, наполовину китайцем, полукровкой из Ванкувера. Если бы он попытался говорить по-итальянски в Палермо или даже на Малберри-стрит в Манхэттене, мафия неминуемо расправилась бы с ним, но здесь, в Пекине, он казался почти настоящим, этническим итальянцем.

— Нет, — ответила Минг, оглядываясь вокруг. Этот ресторан казался ей самым экзотическим из всех мест, в которых ей приходилось ужинать. На каждом столе стояла старая винная бутылка с донышком, обвязанным бечёвкой, и с оплывшей старой красной свечкой наверху. Скатерть была с красными и белыми квадратами, расположенными в шахматном порядке. Судя по всему, дизайнер, работавший в ресторане, смотрел слишком много старых фильмов. Впрочем, «Винченцо» ничуть не походил на местные рестораны, хотя официанты в нём и были китайцами. Тёмные деревянные панели на стенах, крючки у двери, чтобы повесить пальто. Ресторан мог находиться в любом американском городе на Восточном побережье, и там его считали бы одним из старых семейных ресторанов, принадлежащих итальянской семье, где подают хорошую пищу и вино. — На что похожа итальянская кухня? — спросила девушка.

— Хорошо приготовленная итальянская пища — одна из лучших в мире, — ответил Номури. — Ты никогда не пробовала итальянские блюда? Ни разу? Тогда позволь мне выбрать их для тебя.

Реакция этой китайской девушки была очаровательной. «Женщины одинаковы повсюду, — подумал он. — Ухаживай за ними, и они превратятся в воск у тебя в руках, ты сможешь мять его и придавать ему любую форму, какую только пожелаешь». Эта часть работы начинала нравиться Номури, и когда-нибудь приобретённый опыт может оказаться полезным в его личной жизни. Он подозвал к себе официанта, который тут же подошёл к ним с подобострастной улыбкой. Прежде всего Номури заказал бутылку настоящего итальянского белого вина — как ни странно, перечень вин был действительно первоклассным, и к тому же вина были дорогими, чего следовало ожидать. Затем последовало феттуччино Альфредо, основа итальянской кухни. Взглянув на Минг, он решил, что она не откажется от острой пищи.

— Как у тебя на работе понравились новый компьютер и принтер?

— Очень понравились, министр Фанг похвалил меня перед остальными служащими за то, что я выбрала такую совершенную систему. Ты превратил меня в героиню, товарищ Номури.

— Я очень рад этому, — ответил офицер ЦРУ, пытаясь понять, является ли обращение «товарищ» благоприятным знаком для этой части операции. — Сейчас мы начинаем выпускать новый портативный компьютер, ты можешь брать его домой, хотя он обладает такой же мощностью, как и твой универсальный компьютер в офисе. Разумеется, у него такие же достоинства и программное обеспечение, даже модем, обеспечивающий доступ в Интернет.

— Неужели? Я так редко вхожу в Интернет. Понимаешь, на работе не любят, когда ты просматриваешь Интернет, за исключением тех случаев, когда министру требуется что-то особое.

— Вот как? А какие темы интересуют министра Фанга в Интернете?

— Главным образом политические комментарии, в основном в Америке и Европе. Каждое утро я печатаю различные отрывки из газет — лондонский «Таймс», «Нью-Йорк Таймс», «Вашингтон Пост» и так далее. Министра особенно интересует, о чём думают американцы.

— Не так много, — заметил Номури, когда на стол поставили бутылку вина.

— Извини меня, я не поняла, — сказала Минг, заставив его обернуться.

— Гм, видишь ли, американцы мало о чём думают. Самые ограниченные люди, с которыми мне приходилось встречаться. Крикливые, необразованные, а их женщины… — Голос Чета затих.

— Что ты хочешь сказать про их женщин, товарищ Номури? — потребовала Минг.

— А-а. — Он сделал глоток вина и кивнул официанту. Тот начал разливать вино по бокалам. — Ты когда-нибудь видела американскую игрушку, куклу Барби?

— Конечно. Их ведь делают в Китае.

— Такой хочет быть каждая американская женщина — очень высокой, с огромной грудью и талией, которую можно обхватить пальцами. Это не женщина. Игрушка, манекен для детских игр. И у Барби такой же интеллект, как у средней американской женщины. Неужели ты думаешь, что они владеют разными языками? Вот посмотри: мы сейчас говорим по-английски, на языке, который не является родным ни для кого из нас, но мы разговариваем хорошо, не правда ли?

— Да, — согласилась Минг.

— Как ты думаешь, сколько американцев могут говорить на мандаринском наречии? Или владеют японским языком? Нет, у американцев нет ни образования, ни утончённости. Это отсталая нация, а их женщины совсем тупые. Представляешь, они даже обращаются к хирургам, чтобы им сделали грудь больше, как у этой глупой детской игрушки. Когда они обнажены, это комическое зрелище, — закончил он, надеясь, что она попадётся на крючок.

— А ты видел их обнажёнными? — спросила она, глотая наживку.

— Видел кого — ты имеешь в виду, видел ли я обнажённых американских женщин? — Последовал утвердительный кивок. «Все идёт хорошо», — подумал он. Да, Минг, я повидал многое в этом мире. — Да, видел. Я жил там несколько месяцев, и по-своему это было интересно, хотя они выглядели нелепо. Некоторые из них могут быть очень милыми, но им далеко до азиатских женщин с настоящими формами тела и причёсками, которые не сделаны в косметических салонах. А манеры! У американок нет такого воспитания, как у азиатских женщин.

— Но ведь там много наших людей. Разве тебе не приходилось?..

— Встречаться с ними? Нет, круглоглазые американцы держат их для себя. Я думаю, что американские мужчины ценят настоящих женщин, даже когда их собственные женщины превращаются во что-то совсем иное. — Он протянул руку и подлил вина в бокал Минг. — Но, честно говоря, есть вещи, в которых американцы очень хороши.

— Например? — спросила она. Вино уже начало развязывать ей язык.

— Я покажу тебе потом. Наверно, мне нужно извиниться перед тобой, но я позволил себе купить несколько американских вещей для тебя.

— Неужели? — Волнение в её глазах. Значит, все идёт действительно хорошо, сказал себе Номури. Ему следует пить поменьше. Ничего, половина бутылки, два таких бокала не повлияют на него. Как это поётся в песне… Можно делать это и после первого свидания… Ну что ж, здесь ему не нужно беспокоиться о религиозных убеждениях или запретах, не так ли? Это ведь преимущество коммунизма.

Феттуччино принесли как раз вовремя, и, к удивлению Номури, оно оказалось очень вкусным. Он следил за её глазами, когда она поднесла ко рту первую порцию, зацепив её вилкой (в этом ресторане пользовались европейскими столовыми приборами вместо палочек, что было в любом случае более удобно для феттуччино Альфредо). Глаза девушки расширились, когда лапша попала ей в рот.

— Очень вкусно… здесь много яиц. Я люблю яйца, — призналась она.

Он наблюдал за ней, когда она проглотила первую порцию феттуччино. Номури протянул руку и снова наполнил её бокал. Минг не заметила этого, с такой яростью она атаковала свою пишу.

Одолев половину блюда, она подняла голову и посмотрела на него.

— У меня ещё никогда не было такого вкусного ужина, — призналась Минг.

Ответом Номури была тёплая улыбка.

— Я так рад, что тебе понравилось. — Погоди, скоро ты увидишь, какие штанишки я тебе купил, милая.

* * *

— Смирно!

Генерал-майор Марион Диггз думал о том, что принесёт ему это новое назначение.

Вторая звезда на погонах[292]… ну что ж, он сказал себе, что чувствует её дополнительный вес, но, говоря по правде, он этого веса не чувствовал. Его последние пять лет службы своей стране в армейской форме были интересными. Он был первым командиром заново созданного Десятого бронетанкового полка — «Буйволы» — и превратил этот старый, покрывший себя славой полк в часть, обучающую израильскую армию, сделав из пустыни Негев новый Национальный центр боевой подготовки. В течение двух лет он вогнал в землю каждого израильского бригадного генерала и затем воссоздал всех заново, в три раза увеличив их боевую эффективность, так что теперь гордая походка израильских солдат действительно оправдывалась их умением вести бой. После этого его перевели в настоящий НЦБП в калифорнийской пустыне, где он проделал то же самое со своей собственной армией США. Он был там, когда на его страну было совершено нападение с применением биологического оружия, со своим одиннадцатым мотомеханизированным полком «Чёрной кавалерии» и бригадой национальной гвардии, чьё неожиданное использование информационной системы связи между экипажами танков, намного облегчившее управление боем, застало врасплох «Чёрную кавалерию» и гордого командира полка полковника Эла Хэмма. Одиннадцатый полк и бригада национальной гвардии вместе с Десятым бронетанковым полком, находившимся в Израиле, были срочно переброшены в Саудовскую Аравию. Там они первоклассно начистили морду армии Объединённой Исламской Республики, просуществовавшей так недолго. Проявив себя блестящим полковником, командиром полка, он особенно отличился в качестве бригадного генерала, и это проложило путь к ещё одной сверкающей серебряной звезде на погонах. Вместе со званием генерал-майора ему поручили командование новым подразделением, известным под различными названиями, такими, например, как «Первая танковая», «Старые железнобокие» или «Бронетанковая дивизия Америки». Это была Первая бронетанковая дивизия, базирующаяся в германском городе Бад-Кройцнахе, одна из немногих оставшихся тяжёлых дивизий под американским флагом.

Когда-то здесь было много таких дивизий. Два полностью укомплектованных корпуса в Германии, Первый и Третий бронетанковые, Третий и Восьмой пехотные, а также два мотомеханизированных полка — Второй и Одиннадцатый. Кроме того, здесь же размещались гигантские склады военного снаряжения для подразделений, находящихся в Америке, таких как Второй бронетанковый и Первый пехотный в Форт-Райли. Их могли перебросить в Европу на самолётах, здесь их укомплектовывали бы снаряжением, и они были бы готовы к бою. Вся эта сила — а это была колоссальная по своей мощи армия, размышлял Диггз, — гарантировала обязательство Америки перед НАТО защищать Западную Европу от страны, носившей название Советский Союз, и её зеркального отражения — стран Восточного пакта. Гигантские формирования этих стран были нацелены на Бискайский залив, или, по крайней мере, так всегда считали офицеры оперативных и разведывательных отделов в бельгийском Монсе. Это могло быть грандиозным столкновением. Кто одержал бы победу? Пожалуй, НАТО, в зависимости от политических помех и искусства командиров.

Но теперь больше нет Советского Союза, а вместе с ним исчезла необходимость в присутствии Пятого и Седьмого корпусов в Западной Германии. Таким образом. Первая и т.д. бронетанковая дивизия являлась последним остатком от того, что когда-то представляло собой огромную и мощную силу. Отвели из Западной Европы даже мотомеханизированные полки. Одиннадцатый стал теперь силой «противника» на манёврах, или «плохими парнями» в Национальном центре боевой подготовки, а Второй «драгунский» полк почти полностью разоружили в Форт-Полк, Луизиана, в попытке создать новую доктрину для безоружных солдат. Таким образом, остались только «Старые железнобокие» несколько меньшего размера по сравнению с золотыми днями, но эта дивизия по-прежнему представляла собой грозную силу. Впрочем, в настоящее время Диггз не имел представления, с кем ему придётся воевать, если неожиданно разразятся боевые действия.

Это было, разумеется, работой его G-2, офицера разведки, подполковника Тома Ричмонда, а подготовка к такому событию осуществлялась его G-3 — начальником оперативного отдела дивизии, полковником Дьюком Мастертоном, которого Диггз сумел вытащить из Пентагона, несмотря на его отчаянное сопротивление. В армии Соединённых Штатов это было обычным явлением, когда старший офицер собирал вокруг себя группу молодых офицеров, со способностями которых он познакомился во время своего продвижения к верхам. Отныне его работа заключалась в том, чтобы наблюдать за их карьерой, а их задача — заботиться о своём учителе, его называли «раввином» в полицейском департаменте Нью-Йорка или «морским папой» в военно-морском флоте.

Их отношения походили больше на отношения отца и сыновей, чем на что-нибудь другое. Ни Диггз, ни Ричмонд с Мастертоном не ожидали ничего особенного от времени, проведённого в Первой бронетанковой дивизии, кроме интересной профессиональной службы. Они видели слона — эта фраза возникла в армии Соединённых Штатов ещё во время Гражданской войны и означала активное участие в боевых действиях, — а убийство людей с помощью современного оружия не было похожим на поездку в Диснейленд.

Спокойная служба, в ходе которой они будут исполнять свои обязанности и участвовать в манёврах на огромном столе, покрытом песчаными холмами и оврагами, этого вполне достаточно, считали они. К тому же в Германии варили превосходное пиво.

— Так вот, Мэри, теперь это твоё хозяйство, — сказал генерал-майор Сэм Гуднайт после официального салюта. Он сдавал командование дивизией и уезжал в США, где его ожидало новое назначение и повышение в звании. «Мэри» прозвали Мариона Диггза ещё в Уэст-Пойнте[293], и прошло много времени с тех пор, как он перестал обижаться на это прозвище. Правда, так обращаться к нему могли только офицеры старше его по званию, а таких осталось не так уж много.

— Похоже, Сэм, ты отлично подготовил свою молодёжь, — заметил Диггз, обращаясь к человеку, которого он только что сменил на посту командира бронетанковой дивизии.

— Я особенно доволен моими парнями в вертолётном подразделении. После всей этой кутерьмы с «Апачами» в Югославии мы решили взяться за их подготовку. На это потребовалось три месяца, зато теперь они готовы съесть льва прямо сырым — после того как прикончат его своими карманными ножами.

— А кто стоит во главе вертолётчиков?

— Полковник Дик Бойл. Ты познакомишься с ним через несколько минут. Он принимал участие в югославской бойне и хорошо знает, как управлять своими парнями.

— Рад слышать это, — сказал Диггз, когда они разместились в принадлежащей дивизионному командиру машине времён Второй мировой войны. Теперь им предстояло объехать подразделения дивизии. Это была прощальная поездка для Сэма Гуднайта и первое ознакомление со своим новым назначением для Мэри Диггза, репутация которого гласила, что он крутой чернокожий сукин сын. Его степень доктора философии, которую он получил в университете Миннесоты, не имела, похоже, никакого значения, разве что для комитета, рассматривающего порядок присвоения очередных воинских званий. Кроме того, степень доктора могла благоприятно повлиять на его гражданскую карьеру после ухода в запас. Время от времени ему приходилось рассматривать вероятность этого события, хотя, по его мнению, две звезды на погонах генеральского мундира составляли только половину того, что он ожидал от армии. Диггз принимал участие в двух войнах и прекрасно проявил себя в обеих. Существует немало способов сделать карьеру на военной службе, но ни один из них не является таким успешным, как показать себя отличным командиром на поле боя, потому что, если рассматривать это серьёзно, задача армии заключается в том, чтобы убивать людей и разрушать препятствия с максимальной эффективностью. Это не было развлечением, но иногда являлось необходимым, и Диггз не мог позволить себе упускать такую вероятность из вида. Приходилось готовить своих солдат так, что если на следующее утро они проснутся и узнают, что началась война, то будут знать, что им предстоит делать и как приступить к этому, независимо от того, находятся их офицеры рядом или нет.

— Как относительно артиллерии? — спросил Диггз, когда они проезжали мимо строя самоходных 155-миллиметровых гаубиц.

— С этим у тебя не будет никаких проблем, Мэри. У тебя вообще не будет никаких проблем ни с чем. Все твои командиры бригад принимали участие в войне в Заливе в 1991 году, занимали главным образом должности командиров рот или начальников штабов батальонов. Твои командиры батальонов занимали тогда должности командиров взводов или заместителей ротных. Все прошли отличную подготовку. Ты в этом убедишься, — пообещал Гуднайт.

Диггз знал, что всё это соответствует истине. Сэм Гуднайт был генерал-майором, передававшим ему командование дивизией, потому что его ожидала третья звезда на погонах, как только сенат Соединённых Штатов одобрит законопроект, в который включены все генералы и адмиралы высшего ранга. С этим законопроектом нельзя спешить. Даже президент не может ускорить дело. Диггз попал в список генералов, получивших вторую звезду на погонах шесть месяцев назад, незадолго до того, как он покинул Форт-Ирвин, чтобы провести несколько месяцев в Пентагоне — укороченное «объединённое» пребывание в центральном командовании Министерства обороны, так это называлось, — перед тем как отправиться обратно в Германию. Через три недели планировались совместные крупные учения с частями Бундесвера. Первая бронетанковая дивизия против четырех немецких бригад — двух бронетанковых и двух мотомеханизированных. Предполагалось, что это будет испытанием боеспособности американской бронетанковой дивизии. Ну что ж, об этом придётся позаботиться полковнику Мастерману — его голова ляжет на плаху в случае неудачного исхода учений. Дьюк приехал в Германию на неделю раньше, чтобы познакомиться со своим предшественником, тоже покидающим свой пост начальника оперативного отдела дивизии, вместе с ним изучить правила предстоящих учений и принять его обязанности. С германской стороны учениями будет командовать генерал-майор Зигфрид Модель. Зигги, как его звали коллеги, был потомком знаменитого генерала вермахта, воевавшего с русскими в давно прошедшие дни. Про Моделя ходили слухи, что он очень сожалел о распаде Советского Союза, потому что его не покидало желание встретиться с русской армией на поле боя и разгромить её. Впрочем, такое говорили о многих немцах, а также о некоторых американских генералах, и почти в каждом случае это были одни разговоры, потому что офицеры, которые хотя бы однажды побывали на одном поле боя, никогда не стремились увидеть ещё одно.

«Разумеется, — подумал Диггз, — осталось не так уж много немцев, когда-либо видевших поле боя».

— Действительно, они выглядят отлично, — сказал Диггз, когда они миновали последние боевые машины, выстроенные как на параде.

— Чертовски жаль покидать дивизию, на которую я потратил столько сил, Марион. Проклятье. — Генерал Гуднайт отвернулся, чтобы скрыть подступившие слезы. Диггз знал, что это показывало, насколько крутым парнем был генерал. Оставлять дивизию и передавать командование солдатами кому-то другому походило на то, что ты покидаешь в больнице своего ребёнка или ещё хуже. «Все эти парни были детьми Сэма, а теперь они станут его детьми», — подумал Диггз. После первого осмотра он убедился, что все выглядят здоровыми и достаточно умными.

* * *

— Да, Арни, — сказал президент Райан. Его голос выдал эмоции намного яснее, чем ворчание или крик.

— Никто и не говорил, что эта работа будет развлечением, Джек. Черт побери, я не понимаю, почему ты жалуешься. Тебе не приходится обнимать людей, чтобы получить от них деньги на кампанию по переизбранию, верно? И не приходится целовать детей избирателей. Все, что от тебя требуется, — это заниматься своей работой, а после неё у тебя остаётся целый час — может быть, даже полтора — в день, и в течение этого времени ты можешь смотреть телевизор и играть с детьми. — Это самое любимое занятие Арни, подумал Райан, рассказывать ему (Райану), как легко заниматься этой гребаной работой.

— Но я всё-таки трачу половину дня, занимаясь бесполезным дерьмом вместо того, чтобы исполнять обязанности, за которые мне платят.

— Только половину, и он ещё жалуется, — заявил Арни, обращаясь к потолку. — Джек, тебе нужно справиться со своими чувствами и полюбить это, иначе сойдёшь с ума. К тому же, приятель, ты был государственным служащим пятнадцать лет, прежде чем стал президентом. Тебе уже давно следовало с любовью относиться к непродуктивной работе!

Райан едва не засмеялся, но сумел справиться с собой. Никто лучше Арни не умел смягчать свои поучения юмором. Иногда это чертовски раздражало.

— Отлично, но что на самом деле я им обещал?

— Ты обещал, что поддержишь их план строительства плотины и канала для проводки барж.

— Но это скорее всего напрасная трата денег!

— Нет, это не напрасная трата денег. Этот проект даст работу жителям двух штатов, а потому он интересует не одного, не двух, а трех сенаторов США, причём все трое постоянно поддерживают тебя на Холме, и ты, в свою очередь, тоже должен поддерживать их. Ты воздаёшь им должное за оказанную тебе помощь, содействуя их переизбранию. И ты помогаешь им быть переизбранными на новый срок тем, что обеспечиваешь работой примерно пятнадцать тысяч человек в двух штатах.

— А для этого наношу непоправимый вред хорошей реке за… — президент посмотрел в открытую папку на столе, — за три с четвертью миллиарда долларов. Господи боже мой, — закончил он с глубоким вздохом.

— С каких это пор ты встал в ряды тех, кто обнимает деревья? Форель, несмотря на такие привлекательные пятна на спине, не имеет права голоса. Даже если на реке и не возникнет перевозки на баржах, там всё-таки будет чертовски привлекательное место для отдыха, люди будут кататься на водных лыжах, ловить рыбу, появится несколько новых мотелей, может быть, пара полей для гольфа, рестораны…

— Я не люблю говорить и делать вещи, в которые не верю, — попытался возразить президент.

— Для политического деятеля это походит на дальтонизм или сломанную ногу, потому что является серьёзным недостатком, — заметил ван Дамм. — Это ведь тоже часть твоей работы. Однажды Никита Хрущёв сказал: политические деятели одинаковы во всем мире, мы строим мосты, хотя в этом месте нет рек.

— Значит, мы должны заниматься напрасной тратой денег? Арни, это не наши деньги! Это народные деньги! Они принадлежат народу, и мы не имеем права разбрасывать их направо и налево.

— Права? Кто сказал, что это должно быть правильным? — терпеливо спросил Арни. — Эти три сенатора, которые, — он посмотрел на часы, — направляются к нам прямо сейчас, месяц тому назад одобрили твой законопроект о выделении средств на нужды обороны страны, если ты ещё помнишь, и тебе могут снова понадобиться их голоса. Так вот, скажи мне, этот законопроект о выделении средств на нужды обороны был важным, не правда ли?

— Да, конечно, — ответил президент Райан, глядя на Арни насторожённым взглядом.

— И принятие этого законопроекта было необходимо для страны, верно? — продолжал ван Дамм.

Глубокий вздох. Райан чувствовал, куда все это ведёт.

— Да, Арни, необходимо.

— Таким образом, одобрение этого небольшого проекта помогло тебе осуществить что-то важное для страны, как ты считаешь?

— Наверно. — Райану не хотелось уступать в таких спорах, но спорить с Арни всё равно что спорить с иезуитом — ты почти всегда проигрываешь.

— Джек, мы живём в несовершенном мире. Ты не можешь надеяться, что всегда будешь поступать правильно. Лучшее, на что можно надеяться, — это совершать правильные поступки почти всегда — по сути дела, можешь остаться довольным, если в конечном итоге правильные поступки перевесят не совсем правильные. Политика — это искусство компромисса, когда ты принимаешь важные решения, необходимые для тебя, уступая другим в менее важных вещах, которые они хотят получить. Поступая таким образом, ты остаёшься человеком, который даёт что-то, а потому создаётся впечатление, что они не берут, а получают от тебя, потому что ты босс. Ты должен понимать это. — Арни сделал паузу и отпил несколько глотков кофе из чашки. — Джек, ты работаешь очень напряжённо и учишься очень быстро — для ученика четвёртого класса средней школы, — но тебе нужно овладеть подобными вещами до такой степени, что, принимая решение, ты даже не будешь думать, насколько оно правильно. Весь процесс должен стать для тебя таким же естественным, как застёгивать молнию на брюках, после того как сходил в туалет. Ты все ещё не понимаешь, насколько хорошо справляешься со своими обязанностями. — Может, это совсем неплохо, добавил про себя Арни.

— Сорок процентов людей не считают, что я хорошо справляюсь со своими обязанностями.

— Зато пятьдесят девять процентов считают, и к тому же многие из этих сорока процентов всё равно голосовали за тебя!

Прошедшие выборы отличались необыкновенно большим числом вписанных в бюллетени кандидатов, причём особенно часто вписывали имя Микки Мауса, напомнил себе Райан.

— Что я сделал такое, обидевшее стольких людей?

— Джек, если бы опрос Гэллапа проводился в древнем Израиле, Иисус был бы, наверно, обижен его результатами и вернулся к профессии плотника.

Райан нажал кнопку на своём телефоне.

— Эллен, зайдите ко мне.

— Хорошо, господин президент, — ответила миссис Самтер, пользуясь не слишком секретным кодом, существующим между ними. Через тридцать секунд она вошла в кабинет с опущенной рукой. Подойдя к президенту, она протянула руку с сигаретой. Джек взял сигарету и зажёг её бутановой зажигалкой, потом достал пепельницу из ящика стола.

— Спасибо, Эллен.

— Не за что, господин президент. — Она вышла из кабинета. Каждый второй день Райан передавал ей долларовую банкноту, оплачивая этим свой сигаретный долг. С течением времени этот процесс становился у него все более совершенным, и теперь он выкуривал не более трех сигарет в особенно напряжённый день.

— Смотри, чтобы об этом не пронюхали средства массовой информации, — посоветовал Арни.

— Да, я знаю. Мне разрешено завалить секретаршу прямо здесь, в Овальном кабинете, но если меня застанут с сигаретой, то это сочтут преступлением, равным жестокому обращению с ребёнком. — Райан глубоко затянулся сигаретой «Виргиния слим», отдавая себе отчёт в том, как отнесётся к этому его жена. — Если бы я был королём, то сам формулировал бы эти гребаные правила!

— Но ты не король и потому не можешь, — напомнил ему Арни.

— Моя работа заключается в том, чтобы сохранять, оберегать и защищать страну.

— Нет, твоя работа заключается в том, чтобы сохранять, оберегать и защищать конституцию, что является гораздо более сложным. Не забывай, что для обычных граждан фраза «сохранять, оберегать и защищать» означает, что им платят каждую неделю и они кормят на эти деньги свои семьи, раз в году проводят неделю на пляже или, может быть, в Диснейленде, а осенью смотрят футбол каждую субботу. Твоя работа состоит в том, чтобы они чувствовали себя удовлетворёнными и в безопасности не только от иностранных армий, но и от всех превратностей судьбы. Зато хорошая новость заключается в том, что если ты осуществишь все это, то сможешь провести на этой работе ещё семь лет и затем уйти на пенсию, провожаемый всеобщей любовью.

— Ты ничего не сказал о проблеме наследия.

Райан заметил, как вспыхнули глаза Арни при этих словах.

— Наследие? Любой президент, который слишком беспокоится об этом, оскорбляет бога, а это почти так же глупо, как оскорблять Верховный суд.

— Да, и когда дело Пенсильвании[294] попадает туда…

Арни поднял руки, словно защищаясь от удара.

— Джек, на твоём месте я стал бы беспокоиться об этом, когда придёт время. Ты не согласился с моим советом относительно Верховного суда, и пока тебе везло, но если — нет, когда разразится буря, ты окажешься в тяжёлом положении. — На такой случай Арни ван Дамм уже планировал стратегию защиты.

— Может быть, но я не стану беспокоиться об этом. Иногда проще предоставить решение судьбы воле случая.

— А иногда смотришь по сторонам, стараясь убедиться, что проклятое дерево не свалится на тебя.

Интерком Джека загудел в тот момент, когда он погасил сигарету.

— Сенаторы только что вошли через Западный вход, — раздался голос миссис Самтер.

— Я пошёл, — сказал Арни. — Только не забудь, что ты поддерживаешь проект плотины и канала на этой чёртовой реке и что ты высоко ценишь их поддержку. Запомни, Джек, что они всегда придут к тебе на помощь, когда это потребуется. А тебе их помощь нужна. Запомни и это.

— Хорошо, папочка, — ответил Райан.

* * *

— Ты шла сюда пешком? — с удивлением спросил Номури.

— Всего два километра, — отмахнулась Минг и хихикнула. — Это благоприятно сказалось на моем аппетите.

Действительно, ты проглотила этот феттуччино, как голодная акула проглатывает серфингиста, — подумал Номури. — Надеюсь, что твой аппетит не особенно пострадал. Но это было несправедливо. Номури тщательно продумал весь вечер, и если она попала в его ловушку, то это в большей степени его вина, чем её, разве не правда? И у неё на самом деле есть шарм, решил он, когда она села в автомобиль компании. Они уже договорились, что они приедут в его квартиру, для того чтобы он мог вручить ей подарок, который так рекламировал. Теперь Номури чувствовал, что его волнение растёт. Он строил планы больше недели, и наслаждение погони было наслаждением погони, оно так и не изменилось за десятки тысяч лет существования человечества… и теперь он пытался понять, что происходит у неё в голове. Минг выпила два бокала вина с феттуччино и отказалась от десерта. Когда он предложил отправиться к нему в квартиру, она прямо-таки вскочила на ноги. Значит, или его ловушка была великолепно подготовлена, или она была готова в большей степени, чем он ожидал… Ехать пришлось недолго, и во время поездки они молчали. Номури поставил машину в отведённое для него место, думая о том, заметил ли кто-нибудь, что сегодня он приехал не один. Он был вынужден исходить из того, что здесь за ним следят. Китайское Министерство государственной безопасности интересовалось, наверно, всеми иностранцами, живущими в Пекине, потому что все они считались потенциальными шпионами. Как ни странно, но его квартира находилась в другой части здания, не там, где жили американцы и остальные иностранцы из западных стран. Это не было открытой сегрегацией, никого не помещали в особые категории, но факт остаётся фактом — американцы жили в основном в одной секции здания, вместе с теми, кто приехал из западных стран, и… жителями Тайваня, заметил Номури. Таким образом, если и существовало наблюдение, оно было сосредоточено главным образом на противоположном конце жилого комплекса. Это хорошо для Минг и позднее может быть выгодно и для него.

Его квартира находилась на втором этаже в углу здания без лифта и представляла собой китайскую интерпретацию американской квартиры с зелёными насаждениями на балконе. Сама квартира была достаточно большой, около сотни квадратных метров, и здесь, наверно, не были установлены подслушивающие аппараты. По крайней мере, он не нашёл микрофонов, когда вселился в квартиру и развешивал картины на стенах, а его контрольные приборы не обнаружили никаких аномальных сигналов. Телефон скорее всего прослушивался, но то, что он прослушивался, вовсе не означало, что кто-то будет выслушивать магнитофонные записи каждый день или каждую неделю.

Министерство государственной безопасности являлось всего лишь ещё одним правительственным агентством, и в Китае такие агентства мало чем отличались от подобных агентств в Америке или, скажем, во Франции. В них работали ленивые, плохо оплачиваемые чиновники, старающиеся трудиться как можно меньше и находящиеся на службе у бюрократии, которая не одобряла особых усилий. Они, вероятно, проводили время, куря свои отвратительные сигареты и занимаясь мастурбацией.

На двери Номури установил американский замок фирмы «Йель» с кулачком, противостоящим квартирным ворам, и прочным запирающимся механизмом. Если его спросят об этом, он ответит, что, когда жил в Калифорнии, где работал представителем фирмы НЭК, его квартиру ограбили — американцы такой грубый и нецивилизованный народ, не подчиняющийся законам, — и ему не хотелось бы, чтобы такое повторилось.

— Итак, вот как выглядит дом капиталиста, — заметила Минг, озираясь вокруг. На стенах висели гравюры, главным образом постеры кинофильмов.

— Да, видишь ли, это дом служащего. Не уверен, являюсь я капиталистом или нет, товарищ Минг, — добавил он с улыбкой и поднятой бровью. — Садись, пожалуйста. — Он указал на диван. — Могу я принести тебе что-нибудь?

— Может быть, бокал вина? — предложила она, заметив и не отрывая взгляда от коробки, лежащей на кресле напротив.

Номури улыбнулся.

— Да, конечно, сейчас принесу, — сказал он и пошёл в кухню, где в холодильнике стояла бутылка калифорнийского шардонне. Открыть пробку было просто, и он вернулся в гостиную с двумя бокалами, один из которых вручил гостье. — Ах да, — спохватился он. — Это для тебя, Минг. — С этими словами он вручил ей коробку, завёрнутую, более или менее аккуратно, в красную — разумеется, в красную — подарочную бумагу.

— Можно открыть её?

— Конечно. — Номури улыбнулся с джентльменским, насколько мог, но одновременно похотливым выражением. — Может быть, ты захочешь заглянуть внутрь?

— Ты хочешь сказать, чтобы я сделала это в твоей спальне?

— Извини меня. Я просто думал, что ты захочешь открыть коробку в уединении. Прости, если я говорю слишком откровенно.

Веселье в её глазах было ответом. Минг сделала глубокий глоток из бокала с белым вином, затем вошла в спальню и закрыла дверь. Номури тоже отпил из своего бокала и сел на диван, ожидая, что произойдёт дальше. Если он сделал неправильный выбор, она может швырнуть коробку ему в лицо и выбежать из квартиры… впрочем, это маловероятно, подумал он. Не исключено, если Минг сочтёт его действия излишне откровенными, она просто возьмёт подарок и коробку, допьёт вино, поговорит о пустяках и затем уйдёт минут через тридцать, чтобы продемонстрировать хорошие манеры. По сути дела, результат будет таким же, но без открытого оскорбления. Тогда Номури придётся искать другого кандидата для вербовки. Нет, лучший вариант будет…

…Дверь открылась, и он увидел Минг. На её лице была лёгкая озорная улыбка. Бесформенный костюм исчез. Вместо него на ней был красно-оранжевый бюстгальтер, тот самый, который застёгивается спереди, и крохотные трусики. Она стояла в дверном проёме, подняв бокал, словно салютуя ему. Похоже, что она выпила ещё несколько глотков, может быть, чтобы набраться смелости… или избавиться от запретов.

Номури внезапно охватила тревога. Он тоже отпил вина из своего бокала, затем встал и пошёл к девушке, испытывая неловкость.

Её глаза, заметил он, тоже выражали какую-то неуверенность, казались слегка испуганными. Номури надеялся, что в его глазах тоже отражается неуверенность, ведь женщинам всегда хочется, чтобы их мужчины были немного уязвимыми. Может быть, у Джона Уэйна[295] тоже не было бы в такой ситуации полной уверенности, к которой он стремился. Затем он улыбнулся.

— Вижу, что я не ошибся в размере.

— Да, и у меня такое приятное ощущение, словно на мне вторая кожа, мягкая и шелковистая. — Каждая женщина обладает такой способностью, понял Номури: умением улыбаться и, независимо от внешности, демонстрировать женщину внутри, часто идеальную женщину, полную нежности и желания, скромности и кокетства, и всё, что требуется от тебя, это…

…Он протянул руку и коснулся её щеки едва ощутимым прикосновением, насколько позволяла его слегка дрожащая рука. Что за чертовщина? — потребовал он ответа у себя.

Дрожь? У Джеймса Бонда руки никогда не дрожали. В такой момент ему полагалось поднять её на руки, уверенно войти в спальню и там овладеть ею, подобно тому как Винс Ломбарди[296] решительно берет на себя руководство футбольной командой, как Джон Паттон[297] мчится вперёд на танке, ведя в атаку свою дивизию. Но, несмотря на все триумфальное предвкушение этого момента, ситуация оказалась совсем не такой, как он ожидал. Кем или чем ни была бы Минг, она отдавала ему все. У неё не было ничего, кроме этого. И она отдавала ему всё, что имела.

Он наклонил голову, чтобы поцеловать её, и ощутил запах духов «Мечта ангелов».

Каким-то образом эти духи идеально подходили к настоящему моменту. Руки девушки обняли его быстрее, чем он ожидал. Его руки повторили её движение, он почувствовал, что её кожа гладкая и шелковистая, и они погладили её, вверх и вниз, сами, словно против его желания. Что-то шевельнулось у него на груди, и Номури заметил, как её маленькие руки расстёгивают пуговицы его рубашки. Её глаза смотрели прямо на него, и теперь её лицо уже не было таким простым и некрасивым. Он расстегнул свои манжеты, девушка спустила его рубашку вдоль спины и затем подняла майку, снимая её через голову — или попыталась, потому что её руки не могли подняться так высоко. Он прижал её к себе, чувствуя шелковистость искусственной ткани нового бюстгальтера, трущегося о его гладкую, без единого волоска, грудь. Теперь его объятие стало сильнее, настойчивее, он прижал свои губы к её губам, обхватил ладонями голову Минг, заглянул в её тёмные глаза, ставшие внезапно такими глубокими, и увидел там женщину.

Её руки опустились, расстегнули его пояс и слаксы, которые скользнули вниз, охватив щиколотки. Номури едва не упал, когда шевельнул одной ногой, но Минг подхватила его, оба рассмеялись. Он поднял ноги, освобождая их от слаксов и туфель, и затем они вместе сделали шаг к кровати. Минг сделала ещё один шаг и повернулась, представ перед ним.

Номури понял, что недооценил девушку, — её талия была на целых четыре дюйма уже, чем ему казалось, — во всем виноват этот проклятый неуклюжий костюм, который онаносила, тут же подумал он, зато её груди идеально наполняли бюстгальтер. Даже ужасная причёска казалась теперь красивой, каким-то образом дополняя янтарную кожу и раскосые глаза.

То, что последовало дальше, было одновременно простым и очень трудным. Номури протянул руки и прижал её к себе, но не очень тесно. Затем его руки прошлись по её груди, впервые ощутив грудь сквозь прозрачную ткань бюстгальтера. В то же время он внимательно наблюдал за её глазами, ожидая, как Минг отреагирует. Она, казалось, успокоилась, может быть, даже немного улыбнулась, почувствовав его прикосновение.

Далее последовал следующий, уже обязательный, шаг — двумя руками он расстегнул пуговицы между чашами бюстгальтера. Мгновенно руки Минг поднялись и прикрыли грудь. Что это значит? — подумал офицер ЦРУ, но затем её руки прижали его к себе, их тела встретились, и он наклонил голову, чтобы снова поцеловать её. Руки Номури сняли лямки бюстгальтера с плеч девушки, и тот соскользнул на пол. Оставалось совсем немного, и теперь руки обоих двигались, подгоняемые желанием и страхом. Её руки опустились к эластичному пояску его трусов. Её глаза не отрывались от его глаз, и на этот раз она улыбнулась по-настоящему, заставив его покраснеть. Минг почувствовала его готовность и быстро стащила трусы вдоль его ног. Оставались только носки, он стряхнул их, наступила его очередь потянуть вниз её красные шелковистые трусики. Она отбросила их ногой в сторону, и они сделали шаг назад, глядя друг на друга. Её груди, понял Номури, соответствуют размеру В плюс, а напрягшиеся соски походили цветом на темно-коричневую глину. Талия девушки была удивительно тонкой, словно у модели, резко контрастируя с женской грудью и бёдрами. Номури взял её за руку, подвёл к постели, поцеловал, укладывая на покрывало, и с этого момента он уже не был офицером разведывательной службы своей страны.

Глава 10 Уроки торговли

Магистраль, начавшаяся в квартире Номури, вела к сайту всемирной паутины, созданному в Пекине, официально для «Ниппон Электрик Компании», однако сайт, предназначенный для НЭК, был создан американским гражданином, который работал на нескольких боссов.

Одним из них было несуществующее предприятие, деятельностью которого руководило Центральное разведывательное управление. Точный адрес электронной почты Номури был доступен резиденту ЦРУ в Пекине, который, между прочим, ничего не знал о нем. Резидент, наверно, возражал бы против такой меры предосторожности, хотя она являлась характерной для стиля руководства Мэри Патриции Фоули. К тому же группа ЦРУ в Пекине никак не прославилась успешной вербовкой высокопоставленных чиновников КНР, чтобы превратить их в агентов ЦРУ в Китае.

Донесение, которое резидент ЦРУ загрузил в память своего компьютера, казалось ему бессмысленной тарабарщиной, выбранными наугад буквами. С таким же успехом оно могло быть напечатано шимпанзе в благодарность за угощение бананом в какой-нибудь исследовательской лаборатории. Резидент, однако, не обратил на это никакого внимания и просто зашифровал его своим собственным кодом, известным под названием «Чечётка», и затем перезагрузил донесение в официальную правительственную систему связи. Отсюда оно было передано на спутник связи, затем поступило в Саннивейл, Калифорния, далее снова было загружено на спутник и принято в Форт-Бельвуар, Виргиния, на другом берегу реки от Вашингтона, округ Колумбия. Отсюда донесение пошло по секретному оптико-волоконному кабелю в Лэнгли, где находится штаб-квартира ЦРУ. Там оно поступило в «Меркурий», центр связи агентства, где с него сняли код станции ЦРУ в Пекине, обнажив первоначальную тарабарщину. Наконец, наступил последний этап — наполовину расшифрованное донесение послали на терминал персонального компьютера миссис Фоули. Лишь она обладала системой окончательной расшифровки и ежедневно меняющимся алгоритмом для второй половины системы в лэптопе Чета Номури, которая называлась «Интеркрипт». Мэри-Пэт занималась в это время другими делами, и понадобилось двадцать минут, чтобы донесение могло войти в её систему и предупредить о прибытии донесения от «ЗОРГЕ». Это тут же возбудило её интерес. Она дала команду своему компьютеру расшифровать донесение и увидела на экране прежнюю тарабарщину. Тут она вспомнила, что Номури находится на другой стороне линии смены дат и поэтому использовал другую ключевую последовательность. Итак, изменим дату на завтрашний день… и вот наконец! Мэри Пэт напечатала расшифрованное донесение для мужа и затем сохранила его на жёстком диске, автоматически зашифровав снова. После этого она прошла несколько шагов к кабинету Эда.

— Привет, бэби, — сказал директор ЦРУ, не поднимая головы. Мало кто входит в его кабинет, не предупредив заранее. Значит, можно ожидать хороших новостей. Мэри-Пэт передала мужу лист бумаги с сияющей улыбкой.

— Прошлым вечером Чёт сумел продемонстрировать свою мужскую силу! — сообщила заместитель директора по оперативной работе директору ЦРУ.

— Что от меня требуется по этому случаю? Послать ему сигару? — спросил директор ЦРУ, пробегая взглядом по донесению.

— По крайней мере, это шаг вперёд.

— Для него, может быть, — отозвался Эд Фоули, глядя на жену весёлым взглядом. — Думаю, что при выполнении подобного задания он мог истосковаться по женщине, хотя у меня такой проблемы никогда не возникало. — Муж и жена Фоули всегда действовали, выполняя оперативное задание, как семейная пара, и даже обучались на Ферме вместе.

Это избавляло старшего Фоули от всех осложнений, с которыми мог сталкиваться Джеймс Бонд.

— Эдди, иногда ты ведёшь себя как настоящий сухарь!

Удивлённый директор ЦРУ поднял голову.

— Как кто?

— Бесчувственный сухарь! — проворчала она. — Это может оказаться настоящим прорывом. Девчонка служит личным секретарём у Фанг Гана. Ей известно многое из того, что нам хотелось бы знать.

— И Чету удалось переспать с ней прошлым вечером. Милая, это событие ещё не означает, что мы завербовали её. Мы пока не получили китайского агента, — напомнил он жене.

— Я знаю это, знаю. Но у меня предчувствие, что дальше будет легче.

— Женская интуиция? — спросил Эд, просматривая донесение в поисках каких-нибудь грязных деталей, но увидел только холодные факты — вроде того, как если бы рассказ о соблазнении китайской секретарши был напечатан в «Уолл-Стрит Джорнэл».

— Черт побери, Эд! — директор ЦРУ заметил, что из прелестных ушей его жены едва не пошёл пар. — Ты отлично знаешь, что я собираюсь предложить Чету. «Пусть ваши отношения укрепятся, и затем осторожно начинай расспрашивать её о работе». На это потребуется время, но если приведёт к желаемому результату, то ожидание стоит того.

А если не приведёт, то для Честера ожидание всё равно будет приятным, — подумал Эд Фоули. Вряд ли существует много профессий в мире, когда секс является частью твоей работы и гарантирует продвижение по службе, правда?

— Мэри?

— Да, Эд?

— Тебе не кажется немного странным, что юноша докладывает нам о своей сексуальной жизни? Неужели это не заставляет тебя краснеть, хотя бы немного?

— Да, заставило бы, если бы он докладывал мне об этом при личной встрече. По моему мнению, метод обмена информацией по электронной почте является лучшим для такой темы. В нем меньше человечности, что ли.

— Скажи, ты уверена в надёжности этого способа передачи информации?

— Да, ведь мы уже обсуждали это. Его донесение может быть принято за секретную деловую информацию, да и система шифровки очень сложна. Парни и девушки в Форт-Мид могут расшифровать его донесение, но для этого каждый раз придётся прибегать к грубой силе, потребуется целая неделя, даже после того, как им придёт в голову удачная догадка о методе шифрования. А в КНР им придётся начинать с самого начала. Лазейка в службу провайдера устроена очень хитро, и отвод, которым мы пользуемся, тоже должен быть безопасным. Но даже в том случае, если обнаружат, что телефон посольства подключён к службе провайдера Интернета, это ничего не значит. Там у нас работает служащий консульства, который загружает порнографию из местного сайта службы провайдера в качестве ещё одного прикрытия, если кто-то окажется слишком умным. — Все это было тщательно продумано. Это представляло собой вход в Интернет, который хотят, по вполне естественным причинам, держать в тайне, а служба контрразведки в Пекине в случае чего признает понятным и забавным.

— А на этом сайте есть что-нибудь интересное? — снова спросил Эд Фоули, чтобы ещё помучить жену.

— Ничего, если только тебя не интересует насилие над детьми. Некоторые субъекты этого сайта ещё не имеют права голосовать. Если ты попытаешься загрузить эту дрянь здесь, ФБР может скоро постучаться в твою дверь.

— В КНР действительно разразился капитализм, верно?

— Некоторым высокопоставленным членам партии это, судя по всему, нравится. Думаю, что, когда тебе около восьмидесяти, требуется что-то особое, чтобы завести мотор. — Мэри-Пэт видела несколько таких фотографий, и ей этого хватило надолго. Она была матерью и знала, что все действующие лица на порнографических фотографиях были когда-то младенцами, но об этом не думают пользователи-извращенцы. Мужчины, насилующие девочек, считали, должно быть, что все эти малышки вошли в жизнь с широко раздвинутыми ногами и радостным взглядом на своих кукольных детских лицах. Впрочем, выполнение обязанностей проповедника не входило в сферу деятельности заместителя директора по оперативной работе. Иногда приходится иметь дело с такими уродами только потому, что у них есть информация, в которой нуждается страна. Если тебе повезло и сведения действительно окажутся полезными, нередко приходится даже организовывать их побег в Соединённые Штаты. Здесь они смогут жить и в большей или меньшей степени наслаждаться своими пороками, однако же их предупредят о законах и наказании за нарушение таковых. После этого тебе надо войти в ванную комнату и тщательно вымыть руки с мылом. Ей уже не раз приходилось так поступать. Одна из проблем шпионажа заключалась в том, что ты далеко не всегда имеешь дело с людьми, которых захочешь пригласить в свой дом, но хорошие манеры здесь ни при чем.

Тебе нужно получить информацию, чтобы защитить стратегические интересы Америки или даже победить в войне, если дойдёт до этого. Часто ставкой являются жизни людей, прямо или косвенно подвергающихся опасности. Таким образом, ты поддерживаешь отношения с людьми, которые располагают важнейшей информацией, даже если эти люди не слишком-то добродетельны.

— О'кей, бэби. Держи меня в курсе событий, — сказал жене директор ЦРУ.

— Обязательно, милый зайчик. — Заместитель директора по оперативной работе вернулась в свой кабинет и подготовила ответ Номури:

ДОНЕСЕНИЕ ПОЛУЧЕНО. ИНФОРМИРУЙ НАС О РАЗВИТИИ СОБЫТИЙ. МП. Конец.

* * *

Когда Номури проснулся и проверил поступившую электронную почту, он вздохнул с облегчением, хотя и был разочарован тем, что с ним рядом не было Минг. Конечно, было бы опрометчиво с её стороны провести ночь в любом месте, кроме своей постели.

Номури не мог даже отвезти её домой на своей машине. Она ушла, захватив подарки — впрочем, некоторые были на ней, — и вернулась обратно в квартиру, которую делила с подругами. Он искренне надеялся, что девушка ни с кем не будет обсуждать свои приключения прошлым вечером. Очень трудно предугадать поведение женщин, особенно о чём они будут разговаривать. С другой стороны, это не так уж отличается от поведения некоторых мужчин. Номури вспомнил, как его товарищи по колледжу взахлёб рассказывали о своих завоеваниях, словно им удалось победить дракона с помощью палочки от леденца. Сам он никогда не увлекался этим «спортом». Возможно, уже тогда у него появилось мышление шпиона, или же он придерживался мнения, что джентльмены хранят молчание о своих поцелуях. Но придерживаются ли такого же мнения женщины? Для него это оставалось тайной вроде той, почему женщины часто ходят в туалет парами — Номури иногда шутил, что там они проводят свои «профсоюзные собрания». Как бы то ни было, жён-шины болтали гораздо больше мужчин. В этом Номури не сомневался. И хотя они крепко хранили много секретов от мужчин, сколько тайн они скрывали от других женщин? Господи, от неё всего-то и требовалось рассказать своей сожительнице, что японский бизнесмен так яростно трахал её прошлым вечером, что у неё ум зашёл за разум, и тогда подруга — если она была осведомительницей китайского Министерства государственной безопасности — позаботится о том, чтобы Минг навестил офицер МГБ, который, самое меньшее, посоветует ей никогда больше не встречаться с Номури. Более вероятно, в этот совет будет входить требование послать американские буржуазные тряпки (нижнее бельё, купленное в «Секретах Виктории») обратно японскому бизнесмену, сделавшему их орудием разврата. Кроме того, ей пригрозят, что она потеряет работу в министерстве, если её ещё раз увидят на одной улице с ним. Далее это будет означать, что за ним начнут следить, агенты МГБ подвергнут его тщательному расследованию, а к этому ему придётся отнестись очень серьёзно. Совсем необязательно прямо поймать его на шпионаже. Это коммунистическая страна, где соблюдение законов считается буржуазным понятием, недостойным серьёзного внимания, а гражданские права вообще пустой звук. Поскольку он был иностранцем, к нему могут отнестись не слишком строго, но особенно надеяться на это не следует.

Так что он не просто продемонстрировал китайской девушке свою мужскую силу, сказал себе Номури, вспоминая радостные мгновения испытанного наслаждения тем страстным вечером. Он пересёк широкую красную линию на улице, и теперь его безопасность полностью зависела от осторожности Минг. Он не предупредил её — не мог предупредить, — чтобы она держала рот на замке. О таких вещах не говорят, потому что они придают оттенок опасности тому, что должно быть временем радости и дружбы… и даже потенциально чего-то большего, чем дружба. Женщины склонны именно так думать, напомнил себе Честер, и по этой причине, когда он в следующий раз посмотрит в зеркало, то может увидеть там вытянутый нос и крысиные усики. Но это ведь бизнес, здесь нет ничего личного, сказал он себе, выключая компьютер.

Если не считать одного маленького обстоятельства. У него были сексуальные отношения с интеллигентной и даже привлекательной женщиной. Теперь проблема заключалась в том, что она забрала с собой маленькую частицу его сердца и он никогда не получит его обратно. А его сердце, с опозданием понял Номури, каким-то образом связано с его членом. Он не Джеймс Бонд. Он не может обнимать женщину так, как обнимает мужчину проститутка, отдающаяся за деньги. Не в его характере быть бессердечной свиньёй. Хорошая новость заключалась в том, что благодаря этому он ещё может смотреть на себя в зеркало. Плохая же новость состояла в ином — эта способность может оказаться не такой уж продолжительной, если он будет обращаться с Минг как с вещью, а не как с человеком.

Номури нуждался в совете, как ему следует чувствовать себя в связи с этой операцией, но получить такой совет было негде. С подобным запросом нельзя обратиться по электронной почте к Мэри-Пэт, нельзя и попросить совета у одного из психианалитиков, нанятых агентством. Сложные моральные проблемы можно решать только при личной встрече с реальным человеком. Нет, электронная почта не может быть средством, в котором он сейчас нуждался. Ему придётся слетать в Токио и встретиться там с высокопоставленным офицером оперативного директората, который даст ему совет, что делать дальше. А вдруг ему прикажут прервать все интимные контакты с Минг? Что делать тогда? — спросил себя Номури. Ведь речь шла не о том, что у него завелась какая-то подруга и он привязался к ней, — к тому же, если он прервёт все отношения с Минг, что будет тогда с вербовкой потенциально многообещающего агента? Поступая на службу в агентство, ты не можешь оставить свою человечность за дверью, что бы там ни гласили правила. Смешки за кружкой пива по вечерам после дневных тренировок казались теперь далёким прошлым, наравне с ожиданиями, которые были у него и его коллег. Они так не соответствовали действительности, несмотря на то, что им внушали инструкторы. Тогда он был ребёнком и оставался ребёнком, до некоторой степени, даже в Японии, но сейчас он внезапно стал мужчиной, один на один со страной, которая в лучшем случае подозревала его, а в худшем — являлась неприкрыто враждебной по отношению к нему и его родине. Ничего не поделаешь, теперь все в руках Минг, и не в его силах изменить что-то.

* * *

Сослуживицы Минг в министерстве заметили некоторые перемены в поведении своей коллеги. Она больше улыбалась, и улыбка была несколько иной. С ней случилось что-то хорошее, думали некоторые, и они радовались за неё, хотя сдержанно и не выдавая себя. Если Минг захочет поделиться с ними своей радостью, ну что ж, очень хорошо, если нет, их это тоже устраивало, потому что некоторые вещи должны оставаться глубоко личными. Они оставались такими даже среди подруг, которые делились всеми переживаниями, включая рассказы об их министре, о его неуклюжих, продолжительных и зачастую неудачных попытках заниматься любовью. Он был мудрым и часто нежным, хотя как босс имел немало недостатков. Однако Минг ничего этого сегодня не замечала. Её улыбка была привлекательнее, чем обычно, и глаза поблёскивали, как маленькие алмазы, — таким было мнение всех административных служащих и секретарш. Все они видели это и раньше, хотя не у Минг, чья интимная жизнь казалась какой-то пресной. Министру она нравилась больше других, но «обслуживал» он девушку плохо и слишком редко. Она сидела за своим компьютером, занимаясь корреспонденцией и переводами статей из западных средств массовой информации, которые могли представлять интерес для министра. Минг владела английским языком лучше всех в этом углу здания, и новая компьютерная система работала великолепно. Ходили слухи, что следующим этапом станет компьютер, в который нужно только говорить, и буквы будут возникать по команде. Такие компьютеры, несомненно, обернутся проклятием для всех исполнительных секретарей в мире, потому что их профессия станет почти ненужной. Впрочем, нет. Босс ведь не может трахать компьютер… а вдруг потом компьютеры смогут и это? Нельзя сказать, что министр Фанг был слишком назойливым в своих потребностях, а его благодарность после этого бывала достаточно щедрой.

Первое утреннее поручение Минг выполнила за девяносто минут. После этого она отпечатала сделанный перевод и скрепила вместе несколько страниц. Этим утром она переводила статьи из лондонской «Таймс», «Нью-Йорк Таймс» и «Вашингтон Пост», так что теперь министр узнает, что думают варвары всего мира о просвещённой политике Китайской Народной Республики.

* * *

В своём личном кабинете министр Фанг занимался другими делами. Из Министерства государственной безопасности поступили два доклада о происходящем в России: открытие крупнейших месторождений нефти и золота, говорилось в донесениях. «Значит, — подумал министр, — Чанг был совершенно прав. Восточная Сибирь действительно представляет собой настоящую сокровищницу, полную вещей, в которых все нуждались».

Прежде всего, нефть, потому что она является истинной кровью современного общества. С другой стороны, золото, помимо своей ценности как старого, но по-прежнему весьма реального средства обмена, все ещё широко применяется в науке и промышленности. Как жаль, что такие богатства попадут в руки людей, не обладающих достаточным воображением для их разумного использования. Это так странно, что русские, которые подарили миру «бесценный» дар марксизма, но затем не смогли должным образом воспользоваться им, потом отреклись от него только для того, чтобы потерпеть неудачу в переходе к буржуазному капиталистическому обществу. Фанг закурил сигарету, пятую сегодня (он старался уменьшить потребление сигарет по мере того, как приближалась семидесятая годовщина), и положил донесения МГБ на стол. После этого он откинулся на спинку кресла, затянулся сигаретой без фильтра и принялся обдумывать информацию, которую принёс ему этот день. Сибирь, часто говорил Чанг, располагает всем, в чём нуждается КНР, — лесом, огромными запасами минералов, пространством, которое нужно Китаю больше всего. Теперь же, как утверждается в разведывательных донесениях, ко всему этому прибавились колоссальные месторождения нефти и золота.

В Китае проживает слишком много людей, и это несмотря на меры по контролю за ростом населения, которые проводились в жизнь драконовскими средствами, как по их содержанию, так и по безжалостному исполнению. Эти меры были оскорблением китайской культуры с её отношением к детям как к дарам небес, но теперь социальная инженерия приобрела неожиданный характер. Поскольку каждой семейной паре разрешалось иметь только одного ребёнка, люди часто предпочитали мальчиков девочкам. Ходили слухи, что крестьяне берут двухлетних младенцев женского пола и бросают их в колодцы — жалостливые ломают им шею перед этим. Фангу были понятны причины. Девочка вырастет и выйдет замуж, тогда как мальчик будет содержать своих родителей и станет кормильцем семьи, обеспечив, таким образом, их безопасность в старости.

В случае с Фангом все было по-другому. Поскольку он вырос в семье высокопоставленного партийного функционера, Фанг позаботился о том, чтобы его мать и отец нашли комфортабельное место, где и прожили свою жизнь, потому что таков долг ребёнка перед теми, кто произвёл его на свет. В ходе своей жизни он, разумеется, женился — его жена давно умерла от сердечно-сосудистой болезни — и он выразил неискренние слова сожаления её родителям и даже позаботился о них… но не до такой степени, как он заботился о своих родителях. Даже его жена понимала это и использовала всё своё теневое влияние супруги партийного чиновника, чтобы создать спокойную жизнь для родителей. Это ей удалось, хотя и в меньшей степени. Брат Фанга умер молодым, погибнув в Корее во время войны с американской армией, так что после него осталось только воспоминание безо всякой практической выгоды.

Однако для Китая существовала тяжёлая проблема, о которой никто не решался говорить, даже на уровне Политбюро. Она заключалась в том, что политика контроля за ростом населения начала влиять на демографию страны. Предпочитая мальчиков девочкам, КНР создала дисбаланс, который становился теперь статистически значительным. Примерно через пятнадцать лет в стране будет ощущаться недостаток женщин. Некоторые утверждали, что это хорошо, потому что тогда будет достигнута цель стабильности населения быстрее, чем предполагалось, но это также означало, что спустя одно поколение для миллионов китайских мужчин не найдётся женщин, чтобы жениться и создать семью. А вдруг это приведёт к резкому росту гомосексуализма? Политические деятели КНР по-прежнему с неодобрением относились к этим буржуазным дегенератам, хотя гомосексуализм и был исключён из Уголовного кодекса в 1998 году. Но если не будет достаточного количества женщин, что остаётся мужчинам? Кроме убийства лишних младенцев женского пола, девочек, брошенных своими родителями, часто разрешали удочерять американским и европейским семейным парам, которые не могли иметь собственных детей. Это происходило с сотнями тысяч, девочек передавали с такой же лёгкостью и простотой, как американцы продают щенков в своих супермаркетах. Что-то в душе Фанга возмущалось этим, но его чувства были всего лишь буржуазной сентиментальностью. Национальная политика диктовала, что это именно так, а политика является средством достижения необходимой цели.

Его жизнь была комфортабельной, насколько этому могло способствовать занимаемое им привилегированное положение. В придачу к роскошному кабинету, которому могли бы позавидовать капиталисты, у него был служебный автомобиль с шофёром, который отвозил Фанга в его резиденцию, не менее роскошную квартиру со слугами, удовлетворяющими каждое его желание. Из специальных распределителей ему привозили лучшую пишу, которую только могла обеспечить его страна, превосходные напитки, его телевизор был присоединён к спутниковой системе. Благодаря этому он мог принимать самые разные каналы, включая несколько порнографических японских. Мужские желания все ещё не покинули его — он не говорил по-японски, но разве нужен перевод в таких фильмах, все и так понятно.

Фанг по-прежнему много работал, вставал в половине седьмого и каждое утро приезжал в министерство ещё до восьми часов. Окружающие министра помощники и секретарши заботились о нем, и несколько секретарш охотно соглашались удовлетворять его желания, раз в неделю, иногда два раза. Фанг не сомневался, что мало мужчин его возраста обладают такой мужской силой, и, в отличие от председателя Мао, он не насиловал малолетних девочек, хотя знал об этом и считал отвратительным. Но у великих людей имеются свои недостатки, на них не обращают внимания из-за величия гениев, которое сделало их такими, какие они есть. Что касается его самого и людей, таких как он, они заслужили обстановку, в которой живут и отдыхают, отличное питание, позволяющее им поддерживать силу своего тела для тяжёлой и длительной работы, и возможности для освежения и обновления организма, в которых нуждались люди его ума и интеллекта. То, что они жили лучше других граждан его страны, было необходимо для всеобщей пользы. К тому же они заслужили это. Управлять развитием самой густонаселённой страны в мире совсем непросто. Для этого требовалась каждая частица их интеллектуальной энергии, а такую энергию следует беречь и постоянно возобновлять. Фанг поднял голову, когда вошла Минг с папкой, в которой собраны переводы статей с новостями из разных газет мира.

— Доброе утро, господин министр, — произнесла она с надлежащим почтением.

— Доброе утро, девочка. — Фанг кивнул ей с искренним расположением. Эта девушка иногда делила с ним постель и делала это лучше других. По этой причине она заслуживала чего-то большего, чем односложный ворчливый ответ. Но разве он не отблагодарил её? Кто достал для девушки весьма комфортабельное кресло, сидя в котором ей намного удобнее работать? Она вышла, низко поклонившись своему министру, представлявшему собой нечто вроде отца для неё и всех остальных. Фанг не заметил ничего необычного в её поведении, просто взял папку с переводами, открыл её и достал карандаш, чтобы делать в них пометки. Он сравнит эти статьи с донесениями МГБ, в которых давалась оценка настроения в других странах и предполагаемых намерений их правительств. Таким образом Фанг давал понять Министерству государственной безопасности, что члены Политбюро следят за их работой и имеют о ней своё мнение.

МГБ потерпело поразительную неудачу, когда не смогло предвидеть дипломатическое признание Тайваня американцами, хотя, если быть справедливым, американские средства массовой информации тоже не смогли предсказать действий президента Райана. Какой он странный человек и, разумеется, не относится к числу друзей Народной Республики. Аналитики МГБ называли его необразованным крестьянином, и это определение казалось во многих отношениях одновременно точным и уместным. Его взгляды были удивительно наивными, о чём не раз писала американская газета «Нью-Йорк Таймс». Почему его так не любят? Разве он не был в достаточной мере капиталистом или, может быть, слишком ярко выраженным капиталистом? Смысл того, что пишут в американских средствах массовой информации, выходил за пределы аналитических возможностей Фанга, но он мог, по крайней мере, усваивать то, что там говорится, а это не всегда удавалось «экспертам» разведки из института по изучению Америки Министерства государственной безопасности. С этой мыслью Фанг закурил новую сигарету и устроился поудобнее в кресле.

* * *

«Это походит на чудо», — подумал Провалов. Центральное архивное управление Российской армии прислало досье, отпечатки пальцев и фотографии мужчин, чьи мёртвые тела были обнаружены в Санкт-Петербурге. По иронии судьбы все это они прислали ему, а не Абрамову и Устинову. Скорее всего причина заключалась в том, что он сослался на поддержку Сергея Головко. Упоминание площади Дзержинского все ещё обладало зловещей магией. Имена и основные данные будут немедленно посланы по факсу в Санкт-Петербург, чтобы его коллеги в Северной столице могли воспользоваться полученной информацией для дальнейшего расследования. Имена и фотографии являлись только началом — документам было почти двадцать лет, и на фотографиях виднелись молодые равнодушные лица. Впрочем, досье на обоих производили впечатление. Когда-то Пётр Алексеевич Амальрик и Павел Борисович Зимянин считались отличными солдатами, умными, тренированными… и в высшей степени надёжными с политической точки зрения.

Именно поэтому они попали в школу спецназа и затем в школу младшего командного состава, из которой их выпустили сержантами. Оба воевали в Афганистане и неплохо справлялись со своими обязанностями — они сумели выжить там, что было необычным для солдат спецназа, которому доставались самые грязные задания в этой особенно грязной войне. Они не захотели стать контрактниками, что не было необычным. Почти никто в Советской армии не оставался продолжать службу добровольно. Они вернулись к гражданской жизни, и оба работали на одном и том же заводе недалеко от Ленинграда — так назывался раньше этот город. Однако Амальрику и Зимянину обычная гражданская жизнь показалась скучной, и оба постепенно переместились в другую сферу деятельности. Провалову придётся подождать дополнительной информации из Санкт-Петербурга. Он достал из ящика стола бланк сопроводительной записки, заполнил его и прикрепил к пакету, присланному из Центрального архивного управления. Пакет пошлют с курьером в Санкт-Петербург, там Абрамов и Устинов постараются разобраться в его содержании.

* * *

— Вам звонит господин Шерман, господин министр, — послышался голос секретарши Уинстона по интеркому. — Линия три.

— Привет, Сэм, — произнёс министр финансов, подняв трубку. — Есть новости?

— Это касается русского нефтяного месторождения на севере, — ответил президент компании «Атлантик Ричфилд».

— Что-нибудь интересное?

— Похоже на это. Наши геологи, принимавшие участие в полевой экспедиции, говорят, что месторождение на пятьдесят процентов больше предварительных оценочных данных.

— Насколько надёжна эта информация?

— Не хуже твоих казначейских сертификатов, Джордж. Мой главный геолог — Эрни Бич. Он умеет находить нефть так же успешно, как ты когда-то играл на бирже. — Пожалуй, с большей степенью достоверности, — едва не сказал Сэм Шерман, но промолчал. Уинстон был известен тем, что гордился своими достижениями. Впрочем, министр финансов сам догадался о том, что не сказал ему Шерман.

— Назови мне основные данные, — потребовал он.

— Так вот, когда начнётся промышленная эксплуатация месторождения, русские получат возможность купить всю Саудовскую Аравию, Кувейт и ещё половину Ирана. По сравнению с сибирским месторождением Техас выглядит вроде струи мочи на берегу океана. Это месторождение в Сибири колоссально, Джордж.

— Но возникнут трудности на первоначальной стадии?

— Да, это будет сложным делом и потребует огромных капиталовложений, но с инженерной точки зрения все очень просто. Если хочешь немного подзаработать, покупай акции русской компании, производящей тёплое бельё и зимнюю одежду. Им обеспечена работа по крайней мере на десять лет, — посоветовал Шерман.

— О'кей, что ты можешь сказать мне о значении этого месторождения для России в экономическом отношении?

— Трудно ответить на такой вопрос. Понадобится от десяти до двенадцати лет, чтобы начать промышленную эксплуатацию в полном объёме. Такое количество сырой нефти, выброшенной на рынок, значительно изменит экономическое состояние рынка. Мы ещё не осуществили моделирование такого процесса — но доходы России от продажи этой нефти будут огромными, что-нибудь порядка сотни миллиардов долларов в год, причём я имею в виду сегодняшние доллары.

— И сколько времени это будет продолжаться? — Уинстон едва не увидел, как пожал плечами его собеседник.

— Двадцать лет, может быть, больше. Наши друзья в Москве все ещё хотят, чтобы мы сохраняли это в тайне, но в нашей компании распространяются слухи, и новость вот-вот вырвется наружу. Да и как можно утаить такое? Все равно что пытаться скрыть восход солнца. Я полагаю, пройдёт самое большее месяц, и это станет достоянием средств массовой информации. Ну, может быть, немного больше.

— Как относительно месторождения золота?

— Черт побери, Джордж, русские не говорят об этом, но мой представитель в Москве сообщает, что на лицах высокопоставленных чиновников в их правительстве появился взгляд, словно у кота, только что сожравшего канарейку. Или, по крайней мере, так ему кажется. Когда появится известие о месторождении золота, его цена упадёт процентов на пять или десять, но наши экономические модели показывают, что цена скоро вернётся к прежней — ещё до того, как Иван начнёт продавать добытое золото. Наши русские друзья — в общем, их богатый дядя скончался и оставил им всё своё наследство, ты меня понимаешь?

— А это не окажет на нас отрицательного воздействия? — спросил Уинстон.

— Черт побери, нет, конечно. Русским придётся закупить у нас огромное количество оборудования, им понадобятся знания и опыт, которыми владеем только мы, а когда цена нефти упадёт, это благоприятно скажется на нашей экономике. Знаешь, Джордж, мне нравятся русские. Этим сукиным сынам так долго не везло, может быть, теперь ситуация изменится для них в лучшую сторону.

— Никаких возражений против этого ни у меня, ни у моего соседа рядом, — заверил своего друга «Торговец». — Спасибо за информацию.

— Ничего не поделаешь, вы, парни, по-прежнему забираете у меня налоги. — Мерзавцы, чуть не добавил он, но Уинстон всё равно услышал это, включая смешок. — Скоро увидимся, Джордж.

— Точно. Выпей за моё здоровье, Сэм, и спасибо. — Уинстон нажал на кнопку, прерывающую этот разговор, и тут же выбрал кнопку номер девять канала специальной связи.

— Да? — послышался знакомый голос. Только десять человек обладали правом доступа к этому каналу.

— Джек, это Джордж. Мне только что позвонил Сэм Шерман, президент «Атлантик Ричфилд».

— Россия?

— Да. Нефтяное месторождение оказалось на пятьдесят процентов больше, чем гласили их предварительные расчёты. Это делает его чертовски огромным, самым богатым месторождением в мире. В нем больше нефти, чем во всех странах Персидского залива, взятых вместе. Начать промышленную эксплуатацию будет непросто, потребуются немалые капиталовложения, но Сэм говорит, что по сложности это как в кулинарном справочнике — трудно, но его люди знают, как это делается, не потребуется создавать новую технику. Всего лишь вопрос траты денег — и даже это не так сложно, потому что рабочая сила в России намного дешевле, чем здесь. Русские станут богатыми.

— Насколько богатыми? — спросил президент.

— Порядка сотни миллиардов долларов, после того как начнётся промышленная эксплуатация месторождения, и это продлится добрых двадцать лет.

Джек даже свистнул от удивления.

— Два триллиона долларов. Это настоящие деньги, Джордж.

— Именно так мы говорим на Уолл-стрит, господин президент, — согласился Уинстон. — Чертовски верно, настоящие деньги.

— И как это подействует на российскую экономику?

— Можно не сомневаться, вреда ей это не принесёт, — заверил его министр финансов. — В результате у них появятся тонны твёрдой валюты. С такими деньгами они смогут купить вещи, в которых нуждаются, а также оборудование для выпуска товаров, которые смогут делать сами. Это полностью обновит их промышленность, Джек, даст русским толчок в новое столетие, если, разумеется, у них хватит мозгов, чтобы использовать деньги надлежащим образом. Главное, чтобы полученные средства не утекли в Швейцарию и Лихтенштейн.

— Как мы сможем помочь им? — спросил президент Соединённых Штатов.

— Лучшим ответом на этот вопрос будет следующее: ты, я и пара других американских экспертов сядем за стол со своими русскими коллегами и спросим, что им понадобится в первую очередь. Если мы сможем убедить нескольких наших промышленников построить в России заводы, это не повредит нам и будет чертовски хорошо выглядеть на телевидении.

— Понял, Джордж. Подготовь мне докладную записку на эту тему к началу будущей недели, и мы тогда попытаемся найти способ известить русских о том, что нам известно.

* * *

Подходил к концу ещё один слишком продолжительный рабочий день Сергея Головко. Управлять СВР было тяжёлой работой для любого человека, но ему также приходилось поддерживать Эдуарда Петровича Грушевого, президента Российской Федерации. У президента Грушевого был свой Кабинет министров, некоторые из которых были компетентными, других избрали из-за их политического капитала или просто чтобы не дать им возможности встать в ряды оппозиции. Находясь внутри администрации Грушевого, они все ещё могли причинить ему вред, но не такой значительный, как если бы стояли вне администрации. Находясь внутри, им приходилось прибегать к оружию малого калибра, чтобы не погибнуть от разрыва собственных снарядов.

Хорошей новостью было то, что должность министра экономики была у Василия Константиновича Соломенцева, интеллигентного и, по всей вероятности, честного человека, что являлось таким же редким сочетанием в российской элите, как и в любой другой стране мира. Он лелеял честолюбивые мечты — редко у какого министра они отсутствовали, — но эти мечты были направлены главным образом на стремление добиться процветания своей страны и в основном не касались личного обогащения. Определённое стремление к личному обогащению не слишком тревожило Головко, главное, чтобы человек не старался, как свинья из басни, подгребать под себя все. По мнению Сергея Николаевича, таким пределом являлось состояние примерно в двадцать миллионов евро. Больше этой цифры — и министр попадал в разряд бессовестных свиней, но Головко мог понять и человека, которого устраивала меньшая цифра. В конце концов, если министр успешно трудился на благо своей страны, он или она имели право на соответствующее вознаграждение. Рядовые трудящиеся не будут критиковать их, если благодаря усилиям таких министров условия жизни для них становились лучше. «Наверно, не будут», — думал председатель самого крупного шпионского агентства. Россия отличалась от Америки, где законы, касающиеся «этичного» поведения членов правительства, доходили до бессмысленного и контрпродуктивного абсурда.

Американский президент, которого Головко хорошо знал, любил афоризм, которым восхищался и председатель СВР: Если тебе приходится записывать свои этические принципы, ты уже проиграл. Совсем не дурак этот Райан, а теперь и хороший друг или кажется другом. Головко старался укрепить эту дружбу, обеспечив помощь Америке в двух крупных международных кризисах. Он сделал это, потому что это было, во-первых, в интересах его страны и, во-вторых, потому что Райан — честный человек и вряд ли забудет оказанную ему помощь. Это казалось забавным Головко, который провёл почти всю свою взрослую жизнь в агентстве, основным предназначением которого было уничтожение Запада.

Но как относительно его самого? Неужели кто-то намеревается уничтожить его, Сергея Головко? Неужели кто-то стремился положить конец его жизни громким и рассчитанным на эффект способом прямо здесь, на площади Дзержинского? Чем больше он думал об этом, тем более пугающим казалось покушение. Мало здоровых людей могут невозмутимо думать о своей смерти, и Головко не принадлежал к их числу. У него никогда не дрожали руки, но он совсем не спорил с майором Шелепиным, который принимал все более строгие меры по его охране. Автомобиль, в котором Головко ездил на работу, ежедневно был другого цвета и часто разного типа, а сама поездка на площадь Дзержинского имела лишь одну общую черту — место отправления. Здание СВР было настолько велико, что позволяло не только ездить разными маршрутами, но и прибывать к пяти разным входам. Головко особенно восхищался хитростью, к которой прибегал его охранник: нередко председатель СВР сидел рядом с шофёром в автомобиле, возглавляющем процессию, тогда как на заднем сиденье мнимого охраняемого автомобиля располагался один из его подчинённых. Анатолий был далеко не дурак и даже демонстрировал время от времени творческую жилку.

Но теперь об этом не было речи. Головко покачал головой и открыл последнюю папку этого продолжительного рабочего дня. Сначала глаза пробежали по краткому содержанию документа — и тут же его мысль остановилась. Рука протянулась к телефону, и он набрал номер.

— Это Головко, — произнёс он, когда на другом конце линии ответил мужской голос.

Добавлять ещё что-нибудь не требовалось.

— Здравствуйте, Сергей Николаевич, — послышался через пять секунд приятный голос министра. — Чем могу помочь?

— Видите ли, Василий Константинович, вы можете подтвердить для меня эти цифры. Они действительно реальны?

— Они более чем реальны, Сергей. Эти цифры так же реальны, как закат солнца, — ответил Соломенцев руководителю российской разведки, который одновременно являлся советником президента Грушевого.

— Сукин сын, — пробормотал восхищённо глава разведки. — И как долго находилось там это богатство? — спросил он, не веря своим ушам.

— Нефть — примерно пятьсот тысяч лет; что касается золота, то дольше, Сергей.

— И мы ничего не знали об этом, — промолвил Головко.

— Никто не думал искать там. Вообще-то сообщение о находке месторождения золота кажется мне более интересным. Я должен увидеть одну из этих волчьих шкур, покрытых золотым песком. Как в опере Прокофьева, а? «Петя и Золотой волк».

— Забавная мысль, — ответил Головко, тут же выбросив её из головы. — Что это будет означать для страны?

— Сергей Николаевич, мне нужно быть провидцем, чтобы дать подробный и точный ответ на этот вопрос. Отвечу вкратце — в конечном итоге это может стать для нашей страны спасением. Теперь у нас есть что-то, обладатьэтим хотят все страны. Между прочим, мы имеем даже два «что-то», и это принадлежит нам. Иностранцы будут платить нам за все это огромные суммы денег, причём отдавать деньги готовы с улыбкой. К примеру, Япония. Мы обеспечим все её потребности в энергии на ближайшие пятьдесят лет, причём одновременно они сэкономят крупные средства на транспортировке энергоносителей. Им придётся перевозить нефть на расстояние нескольких сотен километров вместо десяти тысяч. Америка тоже получит огромную выгоду, хотя недавно они нашли крупное месторождение нефти на американо-канадской границе. Вопрос заключается в том, как доставить добытую нефть на рынок. Мы построим нефтепровод до Владивостока, причём не исключено, что понадобится ещё один нефтепровод от месторождения до Санкт-Петербурга, чтобы продавать нефть и Европе. Между прочим, мы, возможно, убедим европейцев, в первую очередь немцев, построить для нас этот нефтепровод — тогда они получат нефть по более низкой цене. Сергей, представь себе, если бы мы обнаружили это месторождение двадцать лет назад: Советский Союз не развалился бы, а стал вместо этого сильной и богатой страной.

У Головко не было таких иллюзий. Советское правительство растранжирило бы эти новые сокровища точно так же, как растранжиривало все остальное. Сибирь принадлежала Советскому Союзу в течение семидесяти лет, но никому даже не пришло в голову отправить в тот район геологическую экспедицию. У страны не было настоящих экспертов, чтобы производить поиски, но она была слишком гордой и не позволяла никому другому проделать такую работу, опасаясь, что они перестанут уважать родину марксизма-ленинизма. Причиной гибели Советского Союза был не коммунизм, а тоталитаризм. Извращённое чувство самодовольства оказалось самой опасной и разрушительной чертой русского характера, оно основывалось на комплексе неполноценности, уходящем в тёмные исторические глубины. Советский Союз сам нанёс себе смертельную рану, его гибель произошла в результате самоубийства, только развивалась медленнее, и потому смерть стала ещё более мучительной. Головко выдержал ещё девяносто секунд исторических отступлений.

— Все это хорошо, Василий Константинович, но что вы можете сказать мне о будущем?

— Вряд ли это причинит нам вред в будущем, Сергей. Нет, это спасение нашей страны. Потребуется десять лет, чтобы освоить полную отдачу от нефтяных месторождений в Сибири, но затем мы будем получать регулярный и постоянный доход на протяжении целого поколения и, может быть, дольше.

— Какая помощь может нам понадобиться?

— Американцы обладают столь необходимыми сейчас нашей стране опытом и знаниями, приобретёнными в результате эксплуатации нефтяных месторождений на Аляске. У них есть компетентные специалисты. Нам нужно перенять их опыт и воспользоваться им. Сейчас мы ведём переговоры с американской нефтяной компанией «Атлантик Ричфилд» на предмет получения от них технической помощи. Пока они требуют слишком больших уступок, но этого следовало ожидать. Им хорошо известно, что только они обладают тем, в чём мы нуждаемся, и будет намного дешевле платить за помощь в освоении месторождения, чем пытаться сделать все самостоятельно. Таким образом, они получат почти всё, что запросили. Может быть, мы расплатимся с ними золотыми слитками, — пошутил Соломенцев.

Головко пришлось побороть соблазн узнать подробности, касающиеся месторождения золота. Нефть принесёт несравненно более значительную выгоду, зато золото выглядит красивее. Ему тоже хотелось своими глазами увидеть одну из волчьих шкур, которыми пользовался охотник Гоголь для сбора золотого песка. Следует должным образом позаботиться о дальнейшей судьбе этого одинокого лесного жителя — но это не составит особой проблемы, поскольку он жил один и у него не было детей. Чем бы мы ни обеспечили его, государство скоро получит обратно, принимая во внимание его возраст. Нужно, чтобы телевидение показало охотника, может быть, даже лучше снять художественный фильм о судьбе этого сибиряка. В конце концов, когда-то он охотился на немцев, и русские все ещё любят таких героев.

— Что известно обо всём этом Эдуарду Петровичу?

— Я держал в тайне эту информацию, ожидая поступления полных и надёжных сведений. Теперь они поступили. Думаю доложить об этом на следующем заседании Совета министров. Наш президент останется довольным, Сергей Николаевич.

«В этом можно не сомневаться», — подумал Головко. Президент Грушевой работал в течение трех лет, не зная ни сна, ни отдыха. Американцы говорят о таких людях, что он трудился как одноногий и однорукий рабочий, расклеивающий плакаты. Нет, пожалуй, не совсем так. Он походил на волшебника или фокусника, пытающегося создать реальные вещи из пустоты, и его успех в постепенном развитии страны часто казался почти чудом.

Обнаружение двух таких баснословных месторождений является, наверно, своеобразной наградой бога за его неустанные усилия, хотя следует признать, что это будет не таким уж простым благодеянием. Каждое правительственное агентство потребует свой кусок этого нефтяного и золотого пирога, у каждого свои нужды, и министр, возглавляющий каждое из министерств, представит их как нечто жизненно необходимое для судьбы страны, оформив это в своём докладе с блестящей логикой и неопровержимой убедительностью.

Кто знает, может быть, некоторые из них действительно говорят правду, хотя правда является редким гостем в зале заседаний Кабинета министров. У каждого министра есть своя маленькая империя, которую ему хотелось бы расширить и укрепить, и при успешном исходе своих запросов он сможет ближе продвинуться к главе стола, к месту, которое сейчас занимает Эдуард Петрович Грушевой. «Интересно, — подумал Головко, — неужели при царском режиме все происходило именно так? Да, пожалуй», — решил он сразу.

Человеческая природа вряд ли изменилась за это время. Поведение людей в Вавилоне или в Византии скорее всего мало отличалось от того, как будут вести себя министры во время следующего заседания Кабинета, до которого оставалось три дня. Он подумал о том, какой будет реакция президента Грушевого на полученные новости.

— И сколько уже просочилось за пределы министерства? — спросил председатель СВР.

— Несомненно, ходят слухи, — ответил министр Соломенцев, — но последние сведения поступили меньше чем двадцать четыре часа назад, и обычно требуется больше времени для того, чтобы об этом кто-то узнал. Я перешлю к тебе документы фельдъегерской связью — скажем, завтра утром?

— Меня это устраивает, Василий. Я дам задание своим аналитикам изучить полученную информацию, так что смогу представить независимую оценку сложившейся ситуации.

— У меня нет возражений, — ответил министр экономики, изрядно удивив этим Головко. Но теперь это больше не был Советский Союз. Существующий Кабинет министров мог внешне походить на современную копию старого Политбюро, но никто не хотел сейчас лгать своим коллегам… по крайней мере, по важным вопросам. Так что это уже представляет собой определённый прогресс для страны.

Глава 11 Вера отцов

Его звали Ю Фа Ан, и он сказал, что является христианином. Христианство в Китае было редкостью, и потому монсеньор Шепке сразу пригласил его войти. Он увидел перед собой китайца возрастом за пятьдесят, сутулого, с причёской, представляющей странную смесь чёрных и седых волос, что редко встречается в этой части мира.

— Добро пожаловать в наше посольство. Я монсеньор Шепке. — Он быстро поклонился и затем пожал руку гостя.

— Спасибо. Я преподобный Ю Фа Ан, — ответил мужчина с достоинством человека, говорящего правду. Так один священник обращается к другому.

— Вот так. Какого вероисповедания?

— Я баптист.

— Вы посвящены в духовный сан? Неужели такое возможно? — Шепке сделал жест, приглашая китайского священника следовать за ним, и через несколько секунд они стояли перед папским нунцием. — Ваше преосвященство, это преподобный Ю Фа Ан — из Пекина? — запоздало поинтересовался Шепке.

— Да, это так. Мои прихожане живут главным образом на северо-востоке города.

— Добро пожаловать. — Кардинал ДиМило встал, тепло пожал ему руку и проводил священника к удобному креслу, предназначенному для гостей. Монсеньор Шепке пошёл готовить чай. — Я очень рад встретить в этом городе брата-христианина.

— Нас здесь не так много, ваше преосвященство, — ответил Ю Фа Ан.

Монсеньор Шепке быстро вернулся с подносом, на котором стояли чайные приборы, и поставил его на низенький столик.

— Спасибо, Франц.

— Мне казалось, что вас должны встретить здесь местные граждане. Полагаю, что Министерство иностранных дел оказало вам формальный приём, который приличествовал вашему сану и был… несколько холодным? — спросил Ю.

Кардинал улыбнулся и передал чашку чая гостю.

— Как вы справедливо заметили, приём был вполне корректным, но мог бы оказаться и более тёплым.

— Вы скоро узнаете, что правительство обладает вежливыми манерами и уделяет должное внимание протоколу, но в их словах не хватает искренности, — сказал Ю на английском языке, но с очень странным акцентом.

— Вы происходите из?..

— Я родился в Тайбее. Юношей я уехал в Америку, чтобы получить образование. Сначала учился в университете Оклахомы, но потом студентов начали призывать в армию, и я перевёлся в университет Орала Робертса в том же штате. Там я получил свой первый диплом инженера-электрика, затем продолжил обучение и защитил степень доктора богословия, там же был посвящён в священный сан, — объяснил он.

— И каким образом вы попали в Народную Республику?

— Давно, в семидесятых годах, правительство председателя Мао охотно приглашало сюда жителей Тайваня, чтобы они поселились здесь, отвергая, таким образом, капитализм и принимая марксизм, понимаете, — добавил он с насмешливым огоньком во взгляде. — Моим родителям было трудно, но постепенно они поняли. Я встал во главе своего прихода вскоре после возвращения. Это причинило немало неприятностей Министерству государственной безопасности, но я работал одновременно инженером, и в то время государству были нужны квалифицированные инженеры. Поразительно, с чем готово примириться государство, если вы обладаете чем-то, нужным для него, а тогда оно отчаянно нуждалось в людях с моей квалификацией. Но теперь я являюсь настоящим пастором и все время посвящаю своему приходу. — Заявив, таким образом, о своём триумфе, Ю взял чашку и отпил глоток чая.

— Что вы можете рассказать нам о местной обстановке? — спросил Ренато.

— Правительство страны по-настоящему коммунистическое. Оно не терпит никакой иной лояльности, за исключением лояльности по отношению к нему самому. Правительство жестоко подавило учение Фалун Конг, которое даже не являлось, по сути дела, религией — то есть оно не представляло собой вероисповедание, как это понимаем мы с вами, — а моих прихожан подвергли преследованиям. Редко бывает суббота, когда больше четверти моего прихода собирается на религиозную службу. Мне приходится ходить от дома к дому, чтобы принести веру в господа нашего в каждую семью.

— На что вы живёте? — спросил кардинал.

На лице Ю появилась безмятежная улыбка.

— Это самая простая из моих проблем. Американские баптисты обеспечивают мне щедрую поддержку. В Миссисипи находятся несколько церквей, которые особенно щедры — как оказалось, многие из них имеют чернокожих прихожан. Только вчера я получил от них несколько писем. Один из моих однокашников по университету Орала Робертса имеет большой приход недалеко от Джексона, в штате Миссисипи. Его зовут Джерри Паттерсон. Во время учёбы мы были хорошими друзьями, и теперь он мой друг во Христе. Его приход большой и процветающий, так что он по-прежнему заботится обо мне. — Ю едва не добавил, что у него гораздо больше денег, чем он может потратить. В Америке такое благополучие выразилось бы в «Кадиллаке» и отличном доме пастора. В Пекине оно означало хороший велосипед и пожертвования нуждающимся прихожанам.

— Где вы живёте, мой друг?

Преподобный Ю покопался в кармане, вытащил оттуда визитную карточку и передал её кардиналу. Подобно многим визитным карточкам китайцев, на обратной стороне была нарисована схема, руководствуясь которой можно найти дом владельца.

— Может быть, вы будете так добры, что согласитесь поужинать со мной и моей женой? Я имею в виду вас обоих, ваше преосвященство, — добавил он, переводя взгляд на монсеньора Шепке.

— Мы будем рады этому. У вас есть дети?

— Двое, — ответил Ю. — Оба ребёнка родились в Америке и потому не подпали под действие зверских законов, установленных коммунистами в этой стране.

— Мне известны эти законы, — заверил своего гостя ДиМило. — Но перед тем, как добиться их отмены, нам нужно, чтобы в стране стало больше христиан. Я молюсь ежедневно об этом.

— Я тоже, ваше преосвященство, я тоже. Полагаю, вы знаете, что ваша резиденция, понимаете…

Шепке постучал пальцем по уху и обвёл им всю комнату.

— Да, это нам известно.

— У вас есть шофёр, назначенный управлять вашим автомобилем?

— Да, это очень любезно со стороны министерства, — заметил Шепке. — Он католик. Разве это не удивительно?

— Неужели? — задал риторический вопрос Ю, выразительно покачивая головой из стороны в сторону. — Ну что ж, я надеюсь, что он лоялен и к своей стране.

— Разумеется, — заметил кардинал. В этом не было ничего удивительного. Он находился на дипломатической службе Ватикана в течение длительного времени и встречался почти со всеми уловками, по крайней мере, один раз. Несмотря на всю хитрость китайских коммунистов, католическая церковь возникла намного раньше, как бы неприятно ни было китайским коммунистам признаваться в этом.

Разговор продолжался минут тридцать, и затем преподобный Ю ушёл, получив на прощание ещё одно тёплое рукопожатие.

— Как твоё мнение, Франц? — спросил ДиМило, стоя снаружи резиденции, где сильный ветер делал бесполезными микрофоны, установленные на улице.

— Я впервые увидел этого человека, хотя слышал его имя, когда приехал в Пекин. Правительство КНР действительно преследовало его, причём не один раз, но он является человеком крепкой веры и незаурядной твёрдости. Мне ничего не было известно о том, как он получил образование. Мы можем проверить.

— Хорошая мысль, — согласился папский нунций. Это совсем не означало, что он не верил Ю, просто неплохо убедиться в достоверности рассказа китайского священника. Он упомянул имя своего однокашника Джерри Паттерсона, являющегося теперь пастором, посвящённым в духовный сан, где-то в Миссисипи, США. Все будет просто. Послание в Рим ушло через час по Интернету, методу связи, так удачно приспособленному для разведывательных операций.

В этом случае разница во времени работала на них, что нередко случается с запросами, направленными с Востока на Запад. Через несколько часов донесение было получено, расшифровано и поступило в соответствующий отдел. Скоро из Ватикана было отправлено в Нью-Йорк новое послание, тоже зашифрованное, где его сразу после завтрака получил кардинал Тимоти Маккарти, архиепископ Нью-Йорка, возглавляющий все разведывательные операции Ватикана в США. Теперь все было ещё проще. ФБР всегда оставался бастионом ирландско-католической Америки, хотя позиции ирландского католицизма здесь несколько ослабли после тридцатых годов, когда в состав бюро влилось несколько итальянцев и поляков. Мир — это несовершенное место, но когда католической церкви нужна информация, не подрывающая национальную безопасность Соединённых Штатов, она получает её обычно очень быстро.

В данном случае события развивались с особенной быстротой. Университет Орала Робертса был весьма консервативным учебным заведением и потому всегда готов сотрудничать с запросами, поступившими из ФБР, официальными или нет. Клерк университета даже не обратился к своему супервайзеру, настолько безобидным был запрос заместителя специального агента ФБР по региону Оклахома-Сити Джима Бреннана, переданный по телефону. В результате изучения материалов, занесённых в компьютер, было установлено, что некто Ю Фа Ан окончил университет, сначала получив звание бакалавра по электрическому машиностроению, и затем, после ещё трех лет учёбы в университете, получил учёную степень доктора богословия, причём оба звания получены им «с отличием», сообщил клерк Бреннану. Это означало, что студент в течение всей учёбы в университете не получал отметок ниже «В+». Из отдела бывших выпускников добавили, что в настоящее время адрес преподобного Ю — Пекин, Китай, где он бесстрашно проповедует веру Христову в земле язычников. Бреннан поблагодарил клерка, сделал записи, ответил на запрос из Нью-Йорка, поступивший по электронной почте, и отправился на утреннюю встречу со старшим специальным агентом, целью которой было рассмотреть мероприятия полевого отдела ФБР, направленные на проведение в жизнь федеральных законов в штате Землезахватчиков[298].

В Джексоне, штат Миссисипи, дело обстояло несколько иначе. Сам старший специальный агент ФБР поехал к преподобному Джерри Паттерсону, пастору Первой Баптистской церкви, расположенной в престижном пригороде столицы штата. Церковь была построена больше сотни лет назад и обладала самым процветающим приходом во всем регионе. Преподобный Паттерсон вряд ли мог выглядеть более импозантно в своей белой рубашке с голубым полосатым галстуком. Ввиду жаркой погоды его тёмный пиджак висел в углу. Он приветствовал приехавшего чиновника ФБР с царственным видом, проводил его в свой роскошный кабинет и поинтересовался, чем он может помочь представителю закона. Услышав первый вопрос, он сразу ответил:

— Ю! Ну как же, отличный человек и мой хороший друг по университету. Мы звали его Скип — потому что Фа звучало слишком комично и напоминало песенку из кинофильма «Звуки музыки». Превосходный человек и отличный проповедник христианства. Он мог бы давать уроки веры самому Джерри Фалвеллу[299]. Переписываюсь ли я с ним? Конечно! Мы посылаем ему примерно двадцать пять тысяч долларов в год. Хотите посмотреть на его фотографию? Она находится в самой церкви. В то время мы были гораздо моложе, — с улыбкой добавил Паттерсон. — Скипу смелости не занимать. Совсем не просто быть христианским проповедником в стране китайских язычников. Нам могла бы пригодиться ещё тысяча таких священников.

— Значит, он производит на вас хорошее впечатление? — спросил старший специальный агент Майк Лири.

— Он был хорошим студентом в университете и стал теперь хорошим проповедником христианства, исполняющим очень ответственную работу в исключительно трудных условиях. Скип является для меня героем, мистер Лири. — Это было внушительное свидетельство от столь важного члена баптистской общины. Первая Баптистская церковь никогда не обращалась за ссудой, даже на памяти стариков, несмотря на свою внушительную электростанцию и удобные, обшитые бархатом, скамейки в храме.

Агент ФБР встал.

— Это все, о чём я хотел спросить вас, сэр. Спасибо.

— Могу я поинтересоваться причиной ваших вопросов?

Лири ожидал этого вопроса и потому заранее сформулировал ответ на него.

— Всего лишь формальный запрос, сэр. Вашему другу ничто не угрожает — по крайней мере, со стороны правительства Соединённых Штатов.

— Рад слышать это, — ответил преподобный Паттерсон, улыбаясь и пожимая руку. — Вы знаете, что мы не единственный приход, который заботится о Скипе.

Лири повернулся.

— Вот как?

— Конечно. Вы знаете Исайю Джексона?

— Преподобного Джексона, отца вице-президента Джексона? Мы не встречались, но я слышал о нем.

Паттерсон кивнул.

— Да. Исайя — отличный проповедник, я не встречал человека лучше его. — Ни один из собеседников не упомянул то обстоятельство, что всего сорок лет назад подобная похвала со стороны белого пастора в адрес чёрного была бы невозможна. Однако штат Миссисипи за эти годы разительно изменился, может быть, быстрее, чем остальная Америка. — Я был у него в гостях несколько лет назад, мы говорили о разном, и всплыла эта тема. Приход Исайи тоже посылает Скипу пять или десять тысяч долларов каждый год, и он убедил несколько чёрных приходов тоже заботиться о Скипе.

«Итак, белые и чёрные прихожане штата Миссисипи заботятся о китайском проповеднике», — подумал Лири. Куда движется мир? Он решил, что в христианстве должно быть что-то, если о священнике в далёком Китае и его прихожанах проявляется такая забота. Лири сел в свой служебный автомобиль и вернулся обратно в офис, удовлетворённый тем, что сам занимался расследованием, хотя и не совсем по запросу ФБР.

Кардинал Маккарти узнал от своего секретаря, что ответы на оба его запроса поступили ещё до ланча. Это было удивительно быстро даже по стандартам союза между ФБР и католической церковью. Вскоре после обеда кардинал лично зашифровал оба ответа и послал их обратно в Рим. Он не знал, чем вызваны эти запросы, но решил, что со временем узнает, если причина важная, а если нет, то это не имеет значения.

Он с улыбкой подумал, что стал главным разведчиком Ватикана в Америке.

* * *

Если бы он знал, что этим странным обменом информацией заинтересовалось Национальное агентство безопасности в Форт-Мид, штат Мэриленд, это не показалось бы ему таким забавным. Сейчас их чудовищный суперкомпьютер, расположенный в огромном подвальном помещении под главным зданием АНБ, занимался расшифровкой.

Эта машина, разработанная и изготовленная в единственном экземпляре компанией «Думающие Машины, Инкорпорейтед», которая обанкротилась несколько лет назад, была одновременно гордостью и величайшим разочарованием в огромном собрании компьютеров АНБ. Так продолжалось до недавнего времени, когда один из математиков агентства не додумался наконец до того, как использовать суперкомпьютер. Это была огромная параллельно обрабатывающая машина, при этом предполагалось, что она функционирует в точности как человеческий мозг и теоретически способна решать многостороннюю проблему, как это делает, по-видимому, мозг человека. Сложность заключалась в том, что никто не имел представления, как в действительности работает человеческий мозг. В результате создание программного обеспечения, которое позволяло бы использовать все колоссальные потенциальные возможности этой невероятно мощной машины, было невозможным в течение нескольких лет. В конечном итоге этот впечатляющий и дорогой памятник приносил не больше практической пользы, чем обычная рабочая станция. Однако затем кто-то пришёл к выводу, что квантовая механика может быть использована для того, чтобы раскрывать иностранные шифры, задал себе вопрос, почему так происходит, и начал рассматривать проблемы с помощью программирующего устройства. Прошло семь месяцев, и этот временный перерыв привёл к появлению первой из трех новых действующих систем думающих машин. Все остальное превратилось в предельно засекреченную историю. Теперь у АНБ появилась возможность взломать любой шифр в мире, как основанный на ключевой книге, так и созданный компьютером. Аналитики агентства, внезапно обогащённые новой информацией, даже скинулись на то, чтобы поручить плотнику установить перед действующим теперь суперкранчером нечто вроде языческого алтаря для воображаемого жертвоприношения их новому богу. (Предложение приносить в жертву девственниц было отвергнуто из опасения оскорбить женщин, работающих в агентстве.) В АНБ было в ходу эксцентричное чувство юмора, присущее этому закрытому учреждению. Чего действительно боялись в АНБ, так это того, что мир узнает о разработанной в агентстве шифровальной системе «Чечётка». Эта система была полностью основана на случайном подборе букв и потому абсолютно не поддавалась расшифровке. К тому же ею было просто пользоваться — но одновременно она являлась административным кошмаром, и это будет непреодолимым препятствием для большинства иностранных государств, задумавших воспользоваться ею.

С донесений кардинала, переданных по Интернету, сняли копии. Такие действия АНБ были нелегальными, но рутинными, затем их ввели в суперкранчер, который быстро выплюнул чистый расшифрованный текст, тут же поступивший на стол аналитику агентства. Было заранее решено, что работать с донесениями будет специалист, не являющийся католиком.

Это интересно, — подумал аналитик. — Почему Ватикан так заинтересовался каким-то китайским священником? И почему, черт побери, Ватикан обратился в Нью-Йорк за сведениями о нем? Ах да, конечно, он получил здесь образование, у него друзья в Миссисипи… и всё-таки, что это за чертовщина? Предполагалось, что он знаком с такими вещами, но это была всего лишь теория, на основе которой работал аналитик.

Очень часто он не имел ни малейшего представления об информации, попадавшей к нему на стол. Тем не менее аналитик был достаточно честен, чтобы сказать об этом своим супервайзерам. Таким образом, его отчёт о дневной работе был послан по электронному каналу супервайзеру, который прочитал его, зашифровал и направил в ЦРУ. Там над ним склонились ещё три аналитика, пришли к выводу, что не знают, как истолковать это, и послали в архив по электронному каналу. В данном случае информацию записали на видеокассеты, одна из которых поступила в контейнер хранилища документов, а другая оказалась в Грампи (Ворчуне) — в компьютере ЦРУ было семь запоминающих устройств, и каждое называлось по имени одного из семи гномов Диснея. Номера донесений поступили в универсальную вычислительную машину, для того чтобы компьютер знал, где искать информацию, которая ещё не нашла применения в одном из агентств правительства Соединённых Штатов. Подобная ситуация была, разумеется, хорошо известна, и по этой причине ЦРУ хранило каждый бит информации в индексе, компьютеризованном и тщательно оформленном перекрёстной ссылкой, мгновенно доступном, в зависимости от классификации, любому в Новом или Старом здании Белого дома, расположенного на противоположном берегу реки Потомак. Большинство данных в Семи Гномах так и оставались там вечно, они представляли собой ссылки к ссылкам, ими никто не интересовался, даже самые погруженные в науку учёные не проявляли к ним интереса.

* * *

— Итак? — спросил Чанг Хан Сан.

— Итак, нашим русским соседям чертовски повезло, — ответил Фанг Ган, передавая папку старшему министру без портфеля. Чанг был на семь лет старше Фанга и занимал должность ближайшего советника премьер-министра КНР. Но он не был намного выше Фанга в иерархии китайских министров, и они не соперничали между собой. — Подумать только, что могли бы мы сделать с такими благами… — Его голос становился все тише.

— Действительно. — О том, что любая страна могла использовать нефть и золото с пользой для себя, можно было и не говорить. Значение имело лишь одно обстоятельство: Китай не мог воспользоваться этим упавшим с неба богатством, а Россия могла. — Как ты знаешь, у меня подготовлены планы на этот случай.

— Твои планы великолепно разработаны, мой друг, — произнёс Фанг, сидя в кресле и доставая из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет. Он поднял пачку, спрашивая разрешения у хозяина кабинета, который бросил курить пять лет назад. В ответ он увидел небрежный взмах рукой, вытащил из пачки сигарету и прикурил её от бутановой зажигалки. — Все могут потерпеть неудачу.

— Сначала японцы предали нас, и затем этот религиозный дурак в Тегеране, — проворчал Чанг. — Если хотя бы один из наших так называемых союзников выполнил своё предназначение, эти нефть и золото были бы сейчас нашими…

— Несомненно, это было бы полезно для решения наших задач, но я что-то сомневаюсь по поводу того, что мир легко согласится с нашим неожиданным статусом процветающего государства, — заметил Фанг, глубоко затягиваясь табачным дымом.

Ответом был ещё один небрежный жест.

— Ты думаешь, капиталисты руководствуются принципами? Им нужны нефть и золото, а тот, кто поставит их по более низкой цене, займёт главное место на рынке. Посмотри, у кого они покупают сырьё, мой старый друг, — у любого, кто готов продавать его. В Мексике столько нефти, а у американцев даже не хватает смелости захватить её. Трусы! Что касается нас, то японцы, как нам стало известно, к сожалению, не имеют никаких принципов. Если они могут покупать нефть у страны, которая сбросила атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, то делают это и называют свой поступок реализмом, — презрительно закончил Чанг. Автором этой идеи был Владимир Ильич Ульянов-Ленин собственной персоной, который предсказал, не без здравого смысла, что капиталистические страны будут драться между собой за то, чтобы продать Советскому Союзу верёвку, на которой русские потом их и повесят. Однако Ленин не ожидал, что марксизм в его стране потерпит неудачу. Даже председатель Мао не предполагал, что его идеально разработанное политическое и экономическое видение будущего Китая ждёт провал. Это стало очевидным из таких его лозунгов, как «Большой Скачок», который, помимо всего прочего, поощрял крестьян плавить железо у себя во дворе. О том, что шлак, получающийся в результате, не годился даже для производства решёток в домашних печах, старались утаить как от Востока, так и от Запада.

— Увы, фортуна отвернулась от нас, и поэтому нефть и золото принадлежат кому-то другому.

— Пока принадлежат, — пробормотал Чанг.

— Что ты сказал? — переспросил Фанг, не расслышав комментария Чанга.

Чанг поднял голову, прервав ход своих мыслей.

— Что? А-а, ничего, мой друг. — После этого они принялись обсуждать проблемы внутренней политики КНР. Прошло семьдесят пять минут, прежде чем Фанг вернулся к себе. Предстояла обычная работа.

— Минг, — позвал он секретаршу, проходя во внутренний кабинет. Секретарша встала и послушно побежала за ним, закрыв за собой дверь, прежде чем опуститься на стул.

— Новый раздел, — произнёс Фанг усталым голосом, потому что это был продолжительный рабочий день. — Встреча с Чанг Хан Саном, в ходе которой мы обсуждали… — Министр начал говорить, излагая содержание вопросов, которых они коснулись во время встречи. Минг должным образом записывала рассказ Фанга для его официального дневника. Китайцы являются неисправимыми почитателями дневников, а члены Политбюро считают, кроме того, что дневники представляют собой их обязанность (перед учёными, изучающими историю) и личную потребность (для того, чтобы выжить и не погибнуть от козней внутренних врагов). По этой причине они документируют каждый свой разговор по вопросам, касающимся политических проблем и национальной политики, чтобы убедительно продемонстрировать свою точку зрения и осторожное суждение на случай, если один из них совершит серьёзную политическую ошибку. Это означало, что его личный секретарь, как, по сути дела, личные секретари всех членов Политбюро, получал доступ к самым чувствительным секретам страны. Это не имело никакого значения для возможного разглашения государственных секретов, поскольку эти девушки являлись просто роботами, машинами, записывающими и транскрибирующими всё, что слышат, и не больше этого. Впрочем, может быть, несколько больше, подумал Фанг.

Ведь невозможно заставить диктофон делать минет. А Минг делала это особенно хорошо. Хотя Фанг и был коммунистом, но у него всё-таки было сердце, и он испытывал привязанность к Минг, как к любимой дочери… разве что обычно вы не спите со своей дочерью… Его диктовка для занесения в дневник продолжалась двадцать минут, тренированная память воспроизводила каждую значительную деталь разговора с Чангом, который, вне всякого сомнения, делал в этот момент то же самое. Если только Чанг не поддался западной практике использовать для этой цели диктофон, что ничуть не удивило бы Фанга, потому что Чанг, несмотря на все притворное презрение к капиталистам, во многом подражал им.

* * *

Им также удалось проследить имя Климентия Ивановича Суворова. Он оказался ещё одним бывшим офицером КГБ, служившим раньше в Третьем Главном управлении. Олег Провалов знал, что это управление занималось одновременно несколькими задачами: начать с того, что они следили за бывшими советскими военными. Кроме этого, вели наблюдение за специальными операциями, проводимыми их силовыми подразделениями, такими как спецназ. Провалов перевернул несколько страниц в досье Суворова, увидел его фотографию и отпечатки пальцев, а также обнаружил, что сначала он служил в Первом Главном управлении (ПГУ), известном под названием Иностранного управления из-за деятельности, связанной со сбором информации в других странах. «Интересно, — подумал Провалов, — чем был вызван перевод из одного управления в другое?» Обычно при службе в КГБ офицер оставался в том управлении, куда его первоначально назначили. Но один из высокопоставленных руководителей Третьего управления обратился с просьбой о переводе Суворова из ПГУ к нему… почему? Генерал-майор Павел Васильевич Копинет специально назвал имя Суворова в своём запросе о его переводе.

Генерал-майор Копинет… это имя заставило Провалова задуматься. Он слышал это имя, но не мог припомнить, где именно, — необычное явление для опытного следователя. Провалов сделал пометку в блокноте и отложил его в сторону.

Итак, у него есть имя и фотография этого Суворова. Интересно, знал ли он Амальрика и Зимянина, предполагаемых — и теперь покойных — убийц сутенёра Авсеенко? Вполне вероятно. Как офицер Третьего управления, он мог иметь доступ к спецназу, но, с другой стороны, это могло быть обычным совпадением. Третье Главное управление КГБ занималось главным образом надзором за состоянием умов в Вооружённых силах, но сейчас государство больше не нуждалось в этом. Все огромное войско политических офицеров, или замполитов, которое в течение столь длительного времени отравляло жизнь советским военным, теперь практически исчезло.

Где они теперь? — спросил Провалов у раскрытой папки. В отличие от Центрального архива Министерства обороны, архивные документы КГБ обычно точно указывали, где живут их бывшие офицеры и чем они занимаются. Этот обычай сохранился от предыдущего режима и использовался милицейскими агентствами, но не имел отношения к данному случаю. Где ты, Суворов? Чем зарабатываешь на жизнь? Ты стал преступником? Или убийцей? Расследование убийств по своей природе вызывало больше вопросов, чем ответов, и часто заканчивалось множеством подобных вопросов, так и не получавших ответов. Действительно, невозможно заглянуть в душу убийцы, и даже если бы это удалось, всё, что вы сумеете обнаружить, не имело никакого смысла.

Расследование с самого начала было сложным, и чем дольше оно продолжалось, тем запутаннее становилось. Пока ему было известно лишь то, что Авсеенко мёртв вместе со своим шофёром и проституткой. А теперь он знал ещё меньше. Почти с самого начала Провалов исходил из того, что истинной целью покушавшихся был сутенёр, но если этот Суворов нанял Амальрика и Зимянина для совершения убийства, то почему бывшему — капитан проверил — подполковнику Третьего Главного управления КГБ так понадобилось убивать сутенёра? А вдруг именно Сергей Головко был настоящей целью убийц? Разве это не объясняет последующую смерть двух наёмных убийц, виной которых явилось устранение не того, кого требовалось? Капитан детективов выдвинул ящик письменного стола и достал бутылочку с таблетками аспирина. Не в первый раз у него возникала головная боль при расследовании этого преступления и, судя по всему, не в последний.

Если настоящей целью покушения был Головко, то кем бы ни был Суворов, не он принимал решение убить директора СВР. Суворов был всего лишь посредником, а это значит, что решение принимал кто-то другой.

Но кто?

И почему?

Cui bonuo[300] являлся древним вопросом, причём настолько древним, что это изречение пришло из мёртвого языка. Кому это нужно? Кто получит выгоду от убийства?

Провалов позвонил в Санкт-Петербург Абрамову и Устинову. Может быть, им удастся выследить Суворова, и тогда капитан полетит в Северную столицу, чтобы допросить его.

* * *

Он составил текст факса и отправил его в Санкт-Петербург, затем вышел из кабинета, чтобы ехать домой. Провалов посмотрел на часы. Задержался всего на два часа. Совсем неплохо для такого расследования.

* * *

Генерал-полковник[301] Геннадий Иосифович Бондаренко обвёл взглядом свой кабинет. Он уже довольно долго носил три золотые звезды на погонах и иногда думал о том, сумеет ли продвинуться дальше. Вот уже тридцать один год он был профессиональным военным и всегда мечтал стать во главе Российской армии. Такую должность занимало немало хороших людей, а также немало и мерзавцев.

Например, Георгий Жуков, человек, который спас страну от немцев. В России было воздвигнуто в его честь множество памятников. Ещё зелёным курсантом Бондаренко присутствовал на его лекциях и видел тупое бульдожье лицо с ледяными голубыми глазами прирождённого убийцы, настоящего русского героя. Политические деятели так и не сумели унизить его, а имя Жукова вселяло в немцев ужас.

То, что Бондаренко сумел продвинуться так высоко, удивляло не только его. Он начал свою карьеру офицером-связистом, на некоторое время был откомандирован в спецназ, где ему дважды удалось избежать смерти. Оба раза он принимал на себя командование в безнадёжной ситуации, подавлял панику и с честью выходил победителем. Несколько раз был ранен, ему приходилось убивать собственными руками, что редко выпадает на долю полковников и о чём они не любят рассказывать, разве что в баре офицерского клуба в компании верных друзей и после изрядного возлияния.

Как многие прежние генералы, Бондаренко являлся чем-то вроде «политического» генерала. Он продвигался наверх, «держась за фалды» Сергея Головко, но, по правде говоря, не добился бы звёзд генерал-полковника без собственных несомненных заслуг, а храбрость, проявленная на поле боя, ценится в Российской армии так же высоко, как и в любой другой. Не меньше ценился и интеллект. Сейчас Бондаренко занимал должность, которую американцы называют J-3, то есть был начальником оперативного управления. Это означало, что в мирное время он готовил солдат, а в военное посылал их на бойню. Он объехал много стран, знакомясь с тем, как готовят солдат в других армиях, процеживал полученную информацию через сито своего интеллекта и применял её к своим солдатам. В конце концов, единственной разницей между штатскими людьми и солдатами является подготовка, и Бондаренко стремился довести уровень подготовки армии до такого острого как бритва и твёрдого как гранит состояния, какой была армия при Жукове и Коневе, когда она стояла у ворот Берлина.

Этой цели он ещё не достиг, но генерал говорил себе, что сумел заложить надёжное основание. Лет через десять его армия достигнет цели, и он с гордостью увидит это.

К этому времени он будет, разумеется, в почётной отставке, со множеством орденов и медалей, будет возиться с внуками… и время от времени давать советы коллегам, изучать обстановку в армии, выражая свою точку зрения, как часто делают отставные генералы.

В данный момент у него не было срочной работы, но отсутствовало и желание вернуться домой, где жена сидела за столом с жёнами других высокопоставленных армейских офицеров. Бондаренко всегда казались скучными такие вечеринки. Военный атташе в Вашингтоне прислал ему книгу «Стремительный меч», написанную полковником американской национальной гвардии Николасом Эддингтоном. Эддингтон… да, вспомнил генерал, это был тот самый полковник, который занимался учениями со своей бригадой национальной гвардии в калифорнийской пустыне, когда был получен приказ перебросить бригаду в район Персидского залива. Там его солдаты — по сути дела, штатские люди, одетые в военную форму, — хорошо проявили себя. Лучше, чем просто хорошо, сказал себе русский генерал. Они осуществили на деле волшебство мифической Медузы, уничтожая все, к чему прикасались, действуя совместно с Десятым и Одиннадцатым мотомеханизированными полками регулярной американской армии. Сражаясь в тесном контакте друг с другом, это соединение, силой в одну дивизию, сумело уничтожить целых четыре корпуса механизированных войск, как стадо овец, загнанных в загон для убоя. Национальные гвардейцы полковника Эддингтона действовали великолепно. Геннадий Иосифович знал, что эта победа объяснялась отчасти мотивацией американских солдат. Нападение на их страну с применением биологического оружия привело их в ярость, а такая ярость способна превратить даже плохого солдата в героя, словно щёлкнув переключателем. Техническим термином, объясняющим явление, было «желание сражаться». Говоря более прозаическим языком, это была готовность солдат рисковать жизнью. Для старших офицеров, ведущих их в бой, такое состояние солдат имеет огромное значение.

Бондаренко перелистал книгу и увидел, что этот Эддингтон является также и профессором истории, так говорилось на обложке, — разве это не интересно? Так вот, и он придавал большое значение этому фактору. Ну что ж, не исключено, что Эддингтон умный человек, а не просто везучий командир. Ему повезло, что в составе его бригады оказались резервисты, прослужившие много лет в армии, и хотя они проходили всего лишь временную подготовку, они попали в стабильные подразделения, где каждый солдат знал другого, а это фактически недоступная роскошь для солдат регулярной армии.

Кроме того, они пользовались новой американской аппаратурой ИССЭ, которая произвела настоящую революцию в ведении боя. Вообще-то это была простая система обмена информацией, позволявшая всем экипажам и машинам на поле боя точно знать, что известно их командиру, часто в мельчайших подробностях… и, в свою очередь, сообщать своему командиру, что видят его подчинённые. Эддингтон говорил, что это изобретение намного упростило его обязанности по сравнению с любым командиром механизированного подразделения прежних времён.

Американский полковник писал о том, что он не только знал, о чём говорят его командиры, но также подчёркивал важность того, что он знал, о чём они думают, поскольку часто у них не было времени высказать это вслух. Под этим подразумевалась важностьпреемственности внутри офицерского корпуса, а это, отметил Бондаренко, делая пометку на полях, — исключительно важный урок. Он собирался тщательно изучить эту книгу и, может быть, запросить Вашингтон о покупке ещё сотни экземпляров, чтобы дать их прочесть остальным офицерам… а может быть, получить право на перепечатку книги в России?

Глава 12 Конфликты кармана

— О'кей, Джордж, выкладывай, — сказал Райан, отпивая кофе из чашки. В Белом доме существовало много рутинных обычаев. Один из них, возникший в течение прошлого года, заключался в том, что после брифинга, проводимого советником по безопасности, Райан первым принимал министра финансов, два или три раза в неделю. Обычно Уинстон шёл пешком через Пятнадцатую улицу (вообще-то он шёл не по улице, а под ней, по туннелю, построенному ещё ФДР[302] и соединяющему Министерство финансов с Белым домом). Вторая часть этого обычая состояла в том, что обслуживающие президента матросы накрывали стол в Овальном кабинете, на котором стоял кофейник и блюдо с круассанами и маслом. Президент и министр финансов наслаждались этим завтраком, не обращая внимания на уровень холестерина.

— КНР. Торговые переговоры окончательно зашли в тупик. Они категорически отказываются идти на любые уступки.

— Какие вопросы рассматриваются?

— Черт побери, Джек, ты бы лучше спросил, какие вопросы там не рассматриваются. — «Торговец» откусил от круассана, намазанного виноградным желе. — Компания по производству компьютеров, недавно созданная китайским правительством, начала просто сдирать новейшее техническое оборудование, принадлежащее и запатентованное нашей компанией «Делл» — помнишь, благодаря этому новому оборудованию стоимость их акций подскочила на двадцать процентов? Они изготовляют у себя эту аппаратуру и устанавливают её на своих компьютерах, предназначенных как для их внутреннего рынка, так и для продажи в Европе. Это является самым наглым нарушением всех торговых правил и договоров о патентах, но когда мы упоминаем об этом за столом переговоров, они просто меняют тему разговора и не обращают на нас никакого внимания. Это может стоить компании «Делл» примерно четыреста миллионов долларов — реальные деньги, потерянные для одной компании. Будь я на месте корпоративного юриста компании «Делл», то начал бы перелистывать «жёлтые страницы» в поисках параграфа «Наёмные убийцы, США». Но это ещё не все. Они предупредили нас, что, если мы поднимем шум из-за этих «незначительных» разногласий, «Боинг» может забыть о заказе на «777-е» — у них опция на покупку двадцати восьми авиалайнеров, — потому что КНР решит покупать аэробусы.

Райан кивнул.

— Джордж, каков сейчас торговый баланс с КНР?

— Семьдесят восемь миллиардов долларов, причём в их пользу, а не в нашу, как тебе известно.

— В Туманном Болоте[303] этим занимается Скотт?

Министр финансов кивнул.

— У него в Пекине собрана хорошая команда, но им требуется кое-что большее, в виде указаний исполнительной власти.

— Что все это значит для нас?

— Дело обстоит следующим образом. Наши потребители получают огромное количество дешёвых товаров, примерно семьдесят процентов которых изготовляется с помощью несложной техники, — масса игрушек, мягкие зверушки, кроссовки и тому подобное. Однако, Джек, тридцать процентов составляют высокотехнологичные товары. Их количество выросло за два с половиной года почти в два раза. Очень скоро нам придётся сокращать рабочие места, как в производстве товаров для внутреннего потребления, так и идущих на экспорт. Они продают большое количество лэптопов на внутреннем рынке — я имею в виду, у себя в стране, — но туда они нас не пускают, несмотря на то, что наши портативные компьютеры дешевле и обладают более высоким качеством. Нам совершенно точно известно, что они используют часть избыточного торгового баланса с нами для субсидирования своей компьютерной промышленности. Я полагаю, что это делается по стратегическим причинам.

— И к тому же продают оружие людям, которым, по нашему мнению, иметь его не следует, — добавил президент Соединённых Штатов. Это они тоже делают по стратегическим причинам.

— Ну что ж, разве не каждому нужен автомат АК-47, чтобы избавляться от крыс, наносящих ущерб запасам зерна? — Партия в тысячу четыреста настоящих, то есть полностью автоматических, штурмовых винтовок была перехвачена две недели назад в порту Лос-Анджелеса, но КНР отрицает свою ответственность, хотя разведывательная служба США проследила заказ до определённого телефонного номера в Пекине. Это было известно Райану, но информация об этом строго засекречена и не просочилась за пределы очень ограниченного круга лиц. Такие меры были приняты потому, что утечка могла скомпрометировать методы сбора разведывательной информации — в данном случае Агентство национальной безопасности в Форт-Мид. Новая телефонная система в Пекине не создавалась американской компанией, но значительная часть проектирования была отдана по контракту фирме, которая имела выгодное соглашение с одним из федеральных агентств США. Это не было, строго говоря, законным, но при охране вопросов национальной безопасности такие вещи допустимы.

— Значит, они не хотят играть по правилам, я не ошибаюсь?

Уинстон хмыкнул.

— Да уж.

— У тебя есть предложения? — спросил президент Райан.

— Нужно напомнить косоглазым ублюдкам, что они нуждаются в нас намного больше, чем мы нуждаемся в них.

— Прошу тебя быть осторожным в разговоре о государствах, особенно обладающих ядерным оружием, — напомнил Райан своему министру финансов. — И не употреблять расистские выражения.

— Джек, это или ровное поле для игр, или нет. Или мы играем в справедливую игру, или не играем. Если они удерживают у себя гораздо больше наших денег, чем мы — их, это означает, что они должны начать вести с нами справедливую игру. О'кей, я знаю, — он поднял руки, словно защищаясь, — они оскорблены тем, что мы признали Тайвань, но это был правильный поступок, Джек. Ты действовал совершенно правильно, наказав их. Эти желтомордые твари убили множество людей, и они же, скорее всего, являются соучастниками наших врагов в Персидском заливе, а также молчаливо поддерживали нападение с применением Эболы. Так что наказание вполне справедливо. Однако не-е-е-ет, мы не можем наказать их за соучастие в вооружённом нападении на Соединённые Штаты и гибель тысяч людей. Верно? Мы слишком большие и сильные, чтобы проявлять мелочность. Мелочность, проклятие! Прямо или косвенно, эти мерзавцы помогли фанатику Дарейи убить семь тысяч наших граждан, так что установление дипломатических отношений с Тайванем стало ценой, которую они заплатили, причём чертовски малой ценой, если тебя интересует моё мнение. И они должны понять это. Нужно, чтобы они узнали наконец, что у мира есть определённые правила. Таким образом нам нужно продемонстрировать Китаю, какую боль придётся им испытать, если они продолжат нарушать правила, а мы должны сделать так, чтобы эта боль была чувствительной. До тех пор, пока они не поймут этого, у нас будут неприятности. Рано или поздно, но они обязаны научиться. Мне кажется, что мы ждали достаточно долго.

— О'кей, но запомни следующую точку зрения: кто мы такие, чтобы учить их правилам?

— Это дерьмо, Джек! — Уинстон принадлежал к тем немногим людям, которые могли — хотя вряд ли имели право — так говорить в Овальном кабинете. Отчасти это объяснялось его собственными достижениями, отчасти тем, что Райан уважал людей, говоривших правду, даже если слова, употребляемые Уинстоном, не всегда относились к разряду литературных. — Запомни, это они обманывают нас. Мы ведём справедливую игру. У мира есть правила, и эти правила соблюдаются мировым сообществом. Если Пекин хочет стать частью этого сообщества, ну что ж, они должны подчиняться тем же правилам, как и все остальные. Если ты хочешь поступить в клуб, тебе придётся сначала заплатить вступительный взнос, и даже после этого ты не сможешь ездить на своём гольф-карте по зелёному полю для гольфа. Никто не имеет права в одиночку жрать пирог под одеялом.

«Проблема, — думал Райан, — заключается в том, что люди, стоящие во главе целых стран — особенно больших, могущественных и важных, — не относятся к числу тех, кому можно говорить, как и почему они должны поступать. Это тем более относится к диктаторским странам. В либеральных демократиях идея главенства закона применяется практически ко всем. Райан является президентом, но он не имеет права ограбить банк только потому, что у него нет карманных денег».

— Остынь, Джордж. Поезжай к Скотту и разработай вместе с ним что-нибудь, на что я смогу согласиться. После мы попросим госдеп объяснить правила Пекину. — И кто знает, может быть, на сей раз все окажется успешным. Впрочем, Райан не собирался делать на это ставку.

* * *

«Сегодня будет важный вечер», — подумал Номури. Да, конечно, он переспал с Минг вчера, и ей, по-видимому, понравилось. Но теперь у неё появилось время обдумать происшедшее, и будет ли её реакция такой же? Или она решит, что он напоил её и воспользовался этим? Номури не принимал амурные успехи за глубокое понимание женской психологии.

Сейчас он сидел в баре ресторана средних размеров — не таком, как накануне, — и курил сигарету, что было новым для офицера ЦРУ. Номури не кашлял, хотя после двух первых сигарет ему показалось, что комната начала вращаться вокруг него. «Отравление одноокисью углерода», — подумал он. Курение уменьшило поступление кислорода в головной мозг, и это плохо для организма, причём по разным причинам. Однако при этом ожидание переносилось намного легче. Он купил синюю зажигалку «Бик» с отпечатком флага КНР на ней, так что казалось, будто их знамя развевалось на фоне голубого неба. Да, — подумал он, — вот я сижу и думаю, придёт ли моя девушка, а она уже, — Номури посмотрел на часы, — опаздывает на девять минут. Он подал знак бармену и заказал ещё один скотч. Это был японский сорт шотландского виски, пригодный для питья, не слишком дорогой, но виски есть виски.

Ты придёшь, Минг? — мысленно спросил офицер ЦРУ. Как в большинстве баров по всему миру, у этого тоже было зеркало за рядами стаканов и бутылок, и уроженец Калифорнии с любопытством посмотрел на своё лицо. Интересно, что может увидеть на нём посторонний человек? Опасения? Подозрение? Страх? Одиночество? Похоть? Не исключено, что где-то рядом находится некто, оценивающий выражение его лица в данную минуту, какой-нибудь агент МГБ, осуществляющий наблюдение, старающийся не смотреть в сторону Номури слишком часто. Может быть, он пользуется зеркалом как инструментом наблюдения. Скорее всего сидит под таким углом, что его поза позволяет ему с естественным видом смотреть на американца, тогда как Номури придётся повернуть голову, чтобы увидеть его, дав, таким образом, шанс агенту перевести взгляд, наверно, в сторону своего партнёра. Удобнее всего осуществлять наблюдение не в одиночку, а парой или даже группой. Он переведёт взгляд в сторону партнёра, голова которого направлена вдоль той же оси наблюдения, так что он может наблюдать за своей целью, не делая это слишком уж очевидным. Каждая страна имеет полицейские агентства или службы безопасности, обученные этому, и такие методы одинаковы повсюду, потому что человеческая природа тоже одинакова, независимо от того, является твоей целью торговец наркотиками или шпион. Так обычно оно и делается, сказал себе Номури, снова глядя на часы. Опаздывает уже на одиннадцать минут. Охолонись, парень, женщины всегда опаздывают. Они поступают так потому, что не разбираются во времени, или им нужно чертовски много времени, чтобы одеться или наложить косметику, или потому что забывают надеть часы… но самое вероятное заключается в том, что благодаря этому они получают преимущество перед мужчинами. Такое поведение делает женщин более ценными для мужчин — в конце концов, мужчинам приходится дожидаться их, верно? Именно так, а не наоборот.

— Честер Номури — бихевиорический антрополог, — фыркнул он, снова глядя в зеркало.

Ради Христа, парнишка, она просто задержалась на работе, или уличное движение слишком напряжённое, или одна из подруг в офисе попросила прийти и помочь ей передвинуть проклятую мебель. Семнадцать минут. Он выудил ещё одну сигарету «Кул» и закурил её с помощью китайской коммунистической зажигалки. Красный Восток, подумал он. Может быть, это последняя страна в мире, действительно оставшаяся красной… разве Мао не гордился бы этим?

Где же ты?

Ну так вот, кто бы из МГБ ни следил за ним, если у них и были сомнения относительно того, чем занимается Номури, теперь сомнения исчезли, они совершенно уверены, что он ожидает женщину, потому что волнение, отражающееся на его лице, принадлежит человеку, очарованному какой-то красоткой. А ведь шпионы не подвержены эмоциям. Это все знают.

Из-за чего ты переживаешь, осел, неужели только из-за того, что сегодня вечером тебе не удастся заняться любовью?

Опаздывает на двадцать три минуты. Номури погасил сигарету в пепельнице и закурил другую. Если женщины пользуются этим приёмом, чтобы контролировать мужчин, то он очень эффективен.

У Джеймса Бонда никогда не было таких проблем, — подумал офицер разведывательной службы. — Мистер Кисс-Кисс Бэнг-Бэнг всегда был повелителем своих женщин — и если кому-то требуется доказательство того, что Бонд был героем, придуманным автором, то вот оно, черт побери!

Номури был так глубоко погружён в свои мысли, что не заметил, как вошла Минг. Он почувствовал лёгкое прикосновение к плечу, быстро повернулся и увидел — у неё на лице была сияющая улыбка, она довольна, что ей удалось застать его врасплох, блестящие тёмные глаза с морщинками в углах от удовольствия радостного момента.

— Извини, что я опоздала, — быстро заговорила она. — Фанг задержал меня, потому что ему понадобилось сделать заметки, потом мне пришлось их транскрибировать, так что мне не удалось уйти из офиса вовремя.

— Мне придётся серьёзно поговорить с этим стариком, — лукаво заявил Номури, вставая с круглого стула у бара.

— Он, как ты говоришь, старик и не умеет хорошо слушать. Наверно, возраст отрицательно повлиял на его слух.

Нет, старый ублюдок скорее всего не хочет слушать, хотел сказать Номури, но удержался. Наверно, Фанг похож на всех боссов, у него давно прошёл тот возраст, когда его интересовало мнение других.

— Итак, что ты хочешь на ужин? — спросил Номури и получил самый лучший ответ.

— Я не голодна, — ответила девушка с искрами в тёмных глазах, красноречиво говорящих о том, чего она действительно хочет. Номури опрокинул оставшееся виски в рот, погасил сигарету в пепельнице и вышел вместе с ней из ресторана.

* * *

— Итак? — спросил Райан.

— Итак, это плохие новости, — ответил Арни ван Дамм.

— Полагаю, все зависит от твоей точки зрения. Когда начнутся прения сторон?

— Меньше чем через два месяца, и это тоже кое-что значит. Эти преданные судьи, «сторонники строгого соблюдения американской Конституции», которых ты назначил, собираются заслушать это дело, и если бы мне пришлось делать ставки, я поставил бы на то, что они не отвергнут ранее принятое решение в пользу Роу.

Джек устроился в своём кресле и улыбнулся, глядя на главу своей администрации.

— А почему это кажется тебе плохим, Арни?

— Джек, это плохо, потому что большинство граждан хотело бы иметь свою точку зрения на вопрос выбора между разрешением на аборты или их запрещением. Они называют это «правом свободного выбора», и пока именно это является законом.

— Может быть, это изменится, — с надеждой произнёс президент, снова переводя взгляд на свой распорядок дня. Министр внутренних дел должен прийти для обсуждения вопроса о национальных парках.

— На это не стоит надеяться, черт побери! И именно тебя сочтут виновным!

— О'кей, если или когда это произойдёт, я напомню им, что не являюсь судьёй Верховного суда Соединённых Штатов и полностью остаюсь в стороне от принимаемых им решений. Если Верховный суд примет решение, которое я — думаю, что и ты тоже, — ожидаю, аборты превратятся в проблему законодательства, и законодательные собрания «нескольких штатов», как это говорится в Конституции, встретятся и примут для себя решение, хотят их избиратели получить возможность убивать своих ещё не рождённых младенцев или нет. Однако не забудь, Арни, у меня четверо детей. Я присутствовал при рождении всех четырех, и я прокляну тебя, если ты будешь настаивать на том, что разрешение абортов хорошо и правильно! — Четвёртый маленький Райан, Кайл Даниэль, родился уже во время президентства Райана, и телевизионные камеры запечатлели счастливое лицо отца, когда он выходил из помещения, где происходило рождение его ребёнка. В результате рейтинг Райана подскочил на целых пятнадцать пунктов, что принесло тогда Арни немалое удовлетворение.

— Черт возьми, Джек, я ведь никогда ничего такого не говорил, разве не правда? — возмутился ван Дамм. — Но мы оба, ты и я, нередко принимаем противоречивые решения, верно? И мы не лишаем других права поступать точно так же? Курить, например? — добавил он, чтобы прищемить хвост Райану.

— Арни, ты так хитро выбираешь слова, что с тобой не может сравниться ни один человек, которого я знаю, и это правильно. Но существует качественная разница между курением проклятой сигареты и убийством живого человеческого существа.

— Это верно, если зародыш является живым человеческим существом, но этим должны заниматься не политические деятели, а теологи.

— Послушай меня, Арни, дело обстоит следующим образом. Люди, которые выступают в поддержку законов, разрешающих аборты, утверждают, что вопрос, является зародыш человеческим существом или нет, не имеет отношения к данной проблеме, поскольку он находится внутри женщины, является её собственностью и поэтому ей принадлежит право решать, как поступить с ним. Хорошо. В Римской республике и потом империи существовал закон, в соответствии с которым жена и дети являлись собственностью главы семьи, и он мог убить их, когда пожелает. Неужели ты полагаешь, что нам нужно вернуться к этому закону?

— Нет, разумеется, поскольку это даёт право мужчинам и лишает этого права женщин, а потом, не валяй дурака, римляне были реалистами и никогда не следовали буквально устаревшим законам.

— То есть ты взял моральный вопрос и снизил его до ситуации, диктующей, что хорошо с политической точки зрения и что плохо. Видишь ли, Арни, я нахожусь здесь не для того, чтобы идти на поводу у кого-либо. Даже президенту дозволено иметь определённые моральные принципы. Или, по твоему мнению, мне нужно оставлять их за дверью, как пальто и шляпу, перед тем как утром войти в Овальный кабинет и взяться за работу?

— Но президент не имеет права навязывать свои моральные принципы другим, их хранят для личного пользования.

— Арни, то, что мы называем законом, есть не что иное, как коллективное мнение общества, убеждение народа в том, что является правильным, а что — неправильным. Касается ли это убийства, киднепинга или проезда на красный сигнал светофора, общество решает, какие правила следует применить. В демократической республике мы делаем это с помощью законодательного процесса, выбирая людей, которые разделяют нашу точку зрения. Вот как возникают законы. Мы также создаём Конституцию, верховный закон страны, сформулированную очень тщательно, потому что именно она решает, что могут определять другие законы и что не могут. Таким образом, Конституция защищает нас от преходящих мимолётных страстей. Задача судебной власти состоит в толковании законов, или, как в данном случае, конституционных принципов, воплощённых в этих законах, в том, как применяются они в реальной жизни. В деле «Роу против Уэйда» Верховный суд зашёл слишком далеко. Он принял закон, то есть изменил закон так, что этого не могли предусмотреть авторы Конституции, и совершил, таким образом, ошибку. Все, что сделает отмена решения в пользу Роу, означает возвращение вопроса об абортах в законодательные собрания штатов, где ему и надлежит находиться.

— Ты долго раздумывал над содержанием этой речи? — спросил Арни. Формулировки Райана были слишком хорошо обдуманы для импровизации.

— Некоторое время, — признался президент.

— Тогда прими во внимание следующее: когда будет оглашено это решение, готовься к битве, — предостерёг Джека глава администрации. — Я имею в виду демонстрации, выступления по телевидению и такое большое количество передовиц в газетах, что ими можно будет оклеить стены Пентагона. Агенты твоей Секретной службы собьются с ног из-за дополнительной опасности, заботясь об охране твоей жизни, жизни твоей жены и твоих детей. Если ты полагаешь, что я шучу, спроси их.

— Но это не имеет никакого смысла.

— Не существует законов, федеральных, местных или законов штатов, которые принуждают мир мыслить логично, Джек. Люди за пределами Белого дома полагаются на тебя, надеясь, что ты обеспечишь им хорошую погоду, и считают тебя виноватым, если погода портится. Примирись с этим. — Высказав эту точку зрения, раздражённый глава президентской администрации вышел из Овального кабинета и направился на запад, к своему угловому офису.

— Дерьмо, — выдохнул Райан, склоняясь над документами, касающимися встречи с министром внутренних дел, хозяином Смоки Бера[304]. Министр заведовал также национальными парками, которые президент видел только на канале «Дискавери», когда у него было время посмотреть телевизор поздним вечером.

* * *

Номури снова подумал о том, что говорить об одежде в его квартире почти не приходится, если не считать одной детали. Когда расстёгиваешь пуговицы и находишь под ней аромат «Секрета Виктории», создаётся впечатление, словно ты переключил изображение с черно-белого на цветное. На этот раз Минг позволила ему расстегнуть её пуговицы, затем спустить куртку вдоль рук и, наконец, снять с неё брюки. Трусики выглядели особенно привлекательно, но не менее привлекательным было и тело девушки. Номури поднял Минг на руки, страстно поцеловал её и опустил на постель. Через минуту он улёгся рядом.

— А теперь говори: почему опоздала?

На лице Минг появилась недовольная гримаса.

— Каждую неделю Фанг встречается с другими министрами, а когда приходит обратно, он заставляет меня транскрибировать записи, сделанные во время встречи, чтобы у него осталось содержание того, о чём они говорили.

— О, ты пользуешься моим новым компьютером для этого? — Вопрос скрыл дрожь, пробежавшую через его тело при словах Минг. Эта девушка может стать чертовски ценным источником информации. Номури глубоко вздохнул и заставил своё лицо принять выражение вежливого равнодушия.

— Конечно.

— Великолепно. Он оборудован модемом?

— Конечно. Я пользуюсь им каждый день, для того чтобы отыскать новости из западных средств массовой информации, которые размещаются на их сайтах в Интернете.

— А, это хорошо. — Итак, на сегодняшний день он решил все свои деловые проблемы и может заняться личными делами. Номури наклонился к девушке и поцеловал её.

— Перед тем как войти в ресторан, я воспользовалась губной помадой, — объяснила Минг. — На работе я не пользуюсь ею.

— Да, вижу, — ответил офицер ЦРУ, повторяя первоначальный поцелуй и делая его на этот раз более продолжительным. Её руки обняли его за шею. Причина опоздания не имела никакого отношения к недостатку любовных объятий. Теперь это было очевидно, поскольку его руки тоже начали ласкать девушку. Покупка бюстгальтера, расстёгивающегося впереди, была его самым разумным поступком. Лёгкое движение двумя пальцами, и он раскрылся, обнажив обе её весьма соблазнительных груди, ещё два места, которые начали обследовать его пальцы. Кожа здесь была особенно шелковистой… и, как он обнаружил через несколько секунд, приятной на вкус.

Это вызвало ответный стон, и тело начало извиваться от наслаждения. Тело… чьё?

Подруги? Ну что ж, о'кей, но этого недостаточно. Агента? Ещё нет. Пока хватит слова «любовницы». На Ферме никогда не говорили о чём-то подобном, за исключением обычных предостережений об опасности слишком близких отношений со своим агентом из-за риска утратить необходимую объективность. Но если ты не окажешься в близких отношениях, каким тогда образом удастся её завербовать? Разумеется, Честер понимал, что сейчас он находится даже не в близких отношениях, потому что понятие близости подразумевает хоть какое-то расстояние между двумя телами.

Какой бы ни была внешность, у неё восхитительная кожа, и кончики его пальцев ощупали каждый дюйм, а его глаза улыбались, глядя в её глаза, причём губы время от времени соприкасались. Её тело совсем не такое плохое. Красивые формы, даже когда она стоит. Может быть, талия недостаточно тонкая, но они находятся не на пляже Венеции, а женская фигура, похожая на песочные часы, как бы красиво она ни выглядела на картинке, именно этим и остаётся — силуэтом на картинке. Её талия сужается к бёдрам, и этого достаточно. Ведь не собирается же Минг прохаживаться по «языку» какого-нибудь нью-йоркского шоу, демонстрируя образцы женской одежды, где модели всё равно выглядят похожими на мальчиков. Итак, Минг не является и никогда не будет супермоделью — примирись с этим, Чёт, сказал себе офицер ЦРУ. Настало время отложить в сторону все воспоминания о ЦРУ. Он мужчина, одетый в одни боксёрские трусики, и лежит рядом с женщиной, одежду которой даже трусиками назвать нельзя. Её трусишки сшиты, наверно, из носового платка, хотя оранжево-красный цвет не особенно подходит для платка, который мужчина вытаскивает из своего кармана, особенно, добавил он про себя с улыбкой, если этот платок сделан из прозрачного искусственного шелка.

— Почему ты улыбаешься? — спросила Минг.

— Потому что ты красивая, — ответил Номури. Она действительно была красивой, с этой очаровательной улыбкой на лице. Нет, она никогда не станет моделью, но внутри каждой женщины скрывается этот взгляд, делающий её красивой, если только она позволяет ему выйти наружу. А её кожа была восхитительной, особенно губы, покрытые губной помадой после работы, гладкие и масляные, но тем не менее заставляющие его губы возвращаться к ним снова и снова. Скоро их тела прижались друг к другу по всей длине, и его охватило тёплое приятное чувство. Она так хорошо лежала на его руке, пока левая рука играла с её телом и ласкала его. Волосы Минг не путались, они были такими короткими, что ей почти не приходилось расчёсывать их. Предплечья тоже покрыты волосами, как это бывает у большинства китайских женщин, но это только позволяло ему играть с ними, лаская и дёргая за них. Очевидно, она чувствовала щекотку, потому что игриво хихикнула и теснее прижалась к нему, затем немного отстранилась, чтобы дать возможность его руке опуститься ниже. Когда рука миновала её пупок, девушка внезапно замерла, словно предлагая себя. Ещё один поцелуй, кончики его пальцев опустились ещё ниже, и теперь в её глазах зажёгся озорной огонёк. Что это за игра?..

Как только его рука нашла её трусики, она прогнулась, оторвав спину от постели. Он сел и стащил их вниз, позволив её ноге отбросить их ещё дальше, и красно-оранжевые трусики полетели по воздуху, и затем…

— Минг! — воскликнул он с лукавым обвинением в голосе.

— Я слышала, что мужчинам это нравится, — хихикнула она.

— Действительно, это нечто другое, — ответил Номури, пробегая пальцами по коже, ещё более гладкой, чем на остальном теле. — Ты сделала это на работе?

Послышался взрыв озорного смеха:

— Нет, глупый! Этим утром у себя в квартире! В моей ванной, моей собственной бритвой!

— Просто хотел проверить, — успокоил её офицер ЦРУ. Черт побери, разве это не означает чего-то? Затем её рука опустилась и занялась тем же, что он делал с нею.

— Ты непохож на Фанга, — игриво прошептала она.

— Неужели? Чем я отличаюсь?

— Мне кажется, что худшее оскорбление, которое женщина может нанести мужчине, это задать вопрос: «Ты уже внутри?» Однажды одна из наших секретарш задала такой вопрос Фангу. Он избил её. На следующее утро она пришла на работу с синяками на лице — он заставил её выйти на работу, — а на следующий вечер… понимаешь, он взял в постель меня, — призналась она, не стыдясь, а смущаясь. — Ему хотелось доказать, что он все ещё мужчина. Но я понимала, что говорить это нельзя. Теперь все мы понимаем это.

— А мне ты скажешь это? — спросил Номури с улыбкой и новым поцелуем.

— Нет, что ты! У тебя колбаска, а не стручок фасоли! — с энтузиазмом воскликнула Минг.

Это не было самым изысканным комплиментом, когда-либо произнесённым по адресу его мужского органа, но сейчас этого достаточно, подумал Номури.

— Ты не думаешь, что пора колбаску отправить домой?

— Да, конечно!

Когда он перекатился на неё, то увидел под собой два объекта. Одним была девушка — вернее, молодая женщина с нормальными женскими желаниями, которые он сейчас удовлетворит. Другим — потенциальный агент, обладающий доступом к ценной политической информации, о которой опытный оперативник может только мечтать. Но он ещё не был опытным оперативником. Номури оставался зелёным офицером, и потому не знал, что является невозможным. Ему придётся заботиться о своём потенциальном агенте, потому что, если ему удастся успешно завербовать её, жизнь Минг окажется в самой серьёзной опасности… он думал о том, что произойдёт, как изменится её лицо, когда пуля войдёт в мозг… нет, это слишком страшно. Сделав усилие, Номури отбросил эту мысль и скользнул внутрь девушки. Раз уж ему необходимо завербовать её, нужно выполнить свои обязанности как можно лучше. А если это вдобавок сделает его счастливым, ну что ж, такова дополнительная награда.

* * *

— Я подумаю об этом, — пообещал президент Соединённых Штатов, провожая министра внутренних дел к двери, выходящей в коридор, слева от камина. Извини, приятель, но на все это у нас нет денег. Его министр внутренних дел не был плохим человеком, но его, по-видимому, захватила трясина департаментской бюрократии, что являлось, наверно, самой страшной опасностью для чиновника, работающего в Вашингтоне. Райан опустился в кресло и начал читать документы, оставленные ему министром внутренних дел. Разумеется, он не сможет прочитать их до конца. В более или менее свободный день он перелистает и просмотрит краткое содержание, приготовленное для президента, а все остальное отправится к какому-нибудь младшему сотруднику администрации, который прочитает все документы и подготовит проект доклада для президента — по сути дела, это будет ещё одно краткое содержание, и на основании этого проекта, отпечатанного младшим сотрудником примерно двадцати восьми лет от роду, будет сформулирована политическая линия американского правительства.

«Это безумие! — сердито подумал Райан. — Считается, что это он глава исполнительной власти в стране. Только он должен формулировать политику Соединённых Штатов. Но время президента слишком ценное. Настолько ценное, что другие люди сохраняют это время для президента — а в действительности эти другие люди отбирают это время у него, ведь именно они, в конце концов, принимают решение, что увидит президент и что пройдёт мимо него». Иногда это беспокоило его, потому что ему приходилось подчиняться той информации, которая поступала к нему на стол, и, таким образом, принимать на её основании решение о том, что думает общество по различным вопросам текущего дня.

Итак, Джек, ты тоже попал в лапы своей бюрократии?Это трудно понять, трудно в этом признаться и ещё труднее изменить создавшуюся ситуацию, если такая ситуация действительно существует.

«Может быть, именно поэтому Арни любит вытаскивать меня из этого здания и привозить туда, где живут обычные люди», — понял Джек.

Ещё более трудная проблема заключалась в том, что Райан был экспертом по национальной безопасности и международной политике. Здесь он чувствовал себя наиболее компетентным. А вот во внутренней политике он казался себе неуверенным и тупым. Отчасти это объяснялось его крупным состоянием. Ему никогда не приходилось беспокоиться о стоимости буханки хлеба или литра молока — и тем более в Белом доме, где он не видел молоко в литровом контейнере. Здесь он видел молоко в охлаждённом стакане на серебряном подносе в руках стюарда из числа матросов, который приносил его прямо к нему, пока он сидел в удобном кресле. В стране были люди, которые беспокоились о таких вещах или, по крайней мере, о стоимости обучения маленького Джимми в колледже, и Райан, как президент, должен проявлять заботу об их беспокойстве. Он должен стараться поддерживать экономику в сбалансированном состоянии, для того чтобы люди могли достаточно зарабатывать, ездить в Диснейленд летом, смотреть матчи по футболу осенью, а также давать себе волю накануне Рождества, покупая массу подарков и укладывая их под ёлкой.

Но каким образом, черт побери, может он осуществить это? Райан вспомнил стенания, которые приписывали римскому императору Цезарю Августу. Узнав о том, что его объявили богом, в его честь возводят храмы и приносят жертвы перед его статуями в этих храмах, Август сердито воскликнул: «Когда кто-то молится мне, прося об излечении своего козла, как мне следует поступить?» Основной вопрос заключался в том, до какой степени политика правительства действительно должна иметь отношение к реальной жизни страны? Такой вопрос редко задавали в Вашингтоне даже консерваторы, которые презирали правительство по идеологическим причинам, а также отрицательно относились ко всему, что оно делало в связи с проблемами внутренней жизни нации. Одновременно они все время размахивали американским флагом и требовали, чтобы правительство бряцало оружием за океаном — Райан никогда не задумывался над их истинными мотивами. Возможно, они делали это для того, чтобы отличаться от либералов, которые боятся демонстрации силы, как вампиры боятся вида креста, но, как и подобает вампирам, любят требовать от правительства, насколько это было в их силах, чтобы оно проникало в жизнь каждого гражданина и сосало его кровь. По сути дела, они настаивали на постоянном увеличении налогообложения, для того чтобы платить за всё, что они требовали от правительства.

И всё-таки, несмотря на политику правительства, создавалось впечатление, что экономика непрерывно развивается. Люди находят работу, большей частью в частном секторе, производят товары и обеспечивают обслуживание, и за все это потребители охотно платят деньгами, оставшимися у них после уплаты налогов. Тем не менее фраза «служение народу» использовалась почти исключительно политическими деятелями и в отношении политических деятелей, причём всегда избранных гражданами. Разве не все жители страны, в той или иной степени, служат народу? Врачи, учителя, пожарные, фармакологи. Почему средства общественной информации говорят, что это относится только к Райану и Робби Джексону, а также 535 избранным членам конгресса? Он недоуменно покачал головой.

Проклятье. Ну хорошо, я знаю, как попал сюда, но почему, черт побери, согласился стать кандидатом на президентских выборах? — спросил себя Джек. Да, это сделало Арни счастливым. Это сделало счастливыми даже средства массовой информации — может быть, потому, что он нравился им в качестве цели? — задал себе вопрос президент. Да и Кэти не сердилась на него за это. И всё-таки почему, черт побери, он допустил, чтобы его вовлекли в такую трясину? Ведь он, по сути дела, не знал, что ему следует делать в роли президента. У него не было настоящей программы, и он словно ковылял вперёд от одного дня к другому. Принимал сиюминутные тактические решения (для чего у него не было абсолютно никакой подготовки) вместо решения стратегических задач. Не было ничего важного, что он действительно хотел бы изменить в стране. Да, конечно, можно было бы переделать кое-что. Следует переписать налоговую политику, и он поручил Джорджу Уинстону провести её в жизнь. Неплохо укрепить оборону страны, этим занимается Тони Бретано. Райан назначил президентскую комиссию по изучению политики в области здравоохранения, за работой которой как-то издалека наблюдает его жена, вместе с несколькими коллегами из госпиталя Джонса Хопкинса, и вся эта деятельность ведётся тихо и незаметно. Но особенно плохо выглядит социальное страхование, им занимаются Уинстон и Марк Гант.

«Третья ступень американской политики», — снова подумал он. Затронь её и умри. Но социальное страхование было тем, о чём действительно заботится американский народ, не о том, что оно представляет собой на самом деле, а о том, о чём граждане ошибочно думают, что оно должна представлять. А ведь в действительности они знают, что ошибаются, об этом свидетельствуют данные опроса населения. Социальное страхование, управляемое так же плохо, как и любой другой финансовый институт, по-прежнему остаётся частью обещания правительства, данного представителями народа для блага народа. И всё-таки, несмотря на весь цинизм населения — причём весьма значительный, — среднестатистический «Джо» действительно продолжает верить, что его правительство сдержит слово. Проблема заключается в том, что руководители профсоюзов и промышленники, запускавшие жадные пальцы в пенсионные фонды и отправленные за это в федеральные тюрьмы, не причинили даже малой части того вреда, который остался на совести многочисленных созывов конгресса, нанёсших колоссальный ущерб социальному страхованию. Однако преимущество проходимца в конгрессе заключается в том, что он или она не являются проходимцами, по крайней мере, не с точки зрения закона. Ведь конгресс выпускает законы. Конгресс формулирует политику правительства, а все это не может быть неправильным, не правда ли? Это является ещё одним доказательством того, что авторы Конституции совершили простую, но с далеко идущими последствиями ошибку. Они исходили из того, что люди, выбранные Народом для управления государством, будут такими же честными и благородными, какими были они, создатели Конституции. Кажется, что из всех этих старых могил доносится стон разочарования.

Люди, писавшие текст Конституции, сидели в комнате, где на них сурово смотрел Джордж Вашингтон, и если у них не хватало честности и благородства, они заимствовали эти качества из огромного запаса честности и благородства отца Конституции, который просто сидел и смотрел на них. К сожалению, у современного конгресса нет ментора и живого бога, способного занять место Вашингтона, — подумал Райан. Даже то обстоятельство, что в шестидесятых годах социальное страхование показало прибыль, говорило об одном: конгресс не мог допустить существования прибыли. Прибыль — это то, от чего богатые люди становятся ещё богаче (это должны быть плохие люди, потому что никто не становится богатым без эксплуатации, причём это совсем не мешало членам конгресса обращаться к эксплуататорам за пожертвованиями на избирательную кампанию). Значит, эту прибыль нужно израсходовать так, чтобы налоги на социальное страхование были преобразованы в генеральные фонды и появилась возможность расходовать их вместе со всем остальным. Один из студентов Райана с того времени, когда он преподавал историю в Военно-морской академии, прислал ему маленькую дощечку с надписью, чтобы он держал дощечку у себя на столе в Овальном кабинете. Надпись гласила:

АМЕРИКАНСКАЯ РЕСПУБЛИКА БУДЕТ СУЩЕСТВОВАТЬ ДО ТОГО ДНЯ, ПОКА КОНГРЕСС НЕ УЗНАЕТ, ЧТО ОН МОЖЕТ ПОДКУПАТЬ НАРОД НАРОДНЫМИ ДЕНЬГАМИ. Алексис де Токвиль.

Райан принял во внимание это изречение великого французского философа. Бывали времена, когда ему хотелось схватить конгресс за их коллективную шею и задушить его, но там не было ни одной отдельной шеи, а Арни твердил ему, не переставая, какой у него ручной конгресс, особенно палата представителей, хотя обычно все происходило наоборот.

Президент проворчал и начал просматривать свой ежедневный график в поисках следующего посетителя. Как и во всем, президент Соединённых Штатов жил по графику, определённому другими, его встречи назначались за несколько недель. Ежедневные инструктивные документы готовились накануне, так что он знал, кто приходит к нему, и о чём хотели говорить с ним, и какую хорошо обдуманную позицию (разработанную главным образом другими) президент занимает по этому вопросу. Обычно президентская позиция была дружеской, так что гость (или гости) могли покинуть Овальный кабинет с чувством удовлетворения. Кроме того, существовали правила, в соответствии с которыми он не имел права изменить график, ибо в противном случае глава исполнительной власти мог сказать:

— О чем, черт побери, вы сейчас спрашиваете меня? — Это встревожит гостя и агентов Секретной службы, стоящих за спиной президента с пистолетами под пиджаками. Они стоят, как роботы, с ничего не выражающими лицами, но глаза непрерывно осматривают все вокруг, а уши прислушиваются ко всему происходящему. После того как закончится их смена, агенты пойдут, наверно, в тот бар, куда заходят чаще всего, и посмеются над тем, что сегодня сказал президент городского совета Подунка в Овальном кабинете:

— Господи, ты бы видел, какие были у босса глаза, когда этот тупой осел… — потому что агенты являются понятливыми и смекалистыми людьми, которые часто разбираются в людях лучше, чем он сам, подумал Райан. Ну что ж, так и должно быть. У них двойное преимущество: они видят все и не несут ни за что ответственности. Счастливые сукины сыны, решил Джек, поднимаясь из-за стола навстречу очередному посетителю.

* * *

«Если сигареты и хороши для чего-то, — подумал Номури, — то как раз для этого». Его левая рука обнимала Минг, его тело прижалось к её телу, глаза смотрели на потолок в этот прекрасный момент, когда он расслабился, освободившись от напряжения, преследовавшего его весь день. Номури затягивался сигаретой в качестве заключительного аккорда, чувствуя рядом дыхание Минг, ощущая себя настоящим мужчиной. Небо за окном потемнело. Солнце зашло.

Номури встал, зашёл сначала в ванную и затем прошёл в кухню, откуда вернулся с двумя бокалами. Минг села в постели, взяла бокал и сделала пару глотков. Номури не удержался, протянул руку и коснулся груди девушки. Её кожа была такой же шелковистой и зовущей.

— Моя голова все ещё не работает, — сказала она после третьего глотка.

— Милая, существует время, когда она не нужна ни мужчине, ни женщине.

— Это верно. Твоя колбаска не нуждается в мозге, — ответила она и протянула руку вниз, чтобы поласкать его пенис.

— Осторожно, девушка! У него была длительная тяжёлая гонка! — предостерёг её офицер ЦРУ с внутренней улыбкой.

— О да, он потрудился. — Минг наклонилась, чтобы коснуться его мягкими губами. — И он выиграл её.

— Нет, но зато сумел догнать тебя. — Номури закурил снова. Затем с удивлением увидел, что Минг сунула руку в свою сумочку и вытащила пачку собственных сигарет.

Она изящно закурила и глубоко затянулась, выпустив наконец дым через ноздри.

— Девушка-дракон! — воскликнул со смехом Номури. — А дальше последует пламя? Я не знал, что ты куришь.

— В офисе у нас курят все.

— Даже министр?

Взрыв смеха.

— Особенно министр.

— Ему нужно сказать, что курение вредит здоровью и отрицательно отражается на мужской силе.

— Копчёная колбаска — это не твёрдая колбаска, — заявила Минг со смехом. — Может быть, в этом и заключается его проблема.

— Тебе не нравится твой министр?

— Он старый человек, который считает, что у него молодой пенис. Фанг использует своих секретарш в офисе в качестве собственного публичного дома. Ничего не могло быть хуже, — призналась Минг. — Прошло много времени с того момента, когда я была его любимой наложницей. Теперь он нацелился на Чаи, а она обручена, и Фанг знает это. Такое поведение старшего министра омерзительно.

— Для него не существует законов?

Она фыркнула, едва скрывая отвращение.

— Законы существуют не для них. Номури-сан, это министры правительства. Они сами являются законом, их не интересует, что думают окружающие о них или об их привычках, — и вообще мало кто знает об этом. Они коррумпированы до такой степени, что древним императорам стало бы стыдно. Они утверждают, что представляют собой стражей простого народа, крестьян и рабочих, которых якобы любят как своих детей. Так что, полагаю, иногда я являюсь одной из крестьянок, верно?

— А мне казалось, что ты любишь своего министра, — ответил Номури, побуждая её к дальнейшим откровениям. — О чем он говорит?

— Что ты имеешь в виду?

— Поздняя работа, из-за которой ты задержалась в офисе.

— О, это разговор между министрами. Фанг ведёт личный подробный политический дневник — в случае, если президент захочет уволить его, он может воспользоваться дневником для защиты. Вот почему он ведёт записи обо всём, что делает, а я его секретарша и транскрибирую все его записи. Иногда на это уходит очень много времени.

— Ты, конечно, пользуешься своим компьютером.

— Да, теперь я пользуюсь новым компьютером, ведущим записи идеальными иероглифами на мандаринском наречии, который ты дал нам со своей программой.

— И ты сохраняешь все это в своём компьютере?

— Да, на жёстком диске. Конечно, в зашифрованном виде, — заверила она Номури. — Мы научились этому у американцев, когда нам удалось вскрыть их материалы о вооружении. Это называется системой шифрования, требующей больших усилий для дешифровки, я не знаю, что это значит. Я, выбирая файл, который хочу открыть, печатаю ключ дешифровки, и файл открывается. Хочешь знать, каким ключом я пользуюсь? — Она хихикнула. — ЖЁЛТАЯ СУБМАРИНА. На английском языке, из-за клавиатуры — это было ещё до твоей новой программы, к тому же это из песни Битлов, которую я слышала по радио. «Мы все живём в жёлтой субмарине», что-то вроде этого. Тогда я все время слушала радио, когда впервые начала заниматься английским языком. Я потратила полчаса, разыскивая субмарины в словаре и затем в энциклопедии, стараясь понять, почему подводную лодку покрасили в жёлтый цвет. А-а! — Её руки взлетели в воздух.

Ключ дешифровки! Номури пытался скрыть своё волнение.

— Ну что ж, там должно быть очень много папок. Ты была секретаршей довольно долго, — небрежно заметил он.

— Да, более четырехсот документов. Я различаю их по номерам, вместо того чтобы придумывать для них новые названия. Сегодня был документ номер четыреста восемьдесят семь, между прочим.

Боже мой, — подумал Номури, — четыреста восемьдесят семь документов о разговорах, которые вели между собой члены Политбюро. По сравнению с этим золотая шахта выглядит полигоном для сброса токсичных отходов.

— О чем точно они говорят? Я никогда не встречал высокопоставленного правительственного чиновника, — объяснил Номури.

— Да обо всём! — ответила она, докуривая свою сигарету. — У кого появились какие идеи в Политбюро, кто хочет улучшить отношения с Америкой, кто хочет, наоборот, навредить им — обо всём, что только можно придумать. Оборонная политика. Экономическая политика. Сейчас привлекает внимание отношение к Гонконгу. Политика «Одна страна, две системы» создала проблемы у некоторых промышленников в Пекине и в Шанхае. Они считают, что с ними обращаются не с таким уважением, которого они заслуживают, им это не нравится. В Гонконге их уважают больше. Фанг относится к числу тех членов Политбюро, которые стараются найти компромисс и уладить ситуацию. Ему это удастся, наверно. Он хорошо разбирается в подобных делах.

— Как, должно быть, увлекательно быть знакомым с такой информацией — действительно знать, что происходит в твоей стране! — с восторгом воскликнул Номури. — В Японии мы ничего не знаем о том, чем занимаются наши дзайбацу и другие крупные промышленники — главным образом разрушают экономику, идиоты. Но поскольку никто об этом не знает, ничего не делается для того, чтобы улучшить ситуацию. Неужели у вас то же самое?

— Конечно! — Минг закурила новую сигарету, активно развивая разговор, уже забыв о том, что они больше не говорят о любовных делах. — Когда-то я изучала Маркса и Мао. Было время, когда я верила во все это. Я даже считала, что нужно верить министрам, потому что они честные и преданные люди, и полностью верила в то, чему нас учили в школе. Но затем я увидела, что у армии своя промышленная империя и благодаря этой империи наши генералы богаты и счастливы. И я увидела, как министры используют женщин и какие у них апартаменты. Они превратились в новых императоров. У них слишком много власти. Женщина, может быть, могла бы воспользоваться такой властью и не поддаться коррупции, но не мужчина.

«Феминизм проник и сюда тоже? — подумал Номури. — Возможно, она слишком молода, чтобы помнить жену Мао, Янг Куинг, которая могла бы давать уроки коррупции византийцам».

— Впрочем, это не интересует простых людей вроде нас с тобой. По крайней мере, у тебя есть возможность знакомиться с такими вещами, и ты знаешь о них. Значит, ты поистине уникальная девушка, Минг-чан, — высказал предположение Номури, проводя ладонью по её левому соску. Она задрожала от наслаждения, словно по команде.

— Ты так считаешь?

— Конечно. — Поцелуй, на этот раз продолжительный, пока его рука ласкала тело девушки. Он подобрался к своей цели так близко. Она рассказала ему о всей информации, какая есть у неё, — и даже дала ему дешифровочный ключ! Таким образом, поскольку её компьютер подключён к телефонной системе — это означает, что он может войти в комп и получит возможность заглянуть в его жёсткий диск. Обладая ключом дешифровки, он сможет снять интересующие его вещи с диска и переправить их прямо на стол Мэри-Пэт. Черт побери, сначала я сумел поиметь гражданку Китая, а теперь я могу поиметь всю их страну. Что может быть прекраснее, решил оперативник, глядя с улыбкой на потолок.

Глава 13 Агент глубокого проникновения

«Интересно, что на этот раз он ничего не написал о сексуальных подробностях», — подумала Мэри-Пэт, включив утром свой компьютер. Операция «ЗОРГЕ» развивалась успешно. Кем бы ни была эта девушка Минг, она говорила слишком свободно. Странно. Неужели китайское Министерство государственной безопасности не предупредило всех исполнительных секретарей о подобных вещах? Наверняка предупредило — было бы поразительной оплошностью, если бы они это упустили. С другой стороны, из всех хорошо известных причин, по которым совершают предательство и шпионаж (их называют ДИСЭ — Деньги, Идеология, Совесть и Эгоцентризм), в этом случае решающим стал эгоцентризм. Министр Фанг нанёс сексуальное оскорбление молодой мисс Минг, ей это не понравилось, она решила отомстить, и такой поступок казался Мэри Патриции Фоули полностью оправданным. Женщина может отдать лишь то, что у неё есть, и когда это отбирают у неё принуждением, она не становится от этого счастливой. Хотя ирония заключалась в том, что мужчина, занимающий столь высокое положение, думал, наверно, что оказывает ей честь. В конце концов, разве он не был великим человеком, а она всего лишь рядовой служащей? При этой мысли Мэри-Пэт фыркнула и сделала глоток кофе из своей чашки. Культура или раса не имеют значения, мужчины одинаковы повсюду. Многие думают не головой, а членом. Ну что ж, министру Фангу это дорого обойдётся, пришла к выводу заместитель директора ЦРУ по оперативной работе.

* * *

Райан видел и слышал президентские инструктивные документы каждый день. В них включалась разведывательная информация, полученная ЦРУ, её готовили накануне поздним вечером и печатали рано утром. Документ печатали меньше чем в сотне экземпляров, и почти все измельчали и сжигали в конце дня доставки. Несколько копий, может быть, три или четыре, сохраняли в архиве, на случай если что-нибудь случится с электронными файлами. Даже президент Райан не знал, где находится секретный архив.

Он надеялся, что его надёжно охраняют, предпочтительно морские пехотинцы.

Президентские инструктивные документы — или брифинг, как их называли, — не содержали, разумеется, всего. Некоторые сведения были настолько секретными, что их хранение нельзя было доверить даже президенту. Райан воспринимал это с поразительной невозмутимостью. Имена источников информации должны оставаться секретными даже от него, а методы её получения часто были настолько сложными с технической точки зрения, что ему в любом случае было бы трудно понять их. И все же, несмотря на все меры предосторожности, некоторая информация, добытая ЦРУ с помощью безымянных источников и крайне сложным методом, иногда скрывалась от главы исполнительной власти. Причина этого заключалась в том, что определённая информация вынужденно поступала из определённого ограниченного количества источников. В службе оперативной разведки даже малейший промах мог привести к гибели бесценного источника, и хотя подобные случаи имели место крайне редко, все чувствовали себя после этого очень плохо. Правда, некоторые политические деятели воспринимали такое событие с равнодушием, приводящим в ярость. Хороший оперативник относился к своим агентам как к собственным детям, и старался оберегать их жизнь всеми возможными способами.

Такая точка зрения была необходимой. Если вам всё равно, то люди погибнут — а вместе с их жизнью пропадёт ценная информация, получение которой и составляло смысл существования тайной оперативной работы.

— Ну так как, Бен, — сказал Райан, откидываясь на спинку кресла и перелистывая страницы информативного документа. — Есть что-нибудь интересное?

— У Мэри-Пэт есть кое-что из Китая. Она хранит это в строжайшем секрете. Правда, я не знаю, что это такое. Всю остальную информацию вы можете увидеть на канале CNN.

Подобное случалось, к разочарованию президента, не так уж редко. С другой стороны, ситуация в мире была относительно спокойной, так что информация от агента проникновения не была столь уж необходимой… или представляется не столь необходимой, поправил себя Райан. Никогда нельзя предвидеть, как будут развиваться события. Это он тоже узнал в Лэнгли.

— Может быть, я позвоню ей по этому поводу, — сказал президент Соединённых Штатов, перелистывая страницу. — Вот это да!

— Вы имеете в виду нефть и золото в России?

— Эти цифры соответствуют действительности?

— По-видимому. Они совпадают с теми цифрами, которыми снабжал нас «Торговец», шаг за шагом.

— Хм, — выдохнул Райан, глядя на окончательные предсказания для будущего русской экономики. Затем он разочарованно нахмурился. — Люди Джорджа предоставили более благоприятную оценку результатов.

— Вы так считаете? Экономические эксперты ЦРУ хорошо зарекомендовали себя в прошлом.

— Джордж живёт в этом бизнесе, это лучше, чем академическое наблюдение за ходом событий, Бен. Я не отрицаю пользу учёных, но реальный мир есть реальный мир, не забывай этого.

Гудли кивнул.

— Принял во внимание, сэр.

— На протяжении всех восьмидесятых ЦРУ переоценивало советскую экономику. Знаешь почему?

— Нет, не знаю. В чем они ошибались?

На лице Джека появилась лукавая улыбка.

— Не то чтобы ошибались. Они докладывали президенту точные сведения, полученные из Советского Союза. В то время у нас там был агент, который передавал нам ту же информацию, которую получало Политбюро. Нам и в голову не приходило, что система обманывала саму себя. Политбюро принимало решения на основе несбыточных мечтаний. Цифры, поступающие в их Политбюро, почти никогда не соответствовали действительности, потому что подчинённые старались прикрыть свои задницы. Вот так.

— Вы полагаете, то же самое происходит и в Китае? — спросил Гудли. — Ведь это последняя страна, придерживающаяся принципов марксизма.

— Хороший вопрос. Свяжись с Лэнгли и спроси их. Ты получишь ответ от такого же бюрократа, как и у китайцев в Пекине, но, насколько мне известно, у нас нет агента глубокого проникновения в Пекине, который мог бы предоставить интересующие нас цифры. — Райан замолчал и посмотрел на камин, расположенный напротив его стола.

Пожалуй, стоит распорядиться, чтобы агенты Секретной службы развели в нём когда-нибудь настоящий огонь…

— Нет, я думаю, что у китайцев показатели лучше. Они могут это себе позволить. Все-таки их экономика функционирует, в определённом смысле. Возможно, они обманывают себя другими способами. Да, несомненно, обманывают себя. Такова характерная черта всех людей, и марксизм не улучшает её сколько-нибудь ощутимым образом. — Даже в Америке, с её свободной прессой и другими гарантиями, действительность часто ударяет в лицо политических деятелей, причём с такой силой, что расшатываются зубы. Повсюду в мире люди создают политические модели, основанные скорее на идеологии, чем на реальности, и эти люди обычно проникают в учёный мир или становятся политическими деятелями, потому что профессии реального мира наказывают таких мечтателей более жестоко, чем политика.

— Доброе утро, Джек, — послышался голос со стороны двери, ведущей в коридор.

— Привет, Робби. — Президент Соединённых Штатов сделал жест в сторону подноса с кофейником и чашками. Вице-президент взял чашку кофе, но не тронул круассанов. Его поясница выглядела немного полноватой. Ничего не поделаешь, Робби никогда не походил на марафонца. Многие лётчики-истребители склонны к полноте. «Может быть, это помогает противостоять огромным перегрузкам», — подумал Джек.

— Я прочитал президентский инструктивный доклад сегодня утром. А что, Джек, эти месторождения русской нефти и золота действительно настолько велики?

— Джордж утверждает, что они ещё больше. Ты не выполнил обещания посидеть с ним и поучиться экономике?

— В конце недели я играю с ним в гольф на поле в Бернинг Три. Я готовлюсь к этой встрече, читаю Милтона Фридмана и ещё две книги по экономике. Знаешь, создаётся впечатление, что Джордж действительно очень умён.

— Достаточно умён, чтобы заработать тонну денег на Уолл-стрит — я имею в виду буквально это. Если превратить все его деньги в стодолларовые банкноты и взвесить, результатом и будет тонна денег.

— Должно быть, приятно иметь такое состояние, — вздохнул человек, который никогда не получал больше ста тридцати тысяч долларов в год, перед тем как стал вице-президентом.

— Да, в этом есть кое-что, и всё-таки кофе здесь превосходный.

— Когда-то на «Большом Джоне» он был ещё лучше.

— Где?

— На авианосце «Джон Ф. Кеннеди», в то время когда я был старшим лейтенантом и занимался любимой работой, поднимая «Томкэты» с его палубы.

— Робби, мне не хочется напоминать тебе, но ты уже не юноша двадцати шести лет.

— Спасибо, Джек, у тебя прямо-таки талант наполнять мой день радостью. Мне приходилось проходить мимо дверей смерти, но всё-таки намного безопаснее и чертовски интереснее проделывать это с истребителем, пристёгнутым к твоей спине.

— Как сегодня выглядит твой день?

— Хочешь — верь, хочешь — не верь, но мне придётся ехать на Холм и председательствовать несколько часов в Сенате, хотя бы для того, чтобы продемонстрировать, что я знаю, какие у меня конституционные обязанности. Затем произношу речь за ужином в Балтиморе на тему о том, кто производит лучшие бюстгальтеры, — добавил он с улыбкой.

— Что? — удивлённо спросил Райан, поднимая голову от инструктивных документов.

У Робби было такое своеобразное чувство юмора, что никогда не скажешь, когда он шутит.

— Национальная конференция производителей искусственных тканей. Они производят также пуленепробиваемые жилеты, но основная часть их тканей тратится на бюстгальтеры. По крайней мере, так информировали меня сотрудники моего исследовательского штаба. Они пытаются подготовить несколько шуток для моего выступления.

— Поработай над дикцией, — посоветовал вице-президенту Райан.

— Много лет назад ты считал, что моя дикция такая смешная, — напомнил Джексон своему старому другу.

— Роб, много лет назад мне казалось, что я достаточно забавный, но теперь Арни настаивает, что я недостаточно чувствительный.

— Да, я знаю, чтобы не было шуток о поляках. Вроде того, что в прошлом году несколько поляков научились включать свой телевизор и шесть или семь поляков умеют читать. В это число не входит польская девушка, переставшая пользоваться вибратором, потому что от него крошатся зубы.

— Боже мой, Робби! — Райан едва не расплескал кофе. — Нам больше не разрешают даже думать о таких вещах. Кроме того, это глупо, мерзко и вовсе не смешно.

— Джек, я не политик. Я военный жокей с суспензорием, летающий на истребителе. И мне позволено время от времени выдавать шутку.

— Ну хорошо, только не забывай, что ты не на авианосце среди других дебилов-лётчиков. У средств массовой информации нет чувства юмора, которым обладают морские лётчики.

— Постараюсь, если только они не сумеют захватить меня в тот момент, когда я не готов встретиться с ними. Тогда ситуация и впрямь может стать забавной, — заметил бывший вице-адмирал.

— Роб, я рад, что ты наконец начинаешь понимать свои обязанности. — Райан успел окинуть взглядом спину уходящего вице-президента в отлично сшитом костюме и услышал крепкое морское выражение.

* * *

— Итак, Миша, у тебя есть предложения? — спросил Провалов.

Райли отпил немного водки из своей стопки. В этом баре она была чертовски хорошей.

— Олег, тебе нужно всего лишь потрясти дерево и посмотреть, что упадёт с него. Это может оказаться чем угодно, но «не знаю» означает именно «не знаю». А в настоящий момент мы не знаем. — Ещё пара глотков. — Тебе не кажется, что нанимать двух специалистов из спецназа для убийства сутенёра — всё равно что стрелять из пушки по воробьям?

Русский кивнул:

— Да, конечно, эта мысль приходила мне в голову, но ведь он был весьма процветающим сутенёром, не правда ли, Миша? У него было много денег и масса связей в преступном мире. Он и сам обладал немалой властью. Не исключено, что он тоже убивал врагов. Его имя никогда не появлялось ни в одном серьёзном расследовании, но это не означает, что Авсеенко не был опасным человеком. Поэтому я не исключаю, что он заслуживал особого внимания.

— Тебе удалось что-то выяснить насчёт этого Суворова?

Провалов покачал головой.

— Нет. У нас есть его досье, которое нам прислали из КГБ, а также фотография. Но даже если это именно тот человек, которого мы ищем, пока найти его не удалось.

— Создаётся впечатление, Олег Григорьевич, что это очень запутанное дело, — сказал Райли и поднял руку, давая знак бармену, чтобы он принёс ещё по стакану.

— Я думал, что ты эксперт по организованной преступности, — напомнил капитан своему гостю из ФБР.

— Это верно, Олег, но я не гадалка и не дельфийский оракул. Мы даже не знаем, кто был настоящей целью покушения, и, пока не узнаем этого, нам не удастся продвинуться ни на шаг. Проблема заключается в том, что для того, чтобы узнать, на кого готовилось покушение, тебе нужно отыскать кого-нибудь, кто знает хоть что-то об этом преступлении. Эти две вещи тесно связаны друг с другом. Найди второе, и узнаешь о первом. Никого не найдёшь, ничего не узнаешь. — Прибыла выпивка. Райли расплатился и сделал большой глоток.

— Моему начальнику не нравится, что расследование топчется на месте.

Агент ФБР кивнул:

— Да, у нас в бюро такие же боссы. Но если он знает, в чём заключается проблема, он должен дать тебе время и помощников, чтобы ускорить работу. Сколько людей у тебя занимается этим?

— Шесть здесь и трое в Питере.

— Может быть, тебе понадобится больше, приятель. — В региональном отделении Нью-Йорка для расследования преступления такого уровня направили бы не меньше двадцати человек, половина из которых занимались бы только этим делом. Но ему было хорошо известно, что в московской милиции людей постоянно не хватало. Преступность в Москве достигла такого размаха, что милиционеры молили о поддержке со стороны правительства, но безуспешно. Впрочем, все могло быть ещё хуже. В отличие от многих других профессий, милиция регулярно получала зарплату.

* * *

— Ты измучила меня, — запротестовал Номури.

— Я всегда могу обратиться к министру Фангу, — ответила Минг с игривой улыбкой.

— Как! — послышался сердитый ответ. — Ты сравниваешь меня со старым пердуном?

— Вы оба мужчины, но лучше иметь дело с колбаской, чем с бобовым стручком, — ответила она, хватая эту самую колбаску своей нежной ручкой.

— Терпение, девушка, позволь ему оправиться после первого забега. — С этими словами он поднял её тело и положил на своё. Должно быть, я действительно нравлюсь ей, — подумал Номури. — Три вечера подряд. Наверно, Фанг не такой мужчина, каким он считает себя. Ничего не поделаешь, Чарли, нельзя постоянно выигрывать. К тому же у него преимущество — он моложе на сорок лет. И в этом все дело.

— Но ты бежал так быстро! — запротестовала Минг, которая продолжала тереться своим телом об него.

— Мне хочется, чтобы ты сделала кое-что для меня.

Игривая улыбка.

— И что это может быть? — спросила она и опустила руку пониже.

— Нет, не это!

— О, — разочарованно произнесла девушка.

— Кое-что на твоей работе, — продолжал объяснять Номури. Как хорошо, что она не ощущала его внутренней дрожи, которая, как ни странно, не проявлялась внешне.

— На моей работе? Но ты знаешь, что я не могу провести тебя в офис для занятия этим! — засмеялась она. Затем последовал нежный любовный поцелуй.

— Да, ты вложишь вот это в свой компьютер. — Номури протянул руку к ночной тумбочке, стоящей рядом, и достал из выдвижного ящика дискету CD-ROM. — Вот, ты просто вставь его в свой компьютер, кликни «Ввести» и затем вытащи его, когда работа закончится.

— А что сделает эта дискета? — спросила она.

— Разве тебе не всё равно?

— Ну… — Колебание. Она не понимала. — Я должна знать.

— Это позволит мне время от времени заглядывать в твой компьютер.

— Но зачем?

— Потому что этим интересуется компания «Ниппон Электрик» — ведь мы изготовили твой компьютер, разве ты не понимаешь? — Он заставил своё тело расслабиться. — Для моей компании важно знать, какие экономические решения принимаются в Народной Республике, — объяснил Номури, повторяя хорошо отрепетированную ложь. — Это позволит нам лучше понимать этот процесс, и тогда мы сможем улучшить наши деловые отношения. И чем лучше я выполню здесь свою работу, тем больше мне будут платить — и тогда я смогу тратить больше на мою милую Минг.

— Понятно, — ответила она, ничего не поняв.

Он наклонился и поцеловал её в особенно чувствительное место. Тело девушки задрожало от удовольствия. Отлично, она не отвергла его предложение или, по крайней мере, не позволила этому предложению помешать им заниматься другим делом, что было хорошо для Номури в нескольких отношениях. Офицер-оперативник подумал о том, что когда-нибудь совесть будет мучить его из-за того, что он использовал эту девушку таким циничным образом. Однако бизнес, сказал он себе, остаётся бизнесом.

— И никто не узнает об этом?

— Нет, узнать это невозможно.

— А у меня не будет неприятностей?

Услышав этот вопрос, он перекатился на неё и взял лицо девушки в обе ладони.

— Неужели я сделаю что-то, из-за чего у моей Минг-чан будут неприятности? Никогда! — воскликнул он, после чего последовал продолжительный страстный поцелуй.

Дальше не было никаких разговоров о дискете, которую она положила в сумочку перед уходом. Это была привлекательная сумочка, имитация итальянского товара, которую она купила на улице в Пекине. Сумочка почти не отличалась от оригинала, продающегося в Нью-Йорке.

Каждый раз им было нелегко расставаться. Она не хотела уходить, и, говоря по правде, он с неохотой отпускал её, но это было необходимо. Если бы они остались вместе в квартире, комментарии были неизбежны. Даже во сне Минг не могла думать о том, чтобы провести ночь в квартире иностранца, потому что у неё был допуск к секретной информации, и в своё время она прошла инструктаж у скучающего сотрудника МГБ. Все старшие секретарши проходили такое собеседование, но она не сообщила о контакте с иностранцем своему начальству или кому-нибудь из службы безопасности министерства. Ей надлежало сделать это, но она не сделала — почему? Отчасти потому, что забыла о существующих правилах, поскольку никогда в прошлом их не нарушала и не была знакома с кем-нибудь, кто их нарушал. А отчасти потому, что Минг, как и большинство, проводила черту между своей личной жизнью и профессиональной. Во время инструктажа ей дали понять, что эти два аспекта её жизни никак не разделяются, но это было сказано настолько неуклюже, что вылетело из головы девушки ещё во время инструктажа. И вот она находилась здесь, даже не зная, что это значит. «Если ей повезёт, она так и не узнает», — подумал Номури, глядя вслед исчезающей вдали фигуре. Удача может прийти на помощь. О том, что делали следователи с молодыми женщинами в пекинском варианте Лубянки, было страшно подумать.

— Удачи тебе, милая, — прошептал Номури, закрыл дверь и направился в ванную, чтобы принять душ.

Глава 14 (Dot) com

Номури провёл бессонную ночь. Сделает она это? Поступит так, как он сказал ей?

А вдруг расскажет о дискете офицеру службы безопасности и затем след приведёт к нему? Может быть, её застигнут с дискетой CD-ROM, когда она придёт на работу, и расспросят о ней? Если случится такое, то поверхностная проверка покажет, что это музыкальный компакт-диск с записью музыкального сопровождения Билла Конти кинофильма «Рокки» — низкокачественная имитация американского диска, являющаяся нарушением закона об интеллектуальной собственности. Впрочем, в КНР это было распространённым явлением. Однако более тщательная проверка установит, что первая — расположенная на поверхности металлического диска — линия данных даёт команду считывающему устройству компьютера, что ему следует перейти на определённое место CD-ROM, которое содержит не музыку, а бинарный код, причём очень эффективный бинарный код.

Компакт-диск не содержал вирус как таковой, поскольку вирус циркулирует главным образом по компьютерным сетям, незаметно входя в компьютер, как болезнетворный микроорганизм проникает в живое существо. Однако этот войдёт через парадный вход, и после того как его прочитает считывающее устройство CD-ROM, на экране компьютера появится единственная линия-подсказка, и Минг, быстро оглянувшись по сторонам в своём офисе, подведёт мышкой стрелку к подсказке, кликнет команду «Ввести», и все немедленно исчезнет. Введённая таким образом программа начнёт осматривать жёсткий диск почти со скоростью света, распределяя каждый файл по категориям и устанавливая собственный индекс, затем сожмёт информацию в маленький файл и спрячет его у всех на виду. Этот файл будет опознан любой программой сортирования диска как файл с совершенно невинным названием, с ссылкой на функцию, осуществлённую абсолютно другой программой. Таким образом, только самый тщательный и направленный поиск, производимый опытным экспертом по компьютерам, сможет всего лишь обнаружить, что здесь находится что-то постороннее. Определить, что это за программа, можно только с помощью её однозначного прочтения, а это почти неосуществимо.

Такая попытка была бы похожа на попытку выяснить, что случилось с одним-единственным листком на одном-единственном дереве в огромном лесу, где все деревья и листья не отличаются друг от друга, за исключением того, что этот лист выглядит чуть меньше и неприметнее, чем большинство других. ЦРУ и АНБ больше не могли брать на работу лучших американских программистов. В промышленности гражданской электроники вращалось слишком много денег, чтобы правительство могло успешно конкурировать на этом рынке. Но их можно было нанимать для осуществления какого-то конкретного задания, и сделанная ими работа была такой же высококачественной. А если щедро заплатить им — как ни странно, оказалось, что можно платить за временную работу гораздо больше, чем собственным сотрудникам, — они никому не расскажут об этом. К тому же они просто не знали, над чем в действительности работали.

В данном случае существовал ещё один дополнительный уровень сложности, возникший более шестидесяти лет назад. Когда немецкие войска оккупировали Нидерланды в 1940 году, они создали очень странную ситуацию. Здесь они обнаружили одновременно самую послушную, готовую на сотрудничество нацию изо всех завоёванных ими стран и в то же самое время страну, создавшую у себя самое жестокое движение Сопротивления против захватчиков. С одной стороны, среди голландцев был самый высокий процент по отношению к численности всего населения вступивших в ряды германских войск, чем в любой другой стране, — их оказалось достаточно, чтобы сформировать собственную дивизию СС «Нордланд». Зато, с другой стороны, голландское движение Сопротивления стало самым эффективным в Европе. В его составе оказался блестящий математик и инженер, работавший до войны в национальной телефонной компании. Во втором десятилетии двадцатого века система телефонной связи зашла в тупик. Дальнейшее развитие по прежнему направлению стало невозможным. Когда вы поднимали телефонную трубку, вас немедленно соединяли с оператором, которому вы сообщали, с кем вам нужно связаться. Затем девушка вставляла штифт в соответствующее гнездо, и, таким образом, происходило соединение абонентов. Эта система успешно действовала только при ограниченном количестве абонентов, но скоро телефонная связь оказалась настолько удобной, и число абонентов выросло до такой величины, что система уже не справлялась с работой. Поразительным является то, что решение этой проблемы принадлежит владельцу похоронного бюро с американского юга. Недовольный тем, что местный оператор на телефонной станции посылает родственников умерших к его конкуренту, он изобрёл электромеханический переключатель, позволяющий абонентам звонить по нужному им номеру с помощью простого вращения диска на телефоне. С тех пор эта система служила миру верой и правдой, но она потребовала развития целой новой области математических знаний, известной под названием «теории сложности», систематизированной американской компанией AT&T в тридцатых годах.

Через десять лет голландский инженер, участник движения Сопротивления, просто прибавил дополнительные цифры к системе набора телефонных номеров и применил, таким образом, теорию сложности к подпольным операциям. В результате этого возникали теоретические каналы, проходящие через систему переключения, что давало возможность участникам движения Сопротивления звонить другим абонентам, не имея представления, кому они звонят, и даже не зная телефонного номера абонента.

Этот вид электронного обмана был впервые замечен офицером из подразделения Британских специальных операций, или БСО. Обнаружив всю его заманчивость, офицер обсудил такую систему с американским коллегой за кружкой пива в лондонском пабе.

Американский офицер, который служил в ОСС — Офис стратегических служб, — подобно большинству офицеров, завербованных Диким Быком Биллом Донованом, был по профессии адвокатом и оказался, в данном случае, очень дисциплинированным человеком. Он записал разговор и направил его наверх, своему начальству. Донесение о работе голландского инженера попало в офис полковника Уильяма Фридмана, который был в то время лучшим американским специалистом по взлому кодов. Несмотря на то что сам он не был специалистом по механическим системам, Фридман понимал значение чего-то полезного, когда оно попадалось ему на глаза. Он знал, что, когда война закончится, его агентство — впоследствии преобразованное в Центральное разведывательное управление — будет по-прежнему заниматься взломом кодов и шифров других стран, создавая, в то же самое время, собственные коды и шифры. Способность вести тайные переговоры с помощью относительно несложной математической хитрости казалась даром небес.

В сороковых и пятидесятых годах Агентство национальной безопасности получило возможность брать на работу лучших американских математиков. Им было поручено, совместно с AT&T, разработать универсальную телефонную систему, пользуясь которой офицеры американской разведки могли вести тайные переговоры. В то время телефонная компания AT&T была единственным соперником АНБ и имела возможность брать на работу талантливых математиков. Помимо этого, компания всегда являлась главным подрядчиком практически для каждого правительственного агентства США. В 1955 году им удалось решить эту задачу, и, за удивительно небольшой гонорар, AT&T обеспечила мир образцом телефонных систем, принятых затем почти во всех странах мира. Небольшой размер гонорара объяснялся желанием американской компании сделать эти системы совместимыми для каждой страны, что поможет упростить международную связь. В семидесятых годах появились телефоны, на которых набор номеров осуществлялся нажатием кнопок. Эти телефоны направляли звонки электронным методом с помощью кодов с контролируемой частотой. Электронные системы пользовались такими кодами с ещё большей лёгкостью, их было несравненно проще содержать, чем прежние электромеханические переключатели, которые когда-то сделали владельца похоронного бюро очень богатым человеком. Кроме того, они отвечали всем требованиям, которые АНБ предъявляло компании AT&T. Действующие системы, впервые переданные телефонным компаниям мира, были разработаны в исследовательской лаборатории AT&T в Парсиппани, штат Нью-Джерси, и постоянно совершенствовались, по крайней мере, раз в год, ещё более повышая эффективность телефонных систем мира. Лаборатория работала настолько успешно, что практически не было ни одной телефонной компании в мире, которая не пользовалась её разработками. И в эту всемирную действующую телефонную систему были незаметно внесены шесть линий бинарного кода, концепция которых возникла в годы нацистской оккупации Нидерландов.

* * *

Минг закончила установку, извлекла диск и выбросила его в мусорную корзину. Самый простой способ вынести секретные материалы состоит в том, чтобы это сделал твой противник, причём через парадный вход, а не через заднюю дверь.

В течение нескольких часов ничего не происходило. Минг выполняла свою обычную канцелярскую работу, а Номури навестил три коммерческие фирмы, чтобы продать им свои мощные настольные компьютеры. Все это изменилось в 7.45 вечера.

В это время Минг была уже дома. Номури получил свободный вечер, чтобы восстановить силы; Минг нужно побыть со своей подругой по комнате, что поможет избежать подозрения — они будут смотреть местное телевидение, болтать друг с другом, а Минг будет думать о своём любовнике. Едва заметная улыбка на её лице объяснялась причиной, не затрагивающей её сознания.

Её настольный компьютер, произведённый фирмой НЭК, давно погрузился в автосон, экран монитора тёмный и чистый, лампочка индикатора в нижнем правом углу пластикового корпуса компьютера светилась янтарным светом вместо зелёного, когда включали компьютер для работы. Программа, которую Минг утром ввела в компьютер, была специально спроектирована для машин, выпускаемых компанией НЭК, и он, подобно всем таким компьютерам, имел запатентованный код источника питания, разработанный только для такого типа машин. Код источника был, однако, известен в Агентстве национальной безопасности.

Сразу после установки программа «Призрак» — так её назвали в Форт-Мид, штат Мэриленд, — спряталась в специальной нише оперативной системы НЭК, новейшей версии Майкрософт Виндоуз. Эта ниша была создана служащим компании «Майкрософт», чей любимый дядя погиб над Северным Вьетнамом, когда сидел за штурвалом истребителя-бомбардировщика Е-105. Этот программист исполнял свой патриотический долг, не поставив об этом в известность компанию, в которой работал. Она также идеально совпадала с кодом НЭК, благодаря чему была практически незаметна даже при самом тщательном осмотре программистом-экспертом всего кода внутри компьютера, строка за строкой.

«Призрак» сразу принялся за работу, создав указатель, который рассортировал документы в компьютере Минг, сначала по дате их создания/модификации и затем по типу файла. На некоторые файлы, такие как оперативная система, он не обратил внимания. Он также не обратил внимания на созданную в НЭК программу транскрибирования, которая превращала латинские буквы, а фактически английские фонемы разговорного мандаринского наречия в соответствующие иероглифы, однако «Призрак» не игнорировал файлы с графическим текстом, возникшие на основе этой программы. Их он копировал вместе с телефонными индексами и другим текстовым файлом на своём накопителе ёмкостью в пять гигабайт. На всю эту процедуру компьютеру, действующему под руководством «Призрака», потребовалось семнадцать и четырнадцать сотых секунды, причём в результате остался большой файл, существующий сам по себе.

Машина замерла на полторы секунды, затем началась новая деятельность. Настольные компьютеры НЭК имели встроенные высокоскоростные модемы. «Призрак» привёл их в действие, причём одновременно отключил внутренние мини-динамики, для того чтобы никто не мог услышать процесс передачи. Обычно динамики оставались включёнными, что являлось мерой предосторожности. Вспыхивающие огоньки, говорящие об их работе, были спрятаны, потому что в этой модели компьютера модем находился внутри корпуса машины. Затем компьютер набрал (этот термин каким-то образом уцелел после кончины вращающихся дисков на телефонах) номер из двенадцати цифр вместо обычных семи, которыми пользовались в телефонной системе Пекина. Дополнительные пять цифр послали сигнал поиска по аппаратуре центрального коммутационного компьютера, и он появился в месте, выбранном две недели назад инженерами в Форт-Мид. Они, разумеется, не имели представления, для чего все это делалось, или где это произойдёт, или кого это касается. Зазвеневший номер — по сути дела, там не было никакого механического или электронного звонка — означал специализированный канал модема, который выходил из стены у письменного стола Честера Номури и заканчивался в обратной стороне его высокотехнологичного лэптопа. Этот портативный компьютер не был произведён компанией НЭК, потому что здесь, как и в большинстве областей применения компьютеров, лучшими аппаратами по-прежнему оставались американские.

В этот момент Номури сидел у телевизора, хотя в его случае это был канал CNN, передающий международные новости. Ему хотелось узнать, что происходит дома.

Затем он переключился на японский спутниковый канал, потому что это составляло часть его прикрытия. Сегодня вечером передавали фильм о самураях. Номури нравились такие фильмы, потому что они напоминали вестерны, заполнившие американское телевидение в пятидесятых годах. Несмотря на то что он был образованным человеком и офицером-оперативником, Номури любил бессмысленные развлечения, как и многие другие. Негромкий звук «бип» заставил его оглянуться. Несмотря на то что его портативный компьютер был снаряжён такой же программой, как и компьютер в офисе Минг, он имел звуковую подсказку, говорящую о том, что в него что-то поступило. На экране лэптопа вспыхнул код из трех цифр, информирующий Номури, что это и откуда пришло.

Да! Восторг офицера ЦРУ был неописуемым. Его правый кулак ударил по левой ладони с такой силой, что стало больно. Да. Теперь у него есть свой агент в этом проклятом месте, а в компьютере содержится информация по операции «ЗОРГЕ». Полоса в верхней части экрана сообщала ему, что данные поступают со скоростью 57 тысяч бит в секунду, то есть с очень высокой скоростью. «Остаётся надеяться, что в местной коммунистической телефонной системе нет где-то плохого контакта на пути от офиса Минг до коммутационного центра и от коммутационного центра до его квартиры», — подумал Честер. Впрочем, проблемы с этим быть не должно. Первый отрезок пути от офиса Минг должен быть первоклассным, поскольку обслуживал партийную элиту. Да и второй отрезок, от коммутационного центра до его квартиры, тоже в порядке, потому что Номури уже получал по нему многочисленные сообщения, большинство которых поступало из компании НЭК в Токио. В них его поздравляли с тем, что он уже превысил свою квоту продаж.

Ну что ж, Чёт, ты действительно умеешь продавать товары, сказал про себя Номури по пути в кухню. Он решил, что заслужил выпивку в награду за такое достижение. Вернувшись обратно, Номури увидел, что загрузка все ещё продолжалась.

Проклятье. Сколько же информации она посылает? Затем он понял, что текстовые файлы, поступающие на его лэптоп, в действительности представляют собойграфические файлы, потому что компьютер Минг не сохранял иероглифы как буквы, а скорее как рисунки, которыми они и являются. Это означало, что в файлах хранится огромный объём информации. Номури понял, насколько он велик, когда через сорок минут загрузка закончилась.

На дальнем конце электронной цепочки программа «Призрак» на первый взгляд закрылась, но на самом деле она спала подобно тому, как спит собака, с одним ухом всегда приподнятым, и она всегда чувствовала течение времени. Закончив передачу, «Призрак» сделал пометку на своём внутреннем индексе файлов. Он передал всю информацию, содержащуюся в памяти компьютера до сегодняшнего дня включительно.

Отныне он будет передавать только ту информацию, которая является новой. Это означает, что каждая передача будет намного короче и станет осуществляться гораздо быстрее.

Но это будет происходить только вечером и только после девяноста минут полного бездействия компьютера. До этого момента «Призрак» будет находиться в стадии автосна.

Этого требовали профессионализм и осторожность, включённые в программу.

— Черт побери, — выдохнул Номури, увидев объём полученной информации. В виде рисунков это могли быть порнографические фотографии или почти каждая проститутка Гонконга. Но его работа выполнена только наполовину. Он включил компьютер со своей собственной программой и выбрал файл «Предпочтений», который контролировал её.

Номури уже вывел на экран прямоугольник для автошифрования. В любом случае практически все в его компьютере было зашифровано. Это объяснялось просто как торговые и промышленные секреты — японские компании славятся своей приверженностью к секретности проводимых ими операций — но некоторые файлы были зашифрованы в значительно большей степени, чем другие. Материалы, прибывшие от «Призрака», получили самую тщательную шифровку, сначала с помощью математически разработанной системы транскрипций с 512 битами в ключе плюс дополнительный беспорядочный элемент, который Номури не мог дублировать. Все это делалось вдобавок к его личному численному паролю — 51 240 — номер дома на улице в Восточном Лос-Анджелесе, где он впервые добился успеха у девушки. Наконец пришло время передать добытую информацию.

Эта программа была близким родственником программы «Призрак», которую он передал Минг. Но она набрала номер местного провайдера Интернета и послала информацию с помощью длинного письма по электронной почте по адресу, именуемому «patsbakery@brownienet.com». «Brownienet» было мнимым названием сети, созданной для кондитерских и кондитеров, профессиональных и дилетантов, которые любили обмениваться рецептами, часто высылали фотографии созданных ими изделий для желающих загрузить это в свой компьютер. Это служило объяснением для передаваемых время от времени длинных файлов. Фотографии всегда отличались тем, что нуждались в огромном числе байтов и большом объёме на диске.

Между прочим, Мэри Патриция Фоули послала свой в высшей степени удовлетворительный рецепт французского яблочного пирога, сопроводив его фотографией старшего сына, которую она сделала с помощью электронной камеры «Эппл». Этот поступок объяснялся не столько желанием создать хорошее прикрытие, сколько женской гордостью своими кулинарными способностями. До этого она провела целый час однажды ночью, изучая рецепты, присланные на информационную панель другими любителями. Несколько недель назад она попробовала рецепт, присланный женщиной из Мичигана, и пришла к выводу, что он совсем неплох, но не выдающийся. В течение будущих недель Мэри-Пэт хотела попробовать некоторые рецепты выпечки хлеба, показавшиеся ей многообещающими.

В Америке было утро, когда Номури загрузил свою электронную почту, направив донесение в адрес кондитерской Пэт, которая была совершенно реальным и законным предприятием, расположенным в трех кварталах от здания законодательного собрания в Мэдисоне, штат Висконсин. Эта кондитерская принадлежала бывшей служащей управления науки и техники ЦРУ. Теперь она находилась на пенсии и недавно стала бабушкой, хотя считала себя слишком молодой, чтобы посвятить своё время вязанию.

Она создала домен Интернета, внесла номинальный взнос и затем «забыла» о нем, как забыла почти все, чем занималась в Лэнгли.

— К вам поступила почта, — сообщил компьютер, когда Мэри-Пэт включила свою почтовую службу Интернета, в которой применялась новая программа электронной почты, носившая название «Пони экспресс». Она включила программу загрузки и увидела, что почта прибыла от «cgoodjadecastle. com.». Имя пользователя было взято из сериала «Дым из ствола». Калеку-партнёра маршала Диллона звали Честер Гуд.

ИДЁТ ЗАГРУЗКА — появилась надпись на экране компьютера. Там же указывалась продолжительность предстоящей загрузки — 47 МИНУТ!..

— Сукин сын, — выдохнула заместитель директора по оперативной работе, подняла телефонную трубку, нажала на кнопку и подождала секунду, пока не ответил знакомый голос. — Эд, лучше подойди и посмотри сам, что я получила…

— О'кей, милая, подожди минуту.

Директор Центрального разведывательного управления вошёл в кабинет с утренней чашкой кофе в руке. Там он увидел свою жену, с которой жил двадцать три года. Она откинулась на спинку кресла, отодвинувшись от компьютера. Редко приходилось видеть, чтобы Мэри-Пэт отступала от чего-то. Это было не в её характере.

— От нашего японского друга? — спросил Эд у жены.

— Так мне кажется, — ответила МП.

— Каков объём информации?

— Судя по всему, очень большой. Полагаю, что Честер отлично проявил себя в постели.

— Кто готовил его?

— Кто бы это ни был, нам нужно притащить его задницу на Ферму, чтобы он передал всё, что ему известно. Между прочим, — добавила она изменившимся голосом, подняв голову и посмотрев в глаза мужа, — может быть, ты сам мог бы провести ревизию этого курса, милый зайчик.

— Это жалоба?

— Всегда существует возможность совершенствования — да, о'кей, мне тоже нужно сбросить пятнадцать фунтов лишнего веса, — поспешно добавила она, чтобы не дать возможности директору ЦРУ ответить на её язвительное замечание. Ему не нравилось, когда она так поступала. Но не сейчас. Его ладонь нежно коснулась её щеки, когда на экране появилась подсказка, что до конца загрузки осталось ещё тридцать четыре минуты.

— Кто этот парень в Форт-Мид, который создал программу «Призрак»?

— Они обратились в предприятие, занимающееся компьютерными играми, так что это, по-видимому, парень, который разрабатывает игры, — поправила себя миссис Фоули. — Ему заплатили за работу четыреста пятьдесят кусков. — Это было больше, чем зарабатывали вместе директор ЦРУ и его заместительница с ограничениями, не позволяющими любому федеральному служащему получать больше конгрессмена, а члены конгресса боялись повысить своё содержание, чтобы не вызвать неудовольствия избирателей.

— Позвони мне, когда загрузка закончится, бэби.

— Кто у нас лучший специалист по Китаю?

— Джошуа Сиэрс, доктор философии, получил эту научную степень в Беркли. Он заведует китайским отделом в разведывательном управлении. Однако я слышал, что в АНБ есть парень, который лучше разбирается в разговорных нюансах. Его зовут Виктор Ванг.

— А мы можем доверять ему? — спросила МП. Недоверие к этническим китайцам достигло высокого уровня в американских организациях, занимающихся вопросами национальной безопасности.

— Не знаю, черт побери. Дело в том, что нам приходится доверять кому-то, а Ванг подвергался проверке дважды в год в течение последних восьми лет. Китайцы не могут скомпрометировать каждого американца китайского происхождения. Этот Ванг — американец в третьем поколении, был офицером ВВС, специалистом по электронной разведке, работал, по-видимому, на Райт-Паттерсона и только что получил самую высокую степень в АНБ. По мнению Тома Портера, он отличный специалист.

— Ладно, я подумаю над этим, затем поручим Сиэрсу проверить полученный материал и, может быть, поговорим с этим Вангом — если возникнет необходимость. Не забудь, Эдди, в конце этой цепочки находится наш офицер по имени Номури и иностранка, у которой два глаза…

Муж прервал её взмахом руки.

— И два уха. Да, бэби, я знаю. Мы тоже там были. Мы тоже занимались этим. — Он не мог забыть о прошлом, как не могла забыть и его жена. Забота о жизни агентов так же важна для разведчика, как сохранение первоначального капитала для инвестора.

В течение двадцати минут Мэри-Пэт не обращала внимания на компьютер и занималась рутинной работой с донесениями, доставленными курьерами из «Меркурия», находившегося в подвале старого здания штаб-квартиры ЦРУ. Это было совсем непросто, но тем не менее необходимо, потому что оперативная сеть ЦРУ руководила агентами и операциями во всем мире — или, по крайней мере, пыталась, поправила себя Мэри-Пэт.

Её работа заключалась в том, чтобы перестроить оперативное управление, восстановить агентурную разведку, в которой работали люди. Агентурная разведка была почти уничтожена в конце семидесятых годов и теперь медленно восстанавливалась. Это была нелёгкая задача, даже для признанного эксперта в этой области. Но Честер Номури принадлежал к числу её любимчиков. Она заметила его несколько лет назад на Ферме и увидела в нём талант, незаурядные способности и мотивацию. Для Честера шпионаж был таким же призванием, как служение господу для священника, нечто важное для его страны и одновременно забава, не меньшая, чем для Джека Никлауса[305] попадание в лунку с пятидесяти футов на поле для гольфа в Огасте. К этому нужно добавить незаурядный ум и чувство опасности, свойственное парню, выросшему на улице. Уже в то время Мэри-Пэт пришла к выводу, что он далеко пойдёт. И теперь, по всей вероятности, Номури оправдал её ожидания. Он поднялся в высшую лигу шпионажа. Впервые в истории ЦРУ удалось заполучить агента, действующего внутри китайского Политбюро, и придумать что-то лучше этого невозможно. Наверно, даже у русских нет такого агента, хотя нельзя быть уверенным в этом и ты рискуешь крупно проиграть, делая ставки против разведывательных служб России.

— Файл закончен, — раздался наконец электронный голос компьютера. Мэри-Пэт повернулась в кресле. Прежде всего она перевела только что сформированный файл на второй жёсткий диск и затем сохранила его на диске «тостер» — он носил такое название, потому что вводился в компьютер и затем выскакивал из него как ломтик хлеба. Закончив с этой работой, Мэри-Пэт впечатала код дешифровки — 51 240. Она не имела представления, почему Номури выбрал это число, но знать это ей не требовалось, пока никто другой тоже не имел представления о нем. После того как заместитель директора ЦРУ по оперативной работе напечатала пять этих цифр и нажала на клавишу «Возврат», иконки файла изменились. Они уже выстроились по порядку поступления в компьютер, и Мэри Пэт выбрала самую старую. Из принтера выползла страница китайских иероглифов. Далее МП подняла трубку своего внутреннего телефона и нажала на кнопку, соединяющую её с секретарём.

— Доктор Джошуа Сиэрс, Разведывательное управление, китайский отдел. Попросите его немедленно прибыть ко мне.

Ожидание длилось шесть бесконечных минут. Требовалось что-то исключительное, чтобы заставить дрожать Мэри Патрицию Камински-Фоули, но это был именно такой случай. Изображение на экране выглядело таким образом, словно кто-то намазал чернилами ноги нескольких пьяных петухов и заставил их бродить по листу чистой бумаги. Но она знала, что внутри этого изображения таились слова и мысли. Секретные слова и скрытые мысли.

Это походило на выигрышную ситуацию победителя всемирного чемпионата по покеру в Лас-Вегасе, только было несравнимо более важным. С помощью этого можно выигрывать войны и менять историю, уводя её с проторённой тропы, определённой самыми важными игроками, и в этом заключалась ценность шпионажа, весь смысл работы разведывательного сообщества, потому что судьбы наций действительно зависели от таких вещей — и потому что судьбы наций зависели от пениса Чета Номури и от того, насколько хорошо он пользовался им, думала миссис Фоули. В каком безумном мире мы живём! Как можно передать важность соблазнения какой-то безымянной секретарши, мелкой служащей, современной работницы, которая всего лишь транскрибировала мысли важных личностей.

Но поскольку агент другой державы скомпрометировал её, она сделала эти мысли доступными для других и, таким образом, изменила ход истории так же уверенно, как повёрнутый руль меняет курс огромного корабля. Для Мэри-Пэт, заместителя директора Центрального разведывательного управления, это был момент исполнения желаний, равный по значению моменту рождения её детей. Весь смысл её жизни заключался в этих черно-белых иероглифах на экране монитора компьютера — а она не могла прочитать эти чёртовы буквы. Мэри-Пэт владела языками настолько хорошо, что могла читать курс русской литературы в Московском государственном университете, но её знание китайского языка ограничивалось названиями нескольких блюд в китайском ресторане.

— Миссис Фоули? — Дверь приоткрылась, и в ней показалась мужская голова. — Я Джош Сиэрс. — Ему было примерно пятьдесят лет, высокий, начал лысеть, редеющие волосы были седыми. Карие глаза. Наверно, слишком много времени проводит в кафетерии на первом этаже, подумала заместитель директора по оперативной деятельности.

— Заходите, доктор Сиэрс, мне нужно, чтобы вы перевели кое-что для меня.

— Конечно, — ответил он, подвинул кресло и опустился в него. Он наблюдал за тем, как заместитель директора ЦРУ достала несколько страниц из своего лазерного принтера и передала ему.

— О'кей, здесь написано, что дата двадцать первый день марта прошлого года, и место в Пекине — гм, здание Совета министров, а? Министр Фанг беседует с министром Чангом. — Взгляд Сиэрса пробежал по странице. — Миссис Фоули, это исключительно важный документ. Они говорят о том, что Иран — нет, прежняя Объединённая Исламская Республика — собирается захватить все нефтяные месторождения в районе Персидского залива и как это повлияет на Китай. Чанг проявляет оптимизм, но осторожный оптимизм. Фанг относится к этому скептически… о, это памятная записка, не так ли? Заметки Фанга о его частном разговоре с Чангом.

— Эти имена говорят вам о чём-нибудь?

— Оба являются министрами без портфелей. Они оба члены Политбюро без непосредственных министерских обязанностей. Это означает, что председатель, премьер КНР, Ху Кун Пяо, доверяет им. Они находятся в руководстве КНР больше тридцати лет, ещё со времён Мао и Чжоу. Как вы знаете, в Китае принято иметь продолжительные отношения между руководителями. При этом развивается — нет, не дружба, как мы это понимаем, а связи, близость общения. По сути дела, эти отношения на уровне комфорта, удобства связей. Вроде тех, какие развиваются за карточным столом. Вы знаете манеры и особенности других, а это способствует продолжительной спокойной игре. Возможно, много вы не выиграете, но и не проиграете последнюю рубашку.

— Но они ведь не играют в карты?

— Данный документ показывает это. Как мы подозревали, КНР поддержала аятоллу Дарейи в его игре, но они приложили все усилия, чтобы их поддержка не стала достоянием общественности. Я бегло просмотрел этот документ, и у меня создалось впечатление, что именно Чанг был инициатором этого — а также мер, предпринятых японцами. Мы пытались создать досье на этого Чанга — и Фанга тоже — увы, без особого успеха. Что мне нужно знать? — спросил он, поднимая страницу.

— Это кодированное слово, — ответила МП. В соответствии с федеральным законом «совершенно секретно» являлось высшим уровнем секретности, но на деле были вещи, более секретные, чем это. Их называли «программы особого допуска», и они обозначались присвоенными кодированными словами. — Эта операция называется «ЗОРГЕ». — Ей не требовалось объяснять, что он не имеет права обсуждать полученную информацию с кем бы то ни было и ему запрещено даже думать о ней в постели у себя дома. Кроме того, она могла и не говорить о том, что в «ЗОРГЕ» заключался путь Сиэрса наверх, к более высокому окладу и намного более значительному личному положению в пантеоне бюрократов ЦРУ.

— О'кей, — кивнул Сиэрс. — Что вы можете сказать мне?

— Мы получили краткое содержание разговоров между Фангом и Чангом и, возможно, их разговоров с другими министрами. Нам удалось пробиться в хранилище их документов. По нашему мнению, они подлинные, — закончила МП. Сиэрс поймёт, что ему не сказали всю правду относительно источников и методов получения информации, но знает, что этого следовало ожидать. Высокопоставленному служащему разведывательного управления известно, что его работа заключается в оценке материалов, переданных ему из различных источников, в данном случае от заместителя директора ЦРУ. Если полученная им информация недостоверна, он представит плохую оценку на её основании, но из того, что ему только что сказала миссис Фоули, он понял, что его не будут винить за недостоверную информацию. Но он поставит под вопрос подлинность документов в одном или двух внутренних меморандумах, хотя бы для того, чтобы прикрыть свой зад.

— В таком случае у нас в руках настоящий динамит. Мы подозревали это, но теперь получили подтверждение. Это означает, что президент Райан поступил совершенно правильно, когда дал указание о дипломатическом признании Тайваня. КНР следовало ожидать этого. Они явились участником заговора о ведении агрессивной войны, а поскольку мы оказались вовлечёнными в эту войну, можно сказать, что они были участниками заговора против нас, причём дважды. Посмотрим, может быть, в другом документе такого рода идёт речь о японской авантюре. Вы помните, конечно, что японские промышленники говорили об участии Чанга, называя его по имени. Это не было достоверным на все сто процентов, но если это найдёт своё подтверждение в одном из этих документов, то все станет настолько определённым, словно мы можем представить это в суд. Миссис Фоули, у нас появился отличный источник информации.

— Ваша оценка?

— Мне кажется, что информация подлинная, — сказал аналитик, снова перечитывая страницу. — Создаётся впечатление, что это разговор. Я имею в виду, что собеседники говорят откровенно, не выбирая слов. Это не официальный дипломатический язык и даже не беседа между министрами. Таким образом, это представляется мне именно тем, чем кажется с первого взгляда, — неформальная политическая дискуссия между двумя высокопоставленными коллегами.

— У нас есть способ провести перекрёстную проверку? — спросила МП.

Сиэрс сразу покачал головой.

— Нет. Нам мало известно об этих двух министрах. Впрочем, что касается Чанга, у нас есть его оценка, сделанная Государственным секретарём Адлером — помните, во время челночной дипломатии, после того как был сбит аэробус, — и его оценка почти полностью совпадает с тем, что сказал этот парень Ямата японской полиции и нашим агентам из ФБР. Он говорил, что китайцы заставили их пойти на конфликт с нами, а также почему. КНР смотрит на Восточную Сибирь жадными глазами, — напомнил ей Сиэрс, демонстрируя свои знания о политике и целях КНР. — Что касается Фанг Гана, у нас есть фотографии, на которых он пьёт мао-тай на приёмах, одетый в куртку Мао и добродушно улыбается, как это делают все министры. Мы знаем, что он поддерживает тесные отношения с Ху, ходят слухи, что он не прочь позабавиться со своими секретаршами — но это делают многие из них, — и это все.

Сиэрс сделал благородный жест, не напомнив ей, что забавы с секретаршами не являются недостатком, присущим только Китаю.

— Итак, каково наше мнение о них?

— О Фанге и Чанге? Ну, оба являются министрами без портфеля. Таким образом, они представляют собой нечто вроде полузащитников, может быть, даже помощников тренера. Премьер Ху доверяет их мнению. Они присутствуют на заседаниях Политбюро как полноправные его члены с правом голоса. Они все слышат и голосуют по всем вопросам. Они влияют на политику КНР, не то что бы делая её, а скорее формируя. Их знает каждый министр, и эти двое знают всех остальных. Они были в составе руководства в течение длительного времени. Обоим близко к семидесяти или даже больше, однако китайцы с возрастом не становятся добрыми и простодушными, как бывает у нас в Америке. Оба убеждены в правильности своих идеологических принципов. Это означает, что они, по всей вероятности, преданы коммунистическим идеалам. Из этого вытекает, что им присущи определённая жестокость и безжалостность, к этому нужно прибавить их возраст. В семьдесят пять лет смерть становится вполне реальной вещью, стучится, так сказать, в дверь. Вы не знаете, сколько времени вам осталось, а эти парни не верят в жизнь после смерти. Таким образом, какие бы цели перед ними ни стояли, в этом возрасте их необходимо достигнуть как можно быстрее.

— Марксизм не слишком тесно связан с человечностью, правда?

Сиэрс покачал головой.

— Это разные понятия для них. К этому следует добавить, что в китайской культуре человеческая жизнь ценится намного ниже, чем в нашей.

— О'кей. Отличный инструктаж. Вот, — сказала она, передавая ему десять печатных страниц. Мне необходима письменная оценка этих документов ещё до ланча. Чем бы вы ни занимались в настоящее время, все отложите в сторону — «ЗОРГЕ» гораздо важнее.

Это означало, что произошло его переподчинение седьмому этажу. Отныне он будет работать непосредственно на директоров ЦРУ. Ну что ж, у него уже есть личный кабинет и компьютер, не подключённый к телефонным каналам, даже к местной телефонной сети, как большинство компьютеров ЦРУ. Сиэрс положил свёрнутые страницы в карман и вышел из кабинета заместителя директора ЦРУ. Мэри-Пэт, оставшись одна, смотрела в окно, заменяющее всю наружную стену, от пола до потолка, и размышляла о том, как поступить дальше. Вообще-то такое решение должен принимать сам директор ЦРУ, но подобные вопросы принято решать коллегиально, особенно когда директор является её мужем. На этот раз она пойдёт к нему.

Кабинет директора Центрального разведывательного управления был длинным и относительно узким. Стол директора стоял недалеко от двери, на порядочном расстоянии от расставленных стульев. Мэри-Пэт опустилась в кресло, напротив директора.

— Как ты оцениваешь полученную информацию? — спросил Эд, догадываясь о причине визита жены.

— Мы с тобой обладали даром предвидения, назвав эту операцию «ЗОРГЕ». Её результаты, по крайней мере, не уступают информации советского разведчика.

Поскольку донесения Рихарда Зорге, посылаемые из Токио в Москву, должны были спасти Советский Союз в 1941 году, глаза Эда Фоули расширились.

— Кто ознакомился с ними?

— Сиэрс. Между прочим, он произвёл на меня отличное впечатление. Раньше мне не доводилось разговаривать с ним.

— Он нравится Гарри, — заметил Эд, имея в виду Гарри Холла, занимающего сейчас должность заместителя директора ЦРУ по разведывательной работе. В настоящее время он был в Европе. — Значит, Сиэрс говорит, что информация очень ценная?

Мэри-Пэт кивнула. У неё было серьёзное лицо.

— Да, Эдди.

— Покажем её Джеку? — Они не могли не ознакомить президента с полученной информацией.

— Может быть, завтра?

— Согласен. — Будучи государственными чиновниками, они всегда могли найти время в течение его или её рабочего дня, чтобы поехать в Белый дом.

— Эдди, кого можно ознакомить с этими материалами?

— Хороший вопрос. Джека, разумеется. Может быть, вице-президента. Мне он нравится, — сказал директор ЦРУ, — но обычно вице-президента не посвящают в такую информацию. Государственного секретаря, министра обороны, но решение относительно обоих не окончательное. Бена Гудли, опять-таки не окончательно. Мэри, ты ведь знаешь, насколько это сложная проблема.

Действительно, это была самая старая и наиболее часто возникающая проблема, касающаяся по-настоящему ценной разведывательной информации самого высокого уровня. Если ознакомить с ней слишком многих, возникала опасность поставить её под угрозу — что означало одновременно гибель источника, а вместе с ним смерть курицы, несущей золотые яйца. С другой стороны, если вы не воспользуетесь этой информацией, то от золотых яиц не будет никакой пользы. Ограничение числа людей, допущенных к ней, являлось самой деликатной операцией в области разведки, и вы никогда не знаете, где следует провести черту. Приходилось также беспокоиться о методах распространения информации. Если вы пошлёте её из одного места в другое в зашифрованном виде, вас не оставляет мысль: а вдруг плохие парни проникли в вашу шифровальную систему? АНБ клялось, что его шифровальные системы, особенно «Чечётка», не поддаются чужой расшифровке, но ведь немцы тоже считали свою систему «Энигма» абсолютно надёжной.

Почти столь же опасной была передача информации, даже из рук в руки, высокопоставленному правительственному чиновнику. Эти шельмецы слишком много болтают. Они живут разговорами. Они живут тем, что организуют утечку информации. Они живут благодаря тому, что демонстрируют людям, какие они важные, а важность в округе Колумбия означает, что вам известно то, о чём не знают другие. В этой части Америки информация является королевским талером. Правда, президент Райан понимает это, что является хорошей новостью. Он служил в ЦРУ и занимал там должность заместителя директора, так что великолепно понимает ценность безопасности. Наверно, это же самое можно сказать о вице-президенте Джексоне, бывшем морском лётчике. Он, вероятно, видел, как гибнут люди из-за ненадёжных разведданных. Скотт Адлер — дипломат и, по-видимому, тоже знаком с этим. Тони Бретано, министр обороны, пользуется уважением, он тесно сотрудничал с ЦРУ, как приходится поступать всем министрам обороны, и ему тоже, наверно, можно доверять. Бен Гудли является советником президента по национальной безопасности, и потому его нелегко исключить из списка посвящённых. Итак, каков конечный результат? Двое в Пекине. В Лэнгли — директор ЦРУ, заместитель директора ЦРУ, заместитель директора по разведывательной деятельности и заместитель директора по оперативной работе, а также Сиэрс из Управления разведки. Итого семь. Затем президент, вице-президент, государственный секретарь, министр обороны и Бен Гудли. Всего двенадцать человек. А двенадцать человек — это слишком много для такой операции, особенно в городе, где широко распространено изречение: «Если это знают два человека, это уже не секрет». Однако сама причина существования ЦРУ заключается в сборе такой информации.

— Выбери имя для источника, — сказал Фоули, обращаясь к жене.

— Пусть будет пока «Певчая птичка». — Называть агентов по породам птиц было для МП данью сентиментальности, воспоминанием об агенте по имени «Кардинал»[306].

— Ну, хорошо. Дай мне посмотреть перевод документов, ладно?

— Можешь не сомневаться, милый зайчик. — Мэри Пэт наклонилась через стол мужа, поцеловала его и затем направилась в собственный кабинет.

Войдя в кабинет, МП посмотрела на экран компьютера. Файл «ЗОРГЕ». Название придётся изменить, поняла МП. Даже название этого отделения «специального доступа» получит уровень классификации «совершенно секретно» или ещё выше. Затем она подсчитала количество страниц и сделала пометку на блокноте рядом с экраном. ВСЕ 1349 СТРАНИЦ ПОЛУЧЕНЫ, написала она в качестве ответа по адресу cgood@jadecastle.com. ВИЛЛ ЗАНЯЛСЯ РЕЦЕПТАМИ. БОЛЬШОЕ СПАСИБО. МЭРИ. Она нажала на клавишу «ВЕРНУТЬ», и письмо отправилось по электронному лабиринту под названием Интернет. "Одна тысяча триста сорок девять страниц, — подумала заместитель директора по оперативной работе. — Аналитикам придётся поработать довольно долго. Работая внутри здания старой штаб-квартиры ЦРУ, они получат кусочки и части материала «ЗОРГЕ», с другими временными названиями, выбранными наугад компьютером в подвальном помещении, но только Сиэрс будет знаком со всей историей — больше того, по правде говоря, даже он не знает всего. То, что ему известно, может оказаться достаточным, чтобы в Китае казнили эту девушку Минг, после того как МГБ поймёт, кто имел доступ к информации. В Вашингтоне они попытаются принять меры, чтобы спасти её, но этих мер будет явно не-достаточно".

* * *

Номури рано проснулся в своей пекинской квартире, и его вторым действием стала проверка электронной почты, полученной за ночь. Вот оно, письмо под номером семь из patsbakery@brownienet.com. Он выбрал систему дешифровки и напечатал ключ… итак, все страницы прибыли по назначению. Это хорошо. Номури перетащил отправленное им донесение в корзину «стереть информацию», где Нортон Ютилитиз не только стёрли файлы, но и электронным образом пять раз очистили сегменты диска, на которых они находились в течение непродолжительного времени. Отныне файлы невозможно восстановить, какими искусными ни будут эти попытки. Далее он устранил запись о посылке электронной почты в brownienet. Таким образом, не осталось ничего, что могло бы указать на его активность прошлым вечером, если только не прослушивался его телефонный канал, что Номури считал маловероятным. И даже в этом случае данные были произвольно искажены, полностью зашифрованы и потому восстановить их невозможно. Нет, теперь опасности подвергалась только Минг. Поскольку он всего лишь руководил шпионскими действиями, его участие было защищено методом, при котором настольный компьютер вызывал его. Отныне эти донесения будут посылаться в brownienet автоматически и так же автоматически стираться по прошествии нескольких секунд. Теперь, чтобы поймать Номури, понадобится провести очень сложную и искусную контрразведывательную операцию.

Глава 15 Использование

— Что это значит, Бен? — спросил Райан, увидев изменение в своём утреннем графике.

— Эд и Мэри-Пэт хотят обсудить что-то с вами. Они не сказали, что именно, — ответил Гудли. — Они попросили, чтобы при этой встрече присутствовали ещё только двое — вице-президент и я. Никого больше.

— По-видимому, в Кремле заменили старую туалетную бумагу на новую, — сказал президент Соединённых Штатов. Это была давнишняя шутка в ЦРУ, когда там ещё служил Райан, в Плохие Старые Дни Холодной войны. Он размешал кофе и отклонился на спинку своего комфортабельного кресла. — Что ещё происходит в мире?

* * *

— Значит, это и есть мао-тай? — спросил кардинал ДиМило. Он не добавил, что ему дали понять, что баптисты не употребляют алкогольные напитки. Это странно, если принять во внимание, что первым публичным чудом, совершенным Иисусом, было превращение воды в вино на свадебном празднике в Кане. Но у христианства много лиц. Как бы то ни было, на вкус мао-тай казался отвратительным, хуже самой дешёвой граппы. С приходом старости кардинал предпочитал более мягкие напитки. Они гораздо меньше влияли на желудок.

— Мне не следовало пить его, — согласился Ю, — но это часть наших традиций.

— Я не знаком ни с одним отрывком в Священном Писании, который запрещал бы эту человеческую слабость, — сказал кардинал. К тому же вино является частью католической литургии. Он заметил, что его китайский хозяин едва отпил из своей крошечной чашки.

Наверно, так лучше и для его желудка, размышлял итальянец.

Ему придётся привыкать к местной пище. Гурман, как и многие итальянцы, кардинал Ренато ДиМило обнаружил, что пища в Пекине является не такой вкусной, как ему подавали в многочисленных китайских ресторанах Рима. Проблема, подумал он, заключается не в методе приготовления, а скорее в качестве ингредиентов. В данном случае жена преподобного Ю уехала в Тайвань навестить больную мать, извинился хозяин, встречая гостей. Монсеньор Шепке взял на себя обслуживание, вроде молодого адъютанта, заботящегося о своём генерале, подумал Ю, с интересом наблюдая за процедурой. Действительно, у католиков превосходно отработана система подчинения младшего старшему. Впрочем, этот Ренато кажется хорошим человеком, образованным священником и отличным дипломатом, у которого можно многому научиться.

— Значит, вы готовите сами. Как вы научились?

— Большинство китайцев умеют готовить. Мы учимся этому в детстве у своих родителей.

ДиМило улыбнулся.

— Меня тоже научили родители, но я не готовил для себя уже много лет. Чем старше становлюсь, тем меньше мне позволяют заниматься этим, правда, Франц?

— У меня тоже есть обязанности, ваше преосвященство, — ответил немец. Он пил мао-тай с несколько большим удовольствием. Должно быть, хорошо, когда у тебя молодой желудок, подумали оба пожилых священника.

— Как вам понравился Пекин? — спросил Ю.

— Действительно, прекрасный город. Мы, римляне, считаем, что наш город очень древний и в нём все дышит историей, однако китайская культура была старой уже в то время, когда римляне ещё только положили один камень на другой. А искусство, которое мы видели вчера…

— Гора из нефрита, — объяснил Шепке. — Я спросил гида, но она ничего не знала о том, кто сотворил это чудо, или о времени, которое потребовалось, чтобы вырезать эту гору.

— Имена ремесленников или время, которое им потребовалось, все это не имело значения для императоров древности. В то время было немало красоты, но и жестокости тоже.

— А сейчас? — спросил Ренато.

— И сейчас, как вам это хорошо известно, ваше преосвященство, — подтвердил Ю с глубоким вздохом. Разговор вёлся на английском языке, и акцент Оклахомы в устах Ю очаровывал его гостей. — Правительство не уделяет должного внимания ценности человеческой жизни, как предпочитаем мы с вами.

— Будет совсем не просто изменить это, — добавил монсеньор Шепке. Действительно, проблема не ограничивалась коммунистическим правительством КНР. Жестокость всегда была частью китайской культуры. Доходило до того, что кто-то однажды заметил, будто Китай слишком огромен, чтобы им можно было править с добротой. С неприличной быстротой подхватили этот афоризм левые во всем мире, не обращая внимания на недвусмысленный расизм, скрывающийся в таком заявлении. Возможно, проблема заключалась в том, что Китай всегда страдал от перенаселения, а толпы представляют собой горючий материал для ярости, и вместе с яростью возникало бездушное отношение к другим. К тому же религия не оказывала смягчающего воздействия на эту нацию.

Конфуций, который был в Китае наиболее близок к понятию великого религиозного деятеля, проповедовал почитание старших, как по возрасту, так и по общественному положению, считая это правилом для всех. В то время как иудаистско-христианская традиция говорила о величайших ценностях добра и зла, а также о человеческих правах, вытекающих из этого, Китай считал, что власть заключается в обществе, а не в боге. «Именно по этой причине, — размышлял кардинал ДиМило, — коммунизм и пустил здесь такие глубокие корни». Обе общественные модели были схожи в своём отрицании абсолютного господства добра и зла. В этом заключалась опасность. Гибель человека таилась в релятивизме, потому что, в конечном итоге, если не существует абсолютных ценностей, разве есть разница между человеком и собакой? А если никакой разницы нет, где тогда основное достоинство человека? Даже мыслящий атеист признавал величайший дар религии человеческому обществу: человеческое достоинство, ценность даже одной человеческой жизни, элементарная идея, заключающаяся в том, что человек выше животного. В этом состояла основа всего человеческого прогресса, потому что без неё человеческая жизнь обречена на созданную Томасом Гоббсом[307] модель — она «отвратительна, звероподобна и коротка».

Христианство — а также иудаизм и ислам — требует всего лишь, чтобы человек верил в очевидную истину: во Вселенной существует порядок, этот порядок появился из источника, и этот источник зовётся богом.

Христианство даже не требует, чтобы человек верил в эту идею, пусть он всего лишь воспринимает её смысл, сутью которого является человеческое достоинство и прогресс. Неужели это так трудно?

Для некоторых это непостижимо. Марксизм, который отвергал религию как «опиум для народа», всего лишь прописал другое, менее эффективное лекарство — «светлое будущее», так называли его русские, но это являлось будущим, которого они так и не сумели достигнуть. Китайские марксисты проявили здравый смысл и приняли некоторые формы капитализма для того, чтобы спасти экономику. Однако они отказались принять принцип человеческой свободы, который обычно сопровождает этот строй. "Это оказалось до некоторой степени успешным, — подумал ДиМило, — только благодаря тому, что в китайской культуре давно существовал принцип подчинения старшим и признания высшей власти. Но как долго может это продолжаться? И до какой поры будет длиться процветание Китая без признания идеи, что существует разница между добром и злом? Без этого Китай и китайцы обречены на погибель. Кто-то должен принести китайцам Добрые Новости[308] об Иисусе, потому что с этим придёт не только вечное спасение, но и временное счастье. Такая выгодная сделка, и всё-таки эти люди слишком глупы и слепы, чтобы принять её. Одним из них был Мао. Он отвергал все формы религии, даже учение Конфуция и Будды. Но когда он умирал, лёжа в постели, о чём думал председатель Мао? О чем думает коммунист, лёжа на своём смертном одре? Какое «светлое будущее» наступит для него? Ни один из трех духовных лиц не хотел ни знать, ни посмотреть в лицо ответу на этот вопрос.

— Я разочарован небольшим количеством католиков в этой стране — не считая иностранцев и дипломатов, разумеется. Неужели христиан преследуют так жестоко?

Ю пожал плечами.

— Это зависит от того, где вы находитесь, от политической обстановки в стране и от личности местного политического руководителя. Иногда они оставляют нас в покое — особенно когда сюда приезжают иностранцы со своими телевизионными камерами. Бывает, что к христианам относятся очень строго, а временами нас действительно жестоко преследуют. Меня много раз допрашивали и подвергали политической обработке. — Он поднял голову и улыбнулся. — Это походит на ситуацию, когда на вас лает собака, ваше преосвященство. Нужно всего лишь не обращать внимания. Разумеется, отношение властей к вам будет совершенно иным, — напомнил баптист, имея в виду дипломатический статус ДиМило и его личную неприкосновенность.

Кардинал заметил это напоминание и почувствовал себя неловко. Он не считал свою жизнь более ценной, чем жизнь других. Ему также не хотелось, чтобы его вера казалась этому китайскому протестанту менее искренней. Кроме того, он знал, что Ю получил образование в каком-то претенциозном псевдоуниверситете в глубине американских прерий. Кардинал, в отличие от него, обрёл запас знаний в одном из самых древних и признанных заведений, дающих высшее образование, чьи предшественники восходили к Римской империи и дальше к Аристотелю. Если кардинал Ренато ДиМило и страдал от греха, то это был грех тщеславия. Он по справедливости гордился своим великолепным образованием и знал это. Кардинал мог обсуждать «Республику» Платона на аттическом греческом языке или судебные речи Марка Туллия Цицерона на имперской латыни. Он мог дискутировать с идейным марксистом относительно свойств его политической философии на том же языке, на каком говорил Карл Маркс, — и одержать верх, потому что Маркс оставил массу недоказанных вопросов в своих политических теориях. Кардинал больше знал о природе человека, чем знали многие психологи. Он находился на дипломатической службе Ватикана потому, что мог читать мысли людей — больше того, он мог читать мысли политиков и дипломатов, искусно умеющих их скрывать. Он мог стать выдающимся игроком в карты и очень богатым человеком, обладая такими талантами, но вместо этого он посвятил их Вящей Славе Господа.

Его единственным недостатком было то, что он не мог предсказывать будущее и, таким образом, не мог предвидеть мировую войну, к которой, в конце концов, приведёт эта встреча.

— Таким образом, правительство всё-таки преследует вас? — спросил кардинал у гостеприимного хозяина.

Ю пожал плечами.

— Иногда. Я предлагаю провести молитвенную службу на людях, чтобы испытать желание властей нарушить мои человеческие права. Правда, это может оказаться опасным.

Это был искусный вызов, и кардинал католической церкви принял его:

— Прошу держать Франца и меня в курсе событий.

* * *

— Певчая птичка? — спросил Райан. — Что ты можешь рассказать мне о ней?

— Ты действительно хочешь знать? — многозначительно поинтересовался Эд Фоули.

— Хочешь сказать, что мне лучше не знать? — ответил Райан. Затем он понял, что в Овальном кабинете присутствуют также Робби Джексон и Бен Гудли и ему могут сообщить подробности операции, о которых им следует остаться в неведении. Уровни допуска к секретной информации существовали даже на вершине власти. Президент кивнул.

— Хорошо, пока умолчим об этом.

— Вся операция носит название «ЗОРГЕ». Периодически её название будет меняться, — сказала Мэри-Пэт, обращаясь к присутствующим. Необычным было то, что телохранителей президента удалили из кабинета на время брифинга — это сказало агентам Секретной службы гораздо больше, чем этого хотелось ЦРУ. Кроме того, была включена специальная система глушения. Она не даст функционировать всем электронным устройствам, находящимся в кабинете. Это наглядно демонстрировал телевизор, стоящий слева от стола президента. Он был настроен на приём канала CNN, но сейчас его экран был полон падающего снега. Звук отключили, чтобы не беспокоить участников совещания. Вероятность существования подслушивающего устройства в этой самой защищённой комнате была ничтожна, но операцию «ЗОРГЕ» сочли настолько ценной, что решили перестраховаться. Папки с инструктивным материалом уже раздали. Робби поднял голову от своей папки.

— Документы из китайского Политбюро? Господи! — выдохнул вице-президент. — Никаких источников и никаких методов. Я признаю это, приятели. Насколько надёжна эта информация?

— Пока её надёжность расценивается как «В+», — ответила Мэри Пэт. — Мы полагаем, что уровень надёжности немного позже будет повышен. Проблема заключается в том, что мы не можем повысить уровень надёжности этихматериалов до «А» или выше, пока не получим дополнительное подтверждение. К сожалению, у нас нет других возможностей проверить полученную информацию, потому что она поступила из самой глубины Политбюро.

— Вот как, — заметил Джексон. — Значит, это может оказаться фальшивкой. Признаю, очень интересной, но всё-таки фальшивкой.

— Возможно, но очень маловероятно. Эта информация является исключительно конфиденциальной для того, чтобы её добровольно выпустили, даже для крупномасштабной дезинформации.

— Да, я вижу, — Райан склонялся к тому, чтобы верить в её подлинность. — Но я помню, что часто говорил Джим Грир: «Не бывает ничего слишком безумного, чтобы не оказаться правдой». Основная проблема заключается в том, что их культура так отличается от нашей, что они вполне могут мыслить, словно инопланетяне.

— Похоже, что в этих документах не содержится особого расположения к нам, — заметил Бен Гудли, перелистав половину страниц в своей папке. — Господи, это очень интересный материал. Мы собираемся показать его Скотту Адлеру?

— Да, такова наша рекомендация, — согласился директор ЦРУ. — Адлер очень хорошо разбирается в людях, и его мнение по некоторым вопросам, упомянутым здесь, может оказаться весьма интересным. Также понадобится ознакомить с ними Тони Бретано.

— О'кей, включаем в этот список «Орла» и «Гром». Кого ещё?

— Пока это всё, — сказал Эд Фоули и увидел, как кивнула головой его жена. — Господин пре…

Глаза Райана на мгновение расширились.

— Меня зовут…

Директор ЦРУ поднял руку.

— Спокойно, Джек, давай пока этим и ограничим число посвящённых в эту информацию. Мы придумаем способ, как обработать полученные документы таким образом, что станет возможным ознакомить с ними и других, кто нуждается в такой информации по роду службы. Но пока это все. «Певчая птичка» является слишком ценным источником, чтобы мы пошли на риск потерять его.

— Вы считаете, что он потенциально так же ценен, как «Кардинал»?

— Может быть, даже ещё ценнее, Джек, — сказала Мэри-Пэт. — Этот источник равносилен установке подслушивающего устройства в зале заседаний Политбюро. Мы меняем наши методы при работе с этим источником и проявляем исключительную, повторяю, исключительную осторожность.

— Ну а как насчёт аналитиков? — спросил Бен Гудли. — Нашим лучшим специалистом по КНР является профессор Вивёр из университета Брауна. Ты знаешь его, Эд.

Фоули кивнул.

— Да, я знаю его. Но пока давайте проявим осторожность. У нас есть очень хороший аналитик в ЦРУ. Посмотрим, что он сумеет сделать для нас, прежде чем начнём отдавать работу на сторону. Между прочим, полученная нами информация составляет около полутора тысяч страниц, а также ежедневные сведения, которые будут поступать из Пекина.

При этих словах Райан поднял голову. Ежедневная информация. Каким образом, черт побери, удалось им добиться этого? Вернёмся к делу, сказал он себе.

— О'кей, для начала мне нужна характеристика этого Чанг Хан Сана, — произнёс Райан. — Мне уже встречалось имя этого ублюдка. Он начал две войны, в которые нас втянули. Что за чертовщину придумывает он сейчас?

— У нас работает психоаналитик, который займётся этим, — ответила Мэри-Пэт. После того, разумеется, не добавила она, как мы вычистим эту информацию от любого намёка на источник. — Он составляет характеристики на интересующих нас людей.

— О'кей, отлично, я помню его. — Райан кивнул, соглашаясь с этой кандидатурой. — Что ещё?

— Ничего нового, — сказал Эд Фоули, вставая. — Не оставляйте эти документы на столе, ладно?

Все кивнули, соглашаясь с предостережением. У каждого участника совещания имелись персональные сейфы для этой цели, и каждый сейф был подключён охранной сигнализацией к командному центру Секретной службы. Кроме того, сейфы находились под круглосуточным телевизионным наблюдением. Белый дом был превосходным местом для хранения секретных документов, и к тому же все секретарши имели допуск выше, чем у господа бога. Мэри-Пэт вышла из Овального кабинета, чувствуя какую-то особую упругость в своих шагах. Райан сделал знак, приглашая вице-президента остаться, пока все остальные направились к Западному входу.

— Ну, как твоё мнение об этой информации из Китая? — спросил «Фехтовальщик» у «Томкэта».

— Она выглядит потрясающей, Джек. Господи, как им удалось получить такие документы?

— Если они когда-нибудь решат, что мне можно знать детали, я не смогу посвятить тебя, Роб, и я не уверен, что хочу знать. Знание не всегда приятно.

Отставной лётчик-истребитель кивнул головой, соглашаясь.

— Ты прав. Это не так просто, как взлететь с палубы авианосца и врезать врагу по зубам, верно?

— Но не менее важно.

— Ну что ты, Джек, разве я не понимаю? Вспомни битву при Мидуэе. Джо Рошфор и банда его славных друзей из морской разведки спасла страну в 42-м году от многих неприятностей, когда они предупредили Нимица о приближающейся угрозе.[309]

— Да, Робби, похоже, что нас ожидают такие же неприятности от похожих узкоглазых уродов. Мне может понадобится твоё мнение.

— Я могу проинформировать тебя об этом прямо сейчас. Их армия и то, что они называют военно-морским флотом, уже говорят, ничуть не скрывая, как будут они воевать с нами, как бороться с авианосцами и тому подобное. Это главным образом нереальные планы и несбыточные мечты, но мой вопрос заключается в следующем: почему они говорят об этом так открыто, черт побери? Может быть, чтобы произвести впечатление на неграмотные массы — репортёров и других идиотов, не имеющих ни малейшего представления о войне на море, — или произвести впечатление на свой собственный народ, демонстрируя, какие они умные и крутые парни. Не исключено, что они хотят поддать жару Китайской Республике на Тайване, но, если в их планы входит высадка на острове, для начала им нужно кое-что предпринять, а именно — построить настоящий флот с кораблями-амфибиями. Для этого им понадобится десять лет, и мы заметим, наверно, появление больших китайских челноков на воде. У них есть подводные лодки, а русские — представь себе! — снабжают их военной техникой. Недавно продали им новейший эсминец класса «Современный» с ракетами «Санберн» типа «корабль — корабль». Не представляю, что они собираются делать с ними. Так не создаётся военно-морской флот, я поступил бы совсем иначе, но китайцы не обращаются ко мне за советом. Что поражает меня, так это то, что русские продают им военное снаряжение и кое-что другое. Это безумие, — закончил вице-президент.

— Объясни, почему ты так считаешь, — потребовал президент Соединённых Штатов.

— Да потому, что давным-давно парень по имени Чингисхан[310] завоевал всю Россию и дошёл до Балтийского моря. У русских хорошее чувство истории, Джек. Они не забыли это. Если бы я был русским, какие враги беспокоили бы меня больше всего? НАТО? Поляки? Румыния? Не думаю. Зато к юго-востоку от моих границ находится огромная страна с колоссальным населением, большим запасом оружия и имеющая старые счёты с русскими. Но я всего лишь парень, интересующийся военными операциями, и иногда немного страдаю от паранойи, представляя, о чём думают мои коллеги в других странах. — Робби промолчал о том, что русские сами когда-то страдали от паранойи.

* * *

— Но это безумие! — выругался Бондаренко. — Существует немало способов доказать, что Ленин был прав, но я не выбрал бы именно этот способ! — Владимир Ильич однажды сказал, что наступит время, когда капиталистические страны будут спорить между собой, кто из них продаст Советскому Союзу верёвку, на которой он их и повесит.

Но Ленин не мог предвидеть гибель основанной им державы и уж никак не мог ожидать, что Россия станет той страной, которая поступит именно таким образом.

Головко во многом был согласен со своим гостем. Он приводил такие же аргументы, хотя с меньшим количеством децибелов, в кабинете президента Грушевого.

— Нашей стране нужна твёрдая валюта, Геннадий Иосифович.

— Это верно. И, возможно, когда-нибудь нашей стране понадобятся нефтяные месторождения и золотые шахты Сибири. Что мы будем делать, если они окажутся в руках узкоглазых? — потребовал ответа Бондаренко.

— Министерство иностранных дел скептически относится к такому варианту, — ответил Сергей Николаевич.

— Отлично! А согласятся ли эти гомики из Министерства иностранных дел взяться за оружие, если ошибутся в своих предсказаниях, или будут ломать руки и утверждать, что они ни при чем? Мои войска слишком рассеяны по стране, чтобы противостоять угрозе. Я не могу остановить нападение со стороны китайцев, а теперь, когда мы продаём им проект производства танков Т-99…

— Им понадобится пять лет, чтобы наладить серийное производство этих танков, а к этому времени мы будем производить в Челябинске танки Т-10, разве не так?

То, что на вооружении Народной армии Китая состояло сейчас четыре тысячи танков Т-80/90, спроектированных в России, даже не обсуждалось. Это произошло несколько лет назад. Однако китайцы не стали использовать 115-миллиметровые русские танковые орудия, заменив их на нарезные 105-миллиметровые орудия, купленные у оборонной промышленности Израиля и известные в Америке как М-68. Они поступили в Китай в комплекте с тремя миллионами снарядов, изготовленных по американским спецификациям, вплоть до снарядов из обеднённого урана. Этот обеднённый уран был получен скорее всего из отходов реакторов, которые выпускали плутоний для китайского ядерного оружия. О чем думают политические деятели, не мог понять Бондаренко. С ними говорят и говорят, объясняют и объясняют, но они отказываются слушать!.. «Наверно, это типично усский феномен, несвойственный политикам других стран», — подумал генерал. Сталин приказал расстрелять офицера разведки, который предсказал — как потом оказалось, совершенно точно — день германского нападения на Советский Союз в июне 1941 года. И тогда немцы оказались у самой Москвы. А почему его расстреляли? Да потому что его донесения не соответствовали мнению самого вождя, тогда как Лаврентий Берия проявил здравый смысл и сказал то, что хотелось услышать Сталину. Берия уцелел, хотя оказался не прав. Такова награда истинному патриоту.

— Конечно, если у нас найдутся для этого деньги и Челябинск ещё не успеет перейти на производство стиральных машин! — Россия перестроила свою оборонную промышленность даже быстрее американцев. Ходили разговоры о том, чтобы перевести заводы, производящие истребители-бомбардировщики «МиГ», на выпуск автомобилей.

«Неужели этому не будет конца? — размышлял Бондаренко. — Рядом находилась потенциально враждебная страна, а ему требовались годы, чтобы привести Российскую армию в состояние, когда она будет способна отразить нападение. Но для этого ему придётся обратиться к президенту Грушевому с просьбой, в которой президент наверняка откажет».

Чтобы создать настоящую боеспособную армию, солдатам нужно платить достаточно большое жалованье, которое привлечёт на службу патриотически настроенных и любящих приключения парней. Такие парни будут готовы носить военную форму в течение нескольких лет, а потом некоторые захотят выбрать военную карьеру, стать сержантами, то есть профессиональными солдатами-контрактниками, без которых армия просто не может существовать, потому что они, как сухожилия, прикрепляют мышцы к костям. Чтобы добиться этого, хороший взводный сержант должен получать жалованье, не уступающее зарплате квалифицированного рабочего, и это только справедливо, потому что оба находятся на одинаковом интеллектуальном уровне. Вознаграждение, которое выпадет на долю парней, выбравших военную карьеру, нельзя сравнить с тем, что получают рабочие на заводе, производящем телевизоры. Чувство товарищества и радость солдатской службы были тем, что привлекало молодых людей с особенным характером.

У американцев были такие люди, однако Российская армия была лишена таких профессионалов ещё со времени Ленина, первого из многих советских руководителей, принёсших в жертву эффективность армии ради политической чистоты, на которой настаивал Советский Союз. Или чего-то вроде этого, подумал Бондаренко. Все казалось сейчас таким далёким даже для офицера, выросшего в этой порочной системе.

— Мне хочется, чтобы вы помнили, генерал, что всегда можете рассчитывать на мою поддержку в правительстве, — напомнил ему Головко. Это было хорошо. Министр обороны говорил правильные слова, но он был неспособен так же правильно мыслить. Он мог повторять то, что ему говорили другие, но не больше. В этом смысле министр обороны был идеальным политиком.

— Спасибо, Сергей Николаевич. — Генерал наклонил голову, демонстрируя должное уважение. — Означает ли это, что армия может рассчитывать на долю тех богатств, которые судьба подарила нашей стране?

— В соответствующее время я буду рекомендовать это нашему президенту.

К этому времени я буду уже в отставке и писать мемуары, или чем там ещё занимаются русские генералы в старости, — сказал себе Бондаренко. — Но я, по крайней мере, смогу составить проекты необходимых программ для моих преемников и, возможно, помогу выбрать хорошего генерала, который сменит меня на посту руководителя оперативного управления. Бондаренко не ожидал, что ему удастся продвинуться дальше, чем это уже удалось. Он стоял во главе оперативного управления Российской армии, что включало подготовку и обучение солдат, а это была цель, достижением которой как венцом своей карьеры может гордиться любой генерал.

— Спасибо, товарищ министр. Я понимаю, что ваша работа не менее трудная. Итак, у вас есть информация о китайской армии, которую мне следует знать?

Министр Головко с сожалением подумал о том, что не может сказать генералу, что СВР больше не имеет надёжного источника в КНР. Бывший осведомитель Службы внешней разведки, заместитель министра, в течение длительного времени верой и правдой служивший КГБ, был вынужден уйти на пенсию по причине слабого здоровья.

Но он не мог признаться, что последний русский источник внутри Запретного Города больше не действовал, а вместе с ним пропала возможность оценивать долгосрочные планы и намерения Китайской Народной Республики. Правда, в Пекине по-прежнему находился российский посол, умный человек, принимающий близко к сердцу интересы России, но дипломат видел в основном то, что хотело правительство принимающей его страны. То же самое относилось к военному, военно-морскому и военно-воздушному атташе. Хотя все они были профессиональными разведчиками, но их знания тоже ограничивались тем, что показывало им китайское военное руководство. Но даже на это необходимо отвечать взаимностью в Москве, словно в каком-то элегантном международном вальсе.

Нет, невозможно кем-то заменить профессионального разведчика, обладающего сетью агентов, имеющих доступ к внутренним тайнам другого правительства. В таком случае Головко получил бы возможность, на основании их донесений, точно знать, что там происходит, и докладывать об этом своему президенту. Редко приходилось директору СВР докладывать, что он не обладает достаточной информацией по Китаю, как в данном случае, и он не собирался признаваться в своих недостатках этому генералу, независимо от занимаемого генералом положения в армии.

— Нет, Геннадий Иосифович, у меня нет сведений, говорящих о том, что китайцы угрожают нам.

— Товарищ министр, открытые в Сибири месторождения слишком огромны, чтобы у них не возникло желания захватить их, потому что в этом случае КНР получит колоссальное превосходство. На их месте я, по крайней мере, составил бы необходимые планы. Они импортируют нефть, а эти новые месторождения устранят эту необходимость, сделают их богатыми и дадут им огромное количество твёрдой валюты, в которой они так нуждаются. А золото говорит само за себя, товарищ министр, не правда ли?

— Пожалуй, — кивнул Головко. — Но их экономика развивается, по-видимому, достаточно хорошо и без этого. Ведь войны не начинают страны, которые и так богаты.

— В 1941 году Германия, которой руководил Гитлер, тоже процветала. Это не помешало ему вторгнуться в Советский Союз, и его сумели остановить только тогда, когда он мог уже практически видеть здание, в котором мы сейчас находимся, — напомнил начальник оперативного управления Российской армии. — Если у вашего соседа есть плодоносящая яблоня, вы вряд ли сумеете побороть искушение подобрать яблоко, даже если вы сыты. Может быть, вы захотите попробовать его на вкус, — высказал предположение Бондаренко.

Головко не мог отрицать логику генеральских слов.

— Геннадий Иосифович, мы с вами мыслим одинаково. Мы оба готовимся противостоять опасности, даже когда она не является очевидной. Из вас получился бы отличный разведчик.

— Спасибо, товарищ министр. — Генерал-полковник с тремя шитыми золотыми звёздами на погонах поднял свой почти пустой стакан, на дне которого ещё плескалась водка, в благодарственном тосте директору СВР. — Перед тем как покинуть свой кабинет, я надеюсь оставить преемнику подробный план, осуществление которого сделает нашу страну неуязвимой для нападения любой армии. Я знаю, что мне не удастся осуществить такой план самому, но буду благодарен за помощь в осуществлении этого плана, если наше политическое руководство поймёт важность этих идей. — А ведь это и было настоящей проблемой, не так ли? Российская армия сможет отразить нападение внешних врагов. Трудной проблемой являются враги внутренние. Обычно вам известно, где находится противник, потому что вы видите его. Но трудно обнаружить, где расположились ваши друзья, потому что они чаще всего стоят за вашей спиной.

— Я приму меры, чтобы дать вам возможность представить свои соображения Кабинету министров. Но, — Головко поднял руку, — вам нужно подождать подходящего момента. — Он допил свой стакан и встал.

— Спасибо, что вы позволили мне прийти к вам и откровенно изложить свои мысли, товарищ директор, — ответил генерал.

* * *

— Итак, где он? — потребовал Провалов.

— Я не знаю, — ответил Абрамов усталым голосом. — Мы нашли одного человека, который утверждает, что знает его, но наш осведомитель не имеет представления, где он живёт.

— Хорошо. Что же вам известно? — спросила Москва у Санкт-Петербурга.

— Осведомитель говорит, что Суворов бывший офицер КГБ, уволен по сокращению штатов в 1996 году, живёт, по его мнению, в Санкт-Петербурге — но если это правда, то он скрывается под псевдонимом и оформил себе фальшивые документы. Не исключено, что фамилия «Суворов» тоже псевдоним. Мужчина около пятидесяти лет, среднего роста и телосложения. Редеющие белокурые волосы. Обычные черты лица. Голубые глаза. Хорошо подготовлен физически. Не женат. Ходят слухи, что часто посещает проституток. Я послал своих сотрудников, чтобы они опросили их. Это все, — закончил следователь из Санкт-Петербурга.

Это поразительно, — подумал капитан Провалов. — У нас такие ресурсы, и мы не можем добыть никакой надёжной информации. Может быть, он гонится за призраками? Ну что ж, у него уже есть пять таких призраков. Авсеенко, Мария Ивановна Саблина, шофёр, имя которого он не мог сейчас припомнить, и два вероятных киллера из спецназа — Пётр Алексеевич Амальрик и Павел Борисович Зимянин. Трое погибли во время покушения, и двое убиты в Санкт-Петербурге, после того как выполнили порученную им работу, — но их убили потому, что они справились с заданием, или за то, что потерпели неудачу, выбрав ошибочную цель?

— Хорошо, информируйте меня, если у вас будут новости.

— Обязательно, Олег Григорьевич, — пообещал Абрамов.

Капитан милиции положил телефонную трубку, очистил стол от всех документов, спрятал все секретные файлы в ящик стола и запер его. Затем он спустился на улицу к служебному автомобилю и поехал в свой любимый бар. Райли уже сидел там и махнул рукой, приглашая Провалова присоединиться к нему. Капитан повесил пальто и подошёл к агенту ФБР. Они обменялись рукопожатиями. Провалов увидел, что стакан с водкой уже дожидается его.

— Ты настоящий друг, Миша, — сказал русский своему американскому коллеге и поднёс стакан к губам.

— Я понимаю твоё положение, приятель, — сочувственно заметил агент ФБР.

— У тебя тоже случается такое?

— Черт побери, когда я был ещё зелёным агентом, мне довелось заниматься расследованием дела Готти. Мы прямо-таки надорвались, стараясь арестовать этого ублюдка. Понадобилось три состава присяжных, чтобы получить обвинительный приговор и упрятать его в Марион. Оттуда он уже не вернётся. Марион — это особенно строгая тюрьма. — Правда, понятие «строгая тюрьма» в американском смысле отличается от русского. О русских тюрьмах лучше не думать, хотя Райли это мало беспокоило. Преступники, нарушающие закон, знали о возможных последствиях в любом обществе и понимали, что произойдёт с ними, если их поймают. Впрочем, это их проблема.

— Ну, какие новости?

— Этот Суворов. Мы не можем найти его. Знаешь, Миша, создаётся впечатление, что он вообще не существует.

— Неужели? — Это вызвало удивление у Райли, но, с другой стороны, в этом не было ничего странного. Райли сначала удивился, потому что правоохранительные органы России, подобно агентствам многих европейских стран, следили за людьми с такой строгостью, что из-за этого могла начаться Вторая Американская революция. Копы здесь были обязаны знать местожительство каждого. Эта ситуация сохранилась с Плохих Старых Дней, когда треть населения служила стукачами у КГБ и регулярно информировала Лубянку об оставшихся двух третях. Было крайне необычно для местных милиционеров не знать чьего-то адреса.

Тем не менее в этом не было ничего странного, потому что если этот Суворов действительно служил раньше в КГБ, то получил там великолепную подготовку и знал, как незаметно исчезнуть. Такой преступник не умрёт от приступа глупости, как это часто случалось с большинством американских и русских правонарушителей. Не умрёт он и из-за лишней болтливости. Только заурядные преступники тупицы. Они слишком часто похвалялись своими подвигами, причём делали это перед теми, кого следовало остерегаться, — перед другими преступниками. Они были готовы сдать бывшего друга с такой же лёгкостью, как помочиться в подворотне. Нет, этот Суворов, если он действительно является тем человеком, о котором говорили осведомители, был профессионалом, а они умеют искусно скрываться, так что охота за ними становится интересной игрой и длится обычно очень долго. Но в конце концов он неизбежно попадает в сеть преследователей, потому что копы никогда не прекращают поиски и рано или поздно преступник совершает ошибку, может быть, совсем маленькую, но достаточную, чтобы милиция напала на след. Он не будет общаться со своими бывшими коллегами из КГБ, которые могут помочь ему скрываться от преследования и будут говорить об этом только между собой, да и то редко. Нет, Суворов находился сейчас в совсем другой среде, отнюдь не дружеской и даже опасной.

Время от времени Райли испытывал какую-то симпатию по отношению к преступнику, только не в том случае, если это был убийца. Это была граница, которую он никогда не пересекал.

— Он спрятался в нору и завалил вход, — произнёс капитан, не скрывая разочарования.

— Не нервничай, что мы о нем знаем?

Провалов рассказал всё, что было ему известно.

— Из Санкт-Петербурга передали, что начали опрашивать проституток. Не исключено, что одна из них чего-нибудь знает.

— Это умный шаг, — кивнул Райли. — Готов побиться об заклад, что он выбирает самых лучших. Может быть, похожих на нашу Таню. Знаешь, Олег, он, возможно, был знаком с Авсеенко. Он мог знать некоторых его девушек.

— Пожалуй. Я поручу своим людям опросить их.

— Да, вреда от такого шага не будет, — согласился агент ФБР, делая знак бармену, чтобы тот принёс новую порцию. — Знаешь, приятель, у тебя здесь ведётся настоящее расследование. Мне бы хотелось служить в твоей группе, чтобы принять участие.

— Тебе нравится это?

— Клянусь своей задницей, Олег. Чем труднее дело, тем оно увлекательнее. И как приятно чувствуешь себя в конце, когда ублюдки пойманы и посажены в тюрьму. Когда судья вынес наконец обвинительный приговор по делу Готти, мы закатили настоящую пьянку в Манхэттене. Тефлоновый дон, — сказал Райли, поднимая стопку и произнося в воздух: — Надеюсь, тебе нравится в Марионе, парень.

— Этот Готти, он убивал людей? — спросил Провалов.

— О да, некоторых кончал сам, относительно других отдавал приказы. Его первый помощник, Сальваторе Гравано — его прозвали Сэмми Бык, — был арестован, согласился дать показания против Готти, вот так мы и построили дело. А когда включили Сэмми в нашу программу защиты свидетелей, этот сукин сын занялся продажей наркотиков в Аризоне. Так что теперь он снова в тюрьме, идиот.

— Все они, как ты говоришь, преступники, — напомнил Провалов.

— Да, Олег, все они преступники. Они слишком глупы, чтобы вести нормальную жизнь. Они считают, что им удастся перехитрить нас. И знаешь, в течение некоторого времени это им удаётся, но рано или поздно… — Райли отпил из своего стакана и покачал головой.

— Ты считаешь, даже этот Суворов?

Райли улыбнулся своему русскому другу.

— Олег, ты когда-нибудь совершаешь ошибки?

Русский фыркнул.

— По крайней мере раз в день.

— Тогда почему ты считаешь, что они умнее тебя? — спросил агент ФБР. — Все делают ошибки. Для меня не имеет значения, кто он — шофёр мусоровоза или президент Соединённых Штатов. Все мы часто ошибаемся. Это свойственно человеку. Дело заключается в следующем: если ты признаешь совершенные тобой ошибки, то можешь продвинуться намного дальше. Вполне возможно, что у этого парня отличная подготовка, но у всех нас есть слабости, и не все достаточно умны, чтобы признать это. Чем мы умнее, тем менее вероятно, что мы их признаем.

— Ты настоящий философ, — с усмешкой сказал Провалов. Ему нравился этот американец. Они походили друг на друга, словно цыгане подменили детей при их рождении или что-то вроде этого.

— Может быть, но ты знаешь, какова разница между мудрым человеком и дураком?

— Не сомневаюсь, что ты скажешь мне. — Провалов знал, как заметить человека, занимающегося демагогическими разглагольствованиями за полквартала, а этот приближался к нему с включённой красной мигалкой на крыше.

— Разница между мудрым человеком и дураком заключается в значительности совершаемых ими ошибок. Не следует доверять дураку ничего важного. — Водка заставляет меня говорить слишком красноречиво, — подумал Райли. — Но мудрому человеку это можно поручить, потому что у дурака нет возможности натворить что-то поистине глупое, тогда как у мудрого человека такая возможность есть. Понимаешь, Олег, рядовой солдат не может проиграть битву, а вот генерал может. Генералы ведь умные люди, не правда ли? Нужно быть очень умным, чтобы стать врачом, но врачи тоже всего лишь люди. Человеку свойственно ошибаться, это заложено в его природе, так что мозги и подготовка не имеют абсолютно никакого значения. Я делаю ошибки. Ты делаешь ошибки. — Райли снова торжественно поднял свой стакан. — То же самое относится и к товарищу Суворову. — Его подведёт пенис, — подумал Райли. — Если ему нравится играть с проститутками, пенис неизбежно выдаст его. Такова жизнь, братец. — Райли знал, что Суворов не будет первым, кого подведёт собственный член. По всей вероятности, не будет он и последним.

* * *

— Ну, у тебя все получилось? — спросила Минг.

— Гм? — отозвался Номури. Это было странно. Ему казалось, что она должна переживать сейчас сладостные воспоминания, его рука все ещё обнимала её, и они курили обычную после секса сигарету.

— Я сделала со своим компьютером всё, что ты хотел. Это получилось?

— Я не уверен. — Номури лихорадочно пытался найти ответ. — Ещё не успел проверить.

— Ты обманываешь меня! — со смехом ответила Минг. — Я уже думала об этом. Ты сделал из меня шпионку! — хихикнула девушка.

— Я сделал — что?

— Ты хочешь получить доступ к моему компьютеру, чтобы читать все мои записи, верно?

— А тебе не всё равно? — Он уже задавал один раз этот вопрос и получил ответ, которого ожидал. Может быть, и сейчас это повторится? Нет никаких сомнений, что она не поверила в его выдуманную историю. Ну и что, в этом нет ничего удивительного. Если бы она не была умной девушкой, то её польза как агента глубокого проникновения равнялась бы нулю. Но теперь она знает… Насколько сильны у неё патриотические чувства? Правильно ли он прочитал её характер? Его поразило, что нагое тело рядом с ним не стало напряжённым. Номури поздравил себя с тем, что овладел ещё одним уроком в мастерстве двуличия.

Секунда на размышление, потом она ответила:

— Нет.

Номури попытался выдохнуть воздух, находившийся у него в лёгких, без слишком очевидного облегчения.

— Тогда тебе не надо думать ни о чём. С этого момента ты ничего не будешь делать.

— За исключением этого? — снова хихикнула она.

— Полагаю, до тех пор, пока я доставляю тебе удовольствие!

— Хозяин колбаски!

— Ха?

— Твоя колбаска доставляет мне огромное удовольствие, — объяснила Минг, положив голову на его грудь.

«Этого, — подумал Честер Номури, — пока достаточно».

Глава 16 Плавка золота

Пётр Петрович Гоголь верил своим глазам, но только потому, что видел, как грохочет бронетанковый корпус Красной армии в Западной Украине и Польше, когда он был совсем молодым. Гусеничные машины были теперь гораздо больше танков, и они ломали деревья, которые ещё уцелели после взрывных работ сапёров. Короткое лето не позволяло заниматься такими мелочами, как рубка деревьев и прокладка дорог, как принято на изнеженном Западе. Поисковая группа обнаружила месторождение золота, источник золотой пыли, с необычайной лёгкостью, и теперь гражданские и военные инженеры прокладывали путь к месторождению, прорубая просеку через тундру и лесные заросли, сбрасывая тонны гравия на просеку, которая когда-нибудь может превратиться в широкую мощёную дорогу. Впрочем, строительство дорог в таком климате с резкими колебаниями температуры представляло собой немалую проблему. По дорогам доставят тяжёлое шахтное оборудование и строительные материалы для жилых домов, в которых будут жить рабочие в том месте, которое раньше было «его» лесом. Гоголю сказали, что шахту назовут его именем. Единственным его ответом на такую честь был плевок себе под ноги.

Кроме того, они забрали почти все золотые волчьи шкуры, расплатившись, правда, очень щедро.

Главное, что он получил от них и что ему сразу понравилось, была новая винтовка — австрийский «штайер» с американским стволом «Винчестер Магнум» калибра 0,338 и цейссовским оптическим прицелом. Мощная винтовка позволяла легко справиться со всеми зверями, обитающими в округе. Она была совершенно новой — Гоголь потратил только пятнадцать патронов, чтобы пристрелять её. Воронёная сталь ствола выглядела безупречной, а приклад из орехового дерева так и сиял своей полированной чистотой.

Сколько немцев мог бы я убить из такой винтовки! — подумал Гоголь. — И сколько медведей и волков смогу добыть теперь.

Они хотели, чтобы он покинул свою реку и свои леса. Ему обещали недели на пляжах в Сочи, комфортабельную квартиру в любом городе страны. Гоголь фыркнул. Он что, какой-то городской гомик? Нет, он привык жить в лесу, привык жить в горах. Здесь его боятся волки и медведи, и даже тигры подальше к югу слышали, наверно, о нем. Это его земля. И, говоря по правде, он не знает, как жить иначе, да и слишком стар, чтобы переучиваться. То, что другие называют удобствами, вызывает у него раздражение. А когда придёт время умирать, он хочет умереть в лесу, и пусть волки или медведи устроят пир над его телом. Это только справедливо. В конце концов, он убил и содрал шкуры со многих зверей, так что они имели право сожрать его тело.

Кроме того, ему привезли запас продовольствия — доставили на самолёте, и это было отличное продовольствие, особенно говядина, более вкусная и питательная, чем оленина, а также доставили свежий табак для его трубки. Телевизионным репортёрам понравилась трубка, они просили, чтобы он рассказал им о своей жизни в сибирском лесу и поведал телезрителям о встречах с волками и медведями. Но Гоголь никогда не увидит посвящённую ему телевизионную передачу, потому что он жил слишком далеко от тех мест, которые они иногда называли «цивилизацией», и у него не было телевизора. Все-таки он постарался рассказывать свои истории бережно, чётко произнося слова, чтобы дети и внуки, которых у него не было, поняли, каким он был великим человеком. Гоголь был несколько тщеславен и знал себе цену. Его рассказы были очень интересными, и он станет, несомненно, прекрасным рассказчиком для всех школьников. Это не пришло в голову функционерам и бюрократам, приехавшим сюда, чтобы нарушить его одиночество. Они видели в нём всего лишь сильную личность, подходящую для показа по телевидению, и пример сурового индивидуализма, перед которым русские, с одной стороны, преклонялись, а с другой — побаивались.

Однако настоящий герой сорокаминутной передачи, подготовленной русским национальным телевидением, был вообще-то не здесь, не в доме Гоголя. Он находился в семнадцати километрах отсюда, где геолог подбрасывал в воздух золотой самородок размером с кулак, словно бейсбольный мяч. Самородок весил намного больше, чем эквивалентный объём железа. В этом не было ничего удивительного — просто то был самый большой самородок, найденный прямо на поверхности. Месторождение, объяснили члены геологической партии, стоя перед телевизионными камерами, ничем не уступает древним мифам, например мифу о царе Мидасе. Точно определить ценность месторождения можно только после того, как будет проложена шахта, но начальник геологической экспедиции был готов поставить на кон свою профессиональную репутацию, предсказывая, что золотая шахта в Южной Африке, до сих пор самая богатая в мире, блекнет перед этим месторождением. Ежедневно записи, сделанные камерами, передавались на русский спутник связи, который висел над Северным полюсом — большая часть российской территории находилась так далеко к северу, что они не могли воспользоваться услугами геоцентрических «птичек», которые обеспечивали телевизионные трансляции остального мира.

Для Агентства национальной безопасности это не представляло проблемы. Станции АНБ, работающие со спутниками связи, были рассеяны по всему миру, и одна из них находилась в английском городке Чиксэндз. Там приняли передачу с русского спутника связи и сразу перезагрузили её на американский военный спутник, отправивший сигнал в Форт-Мид, штат Мэриленд. К счастью, передача не была зашифрована, и её тут же передали для перевода, затем она поступила в ЦРУ и в другие заинтересованные национальные агентства для анализа и оценки. В результате оказалось, что президент Соединённых Штатов увидел передачу на неделю раньше рядовых российских граждан.

— Черт побери, кто этот парень? Он что, русский Джим Бриджер[311]? — спросил Джек.

— Его зовут Пётр Петрович Гоголь. Это он открыл месторождение золота. Вот посмотрите, — сказал Бен Гудли. Камера показала длинный ряд золотых волчьих шкур.

— Ты только подумай… эти шкуры можно выставить в Смитсонианском институте… как что-то из фильма Джорджа Лукаса[312]… — заметил «Фехтовальщик».

— Или вы могли бы купить одну из них для своей жены, — предложил Гудли.

Президент покачал головой.

— Нет… но если бы это было манто из золотых соболей… думаешь, это не вызвало бы гнева избирателей?

— Пожалуй, на этот вопрос лучше ответит ван Дамм, — ответил советник по национальной безопасности после нескольких секунд размышления.

— Эта лента не засекречена?

— Нет, на ней всего лишь гриф «для служебного пользования».

— В таком случае я хочу показать её Кэти сегодня вечером. — Такой гриф никого не расстроит, даже журналистов из крупной национальной газеты.

— Вам нужна лента с субтитрами или сопровождаемая устным переводом?

— Мы оба ненавидим субтитры, — сообщил советнику Джек.

— Тогда я попрошу Лэнгли подготовить для вас ленту с устным переводом, — пообещал Гудли.

— Она будет потрясена, когда увидит волчью шкуру, покрытую золотым песком. — Имея в своём распоряжении деньги из портфеля с инвестициями, Райан стал знатоком и любителем красивых ювелирных изделий и мехов. Что касается ювелирных изделий, у него существовала договорённость с Бликмэном, владельцем очень специальной фирмы в Рокфеллер Сентер. За две недели до прошлого Рождества один из доверенных лиц хозяина фирмы в сопровождении двух вооружённых охранников приехал поездом в Вашингтон.

Охранников не допустили в сам Белый дом — агенты Секретной службы вообще были потрясены, когда узнали, что на охраняемой территории находятся вооружённые люди, — но Андреа Прайс-О'Дей уладила непростую ситуацию. Служащий Бликмэна разложил перед президентом старинные драгоценности на пять миллионов долларов и ещё несколько поразительных произведений ювелирного искусства, недавно изготовленных мастерами на другой стороне улицы от офиса фирмы. Кое-что Райан купил, и наградой ему было восторженное выражение на лице Кэти, когда она увидела адресованный ей подарок под рождественской ёлкой. Правда, она тут же опечалилась, потому что её подарком Джеку был всего лишь отличный набор клюшек для гольфа от Тейлора. Но «Фехтовальщик» остался доволен. Видеть улыбку на лице жены было для него большой радостью. Кроме того, улыбка служила подтверждением, что у него действительно есть вкус и он хорошо разбирается в ювелирных украшениях — это было видно в глазах любимой женщины. Но, черт побери, если бы он смог получить для неё шубу из золотых волчьих шкур… может быть, ему удастся договориться с Сергеем Головко? Но где она сможет носить такую шубу? Да, нужно проявить здравый смысл.

— Действительно, она выглядела бы очень хорошо в шкафу, — согласился Гудли, увидев отрешённость во взгляде президента.

И цвет отлично подошёл бы к её белокурым волосам, — размышлял Райан. Через несколько секунд он потряс головой, отгоняя мысли, не относящиеся к делу.

— Что ещё представляет интерес сегодня?

— «ЗОРГЕ» получил новую информацию. Пока мы разговариваем, её уже послали сюда с курьером.

— Важная информация?

— Миссис Фоули ничего не сказала, но вы знаете, как это делается.

— Да, конечно, даже незначительные детали помогают создать по-настоящему важную картину, когда она понадобится. — Основное содержание все ещё хранилось в его личном сейфе. Печальная истина, однако, заключалась в том, что хотя он и мог — теоретически — ознакомиться с документами, но это означало, что ему придётся заниматься чтением в то время, когда он был со своей семьёй, а для этого необходимо, чтобы информация оказалась действительно важной.

* * *

— Как ты думаешь, что сделают американцы? — спросил Фанг у Чанга.

— По вопросам торговли? В конце концов, они будут вынуждены подчиниться неизбежному, предоставить нам статус наибольшего благоприятствования и отказаться от своих возражений в связи с приёмом КНР во Всемирную торговую организацию, — ответил министр.

— Давно пора, — заметил Фанг.

— Это верно, — согласился Чанг Хан Сан. Финансовое положение КНР до настоящего времени умело скрывалось, что являлось одним из преимуществ коммунистической системы правления. Оба министра согласились бы с этим, если бы им когда-нибудь пришлось задуматься над другой политикой правительства. Но суровая правда заключалась в том, что КНР почти полностью истощила свои запасы конвертируемой валюты, потратив её главным образом на закупку вооружения и оборудования, связанного с ним. Закупки производились во всем мире. В Америке производили только ограниченные закупки, покупали главным образом компьютерные кристаллы, которые могут применяться почти в любом оборудовании. Вооружение и оборудование для его производства покупали чаще всего в Западной Европе, иногда в Израиле. Вооружение, выделяемое для этого региона мира, Америка продавала Тайваню, который платил, разумеется, твёрдой валютой. Для континентального Китая это было не больнее комариного укуса, тем более что объём американских поставок был небольшим и ничем не угрожал КНР. И всё-таки поставки оружия Тайваню походили на рану, которая никак не хотела заживать и постоянно чесалась. В континентальном Китае проживало больше миллиарда — тысячи миллионов — людей, а на острове, отделённом проливом, всего тридцать миллионов. Неверно именуемая Республика Китай умело использовала свои ресурсы трудоспособного населения и производила больше четверти общего объёма товаров и услуг по сравнению с аналогичным объёмом товаров и услуг, производимых за год в КНР с участием в сорок раз большего количества рабочих и крестьян. Тем не менее, хотя континентальный Китай домогался товаров, услуг и богатства, он отнюдь не стремился создать у себя политическую и экономическую систему, которая сделала бы все это возможным. Их система, разумеется, намного лучше и совершеннее, потому что у них более прогрессивная идеология. Сам председатель Мао говорил об этом.

Ни один из этих двух членов Политбюро, равно как и никто другой из их коллег, не задумывались над ближайшими объективными реалиями. Они были убеждены в своей правоте, как священник убеждён в истинности своей религии. Они даже игнорировали совершенно очевидный факт, что процветание, пришедшее в КНР, было результатом деятельности капиталистических предприятий, существование которых получило одобрение предыдущих правителей страны, причём часто несмотря на громкие протесты и крикливые возражения других политических деятелей в ранге министров. Последние удовлетворились тем, что лишили всякого политического влияния людей, обогащающих их страну. Они не сомневались в том, что так будет вечно и что эти бизнесмены и промышленники удовлетворятся тем, что получили возможность делать деньги и жить в относительной роскоши, тогда как сами они, политические теоретики, будут и дальше управлять страной. В конце концов, оружие и солдаты в их руках. Авласть по-прежнему вырастает из дула винтовки.[313]

— Ты уверен? — спросил Фанг Ган.

— Да, мой друг, совершенно уверен. Ведь мы были «хорошими» в отношениях с янки, разве не так? Мы не потрясали оружием, не угрожали тайваньским бандитам последнее время, верно?

— А как быть с американскими жалобами в области торговли?

— Да разве они разбираются в бизнесе? — высокомерно спросил Чанг. — Мы продаём им наши товары из-за их высокого качества и низких цен. И мы производим закупки таким же образом. Да, я признаю, что компания «Боинг» производит хорошие самолёты, но и производимые в Европе аэробусы ничем не хуже, а ведь европейцы относятся к нам лучше, их политика по отношению к нам гораздо лояльнее. Америка произносит громкие слова и требует, чтобы мы открыли для их товаров наши внутренние рынки. Мы идём им навстречу и выполняем их пожелания — разумеется, медленно и постепенно. Нам нужно сохранять валюту, которой они так любезно обеспечивают нас, и тратить её на закупку товаров, являющихся важными для нашей страны. Далее, мы расширим производство автомобилей и вторгнемся на их автомобильный рынок, как это сделали когда-то японцы. Через пять лет, Фанг, мы будет забирать у Америки ещё десять миллиардов долларов в год — и это, мой друг, очень консервативная оценка.

— Ты так считаешь?

Выразительный кивок.

— Да! Мы не совершим ту ошибку, которую совершили японцы в начале продвижения на американский рынок, когда они пытались продавать маленькие безобразные автомобили. Мы уже ищем американских дизайнеров, которые помогут нам выпускать автомобили, эстетически приемлемые для белых дьяволов.

— Ну, если ты так считаешь.

— Когда у нас появятся деньги для укрепления наших Вооружённых сил, мы станем ведущей мировой державой во всех отношениях. Наша промышленность будет самой развитой в мире. Что касается военной мощи, мы встанем в центре мира.

— Боюсь, что твои планы излишне амбициозны, — осторожно заметил Фанг. — В любом случае понадобится больше лет для их осуществления, чем осталось у нас с тобой, но какое наследство мы оставим стране, если направим её по ошибочному пути?

— О какой ошибке ты говоришь, Фанг? — спросил Чанг. — Неужели ты сомневаешься в наших идеях?

Всегда этот вопрос, — подумал Фанг с внутренним вздохом.

— Я помню, когда Денг сказал: «Не важно, какого цвета кошка — чёрная или белая, лишь бы ловила мышей». На что Мао ответил, побелев от ярости: «какой император говорил это?»

— Но ведь это имеет значение, мой старый друг, и ты хорошо это знаешь.

— Что верно, то верно, — согласился Фанг с покорным кивком. Он не хотел спорить так поздно вечером, и к тому же у него болела голова. Возраст сделал Чанга более упрямым идеологически, чем он был в молодости, и не уменьшил его имперских амбиций. Фанг снова вздохнул. Ему хотелось уйти от этого вопроса. Не стоило ссориться из-за него.

Впрочем, он ещё раз поднимет этот вопрос, чтобы прикрыть свою политическую задницу.

— Что, если они не согласятся? — спросил наконец Фанг.

— Что?

— Я имею в виду, а вдруг они не пойдут нам навстречу? Что, если американцы поднимут скандал по вопросу торговли?

— Никакого скандала не будет, — заверил Чанг своего старого друга.

— Но если всё-таки откажутся идти на мировую? Как мы поступим в этом случае? У нас отработаны варианты?

— О, я полагаю, что мы можем наказать их одной рукой и пойти на примирение рукопожатием другой. Мы откажемся от некоторых закупок в Америке и затем пошлём заявку на покупку других предметов. У нас это получалось уже много раз, — заверил своего гостя Чанг. — Поведение президента Райана предсказуемо. Нам всего лишь нужно держать новости под контролем. Мы не дадим ему ничего, что он мог бы использовать против нас.

Фанг и Чанг продолжили свою беседу, начав обсуждать другие вопросы. Наконец они расстались, первый вернулся в свой кабинет и продиктовал заметки Минг, которая тут же внесла их в компьютер. Министр подумал, а не стоит ли ему пригласить девушку к себе в квартиру, но потом передумал. Несмотря на то что она стала заметно привлекательнее за последние недели и он не раз замечал её задумчивую улыбку, когда она сидела за компьютером в комнате перед его кабинетом, он вспомнил, что позади трудный и продолжительный день и он слишком устал, хотя объятия Минг всегда приносили ему удовольствие. Министр Фанг даже не подозревал, что продиктованные им заметки окажутся в Вашингтоне меньше чем через три часа.

* * *

— Что ты думаешь об этом, Джордж?

— Джек, — начал «Торговец», — скажи мне, что это за чертовщина и каким образом она оказалась здесь?

— Джордж, это внутренний меморандум — ну, до некоторой степени, — поступивший к нам из недр правительства Китайской Народной Республики. Как мы его получили, тебе не надо — повторяю, не надо — знать.

Документ отмыли — даже отскребли — лучше, чем доходы мафии. Все имена изменили, равно как синтаксис и предложения, чтобы замаскировать форму разговора. Считали — надеялись, будет более подходящим термином, — что даже участники разговора не узнают свои собственные слова. Однако смысл и содержание сохранили в неприкосновенности, даже улучшили, по сути дела, поскольку нюансы мандаринского наречия были полностью переведены на английский с американскими идиомами. Это было самым трудным. Вообще-то языки не переводятся с одного на другой с лёгкостью и простотой. Значение слов — это одно. Скрытый смысл выражений — совершенно другое, и они не могут переводиться параллельно с одного языка на другой. Лингвисты, работающие в разведывательных агентствах, были одними из лучших в стране. Эти люди регулярно читали поэзию, а иногда публиковали в журналах статьи под своими именами, для того чтобы поддерживать контакт и передавать свои знания — и любовь — по отношению к выбранному ими языку другим переводчикам, мыслящим таким же образом.

В результате получались отличные переводы, — подумал Райан, хотя он всегда относился к ним с осторожностью.

— Эти ублюдки! Они говорят о том, как бы получше нас объегорить. — Несмотря на своё огромное состояние, Джордж Уинстон сохранил жаргон простого работяги.

— Джордж, это бизнес, здесь ничего личного, — попытался успокоить его президент.

Министр финансов поднял голову от своей папки.

— Джек, когда я руководил «Коламбус Групп», мне приходилось относиться ко всем моим инвесторам как к членам семьи, понимаешь? Их деньги были такими же важными для меня, как и мои собственные. В этом заключалось моё профессиональное обязательство как советника по инвестициям.

Джек кивнул.

— Именно поэтому я предложил тебе занять пост министра финансов в моем кабинете. Ты честный.

— Хорошо, но теперь я стал министром финансов. Это означает, что каждый гражданин нашей страны является членом моей семьи, а эти китайские ублюдки собираются ограбить мою страну — всех этих людей вон там, — министр Уинстон указал в сторону окон с толстыми стёклами Овального кабинета, — тех людей, которые верят нам и полагаются на то, что мы будем поддерживать экономику в хорошем состоянии.

Значит, эти ублюдки хотят получить статус страны наибольшего благоприятствования?

Они хотят войти в ВТО? Вот хрен им!

Президент позволил себе засмеяться этим ранним утром. Интересно, слышат ли агенты Секретной службы трубный голос Джорджа? Тогда они уже прильнули к просверлённым в двери отверстиям и попытаются понять, чем вызвано такое волнение в кабинете президента.

— Вон там кофе и круассаны, Джордж, а виноградное желе к тому же от Смакерс.

«Торговец» встал и обошёл вокруг дивана, энергично качая головой, словно жеребец, ходящий вокруг кобылы.

— О'кей, Джек, я буду говорить спокойно, но ты привык к этому дерьму, а я нет. — Он замолчал и снова опустился на диван. — Понимаешь, на Уолл-стрит мы обмениваемся шутками и рассказами и даже строим свои маленькие интриги, но чтобы намеренно обманывать людей — нет! Я никогда не поступал так! Знаешь, что самое плохое?

— Что, Джордж?

— Они глупы, Джек. Они думают, что могут подчинить себе рынок и заставить его функционировать в соответствии с их идиотскими политическими теориями. Считают, что стоит им приказать — и он начнёт действовать, как хотят они, словно рынок — это группа солдат, только что вышедших из лагеря, где они проходили начальную подготовку. Эти косоглазые мерзавцы не смогут даже руководить цепью дешёвых универсамов и получать прибыль от них, но им позволяют играть с целой национальной экономикой — а теперь они хотят поиграть и с нашей.

— Выпустил пар?

— Тебе это кажется забавным? — раздражённо спросил Уинстон.

— Джордж, я ещё никогда не видел тебя в таком состоянии и потому удивлён твоей страстью.

— Ты считаешь, что я Джей Гоулд[314]?

— Нет, — рассудительно ответил Райан, — скорее ты Джей Пи Морган. — Шутка возымела желаемый эффект. Министр финансов рассмеялся.

— О'кей, ты прав. Морган был первым председателем Федеральной резервной системы. Хотя он являлся частным лицом, но отлично справился со своей работой. Впрочем, это, наверно, исключение, потому что на свете не так много Морганов, жаждущих такого назначения.

— Ну ладно, ладно, господин президент, сэр, я успокоился. Ты прав, это бизнес, ничего личного. И наш ответ на эту скверную деловую позицию тоже будет деловым. КНР не получит статус наибольшего благоприятствования. Их не примут в ВТО — по сути дела, они пока не заслуживают этого, судя по характеру их экономики. И, я считаю, нам следует потрясти перед ними Законом о реформе торговли, причём потрясти как следует и весьма убедительно. Ах да, есть ещё одна вещь, и я удивлён, что её нет в этом документе, — сказал Уинстон, показывая на лежащий перед ним лист бумаги.

— В чем она заключается? — спросил Райан.

— Думаю, мы можем легко схватить их за яйца и прижать. ЦРУ не согласно со мной, но, по мнению Марка, их запасы конвертируемой валюты подходят к концу.

— Вот как? — удивился президент, помешивая кофе.

Уинстон выразительно кивнул.

— Ты ведь помнишь, что Марк занимается у меня технической стороной дела. Он здорово справляется с моделированием экономики на компьютере. Я поручил ему и его маленькой группе следить за различными проблемами. Кроме того, я пригласил принять участие в работе профессора экономики Мортона Зильбера из университета Брауна, он хорошо разбирается в микрочипах. Короче говоря, Марк внимательно изучил экономику КНР и пришёл к выводу, что они вот-вот перешагнут край Великого Каньона, потому что тратят валюту слишком быстро, главным образом на вооружение и оборудование тяжёлой промышленности, способное производить танки и другие машины. Они повторяют старое коммунистическое стремление, направленное на тяжёлое машиностроение. А вот на электронику обращают куда меньше внимания. У них есть небольшие фирмы, выпускающие электронные игры и тому подобное, но эти товары не применяются дома, их продают за границей. Исключением является созданная ими новая компьютерная фабрика, пользующаяся изобретением нашей компании «Делл».

— Значит, по твоему мнению, нам следует засунуть это им в задницу во время торговых переговоров?

— Между прочим, сегодня я собираюсь дать Скотту Адлеру такую рекомендацию во время ланча, — согласился министр финансов. — Их неоднократно предупреждали, но на этот раз мы нажмём на них как следует.

— Вернёмся к их конвертируемой валюте. Ты говоришь, у них плохая ситуация с ней?

— Марк считает, что они уже порядочно задолжали.

— Сидят в яме? На какую сумму? — спросил президент Соединённых Штатов.

— Он говорит, что их долг составляет по меньшей мере пятнадцать миллиардов. Они выпустили заём, главным образом заняли у германских банков, но немцы не говорят об этом. Мы не знаем почему. Это могло быть обычной трансакцией, но или немцы, или КНР хотят хранить это в тайне.

— Вряд ли это желание немцев, как ты считаешь? — спросил Райан.

— Нет, наверно. Наоборот, это поддерживает репутацию их банков. Значит, китайцы хотят скрыть факт своего долга.

— У нас есть возможность проверить это?

— У меня есть друзья в Германии. Я могу расспросить их или попросить друга прощупать обстановку. Пожалуй, второе лучше. Теперь все знают, что я вхожу в состав федерального правительства, и потому моим запросам придаётся зловещий смысл, — заметил Уинстон с лукавой улыбкой. — В общем, сегодня у меня ланч со Скоттом. Что сказать ему относительно торговых переговоров?

Райан задумался. Это был один из тех моментов — он думал о них, как о пугающих моментах, — когда его слова определят политику всей страны и, возможно, политику других стран. Было легко дать ответ, не подумав, сказать первое, что придёт в голову, но он не мог поступить так. Такие моменты слишком важны, их политические последствия слишком велики, и он не может позволить себе принимать политические решения, руководствуясь прихотью. Такой вопрос нужно обдумать быстро, разумеется, но тщательно.

— Мы хотим, чтобы Китай понял, что мы требуем такого же доступа на их рынки, какой они имеют на наши. Мы не потерпим нарушения наших прав и не допустим незаконного использования продукции наших компаний без соответствующей компенсации. Джордж, я хочу, чтобы игровое поле было ровным и справедливым для всех. Если они откажутся играть по правилам, нам придётся принять строгие меры, от которых пострадает их экономика.

— Это справедливо, господин президент. Я передам вашу точку зрения Государственному секретарю. Хотите, я передам ему и это? — спросил Уинстон, указывая на папку с документами «ЗОРГЕ».

— Нет, Скотт получит свою версию документов. И я прошу тебя, Джордж, будь очень, очень осторожен. Если произойдёт утечка информации, жизнь агента будет в опасности, — предупредил «Торговца» «Фехтовальщик», намеренно маскируя источник под видом мужчины и потому вводя в заблуждение своего министра финансов. Но это тоже был бизнес, ничего личного.

— Я положу это в свой сейф. — Оба знали, что сейф министра финансов очень надёжное место. — Приятно читать переписку другого парня, верно?

— Да, это отличный способ получения разведывательной информации, — согласился Райан.

— Парни из Форт-Мид неплохо поработали, правда? Сумели подключиться к чьему-то сотовому телефону через спутник, а?

— Источники и методы — тебе действительно не нужно знать это, Джордж. Всегда существует шанс, что ты случайно упомянешь об этом человеку, которому знать такую информацию не следует. В этом случае жизнь источника будет на твоей совести. Верь мне, этого лучше избегать.

— Понял тебя, Джек. Ну, мне пора начинать рабочий день. Спасибо за кофе и булочки, босс.

— Буду рад угостить тебя в любое время, Джордж. Увидимся. — Райан вернулся к своему дневному графику встреч. Министр финансов вышел в коридор, отсюда он спустится вниз, пройдёт по лужайке, потому что Западное крыло не было непосредственно связано с Белым домом, снова войдёт внутрь и по подземному туннелю вернётся в Министерство финансов.

За дверью Овального кабинета агенты Секретной службы тоже ознакомились со списком гостей, но их экземпляр включал также результаты проверки, проведённой компьютером Национального центра информации, чтобы быть уверенными, что ни один обвинённый в убийстве человек не будет допущен в святая святых Соединённых Штатов Америки.

Глава 17 Чеканка золота

Скотта Адлера считали слишком молодым и недостаточно опытным для такой должности, но это было мнение политических деятелей, претендующих на эту работу, сумевших добраться до вершины с помощью интриг, тогда как Адлер стал профессиональным дипломатом после окончания школы закона и дипломатии Флетчера в университете Тафта двадцать шесть лет назад. Те, кто часто видел его за работой, рассматривали его как очень проницательного дипломата, а те, с кем он играл в карты — Адлер любил играть в покер перед важной встречей или ответственными переговорами, — думали, что этому сукину сыну поразительно везёт.

Его кабинет на седьмом этаже Государственного департамента был просторным и комфортабельным. За письменным столом стоял открытый шкафчик с обычным набором фотографий в рамках — жена, дети и родители. Он не любил сидеть за столом в пиджаке, поскольку считал, что пиджак стесняет движения и мешает работе. Этим он приводил в негодование некоторых высокопоставленных бюрократов в Государственном департаменте, рассматривавших такое поведение как совершенно неуместную вольность. Он, конечно, надевал пиджак для важных встреч с иностранными дипломатами, но не считал, что внутренние рабочие совещания достаточно важны, чтобы причинять себе неудобство.

Это устраивало Джорджа Уинстона, который бросил пиджак на спинку кресла, как только вошёл в кабинет государственного секретаря. Скотт Адлер, подобно министру финансов, был рабочим человеком, и Уинстон чувствовал себя с такими людьми в своей тарелке. Возможно, он и был профессиональным правительственным служащим, однако у этого сукиного сына существовала рабочая этика, чего министр финансов не мог сказать о слишком многих служащих в собственном департаменте. Уинстон делал всё, что мог, чтобы избавиться от трутней, но это было непросто, тем более что правила государственной службы делали увольнение бездельников сложной задачей.

— Ты уже прочитал материал про китайцев? — спросил Адлер, как только поднос с ланчем оказался на столе.

— Да, Скотт. Прочитал и подумал — боже ты мой, парень, — заметил «Торговец», обращаясь к «Орлу».

— Добро пожаловать в наш клуб. Разведывательная информация, которую мы получаем, может оказаться очень интересной. — У Государственного департамента была своя разведывательная служба, она называлась «Разведка и Исследования». Хотя она не могла соперничать с ЦРУ и другими агентствами, её ребята время от времени извлекали собственные маленькие алмазы из глубокого дипломатического ила. — Ну, что ты думаешь?

Уинстону удалось удержаться от рыка.

— Дружище, может быть, я даже не буду больше есть китайскую пищу.

— У меня создалось впечатление, что наши худшие бароны-грабители с Уолл-стрит выглядят по сравнению с ними как мать Тереза. Они бессовестные ублюдки, Джордж, и это неоспоримый факт. — Адлер стал сразу нравиться Уинстону ещё больше. Парень, способный говорить так, как он, имел реальные возможности для дальнейшего совершенствования. Теперь наступила его очередь быть холодным профессионалом, чтобы противопоставить свою манеру говорить жаргону рабочего класса, которым пользовался Адлер.

— Значит, они руководствуются идеологическими соображениями?

— Абсолютно — ну, может быть, там и прослеживается немного коррупции, но не забудь, что, по их мнению, занимаемое ими положение в политической иерархии даёт им право жить в роскоши, так что для них это совсем не коррупция. Они просто собирают дань с крестьян. Между прочим, слово «крестьянин» по-прежнему используется в Китае.

— Иными словами, мы имеем дело с герцогами и графами?

Государственный секретарь кивнул.

— В общем, именно так. У них колоссальное чувство высокого собственного положения. Они не привыкли слышать слово «нет» в любой форме, и в результате они не всегда знают, что им делать, когда слышат это от людей вроде меня. Вот почему они часто попадают в затруднительное положение во время переговоров — по крайней мере, когда мы занимаем жёсткую позицию. Мы не поступали так уже довольно долго, но в прошлом году, после того как был сбит аэробус, я говорил с ними твёрдо и решительно, а затем последовало официальное дипломатическое признание правительства Республики Китай на Тайване. Это серьёзно подорвало их позицию, несмотря на то, что правительство Тайваня не объявило официально о своей независимости.

— Что? — Министр финансов как-то не понял этого.

— Видишь ли, парни на Тайване ведут очень уверенную и разумную игру. Они ни разу не предпринимали ничего, что могло бы оскорбить континентальный Китай. Несмотря на то что у них есть посольства во всем мире, они так и не объявили, что являются независимым государством. Это жестоко оскорбило бы Пекин. Может быть, парни в Тайбее считают, что такой шаг будет верхом невоспитанности или что-нибудь ещё. В то же самое время у нас существует договорённость с ними, и Пекину об этом известно. Если кто-нибудь попытается причинить неприятности Тайваню, к острову подойдёт наш Седьмой флот, чтобы наблюдать за развитием событий. Кроме того, мы не допустим прямой военной угрозы правительству Республики Китай. У КНР слишком слабый флот, чтобы стать опасным для наших ребят. Таким образом, всё, что летает взад и вперёд, это пустые слова. — Адлер поднял голову от своего сэндвича. — Палки и камни, понимаешь?

— Дело в том, Скотт, что сегодня утром я завтракал с Джеком и мы затронули тему торговых переговоров.

— И Джек хочет, чтобы мы проявили побольше твёрдости? — спросил Государственный секретарь. Это не удивило его. Райан всегда предпочитал справедливую игру, а это было редким товаром в отношениях между государствами.

— Ты правильно понял, — подтвердил Уинстон, пережёвывая кусок сэндвича. «Ещё одним достоинством рабочих лошадок вроде Адлера, — подумал министр финансов, — является то, что они знают, каким должен быть настоящий ланч». Ему так надоела утончённая французская пища, которую приходилось есть во время ланча. Ланч должен представлять собой кусок мяса на ломте хлеба. Он не имел возражений против французской кухни, но только когда приготовленные по её рецептам блюда подают на ужин, а не во время ланча.

— Насколько больше?

— Мы должны получать то, что хотим. Нам нужно, чтобы китайцы привыкли к мысли, что они нуждаются в нас намного больше, чем мы нуждаемся в них.

— Это трудная задача, Джордж. Что, если они не захотят слушать?

— Постучи посильнее в дверь или по их головам. Послушай, Скотт, сегодня утром ты читал такой же документ, как и я, верно?

— Да, — согласился Государственный секретарь.

— Люди, которых они обманывают и лишают работы, — американские граждане.

— Я знаю. Но ты не должен забывать, что мы не можем диктовать свои условия суверенной державе. В мире так не принято.

— Я согласен. Однако мы можем сказать им, что они тоже не могут диктовать нам правила торговли.

— Джордж, в течение длительного времени Америка занимала очень терпеливую позицию по таким вопросам.

— Может быть, но Закон о реформе торговли вступил сейчас в силу.

— Да, я помню. Я также не забыл, как из-за этого закона нас втянули в войну, — напомнил Адлер своему гостю.

— В которой мы победили. Может быть, и другие последуют нашему примеру. Скотт, у нас огромный торговый дефицит в отношениях с Китаем. Президент говорит, что этому нужно положить конец. Между прочим, я согласен с ним. Если мы покупаем китайские товары, то и они, черт побери, должны покупать наши. В противном случае мы станем покупать плюшевых медведей и палочки для еды в другом месте.

— Речь идёт о рабочих местах, — предостерёг его Адлер. — Они знают, как выбрасывать на стол козырную карту. Китай отменит контракты и перестанет покупать наши высокотехнологичные товары, и тогда без работы останутся наши граждане.

— Или, если мы добьёмся успеха, то начнём продавать им больше товаров, и нашим фабрикам придётся нанимать людей, чтобы производить их. Играй так, чтобы выигрыш оказался за нами, Скотт, — посоветовал Уинстон.

— Я всегда придерживаюсь такой тактики, но торговые переговоры — не бейсбол, в котором есть правила и ограничения. Скорее они подобны управлению парусной яхтой в тумане. Мы не всегда видим своего противника и почти никогда не знаем, где проходит линия финиша.

— Тогда я куплю тебе радиолокатор. Ты не будешь возражать, если я дам тебе в помощь одного из моих людей?

— Кого?

— Марка Ганта. Он мой компьютерный гений. Он отлично разбирается в проблемах торговли с технической, финансовой точки зрения.

Адлер задумался. Государственный департамент всегда был слаб в этой области. Слишком мало людей, хорошо разбирающихся в бизнесе, соглашалось работать на дипломатической службе, а изучение бизнеса по книгам мало походило на жизнь в реальном мире. Многие «профессионалы» Государственного департамента не всегда понимали это в достаточной степени.

— Пришли его ко мне. А теперь скажи: насколько твёрдую позицию нам следует занимать?

— Видишь ли, этот вопрос тебе следует обсудить с Джеком, но, судя по тому, что он сказал мне сегодня утром, ему хочется, чтобы игровое поле было ровным.

«Это легко сказать, — подумал Адлер, — но добиться совсем не просто». Ему нравился президент Райан, он восхищался им, но в то же время не мог не видеть, что «Фехтовальщик» не был самым терпеливым парнем в мире, а в дипломатии терпение решает многое — чёрт возьми, терпение может быть единственной вещью, которая помогает одержать верх.

— О'кей, — сказал он после недолгого размышления, — я поговорю с ним, перед тем как окончательно проинструктировать моих людей. Ситуация может оказаться весьма сложной. Китайцы не стесняются в выборе запрещённых приёмов.

— Жизнь — отвратительная штука, — напомнил ему Уинстон.

Государственный секретарь улыбнулся.

— Считай, что я принял это во внимание. Посмотрим, что скажет Джек. Как дела на финансовом рынке?

— Он по-прежнему устойчив. Соотношение между ценами и заработной платой все ещё остаётся немного чрезмерным, но доходы растут, инфляция остаётся под контролем, а инвестиционное сообщество функционирует плавно, без ненужных скачков. Мы собираемся внести некоторые изменения в Налоговый кодекс. Так что ситуация выглядит хорошо. Ты ведь знаешь, что управлять кораблём в штиль всегда просто, правда?

Адлер поморщился.

— Да, когда-нибудь и я попробую это. Но я получил приказ двигаться навстречу тайфуну. Это может оказаться интересным.

* * *

— Итак, как обстоят дела с боеготовностью? — спросил генерал Диггз у собравшихся офицеров.

— Могло бы быть лучше, — признался полковник, командующий Первой бригадой. — В течение последнего времени нам не хватало денег на подготовку. У нас есть вооружение, есть солдаты, и мы проводим массу времени на тренажёрах, но это не то же самое, как мчаться в танках по оврагам и холмам. — Генерал кивнул, соглашаясь.

— Для нас это серьёзная проблема, сэр, — сказал подполковник Анжело Гиусти, командир Первого батальона Четвёртого мотомеханизированного полка. Это подразделение, известное в армии как «квортерная лошадь» по своему номеру — 1-й/4-го, — служило дивизионным разведывательным прикрытием, щитом от неожиданного нападения противника. Командир батальона подчинялся непосредственно командиру Первой танковой дивизии, минуя бригадного командира. — Я не могу вывести своих людей в поле, а готовить солдат профессии разведчиков, не выходя из казармы, трудно. Местные фермеры не скрывают своей ярости, когда мы проезжаем по их полям, так что мы начали делать вид, что ведём разведку, не спускаясь с асфальтированных шоссе. Это не приносит никакой пользы, сэр, и такое положение беспокоит меня.

Трудно отрицать обстоятельство, что масса танков, проезжающих через кукурузное поле, не приносит особой пользы кукурузе. Армия США пыталась выйти из положения следующим образом: за каждым танковым подразделением на учениях следовал армейский «Хаммер»[315], в котором сидел пассажир с толстой чековой книжкой. Сразу после прохождения танков он выписывал фермерам чеки за нанесённый ущерб. Немцы, однако, очень аккуратный народ, и доллары янки не всегда компенсировали урон, нанесённый полям, внезапно ставшим совсем неаккуратными. Все было гораздо проще, когда на другой стороне границы стояла Советская армия, угрожавшая смертью и разрушением Западной Германии. Однако теперь Германия стала суверенной страной, а русские отступили далеко за Польшу и потому стали далеко не такими угрожающими, как раньше. В нескольких местах крупные танковые подразделения всё-таки могли проводить учения, но эти поля были заранее распределены между желающими, и пробиться туда оказывалось не менее трудно, чем пригласить прелестную девушку на танец во время вечеринки. По этой причине солдаты и офицеры «Квортерной лошади» проводили слишком много времени за тренажёрами.

— Не суетись, — сказал Диггз. — У меня есть хорошая новость — в соответствии с новым федеральным бюджетом нам выделили гораздо больше средств для подготовки, и мы можем начать тратить их через двенадцать дней. Полковник Мастертон, у нас есть возможность потратить их?

— Видите ли, генерал, я думаю, что могу найти такие способы. Мы можем сделать вид, что сейчас снова 1983 год? — В самый разгар «холодной войны» Седьмая армия довела уровень своей подготовки до остроты отточенного меча. Этот факт был, в конце концов, продемонстрирован в Ираке, а не в Германии, но результат оказался впечатляющим. Тысяча девятьсот восемьдесят третий год, когда возросшее финансирование возымело эффект. И этот факт был сразу отмечен офицерами разведки КГБ и ГРУ, которые до этого времени считали, что Советская армия имеет шанс победить НАТО. В 1984 году даже самые оптимистично настроенные советские офицеры были вынуждены навсегда отказаться от этой мысли. Если удастся восстановить такой режим подготовки, все собравшиеся офицеры понимали, что будут счастливыми, потому что, хотя полевые учения являются тяжёлой работой, это было именно тем, для чего и предназначены войска.

— Полковник Мастертон, ответ на ваш вопрос — «Да, можем». А теперь вернёмся к моему первоначальному вопросу. Каков уровень боевой подготовки?

— Мы готовы примерно на восемьдесят пять процентов, — такова была оценка командира Второй бригады. — Возможно, артиллерия подготовлена на девяносто.

— Спасибо, я согласен с вами, — вмешался полковник, командующий дивизионной артиллерией.

— Но мы все знаем, как легко живётся артиллеристам — загнал снаряд в пушку и стреляй, — язвительно добавил командир Второй бригады.

— Авиация? — продолжал опрос Диггз.

— Сэр, мои люди будут готовы на сто процентов через три недели. К счастью, когда мы проводим учения, мы не давим кукурузу. Единственное, на что я могу пожаловаться, это на простоту, с которой мои люди преследуют танки на земле, если они ездят только по дорогам. Несколько более реалистичные учения не причинят вреда. Но, сэр, я готов поставить своих авиаторов против любых лётчиков в этой армии, особенно это относится к моим вертолётчикам на «Апачах».

— Я вижу, что вы в хорошем состоянии, но будет неплохо, если ещё лучше отточить лезвие меча, верно? — спросил Диггз. Присутствующие офицеры дружно кивнули, как и следовало ожидать. Он прочитал досье на всех старших офицеров во время перелёта через Атлантику. Неудачников здесь почти не было. У армии было меньше трудностей при сохранении своего личного состава, чем у других родов войск. Авиалинии не пытались заманить к себе на службу командиров танков из Первой бронетанковой дивизии, хотя не прекращали попыток сманить лётчиков-истребителей и других авиаторов из ВВС. Правда, полицейские агентства с удовольствием брали на работу опытных пехотинцев, но в дивизии их было всего полторы тысячи, что представляло собой структурную слабость любой бронетанковой дивизии — слишком мало людей с винтовками и штыками. Американская танковая дивизия была идеально подготовлена для того, что завоёвывать пространство и уничтожать всех, кто находился на её пути. В то же время она не была подготовлена для того, чтобы удерживать завоёванную территорию.

Армия Соединённых Штатов никогда не была армией-завоевательницей. Её целью всегда было освобождение, и неотъемлемой частью этого являлось предположение, что народ, живущий на освобождённой территории, окажет им содействие или, по крайней мере, будет благодарен за помощь и не проявит враждебности. Это так долго являлось частью американской военной истории, что её руководители очень редко, скорее никогда, не задумывались над другими возможностями. Вьетнам ушёл в туман далёкой истории.

Даже Диггз был слишком молод в то время и не принимал участия в конфликте, и хотя говорили, что ему повезло, что он не попал во Вьетнам, генерал никогда не задумывался над этим. Вьетнам не был его войной, и ему даже не хотелось думать о действиях лёгкой пехоты в джунглях. Он был танкистом, и сражения, к которым он готовился, включали танки и боевые машины «Брэдли» на открытой местности.

— Джентльмены, я хочу встретиться и поговорить с вами с глазу на глаз в течение ближайших дней. После этого я познакомлюсь с вашими подразделениями. Вы увидите, что со мной относительно легко служить, — это означало, что Диггз не относился к числу генералов, стремящихся навести порядок криком и руганью, как поступали некоторые; он требовал высокого мастерства в исполнении своих обязанностей, как все генералы, но, по его мнению, отрывать человеку голову на виду у всех не является лучшим способом достижения такой цели, — и я знаю, что вы отличные офицеры. Через шесть месяцев или даже меньше я хочу, чтобы эта дивизия была готова справиться с любой угрозой. Я имею в виду именно с любой.

Кто может стать такой угрозой? — подумал полковник Мастертон. Будет нелегко убедительно объяснить солдатам необходимость достижения повышенной готовности, принимая во внимание отсутствие любой реальной опасности, однако подлинная радость военной службы мало чем отличалась от хорошего удара по мячу в футбольном матче. Для настоящего парня игра в грязи с большими игрушками казалась приятной, и по прошествии некоторого времени они задают себе вопрос, а чем же может быть настоящее сражение. Личный состав Первой танковой дивизии был разбавлен солдатами из Десятого и Одиннадцатого мотомеханизированных полков, которые в прошлом году принимали участие в боевых действиях в Саудовской Аравии, и они рассказывали о том, что пережили. Однако несчастливых историй было немного. Солдаты рассказывали главным образом о том, какую подготовку им пришлось пройти, и говорили о своих тогдашних врагах как о «жалких тупоголовых тряпичных куклах», не заслуживающих, в конечном итоге, чтобы на них обрушивали американскую сталь. Правда, это позволяло им расхаживать с самоуверенным видом.

У большинства солдат победоносная война оставляет приятные воспоминания, особенно если это короткая победоносная война. Будут провозглашаться тосты, а имена погибших назовут с грустью и уважением, но всё-таки приобретённый опыт оказал хорошее влияние на солдат, принимавших участие в войне.

Нельзя сказать, чтобы солдаты так уж стремились к военным действиям, просто они чувствовали себя футболистами, которые напряжённо тренировались, но им так и не довелось играть в матче. Умом они понимали, что боевые действия — это не футбол, это игра со смертью, но для большинства из них все это было отвлечённой идеей. Танкисты выстреливали свои практические снаряды, и, если выскакивающие цели были сделаны из стали, они с удовлетворением видели, как летят искры при точном попадании. И всё-таки это было не то, что попадание в башню вражеского танка, когда она взлетает вверх на столбе дыма и пламени… и ты знаешь, что жизни трех или четырех человек погасли, как гаснут свечи на пироге в честь дня рождения. Ветераны второй войны в Персидском заливе иногда говорили о том, что видели результаты своей работы, и обычно добавляли: «Господи, какое это было ужасное зрелище, парень», — но не больше. Для солдат убийство не было преступлением, особенно после того, как проходило время; им противостояли враги, и обе стороны играли со смертью на одном и том же поле. Одна сторона выигрывала, другая терпела поражение. А если вы не хотите рисковать жизнью, тогда не надо надевать униформу. Или тренируйся получше, осел, потому что мы относимся к этому очень серьёзно. Такой была ещё одна причина, по которой солдаты любили тренироваться. Это не была просто интересная тяжёлая работа, доставляющая удовольствие. Нет, напряжённая подготовка служила чем-то вроде страхования жизни, если игра начнётся всерьёз, а солдаты, подобно картёжникам, предпочитали держать в руках козыри.

Диггз закрыл совещание и жестом предложил полковнику Мастертону остаться.

— Что ты думаешь, Дьюк?

— Я тут разнюхивал обстановку. То, что мне удалось узнать, кажется очень хорошим, сэр. Особенно это относится к батальону Гиусти. Он постоянно жалуется на недостаток времени для боевой подготовки. Мне нравится это.

— Мне тоже, — согласился Диггз. — Что ещё?

— Как говорил командир Второй бригады, артиллерия в отличном состоянии, и ваши манёвренные бригады тоже выглядят неплохо, принимая во внимание недостаток времени для полевых учений. Возможно, им не нравится избыток времени, который приходится проводить на тренажёрах, но они хорошо пользуются ими. Сейчас дивизия примерно на двадцать процентов уступает той подготовке, которая была у нас в Десятом мотомеханизированном, когда мы проводили учения в пустыне Негев с израильтянами, и это совсем неплохо. Сэр, дайте мне три или четыре месяца для проведения полевых учений, и они будут готовы выступить против любой армии мира.

— Хорошо, Дьюк, я выпишу чек на следующей неделе. Ты подготовил планы?

— Будут готовы послезавтра. Я полетаю на вертолёте и выясню, какими полигонами мы можем пользоваться и какие для нас закрыты. Поблизости находится германская бригада, которая готова принять участие в учениях, играя роль нападающей стороны.

— Они действительно в хорошей форме?

— Утверждают, что в хорошей. Думаю, увидим это во время учений. Советую сначала направить против них Вторую бригаду. Они немного лучше подготовлены, чем остальные две. Полковник Лизл является офицером нашего уровня.

— Да, его бригада выглядит совсем неплохо. Он получит звезду бригадного генерала в ближайшее время.

— Пожалуй, его время пришло, — согласился Мастертон. А как относительно моей звезды, — подумал он, но промолчал. Он считал себя готовым для генеральского звания, но трудно сказать, как решит начальство. Ну ладно, по крайней мере, он служит вместе с таким же ветераном мотомехвойск, как и он сам.

— О'кей, покажи мне свои планы для учений Второй бригады на фермерских полях… завтра?

— Наброски готовы, сэр. — Мастертон кивнул и направился в свой кабинет.

* * *

— Насколько твёрдой должна быть наша позиция? — спросил Клифф Ратледж.

— Понимаешь, — ответил Адлер, — я только что говорил по телефону с президентом, и он сказал, что ему нужно, а наша задача заключается в том, чтобы сделать это для него.

— Это ошибка, Скотт, — предостерёг его заместитель Государственного секретаря.

— Ошибка или нет, мы выполним указания президента.

— Это верно, но Пекин вёл себя очень лояльно и не вмешивался, когда мы признали Тайвань. Пожалуй, сейчас не время слишком сильно давить на них.

— В этот момент, когда мы разговариваем, сокращается число рабочих мест в Америке из-за их политики в сфере торговли, — напомнил Адлер. — Иногда умеренная политика заходит настолько далеко, что её уже нельзя терпеть.

— Полагаю, что решение об этом принимает Райан, а?

— Так сказано в Конституции.

— И я должен встретиться с китайской делегацией на переговорах?

Государственный секретарь кивнул.

— Совершенно верно. Через четыре дня. Подготовь документы, определяющие нашу позицию, и покажи мне перед тем, как мы представим её китайской делегации. Я хочу, чтобы они поняли — время шуток прошло. Торговый дефицит должен сократиться, причём как можно быстрее. Они не могут получать от нас столько денег и тратить их где-то в другом месте.

— Но они не могут закупать у нас военное снаряжение, — заметил Ратледж.

— А зачем им вообще нужно все это вооружение? — задал риторический вопрос Адлер. — У них так много внешних врагов?

— Они заявляют, что национальная безопасность — это их дело.

— Тогда мы ответим, что наша экономическая безопасность — наше дело, и они ничем нам не помогают в этом. — Это означало, что КНР делается намёк на то, что они, похоже, готовятся к войне — но с кем и является ли это благом для мира? Ратледж задаст этот вопрос с намеренным хладнокровием.

Ратледж встал.

— Я ознакомлю их с нашей позицией. Я не совсем согласен с ней, но от меня и не требуется этого, верно?

— Опять правильно. — Адлеру не нравился Ратледж. Его карьера в Государственном департаменте была обязана скорее политике, чем заслужена профессиональной деятельностью. Например, он поддерживал близкие отношения с бывшим вице-президентом Келти, но когда решился вопрос с отставкой вице-президента, Клифф отряхнул свой пиджак с удивительной быстротой. Скорее всего он не продвинется дальше в Государственном департаменте. К настоящему моменту он уже продвинулся так высоко, как только мог, не имея по-настоящему серьёзной политической поддержки — скажем, преподавания в школе Кеннеди Гарвардского университета, где дипломат преподавал и одновременно выступал по телевидению PBS с вечерними новостями. Там он ожидал, когда его заметит политический деятель, будущий претендент на высокую должность. Но это в случае, если повезёт. Ратледж поднялся выше, чем позволяли его профессиональные заслуги. Вместе со своей должностью он получал приличное жалованье и немалый престиж на вашингтонских вечеринках, где он стоял в списке «А» приглашённых. Это означало, что после ухода с правительственной службы он увеличит свой доход на целый порядок, став консультантом какой-нибудь фирмы. Адлер знал, что он может поступить так же, но не собирался делать этого. Скорее всего он возглавит школу Флетчера в университете Тафта и будет передавать накопленные знания новому поколению будущих дипломатов. Он был слишком молод для настоящего ухода на пенсию. Правда, для Государственного секретаря правительственная жизнь после смерти — ухода с этого поста — значила мало, так что учёный мир примет его с готовностью. К тому же время от времени он будет консультировать заинтересованные фирмы, писать статьи в газетах, где он станет исполнять роль старого и мудрого государственного деятеля.

— Тогда я возьмусь за работу. — Ратледж вышел из кабинета Государственного секретаря и пошёл в свой кабинет на том же седьмом этаже.

Ну что же, мне выпало исполнение почётного поручения, — подумал заместитель Государственного секретаря, даже если это не то поручение, как ему хотелось. Этот парень Райан не был таким президентом, каким, по мнению Ратледжа, должен быть президент. Райан полагал, что трения между государствами можно решить, приставив пистолет к голове недовольных и предъявив ультиматум, вместо того чтобы убеждать их. Путь Ратледжа длиннее, но зато намного безопаснее. Чтобы получить что-то, нужно уступить в чём-то. Правда, осталось уже мало, в чём можно уступить КНР, разве что отказаться от дипломатического признания Тайваня. Он понимал причину, по которой президент пошёл на такой шаг, но всё равно это было ошибкой. Это стало источником раздражения для КНР, и нельзя ставить какой-то идиотский «принцип» на пути международной реальности. Дипломатия, подобно политике — ещё одна область, в которой Райан, как это ни печально, плохо разбирался, — является практическим делом. В Китайской Народной Республике проживает больше миллиарда людей, и это следует уважать. Пусть у Тайваня демократически выбранное правительство и тому подобное, но это всё равно отколовшаяся провинция Китая, а потому их разногласия являются внутренним делом китайцев. Их гражданская война продолжалась больше пятидесяти лет, но азиатам не занимать терпения.

Гм, — подумал он, усаживаясь за стол. — Мы хотим то, что мы хотим, и получим, что хотим… Ратледж взял деловой блокнот и откинулся на спинку кресла, обдумывая текст, который ему предстояло написать. Вполне возможно, что это неправильная политика.

Это может быть глупая политика. Это может быть политика, с которой он не согласен.

Но это была политика, и если он надеялся подняться выше в иерархии Государственного департамента — он имел в виду другой кабинет на этом же этаже — и занять должность первого заместителя Государственного секретаря, ему придётся подать эту политику так, словно она представляла собой его собственную, со страстью и энтузиазмом. «Все равно что быть адвокатом, — подумал Ратледж. Им приходится защищать глупые дела в суде. Это не делало их наёмниками, нет, это делало их профессионалами, а он тоже был профессионалом».

К тому же его так и не сумели поймать. К чести Эдда Келти, он так и не рассказал никому о том, как Ратледж пытался помочь ему стать президентом. Он мог быть двуличным по отношению к президенту, но оставался лояльным к своим людям, как и полагается политическому деятелю. А этот парень Райан, каким бы умным он ни был, так и не догадался об этом. Так вот, господин президент, — подумал Ратледж. — Вы считаете себя умным, но я нужен вам, чтобы формулировать для вас вашу политику. Вот!

* * *

— Это приятная перемена, товарищ министр, — заметил Бондаренко, входя в кабинет директора СВР. Головко указал ему на кресло и налил стопку водки, это топливо русских деловых встреч. Пришедший генерал-полковник сделал обязательный глоток и поблагодарил хозяина за проявленное гостеприимство. Обычно он приходил сюда после окончания рабочего дня, однако на этот раз ему послали официальный вызов, причём сразу после ланча. Бондаренко почувствовал тревогу — когда-то подобное приглашение в штаб-квартиру КГБ означало быстрое посещение мужского туалета — за исключением того, что у него были тёплые отношения с главой русского шпионского ведомства.

— Дело в том, Геннадий Иосифович, что я обсудил ваши идеи с президентом Грушевым, и он пришёл к выводу, что вы носите три звезды на генеральских погонах достаточно долго. Пришло время, сказал президент, и я согласился с ним, что вам пора получить ещё одну золотую звезду вместе с новым назначением.

— Неужели? — Это не застало Бондаренко врасплох, но он с подозрением посмотрел на Головко. Не всегда приятно, чтобы твоя карьера находилась в руках других людей, пусть даже тех, кто ему нравился.

— Да. Со следующего понедельника вы становитесь генералом армии Бондаренко и вскоре после этого отправитесь в путь, чтобы стать главнокомандующим Дальневосточного военного округа.

Брови Бондаренко поднялись от этой новости. Это было осуществлением мечты, которую он лелеял долгие годы.

— Вот как. Могу я спросить, почему на Дальний Восток?

— Дело в том, что на меня произвели впечатление ваши опасения относительно наших соседей. Ко мне поступили донесения из ГРУ о том, что китайская армия продолжает широкомасштабные учения. Говоря по правде, наша разведывательная информация из Пекина — это не всё, что нам хотелось бы получать. Поэтому Эдуард Петрович и я пришли к выводу, что следует укрепить нашу восточную границу. Это станет вашей работой, Геннадий Иосифович. Постарайтесь справиться с этим заданием, и тогда вас ждут ещё более хорошие новости.

«Это могло означать только одно», — подумал Бондаренко, скрывая свои эмоции за бесстрастным лицом игрока в покер. Выше четырех шитых золотых звёзд генерала армии была только одна большая звезда маршала, предельное звание для любого русского солдата. После этого можно стать главнокомандующим всей Российской армии, или министром обороны, или уйти в отставку и писать мемуары.

— Я хотел бы взять с собой в Хабаровск нескольких полковников из своего оперативного управления, — задумчиво произнёс генерал.

— Конечно, это ваша прерогатива. Скажите, Геннадий Иосифович, что вы собираетесь предпринять там?

— Вам это действительно интересно? — спросил только что произведённый генерал армии.

Головко широко улыбнулся при этих словах генерала.

— Понятно. Геннадий Иосифович, вы собираетесь преобразовать Российскую армию по своему образу и подобию?

— Не по «моему образу и подобию», товарищ министр. Я хочу, чтобы наша армия стала такой, какой она была в 1945 году, когда одерживала победу за победой. Существуют образы, которые кое-кому хочется обезобразить, и образы, которых никто не осмеливается коснуться. Какой из них, по вашему мнению, подходит нам лучше?

— Во сколько это обойдётся стране?

— Сергей Николаевич, я не экономист и не бухгалтер, но могу заверить вас, что расходы на это будут намного меньше, чем цена бездеятельности. «Теперь, — подумал Бондаренко, — у меня будет широкий доступ к разведывательным данным, которыми владеет страна». Будет лучше, если Россия потратит деньги на то, что американцы стыдливо называют Национальными техническими средствами — разведывательные спутники стратегического назначения, — что когда-то делал Советский Союз. Но ему придётся пользоваться тем, что есть в его распоряжении. Может быть, ему удастся убедить ВВС совершить несколько специальных полётов…

— Я передам ваши слова президенту Грушевому. — «Хотя это вряд ли принесёт какую-нибудь пользу», — подумал генерал. Государственный карман был выскоблен до предела, денег больше нет, хотя, может быть, это изменится через несколько лет.

— Сможет ли армия получить немного денег от эксплуатации новых минеральных месторождений в Сибири?

Головко кивнул.

— Да, но только не сразу. Проявите терпение, Геннадий Иосифович.

Генерал допил остаток водки.

— Я могу проявить терпение, но будут ли терпеливыми китайцы?

Головко пришлось согласиться с беспокойством генерала.

— Это верно, на этот раз их учения более масштабные, чем раньше. — То, что когда-то было причиной для беспокойства, стало теперь чем-то рутинным, и Головко иногда терял такую информацию в кажущемся беспорядочном потоке каждодневной жизни. — Но не существует дипломатических причин для беспокойства. Между нашими странами дружеские отношения.

— Товарищ министр, я не дипломат и не разведчик, зато изучаю историю. Я припоминаю, что отношения между Советским Союзом и гитлеровской Германией оставались дружескими до 22 июня 1941 года. Передовые части германской армии, ворвавшейся в Советский Союз, миновали советские грузовые поезда, везущие на запад нефть и зерно для фашистов.

— Это верно, и по этой причине у нас существует Служба внешней разведки.

— В этом случае вам нетрудно вспомнить, что в прошлом Китайская Народная Республика всегда с завистью смотрела на минеральные богатства Сибири. Эта зависть выросла ещё больше после того, как в Сибири удалось обнаружить новые богатства. Мы не публиковали это в открытой печати, но можно предположить, что у китайцев есть разведывательные источники прямо здесь, в Москве.

— Мы не можем отбросить такую возможность, — признался Головко. Он не прибавил, что среди этих источников наверняка есть твердокаменные коммунисты из прошлого России, люди, которые оплакивали кончину прошлой политической системы страны и видели в Китае союзника, способного восстановить в России истинную веру в марксизм-ленинизм, пусть даже с небольшим добавлением маоизма. Генерал и директор СВР были в прошлом членами коммунистической партии: Бондаренко потому, что карьера в Советской армии требовала этого, а Головко по той причине, что ему никогда не доверили бы ответственный пост в Комитете, не будь он членом КПСС. Оба механически бормотали бессмысленные слова и старались держать открытыми глаза во время партийных собраний. И в том, и другом случае они посматривали на женщин, присутствующих в зале, или думали о проблемах, представлявших конкретный интерес. Но были и такие, кто слушал и думал о партии и действительно верил в эту чепуху. Как Бондаренко, так и Головко были прагматиками, интересующимися главным образом реальностью, к которой можно прикоснуться и пощупать, а не созданными из пустых слов теоретическими моделями, которые вряд ли смогут когда-нибудь осуществиться. К счастью для обоих, они занимались не проблемами, имеющими отношение к теоретическим вопросам, а профессиями, тесно связанными с действительностью, где на их вольнодумство смотрели сквозь пальцы. Причина заключалась в том, что талантливые люди нужны везде, даже в стране, где на талант смотрели с подозрением и всячески старались сдерживать его. — Но у вас там будут достаточные возможности.

«Вряд ли, — подумал генерал. — Чем он будет располагать на Дальнем Востоке? Шесть дивизий моторизованной пехоты, бронетанковая дивизия и подразделение дивизионной артиллерии. Все эти части принадлежали к регулярной армии, укомплектованные примерно на семьдесят процентов и с сомнительным уровнем подготовки. Его первой задачей, причём совсем непростой, станет превращение этих парней, одетых в военную форму, в солдат Красной армии, сокрушивших немцев под Курском и продолживших наступление, венцом которого было взятие Берлина». Это станет настоящим подвигом, но есть кто-нибудь ещё, способный решить такую задачу? — спросил себя Бондаренко.

Он знал несколько многообещающих молодых генералов, возможно, он похитит одного из них, но среди генералов своего возраста Бондаренко считал себя самым мыслящим в Вооружённых силах России. Ну что ж, ему дали пост командующего и шанс доказать это.

Всегда существует вероятность неудачи, но люди вроде него видят открывающиеся возможности, тогда как другие видят только опасности.

— Полагаю, мне предоставят свободу действий? — спросил он после окончательного размышления.

— В разумных пределах, — кивнул Головко. — Нам хочется, чтобы вы не начали там войну.

— У меня нет желания двинуться на Пекин. Мне не нравится китайская кухня, — шутливо ответил Бондаренко. Кроме того, русские являются хорошими солдатами. Никто не сомневался в их боевых способностях. Им нужны всего лишь хорошая подготовка, хорошее вооружение и квалифицированное руководство. Бондаренко считал, что сможет обеспечить им две потребности из трех и этого должно хватить. Его мозг уже мчался на Восток, он думал о штаб-квартире, каких штабистов он найдёт там, кого ему придётся заменить и откуда взять замену. Там будут трутни, офицеры-карьеристы, стремящиеся только отслужить свой срок, заполняя бланки, словно в этом заключался смысл службы старшего офицерского состава. Такие офицеры увидят, что их карьера подошла к концу — пожалуй, он даст всем тридцать дней, чтобы исправиться, и если он знал себя, после такого внушения некоторые заново откроют смысл своей профессии.

Но больше всего он надеялся на рядовых солдат, молодых парней, которые равнодушно носят военную форму своей страны, потому что никто не объяснил им, кто они и какой важной является задача, стоящая перед ними. Он исправит это. Они будут настоящими солдатами, эти молодые парни. Стражи страны, в которой родились, они заслуживают того, чтобы стать гордыми стражами. После соответствующей подготовки, уже через девять месяцев они будут лучше носить свою форму, стоять, выпрямившись, и немного важничать во время увольнительных, как и подобает солдатам. Он покажет им, как нужно вести себя, заменит им отца, подгоняя и уговаривая своих новых сыновей, как стать мужчинами. Это достойная цель для любого мужчины, и он, в качестве главнокомандующего войсками на Дальнем Востоке, подаст пример, которому захотят следовать Вооружённые силы всей страны.

— Итак, Геннадий Иосифович, что мне передать президенту? — спросил Головко, наклонившись через стол и подливая в стопку своего гостя ещё немного отличной «Старки».

Бондаренко поднял свою стопку, словно салютуя хозяину кабинета.

— Товарищ министр, прошу передать президенту, что теперь у него есть новый главнокомандующий войсками на Дальнем Востоке.

Глава 18 Процессы эволюции

Интересной частью новой работы для Манкузо было то, что теперь он командовал не только авиацией, в которой он разбирался не так уж плохо, но и наземными подразделениями, в деятельности которых не разбирался совсем. В этот контингент входила Третья дивизия морской пехоты, базирующаяся на Окинаве, и Двадцать пятая армейская дивизия лёгкой пехоты в казармах Шофилд на острове Оаху. Манкузо никогда не приходилось непосредственно командовать ста пятьюдесятью или большим числом подчинённых, причём все находились на борту его первой и последней настоящей — так он думал о ней — воинской части, атомной подводной лодки «Даллас». Это было хорошее число, достаточно большое, чтобы превышать размерами даже большую семью, и достаточно маленькое, чтобы он мог знать в лицо и по имени каждого подчинённого. Командование Тихоокеанским театром никак не походило на это. Даже если возвести в квадрат число моряков на «Далласе», эта цифра будет несравнима с тем личным составом, которым он мог распоряжаться из-за письменного стола в своём кабинете.

Он прошёл курс Кэпстоуна. Это была программа, специально предназначенная для того, чтобы познакомить новых офицеров генеральского и адмиральского ранга с остальными родами войск. Манкузо пробирался по лесу с солдатами, ползал по грязи с морскими пехотинцами, даже наблюдал за воздушной дозаправкой, сидя на откидном сиденье летающего танкера С-5В (это была самая неестественная операция, которую он когда-либо наблюдал, соединение в воздухе двух самолётов на скорости в триста узлов).

Он играл с тяжёлыми войсками в Форт-Ирвин, Калифорния, где пробовал свои силы в вождении танков и боевых машин «Брэдли», а также в стрельбе из них. Несмотря на то что он повидал все, играл с молодыми парнями, пачкал в грязи обмундирование, адмирал понимал, что не сумел постигнуть все тонкости действий разных родов войск. Он получил самое приблизительное представление о том, как эти войска выглядели, пахли и звучали. Он видел уверенный взгляд на лицах военнослужащих, одетых в обмундирование разного цвета, и повторял себе, не меньше сотни раз, что они, по сути дела, все одинаковы. Сержант, командующий танком «Абрамс», мало отличался от старшего торпедиста на быстроходной подводной лодке, просто не так часто принимал душ, а солдат из «зелёных беретов» походил на лётчика самолёта-истребителя в своей величественной самоуверенности. Но чтобы эффективно командовать такими людьми, ему нужно знать больше, говорил себе главнокомандующий Тихоокеанским театром. Ему следует пройти более тщательную «совместную» подготовку. Но затем он говорил себе, что можно взять лучшего лётчика-истребителя из ВВС или военно-морского флота, и даже тогда ему понадобятся месяцы, чтобы понять, что он делал на «Далласе». Черт побери, да только для того, чтобы усвоить важность безопасности реакторной установки, потребуется год — примерно столько времени понадобилось ему, чтобы научиться когда-то всему этому, а по характеру обучения Манкузо не был «атомщиком». Он всегда был на переднем крае. Все рода войск отличались друг от друга в своём ощущении операции. Причина заключалась в том, что все операции по своей природе так же отличались одна от другой, как овчарка отличается от бультерьера.

Но ему необходимо командовать всеми, и командовать эффективно, потому что в противном случае будет допущена ошибка и в дом миссис Смит поступит телеграмма, сообщающая о безвременной смерти её сына или мужа, из-за того, что какой-то старший офицер не сумел справиться с порученной ему операцией. Ну что ж, напомнил себе адмирал Барт Манкузо, именно по этой причине у него такое большое количество штабных офицеров. Среди них был офицер — специалист по надводным кораблям, объясняющий ему, чем занимается та или иная цель (для Манкузо все надводные корабли являлись целью), офицер «эрдель»[316] из морской авиации, объясняющий, какова задача самолётов морской авиации. Были в их числе офицер и несколько солдат корпуса морской пехоты, которые рассказывали ему о жизни в грязи, и пара офицеров ВВС, старающихся объяснить, на что способны их птички. Все давали ему советы, которые, как только он принимал их, становились исключительно его идеей, потому что он командовал всеми этими родами войск, а командование означало, что он несёт ответственность за всё, что происходит в Тихом океане и в его окрестностях. Он отвечал за то, что недавно произведённый в очередное звание старшина, сидящий за штурвалом истребителя-бомбардировщика F-4, похотливо отзывается о сиськах другого лётчика на F-4, у которого (у которой, так вернее) они есть. Это было новшество в морской авиации, которое Манкузо хотел бы отложить ещё лет на десять. Женщины служили теперь даже на подводных лодках, и адмирал ничуть не жалел, что не застал это небольшое нововведение. Что бы подумал, чёрт возьми, обо всём этом Маш Мортон и командиры его группы подводных лодок времён Второй мировой войны?

Манкузо пришёл к выводу, что он знает, как организовать учения Тихоокеанского флота, в котором половина Седьмого флота якобы атакует и уничтожает вторую половину, за чем следует условная высадка батальона морской пехоты. Истребители морской авиации будут вести учебные бои с истребителями ВВС, и когда все закончится, результаты, подсчитанные на компьютерах, покажут, кто выиграл и кто потерпел поражение. Ставки самого различного сорта будут оплачиваться в многочисленных барах, и, несомненно, не удастся обойтись без обид и недовольства, потому что доклады о боевой готовности (а вместе с ними и карьеры) будут зависеть от исхода учений.

Из всех родов войск, находившихся под его командой, подводный флот был подготовлен лучше других. Это и понятно, потому что раньше адмирал Манкузо был командующим подводным флотом на Тихом океане и он принял все меры для того, чтобы его подлодки были в отличном состоянии. К тому же непродолжительная война, в которой они принимали участие два года назад, сумела внушить каждому чувство мотивации, причём до такой степени, что команды атомных ракетоносцев сумели организовать подводную засаду, достойную лучших дней Чарли Локвуда. Операция была проведена настолько успешно, что матросы ракетоносцев, сходя на берег, все ещё расхаживали с нескрываемым чувством гордости. Атомные ракетоносцы оставались на службе в составе флота в качестве вспомогательных быстроходных штурмовых субмарин, потому что Манкузо доложил свои соображения командующему морскими операциями, которым был его друг Дейв Ситон, а тот, в свою очередь, представил эти соображения конгрессу. Конгресс был тихим и ручным после того, как произошли два недавних конфликта, убедивших его, что люди в военной форме имеют больше обязанностей, чем просто открывать и закрывать двери для избранных представителей нации, и выделил дополнительные средства. К тому же субмарины класса «Огайо» были слишком дорогими, чтобы просто пустить их на слом, и они занимались теперь главным образом ценными океанографическими исследованиями в северной части Тихого океана, что вызвало одобрение у той части палаты представителей, которые относились к защитникам окружающей среды. Они имели теперь слишком много политического влияния, по мнению этого адмирала в белоснежном мундире.

С приходом каждого нового дня проводился утренний брифинг адмирала Манкузо, чем занимался обычно бригадный генерал Майк Лар, его начальник разведки. Это было особенно хорошей новостью. Утром 7 декабря 1941 года[317] Соединённые Штаты поняли необходимость обеспечения командующих флотами разведывательной информацией, в которой они могут нуждаться, так что адмирал Манкузо, в отличие от адмирала Хазбенда И. Киммеля, привык изучать массу разведданных.

— Доброе утро, Майк, — поздоровался Манкузо со своим начальником разведки, пока вестовой ставил на стол утренний кофе.

— Доброе утро, сэр, — ответил бригадный генерал.

— Какие новости на Тихом океане?

— Главной новостью сегодняшнего утра является назначение русскими нового командующего их Дальневосточным военным округом. Его зовут Геннадий Бондаренко. До этого он являлся начальником оперативного управления Российской армии. У него весьма интересная биография. Начал службу в армии офицером связи, что не является боевым родом войск, но он блестяще проявил себя в Афганистане в самом конце этой советской авантюры. Его наградили орденом Красного Знамени, и потом он стал Героем Советского Союза — получил обе награды, когда был в звании полковника. С этого момента Бондаренко стремительно продвигался вверх по служебной лестнице. У него хорошие политические связи. Работал в тесном сотрудничестве с парнем по имени Головко — это бывший высокопоставленный офицер КГБ, сейчас возглавляет СВР — Службу внешней разведки и лично знаком с президентом — я имею в виду, с нашим президентом. Фактически Головко является заместителем русского президента Грушевого — что-то вроде премьер-министра. Грушевой прислушивается к его советам, и у Головко существует связь с Белым домом по проблемам, представляющим взаимный интерес.

— Значит, русские могут обращаться к нашему президенту через этого Головко? А что он за человек? — спросил главнокомандующий Тихоокеанским театром.

— Наши друзья в Лэнгли характеризуют Головко как очень умного и очень способного. Но вернёмся к Бондаренко. В информации, собранной о нем, говорится, что он тоже очень умный и очень способный генерал, кандидат на дальнейшее продвижение. Хороший ум и незаурядная личная храбрость всегда содействовали успешной карьере в Российской армии, впрочем, как и в нашей.

— В каком состоянии войска в его округе?

— Далеко не в лучшем, сэр. Мы увидели восемь дивизий, из них шесть дивизий моторизованной пехоты, одну бронетанковую и одну артиллерийскую. На наших спутниковых фотографиях видно, что все восемь не укомплектованы полностью, и они проводят мало времени, занимаясь полевыми учениями. Если верить собранным о нем сведениям, Бондаренко все это изменит.

— Ты так считаешь?

— До назначения на Дальний Восток он был начальником оперативного управления и требовал, чтобы войска повышали свою боевую готовность. Кроме того, он что-то вроде военного интеллектуала. В прошлом году опубликовал обширное эссе о римских легионах, называется «Солдаты Цезарей». Между прочим, в нём содержится отличная цитата о римском войске из Иосифа Флавия[318]: «Их учения похожи на бескровные битвы, а их битвы напоминают кровавые учения». Как бы то ни было, это чисто историческое исследование, в котором Бондаренко использует такие источники, как Флавий и Вегеций[319], однако смысл совершенно очевиден. Бондаренко отстаивает лучшую подготовку для Российской армии и создание касты профессиональных сержантов. Он потратил много времени на обсуждение Вегецием проблемы подготовки центурионов. В Советской армии не было сержантов, как мы понимаем этот термин, и Бондаренко принадлежит к новому поколению высокопоставленных офицеров, доказывающих, что пора ввести институт сержантов в новой Российской армии. Кстати, это отличная мысль, — заметил Лар.

— Значит, по твоему мнению, ему удастся перестроить войска на Дальнем Востоке и сделать их вполне готовыми к современным сражениям? А как относительно русского военно-морского флота?

— Флот не относится к Бондаренко. Он командует наземными войсками и тактической фронтовой авиацией, но это все.

— Тем лучше для него. Их флот так глубоко завяз в дерьме, что они даже не могут найти рулон туалетной бумаги. Что ещё?

— У меня много говорится о политических проблемах России, вы можете прочитать это в свободное время. Китайские войска продолжают активные манёвры. Сейчас четыре китайские дивизии занимаются учениями к югу от реки Амур.

— Такие крупные манёвры?

— Адмирал, китайская армия занимается усиленной боевой подготовкой уже в течение почти трех лет. Ничего лихорадочного, но они тратят огромные деньги на то, чтобы максимально повысить боевую готовность Народной армии. В этих учениях принимают участие сотни танков и бронетранспортёров. Недалеко от Амура у них отличный тренировочный полигон, вроде нашего в Неваде, только местность не такая ровная. Там почти нет населения. Сначала, когда они взялись за напряжённую подготовку, мы внимательно наблюдали за ними, но теперь это превратилось в рутинное дело.

— Вот как? А что думают об этом русские?

Лар потянулся в своём кресле.

— Сэр, по-видимому, в этом и заключается причина, по которой Бондаренко получил новое назначение. Это резко отличается от того, как раньше готовились к военным действиям русские. На этом театре китайцы значительно превосходят их в численности, однако не заметно никаких военных столкновений. Политические отношения между странами достаточно мирные.

— Ага, — проворчал главнокомандующий Тихоокеанским театром из-за своего стола. — А как с Тайванем?

— Немного повысился уровень подготовки в районе пролива, временами проводятся учения, но в них участвует главным образом пехота, ничего похожего на учения с участием амфибий. Мы наблюдаем за ними с помощью наших друзей из Республики Китай.

Манкузо кивнул. Сейф у него за спиной был полон планов, касающихся перехода Седьмого флота на запад, и почти каждый день в порту Тайваня находился один из его надводных кораблей, прибывших сюда с «визитом дружбы». Для моряков Республика Китай была чертовски хорошим местом, где можно весело провести увольнение на берег. А присутствие серо-стального корабля военно-морского флота США, ошвартованного у причала, надёжно защищало город от ракетного нападения. Даже царапина на борту американского военного корабля деликатно рассматривалась как «казус белли» — повод к войне. Никто не считал, что китайские коммунисты уже готовы на такой шаг. Для того чтобы ситуация оставалась неизменной, Манкузо держал в этом регионе авианосцы, постоянно проводящие учения со своими истребительными и штурмовыми авиационными подразделениями, как это было в 1980-х годах. В Формозском проливе у него всегда находилась одна из атомных подводных лодок. Об этом будто случайно сообщалось в средствах массовой информации, на основе якобы просочившихся сведений. Только в редком случае субмарина заходила в местный порт.

Подводные лодки гораздо эффективнее, когда их никто не видит. Но во втором сейфе хранилось множество фотографий китайских военных кораблей, сделанных через перископ из подводного положения. Тут же лежали «фотографии корпусов», сделанные прямо под килями китайских кораблей, что служило хорошей тренировкой и испытанием смелости командиров его субмарин.

Временами он заставлял своих подводников следовать за атомными субмаринами китайского флота, как это делал он на «Далласе» с субмаринами бывшего советского флота. Но сейчас все было намного проще. Китайские реакторные установки шумели так, что рыбы далеко обходили их, чтобы не оглохнуть, как шутили его гидролокаторщики. Как бы ни размахивала саблей КНР, угрожая Тайваню, нападение на остров при его защите Седьмым флотом быстро превратится в кровавую мясорубку, и Манкузо надеялся, что в Пекине понимают это. В случае, если там питают какие-то иллюзии, коммунистический Китай поймёт, какой кровавой и дорогостоящей является подобная попытка. Но пока у КНР не было достаточного количества кораблей-амфибий, и континентальный Китай, по-видимому, не собирался строить их.

— Значит, на Тихоокеанском театре спокойный день? — спросил Манкузо, когда брифинг закончился.

— Похоже на это, — подтвердил генерал Лар.

— Как мы ведём наблюдение за нашими китайскими друзьями?

— Главным образом с помощью спутников-шпионов, — ответил начальник разведки. — У нас никогда не было возможности получать разведывательную информацию из Китая непосредственно от агентуры — по крайней мере, я не слышал об этом.

— А почему?

— Видите, самым простым способом объяснить это является следующее: мы с вами вряд ли сможем затеряться в массе китайского народа, а наши азиатские граждане в основном работают программистами в компьютерных фирмах, это стало мне известно, когда я проверял ситуацию в последний раз.

— Это верно, на флоте их немного. А в армии?

— Там их тоже мало, сэр. Они представлены в Вооружённых силах крайне слабо.

— Интересно почему.

— Сэр, я офицер разведки, а не демограф, — напомнил адмиралу Лар.

— Полагаю, ваша работа достаточно трудна, Майк. Если появится что-нибудь интересное, сообщите мне.

— Можете не сомневаться, сэр. — Лар вышел из кабинета, где его тут же заменил начальник оперативного управления, который расскажет главнокомандующему, какими силами он располагает в этот прекрасный день на Тихоокеанском театре, а также о том, какие корабли и самолёты вышли из строя и нуждаются в ремонте.

* * *

Она не стала менее привлекательной, хотя отыскать её оказалось достаточно трудно.

Таня Богданова не скрывалась ни от кого, просто в течение нескольких дней она находилась вне пределов досягаемости.

— Ты была занята? — спросил Провалов.

— Да, у меня был особый клиент, — кивнула она. — Я провела время с ним в Санкт-Петербурге. Я не взяла мобильник. Этому клиенту не нравится, когда его прерывают, — объяснила Таня, без малейших признаков стеснения.

Провалов мог спросить, сколько придётся заплатить за несколько дней в её компании, и она, возможно, ответила бы ему. Однако затем он решил, что знать это не так уж необходимо. Она оставалась прелестным видением, не хватало только белых пушистых крыльев, чтобы стать ангелом. Если, конечно, не принимать во внимание глаза и сердце. Первые были холодными, а второе отсутствовало совсем.

— У меня есть вопрос, — спросил капитан милиции.

— Да?

— Имя. Ты знаешь Климентия Ивановича Суворова?

В её глазах промелькнула улыбка.

— О да. Я хорошо знаю его. — Она не стала объяснять, что значит «хорошо».

— Что ты можешь рассказать о нем?

— Что вас интересует?

— Начнём с адреса.

— Он живёт под Москвой.

— Под каким именем?

— Он не знает, что я знаю, но я один раз заглянула в его документы. Иван Юрьевич Конев.

— Как это удалось тебе? — спросил Провалов.

— Он спал, разумеется, и я обшарила его одежду, — ответила она так равнодушно, словно только что сказала капитану, где покупает хлеб.

«Значит, он трахнул тебя, а ты в ответ трахнула его», — подумал Провалов, но промолчал.

— Ты не помнишь его адреса?

Девушка покачала головой.

— Нет, но это один из новых коттеджных посёлков за пределами Окружной дороги.

— Когда ты видела его последний раз?

— За неделю до того дня, когда погиб Григорий Филлипович, — сразу ответила она.

Тут на Провалова нашло озарение.

— Таня, ночью перед тем утром, когда погиб Григорий Филлипович, ты видела кого-нибудь ещё?

— Да, это был бывший солдат или что-то вроде, дай мне подумать… Пётр Алексеевич… по-моему…

— Амальрик? — спросил Провалов, приподнимаясь со стула.

— Да, похоже на это. На руке у него была татуировка, спецназовская татуировка, многие делали это в Афганистане. Он много воображал о себе, но в искусстве любви слабоват, — добавила Таня, заканчивая этими словами обсуждение достоинств солдата спецназа.

И лучше уже не станет, — мог бы добавить Провалов.

— Кто организовал для него эту, ну, скажем, встречу?

— А, этим занимался Климентий Иванович. У него была договорённость с Григорием.

Судя по всему, они давно знали друг друга. Григорий часто организовывал специальные встречи для друзей Климентия.

Суворов дал возможность одному или обоим убийцам переспать с проститутками, принадлежащими сутенёру, которого они убьют на следующий день!.. Кем бы ни был Суворов, у него незаурядное чувство юмора… а вдруг настоящей целью покушения являлся Сергей Николаевич? У Провалова появилась важная информация, но она ничуть не продвинула вперёд расследование. Ещё один факт, который сделал его работу только труднее, а не легче. Он вернулся к двум возможным вариантам: этот Суворов нанял двух киллеров, чтобы убить Распутина, и затем их убили для «страховки», чтобы избежать возможных последствий. Или он нанял Амальрика и Зимянина, чтобы они устранили Головко, и затем убил их, потому что они допустили серьёзную ошибку. Какой из этих двух вариантов правильный? Ему придётся найти Суворова, чтобы получить ответ на этот вопрос. Но теперь у него было имя и приблизительный адрес. С этим можно работать.

Глава 19 Охота за человеком

Все успокоилось в штаб-квартире «Радуги» в английском городке Герефорде, причём до такой степени, что оба — Джон Кларк и Динг Чавез — начали проявлять симптомы нетерпения. Тренировки продолжались так же напряжённо, как и раньше, но ещё никто не утонул в потоках пота, а работа с мишенями, бумагами и электроникой была — как бы это сказать, не настолько удовлетворяющей стремление солдат к работе, как это сделало бы столкновение с настоящими преступниками, — правильнее сказать, она была недостаточно волнующей. Однако солдаты, входящие в состав обеих групп, не говорили об этом даже между собой, опасаясь показаться кровожадными и непрофессиональными. Они делали вид, что их вполне устраивает отсутствие реальных операций.

Учения представляли собой бескровные сражения, а сражения являлись кровавыми учениями, как писал Иосиф Флавий. К тому же серьёзное отношение к учениям позволяло «Радуге» поддерживать подготовку на самом высоком уровне. Их мастерство было отточено до такой остроты, что могло бы сбрить пушок с лица младенца.

О существовании «Радуги Шесть» так и не было объявлено, по крайней мере, это не сделали официально. Однако слухи каким-то образом распространились. Не в Лондоне и не в Вашингтоне, но кое-где на континенте стало известно, что НАТО располагает теперь весьма специальной и отлично подготовленной антитеррористической группой, которая совершила несколько крайне опасных вылазок и только в ходе одной операции понесла незначительные потери от рук ирландских террористов, которые, однако, заплатили горькую цену за недооценку борцов с терроризмом. Европейские газеты называли солдат «Радуги» «людьми в чёрном», по цвету обмундирования, в котором они штурмовали места, в которых засели террористы. Относительная неосведомлённость европейских средств массовой информации сделала «Радугу» ещё более свирепой и жестокой организацией, чем это было на самом деле. Грозная слава об антитеррористической организации распространилась настолько широко, что, когда группа была вызвана в Нидерланды несколько месяцев назад, через пару недель после того, как в европейские газеты просочились первые сообщения о существовании «Радуги», произошло первое бескровное событие. Плохие парни, захватившие начальную школу, узнав, что к штурму готовится группа знаменитой «Радуги», сразу согласились на переговоры с доктором Полом Беллоу и сдались ещё до того, как группа начала действовать. Это стало наилучшим исходом для всех. Мысль о том, что придётся штурмовать школу, полную детей, не пришлась по вкусу даже «Людям в чёрном».

В течение нескольких месяцев кое-кто из солдат «Радуги» получил ранения или их вернули обратно в свои подразделения. Их заменили другие солдаты, пополнившие штурмовые группы. Одним из них стал Этторе Фальконе, бывший полицейский из итальянского Корпуса карабинеров. Он был послан в Герефорд как для помощи этой организации НАТО, так и для собственной защиты. Одним прекрасным весенним вечером Фальконе шёл по улице города Палермо в Сицилии с женой и недавно родившимся сыном, когда прямо перед ним послышалась автоматная стрельба. Трое преступников стреляли из автоматов в пешехода, его жену и полицейского, служившего телохранителем. В следующее мгновение Фальконе выхватил «беретту» и прикончил всех трех преступников выстрелами в голову с расстояния в десять метров. Его вмешательство не помогло спасти жертв, но привело в ярость капо мафиозо, двое сыновей которого принимали участие в нападении. Фальконе открыто заявил, что не боится угроз мафии, но более разумные головы в Риме рассудили по-иному. Итальянскому правительству не хотелось, чтобы разразилась кровавая вражда между мафией и федеральным полицейским агентством, и Фальконе послали вместе с семьёй в Герефорд, где он стал первым итальянским солдатом «Радуги». Там он быстро доказал, что является лучшим пистолетчиком, которого когда-либо видели солдаты обеих штурмовых групп.

— Проклятье, — выдохнул Джон Кларк, закончив пятую серию из десяти выстрелов. Этот парень снова превзошёл его! Фальконе прозвали здесь «Большой птицей». Этторе-Гектор был ростом за метр девяносто и походил на баскетболиста. Его рост и форма тела никак не подходили для солдата антитеррористического подразделения, но зато — боже мой! — как стрелял этот сукин сын!

— Грацие, генерал, — сказал итальянец, принимая от Кларка пятифунтовую банкноту, которая была ставкой.

И Джон даже не мог сослаться на то, что ему приходилось стрелять, защищая свою жизнь, тогда как итальянец оттачивал своё мастерство на бумажных мишенях. Этот макаронник сумел тремя выстрелами уложить трех преступников, вооружённых автоматами «SMG», причём сделал это, стоя рядом с женой и маленьким сыном. Он был не просто талантливым стрелком, у этого парня между ног висели два огромных бронзовых предмета. Его жена, Анна-Мария, обладала поразительным искусством приготовления итальянских блюд. Как бы то ни было, Фальконе превзошёл Кларка на одно очко в соревновании, где они выстрелили по пятьдесят патронов каждый. А ведь Джон практиковался на стрельбище целую неделю перед этим ответственным соревнованием.

— Этторе, где, черт побери, ты научился так стрелять? — потребовал разъяснения Радуга Шесть.

— В полицейской академии, генерал Кларк. До неё я не держал в руках оружия, но там был хороший инструктор, который меня многому научил, — ответил итальянский сержант с дружеской улыбкой. Он ничуть не гордился своим талантом, и это делало его победу ещё более обидной.

— Да, по-видимому. — Кларк положил свой пистолет в кейс, потянул застёжку-«молнию» и пошёл прочь от огневого рубежа.

— Вы тоже, сэр? — спросил его Дейв Вудз, инструктор стрельбища, когда Кларк подошёл к двери.

— Значит, не только я соревновался с ним? — удивился Радуга Шесть.

Вудз поднял голову от своего сэндвича.

— У этого парня теперь чертовски большой кредит в «Зелёном Драконе», после того как он превзошёл меня! — заявил он. А ведь главный сержант Вудз мог действительно научить стрельбе самого Уайта Эрпа[320]. В любимом баре SAS и «Радуги» Вудз, вероятно, познакомил новобранца с английским горьким пивом. Да, победить Фальконе в стрельбе из пистолета будет непросто. Трудно выиграть у парня, который раз за разом попадает в десятку.

— Ну что ж, сержант, тогда я в хорошей компании. — Кларк хлопнул его по плечу и открыл дверь, качая головой. Позади него раздались выстрелы — это Фальконе разрядил ещё одну обойму. По-видимому, ему нравилось быть лучшим стрелком, и он не жалел усилий, чтобы остаться на этом месте. Прошло много времени с того момента, когда кто-то превзошёл Джона в пистолетной стрельбе. Ему это не нравилось, но справедливость прежде всего, и Фальконе одержал верх, соблюдая все правила.

Неужели это ещё один знак того, что он стареет? Конечно, он не мог бегать так быстро, как бегают молодые солдаты «Радуги», и это тоже беспокоило его. Джон Кларк не хотел становиться стариком. Он не был готов к тому, чтобы стать дедом, но тут у него не было выбора. Дочь и Динг подарили ему внука, и он не мог попросить, чтобы они забрали его обратно. Кларк старался сохранять свой вес, хотя для этого нередко требовалось, как, например, сегодня, отказаться от ланча ради того, чтобы скинуть пять лишних фунтов на пистолетном стрельбище.

— Как прошло соревнование, Джон? — спросил Алистер Стэнли, когда Кларк вошёл в здание штаба.

— Этот парень действительно умеет стрелять, Ал, — ответил Джон, пряча пистолет в ящик письменного стола.

— Вот как. Он выиграл у меня пять фунтов на прошлой неделе.

Джон фыркнул.

— Значит, это мнение единогласно. — Он опустился в своё вращающееся кресло, снова превратившись в гражданское лицо — «костюм», как он называл свою должность. — К нам поступило что-нибудь, пока я терял деньги на стрельбище?

— Только вот это из Москвы. Вообще-то пришло не по адресу, — сказал Стэнли своему боссу, передавая ему факс.

* * *

— Чего они хотят? — спросил Эд Фоули в своём кабинете на седьмом этаже.

— Они хотят, чтобы мы помогли в подготовке их людей, — повторила Мэри-Пэт, глядя на своего мужа. Текст факса был настолько невероятным, что потребовалось повторение.

— Господи, девочка, мы будем теперь готовить полицейских для всего мира?

— По мнению Сергея Николаевича, мы унего в долгу. Ты ведь знаешь…

Директор ЦРУ был вынужден кивнуть, услышав это.

— Да, пожалуй, может быть, и в долгу. Правда, эту проблему придётся обсудить на самом верху.

— Повод для Джека посмеяться, — сказала заместитель директора ЦРУ по оперативной работе.

* * *

— Дерьмо, — произнёс Райан в Овальном кабинете, когда Эллен Самтер передала ему факс, присланный из Лэнгли. Затем он поднял голову. — О, Эллен, извините меня.

Она улыбнулась, глядя на Джека, как смотрит мать на ребёнка, развитого не по годам.

— Да, господин президент.

— У вас найдётся…

Миссис Самтер начала носить платья с большими карманами. Из левого она достала пачку сигарет «Виргиния Слимс» и протянула президенту. Тот достал сигарету и закурил от пламени бутановой зажигалки, тоже лежащей в пачке.

— Как вам это нравится?

— Вы знакомы с ним, правда? — спросила миссис Самтер.

— С Головко? Да. — Райан улыбнулся, снова вспоминая пистолет у своего лица и — VC-137, с громом реактивных двигателей несущийся по взлётной дорожке московского аэропорта Шереметьево. Как давно это было! Теперь он мог думать об этом с улыбкой. В то время, однако, происходящее не казалось забавным. — О да. Мы с Сергеем старые друзья.

Как секретарь президента, Эллен Самтер имела допуск практически ко всему, время от времени президент Райан даже просил у неё сигарету. И всё-таки было кое-что, о чём она не знала и никогда не узнает. Она была достаточно умной, чтобы проявлять любопытство, но в то же время настолько умной, чтобы не задавать некоторые вопросы.

— Если вы так считаете, господин президент.

— Спасибо, Эллен. — Райан сел поудобнее в кресле и глубоко затянулся тонкой сигаретой. Почему в момент стресса его снова тянет к этим проклятым штуковинам, от которых он кашляет? Хорошей новостью было то, что от них у него кружится голова. Выходит, это означает, что он всё-таки не настоящий курильщик, сказал себе президент Соединённых Штатов. Он снова прочитал факс, состоящий из двух страниц. Одна содержала подлинный факс от Сергея Николаевича в Лэнгли — ничего удивительного, у него был доступ к прямой линии связи с Мэри-Пэт, и он хотел показать это, — а другая страница была рекомендацией Эдварда Фоули, директора ЦРУ.

Несмотря на свою официальную форму, смысл факса был очень прост. Головко даже не требовалось объяснять, почему Америке следует выполнить его просьбу. Муж и жена Фоули, а также Джек Райан знали, что КГБ оказал ЦРУ и американскому правительству помощь в двух очень секретных и важных операциях. То обстоятельство, что одновременно обе помогали также и интересам России, не относилось к делу. Таким образом, у Райана не было выбора. Он поднял телефонную трубку и нажал на кнопку быстрого набора.

— Фоули, — ответил мужской голос.

— Райан, — в свою очередь произнёс Джек. Затем он услышал, как его собеседник на другом конце канала связи выпрямился в кресле. — Я получил факс.

— И? — спросил директор ЦРУ.

— Как ещё, черт побери, можем мы поступить?

— Я согласен. — Фоули мог добавить, что ему лично нравится Сергей Головко. Он также знал, что и Райан придерживается такой же точки зрения. Но речь шла не о том, кто кому нравится или не нравится. Сейчас они вершили политику государства, а это было намного значительнее, чем личные эмоции. Россия помогла Соединённым Штатам Америки, и теперь Россия обращалась к Соединённым Штатам Америки с просьбой об ответной помощи. При нормальных отношениях между государствами подобные просьбы, если ранее уже были прецеденты, должны выполняться. Этот принцип ничем не отличался от того, что вы давали соседу грабли, получив накануне возможность воспользоваться его шлангом. — Ты займёшься этим или я?

— Просьба поступила в Лэнгли, ты и отвечай на неё. Выясни, что конкретно он хочет. Мы ведь не хотим скомпрометировать «Радугу», не правда ли?

— Нет, Джек, но это маловероятно. Ситуация в Европе заметно успокоилась. Солдаты «Радуги» проводят сейчас главным образом учения и дырявят мишени на полигонах. Сенсационная статья, появившаяся в газетах — между прочим, мы должны быть благодарны этому хмырю, которой сумел докопаться до «Радуги». — Директор ЦРУ редко отзывался о прессе с благодарностью. В этом случае какой-то служащий в правительстве слишком много разболтал о чём-то, что стало ему известным, однако конечный результат возымел желаемый эффект, несмотря на то, что газетная статья была полна ошибок. В общем-то, ничего удивительного в этом не было. Но некоторые ляпы сделали из солдат «Радуги» суперменов, что понравилось солдатам и заставило врагов остановиться и задуматься. В итоге терроризм в Европе практически исчез после своего короткого (и в некоторой степени искусственного, как стало потом известно) возрождения. Люди в Чёрном превратились в слишком пугающего противника, и никто не решался противостоять им. Мелкие преступники продолжали преследовать маленьких старых дам, которые только что получили деньги по своим чекам социального страхования, если вблизи не было вооружённого полицейского. В этом преступники действовали по-своему рационально — маленькая старая дама не может достаточно эффективно сопротивляться хулигану, тогда как у полицейского есть пистолет.

— Надеюсь, наши русские друзья не станут много трепаться.

— Думаю, в этом мы можем положиться на них, Джек, — согласился Эд Фоули.

— У тебя нет никаких возражений?

Райан почти слышал, как директор ЦРУ ёрзал на своём кресле.

— Мне никогда не хотелось добровольно посвящать кого-то в наши методы, но ведь это не разведывательная операция как таковая, да и русские могут сами узнать почти все из книг. Так что, по моему мнению, мы можем пойти им навстречу.

— Согласен, — сказал президент.

Райану показалось, что он видит кивок на другом конце канала связи.

— О'кей, ответ будет отправлен сегодня.

* * *

С копией в Герефорд, разумеется. Факс лёг на стол Джона перед самым концом рабочего дня. Он пригласил Ала Стэнли и передал ему факс.

— Вижу, мы становимся знаменитыми, Джон.

— Тебе это нравится? — с отвращением спросил Кларк. Оба были в прошлом тайными агентами, и если бы нашёлся способ хранить в секрете свои имена и деятельность от собственных начальников, они уже давно нашли бы этот способ.

— Полагаю, ты сам отправишься в Москву. Кого собираешься взять с собой?

— Динга и вторую группу. Мы с Дингом уже побывали в Москве и встречались с Сергеем Николаевичем. По крайней мере, он не увидит слишком много новых лиц.

— Это верно. Насколько мне известно, ты отлично владеешь русским языком.

— Лингвистическая школа в Монтерее имеет превосходных преподавателей, — кивнул Джон.

— Сколько времени ты думаешь пробыть в Москве?

Кларк посмотрел на факс и задумался.

— Пожалуй, не больше… трех недель, — сказал он наконец. — Их парни из спецназа неплохие бойцы. Мы организуем там тренировочный лагерь для них, а через некоторое время сможем, пожалуй, пригласить их к нам. Как ты считаешь?

Стэнли решил не говорить о том, что SAS и в особенности британское Министерство обороны будут биться в истерике из-за этого, но в конце концов им придётся согласиться. Это называется дипломатией, и её принципы образуют политику для большинства стран, нравится им это или нет.

— Думаю, нам придётся так поступить, Джон, — сказал Стэнли, уже слыша вопли, крики и стоны из остальной части лагеря и особенно из Уайтхолла.

Кларк поднял телефонную трубку и нажал кнопку, вызывая своего секретаря, Элен Монтгомери.

— Элен, позвоните Дингу и попросите его прийти ко мне. Спасибо.

— Насколько я помню, он тоже неплохо владеет русским.

— У нас были отличные преподаватели. Но у него южный акцент.

— А у тебя?

— Жителя Ленинграда — теперь, конечно, Санкт-Петербурга. Ал, ты веришь во все эти перемены?

Стэнли опустился на стул.

— Джон, мне это кажется безумным, даже сейчас, а ведь прошло больше десяти лет с того момента, когда они спустили красный флаг над Кремлём.

Кларк кивнул.

— Помню, как я увидел это по телевидению. Едва не упал со стула.

— Привет, Джон, — послышался знакомый голос со стороны двери. — Привет, Ал.

— Заходи и садись, мой мальчик.

Чавез, носящий временное звание майора в SAS, заколебался, услышав слова «мой мальчик». Всякий раз, когда Джон пользовался этим выражением, предстояло что-то необычное. Однако могло быть и хуже. Если Джон обращался к нему «малыш», это означало опасное поручение. Теперь, когда Доминго был мужем и отцом, он уже больше не искал опасности. Чавез подошёл к письменному столу Кларка и взял протянутые ему листы бумаги.

— Москва? — спросил он.

— Похоже, что наш верховный главнокомандующий одобрил командировку.

— Великолепно, — заметил Чавез. — Ну что ж, прошло немало времени с тех пор, как мы встречались с товарищем Головко. Надеюсь, у них по-прежнему отличная водка.

— Да, это всегда у них самого высокого качества, — согласился Кларк.

— И они хотят, чтобы мы научили их нашей работе?

— Похоже на это.

— Можно взять с собой наших жён?

— Нет. — Кларк покачал головой. — Это деловая поездка.

— Когда?

— Я должен все обдумать. Примерно через неделю.

— Пожалуй, это правильно.

— Как дела у маленького парня?

Радостная усмешка.

— Все ещё ползает. Вчера вечером он начал подниматься, хотел встать, по-видимому. Думаю, он начнёт ходить через несколько дней.

— Доминго, первый год ты учишь их ходить и разговаривать. Следующие двадцать потратишь на то, чтобы приказывать им сидеть и заткнуться, — предостерёг его Джон.

— Послушай, папа, маленький парень спит всю ночь, а утром просыпается с улыбкой на лице. Это намного лучше, чем я могу сказать про себя, понимаешь? — В этом был определённый смысл. Когда Доминго просыпался, он уже знал, что ему предстоят обычные упражнения и пробежка на пять миль. Все это было утомительно и спустя некоторое время становилось скучным.

Кларку пришлось согласиться и кивнуть. Одна из великих тайн жизни заключалась в том, что младенцы всегда просыпались в хорошем настроении. «Интересно, — подумал он, — а на каком этапе своей жизни человек утрачивает способность улыбаться?»

— Мы берём с собой всю группу? — спросил Чавез.

— Скорее всего. Включая Большую Птицу, — добавил Радуга Шесть.

— Что, он и тебя обчистил сегодня? — спросил Динг.

— Следующий раз, когда мы снова начнём стрелять, я хочу, чтобы это произошло сразу после утренней пробежки, пока у него все ещё дрожат руки, — недовольно пробормотал Кларк. Он не любил проигрывать, и уж точно не при стрельбе из пистолета.

— Мистер К., Этторе просто не похож на обычного человека. Он хорошо стреляет из автомата «МР», но со своей «береттой» Этторе напоминает мне Тайгера Вудса[321] с клюшкой для гольфа. Он никогда не промахивается.

— Я не верил этому до сегодняшнего дня. Пожалуй, мне стоит попробовать завтракать в «Зелёном Драконе».

— Стоит попробовать, — согласился Чавез, решив не высказывать замечание по поводу увеличивающейся талии у своего тестя. — Ты не поверишь, но я тоже неплохо стреляю из пистолета. Этторе обошёл меня на целых три очка.

— Этот сукин сын выбил в соревновании со мной на очко больше, — сказал Джон своему командиру группы-2. Впервые проиграл соревнование, стреляя лицом к лицу, со времени своей службы в группе специальных операций. Это было тридцать лет назад, когда он соревновался со своим командиром, старшим сержантом, поставив на кон несколько кружек пива. Тогда он проиграл ему два очка, но затем победил в трех следующих стрельбах, с гордостью вспомнил Кларк.

* * *

— Это он? — спросил Провалов.

— У нас нет его фотографии, — напомнил капитану сержант. — Но он походит по внешнему описанию. — К тому же Суворов шёл к автомобилю, номер которого был уже известен милиции. Сейчас его фотографируют несколько камер — милиции необходима его внешность.

Они сидели в минивэне, припаркованном в половине квартала от жилого здания, за которым следили. У обоих были бинокли военного образца — зелёные, покрытые резиной.

Парень действительно походил на того человека, которого они искали. Он вышел из лифта, спустившись с известного им этажа. Чуть раньше этим же вечером они установили, что некто Иван Юрьевич Конев живёт на восьмом этаже высотного жилого здания. У них не было времени опросить соседей, что в любом случае следовало делать осторожно и тщательно. Была велика вероятность того, что соседи этого Конева были, как и он, бывшими офицерами КГБ, и потому при их опросе была велика вероятность встревожить субъект расследования. К тому же это не обычный субъект, постоянно напоминал себе Провалов. Мужчина сел в арендованный автомобиль. У Конева был и частный автомобиль, «Мерседес» класса С, зарегистрированный на его имя по этому адресу, и кто знает, сколько ещё автомобилей могут принадлежать ему под другими именами? Провалов не сомневался, что их несколько и все умело замаскированы. Конев, несомненно, хорошо скрывал свою личность. КГБ отлично готовил офицеров.

Сержант, сидящий за рулём, включил двигатель минивэна и затем щёлкнул переключателем радио. Поблизости находились ещё два милицейских автомобиля, в каждом по два опытных следователя.

— Наш друг уезжает в синем автомобиле, — произнёс Провалов по радио.

Оба автомобиля сообщили, что слышали и поняли.

Арендованный автомобиль был «Фиатом» — настоящим «Фиатом», изготовленным в Турине, а не русской копией, которую сделали на автозаводе в Тольятти. Это был один из специальных проектов Советского Союза, оказавшийся более или менее успешным. «Интересно, — подумал Провалов, — Конев выбрал его из-за скорости или просто потому, что плата за аренду „Фиата“ дешевле?» Но сейчас было не до этого. «Фиат» Конева/Суворова отъехал от обочины, и первый милицейский автомобиль пристроился за ним, отпустив его на половину квартала вперёд. Вторая машина со следователями ехала впереди, тоже сохраняя дистанцию в половину квартала, потому что даже хорошо подготовленный офицер КГБ вряд ли догадается, что преследующая его машина находится впереди. Если бы у них было время, они смогли бы поместить на «Фиат» устройство, излучающее радиосигнал и облегчающее слежку, но этого времени у них не было, да и делать это при дневном свете рискованно. Если он вернётся в квартиру, они проделают эту операцию сегодня ночью, скажем, в четыре утра. Таким устройством будет радиобипер с сильным магнитом, его прикрепят внутри заднего бампера. Антенна бипера свисает наружу подобно мышиному хвосту и практически незаметна. Некоторые из таких приборов, которыми пользовался Провалов, раньше использовались для слежки за иностранцами, подозреваемыми в шпионаже. Это означало, что устройства очень хороши, по крайней мере, по русским стандартам.

Следить за «Фиатом» оказалось проще, чем они ожидали. Слежку облегчало использование трех автомобилей. Заметить один автомобиль на своём хвосте не так уж трудно. Две машины тоже можно опознать, поскольку они будут вынуждены меняться через каждые несколько минут. А вот три машины делали обнаружение почти невозможным. Независимо от того, был Конев/Суворов хорошо подготовленным офицером КГБ или нет, от него трудно ожидать сверхчеловеческой бдительности. Он мог надеяться скрыть свою личность, обзавестись поддельными документами, но милиция сумела быстро раскрыть это благодаря комбинации хорошей следственной работы и удачи. Милиция часто полагалась на удачу, тогда как КГБ, со своей манией к тщательной организации, исключал везение из подготовки своих офицеров, возможно, потому, что полагаться на удачу означало отсутствие уверенности в подготовке к операции и могло привести к катастрофе при оперативной работе. Из этого Провалов сделал вывод, что Конев/Суворов редко принимал участие в оперативных мероприятиях. В реальном мире, когда приходится работать на городских улицах, такие вещи узнаешь быстро. Слежка велась на предельном расстоянии, больше квартала, а московские кварталы весьма велики. Для такой работы минивэн был оборудован лучше других машин. Регистрационный номер был закреплён на специальном треугольном держателе, и сержант, нажав на переключатель, мог пользоваться тремя разными номерами. Фары минивэна тоже были парными, так что можно было менять рисунок света фар, а именно за этим будет следить опытный противник в ночное время. Стоит переключить их в тот момент, когда водитель преследуемого автомобиля потеряет минивэн из поля зрения своего зеркала заднего вида, и только гений сможет догадаться об уловке. Труднее всего приходилось водителю автомобиля, едущего впереди, поскольку невозможно прочитать мысли Конева/Суворова, и если он неожиданно поворачивал, переднему автомобилю приходилось поспешно разворачиваться по указаниям, передаваемым по радио из двух других машин, чтобы снова занять место впереди «Фиата». Впрочем, все сотрудники милиции, принимающие участие в операции, были опытными людьми и хорошо знали, как преследовать самую опасную дичь на планете: человека, продемонстрировавшего полное пренебрежение к человеческой жизни и готового отнять её при малейшей возможности. Даже у глупых убийц было звериное чутьё, и они знали об опасности преследования из многочисленных телевизионных передач. Это делало некоторые расследования особенно трудными, но в данном случае опыт, накопленный офицерами милиции, принимавшими участие в операции, сослужил им хорошую службу, лучше лекций в любой академии.

— Поворачивает направо, — произнёс водитель минивэна в микрофон. — Я занимаю место впереди него. — Автомобиль, едущий до этого впереди, доедет до первого правого поворота, повернёт и затем ускорится, чтобы снова занять место впереди «Фиата». Второй автомобиль притормозит и окажется позади минивэна, выпадая из поля зрения на несколько минут, чтобы пристроиться за минивэном. Этот автомобиль был русским «Фиатом» из Тольятти, самым распространённым легковым автомобилем в России и потому почти незаметным.

— Если это его единственная попытка уйти от возможного преследования, он чувствует себя очень уверенно.

— Это верно, — согласился Провалов. — Посмотрим, что ещё он предпримет.

Это «что ещё» случилось через четыре минуты. «Фиат» снова повернул направо, на этот раз не в поперечную улицу, а в ворота ещё одного жилого здания, протянувшегося на целый квартал. К счастью, милицейский автомобиль, который ехал впереди, оказался уже на противоположной стороне здания и пытался догнать «Фиат». Ему повезло, и он увидел преследуемую машину в тридцати метрах перед собой.

— Мы видим его, — прохрипело радио. — Сейчас немного отстанем.

— Давай! — скомандовал Провалов своему водителю. Тот нажал на газ и помчался к следующему углу. Одновременно сержант щёлкнул переключателем, сменив номерной знак и расположение фар, превратив минивэн в совершенно другой автомобиль.

— Действительно, он ведёт себя очень уверенно, — заметил Провалов через пять минут.

Теперь минивэн ехал за «Фиатом», автомобиль, который раньше был впереди, пристроился за ним, а последним следовал третий милицейский автомобиль. Куда бы ни ехал Конев/Суворов, они не теряли его из вида. Он уже проделал свой хитрый манёвр, надеясь избавиться от «хвоста», если его действительно преследуют, хотя он не знал этого.

По-видимому, он пришёл к выводу, что одного такого манёвра будет достаточно. Действительно, если бы у него на хвосте был только один преследователь, с помощью этого манёвра Конев/Суворов избавился бы от него. Въезжая в ворота большого здания, он смотрел в зеркало заднего вида и ничего не заметил. «Очень хорошо», — подумал капитан.

Жаль, что с ним нет его друга Райли. Он вряд ли смог бы проделать это лучше, даже с огромными возможностями ФБР. К тому же водители милицейских машин знали улицы и переулки Москвы не хуже любого таксиста.

— Он собирается где-то поесть и выпить, — заметил шофёр Провалова. — Остановится примерно через километр.

— Посмотрим, — сказал капитан, думая, что водитель прав. В этом районе находилось больше десятка хороших ресторанов. Какой из них выберет Конев/Суворов?

Этим рестораном оказался «Киевский князь Михаил», украинское заведение, специальностью которого были блюда из курятины и рыбы. Ресторан славился также своим отличным баром. «Фиат» остановился у ресторана, Конев/Суворов вышел из машины и передал ключи юноше, который отгонит автомобиль на стоянку. Затем он вошёл внутрь.

— Кто из нас одет лучше других? — спросил Провалов по радио.

— Вы, товарищ капитан, — донёсся дружный ответ из динамиков. Экипажи двух остальных машин были одеты как рабочие, и привлекли бы здесь всеобщее внимание, даже если бы их пустили в ресторан. Половина посетителей «Киевского князя» состояла из иностранцев, и для посещения этого заведения нужно хорошо одеваться — об этом заботился швейцар, стоящий у входа. Провалов вышел из машины и пошёл быстрым шагом к входу под навесом. Швейцар пропустил его после внимательного осмотра. В новой России одежда «делала человека» в большей степени, чем во многих европейских странах. Провалов мог бы показать своё удостоверение, но это могло оказаться ошибкой.

Кто-нибудь из обслуживающего персонала вполне мог работать на Конева/Суворова и предупредил бы его о появлении в ресторане капитана милиции. И тут Провалова осенило. Он прошёл в туалет и достал из кармана сотовый телефон.

— Алло? — послышался знакомый голос.

— Это ты, Миша?

— Олег? — спросил Райли. — Тебе нужна помощь?

— Ты знаешь, где находится ресторан «Киевский князь Михаил»?

— Да, конечно. В чем дело?

— Мне действительно нужна твоя помощь. Ты сможешь подъехать сюда? — спросил Провалов, который знал, что Райли живёт всего в паре километров отсюда.

— Да, конечно. Через десять-пятнадцать минут.

— Постарайся побыстрее. И получше оденься, — добавил капитан.

— Понял, — согласился Райли, думая, как объяснить этот неожиданный отъезд жене, и пытаясь понять, что за причина заставила Провалова оторвать его от спокойного вечера перед телевизором.

Провалов подошёл к бару, заказал рюмку перцовки и закурил. Человек, которого он преследовал, сидел за баром, на седьмом стуле от него. Перед ним тоже стояла одна только рюмка. Судя по всему, он ожидал, когда для него освободится стол. Ресторан был полон. На другом конце зала струнный квартет играл что-то из Римского-Корсакова.

Стоимость ужина в ресторане выходила далеко за пределы средств Провалова, если бы он захотел регулярно посещать его. Из этого следовало, что Конев/Суворов не нуждался в деньгах. В этом не было ничего удивительного. Многие бывшие офицеры КГБ нашли себя в новой России. Они побывали за границей и имели опыт, которого не было ни у кого из рядовых граждан. В обществе, известном своей процветающей коррупцией, они отвоевали для себя значительную часть рынка, у них были обширные связи, которыми они могли воспользоваться в случае необходимости. «Новые русские», обладающие целыми состояниями, добытыми честными или не слишком честными путями, обращались к ним за помощью и щедро платили за неё.

Провалов допил первую рюмку и сделал знак бармену, чтобы тот принёс вторую, когда подошёл Райли.

— Олег Григорьевич, — поздоровался американец. Капитан догадался, что Райли уже понял все. Он говорил по-русски с ярко выраженным американским акцентом и слишком громко, отличная маскировка для этого окружения. Райли был хорошо одет — в костюм явно американского пошива, подчёркивая этим своё иностранное происхождение для всех, кто обращал на него внимание.

— Миша! — отозвался Провалов, пожал ему руку и подозвал бармена.

— Давай, выкладывай, кто привлёк твоё внимание? — тихо спросил Райли.

— Серый костюм, на седьмом стуле слева от меня.

— Понял, — сразу ответил Райли. — Кто он?

— Сейчас проходит под именем Ивана Юрьевича Конева. На самом деле мы считаем, что это Климентий Иванович Суворов.

— Ага, — заметил агент ФБР. — Что ещё ты можешь сказать мне?

— Мы проследили его от квартиры, где он живёт, до ресторана. Он применил простой, но весьма эффективный метод ухода от возможной слежки, но у нас было три автомобиля, преследующих его, и мы быстро сели ему на хвост.

— Молодец, Олег, — похвалил его Райли. Несмотря на недостаточную подготовку и плохое снаряжение, Провалов показал себя настоящим полицейским. В ФБР он стал бы по крайней мере заместителем старшего специального агента. У него инстинкт полицейского. Совсем не просто преследовать офицера КГБ в Москве, это всё равно что следить за параноиком-мафиози в Квинсе. Райли сделал глоток перцовки и повернулся в сторону седьмого стула. На дальней стороне за субъектом сидела черноволосая красавица в чёрном платье, обтягивающем тело, подчёркивая все прелести. Райли подумал, что она походит на ещё одну дорогую проститутку и не скрывает этого. Её тёмные глаза осматривали зал с таким же вниманием, как и он. Разница между ними заключалась в том, что Райли был мужчиной и смотрел на красивую девушку — или по крайней мере делал вид, — в чём не было ничего удивительного. В действительности его глаза замкнулись на мужчине, а не на женщине. Ему лет пятьдесят, хорошо одет, но ничем не выделяется среди посетителей, как и надлежит разведчику, подумал агент ФБР. Похоже, что ждёт, когда освободится столик, тем временем смотрит в зеркало над баром — отличный способ проверить, нет ли за ним слежки. Американца и его русского приятеля он, разумеется, не принял во внимание. В конце концов, какой интерес представляет для него американский бизнесмен? К тому же американец не сводит глаз с проститутки, сидяшей слева от него. По этой причине глаза субъекта даже на мгновение не остановились на двух людях справа от него, как непосредственно, так и в зеркале. «Олег проявил удивительную сообразительность, — подумал Райли, — он воспользовался им в качестве маскировки, не прерывая наблюдения за Коневым/Суворовым».

— Ты узнал что-нибудь новое? — спросил агент ФБР. Провалов рассказал ему о том, что поведала ему Таня Богданова, и о том, что произошло в ночь накануне убийства. — Черт побери, это потрясающе. Но ты по-прежнему не знаешь, кто был целью покушения?

— Нет, — признался капитан, поднося к губам рюмку с перцовкой. Он знал, что ему нужно быть поосторожнее с алкоголем, иначе можно допустить ошибку. Преследуемый был слишком хитрым и опасным, чтобы пойти на риск. Провалов мог, конечно, задержать его и привезти в отделение для допроса, но он знал, что это ни к чему не приведёт. С преступниками вроде этого нужно обращаться так же осторожно, как с министром. Провалов перевёл взгляд на зеркало и посмотрел на профиль вероятного серийного убийцы. Почему вокруг головы таких людей не появляется чёрного ореола? Почему они выглядят как нормальные люди?

— Что ещё нам известно об этом хмыре?

Это выражение Райли начало нравиться капитану. Он покачал головой.

— Ничего. Мы ещё не обращались в СВР.

— Беспокоишься, что у него может оказаться осведомитель внутри здания на площади Дзержинского? — спросил американец. Провалов кивнул. Вполне возможно, что бывшие офицеры КГБ поддерживают контакт с теми, кто продолжает служить там. Может оказаться, что в старом здании остался кто-то, может быть, в управлении кадров, и он способен предупредить приятелей о том, что милиция проявляет интерес к определённому досье. — Проклятье, — заметил американец. Вот мерзавец, трахает проституток сутенёра перед тем, как покончить с ним. В этом был какой-то паршивый оттенок, словно в фильме про мафию. Какой бы устрашающей ни была внешность солдат мафии, у них нет подготовки профессионального разведчика. Они походят на домашних котов по сравнению с пантерами в этих джунглях. Райли продолжал наблюдение за субъектом. Девушка позади него отвлекала агента ФБР, но не слишком.

— Олег?

— Да, Миша?

— Он смотрит на кого-то рядом с музыкантами. Его взгляд постоянно возвращается к этой точке. Он больше не осматривает зал, как делал это вначале. — Субъект действительно проверял всех, кто входил в ресторан, но теперь его взгляд все время возвращался к одной точке в зеркале. Судя по всему, он сделал вывод, что никто в ресторане не вызывает у него подозрения. «Да, — подумал Райли, — даже у подготовки есть ограничения, и рано или поздно твои собственные знания начнут действовать против тебя. Ты начинаешь привыкать к обстановке и делаешь выводы, которые приведут к катастрофе». В данном случае Суворов решил, что американец не может следить за ним.

И впрямь, ведь он не сделал ничего плохого ни одному американцу в Москве и, возможно, в течение всей своей карьеры. Кроме того, он был на своей территории, а не за границей, убедился, что не привёл за собой «хвост», проверив отсутствие слежки, как делал всегда, и не обнаружил следующего за ним автомобиля. Ничего не поделаешь, даже у умных людей есть недостатки. Как эти недостатки проявляются? Разница между гением и глупцом заключается в том, что гений знает о своих слабых местах. Этот Суворов считает себя гением… но на кого он смотрит? Райли ещё более повернулся на стуле и окинул взглядом эту часть зала.

— Ты заметил кого-нибудь, Миша?

— Здесь много людей, Олег Григорьевич, главным образом русские, несколько дипломатов, все хорошо одеты. Есть и китайцы, похоже, что два китайских дипломата ужинают в компании двух русских — они смахивают на чиновников. У них, по-видимому, дружеские отношения, — заметил Райли. Он несколько раз ужинал здесь с женой. В этом ресторане хорошо готовят, особенно рыбные блюда. И здесь всегда есть икра, что так нравится жене. Нужно предупредить её, что дома икра намного дороже, чем в «Киевском князе Михаиле». Райли занимался скрытым наблюдением столько лет, что научился быть почти незаметным. Он мог исчезнуть в любом окружении… за исключением, пожалуй, Гарлема. Но этим в Бюро занимаются чёрные агенты.

Да, я готов поклясться, этот парень Суворов смотрит на одно и то же место. Делает вид, что смотрит мимоходом, и пользуется для этого зеркалом. Он даже сел так, что его глаза направлены туда естественным образом. Но люди вроде этого субъекта никогда не делают ничего случайно или по совпадению. Их готовят к тому, чтобы они обдумывали каждый шаг, даже когда идут помочиться… поразительно, что он так глупо попался. Проститутка обшарила его вещи, пока он отсыпался после оргазма. Ничего не поделаешь, некоторые люди, какими бы умными они ни были, думают своими пенисами…

Райли повернулся снова… один из китайцев, сидящих за дальним столом, извинился и встал. Направляется в туалет. Райли решил было сделать то же самое, но… нет. Если это организовано заранее, он может помешать встрече… Терпение, Миша, — сказал он себе и повернулся, глядя на главного субъекта. Конев/Суворов поставил рюмку на стойку бара и встал.

— Олег, я хочу, чтобы ты указал мне в сторону мужского туалета, — сказал агент ФБР. — Через пятнадцать секунд.

Провалов отсчитал про себя секунды, затем вытянул руку в сторону главного входа. Райли похлопал его по плечу и направился в указанную сторону.

Ресторан «Киевский князь Михаил» был хорошим заведением, но в туалете у него не было обслуживания, как это делалось в большинстве европейских ресторанов. Может быть, потому, что американцы чувствовали себя неловко в присутствии постороннего человека, или, возможно, дирекция считала это неоправданной тратой денег. Райли вошёл и увидел три писсуара, два из которых были заняты. Он расстегнул «молнию» на брюках, помочился, затем застегнул «молнию» и повернулся, чтобы вымыть руки, глядя при этом вниз… заметил уголком глаза, что двое мужчин обменялись взглядом. Русский был выше ростом. В туалете к стене был прикреплён рулон с бумажным полотенцем, какие в Штатах уже стали редкостью. Райли потянул вниз полотенце и вытер руки. Ждать дальше было невозможно. Направившись к двери, он наполовину вытащил из кармана ключи от машины. Открыв дверь туалета, Райли выронил ключи, выругался и нагнулся, чтобы подобрать их, скрывшись из вида мужчин за перегородкой, подобрал ключи с кафельного пола и выпрямился.

И тут он увидел все. Передача была осуществлена мастерски. Правда, они могли проявить побольше терпения, но, очевидно, не приняли во внимание важность присутствия американца. К тому же оба были отлично подготовленными профессионалами. Они едва коснулись друг друга. Да и прикосновение произошло ниже поясницы, и случайный наблюдатель просто не заметил бы ничего. Райли, однако, не был случайным наблюдателем, и происшедшее было для него очевидным. Это была классическая мгновенная передача, осуществлённая так хорошо, что при всём опыте Райли не сумел определить, кто передал, что и кому. Агент ФБР продолжил движение, вышел из туалета и направился к своему стулу у бара. Там он сделал жест бармену и заказал ещё одну рюмку перцовки, решив, что заслужил её.

— Ну что?

— Узнай, кто этот китаец. Он и наш друг обменялись чем-то в сортире. Мгновенная передача, отлично осуществлённая, — сказал Райли, улыбаясь и делая жест в сторону брюнетки, сидящей у бара. Осуществлённая так хорошо, что, если бы Райли заставили выступить в качестве свидетеля и описать происшедшее присяжным, адвокат, закончивший юридический колледж всего неделю назад, смог бы легко вынудить его признаться, что он, по сути дела, ничего и не видел. Но это сказало ему о многом. Такой уровень мастерства мог быть или результатом совершенно случайной встречи между двумя абсолютно невинными людьми — исключительно редкое совпадение, — или операцией, проведённой двумя отлично подготовленными профессиональными разведчиками в идеальном месте и с идеальным мастерством. Провалов повернулся в их сторону как раз в тот момент, когда двое мужчин вышли из туалета. Они даже не обратили внимания или не признали существования друг друга, ничуть не больше, чем обращают внимание на уличную собаку, — в точности как если бы действовали два посторонних человека после случайной встречи в туалете с незнакомцем. Но теперь, после того как Конев/Суворов вернулся к своему стулу у стойки бара, он взял свою рюмку и перестал регулярно поглядывать в зеркало. Больше того, он повернулся и обратил внимание на сидящую рядом девушку, затем сделал знак бармену, чтобы тот принёс ей коктейль. Она приняла предложенный напиток с тёплой коммерческой улыбкой. Улыбка на её лице ясно показывала, что она нашла своего клиента на предстоящую ночь. «Девушка явно обладает театральным талантом», — подумал Райли.

— Значит, наш друг не будет спать в одиночку этой ночью, — сказал он русскому коллеге.

— Прелестная девушка, — согласился Провалов. — Года двадцать три, как ты думаешь?

— Пожалуй, может быть, чуть моложе. Хорошие буфера. Этот китаец — явный разведчик. Ты не заметил, кто-нибудь следит за ним?

— Нет, я никого не заметил, — ответил капитан. — Возможно, он неизвестен как разведчик.

— Да, конечно, все ваши контрразведчики отправились на отдых в Сочи. Черт возьми, парень, за мной они следят постоянно.

— Выходит, я один из твоих агентов? — спросил Провалов.

Усмешка.

— Предупреди меня, когда захочешь обратиться за политическим убежищем, Олег Григорьевич.

— Значит, китаец в светло-синем костюме?

— Точно. Невысокий, примерно пять футов четыре дюйма, может быть, пять и пять, толстый, короткая стрижка, лет сорок пять.

Провалов перевёл это в сто шестьдесят три сантиметра, семьдесят килограммов и пометил это у себя в памяти, когда повернулся и посмотрел на его лицо, метрах в тридцати. Китаец выглядел совершенно обычным, как следует выглядеть шпионам. Закончив с этим, капитан пошёл в туалет, чтобы связаться по телефону со своими людьми, ждущими в автомобилях снаружи.

Этим и закончился вечер. Конев/Суворов ушёл из ресторана через двадцать минут, держа под руку брюнетку, и поехал к себе домой. Один из агентов Провалова остался в машине и проводил китайца к его автомобилю, на котором были дипломатические номера. Всё записали, и милиционеры разъехались по домам после продолжительного рабочего дня, так и не догадавшись, в какой важной операции они участвовали.

Глава 20 Дипломатия

— Как ты считаешь? — спросил Ратледж, взяв свои заметки из рук Государственного секретаря Адлера.

— Написано неплохо, при условии, что ты сможешь произнести это послание должным образом, — сказал своему подчинённому Государственный секретарь.

— Я знаком с этим процессом. — Затем он сделал паузу. — Президент хочет, чтобы это послание было передано недвусмысленным образом, верно?

Адлер кивнул.

— Да.

— Ты знаешь, Скотт, я ещё никогда не обрушивался на людей так круто.

— Когда-нибудь тебе хотелось этого?

— Несколько раз в переговорах с Израилем. И с Южной Африкой, — задумчиво добавил Ратледж.

— Но никогда в переговорах с китайцами или японцами?

— Скотт, мне ещё не приходилось принимать участие в торговых переговорах, помнишь? — Однако на этот раз ему придётся принять участие в них, потому что миссия в Пекине должна быть важной, с участием высокопоставленного дипломата, вместо обычного посла. Китайцы уже знали об этом. С их стороны переговоры начнутся с участием министра иностранных дел, хотя продолжать их будет дипломат рангом пониже, специалист по внешней торговле. В прошлом он успешно провёл такие переговоры с Америкой. Государственный секретарь Адлер, с разрешения президента Райана, организовал утечку информации о том, что на этот раз время и правила могут немного отличаться от предыдущих переговоров. Его беспокоило, что Клифф Ратледж не совсем тот человек, которому можно поручить передачу подобного послания, но Клифф был единственным специалистом в государственном департаменте, находящимся сейчас на месте.

— Как ты сработался с этим Гантом из Министерства финансов?

— Если бы он был дипломатом, нам пришлось бы воевать со всем проклятым миром, но, по моему мнению, он неплохо разбирается в цифрах и компьютерах, — признался Ратледж, даже не пытаясь скрыть отвращение к этому еврею, родившемуся в Чикаго и ведущему себя наподобие богатого выскочки. То, что сам Ратледж родился в семье со скромным достатком, было им уже давно забыто. Образование, полученное в Гарварде, и дипломатический паспорт помогли ему вычеркнуть из памяти всё, что он не желал помнить.

— Не забудь, что он протеже Уинстона, а Уинстон нравится Райану, понял? — мягко предостерёг своего подчинённого Адлер. Он решил не поднимать вопрос об антисемитизме этого белого англосаксонского протестанта. Жизнь слишком коротка, и Ратледж знал, что его карьера целиком и полностью зависит от Скотта Адлера. Он мог получать гораздо больше денег в качестве консультанта после ухода из Государственного департамента, но увольнение из Туманного Болота никак не увеличит его ценность на рынке свободных агентов.

— Не стану скрывать, Скотт, мне действительно нужна помощь по денежным аспектам торговых отношений. — Кивок, сопровождавший эту фразу, был полон уважения. Отлично. Он знал, что следует прогнуться перед начальством в случае необходимости. Адлер даже не подумал о том, чтобы ознакомить Ратледжа с содержанием разведывательного донесения, переданного ему президентом. В этом профессиональном дипломате было что-то, не вызывающее доверия у Государственного секретаря.

— Как относительно канала связи?

— Наше посольство в Пекине обладает каналом связи с использованием кода «Чечётка». Там есть даже новый телефон, такой же, как на самолёте. — Но с использованием этого канала возникли трудности, о которых недавно сообщили из Форт-Мид. Приборы не всегда беспрепятственно соединялись друг с другом, а попытка применения космической связи только ухудшила ситуацию. Ратледж, подобно большинству дипломатов, редко задумывался о столь тривиальных мелочах. Он часто ожидал, что разведывательная информация появится перед ним, словно по мановению палочки фокусника. Его редко интересовало, каким образом она получена, зато он всегда подвергал сомнению мотивацию источника, кем бы он ни был. Короче говоря, Клифф Ратледж-второй был идеальным дипломатом. Он мало во что верил, за исключением собственной карьеры, и находился в плену смутных представлений относительно международного согласия и своей способности помочь избежать войны благодаря одной силе своего блестящего таланта.

Правда, у Ратледжа имелись и некоторые достоинства, признался себе Адлер. Он был компетентным дипломатом, знавшим, когда следует перевести трудный разговор в шутливую беседу и как представить позицию своей страны в спокойных, но одновременно твёрдых формулировках. У Государственного департамента никогда не было достаточно таких дипломатов. Как однажды кто-то заметил о Теодоре Рузвельте: «Самый приятный джентльмен, когда-либо перерезавший глотку собеседнику». Но Клифф никогда не сделает этого, даже если это понадобится для его карьеры. Наверно, он даже бреется электрической бритвой, но не из опасения порезаться, а из страха вида крови.

— Когда отправляется твой самолёт? — спросил «Орёл» у своего подчинённого.

* * *

Барри Вайс уже уложил вещи. Он приобрёл в этом немалый опыт, как и следовало ожидать, потому что ему приходилось путешествовать не меньше пилота международных авиалиний. Бывший морской пехотинец, которому исполнилось пятьдесят четыре года, он работал на CNN больше двадцати лет, с момента появления этой службы новостей. Он передавал новости о деятельности контрас в Никарагуа и о первых бомбардировках Багдада. Он присутствовал при раскопках массовых захоронений в Югославии и вёл прямую передачу в эфир о дорогах смерти в Руанде, одновременно желая, чтобы у него была возможность, и в то же время благодаря бога, что не существует возможности передать через микрофон ужасный запах трупов, который он все ещё чувствовал во сне. Профессиональный репортёр, Вайс считал, что его миссия в жизни заключается в том, чтобы передавать правду с места событий, туда, где живут люди, желающие знать правду, — или заставить равнодушных обывателей заинтересоваться людской трагедией, если они пока не проявляют к ней интереса. У него не было какой-нибудь личной идеологии, несмотря на то, что он искренне верил в справедливость, и одним из способов её осуществления являлась передача правдивой информации членам коллегии присяжных — вего случае зрителям, следящим за репортажами по телевидению. Барри Вайс и люди, подобные ему, изменили Южную Африку, превратив её из расистского государства в демократическую страну, и он сыграл немалую роль в уничтожении мирового коммунизма. Правда, по его мнению, является самым мощным оружием в мире, если у тебя есть возможность донести её до среднего американца. В отличие от большинства репортёров, Вайс уважал «Джо», по крайней мере, тех, кто был достаточно умён, чтобы следить за его телевизионными передачами. Они хотели знать правду, и его задача заключалась в том, чтобы всеми возможными способами донести до них эту правду. Он часто сомневался в своих способностях и нередко задавал себе вопрос, насколько хорошо он справляется с порученным ему делом.

По пути к двери он поцеловал жену и пообещал вернуться с подарками для детей, как делал всегда. Затем вышел из дома и потащил свой багаж к единственной роскоши, которую позволил себе, — красному двухместному «Мерседесу». Разместившись за рулём, Вайс поехал на юг к кольцевому шоссе, опоясывающему округ Колумбия, и дальше снова на юг к авиабазе ВВС Эндрюз. Ему нужно было приехать пораньше, потому что охранники ВВС начали проявлять излишнюю заботу о безопасности пассажиров. Возможно, толчком к этому послужил глупый фильм, в котором террористы проходят мимо всех вооружённых охранников — несмотря на то что охранники всего лишь принадлежали к ВВС и не были солдатами корпуса морской пехоты, они всё-таки вооружены автоматами и по крайней мере производили грозное впечатление. Миновав все посты, террористы поднялись на борт одного из самолётов 89-го авиакрыла, что, по мнению Вайса, было равносильно тому, будто карманник войдёт в Овальный кабинет и свистнет бумажник из кармана президента. Но у военнослужащих свои правила, пусть и бессмысленные. Это он хорошо запомнил со времени службы в корпусе морской пехоты. Таким образом, он поедет к авиабазе, минуя все контрольные пункты, в которых находились охранники, знающие его лучше, чем собственного командира, и будет ждать прибытия официальной делегации в роскошной комнате для отдыха важных персон в конце взлётной полосы Ноль-один авиабазы Эндрюз. Затем они поднимутся на борт почтенного VC-137, и начнётся бесконечный полет в Пекин. Кресла здесь были комфортабельными и обслуживание, как в первом классе авиалайнера, но такие продолжительные перелёты никогда не доставляют удовольствия.

* * *

— Там я ещё не был, — сказал Марк Гант, отвечая на вопрос Джорджа Уинстона. — Ну, что за человек Ратледж?

Министр финансов пожал плечами.

— Профессиональный дипломат из Государственного департамента, пробился очень высоко в дипломатической иерархии. У него были хорошие политические связи — когда-то был близким другом Эда Келти.

Бывший биржевой брокер поднял голову.

— Вот как? Тогда почему Райан не уволил его?

— Джек не играет в такие игры, — ответил Уинстон, спрашивая себя: а не стал ли в этом случае принцип на пути здравого смысла?

— Джордж, он все ещё весьма наивный человек, не так ли?

— Может быть, но он честный, и для меня этого достаточно. Он поддержал нас по вопросу налоговой политики, и проект закона должен пройти через конгресс в течение ближайших недель.

Гант сказал, что поверит лишь после того, как увидит закон собственными глазами.

— При условии, что каждый лоббист в городе не прыгнет впереди поезда.

Это вызвало у министра финансов насмешливое ворчание.

— Значит, колёса смажут ещё лучше. Знаешь, было бы неплохо запереть всех этих мерзавцев и выбросить ключ…

Джордж, — Гант не мог сказать это в кабинете министра финансов, — если ты веришь в это, значит, ты проводишь с президентом Районом слишком много времени. Но, строго говоря, порой идеализм не такая уж плохая вещь.

— Я буду доволен, если нам удастся прижать этих китайских ублюдков по вопросу торгового баланса. Райан поддержит нас, как ты думаешь?

— Он сказал, что обещает поддержку до самого конца. Я верю ему, Марк.

— Думаю, не следует торопиться. Посмотрим. Надеюсь, этот парень Ратледж разбирается в цифрах.

— Он окончил Гарвард, — заметил Уинстон.

— Я знаю, — ответил Гант. У него было предубеждение против академических институтов, хотя сам он окончил Чикагский университет двадцать лет назад. Что, черт побери, представляет собой этот Гарвард кроме престижа?

Уинстон засмеялся.

— Не все выпускники Гарварда глупцы.

— Поживём — увидим, босс. Между прочим, — он поставил свой чемодан на колёсики, а компьютер повесил на плечо, — внизу меня ждёт автомобиль.

— Желаю удачи, Марк.

* * *

Её звали Янг Лиен Хуа. Ей было тридцать четыре года, на девятом месяце беременности и очень перепугана. Это была её вторая беременность. В результате первой у неё родился сын, которого назвали Ю Лонг, особенно благоприятное имя для мальчика.

Это можно примерно перевести как «Большой Дракон». Однако мальчик скончался в четыре года, когда проезжающий велосипедист столкнул его с тротуара прямо под колёса пассажирского автобуса. Его смерть потрясла родителей и опечалила даже местных партийных функционеров, которые приняли участие в расследовании несчастного случая.

Водителя автобуса признали невиновным, а найти велосипедиста так и не удалось. Горе так повлияло на миссис Янг, что она стала искать утешение там, куда правительство её страны не рекомендует обращаться.

Это было христианство, иностранная религия, презираемая по сути, хотя и не по закону. В другое время она нашла бы утешение в учениях Будды или Конфуция, но эти два учения были почти полностью стёрты из общественного сознания марксистским правительством, которое по-прежнему считало любую религию опиумом для народа.

Коллега по работе тихим голосом посоветовала Янг встретиться с её «другом», человеком по имени Ю Фа Ан. Миссис Янг отыскала его, и таким образом начался её путь к «измене».

Она узнала, что преподобный Ю был хорошо образованным и много путешествовавшим мужчиной, это повысило пастора в её глазах. Оказалось также, что он умеет слушать собеседницу, понимает каждое её слово, время от времени наливает ей чашку чая, сочувствует её горю, с утешением касается руки, когда слезы текут по лицу. Только после того, как женщина окончила рассказ о своих страданиях, Ю начал свои уроки. Он объяснил ей, что Ю Лонг находится сейчас у Бога, потому что Бог с особым сочувствием относится к невинным детям. Пусть сейчас она не может увидеть своего сына, мальчик видит её, смотрит на неё с небес, и хотя горе женщины вполне понятно, она должна верить в то, что Бог Земли является Богом Всепрощения и Любви. Ведь он послал своего единственного Сына на землю, для того чтобы направить людей по верному пути и заплатить собственной жизнью за грехи человечества. Ю вручил ей Библию, напечатанную на гойю, национальном языке КНР (также именуемом мандаринским), и помог ей найти соответствующие места в Книге.

Все это оказалось непросто для миссис Янг, но так велико было её горе, что она раз за разом возвращалась к преподобному Ю для того, чтобы получить новые советы, и, наконец, привела с собой мужа, Куона. Мистер Янг оказался гораздо более трудным орешком для любой религии. Он служил в Народной армии, и там ему внушили веру в политику государства. Он проявил себя достаточно хорошо, отвечая на вопросы во время тестов, и его послали в школу сержантов, где требовалась полная политическая надёжность. И всё-таки Куон был хорошим отцом для своего маленького Большого Дракона. Он тоже обнаружил слишком большую брешь в своей вере, и скоро оба Янга, муж и жена, начали посещать тайные церковные службы преподобного Ю. Постепенно они начали воспринимать свою потерю с верой в вечную жизнь Ю Лонга, и поверили в то, что придёт день, и они снова встретятся с ним в присутствии Всемогущего бога, существование которого становилось для них все более реальным.

В ожидании этого дня они продолжали жить, как раньше. Оба работали на одной и той же фабрике, жили в квартире, выделенной для представителей рабочего класса в пекинском районе Ди Анмен недалеко от парка Ингсхан — Каменноугольного Холма. Они трудились на фабрике каждый день, смотрели передачи государственного телевидения по вечерам, и скоро Лиен Хуа забеременела снова.

Таким образом, они нарушили государственную политику контроля за численностью населения. Прошло много времени с публикации закона, в соответствии с которым у каждой семьи может быть только один ребёнок. Для второй беременности требовалось официальное правительственное разрешение. Хотя вторую беременность, в общем, не запрещали тем, у кого умер первый ребёнок, всё равно требовалось получить формальное разрешение. Такое разрешение не выдавалось политически неустойчивым родителям. Это означало, что незаконную беременность следовало прерывать. С соблюдением всех мер предосторожности и в государственной больнице за счёт государства — но прерывать обязательно.

Христианство как раз и являлось признаком политической неблагонадёжности для коммунистического правительства, поэтому неудивительно, что Министерство государственной безопасности внедрило своих агентов в паству преподобного Ю. Этот агент — вообще-то их было трое, на случай если один из них подвергнется тлетворному влиянию религии и сам станет ненадёжным, — включил семью Янгов в список политически ненадёжных людей. По этой причине, когда миссис Янг Лиен Хуа должным образом зарегистрировала свою беременность, в её почтовом ящике появилось официальное письмо с указанием явиться в больницу Лонгфу на улице Мейсхугуан для терапевтического аборта.

Согласиться на это Лиен Хуа не хотела. Данное ей имя означало в переводе «Цветок Лотоса», но она была создана из гораздо более прочного материала. Через неделю она написала в соответствующее правительственное агентство и сообщила, что у неё произошёл выкидыш. Учитывая природу бюрократии, никому не пришло в голову проверить это.

Эта ложь всего лишь дала Цветку Лотоса шесть месяцев постоянно растущего стресса.

Она не ходила к врачу, её не навещал даже никто из «босоногих медиков», которых изобрело правительство КНР поколением раньше, что вызвало восторг у левых во всем мире. Лиен Хуа была здоровой и сильной женщиной, и человеческое тело было спроектировано природой для рождения здоровых детей задолго до появления акушеров.

Она могла скрывать свой растущий живот главным образом благодаря мешковатой одежде. Чего она не могла спрятать — по крайней мере, от себя — это её внутренний страх. Она носила нового ребёнка. Она хотела его, хотела получить ещё один шанс стать матерью. Она хотела чувствовать губы ребёнка, сосущего её грудь. Она хотела любить и ласкать его, наблюдать за тем, как он учится ползать и стоять, ходить и говорить, видеть, как вырастет старше четырех лет, пойдёт в школу, выучится и станет хорошим взрослым человеком, которым она будет гордиться.

Проблема заключалась в политике. Государство принуждало население выполнять закон с крайней жестокостью. Она знала, что может случиться — шприц, наполненный формальдегидом, будет воткнут в головку младенца в самый момент его появления на свет. В Китае это являлось государственной политикой. Для Янгов это было заранее обдуманное хладнокровное убийство, они приняли решение не терять второго ребёнка, который, как сказал им преподобный Ю, был даром самого бога.

И они нашли способ. Если ты родишь ребёнка дома без медицинской помощи, и если ребёнок сделает свой первый вдох, то государство не убьёт его. Существовали вещи, перед осуществлением которых пасовало даже правительство Китайской Народной Республики, и убийство живого дышащего младенца было одной из них. Но до тех пор, пока он не сделал этого вдоха, младенец ценился не больше куска мяса на рынке. Ходили даже слухи, что китайское правительство продавало органы убитых, едва родившихся младенцев на мировом рынке человеческих тканей, которые использовались в медицине.

Семья Янгов верила в это.

Таким образом, их план заключался в следующем: Лиен Хуа родит ребёнка дома, после чего они представят это государству как свершившийся факт, и спустя некоторое время преподобный Ю проведёт обряд крещения. Чтобы осуществить свой план, миссис Янг поддерживала себя в хорошей физической форме, каждый день проходила два километра, правильно питалась и вообще делала всё, что рекомендовалось матерям, готовящимся к родам, в брошюре, опубликованной государством. А если вдруг случится что-то ужасное, они обратятся за советом к преподобному Ю. Этот план дал возможность Лиен Хуа справиться со стрессом — по сути дела это был страх, разрывающий сердце, — вызванный её антигосударственной беременностью.

* * *

— Как дела? — спросил Райан.

— Ратледж обладает всеми необходимыми способностями, и мы дали ему инструкции, в которых он нуждается. Надеюсь, он выполнит их должным образом. Вопрос заключается в следующем: согласятся ли китайцы?

— Если не согласятся, ситуация станет для них намного труднее, — заявил президент, пусть не холодным голосом, но по крайней мере с определённой решительностью. — Если они надеются запугать нас, Скотт, полагаю, что настало время показать им, кто старший брат на дворе.

— Они будут сопротивляться. У них опция на четырнадцать «Боингов-777» — они заключили договор четыре дня назад, помнишь? Это первое, с отмены чего они начнут, если наша позиция не понравится им. Отказ от покупки «Боингов» будет означать для нас потерю больших денег и поставит под вопрос рабочие места на заводе в Сиэтле, — предостерёг Государственный секретарь.

— Я всегда ненавидел шантаж, Скотт. К тому же это классический пример, когда выигрывают цент и проигрывают доллар. Если мы отступим из-за этого, то потеряем в десять раз больше денег и рабочих мест в других отраслях — да, конечно, это произойдёт не в одном месте, так что телевизионщики не смогут направить туда свои камеры и не сумеют донести до зрителей подлинную историю. Они снимут лишь то, что поместится на их полудюймовых лентах. Но я нахожусь здесь не для того, чтобы идти на поводу у проклятых средств массовой информации. Моя задача заключается в том, чтобы в силу своих способностей служить нашему народу, Скотт. И клянусь господом, именно так и произойдёт, — пообещал своему гостю президент Соединённых Штатов.

— Я не сомневаюсь, Джек, — отозвался Адлер. — Просто не следует забывать, что события могут развиваться не совсем так, как тебе хочется.

— Все никогда не проходит гладко, но если они хотят вести нечестную игру, это обойдётся им в семьдесят миллиардов долларов в год. Мы можем позволить себе обойтись без их товаров. А вот смогут ли они обойтись без наших денег? — спросил Райан.

Государственный секретарь почувствовал беспокойство из-за того, как был сформулирован этот вопрос.

— Думаю, нам придётся подождать и увидеть, что произойдёт.

Глава 21 Медленное кипение

— Итак, что ты узнал вчера вечером? — спросил Райли. Сегодня он опоздает в посольство, но он чувствовал, что в деле РПГ — так он думал об этом — наметился просвет. Директор ФБР Мюррей был лично заинтересован в этом деле, потому что им интересовался президент, а это куда важнее, чем всякое дерьмо на столе у Райли.

— Наш китайский друг — тот, кто был в туалете, — является третьим секретарём в их посольстве. Наши друзья в СВР подозревают, что он офицер китайского Министерства государственной безопасности. Министерство иностранных дел считает, что он не слишком хороший дипломат, — я имею в виду наше министерство.

— Таким обычно и является прикрытие для разведчика, — согласился Райли. — Тупой дипломат, его сразу видно. Итак, он один из игроков.

— Я согласен с тобой, — сказал Провалов. — А теперь было бы интересно узнать, кто передал, что и кому.

— Олег Григорьевич, — Райли нравилась эта полуформальная форма обращения русских, — даже если бы я стоял рядом с ними и глазел, не исключено, что не смог бы тогда рассказать о том, что увидел. — Когда имеешь дело с настоящими профессионалами, в этом и заключается проблема. Они так же ловко умеют осуществлять этот манёвр, как обращается с колодой карт крупье в Лас-Вегасе. Тебе потребуется хорошее увеличительное стекло и камера, ведущая замедленную съёмку, а это слишком громоздко для оперативника. Но они только что доказали, что оба ведут активную разведывательную деятельность, и это прорыв в расследовании, как к этому ни относиться.

— Ты опознал девушку?

— Елена Ивановна Димитрова. — Провалов передал досье. — Всего лишь проститутка, но, конечно, очень дорогая.

Райли открыл папку и посмотрел на страницу. Известная милиции проститутка, специализирующаяся по работе с иностранцами. Её фотография была необычайно приукрашенной.

— Ты пришёл на работу рано утром? — спросил Райли. Провалов не мог не прийти рано, чтобы успеть сделать всю эту работу.

— Ещё до шести, — подтвердил капитан. Расследование становилось для него все более увлекательным. — Между прочим, она оставалась в квартире у Климентия Ивановича всю ночь. Вышла из здания и села в такси в семь сорок утра. Мои люди заметили, что она выглядела довольной и счастливой.

Это вызвало у Райли взрыв смеха. Она не покинула своего клиента раньше того времени, когда Провалов явился к себе в кабинет. «Это повлияло, должно быть, на его мнение», — подумал агент ФБР с внутренней улыбкой. Не приходится сомневаться, что это повлияло бы и на его мнение.

— Ну что ж, нашему субъекту повезло. Думаю, что в ближайшие месяцы ему так не будет везти, — задумчиво произнёс Райли, надеясь, что это замечание улучшит отношение к жизни его коллеги.

— Остаётся только надеяться, — холодно согласился Провалов. — Я выделил четырех человек для наблюдения за его квартирой. Если он выйдет и создастся впечатление, что он куда-то уезжает, я постараюсь направить в его квартиру экспертов для установки аппаратуры электронного наблюдения и прослушивания.

— Они понимают, что нужно проявить максимальную осторожность? — спросил Райли.

В случае, если этот хмырь Суворов так хорошо подготовлен, как им кажется, он оставит в квартире контрольные пометки, которые сделают проникновение в его квартиру весьма непростым делом.

— Эти парни тоже прошли подготовку в КГБ. Ещё в прежнее время один из них принял участие в поимке французского офицера разведки. А теперь позволь мне задать вопрос, — сказал русский.

— Валяй.

— Что тебе известно о специальной антитеррористической группе, базирующейся в Англии?

— Ты имеешь в виду «людей в чёрном»?

Провалов кивнул.

— Да. Тебе известно что-нибудь о них?

Райли знал, что ему нужно тщательно выбирать слова, хотя ему и было известно очень мало.

— Понимаешь, я не знаю ничего, кроме того, что появилось в газетах. По-моему, это что-то вроде многонациональной группы НАТО, состоящей отчасти из военнослужащих и отчасти из полицейских. В прошлом году они провели несколько успешных операций. Почему это интересует тебя?

— Ко мне поступил запрос с самых верхов, потому что я знаком с тобой. Мне сказали, что они приезжают в Москву, чтобы помочь в подготовке наших людей — групп спецназа, решающих аналогичные задачи, — объяснил Провалов.

— Неужели? Понимаешь, я никогда не состоял в исполнительных группах ФБР, всего один раз принимал участие в действиях местной группы SWAT. Гас Вернер знает, наверно, гораздо больше. Раньше он руководил группой спасения заложников и был старшим агентом в целом регионе — командовал большим отделением ФБР в крупном городе. Я встречался с ним только один раз, мы просто поздоровались. У Гаса отличная профессиональная репутация.

— Репутация?

— Это значит, что он хорошо проявил себя. У рядовых агентов высокое мнение о нем. Но, как я уже сказал, это исполнительная часть Бюро. Я же всегда работал с шахматистами.

— Ты имеешь в виду, занимался расследованием.

Райли кивнул.

— Совершенно верно. Вообще-то такова была первоначальная задача ФБР, но со временем появились и другие функции. — Американец замолчал. — Значит, ты следишь за этим Коневым/Суворовым очень внимательно?

— Моим людям дано указание соблюдать предельную осторожность, но, ты прав, мы не спускаем с него глаз.

— Ты знаешь, если он действительно сотрудничает с китайскими разведчиками… тебе не кажется, что они могут попытаться убить Головко?

— Я не знаю, но мы должны рассматривать и такой вариант.

Райли кивнул. Он подумал, что новость может заинтересовать Вашингтон. Пожалуй, следует обсудить вопрос с резидентом ЦРУ в Москве.

* * *

— Мне необходимы досье на всех, кто когда-нибудь работал с ним, — распорядился Сергей Николаевич. — И мне нужно, чтобы ты сам принёс его личное дело.

— Слушаюсь, товарищ директор, — ответил майор Шелепин и кивнул.

Утренний инструктаж, проведённый полковником милиции, не удовлетворил ни директора СВР, ни его личного телохранителя. На этот раз, в виде исключения, удалось обойти легендарную русскую бюрократию, и информация с необычайной быстротой поступила к тем, кого она действительно интересовала. Это включало человека, который был сегодня ещё жив, возможно, только чудом. Потому что кто-то имел такую же машину и оказался в ненужное время в ненужном месте.

— И мы создадим специальную группу активных действий, которая будет работать с этим молодым Проваловым.

— Конечно, товарищ директор.

«Странно, — подумал Сергей Николаевич, — как быстро может меняться мир». Он отчётливо помнил утро, когда произошло убийство, — такие вещи не забываются. Но после нескольких дней шока, сопровождаемого страхом, он позволил себе успокоиться, поверить, что именно Авсеенко был подлинной целью покушения, совершенного преступным миром, пожелавшим стереть сутенёра — Головко нравилось это архаичное американское выражение, — и что жизнь его самого не подвергалась опасности. После того как он заставил себя поверить в это, происшествие на площади Дзержинского начало походить на ДТП, мимо которого он проезжал. Даже если в результате несчастного случая погиб какой-нибудь автомобилист, вы выбрасываете это из головы, как нечто не имеющее отношения к вам. Такое не могло случиться с вами, потому что вы едете в дорогом служебном автомобиле и за рулём сидит Анатолий. Но теперь Головко начал думать о том, что он уцелел в результате простой случайности.

Теперь он был напуган больше, чем тем ясным московским утром, когда смотрел из окна своего бронированного автомобиля на дымящийся остов соседнего «Мерседеса».

Это означает, что ему по-прежнему угрожает опасность, и он боялся этого, как и любой человек.

Но что ещё хуже, за ним может охотиться один из своих, бывший офицер КГБ, связанный со спецназом. А если у него имеется связь с китайцами…

…Однако с какой стати китайцам понадобилось готовить покушение на его жизнь? Более того, зачем нужно китайцам совершать такое преступление в другой стране? Это было более чем дерзко.

Все происходящее выходило за пределы здравого смысла, но Головко, будучи профессиональным офицером разведывательной службы, уже давно избавился от иллюзии, что все творящееся в мире подчиняется здравому смыслу. Сейчас ему было необходимо собрать больше информации, и он находился по крайней мере в таком месте, где собирать её не так уж трудно. Если он и не обладал той властью, которая была у него в прошлом, всё равно власть, которой он обладает сейчас, достаточна для решения этой задачи, сказал себе Головко.

Наверно.

* * *

Он не пытался часто ходить в министерство. Это было обычной мерой предосторожности, но разумной мерой. После того как ты завербовал агента, тебе не следует часто встречаться с ним или с ней из-за опасения скомпрометировать агента. Во время обучения на Ферме ему растолковали это. Если ты скомпрометируешь одного из своих агентов, тебе будет трудно спать ночью. Это объяснялось тем, что ЦРУ обычно активно действовало в тех странах, где предупреждение о действии правила Миранды[322] осуществлялось ножом, или пистолетной пулей, или чем-то ещё хуже, — полицейское государство может сделать твою жизнь трудной, говорили ему на Ферме, а это значит, что твоя жизнь может стать очень неприятной. Особенно в данном случае, когда он вступил в интимные отношения со своим агентом и разрыв с ней может заставить её прекратить сотрудничество, которое, как сообщило ему Лэнгли, приносило чертовски хорошие плоды, и они хотели получать как можно больше такой информации. Стереть программу, введённую ею в свой компьютер по его просьбе, будет трудно даже для гения, получившего образование в Калифорнийском технологическом институте. Впрочем, можно решить эту проблему путём уничтожения всего жёсткого диска и внесения новых файлов поверх старых, потому что ценный, тайно внесённый файл спрятан в системе программного обеспечения и запись, произведённая на его месте, уничтожит файл.

Поэтому ему не хотелось приходить в министерство, но он, кроме работы разведчика, исполнял обязанности бизнесмена, и клиент обратился к нему за помощью. У девушки, сидящей на расстоянии двух столов от Минг, возникли проблемы с компьютером, а он был представителем фирмы НЭК в офисах министерства.

Проблема оказалась незначительной — некоторых женщин просто не следует допускать к компьютерам. «Все равно что предоставить полную свободу четырехлетнему мальчишке в оружейном магазине», — подумал Номури, но не осмелился произнести вслух, это слишком походило на дискриминацию, а такие вещи в эпоху равноправия полов не приветствуются даже в Китае. К счастью, он не увидел Минг, когда вошёл в офис. Он подошёл к столу, где сидела вызвавшая его девушка, и справился с проблемой за три минуты. Затем он объяснил секретарше, в чём заключалась неисправность, пользуясь самыми простыми выражениями, которые она, несомненно, поймёт. Теперь она станет экспертом всего офиса по исправлению этой часто случающейся ошибки.

С улыбкой и вежливым японским поклоном он направился к выходу, и в этот момент дверь личного кабинета открылась и вышла Минг с министром Фангом, смотрящим в какие-то бумаги, позади неё.

— О, привет, Номури-сан, — с удивлением произнесла Минг. Фанг произнёс имя «Чаи» и сделал знак другой девушке следовать за ним. Если Фанг и увидел Номури, он не подал вида, просто исчез за дверью своего кабинета.

— Здравствуйте, товарищ Минг, — сказал американец на английском языке. — С вашим компьютером все в порядке? — спросил он официальным тоном.

— Да, спасибо.

— Отлично. Ну что ж, если у вас возникнут трудности, позвоните по телефону на моей визитной карточке.

— Да, конечно. Вы уже хорошо устроились в Пекине? — вежливо спросила девушка.

— Да, чувствую себя как дома.

— Вам следует попробовать вкус китайской кухни вместо того, чтобы продолжать есть японские блюда. Правда, должна признаться, в последнее время мне нравятся японские колбаски, — сказала она ему и всем остальным в комнате с таким непроницаемым выражением лица, каким мог бы гордиться опытнейший игрок в покер.

Что касается Номури, его сердце не то чтобы остановилось на мгновение, оно замерло на десять долгих секунд — по крайней мере, так ему показалось.

— Да, конечно, — произнёс он в ответ, когда дыхание наконец вернулось к нему и он смог втянуть воздух в лёгкие. — Среди них попадаются вкусные сорта.

Минг кивнула, подошла к своему столу и села за компьютер. Номури ещё раз вежливо поклонился присутствующим в офисе, вышел в коридор и поспешно направился к мужскому туалету. Ему казалось, что его мочевой пузырь переполнен и нужно без промедления помочиться. Боже мой. Ничего не поделаешь, это одна из проблем с агентами. Временами они соскакивают с привычных рельсов своей обычной работы, как иных наркоманов охватывает отчаянное веселье, когда наркотик попадает в кровеносную систему. Тогда они чувствуют необходимость пощекотать дракона с игривым энтузиазмом, чтобы снова испытать неописуемый восторг вторжения наркотика в кровь. При этом часто забывают, что хвост дракона гораздо ближе к его огнедышащей пасти, чем им кажется. Глупо наслаждаться опасностью. Застегнув «молнию» на брюках, он сказал себе, что не отступил от принципов подготовки, не запнулся в ответе на её шаловливое замечание. Но ему нужно предупредить Минг об опасности танцев на минном поле. Никогда не знаешь, куда сделать шаг, а если наступишь на мину, зарытую в земле, результат может оказаться весьма болезненным.

Тут он понял, почему это случилось, и от этой мысли внезапно остановился. Минг любит его. Она шутила потому… ну а почему ещё стала бы так говорить? Как в игре? Неужели она рассматривает все происходящее как игру? Нет, она не такая. «Секс был приятным, может быть, даже слишком — если подобная вещь вообще возможна», — подумал Номури и пошёл к лифту. Сказав это, она, несомненно, придёт к нему сегодня вечером. Нужно остановиться у винного магазина по пути домой и купить этот ужасный японский виски по тридцать баксов за литр. Рабочий человек не может позволить себе напиться здесь пьяным, разве что будет пить какой-нибудь местный крепкий напиток, а он слишком отвратительный, чтобы даже думать о нем. Но Минг только что осветила их связь, рискуя своей жизнью перед своим министром и её сотрудницами, и это пугало Номури гораздо больше, чем необдуманная шутка Минг по поводу его пениса и её любви. «Боже мой, — подумал он, — это становится слишком серьёзным». Но что он мог теперь поделать? Он соблазнил её, превратил в шпионку, и она влюбилась в него по той простой причине, по-видимому, что он был моложе старого пердуна, на которого Минг работала. К тому же он относился к ней гораздо лучше, был внимательным и нежным. Короче, он оказался отличным любовником в постели, это великолепно для его мужского самолюбия, он был незнакомцем в незнакомой стране, и ему было нужно потрясти яйцами, снять напряжение. Делать это с ней было, наверно, намного безопаснее для его прикрытия, чем подобрать какую-нибудь проститутку в баре. А ведь он даже не хотел вплотную рассматривать вероятность серьёзных отношений с какой-либо девушкой в настоящей жизни.

«Но как это может настолько отличаться от моей работы?» — спросил он себя. Помимо того обстоятельства, что в то время, когда она любила его, компьютер Минг посылал в эфир её транскрибированные записи…

* * *

Пересылка происходила всегда вскоре после конца обычного рабочего дня, и разница во времени, равная одиннадцати часам, гарантировала, что донесение прибудет и ляжет на столы американских чиновников вскоре после завтрака. В случае Мэри Патриции Фоули утренние часы стали теперь гораздо менее напряжёнными, чем были когда-то. Её младшая дочь ещё не поступила в колледж, но предпочитала сама готовить свою овсянку и затем самостоятельно ехать в школу, что позволяло матери поспать каждым утром дополнительные двадцать или двадцать пять минут. Двадцать лет работы оперативником и матерью должны были свести её с ума, но такая жизнь, однако, нравилась ей, особенно годы, проведённые в Москве, когда приходилось выполнять задания прямо в утробе зверя, причём сукин сын начал страдать в результате её работы от язвы желудка, вспомнила она с улыбкой.

Муж мог сказать примерно то же самое. Первая команда, состоящая из мужа и жены, сумевших подняться так высоко в Лэнгли, каждое утро они ехали на работу вместе — в собственном автомобиле вместо автомобиля «компании», на который имели право. Но хотя они ехали в собственной машине, впереди и сзади их сопровождали две машины, полные вооружённых телохранителей, потому что любой террорист, даже если у него не все в порядке с головой, сочтёт их целями куда более дорогими, чем самые драгоценные рубины. Сидя рядом, они могли разговаривать по пути в Лэнгли — их автомобиль проверяли на отсутствие «жучков» каждую неделю.

Они поставили машину на обычном зарезервированном для них, очень широком месте в подвале старого штабного здания ЦРУ, потом поднялись на ожидающем их лифте к своим кабинетам на седьмом этаже.

Письменный стол миссис Фоули был всегда расположен в определённом месте. Ночная смена раскладывала все её важные бумаги тоже в строго определённом порядке. Но сегодня, как и в течение всей прошлой недели, вместо того чтобы просматривать папки с полосами на краях, полные материалов с шифром «совершенно секретно, кодированное название», она первым делом включила свой настольный компьютер и проверила поступление специальной электронной почты. Сегодня она не была разочарована. Мэри-Пэт скопировала файл на свой жёсткий диск, отпечатала документальную копию, и, когда она вышла из принтера, стёрла электронную почту из компьютерной системы, уничтожив, таким образом, её электронное существование.

Затем она снова прочитала бумажную копию и подняла телефонную трубку аппарата, соединяющего её с кабинетом мужа.

— Да, бэби?

— Суп с птичьими яйцами, — сказала она директору Центрального разведывательного управления. Это было китайское блюдо, которое он считал особенно отвратительным, и ей нравилось подразнивать мужа.

— О'кей, милая. Заходи. — Директор ЦРУ знал, что у неё особенно интересная информация, раз она пытается расстроить его желудок с самого утра.

* * *

— Ещё «ЗОРГЕ»! — спросил президент через семьдесят пять минут.

— Да, сэр, — ответил Бен Гудли, передавая ему лист бумаги. Донесение не было длинным, зато оказалось очень интересным.

Райан пробежал взглядом по странице.

— Анализ?

— Миссис Фоули хотела обсудить его с вами после обеда. У вас есть свободное время в два пятнадцать.

— Ладно. Кого ещё пригласить?

— Вице-президента, раз он здесь. — Гудли знал, что Райану понадобится присутствие Робби Джексона при обсуждении стратегически интересного материала. — Он тоже свободен после обеда.

— Хорошо. Действуйте, — распорядился президент Соединённых Штатов.

* * *

В шести кварталах от Белого дома Дэн Мюррей как раз подходил к своему просторному кабинету (который был, между прочим, значительно больше президентского) в сопровождении группы телохранителей, поскольку он, являясь руководителем контрразведывательного и антитеррористического агентства, обладал самой разной информацией, которая могла заинтересовать многих. Этим утром он получил её более чем достаточно.

— Доброе утро, директор, — поздоровалась одна из служащих — она была агентом, принёсшим присягу и постоянно вооружённым, а не просто секретаршей.

— Привет, Тони, — отозвался Мюррей. У этого агента были прелестные ноги, но директор ФБР понял, что, подумав об этом, он только что доказал себе, насколько права его жена Лиз: он превращался в старого развратника.

Ночная смена положила ему на стол пачки документов, и они всегда раскладывались в определённом порядке. Крайняя правая пачка содержала материалы, связанные с разведывательной информацией, крайняя левая содержала контрразведывательную информацию, а самая большая пачка в середине стола — это материалы о ведущихся уголовных расследованиях, требующие его личного внимания. Эта традиция брала начало ещё от «мистера Гувера», как его помнили в ФБР, поскольку он лично интересовался каждым делом, если оно было более важным, чем кража подержанных автомобилей с правительственной парковки. Но Мюррей уже в течение длительного времени больше всего интересовался «чёрной» стороной деятельности Бюро, поэтому он сначала придвинул к себе правую пачку. В ней было не так уж много документов. ФБР проводило в настоящее время несколько чисто разведывательных операций, что вызывало неудовольствие ЦРУ. Впрочем, эти два правительственных агентства никогда не отличались мирным сосуществованием, несмотря на то, что Мюррею нравились оба Фоули. Какого черта, — подумал он, — некоторая конкуренция принесёт пользу нашим конторам, при условии, что ЦРУ не будет вмешиваться в расследование уголовных дел, поскольку это являлось совершенно иной сферой деятельности правоохранительных органов. На самом верху стопки лежало донесение Майка Райли из Москвы…

— Проклятье… — выдохнул Мюррей с внутренней улыбкой. Он лично выбрал Райли для назначения в Москву, преодолев возражения некоторых высокопоставленных сотрудников, которые хотели назначить на этот пост Пола Ландау из отдела разведки.

Нет, решил Мюррей, Москве нужна помощь копа в работе с её уголовной милицией, а не присутствие охотника за шпионами. В этой области у них и так немало хорошего опыта, поэтому он послал Майка, агента во втором поколении, который, как и его отец, Пэт Райли, работал так успешно в Нью-Йорке, что у мафии начала развиваться язва желудка.

Ландау работал сейчас в Берлине вместе с Бундескриминаламт, БКА. Там он занимался взаимодействием с правоохранительными органами и отлично справлялся с работой.

Но Райли имел настолько большой потенциал, что обещал превратиться в звезду ФБР.

Его отец вышел на пенсию в должности заместителя старшего агента, возглавляющего деятельность ФБР в целом регионе. Майк поднимается ещё выше.

А то, что он сумел установить такие хорошие отношения с этим русским детективом Проваловым, ничуть не повредит его карьере. Итак. Им удалось установить, что существует связь между бывшим офицером КГБ и сотрудником китайского Министерства государственной безопасности. Вот как? Это является частью расследования большого взрыва в Москве?.. Боже мой, неужели в этом замешаны китайцы? Если да, что это может означать, черт побери? Об этом необходимо проинформировать обоих Фоули. Мюррей поднял телефонную трубку.

Через десять минут московское донесение вложили в кодированный телефакс, и он отправился в Лэнгли — а для того, чтобы ЦРУ не присвоило себе заслуги ФБР, печатная копия была послана с курьером в Белый дом, где её передали доктору Бенджамину Гудли, который, несомненно, покажет её президенту перед ланчем.

* * *

Их связь стала настолько тесной, что он уже узнавал её стук в дверь. Номури поставил свой стакан с виски и вскочил, чтобы открыть дверь меньше чем через пять секунд после её первых сексуальных тук-тук.

— Минг, — сказал Чёт.

— Номури-сан, — было ответное приветствие.

Он втянул её в комнату, закрыл и запер дверь. Затем поднял девушку в страстном объятии, которое было притворным меньше чем на три процента.

— Значит, тебе нравятся японские колбаски, верно? — потребовал ответа Номури с улыбкой и поцелуем.

— Ты даже не улыбнулся, когда я сказала это. Разве я плохо пошутила? — спросила она, пока он начал расстёгивать пуговицы на её одежде.

— Минг. — Тут он заколебался и попытался произнести слово, которое выучил в течение дня. — Бау-бей, — сказал он, что переводилось как «любимая».

Девушка улыбнулась при этом слове и ответила: Шинг-ган, что переводилось буквально «сердце и печень», но в контексте означало «душа и сердце».

— Любимая, — сказал Номури после поцелуя, — неужели ты рекламируешь наши отношения у себя в офисе?

— Нет, министр Фанг может не одобрить этого, но остальные девушки в офисе не будут, наверно, возражать, если узнают, — объяснила Минг с кокетливой улыбкой. — Впрочем, это трудный вопрос.

— Тогда зачем рисковать, произнося такую шутку, если только ты не хочешь, чтобы я ненароком выдал тебя?

— У тебя нет чувства юмора, — заметила Минг, сунула руки под его рубашку и погладила грудь. — Но не беспокойся, все в порядке. У тебя имеются другие вещи, нужные мне.

Прошло время, и настал момент, когда можно говорить о деле.

— Бау-бей?

— Да?

— Твой компьютер все ещё работает хорошо?

— О да, — заверила его Минг сонным голосом. Его левая рука нежно ласкала её тело.

— Кто-нибудь из других девушек в офисе пользуется своими компьютерами для просмотра сети?

— Только Чаи. Фанг пользуется ею так же, как пользуется мной. Между прочим, она нравится ему больше. Он считает, что её рот лучше моего.

— Вот как? — спросил Номури, смягчая вопрос улыбкой.

— Я ведь говорила тебе, что министр Фанг — старый человек, иногда ему требуется специальное поощрение, и Чаи не возражает. Она говорит, что Фанг напоминает её дедушку, — сказала Минг.

Это вызвало у американца мысленную гримасу отвращения и ничего больше.

— Значит, все девушки у вас в офисе обмениваются впечатлениями о своём министре?

Минг засмеялась. Это было очень забавно.

— Конечно. Мы все участвуем в этом.

Проклятье, — подумал Номури. Ему всегда казалось, что женщины более… скрытны, что только мужчины хвастают своими завоеваниями в раздевалках, надевая носки.

— Первый раз, когда он сделал это со мной, я не знала, как себя вести, — продолжала она. — Тогда я обратилась за советом к Чаи. Понимаешь, она работает с министром дольше всех. Она посоветовала мне просто получать удовольствие и стараться, чтобы он был счастлив. Тогда я смогу получить от министра хорошее офисное кресло, такое же, как у неё. По-видимому, Чаи обслуживает его очень хорошо. В ноябре он подарил ей новый велосипед. Что касается меня, думаю, что нравлюсь ему только потому, что внешне немного отличаюсь от других девушек. У Чаи грудь больше, чем у меня, но мне кажется, что я красивее её. Зато у неё покладистый характер, и ей нравится этот старик. По крайней мере, больше, чем мне. — Она замолчала. — Мне не хочется получить новый велосипед таким способом.

* * *

— Что это значит? — спросил Робби Джексон.

— Ну, мы не до конца уверены, — признался директор ЦРУ. — Этот Фанг долго беседовал с нашим старым другом Чанг Хан Саном. Они говорили о торговых переговорах с нашей делегацией, которые начнутся завтра. Уже, — он посмотрел на часы, — через четырнадцать часов. Похоже, что они хотят от нас уступок вместо того, чтобы уступить нам. Они испытывают ещё большую ярость по поводу нашего признания Тайваня, чем мы полагали.

— Ничего не поделаешь, — заметил Райан.

— Джек, я согласен с твоими чувствами, но давай не будем слишком высокомерными, когда речь заходит об их позиции, — предложил Фоули.

— Ты начинаешь рассуждать, как Скотт, — сказал президент.

— Ну и что? Если тебе нужен в Лэнгли человек, который во всем будет с тобой соглашаться, ты сделал неправильный выбор, — возразил директор ЦРУ.

— Ладно, Эд, ты прав, — признался Джек. — Продолжай.

— Джек, нам нужно предупредить Ратледжа отом, что КНР не понравится его позиция. Они вряд ли согласятся пойти на значительные уступки в области торговли.

— Ну что ж, Соединённые Штаты Америки тоже не пойдут на уступки, — сказал Райан, обращаясь к своему директору Центрального разведывательного управления. — И теперь мы снова возвращаемся к тому, что им нужны наши деньги больше, чем нам — их товары.

— А не может быть, что всё это подстроено? Я имею в виду эту информацию, — спросил вице-президент Джексон.

— Ты хочешь сказать, что они используют этот источник в качестве канала для передачи дезинформации? — спросила Мэри Патриция Фоули. — По моей оценке, вероятность этого практически равняется нулю. Так близко к нулю, как только может быть в реальном мире.

— МП, почему ты так уверена? — спросил президент Райан.

— Не могу ответить на этот вопрос здесь, но я уверена, — ответила Мэри Пэт, поставив мужа в неловкое положение, как заметил Райан. В разведывательном сообществе редко случается, когда кто-то проявляет такую уверенность, но Эд всегда был осторожным человеком, а Мэри-Пэт склонна рисковать. Она относилась к своим агентам, как мать к детям, Райан восхищался её лояльностью, даже когда приходилось напоминать себе, что это не всегда реалистично.

— Эд? — спросил Райан, чтобы окончательно убедиться.

— В этом я полностью согласен с Мэри. Я считаю этот источник покрытым золотом и с медным дном[323].

— Значит, этот документ представляет точку зрения их правительства? — спросил Джексон.

Фоули удивил вице-президента, энергично покачав головой.

— Нет, это означает точку зрения Чанг Хан Сана. Он является важным и влиятельным министром, но он не говорит от имени правительства как такового. Обратите внимание, что в тексте нет упоминания об официальных должностях собеседников. Возможно, Чанг представляет точку зрения, причём весьма влиятельную, в их Политбюро. Но там есть и умеренные люди, о позиции которых ничего не говорится в этом документе.

— Понял, — сказал Райан, двигаясь в кресле. — Но тогда почему вы тратите наше время на обсуждение этого документа?

— Чанг очень близок к их министру обороны — более того, у него решающий голос при рассмотрении вопроса о национальной безопасности. Если он расширяет своё влияние на политику в области торговли, у нас возникает проблема, и нашей делегации нужно заранее знать об этом при ведении торговых переговоров, — ответил директор ЦРУ.

* * *

— Ну и что? — устало спросила Минг. Ей так не хотелось одеваться и уходить, и это означало, что ей не удастся как следует выспаться.

— Тебе нужно прийти в офис пораньше и загрузить это в компьютер Чаи. Это новая система программного обеспечения, шесть-точка-восемь-точка-один, вроде той, которая загружена в твой компьютер. — Вообще-то самая новая система, работающая в реальном времени, была 6.3.2, так что пройдёт по крайней мере год, прежде чем действительно понадобится нанести новый файл поверх этого файла, стерев, таким образом, все записанное ранее.

— Почему ты заставляешь меня сделать это?

— Разве тебе не всё равно, бау-бей? — спросил Номури.

Она заколебалась на мгновение, обдумывая его вопрос, и от секундного колебания сердце американского шпиона похолодело.

— Нет, полагаю, мне действительно всё равно.

— Мне нужно вручить тебе новые вещи, — прошептал Номури, обнимая девушку.

— Какие? — спросила она. Все предыдущие подарки заслуживали внимания.

— Это будет сюрприз, причём очень хороший, — пообещал он.

Её тёмные глаза сверкнули от предвкушения. Номури помог ей надеть эту ужасную куртку. Одевать её оказалось совсем не так приятно, как раздевать, но это было необходимо. Через мгновение он поцеловал Минг на прощание и смотрел, как девушка уходит. Потом вернулся к компьютеру, чтобы сообщить patsbakery@brownienet. com о том, что ему удалось достать ещё один рецепт и он надеется, что блюдо, изготовленное по этому рецепту, будет очень вкусным.

Глава 22 Стол и рецепт

— Господин министр, такая встреча доставляет мне большое удовольствие, — произнёс Клифф Ратледж своим самым дружеским дипломатическим голосом, обмениваясь рукопожатием. Ратледж был рад, что КНР приняла западный обычай — он так и не научился протоколу поочерёдных поклонов.

На церемонии открытия торговых переговоров присутствовал Карл Хитч, посол США в Китайской Народной Республике. Он был профессиональным дипломатом и всегда предпочитал службу за границей работе в Туманном Болоте. Руководство ежедневными дипломатическими отношениями не было таким уж интересным делом, но здесь оно требовало твёрдой руки. Хитч владел ею, и, судя по всему, его уважали в дипломатическом сообществе, что шло только на пользу.

Для Марка Ганта все это было внове. Зал производил впечатление, он походил на зал заседаний крупной корпорации, целью которого было поддерживать хорошее настроение у членов совета управляющих, вроде членов Мессе Гранде — средневекового венецианского Совета. Высокий потолок, стены, обтянутые материей, в данном случае красным шёлком, разумеется, с канделябрами из гранёного хрусталя и полированной бронзы. Создавалось впечатление, что ползаешь внутри сердца кита. Перед каждым участником переговоров стоял крошечный стаканчик с мао-таем, но его предупредили, что на вкус этот крепкий китайский напиток напоминает ароматную жидкость для зажигалок.

— Вы впервые в Пекине? — спросил его один из младших чиновников, принимающих участие в переговорах.

Гант повернулся и посмотрел на низенького китайца.

— Да, впервые.

— Слишком рано для первых впечатлений?

— Да, но этот зал выглядит потрясающе… с другой стороны, шёлк — тот материал, который имеет длинную историю и так важен в истории Китая, — продолжал Гант, пытаясь понять, говорит он как дипломат или просто неуклюже.

— Это верно, да, — согласился китаец с улыбкой и кивком, причём ни то ни другое ничего не говорило американцу, разве что он понял, что китаец экономит на зубной пасте и зубных щётках и вскоре его ждёт неприятная встреча с дантистом.

— Я много слышал об императорском собрании предметов искусства.

— Вы увидите его, — пообещал собеседник. — Это часть официальной программы.

— Отлично. Помимо моих обязанностей, мне нравится быть туристом.

— Надеюсь, что вы найдёте нас гостеприимными хозяевами, — пообещал чиновник. Гант пытался понять, что последует дальше. Вдруг этот улыбающийся кланяющийся карлик упадёт на колени и предложит ему сеанс орального секса? Впрочем, дипломатия была для Ганта совершенно новой областью. Вокруг не стояли интересующиеся инвестициями банкиры, которые, в общем, были вежливыми акулами. Они угощают тебя вкусной едой и хорошими винами, перед тем как пристроиться поудобнее и попытаться откусить твой член. Зато они никогда не скрывали, что являются акулами. А вот что на уме у этих людей?

Их вежливость и заботливость были новым явлением для Ганта, но он вспомнил инструктаж перед отъездом в Пекин и решил, что гостеприимство является вступлением к исключительно враждебному заседанию, когда они приступят к делу. Если взвесить оба эти события — происходящее сейчас и ожидаемое скоро — то американцам придётся весьма туго.

— Значит, вы не из американского Государственного департамента? — спросил китайский чиновник.

— Нет. Я служу в Министерстве финансов. Работаю непосредственно под руководством министра Уинстона.

— Ага, тогда вы специализируетесь в области торговли?

Значит, маленького ублюдка уже проинструктировали… Впрочем, этого следовало ожидать. На таком уровне никто не действует на свой страх и риск. Каждый получил самый подробный инструктаж. Все члены китайской делегации наверняка ознакомились с досье американцев. Члены американской делегации, дипломаты из Государственного департамента, сделали то же самое. Это не относилось к Ганту, потому что он не был, по сути дела, игроком как таковым. Ему сказали лишь то, что нужно знать. Это давало ему преимущество перед приставленным к нему китайцем. Он не был сотрудником Государственного департамента, следовательно, не должен рассматриваться как важное лицо. Зато он был личным представителем высокопоставленного американского чиновника, входит во внутренний круг его приближённых, и это делает его очень важным. Не исключено даже, что он личный советник этого Ратледжа — а по китайским правилам это может означать, что именно он будет фактически вести переговоры вместо номинального главного дипломата, потому что китайцы часто так и поступали. Ганту пришло в голову, что он может изрядно запутать их представления об иерархии в составе американской делегации… но как это сделать?

— О да, я всю жизнь был капиталистом, — сказал Гант, решив создать у этого китайца впечатление о себе как о богатом американском бизнесмене и говорить с ним как с человеческим существом, а не как с коммунистическим дипломатом. — Так же как министр Уинстон, да и как наш президент, понимаете?

— Но мне говорили, что он по профессии разведчик?

Пришёл момент воткнуть занозу сомнения:

— Полагаю, отчасти это соответствует действительности, но его сердце всегда принадлежало бизнесу. Когда он уйдёт с правительственной службы, Джек вместе с Джорджем займутся бизнесом, и они захватят весь мир. — «Это почти правда», — подумал Гант, вспомнив, что самая лучшая ложь всегда близка к правде.

— А вы работали несколько лет с министром финансов Уинстоном. — Это был не вопрос, а скорее констатация факта, заметил Гант. Какой дать ответ? Что они в действительности знают о нем… или он является «тёмной лошадкой» для китайских коммунистов? Если дело обстоит именно так, то можно попробовать повернуть ситуацию в свою пользу…

Мягкая многозначительная улыбка.

— Да, конечно. Мы с Джорджем сделали немало денег в совместных операциях на бирже. Когда Джек пригласил его занять пост министра финансов, Джордж попросил меня присоединиться к нему и оказать помощь в формировании правительственной политики. Особенно это касалось налоговой политики. Там раньше был полный беспорядок, и Джордж поручил мне заняться этим. Представляете себе, не исключено, что мы сумеем все это упорядочить. Похоже, что конгресс сделает то, чего мы хотим от него, и это совсем неплохо, мы заставим этих идиотов исполнить наше поручение, — заметил Гант, намеренно глядя на искусно вырезанное украшение из слоновой кости на деревянном шкафчике, стоящем у стены. Какой-то ремесленник с острым ножом потратил массу времени, чтобы создать такое произведение искусства… Итак, мистер Китаец, теперь я выгляжу для тебя достаточно важным? Одно можно сказать об этом китайском парне — из него вышел бы отличный игрок в покер. Его глаза не выражали ничего, совсем ничего. Гант снова посмотрел на китайца. — Извините меня, я слишком разговорился.

Чиновник улыбнулся.

— В такое время это случается. Почему, по вашему мнению, все хотят немного выпить? — Насмешка в его взгляде заставила Ганта подумать: а кто, собственно, ведёт этот разговор?..

— Да, наверно, — неуверенно заметил Гант и пошёл дальше, сопровождаемый младшим — а он действительно младший? — чиновником.

Тем временем Ратледж пытался выяснить, известно ли китайской стороне о том, какие инструкции он получил. В средства массовой информации просочилось несколько намёков, но Адлер так искусно организовал эту утечку, что даже внимательный наблюдатель — а посол КНР в Вашингтоне был одним из них — не мог понять, кто организовал утечку и с какой целью. Администрация Райана использовала прессу с большим искусством, вероятно потому, подумал Ратледж, что министры кабинета руководствовались указаниями главы администрации Арни ван Дамма, очень опытного политического специалиста. В новом кабинете не было обычного набора входящих и уходящих политических деятелей, которые нуждались в поддержке прессы для укрепления намеченных ими целей. Райан выбирал главным образом людей, совсем не имеющих собственных целей, что являлось далеко не простым достижением, особенно потому что большинство были компетентными специалистами и хотели, как и сам Райан, покинуть Вашингтон, сохранив свою добродетель, и вернуться к обычной жизни, как только закончится их непродолжительный срок служения стране. Профессиональный дипломат даже не представлял себе, что можно так радикально изменить правительство его страны. По мнению Ратледжа, заслуга в этом принадлежит безумному японскому пилоту, сумевшему уничтожить так много представителей официального Вашингтона одним отчаянным поступком.

В этот момент в зале появился Ху Кун Пяо со своей официальной свитой. Ху был Генеральным секретарём Коммунистической партии КНР и Председателем Политбюро, хотя в средствах массовой информации его называли «премьером». Этот термин неправильно применялся в отношении к Ху, но его приняли даже в дипломатической среде. Ему был семьдесят один год, и он относился ко второму поколению китайских вождей. Участники Великого похода давно умерли, хотя было несколько высокопоставленных чиновников, утверждавших, что принимали участие в нём. Однако проверка цифр показала, что если они и были участниками Великого похода, то провели все время, прильнув к соскам своих матерей и нельзя воспринимать их слова всерьёз. Нет, современное поколение китайских политических лидеров состояло из сыновей или племянников первоначальных вождей, их вырастили и воспитали в обстановке привилегий и относительного комфорта. Тем не менее они никогда не упускали из вида, что их место в жизни является шатким и ненадёжным. С одной стороны, были и другие дети бывших политических вождей, стремящиеся занять посты более высокие, чем те, которые занимали их родители. С этой целью они стали более преданными католиками, чем местный коммунистический папа. Они высоко поднимали маленькие красные книжки, подражая взрослым во время Культурной революции, а до этого закрывали рты и держали открытыми уши во время мертворождённой и жестокой кампании «Сотни Цветов» в конце пятидесятых годов, когда засветили массу интеллектуалов, которые пытались укрыться в течение первого десятилетия маоистского правления. Их убедили выйти из укрытия заявления самого Мао, якобы поддерживающего либеральные идеи, которые они так безрассудно провозгласили. В результате они только положили свои шеи на плаху в ожидании топора, опустившегося через несколько лет во время зверской и человеконенавистнической Культурной революции.

Современные члены Политбюро уцелели в результате двух путей спасения. Во-первых, их оберегали отцы и тот ранг, который относился к отпрыскам столь высокопоставленных родителей. Кроме того, их тщательно обучили тому, что они могут говорить и что говорить не следует. В ходе всей Культурной революции они проявляли максимальную осторожность, громко заявляя, что Китаю нужны идеи председателя Мао и что остальные идеи, может быть, интересные в узком интеллектуальном смысле, представляют опасность, потому что отвлекают рабочих и крестьян от единственно верного пути, начертанного председателем Мао. Так что когда опустился топор, который сжимали руки молодёжи, не расстававшейся с маленькими красными книжками, они оказались в авангарде тех, кто высоко нёс книжки с изречениями Мао и демонстрировали их всем остальным. Вот так большинство детей высокопоставленных отцов избежало гибели, хотя, разумеется, кое-кто и был принесён в жертву. Однако все умные приспособленцы остались в живых и теперь заседали в составе Политбюро. Это был жестокий дарвинистский процесс выживания сильнейших, и все они прошли через него, проявив немного больше ума и находчивости по сравнению с теми, кто окружал их. Теперь, на вершине власти, завоёванной их умом и осторожностью, наступило время, когда они могут наслаждаться плодами своих усилий.

Новое поколение вождей воспринимало коммунизм с такой же преданностью и верой, с какой другие люди верят в бога, потому что они больше ничему не научились и не воспользовались своей интеллектуальной ловкостью, чтобы направиться на поиски другой веры или даже пробовать искать ответы на многие вопросы, ответы, которые не дал им марксизм. Их вера была скорее верой смирения и покорности, чем проявлением энтузиазма. Получив воспитание в пределах, чётко очерченных идеологическими границами, они не пытались покинуть эти пределы, поскольку боялись того, что могут обнаружить, зайдя за невидимую идеологическую черту. В течение последних двадцати лет им пришлось позволить капитализму пустить корни внутри их собственной страны, поскольку стране были необходимы деньги, чтобы вырасти в более мощное государство, чем Корейская Народно-Демократическая Республика со своими обанкротившимися идеями «чучхе». Китай испытал убийственный голод в 1960 году и извлёк важные уроки. С другой стороны, китайцы использовали голод как исходную точку для Культурной революции, извлекая, таким образом, политический капитал из результатов катастрофы, вызванной их собственными «усилиями».

Они хотели превратить свою страну в великое государство. Вообще-то они уже считали Китай великим государством, но соглашались с тем, что другие страны ещё не признают его таким. Тогда они взялись за поиски методов, направленных на то, чтобы исправить это ошибочное представление, которого так глупо придерживался остальной мир. Для этого им были нужны деньги, деньги означали развитие промышленности, а для этого они нуждались в капиталистах. Китай пришёл к этому выводу раньше глупого Советского Союза, расположенного к северу и западу от него. В результате Советский Союз распался, а Китайская Народная Республика уцелела.

По крайней мере, им так казалось. Они бросали взгляд за границы Китая, когда им приходила в голову такая мысль, и смотрели на мир, который, думали они, им понятен.

Они чувствовали превосходство над этим миром, причём чувство превосходства основывалось, не более и не менее, на цвете их кожи и языке, на котором они говорили.

Идеология имела всего лишь второстепенное значение в этой оценке собственной важности; amour propre исходит изнутри. Они ожидали, что окружающий мир признает их главенство, и прошедшие годы почти не изменили их точку зрения.

Но в этом они пали жертвой собственных иллюзий. Генри Киссинджер приехал в Китай в 1971 году по поручению президента Ричарда Никсона не для того, чтобы установить нормальные отношения с этой самой населённой страной в мире, как было объявлено в средствах массовой информации, а скорее чтобы использовать КНР в качестве дубинки, с помощью которой принудить к повиновению Советский Союз. По сути дела Никсон положил начало такому продолжительному процессу, что он рассматривался как выходящий за пределы западных возможностей — он больше походил на то, что, по мнению западных стран, могли придумать только сами китайцы. С подобными идеями люди просто демонстрируют те или иные этнические предубеждения. Типичный глава тоталитарного государства слишком эгоистичен, чтобы задумываться над тем, что случится после того, как он умрёт, а люди во всем мире живут примерно одинаковое количество лет. По этой простой причине все они думают о программах, которые могут быть закончены в течение их жизни, может быть, спустя несколько лет после кончины, потому что, приходя к власти, они разрушают статуи предшественников, а такие люди не лелеют особых иллюзий о судьбе собственных памятников. Лишь чувствуя приближение смерти, они оглядываются назад и оценивают то, чего им удалось добиться. Недаром Мао уныло заметил в разговоре с Киссинджером, что всё, что он сделал, это несколько улучшил жизнь крестьян, живущих в нескольких милях от Пекина.

Однако люди в этом церемониальном зале были ещё не так близки к смерти, чтобы думать таким образом. Они являлись повелителями своей страны. Они создавали правила, которым следовали другие. Их слово было законом. Их капризы выполнялись со сказочной быстротой. У них было все, чего мог пожелать человек. Но самое главное, они владели властью. Эта огромная и древняя страна управлялась их желаниями. Их коммунистическая идеология являлась всего лишь магией, определявшей форму, в которую облекались их желания, правила игры, на которые все они согласились в прошлые годы. Главной была власть. Они могли казнить или миловать простым росчерком пера — или, более реалистично, продиктованным словом, записанным личным секретарём для передачи исполнителю, нажимающему на спусковой крючок.

Ху был средним человеком во всех отношениях — рост, вес, цвет глаз, лицо… и интеллект, по мнению некоторых. Ратледж прочитал все это в своих инструктивных документах. Подлинная власть находилась где-то ещё. Ху являлся всего лишь номинальным главой государства, выбранным отчасти из-за своей внешности; его способности произносить речи, несомненно; а также его готовности выдвигать время от времени чужие идеи на Политбюро, чтобы имитировать единогласие. Как актёрам Голливуда, от него не требовалось быть умным, чтобы играть роль умного.

— Товарищ премьер, — приветствовал его Ратледж, протягивая руку, которую пожал китайский руководитель.

— Мистер Ратледж, — ответил Ху на более или менее разборчивом английском языке. Рядом находился переводчик, для перевода более сложных мыслей. — Добро пожаловать в Пекин.

— Это большая честь для меня, и мне доставляет огромное удовольствие снова посетить вашу древнюю страну, — сказал американский дипломат, «демонстрируя должное уважение и смирение», — подумал китайский лидер.

— Мне всегда приятно приветствовать у нас хорошего друга, — продолжал Ху, в точности как его проинструктировали. Ратледж приезжал в Китай и раньше в своей официальной должности дипломата, но ещё ни разу не возглавлял американскую делегацию. Китайский министр иностранных дел знал его как высокопоставленного сотрудника Государственного департамента, который вскарабкался по лестнице своей бюрократии, как делали и в Китае, — это простой мастер своего дела, но поднявшийся довольно высоко. Председатель Политбюро поднял свой стакан. — Я пью за успешные и дружественные переговоры.

Ратледж улыбнулся и поднял свой стакан.

— Как и я, сэр.

Камеры засняли это. Представители средств массовой информации тоже расхаживали по залу. Операторы вели главным образом съёмку того, что они называли кадрами обстановки, как это делает дилетант со своей дешёвой видеокамерой. На кадрах будет виден зал с искусственного расстояния, для того чтобы зрители могли увидеть цвета, с несколькими снимками крупным планом кресел и диванов, на которые никто не должен садиться, крупные планы основных участников со стаканами в руках, приятно улыбающихся друг другу. Цель такой съёмки заключалась в том, чтобы показать телезрителям атмосферу на большом формальном и не слишком радостном приёме. Настоящие новости, связанные с открытием переговоров, будут передаваться людьми вроде Барри Вайса и другими «говорящими головами», которые расскажут телезрителям о том, что нельзя показать на телекадрах.

Затем репортаж поступит в вашингтонскую студию CNN недалеко от Юнион Стейшн, где другие говорящие головы будут обсуждать, что просочилось или не просочилось к ним, после этого примут решение, руководствуясь своей дальновидностью и «мудростью», что следует показать Соединённым Штатам Америки. Президент Райан увидит все это за завтраком, одновременно читая газеты и набор вырезок из различных газет под названием «Ранняя птичка», составленный правительственным агентством.

Во время завтрака Джек Райан будет делать собственные краткие замечания для своей жены, которые станут предметом обсуждения с её коллегами в больнице Джонса Хопкинса. Те, возможно, обсудят их внутри своих семей, откуда они не пойдут дальше.

Таким образом, мысли президента часто оставались тайной.

Официальный приём закончился в положенное время, и американцы поехали обратно в посольство в своих официальных автомобилях.

— Итак, что вы можете сказать мне для общей ориентировки? — спросил Барри у Ратледжа.

— Вообще-то немного, — ответил заместитель Государственного секретаря по вопросам внешней политики. — Мы выслушаем их, потом они выслушают нас, и затем работа пойдёт дальше.

— Они хотят получить статус страны наибольшего благоприятствования. Им это удастся?

— Не я решаю такие вопросы, Барри, и ты хорошо это знаешь. — Ратледж слишком устал после столь продолжительного перелёта и смены такого количества часовых поясов, чтобы вести важный разговор. Он не мог позволить себе говорить при таких обстоятельствах, и надеялся, что Вайс это знает. Репортёр знал и давил на дипломата именно по этой причине.

— Тогда о чём будут вестись переговоры?

— Совершенно ясно, что мы хотим, чтобы китайцы предоставили нам более широкий доступ к их рынкам. Кроме того, обсудим некоторые вопросы, такие как нарушения патентного права и закона об интеллектуальной собственности, на которые жалуются американские бизнесмены.

— Проблема компьютеров «Делл»?

Ратледж кивнул.

— Да, эта тоже. — Он широко зевнул. — Извини, Барри. Такой продолжительный перелёт… ты знаешь, как я себя чувствую.

— Я был на том же самолёте, — напомнил Барри Вайс.

— Ну, может быть, ты легче переносишь такие перелёты, — заметил Ратледж. — Давай отложим этот разговор на день-другой, а?

— Если вы так считаете, — согласился репортёр CNN. Ему не нравился этот высокомерный сукин сын, но он был источником информации, а Вайс занимался информационным бизнесом. Как бы то ни было, но поездка оказалась короткой. Официальная делегация осталась в посольстве, а сотрудники службы новостей вернулись на посольских автомобилях в свои отели.

Посольство могло разместить всех членов официальной делегации у себя, главным образом чтобы их разговоры не были записаны «жучками» Министерства государственной безопасности, которые находились в каждом номере всех отелей Пекина.

Нельзя сказать, что комнаты в посольстве были роскошными, хотя для Ратледжа нашлась весьма комфортабельная комната. В этом протокол подвёл Марка Ганта, но у него тоже была удобная кровать в его маленькой комнате, а туалет и душевую ему пришлось делить с соседом. Вместо этого он отыскал ванную комнату и принял горячую ванну, после чего проглотил таблетку снотворного, которую получил от врача, сопровождавшего делегацию. Предполагалось, что он проспит целых восемь часов, что позволит ему к утру согласовать свои биологические часы с местным временем. Затем будет большой рабочий завтрак, похожий на тот, который получают астронавты перед стартом «шаттла», и являющийся такой же американской традицией, как звёздно-полосатый флаг над Фортом МакГенри.

* * *

Номури увидел прибытие торговой делегации по китайскому телевидению, которое он смотрел главным образом для того, что отточить своё знание языка. Постепенно ему удавалось овладеть языком, хотя тональный характер мандаринского наречия сводил его с ума. Когда-то ему казалось, что трудно овладеть японским языком, но по сравнению с мандаринским наречием японский язык был лёгкой прогулкой в парке. Он смотрел на лица, пытаясь понять, кто приехал для участия в переговорах. Ему помог китайский переводчик, хотя и он с трудом выговорил имя Ратледжа. Ничего странного, американцы тоже уродуют китайские имена, за исключением простых, таких как Минг и Ванг. Номури едва не стошнило, когда он как-то увидел, как американский бизнесмен пытается объяснить что-то местному жителю. Комментатор продолжал говорить о китайской позиции на торговых переговорах, о том, что Америка должна пойти на целый ряд уступок КНР — в конце концов, разве Китай не проявил неслыханную щедрость, позволив американцам покупать ценные товары Китайской Народной Республики за бесполезные доллары?

При этом мнение Китая звучало очень похоже на то, которое когда-то выдвигала Япония, пока новое японское правительство не открыло свои рынки для американских товаров. Несмотря на то что торговый баланс все ещё оставался в пользу Японии, справедливое соревнование на игровом поле торговли ослабило американскую критику, хотя японские автомобили по-прежнему не пользовались такой популярностью в Америке, как раньше. Но это пройдёт, не сомневался Номури. Если у Америки и была слабость, она заключалась в том, что американцы слишком быстро забывали и прощали причинённое им зло. В этом отношении Номури восхищался евреями. Они все ещё не забыли Германию и Гитлера. И они совершенно правы, подумал он. Его последняя мысль перед тем, как лечь в постель, была о том, как действует новое программное обеспечение на компьютере Чаи, сумела Минг установить его или нет. Затем он решил проверить это.

Встав с кровати, Номури включил свой лэптоп и… да! У системы, установленной на компьютере Чаи, отсутствовала программа транскрибирования, как на компьютере Минг, но она передавала то, что было в ней. Отлично, в Лэнгли есть лингвисты, способные разобраться в этом. Что до него, то Номури просто загрузил информацию и лёг в постель.

* * *

— Проклятье! — выругалась Мэри-Пэт. Почти весь материал не поддавался чтению, но это был второй источник информации в операции «ЗОРГЕ». Это было очевидно по магистрали, по которой прошла информация через Интернет. Она подумал, а не пытается ли Номури похвалиться своими достижениями, или ему удалось залезть в трусы ещё одной секретарши китайского министра? Нельзя сказать, что такое случилось впервые с оперативником, ведущим весьма активную сексуальную жизнь, но, с другой стороны, это происходило не так уж часто. Она отпечатала переданный материал, сохранила его на жёстком диске и вызвала лингвиста, чтобы тот поднялся к ней в кабинет и перевёл полученную информацию. Затем она загрузила в память компьютера текущую информацию, полученную по каналу «Певчей птички». Этот материал поступал так же регулярно, как «Вашингтон Пост», и был намного интереснее. Мэри-Пэт поудобнее устроилась в кресле и начала читать перевод последних заметок Минг, полученных ею от министра Фанг Гана. Она надеялась, что он будет говорить о торговых переговорах, сейчас посмотрим, действительно он говорит…

«Это кажется важным», — подумала заместитель директора ЦРУ. Скоро она будет удивлена тем, каким ошибочным было это впечатление.

Глава 23 Ближе к делу

Яичница с беконом, поджаренный хлеб и жареная картошка, а также колумбийский кофе. Гант был евреем, но не соблюдал кошерный закон и любил бекон. Все уже встали и выглядели очень бодрыми. Чёрные капсулы, розданные врачом Госдепа (все называли их чёрными и выпускаемыми правительством, по-видимому, это была какая-то традиция, о которой Гант ничего не знал), благоприятно подействовали на всех, потому что у всех канцелярских крыс были яркие глаза и пышные хвосты. Он заметил, что главной темой разговора были матчи Национальной баскетбольной ассоциации. «Лейкерс» снова набрали форму. Ратледж увидел, как Гант сидел во главе стола и дружески беседовал с послом Хитчем, который казался образцом американского гражданина. Затем появился взволнованный сотрудник посольства с папкой, на краях которой красовались белые и красные полосы. Он передал папку послу Хитчу, тут же открывшему её.

Гант сразу понял, что в папке секретные материалы. В Министерство финансов секретные материалы попадали редко, но всё-таки попадали, и у него был допуск к совершенно секретной информации и специальному ознакомлению. Это составляло часть его работы как личного помощника министра Уинстона. Значит, из Вашингтона поступает разведывательная информация, связанная с торговыми переговорами. Что содержится в папке, Гант не знал и не был уверен, что его ознакомят с её содержимым. Он подумал, а не стоит ли ему напрячь свои профессиональные мускулы и потребовать допуска к поступившему материалу, но решение об этом будет принимать Ратледж, и ему не хотелось дать шанс этому госдепартаментскому хмырю продемонстрировать, кто является главным быком в этом стаде. Гант привык пользоваться терпением как одной из основных добродетелей и решил снова прибегнуть к нему. Он вернулся к своему завтраку, затем встал и пошёл к буфетной стойке за добавкой. Ланч в Пекине вряд ли будет особенно вкусным, даже в здании китайского Министерства иностранных дел, где хозяева вылезут из кожи вон, чтобы продемонстрировать свои самые экзотические национальные блюда, а жареный пенис панды со сладким бамбуком не был его любимым блюдом. По крайней мере, вкус чая, предлагаемого после ланча, не такой уж плохой, но даже в самом лучшем случае чай — это не кофе.

— Марк? — Ратледж поднял голову и помахал рукой, приглашая к себе сотрудника Министерства финансов. Гант подошёл к начальству со своей тарелкой, снова наполненной яичницей с беконом.

— Да, Клифф?

Посол Хитч подвинулся, чтобы освободить место для Ганта, и стюард тут же подошёл с новым столовым прибором. Правительство могло относиться к человеку подобострастно, когда в этом возникала необходимость. Гант попросил стюарда принести ещё картошки и кофе. Свежий кофе появился как по мановению волшебной палочки.

— Марк, это только что поступило из Вашингтона. Информация с допуском по «кодированному слову» и…

— Да, я знаю. Мне даже не разрешено знакомиться с таким материалом, равно как и запоминать его. Итак, ты хочешь показать мне этот документ?

Ратледж кивнул и подвинул к Ганту листы бумаги.

— Как ты истолковываешь эти цифры иностранной валюты?

Гант сунул в рот кусок бекона и тут же перестал жевать.

— Черт побери, неужели они упали до такого уровня? На что китайцы растрачивают свою валюту?

— Что это значит?

— Клифф, когда-то доктор Самуэль Джонсон[324] сказал: «Сколько бы денег у тебя ни было, трать меньше». Так вот, китайцы не прислушиваются к этому совету. — Гант перевернул страницу. — Здесь не говорится, на что они тратят деньги.

— Мне говорили, они тратят деньги главным образом на военное снаряжение, — вклинился посол Хитч. — Или на продукцию, предназначенную для военного применения, в особенности на электронику. Как на готовые товары, так и на оборудование, которое выпускает электронику. Мне представляется, что инвестиции в эту область требуют денег.

— Да, вполне вероятно, — согласился Гант. Он перевернул страницы обратно и принялся читать с начала. Он увидел, что информация передана с помощью шифровальной системы «Чечётка». Значит, это действительно важное сообщение. «Чечётку» использовали только для самых серьёзных материалов из-за некоторой технической сложности в её применении… это, должно быть, разведывательный материал, подумал «Телескоп». И тут он понял почему. Кто-то, должно быть, сумел установить «жучок» в офисе очень высокопоставленного китайского чиновника, чтобы получить такую информацию… — Боже мой!

— Так что это означает, Марк?

— Это означает, что китайцы тратят деньги быстрее, чем они поступают в их казну, и они расходуют их главным образом в некоммерческих областях. Черт побери, они ведут себя подобно некоторым идиотам в нашем правительстве. Китайцы считают, что деньги появляются по мановению руки. Затем ты расходуешь их как можно быстрее и щёлкаешь пальцами, чтобы деньги появились снова… Эти люди живут в выдуманном ими самими ирреальном мире, Клифф.

Они не имеют представления, как и откуда появляются деньги. — Гант сделал паузу. Он зашёл слишком далеко. Брокеры с Уолл-стрит поймут его, но этот Ратледж — вряд ли. — Позволь мне перефразировать. Они знают, что источником денег является отсутствие торгового баланса между ними и Соединёнными Штатами. По их мнению, этот дисбаланс представляет собой естественный феномен, что-то, чем они, по сути дела, могут распоряжаться, потому что таково их положение. Они считают, что весь остальной мир в долгу перед ними. Другими словами, нам предстоят трудные переговоры.

— Почему? — спросил Ратледж. Посол Хитч, заметил Гант, уже кивает головой. По-видимому, он лучше понимает этих китайских варваров.

— Люди, которые мыслят таким образом, не понимают, что торговые переговоры состоят из уступок и предложений. Здесь они будут настаивать на том, что хотят получить всё, что им нужно, потому что все якобы должны уступать им. Это похоже на поведение Гитлера в Мюнхене. Я хочу, ты уступаешь, и тогда я доволен. Неужели мы собираемся отступить перед этими мерзавцами?

— У меня иные инструкции, — ответил Ратледж.

— Тогда попытайся догадаться: у кого такие же инструкции? Это инструкции, которые получил твой китайский коллега. Более того, их экономическое положение, по всей вероятности, намного хуже, чем нам дают понять. Передай ЦРУ, что им нужно подобрать более знающих людей в свой департамент финансовой разведки, — заметил Гант. Затем Хитч перевёл взгляд через стол на человека, который возглавлял, по-видимому, местное отделение ЦРУ.

— А они понимают, насколько серьёзно их положение?

— Да и нет. Да, они знают, что им нужна твёрдая валюта, чтобы осуществить мероприятия, которые им хочется осуществить. Нет, они считают, что могут продлить такое положение до бесконечности, что дисбаланс является естественной ситуацией для них — потому что… почему? Может быть, потому, что считают себя расой хозяев Земли? — спросил Гант.

И снова кивнул посол Хитч.

— Это называется комплексом Среднего Царства. Да, господин Гант, именно так они смотрят на себя, ожидают, что люди придут к ним и дадут им все, в чём они нуждаются. Они не хотят обращаться к другим людям в качестве просителей. Наступит время, когда это приведёт к их краху. У них существует профессиональное… скорее расовое высокомерие, которое трудно описать и ещё труднее определить количественно. — Затем Хитч посмотрел на Ратледжа. — Клифф, тебе предстоит интересный день.

Гант сразу понял, что это не было благословением для заместителя Государственного секретаря по внешней политике.

* * *

— Сейчас они, наверно, завтракают, — сказал Государственный секретарь Адлер в Восточной комнате, держа в руке бокал с брэнди «Хеннесси».

Приём прошёл хорошо — вообще-то Джек и Кэти Райан считали подобные приёмы скучными и утомительными, вроде повторных показов кинофильма «Остров Гиллигена», но они являлись такой же неотъемлемой частью обязанностей президента, как речь о состоянии нации, произносимая каждый год. По крайней мере, ужин был превосходным — на что всегда можно положиться в Белом доме, так это на качество кухни, — однако приглашённые были людьми из Вашингтона. Даже это, подумал Райан, значительно улучшилось за последние годы. В своё время конгресс был населён главным образом людьми, чьей целью в жизни была «служба обществу», фраза, благородный смысл которой был узурпирован теми, кто считал жалованье в 130 тысяч долларов в год «королевским», хотя на самом деле это было намного меньше, чем зарабатывал студент, бросивший учёбу в колледже ради разработки программного обеспечения в компании, выпускающей компьютерные игры, и уж несравнимо с тем, что получали брокеры на Уолл-стрит. Подлинная цель жизни таких конгрессменов заключалась в том, чтобы применить их стремления к законам своей нации. Теперь многие из них, главным образом благодаря речам президента, произнесённым в разных уголках страны, были людьми, которые действительно служили обществу, занимаясь полезной работой до тех пор, пока, устав от махинаций правительства, не принимали решения уйти от политической деятельности на несколько лет, чтобы исправить катастрофическое положение, в котором находился Вашингтон, перед тем как вернуться в реальный мир продуктивной работы.

Первая леди провела почти весь вечер за разговором с младшим сенатором из Индианы, который в обычной жизни был хирургом-педиатром с хорошей репутацией. Теперь его усилия были направлены на совершенствование государственной программы здравоохранения ещё до того, как эскулапы убьют слишком много граждан, которым они должны помогать.

Его самой тяжёлой задачей было убедить средства массовой информации в том, что врач может знать ничуть не меньше о том, как лечить больных людей, чем вашингтонские лоббисты. Этой теме он посвятил почти весь вечер, склонившись к уху «Хирурга».

— Информация, которую мы получили от Мэри-Пэт, должна помочь Ратледжу.

— Я рад, что там находится Гант, способный растолковать ему трудные места. Клиффу предстоит интересный день, пока мы отсыпаемся от твоей пищи и алкоголя, Джек.

— Он справится? Я знаю, что он поддерживал близкие отношения с Эдом Келти. Это не является хорошей характеристикой.

— Клифф — неплохой профессионал, — сказал Адлер, сделав ещё один глоток прекрасного бренди. — И он получил недвусмысленные инструкции, которые должен выполнить, и к нему поступает исключительно полезная разведывательная информация, что не может не помочь ему. Это походит на материал, который предоставил нашим парням Джонатан Ярдли во время переговоров в Вашингтоне о заключении морского договора. Нельзя сказать, что мы читаем их карты, но мы знаем ход их мыслей, а это почти так же хорошо. Так что он, по моему мнению, справится с этим заданием, в противном случае я не послал бы его в Китай во главе делегации.

— Как дела с нашим послом в Пекине? — спросил президент.

— Карл Хитч? Отличный человек. Профессиональный дипломат, Джек, скоро уходит на пенсию, но он похож на хорошего столяра-краснодеревщика. Он не сможет создать для тебя дизайн всего дома, но в результате его работы у тебя будет отличная кухня. Знаешь, мне кажется, что этого достаточно для дипломата. Кроме того, проектирование всего дома — это ваша работа, господин президент.

— Да, — согласился Райан. Он подозвал к себе официанта, который принёс ему воду со льдом. Для одного вечера он выпил достаточно, и Кэти уже начинала снова выговаривать ему. Черт побери, каково быть женатым на враче, — подумал Джек. — Верно, Скотт, но к кому мне обратиться за советом, когда я не знаю, что делать?

— Не знаю, — ответил «Орёл». «Что, если попробовать развеселить его?» — Попробуй устроить спиритический сеанс, вызови Тома Джефферсона и Джорджа Вашингтона. — Он попытался засмеяться, повернулся и осушил бокал «Хеннесси». — Джек, расслабься, не порть своё здоровье и продолжай выполнять гребаную работу. Ты отлично справляешься с ней, поверь мне.

— Я ненавижу своюработу, — заметил «Фехтовальщик» и улыбнулся государственному секретарю.

— Я знаю, возможно, именно поэтому ты справляешься с ней так хорошо. Упаси нас бог от того, кто хочет занять столь высокое место. Черт возьми, посмотри на меня. Думаешь, я когда-нибудь хотел стать Государственным секретарём? Гораздо интереснее есть ланч с приятелями в кафетерии и ругать тупого сукина сына, занимающего этот пост. Но теперь — вот дерьмо, они сидят там за ланчем и ругают меня! Это несправедливо, Джек. Я люблю работать.

— Расскажи мне об этом.

— Ну, посмотри на это с такой точки зрения: когда ты начнёшь писать мемуары, то получишь баснословный гонорар от своего издателя. «Случайный Президент»? — Адлер старался подобрать название для мемуаров.

— Скотт, ты, когда выпьешь, становишься забавным. Я лучше сконцентрируюсь на своей игре в гольф.

— Кто произнёс магическое слово? — спросил вице-президент, присоединяясь к разговору.

— Этот парень так часто у меня выигрывает, — пожаловался Райан Адлеру, — что иногда мне кажется, что неплохо иметь при себе меч на крайний случай. У тебя сейчас какой гандикап?

— Мало играю, Джек, он снизился теперь до шести, может быть, даже семи.

— Он собирается перейти в профессионалы, — сказал Джек.

— Между прочим, Джек, это мой отец. Его самолёт запоздал, и он не успел к началу приёма, — объяснил Робби.

— Преподобный Джексон, наконец мы встретились! — Джек пожал руку старого чернокожего священника. Во время инаугурации отец Робби был в больнице с камнями в почках, что доставляло, наверно, даже меньше удовольствия, чем церемония инаугурации.

— Робби рассказывал о вас много хорошего.

— Ваш сын — лётчик-истребитель, сэр, а эти ребята любят преувеличивать.

Священник рассмеялся.

— О да, я знаю это, господин президент. Хорошо знаю.

— Как вам понравилось угощение? — спросил Райан. Возраст Исайи Джексона приближался к восьмидесяти, он был невысокого роста, как и его сын, располнел с годами, но у него было удивительное чувство достоинства, которое часто каким-то образом присуще чернокожим священникам.

— Слишком обильное для старика, но я всё равно пробовал каждое блюдо.

— Не беспокойся, Джек. Папа не пьёт, — объяснил «Томкэт». На отвороте его смокинга виднелось миниатюрное изображение Золотых Крыльев морского лётчика. Робби всегда будет лётчиком-истребителем.

— И тебе не следует пить, малыш! Флот научил тебя массе плохих привычек, например чрезмерному хвастовству.

Джеку пришлось броситься на защиту друга.

— Сэр, если лётчик-истребитель не хвастается, его не допускают к полётам. И к тому же Диззи Дин лучше всех сказал об этом — если у тебя получается хорошо, это не хвастовство. У Робби получается отлично… или, по крайней мере, так он говорит.

— Они уже начали переговоры в Пекине? — спросил Робби, поглядывая на часы.

— Ещё полчаса до начала, — ответил Адлер. — Наверно, это будет интересно, — добавил он, имея в виду материал «ЗОРГЕ».

— Да, пожалуй, — согласился вице-президент Джексон, поняв смысл сказанного Адлером. — Трудно любить этих людей.

— Робби, я не разрешаю тебе говорить такие вещи, — возразил отец. — В Пекине у меня есть друг.

— Вот как? — Его сын не знал об этом. Последовал ответ, прозвучавший, словно изречение папы римского:

— Да, преподобный Ю Фа Ан, хороший баптистский священник, получил образование в университете Орала Робертса. Мой друг Джерри Паттерсон учился вместе с ним.

— Думаю, это трудное место для служения богу, особенно для священника, — заметил Райан.

Казалось, этими словами он словно повернул ключ в достоинстве преподобного Джексона.

— Господин президент, я завидую ему. Проповедовать Евангелие господа нашего — большая честь в любом уголке мира, но проповедовать в стране язычников — редкое счастье.

— Кофе? — спросил проходящий мимо стюард. Исайя взял чашку, добавил сахара и сливок.

— Отличный кофе, — заметил он сразу.

— Это один из побочных бонусов в Белом доме, папа, — сказал отцу Робби с нескрываемой любовью. — Кофе здесь даже лучше, чем на флоте, — правда, его подают флотские стюарды. «Голубая гора Ямайки», стоит сорок долларов за фунт, — объяснил он.

— Господи, Робби, не говори так громко. Средства массовой информации ещё не докопались до этого! — предупредил его президент. — К тому же я ведь уже проверил. Мы закупаем кофе оптом, по цене тридцать два бакса за фунт, если ты покупаешь его бочками.

— Да ну, ведь это совсем по дешёвке! — согласился вице-президент со смешком.

* * *

Приветственная церемония состоялась накануне, поэтому пленарная сессия открылась безо всяких фанфар. Заместитель Государственного секретаря Ратледж занял своё место, поздоровался с китайскими дипломатами на противоположной стороне стола и стал говорить. Его заявление началось с обычного вступления, такого же обязательного, как перечисление заслуг людей, вложивших деньги в создание художественного фильма.

— Соединённые Штаты, — продолжал он, переходя к основной теме, — обеспокоены некоторыми неприятными аспектами наших взаимных отношений в сфере торговли. Первый заключается в неспособности Китайской Народной Республики признавать существующие международные договоры и конвенции, касающиеся торговых марок, законов о копирайте и патентах. Все эти вопросы обсуждались и рассматривались на прошлых встречах вроде этой, и нам казалось, что разногласия успешно урегулированы. К сожалению, это оказалось не так. — Он продолжал, приводя некоторые конкретные примеры, которые он назвал иллюстративными, но далеко не исчерпывающими все области беспокойства США. — Подобным же образом, — говорил далее Ратледж, — обещания открыть китайский рынок для американских товаров не были выполнены. Это привело к дисбалансу в торговых отношениях, который не обещает ничего хорошего нашему сотрудничеству и в других областях. Существующий в настоящее время дисбаланс достигает семидесяти миллиардов долларов, и Соединённые Штаты Америки не могут мириться с этим.

Подводя итог, мы видим, что обязательство Китайской Народной Республики выполнять международные соглашения и частные договорённости с Соединёнными Штатами не было выполнено. В соответствии с американским законом, наша страна имеет право принять торговые обязательства, относящиеся к другим странам, как закон своей страны. Это хорошо известный Акт о реформе торговли, вступивший в силу по решению американского правительства несколько лет назад. Поэтому мне выпала неприятная обязанность уведомить правительство Китайской Народной Республики, что Америка безотлагательно введёт в действие этот закон о торговле с Китайской Народной Республикой, если ранее согласованные и принятые обязательства не будут немедленно осуществлены, — закончил Ратледж. Слово «немедленно» редко применяется в ходе международных переговоров. — Этим я кончаю своё вступительное заявление.

Марк Гант почти не сомневался, что китайские дипломаты перепрыгнут через полированный дубовый стол с мечами и кинжалами сразу после окончания вступительной речи Ратледжа. Был брошен вызов в недвусмысленных выражениях, и это не могло понравиться китайской стороне. Однако дипломат, сидящий на противоположной стороне стола, — им был министр иностранных дел Шен Танг, — отреагировал на это так же эмоционально, как если бы он получил счёт в ресторане и увидел, что его обсчитали на пять баксов. Он даже не поднял голову. Вместо этого китайский министр продолжал смотреть на свои заметки, перед тем как наконец поднять взгляд, когда он почувствовал, что вступительное заявление Ратледжа подходит к концу. На его лице отражалось не больше чувств или эмоций, чем у человека, пришедшего в художественную галерею, чтобы выбрать и купить там картину, которой его жена хочет закрыть трещину в стене столовой.

— Господин секретарь Ратледж, позвольте мне поблагодарить вас за сделанное вами заявление, — начал он в свою очередь. — Прежде всего хочу сказать, что Китайская Народная Республика горячо приветствует вас в нашей стране и хочет официально заявить о своём желании продолжать дружеские отношения с Америкой и американским народом. Мы не можем, однако, согласовать заявленное Америкой желание продолжать дружеские отношения между нашими странами с её действиями, направленными на признание отколовшейся провинции на острове Тайвань как независимого государства, которым она не является. Подобные действия направлены на то, чтобы разжечь пламя вражды между нашими странами — разжечь, вместо того чтобы погасить его. Народ нашей страны не позволит так бессовестно вмешиваться во внутренние дела Китая и… — Дипломат с удивлением увидел поднятую руку Ратледжа, прерывающую его речь. Он был настолько потрясён этим явным нарушением дипломатического протокола, что даже замолчал.

— Господин министр, — произнёс Ратледж, — цель настоящих переговоров заключается в обсуждении торговли. Вопрос дипломатического признания Америкой Республики Китай лучше оставить для другого времени и места. Американская делегация не желает уклоняться от цели настоящих переговоров и заниматься сегодня этим вопросом. — На дипломатическом языке это означало: «Возьми эту проблему и засунь её себе в задницу».

— Господин Ратледж, вы не имеете права диктовать Китайской Народной Республике, какие вопросы и проблемы нас интересуют, — заметил министр Шен настолько равнодушным голосом, словно обсуждал цену пучка салата-латука на рынке. Правила были простыми: сторона, которая проявит свой гнев первой, проигрывает.

Гант понял, что движущая сила открытия переговоров заключается в том, что у обеих стран есть свои темы для обсуждения и каждая сторона пытается не обращать внимания на то, о чём говорит другая сторона, для того чтобы взять переговоры под свой контроль. Все это так не походило на деловую встречу партнёров по бизнесу, что напоминало устный обмен мнениями, причём каждый участник переговоров говорил только о том, что интересует его. Другим сравнением могла стать иная форма сношений, при которой два нагих человека в постели, оказавшиеся там, по всей видимости, для того, чтобы заняться сексом, вместо того чтобы ласкать друг друга в качестве вступления к половому акту, начинают ссориться из-за владения пультом управления телевизором. Гант видел самые разные переговоры, или, по крайней мере, так ему казалось раньше. То, что происходило сейчас, было для него совершенно новым и странным.

— Ренегаты, установившие бандитское правление на Тайване, являются частью Китая в истории и наследии нашей страны, и Китайская Народная Республика не может равнодушно относиться к этому намеренному оскорблению нашей государственности режимом Райана.

— Господин министр Шен, правительство Соединённых Штатов Америки имеет продолжительную историю поддержки демократически избранных правительств во всем мире. Это было частью нашего нравственного облика на протяжении более двухсот лет. Я хочу напомнить Китайской Народной Республике, что правительство Соединённых Штатов Америки является самым долго существующим в мире. Мы жили в соответствии с нашей конституционной формой правления гораздо больше двухсот лет. Это немного, если сравнивать с историей Китая, но позвольте напомнить вам, что, когда Америка выбрала своего первого президента и свой первый конгресс, Китаем управляли наследные монархи. С тех пор ваше правительство менялось много раз, но правительство Соединённых Штатов Америки оставалось прежним. Таким образом, мы имеем неоспоримое право, являясь независимым государством, признанным международным законом и существующим в течение длительного времени с легитимной формой правления, поступать так, как мы считаем целесообразным, и оказывать помощь другим демократически избранным правительствам. Правительство Республики Китай было избрано с соблюдением всех демократических норм, и потому его уважают все государства с демократически избранными правительствами, как и наше. Как бы то ни было, господин министр, цель нашей встречи — обсуждение торговли. Так мы перейдём, наконец, к этой проблеме или будем и дальше тратить время на обсуждение вопросов, не относящихся к делу?

— Ничто не может быть так тесно связано с этим делом, как полное отсутствие уважения, продемонстрированное вашим правительством — точнее, режимом Райана — по отношению к правительству нашей страны. Вопрос Тайваня имеет огромное значение для… — Шен Танг продолжал говорить в том же ключе в течение ещё четырех минут.

— Господин министр, Соединённые Штаты Америки не являются каким-то «режимом». Это независимое государство с демократически избранным правительством. Мы предприняли этот эксперимент в области правления ещё в то время, когда вашей страной управляла Маньчжурская династия. Не исключено, что когда-нибудь вы тоже попытаетесь предпринять аналогичный эксперимент для блага своего народа. А теперь давайте вернёмся к вопросу, ради рассмотрения которого мы собрались, или вы желаете бессмысленно тратить своё и моё время, обсуждая тему, относительно которой у меня нет инструкций, да и желание тоже отсутствует?

— Мы не допустим, чтобы нас так бесцеремонно игнорировали, — отозвался Шен, завоевав краткое и не относящееся к делу уважение Ратледжа своим неожиданным знанием английского языка.

Главный американский дипломат поудобнее сел в кресле и вежливо посмотрел на министра иностранных дел, думая о планах жены сменить обои на кухне их Джорджтаунского дома. Будет ли зелёный и голубой хорошей цветовой гаммой? Сам он предпочитал земные тона, но понимал, что ему будет гораздо легче одержать верх на переговорах в Пекине, чем выиграть спор с женой. Целая жизнь, проведённая им на дипломатическом поприще, не подготовила его к поединкам с женой по таким вопросам, как смена обоев…

Переговоры продолжались таким образом в течение первых девяноста минут, затем подошло время первого перерыва. Подали чай и крошечные пирожки. Участники переговоров вышли через высокие двери в сад. «Странное место для таких дверей, которые во всем мире называются французскими», — подумал Гант. Он впервые участвовал в дипломатическом мероприятии и полагал, что скоро узнает, как на самом деле функционирует дипломатия. Все разбились на пары, американец с китайцем. Даже на расстоянии было видно, кто стоит рядом с кем. Каждый китаец курил — этот порок разделяли с ними только два американца. Оба выглядели благодарными за предоставленную им возможность предаваться пороку внутри помещения в этой стране.

«Китайцы, возможно, являются торговыми нацистами, — подумал сотрудник Министерства финансов, — но уж никак не нацистами по отношению к собственному здоровью».

— Какое у вас мнение относительно хода переговоров? — раздался голос за его спиной. Гант обернулся и увидел того же низенького китайца, который не давал ему покоя во время торжественного приёма. Его звали Хуэ Ма, вспомнил Гант, ростом пять футов и ничуть не больше, с непроницаемыми глазами игрока в покер и определёнными актёрскими способностями. Американец напомнил себе, что этот тип умнее, чем кажется на первый взгляд. Как ему теперь обращаться с ним? Когда возникают сомнения, решил Гант, надо полагаться на правду.

— Я впервые наблюдаю дипломатические переговоры. Они кажутся мне удивительно скучными, — ответил Гант, поднося к губам чашку с ужасным китайским кофе.

— Ничего не поделаешь, это нормально, — ответил Хуэ.

— Вот как? Деловые переговоры ведутся иначе. Каким образом удаётся достигнуть какого-нибудь результата?

— Для достижения каждой цели необходим свой путь, — сказал ему китаец.

— Пожалуй. Можно задать вам вопрос? — спросил «Телескоп».

— Попытаюсь ответить.

— Почему поднялся такой шум из-за Тайваня?

— Почему поднялся такой шум, когда началась ваша Гражданская война? — хитро ответил вопросом на вопрос китаец.

— Ну хорошо, но прошло пятьдесят лет, почему не попробовать объявить ничью и начать все сначала?

— Для нас это небольшой промежуток времени, — ответил Хуэ с высокомерной улыбкой.

— О'кей, а вот мы в Америке называем это жизнью в прошлом. — Вот тебе, мерзкий китаеза!

— Это наши соотечественники, — настаивал Хуэ.

— Но они приняли иное решение. Если вы хотите вернуть их обратно, сделайте это выгодным для них. Понимаете, постарайтесь достигнуть такого же высокого уровня жизни, как у них на острове. — Ты понял это, нищий коммунист?

— Если один из ваших детей убежал из дома, вы разве не будете стараться вернуть его?

— Возможно, но я буду звать его, а не угрожать, особенно если у меня нет возможности угрожать ему с достаточной эффективностью. — А ваши Вооружённые силы просто дерьмо. Это говорили ему во время инструктажа перед отъездом в Пекин.

— Но если посторонние люди убеждают его убежать из дома и не подчиняться отцу, разве вы не будете возражать?

— Послушай, приятель, — отозвался Гант, стараясь не показывать охватившую его внутреннюю ярость — или так ему казалось. — Если вы хотите заниматься бизнесом, то давайте заниматься бизнесом. Если хотите тратить время на пустую болтовню, будем болтать без конца. Но я ценю своё время и время своей страны, так что давайте отложим болтовню до следующего раза. — И тут Гант понял, что он не дипломат и не сможет одержать верх в такой игре. — Как видите, у меня нет таланта в подобных переговорах. У нас есть люди, умеющие заниматься этим, но я не принадлежу к их числу. Я один из тех американцев, которые работают по-настоящему и зарабатывают настоящие деньги. Если вам нравится такая игра, отлично, но это не моя игра. Думаю, что терпение — хорошая вещь, но не в том случае, когда оно мешает достигнуть цели. Мне представляется, что ваш министр упустил что-то из вида.

— Что именно, господин Гант?

— Все равно мы получим в результате этих переговоров то, что нам нужно, — сказал Гант маленькому китайцу и тут же понял, что этими словами засунул ногу себе в рот до самого колена.

Он поспешно допил кофе и направился в туалет безо всякой необходимости. Там он вымыл руки, перед тем как вернуться в сад. Гант нашёл одиноко стоящего Ратледжа, который рассматривал какие-то весенние цветы.

— Клифф, мне кажется, что я напортачил в разговоре с китайцем.

— Что именно? — спросил заместитель Государственного секретаря, затем выслушал признание. — Не переживай. Ты не сказал ему ничего, что я уже не передал им. Ты просто не понимаешь наш язык.

— Но они считают нас нетерпеливыми и потому мы уязвимы, верно?

— Ты не принимаешь во внимание то, что я сказал в зале, — ответил Ратледж с лёгкой улыбкой. — Здесь я Джимми Коннорс, играющий на открытом чемпионате США, Марк. Этим я и занимаюсь.

— Противная сторона тоже придерживается этого мнения.

— Верно, но у нас преимущество. Они нуждаются в нас больше, чем мы в них.

— Я думал, что тебе не нравится так говорить с этими людьми, — заметил Гант, удивлённый позицией Ратледжа.

— Не имеет значения, нравится мне это или нет. Я обязан исполнять полученную инструкцию, а выигрывать всегда приятно. — Он не добавил, что никогда раньше не встречал министра Шена и потому у него не было никаких личных чувств к китайскому министру, что нередко мешает дипломатам, иногда ставящим дружеские отношения выше интересов своей страны. Обычно они оправдывают такую позицию, убеждая себя, что в следующий раз этот сукин сын будет у него в долгу и это послужит интересам его страны. Дипломатия всегда была делом личностей, а наблюдатели часто не замечают этого, полагая, что эти многословные специалисты не что иное, как простые говорящие роботы.

Все это озадачивало Ганта, но он будет подыгрывать Ратледжу, потому что в этом состояло его поручение, и ещё потому, что заместитель Государственного секретаря по крайней мере вёл себя так, будто он знает, что делает. А вот действительно знает или нет… Гант ломал голову, пытаясь понять, сумеет ли он определить это. Затем наступило время возвращаться за стол переговоров.

Пепельницы были очищены и бутылки с водой расставлены обслуживающим персоналом, каждый из которых являлся, наверно, политически надёжным функционером того или иного ранга или, более вероятно, профессиональным офицером разведывательной службы. Они находились здесь потому, что правительство не желало рисковать ничем или, по крайней мере, пыталось действовать наверняка. По сути дела, это была напрасная трата подготовленного персонала, но коммунистов никогда не беспокоила проблема эффективного использования кадров.

Министр Шен закурил и предложил Ратледжу начинать. Американский дипломат вспомнил, что Бисмарк советовал пользоваться сигарой во время переговоров, потому что некоторых людей густой табачный дым раздражал и это давало курильщику преимущество.

— Господин министр, торговая политика Китайской Народной Республики определяется небольшим кругом людей, и эта политика осуществляется по идеологическим причинам. Мы в Америке понимаем это. Но вы никак не можете понять, что наше правительство является народным и наш народ требует, чтобы мы урегулировали торговый дисбаланс. Неспособность правительства Китайской Народной Республики открыть свои рынки для американских товаров лишает работы многих американских граждан. В нашей стране задача правительства заключается в том, чтобы служить народу, а не править им, и по этой причине мы обязаны эффективно заниматься решением проблемы торгового дисбаланса.

— Я полностью согласен с тем, что задача правительства заключается в служении интересам народа, и по этой причине мы должны коснуться тех нравственных мук, которые испытывают наши граждане из-за проблемы Тайваня. Люди, которые должны быть нашими соотечественниками, отделились от нас, а Соединённые Штаты содействуют дальнейшему отчуждению наших соплеменников…

«Достойно изумления, — думал Ратледж, — что этот бормочущий старый пердун ещё не умер от курения этих проклятых сигарет». Они выглядели и пахли как американские «Лаки Страйк», от которых умер его дедушка в возрасте восьмидесяти лет. Но курение было лишь поводом, но отнюдь не причиной смерти деда. Дедушка Оуэнс вёз своего внука на Южную станцию в Бостоне, когда, закуривая сигарету, выронил её себе на колени. Пытаясь достать её, он не заметил, что выехал на полосу встречного движения. Дедушка не верил и в пояса безопасности… сукин сын фактически курил непрерывно, закуривая новую сигарету от окурка прежней, подобно Боги[325] в кинофильмах тридцатых годов. Впрочем, может быть, это один из способов, с помощью которых китайцы осуществляют контроль за количеством своего народонаселения… но это слишком уж безобразный способ…

— Господин министр иностранных дел, — начал Ратледж, когда пришла его очередь, — правительство Республики Китай избрано в ходе свободных и честных выборов народом, живущим в их стране. С точки зрения Америки, это делает правительство Республики Китай легитимным, — он не добавил, что правительство Китайской Народной Республики является поэтому не легитимным, но эта невысказанная мысль повисла в зале наподобие тёмного облака, — и потому данное правительство заслуживает международного признания, что происходило как вы могли заметить, в течение прошлого года. Политика нашего правительства заключается в том, что мы признаем такие правительства. Мы не изменим нашу политику, основанную на твёрдых принципах, только для того, чтобы удовлетворить желания других стран, которые не разделяют эти принципы. Мы можем продолжать подобный обмен мнениями до тех пор, пока у вас не кончатся сигареты, но в данном случае позиция моего правительства останется неизменной. Таким образом, вы можете признать этот факт, и тогда наши переговоры перейдут к более важным вопросам, или вы можете продолжать погонять мёртвую лошадь. Выбор за вами, разумеется, но разве не лучше заняться чем-то более продуктивным?

— Америка не может диктовать Китайской Народной Республике, какие вопросы являются для нас важными. Вы утверждаете, что у вас свои принципы, и мы, несомненно, имеем собственные. Один из наших принципов — это важность территориальной целостности нашей страны, — парировал китаец.

Самым трудном для Марка Ганта было сохранить невозмутимый вид. Ему приходилось притворяться, что все происходящее — здраво и разумно, хотя он предпочёл бы включить свой компьютер и ознакомиться с биржевыми сводками или даже просто почитать книжку, скрыв её под краем стола. Но он не мог так поступить. Он был вынужден делать вид, что с интересом следит за переговорами. Это, если ему удастся сохранить невозмутимый вид до конца, могло помочь ему получить номинацию на очередную церемонию присуждения наград Академии киноискусства как Лучшего актёра второго плана: за то, что он не заснул во время самого скучного события со дня проведения чемпионата Айовы по выращиванию травы, победителем объявляется… Он взял себя в руки и перестал ёрзать в кресле, но от этого его зад устал ещё больше, и к тому же эти кресла не были спроектированы для его зада.

Может быть, они годились для этих худосочных китайских задниц, но не для зада выросшего в Чикаго профессионала, который любил пиво и сэндвич с солониной во время ланча по крайней мере раз в неделю и не увлекался физическими упражнениями. Его зад требовал более широкого и мягкого сиденья для комфорта, но этого здесь не было. Гант попытался найти что-нибудь интересное. Он пришёл к выводу, что у министра Шена ужасная кожа, словно его лицо побывало когда-то в огне и друг попытался потушить пламя с помощью остроконечного клинка для колки льда из холодильника. Он попытался представить, как происходило это воображаемое событие, сдерживая улыбку. Затем он понял, что Шен курит слишком много, закуривая сигареты с помощью бумажных спичек вместо настоящей зажигалки, может быть, он принадлежал к тем людям, которые клали вещи и потом забывали, куда их положили.

Этим, возможно, и объясняется тот факт, что он пользовался дешёвыми одноразовыми шариковыми ручками вместо ручки, соответствующей его должности и статусу. Значит, у этого важного сукина сына лицо в детстве было в прыщах и всё валилось из рук?.. Такая мысль заслуживала внутренней улыбки, а тем временем министр продолжал бормотать на своём довольно приличном английском языке. Тут у Ганта появилась другая мысль. Перед ним лежали наушники для синхронного перевода… А нельзя ли настроить их на местную радиостанцию? У них ведь должна быть в Пекине радиостанция, по которой передают хоть какую-то музыку, не правда ли?

Когда пришла очередь Ратледжа, ситуация почти не изменилась. Заявленная американская позиция повторялась, как и китайская, она была, возможно, более разумной, но не менее скучной. Гант подумал, что адвокаты, обсуждающие условия развода, занимаются таким же дерьмом. У них, как и у дипломатов, почасовая плата, а не вознаграждение по достигнутым результатами. Дипломаты и адвокаты. «Эта пара стоит друг друга», — подумал Гант. Он даже не мог посмотреть на часы. Американская делегация должна представлять перед китайскими язычниками сомкнутый единый фронт, словно высеченный из камня, решил Гант, чтобы продемонстрировать коммунистам, что Силы Добра и Правды тверды в своей решимости. Или что-то вроде этого. «Интересно, — подумал он, — будут ли другими переговоры с британцами, например, ведь обе стороны говорят на одном языке, но переговоры между ними проводятся, по-видимому, по телефону или по электронной почте вместо этого формалистического дерьма».

Ланч запоздал на десять минут, потому что этот парень Шен никак не мог остановиться. Впрочем, этого следовало ожидать. Американская делегация дружно направилась в мужской туалет, где все молчали из-за страха перед установленными «жучками». Затем они снова вышли наружу, и Гант подошёл к Ратледжу.

— Неужели вы зарабатываете себе на жизнь таким образом? — спросил биржевой маклер, не скрывая недоверия.

— Да, пытаюсь. Эти переговоры идут очень успешно, — ответил заместитель американского Государственного секретаря.

— Что?! — выпалил Гант голосом, преисполненным изумления.

— Да, понимаешь, их министр иностранных дел сам ведёт переговоры, так что мы играем со всей командой, — объяснил Ратледж. — Это означает, что нам удастся достигнуть настоящего соглашения вместо бесконечного обмена мнениями между чиновниками низшего класса и китайским Политбюро. Лишний слой дипломатов мог бы действительно запутать переговоры. Впрочем, без путаницы, разумеется, не обойтись. Шен будет обсуждать каждый вечер ход переговоров с членами Политбюро, может быть, занимается этим прямо сейчас — его нигде не видно. Интересно, кому он докладывает подробности переговоров. Я не думаю, что он облечён полномочными правами, более крупные фигуры постоянно подвергают сомнению его позицию. В прошлом так же поступали русские. В этом недостаток их системы. По сути дела, никто не доверяет никому.

— Ты серьёзно? — спросил «Телескоп».

— Да, конечно, именно так функционирует их система.

— Но это настоящее безумие, — заметил Гант.

— Разумеется. Почему, ты думаешь, Советский Союз перевернулся брюхом вверх? — спросил Ратледж, не скрывая насмешки. — Им никогда не удавалось координировать свои действия, потому что они не знали, каким образом применить власть, находящуюся в их руках. Вообще-то мне их жаль. Зато сейчас у них все получается гораздо лучше.

— Но как проходят наши переговоры, хорошо или плохо?

— Если всё, что они смогли бросить нам в лицо, это проблема Тайваня, то аргументы по вопросам торговли у них очень слабы. Проблема Тайваня решена, и они знают об этом. Не исключено, что мы заключим с Тайванем договор о взаимной обороне в ближайшие десять или одиннадцать месяцев. Континентальному Китаю это скорее всего уже известно. У них надёжные источники разведывательной информации в Тайбее.

— А откуда это известно нам? — удивился Гант.

— Потому что наши друзья в Тайбее приняли меры, чтобы китайцы в Пекине это узнали. Весьма желательно, чтобы твой противник знал много полезного. Это помогает достичь лучшего взаимопонимания, исключает ненужные ошибки и тому подобное. — Ратледж сделал паузу. — Интересно, что нам подадут на ланч?

Господи, подумал Гант. Затем он поблагодарил бога за то, что присутствует на переговорах только для того, чтобы снабжать этого дипломата экономической информацией. Здесь шла игра, настолько отличающаяся от всего, с чем ему приходилось сталкиваться раньше, что он чувствовал себя шофёром грузовика, занимающимся биржевыми операциями на своём лэптопе из будки придорожного телефона-автомата.

Репортёры тоже пришли на ланч, потому что им было нужно заснять дипломатов в тот момент, когда они дружески говорят о таких вещах, как погода и пища, — телезрители примут это, разумеется, за обсуждение важнейших государственных проблем, когда на самом деле по крайней мере половина обсуждаемых тем касалась таких вопросов, как воспитание детей или уничтожение сорняков на лужайке перед домом. Гант только сейчас начал понимать, что всё это является, по существу, игрой, не имеющей почти никаких параллелей в других областях человеческой деятельности. Он увидел, как Барри Вайс подошёл к Ратледжу без микрофона и без сопровождающей его камеры.

— Итак, господин секретарь, как продвигаются переговоры? — спросил репортёр.

— Очень хорошо. Между прочим, у нас только что закончилось весьма плодотворное вступительное заседание, — ответил Ратледж, и Гант услышал его слова. «Как жаль, — подумал „Телескоп“, — что люди не могут видеть того, что происходит на самом деле». Это было бы так смешно, превращать американский фильм «Лаверне и Ширли» в «Короля Лира» по своему безумию, а чемпионат мира по шахматам в нечто похожее на схватку боксёров-тяжеловесов за звание чемпиона мира, проявляющих полную апатию в последнем раунде. Однако у всякой области человеческой деятельности есть свои правила, а эти просто не такие, как остальные.

* * *

— Вот наш друг, — заметил милиционер, когда автомобиль выехал на шоссе. Это был Суворов/Конев в своём «Мерседесе» класса С. Государственный регистрационный номер автомобиля и лицо, которое они увидели с помощью бинокля, принадлежали ему.

Провалов мобилизовал местную команду для слежки за «Мерседесом», и ему помогали сотрудники Федеральной службы безопасности, раньше именовавшейся Вторым Главным управлением бывшего КГБ, профессиональные охотники за шпионами, делавшие жизнь участников иностранных разведывательных операций в Москве такой трудной. Они были по-прежнему великолепно снаряжены, и, несмотря на то что их финансирование оставляло желать лучшего, подготовка оставалась на прежнем высоком уровне.

Проблема заключалась, разумеется, в том, что они все это отлично понимали и вели себя с профессиональным высокомерием, а это выводило из себя милиционеров, занимавшихся расследованием убийства. Несмотря на шероховатости, сотрудники ФСБ были полезными союзниками. В общей сложности семь автомобилей вели слежку за «Мерседесом». В Америке ФБР выделило бы для наблюдения ещё и вертолёт, но Майк Райли удержался и не сделал такого снисходительного замечания, к облегчению Провалова. Американец стал другом и талантливым учителем в деле расследования, но иногда сочувствие могло перейти определённые границы. В слежке участвовали пикапы с телевизионными камерами, готовые вести съёмку утренних событий, а в каждом автомобиле находилось по два человека, чтобы управление машиной не мешало наблюдению. Они последовали за Суворовым/Коневым в центр Москвы.

* * *

Другая группа следователей в это время легко открыла замок в его квартире и вошла внутрь. Происходящее там походило по своей грации на выступление балета Большого театра. Войдя внутрь, группа сначала остановилась, тщательно разыскивая знаки, оставленные владельцем, такие невинные, как человеческие волоски, вложенные в дверь шкафа и другие места, чтобы убедиться, что в квартире в отсутствие хозяина никого не было или, наоборот, кто-то проник в неё. Досье Суворова по службе в КГБ было наконец передано Провалову, и он знал обо всём, что было известно офицеру. Оказалось, что его подготовка была весьма тщательной и оценки Суворова были большей частью на уровне «С». Этого недостаточно, чтобы дать ему возможность действовать в качестве «нелегального» офицера на территории «Главного Противника», то есть Соединённых Штатов, но позволяло ему стать специалистом по дипломатической разведке, главным образом оценивать информацию, собранную другими оперативниками, и проводить также время «в поле», пытаясь вербовать агентов и управлять их действиями. В ходе своей работы он установил контакт с различными иностранными дипломатами, включая трех сотрудников китайского посольства. Их он использовал для сбора разведывательной информации низкого уровня, главным образом отчётов о беседах в посольствах, но и это считалось полезным. Последнее назначение Суворова было в 1989 — 1991 годах, когда он работал в советском посольстве в Пекине, где снова пытался собирать разведывательную дипломатическую информацию, и на этот раз, заметил Провалов, с некоторым успехом. В то время его достижения не были подвергнуты сомнению скорее всего потому, что он добился незначительных достижений против дипломатической службы этой же страны в Москве. В его досье упоминалось о том, что он мог говорить и писать по-китайски, чему его научили в академии КГБ. Все это говорило в пользу того, чтобы сделать Суворова специалистом по Китаю.

Одна из проблем с разведывательными операциями заключается в том, что вещи, которые выглядят подозрительными, часто оказываются невинными и, наоборот, то, что выглядит невинным, может вполне оказаться подозрительным. Офицер разведывательной службы обязан устанавливать контакт с иностранцами, и среди них часто попадаются иностранные разведчики. Бывает, что иностранному разведчику удаётся манёвр, который американцы называют «сальто», — перевербовать офицера разведывательной службы на свою сторону. КГБ осуществляло такой манёвр много раз, но цена этого состоит в том, что такой манёвр может произойти и с твоими офицерами. Период с 1989 года по 1991-й был временем «гласности», «открытости», что уничтожило Советский Союз так же легко и уверенно, как оспа уничтожает примитивные племена дикарей. В тот период, — напомнил себе Провалов, — у КГБ возникло немало собственных проблем. Что, если именно тогда китайцы завербовали Суворова? Китайская экономика начала быстро развиваться, и у них появились деньги, не так много, как всегда было у американцев, но достаточно, чтобы завербовать советского чиновника, который искал работу, ожидая скорого увольнения.

Но чем занимался Суворов после? Сейчас он сидел за рулём «Мерседеса», а такие автомобили не появляются в почтовом ящике. Правда заключалась в том, что они не знали этого и выяснить подробности будет непросто. Следователям было известно, что ни Климентий Иванович Суворов, ни Иван Юрьевич Конев не платили налоги, но это всего лишь ставило их в один ряд с большинством русских граждан, которые не хотели заниматься такими мелочами. К тому же не решались расспрашивать его соседей. Их имена сейчас подвергались проверке для выяснения, не состояли ли они раньше в КГБ и могут поэтому быть союзниками подозреваемого. Нет, люди Провалова не хотели преждевременно встревожить Суворова.

Квартира выглядела «чистой» в милицейском смысле слова. После этого они принялись за обыск. Кровать не была убрана. Суворов/Конев был мужчиной и потому не следил за порядком. Обстановка квартиры, однако, выглядела дорогой, многие предметы иностранного производства, главным образом сделаны в Западной Германии, что особенно нравилось богатым русским. У следователей, производящих обыск, на руках были хирургические перчатки из латекса. Они открыли дверцу холодильника — ничего необычного на первый взгляд. Затем ящики шкафа для одежды. Проблема заключалась в том, что их время ограничено, а в любой квартире слишком много мест, куда можно спрятать что угодно, начиная от пары носков до трубки внутри рулона туалетной бумаги.

Вообще-то они и не рассчитывали найти что-то компрометирующее, однако им было необходимо предпринять эти усилия, потому что будет трудно объяснить начальству, почему они не взялись за обыск. Этим они словно укажут начальнику, что вообще не было смысла посылать такую группу в квартиру Суворова и напрасно тратить время хорошо подготовленных людей. Кроме того, в телефон установили подслушивающее устройство. Милиционеры подумали и о том, чтобы разместить в квартире крошечные камеры, ведущие съёмку через маленькие отверстия. Такие камеры так легко спрятать, и они настолько незаметны, что только гений, страдающий манией преследования, сможет обнаружить их. Но для этого требовалось время, и больше всего времени уйдёт на протяжку проводов к центральной станции наблюдения. Именно времени у них и не было. Во всяком случае, у руководителя группы в кармане лежал сотовый телефон, и, как только он начнёт вибрировать, это будет означать, что хозяин квартиры направляется домой. Тогда они наведут порядок и быстро покинут его жилище.

* * *

Суворов был сейчас в двенадцати километрах. Позади него автомобили преследования менялись местами с таким же искусством, с каким нападающие русской национальной команды по футболу ведут мяч к воротам противника при игре, вскоре заканчивающейся вничью. Провалов сидел в командном автомобиле, наблюдая и слушая, как руководитель группы КГБ/ФСБ с помощью карты и радио управляет действиями своих людей. Машины были грязными, подержанными и ничем не выделялись в потоке автомобилей. Они могли принадлежать московским учреждениям или таксистам, метались среди других машин и прятались позади однотипных автомобилей, которых было очень много. В большинстве случаев второй пассажир в машине находился на заднем сиденье, имитируя поведение пассажира такси. Для маскировки у них были сотовые телефоны, как у многих пассажиров, с их помощью они связывались с командной машиной, не вызывая подозрений. Это, заметил командир группы ФСБ капитану милиции, одно из преимуществ современной техники.

Затем Провалову сообщили, что субъект подъехал к обочине и остановился. Два автомобиля, ведущие слежку, проехали вперёд, дав возможность новым машинам приблизиться и остановиться.

— Он выходит из машины, — доложил майор ФСБ. — Я тоже выхожу и последую за ним пешком. — Для своего звания майор был очень молод, что обычно является характерным признаком не по годам способного и многообещающего молодого офицера, стремительно делающего карьеру, как в данном случае. У двадцативосьмилетнего майора было красивое лицо и дорогой костюм, как у нового поколения московских бизнесменов. Он оживлённо говорил в свой сотовый телефон, что никак не способствовало образу человека, занятого наблюдением. Это дало ему возможность приблизиться к Суворову на тридцать метров и следить за каждым его движением ястребиными глазами. Такие глаза были необходимы майору, чтобы заметить самый элегантный из манёвров, осуществляемых шпионами. Суворов/Конев сел на скамейку, правая рука уже в кармане плаща, тогда как левая разворачивала газету, которую он захватил из машины. Это окончательно убедило майора, что субъект собирается совершить что-то нехорошее. Газета всегда представляет собой удобное средство маскировки для шпиона, нечто, призванное скрыть действия, осуществляемые основной рабочей рукой, подобно тому, как фокусник нарочито энергично размахивает одной рукой, в то время как другая занимается самим фокусом. И в данном случае субъект проделывал манёвры настолько искусно, что, если бы майор не был отлично подготовленным контрразведчиком, он, скорее всего, ничего бы не заметил. Он занял место на соседней скамейке и сделал вид, что набирает другой номер на сотовом телефоне. Затем он начал оживлённо говорить с воображаемым деловым партнёром и успел заметить, как субъект встал и пошёл с рассчитанной небрежностью к стоящему рядом «Мерседесу».

Увидев, что субъект отошёл на сотню метров, майор Ефремов набрал правильный номер.

— Это Павел Георгиевич. Я останусь здесь, чтобы проверить, что оставил перед отъездом наш субъект, — сообщил он на базовую станцию. Майорскрестил ноги и закурил сигарету, наблюдая за тем, как фигура садится в машину и уезжает. Когда Суворов уже был далеко за пределами видимости, Ефремов встал, подошёл к соседней скамейке и протянул руку под неё. О да. Магнитная коробочка. По-видимому, Суворов пользовался этим местом в течение некоторого времени. Он приклеил стальную пластинку под скамейкой, окрашенной в зелёный цвет, и теперь мог прикладывать к ней намагниченную коробочку… толщиной около сантиметра, определил на ощупь Ефремов. Их субъект на самом деле оказался активным шпионом. Он только что заложил информацию в тайнике.

Услышав это, Провалов испытал волну возбуждения, словно увидел убийство, совершенное перед его глазами. Теперь они стали свидетелями того, как подозреваемый совершил государственное преступление. Отныне Суворов в их руках. Они могут в любой момент арестовать его. Но так они, конечно, не поступят. Офицер, руководящий операцией, сидевший рядом с Проваловым, приказал Ефремову изъять контейнер для обследования. Это нужно сделать быстро, потому что контейнер необходимо вернуть на место. В руках у них была только половина шпионской группы. Вторая половина явится сюда, чтобы забрать коробочку.

* * *

Они увидели то, что искали в квартире подозреваемого. Это был компьютер. Включив компьютер, они увидели множество файлов, но только один из них был с зашифрованным содержанием. Раньше им не приходилось сталкиваться с такой программой кодирования. Она была американской, и её название записано. Сделать что-нибудь ещё они не могли. У них не было с собой соответствующего диска, чтобы скопировать зашифрованный файл. Это они могут исправить и одновременно записать программу шифрования.

Им придётся установить прослушивающее устройство на клавиатуру. Таким образом, они смогут воспользоваться паролем Суворова, чтобы взломать зашифрованный файл. Придя к этому заключению, группа взломщиков покинула квартиру.

Следующий этап был фактически предопределён. Они следили за «Мерседесом», продолжая использовать тип слежки со множеством автомобилей, но им повезло, когда самосвал — по-прежнему одна из основных форм движения на московских улицах — оказался ближе всех. Субъект остановил германский седан, и ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы прикрепить бумажную полоску к столбу уличного освещения.

Сразу после этого он быстро сел в «Мерседес» и поехал дальше. Он даже не оглянулся вокруг, словно сделал что-то самое обычное.

Но это не было чем-то обычным. Суворов только что оставил флажок, знак кому-то неизвестному, что в тайнике заложена информация. Этот неизвестный пройдёт или проедет мимо флажка, увидит его и поймёт, что ему следует предпринять. Вот поэтому им следует как можно быстрее изучить содержимое капсулы и вернуть её на место. В противном случае вражеский шпион поймёт, что он и его сообщник раскрыты. Нет, они не собирались совершать такую грубую ошибку и сорвать операцию. Это будет сделано лишь в том случае, когда станет действительно необходимым. Разоблачение шпионской деятельности напоминает действия человека, распускающего свитер на молодой прелестной женщине. Он не перестанет наматывать клубок шерсти до тех пор, пока не обнажатся её сиськи, сказал Провалову офицер ФСБ, командующий операцией.

Глава 24 Детоубийство

— Что это? — спросил президент во время утреннего брифинга.

— Это новый источник «ЗОРГЕ», его назвали «Славкой». Боюсь, что как поставщик разведывательной информации эта представительница пернатых уступает «Певчей птичке», хотя сообщает немало интересного об их министрах, — добавил доктор Гудли с притворной деликатностью.

Кем бы ни была «Славка», понял Райан, — это, несомненно, женщина — она вела дневник с весьма интимными подробностями. Она тоже работала на министра Фанг Гана, и создавалось впечатление, что он влюблён в неё. Она если не была влюблена в него, по крайней мере, вела записи о его деятельности. Обо всех видах его деятельности, увидел Райан. Они были настолько интимными и описывали их отношения с такими подробностями, что его глаза расширились в столь ранний утренний час.

— Передай Мэри-Пэт, что она может продать эту информацию в мужской журнал «Хастлер», если хочет, но такой материал не нужен мне в восемь утра.

— Она включила эту информацию, для того чтобы вы получили представление об источнике, — объяснил Бен. — Этот материал не касается политических вопросов, как тот, что мы получаем от «Певчей птички», но, по мнению Мэри-Пэт, он даёт нам самое подробное представление о характере министра, что может оказаться полезным, и там есть некоторая политическая информация вместе с описанием его сексуальных наклонностей. Создаётся впечатление, что этот Фанг является мужчиной с… э, так сказать, с похвальной энергией, хотя девушка, о которой идёт речь, явно предпочла бы более молодого любовника. По-видимому, у неё был такой любовник, но Фанг отделался от него.

— У мерзавца собственнические инстинкты, — сказал Райан, просматривая этот раздел. — Ну что ж, полагаю, что в этом возрасте приходится держаться за то, что тебе нужно. Это говорит нам о чём-нибудь?

— Сэр, это говорит нам о том, какие люди принимают там решения. Здесь мы назвали бы их сексуальными хищниками.

— К этой разновидности у нас принадлежат некоторые люди, состоящие на федеральной службе, — заметил Райан. В газетах только что был опубликован материал об одном сенаторе.

— По крайней мере, не в этом кабинете, — сказал Гудли своему президенту. Он не добавил «больше не принадлежат».

— Ну что ж, этот президент женат на хирурге. Она умеет пользоваться острыми инструментами, — ответил Райан с лукавой улыбкой. — Значит, поднятый вчера вопрос о Тайване был всего лишь отвлекающим манёвром, потому что они ещё не приняли решения о том, как им приступить к обсуждению вопросов торговли?

— Да, создаётся такое впечатление, и это действительно кажется немного странным. Кроме того, МП считает, что у них может находиться в Штатах источник, поставляющий им не слишком важную информацию. По её мнению, они знают немного больше, чем могли бы узнать из чтения газет.

— Просто великолепно, — проворчал Джек. — Так что же произошло? Может быть, японские корпорации продали свои старые источники китайцам?

Гудли пожал плечами.

— Пока это нам неизвестно.

— Пусть Мэри-Пэт свяжется с Дэном Мюрреем и сообщит ему об этом. Контрразведка относится к сфере деятельности ФБР. Мы можем приступить к поиску агента немедленно или это скомпрометирует «Певчую птичку»?

— Это решение должен принять кто-то другой, сэр, — ответил Гудли, напоминая президенту, что он хороший специалист, но не настолько хороший в этом деле.

— Да, и кто-то другой, кроме меня тоже. Что ещё?

— Сенатский комитет по разведывательной деятельности хочет изучить ситуацию в России.

— Интересно. А чем она им помешала?

— Похоже, что у них возникли сомнения относительно того, до какой степени мы можем доверять нашим друзьям в России. Их беспокоит, что русские могут использовать деньги, вырученные за нефть и золото, для того чтобы снова превратиться в СССР, и тогда может возникнуть угроза НАТО.

— Последний раз, когда я смотрел на карту, границы НАТО передвинулись восточнее на несколько сотен миль. Эта буферная зона ничуть не вредит нашим интересам.

— Если не считать того, что теперь мы обязаны защищать Польшу, — напомнил своему боссу Гудли.

— Я помню это. Хорошо, передайте сенату, чтобы они выделили фонды на перемещение танковой бригады к востоку от Варшавы. Их можно разместить в одном из прежних советских лагерей, верно?

— Если поляки согласятся. Непохоже, чтобы близость русских их особенно беспокоила.

— Их больше беспокоит близость немцев, а?

— Совершенно верно, и у них есть повод для беспокойства.

— Когда наконец Европа поймёт, что мир утвердился всерьёз и навсегда? — обратился к потолку Райан.

— Там множество исторических прецедентов, причём некоторые совсем недавние. Они не могут пока забыть этого, господин президент. И многие прецеденты свидетельствуют о противоположном.

— О'кей, я лично скажу польскому президенту, что он может положиться на нас в отношении Германии. Мы будет держать немцев под контролем, и если они переступят линию — ну что ж, мы заберём обратно собственность, принадлежащую «Крайслеру». — Райан отпил кофе из своей чашки и посмотрел на часы. — Что-нибудь ещё?

— На сегодня у меня все.

Президент поднял голову и лукаво посмотрел на своего советника по безопасности.

— Передай Мэри-Пэт, что, если она снова захочет ознакомить меня с материалами «Славки», пусть присылает их вместе с фотографиями.

— Обязательно, сэр, — засмеялся Гудли.

Райан снова взял документы брифинга и прочитал их, на этот раз медленнее, отпивая кофе из чашки, иногда фыркая или ворча. Его жизнь была намного проще, когда он сам готовил подобные документы, чем теперь, когда их готовили для него. Почему произошло такое? Разве не должно быть наоборот? Раньше он должен был найти ответы и заранее предугадывать возможные вопросы, но теперь этим занимались другие, готовя документы для него… все стало труднее. Это не имело смысла, чёрт возьми! Может быть, решил он, потому, что после него поток информации останавливался. Ему необходимо принимать решения, так что, какими бы ни были другие решения и анализы, принятые на более низком уровне, этот процесс поступал в одно место и останавливался. Это походило на управление автомобилем: кто-то ещё может сказать ему, что нужно повернуть направо за угол, но именно он сидел за рулём, и ему приходилось осуществлять поворот. Если кто-то столкнётся с его машиной, вся вина падёт на него. На мгновение Джек подумал: а не было бы лучше, если бы он занимал место на один или два этажа ниже, мог вести аналитическую работу и давать рекомендации с уверенностью… зная при этом, что кому-то другому всегда поставят в заслугу правильное решение и на кого-то другого падёт вина за принятие ошибочного решения? В этой защите от возможных последствий таилась гарантия безопасности и надёжности. И тут же Райан напомнил себе, что это голос трусости. Если в Вашингтоне есть человек, способный принимать решения лучше его, он ещё не встретился с ним, и если это подало свой голос высокомерие, пусть так и будет.

«Но всё-таки должен быть кто-то лучше меня», — подумал Джек, когда стрелка часов приблизилась к первой встрече сегодняшнего дня, и не его вина, что пока такого не нашлось. Он прочитал расписание приёма посетителей. Весь день представлял собой политическое дерьмо… за исключением того, что это было не совсем так. Все, что он делал в своём кабинете, так или иначе оказывало влияние на жизнь американских граждан и потому было важным как для него, так и для них. Но кто решил сделать его отцом нации? По какой причине, чёрт возьми, его сделали таким умным? Люди за его спиной, как думал о них Райан, за очень толстыми стёклами окон Овального кабинета, все ожидали, что он будет поступать правильно и принимать правильные решения. Сидя за обеденным столом или играя в карты на минимальные ставки, они будут ворчать, жаловаться и стонать относительно принятых им решений, которые им не понравились, словно сами поступили бы по-другому — это легко говорить где-то там, вдалеке. Здесь же все было иначе. Таким образом, Райану приходилось задумываться над каждым, самым незначительным решением, обдумывать даже меню школьных ланчей — а вот это было чертовски трудно. Если давать детям то, что им нравится, врачи-диетологи начнут жаловаться, говоря, что детям лучше есть полезные веточки и ягоды, укрепляющие здоровье, однако почти все родители выберут скорее всего гамбургеры и жареный картофель, потому что детям это нравится, и они будут есть эту пищу. А вот даже самая здоровая пища, не съеденная детьми, принесёт им мало пользы. Пару раз он обсуждал этот вопрос с Кэти, но мог вообще-то обойтись и без такого обсуждения. Она позволяла их собственным детям есть пиццу всякий раз, когда они хотели этого, утверждая, что в ней много белка и что детский обмен веществ такой, что им можно есть практически что угодно и это не причинит им вреда. Но стоило загнать её в угол, и Кэти признавалась, что многие коллеги-профессора в «Джонсе Хопкинсе» не разделяют её мнения. Таким образом, как должен поступить Джек Райан, президент Соединённых Штатов, доктор философии в истории, бакалавр искусств в экономике и даже дипломированный аудитор (Райан не мог, хоть убей, вспомнить, когда он сдал этот экзамен), если эксперты — включая собственную жену — не могут прийти к единому мнению? Он фыркнул, в этот момент звонок у него на столе звякнул, и миссис Самтер объявила, что первый посетитель прибыл и ожидает приёма. Джеку уже хотелось попросить сигарету у секретарши, но он не мог сделать этого до перерыва, потому что только миссис Самтер и ещё несколько его личных телохранителей входили в число тех, кто знал, что президент Соединённых Штатов иногда предаётся этому пороку.

Господи, — подумал он, поступая так очень часто в начале рабочего дня, — ну почему я оказался здесь? Затем он встал и повернулся к двери, заставив себя изобразить радостную президентскую улыбку и пытаясь вспомнить, кто, чёрт возьми, войдёт сейчас в кабинет для обсуждения субсидий фермерам в Южной Дакоте.

* * *

Рейс, как обычно, отправлялся из Хитроу. На этот раз они летели на «Боинге-737», потому что до Москвы было не так уж далеко. Солдаты «Радуги» заполнили весь салон первого класса. Это придётся по вкусу обслуживающему персоналу, хотя они ещё не знали этого, потому что пассажиры будут удивительно вежливыми и нетребовательными. Чавез сидел рядом со своим тестем, глядя на экран, на котором демонстрировались правила безопасности. Оба знали, разумеется, что, если авиалайнер врежется в землю со скоростью четыреста узлов, им ничуть не поможет то, что они знают, где находится ближайший запасной выход. Но такое случалось так редко, что можно не обращать внимания на инструктаж. Динг выдернул журнал из кармана кресла, находящегося перед ним, и принялся листать страницы, в надежде обнаружить там что-нибудь интересное. Он уже купил все полезные предметы, перечисленные в каталоге журнала, в «летающем магазине», к насмешливому изумлению жены.

— Ну, маленький парень ходит ещё лучше? — спросил Кларк.

— Ты знаешь, он настолько старается ходить, что это кажется забавным. У него на лице появляется такая широкая улыбка всякий раз, когда ему удаётся пройти от телевизора до кофейного столика, что создаётся впечатление, будто он победил в марафонском беге, получил большую золотую медаль и заслужил поцелуй мисс Америки по пути в Диснейленд.

— Большие достижения слагаются из множества маленьких шажков, Доминго, — заметил Кларк как раз в тот момент, когда авиалайнер сорвался с места и начал набирать скорость для взлёта. — Кроме того, когда ты маленький, горизонт кажется намного ближе.

— Пожалуй, ты прав, мистер К. И всё-таки это кажется таким забавным… и радостным, — признался Динг.

— Не такая уж плохая должность быть отцом маленького парня, верно?

— Я не жалуюсь, — согласился Чавез, откидывая назад спинку кресла, услышав, как шасси самолёта втянулись внутрь фюзеляжа.

— Как дела у Этторе? — Кларк решил вернуться к делу. У этих дедовских рассуждений имеются свои ограничения.

— Сейчас он набирает форму. Понадобится примерно месяц, чтобы он сравнялся со всеми остальными. Над ним все время подшучивают, но он относится к этому очень хорошо. Знаешь, Этторе весьма сообразителен. У него отличный тактический инстинкт, принимая во внимание, что он не солдат, а коп.

— Быть копом в Сицилии — это совсем не то, что прохаживаться по своему участку на Оксфорд-стрит в Лондоне.

— Да, пожалуй, — согласился Чавез. — И на тренажёре он не допустил пока ни единой ошибки в отношении «стрелять или не стрелять», а это совсем неплохо. Второй стрелок, который тоже не ошибся ни разу, это Эдди Прайс. — Компьютеризованный тренажёр в Герефорде был особенно безжалостен в имитации различных тактических ситуаций. Доходило до того, что в одной из них двенадцатилетний мальчишка схватил АК-74 и выпустил в тебя длинную очередь, прежде чем ты успел обратить на него внимание. Другая неприятная ситуация включала женщину с ребёнком в руках, которая успела поднять пистолет, брошенный мёртвым террористом, и повернуться с невинным лицом к приближающимся Людям в Чёрном. Однажды Динг застрелил её из автомата и нашёл на следующее утро у себя на письменном столе куклу, с лицом, залитым кетчупом.

У солдат «Радуги» было очень живое, хотя несколько извращённое, профессиональное чувство юмора.

— А чем конкретно мы будем заниматься?

— Будем работать с личным составом прежнего Восьмого Главного управления КГБ, их службой охраны высокопоставленных чиновников, — объяснил Джон. — Их беспокоит появление доморощенных террористов — чеченов, думаю. Кроме того, возможно появление и других национальностей, которые вознамерились выйти из состава России. Они хотят, чтобы мы подготовили их парней.

— А сами-то они хороши, эти парни? — спросил Динг.

Радуга Шесть пожал плечами.

— Хороший вопрос. Личный состав — это бывшие офицеры КГБ, но с подготовкой, принятой в спецназе, они, возможно, всё-таки лучше призывников, попадающих в армию на два года. Все они имеют офицерские звания, но исполняют обязанности сержантов. Думаю, что они умны, понятливы, обладают должной мотивацией, наверно, находятся в хорошей физической форме, и они понимают смысл предстоящей миссии. Будут ли они настолько хороши, как это необходимо? Пожалуй, нет, — заметил Джон. — Но в течение нескольких недель мы сможем организовать их подготовку в нужном направлении.

— Значит, мы будем готовить главным образом их будущих инструкторов?

Кларк кивнул.

— Да, я считаю, что в этом наша задача.

— Ну что ж, правильно, — согласился Чавез, и тут им принесли меню ланча. «Интересно, почему, — подумал он, — питание на авиалайнерах никогда не соответствует тому, что тебе хочется? Это пища для ужина, а не для ланча. Почему им не нравятся, чёрт возьми, чизбургеры и жареная картошка? Ну, ладно, по крайней мере, у англичан есть приличное пиво».

За время жизни в Соединённом Королевстве он привык к их пиву. Динг не сомневался, что в России не будет ничего подобного.

* * *

«Из-за отравленного воздуха над городом восход в Пекине мрачный и серый», — подумал Марк Гант. По какой-то причине его биологические часы перестали работать синхронно с местным временем, несмотря на чёрную капсулу и запланированный сон. Он проснулся при первом свете, который пробивался через отравленный воздух с таким же трудом, как это случается в Лос-Анджелесе в худшие дни смога. Несомненно, в КНР не было агентства экологического контроля, да и автомобилей пока не видно. Если появятся автомобили, Китай сможет решить свою проблему перенаселения с помощью выхлопных газов. Он не так часто бывал за рубежом, чтобы считать это проблемой, свойственной марксистским государствам. Впрочем, их осталось не так много, и скоро они не смогут стать примерами заражения воздуха. Гант не курил — этот порок не слишком распространён в биржевом сообществе, где нормальный стресс во время работы и без того убивал людей достаточно быстро, так что ему не требовалась дополнительная помощь. А здесь воздух был отравлен до такой степени, что слезились глаза.

Когда он просыпался, ему никогда не удавалось заснуть снова. Поэтому он решил включить свет на тумбочке рядом с кроватью и почитать документы, которые ему передали, не ожидая, что он прочтёт их. Цель дипломатии, сказал однажды коммандер Спок в «Звёздном пути», заключается в том, чтобы максимально продлить состояние кризиса. Их переговоры, несомненно, развивались так причудливо и извилисто, что по сравнению с ними русло Миссисипи походило на лазерный луч. Но, подобно реке, которая должна спускаться вниз по течению, или вниз по склону холма, или вообще туда, куда полагается направляться рекам, в конце концов и переговоры должны достичь логического конца. Но что разбудило его этим утром? Он посмотрел в окно и увидел, что над горизонтом начало формироваться оранжево-красное пятно, освещая тыловые стороны зданий. Они казались Ганту безобразными, но он знал, что просто не привык к ним. Трущобы Чикаго тоже не походили на Тадж-Махал, а деревянное жилище его молодости не было Букингемским дворцом. И всё-таки ощущение чего-то другого, едва ли не враждебного, казалось ему подавляющим. Куда бы он ни посмотрел, все производило впечатление чужого, и Гант не был в достаточной степени космополитом, чтобы преодолеть это чувство. Это походило на шипение на фоне механически убогой музыки, которую повсюду проигрывают в общественных зданиях и лифтах, едва слышное шипение, но никогда не исчезающее. Его чуть не охватило чувство дурного предзнаменования, но усилием воли он стряхнул его. Не было никакой причины думать об этом. Он не знал, что очень скоро убедится в обратном.

* * *

Барри Вайс уже проснулся в своём гостиничном номере и ждал, когда принесут завтрак. Отель принадлежал к сети американских, и меню завтрака мало отличалось от американского. Местный бекон будет другим по вкусу, но Барри не сомневался, что даже китайские куры несут настоящие яйца. Его эксперимент с вафлями, совершенный накануне, оказался не слишком удачным, а Вайс был человеком, которому был нужен настоящий завтрак, чтобы потом работать целый день.

В отличие от большинства американских телевизионных репортёров, Вайс сам искал темы для своих передач. Его продюсер был партнёром, а не боссом. Барри считал, что заслужил это своей коллекцией премий «Эмми», несмотря на то что жена частенько ворчала, когда ей приходилось стряхивать пыль с проклятых призов, стоящих за баром в подвале.

Сегодня ему была нужна свежая тема. Его американская аудитория будет скучать, если ей снова придётся смотреть передачу о торговых переговорах. Он подумал, что понадобится передача с местным колоритом, чтобы американцы почувствовали единение с китайским народом. Это было непросто, а передач о китайских ресторанах более чем достаточно, потому что эти рестораны были единственной «китайской» темой, с которой американцы хорошо знакомы. Что тогда? Что общего у американцев с народом Китайской Народной Республики? Совсем мало, сказал себе Вайс, но должно ведь быть что-то, интересующее американцев. Он стоял у огромного окна, когда принесли завтрак, и официант подкатил тележку к кровати. Оказалось, что ресторан напутал с его заказом, вместо бекона была ветчина, но она выглядела достаточно аппетитно, он не стал возражать и дал официанту щедрые чаевые.

Что-то надо найти, — думал он, наливая кофе, — но что? С этой проблемой он встречался часто. Писатели нередко ругали репортёров за их разновидность «творческого дара», но такой процесс был вполне реальным. Для репортёров отыскать интересные темы было вдвойне трудно, потому что, в отличие от авторов художественных повестей, они не могли ничего придумывать. Им приходилось использовать реальность, а найти реальность иногда чертовски нелегко, подумал Барри Вайс. Он протянул руку за очками в ящике ночной тумбочки, которыми пользовался для чтения, и с удивлением увидел…

Впрочем, ничего особенно удивительного в этом не было. Самая обычная вещь в любом американском отеле — Библия, оставленная здесь обществом Гидеона. Она оказалась здесь только потому, что отель принадлежал американцам и управлялся американцами, а у них было соглашение с людьми Гидеона… но какое всё-таки странное место для Библии. Нельзя сказать, чтобы в Китайской Народной Республике был избыток церквей. А христиане здесь есть? Гм. Может быть, это окажется темой для его передачи… В любом случае лучше это, чем ничего. Ещё не решив эту проблему, он вернулся к завтраку. Оператор со своими помощниками уже, наверно, просыпаются. Он попросит своего продюсера поискать в городе христианского священника, может быть, даже католического. Надеяться найти еврейского раввина трудно, хотя очень хотелось бы. Но для этого пришлось бы обратиться в израильское посольство, а это походит на мошенничество.

* * *

— Как прошёл твой день, Джек? — спросила Кэти.

У них выдался случайный свободный вечер. Им было нечего делать — никакого ужина с политическими деятелями, никаких приёмов, никакого спектакля или концерта в Центре Кеннеди, не было даже приёма на двадцать-тридцать человек на жилом этаже Белого дома. Джек ненавидел такие приёмы, а Кэти их обожала, потому что она могла пригласить знакомых или тех, кто им нравился, или, по крайней мере, людей, с которыми им хотелось встретиться. Не то чтобы Джеку не нравились приёмы как таковые, но он считал, что жилой этаж этого Дома (так его называли агенты Секретной службы, в отличие от другого Дома, находящегося в шестнадцати кварталах дальше вдоль улицы) являлся единственным частным помещением, которое у него осталось. Даже тот дом, которым они владели на Перегрин Клифф в Чесапикском заливе, был перестроен Секретной службой. Теперь там установили противопожарные спринклеры, примерно семьдесят телефонных каналов, охранную систему вроде той, которая используется для охраны складов ядерного оружия, и построили ещё одно здание для размещения агентов Секретной службы, располагавшихся там в те уик-энды, когда Райанам хотелось убедиться, остался ли у них дом, в который они смогут переехать, когда их официальный музей начнёт излишне действовать им на нервы.

Но сегодня все было по-другому. Сегодня вечером они снова почувствовали себя почти свободными людьми. Почти, потому что все ещё существовала определённая разница. Если, например, Джек захочет выпить пива или бокал чего-то покрепче, он не может пройти в кухню и взять то, что ему нужно. Это запрещено. Нет, ему приходилось тогда вызвать одного из слуг, работающих в Белом доме, который затем или спустится в кухню, находящуюся в подвале, или поднимется наверх, в расположенный там бар. Он мог, разумеется, настоять на своём и самостоятельно отправиться, куда ему нужно, но это будет означать, что он оскорбил одного из сотрудников обслуживающего персонала. Хотя эти люди, главным образом чернокожие (некоторые утверждали, что ведут свою генеалогическую линию от чернокожих рабов, прислуживавших Эндрю Джексону), не чувствовали себя обиженными, это казалось Джеку совершенно ненужным оскорблением преданных людей. Тем не менее Райан никогда не разрешал другим исполнять свою работу. Да, конечно, приятно, что каждую ночь твои ботинки чистит какой-то парень, которому нечего делать и который получает за это приличное жалованье от правительства. Однако Райану казалось, что не по-мужски позволять другим ухаживать за ним, как за каким-то герцогом, когда на самом деле его отец был постоянно занятым детективом, расследующим убийства, и состоял на службе в полицейском департаменте Балтимора. Самому Джеку понадобилась правительственная стипендия (благодаря службе в корпусе морской пехоты), чтобы закончить Бостонский колледж и не дать матери поступить на работу. Может быть, это зависело от его трудовых корней и воспитания в среде рабочего класса? «Возможно», — думал Райан. Эти корни объясняли также, что он делал теперь, сидя со стаканом в руке в удобном кресле перед телевизором, словно он был, для разнообразия, обычным человеком.

Из всех членов семьи меньше всего изменилась жизнь у Кэти, если не считать того, что теперь она каждое утро летала на работу на вертолёте «Чёрный ястреб» VH-60 корпуса морской пехоты. Налогоплательщики и средства массовой информации не возражали против этой экстравагантности после того, как на «Песочницу» — дочку Райана, которую тоже звали Кэти, напали в детском саду террористы. Сейчас дети смотрели каждый свой собственный телевизор, а крошечный Кайл Даниэль, известный Секретной службе под именем «Призрак», спал в детской кроватке. Так что эта доктор Райан — кодовое имя «Хирург» — могла сидеть в кресле перед телевизором вместе с мужем, просматривать свои заметки о пациентах и заглядывать в медицинский журнал, что являлось частью её нескончаемого профессионального образования.

— Как дела у тебя на работе, милая? — спросил «Фехтовальщик» у «Хирурга».

— Прекрасно, Джек. У Берни Катца родилась ещё одна внучка. Он в восторге.

— У кого из детей?

— У его сына Марка — он женился два года назад. Ты помнишь, мы были у него на свадьбе?

— Он юрист? — спросил Джек, вспоминая церемонию в добрые прежние дни, когда его ещё не прокляла судьба, избрав на пост президента.

— Да, а его второй сын — Давид — врач, преподаёт в Йельском университете. Он хирург, специализируется на операциях грудной клетки.

— Я с ним встречался? — Джек не мог припомнить.

— Нет. Он учился на западе, в Калифорнийском университете. — Она перевернула страницу в последнем номере «Медицинского журнала Новой Англии», затем решила загнуть эту страницу. Здесь была напечатана интересная статья о новом открытии в анастезии, её стоит запомнить. Она поговорит за ланчем с одним из профессоров.

По традиции каждый раз она садилась во время ланча за стол с коллегой другой специальности, чтобы не отставать от событий, постоянно происходящих в медицине.

«Следующее крупное открытие, — подумала Кэти, — произойдёт в неврологии». Одному из её коллег по Хопкинсу удалось открыть лекарство, которое, похоже, позволяло возрождаться повреждённым нервным клеткам. Если испытания подтвердят эффективность нового лекарства, его представят на соискание Нобелевской премии. Это будет девятой наградой на стене почётных премий в школе медицины университета Джонса Хопкинса. Её работа с хирургическими лазерами была отмечена премией Ласкера за заслуги в области медицины — высшей наградой в американской медицине, — но всё-таки не была достаточной для поездки в Стокгольм. Тем не менее Кэти осталась довольна и этим. Офтальмология не была отраслью медицины, за которую присуждали Нобелевские премии, зато сам процесс возвращения зрения людям приносил ей огромное удовлетворение. Возможно, избрание Джека президентом и её статус Первой леди помогут ей стать директором института Вилмера, когда Берни Катц решит уйти на пенсию. Она сможет по-прежнему оставаться практикующим хирургом — от этого Кэти никогда не откажется — и в то же время будет следить за исследовательской работой в её области, решать, кто получит гранты и где ведётся действительно важная научно-исследовательская работа. В этом, считала она, заключается её особый талант. «Так что избрание Джека президентом не было таким уж плохим событием», — подумала Кэти.

Правда, ей не нравилось, что люди ожидали видеть её одетой вроде супермодели. Несмотря на то что она всегда хорошо одевалась, становиться вешалкой для модных платьев никогда не казалось ей привлекательным занятием. По мнению Кэти, вполне достаточно носить красивые вечерние платья на всех проклятых формальных приёмах, на которых ей приходилось присутствовать. При этом она не платила за платья ни цента, потому что их предоставляли изготовители. Из-за этого женскому журналу «Вименс Веар Дейли» не нравилась её манера одеваться, словно белый лабораторный халат должен быть новым шагом в области моды. Нет, конечно, халат являлся её профессиональным обмундированием, вроде униформы морских пехотинцев, охраняющих вход в Белый дом, и она носила этот халат с нескрываемой гордостью. Немногие женщины, да и мужчины, могут утверждать, что достигли вершины в своей профессии. Но она могла. Оказалось, что этот вечер стал таким приятным. Она даже не обращала внимания на увлечение Джека передачей «История», которая сейчас шла по телевидению, даже не сердилась, когда он ворчал по поводу той или иной ошибки, допущенной в толковании исторических событий. Конечно, улыбнулась она, прав именно он, а составители шоу ошибаются… Кэти заметила, что её бокал опустел, а поскольку на завтра у неё не было запланировано операций, она сделала знак дворецкому, чтобы он наполнил его. Несомненно, жизнь могла быть гораздо хуже. К тому же их паника из-за нападения террористов осталась в прошлом благодаря действиям этого агента ФБР, замуж за которого вышла Андреа Прайс. Все уцелели, и она надеялась, что ничего подобного больше не повторится. Её собственные телохранители защищали Кэти. Старший агент Секретной службы, Рой Альтман, возглавляющий группу её телохранителей, вызывал у Кэти такую же уверенность, какую она испытывала в собственной работе.

— Вот, пожалуйста, доктор Райан, — сказал дворецкий, вручая ей полный бокал.

— Спасибо, Джордж. Как дела у ваших детей?

— Старшую дочь только что приняли в университет Нотр-Дам, — ответил он с гордостью.

— Это великолепно! Какую специальность она выбрала?

— Подготовительные медицинские курсы.

Кэти оторвалась от журнала.

— Очень хорошо. Если я смогу чем-нибудь помочь ей, дайте знать, ладно?

— Конечно, мадам, обязательно. — «Как приятно, — подумал Джордж, — что это не пустые слова». Муж и жена Райан пользовались огромным уважением у обслуживающего персонала, несмотря на то что оба чувствовали себя неловко из-за проявляемого к ним внимания. Райан заботился об одной семье, вдове и детях какого-то сержанта ВВС, о подробностях их связи с президентом никто не знал. А Кэти лично занималась двумя детьми, у которых возникли проблемы со зрением.

— Что у тебя завтра, Джек?

— Завтра я выступаю на конференции Ветеранов Иностранных войн в Атлантик-Сити, слетаю туда и обратно на вертолёте после ланча. Калли написала для меня хороший текст выступления.

— Она кажется мне немного странной.

— Да, она непохожа на остальных, — согласился президент, — но отлично справляется со своей работой.

Слава богу, — подумала про себя Кэти, — что мне не приходится заниматься этим! Её речь заключалась в том, что она говорила пациенту, как собирается исправить его зрение.

* * *

— В Пекин приехал новый папский нунций, — сказал продюсер.

— Это как посол, правда?

Продюсер кивнул.

— Точно. Итальянец, кардинал Ренато ДиМило. Старый человек, мне ничего о нем не известно.

— Ну что ж, может быть, стоит съездить и встретиться с ним, — сказал Барри, завязывая галстук. — У тебя есть его адрес и телефон?

— Нет, но в американском посольстве это знают.

— Тогда позвони тому парню в посольстве, с которым ты поддерживаешь контакт, — посоветовал Вайс. Он и продюсер работали вместе уже одиннадцать лет, вместе увёртывались от пуль и вместе завоевали премии «Эмми», что было совсем неплохо для пары бывших сержантов морской пехоты.

— Сейчас позвоню.

Вайс посмотрел на часы. Времени было достаточно. Он может подготовить передачу безо всякой спешки, загрузить на спутник, в Атланте её отредактируют, и американцы увидят передачу за завтраком. Этого будет достаточно для одного дня работы в этой языческой стране. Черт возьми, почему они не проводят торговые конференции в Италии?

Вайс вспомнил прекрасный вкус итальянской пищи, так полюбившейся ему, когда он служил морским пехотинцем на средиземноморской эскадре. А итальянские женщины! Им так нравилась форма американских морских пехотинцев! Впрочем, она нравилась не только итальянкам.

* * *

Ни кардинал ДиМило, ни монсеньор Шепке так и не сумели привыкнуть ко вкусу китайского завтрака, который разительно отличался от всего, что едят утром европейцы.

Они нашли выход — Шепке готовил завтрак каждое утро ещё до прихода китайского обслуживающего персонала. Им оставалось мыть посуду, и этого было достаточно для обоих служителей церкви. Они уже отслужили утреннюю мессу, для чего им нужно было просыпаться каждым утром до шести часов, как солдатам, часто замечал про себя старый итальянец.

Утренней газетой была «Интернэшнл Гералд Трибьюн», которая ориентировалась в основном на американцев, ведь мир так несовершенен. По крайней мере, в газете приводились результаты футбольных матчей, а европейский футбол интересовал обоих прелатов. Больше того, Шепке мог сам выйти и поиграть в футбол, когда была такая возможность. ДиМило, которой был отличным полузащитником в своё время, сейчас был вынужден только наблюдать и давать советы.

* * *

У бригады CNN имелся собственный микроавтобус, сделанный в Америке и привезённый в Китай много лет назад. У него было своё миниатюрное оборудование спутниковой связи, маленькое чудо техники, которое позволяло устанавливать мгновенный контакт с любым местом на планете через находящиеся на орбите спутники связи. Его аппаратура позволяла делать что угодно и когда угодно, кроме того времени, когда микроавтобус двигался. Сейчас над этим тоже работали специалисты, и это станет новым крупным прорывом, потому что тогда передвижные телевизионные бригады смогут работать безо всяких помех со стороны нехороших парней, в какой бы стране они ни находились.

У них была также навигационная система, основанная на связи со спутниками, позволявшая найти дорогу в любом городе мира, карта которого находилась у телевизионной бригады на CD-ROM. Располагая таким оборудованием, они могли сами отыскать нужный адрес, причём быстрее, чем местные таксисты. Имея сотовый телефон, они могли узнать адрес, в данном случае запросив американское посольство, в котором имелись адреса всех иностранных посольств. Адрес дома папского нунция был всего лишь ещё одним. Кроме того, с помощью сотового телефона можно было заранее предупредить о своём приезде. Сначала на их звонок ответил китайский голос, затем другой, с немецким акцентом — подумать только! — но который сказал: конечно, приезжайте.

Барри Вайс был одет в опрятный костюм с галстуком и пиджаком — эта привычка к аккуратности сохранилась у него ещё с тех пор, когда он служил в корпусе морской пехоты. Он постучал в дверь, которую открыл, разумеется, местный житель — ему хотелось называть их «туземцами», но это было бы слишком некорректно, с оттенком расизма — и проводил их внутрь дома. Первый европеец, встретивший их, совершенно очевидно, не был кардиналом. Слишком молодой, слишком высокий и слишком явный немец.

— Здравствуйте, я монсеньор Шепке, — приветствовал их священник.

— Добрый день, я Барри Вайс из CNN.

— Да, конечно, — улыбнулся Шепке. — Я видел вас по телевидению много раз. Что привело вас в КНР?

— Мы приехали сюда, чтобы освещать торговые переговоры между Америкой и Китаем, но решили поискать и другие интересные темы. Нас удивило, что у Ватикана здесь есть дипломатическая миссия.

Шепке провёл Вайса в свой кабинет и указал на комфортабельное кресло.

— Я нахожусь здесь уже несколько месяцев, но кардинал прибыл совсем недавно.

— Мне можно встретиться с ним?

— Конечно, но сейчас его преосвященство говорит по телефону с Римом. Вы не могли бы подождать несколько минут?

— Никаких проблем, — заверил его Вайс. Он окинул прелата внимательным взглядом. Священник выглядел атлетически сложенным, высоким и был, несомненно, немцем. Вайс побывал в Германии много раз и всегда чувствовал какое-то беспокойство, словно расизм, который привёл к холокосту, все ещё дремал там, находясь где-то поблизости, но всегда вне поля зрения. Если бы Шепке был одет по-другому, Барри принял бы его за солдата, даже за морского пехотинца. Священник был в отличной физической форме и явно умён, вне всякого сомнения, проницательный наблюдатель.

— Могу я спросить, к какому духовному ордену вы принадлежите? — задал вопрос Вайс.

— Я принадлежу к обществу Иисуса, — ответил Шепке. «Иезуит, — сразу подумал Вайс. — Это многое объясняло».

— Вы из Германии?

— Совершенно верно, но теперь я живу в Риме и преподаю в университете Роберто Беллармина[326]. Меня попросили сопровождать его преосвященство из-за моего знания языков. — Английский Шепке был грамматически идеален и с поразительно точным произношением, но его нельзя было отнести ни к английскому как таковому, ни к американскому и ни к канадскому.

А также потому, что вы очень умны, — добавил про себя Вайс. Ему было известно, что у Ватикана есть великолепная служба, занимающаяся сбором разведывательной информации, наверно, самая старая в мире. Итак, этот монсеньор является одновременно дипломатом и разведчиком, решил Вайс.

— Я не буду спрашивать вас, каким количеством языков вы владеете. Не сомневаюсь, что их гораздо больше, чем у меня, — заметил он. Вайсу ещё не приходилось встречать ни единого глупого иезуита или даже слышать, что такой есть.

По лицу Шепке промелькнула дружеская улыбка.

— Это моя обязанность. — Затем он посмотрел на телефон. Лампочка погасла. Шепке извинился, ушёл во внутренний кабинет и тут же вернулся. — Его преосвященство приглашает вас.

Вайс встал и последовал за германским священником. Человек, которого он увидел в кабинете, не был в облачении кардинала. Он выглядел как обычный пожилой итальянец, тучный, одетый в костюм, с красной рубашкой (или это жилет?) под его воротником римского священника. Корреспондент CNN не помнил, требуется ли в соответствии с протоколом поцеловать перстень кардинала, но целование рук не относилось к его привычкам, поэтому он просто пожал ему руку, как положено по американскому обычаю.

— Добро пожаловать в нашу миссию, — сказал кардинал ДиМило. — Вы наш первый американский репортёр. Прошу садиться, — и он указал на кресло.

— Спасибо, ваше преосвященство. — Эту часть протокола Вайс помнил.

— Чем мы можем помочь вам сегодня?

— Видите ли, мы приехали в Пекин, чтобы освещать торговые переговоры между Америкой и Китаем, а сейчас пытаемся найти что-нибудь интересное о жизни в этом городе. Вчера мы узнали, что у Ватикана есть своё посольство в Пекине, и вот решили приехать и поговорить с вами, сэр.

— Великолепно, — заметил ДиМило с приветливой улыбкой священника. — В Пекине есть христиане, хотя они и не принадлежат Риму.

Вайс почувствовал, что у него в голове вспыхнула лампочка.

— Китайские христиане?

— Мы встретили всего нескольких. Сегодня мы собираемся повидать одного из них. Между прочим, это баптистский пастор, его зовут Ю.

— Неужели? — удивился Вайс. Местный баптист?

— Да, — подтвердил Шепке. — Хороший парень, он даже получил образование в Америке, в университете ОралаРобертса.

— Китайский гражданин из университета Орала Робертса? — спросил Вайс с недоверием в голосе, и одновременно в его голове промелькнула мысль — вот это настоящая тема!

— Действительно, это несколько необычно, правда? — заметил ДиМило.

«Достаточно необычно уже то, что баптист и кардинал Римско-католической церкви дружески разговаривают друг с другом, — подумал Вайс, — но когда это происходит здесь, это так же невероятно, как видеть живого динозавра, шагающего по Моллу в Вашингтоне. Атланте это понравится, можно не сомневаться».

— Не могли бы мы поехать с вами? — спросил корреспондент CNN.

* * *

Ужас начался вскоре после того, как Лиен Хуа пришла на своё рабочее место. Несмотря на ожидание и предчувствие, первый приступ острой боли в нижней части живота всё-таки случился неожиданно и в нежелательное время. Последний раз, теперь уже почти шесть лет назад, это предшествовало рождению Ю Лонга и тоже оказалось неожиданным, но тогда беременность была официально разрешена, а эта — нет. Она надеялась, что схватки начнутся утром, но не в этот день, а во время уикенда, в их квартире, где она и Куон смогут справиться с происходящим без внешних осложнений. Однако младенцы появляются на свет в своё собственное время, как в Китае, так и во всем мире, и эти роды не были исключением. Теперь вопрос заключался в следующем: позволит или нет государство сделать младенцу первый вдох, так что первые схватки принесли с собой приступ страха, что ребёнку не разрешат родиться живым, что его убьют. Она испытывала ужас при мысли, что её собственное тело станет местом преступления, что она увидит это, увидит, как младенец перестанет двигаться, почувствует смерть. Этот страх был кульминацией всех бессонных ночей и кошмаров, заставлявших её просыпаться в холодном поту. Несколько женщин на этаже увидели её лицо и поняли, что происходит. Они догадались о её тайне, хотя никогда не обсуждали это. Чудом было уже то, что ни одна из них не донесла на неё, а этого Л иен Хуа боялась больше всего, — но ни одна женщина не способна предать другую в таких обстоятельствах. Некоторые из них рожали девочек, которые затем, через год-другой, «случайно» умирали, удовлетворяя желание мужей получить наследника. Это была ещё одна сторона жизни в Китайской Народной Республике, которая редко становилась предметом разговоров, даже среди близких подруг. И когда Лиен Хуа оглянулась вокруг, чувствуя, как сокращения мускулов объявляют о приближении родов, ей оставалось только надеяться, что схватки прекратятся или замедлятся и решающий момент произойдёт позднее. Ещё пять часов, и она сможет вернуться домой на велосипеде и родить младенца дома. Может быть, это будет не так хорошо, как во время уикенда, но всё-таки лучше, чем преждевременные роды здесь, на полу фабрики. Цветок Лотоса сказала себе, что ей нужно быть сильной и решительной. Она закрыла глаза, закусила губы и попыталась сконцентрировать внимание на работе, но схватки продолжались, и она не могла сосредоточиться. Скоро наступит боль, затем настоящие схватки, и она не сможет стоять, и затем… что? Из-за страха заглянуть в будущее на несколько часов вперёд её лицо исказилось сильнее, чем от настоящей боли. Она боялась смерти, и хотя страх смерти присущ всем людям, этот страх относился к существу, которое все ещё являлось частью её тела, но не принадлежало ей. Она боялась, что увидит смерть младенца, почувствует, как он умирает, как из её тела выходит нерожденная душа, и хотя эта душа, несомненно, прилетит к богу, смерть младенца не была угодна богу. Сейчас ей нужен духовный наставник. Ей нужен её муж, Куон. Но преосвященный Ю нужен ей ещё больше.

* * *

Установка камеры прошла быстро. Оба священника наблюдали с интересом, потому что до сих пор ни один из них не видел, как это делается. Но десять минут спустя оба были разочарованы заданными вопросами. Они не раз видели Вайса по телевидению и ожидали от него чего-то большего. Они не понимали, что передача, которую он хотел сделать по-настоящему, находилась в нескольких милях и примерно в часе отсюда.

— Отлично, — сказал Вайс, когда он кончил задавать формальные вопросы и получил ответы на них. — Вы разрешите нам поехать вместе с вами к дому вашего друга?

— Конечно, — ответил его преосвященство, вставая с кресла. Он извинился, потому что даже кардиналам приходится навещать туалет перед поездкой. Вскоре он вернулся и вместе с Францем пошёл к автомобилю, за рулём которого будет монсеньор. Это снова вызвало разочарование слуги/шофёра, который был, как оба они и подозревали, осведомителем Министерства государственной безопасности. Машина CNN следовала за автомобилем кардинала, который ехал по кривым улочкам, пока не остановился у скромного дома преподобного Ю Фа Ана. Парковка прошла просто. Вайс заметил, что оба католических священника подошли к двери с большим пакетом в руках.

— А! — воскликнул Ю с удивлённой улыбкой, когда открыл дверь. — Что привело вас ко мне?

— Мой друг, у нас приготовлен подарок, — ответил его преосвященство, протягивая пакет. Ясно, что там была большая Библия, но, несмотря на очевидность, подарок не становился менее приятен. Ю пригласил их войти, затем увидел американцев.

— Они попросили разрешения присоединиться к нам, — объяснил монсеньор Шепке.

— Конечно, — сразу согласился Ю. Интересно, а вдруг Джерри Паттерсон увидит передачу или, может быть, даже его далёкий друг Исайя Джексон. Но американцы не начали устанавливать камеру до тех пор, пока он не развернул подарок.

Ю развернул пакет на письменном столе и, увидев, что находится внутри, поднял голову в изумлении. Он ожидал, что это будет Библия, но эта Библия стоит много сотен американских долларов… Это была Библия на великолепном литературном мандаринском наречии… и с отличными иллюстрациями. Ю выпрямился и обошёл вокруг стола, чтобы обнять своего итальянского коллегу.

— Да благословит тебя наш господь Иисус, Ренато, — сказал преподобный Ю, поражённый таким даром до глубины души.

— Мы оба служим Ему по мере наших сил. Я подумал об этом, и мне показалось, что ты захочешь получить такую Библию, — ответил ДиМило, словно обращаясь к хорошему приходскому священнику в Риме. В конце концов, кем ещё был Ю? Действительно, он мало чем отличался от приходского священника.

Что касается Барри Вайса, он выругал себя за то, что не установил камеру раньше и не успел заснять эту трогательную сцену.

— Не так уж часто мы видим столь дружеские отношения между католиками и баптистами, — заметил репортёр.

На это замечание ответил преподобный Ю, и теперь камера уже работала.

— Нам позволено быть друзьями. В конце концов, ведь мы работаем на одного босса, как говорят у вас в Америке. — Он снова взял руку ДиМило и тепло пожал её. Китайский священник редко получал такой искренний подарок, и было тем более странно получить его здесь, в Пекине, от человека, которого некоторые американские коллеги зовут «папистом», да ещё и от итальянского «паписта» в придачу. У жизни действительно есть цель. Преподобный Ю глубоко верил в это, но когда время от времени его вера находила подтверждение, то назвать такое событие можно только даром свыше.

* * *

Схватки происходили теперь слишком часто и причиняли слишком острую боль. Лиен Хуа сопротивлялась как могла, но по прошествии часа ей начало казаться, что кто-то выстрелил из ружья ей в живот. У неё подогнулись колени. Она старалась изо всех сил держать тело под контролем, но у неё не осталось сил. Лицо женщины стало мертвенно-бледным, и она опустилась на цементный пол. К ней тут же подошла женщина, работавшая рядом. Она сама была матерью и понимала, что происходит.

— Пришло твоё время? — спросила она.

— Да, — простонала Лиен-Хуа и с трудом кивнула.

— Я сейчас сбегаю за Куоном. — И женщина тут же побежала за мужем роженицы. С этого момента ситуация для Цветка Лотоса стала ещё хуже.

Начальник заметил одну бегущую работницу, повернул голову и увидел вторую, распростёртую на полу. Он подошёл к ней, как это случается после автомобильной катастрофы, скорее из любопытства, чем из-за желания вмешаться в происходящее. Он редко обращал внимание на Янг Лиен Хуа. Женщина выполняла свои обязанности хорошо, и ему почти не приходилось упрекать или кричать на неё. Она пользовалась уважением среди других работниц, и больше ничего не интересовало начальника, да он и не считал, что ему нужно знать о ней что-то ещё. У лежащей женщины не было заметно крови, значит, она упала не в результате несчастного случая. Он стоял, глядя на неё, в течение нескольких секунд, видя, что она корчится от приступов боли, не понимая, в чём, собственно, дело. Он не был врачом или медиком и не хотел вмешиваться. Если бы он заметил кровотечение, то наложил бы повязку на рану, но ничего такого здесь не произошло, так что он просто стоял рядом, демонстрируя, как и полагается менеджеру, что готов принять меры, но не вмешиваясь.

В двухстах метрах находился пункт первой помощи с дежурным санитаром. Бегущая женщина, которую он заметил первой, отправилась, наверно, за ним, решил менеджер.

Лицо Лиен Хуа снова исказилось после нескольких минут относительного спокойствия, когда возобновились схватки. Он увидел, как закрылись её глаза, побледнело лицо и резко участилось дыхание. А, — понял он, — вот в чём дело. Как странно.

Его должны предупреждать о таких вещах, для того чтобы он имел наготове сменщицу.

Затем его осенило. Это не была разрешённая беременность. Лиен Хуа нарушила правила, и это не должно было случиться. Происшествие плохо отразится на его департаменте и на нём как на менеджере… а он думал о том, что когда-нибудь приобретёт автомобиль.

— Что здесь происходит? — спросил он, наклонившись к женщине.

Но Янг Лиен Хуа была в таком состоянии, что не смогла ответить на вопрос. Схватки происходили гораздо быстрее, чем при родах Ю Лонга. Почему это не могло подождать до воскресенья? — потребовала она ответа у Судьбы. — Почему бог хочет, чтобы мой ребёнок умер?

Она старалась молиться, невзирая на боль, изо всех сил пыталась сконцентрироваться, взмолиться богу, попросить у него милосердия в это время боли, испытания и страха, но всё, что она видела вокруг, только усиливало её страх. На лице стоящего рядом не было сочувствия. Тут она услышала звуки шагов бегущего человека и увидела Куона. Но перед тем, как он подбежал к ней, его перехватил менеджер.

— Что здесь происходит? — потребовал он с грубостью мелкого начальника. — Твоя женщина рожает младенца? Неразрешённого младенца? — спросил голосом обвинителя самый мелкий из чиновников. — Ю хай, — добавил он. — Сука!

Куон хотел этого ребёнка не меньше жены. Он не говорил жене о своих опасениях, потому что считал это недостойным мужчины, но оскорбление, нанесённое его жене супервайзером, переполнило чашу терпения человека, страдающего от двух видов стресса одновременно. Вспомнив свою армейскую подготовку, Куон ударил чиновника кулаком, сопроводив его оскорбление собственным.

— Пок гай, — в буквальном переводе «Упади на улице», но в данном контексте это означало: «Прочь с дороги. 6…й ублюдок!» Куон с удовлетворением увидел, что начальник упал, ударившись головой. Куон почувствовал, что отомстил на оскорбление, нанесённое жене. Но сейчас ему предстояло заниматься другим.

Он поднял Лиен Хуа на ноги и повёл, поддерживая, насколько мог, к тому месту, где стояли их велосипеды. Но как поступить дальше? Как и жена, Куон хотел, чтобы роды прошли дома, в худшем случае, если дело затянулось бы, она могла бы сообщить на работу, что заболела. Но сейчас он не мог уже ничего изменить. У него не было ни времени, ни сил, чтобы проклинать судьбу. Ему приходилось иметь дело с реальностью и помочь любимой жене, насколько это было в его силах.

* * *

— Вы получили образование в Америке? — спросил Вайс, стоя перед работающей камерой.

— Да, — ответил Ю из-за чашки чая. — В университете Орала Робертса в Оклахоме, все оценки был «А+». Моя первая учёная степень была в области электрического машиностроения, а позднее я получил степень магистра богословия и был посвящён в духовный сан.

— Я вижу, у вас семья, — заметил репортёр, указывая на фотографию на стене.

— Моя жена сейчас на Тайване, ухаживает за больной матерью, — ответил Ю.

— А как вы встретились? — спросил Вайс, имея в виду баптистского пастора и кардинала.

— Это была инициатива Фа Ана, — объяснил кардинал. — Он приехал к нам, чтобы приветствовать гостя, занимающегося такой же работой, так сказать. — У Ди Мило появилось искушение сообщить репортёру, что они с удовольствием выпили, отмечая встречу, но он промолчал, опасаясь унизить китайского пастора перед его единоверцами, потому что некоторые баптисты возражали против употребления алкоголя. — Как вы сами понимаете, в этом городе не так много христиан, и те немногие, которые придерживаются истинной веры, должны держаться вместе.

— Вам не кажется странным, что католик и баптист так подружились?

— Ничуть, — тут же ответил Ю. — Почему это должно казаться странным? Разве мы не едины в нашей вере? — ДиМило кивнул, соглашаясь с этим идеальным, хотя и неожиданным, подтверждением общности христианской религии.

— Как дела в вашем приходе? — спросил Вайс у китайского пастора.

* * *

Место, где стояли велосипеды, представляло беспорядочную массу металла и резины, потому что у китайских рабочих нет автомобилей, но когда Куон вёл Лиен Хуа к дальнему углу, их заметил некий человек, имеющий доступ к средствам передвижения. Это был охранник фабрики, который с важным видом ездил по периметру фабрики на своём трехколесном мотоцикле, устройстве, более важном для его статуса, чем форменная одежда и значок. Вроде Куона, он раньше служил сержантом в Народной армии и не утратил чувства собственной значимости.

— Стоп! — скомандовал он с водительского сиденья мотоцикла. — В чем дело?

Куон повернулся. Лиен Хуа только перенесла новый приступ схваток, у неё подгибались колени, и она с трудом втягивала воздух измученными лёгкими. Муж почти тащил её к велосипеду. Внезапно он понял, что все его усилия бесполезны. Ни при каких обстоятельствах она не сможет сесть на велосипед и крутить педали. До их квартиры одиннадцать кварталов. Пожалуй, он сможет поднять её на третий этаж к дверям квартиры, но каким образом довезти её к входной двери дома?

— Моя жена… она больна, — произнёс Куон, не желая — боясь — объяснять причину болезни. Он знал этого охранника — его звали Чоу Чинг Чин, — и он казался дружески настроенным. — Я пытаюсь доставить её домой.

— Где ты живёшь, товарищ? — спросил Чоу.

— В квартире дома Великого Похода, номер семьдесят четыре, — ответил Куон. — Ты не мог бы помочь нам?

Чоу посмотрел на них. Женщина явно не могла идти. Он жил в стране, где низко ценили человеческую жизнь, но она была больным товарищем, между людьми должно существовать чувство солидарности, а их квартира находилась всего в десяти или одиннадцати кварталах от фабрики. Он может довезти их за пятнадцать минут даже на этом медленном и неуклюжем мотоцикле.

— Посади её сзади, товарищ.

— Спасибо тебе, товарищ. — Куон поднял жену и опустил её на ржавое стальное дно сиденья позади водителя. Затем он махнул рукой, давая знак водителю, что можно ехать.

На этот раз схватки оказались особенно мучительными. Лиен Хуа застонала и затем вскрикнула, напугав своего мужа, но ещё хуже напугав водителя. Чоу обернулся и посмотрел назад. Он ожидал увидеть здоровую женщину, но вместо этого увидел женщину, обнимающую живот и явно испытывающую мучительную боль. Ни при каких обстоятельствах это не было приятным зрелищем, и Чоу, взяв на себя инициативу в самом начале, подумал, что ему придётся снова действовать по-своему. Их дорога к зданию Великого Похода пролегала мимо больницы Лонгфу. Как в большинстве пекинских больниц, относящихся к медицинским институтам, в Лонгфу было отделение неотложной помощи. Эта женщина явно страдает, она является товарищем по рабочему классу и заслуживает помощи. Чоу снова обернулся. Куон прилагал отчаянные усилия, чтобы успокоить женщину, как и должен поступать муж. Он был слишком занят, чтобы смотреть по сторонам мотоцикла, едущего по неровной мостовой со скоростью двадцать километров в час.

Да, сказал себе Чоу, ему придётся поступить именно так. Он осторожно повернул руль и подъехал к разгрузочной платформе, предназначенной скорее для грузовиков, чем для машин «Скорой помощи», и остановился.

Куону понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что они остановились. Он оглянулся вокруг, готовясь поднять жену из пассажирского сиденья мотоцикла, и только теперь понял, что они находятся не у знакомого комплекса жилых зданий. Потеряв ориентировку в результате последних тридцати минут неожиданно возникшей критической ситуации, он не сразу сообразил, где они находятся, пока не увидел, что из дверей выходит кто-то. На голове женщины была белая повязка — это медсестра? Неужели они приехали в больницу? Нет, он не может этого допустить.

Куон слез с мотоцикла и повернулся к Чоу. Он начал протестовать, говоря, что они приехали не туда, куда нужно, но персонал больницы проявил неожиданную энергию — в это время в пункте неотложной помощи не было пострадавших, и персонал сидел без дела. Двое санитаров быстро выкатили из дверей носилки на колёсах. Куон пытался возражать, но массивные санитары просто оттолкнули его в сторону, положили Лиен Хуа на носилки и вкатили внутрь, прежде чем он успел запротестовать. Куон только открыл рот и тут же закрыл его. Затем вбежал внутрь больничного помещения и был тут же перехвачен парой клерков, которые нуждались в информации, чтобы заполнить бланки приёмного отделения. Он остановился на месте, чувствуя себя в унизительном положении. В самом приёмном отделении врач и медсестра наблюдали за тем, как санитары перекладывали Лиен Хуа на смотровой стол. Понадобилось всего несколько секунд, чтобы медики начали догадываться о сути происходящего, и они обменялись понимающими взглядами.

Ещё через несколько секунд с женщины сняли рабочую одежду, и её беременность стала такой же очевидной, как восход солнца. Не менее очевидным было и то, что у Лиен Хуа схватки и принимать меры следует не в отделении неотложной помощи. Её нужно отвезти к лифту и поднять на второй этаж, где находилось акушерское отделение. Женщина-врач подозвала к себе санитаров и сказала им, куда доставить пациентку. Затем она подошла к телефону и сообщила на второй этаж, что к ним сейчас привезут роженицу.

Закончив с этой «работой», врач вернулась в комнату отдыха для врачей, закурила сигарету и взяла журнал.

* * *

— Товарищ Янг? — спросил другой клерк, старше по положению.

— Да? — ответил взволнованный муж, все ещё стоящий в комнате ожидания, где его удерживали два клерка.

— Вашу жену доставили наверх, в акушерское отделение. Но, — добавил клерк, — у нас возникла проблема.

— Что за проблема? — спросил Куон, заранее зная ответ, но надеясь на чудо.

— У нас нет информации о беременности вашей жены. Вы живёте в нашем округе здравоохранения — у нас есть запись о вашем адресе в квартале Великого Похода, квартира семьдесят четыре. Это верно?

— Да, мы там живём, — пробормотал Куон, пытаясь найти выход из западни, но не видя его.

— А, — кивнул клерк. — Понятно. Спасибо. Теперь мне нужно позвонить по телефону.

Куона напугал тон, которым было сделано последнее заявление:

— А, да, я приму меры, чтобы эту дрянь удалили должным образом. А, да, стекло разбито, я попытаюсь найти стекольщика. А, да, неразрешённая беременность, я позвоню на второй этаж, чтобы они не забыли убить младенца, как только его макушка покажется на свет.

* * *

В акушерском отделении Лиен Хуа заметила, как изменились глаза окружающих. При рождении Ю Лонга здесь царила атмосфера радости, глаза медсестёр, которые присутствовали при его появлении на свет, были весёлыми и ликующими. Было видно, как в уголках их глаз под хирургическими масками появились морщинки улыбок… но не на этот раз. Кто-то вошёл туда, где она находилась, в родильную палату №3, и что-то сказал медсестре. Её голова быстро повернулась к месту, где лежала Лиен Хуа, и выражение глаз превратилось из сочувственного во… что-то другое, и хотя Янг не знала, что это было, она понимала значение. Вполне возможно, что это было не по вкусу медсестре, ей это не нравилось, но она должна сделать это, потому что такова её обязанность. Китай был страной, где люди поступали так, как должны поступать, независимо от того, нравилось ли им это или нет. Лиен Хуа почувствовала приближение новых схваток. Младенец пытался появиться на свет, ещё не зная, что движется по направлению к смерти от рук «родного» «народного» государства. Но обслуживающий персонал больницы знал это. Раньше, при рождении Ю Лонга, они стояли рядом и были наготове, следя, чтобы все прошло хорошо. Но не теперь. Теперь они отошли, не желая слышать стоны матери, старающейся произвести на свет обречённое дитя.

На первом этаже это было совершенно ясно для Янг Куона. Он держал маленькое тело своего первого сына Ю Лонга в руках, слышал издаваемые им звуки, видел его первую улыбку. Он видел, как его маленький сын ползает, потом его первые шаги в их маленькой квартире, первые слова, которые он произнёс… но их маленький Большой Дракон теперь мёртв, и они больше никогда не увидят его, раздавленного колесом пассажирского автобуса. Жестокая судьба вырвала мальчика из его рук и отбросила прочь, как мусор, подгоняемый ветром на улице. А теперь государство собиралось умертвить его второго ребёнка. И все это произойдёт наверху, меньше чем в десяти метрах от него, а он бессилен помешать. Это чувство знакомо все жителям КНР, где решение, принятое в верхах, является нерушимым, но теперь этому противостояло самое главное человеческое стремление. Две силы боролись в сознании фабричного рабочего Янг Куона. У него дрожали руки, пока мозг пытался найти решение возникшей дилеммы. Взгляд Куона устремился вперёд, он отчаянно искал выход, смотрел на кирпичную стену, словно старался разрушить её силой взгляда… ведь должен быть выход, должен быть выход…

И тут он увидел телефон-автомат. В кармане Куона были монеты, он вспомнил номер и снял трубку. Если он не в силах изменить судьбу, может быть, найдётся кто-то, обладающий такой способностью.

* * *

— Я подойду, — сказал по-английски преподобный Ю, вставая и направляясь к звонящему телефону.

— Удивительный парень, не правда ли? — спросил Вайс у двух католиков.

— Отличный человек, — согласился кардинал ДиМило. — Хороший пастух для своего стада. Это все, на что может надеяться священник.

Монсеньор Шепке повернул голову, услышав тон голоса Ю. Там что-то произошло, и, судя по голосу китайского пастора, что-то серьёзное. Когда священник вернулся в комнату, он выглядел встревоженным.

— Что случилось? — спросил Шепке на идеальном мандаринском наречии. Может быть, американским репортёрам не следует ничего знать?

— Это один из моих прихожан, — ответил Ю, протягивая руку за своей курткой. — Его жена беременна, вот-вот должна родить, но её беременность не разрешена правительством. Муж боится, что в больнице попытаются убить младенца. Я должен приехать и помочь им.

— Франц, was gibt's hier?[327] — спросил по-немецки ДиМило. Иезуит ответил на аттическом греческом языке, чтобы американцы не поняли его.

— Вам говорили об этом, ваше преосвященство, — объяснил Шепке на языке Аристотеля. — Местные акушеры совершают здесь то, что называется убийством в любой цивилизованной стране мира. В данном случае принятое решение мотивируется политическими и идеологическими соображениями. Ю хочет поехать в больницу и помочь родителям предотвратить этот ужасный поступок.

ДиМило потребовалось меньше секунды, чтобы принять решение. Он встал и посмотрел на китайского священника.

— Фа Ан?

— Да, Ренато?

— Можно нам поехать вместе с вами и оказать помощь? Возможно, наш дипломатический статус имеет и практическое значение, — сказал его преосвященство, хоть и не на идеальном, но вполне разборчивом мандаринском наречии.

Китайскому пастору не понадобилось тратить время на размышления.

— Да, это отличная мысль! — ответил преподобный Ю. — Ренато, я не могу допустить смерти этого ребёнка!

Если желание производить потомство является самым главным стремлением человечества, то не существует более могущественного призыва о помощи для любого взрослого человека, чем ребёнок в опасности. Повинуясь этому призыву, люди вбегают в горящие здания и прыгают в реки. И сейчас три священника были готовы помчаться в больницу, чтобы бросить вызов власти самой населённой страны мира.

— Так что происходит? — спросил Вайс, поражённый внезапным изменением языка и поспешностью, с которой вскочили три священника.

— Чрезвычайный случай с прихожанами Ю. Его прихожанка в больнице. Она нуждается в помощи, и мы отправляемся с нашим другом, чтобы помочь в исполнении его пасторских обязанностей, — ответил ДиМило. Камеры продолжали вести съёмку, но это можно отредактировать позже. Какого черта, — подумал Вайс.

— Это далеко? Мы можем помочь? Хотите, мы подвезём вас?

Ю на мгновение задумался и пришёл к выводу, что в американском телевизионном микроавтобусе он доедет до больницы быстрее, чем на велосипеде.

— Это очень любезно с вашей стороны. Да.

— Тогда поехали! — Вайс встал и сделал жест в сторону двери. Его бригада собрала съёмочное оборудование в течение нескольких секунд и выбежала наружу быстрее всех.

Оказалось, что больница Лонгфу находится меньше чем в двух милях, на улице, ведущей с юга на север. «Она выглядит, — подумал Вайс, — как здание, спроектированное слепым архитектором». Больница казалась настолько безобразной, что даже в этой стране не приходилось сомневаться в её государственной принадлежности. По всей видимости, коммунисты покончили со всеми, кто обладал хоть малейшим представлением о стиле, ещё в пятидесятых годах, и с тех пор никто не пытался занять их место. Бригада CNN ворвалась через парадный вход, словно штурмовой отряд полицейских. Съёмочная камера была на плече оператора, микрофон несли рядом. Барри Вайс и продюсер шли за ними, оглядываясь по сторонам в поисках хороших вступительных кадров. Называть вестибюль мрачным было бы слишком оптимистично.

Тюрьма в штате Миссисипи имела более животворную атмосферу. Мрачный облик вестибюля усугублялся сильным запахом дезинфекции, от которого собаки скулят, а дети прижимаются к родителям из-за страха перед иголкой врача.

Что касается Барри Вайса, он испытывал странную тревогу, нечто вроде предчувствия важного события. Репортёр называл это «рудиментом подготовки морского пехотинца», хотя никогда не принимал участия в боевых действиях. Но однажды январской ночью в Багдаде он начал смотреть в окно за сорок минут до того, как на город упали первые бомбы с американских бомбардировщиков «Стелс», и продолжал смотреть до тех пор, пока наблюдатели американских ВВС не сообщили, что здание компании AT&T разрушено первыми бомбами. Вайс схватил за руку продюсера и сказал, чтобы тот внимательно смотрел по сторонам. Второй бывший сержант морской пехоты кивнул в знак согласия. Ему тоже показалось тревожным, что лица трех священников стали внезапно такими угрюмыми, хотя до телефонного звонка они были приветливыми. Для того чтобы старый итальянский кардинал так помрачнел, у него должна быть весьма серьёзная причина, в этом они не сомневались. Что бы здесь ни происходило, приятным это не назовёшь, и результатом часто становилась сенсационная тема для передачи новостей. К тому же они находились всего в нескольких секундах от микроавтобуса, который мог мгновенно установить связь с Атлантой через спутник. Подобно охотникам, услышавшим первое шуршание листьев в лесу, четыре сотрудника CNN беспокойно смотрели по сторонам, ожидая появления добычи.

— Преподобный Ю! — воскликнул Янг Куон и подбежал к месту, где стояли священники.

— Ваше преосвященство, это один из моих прихожан, мистер Янг.

— Buon giorno[328], — вежливо поздоровался ДиМило. Он оглянулся и увидел, что телевизионщики ведут съёмку, стараясь держаться в стороне. Они вели себя более вежливо, чем ожидал кардинал. Пока Ю говорил с Янгом, ДиМило подошёл к Барри Вайсу, чтобы объяснить создавшуюся ситуацию. — Вы были правы, когда заметили, что отношения между католиками и баптистами не всегда такие дружеские, как следовало бы, но в этом вопросе мы стоим плечом к плечу. На втором этаже правительственные чиновники собираются умертвить человеческое дитя. Ю хочет спасти младенца. Мы с Францем попытаемся помочь ему.

— Вас могут ожидать неприятности, сэр, — предостерёг его Вайс. — Служба безопасности в этой стране не будет стесняться в средствах. Мне приходилось наблюдать такое и раньше.

ДиМило внешне не производил внушительного впечатления. Он был маленького роста и весил на добрых тридцать фунтов больше, чем следовало. Его волосы редели, а кожа стала дряблой от старости. «Наверно, — подумал Вайс, — кардинал задыхался, с трудом преодолев два лестничных пролёта». Несмотря на все это, итальянский кардинал призвал на помощь всё своё мужество и менялся прямо перед глазами американца. Его приветливая улыбка и мягкое поведение улетучились как туман. Теперь он больше походил на генерала на поле битвы.

— Жизнь невинного ребёнка в опасности, синьор Вайс, — сказал он, да большего и не требовалось. Кардинал подошёл к своему китайскому коллеге.

— Ты заснял это? — спросил Вайс у своего оператора, Пита Николса.

— Можешь не сомневаться, Барри! — ответил оператор, не отрываясь от окуляра камеры.

Янг указал направление, и Ю пошёл туда. За ними последовали ДиМило и Шепке.

В вестибюле дежурный клерк поднял телефонную трубку и что-то произнёс. Бригада CNN тоже поднялась по лестнице на второй этаж.

Этаж, на котором располагались отделения акушерства и гинекологии, выглядел даже хуже вестибюля, хотя это казалось невозможным. Они услышали крики, стоны и плач рожениц, потому что в Китае система общественного здравоохранения не тратит лекарств на женщин, производящих детей на свет. Вайс догнал идущих впереди и увидел, как Янг, будущий отец ребёнка, остановился в коридоре, пытаясь опознать голос жены. По-видимому, он потерпел неудачу, потому что подошёл к столу, за которым сидела медсестра, и спросил, где находится его жена. Медсестра ответила, что им нечего здесь делать, и потребовала, чтобы они немедленно ушли. Янг выпрямился, полный чувства достоинства и страха, и повторил вопрос. И снова медсестра потребовала, чтобы он покинул больницу. Тогда Янг нарушил все правила, протянул руку и схватил сестру за горло. Она была потрясена столь серьёзным нарушением её власти как медицинского работника, облачённого государственными полномочиями, попыталась вырваться, но его рука сжимала её слишком сильно. Медсестра посмотрела ему в глаза и впервые поняла, что в них больше нет страха. Теперь в них отражалась ярость человека, способного на убийство, потому что человеческие инстинкты Янга одержали верх над его воспитанием в обществе, в котором он прожил свои тридцать шесть лет. Его жена и ребёнок были в опасности, прямо здесь и в этот самый момент. Он был готов встретить дракона, дышащего пламенем, и к черту все последствия! Медсестра подчинилась и показала налево. Янг поспешно пошёл в указанную сторону, за ним последовали трое священников, от которых не отставала бригада CNN. Медсестра потрогала шею и кашлянула, чтобы вернуть дыхание, по-прежнему слишком удивлённая, чтобы испытывать страх. Она никак не могла понять, почему этот человек не подчинился её приказу.

Янг Лиен Хуа находилась в родильной палате №3. Стены здесь были из жёлтого глазурированного кирпича, кафельный пол за много лет стёрся и стал теперь коричнево-серым.

* * *

Для Цветка Лотоса все происходящее стало кошмаром, которому не было конца. Она осталась одна, совсем одна в этом здании жизни и смерти, чувствовала, как схватки все усиливаются и сливаются в единое напряжение её мышц, выталкивая нерожденного ребёнка ближе к свету, к миру, которому он не был нужен. Она видела выражение печали и покорности на лицах медсестёр, потому что они ожидали, как с минуты на минуту здесь появится смерть. Все они привыкли воспринимать неизбежность и пытались отойти подальше от стола, на котором лежала Лиен Хуа, потому что предстоящее настолько противоречило всем человеческим инстинктам, что единственный способ присутствовать здесь и ничего не видеть заключался в том, чтобы оказаться где-то в сторонке. Поскольку они не могли уйти, то по крайней мере старались находиться как можно дальше.

Но это не приносило облегчения, и хотя они не признавались даже друг другу, после работы, когда они возвращались домой, медсёстры ложились в кровати и горько плакали из-за того, что им приходилось становиться носительницами смерти, а не жизни, как предназначалось женщинам природой. Некоторые медсёстры обнимают мёртвых детей, которые так и не стали детьми, так и не успели сделать свой первый животворящий вдох, пытаясь показать свою женскую нежность по отношению к тем, кто никогда не узнает силу материнской любви, разве что это почувствуют души убиенных, которые продолжают некоторое время витать вокруг.

Другие ударяются в иную крайность, бросая мёртвых младенцев в мусорные корзины, как отбросы, которыми они, по мнению государства, и являются. Но даже эти женщины никогда не шутят на эту тему — более того, никогда даже не говорят.

Лиен Хуа чувствовала эти ощущения, но, что ещё хуже, знала их мысли, и её душа взывала к богу о милосердии. Что преступного в том, что ты хочешь стать матерью, даже если ты посещаешь христианскую церковь? Разве это преступление — родить второго ребёнка, который заменит первого, вырванного из её рук безжалостной судьбой? Почему государство лишает её счастья материнства? Неужели нет иного пути? Она не убила своего первого ребёнка, как поступают многие китайские семьи. Она не умертвила своего маленького Большого Дракона, с его искрящимися чёрными глазами, заразительным смехом и цепкими маленькими ручками. Какая-то другая сила забрала его, и она хотела, она нуждалась во втором ребёнке. Ей нужен всего один ребёнок. Она не жадная. Она не хотела выращивать двух детей. Только одного. Только одного, который будет сосать её грудь и улыбаться ей по утрам. Она честно работала на государство, ничего не требовала взамен, но теперь она просила о ребёнке! Это её право как человеческого существа, разве не так?

Но теперь она познает отчаяние. Лиен Хуа пыталась остановить схватки, приостановить роды, но с таким же успехом она могла бороться с приливом, орудуя лопатой. Её младенец спешил появиться на свет. Она чувствовала это. Она видела, что медсестра, принимающая роды, тоже знает это. Медсестра посмотрела на часы, выглянула из комнаты, размахивая рукой как раз в тот момент, когда Лиен Хуа сопротивлялась желанию тела вытолкнуть ребёнка, закончить процесс родов и, таким образом, отдать младенца в руки Смерти. Она отчаянно сопротивлялась, контролировала дыхание, дышала часто вместо того, чтобы дышать глубоко, боролась, боролась и боролась, но все напрасно. Теперь она понимала это. Не было рядом мужа, который мог бы защитить её. Он поступил по-мужски, доставив её сюда, но не смог спасти её и его собственного ребёнка. Вместе с отчаянием пришла слабость. Настало время. Она знала это чувство с прошлых родов, сопротивляться дальше — выше её сил.

Она не может бороться. Настало время сдаться.

Врач увидел, как махнула рукой медсестра. Он был мужчиной. Мужчине легче делать это, и поэтому большинство смертельных «уколов» в больнице делали мужчины.

Он взял шприц объёмом в пятьдесят кубических сантиметров, подошёл к шкафчику с лекарствами, отпер дверцу и достал большую бутыль с формальдегидом. Затем он наполнил шприц, даже не стараясь удалить из него пузырьки воздуха, потому что цель этого укола была убить, и потому всякая дополнительная забота являлась лишней. Он пошёл по коридору к палате № 3. Сегодня врач дежурил уже девять часов. Он произвёл трудное, но закончившееся успехом кесарево сечение несколько часов назад и теперь закончит свой рабочий день вот этим уколом. Такие поступки ему не нравились. Он делал это, потому что такой была его работа — часть политики государства. Глупая женщина, рожает ребёнка, не получив разрешения властей. По сути дела, это её вина. Она знает правила. Их знают все. Невозможно не знать правила. Но она решила нарушить их. За это нарушение она не будет наказана. Её не посадят в тюрьму, она не потеряет работу, и её даже не оштрафуют. Она просто вернётся домой, как будто и не было этих девяти месяцев. Она будет немного старше, немного умнее и будет знать, что, если это случится снова, гораздо лучше сделать аборт на втором или третьем месяце беременности, ещё до того, как ты привыкнешь к этому проклятому существу у себя в животе, это намного легче, чем выносить мучительные схватки совершенно напрасно. Печально, ничего не скажешь, но в мире много печали. Врач избрал профессию врача, а женщина в палате №3 решила забеременеть.

Он вошёл в палату в маске, закрывающей лицо, потому что он не хотел, чтобы женщина заразилась чем-нибудь. Именно поэтому он выбрал чистый шприц, в случае если он промахнётся и игла воткнётся по ошибке в её тело.

Итак.

Врач поднял голову и посмотрел. Женщина полностью расслабилась и лежала спокойно, и вот действительно появилась головка. Маленькое существо. Лучше подождать минуту-другую, чтобы после того, как он выполнит свой долг, она последним усилием вытолкнула маленькое тельце — и все будет кончено. Затем она сможет встать, поплакать и начать жизнь заново. Врач слишком сконцентрировался на своей работе и не заметил шумного беспорядка у входа в родильную палату.

* * *

Янг сам распахнул дверь. И тут же увидел свою жену, распростёртую на столе, как жертва на алтаре кровожадного китайского коммунистического бога. Лиен Хуа лежала на родильном столе, её ноги был подняты и широко раздвинуты, словно это приспособление соорудили, чтобы легче насиловать женщин. Голова жены была закинута назад и опущена вниз, а не поднята вверх и наклонена вперёд, словно она не хотела наблюдать за рождением своего ребёнка. Через мгновение он понял причину.

Вон там врач! И в руке он держит большой шприц, полный…

Они не опоздали! Янг Куон столкнул врача со стула. Он бросился к лицу жены.

— Я здесь! И со мной пришёл преподобный Ю, Лиен. — Это походило на луч света, осветивший наконец тёмную комнату.

— Куон! — воскликнула Лиен Хуа, чувствуя необходимость вытолкнуть младенца и, наконец, желая этого.

Но затем все стало намного сложнее. У больницы были свои охранники, но после того, как клерк в вестибюле сообщил им о происходящем, один из охранников вызвал полицию. Китайские полицейские, в отличие от охранников больницы, вооружены. Два полицейских появились в коридоре. Они были удивлены, когда заметили сначала иностранцев с телевизионными камерами прямо перед собой. Не обращая на них внимания, они протолкнулись в родильную комнату и увидели беременную женщину, на последней стадии родов, врача на полу и четырех мужчин, два из них тоже иностранцы!

— Что здесь происходит?! — взревел старший полицейский, поскольку запугивание было его основным оружием, когда требовалось подчинить себе население.

— Эти люди мешают моей работе! — выкрикнул в ответ врач. Если он не станет действовать немедленно, проклятый младенец родится и успеет вдохнуть, и тогда он уже не сможет…

— Что? — потребовал разъяснения полицейский.

— У этой женщины запрещённая беременность, и мой долг немедленно покончить с зародышем. Эти люди мешают мне. Прошу сейчас же убрать их отсюда.

Для полицейских этого было достаточно. Они повернулись к людям, совершенно очевидно находящимся здесь без разрешения.

— Немедленно покиньте комнату! — приказал старший полицейский, а младший протянул руку к пистолету.

— Нет! — тут же последовал ответ обоих: Янг Куона и Ю Фа Ана.

— Врач приказал вам уйти, вы должны выполнить приказ, — настаивал полицейский. Он не привык, чтобы обычные люди сопротивлялись его распоряжениям.

Врач решил, что наступил благоприятный момент выполнить свои неприятные обязанности, после чего он сможет отправиться домой. Он поднял стул, подвинул его к тому месту, где можно удобно заняться работой.

— Я не допущу этого! — на этот раз воскликнул Ю со всем авторитетом своего образования и статуса.

— Да выгоните их, наконец! — рявкнул врач, теряя терпение.

Куон стоял у головы жены и не мог предпринять решительных действий. К своему ужасу, он увидел, что доктор поднял шприц и поправил очки. И в этот момент жена Куона, ничего не замечающая вокруг, словно находилась где-то далеко, сделала глубокий вдох и напряглась.

— Вот, — сказал врач. Зародыш полностью выдвинул голову, и всё, что оставалось, это…

Преподобный Ю видел много зла в своей жизни, как и большинство священников, а они видят зло так же постоянно, как и опытные полицейские офицеры, но увидеть, как убивают младенца прямо перед его глазами, это уж слишком. Он грубо оттолкнул младшего полицейского и ударил врача по голове сзади. Врач упал на пол, и Ю прыгнул на него.

— Ты снимаешь все это? — спросил Барри Вайс в коридоре.

— А как же, — подтвердил Николс.

Младшего полицейского оскорбило не нападение на врача, но скорее то обстоятельство, что этот — этот гражданин осмелился поднять руку на него, одетого в форму члена народной вооружённой полиции. Вне себя от ярости, он выхватил пистолет из кобуры, и то, что раньше было запутанной ситуацией, превратилось теперь в смертельное противостояние.

— Нет! — крикнул кардинал ДиМило, шагнув к молодому полицейскому. Тот оглянулся на звук голоса и увидел старого гвая, или иностранца, в очень странной одежде, приближающегося к нему с враждебным выражением на лице. Первой реакцией копа был удар по лицу иностранца открытой левой ладонью.

Кардинала Ренато ДиМило не ударяли по лицу с детства, и это оскорбление его личности было тем более обидным для его религиозного и дипломатического статуса из-за того, что ударнанёс этот мальчишка! Он покачнулся от силы удара, оттолкнул мужчину в сторону, намереваясь прийти на помощь китайскому пастору и помочь ему не допустить убийцу-врача до младенца, который вот-вот появится на свет.

Врач стоял, покачиваясь, на одной ноге, держа шприц в поднятой руке. Кардинал выхватил шприц и швырнул его об стену. Шприц не разбился, потому что был сделан из пластика, зато игла погнулась.

Если бы полицейские поняли, что здесь происходит, или просто получили бы более основательную подготовку, на этом все и закончилось бы. Но они не понимали, и у них не было достаточной подготовки. Теперь и у старшего полицейского появился в руке пистолет типа 77. Он попытался ударить итальянца по затылку рукояткой пистолета, но промахнулся, и ему всего лишь удалось рассечь кожу на голове кардинала и заставить его пошатнуться.

Теперь пришла очередь монсеньора Шепке. Произошло нападение на его кардинала, на человека, которому он обязан служить и которого должен защищать. Он был священником, поэтому не мог применить физическую силу. Он не имел права нападать.

Однако Шепке мог защищаться. Так он и поступил, схватив руку старшего полицейского, в которой тот держал пистолет, и вывернул её, направив пистолет в безопасном направлении, в сторону от людей, находящихся в комнате. Но полицейский успел нажать на спусковой крючок, и, хотя пуля просто расплющилась о цементный потолок, грохот выстрела внутри маленькой комнаты был оглушительным.

Младший полицейский внезапно решил, что напали на его товарища. Он повернулся и выстрелил, но пуля калибра 7,65 мм попала не в Шепке, а в спину кардинала ДиМило. Пуля прошла навылет, разорвав селезёнку старого священника. Внезапная боль удивила кардинала, но глаза ДиМило были направлены на рождающегося ребёнка.

Грохот выстрела напугал Лиен Хуа, и сокращение мускулов было чистым рефлексом.

Ребёнок появился на свет и упал бы на пол головой вперёд, если бы не вытянутые руки преподобного Ю, который подхватил ребёнка и, наверно, спас ему жизнь. Китайский священник лежал на боку, и тут он увидел, что второй выстрел тяжело ранил его католического друга. Прижимая к груди младенца, он встал на ноги и посмотрел на молодого полицейского разъярённым взглядом.

— Хуай дан! — закричал Ю. — Негодяй! — Даже не заметив, что он держит в руках младенца, священник шагнул к растерявшемуся и испуганному полицейскому.

Механически, подобно роботу, полицейский поднял руку с пистолетом и выстрелил прямо в лоб баптистскому священнику. Ю повернулся и упал назад, споткнувшись о тело лежащего кардинала ДиМило. Тела двух священников спасли жизнь только что рождённому младенцу.

— Убери пистолет! — закричал старший коп своему молодому партнёру. Но было уже поздно. Преподобный Ю был мёртв, из его затылка на грязный кафельный пол вытекало мозговое вещество и брызгала кровь.

Врач был первым, сделавшим что-то разумное. Младенец был рождён, и он не мог теперь убить его. Врач взял младенца из мёртвых рук Ю и поднял его за ноги, собираясь шлёпнуть его по попке, но этого не понадобилось. Младенец запищал. «Итак, — подумал врач столь же механически, как выстрелил молодой полицейский, — есть хоть какой-то хороший результат во всем этом безумстве». То, что он собирался убить этого ребёнка всего минуту назад, не мешало врачу теперь оказать помощь тому же самому ребёнку. Долг превыше всего! Тогда младенец был ненужной государству человеческой плотью. Теперь он стал дышащим гражданином Китайской Народной Республики, и его долг, долг врача, состоял в том, чтобы защитить младенца. Подобная двойственность ничуть не беспокоила врача, потому что просто не пришла ему в голову.

Затем последовало несколько секунд, в течение которых люди пытались понять, что произошло. Монсеньор Шепке увидел, что Ю мёртв. Он не мог выжить с такой раной в голове. Его обязанностью была забота о кардинале.

— Ваше преосвященство, — сказал он, опускаясь на колени и пытаясь поднять тело ДиМило с окровавленного пола.

Кардинал Ренато ДиМило подумал, как странно, что боль спряталась где-то далеко.

Он знал, что его смерть неминуема. Его селезёнка была разорвана на куски, и внутреннее кровотечение продолжалось с убийственной скоростью. У него не осталось времени, чтобы подумать о своей жизни или о том, что ожидает его в ближайшем будущем, но, несмотря на все это, его жизнь, посвящённая службе людям и вере в бога, в последний раз подтвердила, что она, эта Вера, все ещё существует.

— Ребёнок, Франц, ребёнок? — произнёс он слабым голосом.

— Младенец жив, — успокоил монсеньор Шепке умирающего кардинала.

Умиротворённая улыбка.

— Вепе, — прошептал Ренато, закрывая глаза в последний раз.

На последних кадрах, заснятых оператором CNN, был виден младенец, лежащий на груди матери. Они не знали её имени, и лицо женщины словно оцепенело от происходящего вокруг, но затем она почувствовала тёплое тельце дочери, и её лицо начало меняться, по мере того как женские инстинкты победили все остальные чувства.

— Пора уносить ноги отсюда, Барри, — прошептал оператор.

— Ты прав, Пит. — Вайс сделал шаг назад и повернулся налево, направляясь по коридору к лестнице. Он знал, что у него в руках потенциальная премия «Эмми». Барри редко видел человеческие драмы вроде этой, и заснятый материал нужно отправить в Атланту, причём как можно быстрее.

Внутри родильной палаты старший коп продолжал трясти головой, в ушах раздавался звон от грохота выстрелов, он пытался понять, что за чертовщина произошла здесь. Тут он внезапно понял, что в комнате стало темнее — исчезла телевизионная камера! Нужно что-то предпринять. Выпрямившись, он выбежал из палаты и увидел спину последнего американца, спускающегося по лестнице. Полицейский оставил своего младшего коллегу в палате и побежал вниз по пожарной лестнице с такой быстротой, насколько сила тяготения позволяла ему переставлять ноги по металлическим ступеням.

Вайс вывел своих людей в вестибюль и направился к главному выходу, около которого стоял его микроавтобус с оборудованием космической связи. Они были уже у самой двери, когда крик заставил их обернуться. Это кричал старший коп. Ему лет сорок, подумали они, и в руке он снова держал пистолет, к удивлению и ужасу всех людей в вестибюле.

— Не останавливайтесь, — сказал своей бригаде Вайс, и они протолкнулись через дверь на открытый воздух. Микроавтобус был недалеко, спутниковая антенна лежала на крыше, и это был ключ для передачи заснятого материала.

— Стоять! — скомандовал полицейский. Оказывается, он немного говорит по-английски.

— О'кей, парни, спокойно, — сказал Вайс трём остальным.

— Все под контролем, — ответил оператор Пит. Он уже снял камеру с плеча, и его руки скрылись из вида.

Полицейский сунул пистолет в кобуру и подошёл вплотную, вытянув правую руку раскрытой ладонью вверх.

— Дайте мне кассету, — сказал он. У него был ужасный акцент, но английские слова вполне разборчивы.

— Эта кассета принадлежит мне! — запротестовал Вайс. — Она принадлежит мне и моей компании.

Полицейский недостаточно хорошо владел английским языком, чтобы понять, о чём говорит репортёр. Он повторил своё требование:

— Дайте мне кассету!

— О'кей, Барри, — сказал Пит. — Я понял.

Оператор Пит Николс поднял камеру, нажал на кнопку «Eject» и достал из камеры «Сони» кассету Бетакам-формата. Затем он передал её полицейскому с расстроенным и сердитым выражением лица. Коп взял её с удовлетворённой улыбкой, повернулся и пошёл обратно в больницу.

Полицейский не мог знать, что Пит Николс, как все телевизионные операторы, способен подменить кассету с таким же искусством, как шулеры в Лас-Вегасе умеют подменять туза валетом. Пит подмигнул Барри, и все четверо направились к микроавтобусу.

— Пошлём передачу прямо сейчас? — спросил продюсер.

— Давай не будем вести себя так очевидно, — ответил Вайс. — Отъедем на несколько кварталов.

Они так и поступили, направившись к площади Тянь-аньмэнь, где телевизионные микроавтобусы, ведущие передачи на спутник связи, не были таким редким зрелищем. Вайс уже связался по спутниковому телефону с Атлантой.

— Это Вайс на передвижной станции в Пекине, готовый к загрузке, — сказал в трубку корреспондент.

— Привет, Барри, — ответил знакомый голос. — Это Бен Голден. Что ты нам приготовил?

— Сенсационный материал, — сказал Вайс своему контролёру с другой стороны мира. — Двойное убийство и рождение ребёнка. Один убитый — католический кардинал, посол Ватикана в Пекине. Другой — китайский баптистский пастор. Сцена убийства обоих заснята на плёнку. Пожалуй, тебе лучше связаться с юридическим отделом.

— Проклятье! — донеслось из Атланты.

— Сейчас мы загружаем черновой материал, чтобы он оказался у вас. Я буду наготове для озвучивания. Но сначала нужно загрузить видео.

— Понял. Мы готовы к приёму на канале Ноль Шесть.

— Ноль Шесть, Пит, — сказал Вайс своему оператору, который занимался также спутниковой связью.

Николс стоял на коленях перед контрольной панелью.

— Готовлюсь… кассета вложена… набираю канал Шесть… начинаю передачу… пошла! — Тут же сигнал на частоте 14 гигагерц, или «Кью», помчался вверх через атмосферу к геоцентрическому спутнику, висящему на высоте 22 тысячи 800 миль прямо над островами Адмиралтейства в море Бисмарка, в юго-западной части Тихого океана.

* * *

Компания CNN не считала нужным кодировать свои видеосигналы. Это достаточно сложно технически, да и мало кто захочет снимать эти сигналы пиратским способом, когда они могут бесплатно увидеть эти передачи по своим кабельным системам через несколько минут или даже через четыре секунды из прямого эфира.

Но этот видеосигнал поступил в неудобное время, что было, однако, хорошо для Атланты, потому что руководители компании захотят изучить его ещё до передачи.

Убийство не было той темой, которую пожелает увидеть средний американец за своим завтраком ранним утром.

Видеосигнал из Пекина был также снят американским разведывательным сообществом, которое очень уважает компанию CNN, да и в любом случае не распространяет полученную телевизионную информацию очень широко. Однако эта передача всё-таки была направлена в управление связи Белого дома, которое является в основном военной организацией и располагается в подвале Западного крыла. Там всегда находится дежурный офицер, принимающий решение о важности полученной передачи. Если ей присваивается уровень «критическая», президенту необходимо сообщить о ней в течение пятнадцати минут, что означало необходимость разбудить его прямо сейчас. Это не делается в отношении главнокомандующего Вооружёнными силами страны без тщательного обдумывания. Простой сигнал с уровнем оповещения «молния» мог немного подождать, скажем — дежурный офицер посмотрел на часы — до завтрака. Таким образом, вместо оповещения президента он позвонил по телефону советнику по национальной безопасности президента доктору Бенджамину Гудли. Пусть он принимает решение о времени оповещения президента. В конце концов, доктор Гудли является официальным офицером разведывательной службы.

— Да?! — рявкнул в телефонную трубку Гудли, посмотрев на радиоприёмник с часовым циферблатом, стоящий на тумбочке рядом с кроватью.

— Доктор Гудли, это управление связи. Мы только что сняли видеосигнал CNN из Пекина, содержание которого может заинтересовать президента.

— Что за содержание? — спросил «Картёжник» и выслушал объяснение. — Насколько это точно?

— Итальянский кардинал, возможно, выживет, судя по видео — я хочу сказать, если рядом окажется хороший хирург, — но китайскому пастору вышибли мозги. У него нет никаких шансов, сэр.

— Как все это началось?

— Мы не уверены в этом, сэр. В АНБ может находиться запись телефонного разговора между этим парнем Вайсом и Атлантой, но к нам ничего пока не поступило.

— Теперь расскажите все ещё раз, — приказал Гудли, окончательно проснувшись.

— Сэр, у нас имеется видео двух людей, которых застрелили, и младенца, родившегося в Пекине. Это видео передано Барри Вайсом, репортёром CNN. На видео слышны три выстрела, один вверх в потолок помещения, которое кажется нам родильной палатой больницы. Второй выстрел попал в спину человека в чёрном. Его опознали как папского нунция в Пекине. Третий выстрел попал прямо в лоб китайцу, его опознали как баптистского пастора. Во время этих событий родился ребёнок. Так что теперь мы — одну минуту, доктор Гудли, к нам поступает сигнал «молния» из Форт-Мид. О'кей, они тоже получили это видео в сопровождении голоса репортёра, принятого их системой «эшелон», сейчас зачитывают. Значит так, католический кардинал мёртв, его имя кардинал Ренато ДиМило — я не уверен в написании, может быть, это знают в государственном департаменте. Китайского пастора звали Ю Фа Ан, снова нет уверенности в правильности написания. Он приехали в больницу, чтобы помешать позднему аборту, но в результате их вмешательства двух священников застрелили. Третий священник по имени Франц Шепке — похоже, это немецкое имя — тоже присутствовал при этом и, вероятно, остался жив. Это высокий мужчина, которого вы видите на ленте. Вам нужно посмотреть эту ленту. Трудно описать тот беспорядок, происходивший там, — скорее смахивает на бойню. Когда этому парню Ю выстрелили в голову, сэр, это было похоже на видео из Сайгона во время наступления Тет. Помните, южновьетнамский полковник выстрелил в голову северо-вьетнамскому шпиону из револьвера «смит-вессон спешиэл», из головы вьетнамца брызнул фонтан крови. Такое не захочешь смотреть за кофе и булочками, верно? — заметил дежурный офицер. Смысл этих слов был достаточно ясен. Средства массовой информации объявили этот случай примером кровожадности южновьетнамского правительства. Они ничего не сказали о том, что убитый шпион был офицером армии Северного Вьетнама, захваченным в зоне боевых действий в гражданской одежде. Поэтому, в соответствии с Женевским протоколом, он считался шпионом и должен был быть расстрелян на месте. Это было именно то, что с ним произошло.

— Что ещё?

— Стоит ли будить босса из-за этого? Я имею в виду, что в Пекине сейчас находится наша дипломатическая делегация, и этот случай может оказать серьёзное влияние на переговоры.

Гудли задумался.

— Нет, я сообщу ему об этом во время брифинга через несколько часов.

— Сэр, эта передача появится на экранах телевизоров в семь утра, во время утренних новостей CNN.

— Ничего, я расскажу ему, когда в нашем распоряжении будет нечто большее, чем одни картинки.

— Как считаете нужным, доктор Гудли.

— Спасибо. А сейчас я попытаюсь поспать ещё час перед поездкой в Лэнгли. — Он положил телефонную трубку. Работа Гудли была очень престижной, но она лишала его нормального сна, регулярного секса и вообще упорядоченности в жизни. В такие моменты Гудли сомневался, настолько ли она престижная на самом деле, его проклятая работа!

Глава 25 Разрушение оград

Скорость современных коммуникаций приводит к любопытным парадоксам.

В данном случае американское правительство узнало о том, что произошло в Пекине, задолго до того, как это стало известно правительству КНР. Информация, полученная в управлении связи Белого дома, была также передана в Оперативный центр государственного департамента, и там старший офицер принял разумное решение немедленно сообщить об этом в посольство США в Пекине. Посол Карл Хитч выслушал невероятную новость у себя в кабинете по шифрованной линии связи. Он заставил офицера, позвонившего ему из Туманного Болота, дважды повторить сообщение, перед тем как отреагировать на него — посол Хитч издал удивлённый свист. Не так уж часто аккредитованного посла любой страны убивают в принявшей его стране, не говоря уж о том, что убивают местные полицейские! «Какого черта, — подумал он, — что может предпринять Вашингтон в связи с этим?»

— Проклятье, — прошептал Хитч. Он даже ещё не встретился с кардиналом ДиМило.

Их официальный приём был запланирован через две недели, в будущем, которое никогда не наступит. Что предпринять? Во-первых, решил он, надо отправить послание с соболезнованием в миссию Ватикана. Туманное Болото, по-видимому, уведомит Ватикан через папского нунция в Вашингтоне. Может быть, даже сам государственный секретарь Адлер посетит миссию Ватикана в Вашингтоне, чтобы выразить официальное соболезнование. «Черт побери, ведь президент Райан католик, не исключено, что именно он поедет в миссию Ватикана», — подумал Хитч.

Так, сказал он себе, прежде всего следует предпринять шаги здесь. Его секретарь позвонил в миссию Ватикана, но на телефонный звонок ему ответил китаец, а это ничего не значило. Придётся повременить с этим… а как относительно посольства Италии? Ведь папский нунций ещё и гражданин Италии. Он открыл свой файл с номерами телефонов и набрал номер посла на его частном канале.

— Паоло? Это Карл Хитч. Спасибо, а ты? Боюсь, у меня плохие новости… папский нунций, кардинал ДиМило… китайский полицейский стрелял в него и убил в какой-то пекинской больнице… скоро передадут по каналу CNN… да, боюсь, мы уверены в этом… я незнаком с подробностями, но мне сказали, что он приехал в больницу, чтобы не допустить убийство ребёнка, или это была попытка сделать поздний аборт, как у них здесь принято… да… скажи, а он из видной семьи? — Хитч начал записывать. — Ты говоришь, Винченцо? Понятно… Министр юстиции два года назад? Да, я попытался позвонить в миссию Ватикана, но мне ответил какой-то китаец. Немец? Шепке? — Посол продолжал делать заметки. — Понимаю. Спасибо, Паоло. Послушай, если мы можем помочь чем-нибудь… совершенно верно. До свиданья. — Он положил трубку. — Проклятье. Что дальше? — спросил посол у своего стола. Он мог передать плохие новости в посольство Германии… впрочем, нет, он поручит это кому-нибудь другому. А пока…

Посол посмотрел на часы. В Вашингтоне ещё не наступил рассвет, и когда люди проснутся, они увидят перед собой бушующий огненный шторм. Надо все проверить, чтобы в распоряжении Вашингтона была надёжная информация. Но как это сделать, черт побери? Его лучшим потенциальным источником информации был этот монсеньор Шепке, но единственный способ найти монсеньора — это выставить людей у миссии Ватикана и ждать его возвращения. Гм, а не может случиться так, что китайцы задержат его? Нет, маловероятно.

Как только их министр иностранных дел узнает о происшествии, они побегут извиняться, спотыкаясь друг о друга. Таким образом, они выставят дополнительные посты охраны у миссии нунция и не будут пускать туда репортёров. Но ведь они не захотят связываться с аккредитованными дипломатами, особенно после того, как сами убили одного из них.

Это слишком невероятно. Карл Хитч служил в иностранной дипломатической службе с тех пор, когда ему едва перевалило за двадцать. Ещё ни разу он не был свидетелем ничего подобного, по крайней мере, после того, как в Афганистане партизаны захватили Спайка Доббса в качестве заложника. Тогда русские не сумели провести операцию должным образом, и заложника убили. Кое-кто говорил, что это было сделано намеренно, но даже русские не могут быть такими глупыми, подумал Хитч. И в данном случае это не было заранее обдуманным убийством. Китайцы являются коммунистами, а коммунисты не пойдут на такой риск. Это просто не является частью их характера.

Итак, как это случилось? И что, конкретно, произошло?

И когда рассказать об этом Клиффу Ратледжу? Какое воздействие может оказать это происшествие на торговые переговоры? Карл Хитч пришёл к выводу, что у него будет непростой вечер.

* * *

— Китайская Народная Республика не согласится с подобным диктатом, — закончил своё выступление министр иностранных дел Шен Танг.

— Господин министр, — ответил Ратледж, — в намерения Соединённых Штатов не входит желание диктовать кому-то. Вы формируете свою национальную политику таким образом, чтобы она отвечала интересам вашей нации. Мы понимаем и уважаем это. С другой стороны, мы требуем, чтобы вы понимали и уважали наше право формировать национальную политику Соединённых Штатов Америки таким образом, чтобы она отвечала интересам американской нации. В данном случае это означает, что нам придётся прибегнуть к положениям Акта о реформе торговли. — «Заявление Ратледжа означало, что американский представитель поднял над головами китайцев огромный острый меч, и все присутствующие в зале знают это», — подумал Марк Гант. Акт о реформе торговли позволял президенту Соединённых Штатов Америки ввести в действие правило, с зеркальной точностью применяемое против торговых законов какой-либо страны. Это было международным доказательством поговорки о том, что правый ботинок будет обязательно жать, если его надеть на левую ногу. В данном случае всё, что делал Китай, чтобы не допустить американские товары на китайский рынок, будет просто применяться для того, чтобы сделать то же самое с китайскими товарами. Таким образом, торговый дефицит Америки, выражаемый в сумме семидесяти миллиардов долларов в год, станет аналогичным торговым дефицитом Китая в той же сумме, причём в конвертируемой валюте. Деньги, которые рассчитывала получить КНР от продажи своих товаров на американском рынке, для того чтобы использовать их для закупки товаров где-то ещё, перестанут поступать в китайскую казну. Торговля превратится в обмен — один мой товар в обмен на один твой. Такой была теория, которая, каким-то образом, никогда не превращалась в реальность.

— Если Америка введёт эмбарго на китайские товары, Китай сделает то же самое по отношению к Америке, — резко ответил министр иностранных дел Китая.

— Это не послужит интересам вашей страны, равно как и нашей, — отозвался Ратледж.

А вот кому это нанесёт более значительный ущерб? — подумал он, но промолчал. Китайцы знали это и так, говорить не требовалось.

— А как относительно статуса наибольшего благоприятствования для нашей страны и вступления Китая во Всемирную торговую организацию? — потребовал ответа министр иностранных дел.

— Господин министр, Америка не может благосклонно относиться к любому из этих вопросов, до тех пор пока ваша страна надеется получить открытые экспортные рынки для себя и одновременно закрывает свои импортные рынки для нас. Торговля, сэр, означает равноправный обмен ваших товаров на наши, — снова напомнил Ратледж — примерно в двенадцатый раз после ланча. Может быть, на этот раз китаец поймёт наконец. Но это было несправедливо. Он уже давно понял все, просто не желал признавать факт. Это была всего лишь внутренняя китайская политика, выраженная на международной арене.

— Вы снова диктуете Китайской Народной Республике! — ответил Шен с гневом, настоящим или притворным, словно Ратледж занял его место на парковочной площадке.

— Нет, господин министр, мы не делаем этого. Это вы, сэр, пытаетесь диктовать Соединённым Штатам Америки. Вы настаиваете на том, чтобы мы приняли ваши условия в области торговли. В этом, сэр, вы ошибаетесь. Мы не видим необходимости покупать ваши товары в ничуть не большей степени, чем вы хотите покупать наши. — Просто вам нужна наша твёрдая валюта чертовски больше, чем нам ваши игрушки, чтобы их жевали наши проклятые собаки!

— Мы можем покупать авиалайнеры у корпорации, выпускающей аэробусы, с такой же лёгкостью, как ваши «Боинги».

Ситуация действительно становилась утомительной. Ратледжу хотелось ответить: но без наших долларов как вы собираетесь расплачиваться за них? Но «Аэробус» предоставлял отличные кредитные условия для своих покупателей. Это был ещё один способ, с помощью которого европейское предприятие, получающее субсидии от правительства, вело «справедливую» игру на международном рынке, конкурируя с частной американской корпорацией. Вместо этого он ответил:

— Да, господин министр, вы можете сделать это, а мы можем закупать товары в Тайване, Корее, Таиланде или в Сингапуре с такой же лёгкостью, как и у вас. — А вот они будут точно покупать авиалайнеры у «Боинга»! — Но это не послужит интересам ни вашей страны, ни нашей, — рассудительно закончил он.

— Мы — суверенная страна и суверенный народ, — огрызнулся Шен, продолжая линию, которой он придерживался раньше, и Ратледж пришёл к выводу, что риторика всё-таки берет верх в этом многословии. Такая стратегия приносила успех много раз в прошлом, но теперь у Ратледжа была инструкция не обращать внимания на все дипломатические спектакли, а китайцы просто ещё не поняли этого. Может быть, понадобится ещё несколько дней, решил он.

— Мы тоже, господин министр, — ответил Ратледж после того, как Шен закончил. Затем он намеренно посмотрел на часы, и тут Шен понял намёк.

— Предлагаю перенести нашу следующую встречу на завтра, — сказал министр иностранных дел КНР.

— Отлично. Надеюсь снова увидеть вас утром, господин министр, — ответил Ратледж, вставая и протягивая руку министру. Остальные делегаты сделали то же самое, хотя у Марка Ганта не оказалось сегодня коллеги на противоположной стороне стола и он не смог проявить свою вежливость.

Американская делегация спустилась вниз, к ожидавшим их автомобилям.

— Да, это была оживлённая дискуссия, — заметил Гант, как только они вышли наружу.

На лице Ратледжа появилась довольная улыбка.

— Верно, это внесло некоторое разнообразие, не правда ли? — Пауза. — Мне кажется, что они пытаются понять, насколько далеко им удастся продвинуться с помощью пустых угроз. Вообще-то Шен более или менее спокойный парень. Большей частью предпочитает, чтобы все шло тихо и мирно.

— Значит, он тоже получил инструкции? — поинтересовался Гант.

— Конечно, но он отчитывается перед их Политбюро, тогда как мы докладываем Скотту Адлеру, а он передаёт президенту Райану. Знаешь, когда я ехал сюда, мне не нравились полученные инструкции, но теперь я вижу, как всё превращается в нечто вроде развлечения. Не слишком часто случается, что нам поручают отвечать весьма резко. Мы говорим от имени Соединённых Штатов и потому должны вести себя дружелюбно и спокойно, стараясь найти компромисс. Вот к чему я привык. Но здесь — здесь я испытываю удовлетворение. — Это не означало, что он одобряет политику президента Райана, разумеется, но переход к покеру от канасты представляет собой интересную перемену. Скотту Адлеру нравится покер. Может быть, это и является объяснением, почему у него такие хорошие отношения с этим яху[329] в Белом доме.

Поездка до посольства заняла всего несколько минут. Американцы, входящие в состав делегации, главным образом молчали, наслаждаясь несколькими минутами тишины. Часы дипломатических переговоров, когда приходилось следить за точным значением каждого слова, походили на чтение контракта юристом, слово за проклятым словом, следя за их нюансами и значением, вроде поиска алмаза в выгребной яме. Теперь они молча сидели в автомобилях, закрыв глаза, или смотрели на проносящийся мимо унылый пейзаж, лишь изредка зевая. Наконец автомобили въехали в ворота посольства.

Единственно, на что они могли жаловаться, это на затруднения, с которыми приходилось влезать или вылезать из лимузинов, если только вам не было шести лет от роду. Однако уже в то мгновение, когда они покинули свой официальный транспорт, сразу поняли, что произошло какое-то неприятное событие. Их прибытия ждал посол Хитч, чего он раньше никогда не делал. Послы обладают высоким дипломатическим рангом и важностью. Они обычно не работают швейцарами для своих соотечественников.

— Что случилось, Карл? — спросил Ратледж.

— Большой ухаб на дороге, — ответил Хитч.

— Неужели кто-то умер? — пошутил заместитель государственного секретаря.

— Да, — раздался неожиданный ответ. Затем посол сделал жест, приглашая их зайти внутрь. — Пошли.

Старшие члены делегации последовали за Ратледжем в конференц-зал посольства. Там уже собрались заместитель главы миссии, старший помощник посла, который в некоторых посольствах и является реальным боссом, — и остальные члены руководства, включая человека, который, по мнению Ганта, возглавлял группу ЦРУ. Какого черта? — подумал «Телескоп». Все приглашённые заняли места, и тогда посол Хитч рассказал о происшествии.

— Вот дерьмо! — заметил Ратледж, выразив мнение всех присутствующих. — Почему это случилось?

— Мы не знаем точно. Наш пресс-атташе пытается найти этого репортёра Вайса, но до тех пор, пока не получим дополнительную информацию, мы, по сути дела, ничего не знаем о причине случившегося. — Хитч пожал плечами.

— Известно об этом правительству КНР? — спросил Ратледж.

— Они, наверно, только что узнали об этом, — высказал мнение предполагаемый офицер ЦРУ. — Наверняка понадобилось время, чтобы эта новость прошла сквозь их бюрократию.

— Какова, по вашему мнению, будет их реакция? — спросил один из помощников Ратледжа, избавив своего босса от необходимости задать этот очевидный и довольно глупый вопрос.

Ответ был таким же глупым, как и вопрос.

— Вы знаете об этом столько же, сколько знаю я, — ответил Хитч.

— Значит, это может оказаться как небольшой неприятностью, так и крупным скандалом, — заметил Ратледж.

— Я склонен думать о втором варианте, — сказал посол Хитч. Он никак не мог прийти к разумному объяснению, почему все это произошло, но его дипломатический инстинкт вспыхнул красным тревожным светом, а Карл Хитч был человеком, который доверял своему инстинкту.

— Есть указания из Вашингтона? — спросил Клифф.

— Они ещё не проснулись? — Как один, все члены делегации посмотрели на часы. Сотрудники посольства уже знали, сколько сейчас времени в Вашингтоне. Солнце ещё не встало над столицей. До принятия решений осталось ещё четыре часа. Никто в посольстве не будет спать в течение некоторого времени, потому что после принятия решений в Вашингтоне им придётся подумать о том, как осуществить их, как представить позицию их страны Китайской Народной Республике.

— Есть идеи? — спросил Ратледж.

— Президент не будет в восторге от случившегося, — заметил Гант, придя к выводу, что знает столько же, как и все присутствующие в конференц-зале. — Его первая реакция выразится в негодовании. Вопрос заключается в следующем: затронет ли это тему, ради которой мы находимся здесь? Мне кажется это вполне возможным, в зависимости от реакции наших китайских друзей на эту новость.

— Какой будет реакция китайцев? — спросил Ратледж у Хитча.

— Я не уверен, Клифф, но сомневаюсь, чтобы она нам понравилась. Они будут рассматривать весь инцидент как вмешательство в их внутренние дела. Поэтому, как мне кажется, их реакция будет грубой. По существу, они захотят сказать: «Очень жаль». Если ответ будет именно таким, последует жёсткая реакция из Америки и из Вашингтона. Китайцы не понимают нас, как им хотелось бы думать. Каждый раз они неправильно истолковывают наше общественное мнение, и я не заметил, чтобы они чему-нибудь научились. Я очень обеспокоен, — заключил Хитч.

— Ну что ж, тогда наша задача заключается в том, чтобы помочь им с решением этого вопроса, — заметил Ратледж. — Знаешь, это может даже помочь решению в нашу пользу той проблемы, ради которой мы приехали.

Хитч сердито посмотрел на него.

— Клифф, будет серьёзной ошибкой, если ты попытаешься использовать случившееся несчастье для своих целей. Пусть уж они сами думают, как выпутаться из этого. Убийство посла — очень серьёзное событие, — сказал американский посол собравшимся в зале, на случай, если им это неизвестно. — Тем более что он убит государственным служащим. Но, Клифф, если ты попробуешь сунуть им это в горло, они задохнутся, и я не думаю, что это нам нужно. Мне кажется, что лучше всего предложить сделать перерыв в переговорах на один или два дня, чтобы дать им возможность разобраться самим.

— Это продемонстрирует нашу слабость, Карл, — покачал головой Ратледж. — Я считаю, что ты ошибаешься. Моё мнение следующее: мы нажимаем на них и даём понять, что у цивилизованного мира есть правила и мы ожидаем, что они будут соблюдать их.

* * *

— Что это за безумие? — спросил Фанг Ган, глядя в потолок.

— Мы не знаем точно, — ответил Чанг Хан Сан. — Похоже, что причиной всего является какой-то назойливый священник.

— И глупый полицейский, у которого пистолет вместо мозгов. Его накажут, разумеется, — высказал предположение Фанг.

— Наказывать полицейского? За что? За то, что он обеспечивал исполнение наших законов о контроле над рождаемостью, за то, что он защищал врача от нападения какого-то гвая? — Чанг покачал головой. — Неужели мы позволим иностранцам плевать на наши законы? Нет, Фанг, не позволим. Я не допущу, чтобы мы так бесславно потеряли лицо.

— Чанг, что значит жизнь одного незначительного полицейского по сравнению с местом нашей страны в мире? — возмутился Фанг. — Человек, которого он убил, был послом, Чанг, иностранцем, аккредитованным в нашей стране другой.

— Другой страной? — ответил Чанг, словно выплюнул эти слова. — Городом, мой друг, нет, даже не городом — районом Рима, меньшим по размерам, чем наш Кьюионг Дао! — Он имел в виду Нефритовый остров, где находился один из множества храмов, построенных императорами, и сам чуть больший, чем храм. Затем он вспомнил цитату из высказываний Иосифа Сталина. — Да и какая у него армия, у этого папы? А! — Он небрежно махнул рукой, словно отбрасывая в сторону столь незначительную проблему.

— У него есть страна, и её посла мы приняли, дали ему аккредитацию, в надежде улучшить наше положение в дипломатическом мире, — напомнил Фанг своему другу. — По меньшей мере его смерть заслуживает сожаления. Может быть, он и представлял собой ещё одного назойливого белого дьявола, Чанг, но из соображений дипломатии мы должны сделать вид, что сожалеем о его кончине. — Фанг не добавил, что, если это повлечёт за собой казнь какого-то безымянного полицейского, ничего страшного, у страны много полицейских. К тому же Сталин ошибался — влияние папы на мир сильнее многих армий, и это Фанг хорошо знал.

— За что? За то, что он позволил себе вмешиваться в исполнение наших законов? Посол не имеет на это права. Это нарушает дипломатический протокол, разве не правда? Фанг, ты проявляешь излишнюю заботу об иностранных дьяволах, — закончил Чанг, используя исторический термин, обозначающий меньших людей из меньших стран.

— Если мы хотим торговать с ними и хотим, чтобы они платили нам за наши товары, чтобы получить их твёрдую валюту, то с ними нужно обращаться как с гостями в нашем доме.

— Гость в твоём доме не плюёт на пол, Фанг.

— Что, если американцы не захотят спокойно реагировать на этот инцидент?

— Тогда Шен скажет им, чтобы они не вмешивались в наши дела, — ответил Чанг с твёрдостью человека, который уже давно принял решение.

— Когда состоится заседание Политбюро?

— Для обсуждения этого инцидента? — удивился Чанг. — Зачем? Смерть какого-то иностранца, причиняющего нам неприятности, и китайского… пастора? Фанг, ты излишне осторожен. Я уже обсудил этот инцидент с Шеном. Не будет никакого заседания Политбюро для обсуждения столь тривиального случая. Мы соберёмся, как обычно, послезавтра.

— Если ты так считаешь, — ответил Фанг с покорным кивком. Чанг занимал более высокое положение в Политбюро. Он оказывал влияние на министров иностранных дел и обороны, и к его мнению прислушивался Ху Кун Пяо. У Фанга была своя сфера влияния — главным образом во внутренних делах, — но его сфера влияния была меньше, чем у Чанга, и ему приходилось пользоваться своим влиянием очень осторожно, только в тех делах, где оно могло принести ему пользу. «Это не тот случай», — подумал он. Попрощавшись, Фанг вернулся в свой офис и позвал Минг, чтобы она транскрибировала его записи. Затем, позднее, подумал он, нужно пригласить Чаи к себе в кабинет. Она так умело помогала ему забыть о стрессе прошедшего дня.

* * *

Направляясь в ванную для обычного утреннего ритуала, Джек сказал себе, что сегодня утром чувствует себя гораздо лучше, чем обычно. «Наверно, потому, что лёг спать достаточно рано», — подумал он. У него никогда раньше не было свободного дня, по крайней мере, не в том смысле, как это понимает большинство людей. Ещё ни разу он не просыпался так поздно — 8.25 был его рекорд, уходивший далеко в прошлое до того ужасного зимнего дня, когда началось все это. Теперь ему приходилось каждый день соблюдать одну и ту же рутину, включая наводящий страх брифинг по национальной безопасности, который внушал ему, что есть люди, которые действительно верят, что мир не может обойтись без него. Привычный взгляд в зеркало. Нужно постричься, увидел Джек, но для этого сюда приходил парикмахер, что не было вообще-то так уж плохо, за исключением того, что теряется чувство товарищества, которое возникает, когда ты сидишь в зале, предназначенном для мужчин, и обсуждаешь мужские проблемы. Положение самого могущественного человека в мире изолировало его от такого большого количества вещей, которые казались ему важными. Питание было хорошим, и крепкие напитки отличного качества, а если тебе не нравились простыни, их меняли со скоростью света. По первому твоему слову люди кидались выполнять отданные распоряжения. У короля или императора никогда не было такой власти… но Джек Райан и не стремился стать коронованным монархом. Идея наследственной королевской власти давно умерла во всем мире, за исключением немногих отдалённых мест, но Райан не жил ни в одном из них. Однако вся процедура пребывания в Белом доме была, казалось, направлена на то, чтобы он чувствовал себя королём. Это беспокоило его. Обслуживающий персонал так стремился услужить ему, решительно, но улыбаясь, — полный желания сделать его жизнь как можно комфортнее. Больше всего Райана беспокоило воздействие, которое это могло оказать на его детей. Если они начнут думать, что они и на самом деле являются принцами и принцессами, рано или поздно их жизнь стремительно покатится по наклонной плоскости. «Но об этой проблеме придётся заботиться самому, — думал Джек, бреясь перед зеркалом. — Мне и Кэти. Больше никто не станет воспитывать наших детей. Ответственность за это ложится на нас. Вот только все традиции Белого дома постоянно становятся на моем пути».

Хуже всего, однако, было то, что ему все время приходилось быть одетым. Если не считать спальни и ванной комнаты, президент должен быть одет соответствующим образом — иначе что подумают о нем окружающие? Таким образом, Райан не мог выйти в коридор без брюк и по крайней мере без какой-то рубашки. Нормальный человек мог расхаживать дома босиком и в шортах, но если шофёр грузовика обладал полной свободой у себя в доме, президент Соединённых Штатов не обладал такой свободой у себя.

Затем ему пришлось посмотреть в зеркало и лукаво улыбнуться. Каждое утро он ворчал про себя по одному и тому же поводу, но ведь если он действительно захочет изменить традиции, то сможет сделать это без особого труда. Но он побаивался пойти на такой шаг, опасаясь, что в результате люди потеряют работу. Вдобавок к этому такие перемены будут плохо выглядеть в газетах, ведь практически всё, что он делал, попадало в средства массовой информации. И он тогда будет чувствовать себя неловко, глядя в зеркало, когда брился каждое утро. К тому же ему действительно не требовалось каждое утро спускаться к почтовому ящику и брать там газеты.

Если исключить обязательное одевание, остальное было не так уж плохо. Приготовленный завтрак всегда оказывался вкусным, хотя напрасно расходовалось по крайней мере в пять раз больше пищи, чем требовалось на самом деле. Его холестерин все ещё оставался на нормальном уровне, так что Райан позволял себе есть яйца два или три раза в неделю, несмотря на неудовольствие жены. Дети выбирали главным образом овсянку или булочки, которые поступали ещё тёплыми из кухни на нижнем этаже и были самыми разнообразными по вкусу и неизменно полезными для организма.

«Ранняя птичка» представляла собой набор вырезок из разных газет, подобранных для высокопоставленных правительственных чиновников, но для чтения за завтраком «Фехтовальщик» предпочитал настоящую газету, включая смешные рисунки. Подобно многим, Райан жалел об уходе на пенсию Гэри Ларсона и сопутствующей этому утрате «Дальней стороны» в газете, но он понимал, какое напряжение приходилось выдерживать, если каждый день нужно придумывать все новые и новые карикатуры. В газете была также спортивная страница, чего никогда не бывало в «Ранней птичке». Наконец, шла передача CNN, которая начиналась за завтраком в комнате Белого дома ровно в семь.

Услышав предупреждение, что детям не следует смотреть эту передачу, Райан поднял голову. Его дети, как и любые дети, сейчас же прекратили все остальные занятия и уставились на экран телевизора.

— У-у, вот это да! — заметила Салли Райан, когда какого-то китайца застрелили выстрелом прямо в лоб.

— Раны, нанесённые в голову, имеют такой эффект, — сказала ей мать, морщась от увиденного. Кэти занималась хирургией, но не такой кровавой. — Джек, что происходит?

— Ты знаешь ровно столько же, сколько знаю я, — ответил Первой леди президент.

Затем изображение изменилось, и на экране появился католический кардинал. Джек услышал фразу «папский нунций» со звуковой дорожки и наклонился вперёд, чтобы сделать звук погромче.

— Чак? — сказал Райан, обращаясь к ближайшему агенту Секретной службы. — Соедини меня, пожалуйста, с Беном Гудли по телефону.

— Слушаюсь, господин президент. — Через тридцать секунд Райану передали портативный телефон. — Бен, что это за чертовщина передаётся из Пекина?

* * *

В Джексоне, штат Миссисипи, преподобный Джерри Паттерсон привык вставать рано утром, готовясь к утренней пробежке по окрестностям. Он включил телевизор в спальне, пока жена готовила ему чашку какао (Паттерсон относился к кофе так же отрицательно, как и к алкоголю). Он повернул голову, услышав слова «преподобный Ю», затем его кожа похолодела, когда он услышал «баптистский пастор в Пекине…». Он вернулся в спальню как раз вовремя, чтобы увидеть лицо китайца, опрокинувшегося на спину, и кровь, брызнувшую из его затылка, словно из садового шланга. По изображению на экране он не смог опознать лицо убитого.

— Боже мой… Скип… Боже, нет… — прошептал священник. Его утро быловнезапно и полностью сорвано. Священники имеют дело со смертью практически каждый день, участвуют в похоронах своих прихожан, утешают родственников, возносят молитвы богу о нуждах тех и других. Но это было ничуть не легче для Джерри Паттерсона, чем для всех остальных в этот день, потому что все произошло безо всякого предупреждения, без «длительной болезни», чтобы подготовить разум к такой возможности, отсутствовал даже фактор возраста, способный уменьшить неожиданность случившегося. Скипу было — сколько? Пятьдесят пять? Не больше этого. Все ещё молодой человек, подумал Паттерсон, молодой и энергичный, способный продолжать проповедовать Евангелие Иисуса Христа своей пастве. Мёртвый? Убит? Кем? Убитый этим коммунистическим правительством? Человек бога, умерщвлённый безбожными язычниками?

* * *

— Проклятье, — произнёс президент, склонившись над своим омлетом. — Что ещё нам известно, Бен? Поступило что-нибудь от «ЗОРГЕ»? — Затем Райан посмотрел вокруг в комнате, поняв, что он только что произнёс слово, которое само по себе было секретным. Дети не смотрели в его сторону, но Кэти смотрела. — О'кей, мы поговорим об этом, когда приедешь. — Джек нажал на кнопку, прерывающую разговор, и положил телефон.

— В чем дело?

— Настоящая мясорубка, бэби, — сказал «Фехтовальщик» «Хирургу». В течение пары минут он объяснил всё, что ему стало известно. — Посол не сообщил нам ничего сверх того, что CNN только что передало.

— Ты хочешь сказать, что, несмотря на все деньги, которые мы тратим на ЦРУ и другие разведывательные организации, лучшим источником информации по-прежнему остаётся CNN? — недоверчиво спросила Кэти Райан.

Джек попытался объяснить:

— ЦРУ не может быть повсюду, и, согласись, будет немного забавно, если все наши оперативники станут таскать с собой телевизионные камеры.

Кэти поморщилась, недовольная, что её заставили замолчать так бесцеремонно.

— Но все это не так просто, Кэти, а репортёры занимаются тем же делом, собирают информацию, иногда им удаётся опередить всех.

— Но ведь у вас есть и другие способы получения информации?

— Кэти, тебе не нужно знать о таких вещах, — предупредил президент Соединённых Штатов Первую леди.

Эту фразу она уже слышала несколько раз, но всегда без особого удовольствия. Кэти снова вернулась к своей утренней газете, а её муж принялся теперь за «Раннюю птичку».

Джек увидел, что происшествие в Пекине случилось слишком поздно для утренних выпусков газет, и это опять подняло авторитет электронных новостей и стало источником раздражения для печатных средств массовой информации. Почему-то дебаты относительно средств, выделяемых федеральным бюджетом на образование, не показались ему важными этим утром, но Райан научился просматривать передовые статьи, потому что они отражали вопросы, задаваемые репортёрами на пресс-конференциях. Это был один из способов защищать свою точку зрения.

К 7.45 дети были готовы к отъезду в свои школы, а Кэти — для перелёта в Хопкинс. С ней полетит и Кайл Даниэль со своей собственной охраной, состоящей исключительно из женщин, которые будут присматривать за ним в яслях Хопкинса, вроде стаи волчиц. Кэти вернётся в свой детский сад «Гигантские шаги» к северу от Аннаполиса, перестроенный после попытки покушения на неё. Теперь там было меньше детей, но их охраняла более крупная группа телохранителей. Старшие дети отправятся в Сейнт-Мэри. В этот момент, словно по приказу, вертолёт «Чёрный ястреб» VH-60 Корпуса морской пехоты медленно опустился на вертолётную посадочную площадку Южной лужайки. День был готов начаться по-настоящему. Вся семья Райанов спустилась на лифте вниз. Сначала мать и отец проводили детей к западному входу в Западное крыло Белого дома. Там, после поцелуев и объятий, трое детей разместились в автомобилях и уехали. Затем Джек проводил Кэти к вертолёту, поцеловал на прощенье, и огромный «Сикорский» поднялся в воздух с полковником Дэном Мэллоем за штурвалом для короткого прыжка в больницу Джонса Хопкинса. Покончив с отправкой членов своей семьи, Райан пошёл обратно в Западное крыло и там поднялся в Овальный кабинет, где его уже ждал Бен Гудли.

— Насколько плоха ситуация в Пекине? — спросил Джон у своего советника по национальной безопасности.

— Очень плоха, — сразу ответил Гудли.

— Что же всё-таки произошло там?

— Они пытались остановить аборт. Китайцы делают очень поздние аборты, если беременность не была разрешена государством. Врачи ждут, когда головка младенца появится на свет, и вспрыскивают ему в голову ядовитое вещество ещё до того, как он успевает сделать первый вдох. Судя по всему, женщина, показанная на плёнке, рожала ребёнка, не получив разрешения государства, и её пастор — это был китайский мужчина, которому выстрелили в голову, баптистский пастор, получивший, по-видимому, образование в университете Орала Робертса в Оклахоме, вы можете в это поверить? Короче говоря, он приехал в больницу на помощь женщине. Папский нунций, кардинал Ренато ДиМило, очевидно, был хорошо знаком с ним и приехал в больницу, чтобы помочь ему. Трудно сказать, что происходило дальше, но все, как это видно на ленте, превратилось в настоящую бойню.

— Были сделаны какие-нибудь заявления?

— Ватикан глубоко сожалеет о случившемся и требует объяснения. Но дальше все стало ещё хуже. Кардинал ДиМило из семьи ДиМило, его брат, Винченцо ДиМило, член итальянского парламента — недавно он был министром в правительстве, — и потому правительство Италии обратилось к правительству КНР с резким протестом. То же самое сделало и правительство ФРГ, потому что помощником кардинала является германский монсеньор по имени Шепке, он иезуит, китайская полиция обращалась с ним несколько жёстко, и это не нравится немцам. Монсеньор Шепке был арестован, но потом его выпустили, после того как китайцы вспомнили про его дипломатический статус. В Государственном департаменте считают, что КНР может объявить Шепке нежелательным иностранцем, чтобы выдворить его к чёртовой матери из страны и ждать, когда все успокоится само по себе.

— Сколько сейчас времени в Пекине?

— От нашего времени нужно отнять одиннадцать часов, сейчас там девять вечера, — ответил «Картёжник».

— Торговой делегации понадобятся дополнительные инструкции. Я хочу поговорить со Скоттом Адлером, как только он приедет утром на работу.

— Тебе понадобится нечто большее, чем просто разговор, Джек. — Это был голос Арнольда ван Дамма, стоящего в дверях кабинета.

— Что ещё?

— Убили китайского баптиста. Я только что слышал, что у него есть друзья в нашей стране.

— Да, университет Орала Робертса, — сказал Райан. — Бен сообщил мне об этом.

— Прихожанам это не понравится, Джек, — предупредил Арни.

— Приятель, мне самому это чертовски не нравится, — напомнил президент. — Ты не забыл, что я против абортов при самых лучших обстоятельствах?

— Нет, не забыл, — ответил ван Дамм, вспоминая неприятности, с которыми столкнулся Райан после своего первого президентского выступления по этому вопросу.

— А их вид аборта особенно варварский, так что два священника отправляются в эту гребаную больницу, чтобы спасти жизнь младенца, а там их за это убивают! Боже мой, — закончил Райан, — и нам приходится вести с такими людьми деловые отношения!

Затем в дверях показалось новое лицо.

— Полагаю, вы уже слышали об этом, — заметил Робби Джексон.

— О да. Чертовски неприятно видеть такое во время завтрака.

— Мой папа знаком с убитым.

— Что? — воскликнул Райан.

— Помнишь приём на прошлой неделе? Он сказал тебе об этом. Папа и Джерри Паттерсон поддерживают эту китайскую конгрегацию деньгами из Миссисипи, да и некоторые другие приходы тоже делают это. Так принято у баптистов, Джек. Богатые церкви поддерживают бедные, которые нуждаются в помощи, похоже, что этот парень Ю действительно нуждался в помощи. Я ещё не говорил с отцом, но он поднимет невероятный скандал по этому поводу, можешь не сомневаться, — сообщил своему боссу вице-президент.

— Кто этот Паттерсон? — спросил ван Дамм.

— Белый проповедник, у него большая церковь с кондиционированием воздуха в окрестностях Джексона. Вообще-то очень хороший человек. Он знаком с моим отцом в течение многих лет. Насколько я помню, он окончил университет вместе с этим Ю.

— Да, это может оказаться скверным делом, — заметил глава администрации.

— Арни, бэби, это уже стало скверным, — указал Джексон. — Оператор CNN оказался слишком хорошим или выбрал очень удачное место для съёмки, засняв оба выстрела во всем их магическом великолепии.

— Что собирается сказать твой отец? — спросил Райан.

«Томкэт» заставил их подождать несколько секунд.

— Он призовёт Гнев Всемогущего Господа на этих мерзких убийц. Он назовёт преподобного Ю мучеником христианской веры, поставит его рядом с Маккаби[330] Ветхого Завета и с теми бесстрашными сукиными сынами, которых римляне скармливали львам. Арни, ты когда-нибудь видел баптистского проповедника, призывающего Страшное Возмездие Господа? Никакой Супербоул даже близко не сравнится с этим, парень, — пообещал Робби. — Преподобный Ю стоит прямо сейчас во весь рост, полный гордости, рядом с нашим господом Иисусом, а парням, которые убили его, уже приготовлены места в Вечном Огне Ада. Подожди, когда услышишь моего родителя. Это производит огромное впечатление, парни. Я видел, как он это делает. И Джерри Паттерсон ничем не уступит ему.

— Но самое главное заключается в том, что я не могу не согласиться ни с чем из его потрясающей речи.

— Господи, — выдохнул Райан. — Эти двое умерли ради спасения жизни ребёнка. Если нужно умереть за что-то, это совсем неплохая причина для того, чтобы пожертвовать жизнью.

* * *

— Оба они умерли как мужчины, мистер К., — говорил в Москве Чавез. — Жаль, что меня не было там с пистолетом в руке. — Происшествие в Пекине подействовало на Динга особенно сильно. Отцовство изменило его взгляд на множество вещей, и это была одна из них. В его духовной вселенной жизнь ребёнка являлась священной, и угроза жизни малыша означала немедленную смерть тому, кто ему угрожал. А в реальной Вселенной он почти не расставался с оружием и постоянно тренировался, чтобы эффективно использовать его в нужную минуту.

— У разных людей разные взгляды, — сказал Кларк своему подчинённому. Но если бы он был там, в пекинской больнице, он просто разоружил бы обоих китайских полицейских. На экране телевизора они совсем не выглядели такими уж сильными. И не стоит убивать людей только для того, чтобы сделать заявление. Доминго по-прежнему обладает латинским темпераментом, напомнил себе Джон. Впрочем, это было не так уж плохо.

— О чем ты говоришь, Джон? — удивлённо спросил Динг.

— Я говорю, что вчера умерли два хороших человека, и мне кажется, что бог оценит их жертвоприношение.

— Ты бывал когда-нибудь в Китае?

Кларк покачал головой.

— Один раз на Тайване, проводил там короткий отпуск много лет назад. Там было интересно, но если не считать Тайваня, я не был ближе к Китаю, чем Северный Вьетнам. Я не говорю на их языке и не могу слиться с окружением. — Оба эти фактора как-то отдалённо пугали Кларка. Способность исчезать в окружающей обстановке была совершенно необходимым качеством для оперативника.

Они сидели в баре московского отеля после первого дня занятий со своими русскими учениками. Качество пива было вполне приемлемым. Ни один из них не испытывал желания выпить водки. Жизнь в Британии испортила их. В этом баре, который в основном посещали американцы, стоял большой телевизор, и по нему шла передача новостей CNN. Двойное убийство в Пекине было главным событием новостей, транслируемых CNN по всему миру. Американское правительство, заявил комментатор в конце передачи, ещё никак не отреагировало на это происшествие.

— Интересно, какой будет реакция Джека? — спросил Чавез.

— Я не знаю. Сейчас у нас в Пекине находится делегация, ведущая торговые переговоры, — напомнил ему Кларк.

— Дипломатическая болтовня может заметно обостриться, — заметил Доминго.

* * *

— Скотт, мы не можем оставить это безнаказанным, — сказал Джек. Телефонный звонок из Белого дома повернул служебный автомобиль Адлера, который направлялся в Туманное Болото.

— Строго говоря, это не имеет непосредственного отношения к переговорам о торговле, — произнёс государственный секретарь.

— Может быть, ты и хочешь вести дела с такими людьми, — ответил вице-президент Джексон, — но твои сограждане думают по-другому.

— Мы должны принимать во внимание общественное мнение, Скотт, — сказал Райан. — Кроме того, нам придётся принимать во внимание и моё мнение, чёрт возьми. Мы не можем игнорировать смерть дипломата. Италия входит в НАТО, да и Германия тоже. Мы поддерживаем дипломатические отношения с Ватиканом, а у нас в стране семьдесят миллионов католиков, а также много миллионов баптистов.

— Не кипятись, Джек, — ответил «Орёл», поднимая руки, словно защищаясь. — Я ведь не оправдываю китайцев. Я говорю об иностранной политике Соединённых Штатов Америки, и мы не должны формировать эту политику на основании эмоций.

Райан глубоко вздохнул.

— Твоя правда, я заслужил такой упрёк. Продолжай.

— Мы опубликуем заявление, в котором выразим наше сожаление об этом жестоком инциденте в самых суровых выражениях. Поручим послу Хитчу потребовать встречи с министром иностранных дел КНР и передать ему то же самое, может быть, ещё жёстче и более неформальными словами. Мы дадим им возможность обдумать создавшееся положение перед тем, как их отвергнет международная общественность. Возможно, они примут дисциплинарные меры против этих полицейских — черт побери, пусть расстреляют их, принимая во внимание жестокость китайских законов. Пусть возобладает здравый смысл!

— А что сказать мне?

Адлер задумался.

— Говори всё, что считаешь нужным. Мы всегда можем объяснить им, что в нашей стране много верующих и ты был вынужден успокоить их чувства, что это происшествие разожгло американское общественное мнение, а в нашей стране общественное мнение имеет большое значение. Они понимают это на поверхностном уровне, но глубоко внутри им это непонятно. Пусть поймут это умом, потому что их ум время от времени говорит с внутренними чувствами. Они должны понять, что миру не нравится такое поведение.

— А если они не поймут? — спросил вице-президент.

— Ну что ж, тогда мы поручим торговой делегации продемонстрировать им последствия столь варварского поведения.

Райан опустил голову и посмотрел на поверхность кофейного столика. Иногда ему хотелось быть шофёром грузовика, способным выкрикнуть страшные ругательства по поводу и без повода, но это была одна из тех свобод, которыми не мог воспользоваться президент Соединённых Штатов. Итак, Джек, прояви разум и рационализм, как этого требуют обстоятельства. Он поднял голову:

— Хорошо, Скотт, действуй таким образом.

— Ещё не поступило ничего от нашего, э-э, нового источника по этому вопросу?

Райан покачал головой.

— Нет, МП ещё ничего не прислала.

— Если она пришлёт…

— Ты сразу получишь копию, — пообещал президент. — Подготовь мне основные вопросы для выступления. Я сделаю заявление — когда, Арни?

— Лучше всего часов в одиннадцать, — решил ван Дамм. — Я поговорю об этом с некоторыми средствами массовой информации.

— Если у кого-нибудь появятся мысли по этому поводу, я хочу выслушать их, — сказал Райан, поднимаясь и закрывая совещание.

Глава 26 Стеклянные дома и камни

Фанг Ган работал в этот день до позднего вечера из-за инцидента, который заставил Вашингтон работать с самого утра. В результате Минг не смогла транскрибировать записи его дискуссии, а её компьютер не послал их во всемирную сеть как обычно рано.

Мэри-Пэт получила электронное письмо примерно в 9.45. Она прочитала его, сделала копию для мужа и затем переслала по шифрованному телефаксу в Белый дом.

Там Бен Гудли получил его и принёс в Овальный кабинет. Сопроводительное письмо не содержало первоначального комментария Мэри-Пэт, который она произнесла, прочитав донесение:

— Вот дерьмо…

— Гребаные ублюдки! — прорычал Райан, к удивлению Андреа Прайс, которая в этот момент находилась в кабинете.

— Что-нибудь для меня, сэр? — спросила она, услышав его яростное восклицание.

— Нет, Андреа, это по поводу передачи CNN этим утром. — Райан замолчал, покраснев из-за того, что она снова стала свидетельницей его вспыльчивости — и к тому же проявленной в таких словах. — Между прочим, как дела у твоего мужа?

— Они арестовали всех трех грабителей банка в Филадельфии, причём без единого выстрела. Я немного беспокоилась о нем.

Райан улыбнулся.

— Он относится к тем парням, с которыми я не захотел бы вступать в перестрелку. Скажи мне, ты видела передачу CNN этим утром, верно?

— Да, сэр, и мы просмотрели её ещё раз на командном посту.

— Твоё мнение?

— Если бы я была там, то с пистолетом в руке. Это было хладнокровное убийство. По телевидению выглядит очень плохо, когда кто-то совершает такой скотский поступок, сэр.

— Это уж точно, — согласился президент. Он едва не спросил её мнения по поводу того, что следует ему предпринять. Райан уважал мнение миссис О'Дей (на службе она все ещё проходила под фамилией Прайс), но будет несправедливо просить её, чтобы она углублялась в международные проблемы. К тому же он уже принял решение. Но затем он нажал на кнопку скорого набора на телефонном канале Адлера.

— Да, Джек? — Только у одного человека был доступ к этой прямой линии.

— Каково твоё мнение о донесении «ЗОРГЕ»?

— К сожалению, ничего удивительного. Мы должны быть готовы к тому, что они будут защищаться.

— Тогда как поступать нам? — потребовал «Фехтовальщик».

— Мы скажем всё, что думаем, но попытаемся при этом не делать ситуацию хуже, чем она уже есть, — ответил Государственный секретарь, осторожный, как всегда.

— Понял, — проворчал Райан, хотя именно такой благоразумный совет он ожидал от своего Государственного секретаря. Затем он положил трубку. Он напомнил себе слова, сказанные ему Арни давным-давно: «Президенту нужно всегда держать себя в руках», но такой совет требовал от него слишком многого, и в какой момент он имеет право реагировать так, как должен реагировать человек? Когда он сможет наконец перестать вести себя как марионетка?

— Ты хочешь, чтобы Калли что-нибудь побыстрее написала для тебя? — спросил по телефону Арни.

— Нет, — ответил Райан, покачав головой. — Я набросаю что-нибудь сам.

— Ты совершаешь ошибку, — предостерёг его глава администрации.

— Арни, позволь мне быть самим собой, хотя бы один раз?

— Ладно. Джек, — ответил ван Дамм. К счастью, президент не мог видеть выражения его лица.

Не делай ситуацию хуже, чем она уже есть, — сказал себе Райан, глядя на стол. — Да, конечно, как будто это возможно…

* * *

— Привет, папа, — произнёс Робби Джексон в своём кабинете в северо-западном углу Западного крыла.

— Роберт, ты видел?

— Да, мы все видели это, — заверил своего отца вице-президент.

— И что вы собираетесь предпринять?

— Папа, мы ещё не приняли окончательного решения. Не забудь, нам приходится вступать с этими людьми в деловые отношения. Работа многих американцев зависит от торговли с Китаем и…

— Роберт, — преподобный Исайя Джексон называл сына полным именем в тех случаях, когда собирался говорить с ним суровым тоном, — эти люди убили духовное лицо — нет, извини меня, они убили два духовных лица, людей, исполняющих свой долг, пытаясь спасти жизнь невинного ребёнка. С убийцами нельзя поддерживать деловые отношения.

— Я знаю это, и случившееся не нравится мне ничуть не меньше, чем тебе, и, поверь мне, Джеку Райану это не нравится тоже. Но когда мы занимаемся иностранной политикой нашей страны, нам нужно все тщательно продумать, потому что, если мы примем ошибочное решение, могут погибнуть люди.

— Жизни людей уже утеряны, Роберт, — напомнил ему преподобный Джексон.

— Я знаю это. Послушай, папа, мне известно об этом больше, чем тебе, понимаешь? Я хочу сказать, что у нас есть способы выяснить больше об этом происшествии, чем это известно CNN, — сказал своему отцу вице-президент, держа в руке последнее донесение «ЗОРГЕ». Ему хотелось показать этот материал отцу, потому что старый священник был достаточно умён, чтобы понять важность секретной информации, которая была известна ему и Райану. Но он не мог даже намекнуть, не мог обсудить это ни с кем без получения соответствующего допуска, включая и свою жену, так же как и Кэти Райан не могла ничего узнать от своего мужа-президента.

«Гм, — подумал Джексон, — может быть, это стоит обсудить с Джеком. У тебя должна быть возможность поговорить о таких вещах с человеком, которому ты доверяешь. Их жены не являлись неблагонадёжными элементами, не правда ли?»

— Например? — спросил отец, почти не ожидая ответа.

— Есть веши, которые я не могу обсуждать с тобой, папа, и ты знаешь это. Извини. Правила применяются ко мне в такой же степени, как и ко всем остальным.

— Итак, что мы собираемся предпринять?

— Мы дадим понять китайцам, что мы в ярости и ожидаем, что они наведут у себя порядок, извинятся, и…

— Извинятся! — воскликнул преподобный Джексон. — Роберт, они убили двух человек!

— Я знаю, папа, но мы не можем послать в Китай агентов ФБР, чтобы они арестовали за это преступление их правительство, правда? Мы обладаем огромной мощью, но не властью бога, и как бы мне ни хотелось обрушить на них громы и молнии, я не могу сделать это.

— Тогда какими будут наши действия?

— Мы ещё не приняли решения. Я сообщу тебе, когда мы окончательно во всем разберёмся.

— Сделай это, — сказал Исайя и положил трубку более резко, чем обычно.

— Боже мой, папа, — вздохнул Робби. Затем он подумал о том, насколько представительным является мнение его отца по отношению ко всему религиозному сообществу. Самым трудным было оценить реакцию общественности. Люди не реагируют, подчиняясь рассудку, увидев что-то гнусное по телевидению. Если они увидят главу какого-нибудь государства, выбрасывающего щенка из окна своего автомобиля, то Американское общество по предупреждению жестокости к животным может потребовать разрыва дипломатических отношений с этой страной, и с ним согласятся миллионы людей, которые пошлют множество телеграмм или электронной почты в Белый дом. Джексон вспомнил случай в Калифорнии, где убийство собаки вызвало более яростное негодование общественности, чем киднепинг и последующее убийство маленькой девочки. Но по крайней мере ублюдка, который убил девочку, поймали, судили и приговорили к смертной казни, тогда как хмыря, бросившего маленькую собачку в поток мчащихся автомобилей, так и не удалось опознать, несмотря на тонну денег, собранных и предназначенных в качестве вознаграждения. Ну что ж, все это произошло в районе Сан-Франциско. Возможно, в этом и таится объяснение. Америка не должна формировать политику на основе эмоций, но Америка является демократией, и потому избранные народом официальные лица должны обращать внимание на то, что думает народ. Ведь это совсем непросто, особенно для людей, мыслящих рационально, предугадать эмоции широких народных масс. Интересно, сможет ли передача по телевидению, которую они только что видели, хотя бы теоретически повлиять на международную торговлю? Несомненно, а это очень крупное дело.

Джексон встал из-за стола и пошёл к кабинету Арни.

— У меня есть вопрос, — сказал он, входя в кабинет.

— Валяй, — ответил глава администрации Белого дома.

— Какой будет реакция общественности на происшествие в Пекине?

— Ещё не знаю, — ответил ван Дамм.

— А как мы узнаем?

— Обычно ждём и смотрим по сторонам. Я не люблю заниматься выбором представительной группы. Мне больше нравится ориентироваться на общественное мнение стандартным путём: передовицы в газетах, письма редакторам и почта, поступающая в Белый дом. Тебя что-нибудь беспокоит?

— Да, — кивнул Робби.

— Меня тоже. Те, кто отстаивает право людей на жизнь, набросятся на это происшествие, как лев на раненую газель. К ним присоединятся те, кому не нравится КНР. В конгрессе много и тех, и других. Если китайцы надеются получить в этом году режим наибольшего благоприятствования, они, наверно, накурились анаши. В смысле реакции мировой общественности, для КНР это будет настоящим кошмаром, но я не думаю, что они понимают, какой скандал начали. И я не верю, что они согласятся извиниться перед кем бы то ни было.

— Понимаешь, мой отец только что наседал на меня из-за этого происшествия, — сказал вице-президент Джексон. — Если остальное духовенство присоединится к нему, возникнет настоящий огненный шторм. Китайцам придётся извиняться громко и убедительно, причём как можно быстрее, если они хотят успокоить общественное мнение.

Ван Дамм кивнул, соглашаясь с Джексоном.

— Это верно, но они не пойдут на такой шаг. Им помешает гордость.

— От гордыни недалеко до падения, — заметил «Томкэт».

— Они поймут это, только когда почувствуют боль от ушибленной задницы, адмирал, — поправил вице-президента ван Дамм.

* * *

Райан вошёл в помещение для прессы Белого дома, чувствуя напряжение. Обычные телевизионные камеры нацелились на него. Компании новостей CNN и «Fox» будут вести, по-видимому, передачу прямо в эфир. Возможно, к ним присоединится и «C-SPAN». Остальные телевизионные компании будут записывать пресс-конференцию на плёнку, для того чтобы использовать материал для передачи местным телевизионным станциям и в собственной вечерней программе новостей. Райан подошёл к трибуне и выпил немного воды из стоящего на ней стакана, перед тем как посмотреть на лица примерно тридцати собравшихся репортёров.

— Доброе утро, — начал Джек, стискивая верх трибуны руками. Так он поступал всегда, когда испытывал гнев. Он не знал, известно ли об этом репортёрам и видно ли это с мест, на которых они сидят. — Все мы видели эту ужасную картину во время утренней телевизионной передачи, смерть кардинала Ренато ДиМило, папского нунция в Китайской Народной Республике, и преподобного Ю Фа Ана, который, насколько нам известно, родился в Республике Китай и получил образование в университете Орала Робертса в Оклахоме. Прежде всего, Соединённые Штаты Америки выражают глубокую скорбь по поводу их кончины и передают своё соболезнование семьям обоих священников. Во-вторых, мы призываем правительство Китайской Народной Республики немедленно приступить к полному расследованию этой ужасной трагедии, определить, кто виноват в ней, и, если будут обнаружены виноватые, наказать их в полном соответствии с законом. Смерть дипломата от руки правительственного служащего является вопиющим нарушением международных договоров и конвенций. Это в высшей степени варварский акт, который должен быть расследован как можно быстрее и тщательнее. Мирные отношения между странами не могут существовать без дипломатии, а дипломатия не может существовать без мужчин и женщин, чья личная безопасность является священной. Так обстояло дело буквально в течение тысяч лет. Даже во время войны жизни дипломатов защищались всеми сторонами именно по этой причине. Мы требуем, чтобы правительство КНР объяснило это трагическое событие и приняло необходимые меры, чтобы никогда больше не повторилось что-нибудь подобное. Этим я завершаю своё заявление. Вопросы? — Райан поднял голову, стараясь не слишком очевидно приготовиться к шторму, который сейчас разразится.

— Господин президент, — начал корреспондент «Ассошиэйтед Пресс», — два священника, которые погибли там, прибыли в больницу, чтобы не допустить аборта. Это влияет на ваше отношение к этому инциденту?

Райан позволил себе продемонстрировать удивление по отношению к этому глупому вопросу.

— Моё отношение к проблеме абортов широко известно, но мне кажется, что все, даже те, кто стоит на позиции свободного выбора, отнесутся с негодованием к тому, что произошло там. Женщина, о которой идёт речь, не хотела аборта, но китайское правительство пыталось навязать ей свою волю, убив полностью созревшего младенца, готового появиться на свет. Если бы кто-то попытался сделать это в Соединённых Штатах, этот человек был бы обвинён в убийстве — возможно, даже не в одном, — и тем не менее такова политика правительства КНР. Как вам хорошо известно, я выступаю против абортов по моральным соображениям, но то, что мы видели сегодня утром по телевидению, было намного хуже. Это был акт непостижимого варварства. Два смелых человека пытались остановить его, но их убили за это. К счастью, слава богу, ребёнок, судя по всему, выжил. Следующий вопрос?

— Господин президент, — это был вопрос репортёра из «Бостон Глоуб», — действия китайского правительства основываются на политике контроля за рождаемостью. Имеете ли вы право критиковать внутреннюю политику другого государства?

Господи, — подумал Райан, — неужели ещё одна?

— Как вам известно, когда-то человек по имени Гитлер пытался ввести контроль за населением своей страны — более того, за населением почти всей Европы. Его политика заключалась в том, чтобы умерщвлять всех умственно неполноценных, социально нежелательных, а также тех, чья религия ему не нравилась. Да, Германия была государством, и мы даже поддерживали с Гитлером дипломатические отношения вплоть до декабря 1941 года. Но вы утверждаете, что Америка не имеет права протестовать против политики, которую мы считаем варварской только потому, что это официальная политика суверенного государства? Герман Геринг пробовал защищаться таким образом на Нюрнбергском трибунале. Вы хотите, чтобы Соединённые Штаты Америки признали такую политику?! — потребовал Джек.

Репортёр привыкла задавать вопросы, но не отвечать на них. Тут она заметила, что телевизионные камеры направлены на неё, и сегодняшний день вряд ли можно назвать для неё удачным. Её следующий вопрос поэтому должен быть сформулирован лучше:

— Господин президент, может быть, ваша точка зрения по вопросу абортов повлияла на ваше отношение к этому событию?

— Нет, мадам. Я отрицательно относился к убийствам ещё до того, как начал отрицательно относиться к абортам, — холодно ответил Райан.

— Но вы только что сравнили Китайскую Народную Республику с Германией Гитлера, — напомнила репортёр «Глоуба». — Вы не можете говорить так о них!

— Обе страны разделяли точку зрения о контроле за населением, которая является прямо противоположной американским традициям. Или вы одобряете осуществление поздних абортов у женщин, которые не хотят этого?

— Сэр, я не президент, — ответила репортёр и поспешно села, избегая вопроса, но всё-таки покраснев от смущения.

— Господин президент, — начал корреспондент «Сан-Франциско Экзаменер», — нравится нам это или нет, Китай сам принял решение, какие законы ему следует соблюдать, и эти два человека, которые погибли этим утром, вмешивались в исполнение этих законов, не так ли?

— Преподобный доктор Мартин Лютер Кинг вмешивался в исполнение законов Миссисипи и Алабамы ещё в то время, когда я учился в школе. Разве «Экзаменер» протестовал тогда против его действий?

— Нет, но…

— Но мы рассматриваем личное человеческое сознание как суверенную силу, верно? — резко ответил Джек. — Этот принцип уходит в далёкое прошлое к святому Августину, который сказал, что несправедливый закон не является законом. Вижу, что вы, представители средств массовой информации, согласны с этим принципом. Неужели вы согласны только с человеком, действующим на основе этого принципа? Не является ли это бесчестным с интеллектуальной точки зрения? Лично я не одобряю абортов. Вы знаете об этом. Я выдержал немало критики за это личное убеждение, значительная часть которой исходила от вас, добрых людей. Отлично. Конституция позволяет всем нам иметь такие убеждения, которые нам нравятся. Но Конституция не позволяет мне не проводить в жизнь закон против людей, которые взрывают клиники, занимающиеся абортами. Я понимаю их точку зрения, но не могу согласиться или поощрять насилие, когда оно используется для достижения политических целей. Мы называем это терроризмом, это противоречит закону, а я принёс клятву защищать закон полностью и справедливо во всех случаях, независимо от моих личных чувств по какому-то конкретному вопросу. Поэтому, дамы и господа, если мы не применяем закон справедливо и беспристрастно, это не является принципом, а превращается в идеологию, а потому несовместимо с принципами нашей страны. А теперь вернёмся к более широкому вопросу. Вы говорите, что Китай сам выбрал свои законы. Неужели? Правда ли, что народ выбрал эти законы? Китайская Народная Республика не является, к сожалению, демократической страной. Это место, где законы навязаны народу небольшой кучкой правителей. Два мужественных человека погибли вчера потому, что протестовали против осуществления таких законов, и, несмотря на свою смерть, им удалось спасти жизнь ребёнка. На протяжении всей истории люди жертвовали своими жизнями ради осуществления принципов, и порой не столь благородных, как этот. Эти двое являются героями с любой точки зрения, но я не думаю, чтобы кто-нибудь в этом зале или вообще в стране считал, что они заслуживали смерти, героической или нет. Наказанием за гражданское неповиновение не должна быть смертная казнь. Даже в самые мрачные дни шестидесятых, когда чернокожие американцы боролись за свои гражданские права, полиция в южных штатах не прибегала к массовым убийствам. А те отдельные полицейские и члены ку-клукс-клана, которые переступали эту черту, были арестованы и осуждены ФБР и Министерством юстиции. Короче говоря, существуют фундаментальные противоречия между Китайской Народной Республикой и Соединёнными Штатами Америки, и из этих двух систем я отношусь к нашей с гораздо большим предпочтением.

Райан покинул пресс-конференцию через десять минут и тут же столкнулся с Арни.

— Очень хорошо, Джек.

— Да? — Президент уже научился бояться тона, которым говорит глава его администрации.

— Конечно, ты ведь только что сравнил Китайскую Народную Республику с нацистской Германией и с ку-клукс-кланом.

— Скажи мне, Арни, почему средства массовой информации так заботятся о коммунистических странах?

— Они не заботятся, и…

— Не говори глупости! Я только что сравнил КНР с нацистской Германией, и они едва не наделали в штаны. Тогда подумай: почему? Мао уничтожил больше людей, чем Гитлер. Это хорошо известно — я помню, когда ЦРУ опубликовало исследование, документально подтверждающее эти цифры. Тем не менее они не обратили на это никакого внимания. Неужели китайский гражданин, убитый Мао, не такой мёртвый, как несчастный поляк, умерщвлённый Гитлером?

— Джек, у них есть свои чувства, — напомнил своему президенту ван Дамм.

— Неужели? Мне хочется, чтобы они хотя бы раз продемонстрировали что-то похожее на принцип. — С этими словами президент повернулся и пошёл к себе в кабинет. Казалось, словно у него из ушей тянутся струйки дыма.

— Вспыльчивость, Джек, вспыльчивость, — сказал Арни, не обращаясь ни к кому.

Президенту все ещё надлежало овладеть первым принципом политической жизни — способностью обращаться с сукиным сыном как со своим лучшим другом, потому что от этого зависели потребности его страны. «Мир стал бы гораздо более приятным местом, если бы он был таким простым, как этого хотелось Райану», — подумал глава президентской администрации. Однако мир не был таким, и ожидать улучшения не приходилось.

В нескольких кварталах, в Туманном Болоте, Скотт Адлер перестал съёживаться, слушая президента, и начал делать заметки. Теперь ему предстояло взяться за ремонт заборов, которые президент только что разрушил. Ему придётся сесть рядом с Джеком и обсудить некоторые вещи, например принципы, которые Райан считал такими важными.

* * *

— Что ты думаешь о пресс-конференции, Джерри?

— Исайя, мне кажется, что у нас настоящий президент. А что думает об этом твой сын?

— Джерри, они были друзьями двадцать лет, ещё с того времени, когда оба преподавали в Военно-морской академии. Я встречался с ним. Он католик, но, мне кажется, мы можем не обращать на это внимания.

— Да, нам придётся поступить именно так. — Паттерсон едва не рассмеялся. — Католиком был и один из тех, кого застрелили вчера вечером, помнишь?

— Итальянец, наверно, пил много вина.

— Знаешь, Скип тоже выпивал время от времени, — сказал Паттерсон своему чернокожему коллеге.

— Я не знал об этом, — ответил преподобный Джексон, обеспокоенный признанием Паттерсона.

— Исайя, мы живёт не в идеальном мире.

— Ничего, лишь бы он не был танцором. — Это прозвучало почти как шутка, но всё-таки не совсем уместная.

— Скип? Я никогда не слышал, чтобы он танцевал, — заверил своего друга преподобный Паттерсон. — Между прочим, у меня появилась мысль.

— Что ты имеешь в виду, Джерри?

— Как ты отнесёшься к тому, что в это воскресенье ты выступишь с проповедью в моей церкви, а я в твоей? Я уверен, что мы оба будем говорить о жизни и мученической смерти китайского священника.

— На каком отрывке из Библии ты собираешься построить свою проповедь? — спросил Исайя, удивлённый и заинтересованный этим предложением.

— Деяния святых апостолов, — ответил Паттерсон, не задумываясь.

Преподобный Джексон задумался. Было нетрудно догадаться, о каком отрывке идёт речь. Джерри был учёным богословом и отлично разбирался в Библии.

— Я восхищён вашим выбором, сэр.

— Спасибо, пастор Джексон. Как вы относитесь к моему второму предложению?

Преподобный Джексон колебался всего пару секунд.

— Преподобный Паттерсон, для меня большая честь прочесть проповедь в вашей церкви, и я с радостью приглашаю вас выступить с проповедью в моей.

Сорок лет назад, когда Джерри Паттерсон играл в бейсбол в Малой лиге, которую финансировала церковь, Исайя Джексон был молодым баптистским пастором, и его линчевали бы из-за одной мысли выступить с проповедью в церкви Паттерсона. Но теперь, по воле всемогущего господа, оба были духовными лицами и оба скорбели о смерти — мученической смерти — ещё одного духовного лица, причём иного цвета кожи.

Все люди равны перед лицом бога, и в этом заключался догмат веры, которую они проповедовали. Оба пастора быстро подумали о том, как им придётся изменить манеру обращения к прихожанам, потому что, хотя они проповедовали Евангелие Иисуса Христа баптистским паствам, их приходы несколько отличались и требовали несколько иного подхода. Но подобные изменения легко осуществимы для обоих пасторов.

— Спасибо, Исайя. Понимаешь, иногда нам приходится признавать, что наша вера больше нас самих.

Что касается его самого, это произвело впечатление на преподобного Джексона. Он никогда не сомневался в искренности своего белого коллеги, и они часто беседовали по вопросам религии и Священного Писания. Исайя даже признавал, молча, про себя, что Паттерсон превосходил его как учёный богослов в толковании Слова Господнего благодаря своему более продолжительному обучению, но из них двоих Исайя Джексон был более красноречивым проповедником, так что их таланты компенсировали друг друга.

— Давай встретимся за ланчем и обсудим некоторые детали? — предложил Джексон.

— Сегодня? Давай, я свободен.

— Конечно. Где?

— В клубе? Ты не играешь в гольф? — спросил Паттерсон с надеждой в голосе. Ему хотелось сыграть один раунд, а сегодня как раз вторая половина дня свободна.

— Ни разу не прикоснулся к клюшке для гольфа за всю жизнь, Джерри. — Исайя засмеялся. — А вот Роберт играет, научился в Аннаполисе и с тех пор не прекращает играть. Говорит, что надирает задницу президенту всякий раз, когда они выходят на поле для гольфа. — К тому же он ни разу не был в клубе «Виллоу Глен» и не был уверен, что в клуб допускают чёрных членов. Нет, наверно. Штат Миссисипи ещё не достиг такого прогресса, хотя Тайгер Вудс играл там в турнире профессиональных игроков в гольф, так что эта цветная граница была по крайней мере нарушена.

— Ну что ж, он и меня, наверно, обыграет. Когда он приедет сюда в следующий раз, мы с ним, может быть, сыграем один раунд. — Членство Паттерсона в Виллоу Глен было бесплатным — ещё одно преимущество пастора, возглавляющего богатую конгрегацию.

Но правда заключалась в том, что Джерри Паттерсон, независимо от цвета кожи, белый или чёрный, не был ханжой. Преподобный Джексон знал это. Он проповедовал Слово Божье с чистым сердцем. Исайя был достаточно старым, чтобы помнить время, когда ситуация была иной. Но теперь она изменилась, причём навсегда. Хвала господу.

* * *

Для адмирала Манкузо проблемы были такими же, хотя и немного отличались. Он привык вставать рано и увидел передачу CNN, как и все остальные. Бригадный генерал Майк Лар тоже посмотрел её.

— Майк, что это за чертовщина и как все произошло? — спросил главнокомандующий Тихоокеанским театром, когда его начальник разведывательного управления прибыл для утреннего брифинга.

— Адмирал, это выглядит как полная хреновина. Священники сунули свои носы в узкую трещину и заплатили за это. Если говорить более конкретно, НИК в ярости. — НИК было акронимом для Национального исполнительного командования, то есть им являлся президент Джек Райан.

— Что мне нужно знать об этом?

— Дело в том, что отношения между Америкой и Китаем станут более напряжёнными, для начала. Наша торговая делегация, которая находится сейчас в Пекине, окажется в центре событий. Если им придётся там слишком плохо, тогда…

Его голос стих.

— Назови мне худший вариант, — приказал адмирал.

— Худший вариант состоит в том, что КНР зашипит, как разъярённая кошка, и тогда мы отзовём торговую делегацию и посла, так что на некоторое время отношения станут весьма прохладными.

— А дальше?

— Затем — это скорее политический вопрос, но ничуть не повредит, если мы отнесёмся к этому серьёзно, сэр, — сказал Лар своему боссу, который ко всему относился серьёзно.

Манкузо посмотрел на карту Тихого океана, висящую на стене. Авианосец «Энтерпрайз» вернулся обратно после учений, проходивших между островомМаркуза и Марианским архипелагом. «Джон Стеннис» стоял рядом с ним в Перл-Харбор. «Гарри Трумэн» находился на пути в Перл-Харбор после того, как прошёл длительным маршрутом вокруг мыса Горн — современные авианосцы слишком широки и не могут воспользоваться Панамским каналом. «Линкольн» заканчивает ремонт в Сан-Диего и вот-вот выйдет в море. Два старых авианосца с обычными двигателями — «Китти Хок» и «Индепенденс» — в Индийском океане. Наконец ему повезло. В составе Первого и Седьмого флотов, впервые за несколько лет, находились шесть авианосцев, снабжённых всем необходимым и готовых к действиям. Таким образом, если понадобится продемонстрировать морскую мощь, в его распоряжении были боевые корабли, способные сделать это. Кроме того, у него множество самолётов ВВС. Третья дивизия морской пехоты и Двадцать пятая лёгкой пехоты армии США, базирующиеся здесь, на Гавайских островах, не будут принимать участия в боевых действиях. Военно-морской флот и ВВС могут столкнуться с китайскими коммунистами, но у них не было кораблей-амфибий, чтобы высадить в Китае пехотные части. К тому же у Манкузо было достаточно здравого смысла, чтобы даже не думать об этом.

— Что сейчас у нас на Тайване?

— «Мобил Бэй», «Милиус», «Чандлер» и «Флетчер» у Тайваня с дружеским визитом.

Фрегаты «Куртис» и «Рейд» проводят совместные учения с флотом Республики Китай. Субмарины «Ла Джолла», «Хелен» и «Теннесси» курсируют в Формозском проливе или у берегов Китая, наблюдая за их флотскими соединениями.

Манкузо кивнул. Обычно он держал новейшие корабли с ракетными установками «корабль — воздух» вблизи Тайваня. «Милиус» — эсминец класса «Бёрк», а «Мобил Бэй» — крейсер, оба вооружены системами «Иджис», присутствие таких мощных кораблей придаёт больше уверенности Республике Китай на случай возможной, но маловероятной угрозы ракетного нападения на остров со стороны континентального Китая. Манкузо не думал, что китайцы окажутся настолько глупыми, чтобы атаковать Тайбей в то время, когда к причалам острова пришвартованы боевые корабли США, да и корабли, оборудованные системами «Иджис», в состоянии остановить все ракеты, летящие в их сторону. Но лучше всегда быть наготове, а если этот инцидент в Пекине приведёт к непредсказуемым последствиям… Он поднял трубку телефона и позвонил трехзвездному адмиралу, командующему надводными кораблями Тихоокеанского флота.

— Слушаю, — ответил вице-адмирал Эд Голдсмит.

— Эд, это Барт. В каком состоянии корабли, стоящие в гавани Тайбея?

— Твой вопрос связан с тем, что передавали по каналу CNN?

— Да, — подтвердил главнокомандующий Тихоокеанским театром.

— Корабли в отличном состоянии. Полностью исправны и снабжены всем необходимым. Они нанесли обычный дружеский визит, пускают посетителей на борт и так далее. Команды проводят много времени в увольнении на берегу.

Манкузо мог не спрашивать, чем они занимаются на берегу. Когда-то и он был молодым моряком, хотя ему не доводилось бывать на Тайване.

— Передай командирам, чтобы проявляли бдительность.

— Принято во внимание, — понял командующий надводными кораблями. Этого предостережения было достаточно. Отныне корабли будут поочерёдно находиться в состоянии боевой готовности 3. Радиолокационные установки на одном из кораблей с системами «Иджис» будут постоянно включены. Одним из преимуществ кораблей, оборудованных системами «Иджис», было то, что они могли перейти из полусонного состояния в полную боевую готовность меньше чем за шестьдесят секунд; для этого требовалось всего лишь щёлкнуть несколькими переключателями. Правда, им придётся проявить определённую осторожность. Радиолокационные установки «СПАЙ» обладали такой мощностью излучения, что могли сжечь электронные компоненты всех бытовых приборов на несколько миль в округе, но, чтобы избежать этого, требовалось всего лишь соответствующим образом направить электронные лучи, а на этих радарах они контролировались компьютерами. — Слушаюсь, сэр, я отдам приказ прямо сейчас.

— Спасибо, Эд. Ты получишь полный инструктаж к концу дня.

— Понял, — отозвался командующий. Он немедленно передаст приказ командирам своей эскадры.

— Что ещё? — спросил Манкузо.

— Мы ещё не получили никаких непосредственных указаний из Вашингтона, адмирал, — сообщил своему боссу начальник разведывательной службы.

— Видишь, как приятно быть главнокомандующим, Майк. Тебе разрешают иногда думать самостоятельно.

* * *

— Какой беспорядок, — заметил генерал армии Бондаренко, глядя в свой стакан. Он имел в виду не последние новости, а подчинённые ему войска, несмотря на то, что офицерский клуб в Хабаровске был весьма комфортабельным. Клуб был построен ещё в царское время, а русские генералы всегда любили комфорт. Здание построили во время Русско-японской войны в начале прошлого столетия, и с тех пор оно несколько раз перестраивалось и расширялось. Если присмотреться, то можно было заметить границу между дореволюционной и послереволюционной работой. Судя по всему, немецкие военнопленные не были особенно умелыми строителями на Дальнем Востоке, но они построили большинство прекрасных дач для партийной элиты в первые послевоенные годы. Хоть водка оставалась самого высокого качества, и дружеская атмосфера мало уступала водке.

— Да, ситуация могла бы быть лучше, товарищ генерал, — согласился с Бондаренко начальник оперативного управления. — Зато многое можно улучшить, а переделывать придётся не так уж много.

Это было вежливое указание на то, что Дальневосточный военный округ скорее представлял собой абстракцию, чем реальную военную силу. Из пяти моторизованных дивизий, номинально находящихся под командованием Бондаренко, только одна 265-я мотострелковая дивизия была укомплектована на восемьдесят процентов. Остальные четыре в лучшем случае напоминали полки или даже состояли только из кадрового офицерского состава. Кроме того, под теоретическим командованием генерала армии Бондаренко была танковая дивизия, состоящая из полутора полков, а также тринадцать резервных дивизий, существовавших не столько на бумаге, сколько в воображении штабных офицеров. Зато в распоряжении Бондаренко находились огромные воинские склады, правда, хранящееся там вооружение было произведено в шестидесятых годах, а то и раньше. Лучшие войска, расквартированные в округе, которым он командовал, не находились в его подчинении.

Это были пограничные войска, многочисленные подразделения размерами с батальон, ранее подчинявшиеся КГБ, а теперь составляющие полунезависимый род войск под непосредственным командованием самого президента.

Кроме того, вдоль границы была выстроена оборонительная линия, сооружённая в тридцатых годах и подтверждающая свою древность внешним видом. Она состояла из многочисленных танков — некоторые из них были ещё немецкими, — закопанных в бункерах. Линию обороны соорудили для защиты Советского Союза от японского нападения, а затем постарались модернизировать для защиты от нападения со стороны КНР. О необходимости обороны с этой стороны никогда не забывали, но никогда и не придавали ей особого значения. Накануне Бондаренко объехал часть этой линии. В царское время инженерные войска укомплектовывались талантливыми специалистами. Некоторые бункеры были расположены с умелым, даже с блестящим использованием складок местности, однако проблема бункеров объяснялась недавним американским афоризмом: если вы видите это, то можете попасть, а если вы можете попасть, то не составит труда и уничтожить. Эта оборонительная линия была построена в то время, когда артиллерийский огонь далеко не всегда попадал в цель, а попадания бомб, сброшенных с самолётов, считались удачными, если они не падали в соседнюю деревню. Теперь 155-мм артиллерийские орудия были такими же точными, как снайперская винтовка, а лётчик на истребителе-бомбардировщике мог выбрать окно здания, в которое направить ракету.

— Андрей Петрович, я рад вашему оптимизму. Вы можете порекомендовать мне, с чего начать?

— Будет несложно улучшить маскировку на пограничных бункерах. Ими пренебрегали много лет, — скачал полковник Алиев своему главнокомандующему.

— Это позволит им сдерживать серьёзную атаку… шестьдесят минут, Андрей Петрович?

— Может быть, даже девяносто, товарищ генерал. Это ведь лучше, чем пять минут. — Он сделал паузу, чтобы отпить водки из своего стакана. Оба пили уже в течение получаса. — Что касается 265-й дивизии, следует начать серьёзную подготовку, не теряя времени. Правда, командир дивизии не произвёл на меня впечатления, но, думаю, нужно предоставить ему шанс проявить себя.

— Он служит здесь так долго, может быть, уже привык к китайской кухне? — заметил Бондаренко.

— Товарищ генерал, я служил здесь ещё лейтенантом, — сказал Алиев. — Я помню, что политруки говорили нам о том, как китайцы увеличили длину своих штыков на АК-47, чтобы проткнуть лишний слой жира, накопившийся у нас, после того как мы отказались от марксизма-ленинизма и стали есть чересчур много.

— Неужели? — удивился Бондаренко.

— Честное слово, Геннадий Иосифович.

— А что мы знаем о китайской армии?

— У них очень много солдат, и они проводят серьёзные учения в течение примерно четырех лет, причём готовятся гораздо более напряжённо, чем мы.

— Они могут это себе позволить, — мрачно пробормотал Бондаренко.

После прибытия к новому месту службы он узнал ещё одну неприятную вещь: фондов и запасов для военной подготовки почти не было.

Но не все было так уж плохо. У него имелись огромные запасы продовольствия и других припасов, которые накапливались в течение трех поколений. Например, в складах хранились буквально горы снарядов для 100-мм орудий большого количества давно устаревших танков Т-54/55. В подземных хранилищах было накоплено целое море дизельного топлива, причём этих хранилищ было так много, что их трудно сосчитать. Дальневосточный военный округ обладал одним крупным достоинством — это была инфраструктура, созданная Советским Союзом в течение поколений. И всё-таки она не могла заменить армию.

— Как относительно авиации?

— Большинство самолётов не поднимается с аэродромов, — уныло ответил Алиев. — Самолёты, способные летать, мы использовали в Чечне, и остались в основном те самолёты, которые непригодны для полётов. А новейшие истребители-бомбардировщики по-прежнему поступают в первую очередь на Западное направление.

— Вот как? Наше политическое руководство опасается, что на нас нападёт Польша?

— Западное направление включает также и Германию, — напомнил Алиев.

— Я спорил с Верховным командованием по этому вопросу в течение трех лет, — проворчал Бондаренко, думая о себе как о начальнике оперативного управления всей Российской армии. — Люди предпочитают прислушиваться к собственному голосу, а не к голосу здравого смысла. — Он посмотрел на Алиева. — А если нападут китайцы?

Начальник оперативного управления Дальневосточного театра пожал плечами.

— Тогда у нас будут проблемы.

Бондаренко вспомнил карты. Отсюда не так уж далеко до нового золотого месторождения… и трудолюбивые армейские инженерные войска прокладывают там дороги…

— Завтра, Андрей Петрович. Завтра мы начнём готовить программу подготовки и учений для всей армии, — сказал главнокомандующий Дальневосточным военным округом своему начальнику оперативного управления.

Глава 27 Транспортировка

Диггзу понравилось не всё, что он увидел, но это следовало ожидать. Батальон подполковника Лизля из Второй бригады проводил учения на полигоне и маневрировал, по мнению генерала, неуклюже. Разумеется, ему следует сделать скидку на то, что это не Национальный тренировочный центр в Форт-Ирвин, а Вторая бригада несравнима с Одиннадцатым механизированным полком, чьи солдаты проводили учения практически ежедневно и в результате овладели солдатским мастерством так же хорошо, как хирург владеет скальпелем. Нет, после кончины Советского Союза Первая бронетанковая дивизия превратилась в гарнизонное подразделение, и все потраченное время, которое дивизия проводила в том, что осталось от Югославии, играя роль «миротворцев», отнюдь не улучшило её боевые возможности. Этот термин вызывал ненависть у Диггза.

«Выполнение обязанностей „миротворцев“, — думал генерал, — не должно иметь никакого отношения к боевой дивизии, они должны быть не полицейскими, одетыми в солдатскую форму, а настоящими солдатами, готовыми вступить в бой, когда это потребуется». Против них выступала германская бригада, и, судя по всему, отлично подготовленная, со своими танками «Леопард-II». Боевая подготовка означала, что солдат знал, куда нужно смотреть и как поступать, когда он увидит там что-то. Подготовка означала, что ты знаешь, что будет делать танк, находящийся слева от тебя, даже не поворачивая голову в его сторону. Подготовка означала умение отремонтировать свою боевую машину, если что-то выйдет из строя. В конечном итоге подготовка означала гордость, потому что вместе с подготовкой приходила уверенность, твёрдое знание того, что ты самый страшный убийца в Долине, где скрывается Тень Смерти, и тебе не нужно бояться никакого зла, абсолютно никакого.

Полковник Бойл управлял вертолётом UH-60A, в котором сидел Диггз. Он расположился на откидном сиденье между креслами пилотов. Они летели на высоте пятисот футов.

— Смотрите, этот взвод под нами только что попал в ловушку, — доложил Бойл, показывая вниз. Действительно, включился жёлтый проблесковый фонарь на ведущем танке. Это означало «я подбит».

— Посмотрим, как взводный сержант выйдет из этого положения, — сказал генерал Диггз.

Они наблюдали за тем, как сержант отвёл три оставшихся танка назад. Тем временем экипаж основного боевого танка М1А2 быстро покинул «подбитый» танк. С практической точки зрения, как сам танк, так и его экипаж уцелели, каким бы ни было «учебное» попадание снаряда немецкого танка. До сих пор ещё никому не удалось создать оружие, которое могло бы пробить чобхамовскую броню, но придёт время, и кто-то найдёт способ, поэтому экипажи танков знали, что они не бессмертны и их танки не являются неуязвимыми.

— Этот сержант знает своё дело, — заметил Диггз, и вертолёт полетел на другой участок учебного сражения. Генерал увидел, что полковник Мастертон непрерывно что-то записывает в своём блокноте. — Как ты считаешь, Дьюк?

— По моему мнению, они сейчас на семидесяти пяти процентах боевой готовности, может быть, немного лучше, сэр, — ответил начальник оперативного отдела. — Нужно пропустить всех через систему тренажёров, это всех встряхнёт. — Система тренажёров была одной из лучших инвестиций армии. Она состояла из огромного склада, полного тренажёрами танков M1 и «Брэдли», соединённых через суперкомпьютер и спутник связи с двумя аналогичными помещениями, так что можно было вести исключительно сложные и реалистичные электронные сражения. На эту систему были потрачены колоссальные деньги, и хотя она не могла полностью заменить полевые учения, её ценность была огромна.

— Генерал, время, проведённое в Югославии, не пошло на пользу парням Лизля, — заметил Бойл с правого сиденья вертолёта.

— Я знаю, — согласился Диггз. — Но пока я не собираюсь положить конец чьей-то карьере, — пообещал он.

Бойл повернул к нему голову и улыбнулся.

— Отлично, сэр. Я расскажу об этом остальным офицерам.

— Что вы думаете о немцах?

— Я знаком с их боссом, генерал-майором Зигфридом Моделем. Очень умный и хитрый командир. Потрясающе играет в карты. Имейте это в виду, генерал.

— Неужели? — До недавнего времени Диггз командовал Национальным центром боевой подготовки и, случалось, пробовал счастье в Лас-Вегасе, находившемся всего в двух часах езды по шоссе 1-15.

— Сэр, я знаю, о чём вы думаете. Подумайте ещё раз, — предостерёг Бойл своего босса.

— Похоже, что ваши вертолёты в хорошем состоянии.

— Да. В Югославии мы могли тренироваться, сколько хотели, и, пока у нас есть горючее, я могу готовить своих людей.

— Как относительно стрельбы боевыми снарядами? — спросил генерал, командующий Первой бронетанковой дивизией.

— Мы не проводили стрельбы в течение некоторого времени. К тому же тренажёры почти так же хороши, как и настоящие стрельбы, — ответил Бойл по интеркому. — Но мне кажется, что вы хотите, чтобы ваши гусеничные жабы не теряли навыка стрельбы боевыми снарядами. — Бойл был прав. Ничто не заменит стрельбы боевыми снарядами из «Абрамсов» или «Брэдли».

* * *

Наблюдение за скамейкой в парке оказалось продолжительным и скучным. Прежде всего, разумеется, они увезли контейнер, открыли его и обнаружили внутри два листа бумаги с напечатанным текстом на кириллице, но текст был зашифрован. Оба листа были сфотографированы и посланы шифровальщикам для расшифровки. Это оказалось непросто. Говоря по правде, это оказалось невозможно, ввиду чего офицеры Федеральной службы безопасности пришли к выводу, что китаец (если это действительно был китаец) пользуется старой практикой одноразовых блокнотов, принятых ещё в КГБ. Этот метод шифровки не поддавался взлому даже теоретически, потому что не существовало порядка, формулы или алгоритма, к которым можно было прибегнуть при расшифровке.

Оставалось только следить за скамьёй и ждать человека, который придёт за пакетом.

На это ушло несколько дней. ФСБ выделила для слежки три автомобиля. Два из них представляли собой минивэны с камерами, оборудованными мощными длиннофокусными объективами, постоянно направленными на скамью. Тем временем за квартирой Конева/Суворова велось тщательное наблюдение, за ней следили так же внимательно, как брокеры не сводят глаз с цифр биржевых новостей, пробегающих по светящейся ленте на Московской товарной бирже. За самим субъектом непрерывно наблюдали до десяти отлично подготовленных офицеров КГБ вместо следователей Провалова. Впрочем, следователи тоже нередко входили в это число, потому что с технической точки зрения расследованием убийства занимались всё-таки они. Это останется расследованием убийства до тех пор, пока — они надеялись — какой-нибудь иностранец не заберёт пакет из-под скамейки.

Поскольку скамейка находилась в парке, на неё регулярно садились гуляющие по парку люди. Взрослые читали газеты, дети — комиксы, тинейджеры держались за руки, другие садились и разговаривали, даже два старика ежедневно садились на скамейку и играли в шахматы на небольшой магнитной доске. После каждого такого визита производилась проверка, не потревожил ли кто-нибудь контейнер, не сдвинул ли как-нибудь. К четвёртому дню агенты ФСБ начали рассуждать, не является ли заложенный контейнер элементарной проверкой. Это мог быть способ, придуманный Коневым/Суворовым для того, чтобы убедиться, что за ним нет слежки. Если дело обстояло именно так, то он очень умный и хитрый сукин сын, пришли к выводу агенты, ведущие наблюдение. Но они знали это и раньше.

Наконец им повезло. Это случилось на пятый день, ближе к вечеру, и это был именно тот мужчина, которого они ожидали. Его звали Конг Деши, он был дипломатом сорока шести лет, находившимся в самой нижней части дипломатического списка, невысокий и худощавый, по мнению Министерства иностранных дел, с ограниченными интеллектуальными способностями. Это было вежливое выражение, означавшее, что в МИДе его считали тупицей. Но другие заметили, что это является идеальной маскировкой для шпиона, заставляющей контрразведчиков тратить напрасно массу времени, следя за тупыми дипломатами во всем мире, которые оказывались в конечном счёте именно этим — тупыми дипломатами, запас которых неисчерпаем. Он шёл, словно прогуливаясь, рядом с другим китайцем, которого наблюдатели приняли за бизнесмена. Сев на скамейку, они продолжили разговор с оживлёнными жестами, и тут второй китаец повернулся в ту сторону, куда указывал Конг. И в то же мгновение рука Конга скользнула стремительно и почти незаметно под скамейку, где он взял контейнер и, возможно, заменил его другим, прежде чем рука вернулась на колени. Через пять минут, закончив курить, они встали и пошли в направлении ближайшей станции метро.

— Терпение, — сказал старший офицер ФСБ своим людям по радио. Они ждали больше часа, пока не убедились, что поблизости нет припаркованного автомобиля, из которого кто-то мог наблюдать за скамейкой. Только после этого офицер ФСБ подошёл к скамейке, сел, развернул вечернюю газету и опустил руку. Жест, которым он отбросил сигарету, дал понять остальным, что у него в руках новый контейнер.

В лаборатории, куда была доставлена плоская металлическая коробочка, сразу увидели, что она заперта на замок, и это привлекло всеобщее внимание. Коробочку тут же подвергли рентгеноскопии и обнаружили, что внутри находится батарейка, от которой провода ведут к полупрозрачному кубику, который явно является пиротехническим зарядом. Следовательно, содержимое было очень ценным. Искусный слесарь потратил двадцать минут, чтобы осторожно вскрыть коробку. Там оказалось несколько листков легковоспламеняющейся бумаги. Их достали и сфотографировали. Листки были тесно исписаны кириллицей — и все буквы ничего не значили, написанные в полном беспорядке. Это был одноразовый шифр, лучшее, на что они могли надеяться. Листки сложили точно как лежали они в коробочке, поместили в контейнер и затем плоский металлический контейнер — он походил на дешёвый портсигар — вернули на прежнее место под скамейку.

— Что дальше? — спросил Провалов у старшего офицера ФСБ.

— Теперь, когда наш субъект пошлёт новое донесение, мы сможем прочесть его.

— И тогда нам все станет ясно, — произнёс Провалов.

— Может быть. Мы узнаем немного больше, чем нам известно теперь. У нас будет доказательство, что этот Суворов — шпион. Это я могу вам гарантировать, — заявил контрразведчик.

Провалов был вынужден признать, что сейчас они ничуть не приблизились к разгадке убийства, произошедшего две недели назад, но по крайней мере расследование продвигалось, несмотря на то, что тропинка вела их все дальше в густой туман.

* * *

— Как дела, Майк? — спросил Дэн Мюррей из-за восьми часовых поясов.

— Пока ещё нет поклевок, господин директор, но теперь похоже, что мы охотимся за шпионом. Субъекта зовут Климентий Иванович Суворов, в настоящее время он скрывается под именем Иван Юрьевич Конев. — Райли прочитал адрес. — След ведёт к нему, по крайней мере создаётся такое впечатление, что он имел контакт с китайским дипломатом.

— А это что за чертовщина? — удивился директор ФБР Дэн Мюррей в трубку шифрованного телефона.

— Не могу ответить на этот вопрос, но постепенно становится ясно, что расследование будет интересным.

— Ты, должно быть, в хороших отношениях с этим парнем Проваловым.

— Он хороший коп, и да, мы отлично ладим друг с другом.

* * *

Это было больше, чем мог сказать Клифф Ратледж о своих отношениях с Шен Тангом.

— Ваши сообщения в средствах массовой информации и без того клеветнические, но ваш президент говорит о нашей политике, нарушая суверенность китайского государства! — Министр иностранных дел КНР повысил голос и почти кричал, уже в седьмой раз после ланча.

— Господин министр, — ответил Клифф Ратледж. — Ничего бы не произошло, если бы ваш полицейский не застрелил аккредитованного в КНР дипломата. Строго говоря, это далеко не цивилизованный поступок.

— Наши внутренние дела являются нашими внутренними делами, — тут же огрызнулся Шен.

— Это так, господин министр, но у Америки имеются собственные убеждения, и если вы настаиваете на том, чтобы мы соблюдали ваши, то мы может попросить, чтобы вы проявили уважение и к нашим.

— Мы начинаем уставать от постоянного вмешательства Америки во внутренние дела Китайской Народной Республики. Сначала вы признаете отколовшуюся провинцию на Тайване. Затем вы поощряете иностранцев вмешиваться во внутреннюю политику нашего государства. Далее вы засылаете к нам шпиона под прикрытием религиозных убеждений, чтобы он нарушал наши законы вместе с дипломатом из другой страны, и снимаете китайского полицейского, исполняющего свой долг. Наконец, ваш президент унижает нас своим вмешательством в наши внутренние дела. Китайская Народная Республика не потерпит такой нецивилизованной деятельности!

И после всего этого вы собираетесь требовать, чтобы Китай получил статус страны наибольшего благоприятствования, да? — подумал Марк Гант, сидя в своём кресле. Черт возьми, это походит на встречу с банкирами, занимающимися политикой инвестиций — пиратской разновидностью — на Уолл-стрит.

— Господин министр, вы называете нас нецивилизованными, — ответил Ратледж. — Но на наших руках нет крови. Кстати, мы находимся здесь, насколько я припоминаю, для обсуждения вопросов торговли. Мы можем вернуться к нашей повестке дня?

— Мистер Ратледж, Америка не имеет права диктовать Китайской Народной Республике с одной стороны, и тут же отрицать наши права — с другой, — резко ответил Шен.

— Господин министр, Америка не вмешивается во внутренние дела Китая. Если вы убиваете дипломата, то должны ожидать ответной реакции. Что касается вопроса о Республике Китай…

— Нет никакой Республики Китай! — завопил министр иностранных дел КНР. — Это всего лишь отколовшаяся провинция ренегатов, и вы нарушили наш суверенитет, признав её!

— Господин министр, Республика Китай является независимой нацией с демократически выбранным правительством, и мы являемся не единственной страной, признавшей этот факт. Политика Соединённых Штатов заключается в том, чтобы поддерживать самоопределение народов. Если народ Республики Китай добровольно захочет стать частью континентального Китая, мы признаем их выбор. Но поскольку народ этой страны сделал свободный выбор стать тем, чем они являются, Америка решила признать их. Раз мы ожидаем от других стран признания Америки как легитимного правительства, потому что оно представляет волю своего народа, то наш долг, долг Америки, признавать волю других народов. — Ратледж опустился в своё кресло, явно скучая из-за направления, по которому пошло обсуждение этим вечером. Утром он ждал этого. КНР должна выпустить пар, но одной утренней сессии достаточно. Теперь дискуссия становилась утомительной.

— А если одна из наших провинций потребует независимости, вы признаете это?

— Неужели господин министр говорит мне о продолжающихся политических волнениях в Китайской Народной Республике? — тут же спросил Ратледж. Слишком быстро и с излишним любопытством, сказал он себе через мгновение. — Как бы то ни было, у меня нет инструкций по этому вопросу. — Он собирался придать юмористический характер ответу на этот глупый вопрос, но у министра Шена, очевидно, сегодня не было в запасе чувства юмора. Министр поднял руку с вытянутым пальцем и потряс ею, словно угрожая Клиффу Ратледжу и Соединённым Штатам.

— Вы обманываете нас. Вы вмешиваетесь в наши внутренние дела. Вы оскорбляете нас. Вы перекладываете на нас вину за недостаточную эффективность своей экономики. Вы лишаете нас справедливого доступа на ваши рынки. И вы сидите здесь с таким видом, словно являетесь центром мировой добродетели. Мы не потерпим этого!

— Господин министр, мы открыли двери для торговли с вашей страной, а вы захлопнули свои двери прямо перед нами. Вам решать, открывать или закрывать свои двери, — признал он, — но мы можем тоже закрыть наши двери, если вы принудите нас. Мы не хотим делать этого. Мы стремимся, чтобы между великим китайским народом и американским народом велась справедливая и свободная торговля, но препятствия, мешающие этому, находятся не в Америке.

— Вы оскорбляете нас и после этого хотите, чтобы мы пригласили вас в наш дом?

— Господин министр, Америка никого не оскорбляет. Вчера в Китайской Народной Республике произошла трагедия. Скорее всего вы предпочли бы избежать её, но всё-таки она случилось. Президент Соединённых Штатов обратился к вам с просьбой расследовать этот печальный инцидент. Это разумная просьба. В чем вы вините нас? Журналист всего лишь сообщил о фактах. Неужели Китай отрицает те факты, которые мы видели по телевидению? Неужели вы утверждаете, что частная американская компания сфабриковала это происшествие? Я так не думаю. Неужели вы говорите, что эти два человека не погибли? К сожалению, дело обстоит по-иному. Разве вы считаете, что ваш полицейский имел право убивать аккредитованного дипломата и священника, держащего в руках новорождённого младенца? — спросил Ратледж своим самым убедительным тоном. — Господин министр, последние три с половиной часа вы непрерывно утверждали, что Америка не права в своём осуждении этого безжалостного убийства. А ведь наше осуждение — это всего лишь просьба к вашему правительству расследовать инцидент. Господин министр, Америка не сделала и не попросила ничего неразумного, и мы уже устали от ваших обвинений. Моя делегация и я приехали сюда, чтобы обсуждать проблему торговли. Нам хочется, чтобы Китайская Народная Республика открыла для нас свои рынки, чтобы торговля действительно стала торговлей, превратилась в свободный обмен товарами через существующие границы. Вы обратились с просьбой получить статус наиболее благоприятствуемой страны в торговых отношениях с Соединёнными Штатами. Это не произойдёт до тех пор, пока ваши рынки не станут открытыми для Америки в такой же степени, в какой американские рынки открыты для Китая. Но это может произойти в любое время, если вы пойдёте на перемены, которые нам требуются.

— Китайской Народной Республике надоело выслушивать оскорбительные требования Америки. Нам надоело терпеть ваши оскорбления относительно нашего суверенитета, надоело ваше постоянное вмешательство в наши внутренние дела. Настало время для Америки рассмотреть наши разумные просьбы. Китай хочет иметь справедливые торговые отношения с Соединёнными Штатами. Мы просим ничуть не больше того, что вы дали другим странам: статус страны наибольшего благоприятствования.

— Господин министр, этого не произойдёт до тех пор, пока ваша страна не откроет свои рынки для наших товаров. Торговля не является свободной, если она несправедлива. Мы также возражаем против нарушения КНР закона о копирайте и соглашений и договорённостей о торговых марках. Мы протестуем против того, что отрасли промышленности, принадлежащие целиком правительству КНР, нарушают соглашения о патентах, вплоть до такой степени, что здесь производят продукцию, принадлежащую американским производителям, без разрешения и компенсации.

— Значит, теперь вы называете нас ворами? — возмутился Шен.

— Господин министр, обращаю ваше внимание на то, что эти слова произнесены не мной. Тем не менее это факт, что мы располагаем образцами продукции, сделанной в Китае фабриками, принадлежащими агентствам вашего правительства, которые содержат американские изобретения. За использование этих изобретений их авторы не получили компенсации, и у них не спрашивали разрешения на производство копий их продукции. Если хотите, я могу продемонстрировать вам примеры такой продукции. — Шен отреагировал на это сердитым взмахом руки, который Ратледж истолковал как: Нет, спасибо. Или что-то вроде этого.

— Меня не интересует зрелище физического доказательства американской лжи и передёргивания фактов.

Гант сидел в своём кресле, пока Ратледж отвечал на нанесённое оскорбление. Он чувствовал себя зрителем схватки двух профессиональных боксёров, ожидая, когда один из них нанесёт нокаутирующий удар. «Хотя такой удар вряд ли последует», — подумал он. Ни у одного из соперников не было «стеклянного» подбородка, да и вес обоих слишком лёгкий для сокрушительного удара. В результате оба отчаянно размахивали руками, но без серьёзного результата. Это была новая разновидность скуки для Марка, интересная по ходу схватки, но результат наводил тоску. Он сделал несколько заметок, но их целью было всего лишь помочь запомнить, как протекало столкновение.

Это может стать забавной главой в его автобиографии. Интересно, как её назвать? Может быть, ТОРГОВЕЦ И ДИПЛОМАТ?

Через сорок пять минут заседание закончилось, затем последовали обычные рукопожатия, такие же сердечные, как яростные споры во время переговоров, что несколько удивило Марка.

— Все это бизнес, ничего личного, — объяснил Ратледж. — Меня удивляет, что они уделяют этому так много внимания. Ведь, по сути дела, мы не обвинили их ни в чём. Черт возьми, даже президент всего лишь предложил провести расследование. Почему они такие раздражённые? — поинтересовался он вслух.

— Может быть, они беспокоятся, что результаты переговоров будут не такими, как им хочется, — задумчиво произнёс Гант.

— Но почему они так обеспокоены? — спросил Ратледж.

— Возможно, что их резервы в иностранной валюте даже меньше, чем предсказывает моя компьютерная модель? — Гант пожал плечами.

— Но даже в этом случае нельзя сказать, что они выдерживают курс, направленный на улучшение ситуации. — Ратледж недоуменно хлопнул руками. — Их поведение не поддаётся никакой логике. Ясное дело, мне понятна их истерика из-за этой стрельбы, да, может быть, президент Райан зашёл слишком далеко в своих обвинениях — китайцы ведь знают, что он настоящий неандерталец в вопросе абортов. Но все это не объясняет время и страсть, затраченные на отстаивание их позиции.

— Может быть, страх? — высказал предположение Гант.

— Страх чего?

— Если их валютные резервы настолько малы или даже ещё меньше, тогда они могут оказаться в положении, когда их яйца зажаты в тугие тиски, Клифф. Они испытывают боль, более острую, чем мы предполагаем.

— Предположим, что это так, Марк. Но неужели это внушает им такой страх?

— Здесь может сказаться влияние двух вещей, — пояснил Гант, наклоняясь вперёд на сиденье лимузина. — Это означает, что у них нет валюты, необходимой для покупки нужных товаров, или они не могут заплатить за уже купленные товары. Это приводит их в замешательство, а, как ты сказал, они гордые люди. Не думаю, что они захотят признать свою ошибку или показать слабость.

— Это верно, — согласился Ратледж.

— Гордость может стать причиной крупных неприятностей, Клифф, — заметил Гант.

Он вспомнил фонд на Уолл-стрит, распорядитель которого потерял сто миллионов долларов, потому что не захотел отступить от занятой им позиции, которую он считал выгодной несколькими днями раньше. Он упорно отстаивал правильность своего решения даже после того, как всем стало совершенно ясно, что он ошибается. Почему? Да потому, что он не хотел, чтобы на Уолл-стрит его приняли за трусливого котёнка. Таким образом, вместо того чтобы произвести впечатление трусливого котёнка, он заявил на весь мир, что является ослом. Но как нечто подобное может происходить в области международных отношений?

Глава государства не должен быть таким идиотом.

* * *

— Ситуация ухудшается, мой друг, — сказал Чанг, обращаясь к Фангу.

— Все из-за дурака-полицейского. Действительно, американцам не следовало реагировать на это происшествие так резко, но ничего подобного не произошло бы, если бы не вмешательство этого чрезмерно усердного полицейского.

— Скажи, почему президент Райан так нас ненавидит?

— Чанг, ты дважды принимал участие в заговорах против России, и дважды твои интриги была направлены против Америки. А не может ли быть, что американцы узнали об этом? Вдруг они догадались, в чём дело? Тебе не приходило в голову, что именно по этой причине они пошли на признание Тайваня?

Чанг Хан Сан отрицательно покачал головой.

— Это невозможно. Ничто не записывалось. — И наша безопасность в обоих случаях была идеальной, — подумал он, но не стал говорить вслух.

— Когда говорят о чём-то рядом с людьми, у которых есть уши, они запоминают, Чанг. В мире мало секретов. Ты не сможешь сохранить в тайне государственные секреты, как не сможешь скрыть восход солнца, — продолжал Фанг, думая о том, что эту фразу нужно обязательно включить в текст разговора, который запишет для него Минг. — Они расходятся слишком далеко, достигают слишком многих людей, у каждого из которых есть рот.

— Тогда что бы ты сделал в такой ситуации?

— Американцы обратились к нам с просьбой провести расследование, так что давай удовлетворим их просьбу. Факты, которые мы обнаружим, будут только теми фактами, которые мы пожелаем. Если полицейского нужно расстрелять, многие другие могут занять его место. Наши торговые отношения с Америкой более важны, чем этот дурацкий инцидент, Чанг.

— Мы не можем позволить себе унижаться перед варварами.

— В данном случае у нас нет выбора. Мы не можем позволить ложной гордости подвергнуть опасности нашу страну. — Фанг вздохнул. Его друг Чанг всегда был гордым человеком. Человеком, способным смотреть далеко вперёд, в этом нет сомнения, но слишком заботящимся о себе и о месте, которого он хочет достигнуть.

И всё-таки цель, которую Чанг поставил перед собой, была труднодостижима. Сам Фанг никогда не стремился занять первое место в иерархии власти, зато хотел стать человеком, который будет влиять на того, кто стоит во главе партии, быть похожим на императорских евнухов, которые направляли действия императоров в течение тысячи лет. Фанг едва не улыбнулся, думая, что никакая власть не стоит того, чтобы стать евнухом, да и Чанг наверняка не хотел заходить так далеко. Однако быть могущественным правителем, скрывающимся за кулисами, ещё труднее, наверно, чем быть человеком, сидящим на троне… и всё-таки, вспомнил Фанг, Чанг был той движущей силой, которая помогла выбрать Ху генеральным секретарём партии. Ху был полным ничтожеством, достаточно приятным человеком с царственной внешностью, способным убедительно говорить, но сам не являлся носителем великих идей…

…И это объясняет все, не так ли? Чанг помог Ху стать главой Политбюро именно потому, что тот был пустышкой, и Чанг хотел наполнить этот пустой сосуд собственными идеями. Ну конечно. Ему следовало бы понять это раньше. Повсюду считали, что Ху Кун Пяо намеренно выбрал для себя положение посредника, человека, во всем стремящегося достигнуть консенсуса, — так думали о нем за пределами КНР. На самом деле он был человеком без убеждений, способным принять убеждения кого-то другого, если этот другой — Чанг — сначала изучит обстановку и поймёт, каким будет мнение Политбюро.

Разумеется, Ху не был простой куклой. Проблема с людьми состояла как раз в этом.

Какими бы полезными они ни были по некоторым вопросам, по другим они питали иллюзии, что они думают сами, и самые глупые из них действительно имели идеи, но эти идеи редко были внятными и почти никогда не приносили пользу. Ху неоднократно приводил в замешательство Чанга, а поскольку он был председателем Политбюро, у него всё-таки была немалая личная власть, просто ему не хватало воображения, чтобы правильно воспользоваться ею. На шестьдесят процентов, может быть, даже чуть больше — он всего лишь выражал идеи Чанга. А что касается самого Чанга, он был почти всегда способен использовать своё собственное влияние и формировать свою собственную национальную политику. Он делал это почти всегда незаметно за пределами самого Политбюро, да и в Политбюро не все догадывались об истинном положении дел, поскольку большинство встреч с Ху были частными и проходили с глазу на глаз. Кроме того, Чанг никогда не говорил о них, даже в беседах с Фангом.

«Старый друг похож на хамелеона», — уже в который раз подумал Фанг. Но если он демонстрировал скромность, не пытаясь занять место, равное его влиянию, то он балансировал на острие меча, рискуя своей гордостью, и что ещё хуже, казалось, что он не знает, что со стороны это могут принять за слабость. По-видимому, Чанг думал, что это совсем не недостаток или что он один знает секрет. У всех людей есть слабые места, и самое худшее из них то, что сам обладатель слабости не замечает её. Фанг посмотрел на часы и попрощался с Чангом. Если ему повезёт, он сумеет рано вернуться домой, после того как Минг транскрибирует его записи. Какая прелесть новизны — рано вернуться домой.

Глава 28 На встречных курсах

— Вот сукины дети, — заметил вице-президент Джексон за чашкой кофе.

— Добро пожаловать в удивительный мир мудрых государственных деятелей, Робби, — сказал своему другу Райан. В Овальном кабинете было 7.45 утра. Кэти и дети уехали сегодня рано, и рабочий день начинался быстро. — У нас были подозрения, но теперь мы имеем доказательства, если так можно выразиться. Война с Японией и эта маленькая проблема с Ираном — все это началось в Пекине — если не совсем в Пекине, то создаётся впечатление, что этот парень Чанг, действуя от имени Ху Кун Пяо, помогал им и подстрекал и тех и других.

— Ну, может быть, он и мерзкий сукин сын, но с мозгами у него не все в порядке, — заметил Робби после непродолжительного размышления. Затем он снова задумался. — Впрочем, нужно быть справедливым. С его точки зрения, планы были великолепными, ведь он использовал других в качестве подставных лиц. Сам он ничем не рисковал, а потом рассчитывал выйти из укрытия и получить выгоду от чужих усилий.

— Вопрос заключается в том, каким будет его следующий шаг.

— На основе этой информации и тех донесений, которые поступают от Ратледжа из Пекина, я считаю, что нам нужно относиться более серьёзно к этим людям, — задумчиво произнёс Робби. Затем он внезапно поднял голову. — Джек, я думаю, что нам нужно рассказать все ещё нескольким людям.

— Мэри-Пэт ударится в истерику, даже если мы просто предложим это, — сказал ему Райан.

— Очень жаль. Видишь ли, Джек, это вечная проблема с разведданными. Если мы ознакомим с ними слишком много людей, то возникнет риск засветить агента, и это будет конец ценной информации. Но, с другой стороны, если не использовать разведданные, то смысла их добывать и вовсе нет. Где провести линию? — Это был риторический вопрос. — Если идти на риск, то следует думать о безопасности, но не о безопасности источника, а о безопасности страны.

— Но за этими бумажками стоит живой человек, Роб, — напомнил ему Джек.

— Ты совершенно прав. Но за пределами этого кабинета находятся двести пятьдесят миллионов человек, которым мы принесли клятву, Джек, а не какому-то китайскому хмырю в Пекине. Из полученной информацииследует, что этот ублюдок, формирующий политику Китая, готов начать войну, а ведь уже дважды мы посылали наших парней вести войны, в подготовке которых он принимал участие. Господи, Джек, считалось, что войны остались в прошлом, стали достоянием истории, но этот Чанг придерживается другой точки зрения. А чем он сейчас занимается?

— Вот поэтому мы так и нуждаемся в информации, которая поступает от «ЗОРГЕ», Роб. Её смысл заключается в том, что мы заранее узнаем о его намерениях.

Джексон кивнул.

— Может быть и так, но когда-то у нас был источник под названием Мэджик, который сообщал нам многое о намерениях противника, но когда этот противник напал на нас, все спали. Считалось, что этот Мэджик настолько важен, что мы ничего не сообщили главнокомандующему Тихоокеанским театром военных действий, и он не сумел приготовиться к защите Перл-Харбора. Все, что мы узнаем от агента, свидетельствует, что в Пекине наш потенциальный противник, у которого почти полностью отсутствуют сдерживающие факторы. Мы знаем ход его мыслей, но нам неизвестны его намерения или ведущиеся им операции. Больше того, «ЗОРГЕ» сообщает нам пересказ частных разговоров между одним парнем, который формирует политику, и другим, который пытается влиять на неё. Большой объём сведений не попадает к нам, остаётся в стороне. Информация, которую мы получаем, напоминает дневник человека, который старается с его помощью прикрыть свою задницу на крайний случай, если все пойдёт наперекосяк. Вроде как он все предвидел, но его опасения не приняли во внимание. Вот и получится — все в дерьме, а он провидец! Только эти макаки все ведут дневники для того же самого. Забавно — битва дневников!

Райан был вынужден признать, что это очень разумные замечания. Как и люди в Лэнгли, он позволил себе с излишним пиететом относиться к источнику, которого никогда раньше у них не было в Пекине. Но страховку ведь ему не вышлешь, да и толку от неё в Китае никакого.

— Да, Роб, вероятно, так и есть. Этот парень Фанг ведёт, по всей видимости, дневник на случай, если кто-то из коллег по китайскому Политбюро попытается обвинить его, он вытащит этот дневник из ящика стола и предъявит в своё оправдание.

— Таким образом, мы читаем не записи сэра Томаса Мора или месье Рене Декарта, — заметил «Томкэт».

— Да, это так, — согласился Райан. — И всё-таки это хороший источник. Все люди, которые изучали его, считают, что он молодец.

— Я не говорю, что материал не правдив, Джек. По моему мнению, он просто недостаточно полный, — настаивал вице-президент.

— Я понял тебя, адмирал. — Райан поднял руки над головой, словно сдаваясь. — Что ты рекомендуешь?

— Для начала министр обороны, затем командующие родами войск, J-3 и J-5, и возможно, главнокомандующий Тихоокеанским направлением, твой парень Барт Манкузо, — добавил Джексон с недовольной гримасой.

— Почему он так тебе не нравится? — спросил «Фехтовальщик».

— Он тупица, — ответил профессиональный лётчик-истребитель. — Подводники недостаточно знакомы с обстановкой… хотя я признаю, что он отличный моряк. — Операция против японцев, в которой он использовал старые атомные ракетоносцы, была удачной, — признал Джексон.

— У тебя есть конкретные рекомендации?

— Ратледж сообщил, что китайские коммунисты вне себя от ярости из-за Тайваня. Что, если они примут меры? Что-нибудь вроде ракетной атаки на остров. Ведь нам известно, что они владеют большим количеством ракет, а у нас в гавани Тайбея все время стоят корабли.

— Неужели ты считаешь их такими идиотами, что они решатся напасть на город, в порту которого стоит наш корабль? — спросил Райан. Идиот или нет, но этот Чанг вряд ли пойдёт на такой шаг, рискуя начать войну с Америкой.

— Что, если они не знают, что там стоит наш корабль? Вдруг их источники напутают? Джек, вояки не всегда получают надёжную информацию. Положись на меня. Я был там, могу показать славные шрамы.

— Наши корабли могут позаботиться о себе.

— Нет, если их системы не включены, да и сможет ли военный корабль, вооружённый ракетами класса «корабль — воздух», остановить мчащуюся баллистическую ракету? — задал вопрос Робби. — Я не знаю. Давай попросим Тони Бретано выяснить это?

— Позвони ему. — Райан замолчал. — Робби, через несколько минут ко мне придёт посетитель. Нам с тобой нужно обсудить эту проблему. Пригласи Адлера и Бретано, — добавил президент.

— Тони очень хорошо разбирается в вооружениях и логистике, но его нужно немного подучить оперативным делам.

— Вот ты и подучи, — предложил Райан Джексону.

— Слушаюсь, сэр. — Вице-президент направился к двери.

* * *

Они вернули контейнер меньше чем через два часа после того, как сняли его оттуда. Слава богу — теперь русским не запрещалось взывать к Всевышнему, — механизм замка не был одним из новейших электронных устройств, иначе вскрыть его было бы очень трудно. К тому же проблема со всеми мерами безопасности заключалась в том, что они слишком часто рисковали, могли в чём-нибудь ошибиться и случайно уничтожить то, что им требовалось сохранить. Это ещё более усложняло работу, которая и без того была достаточно сложной. Мир шпионажа таков, что если что-то может пойти не так, как следует, то именно это и произойдёт. Таким образом, на протяжении многих лет все участники операций, как с той, так и с другой стороны, принимали меры, чтобы максимально упростить их. В результате то, что удавалось кому-нибудь, удавалось и всем остальным, так что когда вы видели кого-то, делающего то же, что вы бы делали сами, то все сразу становилось ясно.

Наблюдение за скамейкой возобновили — вообще-то его и не прекращали, на случай если Суворов/Конев неожиданно появится в тот момент, когда контейнер увезут в лабораторию. За китайцем тоже велось наблюдение, но никто не заметил, чтобы он оставил какой-то неприметный знак, означающий, что контейнер заложен. Но можно было просто позвонить по номеру на бипере Суворова/Конева… хотя нет, потому что китайцы исходят из того, что каждая телефонная линия, ведущая из китайского посольства, прослушивается, номер легко перехватить и, возможно, проследить путь к собственнику бипера. Шпионы предпочитают осторожность, потому что те, кто их преследует, являются находчивыми и не знающими усталости профи. Этот факт делает шпионов самыми осторожными людьми в мире. Однако, несмотря на то, что их трудно поймать, после того, как их все же поймают, они обычно ломаются. И это, надеялись сотрудники ФСБ, случится и с Суворовым/Коневым.

В данном случае потребовалось ждать до наступления темноты. Субъект вышел из своего многоквартирного дома, сел в машину и ездил по городу примерно сорок минут, по маршруту, идентичному тому, по которому он ездил два дня назад. При этом он, по-видимому, смотрел, не едет ли кто-нибудь за ним, а может быть, высматривал какой-нибудь тайный тревожный сигнал, который не сумели заметить сотрудники ФСБ. Однако на этот раз он, вместо того чтобы вернуться в квартиру, проехал через парк, оставил машину в двух кварталах от скамейки и пошёл к ней кружным путём, дважды останавливаясь, для того чтобы закурить, что давало ему великолепную возможность оглянуться и посмотреть назад. Все его действия были словно взяты из учебника КГБ. Он не увидел никого, хотя за ним шли трое мужчин и одна женщина, катившая детскую коляску. Это позволяло ей время от времени останавливаться и поправлять одеяльце на ребёнке. Мужчины просто шли, не обращая внимания на субъект, как казалось со стороны.

— Вот! — сказал один из офицеров ФСБ. На этот раз Суворов/Конев не сел на скамейку. Вместо этого он поставил на неё левую ногу, завязал шнурок и поправил отворот на брюках. Снятие контейнера было произведено так искусно, что никто фактически не видел этого, но казалось неестественным совпадением, что он выберет именно это место на именно этой скамейке, чтобы завязать шнурок. К тому же офицер ФСБ скоро подойдёт к скамейке и проверит, заменил ли Суворов/Конев один контейнер другим. Закончив операцию, субъект направился к своей машине, выбрав уже другой кружной путь и выкурив по пути ещё две сигареты «Мальборо».

Забавной частью всей операции, — подумал капитан Провалов, — было то, каким очевидным все выглядело теперь, когда знаешь, на кого смотреть. То, что раньше было таинственным, стало сейчас таким же явным, как рекламный щит.

— Что будем делать дальше? — спросил капитан милиции у своего коллеги из ФСБ.

— Ничего, — ответил руководитель операции из ФСБ. — Подождём, когда он положит другое донесение под скамейку, достанем его, расшифруем и точно узнаем, чем он занимается. После примем решение.

— А как относительно расследования убийства? — поинтересовался Провалов.

— Какого убийства? Теперь речь идёт о шпионаже, товарищ капитан, а это рассматривается в первую очередь.

Действительно, был вынужден признать Олег Григорьевич. Убийство сутенёра, проститутки и шофёра — просто мелочь по сравнению с государственной изменой.

* * *

«Моя морская карьера может никогда не кончиться», — подумал про себя отставной адмирал Джошуа Пейнтер. Сын фермера из Вермонта, он окончил Военно-морскую академию почти сорок лет назад, практиковался в Пенсиколе и наконец добился цели всей своей жизни — летал на реактивных самолётах с палубы авианосцев. Это продолжалось почти двадцать лет, потом некоторое время он служил лётчиком-испытателем, командовал авиакрылом на авианосце, затем командовал авианосцем и авианосным соединением. Вершиной его карьеры стали должности заместителя командующего авианосным флотом на Атлантике/главнокомандующего авианосным флотом на Атлантике/главнокомандующего Атлантическим театром военных действий — три очень тяжёлые фуражки, которые он носил достаточно уверенно в течение трех лет перед тем, как навсегда снять свой адмиральский мундир. Отставка означала гражданскую работу, где жалованье почти в четыре раза превышало жалованье, которое платило ему государство на военной службе. Эта работа заключалась главным образом в том, что он консультировал адмиралов, продвигающихся к вершинам карьеры, и говорил им, как бы он поступил на их месте. По сути дела, он мог бы делать это бесплатно в любом офицерском клубе на любой военно-морской базе, может быть, за оплаченный ужин, несколько кружек пива и возможность снова вдохнуть солёный запах моря.

Но теперь он вернулся в Пентагон, опять на государственное содержание, на этот раз как специальный помощник министра обороны. «Тони Бретано, — подумал Джош Пейнтер, — был блестящим инженером и менеджером инженеров. Он был склонен искать математические решения проблем вместо человеческих и перегружать работой подчинённых. Короче говоря, Бретано мог бы стать неплохим морским офицером, — подумал Пейнтер, — особенно на подводных лодках».

Кабинет Пейнтера в Пентагоне был меньше того, который он занимал в должности ОР-05 — помощника командующего морскими операциями в области авианосных соединений — десять лет назад. С тех пор эту должность отменили. У Пейнтера был сейчас секретарь, энергичный молодой капитан третьего ранга, выполняющий его указания. Он решал, кого пропускать в кабинет министра обороны. Туда стремились многие, и, как ни странно, одним из них был вице-президент.

— Сейчас с вами будет разговаривать вице-президент, — послышался голос телефонного оператора Белого дома по его личному каналу.

— Жду, — ответил Пейнтер.

— Джош, это Робби.

— Доброе утро, сэр, — ответил Пейнтер. Это не понравилось Джексону, который некогда служил под командованием Пейнтера, но Джош Пейнтер не был человеком, способным называть вице-президента по имени. — Чем могу быть полезен?

— У меня вопрос. Мы с президентом кое-что обсуждали сегодня утром, и я не смог ответить на этот вопрос. Может ли система «Иджис» перехватить и сбить баллистическую ракету?

— Точно не знаю, но не думаю, что сможет. Мы рассматривали этот вопрос во время войны в Заливе и — о да, конечно, теперь припоминаю. Мы пришли к выводу, что ракеты «Иджиса», смогут, по-видимому, остановить одного из этих «Скадов» благодаря их относительно небольшой скорости, но это самое большее, на что они способны. Проблема заключается в программном обеспечении самой ракеты «корабль — воздух».

Тут оба собеседника вспомнили, что то же самое относится к ракетам «Патриот».

— Почему возник этот вопрос?

— Президент беспокоится, что, если китайцы запустят баллистическую ракету на Тайвань, а в порту находится наш корабль, понимаешь, нам хочется, чтобы корабль смог защититься.

— Я изучу этот вопрос, — пообещал Пейнтер. — Хотите, я поговорю об этом с Тони?

— Да, пожалуйста, — согласился «Томкэт».

— Понял, сэр. Позвоню вам через несколько часов.

— Спасибо, Джош, — ответил Джексон и положил трубку.

Пейнтер посмотрел на часы. Уже настало время навестить министра. Он прошёл по наполненному спешащими офицерами кольцевому коридору Е-ринг, затем снова повернул направо в офис министра обороны, прошёл мимо службы безопасности, многочисленных секретарей и адъютантов. Пейнтер пришёл точно вовремя, дверь во внутренний кабинет была открыта.

— Доброе утро, Джош, — поздоровался Бретано.

— Доброе утро, господин министр.

— Что сегодня нового и интересного в мире?

— Видите ли, сэр, к нам только что поступил запрос из Белого дома.

— И в чём он заключается? — спросил «Гром». Пейнтер объяснил суть дела. — Хороший вопрос. А почему на него так трудно ответить?

— Мы несколько раз касались этой проблемы, но дело в том, что система «Иджис» предназначена только для защиты от низколетящих крылатых ракет, а их предельная скорость не превышает трех Махов.

— Но радиолокационная система «Иджиса» практически идеальна для такой защиты, не так ли? — Министр обороны отлично разбирался в работе компьютеризованного радиолокатора.

— Действительно, это мощная радиолокационная система, сэр, — согласился Пейнтер.

— И повышение способности системы «Иджис» защищаться от баллистических ракет всего лишь вопрос программного обеспечения?

— В общем, да, сэр. Разумеется, проблема в программном обеспечении поисковых головок и, возможно, в модернизации радиолокационных систем «Спай» и «Спг». Вообще-то это не относится к моей специальности, сэр.

— Создание программного обеспечения не такая уж сложная задача, и стоит это тоже недорого. Черт побери, в ТРВ[331] у меня был первоклассный специалист в этой области, он занимался проблемами СОИ[332]. Алан Грегори, уволился из армии в звании подполковника. По-моему, он защитил диссертацию на звание доктора философии в Стоуни Брукс. Почему бы не пригласить его и не предложить заняться этой проблемой?

Пейнтера удивило, что Бретано, стоявший во главе крупной корпорации и получивший предложение возглавить компанию «Локхид-Мартин» перед тем как его сумел перехватить Райан и предложить ему пост министра обороны, с такой небрежностью относился к вопросам процедуры.

— Господин министр, для того чтобы сделать это, мы будем вынуждены…

— Чепуха, — прервал его «Гром». — Мне дано право распоряжаться небольшими суммами денег, не так ли?

— Совершенно верно, господин министр.

— И я продал все свои акции в ТРВ, помнишь?

— Да, сэр.

— Значит, я не нарушу ни одного из этих гребаных законов этики, верно?

— Нет, не нарушите, — был вынужден согласиться Пейнтер.

— Отлично, тогда позвони в Саннивейл, найди Алана Грегори — насколько я помню, сейчас он является младшим вице-президентом компании — и передай ему, что он нужен нам. Пусть немедленно летит в Вашингтон и займётся этим делом. Ты увидишь, как легко повысить возможности системы «Иджис», чтобы она смогла перехватывать баллистические ракеты и защитить, таким образом, наши корабли.

— Сэр, некоторым нашим подрядчикам это может не понравиться. — Включая, — промолчал Пейнтер, — и ТРВ.

— Я занимаю пост министра обороны совсем не для того, чтобы кому-то нравиться, адмирал. Помню, кто-то сказал мне, что моя задача заключается в том, чтобы обеспечить эффективную оборону нашей страны.

— Да, сэр. — Трудно не испытывать тёплые чувства к этому человеку, даже если у него бюрократическая чувствительность разъярённого носорога.

— Таким образом, мы узнаем, есть ли у системы «Иджис» технические возможности делать своё дело.

— Понятно, сэр.

— Когда мне нужно ехать на Капитолийский холм? — спросил министр обороны.

— Примерно через тридцать минут.

Бретано что-то проворчал про себя. Ему казалось, что он тратит половину рабочего времени на объяснения конгрессу, обращаясь к людям, которые уже давно приняли решение и задают вопросы только для того, чтобы хорошо выглядеть на канале «C-SPAN». Для Тони Бретано, инженера из инженеров, это казалось чертовски непродуктивным способом тратить время. Но это называлось службой обществу. В немного другом контексте это называлось рабством, но Райану приходилось ещё хуже, так что «Грому» трудно жаловаться. К тому же он добровольно согласился на эту должность.

* * *

Они с нетерпением ждали начала тренировок, эти молодые офицеры спецназа. Кларк вспомнил, что превратить молодых парней в элитное подразделение можно с помощью простого напоминания, что они являются членами элитного подразделения, и затем ждать, когда они сами захотят стать ими. Разумеется, одного этого было недостаточно. Спецназ представлял собой элитное подразделение из-за поставленных перед ним задач. В конечном итоге они станут копией Британской Специальной Авиадесантной службы. Как это часто происходит у военных, то, что изобретено в одной стране, другие страны склонны копировать. По этой причине Советская армия отобрала солдат на основе их высокой физической подготовки и подвергла их изнурительным испытаниям.

Кроме того, в Советской армии от членов спецназа требовалась высокая политическая надёжность — Кларк так и не понял, чем руководствовались, отбирая солдат по этой характеристике, — и затем началась специальная тренировочная подготовка, целью которой было превратить солдат в суперменов. Первоначальная концепция потерпела неудачу по причине, очевидной для всех, кроме политического руководства Советского Союза: подавляющее большинство солдат были призывниками, служили в армии два года и потом отправлялись по домам. Рядовой член Британской SAS даже не считался кандидатом в члены этого элитного подразделения до тех пор, пока он не прослужит четыре года и не получит нашивки капрала. Причина была очевидной: требуется больше двух лет, чтобы научить солдата исполнять свои обычные обязанности, не говоря уже о том, чтобы он умел самостоятельно думать под огнём противника. Это было ещё одной трудноразрешимой проблемой для Советского Союза, где не поощрялось независимое мышление профессиональных военных, не говоря уж о призванных в армию бывших крестьянах и рабочих. Чтобы компенсировать этот недостаток, были придуманы изощрённые виды оружия. Одним из них был нож с пружиной, с которым Чавез играл сегодня утром. При нажатии на кнопку выстреливалось лезвие настоящего боевого ножа с неплохой точностью на расстояние пять-шесть метров. Однако придумавший это советский инженер смотрел слишком много кинофильмов, потому что только там люди, в грудь которых попадает такое лезвие, молча падают на землю и умирают. Для большинства такое попадание является только болезненным, но не смертельным, и они реагируют на внезапную боль стоном или криком. Когда Кларк был инструктором на Ферме, он всегда предупреждал своих учеников: никогда не перерезайте горло человека ножом. Они дёргаются после этого и создают шум.

После того как вся изобретательская мысль была потрачена на искусное изготовление пружинного ножа, глушители для советских (теперь российских) пистолетов оказались дерьмом. Они представляли собой банки, набитые металлической стружкой, и после десяти выстрелов уже ни на что не годились. Кларку это казалось странным, потому что даже не самому искусному токарю требовалось всего полчаса, чтобы изготовить приличный глушитель. Джон вздохнул. Этих русских трудно понять.

Однако сами бойцы были намного лучше. Он наблюдал за тем, как эти ребята совершали пятимильную пробежку вместе с Группой-2 Динга, и ни один русский не отстал, не вышел из состава группы. Отчасти это объяснялось, конечно, гордостью, но главной причиной была способность переносить физическую боль. Стрельбы произвели не такое хорошее впечатление. Русские не были подготовлены так хорошо, как парни из Герефорда, да и снаряжение у них было намного хуже. Выстрелы их оружия с глушителями сопровождались таким грохотом, что Джон и Динг вначале едва не подпрыгивали на месте… но, несмотря ни на что, стремление овладеть мастерством настоящего представителя элитного подразделения производило большое впечатление. Каждый русский спецназовец имел звание старшего лейтенанта, и все до одного прошли тщательную парашютную подготовку. Все русские отлично владели лёгким оружием, а их снайперы ничем не уступали Гомеру Джонстону и Дитеру Веберу, что немало изумило последних. Русские снайперские винтовки выглядели немного неуклюжими, но стреляли они удивительно хорошо — по крайней мере, до восьмисот метров.

— Мистер К., им ещё нужно многому научиться, но у них есть желание и боевой дух. Через две недели они достигнут нашего уровня, — заявил Чавез, скептически глядя на стакан с водкой. Они сидели в русском офицерском клубе, и этого крепкого напитка здесь было вдоволь.

— Всего две недели? — недоверчиво спросил Кларк.

— Да, через две недели они овладеют всеми навыками и привыкнут к новому оружию. — «Радуга» передала русскому спецназу пять полных комплектов оружия: автоматы МР-10, пистолеты «беретта» калибра 0,45 и, что было ещё более важным, рации, с помощью которых они могли общаться между собой даже во время боя. Русские решили оставить у себя снайперские винтовки Драгунова. Отчасти это была их гордость, но винтовки были действительно хорошими, и этого было достаточно для данной миссии. — В остальном, нужен всего лишь опыт, но мы не можем передать им наш опыт. Все, что от нас теперь требуется, это разработать для них хорошую схему подготовки, с остальным они справятся самостоятельно.

— Ну что ж, никто не утверждал, что Иван плохой воин. — Кларк опрокинул стакан.

— Жаль, что у них в стране такой беспорядок, — заметил Чавез.

— С ним они должны справиться сами, Доминго. И они справятся, если им не будут мешать. — Возможно, — подумал Джон, но промолчал. Самым трудным для него было думать о них не как о врагах. Он был здесь в Старые Плохие Дни, несколько раз участвовал в непродолжительных операциях в Москве в качестве «нелегала». Когда он оглядывался назад, то думал, что это было всё равно как если бы он шёл по Пятой авеню в Нью-Йорке совершенно голым, держа в руках плакат, гласящий, что он ненавидит евреев, негров и копов из Нью-йоркского полицейского управления. В то время все это казалось ему частью работы, вспомнил Джон. Но теперь он был старше, стал дедушкой и, по всей вероятности, далеко не таким смелым, каким он был в семидесятых и восьмидесятых годах. Господи, как он рисковал в то время! А недавно он был в штаб-квартире КГБ — для него это здание всегда будет КГБ, дом 2 на площади Дзержинского — в качестве гостя директора.

— Иван Сергеевич! — послышался голос. Это был генерал-лейтенант Юрий Кириллин, недавно назначенный на должность командующего специальными войсками России, — человек, сам определяющий, чем будет заниматься, по мере продвижения по служебной лестнице, что являлось необычным в этой части мира.

— Привет, Юрий Андреевич, — отозвался Кларк. В России он сохранил свои имя и отчество, присвоенные ему в ЦРУ в качестве прикрытия, потому что это было удобно, да и русские, не сомневался он, знали об этом. Так что никакого вреда. Он поднял бутылку водки. Это была яблочная водка, аромат которой придавали кусочки яблочной кожицы, лежащие на дне, и совсем неплохая на вкус. Как бы то ни было, водка являлась горючим для всех деловых встреч в России, а поскольку Кларк, как говорится, был в Риме, он поступал как римлянин.

Кириллин опрокинул свой первый стакан с такой быстротой, словно ждал повода весь день. Он тут же опять наполнил стакан и поднял его в качестве тоста спутнику Джона:

— Ваше здоровье, Доминго Степанович, — что было достаточно близким именем и отчеством. Чавез поднял свой стакан в ответном жесте.

— Ваши парни великолепны, товарищи. Мы многому научимся у них.

Товарищи, — подумал Джон. — Вот сукин сын!

— Ваши ребята очень стараются, Юрий, и удивительно трудолюбивы.

— Сколько времени им потребуется? — спросил Кириллин. В его глазах не отражалось ни малейшего влияния алкоголя.

"Может быть, у них иммунитет к водке, — подумал Чавез. — Мне нужно пить поменьше, иначе Джону придётся вести меня домой".

— Две недели, — ответил Кларк. — Таково мнение Доминго.

— Так быстро? — удивился Кириллин, не скрывая удовольствия от такой оценки.

— Это хорошие бойцы, генерал, — сказал Динг. — Они уже владеют основными навыками, у них великолепная физическая подготовка, и они все схватывают на лету. Теперь им нужно привыкнуть к новому оружию и освоить новую программу подготовки, которую мы разработали для них. Насколько я понимаю, затем они станут инструкторами для ваших остальных подразделений?

— Совершенно верно, майор. Мы создаём региональные части для проведения специальных операций и антитеррористические подразделения по всей стране. Военнослужащие, с которыми вы занимаетесь на этой неделе, через несколько месяцев будут готовить остальных бойцов. Проблема, возникшая в нашей войне с чеченами, оказалась для нас сюрпризом, и теперь нам нужно обратить серьёзное внимание на терроризм как на угрозу нашей безопасности.

Кларк не завидовал Кириллину в осуществлении этой задачи. Россия — большая страна, в ней осталось слишком много национальностей от Советского Союза — точнее, ещё от царского времени, — и многим из них не нравилось быть частью России. Когда-то у Америки была такая же проблема, но она никогда не достигала такого размаха, как в России, а здесь её вряд ли удастся решить в ближайшее время. Единственным правильным решением этой проблемы будет экономическое процветание — богатые народы не ссорятся между собой, это слишком сильно отражается на фарфоре и столовых приборах, — но до процветания было ещё далеко.

— Так что, сэр, — продолжал Чавез, — через год у вас будут серьёзные и надёжные войска, при условии, что вам выделят необходимые ассигнования.

Кириллин поморщился.

— У нас это трудный вопрос, да и, наверно, у вас тоже?

— Да. — Кларк засмеялся. — Он решается легче, если вы нравитесь конгрессу.

— В вашей группе много разных национальностей, — заметил русский генерал.

— Да, но эта группа составлена из членов Вооружённых сил НАТО. Тем не менее мы привыкли работать вместе. Наш лучший стрелок, например, итальянец.

— Я видел его, но он такой крупный…

Чавез прервал его:

— Генерал, в своей прошлой жизни Этторе был Джеймсом Батлером Хикоком — извините меня, вам он больше известен под именем Дикого Билла Хикока. Этот сукин сын может написать своё имя пулями.

Кларк наполнил стаканы.

— Юрий, он выиграл у нас массу денег на стрельбище. Даже у меня.

— Вот как? — задумчиво спросил Кириллин, и у него в глазах появилось такое же выражение, какое было у Кларка несколько недель назад. Джон хлопнул его по плечу.

— Я знаю, о чём ты думаешь. Принеси побольше денег, если ты собираешься бросить ему вызов, товарищ генерал, — посоветовал Кларк. — Тебе придётся расплачиваться за проигрыш.

— Это мы ещё посмотрим, — заявил русский.

— Эй, Эдди! — Чавез подозвал к себе заместителя.

— Да, сэр?

— Расскажи генералу, каким пистолетчиком является наш Этторе.

— Этот гребаный итальянец! — выругался главный сержант Прайс. — Он выиграл двадцать фунтов даже у Дейва Вудса.

— Дейв — смотритель нашего стрельбища в Герефорде, и он тоже отличный стрелок из пистолета, — объяснил Динг. — Вообще-то Этторе нужно послать на Олимпийские игры или какое-нибудь другое соревнование — скажем, Кэмп Перри, Джон?

— Я уже думал об этом. Может быть, заявить его на соревнования за президентский кубок в будущем году… — задумчиво произнёс Кларк. Затем он повернулся. — Действуй, Юрий. Брось ему вызов. Может быть, тебе повезёт там, где все мы потерпели неудачу.

— Все до одного, а?

— Каждый сукин сын, — подтвердил Эдди Прайс. — Интересно, почему итальянское правительство прислало его к нам? Если мафия хочет прикончить его, желаю удачи этим ублюдкам.

— Ничего, посмотрим, — настаивал Кириллин, зародив у своих гостей подозрение, насколько он действительно хороший стрелок.

— Тогда вы это увидите, товарищ генерал, — пообещал Кларк.

Кириллин, который входил в состав сборной команды Красной армии по стрельбе из пистолета, когда был лейтенантом и капитаном, не мог представить себе, что кто-то победит его в пистолетной стрельбе. Он пришёл к выводу, что эти парни из НАТО подшучивают над ним, как поступил бы он сам, если бы ситуация была обратной. Он подал знак бармену и заказал по стакану водки всем присутствующим. Несмотря ни на что, ему нравились эти парни из НАТО, а их репутация говорила сама за себя. Этот Чавез, майор — Кириллину было известно, что он служит в ЦРУ и является отличным оперативником, так говорилось в инструктивных материалах, полученных из СВР, — выглядит хорошим солдатом, уверенность которого завоёвана на поле боя, именно так должен завоёвывать уверенность в своих силах настоящий солдат. Кларк был таким же, говорилось в инструктивных материалах, и к тому же весьма способным солдатом и разведчиком, с огромным опытом оперативной работы. Его русский был совершенным и литературным, с питерским акцентом, где он мог сойти за уроженца этого города. По мнению Кириллина, Кларк наверняка не раз пользовался своими познаниями в русском. Как странно, что такие люди когда-то были злейшими врагами. Если бы началась война между ними и русскими, она была бы кровавой бойней, и её исход оказался бы очень печальным. Сам генерал провёл три года в Афганистане, так что знал не понаслышке, какой мерзостью является война. Он слышал рассказы о войне с фашистами от своего отца, заслуженного генерала, но рассказы — это совсем не то, что видишь сам. К тому же в таких рассказах всегда отсутствуют самые страшные подробности, потому что ты бессознательно заставляешь себя забыть их. Да разве можно говорить за стаканом водки в баре о том, что на твоих глазах лицо друга превратилось в густое месиво крови и костей после попадания разрывной пули? Это нельзя рассказать человеку, который не изведал ужаса боя, но не имеет смысла рассказывать и тому, кто изведал, — ничего нового всё равно не скажешь. Ты просто поднимаешь стакан, вспоминая погибшего Мишу, или Васю, или ещё кого-нибудь, — и этого достаточно. Поступают ли так же эти люди? Наверно. Однажды они тоже потеряли товарищей, когда ирландские террористы напали на их базу.

В этом и заключалась суть военной профессии. Вы готовитесь, не жалея сил, чтобы шансы были на вашей стороне, но ещё никому не удавалось повернуть битву в том направлении, какое вам хочется.

* * *

Для Ю Чунь это был очень трудный день. Она приехала в Тайбей, чтобы ухаживать за своей престарелой и серьёзно больной матерью, и вдруг ей срочно позвонила соседка, сказав, чтобы она включила телевизор. На экране Ю Чунь увидела собственными глазами, как застрелили её мужа. Это был первый сокрушительный удар, который ей нанесла судьба в этот день.

Следующий удар постиг её, когда она попыталась вернуться в Пекин. Первые два рейса в Гонконг были переполнены, и ей пришлось провести четырнадцать одиноких несчастных часов в терминале, ещё одно анонимное лицо в море таких же анонимных лиц, наедине со своим страхом и одиночеством, пока ей не удалось наконец подняться на борт самолёта, направляющегося в столицу КНР. Авиалайнер бросало из стороны в сторону, женщина скорчилась на последнем ряду, надеясь, что никто не обратит внимания на её страдающее лицо, но спрятаться от соседей было невозможно, всё равно что скрыть землетрясение. Наконец авиалайнер совершил посадку, и ей удалось сравнительно быстро миновать иммиграционных и таможенных чиновников, потому что у неё не было ничего, в чём можно было бы спрятать контрабанду. Затем все началось снова, когда такси остановилось у её дома.

Дом был окружён стеной полицейских. Она попыталась проскользнуть сквозь эту стену, но у полицейских был приказ никого не пускать внутрь дома, и этот приказ не делал исключения для людей, живущих в нём. К этому моменту она провела без сна двадцать шесть часов, и двадцать два из них ей пришлось стоять. Ничто не помогло ей, даже слезы, заливающие лицо. Наконец она побрела к соседнему дому, принадлежащему одному из прихожан её покойного мужа, Вен Зонгу, человеку, который владел маленьким рестораном прямо в его доме. Зонг был высоким и тучным человеком, обычно пребывающим в хорошем настроении, его любили все, кто его знал. Увидев жену убитого пастора, он обнял её и проводил в свой дом, нашёл для неё комнату, где она могла бы поспать, и заставил выпить стаканчик чего-то крепкого, после чего она сразу уснула. Вен знал, что теперь она будет спать несколько часов, и начал обдумывать свои дальнейшие действия. Единственными словами Чунь, перед тем как уснуть, было её желание отвезти тело мужа на родину, где его можно достойно похоронить. Вен не мог сделать это сам, но он сообщил нескольким прихожанам, что жена погибшего пастора в городе. Он понимал желание жены похоронить мужа там, где он родился, на острове Тайвань, но паства не могла расстаться со своим любимым духовным отцом без прощальной церемонии, и Вен постарался организовать поминальную службу в их небольшом молитвенном доме. Он не мог знать, что один из прихожан был осведомителем Министерства государственной безопасности и сообщил о намечавшейся службе своим шефам.

* * *

Барри Вайс был очень доволен собой. Хотя он не получал столько денег, сколько получали его коллеги в других так называемых «крупных» телевизионных компаниях — у телевизионной службы новостей CNN не было отдела развлечений, она не показывала кинофильмы и не занималась рекламой, — он считал, что не менее известен телевизионной аудитории, чем другие (белые) «говорящие головы». Более того, Вайс отличался от них тем, что был серьёзным репортёром, сам отправлялся на поиски своих новостей и произносил собственный текст. Барри Вайс передавал новости, и этим сказано все. У него был пропуск в Белый дом, когда там проводились пресс-конференции, и почти в каждой столице мира его считали не просто репортёром, а честным источником информации. Его любили или ненавидели, в зависимости от правительства и менталитета той или иной страны. «Китайское правительство, — думал он, — не имеет особых оснований любить меня». Для Барри Вайса они были погаными варварами. У местной полиции была мания величия, которая, очевидно, исходила от начальства в центре города. Полицейские начальники считали себя настолько крутыми мужиками с такими мощными членами, что просто обязаны заставить простой народ плясать под их дудку. Для Вайса это означало, наоборот, что члены этих уродов совсем крохотные, но это им не говорили вслух, потому что, какие бы у них ни были члены, маленькие или нет, в их подчинении имелись копы с пистолетами, а пистолеты были, несомненно, достаточно большими.

Однако Вайс также знал, что у этих людей множество слабостей и комплексов. Они видели не реальный, а искажённый мир. Они походили на учёных, заперевшихся в лабораториях и не желающих смотреть дальше своих теорий, старающихся исказить экспериментальные данные таким образом, чтобы они соответствовали теориям, — или просто игнорировали данные, которые их теории не могли объяснить.

Но скоро это изменится. В страну поступала информация. Допустив в страну коммерцию, основанную на свободной торговле, правительство КНР было вынуждено согласиться с установкой сети телефонных линий. Многие линии были подсоединены к телефаксам, а ещё больше линий связано с компьютерами, так что теперь в стране циркулировало целое море информации. «Интересно, — подумал Вайс, — отдаёт ли себе отчёт правительство, каковы последствия этого. Наверно, не отдаёт». Ни Мао, ни Маркс не понимали, насколько мощным оружием является информация, потому что в ней таилась Правда, стоило лишь только немного покопаться в этом море, а Правда противоречит Теории. Правда есть реальное состояние вещей, а это совсем не нравится правителям, потому что напоминает злую собаку, прячущуюся в кустах. Её можно отрицать, но только до поры до времени, потому что рано или поздно собака выскочит и вцепится тебе в зад.

Причём попытки отрицать Правду делают укус все болезненнее, потому что, чем дольше её отрицают, тем шире становятся челюсти у собаки. Мир значительно изменился после 1980 года, когда в эфире появилась компания CNN. Если до 1980 года страна ещё могла отрицать что угодно, но теперь сигналы CNN, в сопровождении голоса и реальных изображений, спускались на землю прямо со спутника. Бессмысленно отрицать подлинность фотографий или кинокадров.

Все это превратило Барри Вайса в крупье казино Информации и Правды. Он был честным крупье, иначе не смог бы уцелеть в таком казино, потому что клиенты требовали правды. В свободном рынке идей Правда всегда одерживала верх, потому что ей для подкрепления передаваемой информации ничего не требовалось. Правда гордо возвышается в море лжи, и рано или поздно ветер обрушит ненадёжные подпорки дутых теорий.

Барри гордился своей благородной профессией. Его миссия заключалась в том, чтобы сообщать о ходе истории, и, следовательно, он тоже творил историю — или, по крайней мере, помогал в этом. Из-за такого положения его боялись те, кто считал, что история принадлежит только им. Он часто улыбался при этой мысли. Накануне он немного помог прогрессу, подумал Вайс, сообщив о трагической смерти двух священников. Он не знал, к чему это приведёт. Его работа заканчивалась в момент передачи информации. Однако ему ещё предстояло сделать кое-что в Китае.

Глава 29 Билли Бадд

— Итак, что ещё плохое может там произойти? — спросил Райан.

— Ситуация успокоится, если у другой стороны есть хотя бы половина мозгов, — с надеждой заметил Адлер.

— А они у них есть? — спросил Робби Джексон, на мгновение опередив Арни ван Дамма.

— Сэр, на этот вопрос нельзя дать односложный ответ. Они глупые? Нет, не глупые. Но видят ли они происходящее так же, как мы? Нет, не видят. В этом и заключается фундаментальная проблема ведения дел с ними…

— Да, Клингоны, — коротко ответил Райан. — Инопланетяне из космического пространства. Господи, Скотт, как нам догадаться, что они собираются предпринять?

— Вообще-то мы на это неспособны, — ответил государственный секретарь. — У нас немало умных голов, но проблема заключается в том, чтобы все пришли к единодушному мнению по какому-нибудь вопросу, который мы считаем важным. А этого никогда не происходит, — заключил Адлер. Он нахмурился, перед тем как продолжить: — Понимаете, эти люди — короли из другой культуры. Она уже резко отличалась от нашей культуры задолго до появления марксизма, а идеи нашего старого друга Карла только ухудшили ситуацию. Они являются королями, потому что обладают абсолютной властью. Правда, существуют некоторые ограничения этой власти, но мы не совсем понимаем, что это за ограничения, и поэтому нам трудно использовать или навязать их. Они представляют собой Клингонов. Значит, нам нужен доктор Спок. У вас нет его где-нибудь?

Сидящие вокруг кофейного столика чуть улыбнулись или негромко засмеялись, что обычно сопровождало замечание, которое не является особенно смешным, но на которое нужно как-то реагировать.

— Сегодня есть что-нибудь новое от «ЗОРГЕ»? — спросил ван Дамм.

Райан покачал головой.

— Нет, агент не ежедневная передача «Доброе утро, Америка!».

— Жаль, — сказал Адлер. — Я обсудил кое-какие проблемы, поступившие от «ЗОРГЕ», с моими людьми из исследовательского отдела — я всегда ставил перед ними задачи как свои теоретические размышления, никакой конкретики…

— И? — спросил Джексон.

— И они считают, что в этом есть определённый смысл, но ставить на кон своё ранчо в споре не стоит.

На этот раз веселье было единодушным.

— В этом заключается проблема с хорошей разведывательной информацией. Она не соответствует ходу мыслей твоих собственных сотрудников — если они вообще размышляют, — заметил вице-президент.

— Это несправедливо, Робби, — сказал Райан своему вице-президенту.

— Да знаю я, знаю. — Джексон поднял руки, признавая свою вину. — Я просто не могу забыть девиз всего разведывательного сообщества: «Клянёмся вашей жизнью». Чувствуешь себя таким одиноким с истребителем, пристёгнутым к твоей спине, рискуя жизнью, исполняя повеления листка бумаги, на котором напечатана чья-то точка зрения. Ты ведь даже не знаешь парня, написавшего это, или данные, на которых основан этот приказ. — Он замолчал, помешивая свой кофе. — Знаешь, на флоте мы привыкли думать — нет, привыкли надеяться, — что решения, принятые в этом кабинете, основаны на надёжной информации. Испытываешь такое разочарование, когда узнаешь, как на самом деле все происходит.

— Робби, я помню, когда я ещё учился в школе, разразился Кубинский ракетный кризис. Я думал о том: а не взорвётся ли весь мир? Но мне всё равно нужно было перевести половину страницы проклятых галльских войн Цезаря, и когда я увидел президента на экране телевизора, то решил, что все будет хорошо. Я решил так потому, что он был президентом Соединённых Штатов и должен знать, что происходит на самом деле. Таким образом, я перевёл описание битвы с гельветами и потом спокойно спал всю ночь. Президент знает, потому что он президент, верно? Затем я сам стал президентом и знаю ничуть не больше, чем знал месяцем раньше, но каждый человек вон там, — Райан махнул рукой в сторону окна, — думает, что я всезнающий… Эллен!— позвал он так громко, что его было слышно через дверь.

Дверь открылась через семь секунд.

— Да, господинпрезидент?

— Я думаю, что вы знаете, Эллен, — сказал ей Джек.

— Да, сэр. — Она сунула руку в карман и достала пачку сигарет «Виргиния Слимс». Райан взял одну сигарету вместе с розовой бутановой зажигалкой, спрятанной внутри пачки. Он закурил и глубоко затянулся.

— Спасибо, Эллен.

Её улыбка была откровенно материнской.

— Не стоит, господин президент. — Затем она пошла обратно в комнату секретарей, закрыв за собой резную дверь.

— Джек?

— Да, Роб?

— Это отвратительно.

— Я знаю, что я не всезнающий и не идеальный, — раздражённо признался президент Соединённых Штатов после второй затяжки. — А теперь вернёмся к Китаю.

— Они могут забыть о статусе самой благоприятствуемой нации, — сказал ван Дамм. — Конгресс подвергнет тебя процедуре импичмента, если ты обратишься с такой просьбой, Джек. И ты можешь не сомневаться, что Холм одобрит закупку Тайванем любых систем оружия, если они захотят купить их.

— С этим у меня нет никаких проблем, и я ни при каких условиях не предложу им статус наиболее благоприятствуемой нации, до тех пор, пока они не начнут вести себя, как подобает цивилизованным людям.

— В этом-то и заключается проблема, — напомнил всем Адлер. — Это они считают нас нецивилизованными варварами.

— Я предвижу неприятности, — сказал Джексон, опередив всех. Райан решил, что это объясняется его прошлым как лётчика-истребителя — эти ребята все видят заранее. — Они потеряли контакт со всем миром. Единственный способ для них вернуть уважение мира заключается в том, чтобы причинить боль. Не своему народу, разумеется, но мне чертовски ясно кому.

— И у них в руках контроль над оружием, — заметил ван Дамм.

— Подтверждаю это, Арни, — согласился Джексон.

— Итак, каким образом мы направим их на правильный путь? — спросил Райан, чтобы снова сконцентрировать разговор на основной теме.

— Мы придерживаемся прежней политики. Мы заявляем, что хотим равных условий в доступе на рынки торговли, в противном случае будут воздвигнуты параллельные торговые барьеры. Мы говорим им, что убийство папского нунция делает любые уступки с нашей стороны невозможными, и такова сейчас ситуация, — чётко произнёс Адлер. — Они не любят, когда с ними разговаривают таким языком, но это реальный мир, им придётся признать объективную реальность. Они всё-таки понимают это — большей частью, — закончил Государственный секретарь.

Райан обвёл взглядом кабинет и увидел кивки.

— Решено, позаботься о том, чтобы Ратледж правильно понял содержание послания, — сказал он «Орлу».

— Да, сэр, — согласился Государственный секретарь. Участники совещания встали и потянулись к выходу. Вице-президент Джексон задержался и оказался последним среди уходящих.

— Останься, Роб, — сказал Райан своему старому другу.

— Странная штука, вчера вечером решил для разнообразия посмотреть телевизор, там показывали старый фильм, я не видел его с тех пор, когда был ещё мальчишкой.

— Какой?

— «Билли Бадд», по рассказу Мелвилла о несчастном глупом моряке, которого повесили.

Я забыл название корабля Билли.

— Да? — Райан тоже не помнил.

— Оказалось, что название корабля «Права человека». Благородное название для корабля. Мне кажется, что Мелвилл сделал это с заранее обдуманным намерением, как поступают писатели, но ведь именно за это мы и боремся, правда?

— Какое отношение это имеет к текущим делам, Роб?

— Джек, первое правило войны таково — нужно уяснить, с какой целью, чёрт возьми, ты здесь находишься, и затем, что ты собираешься предпринять для осуществления этой цели? Права Человека — это отличная исходная точка, верно? Между прочим, бригады CNN собираются присутствовать завтра в церкви отца и затем в церкви Джерри Паттерсона. Оба пастора решили заменить друг друга в своих приходах и прочитать мемориальные проповеди с кафедры. CNN решила осветить это событие как необычную новость. Мне кажется, это хорошая мысль, — заметил Джексон. — Когда я был мальчишкой, ситуация в Миссисипи была совсем другой.

— Это будет так, как ты сказал?

— Я только гадаю, — признался Робби, — но я не думаю, что оба пастора отнесутся к проповедям безразлично. Это слишком благоприятная возможность преподнести прихожанам хороший урок и заявить, что господу в высшей степени наплевать, какой у тебя цвет кожи и что все верующие должны сплотиться. Оба скорее всего не коснутся вопроса абортов — отца не особенно интересуют права женщин на аборты, да и Паттерсон придерживается такой же точки зрения. Они будут говорить главным образом о справедливости и равенстве и о том, как два хороших человека вознеслись к Всевышнему после того, как совершили благородный поступок.

— Твой отец хорошо читает проповеди?

— Если бы давали премии Пулицера за проповеди, вся стена у него была бы покрыта ими! Впрочем, и Джерри Паттерсон не так уж плох для белого проповедника.

* * *

— Ага, — заметил Ефремов. Он сидел у окна здания, вместо того чтобы томиться в одном из автомобилей. Здесь было намного удобнее, а он имел достаточно высокое звание, чтобы заслужить и ценить удобства. Он видел Суворова/Конева из дома напротив сидящим на скамейке с вечерней газетой в руках. Следить за ним не было так уж необходимо, но они всё-таки не сводили с него глаз. Разумеется, в Москве тысячи скамеек в парках, и шансы, что субъект выберет одну и ту же так много раз, были поистине микроскопическими. Именно это они и постараются доказать судье, когда настанет время судебного процесса… в зависимости от того, что у субъекта в правой руке. В его досье, присланном из КГБ, говорилось, что он праворукий. Похоже, что так и было на самом деле. Субъект действовал настолько искусно, что проследить за его действиями почти невозможно, но всё-таки наблюдатели успели заметить движение. Правая рука отпустила газету, опустилась в правый карман, достала что-то металлическое. На мгновение рука замерла, пока он переворачивал страницы газеты — мелькание газетных страниц являлось отличным отвлекающим жестом для всех, кто мог следить за ним, поскольку человеческий глаз всегда притягивается к движениям, — и тут правая рука скользнула вниз, прикрепила металлический контейнер к магнитной пластинке и сразу вернулась к газете. Все было проделано одним плавным движением и настолько быстро, что казалось почти невидимым. «Именно почти», — подумал Ефремов. Он ловил шпионов и раньше — их было четверо, этим и объяснялось его быстрое продвижение по служебной лестнице, — и всякий раз он испытывал волнение, потому что охотился и ловил почти неуловимую дичь. «Почти», — снова подумал Ефремов. А сейчас перед ним был шпион, подготовленный в русской школе, самый неуловимый из всех. Раньше ему ни разу не удавалось поймать одного из таких, и сейчас он испытывал нервное возбуждение не только потому, что ловил шпиона, но и предателя… «Может быть, даже предателя, виновного в убийстве?» — подумал Ефремов. Это будет первый столь значительный успех в его карьере. Ещё никогда в своей профессиональной деятельности ему не удавалось заниматься расследованием шпионажа, связанного с таким серьёзным нарушением закона. Нет, разведывательная операция заключалась в передаче информации, что было опасным уже само по себе. Но убийство, сопутствующее шпионажу, влекло за собой дополнительную опасность и было явно не по вкусу опытному шпиону. Из-за этого возникал шум, как говорилось на их жаргоне, а шпион старался избегать шума вроде вора-домушника и по тем же мотивам.

— Вызови Провалова, — приказал Ефремов своему подчинённому. Для этого существовало две причины. Первая заключалась в том, что он был в долгу перед капитаном милиции, который представил ему как предмет расследования, так и самого субъекта. Второе, гражданский коп мог знать что-то полезное для его расследования. Они продолжали следить за Суворовым/Коневым ещё десять минут. Наконец субъект встал и вернулся к автомобилю, чтобы ехать обратно в свою квартиру. По пути за ним будут следовать постоянно меняющиеся машины наблюдения. Когда прошло ещё пятнадцать минут, один из людей Ефремова пересёк улицу и достал контейнер из-под скамейки. Он снова был заперт. Это означало, что содержание является ещё более важным. Придётся обойти предохранительное устройство, чтобы не допустить уничтожения содержимого, но сотрудники ФСБ хорошо владели этим искусством, и ключ к замку контейнера был уже наготове. Это подтвердилось через двадцать минут, когда открылась крышка контейнера и листки бумаги были извлечены, развёрнуты, сфотографированы, снова свёрнуты, точно как раньше, уложены внутрь контейнера и, наконец, заперты в контейнер, который немедленно отвезли обратно и поместили на прежнее место под скамейку.

В здании ФСБ группа дешифровальщиков ввела донесение в компьютер, куда уже был введён шифр одноразового блокнота. После этого потребовалось всего несколько секунд, в течение которых компьютер проделал несложную операцию, напоминающую наложение документа на шаблон. Проявившийся текст был написан, к счастью, на русском языке. Содержание донесения потрясло присутствующих.

— Твою мать! — выдохнул техник, произнеся одно из самых отвратительных русских ругательств. Затем он передал лист бумаги одному из инспекторов, реакция которого мало отличалась от первой. Инспектор подошёл к телефону и набрал номер Ефремова.

— Павел Георгиевич, вам надо посмотреть на это.

Провалов сидел в кабинете Ефремова, когда вошёл начальник шифровального отдела.

Расшифровка была в конверте из плотной манильской бумаги, и главный дешифровальщик передал конверт без единого слова.

— Что там, Павел Георгиевич? — спросил капитан милиции.

— Ну что ж, мы получили ответ на первый вопрос.

Автомобиль был даже куплен у того же дилера в центре Москвы, гласило донесение.

Здесь не может быть никакой ошибки. Люди, нанятые для осуществления миссии, убиты в Санкт-Петербурге. Перед тем как предпринять новую попытку, мне требуется указание относительно времени, а также деньги для уплаты подрядчикам.

— Значит, всё-таки целью покушения был Головко, — заметил Провалов. — И директор разведывательной службы нашей страны обязан своей жизнью сутенёру.

— Похоже на то, — согласился Ефремов. — Обрати внимание, что этот гад не просит деньги для себя. По-видимому, он несколько смущён тем, что первая попытка оказалась такой неудачной.

— Но он работает на китайцев?

— Да, по-видимому, — заметил майор ФСБ, чувствуя холодок внутри. Почему, спросил он себя, китайцам понадобилось совершить такое покушение? Ведь это почти объявление войны?

Он откинулся на спинку кресла и закурил, глядя в глаза своего милицейского коллеги.

Ни один из них не знал, что сказать, и поэтому оба молчали. Скоро у них заберут все материалы, и расследование поднимется на самый верх. Поняв это, они разошлись по домам.

* * *

Утренний восход над Пекином был более ясным, чем обычно. Миссис Ю спала долго и глубоко и, хотя проснулась с лёгкой головной болью, была благодарна Вену за то, что он заставил её выпить перед сном два крохотных стаканчика какого-то крепкого напитка. Тут она вспомнила, зачем приехала в Пекин, и хорошее настроение мгновенно покинуло её.

На завтрак она пила только зелёный чай и все время смотрела вниз, вспоминая звук голоса своего мужа, мучительно думая о том, что никогда больше не услышит его. Он всегда был в хорошем настроении за завтраком, никогда не забывал, как не забыла сейчас она, прочитать благодарственную молитву перед тем, как вкусить пищу, и благодарил господа за то, что он дал ему ещё один день, в течение которого он может служить Ему. Но теперь всё. Теперь он никогда больше не будет делать этого. Но у неё оставались свои обязанности перед покойным мужем.

— Как нам поступить дальше, Зонг? — спросила она, когда вошёл хозяин.

— Я пойду с тобой в полицейский участок, и попросим выдать нам тело Фа Ана. Затем я помогу тебе отправить тело нашего друга домой, и мы проведём заупокойную службу в…

— Нет, Зонг, мы не можем так поступить. Полиция окружила дом и не пропускает никого. Они не пропустили даже меня, несмотря на то, что все документы в порядке.

— Тогда мы проведём службу снаружи, и полицейские будут смотреть, как мы молимся за упокой души нашего убитого друга, — сказал хозяин ресторана с мягкой, но непоколебимой уверенностью.

Через десять минут она умылась и была готова идти. Полицейский участок находился всего в четырех кварталах, обычное здание, ничем не отличающееся от остальных, за исключением надписи над входом.

— Да? — спросил дежурный офицер, когда краем глаза заметил, что рядом с его столом стоят люди. Он поднял голову от бумажных бланков, которые занимали его внимание в течение последних нескольких минут, и увидел женщину и мужчину примерно одинакового возраста.

— Меня зовут Ю Чунь, — ответила миссис Ю, прочитав во взгляде офицера, что он узнал её.

— Вы жена Ю Фа Ана? — спросил он.

— Да.

— Ваш муж был врагом народа, — сказал коп, уверенный в этом, но не знавший, что говорить дальше в столь запутанной ситуации.

— Я не верю и пришла сюда лишь для того, чтобы доставить его тело домой для похорон.

— Я не знаю, где его тело, — ответил коп.

— Но его застрелил полицейский, — сказал Вен, — и потому тело должно находиться в распоряжении полицейского ведомства. Таким образом, не будете ли вы так любезны, товарищ, позвонить по соответствующему телефону, чтобы мы могли забрать тело нашего друга? — Его вежливое поведение не позволяло дежурному офицеру грубо или резко ответить ему.

Но дежурный офицер действительно не имел представления, по какому номеру следует звонить, поэтому он позвонил вышестоящему начальнику внутри большого административного отдела. Коп чувствовал себя неловко в присутствии двух людей, стоящих перед его столом, но как поступить по-другому, он не знал.

— Да? — ответил голос по третьему телефону.

— Это сержант Янг, я дежурю в приёмной. Пришла Ю Чунь, она ищет тело своего мужа, Ю Фа Ана. Я должен сказать ей, куда идти дальше.

Потребовалось несколько секунд, в течение которых человек на другом конце провода пытался припомнить…

— Ах да, передай ей, что она может пойти на берег реки Да Юндзе. Прошлым вечером его тело было кремировано и пепел высыпан в реку.

Независимо от того, был ли он врагом народа или нет, не очень приятно говорить об этом вдове убитого, которая, наверно, любила его. Сержант Янг положил телефонную трубку и решил сообщить ей эту новость.

— Тело Ю Фа Ана было кремировано, и пепел высыпан в реку, товарищ.

— Но это жестоко! — вспылил Вен. Чунь была слишком потрясена, чтобы произнести что-нибудь.

— Больше ничем не могу помочь, — сказал Янг и вернулся к своей канцелярской работе, надеясь, что они уйдут.

— Где мой муж? — выпалила Ю Чунь после тридцати секунд молчания.

— Тело вашего мужа было кремировано, и пепел высыпан в реку, — повторил Янг, не поднимая головы, потому что он не хотел видеть глаза женщины при таких обстоятельствах. — Больше я ничем не могу помочь вам. Прошу вас покинуть полицейский участок.

— Мне нужно тело моего мужа! — настаивала женщина.

— Ваш муж мёртв, и его тело кремировано. Уходите! — произнёс в ответ сержант Янг, надеясь, что она уйдёт и позволит ему вернуться к бланкам.

— Мне нужен мой муж! — Теперь её голос звучал громче, и глаза присутствующих в вестибюле повернулись в её сторону.

— Его больше нет, Чунь, — сказал ей Вен Зонг, беря её под руку и направляя к выходу. — Пошли, мы будем молиться за него перед вашим домом.

— Но почему они — я хочу сказать, почему он — и почему они… — За последние сутки её постигло столько несчастий, что Ю Чунь, несмотря на ночной сон, не понимала, что происходит вокруг. Её муж, с которым она жила больше двадцати лет, исчез, а теперь она даже не может увидеть урну с его прахом? Это было слишком много для женщины, которая ни разу за всю жизнь не сталкивалась на улице с полицейским. Она не сделала ничего плохого, не совершила ни одного поступка против государства — за исключением, может быть, того, что вышла замуж за христианина, — но разве это преступление?

Разве кто-то из них, любой прихожанин, принимал участие в заговоре против государства? Нет. Неужели кто-то совершил проступок, нарушающий уголовный или гражданский закон? Нет. Тогда почему её постигло это ужасное несчастье? Она чувствовала, словно её раздавил невидимый грузовик, когда она пересекала улицу, но потом пришла к выводу, что сама виновата в собственных несчастьях. Позади невидимого грузовика мчался ещё один, более безжалостный, чем первый.

Она была бессильна что-нибудь предпринять, ей было не к кому обратиться, никаких легальных методов или каких-нибудь других. Они даже не могли войти в её дом, гостиная которого так часто служила им церковью, не могли собраться там, чтобы помолиться за душу Ю и вознести молитву господу, умоляя его отнестись к ним с милосердием и помочь им. Вместо этого они будут молиться… где? — подумала она.

Не надо спешить, следует делать шаг за шагом. Вместе с Веном они вышли из полицейского участка, ускользая от глаз, которые смотрели на них, будто давили. Глаза и их напор скоро остались позади, но солнце на улице словно опять начало давить на них, обжигать в этот день, который должен быть днём мира и молитвы Господу, чьё милосердие не было сейчас слишком уж заметно. Вместо этого яркое солнце светило сквозь её веки, принося с собой ненужное сияние в темноту, которая могла заменить ей мир. У неё был билет на рейс в Гонконг и оттуда в Тайбей, где она могла по крайней мере выплакаться в присутствии матери, которая ожидала прихода смерти, потому что ей было за девяносто лет.

* * *

Для Барри Вайса день уже давно начался. В письме, полученном по электронной почте, его коллеги в Атланте превозносили его до небес за предыдущую передачу. Возможно, получишь ещё одну «Эмми», говорили они. Вайс любил получать призы, но не они были стимулом для его работы. Стимул заключался в том, что он делал. Он даже не мог сказать, что работа ему нравилась, потому что новости, которые он передавал в Атланту, редко были хорошими или приятными. Это просто была его работа, которую он выбрал. Если и был аспект работы, который ему действительно нравился, так это новизна. Подобно тому, как люди просыпались утром, думая о том, что они увидят на CNN, начиная от результатов матчей по бейсболу до казней, так и он просыпался каждое утро, думая о том, что передать своей аудитории. Часто у него уже было представление о том, где находится его будущий сюжет и, в основных чертах, из чего он будет состоять, но и в этом у него не было уверенности, и новизна была увлекательным приключением. Он научился верить своим инстинктам, хотя не понимал, откуда они возникают. Сегодня его инстинкты напомнили ему, что один из священников, которого застрелили на его глазах, говорил, что у него есть жена и сейчас она на Тайване. Может быть, она уже вернулась? Стоило попробовать. Он попытался запросить Атланту, какова реакция Ватикана, но это относится к сфере деятельности римского бюро. Самолёт с телом кардинала ДиМило летел сейчас в Италию, где кто-то из CNN сделает из прибытия тела кардинала настоящую сенсацию в прямом эфире и записывая на плёнку, которую покажут всему миру по крайней мере раз десять.

В номере отеля стояла кофеварка, и он заварил собственный кофе из кофейных зёрен, которые стащил из офиса пекинского бюро CNN. Он, как и многие другие, считал, что кофе помогает ему думать.

Итак, размышлял Барри, тело итальянского кардинала уложили в гроб и погрузили на авиалайнер «Алиталии» «Боинг-747». Сейчас он летит, наверно, где-нибудь над Афганистаном. Но как относительно китайского священника, баптистского пастора, который получил пулю в лоб? У него был приход, и он сказал, что женат. Если это так, то у него где-то есть жена и она захочет получить тело мужа, чтобы похоронить его. Так что он, по крайней мере, может попытаться взять у неё интервью… это будет хорошим продолжением предыдущей передачи и позволит Атланте ещё раз прокрутить ленту с убийствами. Барри не сомневался, что Пекин уже вписал его в свой список дерьмовых гостей, ну и хрен с ними, подумал Вайс, отпивая глоток «Старбакс», не такое уж это удовольствие находиться здесь. Эти парни — настоящие расисты. Даже прохожие на улице шарахались в сторону при виде его тёмной кожи. Даже Бирмингэм при Булле Конноре не относился к чернокожим американцам как к инопланетянам с какой-то далёкой звезды. Здесь все выглядели одинаково, одевались одинаково, говорили одинаково. Черт побери, им нужны чернокожие для того, чтобы добавить разнообразия. Да прибавить нескольких шведских блондинок и, может быть, десяток итальянцев, чтобы основать приличный ресторан…

Но его работа не заключалась в приобщении мира к цивилизации, он должен просто говорить людям, что в этом мире происходит. Сегодня он вместе со своим спутниковым минивэном поедет обратно к дому преподобного Ю Фа Ана. У него было предчувствие, не больше этого. Но предчувствия редко подводили его.

* * *

У Райана был ещё один свободный вечер, и он наслаждался свободой. Следующий вечер будет иным. Ему придётся выступить с ещё одной проклятой речью по иностранной политике. Почему бы ему просто не сообщить о своей иностранной политике в комнате для пресс-конференций и покончить с этим? Но никто ещё не предлагал ему подобное, а он не спрашивал из страха выглядеть дураком (снова) перед Арни. Но делается это сейчас именно так. Его речь и тема выступления не имели никакого отношения к составу аудитории, к которой он обращается. Неужели нет более разумного способа сообщить миру, о чём он думает? На этот раз с ним поедет Кэти, и она ненавидела такие выступления даже больше его, потому что поездка отрывала её от заметок о пациентах, которые она охраняла строже, чем лев защищает антилопу, только что убитую им себе на ланч. Кэти часто жаловалась, что обязанности Первой леди отрывают её от работы хирурга. Джек не верил этому. Более вероятно, что Кэти, как большинство женщин, нуждалась в поводе для жалоб, а эта тема выглядела достойнее, чем её остальные мелкие жалобы, вроде тех, что ей не дают возможности время от времени готовить обед. Кэти потратила больше двадцати лет, стремясь овладеть искусством готовить изысканную пишу, и когда ей позволяло время, что случалось очень редко, она пробиралась в огромную кухню Белого дома, где обменивалась идеями и рецептами с главным поваром. В настоящий момент, однако, она свернулась в комфортабельном кресле и вела записи в досье своих пациентов, время от времени делая глоток вина из бокала, пока Джек смотрел телевизор. Для разнообразия все это происходило не под наблюдением агентов Секретной службы и домашней прислуги.

Но президент, по сути дела, не следил за событиями, происходящими на экране телевизора. Его взгляд был направлен в сторону телевизора, но мозг занимался чем-то совсем другим. Кэти научилась понимать этот взгляд за последний год, этот кажущийся сон с открытыми глазами.

Фактически она сама нередко делала то же самое, думая о наиболее благоприятном способе излечения пациента, пока ела ланч в докторском кафетерии Хопкинса. В её мозгу возникала картина вроде диснеевского рисунка, создавая модель операции и затем пробуя различные теоретические методы её проведения. В последнее время это случалось все реже. Технология применения лазера при операциях на глазах, которую она помогла разработать, приближалась к такому совершенству, что скоро наступит момент, когда операцию сможет осуществлять автомат — разумеется, ни она, ни её коллеги не рекламировали это. В медицине должно таиться мистическое начало, иначе вы теряете свою власть говорить пациентам, что им следует делать, причём таким тоном, чтобы они действительно делали это.

По какой-то причине это не относилось к власти президента, думала Кэти. Что касается конгресса — ну что ж, большей частью они соглашались с ним, как и следовало им поступать, потому что запросы Джека обычно были разумными — но не всегда, и порой они отклоняли его запросы по самым глупым причинам. «Возможно, это хорошо для страны, но не так хорошо для моего округа, и…» Все они забывали то обстоятельство, что когда приехали в Вашингтон, то приносили клятву служить на благо страны, а не на благо их маленьких округов. Когда она сказала об этом Арни, он от души посмеялся и прочёл ей лекцию о том, как все происходит в реальном мире — словно врач не знает этого, возмутилась она. Таким образом, Джеку приходилось балансировать между реальным миром и тем, что должно быть, но не было. Гораздо разумнее для женатого человека спать с какой-то шлюхой, чем пытаться дискутировать с некоторыми зарубежными странами. По крайней мере, он может сказать шлюхе после трех или четырех раз, что все кончено, а вот эти проклятые главы зарубежных государств никогда никуда не деваются.

В этом заключается преимущество медицины, — подумала профессор Райан. Врачи во всем мире лечат своих пациентов практически одинаково, потому что человеческое тело является одинаковым повсюду и методы лечения больных, которые успешно применялись в Джонсе Хопкинсе в восточном Балтиморе, так же успешно применяются в Берлине, Москве или Токио, даже если люди выглядят и говорят по-другому. Но если так, то почему люди во всем мире не могут одинаково думать? Их проклятые мозги ничем не отличаются друг от друга. Теперь пришла её очередь ворчать, как часто делал это её муж.

— Джек? — спросила она, опуская свой блокнот.

— Да, Кэти?

— О чем ты сейчас думаешь?

Главным образом о том, чтобы здесь появилась Эллен Самтер с сигаретой, — подумал он, но не мог озвучить. Если Кэти узнает, что он тайком курит в Овальном кабинете, она не покажет вида, что скорее всего и произойдёт, потому что она не искала поводов для ссор, а он никогда больше не курил в её присутствии или перед детьми. Кэти снисходительно относилась к его слабостям, при условии, что он делал это редко и незаметно. Но её вопрос относился к причине, из-за которой его так тянуло к никотину.

— Китай, бэби. На этот раз они действительно наступили на грабли, но не понимают, как плохо это выглядит.

— Убийство двух этих священников — разве это может не выглядеть ужасно? — спросила «Хирург».

— Не все ценят человеческую жизнь так, как мы.

— Я встречалась с китайскими врачами — они настоящие врачи, и мы разговаривали с ними как с профессионалами.

— Пожалуй. — Райан увидел, что на экране телевизора, с которого он якобы не сводил глаз, появилась реклама, и встал, чтобы подняться на кухню этажом выше за новой порцией виски. — Тебе подлить вина, бэби?

— Да, спасибо. — На её лице появилась привлекательная «рождественская» улыбка.

Джек поднял бокал жены. Значит, у неё на завтрашний день не запланировано операций. Ей нравится «Шато Мишель Шардоне», вино, которое они впервые попробовали в Кэмп-Дэвиде. Сам он пьёт сегодня вечером бурбон «Дикая Индейка» со льдом. Он обожал пикантный запах кукурузных и пшеничных зёрен, а сегодня отпустил домашнюю прислугу и наслаждался относительной роскошью, позволяющей ему самостоятельно наливать себе виски. Он мог даже приготовить себе сэндвич с арахисовым маслом, если бы захотел. Джек спустился по лестнице с бокалами в руках и, проходя мимо жены, чуть прикоснулся к её шее, что всегда вызывало у неё очаровательную лёгкую дрожь.

— Так что случится в Китае?

— Мы узнаём об этом, как и все остальные американцы — включив канал CNN. В освещении некоторых проблем они действуют намного быстрее, чем наши разведывательные службы. Кроме того, наши разведчики не могут предсказывать будущее лучше биржевиков на Уолл-стрит. — Ты сможешь запросто опознать такого человека у Меррилл Линч, если бы он существовал, — Джеку не захотелось говорить это вслух. — Он будет тем парнем, у дверей офиса которого соберутся все миллионеры.

— А что ты сам думаешь?

— Я очень обеспокоен, Кэт, — признался Райан, опускаясь в кресло.

— По поводу чего?

— По поводу того, что нам придётся предпринять, если они снова натворят что-нибудь. Но мы не можем предупредить их. В этом случае катастрофа случится обязательно, потому что они пойдут на действительно глупые меры только для того, чтобы продемонстрировать нам свою мощь. Таковы мононациональные государства. С ними нельзя вести переговоры как с нормальными людьми. Люди, которые принимают там решения, думают своими…

— …членами? — высказала предположение Кэти и хихикнула.

— Совершенно верно, — согласился Джек и кивнул. — Многие следуют за своими членами, куда бы ни шли. Мы знаем некоторых иностранных лидеров, которых выбросили бы за свойственные им привычки из любого приличного борделя. Им так нравится показывать окружающим, какие они крутые и мужественные, что для достижения цели они ведут себя подобно животным на скотном дворе.

— Совокупляются с секретаршами?

— Очень многие. — Райан кивнул. — Черт возьми, председатель Мао любил двенадцатилетних девственниц и менял их, как иные меняют рубашки. Думаю, что, принимая во внимание его возраст, это было единственное, на что он был способен…

— В то время ещё не было виагры, Джек, — напомнила ему Кэти.

— Ты полагаешь, что это снадобье поможет сделать мир более цивилизованным? — спросил он, поворачиваясь к своей жене-врачу и улыбаясь ей. Это не казалось вероятной перспективой.

— Ну что ж, по крайней мере, это спасёт множество двенадцатилетних девственниц.

Джек посмотрел на часы. Через тридцать минут ему придётся ложиться спать. До этого времени он, пожалуй, действительно немного посмотрит телевизор.

* * *

Ратледж как раз просыпался. Под его дверь был подсунут конверт, который он достал и распечатал. В нем содержался текст официального коммюнике из Туманного Болота и инструкции на предстоящий день, которые мало чем отличались от инструкций предыдущего дня. Не предлагать никаких уступок, а именно это и являлось смазкой в отношениях с КНР. Ты должен предложить им что-то, если хочешь получить что-то от них, а китайцы, по-видимому, никак не понимали, что такой порядок мог быть в интересах и другой стороны. Ратледж направился в свою личную ванную, думая по пути, походило ли это на переговоры с германскими дипломатами в мае 1939 года. Интересно, подумал он, могли кто-нибудь предотвратить ту войну? Оглядываясь назад, в прошлое, он решил, что скорее всего нет. Некоторые главы государств были настолько тупы, что не понимали того, что говорили им их дипломаты.

Через полчаса накрыли завтрак. К этому времени Ратледж принял душ и, блестя розовыми свежевыбритыми щеками, вышел из комнаты. Члены делегации собрались в столовой, главным образом читая газеты, знакомясь с тем, что происходит дома. Они уже знали или думали, что знают, что должно случиться здесь. Здесь не случится ровным счётом ничего. Ратледж был согласен с такой точкой зрения. Он тоже ошибался.

Глава 30 И права человека

— У тебя есть адрес? — спросил Вайс у своего шофёра. Шофёр был одновременно и оператором, а управлял минивэном потому, что у него были твёрдые руки, и он мог просто гениально предвидеть, где находятся автомобильные пробки.

— Есть, Барри, не беспокойся, — заверил его оператор. К тому же адрес был введён в спутниковую навигационную систему, и компьютер покажет им, как добраться до дома убитого баптистского пастора. Придёт время, и Герц завоюет весь мир, усмехнулся Вайс.

Только бы они не вернули обратно рекламы O.J.[333]

— Похоже, пойдёт дождь, — сказал Барри Вайс.

— Возможно, — согласился продюсер.

— Как ты думаешь, что случилось с той женщиной, которая родила младенца? — спросил оператор с водительского сиденья.

— Наверно, сейчас уже дома вместе с младенцем. Готов поспорить, здесь они долго не держат матерей в больнице, — задумчиво произнёс Вайс. — К сожалению, мы не знаем её адрес, так что не удастся снять продолжение истории рождения её ребёнка. — Очень жаль, мог добавить Вайс. У них на плёнке записана фамилия — Янг, — но имена мужа и жены в шуме происшедшего в больнице различить не удалось.

— Это верно, готов поспорить, что в телефонной книге множество Янгов.

— Наверно, — согласился Вайс. Он даже не знал, существует ли такая вещь, как телефонная книга жителей Пекина, или есть ли телефон у семьи Янг, — не говоря о том, что никто из телевизионной бригады не мог читать иероглифы. Принимая во внимание все эти факторы, при поиске адреса семьи Янг перед американцами вставала каменная стена.

— Ещё два квартала, — сообщил оператор с переднего сиденья. — Нужно повернуть налево… вот здесь…

Первое, что они увидели, была толпа мундиров цвета хаки, местных полицейских, выстроившихся подобно солдатам, несущим караульную службу, чем они, по сути дела, и занимались. Американцы остановили микроавтобус и выпрыгнули из него. На них немедленно устремились внимательные взгляды, словно они вылезли из межпланетного космического корабля. Пит Никольс достал свою камеру и положил её на плечо. Это совсем не понравилось местным полицейским, потому что их уже проинструктировали насчёт действий этой бригады CNN в больнице Лонгфу и какой ущерб они причинили Китайской Народной Республике. Так что они смотрели на телевизионщиков злобными глазами — Вайс и его команда не могли даже мечтать о чём-нибудь лучшем для своей съёмки.

Вайс подошёл к полицейскому с наибольшим количеством нашивок на мундире.

— Добрый день, — приветливо произнёс Барри.

Сержант, командующий подразделением, только кивнул. Его лицо было совершенно невыразительным, словно он играл в карты на скромные ставки.

— Вы не могли бы помочь нам? — спросил Вайс.

— Помочь вам сделать что? — спросил коп на ломаном английском языке и тут же почувствовал приступ ярости, что признался в знании английского языка. Гораздо лучше, если бы он промолчал, понял сержант через несколько секунд, когда было уже поздно.

— Мы ищем миссис Ю, жену преподобного Ю, который жил здесь раньше.

— Не здесь, — ответил сержант, махнув руками. — Не здесь.

— Тогда мы подождём, — сказал ему Вайс.

* * *

— Господин министр, — приветствовал Шена Клифф Ратледж.

Шен опоздал, что удивило американскую делегацию. Это могло означать, что он хотел этим доказать своим гостям, что они не являются такими уж важными в великом ходе событий; или его задержали новые инструкции от Политбюро; а может быть, этим утром его автомобиль не сразу завёлся. Сам Ратледж считал, что задержка вызвана второй причиной. Политбюро захотело вмешаться в ход переговоров. Шен Тангу, возможно, рекомендовали занять умеренную позицию, объясняя своим коллегам, что позицию американцев, хотя и несправедливую, будет трудно поколебать в ходе этих переговоров и что разумный ход, рассчитанный на длительный срок, будет заключаться в том, чтобы согласиться с их предложениями и компенсировать потери во время переговоров в следующем году. В конце концов, американское стремление к справедливой игре, скажет им Шен, всегда стоило им дорого.

Так поступил бы Ратледж на его месте, и он знал, что Шен далеко не дурак. На самом деле он был компетентным дипломатом и мог быстро разбираться в создавшейся ситуации. Он не может не знать — нет, поправил себя Ратледж, он должен знать или ему следовало бы знать, — что американская позиция на переговорах зависит от общественного мнения дома и что это общественное мнение направлено против интересов КНР, потому что КНР натворила глупостей на виду у всего мира. Таким образом, если ему удастся убедить членов Политбюро в необходимости согласиться с позицией Америки, сегодня он начнёт своё выступление с небольших уступок, причём первая уступка покажет американцам, какой ход примут сегодняшние переговоры, дав возможность Ратледжу убедить его в необходимости ещё нескольких уступок к концу дня. Ратледж надеялся на это, потому что ему хотелось добиться без дальнейших скандалов того, что хочет его страна, и к тому же это произведёт хорошее впечатление в Туманном Болоте. Так что он сделал глоток чая, предложенного всем участникам, и сел в кресло, давая возможность Шену открыть утреннюю сессию переговоров.

— Мы не можем понять позицию Америки по этому и другим вопросам…

Ну вот опять…

— Америка решила оскорбить наш суверенит в целом ряде вопросов. Во-первых, проблема Тайваня…

Ратледж слушал синхронный перевод по наушнику, вставленному в ухо. Значит, Шену не удалось убедить Политбюро пойти на разумное решение этого вопроса. Это означало, что предстоит ещё один день бесполезных переговоров и — возможно, но пока ещё маловероятно — полный крах переговоров. Если Америка не сможет добиться уступок со стороны Китая и будет поэтому вынуждена ввести санкции, это окажется губительным для обеих сторон и не сделает мир более безопасным или спокойным. Тирада министра иностранных дел продолжалась в течение двадцати семи минут — Ратледж засёк по часам.

— Господин министр, — начал Ратледж, когда пришла его очередь, — я тоже не могу понять вашу непримиримость. — Дальше он продолжал произносить уже хорошо отработанную речь, лишь слегка отвлекшись от неё, когда сказал: — Мы хотим, чтобы вы поняли, что, если КНР не предоставит Америке свободный доступ на свои внутренние рынки, правительство Соединённых Штатов введёт в действие положения Акта о реформе торговли.

Тут Ратледж заметил, что лицо Шена покраснело. Почему? Он не мог не знать правил новой игры. Ратледж говорил это уже полсотни раз в течение предыдущих дней. Он не произносил фразу «чтобы вы поняли», что было диплоязыком и означало больше никакого дерьма, Чарли, мы перестали заниматься гребаными шутками, но смысл его предыдущих заявлений был достаточно ясен, и Шен не идиот… или нет? А вдруг Клифф Ратледж неправильно понял всю утреннюю сессию?

* * *

— Хелло, — послышался женский голос.

Вайс резко повернул голову.

— Привет. Мы с вами встречались?

— Вы встречались с моим мужем. Меня зовут Ю Чунь, — ответила женщина. Барри Вайс встал. Её английский был совсем неплох. Это, возможно, объяснялось тем, что она часто смотрела телевидение, которое учило английскому языку (по крайней мере, его американскому варианту) весь мир.

— О! — Вайс мигнул несколько раз. — Миссис Ю, примите наши соболезнования по поводу смерти вашего мужа. Он был мужественным человеком.

Она кивнула, но слова американского репортёра снова напомнили ей, каким человеком был её муж, и её глаза затуманились.

— Спасибо, — выдавила она наконец, стараясь сдержать эмоции, которые нарастали внутри. Ей удалось сдержать их силой воли, словно прочной плотиной.

— Скажите, будет ли проводиться заупокойная служба в память вашего мужа? Если будет, то мы просим вашего разрешения, мэм, заснять её. — Вайс так и не научился говорить: о-ваш-любимый-теперь-он-мёртв-что-вы-чувствуете? — как требовала школа журналистики. Будучи репортёром, он видел слишком много смертей, гораздо больше, чем любой морской пехотинец, и так происходило по всему миру. К этой женщине примчался парень на бледном коне и унёс у неё нечто драгоценное, и оставшаяся пустота чувств может быть наполнена только слезами, а этот язык являлся универсальным. Хорошей новостью было то, что такие чувства понимали люди во всем мире. Плохая же заключалась в том, что такие эмоции отрицательно действовали на оставшихся в живых. Самому Вайсу временами было трудно удержаться от слез.

— Я не знаю. Обычно мы собирались на молитвенные службы в нашем доме, но полиция не пропускает меня в дом, — сказала ему женщина.

— Может быть, я смогу помочь вам? — вполне искренне предложил Вайс. — Иногда полиция прислушивается к мнению таких людей, как мы. — Он сделал жест в сторону живой стены полицейских, стоящих в двадцати метрах. И тут же негромко бросил Никольсу: — Камеру на плечо.

Американцам было трудно представить себе, как все это выглядело для полицейских, но вдова Ю пошла к ним в сопровождении чернокожего американца и белого оператора с камерой на плече.

Она начала говорить со старшим полицейским, причём Вайс держал микрофон между ними, говорила спокойно и вежливо, спрашивая разрешения войти в свой дом.

Полицейский сержант покачал головой в универсальном, понятном всем жесте отрицания: Нет, нельзя. Для этого перевода не требовалось.

— Одну минуту, миссис Ю. Вы не могли бы перевести мои слова? — Она кивнула. — Сержант, вы знаете, кто я и чем я занимаюсь, верно? — Ответом был короткий, не слишком вежливый кивок. — По какой причине вы не разрешаете этой даме войти в свой дом?

— Мне дан приказ, — перевела Чунь.

— Понимаю, — ответил Вайс. — А вы понимаете, что это будет выглядеть плохо для вашей страны? Люди во всем мире увидят это и сочтут ваше поведение недостойным.

Ю Чунь перевела сержанту слова репортёра.

— Мне дан приказ, — повторил сержант с переводом Чунь. Стало ясно, что дальнейшая беседа со статуей будет бесполезной.

— Может быть, вы позовёте своего начальника, — предложил Вайс. К его удивлению, сержант тут же воспользовался предложенной возможностью, поднёс к губам портативное радио и вызвал участок.

— Сейчас придёт мой лейтенант, — перевела Ю Чунь. Было очевидно, что сержант почувствовал облегчение, после того, как ему удалось переложить ответственность на кого-то другого. Теперь лейтенант будет отчитываться перед самим капитаном, начальником участка.

— Отлично, давайте пройдём в автобус и подождём его, — пригласил Вайс. Войдя в автобус, миссис Ю закурила китайскую сигарету без фильтра и попыталась взять себя в руки. Никольс опустил камеру, и все сели, стараясь использовать несколько минут для отдыха.

— Сколько лет вы были замужем за преподобным Ю? — спросил Вайс.

— Двадцать четыре года, — ответила женщина.

— У вас есть дети?

— Сын. Он учится машиностроению в университете Оклахомы, — сообщила миссис Ю телевизионной группе.

— Пит, — негромко сказал Вайс, — подними антенну и включи её.

— Понял. — Оператор включил систему. На крыше минивэна маленькая дисковая антенна повернулась на пятьдесят градусов в горизонтальной плоскости, на шестьдесят в вертикальной и замкнулась на спутник связи, которым они обычно пользовались в Пекине. Когда на индикаторе появился сигнал, Никольс снова выбралканал 6 и с его помощью сообщил Атланте, что они собираются вести прямую передачу из Пекина. Услышав это, продюсер, находящийся в домашнем офисе, начал проверять канал 6 и ничего не обнаружил. После этого он мог поддаться профессиональной скуке, но знал, что Барри Вайс обычно не тратит их время даром и не переходит на прямую передачу без особой причины. Затем он откинулся на спинку своего комфортабельного кресла, выпил чашку кофе и предупредил дежурного директора в контрольном центре, что они ожидают прямой сигнал из Пекина, тип и объём передачи пока неизвестен. Но и директор знал о том, что Вайс и его команда всего два дня назад передали сообщение из Пекина, которое вполне может рассчитывать на «Эмми». Насколько ему известно, ни одна из крупных телевизионных компаний ничего не передавала сейчас из Пекина — CNN отслеживала передачи со спутников связи не менее внимательно, чем Агентство национальной безопасности, наблюдая за тем, что делают их конкуренты.

У дома/церкви убитого пастора начали собираться прихожане. Некоторые были испуганы при виде американского микроавтобуса со спутником на крыше, но затем увидели Ю Чунь и успокоились, надеясь, что она знает, что здесь происходит. Прихожане приходили по одному или по двое, и скоро их собралось примерно тридцать человек. У многих в руках были Библии, увидел Вайс, он поднял Никольса и дал указание включить камеру, однако на этот раз это была прямая передача, сигнал шёл в космос и через несколько спутников связи попадал в Атланту.

— Это Барри Вайс в Пекине. Мы находимся у дома преподобного Ю Фа Ана, баптистского пастора, погибшего два дня назад вместе с папским нунцием кардиналом ДиМило, который был послом Ватикана в Китайской Народной Республике. Рядом со мной стоит вдова баптистского пастора Ю Чунь. Она и преподобный Ю были женаты в течение двадцати четырех лет, и у них есть сын, который учится сейчас в университете Оклахомы в Нормане. Как вы понимаете, это трудное время для миссис Ю, но эта ситуация усугубляется тем, что местная полиция не позволяет ей войти в её собственный дом. Этот дом служил также церковью для их небольшой паствы, и, как вы видите, прихожане собрались здесь на заупокойную службу, чтобы помолиться за своего погибшего духовного отца и проповедника, пастора Ю. Однако создаётся впечатление, что местное правительство не позволит им войти в привычное место, где они произносят молитвы. Я лично говорил со старшим полицейским. Он заявил, что у него приказ не пускать никого в дом, даже миссис Ю, и, судя по всему, он собирается исполнить этот приказ. — Вайс подошёл к вдове пастора. — Миссис Ю, вы собираетесь забрать тело покойного мужа для похорон на Тайване? — Вайс редко проявлял эмоции во время передачи, но ответ вдовы ударил его словно молотом.

— Тела не будет. Мой муж — они взяли его тело, сожгли его и рассеяли пепел по реке, — сказала репортёру Чунь дрожащим голосом, и её эмоции прорвали наконец плотину, которая сдерживала их.

— Что?! — невольно выпалил Вайс. Он не ожидал такого ответа, и это отразилось на его лице. — Они кремировали его тело без вашего разрешения?

— Да, — зарыдала Чунь.

— И даже не отдали вам прах покойного, чтобы вернуть его домой?

— Нет, они сказали, что высыпали его в реку.

— Ну… — Это было всё, что смог вымолвить Вайс. Ему хотелось употребить более резкое выражение, но он, как репортёр, был вынужден придерживаться определённых правил, так что он не произнёс то, что было у него уже на кончике языка. Ублюдки, варварские ублюдки. Даже разница в культурах никак не могла объяснить столь гнусный поступок.

В этот момент приехал лейтенант на велосипеде. Он отпрянул назад, когда на него направили камеру и поднесли микрофон. Что здесь происходит? — как бы потребовало его лицо, смотрящее на американцев.

— Я хочу войти в свой дом, но он не пускает меня, — ответила Чунь, показывая на сержанта. — Почему мне нельзя войти в свой дом?

— Извините меня, — вмешался Вайс. — Меня зовут Барри Вайс, и я работаю в CNN. Вы говорите по-английски, сэр? — спросил он у офицера.

— Да, говорю.

— И как вас зовут?

— Я лейтенант Ронг.

Он вряд ли мог придумать для себя имя похуже[334], подумал Вайс, не зная, что буквальное значение этого имени означает «оружие».

— Лейтенант Ронг, я Барри Вайс из CNN. Вам известна причина, по которой отдан такой приказ?

— Этот дом является местом политической деятельности и закрыт по приказу городского руководства.

— Политической деятельности? Но это частный жилой дом, не правда ли?

— Это место политической деятельности, — настаивал лейтенант. — Запрещённой политической деятельности.

— Понятно. Спасибо, лейтенант. — Вайс сделал несколько шагов назад и начал говорить в камеру, в то время как миссис Ю направилась к прихожанам. Камера проследила её путь до одного прихожанина, тучного мужчины, на лице которого отражалась решительность. Он повернулся к остальным прихожанам и что-то громко сказал. Тут же все открыли свои Библии. Тучный мужчина тоже раскрыл Библию и начал читать отрывок из неё. Он читал громко, и остальные члены паствы опустили взгляды в свои Библии, дав возможность мужчине возглавить молитву.

Вайс насчитал тридцать четыре человека, примерно равное количество мужчин и женщин. Все склонили головы над своими Библиями или смотрели в Библию соседа. И тут он повернулся к лейтенанту Ронгу. На его лице сначала появилось любопытство, затем он понял, что происходит, и любопытство сменилось возмущением. Ясно, что «политическая» деятельность, из-за которой никого не пускали в дом, заключалась в молитвах, и то, что местное правительство назвало религиозную деятельность «политической», было дальнейшим оскорблением чувства справедливости, которое испытывал Барри Вайс. У него промелькнула мысль, что средства массовой информации уже почти забыли, каким на самом деле был коммунизм, но теперь он находился прямо перед ним. Зрелище подавления свободы никогда не было приятным. Скоро оно станет безобразным.

Вен Зонг, хозяин маленького ресторана, возглавил импровизированную заупокойную службу, читая Библию, но он читал на мандаринском наречии, и команда CNN не знала этого языка. Прихожане перелистывали страницы Библий, когда Вен Зонг делал это, следуя евангельскому тексту очень тщательно, как это делают баптисты, и Вайс уже подумал о том, что этот тучный мужчина становится во главе конгрегации прямо на его глазах. Если дело обстояло так, то мужчина казался искренним, а это было тем качеством, в котором нуждается каждый священник. Ю Чунь подошла к нему, он обнял её за плечи жестом, который казался совсем не китайским. Тут она не выдержала и зарыдала, и это ничуть не было постыдным. Здесь стояла женщина, которая жила с мужем больше двадцати лет, его жестоко убили, и эта жестокость удвоилась действиями правительства, оскорбившего её тем, что уничтожили тело мужа, лишив её даже возможности последний раз посмотреть на любимое лицо или посетить крохотный участок земли, где упокоится его тело.

Это не люди, а варвары, — подумал Вайс, зная, что не сможет сказать это перед камерой и испытывая ещё большую ярость из-за этого. Но у его профессии были правила, и он не мог нарушить их. Зато здесь была камера, а камера показывала вещи, которые нельзя передать словами.

Не сообщив об этом телевизионной группе CNN, Атланта начала передавать получаемые от неё новости в прямой эфир. Им пришлось давать комментарий из Атланты, потому что не удалось привлечь внимание Барри Вайса к боковой полосе частот звукового канала.

Сигнал шёл со спутниковой антенны микроавтобуса на геоцентрический спутник связи, потом попадал в Атланту и возвращался в космос. Там, пройдя по четырём низколетящим птичкам связи, он был принят во всем мире, и одним из мест, где принимали передачу CNN, был Пекин.

У всех членов китайского Политбюро в кабинетах стояли телевизоры, и все принимали американский канал CNN, который являлся для них основным источником политической информации. Его принимали также телевизоры в многочисленных отелях города, переполненных иностранными бизнесменами. К этому каналу имели доступ даже некоторые граждане Китая, занимавшиеся бизнесом как внутри страны, так и за её пределами. Им также было нужно знать, что происходит во внешнем мире.

Фанг, сидевший в своём кабинете, поднял голову и посмотрел на экран телевизора, который был всегда включён, когда он находился здесь. Министр поднял пульт, чтобы включить звуковой канал, и услышал английскую речь, которую перебивали китайские слова на заднем плане. Его английский был недостаточно хорош, и он позвал в кабинет Минг, чтобы она перевела ему.

— Товарищ министр, это передача о событии, которое происходит где-то в Пекине, — сказала девушка.

— Это я и сам понимаю! — огрызнулся Фанг. — Что там говорят?

— Ах да. В передаче говорится о том человеке Ю, которого застрелила полиция два дня назад… там находится его вдова… очевидно, идёт какая-то поминальная служба — а, вот, они говорят, что тело этого Ю было кремировано и пепел высыпан в реку. Таким образом, у вдовы не осталось ничего, что она могла бы похоронить, и это объясняет её горе, говорят американцы.

— Что за безумец сделал это? — удивлённо произнёс Фанг. Вообще-то он не был по своему характеру мягким человеком и не испытывал сострадания к вдове Ю, но мудрый человек не должен проявлять излишнюю жестокость. — Продолжай!

— Они читают христианскую Библию, я не могу разобрать слова, потому что их заглушает голос американца. Оратор повторяет одно и то же… вот, они стараются установить контакт со своим репортёром Барри Вайсом в Пекине, но у них возникли технические трудности… он повторяет то, что уже говорил раньше, поминальная служба за упокой души этого человека Ю, друзья… нет, члены его прихода, и это все, по сути дела. Теперь они говорят… повторяют то, что случилось в больнице Лонгфу, упоминают также итальянского священника, тело которого скоро прибудет в Италию.

Фанг что-то проворчал и поднял телефонную трубку, вызвав министра внутренних дел.

— Сейчас же включи свой телевизор! — сказал он коллеге по Политбюро. — Нужно как-то уладить эту ситуацию, но сделай это разумно! Это может оказаться губительным для нас, худшим, что произошло после выступления этих глупых студентов на площади Тяньаньмэнь.

Минг увидела, что её босс поморщился, затем положил телефонную трубку, пробормотал: «Дурак!» — и покачал головой, сердито и грустно.

— Это все, Минг, — сказал он спустя ещё минуту. Секретарша встала и вышла из внутреннего кабинета.

Затем она села за свой компьютер, пытаясь понять, что происходит в результате смерти этого человека Ю.

Несомненно, это печальное событие, поразительно бессмысленная смерть двух людей, эта смерть расстроила и оскорбила её министра своей глупостью. Он даже настаивал на наказании полицейского, открывшего стрельбу в больнице, но с его предложением не согласились из опасения, что страна потеряет лицо. После этого она пожала плечами и вернулась к своей работе.

* * *

Приказ министра внутренних дел поступил немедленно, но Барри Вайс не знал об этом. Прошла ещё минута, прежде чем он услышал голоса из Атланты в наушниках.

Сразу после этого он вышел в прямой эфир по звуковому каналу и снова начал вести свой комментарий с места событий. Он повернул голову, когда Пит Никольс направил свою камеру на толпу баптистов, собравшихся для заупокойной службы на узкой грязной улице. Вайс увидел, что полицейский лейтенант что-то говорит в портативное радио — оно походило на «Моторолу», таким же радио пользуются американские полицейские. Лейтенант говорил, слушал, говорил снова и наконец получил какой-то приказ. Сразу после этого он уложил радио в чехол и направился прямо к репортёру CNN. У него было решительное лицо, что совсем не понравилось Вайсу, тем более что по пути Ронг что-то сказал своим людям. Полицейские тут же повернулись в сторону толпы, на их лицах появилось такое же решительное выражение, и они напрягли руки, готовясь к чему-то.

— Вы должны немедленно выключить камеру и прекратить съёмку, — сказал лейтенант Вайсу.

— Извините?

— Камера, выключите камеру, — повторил полицейский лейтенант.

— Почему? — спросил Вайс, переключаясь в режим максимальной скорости.

— Таков приказ, — коротко бросил Ронг.

— Чей приказ?

— Приказ из полицейского управления, — объяснил Ронг.

— А, понятно, — ответил Вайс и тут же протянул руку.

— Сейчас же выключите камеру! — настаивал лейтенант Ронг, пытаясь понять, что означает протянутая рука американца.

— Где этот приказ?

— Что?

— Я не могу выключить камеру без письменного приказа. Это правило моей компании. У вас есть письменный приказ?

— Нет, — в замешательстве ответил Ронг.

— И приказ должен подписать сам капитан. Лучше бы, конечно, майор, но по крайней мере капитан должен подписать такой приказ, — продолжал Вайс. — Таково правило компании.

— А, — выдавил Ронг. Ему казалось, что он натолкнулся на невидимую стену. Лейтенант покачал головой, словно пытаясь избавиться от последствий удара, отошёл на пять метров и достал радио, чтобы доложить кому-то о создавшейся ситуации. Разговор продлился около минуты. — Сейчас доставят приказ, — сообщил он американцу.

— Спасибо, — ответил Вайс с вежливой улыбкой и полупоклоном. Лейтенант снова отошёл, не понимая, что происходит, до тех пор, пока не увидел стоящих полицейских. У него были инструкции, которые надлежало выполнить.

— Предстоят неприятности, Барри, — сказал Никольс, поворачивая камеру в сторону полицейских. Он слышал разговор о необходимости письменного приказа и удержался от улыбки только потому, что жестоко прикусил язык. У Барри была удивительная способность сбивать людей с толку. Ему удавалось не раз проделывать это даже с президентами.

— Да, я вижу. Продолжай съёмку, — ответил Вайс, отведя в сторону микрофон. Затем он обратился к Атланте: — Сейчас что-то должно произойти, и мне это не нравится. Мне кажется, что полиция получила какой-то приказ. Как вы слышали, они потребовали, чтобы я выключил камеру, и нам удалось отвертеться до получения письменного приказа, подписанного высокопоставленным полицейским офицером, в соответствии с правилами CNN, — продолжал Вайс, зная, что кто-то в Пекине наблюдает за ним. Он знал, что коммунисты поддерживают в стране строжайшую дисциплину и маниакальный формализм.

Они приняли просьбу о письменном приказе как нечто само собой разумеющееся, хотя постороннему человеку это могло показаться чем-то безумным. Единственный вопрос сейчас заключался в следующем: начнёт ли полиция исполнять устное распоряжение, полученное ими, до того, как привезут приказ для группы CNN прекратить съёмку? Что будет иметь приоритет?

Разумеется, для полицейских главным приоритетом было поддержание порядка в своём городе. Они достали свои дубинки и двинулись к толпе молящихся баптистов.

— Где мне встать, Барри? — спросил Никольс.

— Не слишком близко. Позаботься о том, чтобы охватить все игровое поле, — распорядился Вайс.

— Понял, — отозвался оператор.

Камера следила за лейтенантом Ронгом, который подошёл к Вен Зонгу. Там лейтенант отдал ему устный приказ, который был тут же отвергнут. Лейтенант повторил приказ.

Микрофон направленного действия едва успел перехватить ответ на приказ, повторенный в третий раз:

— Diaj ren, chou ni ma di be! — прокричал тучный китаец прямо в лицо полицейского офицера. Что бы ни означало это проклятие, глаза нескольких прихожан расширились.

Вен тут же получил удар по скуле резиновой дубинкой лейтенанта Ронга. Китаец упал на колени, кровь потекла из рассечённой скулы, но он сразу встал, повернулся спиной к полицейскому и перевернул ещё одну страницу в своей Библии. Никольс сделал шаг в сторону, чтобы увеличить изображение Евангелия и крови, капающей на страницы.

Зрелище человека, повернувшегося к нему спиной, привело в ярость лейтенанта Ронга.

Он с размаха ударил Вена дубинкой по голове. От силы удара у китайца подогнулись колени, но, к изумлению американцев, он продолжал стоять. На этот раз Ронг схватил его за плечо, повернул к себе и всадил дубинку прямо в солнечное сплетение китайца. От такого удара рухнул бы даже профессиональный боксёр, а хозяин ресторана боксёром не был. Через мгновение он упал на колени, сжимая одной рукой Библию, а другой обнимая себя за живот.

К этому времени все полицейские набросились на остальных прихожан, размахивая дубинками. Люди съёжились, некоторые закрыли руками головы, но никто не обратился в бегство. Впереди них стояла Ю Чунь. Невысокая женщина даже по китайским стандартам, она получила удар, нанесённый изо всей силы, прямо по лицу. Удар сломал ей нос, и кровь брызнула, словно из проколотого шланга.

Много времени не потребовалось. В толпе было тридцать четыре прихожанина, на которых напало двенадцать полицейских. Христиане не могли эффективно защищаться, не из-за своих религиозных верований, а главным образом потому, что их общественное воспитание не позволяло им противостоять правоохранительным органам. Таким образом, они стояли на месте, осыпаемые градом ударов. Они корчились от боли и один за другим падали на мостовую с окровавленными лицами. После этого полицейские сразу отошли назад, словно для того, чтобы продемонстрировать телевизионной бригаде CNN результаты своей работы. Никольс с камерой на плече должным образом обвёл объективом сцену бойни, которая уже через несколько секунд показалась на телевизионных экранах всего мира.

— Вы получили изображение? — спросил Вайс у Атланты.

— Кровь и все остальное. Барри, — ответил директор со своего вращающегося кресла в штаб-квартире CNN. — Передай Никольсу, что за мной кружка пива.

— Понял, обязательно передам.

— У меня создалось впечатление, что местной полиции был отдан приказ разогнать это религиозное собрание, которое, по их мнению, носит политический характер и потому является политической угрозой правительству. Как вы видите, ни один из прихожан не имел какого-нибудь оружия, и никто из них не сопротивлялся действиям полиции. Теперь…

…Вайс увидел велосипедиста, едущего к ним по улице.

Полицейский в мундире слез с велосипеда и передал что-то лейтенанту Ронгу. Лейтенант направился к Барри Вайсу.

— Вот письменный приказ. Выключите камеру! — потребовал он.

— Разрешите мне, пожалуйста, посмотреть на приказ, — ответил Вайс, настолько разъярённый тем, что он только что увидел, что был готов рискнуть собственной разбитой головой, лишь бы Пит успел передать это на спутник. Он посмотрел на страницу и вернул её обратно. — Я не могу прочесть, что здесь написано. Извините меня, пожалуйста.

Казалось, что глаза Ронга готовы выскочить из орбит.

— Здесь говорится, выключите камеру!

— Но я не могу прочесть этого, и моя компания тоже не может прочесть, что здесь написано, — ответил Вайс, стараясь говорить как можно разумнее.

Ронг увидел, что камера и микрофон направлены на него, и понял наконец, что его обманули, причём обманули жестоко. Но он понимал, что ему придётся довести игру до конца.

— Здесь написано, вы должны сейчас же выключить камеру. — Палец Ронга пробежал по странице от одного иероглифа к другому.

— О'кей, думаю, что вы говорите мне правду. — Вайс выпрямился и повернулся к камере. — Как вы только что увидели, местная полиция приказала нам прекратить телевизионную передачу с этого места. Позвольте мне подвести итог. Вдова преподобного Ю Фа Ана и члены его паствы сегодня собрались здесь, чтобы помолиться за душу покойного пастора. Оказалось, что тело преподобного Ю Фа Ана было кремировано и его прах рассыпан. Вдове пастора полиция не разрешила войти в её дом из-за якобы ведущейся здесь запрещённой «политической» деятельности, которой, мне кажется, они считают религиозное богослужение. Как вы видели, местная полиция напала и избила членов конгрегации. А теперь прогоняют и нас. Атланта, это Барри Вайс, ведущий передачу в прямом эфире из Пекина. — Через пять секунд Никольс снял камеру с плеча и повернулся, чтобы положить её внутрь микроавтобуса. Вайс повернулся к лейтенанту и вежливо улыбнулся, подумав: «А теперь ты можешь засунуть это в свою тощую маленькую задницу, Гомер!»[335] Но Вайс исполнил свою работу и отправил передачу в эфир. Остальное зависит не от него.

Глава 31 Защита прав

Новости CNN выходят в эфир двадцать четыре часа в сутки, и эти новости поступают на спутниковые тарелки по всему миру, так что передачу с улиц Пекина видели не только американские разведывательные службы, но также бухгалтеры, домашние хозяйки и люди, страдающие от бессонницы. Многие, относящиеся к последней группе, имели доступ к персональным компьютерам, и значительная их часть знала адрес электронной почты Белого дома. За короткое время электронная почта полностью заменила телеграммы в качестве средства связи граждан с правительством Соединённых Штатов. Эти сообщения Белому дому приходилось принимать во внимание или по крайней мере читать, считать и регистрировать. Последнее делалось в подвальном помещении Олд Икзекьютив Офис Билдинг — ОИОБ. Это безобразное здание викторианского стиля было расположено рядом с Белым домом, к западу от него. Служащие, занимающиеся такой интересной работой, подчинялись непосредственно Арнольду ван Дамму. Эта организация была барометром настроений американского общества, поскольку она также имела электронный доступ ко всем банкам данных фирм, занимающихся опросами общественного мнения в стране — и, фактически, во всем мире. Это сберегало деньги Белому дому, которому теперь не приходилось производить опрос общественного мнения, что было весьма полезным, поскольку Белый дом не имел соответствующего отдела, к неудовольствию главы администрации. Тем не менее ван Дамм сам управлял этой стороной деятельности Белого дома, причём почти на общественных началах, поскольку ему никто не платил за это. Но Арни не обижался. Политика для него была таким же естественным занятием, как дыхание, и он уже давно решил преданно служить этому президенту, особенно по той причине, что часто защищал его от него самого и от его потрясающей политической безграмотности.

Сообщения начали поступать вскоре после полуночи, и необязательно было быть политическим гением, чтобы понять их смысл. Многие послания, поступающие по электронной почте, были подписаны настоящими именами, а не просто электронными кличками — «никами», и все они требовали немедленных действий!!! Позднее Арни заметит, что он и не подозревал, что так много баптистов владеет компьютерами.

Управление связи Белого дома, находящееся в том же здании, сделает высококачественную запись передачи из Пекина и доставит её в Овальный кабинет.

Повсюду в мире сообщение CNN появится на экранах телевизоров во время завтрака, заставив многих людей немедленно поставить на стол чашки чая (или кофе) со стоном негодования. Затем американские посольства в разных странах мира пошлют короткие шифровки в Государственный департамент, информируя его, что различные иностранные правительства неблагоприятно реагировали на сообщение CNN и что перед посольствами КНР собрались демонстрации, причём некоторые очень шумные. Эта информация будет передана в службу защиты дипломатических представительств, в агентство государственного департамента, занимающееся защитой иностранных дипломатов и их миссий. Оттуда станут звонить в полицию округа Колумбия, требуя увеличить число одетых в мундиры полицейских перед различными миссиями КНР в Америке и подготовить резервные подразделения, если нечто подобное произойдёт прямо здесь, в Вашингтоне.

К тому времени когда Бен Гудли проснулся и поехал в Лэнгли за своим утренним брифингом, американское разведывательное сообщество составило уже достаточно чёткий диагноз проблемы. Как заметил Райан накануне, КНР энергично наступила на грабли, и теперь даже твердолобые китайские коммунисты почувствуют боль. Впрочем, это окажется значительным преуменьшением.

* * *

Хорошая новость для Гудли заключалась в том, что Райан всегда включал во время завтрака телевизор, настроенный на канал CNN, и потому получил полную информацию о новом кризисе ещё перед тем, как надел свою накрахмаленную белую рубашку и полосатый галстук. Даже поцелуи жены и детей, уезжающих из Белого дома, не смогли смягчить его ярость, вызванную неописуемой глупостью людей, живущих на другой половине земного шара.

— Черт побери, Бен! — зарычал президент Соединённых Штатов, когда Гудли вошёл в Овальный кабинет.

— Боже мой, босс, я не виноват в случившемся! — запротестовал советник по национальной безопасности, потрясённый горячностью президента.

— Что нам известно?

— Если в общих чертах, то вы все видели по телевизору. Вдова несчастного пастора, которому пару дней назад вышибли мозги, приехала в Пекин, чтобы забрать его тело для похорон на Тайване. В Пекине она узнала, что тело кремировали и прах высыпан в реку. Местная полиция не пустила её в собственный дом, а когда прихожане убитого пастора пришли к его дому, чтобы прочесть заупокойную молитву, полицейские решили не допустить этого.

Он не добавил, что нападение на вдову пастора было с блеском заснято оператором CNN, причём до такой степени подробно, что Кэти Райан заметила мужу, что у женщины определённо сломан нос и повреждения могут быть гораздо хуже, так что понадобится хороший челюстно-лицевой хирург для восстановления её лица. Затем она спросила мужа, за что копы могут так ненавидеть этих людей.

— Полагаю, потому что они верят в бога, — ответил Райан во время завтрака.

— Джек, но ведь это похоже на нацистскую Германию, что-то из передач канала «История», который ты так любишь смотреть. — Доктор она или нет, но её лицо исказилось в болезненной гримасе при виде нападения полицейских с дубинками на китайских граждан, вооружённых одними Библиями.

* * *

— Я тоже видел это, — сказал ван Дамм, входя в Овальный кабинет. — Нас завалили возмущённые отклики граждан.

— Гребаные варвары, — выругался Райан, и в Овальный кабинет вошёл Робби Джексон.

Теперь утренняя аудитория для брифинга собралась полностью.

— В этом ты абсолютно прав, Джек. Я знаю, что папа тоже увидит эту передачу, а сегодня он будет произносить мемориальную проповедь в церкви Джерри Паттерсона. Поверь мне, Джек, это будет нечто эпическое. Да, эпическое, — пообещал вице-президент.

— И CNN тоже будет там?

— Могу поклясться всем, что имею, о Великий Лорд Господин Президент, — подтвердил Робби.

Райан повернулся к главе своей администрации.

— О'кей, Арни, я слушаю.

— Нет, это я слушаю, Джек, — ответил ван Дамм. — О чем ты думаешь?

— Я считаю, что мне нужно обратиться по этому вопросу к народу. Может быть, провести пресс-конференцию. Что касается содержания, я начну с того, что совершено грубейшее нарушение человеческих прав и оно тем более вызывающее, что совершено людьми, имеющими наглость сделать это на глазах у мирового общественного мнения. Я скажу, что Америке трудно поддерживать деловые отношения с теми, кто ведёт себя подобным образом, что торговые связи не оправдывают подобные нарушения принципов, на которых построена наша страна, что нам придётся пересмотреть все наши отношения с Китайской Народной Республикой.

— Неплохо, — заметил глава администрации с улыбкой учителя, которому понравился ответ способного ученика. — Посоветуйся со Скоттом насчёт других вариантов и идей.

— Да, — кивнул Джек. — О'кей, перейдём теперь к более широким вопросам. Какой будет реакция страны на такое выступление?

— Первоначальной реакцией будет возмущение действиями китайцев, — ответил Арни. — Произошедшее выглядит плохо на телевидении, и так отреагирует большинство людей, руководствуясь эмоциями. Если китайцам хватит ума как-то извиниться, то постепенно все успокоится. Если нет, — Арни сурово нахмурился, — то у меня плохое предчувствие. Баптисты и другие религиозные группы будут в ярости. Китайцы оскорбили правительства Италии и Германии — а это значит, что наши союзники по НАТО тоже недовольны. А то, что полицейские изуродовали лицо этой бедной женщины, вызовет крайнее возмущение борцов за права женщин. Данное происшествие причинит китайцам колоссальный ущерб, но я не уверен, что они осознают последствия этого.

— Тогда им придётся научиться, с малыми или большими потерями, — высказал предположение Гудли, обращаясь к собравшимся.

* * *

Доктор Алан Грегори всегда останавливался в отеле «Мариотт», нависшем над рекой Потомак. Он снова прилетел из Лос-Анджелеса ночным «красноглазым» рейсом, причём многолетняя привычка выбирать именно этот рейс так и не помогла ему привыкнуть к ночным полётам. После прибытия в Вашингтон он поехал на такси в отель, принял душ, переоделся и почувствовал себя смутно похожим на человека для встречи с министром обороны в 10.15. Чтобы прибыть на неё, ему по крайней мере не потребовалось такси — доктор Бретано выслал за ним служебный автомобиль. Автомобиль прибыл в назначенное время с армейским сержантом за рулём. Грегори разместился на заднем сиденье, где лежала утренняя газета. Поездка длилась всего десять минут, и автомобиль остановился у входа Пентагона, обращённого в сторону реки. Там его ждал армейский майор, готовый провести гостя через рамку металлоискателя и в коридор Е-ринг.

— Вы знакомы с министром? — спросил офицер по пути.

— О да, по крайней мере не раз наблюдал его вблизи.

Ему пришлось подождать в приёмной полминуты, но не больше.

* * *

— Ал, садись. Кофе?

— Да, спасибо, доктор Бретано.

— Тони, — поправил его министр обороны. Он почти всегда старался разговаривать с людьми без излишней формальности. К тому ж он знал, какую работу способен выполнять Грегори. Стюард из военно-морского флота принёс кофе, круассаны, повидло и молча удалился. — Как долетел?

— Красноглазый рейс никогда не меняется, сэр. Если ты прилетаешь к месту назначения живым, значит, они не сумели выполнить свою работу должным образом.

— Да, одним из преимуществ этой работы является то, что мой личный «Гольфстрим» всегда готов доставить меня туда, куда нужно. Мне почти не приходится ходить или ездить на автомобиле, а службу безопасности ты сам видел у входа в кабинет.

— Это парни, кисти которых волочатся по полу?

— Ну, не надо обижать их. Один из этих парней закончил Принстон, перед тем как стал членом SEAL (группы морской, воздушной и наземной разведки).

Должно быть, это тот парень, который читает вслух комиксы остальным, — подумал Ал, но не произнёс этого.

— Итак, Тони, для чего я понадобился тебе?

— Я вспомнил, что раньше ты работал над проблемами звёздных войн.

— Верно, провёл семь лет, вкалывая в темноте рядом с остальными бледными грибами, но из этого ничего не вышло. Я занимался проблемой лазерного луча на свободных электронах. Сначала все шло хорошо, но проклятые лучи никак не хотели подниматься на ту высоту, которую мы проектировали. Даже после того, как мы украли информацию о лазерах у русских. Между прочим, у них был лучший специалист по лазерам в мире. Бедный сукин сын разбился во время одного из альпинистских восхождений в 1990 году. По крайней мере, так мне сообщили в отделе звёздных войн. Он бился головой о ту же стену, что и наши парни. Мы называли этот прибор «камерой накачки» — там мы пропускали лазерный луч через раскалённые газы, стараясь придать ему нужную энергию. Нам так и не удалось создать стабильную магнитную ловушку. Пробовали самые разные способы. Я участвовал в их работе в течение девятнадцати месяцев. В нашей группе работали несколько по-настоящему талантливых учёных, но мы всё-таки потерпели неудачу. Думаю, что парни в Принстоне решат проблему термоядерного синтеза раньше, чем удастся создать лазерное оружие. Мы пробовали заниматься и этим, но проблемы термоядерного синтеза слишком отличаются от наших целей, чтобы использовать их как основу для создания лазерного луча. Впрочем, мы передали им немало наших многообещающих идей, и сейчас они вовсю используют их в своих исследованиях. Как бы то ни было, армия присвоила мне звание подполковника, и через три недели мне предложили ранний уход в отставку, потому что они больше не могли использовать меня в исследовательской работе. Я согласился и ушёл в ТРВ, куда меня пригласил доктор Флинн. С тех пор я работаю там. — Таким образом, Грегори получал восемьдесят процентов от своей армейской пенсии, потому что служил в армии больше двадцати лет, плюс полмиллиона долларов в год как начальник отдела в ТРВ, имел право на покупку акций компании, и после увольнения его ожидала огромная пенсия.

— Джерри Флинн возносит тебя до небес, по крайней мере, раз в неделю.

— С ним приятно работать, — ответил Грегори, улыбаясь и кивая.

— Он говорит, что ты можешь создавать программное обеспечение лучше любого другого программиста в Саннивейл.

— Для некоторых проектов. К сожалению, это не я создавал программу для «страшного суда», но я по-прежнему могу создавать программы для оптических систем.

— Как относительно программного обеспечения для ракет класса «корабль — воздух»?

Грегори кивнул.

— Да, я занимался этим, когда только пришёл в армию. Позднее мне поручили создавать программное обеспечение для ракет «Пэтриот Блок-4», знаешь, тех, которые перехватывали «Скады». Я помог решить проблему программного обеспечения для их боеголовок. — Он промолчал о том, что его программное обеспечение запоздало на три дня и потому не использовалось в ходе войны в Персидском заливе. Но теперь оно стояло на всех ракетах «Пэтриот».

— Отлично. Я хочу, чтобы ты сделал кое-что для меня. Это будет прямой контракт для Министерства обороны — то есть для меня, — и Джерри Флинн не будет ворчать из-за этого.

— В чем заключается проблема?

— Нужно выяснить, смогут ли системы «Иджис» военно-морского флота перехватывать баллистические ракеты, направленные на цель.

— Думаю, да. «Иджис» перехватывает «Скад», но его скорость всего три Маха. Ты имеешь в виду настоящую баллистическую ракету, снижающуюся к цели?

Министр обороны кивнул.

— Да, межконтинентальную баллистическую ракету.

— Об этом говорили много лет… — Грегори отхлебнул кофе. — Радиолокационная система готова для решения такой задачи, ничего менять не придётся. Может быть, небольшое изменение в программном обеспечении, но это будет крохотная модификация, потому что ты будешь получать предупреждение о нападении от других систем, а радар «Спай» видит на добрых пятьсот миль и он может многое, скажем, послать семь миллионов ватт по лучу шириной всего в половину градуса. Это сожжёт все электронные компоненты на расстоянии семи или восьми тысяч метров. Если попадёшь под воздействие такого мощного излучения, у тебя будут рождаться дети с двумя головами и придётся покупать новые часы. О'кей, — продолжал он с увлечённым выражением в глазах. — Как действует «Иджис»? Большой радиолокатор «Спай» даёт тебе примерное местонахождение цели для её перехвата, так что ты можешь запустить свои ракеты тесной группой. Именно поэтому у ракет системы «Иджис» такая большая дальность действия. После запуска они переходят на автопилот и начинают маневрировать только за несколько секунд до цели. Для этого у тебя на кораблях находятся радиолокаторы «SPG», и головки самонаведения ракет ведут поиск за счёт отражённой от цели радиочастотной энергии. Это гарантирует великолепный результат в действиях против самолётов, потому что парень не знает, что его осветили, до последней пары секунд, а этого недостаточно для того, чтобы увидеть ракету и предпринять меры уклонения за столь короткий промежуток времени. О'кей, но в случае с межконтинентальной баллистической ракетой её скорость на заключительном этапе траектории намного больше, скажем, двадцать пять тысяч футов в секунду, или одиннадцать Махов. Это означает, что у тебя очень маленькое окно прицеливания… во всех направлениях, но особенно в отношении глубины. Кроме того, речь идёт об относительно прочной, тяжёлой цели. Боеголовка баллистической ракеты, прорывающейся сквозь атмосферу, достаточно прочна. Мне хотелось бы увидеть, сможет ли боеголовка ракеты класса «корабль — воздух» действительно нанести ущерб боеголовке баллистической ракеты. — Странное выражение исчезло из глаз Грегори, и он посмотрел прямо в глаза Бретано. — О'кей, когда мне приступать к работе?

— Капитан третьего ранга Мэтьюз, — произнёс «Гром» по своему интеркому. — Доктор Грегори готов говорить со специалистами системы «Иджис». Держи меня в курсе дела, Ал, — прозвучал последний приказ Бретано.

— Можешь не сомневаться.

* * *

Преподобный доктор Исайя Джексон надел свою лучшую рясу из чёрного шелка, сшитый вручную подарок от женщин его конгрегации. Три полоски на верхней части рукавов указывали на его учёный сан. Он стоял в кабинете Джерри Паттерсона. За белой деревянной дверью собрались члены его паствы — хорошо одетые зажиточные белые прихожане, некоторые из них будут чувствовать себя неловко при виде обращающегося к ним чернокожего пастора — в конце концов, Иисус был белым (или евреем, что практически одно и то же). Сегодня они вспоминали жизнь человека, с которым встречался только Джерри Паттерсон, китайского баптиста по имени Ю Фа Ан, их пастор называл его Скип, и эта конгрегация поддерживала китайского пастора, и поддерживала щедро, в течение многих лет. И вот теперь, чтобы отметить жизнь и подвиг жёлтого пастора, они будут сидеть и слушать проповедь чернокожего священника, в то время как их пастор будет читать проповедь в другой церкви, для чернокожих прихожан. Это благородный поступок со стороны Джерри, — подумал Исайя Джексон, надеясь, что у него не возникнет никаких трудностей с его паствой.

Здесь, среди белых прихожан, найдётся несколько человек, чьи ханжеские мысли скрыты за самодовольными лицами, но, — признался преподобный Джексон, — из-за этого у них будут страдающие души. Те времена остались в прошлом. Он помнил их лучше, чем белые жители Миссисипи, потому что был одним их тех, кто ходил по улицам — его арестовывали семь раз за время работы с Южной конференцией христианского братства — и уговаривал своих прихожан регистрироваться и голосовать.

Настоящей проблемой были белые жители штата, которые ненавидели негров. Поездка в муниципальном автобусе вместе с белыми не вызывала особого отпора, но голосование означало власть, настоящую гражданскую власть, способность выбирать людей, которые будут принимать законы, а эти законы будут добиваться повиновения в равной степени от белых и чёрных граждан, и многим белым это не нравилось. Но времена изменились, и теперь они согласились с неизбежностью — после того как их принудили к этому — и сумели справиться со своими чувствами, и так же научились голосовать за республиканцев вместо демократов.

Исайе Джексону казалось особенно забавным, что его собственный сын Роберт имел более консервативные взгляды, чем эти хорошо одетые белые, и Роберт поднялся на исключительную высоту для сына цветного проповедника из центральной части штата Миссисипи. Но настало другое время. У Паттерсона, так же как и у Джексона, было большое зеркало на обратной стороне двери, для того чтобы он мог проверить свою внешность, выходя к прихожанам. Да, он готов. Джексон выглядел торжественным и внушающим уважение, как и надлежало выглядеть Гласу господа.

Конгрегация уже пела. У них здесь отличный орган, настоящий духовой орган мощностью в сто лошадиных сил, а не электронный, как в его церкви. Но они пели… с этим они ничего не могли поделать… они пели, как белые люди. В их пении слышалось надлежащее почитание, но в нём отсутствовала та неудержимая страсть, к которой он привык… и всё-таки ему хотелось иметь такой орган, решил Исайя. Кафедра была хорошо расположена, на ней стоял графин с ледяной водой и микрофон, поставленный здесь бригадой CNN, которая разместилась в обоих задних углах церкви, не поднимая шума, что было необычно для бригады службы новостей, — подумал преподобный Джексон. Его последняя мысль перед тем, как начать проповедь, заставила его внутренне улыбнуться: единственный чернокожий, стоявший на этой кафедре до настоящего момента, был негр, который красил её в чёрный цвет.

— Доброе утро, дамы и господа. Меня зовут Исайя Джексон. Все вы знаете, наверно, где находится моя церковь. Сегодня я здесь по приглашению моего хорошего друга и коллеги, вашего пастора, Джерри Паттерсона. Сегодня у Джерри преимущество передо мной, потому что, в отличие от меня и, насколько я понимаю, в отличие от всех вас, находящихся в церкви, он был знаком с человеком, ради памяти которого мы собрались. Для меня Ю Фа Ан был человеком, с которым я переписывался. Несколько лет назад Джерри и я получили возможность поговорить о деятельности священников. Мы встретились в часовне местной больницы. Для нас обоих это был тяжёлый день. Мы оба потеряли близких людей в этот день, примерно в одно время и от той же болезни — рака.

Мы оба почувствовали необходимость посидеть в часовне. Мне кажется, что мы хотели задать Богу один и тот же вопрос. Это был вопрос, который задаёт каждый из нас — почему в мире так много жестокости, почему любящий и милосердный Бог допускает такое?

Ответ на этот вопрос имеется в Писании, причём во многих местах. Сам Иисус сожалел о потере невинной жизни, и одним из его чудесных поступков было воскрешение Лазаря из мёртвых. Он сделал это для того, чтобы убедить людей, что он действительно Сын Божий, а также дабы продемонстрировать своё человеколюбие, показать, как он переживает смерть хорошего человека.

Однако Лазарь, подобно тем двум прихожанам в больнице, умер от болезни, а когда Бог создавал мир, он создал его таким, что в нём были и по-прежнему остаются вещи, которые нельзя исправить. Всевышний сказал нам взять на себя главенство над миром, и частью этого было желание Господа, чтобы мы научились излечивать болезни, укреплять все сломанные части тела и, таким образом, сделать мир идеальным, подобно тому, как мы, повинуясь Святому Слову, сделаем идеальными самих себя.

Мы с Джерри долго говорили в тот день, и это стало началом нашей дружбы, ибо вседуховные лица, проповедующие Евангелие, должны быть друзьями, потому что мы проповедуем Благую весть нашего Господа.

На следующий день мы встретились снова, и Джерри рассказал мне о своём друге Скипе. Человек с другой половины мира, человек из страны, в которой религиозные традиции не знают Иисуса. Видите ли, Скип узнал все это в университете Орала Робертса в Оклахоме, узнал, подобно многим другим, и знания подвигли его на то, что он задумался над жизнью, думал долго и истово. Наконец он принял решение присоединиться к духовенству и проповедывать Евангелие Иисуса Христа…

* * *

— У Скипа была кожа иного цвета, чем у меня, — говорил Джерри Паттерсон с кафедры церкви, расположенной меньше чем в двух милях. — Но в глазах Бога мы все одинаковы, потому что Всевышний смотрит сквозь нашу кожу в наши сердца и наши души, и Он всегда знает, что таится там.

— Верно, — донёсся чей-то голос из глубины собравшихся прихожан.

— И тогда Скип стал проповедовать Евангелие. Вместо того чтобы вернуться на родину, где правительство защищает свободу религии, Скип решил отправиться в коммунистический Китай. Почему туда? — спросил Паттерсон. — Действительно, почему?

В континентальном Китае нет свободы вероисповедания. Этот Китай отказывается признать существование Бога. Этот Китай походит на филистимлян из Ветхого Завета, народ, преследовавший евреев Моисея и Иисуса, являющийся врагом самого Бога. Так почему Скип поехал именно туда? Потому что он знал, что нет другого места на земле, где людям так нужно услышать Слово Божье, что Иисус хотел, чтобы мы проповедовали язычникам, приносили Его Святое Слово к тем, чьи души страдают без него, и он принял решение. Ни один морской пехотинец, штурмующий берега Иводзимы, не показал большего мужества, чем Скип, несущий в руках Библию в Красный Китай и начавший проповедовать Евангелие в стране, где религия является преступлением.

— И мы не должны забывать о том, что рядом с ним был другой человек, католический кардинал, старый человек из богатой и влиятельной семьи, который много лет назад сам принял решение присоединиться к духовенству своей церкви, — напомнил прихожанам Джексон. — Его звали Ренато, имя, такое же чужое для нас, как Ю Фа Ан, но, несмотря на это, он тоже нёс Слово Иисуса в страну язычников.

Когда правительство этой страны узнало о деятельности преподобного Ю, у него отняли работу. Они надеялись, что он умрёт с голоду, но люди, принявшие такое решение, не знали Скипа. Они не знали Иисуса, и они не знали о Вере, правда?

— Нет, черт побери! — донёсся мужской голос белого прихожанина из глубины церковных рядов, и с этого момента Исайя понял, что их внимание полностью привлечено к нему.

— Нет, сэр! Ваш пастор Джерри узнал об этом, и вы, добрые люди, начали помогать Скипу Ю, поддерживая человека, которого безбожное правительство пыталось уничтожить. Их усилия были напрасными, потому что они не знали, что верующие люди разделяют приверженность справедливости!

* * *

Рука Паттерсона взлетела вверх.

— Тогда Иисус указал на неё и сказал им, видите эту женщину? Она жертвует от своей нищеты, а не от своего богатства. Пожертвования, полученные от бедных, стоят больше, чем пожертвования богатых. Вот тогда вы, добрые люди, начали помогать моей конгрегации поддерживать моего друга Скипа. Иисус также сказал, что, помогая самому меньшему из моих братьев, вы помогаете мне. Вот таким образом ваша церковь и моя церковь помогали этому человеку, одинокому проповеднику Евангелия в стране язычников, там, где люди отрицают Имя и Слово Господа, а вместо этого поклоняются трупу чудовища по имени Мао, выставив на всеобщее обозрение его набальзамированное тело, словно это тело святого! Он не был человеком Бога. Он вообще не был человеком. Он был массовым убийцей, худшим из всех, которого когда-либо видел мир. Он походил на Гитлера, которого уничтожили наши отцы шестьдесят лет назад. Но для людей, которые правят Китаем, этот убийца, этот борец со свободой и жизнью, является новым богом. Этот «бог» — ложный «бог», — сказал Паттерсон, и в его голосе слышалась страсть. — Этот «бог» — голос Сатаны. Этот «бог» говорит пламенем геенны огненной. Этот «бог» — воплощение зла, и теперь он мёртв, теперь он чучело животного, вроде мёртвой птицы, чучело которой вы можете видеть в баре или салуне, или мёртвой головы животного, которое висит у многих из вас на стене кабинета, — и китайские коммунисты по-прежнему почитают его. Они все ещё прислушиваются к его голосу и все ещё чтят его заклинания — заклинания, которые принесли смерть миллионам людей, потому что этот ложный «бог» ненавидел их. — Паттерсон выпрямился и провёл рукой по голове. — Есть люди, которые утверждают, что зло, существующее в мире, вызвано отсутствием добра. Но мы знаем, что это не так. В мире живёт дьявол, и его поклонники ходят среди нас, и некоторые из этих поклонников управляют странами! Некоторые из этих посредников дьявола развязывают войны. Некоторые из этих слуг дьявола забирают невинных людей из их домов, заключают их в лагеря и убивают, подобно скоту на бойнях. Они помогают Сатане! Они поклоняются Князю Тьмы! Они находятся среди нас, подвергают смерти невинных людей, даже лишают жизни невинных младенцев…

* * *

— И тогда эти три человека, три служителя Бога, пошли в больницу. Один из них, наш друг Скип, отправился туда, чтобы помочь своей прихожанке в тот момент, когда она нуждалась в его духовной поддержке. Двое других, католики, пошли с ним, потому что они тоже были людьми Бога и они тоже защищали те же идеалы, которые защищаем мы, потому что Слово Иисуса одинаково для КАЖДОГО ИЗ НАС — гремел голос Исайи Джексона.

— Да, сэр, — прозвучал тот же голос белого прихожанина из глубины церкви, и многие прихожане кивнули, соглашаясь с ним.

— Так вот, эти три человека пошли в больницу, чтобы спасти жизнь младенца, младенца, которого хотело убить правительство этой страны — и почему? Они хотели убить младенца потому, что его мать и отец верили в Бога — о нет, они не могли допустить, чтобы подобные люди принесли в мир младенца! О нет, они не могли позволить, чтобы верующие принесли в их страну младенца, потому что это было, по их мнению, равносильно приглашению в страну шпиона. Это было опасно для этой безбожной страны. А в чём заключалась опасность? Опасность заключалась в том, что они понимали, что являются безбожными язычниками! Это было опасно для них, потому что они знали, что Святое Слово Бога является самым мощным оружием в мире! Вот почему их единственная реакция на такую опасность заключается в том, чтобы убивать, забирать жизнь, которую Сам Бог даёт каждому из нас, потому что, отрицая Бога, они так же отрицают жизнь. И вы знаете, что эти язычники, эти неверующие любят такую власть. Они любят притворяться, что они боги. Они любят свою власть и любят пользоваться ею на службе Сатаны! Они знают, что обречены провести вечность в аду, и потому хотят нам устроить этот ад на земле. Они хотят лишить нас единственной вещи, которая может спасти нас от судьбы, выбранной ими для себя. Вот почему они обрекли этого невинного младенца на смерть.

И когда эти три человека вошли в больницу, чтобы сохранить жизнь невинного ребёнка, они несли с собой благословение Божье, но несли его в смирении и силе своей веры. Они стояли на месте Бога, чтобы выполнить Его Волю, а не для того, чтобы приобрести власть для себя, не для того, чтобы стать ложными героями. Они пришли в больницу, чтобы служить, а не для того, чтобы править, как служил Сам Господь Иисус, как служили его апостолы. Они пришли защитить невинную жизнь. Они пришли, чтобы выполнить работу Всевышнего!

— Вы, наверно, не знаете этого, но когда я был посвящён в духовный сан, я провёл три года в военно-морском флоте Соединённых Штатов, где служил капелланом в корпусе морской пехоты. Меня направили во Вторую дивизию морской пехоты в Кэмп-Лейджун, в штате Северная Каролина. Когда я служил там, я познакомился с людьми, которых мы называем героями, и, вне всякого сомнения, многие морские пехотинцы принадлежат к этой категории. Я был там, чтобы совершать богослужение над мёртвыми и умирающими в результате ужасной катастрофы вертолёта, и одной из величайших почестей, выпавших на мою долю, было находиться там и утешать умирающих молодых морских пехотинцев — потому что я знал: скоро они предстанут перед Богом. Я помню одного сержанта, который женился всего месяц назад и умер, произнося молитву за свою жену. Он был ветераном Вьетнама, этот сержант, имел множество наград. Он был тем, кого мы называем крутым парнем, — сказал Паттерсон своей чернокожей общине, — но его самым крутым поступком было то, что, когда он понял, что умирает, он начал молиться, но молился не о себе, а о своей молодой жене. Он обращался к Богу, чтобы Он утешил её. Этот морской пехотинец умер как настоящий христианин и покинул этот мир, чтобы предстать перед Богом как человек, исполнивший свой долг во всех отношениях.

Так вот свой долг исполнили и Скип, и Ренато. Они принесли в жертву свои жизни, чтобы спасти младенца. Бог послал их. Бог дал приказ этим людям. Они услышали этот приказ и следовали ему без малейших колебаний, без сомнений, не думая ни о чём, кроме того, как лучше исполнить свой долг.

И сегодня, в восьми тысячах миль отсюда, живёт новая жизнь, новый маленький ребёнок, который сейчас, по-видимому, спит. Этот ребёнок никогда не узнает о том, с какими трагическими последствиями он пришёл в мир, но с такими родителями, как у него, он узнает Слово Божье. И все это произошло потому, что трое бесстрашных мужчин, посвятивших свою жизнь служению Господу, вошли в больницу и двое из них погибли там, делая работу Бога.

Скип был баптистом. Ренато — католиком.

Скип был жёлтым. Я белый. Вы, собравшиеся здесь, чёрные.

Но для Иисуса это не имеет значения. Мы все слышали Его слова. Мы все восприняли Его как своего Спасителя. Так поступил Скип. Так поступил Ренато. Эти мужественные люди пожертвовали своими жизнями за Правое Дело. Последними словами католика был вопрос — он спросил, жив ли ребёнок, и второй католик, германский священник, ответил «Да», и Ренато успел вымолвить «Бене» по-итальянски. Это означает «Хорошо, все в порядке». Он умер, зная, что совершил правильный поступок. Ведь это хорошо, правда?

— Совершенно верно! — послышались голоса из глубины церкви.

* * *

— Мы должны многому научиться на их примере, — сказал Исайя Джексон собравшейся пастве. — Мы должны понять прежде всего, что Слово Бога одно и то же для всех нас. Я чернокожий. Вы белые. Скип был китайцем. В этом все мы отличаемся друг от друга, но пред лицом Господа все мы одинаковы. Изо всего, что нам нужно узнать, изо всех вещей, которые мы должны держать у себя в сердце каждый день, пока мы живём, это самое главное. Иисус является Спасителем для всех нас, если только мы примем Его, если только мы найдём для Него место в наших сердцах, если только мы прислушаемся к тому, что Он говорит нам. Это первый урок, который мы должны извлечь из смерти двух мужественных людей.

Второй урок, который мы должны понять, это то, что Сатана все ещё жив и, пока мы слушаем слово Господа, есть люди, которые предпочитают слушать слова Люцифера. Нам нужно научиться узнавать этих людей.

Сорок лет назад некоторые из таких людей находились среди нас. Я помню это, и вы, наверно, тоже помните. Мы сумели преодолеть это. Причина нашей силы заключалась в том, что все мы услышали Слово Божье. Все мы вспомнили, что наш Бог — это Бог Милосердия, Бог Справедливости. Если мы помним это, то помним ещё многое другое.

Бог меряет нас не по тому, против чего мы выступаем. Бог смотрит в наши сердца и меряет нас по тому, за что мы выступаем. Но мы не можем выступать за справедливость, не выступая против несправедливости. Мы должны помнить Скипа и Ренато. Мы должны помнить мистера и миссис Янг и других, подобных им, помнить всех тех людей в Китае, которых лишили возможности услышать Слово Божье. Сыновья Люцифера боятся Святого Слова Божия. Сыновья Люцифера боятся нас. Сыновья Сатаны боятся Воли Господа, потому что их гибель заключается в Его Любви и в Его Страданиях. Они могут ненавидеть Бога. Они могут ненавидеть Слово Божье — но они боятся, они испуганы последствиями своих собственных действий. Они боятся проклятия, которое ждёт их.

Они могут отрицать Бога, но они знают Его праведность, и они знают, что каждая человеческая душа молит о познании нашего Господа.

Вот почему они боялись преподобного Ю Фа Ана. Вот почему они боялись кардинала ДиМило, и вот почему они боятся нас, боятся меня и вас, добрые люди. Эти сыновья Сатаны боятся нас, потому что понимают, что их слова и их ложные верования больше не могут противостоять Слову Божьему, подобно тому, как трейлер не может противостоять напору весеннего торнадо! И они знают, что все люди рождаются со знанием Святого Слова Господа. Вот почему они боятся нас. Вот и хорошо! — воскликнул преподобный Исайя Джексон. — Тогда пусть у них будет ещё одна причина бояться нас! Пусть верные Господу Нашему покажут им силу и убеждённость истинной веры!

* * *

— Но мы ничуть не сомневаемся, что Бог был там вместе со Скипом и с кардиналом ДиМило. Бог направил их мужественные руки, и с их помощью Он спас жизнь этого невинного маленького ребёнка, — сказал Паттерсон своей чёрной пастве. — И Господь прижал к Своей груди тех двух людей, которых послал исполнить свою работу, и теперь наш друг Скип и кардинал ДиМило стоят перед Господом Богом, эти смелые и преданные слуги его Святого Слова. Мои друзья, они исполнили свой долг. В тот день они сделали то, что Господь поручил им. Они спасли жизнь невинного ребёнка. Они показали всему миру, какой мощью обладает вера. Но как относительно нашего долга? — спросил Паттерсон.

* * *

— Долг верующих заключается не в том, чтобы поощрять Сатану, — сказал преподобный Исайя Джексон прихожанам, собравшимся в церкви. Он захватил их внимание так же уверенно, как лорд Оливер в свой лучший день — и почему нет? Это не были слова Шекспира. Это были слова одного из проповедников Бога. — Когда Иисус смотрит в наши сердца, увидит ли он людей, которые поддерживают сыновей Люцифера? Увидит ли Иисус людей, которые жертвуют свои деньги на поддержку безбожных убийц невинных? Увидит ли Иисус людей, дающих деньги новому Гитлеру?

— Нет! — закричал в ответ женский голос. — Нет!

— Тогда кто мы, люди Бога, люди святой веры, — кого мы защищаем? Когда сыновья Люцифера убивают христиан, где мы стоим? Встанете ли вы на защиту справедливости? Подниметесь ли вы на защиту своей веры? Встанете ли вы рядом со святыми мучениками? Встанете ли вы рядом с Иисусом? — вопросил Джексон у собравшейся слушать его белой паствы.

Как один человек, все дружно ответили:

— Да!

* * *

— Иисус Христос, — сказал Райан. Он прошёл в кабинет вице-президента, чтобы увидеть по телевидению проповедь преподобного Джексона.

— Я говорил тебе, что мой папа отличный проповедник. Я вырос, слушая его за обеденным столом, и его голос все ещё проникает в моё сердце, — сказал Робби Джексон, думая о том, стоит ли ему позволить себе немного виски. — Паттерсон, наверно, тоже успешно справился со своей задачей. Папа говорит, что он неплохой пастор, но мой папа — настоящий чемпион в этом деле.

— Он никогда не думал о том, чтобы стать иезуитом? — с усмешкой спросил Джек.

— Папа — проповедник, но далеко не святой. Ему было бы трудно соблюдать обет безбрачия, — ответил Робби.

Затем изображение на экране телевизора изменилось, появился международный аэропорт Леонардо да Винчи, недалеко от Рима, где только что совершил посадку «Боинг-747» «Алиталии» и теперь подъезжал к выдвинувшемуся коридору. Внизу стоял катафалк и рядом с ним несколько автомобилей служителей Ватикана. Уже было объявлено, что предстоят пышные государственные похороны кардинала Ренато ДиМило в базилике Святого Петра, и освещать это событие будут CNN, «Скай Ньюз», «Фокс» и все крупнейшие телевизионные компании.

* * *

В Миссисипи Исайя Джексон медленно спустился с кафедры после того, как смолкли звуки последнего гимна. Он шёл к выходу с достоинством, приветствуя всех прихожан по пути.

Ему потребовалось гораздо больше времени, чем он ожидал. Казалось, что каждый прихожанин хотел пожать ему руку и поблагодарить за то, что он оказал им честь, придя к ним. Это была такая степень гостеприимства, которая намного превосходила все его ожидания, даже самые оптимистические. Не было ни малейших сомнений в искренности собравшихся. Некоторые прихожане хотели поговорить с ним хотя бы несколько секунд, до тех пор пока напор выходящей толпы не вытеснил их по ступеням на площадь, где стояли автомобили. Исайя получил шесть приглашений поужинать и десять вопросов о его церкви — не нуждается ли она в дополнительной помощи. Наконец рядом с ним остался один семидесятилетний мужчина со взлохмаченными седыми волосами и горбатым носом, выпивший в своё время немало виски. Он походил на человека, достигшего вершины своей карьеры в должности заместителя мастера на лесопилке.

— Хелло, — приветливо произнёс Джексон.

— Пастор, — нерешительно ответил мужчина, словно не решаясь продолжать. На его лице было выражение, которое Исайя видел много раз.

— Чем я могу помочь вам, сэр? — спросил он.

— Пастор… много лет назад… — Его голос прервался. — Пастор, — начал он снова. — Пастор, я согрешил…

— Мой друг, мы все грешили. Бог знает это. Вот почему Он послал Своего Сына, чтобы он был с нами и помогал победить грехи. — Священнослужитель подхватил мужчину за плечо, когда тот пошатнулся.

— Я был в Клане, пастор, я совершал… греховные поступки… я… причинял боль неграм, потому что ненавидел их, и я…

— Как ваше имя? — мягко спросил Исайя.

— Чарли Пиккет, — ответил мужчина. И затем Исайя все понял. У него была хорошая память на имена. Чарльз Уортингтон Пиккет был Великим Драконом местного Клана. Он никогда не совершал крупных преступлений, но его имя было на устах у всех негров.

— Мистер Пиккет, все это было много лет назад, — напомнил он мужчине.

— Я никогда, я хочу сказать, я никогда не убивал. Честно, пастор, я никогда не делал этого, — настаивал Пиккет, и в его голосе чувствовалось настоящее отчаяние. — Но я знал тех, кто делал это, и скрывал их имена от копов. Я никогда не удерживал их от таких поступков… клянусь Иисусом, я не знаю, кем я был тогда, пастор. Я был… это было…

— Мистер Пиккет, вы раскаиваетесь в своих грехах?

— О да, о Иисус, да, пастор, я молился о прощении, но…

— Не бывает «но», мистер Пиккет. Бог простил вам ваши грехи, — сказал ему Джексон самым мягким голосом.

— Вы уверены?

Улыбка и кивок.

— Да, я уверен.

— Пастор, если вам понадобится помощь вашей церкви, перекрыть крышу и тому подобное, обратитесь ко мне, ладно? Это тоже дом Бога. Может быть, я не всегда понимал это, но зато понимаю теперь, сэр.

Наверно, он ещё никогда не называл чернокожего «сэр», если только в руке у него не было пистолета. «Значит, — подумал пастор, — по крайней мере один человек выслушал его проповедь и извлёк из неё что-то для себя. А это совсем неплохо для человека, занимающегося такой работой».

— Пастор, я должен извиниться за все дурные слова и мысли, которые у меня были. Ещё никогда не делал этого, но должен сделать это теперь. — Он схватил руку Исайи. — Пастор, я сожалею, так сожалею, как только может сожалеть человек, за все то, что делал раньше, и прошу вашего прощения.

— И наш Господь Бог сказал: «Иди и не греши больше». Мистер Пиккет, в этой фразе заключено все Евангелие. Бог пришёл, чтобы простить наши грехи. Бог уже простил вас.

Наконец их глаза встретились.

— Спасибо, пастор. Благослови вас Бог, сэр.

— И Господь благословит вас тоже. — Исайя смотрел вслед мужчине, идущему к своему пикапу, думая о том, сумел ли он сейчас спасти его душу. Если сумел, то Скип будет доволен своим чернокожим другом, которого он никогда не встречал.

Глава 32 Столкновение коалиций

Путь от аэропорта до Ватикана был длинным, и каждый ярд этого пути телекамеры сопровождали скоростной кортеж автомобилей, пока наконец они не въехали на Пьяцца Сан Пиетро, площадь Святого Петра. Там их уже ждал взвод швейцарских гвардейцев, одетых в пурпурно-золотые мундиры, спроектированные Микеланджело.

Несколько гвардейцев извлекли из катафалка гроб с телом князя церкви, принявшего мученическую смерть далеко отсюда, и внесли его через высокие бронзовые двери внутрь огромного кафедрального собора, где на следующий день сам Папа Римский прочтёт заупокойную мессу.

Но было ещё одно событие, которое ухудшило ситуацию. «ЗОРГЕ» прислал донесение этим утром, и оно прибыло в Белый дом с опозданием лишь потому, что Мэри Патриция Фоули хотела полностью удостовериться, что перевод сделан точно.

Кроме президента, в Овальном кабинете находились Бен Гудли, Арни ван Дамм и вице-президент.

— Итак? — спросил их Райан.

— Гребаные ублюдки, — первым выразил своё мнение Робби. — Если они действительно так думают, мы не должны продавать им даже дерьмо в бумажном пакете. — Даже в баре «Топ Ган», после длинной ночи крепких коктейлей, морские лётчики не употребляют подобные выражения.

— Это бессердечно, — согласился Бен Гудли.

— Мне кажется, что совесть не является товаром, принадлежащим их политическим руководителям, — сказал ван Дамм, сделав мнение группы единодушным.

— Как бы реагировал твой отец на подобную информацию, Робби? — спросил Райан.

— Его первоначальная реакция была бы такой же, как и моя, — сбросить на них ядерную бомбу. Затем он вспомнит, что происходит на настоящей войне, и немного успокоится. Джек, нам нужно наказать их.

Райан кивнул.

— О'кей, но если мы прекратим торговые отношения с КНР, первыми пострадают несчастные работяги на их фабриках, разве не так?

— Это верно, Джек, но кто держит их в заложниках, хорошие парни или плохие парни? Кто-нибудь обязательно повторит твои слова, и если опасение причинить вред простому народу лишает нас возможности предпринять какие-нибудь действия, ты только контролируешь ситуацию, при которой они никогда не будут жить лучше. Таким образом, ты не можешь позволить себе ограничивать из-за этого свои действия, — заключил «Томкэт», — или ты сам станешь заложником.

Затем зазвонил телефон. Райан встал, недовольный тем, что его прервали.

— На проводе Государственный секретарь Адлер, господин президент. Он говорит, это очень важно.

Джек наклонился через стол и нажал на мигающую клавишу.

— Слушаю тебя, Скотт.

— Я получил донесение. В нем нет ничего неожиданного, и люди обычно говорят во время секретного совещания совсем не так, как за пределами кабинета, понимаешь.

— Приятно слышать это, Скотт, а если они будут совещаться о том, чтобы отправить несколько тысяч евреев поездом на экскурсию в Освенцим, это тоже будет смешным, а?

— Джек, я еврей, не забывай этого.

Райан глубоко вздохнул и нажал на соседнюю клавишу.

— О'кей, Скотт, я переключил тебя на громкую связь. Говори, — приказал президент Соединённых Штатов.

— Так эти ублюдки говорят между собой. Да, они высокомерны, но мы уже знаем это. Послушай, Джек, если бы правительства других стран знали, как и о чём мы разговариваем внутри Белого дома, у нас было бы намного меньше союзников и куда больше войн. Иногда разведывательная информация бывает слишком хорошей.

«Скотт действительно отличный Государственный секретарь, — подумал Райан. — Его работа заключается в том, чтобы искать простые и безопасные методы решения проблем, и он стремится к этому напряжённо и страстно».

— О'кей, твои предложения?

— Я поручу Карлу Хитчу обратиться к ним с нотой. Мы потребуем немедленного извинения за это трагическое происшествие и за разгон демонстрации.

— А если они скажут, чтобы мы засунули эту ноту себе в задницу?

— Тогда мы отзовём Ратледжа и Хитча для консультаций и дадим китайским правителям возможность подумать.

— Нота, Скотт?

— Да, господин президент.

— Напиши её на листе асбеста и подпиши кровью, — холодно сказал Джек.

— Хорошо, сэр, — согласился Государственный секретарь, и связь прервалась.

* * *

В Москве было намного позже, когда Павел Ефремов и Олег Провалов вошли в кабинет директора Службы внешней разведки.

— Извините, что не мог принять вас раньше, — сказал Сергей Головко. — У нас возникло много проблем — отношения с китайцами, а теперь эта стрельба в Пекине. — Он относился к происшествию как любой другой человек в мире.

— Тогда у вас сейчас возникнет ещё одна проблема с китайцами, товарищ директор.

— Да?

Ефремов передал ему расшифрованное донесение Суворова/Конева. Головко взял лист бумаги, поблагодарил майора со свойственной ему вежливостью, опустился в кресло и начал читать. Меньше чем через пять секунд его глаза расширились от удивления.

— Но это невозможно, — прошептал он.

— Может быть, но трудно найти другое объяснение.

— Значит, это я был целью покушения?

— Создаётся такое впечатление, — ответил Провалов.

— Но почему?

— Это нам неизвестно, — сказал Ефремов, — и вряд ли это знает кто-нибудь в Москве. Если приказ был отдан через сотрудника китайской разведывательной службы, значит, он исходил из Пекина, и человек, передавший этот приказ, тоже не знает, чем он вызван. Более того, операция была подготовлена таким образом, что китайцы могут отвергнуть своё участие в ней, поскольку мы не можем даже доказать, что этот человек служит в разведке, а не является внештатным помощником, или, как говорят американцы, «стрингером». Более того, этот человек был опознан американцем, — закончил офицер ФСБ.

Головко посмотрел на гостей.

— Как это произошло, черт побери?

— Сотрудника китайской разведывательной службы вряд ли обеспокоило бы присутствие американца, тогда как в любом русском он мог бы заподозрить сотрудника российской контрразведки, — объяснил Провалов. — Майк Райли был в Москве и предложил нам свою помощь. А теперь у меня возник вопрос.

— Что сказать этому американцу? — Головко понял, о чём хотел спросить его капитан милиции.

Капитан кивнул.

— Да, товарищ директор. Он много знает о расследовании убийства, потому что я посвятил его в подробности расследования, и он дал мне несколько полезных советов. Райли опытный полицейский следователь и далеко не дурак. Когда он спросит меня о ходе расследования, что я должен сказать ему?

Первоначальная реакция Головко была такой же предсказуемой, как и автоматической.

Ничего. Но он удержался. Если Провалов не скажет ему ничего, то американец сразу поймёт, что это ложь. С другой стороны, в интересах ли Головко — или России — сообщать Америке, что его жизнь в опасности? Этот вопрос был непростым и запутанным. Пока Головко раздумывал над ним, он решил пригласить в кабинет своего личного телохранителя. Он нажал на кнопку.

— Да, товарищ директор, — сказал майор Шелепин, появившись в дверях.

— У нас есть кое-что новое, вызывающее определённое беспокойство, Анатолий Иванович, — сказал Головко и протянул ему расшифрованное донесение. После первого предложения Шелепин побледнел.

* * *

В Америке это началось с профсоюзов. Эти объединения рабочего класса, утратившие влияние за последние годы, были, в определённом смысле, самыми консервативными организациями в стране. Это объяснялось простой причиной. Потеряв часть влияния, они теперь стремились сохранить ту власть, которая у них ещё осталась. С этой целью они противились всяческим переменам, которые угрожали малейшим правам самых незаметных членов профсоюзов.

Они всегда ненавидели Китай, потому что китайские рабочие получали за один день меньше, чем зарабатывали за утренний перерыв на кофе члены американского профсоюза рабочих автомобильных заводов. Это склоняло игровое поле в пользу азиатов, с чем никак не могла примириться АФТ-КПП (Американская федерация труда — Конгресс производственных профсоюзов).

К счастью, правительство приняло решение, что боссы этих низкооплачиваемых рабочих не соблюдают прав человека. Теперь бороться с ними стало проще.

Одним из достоинств американских профсоюзов является их хорошая организация, и поэтому каждый член Конгресса начал получать телефонные звонки. Большинство звонков принимали помощники конгрессменов, но руководители профсоюзов из тех штатов или округов, которые избирали своих представителей в Конгресс, обычно находили способ обойти помощников и секретарей, и люди говорили с самими конгрессменами, независимо от того, какую позицию занимали выборные представители народа. Профсоюзные деятели обращали их внимание на варварские действия этого безбожного государства, которому также, между прочим, наплевать на американских рабочих. Вдобавок оно, из-за своего несправедливого отношения к проблемам труда, лишает американцев рабочих мест и выбрасывает их на улицу. В каждом телефонном разговоре упоминалось пассивное сальдо Америки, что заставило бы членов Конгресса задуматься, а не является ли это хорошо организованной телефонной кампанией (которой она являлась), если бы они потрудились сравнить записи телефонных разговоров друг с другом (об этом они не подумали).

Во второй половине дня начались демонстрации, и хотя они были такими же стихийными, как в Китайской Народной Республике, их подробно освещали местные и национальные средства массовой информации, потому что туда можно было послать команды с телевизионными камерами, да и сами репортёры тоже принадлежали к профсоюзам.

Вслед за телефонными звонками и одновременно с телевизионным освещением демонстраций хлынул поток писем, как по обычной, так и по электронной почте. Все они подсчитывались и регистрировались.

Некоторые конгрессмены звонили в Белый дом, давая знать президенту, что происходит на Капитолийском холме. Информация об этом поступала в офис Арнольда ван Дамма, персонал которого тщательно подсчитывал количество звонков, регистрировал абонентов и уровень их гнева, который был, как правило, весьма высоким.

В дополнение ко всему поступали уведомления от религиозных сообществ, практически каждое из которых чувствовало себя оскорблённым.

Ещё одно неожиданное событие этого дня не имело отношения ни к звонкам, ни к письмам, адресованным кому-нибудь из членов правительства. Все китайские промышленники, обитающие на острове Тайвань, имели в Америке своих лоббистов или агентства по связи с общественностью. У одного из них появилась идея, распространившаяся со скоростью зажжённого в ружейном патроне пороха. К полудню три разные типографии уже печатали самоклеящиеся стакеры с флагом Республики Китай и надписью: Мы хорошие парни. На следующее утро клерки предприятий, занимающихся розничной торговлей по всей Америке, прикрепляли их к товарам, произведённым на Тайване. Средства массовой информации узнали об этом ещё до того, как начался этот процесс, и, таким образом, помогли промышленникам Республики Китай на Тайване. С их помощью общественность узнала о кампании Тайваня «Они — это не мы» ещё до того, как она развернулась в полном объёме.

В результате американский народ заново познакомился с тем, что в мире действительно существует две страны под названием Китай и что одна из них убила священников, а затем избила и разогнала христиан, собравшихся прочесть несколько молитв на улице перед домом покойного пастора. Во втором Китае не происходило ничего подобного, и там даже существовала маленькая Лига бейсбола.

Не так уж часто происходило, что руководители профсоюзов и духовные лица выдвигали одинаковые требования, причём настолько громко и решительно. Агентства по опросу общественного мнения поспешно взялись за работу, и скоро вопросы, которые задавались людям на улицах, были сформулированы таким образом, что ответы на них были очевидны заранее.

* * *

Нота прибыла в посольство США в Пекине ранним утром. После того как её расшифровал сотрудник Агентства национальной безопасности, её передали старшему дежурному офицеру посольства, которому удалось сдержать приступ рвоты. Он решил немедленно разбудить посла Хитча. Через полчаса Хитч был у себя в кабинете, сонный и раздражённый из-за того, что его разбудили на два часа раньше положенного времени. Содержание ноты ни в коей мере не улучшило его настроение. Скоро он звонил по телефону в Туманное Болото.

— Да, это именно то, что мы поручаем тебе, — сказал Скотт Адлер по кодированному каналу связи.

— Им это не понравится.

— Это меня ничуть не удивляет, Карл.

— О'кей, я просто хотел, чтобы ты знал об этом, — сообщил Хитч Государственному секретарю.

— Карл, мы думали об этом, но президент серьёзно раздражён относительно…

— Скотт, я живу здесь, понимаешь? Я знаю, что случилось.

— Что они предпримут? — спросил «Орёл».

— До того, как мне свернут шею, или после? — задал вопрос Хитч в ответ на вопрос Государственного секретаря. — Они предложат мне засунуть эту ноту в задницу — более дипломатическим языком, разумеется.

— Ну что ж, пусть они поймут, что американский народ требует извинения. И что нельзя безнаказанно убивать дипломатов.

— О'кей, Скотт, я знаю, как поступить. Я свяжусь с тобой позднее.

— Я буду ждать, — пообещал Адлер, думая о долгом дне в кабинете, где ему приходится работать.

— Жди звонка. — Хитч прервал разговор.

Глава 33 Исходная позиция

— Вы не можете разговаривать с нами таким образом, — заметил Шен Танг.

— Господин министр, моя страна имеет принципы, которые мы не нарушаем. Таковыми являются уважение прав человека, право свободно собираться, право молиться богу по собственному желанию, право свободно выражать свои мысли. Правительство Китайской Народной Республики сочло возможным нарушить эти принципы, и это вызвало ответную реакцию со стороны Америки. Все великие страны мира признают эти права. Китай тоже должен сделать это.

— Должен? Вы говорите нам, что мы должны делать?

— Господин министр, если Китай хочет стать членом сообщества наций, тогда должен.

— Америка не имеет права диктовать нам. Вы не управляете миром!

— Мы не утверждаем этого. Но мы можем выбирать те нации, с которыми мы имеем нормальные отношения, и предпочитаем, чтобы они признавали эти права, так же как и другие цивилизованные нации.

— Теперь вы заявляете, что мы нецивилизованные? — возмутился Шен.

— Я не говорил этого, господин министр, — ответил Хитч, жалея, что позволил себе произнести это слово.

— Америка не имеет права навязывать свои желания нам или другим нациям. Вы приезжаете сюда и диктуете условия торговли с нами, а теперь вы также требуете, чтобы мы вели свои внутренние дела в соответствии с тем, как вам это нравится. Достаточно! Мы не будем раболепствовать перед вами. Мы не ваши слуги. Я отвергаю эту ноту. — Шен даже бросил её в направлении к Хитчу, чтобы подчеркнуть свои слова.

— Значит, таков ваш ответ? — спросил Хитч.

— Это ответ Китайской Народной Республики! — надменно ответил Шен.

— Очень хорошо, господин министр. Спасибо за аудиенцию. — Хитч вежливо поклонился и вышел. «Поразительно, — подумал он, — что нормальные — если не совсем дружеские — отношения могут быть прерваны так быстро». Всего шесть недель назад Шен побывал в посольстве США на дружеском рабочем ужине. Там они провозглашали тосты за благополучие двух стран самым сердечным образом. Но в своё время Киссинджер сказал: у стран нет друзей, у них есть только интересы. КНР только что обосрала некоторые из самых священных для Америки принципов. Вот и все. Хитч прошёл к своему автомобилю, чтобы возвратиться в посольство.

Там его ждал Клифф Ратледж. Хитч сделал знак, приглашая его в свой личный кабинет.

— Ну?

— Как и следовало ожидать, он посоветовал мне засунуть ноту себе в задницу — на дипломатическом языке, разумеется, — сообщил Хитч своему гостю. — Сегодня утром у тебя будет оживлённая сессия.

Ратледж, разумеется, уже ознакомился с нотой.

— Я удивлён, что Скотт позволил произойти таким событиям.

— Полагаю, что события дома приняли крутой оборот. Мы видели передачи CNN и все такое, но, может быть, обстановка хуже, чем нам кажется.

— Послушай, я не оправдываю китайцев за их действия, но все это произошло из-за пары убитых священников…

— Один из них был дипломатом, Клифф, — напомнил ему Хитч. — Если тебе отстрелят зад, ты ведь захочешь, чтобы в Вашингтоне отнеслись к этому достаточно серьёзно, не правда ли?

Глаза Ратледжа сверкнули от такого упрёка.

— Все это делается по настоянию президента Райана. Он просто не понимает, как функционирует дипломатия.

— Может быть, да, а может быть, и нет. Но он президент, и наша работа заключается в том, чтобы представлять его, понимаешь?

— Об этом трудно забыть, — проворчал Ратледж. Он никогда не станет первым заместителем Государственного секретаря, пока этот яху сидит в Белом доме, а Ратледж мечтал о должности первого заместителя уже пятнадцать лет. Однако он тем более не получит эту должность, если позволит своим личным эмоциям, какими бы обоснованными они ни были, стоять на пути его профессионального поведения. — Нас или отзовут домой, или вышлют домой, — заметил он.

— Вероятно, — согласился Хитч. — Неплохо, если удастся застать матчи чемпионата по бейсболу.

— Забудь об этом. Настанет год нового улаживания отношений. В который раз.

— Очень жаль. — Хитч покачал головой и посмотрел на стол в поисках новых депеш, но их не было. Теперь ему нужно сообщить в Вашингтон, что ответил министр иностранных дел Китая. Скотт Адлер сейчас сидит, наверно, в своём кабинете на седьмом этаже и ждёт, когда зазвонит телефон, подключённый к кодированному каналу.

— Желаю удачи, Клифф.

— Мне она понадобится, — ответил Ратледж по пути к двери.

Может быть, стоит позвонить домой и сказать жене, чтобы она начала укладывать вещи, готовясь к отъезду, подумал Хитч. Нет, не стоит, ещё рано. Сначала он позвонит в Туманное Болото.

* * *

— Итак, что будет дальше? — спросил Райан Адлера, подняв трубку аппарата у своей постели. Он оставил приказ, чтобы ему сообщили немедленно, как только поступит ответ. Теперь, слушая ответ Адлера, он был удивлён. Ему казалось, что текст ноты был достаточно ясен, но, судя по всему, у дипломатических переговоров существуют ещё более строгие правила, чем он думал. — О'кей, Скотт, что дальше?

— Полагаю, нам следует подождать, что произойдёт с торговой делегацией, но скорее всего мы отзовём их и Карла Хитча домой для консультаций.

— Неужели китайцы не понимают, что они потеряют в результате всего этого?

— Они не думают, что это случится. Может быть, если такое случится, это заставит их задуматься об ошибочности своего поведения.

— Я бы не делал ставку на эту карту, Скотт.

— Рано или поздно здравый смысл всё-таки возобладает. Стремительно похудевший бумажник обычно заставляет человека задуматься, — сказал Государственный секретарь.

— Я поверю в это, когда увижу собственными глазами, — ответил президент Соединённых Штатов. — Доброй ночи, Скотт.

— Доброй ночи, Джек.

— И что же они сказали? — спросила Кэти Райан.

— Они посоветовали нам засунуть эту ноту себе в задницу.

— Действительно?

— Действительно, — ответил Джек, выключая ночной светильник.

Китайцы считают себя непобедимыми. Наверное, приятно верить в это. Приятно, но опасно.

* * *

265-я мотострелковая дивизия состояла из трех полков новобранцев, призванных на военную службу. Это были русские, которые решили не увиливать от службы в армии, что делало их патриотами, или дураками, или преисполненными апатии, или настолько уставшими от жизни, что перспектива провести два года в солдатской форме, плохо питаясь и почти не получая денег за службу, казалась им не такой уж большой жертвой.

В каждом полку было полторы тысячи солдат, примерно на пятьсот меньше, чем полагалось по штату. Хорошая новость заключалась в том, что в каждом полку был свой танковый батальон, чем исчерпывалось тяжёлое вооружение полка.

Все эти машины были если не новыми, то, по крайней мере, произведёнными недавно и в относительно хорошем состоянии. Правда, у дивизии не было штатного танкового полка, ударная мощь которого придавала дивизии наступательную силу. Кроме того, отсутствовал и дивизионный противотанковый батальон с противотанковыми орудиями «Рапира». Это было устаревшее вооружение, которое, несмотря на это, нравилось Бондаренко, потому что он проходил на них обучение ещё в то время, когда учился в военном училище почти сорок лет назад. Новая модель БМП — боевой машины пехоты — была модифицирована и оснащена противотанковой ракетой АТ-6, которую в НАТО называли «Спираль». По сути дела это был русский вариант противотанковой ракеты «Милан», принятой на вооружение в НАТО, чертежи который удалось украсть какому-то безымянному русскому шпиону в восьмидесятых годах. Солдаты называли её «Молот» из-за простоты применения, несмотря на относительно небольшую боеголовку.

Каждая БМП была укомплектована десятью такими ракетами, что более чем компенсировало отсутствие батальона буксируемых орудий.

Больше всего беспокоил Бондаренко и Алиева недостаток артиллерии. С давних времён артиллерия была самой подготовленной и обученной частью русской армии.

Теперь она составляла всего половину необходимого контингента манёвренной армии на Дальнем Востоке, где батальоны заменили полки. Это объяснялось тем, что на китайской границе была сооружена неподвижная оборонительная линия, состоящая из большого количества заранее установленных и укреплённых артиллерийских позиций.

Правда, это были орудия устаревшего типа, хотя с хорошо подготовленными артиллеристами и большим запасом боеприпасов они могли успешно сдерживать наступление, ведя огонь по заранее рассчитанным и пристреленным позициям.

Сидя в своём штабном автомобиле, генерал нахмурился. Вот что он получил в награду за то, что был умным и энергичным. Должным образом обученные и подготовленные войска военного округа не нуждались в таком командующем, как он, верно? Нет, его незаурядные способности понадобились именно в таком заброшенном и забытом регионе, как этот. «Хотя быраз, — подумал он, — хорошему офицеру могли выделить в качестве поощрения военный округ, заслуживающий такого названия, вместо ещё одного „вызова“, как называли Дальневосточный военный округ. — Он проворчал про себя: — Нет, никогда».

Болваны и тупицы получали назначения в хорошо обученные и подготовленные округа, которым никто не угрожает, но зато там есть полностью укомплектованные воинские части и достаточный запас снаряжения.

Но хуже всего обстояло дело с авиацией. Военно-воздушные силы пострадали больше всех в результате развала Советского Союза. Когда-то на Дальнем Востоке были свои соединения тактических истребителей, готовые в любую минуту отразить нападение американских самолётов, базирующихся в Японии или на авианосцах Тихоокеанского флота, не говоря уже о возможной угрозе со стороны Китая. Сейчас обстановка резко изменилась. В настоящее время на его театре потенциальных военных действий находилось примерно пятьдесят исправных самолётов, пилоты которых имели около семидесяти часов налёта в год, то есть едва достаточно для того, чтобы они могли взлететь и совершить посадку, не рискуя матчастью и своими жизнями. Пятьдесят современных истребителей, предназначенных для войны в воздухе, а не для боевых действий против наземных войск. Было ещё несколько сотен самолётов, «вымирающих» на своих базах, главным образом в надёжных укрытиях, предохраняющих их от влаги.

Колёса их шасси полопались от времени, а внутренние механизмы укрыты потрескавшимися из-за длительного хранения чехлами, потому что недостаток запчастей приземлил почти все самолёты российских ВВС.

— Знаешь, Андрей, я помню время, когда мир дрожал от страха перед мощью нашей армии. Теперь они трясутся от смеха, причём смеются те, которые вообще вспоминают о существовании Российской армии. — Бондаренко глотнул водки из фляжки. Вот уже долгое время он не пил алкоголя на службе, но в автомобиле было холодно — отопление не работало, — и он нуждался в утешении.

— Геннадий Иосифович, все не так плохо, как вам кажется.

— Согласен! Все гораздо хуже! — проворчал главнокомандующий Дальневосточным военным округом. — Если узкоглазые решат двинуться на север, мне придётся учиться есть с помощью палочек. Меня всегда интересовало, как это делается, — добавил он с мрачной улыбкой. Бондаренко всегда видел юмор в любой ситуации.

— Но остальным мы кажемся сильными. У нас тысяча танков, товарищ генерал.

Действительно, они провели все утро, осматривая громадные укрытия, в которых находились танки Т-34-85, произведённые в Челябинске в 1946 году. У некоторых были даже совершенно новые орудия, из которых никогда не стреляли. Немцы дрожали от ужаса при виде этих танков, появляющихся на горизонте. Но это были танки времён Второй мировой войны, больше девятисот машин, три полных танковых дивизии. У них даже имелся обслуживающий персонал! Танковые двигатели регулярно проворачивали, смазывали, их обслуживали внуки тех людей, которые использовали такие танки в боевых операциях против фашистов. И в тех же укрытиях находились запасы снарядов, изготовленных относительно недавно, в 1986 году, для танковых пушек калибра 85 мм.

Мир сошёл с ума, по крайней мере, Советский Союз точно сошёл с ума. Сначала здесь собрали в гигантских укрытиях тысячу древних танков, затем тратили огромные деньги и силы для поддержания их в боевой готовности. И даже теперь, после распада государства, сила бюрократической инерции по-прежнему посылала сюда призывников для обслуживания этой древней коллекции. С какой целью? Никто не знал. Понадобятся годы, чтобы перерыть архивы и найти необходимые документы, и хотя они смогут представить интерес для историка с чувством юмора, Бондаренко предстояло осуществить более важные вещи.

— Андрей, я ценю твоё желание видеть оптимистическую сторону в любой ситуации, но перед нами стоят практические вопросы.

— Товарищ генерал, понадобятся месяцы, чтобы получить разрешение на завершение задуманного.

— Может быть, ты и прав, Андрей, но я припоминаю одну историю из жизни Наполеона. Он хотел высадить деревья по сторонам французских дорог, чтобы его войска могли маршировать в тени. Штабной офицер сказал ему: «Но, маршал, пройдёт двадцать лет, прежде чем деревья достигнут необходимого размера». Наполеон ответил: «Да, конечно, поэтому нужно браться за дело немедленно». Так что, полковник, мы займёмся этим прямо сейчас.

— Как скажете, товарищ генерал. — Полковник Алиев понимал, что это разумная мысль. Он только не мог понять, хватит ли у них времени, чтобы осуществить задачи, которые они наметили. К тому же танкисты в громадных укрытиях казались довольными жизнью. Кое-кто выводил танки на открытое пространство, чтобы там поиграть с ними, проехать на расположенный рядом полигон и даже, время от времени, пострелять из пушек. Один молодой сержант заметил в разговоре с ним, что приятно ездить в танках, потому что это делает фильмы о войне, которые он видел в детстве, более реальными.

«Как интересно услышать такое от солдата, — подумал полковник Алиев. — Поездки в танках делают кинофильмы более интересными. Проклятье!»

* * *

— Что этот узкоглазый гребаный ублюдок думает о себе? — проворчал Гант, когда они вышли в сад.

— Марк, сегодня утром мы представили им жёсткую ноту, и они просто реагируют на неё.

— Клифф, объясни мне, почему некоторым людям мы разрешаем так говорить с нами, но мы сами не можем говорить с ними таким же образом?

— Это называется дипломатией, — объяснил Ратледж.

— Это называется дерьмом, Клифф, — огрызнулся Гант. — Там, откуда я приехал, если кто-нибудь осмелится так оскорблять тебя, ты просто врежь ему в морду.

— Но мы так не поступаем.

— Почему?

— Потому что мы выше этого, — попытался объяснить Ратледж. — Только маленькие собаки лают на тебя. Большие сильные псы не тратят на это свои силы. Они знают, что могут оторвать тебе голову. И мы знаем, что можем справиться с этими людьми, если возникнет такая необходимость.

— Кто-то должен сказать им это, Клиффи, — заметил Гант. — Потому что мне кажется, что они все ещё не понимают. Они говорят так, словно им принадлежит весь мир, и думают, будто в переговорах с нами могут играть роль крутого парня, Клифф. До тех пор, пока они не поймут, что это им не по силам, нам придётся все время выслушивать от них это дерьмо.

— Марк, именно так полагается вести себя, вот и всё. На этом уровне игра ведётся таким образом.

— Неужели? — возразил Гант. — Клифф, для них это не игра. Я вижу это, а ты — нет. После перерыва мы вернёмся в зал, и они снова будут угрожать нам. Как тогда мы поступим?

— Мы просто отмахнёмся от них. Как могут они угрожать нам?

— Заказ на покупку «Боингов». Они откажутся от него.

— Ну что ж, придётся «Боингу» продавать свои самолёты кому-то другому этим летом, — сказал Ратледж.

— Вот как? А интересы всех этих рабочих, которые мы должны защищать?

— Марк, мы должны видеть картину в целом и мыслить глобально, понимаешь? — Ратледжа начал раздражать этот биржевой маклер.

— Клиффи, большая картина состоит из множества маленьких. Тебе следует вернуться в зал и спросить их, хотят ли они продавать нам свои товары. Потому что если хотят, то тогда им придётся согласиться с нашими условиями. Ведь они нуждаются в нас намного больше, чем мы нуждаемся в них.

— Так нельзя говорить с великой державой.

— А мы — великая держава?

— Да, самая великая, — подтвердил Ратледж.

— Тогда почему они так разговаривают с нами?

— Марк, это моя работа, ты приехал сюда, чтобы давать мне советы, но ты впервые участвуешь в таком матче, понятно? Я знаю, как играть в эту игру. Это моя работа.

— Отлично. — Гант сделал глубокий вдох. — Но когда мы играем по правилам, а они — нет, игра становится немного утомительной. — Гант отошёл от Ратледжа. Сад выглядел прекрасно. Прежде он не занимался подобными вещами и не знал, что сад обычно предоставляется в распоряжение дипломатов после двух или трех часов переговоров в конференц-зале, зато понял, что именно в саду проводится настоящая работа.

— Господин Гант? — Он повернулся и увидел Хью Ма, дипломата-шпиона, с которым он беседовал раньше.

— Здравствуйте, господин Хью, — поздоровался в свою очередь «Телескоп».

— Что вы думаете о прогрессе переговоров? — спросил китайский дипломат.

Марк все ещё пытался понять, что имеет в виду этот парень.

— Если это прогресс, мне хотелось бы увидеть, что вы называете неблагоприятным ходом переговоров.

Хью улыбнулся.

— Оживлённый обмен мнениями часто более интересен, чем скучный разговор.

— Неужели? Я удивлён всем этим. Мне всегда казалось, что дипломатический разговор является более вежливым.

— Вы считаете происходящий обмен мнениями невежливым?

Гант снова подумал, а не пытаются ли его поймать в ловушку, но потом решил: а черт с ним. Ему вообще не нужна эта правительственная работа, правда? То, что он согласился на неё, потребовало принести в жертву личные интересы, не так ли? Что-то вроде нескольких миллионов баксов. Разве это не даёт ему права говорить то, что он думает?

— Хью, вы обвиняете нас в том, что мы угрожаем вашему национальному величию, потому что мы возражаем против того, чтобы ваше правительство или его агенты убивали людей, причём прямо перед съёмочной камерой. Американцам не нравится, когда совершаются убийства.

— Эти люди нарушали наши законы, — напомнил ему Хью.

— Может быть, — согласился Гант. — Но в Америке мы арестовываем людей, нарушающих законы, и ставим их перед судьёй и присяжными, причём адвокат, защищающий права нарушителей, следит за тем, чтобы судопроизводство шло справедливо и без нарушений. Мы совершенно точно не стреляем человеку в голову, когда он держит в руках только что родившегося младенца!

— Это достойно сожаления, — признался Хью, — но, как я уже сказал, эти люди нарушали наши законы.

— И тогда ваши копы взяли на себя обязанности судьи/присяжных/палача. Хью, в Америке это сочли бы варварским актом. — Слово «варварским» вырвалось наконец наружу.

— Америка не имеет права так разговаривать с Китаем, господин Гант.

— Послушайте, господин Хью, это ваша страна и вы можете управлять своей страной так, как вам хочется. Мы не собираемся объявлять вам войну из-за того, что происходит внутри ваших границ. Но не существует закона, который гласит, что мы обязаны торговать с вами, так что мы можем прекратить покупать ваши товары. У меня есть новость для вас: американский народ прекратит покупать ваши товары, если вы будете и дальше вести себя таким образом.

— Ваш народ? Или ваше правительство? — спросил Хью с многозначительной улыбкой.

— Вы действительно настолько глупы, господин Хью? — огрызнулся в ответ Гант.

— Что вы хотите этим сказать? — Гант понял, что его оскорбление сумело наконец пробить защитный панцирь китайца.

— Я хочу сказать, что Америка — демократическая страна. Американцы принимают огромное множество решений самостоятельно, и одним из них является решение о том, как потратить свои деньги. Могу заверить вас, что средний американец ничего не будет покупать у гребаных варваров. — Гант на мгновение замолчал. — Понимаете, я еврей, ясно? Больше шестидесяти лет назад Америка совершила огромную ошибку. Мы видели, что делают Гитлер и нацисты в Германии, и не приняли никаких мер, чтобы остановить их. Мы упустили время, и много людей погибло напрасно. Мы видели все это по телевидению ещё в то время, когда я носил короткие штанишки, и пока мы живы, такого больше никогда не случится. Когда мы видим, что люди вроде вас обращаются с другими людьми так, как мы видели вчера по телевидению, в уме американцев вспыхивают воспоминания о холокосте. Теперь вы меня понимаете?

— Вы не имеете права так разговаривать с нами.

Опять эта треснувшая пластинка! Двери в конференц-зал открывались. Настало время возвращаться обратно для следующего конфронтационного обмена мнениями на дипломатическом языке.

— Если вы будете и дальше оскорблять наш суверенитет, мы будем покупать товары в другом месте, — сказал Хью, не скрывая удовлетворения.

— Отлично, а мы поступим точно так же. Ведь вы нуждаетесь в нашей валюте гораздо больше, чем мы в ваших товарах. — Гант подумал, что это наконец дошло до собеседника. На лице китайца отразились эмоции. Они выразились и в его словах:

— Мы никогда не подчинимся американским атакам на нашу страну.

— Мы не атакуем вашу страну, Хью.

— Но вы угрожаете нашей экономике, — сказал Хью, когда они подошли к дверям.

— Мы ничему не угрожаем. Я просто говорю вам, что мои соотечественники не будут покупать товары у той страны, которая совершает варварские акты. Это не угроза, это просто констатация факта. — То, что это было ещё большим оскорблением, Гант понял не сразу.

— Если Америка причинит нам вред, мы причиним вред Америке.

Этого было достаточно. Гант наполовину приоткрыл дверь и сказал прямо в лицо дипломату/шпиону:

— Хью, ваши члены недостаточно длинны, чтобы вступать с Америкой в соревнование, кто сможет брызнуть дальше. — С этими словами он вошёл в зал. Через полчаса он уже выходил из зала. Фразы, которыми обменивались стороны, были оскорбительными и колкими, и ни одна сторона не видела необходимости продолжать дискуссию в этот день — хотя Гант подозревал, что, после того как в Вашингтоне узнают о такой дискуссии, следующего дня больше не будет.

Через двое суток его биологические часы были полностью рассинхронизированы, зато он вернулся к себе в офис на 15-й улице. Его удивляло, что когда-то он предвкушал это.

* * *

— Есть новости с Западного Тихоокеанского флота? — спросил Манкузо.

— Они только что выпустили в море три субмарины — «Сонг» и две «Кило», проданные им русскими, — сообщил ему начальник разведывательного управления. — Мы следим за ними. Рядом находятся «Ла Джолла» и «Хелен». С полудня «Теннесси» направляется обратно в Перл. — Бывший ракетоносец нёс патруль в течение пятидесяти дней, этого достаточно. — Наши надводные корабли все вышли в море. Двенадцать дней ни один из них не зайдёт в Тайбей.

— Значит, тайбейские девки получили отпуск на двенадцать дней? — с усмешкой спросил главнокомандующий Тихоокеанским направлением.

— И бармены тоже. Если ваши матросы походят на моих солдат, им понадобится отдых, — улыбнулся Лар.

— Как бы хотелось снова быть молодым и неженатым, — заметил Барт. — Ещё какие-нибудь новости?

— Обычные учения на их стороне, комбинированные манёвры воздушных и наземных сил, но все это на севере, у русской границы.

— Насколько хорошо они подготовлены?

Лар пожал плечами.

— Достаточно хорошо, чтобы заставить русских задуматься, сэр. В целом китайская Народно-освободительная армия подготовлена сейчас лучше, чем я когда-либо видел. Но это легко объяснимо — они проводят регулярные учения и манёвры последние три или четыре года.

— Какова их общая сила? — спросил Барт, глядя на карту, которая была гораздо полезнее для моряка, чем для солдата. Китай был бежевым пятном на левой границе.

— Это зависит от места. Например, если они двинутся на север, в Россию, их армии будут подобны стаям тараканов в каком-нибудь многоквартирном доме в нью-йоркском гетто. Понадобится множество коробок «Рейда», чтобы остановить их.

— А у русских на востоке слабая армия?

Лар кивнул.

— Да. Знаете, адмирал, если бы я был на месте Бондаренко, то не успевал бы стирать пот с лица. Я имею в виду, это теоретическая угроза, но именно из-за теоретических угроз я не спал бы по ночам.

— А как относительно сообщений о нефти и золоте в Восточной Сибири?

Лар покачал головой.

— Это делает угрозу не такой уж теоретической. Китай импортирует огромное количество нефти, им понадобится ещё больше, если они начнут развивать свою экономику так, как планируют. Что касается месторождения золота — черт побери, в течение трех тысяч лет все стремились получить его как можно больше. Это легко продаваемый и родовой товар.

— Родовой? — это было новое слово для Манкузо.

— Ваше обручальное кольцо, адмирал, вполне может быть частью короны фараона Рамзеса II, — объяснил Лар. — Или частью ожерелья Калигулы, или скипетра Наполеона. Вы берете какой-нибудь золотой предмет, расплющиваете его молотком, и золото снова превращается в сырьё, и к тому же ценное сырьё. Если российское месторождение такое огромное, как говорится в наших разведывательных сводках, русское золото будут продавать по всему миру. Все страны будут использовать его для самых разных целей, от ювелирных изделий до электроники.

— Насколько велико это месторождение?

Лар пожал плечами.

— Достаточно, чтобы купить вам новый Тихоокеанский флот, и ещё останется.

Манкузо свистнул. Действительно, это настоящие деньги.

* * *

В Вашингтоне был поздний вечер, но Адлер продолжал работать у себя в кабинете.

Должность Государственного секретаря требовала, чтобы он проводил много времени на работе, а в последние недели ему приходилось работать больше обычного, и Скотт Адлер привыкал к четырнадцатичасовому рабочему дню. Сейчас он читал отчёты, поступившие от других послов, ожидая, когда в Пекине уронят второй ботинок. На столе стоял кодированный телефон STU-6 (secure telephone unit). Этот телефон представлял собой сложный современный прибор с шифровальным устройством, подключённый к цифровому телефонному аппарату AT&T. Он работал через канал спутниковой связи, и хотя по этой причине его сигнал можно было услышать во всех частях земного шара от спутника связи Министерства обороны, рядовой абонент различил бы только шипящий звук, похожий на шум воды, текущей из крана в ванной комнате. У него была система скрэмблера из 512 бит, основанная на беспорядочном подборе звуков. Лучшие компьютеры в Форт-Мид могли расшифровать примерно треть передачи после нескольких дней целеустремлённой работы. В мире не существует более надёжной телефонной связи. Специалисты пытались использовать шифровальную систему «Чечётка» в устройствах STU, чтобы создать абсолютно беспорядочный и потому не поддающийся расшифровке сигнал, но возникли технические трудности, суть которых никто даже не подумал объяснить Государственному секретарю, что было только к лучшему. Он был дипломатом, а не математиком. Наконец STU издал свою странную щебечущую трель. Потребовалось одиннадцать секунд, чтобы два аппарата STU на противоположных сторонах земного шара достигли синхронизации.

— Адлер.

— Говорит Ратледж, — произнёс голос на другой стороне мира. — Никакого успеха, — сразу сообщил он Государственному секретарю. — И они отменили свой заказ на «777-е» от «Боинга», как мы и ожидали.

Адлер нахмурился, глядя на телефон.

— Великолепно. Никаких уступок по поводу стрельбы?

— Никаких.

— Есть ли основания хоть для какого-то оптимизма?

— Никаких, Скотт, абсолютно никаких. Они стоят подобно каменной стене, словно мы монголы, а они династия Цин.

Нужно, чтобы кто-то объяснил им, что Великая стена оказалась в конечном итоге бесполезной грудой напрасно использованных кирпичей, — подумал «Орёл», но не произнёс этого вслух.

— О'кей, мне нужно обсудить это с президентом, но вы, по всей видимости, скоро полетите домой. Может быть, и Карл Хитч с вами?

— Я передам ему. Есть вероятность, что мы пойдём на какие-нибудь уступки, чтобы переговоры продолжались?

— Клифф, вероятность того, что конгресс ляжет на спину и поднимет вверх лапки по вопросу торговли, равняется тому, что Тафт попадёт в финальную четвёрку. Даже меньше. — По крайней мере, у университета Тафта всё-таки есть баскетбольная команда, в конце концов. — У нас нет ничего, с чем они могли бы согласиться. Если произойдёт прорыв, то им придётся на этот раз пойти на уступки. Есть шансы на это?

— Никаких, — последовал ответ из Пекина.

— Ну что же, тогда им придётся научиться понимать кое-что, принеся большие жертвы. — «Хорошей новостью, — подумал Адлер, — является то, что жестокий урок действительно учит людей чему-то. Может быть, даже китайцев».

* * *

— Что сказал этот капиталистический diao ren? — спросил Чанг.

Шен передал ему, что сказал Хью, в точности, слово за словом.

— А кого он представляет?

— Он личный помощник американского министра финансов. Поэтому мы полагаем, что к его советам прислушиваются как министр финансов, так и американский президент, — объяснил Шен. — Он не принимал активного участия в переговорах, но после каждой сессии беседует с заместителем министра Ратледжем. Мы точно не знаем, какие у них отношения, но, вне всякого сомнения, он не является опытным дипломатом. Он говорит как высокомерный капиталист, грубо оскорбляет нас, но я опасаюсь, что он представляет американскую позицию более чётко, чем Ратледж. Мне кажется, что он диктует Ратледжу политику, которой тот следует. Ратледж опытный дипломат, и совершенно очевидно, что позиция, которую он занимает, не является его собственной. Ратледж готов пойти на уступки, я уверен в этом, но он подчиняется политике Вашингтона, а этот Гант, по-видимому, представляет собой канал связи с Вашингтоном.

— Тогда вы поступили правильно, отложив переговоры. Мы дадим им возможность пересмотреть свою позицию. Если они думают, что могут диктовать нам, то ошибаются. Вы отменили заказ на покупку самолётов?

— Конечно, как мы договорились на прошлой неделе.

— Тогда это заставит их задуматься, — самодовольно заметил Чанг.

— Если они не прервут переговоры и не покинут Пекин.

— Они не решатся пойти на такой шаг. — Покинуть Поднебесную. Абсурд.

— Этот Гант сказал ещё одно. Он сказал, прямо и откровенно, что мы нуждаемся в них — в их деньгах, я имею в виду, — больше, чем они нуждаются в нас. И в этом он не так уж ошибается, не правда ли?

— Мы нуждаемся в их долларах не больше, чем в своём суверенитете. Неужели они действительно думают, что могут диктовать нам наши внутренние законы?

— Да, Чанг, думают. Они придают поразительную важность этому инциденту.

— Этих двух полицейских следовало бы расстрелять за то, что они натворили, но мы не можем позволить американцам указывать нам, как нужно поступать. Неприятности, возникшие в результате инцидента, поставили государство в сложное положение. Виновники должны понести суровое наказание. Но Китай должен принять такое решение по своей инициативе, а не по команде другого государства.

— Они называют это варварским поступком, — добавил Шен.

— Варварским? Они сказали это нам?

— Ты ведь знаешь, американцы чувствительно относятся к подобным происшествиям. Мы часто забываем об этом. А главы их религий обладают немалым влиянием в их стране. Наш посол в Вашингтоне несколько раз предупреждал нас об этом. Было бы лучше дать возможность американцам немного успокоиться, и действительно будет неплохо наказать этих двух полицейских, чтобы пойти навстречу американцам, но я согласен, что мы не можем допустить, чтобы они диктовали нам нашу внутреннюю политику.

— Значит, этот Гант утверждает, что их члены больше, чем наши?

— Так сказал мне Хью. Наше досье на него гласит, что он биржевой маклер и что он работает в тесном сотрудничестве с министром Уинстоном в течение ряда лет. Он еврей, подобно многим американцам.

— Их министр иностранных дел тоже еврей, не правда ли?

— Министр Адлер? Да, тоже, — подтвердил Шен после недолгого размышления.

— Следовательно, этот Гант действительно сообщил нам их позицию?

— Вероятно, — ответил министр иностранных дел Шен.

Чанг наклонился вперёд в своём кресле.

— Тогда дай им понять, какова наша позиция. В следующий раз, когда ты увидишь этого Ганта, скажи ему: «Chou ni та de bi». — Это было отвратительное китайское ругательство, и когда ты произносишь его в Китае, обращаясь к кому-нибудь, лучше всего держать в руке заряженный пистолет.

— Понимаю, — ответил Шен, зная, что он никогда не произнесёт ничего подобного, разве что обращаясь к самому забитому подчинённому у себя в офисе.

Чанг встал и вышел. Ему нужно обсудить все это со своим другом Фанг Ганом.

Глава 34 Удары

На протяжении прошлой недели Райан привык получать плохие новости сразу после того, как проснётся, и в результате к этому же привыкла его семья. Он понял, что все становится слишком серьёзно, когда дети начали донимать его во время завтрака.

— Что происходит в Китае, папа? — спросила Салли, давая Райану ещё одно основание для печали. Салли больше не называла его «папочка», а это было обращение, гораздо более приятное для Джека, чем «господин Президент». Вы ожидаете нечто подобное от сыновей, но не от своей дочери. Джек обсуждал эту проблему с Кэти, но она посоветовала ему просто терпеть.

— Мы не знаем, Салли.

— Но ведь ты должен знать все! — К тому же её друзья расспрашивали об этом в школе.

— Салли, президент не может знать всего. По крайней мере, я не знаю, — объяснил Райан, поднимая голову от «Ранней птички». — Если ты не обратила внимания, телевизор в моем кабинете настроен на CNN и другие программы новостей, потому что они часто говорят мне больше, чем ЦРУ.

— Неужели! — удивилась Салли. Она смотрела слишком много фильмов. Голливуд изображал ЦРУ как опасное, постоянно нарушающее законы, презирающее демократию, фашистское и предельно порочное правительственное агентство. Это ЦРУ убило президента Кеннеди для достижения своих целей, какими бы они ни были (Голливуд так и не сумел добраться до их объяснения). Но это не имело значения, потому что главный герой фильма всегда успевал разрушить преступные замыслы ЦРУ ещё до того, как на экране появлялись имена людей, которых благодарили за участие в фильме, или последняя реклама, в зависимости от формата передачи.

— Да, милая. В ЦРУ есть хорошие люди, но, в общем, это всего лишь ещё одно правительственное агентство.

— А как относительно ФБР и Секретной службы? — спросила она.

— Это копы. Они занимаются другими делами. Мой папа был копом, помнишь?

— Ах да, — и она вернулась обратно к разделу «Стиль» газеты «Вашингтон Пост», содержащему комиксы и рассказы. Её интересовали главным образом те из них, которые имели отношение к музыке — слову, которое её отец всегда заключал в кавычки.

Послышался осторожный стук в дверь, и в комнату вошла Андреа. По утрам она исполняла обязанности личного секретаря президента. Сейчас она принесла депешу из Государственного департамента. Райан взял её, посмотрел и с трудом удержался от того, чтобы стукнуть кулаком по столу, потому что рядом сидели его дети.

— Спасибо, Андреа, — сказал он.

— Пожалуйста, господин президент. — И специальный агент Секретной службы вышла обратно в коридор.

Джек увидел, что жена смотрит на него. Дети не могли читать по его лицу, что он думает, а жена могла. Райан не мог лгать Кэти, это была причина, по которой она никогда не сомневалась в его верности. В способности скрывать свои чувства Джек ничем не отличался от двухлетнего ребёнка, несмотря на помощь и советы, получаемые от Арни. Джек заметил её взгляд и кивнул. Да, это снова был Китай. Через десять минут завтрак кончился, телевизор был выключен, и семья Райана спустилась вниз, чтобы отправиться на работу, в школу или в ясли в больнице Джонса Хопкинса, в зависимости от возраста, в сопровождении соответствующего числа телохранителей Секретной службы. Джек поцеловал всех по очереди, за исключением маленького Джека — он носил прозвище «Бейсболист» среди агентов Секретной службы, — потому что Патрик Райан-младший не любил такие девчачьи нежности. Все-таки с дочерьми проще, подумал Райан, направляясь в Овальный кабинет. Бен Гудли уже ждал его с ежедневным президентским брифингом.

— Вы получили депешу из Госдепа? — спросил «Картёжник».

— Да, Андреа принесла её. — Райан опустился в своё вращающееся кресло и поднял телефонную трубку, затем нажал на соответствующую кнопку быстрого набора.

— Доброе утро, Джек, — бодро приветствовал его Государственный секретарь, несмотря на то, что спал всего несколько часов на диване в своём кабинете. К счастью, в его личном туалете был душ.

— Я согласен. Распорядись, чтобы все вернулись обратно, — сказал «Орлу» «Фехтовальщик».

— Кто объявит об этом в средствах массовой информации? — спросил Адлер.

— Сделай это ты. Постараемся не привлекать к этому лишнее внимание, — сказал президент с безнадёжной ноткой в голосе.

— Понял, — ответил Адлер. — Что ещё?

— Пока все.

— О'кей, я у себя в кабинете, Скотт. — Райан положил трубку. — Что слышно о Китае? — спросил он у Гудли. — Они занимаются чем-то необычным?

— Нет. Их армия проявляет активность, но это касается учений и манёвров. Наибольшая концентрация войск на северо-востоке и напротив Тайваня. К северу от Индии активность заметно меньше.

— Теперь, когда России так повезло с нефтью и золотом, не смотрят ли китайцы на север с завистью?

— Неплохое предположение, но у нас нет конкретных указаний на это из наших источников. — В конце концов, все завидуют богатым соседям. Именно поэтому Саддам Хусейн решил захватить Кувейт, хотя пески Ирака и так скрывали огромное количество нефти.

«Из наших источников» включает «ЗОРГЕ», — напомнил себе президент. Он задумался.

— Передай Эду, что мне нужна СНРО[336] по России и Китаю.

— Насколько быстро? — спросил Гудли. Для подготовки Специальной национальной разведывательной оценки могло потребоваться несколько месяцев.

— Три или четыре недели. Все, что мне требуется, это общее представление.

— Я передам директору ЦРУ, — пообещал Гудли.

— Что-нибудь ещё? — спросил Райан.

— На сегодня это все, сэр.

Джек кивнул и посмотрел на свой календарь. Сегодня ему предстоял относительно спокойный день, зато следующий он проведёт на борту ВВС-1, летая взад и вперёд по Америке. Заночует — он перевернул страницу распечатки — в Сиэтле, перед тем как вернуться в Вашингтон, где ему предстоит очередной загруженный день. Для него было так же просто использовать VC-25A как место для ночлега… о да, ему предстоит произнести речь во время завтрака для местных студентов начального колледжа. Он будет говорить о школьной реформе. Райан не удержался от недовольного ворчания. Там просто недостаточно монахинь. Сестры Нотр-Дам учили его в начальной школе Святого Мэттью в северо-восточном Балтиморе больше сорока лет назад — и учили его хорошо, потому что наказание за плохую успеваемость и плохое поведение было таким страшным, что семилетнему мальчугану даже не хотелось думать об этом. Но, по правде говоря, он был хорошим ребёнком, относительно послушным — тупым, признался Джек с лукавой улыбкой, получавшим хорошие отметки, потому что у него была хорошая мать и хороший отец, что было намного лучше, чем у многих американских детей, — и каким образом, черт побери, он сможет исправить это? — спросил себя Джек. Как ему вернуть нравственный облик поколения родителей, важность религии и мир, в котором обручённые пары шли к алтарю девственниками? Теперь они говорят детям, что гомосексуализм и лесбиянство — приемлемые вещи. Что бы сказала об этом сестра Франсис Мэри? — подумал Джек. Как жаль, что её больше нет и она не может щёлкать некоторых сенаторов и конгрессменов по костяшкам пальцев своей линейкой! Этот метод воспитания творил чудеса с ним и его одноклассниками в Святом Мэттью…

Настольный динамик прохрипел: «Сенатор Смитерс только что прибыла к Западному входу». Райан встал и пошёл направо, к двери, которая вела в приёмную секретарей.

По какой-то причине люди предпочитали эту дверь той, что вела из коридора напротив комнаты Рузвельта. Скорее всего им нравилось, когда открывается эта дверь, президент стоит с протянутой рукой и улыбкой на лице, словно он действительно рад видеть своих посетителей.

Мэри Смитерс из штата Айова, пожилая матрона, трое детей и семь внуков, — подумал он, — снова будет говорить о законопроекте для фермеров. Какого черта должен он знать о фермах? В тех редких случаях, когда он покупал продукты, он делал это в супермаркетах — потому что именно там все и производилось, разве не правда? На страницах брифинга для его политических выступлений всегда была цена хлеба и молока в данном регионе, на случай, если какой-нибудь местный репортёр захочет проверить его. А шоколадное молоко получают от коричневых коров.

* * *

— Соответственно, посол Хитч и заместитель Государственного секретаря Ратледж отзываются обратно в Вашингтон для консультаций, — произнёс представитель Белого дома, обращаясь к аудитории.

— Это означает разрыв отношений с Китаем? — тут же спросил репортёр.

— Ни в коем случае. Консультации означают именно консультации. Мы обсудим недавние события с нашими представителями, чтобы отношения с Китаем быстрее стали такими, какими они должны быть, — ответил он, даже не запнувшись.

Собравшиеся репортёры не знали, как понять это, и поэтому немедленно было задано ещё три вопроса практически аналогичного содержания, на которые последовали ответы, почти не отличающиеся от первого.

— Он хорошо справляется с делом, — сказал Райан, глядя на экран телевизора, на который поступал со спутников перехват «картинки» CNN (и других телевизионных компаний). Как ни странно, передача не шла в прямой эфир, несмотря на важность затронутых новостей.

— Недостаточно хорошо, — заметил Арни ван Дамм. — На тебя набросятся с этими же вопросами.

— Пожалуй. Когда?

— В следующий раз, как только ты окажешься перед камерой, Джек.

И у него было не больше шансов увернуться от камеры, чем у открывающего матч подающего бейсболиста в первый день сезона на стадионе «Янкиз». Камеры в Белом доме были такими же многочисленными, как дробовики во время сезона охоты на уток, причём ограничения на количество добытых птиц не существовало.

* * *

— Боже мой, Олег! — Было непросто заставить Райли открыть от изумления рот, но это перешло все границы. — Ты серьёзно?

— Так мне показалось, Миша, — ответил Провалов.

— И почему ты говоришь об этом мне? — спросил американец. Подобная информация составляла государственную тайну, равноценную внутренним мыслям президента Грушевого.

— От тебя трудно скрыть что-то. Я полагаю, что ты сообщаешь обо всём, что мы делаем вместе, в Вашингтон. Кроме того, именно ты опознал китайского дипломата, за что я и моя страна находимся перед тобой в долгу.

Самое забавное заключалось в том, что Райли бросился вдогонку за Суворовым/Коневым, ни о чём не подумав, просто следуя инстинкту копа, стремясь помочь другому копу. Только потом — примерно одну наносекунду спустя, конечно, — он подумал о политических последствиях. И он думал об этом как о чём-то будущем, но только размышляя, даже не веря, что это может действительно произойти.

— Да, я должен информировать Бюро о своих операциях в Москве, — признался юридический атташе, что, впрочем, не представляло собой какого-то потрясающего откровения.

— Я знаю, Миша.

— Китайцы хотят убить Головко, — прошептал Райли, склонившись над своей стопкой. — Проклятье.

— Я сказал то же самое, — сообщил Провалов своему американскому другу. — Вопрос заключается…

— Два вопроса, Олег. Первый — почему? Второй — что делать нам?

— Есть и третий вопрос. Кто этот Суворов и какие цели он преследует?

Интересно, — подумал Райли. — Является ли Суворов просто наёмным агентом иностранной державы? Или он входит в крыло КГБ, объединившегося со здешней мафией, которой платят китайцы, чтобы выполнить какую-то задачу — но какую и с какой целью?

— Знаешь, я боролся с организованной преступностью в течение длительного времени, но мне никогда не приходилось заниматься чем-то столь значительным. Это походит на эти идиотские истории о том, кто «действительно» убил Кеннеди.

Провалов поднял голову.

— Ты хочешь сказать…

— Нет, Олег. Мафия не настолько безумна. Они не хотят получить таких могущественных врагов. При этом нельзя предсказать последствия, а это плохо для бизнеса. Мафия — это бизнес, Олег. Они стараются получить как можно больше денег. Даже их политическая деятельность направлена только на это, у неё есть пределы, и они знают, в чём эти пределы заключаются.

— Значит, если Суворов — это мафия, то он всего лишь пытается заработать деньги?

— Нет, здесь ситуация несколько иная, — медленно произнёс Райли, стараясь, чтобы его слова не опережали мысль. — Ваши члены организованной преступности имеют более значительный политический уклон, чем в Нью-Йорке. — И причина заключается в том, что агенты КГБ были воспитаны в исключительно политизированной обстановке. Здесь политика является властью в более прямом смысле, чем она когда-либо была в Америке. Там политика и коммерция всегда были отделены друг от друга. Первая защищала вторую (за деньги), но одновременно находилась под её контролем. Здесь это всегда было — и по-прежнему остаётся — наоборот. Бизнесу нужно управлять политикой, потому что бизнес является источником процветания, из которого граждане страны извлекают комфортабельную жизнь. Россия никогда не была процветающей страной, потому что телега старалась тянуть за собой лошадь. Получатель богатства всегда старался создать это богатство, а политические фигуры в этом отношении совершенно безнадёжны. Они умеют только растрачивать деньги, потому что живут в соответствии со своими теориями. Бизнесмены пользуются реальностью и вынуждены действовать в мире, определяемом реальностью, а не теорией. Вот почему даже в Америке они плохо понимают друг друга и никогда друг другу не доверяют.

— Но почему Головко стал целью? Какой смысл убивать его? — спросил Райли.

— Он главный советник президента Грушевого. Головко никогда не стремился стать публичным политиком и потому не может быть министром как таковым, но к его мнению прислушивается президент, поскольку он честный и хорошо информированный человек. Кроме того, Головко — настоящий русский патриот, в лучшем смысле этого слова.

Несмотря на своё прошлое, — подумал Райли. Головко служил в КГБ, раньше это был злейший враг Запада и враг президента Райана, но каким-то образом они встретились и теперь уважают друг друга, даже нравятся друг другу, и об этом ходят слухи в Вашингтоне. Райли допил свою вторую водку и сделал знак бармену, чтобы тот принёс третью. Агент ФБР подумал, что он превращается в русского. Доходит до того, что он не может поддерживать разумного разговора без одной или двух стопок водки.

— Значит, замысел состоит в том, чтобы устранить Головко и нанести удар по президенту, а следовательно, и по всей России. Это чертовски опасная игра, Олег Григорьевич.

— Очень опасная игра, Миша, — согласился Провалов. — Кто осмелится пойти на такой шаг?

Райли глубоко и задумчиво вздохнул.

— Какой-то очень честолюбивый сукин сын. — Ему нужно было срочно вернуться в посольство и включить свой кодированный STU-6. Он сообщит о том, что узнал, директору Мюррею, а Мюррей передаст это президенту Райану через половину минуты. А что дальше? «Это намного выше моей компетенции», — подумал Майк Райли.

— О'кей, вы следите за этим Суворовым?

— Мы и теперь с нами Федеральная служба безопасности, — подтвердил Провалов.

— У них хорошие агенты?

— Очень хорошие, — признался капитан милиции. — Суворов не может пёрнуть, чтобы мы не знали, что он ел на ужин.

— И вам удалось следить за его каналами связи?

Олег кивнул.

— Только за перепиской. У него есть сотовый телефон — может быть, не один, и следить за ними нам пока не удаётся.

— Особенно если в него встроена система кодирования. Сейчас продаются такие телефоны, и наши парни уже столкнулись с трудностями.

— Вот как? — Провалов повернулся к Райли.

Он был удивлён двумя обстоятельствами. Первое, что существует надёжная шифрованная связь по сотовым телефонам, и второе, что американцы столкнулись с трудностями в расшифровке.

Райли кивнул.

— К счастью, плохие парни ещё не знают об этом. — Вопреки широко распространённому мнению, мафия плохо разбирается в технологии. Один дон мафии думал, что его сотовый телефон недоступен для прослушивания, потому что он был способен переключаться с одной частоты на другую, и затем полностью аннулировал это кажущееся преимущество, потому что вёл разговор, стоя на месте! Тупой дон так и не понял, в чём дело, даже после того, как перехваченный разговор был воспроизведён в федеральном суде.

— Пока мы не заметили этого.

— Вот и продолжайте действовать прежним образом, — посоветовал Райли. — К тому же теперь вы ведёте расследование государственной важности.

— Это по-прежнему расследование убийства и заговора с целью совершения убийства, — сказал Провалов, имея в виду, что это все ещё его расследование.

— Я могу помочь тебе?

— Подумай об этом. У тебя хороший инстинкт по делам мафии, а это, по всей вероятности, относится к ней.

Райли опрокинул последнюю стопку.

— О'кей, встретимся завтра, здесь же?

Олег кивнул.

— Хорошо.

Агент ФБР вышел из бара и сел в автомобиль. Через десять минут он уже был за своим столом. Райли достал из ящика стола пластиковый ключ, вставил его в свой STU, затем набрал номер телефона в Вашингтоне.

* * *

Самые разные люди с телефонами STU имеют доступ к личному шифрованному номеру Мюррея, так что, когда большая система за его спиной начала щебетать, он просто поднял телефонную трубку и слушал шипение атмосферных помех в течение тридцати секунд, пока голос робота не произнёс: Канал безопасен.

— Мюррей слушает, — сказал он.

— Это Райли из Москвы, — ответил другой голос.

Директор ФБР посмотрел на часы. В Москве было уже чертовски поздно.

— Что происходит, Майк? — спросил он и получил ответ в течение трех минут.

* * *

— Да, Эллен? — сказал Райан, услышав звонок.

— Министр юстиции и директор ФБР хотят прийти к вам по какому-то важному делу. Через сорок минут у вас будет свободное время.

— Хорошо. — Райан не стал задумываться, какова причина этого неожиданного визита. Он скоро и так узнает об этом. Когда он понял, о чём только что подумал, Джек уже в который раз проклял президентскую должность. Он становится равнодушным. На этой работе?

* * *

— Какого черта? — заметил Эд Фоули.

— Похоже, что это надёжная информация, — сказал Мюррей директору ЦРУ.

— Что ещё нам известно?

— Только что прибыл факс, всего две страницы, там ничего, кроме того, что я только что сказал, но всё-таки я перешлю его тебе. Я приказал Райли оказать русским полное содействие. Со своей стороны ты можешь что-нибудь предложить? — спросил Дэн.

— Ничего не приходит в голову. Для нас это полная неожиданность, Дэн. Передай мои поздравления твоему Райли за то, что он сумел узнать это. — В конце концов, Фоули жил информацией. Он был готов принять её от кого угодно.

— Марк — хороший парень. Его отец тоже был отличным агентом. — Мюррею не хотелось, чтобы в его голосе звучали самодовольные нотки, да и Фоули не заслуживал оскорбления. Подобные веши, строго говоря, не входили в сферу деятельности ЦРУ, и маловероятно, чтобы на них кто-нибудь наткнулся в ходе одной из своих операций.

Что касается Фоули, он подумал о том, а не стоит ли ему рассказать Мюррею о «ЗОРГЕ».

Если происходящее в Москве соответствовало действительности, об этом должно быть известно на самом высшем уровне китайского правительства. Это не могло быть задумано в их посольстве в России на свой страх и риск. За ошибки, допущенные на таком уровне, людей расстреливают, и такая операция не могла даже прийти в голову коммунистическим бюрократам, которые не являются самыми изобретательными во всем мире.

— Как бы то ни было, я беру с собой Пэта Мартина. Он знаком со шпионскими операциями с оборонительной стороны, и мне кажется, что может понадобиться его помощь.

— О'кей, спасибо. Я прочитаю факс и позвоню тебе через некоторое время.

Он почти слышал кивок на другом конце провода.

— Хорошо, Эд. Звони.

Его секретарша пришла через тридцать секунд с факсом в конверте. Эд Фоули проверил сопроводительную страницу и вызвал жену из её кабинета.

Глава 35 Приходят новости

— Проклятье, — негромко выругался Райан, когда Мюррей передал ему факс, присланный из Москвы. — Проклятье! — повторил он после недолгого размышления. — Этому можно верить?

— Мы считаем, что да, Джек, — подтвердил директор ФБР. Он дружил с Райаном больше десяти лет и потому мог обращаться к нему по имени. Он добавил несколько фактов. — Наш парень Райли является экспертом по организованной преступности, поэтому его и послали туда. Он отличный специалист, Джек, — заверил Мюррей своего президента. — У него впереди многообещающее будущее. Он установил очень хорошие рабочие отношения с местными копами, помог им в нескольких расследованиях, поддерживал их, как мы делаем это с местными копами, понимаешь?

— И?

— И поэтому его сведения представляются мне не вызывающими сомнения, Джек. Кто-то пытался устранить Сергея Николаевича, и я считаю, что это кто-то из китайского правительства.

— Господи. Самостоятельная операция, не согласованная с верхами?

— Если это так, то мы получим подтверждение, когда какой-нибудь китайский министр внезапно скончается от инсульта, вызванного пулей в затылок, — сказал Мюррей.

— Эд Фоули уже видел это?

— Я позвонил ему и послал факс. Так что он в курсе дела.

— Пэт? — Райан повернулся к министру юстиции, самому умному юристу, какого ему доводилось встречать, и это включало всех назначенных им членов Верховного суда.

— Господин президент, это потрясающая новость, если, конечно, мы считаем её правдивой, а не какой-то провокацией под фальшивым флагом или игрой, задуманной русскими, чтобы вывести кого-то на чистую воду. Проблема заключается в том, что я не вижу разумной причины для подобного происшествия. Создаётся впечатление, что перед нами происходит что-то слишком безумное, чтобы походить на правду, или, возможно, слишком безумное, чтобы не быть правдой. В течение длительного времени я занимался иностранными контрразведывательными операциями и никогда не встречался с чем-нибудь, похожим на это. У нас всегда существовала договорённость с русскими, что они не будут устранять никого в Вашингтоне, а мы не будем делать этого в Москве. Насколько я помню, эта договорённость не была нарушена ни одной из сторон. А теперь это происшествие. Если это правда, то оно равносильно объявлению войны. Это не представляется очень разумным действием со стороны китайцев, верно?

Президент Соединённых Штатов поднял голову от факса.

— Здесь говорится, что твой парень Райли раскрыл связь с китайцами?..

— Читай дальше, — сказал ему Мюррей. — Он присутствовал во время слежки и вроде как предложил свои услуги. В результате попал в цель.

— Неужели китайцы могут быть такими идиотами… — Голос Райана стих. — А не может оказаться, что русские пытаются каким-то образом запутать нас?

— С какой целью? — спросил Мартин. — Если существует разумная причина для этого, то я не вижу её.

— Послушайте, парни, никто не может быть настолько безумным! — вырвалось у президента. Теперь он понял все. Мир ещё не стал достаточно разумным.

— И снова, сэр, вы лучше всех можете оценить происшедшее, — заметил Мартин. Это немного успокоило Джека.

— За все время, которое я провёл в Лэнгли, мне приходилось видеть массу странных материалов, но этот заслуживает особой награды.

— Что мы знаем о китайцах? — спросил Мюррей, ожидая услышать ответ вроде абсолютно ничего, потому что Бюро не сумело добиться никаких успехов в своих усилиях проникнуть в китайские разведывательные операции, ведущиеся в Америке, и решил, что и Агентство столкнулось с такими же проблемами и по той же причине — слишком мало китайцев на государственной службе. Вместо этого, однако, Мюррей увидел, как на лице Райана появилось насторожённое выражение, и он промолчал. Мюррею довелось допрашивать тысячи людей за время своей карьеры, и потому у него появилась способность до некоторой степени читать их мысли. На этот раз он прочитал мысли Райана и удивился тому, что прочёл в них.

— Недостаточно, Дэн. Недостаточно, — с опозданием ответил Райан. Его мозг все ещё пытался докопаться до смысла этого донесения. Пэт Мартин совершенно прав. Это было слишком безумным, чтобы быть правдой, и слишком похожим на правду, чтобы быть безумным. Ему были нужны супруги Фоули, чтобы обсудить с ними содержание донесения, и, пожалуй, пришло время, чтобы пригласить профессора Вивёра из университета Брауна, если, конечно, Эд и Мэри-Пэт не набросятся на него за то, что он захочет посвятить кого-нибудь ещё как в операцию «ЗОРГЕ», так и в эту бомбу из Москвы. «Фехтовальщик» пока ещё ни в чём не был уверен, но он не сомневался в одном — ему необходимо разобраться в этом деле, причём как можно быстрее. Отношения между Америкой и Китаем только что спустились в сточную трубу, а теперь он располагал информацией, что китайцы, предположительно, планировали прямую атаку на российское правительство. Райан посмотрел на своих гостей: — Спасибо, парни. Если у вас есть что-нибудь ещё, сообщите мне сразу. Мне нужно подумать об этом.

— Да, я верю этому, Джек. Я приказал Райли сотрудничать с ними в полном объёме и докладывать мне о дальнейших событиях. Конечно, они знают, что он поможет им. Так что твой друг Головко захотел ознакомить тебя с этим. Как ты поступишь дальше, решать тебе.

— Да, мне попадаются исключительно простые задачи. — Джек заставил себя улыбнуться. Самое худшее заключалось в том, что он не мог своевременно обсуждать возникающие проблемы. Подобные вещи не обсудишь по телефону. Нужно видеть лицо человека и читать язык его тела, когда стараешься заглянуть ему в мозг — её мозг, в случае с Мэри-Пэт — при обсуждении такого вопроса. Он надеялся, что Джордж Вивёр является таким умным, как о нем говорят. В данный момент ему был нужен ясновидящий.

* * *

Новый пропуск через пост службы безопасности отличался от его старого пропуска, которым он пользовался во время работы над СОИ, и он шёл в другой офис Пентагона.

Это была секция Пентагона, относящаяся к военно-морскому флоту, что было сразу видно по синим мундирам и серьёзным лицам. У каждого рода войск была своя корпоративная ментальность. В пехоте США, например, все были из Джорджии. Офицеры ВВС прибыли из Южной Калифорнии. В военно-морском флоте все, казалось, приехали из болот южных штатов. Так же обстояло дело в офисе программы «Иджис».

Грегори провёл почти все утро в компании двух серьёзных капитанов третьего ранга, которые казались достаточно умными, хотя оба постоянно заявляли вслух, как им хочется скорее вернуться на корабль и выйти в море. Это походило на то, что армейские офицеры хотят снова оказаться в поле, где можно погрузить сапоги в грязь и нужно выкопать яму, чтобы помочиться, — именно там полагается быть солдатам, и любой офицер, достойный своей профессии, хочет быть вместе со своими солдатами. «Для моряков, — подумал Грегори, — это была солёная вода и рыба, и, возможно, хорошая пища, лучше, чем заранее приготовленная пища для парней в маскировочной униформе».

Но из разговоров с водоплавающими он узнал многое из того, что ему было уже известно. Система «Иджис» с радиолокационными установками и ракетами была разработана для защиты от русских самолётов и крылатых ракет, угрожающих авианосцам. В неё входили великолепный радар под названием SPY и ракеты «корабль-воздух» ближней и средней дальности, первоначально носившие название «стандартных ракет», потому, подумал Грегори, что у военно-морского флота это был единственный тип ракет. «Стандартные ракеты» развивались, начиная с ракет SM-1 вплоть до SM-2, которые на самом деле назывались SM-2-MR, потому что они были ракетами средней дальности, ER, или увеличенной дальности, у которых ускорители были более мощными, что позволяло запускать их с пусковых установок с немного большей скоростью, и потому они могли лететь дальше.

Всего было примерно двести ракет варианта ER, хранящихся на складах Атлантического и Тихоокеанского флотов, потому что их массовое производство так и не было одобрено.

Некоторые думали, что причина этого заключается в том, что ракеты SM-2-ER могут нарушать положения Договора о противоракетной обороне, подписанного в 1972 году со страной под названием Союз Советских Социалистических Республик, которая, разумеется, больше не существовала. Но после войны 1991 года в Персидском заливе военно-морской флот задумался над использованием стандартных ракет и систем «Иджис» против ракетных угроз на театре военных действий. Во время этой войны корабли с системами «Иджис» действительно были рассредоточены в саудовских и других портах Персидского залива, чтобы защитить их от направленных на них баллистических ракет. Оказалось, что на самом деле баллистические ракеты не были нацелены на эти порты, так что система «Иджис» так и не подверглась боевому испытанию. Вместо этого корабли с системами «Иджис» периодически направлялись к атоллу Кваджелейн, где их возможности борьбы с ракетными угрозами испытывались против учебных баллистических целей. Там эти учения большей частью проходили успешно. Но это, как увидел Грегори, не было похоже на борьбу с баллистическими ракетами. Боеголовка межконтинентальной баллистической ракеты входила в плотные слои атмосферы с максимальной скоростью семнадцать тысяч миль в час, или двадцать пять тысяч футов в секунду, то есть почти в десять раз быстрее винтовочной пули.

Проблема заключалась, как это ни странно, и в материальной части, и в программном обеспечении. Ракеты, стартующие с пусковой установки SM-2-ER-Block-IV, действительно проектировались для борьбы с баллистическими целями, до такой степени, что их конечное наведение осуществлялось инфракрасным лучом. Вы могли, теоретически, захватить боеголовку радиолокатором, но всё, что прорывается через атмосферу со скоростью, превышающей пятнадцать Махов, нагревается до температуры расплавленной стали. Грегори видел боеголовки «Минитменов», падающие на атолл Кваджелейн с базы ВВС Ванденберг в Калифорнии; они мчались, подобно метеорам, созданным человеческими руками, видимые даже днём, проносясь с воем под углом примерно тридцать градусов. Они несколько замедляли скорость при попадании в плотные слои атмосферы, но это было незаметно для глаз. Фокус заключался в том, чтобы попасть в них, или, точнее, попасть в них с достаточной силой, чтобы уничтожить.

При этом новые ракеты было даже легче уничтожить, чем старые. Первые боеголовки были металлическими, некоторые делались из бериллиевой меди, которая была достаточно прочной. Их заменили новые боеголовки, более лёгкие, а потому способные нести более тяжёлый и, следовательно, более мощный ядерный заряд. Поверхность этих боеголовок изготовлялась из того же материала, что и плитки облицовки космических шаттлов. Они мало отличались по своему составу от пластической пены и были не намного прочнее, поскольку их предназначением была изоляция от жара, причём всего на несколько секунд. Космические шаттлы иногда получали повреждения во время их транспортировки на «Боингах-747», когда пролетали через сильный дождь. Некоторые специалисты, занимающиеся межконтинентальными баллистическими ракетами, называли большие капли дождя «гидрометеорами» из-за повреждений, которые они могли причинить снижающейся боеголовке ракеты. В тех редких случаях, когда боеголовки на стадии снижения пролетали сквозь грозу, относительно маленькие градинки наносили им такие повреждения, что ядерная боеголовка могла выйти из строя.

Такую боеголовку почти так же просто сбить, как самолёт: сбивать самолёты несложно, если вы попадаете в них, подобно тому, как дробь, вылетающая из патрона дробовика, сбивает голубя. Фокус заключается в том, как попасть в эту проклятую штуку.

Даже если вы сумеете послать свой перехватчик вплотную, этого недостаточно. Боеголовка ракеты класса «корабль-воздух» мало отличается от дробового патрона. Взрывной заряд разрывает металлическую гильзу, превращая её в зазубренные осколки, летящие со скоростью около пяти тысяч футов в секунду. Обычно их вполне достаточно, чтобы разорвать алюминиевую оболочку, которая представляет собой несущие и контрольные поверхности силовых частей внутреннего каркаса, превращая самолёт в баллистический объект, способность лететь которого ничуть не больше, чем у птицы, лишённой крыльев.

Но, чтобы попасть в цель, необходимо взорвать боеголовку достаточно далеко от неё, чтобы конус, образованный летящими осколками, пересёкся с пространством, занятым целью. При стрельбе по самолёту это нетрудно, но гораздо труднее попасть в боеголовку ракеты, летящей намного быстрее, чем осколки, образовавшиеся в результате взрыва, — это и объясняет затруднения, возникшие при попытках перехвата ракетами «Патриот» «Скадов» в 1991 году.

Устройство, указывающее боеголовке ракеты класса «корабль-воздух» или «земля-воздух», когда и где взорваться, называется по старой памяти взрывателем. Для большинства современных ракет взрывная система представляет собой маленький, маломощный лазер, который вращается или поворачивается по кругу, чтобы направлять свой луч конусом впереди траектории своего полёта до тех пор, пока он не отразится от цели. Отражённый луч принимается рецептором в лазерной системе, и это создаёт сигнал, дающий боеголовке команду на взрыв. Но каким бы быстрым ни был этот процесс, на него всё-таки уходит определённое время, а снижающаяся боеголовка баллистической ракеты летит с огромной скоростью. Эта скорость настолько велика, что если у луча лазера не хватит мощности захватить снижающуюся боеголовку на расстоянии больше сотни метров, то у него не будет достаточного времени, чтобы успеть отразиться от боеголовки и дать команду боеголовке антиракеты на взрыв. Тогда конус разрушения, образовавшийся в результате взрыва, не успеет охватить боеголовку баллистической ракеты. Даже если снижающаяся боеголовка окажется рядом с боеголовкой антиракеты, когда произойдёт взрыв, боеголовка летит быстрее разлетающихся осколков, поэтому они не причинят ей вреда, поскольку не смогут догнать её.

«В этом и заключается проблема», — понял Грегори. Лазерный чип в носовой части стандартной ракеты не обладает достаточной мощностью, скорость вращения относительно невелика, и комбинация этих двух факторов позволяет боеголовке проскользнуть мимо антиракеты, может быть, за половину необходимого времени. Даже в том случае, если ракета класса «земля-воздух» окажется в трех метрах от цели, это не принесёт никакой пользы. В этом отношении даже взрыватель, срабатывающий от сигнала крохотной радиолокационной установки в носовой части снаряда или бомбы времён Второй мировой войны, оказался, по сути дела, более эффективным, чем новый высокотехнологический лазерный чип. Но с этим уже можно работать. Вращение лазерного луча контролировалось программным обеспечением компьютера, равно как и сигнал к взрыву. Это можно изменить. С этой целью нужно поговорить с парнями, которые сделали это — «этим» в данном случае является современная испытательная ракета SM-2-ER-Block-IV, выпущенная в ограниченном количестве. А они относятся к «Компании Стандартных Ракет», совместному предприятию Рейтеона и Хьюза, в Маклине, Виргиния. Для успешного осуществления этой задачи он попросит Тони Бретано позвонить в компанию и предупредить их о его приезде. Почему не оповестить их, что гость является посланцем самого бога?

* * *

— …Боже мой, Джек, — сказала Мэри-Пэт. Солнце уже опустилось за нок-рею. Кэти летела домой из Хопкинса, а Джек сидел в своём личном кабинете рядом с Овальным кабинетом, держа в руке стакан виски со льдом, вместе с директором ЦРУ и его женой, заместителем директора по оперативной деятельности. — Когда я увидела это, мне пришлось срочно навестить туалет.

— Понимаю тебя, МП. — Джек передал ей стакан шерри — любимый напиток Мэри-Пэт, позволяющий ей расслабиться и успокоиться. Эд Фоули взял банку с пивом «Самуэль Адамс», соответствующим его происхождению из рабочего класса. — Эд?

— Джек, это абсолютное гребаное безумие, — выпалил директор ЦРУ. Слово «гребаное» обычно не используется в присутствии президента, даже такого. — Я хочу сказать, конечно, это прибыло из надёжного источника и так далее, но, господи, такие вещи просто не делаются.

— Пэт Мартин был здесь, правда? — спросила заместитель директора ЦРУ. В ответ она увидела кивок. — Тогда он должен был сказать тебе, что это фактически объявление войны.

— Фактически да, — согласился Райан, отпив глоток своего ирландского виски. Затем он достал свою последнюю сигарету дня, украденную у миссис Самтер, и закурил. — Но реальность трудно отрицать, и нам нужно каким-то образом втиснуть это в правительственную политику.

— Нужно пригласить сюда Джорджа, — первым делом сказал Эд Фоули.

— И показать ему материалы «ЗОРГЕ»? — спросил Райан. На лице Мэри-Пэт промелькнула болезненная гримаса. — Я знаю, что мы должны охранять «ЗОРГЕ», как королевские драгоценности, но, черт побери, если мы не можем использовать эти материалы для того, чтобы разобраться в китайских руководителях, наше положение будет ничем не лучше, чем то, что было до получения этого источника.

Она глубоко вздохнула и кивнула, зная, что Райан прав, но это всё равно ей не нравилось.

— Тогда пригласим и нашего домашнего психиатра, — сказала она. — Нам понадобится врач, чтобы узнать его мнение. Все это настолько безумно, что медицинское заключение не повредит.

— Далее, что мы скажем Сергею? — спросил Джек. — Он знает, что нам это известно.

— Ну что ж, начнём с того, что порекомендуем ему проявлять максимальную осторожность, — посоветовал Эд Фоули. — Как ты считаешь, Джек?

— Да?

— Ты сообщишь об этом своим людям, я имею в виду Секретную службу?

— Нет… о, да.

— Если китайцы хотят совершить один акт войны, почему не совершить второй? — задал риторический вопрос директор ЦРУ. — Кроме того, сейчас у них нет особых оснований испытывать к тебе тёплые чувства.

— Но почему Головко? — спросила МП, глядя вверх. — Он не является врагом Китая. Он профессионал, король шпионов. Насколько я знаю, у него нет какой-то определённой политической платформы. Сергей — честный человек. — Она снова отпила немного шерри.

— Верно, насколько я знаю, у него нет честолюбивых политических устремлений. Но он ближайший советник президента Грушевого по самым разным вопросам — иностранная политика, внутренние дела, оборона. Он нравится президенту Грушевому, потому что он умный и честный…

— Верно, такие люди встречаются достаточно редко и в нашем городе, — признался Джек. Что, впрочем, было несправедливо. Он подобрал свой внутренний круг почти полностью из людей без политических устремлений, и это делало их редкой породой на территории Вашингтона. То же самое относится и к Головко, человеку, который предпочитал служить, а не править, и в этом он походил на американского президента.

— Вернёмся к главному вопросу. Неужели китайцы что-то затевают, и если да, то что именно?

— Я не знаю, что это может быть, Джек, — ответил Фоули, говоря сейчас от имени своего Агентства. — Но не забывай, что даже с помощью «ЗОРГЕ» мы не смогли разобраться в их внутреннем мышлении. Они настолько отличаются от нас, что прочесть их мысли чертовски трудно, а сейчас они только что получили жестокий удар в зубы, хотя не думаю, что они поняли это.

— Поймут меньше чем через неделю.

— Да? Каким образом? — спросил директор ЦРУ.

— Джордж Уинстон сказал мне, что меньше чем через десять дней подходит время оплаты нескольких крупных коммерческих контрактов. Так что увидим, как это повлияет на их счета, — и они тоже увидят это.

* * *

Рабочий день начался в Пекине раньше, чем обычно. Фанг Ган вышел из своего служебного автомобиля и поспешил по ступенькам внутрь здания, мимо охранника в мундире, который всегда держал открытой дверь для него, но на этот раз не было благодарного кивка от великого сына народа. Фанг подошёл к своему лифту, ступил внутрь, затем вышел из лифта, когда поднялся на свой этаж. Дверь в его кабинет была всего в нескольких шагах. Фанг был здоровым и энергичным мужчиной для своего возраста. Его личный секретариат вскочил на ноги, когда он вошёл в приёмную — на час раньше, поняли они.

— Минг! — позвал он девушку по пути в кабинет.

— Да, товарищ министр, — ответила она, входя во все ещё полуоткрытую дверь.

— Какие статьи вы извлекли сегодня из иностранных средств массовой информации?

— Одну минуту.

Она исчезла и тут же появилась в кабинете с пачкой газет в руках. «Лондон Таймс», «Лондон Дейли Телеграф», «Обзервер», «Нью-Йорк Таймс», «Вашингтон Пост», «Майами Геральд», «Бостон Глоуб».

— Американские газеты с западного побережья ещё не прибыли.

Она не включила в этот список итальянские и другие европейские газеты, потому что не могла говорить или читать на этих языках и по какой-то причине Фанга интересовали только мнения иностранных дьяволов, говорящих на английском языке. Она передала ему переводы.

И снова он не поблагодарил её, даже мельком, что было необычно для него. Её министр был чем-то взволнован.

— Сколько сейчас времени в Вашингтоне? — спросил Фанг.

— Двадцать один час, товарищ министр.

— Значит, они смотрят телевидение и готовятся ко сну?

— Да, товарищ министр.

— Но их газетные статьи и передовицы уже приготовлены?

— Это расписание, по которому они работают, товарищ министр. Большинство их статей готовы к концу рабочего дня. Все дела — если исключить что-то совершенно невероятное и неожиданное — репортёры полностью завершают перед тем, как уйти домой на ужин.

Фанг поднял голову и посмотрел на сделанный анализ. Минг — умная девушка, сообщила ему информацию, о которой он никогда не задумывался раньше. Поняв это, он кивнул ей и отправил обратно к её столу.

* * *

Тем временем американская торговая делегация поднималась на борт своего самолёта. Их провожал консульский чиновник низшего ранга, который произносил пластмассовые слова из пластмассовых губ, выслушиваемые американцами через пластмассовые уши. Затем они оказались на борту самолёта ВВС США, который тут же включил двигатели и покатился к взлётной полосе.

— Итак, как мы оцениваем это приключение, Клифф? — спросил Марк Гант.

— Ты можешь написать слово «катастрофа»?

— Неужели так плохо?

Заместитель Государственного секретаря по политическим делам кивнул головой.

Ну что ж, это ведь не его вина, верно? Этот глупый итальянский священник становится на пути пули, а затем вдове другого священника понадобилось устраивать молебен за упокой своего убитого мужа на публике, заранее зная, что местное правительство будет возражать против этого. И, разумеется, команда CNN «случайно» оказывается в обоих местах, передавая в эфир оба события, чтобы ещё больше взболтать кипящий дома котёл… Каким образом может дипломат достигнуть мира, если люди ухудшают ситуацию, вместо того чтобы успокоить её?

— Да, Марк, именно так. Китай никогда не сможет заключить разумное торговое соглашение, если им на голову сыплется это дерьмо.

— Все, что от них требуется, это немного изменить свою политику, — заметил Гант.

— Ты говоришь подобно президенту.

— Клиффи, если ты хочешь присоединиться к клубу, ты должен соблюдать его правила. Разве это так трудно понять?

— Нельзя обращаться с великими державами, подобно зубному врачу, который никому не нравится, и при этом приглашать их вступить в клуб.

— А почему принцип должен так отличаться?

— Неужели ты действительно думаешь, что Соединённые Штаты соблюдают принципы в своей иностранной политике? — раздражённо спросил Ратледж. Раздражение его было так велико, что он не заметил, как переступил границу.

— Президент Соединённых Штатов соблюдает принципы, равно как и твой Государственный секретарь, — напомнил ему Гант.

— Ну и что? Если мы хотим заключить торговое соглашение с Китаем, нам нужно принимать во внимание и их точку зрения.

— Знаешь, Клифф, если бы ты служил в Государственном департаменте в 1938 году, может быть, Гитлеру удалось бы прикончить всех евреев безо всякого шума, — пошутил Гант.

Это возымело свой эффект. Ратледж повернулся и начал возражать:

— Одну минуту…

— Это ведь была его внутренняя политика, Клифф, разве не правда? Что из того, что они ходят в другую церковь, — послать их всех в газовые камеры, вот и решение проблемы. Кого это интересует?

— Послушай, Марк…

— Нет, это ты послушай, Клифф. Страна должна соблюдать определённые принципы, потому что если ты придерживаешься иного мнения, тогда кто ты, на самом деле? Мы являемся членами клуба — черт побери, фактически мы руководим этим клубом. Почему, Клифф? Потому что люди знают, что мы их защищаем. Мы не идеальны. Ты знаешь это. Я знаю это. Все знают это. Но они также знают, на что мы пойдём и на что не пойдём. Таким образом, наши друзья доверяют нам, и наши враги тоже знают это. И поэтому в мире существует здравый смысл, по крайней мере в наших частях мира. Вот почему нас уважают, Клифф.

— А наше оружие не имеет значения, и вся экономическая мощь, которой мы обладаем, как относительно этого? — насмешливо спросил дипломат.

— Ты думаешь, как мы приобрели все это, Клиффи? — задал ответный вопрос Гант, снова используя уменьшительное имя Ратледжа, чтобы подразнить его. — Мы есть то, что мы есть, потому что люди со всех концов мира приехали в Америку, чтобы работать и воплотить в действительность свои мечты. Они работали, не жалея сил. Мой дед приехал сюда из России, потому что не выдержал преследования со стороны царя и его приспешников. И он работал, его дети получили образование, и дети его детей тоже получили образование. А теперь я чертовски богат, но я не забыл, что сказал мне дедушка, когда я был маленьким. Он сказал мне, что это самое лучшее место на земле для евреев. Почему, Клифф? Да потому, что белые люди, которые откололись от Англии и написали Конституцию, обладали хорошими идеями и жили в соответствии с этими идеями, большей частью. Вот кто мы, Клифф. И это означает, что мы должны быть теми, кем являемся, и это означает, что мы должны защищать определённые принципы и мир должен видеть, что мы делаем это.

— Но у нас самих много недостатков! — запротестовал Ратледж.

— Разумеется, много! Клифф, мы не должны быть идеальными, чтобы оказаться лучшими среди других, и мы никогда не прекращаем работать, чтобы избавиться от недостатков. Мой отец, когда учился в колледже, ходил с демонстрациями в Миссисипи, и его избивали пару раз, но, ты знаешь, в конце концов все сложилось как надо, и теперь у нас чернокожий занимает пост вице-президента. Насколько мне известно, он может быть достаточно хорош, чтобы когда-нибудь сделать ещё один шаг. Господи, Клифф, как ты можешь представлять Америку другим странам, если не понимаешь этого?

Дипломатия — это бизнес, — хотел ответить Ратледж. — И я знаю, как заниматься этим бизнесом. Но стоит ли трудиться, объясняя подобные вещи этому еврею из Чикаго?

Так что он откинул назад спинку кресла и сделал вид, что дремлет. Гант понял намёк и отправился на прогулку длиной в семьдесят футов. Сержанты ВВС, притворяющиеся стюардессами, начали разносить завтрак, и кофе оказался вполне приличным. Он сел в хвостовом салоне самолёта, глядя на репортёров, и ему показалось, что он чувствует себя на вражеской территории, но, подумав, решил, что вражеская территория находится рядом с этим дипломатическим ублюдком.

* * *

Утреннее солнце, осветившее Пекин, осветило и Сибирь в тот же день, даже раньше.

— Я вижу, что вы, инженеры, справляетесь с работой, как всегда, хорошо, — заметил Бондаренко. На его глазах огромные землеройные машины пробивали просеку шириной больше сотни метров через вековой лес сосен и елей. Эта дорога будет обслуживать нужды как золотой шахты, так и нефтяных месторождений. Две дополнительные дороги прокладывались двенадцатью бригадами. Больше трети инженерных войск всей Российской армии были задействованы на этом проекте, и здесь было множество солдат вместе с половиной тяжёлого оборудования, окрашенного в оливково-зелёный цвет, используемого Российской армией в течение семидесяти лет.

— Это «Всенародная стройка», — сказал полковник Алиев. Он был прав. Идеология «Всенародных строек» была создана в Советском Союзе. Так называли проекты такой огромной национальной важности, которые привлекали на работу молодёжь страны, пылающую патриотической страстью. К тому же это был хороший повод встретиться с девушками и повидать мир. Этот проект продвигался даже быстрее обычного, потому что Москва распорядилась подключить к нему армию, которая больше не беспокоилась о нашествии со стороны НАТО. Несмотря на множество недостатков, Российская армия все ещё имела доступ к огромным людским и материальным ресурсам. Кроме того, в этом проекте были задействованы настоящие деньги. Гражданские специалисты получали огромную зарплату. Москве нужно было как можно быстрее освоить оба эти месторождения. Поэтому в район золотоносного месторождения перебросили на вертолётах бригады рабочих с лёгким оборудованием. С его помощью они построили большую посадочную площадку, и грузовые вертолёты доставили сюда более тяжёлую технику, которая проложила взлётно-посадочную площадку для грузовых самолётов российских ВВС. Они, в свою очередь, доставили огромные землеройные машины, прокладывающие настоящую взлётно-посадочную полосу. К ней скоро подведут железнодорожную ветку, по которой привезут цемент и железные прутья, необходимые для строительства большого коммерческого аэропорта.

Здания росли как на дрожжах. Одним из первых доставили оборудование для лесопилки, подвозить сырьё для которой не требовалось — деревья вокруг росли в изобилии. Были прорублены большие просеки, и срубленные деревья почти сразу превращались в строительную древесину для зданий. Прежде всего рабочие лесопилки построили себе прочные домики. Далее начали возводиться административные постройки, и предполагалось, что через четыре месяца будут готовы спальные помещения более чем для тысячи шахтёров, которые уже выстраивались в очереди в конторах по найму, потому что добыча золота оплачивалась очень высоко. Более того, российское правительство приняло решение, что шахтёры могут получить по собственному выбору плату или в деньгах, или золотыми монетами по мировой цене. Мало кто из русских рабочих отказывался от выбора в пользу золотых монет. Так что опытные шахтёры заполняли бланки в ожидании самолётов, которые доставят их к месту добычи золота. Бондаренко пожелал им удачи. В этих районах было столько комаров, что они могли без труда унести маленького ребёнка и потом высосать из него всю кровь, подобно мини-вампирам. Даже за золотые монеты он не согласился бы работать здесь.

Генерал знал, что нефтяное месторождение было намного более важным для его страны. Корабли уже пробивались через ледовые поля поздней весны, следуя за мощными ледоколами «Ямал» и «Россия». На кораблях было буровое оборудование, необходимое для того, чтобы начать экспериментальное бурение и позднее промышленное производство. Бондаренко хорошо знал об этом. Нефтяное месторождение не было нереальной мечтой. Это было спасением для экономики его страны, при котором огромное количество твёрдой валюты вольётся в Россию, деньги, необходимые для того, чтобы прорваться в двадцать первый век, чтобы платить рабочим, которые так долго и напряжённо трудились ради процветания страны, заслуживающей этого.

Задача Бондаренко заключалась в том, чтобы охранять это богатство. Тем временем солдаты армейского инженерного корпуса работали, не жалея сил, создавали оборудование гаваней, чтобы корабли с грузами могли выгрузить их на берег. Рассматривали вопрос об использовании боевых амфибий, с помощью которых российский флот мог выгружать доставленное оборудование, словно военное снаряжение.

Впрочем, от этого пришлось отказаться, потому что во многих случаях огромные машины были больше и тяжелее, чем боевые танки Российской армии, что удивило командующего Дальневосточным военным округом и произвело на него впечатление.

Одним из последствий всего этого стало отвлечение большинства инженерных подразделений войск Бондаренко для работы на различных проектах. У него осталось всего несколько инженерных батальонов, входивших в состав боевых частей. А ведь есть ещё немало областей, в которых можно использовать тяжёлое оборудование, ворчал генерал. На китайской границе были места, где два-три полка могли создать надёжные преграды против механизированных войск противника. Но они будут отчётливо видны с противоположной стороны границы и явно предназначены для использования против китайской армии, сообщили ему из Москвы. Впрочем, подобная угроза не беспокоила столичных боссов. Бондаренко продолжал сооружать препятствия, несмотря на то, что их можно будет использовать только против Народно-освободительной армии Китая, если эта армия захочет двинуться на север и освободить Россию.

О чем думают политики? — спрашивал себя Бондаренко. Даже в Америке политические деятели ничем не отличались от российских, говорили ему американские офицеры, с которыми ему доводилось встречаться. Политики не беспокоились о том, что делалось в действительности, их гораздо больше интересовало, как это выглядит. В этом смысле все политические деятели, независимо от их убеждений, казались коммунистами, — насмешливо подумал Бондаренко, — более заинтересованными в видимости, чем в действительности.

— Когда намечается завершение работ? — спросил генерал армии.

— Прогресс просто поразителен, — ответил полковник Алиев. — Дороги будут проложены через месяц или шесть недель, в зависимости от погоды. Завершающий этап займёт гораздо больше времени.

— Ты знаешь, что беспокоит меня?

— Что, товарищ генерал? — спросил начальник оперативного управления.

— Получается, что мы построили дороги для вторжения противника. Сейчас впервые создалась обстановка, при которой китайские войска смогут быстро пересечь границу и стремительно продвинуться к северному побережью Сибири. — До этого естественные препятствия — главным образом местность, густо поросшая лесом, — делали эту задачу настолько трудной, что она вообще казалась невыполнимой. А теперь туда проложена дорога, и возникла причина, из-за которой завоевание Сибири покажется таким заманчивым. Сибирь действительно была сокровищницей космических масштабов. «Настоящая сокровищница, — подумал Бондаренко. — А у меня ключи от неё». Он пошёл обратно к вертолёту, чтобы завершить облёт дороги, проложенной военными инженерами.

Глава 36 Донесения «Зорге»

Президент Райан проснулся ещё до шести утра. Секретная служба рекомендовала ему держать шторы задёрнутыми, закрывая, таким образом, окна от наблюдения снаружи, но Райану не хотелось спать в гробу, даже если это большой гроб. Вот почему, когда он просыпался так рано, как, например, в 3.53, он предпочитал видеть какой-нибудь свет за окнами, даже если это огни полицейской патрульной машины или одинокого такси. Годы шли, и он привык просыпаться рано. Это удивляло его. Мальчиком он любил просыпаться поздно, особенно по уикендам. А вот Кэти спала по-другому, подобно большинству врачей, и особенно большинству хирургов: они предпочитали вставать раньше и ехать в больницу, так что после операции у неё оставался целый день, в течение которого она могла наблюдать, как пациент или пациентка перенесли хирургическое вмешательство.

Этому он, может быть, научился от неё, и в ходе какого-то странного соревнования стал открывать глаза даже раньше. Или, может быть, это была недавно приобретённая привычка в этом проклятом месте, подумал Джек, вставая с кровати и направляясь в ванную комнату. Значит, ещё один проклятый день начался, подобно многим другим, слишком рано. «В чем дело, черт побери?» — задал себе вопрос президент. Почему он больше не нуждался во сне? Ведь сон был одним из тех крайне редких удовольствий, которые имелись у человека на земле, и всё, что ему хотелось, это всего лишь поспать немного дольше…

Но он не мог уснуть. «Скоро шесть утра», — подумал Джек, глядя в окно. Молочники уже встали, как и мальчики, разносящие газеты. Служащие почты были заняты в своих сортировочных комнатах, а в других местах люди, работавшие всю ночь, заканчивали рабочую смену. В их число входили многие из тех, кто трудился в Белом доме: агенты Секретной службы, обслуживающий персонал, ещё кое-какие люди, которых Райан узнавал, но не знал их имён, что смущало его. Это были его люди, в конце концов, и он должен знать все о них, по крайней мере знать их имена, чтобы поздороваться при встрече, — но их было слишком много. Затем, здесь находились люди в форме из Военного центра Белого дома, которые дополняли управление связи. Кроме того, здесь обреталась целая армия мужчин и женщин, единственным назначением которых было обслуживать Джона[337] Патрика Райана — и, обслуживая его, служить всей стране — по крайней мере в теории. Какого черта, подумал он, глядя в окно, за которым достаточно светло, чтобы различать все при естественном свете. Уличные фонари выключались по мере того, как их фотоэлектрические сенсоры говорили им, что солнце взошло. Джек надел свой старый халат, служивший ему ещё в Военно-морской академии, сунул ноги в шлёпанцы — он завёл их недавно, дома ходил босиком, но президент не должен ходить босиком перед агентами Секретной службы, верно? — и тихо вышел в коридор.

Около двери спальни находится, должно быть, или «жучок», или сенсор, реагирующий на движение, подумал Джек. Ему ни разу не удавалось застать кого-нибудь врасплох, когда он неожиданно выходил в коридор второго этажа. Всегда на него кто-то смотрел, и всякий раз происходило утреннее соревнование, целью которого было поздороваться с ним раньше других.

На этот раз первым оказался один из старших агентов Секретной службы, возглавляющий ночную смену. Андреа Прайс-О'Дей все ещё была дома в Мэриленде, уже, наверно, оделась и готова выйти на улицу — какие тяжёлые часы выпадали на долю людей, работавших ради него, напомнил себе Джек, — чтобы целый час ехать в Вашингтон. Если повезёт, она вернётся домой — когда? Сегодня вечером? Это зависело от его сегодняшнего расписания, и он не мог припомнить, что предстоит ему сегодня.

— Кофе, босс? — спросил один из молодых агентов.

— Хорошая мысль, Чарли.

Райан последовал за ним, продолжая зевать. Он зашёл в пост Секретной службы на этом этаже — крохотная комната, в которой стояли телевизор и кофеварка — наверно, её поставила здесь обслуга из кухни, — и столик, на котором лежало несколько бутербродов, чтобы помочь агентам продержаться всю ночь.

— Когда ты заступил на смену? — спросил президент Соединённых Штатов.

— В одиннадцать часов, сэр, — ответил Чарли Мэлоун.

— Скучная служба?

— Могло быть хуже. По крайней мере, я больше не работаю в группе проверки поддельных чеков в Омахе.

— О да, — согласился Джо Хилтон, ещё один молодой агент ночной смены.

— Готов побиться об заклад, вы играли в футбол, — заметил Джек.

Хилтон кивнул.

— Крайний нападающий, сэр. Университет Флорида Стейт. Но мне не хватало физической мощи, чтобы перейти в профессионалы.

Ему всего двадцать два года, и все тело состоит из мускулов и сухожилий, — подумал Джек. Молодой специальный агент Хилтон словно олицетворял фундаментальную силу природы.

— Лучше играть в бейсбол. Хороший заработок, можешь играть лет пятнадцать, даже больше, и в конце сохраняешь здоровье.

— Ну что ж, может быть, научу сына быть полевым игроком, — сказал Хилтон.

— Сколько ему сейчас? — спросил Райан, смутно припоминая, что Хилтон недавно стал отцом. Его жена работает юристом в Министерстве юстиции, верно?

— Три месяца. Спит сейчас всю ночь, господин президент. Спасибо, что спросили.

Жаль, что они не могут звать меня просто Джеком. Я ведь не бог, правда? Но это было так же невероятно, как если бы он называл по имени своего генерала, командующего корпусом морской пехоты Бобби-Рэя, когда был младшим лейтенантом Джеком П.Райаном.

— Ничего интересного не случилось ночью?

— Сэр, CNN передавала репортаж о вылете наших дипломатов из Пекина, но показали всего лишь взлёт самолёта.

— По-моему, они ставяткамеры на середине ВПП, надеясь, что самолёт взорвётся, и тогда это будет у них записано на ленте, — знаете, подобно тому, когда вертушка взлетает со мной на борту с южной лужайки. — Райан отпил кофе из чашки. Эти младшие агенты Секретной службы чувствовали себя, наверно, не в своей тарелке, когда «босс» — так называли его в Секретной службе — разговаривал с ними, будто он и они были нормальными людьми. Если так, — подумал Джек, — ничего не поделаешь. Он не собирался превращаться в Людовика XIV только для того, чтобы понравиться им. К тому же он не был таким красивым, как Леонардо Ди Каприо, по крайней мере по мнению Салли, которая считала молодого актёра неотразимым.

Тут прибыл курьер с дневными копиями «Ранней птички». Джек взял один экземпляр и понёс его вместе с кофе к себе, чтобы прочитать вырезки из газет. Несколько передовиц оплакивали отзыв торговой делегации — может быть, по причине все ещё сохранившегося либерализма в средствах массовой информации. По этой причине они никогда не были, не чувствуют сейчас и, возможно, никогда не будут полностью удовлетворены дилетантом-президентом в Белом доме. Райан знал, что между собой они называют его другими словами, некоторые из которых менее вежливы. Но рядовой Джо в глубине страны, говорил Арни ван Дамм Джеку, по крайней мере раз в неделю, все ещё очень уважает его. Рейтинг одобрения Райана оставался очень высоким, и причина этого заключалась в том, что Джека рассматривают как хорошего парня, которому повезло — если это можно назвать везением, проворчал про себя президент.

Он снова занялся чтением статей, возвращаясь в столовую, где обслуживающий персонал поспешно накрывал на стол — получив, без сомнения, предупреждение от Секретной службы, что «Фехтовальщик» встал и его нужно кормить. Снова Эффект Его Величества, — недовольно подумал Райан. Но он был голоден, и еда есть еда, так что он вошёл в столовую, выбрал пищу с буфета и включил телевизор, чтобы увидеть, что происходит в мире, пока он расправляется со своей яичницей Бенедикт. Ему нужно есть её поскорее, прежде чем появится Кэти и сделает ему выговор, беспокоясь о его уровне холестерина. Вокруг него, в радиусе примерно тридцати миль, правительство приходило в сознание, или в то, что заменяло его, садилось в автомобили и направлялось на работу, тогда как он уже находился на рабочем месте.

— Доброе утро, папа, — сказала Салли, вошла в столовую, подошла к телевизору и переключила его на канал МТВ, даже не спрашивая мнения отца. Прошло много времени с того момента, когда его ранили ярким летним днём в Лондоне, подумал Джек. Тогда он был «папочкой».

* * *

В Пекине компьютер на столе Минг находился в состоянии автосна точно необходимое количество минут. Жёсткий диск снова начал поворачиваться, и машина принялась за свою ежедневную рутину. Не освещая монитор, она осмотрела внутренний файл недавних поступлений, сжала их и затем привела в действие внутренний модем, чтобы выстрелить ими в Сеть. Весь процесс продолжался семнадцать секунд, и затем компьютер вернулся опять в состояние сна. Данные проследовали по телефонным линиям Пекина, пока не нашли свой сервер, который был вообще-то в Висконсине. Там информация ждала сигнала, который вызовет её, после чего она исчезнет из памяти сервера, и вскоре после этого на её месте будет записано что-то новое. Таким образом будет устранён малейший след, что она когда-то существовала.

Как бы то ни было, когда Вашингтон просыпался, Пекин засыпал, а Москва находилась в нескольких часах после него. Земля продолжала вращаться вокруг своей оси, не обращая внимания на то, что происходит на ней в бесконечном цикле ночей и дней.

* * *

— Ну? — спросил генерал Диггз у своего подчинённого.

— Видите ли, сэр, — сказал подполковник Гиусти, — я считаю, что бронетанковый эскадрон находится в отличном состоянии. — Подобно Диггзу, Анжело Гиусти был профессиональным танкистом. Его работа как командира 1-го бронетанкового эскадрона (вообще-то это был батальон, но у танкистов-разведчиков свои особенности) заключалась в том, чтобы двигаться впереди самой дивизии, обнаруживать противника и изучать местность. Его эскадрон был глазами «Старых железнобоких», причём он обладал достаточной боевой мощью, чтобы суметь защитить себя. Ветеран войны в Персидском заливе, Гиусти понюхал пороху и много повидал. Он знал свою работу и полагал, что его танкисты хорошо подготовлены, насколько это позволяли обстоятельства в Германии. Вообще-то он предпочитал подготовку на тренажёрах, что позволяло ему менять формы ведения боя, переполненным тренировочным полям Германии, на которых проводились учения в Боевом манёвренном центре подготовки, занимавшем площадь всего в семьдесят пять квадратных километров. Работа на тренажёрах была не совсем такой, как учения в своих машинах, зато подготовка не была ограничена временем и расстоянием.

На глобальной системе сети тренажёров можно было вести бой с целым вражеским батальоном, даже бригадой, если командир хотел, чтобы его люди напряжённо работали и потели. Если не считать ощущения взлётов и прыжков, которое возникало от управления танками «Абрамс» (некоторые танкисты жаловались, что у них кружится голова), это передавало действительность даже лучше, чем любое другое место, за исключением Национального тренировочного центра в Форт-Ирвине в калифорнийской пустыне или в такой же обстановке, созданной армией США для израильтян в пустыне Негев.

Диггз не мог прочитать мысли молодого офицера, но он только что наблюдал за тем, как «Квортерная лошадь» передвигалась по местности умело и искусно. Они вели учения против германского подразделения, а немцы, как всегда, проявляли себя хорошо в военном деле. Но не сегодня, потому что 1-й танковый батальон сначала добился преимущества искусным манёвром, а затем (к удивлению и раздражению командира германской бригады, следившего за ходом учений) заманил своего европейского противника в засаду и уничтожил половину их «Лео», как называли американцы германские боевые танки «Леопард II». Сегодня вечером Диггз намеревался поужинать с бригадным генералом, командиром германской танковой бригады. Даже немцы не владели искусством ночного боя так хорошо, как американцы. Это было странно, потому что их снаряжение было примерно одинаковым, а германские солдаты, в общем-то, неплохо подготовлены… но германская армия все ещё была в основном армией призывников, и большинство солдат не имело достаточного времени для боевой подготовки, как это было у американцев.

Во время учений более широкого масштаба — здесь участие разведывательного бронетанкового эскадрона являлось «реальной» частью более широкого командного штабного учения, или КШУ, — 2-я бригада полковника Дона Лизла оборонялась от атаки более многочисленных германских войск, и сделала это вполне успешно. В общем и целом дела у бундесвера не ладились. Дело в том, что перед германской армией больше не стояла задача защиты своей страны от нашествия советских войск, а вместе с исчезновением этой опасности пропала и яростная поддержка граждан Германии, которой армия пользовалась в течение многих лет. Теперь бундесвер стал анахронизмом с неясной задачей и занимал при этом огромную площадь ценной земли, которую немцы могли бы использовать с большей практической отдачей. Поэтому германская армия резко сократила свою численность, и её подготовка была направлена главным образом на участие в операциях по поддержанию мира. Таким образом, по сути дела, армия превратилась в хорошо вооружённую военную полицию.

При Новом Мировом Порядке на земле воцарился мир, по крайней мере в отношении европейцев. Американцы проводили где-то боевые операции, что мало интересовало немцев. Несмотря на то что у них всегда существовало стремление к военным действиям, теперь они были довольны тем, что этот интерес приобрёл чисто теоретический характер, смахивая порой на весьма запутанное голливудское кино. Это также заставило их проявлять несколько большее уважение к Америке, чем им хотелось. Но есть вещи, которые трудно изменить.

— Ну что ж, Анжело, думаю, что твои солдаты заслужили по кружке-другой пива в местных гастхаузах. Этот манёвр, который ты провёл в ноль два двадцать, был особенно искусным.

Гиусти улыбнулся и кивнул головой, благодаря генерала за высокую оценку действий своего батальона.

— Спасибо, господин генерал. Я передам это своему офицеру, ответственному за планирование операции. Это был его замысел.

— Позднее, Анжело.

— Понял, сэр. — Подполковник Гиусти отсалютовал своему дивизионному генералу и направился к выходу.

— Ну как, Дьюк?

Полковник Мастертон вытащил сигару из кармана своего маскировочного комбинезона и закурил. Ещё одним достоинством Германии является то, что здесь всегда можно приобрести отличные кубинские сигары.

— Я знаком с Анжело ещё с Форт-Нокса. Он знает своё дело и особенно хорошо подготовил своих офицеров. Даже издал книгу по тактике и боевой подготовке.

— Вот как? — повернулся Диггз. — Хорошая книга?

— Вполне, — ответил начальник оперативного управления. — Не уверен, что соглашусь со всеми её положениями, но совсем неплохо, если все будут действовать одинаково. Его офицеры думают так же, как он. Таким образом, Анжело хороший футбольный тренер. Ты же видел, как он умело пнул в зад этих Краутов. — Мастертон закрыл глаза и потёр лицо. — Эти ночные учения — утомительная штука.

— Как дела у Лизла?

— Сэр, когда я посмотрел на ситуацию в его подразделении, он уверенно сдерживал немцев. Наши друзья, по-моему, так и не поняли, что он окружил их. Они кидались по сторонам, стараясь собрать информацию, — короче говоря, Гиусти выиграл разведывательный бой, и это решило исход битвы — снова.

— Снова, — согласился Диггз. Одним из уроков, полученных в Национальном центре боевой подготовки, был именно этот. Разведка и контрразведка. Найди противника. Не дай противнику обнаружить тебя. Если ты осуществишь это, проиграть сражение почти невозможно. Если не сумеешь, выиграть битву вряд ли удастся. — Как ты смотришь на то, чтобы поспать, Дьюк?

— Приятно, что генерал, командующий дивизией, заботится о своих подчинённых, mon General. — Мастертон настолько устал, что даже отказался от кружки пива перед сном.

Приняв такое решение, они направились обратно к вертолёту UH-60 «Чёрный ястреб» командира дивизии для короткого прыжка к дивизионным казармам. Диггзу особенно нравился ремень с четырьмя точками крепления, которым он пристегнулся к креслу. В таком положении очень удобно спать сидя.

* * *

Одна из проблем, в которых мне нужно разобраться сегодня, — сказал себе Райан, — это принять решение о том, что делать с покушением китайцев на Сергея. Он снова посмотрел на список мероприятий, которые ему предстояли сегодня. Робби снова улетел на запад. Жаль. Робби очень хорош, когда в него бросаешь свои мысли. Да и как источник отличных идей. В этом с ним никто не сравнится. Значит, ему придётся поговорить со Скоттом, если у них найдутся просветы в занятом рабочем дне. Нужно пригласить мужа и жену Фоули. Что ещё? — подумал Джек. Черт побери, кому ещё он может доверять при обсуждении этой проблемы? Если все просочится в прессу, будет грандиозный скандал. О'кей, Адлер должен быть здесь. Он встречался с этим Чангом, и если какой-нибудь китайский министр замешан в это дело, пусть косвенно, то это именно Чанг, не правда ли?

Вероятно. Впрочем, нельзя сказать это определённо. Райан слишком долго занимался разведывательным бизнесом, чтобы допустить такую ошибку. Когда ты делаешь определённые выводы касательно проблем, в которых не уверен, то рискуешь столкнуться с каменной стеной, ударившись об неё лбом, а это болезненно. Райан нажал на кнопку на столе.

— Эллен?

— Да, господин президент.

— Через некоторое время мне нужно, чтобы Скотт Адлер и оба Фоули приехали сюда. Нам понадобится примерно час. Найдите просвет в моем расписании, ладно?

— Примерно в два тридцать, но это означает, что придётся отложить встречу с министром транспорта относительно предложений по контролю за схемой воздушного движения.

— Сделайте это, Эллен. Наша встреча со Скоттом и Фоули очень важна, — сказал он.

— Хорошо, господин президент.

Создавшееся положение было далеко не идеальным. Вообще-то Райан предпочитал решать проблемы по мере того, как связанные с ними мысли приходили ему в голову, но, став президентом, он быстро понял, что является слугой намеченных мероприятий, а не наоборот. Он поморщился. Вот тебе и иллюзия власти.

* * *

Мэри-Пэт Фоули вошла в свой кабинет, как делала она почти каждое утро, и, как всегда, повернулась к компьютеру — она поняла, что, работая с «ЗОРГЕ», нужно выключать проклятую машину, когда она ею не пользуется. Кроме этого, ей поставили дополнительный выключатель на телефонном канале, который блокировал его вручную, как если бы она выдёргивала вилку из стены. Она включила и его. Это была старая предосторожность для сотрудника разведывательной службы. Разумеется, это мания преследования, но достаточно ли этой мании?

Действительно, поступило ещё одно донесение по электронной почте из cgood@jadecastle. Чёт Номури продолжал работать, и это донесение заняло всего двадцать три секунды. Когда загрузка окончилась, она убедилась, что сохранила её, затем уничтожила первоначальное донесение, так что не осталось никаких копий даже в небесном эфире. Далее она отпечатала его и вызвала Джошуа Сиэрса для перевода и предварительного анализа. «ЗОРГЕ» стал рутинным мероприятием в обращении с ним, если не в важности, и без четверти девять перевод был у неё в руках.

— О боже мой, Джеку это очень понравится, — заметила заместитель директора ЦРУ по оперативной работе, глядя на стол. Затем она взяла перевод и пошла с ним в кабинет Эда с окнами, выходящими на лес. Там она узнала о предстоящей поездке в Белый дом.

* * *

Мэри Эббот была официальным специалистом Белого дома по нанесению грима. Её работа заключалась в том, чтобы президент хорошо выглядел на телевидении. Это означало, что она делала его похожим на дешёвую шлюху, но с этим уж ничего не поделаешь. Райан научился не шевелиться, пока она работала, но она понимала, что он сдерживает себя, и это одновременно забавляло и расстраивало её.

— Как дела у вашего сына в школе? — спросил Райан.

— Все в порядке, спасибо, он познакомился с хорошей девушкой.

Райан воздержался от комментариев. Он знал, что в школе Сейнт Мэри наверняка есть мальчик или мальчики, считавшие Салли очень привлекательной. Она действительно была красивой, даже для равнодушных глаз, но ему не хотелось думать об этом. По крайней мере, он был благодарен Секретной службе. Когда бы ни отправлялась Салли на свидание, за её автомобилем будет следовать по крайней мере ещё один автомобиль, полный вооружённых агентов Секретной службы, это смутит большинство молодых юношей. Таким образом, Секретная служба всё-таки нашла себе применение. Юные дочери, — подумал Джек, — это наказание господа бога за то, что ты мужчина. Его глаза пробежали по страницам, содержащим ответы на вопросы этой мини-пресс-конференции.

Вероятные вопросы и несколько вариантов ответов на них. Ему казалось, что это нечестно — поступать таким образом, но некоторые иностранные главы правительств даже заранее проверяли вопросы, с тем чтобы ответы на них были готовы заранее. Если подходить к этой проблеме абстрактно, подумал Джек, это не такая уж плохая идея, но американские средства массовой информации ухватятся за эту идею так же быстро, как койот погонится за китом.

— Вот и все, — сказала миссис Эббот, в последний раз касаясь его волос. Райан встал, посмотрел в зеркало и, как обычно, поморщился.

— Спасибо, Мэри, — выдавил он.

— Рада помочь вам, господин президент.

Джек вышел в коридор, пересёк зал от комнаты Рузвельта до Овального кабинета, где уже была установлена телевизионная аппаратура. Когда он вошёл в кабинет, репортёры встали. «Как дети в школе Святого Мэттью, — подумал Джек, — когда в класс входил священник». Но в третьем классе они задавали простые вопросы.

Он сел в кресло-качалку. Так когда-то поступал Кеннеди, и Арни решил, что будет неплохо, если Джек сделает то же самое. Лёгкое раскачивание в кресле, которое человек совершает бессознательно, придаёт ему домашний вид — так считали все эксперты. Джек не знал этого. Если бы знал, то выбросил бы кресло в окно, но Арни знал и убедил Райана сидеть в кресле-качалке, просто сказав, что это хорошо выглядит. Как бы то ни было, «Фехтовальщик» сел и устроился в нём поудобнее, что было ещё одной причиной, почему Арни убеждал его. Сидеть в таком кресле было удобно.

— Мы готовы? — спросил Джек. Когда президент задаёт такой вопрос, это обычно означает: Давайте примемся за гребаную работу!Но Райан думал, что это всего лишь вопрос.

Кристин Мэттью представляла здесь компанию NBC. Также присутствовали репортёры из ABC и «Fox», и ещё — «Чикаго Трибьюн». Райану нравились эти небольшие, более интимные пресс-конференции, и средства массовой информации пошли ему навстречу, потому что сюда приходили репортёры, выбранные жребием, что было справедливо, и каждый получал возможность задавать вопросы и выслушивать ответы. Кроме того, ему казалось, что в Овальном кабинете репортёр вряд ли будет задавать такие конфронтационные вопросы, как в шумной атмосфере пресс-зала, похожей на раздевалку футбольной команды, где репортёры были склонны собираться в толпу и приобретали ментальность толпы.

— Господин президент, — начала Кристин Мэттью. — Вы отозвали из Пекина как торговую делегацию, так и нашего посла. Чем была вызвана такая необходимость?

Райан качнулся в кресле.

— Кристин, все мы видели события в Пекине, которые так подействовали на сознание всего мира, убийство кардинала и священника и последовавший за этим разгон — если использовать мягкое выражение для описания происшедшего — собравшихся у дома покойного священника его вдовы и группы прихожан.

Он продолжал повторять то, что говорил во время своей предыдущей пресс-конференции, особенно подчёркивая равнодушие китайского правительства к происшествию.

— Отсюда можно сделать только один вывод: китайскому правительству наплевать на случившееся. Так вот, нам не наплевать. Американскому народу не наплевать. И моей администрации не наплевать. Нельзя лишить человека жизни с таким же равнодушием, словно прихлопнуть муху. Ответ, полученный нами из Пекина, не удовлетворил нас. Вот почему я отозвал нашего посла.

— Но торговые переговоры, господин президент, — вмешался корреспондент «Чикаго Трибьюн».

— Для такой страны, как Соединённые Штаты Америки, трудно вести деловое сотрудничество со страной, в которой не признают человеческих прав. Вы сами видели, что думают об этом наши граждане. Полагаю, что вы, как и они, находите эти убийства отвратительными.

— Значит, вы не будете рекомендовать конгрессу установить нормальные торговые отношения с Китаем?

Райан отрицательно покачал головой.

— Нет, я не буду рекомендовать, и даже если бы я пошёл на такой шаг, конгресс вполне справедливо отклонит такую рекомендацию.

— Когда вы решите изменить свою позицию по этому вопросу?

— В тот момент, когда Китай войдёт в сообщество цивилизованных государств и признает права простых людей, как это делают все великие страны.

— Вы считаете, что современный Китай не относится к числу цивилизованных стран?

Райану показалось, словно его ударили по лицу холодной мокрой рыбой, но он улыбнулся и продолжал:

— Убийство дипломатов не относится к числу цивилизованных поступков, не правда ли?

— Что подумают об этом китайцы? — спросил корреспондент телевизионной компании «Fox».

— Я не умею читать их мысли. Я обратился к ним с предложением принять меры, чтобы уладить создавшееся положение, или, по крайней мере, принять во внимание чувства остального мира, а потом пересмотреть в этом свете совершенные ими действия.

— А как вы относитесь к вопросам торговли? — на этот раз вопрос задал репортёр ABC.

— Если Китай хочет установить нормальные торговые отношения с Соединёнными Штатами, то Китаю нужно открыть для нас свои рынки. Как вам известно, у нас есть закон, носящий название «Акт о реформе торговли». Этот закон позволяет нам установить зеркальное отражение законов о торговле других стран. Это означает, что мы можем использовать точно такую же тактику в торговых отношениях с ними, как используют они при торговле с нами. Завтра я дам указание Государственному департаменту и Министерству торговли создать рабочую группу, чтобы ввести в действие «Акт о реформе торговли» по отношению к Китайской Народной Республике, — объявил президент Райан, создав сенсацию дня, причём это была настоящая бомба.

— Боже мой, Джек, — пробормотал министр финансов в своём кабинете на другой стороне улицы от Белого дома. Он получал телевизионную передачу по прямому каналу из Овального кабинета. Уинстон поднял трубку телефона, стоящего на столе, и нажал на кнопку. — Мне нужны последние сведения о валютных счетах КНР по всему миру, — сказал он одному из своих подчинённых в Нью-Йорке. И тут же зазвонил его телефон.

— Государственный секретарь на третьем канале, — сказала секретарша по интеркому.

Министр финансов что-то проворчал и поднял трубку.

— Да, Скотт, я тоже видел его выступление по телевидению.

* * *

— Итак, Юрий Андреевич, как дела? — спросил Кларк. Потребовалось больше недели, чтобы все организовать, и то главным образом потому, что генерал Кириллин ежедневно проводил несколько часов на стрельбище, шлифуя свою технику. А теперь он ворвался в бар офицерского клуба с таким выражением на лице, словно только что получил пулю в живот.

— Он что, наёмный убийца мафии?

Чавез рассмеялся.

— Генерал, он попал к нам, потому что итальянская полиция хотела убрать его подальше от мафии. Он случайно помешал мафии расправиться с неугодными им людьми, и местный дон поклялся убить его вместе с семьёй. Сколько он выиграл у вас?

— Пятьдесят евро, — проворчал Кириллин.

— А ведь вы были уверены в выигрыше, верно? — спросил Кларк. — Я все видел, всюду побывал…

— Получил гребаную майку, — смеясь, закончил заявление Динг. Пятьдесят евро — это заметная пробоина в жалованье даже генерал-лейтенанта Российской армии.

— Три очка из общего количества пятьсот очков. Я выбил четыреста девяносто три очка.

— Значит, Этторе выбил только четыреста девяносто шесть? — спросил Кларк. — Господи, парень совсем ослаб! — Он подвинул стакан русскому генерал-лейтенанту.

— Здесь он стал больше пить, — заметил Чавез.

— Да, наверно, в этом объяснение, — кивнул Кларк. Русского генерала это, однако, совсем не утешило.

— Фальконе не похож на человека, — сказал Кириллин, проглатывая первую порцию водки.

— Он мог бы напугать Дикого Билла Хиккока, в этом можно не сомневаться. А вы знаете, что хуже всего?

— Что, Иван Сергеевич?

— Он совершенно не гордится этим, словно так стрелять является нормальным. Господи, Сэм Снид никогда не орудовал так умело своей клюшкой номер пять.

— Генерал, — сказал Доминго после второго стакана водки. Проблема жизни в России заключалась в том, что ты начинаешь привыкать к местным обычаям, и одним из них является водка. — Каждый боец в моей группе эксперт в стрельбе, и когда я говорю «эксперт», это значит — он кандидат в олимпийскую команду своей страны, ясно? Большая Птица выиграл у каждого из нас, и ни один из моих стрелков не проиграл ему больше, чем вы. Смею заверить вас, однако, что я чертовски рад, что он в моей команде. — В этот момент открылась дверь, и вошёл Фальконе. — Эй, Этторе, иди к нам!

Он не стал меньше ростом. Этторе возвышался над невысоким Чавезом и по-прежнему напоминал персонаж картины Эль Греко.

— Генерал, — сказал он, приветствуя Кириллина, — вы отлично стреляете.

— Не так хорошо, как вы, Фальконе, — ответил русский.

Итальянский коп пожал плечами.

— Мне повезло.

— Конечно, повезло, — отозвался Кларк, передавая Этторе неполный стакан.

— Я привык к местной водке, — сказал Фальконе, выпивая содержимое стакана одним глотком. — Но это влияет на мою стрельбу.

— Это верно, Этторе, — усмехнулся Чавез. — Генерал сказал нам, что ты упустил четыре очка во время соревнования.

— Ты хочешь сказать, что обычно он стреляет лучше? — спросил Кириллин, поражённый этим.

— Да, — ответил Кларк. — Я наблюдал за его стрельбой три недели назад. Он выбил пятьсот очков, ни разу не промахнувшись мимо десятки.

— Это верно, — согласился Фальконе. — Удачный день. Я хорошо выспался и не испытывал похмелья.

Кларк снова засмеялся и обвёл взглядом комнату. В это мгновение в помещение вошёл ещё один офицер. Он оглянулся вокруг, заметил генерала Кириллина и подошёл к нему.

— Черт побери, это что ещё за плакат вербовки в армию? — удивился Динг, заметив офицера.

— Товарищ генерал, — обратился офицер, приветствуя Кириллина.

— Анатолий Иванович! — отозвался генерал Кириллин. — Как дела в Центре?

Затем офицер повернулся.

— Вы Джон Кларк?

— Да, это я, — подтвердил американец. — А вы кто?

— Это майор Анатолий Шелепин, — представил офицера генерал Кириллин. — Он начальник личной охраны Сергея Головко.

— Мы знакомы с вашим боссом. — Динг протянул руку. — Как поживаете? Меня зовут Доминго Чавез.

Офицеры, сидящие за столом, обменялись рукопожатиями.

— Мы не могли бы поговорить в более спокойном месте? — спросил Шелепин. Четыре офицера перешли к столику в углу. Фальконе остался у бара.

— Вас послал Сергей Николаевич? — спросил русский генерал.

— Вы ещё не все знаете, — ответил майор Шелепин. То, как он сказал это, сразу привлекло внимание всех. Он говорил по-русски, Кларк и Чавез хорошо понимали его. — Я хочу, чтобы вы взялись за подготовку моих людей.

— О чем мы не знаем? — спросил Кириллин.

— Мы узнали, кто пытался убить директора, — ответил Шелепин.

— А, значит, целью покушения был Головко? Я думал, что хотели убить сутенёра, — возразил Кириллин.

— Вы можете рассказать нам, о чём идёт речь? — спросил Кларк.

— Несколько недель назад было совершено покушение на площади Дзержинского, — ответил Шелепин и объяснил, о чём они тогда думали. — Но теперь выяснилось, что убийцы ошиблись.

— Кто-то пытался убить Головко? — спросил Доминго. — Проклятье!

— Кто принимал участие в покушении?

— Покушение организовал бывший офицер КГБ Суворов — по крайней мере, мы так считаем. Он привлёк двух сержантов спецназа в качестве исполнителей. Затем обоих убили, возможно, чтобы скрыть их участие или, по крайней мере, не дать им возможность проговориться. — Шелепин ограничился этим объяснением. — Как бы то ни было, нам стало известно, что ваши бойцы в «Радуге» обладают отличной репутацией, и мы хотим, чтобы вы занялись подготовкой личной охраны директора СВР.

— Я согласен, если на это последует разрешение из Вашингтона. — Кларк посмотрел в глаза телохранителя. Они были холодными и серьёзными, но было видно, что сейчас майор очень обеспокоен.

— Завтра мы обратимся с официальной просьбой.

— Это великолепные парни, бойцы из «Радуги», — заверил Шелепина генерал. — Мы отлично сработались с ними. Анатолий служил у меня, когда я был полковником. — Было ясно, что он высоко ценит личного телохранителя Головко.

«В этом скрывается что-то большее, — подумал Кларк. — Высокопоставленный русский чиновник не обращается с просьбой о помощи к бывшему офицеру ЦРУ, если ему не угрожает серьёзная опасность». Он заметил взгляд Динга и понял, что Чавез думает о том же. Внезапно оба вернулись в мир шпионажа.

— О'кей, — сказал Джон. — Если хотите, сегодня вечером я позвоню домой. — Он сделает это из американского посольства, скорее всего по телефону STU-6 в кабинете начальника станции ЦРУ.

Глава 37 Осадки

Самолёт VC-137 совершил посадку на авиабазе Эндрюз ВВС безо всяких фанфар. На базе не было терминала и выдвигающихся коридоров, так что пассажиры спустились по трапу, закреплённому на обычном грузовике. Рядом ждали автомобили, чтобы отвезти их в Вашингтон.

Марка Ганта встретили два агента Секретной службы, которые сразу привезли его в здание Министерства финансов, на другой стороне улицы от Белого дома.

Он едва успел привыкнуть к твёрдому грунту под ногами, как очутился в кабинете министра.

— Как прошли переговоры? — спросил Джордж Уинстон.

— По крайней мере, они были интересными, — ответил Гант. Его мозг пытался привыкнуть к тому, что тело не могло понять, где оно сейчас находится. — Я думал, что поеду домой, чтобы отоспаться.

— Райан привёл в действие «Акт о реформе торговли» против Китая.

— Вот как? Ну что ж, в этом нет ничего удивительного, правда?

— Посмотри вот на это. — Министр финансов передал Ганту недавно сделанную распечатку. «Это» было докладом о современном состоянии запасов конвертируемой валюты Китайской Народной Республики.

— Насколько надёжна эта информация? — спросил «Телескоп» у «Торговца».

Доклад представлял собой разведывательное донесение. Служащие Министерства финансов постоянно следили за международными валютными операциями. Это было необходимо для того, чтобы определить ценность доллара и других международных валют, котирующихся на рынке. Сюда включался и китайский юань, курс которого заметно упал за последнее время.

— Неужели их запасы упали так низко? — спросил Гант. — Я считал, что у них мало конвертируемой валюты, но не знал, что положение настолько плохо…

— Меня это тоже удивило, — признался министр финансов. — Судя по всему, за последнее время они делали крупные закупки на международном рынке, особенно реактивные двигатели во Франции, и поскольку не смогли оплатить последнюю партию, французская компания заняла жёсткую позицию — ведь только французы продают китайцам реактивные двигатели. Мы отказались продавать двигатели «Дженерал Электрик» или «Пратт и Уитни», англичане тоже не продают им двигатели «Роллс-Ройс». Это сделало французов единственным поставщиком на рынке, что для них совсем неплохо, правда? Они подняли цену на пятнадцать процентов и теперь требуют предоплату.

— Юань попадёт в трудное положение, — предсказал Гант. — Они пытались скрыть это?

— Да, причём относительно успешно.

— Вот почему они так настаивали на успехе переговоров. Они видели, что им предстоит, и потому им требовалось объявление о благополучном исходе переговоров, чтобы спасти свою репутацию. Но они повели игру очень неудачно. Черт побери, если у тебя такая проблема, нужно научиться ползать и унижаться.

— Я тоже так думал. Как ты считаешь, почему они поступили иначе?

— Они гордые, Джордж. Очень, очень гордые. Вроде богатой семьи, потерявшей своё состояние, но не положение в обществе. Они пытаются компенсировать первое вторым. Но из этого ничего не выйдет. Рано или поздно людям становится ясно, что они не платят по счетам, и затем на них обрушивается весь мир. Катастрофу можно отложить на некоторое время, это имеет смысл, если они ожидают богатое наследство, но если корабль не войдёт в гавань, он утонет. — Гант перелистнул несколько страниц, думая о том, что есть и другая проблема с такими странами — ими управляют политические деятели, которые не разбираются в финансовых вопросах и считают, что всегда смогут найти выход из любого положения. Они настолько привыкли идти собственным путём, что даже не задумываются над тем, что ситуация может измениться. В Вашингтоне Гант узнал, что политика — такая же иллюзия, как производство фильмов. Возможно, это и является объяснением того, что политика и фильмы имеют так много общего. Но даже в Голливуде приходится платить по счетам и в конце работы получать прибыль. У политиков всегда есть возможность выпустить казначейские облигации, чтобы финансировать свои счета. Кроме того, они печатают деньги. Никто не рассчитывает на то, что правительство будет приносить доход, а совет директоров — это избиратели, люди, которых политики привыкли обманывать, чтобы удержаться у власти. Все это безумие, но такой является игра в политику.

Вот так, наверно, и думают руководители КНР, — решил Гант. Но рано или поздно реальность поднимет свою хищную голову, и когда это произойдёт, все время, которое вы потратили на то, чтобы избежать встречи с действительностью, сделает укус за задницу только более болезненным. В этот момент весь мир засмеётся и скажет: «Попались!» И тогда вы по-настоящему оказались в ловушке. В данном случае слово «попались» будет означать крах китайской экономики, и это случится в самое ближайшее время.

— Джордж, мне кажется, что этот документ нужно показать Государственному департаменту и ЦРУ. И, конечно, президенту.

* * *

— Боже мой! — Президент сидел в Овальном кабинете, курил сигарету «Виргиния слимс», которую получил от Эллен Самтер, и смотрел на экран телевизора. Показывал канал C-SPAN. Члены палаты представителей Соединённых Штатов обсуждали проблему Китая. Содержание выступлений не было лестным, а тон явно был подстрекательским. Все выступающие поддерживали резолюцию, направленную на то, чтобы осудить Китайскую Народную Республику. Канал C-SPAN2 транслировал такое же многословие в сенате. Несмотря на то что слова там были несколько умереннее, их смысл был таким же.

Профсоюзы объединились с церковью, либералы с консерваторами, и даже те, кто обычно выступал за свободу торговли, на этот раз объединились с протекционистами.

CNN и другие телевизионные компании показывали уличные демонстрации, причём создавалось впечатление, что кампания Тайваня «Мы хорошие парни» имеет успех.

Кто-то (никто не знал точно, кто именно) даже напечатал самоклеющиеся стикеры с красным флагом континентального Китая и надписью: «Мы Убиваем Младенцев и Священников». Их наклеивали на товары, импортируемые из Китая, и протестующие демонстранты искали американские фирмы, торгующие с континентальным Китаем, чтобы бойкотировать их.

— Поговори со мной, Арни, — повернулся Райан.

— Это выглядит серьёзно, Джек, — ответил ван Дамм.

— Это я и сам вижу, Арни. Насколько серьёзно?

— Достаточно серьёзно, чтобы я поспешил продавать акции этих компаний. Они резко упадут в цене. И у этого движения могут оказаться ноги…

— Что?

— Я хочу сказать, что оно нескоро успокоится. Вот-вот появятся плакаты с фотографиями из телевизионных передач, на которых видно, как убивают этих двух священников. Это образ, который долго не уходит из памяти. Если у нас продаются китайские товары, которые можно заменить произведёнными ещё где-то, большинство американцев начнут покупать товары, произведённые в других странах.

На экране изменилось изображение, передаваемое компанией CNN. В прямом эфире передавали демонстрацию перед посольством КНР в Вашингтоне. Плакаты гласили: «Убийцы, Палачи, Варвары!»

— Интересно, не помогает ли Тайвань организовать это…

— Вряд ли — пока нет, по крайней мере, — ответил ван Дамм. — Если бы я был на их месте, то не был бы против, но сейчас нет необходимости заниматься такой игрой. Они, наверно, постараются подчеркнуть разницу между собой и континентальным Китаем, а это, по сути дела, то же самое. Посмотри на передачи телевизионных компаний, которые ведут трансляцию о Республике Китай, и ты увидишь, как расстроены они всем этим дерьмом в Пекине, как стараются доказать, что они не такие, как Красный Китай, не одним миром мазаны и тому подобное, — сказал глава управления делами Белого дома. — Ты знаешь, с их стороны умный ход, когда они заявляют: «Да, мы тоже китайцы, но мы верим в человеческие права и свободу религии». У них хорошие советники по связи с общественностью здесь, в Вашингтоне. Черт побери, я, наверно, знаком с некоторыми из них, и если бы я входил в их число, то посоветовал бы именно это.

В этот момент зазвонил телефон. Это была личная линия Райана, проходившая мимо секретарш, прямо в Овальный кабинет. Джек поднял трубку.

— Да?

— Джек, это Джордж с другой стороны улицы. У тебя не найдётся минута? Я хочу показать тебе что-то, приятель.

— Да, конечно. Заходи. — Джек положил телефонную трубку и повернулся к Арни. — Это министр финансов, — объяснил он. — Говорит, что у него что-то важное. — Президент сделал паузу. — Арни?

— Да?

— Насколько велики мои возможности для манёвра в этом вопросе?

— Ты имеешь в виду китайцев? — спросил Арни и увидел ответный кивок. — Не так уж велики, Джек. Иногда люди сами решают, какова наша политика. А теперь люди будут формировать нашу политику, голосуя своими бумажниками. Скоро мы увидим, как некоторые компании объявят, что разрывают свои коммерческие контракты с КНР. Китайцы уже нанесли удар «Боингу», причём совершенно открыто, что является не слишком разумным шагом с их стороны. Теперь люди захотят ответить им тем же. Понимаешь, бывает время, когда средний гражданин Джо поднимается на задние лапы и показывает миру указательный палец. Когда происходит такое, твоя обязанность заключается главным образом в том, чтобы следовать за ним, а не вести их за собой, — закончил глава администрации Белого дома. Его кодовое имя в Секретной службе было «Плотник», и он только что построил ящик для своего президента, внутри которого он должен остаться.

Джек кивнул и погасил сигарету. Он, может быть, и Самый Могущественный Человек в Мире, но его власть исходила от народа, и хотя люди давали ему эту власть, иногда они забирали власть себе и распоряжались ею сами. Мало кто может просто открывать дверь и входить в Овальный кабинет, но Джордж Уинстон был одним из этих людей, главным образом потому, что Секретная служба относилась к его ведомству. Следом вошёл Марк Гант. Он выглядел так, словно только что пробежал марафон, а за ним гнались двенадцать вооружённых и разъярённых морских пехотинцев в джипах.

— Привет, Джек.

— Доброе утро, Джордж. Марк, ты плохо выглядишь, — сказал Райан. — Ах да, ведь ты только что прилетел, верно?

— Это Вашингтон или Шанхай? — произнёс Гант с вымученной улыбкой.

— Мы прошли по туннелю. Господи, ты видел демонстрацию снаружи? Мне кажется, они хотят, чтобы ты приказал сбросить атомную бомбу на Пекин, — заметил министр финансов.

Вместо ответа президент показал на ряд телевизоров.

— Черт возьми, почему они устроили демонстрацию у Белого дома? Я на их стороне — по крайней мере, думаю так. Короче говоря, что привело вас сюда?

— Объясни, — кивнул Уинстон Ганту.

— Господин президент, на этой распечатке указаны банковские счета КНР на сегодняшний день. Мы следим за торговлей валютой во всем мире, чтобы знать, какова ценность доллара по отношению к другим валютам. Это означает, что нам известно, сколько конвертируемой валюты в мире.

— О'кей. — Райан знал об этом — по крайней мере, приблизительно. Это его не беспокоило, потому что доллар находился в хорошем состоянии, а если колесо не скрипит, нет необходимости смазывать его. — Итак?

— Так вот, ликвидность КНР сползает в выгребную яму, — сообщил Гант. — Может быть, именно по этой причине они так отчаянно добивались своей цели во время торговых переговоров. Если дело обстоит так, то они выбрали плохой способ иметь дело с нами. Они требовали, вместо того чтобы просить.

Райан посмотрел на колонки цифр.

— Черт побери, куда они девали все свои деньги?

— Закупали вооружение. Главным образом у Франции и России, но немалое количество покупали и в Израиле. — Мало кто знал, что КНР тратила крупные суммы денег в Израиле на закупку вооружения, спроектированного американцами и производимого в Израиле по американской лицензии. Это было вооружение, которое китайцы не могли купить непосредственно в Америке. Оно включало пушки для китайских танков и ракеты класса «воздух-воздух» для их истребителей. Америка закрывала на это глаза в течение многих лет. Ведя такую торговлю, Израиль поворачивался спиной к Тайваню, несмотря на то что обе страны производили ядерное оружие в качестве совместного предприятия ещё в то время, когда они были — вместе с Южной Африкой — международными париями и не имели больше друзей в этой сфере. В воспитанной компании это называется «realpolitik». В других областях человеческой деятельности название более грубое — «обмани своего друга».

— Ну и что? — спросил Райан.

— Они потратили на эти цели всё своё активное сальдо, полученное от торговли, — сказал Гант. — Они потратили всю валюту, главным образом на краткосрочные закупки, но немало и на долгосрочные. В этом случае им приходилось соглашаться с предоплатой из-за природы трансакций. Производителям нужны деньги для того, чтобы производить требуемые виды вооружения, и они не хотят остаться с произведённым, но неоплаченным товаром. Мало кому требуется пять тысяч танковых пушек, — объяснил Гант. — Это эксклюзивный рынок.

— Что дальше?

— А дальше то, что у Китая фактически нет конвертируемой валюты. Между тем в ближайшее время им потребуется валюта для закупки необходимых товаров. Таких, как нефть, например, — продолжал «Телескоп». — Китай импортирует большое количество нефти. То количество нефти, которое они добывают у себя, намного меньше необходимого, несмотря на то что внутреннее потребление нефти не так уж велико. Мало китайцев имеют автомобили. У КНР достаточно валюты на три месяца, и после этого приток нефти прекратится. Международный нефтяной рынок требует немедленной оплаты. Они могут уклониться от выплаты денег в течение месяца, может быть, шести недель, но после этого танкеры развернутся посреди океана и отправятся в другую страну — они могут сделать это, сэр, — и тогда КНР останется без нефти. Это походит на столкновение с каменной стеной — тяжёлый удар, и все. Без нефти Китай остановится, и это в первую очередь относится к их армии, самому крупному потребителю нефти в Китае. Последнее время они тратили необычно много нефти из-за возросшего количества учений и манёвров. Возможно, в Китае имеются стратегические резервы, но мы не знаем, насколько они велики. Да и эти резервы скоро подойдут к концу. Мы ожидали, что они попытаются захватить острова Спратли. Там есть нефтяные месторождения, и китайцы заявляли о своих правах на эти острова в течение последних десяти лет, ноФилиппины и другие страны, расположенные в этом регионе, тоже говорили о своих правах. Они, наверно, считают, что мы встанем на сторону Филиппин по историческим причинам. Не говоря уже о том, что Седьмой флот все ещё является самым большим парнем на дворе в этой части мира.

— Да, — кивнул Райан. — Если дойдёт до демонстрации силы, Филиппины, по-видимому, имеют самые лучшие права на эти острова, и мы поддержим их. В прошлом мы вместе проливали кровь, а это имеет немалое значение. Продолжайте.

— Таким образом, Джон Китаец нуждается в нефти, и у него, по-видимому, нет валюты, чтобы платить за неё, особенно если наша торговля с ними исчезнет в сточной трубе. Им нужны наши доллары. Юань в любом случае не годится как платёжный инструмент. Международная торговля тоже ведётся в долларах, и, как я сказал, они истратили почти все, которые у них были.

— И что вытекает из этого?

— Сэр, КНР практически обанкротилась. Примерно через месяц они поймут, в какую яму попали, и это будет для них тяжёлым ударом.

— Когда нам это станет известно?

— Это моя задача, Джек, — сказал министр финансов. — Я распорядился, чтобы мне доставили эти документы сегодня утром, и затем поручил Марку изучить их. Он наш лучший специалист по экономическому моделированию, даже когда измучен после смены одиннадцати часовых поясов.

— Значит, мы можем прижать их, пользуясь этой информацией?

— Это один из вариантов.

— Что, если эти демонстрации окажут влияние?

Гант и Уинстон одновременно пожали плечами.

— Тогда в ситуацию входит психологический фактор, — сказал Уинстон. — Мы можем предсказать его влияние до некоторой степени на Уолл-стрит — именно так я сделал большинство своих денег, — но психоанализ страны не входит в мою епархию. Это твоё дело, дружище. Я всего лишь управляю твоей бухгалтерией на другой стороне улицы.

— Мне нужно знать больше, Джордж.

Министр снова пожал плечами.

— Если рядовые граждане начнут бойкотировать китайские товары, американские компании примутся сворачивать паруса.

— Это кажется мне чертовски вероятным, — вмешался Гант. — При такой ситуации многие руководители компаний наложат в штаны.

— Так вот, если такое случится, китайцы понесут большие потери и быстро почувствуют это, причём убытки будут очень велики, — закончил «Торговец».

И какой тогда будет их реакция? — подумал Райан. Он нажал на кнопку.

— Эллен, принесите мне одну. — Через мгновение его секретарша появилась в кабинете и передала сигарету.

Райан закурил и поблагодарил её улыбкой и кивком.

— Ты ещё не обсуждал ситуацию с Государственным департаментом?

Уинстон отрицательно покачал головой.

— Нет, хотел сначала показать это тебе.

— Гм. Марк, какое у тебя мнение о переговорах?

— Это самые высокомерные ублюдки из всех, с которыми мне приходилось иметь дело. Я хочу сказать, что встречался с крупными предпринимателями, способными потрясать страны, но даже худшие из них знали, когда им могут понадобиться мои деньги, чтобы заниматься бизнесом, и когда они вспоминали об этом, их поведение сразу менялось в лучшую сторону. Когда стреляешь из пистолета, убедись сначала, что его дуло не направлено на твой член.

Райан рассмеялся, тогда как Арни съёжился. Никто не должен так разговаривать с президентом Соединённых Штатов, но некоторые из посетителей знали, что могут разговаривать так свободно с Джоном Патриком Райаном, человеком.

— Между прочим, раз уж речь зашла об этом, мне понравилось, что ты сказал китайскому дипломату.

— Что вы имеете в виду, сэр?

— Их члены не достаточно велики, чтобы вступать в соревнование с нами, кто помочится дальше. Хорошая фраза, хотя не на дипломатическом языке.

— Как вы узнали об этом? — удивлённо спросил Гант. — Я никому не рассказывал, даже этому ослу Ратледжу.

— Ну, у нас есть способы, — ответил Джек, внезапно поняв, что упомянул нечто из закрытого отсека под названием «ЗОРГЕ». Нужно следить за собой.

— Выражения, подобные этому, можно услышать в раздевалке атлетического клуба Нью-Йорка, — усмехнулся министр финансов. — Но только в том случае, если ты стоишь в футах четырех или больше от собеседника.

— И тем не менее это похоже на правду. По крайней мере, в отношении валюты. Значит, у нас в руках пистолет, который мы можем направить им в голову?

— Да, сэр, совершенно верно, — ответил Гант. — Им может потребоваться месяц, чтобы понять это, но долго укрываться от действительности они не смогут.

— О'кей, позаботьтесь о том, чтобы об этом знали в госдепе и ЦРУ. Да, передайте ЦРУ, что они первыми должны были сообщить мне об этом. Разведывательные оценки — это их работа.

— У них есть отдел экономической разведки, но их специалисты не самые лучшие, — заметил Гант, поворачиваясь к присутствующим. — Да и неудивительно. Лучшие умы в этой области заняты на Уолл-стрит или, может быть, в научных учреждениях. В Школе бизнеса Гарварда платят намного больше, чем на правительственной службе.

— И талант тяготеет к той области, где платят больше, — согласился Джек.

Младшие партнёры в юридической фирме среднего размера зарабатывают больше президента, что иногда объясняет, почему в Белом доме оказываются такие люди. Служба на благо обществу должна быть жертвоприношением. По крайней мере, так было для него — Райан доказал свою способность делать деньги в деловом мире. Однако о долге служить своей стране он узнал от отца и в Куантико, задолго до того, как его заманили в Центральное разведывательное управление, а потом он оказался каким-то образом в Овальном кабинете. А теперь, находясь здесь, уйти невозможно. По крайней мере, если хочешь сохранить уважение к себе. Это было ловушкой. Роберт Эдвард Ли назвал долг самым возвышенным словом из всех слов. А уж он-то знал это, подумал Райан. Ли[338] почувствовал, что попал в ловушку, когда начал защищать то, что было в лучшем случае неправедным делом. Ему пришлось воевать только из-за того, что, по иронии судьбы, он родился в Виргинии. Из-за этого многие навечно прокляли его имя, несмотря на все неоспоримые достоинства как солдата и человека. Итак, Джек, — спросил он себя, — в твоём случае, где находятся талант и долг, справедливость и зло, и все остальное? Как должен ты теперь поступить? Ты должен знать это. Все люди, находящиеся за пределами Белого дома, надеются на него, думают, что он знает, что такое справедливость, что хорошо для его страны, хорошо для мира, хорошо для каждого рабочего человека, женщины и каждого маленького ребёнка, играющего в Маленькой лиге. Да, — подумал президент, — конечно. Ты становишься помазанником мудрой феи, когда входишь сюда каждый день, или тебя целует муза, или, может быть, Линкольн и Вашингтон шепчут тебе в ухо, в твоих снах, каждую ночь. А ведь он временами испытывал трудности, выбирая утром галстук, особенно если рядом не было Кэти, игравшей роль советника по мужским модам. И в то же время он должен был разбираться в налогах, обороне страны, социальном страховании — почему? Потому что его работа заключалась в том, чтобы все знать. Потому что он жил в правительственном здании по адресу Пенсильвания-авеню, 1600 и его охраняла Секретная служба, куда бы он ни пошёл. В базовой школе в Куантико офицеры говорили младшим лейтенантам, только что произведённым в офицерское звание, о том, насколько одиноким является командир.

Разница между этим и тем, где он находился сейчас, равнялась разнице между гребаной хлопушкой и ядерной бомбой. В прошлом из-за такой ситуации начинались войны. Сейчас, разумеется, этого не произойдёт, но когда-то происходило. Это была отрезвляющая мысль. Райан затянулся последний раз пятой сигаретой этого дня и погасил её в коричневой стеклянной пепельнице, которую он прятал в ящике стола.

— Спасибо, что вы рассказали мне об этом. Обсудите эту проблему с госдепом и ЦРУ, — повторил он. — Мне нужно СНРО по этой проблеме, и как можно быстрее.

— Понял, — сказал Джордж Уинстон, встал и направился к подземному коридору, ведущему в его министерство на противоположной стороне улицы.

— Мистер Гант, — добавил Джек. — Идите и выспитесь. Вы выглядите, словно поднялись из ада.

— Мне разрешается спать на этой работе? — спросил «Телескоп».

— Разумеется, как и мне, — ответил президент Соединённых Штатов с кривой улыбкой.

Когда они вышли, он посмотрел на Арни:

— Говори.

— Поговори с Адлером, и пусть он побеседует с Ратледжем и Хитчем. Тебе тоже следует поговорить с ними — посоветовал Арни.

Райан кивнул.

— О'кей, скажи Скотту, что мне требуется, и требуется побыстрее.

* * *

— Хорошие новости, — сказал ей профессор Норт, когда она вернулась в комнату.

Андреа Прайс-О'Дей была в Балтиморе, в больнице Джонса Хопкинса, на приёме у доктора Мадж Норт, профессора акушерства и гинекологии.

— Правда?

— Правда, — с улыбкой заверила её доктор Норт. — Вы беременны.

Едва доктор Норт произнесла это, инспектор Патрик О'Дей вскочил, поднял жену на руки, крепко обнял и поцеловал.

— О, — прошептала Андреа. — Я думала, что уже слишком стара для беременности.

— Рекорд беременности перешагнул за пятьдесят лет, а вам до этого возраста ещё далеко, — с улыбкой сказала доктор Норт. Впервые в своей профессиональной карьере она сообщала эту новость двум вооружённым людям.

— Могут возникнуть какие-нибудь проблемы? — спросил Пэт.

— Видите ли, Андреа, вы в отличном физическом состоянии. Но вам уже за сорок, и это ваша первая беременность, правда?

— Да. — Она знала, что последует дальше, но не хотела первой произнести это слово.

— Это означает, что увеличивается вероятность синдрома Дауна у ребёнка. Мы выясним это с помощью амниогентесиса[339]. Я рекомендую сделать это без промедления.

— Когда?

— Я могу сделать это сегодня, если вы не возражаете.

— А если тест покажет, что…

— Если результат будет положительным? Ну что ж, тогда вы должны решить вдвоём, хотите ли произвести на свет ребёнка с синдромом Дауна. Некоторые люди хотят этого, другие — нет. Вы сами должны принять это решение, — сказала им Мадж Норт. Во время свой карьеры ей приходилось делать аборты, но, подобно большинству акушерок, она предпочитала, чтобы на свет появился ребёнок.

— Синдром Дауна — как это — я хочу сказать… — Андреа сжала руку мужа.

— Послушайте, вероятность рождения здорового ребёнка очень велика, примерно сто к одному. Перед тем как начать беспокоиться об этом, разумно выяснить, есть ли вообще основания для беспокойства, верно?

— Прямо сейчас? — спросил Пэт вместо жены.

Доктор Норт встала.

— Да, у меня есть сейчас время для этого.

— Почему бы тебе не погулять немного, Пэт? — предложила своему мужу специальный агент Прайс-О'Дей. Она сумела сохранить чувство собственного достоинства, что ничуть не удивило её мужа.

— Хорошо, милая. — Он поцеловал её и смотрел ей вслед, когда она вышла из комнаты.

Это был тяжёлый момент для профессионального агента ФБР. Его жена беременна, но теперь ему приходилось думать о том, хорошая эта беременность или нет. Если нет — что тогда? Он был ирландским католиком, и его церковь запрещала аборт, рассматривая его как убийство. Убийства были тем, что он расследовал, — и даже был свидетелем при их совершении. Через десять минут после того, как он стал свидетелем убийства, он сам застрелил двух террористов, ответственных за это. Этот день все ещё возвращался к нему в кошмарных снах, несмотря на проявленный им героизм и полученные награды.

Но теперь он боялся. Андреа была хорошей приёмной матерью для его маленькой Меган, и для обоих эта новость была лучшей в мире — если это была действительно хорошая новость. Для теста потребуется примерно час, и он знал, что не сможет провести этот час в приёмной, полной беременных женщин, читающих старые журналы «Пипл» и «ЮС Уикли». Но куда идти? С кем посоветоваться?

О'кей. Он встал и вышел из приёмной, решив пойти в Маумини-билдинг. Найти его будет нетрудно.

* * *

Он посоветуется с Роем Альтманом. Высокий бывший парашютист, который возглавлял группу охраны «Хирурга», не оставался на одном месте, подобно комнатному цветку в горшке, но ходил по больнице, напоминая льва в небольшой клетке, проверяя всё, что происходит в его отделении, глядя зоркими и опытными глазами за тем, что происходило не совсем так, как следует. Он заметил О'Дея в лифте и махнул ему рукой.

— Привет, Пэт! Что-нибудь случилось? — Соперничество между ФБР и Секретной службой не существовало между ними. О'Дей спас жизнь «Песочницы» и отомстил за смерть трех товарищей Альтмана по Секретной службе, включая старого друга Роя, Дона Рассела, который погиб, как мужчина, с пистолетом в руке и тремя убитыми террористами перед собой. О'Дей закончил работу Рассела.

— Мою жену проверяют в отделении акушерства и гинекологии, — ответил инспектор ФБР.

— Что-нибудь серьёзное? — спросил Альтман.

— Нет, рутинное обследование, — ответил Пэт, и Альтман почувствовал запах лжи, но не слишком важной. — ОНА здесь? Пока я в больнице, может быть, зайду и поздороваюсь с ней.

— У себя в кабинете. — Альтман показал рукой направление к кабинету. — Прямо вниз, вторая дверь справа.

— Спасибо.

— Парень из Бюро спускается вниз, чтобы повидаться с «Хирургом», — произнёс Альтман в свой микрофон на лацкане пиджака.

— Понял, — ответил другой агент.

О'Дей нашёл дверь кабинета и постучал.

— Заходите, — послышался женский голос. Затем она подняла голову. — О, Пэт, как поживаешь?

— У меня никаких жалоб, просто оказался здесь и решил…

— Андреа побывала у Мадж? — спросила Кэти Райан. Первая леди, разумеется, помогла жене Пэта попасть на приём.

— Да, и у неё на животе знак плюс, — сообщил Пэт.

— Великолепно! — Затем профессор Райан насторожилась. — А, ты о чём-то беспокоишься. — Помимо того, что она была офтальмологом, профессор Райан сразу чувствовала неприятности.

— Доктор Норт делает ей амниогентесис. Вы не знаете, сколько времени требуется для этого?

— Когда это началось?

— По-моему, прямо сейчас.

Кэти была знакома с этой проблемой.

— Примерно час. Мадж отличный врач и действует очень осторожно. Делается прокол в матку и извлекают немного амниотической жидкости. Это даст представление о тканях зародыша, а после этого полученные хромосомы подвергаются исследованию. Рядом с ней, наготове, находятся лаборанты. Мадж относится к высшей категории, и когда она говорит, к её мнению прислушиваются.

— Она выглядит очень компетентной.

— Да, Мадж великолепный врач. Она принимала мои роды. Вы беспокоитесь о синдроме Дауна, правда?

Кивок:

— Да.

— Тебе остаётся только одно — ждать.

— Доктор Райан, я…

— Зови меня по имени — Кэти. Мы ведь друзья, помнишь? — Спасение жизни ребёнка делает женщину навсегда твоим другом.

— О'кей, Кэти. Да, я боюсь. Это не… я хочу сказать, Андреа тоже коп, но…

— Однако умение владеть пистолетом или просто быть крутым мужчиной сейчас ничем не поможет, правда?

— Ничем, — негромко подтвердил инспектор О'Дей. Он так же привык к чувству страха, как к полётам на космическом шаттле. На этот раз, однако, потенциальная опасность, угрожающая его жене и/или ребёнку — может быть, детям, — опасность, при которой он был совершенно беспомощен… Ничего не поделаешь, это одна из кнопок, на которую нажимала капризная Судьба, когда была в игривом настроении.

— Не надо преждевременно расстраиваться, — сказала ему Кэти. — Шансы в твою пользу.

— Да, доктор Норт тоже сказала об этом… но…

— Точно. И Андреа младше меня.

О'Дей уставился в пол, чувствуя себя полным гребаным идиотом. Много раз в жизни он смотрел в лицо вооружённым людям — преступникам с жестоким прошлым, — и его взгляд принуждал их сдаться. Один раз ему пришлось прибегнуть к помощи своего автоматического пистолета «смит-вессон» по суровой необходимости, и он послал обоих преступников к Аллаху — в которого они, по-видимому, верили, — чтобы отомстить за убийство невинной женщины. Это было непросто для него, но, с другой стороны, не так уж и трудно.

Бесконечные часы тренировки на стрельбище сделали это почти таким же рутинным, как действие деталей его служебного пистолета. Однако на этот раз опасность угрожала не ему. С опасностью, угрожавшей ему, он мог справиться. Но худшая опасность, понял он сейчас, это та, которая угрожает людям, которых он любит.

— Пэт, нет ничего плохого в страхе. Джон Уэйн[340] был всего лишь актёром, помнишь?

Это было правдой. Код мужества, которого придерживалось большинство американских мужчин, не допускал страха. В действительности он был таким же реальным, как фильм «Кто подставил кролика Роджера?»[341], но, глупый или нет, код существовал.

— Я не привык к этому.

Кэти Райан поняла его. Большинство врачей понимают страхи пациентов и их близких.

Когда она была простым офтальмологом, перед тем как начать специализироваться в применении лазеров в глазной хирургии, она видела пациентов и семьи пациентов. Первые испытывали боль, но старались держать себя в руках, вторые были испуганы. Ты пытаешься вылечить одного и успокоить страхи других. И то и другое было трудным.

Для успешного осуществления операции требовались всего лишь умение и профессионализм. С другой стороны, чтобы успокоить членов семей, нужно продемонстрировать им, что, хотя это операция, требующая неотложной помощи, и они никогда не сталкивались с чем-то подобным, для Кэти Райан, доктора медицины и члена американской ассоциации офтальмологов, это самый обычный случай, ещё один день у операционного стола. Она была профессионалом и справится с этим. Бог наградил «Хирурга» спокойствием, которое вселяло уверенность во всех, с кем она встречалась.

Но в данном случае этим нельзя было воспользоваться. Несмотря на то что Мадж Норт была талантливым врачом, сейчас она проводила тест уже существующего состояния. Может быть, когда-нибудь эту болезнь удастся вылечить — генетическая терапия давала такую надежду — через десять лет или около этого, — но не сейчас. Мадж могла всего лишь определить то, что уже существует. У неё были хорошие руки и отличный глаз, однако остальное было в руках бога, и бог уже принял решение. Оставалось лишь выяснить, какое оно.

— В такой момент хочется закурить, — заметил инспектор с печальной усмешкой.

— Неужели ты куришь?

Он покачал головой.

— Уже давно бросил.

— Тебе следует сказать об этом Джеку.

Агент ФБР поднял голову.

— Я не знал, что президент курит.

— Он выпрашивает пару сигарет у своей секретарши, трусишка, — сказала Кэти агенту ФБР с улыбкой. — Думает, что я не знаю.

— Для врача вы проявляете удивительную терпимость.

— У него и без того тяжёлая жизнь, да и курит он всего две-три в день. И никогда не курит в присутствии детей. Иначе Андреа пришлось бы застрелить его.

— Вы знаете, — сказал О'Дей, снова глядя вниз на свои ковбойские сапоги, которые он любил носить под синими форменными брюками, — если окажется, что родится ребёнок с синдромом Дауна, что тогда нам делать, черт побери?

— Принять решение непросто.

— Проклятье, в соответствии с законом я не имею права даже выразить своё мнение, правда?

— Да, не имеешь. — Кэти удержалась от того, чтобы сказать, что ей это кажется несправедливым. Но в этом вопросе закон был твёрд. Женщина — в данном случае жена — лишь она может принять решение, родить ребёнка или прервать беременность. Кэти знала мнение своего мужа относительно абортов. Её точка зрения не совсем совпадала с точкой зрения Джека, но она считала подобный выбор отвратительным. — Пэт, зачем ты напрашиваешься на неприятности?

— Эта ситуация не зависит от меня.

Подобно большинству мужчин, Пэт О'Дей хотел всегда держать ситуацию под контролем. Она понимала это, потому что была женщиной. Это чувство появилось у неё из-за того, что она пользовалась инструментами, чтобы изменить мир в соответствии со своими желаниями. Но сейчас был тяжёлый случай. Этот крутой парень был глубоко напуган. Вообще-то ему не следовало бояться, но его пугал страх неизвестности. Кэти знала шансы, и эти шансы были весьма благоприятными, но он не был врачом и, подобно всем мужчинам, даже таким крутым, боялся неизвестности. Ну что ж, не в первый раз ей приходилось держать за руку и успокаивать взрослых мужчин — а ведь Пэт спас её маленькую Кэти.

— Хочешь, пройдём в детскую?

— Конечно. — О'Дей встал.

Идти было недалеко, и она хотела напомнить О'Дею, что это значит — принести в мир новую жизнь.

— «Хирург» идёт в детскую, — сказал своим агентам Рой Альтман. Кайл Даниэль Райан — «Эльф» — сидел сейчас и занимался своими простенькими игрушками под бдительным присмотром львиц — так думал о них Альтман, — четырех молодых девушек, агентов Секретной службы. Они ухаживали за ребёнком, как старшие сестры. Но эти сестры были вооружены пистолетами, и все помнили, что недавно случилось с «Песочницей». Склад ядерного оружия не охранялся так строго, как этот детский манеж.

У входа в детскую стоял Трентон «Чип» Келли, единственный мужчина в охране «Эльфа». Бывший капитан морской пехоты, он был способен напугать полусреднего Национальной футбольной лиги одним взглядом.

— Привет, Чип.

— Здорово, Рой. Что происходит?

— Идём посмотреть на маленького парня.

— Кто этот мужчина? — Келли увидел, что О'Дей вооружён пистолетом, но решил, что он походит на копа. И всё-таки большой палец его левой руки находился на кнопке «немедленной тревоги», а правая рука касалась рукоятки пистолета.

— Он из Бюро. Все в порядке, — заверил Альтман своего подчинённого.

— О'кей. — Келли открыл дверь.

— За какую команду он играл? — спросил О'Дей у Альтмана, когда они вошли внутрь.

— Он был на драфте у «Медведей», но во время просмотра слишком напугал Дитку. — Альтман рассмеялся. — Бывший морской пехотинец.

— Да, этому можно поверить. — Затем О'Дей пошёл за доктором Райан. Она уже подняла Кайла из манежа, и его ручонки обнимали её за шею. Маленький мальчик что-то бормотал, ему оставалось ещё несколько месяцев до того момента, когда он сможет говорить. Зато он знал, как улыбаться при виде своей мамы.

— Хочешь подержать его? — спросила Кэти.

О'Дей взял малыша в руки, как футбольный мяч. Самый молодой из Райанов с сомнением посмотрел на его лицо, особенно на усы, словно у Сапаты[342], но рядом было лицо мамы, поэтому он не заплакал.

— Привет, дружок, — нежно сказал О'Дей. Есть вещи, которые приходят к человеку автоматически. Когда держишь в руках младенца, нельзя стоять на месте. Нужно ритмично двигаться, что, по-видимому, нравится малышам.

— Это положит конец карьере Андреа, — сказала Кэти.

— Для неё это будут гораздо лучшие часы, и к тому же будет приятно видеть её каждый вечер. Согласись, Кэти, трудновато бежать рядом с автомобилем, когда живот высовывается на два фута вперёд. — Картина была такой забавной, что они не удержались от смеха. — Думаю, они переведут её на ограниченные обязанности.

— Может быть. А ведь согласись, какая это отличная маскировка, правда?

О'Дей кивнул. Так приятно держать в руках малыша. Он вспомнил старинную ирландскую поговорку: «Настоящая сила таится в нежности». Какого черта, забота о детях является также и мужским долгом. Мужские обязанности гораздо больше, чем просто иметь пенис.

Кэти посмотрела на мужчину, держащего её малыша, и улыбнулась. Пэт О'Дей спас жизнь маленькой Кэти, и сделал это, как в кино с участием Джона Уэйна, только Пэт был настоящим крутым парнем, а не киноактёром. Сцены с его участием не были написаны в сценарии, ему приходилось играть их в настоящей жизни, импровизируя по ходу дела. Он походил на её мужа, слуга закона, человек, который поклялся Поступать Правильно каждый раз. Подобно её мужу, Пэт был человеком, серьёзно относящимся к принесённым им клятвам. Одна из этих клятв касалась его отношений с Андреа, и все они гласили одно и то же: сохранять, защищать, оборонять. А теперь этот тигр с галстуком держал малыша, улыбался, покачивал его, потому что именно так поступают с ребёнком, которого держишь в руках.

— Как поживает твоя дочь? — спросила Кэти.

— Она и твоя Кэти стали хорошими подругами. Кроме того, ей нравится один из мальчиков в «Гигантских Шагах».

— Вот как?

— Да, Джейсон Хант. Мне кажется, у них серьёзные отношения. Он подарил Меган один из своих гоночных автомобилей. — О'Дей засмеялся. В этот момент заверещал его сотовый телефон. — Правый карман пиджака, — сказал он первой леди.

Кэти выудила телефон из кармана пиджака О'Дея и открыла крышку.

— Алло?

— Кто это? — послышался знакомый голос.

— Андреа? Это Кэти. Пэт стоит рядом. — Кэти взяла Кайла и передала телефон инспектору ФБР, наблюдая за выражением его лица.

— Да, милая? — спросил Пэт. Затем он выслушал жену, его глаза закрылись на несколько секунд, что было достаточно красноречиво. Напряжение исчезло с его лица.

Последовал продолжительный медленный выдох, и плечи опустились, как бывает у человека, больше не ожидающего тяжёлого удара.

— Да, милая, я зашёл повидаться с доктором Райан, и мы сейчас в детской. О'кей. — Пэт посмотрел на Кэти и передал ей телефон.

Кэти прижала его между плечом и ухом.

— Что сказала Мадж? — спросила Кэти, уже зная, каким будет ответ.

— Нормальный ребёнок — и это будет мальчик.

— Значит, Мадж была права — шансы в твою пользу. — И они по-прежнему были в пользу Андреа. Она была в отличной физической форме. Кэти не сомневалась, что у неё не будет никаких проблем.

— Роды через семь месяцев, считая со следующего вторника, — сказала Андреа голосом, дрожащим от радости.

— Так вот, прислушайся к тому, что говорит тебе Мадж. Я выполняла все её указания, — заверила её Кэти. Она знала все, во что верила доктор Норт. Не курить. Не пить крепкие напитки. Регулярно заниматься физическими упражнениями. Принимать участие в занятиях по подготовке к родам вместе с мужем. — Приходи ко мне через пять недель для следующего осмотра. Прочитай «Что Следует Ожидать, Когда ты Ожидаешь». — Кэти передала телефон обратно. Инспектор О'Дей сделал несколько шагов в сторону и повернулся к ним спиной.

Когда он снова повернулся, его глаза были влажными.

— Да, милая, о'кей. Я сейчас приду. — Он выключил телефон и положил его в карман.

— Чувствуешь себя лучше? — спросила она с улыбкой. Одна из львиц подошла и взяла Кайла. Маленький парень улыбался, глядя на всех.

— Да, мэм, извините, что побеспокоил вас. Я чувствую себя так глупо.

— О, не говори чушь. — Это было самое крепкое ругательство из уст доктора Райан. — Как я сказала, жизнь не походит на кино, а это не Аламо[343]. Я знаю, что ты крутой парень, Пэт, и Джек знает это тоже. Как ты считаешь, Рой?

— Я готов взять Пэта к себе в любую минуту. Поздравляю, дружище, — добавил Альтман.

— Спасибо, приятель, — ответил О'Дей своему коллеге.

— Сказать об этом Джеку или это сделает сама Андреа? — спросила «Хирург».

— Думаю, вам нужно спросить об этом у неё, мэм.

Поведение Пэта О'Дея изменилось на глазах. Его шаги стали такими упругими, что он, казалось, взлетает к потолку. Его удивило, что Кэти направилась в отделение акушерства и гинекологии, но через пять минут ему все стало ясно. Это был момент, когда женщины должны остаться одни. Ещё до того, как он смог обнять жену, Кэти уже была там.

— Отличная новость, я так рада за тебя!

— Да, очевидно, Бюро способно и на что-то хорошее, — пошутила Андреа.

Затем медведь с усами, словно у Сапаты, поднял жену с пола, обнял и поцеловал.

— Это можно отпраздновать, — заметил инспектор.

— Присоединитесь к нам за ужином в Белом доме? — спросила «Хирург».

— Нет, мы не можем, — ответила Андреа.

— Это кто придерживается такого мнения? — спросила Кэти. И Андреа была вынуждена склониться перед неизбежностью.

— Ну, если президент не будет возражать…

— Я не буду возражать, и в такое время мнение Джека не имеет значения, — сказала им доктор Райан.

— Если так, то мы согласны, пожалуй.

— В семь тридцать, — сказала Кэти. — Форма одежды повседневная. — Как жаль, что они больше не были обычными людьми. Это была бы отличная возможность для Джека приготовить стейки на гриле, он ведь умел делать это так хорошо. А она не готовила салат из шпината уже несколько месяцев. Черт бы побрал это президентство! — А тебе, Андреа, позволено выпить сегодня два коктейля, чтобы отпраздновать такое событие. После этого — один или два в неделю.

Миссис О'Дей кивнула.

— Доктор Норт уже предупредила меня об этом.

— Мадж строго относится к употреблению алкоголя. — Сама Кэти не была уверена в необходимости всех этих строгостей, но, с другой стороны, она не специализировалась в акушерстве и гинекологии и поэтому следовала указаниям доктора Норт, когда носила Кэти и Кайла. Во время беременности нельзя нарушать правила. Рисковать жизнью нельзя, она слишком драгоценна.

Глава 38 Развитие событий

Теперь пришла пора электронных денег. Когда-то фонд казначейства страны состоял из множества золотых слитков, которые хранились в надёжном, хорошо защищённом месте, или его возил с собой глава государства в сундуке, куда бы он ни отправлялся. В девятнадцатом столетии стали широко распространяться бумажные деньги. Сначала их можно было обменивать на золото или серебро — но постепенно отказались и от этого, потому что возить с собой монеты из драгоценных металлов было слишком тяжело. Но скоро стало слишком трудно возить даже бумажные деньги.

Для рядовых граждан следующим этапом стали пластиковые карточки с магнитной полоской на обратной стороне. При предъявлении этих кредитных карточек осуществлялся перевод ваших теоретических денег с вашего счета на другой, когда вы совершали покупки. Для государств и крупных корпораций это стало чем-то ещё более теоретическим. Деньги приобрели электронное выражение. Нация определяла ценность своих денег, подсчитывая, какое количество товаров и услуг её граждане произвели в результате ежедневной работы. Это становилось объёмом её денежного богатства, с которым обычно соглашались граждане других стран и сами страны. Таким образом, могла вестись торговля через государственные границы по оптико-волоконным или медным кабелям, или даже с помощью спутников. Так и получилось, что миллиарды долларов, фунтов стерлингов, иен или евро перемещались с места на место простым нажатием клавишей. Это было намного проще и быстрее, чем перевозить золотые слитки. Однако, несмотря на удобство, такая система, определяющая богатство человека или нации, была очень строгой, и общее количество этих денежных единиц страны рассчитывалось до малейшей доли процента. В этой системе допускались некоторые отклонения, которые зависели от происходящих торговых операций и тому подобного, но эти отклонения также строго рассчитывались с помощью электроники. По сути дела результат ничем не отличался от подсчёта золотых слитков в хранилище царя Креза в Лидии. Строго говоря, эта новая система, которая зависела от движения электронов или фотонов от одного компьютера к другому, была ещё более точной и даже менее снисходительной. Когда-то можно было покрасить свинцовые слитки в жёлтый цвет и обмануть, таким образом, невнимательного инспектора, но чтобы обмануть компьютеризированную счётную систему, требовалось нечто гораздо более изощрённое.

В Китае за попытками подобного обмана следило Министерство финансов, незаконнорождённый сирота в марксистской стране, где работали бюрократы, которые старались изо дня в день совершать самые разные невозможные вещи. Первая и самая простая невозможная вещь — потому что делать это было необходимо — заключалась в том, что высокопоставленным руководителям министерства приходилось отбросить все, чему их учили в университетах и на партийных собраниях. Чтобы успешно функционировать в мировой финансовой системе, им приходилось понимать и действовать в соответствии с мировыми денежными правилами, вместо того чтобы руководствоваться положениями Священного Писания Карла Маркса.

Таким образом, Министерство финансов оказалось в незавидном положении — ему приходилось объяснять коммунистическому духовенству, что их бог является фальшивым богом, что идеальная теоретическая модель просто не в состоянии функционировать в современном реальном мире, и поэтому им приходилось склоняться перед реальностью, которую они отвергали. Чиновники, работающие в министерстве, были главным образом наблюдателями, вроде детей, играющих в компьютерные игры, в которые они не верили, но всё-таки с удовольствием играли. Некоторые из этих чиновников были незаурядными личностями и умело играли в эти игры, иногда им даже удавалось получать прибыль от своих торговых сделок и трансакций. Такие специалисты продвигались по службе и получали высокий статус в министерстве. Кое-кто даже имел свои личные автомобили, ездил в них на службу и поддерживал дружеские отношения с новым классом местных промышленников, которые сбросили идеологические смирительные рубашки и функционировали, как капиталисты, внутри коммунистического общества. Это обогащало нацию и приносило им умеренную благодарность, если не уважение, со стороны политических владык, подобно тому, как хвалят хорошую сторожевую собаку. Эта группа промышленников тесно сотрудничала с Министерством финансов и при этом оказывала влияние на бюрократию, которая распоряжалась доходом, приносимым промышленниками в их страну.

Результатом всей этой деятельности было то, что Министерство финансов непреклонно и довольно быстро удалялось от Подлинной Веры в марксизм и уходило в серый промежуточный мир социалистического капитализма — в мир, у которого не было ни названия, ни определённого тождества. По сути дела, каждый министр финансов удалялся от марксизма в большей или меньшей степени, в зависимости от его предыдущего религиозного пыла, поскольку один за другим все они видели, что их страна должна играть по международным правилам. Между прочим, эта игра приносила процветание Китайской Народной Республике, которого не сумели добиться за предыдущие пятьдесят лет строгого соблюдения идей Маркса и Мао.

Прямым результатом этого неминуемого процесса стало то, что министр финансов стал кандидатом, хотя и не полным членом Политбюро. Он имел право выражать своё мнение, но не мог принимать участия в голосовании. Его слова оценивались теми, кто никогда не пробовал понять их или разобраться в мире, в котором он работал.

Этим министром был человек по имени Киан. Это слово, между прочим, означало на китайском языке деньги или монеты. Он занимал этот пост в течение шести лет. По своему образованию он был инженером. На протяжении двадцати лет он строил железные дороги в северо-восточной части страны и проявил себя на этом участке так хорошо, что его назначили на пост министра. Киан справлялся со своей министерской должностью вполне успешно, таким было мнение международного финансового сообщества. Однако Киан Куну часто приходилось объяснять Политбюро, что оно может делать и что не может. Это означало, что его мнение часто вызывало неудовольствие членов Политбюро и присутствие министра финансов в зале заседаний было равносильно появлению там чумной крысы. Министр боялся, что сегодня ему предстоит ещё один такой день, когда он, сидя в своём служебном автомобиле, ехал на заседание Политбюро.

* * *

В одиннадцати часовых поясах от Пекина, на Парк-авеню в Нью-Йорке, происходило другое совещание. Сеть модных магазинов, занимающаяся удовлетворением желаний богатых американских женщин, носила название «Баттерфляй». Эти магазины торговали модными платьями из новых микроволокнистых тканей, сшитыми по эскизам блестящего молодого итальянского дизайнера, жившего во Флоренции. Сейчас фирма «Баттерфляй» занимала шесть процентов рынка, что является очень крупным достижением в Америке.

Однако возникла проблема. Все ткани производились в Китайской Народной Республике, на фабрике недалеко от огромного портового города Шанхая. Затем их разрезали и паковали на другой фабрике в соседнем городе Янчене.

Председателю совета директоров фирмы было всего тридцать два года, и после десяти лет напряжённой работы он собирался осуществить свою мечту, о которой думал, ещё когда учился в средней школе Эразмуса в Бруклине. Почти каждый день после окончания института Пратта он стремился расширить и улучшить свой бизнес, и вот, наконец, настало его время. У него появилась возможность купить реактивный «Гольфстрим», на котором он сможет летать в Париж всякий раз, когда возникает желание, приобрести дом на холмах Тосканы и ещё один в Аспене, и вообще жить так, как он заслужил.

Если не принимать во внимание одно маленькое препятствие. У его самого крупного и наиболее посещаемого магазина на углу Парк-авеню и 50-й стрит совершалось нечто совершенно невероятное, похожее на прибытие марсиан. У магазина происходили демонстрации. Люди, одетые в платья от Версаче, собрались у магазина с плакатами, прикреплёнными к деревянным палкам. На плакатах были надписи, выражающие недовольство тем, что «Баттерфляй» ведёт торговлю со страной варваров. У кого-то в руках было даже изображение китайского флага со свастикой на нём, и преуспевающий бизнес никак не хотел быть связанным с этим гнусным логотипом Гитлера.

— Нам нужно немедленно принять меры, — сказал юрист фирмы. Он был умным евреем, сумел провести фирму через множество минных полей, и теперь она была совсем близко к окончательному успеху. — Это может разорить нас.

Он не шутил, и члены совета директоров знали это. Ровно четыре клиента зашли в магазин сегодня, минуя демонстрацию, и одна из них вернула то, что, по её мнению, она не хотела иметь в своём шкафу.

— Насколько велики наши обязательства по закупкам? — спросил основатель фирмы и её исполнительный директор. — В реальных цифрах? — Вопрос был адресован к начальнику финансового отдела.

— О, потенциально где-то в районе четырехсот. — Он имел в виду четыреста миллионов долларов. — Конец наступит через, примерно, двенадцать недель.

«Конец» не было тем словом, которое хотел услышать исполнительный директор. Занять столь заметное место на рынке модной одежды было так же просто, как переплыть через Атлантику во время ежегодного слёта акул. Пришло его время, но оказалось, что он стоит посреди ещё одного минного поля, очутившись здесь совершенно неожиданно.

— О'кей, — ответил он как можно спокойнее, насколько позволяла кислота, скопившаяся в его желудке. — Как нам выйти из этого положения?

— Мы можем отказаться от выполнения заключённых контрактов, — посоветовал юрист.

— А это законно?

— Думаю, что законно. — Этим он имел в виду, что откровенный обман китайских производителей был менее пугающим, чем склады магазинов, наполненные товарами, которые никто не хочет покупать.

— Альтернатива?

— Ткани из Таиланда, — ответил начальник производства. — Там есть фабрика недалеко от Бангкока, которая с радостью заполнит пустоту. Между прочим, они звонили нам сегодня.

— Стоимость?

— Разница составит меньше четырех процентов. Если точно, то три шестьдесят три, и они готовы начать поставки максимум через четыре недели. На это время у нас достаточно запасов, чтобы держать магазины открытыми, никаких проблем, — уверенно заявил начальник производства остальным членам совета директоров.

— Сколько тканей у нас произведено в Китае?

— Большое количество мы получаем с Тайваня, помнишь? Мы можем заставить наших продавцов прикреплять к ним карточки с надписью «Мы хорошие парни»… и можно немного смухлевать. — Мало кто из покупателей знает разницу между одним Китаем и другим. Различать флаг значительно легче.

— Кроме того, — заметил глава маркетинга, — с завтрашнего дня можно начать рекламную кампанию — «Баттерфляй» не торгует с драконами". — Он поднял вверх картинку, на которой был изображён логотип «Баттерфляя», убегающий от огненного дыхания дракона. То, что картинка выглядела совершенно безвкусно, не имело сейчас никакого значения. Им нужно было действовать, и действовать быстро.

— Да, вот ещё, — сообщил начальник производства. — Час назад мне позвонил Фрэнк Менг из юридической фирмы «Менг, Харрингтон и Цицеро». Он сказал, что может связать нас с текстильными фабриками в Республике Китай на Тайване и они готовы переоборудовать свои фабрики и начать производство нужных нам тканей меньше чем через месяц. Если мы согласимся, посол Республики Китай официально занесёт нас в свой список «хороших парней». В обмен мы должны гарантировать им, что будем заказывать текстиль только у них в течение пяти лет.

— Мне нравится это предложение, — сказал юрист. Посол Республики Китай выполнит свои обещания, равно как и его страна. Они знали, что им удалось схватить тигра за яйца.

— Итак, выдвинуто предложение, — объявил председатель и исполнительный директор фирмы «Баттерфляй». — Кто за? — Голосование было единодушным.

В результате этого голосования фирма «Баттерфляй» стала первой крупной американской компанией, которая разорвала свои контракты с КНР. Подобно тому, как осенью улетает первый гусь из Северной Канады, это предвещало наступление нового холодного сезона. Единственная потенциальная проблема заключалась в том, что китайская фабрика, производящая текстиль для Америки, обратится с иском в суд, но федеральный судья сразу поймёт, что письменный контракт — это не совсем то же самое, что записка о самоубийстве, и, принимая во внимание политическую обстановку, скорее всего признает контракт не имеющим юридической силы. В конце концов, адвокат фирмы будет доказывать судье — и присяжным заседателям в Нью-Йорке, если возникнет такая необходимость, — что, когда оказывается, что вы торгуете с Адольфом Гитлером, следует разорвать такой контракт. Адвокат противной стороны будет говорить, что это юридически несостоятельно, но он будет знать, что у него проигрышная позиция, и сообщит об этом своим клиентам ещё до начала суда.

— Я проинформирую наш банкзавтра. Они не собираются переводить деньги ещё в течение тридцати шести часов. — Это означало, что сто сорок миллионов долларов не поступят на счёт в Пекине, как было запланировано раньше. Теперь исполнительный директор и глава компании может заказывать новый «Гольфстрим». Корпоративный логотип бабочки-данаиды, покидающей свой кокон, будет отлично выглядеть на вертикальном киле хвостового оперения.

* * *

— Мы ещё не уверены, — сказал Киан своим коллегам, — но я очень обеспокоен.

— В чем заключается конкретная проблема? — спросил Ху Кун Пяо.

— В течение ближайших трех недель наступает время выплат по нескольким коммерческим и другим контрактам. При обычных обстоятельствах я ожидал бы, что выплаты пройдут без всяких затруднений, но наши представители в Америке позвонили в моё министерство и предупредили о возможных проблемах.

— Кто эти представители? — спросил Шен Танг.

— Главным образом адвокаты, которых мы нанимаем для того, чтобы наблюдать за ходом нашего бизнеса. Почти все они американские граждане. Они не дураки, и мудрый человек внимательно прислушивается к их советам, — трезво заметил Киан.

— Адвокаты — проклятие Америки, — высказал свою точку зрения Чанг Хан Сан. — И всех остальных цивилизованных наций. — По крайней мере, здесь мы сами решаем, каким должен быть закон, — про себя подумал он.

— Может быть, и так, Чанг, но если мы торгуем с Америкой, нам нужны такие люди, и они приносят большую пользу, объясняя нам существующую там ситуацию. Если убивать гонца за плохие новости, следующий курьер приедет с более приятными новостями, но они вряд ли будут соответствовать истине.

Фанг кивнул и улыбнулся, услышав это. Ему нравился Киан. Министр финансов говорил правду более откровенно, чем те, кому надлежало прислушиваться к ней. Но Фанг промолчал. Он тоже был обеспокоен политическими событиями, вызванными действиями двух не в меру усердных полицейских, но наказывать их теперь было слишком поздно. Даже если бы Ху предложил это, Чанг и остальные члены Политбюро отговорили бы его.

* * *

Министр финансов Уинстон был дома и смотрел фильм по своему DVD-проигрывателю.

Смотреть фильм дома проще, чем идти в кино, и здесь не требовалось постоянного присутствия четырех агентов Секретной службы. Жена вязала лыжный свитер — рождественские подарки она делала сама, а вязать можно было, не прерывая разговора и продолжая смотреть кино. Вязание смягчало у неё напряжённость таким же образом, как успокаивало её мужа управление своей большой океанской яхтой.

В гостиной у Уинстона стоял телефон, равно как и во всех комнатах их дома в Шеви Чейс. При поступлении звонка каждый телефон издавал звук разного тона, так что он знал, к какому телефону подойти.

— Слушаю?

— Джордж, это Марк.

— Все ещё на работе?

— Нет, я дома. Мне только что позвонили из Нью-Йорка. Похоже, что началось.

— Что ты имеешь в виду? — спросил «Торговец» у «Телескопа».

— Тебе знакома фирма «Баттерфляй» — та, что торгует модным дамскими платьями?

— О да, мне знакомо это название, — заверил своего помощника Уинстон. Ещё бы ему не знать: его жена и дочь были её постоянными клиентами.

— Они собираются разорвать свои контракты с китайскими поставщиками.

— На какую сумму?

— Примерно сто сорок.

Уинстон свистнул.

— Это большая сумма!

— Порядочная, — согласился с ним Гант. — Этим они положили начало развитию событий. Завтра, когда об этом станет известно, задумаются многие. Ах да, ещё одна новость.

— Ну?

— КНР только что отказалась от своих контрактов с «Катерпиллером» — они собирались использовать это оборудование для завершения строительства гидроэлектростанции в Трех Ущельях. Стоимость контракта триста десять миллионов, теперь они решили закупить оборудование в Японии, у фирмы «Кава». Информация об этом появится завтра утром в «Джорнэл».

— Умное решение! — проворчал Уинстон.

— Они пытаются показать нам, у кого в руке хлыст, Джордж.

— Ну что ж, надеюсь, им понравится, когда хлыст прогуляется по их жопе, — заметил министр финансов, вызвав неодобрительный взгляд жены. — О'кей, когда будет объявлено о решении, принятом «Баттерфляй»?

— Оно появилось слишком поздно для публикации в завтрашнем «Джорнэл», но можешь не сомневаться, об этом сообщат CNN-FN и CNBC.

— А если другие дома мод последуют примеру «Баттерфляй»?

— Больше миллиарда долларов, прямо сейчас, и ты ведь знаешь, как говорят, Джордж, миллиард здесь, миллиард там, и скоро речь зайдёт о настоящих деньгах. — Это было одно из остроумных высказываний Эверетт Макинли Дирксен о Вашингтоне.

— Сколько времени пройдёт, прежде чем они обанкротятся?

— Двадцать дней, и они почувствуют затруднения. Сорок, и китайцы в выгребной яме. Шестьдесят, и страна обанкротится. Знаешь, я ещё никогда не видел, чтобы целая страна так крепко спала на гейзере. Между прочим, Джордж, они ведь импортируют продовольствие, главным образом пшеницу, из Канады и Австралии. Это может вызвать крупные неприятности.

— Понял. До завтра.

— Пока. — Щелчок, и связь прервалась.

Уинстон взял пульт, чтобы возобновить просмотр фильма на DVD, и тут ему в голову пришла другая мысль. Он взял в руку мини-рекордер, которым пользовался для заметок, и произнёс:

— Выяснить, какие финансовые суммы были потрачены КНР на закупки вооружения — особенно в Израиле. — Затем щёлкнул кнопкой «стоп», положил рекордер на стол и снова взял пульт. Скоро, однако, он почувствовал, что не может сконцентрироваться на событиях, творившихся на экране. Происходило что-то очень значительное, и, несмотря на весь свой опыт в мире коммерции, а теперь и в области международных трансакций, он понял, что не может до конца разобраться в этом. Подобное случалось с Джорджем Уинстоном не очень часто, но оказалось достаточным, чтобы он перестал смеяться над фильмом «Люди в чёрном».

* * *

Минг увидела, что её министр не выглядит счастливым. Выражение его лица заставило её подумать, что у него в семье кто-то скончался от рака. Более подробно она узнала о том, что произошло во время заседания Политбюро, когда он позвал Минг, чтобы продиктовать свои впечатления. На этот раз ему потребовалось целых девяносто минут, а потом ещё два часа пришлось потратить на то, чтобы транскрибировать сделанные заметки и ввести их в компьютер. Вообще-то она не забыла, что делает её компьютер со внесёнными заметками каждую ночь, но не думала об этом уже несколько недель. Ей хотелось обсудить заметки с министром Фангом. Она работала с ним несколько лет и приобрела достаточно тонкое понимание политики своей страны. Теперь Минг могла предвидеть мысли не только своего босса, но и мысли некоторых его коллег. По сути дела, она стала доверенным лицом своего министра, хотя и не могла давать ему советы. Если бы у него было достаточно разума, чтобы воспользоваться её знаниями и образованием, он мог бы использовать её гораздо эффективнее, а не как простую секретаршу. Но Минг была женщиной в стране, которой правили мужчины, и потому не имела права голоса. Оруэлл не ошибался. Несколько лет назад она прочитала «Скотный двор» и знала, что все равны, но некоторые равнее других. Если бы Фанг был достаточно умным, он использовал бы её с большей пользой для себя, но он не был и потому не использовал. Сегодня вечером она поговорит об этом с Номури.

* * *

Тем временем Честер завершал заказ на тысячу шестьсот шестьдесят один высокотехнологичный компьютер фирмы NEC в корпорации «Чайна Импорт и Экспорт Пресижин Машин». Эта корпорация, помимо другой продукции, выпускала управляемые ракеты для Народно-освободительной армии Китая. Такой заказ будет с восторгом принят в «Ниппон Электрик Компани». Честер жалел, что не может заставить эти компьютеры сообщать о своих делах так же подробно, как те два компьютера в Совете министров, это было бы слишком опасным. Честер Номури, кибер-шпион. И тут начал вибрировать его мобильник. Он достал его и посмотрел на цифры, появившиеся на экране: 745-4426. Посмотрев на клавиатуру телефона и выбирая соответствующие цифрам буквы, он получил по их личному коду «шин ган», «сердце и душа» — ласковое слово, адресованное девушкой своему любовнику, и указание на то, что сегодня вечером она хочет прийти к нему. Это устраивало Номури. Итак, он всё-таки превратился в Джеймса Бонда. На его лице промелькнула улыбка. Он подошёл к своей машине, открыл телефон и послал SMS: «226-234: бао бей, любимая». Ей нравилось, когда он говорил ей это, и он не возражал. Значит, сегодня вечером будет нечто иное, чем телевизор. Отлично. Он надеялся, что дома осталось достаточно виски, чтобы выпить перед сексом.

* * *

Ты понимаешь, что у тебя плохая работа, когда с удовольствием ждёшь визита к зубному врачу. Джек навещал дантиста в течение девятнадцати лет. На этот раз ему предстоял полет на вертолёте в полицейские казармы штата Мэриленд, у которых была своя вертолётная площадка, и затем пять минут на автомобиле к кабинету зубного врача.

Он думал о Китае, но его главный телохранитель неправильно истолковала выражение лица президента.

— Не волнуйтесь, босс, — сказала Андреа президенту, — если он причинит вам боль, я шарахну его по голове рукояткой пистолета.

— Тебе не следует просыпаться так рано, — недовольно отозвался Райан.

— Доктор Норт сказала, что я могу заниматься обычной работой до тех пор, пока она не предупредит меня, и я только что начала принимать витамины, которые она прописала.

— Ты обратила внимание, что Пэт выглядел очень довольным собой? — Вчера они провели приятный вечер в Белом доме. Райану всегда доставляло удовольствие принимать гостей, у которых нет политических амбиций.

— Почему вы, мужчины, так ведёте себя? Расхаживаете подобно петухам, тогда как всю работу приходится выполнять нам, женщинам.

— Андреа, я с радостью поменялся бы с тобой работой! — пошутил Райан. Он часто обсуждал этот вопрос с Кэти, утверждая, что родить ребёнка совсем не так уж трудно — всю тяжёлую работу в жизни делают мужчины. Но он не мог так шутить с женой кого-то другого.

* * *

Номури услышал «бип» компьютера. Это означало, что он получил и начал автоматически шифровать и передавать по электронной почте информацию с настольного компьютера Минг. Это было приятным событием. Прошло пять дней после их последнего свидания, что казалось продолжительным перерывом для него… и, судя по её страстному поцелую, для Минг тоже. Через некоторое время, в течение которого в комнате царило молчание, прерываемое только стонами, они улеглись рядом и закурили.

— Как дела в офисе? — спросил Номури, зная, что ответ на этот вопрос уже находится на сервере в Висконсине.

— Политбюро обсуждало финансовые вопросы. Киан, ведающий нашими деньгами, пытался убедить Политбюро принять меры, но к его мнению никто не прислушался. Министр Фанг считает, что они допускают ошибку.

— Вот как?

— Он рассердился на своих старых товарищей, которые упрямятся и не желают проявить гибкость. — Минг хихикнула. — Чаи сказала, что министр был очень гибким с ней две ночи назад.

— Нехорошо говорить так о мужчине, — упрекнул её Номури.

— Я никогда не говорю так о тебе и о твоей утомлённой колбаске, шин ган, — сказала она и повернулась за поцелуем.

— Они часто спорят? Я имею в виду, в Политбюро?

— Они нередко высказывают разные точки зрения, но вчера впервые за несколько месяцев вопрос не был решён так, как советовал Фанг. Обычно вопросы решаются коллегиально, но на этот раз у них возникли идеологические расхождения. Споры, касающиеся идеологии, могут быть ожесточёнными — по крайней мере, в интеллектуальном смысле. По-видимому, члены Политбюро слишком старые и могут в крайнем случае ударить противника бамбуковой тростью.

— А на этот раз?

— Министр Киан сказал, что у страны скоро не будет денег. Остальные министры возразили, заявляя, что это глупость. Киан говорил, что мы должны пойти навстречу западным странам. Чанг и другие вроде него сказали ему, что мы не можем продемонстрировать слабость, после того как эти страны — особенно американцы — так унизили нас.

— Разве они не понимают, что убийство итальянского священника — плохой поступок?

— Они говорят, что это был просто несчастный случай и к тому же этот человек нарушил наши законы.

Господи, — подумал Номури, — неужели они действительно считают себя королями, помазанниками божьими?

— Бао бей, они допускают ошибку.

— Ты так считаешь?

— Я был в Америке, помнишь? Жил там некоторое время. Американцы очень внимательно относятся к своему духовенству и с уважением относятся к религии. Когда на неё плюют, это приводит их в ярость.

— Значит, ты считаешь, что Киан прав? — спросила она. — Ты думаешь, что Америка лишит нас денег из-за этого глупого поступка?

— Да, я полагаю, что это возможно. Вполне вероятно, Минг.

— Министр Фанг считает, что мы должны избрать более умеренный путь, до некоторой степени согласиться с требованиями американцев, но он промолчал во время заседания.

— Да? Почему?

— Он не хочет слишком удаляться от пути, избранного другими министрами. Ты говорил, что в Японии люди боятся не быть выбранными. Здесь, в Политбюро, его члены сами выбирают новых членов и могут изгнать тех, кто больше не соглашается с общей позицией. Фанг, очевидно, не хочет потерять свой статус, и, чтобы этого не случилось, он ведёт себя осторожно.

— Мне трудно понять это, Минг. Как эти люди выбирают членов Политбюро? Каким образом «принцы» выбирают нового «принца»?

— Понимаешь, есть члены партии, которые доказали свою идеологическую твёрдость или работают в какой-то важной сфере. Министр Киан, например, был раньше директором департамента, занимающегося строительством железных дорог, и его выбрали по этой причине, но членами Политбюро становятся люди, главным образом, по политическим соображениям.

— А Фанг?

— Мой министр относится к числу старых товарищей. Его отец был преданным помощником Мао, а сам Фанг всегда оставался политически стойким членом партии. Однако в течение последних лет он обратил внимание на новые отрасли промышленности и увидел, что они отлично действуют. Он восхищается некоторыми промышленниками, которые руководят ими. Иногда он даже приглашает кое-кого из них к себе в кабинет, чтобы поговорить за чашкой чая.

Ага, старый извращенец становится прогрессивным деятелем? — подумал Номури.

Ну что ж, планка для этого очень невысока в Китае. Совсем необязательно прыгать высоко, но этим он опережает тех, кто пытается вырыть канаву под ней, верно?

— Значит, люди не имеют здесь права голоса?

Минг засмеялась:

— Только на партийных собраниях, и там нужно быть осторожным, когда выражаешь своё мнение.

— А ты член партии?

— Да, конечно. Раз в месяц я посещаю партийные собрания. Сижу в конце зала, киваю, когда кивают другие, аплодирую вместе с ними и делаю вид, что внимательно слушаю. Другие, наверно, слушают лучше меня. Быть членом партии — совсем немало, но я стала членом партии потому, что работаю в министерстве. Я нужна им благодаря знанию языка и умению обращаться с компьютером. К тому же министры любят, когда молодые женщины находятся под ними, — добавила она.

— Ты никогда не сидишь на нём, а?

— Он предпочитает обычное положение, но у него быстро устают руки, — хихикнула Минг.

* * *

Райан с удовольствием узнал, что хорошо чистит зубы. Зубной врач посоветовал ему прочищать промежутки между зубов шёлковой нитью, как это делает он, и Райан кивнул, соглашаясь с ним. Впрочем, он никогда в жизни не пользовался шёлковой нитью и не собирался начинать это сейчас. По крайней мере, его не подвергли ничему болезненному, кроме рентгена, перед началом которого, разумеется, на него надели кожаный фартук. В целом это было девяносто минут, оторванных у него от начала рабочего дня. Вернувшись в Овальный кабинет, он нашёл очередное донесение «ЗОРГЕ», прочитав которое пробормотал еле слышное проклятье. Он поднял телефонную трубку и позвонил Мэри-Пэт в Лэнгли.

— Они тупые, — заметил Райан.

— Да, конечно, можно не сомневаться в том, что они не имеют представления о международных финансах. Даже я разбираюсь в этом лучше.

— Это нужно показать «Торговцу». Включи его в список «ЗОРГЕ», — приказал президент.

— Только при твоём ежедневном подтверждении этого приказа, — уклончиво ответила заместитель директора ЦРУ. — Может быть, его следует информировать по экономическим проблемам, но не больше?

— О'кей, пусть пока будет так, — согласился Джек. Но Уинстон все лучше и лучше разбирался в стратегических вопросах и скоро станет хорошим советником по проблемам политики. Джек положил трубку и сказал Эллен Самтер, чтобы она пригласила к нему министра финансов с противоположной стороны улицы.

* * *

— А что ещё их беспокоит? — спросил Честер.

— Они обеспокоены тем, что некоторые рабочие и крестьяне не так довольны своей жизнью, как им следовало бы. Ты ведь знаешь о беспорядках в угледобывающем районе.

— Нет.

— Там в прошлом году начались волнения среди шахтёров. Пришлось послать туда подразделения Народно-освободительной армии для усмирения недовольных. Несколько сотен шахтёров расстреляли и арестовали три тысячи. — Она пожала плечами, надевая бюстгальтер. — Волнения происходят постоянно, в этом нет ничего нового. Армия наводит порядок в отдалённых районах. Поэтому-то и расходуют столько денег, чтобы можно было положиться на неё. Генералы управляют экономической империей НОА — у них множество фабрик, заводов и тому подобного — и они умеют закрывать крышкой бушующий котёл. Рядовые солдаты — простые рабочие и крестьяне, но все офицеры являются членами партии, и на них можно положиться. По крайней мере, такого мнения придерживается Политбюро. Наверно, это правда, — закончила Минг. Она не замечала, чтобы её министр особенно беспокоился об этом. Власть в КНР определённо растёт из дула винтовок, а все винтовки принадлежат Политбюро. Это упрощало ситуацию, не правда ли?

Что касается Номури, он только что узнал о вещах, которые раньше даже не приходили ему в голову. Возможно, ему понадобится представить в Лэнгли свой собственный доклад по этому вопросу. Минг, вероятно, знала многое, что не попадало в донесения «Певчей птички», и будет большим упущением с его стороны, если он не сообщит об этом.

* * *

— Это всё равно что пустить пятилетнего ребёнка в оружейный магазин, — заметил министр финансов. — Эти люди неспособны принимать экономические решения в масштабе города, не говоря уже об огромной стране. Черт возьми, несколько лет назад японцы слабо разбирались в финансах, но у них, по крайней мере, хватило ума обратиться к хорошим учителям.

— И?

— И когда эти ребята с разбега столкнутся с каменной стеной, глаза у них будут по-прежнему закрыты. Это очень болезненно, Джек. Их кусают за жопу, а они даже не имеют представления о том, что им угрожает. — «Уинстон обладает талантом смешивать метафоры настолько искусно, что с ним мало кто мог бы сравниться», — подумал Райан.

— Когда? — спросил «Фехтовальщик».

— Это зависит от того, сколько компаний последует примеру «Баттерфляй». Ситуация прояснится через несколько дней. Дома мод будут индикатором того, что произойдёт дальше.

— Ты так считаешь?

— Это тоже удивило меня, но сейчас наступило время, когда они принимают решения о модах на следующий сезон, и там тратится тонна денег, приятель. К этому надо прибавить игрушки к приближающемуся Рождеству. Марк сказал мне, что в этом бизнесе вращается не меньше семнадцати миллиардов.

— Проклятье.

— Да, я тоже не знал, что у оленей Санта-Клауса косые глаза, Джек. По крайней мере, в таком масштабе.

— Как относительно Тайваня? — спросил Райан.

— Ты что, смеёшься? Они прыгнули в образовавшуюся пустоту обеими ногами. Думаю, что они заберут четверть, может быть, треть той суммы, которую потеряет КНР. За ними последует Сингапур. И Таиланд. Этот маленький ухаб на дороге даст им огромную возможность компенсировать те потери, которые понесла их экономика несколько лет назад. По сути дела, неприятности, произошедшие с КНР, смогут перестроить всю экономику в Юго-Восточной Азии. Это может означать, что Китай потеряет пятьдесят миллиардов долларов, которые перейдут к другим производителям. Мы начинаем принимать предложения о поставках, Джек. Для наших потребителей это окажется совсем неплохо, и я готов побиться об заклад, что эти страны примут во внимание пример Пекина и немного приоткроют свои двери для наших товаров. Так что наши рабочие тоже выиграют от этого — в любом случае до некоторой степени.

— А как дела у нас?

— «Боинг» немного стонет. Они надеялись поставить в Китай свои «три семёрки», но давай подождём и увидим, что произойдёт дальше. Кто-то всё равно купит их. Да, вот ещё…

— Да? — спросил Джек.

— Не только американские компании отказываются от китайских заказов. Две крупные итальянские компании и «Сименс» в Германии объявили о том, что они разрывают контракты с китайскими партнёрами, — сказал «Торговец».

— Это может превратиться в общее движение…

— Слишком рано говорить об этом, но если бы я оказался на месте этих парней, — Уинстон потряс факсом из ЦРУ, — я задумался бы о том, чтобы как можно быстрее отремонтировать мосты.

— Они не пойдут на это, Джордж.

— Тогда их ждёт очень неприятный урок.

Глава 39 Другой вопрос

— Наш друг не предпринимает никаких действий? — спросил Райли.

— Пока он продолжает свои сексуальные приключения, — ответил Провалов.

— Ты поговорил с этими девушками?

— С двумя сегодня утром. Он щедро оплачивает их услуги, в евро или долларах, и не требует от них ничего «экзотического».

— Приятно слышать, что у него нормальные вкусы, — проворчал агент ФБР.

— Теперь у нас множество его фотографий. Мы установили на его машинах электронные следящие устройства, а также поставили «жучок» на клавиатуре компьютера. Это позволит нам определить его шифровальный ключ, когда он включит компьютер в следующий раз.

— Но пока он не совершил ничего противозаконного, — заметил Райли. Это не было вопросом.

— Да, пока мы следили за ним, — согласился Олег.

— Черт побери, значит, он действительно собирался убить Сергея Головко. В это трудно поверить, парень.

— Поверить действительно трудно, но отрицать это нельзя. И к тому же он делает это по приказу китайцев.

— Это может привести к началу войны, приятель. Крупное гребаное преступление. — Райли сделал глоток водки.

— Да, именно так, Миша. Это самое сложное дело, которым мне приходилось заниматься в этом году. — «Это было, — подумал Провалов, — искусное преуменьшение». Он с радостью вернулся бы к расследованию обычных убийств, таких, когда муж убивает жену за то, что она спит с соседом, или наоборот. Такие преступления, какими бы отвратительными они ни были, всё-таки куда проще, чем расследование этого дела.

— А как он выбирает девушек, Олег? — спросил Райли.

— Он не звонит по телефону. Похоже, что просто идёт в хороший ресторан с хорошим баром и ждёт, когда рядом появится подходящая добыча.

— Гм, а что, если подсунуть ему нашу девушку?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, найдём привлекательную девушку, которая зарабатывает этим на жизнь, проинструктируем её, что она должна говорить, и подставим эту девушку рядом с ним как вкусную муху на крючке. Если он соблазнится ею, может быть, она его разговорит.

— Тебе приходилось когда-нибудь заниматься этим?

— Однажды мы поймали такого умника в Джерси-Сити три года назад. Он любил хвалиться перед женщинами, какой он крутой, как он убивал других парней и тому подобное. Сейчас отбывает срок в тюрьме Рэуей по обвинению в убийстве. Знаешь, Олег, гораздо больше людей попали в тюрьмы благодаря своему языку, чем ты сумел поймать сам. Поверь мне. По крайней мере, у нас так неплохо получается.

— Интересно, продолжают ли по-прежнему работать выпускницы Воробьиной школы? — задумчиво произнёс Провалов.

* * *

…Нечестно поступать так ночью, но никто не говорил, что война отличается справедливостью в ходе военных действий. Полковник Бойл находился на своём командном пункте, руководя действиями авиации 1-й бронетанковой бригады.

Подразделение было укомплектовано главным образом «Апачами», хотя в его состав входило и несколько «Киова Уорриер», которые играли роль разведчиков для тяжёлых вертолётов. Целью был германский танковый батальон, расположившийся ночевать в походном лагере после дня наступательных действий. Вообще-то они играли роль русского подразделения — это разыгрывался сценарий НАТО, созданный тридцать лет назад, в 1970-х годах. Тогда вертолётные части были укомплектованы первыми «Хьюи Кобрами» — их боеспособность как летающих крепостей была замечена во Вьетнаме. Это было настоящим откровением. В 1972 году на них установили противотанковые управляемые ракеты TOW, и они оказались настоящими убийцами северо-вьетнамских танков, причём это произошло до того, как вертолёты были оборудованы приборами ночного видения. Теперь бронированные вертолёты «Апач» превратили боевые операции в настоящий спорт, и германские танковые подразделения все ещё пытались придумать способ противостоять им. Даже их собственные приборы ночного видения не могли компенсировать то огромное преимущество, которое имели воздушные охотники.

Появилась идея, которая едва не решила проблему, — накрывать танки термоизолирующими одеялами, чтобы лишить вертолёты возможности ориентироваться по тепловому излучению, с помощью которого они охотились за своей неподвижной добычей. Проблема, однако, заключалась в танковой пушке, которую трудно скрыть, и термоизолирующие одеяла так и не принесли желаемого результата, подобно тому, как покрывало с двуспальной кровати невозможно растянуть на значительно большую кровать «Кинг-сайз». Так что теперь системы лазерной подсветки вертолётов «Апач» «окрашивали» германские «Леопарды» на несколько секунд, что гарантировало попадание противотанковых ракет «Хеллфайр». Германские танки пытались отстреливаться, но неудачно, и на башнях вспыхивали жёлтые огни, означающие «меня подбили». В результате ещё один танковый батальон пал жертвой ударных вертолётов.

— Им следовало разместить ракетные установки класса «земля-воздух» за пределами периметра, — заметил полковник Бойл, глядя на экран компьютера. Вместо этого немецкий полковник попытался отвлечь внимание вертолётов инфракрасными ловушками, но стрелки «Апачей» уже научились отличать их от настоящих танков. По правилам учений, использование танковых макетов было запрещено. В этом случае их было бы труднее отличить от танков — американские макеты почти точно копировали видимые характеристики танка М1, внутри находились источники тепла для того, чтобы ночью ввести в заблуждение головки наведения ракет. Они даже стреляли пиротехническим снарядом Хоффмана в случае попадания ракеты, чтобы создать впечатление настоящего танка. Но эти макеты были изготовлены так хорошо, что их нельзя было отличить от того, что они представляли: или настоящий танк M1, а потому свой, или макет, а следовательно, не привлекающий внимания штурмовых вертолётов. Короче говоря, они годились для использования на поле боя, но были слишком хорошими для учений.

— Командир Пегаса Архангелу, конец связи, — послышалось по цифровому радио. После установки новых систем связи атмосферные помехи не вмешивались в переговоры.

— Архангел Пегасу, — ответил полковник Бойл.

— Сэр, мы закончили учения, целей почти не осталось. У нас потерь нет. Пегас возвращается на базу, конец связи.

— Понял, Пегас. Вы неплохо поработали. Конец связи.

После этого батальон штурмовых вертолётов «Апач» вместе со своими разведчиками «Киова» развернулся и направился к своему аэродрому для разбора полётов и употребления внутрь большого числа кружек пива, которыми отмечали успешный исход операции.

Бойл посмотрел на генерала Диггза.

— Сэр, я не вижу, как можно улучшить действия вертолётного батальона.

— Наши хозяева будут расстроены.

— Бундесвер уже не тот, каким он был раньше. Политическое руководство страны считает, что мир наступил навсегда, и военные придерживаются такого же мнения. Они могли бы поднять в воздух несколько своих вертушек, чтобы помешать атаке, но мои парни отлично владеют искусством воздушного боя. Мы специально готовим их к этому, и мои пилоты хотели бы сами завоевать звание асов. Но дело в том, что их вертолётчики не получают достаточного количества топлива для оперативных тренировок. Лучшие пилоты сейчас на Балканах, ведут наблюдение за движением транспорта на местных дорогах.

Диггз задумчиво кивнул. Строго говоря, проблемы бундесвера не относились к сфере его интересов.

— Полковник, учение прошло хорошо. Прошу передать своим пилотам мою благодарность. Что будет у вас дальше?

— Генерал, завтра нам предстоит технический осмотр и обслуживание матчасти, а через два дня проводим крупное учение по поиску и спасению моими «Блэкхоуками». Приглашаем вас приехать и наблюдать за ходом учений.

— Пожалуй, приеду, полковник Бойл. Я доволен вашими вертолётчиками. До свиданья.

— Спасибо, сэр. — Полковник приложил ладонь к фуражке. Генерал Диггз в сопровождении полковника Мастертона направился к своему «Хаммеру».

— Как твоё мнение, Дьюк?

— Как я уже говорил вам, сэр, полковник Бойл держит своих парней и девушек на постоянной диете из железных гвоздей и живых младенцев.

— Ну что ж, его следующий доклад о состоянии подчинённых частей может принести ему звезду бригадного генерала.

— Командир его «Апачей» тоже действовал хорошо.

— Это верно, — согласился начальник оперативного отдела дивизии. «Пегас» был его сигналом вызова, и этой ночью он сделал несколько серьёзных замечаний. — Что дальше?

— Сэр, через три дня нам предстоят крупные учения, где нашим противником будет «Биг Ред Уан» в Форт-Райли. Наши парни с нетерпением ожидают возможности сразиться с ними.

— Какова готовность дивизии? — спросил Диггз.

— Мы подобрались к девяноста пяти процентам, генерал. Осталось подтянуть совсем немного. Я имею в виду, сэр, чтобы продвинуться дальше, нам потребуется отправить дивизию в Форт-Ирвине или в Тренировочный центр пустыни Негев. Вы можете задать вопрос: достигли мы уровня 10-й бронетанковой или 11-й дивизий? Нет, мы не проводим столько времени в полевых учениях, как эти ребята. — И, подумал он, ни одна дивизия ни в одной армии мира не получает такого количества денег для столь напряжённых тренировок. — Но, принимая во внимание ограничения, с которыми нам приходится мириться, мы вряд ли сможем подготовиться ещё лучше. Полагаю, во время учений мы покажем, что наши парни практически равны им, но больше этого достичь нам не удастся, сэр.

— Думаю, что ты прав, Дьюк. Знаешь, иногда мне хочется, чтобы «холодная война» вернулась обратно — для целей боевой подготовки, по крайней мере. Немцы не дают нам возможности тренироваться так, как мы в то время. А это необходимо, чтобы сделать ещё один шаг вперёд.

— Если только кто-то не выдаст нам билеты чтобы перебросить одну из бригад по воздуху в Калифорнию, — согласился Мастертон.

— Это не случится, Дьюк, — сказал Диггз своему начальнику оперативного отдела. Очень жаль. 1-я бронетанковая была почти готова к тому, чтобы противостоять «Чёрной кавалерии». «За это зрелище можно не жалеть никаких денег», — подумал Диггз. — Как вы отнесётесь к кружке пива, полковник?

— Если генерал угощает, я с радостью помогу ему тратить его деньги, — с улыбкой ответил Дьюк Мастертон, и сержант, сидящий за рулём генеральского «Хаммера», повёз их к офицерскому клубу дивизионных казарм.

* * *

— Доброе утро, товарищ генерал, — сказал Гоголь, вытягиваясь по стойке смирно.

Бондаренко чувствовал себя неловко из-за того, что ему пришлось приехать к старому солдату так рано утром, но накануне его предупредили, что старый солдат не тратит понапрасну светлое время дня. Генерал увидел, что это действительно так.

— Вы убиваете волков, — заметил Геннадий Иосифович, глядя на сверкающие шкуры на бревенчатых стенах хижины.

— И медведей, но, после того как позолотишь медвежью шкуру, она становится слишком тяжёлой, — согласился старик, разливая чай для гостей.

— Это поразительно, — проронил полковник Алиев, касаясь одной из оставшихся золотых шкур. Большинство увезли.

— Забава для старого охотника, — сказал Гоголь, закуривая.

Генерал Бондаренко посмотрел на его винтовки, новую австрийскую и старую русскую снайперскую мосинскую винтовку.

— Сколько вы убили из этой? — спросил Бондаренко.

— Волков, медведей?

— Немцев, — объяснил генерал с холодком в голосе.

— Я перестал считать после первых тридцати, товарищ генерал. Это было ещё под Киевом. После этого было гораздо больше. Я вижу, что у нас одинаковые награды, — заметил Гоголь, указывая на Золотую Звезду Героя Советского Союза на груди генерала, которую Бондаренко получил за бои в Афганистане. У самого Гоголя было две таких звезды, одна за бои под Киевом, другую он получил в Германии.

— Вы выглядите, как настоящий солдат, Пётр Петрович, — сказал Бондаренко, поднося к губам стакан, который был, по русскому обычаю, в металлическом подстаканнике — наверно, серебряном.

— Я честно служил в своё время. Сначала в Сталинграде, потом в продолжительном походе до Берлина.

И наверняка шёл все это время пешком, — подумал генерал. Ему довелось встретить немало ветеранов Великой Отечественной войны, теперь почти никого нет в живых. Этот старый солдат смотрел смерти в глаза и плевал в них, привыкший к этому, наверно, благодаря жизни в этих лесах. Он вырос с волками и медведями, как с врагами.

И какими бы жестокими ни были немецкие фашисты, они, по крайней мере, не ели тебя. Вот так он и привык ставить на карту свою жизнь, спокойно и бесстрашно. Ничто не может заменить это, никакая армейская подготовка. Самые способные — несколько человек — узнали, как бороться с врагами, и один из этих счастливцев сумел пережить войну. У Петра Петровича была тяжёлая жизнь. Солдаты могут восхищаться своими снайперами, могут ценить и мастерство, но вы никогда не скажете «товарищ» человеку, который охотился за людьми, как за дикими животными, — потому что на другой стороне фронта мог оказаться другой человек, который охотился за тобой. Из всех врагов это был человек, которого вы ненавидели и боялись больше всего, потому что, глядя в снайперский прицел, он видел живого человека, видел его лицо и забирал его жизнь в качестве намеренного акта убийства, даже видя в телескопический прицел, как пуля попадает ему в лицо. «Гоголь был одним из них, — подумал генерал, — охотником за людьми. И скорее всего ни минуты не думал об убитых им людях». Некоторые люди рождаются убийцами, и Пётр Петрович Гоголь был одним из них. С армией в несколько сотен тысяч таких людей генерал мог бы завоевать весь мир, но такие люди встречались очень редко…

«…и, может быть, это хорошо», — подумал Бондаренко.

— Вы не могли бы навестить меня в моей штаб-квартире, когда вам будет удобно? Мне хотелось бы поужинать с вами и послушать ваши рассказы.

— А это далеко?

— Я пришлю за вами свой персональный вертолёт, сержант Гоголь.

— А я привезу вам позолоченного волка, — пообещал охотник своему гостю.

— Мы найдём для него самое почётное место. Спасибо за чай. Сейчас мне нужно улетать и заниматься своей армией, но не забудьте про моё приглашение поужинать вместе, сержант Гоголь. — Последовали рукопожатия, и генерал уехал со своими спутниками.

— Мне не хотелось бы иметь такого противника на другой стороне линии фронта, — заметил полковник Алиев, когда они поднялись внутрь вертолёта.

— В нашей армии есть школа снайперов?

— Да, генерал, но она практически бездействует.

Бондаренко повернулся к полковнику.

— Пусть действует, Андрей! Мы пригласим Гоголя, чтобы он приехал и учил молодёжь, как это делается. Он обладает бесценным качеством. Люди, подобные ему, составляют душу армии. Наша работа заключается в том, чтобы командовать солдатами, говорить им, куда двигаться и что делать, но именно солдаты воюют и убивают. Так вот, наша задача подготовить их должным образом и снабдить всем необходимым. А когда они станут слишком старыми, они будут учить молодёжь, пусть молодые солдаты видят героев, к которым они могут прикоснуться и с которыми могут поговорить. Как, чёрт возьми, Андрей, мы смогли забыть об этом? — Генерал покачал головой, когда вертолёт начал подниматься вверх.

* * *

Грегори вернулся в свой номер отеля и принёс триста страниц технической документации, с которой нужно ознакомиться. Он доедал чипсы, запивал их кока-колой и думал. В этом уравнении было что-то неладно, но он никак не мог ткнуть пальцем в ошибку. Военно-морской флот испытал свою ракету «Стэндард-2-ER» против всех возможных угроз, главным образом на компьютере, но также и против настоящих целей на атолле Кваджелейн. Испытания прошли успешно, но ни разу не проводилось испытания против настоящей боеголовки межконтинентальной баллистической ракеты. Таких ракет было просто недостаточно. Использовались главным образом устаревшие «Минитмены-П ICBM», которые были давно сняты с вооружения. Ракеты запускали из испытательных шахтных установок на базе ВВС Ванденберг в Калифорнии, но их тоже почти не осталось. Россия и Америка утилизировали все свои баллистические ракеты, и это было реакцией на ядерный взрыв, произведённый террористами в Денвере[344], и угрозу ещё более ужасающих последствий, которых удалось избежать каким-то чудом. Переговоры о полном уничтожении ядерных ракет — последние были утилизированы в присутствии публики за несколько дней до того, как японцы исподтишка атаковали Тихоокеанский флот США, — прошли настолько быстро, что о множестве других малозначительных вопросов попросту забыли, и только позднее было принято решение использовать «запасные» стартовые установки, на существование которых как-то не обратили внимания, для испытания противоракетных устройств. Каждый месяц русский офицер проверял американские противоракетные установки в Ванденберге, и американский офицер вёл подсчёт русских установок в Плесецке. Велось наблюдение и за испытаниями систем противоракетной обороны, но эта сфера считалась в основном чисто теоретической. Как Америка, так и Россия сохранили значительное количество ядерных боеголовок, которые легко устанавливались на крылатые ракеты. Немало этих ракет обе стороны также сохранили по обоюдному согласию. Ядерные боеголовки можно установить на крылатые ракеты и запустить их за пять часов вместо тридцати четырех минут, но цели будут всё равно уничтожены.

Работа над противоракетной обороной была перемещена на театры возможных военных действий с использованием против ракет малого радиуса действия, таких, как вездесущие «Скады», и русские, несомненно, сожалели, что произвели такое большое количество этих ракет. Ещё больше они сожалели о том, что продали их слаборазвитым странам, которые были неспособны даже создать один приличный дивизион для запуска этих ракет, но любили тем не менее показывать эти модернизированные ракеты V-2, спроектированные ещё в конце Второй мировой войны, у себя на парадах. Зрелище этих железных труб производило впечатление на зрителей, собирающихся на тротуарах.

Однако новые усовершенствованные установки «Патриот» и русские «С-300» практически ликвидировали угрозу со стороны «Скадов». Кроме того, системы «Иджис» на кораблях ВМС тоже были испытаны против них и показали хорошие результаты. Правда, подобно ракетам «Патриот», ракеты ВМС «Стэндард» являлись фактически оружием ближней защиты с чертовски небольшой площадью обороны, вместо важных двадцати квадратных морских миль. Короче говоря, приходилось сожалеть о том, что так и не удалось решить проблему мощных лазерных пучков, работающих на принципе свободных электронов. Такие установки могли бы защитить все побережье, если бы только… «Если бы у моей тёти были яйца, она была бы моим дядей», — подумал Грегори. Велись разговоры о создании химического лазера и его установке на борту модернизированного «Боинга-747», который, вне всякого сомнения, уничтожил бы баллистическую ракету в момент её запуска, но, чтобы осуществить это, «Боинг-747» должен находиться относительно близко к пусковой установке, а это был всего лишь ещё один вариант защиты театра боевых действий, и он не имел стратегического значения.

Зато у системы «Иджис» были многообещающие возможности. Радиолокационная система «СПАЙ» была первоклассной, хотя компьютер, управляющий ею, являлся верхом технологии 1975 года — существующий сейчас ноутбук «Эппл Макинтош» превосходил его на три добрых порядка во всех категориях тактико-технических данных. Но проблема перехвата боеголовки баллистической ракеты заключалась не в вопросе расчёта скорости приближающейся боеголовки, а в кинетической энергии, необходимой для её уничтожения. Для этого требовалась антиракета, способная оказаться в нужный момент в нужном месте. Но даже это не являлось великим достижением инженерной мысли. Настоящую работу проделали ещё в 1959 году, когда была создана ракета «Найк-Зевс», переименованная затем в «Спартан» и оказавшаяся весьма многообещающей. Однако после заключения договора с Советским Союзом в 1972 году эта ракета была снята с вооружения, так же как и система «Сейфгард», не достигшая даже начала испытаний. Дело в том, что появление технологии MIRV[345] сделало бесполезной всю концепцию противоракетной обороны. Для того чтобы уничтожить множество самонаводящихся боеголовок (что было почти неосуществимо), требовалось уничтожить саму ракету-носитель во время фазы запуска, и сделать это над вражеской территорией. В этот момент у межконтинентальной баллистической ракеты действует всего лишь примитивная система постановки на взвод, и взрыв ракеты-носителя в этот момент сожжёт все окружающее пространство на своей территории. Метод борьбы с этим был разработан в Национальной лабораторииЛоуренса — Ливермор и носил название «Сверкающие камешки». Хотя этот метод не подвергся полномасштабному испытанию, его технология была очень простой. Попадание даже простой спички, летящей со скоростью пятнадцать тысяч миль в час, полностью уничтожит ракету. Но это никогда не произойдёт. Попытка финансировать и развернуть такую систему скончалась вместе с пусковыми установками баллистических ракет. Об этом можно только пожалеть. Такая система стала бы огромным технологическим достижением — но сегодня от неё мало практической пользы.

КНР сохранила свои межконтинентальные баллистические ракеты в шахтных пусковых установках, но их было не больше десяти, а это резко отличалось от полутора тысяч ракет, нацеленных Советским Союзом на Америку. У китайцев был один подводный атомный ракетоносец, но Грегори считал, что главнокомандующий Тихоокеанским театром сможет уничтожить его, если возникнет такая необходимость. Даже если такой ракетоносец будет пришвартован к пирсу, одна «умная» бомба весом в две тысячи фунтов покончит с ним раз и навсегда, а у ВМС имеется множество таких бомб.

Итак, — подумал он, — предположим, что КНР по-настоящему рассердится на Тайвань, а ВМС послали туда крейсер с системой «Иджис», который пришвартовался в порту к пирсу, чтобы дать возможность своим матросам разойтись по барам, напиться и подобрать по шлюхе. И в этот самый момент хмыри в Пекине решат нажать на кнопку пуска одной из своих межконтинентальных баллистических ракет. Как избежать того, чтобы американский крейсер не превратился в раскалённый слиток металла, и, между прочим, сохранить в живых население Тайбея?..

Ракеты SM-2-ER имеют почти достаточно необходимых ингредиентов, чтобы предотвратить эту угрозу. Если ракета нацелена на то место, где стоит крейсер, расстояние не будет проблемой. Вам нужно всего лишь послать перехватчик по тому же направлению, потому что, по сути дела, траектория снижения боеголовки не меняется ни на йоту, и вам требуется только сделать так, чтобы ракета класса «корабль-воздух» оказалась в том же месте — точке X, — в которой окажется боеголовка в момент Y. Компьютер системы «Иджис» может вычислить, где и когда будет находиться эта точка, а ведь вам совсем необязательно попадать пулей в пулю. Боеголовка имеет диаметр примерно в метр, а зона поражения при взрыве боеголовки ракеты «корабль-земля» равняется… трём метрам в поперечнике? Пяти? Может быть, даже восьми или десяти?

Предположим, зона поражения равняется восьми метрам, рассуждал Грегори. Является ли ракета «корабль-воздух» достаточно точной? В абсолютных цифрах, пожалуй. У неё значительные по размерам контрольные поверхности, и запуск для пересечения полёта реактивного самолёта — для чего ракета и предназначена — должен принять во внимание манёвренность самолёта. Пилоты предпринимают самые отчаянные манёвры, чтобы избежать попадания ракеты, так что восьмиметровый шар поражения будет, вероятно, достаточно большим, чтобы перехватить летящую боеголовку, если исходить из соображений чистой геометрии.

Но вопрос заключается в скорости. Грегори достал ещё одну банку кока-колы из мини-бара гостиничного номера и снова сел на кровать, чтобы вычислить, насколько сложной является эта задача. Снижающаяся боеголовка на высоте сто тысяч футов будет лететь со скоростью примерно шестнадцать тысяч миль в час, 23 тысячи 466 футов в секунду, 7 тысяч 150 метров в секунду, то есть в восемь раз быстрее пули. Это огромная скорость. Примерно с такой же скоростью распространяются раскалённые газы при взрыве бризантного взрывчатого вещества. Можно расположить летящую боеголовку рядом с тонной тринитротолуола в тот момент, когда произойдёт взрыв ТНТ, и раскалённые газы не смогут догнать летящую боеголовку. Такова скорость боеголовки, приближающейся к цели.

Таким образом, боеголовка ракеты «корабль-воздух» должна взорваться до прибытия в точку встречи с боеголовкой баллистической ракеты. Насколько раньше — это простое математическое уравнение, заключающееся в том, на каком расстоянии должен сработать взрыватель боеголовки ракеты-перехватчика при сближении с боеголовкой баллистической ракеты. В этом простом математическом уравнении самым важным переменным является взрыватель сближения, решил Грегори. Он не знал, что ошибается в этом, не видел, что упустил нечто важное, и продолжал расчёты. Запрограммированный момент для срабатывания взрывателя на расстоянии от цели, измеряемой лазерным лучом, кажется менее сложным, чем он думал прежде. Ну что ж, это хорошая новость.

* * *

В этот день Фанг снова приехал на работу раньше обычного. Накануне вечером ему позвонили домой, и потому он решил приехать для этой встречи пораньше. Это удивило его персонал. Девушки только начали располагаться на своих местах, когда вошёл министр. Он не выглядел раздражённым из-за того, что нарушена раз навсегда установленная рутина. В конце концов, они не виноваты, и вели себя тихо. Это не стало для него причиной недовольства и не вызвало искусственной ярости.

Минг печатала статьи, скачанные ею из Интернета. Она выбрала материалы, которые, по её мнению, представят интерес для министра, особенно статью из «Уоллстрит Джорнэл» и ещё одну из «Файненшиэл Ныоз». Обе статьи говорили о том, что, как подумала Минг, могло быть причиной раннего приезда министра. В 9.20 он должен был встретиться с Рен Хи-Пингом, промышленником, к которому министр относился дружелюбно. Худой пожилой мужчина выглядел расстроенным — нет, решила она, — обеспокоенным чем-то.

Она подняла трубку телефона, чтобы спросить разрешения у министра, затем встала и проводила промышленника во внутренний кабинет. Потом она быстро вышла, чтобы принести утренний чай, который ещё не успела приготовить для своего босса.

Минг вернулась в кабинет меньше чем через пять минут, держа в руках изящный поднос с чашками из тончайшего фарфора. Она поставила утренний чай перед обоими мужчинами с элегантностью, за которую её поблагодарил министр, затем вышла из кабинета. Она заметила, что пребывание с её министром не улучшило настроение Рена.

— В чем твоя проблема, Рен?

— Через две недели я буду вынужден уволить тысячу моих рабочих, Фанг.

— Вот как? Почему, мой друг?

— У меня деловые отношения с американской фирмой, её название «Баттерфляй». Они продают модную одежду богатым американским женщинам. Моя фабрика недалеко от Шанхая изготовляет текстиль, а другая фабрика в Енченге шьёт одежду. Затем мы посылаем товары в Америку и в Европу. У нас были отличные деловые отношения с фирмой «Баттерфляй», обе стороны удовлетворены бизнесом, выгодным как для нас, так и для них.

— Тогда почему возникли трудности?

— Фанг, «Баттерфляй» только что разорвала контракт стоимостью в сто сорок миллионов долларов. Они сделали это безо всякого предупреждения. Всего неделю назад они говорили нам, что довольны нашей продукцией. Мы вложили большие деньги в контроль качества производства, чтобы быть уверенными, что они и дальше будут торговать с нами, — но теперь они бросили нас, как собаку на улице.

— В чем причина такого поведения американцев, Рен? — спросил министр Фанг, боясь услышать ответ.

— Наш представитель в Нью-Йорке сообщил нам, что причиной является гибель двух священников. Он говорит, что у фирмы не было выбора. Перед магазином «Баттерфляй» в Нью-Йорке проходят демонстрации, и демонстранты никого не пускают внутрь. Он говорит, что «Баттерфляй» не может торговать с нами, опасаясь разорения.

— Разве у вас нет контракта с ними? Разве они не обязаны выполнять оговорённые в нём условия?

Рен кивнул.

— Теоретически да, но бизнес — это практическая вещь, министр. Если они не могут продавать наши товары, то не смогут и закупать их у нас. Банки откажут им в финансировании — ведь банкиры дают им деньги, надеясь получить их обратно, правда? Контракт содержит пункт, освобождающий стороны от обязательств в случае форс-мажора. Можно обратиться в суд, но потребуются годы, и мы скорее всего проиграем иск. Кроме того, это оскорбит остальные фирмы в этой промышленности, и тогда мы не сможем продавать наши товары в Нью-Йорке. Так что в практическом смысле наше положение безвыходно.

— Но ведь это, наверно, лишь временное затруднение? Пройдёт время, и все уладится.

— Фанг, у нас деловые отношения и с Европой, с домом мод д'Альберто, его тенденциями руководствуются остальные европейские дома мод. Они тоже разорвали контракт с нами. Оказывается, итальянский кардинал, которого убил наш полицейский, принадлежал к могущественной и влиятельной семье. Наш представитель в Италии сообщил нам, что в течение некоторого времени ни одна китайская фирма не сможет торговать на Аппенинском полуострове. Иными словами, министр, этот «неприятный инцидент» со священниками будет иметь весьма серьёзные последствия.

— Но ведь этим людям нужно покупать где-то текстиль? — возразил Фанг.

— Действительно, им это необходимо. Они делают закупки в Таиланде, Сингапуре и Тайване.

— Неужели это возможно?

Рен печально кивнул.

— Вполне возможно. Источники сообщили мне, что эти страны заняты сейчас тем, что вступают в контакт с нашими бывшими деловыми партнёрами, чтобы «ликвидировать слабину», как говорят они. Видите ли, правительство Тайваня пустило в ход энергичную кампанию, направленную на то, чтобы американцы отличали их от нас, и создаётся впечатление, что эта кампания весьма успешна и приносит впечатляющие результаты.

— Ну что ж, Рен, вы обязательно найдёте других покупателей для ваших товаров, — уверенно высказал предположение Фанг.

Но промышленник покачал головой. Он так и не прикоснулся к своей чашке, а его глаза походили на раны в каменной голове.

— Министр, Америка является самым большим рынком в мире для таких товаров, и скоро, по-видимому, она закроется для нас. За ней следует Италия, и эта дверь тоже захлопнулась. Париж, Лондон, модные дома Дании и Вены даже не отвечают на наши телефонные звонки. Мои представители вступили в контакт со всеми потенциальными рынками сбыта, и все они говорят одно: никто не желает иметь дела с Китаем. Только Америка может спасти нас, но Америка не хочет пойти на это.

— Сколько это будет стоить вам?

— Как я уже говорил, сто сорок миллионов долларов потери от разрыва с фирмой «Баттерфляй» и такая же сумма от наших других американских и европейских партнёров.

Фангу не понадобилось долго думать, чтобы вычислить, какую сумму теряет правительство КНР.

— Ваши коллеги?

— Я говорил с несколькими. У них те же новости. Трудно придумать худшее время. Мы говорим о миллиардах долларов, министр. Миллиардах, — повторил он.

Фанг закурил сигарету.

— Понятно, — сказал он. — Что нужно сделать, чтобы исправить создавшуюся ситуацию?

— Предпринять что-то, чтобы Америка успокоилась и её мнение о нас изменилось. Я имею в виду не только правительство, но и американских граждан.

— Это действительно так важно? — устало спросил Фанг. Он слышал эту чепуху уже так много раз, её произносили такие разные голоса.

— Фанг, в Америке люди могут покупать одежду в огромном количестве магазинов и у огромного количества производителей, у самых разных торговцев. От выбора покупателей зависит, кто добьётся успеха и кто разорится. Это в особенности относится к женской одежде, потому что женские моды неуловимы как дым. Нужно совсем немного, чтобы компания, занимающаяся производством женской одежды и торгующая ею, разорилась. В результате такие компании очень неохотно идут на добавочный и ненужный риск. Деловые отношения с Китайской Народной Республикой сейчас, сегодня, они рассматривают именно как ненужный риск.

Фанг глубоко затянулся табачным дымом и задумался. По сути дела, в словах Рена не было ничего нового, министр знал это, знал рассудком, но не придавал особого значения.

Америка — другая страна, и в ней действуют другие правила. А поскольку Китаю требовались американские деньги, он должен подчиниться этим правилам. Это не политика. Это просто практическая сторона жизни.

— Итак, что ты хочешь от меня?

— Прошу тебя, пожалуйста, скажи своим соратникам-министрам, что это может означать для нас финансовое разорение. Это, несомненно, угрожает моей промышленности, а мы являемся ценным достоянием нашей страны. Мы приносим валюту в Китай. Если вы хотите тратить принесённые нами деньги в других областях экономики, вы должны обращать внимание на то, что нам нужно, чтобы дать вам эти деньги. — Рен умолчал о том, что он и его товарищи-промышленники являются теми, кто делает возможным осуществление экономических (а следовательно, и политических) планов Политбюро. По этой причине Политбюро должно иногда прислушиваться к их мнению. Однако Фанг знал, что ответит Политбюро на такую просьбу. Лошадь может тащить за собой телегу, но вы не спрашиваете у лошади, куда она хочет идти.

Такой является политическая реальность в КНР. Фанг знал, что Рен объехал весь мир, что у него значительное личное состояние, которое Политбюро милостиво разрешило ему накопить, и, что, наверно, более важно — он обладает разумом и энергией, которые позволят ему добиться процветания в любой стране мира. Фанг также знал, что Рен может улететь на Тайвань и получить там финансирование, чтобы построить фабрику, на ней будут работать люди, выглядящие как китайцы и говорящие на китайском языке. Там он увеличит своё состояние и к тому же станет политически влиятельным человеком. Но самое главное заключалось в том, что Рен тоже знает это. Пойдёт ли он на такой шаг?

Скорее всего, нет. Он китаец, гражданин континентального Китая. Это его страна, и у него нет желания покинуть её. В противном случае он не пришёл бы сейчас к нему, объясняя ситуацию министру, — пожалуй, Киан Кун тоже прислушается к нему. Рен является патриотом, но не коммунистом. Какая это странная двойственность…

Фанг встал. Беседа затянулась.

— Я сделаю это, мой друг, — сказал он своему гостю. — И сообщу тебе о результатах.

— Спасибо, товарищ министр. — Рен поклонился и вышел из кабинета. Настроение у него не улучшилось, но, по крайней мере, кто-то согласился выслушать его. Непросто ожидать этого от членов Политбюро.

Фанг опустился в кресло и закурил новую сигарету. Затем он протянул руку к чашке чая и задумался на пару минут.

— Минг! — громко позвал он. Через семь секунд — он засёк время по часам — она вошла в кабинет.

— Слушаю, товарищ министр.

— Какие статьи с новостями ты приготовила для меня? — спросил он. Секретарша исчезла ещё на несколько секунд и вернулась, держа в руках несколько листов бумаги.

— Вот, товарищ министр. Я их только что отпечатала. Вот эта статья может показаться вам особенно интересной.

«Эта статья» была первой страницей «Уолл-стрит Джорнэл». Она называлась «Крупные перемены в китайском бизнесе?». Знак вопроса был чисто риторическим, увидел министр, прочитав первый параграф. Рен был прав. Ему придётся обсудить эту проблему с остальными членами Политбюро.

* * *

Проверка качества танковых стрельб была для Бондаренко не менее важным событием.

На вооружении танковых бригад состоял новейший вариант тяжёлого танка Т-80 УМ. Он уступал тяжёлому танку Т-99, который только что начали производить, но у него, однако, была неплохая система управления огнём, и этим он превосходил предыдущие модели.

Танковое стрельбище было простым до предела. Цели, расположенные на заранее известных фиксированных расстояниях, представляли собой большие белые картонные панели с нарисованными на них чёрными танковыми силуэтами. Многие наводчики ни разу не стреляли боевыми снарядами после окончания танкового училища — таков был уровень подготовки в Российской армии. Ярости генерала не было предела.

Оказалось, что ярость может быть ещё большей. Бондаренко наблюдал за стрельбой одного танка, который вёл огонь по цели, расположенной в тысяче метров. Для стрельбы из танка такое расстояние равносильно плевку, но на его глазах сначала первый, потом ещё два трассирующих снаряда не попали в цель, не долетев до неё. Наконец четвёртым выстрелом цель была поражена — снаряд попал в верхний правый угол. Добившись такого успеха, танк переключился на стрельбу по другой цели, на расстоянии тысяча двести метров, и дважды промахнулся, зато третий снаряд попал в самую середину нарисованного танка.

— Совсем неплохо, — заметил полковник Алиев, стоящий рядом.

— Если не считать, что танк вместе с экипажем взорвался девяносто секунд назад, — ответил генерал, сопроводив замечание грубым ругательством. — Вам приходилось видеть, что происходит, когда взрывается танк? От экипажа ничего не остаётся, кроме жареного мяса. Причём очень дорогого жареного мяса.

— Они впервые ведут огонь из танков, — сказал Алиев, надеясь успокоить своего босса. — У нас ограниченное количество учебных снарядов, и они не такие точные, как боевые.

— Сколько у нас боевых снарядов?

Алиев улыбнулся.

— Миллионы. — У них было фактически несколько складов, до предела наполненных боевыми танковыми снарядами, произведёнными в семидесятых годах.

— Тогда распорядитесь выдать всем танкам боевые снаряды, — приказал генерал.

— Москве это не понравится, — предостерёг Алиев.

— Я приехал сюда не для того, чтобы кому-то нравиться, Андрей Петрович. Моя задача — защищать страну. — Наступит время, и он встретится с идиотом, который приказал заменить заряжающего танкиста автоматической системой подачи. Эта система действовала медленнее человека, и в результате в экипаже танка стало меньше на одного танкиста, который мог бы помочь исправить повреждение. Неужели инженерам так и не пришло в голову, что танки действительно будут вести огонь в настоящем бою? Нет, этот танк был спроектирован без учёта мнения военных, как и все остальное советское вооружение. Это, по-видимому, и объясняло, почему так много боевых механизмов выходило из строя — или, что ещё хуже, наносило урон тем, кто пользовался ими. Подобно тому, как топливный бак разместили внутри БТР. Как им не пришло в голову, что член экипажа может выскочить из повреждённой машины и при этом даже уцелеть, чтобы продолжать бой в качестве пехотинца? Уязвимость танков было первым, что узнали афганцы о советских моторизованных войсках… и сколько русских парней сгорели из-за этого? Ничего, — подумал Бондаренко, — теперь у меня новая страна, у России всегда были талантливые инженеры, и через несколько лет у нас появится вооружение, достойное солдат, которые сражаются с этим оружием в руках. — Андрей, есть в нашей армии хоть что-то исправное?

— Именно поэтому мы и проводим учения, товарищ генерал. — У Бондаренко была репутация требовательного командира, который старается найти решение проблем, а не сами проблемы. Начальник его оперативного отдела считал, что Геннадий Иосифович подавлен огромными размерами трудностей, но говорит себе, что, какой бы огромной ни была проблема, она должна состоять из множества маленьких, которые можно решать одну за другой. Стрельба на танковом полигоне сегодня была отвратительной. Однако через неделю качество стрельбы заметно улучшится, особенно если раздать экипажам боевые снаряды вместо учебных. Настоящие «пули», как танкисты неизменно их называли, давали им возможность почувствовать себя настоящими мужчинами, а не школьниками со своими учебниками. Это имело большое значение, и, подобно многим переменам, которые вводил его новый босс, в этом был здравый смысл. Через две недели они снова будут инспектировать танковое стрельбище, и на этот раз там будет гораздо больше попаданий, чем промахов.

Глава 40 Заявления домов мод

— Итак, Джордж? — спросил Райан.

— Как я и говорил, началось. Оказывается, наступает срок оплаты целой тонны подобных контрактов для следующего сезона или что-то похожее, а также контракты для рождественских игрушек, — доложил министр финансов своему президенту. — И это не относится только к нам. Италия, Франция, Англия — все отказываются от контрактов с ними. Китайцы вторглись в эту отрасль промышленности, захватили там целые области производства и сбыта и этим вызвали недовольство очень многих. Видишь ли, не то чтобы цыплята не вернулись в свой курятник, они просто улетели из него, и в результате наши друзья в Пекине остались с пустым мешком. Это большой мешок, Джек. Речь идёт о миллиардах долларов.

— Это принесёт им большой вред? — спросил Государственный секретарь.

— Скотт, я понимаю, тебе может показаться странным, что судьба нации может зависеть от бюстгальтеров «Секрет Виктории», но деньги есть деньги. Им нужны деньги, и внезапно они обнаруживают огромную дыру в своём бюджете. Насколько велика эта дыра? Миллиарды. От этого у них может чертовски разболеться живот.

— Каков действительный ущерб? — спросил Райан.

— Это вопрос не ко мне, Джек, — ответил Уинстон. — Спроси Скотта.

— О'кей. — Райан повернул голову к другому члену своего Кабинета министров.

— Перед тем как ответить на этот вопрос, мне нужно знать, какое общее воздействие это окажет на китайскую экономику.

Уинстон пожал плечами.

— Теоретически, они могли бы выйти из трудного положения с минимальными потерями, но это зависит от того, как будут справляться китайцы с недостачей. Их национальная индустриальная база представляет собой невероятно запутанную мешанину частных и государственных отраслей промышленности. Конечно, частные предприятия являются наиболее эффективными, а наименее эффективные — это те отрасли промышленности, которые принадлежат их армии. Я видел аналитические расчёты экономических операций, проводимых Народно-освободительной армией, которые выглядят, как что-то из журнала «МЭД», в них невозможно разобраться после того, как прочитаешь в первый раз. Солдаты плохо разбираются в том, как производить товары, — их специальность убивать и разрушать, — а если к этому добавить марксизм, то подобная смесь только ухудшит ситуацию. Таким образом, военные «предприятия» бесполезно расходуют колоссальные деньги. Если китайское правительство примет решение закрыть их или, по крайней мере, сократить их активность, они смогут преодолеть недостачу и двинуться дальше. Но они не пойдут на такой шаг.

— Совершенно верно, — согласился Адлер. — Китайская Народно-освободительная армия обладает огромным политическим влиянием в стране, партия контролирует армию, но нужно иметь в виду, что здесь до некоторой степени хвост виляет собакой. В стране зреет немалое политическое и экономическое недовольство. Им нужна армия, чтобы контролировать страну, и благодаря этому НОА получает огромную часть национального дохода.

— В Советском Союзе все было по-другому, — возразил президент.

— Другая страна, другая культура. Имей это в виду.

— Клингоны, — пробормотал Райан и кивнул. — О'кей, продолжай.

Теперь заговорил Уинстон.

— Мы не можем предсказать, какое влияние это окажет на их общество, поскольку не знаем, как будут они реагировать на недостаток валюты.

— Если они завопят, когда положение станет безвыходным, как нам следует поступить? — спросил Райан.

— Им придётся хорошо вести себя, например, восстановить заказы «Боинга» и «Катерпиллера», причём объявить об этом публично.

— Они не сделают этого — просто не смогут, — возразил Адлер. — Слишком явная потеря лица. Так не принято в Азии. Этого не произойдёт. Они могут пойти на уступки, но это будут скрытые уступки.

— Что является неприемлемым для нас с политической точки зрения. Если я попытаюсь выйти с этим в конгресс, то сначала они поднимут меня на смех, а затем распнут. — Райан отпил из своего стакана.

— А китайцам непонятно, почему ты не можешь заставить конгресс поступать так, как тебе хочется. Они считают тебя могущественным руководителем, и поэтому ты должен сам принимать решения, — заявил «Орёл» своему президенту.

— Неужели они не имеют представления о том, как функционирует наше правительство? — удивлённо спросил президент.

— Джек, я уверен, что у них есть самые разные эксперты, которые знают о конституционном процессе Америки больше меня, однако члены Политбюро не обязаны прислушиваться к ним. Они тяготеют к совершенно иному политическому окружению, которое им понятно. Для нас слово «народ» означает общественное мнение, опрос людей и в конечном итоге выборы. Для них народ — это крестьяне и рабочие, обязанные делать то, что им велят.

— И мы поддерживаем деловые отношения с такими людьми? — спросил Уинстон, глядя в потолок.

— Это называется «реалполитик», Джордж, — объяснил Райан.

— Но мы не можем делать вид, что они не существуют. В этой стране больше миллиарда населения, и, между прочим, у них имеется ядерное оружие, даже на баллистических ракетах. Это прибавляет крайне неприятный элемент к общему уравнению.

— По сообщениям ЦРУ, в Китае всего лишь двенадцать межконтинентальных баллистических ракет, и мы можем превратить их страну в ровное место для парковки автомобилей, если возникнет такая необходимость, просто на это потребуется двадцать четыре часа вместо сорока минут, — сообщил своим гостям Райан, пытаясь не обращать внимания на холодок, пробежавший по его спине. Вероятность этого была слишком отдалённой, чтобы нервничать из-за неё. — Они знают это, а кому хочется быть королём огромной парковки? Они ведь разумные люди, Скотт, не правда ли?

— Пожалуй, да. Они бряцают оружием, глядя на Тайвань, но даже это притихло за последнее время, после того, как в том регионе появился наш Седьмой флот. Между прочим, он сжигает огромное количество топлива, выделенного ВМС.

— Короче говоря, эта проблема с недостатком валюты не разрушит их экономику полностью? — спросил Джек.

— Я думаю, не разрушит, если только они не абсолютные глупцы.

— Скотт, скажи мне, они действительно глупцы?

— Не совсем — по крайней мере, так мне кажется, — ответил Государственный секретарь своему президенту.

— Отлично, тогда я пойду наверх и налью себе ещё немного бурбона. — Райан встал, и его гости сделали то же самое.

* * *

— Но это безумие! — воскликнул Киан, обращаясь к Фангу на другой половине земного шара.

— Я не буду спорить с тобой, Киан, но мы должны сообщить об этом остальным нашим коллегам.

— Фанг, это может привести к катастрофе для страны. Чем мы будем платить за пшеницу и нефть?

— Какие у нас резервы?

Министр финансов был вынужден сесть и задуматься над этим вопросом. Он закрыл глаза и попытался вспомнить цифры, которые ему сообщали первого числа каждого месяца. Затем он открыл глаза.

— Урожай в прошлом году был выше среднего. Нам хватит продовольствия примерно на год — если предположить, что в этом году мы соберём средний урожай или даже немного меньше среднего. Но главной проблемой является нефть. За последнее время мы тратим огромное количество нефти, особенно когда НОА постоянно проводит учения на севере и на побережье. Что касается нефти, наши резервы равняются примерно пятимесячному запасу, и у нас есть валюта для закупки нефти ещё на два месяца. Далее, мы обеспечиваем все свои внутренние нужды в каменном угле, так что снабжение электричеством останется на прежнем уровне. Освещение не погаснет, поезда будут продолжать движение, но НОА будет вынуждена резко сократить потребление топлива. — «Вообще-то, для страны это не так уж плохо», — подумал он, но промолчал. Оба министра признавали важность Народно-освободительной армии, но в настоящее время она больше походила на внутренние полицейские силы, что-то вроде большой и хорошо вооружённой полиции, чем на гаранта национальной безопасности, поскольку внешних угроз не существовало.

— Армии это не понравится, — предостерёг Фанг.

— Меня не слишком беспокоит, что кому-то нравится или не нравится, — возразил министр финансов. — Нам нужно вытащить страну из девятнадцатого века, развить промышленность, накормить людей и дать им работу. Идеология нашей юности не была достаточно успешной для осуществления этого.

— Ты утверждаешь, что…

Киан пошевелился в кресле.

— Помнишь, что говорил Дэн? Не имеет значения, какого цвета кошка — белая или чёрная, — лишь бы она ловила мышей. А Мао послал его в ссылку вскоре после этого, и теперь нам нужно кормить ещё две сотни миллионов ртов. Но дополнительное финансирование для этой цели поступает к нам только от чёрной кошки, а не от белой. Мы живём в практическом мире, Фанг. У меня тоже есть экземпляр «Маленькой Красной Книжки», но я никогда не пытался питаться ею.

Бывший инженер по строительству железных дорог был захвачен и своей бюрократией и своей работой, подобно его предшественнику — тот умер в относительно молодом возрасте семидесяти восьми лет, ещё до того как его лишили кресла в Политбюро. Киан, молодой шестидесятишестилетний кандидат в члены Политбюро, должен научиться искусству более тщательно следить за своими словами и мыслями. Фанг собрался предупредить об этом министра финансов, когда Киан заговорил снова:

— Фанг, люди, такие, как ты и я, должны свободно говорить друг с другом. Мы с тобой не студенты, полные революционного пыла. За нами годы опыта и глубоких знаний, и мы должны обладать способностью обсуждать проблемы откровенно. Мы напрасно тратим слишком много времени на наших совещаниях, становясь на колени перед мёртвым телом Мао. Он умер, Фанг, умер. Действительно, он был великим человеком, да, он был великим вождём нашего народа, но он не был Буддой, или Иисусом, или кем-то ещё. Он был всего лишь человеком, у него были идеи. Большинство его идей были правильными, но в некоторых он ошибался, и некоторые идеи не действовали. Великий Прыжок вперёд не достиг ничего, а Культурная Революция, вдобавок к тому, что уничтожила интеллектуалов и смутьянов, привела миллионы людей к смерти от голода, а это было нежелательно, правда?

— Это верно, мой молодой друг, но очень важно, как представить свои идеи, — предупредил Фанг своего молодого, не имеющего права голоса члена Политбюро. — Представь их глупо, и ты будешь считать мешки бобов на коллективной ферме. — Сам он был слишком стар, чтобы ходить босиком по рисовым полям, даже в качестве наказания за вероотступничество.

— Но ты поддержишь меня? — спросил Киан.

— Постараюсь, — прозвучал нерешительный ответ. Сегодня Фангу придётся к тому же выразить точку зрения Рен Хи-Пинга, а это совсем непросто.

* * *

В Министерстве финансов КНР рассчитывали на поступление валюты. Ею было необходимо оплачивать заключённые контракты. Уже давно ожидали прибытия танкера, потому что за него заплатили до выхода танкера в море, и этот танкер только что подходил к нефтепирсу у берега Ирана. Танкер будет загружен четырьмястами пятьюдесятью шестью тысячами тонн сырой нефти меньше чем за сутки, затем поплывёт на юг по Персидскому заливу, повернёт на юго-восток, огибая Индию, минует переполненный судоходством Малаккский пролив, пройдёт мимо Сингапура и далее на север к огромному недавно построенному нефтяному терминалу у Шанхая. Там ему понадобится тридцать или сорок часов, чтобы откачать доставленную нефть, и затем он отправится в обратный путь по направлению к Персидскому заливу в бесконечном процессе снабжения КНР нефтью.

За исключением того, что этот процесс не был таким уж бесконечным. Он закончится, как только перестанут поступать деньги, потому что матросам надо платить, долг за танкер приходится обслуживать и, самое главное, необходимо покупать нефть. Причём речь шла не об одном танкере. Перевозкой нефти в Китай занималось много нефтеналивных судов. Спутник, сконцентрировавший своё внимание на этом участке Индийского океана, рассматривая танкеры с огромной высоты, видел бы их, словно автомобили на шоссейной дороге, постоянно движущиеся от одной точки до другой. И, подобно автомобилям, танкеры необязательно двигались постоянно от одной точки к другой. Здесь имелись и другие гавани, где нужно было разгружать нефть, для команд танкеров места выхода и прибытия не имели никакого значения, потому что они почти все время проводили в море, а море всюду одно и то же. Не имело это значения ни для собственников танкеров, ни для агентов, которые занимались их фрахтом. Важным было одно: чтобы им вовремя заплатили за работу.

Что касается именно этого танкера, деньги были переведены телеграфом, сняты с одного счета и зачислены на другой, так что члены команды стояли на своих постах и наблюдали за тем, как нефть вливается в огромные ёмкости судна. Наблюдение велось с помощью различных циферблатов и индикаторов: в конце концов, невозможно видеть, как нефть льётся по трубам. Другие члены команды были на берегу и занимались снабжением судна продовольствием и питьевой водой, посещали торговцев, закупая журналы и книги для экипажа, видеокассеты и напитки, употребляемые с пищей, а также другие припасы, которые будут израсходованы на обратном пути. Несколько матросов искали женщин, чьи услуги можно купить, но в Иране это было довольно сложно. Никто из команды не знал, кто платит им за работу. Их задача заключалась в том, чтобы работать на судне эффективно, с соблюдением всех правил безопасности. Офицеры танкера, почти все, возили с собой жён, для которых эти путешествия являлись продолжительными, хотя и скучными, круизами. На каждом современном танкере имелся плавательный бассейн и палуба, на которой можно загорать, а также спутниковое телевидение для развлечений и новостей. Никто из женщин не проявлял особого интереса к тому, куда направляется танкер, потому что шопинг для женщин является шопингом, а в каждом новом порту можно найти что-нибудь интересное.

Этот танкер, который назывался «Уорлд Прогресс», был зафрахтован в Лондоне, и предполагалось, что он совершит ещё пять рейсов в Пекин до окончания своего фрахта.

За фрахт платили, однако, перед каждым рейсом, и деньги за этот рейс поступили всего семь дней назад. Впрочем, это мало интересовало владельцев танкера или его агента. В конце концов, они имели дело с государством, населённым почти одной национальностью, и его кредит выглядел надёжным. Через некоторое время погрузка была закончена. Компьютеризованная система сообщила первому помощнику, что дифферент судна нормальный, и он информировал об этом капитана. Капитан дал команду главному механику включить газовые турбины. У нефтеналивного судна такого типа подобные действия осуществлялись легко и быстро, и меньше чем через пять минут двигательная установка была полностью готова к выходу в море. Ещё через двадцать минут мощные портовые буксиры медленно оттянули танкер от нефтеналивного пирса. Этот этап выхода из порта был самым трудным для команды танкера, потому что риск столкновения и серьёзного повреждения в тесных водах порта особенно реален. На этот раз меньше чем через два часа танкер вышел из гавани и собственным ходом направился к узкому проходу в Бондар-Аббас, за которым лежало открытое море.

* * *

— Да, Киан, — устало произнёс премьер-министр Ху, — продолжайте.

— Товарищи, во время последнего заседания я предупредил вас о потенциальной проблеме немалых размеров. Теперь эта проблема реализуется и становится все серьёзней.

— Неужели у нас больше нет денег, Киан? — спросил Чанг Хан Сан, едва скрывая усмешку. Ответ развеселил его ещё больше.

— Да, Чанг, деньги в казначействе подходят к концу.

— Каким образом могут кончиться деньги у нации? — потребовал ответа старший член Политбюро.

— Таким же образом, как это происходит у фабричного рабочего, если он тратит больше, чем зарабатывает. Ещё один способ заключается в том, чтобы оскорбить своего босса и лишиться работы. Мы сделали и то и другое, — спокойно ответил Киан.

— Что это за босс у нас? — спросил Чанг с обезоруживающей и мрачной мягкостью.

— Товарищи, мы называем это торговлей. Мы продаём наши товары и получаем деньги, чтобы купить товары у других поставщиков. Поскольку мы не являемся крестьянами древних времён, менявшими свинью на барана, мы должны пользоваться деньгами, которые представляют собой средство международного обмена. Наша торговля с Америкой приносила нам ежегодное активное сальдо в семьдесят миллионов долларов.

— Как щедро со стороны иностранных дьяволов, — заметил премьер-министр Ху Чангу вполголоса.

— И эти деньги мы почти полностью потратили для закупки различных товаров, за последнее время в основном для нужд Народно-освободительной армии. Большинство сделок представляет собой закупку предметов долгосрочного пользования, для которых нам пришлось внести аванс, как это принято в международной торговле оружием. К этому мы должны прибавить пшеницу и нефть. Есть и другие вещи, важные для нашей экономики, но пока мы сконцентрируемся на этих.

Киан обвёл взглядом стол, ожидая одобрения. Большинство членов Политбюро кивало, одобряя слова министра финансов, хотя маршал Луо Конг, министр обороны и главнокомандующий НОА, а также повелитель огромной промышленной империи НОА, смотрел на него пронзительным взглядом. Министр финансов особо выделил расходы его персональной империи, и это не было сделано для того, чтобы доставить ему удовольствие.

— Товарищи, — продолжал Киан, — теперь перед нами угроза потери значительной части, может быть даже основной, активного сальдо в торговле с Америкой и другими иностранными государствами. Вот посмотрите на это. — Он поднял в руке пачку телексов и распечаток электронной почты. — Это отказы от коммерческих деловых заказов и финансовых переводов. Позвольте мне объяснить. Это миллиарды потерянных долларов, деньги, которые в некоторых случаях мы уже израсходовали, — но это деньги, которые мы никогда не получим, потому что разгневали тех, с кем поддерживаем деловые отношения.

— Вы говорите мне, что они настолько сильны, что могут управлять нами? Чепуха! — заметил один из членов Политбюро.

— Товарищ, они достаточно сильны, чтобы покупать наши товары за наличные или не покупать их за наличные. Если они решат не покупать их, у нас не будет денег, чтобы потратить их для закупки дорогостоящих игрушек маршала Луо. — Киан применил это слово намеренно. Пришло время объяснить суровые факты жизни этим людям, и пощёчина является лучшим методом, чтобы привлечь их внимание. — А теперь рассмотрим проблему пшеницы. Из неё мы готовим хлеб и макароны. Если у нас нет пшеницы, то не будет и макаронных изделий. Наша страна не выращивает достаточно пшеницы, чтобы накормить население. Мы знаем это. У нас слишком много ртов, которые нужно кормить. Самые большие страны, выращивающие пшеницу, — Америка, Канада, Австралия, Аргентина и так далее. У них будет пшеница, которую они могли бы продать, но чем мы заплатим за закупки? Маршал Луо, вашей армии нужна нефть, которую можно превратить в дизельное горючее и керосин для реактивных самолётов, разве не так? То же самое нам нужно для дизельных поездов и наших авиалиний. Но мы не можем добывать достаточно нефти даже для потребления внутри страны, так что приходится покупать её у стран Персидского залива или где-нибудь ещё — и снова, чем расплачиваться за нефть?

— Так продавайте наши товары кому-нибудь другому, — послышался голос одного из членов Политбюро «с поразительной наивностью», подумал Киан.

— Кем именно может быть этот кто-то другой, товарищ? Существует только одна Америка. Кроме того, мы оскорбили всю Европу. Кто остаётся? Австралия? Они союзники Европы и Америки. Япония? Они также торгуют с Америкой и сейчас примут меры, чтобы воспользоваться рынками, которые мы потеряли, а не покупать у нас. Может быть, Южная Америка? Это всё христианские страны, а мы только что убили видного христианского священника, не правда ли? Более того, в их понимании он погиб как герой. Мы не просто убили его, нет, мы создали святого мученика для их веры! Товарищи, мы специально создали нашу промышленность, чтобы торговать на американском рынке. Чтобы торговать где-то ещё, нам нужно сначала определить их нужды, которые мы можем удовлетворить, и лишь затем появиться на рынке. Ведь нельзя просто появиться с кораблём, полным разных товаров, и торговать ими за наличные на причале! Потребуется время и терпение, чтобы отвоевать для себя место на рынке. Товарищи, мы выбросили на свалку работу, на которую ушли десятилетия. Деньги, которые мы потеряли, не вернутся обратно в течение многих лет, и до этого времени нам нужно научиться жить по-другому.

— Что вы хотите сказать? — огрызнулся Чанг.

— Я хочу сказать, что Народная Республика стоит на пороге экономического разорения из-за того, что два наших полицейских убили двух священников, вмешавшихся не в своё дело.

— Это невозможно!

— Вы полагаете, что это невозможно, товарищ Чанг? Если вы оскорбите человека, дающего вам деньги, он больше не будет таким щедрым. Неужели вы не понимаете этого? Мы сделали все возможное, чтобы оскорбить Америку, а затем оскорбили всю Европу. Мы превратились в париев — они называют нас варварами из-за этого несчастного инцидента в больнице. Я не защищаю их, но я должен сказать вам, о чём они думают и что говорят. И пока они так думают и говорят, мы будем расплачиваться за совершенную ошибку.

— Я отказываюсь верить в это! — настаивал Чанг.

— Отлично. Вы можете приехать в моё министерство и лично подсчитать цифры. — «Киан чувствует свою силу, — заметил Фанг. — Наконец-то ему удалось добиться того, что члены Политбюро слушают его. Наконец-то он заставил их задуматься о его мыслях и опыте». — Неужели вы думаете, что я придумал эту историю, чтобы рассказывать её в какой-нибудь сельской гостинице за чашкой рисового вина?

Затем слово взял премьер-министр Ху. Он наклонился вперёд и заговорил.

— Вы привлекли наше внимание к этой проблеме, Киан. Что мы можем сделать, чтобы выйти из затруднительного положения?

Сделав своё заявление быстро и эффективно, Киан Кун не знал, что говорить дальше. Не существует способа предотвратить катастрофу, с которым согласились бы эти люди. Но, дав им почувствовать вкус горькой правды, теперь он должен продолжать говорить о суровой действительности.

— Нам нужно изменить представление американцев о нас. Мы должны показать им, что мы не те люди, которых они называют варварами. Мы должны изменить их мнение о нас. Для начала, необходимо загладить вину за смерть двух этих священников.

— Унижаться перед иностранными дьяволами? Никогда! —рявкнул Чанг.

— Товарищ Чанг, — произнёс Фанг, стараясь осторожно прийти на помощь Киану. — Да, мы Поднебесная империя, и нет, мы не варвары. Варварами являются они. Но иногда приходится иметь дело с варварами, а это означает необходимость понимания их точки зрения и, до некоторой степени, приспособления к ней.

— Унижаться перед ними?

— Да, Чанг. Нам нужно то, что есть у них, и, чтобы получить это, мы должны стать приемлемыми для них.

— А когда в следующий раз они потребуют, чтобы мы произвели политические перемены, тогда как мы поступим? — Это говорил премьер-министр Ху, причём говорил нервным голосом, что было необычно для него.

— Мы примем такие решения, когда и если они предъявят нам такие требования, — ответил Киан, что понравилось Фангу, который не хотел рисковать, делая подобное заявление.

— Мы не можем пойти на такой риск, — ответил министр внутренних дел Тонг Джи, взяв слово в первый раз. В его подчинении находилась полиция всей страны, и он нёс ответственность за общественный порядок в стране. Только в том случае, если ситуация выйдет из-под контроля, он обратится за помощью к маршалу Луо. Это приведёт к потере им лица и влияния в Политбюро. По сути дела, в смерти двух священников обвиняли его, поскольку именно он издал формальный приказ о подавлении религиозной деятельности в КНР, увеличив суровость соблюдения законов, для того чтобы увеличить относительное влияние своего министерства. — Если иностранцы будут настаивать на политических переменах внутри нашей страны, это приведёт к свержению всех нас.

Фанг сразу заметил, что это является ключевой проблемой. Абсолютной основой Китайской Народной Республики является власть партии и её вождей, то есть тех людей, которые сейчас находятся здесь. Подобно древней знати, каждого члена Политбюро сопровождал преданный слуга, сидящий на стуле у стены, ожидая команды принести чай или стакан воды. У каждого члена Политбюро была своя сфера власти, будь то оборона, или внутренние дела, или тяжёлая прмышленность. В случае Фанга власть основывалась на длительной дружбе и огромном опыте. Каждый из них долго и упорно трудился, чтобы достигнуть этого положения, и ни один из них не соглашался на потерю того, чего он добился. Это можно сравнить с губернатором провинции при династии Цин, ни один из которых не согласился бы добровольно уступить свой пост и стать простым мандарином, потому что это означало по меньшей мере бесчестие и, вполне вероятно, смерть. Члены Политбюро знали, что, если иностранная держава потребует и добьётся политических уступок во внутренней жизни страны, их власть ослабеет, а этим они не могли рисковать.

Они управляли крестьянами и рабочими и потому боялись их. В старые времена знать могла опереться на учения Конфуция или Будды, на духовное основание их земной власти. Но Маркс и Мао смели все это прочь, оставив только силу в качестве обороны коммунистической власти. И если для поддержания процветания своей страны им придётся уменьшить эту силу, что будет тогда? Они не знали, а эти люди боялись неизвестности, как ребёнок боится злобных чудовищ, прячущихся ночью у него под кроватью, но по гораздо более важной причине.

Однажды это произошло — прямо здесь, в Пекине, всего несколько лет назад. Ни один из присутствующих на Политбюро не забыл этого.

Перед народом все они всегда демонстрировали твёрдую уверенность. Однако каждый их них, стоя перед зеркалом в ванной или лёжа ночью на кровати, перед тем как заснуть, испытывал страх, несмотря на то что они купались в атмосфере преданности крестьян и рабочих, поскольку знали, что крестьяне и рабочие боятся их, но одновременно ненавидят. Ненавидят за их высокомерие, их коррупцию, за их привилегии, за то, что они питаются изысканной пищей, живут в роскошных домах, имеют личных слуг. Вожди знали, что их слуги также презирают их, пряча презрение за улыбками и покорными поклонами, за которыми вполне могут скрываться кинжалы, потому что именно так чувствовали себя крестьяне и рабочие по отношению к знати сотню лет назад. Революционеры воспользовались этой ненавистью против классовых врагов того времени, и новые революционеры, знали они, могут использовать эту молчаливую ненависть против них. Вот поэтому-то они держались за власть с тем же отчаянием, как знатные вельможи в старые времена, с той лишь разницей, что они делали это с большей безжалостностью, потому что, в отличие от знати, им было некуда бежать. Идеология заперла их в своих золотых клетках более надёжно, чем любая религия.

Фанг никогда не задумывался над всеми этими мыслями в их целостности. Подобно остальным членам Политбюро, он отчаянно беспокоился, когда студенты организовывали демонстрации на площади, сооружали свою «богиню свободы» из штукатурки или папье-маше — Фанг не помнил подробностей, зато помнил вздох облегчения, когда НОА разрушила башню. Это было сюрпризом для него — осознание факта, насколько прочно он привязан к этому месту. Он и его коллеги обладали колоссальной властью над каждым гражданином своей страны, но эта власть была иллюзией…

Нет, они не могли позволить другой стране диктовать им правила политического поведения, потому что их жизни зависели от этой иллюзии. Это походило на дым в тихий день, похожий на столб, поддерживающий небеса, но даже слабый порыв ветра может сдуть его, и тогда небеса обрушатся. Обрушатся на них.

Но Фанг также понимал, что выхода нет. Если они не проведут реформы, устраивающие Америку, тогда в их стране не будет пшеницы и нефти, и, возможно, многих других вещей. В этом случае им угрожает опасность массовых волнений, вызванных гигантской волной, поднимающейся снизу. Но, чтобы не допустить этого, они должны ввести некоторые внутренние послабления.

Чтобы уничтожить самих себя быстрее и с большей уверенностью?

«А это имеет значение? — спросил себя Фанг. — Они погибнут в любом случае. Интересно, как это произойдёт: от кулаков толпы, или сначала их выстроят у стены, а потом расстреляют, а может, от верёвки палача. Нет, их прикончат пулями. Именно так его страна расправлялась с людьми. Вероятно, это предпочтительнее, чем меч, отсекающий голову, как в старые времена. Что, если рука палача дрогнет и он промахнётся? Это будет ужасное зрелище». Ему требовалось только посмотреть на людей, сидящих вокруг стола, чтобы убедиться, что все думают об этом же, по крайней мере те, у кого достаточно разума. Все люди боятся неизвестности, но теперь им нужно выбрать, какой неизвестности бояться больше, и этот выбор тоже пугал их.

— Значит, Киан, вы говорите, что мы рискуем лишиться многого, потому что у нас больше нет денег, нужных для закупок? — спросил премьер-министр Ху.

— Совершенно верно, — подтвердил министр финансов.

— Есть ли иные способы получить деньги и нефть?

— Это не входит в мою компетенцию, — ответил Киан.

— Нефть сама по себе является валютой, — сказал Чанг. — К северу от нас находятся огромные запасы нефти. Там же залежи золота и многие другие вещи, в которых мы нуждаемся. Огромные запасы леса. И то, в чём мы нуждаемся больше всего, — территория, пространство для жизни наших людей.

Маршал Луо кивнул:

— Мы обсуждали это раньше.

— Что вы имеете в виду? — спросил Фанг.

— Район Северных Ресурсов, так когда-то называли его наши японские друзья, — напомнил Чанг членам Политбюро.

— Эта авантюра кончилась катастрофой, — тут же заметил Фанг. — Нам повезло, что мы не пострадали от неё.

— Но мы совсем не пострадали от этого, — напомнил Чанг. — Никто даже не подумал, что мы связаны с происходившим. Мы уверены в этом, не правда ли, Луо?

— Именно так. Русские не подумали об укреплении своих южных границ. Они даже не обратили внимания на проводимые нами учения, в результате которых наши Вооружённые силы достигли высокого уровня боевой готовности.

— Мы можем быть уверенными в этом?

— О да, — сказал министр обороны членам Политбюро. — Тан? — произнёс он.

Тан Деши был шефом Министерства государственной безопасности, в его ведении находились зарубежные и внутренние разведывательные службы КНР. В семьдесят лет он был одним из самых молодых членов Политбюро, вероятно, самым здоровым из всех, никогда не курил и почти не употреблял алкоголь.

— Когда мы начали вести усиленные учения, они наблюдали за нами с беспокойством, но после первых двух лет потеряли к ним интерес. Сейчас более миллиона наших граждан живут в Восточной Сибири — они живут там нелегально, но русские не обращают на это особого внимания. Многие посылают мне донесения. У нас хорошее представление о русской обороне.

— Какова их степень готовности? — спросил Тонг Джи.

— В общем, очень низкая. У них там одна полностью укомплектованная дивизия, одна укомплектована на две трети, и в остальных только кадровые офицеры. Наши источники сообщили, что новый командующий Дальневосточным округом генерал армии Бондаренко потерял надежду улучшить ситуацию.

— Одну минуту, — возразил Фанг. — Сейчас мы обсуждаем возможность войны с Россией?

— Да, — ответил Чанг Хан Сан. — Мы поступали так и раньше.

— Это верно, но в первом таком случае Япония была нашим союзником, тогда как Америку удалось нейтрализовать. Во втором — мы исходили из того, что Россия ещё до начала войны расколется по религиозным соображениям. Кто наши союзники в данном случае? Разве нам удалось каким-то образом ослабить Россию?

— Нам немного не повезло, — ответил Тан. — Главный советник их президента Грушевого остался жив.

— Что вы имеете в виду? — спросил Фанг.

— Я имею в виду, что наша попытка убить его оказалась неудачной. — В течение двух минут Тан объяснил замысел и результат. Члены Политбюро, сидящие вокруг стола, были потрясены.

— Я одобрил действия Тана, — спокойно сообщил им Ху.

Фанг посмотрел на Чанг Хан Сана. Несомненно, замысел принадлежал ему. Его старый друг мог ненавидеть капиталистов, но это ничуть не мешало ему действовать, подобно самому жестокому пирату, если это требовалось для достижения его целей. К тому же Ху прислушивался к его советам, а Тан был его сильной правой рукой, исполнителем замыслов. Фанг думал, что знает всех этих людей, но теперь понял, что ошибался. В каждом из членов Политбюро что-то скрывалось, что-то страшное и зловещее. Они намного безжалостнее, чем он, понял Фанг.

— Это начало войны, — возразил Фанг.

— Наша оперативная безопасность была великолепной. Наш русский агент, некто Климентий Суворов, бывший офицер КГБ, был завербован нами много лет назад, когда он служил в Пекине. Он выполнял наши поручения в течение длительного времени. У него отличные связи в разведывательном и военном сообществах. Точнее сказать, в тех их частях, которые составляют теперь российский преступный мир. По сути дела, он является обычным уголовником — многие офицеры КГБ превратились в уголовников после увольнения из своего комитета. Это, однако, нам на руку. Суворов любит деньги и готов выполнить любое наше задание, если ему хорошо заплатить. К сожалению, элементарная случайность помешала устранить этого Головко, — закончил Тан.

— И что будет дальше? — спросил Фанг. И тут же предостерёг себя. Он задавал слишком много вопросов, занимал в этом деле слишком личную позицию. Даже в этой комнате, даже среди своих старых товарищей не имело смысла слишком выделяться из их среды.

— Теперь Политбюро должно принять решение, — равнодушно ответил Тан. Ответ был, должно быть, притворным, но в любом случае прозвучал хорошо.

Фанг кивнул и откинулся на спинку кресла, делая вид, что удовлетворён ответом.

— Луо? — спросил Ху. — Это осуществимо?

Маршалу тоже приходилось следить за своими словами, чтобы не показаться излишне уверенным в себе. В этой комнате легко навлечь на себя неприятности, стоит всего лишь пообещать больше, чем ты в состоянии выполнить. Правда, Луо занимал уникальное положение — до некоторой степени схожее с министром внутренних дел Тонгом, — за его спиной стояла армия и его должность.

— Товарищи, мы долго и тщательно изучали этот стратегический вопрос. Когда Россия была Советским Союзом, подобная операция была неосуществима. Их Вооружённые силы были значительно больше по размерам и снабжались намного лучше. В их распоряжении было множество межконтинентальных и тактических ракет, снабжённых термоядерными боеголовками. Теперь у них нет таких ракет благодаря двустороннему соглашению с Америкой. Сегодня Россия представляет собой всего лишь бледную тень того, чем она была десять или двенадцать лет назад. Половина призывников просто не приходит на призывные пункты, когда их призывают в армию, — если бы такое произошло здесь, все мы знаем, что случилось бы с подобными нарушителями, не правда ли? Они растратили значительную часть своей военной мощи в войне с чеченским религиозным меньшинством. Таким образом, можно сказать, что Россия уже раскалывается по своим религиозным границам. С практической точки зрения задача, стоящая перед нами, проста, хотя и не так легко осуществима. Самая большая трудность заключается в расстоянии и пространстве, а не в действительном военном сопротивлении. От нашей границы до их новых нефтяных месторождений у Северного Ледовитого океана тысячи километров, а вот до новых месторождений золота расстояние гораздо меньше. Самая благоприятная новость для нас заключается в том, что Российская армия сама прокладывает дороги, необходимые нам для продвижения вперёд. Это сокращает стоящие перед нами проблемы на две трети. Их военно-воздушные силы настолько слабы, что о них можно просто не говорить. Мы должны легко справиться с ними — в конце концов, они продают нам свои лучшие военные самолёты, и эти самолёты не поступают на вооружение их собственных частей. Для упрощения нашей задачи нам следует нарушить их командную цепь и разрушить методы контроля, подорвать их политическую стабильность и тому подобное. Тан, ты можешь осуществить это?

— Это зависит от конкретной задачи, поставленной передо мной, — ответил Тан Деши.

— Возможно, следует устранить Грушевого, — задумчиво произнёс Чанг. Сейчас он единственный человек в России, обладающий реальной властью. Стоит убрать его, и страна потеряет политическое руководство.

— Товарищи, — пришлось сказать Фангу, несмотря на риск, — то, что мы обсуждаем здесь, смело и дерзновенно, но является очень опасным. Что, если мы потерпим неудачу?

— Тогда, мой друг, наше положение будет ничем не хуже того, в каком мы находимся сейчас, — ответил Чанг. — Но если мы добьёмся успеха — а это представляется весьма вероятным, — мы займём положение, к которому стремились с нашей молодости. Китайская Народная Республика станет ведущей страной мира. — «Это принадлежит нам по праву», — подумал он, но промолчал. — Председатель Мао никогда не считал, что не сможет уничтожить Чан Кайши, правда?

С этим не приходилось спорить, и Фанг даже не пытался. Переход от страха к авантюре был настолько неожиданным, что стал заразительным и увлёк всех присутствующих в комнате. Куда пропала та осторожность, которой так часто руководствовались члены Политбюро? Они оказались на борту тонущего корабля и вдруг увидели путь к спасению. Согласившись с предыдущим мнением, они очертя голову бросились к единственному, что сулило им выход. Все, что теперь оставалось Фангу, это молча сидеть и наблюдать за развитием событий, ожидая — надеясь, — что здравый смысл вырвется на поверхность и одержит верх.

Но кто рискнёт призвать к этому?

Глава 41 Заговоры государства

— Да, министр? — сказала Минг и взглянула на Фанга, оторвавшись от своих почти законченных заметок.

— Ты осторожно относишься к этим записям, правда?

— Конечно, товарищ министр, — сразу ответила она. — Вы хорошо знаете, что я даже никогда не печатаю их. У вас есть основания для беспокойства?

Фанг пожал плечами. Напряжение, которое он испытывал во время сегодняшнего заседания, постепенно покидало его. Он был практичным и старым человеком. Если есть способ решения этой проблемы, об этом способе скоро станет известно. Если такого способа нет, тогда он будет ждать. Так он поступал всегда. В данной ситуации инициатива не принадлежала ему, и из его записей станет ясно, что он был одним из осторожных скептиков во время заседания Политбюро. Одним из нескольких, конечно, был ещё Киан Кун, который вышел из комнаты, качая головой и бормоча что-то своему старшему помощнику. «Интересно, — подумал Фанг, — ведёт ли Киан записи о ходе обсуждения на Политбюро. Это было бы верным решением. Если все сорвётся, такие записи будут его единственной защитой. На этом уровне власти тем, кто допустил ошибку, угрожает не перевод на физическую работу, скорее их пепел будет рассыпан над рекой».

— Минг?

— Да, товарищ министр?

— Что ты думаешь о студентах, которые устроили демонстрацию на площади несколько лет назад?

— Как вы знаете, товарищ министр, в то время я ещё училась в школе.

— Да, но что ты тогда думала?

— Я думала, что они ведут себя безрассудно. Первым всегда срубают самое высокое дерево. — Это было древнее китайское изречение, и потому его можно произнести, не опасаясь последствий. Китайская культура осуждала подобные действия, но при этом восхваляла смельчаков, которые шли на это. Как в любом человеческом племени, критерий был прост. Если вы добились успеха и победили, тогда вы герой, вами будут восхищаться и вас будут помнить. Стоит вам потерпеть неудачу, никто не вспомнит о вас, разве что в качестве отрицательного примера. Таким образом, самым безопасным является средний курс, и в безопасности заключается жизнь.

Студенты были слишком молодыми, чтобы знать все это. Те, кто слишком молод, готовы принять мысль о смерти. Самые смелые солдаты всегда самые молодые, полные духа великой страсти и веры. Они прожили ещё недостаточно, чтобы подумать о том, каким будет мир, если он повернётся против них, были слишком глупыми, чтобы испытывать страх. Для детей неизвестность — это нечто, в поисках чего вы проводите почти всю жизнь и наконец узнаете. В ходе поисков вы понимаете, что узнали всё, что безопасно знать, в этот момент большинство людей прекращает дальнейшие поиски. Но остаются очень немногочисленные люди, от которых зависит прогресс, смелые и безрассудные, идущие в неизвестность с открытыми глазами, и человечество навсегда запоминает тех немногих, кто вернулся обратно живым…

…и быстро забывает тех, кто не вернулся.

Но истинный смысл истории заключается в том, чтобы помнить тех, кто вернулся, а сущность общества Фанга состоит в том, чтобы напоминать им о тех, кто исчез навсегда.

Такова странная двойственность. Какие общества, — думал он, — поощряют людей уходить в неизвестность? Как совершают они подобное? Процветают ли они, или бродят слепыми в темноте, теряя смысл поисков в бесцельных, никуда не направленных скитаниях?В Китае все следовали словам и мыслям Маркса, изменённым и уточнённым Мао, потому что он смело вошёл в темноту и вернулся обратно, принеся с собой революцию, и, таким образом, изменил путь нации. Но теперь все это остановилось, потому что никто не хотел двигаться вперёд, за пределы того, что Мао исследовал и осветил — и объявил всё, что Китаю и всему миру надлежит знать. Мао был кем-то вроде религиозного пророка, разве не правда? — думал Фанг.

…Может быть, Китай только что убил пару таких людей?

— Спасибо, — сказал он девушке, ждущей в кабинете его следующего приказа. Он не видел, как Минг закрыла дверь и пошла к своему столу, чтобы транскрибировать записанные ею воспоминания министра о происшедшем на заседании Политбюро.

* * *

— Боже милостивый, — прошептал доктор Сиэрс за своим столом. Как обычно, донесение «ЗОРГЕ» было напечатано на лазерном принтере заместителя директора по оперативной работе, передано ему, и он вернулся в свой кабинет для того, чтобы заняться его переводом. Иногда эти донесения были такие короткие, что он переводил их, стоя перед столом, но этот документ оказался очень длинным. По сути дела, он занимал восемь страниц, напечатанных через полтора интервала на его лазерном принтере. Из-за важности его содержания Сиэрс не торопился с переводом. Закончив работу, он заново проверил перевод. Внезапно у него появились сомнения относительно того, правильно ли он понимает смысл китайского языка. Он не мог позволить себе допустить ошибку в переводе или представить в ложном свете документ такого содержания. В общей сложности ему понадобилось на перевод два с половиной часа, или в два раза больше того, что обычно ожидала от него миссис Фоули, прежде чем он поднялся обратно к ней в кабинет.

— Почему перевод занял так много времени? — спросила Мэри-Пэт, когда он вошёл в кабинет.

— Миссис Фоули, это горячий материал.

— Насколько горячий?

— Как магма, — сказал Сиэрс, передавая ей папку.

— Вот как? — Она взяла страницы, откинулась на спинку своего комфортабельного кресла и начала читать. «ЗОРГЕ», источник «Певчая птичка». Её глаза пробежали по заголовку вчерашнее заседание китайского Политбюро. Затем Сиэрс увидел, как её глаза сузились и рука протянулась к ириске. Она перевела глаза на него. — Да, вы не шутили. Анализ?

— Мэм, я не могу оценить надёжность источника, но если все это правда, тогда мы смотрим на процесс, какого я никогда не видел, за исключением книг по истории, и слышим слова, которые никто никогда не слышал в этом здании. Я хочу сказать, что здесь цитируются выступления каждого министра в их правительстве, и почти все говорят одно и то же.

— И это совсем не то, что нам хотелось бы слышать, — завершила Мэри Патриция Фоули его заявление. — Если предположить, что все здесь изложено точно, вам это кажется реальным?

Сиэрс кивнул.

— Да, мэм. Это кажется мне реальным разговором между реальными людьми, и содержание соответствует личностям, которых я знаю. Может ли это быть сфабрикованным? Да, может. Если так, то источник был скомпрометирован тем или другим способом. Тем не менее я не вижу, что это может быть сфальсифицировано без их желания создать какой-то специфической эффект, и это будет эффект, не являющийся слишком привлекательным для них.

— Какие-нибудь рекомендации?

— Было бы неплохо пригласить Джорджа Вивёра из Провиденса, — ответил Сиэрс. — Он хорошо читает их мысли. Он встречался со многими из них лицом к лицу и сможет подтвердить мой анализ.

— В чем этот анализ заключается? — спросила Мэри-Пэт, не переворачивая последнюю страницу, где это будет напечатано.

— Они замышляют войну.

Заместитель директора ЦРУ по оперативной работе встала и вышла из кабинета. За ней последовал доктор Джошуа Сиэрс. Она прошла короткое расстояние до кабинета своего мужа и вошла в него, даже не посмотрев на секретаршу Эда.

Когда она вошла в кабинет, у Эда Фоули шло совещание с заместителем директора ЦРУ по науке и технике и двумя ведущими специалистами отдела. Директор с удивлением поднял голову, затем увидел у неё в руке голубую папку.

— Да, детка?

— Извини меня, но это не может ждать ни минуты. — Её голос был таким же выразительным, как и её слова.

— Фрэнк, встретимся снова после ланча?

— Конечно, Эд. — Заместитель директора по науке и технике собрал разложенные на столе документы и вместе со своими людьми вышел из кабинета.

Когда они ушли и дверь закрылась, директор Центрального разведывательного управления спросил:

— «ЗОРГЕ»?

Мэри-Пэт молча кивнула, протянула ему папку и опустилась на диван. Сиэрс остался стоять. Только сейчас он заметил, что у него влажные ладони. Такого с ним никогда раньше не случалось. Сиэрс, как глава отдела ЦРУ, занимающегося оценкой действий Китая, работал главным образом над политическими проблемами: кто есть кто в политической иерархии КНР, какая экономическая политика проводится в стране — страница высшего общества в Китайской Народной Республике, как об этом думал он и его люди и шутили над этим в кафетерии. Он никогда не видел ничего подобного, ничего более сенсационного, чем подавление внутренних волнений. Хотя их методы подавления подобных волнений казались немного жестокими, как он часто говорил, — главным образом эти методы заключались в расстреле без суда и следствия, что было более чем немного жестоким для тех, кого это касалось, — расстояние между странами позволяло ему смотреть на все с отдалённой перспективой. Но не в этом случае.

— Неужели это правда? — спросил директор ЦРУ.

— Доктор Сиэрс считает, что это соответствует действительности. Он также считает, что нам нужно вызвать Вивёра из университета Брауна.

Эд Фоули посмотрел на Сиэрса.

— Позвоните ему. Прямо сейчас.

— Да, сэр. — Сиэрс вышел из кабинета.

— Это нужно показать Джеку. Чем он сейчас занимается?

— Через восемь часов он вылетает в Варшаву, помнишь? Встреча НАТО, фотографирование в Освенциме, остановка в Лондоне на обратном пути — ужин в Букингемском дворце. Затем шопинг на Бонд-стрит, — добавил Эд.

Дюжина агентов Секретной службы уже прибыла в Лондон и работала там совместно с полицией метрополии и MI-5, ранее известной как Секретная служба. Ещё двадцать агентов находились в Варшаве, где забота о безопасности президента не вызывала особого беспокойства. В настоящее время поляки были очень довольны отношениями с Америкой, и оставшиеся там от коммунистической эры спецслужбы по-прежнему хранили досье на всех, кто мог представлять проблему. К каждому такому потенциальному смутьяну будет приставлен полицейский на все время пребывания Райана в стране. Заседание НАТО будет почти полностью церемониальным: встреча союзников, задача которой заключается в том, чтобы множество европейских политических деятелей произвели хорошее впечатление на своих избирателей, говорящих на самых разных языках.

— Боже мой, они говорят о попытке покушения на Грушевого! — воскликнул Эд Фоули, добравшись до третьей страницы. — Неужели они совсем чокнулись своими гребаными головами?

— Похоже, что они наконец неожиданно поняли, в каком безвыходном положении оказались, — заметила его жена. — По-видимому, мы переоценили их политическую стойкость.

Фоули кивнул и посмотрел на жену.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас, — согласилась она.

Её муж поднял телефонную трубку и нажал на кнопку быстрого набора № 1.

— Да, Эд, в чём дело? — спросил Джек Райан.

— Мы с Мэри сейчас приедем.

— Сейчас?

— Сейчас.

— Это действительно важно? — спросил президент.

— У нас критический материал, Джек. Тебе понадобится присутствие Скотта, Бена и Арни. Возможно, и Джорджа Уинстона. Основа этого вопроса касается его области знаний.

— Китай?

— Да.

— О'кей, приезжайте. — Райан переключил телефоны. — Эллен, мне нужен Государственный секретарь, министр финансов, Бен и Арни. Они должны быть у меня в кабинете через тридцать минут.

— Да, господин президент, — ответила секретарша. Предстояло что-то необыкновенное, но Робби Джексон летел сейчас на запад, из всех мест он выбрал завод «Боинг», где рабочие и менеджмент хотели знать о перспективах заказа «777-х» для Китая. Робби ничего не знал об этой проблеме, поэтому он будет говорить о важности прав человека, о фундаментальных принципах и убеждениях Америки и обо всём остальном, что походило на размахивание американским флагом. Персонал «Боинга» отнесётся к нему вежливо, да и трудно невежливо относиться к чернокожему человеку, особенно адмиралу, с морским орденом Золотых Крыльев на лацкане пиджака. Главная задача Робби будет состоять в том, чтобы научиться этому политическому дерьму. К тому же это уменьшит давление на Райана, а это было главной целью Джексона в жизни, и, как ни странно, он воспринимал её с относительной невозмутимостью. Так что теперь его реактивный VC-20B летел где-то над Огайо, подумал Джек.

Может быть, над Индианой. В этот момент в кабинет вошла специальный агент Андреа Прайс-О'Дей. «Она выглядит немного бледной», — подумал Джек.

— Вы ждёте компанию? — спросила она.

— Обычные подозреваемые во многих преступлениях. Как ты чувствуешь себя? — спросил Джек.

— Немного болит живот, выпила слишком много кофе за завтраком.

«Утренняя тошнота? — подумал Райан. — Если так, то это плохо. Андреа изо всех сил пыталась не отставать от остальных парней. Если она признается, что это обычная женская слабость, на её душе останется шрам, словно от огнемёта». Он не мог сделать ей замечание. Может быть, Кэти сможет. Это должно обсуждаться между женщинами.

— Приезжает директор ЦРУ, говорит, что у него что-то важное. Возможно, они сменили в Кремле туалетную бумагу, как мы часто говорили в Лэнгли в то время, когда я работал там.

— Да, сэр, — улыбнулась Андреа. Подобно большинству агентов Секретной службы, она видела, как люди и тайны появляются и исчезают, и если ей требовалось узнать что-то важное, она узнает об этом со временем.

* * *

Генерал-лейтенант Кириллин любил пить, как и большинство русских, а по американским стандартам это было совсем немало. Разница между русскими и британцами, как понял Чавез, заключается в том, что британцы пьют ничуть не меньше, но они пьют пиво, тогда как русские пьют водку. Динг не был ни мормоном, ни баптистом, но здесь объём выпитого перешагнул все его возможности. После двух вечеров, когда он старался не отставать от местных Джонсов, на следующее утро во время утренней пробежки со своей группой он едва не умер. Динг удержался на ногах только из страха потерять лицо перед русскими парнями из спецназа — ведь он приехал сюда, чтобы довести их уровень подготовки до стандартов «Радуги». Каким-то образом он сумел сдержать приступ рвоты, хотя дал возможность Эдди Прайсу взять на себя работу с первыми двумя русскими классами, пока он ушёл, с трудом переставляя ноги, и выпил галлон воды с тремя таблетками аспирина. Сегодня вечером он твёрдо решил ограничить число выпитых стаканов водки до двух… может быть, до трех.

— Как дела у моих парней? — спросил генерал.

— Отлично, сэр, — ответил Чавез. — Им нравится новое оружие, и парни успешно осваивают теорию. Они быстро все схватывают. Они понимают, что нужно сперва подумать и уже потом действовать.

— Это вас удивляет?

— Да, генерал, удивляет. Со мной было то же самое, когда я был сержантом и командовал отделением ниндзя. Молодые солдаты склонны думать своими пенисами, а не мозгами. Я понял, как надо думать, но мне пришлось осваивать это в боевых условиях. Иногда гораздо проще попасть в трудное положение, чем задуматься, как выйти из него. Ваши парни из спецназа начинали точно так же, но если им указать нужное направление, они схватывают все удивительно быстро. Возьмите, например, сегодняшнее упражнение. Мы приготовили для них ловушку, но ваш капитан остановился перед ней и обдумал ситуацию, перед тем как приступить к делу, и он успешно справился с испытанием. Между прочим, он хороший командир группы. — Чавез подумал, не подвёл ли он парня этим заявлением, потому что похвала со стороны офицера ЦРУ вряд ли будет способствовать быстрому продвижению для русского офицера.

— Он мой племянник. Его отец женился на моей сестре. Сейчас он академик, профессор Московского государственного университета.

— Ваш племянник в совершенстве владеет английским языком. Я принял бы его за жителя Чикаго. — По-видимому, капитан Лесков был найден КГБ или другим похожим ведомством. Такое блестящее владение языком не бывает случайным.

— Перед тем как его послали в спецназ, он был парашютистом, — продолжал Кириллин, — хорошим пехотинцем.

— Таким же был и Динг несколько лет назад, — сказал русскому генералу Кларк.

— 7-я дивизия лёгкой пехоты. Её расформировали, после того как я покинул дивизию. Сейчас мне кажется, что это было так давно.

— Как же ты попал в ЦРУ из американской армии?

— Это он виноват. — Чавез кивнул в сторону Кларка. — Джон заметил меня и решил по глупости, что у меня неплохие потенциальные способности.

— Нам пришлось воспитать его и послать в колледж. Но он справился со всем очень хорошо — даже женился на моей дочери.

— Он все пытается привыкнуть к тому, что в его семье появился парень латинского происхождения, зато я сделал его дедушкой. Наши жены остались в Уэльсе.

— Ну и как ты попал в «Радугу» из ЦРУ?

— Снова моя ошибка, — признался Кларк. — Я написал меморандум, он попал на самый верх, и президенту понравилась такая идея. Он знает меня, и когда «Радуга» была сформирована, меня поставили во главе. Я включил в её состав Доминго. У него молодые ноги, и он неплохо стреляет.

— Ваши операции в Европе произвели большое впечатление, особенно в испанском парке.

— Эта операция не относится к числу тех, которыми можно гордиться. Там террористы убили маленькую девочку.

— Да, — подтвердил Динг и сделал крошечный глоток из стакана. — Я стоял в пятидесяти ярдах, когда этот упырь застрелил Анну. Но Гомер прикончил его в конце операции. Это был отличный выстрел.

— Я видел его на стрельбище пару дней назад. Он великолепный стрелок.

— Да, Гомер отлично стреляет. Прошлой осенью во время отпуска застрелил оленя Далла в Айдахо на расстоянии больше восьмисот ярдов. Чертовски хороший трофей. В книге Буна и Крокета он в первой десятке.

— Ему надо поехать в Сибирь и охотиться там за тиграми. Я могу добиться разрешения.

— Только не говорите это так громко, — усмехнулся Чавез. — Гомер воспользуется вашим предложением.

— Ему нужно встретиться с Петром Петровичем Гоголем, — продолжал Кириллин.

— Я уже где-то слышал это имя, — произнёс Кларк.

— Золотая шахта, — напомнил ему Чавез.

— Гоголь был снайпером во время Великой Отечественной войны. Он получил две Золотые Звезды Героя Советского Союза за то, что убивал немцев, а когда вернулся домой, настрелял сотни волков. Людей, подобных ему, осталось мало.

— Снайпер на поле боя. Вот там охота была по-настоящему увлекательной.

— О да, такая охота действительно увлекательна. У нас был парень в 3-й группе специальных операций, и его самого чуть не убили несколько раз. Ты знаешь… — У Джона Кларка был в кармане спутниковый телефон, и в этот момент он почувствовал его вибрацию.

Он достал его и посмотрел на номер.

— Извините, — сказал Кларк и оглянулся по сторонам в поисках хорошего места. У Московского офицерского клуба был большой двор, и он направился к нему.

* * *

— Что это значит? — спросил Арни ван Дамм. Заседание высшей исполнительной власти началось с того, что экземпляры последнего донесения «ЗОРГЕ — ПЕВЧЕЙ ПТИЧКИ» раздали его участникам. Арни читал быстрее всех, но не был лучшим специалистом по стратегическим вопросам.

— Это не означает ничего хорошего, приятель, — заметил Райан, открывая третью страницу.

— Эд, — спросил Уинстон, поднимая взгляд со второй страницы. — Что ты можешь сказать мне об источнике? Похоже, что это написано хорошо осведомлённым человеком из самой преисподней.

— Член китайского Политбюро ведёт записи своих разговоров с коллегами. Мы получили доступ к этим документам, а вот как — тебе знать не нужно.

— Таким образом, этот документ и источник являются подлинными?

— Мы так считаем.

— Насколько они надёжны? — настаивал «Торговец».

Директор ЦРУ рискнул сделать шаг по тонкой ветке.

— Не менее надёжны, чем твои казначейские сертификаты.

— О'кей, Эд, если ты так считаешь. — Голова Уинстона опустилась вниз, и глаза продолжали читать. Через десять секунд он пробормотал: — Проклятье…

— Это верно, Джордж, — согласился президент. — Слово «проклятье» выражает это достаточно красноречиво.

— Согласен с тобой, Джек, — кивнул Государственный секретарь.

Из всех присутствующих только Бен Гудли сумел закончить чтение донесения без комментариев. Несмотря на свой статус и важность должности советника президента по национальной безопасности, в этот момент он чувствовал себя самым младшим и слабым. Он знал, что намного уступает президенту по знанию проблем национальной безопасности и является, по сути дела, всего лишь секретарём высокого ранга. В его удостоверении значилось, что он, Бен Гудли, занимает пост офицера национальной безопасности, один из которых, по закону и традиции, сопровождает президента повсюду. Его работа состояла в том, чтобы снабжать президента информацией. Предыдущие советники по национальной безопасности, занимавшие его кабинет в углу Западного крыла Белого дома, часто говорили своим президентам, что думать и как поступать. Но он был всего лишь человеком, передающим информацию, и сейчас чувствовал свою слабость даже в этой должности.

Наконец Джек Райан поднял голову. У него были невыразительные глаза и безучастное выражение лица.

— О'кей. Эд, Мэри-Пэт, как мы оцениваем это?

— Похоже, что предсказания министра финансов Уинстона относительно финансовых последствий пекинского инцидента могут оказаться реальными.

— Они говорят об опрометчивых последствиях, — спокойно заметил Скотт Адлер. — А где Тони?

— Министр обороны Бретано сейчас в Форт-Худе, Техас, проводит смотр тяжёлой пехоты 3-го корпуса. Он вернётся обратно сегодня вечером. Если мы срочно вызовем его сюда, это будет слишком заметно, — сказал присутствующим ван Дамм.

— Эд, не будешь возражать, если мы передадим ему этот документ по закрытому каналу связи?

— Нет.

— О'кей. — Райан кивнул и протянул руку через стол к своему телефону. — Пожалуйста, пришлите сюда Андреа. — На это потребовалось меньше пяти секунд.

— Да, господин президент?

— Ты не могла бы отнести вот это в узел связи и сказать им, чтобы они передали документ по каналу «Чечётка» «Грому»? — Он вручил ей документ. — Затем принеси его обратно.

— Слушаюсь, сэр.

— Спасибо, Андреа, — сказал Райан вслед исчезающей женщине. Затем отпил воды и повернулся к своим гостям. — О'кей, это выглядит весьма серьёзным. Насколько это серьёзно?

— Мы послали за профессором Брайном, чтобы он дал нам свою оценку ситуации. Он, пожалуй, лучший человек в стране, когда требуется прочитать мысли китайцев.

— Тогда какого черта он не работает на меня? — спросил Джек.

— Ему больше нравится преподавать в университете. Сам он родом из Род-Айленда. Мы предлагали ему работу на другом берегу реки несколько раз, насколько я помню, — сказал Джеку директор ЦРУ, — но его ответ не меняется.

— То же самое и в Государственном департаменте, Джек. Я знаком с Джорджем больше пятнадцати лет. Он просто не хочет работать на правительство.

— Судя по всему, он походит на тебя, Джек, — добавил Арни с легкомысленной улыбкой.

— К тому же он может заработать больше денег, работая по контракту, правда? Эд, когда он приедет в Вашингтон, позаботься, чтобы он повидался со мной.

— Когда? Ты улетаешь через несколько часов, — напомнил ему Эд.

— Проклятье, — вспомнил Райан. Кэлли Уэстон в своём кабинете на другой стороне улицы заканчивала сейчас последнюю из его официальных речей. Она даже должна сопровождать его на борту «ВВС-1» вместе с официальной делегацией. Почему происходит так, что вы не можете заниматься одной проблемой за другой, а не всеми сразу? Да потому, что на этом уровне проблемы не появляются в таком порядке. — Хорошо, — сказал Джек. — Нам нужно оценить, насколько серьёзна возникшая ситуация, а потом принять решение, как не допустить её развития. Это означает — какие действия мы предпримем.

— Есть несколько вариантов. Мы можем связаться с ними неофициально, — произнёс Государственный секретарь Адлер. — Понимаешь, скажем им, что дело зашло слишком далеко и мы готовы работать с ними, не привлекая внимания, чтобы урегулировать ситуацию.

— Если забыть о том, что посол Хитч находится сейчас здесь. Мы ведь отозвали его для консультаций. Где он сейчас, на поле для гольфа конгресса или на «Горящем дереве»? — спросил президент. Хитч любил играть в гольф, а заниматься этим в Пекине было невозможно. Райан сочувствовал ему. Если повезёт, ему удавалось сыграть один раунд в неделю, и тот удар, которым он когда-то владел, давно исчез.

— Посланник, заменяющий его в Пекине, занимает недостаточно высокую должность для этого. Что бы мы ни передали через него, они не воспримут серьёзно.

— А что конкретно мы можем предложить им? — спросил Уинстон. — Нет ничего достаточно важного, чтобы удовлетворить их и одновременно сохранить это в тайне. Они должны дать нам что-то, чтобы это могло оправдать наши уступки. Я не вижу ничего, что они могли бы нам дать, кроме боли в животе. Мы ограничены в наших действиях тем, на что способна согласиться наша страна.

— Ты полагаешь, что она согласится на войну? — огрызнулся Адлер.

— Успокойся, Скотт. Существуют практические соображения. Все, что будет приемлемым для китайских мерзавцев, должно быть одобрено конгрессом, верно? Чтобы получить одобрение конгресса, нужно представить ему вескую причину. — Уинстон поднял руку с секретным документом. — Но мы не можем сделать этого, потому что у Эда начнётся истерика, и даже если мы представим документ конгрессу, наверняка найдётся кто-то на Капитолийском холме, кто мгновенно организует утечку в газеты. Половина газет заявит, что мы пошли на уступки, и скажут: гори китайцы голубым огнём, лучше выделить миллионы на военные нужды, чем копейки на подношения. Я прав?

— Да, — ответил Арни. — Вторая половина назовёт это разумной государственной политикой, но рядовому Джо это совсем не понравится. Рядовой гражданин ожидает, что ты снимешь трубку телефона, позвонишь премьер-министру Ху и скажешь: «Не делай этого, приятель, а то будет хуже», и этот самый гражданин совершенно уверен, что тот испугается.

— Причём это, между прочим, прикончит «ПЕВЧУЮ ПТИЧКУ», — добавила Мэри-Пэт в качестве предостережения, на случай если они отнесутся к такому варианту всерьёз. — Это положит конец человеческой жизни и лишит нас дальнейшей информации, в которой мы нуждаемся. Кроме того, насколько я поняла из этого документа, премьер-министр Ху тут же будет отрицать все и одновременно продолжать подготовку к войне. Они действительно думают, что их загнали в угол, но они не могут найти разумного выхода.

— Опасность заключается?.. — спросил «Торговец».

— В распаде внутренней политической системы, — объяснил Райан. — Они боятся, что, если что-нибудь нарушит политические или экономические условия внутри страны, весь карточный домик рухнет.Это вызовет серьёзные последствия для правящей королевской семьи КНР.

— И называется это топором палача. — Бен Гудли чувствовал, что ему нужно сказать что-то, эта фраза была самой простой. — Впрочем, сегодня — винтовочной пулей. — Сказав это, он не почувствовал себя лучше. Он знал, что всё это обсуждение проходит мимо него.

И в этот момент зазвонил кодированный телефон президента. Звонил министр обороны Тони Бретано — «Гром».

— Привет, — сказал Райан. — Перевожу тебя на громкоговорящую систему. Здесь у меня Скотт, Джордж, Арни, Мэри-Пэт, Эд и Бен. Мы только закончили читать то, что у тебя в руках.

— Я исхожу из того, что всё это реально?

— Чертовски реально, — сказал Эд Фоули новому члену кружка «ЗОРГЕ/ПЕВЧАЯ ПТИЧКА».

— Тогда это беспокоит меня.

— Мы все придерживаемся этого мнения, Тони. Где ты сейчас?

— Стою на башне «Брэдли» на парковочной площадке. Никогда ещё не видел такого количества танков и орудий. Похоже, что здесь сосредоточена настоящая мощь.

— Да. Видишь ли, то, что ты только что прочитал, показывает тебе пределы нашей военной мощи.

— Понимаю. Если вас интересует, что, по моему мнению, мы должны предпринять, — так вот, нужно показать им, что для них это станет очень плохой игрой.

— Как нам это сделать, Тони? — спросил Адлер.

— Некоторые животные — например, собака-рыба или кузовок, когда они чувствуют угрозу, то проглатывают галлон воды и увеличиваются в размере — создаётся впечатление, что они слишком большие, чтобы их съесть.

Райан был удивлён услышанным. Он не имел представления, что Бретано знает что-то о животном мире. Министр обороны отлично разбирался в науке и технике. Ну что ж, может быть, он тоже смотрит по телевидению канал «Дискавери», подобно многим другим.

— Ты хочешь сказать, стоит напугать их?

— Точнее, произвести на них впечатление.

— Джек, скоро мы вылетаем в Варшаву — там можем познакомить Грушевого с ситуацией. А что, если предложить ему присоединиться к НАТО? Поляки уже являются членами НАТО. Это обяжет всю Европу прийти на помощь России в случае нападения. Я хочу сказать, что именно для этого и существуют союзы и договоры о взаимной обороне. «Не вздумай обижать меня, Чарли. Ко мне на помощь придут все мои друзья». Такой принцип действовал в течение длительного времени.

Райан задумался над этим предложением, потом обвёл взглядом комнату.

— Что вы думаете об этом?

— В этом есть что-то, — сказал Уинстон.

— Но как относительно других стран НАТО? Согласятся ли они с таким предложением? Весь смысл НАТО, — напомнил им Гудли, — заключался в том, чтобы защитить их от русских.

— От Советского Союза, — поправил Адлер. — Сейчас ситуация изменилась, помнишь?

— Тот же народ, тот же язык, сэр, — настаивал Гудли. Он чувствовал себя очень уверенным в этом вопросе. — То, что вы предлагаете, является элегантным возможным решением проблемы, но, чтобы осуществить её, нам придётся поделиться информацией «ЗОРГЕ» с другими странами, разве не так? — Это заставило обоих Фоули поморщиться.

Мало вещей на планете, которые сравнятся с разговорчивым главой правительства.

— Какого черта, мы вели наблюдение за китайскими Вооружёнными силами с разведывательных спутников в течение длительного времени, мы можем сказать, что заметили намёки, которые заставляют нас нервничать. Достаточно убедительно для непосвящённых, — высказал свою точку зрения директор ЦРУ.

— Далее, каким образом мы убедим русских? — спросил Джек. — Это может рассматриваться в Москве как внушительная потеря лица.

— Нам придётся объяснить им создавшуюся проблему. В конце концов, опасность угрожает России, — заметил Адлер.

— Но они не относятся к числу посвящённых. Они захотят узнать все подробности, ведь здесь мы говорим об их национальной безопасности, — напомнил Гудли.

— Тебе известно, кто сейчас находится в Москве? — спросил Фоули у президента.

— Джон?

— «Радуга Шесть». Джон и Динг знакомы с Головко, а Головко является главным советником Грушевого. Это хороший и удобный тайный канал. Имей в виду, это подтверждает, что на него была нацелена ракета при покушении на площади Дзержинского. Может быть, Сергей Николаевич не почувствует себя лучше, узнав об этом, но лучше знать, чем догадываться.

— Ну почему эти глупые гребаные люди не заявят просто, что раскаиваются в том, что застрелили двух священников? — раздражённо спросил Райан.

— А почему ты не подумал о том, что гордыня относится к числу семи смертных грехов? — спросил в ответ директор ЦРУ.

* * *

Портативный телефон Кларка был связан со спутником, и в него была встроена система кодирования. Фактически это была пластиковая карточка толщиной в четверть дюйма, что давало возможность прижимать телефон плечом к уху. Подобно большинству таких телефонов, ему требовалось время для синхронизации с другим телефоном, по которому говорил собеседник. Благодаря тому, что канал связи проходил через спутник, время синхронизации было более продолжительным.

— Канал безопасен, — произнёс наконец синтетический женский голос.

— С кем я говорю?

— Эд Фоули, Джон. Как тебе нравится в Москве?

— Здесь нам приятно. В чем дело, Эд? — спросил Джон. Директор ЦРУ звонил из Вашингтона по кодированной линии не для того, чтобы обмениваться любезностями.

— Отправляйся в посольство. Мы хотим, чтобы ты передал донесение.

— В чем оно заключается?

— Отправляйся в посольство. Там тебя ждут. О'кей?

— Понял. Конец связи. — Джон выключил телефон и снова вошёл в клуб.

— Что-нибудь важное? — спросил Чавез.

— Нам нужно ехать в посольство, чтобы повидаться кое с кем, — ответил Кларк, делая вид, что недоволен перерывом в спокойном течении дня.

— Тогда увидимся завтра, Иван и Доминго. — Кириллин поднял свой стакан в качестве салюта.

— Что случилось? — спросил Чавез, когда они отошли на тридцать футов.

— Не знаю, но меня вызвал Эд Фоули.

— Что-нибудь важное?

— Думаю, нам придётся подождать, пока не прочитаем документ в посольстве.

— Кто поведёт машину?

— Я. — Джон знал Москву относительно хорошо, впервые познакомившись с ней во время миссий в семидесятых годах. Тогда он был бы счастлив навсегда забыть о ней. В то время возраст его дочерей был примерно таким же, как нынешний возраст его внука.

Через двадцать минут они доехали до посольства, а самым трудным оказалось объяснить морскому пехотинцу, стоящему у входа, что они действительно имеют право войти в здание после окончания рабочего времени. Тут им помог человек, который ждал их внутри, Том Барлоу. Морские пехотинцы знали его, и он знал их, так что все решилось достаточно мирно.

— Из-за чего такой шум? — спросил Джон, когда они вошли в кабинет Барлоу.

— Из-за этого. — Он передал каждому из них по копии телефакса. — Вам лучше сесть, парни.

— Madre de Dios! — воскликнул Чавез через тридцать секунд.

— Согласен с тобой, Доминго, — заметил его босс. Они читали поспешно отредактированную копию последнего донесения «ЗОРГЕ».

— Значит, у нас есть источник в Пекине, приятель.

— Совершенно согласен с тобой, Доминго. И мы должны проинформировать о том, что узнали, Сергея Николаевича. Кто-то дома считает, что это должно стать достоянием не только американцев.

— Проклятье! — заметил Чавез. Затем он прочитал дальше. — А, понятно. В этом действительно есть смысл.

— Барлоу, у нас есть телефон нашего друга?

— Вот здесь. — Офицер ЦРУ передал ему записку и показал на телефон. — Сейчас он у себя на даче. С того момента, когда он узнал, что является целью, Головко стал обращать больше внимания на свою безопасность.

— Да, мы встречались с его телохранителем, Шелепиным, — сказал Чавез. — Серьёзный парень.

— Он и должен быть таким. Если я понимаю происходящее правильно, его снова вызовут. Может быть, оповестят охрану Грушевого.

— Господи, неужели это правда? — не удержался от вопроса Чавез. — Ведь это повод для начала войны.

— Помнишь, Динг, ты все время повторял, что международные отношения заключаются в том, что две страны стараются испортить настроение друг другу. — Затем он набрал телефонный номер. — Мне нужен товарищ Головко, — сказал он человеку, ответившему по телефону. И добавил по-русски: — Это говорит Кларк, Иван Сергеевич… Моё имя привлечёт его внимание, — объяснил он присутствующим в кабинете.

— Привет, Ваня, — послышался знакомый голос, говоривший по-английски. — Я не буду спрашивать, как ты узнал этот номер. Чем я могу помочь тебе?

— Сергей, мы должны немедленно встретиться с тобой по важному вопросу.

— Что это за вопрос?

— Сергей, я всего лишь почтальон. Я должен передать тебе документ. Он заслуживает твоего внимания. Можем мы с Доминго увидеть тебя сегодня вечером?

— Ты знаешь, как проехать ко мне?

Кларк подумал и решил, что сумеет найти дорогу.

— Только ты скажи охране у ворот, чтобы ожидали двух капиталистических друзей России. Примерно через час?

— Буду ждать.

— Спасибо, Сергей. — Кларк положил трубку. — Где тут у вас зал, чтобы помочиться, Барлоу?

— По коридору направо.

Высокопоставленный офицер ЦРУ сложил факс и сунул его в карман пиджака. Перед таким разговором ему требовалось посетить туалет.

Глава 42 Берёзки

Они поехали в сторону заката, к западу от российской столицы. Движение на дорогах в Москве заметно увеличилось после его последней миссии в этом городе, и ему приходилось пользоваться центральной полосой широких проспектов. Динг держал перед собой карту и давал указания, куда ехать и где поворачивать. Они выехали за пределы Кольцевой дороги, опоясывающей столицу. Теперь их окружала холмистая местность. Скоро они проехали мимо памятника, который раньше не видел ни один из них. Это были три огромные металлические штуковины.

— Что это такое, черт побери? — спросил Динг.

— Это место, где были остановлены немцы в 1941 году, — объяснил Джон. — Здесь их остановили.

— Как называются эту штуки? — «Эти штуки» были огромными стальными балками, сваренными по три под углом девяносто градусов.

— Это «ежи», но во время службы в диверсионных группах SEAL (действующих на море, в воздухе и на земле) мы называли их «рогатыми вёслами». Танки не смогут преодолеть такие препятствия, — объяснил Кларк своему молодому партнёру.

— Русские, судя по всему, серьёзно относятся к своей истории, правда?

— Ты тоже серьёзно бы относился к истории, если бы тебе удалось остановить кого-то, кто хотел стереть твою страну с лица земли, сынок. В то время немцы дрались отчаянно. Это была очень жестокая война.

— Да, пожалуй. Следующий поворот направо, мистер К.

Через десять минут они въехали в берёзовый лес, который является такой же частью русской души, как водка и борщ. Вскоре после этого они остановились у сторожки.

Охранник, одетый в армейскую форму, держал в руках автомат «АК-47» и выглядел удивительно мрачно. «По-видимому, его проинформировали о покушении на Головко», — подумал Джон. Но охраннику также сообщили, кого можно пропускать, и, после того как гости показали свои паспорта, охранник пропустил их и объяснил, по какой дороге ехать дальше.

— Эти дома выглядят совсем неплохо, — заметил Чавез.

— Они были построены немецкими военнопленными, — сказал ему Джон. — Иван не слишком любил немцев, но уважал их умение работать. Эти дома были построены для членов Политбюро, главным образом после войны. А вот мы и приехали. — Это был деревянный коттедж. «Нечто среднее между сельским домом в Германии и жилищем фермера в Индиане», — подумал Кларк. Здесь тоже были вооружённые охранники, ходившие вокруг дома. Их предупредили из первой сторожки о нашем приезде, — решил Джон. Один из них поднял руку. Два остальных остановились с автоматами наготове, чтобы прикрыть первого охранника, если случится что-то непредвиденное.

— Вы Кларк?

— Да, — ответил Джон. — А это Доминго Чавез.

— Проходите, вас ждут, — сказал им охранник.

Это был приятный вечер. Солнце зашло, и на небе начали появляться звезды. Дул лёгкий западный ветерок, но Кларку казалось, что он слышит шаги призраков войны. Панцер-гренадеры Ганса фон Клюге, солдаты, одетые в серую форму вермахта. Вторая мировая война на этом фронте была странным конфликтом, похожим на современную борьбу на телевидении. Никакого выбора между плохим и хорошим, только между плохим и ещё худшим. Но их хозяин не рассматривал, наверно, историю таким образом, и Кларк не собирался поднимать этот вопрос.

Головко уже ждал их на крыльце под крышей, стоя рядом с садовой мебелью. Он был одет по-домашнему. Хорошая рубашка, без галстука. Он не был высоким, примерно посредине между ростом Чавеза и Кларка, его глаза светились умом, а теперь в них проглядывал интерес.

Было заметно, что его заинтриговала цель их приезда, как и следовало ожидать, подумал Джон.

Головко поздоровался. Они обменялись рукопожатиями, и хозяин проводил гостей в дом. Жены Головко, врача, не было видно. Головко первым делом налил всем по стопке водки и предложил им сесть.

— Вы сказали, что у вас есть документ для меня.

— Вот он, — сказал Кларк и передал несколько листов бумаги.

— Спасибо. — Сергей Николаевич опустился в своё кресло и начал читать.

«Из него получился бы отличный игрок в покер», — подумал Джон. На лице Головко не отражалось совершенно ничего, пока он читал две первые страницы. Затем он поднял голову.

— Кто решил, что мне нужно ознакомиться с этим? — спросил он.

— Президент, — ответил Кларк.

— Ваш Райан — хороший товарищ, Ваня, и благородный человек. — Головко сделал паузу. — Я вижу, что вы улучшили возможности разведки с участием человеческого фактора в Лэнгли.

— Возможно, это хорошая догадка, но мне ничего не известно об источнике этого документа, директор Головко, — ответил Кларк.

— Это, как вы у себя говорите, горячая информация.

— Да, можно сказать и так, — согласился Джон, наблюдая за тем, как Головко перевернул страницу.

— Вот сукин сын! — заметил Головко, проявив наконец какую-то эмоцию.

— Да, я придерживаюсь такого же мнения, — принял участие в разговоре Чавез.

— Они хорошо информированы. Это не удивляет меня. Не сомневаюсь, что у них в России обширная шпионская сеть, — заметил Головко, и в его голосе прозвучал гнев. — Но здесь они обсуждают прямую и неприкрытую агрессию.

Кларк кивнул.

— Да, похоже на это.

— Этой информации можно верить? — спросил Головко.

— Я всего лишь почтальон, господин директор, — ответил Кларк. — Не могу поручиться ни за что, сказанное здесь.

— Райан слишком хороший товарищ, чтобы играть роль провокатора. Это безумие. — И Головко рассказал гостям, что у него нет агентов в китайском Политбюро. Это удивило Джона. Редко случается, чтобы ЦРУ превзошло русских в области разведки.

Головко посмотрел на них:

— Когда-то у нас был источник такой информации, но его больше нет.

— Я никогда не работал в этой части света, господин директор, за исключением службы в военно-морском флоте много лет назад. — И китайская часть его службы, сказал про себя Джон, заключалась в том, что он напивался пьяным и спал с проститутками в Тайбее.

— Мне довелось несколько раз побывать в Пекине в составе дипломатической делегации, но это было давно. Не могу сказать, что я действительно понимал этих людей.

Головко окончил чтение документа и положил его на стол.

— Мне можно оставить его у себя?

— Да, сэр, — ответил Кларк.

— Почему Райан решил передать его нам?

— Я всего лишь промежуточная инстанция, Сергей Николаевич, однако думаю, что причина заключается в самом документе. Америка не хочет, чтобы Россия ослабла.

— Благородный мотив. Какие уступки вам потребуются?

— Насколько мне известно, никаких.

— Знаете, — заметил Чавез, — иногда просто хочется быть хорошим соседом.

— На уровне отношений между государствами? — В голосе Головко прозвучал скепсис.

— Почему бы и нет? Разве в американских интересах видеть Россию униженной и ограбленной? Между прочим, насколько велики эти новые месторождения? — спросил Джон.

— Они огромны, — ответил Головко. — Меня ничуть не удивляет, что вам известно о них. Наши усилия сохранить это в секрете не были слишком серьёзными. Нефтяное месторождение не уступает саудовским, а залежи золота исключительно богаты. Потенциально эти открытия могут спасти нашу экономику, могут сделать нас по-настоящему богатой страной, хорошим партнёром Америки.

— Тогда вы понимаете, почему Джек послал нас к вам. Если Россия достигнет процветания, мир станет лучше для обеих стран.

— Вы так считаете? — Головко был умным человеком, но он вырос в мире, где Америка и Россия часто желали смерти друг другу. Подобные мысли уходят с трудом, даже у человека с таким живым умом, как Головко.

— Да, мы так считаем, — подтвердил Джон. — Россия — великая страна, а русские — великий народ. Вы являетесь отличными партнёрами для нас. — Он не стал добавлять, что при этом исходе событий Америке не придётся беспокоиться о том, чтобы помогать России. Теперь у России есть все необходимые ресурсы, чтобы самим позаботиться о собственном процветании. Америке понадобится всего лишь предложить русским свой опыт и знания, направленные на то, чтобы войти в капиталистический мир обеими ногами и с открытыми глазами.

— Этот документ поступил ко мне от человека, который помог бегству председателя КГБ?

— Сергей, как мы говорим дома, это был бизнес, ничего личного. Я не имею ничего против русских, а ты ведь не убьёшь американца только ради развлечения, правда?

— Нет, конечно, — с негодованием отозвался Головко. — Это не соответствует нашим принципам.

— То же самое относится и к нам, господин директор.

— Послушайте, ребята, — вмешался Чавез. — Когда я был ещё тинейджером, давным-давно, солдатом 11-Браво с винтовкой в руках, меня учили убивать ваших солдат, но ведь теперь мы больше не враги, правда? А если мы не враги, то можем быть друзьями. Вы ведь помогли нам справиться с Японией и Ираном, верно?

— Да, но в то время мы понимали, что являемся основной целью этих конфликтов, и, оказывая помощь вам, мы защищали и свои национальные интересы.

— Верно, но не исключено, что основной целью сейчас является Америка. В таком случае мы, оказывая вам помощь, действуем в своих интересах. По всей вероятности, они ненавидят вас не меньше, чем нас.

Головко кивнул.

— Да, единственное, что я знаю о китайцах, это их чувство расового превосходства.

— Это опасное чувство для людей, дружище. Расизм означает, что ваши враги — это просто насекомые, которых надо прихлопнуть, — закончил Чавез, произведя впечатление на Кларка своей смесью акцента южного Лос-Анджелеса и глубокого анализа ситуации, присущего магистру международных отношений. — Даже Карл Маркс не говорил, что он лучше других из-за своего цвета кожи, верно?

— Но Мао говорил, — заметил Головко.

— Это меня не удивляет, — продолжал Динг. — Я читал его «Маленькую Красную Книжку» ещё в школе. Он не хотел быть только политическим вождём. Нет, он хотел быть богом. Позволил самомнению занять место перед умом — это нередко случается с людьми, которые становятся диктаторами, правда?

— Ленин не был таким человеком, зато Сталин был, — заметил Головко. — Итак, Иван Эмметович является другом России. Как мне поступить с этим документом?

— Это вы должны решить сами, — сказал ему Кларк.

— Мне нужно поговорить со своим президентом. Ваш президент прилетает завтра в Польшу, верно?

— По-моему, да.

— Мне нужно позвонить кое-кому. Спасибо, что вы приехали ко мне, друзья. Может быть, в другой раз я смогу принять вас по-настоящему.

— Спасибо. — Кларк встал и опрокинул в рот остаток водки. Снова рукопожатия, и они уехали по той же дороге, по которой прибыли к Головко.

— Господи, Джон, что будет дальше? — спросил Динг, когда они выехали на шоссе.

— Думаю, что все постараются вколотить в китайцев немного здравого смысла.

— А если это не сработает?

Кларк пожал плечами и недоуменно поднял брови:

— Узнаем из одиннадцатичасовых новостей, Доминго.

* * *

Собирать и укладывать вещи для поездки непросто, даже если все это делает для вас обслуживающий персонал. В особенности это относилось к «Хирургу», которой не только приходилось думать о том, что она наденет на приёмах, но и быть Верховной Властью в вопросах одежды своего мужа. Райан с трудом терпел такое насилие над своим статусом, но был вынужден согласиться. Сейчас Джек все ещё находился в Овальном кабинете, стараясь завершить дела, которые не могли ждать его возвращения, — вообще-то значительная часть этих дел могла и подождать, но в правительстве существовали вещи, которые следует уважать, — и ждал телефонного звонка.

— Арни?

— Слушаю, Джек.

— Передай ВВС, чтобы они послали ещё один «Гольфстрим» в Варшаву, если Скотту понадобится незаметно слетать в Москву.

— Хорошая мысль. Они поставят его, наверно, на какой-нибудь военно-воздушной базе или ещё где-нибудь. — Ван Дамм вышел из кабинета, чтобы позвонить.

— Что ещё, Эллен? — спросил Райан у своей секретарши.

— Нужна сигарета?

— Да, пожалуй, перед тем как мы с Кэти улетим в сторону заката. — Вообще-то они летели на восток, но миссис Самтер поняла его. Она передала Райану последнюю сигарету сегодняшнего дня.

— Черт побери, — пробормотал Райан после первой затяжки. Он обязательно получит телефонный звонок из Москвы — разве не правда? Это зависело от того, насколько быстро там обработают полученную информацию, или, может быть, Сергей захочет дождаться утра, чтобы показать документ президенту Грушевому. Будет ли он ждать?

В Вашингтоне документ такого содержания был бы классифицирован как «КРИТИК» и положен на стол президента меньше чем через двадцать минут, но в разных странах существуют разные правила. Можно не сомневаться, что один из них позвонит, прежде чем он спустится с самолёта в Варшаве. Но пока… Он погасил сигарету в пепельнице, достал из ящика стола спрей и брызнул в рот кисловатый состав, скрывающий запах табака. Затем вышел из кабинета наружу и направился в Западное крыло и сам Белый дом — по архитектурному недоразумению кабинет и Белый дом не были соединены внутренним коридором. В любом случае через шесть минут он поднялся на жилой этаж и стал наблюдать, как обслуживающий персонал укладывает его чемоданы. Кэти тоже была здесь, пытаясь давать указания. Агенты Секретной службы не сводили с них глаз, словно опасаясь, что кто-то засунет бомбу в один из чемоданов. Ничего не поделаешь, паранойя составляет часть их работы. Райан подошёл к жене.

— Тебе надо поговорить с Андреа.

— Что с ней случилось?

— Жалуется на боль в животе.

— О-о. — Кэти страдала от тошноты, когда была беременной Салли, но это было давным-давно, да и тошнота была не такой уж серьёзной. — Знаешь, в такое время вряд ли можно чем-нибудь помочь.

— Вот тебе и прогресс в области медицины, — был комментарий Джека. — И всё-таки она могла бы воспользоваться женским советом.

Кэти улыбнулась.

— Да, конечно, женская солидарность. Вы что, заключили союз с Пэтом?

На лице Джека появилась ответная улыбка.

— Да, может быть, он научит меня лучше стрелять из пистолета.

— Великолепно, — сухо заметила Кэти.

— Какое платье ты выбрала для большого приёма? — спросил президент у первой леди.

— Светло-голубое.

— Ты выглядишь в нём очень изящной, — сказал Джек, касаясь её руки.

В спальню вошли дети в сопровождении руководителей групп телохранителей, за исключением Кайла, которого несла одна из его львиц. Покидать детей всегда было непросто, хотя все уже привыкли к этому. Начались обычные поцелуи и объятия, затем Джек взял жену под руку и повёл её к лифту.

Они вышли из лифта на первом этаже и направились к вертолётной площадке. Там уже стоял VH-3 с полковником Мэллоем в кресле первого пилота. Морские пехотинцы отдали салют, как это они обычно делали. Президент и первая леди поднялись по трапу внутрь вертолёта и пристегнулись к комфортабельным креслам. Все это происходило под внимательным взглядом сержанта морской пехоты, который затем прошёл вперёд и доложил о готовности пилоту, сидящему в правом переднем кресле.

Кэти нравилось летать на вертолёте, потому что она делала это дважды в день. Джек больше не боялся летать внутри винтокрылой машины, хотя предпочёл бы управлять автомобилем. Это ему не разрешали уже несколько месяцев. «Сикорский» плавно оторвался от земли, развернулся в воздухе и направился к Эндрюз. Полет продолжался десять минут. Вертолёт опустился рядом с VC-25, военно-транспортным вариантом «Боинга-747»; несколько секунд до трапа, со стоящими поблизости телевизионными камерами, готовыми запечатлеть это событие.

— Повернись и помаши рукой, милая, — сказал ей Джек, когда они поднялись на вершину трапа. — Нас могут показать в вечерних новостях.

— Опять? — проворчала Кэти. Затем она помахала рукой и улыбнулась, но не провожающим, а телевизионным камерам. Закончив с этим, они вошли в самолёт и прошли вперёд, в президентские апартаменты. Там они пристегнулись к креслам под наблюдением сержанта ВВС, который затем сказал пилоту, что он может раскручивать двигатели и выруливать к концу взлётной полосы Ноль-Один-Правой. После этого все было как обычно, величественное ускорение, взлёт большого «Боинга» и подъем на тридцать восемь тысяч футов. Райан не сомневался, что в хвостовой части всем было удобно, потому что худшее кресло этого самолёта было таким же удобным, как лучшее кресло в салоне первого класса любой авиакомпании мира. В общем, это казалось напрасной тратой денег налогоплательщиков, но, насколько было известно президенту, ни один из налогоплательщиков ещё ни разу не жаловался на это достаточно громко.

Событие, которого он ожидал, произошло после того, как самолёт пролетел над берегом штата Мэн.

— Господин президент? — послышался женский голос.

— Слушаю, сержант?

— Вас вызывают, сэр, по STU. Где вы хотите говорить?

Райан встал.

— Наверху.

Сержант кивнула и показала, куда идти:

— Сюда, сэр.

— Кто вызывает меня?

— Директор ЦРУ.

Райан решил, что это разумно.

— Пригласите сюда Государственного секретаря Адлера.

— Слушаюсь, сэр, — сказала она, когда президент начал подниматься по спиральной лестнице.

Поднявшись в узел связи, Райан опустился в рабочее кресло, освобождённое для него сержантом ВВС, передавшим ему телефонную трубку.

— Эд?

— Да, Джек. Сергей позвонил.

— Что он сказал?

— Он считает, что ты правильно поступил, направляясь в Варшаву. Просит о встрече на высшем уровне, тайно, если возможно.

Адлер сел в кресло рядом с Райаном и услышал слова Головко.

— Скотт, как ты относишься к полёту в Москву?

— Мы можем сделать это без лишнего шума? — спросил Государственный секретарь.

— Наверно.

— Тогда да. Эд, ты попробовал предложить Головко присоединение России к НАТО?

— Делать подобные предложения не моя епархия, Скотт, — ответил директор Центрального разведывательного управления.

— Это верно. Ты считаешь, они согласятся с этим?

— Шансы три к одному, да.

— Я тоже так думаю, — согласился Райан. — Головко это понравится.

— Да, понравится, после того как он преодолеет потрясение, — заметил Адлер с иронией в голосе.

— О'кей, Эд, передай Сергею, что мы согласны на тайную встречу. Государственный секретарь вылетает в Москву для консультаций. Держи нас в курсе событий.

— Обязательно.

— О'кей, конец связи. — Райан положил трубку и повернулся к Адлеру. — Ну?

— Ну, если они согласятся на это, Китаю будет о чём подумать. — В этом заявлении прозвучала капля надежды.

Проблема, — подумал Райан, поднявшись с кресла, — заключается в том, что Клингоны думают не совсем так, как мы.

* * *

«Жучки» заставили всех хихикать. Суворов/Конев подобрал этим вечером ещё одну дорогую проститутку, и её незаурядные театральные способности позволяли ей издавать соответствующие звуки в соответствующие моменты. Может быть, он действительно так хорош в постели, — заметил вслух Провалов, зато все остальные в минивэне прослушивания отнеслись к этому замечанию с нескрываемым скептицизмом. Нет, считали остальные, эта девушка настоящая профессионалка и не позволит себе слишком уж отдаться страсти. Все думали, что это печально, поскольку она была такой прелестной. Зато они знали то, чего не знал их субъект. Эта девушка и была той самой «приманкой», тщательно проинструктированной и в нужный момент подставленной Суворову/Коневу. Наконец страстные звуки стихли, они услышали характерный щелчок американской зажигалки «Зиппо», и наступила тишина, обычная после секса, характерная для удовлетворённого мужчины и (якобы) удовлетворённой женщины.

— Так какой же работой ты занимаешься, Ваня? — спросил женский голос, демонстрирующий ожидаемый профессиональный интерес дорогой проститутки по отношению к состоятельному мужчине, которого она надеялась развлечь ещё не один раз.

— Бизнесом, — прозвучал ответ.

— Каким бизнесом? — снова точно рассчитанный интерес. Хорошие новости, подумал Провалов, заключались в том, что её не нужно обучать. По-видимому, управлять Воробьиной школой было не так уж трудно, решил он. Женщины ведут себя таким образом, руководствуясь инстинктом.

— Я выполняю специальные задания для специальных людей, — ответил вражеский шпион. За этим откровением последовал женский смех.

— Я занимаюсь тем же, Ваня.

— Есть иностранцы, которым нужны особые услуги. При старом режиме меня научили выполнять эти услуги.

— Значит, ты служил в КГБ? Честное слово? — Волнение в её голосе. У девушки были несомненные способности актрисы.

— Да, я был одним из многих. Ничего особенно интересного.

— Для тебя, но не для меня. Я слышала, что в КГБ была школа для таких девушек, как я? Это правда, что КГБ обучал женщин… удовлетворять интересы мужчин?

На этот раз послышался мужской смех.

— О да, милая. В КГБ была такая школа. Ты была бы в ней хорошей ученицей.

Теперь прозвучал кокетливый смех.

— Такой же хорошей, как сейчас?

— Нет, не за ту цену, которую берёшь за ночь.

— Но я стою это?

— Вполне, — был удовлетворённый ответ.

— Тебе хотелось бы снова встретиться со мной, Ваня? — действительная надежда или мастерское притворство прозвучали в вопросе.

— Да, мне очень хотелось бы этого, Мария.

— Значит, ты выполняешь задания для людей со специальными интересами. Что это за интересы? — Она могла задать такой вопрос, не вызывая подозрения, потому что мужчинам очень нравилось, когда ими восхищались красивые женщины. Это была часть их акта преклонения у этого особенного алтаря, и мужчины всегда поддавались на такую приманку.

— Похожие на те, которым научили меня, Мария, однако подробности не должны тебя интересовать.

Разочарование.

— Мужчины всегда говорят так, — проворчала она. — Почему самые интересные мужчины должны быть такими таинственными?

— В этом заключается наше очарование, женщина, — объяснил он. — Может быть, ты предпочтёшь, чтобы я сидел за рулём грузовика?

— У шофёров грузовиков нет таких… мужских достоинств, как у тебя, — ответила она, словно откуда-то ей была известна разница.

— У мужчины может встать от одного только голоса этой суки, — заметил один из офицеров ФСБ.

— В этом и заключается замысел, — согласился Провалов. — Почему? Ты считаешь, она берет так много за одну ночь?

— Настоящий мужчина не должен вообще платить за это.

— Тебе было хорошо со мной? — послышался голос Суворова/Конева в их наушниках.

— Ещё немного, и мне самой пришлось бы платить тебе, Ваня, — ответила она с радостью в голосе. Наверно, за этим заявлением последовал поцелуй.

— Больше никаких вопросов, Мария. Давай пока полежим, — прозвучал голос Олега Григорьевича.

Она, должно быть, услышала его.

— Ты знаешь, как заставить мужчину чувствовать себя настоящим мужчиной, — сказал ей шпион/убийца. — Где ты овладела таким искусством?

— Это естественное искусство женщины, — проворковала она.

— Может быть, для некоторых женщин. — Затем разговор прекратился, и через десять минут послышался храп.

— Ну что ж, это было интереснее, чем наше обычное прослушивание, — сказал присутствующим офицер ФСБ.

— Твои парни проверяют скамейку?

— Каждый час. — Никто не знал, сколько человек доставляют донесения к месту передачи, и, возможно, не все они были китайцами. Нет, в этой цепи будет крысиная линия, может быть не очень длинная, но достаточная, чтобы обеспечить определённую изоляцию руководителю действий Суворова. Это будет примером хорошего мастерства разведки, и контрразведчики ожидали его. Таким образом, скамейка и место передачи будут проверяться регулярно, и в этом минивэне, где находятся офицеры, ведущие наблюдение, находится сделанный по специальному заказу ключ к коробке с донесением и фотокопировальная установка, чтобы тут же снять копию документа, находящегося внутри. ФСБ также усилило наблюдение за посольством Китая.

Почти за каждым служащим посольства, выходящим из здания, следовал теперь сотрудник службы наружного наблюдения. Для того чтобы осуществить это, пришлось сократить все остальные контрразведывательные операции в Москве, но эта операция получила приоритет над всеми остальными. Скоро она приобретёт ещё большую важность, но они ещё не знали этого.

* * *

— Сколько инженерных подразделений имеется в нашем распоряжении? — спросил Бондаренко у Алиева на рассвете в восточно-сибирской тайге.

— Два полка не заняты работой по строительству дорог, — доложил начальник оперативного отдела.

— Отлично. Направьте их немедленно на работу по маскировке бункеров, и пусть строят фальшивые бункеры на противоположной стороне холмов. Немедленно, Андрей.

— Слушаюсь, товарищ генерал. Сейчас же займусь этим.

— Я люблю рассвет, это самое мирное время дня.

— Если не считать, что противник обычно использует его для нападения. — Рассвет был общепринятым временем для крупного наступления, потому что тогда у нападающего оставалось все светлое время дня для того, чтобы развивать атаку.

— Если они предпримут наступление, то это произойдёт вдоль этой долины.

— Да, это верно.

— Они нанесут огневой удар по первой оборонительной линии — то есть по тому, что они считают первой оборонительной линией, — предсказал Бондаренко, показывая рукой. Первая оборонительная линия состояла из бункеров, изготовленных из железобетона, и казалось, что эти бункеры выглядят самыми настоящими, однако высовывающиеся из них орудийные стволы были фальшивыми. Инженер, который оборудовал эти фортификации, обладал талантом размещения их на местности, достойным Александра Македонского.

Бункеры казались удивительно хорошо расположенными, даже слишком хорошо. Их расположили так, что противник мог без особого труда предвидеть, где они находятся, правда, всё-таки замаскировали их мастерски. Внутри этих фальшивых оборонительных сооружений даже находились пиротехнические устройства, так что после нескольких прямых попаданий они взрывались. В результате противник чувствовал, что сумел преодолеть первую линию обороны. Тот, кто придумал это, воистину был гением строительства оборонительных инженерных сооружений.

Однако настоящей обороной на склонах холмов, обращённых в сторону противника, были крошечные наблюдательные пункты. От них шли глубоко закопанные телефонные линии связи назад, к настоящим бункерам, а в десяти километрах за ними располагались артиллерийские батареи. Некоторые из них были старыми, зато находящиеся на них орудия были пристреляны. Часть батарей оборудована ракетными установками, способными наносить смертоносные удары, как в сороковых годах, — это были знаменитые «катюши», которых так смертельно боялись немцы. Затем проходила линия прямого огня. Первыми были башни закопанных в землю старых немецких танков. Прицелы и снаряды были вполне исправными, экипажи знали, как пользоваться ими, и от танков вели подземные туннели к машинам, которые, по всей вероятности, давали им возможность отступить в тыл после вражеского наступления, когда они расстреляют свой боевой запас. Инженеры, построившие эти линии обороны, теперь, наверно, уже умерли, и генерал Бондаренко надеялся, что их похоронили с честью, как настоящих солдат. Такая оборона не остановит решительное наступление противника — никакая неподвижная линия обороны не сможет сделать этого, — но её огневая мощь заставит противника подумать, что ему следовало бы выбрать другое направление атаки.

Однако маскировку требовалось обновить, и такую работу можно делать только ночью. Самолёт, летящий вдоль границы на большой высоте с фотокамерами, направленными в сторону российской территории, мог делать снимки далеко в глубь неё, и китайцы располагали, наверно, тысячами хороших фотоснимков плюс фотографий, полученными со своих разведывательных спутников, а также снимков с коммерческих птичек, которых мог нанять кто угодно за деньги…

— Андрей, пусть наша разведка выяснит, использовали ли китайцы коммерческие спутники для фотографирования нашей территории.

— Зачем? Разве у них нет своих разведывательных?

— Мы не знаем, насколько хорошо действуют их разведывательные спутники, но зато нам известно, что новые французские спутники ничем не уступают американским спутникам, которые США запускали до 1975 года, а этого достаточно для большинства разведывательных целей.

— Будет исполнено, товарищ генерал. — Алиев замолчал. — Вы считаете, что здесь что-то произойдёт?

Бондаренко молчал, глядя на юг, на другой берег Амура. С вершины холма он мог заглянуть далеко в глубь Китая. Местность там ничем не отличалась от российской территории, но по политическим причинам это была вражеская земля. Хотя население за рекой этнически не отличалось от населения его территории, политические разногласия сделали для него людей, живущих там, предметом беспокойства, даже страха. Он покачал головой.

— Андрей Петрович, ты выслушивал те же разведывательные донесения, что и я. Меня беспокоит, что их армия проявляла гораздо большую активность в последнее время, чем наша. Они способны атаковать нас, а у нас нет возможности защититься от них. В нашем распоряжении находится всего три не полностью укомплектованные дивизии, и уровень их подготовки оставляет желать лучшего. Нам нужно сделать очень много, прежде чем я почувствую себя уверенно. Укрепление этой линии обороны является самым простым делом, но чтобы окончательно укрепить её, необходимо замаскировать бункеры. Далее, мы будет регулярно посылать танкистов на стрельбище, чтобы дать им возможность тренироваться в стрельбе из танков. Для них это будет несложно, но это не делалось в течение десяти месяцев! Нам нужно так много сделать, Андрей Петрович, так много.

— Это верно, товарищ генерал, но у нас хорошее начало.

Бондаренко махнул рукой и проворчал:

— А-а, хорошее начало будет через год. Мы всего лишь один раз помочились утром, а нам предстоит долгий день, полковник. А теперь полетим на восток и осмотрим следующий сектор.

* * *

Генерал Пенг Хи-Вонг, командующий 34-й Краснознамённой ударной армией, стоял всего в шестнадцати километрах и смотрел через мощный бинокль на российскую границу. 34-я ударная армия относилась к числу армий группы «А», и в ней насчитывалось восемьдесят тысяч человек. В его распоряжении находилась бронетанковая дивизия, две механизированные дивизии, мотострелковая дивизия и другие части, такие, как отдельная артиллерийская бригада под его непосредственным командованием. Генералу было пятьдесят лет, и он был членом партии с того момента, когда ему исполнилось двадцать. Всю свою жизнь он был профессиональным солдатом и последние десять лет работал с нескрываемым удовольствием. С того времени, когда он был полковником и командовал бронетанковым полком, он непрерывно готовил свои войска на местности, которая стала для него родной.

Военный округ Шеньян представлял собой крайнюю северо-восточную часть Китайской Народной Республики. Местность здесь была холмистой, густо поросшей лесом, с тёплым летом и холодной зимой. На реке Амур перед генералом Пенгом уже начал появляться лёд, но, с военной точки зрения, настоящим препятствием были деревья. Танки могли валить отдельные деревья перед собой, но не через каждые десять метров.

Нет, они будут вынуждены лавировать между деревьями и объезжать их, и хотя расстояния для этого было достаточными, водителям придётся нелегко, и двигатели будут поглощать дизельное горючее с такой быстротой, словно ты наклоняешь бочку с горючим и переливаешь его через край. На том берегу Амура имелись шоссейные и железные дороги, и, если ему удастся перейти к северу, он будет пользоваться ими, хотя езда по таким дорогам создавала удобные условия для засад со стороны противника, если у русских было достаточно противотанкового вооружения. Однако русская доктрина, сформулированная ещё полвека назад, гласила, что лучшим оружием для борьбы с танками противника являются более мощные танки. Во время своей войны с фашистами Советская армия имела на вооружении великолепные танки Т-34. Они выпустили после войны огромное количество противотанковых пушек «рапира» и скопировали украденные у НАТО управляемые противотанковые ракеты, но с ними можно справиться, открыв артиллерийский огонь по площадям, а у Пенга было огромное количество артиллерийских орудий и горы снарядов. Огонь из орудий будет убийственным против незащищённых пехотинцев, которые должны управлять противотанковыми ракетами, направляя их в цель. Генерал Пенг жалел, что в его распоряжении нет противоракетной системы «Арена», предназначенной для защиты его танков от роя смертоносных насекомых НАТО, но у него не было этой системы, и, кроме того, он слышал, что она не так уж хорошо действовала.

Бинокль в руках генерала был китайской копией германской модели «Цейс», принятой Советской армией в прошлые годы. Этот бинокль обеспечивал увеличение от двадцати до пятидесяти раз, позволяя ему детально рассматривать противоположныйберег реки. Пенг прибыл сюда примерно месяц назад, получив возможность познакомиться с пограничными частями КНР. Китайские пограничники обеспечивали, по сути дела, оборонительное наблюдение, и к тому же не слишком надёжное. Генерала не беспокоила перспектива атаки русских на его страну. Народно-освободительная армия следовала той же доктрине, которой следовали все армии мира, начиная с ассирийцев: лучшая оборона — это стремительное наступление. Если здесь начнётся война, лучше всего начать её самим. Так что у Пенга был целый шкаф, полный планов наступления на Сибирь, разработанных его оперативными и разведывательными управлениями, потому что именно такова задача оперативных управлений.

— Похоже, что их оборона находится в плохом состоянии, — заметил Пенг.

— Совершенно верно, товарищ генерал, — согласился полковник, командующий полком пограничной охраны. — По нашим наблюдениям, они не проявляют особой активности.

— Они слишком заняты продажей своего оружия местному населению за водку, — сказал начальник политотдела армии. — Их моральное состояние на низком уровне, и они не проводят учения подобно нам.

— Недавно сюда прибыл новый командующий военным округом, — возразил начальник разведывательного управления армии. — Его зовут генерал-полковник Бондаренко. В Москве его высоко ценят, считают знающим генералом и бесстрашным боевым командиром, отлично проявившим себя в Афганистане.

— Это означает, что один раз ему уже повезло, — заметил начальник политотдела. — Он не подхватил венерическую болезнь от кабульской проститутки.

— Опасно недооценивать противника, — предостерёг разведчик.

— И глупо переоценивать его.

Пенг молчал, продолжая изучать противоположный берег в бинокль. Он много раз слышал споры между своими начальниками разведывательного и политического управлений. Разведчик был склонен к осторожности, подобно старой бабе, но многие офицеры разведки были такими. С другой стороны, офицеры политических управлений были настолько агрессивны, что по сравнению с ними Чингисхан показался бы трусоватым.

Как на сцене театра, офицеры играли роли, предписанные им. Его роль, роль командующего армией, заключалась в том, чтобы быть умным и уверенным командиром одной из лучших ударных армий страны. Пенг играл эту роль достаточно хорошо и потому был одним из кандидатов на производство в звание генерала первого класса, а если он и дальше будет умело и осторожно раскладывать карты, ещё лет через восемь может стать маршалом. Обладание таким званием означало реальное политическое влияние и личное состояние, которое невозможно сосчитать, потому что под его руководством будет работать множество фабрик и заводов и все будут вносить свою долю в его обогащение. Во главе некоторых фабрик стояли простые полковники, обладающие политическим влиянием, умеющие льстить своим начальникам. Пенг, однако, никогда не шёл таким путём. Ему нравилось быть солдатом гораздо больше, чем передвигать бумаги по столу и кричать на рабочих. Ещё молодым младшим лейтенантом он воевал с русскими, не так далеко от того места, где стоит сейчас. Та война была не совсем обычной. Его полк добился успеха в самом начале, но затем на них обрушился шквал артиллерийского огня. Это было в то время, когда Советская армия, настоящая Советская армия прошлых лет, обладала целыми артиллерийскими дивизиями, огонь которых потрясал землю и небо, и этот пограничный конфликт вызвал ярость нации, которой когда-то была Россия. Но все это осталось в прошлом. Разведка доносила ему, что русские войска на противоположном берегу холодной реки не походят даже на бледную тень тех войск, которые стояли там раньше. Четыре дивизии, наверно, и ни одна из них не укомплектована полностью. Таким образом, каким бы умным командиром ни был этот парень Бондаренко, если начнётся война, ему придётся нелегко.

Но это политический вопрос, не так ли? Конечно. Все важные вопросы являются политическими.

— Как продвигается работа у инженеров-мостостроителей? — спросил Пенг, глядя на холодное водное препятствие внизу.

— Их последние учения прошли успешно, товарищ генерал, — доложил начальник оперативного управления. Подобно всем армиям мира, НОА копировала «ленточные» мосты, разработанные советскими инженерами в 1960-х годах для того, чтобы переправиться через все реки в Западной Германии, когда начнётся война между НАТО и Варшавским пактом. Впрочем, эта война так и не началась. За исключением художественных произведений, в которых блок НАТО неизменно одерживал победу. А как иначе? Разве будут капиталисты тратить деньги на издание книг, в которых кладётся конец их культуре? Пенг ухмыльнулся. Такие люди наслаждаются своими иллюзиями…

…почти так же, как члены Политбюро его собственной страны. Так происходит во всем мире, решил Пенг. Правители каждой страны держат в своих головах мечты и питаются заставить мир перестроиться в соответствии с ними. Некоторым это удаётся, и это те люди, которые пишут книги об истории.

— Итак, что ждёт нас здесь?

— От русских? — спросил начальник разведывательного управления. — Я ни о чём не слышал. Их армия проводит немного больше учений, но это не является основанием для беспокойства. Если они захотят перейти на наш берег, надеюсь, они умеют плавать в холодной воде.

— Русские слишком любят удобства. Они стали мягкотелыми при новом режиме, — заявил начальник политуправления.

— А если нам прикажут двинуться на север? — спросил Пенг.

— Мы пнём их как следует, и все их гнилое здание рассыплется, — ответил начальник политуправления. Он не знал, что точно процитировал высказывание ещё одного врага России.

Глава 43 Решения

Полковник, сидящий за штурвалом «ВВС-1», совершил посадку ещё мягче, чем обычно.

Джек и Кэти Райан уже проснулись, приняли душ, который освежил их, а лёгкий завтрак с большим количеством кофе помог стать бодрыми. Президент посмотрел в иллюминатор слева от себя и увидел стройные ряды солдат, ожидающих остановки самолёта в предписанном месте.

— Добро пожаловать в Польшу, детка. Какие у тебя планы?

— Я собираюсь провести несколько часов в польской больнице. Их главный офтальмолог попросил меня присутствовать при его операции. — Это было обычным делом для первой леди, и она считала это правильным. Она была знаменитым офтальмологом, делала операции, но также считала своим долгом учить молодых врачей и наблюдать, как её коллеги в разных частях мира делали свою работу. Нередко она видела что-то новое, чему следовало научиться или даже скопировать, потому что умные люди работают повсюду, а не только в медицинской школе университета Джонса Хопкинса. Это было той частью жизни первой леди, которая ей по-настоящему нравилась, потому что она могла научиться чему-то, вместо того чтобы просто быть плоскогрудой куклой Барби, на которую смотрит весь мир. Для этого она надела бежевый деловой костюм, жакет которого она скоро сменит на докторский белый халат, всегда являющийся её любимой формой одежды. Джек надел один из своих темно-синих костюмов в тонкую белую полоску с темно-бордовым полосатым галстуком, потому что Кэти нравилась эта цветовая гамма и она действительно решала, что носить Джеку, за исключением рубашки. «Фехтовальщик» носил только белые хлопчатобумажные рубашки с застёгнутым на пуговицы воротником, и, несмотря на уговоры Кэти надеть что-то другое, на этом он стоял твёрдо. Это давало Кэти возможность неоднократно говорить, что он носил бы эти чёртовы рубашки и с вечерним костюмом, если бы правила не требовали надевать рубашку другого цвета.

Самолёт остановился, и началось церемониальное действо. Сержант ВВС — это всегда был мужчина — открыл дверь с левого борта самолёта, чтобы убедиться, что трап, прикреплённый к грузовику, уже на месте. Ещё два сержанта поспешно спустились вниз, чтобы отдать салют Райану, когда он пойдёт по трапу. Андреа Прайс-О'Дей говорила по своему цифровому радио с командиром группы агентов Секретной службы, вылетевшей вперёд, чтобы убедиться, что президент может безопасно появиться на открытом месте. Она уже знала, что польская полиция готова сотрудничать, и позаботилась о том, чтобы вокруг стояло достаточно охранников, способных отразить атаку инопланетян или нападение гитлеровского вермахта. Она кивнула президенту и миссис Райан.

— Пошли к зрителям, — сказал Джек Кэти с натянутой улыбкой.

— Произведи на них впечатление, кинозвезда, — ответила она. Это была одна из шуток, смысл которых понимали только они.

Джон Патрик Райан, президент Соединённых Штатов Америки, встал в дверях самолёта, чтобы посмотреть на Польшу или, по крайней мере, на ту её часть, которую он мог увидеть с этого возвышения. Раздались первые приветственные крики, потому что, хотя он ещё никогда не бывал в Польше, он пользовался здесь огромной популярностью, по непонятной для него причине. Райан начал спускаться по трапу, осторожно, со ступеньки на ступеньку, стараясь не споткнуться и не покатиться вниз. Это могло произвести неблагоприятное впечатление, как к своему несчастью, узнал на собственном опыте один из его предшественников. Внизу два сержанта ВВС вытянулись и поднесли ладони к голове, отдавая ему салют, и Райан бессознательно ответил им тем же. Затем ему отсалютовал польский офицер. Здесь салют отдавали по-другому, увидел Джек, с безымянным пальцем и мизинцем, прижатыми к ладони, подобно американским скаутам. Джек кивнул и улыбнулся офицеру, потом последовал за ним к выстроившимся высокопоставленным лицам. Здесь его встретил американский посол, чтобы представить его президенту Польши. Отсюда они подошли по красному ковру к трибуне, где президент Польши приветствовал Райана, и Райан сделал несколько замечаний, демонстрирующих его радость по случаю посещения этой древней страны и нового важного союзника Америки.

Райан смутно помнил «польские» шутки, которые были так популярны, когда он учился в школе, но заставил себя сдержаться и не обращаться с одной из них к собравшейся толпе. Затем последовал обход торжественного караула, состоящего примерно из трех рот пехотинцев, одетых по этому случаю в парадные мундиры. Джек прошёл мимо них, заглядывая в глаза каждого солдата на долю секунды и понимая, что сейчас им больше всего хочется вернуться в казармы и переодеться в более привычную повседневную одежду.

Там они будут рассказывать, что этот парень Райан выглядел очень хорошо для главы американского государства и как приятно, наконец, снова вернуться в казарму, после того как закончилась эта церемония, от которой у них одни неприятности. Затем Джек и Кэти — у неё в руках были цветы, преподнесённые двумя прелестными польскими детишками, шестилетними мальчиком и девочкой, потому что этот возраст был самым лучшим для того, чтобы приветствовать важную иностранную даму, сели в официальный американский лимузин из посольства США для поездки в город. Джек посмотрел на посла.

— Какие новости из Москвы?

Послы были когда-то Очень Важными Персонами, и этим объяснялось то обстоятельство, что до сих пор каждый из них должен получить одобрение сената Соединённых Штатов. Когда писали Конституцию, по миру путешествовали на парусных судах, и посол в иностранном государстве действительно был Соединёнными Штатами Америки. Он должен был говорить от имени своей страны безо всяких указаний из Вашингтона. Современные средства связи превратили послов в почётных почтальонов, но иногда они по-прежнему выполняли ответственные поручения с осмотрительностью и благоразумием. Это был именно такой случай.

— Они хотят, чтобы Государственный секретарь прилетел к ним как можно скорее. Запасной самолёт стоит на авиабазе истребительной авиации примерно в пятнадцати милях отсюда. Мы можем доставить Скотта к самолёту уже через час, — доложил Станислас Левендовский.

— Спасибо, Стан. Займись этим.

— Сейчас же займусь, — ответил с коротким поклоном посол, родившийся в Чикаго.

— Что ещё нам нужно знать?

— Если не считать этого, сэр, все остальное под контролем.

— Меня пугает, когда я слышу это, — негромко заметила Кэти. — Услышав такую фразу, я поднимаю голову, чтобы увидеть падающий мешок с песком.

— Только не здесь, мэм, — пообещал Левендовский. — Здесь все действительно под контролем.

Как приятно услышать это, — подумал президент Райан, — но что происходит в остальном гребаном мире?

* * *

— Эдуард Петрович, это не слишком приятная новость, — сказал Головко своему президенту.

— Сам вижу, — коротко согласился Грушевой. — Но почему мы должны узнавать об этом от американцев?

— У нас был очень хороший источник в Пекине, но недавно он был вынужден уйти в отставку. Ему шестьдесят девять лет, и он болен. Ему пришлось оставить свой пост в партийном секретариате. К сожалению, мы не можем найти ему замену, — признался Головко. — Американский источник занимает, по-видимому, такое же место. Нам повезло, что мы получаем такую информацию, и не так уж важно, от кого она исходит.

— Да, лучше иметь её, чем не иметь, — согласился Эдуард Петрович. — Итак, что последует дальше?

— По просьбе американцев Государственный секретарь Адлер прилетит сюда примерно через три часа. Он хочет обсудить непосредственно с нами «проблему взаимного интереса». Это означает, что американцы обеспокоены происходящими событиями не меньше нас.

— Что они скажут?

— Вне всякого сомнения, они предложат нам какую-то помощь. Какую именно, мне неизвестно.

— Есть что-нибудь, чего я не знаю об Адлере и Райане?

— Не думаю. Скотт Адлер — профессиональный дипломат, повсюду пользуется популярностью из-за своих знаний и опыта. Он друг Райана ещё с того времени, когда Иван Эмметович был заместителем директора ЦРУ. Они хорошо уживаются друг с другом, у них нет разногласий по вопросам международной политики. Я знаю Райана больше десяти лет. Он умён, решителен и человек необычного личного благородства. Если он даёт слово, то никогда его не нарушает. Он был врагом Советского Союза, искусным врагом, но после перемены политической системы в России стал нашим другом. Судя по всему, он хочет, чтобы мы добились успеха и процветания в экономической сфере, хотя его усилия в этой области были иногда несвязными и запутанными. Как вы знаете, мы помогли американцам в двух «чёрных» операциях, одна была направлена против Японии, другая — против Ирана. Это важно, потому что Райан считает, что он у нас в долгу. Он, как я уже сказал, благородный человек и захочет вернуть нам этот долг, если только это не противоречит интересам безопасности его страны.

— Нападение Китая он будет рассматривать именно так? — спросил президент Грушевой.

Головко решительно кивнул.

— Да, я уверен в этом. Мы знаем, что Райан в личной беседе говорил, что любит и уважает русскую культуру и ему хочется, чтобы Америка и Россия были стратегическими партнёрами. Поэтому я думаю, что Государственный секретарь Адлер предложит нам значительную помощь против Китая.

— В какой форме?

— Эдуард Петрович, я офицер разведывательной службы, а не предсказатель будущего… — Головко замолчал. — Скоро мы узнаем больше, но если вы хотите, чтобы я высказал предположение…

— Говорите, — приказал русский президент.

Директор СВР сделал глубокий вдох и высказал своё предположение:

— Он предложит нам место в НАТО. — Это потрясло Грушевого.

— Присоединиться к НАТО? — спросил он, не веря собственным ушам.

— Это будет самым разумным решением проблемы. Мы становимся союзниками всей Европы, и в случае нападения Китая все члены НАТО должны будут оказать нам военную помощь.

— И если они сделают нам такое предложение?..

— Вам следует немедленно принять его, товарищ президент, — ответил директор Службы внешней разведки. — Будет глупо, если мы откажемся.

— Что они потребуют за это?

— Чего бы они ни потребовали, это обойдётся нам гораздо дешевле, чем война с Китаем.

Грушевой задумчиво кивнул.

— Я обдумаю это. Неужели возможно, чтобы Америка признала Россию своим союзником?

— Райан тщательно обдумал эту идею. Она соответствует его стратегической доктрине, и, как я уже сказал, он действительно восхищается Россией и уважает её.

— После службы в ЦРУ?

— Разумеется, именно поэтому. Он знает нас. Ему следует уважать нас.

Грушевой задумался. Подобно Головко, он был патриотом России, любил запах русской земли, берёзовые леса, водку и борщ, музыку и литературу своей страны. Но он не забывал про ошибки и несчастья, от которых страдала Россия на протяжении столетий. Как и Головко, он вырос в стране, которая называлась Союзом Советских Социалистических Республик, получил здесь образование и верил в принципы марксизма-ленинизма. Однако постепенно он начал понимать, что путь к политической власти требовал поклонения этому фальшивому богу. Подобно многим, он видел, что социалистическая система просто не в состоянии работать. Но, в отличие от большинства, Грушевой принадлежал к числу немногих мужественных людей и не боялся говорить о недостатках социалистической системы. Он был юристом, и даже при советской системе, где закон подчинялся политическому капризу, Грушевой боролся за рациональную систему законодательства, которая позволит людям предсказывать реакцию государства на их действия. Он был в первых рядах борцов за свободу, когда рухнула старая система, и он обнял новую систему, подобно тому, как тинейджер обнимает свою первую любовь. Теперь он старался установить порядок — законный порядок, а это было ещё труднее — в стране, которая на протяжении столетий знала только диктаторское правление. Если это удастся, он знал, что его навсегда запомнят как одного из гигантов политической истории человечества.

А если потерпит неудачу, его будут помнить как ещё одного прожектёра с пылающим взором, неспособного превратить свою мечту в реальность. Последнее, думал он, является более вероятным исходом.

Но, несмотря на беспокойство, он делал все, чтобы одержать победу. Теперь в Сибири были открыты небывалые месторождения нефти и золота, появившиеся, словно небесные дары от милосердного бога, существование которого отрицалось советским образованием.

Российская история предсказывала, нет, доказывала, что подобные дары неизбежно будут отобраны у его страны, потому что ей всегда катастрофически не везло. Неужели бог так ненавидит Россию? Все знакомые с прошлым его древней страны придерживались этой точки зрения. Но сегодня надежда возникла, как золотой сон, и Грушевой был полон непреклонной решимости не позволить этому сну исчезнуть, как это случалось раньше.

Земля Толстого и Римского-Корсакова дала миру так много, и теперь Россия хотела получить что-нибудь взамен. Может быть, этот Райан действительно окажется другом его страны и его народа. Его страна нуждалась в друзьях. У России было достаточно ресурсов, чтобы жить без посторонней помощи, но, чтобы освоить эти ресурсы, страна нуждалась в союзниках, которые подтолкнули бы её в современный мир, где она стала бы самостоятельной и экономически независимой страной, готовой дружить со всеми, готовой давать и получать с честью и достоинством. Колоссальные богатства были в пределах его досягаемости, если ещё не в его руках. Если он освоит эти богатства, он станет бессмертным, это превратит Эдуарда Петровича Грушевого в человека, который сумел перестроить целую страну. Но, чтобы сделать это, он нуждался в помощи. Пусть эта помощь оскорбляет его amour propre[346], его патриотизм, но его долг перед Россией требует, чтобы он примирился с этим.

— Посмотрим, Сергей Николаевич. Посмотрим.

* * *

— Сейчас самое время, — сказал Чанг Хан Сан своим коллегам в комнате, обшитой панелями из полированного дуба. — Личный состав и техника в районе сосредоточения. Приз прямо перед нашими глазами. Этот приз обещает нам спасение, экономическую безопасность, о которой мы мечтали десятилетиями, возможность превратить Китай в самую могучую державу мира. Мы оставим нашему народу такое наследство, какого не оставлял ни один вождь своим потомкам. Нам нужно всего лишь взять его. Оно практически лежит в наших руках.

— Это осуществимо? — осторожно спросил министр внутренних дел Тонг Джи.

— Маршал? — Чанг дал возможность ответить на этот вопрос министру обороны.

Луо Конг наклонился вперёд. Вместе с Чангом они провели прошлый вечер, рассматривая карты, диаграммы и разведывательные сводки.

— С военной точки зрения, это осуществимо. В Шеньянском военном округе мы сосредоточили четыре армии группы «А». Они отлично подготовлены и готовы к удару на север. За ними размещены шесть армий группы «Б» с достаточным количеством пехоты, чтобы поддержать наши механизированные войска, и ещё четыре армии группы «В», задачей которых является стать гарнизонами на территории, которую мы захватим. С чисто военной точки зрения, вопрос заключается лишь в том, чтобы передвинуть наши силы и затем обеспечить снабжение. Это, главным образом, вопрос железных дорог, по которым мы сможем перемещать снабжение и солдат. Министр Киан? — спросил Луо. Он и Чанг тщательно разработали эту часть театрального представления, надеясь кооптировать подходящего оппонента предложенной ими национальной политики уже в самом начале.

Министр финансов был потрясён вопросом, но гордость за предыдущую работу и прирождённая честность заставили его дать правдивый ответ.

— У нас достаточно подвижного состава для удовлетворения ваших целей, маршал Луо, — коротко ответил он.

— Трудность будет заключаться в ремонте повреждений мостов и полотна от воздушных налётов противника. Этот вопрос Министерство железных дорог изучало на протяжении десятилетий, но мы не получили точного ответа на наши вопросы, поэтому мы не можем предсказать размер повреждений, которые могут нанести русские.

— Я не слишком беспокоюсь об этом, Киан, — ответил маршал Луо. — Русские военно-воздушные силы находятся в плохом состоянии из-за того, что их направляли для борьбы с мусульманскими меньшинствами. Они использовали для этой цели значительную часть своих лучших вооружений и запасных частей. По нашим оценкам, наши противовоздушные части смогут сохранить транспортные магистрали с допустимыми потерями. Сможем ли мы послать персонал для прокладки продолжения наших железных дорог в Сибирь?

И снова Киан почувствовал, что попал в ловушку.

— Русские провели геодезические работы и насыпали большое количество гравия в течение многих лет, надеясь продлить Транссибирскую железную дорогу и заселить этот район людьми. Эти усилия они начали ещё при Сталине. Можем ли мы быстро прокладывать железную дорогу? Да. Но достаточно быстро для ваших целей? По-видимому, нет, товарищ маршал, — ответил Киан со знанием дела. Если он не будет отвечать на вопросы честно, его кресло у стола Политбюро испарится.

— Я бы не относился к этому вопросу с таким оптимизмом, товарищи, — сказал министр иностранных дел Шен Танг.

— Почему, Шен? — спросил Чанг.

— Как поступят другие страны? — задал он риторический вопрос. — Мы не знаем этого, но я не проявлял бы особого оптимизма, особенно в отношении Америки. Они становятся все более близкими с русскими. Хорошо известно, что президент Райан дружит с Головко, главным советником президента Грушевого.

— Очень жаль, что Головко остался жив, но нам не повезло, — вынужден был признаться Тан Деши.

— Опасно полагаться на везение на таком уровне, — напомнил своим коллегам Фанг Ган. — Судьба не является другом человека.

— Может быть, нам повезёт в следующий раз, — отозвался Тан.

— В следующий раз, — громко произнёс Чанг, — лучше устранить Грушевого и погрузить страну в хаос. Страна без президента — всё равно что змея без головы. Она может метаться, но никому не причинит вреда.

— Даже отрубленная голова может укусить, — заметил Фанг. — И кто возьмётся утверждать, что судьба благосклонно отнесётся к этому предприятию?

— Человек может ждать, пока Судьба не улыбнётся ему, или он может взять эту отвратительную женщину за горло и силой добиться своего — мы все делали это в своё время, — возразил Чанг с жестокой улыбкой.

Гораздо легче поступать так с покорной секретаршей, чем с Судьбой, Чанг, — подумал Фанг, но промолчал. На этом совещании он не мог заходить слишком далеко, и знал это.

— Товарищи, я бы посоветовал проявить осторожность. У псов войны острые зубы, но любая собака может неожиданно обернуться и укусить своего хозяина. Все мы были свидетелями таких случаев. Некоторые вещи, начав, гораздо труднее остановить. Война как раз и является такой вещью, и начинать её следует только после тщательного обдумывания.

— Как ты советуешь нам поступить, Фанг? — спросил Чанг. — Может быть, нам лучше подождать до тех пор, пока не придётся привлекать войска, чтобы подавить волнение собственного народа? Следует ли нам ждать, пока Судьба решит это за нас, или мы должны сами выбрать свою Судьбу?

Единственный ответ на этот вопрос заключался в самой китайской культуре, и он пришёл в голову всем членам Политбюро почти как генетическое знание, на которое не повлияла политическая обработка.

— Товарищи, все мы подвластны Судьбе. Она выбирает нас, а не мы её. То, что вы предлагаете здесь, мой старый друг, может всего лишь ускорить то, что придёт к нам в любом случае, и кто среди нас готов сказать, принесёт это нам пользу или вред? — Министр Фанг покачал головой. — Возможно, то, что вы предлагаете, является необходимым, даже полезным, — согласился он, — но только после того, как будут полностью изучены и исключены все остальные возможности.

— Если мы хотим принять решение, — сказал маршал Луо, — то мы не должны медлить с ним. Впереди хорошая погода для ведения боевых действий. Такая погода продлится не так уж долго. Если мы нанесём удар быстро — в течение двух следующих недель, — мы сможем достичь наших целей, и тогда время будет на нашей стороне. Затем наступит зима, и наступательные действия против хорошо оборудованных оборонительных позиций станут практически невозможными. Тогда мы сможем положиться на министерство Шена, задачей которого будет защитить и укрепить то, что нам удалось захватить, может быть даже поделить наши достижения с русскими… в течение некоторого времени, — добавил он с циничной улыбкой. Все знали, что Китай никогда не станет делить с кем-нибудь столь неожиданное счастье. Это будет просто уловка, с целью обмануть детей и дипломатов с кашей вместо мозгов. Мир не испытывает недостатка в подобных людях.

В ходе всего этого обсуждения премьер-министр Ху сидел молча, наблюдая, куда склонятся аргументы, прежде чем принять решение и объявить о голосовании, исход которого, разумеется, был предрешён. Оставался лишь один вопрос, который следовало задать. Неудивительно, что этот вопрос озвучил Тан Деши, глава Министерства государственной безопасности:

— Луо, мой друг, как скоро следует принять решение, чтобы обеспечить успех?

Насколько легко можно остановить наступление, если этого потребуют обстоятельства?

— В идеале, решение о наступлении следует принять сегодня, чтобы мы могли начать передвижение войск на заранее подготовленные плацдармы. Остановить их — ну, понимаешь, мы можем, конечно, остановить наступление за мгновение до того, как артиллерия откроет огонь. Гораздо труднее наступать, чем оставаться на месте. Любой человек может стоять без движения, не имеет значения, где он находится. — Заранее запланированный ответ на заранее запланированный вопрос был одновременно умным и вводящим в заблуждение. Разумеется, остановить армию, готовую перейти в наступление, так же легко, как остановить течение реки Янцзы.

— Понятно, — сказал Тан. — В этом случае я предлагаю, чтобы мы проголосовали за предварительное одобрение приказа о наступлении при условии поддержки этого решения большинством голосов Политбюро.

Теперь наступила очередь премьера Ху взять в руки ход собрания:

— Товарищи, я благодарю вас за то, что вы выразили свои точки зрения на стоящий перед нами вопрос. Теперь мы должны решить, что является наиболее благоприятным для нашей страны и нашего народа. Мы будем голосовать за предложение Тана о предварительном разрешении перейти в наступление, чтобы захватить и начать разработку нефтяных и золотых месторождений в Сибири.

Как и опасался Фанг, исход голосования был предрешён, и он, в интересах солидарности, голосовал вместе с остальными. Заколебался лишь Киан, но и он, подобно всем остальным, встал на сторону большинства, потому что опасно оставаться в одиночку в любой группе граждан КНР, особенно в такой. К тому же Киан был всего лишь кандидатом в члены Политбюро и не имел права голосовать на собрании людей, сидящих вокруг этого самого демократического из столов.

В результате исход голосования был единодушным.

Операция будет называться Лонг Чун — «ВЕСЕННИЙ ДРАКОН».

* * *

Скотт Адлер знал Москву не хуже многих русских. Он бывал здесь много раз, включая полный срок пребывания в американском посольстве совсем неопытным молодым дипломатом, много лет назад, в период администрации Картера. Самолёт ВВС доставил его в условленное время, потому что лётчики привыкли доставлять людей, выполняющих тайные миссии, в самые разные места. Эта миссия не была такой необычной, как большинство других. Самолёт совершил посадку и покатился по русской авиабазе, и официальный автомобиль подъехал к нему ещё до того, как выдвинулись механические ступеньки. Адлер поспешно спустился по трапу, один, его не сопровождал даже помощник. Русский чиновник пожал ему руку и усадил в машину для поездки в Москву. Адлер чувствовал себя спокойно. Он знал, что предложит России подарок, годный для самой большой в мире рождественской ёлки, и не думал, что русские окажутся настолько глупы, что отвергнут его. Нет, русские были одними из самых искусных в мире дипломатов и геополитических мыслителей, эта характерная черта уходила в прошлое больше чем на шестьдесят лет. Ему казалось печальным, что ещё в 1978 году эти искусные люди были прикованы к обречённой политической системе — уже в то время Адлер предвидел крах Советского Союза. Заявление Джимми Картера о «правах человека» было лучшим и получившим наименьшее признание актом иностранной политики, потому что оно внедрило вирус гниения в советскую политическую империю, и начался процесс ослабления советской власти в Восточной Европе. Её население начало задавать вопросы. Это был процесс, который подстегнул Рональд Рейган — он повысил ставки с укреплением своей оборонительной системы, что напрягло советскую экономику до крайней точки, и даже за её пределами. Это позволило Джорджу Бушу оказаться в кресле президента, когда Советский Союз сдал свои карты и отказался от политической системы, уходившей в прошлое до Владимира Ильича Ульянова-Ленина, отца-основателя, даже бога марксизма-ленинизма. «Обычно бывает грустно, когда умирает бог… но не в этом случае», — думал Адлер, глядя на силуэты зданий, проносящиеся за окнами автомобиля.

И тут он понял, что существует ещё один большой, но фальшивый бог, там, на востоке, — Мао Цзэдун, ожидающий окончательных похорон на свалке истории. Когда это произойдёт? Сыграет ли эта миссия роль в его похоронах? Когда Никсон открыл Китай, это сыграло роль в разрушении Советского Союза, обстоятельство, которое историки по-прежнему не осмыслили полностью. Отзовётся ли его окончательное эхо в падении самой Китайской Народной Республики? Это ещё надо увидеть.

Автомобиль въехал в Кремль через Спасские ворота, затем проследовал дальше, к старому зданию Совета министров. Здесь Адлер покинул машину и поспешно вошёл внутрь, поднявшись в лифте на третий этаж, где находился зал заседаний.

— Господин Государственный секретарь, — приветствовал его Головко. «Я должен считать его серым кардиналом», — подумал Адлер. Но Сергей Николаевич был в действительности человеком подлинного интеллекта и истинной открытости, и эти качества видны были сразу. Он не был даже прагматиком, но человеком, который стремился к тому, что являлось лучшим для его страны, и будет стремиться к этому повсюду, куда заглянет его ум.

Искатель правды, — подумал Государственный секретарь. С таким человеком готовы будут сотрудничать он и Америка.

— Господин директор. Благодарю вас, что вы согласились принять нас так быстро.

— Прошу пройти со мной, господин Адлер. — Головко провёл его через высокие двойные двери в помещение, которое казалось почти тронным залом. «Орёл» не мог припомнить, существовало ли это здание в царское время. Здесь их ожидал президент Эдуард Петрович Грушевой. Он уже поднялся им навстречу, выглядя серьёзно, но дружелюбно.

— Господин Адлер, — сказал русский президент с улыбкой и протянутой рукой.

— Господин президент, для меня это большое удовольствие — снова побывать в Москве.

— Прошу садиться. — Грушевой подвёл его к нескольким комфортабельным креслам, стоящим вокруг столика, на котором уже был расставлен чайный прибор, и Головко разлил чай по фарфоровым чашкам, подобно преданному заместителю, угощающему своего короля и его гостя.

— Спасибо. Мне всегда нравилось, как вы угощаете чаем в России. — Адлер размешал сахар и сделал глоток.

— Итак, что вы хотите сказать нам? — спросил Грушевой на неплохом английском языке.

— Мы показали вам, что стало для нас причиной огромного беспокойства.

— Китайцы, — заметил русский президент. Все знали об этом, но начало разговора должно следовать принципам переговоров на высшем уровне, подобно беседе адвокатов, обсуждающих крупное дело в судебной палате.

— Да, китайцы. Похоже, что они собираются угрожать миру на земле. Америка не желает, чтобы этот мир был нарушен. Все мы напряжённо работали — ваша страна и наша, — чтобы положить конец конфликту. С благодарностью мы отмечаем помощь России в наших самых недавних проблемах. Подобно тому, как мы были союзниками шестьдесят лет назад, Россия помогла нам. Америка никогда не забывает своих друзей.

Головко медленно выдохнул. Да, его предсказание сейчас сбудется.

Президент США — благородный человек и друг его страны. Он вспомнил, что был момент, когда держал он пистолет у виска Райана. В то время Райан организовал бегство Председателя КГБ из Советского Союза. Как давно все это было! В тот момент Сергей Николаевич был в ярости, какой он никогда раньше не испытывал в течение своей длинной, полной напряжения жизни. Но он удержался от того, чтобы нажать на спусковой крючок, потому что глупо стрелять в человека, обладающего дипломатическим статусом. Теперь он благословлял свою сдержанность, потому что Джон Патрик Райан был готов предложить России то, к чему всегда стремился Головко, — предсказуемость. Честь Райана, его стремление к справедливой игре, личная честность, которая была самым сдерживающим аспектом недавно занятой им политической должности, — все это, взятое вместе, превращало его в человека, на которого Россия могла положиться. И в этот момент Головко мог сделать то, к чему он стремился всю свою жизнь: он мог увидеть будущее, лежащее всего в нескольких минутах от него.

— Вы считаете, что угроза со стороны Китая реальна? — спросил Грушевой.

— Мы опасаемся, что она вполне реальна, — ответил Государственный секретарь Америки. — Мы надеемся предотвратить её.

— Но как вы собираетесь осуществить это? Китай знает о нашей военной слабости. За последнее время мы сократили наши оборонные возможности, пытаясь использовать освободившиеся ресурсы в других областях, представляющих большее значение для нашей экономики. Теперь создаётся впечатление, что мы можем заплатить слишком большую цену за это, — сказал русский президент, не скрывая своего беспокойства.

— Господин президент, мы надеемся помочь России в этом отношении.

— Как?

— Господин президент, в этот момент, когда мы говорим с вами, президент Райан ведёт переговоры с главами государств и правительств НАТО. Он предлагает им пригласить Россию подписать Североатлантическую хартию. Россия станет союзницей всей Европы. Мы надеемся, что тогда Китай сделает шаг назад и подумает о разумности конфликта с вашей страной.

— А-а, — вздохнул Грушевой. — Значит, Америка предлагает России заключить договор?

Адлер кивнул.

— Да, господин президент. Подобно тому, как мы были союзниками в войне против Гитлера, сегодня мы снова предлагаем вам стать союзниками против всех потенциальных врагов.

— В этом много сложностей, придётся вести переговоры между вашими военными и нашими, например — даже переговоры с командованием НАТО в Бельгии. Потребуются месяцы для вхождения нашей страны в НАТО.

— Это технические вопросы, которыми займутся дипломатические и военные советники. Мы предлагаем Российской Федерации нашу дружбу в мирное и военное время. Гарантией этого будет слово президентов и честь наших стран.

— А как относительно Европейского союза, их Общего рынка?

— Это, сэр, останется на усмотрение Европейского экономического союза, но Америка будет рекомендовать нашим европейским друзьям принять вас и сделать полноправным членом Европейского сообщества, и мы окажем все наше влияние для достижения этой цели.

— Что вы хотите взамен? — спросил Грушевой. Головко не говорил об этом предложении. Это может стать ответом на многие русские молитвы, хотя его ум совершил прыжок и он увидел, что русская нефть будет огромным подарком Европе и, следовательно, принесёт взаимную, а не одностороннюю выгоду.

— Мы не просим ничего особенного взамен. В американских интересах помочь создать стабильный и прочный мир. Мы приглашаем Россию войти в этот мир. Дружба между вашим народом и нашим принесёт пользу всем, не правда ли?

— И в нашей обшей дружбе заключается выгода для Америки, — напомнил Головко.

Адлер откинулся на спинку кресла и улыбнулся, соглашаясь с Головко.

— Конечно. Россия будет торговать с Америкой, и Америка будет торговать с Россией. Мы станем соседями в глобальной деревне, дружественными соседями. Мы будем соперничать в экономике, приносить пользу друг другу, как мы делаем это со многими другими странами.

— Ваше предложение кажется таким простым, — сказал Грушевой.

— А зачем делать его более сложным? — спросил Государственный секретарь. — Я дипломат, а не юрист и потому предпочитаю простые вещи.

Грушевой задумался почти на минуту. При обычных условиях дипломатические переговоры длились неделями или даже месяцами даже по самым простым проблемам, но Адлер был прав: простое лучше сложного, и фундаментальная проблема была здесь достаточно понятна, хотя от возможных последствий захватывало дух. Америка предлагает спасение России, не просто военный союз, но открывает все двери к экономическому развитию. Америка и Европа будут партнёрами Российской Федерации, создавая одновременно открытое и интегрированное сообщество, охватывающее все Северное полушарие. Это сделает Эдуарда Петровича Грушевого человеком, который приведёт свою страну в новое столетие настоящего и будущего мира, и вместо всех разрушенных статуй Ленина и Сталина, может быть, благодарный народ поставит несколько памятников ему. Такая мысль нравится любому русскому политическому деятелю. И через несколько минут он протянул руку через чайный столик.

— Российская Федерация с радостью принимает предложение Соединённых Штатов Америки. Вместе мы когда-то положили конец величайшей угрозе человеческой культуре. Может быть, мы сможем сделать это снова — даже ещё лучше, не допустим этой угрозы.

— В таком случае, сэр, я доложу о нашем соглашении моему президенту.

Адлер посмотрел на часы. Прошло всего двадцать минут. Черт побери, оказывается, как быстро можно изменить историю, если обе стороны придерживаются одного мнения, не правда ли? Он встал.

— Мне нужно отправиться в путь, чтобы доложить об этом.

— Прошу вас передать мои самые лучшие пожелания и глубокое уважение президенту Райану. Мы приложим все усилия, чтобы стать достойными союзниками вашей страны.

— Он и я ничуть в этом не сомневаемся, господин президент. — Адлер пожал руку Головко и направился к двери. Через три минуты он уже сидел в автомобиле, который мчался в сторону аэропорта. Там он поднялся на борт самолёта, и едва самолёт начал выруливать на взлётную полосу, как Адлер включил свой кодированный спутниковый телефон.

* * *

— Господин президент? — сказала Андреа, подходя к Райану перед самым началом пленарного заседания глав стран — членов НАТО. Она передала ему кодированный портативный телефон. — Вам звонит Государственный секретарь Адлер.

Райан сейчас же взял трубку.

— Скотт? Это Райан. Чем закончились переговоры?

— Полным успехом, Джек.

— О'кей, теперь мне нужно убедить в этом всех остальных парней. Ты хорошо поработал, Скотт. Побыстрее возвращайся обратно.

— Мы уже взлетаем, сэр. — Связь прервалась. Райан передал телефон специальному агенту Прайс-О'Дей.

— Хорошие новости? — спросила она.

— Да. — Райан кивнул и вошёл в конференц-зал.

— Господин президент. — К нему подошёл сэр Бэзил Чарльстон. Глава британской Интеллидженс сервис, он был знаком с Райаном дольше всех присутствующих в этом зале. Одним из самых странных результатов восхождения Райана на пост президента было то, что люди, знавшие его лучше всех, были, как один, разведчиками, главным образом из стран НАТО, и они давали советы главам своих правительств, как иметь дело с Америкой. Сэр Бэзил служил не меньше чем при пяти премьер-министрах правительства Её Величества, но сейчас он занимал несколько более высокое положение, чем раньше.

— Как поживаешь, Бэз?

— Все в полном порядке, спасибо. Можно задать тебе вопрос?

— Конечно. — Но это не значит, что мне придётся отвечать на него, — прибавила ответная улыбка Джека.

— Адлер сейчас в Москве. Могу я спросить почему?

— Какова будет реакция твоего премьер-министра на приглашение России присоединиться к НАТО?

Это заставило Бэзила моргнуть, увидел Райан. Он знал, что редко удаётся застать сэра Бэзила врасплох. Его ум тут же начал лихорадочно работать, пытаясь проанализировать новую ситуацию.

— Китай? — спросил он через несколько секунд.

Джек кивнул.

— Да.Не исключено, что у нас могут возникнуть с ним некоторые проблемы.

— Уж не собираются ли они двинуться на север?

— Они думают об этом, — ответил Райан.

— Насколько надёжна твоя информация по этому вопросу?

— Ты ведь знаешь о баснословном источнике золота и нефти в России?

— О да, господин президент. Ивану чертовски повезло в обоих случаях.

— Наши разведывательные источники в Пекине даже лучше.

— Неужели? — заметил Чарльстон, давая Джеку понять, что Интеллидженс сервис полностью отрезана от источников в Китае.

— Совершенно верно, Бэз. Это информация класса «А», и она заставила нас беспокоиться. Мы надеемся, что включение России в Североатлантический союз отпугнёт их. Грушевой только что дал согласие на вступление в НАТО. Как ты считаешь, какой будет реакция остальных присутствующих на это?

— Они отреагируют осторожно, но благоприятно, после того как получат возможность обдумать это.

— Поддержит ли нас Британия в этом вопросе? — спросил Райан.

— Я должен поговорить с премьер-министром. Сообщу тебе позднее. — С этими словами сэр Бэзил подошёл к британскому премьер-министру, который беседовал с министром иностранных дел Германии. Чарльстон отвёл его в сторону и тихо заговорил ему в ухо. Мгновенно глаза ПМ расширились, и он посмотрел на Райана. Премьер-министр чувствовал, что попал в ловушку, причём достаточно неприятную из-за фактора неожиданности. Но главным в этой ловушке было то, что Британия и Америка всегда поддерживали друг друга. «Особые отношения» между ними были такими же прочными и хорошими сегодня, как и при правительствах Франклина Рузвельта и Уинстона Черчилля. Это была одна из постоянных величин в дипломатическом мире для обеих стран, которая опровергала изречение Киссинджера, что у великих стран нет друзей, только взаимные интересы. Возможно, это было исключением, доказывающим существование правила. Как Британия, так и Америка готовы броситься под мчащийся поезд ради спасения друг друга. То обстоятельство, что в Англии президент Райан был сэром Джоном Райаном, KCVO[347], только делало союз между странами ещё прочнее. Признавая это, премьер-министр Соединённого Королевства подошёл к президенту США.

— Джек, ты посвятишь нас в происходящее?

— Насколько могу. Я могу рассказать Бэзилу немного подробнее, когда мы отойдём в сторону, но да, Тони, это происходит в действительности, и мы чертовски обеспокоены тем, как разворачиваются события.

— Золото и нефть? — спросил премьер-министр.

— Китайцы понимают, что оказались в экономическом тупике. У них практически не осталось твёрдой валюты, и Китай отчаянно нуждается в нефти и пшенице.

— Ты не можешь оказать им помощь?

— После того, что они сделали? Конгресс повесит меня на ближайшем фонарном столбе.

— Это верно, — был вынужден согласиться британец. ВВС показывало по телевидению сериал о человеческих правах в КНР, и китайцы выглядели там не слишком хорошо.

Кроме того, презирать Китай стало новым европейским спортом. Подобно тому как Китай загнал себя в тупик, так и западные страны капризно принялись сооружать стену. Граждане этих демократических государств отказывались пойти на любые экономические или торговые уступки, подобно тому, как китайское Политбюро не видело способа изменить политическую систему.

— Тебе не кажется, что это напоминает греческую трагедию, Джек?

— Верно, Тони, и наша трагическая ошибка заключается в приверженности принципу прав человека. Чертовская ситуация, не правда ли?

— Значит, ты надеешься, что присоединение России к НАТО заставит их передумать?

— Если у меня есть карта лучше, я её не вижу.

— Насколько твёрдое решение они приняли?

— Нам это неизвестно. Наша информация об этом очень хороша, но мы должны пользоваться ею с максимальной осторожностью. Это может привести к гибели людей и лишить нас сведений, в которых мы нуждаемся.

— Подобно нашему парню Пеньковскому в 1960-х годах.

Райан кивнул:

— Совершенно верно. Я не могу допустить промаха, иначе жизнь нашего источника будет на моей совести, Тони. Вот почему я должен обращаться с этой информацией предельно осторожно.

— Правильно, Джек. Я полностью понимаю тебя.

— Так ты поддержишь меня в этом вопросе?

Премьер-министр кивнул:

— Да, старина, мы должны поддерживать друг друга, верно?

— Спасибо, дружище. — Райан похлопал его по плечу.

Глава 44 Очертания Нового Мирового Порядка

На это ушёл целый день. То, что планировалось как формальная встреча глав стран — членов НАТО, превратилось в небольшой марафон. Скотту Адлеру пришлось использовать все свои способности убеждения, чтобы уладить разногласия между различными министрами иностранных дел, однако с помощью Британии, дипломатия которой всегда находилась на качественном уровне «Роллс-Ройса», после четырех часов кивков и рукопожатий соглашение было достигнуто. После этого дипломаты отправились готовить документы. Все это проходило за закрытыми дверями, чтобы исключить малейшую возможность утечки информации в прессу. Таким образом, когда главы различных правительств вышли наконец наружу, для средств массовой информации это было как гром среди ясного неба. Они так и не узнали настоящую причину для предпринятого действия. Им сказали, что присоединение России к НАТО вызвано новыми многообещающими открытиями в Российской Федерации. Это казалось разумным объяснением, и если уж говорить начистоту, в любом случае именно такой и была основная причина.

По сути дела, большинство членов НАТО так и не узнало всю правду. Новая разведывательная информация, полученная Америкой, была непосредственно доведена до сведения только Британии. Кроме того, Франция и Германия получили кое-какие сведения о причине беспокойства Америки. Что касается остальных стран, простая логика ситуации была для них достаточно привлекательной. Это будет выглядеть убедительно в средствах массовой информации, и для большинства политических деятелей во всем мире этого хватит, чтобы скинуть с себя одежду и выбежать на городскую площадь совершенно голыми. Государственный секретарь Адлер предостерёг президента Райана, что опасно вовлекать суверенные государства в договорные обязательства без объяснения им всех причин, сделавших необходимым это соглашение. Но даже он был вынужден признать, что в этом вопросе нет иного выхода. К тому же в текст соглашения был включён пункт, освобождающий стороны от принятых ими обязательств, который не будет известен средствам массовой информации и, надеялся Райан, не будет известен и китайцам.

Текст соглашения был передан средствам массовой информации вовремя для вечерних передач новостей в Америке и для поздних ночных передач новостей в Европе. Телевизионные камеры показали прибытие различных глав государств и министров иностранных дел на официальный ужин в Варшаве.

— Я в долгу перед тобой, Тони, — сказал Райан британскому премьер-министру, салютуя ему поднятым бокалом. Белое вино привезли из Франции, из долины Луары, и его качество было великолепным. Крепким напитком вечернего ужина была польская водка, не уступающая по качеству французскому вину.

— Ну что ж, остаётся надеяться, что это заставит наших китайских друзей задуматься. Когда ожидается прибытие Грушевого?

— Завтра после обеда, за этим последует очередной этап выпивки. Думаю, этим напитком снова станет водка. — Документы сейчас напечатали, затем они будут переплетены в тонкую кожу лучшего качества, поскольку такие важные бумаги требовали деликатного обращения. После этого они будут спрятаны в различные архивы, находящиеся в подвалах, и начнут покрываться пылью. С этого момента они перестанут попадаться на глаза людям.

— Бэзил сказал мне, что ваша разведывательная информация удивительно хорошая и даже пугающая, — заметил премьер-министр, отпивая из своего бокала.

— Да, информация действительно получена из надёжного источника, мой друг. Знаешь, нам казалось, что время войн осталось в прошлом.

— Так все думали сто лет назад, Джек. На самом деле все повернулось совсем по-другому, не правда ли?

— Верно, но это было тогда, а сейчас угроза войны назревает снова. И мир действительно изменился за последние сто лет.

— Я надеюсь, что это послужит утешением Францу-Фердинанду и десяти миллионам парней, которые погибли на поле боя в результате его кончины, не говоря о Втором Акте Великой Европейской войны, — заметил премьер-министр.

— Да, послезавтра я отправляюсь в Освенцим. Это будет настоящим развлечением.

Вообще-то Райан не хотел ехать в лагерь смерти, но пришёл к выводу, что это нечто вроде его долга при создавшихся обстоятельствах. К тому же, по мнению Арни, это будет хорошо выглядеть на телевидении. Это была причина, по которой он совершал множество поступков, рассчитанных на общественное мнение.

— Остерегайся призраков, старина. Мне кажется, что там их немало.

— Я расскажу тебе о своих впечатлениях, — пообещал Райан. Будет ли это похоже на «Рождественскую песню» Диккенса, подумал он. Призрак ужасов прошлого, сопровождаемый призраком ужасов настоящего, и, наконец, призрак ужасов будущего?

Но его задача заключалась в предупреждении таких ужасов. Вот за что страна платила ему. Может быть, 250 тысяч долларов в год не так много для человека, который зарабатывал в два раза больше на бирже, но это намного больше, чем получали большинство налогоплательщиков, и они давали ему эти деньги в обмен на его работу.

Это делало его обязательство перед народом таким же святым, как клятва, данная богу.

Освенцим произошёл потому, что другие люди не признавали своего обязательства перед народом, которому они обязаны служить. Или что-то вроде этого. Райану никогда не удавалось совершить прыжок воображения, необходимый для того, чтобы понять ход мысли диктаторов. Может быть, Калигула действительно считал, что жизни римского народа принадлежат ему, что он может пользоваться согражданами и затем отбрасывать за ненадобностью, как скорлупу земляных орешков. Может быть, Гитлер думал, что немецкий народ существует лишь для удовлетворения его честолюбия и получения им достойного места в книгах по истории. Если ход его мыслей был именно таким, то его мечты осуществились, просто не совсем так, как ему хотелось. Джек Райан предполагал, что он будет упоминаться в различных книгах по истории, но старался не думать о том, как отнесутся к нему будущие поколения. Достаточно трудным было уже то, что он выполнял свою работу изо дня в день. Проблема с историей заключается в том, что ты не можешь перенестись в будущее, чтобы затем беспристрастно оглянуться назад и увидеть, насколько успешно справился со своим делом. Нет, делать историю намного труднее, чем изучать её, так что он решил избегать всяких мыслей о ней. Его уже не будет в живых, и он никогда не узнает, что думают о нем будущие поколения, так что какой смысл беспокоиться об этом, правда? У него было собственное сознание, которое не давало ему спать по ночам, и это уже достаточно трудно.

Глядя вокруг себя в зале, он видел лица глав правительств более чем пятнадцати стран, от маленькой Исландии до Нидерландов и Турции. Райан был президентом Соединённых Штатов Америки, страны, намного превосходящей по размерам и мощи все остальные страны НАТО — по крайней мере, до завтрашнего дня, поправил он себя. Ему хотелось отвести каждого в сторону и спросить, как он (в настоящий момент все главы стран — членов НАТО были мужчинами) примиряет себя со своим долгом. Делают они работу честно? Как смотрят они на нужды каждого гражданина своей страны? Райан знал, что было бы неразумно ожидать, что его любят все без исключения граждане Соединённых Штатов. Арни сказал ему об этом: нужно, чтобы он хотя бы нравился — не был любим — половине плюс одному избирателю Америки. Но в его работе должно быть что-то большее, чем это? Он знал всех глав правительств стран НАТО по имени и в лицо, и его проинформировали о характере каждого из них. Вон у того есть любовница, которой всего девятнадцать лет. Тот пьёт, как рыба. У того путаница с сексуальными предпочтениями. А вон тот — мошенник, который составил себе огромное состояние, оставаясь на службе государства. Но все они были союзниками его страны и потому считались его официальными друзьями. Таким образом, Джеку приходилось не обращать внимания на то, что он знал о них, и обращаться с ними так, как они выглядят, а не так, как с теми, кем они являются на самом деле. По-настоящему забавным являлось то обстоятельство, что они относились к нему свысока, поскольку были лучшими политическими деятелями, чем он. Но ещё более забавным было то, что они правы. Они действительно были лучшими политическими деятелями, чем он, подумал Райан, отпивая из своего бокала. Британский премьер-министр отошёл от него, чтобы поговорить со своим норвежским коллегой, и к мужу подошла Кэти Райан.

— Ну, милая, как прошёл у тебя день?

— Как всегда. Разговоры о политике. Неужели эти женщины не занимаются настоящей работой? — спросила Кэти, глядя вверх.

— Некоторые работают, — вспомнил Джек брифинги перед отъездом. — Кое-кто даже имеет детей.

— Скорее внуков. Слава богу, я ещё недостаточно стара для этого.

— Извини, детка. Подумай, как хорошо быть молодой и прелестной, — сказал президент Соединённых Штатов своей первой леди.

— А ты в этой компании самый красивый парень, — с улыбкой ответила Кэти.

— Зато слишком усталый. Это был продолжительный день за столом переговоров.

— Почему вы решили пригласить Россию в НАТО?

— Чтобы не допустить войны с Китаем, — честно ответил Джек. Пришло время, когда ей тоже нужно знать правду. Ответ на заданный вопрос насторожил её.

— Что?

— Потом расскажу тебе подробнее, детка, но это будет краткая версия.

— Война?

— Да. Это длинная история, и мы надеемся, что сегодня нашли способ предотвратить её.

— Если ты так считаешь, — заметила Кэти Райан с сомнением в голосе.

— Встретила кого-нибудь, кто тебе понравился?

— Президент Франции очарователен.

— Вот как? Сегодня во время переговоров он вёл себя, как сукин сын. Может быть, он просто пытается залезть тебе в трусы, — сказал Джек жене. Он получил подробную информацию о французском президенте. В докладе Государственного департамента деликатно говорилось, что у него репутация мужчины «похвальной энергии». Ну что ж, французы имеют репутацию отличных любовников, не правда ли?

— Я говорила о своём впечатлении, сэр Джон, — напомнила ему Кэти.

— Я тоже, миледи. — Он мог поручить Рою Альтману застрелить француза за то, что тот уделял жене президента Америки слишком много внимания, с улыбкой подумал Райан, но это приведёт к дипломатическому инциденту, а Скотт Адлер всегда расстраивался из-за этого… Джек посмотрел на часы. Официальный приём подходил к концу. Скоро какой-нибудь дипломат сделает сдержанное объявление, которое завершит приём. Джек ещё не танцевал со своей женой. Печальная правда заключалась в том, что Джек не умел танцевать, что было источником некоторых разногласий с Кэти. Он собирался исправить этот недостаток когда-нибудь… может быть.

Приём закончился в запланированное время. В посольстве были удобные апартаменты, и Райан направился к огромной кровати, доставленной сюда для него и Кэти.

* * *

Официальная резиденция Бондаренко в Хабаровске была весьма комфортабельной, что соответствовало званию генерала армии с четырьмя золотыми шитыми звёздами на погонах. Но его жене не нравилось здесь. Восточной Сибири недоставало светской жизни Москвы, к тому же одна из их дочерей была на девятом месяце беременности, и жена уехала в Петербург, чтобы присутствовать при родах младенца.

Перед домом простирался огромный парадный плац.

Обратная сторона, где находилась его спальня, выходила окнами на сосновый лес, который занимал большую часть этого региона. У Бондаренко был обслуживающий персонал, заботящийся о его нуждах. В него входили искусный повар и связисты, обслуживающие центр связи. В три часа ночи по местному времени в дверь спальни постучался один из связистов.

— Да, в чём дело?

— Срочное сообщение для вас, товарищ генерал, — ответил голос.

— Хорошо, подождите минуту. — Геннадий Иосифович встал, надел домашний халат и включил свет в спальне. Затем он подошёл к двери и открыл её. Он недовольно ворчал, как любой человек, разбуженный в середине ночи, но генералы привыкли к тому, что время от времени приходится нарушать сон. Он открыл дверь, удержавшись от сердитого замечания по адресу сержанта, который передал ему телекс.

— «Молния» из Москвы, — подчеркнул сержант.

— Хорошо, спасибо, — ответил генерал, взял телекс и вернулся в спальню. Он сел в комфортабельное кресло, на которое обычно бросал форменную рубашку, и взял очки для чтения. Вообще-то он обычно обходился без очков, но в полумраке они облегчали чтение. Это было что-то важное — по крайней мере, достаточно важное, чтобы разбудить его в середине гребаной ночи.

— Боже мой, — произнёс главнокомандующий Дальневосточным военным округом, прочитав половину первой страницы. Затем он перелистнул её, чтобы добраться до сути сообщения.

В Америке этот документ назывался бы Специальной национальной разведывательной оценкой. Бондаренко видел подобные документы и раньше, даже помогал составлять их, но ещё ни разу ему не доводилось держать в руках нечто подобное.

«Мы считаем, что существует опасность неминуемой войны между Россией и Китайской Народной Республикой. Целью КНР в наступательных операциях является захват недавно открытых месторождений золота и нефти в Восточной Сибири в результате стремительного механизированного удара к северу от китайской границы, обходя Хабаровск с запада. Во главе наступления будет находиться 34-я ударная армия, относящаяся к типу „А“ армейской группировки…»

Данное разведывательное донесение основано на разведывательных сведениях, имеющих доступ к политической элите КНР, и надёжность полученной разведывательной информации оценивается как «1А». Это означало, что Служба внешней разведки рассматривает информацию как Священное Писание. Бондаренко видел такое достаточно редко.

Командованию Дальневосточного округа предписывается надлежащим образом подготовиться, чтобы встретить и отбросить атакующие силы противника…

— Чем? — спросил генерал, обращаясь к бумагам, которые держал в руках. — Чем, товарищи? — Затем он поднял трубку телефона, стоящего на тумбочке у кровати. — Приказываю оповестить мой штаб, чтобы они собрались у меня через сорок минут, — сказал он сержанту, который ответил на звонок. Бондаренко не собирался делать театральный шаг, объявив общую тревогу. Это произойдёт после штабного совещания.

Его ум уже изучал создавшуюся проблему. Это продолжалось, пока он мочился в туалете, затем брился. Он признавал это обстоятельство, но не мог изменить его, и тот факт, что он не мог изменить это обстоятельство, ничуть не замедлял мысленный процесс. Стоящая перед ним проблема, думал он, соскребая щетину на щеках, непроста, может быть даже неразрешима, но его звание генерала армии с четырьмя звёздами на погонах делало это его проблемой. Он не хотел, чтобы в будущем студенты военных училищ вспоминали его как военачальника, не сумевшего защитить свою страну от вторжения иностранной армии.

Он находится здесь, напомнил себе Бондаренко, потому что является лучшим оперативным мыслителем в стране. Он бывал в бою и раньше и проявил себя достаточно хорошо, чтобы не только выжить, но и носить на груди высшую награду своей страны за храбрость. Он изучал военную историю всю свою жизнь. Он даже провёл несколько месяцев в американском тренировочном центре в Калифорнии, мечтая создать нечто подобное в России как лучший способ подготовки русских солдат к боям. Однако Россия не могла позволить себе это в течение многих лет. У него были необходимые знания, мужество и самообладание. Ему не хватало только армии и вооружения. Однако история не создаётся солдатами, у которых есть все необходимое. Она создаётся теми, у которых это отсутствует. Когда солдаты снабжены всем, что им необходимо, в книгах упоминаются политические деятели. Геннадий Иосифович был солдатом. Мало того, он был русским солдатом. Его страну всегда заставали врасплох, потому что по какой-то причине политические деятели никак не могли предвидеть возможность войны, и ввиду этого солдатам приходилось расплачиваться за их ошибки. Далёкий голос сказал ему, что его, по крайней мере, не расстреляют в случае поражения. Сталин был мёртв уже много десятков лет, и вместе с ним дух эпохи, когда наказывали тех, кого сам он не сумел предупредить о предстоящей угрозе или подготовить к войне. Однако Бондаренко не прислушивался к этому голосу. Рассматривать поражение было для него слишком горькой альтернативой.

* * *

Специальная национальная разведывательная оценка (СНРО) попала в штаб-квартиру американских Вооружённых сил в Европе и на Тихоокеанский флот даже быстрее, чем в Хабаровск. К адмиралу Бартоломео Вито Манкузо она прибыла перед началом запланированного ужина с губернатором Гавайских островов. Его офицер, ответственный за связи с общественностью, был вынужден отложить это мероприятие на несколько часов, пока главнокомандующий силами на Тихоокеанском театре проводил совещание со своим штабом.

— Говори, Майк, — приказал Манкузо своему начальнику разведывательного управления бригадному генералу Майклу Лару.

— Видите ли, ничего особенно неожиданного в этом нет, — ответил координатор разведывательных действий на Тихоокеанском театре. — Мне ничего не известно об источнике этой информации, но, похоже, она получена от высокопоставленного человека в верхах, вероятно, члена Политбюро КНР. ЦРУ утверждает, что информация весьма надёжная, а на директора Фоули в этом отношении можно положиться. Таким образом, мы должны считать её весьма серьёзной. — Лар сделал паузу и отпил воды. — О'кей, мы знаем, что КНР смотрит с завистью на открытия месторождений золота и нефти в центральной и северной областях Сибири. Это подтверждает существование экономических проблем, перед которыми они оказались после того, как убийство священников в Пекине привело к прекращению торговых переговоров. Кроме того, другие торговые партнёры Китая тоже разорвали торговые отношения с ними. И вот китайцы оказались в крайне затруднительном экономическом положении, что и стало причиной готовящейся войны. Насколько нам известно, войны начинались из-за этого с самого начала времён.

— Что мы можем сделать, чтобы нагнать на них страху? — спросил генерал, командующий морской пехотой на Тихоокеанском флоте.

— Завтра Российская Федерация станет частью НАТО. Через несколько часов президент Грушевой вылетает в Варшаву для подписания Североатлантической хартии. Это делает Россию союзником Соединённых Штатов Америки и всех членов НАТО. Таким образом, мы думаем, что, если Китай начнёт войну, им придётся воевать не только с Россией, но и со всеми членами Североатлантического союза. Это должно заставить их задуматься.

— А если не заставит? — спросил Манкузо. В качестве главнокомандующего Тихоокеанским театром он получал заработную плату за то, чтобы быть готовым к дипломатическим неудачам, а не успехам.

— Тогда, сэр, если китайцы начнут наступление на север, будет настоящая война на Азиатском континенте между Китайской Народной Республикой и союзником Америки. Это означает, что мы втянемся в неё.

— К нам поступили инструкции из Вашингтона, как действовать в этом случае? — спросил главнокомандующий Тихоокеанским театром.

Лар покачал головой.

— Ещё нет, адмирал. События развиваются слишком быстро для этого, и министр обороны Бретано надеется, что мы представим ему свои соображения.

Манкузо кивнул.

— О'кей. Как мы можем поступить? В каком состоянии наши силы?

Четырехзвездный адмирал, командующий Седьмым флотом, наклонился вперёд:

— Я в отличном состоянии. Мои авианосцы в полной боевой готовности или близки к этому, но моим лётчикам нужно бы немного больше времени для тренировок. Надводные корабли — твоё мнение, Эд?

Вице-адмирал Голдсмит посмотрел на своего босса.

— Мы в порядке, Барт.

Командующий подводным флотом на Тихом океане кивнул.

— Понадобится немного времени, чтобы перебросить побольше моих лодок на запад, но экипажи отлично подготовлены, и мы сможем причинить их военно-морскому флоту массу неприятностей — если будет нужно. — Затем взгляд главнокомандующего остановился на морском пехотинце. — Надеюсь, вы не прикажете мне захватить континентальный Китай одной дивизией, — заметил он. К тому же на всем Тихоокеанском флоте не было достаточного количества кораблей-амфибий, чтобы высадить на берег больше одной бригады морской пехоты, и они знали это. Как бы хорошо ни были подготовлены морские пехотинцы, они не смогут победить всю Народно-освободительную армию Китая.

— В каком состоянии находятся русские? — спросил командующий Седьмым флотом у генерала Лара.

— Они недостаточно подготовлены, сэр. Туда приехал новый командующий Дальневосточным округом, но у него слишком мало личного состава. НОА превосходит его в количественном отношении восемь к одному, может быть больше. Таким образом, у русских нет возможности нанести ответный удар, да и оборона от китайской авиации представляется достаточно трудной.

— Это верно, — согласился генерал, командующий военно-воздушными силами на Тихом океане. — Иван перебросил большое количество своих лучших самолётов на войну с чеченами. Большинство их самолётов на Дальнем Востоке не могут подняться в воздух из-за слабого технического обслуживания. Это означает, что у русских пилотов нет возможности совершать тренировочные полёты, а без этого нельзя приобрести опыт, столь необходимый лётчикам. Китайцы, с другой стороны, проводили много времени в воздухе, совершая тренировочные полёты уже в течение нескольких лет. По моему мнению, их ВВС находятся в неплохом состоянии.

— Какие силы мы можем перебросить на запад?

— Очень значительные, — ответил четырехзведный генерал авиации. — Но будет ли этого достаточно? Это зависит от множества переменных. Хорошо, что поблизости находятся авианосцы, готовые поддержать нас. — Такое заявление было необычайно любезным со стороны американских ВВС.

— О'кей, — сказал Манкузо. — Мне нужно ещё больше вариантов использования наших сил. Майк, давай уточним нашу разведывательную оценку о возможностях китайцев. Это первое, и второе — каковы их ближайшие планы.

— Агентство меняет орбиты и задачи своих разведывательных спутников. Скоро мы будем получать множество космических фотографий, да и наши друзья на Тайване очень внимательно следят за развитием событий.

— Им уже известно о Специальной национальной разведывательной оценке?

Лар покачал головой:

— Пока нет. Эти сведения хранятся в тайне.

— Может быть, следует проинформировать Вашингтон, что на Тайване знают гораздо больше о внутренней политике Пекина, чем мы, — предложил генерал морской пехоты. — Иначе и быть не может. Они говорят на одном языке. У них одинаковый процесс мышления и тому подобное. Тайвань может стать для нас отличным источником информации.

— Может быть, да, а может быть, и нет, — возразил Лар. — Если начнётся настоящая война, они вряд ли примут участие в ней только для того, чтобы позабавиться. Конечно, они наши друзья, но их пёс ещё не принимает участия в драке, и с их стороны будет разумным проявить осторожность. Они объявят у себя повышенную боевую готовность, но не начнут наступательные операции по собственной инициативе.

— Действительно ли мы поддержим русских, если начнутся боевые действия? Точнее, будут ли китайцы рассматривать нас как настоящих союзников России, готовых воевать с ними? А что, если они воспримут новость о вступлении России в НАТО просто как грозное заявление? — спросил командующий ВВС на Тихом океане. С административной точки зрения, ему «принадлежали» авианосцы и морские авиакрылья.

— Читать их мысли — это работа ЦРУ, а не наша, — ответил Лар. — Насколько мне известно, разведывательное управление Министерства обороны не имеет высокопоставленных источников в Пекине, за исключением тех перехватов, которые мы получаем из Форт-Мида. Если вас интересует моё личное мнение, тогда нам нужно иметь в виду, что их политические суждения рождаются в головах деятелей маоистского толка, склонных смотреть на мир со своей собственной колокольни, а не с позиции, которую мы называем объективной. Если говорить вкратце, я не знаю, и мне не известен никто, кто бы знал, но источник говорит нам, что они относятся серьёзно к этому возможному шагу. Достаточно серьёзно, чтобы мы решились пригласить Россию стать членом НАТО. Вы можете назвать это отчаянным шагом, направленным на то, чтобы не допустить вторжения КНР в Россию, адмирал.

— Таким образом, мы рассматриваем войну как в высшей степени вероятную возможность? — подвёл итог Манкузо.

— Да, сэр, — согласился Лар.

— О'кей, джентльмены. Тогда мы отнесёмся в этому следующим образом: мне нужны планы и варианты того, как причинить нашим китайским братьям максимальные неприятности. Черновые планы представить завтра после ланча, а готовые обдуманные варианты через сорок восемь часов. Вопросы? — Вопросов не было. — О'кей, тогда за работу.

* * *

Ал Грегори работал до позднего вечера. Как эксперт по программному обеспечению компьютеров, он привык трудиться в самое разное время суток, и это правило не имело исключений. В настоящее время он находился на борту крейсера «Геттисберг», оснащённого системой «Иджис». Корабль стоял в сухом доке, опираясь на множество деревянных блоков, пока ему меняли винт. «Геттисберг» наткнулся на буй, который сорвался со своей якорной цепи и был вынесен на фарватер. В результате цепь намоталась на левый винт крейсера и вывела его из строя. Рабочие верфи не спешили с заменой винта, потому что машины крейсера в любом случае должны были пройти плановое обслуживание. Создавшаяся ситуация была на руку команде крейсера. Морская верфь Портсмута, которая была частью военно-морской базы Норфолк, мало походила на парк отдыха, но здесь жили семьи почти всех членов команды, так что все остались довольны.

Грегори находился в ЦБИ, в Центре боевой информации, в помещении, из которого капитан руководил всем вооружением корабля. Все системы оружия получали команды отсюда. Экран радиолокатора «СПАЙ» представлял собой три дисплея, расположенных в один ряд, причём каждый был размером с большой телевизионный экран. Проблема заключалась в компьютерах, которые управляли системами.

— Ты знаешь, — заметил Грегори главному старшине, который обслуживал системы, — старый «iMac» имел в тысячу раз больше мощности, чем этот.

— Док, эта система является вершиной технологии 1975 года, — запротестовал главный старшина. — Кроме того, совсем нетрудно следить за ракетным снарядом, правда?

— К тому же, доктор Грегори, — вмешался другой старшина, — этот радар, которым я управляю, все ещё лучшая гребаная система, когда-либо установленная на кораблях.

— Это верно, — был вынужден согласиться Грегори.

Компоненты на основе твёрдого тела могли вместе послать шесть мегаватт радиочастотной мощи по лучу в один градус. Этого было достаточно, чтобы заставить, например, пилота вертолёта превратиться в то, что жестокие врачи называли ЗВМ — забавно выглядящим мальчиком. Этого было больше чем достаточно, чтобы заметить снижающуюся по баллистической траектории боеголовку на расстоянии в тысячу миль или даже больше. Ограничением и здесь также служило компьютерное программное обеспечение, которое являлось новым золотым стандартом практически на каждой системе оружия в мире.

— Итак, когда вы хотите следить за боеголовкой, что вы делаете?

— Мы называем это «вставить чип», — ответил главный старшина.

— Что? В эту аппаратуру? — спросил Ал. Ему было трудно поверить в такое.

— Нет, сэр, это программное обеспечение. Мы загружаем другую контрольную программу.

— Зачем вам нужна вторая программа для этого? Разве ваша обычная программа не может следить за самолётами и ракетными снарядами? — спросил вице-президент ТРВ.

— Сэр, я всего лишь обслуживаю и управляю этой хреновиной. Я не проектирую их. Этим занимаются RCA[348] и IBM[349].

— Проклятье, — заметил Грегори.

— Вам нужно поговорить с лейтенантом Олсоном, — сказал второй старшина. — Он окончил Дартмут и для лейтенанта очень умён.

— Да, — согласился главный старшина. — Это для него хобби — разрабатывать программное обеспечение.

— Деннис-угроза. Старший помощник нередко сердится на него.

— Почему? — спросил Грегори.

— Потому что он говорит как вы, сэр, — ответил главный старшина Лик. — Только у него другое звание.

— Это верно, он хороший парень, — заметил главный старшина Мейсон. — Заботится о подчинённых и здорово разбирается в своём деле, верно, Тим?

— Точно, Джордж. Если он останется на службе, его ждёт блестящая карьера.

— Не останется. Компьютерные компании уже пытаются переманить его. Черт побери, да только на прошлой неделе «Компак» предлагал ему три сотни кусков.

— Это неплохое жалованье, — прокомментировал старшина Лик. — Что ответил Деннис?

— Он отказался. Я посоветовал ему подождать, пока не предложат половину миллиона. — Матсон засмеялся и протянул руку за чашкой кофе.

— Как вы считаете, доктор Грегори? Парень может стоить столько денег в компьютерном бизнесе?

— Если он сумеет разработать по-настоящему хороший код, возможно, и стоит, — ответил Ал, запоминая, что ему понадобится самому проверить лейтенанта Олсона. В компании ТРВ всегда есть место для настоящего таланта. Дартмут был хорошо известен своим отличным департаментом компьютерных наук. Если прибавить к этому опыт, приобретённый на флотской службе, он получит хорошего кандидата для ведущейся работы по усовершенствованию ракет «земля-воздух». — О'кей, если вы вставляете чип, что происходит дальше?

— Тогда вы меняете радиус действия радара. Вы знаете, как это делается, энергия радиочастот уходит в космос без конца сама по себе, но мы принимаем только те сигналы, которые отражаются в специфических временных пределах. Вот это, — главный старшина Лик поднял флоппи-диск с написанной от руки этикеткой, — меняет временные пределы. Эффективный радиус действия радиолокатора «СПАЙ» увеличивается до двух тысяч километров. Это намного больше дальности полёта ракет. Пять лет назад я был на «Порт Ройял» на Кваджелейн, когда проводился тест, и мы вели боеголовку с того момента, когда она показалась из-за горизонта, до самого конца.

— Вам удалось сбить её? — спросил Грегори с нескрываемым интересом.

Лик покачал головой.

— Не сработал направляющий стабилизатор на нашей птичке, это был один из первых Блоков-IV. Пролетел на расстоянии пятидесяти метров, но это оказалось на волосок больше периметра уничтожения боеголовки, а по какой-то причине нам разрешили сделать только один пуск. На следующий год «Шилох» сбил боеголовку. Осыпал её осколками оболочки. Видеозапись этого производит большое впечатление, — заверил главный старшина своего гостя.

Грегори поверил ему. Когда один объект, летящий со скоростью четырнадцать тысяч миль в час, сталкивается с другим объектом, несущимся навстречу ему со скоростью двух тысяч миль в час, результат действительно впечатляет.

— Попадание первой же ракетой? — спросил он.

— Точно. Этот сукин сын летел прямо на нас, и наш беби ухлопал его.

— Мы никогда не промахиваемся с тестами «вандалов» рядом с островом Уоллопс, — подтвердил Матсон.

— Если точно, какими ракетами вы пользовались?

— Старыми «Талос» «корабль-воздух», — объяснил Матсон. — Большие трубы, прямоточные двигатели, они выходят на баллистическую траекторию со скоростью примерно две тысячи двести миль в час. Сжигают нам палубу. Это беспокоит нас больше всего. Русские изобрели крылатую ракету, летит над самой поверхностью моря, мы называем её «Санбёрн»…

— Другие парни называют её убийцей «Иджисов», — добавил старшина Лик. — Они летят низко и быстро.

— Но мы ни разу не промахнулись, — заявил Матсон. — Система «Иджис» работает отлично. Итак, доктор Грегори, что вас интересует?

— Я хочу проверить, можно ли использовать вашу систему, чтобы сбить баллистическую боеголовку.

— Какая у неё скорость? — спросил Матсон.

— Это настоящая боеголовка межконтинентальной баллистической ракеты. Когда она появится на дисплее вашего радара, её скорость будет примерно семнадцать тысяч миль в час, скажем, семь тысяч шестьсот метров в секунду.

— Да, это действительно огромная скорость, — заметил Лик. — В семь или восемь раз превышает скорость винтовочной пули.

— Да, это намного быстрее тактической ракеты, такой, как «Скад». Я не уверен, что мы сможем остановить её, — с беспокойством произнёс Матсон.

— Ваша радиолокационная система вполне может вести её. Она похожа на систему «КОБРА ДЕЙН» на Алеутских островах. Вопрос заключается в следующем: смогут ли ваши ракеты «корабль-воздух» достаточно быстро реагировать на приближение боеголовки, чтобы сбить её?

— Насколько прочна оболочка цели? — спросил Матсон.

— Мягче, чем обшивка самолёта. Оболочка боеголовки предназначена для того, чтобы противостоять высокой температуре, развивающейся при входе в плотные слои атмосферы, а не попаданию осколков. Она похожа на обшивку космического челнока. Когда челнок пролетает сквозь плотный ливень, плитки обшивки разрушаются.

— Неужели?

— Точно, — кивнул Грегори. — Эти плитки похожи на кофейные чашки из полистирола.

— О'кей, значит, проблема заключается в том, чтобы ракета класса «корабль-воздух» пролетела достаточно близко к боеголовке баллистической ракеты и взорвалась, когда эта боеголовка находится в конусе разлетающихся осколков.

— Совершенно точно. — «Может быть, эти старшины и не заканчивали колледжей, — подумал Грегори, — но никто не сможет назвать их тупыми».

— Программное обеспечение фиксировано в головке искателя, верно?

— И это точно. Я составил новый код. Вообще-то простая работа, по правде говоря. Я составил новую программу для лазера. Должно сработать исправно, если инфракрасная наводящая система действует так, как это рекламируется. По крайней мере, она действовала именно так во время компьютерного моделирования в Вашингтоне.

— Во время тестов на «Шилох» она работала хорошо, док. У нас где-то на борту лежит видеолента с записью перехвата, — заверил его Лик. — Хотите посмотреть?

— Конечно! — с энтузиазмом воскликнул доктор Грегори.

— О'кей. — Главный старшина взглянул на часы. — Я сейчас свободен. Вот поднимусь на палубу, чтобы перекурить, и затем мы прокрутим видеоленту, — сказал он голосом Уорнера Вульфа из нью-йоркской телевизионной студии WCBS.

— А вы не можете покурить здесь?

Лик раздражённо фыркнул.

— Это современный военно-морской флот, док. Капитан настоящий нацист в отношении здоровья. Если хотите закурить, придётся идти на корму. Запрещено курить даже в каютах старшин, — проворчал Лик.

— А я бросил, — сказал Матсон. — Не все такие пусси, как Тим.

— Вот хрен тебе, — отозвался Лик. — Все-таки на борту крейсера осталось несколько настоящих мужчин.

— Почему вы сидите, глядя в сторону борта? — спросил Грегори, поднимаясь, чтобы последовать за старшинами на корму. Дисплеи находятся на правом борту корабля вместо носовой и кормовой частей. Почему?

— Потому, что это помогает вам тошнить, когда вы находитесь в море. Те, кто проектировали эти корабли, не слишком любят моряков, но, по крайней мере, система кондиционирования воздуха работает хорошо. — В ЦБИ температура редко поднималась выше 16 градусов Цельсия, из-за чего большинство моряков, работающих здесь, надевали свитеры. Крейсеры, оснащённые системами «Иджис», определённо не отличались комфортом.

* * *

— …Это серьёзно? — спросил полковник Алиев. Он знал, что задал глупый вопрос. Но вопрос должен был вырваться наружу, и его командир понимал это.

— Мы получили приказ относиться к этому именно так, полковник, — резко ответил Бондаренко. — Чем мы располагаем, чтобы остановить их?

— 265-я мотострелковая дивизия готова примерно на пятьдесят процентов боевой эффективности, — ответил начальник оперативного отдела. — Далее, два танковых полка готовы на сорок процентов. Наши резервные части являются в основном кадрированными, — закончил Алиев. — Далее, военно-воздушные силы — один полк истребителей-перехватчиков готов к боевым действиям, в трех полках меньше половины самолётов могут летать.

Бондаренко кивнул, услышав эти новости. Ситуация была лучше, чем в день его прибытия сюда, и ему удалось сделать немало, чтобы добиться хотя бы этого, но подобные силы не произведут на китайцев особого впечатления.

— Противник? — задал он следующий вопрос. Начальником разведывательного отдела Дальневосточного округа был другой полковник, Владимир Константинович Толкунов.

— Войска наших китайских соседей полностью укомплектованы и прошли хорошую военную подготовку, товарищ генерал. Соединение, ближайшее к нашей границе, это 34-я ударная армия. Ею командует генерал Пенг Хи-Вонг, — начал он, демонстрируя свои знания. — Одно это соединение имеет в три раза больше механизированных подразделений, чем у нас, и оно отлично подготовлено. Что касается китайских ВВС, у них более двух тысяч фронтовых самолётов, и мы должны исходить из того, что все эти машины примут участие в предстоящей операции. Товарищи, у нас нет ничего похожего на китайские войска, чтобы попытаться остановить их.

— Тогда мы используем единственное преимущество, которым мы обладаем, — это пространство, — предложил генерал. — У нас огромное пространство. Мы постараемся сдержать противника в ожидании подкреплений с запада. Сегодня я буду говорить со Ставкой. Давайте разработаем план, направленный на то, чтобы остановить этих варваров.

— На север ведёт единственная железная дорога, — заметил Алиев. — Анаши гребаные инженеры изо всех сил стараются проложить китайцам дорогу к нефтяным месторождениям. Генерал, первое и самое главное — это заставить наших сапёров создавать минные поля. У нас миллионы мин, а путь, который выберут китайцы, легко предсказуем.

Главная проблема заключалась в том, что на стороне китайцев была стратегическая, если не тактическая неожиданность. Первое зависело от политических соображений, и, подобно Гитлеру в 1941 году, китайцы воспользовались этим. По крайней мере, Бондаренко получил тактическое предупреждение. Это было больше, чем Сталин дал Красной армии. Кроме того, у Бондаренко была свобода маневрирования, потому что, в отличие от Сталина, президент Грушевой думал головой, а не яйцами. Обладая свободой манёвра, Бондаренко будет иметь пространство для ведения подвижной войны со своим противником, лишая китайцев возможности нанести решающий удар, позволяя своим войскам войти в контакт с противником только в том случае, если это принесёт ему преимущество. Тогда он сможет ждать подхода подкреплений, получив возможность вступить в битву на собственных условиях, в том месте и в тот момент, которые он выберет.

— Насколько хороша китайская армия, Павел?

— Народно-освободительная армия Китая не принимала участия в боевых действиях больше полувека, с корейской войны против американцев, если не считать пограничных стычек с нами в конце 60-х и начале 70-х годов. Тогда Советская армия легко справилась с ними, прибегнув к массивной огневой поддержке, да и китайцы воевали только за ограниченные цели. Они готовятся, главным образом руководствуясь нашим примером. Дисциплина в китайской армии хуже драконовской. Малейшее нарушение карается немедленным расстрелом, и потому у них безусловное повиновение. На оперативном уровне их генералы теоретически неплохо подготовлены. В качественном отношении их вооружение примерно равняется нашему. Благодаря хорошему финансированию уровень их боевой подготовки достаточно высок, китайские солдаты детально знакомы со своим оружием и элементарными тактическими принципами, — сообщил Жданов собравшимся в штабе. — Однако они скорее всего уступают нам в оперативно-тактическом мышлении. К сожалению, они намного превосходят нас в количественном отношении, а количество на этом уровне превращается в качество, как часто говорили нам офицеры НАТО. Боюсь, что их цель заключается в том, чтобы быстро сокрушить нас и затем продолжить движение к своим политическим и экономическим целям, чтобы достигнуть их с максимальной быстротой.

Бондаренко кивнул, отпивая чай из своего стакана. Это было безумием, но самым безумным было то обстоятельство, что он играл роль генерала НАТО в 1975 году, может быть даже немецкого генерала, что было уже абсолютным безумием, — столкнувшегося с превосходящими силами противника. Правда, на его стороне было преимущество, которого не было у немцев, — он обладал пространством, на котором мог маневрировать своими силами, а русские всегда использовали пространство для достижения решающего превосходства. Он наклонился вперёд:

— Очень хорошо. Товарищи, мы лишим их возможности вступить с нами в решающую битву. Если они пересекут границу, мы будем вести манёвренную войну. Мы будем наносить удары и сразу уходить. Мы заставим их понести потери и отступим, ещё до того как враги успеют контратаковать. Мы дадим им землю, но не дадим им крови. Жизнь каждого солдата должна стать для нас драгоценной. Китайцам нужно пройти большое расстояние, чтобы достигнуть своих целей. Мы позволим им пройти большую часть этого пути, а сами тем временем будем выжидать и сохранять людей и снаряжение. Они заплатят за то, что им удастся захватить, но мы не дадим — не должны дать — ни малейшего шанса встретиться с нашими силами в решающем сражении. Это всем понятно? — спросил он у своих штабистов. — Если у кого-нибудь возникнет сомнение, отступайте и лишите врага того, что он хочет. Когда у нас будет то, в чём мы нуждаемся, мы нанесём ответный удар, и они пожалеют, что когда-то услышали слово «Россия». Но до этого момента пусть ловят бабочек.

— А как относительно пограничников? — спросил Алиев.

— Они некоторое время будут обороняться и затем отступят. Товарищи, подчёркиваю это ещё раз: жизнь каждого солдата для нас предельно важна. Наши люди будут воевать увереннее, если узнают, что мы заботимся об их жизнях. Более того, они заслуживают нашей заботы и благодарности. Если мы просим их рисковать своими жизнями за свою страну, их страна должна быть лояльна по отношению к ним. Когда мы добьёмся этого, они будут воевать, как тигры. Русский солдат умеет воевать. Все мы должны быть достойными его. Все вы — опытные профессионалы. Это будет самым важным испытанием в нашей жизни. Мы должны справиться с этой задачей. Наша страна зависит от нас. Андрей Петрович, составьте для меня планы. Нам разрешили призвать на службу резервистов. Давайте возьмёмся за это. У нас целые горы оружия, которым они могут пользоваться. Раскройте ворота, и пусть они забирают снаряжение. С благословения бога, офицеры, которым будет поручено командовать ими, окажутся не хуже своих людей. Совещание кончено. Можно разойтись. — Бондаренко встал и вышел из зала, надеясь, что его проникновенная речь возымела должный эффект.

Но войны не выигрывают речами.

Глава 45 Призраки прошлого

Президент Грушевой прибыл в Варшаву с обычной помпой и торжественностью. «Хороший актёр», — подумал Райан, наблюдая за прибытием по телевидению. Никто не смог бы догадаться по его лицу, что Россия стоит на пороге большой войны. Грушевой прошёл мимо торжественного строя, несомненно, состоящего из тех же солдат, в лица которых смотрел Райан после своего прибытия в Варшаву. Затем он поднялся на трибуну и произнёс короткую приветственную речь, сказав о продолжительных и дружеских отношениях между Польшей и Россией (намеренно опустив не менее продолжительные, но совсем не дружеские события), сел в автомобиль, в сопровождении, с радостью заметил Райан, Сергея Николаевича Головко.

В руке президент держал факс из Вашингтона, обрисовывающий в общих чертах военные силы, сосредоточенные китайцами на их северной границе и готовые вторгнуться в Россию. В факсе упоминалась оценка Разведывательного агентства Министерства обороны, в которой говорилось о «соотношении сил». Райан вспомнил, что это термин, которым пользовалась прежняя Советская армия. Эта оценка не была особенно благоприятной. Почти так же плохо было то, что Америка пока ничем не могла помочь русским. Самый мощный в мире флот было трудно использовать в войне, которая велась на земле. Армия Соединённых Штатов располагала полутора тяжёлыми дивизиями в Европе, но они находились в тысячах миль от предполагаемого места боевых действий. ВВС обладали необходимой мобильностью, могли наносить удары в любой точке земного шара и причинить массу неприятностей любому противнику, но самолёты сами по себе не могли победить армию. Нет, русским придётся защищаться главным образом самим, и в факсе говорилось, что русская армия находится в плачевном состоянии. Разведывательное управление американского Министерства обороны похвально отзывалось о новом русском командующем на Дальневосточном театре, но умный парень, вооружённый револьвером калибра 0,22, при столкновении с тупым идиотом, в руках у которого пулемёт, всё-таки находится в трудном положении. Президент надеялся, что на китайцев подействуют новости сегодняшнего дня, но ЦРУ и Государственный департамент по-прежнему сомневались в этом.

— Скотт? — спросил Райан своего Государственного секретаря.

— Джек, я не уверен. Вообще-то это известие должно вылить на них ушат холодной воды, но мы не знаем, насколько трудным является их положение. Если они считают, что оказались в ловушке, то всё равно могут начать рубить налево и направо.

— Черт побери, Скотт, разве такими должны быть отношения между нациями? — взорвался Джек. — Они что, не могут понять друг друга? Или ими руководит страх? Тупая глупость?

Адлер пожал плечами.

— Было бы ошибкой думать, что глава правительства умнее, чем любой из нас, Джек. Люди принимают решения точно так же, как все мы, независимо от того, какие они великие и умные. Все сводится к тому, как понимают они стоящий перед ними вопрос, как его решение будет удовлетворять их личные нужды, сохранять их собственное благосостояние. Имей в виду, что мы имеем дело не со священниками. Эти типы не руководствуются соображениями совести. Наше представление о том, что хорошо, а что плохо, не является важным для их сознания. Они считают, что всё, что хорошо для них самих, хорошо для всей страны, в точности как короли двенадцатого столетия, только в этом случае рядом с ними нет епископа, который напоминает им о том, что сверху смотрит бог с записной книжкой в руках. — Адлер не добавил, что китайцы устранили кардинала-архиепископа, чтобы оказаться по горло в дерьме.

— Социопаты? — спросил президент.

Государственный секретарь пожал плечами.

— Я не врач, всего лишь дипломат. Когда вы ведёте переговоры с такими людьми, вы размахиваете перед их глазами чем-то привлекательным для их страны — для них самих — и надеетесь, что они протянут руку за приманкой. Вы ведёте игру, не понимая их желаний. Эти люди совершают поступки, которые не совершит ни один из нас. А ведь они управляют огромной страной, обладающей ядерным оружием.

— Просто великолепно, — выдохнул Райан. Он встал и потянулся за своим пиджаком. — Ну что ж, пойдём посмотрим, как наш новый союзник подпишет хартию.

Через десять минут они вошли в зал приёмов дворца Лазински. Сейчас здесь не было ни фотографов, ни корреспондентов, и главы государств могли неформально поговорить друг с другом, держа в руках стаканы с «Перье» и лимонным соком, прежде чем безымянные сотрудники протокольного отдела откроют двойные двери в другой зал, где стоит стол с разложенными документами, кресла и телевизионные камеры.

Речь президента Грушевого была предсказуема до каждой запятой. Союз НАТО был создан для того, чтобы защитить Западную Европу от угрозы со стороны того, чем раньше была его страна, а его бывшая страна создала зеркальное отражение НАТО под названием Варшавский пакт в этом самом городе. Но мир изменился, и теперь Россия с удовлетворением готова присоединиться к остальной Европе в союзе друзей, единственным желанием которых является мир и процветание всех стран. Грушевой считал большой честью, что является первым русским на протяжение длительного времени, который стал подлинной частью европейского сообщества. Он обещал быть достойным другом и партнёром своих ближайших соседней. (Военные статьи Североатлантического договора не упоминались совсем.) Затем последовали дружные аплодисменты. И тогда Грушевой достал из кармана древнюю самопишущую ручку, взятую для этого случая из коллекции Эрмитажа в Санкт-Петербурге, и поставил свою подпись под хартией, увеличив, таким образом, число членов НАТО на одну страну. И снова раздались аплодисменты, когда различные главы государств и правительств подошли к Грушевому, чтобы пожать руку новому союзнику. Таким образом, очертания мира изменились снова.

— Иван Эмметович, — сказал Головко, подойдя к президенту Америки.

— Сергей Николаевич, — прозвучал негромкий ответ Райана.

— Как воспримет это Пекин? — спросил директор российской разведывательной службы.

— Если нам повезёт, то узнаем через двадцать четыре часа, — ответил Райан, которому было известно, что церемония подписания хартии передаётся компанией CNN в прямом эфире, и он не сомневался, что передачу смотрят в Китае.

— Полагаю, что их реакция не будет одобрительной.

— Последнее время они говорили обо мне не самые приятные вещи, — заверил его Джек.

— Наверно, утверждали, что вы занимались сексом со своей матерью.

— Вообще-то говорили, что мне следовало заниматься с ней оральным сексом, — с отвращением подтвердил президент. — Думаю, что все говорят подобные вещи наедине.

— Такие оскорбления смываются кровью.

Райан фыркнул, подтверждая мнение Головко.

— Можешь не сомневаться, Сергей.

— Как ты думаешь, то, что случилось сегодня, возымеет эффект? — спросил Головко.

— Я как раз хотел задать тебе этот вопрос. Ты ведь ближе к ним, чем я.

— Не знаю, — ответил русский, делая крошечный глоток водки. — А если нет…

— В этом случае у вас теперь появились новые союзники.

— А как относительно точной формулировки статей Пять и Шесть хартии?

— Сергей, можешь передать своему президенту, что Соединённые Штаты будут рассматривать нападение на территорию Российской Федерации как посягательство на Североатлантический союз. Относительно этого, Сергей Николаевич, ты имеешь слово и обязательство Соединённых Штатов Америки, — сказал «Фехтовальщик» своему русскому другу.

— Джек, если ты позволишь мне так обращаться к тебе, я говорил своему президенту не один раз, что ты благородный человек и всегда держишь своё слово. — Облегчение на лице Головко было очевидным.

— Сергей, я польщён твоими словами. Вообще-то это очень просто. Россия — ваша страна, и нация, подобная нашей, не может молча стоять и наблюдать за таким грандиозным грабежом. Это подрывает основы международного порядка. Наша работа заключается в том, чтобы превратить земной шар в мирное место. У нас было уже достаточно войн.

— Боюсь, что предстоит ещё одна, — произнёс Головко с характерной для него честностью.

— В таком случае ваша страна вместе с моей сделают её самой последней.

— Платон сказал: «Только мёртвые увидят конец войны».

— Выходит, мы обязаны руководствоваться словами грека, который жил двадцать пять веков назад? Я предпочитаю слова еврея, жившего пять столетий после него. Пришло время, Сергей. Пришло гребаное время, — решительно произнёс Райан.

— Надеюсь, что ты прав. Вы, американцы, всегда безумно оптимистичны…

— Для этого есть причина.

— Да? В чем она заключается? — спросил русский.

Джек направил взгляд на своего русского коллегу:

— В моей стране все возможно. Так будет и в твоей стране, если вы только допустите это. Примите демократию, Сергей. Пусть демократия восторжествует и у вас. Между американцами и остальным миром нет никакой генетической разницы. Мы — смешанная раса. В жилах американцев течёт кровь всех стран мира. Единственная разница между нами и остальным миром заключается в нашей Конституции. Конституция — это всего лишь перечень правил, вот и всё, Сергей, но она хорошо послужила нам. Сколько лет ты изучал нас?

— С того момента, когда я стал служить в КГБ? Больше тридцати пяти лет.

— И что ты узнал об Америке и о том, как она функционирует?

— Очевидно, недостаточно, — честно ответил Головко. — Дух вашей страны всегда ставил меня в тупик.

— Потому что он очень прост. Ты старался найти нечто сложное. Мы даём возможность нашим людям стремиться к осуществлению их мечты, и когда эта мечта становится реальностью, мы награждаем их.

— Но как относительно классовых различий?

— О каких классовых различиях ты говоришь? Сергей, не все заканчивают Гарвард. Вот я там не обучался, помнишь? Мой отец был полицейским. В нашей семье я стал первым, закончившим колледж. И посмотри, кем я стал. Сергей, у нас в Америке нет классовых противоречий. Ты можешь стать кем хочешь, если готов приложить усилия. Ты можешь добиться успеха или потерпеть неудачу. Я согласен, везение может прийти на помощь, — признался Райан, — но главное — это работа.

— У всех американцев звезды в глазах, — скупо заметил директор СВР.

— Это для того, чтобы лучше видеть небо, — отозвался Райан.

— Может быть. Важно, чтобы небо не обрушилось на наши головы.

* * *

— Итак, что всё это означает для нас? — спросил Ху Кун Пяо равнодушным голосом.

Чанг Хан Сан и его премьер-министр смотрели на экран телевизора, транслирующего передачу CNN, в личном кабинете последнего, причём передача сопровождалась синхронным переводом через наушники, которые они теперь сняли и отложили в сторону. Старший министр без портфеля небрежно махнул рукой.

— Я читал текст Североатлантической хартии, — сказал он. — Её положения неприменимы к нам. Статьи Пять и Шесть ограничивают её военное применение исключительно событиями в Европе и Северной Америке — правда, она включает Турцию и, в первоначальном тексте, Алжир, который был частью Франции в 1949 году. Что касается инцидентов на море, она применяется только к Атлантическому океану и Средиземному морю, да и тогда лишь к северу от тропика Рака. В противном случае страны НАТО были бы вынуждены принять участие в корейской войне и во вьетнамском конфликте на стороне Америки. Этого не произошло, потому что хартия не применяется вне точно оговорённых пределов. Так что хартия неприменима и к нам. У этих документов ограниченная сфера применения, — напомнил он своему партийному шефу. — Они не могут быть расширены.

— И всё-таки я обеспокоен, — отозвался Ху.

— Военные действия не должны начинаться без тщательного изучения последствий, — согласился Чанг. — Однако действительная опасность для нас заключается в экономическом коллапсе и хаосе, который последует за ним. Это, товарищ премьер-министр, разрушит весь наш общественный строй, а рисковать подобным мы не можем. Но если нам удастся захватить месторождения золота и нефти, беспокоиться о таких вещах не придётся. Угроза топливного кризиса исчезнет, а золото позволит нам покупать в остальном мире всё, что нам может потребоваться. Мой друг, вы должны понять Запад. Они поклоняются деньгам, а их экономика основана на нефти. Когда у нас будет нефть и золото, им придётся установить с нами деловые отношения. Почему Америка вмешалась в события в Кувейте? Нефть. Почему Британия, Франция и все другие страны присоединились к ней? Нефть. Тот, кто владеет нефтью, сразу становится их другом. У нас будет нефть. Остальное просто, — закончил Чанг.

— Вы уверены в успехе.

Министр кивнул:

— Да, Ху, я уверен, потому что изучал Запад в течение многих лет. По сути дела, они легко предсказуемы. Думаю, что цель заключения этого договора в том, чтобы напугать нас, но в лучшем случае это бумажный тигр. Даже если они захотят оказать военную поддержку России, у них нет такой возможности. И я не верю, что у них есть такое желание. Они не знают наших планов, потому что если бы знали, то оказали бы на нас давление в отношении резервов твёрдой валюты во время торговых переговоров. Но они не сделали этого, не правда ли? — спросил Чанг.

— Значит, они не могут знать этого?

— Это очень маловероятно. Товарищ Тан не сумел раскрыть даже намёка на иностранный шпионаж в нашей стране в сфере, приближающейся к высокому уровню, а наши источники в Вашингтоне и других странах не заметили ничего похожего на информацию, поступающую к ним.

— Тогда зачем они только что расширили НАТО? — потребовал ответа Ху.

— Разве это не очевидно? Россия открыла огромные запасы нефти и золота, и капиталистические страны хотят получить свою долю в этом. Разве не об этом трубят западные средства массовой информации? Это в точности соответствует духу капитализма: взаимная жадность. Кто знает, может быть, через пять лет они пригласят в НАТО и нас по этой самой причине, — заметил Чанг с иронической усмешкой.

— Вы уверены, что никому не известно о наших планах?

— После того как мы объявили повышенную боевую готовность и начали передвижение войск, мы можем ожидать какой-то реакции от русских. Что касается остальных стран? Чепуха! Тан и маршал Луо тоже уверены в этом.

— Ну, хорошо, — сказал Ху. Он не был полностью убеждён, но тем не менее дал согласие.

* * *

В Вашингтоне было утро. Вице-президент Джексон стал фактически главой группы, которая занималась проблемами нарастающего кризиса. Этот пост был гарантирован его предыдущей должностью, начальника оперативного управления — J-3 — Объединённого комитета начальников штабов. У Белого дома имелось немалое преимущество — надёжная безопасность, причём она улучшалась тем, что члены комитета доставлялись сюда на вертолётах и автомобилях, а также тем, что Объединённый комитет начальников штабов поддерживал с ним связь из своего бункера-«танка», где они проводили свои совещания — с помощью кодированного волоконно-оптического канала.

— Итак? — спросил Джексон, глядя на большой телевизионный экран на стене ситуационного центра.

— Люди Манкузо заняты своей работой на Гавайских островах. Военно-морской флот может причинить массу неприятностей китайцам, а ВВС, в случае необходимости, перебросит большое количество своих самолётов в Россию, — сказал армейский генерал Микки Мур, председатель Объединённого комитета начальников штабов. — Меня беспокоит наземная сторона уравнения. Теоретически мы можем перебросить одну тяжёлую дивизию — 1-ю бронетанковую — с запада Германии вместе со снаряжением, и, может быть, НАТО присоединится с кое-какими дополнительными частями. Однако русская армия находится сейчас в отвратительном состоянии, особенно на Дальнем Востоке. Кроме того, есть дополнительная проблема, которая заключается в том, что Китай имеет двенадцать межконтинентальных баллистических ракет CSS-4. Мы считаем, что восемь или больше направлены на нас.

— Расскажите подробнее, — приказал «Томкэт».

— Это клоны наших ракет «Титан-II». Черт побери, — продолжал Мур, — сегодня утром я узнал историю этого дела. Они были спроектированы полковником ВВС, этническим китайцем, выпускником Калифорнийского технологического института, который сбежал в Китай в 1950-х годах. Какой-то тупица обвинил его в нарушении правил секретного делопроизводства — вы не поверите, потом оказалось, что это полнейшая чепуха, — и тогда он удрал в Китай с несколькими чемоданами, набитыми технической документацией. В то время он работал в JPL[350], оттуда он и сбежал. Таким образом, китайские коммунисты построили у себя ракеты, которые были практически копиями старых ракет, произведённых фирмой «Мартин-Мариетта», и, как я уже сказал, мы считаем, что восемь таких ракет нацелены на нас.

— Какие у них боеголовки?

— Полагаем, что по пять мегатонн. Истребители городов. Эти птички чертовски трудно поддерживать в боевом состоянии, точно так же было у нас. Мы думаем, что китайцам понадобится от двух до четырех часов, чтобы привести их в состояние готовности к запуску. Это хорошая новость. А плохая новость заключается в том, что за последнее десятилетие они улучшили защиту своих пусковых шахт. Возможно, это стало результатом того, какой успешной была наша бомбардировка Ирака, а также точечных ударов с наших В-2 по японским шахтам, где они хранили свои клоны русских SS-19. В настоящее время мы предполагаем, что шахты накрыты крышками толщиной в пятнадцать футов железобетона, плюс три фута брони. У нас нет бомб, не считая атомных, способных преодолеть такую защиту.

— Почему? — удивился Джексон.

— Да потому, что бомбы GBU-29, уничтожившие глубокий бункер в Багдаде, были предназначены для подвески на F-111. Их размер не подходит для бомбовых люков самолётов В-2, а все «111-е» находятся на свалке в Аризоне. Таким образом, у нас есть бомбы, но нет средств доставки к цели. Лучший способ уничтожить эти пусковые шахты в Китае заключается в применении крылатых ракет с боеголовками W-80, запускаемых с воздуха, — если, конечно, президент даст разрешение на применение ядерного оружия против пусковых шахт с китайскими МКБР.

— Сколько времени будет у нас, когда мы узнаем, что китайцы готовят ракеты к запуску?

— Очень немного, — признался Мур. — Новая конфигурация пусковых шахт не допускает большего. Крышки шахт слишком массивны. Мы считаем, что они собираются взорвать их подрывными зарядами, как планировали и мы.

— У нас есть крылатые ракеты с ядерными боеголовками?

— Нет, президент должен санкционировать их снаряжение. Птички и боеголовки находятся на базе ВВС Уайтман вместе с бомбардировщиками В-2. Понадобится примерно день, чтобы совместить их. Я советую, чтобы мы обратились к президенту с просьбой о разрешении подготовки к удару, если китайская ситуация зайдёт совсем далеко, — закончил Мур.

Джексон знал, что лучший способ нанести удар крылатыми ракетами с ядерными боеголовками — с подводных ракетоносцев или с помощью ударных самолётов, базирующихся на авианосцах, — был невозможен, потому что военно-морской флот полностью избавился от ядерного оружия, а исправить это будет совсем непросто.

Радиоактивное заражение после ядерного взрыва в Денвере[351], которое привело мир на грань полномасштабной ядерной войны, заставило Россию и Америку сделать глубокий вдох и затем устранить все стартовые установки для баллистических ракет.

Разумеется, у обеих сторон сохранилось ядерное оружие. У Америки это были главным образом авиационные бомбы В-61 и В-63, а также термоядерные боеголовки W-80, которые могут быть установлены на крылатые ракеты. Обе системы могли быть доставлены к цели с высокой степенью точности и скрытности. Бомбардировщик В-2А был невидимым для радара (а также почти не различим визуально, если только вы не находились рядом с ним). Что касается крылатых ракет, то они летели настолько низко, что были не отличимы от дорожного движения. Зато у них не было скорости баллистических ракет. В этом заключался недостаток этого грозного оружия, но в нём же было его преимущество. Проходило всего двадцать пять минут с момента «ключ на старт» до попадания в цель, или даже меньше для ракет, запускаемых с морской платформы, потому что тогда им приходилось пролетать более короткое расстояние. Но теперь все эти ракеты были уничтожены, за исключением нескольких, которые сохранили для испытания противоракетной обороны. К тому же даже оставшиеся ракеты модифицировали, так что теперь на них было трудно установить ядерные боеголовки.

— Ну ладно, попытаемся справиться обычным оружием. Сколько ракет с ядерными боеголовками сможем доставить к цели, если возникнет необходимость?

— Первый удар, бомбардировщиками В-2? — спросил Мур. — Примерно восемьдесят. Если направить по две ракеты на каждый крупный город в КНР, этого будет достаточно, чтобы превратить все эти города в парковку для стоянки автомобилей. Погибнут не меньше ста миллионов человек, — добавил председатель комитета. Он не собирался говорить, что у него нет никакого желания делать это. Даже самых кровожадных солдат отталкивала мысль, касающаяся уничтожения гражданских лиц в таком количестве, а те, которые имели ранг четырехзвездных генералов, достигли этого ранга благодаря уму, а не безумию.

— Так вот, если мы сообщим об этом китайцам, им придётся серьёзно задуматься, прежде чем нанести по нашей стране такой мощный удар, — решил Джексон.

— Полагаю, у них хватит на это здравого смысла, — согласился Микки Мур. — Кому хочется стоять во главе парковочной площадки? — «Однако проблема заключается в том, — подумал он, — что люди, начинающие агрессивные войны, никогда не обладают достаточным здравым смыслом».

* * *

— Что нужно сделать, чтобы призвать на службу резервистов? — спросил Бондаренко.

Теоретически, почти каждый мужчина в Российской Федерации должен быть готов к призыву на военную службу, потому что большинство русских граждан служили в армии в то или иное время. Эта традиция сохранилась с царских времён, когда русскую армию сравнивали с паровым дорожным катком из-за её колоссального размера.

Однако практическая сложность заключалась в том, что государство не знало, где они живут. В соответствии с законом, требовалось, чтобы солдаты, прошедшие службу в армии, сообщали в военные комиссариаты, когда они меняли свой адрес. Фактически солдаты, находящиеся в запасе, считали, что государство и так знает, где они находятся, потому что до недавнего времени требовалось разрешение на смену места проживания.

Поэтому они редко сообщали о том, что сменили свой адрес, а огромная и неуклюжая бюрократия была слишком неповоротлива, чтобы заниматься такими вещами. В результате Россия, а до неё Советский Союз не делали почти ничего, чтобы проверить возможность снова призвать на службу подготовленных солдат, которые отслужили свой срок и ушли из казарм, оставив там форму. Существовали целые резервные дивизии с самым современным вооружением, но они не предпринимали ничего, после того как это вооружение было укрыто в огромных складах. Им занимались только механики, находящиеся на сверхсрочной службе, которые тратили всё своё время на то, чтобы присматривать за техникой, проворачивать двигатели, в соответствии с письменными инструкциями, которым они следовали так же механически и не думая, как и те, кто составил и напечатал эти планы. Таким образом, генерал, командующий Дальневосточным военным округом, имел в своём распоряжении тысячи танков и артиллерийских орудий, для управления которыми у него не было солдат. Кроме того, у него были горы артиллерийских снарядов и буквально озера дизельного топлива.

Слово «камуфляж», означающее обман или заблуждение, является французским по происхождению. Вообще-то ему следовало бы быть русским, потому что именно русские были лучшими в мире экспертами в этом военном искусстве. Помещения, где находились настоящие танки, составляющие основу теоретической армии Бондаренко, были замаскированы настолько искусно, что только их экипажи могли найти их. Значительная часть этих помещений даже сумела ускользнуть от всевидящих глаз американских разведывательных спутников, которые годами пытались обнаружить их местонахождение. Даже дороги, ведущие к этим складам, были раскрашены в маскировочные краски, или на них росли фальшивые ели. Это был ещё один урок Второй мировой войны, когда Советская армия так часто вводила в заблуждение германские войска, что возникал вопрос, зачем вермахту такое количество офицеров-разведчиков, если их все время обманывают.

— Сейчас мы занимаемся рассылкой повесток о призыве на службу, — ответил полковник Алиев. — Если нам повезёт, половина повесток найдёт адресатов, которые когда-то служили в армии. Было бы лучше объявить об этом по средствам массовой информации.

— Нет, — ответил Бондаренко. — Нам нужно скрыть от китайцев, что мы готовимся к обороне. А как относительно офицеров?

— Для резервных частей? У нас сколько угодно лейтенантов и капитанов, но нет рядовых и сержантов, которыми они могли бы командовать. Думаю, что мы могли бы сформировать целый полк из младших офицеров для управления танками, — сухо заметил Алиев.

— Ну что ж, такой полк мог бы проявить себя с лучшей стороны, — согласился генерал с лёгкой улыбкой. — Насколько быстро могут прибыть резервные формирования?

— Письма с повестками уже готовы и проштемпелёваны. Они должны прибыть к адресатам через три дня.

— Отправьте их немедленно. Займись этим сам, Андрей, — приказал Бондаренко.

— Будет исполнено, товарищ генерал. — Затем он сделал паузу. — Как вы относитесь к этому делу с НАТО?

— Если они окажут нам помощь, то я поддерживаю решение президента. Мне бы хотелось командовать американскими самолётами. Помню, как эти птички проявили себя в Ираке. На Амуре китайцы построят много переправ, и американские лётчики легко уничтожат их.

— А их наземные части?

— Не надо недооценивать их. Я видел американцев во время учений и управлял некоторыми их танками и бронемашинами. Их снаряжение великолепно, и солдаты знают, как пользоваться ими. Одна рота американских танков под умелым руководством и с хорошей поддержкой может сдерживать целый бронетанковый полк. Не забывай, что они сделали с армией Объединённой Исламской Республики. Два бронетанковых полка американской армии и бригада резервистов сокрушили два тяжёлых корпуса, словно это было учение на столе с песком. Вот почему я хочу усилить темп нашей подготовки. Наши люди ничем не уступают их солдатам, Андрей Петрович, а вот их подготовка — лучшая, которую мне приходилось видеть. Прибавь это к их снаряжению, и ты увидишь, в чём заключается преимущество американских танкистов.

— А их командиры?

— Хорошие, но не лучше наших. Черт побери, ведь они постоянно копируют нашу доктрину. Я бросил им вызов прямо в лицо, и они сразу признали, что восхищаются нашим оперативным мышлением. Но они лучше пользуются нашей доктриной, потому что лучше готовят своих солдат.

— Они могут лучше готовить своих солдат, потому что у них больше денег.

— В этом все дело. Они не заставляют командиров танков красить бордюры вокруг места стоянки машин, как это делаем мы, — угрюмо заметил Бондаренко. Он только что начал менять подобную ситуацию, но «от только что начал» ещё очень далеко до «завершил преобразование». — Отправь письма с повестками как можно быстрее и не забудь, мы должны держать это в тайне. Иди. Мне нужно поговорить с Москвой.

— Слушаюсь, товарищ генерал. — Начальник оперативного отдела вышел из кабинета.

* * *

— Ты только посмотри! Вот это да! — таким был комментарий генерал-майора Диггза после просмотра передачи по телевидению.

— Невольно задумаешься, для чего создавали НАТО, — согласился полковник Мастертон.

— Дьюк, я рос, ожидая, что танки Т-72 вот-вот покатятся по Европе через долину Фулда, подобно тараканам на полу квартиры в Бронксе. Проклятье, теперь они наши друзья? — Он покачал головой, не веря собственным словам. — Я встречал несколько высокопоставленных русских военных вроде генерала Бондаренко, который теперь стоит во главе Дальневосточного округа. Он умный и серьёзный парень, настоящий профессионал. Был у меня в Форт-Ирвине. Схватывал все прямо на лету, подружился с Ал Хаммом и его «Чёрной Лошадью». Настоящий солдат, не хуже нас.

— Значит, сэр, он действительно готовит своих солдат?

И тут зазвонил телефон. Диггз поднял трубку.

— Генерал Диггз. О'кей, подключайте его… Доброе утро, сэр… Отлично, спасибо, и — да? Что вы сказали?.. Судя по всему, это весьма серьёзно… Да, сэр. Да, сэр, мы полностью готовы. Очень хорошо, сэр. До свиданья. — Он положил трубку. — Дьюк, хорошо, что ты сидишь.

— Что случилось?

— Это звонил Верховный главнокомандующий объединёнными силами НАТО в Европе. Нам отдан приказ приготовиться к погрузке на поезда и двигаться на восток.

— Куда на восток? — удивлённо спросил начальник оперативного отдела дивизии.

Может быть, незапланированное учение в Восточной Германии?

— Скорее всего в Россию, в её восточную часть. В Сибирь, наверно.

— Какого черта?

— Верховный главнокомандующий обеспокоен возможной войной между Россией и Китаем. Если война начнётся, нам придётся ехать на восток для поддержки Ивана.

— Какого черта? — снова удивился Мастертон.

— Он посылает сюда своего J-2 — начальника оперативного управления, чтобы проинструктировать нас относительно того, что ему сообщили из Вашингтона. Ожидается его прибытие через полчаса.

— Что ещё? Это задача НАТО?

— Он не сказал. Думаю, нам придётся подождать. В настоящий момент решено, только ты и штаб дивизии, мой адъютант и разведывательный отдел бригады будут присутствовать на инструктаже.

— Так точно, сэр, — сказал Мастертон, потому что это было всё, что он мог ответить.

* * *

Когда президент путешествует, ВВС посылает вдогонку несколько своих самолётов. Среди них были С-5В «Гэлакси». Этим транспортным самолётам на военно-морском флоте дали прозвище «Алюминиевое облако» из-за их огромного размера. Они могут нести внутри вместительного чрева танки. В данном случае, однако, они несли вертолёты VC-60, которые, хотя и больше танков по своим размерам, намного легче весом.

Вертолёт VC-60 является вариантом транспортно-десантного вертолёта «Чёрный ястреб» Сикорского, переоборудованного и предназначенного для высокопоставленных пассажиров. Его пилотом был полковник морской пехоты Дэн Мэллой, который провёл в кресле винтокрылой машины больше пяти тысяч часов. Его позывной был «Медведь».

Кэти Райан хорошо знала его. Обычно он летал с ней по утрам в больницу Джонса Хопкинса на таком же вертолёте. Рядом с ним сидел второй пилот, лейтенант, который выглядел неправдоподобно молодым для профессионального авиатора, и тут же находился старший сержант морской пехоты. Он следил за тем, чтобы все были пристёгнуты должным образом. Кэти была знакома с этой процедурой лучше Джека, не привыкшего к ремням, сдерживающим свободу его движений в вертолёте.

Если не считать этого, «Чёрный ястреб» летел великолепно, и его полет совсем не походил на ощущение, испытываемое при землетрясение, которое обычно досаждает вам во время полёта в винтокрылых машинах. На полет потребовался почти час. Президент надел наушники, защищавшие уши от грохота двигателей и одновременно обеспечивавшие его связью с пилотом. Весь воздушный транспорт в этом районе отсутствовал, даже коммерческие рейсы на аэродромах, мимо которых они пролетали, были временно приостановлены. Польское правительство беспокоилось о безопасности американского президента.

— Вот он, — послышался голос Мэллоя по интеркому. — В направлении на одиннадцать часов.

Вертолёт наклонился налево, чтобы дать возможность пассажирам посмотреть в плексигласовые иллюминаторы. Райан почувствовал внезапный холодок. Он увидел плохонькую железнодорожную станцию, здание, рядом с которым проходили две железнодорожные колеи, и ещё одну колею, уходящую через арку в сторону к другому зданию. В лагере было ещё несколько зданий, но главным образом виднелись бетонные основания, на которых когда-то стояло множество построек. Мысленно он увидел их по черно-белым кинофильмам, заснятым с самолёта, по-видимому русского, в конце Второй мировой войны. Он вспомнил, что эти здания напоминали складские помещения. Однако вместо товаров в них держали людей, хотя немцы, строившие здания, считали их не людьми, а паразитами, насекомыми или крысами, которых необходимо уничтожить эффективно и равнодушно, причём как можно быстрее.

И тут его охватила дрожь. Утро было прохладным, температура не выше 14 — 15 градусов Цельсия, подумал Джек, но его кожа казалась ещё холоднее. Вертолёт мягко коснулся земли, сержант отодвинул дверцу, и президент спустился на посадочную площадку, которая была недавно построена для этой цели. Официальный представитель польского правительства подошёл к нему, пожал руку и представился. Но Райан не обратил на это внимания, внезапно почувствовав себя туристом в аду. Чиновник, который был их гидом, проводил Райанов к автомобилю для короткой поездки к лагерю. Джек сел рядом с женой.

— Джек… — прошептала она.

— Да, — ответил он. — Да, детка, я знаю. — И больше он не произнёс ни единого слова, даже не прислушался к хорошо подготовленному комментарию польского гида.

«Arbeit Macht Frei» — такой была надпись на кованой железной арке. «Работа сделает тебя свободным» — буквальный перевод фразы, написанной по-немецки. Это был, наверно, самый отвратительно циничный лозунг, когда-либо придуманный бесчеловечным умом людей, считавших себя цивилизованными. Наконец автомобиль остановился, и они снова вышли на воздух. И снова гид повёл их от одного места к другому, рассказывая им о вещах, которые они не слышали, но скорее чувствовали, потому что сам воздух казался пропитанным злом. Трава была удивительно зелёной, походила на площадку для гольфа после весеннего дождя… «Может быть, она такая зелёная из-за обилия питательных веществ в почве?» — подумал Джек. Их здесь очень много. Больше двух миллионов человек приняли смерть в этом лагере. Два миллиона. Может быть, три. Через некоторое время счёт теряет смысл, он просто становится цифрой в бухгалтерской книге, написанной каким-нибудь бухгалтером, который давно перестал думать о том, что означают эти цифры. Джек мысленно видел все: человеческие очертания, тела, головы, но, к счастью, он не различал лица мёртвых людей. Теперь они шли по дороге, которую немецкие охранники называли «Himmel Strasse», дорога на небо. Но почему они так называли её?

Был это откровенный цинизм или они действительно верили, что бог смотрит сверху на то, что они делают, и если так, что он думает об этом месте и их деятельности? Что это были за люди? Женщин и детей умерщвляли сразу после приезда в лагерь, потому что от них было мало пользы на промышленных предприятиях, которые построил здесь И.Г. Фарбен. Работа мужчин использовалась как последняя мера пользы от людей, присланных сюда умирать, — получить хоть крошечную выгоду от их последних месяцев жизни. Разумеется, сюда присылали не только евреев; здесь убивали польских аристократов и польских священников, цыган, гомосексуалистов, свидетелей Иеговы и всех остальных, кого гитлеровское правительство считало нежелательными элементами.

Всего лишь насекомые, которых умерщвляли газом «Циклон-Б», производным от научных исследований, которые велись немецкой химической промышленностью в области пестицидов.

Райан не ожидал, что это будет приятной туристской прогулкой. Он полагал, что поездка обогатит его жизненный опыт, подобно посещению поля битвы в Антиетаме[352], например.

Но это не было полем боя, и ощущение здесь оказалось совсем иным.

«Что чувствовали солдаты, которые освободили этот лагерь в 1944 году?» — подумал Джек. Даже самые опытные вояки, не испытывавшие жалости при схватке с врагом, смотревшие в лицо смерти каждый день в течение нескольких лет, наверняка были потрясены тем, что увидели здесь. При всем ужасе, господствовавшем там, поле битвы оставалось местом чести, где люди испытывали стойкость других людей, там была чистота сражающихся людей, соревнующихся с другими вооружёнными людьми но… «Но это глупость, — подумал Джек. — В любой войне мало благородства… но в этом месте его не было совсем».

На поле боя, независимо от причины и применяемых средств, мужчины воевали с мужчинами, а не с женщинами и детьми. В битве была какая-то честь, но… не здесь.

Здесь было место преступления в колоссальном масштабе, и какой бы жестокой ни была война, человеческий уровень она оставляла позади в тот момент, когда происходящее переходило в преступление, намеренное нанесение боли и смерти невинным людям. Как могли немцы совершить такое? Сегодня Германия, как была она и раньше, являлась христианской страной, той самой нацией, которая дала мируМартина Лютера, Бетховена и Томаса Манна. И после всего этого у них появился такой лидер? Адольф Гитлер, ничтожество, родившийся в семье чиновника, неудачник во всем, что он пробовал… за исключением демагогии. Вот в демагогии он был гребаный гений…

…Но почему Гитлер так ненавидел людей, что сконцентрировал всю промышленную мощь своей нации не на завоеваниях, а на гнусной цели хладнокровного уничтожения нежелательных элементов, которыми он считал в первую очередь евреев? Это была одна из самых трудных задач истории. Некоторые говорили, что Гитлер ненавидел евреев потому, что увидел одного на улице Вены, и это стало источником ненависти. Некий эксперт, который сам был евреем, выдвинул предположение, что проститутка-еврейка заразила неудачливого австрийского художника венерической болезнью, но никаких документальных доказательств этого не существует. Ещё одно, самое циничное, направление утверждает, что Гитлеру было совершенно всё равно, кого ненавидеть, и евреи были выбраны лишь потому, что ему нужно было найти объект ненависти для народа, чтобы это помогло ему стать вождём Германии, и он просто остановился на евреях как на самом удобном объекте, против которого он смог объединить нацию. Райан считал эту альтернативу маловероятной, но из всех — самой отвратительной. Как бы то ни было, бывший ефрейтор взял в руки огромную власть, данную ему страной, и использовал её для своих целей. Имя Гитлера стало навечно проклятым, но это не было утешением для миллионов людей, чьи останки превратились в удобрение для травы. Босс жены Райана в больнице Джонса Хопкинса был еврейским врачом по имени Берни Катц, с которым Райаны дружили уже много лет.

Сколько таких людей погибло здесь? Сколько потенциальных Джонасов Салков лежит в земле или превратилось в дым крематориев? И, может быть, один или два Эйнштейна?

Сколько поэтов, актёров или простых людей, которые вырастили бы простых детей…

…и когда Джек произносил клятву исполнять обязанности президента в соответствии с Конституцией Соединённых Штатов, в действительности он клялся защищать простых американцев и, может быть, таких людей, которые нашли свою смерть здесь. Как человек, как американец и как президент Соединённых Штатов, разве не должен был он делать все возможное, чтобы такие ужасы больше никогда не повторились? Он действительно верил, что применение Вооружённых сил может быть оправдано только тогда, когда необходимо защитить жизни американцев и интересы безопасности Америки. Но что представляла собой Америка? Как быть с принципами, на которых была основана его нация? Должна ли Америка применять их только к специфическим, ограниченным местам и целям? Как быть с остальным миром? Разве это не могилы реальных людей?

Джон Патрик Райан стоял и смотрел вокруг, и его лицо было таким же опустошённым, как его душа.

Он пытался понять, что произошло здесь и что он может — что он должен усвоить из этого.

На кончиках пальцев он держал огромную власть каждый день, пока жил в Белом доме. Как использовать её? Как применить и против кого? И, что более важно, за что бороться?

— Джек, — тихо сказала Кэти, касаясь его руки.

— Да, я тоже увидел достаточно. Давай улетим отсюда. — Он повернулся к польскому гиду и поблагодарил его за слова, которые он едва слышал. Потом повернулся и пошёл обратно к автомобилю. Снова они прошли под аркой лжи, делая то, что два или три миллиона человек так и не смогли сделать.

Если существует такая вещь, как призраки, они говорили с ним без слов, но говорили одним голосом: Никогда больше. Райан молча согласился с ними. Пока он жив. Пока существует Америка.

Глава 46 Возвращение домой

Они ожидали очередного донесения от «ЗОРГЕ», и редко кто ожидал с большим нетерпением даже рождения своего первого ребёнка. В этом ожидании заключалась драма, потому что «ЗОРГЕ» не присылал донесения каждый день и они не всегда могли понять систему, когда донесения появлялись и когда нет. Эд и Мэри-Пэт Фоули просыпались ранним утром и лежали в постели с час, потому что им было нечего делать. Наконец они вставали, пили утренний кофе и читали газеты в своём доме в пригородной Виргинии. Дети уходили в школу, затем родители одевались и шли к своему служебному автомобилю, в котором уже сидел шофёр, а рядом стояли наготове машины эскорта с вооружёнными охранниками. Странным обстоятельством было то, что автомобиль четы Фоули сопровождался охраной, но их дом никто не охранял. Таким образом, сообразительный террорист мог додуматься до того, чтобы напасть на дом, что было совсем не так трудно. «Ранняя птичка» уже ждала их в автомобиле, но этим утром в ней было мало интересного. Страница комиксов в «Вашингтон Пост» была интереснее, особенно раздел «Из этого вовсе не следует», их любимый утренний источник для смеха, а ещё — спортивная страница.

— Как ты считаешь, что будет? — спросила Эда Мэри-Пэт. Это удивило его, поскольку жена редко интересовалась его мнением по вопросам полевых операций.

Он пожал плечами. В этот момент они проезжали киоск, торгующий пончиками «Данкин Донатс».

— Легче подкинуть монету и загадать — орёл или решка, Мэри.

— Пожалуй. Я всё-таки надеюсь, что на этот раз выпадет орёл.

— Джек поинтересуется нашим мнением… через полтора часа, наверно.

— Пожалуй, — негромко ответила заместитель директора ЦРУ по оперативным вопросам.

— Проблема с НАТО должна сработать, должна заставить их задуматься, — произнёс директор ЦРУ, словно думая вслух.

— Не делай особую ставку на это, милый, — предупредила его Мэри-Пэт.

— Я знаю. — Молчание. — Когда самолёт Джека вылетит обратно в Вашингтон?

Она посмотрела на часы.

— Часа через два.

— К этому времени мы уже будем знать.

— Да, — согласилась она.

Через десять минут, получив последние сведения о состоянии мира с помощью передачи «Утренний выпуск» Национального общественного радио, они въехали в Лэнгли, снова поставили машину в подземном гараже и снова поднялись в лифте на седьмой этаж, где снова их пути разошлись — они пошли в разные кабинеты. Здесь Эд удивил жену. Она ожидала, что он зайдёт в её кабинет, постоит за спиной, пока она включит компьютер, надеясь получить новый рецепт изготовления пирога, как называла она донесения из Пекина. Это произошло в семь часов пятьдесят четыре минуты.

— Прибыла почта, — объявил электронный голос, когда она вышла на свой специальный сайт в Интернете. Её рука не то чтобы дрожала, когда Мэри-Пэт передвинула мышку, чтобы кликнуть соответствующую иконку, но она едва сдерживала её. На экране появилось письмо, прошло через процесс дешифровки, и она увидела чистый текст, который не могла прочесть. Как всегда, Мэри-Пэт перенесла текст донесения на жёсткий диск, проверила, что он действительно сохранён в памяти компьютера, затем сделала печатную копию и, наконец, стёрла текст со своего электронного раздела поступления, полностью уничтожив его в Интернете. Затем она подняла трубку внутреннего телефона.

— Попросите доктора Сиэрса немедленно подняться ко мне, — сказала она секретарше.

Джошуа Сиэрс тоже приехал на работу ранним утром и сейчас сидел за столом, читая финансовую страницу «Нью-Йорк Таймс», когда раздался звонок. Меньше чем через минуту он был в лифте и вскоре оказался в кабинете заместителя директора ЦРУ по оперативной деятельности.

— Вот, — сказала Мэри-Пэт, передавая ему шесть страниц, покрытых иероглифами. — Садитесь.

Сиэрс опустился в комфортабельное кресло и взялся за перевод. Он видел, что заместитель директора немного волнуется по поводу этого донесения, и его первоначальный диагноз появился, когда он открыл вторую страницу.

— Это плохие новости, — сказал он, не поднимая головы. — Похоже, что Чанг внушает премьер-министру Ху, что следует двигаться в направлении, которое ему нравится. Фанг чувствует себя неуверенно по этому поводу, но вынужден согласиться. Маршал Луо полностью на стороне Чанга. Думаю, этого следовало ожидать. Он всегда был сторонником решительных действий, — комментировал Сиэрс. — Здесь ведётся разговор относительно режима оперативной секретности, проявляется беспокойство, что мы можем знать их планы — но они считают, что это очень маловероятно, — заверил заместителя директора ЦРУ Сиэрс.

Она слышала это много раз, но всегда по спине у неё пробегал холодок, когда она получала подтверждение того, что враг (для Мэри-Пэт почти каждый был врагом) обсуждает и отрицает ту самую возможность, осуществлению которой она посвятила всю свою профессиональную жизнь. Когда-то в Москве контролировала деятельность агента по кличке Кардинал. Он был настолько стар, что вполне мог быть её дедушкой, но она думала о нем, как о собственном первом младенце, когда давала ему поручения и получала от него сведения, пересылала их в Лэнгли и всегда беспокоилась о его безопасности. Сейчас она вышла из этой игры, но, по сути дела, все осталось по-прежнему. Где-то там находилась китайская девушка, посылающая Америке жизненно важные сведения. МП знала её имя, но не её лицо, не имела представления, что заставляет её делать это. Все, что знала Мэри-Пэт, заключалось в том, что девушке нравилось спать с одним из офицеров американской разведки, что она вела официальный дневник министра Фанга и что её компьютер посылал информацию во Всемирную сеть, по каналу, который заканчивался на письменном столе в кабинете седьмого этажа Центрального разведывательного управления.

— Краткое содержание? — спросила она у доктора Сиэрса.

— Они продолжают подготовку к войне, — ответил аналитик. — Может быть, через некоторое время они приостановят подготовку, но в этом донесении нет никаких указаний на это.

— Если мы предупредим их?..

Сиэрс пожал плечами:

— Трудно сказать. Сейчас они больше всего беспокоятся о внутренних волнениях в стране и возможном коллапсе всей политической системы. Этот экономический кризис заставил их беспокоиться о политическом крахе для всех них, только это их и тревожит.

— Войны начинают испуганные люди, — заметила заместитель директора ЦРУ.

— Да, история говорит нам об этом, — согласился Сиэрс. — И это снова происходит сейчас, прямо перед нашими глазами.

— Проклятье, — проронила миссис Фоули. — О'кей, отпечатайте перевод и доставьте его ко мне как можно скорее.

— Хорошо, мэм. Полчаса. Вы хотите, чтобы я показал это Джорджу Вивёру, верно?

— Да. — Она кивнула. Профессор работал с материалом «ЗОРГЕ» уже несколько дней, медленно и тщательно формулируя свой раздел в Специальной национальной разведывательной оценке, так, как он привык работать в университете. — Тебе нравится работать с ним?

— Вполне. Он хорошо знаком с их мышлением, может быть, лучше меня — у него степень магистра психологии, которую он получил в Йельском университете. Просто он слишком медленно формулирует свои выводы.

— Передай ему, что мне нужно что-то, что я смогла бы использовать, к концу дня.

— Будет исполнено, — пообещал Сиэрс, встал и направился к двери. Мэри-Пэт последовала за ним, но повернула в другую сторону.

— Да? — сказал Эд Фоули, когда она вошла в его кабинет.

— Перевод будет у тебя в руках примерно через полчаса. Вкратце: приём России в НАТО не произвёл на них впечатления.

— Вот дерьмо, — сразу прокомментировал директор ЦРУ.

— Да, — согласилась жена. — Ты лучше узнай, насколько быстро мы можем доставить эту информацию Джеку.

— О'кей. — Директор ЦРУ поднял трубку своего кодированного телефона и нажал на кнопку быстрого набора, связывающую его с Белым домом.

* * *

В американском посольстве проходила в это время последняя полуофициальная встреча, и Головко снова говорил от имени своего президента, пока Грушевой находился в британском посольстве, беседуя с премьер-министром.

— Какое впечатление произвёл на тебя Освенцим? — спросил русский.

— Да, это тебе не «Диснейленд», — ответил Райан, поднося к губам чашку кофе. — Ты не был там?

— Мой дядя Саша был в составе танковой группы, которая освободила лагерь, — ответил Сергей. — Он командовал танковым полком в чине полковника во время Великой Отечественной войны.

— Он не рассказывал тебе об этом?

— Да, когда я был мальчишкой. Саша — он брат моей матери — был настоящим солдатом, крутым мужчиной с жёсткими правилами жизни и преданным коммунистом. Наверно, то, что он увидел в лагере, потрясло его, — продолжал Головко. — Он только сказал, что это было ужасно и доказывает правильность выбранного им пути. Он сказал, что после Освенцима воевал особенно успешно — убивал ещё больше немцев.

— А как относительно того, что делал…

— Ты имеешь в виду, что делал Сталин? Мы никогда не говорили об этом в семье. Мой отец служил в НКВД, ты ведь знаешь это. Он считал, что всё, что делало государство, является правильным. Это мало отличалось от того, что делали фашисты в Освенциме, согласен, но он смотрел на это по-другому. Тогда было другое время, более жестокое. Насколько я помню, твой отец тоже участвовал в этой войне.

— Да, парашютист, в 101-й воздушно-десантной дивизии. Он почти не рассказывал об этом, говорил только, что происходили странные вещи. Он сказал, что ночное десантирование в Нормандии было пугающим, и это все — он никогда не рассказывал о том, как чувствуешь себя, когда бежишь в темноте, а вокруг тебя свистят пули.

— Да, мало удовольствия быть солдатом в бою.

— Не думаю, что это особенно весело. Правда, посылать людей в бой убивать других людей тоже не доставляет особого удовольствия. Черт побери, Сергей! Я обязан защищать людей, а не рисковать их жизнями.

— Значит, ты не похож на Гитлера. И не похож на Сталина, — добавил русский. — Могу заверить тебя, что Эдуард Петрович тоже не похож на этих монстров. Сейчас мы живём в спокойном мире, более спокойном, чем тот, в котором жили наши отцы и дяди. И всё-таки недостаточно спокойном. Когда ты узнаешь, как реагировали наши китайские друзья на вчерашние события?

— Надеюсь, что скоро, но мы не уверены в результате этих событий. Ты ведь знаешь, как все происходит.

— Да. Ты полагаешься на донесения своих агентов, но не знаешь, когда они поступят, и ожидание ведёт к разочарованию. Иногда тебе хочется свернуть им шеи, но это глупо и неправильно с моральной точки зрения.

— Какова реакция общества? — спросил Райан. Русские узнают об этом скорее, чем его люди.

— Никакой реакции, господин президент. Никаких комментариев среди граждан. Этого следовало ожидать, но всё-таки неприятно.

— Если китайцы начнут наступление, вы сможете остановить их?

— Президент Грушевой задал именно этот вопрос Ставке, своим генералам, но они пока не дали определённого ответа. Нас беспокоит оперативная безопасность. Мы не хотим, чтобы в КНР знали, что нам что-то известно.

— Это может нанести вам вред, — предостерёг его Райан.

— Сегодня утром я сказал это, но у военных своё мнение, верно? Мы объявили мобилизацию, и в механизированные войска поступили приказы о боевой готовности. Но буфет, однако, как говорите вы, американцы, в настоящее время пуст.

— Что ты сделал с людьми, которые пытались убить тебя? — спросил Райан, меняя тему.

— Главный субъект находится сейчас под постоянным наблюдением. Если он вздумает что-то предпринять, тогда мы поговорим с ним, — пообещал Головко. — Как тебе известно, он действует по заданию китайцев.

— Да, я слышал об этом.

— Ваш представитель ФБР в Москве, этот Райли, очень способный парень. Мы могли бы найти ему место во Втором Главном управлении.

— Да, Дэн Мюррей высоко ценит его.

— Если эта китайская война зайдёт дальше, нам понадобится группа связи между вашими военным и нашими.

— Действуй через Верховного главнокомандующего объединёнными силами НАТО в Европе, — сказал Райан. Он уже подумал об этом. — Ему даны инструкции сотрудничать с вашими людьми.

— Спасибо, господин президент. Я передам это в Ставку. А как твоя семья? С ней все в порядке? — Нельзя вести такой разговор без приятных вещей, не относящихся к делу.

— У моей старшей дочери, Салли, появился молодой человек. Это непросто для отца, — признался Райан.

— Да. — Головко позволил себе улыбнуться. — Ты живёшь в страхе, что она найдёт себе юношу, каким был когда-то ты сам, верно?

— Ничего, агенты Секретной службы помогают держать маленьких мерзавцев под контролем.

— Действительно, люди с пистолетами иногда оказываются очень полезными, — с улыбкой согласился русский, чтобы разрядить обстановку.

— Да, но мне кажется, что дочери являются небесной карой для нас за то, что мы мужчины, — засмеялся Райан.

— Совершенно верно, господин президент, совершенно верно. — Сергей помолчал. Пора возвращаться к делу: — Сейчас трудное время для нас обоих, не правда ли?

— Да, правда.

— Может быть, китайцы увидят, что мы стоим плечом к плечу, и откажутся от своей жадности. В конце концов, поколение наших отцов совместными усилиями положило конец Гитлеру. Кто решится противостоять двум нашим государствам?

— Сергей, войны не являются рациональными действиями. Их начинают не рациональные люди. Их начинают те, которым абсолютно наплевать на людей, находящихся под их властью. Эти безумцы готовы убивать своих соплеменников ради собственных целей. Этим утром я видел такое место. Мне кажется, оно похоже на парк развлечений Сатаны, но не место для людей вроде нас. Я покинул лагерь полный ярости. Я не против того, чтобы встретиться с Гитлером, при условии что у меня в руке будет пистолет. — Это было глупое заявление, но Головко понял его.

— Если нам повезёт, вместе мы сможем остановить китайскую авантюру.

— А если нет?

— Тогда совместными усилиями мы победим их, мой друг. Будем надеяться, что это будет последняя война.

— Я не стал бы утверждать так категорично, — ответил президент. — Такая мысль возникала и у меня, но я полагаю, что это достойная цель.

— Когда ты узнаешь, что говорят китайцы?..

— Мы сообщим тебе.

Головко встал.

— Спасибо. Я передам это своему президенту.

Райан проводил русского к двери, затем направился к кабинету посла.

— Это только что поступило по кодированному каналу. — Посол Левендовский передал президенту факс. — Это действительно так плохо, как выглядит? — Факс был озаглавлен «ТОЛЬКО ДЛЯ ГЛАЗ ПРЕЗИДЕНТА», но прибыл в посольство.

Райан взял факс и начал читать.

— Пожалуй. Если русским понадобится помощь через НАТО, поляки смогут принять участие?

— Не знаю. Я должен сделать запрос.

Президент покачал головой.

— Слишком рано для этого.

— Мы пригласили русских в НАТО, зная, что может случиться такое? — Вопрос показывал беспокойство и едва ли не недовольство из-за нарушения дипломатического этикета.

Райан поднял голову.

— А ты как думаешь? — Он помолчал. — Мне нужен твой кодированный телефон.

Через сорок минут Джек и Кэти Райан поднялись по ступенькам трапа, ведущего в их самолёт для возвращения домой. «Хирург» ничуть не удивилась, когда увидела, что её муж сразу поднялся на верхний уровень самолёта, где находился узел связи. За ним последовал Государственный секретарь. Она подозревала, что Джек выкурит там пару сигарет, но к тому времени, когда он спустился обратно, Кэти уже спала.

Что касается самого Райана, он с удовольствием бы закурил, но в узле связи не нашлось ни одного курящего. Вернее, там всё-таки нашлось двое курящих, но они оставили сигареты в багаже, чтобы избежать искушения нарушить правила ВВС. Президент выпил немного виски и опустился в кресло, откинув его назад. Вскоре он задремал, и ему снился Освенцим, который перемежался отрывками из «Списка Шиндлера». Проснулся он уже над Исландией, весь в поту, посмотрел на ангельское лицо спящей жены и напомнил себе, что каким бы плохим ни был мир, он всё-таки уже не так плох.

И его задача заключалась в том, чтобы он не стал хуже.

* * *

— О'кей, есть ли у нас способ заставить их отказаться от своих намерений? — спросил Робби Джексон у собравшихся в ситуационном центре Белого дома.

Профессор Вивёр производил на него впечатление типичного яйцеголового, способного долго говорить и делать слишком мало полезных заключений. И всё-таки Джексон прислушивался к его мнению. Вивёр знал больше всех о том, как мыслят китайцы. Ещё бы не знать. Его объяснение было почти таким же непонятным, как мышление китайских руководителей, которое он пытался донести до них.

— Профессор, — не выдержал наконец Джексон, — всё, что вы нам рассказали, очень интересно. Но скажите, какое отношение имеет то, что случилось девять столетий назад, к событиям, происходящим сегодня? Сегодняшние китайские руководители маоисты, а не роялисты.

— Идеология является просто оправданием поведения, господин вице-президент, а не причиной его. Их мотивация сегодня ничем не отличается от той, которой руководствовались императоры династии Цин. Сегодня они боятся точно того же, чего боялись императоры девять веков назад: восстания крестьянства, если экономика страны потерпит полный крах, — объяснил профессор этому пилоту, несомненно, хорошему технику, подумал он, но явно не интеллектуалу. По крайней мере, у президента есть определённые заслуги как историка, хотя они не были достаточно впечатляющими для многолетнего декана факультета университета Айви Лиг.

— Тогда вернёмся к главному вопросу: что можем мы сделать, чтобы заставить их отступить, не прибегая к военным действиям?

— Можно сообщить им, что нам известны их планы. Это заставит их задуматься. Но они, в конце концов, принимают решение на основе общего баланса сил, который, судя по донесению этого парня «ЗОРГЕ», склоняется, по их мнению, в пользу Китая.

— Значит, они не откажутся от своих намерений? — спросил вице-президент.

— Да, я не могу гарантировать этого, — ответил Вивёр.

— А раскрытие источника информации приведёт к гибели нашего агента, — напомнила Мэри-Пэт собравшимся в комнате.

— Но это всего лишь одна жизнь против жизней многих, — указал профессор Вивёр.

Как ни странно, заместитель директора ЦРУ по оперативной деятельности не перепрыгнула через стол и не вцепилась в лицо профессора. Она уважала Вивёра как хорошего специалиста и консультанта. Но он всё-таки был ещё одним теоретиком, живущим в башне из слоновой кости, и не принимал во внимание человеческие жизни, которые зависели от подобного решения. Реальные люди понимали, что их жизнь может внезапно прерваться, а для реальных людей это имело большое значение, несмотря на то, что этот профессор в своём комфортабельном кабинете в Провиденсе, Род-Айленд, даже не задумывается над этим.

— К тому же мы лишимся жизненно важного источника информации, который так нужен нам, если они всё-таки решат наступать на север, а это отрицательно повлияет на нашу способность иметь дело с военной угрозой в реальном мире, между прочим.

— Полагаю, что это верно, — согласился профессор.

— Могут русские остановить их? — спросил Джексон. Генерал Мур взялся ответить на этот вопрос.

— Нельзя сказать что-нибудь определённое, — заметил председатель Объединённого комитета начальников штабов. — У китайцев мощная армия, и они пустят в ход всю свою военную мощь. Зато у русских за спиной огромное пространство, способное поглотить натиск китайцев, а вот военной мощи у них не хватает. Если бы спросили моё мнение, я поставил бы деньги на КНР — при условии, что мы не вмешаемся в эту войну. Наша воздушная мощь может в значительной степени изменить соотношение сил, а если НАТО пришлёт наземные войска, ситуация изменится коренным образом. Исход войны зависит от того, какие подкрепления можем прислать мы и русские на место боевых действий.

— Логистика?

— Да, в этом и заключается проблема, — согласился генерал Мур. — У русских на восток ведёт всего одна железнодорожная линия. Правда, там двойная колея и дорога электрифицирована, но это единственная хорошая новость.

— Кому-нибудь известно, как вести подобную операцию по железной дороге? Мы ведь не делали этого со времён Гражданской войны, — сказал Джексон.

— Подождём и увидим, сэр, если дело зайдёт так далеко. Я не сомневаюсь, что русские обдумывали эту проблему много раз. На них можно положиться.

— Просто великолепно, — пробормотал вице-президент. Проведя всю свою профессиональную жизнь на море, он не любил полагаться на людей, кроме тех, которые говорили по-американски и носили синюю морскую форму.

— Если бы обстоятельства были полностью в нашу пользу, китайцы не стали бы обдумывать эту операцию так серьёзно, как, по-видимому, они делают сейчас. — Это было настолько очевидно, как исход футбольного матча, при котором у соперника в воротах нет вратаря, а судья свистит только в пользу твоей команды.

— Проблема, — сказал им Джордж Уинстон, — заключается в том, что приз слишком соблазнителен. Это вроде того, что двери банка забыли запереть на трехдневный уикенд, а полицейские объявили забастовку.

— Джек говорит, что агрессивная война представляет собой вооружённый грабёж, только в огромном масштабе, — заметил Джексон.

— Это похоже на истину, — согласился министр финансов. Профессору Вивёру такое сравнение показалось излишне упрошенным, но что ещё можно ожидать от окружающих его людей?

— Мы можем предостеречь их, когда увидим явные признаки подготовки к наступлению на фотографиях с наших спутников, — предложил Эд Фоули. — Микки, когда это станет очевидным?

— Предположительно, за два дня. Им понадобится неделя, чтобы перебросить на север свои войска. Китайские армии уже сейчас находятся в непосредственной близости от театра потенциальных военных действий, так что вопрос заключается лишь в том, чтобы расположить их должным образом — выдвинуть на передовые позиции. Затем окончательные подготовительные действия, скажем, за тридцать шесть часов перед тем, как их полевые орудия откроют огонь.

— Иван не сможет остановить их?

— На границе? У русских никаких шансов сделать это, — ответил генерал, выразительно покачав головой. — Русским придётся выигрывать время, отдавая китайцам пространство. Китайцам предстоит пройти чертовски длительный путь, прежде чем они доберутся до нефтяных месторождений. В этом их слабое место. Они будут вынуждены защищать огромный фланг, и исключительно трудной окажется проблема снабжения. Я думаю, что они попытаются высадить воздушный десант в район золотых месторождений или в район месторождения нефти. У них слабые воздушно-десантные войска и почти нет возможностей перебрасывать солдат на транспортных самолётах, но думаю, что они сделают это в любом случае. Оба места являются слабо защищёнными целями.

— А что мы можем послать на помощь русским?

— Прежде всего, военно-воздушные силы — истребители, бомбардировщики и все воздушные танкеры-заправщики, которые есть у нас. Может быть, нам не удастся установить господство в воздухе, но мы можем быстро лишить китайцев свободы воздушных полётов, создав соотношение воздушных сил пятьдесят на пятьдесят почти сразу, а затем погоним их самолёты обратно. Здесь снова возникает вопрос чисел, Робби, и проблема того, насколько хорошо подготовлен их лётный состав. Наверно, их лётчики подготовлены лучше русских, просто потому что они провели больше времени в воздухе, готовясь к войне, но технически у русских более совершенные самолёты, да и воздушная доктрина у них лучше китайской — за исключением того, что у них не было возможности попробовать её на практике.

Робби Джексону хотелось проворчать, что в ситуации слишком много неизвестного, но если бы все было определено чётко и ясно, как сказал генерал Микки Мур, китайцы не решились бы перейти северную границу. Хулиганы нападают на маленьких старых дам, отбирая у них деньги, полученные в кассах социального страхования, а не на полицейских, которые только что получили деньги по своим чекам по пути домой с работы. Когда у тебя в кармане пистолет, это коренным образом меняет дело, и каким бы неразумным ни было преступление на улице или начало войны, те, которые занимаются этим, всё-таки проявляют определённый выбор в своих действиях.

* * *

Скотт Адлер совсем не спал во время полёта. Он снова и снова обдумывал различные способы остановить войну, прежде чем она началась. В конце концов, это ведь первостепенная задача дипломата, не правда ли? Он думал главным образом о своих недостатках. Адлер возглавлял ведомство, занимающееся международными отношениями его страны. Поэтому он должен был знать — ему платили за то, чтобы он знал, — как уберечь страны мира от неразумных действий. Грубо говоря, это означало, что он должен сказать им: если вы поступите таким образом, то вся мощь и ярость Америки обрушится на вас и уничтожит вас. Но прибегать к столь грубым методам совсем не обязательно. Намного лучше убедить их, что куда выгоднее для них самих поступать разумно, потому что в разумном поведении таится их спасение как нации в глобальном сообществе. Однако в данном случае истина заключалась в том, что мышление китайцев не было доступно его уму и он не знал, что сказать им, чтобы они могли увидеть яркий свет дня. Хуже всего было то, что он встречался с этим Чангом, когда велись переговоры с министром иностранных дел Китая Шеном, и все, в чём он убедился, заключалось в том, что они смотрят на реальную жизнь совсем не так, как он. Они видят синий цвет, когда он видит зелёный, и он не знал, как поступить, чтобы убедить их в том, что они ошибаются, что это не синий, а на самом деле зелёный, или хотя бы понять, почему они видят не такие цвета, как он. Тихенький голосок упрекал его в расизме, но ситуация зашла слишком далеко, чтобы рассматривать тонкости ведущейся им политики. От него требовалось, чтобы он остановил войну, прежде чем она начнётся, а он не знал, что нужно сделать для этого. Его размышления закончились тем, что он уставился на переборку перед своим комфортабельным креслом, и ему показалось, что это экран кинотеатра. Ему хотелось посмотреть кино или сделать что-нибудь такое, чтобы отвлечь мышление от беличьего колеса, которое непрерывно вращалось перед его глазами. Адлер почувствовал, что кто-то похлопал его по плечу. Он повернулся и увидел своего президента, который жестом пригласил его подняться наверх, в узел связи. Там они снова выгнали двух связистов ВВС из их кресел.

— Все ещё думаешь о последнем донесении «ЗОРГЕ»?

— Да, — кивнул Адлер.

— Есть предложения?

Мысли Государственного секретаря поднялись на другой уровень.

— Нет. Извини, Джек, но ничего нового у меня просто нет. Может быть, тебе нужен другой Государственный секретарь.

Райан фыркнул:

— Нет. Нужны другие враги. Единственное, что приходит мне в голову, это сказать им, что мы знаем об их намерениях и будет гораздо лучше, если они остановятся.

— А когда они ответят — засуньте своё предупреждение себе в задницу, что тогда?

— Ты знаешь, что нам нужно сейчас? — спросил «Фехтовальщик».

— О да, пара сотен «Минитменов» или «Трайдентов» быстро наставят их на правильный путь. К сожалению…

— К сожалению, мы избавились от них, чтобы сделать мир более безопасным местом, — заключил Райан.

— Ну что ж, у нас есть бомбы и самолёты, способные доставить их, и тогда…

— Нет! — зашипел Райан. — Нет, черт побери, я не разрешу начать ядерную войну, для того чтобы остановить обычную. Сколько людей, по твоему мнению, я должен убить?

— Успокойся, Джек. Это моя работа — представлять различные варианты, помнишь? Не защищать их — по крайней мере, не этот. — Наступило молчание. — Что ты думаешь об Освенциме?

— Это набор кошмаров — одну минуту, твои родители, верно?

— Мой отец был в Бельзене — но ему повезло, и он уцелел.

— Он рассказывал тебе об этом?

— Нет. Ни единого слова, даже раввину. Говорил, может быть, психиатру. Он ходил к одному в течение нескольких лет, но я так и не узнал, зачем он делал это.

— Я не могу позволить случиться чему-нибудь подобному снова. Чтобы не допустить этого — да, чтобы не допустить этого, — рассуждал вслух Райан, — да, я могу разрешить сбросить бомбу W-83.

— Ты знаком с терминологией?

— Немного. Меня инструктировали много лет назад, и названия видов оружия застряли у меня в мозгу. Как странно, у меня никогда не было кошмаров относительно этого. Видишь ли, я никогда не вчитывался в ЕИОП — Единый интегрированный операционный план — поваренную книгу с рецептами уничтожения мира. Думаю, что скорее застрелюсь, чем сделаю это.

— Многим президентам приходилось задумываться над такими вещами, — напомнил ему Адлер.

— Это было до меня, Скотт, и они никогда не думали, что такое случится. Все они надеялись, что им удастся как-нибудь избежать этого. До тех пор, пока в Белом доме не появился Боб Фаулер и едва не попробовал ввести коды начала ядерной войны. Это была безумная субботняя ночь, — вспомнил Райан.

— Да, я знаю, что тогда случилось. Но ты сохранил самообладание. Немногие последовали твоему примеру.

— Верно. И посмотри, куда это привело меня, — заметил президент Соединённых Штатов с мрачной улыбкой. Он взглянул в иллюминатор. Теперь они летели над землёй, наверно над Лабрадором, масса зелени и озёр, и несколько прямых линий, указывающих на присутствие человека. — Как нам поступить, Скотт?

— Мы попытаемся предостеречь их. Они делают вещи, которые видно со спутников, и тогда мы скажем, что нам известно об их подготовке к войне. Наша последняя попытка будет заключаться в том, что мы сообщим им, что Россия является теперь союзником Америки, и война с Иваном будет означать войну с дядей Сэмом. Если это не остановит их, то ничто больше не остановит.

— Что, если предложить им какую-нибудь уступку, чтобы откупиться? — задал вопрос президент.

— Напрасная трата времени. Я не думаю, что это подействует, но я чертовски убеждён в том, что они истолкуют это как знак слабости и такой шаг только подтолкнёт их на более решительные действия. Нет, они уважают силу, и мы должны продемонстрировать её. Вот тогда последует реакция — та или иная.

— Они собираются начать войну, — сказал Джек.

— Подкинь монету. Будем надеяться, что выпадет орёл, приятель.

— Да. — Райан посмотрел на часы. — В Пекине раннее утро.

— Они просыпаются и идут на работу, — согласился Адлер. — Что ты можешь сказать мне об источнике «ЗОРГЕ»?

— Мэри-Пэт не посвятила меня во все детали. Может быть, так лучше. Это одна из вещей, которую я узнал в Лэнгли. Иногда ты знаешь слишком много. Лучше всего не знать их лица и особенно их имена.

— А если случится что-то плохое?

— Когда это случится, ситуация станет ужасной. Я даже не хочу думать о том, что сделают с ними эти люди. Их версия правила Миранды гласит: «Можешь кричать сколько угодно. Нам всё равно».

— Очень смешно, — пробормотал Государственный секретарь.

— Вообще-то такая техника допроса не так уж эффективна. В результате расскажут вам именно то, что вы хотите слышать, и допрос закончится тем, что вы сами будете диктовать шпионам интересующую вас информацию, вместо того, чтобы получить от них сведения, которые им действительно известны.

* * *

Самым секретным местом в Вашингтоне, округ Колумбия, был район, где размещалось Агентство национальной безопасности (АНБ). Совместное предприятие ЦРУ и Пентагона, имело в своём распоряжении разведывательные спутники, большие птички с многочисленными камерами, летающие вокруг земного шара на малой или средней высоте. Они смотрели вниз через объективы своих невероятно дорогих и совершенных фотокамер, сравнимых по точности и стоимости с космическим телескопом «Хаббл». Сейчас в космосе находились три фотографические птички, облетающие Землю каждые два часа и пролетающие над одной и той же точкой земной поверхности дважды в день.

В космосе находился также спутник радиолокационной разведки, обладающий намного худшей разрешающей способностью, чем спутники КН-11 «Локхида» или ТРВ, зато способный смотреть сквозь облака. В данный момент это являлось важным, потому что над китайско-сибирской границей навис холодный фронт и облака в его передней части закрывали весь видимый спектр. Это вызывало раздражение у техников и учёных СНР, чьи спутники, на которые были потрачены многие миллиарды, годились пока только для предсказания погоды — облачно, с короткими ливнями, холодно, температура в районе 5 — 10 градусов Цельсия, ночью температура опускается почти до точки замерзания.

По этой причине аналитики разведывательной службы с пристальным вниманием изучали информацию, полученную от радиолокационной разведывательной птички «Лакросс», потому что в данный момент только от неё поступала надёжная информация.

— Облака закрывают видимость до шести тысяч футов над землёй. Даже «Блэкберд» не принесёт сейчас никакой пользы, — заметил один из фотоаналитиков. — О'кей, что мы имеем теперь?.. Похоже, что там очень активное движение на железных дорогах, по-видимому главным образом железнодорожные платформы. На них что-то погружено, но приземные помехи мешают разглядеть очертания.

— Что можно перевозить на железнодорожных платформах? — спросил морской офицер.

— Гусеничные машины, — ответил армейский майор, — и тяжёлые артиллерийские орудия.

— Мы можем подтвердить это предположение на основе имеющихся у нас данных? — спросил морской аналитик.

— Нет, — ответил гражданский специалист. — Однако… вот железнодорожный узел. Мы видим шесть длинных грузовых составов, неподвижно стоящих на колеях. О'кей, а где… — Он включил свой настольный компьютер и вывел на экран визуальное изображение. — Вот что здесь у нас. Видите эти рампы? Они предназначены для того, чтобы разгружать подвижное оборудование с поездов. — Он обернулся и посмотрел на изображение, полученное со спутника «Лакросс». — Да, что-то похожее на очертания танков. Они сползают по рампам и выстраиваются в районе сбора. Это очертания танкового полка, триста двадцать два тяжёлых боевых танка и сто двадцать пять бронетранспортёров… итак, по моей оценке, здесь концентрируется доставленная по железной дороге целая бронетанковая дивизия. Вот парк грузовых автомобилей… и ещё какая-то группа, я не уверен. Выглядят крупными… квадратные или прямоугольные очертания. Гм, — закончил аналитик. Он снова повернулся к настольному компьютеру и вызвал из файлов разные формы. — Знаете, на что это похоже?

— Бьюсь об заклад, что ты скажешь нам.

— Это похоже на пятитонные грузовики с погруженными на них секциями понтонных мостов. Китайцы скопировали русский понтонный мост — черт побери, все так поступили. Иван спроектировал великолепный мост. Короче говоря, на радиолокационном изображении это очень походит на секции моста. Я дам этому восемьдесят процентов вероятности. Таким образом, эта группа вот здесь — два инженерных полка, сопровождающих танковую дивизию.

— Вам не кажется, что это слишком большое количество инженерной техники для одной бронетанковой дивизии? — спросил морской офицер.

— Да, это верно, — подтвердил армейский майор.

— Действительно, — согласился фотоаналитик. — Обычное техническое обеспечение составляет один инженерный батальон на танковую дивизию. Значит, это авангард корпуса или армии, и, по моему мнению, они собираются форсировать какие-то реки.

— Продолжай, — сказал ему старший аналитик.

— Они готовятся к переправе на север.

— О'кей, — заметил армейский офицер. — Ты видел раньше нечто подобное?

— Два года назад они проводили учения, но тогда там был один инженерный полк, а не два. Они покинули этот железнодорожный узел и направились на юго-восток. Это было крупное учение. Мы получили множество спутниковых фотографий. Они моделировали вторжение или, по крайней мере, решительное нападение. В том учении принимала участие целая армия группы «А» вместе с бронетанковой дивизией и двумя механизированными дивизиями, игравшими роль нападающей стороны, а другая механизированная дивизия изображала рассеянную оборону. Победу одержала нападавшая сторона.

— Насколько оборона отличалась от того, как русские развёрнуты на своей границе? — Этот вопрос задал морской офицер.

— Более концентрированно — я хочу сказать, что китайская обороняющаяся сторона была более сконцентрирована на своих позициях, чем русские сейчас.

— И атакующая сторона одержала победу?

— Совершенно верно.

— Насколько реальным были эти учения? — спросил майор.

— Нельзя сказать, что это был Форт-Ирвин, но это были честные учения, и, вероятно, они походили на войну. Атакующая сторона имела обычное преимущество в численном составе и инициативе. Они прорвали оборону противника и начали маневрировать в тылу врага, где находились железные дороги. В общем, победа была полной.

Морской офицер посмотрел на своего армейского коллегу в зелёном мундире.

— Именно так они поступили бы, если бы хотели устремиться на север.

— Согласен.

— Лучше сообщить об этом, Норм.

— Да. — И оба офицера направились к телефонам.

— Когда погода прояснится? — спросил оставшийся гражданский аналитик у техника.

— Предположительно через тридцать шесть часов. Небо начнёт проясняться завтра вечером, и мы уже запрограммировали, съёмку каких целей нужно вести. — Он не добавил, что способность спутников КН-11 вести съёмку ночью мало отличается от съёмки в дневное время — просто цвета будут не такими яркими.

Глава 47 Перспективы и не спящие ночью

Усталость от полёта на запад, или шок путешествия, как предпочитал называть это президент Райан, всегда меньше, чем от полёта на восток, и он выспался на борту самолёта. Джек и Кэти спустились по трапу «ВВС-1» и прошли к ожидающему их вертолёту, который доставил их на посадочную площадку южной лужайки Белого дома за обычные десять минут. На этот раз первая леди пошла прямо в Белый дом, тогда как президент повернул налево к Западному крылу, но не в Овальный кабинет, а в ситуационный центр. Вице-президент уже ждал его там, вместе с обычными «подозреваемыми лицами».

— Привет, Робби.

— Как долетел, Джек?

— Долго. — Райан потянулся, чтобы привести свои мышцы в рабочее состояние. — О'кей, что происходит?

— Ничего хорошего, дружище. Мы знаем, что механизированные войска китайской армии двигаются к русской границе. Вот что мы получили из АНБ. — Джексонлично разложил на столе распечатку фотографий, полученных от специалистов по фоторазведке. — Мы видим механизированные части здесь, здесь и вот здесь. А это инженерные подразделения с устройствами для установки мостов.

— Сколько пройдёт времени, прежде чем они будут готовы? — спросил Райан.

— Потенциально, меньше трех дней, — ответил Микки Мур. — Более вероятно от пяти до семи.

— Что мы делаем?

— Мы разослали массу приказов с предостережениями, но пока никто не двигается.

— Китайцы знают, что мы тоже принимаем участие? — спросил президент.

— Скорее всего нет, но они не могут не знать, что мы внимательно наблюдаем за развитием событий, и они знают о возможностях нашей космической разведки, — ответил Мур.

— От них ничего не поступило по дипломатическим каналам?

— Ничего, — ответил Эд Фоули.

— Только не говори мне, что все происходящее их не волнует. Развитие событий не может не беспокоить их.

— Может быть, беспокоит, Джек, — согласился директор ЦРУ. — Но от этого они не страдают бессонницей — скорее бессонница мучает их из-за внутренних политических проблем.

— Есть что-нибудь новое от «ЗОРГЕ»?

Фоули покачал головой:

— С сегодняшнего утра ничего нового.

— О'кей, кто наш старший дипломат в Пекине?

— Советник-посланник в посольстве, но он вообще-то относительно молод и новый человек в этой должности, — ответил директор ЦРУ.

— О'кей, ну что ж, нота, которую мы собираемся послать, не будет новой, — сказал Райан. — Сколько сейчас времени в Пекине?

— Восемь двенадцать утра, — ответил Джексон, показывая на настенные часы, поставленные на китайское время.

— Таким образом, «ЗОРГЕ» не прислал ничего за вчерашний рабочий день?

— Нет. Донесения от него поступают два или три раза в неделю. В этом нет ничего необычного, — напомнила Мэри-Пэт. — Иногда это означает, что следующее донесение будет особенно интересным.

Все подняли головы, когда в комнату вошёл Государственный секретарь Адлер. Он приехал на автомобиле, вместо того чтобы воспользоваться вертолётом с Эндрюз. Он сразу приступил к делу.

— Ситуация действительно плохая?

— Китайцы кажутся весьма серьёзными, приятель, — сказал Джексон Государственному секретарю.

— Похоже, что нам действительно придётся послать им эту ноту.

— Они зашли слишком далеко, чтобы остановиться, — раздался чей-то голос. — Маловероятно, что какая-то нота окажет влияние.

— Кто вы? — спросил Райан.

— Джордж Вивёр, сэр, из университета Брауна. Я консультирую агентство по китайским вопросам.

— Ах да, конечно. Я читал ваши работы. Очень интересно, доктор Вивёр. Итак, вы утверждаете, что они не отступят. Скажите нам почему, — приказал президент.

— Не потому, что они боятся разоблачения того, что собираются предпринять. Их народ не знает этого и не узнает, пока Пекин не сообщит им. Как вам известно, их проблема заключается в том, что они боятся потенциального экономического коллапса. Если их экономика развалится, сэр, тогда произойдёт восстание народных масс, а этого они боятся больше всего. Они не знают, как избежать этого, кроме одного способа — разбогатеть, а разбогатеть они могут, только захватив недавно открытые минеральные богатства в России.

— Кувейт, только масштаб больше? — спросил Райан.

— Больше и намного сложнее, но да, господин президент, в общем ситуация схожа с Кувейтом. Они рассматривают нефть как товар и как вступительный взнос в клуб сверхдержав. По их мнению, если нефть окажется у них в руках, весь остальной мир будет вынужден вступить с ними в деловые отношения. Владение золотом ещё более очевидно. Если у них есть золото, они могут продать его за любую цену, которую вы можете заплатить. Китайцы считают, что, владея этими активами и деньгами, которые они получат за них, они смогут поднять свою национальную экономику на новый, более высокий уровень. Они просто делают вывод, что весь остальной мир будет торговать с ними, потому что они разбогатеют, а капиталистов интересуют только деньги.

— Они действительно такие циничные, так поверхностно мыслят? — спросил Адлер, потрясённый этой мыслью даже после того, через что он прошёл.

— Их отношение к истории оправдывает эту точку зрения, господин Государственный секретарь. Их анализ наших действий в прошлом и действий остального мира ведёт к такому выводу. Я согласен с вами, что они ошибаются в оценке того, что мы считаем причинами для предпринятых нами действий, однако мир выглядит для них именно таким образом.

— Только в том случае, если они идиоты, — устало заметил Райан. — Мы имеем дело с идиотами.

— Господин президент, вы имеете дело с исключительно изощрёнными политическими деятелями. Их взгляд на мир отличается от нашего, и действительно, они недостаточно хорошо понимают нас, но это совсем не означает, что они дураки, — сказал Вивёр, обращаясь к собравшимся.

Отлично, — подумал Райан уже в сотый раз, — но тогда они Клингоны. Бессмысленно говорить это Вивёру. Он просто начнёт продолжительное опровержение, которое не сдвинет дискуссию с места. И Вивёр будет прав. Кем бы они ни являлись, дураками или гениями, тебе всего лишь нужно понять, что они делают, не почему. Что они делают, может не иметь смысла, но, если вы знаете это, вы также знаете, что их нужно остановить.

— Ну что ж, давайте посмотрим, поймут ли они это, — сказал Райан. — Скотт, сообщи КНР, что, если они нападут на Россию, Америка придёт на помощь России, в соответствии с положениями Североатлантической хартии, и…

— В хартии НАТО нет упоминания об этом, — предостерёг его Адлер.

— Я утверждаю, что есть, и, более конкретно, я сказал русским, что в хартии имеется упоминание об этом. Если китайцы поймут, что мы не шутим, изменит ли это ситуацию?

— Это открывает клетку с тиграми, Джек, — предупредил Адлер. — В Китае находятся тысячи американцев, тысячи. Бизнесмены, туристы, самые разные люди.

— Доктор Вивёр, как будут обращаться китайцы с иностранцами во время войны?

— Мне бы не хотелось находиться там в это время, чтобы проверить на себе. Китайцы могут быть гостеприимными хозяевами, но во время войны, если, например, они сочтут, что вы шпион или что-то вроде этого, положение иностранца может оказаться очень трудным.

— Скотт, мы также предупредим их, что руководители китайского правительства будут нести личную ответственность за безопасность и здоровье всех американских граждан, находящихся в их стране. Я говорю совершенно серьёзно, Скотт. Если возникнет такая необходимость, я подпишу приказ разыскать их и похоронить. Напомни им про Тегеран и нашего старого друга Дарейи. Этот Чанг однажды встречался с ним, по словам бывшего индийского премьер-министра, и я приложу все усилия, чтобы разыскать его, — холодно заявил Райан.

— Чангу следует подумать об этом.

— Они будут в ярости от таких угроз, — предупредил Вивёр. — Можно просто сказать, что в нашей стране находится много китайских граждан, и…

— Мы не можем сделать этого, и они это знают, — огрызнулся в ответ Райан.

— Господин президент, как я только что сказал вам, наша концепция законов является чуждой для них. Подобную угрозу они поймут и отнесутся к ней серьёзно. Вопрос, однако, заключается в том, насколько высоко они ценят жизни своих граждан.

— Насколько высоко?

— Далеко не так высоко, как мы ценим жизни американских граждан, — ответил Вивёр.

Президент задумался.

— Скотт, прими меры, чтобы они поняли, что означает доктрина Райана, — приказал он. — Если возникнет необходимость, я дам приказ послать умную бомбу в окна их спален, даже если нам понадобится десять лет, чтобы разыскать их.

— Заместитель посла объяснит это совершенно недвусмысленно. Мы можем также предупредить наших граждан, находящихся там, чтобы они вылетали оттуда ближайшим рейсом.

— Да, я тоже захотел бы убраться к чёртовой матери из Додж-Сити, — заметил Робби Джексон. — Кроме того, можно передать это предупреждение по каналам CNN.

— Это зависит от их реакции на нашу ноту. Сейчас восемь тридцать утра в Пекине. Скотт, эта нота должна быть там ещё до ланча.

Государственный секретарь кивнул.

— Понял.

— Генерал Мур, вы разослали приказы о боевой готовности тем силам, которые мы можем развернуть в помощь русским?

— Так точно, сэр. Наши ВВС прилетят в Сибирь меньше чем через двадцать четыре часа. А ещё через двенадцать часов они будут готовы к выполнению боевых заданий.

— Как относительно баз, Микки? — спросил Джексон.

— Там их множество. Они сохранились ещё с того времени, когда русские беспокоились о том, что им придётся сбивать наши В-52. Их северный берег прямо-таки покрыт взлётно-посадочными полосами. Наш военно-воздушный атташе в Москве советуется сейчас с их людьми, — сказал генерал Мур. Полковник, о котором шла речь, провёл там всю ночь. — Русские, по его словам, готовы к любому сотрудничеству.

— Насколько безопасны эти базы? — спросил далее вице-президент.

— Их главная защита — это расстояние. Китайским самолётам придётся пролететь почти тысячу миль, чтобы атаковать их. Мы выделили десять самолётов Е-ЗВ АВАКС авиабазы Тинкер, чтобы они смогли прилететь туда и установить там постоянное радиолокационное наблюдение. Кроме того, мы посылаем много истребителей, чтобы прикрыть их. После этого мы подумаем, какие операции нам нужно провести. Сначала они будут оборонительного характера, до тех пор, пока мы не установим господство в воздухе.

Мур не стал объяснять Джексону, что переброска частей ВВС не так проста, как перелёт самолёта. С каждой истребительной эскадрильей следовали механики, специалисты по вооружению и даже диспетчеры, руководящие взлётом и посадкой самолётов. Истребителем управляет один пилот, но, чтобы превратить его в действующее оружие, требуется не меньше двадцати дополнительных специалистов. Для более сложных самолётов число обслуживающего персонала увеличивалось.

— Как дела у главнокомандующего Тихоокеанским ТВД? — спросил Джексон.

— Мы можем причинить их военно-морскому флоту серьёзные неприятности. Сейчас Манкузо перебрасывает к берегам Китая свои субмарины и другие корабли.

— Эти фотографии не слишком отчётливы, — заметил Райан, глядя на снимки, сделанные радиолокационной аппаратурой.

— Завтра к концу дня у нас будут более качественные снимки, — сказал ему Эд Фоули.

— О'кей, когда они появятся, нужно показать их в НАТО, чтобы они приняли решение, чем могут помочь нам.

— Первая бронетанковая дивизия получила приказ готовиться к погрузке на железнодорожные платформы. Германские железные дороги находятся сейчас в хорошем состоянии, лучшем, чем они были в 1990 году, перед операцией «ЩИТ ПУСТЫНИ», — сообщил собравшимся председатель Объединённого комитета начальников штабов. — У русских железных дорог другая ширина колеи. Это выгодно нам, более широкие платформы лучше подходят для наших танков. Мы полагаем, что сможем перебросить Первую бронетанковую дивизию за Урал в течение семи дней.

— Кто ещё? — спросил Райан.

— Я не уверен, — ответил Мур.

— Британцы примут участие вместе с нами, в этом можно на них положиться, — сказал Адлер. — И Грушевой говорил с их премьер-министром. Нам нужно поговорить с Даунинг-стрит и узнать, что они решили.

— О'кей, Скотт, займись этим. Но прежде всего составь ноту в Пекин.

— Понял, — согласился Государственный секретарь и направился к выходу.

— Господи, я так надеюсь, что мы сумеем убедить их, — сказал Райан, глядя на карты и спутниковые фотографии, разложенные перед его глазами.

— Я тоже, Джек, — согласился вице-президент. — Но не поставлю на это свой последний цент.

Райан вспомнил, что сказал ему Адлер во время полёта из Варшавы домой. Если бы Америка все ещё имела межконтинентальные баллистические ракеты, политика сдерживания была бы намного успешней. Но Райан сыграл главную роль в уничтожении этих страшных монстров, и ему показалось очень странным, что сейчас он жалеет об этом.

* * *

Нота была написана и послана в американское посольство в Пекине меньше чем через два часа. Заместитель посла в американской миссии, или ЗПМ, был профессиональный дипломат по имени Уильям Килмер. Формальная нота прибыла по электронной почте, и он поручил секретарю отпечатать её должным образом на дорогой бумаге. Затем ноту вложили в кремовый конверт изысканной текстуры для доставки её из рук в руки. Килмер позвонил в Министерство иностранных дел и попросил назначить время для срочной встречи с министром Шеном Тангом. Время было назначено с поразительной быстротой, Килмер спустился к собственному автомобилю «Линкольн Таун Кар», сел за руль и поехал в министерство.

Килмеру было тридцать пять лет, он закончил колледж Уильяма и Мэри в Виргинии и Джорджтаунский университет в Вашингтоне. Он быстро поднимался в дипломатической иерархии, должность, которую он занимал сейчас, несколько опережала его возраст, и единственная причина, по которой он получил это назначение, заключалась в том, что посла Карла Хитча считали очень хорошим воспитателем молодых дипломатов, способным перевести его из молодых и многообещающих в разряд тех, кому можно доверить ответственные поручения. Это поручение — передача ноты министру иностранных дел Китая — заставило его задуматься о том, каким молодым он все ещё был. Но он не мог отказаться от этого, а в отношении дальнейшей карьеры это поручение показывало, что он делает большой шаг вперёд. При условии, что его не застрелят. Маловероятно, но…

Коридор, ведущий к кабинету министра Шена, был совсем пустой. Казалось, он протянулся в бесконечность. Килмер вошёл в него в своём лучшем костюме и блестящих чёрных ботинках. Здание министерства впечатляло, оно должно было показать представителям иностранных государств, какой могучей и огромной является Китайская Народная Республика. Каждая страна делала это, некоторые лучше, чем другие. «В данном случае архитектор честно заработал свои деньги», — подумал Килмер. Наконец — но скорее, чем он ожидал, когда вошёл в коридор, — Килмер нашёл дверь и повернул направо в приёмную министра. Исполнительный секретарь проводил американца в более комфортабельную комнату и принёс ему стакан воды. Килмер ждал положенные пять минут, потому что нельзя сразу увидеть высокопоставленного министра крупной державы, но потом высокие двери — они всегда были двойными на этом уровне дипломатии — открылись, и его пригласили войти.

Сегодня Шен был одет в темно-синюю куртку, как Мао, вместо обычного делового костюма западного стиля. Он подошёл к гостю и пожал ему руку.

— Мистер Килмер, как приятно снова встретиться с вами.

— Спасибо, что вы согласились принять меня без специальной договорённости, господин министр.

— Прошу садиться. — Шен сделал жест в сторону нескольких кресел, стоящих вокруг обычного низкого столика. Когда оба сели, Шен спросил: — Чем я помогу помочь вам в этот день?

— Господин министр, у меня есть нота моего правительства, которую я должен передать вам в руки. — С этими словами Килмер достал конверт из кармана пиджака и передал его министру.

Конверт не был запечатан. Шен извлёк из него дипломатическое послание, состоящее из двух страниц, и начал читать. Его лицо ничуть не изменилось, когда он поднял голову.

— Это в высшей степени необычное послание, мистер Килмер.

— Господин министр, моё правительство крайне обеспокоено недавними передвижениями ваших Вооружённых сил.

— Предыдущая нота, доставленная из вашего посольства, содержала оскорбительное вмешательство в наши внутренние дела. Теперь вы угрожаете нам войной?

— Сэр, Америка никому не угрожает, мы просто напоминаем вам, что, поскольку Российская Федерация подписала Североатлантическую хартию, любые враждебные действия против России заставят Америку выполнить свои обязательства, в соответствии с подписанной хартией.

— И вы угрожаете старшим членам нашего правительства, что если что-то случится с американцами в нашей стране… За кого вы нас принимаете, мистер Килмер? — спросил Шен спокойным, равнодушным голосом.

— Господин министр, мы просто напоминаем вам, что, поскольку Америка гарантирует всем нашим гостям защиту со стороны наших законов, мы надеемся, что Китайская Народная Республика сделает то же самое.

— Почему мы должны относиться к американским гражданам не так, как мы относимся к нашим?

— Господин министр, мы всего лишь просим вашего заверения, что дело будет обстоять именно таким образом.

— Почему это должно быть по-другому? Или вы обвиняете нас в подготовке агрессивной войны против нашего соседа?

— Мы обратили внимание на недавние военные действия Народно-освободительной армии и просим разъяснения.

— Понятно. — Шен сложил бумаги и положил их на стол. — Когда вы хотите получить ответ?

— Как только это будет удобно для вас, господин министр, — ответил Килмер.

— Очень хорошо. Я представлю вашу ноту на обсуждение моим коллегам в Политбюро и пришлю вам ответ, когда это будет возможно.

— Я передам эту хорошую новость в Вашингтон, господин министр. Не буду больше отнимать у вас время, сэр. Благодарю вас за то, что вы смогли принять меня. — Килмер встал и ещё раз пожал руку министру. Затем он прошёл через приёмную, глядя прямо перед собой, повернул налево в коридор и направился к лифтам. Коридор казался таким же длинным, как раньше, и звук его шагов по полу был необычно громким. Килмер служил дипломатом достаточно долго, чтобы знать, что Шен должен был отреагировать на ноту с большим раздражением. Вместо этого он принял ноту, как принял бы приглашение на неформальный ужин в посольстве. Это что-то означало, но Килмер не был уверен, что именно. Сидя в автомобиле, он начал обдумывать содержание своего донесения в Туманную долину, но затем понял, что лучше сначала доложить это устно по кодированному каналу STU.

* * *

— Он действительно хороший дипломат, Карл? — спросил Адлер у посла.

— Отличный парень. Скотт. Фотографическая память, мне хотелось бы иметь такой талант. Может быть, он слишком быстро делает карьеру, но у него превосходный ум, ему не хватает только практического опыта. Думаю, что года через три ему можно будет поручить собственное посольство, и тогда он начнёт двигаться вверх по служебной лестнице.

«В месте вроде Лесото», — подумал Государственный секретарь. Для посла в такой стране слово «тихая заводь» покажется комплиментом. Ничего не поделаешь, с чего-то надо начинать.

— Какой будет реакция Шена?

— Это зависит от многих обстоятельств. Если они просто проводят манёвры для рутинной подготовки, они могут рассердиться. Если же перебрасывают войска, готовясь к войне, и мы схватили их, когда они запустили руку в банку с вареньем, их реакция будет изображать оскорбление и удивление. — Хитч остановился и зевнул. — Извини. Настоящий вопрос, по сути дела, заключается в том, заставит ли их это задуматься.

— Ты ведь знаешь почти всех членов Политбюро. Как ты считаешь, заставит?

— Я не знаю, — неловко признался Хитч. — Скотт, я провёл там некоторое время, это верно, но не могу сказать, что я хорошо понимаю их. Они принимают решения, исходя из политических соображений, которые непонятны американцам.

— Президент называет их Клингонами, — сказал Адлер послу.

Хитч улыбнулся:

— Я не заходил бы так далеко, но в этом есть своя логика. — И тут зажужжал интерком Адлера.

— Уильям Килмер из Пекина вызывает вас на кодированном канале STU, — раздался голос секретаря.

— Это Скотт Адлер, — сказал Государственный секретарь, когда поднял телефонную трубку. — В кабинете со мной посол Хитч. Я переключил вас на динамик.

— Сэр, я побывал у министра Шена и передал ноту. Министр даже не моргнул глазом. Он сказал, что скоро подготовит ответ, но когда — неизвестно. Сначала он должен поговорить со своими коллегами в Политбюро. Если не считать этого, никакой реакции. Я могу послать вам факс записи разговора через полчаса. Встреча продолжалась меньше десяти минут.

Адлер посмотрел на Хитча, который покачал головой. Новость не обрадовала его.

— Билл, каково было его поведение? — спросил Хитч.

— У меня возникло впечатление, что он принял сильное успокоительное. Абсолютно никакой физической реакции.

— Шен вообще-то гиперактивен, — объяснил Хитч. — Иногда он не может даже заставить себя сидеть. Какой у тебя вывод, Билл?

— Я очень обеспокоен, — сразу ответил Килмер. — Думаю, что у нас здесь серьёзная проблема.

— Спасибо, мистер Килмер. Высылайте факс как можно скорее. — Адлер нажал на кнопку и посмотрел на своего гостя. — Проклятье!

— Да. Когда мы узнаем, как реагируют они на ноту?

— Надеюсь, завтра утром мы…

— У нас есть источник внутри их правительства? — спросил Хитч. Непроницаемое выражение на лице Адлера было красноречивым ответом.

* * *

— Спасибо, Скотт, — сказал Райан, опуская телефонную трубку. Он уже вернулся обратно в Овальный кабинет и сидел в своём кресле, которое специально подогнали к формам его тела и сделали максимально удобным. В данный момент это не слишком помогало ему, но он считал, что благодаря этому ему приходилось всё-таки меньше беспокоиться.

— И что теперь?

— Теперь мы ждём очередного донесения от «ЗОРГЕ».

— «ЗОРГЕ»? — удивлённо спросил профессор Вивёр.

— Доктор Вивёр, у нас есть источник информации, который иногда сообщает нам о том, что обсуждает их Политбюро, — сказал профессору Эд Фоули. — Эти сведения не должны выходить за пределы этого кабинета.

— Понял. — Несмотря на свою учёную степень, профессор Вивёр знал, что нужно соблюдать правила секретности. — Это название специальной информации, которую вы показывали мне?

— Совершенно верно.

— Это чертовски хороший источник, кем бы он ни был. Его донесение читается, как стенограмма их заседаний, в нём даётся характеристика членов Политбюро, особенно Чанга. Именно он является движущей силой. Премьер-министр Ху прислушивается к каждому его слову.

— Адлер встречался с ним, когда шли челночные переговоры относительно аэробуса, сбитого в Тайбее, — сказал Райан.

— И? — спросил Вивёр. Он знал имя китайского министра и слова, которые тот произносил, но не встречался с ним.

— Чанг очень влиятельный и не слишком приятный человек, — ответил президент. — Он играл немалую роль в нашем конфликте с Японией, а также в прошлогоднем столкновении с Объединённой Исламской Республикой.

— Он походит на Макиавелли?

— Да, очень похож. Он больше теоретик, чем активный деятель. Что-то вроде серого кардинала, человек, стоящий позади трона. Он не идеолог как таковой, но человек, которому нравится играть в реальном мире.

— Он патриот, Эд? — спросил Райан у директора ЦРУ.

— Мы поручили нашему психологу составить его портрет, — пожал плечами Фоули. — Отчасти он социопат, отчасти политический деятель. Человек, которому нравится чувство власти. У него нет известных нам личных слабостей. Сексуально активный мужчина, но многие члены Политбюро в этом не уступают ему. Может быть, это особенность их культуры, а, Вивёр?

— Мао это нравилось, как все мы знаем. У китайских императоров были большие конюшни наложниц.

— Я полагаю, люди занимались этим до появления телевидения, — заметил Арни ван Дамм.

— По сути дела, это не так уж далеко от правды, — согласился Вивёр. Переход к современности является культурной особенностью, и это фундаментальная форма личной власти, которой любят пользоваться некоторые мужчины. Движение за освобождение женщин ещё не достигло КНР.

— Я, должно быть, слишком ортодоксальный человек, — произнёс президент. — Но при мысли о Мао, насилующем малолетних девочек, по коже у меня бегут мурашки.

— Они не обращают на это особого внимания, господин президент, — сказал ему Вивёр. — Некоторые китайцы сами приводили своих малолетних сестёр, чтобы они разделили постель с Великим Лидером. Там другая культура, и у неё другие традиции, отличающиеся от наших правил.

— Это точно, всего лишь немного отличающиеся, — заметил отец двух дочерей, одна из которых недавно начала встречаться с молодыми людьми. Что думали отцы этих малолетних девочек? Испытывали чувство гордости, что их дочери были лишены девственности великим Мао Цзэдуном? При этой мысли у Райана пробежал холодок по коже, но он тут же прогнал это чувство. — Неужели они совсем не ценят человеческую жизнь? Как относительно их солдат?

— Господин президент, Библия не была написана в Китае, и усилия миссионеров внедрить в Китае христианство не были особенно успешными. А когда к власти пришёл Мао, он подавил попытки миссионеров весьма эффективно, как мы видели совсем недавно. Их взгляд на место человека в мире отличается от нашего. Отвечу на ваш вопрос — нет, они не ценят отдельную человеческую жизнь, как это делаем мы. Мы говорим про коммунистов, которые руководствуются всем, только исходя из политических соображений. Это особенно очевидно в культуре, где человеческая жизнь не имеет особого значения. Таким образом, можно сказать, что это очень неудачное сочетание двух систем, если рассматривать Китай с нашей точки зрения.

Неудачное сочетание, — подумал Райан, — какая деликатная фраза. Мы говорим о правительстве, которое убило больше двадцати миллионов своих граждан всего за несколько месяцев, стремясь к политическому совершенству.

— Доктор Вивёр, каково ваше мнение: каким будет решение их Политбюро?

— Они будут продолжать идти по выбранному ими пути, — ответил Вивёр без колебаний. Реакция президента удивила его.

— Черт бы их побрал, неужели никто не думает, что здравый смысл исчез из мира?! — зарычал Райан. Он обвёл взглядом кабинет и увидел, что все присутствующие внезапно опустили головы и смотрят на ярко-синий ковёр.

— Господин президент, они боятся войны гораздо меньше, чем альтернативы войны, — ответил Вивёр, удивительно бесстрашно, подумал Арни ван Дамм. — Позвольте мне повторить то, что я говорил раньше. Если они не принесут в страну новое богатство в виде нефти и золота, им угрожает экономический коллапс, который разрушит всю их политическую систему, а для них это страшнее, чем потеря сотни тысяч солдат в завоевательной войне.

— А я могу остановить это, лишь сбросив на их столицу ядерную бомбу, — которая, между прочим, приведёт к гибели двух миллионов простых людей. Черт бы все это побрал! — снова выругался Райан.

— Скорее пять миллионов, может быть даже десять, — заметил генерал Мур, чем заслужил уничтожающий взгляд Верховного главнокомандующего. — Да, сэр, это приведёт к желаемому результату, но я согласен, что цена слишком высока.

— Робби? — Джек повернулся к своему вице-президенту, надеясь услышать что-то ободряющее.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал, Джек? Нам остаётся надеяться, что они поймут — это будет стоить им больше, чем они рассчитывают, но у меня впечатление, что шансы не в нашу пользу.

— Нам нужно сделать ещё одно — подготовить народ к предстоящим событиям, — сказал Арни. — Завтра мы сообщим об этом прессе, а потом ты выступишь по телевидению и объяснишь зрителям, что происходит и почему.

— Знаете, мне действительно не очень нравится эта работа — извините меня. Это было мальчишеством с моей стороны, правда? — спросил «Фехтовальщик».

— Это не должно быть развлечением, Джек, — заметил ван Дамм. — Ты хорошо вёл игру до сих пор, но не всегда можешь контролировать других игроков за карточным столом.

Зазвенел телефон президента. Джек снял трубку.

— Да? О'кей. — Он поднял голову. — Эд, это для тебя.

Фоули встал и подошёл к телефону.

— Фоули слушает… О'кей, хорошо. Спасибо. — Он положил трубку. — Облака рассеиваются над Северо-Восточным Китаем. Через полчаса нам доставят изображения.

— Микки, насколько быстро мы сможем переправить туда беспилотные разведывательные самолёты?

— Им придётся перелететь туда. У нас есть самолёты, которые мы можем выслать из Калифорнии, но намного эффективнее погрузить их в С-17, и тогда они поднимутся с сибирских аэродромов. На это потребуется… ну, скажем, тридцать шесть часов с момента получения приказа.

— Приказ отдан, — сказал Райан. — Что это за самолёты?

— Это БПЛА — беспилотные летательные аппараты, мы называем их «трутнями». Они незаметны в воздухе и могут летать в течение длительного времени. Мы можем получать видеоизображение от них в реальном времени. Они сказочно хороши для разведки поля боя, лучшие новые игрушки, принятые на вооружение военно-воздушными силами, насколько это понимает армия. Я могу отправить их прямо сейчас.

— Действуй, — сказал ему Райан.

— При условии, если там есть место для их приземления. Но мы можем выслать их с базы Элмендорф на Аляске, если возникнет такая необходимость. — Мур поднял телефонную трубку и позвонил в Национальный военный командный центр — НВКЦ — в Пентагоне.

* * *

Операции генерала Пенга продвигались полным ходом. Приказ о начале боевых действий был озаглавлен иероглифами LONG CHUN — Весенний дракон. Слово «дракон» звучало многообещающе, поскольку в течение тысяч лет дракон был символом имперского правления, а также удачи. Оставалась ещё значительная часть дня. Это устраивало Пенга, и он надеялся, что солдаты тоже будут довольны. Дневной свет благоприятствовал хорошей охоте. Кроме того, он затруднял маскировку или передвижение крупных масс людей. Это тоже помогало успешному осуществлению его операции.

Нельзя сказать, что у генерала не было опасений. Ему был дан приказ начать наступление, и ничто не может заставить человека задуматься о выполнении приказов, выполнять которые он поклялся много лет назад. Правда, он предпочёл бы иметь больше артиллерийских орудий и лучшую поддержку с воздуха, но у него было достаточно первого и, вероятно, надёжное второе. В данный момент он склонился над разведывательными данными и картами. Он изучал русскую оборону на противоположном берегу Амура в течение нескольких лет и даже иногда посылал разведчиков через реку, чтобы выявить расположение бункеров, которые были нацелены на юг уже пятьдесят лет. Русские были хорошими военными инженерами, и ему придётся потратить некоторое время на преодоление этих неподвижных оборонительных сооружений.

Но его план атаки был простым. Под прикрытием массивного артиллерийского огня он переправит пехоту через реку Амур в штурмовых надувных лодках. Её задача будет заключаться в том, чтобы уничтожить русские оборонительные бункеры.

Одновременно сапёрные части начнут строить понтонные мосты через реку — по ним двинутся его механизированные войска. Переправившись на противоположный берег Амура, они поднимутся по склонам холмов и продолжат движение дальше, на север. У генерала имелись штурмовые вертолёты, но слишком мало для его целей. Он жаловался на недостаточное количество вертолётов, но такие же жалобы поступали от всех старших офицеров Народно-освободительной армии. Единственно, что беспокоило его, это русские штурмовые вертолёты Ми-24. Это были неуклюжие винтокрылые машины, но они представляли немалую опасность при правильном использовании их возможностей.

Лучшие разведывательные данные поступали к генералу Пенгу от китайских граждан, которые жили в России нелегально, но вполне комфортабельно. Это были рабочие и хозяева магазинчиков, причём значительное количество их являлось офицерами или осведомителями Министерства государственной безопасности. Он не отказался бы и от большего числа спутниковых фотографий, но у его страны был только один разведывательный спутник, и, говоря по правде, качество фотографий, купленных у французской коммерческой спутниковой компании «СПОТ», было гораздо лучше. Разрешающая способность этих фотографий была не больше одного метра, что превосходило качество китайских спутниковых фотографий. Кроме того, их было проще покупать через Интернет, и для оплаты французских снимков его координатор по разведывательным фотографиям имел чековую книжку с неограниченными суммами денег. На этих фотографиях было видно, что ближайшая русская механизированная часть находится на расстоянии, превышающем сто километров. Это подтверждало информацию, которую он получал от китайских разведчиков, находящихся в Сибири.

В ней также говорилось, что ближайшими русскими подразделениями в пределах дальности действия его артиллерии были пограничные заставы. Интересно, что русское командование не перебросило свои части ближе к границе, но у них было мало войск, а защита границы, проходящей по берегу реки Амур с его многочисленными изгибами и заливами, поглощала немногочисленные русские войска, как губка поглощает воду. К тому же у русских было просто недостаточно солдат. У него также имелась информация, что русский командующий — генерал армии Бондаренко — готовил свои войска гораздо интенсивнее, чем его предшественник, но это не вызывало у Пенга особого беспокойства. Китайцы тренировались и проводили учения в течение нескольких лет, и Ивану потребуется время, чтобы догнать их по боевой подготовке.

Нет, больше всего генерала Пенга беспокоили расстояния. Его армии и армиям на флангах предстояло пройти длительный путь. Проблема заключалась в снабжении, потому что если ещё Наполеон сказал, что армия движется на полном солдатском желудке, то танки и гусеничные машины плавают в море дизельного топлива. Его разведывательные источники сообщили, где находятся огромные запасы русского дизельного топлива, но он не мог рассчитывать на то, что ему удастся захватить эти запасы, как бы этого ни хотелось. Правда, у него были планы высадки штурмовых групп с вертолётов на каждый топливный склад, который он нанёс на карту.

Пенг погасил шестидесятую сигарету этого дня и посмотрел на своего адъютанта.

— Да?

— Прибыл окончательный приказ. Начало наступления через три дня в 03.30.

— К этому времени у нас все будет размещено на своих местах? — спросил Пенг.

— Так точно, товарищ генерал, и останется запас в двадцать четыре часа.

— Отлично. Позаботьтесь о том, чтобы солдат хорошо накормили. В течение нескольких следующих недель мы не сможем им обеспечить равномерный приём пищи.

— Приказ уже отдан, товарищ генерал, — сообщил ему полковник.

— Соблюдайте полное радиомолчание.

— Конечно, товарищ генерал.

* * *

— Не слышно даже шёпота, — сказал сержант. — Нет даже несущей частоты.

Самолёт RC-135 «Ривет Джойнт» был первым американским самолётом, выполняющим поставленную задачу. Он взлетел с базы ВВС Андерсон на острове Гуам. Самолёт дозаправился над Охотским морем и вошёл в российское воздушное пространство над портовым городом Аян. Теперь, через два часа после этого, он летел к востоку от Сковородино на российской стороне границы. «Ривет Джойнт» был полностью модифицированной версией старого «Боинга-707». У него не было даже иллюминаторов. Зато внутри он был до предела наполнен радиоприёмной аппаратурой, которой занималась одна из двух команд американских военно-воздушных сил, члены которой говорили по-китайски.

— Сержант, что означает, когда на местности развёрнуто огромное количество солдат и не слышно радиопереговоров? — спросил полковник, командующий миссией.

Это был, разумеется, риторический вопрос.

— То же самое, как если молчит ваш двухлетний мальчишка, сэр. Он разрисовывает стены разными цветными мелками или делает что-то ещё, заслуживающее хорошей порки. — Сержант откинулся на спинку своего кресла, похожего на кресло пилота, глядя на многочисленные дисплеи радиоприёмников, настроенных на известные американцам частоты НОА. Экран был пуст, за исключением едва видимых атмосферных помех. Может быть, на земле и были радиопереговоры, когда части НОА занимали свои позиции, но теперь не было слышно ничего, за исключением музыки, передаваемой на коммерческих ФМ-каналах. Эта музыка была такой же чуждой американскому экипажу, как выступление Большого театра жителям Пекина. Два члена экипажа, слушающие коммерческие станции, обратили внимание на то, что слова китайских любовных баллад были такими же бессмысленными, как слова песен в Нэшвилле, хотя сейчас станции чаще передавали патриотические песни.

* * *

То же самое отметили и в Форт-Миде, Мэриленд. Агентство национальной безопасности имело много разведывательных спутников, циркулирующих вокруг земного шара, включая два огромных спутника типа «Рио-лайт», висящих на геоцентрической орбите над экватором. Все они были настроены на китайские военные и правительственные частоты. Переговоры на частотах ФМ, связанные с военными формированиями, за последние двенадцать часов полностью прекратились. Для военных и гражданских аналитиков это значило только одно: молчащая армия — это армия, собирающаяся начинать что-то. Персонал Национального разведывательного управления занимался в первую очередь тем, что заканчивал Специальную национальную разведывательную оценку (СНРО), потому что люди предпочитали верить фотографиям больше, чем простым словам. Было проведено сравнение изображений с помощью компьютера с фотографиями, сделанными с радиолокационных спутников.

Никто не удивился, что теперь места сосредоточения были почти пустыми. Танки и другие гусеничные машины оставались там только для того, чтобы перестроиться после транспортировки на поездах, и двинулись на север, судя по колеям, оставленным на просёлочных дорогах этого района. Танкисты не пожалели времени, чтобы накрыть маскировочными сетками свои танки, но это тоже была, по сути дела, напрасная трата времени. Скрыть глубокие колеи, оставленные сотнями танков и гусеничных машин, было так же невозможно, как попытаться замаскировать горный хребет. Зато аналогичные усилия не предпринимались в отношении сотен грузовиков службы снабжения, которые, увидели они, по-прежнему ехали тесными группами со скоростью тридцать километров в час, направляясь к местам сосредоточения в нескольких километрах позади танков. Изображения были отпечатаны на шести больших лазерных принтерах, сделанных по специальному заказу для НРУ, и затем их отвезли в Белый дом. Люди продолжали сидеть в Овальном кабинете, занимаясь президентской всенощной. Правда, она была несколько иной, чем та, которой занимались посыльные — в данном случае им был армейский сержант. Гражданский аналитик, приехавший вместе с ним, остался в Белом доме, а сержант вернулся к своему служебному «Форду», передав стомиллиметровую сигарету «Ньюпорт» для президента.

— Джек, ты поступаешь нехорошо, — заметил Джексон. — Отнимаешь сигарету у этого невинного молодого парня.

— Тебя забыл спросить, Робби, — усмехнулся президент Соединённых Штатов. Он закашлялся от сигаретного дыма, но это вместе с превосходным кофе помогло ему прогнать сон. — Ты избавляешься от стресса по-своему, а я — по-своему. Итак, что здесь у нас? — спросил он старшего аналитика.

— Сэр, в этом районе так много бронированных машин, сколько я не видел во всем Китае, плюс все это снаряжение. Они направляются на север, и направляются быстро. По моему мнению, все начнётся меньше чем через три дня.

— Как относительно воздушной поддержки? — спросил Джексон.

— Вот здесь, сэр. — Палец аналитика провёл линию по одной из фотографий. — Замаскированная база истребителей в Джинкси представляет хороший пример. Здесь находится эскадрилья Су-27, сделанных в России, а также целый полк J-7-x. «Сухие» — отличные истребители, похожие на ранние F-15. «7-е» — это дневные варианты старых МиГ-21, модифицированные для штурмовых атак наземных целей. Мы насчитали шестьдесят восемь самолётов. Возможно, ещё были четыре в воздухе, когда над этим районом пролетал наш спутник. Обратите внимание на заправочные цистерны, стоящие на рампе, а у этого самолёта работает наземная команда техников. Мы считаем, что эта база существует уже дней пять…

— Подготавливая их к вылетам? — спросил Джексон. Обычно так ведётся подготовка.

— Да, сэр. Обратите внимание также на боеголовки ракет, выглядывающие из-под крыльев этих самолётов. Создаётся впечатление, что они готовы для боевых действий.

— Белые на направляющих, — заметил Джексон. — Они собираются заняться серьёзной работой.

— Если только наша нота не убедит их успокоиться, — сказал Райан с едва заметной надеждой в голосе. На эту надежду обратили внимание присутствующие в кабинете.

Президент последний раз затянулся присвоенной сигаретой и погасил её.

— Может быть, мне стоит позвонить непосредственно премьеру Ху?

— Хотите получить честный ответ? — Это был голос профессора Вивёра, несколько хриплый и усталый в четыре утра по времени Вашингтона.

— Другой ответ принесёт для меня мало пользы в данный момент, — ответил Райан, сумев сдержаться в последнее мгновение.

— Ваш звонок произведёт впечатление в газетах и в книгах по истории, но маловероятно, что он подействует на процесс принятия решения китайским руководством.

— Стоит попробовать, — не согласился Эд Фоули. — Что мы теряем?

— Подожди до восьми утра, Джек, — посоветовал ван Дамм. — Не стоит показывать им, что мы не спали всю ночь. Это увеличит их чувство уверенности в себе.

Райан повернулся и посмотрел на окна на южной стене кабинета. Шторы не были закрыты, и все проходящие мимо могли убедиться, что в кабинете всю ночь горел свет.

Правда, он не знал, выключает ли свет Секретная служба по ночам.

— Когда мы начнём перебрасывать наши силы? — спросил Джек.

— Военно-воздушный атташе сообщит из Москвы, когда закончатся его переговоры. Я жду его звонка каждую минуту.

Президент проворчал:

— У него ночь длиннее нашей.

— Зато он моложе нас, — заметил Микки Мур. — Всего лишь полковник.

— Если все это начнётся, какие у нас планы? — спросил ван Дамм.

— Гипервойна, — ответил Мур. — Мир ещё не знает о новых типах оружия, которые мы разрабатываем. Их использование сделает «Бурю в пустыне» похожей на замедленную съёмку.

Глава 48 Огонь артиллерийских орудий

Геннадий Иосифович Бондаренко забыл, что такое сон. Его телетайп раскалился от депеш из Москвы, их чтение отнимало у него время, и не всегда было полезным. Россия все ещё не научилась оставлять людей в покое, когда они заняты своей работой. В результате его старший офицер-связиствздрагивал, когда на принтере появлялась новая шифрограмма-молния.

— Послушай, — говорил генерал своему офицеру-разведчику. — Мне нужна информация об их технике, где она находится и как расположились они для броска на север. Их политика и поставленные задачи сейчас для меня не так важны. Я должен знать, где они находятся в данный момент!

— Я надеюсь вот-вот получить важную информацию из Москвы. Это будут фотоснимки с американских разведывательных спутников, и…

— Черт побери! Я помню, когда у нас были свои гребаные спутники. Как относительно воздушной разведки?

— Соответствующие самолёты летят сейчас к нам. Мы пошлём их на воздушную разведку завтра в полдень, но можно ли позволить им пересекать границу и лететь над китайской территорией? — спросил полковник Толкунов.

— А разве можно не позволить? — потребовал ответа главнокомандующий Дальневосточным театром военных действий.

— Товарищ генерал, — сказал начальник разведотдела, — нас беспокоит, что этим мы дадим китайцам повод для нападения.

— Кого это беспокоит?

— Ставку.

Голова Бондаренко опустилась на стол, устланный картами. Он сделал глубокий вдох и закрыл глаза на три благословенные секунды. Однако все, чего ему удалось добиться этим, это пожелать поспать час — нет, хотя бы тридцать минут сна. Это все, подумал он, только тридцать минут.

— Повод, — заметил генерал. — Знаете, Владимир Константинович, когда-то было время, немцы посылали свои высотные разведывательные самолёты в глубину Западной России, изучая расположение наших войск незадолго до вторжения. В том районе находилась эскадрилья наших истребителей, способных подняться на такую высоту. Командир истребительного полка послал запрос в Москву, спрашивая разрешения перехватить немецкие самолёты. Он был тут же снят с должности командира полка. Думаю, ему повезло, что его не расстреляли. В ходе войны он стал настоящим асом и был награждён Золотой Звездой Героя Советского Союза. Потом погиб в воздушном бою. Видите ли, Сталин тоже не хотел давать Гитлеру повод для наступления!

— Товарищ полковник? — Все повернули головы. Это был молодой сержант с охапкой крупномасштабных фотографий в руках.

— Кладите их сюда, быстро!

Сержант положил фотографии на стол, покрыв ими топографические карты, которые лежали на столе последние четыре часа. Качество фотографий было посредственным, потому что изображения передали по факсу, но и это было достаточно хорошим для их целей. На фотографиях были даже вставки, маленькие белые квадраты с напечатанными в них объяснениями на английском языке, поясняющими малограмотным, что изображено на фотографиях. Разведчик понял это первым.

— Вот они, — негромко произнёс полковник. Он проверил координаты и время, указанные в правом нижнем углу верхней фотографии. — Это целая танковая дивизия, и она находится, — он повернулся обратно к топографической карте, — находится именно в том месте, где мы ожидали. Их пункт сосредоточения — Харбин. Так и должно быть. Все китайские железнодорожные линии сходятся там. Первой целью их наступления будет Белогорск.

— Прямо по долине отсюда, — согласился Бондаренко. — Через этот проход, потом на северо-запад. — Не требовалось быть нобелевским лауреатом, чтобы предсказать направление наступления. Основным условием достижения цели была местность, складкам которой подчинялись все устремления и планы. Бондаренко мог читать планы вражеского командира, потому что любой подготовленный офицер видел контурные линии на карте и анализировал их. Ровная местность лучше холмистой местности. Отсутствие деревьев лучше, чем местность, поросшая деревьями. Сухая местность лучше болотистой местности. У границы местность была холмистой, но дальше она выравнивалась, и там было слишком много долин, способствующих быстрому продвижению. Если бы он имел в своём распоряжении достаточно войск, Бондаренко превратил бы каждую из этих долин в смертельную ловушку для противника. Правда, если бы у него было достаточно войск, китайцы не решились бы сосредоточиться на границе. Они сидели бы в своих оборудованных оборонительных укреплениях, опасаясь наступления русских. Но очертания существующего мира были иными для главнокомандующего Дальневосточным театром боевых действий.

265-я мотострелковая дивизия находилась в сотне километров от границы. Личный состав занимался сейчас напряжённой стрелковой подготовкой, потому что именно это вскоре принесёт наибольшую пользу. Командиры батальонов и полков были на своих командных пунктах, проводя учения на картах, потому что Бондаренко хотел, чтобы они думали, а не стреляли. Для стрельбы у него были сержанты. То, что его солдаты с удовольствием стреляли боевыми снарядами, было хорошей новостью для Бондаренко. Их стрелковая подготовка быстро улучшалась. Плохая новость заключалась в том, что на каждый подготовленный танковый экипаж у китайцев было двадцать.

— Какую великолепную засаду мы могли бы организовать, если бы у нас были солдаты, — вздохнул Толкунов.

— Когда я был в Америке и наблюдал за их боевой подготовкой, я услышал хорошую шутку характера «если бы». Если бы у вашей тёти были яйца, она была бы вашим дядей, Владимир Константинович.

— Да, вы правы, товарищ генерал. — Затем они снова склонились над картами и фотографиями.

* * *

— Итак, они знают, чем мы занимаемся, — заметил Киан Кун. — Это плохая новость.

— Вы знаете, как поступит грабитель, если у него есть пистолет, а у вас нет? Тогда какая разница? — ответил Чанг Хан Сан. — Товарищ маршал?

— Невозможно скрыть передислокацию таких крупных воинских соединений, — равнодушно ответил маршал Луо. — Всегда трудно достигнуть тактической внезапности. Зато в нашем распоряжении стратегическая неожиданность.

— Это верно, — сказал членам Политбюро Тан Деши. — Русские начали перебрасывать свои дивизии, но все они находятся на востоке, им потребуется немало дней, чтобы доставить их сюда. К тому же все они будут двигаться по этой единственной железной дороге, а наши бомбардировщики смогут вывести её из строя, не правда ли, Луо?

— Запросто, — согласился министр обороны.

— А как относительно американцев? — спросил Фанг Ган. — В ноте, которую мы только что получили, говорится, что они считают русских своими союзниками. Сколько раз мы недооценивали американцев, Чанг? Включая тебя, — добавил он.

— Существуют объективные обстоятельства, которые применимы даже к американцам, несмотря на всю их магию, — заверил собравшихся маршал Луо.

— А через три года мы будем продавать им нефть и золото, — заметил Чанг. — У американцев нет политической памяти. Они всегда приспосабливаются к меняющейся форме мира. В 1949 году они заключили пакт НАТО, одним из членов которого стали их злейшие враги в Германии. Посмотрите на то, как поступили они с Японией, после того, как сбросили там две атомные бомбы. Нам следует принять во внимание лишь одно обстоятельство: несмотря на то, что в войне примут участие американцы и они будут рисковать своими жизнями наравне со всеми, надо постараться не наносить им слишком значительные потери. Нам также следует хорошо обращаться с захваченными военнопленными и гражданскими лицами — мир относится к этому с удивительной чувствительностью, которую, полагаю, нам всё-таки надо принять во внимание.

— Товарищи, — начал Фанг, собрав все мужество для последнего выражения своих внутренних чувств. — У нас все ещё остаётся возможность остановиться, как сказал нам маршал Луо несколько дней назад. Мы ещё не сделали последнего шага до того момента, пока не заговорили пушки. Мы все ещё можем сказать, что проводим оборонительные учения, и мир согласится с этим объяснением по тем причинам, которые только что привёл мой друг Чанг. Но когда начнутся боевые действия, тигр вырвется из клетки. Люди защищают то, что принадлежит им, с отчаянным упорством. Вспомните, как Гитлер недооценил русских, и чем это кончилось. Иран недооценил американцев только в прошлом году, что привело к катастрофе для них и к гибели их вождя. Действительно ли мы убеждены, что одержим победу в этой авантюре? — спросил он. — Мы поставили на карту судьбу нашей страны. Нам не следует забывать этого.

— Фанг, мой старый товарищ, ты мудрый и заботливый, как всегда, — снисходительно отозвался Чанг. — И я знаю, что ты говоришь от имени нашей страны и нашего народа, но, подобно тому, как мы не должны недооценивать наших врагов, нам не следует недооценивать нашу силу. Один раз мы уже воевали с американцами и нанесли им самое тяжёлое военное поражение в их истории. Разве это не правда?

— Это верно, для них это была большая неожиданность, но за счёт потери миллиона людей, включая сына Мао. А почему? Потому, что мы переоценили наши возможности.

— Только не на этот раз, Фанг, — заверил всех Луо. — Только не на этот раз. Мы сделаем с русскими то же самое, что сделали с американцами на реке Ялу. Мы нанесём неожиданный и мощный удар. Там, где они слабы, мы рванёмся вперёд. Где они сильны, мы окружим их и уничтожим. В 1950 году у нас была крестьянская армия с лёгким оружием. Сегодня, — продолжал Луо, — у нас современная армия. Сейчас мы можем наносить такие удары, о которых в то время не могла мечтать даже Америка. Мы победим, — убеждённо закончил министр обороны.

— Товарищи, неужели мы хотим остановиться сейчас? — спросил Чанг, чтобы покончить с дебатами. — Неужели мы хотим обречь нашу страну на экономическую и политическую отсталость и нищету? Ведь вопрос сейчас заключается именно в этом. Если мы опустим руки, то обречём нашу страну на политическую гибель. Кто из нас хочет этого?

Как и следовало ожидать, никто, даже Киан, не решился поднять брошенную перчатку. Голосование было чисто формальным и потому единодушным. Как всегда, Политбюро достигло единодушия ради собственных интересов. Министры разошлись по своим кабинетам. Чанг задержал Тана Деши на несколько минут, перед тем как вернуться к себе. Ещё через час он зашёл к своему другу Фангу Гану.

— Ты не сердишься на меня? — спросил Фанг.

— Голос осторожности никогда не оскорбляет меня, мой старый друг, — ответил Чанг, опускаясь в кресло напротив стола хозяина кабинета. Теперь он мог позволить себе быть великодушным. Он одержал победу.

— Меня пугают эти события, Чанг. Мы всё-таки недооценили американцев в 1950 году и понесли огромные потери.

— Людей у нас больше чем достаточно, — напомнил ему старший министр без портфеля. — И это поможет Луо чувствовать свою ценность.

— Можно подумать, что он нуждается в этом. — Фанг махнул рукой, демонстрируя своё недовольство этим солдафоном.

— Даже собака может оказаться полезной, — напомнил ему гость.

— Чанг, что, если русские окажутся сильнее, чем ты думаешь?

— Я уже позаботился об этом. Мы нарушим стабильность внутри их страны через два дня, в тот самый день, когда начнётся наше наступление.

— Каким образом?

— Ты помнишь неудачное покушение на старшего советника Грушевого, этого Головко?

— Да, и я советовал не совершать этого покушения, — напомнил ему Фанг.

— И в этом, возможно, ты был прав, — признался Чанг, чтобы успокоить хозяина кабинета. — Но у Тана появилась возможность и более надёжный способ. Что может быть лучше для дестабилизации России, чем устранение её президента? Мы можем сделать это, и Тан уже получил приказ.

— Ты хочешь убить главу правительства в иностранном государстве? — спросил Фанг, удивлённый такой смелостью. — Что, если ты потерпишь неудачу?

— Мы вступаем в войну с Россией в любом случае. Что мы теряем? Ничего — но можем добиться многого.

— Но политические последствия… — начал Фанг.

— Что, если они ответят нам таким же оружием?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты имеешь в виду покушение на Ху? — Выражение его лица давало настоящий ответ на вопрос: Китай только выиграет из-за исчезновения этого ничтожества. Но Чанг не решился произнести это вслух, даже наедине с Фангом в его кабинете. — Тан гарантировал мне, что наша физическая безопасность идеальна. Идеальна, Фанг. В нашей стране не проводится никаких иностранных разведывательных операций.

— Я полагаю, что каждая страна говорит подобным образом — за мгновение до того, как крыша обрушивается на головы членов их правительства. У нас хорошая шпионская сеть в Америке, например, и за это следует поблагодарить нашего замечательного товарища Тана. Но высокомерие опережает катастрофу на один шаг, и такие неудачи всегда оказываются неожиданными. Нам не следует забывать этого.

— Нельзя бояться всего, — отмахнулся Чанг.

— Это верно, но ничего не опасаться тоже неразумно. — Фанг замолчал, чтобы загладить свою смелость. — Чанг, ты, наверно, считаешь меня старой бабой.

Это заставило другого министра улыбнуться.

— Старой бабой? Нет, Фанг, ты являешься нашим товарищем уже много лет и одним из самых умных людей в Политбюро. Почему, ты думаешь, я привлёк тебя в члены Политбюро?

Чтобы заполучить мой голос, разумеется, — подумал Фанг, но промолчал. Он уважал своего старшего коллегу, но не закрывал глаза на его недостатки.

— За это я благодарен тебе.

— За это должен быть благодарен народ, ты так заботливо относишься к его нуждам.

— Разумеется, нужно помнить о рабочих и крестьянах. В конце концов, это им мы служим. — Идеологическое высказывание как нельзя лучше подходило к этому моменту.

— Мы с тобой выполняем непростую работу.

— Тебе нужно немного расслабиться и отдохнуть. Вызови к себе эту девушку Минг и уложи её в свою постель. Ты ведь уже не раз делал это. — Это была слабость для них обоих. Напряжение момента ослабло, как и хотел этого Чанг.

— Чаи сосёт лучше, — ответил Фанг с лукавой улыбкой.

— Тогда отвези её в свою квартиру. Купи ей шёлковые трусики. Напои её. Им всем это нравится.

— Хорошая мысль, — согласился Фанг. — После этого я всегда лучше сплю.

— Тогда займись этим делом! Нам всем нужен хороший сон. Следующие несколько недель будут для нас достаточно напряжёнными — но ещё более напряжёнными для наших врагов.

— Одну минуту, Чанг. Как ты сказал, мы должны хорошо обращаться с пленными. Американцы никогда не простят нам жестокость по отношению к беспомощным людям, как мы видели это в Пекине.

— Они старые бабы. Они не понимают, как правильно использовать силу.

— Может быть, но если мы собираемся вступить потом в деловые отношения с ними, как ты заметил, стоит ли оскорблять их без особой необходимости?

Чанг вздохнул и согласился с Фангом, поскольку он знал, что это разумный шаг.

— Очень хорошо. Я скажу Луо. — Он посмотрел на часы. — Мне пора идти. Сегодня вечером у меня ужин с Ху.

— Передай ему мои лучшие пожелания.

— Обязательно. — Чанг встал, поклонился своему другу и вышел из кабинета.

Фанг подождал минуту, затем встал и подошёл к двери.

— Минг, — позвал он. — Заходи ко мне. — Он подождал у двери, внимательно посмотрев на Чаи. Их взгляды встретились, и она подмигнула ему, добавив крошечную женскую улыбку. Действительно, сегодня ему нужен хороший сон, и она поможет в этом.

— Заседание Политбюро продолжалось сегодня дольше обычного, — сказал Фанг, опускаясь в кресло и начиная диктовать. На это потребовалось двадцать пять минут, и затем он отпустил Минг, чтобы она занялась обычной ежедневной расшифровкой стенограммы. Ещё через час рабочий день окончился. Фанг спустился к своему служебному автомобилю, за ним следовала Чаи. Вместе они подъехали к его комфортабельной квартире и там занялись делом.

* * *

Минг встретила своего любовника в новом ресторане под названием «Нефритовая лошадь», где пища была лучше обычной.

— Ты чем-то встревожена, — заметил Номури.

— Много работы в офисе, — объяснила она. — Предстоят большие неприятности.

— Вот как? Что за неприятности?

— Не могу сказать, — возразила она. — Это может отрицательно подействовать на твоё отношение ко мне.

И тут Номури увидел, что он помог своему агенту сделать следующий — по сути дела, последний — шаг. Она больше не думала о программном обеспечении в своём компьютере. Он никогда не поднимал этого вопроса. Лучше, если она вообще забудет, чем занимается. Твоё сознание не беспокоит тебя, напоминая о вещах, которые ты забыл.

После ужина они пошли в квартиру Номури, и офицер ЦРУ постарался, чтобы она расслабилась. Это удалось ему лишь отчасти, но она оценила его заботу и ушла без четверти одиннадцать. Номури налил себе стаканчик виски, на этот раз двойного размера, чтобы лучше уснуть. Затем он проверил, чтобы его компьютер передал в Вашингтон её почти ежедневное донесение. На следующей неделе он надеялся получить программу, с помощью которой сможет осуществлять перекрёстную загрузку её информации, чтобы она передавала доклады прямо в сеть рецептов. Если в Пекине происходили Плохие События, НЭК может отозвать его обратно в Японию, и он не хотел, чтобы сведения «Певчей птички» перестали поступать в Лэнгли.

* * *

Между прочим, последнее донесение уже прибыло в ЦРУ и вызвало там большое волнение.

Эд Фоули даже захотел дать Сергею Головко аппарат STU, но Америка не передаёт так легко свои секреты связи, поэтому доклад переписали другими словами и послали кодированным факсом в посольство США в Москве. Оттуда его отвёз в штаб-квартиру СВР консульский работник, не имеющий отношения к ЦРУ. Конечно, теперь там будут считать, что он разведчик, и будут следить за консульским сотрудником, куда бы он ни пошёл, напрасно используя, таким образом, подготовленный персонал ФСБ. Бизнес оставался бизнесом, даже в этом Новом Мировом Порядке.

Как и следовало ожидать, Головко, прочитав шифровку, подпрыгнул до высокого потолка своего кабинета.

* * *

Джон Кларк узнал о новости по своему кодированному спутниковому телефону.

— Какого черта? — спросил Радуга Шесть, сидя в своём автомобиле недалеко от Красной площади.

— Ты слышал, что я сказал, — объяснил Эд Фоули.

— О'кей, и что дальше?

— Ты ведь поддерживаешь хорошие отношения с руководителями их войск специального назначения, верно?

— Более или менее, — согласился Кларк. — Мы занимаемся подготовкой их спецназа.

— Тогда они могут обратиться к тебе за советом. Ты должен знать, что происходит.

— Я могу сообщить об этом Дингу?

— Да, — согласился директор ЦРУ.

— Хорошо. Знаешь, это подтверждает доктрину Чавеза.

— Что это такое? — спросил Фоули.

— Он утверждает, что международные отношения состоят главным образом в попытках одной нации обмануть другую.

Фоули не удержался от смеха, в пяти тысячах миль и восьми часовых поясах от Москвы.

— Да, наши китайские друзья действительно выбрали крутой метод действия.

— Насколько надёжна эта информация?

— Как Священное Писание, Джон. Можешь положить её в банк, — заверил Эд своего оперативника, находящегося так далеко.

Значит, у нас есть источник в Пекине, — подумал Кларк про себя.

— О'кей, Эд. Если они обратятся ко мне, я сообщу тебе. Полагаю, мы сотрудничаем с русскими.

— Полностью, — подтвердил директор ЦРУ. Мы теперь союзники. Ты что, не смотришь CNN?

— Мне показалось, что это канал научной фантастики.

— Не тебе одному. Желаю удачи, Джон.

— И тебе тоже, Эд. — Кларк нажал на кнопку «отбой» и пробормотал про себя: — Боже правый. — Затем включил двигатель и направился на встречу с Доминго Чавезом.

Динг сидел в баре, который «Радуга» облюбовала во время своего пребывания в Москве.

Парни сидели в большой угловой кабине, где они жаловались на качество местного пива, но расхвалили чистый, как слеза, алкоголь, который предпочитали местные жители.

— Привет, мистер К., — поздоровался Чавез.

— Только что говорил по своему спутниковому телефону с Эдом.

— И?

— И Джон Чайнамэн планирует начать маленькую войну с нашими хозяевами. Это хорошая новость, — добавил Кларк.

— Тогда какой может быть гребаная плохая новость? — спросил Чавез с плохо скрытым недоверием в голосе.

— Их Министерство государственной безопасности только что заказало Эдуарда Петровича, — продолжал Джон.

— Они что, совсем чокнулись? — спросил из кабины другой офицер ЦРУ.

— Видишь ли, начинать войну в Сибири тоже не совсем рациональный акт. Эд сообщил нам об этом, поскольку считает, что русские могут скоро обратиться к нам за помощью. Предполагается, что им известен местный агент китайских коммунистов. Ты должен разобраться, как поступать дальше, ведь мы тренируем их спецназ. Думаю, что нас могут пригласить наблюдать за их работой, но они, наверно, не захотят, чтобы мы им помогали.

— Согласен.

В этот момент в бар вошёл генерал Кириллин в сопровождении сержанта. Сержант остановился у входа с расстёгнутой шинелью, и его правая рука была близко к кобуре.

Генерал заметил Кларка и направился прямо к нему.

— У меня нет номера твоего сотового телефона.

— Что вы хотите сегодня от нас, генерал? — спросил Кларк.

— Я прошу вас пройти со мной. Вас хочет видеть директор Головко.

— Вы не будете возражать, если Доминго пойдёт со мной?

— Пусть идёт, — ответил Кириллин.

— Недавно я говорил с Вашингтоном. Что вам известно о создавшейся ситуации?

— Многое, но не все. Именно поэтому нам нужно встретиться с Головко. — Кириллин сделал жест в направлении двери, где его сержант исполнял обязанности сторожевого добермана.

— Что-то происходит? — спросил Эдди Прайс. Никто не обращал на него внимания, а Прайс знал, как читать выражение на лицах людей.

— Расскажу тебе, когда вернусь обратно, — сказал ему Чавез.

Служебный автомобиль стоял у входа в бар, позади него второй автомобиль с четырьмя вооружёнными охранниками. Сержант-телохранитель, сопровождавший генерала, был один из немногих срочнослужащих, которых допустили для участия в тренировке, проводимой «Радугой». Они знали, что русские делали большие успехи. Не будет большого вреда, если привлечь особенно хорошо подготовленных людей из элитного подразделения.

Автомобили мчались по улицам Москвы, не обращая обычного внимания на соблюдение правил уличного движения, затем въехали в главные ворота дома 2 на площади Дзержинского. Внутри их ждал лифт, и они быстро поднялись на верхний этаж.

— Спасибо, что приехали так быстро. По-видимому, вы уже говорили с Лэнгли, — заметил Головко.

Кларк показал свой сотовый телефон.

— Неужели устройство кодирования настолько маленькое?

— Прогресс, господин директор, — пояснил Кларк. — Мне сказали, что полученную разведывательную информацию следует воспринимать очень серьёзно.

— Да, у Фоули отличный источник информации в Пекине. Я видел кое-что, полученное от него. Во-первых, стало ясным, что была сделана хорошо обдуманная попытка убить меня и теперь готовится вторая, теперь на президента Грушевого. Я уже предупредил его. Служба безопасности президента в полной готовности. Основной китайский агент в Москве опознан и находится под непрерывным наблюдением. Как только он получит инструкции, мы арестуем его. Но мы не знаем, кто его помощники. Предполагаем, что это бывшие офицеры спецназа, преданные ему. Преступники, разумеется, занимающиеся специальной работой в уголовном мире, который мы сами и создали.

«В этом есть смысл», — подумал Джон.

— Некоторые люди готовы на что угодно ради денег, Сергей Николаевич. Чем мы можем помочь вам?

— Фоули дал вам указание помогать нам? Хорошо. Принимая во внимание способ, которым разведывательная информация поступила к нам, американский наблюдатель будет уместен. Для ареста мы используем милицию, прикрытие обеспечат люди Кириллина. В качестве командира «Радуги» это и будет вашей задачей.

Кларк кивнул. По-видимому, от него не требуется много.

— Согласен.

— Мы позаботимся о вашей безопасности, — успокоил его генерал.

— Значит, вы ожидаете, что китайцы вторгнутся в Россию?

— Не позже чем через неделю, — подтвердил Головко.

— Им нужны нефть и золото? — спросил Чавез.

— Похоже на это.

— Ну что ж, такова жизнь в большом городе, — заметил Динг.

— Они пожалеют об этом варварском акте, — сказал Кириллин присутствующим.

— В этом нужно ещё убедиться, — предостерёг Головко. Он знал, какие донесения поступали от Бондаренко в Ставку.

— Теперь, когда вы в НАТО, мы придём к вам на помощь? — спросил Кларк.

— Ваш президент Райан настоящий друг, — согласился русский.

— Значит, участие примет и «Радуга», — произнёс Кларк. — Мы все солдаты НАТО.

— Я ещё никогда не принимал участия в настоящей войне, — сказал Чавез. Но сейчас он имел временное звание майора, и его могут призвать на службу. Он вспомнил, что его страхование жизни полностью оплачено.

— Это совсем не забавно, Доминго, — откликнулся Кларк. К тому же я слишком стар для такого дерьма.

* * *

Китайское посольство находилось под постоянным наблюдением, которое вела большая группа опытных офицеров из российской Федеральной службы безопасности. Почти все они служили раньше во Втором Главном управлении КГБ. Под прикрытием нового агентства они выполняли те же функции, что и разведывательная служба ФБР, и мало в чём уступали коллегам. Для этой операции было выделено не меньше двадцати человек. Внешне они выглядели по-разному, как мужчины, так и женщины, хорошо одетые и похожие на нищих, среднего возраста и старики, — но среди них не было людей молодых, потому что эта операция была слишком важной, чтобы её можно было доверить неопытным офицерам. Машины, выделенные для операции, тоже были самыми разными — от самосвалов до мотоциклов, и у каждой подвижной группы было по крайней мере одно радио, причём настолько совершенное, что они ещё не поступили в русскую армию.

Конг Деши вышел из посольства КНР в семь сорок вечера. Он подошёл к ближайшей станции метро и спустился по эскалатору. Все это было обычной рутиной. В то же самое время из посольства вышел младший консульский служащий, который пошёл в другую сторону. Офицеры ФСБ не знали, что за ним тоже нужно следить. Он прошёл три квартала по оживлённой улице и, проходя мимо второго фонарного столба, достал из кармана белую бумажную ленту, прикрепил её вертикально к металлическому столбу. Затем он зашёл в ресторан и поужинал в одиночку, осуществив миссию, смысл которой был ему неизвестен. В посольстве он выполнял задачи МГБ и прикреплял, когда это требовалось, разные флажки в разных местах. Но он не был профессиональным офицером разведки.

Третий секретарь Конг проехал в метро нужное количество остановок и сошёл с поезда. За ним следили четыре офицера ФСБ, ещё один ждал на станции, и двое наверху длинного эскалатора, ведущего на поверхность. По пути Конг купил газету у одного из киосков на улице. Он дважды останавливался, один раз чтобы закурить, и второй раз остановился и недоуменно оглянулся вокруг, словно заблудился и пытался найти нужное ему направление. Оба раза, разумеется, потребовались ему для того, чтобы проверить, нет ли за ним «хвоста», но сотрудников ФСБ было слишком много, несколько совсем рядом с ним, другие пристально, но не слишком, смотрели в другую сторону. Фактически, как это хорошо известно ФБР и британской Секретной службе, как только контакт опознан, он становится голеньким и беспомощным, словно новорождённый младенец в джунглях, — при условии, разумеется, что следящие за ним не являются абсолютными идиотами. Эти профессионалы, прошедшие подготовку в КГБ, были кем угодно, только не идиотами. Единственная вещь, которую они не знали, — это личность человека, повесившего условный знак — «флаг» — на фонарном столбе.

Проблема для связника, Конга Деши, состояла в том, что, как только место передачи информации было опознано, следить за китайцем становилось так же легко, как за одиноким облаком на чистом небе. Большое количество агентов, наблюдающих за ним, должно было гарантировать, что не появится ещё одно место для передачи. Оно и не появилось. Конг сел на уже знакомую скамейку. Здесь он нарушил правила поведения разведчика в поле, делая вид, будто может читать газету в сумерках, но поскольку рядом стоял фонарный столб, это не должно было вызвать любопытства у постороннего наблюдателя.

— Смотрите, — заметил один из офицеров ФСБ. Правая рука Конга опустилась вниз, и коробочка была прикреплена к металлическому магниту. Через три минуты он сложил газету и пошёл в том же направлении, куда шёл раньше. Группа офицеров ФСБ дала ему возможность отойти подальше, прежде чем приблизились к скамейке.

Снова это было сделано в минивэне, и снова слесарь ждал внутри наготове со сделанным по специальному заказу ключом. Снова в машине находился самый совершенный американский лэптоп компьютер, с запрограммированным одноразовым шифровальным блокнотом, точная копия настольного компьютера Суворова/Конева в его роскошной квартире на Кольцевой дороге. «Таким образом, — подумал старший офицер ФСБ, — их добыча походила на тигра, крадущегося в джунглях, не подозревающего, что на него направлены десять винтовок — возможно, он могучий и опасный, но судьба его предрешена». Коробку принесли в минивэн. Слесарь открыл её. Содержимое было развёрнуто, и с него снята фотокопия, затем содержимое так же тщательно уложили обратно, коробка заперта и возвращена на прежнее место под скамейкой. Один из офицеров уже нажимал на беспорядочные буквы послания, и через четыре минуты на экране появился расшифрованный текст.

— Етить твою мать! — воскликнул старший офицер. — Они хотят, чтобы он убил президента Грушевого!

— Что это значит? — спросил подчинённый. Командир группы молча повернул компьютер в его сторону и дал ему возможность прочитать текст на экране.

— Это объявление войны, — выдохнул майор. Полковник кивнул.

— Совершенно верно, Григорий. — Машина тронулась с места. Полковнику нужно было доложить об этом, и сделать это немедленно.

* * *

Капитан Провалов был дома, когда раздался звонок. Как обычно, он ворчал, одеваясь и направляясь к штаб-квартире ФСБ. Он по-прежнему не испытывал тёплых чувств к Федеральной службе безопасности, но начал уважать её. «С такими ресурсами, — думал он, — можно было бы навсегда покончить с преступностью в Москве». Но они не делились с ним ресурсами и сохраняли прежнее высокомерие, словно находились выше закона, которым отличалось и предыдущее их агентство. Возможно, это было необходимо. Преступления, расследованием которых они занимались, были не менее серьёзными, чем убийства, разве что отличались масштабами. Предатели убивали не отдельных людей, а целые регионы. Предательство являлось преступлением, к которому относились очень серьёзно в его стране на протяжение столетий. Это было преступлением, которое его страна, страдающая от постоянной паранойи, всегда боялась и ненавидела.

Сейчас они работали и по ночам, увидел Провалов. Ефремов стоял в своём кабинете, читая лист бумаги. На его лице было непроницаемое выражение, часто означающее нечто чудовищное.

— Добрый вечер, Павел Георгиевич.

— Заходите, капитан Провалов. Вот, прочитайте это. — Ефремов передал ему лист бумаги. — Наш субъект становится честолюбивым. Или честолюбивыми становятся его работодатели.

Капитан милиции взял бумажный лист и быстро прочитал его, затем вернулся к началу, чтобы вчитаться в каждое слово.

— Когда это произошло?

— Меньше часа назад. Какой вывод вы делаете?

— Его нужно немедленно арестовать! — ответил капитан, как и следовало ожидать.

— Я полагал, что именно такой будет ваша реакция. Вместо этого мы подождём и увидим, в контакт с кем он вступит. Вот тогда мы арестуем его. Но сначала я хочу увидеть людей, которых он предупредит.

— Что, если он сделает это по сотовому телефону или по телефону-автомату?

— Тогда мы обратимся в телефонную компанию, чтобы она сообщила нам их номера. Но я хочу знать, имеет ли он связь со служащими какого-нибудь важного государственного учреждения. У Суворова было много знакомых, когда он служил в КГБ. Мне нужно выяснить, кто из них стал предателем, чтобы мы могли искоренить всех сразу. Покушение на Сергея Николаевича показало, что у них пугающие возможности. Я хочу положить конец этому, захватить их всех и послать в лагерь строгого режима. — Российская система исполнения наказаний имела три разных уровня трудовых лагерей. Лагеря с «мягким» режимом были отвратительными, но в них можно было жить до конца срока, назначенного судом. Лагерей общего режима лучше было избегать.

А вот лагеря со строгим режимом содержания заключённых представляли собой настоящий земной ад. Туда попадали правонарушители, отказывающиеся сотрудничать со следствием. Во власти Ефремова было решать, какую степень наказания заслуживает преступник. Суворов уже заслужил смертную казнь, которая в России обычно называется расстрелом, или высшей мерой… но существуют наказания хуже, чем смерть.

— Охрану президента уже предупредили?

Ефремов кивнул.

— Да, но при этом проявили осторожность. Откуда мы знаем, что один из них не является сообщником Суворова? Это едва не случилось с американским президентом в прошлом году, ты, наверно, слышал об этом, и мы должны принимать во внимание подобную вероятность. За всеми телохранителями президента Грушевого ведётся слежка. Но у Суворова почти не было контактов с офицерами Девятого Главного управления, когда он служил в КГБ, и никто из людей, которых он знал, не перешёл на работу туда.

— Ты уверен в этом?

— Мы закончили перекрёстную проверку три дня назад. Нам пришлось проверить все досье сотрудников Девятого управления. У нас даже есть список людей, к которым может обратиться Суворов. Между прочим, их шестнадцать. Все телефоны, принадлежащие им, прослушиваются, и за ними постоянно следят. — Но даже у ФСБ не хватает людей, чтобы обеспечить непрерывное наблюдение за всеми потенциальными подозреваемыми. Это расследование стало самым большим в истории ФСБ, и лишь в нескольких случаях даже КГБ прибегал к привлечению такого большого количества сотрудников. Как было, например, в случае Олега Пеньковского.

— Как относительно имён Амальрика и Зимянина?

— Зимянин всплыл в нашей проверке, а вот Амальрика нам не удалось обнаружить. Суворов не знал его, а вот Зимянин знал — они вместе служили в Афганистане, и, судя по всему, первый привлёк его к покушению на Головко. Из шестнадцати подозреваемых семеро являются наиболее вероятными, все служили в спецназе, три офицера и четыре сержанта. Все они продавали свой талант и свою подготовку на открытом рынке. Двое в Петербурге, и они могли быть замешаны в устранении Амальрика и Зимянина. По-видимому, у них отсутствовало боевое братство, — сухо заметил Ефремов. — Итак, Провалов, ты хочешь добавить что-нибудь?

— Нет, похоже, что вы закрыли все возможные варианты.

— Спасибо. Поскольку это все ещё остаётся расследованием убийства, ты будешь сопровождать нас, когда мы будем арестовывать Суворова.

— Американец, который помогал нам?..

— Он может работать с нами, — великодушно согласился Ефремов. — Мы покажем ему, как делают такие дела в России.

* * *

Райли находился в посольстве и говорил с Вашингтоном по каналу STU.

— Господи боже мой, — заметил агент.

— Это похоже на оценку происходящего, — согласился директор Мюррей. — Насколько хороша охрана президента Грушевого?

— Очень хороша. Такая же, как Секретная служба в Вашингтоне. Я не знаю, насколько эффективна их следственная поддержка, но, судя по физической стороне, мне кажется, что они отлично подготовлены.

— Ну что ж, их теперь, несомненно, уже предупредили. Как бы хорошо они ни были подготовлены, им придётся повысить свою бдительность. Когда они собираются арестовать этого парня Суворова?

— Было бы разумно не спешить с этим. Лучше подождать, когда он начнёт действовать. Думаю, что китайцы вот-вот передадут ему, что пора браться за дело — может быть, они делают это прямо сейчас, — и тогда он сделает несколько телефонных звонков. Вот тогда и нужно брать его, но не раньше.

— Согласен, — ответил Мюррей. — Нам надо, чтобы обо всём происходящем нас информировали. Так что приласкай своего друга-милиционера, ладно?

— Будет исполнено, сэр, — ответил Райли и сделал короткую паузу. — Эти сведения о войне соответствуют действительности?

— Похоже на это, — подтвердил Мюррей. — Мы мобилизуем свои силы, чтобы помочь русским, но я не уверен, что из этого что-то выйдет. Президент надеется, что манёвр с вовлечением их в НАТО отпугнёт китайцев, но и в этом мы не уверены. Агентство бегает кругами, пытаясь понять намерения КНР. Кроме этого, я мало что знаю.

Это удивило Райли. Он считал, что Мюррей близок к президенту, но теперь пришёл к выводу, что информация передаётся лишь тем, кому она нужна по роду выполняемой работы.

* * *

— Я возьму эти материалы, — сказал полковник Алиев офицеру связи.

— Но здесь сказано, что об этом следует немедленно уведомить…

— Ему нужно выспаться. Чтобы добраться до него, вам понадобится пройти через меня, — заявил офицер-оперативник, читая депеши. — Эта может подождать… а вот этой я займусь сам. Что ещё?

— Эта депеша от самого президента!

— Президенту Грушевому нужен генерал с ясным умом гораздо больше, чем он нуждается в ответе на эту депешу, Паша. — Алиеву самому отчаянно хотелось спать. В комнате стояла софа, и её подушки манили полковника к себе.

— Чем сейчас занимается Толкунов?

— Обновляет полученные данные.

— Они становятся лучше от этого? — спросил офицер-связист.

— А ты как думаешь? — ответил оперативник.

— Проклятье.

— Вот это похоже на правду, товарищ. Ты не знаешь, где можно купить палочки для еды?

— Нет, пока у меня в кобуре служебный пистолет, меня это не интересует, — ответил полковник. Он был почти два метра ростом и не годился для службы в танковых войсках или в пехоте. — Прими меры, чтобы он увидел депеши сразу после того, как проснётся. Я договорюсь со Ставкой.

— Хорошо. Я сам собираюсь поспать несколько часов, только ты сначала разбуди меня, а не его, — сказал Алиев своему коллеге.

— Будет сделано.

* * *

Это были главным образом люди небольшого роста. Они начали приезжать в Невер, небольшой город рядом с железной дорогой, к востоку от Сковородино, на пассажирских поездах, курсирующих по Транссибирской железной дороге.

Сойдя на платформы, они увидели офицеров, которые направили их к автобусам. Автобусы поехали по шоссе, проложенному параллельно железной дороге на юго-восток к туннелю, пробитому много десятилетий назад в холмах над маленькой рекой Уркан. Рядом с туннелем было отверстие, которое могло показаться невнимательному наблюдателю боковой выработкой для хранения ремонтного оборудования, применяемого при обслуживании железной дороги. Там действительно хранилось ремонтное оборудование, однако туннель уходил глубоко внутрь горы, и от него отходило много других туннелей, пробитых ещё в 1930-х годах политическими заключёнными, составлявшими часть трудовой империи «ГУЛАГ» Иосифа Сталина. В этих огромных пещерах, пробитых в скале кирками, стояли триста новеньких танков Т-55, построенных в 1960-х годах и ни разу не использованных. Они хранились здесь для обороны от нашествия Китая. Вместе с ними здесь стояли двести колёсных БТР-60, предназначенных для транспортировки пехоты, а также другие машины, которые все вместе составляли советскую танковую дивизию. Эти пещеры охранялись четырьмя сотнями рядовых солдат, которые, подобно многим поколениям до них, занимались обслуживанием танков и бронетранспортёров, переходя от одного к другому, проворачивая дизельные двигатели и очищая металлические поверхности. Это было необходимо, потому что через каменную крышу сочилась вода. На секретных картах это называлось «Склад Невер». Это было одно из подобных мест, расположенных недалеко от основной железной дороги, ведущей от Москвы до Владивостока. Искусно скрытые, иногда даже на виду, они были одной из козырных карт, спрятанных в рукаве генерала армии Бондаренко. Другой козырной картой были люди. Большинству из них было за тридцать лет, немного растерянные и даже не скрывающие своего недовольства из-за того, что их оторвали от домашних очагов. Тем не менее, подобно настоящим русским или хорошим гражданам любой другой страны, они получили повестки и пришли к выводу, что их страна нуждается в помощи, и примерно три четверти из них прибыли к месту призыва. Некоторые здоровались друг с другом, увидев знакомые лица по службе в армии Советского Союза, или отворачивались, если воспоминания были не такими счастливыми. Каждый получил печатную карточку, в которой говорилось, куда следовать дальше, и, таким образом, экипажи танков и отделения пехотинцев собирались в указанных местах. Пехотинцы нашли обмундирование и лёгкое оружие вместе с боезапасом у бронетранспортёров, предназначенных для их отделений. Экипажи танков состояли из невысоких мужчин, примерно 167 сантиметров ростом, — потому что внутренние отсеки русских танков не позволяли размещаться там высоким людям.

Танкисты, вернувшиеся к боевым коням своей молодости, знали все достоинства и недостатки Т-55. Двигатели были собраны из грубо обработанных деталей и, начав работу, срезали по килограмму стальных стружек, которые в течение первых нескольких часов падали в поддоны маслосборников. Однако механики пришли к выводу, что эта проблема будет решена после нескольких часов проворачивания двигателей прямо на складе. Вообще-то танки оказались в удивительно хорошем состоянии, гораздо лучше тех, которыми танкисты пользовались во время своей активной службы в армии. Это казалось одновременно и странным, и неудивительным вернувшимся к делу солдатам, потому что в Советской армии, когда они в ней служили, было мало здравого смысла, но для советских граждан 70-х и 80-х годов в этом не было ничего необычного. Большинство солдат вспоминали свою воинскую службу с ностальгией по самым обычным причинам — это была возможность путешествовать и увидеть новые места, вспоминали товарищескую дружбу молодости между людьми одного возраста — время жизни, когда молодые люди ищут новое и увлекательное. Плохая пища, нищенское жалованье и тяжёлая работа были почти забыты, хотя встреча с танками пробудила в них мгновенную память, которая сопровождала запахи и ощущения прошлого.У всех танков были полные внутренние баки, а также бочки с горючим, крепившиеся снаружи в задней части танков. Воспоминание об этих бочках заставляло сердца солдат сжиматься от страха, потому что на поле боя попадание в такую бочку превращало танк в столб огня, так что топливо из этих бочек старались использовать в первую очередь, чтобы потом потянуть за рычаг и сбросить проклятые бочки ещё до того, как начнётся перестрелка.

Самым приятным из всего было то, что, когда механики-водители нажимали на кнопки пуска, они слышали знакомое рычание после всего лишь нескольких секунд проворачивания двигателей. Благоприятная атмосфера пещеры сохранила эти старые, но, в общем, практически не побывавшие в деле танки. Они могли быть совершенно новыми, только что сошедшими со сборочных линий огромного завода в Нижнем Тагиле, который десятилетиями снабжал оружием Красную армию. Танкисты увидели, что единственная перемена заключалась в том, красные звезды исчезли с лобовых плит танков. Их заменило чёткое изображение нового российского триколора, которое, как сразу поняли танкисты, было слишком подходящим для наведения вражеского снаряда. Наконец молодые офицеры-резервисты отозвали их от своих танков. Солдаты заметили, что офицеры выглядели обеспокоенными. Затем начался инструктаж, и солдаты поняли причину их беспокойства.

* * *

— Черт возьми, ну разве она не красавица, — сказал офицер ФСБ, садясь в свой автомобиль.

Они поехали за субъектом к ещё одному дорогому ресторану, где он поужинал в одиночестве, затем прошёл к бару и через пять минут появился с женщиной, которая тоже пришла одна. Женщина была прелестна в своём чёрном с красными полосами платье, явно сшитом по итальянскому образцу. Суворов/Конев возвращался в свою квартиру, и за ним следовала колонна из шести автомобилей. Три из них имели переключатели, позволяющие менять ночью их внешний вид. Милиционер, сидевший во втором автомобиле, подумал, что это очень хитрая уловка.

Суворов не спешил, не ускорял автомобиль, чтобы продемонстрировать свою смелость. Вместо этого он очаровывал женщину своим поведением человека, объехавшего весь мир, подумали следователи. Автомобиль замедлил скорость, поворачивая за угол и въезжая на улицу со старыми фонарными столбами. Затем он изменил направление, не то чтобы внезапно, но неожиданно для преследователей.

— Черт побери, он едет в парк, — сказал старший офицер ФСБ, поднимая микрофон, чтобы предупредить остальных. — По-видимому, заметил где-то флажок.

Действительно, Суворов заметил оставленный для него флажок — белую полоску бумаги, — но сначала высадил весьма разочарованную женщину, которая держала в руке банкноты, предназначенные для того, чтобы смягчить боль расставания. Один из автомобилей ФСБ подъехал к ней, чтобы расспросить поподробнее, тогда как остальные машины следовали за автомобилем Суворова на изрядном расстоянии. Это случилось через пять минут. Суворов/Конев поставил свою машину на одной стороне парка и пошёл по тёмной траве к другой, глядя по сторонам, не замечая пяти автомобилей, которые продолжали ехать вокруг парка.

— Вот. Он снял оставленную для него коробку. — Суворов сделал это искусно, но сейчас подобное искусство не имело значения, потому что сотрудники ФСБ знали, куда смотреть.

Затем он вернулся к своему автомобилю. Две машины ФСБ тут же повернули в сторону его квартиры, оставшиеся три продолжали ехать вперёд, не останавливаясь, когда он припарковал автомобиль у своего подъезда.

* * *

— Он сказал, что внезапно почувствовал себя плохо. Я дала ему свою визитную карточку, — сообщила она офицерам ФСБ. — Он дал мне пятьдесят евро за беспокойство. — Она подумала, что это неплохая плата за полчаса её ценного времени.

— Что-нибудь ещё? Он выглядел больным?

— Он сказал, что съел в ресторане что-то несвежее. Я подумала, что он струсил — так бывает у некоторых мужчин, но не у этого. Он образованный мужчина. Это сразу видно.

— Хорошо. Спасибо, Елена. Если он позвонит тебе, прошу сообщить нам.

— Конечно. — Это было совершенно безболезненное интервью, что оказалось для неё неожиданностью, и поэтому она рассказала обо всём откровенно, пытаясь понять, что им нужно. Может быть, он какой-нибудь преступник? Торговец наркотиками? Если он позвонит ей, она сообщит этим людям, и черт с ним. Жизнь для женщины её профессии и без того достаточно трудная.

* * *

— Он включил компьютер, — сказал специалист по электронике в штаб-квартире ФСБ. Он читал удары по клавиатуре на клавиатурном «жучке», который они установили на компьютере Суворова, и они не только появлялись на его экране, но и тут же высвечивались на экране дубликата настольной системы субъекта. — Вот, это чистый текст. Он получил послание.

Прошла примерно минута, пока субъект думал, затем он снова начал печатать. Суворов вошёл в свою службу электронной почты и начал печатать письма. В каждом из них был вариант фразы «Свяжись со мной как можно скорее», и офицерам ФСБ стало ясно, что он собирается предпринять. В общей сложности он послал четыре письма, хотя в одном говорилось, чтобы адресат связался ещё с одним или несколькими другими. Затем он вышел из электронной почты и выключил компьютер.

— Теперь посмотрим, сможем ли мы опознать его корреспондентов, — сказал старший офицер своим людям. На это потребовалось двадцать минут. То, что раньше было нудной работой, стало теперь таким же интересным, как наблюдение за финалом чемпионата мира по футболу.

* * *

Разведывательный самолёт «Мясищев М-55» взлетел с аэродрома Таза перед самым рассветом. Странно выглядящий самолёт с двойными лонжеронами на хвостовой ферме, он был русским вариантом старого «Локхида У-2», который выпускался сорок лет назад. «Мясищев» поднимался на высоту в семьдесят тысяч футов, летел со скоростью около пятисот узлов и вёл аэрофотосъёмку, делая множество фотографий с высокой разрешающей способностью.

За штурвалом сидел опытный русский пилот в звании майора ВВС. Ему был дан приказ не подлетать ближе чем на десять километров к китайской границе. Смысл приказа заключался в том, чтобы не провоцировать потенциальных врагов его страны.

Исполнить этот приказ было не так уж просто, потому что писали его в Москве, а граница между странами редко представляла собой прямую линию. Поэтому майор тщательно ввёл программу в автопилот и принялся наблюдать за приборами, пока камеры системы аэрофотосъёмки исполняли основную работу. Главное внимание пилот уделял прибору, который регистрировал угрозу со стороны противника. Он представлял собой сканер, запрограммированный регистрировать энергию радиолокаторов. На границе находилось много таких радиолокаторов, работавших в основном на низкой или средней частоте и предназначенных для поиска самолётов. Но недавно появился новый радиолокатор. Он работал на рентгеновской частоте, и его излучение шло с юга, то есть с китайской стороны границы. Это означало, что китайская батарея ракет «земля-воздух» освещала его машину следящим и наводящим радиолокатором. Это сразу привлекло внимание майора, потому что, хотя семьдесят тысяч футов было выше, чем летают коммерческие авиалайнеры, и лишь немногие истребители в состоянии достичь такой высоты, он находился внутри поражающей сферы ракет «земля-воздух», как в этом однажды убедился американец Фрэнсис Гэри Пауэрс над Центральной Россией. Истребитель мог ускользнуть с помощью резких манёвров от большинства таких ракет, но М-55 не был истребителем и испытывал трудности даже при маневрировании вокруг облаков в безветренный день. Поэтому пилот внимательно следил за приборами, регистрирующими появление близкой опасности, а в наушниках он слышал пронзительные «бип-бип-бип». Это предупреждало его о потенциальной угрозе. На дисплее майор видел, что частота повторения сигналов походит скорее на слежение, чем на наведение ракет на его самолёт. Это означало, что ракеты скорее всего ещё не были в воздухе, а небо было достаточно чистым, чтобы он мог заметить дымный след, который всегда оставляли за собой такие ракеты, — нет, с земли не поднимались дымные струи. В качестве оборонительных систем у него были только примитивный рассеиватель металлических ленточек и молитва. «Мне не поставили даже генератор белого шума», — проворчал майор. Но оснований для беспокойства пока не было. Он летел в десяти километрах в глубине собственной территории, и какими бы ракетами «земля-воздух» ни обладали китайцы, их батареи наверняка находятся далеко от границы. Им будет нелегко достичь его, разве что на крайнем пределе, а он всегда мог повернуть на север и убежать от ракет, выбросив вдобавок несколько килограммов алюминиевых ленточек, чтобы мчащиеся ракеты нашли себе другую цель. В задании говорилось, что ему нужно совершить четыре полных облёта пограничной территории. На это потребуется ещё девяносто скучных минут, прежде чем он повернёт обратно к старой базе истребителей недалеко от Тазы.

* * *

Наземная команда, занимающаяся поддержкой миссии, также была прислана из Москвы. Как только М-55 совершил посадку и остановился, касетты с плёнкой были сняты, их тут же отвезли в передвижную фотолабораторию для проявления, и затем, все ещё мокрые, плёнки передали специалистам по изучению наземных объектов. Они увидели всего несколько танков, но также огромное количество следов от гусениц на земле. Это было всё, что им требовалось.

Глава 49 Умиротворение

— Я знаю, Олег. Насколько мне известно, мы обработали разведывательные данные в Вашингтоне и тут же передали их вашим людям, — сказал Райли своему другу.

— Вы должны гордиться этим, — заметил Провалов.

— Этим занималось не Бюро, — ответил Райли. Русские будут завидовать, что именно американцы предоставили им такую чувствительную информацию. Возможно, американцы реагировали бы таким же образом. — Ну и что вы собираетесь предпринять?

— Мы пытаемся найти его электронных корреспондентов. У нас есть их адреса, и все они имеют русских провайдеров Интернета. ФСБ уже, наверно, знает о них все.

— Когда вы собираетесь арестовать их?

— Как только они встретятся с Суворовым. У нас достаточно инкриминирующей информации, чтобы арестовать их.

Райли не был уверен в этом. Те, с кем собирался встретиться Суворов, всегда могут сказать, что они пришли сюда, приглашённые Суворовым, но не имеют ни малейшего представления о цели встречи, и самый неопытный американский адвокат без труда убедит присяжных заседателей, что существует «разумное сомнение». Лучше подождать, пока они совершат что-то уголовно наказуемое, и затем нажать на одного из них, заставив его превратиться из обвиняемого в свидетеля. Но в России другие правила и другие присяжные.

* * *

— А что ты думаешь об этом? — спросил Головко.

— Товарищ директор, я думаю, что Москва внезапно стала очень опасным местом для проживания, — ответил майор Шелепин. — Сама мысль о том, что бывшие спецназовцы собираются совершить государственную измену, внушает мне отвращение. Не сама угроза, а подлость этого. Эти люди были моими товарищами в армии, нас готовили как защитников, как опору государства. — Высокий молодой человек покачал головой.

— Ничего не поделаешь, когда в этом здании размещался КГБ, такое тоже не раз происходило. Это неприятно, но такова действительность. Люди поддаются коррупции. Такова человеческая природа, — произнёс Головко успокаивающим голосом.

К тому же опасность угрожает теперь не мне, — подумал он, но промолчал. Недостойная мысль, пожалуй, но такова человеческая натура.

— Чем сейчас занимается охрана президента Грушевого?

— Потеют от страха, полагаю. Кто знает, что это единственная угроза? Что, если этот мерзавец Конг имеет нескольких агентов в Москве? Нам нужно арестовать и его.

— Мы так и сделаем, когда придёт время. За последнюю неделю его заметили, когда он закладывал письмо в одно место, и мы держим это место под наблюдением — да, я знаю, — добавил Головко, видя, что Анатолий собирается протестовать. — Он не единственный сотрудник китайского МГБ в Москве, но, вероятно, только он занимается этим делом. Соображения безопасности одинаковы во всех странах. Они должны беспокоиться о том, что один из их офицеров может работать на нас. Существует много колёс в таких операциях, и не все поворачиваются в одном направлении, мой молодой друг. Знаешь, чего мне не хватает?

— Думаю, Второго Главного управления, работающего под одной крышей. Вот тогда операция проходила бы более гладко.

Головко улыбнулся.

— Правильно, Анатолий Иванович. А пока мы занимаемся только своей работой и надеемся, что другие справятся со своей. Это верно, ожидание никогда не является приятным способом проводить время. — После этого каждый из них вернулся к своим телефонам, ожидая, когда они зазвонят.

* * *

Единственная причина, по которой наблюдение не сделали ещё более плотным, заключалась в том, что было слишком мало места для дополнительных агентов ФСБ.

Суворов мог заметить тридцать человек, которые следуют за ним повсюду. В этот день он проснулся, как обычно, умылся, выпил кофе с булочкой на завтрак, в 9.15 вышел из дома и поехал на своём автомобиле в город, сопровождаемый несколькими офицерами ФСБ. Он поставил машину в двух кварталах от парка имени Горького и остальной путь прошёл пешком. Так же поступили и четверо других, за которыми тоже следили. Они встретились у киоска ровно в 9.45 и вместе пошли в кафе, оказавшееся переполненным.

В такой обстановке ни один из офицеров не смог подойти поближе, чтобы услышать их разговор, хотя за лицами внимательно наблюдали. Говорил главным образом Суворов/Конев, остальные слушали и время от времени кивали.

Майор Ефремов из ФСБ не подходил к ним близко. Он занимал достаточно важную должность и не мог гарантировать, что его лицо никому не известно. Поэтому ему приходилось полагаться на молодых сотрудников, которые старались подойти поближе. Наушники были извлечены из ушей, и крошечные рации выключены, офицерам оставалось жалеть о том, что они не могут читать разговор по губам, как это бывает в шпионских фильмах.

Теперь перед Павлом Георгиевичем Ефремовым стоял вопрос — что делать дальше?

Арестовать всех и рисковать положить конец расследованию — или просто продолжать слежку. В этом случае был риск того, что эти люди получат указания, примутся за дело… и, возможно, добьются успеха в своей миссии?

Ответ на вопрос появился сам собой. Один из четверых — самый старший, около сорока лет, ветеран Афганистана, кавалер ордена Боевого Красного Знамени, вытянул руку и потёр большим и указательным пальцами. Получив отрицательный ответ на свой вопрос, он покачал головой, встал и вышел из кафе. Никто не пытался остановить его, и два офицера последовали за ним к ближайшей станции метро. Остальные остались в кафе и продолжали разговор.

Узнав об этом, Ефремов приказал арестовать его. Это сделали, когда он вышел из поезда в пяти километрах на станции рядом со своей квартирой, где он жил с женой и сыном. Мужчина не сопротивлялся, и у него не было оружия. Послушный как ягнёнок, он последовал за двумя офицерами в штаб-квартиру ФСБ.

— Вас зовут Максимов, Игорь Ильич, — начал допрос Ефремов. — Вы встретились со своим другом Климентием Ивановичем Суворовым, для того чтобы обсудить подробности намеченного преступления. Мы хотим услышать от вас, о чём шёл разговор.

— Товарищ Ефремов, сегодня утром я встретился со своими друзьями за чашкой кофе. Мы поговорили, вспомнили прошлое, и потом я ушёл. Мы ничего не обсуждали. Я не знаю, о чём вы говорите.

— Да, конечно, — ответил майор ФСБ. — Скажите, вы знакомы с двумя бывшими спецназовцами вроде вас, Амальриком и Зимяниным?

— Я слышал эти имена, но не знаю их в лицо.

— Вот их лица. — Ефремов передал ему фотографии, присланные из ленинградской милиции. — Боюсь, что это зрелище не слишком приятно.

Выражение на лице Максимова не изменилось, но он стал рассматривать фотографии с интересом.

— Что с ними случилось?

— Они выполнили задание вашего товарища, Суворова, но ему, по-видимому, не понравились результаты. По этой причине они отправились плавать в Неве. Максимов, мы знаем, что вы служили в спецназе. Нам известно, что вы зарабатываете на жизнь преступным путём, но сегодня это нас не интересует. Мы хотим точно знать, о чём вы говорили сегодня в кафе. Вы расскажете нам об этом добровольно или после применения принудительных мер. Выбирайте. — Когда это требовалось, Ефремов мог говорить со своими официальными гостями очень жёстким тоном. В данном случае этого не потребовалось. Насилие было знакомо Максимову, по крайней мере, когда оно исходило от него. Ему не хотелось познакомиться с насилием, применённым к нему.

— Что вы можете предложить мне за откровенность?

— Я предлагаю вам свободу в обмен на сотрудничество. Вы покинули встречу до того, как было принято окончательное решение. Вот почему вы здесь. Итак, вы хотите говорить сейчас или вам нужно несколько часов для того, чтобы передумать?

Максимов не был трусом — в спецназе таких немного, знал Ефремов, — но он был реалистом, и реализм говорил ему, что он ничего не выиграет, отказавшись сотрудничать.

— Он предложил мне и остальным принять участие в убийстве. Полагаю, что это должна быть трудная операция, в противном случае зачем ему столько людей? Каждый из нас должен был получить двадцать тысяч евро. Я решил, что моё время стоит дороже.

— Вы знаете, кого предполагалось убить?

Максимов покачал головой.

— Он не сказал, а я не спросил.

— Это хорошо. Видите ли, целью покушения должен стать президент Грушевой.

— Но это государственная измена, — выдохнул бывший сержант спецназа, стараясь создать впечатление, что он никогда бы не согласился принять участие в этом преступлении. Да, он быстро учился.

— Верно. Скажите, двадцать тысяч евро — это хорошая цена за убийство?

— Я не знаю. Если вы хотите, чтобы я сказал вам, что я убивал за деньги, — нет, товарищ Ефремов, я не скажу этого.

Но ты убивал за деньги и, наверно, принял бы участие в этом покушении, если бы цена была достаточно велика. В России двадцать тысяч евро — это большая сумма.

Но Ефремову нужно было поймать гораздо более крупную рыбу.

— На совещании присутствовали трое других. Кто они?

— Все ветераны спецназа. Илья Суслов и я служили вместе к востоку от Кандагара. Илья — великолепный снайпер. Об остальных я только слышал, но вместе мы не служили.

Снайпер. Это полезные сведения, ведь президент Грушевой появляется на публике очень часто. Между прочим, он должен выступить на митинге уже на следующий день.

Наступило время кончать с ними.

— Значит, Суворов говорил о заказном убийстве?

— Да, говорил.

— Хорошо. Мы запишем ваши показания. Вы поступили умно, Игорь Ильич, согласившись сотрудничать с нами. — Ефремов подозвал младшего офицера, и Максимова увели. Затем он поднял телефонную трубку. — Арестуйте всех, — приказал он командиру группы слежения.

— Их встреча закончилась, и они разошлись. Все находятся под наблюдением. Суворов едет к себе в квартиру с одним из троих.

— Тогда соберите группу офицеров и арестуйте обоих.

* * *

— Вы чувствуете себя лучше? — спросил полковник Алиев.

— Сколько сейчас времени?

— Пятнадцать сорок, товарищ генерал, — ответил полковник. — Вы спали тринадцать часов. Из Москвы прибыло несколько депеш.

— Вы позволили мне спать так долго? — возмутился генерал, не скрывая гнева.

— Война ещё не началась. Подготовка наших войск продолжается. Будить вас не было смысла. Кроме того, нам доставили первый набор разведывательных фотографий.

Они лишь немного резче, чем те, которые мы получили от американцев по факсу. Разведка подтвердила их оценку. Ситуация не стала лучше. Теперь нас поддерживает американский самолёт электронной разведки, но они сообщили нам, что китайцы не пользуются радио и хранят молчание в эфире. В этом нет ничего удивительного.

— Черт бы тебя побрал, Андрей! — ответил генерал, потирая своё небритое лицо обеими руками.

— Тогда отдайте меня под трибунал после того, как выпьете кофе. Я тоже немного поспал. У вас есть подчинённые. У меня тоже есть подчинённые, и я решил дать им возможность заниматься работой, пока мы спали, — ответил начальник оперативного отдела.

— Как дела со складом Невер?

— У нас сто восемьдесят танков с экипажами в полной боевой готовности. Хуже обстоят дела с пехотой и артиллерией, но резервисты, судя по всему, работают с энтузиазмом. 265-я мотострелковая дивизия впервые начинает функционировать как настоящая дивизия. — Алиев принёс генералу кружку кофе с молоком и сахаром, как любил Бондаренко. — Выпейте, Геннадий Иосифович. — Затем он показал на стол, где лежал нарезанный хлеб с беконом.

— Если мы переживём войну, я позабочусь о том, чтобы вас произвели в следующее воинское звание, полковник.

— Мне всегда хотелось стать генералом. Но я также хочу видеть, как мои дети поступят в университет. Так что давайте попытаемся остаться в живых.

— Как обстоят дела с пограничными войсками?

— Я выделил транспорт для каждой заставы — где была возможность, несколько машин. Я послал резервистов на БТРах, чтобы пограничники имели какую-то защиту от артиллерийского огня, когда им придётся отступать. Судя по фотографиям, у китайцев масса артиллерийских орудий и гребаные горы снарядов. Но пограничные войска хорошо защищены, и приказы им посланы, так что ребятам не придётся спрашивать разрешения оставить свои посты, когда ситуация станет невыносимой, — приказы отданы на уровне командиров рот, товарищ генерал, — добавил Алиев. Офицеры не проявят такого энтузиазма к отступлению, как рядовые и сержанты.

— Неизвестно, когда начнётся наступление?

Начальник оперативного отдела покачал головой:

— От разведки не поступило ничего определённого. Китайцы все ещё гоняют свои грузовики и другие машины, насколько нам известно. Думаю, ещё один день, может быть даже три.

* * *

— Какие новости? — спросил Райан.

— Спутниковая фотосъёмка показывает, что они продолжают передвигать фигуры по шахматной доске, — ответил Фоули. — Но большинство фигур уже на месте.

— Есть что-нибудь из Москвы?

— Скоро они собираются арестовать всех подозреваемых. Наверно, хотят арестовать и китайского офицера, контролирующего операцию в Москве. Они заставят его попотеть, но у него дипломатический иммунитет, так что слишком давить на него не будут. — Эд Фоули вспомнил, как КГБ арестовал его жену в Москве. Это не было очень уж приятным для неё — и ещё меньше для него, — но они обращались с ней вежливо. Связываться с людьми, путешествующими с дипломатическими паспортами, приходится редко, несмотря на то, что они видели по телевидению несколько недель назад. Да и китайцы, наверно, жалели об этом, несмотря на высказывания, появляющиеся в донесениях «ЗОРГЕ».

— Ничего оттуда, что могло бы поддержать нас?

— Нет. — Директор ЦРУ покачал головой.

— Надо начинать перебрасывать самолёты ВВС, — настаивал вице-президент Джексон.

— Но тогда это могут рассматривать как провокацию, — возразил Государственный секретарь Адлер. — Мы не должны давать им такого повода.

— Мы можем перебросить Первую бронетанковую в Россию, заявим, что это совместные учения с нашим новым союзником по НАТО, — сказал «Томкэт». — Этим мы сэкономим несколько дней.

Райан взвесил это предложение и посмотрел на председателя Объединённого комитета начальников штабов.

— Как вы считаете, генерал?

— Это не причинит вреда. Они уже работают с «Дойче Рейл», готовясь к погрузке.

— Тогда отдайте приказ, — распорядился Райан.

— Слушаюсь, сэр. — Генерал Мур вышел, чтобы позвонить.

Райан посмотрел на часы.

— У меня назначена встреча с репортёром.

— Желаю удачи, — сказал Робби своему другу.

* * *

Жиганск, расположенный на западном берегу Лены, был когда-то крупным региональным центром старой советской системы ПВО страны, командным пунктом русской ПВО. Здесь находился большой аэродром, превышающий по размерам обычный, с казармами и ангарами. Теперь новые русские войска почти покинули его, оставив здесь только небольшую группу, наблюдающую за состоянием аэродрома, на случай если он сможет когда-нибудь понадобиться. Это оказалось весьма предусмотрительным, потому что ВВС США начали перебрасывать сюда свои силы, главным образом транспортные самолёты из центральной части Америки. Они заправлялись на Аляске и затем летели через Северный полюс к Жиганску. Первый из тридцати транспортных самолётов С-5 «Гэлакси» приземлился в десять утра по местному времени. Он покатился к огромным, но сейчас пустым рампам, чтобы разгрузиться под руководством наземных членов экипажа, прилетевших в больших пассажирских помещениях, расположенных позади крыльев этих гигантских машин. Первым, что разгрузили с «Гэлакси», были беспилотные разведывательные самолёты «Тёмная звезда». Они походили на булки французского хлеба, сексуально прижавшиеся друг к другу на лёгких крыльях. Это были невидимые с земли разведывательные самолёты, способные оставаться в небе в течение длительного времени. Требовалось шесть часов на их сборку, прежде чем БПЛА можно запустить в небо. Механики немедленно принялись за работу, пользуясь передвижным оборудованием, доставленным на этом же самолёте.

Истребители и штурмовики базировались в Шантаре, намного ближе к китайской границе. Самолёты-заправщики и другие самолёты поддержки, включая американские Е-3 АВАКС[353], совершили посадку в Мирном, к западу от Шантары. На этих двух авиабазах прибывшие американцы встретились с русскими коллегами, и различные группы сразу же начали работать вместе. Американские самолёты-заправщики не могли заправлять русские самолёты, но, к всеобщему облегчению, насадки шлангов для заправки на земле оказались одинаковыми. Теперь американские самолёты могли пользоваться горючим, предназначенным для реактивных самолётов, из русских топливохранилищ, которые, как выяснили американцы, были огромными и почти полностью скрытыми под землёй для защиты от воздушного взрыва ядерных бомб. Но самым важным элементом сотрудничества оказалось то, что русских диспетчеров приписали к американским АВАКСам, так что русские самолёты можно было контролировать с американских комплексов ДРЛО. Почти сразу несколько Е-3 взлетели для того, чтобы на практике испробовать такую возможность, пользуясь прибывающими американскими истребителями как учебными целями для контроля за перехватом. Они тут же обнаружили, что русские пилоты на своих истребителях отлично реагировали на указания с АВАКСов, к радостному изумлению американских контролёров.

Они почти сразу поняли, что американские штурмовики и бомбардировщики не могут пользоваться русскими бомбами и другим боезапасом. Даже если бы точки подвески были одинаковыми (а они не были), русские бомбы имеют иную аэродинамику по сравнению с американскими. Таким образом, компьютерное программное обеспечение на американских самолётах не могло направить русские бомбы в цель. Это походило на попытку загнать чужой патрон в винтовку: даже если бы вы могли выстрелить из винтовки, прицел пошлёт пулю в другую точку. Поэтому американцам придётся летать за бомбами, предназначенными для сбрасывания. Но доставка бомб по воздуху будет так же эффективна, как доставка по воздуху гравия при строительстве дорог. Бомбы доставляют на авиабазы на кораблях, поездах или грузовиках, но не по воздуху. По этой причине бомбардировщики В-1 и другие тяжёлые самолёты были посланы на авиабазу Андерсен на Гуаме, где были запасы бомб, хотя они находились далеко от предполагаемых целей. Военно-воздушные силы обеих стран сразу установили дружеские отношения, и уже через несколько часов — после того как американские пилоты отдохнули, как это предписано уставом, — они начали планировать миссии и летать с относительной лёгкостью.

* * *

Бронетехника «Квортерной лошади» грузилась первой. Под внимательным взглядом полковника Анжело Гиусти тяжёлые танки М1А2 и бронетранспортёры МЗ «Брэдли» въезжали на платформы «Дойче Рейл». За ними последовали автоцистерны и другие машины поддержки.

Персонал размещали в вагонах в передней части составов. Скоро поезд отправился на восток в Берлин, где они перейдут в вагоны с принятой в России шириной колеи для продолжения путешествия на восток. «Странно, что при отправке поездов не было репортёров с телевизионными камерами», — подумал Гиусти. Это не может продолжаться долго, но пока было одной неприятностью меньше для батальона, который считался глазами Первой бронетанковой. Вертолётная бригада дивизии находилась на собственной базе, ожидая прибытия транспортных самолётов, которые перебросят их на восток. Какой-то гений возразил против того, чтобы вертолёты летели сами. Они, по мнению Гиусти, вполне могли сделать это без посторонней помощи, но генерал Диггз сказал ему, чтобы Гиусти не беспокоился об этом. Гиусти будет беспокоиться об этом, но не вслух. Он разместился в удобном купе в переднем пассажирском вагоне, вместе со своим штабом, и принялся просматривать карты, только что отпечатанные картографическим подразделением дивизии, входящим в состав разведывательного управления. На картах была местность, за которую они будут сражаться. Они предсказывали главным образом, куда направятся китайцы, и это было не слишком трудно.

* * *

— Итак, что мы собираемся предпринять? — спросил Боб Хольцман.

— Мы начали развёртывать свои силы для поддержки наших союзников, — ответил Райан. — Мы надеемся, что КНР увидит это и прекратит свои действия, которые происходят сейчас.

— Мы связывались с Пекином?

— Да, — кивнул Райан. — Заместитель нашего посла в Пекине, Уильям Килмер, доставил нашу ноту китайскому правительству, и сейчас мы ожидаем официальный ответ.

— Вы говорите нам, что, по вашему мнению, может начаться война между Россией и Китаем?

— Боб, наше правительство приложило все силы, чтобы не допустить такой возможности, и мы призываем китайское правительство очень серьёзно обдумать своё положение и свои действия. Война больше не является продолжением политики в этом мире. Я полагаю, когда-то это было так, но не теперь. Война приносит смерть и разорение людям. Мир изменил свою позицию по этому вопросу. Человеческие жизни — включая жизни солдат — слишком драгоценны, чтобы разбрасываться ими. Боб, причина, в соответствии с которой у нас имеются правительства, заключается в служении потребностям и интересам народа, а не честолюбию правителей. Я надеюсь, что руководство КНР поймёт это. — Райан сделал паузу. — Пару дней назад я побывал в Освенциме. Боб, это зрелище заставляет задуматься. Ты чувствуешь там ужас. Ты слышишь крики и стоны людей, запах смерти, видишь длинные очереди несчастных, которых ведут под дулами автоматов к тому месту, где им предстоит умереть. Боб, неожиданно это перестало быть для меня похожим на черно-белое телевидение. Меня осенило, что нет никакого оправдания для правительства страны, любой страны, решившего заниматься убийством ради выгоды. Рядовые преступники грабят винные магазины ради денег. Страны грабят другие страны ради нефти или золота или территории. Гитлер вторгся в Польшу ради Lebensraum, чтобы расширить территорию Германии. Но, черт побери, там уже жили люди, и он пытался украсть землю у них. Вот и все. Никакая это не государственная политика, никакое не видение будущего. Гитлер был вором, перед тем как стал убийцей. Так вот Соединённые Штаты Америки не будут бездействовать и наблюдать, как нечто подобное произойдёт снова. — Райан замолчал и выпил голоток воды. — С течением жизни ты узнаешь, что есть только одна вещь, которую стоит иметь, — это любовь. Так вот, с другой стороны, есть только одна вещь, ради которой надо сражаться, — это справедливость. Боб, Америка готова воевать именно за это, и если Китай начнёт агрессивную войну — войну ради грабежа, — Америка станет рядом со своим союзником и положит ей конец.

— Многие говорят, что ваша политика по отношению к Китаю помогла обострению отношений из-за того, что ваше дипломатическое признание Республики Китай…

Райан резко прервал его:

— Боб, я не хочу больше слышать об этом! Правительство Республики Китай является свободно избранным правительством. Америка поддерживает демократические правительства. Почему? Да потому, что мы защищаем свободу и самоопределение. Ни я, ни Америка не имели ни малейшего отношения к хладнокровному убийству, которое мы все видели по телевидению, — смерти папского нунция кардинала ДиМило и гибели китайского священника Ю Фа Ана. Отвращение всего цивилизованного мира было вызвано действиями КНР. Но даже тогда Китай мог исправить ситуацию с помощью расследования и наказания убийц, но они предпочли не делать этого, и вот возникла реакция мира — реакция на то, что они сделали сами.

— Но из-за чего все это началось? Почему они собирают свои силы на русской границе?

— Судя по всему, им нужно то, что есть у русских, — новые месторождения нефти и золота. Подобно тому, как когда-то Ирак захватил Кувейт. Им была нужна нефть, фактически деньги. Это было вооружённое ограбление, вроде того, как это делает уличный бандит, отнимая у старой дамы чек социального страхования. Но каким-то образом, по какой-то причине мы оправдывали такое поведение, когда оно происходило на уровне государства. Но больше этого не будет, Боб. Мир больше не будет мириться с такими вещами. Америка не будет стоять и смотреть, когда это происходит с нашим союзником. Цицерон однажды сказал, что Рим стал великим не благодаря завоеваниям, а потому, что он защищал своих союзников. Нация завоёвывает уважение не благодаря тому, что она действует для чего-то, а потому, что она действует против чего-то. Америка защищает демократию, защищает самоопределение народов. Мы защищаем свободу. Мы защищаем справедливость. Мы сказали Китайской Народной Республике, что, если она развяжет агрессивную войну, Америка встанет плечом к плечу с Россией и защитит её от агрессора. Мы верим в мирный порядок на земле, в котором нации соперничают на поле экономических сражений, а не с танками и пулемётами. В мире было достаточно убийств. Пришло время остановить это, и Америка остановит войны.

— Мировой полицейский? — спросил Хольцман. И тут же президент отрицательно покачал головой.

— Нет, но мы будем защищать наших союзников, а Российская Федерация является нашим союзником. Вместе с русским народом мы остановили Гитлера. Теперь мы тоже будем стоять рядом с ними, — сказал Райан.

— И мы снова пошлём наших молодых людей на войну?

— Войны может и не быть, Боб. Сегодня нет войны. Ни Америка, ни Россия не развяжут войну. Этот вопрос находится в руках других людей. Совсем нетрудно, не требуется никаких усилий, чтобы страна прекратила подготовку к войне. Редкому профессиональному солдату нравится воевать. Можешь не сомневаться, что тот, кто однажды побывал на поле боя, вряд ли добровольно устремится на следующее. Но вот что я скажу тебе: если КНР развяжет агрессивную войну и если из-за этого жизни американцев подвергнутся опасности, тогда те, кто принимают решение спустить псов войны, подвергнут опасности собственные жизни.

— Это Доктрина Райана?

— Называй её как хочешь. Если приемлемо убивать какого-то рядового пехотинца, который делает то, что приказывает ему его правительство, тогда также приемлемо убивать людей, которые говорят правительству, как поступать. Те люди, которые посылают бедного глупого рядового под огонь противника, также заслуживают смерти.

Проклятье, — подумал Арни ван Дамм, который стоял у входа в Овальный кабинет. — Джек, неужели было необходимо говорить это?

— Спасибо, что вы уделили мне время, господин президент, — сказал Хольцман. — Когда вы собираетесь обратиться к нации?

— Завтра. Видит бог, мне хотелось бы в этом обращении к народу сказать, что КНР приняла решение отступить и отводит свои войска. Скоро я лично обращусь к премьеру Ху, чтобы призвать его сделать это.

— Желаю удачи, господин президент.

* * *

— Мы готовы, — сказал маршал Луо, обращаясь к членам Политбюро. — Операция начнётся завтра ранним утром.

— Чем занимаются американцы?

— Они послали в Россию несколько самолётов, но самолёты не являются причиной моего беспокойства, — ответил министр обороны. — Они могут жалить, как это делают комары, но не в состоянии причинить человеку настоящие неприятности. Мы продвинемся вперёд на двадцать километров в первый день, а после этого по пятьдесят километров в день — может быть, больше, в зависимости от сопротивления русских. Российские ВВС не представляют собой даже бумажного тигра. Мы можем уничтожить их или, по крайней мере, отогнать их с нашего пути. Русские начали перебрасывать свои механизированные войска к востоку от железной дороги, но мы нанесём удар нашими самолётами по железнодорожному узлу в Чите. Мы остановим их и, таким образом, защитим наш левый фланг до тех пор, пока не перебросим туда достаточное количество войск, чтобы создать там оборонительную стену.

— Вы уверены в победе, маршал Луо? — спросил Чанг. Разумеется, это был риторический вопрос.

— Мы захватим их новую золотую шахту через восемь дней, и ещё через десять наши войска выйдут к их нефтяным месторождениям, — предсказал маршал, словно описывая, сколько времени потребуется для постройки нового дома.

— Значит, вы готовы?

— Полностью, — подтвердил Луо.

— Сегодня ожидайте звонка от президента Райана, — предупредил премьер-министра министр иностранных дел Шен.

— Что он скажет? — спросил Ху.

— Он обратится к вам с личным призывом остановить войну, прежде чем она начнётся.

— Если он обратится с таким призывом, что я должен ответить?

— Пусть ваш секретарь скажет, что вы беседуете с народом, — посоветовал Чанг. — Нет смысла разговаривать с дураком.

Министр Шен не во всем был согласен с политикой своего государства, но всё-таки кивнул. Это, по-видимому, лучший способ избежать личного разговора, который Ху не сможет провести достаточно хорошо. Его министерство все ещё пыталось определить, как следует обращаться с американским президентом. Райан так отличался от остальных глав правительств, что им по-прежнему было трудно понять, как с ним говорить.

— Как мы ответили на их ноту? — спросил Фанг.

— Мы не дали им официального ответа, — сказал ему Шен.

— Меня беспокоит, что они могут назвать нас лжецами, — сказал Фанг. — По моему мнению, это будет нехорошо.

— Ты слишком часто беспокоишься, Фанг, — заметил Чанг с жестокой улыбкой.

— Нет, в этом он прав, — сказал Шен, защищая своего коллегу. — Нации должны верить словам друг друга, иначе никакие отношения между ними невозможны. Товарищи, мы должны помнить, что после окончания войны наступит послевоенный период, во время которого мы должны быть в состоянии восстановить нормальные отношения со всеми странами мира. Если они будут рассматривать нас как изгоев, это будет трудно.

— Это разумное предложение, — заметил Ху, впервые высказывая собственное мнение. — Итак, я не приму звонка из Вашингтона, и, Фанг, я не позволю Америке называть нас лжецами.

— Есть ещё одно предложение, — сказал Луо. — Русские начали высотные разведывательные полёты на своей стороне границы. Я предлагаю сбить следующий самолёт и сказать, что их самолёты вторгаются в наше воздушное пространство. Вместе со всеми другими планами мы можем использовать это как провокацию с их стороны.

— Отлично, — заметил Чанг.

* * *

— Что нам предстоит дальше? — спросил Джон.

— Он находится в этом здании, — объяснил генерал Кириллин. — Группа захвата готова подняться в его квартиру и арестовать его. Хотите присутствовать при этом?

— Конечно, — кивнул Кларк. Он и Чавез были одеты в свои маскировочные костюмы «ниндзя», абсолютно чёрные, а также бронежилеты, что показалось им несколько театральным, но русские заботились о своих гостях, и это включало беспокойство об их безопасности. — Как вы организовали это?

— У нас четыре человека в соседней квартире. Мы не ожидаем никаких трудностей, — сказал им Кириллин. — Прошу следовать за мной.

— Напрасная трата времени, Джон, — сказал по-испански Чавез.

— Это верно, но они хотят сделать это безупречно. — Они последовали за Кириллиным и младшим офицером к лифту, который поднял их на нужный этаж.

Быстрый взгляд убедил их, что коридор пуст, и они пошли тихо, как кошки, к занятой квартире.

— Мы готовы, товарищ генерал, — сказал старший офицер спецназа, майор, своему командиру. — Наш друг сидит в кухне, обсуждая детали со своим другом. Они решают, как убить президента Грушевого завтра по дороге к парламенту. Выстрелом из снайперской винтовки, — закончил он, — с восьмисот метров.

— Вы, парни, все принимаете во внимание, — заметил Кларк. Восемьсот метров достаточно близко для хорошего снайпера, особенно при стрельбе по медленно движущейся цели, такой, как человек, идущий пешком.

— Действуйте, майор, — приказал Кириллин.

Получив приказ, группа из четырех человек вышла в коридор. Они были одеты в костюмы «Радуги» из чёрного номекса и несли оружие, которые передал им Кларк и его люди, — немецкие автоматы МР-10 и пистолеты «беретта» калибра 0,45, а также портативные рации компании «Е-системз». Кларк и Чавез были одеты точно так же, но не были вооружены. «Вероятно, причина, по которой Кириллин пригласил нас присутствовать при захвате, — подумал Джон, — заключалась в том, чтобы показать, как хорошо его люди овладели уроками „Радуги“. Это было достаточно справедливо». Русские были готовы. В их крови пульсировал адреналин, но они не нервничали, просто находились в необходимом состоянии напряжения.

Командир группы прошёл по коридору к двери квартиры Суворова. Его подрывник провёл тонкую линию детонирующего шнура вдоль краёв двери и отошёл назад, ожидая команды майора.

— Огонь, — сказал ему майор…

…и прежде чем мозг Кларка успел зарегистрировать команду, состоящую из одного слова, коридор наполнился грохотом взрыва, который послалдверь из цельного пласта дерева внутрь квартиры со скоростью триста футов в секунду. Затем русский майор и лейтенант бросили в квартиру оглушающие и ослепляющие гранаты, целью которых было дезориентировать всех, находящихся там с оружием в руке. Взрыв был достаточно оглушительным для Кларка и Чавеза, которые знали, чего ожидать, и прижали ладони к ушам. Русские ворвались в квартиру парами, в точности как их учили, и изнутри не донеслось ни единого звука, кроме вопля где-то в коридоре от жильца, которого не предупредили о предстоящей операции. Джон Кларк и Доминго Чавез остались стоять в коридоре, пока из квартиры не появилась чья-то рука и не сделала жест, приглашающий их войти.

Внутренность квартиры представляла собой хаос, которого и следовало ожидать.

Наружная дверь годилась теперь только для растопки и зубочисток, а картины, украшающие стену, продолжали украшать её, но без стекла в рамах. На синем диване виднелся ожог с правой стороны, а ковёр, лежащий на полу, получил кратер от одной из гранат.

Суворов и Суслов сидели в кухне, всегда являющейся сердцем русского дома. Благодаря этому они оказались далеко от взрывов и не пострадали, но были потрясены, как и следовало ожидать. Нигде не было видно оружия, что удивило русских, но не Кларка, и оба предполагаемых преступника лежали сейчас лицом вниз на кафельном полу, с руками в наручниках за спиной, и оружие офицеров группы захвата находилось недалеко от головы каждого.

— Привет, Климентий Иванович, — сказал генерал Кириллин. — Нам нужно поговорить.

Старший из двух мужчин, лежащих на полу, никак не реагировал на слова генерала. Во-первых, он ещё не был в состоянии говорить, и, во-вторых, он знал, никакой разговор не улучшит ситуацию, в которой он очутился. Из всех зрителей, находящихся в квартире, только Кларк испытывал чувство сожаления по отношению к нему.

Достаточно трудно вести тайную операцию. Но когда эта операция проваливается — подобное никогда не случалось с Джоном, но он думал об этом достаточно часто, — такой ситуации не позавидуешь. Особенно в этой стране, хотя она больше не была Советским Союзом. Суворов мог утешать себя мыслью, что его положение могло быть и хуже. Впрочем, не намного хуже, Джон в этом не сомневался. Настало время, когда ему следовало что-то сказать русским коллегам.

— Операция проведена отлично, майор. Слишком много взрывчатки, но мы все делаем это. Я говорю об этом своим людям почти каждый раз.

— Спасибо, генерал Кларк. — На лице майора, руководящего группой захвата, появилась улыбка, но не слишком заметная, потому что он старался казаться невозмутимым перед своими подчинёнными. Они только что провели первую настоящую операцию в своей жизни, и, несмотря на то что все были довольны, им хотелось показать, что, разумеется, мы сделали все как надо. Это было вопросом профессиональной гордости.

— Итак, Юрий Андреевич, что будет с ними дальше? — спросил Джон на своём лучшем русском языке.

— Их допросят по обвинению в попытке совершить убийство и в заговоре с целью совершения убийства, а также в государственной измене. Полчаса назад мы арестовали Конга, и он ничего не скрывает, — добавил Кириллин, хотя это не было правдой. Суворов может не поверить ему, но подобное заявление поставит его в неприятное положение. — Уведите их! — приказал генерал. Как только приказ был выполнен, офицер ФСБ вошёл в квартиру, включил компьютер и начал внимательно изучать его. Программу защиты, установленную Суворовым, удалось обойти, потому что они знали ключ к ней. Этому помог «жучок», установленный на клавиатуре несколько дней назад.

— Кто вы? — спросил незнакомец в штатском.

— Джон Кларк, — был удивлённый ответ на русском языке.

— А вы?

— Провалов. Я капитан милиции, расследующий убийство.

— Ах да, убийство ракетой из гранатомёта?

— Совершенно верно.

— Полагаю, это и есть ваш преступник.

— Да, убийца.

— Гораздо хуже, чем просто убийца, — сказал Чавез, вступая в разговор.

— Нет ничего хуже, чем убийство, — ответил Провалов, как и надлежало капитану милиции.

Чавез смотрел на вещи более практично.

— Может быть. Это зависит от того, понадобится ли вам бухгалтер для подсчёта мёртвых тел.

— Итак, Кларк, что вы думаете о нашей операции? — спросил Кириллин, стремясь получить одобрение американца.

— Она проведена идеально. Это была простая операция, но осуществлённая без ошибок. Ваши парни многому научились, Юрий. Они быстро овладевают нужными навыками и работают напряжённо. Они готовы заняться обучением ваших людей, занимающихся специальными операциями.

— Да, я взял бы любого из них на задание, — согласился Динг. Кириллин просиял при этой новости, хотя в ней не было ничего удивительного.

Глава 50 Гром и молния

— Они арестовали его, — сообщил Райану Мюррей. — Наш друг Кларк присутствовал при этом. Чертовски благородно со стороны русских.

— Просто хотят быть нашими союзниками, а «Радуга» — часть НАТО. Ты считаешь, что этот тип все расскажет?

— Скорее всего будет петь, как канарейка, — предсказал директор ФБР. — Правило Миранды так и не добралось до России, Джек, а техника их допроса немного жёстче нашей. Как бы то ни было, они могут передать информацию о поимке китайского агента по телевидению, пробудить ненависть народа. Итак, босс, эта война начнётся или её удастся остановить?

— Мы пытаемся остановить её, Дэн, но…

— Да, я понимаю, — сказал Мюррей. — Иногда главы правительств ведут себя, как уличные бандиты. Только у них пистолеты побольше.

«У этой банды есть термоядерные бомбы», — подумал Джек. О таких вещах не принято говорить сразу после завтрака. Мюррей положил трубку, и Райан посмотрел на часы. Пора. Он нажал кнопку интеркома:

— Эллен, вы не могли бы зайти ко мне?

На это потребовались обычные пять секунд.

— Да, господин президент.

— Мне нужно одну, и пора звонить в Пекин.

— Да, сэр. — Она передала Райану сигарету «Виргиния слимс» и вернулась в приёмную.

Райан увидел, как зажёгся огонёк на телефоне, и закурил сигарету. Его обращение к премьер-министру Ху было хорошо отработано, поскольку он знал, что у китайского лидера рядом находится хороший переводчик. Он также знал, что Ху будет все ещё в своём кабинете. В течение последних нескольких дней он работал до позднего вечера — было нетрудно догадаться, по какой причине. Таким образом, пройдёт меньше тридцати секунд, телефон китайского премьера зазвонит, затем Эллен Самтер будет говорить с оператором на другом конце канала — у китайцев круглые сутки работали телефонистки на коммутаторе вместо секретарей, как в Белом доме, — и звонок достигнет премьера. Так что ещё тридцать секунд, и затем Джек постарается объяснить ситуацию Ху: давайте пересмотрим это дело, приятель, иначе случится что-то нехорошее. Плохое для вашей страны. Плохое для нашей.

Наверно, для вашей это будет хуже. Микки Мур обещал что-то под названием гипервойны, и это будут по-настоящему плохие новости для кого-то не готового к этому. Огонёк на телефоне продолжал гореть, но Эллен не говорила, что канал связи готов… почему? Ху все ещё у себя в кабинете. Предполагалось, что посольство США в Пекине будет следить за ним. Райан был уверен, что они знают свою работу. Это было так же просто, как поставить сотрудника посольства — наверно, офицера ЦРУ — на улице с сотовым телефоном и поручить ему следить за освещёнными окнами кабинета. Затем он доложит в посольство, у которого линия связи с Туманной долиной, в которой много открытых каналов связи с Белым домом. Но вдруг огонёк на телефоне погас, и раздался голос в интеркоме:

— Господин президент, они говорят, что его нет у себя в кабинете, — сказала миссис Самтер.

— Вот как? — Райан глубоко затянулся. — Свяжитесь с Государственным департаментом, пусть они подтвердят, где он находится.

— Сейчас, господин президент. — Сорок секунд тишины. — Господин президент, посольство говорит, что, насколько им известно, он у себя в кабинете.

— А его люди говорят…

— Они говорят, что его нет, сэр.

— Когда он вернётся?

— Я спросила. Мне ответили, что не знают.

— Проклятье, — выдохнул Райан. — Соедините меня с Государственным секретарём Адлером.

— Слушаю, Джек, — ответил Государственный секретарь через несколько секунд.

— Он уклоняется от разговора со мной, Скотт.

— Ху?

— Да.

— Ничего удивительного. Они — китайское Политбюро — не доверяют ему говорить с тобой без письменного текста.

«Точно как у нас», — подумал Райан со смесью ярости и юмора.

— О'кей, что это означает, Скотт?

— Ничего хорошего, Джек, — ответил Адлер. — Ничего хорошего.

— Так что нам делать теперь?

— С дипломатической точки зрения, мы не можем ничего предпринять. Мы послали китайцам жёсткую ноту, и они не ответили на неё. Наша позиция по отношению к ним и русской ситуации яснее некуда. Они знают, о чём мы думаем. Если они не хотят говорить с нами, это значит, что наша точка зрения их больше не интересует.

— Проклятье.

— Совершенно верно, — согласился Государственный секретарь.

— Значит, по твоему мнению, мы не можем остановить их.

— Да.

— Я перезвоню тебе. — Райан перешёл на другой канал и вызвал министра обороны.

— Слушаю, — ответил Тони Бретано.

— Похоже, это всё-таки произойдёт, — сказал ему Райан.

— О'кей, я оповещу всех главнокомандующих.

В течение нескольких минут телеграммы с кодом «Молния» были посланы каждому главнокомандующему независимых родов войск. Их было много, но в данный момент самым важным был главнокомандующий Тихоокеанским театром адмирал Барт Манкузо в Перл-Харбор. Было чуть больше трех ночи, когда STU, стоящий рядом с его кроватью, начал пищать.

— Адмирал Манкузо слушает, — сказал он, проснувшись больше чем наполовину.

— Сэр, докладывает дежурный офицер. Мы получили предупреждение о войне из Вашингтона. Китай.

«Ожидается начало военных действий между КНР и Российской Федерацией в течение ближайших двадцати четырех часов. Приказываю принять все меры, необходимые для обеспечения безопасности ваших соединений».

Подписано Бретано, министр обороны, сэр, — доложил капитан-лейтенант.

Манкузо уже стоял на обеих ногах на полу своей спальни.

— О'кей, оповестите мой штаб. Я буду там через десять минут.

— Слушаюсь, сэр.

Главный старшина, приписанный к его служебной машине, уже стоял у парадного подъезда. Манкузо заметил присутствие четырех вооружённых морских пехотинцев. Старший из них поднял руку в салюте, остальные трое внимательно смотрели по сторонам, ожидая возможной угрозы, которой скорее всего не было… но могла быть.

Через несколько минут адмирал Манкузо вошёл в свою штаб-квартиру на вершине холма, перед окнами которой открывалась морская гавань. Бригадный генерал Лар был уже там, ожидая его.

— Как ты успел приехать так быстро? — спросил его главнокомандующий Тихоокеанским театром.

— Просто был поблизости, адмирал, — ответил начальник разведывательного управления. Он последовал за Манкузо в его кабинет.

— Что происходит?

— Президент попытался позвонить премьер-министру Ху, но тот не принял звонка. Это плохой знак со стороны наших китайских братьев, — заметил руководитель разведывательной службы.

— О'кей, чем занимается Джон Чайнамэн?

— Почти ничем в районе нашего непосредственного интереса, но он сконцентрировал и развернул чертовски большие силы в военном округе Шеньян, причём большинство прямо на берегу реки Амур.

Лар поставил стойку с картой и начал водить рукой по прозрачному покрытию, на котором было нанесено множество красных значков. Впервые на своей памяти Манкузо увидел, что русские части помечены голубым цветом, который является «дружеским». Это было настолько удивительно, что он даже удержался от комментариев.

— А что делаем мы?

— Мы перебрасываем в Сибирь большое количество самолётов. Истребители и штурмовики базируются вот здесь, в Сантаре. Разведывательные самолёты — в Жиганске. Беспилотные «Тёмные звезды» скоро начнут свои разведывательные полёты. Впервые мы используем их в настоящей войне, и ВВС очень рассчитывает на них. У нас есть спутниковые фотографии, на которых видно, где расположены китайские формирования. Они замаскировали своё тяжёлое вооружение, но антенны радиолокационного спутника «Лакросс» видят сквозь камуфляжную сетку.

— И что дальше?

— Китайцы сконцентрировали здесь больше полумиллиона человек, пять механизированных армий класса «А». В каждую армию входят одна бронетанковая дивизия, две механизированных пехотных дивизии и одна мотострелковая, а также другие части, которые подчиняются непосредственно командующему армией. Развёрнутые соединения укомплектованы танками и бронетранспортёрами, достаточным количеством артиллерии, но небольшим числом вертолётов. Воздушные части подчиняются другому командованию. Командная структура координации воздушных и наземных частей у китайцев не так чётко отработана, как следовало бы, и их военно-воздушные силы недостаточно хороши по нашим стандартам, но численно превышают русские. В численном отношении китайские наземные формирования имеют колоссальное преимущество по сравнению с русскими. У русских есть пространство, на котором они могут маневрировать, но если произойдёт решительное сражение, то НОА одержит победу.

— А в море?

— Их военно-морские силы находятся сейчас главным образом в гаванях, но снимки со спутников показывают, что они готовятся к выходу в море. Я предполагаю, что часть их военных кораблей выйдет из гаваней. Думаю, что они будут находиться недалеко от них, занимая оборонительную позицию, развернув корабли так, чтобы ничто не смогло угрожать их побережью.

Манкузо не приходилось спрашивать о том, где находятся его корабли. После предупреждений на прошлой неделе Седьмой флот почти весь вышел в море. Его авианосцы направлялись на запад. Шесть его субмарин находились у китайского берега, и надводные корабли тоже были наготове. Если военно-морские силы НОА захотят затеять с ними игру, они пожалеют об этом.

— Полученные приказы?

— В настоящий момент только самооборона, — сказал Лар.

— О'кей, надводные корабли не будут приближаться к китайскому побережью ближе двухсот пятидесяти миль. Держите авианосцы ещё на сто миль дальше. Подводные лодки могут сближаться и следовать за китайскими субмаринами как им угодно, но не вступать в вооружённое противостояние, если только их не атакуют, и я не хочу, чтобы китайцы сумели обнаружить наши субмарины. У китайцев есть один разведывательный спутник. Я не хочу, чтобы он обнаружил наши корабли. — Укрываться от одного разведывательного спутника совсем просто, поскольку его курс и скорость легко предсказуемы. Можно ускользнуть от наблюдения и двух спутников. Но когда их число достигает трех, ситуация становится трудной.

* * *

На военно-морском флоте день никогда не начинается, потому что он никогда не кончается. Однако на корабле, стоящем на деревянных блоках в сухом доке, все обстояло по-другому. Разумеется, речь шла не о восьмичасовом рабочем дне, а о почти полугражданской работе, когда большинство личного состава жили дома и каждое утро (большей частью) приезжали на работу. В принципе это было профилактическое обслуживание, которое являлось одной из религий военно-морского флота. То же самое относилось и к Алу Грегори. Он жил в мотеле в Норфолке и приезжал на арендованном автомобиле, посылая воздушный поцелуй копу в сторожке, который пропускал всех. Когда-то у ворот стояли вооружённые морские пехотинцы, но их убрали, после того как с кораблей военно-морского флота было снято тактическое ядерное оружие. Ядерные ракеты все ещё хранились на складе вооружения в Йорктауне, потому что боеголовки «Трайдент» ещё не успели разобрать в Пантексе, штат Техас, и некоторые по-прежнему занимали свои почти пустые бункеры на Йорк-Ривер, ожидая перевозки на запад для окончательного захоронения. Но только не в Норфолке, и корабли охранялись главным образом матросами, вооружёнными пистолетами «беретта-М9», которыми они умели — или не умели — пользоваться. Такой была обстановка на крейсере «Геттисберг», моряки которого знали Грегори в лицо и пропускали на корабль с приветствием и улыбкой.

— Привет, док, — сказал главный старшина Лик, когда штатский учёный вошёл в боевой информационный центр, и показал на электрическую кофеварку. Настоящим топливом военно-морского флота был кофе, а не очищенная нефть, по крайней мере там, где это касалось главных старшин.

— Ну что, произошло что-нибудь хорошее?

— Сегодня они собираются ставить нам новое колесо.

— Колесо?

— Винт, — объяснил Лик. — Контролируемый шаг, реверсивный винт, сделанный из высококачественной марганцевой бронзы. Их делают, по-моему, в Филадельфии. Интересно наблюдать за тем, как винт устанавливают, если только этого монстра не уронят.

— Как относительно вашей мастерской с игрушками?

— Функционирует полностью, док. Последняя панель поставлена на место за двадцать минут, правда, мистер Олсон? — Главный старшина обратился к своему помощнику, офицеру БИЦ, который вышел из темноты на освещённое место. — Познакомьтесь, мистер Олсон. Это доктор Грегори из ТРВ.

— Привет, — сказал молодой офицер, протягивая руку. Грегори пожал её.

— Дартмут, верно?

— Да, физика и математика. Вы?

— Уэст-Пойнт и Стоуни-Брук, математика, — сказал Грегори.

— Гудзон-Хай? — спросил главный старшина. — Вы никогда не говорили мне об этом.

— Черт побери, я даже окончил школу рейнджеров, — сказал он удивлённым морякам. Люди часто смотрели на него и думали «пусси». Ему нравилось удивлять их. — И ещё школу парашютистов. Девятнадцать прыжков, давным-давно, когда я был молодым и глупым.

— А потом вы занимались Стратегической оборонной инициативой, насколько мне известно, — заметил Олсон, наливая себе кофе из электрокофеварки БИЦ. Чёрный кофе, который варили в отсеке механиков, был традиционно лучшим на любом корабле, но и этот был отличным.

— Да, провёл там много лет, но СОИ постепенно затухла, и ТРВ завербовало меня перед тем, как я стал лётчиком. Когда вы учились в Дартмуте, Боб Джестроу руководил департаментом?

— Да, он тоже занимался СОИ, правда?

Грегори кивнул.

— Верно, Боб чертовски умный парень.

В его лексиконе «чертовски умный» означало, что он мог делать дифференциальное исчисление в уме.

— Чем вы занимаетесь в ТРВ?

— В настоящее время возглавляю проект по ракетам «земля-воздух», ещё с моей работы по СОИ, но они часто посылают меня заниматься и другой работой. Главным образом занимаюсь программным обеспечением и теоретическими расчётами.

— А сейчас играете с нашими ракетами «земля-воздух»?

— Да, занимаюсь изменением программного обеспечения для одной из проблем. Работа ведётся на компьютере, а следующим заданием будет переделка программного обеспечения для головок наведения Блок-IV.

— Как вы собираетесь сделать это?

— Идите сюда, покажу, — сказал Грегори. Вместе с Олсоном он подошёл к столу, за ними последовал главный старшина. — Фокус заключается в том, чтобы изменить отклонение лазера. Вот как работает программное обеспечение… — После этого началась дискуссия, продолжающаяся целый час. Главный старшина Лик наблюдал за тем, как профессиональный специалист по программному обеспечению объяснял стоящую перед ним задачу талантливому дилетанту. Далее им придётся убедить во всем этом офицера по боевым системам — «Вепса», — до того как смогут провести первое компьютерное моделирование, но Лику казалось, что Олсон уже практически убеждён в правильности этого. Затем им придётся ждать, когда корабль снова окажется в воде, чтобы убедиться, действительно ли работает эта химера.

* * *

Сон и вправду помог, сказал себе Бондаренко. Тринадцать часов, и он ни разу не проснулся даже для того, чтобы освободить мочевой пузырь. Значит, он действительно нуждался в передышке. Теперь он окончательно убедился, что полковник Алиев заслуживает генеральские звезды.

Он вошёл в комнату, где шло вечернее заседание его штаба, отлично чувствуя себя, пока не заметил выражения на лицах присутствующих.

— Какие новости? — спросил он, опускаясь в кресло.

— Ничего нового, — доложил полковник Толкунов, имея в виду разведывательные сведения. — На наших аэрофотографиях видно мало, но мы знаем, что они готовы к вторжению и по-прежнему не пользуются радиосвязью. Можно предположить, что у них проложено много телефонных линий. Я получил сообщения о людях на вершинах южных холмов с биноклями. Это все. Но они готовы, и наступление может начаться в любой момент — ах да, вот это только что прибыло из Москвы, — сказал полковник.

«Федеральная служба безопасности арестовала К.И. Суворова по подозрению в заговоре, целью которого является убийство президента Грушевого».

— Что? — спросил Алиев.

— Всего лишь одна строчка в депеше безо всякого объяснения. Это может означать что угодно, но ничего хорошего, — сказал начальник разведки. — Пока ничего определённого.

— Попытка нарушить деятельность нашего политического руководства? Это начало войны, — произнёс Бондаренко. Он решил, что сам свяжется с Сергеем Головко и потребует разъяснения. — Оперативная ситуация? — спросил он.

— 265-я мотострелковая дивизия в полной боевой готовности. Наши радиолокационные станции ПВО включены и функционируют. Истребители-перехватчики патрулируют воздушное пространство в двадцати километрах от границы. Пограничные части в полной боевой готовности, и резервные формирования…

— Как вы назвали эту операцию? — спросил командующий.

— БОЯРИН, — ответил полковник Алиев. — Мы развернули три роты моторизированной пехоты для эвакуации пограничников в случае необходимости, остальные покинули свои базы и движутся по направлению к Неверу. Они занимались стрельбами весь день.

— И?

— Для резервистов результаты удовлетворительные, — ответил Алиев. Бондаренко не спросил у него, что это значит, отчасти потому, что боялся получить ответ.

— Мы можем сделать что-нибудь ещё? Мне нужны предложения, товарищи, — сказал генерал Бондаренко. Но все покачали головами. — Хорошо. Я сейчас поужинаю. Если что-нибудь случится, немедленно доложите мне. Что угодно, товарищи. — Присутствующие дружно кивнули. Он встал и вернулся в свой кабинет. Там генерал подошёл к телефону.

— Добрый день, генерал, — сказал Головко. В Москве была ещё середина рабочего дня. — Как дела у вас?

— Ситуация напряжённая, товарищ директор. Что вы можете сказать мне о попытке совершить покушение на президента?

— Сегодня утром мы арестовали некоего Суворова. Сейчас мы допрашиваем его и ещё одного подозреваемого, который был с ним. Мы считаем, что он является агентом китайского Министерства государственной безопасности и что он участвовал в заговоре с целью убийства Эдуарда Петровича.

— Таким образом, вдобавок к вторжению они также собираются вывести из строя наше политическое руководство?

— Похоже на это, — мрачно согласился Головко.

— Почему нам не передали более полную информацию? — спросил главнокомандующий Дальневосточным округом.

— Неужели вас не информировали? — удивился директор СВР.

— Нет! — почти выкрикнул Бондаренко.

— Это была ошибка. Извините, Геннадий Иосифович. Теперь скажите мне: вы готовы?

— Все наши части в полной боевой готовности, но соотношение сил исключительно неблагоприятно.

— Вы сможете остановить китайцев?

— Если получу подкрепление, то, возможно, смогу. Если вы не вышлете подкрепления, скорее всего нет.

— В настоящий момент три мотострелковые дивизии погружены на поезда и пересекают Урал. Мы направили вам дополнительные военно-воздушные силы, и начали прибывать американцы. Какой у вас план?

— Я не буду пытаться остановить их на границе. Это просто приведёт к уничтожению всех моих войск без какого-либо успеха. Я позволю китайцам войти внутрь тайги и дам им возможность двинуться на север. Я буду наносить им стремительные удары, и когда они углубятся далеко внутрь страны, я убью тело змеи и буду следить, как умирает голова. Если, конечно, вы пришлёте мне подкрепления, в которых я нуждаюсь.

— Мы занимаемся этим. Нам помогают американцы. Одна из американских бронетанковых дивизий приближается к Польше по железной дороге. Мы пошлём их прямо к вам.

— Что это за дивизия?

— Первая танковая дивизия, ею командует чернокожий генерал Диггз.

— Марион Диггз? Я знаю его.

— Вот как?

— Да, он возглавлял Национальный тренировочный центр, а также командовал их войсками, которые они развернули в Саудовском королевстве в прошлом году. Он блестящий генерал. Когда они приедут?

— Думаю, через пять дней. Три русские мотострелковые дивизии прибудут раньше американцев. Этого будет достаточно, Геннадий?

— Я не знаю, — ответил Бондаренко. — Мы ещё не сталкивались с китайцами. Больше всего меня беспокоят их военно-воздушные силы. Если они нанесут удар по нашему железнодорожному узлу в Чите, развернуть подкрепления будет трудно. — Бондаренко замолчал. — Мы можем передвигать наши силы с запада на восток, но, чтобы остановить китайцев, нам нужно перебросить войска к северо-востоку от места вторжения. Скорее всего это будет гонка, кто быстрее продвинется на север. Китайцы постараются использовать пехоту, чтобы защитить левый фланг своего наступления. Я хорошо готовил своих людей. Но мне нужно больше времени и больше солдат. Есть ли способ замедлить их наступление политическими средствами?

— Все политические попытки китайцы игнорируют. Они делают вид, что ничего не происходит. Американцы попробовали связаться с ними, чтобы убедить их остановиться, но это ни к чему не привело.

— Таким образом, решать исход войны будет сила оружия?

— Наверно, — согласился Головко. — Вы наш лучший генерал, Геннадий Иосифович. Мы полагаемся на вас и окажем вам всю поддержку, на которую способны.

— Хорошо, — ответил генерал и подумал, будет ли этого достаточно. — Я буду информировать вас о событиях, происходящих здесь.

Генерал Бондаренко знал, что настоящий генерал — из числа тех, которых показывают в кино, — должен был теперь есть вместе с солдатами их паек, но нет, он будет есть самую лучшую пищу, доступную в этих местах, потому что ему нужно сохранить силы, а фальшивая скромность всё равно не произведёт впечатления на его солдат. Он воздерживался от алкоголя, в отличие от его сержанта и рядовых. Русский солдат любит водку, а резервисты привезли с собой, наверно, собственные запасы, чтобы выдержать холод сибирских ночей. Он мог выпустить приказ, запрещающий употребление алкоголя, но не было никакого смысла в приказе, на который всё равно мало кто обратит внимание.

Это только подорвёт дисциплину, а дисциплина была сейчас необходима. Сами солдаты должны убедиться в необходимости воздерживаться от водки. Великая неизвестность, как думал об этом Бондаренко. Когда Гитлер вторгся в Россию в 1941 году — обычные люди, жители, населявшие страну, восстали против него со свирепой решительностью. С первого дня войны смелость русских солдат заставила немцев задуматься. Боевая подготовка русских могла уступать немецкой подготовке, но только не смелость. Бондаренко нужно было и то и другое; искусный человек не так уж нуждается в храбрости, потому что искусство победит то, чему храбрость только бросит вызов. Подготовка. Все упиралось в подготовку. Он мечтал подготовить своих солдат так, как готовили своих солдат американцы. Самое главное, нужно было заставить их думать — убедить их думать. Думающий немецкий солдат едва не уничтожил Советский Союз. Насколько это было близко, никогда не показывали в кино, и даже в Генеральном штабе было трудно узнать об этом. Но три раза немцы были чертовски близки к победе, и по какой-то причине боги войны все три раза становились на сторону матушки-России.

Что сделают сейчас боги войны? В этом заключался вопрос. Решат ли его люди поставленную перед ними задачу? Будут ли его умение и воинские знания достаточны для победы? Запомнят его имя, за победу или за поражение, а не имена безымянных солдат с автоматами АК-74 в руках или управляющих танками и бронетранспортёрами. Геннадий Иосифович Бондаренко, генерал армии, командовавший войсками в войне с китайцами на Дальнем Востоке, был он героем или глупцом? Первое или второе окажется правдой? Станут будущие курсанты военных училищ изучать его действия и качать головой, удивляясь его глупости или восхищаясь его блестящими манёврами?

Насколько было бы лучше снова стать полковником, воевать вместе с солдатами своего полка, даже держать в руках автомат, как он поступил в Душанбе столько лет назад, принимать личное участие в бою и стрелять во врагов, которых он видит собственными глазами. Воспоминания снова вернулись к нему, бой с афганцами, защита этого здания в снегу и темноте. В тот день он завоевал свои боевые награды, но ордена всегда остаются в прошлом. Его уважали за них, даже соратники, за красивые ленты и металлические звезды и медали, но что они означают в действительности? Сумеет ли он найти в себе мужество, необходимое, чтобы стать командиром? Он не сомневался, что такое мужество найти труднее, чем то, которое основывалось на простом инстинкте выживания, возникавшем при виде выражения на лицах вооружённых людей, собирающихся отнять у тебя жизнь.

Было так просто смотреть в неопределённое будущее с уверенностью, знать, что следует сделать, высказывать предложения и настаивать в мирном конференц-зале. Но сегодня он находился у себя в кабинете, командуя большой бумажной армией, которая противостояла реальной армии, состоящей из людей и стали, и если ему не удастся справиться с ней, его имя будет проклято навсегда. Историки изучат его характер и его биографию и скажут: да, он был храбрым полковником и даже неплохим военным теоретиком, но когда он столкнулся с настоящим сражением, он не смог справиться с поставленной перед ним задачей. А если он потерпит неудачу, погибнут люди и страна, которую он поклялся защищать тридцать лет назад, понесёт потери, если не от его руки, то от допущенной им слабости.

Генерал Бондаренко смотрел на стоящую перед ним тарелку с едой и не мог есть, только двигал вилкой пищу по тарелке и мечтал о стакане водки, пить которую запрещал его характер.

* * *

Генерал Пенг Хи-Вонг заканчивал то, что, как он полагал, будет последней нормальной едой на несколько будущих недель. Он будет мечтать о продолговатых зёрнах риса, не входящих в солдатский паек, — он не знал, почему это происходило: генерал, который руководил промышленной империей, снабжавшей рационами солдат, воюющих на переднем крае, не объяснил ему этого, хотя Пенг не сомневался, что сам генерал никогда не пробовал эту ужасную пищу. Для этого у него были подчинённые, проверявшие пищу пайков на вкус. Пенг закурил сигарету, как он обычно поступал после ужина, и с удовольствием выпил глоток рисовой водки. Этот глоток тоже будет последним на несколько недель. Закончив свой последний предвоенный ужин, Пенг встал и надел гимнастёрку. Золотые погоны на плечах показывали его высокий ранг: три звезды и венок.

У входа в его трейлер ждали подчинённые. Когда он вышел из трейлера, они вытянулись по стойке «смирно» и, как один, салютовали ему. Пенг вернул их салют.

Впереди них стоял полковник Ва Ченг-Гонг, начальник его оперативного управления.

Ва получил подходящее имя. Ченг-Гонг означало «успех».

— Итак, Ва, мы готовы?

— Полностью готовы, товарищ генерал.

— Тогда поедем и посмотрим. — Пенг шёл впереди всех к своему служебному штабному бронетранспортёру. Внутри было тесно, даже для некрупных людей, потому что повсюду стояли ряды радиопередатчиков, работающих на частотной модуляции. От них вверх поднимались десятиметровые антенны по четырём углам генеральской машины. Едва хватало места для складного стола с картой, но боевой штаб генерала Пенга будет работать здесь, даже когда бронетранспортёр устремится вперёд.

Водитель и стрелок у пулемёта в башне были младшими офицерами, а не рядовыми солдатами. Дизель с турбонагнетателем включился сразу, и бронетранспортёр рванулся к линии фронта. Внутри складной столик был уже разложен, на нём лежала карта, и начальник оперативного управления показывал место, где они сейчас находятся, и направление движения людям, которые уже знали это. Большой люк на крыше был открыт, чтобы табачный дым выходил наружу. Каждый офицер внутри курил.

* * *

— Слышали? — Старший лейтенант Валерий Михайлович Команов высунул голову из верхнего люка танковой башни, которая являлась вершиной его бункера. Это была башня старого — древнего — танка ИС-3. Когда-то она была самой пугающей частью самого тяжёлого в мире танка. Сейчас эта башня могла только поворачиваться. Её и без того толстая броня была дополнительно усилена двадцатью сантиметрами приваренной стали. Являясь частью бункера, она поворачивалась всего лишь чуть медленнее, чем у самого танка, двигатель которого был в лучшем случае слабоват для такой махины. Однако длинная 122-мм пушка по-прежнему действовала исправно. Она действовала здесь даже лучше, потому что под ней было не тесное пространство танкового корпуса, а просторное бетонное помещение, которое позволяло экипажу свободно двигаться и поворачиваться. Такое устройство почти в два раза сократило скорость перезарядки орудия, да и точность стрельбы от этого ничуть не пострадала, потому что на башне был установлен более совершенный оптический прицел. Старший лейтенант Команов номинально считался танкистом, и его взвод состоял из двенадцати танков вместо штатных трех, потому что эти танки не могли двигаться. При обычных обстоятельствах его обязанности не были слишком уж напряжёнными, ведь ему приходилось командовать двенадцатью экипажами по шесть человек каждый, которым было некуда идти, кроме туалета, расположенного позади бункера. Его экипажи даже практиковались в стрельбе, стреляя в копию их бункера, находящегося в двадцати километрах. По сути дела, они практиковались теперь довольно часто по приказу нового командующего. Ни Команов, ни его люди не возмущались этим, потому что для каждого солдата в мире стрельба представляет развлечение. Чем больше орудие, тем интереснее процесс стрельбы. Их 122-мм танковые пушки обладали относительно невысокой начальной скоростью полёта снаряда, что компенсировалось его размерами. За последнее время они научились так метко стрелять, что сбивали башни со старых танков Т-55 одним выстрелом.

Сейчас была объявлена боевая тревога, которую их энергичный молодой лейтенант воспринимал с необходимой серьёзностью. Он даже заставлял своих солдат делать пробежку каждое утро за последние две недели, что не было любимым занятием для людей, привыкших сидеть внутри своих бетонных бункеров в течение двух лет обязательной армейской службы. Ему было нелегко поддерживать на необходимом уровне их боевую готовность. Солдаты, естественно, чувствовали себя в безопасности внутри подземных бетонных сооружений с толстой сталью наверху, окружённых кустами, благодаря которым их бункер был невидим уже на расстоянии в пятьдесят метров.

Их бункер был расположен в тылу остальных бункеров на южном склоне высоты 432 — её верхушка находилась на высоте 432 метров. Орудия были направлены на северный склон первого ряда холмов на берегу Амура. Эти холмы были намного ниже тех, в которые вкопаны их бункеры. В тех холмах тоже были бункеры, но они находились там, чтобы обмануть противника. Впрочем, разоблачить обман можно было только войдя внутрь, потому что они тоже увенчаны старыми танковыми башнями — в данном случае от поистине древних КВ-2, воевавших с фашистами до того, как эти могучие машины оставили ржаветь на берегу Амура в бетонных бункерах. Дополнительная высота холмов означала, что они могут смотреть в Китай, чья территория начиналась меньше чем в четырех километрах. Это было достаточно близко, чтобы слышать звуки в тихую ночь.

Особенно если звук, который они услышали, был рёвом нескольких сотен дизельных двигателей, включённых одновременно.

— Двигатели, — произнёс сержант Команова. — Гребаное множество двигателей.

Лейтенант спрыгнул с сиденья внутри башни и прошёл три метра до телефонного коммутатора. Он поднял трубку и нажал на кнопку, соединившую его с полковым командным пунктом, в десяти километрах к северу.

— Это пост Пять Шесть Альфа. Мы слышим рёв танковых двигателей к югу от нас. Похоже, их очень много.

— Видите что-нибудь? — спросил полковник.

— Нет, товарищ полковник. Но звук танковых двигателей отчётливо слышен.

— Хорошо. Держите меня в курсе событий.

— Слушаюсь, товарищ полковник. Конец связи.

Команов положил трубку. Его самый ближний к Амуру бункер был пост Пять Девять, на южном склоне первого ряда холмов. Он нажал кнопку, соединяющую его с этим бункером.

— Это лейтенант Команов. Вы видите или слышите что-нибудь?

— Мы ничего не видим, — ответил капрал. — Но слышим рёв танковых двигателей.

— Но ничего не видите?

— Ничего, товарищ лейтенант, — уверенно ответил капрал Владимиров.

— Вы готовы?

— Мы полностью готовы, — заверил его Владимиров. — Ведём наблюдение за югом.

— Держите меня в курсе событий, — приказал Команов безо всякой необходимости.

Его люди были настороже и готовы к бою. Он оглянулся вокруг. В его бункере было две сотни снарядов для главного орудия, и все находились в держателях, позволяющих легко доставать их. Его заряжающий и наводчик были на своих местах. Первый осматривал местность с помощью оптического прицела, более мощного, чем бинокль командира. Запасные члены экипажа находились на своих сиденьях, на случай если кто-нибудь будет ранен или убит. Задняя дверь, ведущая к туннелю, была открыта. В сотне метров от неё стоял восьмиколесный БТР-60, готовый увезти их из бункера, если возникнет необходимость. Впрочем, его люди не думали, что это понадобится. Их бункер был неприступен, не правда ли? Броня танковой башни достигала более полуметра, а сам бункер состоял из трех метров железобетона с метром грунта на нём.

К тому же они были спрятаны за кустом. Если вы не видите цель, вы не можете попасть в неё, правда? Ведь у китаезов были узкие косые глаза, которые видели недостаточно хорошо, верно? Подобно все солдатам в его экипаже, Команов был русским, из европейской части России, хотя под его командой было немало азиатов. Эта часть России представляла собой смесь национальностей и языков, хотя все владели русским, который выучили если не дома, то в школе.

— Движение, — сказал наводчик. — Движение на Рисовом хребте. — Так они называли первый ряд холмов на китайской стороне. — Это пехота.

— Ты уверен, что это пехотинцы? — спросил Команов.

— Полагаю, что это могут быть пастухи, но я не вижу баранов, товарищ лейтенант. — У наводчика было едкое чувство юмора.

— Слезай, — сказал лейтенант солдату, который занял его место у люка. Команов вернулся на сиденье командира. — Передайте мне головной телефон, — приказал он. Теперь он был соединён с телефонной сетью и мог говорить с любым из одиннадцати бункеров или командиром полка, просто нажимая кнопку микрофона. Но Команов ещё не надел наушники. Он хотел, чтобы его слух ничего не тревожило. Ночь была тихой, почти безветренной, дул только лёгкий бриз. Они находились на большом расстоянии от ближайшего поселения, и шум транспорта не нарушал тишину. Затем он направил бинокль на дальний ряд холмов. Да, были видны призрачные очертания движения, подобные раздуваемым ветром волосам. Но это были не волосы. Это могли быть только люди. И, как заметил его наводчик, это не были пастухи.

В течение десяти лет офицеры в пограничных бункерах добивались выдачи очков, позволяющих отчётливо видеть при слабом освещении, подобных тем, которые выдавались спецназу и другим элитным частям. Ответ всякий раз был отрицательным: такие очки были слишком дорогими для второстепенных частей. Пограничники видели такие приборы, только когда сюда приезжали специальные комиссии, и пограничники могли только пускать слюни, глядя на вожделенные оптические приборы. Нет, им следовало заставить свои глаза привыкать к темноте… словно они были кошками, подумал Команов. Зато все внутреннее освещение внутри бункеров было красным, и это помогало остроте зрения. Он запретил применение белых лампочек внутри постов ещё на прошлой неделе.

Двойники этой танковой башни выпускались начиная с конца 1944 года — ИС-3 продолжали производиться после этого в течение многих лет, словно никто не осмеливался прекратить производство чего-то с именем Иосиф Сталин на нём, подумал лейтенант. Некоторые танки ИС-3 использовались в конце войны в Германии, неуязвимые для любого оружия, производимого фрицами. И эти же танки причиняли серьёзную головную боль израильтянам с их американскими и английскими танками.

— Докладывает пост 50. Мы видим оживлённое движение, похоже это пехота, на северном склоне Рисового хребта. По нашей оценке, количество пехоты равняется примерно полку, — захрипело в наушниках.

— Сколько у нас фугасных снарядов? — спросил Команов.

— Тридцать пять, — доложил заряжающий.

Это было достаточное количество. Кроме того, в пределах досягаемости Рисового хребта находились пятнадцать тяжёлых 152-мм гаубиц МЛ-20. Они стояли на бетонных площадках рядом с массивными бункерами, наполненными снарядами. Команов посмотрел на часы. Почти половина четвёртого утра. Ещё девяносто минут, и начнёт рассветать. На небе не было ни единого облачка. Он поднял голову и увидел звезды, такие яркие, каких никогда не увидишь в Москве с её загрязнённой атмосферой. Нет, сибирское небо было ясным и чистым, и над его головой виднелся океан света, ещё более яркий из-за полной луны, все ещё висящей высоко над западным горизонтом. Он снова приложил бинокль к глазам. Да, на Рисовом хребте было заметно движение.

* * *

— Начинаем? — спросил Пенг.

— По вашей команде, — ответил Ва.

Пенг и его штаб находились впереди своих орудий, чтобы лучше видеть результаты артиллерийского огня.

* * *

Но в семидесяти тысячах футов над головой генерала Пенгалетела «Мерилин Монро». Каждый из беспилотных самолётов «Тёмная звезда» имел написанное на нём имя, и, получив разрешение выбрать названия для высотных разведывательных самолётов, наземные команды выбрали имена звёзд кино, причём каждое из них, разумеется, было женским.

На носу этого беспилотного самолёта была искусно нарисована центральная страница из журнала «Плейбой» 1953 года, но глаза, смотревшие вниз с невидимого разведчика, были электронными и работавшими во множестве спектров, а не светло-голубыми. Внутри носовой части самолёта, сделанной из фибергласа, находилась направленная антенна, передававшая полученную информацию на спутник, откуда она поступала в самые разные точки на земной поверхности. Самой ближней был Жиганск, а самой дальней — Форт-Бельвуар, в Виргинии, рядом с Вашингтоном, округ Колумбия. Отсюда информация по оптиковолоконным кабелям устремлялась во множество секретных агентств. В отличие от большинства разведывательных систем, из беспилотного самолёта передавались чёткие изображения, напоминающие кадры кинофильмов в реальном времени.

— Похоже, они готовы к наступлению, — заметил старший сержант капитану, своему непосредственному начальнику. Действительно, были видны солдаты, загоняющие снаряды в казённые части полевых орудий, за которыми следовали небольшие матерчатые мешочки, вмещающие метательные заряды.

— Сколько всего орудий, сержант? — спросил капитан.

— Чертовски много, сэр.

— Это я и сам вижу. Как относительно количества? — повторил вопрос офицер.

— Больше шестисот орудий, и это только в одном секторе, капитан. И ещё четыреста подвижных пусковых ракетных установок.

— Вы ещё не заметили самолётов?

— Нет, сэр. Китайцы ещё не летают ночью, по крайней мере, для бомбардировок.

* * *

— Орёл Семь Зебре, конец связи, — передал по радио в Жиганск старший диспетчер с АВАКСа.

— Зебра Семёрке, слышу вас пять на пять, — ответил майор, командующий наземной станцией.

— Видим вражеские самолёты, тридцать два, летят на север из Сипинга, полагаем, это «Сьерра-Униформ два-семь».

— Разумное предположение, — сказал майор на наземной станции своему командиру авиакрыла. — В Сипинге находится их 667-й полк. Это их лучшие самолёты, полковник.

— Как мы поступим, чтобы перехватить их?

— Наши русские друзья из Нелькана. Ближайшие американские птички далеко на севере, и у нас ещё нет приказа вступать в бой с китайскими самолётами, — ответил полковник. — О'кей, давайте сообщим русским.

— Орёл Семь Чёрному Ястребу Десять, видим китайские истребители в трех сотнях километров по направлению один-девять-шесть от вашей позиции, тридцать ангелов, скорость пятьсот узлов. Они все ещё над китайской территорией, но ненадолго.

— Понял, — отозвался русский капитан. — Дайте мне вектор.

— Рекомендуемый вектор перехвата два-ноль-ноль, — сообщил американский диспетчер. Он отлично говорил по-русски. — Поддерживают ту же скорость и высоту.

— Понял.

На радиолокационных дисплеях Е-ЗВ было видно, что русские Су-27 повернули на перехват китайских Су-27. Русские войдут в радиолокационный контакт примерно через девять минут.

— Сэр, это не выглядит хорошо, — сказал другой майор в Жиганске своему генералу.

— Тогда настало время предупредить их, — согласился генерал ВВС США с двумя звёздами на погонах. Он поднял трубку телефона, канал которого шёл к русскому региональному командному пункту. У них ещё не было времени проложить настоящий канал связи.

* * *

— Генерал, звонок из американской технической миссии в Жиганске, — сказал Толкунов.

— Генерал Бондаренко слушает.

— Привет, это генерал-майор Гас Уоллас. Мы только что установили здесь пост разведки и подняли беспилотный разведывательный самолёт над русской границей в… — Он зачитал координаты. — Мы видим, как китайцы готовятся открыть по вашим войскам артиллерийский огонь, генерал.

— Сколько орудий? — спросил Бондаренко.

— По нашим оценкам, до тысячи орудий. Я надеюсь, что ваши люди хорошо укрылись, приятель. Весь проклятый мир сейчас обрушится на них.

— Что вы можете предпринять, чтобы помочь нам? — спросил Бондаренко.

— Мой приказ гласит: не вступать в бой до тех пор, пока они не откроют огонь, — ответил американец. — Когда это произойдёт, я начну поднимать истребители, но у нас мало бомб. Сбрасывать почти нечего. Я поднял АВАКС, обеспечивающий поддержку вашим истребителям в районе Шулмана, но пока это все. Наш С-130 установит завтра канал связи, и тогда мы сможем передавать информацию прямо вам. Короче говоря, будьте наготове, генерал. Похоже, что китайцы вот-вот начнут наступление.

— Спасибо, генерал Уоллас. — Бондаренко положил трубку и посмотрел на свой штаб. — Он говорит, что сейчас начнётся наступление.

* * *

Наступление действительно началось. Первым увидел это старший лейтенант Команов.

Вереница холмов, которую его люди называли Рисовым хребтом, внезапно озарилась жёлтым пламенем, который мог быть только вспышками из стволов множества артиллерийских орудий.

— Началось, — сказал он своим людям. Неудивительно, что он держал голову над люком башни, чтобы лучше видеть происходящее. Лейтенант решил, что его голова представляет собой слишком маленькую цель. Перед тем как снаряды взорвались, он почувствовал действие выстрелов; по земле пронёсся гул, как при отдалённом землетрясении. Его заряжающий пробормотал:

— Проклятье! — По-видимому, это была общая реакция людей, находящихся в подобной ситуации.

— Соедините меня с полком, — приказал Команов.

— Слушаюсь, лейтенант, — ответил голос.

— Нас атакуют, товарищ полковник, массивный артиллерийский огонь с юга. На нас летят снаряды и ракеты.

Затем послышались первые разрывы снарядов, главным образом у реки, далеко от него к югу. Разрывы снарядов не были яркими, просто небольшие искры огня, от которых взлетали вверх фонтаны земли. Затем последовал шум, действительно напоминающий землетрясение. Команову приходилось слышать артиллерийский обстрел и раньше, видеть результат разрывов снарядов, но это так же отличалось от прошлого, как взрывающийся бензовоз отличается от бензиновой зажигалки.

— Товарищ полковник, наша страна вступила в войну, — доложил командиру полка пост Пять Шесть Альфа. — Я ещё не вижу движения вражеской пехоты, но они приближаются.

— Видите цели? — спросил полковник.

— Нет, пока никаких целей. — Он посмотрел вниз, в бункер. Его различные посты могут дать направление на цель, и когда оно будет подтверждено и назван свой собственный вектор, они получат рассчитанную артиллерийскую цель для батарей в тылу — но по ним уже был нанесён удар. Китайские ракетные установки были нацелены на объекты далеко за его спиной. Команов повернул голову и услышал отдалённый грохот в десяти километрах позади него. Через мгновение вверх взлетел фонтан огня. Одному из первых залпов китайских ракет удалось попасть в артиллерийскую позицию в тылу. «Не повезло прислуге этого орудия, — подумал Команов. — Первые потери этой войны. Их будет гораздо больше… включая, возможно, и меня». Как ни странно, это была какая-то отдалённая мысль. Его страна подверглась нападению. Это больше не являлось предположением или вероятностью. Он видел и чувствовал это. Он вырос в этой стране. Здесь жили его родители. Его дедушка воевал с фашистами. С немцами воевали и два брата дедушки, и оба погибли на фронте, защищая свою страну, один к западу от Киева, другой под Сталинградом. А теперь эти китаезы тоже напали на его страну? Более того, они атаковали его, старшего лейтенанта Валерия Михайловича Команова. Эти иностранцы пытаются убить его, его людей и отнять у них часть их страны.

«Хрен вам!» — подумал он.

— Огонь фугасными! — приказал он своему заряжающему.

— Орудие заряжено! — отозвался солдат. Все они услышали звук закрывающегося затвора.

— Не вижу цели, товарищ лейтенант, — произнёс наводчик.

— Сейчас появится, ждать недолго.

— Пост Пять Девять, это Пять Шесть Альфа. Что вы видите?

— Мы только что заметили надувную лодку, выплывающую от деревьев на южном берегу… вот ещё, ещё, много лодок, может быть сотня или даже больше.

— Полк, это Пятьдесят Шесть Альфа, открываю огонь! — выкрикнул Команов по телефону.

* * *

Наводчики в десяти километрах в тылу стояли у своих орудий, несмотря на падающие китайские снаряды и ракеты, уже уничтожившие три из пятнадцати артиллерийских расчётов. Поступила команда открыть огонь, и наводка делалась по справочникам таким старым, что их вполне можно было высечь на мраморе. В каждом случае фугасный снаряд вгоняли в казённую часть орудия, затем следовал метательный заряд, орудие поднимали на соответствующее возвышение и азимут, дёргали за вытяжной шнур, и первые ответные снаряды войны полетели с русской стороны.

Они не знали, что в пятнадцати километрах от них на артиллерийскую позицию был наведён поисковый радиолокатор, работавший на миллиметровых волнах.

Он следил за полётом снарядов, и компьютер рассчитывал место их запуска. Китайцы знали, что у русских были артиллерийские орудия, прикрывавшие границу. Им было известно их примерное положение — выстрелы из орудий показывали это, — но они не знали точное положение русских орудий из-за искусной маскировки. В данном случае маскировка уже не имела значения. Рассчитанное положение шести русских гаубиц было мгновенно передано по радио реактивным установкам, предназначенным для подавления вражеского огня. Одна реактивная установка типа 83 была направлена на каждое орудие, и такая реактивная установка запускала четыре гигантские ракеты калибра 273 мм, причём каждая несла боеголовку весом 150 килограммов, состоящую в данном случае из восьмидесяти бомбочек размером с ручную гранату. Первая ракета была запушена через три минуты после первого залпа русских гаубиц. Ей потребовалось меньше двух минут полёта от места запуска в десяти километрах в глубине китайской территории. Из первых шести залпов пять накрыли цель, затем последовало ещё несколько залпов, и русский артиллерийский огонь затих меньше чем через пять минут.

* * *

— Почему они прекратили стрелять? — спросил Команов. Он видел, что несколько снарядов разорвались среди китайской пехоты, покидающей свои надувные лодки на русской стороне Амура. Однако вой снарядов, пролетающих над головой в южном направлении, стих всего через несколько минут. — Полк, это Пять Шесть Альфа. Почему прекратился огонь нашей артиллерии?

— Наши орудия попали под контрбатарейный огонь китайцев. Сейчас они пытаются снова начать обстрел, — послышался оптимистический ответ. — Каково положение у вас?

— Бункер Пять Ноль попал под обстрел, но почти не пострадал. Китайцы обстреливают главным образом обратную сторону южного хребта. — Именно там находились фальшивые бункеры, и они выполняли свою пассивную миссию. Эта оборонительная линия была построена наперекор русской доктрине, потому что её строители знали, что книги читают самые разные люди. Бункер Команова прикрывал небольшую седловину между двумя холмами, по которой ожидалось движение танков. Если китайцы пойдут на север большими силами, если это не пробный манёвр, направленный на расширение их границ — они уже делали это однажды в конце 1960-х годов, — то именно здесь был наиболее удобный путь наступления. Карты и местность говорили об этом.

— Хорошо, лейтенант, теперь слушайте: не демаскируйте свою позицию без крайней необходимости. Дайте им подойти поближе, прежде чем откроете огонь. Как можно ближе. — Это означало, знал Команов, примерно сотню метров. Для пехоты у него были два тяжёлых пулемёта. Но он хотел расстреливать танки. Именно для этого было приспособлено его главное орудие.

— Мы можем рассчитывать на дальнейшую артиллерийскую поддержку? — спросил он командира полка.

— Я сообщу вам. Передавайте нам информацию о целях.

— Слушаюсь, товарищ полковник.

* * *

Воздушная война началась, когда первые китайские истребители пересекли Амур. Их ожидали четыре русских истребителя-перехватчика, и это тоже были Су-27. Самолёты обеих сторон были изготовлены на одних и тех же заводах, однако китайские пилоты налетали в три раза больше времени, чем обороняющиеся русские, которых к тому же они превосходили количественно в восемь раз — восемь китайских истребителей на один русский.

Зато русские истребители имели поддержку со стороны Е-ЗВ «Сентри» АВАКС ВВС США, который направлял их на перехват китайских машин. Обе группы самолётов летели с выключенными поисковыми радиолокаторами. Китайцы не знали, что им противостоит. Русские пилоты знали.

— Чёрный Сокол Десять, это Орёл Семь. Советую повернуть на новый курс два-семь-ноль. Я постараюсь навести вас на китайцев с направления в семь часов. Это поможет вам избежать радиолокационного наблюдения китайских лётчиков.

— Понял, Орёл, меняем курс на два-семь-ноль. — Ведущий русского звена растянул свои самолёты и продолжал лететь по новому курсу, то и дело поглядывая налево.

— О'кей, Чёрный Ястреб Десять, пока хорошо. Ваши цели теперь на направлении девять часов от вас, расстояние тридцать километров. Поверните теперь налево на новый курс один-восемь-ноль.

— Поворачиваю налево, — отозвался русский майор. — Мы попытаемся начать атаку «Фокс-Два», — сообщил он. Майор был знаком с американской терминологией. Это означало запуск ракет с инфракрасными поисковыми боеголовками, которые не требуют применения радиолокатора и, таким образом, не смогут предупредить жертву, что в неё направлена ракета.

— Понял тебя, Сокол.

— А этот парень совсем не глуп, — заметил диспетчер своему командиру.

— Вот так ты и остаёшься живым в этой мясорубке, — сказал подполковник молодому лейтенанту.

— О'кей, Сокол Десять, снова поверни налево. Цели теперь на расстоянии пятнадцати километров… нет, семнадцати на север от тебя. Скоро ты должен услышать зуммер.

— Да. Слышу зуммер, — сообщил русский пилот, когда услышал щебет в своих наушниках. — Звено, приготовьтесь открыть огонь. «Фокс-Два!»

Три из четырех истребителей пустили по ракете каждый. У четвёртого пилота возникли затруднения с инфракрасным сканером. Во всех случаях сверкающие двигатели ракет лишили их ночного зрения, но ни один из пилотов не отвернулся, как их учили, и вместо этого следил за тем, как их ракеты устремились к самолётам противника, пилоты которых ещё не подозревали, что их атакуют. На атаку потребовалось двадцать секунд. Оказалось, что две ракеты были нацелены на один и тот же китайский истребитель.

Ракеты попали в цель, и истребитель взорвался. Во второй китайский истребитель попала одна ракета, и он стремительно пошёл вниз. После этого ситуация стала запутанной. Китайские истребители рассыпались в разные стороны по команде своего старшего, исполняя заранее запланированный и многократно повторенный манёвр, образовав сначала две группы, затем четыре. У каждой был участок неба, который они должны защищать. Все истребители включили радиолокаторы, и ещё через двадцать секунд в воздухе летели сорок ракет. Началась смертельная игра. Направляемые радиолокатором ракеты нуждались в луче, ведущем их к цели. Это означало, что истребитель, выпустивший ракету с радиолокационным наведением, не мог выключить радар или отвернуть в сторону. Оставалось надеяться, что его птичка попадёт в цель и тогда он успеет выключить свой радиолокатор, прежде чем направленная в него ракета подлетит слишком близко.

— Проклятье, — заметил лейтенант, расположившийся в своём комфортабельном кресле диспетчера в Е-ЗВ. Ещё два китайских истребителя вспыхнули и превратились в огненные шары на его экране, и начали затухать, затем ещё один, но в воздухе было просто слишком много китайских ракет «воздух-воздух», и не все китайские поисковые радиолокаторы отключились. Один русский истребитель получил сразу три попадания и развалился на части. Другой вышел из боя и пошёл на посадку с серьёзными повреждениями, и с такой же быстротой, с какой он начался, воздушный бой закончился. Статистически русские одержали победу, сбив четыре китайских истребителя и потеряв один, но китайцы заявят, что они сбили больше.

— Видел парашюты? — спросил старший диспетчер по интеркому. Радиолокатор Е-3 может следить и за ними.

— Выбросились трое, может быть, четверо. Я не уверен, из каких истребителей, пока не проиграем ленту заново. Черт побери, это был стремительный бой.

У русских не было достаточного количества самолётов, чтобы ввязаться в настоящую схватку. Может быть, в следующий раз, — подумал полковник. Возможности группы истребитель/АВАКС никогда не удавалось продемонстрировать в бою полностью, но эта война обещала изменить ситуацию, и когда это случится, кое-кто широко откроет глаза.

Глава 51 Отступление

Старший лейтенант Валерий Михайлович Команов узнал кое-что, о чём он никогда не подозревал. Худшая часть боя — по крайней мере, для человека в неподвижном укреплении — заключалась в том, что ты знаешь, что противник поблизости, но не в состоянии стрелять в него. Обратные склоны хребта прямо к югу от него были усыпаны китайской пехотой, а поддерживающая его артиллерия уничтожена в первые минуты боя. Тот, кто устанавливал орудия на позиции, допустил фатальную ошибку, считая, что они находятся слишком далеко в тылу и слишком прикрыты местностью, чтобы противник мог нанести по ним удар. Радиолокационные компьютерные системы обнаружения местонахождения орудий, ведущих огонь, изменили это, а отсутствие прикрытия обрекло орудийные расчёты на быструю смерть, если только кому-то из них не удалось найти укрытие в бетонированных окопах, построенных рядом с артиллерийскими позициями. В руках Команова находилось мощное орудие, но оно не могло стрелять через холмы к югу от бункера из-за своей настильной траектории. Предполагалось, что оборонительная линия будет включать пехоту, которая одновременно сможет поддерживать укреплённые бункеры. Они должны были иметь миномёты, способные стрелять через расположенные поблизости холмы и уничтожать тех, кто находился там, но был недосягаем из-за складок местности. Команов мог стрелять только в тех, кого видел.

— Смотрите, товарищ лейтенант, — сказал наводчик. — Немного правее от направления на двенадцать часов китайская пехота только что пересекла гребень хребта. Расстояние тысяча пятьсот метров.

— Да, вижу. — На восточном горизонте появился едва заметный отблеск света. Скоро будет достаточно светло, чтобы сделать стрельбу проще, но, увы, для обеих сторон. Через час его бункер станет целью для огня противника, и тогда они убедятся, насколько толстой является их бронированная защита.

— Пять Шесть Альфа, это Пять Ноль. Видим пехоту противника в тысяче метров к югу от нас. Примерно пехотная рота, двигается на север по направлению к нам.

— Хорошо. Не открывайте огонь, пока они не будут в двух сотнях метров. — Команов автоматически удвоил расстояние стрельбы, на котором его учили открывать огонь. Какого черта, подумал он, его солдаты уже произвели этот расчёт в уме. Человек думает по-другому, когда над головой свистят настоящие пули.

Словно подчёркивая это, снаряды начали взрываться на гребне хребта сразу позади их позиции. Разрывы были так близко, что он невольно пригнул голову.

— Значит, они видят нас? — спросил его заряжающий.

— Нет, просто обстреливают следующий ряд холмов для поддержки своей пехоты.

— Смотрите, смотрите, она взобрались на фальшивый бункер Один Шесть! — воскликнул наводчик. Команов направил на бункер свой бинокль.

Действительно, китайцы были на вершине бункера, осматривая старую башню от танка КВ-2 с её отвесными гранями и старым 152-мм орудием. На его глазах китайский солдат повесил сумку на башню и отбежал в сторону. Через мгновение подрывной заряд взорвался, уничтожив то, что всё равно было бесполезным.

В результате этого какой-то китайский лейтенант почувствует себя лучше, — подумал Команов. Ну что ж, Пять Шесть Альфа через двадцать-тридцать минут несколько изменит его настроение.

Плохо было то, что теперь перед ним появились отличные цели для поддерживающей его артиллерии, и эти старые шестидюймовые орудия прошлись бы по китайской пехоте, подобно косе крестьянина на летнем лугу. Вот только китайцы продолжали наносить удары по артиллерийским позициям, хотя огонь русских орудий давно прекратился. Он снова позвонил в полк, чтобы передать эту информацию.

— Лейтенант, — ответил полковник, — батарея огневой поддержки понесла тяжёлые потери. Теперь вы сами по себе. Поддерживайте связь со мной.

— Понял, товарищ полковник. Конец связи. — Он посмотрел вниз на своих солдат. — Не рассчитывайте на артиллерийский огонь поддержки. Оружие Второй мировой войны только что уничтожило оружие Первой мировой войны.

— Вот дерьмо, — заметил заряжающий.

— Скоро мы тоже вступим в бой, парни. Сохраняйте спокойствие. Противник приближается…

— Да, уже осталось пятьсот метров, — согласился наводчик.

* * *

— Что происходит на передней линии? — спросил генерал Пенг со своего командного поста на вершине Рисового хребта.

— Мы нашли несколько бункеров, но все они оказались пустыми, — доложил полковник Ва. — До настоящего времени по нам стреляли только артиллерийские орудия навесным огнём, и мы уничтожили их в контрбатарейной перестрелке. Атака развивается в полном соответствии с планом, товарищ генерал. — Они могли видеть собственными глазами правильность этого заявления. Мостостроители подъезжали к южному берегу Амура со сложенными секциями ленточного моста на своих грузовиках.

Больше сотни тяжёлых танков Т-90 стояли на берегу, их башни напрасно искали цели, чтобы поддержать наступающую пехоту, но целей не было видно.

Поэтому танкистам, подобно генералам, оставалось только наблюдать, как строится мост. Первая секция моста опустилась в воду и раскрылась, образовав первые восемь метров дороги через реку. Пенг посмотрел на часы. Совершенно верно, операция развивалась с опережением на пять минут, и это радовало его сердце.

* * *

Бункер Пять Ноль первым открыл огонь из своего 12,7-миллиметрового пулемёта. Этот бункер находился в трех тысячах пятистах метров к востоку от бункера Команова. Им командовал способный молодой сержант Иванов. Он начал стрелять слишком рано, — подумал Команов, по целям, расположенным в добрых четырех сотнях метров от него, но жаловаться на это не имело смысла, и пули крупнокалиберного пулемёта легко могли накрыть эту цель… да, было видно, как тела пехотинцев валились на землю под тяжёлыми пулями.

Затем раздался громоподобный выстрел главного орудия, пославшего первый снаряд в седловину, которую они защищали. Снаряд взорвался в гуще взвода китайских солдат.

— Товарищ лейтенант, уже можно? — спросил его наводчик.

— Нет, ещё нет. Терпение, сержант, — ответил Команов, глядя на восток, ожидая реакции китайской пехоты.

Да, их тактика была предсказуемой, но разумной. Лейтенант, командующий взводом, прежде всего приказал солдатам залечь. Затем они открыли огонь по русской позиции и начали переползать влево и вправо. Ага, вот они устанавливают что-то… что-то на треножнике. По-видимому, противотанковое безоткатное орудие. Команов мог повернуть орудие, чтобы уничтожить его, но он ещё не хотел демаскировать свою позицию.

— Пять Ноль, это Пять Шесть Альфа, перед вами устанавливают китайское безоткатное орудие, в направлении на два часа, расстояние восемьсот метров, — предупредил он.

— Да, вижу! — ответил сержант. У него хватило ума открыть огонь из своего крупнокалиберного пулемёта. Через две секунды зелёные трассирующие пули скосили расчёт безоткатного орудия один раз, потом второй и, наконец, третий, на всякий случай. В свой бинокль Команов увидел дёргающиеся тела.

— Молодец, сержант Иванов! Будь внимательнее, они двигаются слева от тебя под прикрытием складок местности. — Однако особых складок местности здесь не было. Поле огня перед каждым бункером было расчищено бульдозером, выровнявшим почти всю местность на расстоянии восьмисот метров от каждой позиции.

— Посмотри, товарищ лейтенант. — И пулемёт снова открыл огонь. Теперь бункер тоже начали обстреливать. Команов видел, как китайские трассирующие пули отлетали от толстой брони башни.

— Полк, это Пять Шесть Альфа. Пост Пять Ноль находится сейчас под концентрированным огнём вражеской пехоты.

Затем он увидел разрывы снарядов. По-видимому, китайская пехота вызвала артиллерийскую поддержку по бункеру Пять Ноль. Команов надеялся, что сержант Иванов успел закрыть крышку башни. В башне был спаренный пулемёт, старый, но мощный ПКТ, стреляющий длинными патронами калибра 7,62. Команов дал возможность своему наводчику посмотреть на ущерб, нанесённый его башне, пока сам смотрел на то, как китайцы атакуют бункер Иванова. Их пехота двигалась вперёд достаточно умело, используя местность, насколько это возможно, обстреливая танковую башню. Вблизи бункера упало достаточно артиллерийских снарядов, чтобы срезать прикрывавшие его кусты. Даже если пули отскакивали от брони башни, всё-таки это отвлекало внимание солдат, находящихся внутри. Лейтенанта беспокоили попадания крупнокалиберных снарядов. Прямое попадание могло пробить более тонкую броню на вершине башни, не правда ли? Час тому назад он сказал бы, что не сможет, но теперь он видел, как снаряды взрывают землю вокруг бункера, и его уверенность быстро таяла.

— Товарищ лейтенант, — заметил его наводчик. — Солдаты, которые раньше направлялись к нам, повернули теперь и атакуют бункер Иванова. Посмотрите.

Команов повернулся. Сейчас ему не требовался бинокль. Небо быстро светлело, и теперь он мог видеть не только тени. Человеческие фигуры держали в руках оружие. Одна группа солдат бежала слева от него, трое несли что-то тяжёлое. Поднявшись на невысокий хребет, они остановились и начали устанавливать какую-то трубу…

Это противотанковая ракета HJ-8, подсказал ему опыт, выловив информацию из месяцев разведывательной подготовки. Они находились в тысяче метров слева от него, в пределах досягаемости Иванова…

…но также в пределах досягаемости его тяжёлого пулемёта ДШК. Команов встал на опору, с силой потянул за ручку, заряжающую пулемёт, и направил его на солдат, тщательно прицелившись. Можно было выстрелить из большого танкового орудия, но и пулемёт справится с этой задачей…

Значит, вы хотите убить сержанта Иванова?— подумал он. Затем нажал на спусковой крючок, и большой пулемёт затрясся в его руках. Первая очередь прочертила фонтанчики в траве в тридцати метрах от солдат, но вторая попала точно в цель, и все трое рухнули, как подкошенные. Он продолжал стрелять, чтобы убедиться, что повредил ракетную установку. Через мгновение он понял, что ярко-зелёные трассирующие пули выдали его положение всем, кто смотрел в его сторону, — трассирующие пули действуют как палка о двух концах. Это стало ясно через минуту, когда первые артиллерийские снаряды начали разрываться вокруг бункера Пять Шесть Альфа. Понадобился только один близкий разрыв артиллерийского снаряда, чтобы лейтенант закрыл люк и спустился вниз. Люк является самым слабым местом башни. Толщина брони на нём составляет всего одну пятую защитной брони башни — в противном случае он не смог бы открыть его, — и если снаряд попадёт прямо в люк, он и весь экипаж неминуемо погибнут. Теперь враг знал, где находится их бункер, и скрываться дальше не имело смысла.

— Сержант, — сказал он своему наводчику, — открывайте огонь.

— Слушаюсь, товарищ лейтенант! — С этими словами он выпустил первый фугасный снаряд в пулемёт, находящийся в восьмистах метрах. Пулемёт и обслуживающий его расчёт исчезли в разрыве. — Вот это хорошие китаезы! — с ликованием воскликнул наводчик. — Давай следующий! — скомандовал он заряжающему. Башня начала поворачиваться, и наводчик принялся за охоту.

* * *

— Мы натолкнулись на некоторое сопротивление, — сказал полковник Ва генералу. — На южном склоне второго хребта находятся русские позиции. Мы обстреливаем их артиллерией.

— Потери?

— Небольшие, — ответил полковник, слушая доклады по своему тактическому радио.

— Хорошо, — ответил генерал Пенг. Все его внимание было сосредоточено на реке.

Первый мост вытянулся уже на одну треть.

* * *

— У них отличные мостостроители, — сказал генерал Уоллас, наблюдая за изображениями, поступающими с «Мэрилин Монро».

— Да, сэр, но это практически мирное строительство. По ним никто не наносит удары, — ответил младший офицер, наблюдая за тем, как мост вырастает ещё на одну секцию. — Кроме того, проект моста очень эффективен.

— Русский?

Майор кивнул:

— Да, сэр. Мы тоже скопировали этот дизайн.

— Сколько времени им потребуется?

— При той скорости, с какой они работают? Примерно час, может быть, чуть больше.

— Вернёмся к бою, — приказал генерал.

— Сержант, обратно к хребту, — сказал офицер сержанту, который управлял полётом БПЛА. Через тридцать секунд на экране появилось изображение чего-то, напоминающего танк, погруженный в грунт, окружённый китайскими пехотинцами.

— Господи, там идёт настоящая битва, — произнёс Уоллас, лётчик-истребитель по профессии. Идея боя в грязи казалась ему такой же противоестественной, как анальный секс.

— Они не смогут продержаться долго, — сказал майор. — Смотрите, китайские солдаты уже позади нескольких бункеров.

— И взгляни на всю эту артиллерию.

* * *

В общей сложности сотня тяжёлых полевых орудий обстреливала сейчас неподвижный взвод Команова. Это означало, что на каждый бункер был сконцентрирован огонь целой батареи. Несмотря на то что погруженный в грунт бетонный бункер был очень тяжёлым, он сотрясался от разрывов, воздух внутри наполнился цементной пылью, и Команову с его людьми было непросто следить за всеми целями.

— Это становится интересным, товарищ лейтенант, — заметил наводчик, посылая в цель пятнадцатый снаряд из главного орудия.

Команов находился в башне на своём командирском сиденье, оглядываясь вокруг и видя, к своему изумлению, что его бункер и все остальные бункеры его взвода не могут справиться с атакующими китайцами. Это было явление интеллектуального знания, совмещающегося наконец с тем, что его мозг уже давно понимал, как самый обыкновенный здравый смысл. Он действительно не был непобедимым внутри бункера.

Несмотря на своё мощное танковое орудие и два тяжёлых крупнокалиберных пулемёта, он был не в силах справиться со всеми этими насекомыми, жужжащими вокруг него. Это было равносильно борьбе с мухами с помощью молотка для колки льда. Он прикинул, что его экипаж своими руками убил или ранил примерно сотню нападающих — но не уничтожил ни единого танка. Где же эти танки, подбить которые ему так хотелось? Он мог хорошо справиться с этой работой. Но, чтобы избавиться от пехоты, ему требовался артиллерийский огонь поддержки, а также свои пешие солдаты. Без них он походил на большую скалу на берегу моря, прочную и нерушимую, но волны просто омывают её со всех сторон. Это и происходило сейчас, но затем Команов вспомнил, что волны изнашивают скалы и, в конце концов, опрокидывают их. Его война продолжалась три часа, даже меньше, и он был окружён со всех сторон. Если он хочет выжить, скоро наступит момент, когда придётся уходить.

Эта мысль привела его в ярость. Покинуть свой пост? Убежать с него? Однако затем он вспомнил, что получил приказ, позволяющий ему поступить таким образом, если и когда его пост станет непригодным для обороны. Он получил этот приказ с уверенной усмешкой. Убежать из неприступной мини-крепости? Какая чепуха. Но теперь он остался один. Каждый из его постов стал одиночкой.

И — башня зазвенела, словно колокол от прямого попадания тяжёлого снаряда, и затем…

— Проклятье! — завопил наводчик. — Проклятье! Мою пушку повредили!

Команов выглянул в одну из своих смотровых щелей и увидел… да, он увидел это.

Ствол орудия был обожжён и… действительно изогнут. Неужели такое возможно? Ствол танкового орудия является одной из самых прочных структур, изготовленных человеком, — но он слегка изогнут. Он больше не был стволом танкового орудия и превратился в неуклюжую стальную дубину. Он выстрелил тридцать четыре снаряда, но больше стрелять не будет. Из-за этого он не сможет подбить китайский танк. Команов сделал глубокий вдох, чтобы собраться с мыслями. Да, настал момент, когда нужно уходить.

— Приготовить пост к уничтожению! — приказал он.

— Сейчас? — недоверчиво спросил наводчик.

— Сейчас! — приказал лейтенант. — Устанавливайте взрывные устройства!

Порядок взрыва бункера был отработан, и они не раз практиковались в этом. Заряжающий взял подрывной заряд и положил его между сложенными снарядами. Электрический провод был намотан на катушку, которую он стал разматывать. Наводчик не обратил на это внимания, повернул башню и дал очередь из спаренных пулемётов в приближающихся китайских солдат, затем быстро повернул башню в сторону тех, которые приняли его реакцию на приближающихся солдат за благоприятную возможность подобраться поближе. Команов спустился со своего сиденья в башне и оглянулся вокруг. Вот его постель и стол, за которым они обедали, туалет и душ. Этот бункер стал их домом, местом одновременно комфорта и работы, но теперь они вынуждены сдать его китайцам. Это было почти невероятно, но всё-таки неизбежно. В кино они остались бы в бункере и защищались до последнего патрона, но стоять насмерть гораздо удобнее для актёров, которые могут начать сниматься в новом фильме на следующей неделе.

— Пошли, сержант, — приказал он наводчику, который выпустил последнюю длинную очередь, спрыгнул вниз и направился к спасительному туннелю.

Команов пересчитал людей, которые проходили в туннель, затем направился следом за ними. Он вспомнил, что не сообщил о своём решении командиру полка, и заколебался. Нет, времени для этого не оставалось. Он свяжется с полковником по радио из БТР.

Туннель был настолько низким, что им приходилось бежать, заметно пригнувшись.

Но он был освещён, и впереди виднелась наружная дверь. Когда запасной наводчик открыл её, их приветствовал гораздо более громкий грохот разрывающихся снарядов.

— Вы сидели там достаточно долго! — рявкнул тридцатилетний сержант. — Заходите! — крикнул он, делая жест в сторону открытой дверцы своего БТР-60.

— Одну минуту. — Команов присоединил концы проводов к терминалам, затем спрятался на бетонный выступ, в который была вделана стальная дверца, и повернул рукоятку.

Подрывной заряд состоял из десяти килограммов тротила и вместе со сложенными снарядами породил такой взрыв, который вырвался из туннеля с рёвом, напоминающим конец мира. На дальнем конце холма тяжёлая башня так никогда и не достроенного танка «Иосиф Сталин» взлетела вверх, к радости китайских пехотинцев. На этом работа Команова была закончена. Он повернулся и последовал за своими людьми внутрь восьмиколесного бронетранспортёра. БТР стоял на бетонной площадке под бетонной крышей, покрытой травой, которая не давала возможности увидеть его. Теперь БТР помчался вниз по склону холма на север, к спасению.

* * *

— Уносят ноги, — сказал майору сержант, постукивая по экрану телевизора, получающего информацию в реальном времени с «Мерилин Монро». Эти парни только что взорвали свою танковую башню. Это уже третье укрепление, решившее выйти из боя.

— Меня удивляет, что они продержались так долго, — сказал генерал Уоллас. Неподвижно сидеть в укреплении на поле боя было идеей, совершенно чуждой для него. Он никогда не принимал участия в бою на скорости меньше четырехсот узлов, и он считал такую скорость равносильной неподвижному пребыванию на месте.

— Готов спорить, что русские разочарованы, — сказал майор.

— Когда мы получим канал связи в Хабаровск?

— Ещё до ланча, сэр. Мы посылаем туда группу, которая покажет им, как пользоваться этим.

* * *

БТР во многих отношениях был самым лучшим вездеходом в мире. У него четыре ведущих оси, причём первые две пары поворачиваются при повороте руля водителя.

Резервист, сидящий за рулём, в мирной жизни был шофёром грузовика и, решил Команов, знает как управлять машиной. Он и его люди тряслись внутри бронетранспортёра, словно игральные кости в чашке. Но они не жаловались. Глядя в щели в броне, приспособленные для стрельбы из автоматов, они видели разрывы китайских снарядов, и чем быстрее уедут отсюда, тем лучше будут себя чувствовать.

— Что вы чувствовали, пока ожидали нас? — спросил лейтенант сержанта, командовавшего бронетранспортёром.

— Мы молились, чтобы вы оказались трусом. Ещё бы, вокруг сыпались снаряды. Мы благодарили бога за того, кто построил гараж, в котором мы скрывались. По меньшей мере один снаряд взорвался прямо на крыше. Я едва не наложил в штаны, — признался резервист с забавной откровенностью. Они разговаривали друг с другом, выкрикивая слова, наклонившись друг к другу.

— Сколько нам ехать до штаба полка?

— Примерно десять минут. Сколько китайцев вы уничтожили?

— Думаю, около двухсот, — ответил Команов, щедро оценивая свои успехи. — Но ни разу не видели танка.

— Они сейчас строят, по-видимому, свои понтонные мосты. На это требуется время. Я видел множество таких мостов, когда служил в Восьмой гвардейской армии в Германии. Практически мы занимались только переправой через реки. Что ты можешь сказать мне о китайских солдатах?

— Они не трусы. Они атаковали нас под огнём, даже когда мы убивали их товарищей. Что случилось с нашей артиллерией?

— Её уничтожили. Артиллерийские позиции накрыли китайские ракеты, посыпались на них, подобно граду, товарищ лейтенант, — ответил сержант, делая жест обеими руками.

— А где наша поддержка?

— А кто мы, черт побери? — спросил в ответ сержант.

Все они были удивлены, когда БТР внезапно остановился.

— Что случилось?! — крикнул Команов водителю.

— Посмотри! — ответил сержант, указывая рукой.

Затем задние люки открылись, и в бронетранспортёр вскарабкались ещё десять солдат. Теперь он напоминал внутри банку с кильками.

— Товарищ лейтенант! — Это был сержант Иванов из бункера Пять Ноль.

— Что произошло с вами?

— Снаряд попал прямо в люк, — ответил сержант. Забинтованная голова подтверждала это. Он испытывал боль, но был рад, что снова двигается с поля боя. — Прямое попадание в носовую часть нашего БТРа. Водитель убит, а машина уничтожена.

— Я никогда не видел такого обстрела, даже во время учений в Германии и на Украине, — заметил водитель. — Как в кинофильмах о войне, но чувствуешь себя совсем по-другому, когда снаряды действительно рвутся вокруг.

— Да, — согласился Команов. Происходящее было пугающим, даже в бункере, но особенно здесь. Сержант закурил японскую сигарету и схватился рукой за ручку над головой, чтобы его не бросало из стороны в сторону. К счастью, сержант знал дорогу, да и обстрел китайской артиллерии начал стихать. Судя по всему, теперь они стреляли наугад, целясь в предметы, находящиеся за визуальными пределами корректировщиков их огня.

* * *

— …Началось, Джек, — сказал министр обороны Бретано. — Я хочу разрешить своим людям открыть огонь.

— Кому именно?

— Начнут истребители, которые уже находятся в театре военных действий. Мы подняли АВАКС, и он уже работает с русскими. Пока произошёл только один воздушный бой, небольшое столкновении китайских и русских истребителей. Кроме того, мы получаем информацию от беспилотных разведывательных самолётов. Я могу обеспечить тебя перекрёстным изображением, если хочешь.

— О'кей, дай мне посмотреть, — сказал Райан в трубку. — Что касается второго вопроса, разреши им взлетать, — добавил Джек. Он посмотрел на Робби.

— Джек, им платят за это, и поверь мне, они не будут возражать. Лётчики-истребители живут ради этого — до тех пор, пока не увидят, что происходит, хотя это случается редко. Они видят взорванный самолёт, а не бедного израненного лётчика внутри, пытающегося катапультироваться, пока не потерял сознание, — объяснил вице-президент. — Потом лётчик может немного подумать об этом. Я думал. Главным образом ты рисуешь на борту своего истребителя силуэт самолёта, указывающий на то, что ты сбил вражеский истребитель, и все мы хотим делать это.

* * *

— О'кей, парни, вступаем в бой, — сказал полковник Бронко Уинтерс собравшимся пилотам своей эскадрильи. Сам он сбил четыре истребителя над Саудовской Аравией в прошлом году, послав в ад этих бедных глупых простаков, летающих в истребителях страны, которая развязала биологическую войну против его нации. Ещё один, и он будет настоящим асом-истребителем, о чём он мечтал все эти годы, начиная с первого дня в Колорадо-Спрингс. Он летал на истребителе «Игл» F-15 на протяжении всей своей карьеры, хотя надеялся получить новый «Рэптор» F-22A через два или три года. Он налетал 4 тысячи 231 час в своём «Игле», знал все его особенности и не мог представить себе самолёт лучше его. Теперь он будет сбивать китайцев. Он не разбирался в политике и не особенно интересовался ею. Сейчас полковник находился на русской военной базе. Он никогда не ожидал, что может случиться такое, разве что увидит русских через прицел, но происходящее вполне устраивало его. На мгновение он подумал о том, что ему нравится китайская еда, особенно овощи, которые они готовили в соусе, но это были американские китайцы, а не коммунисты, и в этом заключалась разница.

Он находился в России чуть больше суток, достаточно долго, чтобы отвергнуть примерно двадцать предложений выпить по стаканчику водки. Русские лётчики были хорошими профессионалами, может быть, излишне полными энтузиазма, но дружески настроенными и с уважением отнеслись к нему, когда увидели четыре силуэта сбитых самолётов, нарисованных на бортовой панели его F-15 «Чарли», ведущего истребителя 390-й истребительной эскадрильи. Полковник выпрыгнул из русского джипа — здесь называли его как-то по-другому, но он не запомнил название — рядом со своим истребителем. Тут же стоял его старший механик.

— Все приготовил для меня, чиф? — спросил Уинтерс, поднимаясь напервую ступеньку приставной лестницы.

— Можете не сомневаться, — ответил старший механик сержант Нил Нолан. — Все в идеальном состоянии. Подготовить его лучше я просто бы не смог. Летите и сбейте несколько китаез, Бронко. — Это было правилом в эскадрилье, что, когда пилот касался своего самолёта, к нему обращались только по радиопозывному.

— Привезу тебе несколько скальпов, Нолан. — Полконик Уинтерс продолжал подниматься по лестнице, похлопав по расписной панели с силуэтами самолётов, когда проходил мимо. Сержант Нолан поспешил за ним и помог пристегнуться к креслу, затем спрыгнул на землю, поднял лестницу и отнёс её в сторону.

Уинтерс начал предполётную подготовку. Прежде всего он ввёл свои земные координаты — они все ещё делали это на «Игле», несмотря на новую Глобальную систему позиционирования (GPS), потому что истребители F-15C имели систему инерциальной навигации, на случай если GPS выйдет из строя (этого ещё ни разу не случалось, но процедура остаётся процедурой). Циферблаты приборов загорелись зелёным светом, сообщая Уинтерсу, что конформные топливные баки залиты полностью, у него полный боезапас из четырех ракет «воздух-воздух» AIM-120 AMRAAM радиолокационного наведения, а также четыре совершенно новых AIM-9X «Сайдуайндер», вариант ракеты, дизайн которой был разработан ещё до того времени, когда его мама и папа сочетались браком в церкви на Леннокс-авеню в Гарлеме.

— Башня, это Бронко с тремя, готов к рулёжке, конец связи.

— Бронко, это башня, можете начинать рулёжку. Ветер три-ноль-пять на десять. Желаю удачи, полковник.

— Спасибо, башня. «Кабаны», это ведущий, следуйте за мной. — С этими словами он отпустил тормоза, и истребитель покатился вперёд, подгоняемый своими мощными двигателями «Пратт & Уитни». Группа русских, главным образом члены команд наземного обслуживания, но, судя по форме, и несколько пилотов, стояли на рампе, наблюдая за ним и его звеном. О'кей, — подумал он, — мы покажем им, как делаем это дома! Четыре истребителя вырулили парами на конец взлётной полосы, затем с рёвом помчались по бетонным плитам и взлетели в воздух. Ведомый прижался к крылу ведущего. Через несколько секунд вторая пара оторвалась от взлётной полосы и повернула на юг, уже ведя переговоры с ближайшим АВАКСом «Орлом-2».

— «Орёл-2», это лидер «Кабанов» в воздухе с четырьмя.

— Лидер «Кабанов», это «Орёл-2». Видим вас. Поворачивайте на юг, вектор один-семь-ноль, поднимайтесь и оставайтесь на уровне высоты три-три. Похоже, сегодня для вас будет работа, конец.

— Это устраивает меня. Конец. — Полковник Уинтерс пошевелился в своём кресле, устраиваясь поудобнее, и завершил подъем на высоту 33 тысячи футов. Он выключил свою радиолокационную систему и не будет вести ненужных разговоров, потому что кто-то может прислушиваться к ним, а есть ли необходимость в том, чтобы портить сюрприз? Через несколько минут он войдёт в зону действия китайских радиолокационных станций, расположенных на границе. Кто-то захочет предпринять что-то по этому поводу. Позднее сегодня, надеялся полковник, «Маленькая ласка» F-16 полетит сюда и займётся ими. Но его работа касалась китайских истребителей и бомбардировщиков, если таковые появятся на горизонте. Ему приказали находиться в пределах русского воздушного пространства на протяжении всей операции. Если Джо Чинк[354] не захочет прилететь сюда и поиграть с ними, день будет скучным. Но у Джо были истребители Су-27, и, по мнению полковника, это превосходные истребители. Да и Джо Чинк думает, наверно, что он сам отличный пилот-истребитель.

Ну что ж, они будут вынуждены проверить это.

В остальном это был великолепный день для полётов. Небо покрыто облаками на две десятых, и приятный сельский воздух, в котором так хорошо лететь. Его соколиные глаза смотрели далеко за сотню миль, а поблизости находился «Орёл-2», готовый предупредить его, когда появятся простаки. Позади него взлетали второе и третье звенья из четырех «Орлов» каждое. «Дикие кабаны» будут сегодня представлены полностью.

* * *

Езда на поезде не была удовольствием. Полковник Гуисти поворачивался в кресле, пытаясь найти хоть чуточку более комфортабельное положение, но русский вагон без спальных мест, в котором ехали он и его штаб, не был рассчитан на то, чтобы обеспечить удобство для пассажиров, и потому ворчать из-за этого не имело смысла. За окнами темно, раннее утро, которое дети разумно называют ночью. Огней почти не было видно. Сейчас они ехали по Восточной Польше, стране фермеров, по-видимому, поскольку Польша превращалась в Айову Европы. Здесь было множество свинарников, чтобы изготовлять ветчину, которой славилась эта часть мира. И водка, наверно. Полковник Гуисти был бы не прочь сейчас пропустить стаканчик. Он встал и пошёл по проходу между сиденьями. Почти все спали или делали вид, что спят. Два сообразительных сержанта улеглись на полу, вместо того чтобы сидеть, скорчившись, на сиденьях. Грязный пол не обещал ничего хорошего внешнему виду их формы, но они ехали на восток, чтобы принять участие в военных операциях, где аккуратность ценилась не так уж высоко. Личное оружие было сложено на верхних сетках, в открытом месте для обеспечения лёгкого доступа, потому что все они были солдатами, а солдаты не чувствуют себя достаточно комфортабельно без надёжного оружия где-то рядом. Он пошёл дальше. В следующем вагоне расположились солдаты из штабной роты. Главный сержант его батальона сидел в конце вагона и читал потрёпанную книгу.

— Привет, полковник, — поздоровался с ним главный сержант. — Ещё долго ехать, как вы считаете?

— По крайней мере ещё три дня, может быть, четыре.

— Великолепно, — отозвался главный сержант. — Это хуже, чем лететь на самолёте.

— Да, верно, но, по крайней мере, с нами наши танки.

— Да, сэр.

— Как дела с питанием?

— У нас дорожные пайки, сэр, а я ещё припрятал большую коробку «Сникерсов». Есть новости о том, что происходит в мире?

— Известно лишь, что в Сибири уже началось. Китайцы перешли границу, и Иван пытается остановить их. Больше никаких подробностей. Узнаем последние новости, когда приедем в Москву, думаю, после ланча.

— Хорошо.

— Какое настроение у солдат?

— Никаких проблем, до смерти надоело ехать в поезде, хотят вернуться к своим танкам. Все как обычно.

— О чем думают?

— Они готовы, полковник, — заверил его главный сержант.

— Отлично. — После этого Гиусти повернулся и направился обратно к своему сиденью, надеясь поспать хотя бы несколько часов, да и смотреть на Польшу не представляло никакого интереса. Больше всего полковника раздражало то, что он был отрезан от остального мира. В его машинах имелись спутниковые радио, но машины стояли где-то на платформах в хвосте поезда. Он не мог добраться до них, а без радио он не знал, что происходит впереди. Идёт война. Это было ему известно. Но знать это недостаточно, ему хотелось ознакомиться с подробностями, хотелось знать, где остановится поезд, где и когда он разгрузит своё оборудование, выстроит «Квортерную лошадь» в боевой порядок и двинется по земле, как и полагается бронетанковому батальону.

Перевозка на поезде происходила исправно. У русской железнодорожной службы был, казалось, миллион платформ, подготовленных специально для того, чтобы перевозить гусеничные машины, несомненно, предназначенные для перевозки их боевых танков на запад, в Германию, для войны против НАТО. Строители платформ и не подозревали, что их творения будут использованы для переброски американских танков на восток, чтобы помочь защитить Россию от захватчиков. Ничего не поделаешь, никто не может предсказать будущее больше чем на несколько недель вперёд. В настоящий момент Гиусти устроило бы и пять дней.

Остальные части Первой бронетанковой дивизии растянулись на сотни миль по железной дороге с запада на восток. Вторая бригада полковника Дона Лизла только что заканчивала погрузку в Берлине, она и станет замыкающей частью дивизии. Они пересекут Польшу в дневное время, лучше это или хуже, никто не знал.

«Квортерная лошадь» находилась во главе дивизии, как и надлежало. На том месте, где им предстоит разгрузка, машины Гиусти установят периметр безопасности, и затем продолжат марш на восток, осуществляя манёвр, носящий название «Движение к контакту с противником», и там начнётся самое интересное. А для этого ему нужно как следует отдохнуть, напомнил себе полковник Гиусти. С этой мыслью он устроился поудобнее — насколько это было возможно — и закрыл глаза, отдав своё тело рывкам и раскачиванию вагона.

* * *

…Все лётчики-истребители думали об этом как об «Утреннем патруле». Это название их операции уходило далеко в прошлое, к фильму с Эрролом Флинном 1930-х годов. Этот термин возник, наверно, как настоящее название операции, первой в наступающий день, когда они увидят восход солнца и примутся за поиск врага сразу после завтрака.

Бронко Уинтерс мало походил на Эррола Флинна, но это не имело значения. Нельзя судить о воине по выражению его лица, хотя можно судить об этом по выражению на его лице. Он был лётчиком-истребителем. Ещё юношей в Нью-Йорке он ездил на аэродром Ла-Гардия, где стоял у забора и наблюдал за тем, как взлетают и садятся самолёты, зная уже тогда, что он будет летать. Он знал также, что летать на истребителях намного интереснее, чем на авиалайнерах. Наконец, он узнал, что для того, чтобы летать на истребителях, ему нужно поступить в Военно-воздушную академию, а для этого нужно учиться. Он увлечённо учился в школе, уделяя особое внимание математике и физике, потому что самолёты представляют собой механические творения, а это означало, что именно наука определяла, как эти творения функционируют. Таким образом, он стал чем-то вроде волшебника в математике — это было его специальностью в колледже в Колорадо-Спрингс, — но его интерес к математике закончился в тот день, когда он вошёл в ворота авиабазы Коламбус в Мисиссипи. Здесь он взялся руками за штурвал самолёта и понял, что фаза «учёбы» в его миссии закончилась и началась настоящая фаза «обучения». Он был лучшим студентом в своём классе в Коламбусе, быстро и легко овладел тренировочным самолётом «Сессна Твитти Берд» и затем перешёл к истребителям. Поскольку он был лучшим в своём классе, ему дали право выбора, и этим выбором был, конечно, истребитель F-15 «Игл», мощный и красивый внук истребителя F-4 «Фантом». Это был простой истребитель для полётов, но сложный для воздушных боев, потому кнопки управления боевыми системами находились на ручке управления истребителем и на рукоятке сектора газа. Все эти кнопки были разной формы, так что он мог управлять всеми системами простым прикосновением, не отводя взгляда от того, что происходит впереди самолёта, вместо того чтобы смотреть на приборы. Это походило на игру на двух пианино одновременно, от Уинтерса потребовалось шесть трудных месяцев, чтобы овладеть этим мастерством. Зато теперь его пальцы касались этих кнопок автоматически, так же естественно, как при втирании воска в его усы а-ля Бисмарк, его единственное неформальное увлечение, которое он скопировал с Робина Олдса, легенды в американском истребительном сообществе, родившегося пилотом и мыслящего — а потому очень опасного — тактика. Он стал асом во время Второй мировой войны, асом в Корее, а также асом над Северным Вьетнамом. Олдс был одним из лучших пилотов, которые когда-то пристёгивали истребитель к своей спине и чьи усы заставляли Отто фон Бисмарка выглядеть похожим на котёнка.

Мысли об этом оставались даже теперь, являясь такой же частью характера Бронко Уинтерса, как ощущение окружающей обстановки, частью его мозга, который непрерывно следил за трехмерной реальностью вокруг него в любой момент. Летать было для него так же естественно, как для кречета, являющегося талисманом Военно-воздушной академии. Такой же естественной была охота, а сейчас он охотился. В его истребителе были инструменты, загруженные информацией с АВАКСа, находящегося в ста пятидесяти милях позади него, и он поровну делил своё внимание между небом вокруг и дисплеем в трех футах перед его карими глазами со зрением 20x10…

— …Вон там… в двух сотнях миль, по пеленгу один-семь-два, четыре вражеских самолёта летят на север. Затем ещё четыре, и ещё одно звено из четырех истребителей.

Джо Чинк хотел поиграть, и «Кабаны» были голодными.

— Ведущий «Кабан», это «Орёл-2». — Они пользовались кодированными мгновенными передачами, которые было трудно обнаружить и невозможно перехватить.

— Ведущий «Кабан». — Но он всё-таки старался ещё больше сократить свои передачи. Зачем портить сюрприз?

— Ведущий «Кабан», мы видим шестнадцать бандитов, в направлении один-семь-ноль от вашей позиции, от тридцати ангелов, направляются на север, скорость пятьсот узлов.

— Вижу их.

— Они все ещё к югу от границы, но ненадолго, — посоветовал молодой диспетчер на Е-ЗВ. — «Кабан», можете открывать огонь.

— Понял, можно открывать огонь, — подтвердил полковник Уинтерс, и его левая рука нажала на кнопку, приводящую в боевую готовность системы. Быстрый взгляд на дисплей состояния вооружения подтвердил, что все ракеты готовы к стрельбе. Ему не требовалось включать свой следящий/наводящий радиолокатор, хотя он находился в состоянии боевой готовности. По сути дела, истребитель F-15 был спроектирован как дополнение к мощному радиолокатору в своей носовой части — черта проекта, которая определила размеры истребителя с первого чертежа на ватмане, — но с течением времени пилоты постепенно перестали пользоваться им, потому что он мог предупредить врага, имеющего соответствующий тип предостережения об угрозе, сообщая ему, что поблизости находится «Орёл» с открытыми глазами и острыми когтями. Вместо этого пилот мог получить радиолокационную информацию от АВАКСа, чьи радиолокационные сигналы не вызывали восторга у противника, но тот ничего не мог с этим поделать. К тому же эти сигналы не представляли прямой угрозы. Китайцев направляли и контролировали наземные радиолокационные станции, и на их экранах «Кабаны» являлись смутными очертаниями. Их могли заметить, а могли и не заметить. Где-то позади «Ривет Джойнт» ЕС-135 вёл мониторинг как радиолокаторов, так и раций, которыми пользовались китайские наземные контролёры, и будет информировать об этом АВАКС. Но пока до этого было далеко. Значит, Джо Чинк направлялся на север.

— «Орёл», «Кабан», какой тип бандитов, конец.

— Мы не уверены, но, по-видимому, это «Сьерра-Униформ два-семь», судя по месту вылета и профилю, конец.

— Понял. — О'кей, хорошо, подумал Уинтерс. Они считали Су-27 очень хорошим истребителем, и для самолёта, спроектированного в России, он был действительно неплохим. Китайцы сажали своих лучших пилотов на «Фланкёр», и это будут гордые лётчики, те, которые считали, что ничем не уступают ему. О'кей, Джо, посмотрим, насколько ты хорош. — «Кабаны», это ведущий, поворачиваем налево на курс один-три-пять.

— «Два». «Три». «Четыре», — отозвались истребители звена, и все дружно накренились, поворачивая налево. Уинтерс оглянулся вокруг, чтобы убедиться, что не оставляет за собой инверсионный след, который мог бы выдать его противнику. Затем посмотрел на дисплей, указывающий на возможную опасность. Раздавалось щебетание китайских поисковых станций, но все ещё ниже теоретического уровня обнаружения. Это изменится миль через двадцать. Но и тогда они будут неизвестными и смутными самолётами на китайских экранах. Может быть, наземные китайские контролёры передадут предупреждение по радио, но скорее всего просто уставятся на экраны и попытаются решить, видят они настоящие объекты или нет. Голубоватый цвет, в который были окрашены «Иглы», трудно заметить визуально, особенно когда солнце позади тебя. Это был самый старый фокус в библии лётчика-истребителя, и найти решение против него все ещё никому не удалось…

Китайцы пролетели слева от него, в тридцати милях, направляясь на север и ожидая встретить русские истребители, чтобы вступить с ними в воздушный бой. Китайцы наверняка хотят контролировать воздушное пространство над полем боя, которое они только что открыли. Это означало, что они включат свои поисковые радиолокаторы, и когда это случится, они потратят почти все время, глядя на экраны радиолокаторов, а это опасно. Когда Уинтерс оказался к югу от них, он повернул своё звено направо, на запад, и они опустились на высоту в двадцать тысяч футов, значительно ниже крейсерской высоты Джо Чинка. Лётчики-истребители могут оглядываться назад и вверх, но редко назад и вниз, потому что их учили, что высота, подобно скорости, — это жизнь. Это так и было… в большинстве случаев. Ещё через три минуты «Кабаны» были к югу от противника, и Уинтерс увеличил скорость до максимальной, чтобы догнать китайцев. По его команде звено разделилось на две пары. И вот он заметил их — тёмные пятнышки на светлеющем голубом небе. Китайские истребители были окрашены в тот же самый светло-серый цвет, который нравится русским. И тут может возникнуть серьёзная проблема, если здесь появятся русские «Фланкёры», потому что вы редко подлетаете достаточно близко, чтобы увидеть, что обозначено на крыльях — красные звезды или бело-сине-красные флаги.

Теперь послышался звуковой тон. Его «Сайдуайндеры» увидели тепло из турбореактивных двигателей, установленных на Су-27. Это означало, что он в пределе досягаемости ракет. Его ведомый, способный молодой лейтенант, находился теперь в пяти сотнях ярдов справа от него, выполняя свою работу, которая заключалась в том, чтобы прикрыть своего ведущего. О'кей, — подумал Уинтерс. У него было добрых сто узлов превышающей скорости.

— «Кабан», я «Орёл», сообщаю, в данный момент эти парни прямо перед нами.

— Это ненадолго, «Орёл», — ответил полковник Уинтерс.

Теперь китайские истребители больше не были пятнышками. Теперь это были самолёты с двойными вертикальными рулями на хвосте. Летят с крейсерской скоростью, спокойно, ничего не замечая. Его левый указательный палец выбрал для начала «Сайдуайндер», и тон в наушниках был громким и отчётливым. Он начнёт с двух ракет, одна в левый «Фланкёр», другая в правый… вот сейчас.

— Фокс-2, Фокс-2, две птицы уходят, — доложил Бронко. Дымные следы разошлись, в точности, как он хотел, устремившись в своим целям. Его камера на прицеле работала, и происходящее будет записано на видеоленту, как это было над Саудовской Аравией в прошлом году. Ему нужен один сбитый самолёт, чтобы стать асом, — и он получил первый через шесть секунд и второй через полсекунды после первого. Оба «Фланкёра» рухнули направо. Тот, что был слева, почти столкнулся со своим ведомым, но промахнулся и начал кувыркаться, части самолёта отрывались от его корпуса. Второй начал переворачиваться через крыло и затем взорвался, превратившись в круглое белое облако. Первый пилот удачно катапультировался, второму не повезло.

«Очень жаль, Джо», — подумал Уинтерс. Оставшиеся два китайских истребителя заколебались, затем разошлись и начали маневрировать, удаляясь друг от друга. Уинтерс включил свой радиолокатор и погнался за левым истребителем. Он замкнулся на нём и был внутри пусковых параметров для своей AMRAAM. Его правый указательный палец нажал на переключатель.

— «Фокс-1», «Фокс-1», «Слэммер» послан на парня, уходящего на запад. — Он следил за «Слэммером» — так называлась ракета, устремившаяся за китайским истребителем.

Технически «Слэммер» был оружием типа «стреляй и забудь», подобно «Сайдуайндерам». «Слэммер» почти мгновенно ускорился до двух Махов и даже больше и быстро преодолел три мили, остававшиеся до китайского истребителя. Ему потребовалось всего десять секунд, чтобы сблизиться и взорваться в нескольких футах от фюзеляжа цели. «Фланкёр» развалился, и из него никто не катапультировался.

О'кей, три. Это утро действительно развивалось удачно, но теперь ситуация вернулась к обстановке Первой мировой войны. Ему приходилось искать цели визуально, а поиски реактивных истребителей в ясном небе не были…

…вот…

— Ты со мной, Скиппи? — произнёс он по радио.

— Прикрываю тебя, Бронко, — ответил ведомый. — Бандит в направлении на один час от тебя, переходит слева направо.

— Вижу, — ответил Уинтерс, направляя нос своего истребителя на отдалённую точку в небе. Его радиолокатор увидел противника, замкнулся на нём, и транспондер «свой-чужой» не опознал его как «свой». Полковник пустил второй «Слэммер»: — «Фокс-1» на парня в южном направлении! «Орёл», ведущий «Кабан», как дела у нас?

— До настоящего момента у нас пять сбитых китайцев. Бандиты летят на восток и пикируют. «Риджбэк» летит с запада с четырьмя, ангелы три-пять на шести сотнях, сейчас в направлении десять часов от тебя. Проверь опознание «свой-чужой», ведущий «Кабан». — Диспетчер был осторожным, но так и должно быть.

— «Кабан», ведущий, немедленно проверь опознание «свой-чужой»!

— «Два». «Три». «Четыре», — дружно отвечали они. Ещё до того, как последний из них успел подтвердить, что его транспондер «свой-чужой» работает в режиме передачи, второй «Слэммер» полковника нашёл свою цель, увеличив, таким образом, число сбитых китайских истребителей до пяти. Ты только посмотри, — подумал Уинтерс, — это утро действительно развивается удачно.

— Бронко, Скиппи на одном! — доложил ведомый, и Уинтерс занял позицию сзади, ниже и слева от своего ведомого. Скиппи был первым лейтенантом Марио Акоста, рыжеволосым мальчишкой из Вичиты, который проявил себя неплохо для лётчика с налётом всего двести часов на этом истребителе.

— «Фокс-2» с одним, — доложил Скиппи. Его цель повернула на юг и летела прямо в мчащуюся ракету. Уинтерс увидел, что «Сайдуайндер» влетел точно в заборное отверстие на правой стороне истребителя, и взрыв в результате оказался весьма впечатляющим.

— «Орёл», это ведущий «Кабан», дай мне вектор, конец.

— Ведущий «Кабан», поворачивай направо на ноль-девять-ноль. Я вижу бандита в десяти милях и низко, ангелы десять, направляется на юг, скорость превышает шестьсот.

Уинтерс совершил поворот и посмотрел на дисплей радиолокатора.

— Вижу его! — И этот истребитель также находился в пределах досягаемости «Слэммера». — «Фокс-1», «Слэммер». — Его пятая ракета этого утра сорвалась с направляющих, помчалась на восток, склоняясь вниз. И снова Уинтерс направил нос своего истребителя на цель, гарантируя, что он запишет это на плёнку… да! — Всплеск. Бронко видел всплеск: вроде это пятый.

— Подтверждаю, Бронко сбил пять китайских истребителей, — сообщил «Орёл-2». — Хорошая работа, приятель.

— Что ещё вокруг нас?

— Ведущий «Кабан», бандиты уходят на юг, включили форсаж, только что превысили один Мах. Мы зарегистрировал девять сбитых самолётов и один повреждённый, и шесть бандитов возвращаются к себе в амбар, коней.

— Понял, принял, «Орёл». Что ещё происходит сейчас?

— Ничего, ведущий «Кабан».

— Где ближайший танкер?

— Можете заправиться от Оливер-6, вектор ноль-ноль-пять, расстояние двести, конец.

— Понял тебя. Звено, это Бронко. Соберёмся и направимся на заправку. Выстраивайтесь за мной.

— «Два». «Три». «Четыре».

— Как дела у нас?

— Скиппи сбил одного, — доложил его ведомый.

— Дакки сбил двух, — сообщил лидер второй пары.

— «Призрак» сбил двух и одного повредил.

«Не все в порядке с арифметикой, — подумал Уинтерс. — Черт побери, может быть, парни на АВАКСе что-нибудь напутали». Вот почему на истребителях стоят видеозаписывающие приборы. В общей сложности, удачное утро. Лучше всего то, что они нанесли изрядный урон «Фланкёрам» китайских коммунистов и, наверно, подорвали уверенность их пилотов. Подорвать уверенность лётчика-истребителя почти так же хорошо, как и сбить его, особенно если им удалось сунуть в мешок командира их эскадрильи. Это разозлит уцелевших пилотов, но одновременно заставит их усомниться в самих себе, в их доктрине и их истребителях. И это хорошо.

* * *

— Какие новости?

— Пограничная оборона сделала всё, что можно было ожидать от них, — ответил полковник Алиев. — Главная новость заключается в том, что большинству наших людей удалось уцелеть. Общее количество убитых меньше двадцати, и пятнадцать раненых.

— Что им удалось переправить сейчас через реку?

— По моим сведениям, части трех механизированных дивизий. Американцы сообщили, что китайцы навели шесть мостов и они действуют полным ходом. Так что мы можем ожидать, что количество китайских частей, переправившихся на нашу сторону, будет быстро увеличиваться. Разведывательные части китайцев продвигаются вперёд. Мы поймали некоторых в засады, но пленных пока нет. Направление их движения в точности соответствует тому, как мы предвидели, равно как и скорость наступления.

— Есть хорошие новости? — спросил Бондаренко.

— Да, товарищ генерал. Наши ВВС и американские друзья изрядно расквасили нос китайским военно-воздушным силам. Мы сбили больше тридцати их истребителей, потеряв только четыре наших, и два пилота катапультировались. Нам удалось захватить шесть китайских лётчиков. Их отвезли на запад для допроса. Маловероятно, что мы получим от них полезную информацию, хотя я думаю, что наши ВВС будут выпытывать у них технические детали. Их планы и цели совершенно очевидны, и они в точности следуют своим планам или даже немного опережают их.

Все это не являлось неожиданным для генерала Бондаренко, но тем не менее было неприятным. Его разведывательное управление хорошо справлялось со своей работой и докладывало ему, что им стало известно и чего они ожидают. Однако все это походило на метеорологический прогноз зимой: «Да, сейчас холодно, и да, идёт снег, и нет, мороз и снег в ближайшее время, вероятно, не прекратятся, и как жаль, что у вас нет тёплого пальто». Бондаренко получал практически идеальную информацию, но он был не в силах изменить ситуацию. Очень хорошо, что его лётчики сбили столько китайских истребителей, но главным для него было остановить китайские танки и бронетранспортёры с пехотой.

— Когда мы сможем атаковать с воздуха их передовые части?

— Мы начнём операции «воздух-земля» сегодня вечером — удары нанесут наши штурмовики Су-39, — ответил Алиев. — Но…

— Но что? — потребовал Бондаренко.

— Не будет ли лучше дать им продвинуться вперёд с минимальным сопротивлением с нашей стороны в течение ещё нескольких дней? — Это было смелым заявлением начальника его оперативного управления. В то же время оно было правильным, после недолгого размышления решил Геннадий Иосифович. Если его стратегическим намерением было заманить противника в глубокую ловушку, зачем тратить силы до того, как ловушка будет полностью готова? Это ведь не Западный фронт в июне 1941 года, и у него не было Сталина, сидящего в Москве с метафорическим пистолетом, приставленным к его голове.

Нет, сейчас в Москве правительство будет выходить из себя, поднимая политическую бурю, возможно, требуя немедленного созыва Совета Безопасности ООН, но все это всего лишь реклама. Его работа заключалась в том, чтобы победить этих жёлтых варваров, и сделать это с использованием войск, находящихся в его распоряжении, с наибольшей эффективностью. А это означало, что нужно заманить их дальше. Это означало, что нужно сделать их командующего таким же уверенным, как задира на школьном дворе, презрительно взирающий на мальчика, который младше его на пять лет. Это означало заразить их тем, что японцы называли в своё время «болезнью победы». Пусть они почувствуют себя непобедимыми, и тогда можно будет наброситься на них, подобно тигру, прыгающему с дерева.

— Андрей, пошли несколько самолётов и передай, чтобы они не слишком рисковали в своих атаках. Мы можем уничтожить их военно-воздушные силы — но позволим их наземным силам сохранять своё преимущество в течение ещё некоторого времени. Пусть они продолжают насыщаться за богато накрытым столом.

— Согласен с вами, товарищ генерал. Это неприятная пилюля, которую нам придётся проглотить, но, в конце концов, им придётся обломать зубы — при условии, что наше политическое руководство позволит нам поступить именно таким образом.

— Да, сейчас это главный вопрос, не правда ли?

Глава 52 Глубокая битва

Генерал Пенг пересёк реку Амур и вторгся в Россию, находясь в своём командном бронетранспортёре, далеко отставшем от первого полка тяжёлых танков. Он подумывал о том, чтобы воспользоваться вертолётом, но оперативное управление предупредило его, что битва в воздухе идёт не так хорошо, как эти глупцы в штабе ВВС пытались заверить его. Он чувствовал себя неловко, пересекая реку в бронированном транспортёре по плавающему мосту — подобно кирпичу, привязанному к воздушному шару, — но он всё-таки сделал это, продолжая слушать доклад начальника своего оперативного управления о развитии наступления.

— Американцы бросили в бой большое количество своих истребителей, и вместе с ними прилетели их самолёты Е-3 с радиолокаторами, направляющими действия истребителей. Действуя вместе, они представляют грозную силу, им трудно противостоять, хотя наши коллеги в штабе ВВС утверждают, что у них есть тактические приёмы, которые помогут справиться с американцами. Я поверю в это, когда увижу результаты собственными глазами, — заметил полковник Ва. — Но пока это единственная плохая новость. Мы опережаем свой план на несколько часов. Сопротивление русских слабее, чем мы ожидали. Захваченные нами пленные крайне разочарованы тем, что их лишили артиллерийской поддержки.

— Неужели? — спросил Пенг.

— Да, у нас десять пленных, захваченных на их оборонительных позициях, — мы увидим их через несколько минут. У них были туннели, по которым они собирались скрыться, и у выходов из туннелей стояли наготове бронетранспортёры, чтобы увезти их в тыл. Они не рассчитывали удерживать свои укрепления в течение длительного времени, — продолжал полковник Ва. — Они планировали отступать, а не обороняться до последнего, как мы предполагали. Мне кажется, что у них не хватает храбрости для боя, товарищ генерал.

Эта информация привлекла внимание Пенга. Всегда важно знать боевой дух противника.

— Кто-нибудь из них остался в своих укреплениях и отстреливался до конца?

— Только один из укреплённых бункеров. Это стоило нам тридцати солдат, но мы всё-таки захватили их в плен. Может быть, их бронетранспортёр, который должен был увезти солдат в тыл, повредили наши снаряды, и у них не было выбора, — высказал своё мнение полковник.

— Я хочу увидеть один из этих бункеров прямо сейчас, — приказал Пенг.

— Конечно, товарищ генерал. — Ва опустился вниз и отдал приказ водителю. Бронетранспортёр тип 90 качнулся вправо, удивив военного полицейского, пытавшегося регулировать движение машин, но он не стал возражать. Четыре длинные хлыстовые антенны на углах бронетранспортёра сказали ему, что это за машина. Командный бронетранспортёр съехал с проторённой дороги прямо к уцелевшему русскому бункеру.

Генерал Пенг вышел наружу, наклонив голову при выходе из люка, и пошёл к почти нетронутой старой броневой башне. Очертания башни — перевёрнутая сковородка — напомнили ему, что башня снята со старого танка ИС-3. Когда-то это была мощная боевая машина, но теперь она превратилась в раритет. Группа сотрудников разведывательного управления стояла у входа. Они вытянулись при виде генерала.

— Чем мы взорвали его? — спросил Пенг.

— Мы не взрывали этот бункер, товарищ генерал. Они покинули его после того, как произвели пятнадцать выстрелов из орудия и примерно триста из пулемёта. Они даже не уничтожили бункер, перед тем как мы захватили его, — доложил капитан-разведчик, делая жест генералу в сторону люка танковой башни. — Здесь все безопасно. Мы проверили бункер, мин-ловушек здесь не оказалось.

Пенг спустился вниз. Перед ним была комфортабельная маленькая казарма, полка для больших танковых снарядов, большое количество патронов для двух пулемётов. На полу валялись гильзы от орудия и пулемётов, обёртки полевых рационов. Бункер выглядел весьма комфортабельным, с койками, душем, туалетом и большим запасом продовольствия. «Ради этого стоило сражаться», — подумал генерал.

— Как они ушли отсюда? — спросил Пенг.

— Вот по этому туннелю, — ответил молодой капитан, провожая его на север по туннелю. — Как видите, русские подготовились ко всему. — Туннель шёл под гребнем холма к крытому месту для стоянки — скорее всего бронетранспортёра. Это подтверждалось глубокими следами колёс на грунте сразу за бетонной стоянкой.

— Сколько времени они продержались?

— Мы захватили бункер меньше чем через три часа после начала обстрела. Наша пехота окружила орудийную установку, и вскоре после этого русские скрылись, — сообщил капитан командующему армией.

— Понятно. Отличная работа нашей штурмовой пехоты. — Затем генерал увидел, что полковник Ва перевёл командный транспортёр через вершину холма к концу туннеля, дав ему возможность подняться внутрь.

— Куда теперь? — спросил Ва.

— Я хочу посмотреть, что сделали наши ракетные установки с их артиллерийскими орудиями.

Ва кивнул и передал приказ генерала командиру бронетранспортёра. На поездку потребовалось пятнадцать минут, во время которых машину бросало из стороны в сторону. Пятнадцать тяжёлых артиллерийских орудий по-прежнему находились на своих позициях, но два, мимо которых прошёл Пенг, были опрокинуты и повреждены контрбатарейным огнём. Позиция, которую они посетили, была почти не тронутой, хотя несколько ракет упало поблизости, так что три мёртвых тела продолжали лежать рядом со своими орудиями, в лужах почти высохшей крови. По-видимому, большинство артиллеристов сумело спастись. Рядом с каждым орудием была вырыта траншея глубиной два метра, с забетонированными стенками. Обстрел всего лишь поцарапал их. Также поблизости находился большой бункер для боезапаса с рельсами, по которым снаряды доставлялись к орудиям. Дверь в бункер была открыта.

— Сколько снарядов они успели выпустить? — спросил Пенг.

— Не больше десяти, — ответил другой офицер из разведывательного управления, на этот раз майор. — Наш контрбатарейный огонь был великолепен. Всего в русской батарее было пятнадцать орудий. Одно из них успело сделать двадцать выстрелов, но это все. Мы вывели их из строя меньше чем за десять минут. Радиолокационные установки, следящие за огнём противника, действовали блестяще, товарищ генерал.

Пенг кивнул, соглашаясь с майором:

— У меня тоже создалось такое впечатление. Эта батарея была бы непобедимой двадцать или тридцать лет назад — хорошая защита для артиллеристов и большой боезапас, но они не предвидели, что противник сможет определить координаты их позиции так быстро. Если батарея расположена неподвижно, Ва, она подвергается опасности уничтожения. — Пенг оглянулся по сторонам: — И всё-таки инженеры, выбравшие место и построившие эту позицию и другую, такую же, были талантливыми специалистами. К сожалению, теперь все это устарело. Каковы наши полные потери?

— Примерно триста пятьдесят убитых и шестьсот двадцать раненых, — ответил начальник оперативного управления. — Это обошлось нам недёшево, но потери меньше, чем мы ожидали. Если бы русские стояли до конца и продолжали сражаться, потери были бы намного более серьёзными.

— Но почему они отступили так быстро? — спросил Пенг. — Нам это известно?

— В одном из бункеров мы нашли письменный приказ, разрешающий им отступать, если положение осложнится. Это удивило меня, — заметил полковник Ва. — Из истории известно, что русские обороняются очень стойко, и об этом узнали немцы. Но это было при Сталине.

Тогда у русских была железная дисциплина. И мужество. Судя по всему, сегодня ситуация иная.

— Их отступление было проведено умело, — заметил Пенг. — Мы должны были захватить больше пленных.

— Они бежали слишком быстро, товарищ генерал, — объяснил полковник.

— Тот, кто сражается и потом быстро уходит, — процитировал генерал Пенг, — сохранит жизнь, чтобы сражаться снова. Имейте это в виду, полковник.

— Это верно, товарищ генерал, но тот, кто быстро отступает, не представляет непосредственной угрозы.

— Поехали дальше, — сказал генерал, направляясь к своему командному бронетранспортёру. Он хотел увидеть линию фронта.

* * *

— Так в чём дело? — спросил Бондаренко у лейтенанта. Юноша пережил тяжёлый день, и то, что ему сейчас приходилось стоять и докладывать командующему театром военных действий, не улучшало его самочувствия. — Вольно, молодой человек. Вы живы. Все могло быть гораздо хуже.

— Генерал, мы могли бы держаться и дальше, если бы нам обеспечили хотя бы небольшую поддержку, — сказал Команов, не скрывая своего разочарования.

— У нас не было такой возможности. Продолжайте. — Генерал показал на карту на стене.

— Они переправились вот здесь и шли через эту седловину и через хребет, чтобы атаковать нас. Только пехота, мы не видели никаких машин. У них были портативные противотанковые орудия, ничего особенного, ничего неожиданного, зато массивная артиллерийская поддержка. Только на мою позицию был сконцентрирован огонь целой батареи. Тяжёлые орудия, 150 миллиметров или даже больше. И ракеты, которые полностью уничтожили нашу артиллерийскую поддержку, почти сразу.

— Это было неожиданностью для нас, — подтвердил Алиев. — У них было, должно быть, больше этих систем обнаружения мест, откуда вёлся огонь, чем мы ожидали.

Кроме того, они использовали свои ракеты тип 83 для контрбатарейной борьбы, подобно тому, как делали это американцы в Саудовской Аравии. Это эффективная тактика.

— Тогда нам нужно разработать метод уничтожения их с самого начала, — сказал Бондаренко. — У нас есть группы электронной разведки. Пусть они разыщут эти китайские радиолокаторы и уничтожат их нашими ракетами. — Он повернулся. — Продолжайте, лейтенант. Расскажите мне про китайскую пехоту.

— Это смелые люди, товарищ генерал. Они продолжают воевать, несмотря на направленный на них огонь. Они хорошо подготовлены. Мой бункер и другой, рядом с моим, уничтожили по крайней мере двести пехотинцев, но они продолжали наступать. У них неплохое взаимодействие, словно у игроков футбольной команды. Если вы предпринимаете какой-то манёвр, то они меняют свою тактику, почти сразу. Несомненно, они вызвали артиллерийскую поддержку очень умело.

— Их батареи уже стояли наготове, лейтенант, и ждали только команды, — сказал Алиев младшему офицеру. — Им было несложно обрушить на вас артиллерийский огонь, потому что они следовали заранее подготовленному плану. Что ещё?

— Мы не видели ни одного танка. Китайцы заставили нас отступить ещё до того, как закончили строительство мостов. Их пехота хорошо подготовлена, тренирована и даже сама стремится в наступление. Я не заметил никаких доказательств самостоятельного мышления, но, как вы сами сказали, их часть операции была хорошо спланирована и тщательно отработана.

— Для китайцев типичным является то, что командиры говорят своим солдатам многое о предстоящих операциях. Они не считают нужным сохранять секретность, как это делаем мы, — сказал Алиев. — Возможно, это содействует товарищеской солидарности на поле боя.

— Но пока ход войны продолжается в их пользу, Андрей. Качество армии состоит в том, как она реагирует на ситуацию, когда начинает терпеть неудачи. До сих пор мы не видели этого. — А увидим когда-нибудь? — подумал Бондаренко. Он покачал головой. Нужно изгнать эту мысль, перестать думать об этом. Если у него отсутствует уверенность, как он сможет внушить уверенность в победе своим людям? — А как вели себя ваши солдаты, Валерий Михайлович? Как сражались?

— Мы сражались, не боясь смерти, товарищ генерал, — заверил командующего Команов. — Мы убили двести китайских солдат, и убили бы гораздо больше при артиллерийской поддержке.

— Ваши люди готовы продолжать сражаться? — спросил Алиев.

— Да, черт побери! — выкрикнул Команов. — Эти маленькие жёлтые мерзавцы вторглись в нашу страну. Дайте нам оружие, и мы уничтожим их всех!

— Вы закончили танковую школу?

Команов кивнул головой, подобно курсанту:

— Так точно, товарищ генерал, восьмым в своём классе.

— Дайте ему роту в соединении «Боярин», — сказал генерал своему начальнику оперативного управления. — У них не хватает офицеров.

* * *

Генерал-майор Диггз был в третьем поезде, выехавшем из Берлина. Он не выбирал поезда, просто так получилось. Диггз был в тридцати минутах позади разведывательного батальона Анжело Гиусти. Русские вели поезда настолько близко друг к другу, насколько позволяла безопасность, и даже, наверно, временами переступали эту черту. Русским помогало то, что их железные дороги были полностью электрифицированы. Это означало, что поезда быстро уходили со станций и снова набирали скорость, когда приходилось проезжать опасные места, которых было немало.

Диггз вырос в Чикаго. Его отец обслуживал пульмановские вагоны на железных дорогах в Атчесоне, Топека, и Санта-Фе, потом работал на поезде «Супер Чиф», курсировавшем между Чикаго и Лос-Анджелесом до тех пор, пока пассажирское сообщение не подошло к концу в начале 1970-х годов. Затем, что было неожиданным для всех, он перешёл в другой профсоюз и стал водить поезда. Марион помнил, как ещё мальчишкой ездил с ним и как нравилось ему ощущение массивной машины. Так что когда он поступил в военную академию в Уэст-Пойнте, то решил стать танкистом и, что ещё лучше, служить в разведывательном танковом подразделении. Теперь он командовал огромным количеством тяжёлого снаряжения.

В России он оказался впервые. Он не ожидал побывать здесь в первой половине своей карьеры. Тогда он больше всего беспокоился о Гвардейской танковой армии и Третьей ударной армии, чьи массивные формирования располагались в Восточной Германии, готовые устремиться к Парижу — по крайней мере, этого опасались в НАТО.

Но теперь этого опасаться не приходилось. Россия стала частью НАТО. Раньше это показалось бы ему чем-то из плохого научно-фантастического фильма. Сейчас отрицать это было невозможно. Глядя в окно своего вагона, он видел похожие на луковицы купола русских православных церквей — по-видимому, Сталин не сумел снести все церкви. Русские железнодорожные узлы ничем не отличались от американских. Они никогда не были артистическими примерамиархитектуры или городского планирования и выглядели так же, как сеть мрачных железнодорожных путей, ведущих в Чикаго или любой другой американский город. Нет, красивыми были только железные дороги, которые вы строили под своей рождественской ёлкой на каждое Рождество. Но здесь не было заметно никаких рождественских ёлок. Поезд замедлил ход и плавно остановился, ожидая, наверно, сигнала, открывающего путь…

Но нет, это место походило на какой-то военный терминал. Справа виднелись русские танки, и повсюду масса наклонных бетонных рамп — русские построили, по-видимому, эту станцию для перевозки своих собственных гусеничных машин на запад, решил он.

— Генерал! — раздался чей-то голос.

— Да!

— С вами хотят повидаться, сэр, — объявил тот же голос.

Диггз встал и пошёл на голос. Это был один из его младших офицеров, только что окончивший Ливенуорт, а за его спиной стоял русский генерал.

— Вы генерал Диггз? — спросил русский на неплохом английском языке.

— Совершенно верно.

— Прошу вас пройти со мной. — Русский спустился на платформу. Воздух был свежим, но этим утром над ними висели низкие серые облака.

— Вы хотите рассказать мне, как дела на востоке? — спросил Диггз.

— Нет, мы хотим, чтобы вы полетели со своим штабом в Хабаровск и там все увидите сами.

Это разумно, — подумал Диггз.

— Сколько офицеров мне взять с собой?

— Шесть, включая вас.

— О'кей. — Генерал кивнул и повернулся к капитану, который вызвал его из вагона. — Мне нужны полковники Мастертон, Дуглас, Уэлш, Тернер, майор Херст и подполковник Гарвей.

— Слушаюсь, сэр. — Молодой офицер исчез.

— Когда вылетаем?

— Вас ожидает самолёт.

«Один из русских», — подумал Диггз. Никогда раньше он не летал на русском самолёте. Насколько это безопасно? Насколько безопасно лететь на самолёте в зону, где ведутся бои? Ничего не поделаешь, армия не платит ему за то, чтобы он оставался в безопасных местах.

— Кто вы?

— Носенко, Валентин Носенко, генерал-майор, представитель Ставки.

— Ситуация действительно настолько плохая?

— Её нельзя назвать хорошей, генерал Диггз. Наша главная проблема заключается в том, чтобы перевезти подкрепления к театру военных действий. Но китайцам приходится переправляться через реки. Так что трудности, как говорите вы, американцы, компенсируют одна другую.

Больше всего Диггза беспокоил вопрос снабжения. Его танки и бронетранспортёры «Брэдли» уже имели при себе полный боезапас, и два с половиной дополнительных боезапаса для каждой машины находились в грузовиках в других поездах, подобных этому. После этого ситуация становилась сложной, особенно для артиллерии. Но его главной заботой было дизельное топливо. У него было достаточно горючего, чтобы дивизия могла продвинуться на триста или четыреста миль. Это немалое расстояние по прямой линии, но на войне никто не позволяет войскам двигаться по прямой. Таким образом, в лучшем случае дивизия могла продвинуться на двести миль, что не было таким уж впечатляющим расстоянием. Кроме того, требовалось горючее для его реактивных самолётов. Вот почему генералу в первую очередь был нужен его специалист по логистике, полковник Тед Дуглас, сразу после оперативного мозга дивизии — полковника Мастертона. Офицеры начали собираться.

— В чем дело, сэр? — спросил Мастертон.

— Мы летим на восток, чтобы увидеть, что там происходит.

— О'кей, тогда надо позаботиться о средствах связи. — Полковник Мастертон исчез. Вскоре он вышел из вагона, за ним двое солдат несли спутниковое радиооборудование.

— Отличная мысль, Дьюк, — заметил подполковник Гарвей. Он занимался связью и электронной разведкой в Первой бронетанковой дивизии.

— Господа, это генерал Носенко из Ставки. Насколько я понимаю, он полетит с нами на восток?

— Совершенно верно, я отвечаю за разведывательное обеспечение Ставки. Прошу следовать за мной. — Он проводил их к четырём автомобилям. Через двадцать минут они подъехали к военному аэродрому.

— Как относится к вторжению ваш народ? — спросил Диггз.

— Вы имеете в виду гражданское население? Слишком рано делать выводы. Многие не верят в происходящее, но немало и гнева. Гнев — это хорошо, — сказал Носенко. — Гнев является источником мужества и решительности.

«Если русские говорят о гневе и решительности, значит, ситуация действительно плохая», — подумал Диггз, глядя на улицы московских пригородов.

— Какие соединения двигаются перед нами?

— Пока четыре мотострелковые дивизии, — ответил Носенко. — Это наши самые лучшие части. Кроме того, мы формируем и другие подразделения.

— Я не имею последних сведений. Что ещё посылает НАТО? — спросил Диггз.

— Формируется британская бригада из солдат, базирующихся в Хоне. Мы надеемся, что они отправятся в путь через двое суток.

— Действительно, как мы вступим в бой без, по крайней мере, поддерживающих нас британцев, — сказал Диггз. — Отлично, они экипированы примерно так же, как и мы. — «Но ещё лучше, они подготовлены в соответствии с той же доктриной. Хоне», — подумал он. 22-я бригада из казарм в Гааге, командир — бригадный генерал Сэм Тернер. Пьёт виски, как минеральную воду «Перье», но великолепно соображает и блестящий тактик. А его бригада подготовлена на основе тех же учений и штабных игр в Графенворе. — Как относительно немцев?

— Это политический вопрос, — признался Носенко.

— Передайте своим политикам, что Гитлер мёртв, Валентин. Иметь немцев на нашей стороне совсем не вредно. Поверь мне, приятель. Мы все время проводим учения с ними. Они немного хуже подготовлены, чем десять лет назад, но немецкие солдаты по-прежнему хороши, да и их офицеры ничем не уступают. Особенно хорошими у немцев являются их разведывательные подразделения.

— Да, но это политический вопрос, — повторил Носенко. На этом, понял Диггз, обсуждение кончилось.

На взлётной дорожке их ждал Ил-76, известный в НАТО как «Кэмбер», русская копия С-141 «Старлифтер» Локхида. На нем была расцветка «Аэрофлота», но в хвосте виднелись пушечные установки, которые русские любят пристраивать на всех своих тактических самолётах. Диггз не возражал против этого. Они едва успели подняться в самолёт и пристегнуться ремнями, как самолёт начал разбег.

— Торопимся, Валентин?

— А зачем ждать, генерал Диггз? Идёт война, — напомнил Носенко своему гостю.

— О'кей, что нам известно?

Носенко открыл планшет с картами, который держал в руках, и положил на пол большой лист. Самолёт начал набирать высоту. Это была карта китайско-русской границы по реке Амур, на которой уже были нанесены карандашные пометки. Американские офицеры наклонились над картой.

— Они подошли вот сюда и переправились через реку…

* * *

— Насколько быстро они продвигаются? — спросил Бондаренко.

— Я послал перед ними разведывательное подразделение. Они докладывают мне каждые пятнадцать минут, — ответил полковник Толкунов. — Китайские войска двигаются неторопливо и осторожно. Их разведывательное прикрытие состоит из гусеничных бронетранспортёров WZ-501 с лёгким вооружением, но с хорошим радиообеспечением. Тем не менее они не проявляют инициативу. Как я сказал, двигаются неторопливо. Они перемещаются прыжками по полкилометра, в зависимости от местности. Мы прослушиваем их радиопереговоры. Они не шифрованы, хотя китайский разговорный язык обманчив по своей терминологии. Сейчас мы занимаемся этим.

— Скорость движения?

— Пять километров в час, это самое быстрое, как мы заметили, обычно медленнее. Их основные элементы все ещё продолжают перестраиваться, и они так и не сумели пока подготовить систему снабжения. Я полагаю, что они не будут пытаться продвигаться вперёд больше чем на тридцать километров в сутки — судя по моим наблюдениям.

— Любопытно. — Бондаренко снова посмотрел на карту. Китайские войска начали двигаться на северо-северо-запад, потому что к этому их вынудило направление местности. При такой скорости они сумеют добраться до золотого прииска через шесть или семь дней.

Теоретически, он мог двинуть свою 265-ю мотострелковую дивизию и блокировать их наступление… вот здесь… через двое суток и заставить их принять бой, но к этому времени у них будет по крайней мере три… может быть, даже восемь механизированных дивизий, способных атаковать его единственную полноценную дивизию, и так скоро он не мог рисковать. Хорошая новость заключалась в том, что китайские войска обходили его командный пункт. Знак презрения? — подумал он. — Или просто там не было ничего, что могло бы угрожать им, и они не хотели напрасно растрачивать на это силы? Нет, они будут наступать как можно быстрее, ведя пешую пехоту для защиты их направления движения. Это была классическая тактика, и ею пользовались потому, что она приносила успех. Все поступали таким образом, от Ганнибала до Гитлера.

Таким образом, их передовые элементы двигались осторожно и осмотрительно, и под их прикрытием они продолжали переправлять свою армию через амурские мосты.

— Какие китайские части мы опознали?

— Головную часть вражеского формирования составляет 34-я Краснознамённая ударная армия под командованием генерала Пенг Хи-Вонга. Он считается политически надёжным, и его ценят в Пекине как опытного военачальника. Следует предположить, что Пенг будет командовать оперативной группировкой армий. 34-я армия сейчас уже почти полностью переправилась через Амур. Теперь к переправе готовятся ещё три механизированные армии группы «А» — это 31-я, 29-я и 43-я. В обшей сложности они составляют 16 механизированных дивизий, а также приданные им части. Мы полагаем, что за ними последует 65-я армия группы «Б», состоящая из четырех пехотных дивизий и танковой бригады. Я думаю, что задачей 65-й армии будет прикрытие западного фланга. — В этом был определённый смысл. К востоку от линии прорыва не было достаточно надёжных русских подразделений. Классическая операция заключалась бы в повороте на восток к Владивостоку и берегу Тихого океана, но это только отвлечёт силы от главной цели. Таким образом, с поворотом на восток китайские армии повременят по крайней мере неделю, возможно, две или три. Пока туда направятся только лёгкие части прикрытия.

— Как относительно гражданского населения? — спросил Бондаренко.

— По мере возможности люди покидают города на пути китайского наступления, главным образом автобусами и автомобилями. Наша военная полиция пытается навести там порядок. Пока не случилось ничего, что могло бы помешать эвакуации, — сказал Толкунов. — Вот посмотрите, китайские войска даже обходят Белогорск. Их разведывательные подразделения обходят его с востока.

— Это разумное решение, не правда ли? — заметил Бондаренко. — Их настоящая цель находится далеко на севере. Тогда зачем замедлять продвижение? Им не нужна территория. Им не нужны люди. Их целью являются нефть и золото. Захватывая гражданских лиц, они затруднят этим продвижение к основным целям. Если бы я был на месте генерала Пенга, я беспокоился бы о протяжённости продвижения на север. Даже не встречая сопротивления, он встретит на своём пути труднопреодолимые естественные преграды, а защищать линию продвижения чертовски трудно. — Геннадий сделал паузу. Зачем сочувствовать этому варвару? В конце концов, его задача заключалась в том, чтобы уничтожить противника и его людей. Но как? Даже продвижение так далеко на север представляет собой проблему. В таком случае насколько труднее будет нанести по врагу удар в той же местности плохо подготовленными войсками? Тактические проблемы обеих сторон будут настолько трудны, что люди его профессии сочтут их почти невыполнимыми.

— Генерал Бондаренко? — спросил голос с акцентом.

— Да? — Он повернулся и увидел человека, одетого в американский лётный комбинезон.

— Сэр, я — майор Дэн Таккер. Я только что прилетел и привёз оборудование прямой связи с нашими беспилотными разведывательными самолётами «Тёмная звезда». Где мне установить его?

— Полковник Толкунов? Майор, это начальник моей разведки.

Американец небрежно отсалютовал, как обычно делают это лётчики.

— Как поживаете, полковник?

— Сколько времени потребуется на установку оборудования?

Американцу понравилось, что английский язык Толкунова лучше его русского.

— Меньше часа, сэр.

— Проходите сюда. — Полковник вывел его наружу. — Насколько хороши ваши камеры?

— Полковник, когда человек выходит помочиться, вы можете увидеть размеры его члена.

Толкунов принял слова майора за обычное американское хвастовство, но всё-таки задумался.

* * *

Капитан Федор Ильич Александров командовал разведывательным подразделением 265-й мотострелковой дивизии. Предполагалось, что разведкой в дивизии будет заниматься целый батальон, но в его распоряжении было то, что смогли ему выделить.

Правда, для выполнения этой задачи его подразделение усилили восемью новыми гусеничными разведывательными бронетранспортёрами. Эти машины были дальнейшим развитием пехотных бронетранспортёров, на них установили более совершенные двигатели и трансмиссии, а также лучшие аппараты связи, которые только что начали выпускать. Капитан докладывал непосредственно командиру дивизии, а также, по-видимому, координатору разведывательной деятельности театра боевых действий, какому-то полковнику Толкунову. Этот офицер, понял капитан, очень беспокоился о его собственной безопасности и постоянно настаивал, чтобы подразделение капитана находилось вблизи китайских частей — но не слишком близко, чтобы его не заметили, и велел всеми силами избегать вооружённого столкновения. Его работа, говорил капитану Толкунов по крайней мере каждые два часа в течение последних полутора суток, заключается в том, чтобы оставаться в живых и следить за наступающими китайцами. Ему запрещалось тронуть даже волосок на их маленьких китайских головках, просто оставаться настолько близко, чтобы иметь возможность слышать, что они бормочут, и записывать имена подруг, которых они трахают во сне.

Александров был молодым капитаном, всего двадцати восьми лет, и вызывающе привлекательным атлетом, совершающим пробежки для своего удовольствия. Бег, говорил он своим подчинённым, это лучшая форма физического упражнения для солдата, особенно если он служит в разведывательном подразделении. В каждом из гусеничных бронетранспортёров у него были водитель, наводчик и радист, а также три пехотинца, которых он лично обучал быть невидимыми. Обучение заключалось в том, что каждый из пехотинцев половину времени проводил вне своих бронетранспортёров, обычно двигаясь добрый километр или около этого впереди китайского разведывательного прикрытия, прячась за деревьями или переползая через открытые поляны, докладывая по своим рациям, произведённым в Японии, короткими фразами. Солдаты передвигались налегке, с автоматом и двумя запасными магазинами, потому что их не должны были видеть или слышать. Говоря по правде, Александров предпочёл посылать их в разведку вообще без оружия, опасаясь, что кто-то из них поддастся искушению застрелить китайца, руководствуясь патриотическим рвением. Однако ни один солдат не хотел выходить на поле боя без оружия, поэтому капитану пришлось ограничиться строгим приказом закрывать затворы на пустых патронниках. Обычно капитан тоже выходил на разведку со своими солдатами, оставив бронетранспортёры спрятанными в трехстах метрах в лесной чаще.

За последние двадцать четыре часа они хорошо познакомились со своими китайскими оппонентами. Их разведчики были тоже отлично подготовленными и преданными делу специалистами, превосходно справлялись с работой или, несомненно, создавали такое впечатление. Они также передвигались в гусеничных машинах, также проводили много времени вне транспортёров, двигаясь пешком, впереди машин, скрываясь за стволами деревьев и все время глядя вперёд, ожидая увидеть русские подразделения. Русские стали даже присваивать им имена.

— Вот это Садовник, — сказал сержант Буйков. Этот китаец любил касаться кустов и деревьев, словно изучая их для доклада в колледже или с какой-то другой целью. Садовник был невысоким и худым, похожим на двенадцатилетнего мальчика. Он казался достаточно компетентным, автомат был закинут у него за спину, и он часто пользовался биноклем. Это был китайский лейтенант, судя по его погонам, возможно, командовал взводом. Китайский офицер постоянно распоряжался своими людьми, однако нередко шёл впереди них. По всей видимости, он добросовестно относился к своей работе. Значит, его нужно убить первым, — подумал Александров. Русский бронетранспортёр был вооружён мощной 30-миллиметровой пушкой, которая могла превратить китайского лейтенанта в удобрение с тысячи метров, но Александров запретил это. Очень жаль, подумал Буйков. Он вырос в этом районе, часто охотился в этих лесах со своим отцом, лесорубом. — Нам действительно нужно убить его.

— Борис Евгеньевич, вы что, хотите встревожить противника и выдать наше присутствие? — спросил у своего сержанта Александров.

— Полагаю, нет, капитан, но охотничий сезон…

— Закрыт, сержант, сезон закрыт, и — лежать! — приказал Александров. Китаец смотрел в их сторону в бинокль. Лица русских были покрыты маскировочной раскраской, и в одежду были воткнуты ветки, которые скрывали очертания человеческой фигуры, но капитан не хотел рисковать. — Скоро они двинутся вперёд. Назад к бронетранспортёру.

Самая трудная часть разведывательной работы заключалась в том, чтобы не оставлять следов от гусениц, которые могли бы заметить китайцы. Александров «обсудил» эту проблему со своими водителями, угрожая застрелить каждого, за машиной которого останется след (он знал, конечно, что не сможет так поступить, но его люди не были в этом уверены). Удачно сконструированные глушители на выхлопных трубах бронетранспортёров заметно уменьшали шум работающих двигателей. Время от времени русские инженеры, проектировавшие и строившие военное оборудование, находили удачное решение какой-то проблемы. В данном случае они сумели это сделать. К тому же водители русских бронетранспортёров не заводили свои двигатели до тех пор, пока не слышали, что китайцы уже делают это. Александров поднял голову. Садовник махал рукой тем, кто был сзади. Это означало, что они продвинутся вперёд. Китайцы делали ещё один лягушиный прыжок — одна группа остаётся на месте и внимательно смотрит по сторонам, охраняя двигающуюся группу от возможного нападения. Александров не собирался предпринимать никаких наступательных действий, но китайцы, разумеется, не знали этого. Его удивило, что они продолжали прежнее осторожное движение уже второй день. Ещё ни разу они не отступили от выбранного метода передвижения, не проявили небрежности. Александров надеялся, что в какой-то момент они допустят ошибку, но китайцы были, по-видимому, хорошо подготовлены и действовали в точном соответствии с планом. Ну что ж, он тоже не отступал от выбранного плана.

— Начнём двигаться, капитан? — спросил Буйков.

— Нет, останемся на месте и продолжим наблюдение. Они должны остановиться у того маленького хребта, где проходит дорога лесорубов. Я хочу убедиться, насколько они предсказуемы. — Тем не менее капитан достал свою портативную рацию. — Остаёмся на месте, они делают очередной прыжок.

В ответ он услышал щелчки других раций, создающих шёпот атмосферных помех вместо голосов из других бронетранспортёров. Отлично, его люди продолжают сохранять радиодисциплину. Второй эшелон китайских гусеничных бронетранспортёров двигался вперёд не спеша, со скоростью около десяти километров в час, по просеке в лесу. «Интересно, — подумал Александров, — они не рискуют слишком далеко углубляться в соседние заросли, не больше чем на двести или триста метров». И тут он съёжился. Над головой затрещал вертолёт. Это была «Газель», китайская копия французского военного вертолёта. Но его бронетранспортёр был глубоко в лесу, и каждый раз, когда они останавливались, экипаж выскакивал наружу и натягивал на машину маскировочную сетку.

Его люди были хорошо подготовлены. И поэтому, говорил он своим людям, они не должны оставлять за собой видимый сверху след гусениц, если хотят остаться в живых. «Газель» была небольшим вертолётом, но несла ракеты «воздух-земля». Правда, их бронетранспортёр был бронированным, но не настолько бронированным.

— Что он делает? — спросил Буйков.

— Если он ищет присутствие противника, то не делает это очень уж старательно.

Китайцы ехали по дороге, построенной век назад для так и не законченной ветки Транссибирской железной дороги. Она была широкой, в некоторых местах ширина достигала пятисот метров, и относительно хорошо нивелированной. Кто-то много лет назад подумывал о завершении строительства этой дороги для того, чтобы начать эксплуатировать неизвестные богатства Сибири. Этому придавали такое значение, что было повалено огромное количество деревьев, и новая поросль едва выросла в жестоком сибирском климате. Невысокие ёлочки, которые легко склонялись и ломались в щепки под гусеницами бронетранспортёров. Дальше к северу дорогу к золотому месторождению прокладывали военные инженеры, а ещё дальше дорога шла к нефтяным месторождениям на берегу Арктики. Когда китайцы продвинутся достаточно далеко, они обнаружат хорошую дорогу, по которой могут двигаться механизированные части. Но эта дорога была узкой, и китайцам придётся задуматься о безопасности своих флангов, если они решат и дальше двигаться по ней.

Александров вспомнил про римскую авантюру, когда три римских легиона под командованием Квинтилия Вара вторглись в Германию. Римский полководец не обратил внимания на безопасность флангов и потерял свою армию под натиском германских племён, руководимых Армениусом. Может быть, китайцы допустят такую же ошибку? Нет, всем было известно про катастрофу в Тевтоненбергском лесу. Это сражение упоминалось в каждом учебнике по тактике во всех военных академиях известного мира. Квинтилий Вар был назначен на место командующего римскими легионами по политическим соображениям, потому что он нравился своему императору Августу, и, совершенно очевидно, не из-за его способностей как полководца. Этот урок, вероятно, лучше помнили солдаты, а не политики. А китайской армией командовали солдаты, не так ли?

— Смотрите, вот Лис, — заметил сержант Буйков. Это был ещё один офицер в китайском разведывательном подразделении, по всей вероятности подчинённый Садовника. Похожий на него своей миниатюрностью, Лис проявлял меньше интереса к кустам и деревьям и больше оглядывался по сторонам. У них на глазах он исчез в лесной чаще на востоке, и если он поступал так, то обычно оставался невидимым от пяти до восьми минут. — Неплохо бы покурить, — заметил сержант Буйков.

— С этим придётся подождать, сержант.

— Да, товарищ капитан. Можно тогда глотнуть немного воды? — недовольно спросил он.

— Мне не помешал бы глоток водки, но я забыл прихватить её с собой, так же, как и вы, в этом я не сомневаюсь.

— К сожалению, да, товарищ капитан. Хороший глоток водки помогает прогонять холод в этом сыром лесу.

— А также притупляет слух и зрение, а мы нуждаемся в них, Борис Евгеньевич, если только вам не хочется всю жизнь питаться рисом. При условии, конечно, если китайцы берут пленных, в чём я очень сомневаюсь. Они не любят нас, сержант, и они не относятся к числу цивилизованных людей. Запомните это.

Подумаешь, им не нравится балет. Мне он тоже не нравится, — молча проглотил намёк сержант Буйков. Его капитан был москвичом и часто говорил о разных культурных событиях. Но Буйков, подобно своему капитану, не любил китайцев, а сейчас ещё меньше, когда видел их на своей земле.

— Капитан, мы когда-нибудь будем в них стрелять? — спросил сержант.

— Да, когда придёт время, наша работа будет заключаться в том, чтобы уничтожить их разведывательное подразделение. Поверь мне, Борис, я ожидаю этого с таким же нетерпением, как ты. — И мне хотелось быть закурить не меньше тебя. Да и стакан водки мне тоже не помешал бы. А пока ему придётся ограничиться чёрным хлебом с маслом, который он хранил в своём бронетранспортёре, в трех сотнях метров к северу.

На этот раз прошло шесть с половиной минут. Лис, по крайней мере, заглянул в лес на востоке — наверно, старался уловить звук дизельных двигателей, но не услышал ничего, кроме щебетанья птиц. И всё-таки, по мнению Буйкова, этот китайский лейтенант проявлял наибольшую бдительность из двух офицеров. Когда придёт время, его нужно убить первым, — подумал сержант. Александров похлопал сержанта по плечу.

— Теперь наша очередь сделать прыжок, Борис Евгеньевич.

— Слушаюсь, товарищ капитан. — Оба русских солдата направились к своим машинам, пригнувшись первую сотню метров, стараясь не шуметь, до тех пор, пока они не услышали, что китайцы включили двигатели своих гусеничных бронетранспортёров. Ещё через пять минут они сидели в своих БТРах и ехали на север, медленно пробираясь между деревьями. Александров намазал маслом немного хлеба и съел его, запивая водой. Проехав тысячу метров, их бронетранспортёр остановился, и капитан включил мощный радиопередатчик.

* * *

— Кто эта Ингрид? — спросил Толкунов.

— Ингрид Бергман, — ответил майор Таккер. — Актриса, в своё время была очень красивой. Все «Тёмные звезды» названы по именам кинозвёзд, полковник. Солдаты захотели этого. — Наверху монитора была пластмассовая полоска, показывающая, какая из «Тёмных звёзд» сейчас высоко в небе и ведёт передачу. «Мэрилин Монро» была в Жиганске на техобслуживании, а «Грейс Келли» ожидала своей очереди, которая наступит через пятнадцать часов. — Вот посмотри, — он щёлкнул переключателем и переместил мышку, — это передовые элементы китайцев.

— Сукин сын, — сказал Толкунов, демонстрируя своё знание американского сленга.

Таккер усмехнулся:

— Здорово, верно? Однажды я послал «Тёмную звезду» прошвырнуться над нудистской колонией в Калифорнии — это частный парк, где люди все время ходят обнажёнными. Можно было заметить, у кого из девушек плоская грудь, а у кого хорошие сиськи. Была чётко видна разница между естественными блондинками и крашеными. Короче говоря, вот этой мышкой ты контролируешь камеру — в данный момент это делает кто-то другой в Жиганске. Тебя интересует что-то особенное?

— Мосты на Амуре, — тут же ответил Толкунов. Таккер взял радиомикрофон.

— Это майор Таккер. К нам поступил запрос о цели. Переведите камеру-три на главное место пересечения реки.

— Понял, — донеслось из динамика рядом с монитором.

Изображение тут же изменилось, словно пробежала лента от десяти часов к четырём. Затем картинка стабилизировалась. Поле зрения было примерно четыре километра шириной. На экране появились восемь мостов, у каждого очередь насекомых.

— Передайте мне контроль над камерой-три, — приказал майор Таккер.

— Контроль у вас, сэр, — ответил голос.

— О'кей. — Таккер поводил мышкой, не обращая внимания на клавиатуру, и картинка резко приблизила — «изолировала» — третий мост с запада. По нему одновременно двигались три танка со скоростью примерно десять километров в час, с юга на север. На дисплее была даже роза компаса — на случай, если вы потеряли ориентировку, — а изображение давалось в цвете.

Толкунов спросил:

— А зачем нужен цвет?

— Цветное изображение не дороже черно-белого, и мы ввели его в нашу систему, потому что иногда это показывает подробности, которые неразличимы на черно-белом. Это впервые для изображения с такой высоты, даже у спутников пока ещё нет цвета, — объяснил Таккер. Затем он нахмурился: — Угол съёмки неправильный, мы не можем рассмотреть номера дивизии на броне их машин без перемещения съёмочной платформы. Одну минуту. — Он снова взял микрофон: — Сержант, какая часть пересекает Амур по мостам?

— Похоже, что это их 302-я бронетанковая дивизия, она входит в состав 29-й армии группы «А». По нашей оценке, один полный полк 302-й дивизии уже переправился и двигается сейчас на север, — доложил сержант разведывательной группы, словно сообщая результаты вчерашнего бейсбольного матча.

— Спасибо, сержант.

— Не стоит, майор.

— А китайцы могут видеть этот беспилотный самолёт? — спросил Толкунов.

— Видишь ли, на радиолокационом экране он малозаметен, и мы применили ещё один маленький фокус. Им пользовались ещё во время Второй мировой войны, в то время его называли проект «Егуди». Мы установили на этом самолёте лампы.

— Что? — не понял Толкунов.

— Тогда замечали самолёты, потому что они были темнее неба, но если установить на них лампочки накаливания, машины становятся невидимыми. Таким образом, на корпусе «Тёмной звезды» установлены лампочки, и фотосенсор автоматически регулирует их яркость. Практически звёздочки невозможно заметить — они летят с крейсерской скоростью на высоте шестидесяти тысяч футов, намного выше того уровня, на котором можно увидеть инверсионный след, и у них нет инфракрасной сигнатуры. Даже если знаешь, где искать, увидеть их невозможно. Мне говорили, что головки самонаведения ракеты «воздух-воздух» не может захватить такой беспилотный самолёт. Отличная игрушка, правда?

— И давно вы пользуетесь ею?

— Я работаю с «Тёмными звёздами» примерно четыре года.

— Я слышал о них, но теперь вижу, что их возможности поистине поразительны.

Таккер кивнул.

— Это верно. Хорошо, когда знаешь, чем занимается противник. Мы впервые задействовали их над Югославией, и после того, как мы научились пользоваться ими и координировать их действия с боевыми самолётами, жизнь югославов стала поистине несчастной. Тебе не повезло, Джо.

— Джо?

— Джо Чинк. — Таккер показал на экран. — Так мы называем китайцев. Дружеское имя для корейцев когда-то было Люк Кук. — Майор снова показал на экран. — У «Ингрид» нет такого прибора, а вот у «Грейс Келли» есть лазерный целеуказатель, так что мы можем пользоваться «Тёмными звёздами» для точного попадания в цель. Истребитель сбрасывает бомбу, скажем, с расстояния в двадцать миль от цели, а мы ведём её точно в цель. Мы не можем наводить бомбы отсюда, с этого терминала, но из Жиганска это возможно.

— Направлять бомбы с расстояния в шестьсот километров?

— Да. Черт побери, это можно делать даже из Вашингтона, если у тебя есть такое желание. Ведь сигнал идёт через спутник, понимаешь?

— Етить твою мать!

— Наступит время, и лётчики-истребители останутся в прошлом, полковник. Ещё пара лет, и мы сможем осуществлять наведение ракет, запущенных с расстояния в двести миль. Тогда лётчики-истребители больше не потребуются. Итак, полковник, что ещё ты хочешь увидеть?

* * *

Самолёт Ил-76 приземлился на заросший травой аэродром базы истребителей. На нем стояли всего несколько вертолётов, заметил полковник Митч Тернер. Начальник разведки дивизии, он старался увидеть в России как можно больше, и то, что он увидел, не вселило в него восторга. Подобно генералу Диггзу, он пошёл в армию, когда СССР был главным врагом армии Соединённых Штатов и источником основного беспокойства. Теперь он старался понять, сколько разведывательных оценок о мощи Советского Союза, которые он помогал составить, будучи молодым разведчиком, являлись чистой фантазией. Если это не было фантазией, то великий и могучий Советский Союз утратил свою мощь быстрее, чем любая другая нация в мире. Русская армия не была сейчас даже бледной тенью того, чем была Красная армия. Миллионы солдат, от грохота сапог которых дрожала земля и содрогалось от ужаса НАТО, были так же мертвы, как игрушечные стегозавры, с которыми так любил играть его сын. Теперь это было совсем не так хорошо. Российская Федерация походила на старинную богатую семью, у которой не было сыновей, способных защищать её, а дочерей насиловали все, кто хотел. Это совсем нехорошо. Русские, подобно американцам, по-прежнему имели ядерное оружие — бомбы, которые можно доставлять на бомбардировщиках и тактических истребителях. А вот у китайцев есть межконтинентальные баллистические ракеты с ядерными боеголовками, и они нацелены на города. Большой вопрос заключался, таким образом, в том, были ли у русских достаточно большие яйца, чтобы променять несколько городов и, скажем, сорок миллионов населения на золотой прииск и нефтяные месторождения. «Вряд ли, — подумал Тернер. — Умный человек не пойдёт на такое. В равной степени они не смогут решиться на изнурительную войну против страны с населением в девять раз большим и с более здоровой экономикой, даже на своей территории. Нет, если они собираются победить китайцев, это нужно сделать с помощью искусных манёвров и хитрости. Но русская армия по уши в дерьме, и у неё не было ни подготовки, ни снаряжения, чтобы вести манёвренную войну».

Это, — подумал Тернер после здравого размышления, — будет интересная война. Ему не хотелось принимать в ней участие. Гораздо приятнее разгромить маленького слабого противника, чем вступать в войну с умным и могучим врагом. Первое не принесёт особой славы, зато чертовски безопаснее.

— Митч, — сказал генерал Диггз, когда они встали, чтобы выйти из самолёта. — Какие у тебя идеи?

— Видите ли, сэр, мы могли бы выбрать место получше. Судя по тому, как развиваются события, эта война будет довольно волнующей.

— Продолжай, — приказал генерал.

— У противника карты более выигрышные. Больше войск, лучше подготовленные солдаты, больше снаряжения. Их задаче, заключающейся в том, чтобы пересечь огромное пространство труднопроходимой территории, нельзя позавидовать, но и положение русских, обороняющих эту территорию, тоже непросто. Чтобы одержать победу, им придётся вести манёвренную войну. Но я не вижу, что у них достаточно лошадиных сил, чтобы одержать победу.

— Ими командует генерал Бондаренко. Это очень талантливый полководец.

— Эрвин Роммель тоже был талантливым, но Монтгомери надрал ему зад.

Рядом с самолётом стояли штабные автомобили, готовые отвезти их на русский командный пункт. Погода здесь была ясная, и они находились достаточно близко к китайцам, чтобы не считать ясное небо таким уж большим преимуществом.

Глава 53 Гнетущие заботы

— Итак, что там происходит? — спросил Райан.

— Китайцы вторглись на семьдесят миль внутрь России. Они переправили через Амур уже восемь дивизий и продолжают движение на север, — ответил генерал Мур, показывая карандашом на карте, разложенной на большом столе в конференц-зале. — Они прорвали русские пограничные укрепления очень быстро — по сути дела, эти укрепления походили на линию Мажино в 1940 году. Я не думал, что русские будут держаться там достаточно долго, но наши спутниковые фотографии показывают, что китайские пехотные батальоны, с мощной артиллерийской поддержкой, прорвались сквозь русские укрепления, почти не встречая сопротивления. Теперь они переправляют через реку Амур свои танки — на настоящий момент им удалось переправить примерно восемьсот танков, и ещё тысяча ждёт своей очереди.

Райан свистнул от удивления:

— Так много?

— Когда вы хотите захватить огромную страну, сэр, нельзя сделать это без больших затрат. Единственная хорошая новость заключается в том, что мы действительно разбили в кровь их военно-воздушные силы.

— АВАКС и F-15-е? — спросил Джексон.

— Совершенно верно, — кивнул председатель Объединённого комитета начальников штабов. — Один из наших лётчиков стал асом в этом воздушном бою. Полковник Уинтерс.

— Бронко Уинтерс, — сказал Джексон. — Я слышал это имя. Лётчик-истребитель. О'кей, что ещё?

— Наша самая большая проблема в ВВС заключается в снабжении лётчиков бомбами. Доставка самолётами не слишком эффективна. Я хочу сказать, целый С-5 нагруженный бомбами, способен доставить только половину бомб для одной эскадрильи F-15E, а у нас масса других дел для С-5. Мы думали о транспортировке бомб в Россию поездом до Читы, скажем, а потом самолётами до Сантара от Читы, но русская железная дорога сейчас занята перевозкой танков и других машин, и в ближайшее время ситуация не изменится. Мы пытаемся вести войну в конце одной проклятой железной дороги. Да, конечно, там две колеи, но всё равно это только одна железная дорога.

— Русские грузовые самолёты? — спросил Райан.

— У «Федерал Экспресс» самолётов больше, — ответил генерал Мур. — Вообще-то у «ФедЭкс» их гораздо больше. Мы обращаемся к вам с просьбой дать указание о применении гражданского резервного воздушного транспорта, господин президент.

— Разрешаю, — сразу дал ответ Райан.

— И ещё несколько маленьких вещей, — сказал Мур. Он закрыл глаза. Уже приближалась полночь, и ещё никому не удалось хоть немного поспать. — VMH-1 стоит наготове. Мы ведём войну со страной, у которой есть ядерное оружие с баллистическими ракетами. Поэтому нам нужно задуматься над возможностью — может быть, отдалённой, но всё-таки возможностью — что они могут нанести по США ядерный удар. По этой причине VMH-1 и «ВВС-1» стоят на авиабазе Эндрюз, готовые к взлёту в любую минуту. За семь минут мы можем перебросить сюда вертолёт, который доставит вас и вашу семью в Эндрюз. Это касается и вас, миссис О'Дей, — повернулся Мур к Андреа.

Старший телохранитель президента кивнула.

— Нам все это известно. Все это написано в Книге, — сказала она. Тот факт, что никто не открывал эту книгу с 1962 года, не имел значения. Все, что требовалось в подобной ситуации, было написано.

Миссис Прайс-О'Дей выглядела бледной.

— С вами все в порядке? — спросил Райан.

— Болит желудок, — объяснила она.

— Вы пробовали выпить имбирного эля? — продолжал Джек.

— От этого нет лекарства, сказала мне доктор Норт. Прошу извинить меня, господин президент. — Она чувствовала себя смущённой из-за того, что он заметил её плохое самочувствие. Ей всегда хотелось не уступать никому из парней. Но ведь парни не бывают беременными, правда?

— Почему бы вам не поехать домой?

— Сэр, я…

— Уезжайте, — сказал Райан. — Это приказ. Вы женщина, и вы беременны. Вы ведь не можете быть все время копом, верно? Вызовите замену и уезжайте. Немедленно.

Специальный агент Прайс-О'Дей заколебалась, но ведь она получила приказ, так что повернулась и пошла к двери. В кабинет тут же вошёл другой агент.

— Мачизм у женщины. Куда катится наш проклятый мир? — спросил Райан у сидящих в кабинете.

— Ты ещё недостаточно осознал равенство полов, Джек, — заметил с усмешкой Джексон.

— По-моему, это называется объективными обстоятельствами. Она все ещё женщина, даже если носит пистолет. Кэти сказала, что у неё все в порядке. Эта тошнота не может продолжаться вечно. По-видимому, у неё просто временный приступ.

— О'кей, генерал, продолжайте.

— «ВВС-1» и «ВВС-2» находятся в полной готовности круглые сутки. Так что, если мы получим предупреждение о запуске, меньше чем через семь минут вы и вице-президент будете на вертолётах, пять минут полёта к Эндрюз, и через три минуты после этого самолёты взлетят. В соответствии с существующими правилами, ваша семья летит на «ВВС-1», а вы — на «ВВС-2», — закончил он. «ВВС-2», или «Никэп», был, по сути дела, Воздушным Командным постом при Критическом Положении в Стране, но официальное название являлось слишком сложным для произношения. Подобно VC-25A, который служил как «ВВС-1», «ВВС-2» представлял собой модернизированный «Боинг-747», который был всего лишь оболочкой для множества радиоприборов, находящихся у него на борту.

— Приятно слышать, что обо всём позаботились. А как относительно моей семьи? — спросил президент Соединённых Штатов.

— При таких обстоятельствах мы держим вертолёт как можно ближе к тому месту, где находятся ваша жена и дети. Затем мы перевезём их в том направлении, которое нам покажется наиболее безопасным. Если это не Эндрюз, то вертолёт, а затем самолёт доставит их в место, которое мы посчитаем нужным. Все это теоретические рассуждения, — объяснил Мур, — но вам следует знать об этом.

— Смогут русские остановить китайцев? — спросил Райан, снова обращая своё внимание на карту.

— Сэр, это пока неизвестно. У русских имеется возможность применить ядерное оружие, но я сомневаюсь, что они захотят использовать эту карту. У китайцев есть двенадцать межконтинентальных баллистических ракет CSS-4. По сути дела, это копии наших старых «Титанов-II» на жидком топливе с боеголовками мощностью от трех до пяти мегатонн.

— Убийцы городов? — спросил Райан.

— Совершенно верно. Мы не можем противостоять им, и у нас в любом случае не осталось противоракетной обороны. Взрыватель на боеголовках установлен на взрыв при сближении с целью плюс или минус тысяча метров. Таким образом, ракета уничтожит город, но на большее она неспособна.

— Нам известно, на какие города они нацелены? — спросил Джексон.

Мур сразу кивнул:

— Да. Эти ракеты весьма примитивны, и шахты ориентированы на свои цели, потому что сами ракеты не могут маневрировать в полёте. Две ракеты нацелены на Вашингтон. Остальные — на Лос-Анджелес, Сан-Франциско и Чикаго. А также на Москву, Киев, Санкт-Петербург. Эти ракеты остались от Плохих Старых Дней, и они не подвергались никакой модификации.

— У нас есть возможность уничтожить их в пусковых шахтах? — спросил Джексон.

— Полагаю, мы могли бы провести операцию, при которой истребители или бомбардировщики нанесут удар по шахтам крылатыми ракетами, — согласился Мур. — Но тогда нам придётся доставить бомбы сначала в Шантару, и даже тогда это будет продолжительный перелёт для F-117.

— А как относительно В-2 с аэродрома на Гуаме? — спросил Джексон.

— Я не уверен, что они могут нести соответствующее оружие. Мне придётся проверить.

— Джек, нам следует подумать об этом, о'кей?

— Слышу тебя, Робби. Генерал, поручите кому-нибудь выяснить это, о'кей?

— Слушаюсь, сэр.

* * *

— Геннадий Иосифович! — воскликнул генерал Диггз, войдя в комнату со столом, устланным картами.

— Марион Иванович! — Русский подошёл к американцу и пожал ему руку, затем обнял его. Он даже поцеловал своего гостя по русскому обычаю, и Диггз содрогнулся от поцелуя — по американскому обычаю. — Вводите!

Диггз подождал десять секунд:

— Вынимайте! — Русский и американский генералы рассмеялись шутке, понятной только им одним.

— Черепаший бордель все ещё на месте?

— Последний раз,когда я смотрел, все ещё был. — Затем Диггзу пришлось объяснить смысл шутки остальным: — В Форт-Ирвине мы собрали всех пустынных черепашек в одном месте, чтобы их не раздавили гусеницы танков и чтобы вдобавок поддразнить любителей природы — мы называем их «обнимающие деревья». Полагаю, они все ещё в том месте, куда мы их сложили, и занимаются тем, что делают маленьких черепашек. Но эти черепахи занимаются делом так медленно, что засыпают во время совокупления.

— Я рассказывал эту историю своим людям много раз. — Затем шутливое выражение исчезло с лица русского генерала. — Я рад, что ты здесь. Был бы ещё счастливее, если бы видел твою дивизию.

— Неужели все так плохо?

— Да уж хорошим не назовёшь. Пошли. — Они подошли к большой карте, прикреплённой к стене. — Вот их расположение тридцать минут назад.

— Как ты следишь за ними?

— Теперь у нас летают над расположением китайских войск ваши невидимые «Тёмные звезды», а мой молодой капитан с разведывательным подразделением следит за ними на земле.

— Так далеко… — сказал Диггз. Позади них стоял полковник Мастертон. — Дьюк? — Затем американский генерал посмотрел на своего русского друга. — Это полковник Мастертон, начальник моего оперативного управления. До этого он командовал батальоном в Десятой кавалерийской дивизии.

— Солдаты буйволов, верно?

— Да, сэр, — подтвердил Мастертон, но его глаза не отрывались от карты. — Честолюбивые мерзавцы, правда?

— Их первая цель находится вот здесь, — сказал полковник Алиев, поднимая указку. — Это золотая шахта Гоголя.

— Ну что ж, если вы собираетесь украсть что-то, то почему бы не начать с золотой шахты? — задал риторический вопрос Диггз. — Что у тебя есть, чтобы остановить их?

— Вот здесь у нас 265-я мотострелковая дивизия, — показал Алиев.

— Она полностью укомплектована?

— Не совсем, но мы усиленно готовим её. К нам подходят ещё четыре мотострелковые дивизии. Первая из них прибывает в Читу уже завтра в полдень. — Голос Алиева звучал чуть оптимистичнее, чем этого требовала ситуация. Он не хотел показаться слабым перед американцами.

— Им предстоит пройти ещё довольно много, — заметил Мастертон, глядя на своего генерала.

— Какой у тебя план, Геннадий?

— Я хочу перебросить четыре наши дивизии на север, где они соединятся с 265-й, и остановить там китайцев. Затем, может быть, мы воспользуемся вашими силами, чтобы продвинуться вот здесь на восток и отрезать их.

Теперь честолюбие проявляют не китайцы, — подумали одновременно Диггз и Мастертон. Передвинуть Первую пехотную дивизию (механизированную) из Форт-Райли, Канзас, в Форт-Карсон, Колорадо, пришлось бы на такое же расстояние, но там они двигались бы по ровной местности и не встречая противника. Здесь для осуществления такой задачи им придётся пересечь множество холмов и встретить серьёзное сопротивление. Эти факторы значительно меняют ситуацию, — решили американские офицеры.

— У вас ещё не было серьёзного контакта с китайцами? — спросил полковник Мастертон.

Бондаренко покачал головой:

— Нет, я держу свои механизированные войска далеко от них. Китайцы продвигаются, не встречая сопротивления.

— Вы хотите усыпить их, дать им возможность утратить бдительность?

— Да, будет гораздо лучше, если они станут чувствовать себя излишне уверенными.

Американский полковник кивнул. Это разумное решение. Как всегда, война была психологической игрой не в меньшей степени, чем физической.

— Если мы сойдём с поездов в Чите, нам всё равно придётся пройти немалое расстояние до того места, где вы хотите разместить нас, генерал.

— Как у вас дела с горючим? — спросил полковник Дуглас.

— Вот об этом вам не придётся беспокоиться, — ответил полковник Алиев. — Его у нас в избытке. Синие точки на карте — это запасы горючего. Оно такое же, как ваше дизельное номер два.

— И сколько у вас такого горючего?

— В каждом хранилище миллиард двести пятьдесят миллионов литров.

— Черт возьми! — воскликнул Дуглас. — Неужели так много?

Алиев объяснил:

— Хранилища горючего были созданы для большой подвижной группы войск в случае пограничного конфликта. Это делалось во время Никиты Сергеевича Хрущёва. Это гигантские бетонные и стальные хранилища, все под землёй, надёжно укрытые.

— Немудрёно, — заметил Митч Тернер. — Я ни разу не слышал о них.

— Значит, мы сумели обмануть ваши спутники, верно? — Это понравилось русскому. — В каждом хранилище находится двадцать механиков, с мощными электрическими насосами.

— Мне нравится их расположение, — сказал Мастер-тон. — А это что за подразделение?

— Это «Боярин», наша резервная танковая часть. Её обслуживают недавно призванные резервисты. Танки находятся в скрытом бункере. По количеству они почти равны танковой дивизии. Правда, это машины предыдущего поколения — Т-55 и Т-62, но они в полном порядке. Мы держим эту дивизию в резерве, — сказал Алиев.

Начальник американского оперативного управления удивлённо поднял брови. Может быть, русские и уступают китайцам в численном отношении, но они совсем не такие глупые. Дивизия «Боярин» находится в особенно удачном месте… если Иван сможет использовать её должным образом. Их генеральный оперативный замысел выглядел хорошо — теоретически. Однако многие полководцы могли разработать хорошие замыслы. Проблема заключалась в их осуществлении. Способны ли русские осуществить свои планы на практике? Русские военные теоретики были среди лучших в мире — они были настолько хороши, что армия Соединённых Штатов постоянно заимствовала их идеи. Но вопрос заключался в том, что американская армия могла использовать их замыслы на реальном поле битвы, а русские не могли.

— Как относятся к этой войне ваши солдаты? — спросил Мастертон.

— Русские солдаты умеют сражаться, — заверил Алиев своего американского коллегу.

— Что вы, полковник, я не сомневаюсь в их мужестве, — успокоил Дьюк полковника Алиева. — Какое у них настроение, например?

Ответить на этот вопрос взялся Бондаренко:

— Вчера я говорил с одним из моих молодых офицеров из числа тех, кто защищал границу. Его фамилия Команов. Он был вне себя от ярости, что мы не смогли обеспечить его артиллерийской поддержкой, когда он оборонялся от китайцев. И мне стало стыдно, — признался генерал своим гостям. — Мои солдаты готовы сражаться. Но у них не хватает должной подготовки. Ведь я приехал сюда всего несколько месяцев назад, и введённые мной перемены только сейчас начали сказываться. Но вы увидите, что русский солдат всегда вёл себя мужественно на поле боя, и то же самое будет сейчас — если мы не подведём его.

Мастертон не взглянул на своего босса. Диггз хорошо отзывался об этом русском генерале, а Диггз был одновременно отличным знатоком оперативного искусства и умел разбираться в людях. Но русский генерал только что признался, что его люди не были должным образом подготовлены. Хорошая новость заключалась в том, что на поле боя люди быстро овладевают солдатской профессией. Плохая новость состояла в том, что поле боя является самым жестоким дарвинистским испытанием на планете. Некоторые быстро учатся, но другие погибают в процессе обучения. А сейчас у русских не было так много людей, чтобы они могли позволить себе терять их в бою. Это был не 1941 год, и они сражались, не имея возможности опереться на базу, состоящую из половины их населения.

— Вы хотите, чтобы мы двигались сюда как можно быстрее, после того как поезда с нашими людьми прибудут в Читу? — спросил Тони Уэлш. Он был начальником штаба дивизии.

— Да, — подтвердил Алиев.

— Тогда мне хотелось бы посмотреть на оборудование. Как относительно топлива для наших вертушек?

— Наши базы ВВС имеют топливные хранилища, такие же, как хранилища для дизельного топлива, — ответил Алиев. — Вы используете слово «инфраструктура»? Это то, что у нас в изобилии. Когда они прибудут?

— Военно-воздушные силы все ещё занимаются этим. Они пришлют сюда нашу авиационную бригаду. Первыми прилетят «Апачи». Дик Бойл жуёт удила от нетерпения.

— Мы будем рады увидеть ваши штурмовые вертолёты. У нас их слишком мало, и наши ВВС снабжают нас штурмовыми вертолётами слишком медленно.

— Дьюк, — сказал Диггз, — свяжись с ВВС. Нам нужны вертолёты прямо чертовски сейчас, чтобы мы могли облететь местность и увидеть всё, что нам нужно.

— Понял, — ответил Мастертон.

— Позвольте мне заняться установкой спутникового радио, — сказал подполковник Гарвей и пошёл к выходу.

* * *

«Ингрид Бергман» летела сейчас на юг. Генералу Уолласу хотелось получить представление о логистике китайской армии и о том, как поступает снабжение на передний край. Китайская Народная Республика во многом напоминала Америку конца предыдущего столетия. Грузы перемещались главным образом железнодорожным транспортом. В Китае не было крупных шоссейных дорог, как это понимали американцы, зато множество железных дорог. Они функционировали весьма эффективно, когда требовалось перевезти большое количество грузов на средние или большие расстояния, зато они не были гибкими. Кроме того, железные дороги трудно ремонтировать — особенно мосты, — но сложнее всего обстояло дело с туннелями. Вот это и высматривали его люди как возможные цели. Проблема заключалась в том, что у них почти не было бомб. Его атакующие средства — в данный момент это были F-15E «Страйк игл» — прилетели на фронт без бомб под крыльями, и у него едва хватало ракет «воздух-земля» для нанесения единичных ударов. Ситуация напоминала вечеринку, на которой рекламировали танцы, но оказалось, что нет девушек. Музыка была хорошей, и фруктовый пунш высокого качества, но не хватало самого главного. С другой стороны, экипажам его F-15E такая ситуация нравилась. Поскольку не было бомб, они могли играть в воздушный бой, а пилоты предпочитают сбивать вражеские истребители, а не сбрасывать бомбы на пехоту. Это объяснялось территорией. Единственное, чем с удовольствием занимались его люди, это разносили в пух и прах китайские военно-воздушные силы. На их счёту уже было более семидесяти сбитых китайских истребителей, причём американцы не потеряли ни одного самолёта. Преимущество Е-ЗВ АВАКСов было настолько решающим, что противник мог с таким же успехом посылать в бой «Фоккеры» Первой мировой войны, да и русские быстро осваивали поддержку Е-ЗВ. Их истребители имели отличные аэродинамические данные, им всего лишь не хватало ног. Русские никогда не производили истребителей с запасом топлива больше чем на час лётного времени. К тому же они так и не освоили дозаправку в воздухе, как это делали американцы[355]. Таким образом, русские истребители «МиГ» и «Сухой» поднимались в небо, получали вектор от АВАКСов и принимали участие в одном воздушном бою, после чего им приходилось возвращаться на базу за горючим. Половину сбитых китайских истребителей американские «Иглы» могли отнести за счёт того, что китайские истребители тоже были вынуждены прерывать воздушный бой и возвращаться на базу для заправки. Это было несправедливо, но генерал Уоллас, подобно всем пилотам истребительных военно-воздушных сил, ничуть не беспокоился о справедливости в воздушном бою.

Но до сих пор Уоллас вёл оборонительную войну. Он успешно защищал русское воздушное пространство. Он не уничтожал китайские цели и даже не мог атаковать наземные китайские войска в Сибири. Таким образом, его истребители вели отличную победоносную войну, но не добивались практически никаких важных успехов. Чтобы решить эту проблему, он поднял трубку своего спутникового телефона, соединяющего с Америкой.

— У нас нет бомб, генерал, — сообщил он Микки Муру.

— Видишь ли, твои друзья воздушные скауты пытаются найти средства для транспортировки, а Мэри Диггз требует транспортные самолёты для перевозки своей бригады вертушек туда, где они ему нужны.

— Сэр, все очень просто. Если вы хотите, чтобы мы разбомбили китайские цели, нам нужны бомбы. Надеюсь, я говорю не слишком быстро, — добавил Уоллас.

— Успокойся, Гас, — предостерёг его Мур.

— Дело в том, сэр, может быть, в Вашингтоне другой взгляд на вещи, но там, где я нахожусь в данную минуту, мне поручено выполнять операции, но у меня нет инструментов для их осуществления. Таким образом, вы, парни в округе Колумбия, можете или прислать мне инструменты, или дать указание об отмене операций. Вам решать, сэр.

— Мы занимаемся этим вопросом, — заверил его председатель Объединённого комитета начальников штабов.

* * *

— Для меня есть приказы? — спросил Манкузо у министра обороны.

— В данный момент — нет, — сказал Бретано главнокомандующему Тихоокеанским театром.

— Сэр, вы позволите мне спросить — почему? По телевидению передают, что мы ведём войну с китайцами. Я должен участвовать в ней или нет?

— Мы рассматриваем политические последствия, — объяснил «Гром».

— Извините, сэр?

— Ты слышал меня?

— Господин министр, всё, что мне известно о политике, заключается в голосовании каждые два года, но я командую множеством серых кораблей, и их называют военными кораблями, а моя страна ведёт войну. — Раздражение в голосе Манкузо было очевидным.

— Адмирал, когда президент примет решение, как вам поступать, вы узнаете об этом. До этого момента будьте готовы к военным действиям. Это скоро произойдёт. Я только не знаю когда.

— Слушаюсь, сэр. — Манкузо положил трубку и посмотрел на своих подчинённых. — Политические последствия, — сказал он. — Я не думал, что это похоже на Райана.

— Сэр, — успокоил его Майк Лар. — Забудьте о «политических» и думайте о «психологических», понимаете? Может быть, министр обороны просто использовал не то слово. Возможно, идея заключается в том, чтобы нанести удар по китайцам, когда это принесёт наибольшую пользу, — потому что мы пытаемся понять ход их мыслей, сэр, понимаете?

— Вы так считаете?

— Вспомните, кто у нас вице-президент? Он один из нас, адмирал. Да и президент Райан совсем не пусси, правда?

— Да… нет, насколько я припоминаю, — произнёс главнокомандующий Тихоокеанским театром военных действий, вспоминая, как он в первый раз встретил Райана и перестрелку на борту «Красного Октября». Нет, Райан не был пусси. — Тогда, по-вашему, о чём он сейчас думает?

— Китайцы ведут войну на земле — скажем, на земле и в воздухе. В море ничего не происходит. Возможно, они и не ожидают, что что-нибудь случится в море. И всё-таки они выпускают в море корабли, чтобы создать оборонительную линию для континента. Если мы получим приказ нанести удар по этим кораблям, это будет психологическим воздействием. Так что давайте строить планы в этом направлении, вы согласны, сэр? А тем временем мы продолжаем перебрасывать все больше наших сил к этому району.

— Верно. — Манкузо кивнул и повернулся к карте.

Тихоокеанский флот почти весь находился к западу от линии смены дат, и китайцы, наверно, не имели представления о том, где находятся его корабли, а Манкузо знал, где находятся китайские. Субмарина «Тусон» расположилась рядом с 406-й, единственной подводной лодкой КНР, несущей баллистические ракеты. На западе она была известна как подводная лодка класса «Ксиа» SSBN, и сотрудники его разведывательного управления никак не могли решить, какое у неё настоящее имя. Однако на парусе китайского ракетоносца красовалась цифра 406, и Манкузо думал о ней именно так. Но для Манкузо все это не имело значения. Первый приказ об открытии огня поступит на «Тусон» — послать этот китайский подводный ракетоносец на дно Тихого океана. Он вспомнил, что у КНР есть ракеты с ядерными боеголовками, и те ракеты, которые находятся в сфере его ответственности, исчезнут, как только Манкузо получит разрешение покончить с ними. Субмарина США «Тусон» вооружена торпедами «Марк 48 ADCAP»[356], и они быстро покончат с этой целью, если, конечно, он прав и президент Райан совсем не пусси.

* * *

— Итак, как идут наши дела, маршал Луо? — спросил Чанг Хан Сан.

— Наступление развивается успешно, — тут же ответил министр обороны. — Мы переправились через Амур с минимальными потерями, захватили русские оборонительные позиции за несколько часов и теперь продвигаемся на север.

— Сопротивление противника?

— Незначительное. Я бы сказал, ничтожное. Мы начинаем думать о том, что у русских в этом секторе совсем нет вооружённых сил. По сведениям нашей разведки, у русских две механизированные дивизии, но если они находятся там, то они не вошли в соприкосновение с нами. Наши силы стремительно продвигаются вперёд, проходя в день больше тридцати километров. Я полагаю, что мы увидим золотую шахту через семь дней.

— Мы не понесли никаких потерь? — спросил Киан.

— Только в воздухе. Американцы развернули свои истребители в Сибири, и, как вы знаете, они умело управляются со своими машинами, особенно с теми, которые летают. Они нанесли потери нашим истребителям, — признал министр обороны.

— Каковы наши потери?

— В общей сложности больше сотни. Мы сбили примерно двадцать пять вражеских истребителей, но американцы являются мастерами воздушного боя. К счастью, их самолёты не могут затруднить продвижение наших танков, и, как вам, несомненно, известно, они не нанесли удары по нашей территории.

— Как вы объясняете это, маршал? — спросил Фанг.

— Мы не уверены, — ответил Луо, поворачиваясь к главе Министерства государственной безопасности. — Тан?

— Наши источники не дают нам определённого ответа. Наиболее вероятное объяснение заключается в том, что американцы приняли политическое решение не наносить по нашей территории непосредственные удары, а только защищать своего русского «союзника», формально выполняя свой долг. Полагаю также, что определённую роль играет нежелание американцев нести потери от нашей противовоздушной обороны. И всё-таки главная причина их сдержанности является, несомненно, политической.

Сидящие вокруг стола закивали головами. Это было действительно наиболее вероятное объяснение сдержанности американцев, и все члены Политбюро понимали, что такое политические соображения.

— Значит ли это, что они ведут свои действия против нас таким образом, чтобы причинить нам наименьший ущерб? — спросил Тонг Джи. Разумеется, для него было гораздо лучшим именно такое объяснение сдержанности американцев, поскольку Министерству внутренних дел пришлось бы иметь дело с внутренними трудностями, в результате систематических ударов по Китаю.

— Вспомните, что я говорил раньше, — напомнил Чанг. — Они возобновят деловые отношения с нами после того, как в наших руках окажется новая территория, богатая полезными ископаемыми. Как видите, они уже сейчас предвидят это. Кажется совершенно очевидным, что они будут поддерживать своих русских друзей, но только до определённой степени. Кто ещё эти американцы, как не корыстные торгаши? Президент Райан, кем он был раньше?

— Раньше он был шпионом ЦРУ, и, по общему мнению, весьма эффективным, — заметил Тан Деши.

— Нет, — возразил Чанг. — Перед тем как поступить в ЦРУ, он был биржевым маклером, торговал акциями, а после того как покинул ЦРУ, снова стал торговать на бирже. Посмотрите, кого он привлёк в свой кабинет, когда стал президентом: Уинстона, исключительно богатого капиталиста, торговца акциями и игрока на бирже, типичного американского миллиардера. Ещё раз повторяю, что ключом к пониманию этих людей являются деньги. Главное для них — бизнес. У них нет политической идеологии, одно только желание набить карманы. Чтобы добиться этого, они стараются не становиться непримиримыми врагами, а теперь, здесь, с нами, они не хотят слишком разозлить нас. Поверьте мне, я понимаю этих людей.

— Может быть, — сказал Киан. — Но что, если существуют объективные обстоятельства, которые мешают им предпринимать более активные действия?

— Тогда почему их Тихоокеанский флот бездействует? Этот флот представляет собой грозную силу, но ничего не предпринимает, верно, Луо?

— Пока что он бездействует, но мы готовы к любому удару с его стороны, — предостерёг маршал. Он был солдатом, а не моряком, несмотря на то что китайский военно-морской флот подчинялся ему. — Наши патрульные самолёты находятся в воздухе и наблюдают за американскими кораблями. До сих пор мы ничего не заметили. Нам известно, что они не стоят в гаванях, но это все.

— Их военно-морской флот бездействует. Их наземные силы бездействуют. Они жалят нас своими истребителями, но не больше. Жужжание насекомых. — Чанг отверг эту проблему.

— Сколько людей недооценивали Америку и этого Райана, а потом горько жалели об этом, — заявил Киан. — Товарищи, я продолжаю утверждать, мы попали в опасную ситуацию. Возможно, мы добьёмся успеха, тогда все хорошо и прекрасно, но излишняя уверенность может привести к катастрофе.

— А переоценка противника приводит к тому, что вы никогда ничего не добьётесь, — возразил Чанг Хан Сан. — Разве мы достигли бы положения, в котором находимся сейчас, разве наша страна стала бы такой великой благодаря робости? Великий Поход совершали не трусы. — Он обвёл взглядом стол, и никто не осмелился возражать ему.

— Значит, ситуация в России развивается благоприятно для нас? — спросил Ху у министра обороны.

— Лучше, чем мы предполагали, — заверил всех маршал Луо.

— Тогда продолжаем наступление, — решил за всех премьер-министр. Заседание окончилось, и министры разошлись по своим кабинетам.

— Фанг?

Младший министр без портфеля обернулся и увидел идущего к нему по коридору Киан Куна.

— Причина, по которой американцы не предприняли пока решительных действий, заключается в том, что они стараются перебросить войска и снабжение по единственной железной дороге. На это требуется время. Они не сбрасывают на нас бомбы из-за того, что, по-видимому, бомб пока у них нет. И откуда извлёк Чанг эту чепуху относительно американской идеологии?

— Он хорошо разбирается в международных делах, — ответил Фанг.

— Хорошо разбирается? Это каким образом? Разве не он обманом убедил японцев начать войну с Америкой? А какой была её цель? Чтобы мы и они могли захватить Сибирь. Далее, разве не он тихой сапой поддерживал Иран и его попытку захватить Саудовское королевство? Зачем? Чтобы далее мы могли использовать мусульман в качестве молота, способного заставить Россию подчиниться — а мы тогда сможем захватить Сибирь. Фанг, он думает только об одном — о Сибири. Он хочет, чтобы над Сибирью развевался наш флаг ещё до того, как он умрёт. Может быть, он хочет, чтобы его прах был захоронен в золотой урне подобно императорам, — прошипел Киан. — Он авантюрист, а такие люди плохо кончают.

— За исключением тех, которые добиваются успеха, — заметил Фанг.

— Сколько из них добилось успеха и сколько погибло перед каменной стеной? — резко ответил Киан. — Я утверждаю, что американцы нанесут по нам удар и будут продолжать наносить удары, как только соберут свои силы. Чанг следует своему собственному политическому видению, он не руководствуется фактами, не руководствуется реальностью событий. Он приведёт нашу страну к катастрофе.

— Неужели американцы такие грозные?

— Если они не такие грозные и умные, Фанг, то почему Тан тратит столько времени, пытаясь украсть их изобретения? Разве ты не помнишь, что сделала Америка с Японией и Ираном? Они подобны легендарным волшебникам. Луо доложил нам, что они нанесли серьёзный урон нашим военно-воздушным силам. Вспомни, сколько раз он говорил нам о силе и непобедимости наших истребителей? Сколько денег мы потратили на эти удивительные самолёты, а теперь американцы уничтожают их, словно свиней, приготовленных для продажи на рынке! Луо утверждает, что мы сбили двадцать пять американских истребителей. Он говорит о двадцати пяти. Гораздо вероятнее, что нам удалось сбить один или два! Один или два по сравнению с сотней сбитых наших истребителей. Чанг убеждает нас, что американцы не хотят нанести нам слишком большой урон, чтобы потом установить деловые отношения. Да неужели? Что удерживало их от уничтожения японских Вооружённых сил, а затем уничтожения иранских? — Клан перевёл дыхание. — Я боюсь того, что случится с нами.

Я боюсь того, куда завели нас Чанг и Луо.

— Даже если ты прав, что мы можем сделать, чтобы остановить эту войну? — спросил министр.

— Ничего, — признал Киан. — Но кто-то должен говорить правду. Кто-то должен предупредить членов Политбюро об угрожающей нам опасности, если мы хотим, чтобы в конце этой идиотской авантюры у нас осталась страна.

— Пожалуй, Киан, ты, как всегда, голос разума и осторожности. Мы ещё поговорим об этом, — пообещал Фанг, пытаясь понять, что в словах Киана было паникёрством, а что здравым смыслом. Он был блестящим администратором железных дорог, а потому человеком, отлично разбирающимся в реальном положении вещей.

Фанг знал Чанга почти всю свою взрослую жизнь. Чанг был искусным игроком на политической сцене и великолепно манипулировал людьми. Но Киан задал вопрос: переходят ли эти таланты в правильное понимание действительности, а также понимает ли Чанг Америку и американцев — в особенности президента Райана? Или он просто вталкивает клинья странной формы в отверстия, созданные в его мозгу? Фанг был вынужден признать, что не знает ответа на эти вопросы. Он не знает, прав Чанг или ошибается. А ведь ему следует знать это. Но кто может знать? Тан из Министерства государственной безопасности? Шен из Министерства иностранных дел?

Кто ещё? Уж несомненно, не премьер-министр Ху. Все, что делал Ху, это подтверждал консенсус, достигнутый другими. Или повторял слова, сказанные в его ухо Чангом.

Фанг пошёл к своему кабинету, думая об этих вещах, пытаясь привести в порядок свои мысли. К счастью, у него была система, и он знал, как достигнуть этого.

* * *

Это началось в Мемфисе, штаб-квартире компании «Федерал Экспресс». Факсы и телефаксы прибыли одновременно, сообщая компании, что её грузовые самолёты с широкими фюзеляжами временно конфискуются на федеральную службу в соответствии с Пунктом 1 Закона о статусе Гражданского резерва воздушного флота. Это означало, что способные летать самолёты, которые были построены с финансовой поддержкой федерального правительства (практически все, потому что ни один коммерческий банк не мог соперничать с Вашингтоном, когда вставал вопрос о финансировании крупных проектов), переходят теперь, вместе с экипажами, под управление Воздушного мобильного командования. Это распоряжение не принесло особого удовольствия компании, но, с другой стороны, оно не было чем-то неожиданным. Ещё через десять минут прибыли указания, сообщающие экипажам самолётов, что делать, и вскоре колёса начали вращаться. Экипажи, большинство из них прошло службу на военных самолётах, пытались понять, куда им нужно прибыть, и не сомневались, что поставленные перед ними задачи изрядно удивят их.

«ФедЭкс» был вынужден обходиться оставшимися самолётами с узкими фюзеляжами, такими, как старые «Боинги-727», на основе которых компания начала свою деятельность двадцать лет назад. Диспетчеры знали, что им придётся нелегко, но у них были заключены соглашения о взаимной помощи с авиакомпаниями, и, в соответствии с этими соглашениями, авиакомпании будут содействовать в перевозке юридических документов и живых омаров по всей Америке.

* * *

— Насколько эффективным это является? — спросил Райан.

— Видите ли, мы можем доставить дневной запас бомб для наших бомбардировщиков за три дня воздушных перевозок — может быть, за два, если очень постараемся, но это все, на что мы способны, — ответил генерал Мур. — Бомбы — это тяжёлый груз, и их перевозка требует огромной затраты топлива. У генерала Уолласа подготовлен большой список целей, но ему нужны бомбы.

— Откуда мы возьмём бомбы?

— На авиабазе Андерсен на Гуаме немалый запас, — ответил Мур. — Склад бомб имеется на авиабазе Элмендорф на Аляске и на Маунтин-Хоум в Айдахо. А также в других местах. Черт побери, русская авиабаза в Шантаре, которой Уоллас пользуется для этой цели, достаточно велика. Нам нужно всего лишь доставить ему бомбы. Я послал много грузовых самолётов ВВС в Германию, чтобы начать погрузку авиационных подразделений Диггза и их переброску в Сибирь. Для этого потребуется четыре дня непрерывной работы.

— Как относительно отдыха для экипажей? — спросил Джексон.

— Что? — не понял Райан.

— Понимаешь, Джек, есть правило для лётчиков морской авиации, говорящее о том, сколько часов они могут проводить в полёте. Эти правила соблюдаются и на кораблях, — объяснил Джексон. — На самолётах С-5 есть койки, позволяющие лётчикам отдыхать во время полёта. Я вовсе не шучу. — Джексон не извинялся. Было уже поздно, а точнее, «рано», никто в Белом доме не спал.

Что касается самого Райана, ему хотелось выкурить сигарету, чтобы помочь справиться со стрессом, но Эллен Самтер была дома, в постели, и больше никто из ночной смены в Белом доме не курил, насколько это было ему известно. Но это была слабая часть его характера, и он знал это. Президент потёр лицо и посмотрел на часы. Ему надо поспать.

* * *

— Уже поздно, милый зайчик, — сказала Мэри-Пэт своему мужу.

— Без тебя я бы не догадался. Может быть, поэтому мои глаза все время закрываются?

Вообще-то для них не было необходимости находиться в Лэнгли. ЦРУ почти не имело разведчиков в Китае. «ЗОРГЕ» был единственным ценным приобретением. Остальное разведывательное сообщество — Разведывательное управление Министерства обороны и Агентство национальной безопасности, каждое из которых превосходило ЦРУ по количеству работающих там людей, вообще не имело ценных человеческих ресурсов в КНР, хотя АНБ делало всё, что было в его силах, чтобы прослушивать китайские средства связи. Они прослушивали даже сотовые телефоны с помощью созвездия своих разведывательных спутников, снимая полученную информацию через систему «Эшелон» и передавая наиболее интересные сведения специалистам для полного перевода и оценки. Им удавалось получить кое-какой материал, но не слишком ценный. «ЗОРГЕ» по-прежнему оставался бриллиантом всей коллекции, вот почему Эдвард и Мэри Патриция Фоули оставались на работе так поздно, чтобы получить последнюю главу личного дневника министра Фанга. Китайское Политбюро собиралось теперь каждый день, а Фанг был преданным рабом своего дневника, не говоря уже о том, что он получал удовольствие от физических прелестей своего женского окружения. Они пытались даже найти какое-то значение в менее регулярных сообщениях «Малиновки», которая заносила в свой компьютер главным образом описания сексуальных привычек министра, иногда настолько откровенные, что заставляли краснеть Мэри-Пэт. Должность офицера разведки часто мало отличалась от оплачиваемого человека, подглядывающего за половым актом другой пары. Штатный психиатр ЦРУ истолковывал все наиболее откровенные моменты, составив то, что было, по-видимому, очень аккуратным психологическим портретом министра.

Однако для мужа и жены Фоули все это просто означало, что Фанг был развратным стариком, обладающим огромной политической властью.

— Пройдёт ещё не меньше трех часов, — сказал директор ЦРУ.

— Пожалуй, — согласилась его жена.

— Знаешь, что… — Эд Фоули встал с дивана, отбросил подушки и раздвинул его, превратив в раскладную кровать. Её с трудом хватало для двоих.

— Когда это увидит обслуживающий персонал, они решат, что сегодня вечером мы занимались любовью, — улыбнулась МП.

— Детка, у меня болит голова, — сообщил директор ЦРУ.

Глава 54 Прощупывания и толчки

Многое в военной жизни является всего лишь подтверждением Закона Паркинсона, гласящего, что работа неминуемо расширяется до предела времени, выделенного для неё. В данном случае полковник Дик Бойл прилетел на первом же самолёте С-5В «Гэлакси», который, едва остановившись, открыл носовую аппарель, чтобы выгрузить первый из трех вертолётов UH-60A «Чёрный ястреб». Команда вертолёта немедленно откатила его на свободное место рампы, чтобы развернуть сложенный несущий винт, убедиться, что лопасти закреплены должным образом, и подготовить его к полёту после обычных предполётных проверок. К этому времени С-5В заправился и взлетел в небо, чтобы освободить место для следующего «Гэлакси», который доставил штурмовые вертолёты АН-64 «Апач». В данном случае они были полностью снаряжены боезапасом и всем остальным, что требовалось для осуществления реальных операций против реального врага.

Полковник Бойл наблюдал за всем, хотя и знал, что его подчинённые хорошо исполняют свою работу и будут исполнять её так же хорошо вне зависимости от того, будет он наблюдать за ними или нет. Больше всего Бойлу хотелось вылететь к тому месту, где находится Диггз со своим штабом, но он противился этому искушению, поскольку считал, что должен наблюдать за своими людьми, которых научил делать работу безо всякого наблюдения. Это продолжалось три часа, пока, наконец, он не осмыслил логику ситуации — решил быть командиром, а не надсмотрщиком и вылетел в Хабаровск. Лететь было легко, и он предпочитал низкую и среднюю облачность, потому что здесь могли находиться истребители и не все могли оказаться своими. Глобальная навигационная система привела его куда требовалось, и место, где он зашёл на посадку, оказалось бетонной площадкой, вокруг которой стояли солдаты. Они были одеты в незнакомую форму, но Бойл знал, что ему придётся служить с ними. Один из них проводил Бойла к зданию, которое, очевидно, воплощало в себе русское представление о штабе. Оказалось, что это действительно штаб.

— Заходи, Дик, — позвал его генерал Диггз.

Командир вертолётной бригады отсалютовал своему генералу, когда подошёл к нему.

— Добро пожаловать в Сибирь, Дик, — приветствовал его Марион Диггз.

— Спасибо, сэр. Какая здесь ситуация?

— Интересная, — ответил генерал. — Познакомься, это генерал Бондаренко. Он командует войсками на этом театре. — Бойл отсалютовал снова. — Геннадий, это полковник Бойл. Он командует авиационной бригадой в моей дивизии. Бойл — отличный офицер.

— Какова ситуация в воздухе, сэр? — спросил Бойл у Диггза.

— Пока наши ВВС хорошо справляются с китайскими истребителями.

— А китайские вертолёты?

— Вертолётов у них немного, — ответил другой русский офицер. — Я полковник Алиев, Андрей Петрович, начальник оперативного управления театра военных действий. Пока мы видели мало китайских вертолётов, главным образом они используют их для разведки.

— Нет транспортных вертолётов? Или их используют для транспортировки офицеров?

— Нет, — ответил Алиев. — Их старшие офицеры предпочитают передвигаться в гусеничных машинах. Они не любят летать в вертолётах так, как американцы.

— Чем мне заняться, сэр? — спросил Бойл.

— Доставьте Тони Тернера в Читу. Там большой железнодорожный узел, которым мы будем пользоваться. У нас там будет пост.

— Оттуда наши гусеничные машины пойдут своим ходом? — Бойл посмотрел на карту.

— Да, таков наш план. Есть станции поближе, но в Чите самые лучшие возможности для разгрузки наших машин, так говорят нам русские друзья.

— Как относительно топлива?

— Место, где совершили посадку наши самолёты, располагает крупными подземными хранилищами топлива.

— Топлива там больше, чем может вам понадобиться, — подтвердил Алиев. Бойл подумал, что это отличное обещание.

— А боеприпасы? — спросил Бойл. — У нас на С-5 запас примерно на два дня. Шесть полных боезапасов для «Апачей», считая по три вылета в день.

— У вас какой вариант «Апачей»? — спросил Алиев.

— «Дельта», полковник. На них установлен радиолокатор «Лонгбоу».

— И все это работает?

— Полковник, какой смысл доставлять их сюда, если они не работают, — недоуменно ответил Бойл. — У вас есть надёжные казармы, чтобы разместить моих людей?

— На базе, куда вы прилетели, есть надёжные квартиры для ваших лётчиков — пуленепроницаемые укрытия. Ваш обслуживающий персонал будет размещён в казармах.

Бойл кивнул. Так везде. Инженеры, которые строят жильё, считают, что пилоты более ценные люди, чем механики, обслуживающие винтокрылые машины.

В общем, это соответствует действительности, до тех пор пока машина не нуждается в ремонте. Тогда пилот так же полезен, как кавалерист без коня.

— О'кей, генерал. Я полечу с Тони в Читу и затем займусь устройством своих людей. Я с удовольствием воспользовался бы одной из спутниковых раций Чака Гарвея.

— Он снаружи. Возьми одну рацию, когда будешь выходить из штаба.

— О'кей, сэр. Тони, пошли, — сказал он начальнику штаба.

— Сэр, как только сюда прибудет наша пехота, я хочу поставить посты охраны у топливных хранилищ, — сказал Мастертон. — Их нужно строго охранять.

— Я могу дать вам солдат, — предложил Алиев.

— Отлично, — отозвался Мастертон. — Сколько кодированных раций привёз Гарвей?

— По-моему, восемь. Две уже забрали, — предупредил генерал Диггз. — Впрочем, на поезде доставят ещё. Скажи Бойлу, чтобы он послал две вертушки для нас.

— Будет исполнено, сэр. — Мастертон побежал к двери.

* * *

У всех министров были свои кабинеты, и, как в каждом таком кабинете во всем мире, вечером производилась их уборка, в данном случае каждый вечер, примерно в десять часов. Уборщики подбирали всякий мусор, начиная от обёрток конфет и пустых сигаретных пачек до разных бумаг. Последние попадали в специальные мешки и потом сжигались. Люди, занимающиеся уборкой, не были особенно умными, но им приходилось подвергнуться особой проверке и затем выслушивать лекции о безопасности, в которых особое внимание обращалось на наказание в случае нарушения правил. Им не разрешалось обсуждать свою работу ни с кем, даже с членами семьи, и тем более не говорить о том, что они видели в мусорных корзинах.

По сути дела, они не думали о своей работе — мысли или идеи членов Политбюро интересовали их меньше, чем прогноз погоды. Они даже редко видели министров, чьи кабинеты они убирали, и ни один из них ни разу не разговаривал с ними. Они старались казаться невидимыми в тех редких случаях, когда видели этих божественных людей, правивших их страной. Может быть, делали покорный поклон, на который им не отвечали, потому что они были просто мебелью, чернорабочими, исполнявшими работу крестьян, поскольку, подобно крестьянам, они больше ни на что не годились.

Крестьяне знали, что такое компьютеры, но эти машины были не для подобных им людишек, и уборщики понимали это.

Так что, когда один из компьютеров заработал, когда уборщик находился в кабинете, он не обратил на это никакого внимания. Правда, ему показалось странным, что от компьютера доносилось жужжание, хотя экран оставался тёмным, но почему это происходило, было тайной для него, и ему никогда не приходило в голову осмелеть и коснуться таинственного прибора. Он никогда даже не смахивал пыль с клавиатуры — нет, он избегал прикосновения к ней.

Так что, когда он услышал жужжание, которое продолжалось несколько секунд и потом прекратилось, он не обратил на это внимания.

* * *

Мэри-Пэт Фоули открыла глаза, когда солнце осветило кабинет её мужа, и недовольно протёрла глаза. Она посмотрела на часы. Половина восьмого. Обычно она вставала задолго до этого — зато редко ложилась спать так поздно, в четыре часа ночи. Трех часов сна, наверно, хватит. Она встала и пошла в личный туалет Эда, такой же, как у неё. Как и у неё, там был душ. Она быстро воспользовалась туалетом и ограничилась тем, что плеснула в лицо холодной водой. Затем Мэри-Пэт посмотрела в зеркало и поморщилась, увидев своё отражение.

Заместитель директора Центрального разведывательного управления по оперативной работе потрясла головой, потом всем телом, чтобы заставить кровь быстрее двигаться, и надела блузку. Наконец она тронула мужа за плечо.

— Вылезай из норы, зайчик, пока тебя не поймали лисицы.

— Мы все ещё воюем? — спросил директор ЦРУ, не открывая глаз.

— Наверно. Я ещё не проверяла. — Она потянулась и сунула ноги в туфли. — Пойду проверю свою электронную почту.

— О'кей. Я позвоню вниз и закажу завтрак, — сказал ей Эд.

— Овсянка. Никаких яиц. Твой холестерин и так слишком высок, — заметила Мэри-Пэт.

— Хорошо, детка, — пробормотал он, примиряясь с неизбежным.

— Ты хороший милый зайчик. — Она поцеловала его и вышла из кабинета.

Эд Фоули зашёл в туалет, затем сел за письменный стол и поднял телефонную трубку, чтобы позвонить в кухню. — Кофе. Тосты. Омлет из трех яиц, бекон и жареную картошку. — Холестерин или нет, ему нужно заставить своё тело работать.

* * *

— Вам пришла почта, — произнёс механический голос.

— Отлично, — выдохнула заместитель директора ЦРУ по оперативной работе. Она занесла сообщение в память компьютера, затем последовали обычные процедуры сохранения и печатания, только на этот раз она делала все это медленно и тщательно, потому что чувствовала себя этим утром усталой и боялась допустить ошибку. Так она поступала, когда стала матерью своего первого ребёнка. Вот почему она потратила четыре минуты вместо обычных двух. Наконец, у неё в руках оказался печатный экземпляр последнего донесения агента «ЗОРГЕ» от агента «Певчая птичка». Шесть страниц относительно небольших идеограмм. Затем она подняла телефонную трубку и нажала на кнопку быстрого набора телефонного номера доктора Сиэрса.

— Да?

— Это Фоули. Мы получили новое донесение.

— Иду.

Она успела сварить кофе до того, как он пришёл, и вкус, если не воздействие кофеина, помог ей заново взглянуть на мир.

— Рано пришли на работу? — спросила она.

— Вообще-то я остался спать здесь этой ночью. Нам нужно улучшить набор кинофильмов для кабельного телевидения, — сказал он, надеясь немного облегчить начавшийся день. Взгляд в её глаза дал ему понять, насколько успешной была его попытка.

— Вот. — Она передала ему пачку листов. — Кофе?

— Да, спасибо. — Его глаза не отрывались от первой страницы, когда рука протянулась за пластмассовым стаканчиком кофе. — Сегодня содержание весьма интересное.

— Вот как?

— Да, это отчёт Фанга о дискуссии на заседании Политбюро о ходе войны… они пытаются проанализировать наши действия… да, именно этого я и ожидал…

— Говорите сомной, доктор Сиэрс, — приказала Мэри-Пэт.

— Вам придётся пригласить для изучения этого материала Джорджа Вивёра, но он вам скажет, что они переносят свои собственные политические взгляды на нас, и в особенности на президента Райана… да, они утверждают, что мы не наносим им чувствительных ударов по политическим причинам, они считают, что мы не хотим слишком уж раздразнить их… — Сиэрс сделал огромный глоток кофе. — Это очень интересный материал. Он говорит нам, о чём думает их политическое руководство. И то, что они думают, мало соответствует действительности. — Сиэрс поднял голову. — Они не понимают нас гораздо больше, чем мы не понимаем их, господин директор, даже на этом уровне. Они полагают, что действия президента Райана мотивируются чисто политическими соображениями. Чанг говорит, что Райан не принимает серьёзных мер против них для того, чтобы мы могли снова начать деловые отношения с ними после того, как, добившись своего, они возьмут под окончательный контроль русские нефтяные и золотые месторождения.

— Как относительно их продвижения в глубь России?

— Они говорят — точнее, говорит маршал Луо, — что наступление идёт в соответствии с планом, что они удивлены отсутствием сопротивления со стороны русских и что они также удивлены тем, что мы не наносим удары по целям, находящимся на китайской территории.

— Это потому, что у нас пока нет бомб. Я сама узнала об этом совсем недавно. Нам приходится доставлять бомбы по воздуху, чтобы затем сбрасывать их.

— Да? Ну что ж, они ещё не знают этого. По их мнению, это намеренная сдержанность с нашей стороны.

— О'кей, сделайте перевод. Когда приедет Вивёр?

— Обычно он приезжает в половине девятого.

— Обсудите это с ним, как только он приедет.

— Обязательно. — Сиэрс вышел из кабинета.

* * *

… — Ну что, ляжем спать? — спросил Александров.

— Было бы неплохо, товарищ капитан, — ответил Буйков. Он смотрел на китайцев в бинокль. Два разведывательных бронетранспортёра стояли рядом, что обычно случалось лишь тогда, когда китайцы ложились спать. Обоих удивило, что они ограничивают свою активность светлым временем дня, но для русских наблюдателей это было неплохо, потому что даже солдаты нуждаются в сне. Русские подумали, что солдаты нуждаются в сне даже больше обычных людей. Стресс и необходимость постоянно следить за врагами их страны — причём делать это на своей территории — сказывались на обоих.

Поведение китайцев было обдуманным, но предсказуемым. Два разведывательных бронетранспортёра становились рядом. Остальные ставились в стороне, но один обязательно в трехстах метрах сзади, чтобы прикрыть тыл. Экипаж каждого бронетранспортёра оставался вместе, как единая группа. Каждый экипаж зажигал маленькую керосиновую лампу, чтобы разогреть рис — наверно, рис, думали русские.

Затем они располагались на четыре или пять часов сна, пробуждались ранним утром, готовили завтрак и двигались вперёд ещё до рассвета. Если бы они не были врагами, их подготовка и строгая дисциплина могли бы вызвать восхищение. Вместо этого Буйкова не оставляла мысль, что было бы неплохо примчаться на двух или трех своих разведывательных бронетранспортёрах к завоевателям и уничтожить их гусеничные машины огнём из скорострельных 30-миллиметровых пушек. Но Александров не позволит этого. Всегда можно положиться на офицеров, чтобы они не давали сержантам возможности сделать то, что им так хочется.

Капитан и его сержант вернулись на север к своему бронетранспортёру, оставив трех солдат наблюдать за «гостями», как называл их Александров.

— Как чувствуешь себя, сержант? — спросил офицер тихим голосом.

— Неплохо бы поспать. — Буйков оглянулся. Теперь между ними и чинками пролегала возвышенность вдобавок к деревьям. Он закурил и глубоко затянулся сигаретным дымом. — Это более тяжёлая работа, чем я ожидал.

— Почему ты так думаешь?

— Видите ли, товарищ капитан, я всегда думал, что наша задача заключается в том, чтобы убивать врагов. Нянчиться с ними намного труднее.

— Это верно, Борис Евгеньевич, но не забудь, что если мы будем хорошо исполнять порученное нам задание, то наша дивизия убьёт не одного и не двух.

— Да, товарищ капитан, но мы вроде как фотографируем волка, вместо того чтобы прикончить его.

— Люди, которые снимают хорошие фильмы о жизни дикой природы, выигрывают премии, сержант.

«У капитана странная привычка, — подумал Буйков, — он всегда пытается разъяснить что-то. Словно он старался быть учителем, а не офицером».

— Что у нас на ужин?

— Тушёнка и чёрный хлеб, товарищ капитан. Есть даже немного масла. Но нет водки, — печально добавил сержант.

— Когда все это кончится, я позволю вам напиться, Борис Евгеньевич, — пообещал Александров.

— Если мы доживём до этого, я провозглашу тост за ваше здоровье.

Бронетранспортёр стоял на том же месте, где они оставили его, и экипаж накрыл его маскировочной сеткой. Зато достоинством этого офицера является то, — подумал Буйков, — что он даёт возможность своим людям выполнять порученные им обязанности без крика и жалоб. Дед говорил о таком же чувстве настоящей товарищеской солидарности, когда рассказывал свои бесконечные истории о том, как громили немцев по пути к Вене, в точности как в военных кинофильмах, — вспомнил сержант.

Чёрный хлеб, завёрнутый в пластик, оказался вкусным, а тушёнка, разогретая на их собственной маленькой керосиновой печке, была совсем неплохой. По крайней мере, собаки ели бы её с удовольствием. К тому времени, когда они кончили ужинать, появился сержант Гречко. Он был командиром бронетранспортёра №3 и нёс…

— Неужели это то, о чём я думаю? — спросил Буйков. — Юрий Андреевич, а ведь ты настоящий товарищ!

Это была пол-литровая бутылка водки, самая дешёвая «ВОДКА», как её называли, запечатанная «бескозыркой» — после того, как её срывали, закрыть снова бутылку было уже нельзя.

— Кому пришла в голову эта мысль? — потребовал ответа капитан.

— Товарищ капитан, сейчас холодная ночь, а мы русские солдаты, и нам нужно что-то, чтобы согреться и расслабиться, — объяснил Гречко. — Это единственная бутылка во всем подразделении, и, по-моему, глоток нам не повредит, — высказал разумную мысль Гречко.

— Ну, ладно. — Александров протянул свою алюминиевую кружку и получил примерно шестьдесят граммов. Он подождал, когда весь экипаж получит свою порцию, и увидел, что бутылка опустела. Они дружно выпили, и действительно, это пришлось по вкусу русским солдатам, исполняющим в сибирском лесу свой долг ради матери-родины.

— Завтра нам нужно пополнить баки, — сказал Гречко.

— Автозаправщик будет ждать нас в сорока километрах к северу, у сгоревшей мельницы. Мы поедем туда по одному и будем надеяться, что наши китайские друзья не окажутся излишне амбициозны в своём продвижении.

* * *

— Это, должно быть, ваш капитан Александров, — сказал майор Таккер. — Тысяча четыреста метров от ближайшего китайского бронетранспортёра. Очень близко, — заметил американец.

— Он хороший парень и отличный офицер, — сказал Алиев. — Только что докладывал обстановку. Китайцы выполняют порученное им задание с поразительной точностью. А где сама армия?

— В двадцати пяти милях позади передового дозора — или в сорока километрах, по-вашему. Они тоже останавливаются на ночь, но даже разжигают костры, словно хотят показать нам, где находятся. — Таккер подвигал мышкой и нашёл лагерь китайской армии. Сейчас дисплей был зелёного цвета. Китайские бронированные машины светились ярким светом, особенно машинные отделения, все ещё раскалённые от дневной работы.

— Удивительно! — произнёс Алиев, не скрывая искреннего изумления.

— В конце 1970-х годов мы решили, что будем наблюдать за противником и ночью, когда больше никто не может. Потребовалось некоторое время, чтобы разработать соответствующую технологию, но теперь, клянусь господом богом, она работает превосходно. Все, что нам нужно сейчас, это несколько «умных поросят».

— Что?

— Вы увидите их, полковник. Обязательно увидите, — пообещал Таккер. Наилучшее изображение поступало от «Грейс Келли», снабжённой лазерным целеуказателем, летящей сейчас на высоте 62 тысячи футов и смотрящей вниз своими камерами ночного видения. Под управлением Таккера беспилотный самолёт-разведчик продолжал полет на юг, завершая облёт китайских частей, продвигающихся в Сибирь. Сейчас на реке Амур было шестнадцать мостов, но самым уязвимым местом был Харбин, дальше к югу, на китайской территории. Там находилось множество железнодорожных мостов между Харбином и Бейаном, конечной станцией железнодорожной линии жизни Народно-освободительной армии Китая. «Грейс Келли» видела огромное количество поездов, главным образом с дизельными локомотивами впереди, но было и немало старых паровозов, работающих на каменном угле. Их вывели из резерва для того, чтобы непрерывно доставлять на север оружие и снаряжение. Наибольший интерес вызывали недавно построенные поворотные круги, где цистерны разгружали что-то, скорее всего дизельное горючее, в какой-то трубопровод, над которым напряжённо работали китайские инженеры, продвигая его на север. Это они скопировали у Америки.

Американская и британская армии сделали то же самое в Нормандии, прокладывая трубопровод на восток к линии фронта в конце 1944 года, и это, знал Таккер, была цель, заслуживающая особого внимания. Дизельное горючее не было просто пищей полевой армии. Это был воздух, которым она дышала.

Всюду виднелись толпы ничем не занятых людей. Рабочие, наверно привезённые сюда для ремонта гусеничных машин и основных железнодорожных мостов. Рядом с ними размещались зенитные батареи и батареи ракет «земля-воздух». Значит, Джо Чинк понимал важность мостов и делал все возможное, чтобы защитить их.

Можно подумать, что это им поможет, — подумал Таккер. Он снял трубку спутникового телефона и обсудил полученную информацию с персоналом в Жиганске, где генерал Уоллас составлял свою книгу целей. Железнодорожники на земле явно беспокоились относительно обслуживания продвигающейся Народно-освободительной армии, но для майора Таккера все это выглядело как множество целей. Для точечных целей он хотел использовать умные бомбы J-DAM, а для целей, занимающих большие площади, «умных поросят» — J-SOW, разбрасывающих сотни маленьких бомбочек по большой площади. И тогда Джо Чинк получит сокрушительный удар в подбородок. К тому же, по всей видимости, НОА, подобно всем полевым армиям, имела «стеклянный»[357]подбородок. Если нанести по нему достаточно сильный удар…

* * *

Русские на земле не имели представления о «ФедЭкс» и потому были поражены, что частная неправительственная корпорация может действительно владеть чем-то таким чудовищным, как грузовой самолёт «Боинг-747Ф».

Что касается экипажей самолётов, они в основном прошли подготовку в морской авиации или в ВВС и никогда не думали о том, что им придётся увидеть Сибирь, разве что через иллюминаторы стратегического бомбардировщика В-52Н. Посадочные площадки были неровными, хуже, чем на большинстве американских аэропортов, но на земле их ожидала целая армия людей, и когда распахнулись двери на носу самолёта, наземный обслуживающий персонал подогнал автопогрузчики, чтобы начать разгрузку бомб, уложенных на поддонах. Экипажи самолётов не спускались на землю. Подъехали автозаправщики, присоединили четырехдюймовые шланги к соответствующим насадкам и начали заливать горючее в огромные баки, для того чтобы самолёт мог улететь как можно быстрее и освободить место на аэродроме.

На каждом «747Ф» имелись койки для отдыха запасной смены экипажа, которая прилетела на самолёте. Они даже ничего не выпили — те, которые будут спать на обратном пути, а есть им пришлось пищу, полученную в Элмендорфе. В общей сложности понадобилось пятьдесят семь минут, чтобы разгрузить сотню тонн бомб, чего было едва достаточно для одного вылета каждого из десяти F-15E, стоящих на дальнем конце аэродрома. Именно туда отправились автопогрузчики со своим грузом.

* * *

— Неужели все так и обстоит? — спросил Райан.

— Да, господин президент. Несмотря на утончённое воспитание, эти люди очень ограничены в своём мышлении, и, по сути дела, наша беда заключается в том, что мы переносим наше мышление на других людей.

— Но у меня есть люди вроде вас, которые дают мне советы. Кто советует им? — задал вопрос Райан.

— У них тоже есть разумные люди. Проблема заключается в том, что китайское Политбюро не всегда к ним прислушивается.

— Да, верно, я сталкивался с этой проблемой и у нас. Это хорошая новость или плохая, парни?

— Потенциально это может быть и той, и другой, но не будем забывать, что сейчас мы понимаем их намного лучше, чем они нас, — сказал Эд Фоули присутствующим. — Это даёт нам огромное преимущество, если мы выберем разумный путь.

Райан откинулся на спинку кресла и потёр глаза. Робби Джексон был в таком же состоянии, хотя ему удалось поспать четыре часа в спальной Линкольна (она называлась так только потому, что там на стене висел портрет шестнадцатого президента). Хороший ямайский кофе помог всем стимулировать сознание.

— Меня удивляет, что их министр обороны такой тупой, — сказал Робби, глядя на донесение «ЗОРГЕ». — Высокопоставленным министрам платят деньги за то, что они являются мыслителями с широким охватом действительности. Когда операция идёт настолько хорошо, как та, которую они проводят, следовало бы заподозрить что-то неладное. Я бы так и поступил.

— О'кей, Робби, раньше ты был Богом Операций за рекой. Что ты нам рекомендуешь? — спросил Джек.

— Смысл крупной операции всегда заключается в том, что ты играешь с мыслями противника. Нужно вести его по пути, по которому ты хочешь, чтобы он шёл, или проникнуть внутрь цикла его решений, просто для того, чтобы не дать ему возможности анализировать информацию и принимать правильные решения. Мне кажется, что мы можем сделать это.

— Каким образом? — спросил Арни ван Дамм.

— Общим фактором каждого успешного военного плана в истории является следующий: вы показываете противнику то, что он ожидает и надеется увидеть, а когда он думает, что схватил мир за яйца, вы одним ударом подсекаете ему ноги. — Робби увидел, что к нему прислушиваются. — Разумный ход будет заключаться в том, чтобы дать ему наступать ещё несколько дней, пусть он думает, что все идёт все легче и легче, а мы тем временем будем накапливать силы. Когда же мы нанесём удар, мы обрушимся на него, как землетрясение на Сан-Франциско — без малейшего предупреждения, чтобы у него создалось впечатление, что на него рухнул весь гребаный мир. Микки, где у них самое уязвимое место?

Ответ генерала Мура был готов:

— Это всегда логистика. Они жгут примерно девятьсот тонн дизельного топлива в день, чтобы их танки и гусеничные машины продвигались на север. Целых пять тысяч сапёров работают как бобры, продвигая трубопровод, чтобы не отставать от передовых сил армии. Мы перережем этот трубопровод, и они попытаются компенсировать недостаток топлива с помощью автозаправщиков, но это им не удастся…

— А мы воспользуемся «умными поросятами», чтобы вообще покончить с этим, — закончил вице-президент.

— Да, это один из способов справиться с ними, — согласился генерал Мур.

— Умные поросята? — недоуменно спросил Райан.

Робби объяснил замысел и закончил:

— Мы разрабатывали этот и ещё несколько аналогичных фокусов в течение последних восьми лет. Я провёл месяц на Китайском озере, работая с протитипом. Он действует очень успешно, если у нас будет достаточно материала.

— У Гаса Уолласа «умные поросята» в первых строчках списка рождественских подарков.

— Другой трюк носит политический характер, — закончил Джексон.

— Забавно, но у меня есть предложение подобного характера. Как КНР объясняет эту войну своему народу?

На этот раз пришла очередь профессора Вивёра:

— Они утверждают, что русские спровоцировали пограничный инцидент — в точности как это сделал Гитлер в 1939 году с Польшей. Технология Большой Лжи. Они применяли это и раньше. Так поступает каждое государство, во главе которого стоит диктатор. Это достигает успеха, если вы контролируете, что показывать народу.

— Каким оружием лучше всего победить ложь? — спросил Райан.

— Правдой, разумеется, — ответил Арни ван Дамм, выражая общее мнение. — Но они контролируют распространение новостей. Каким образом довести правду до китайского населения?

— Эд, как поступает к нам информация «ЗОРГЕ»?

— Через Интернет, Джек. Ну и что?

— Сколько китайцев имеют собственные компьютеры?

— Миллионы — за последние пару лет это число резко увеличилось. Вот почему они пользуются патентом фирмы «Делл Компьютер», о котором мы столько говорили во время торговых переговоров, — и… да, конечно… — На лице Фоули появилась улыбка. — Мне это нравится.

— Это может оказаться опасным, — предостерёг Вивёр.

— Доктор Вивёр, не существует безопасного способа вести войну, — ответил Райан. — Это не переговоры между друзьями. Генерал Мур?

— Да, сэр.

— Отдайте соответствующие приказы.

— Слушаюсь, сэр.

— Единственный вопрос заключается в следующем: добьёмся ли мы успеха?

— Джек, — сказал Робби Джексон, — это как в бейсболе. В бейсбол играют для того, чтобы выяснить, кто лучше.

* * *

Первой дивизией из подкреплений, прибывшей в Читу, была 201-я. Поезда подъезжали к разгрузочным платформам, построенным специально для этой цели. Железнодорожные платформы были спроектированы (и построены в большом количестве) для транспортировки военных гусеничных машин. Для этого в конце каждого вагона располагались откидывающиеся наклонные рампы. Когда их откинули и закрепили, танки могли съезжать на бетонные площадки, у которых стояли поезда. Это было непросто — ширина вагонов была в лучшем случае такой же, как гусеницы танков, — но водители вели танки прямо и испускали вздох облегчения, когда танки оказывались на бетонных площадках. После этого военные полицейские, исполняющие обязанности регулировщиков, направляли танки к месту сбора. Командир 201-й мотострелковой дивизии и его штаб уже стояли здесь, а командиры полков получили приказы, указывающие, по каким дорогам двигаться на северо-восток, где они присоединятся к 5-й армии Бондаренко. После их присоединения к ней 5-я армия превратится в настоящую полевую армию вместо теоретического изображения на бумаге.

201-я дивизия, подобно следующим за ней 80-й, 34-й и 94-й дивизиям, была снаряжена новейшим русским вооружением и находилась в полной боевой готовности.

Их ближайшая задача заключалась в том, чтобы устремиться на северо-восток и занять позицию перед наступающими китайцами. Двигаться придётся с максимальной скоростью. В этой части России мало дорог, а существующие покрыты гравием, что вполне подходило для гусеничных машин. Проблема заключалась в снабжении танков и бронетранспортёров горючим, потому что вдоль этих дорог было мало заправочных станций для грузовиков, курсирующих тут в мирное время.

201-я дивизия реквизировала все автозаправщики, которые удалось обнаружить её офицерам. Но даже этого могло оказаться недостаточно, беспокоились снабженцы.

Правда, выбирать было не из чего. Если удастся доставить танки на запланированные позиции, то в крайнем случае придётся использовать их в качестве дотов.

Зато здесь были протянуты телефонные линии, дававшие возможность обходиться без радиосвязи. По всему району был отдан строжайший приказ соблюдать радиомолчание, и, таким образом, появление новых дивизий может оказаться внезапным для противника. Базирующиеся здесь американские и русские военно-воздушные силы получили указание ликвидировать все тактические разведывательные самолёты, которые могли быть посланы китайцами. Все семнадцать китайских самолётов J-6 и J-7, считавшихся разведывательными, были сбиты ещё на подлёте к Чите.

* * *

Проблема китайской спутниковой разведки была, как ни странно, в Париже. Французская корпорация SPOT, которая эксплуатировала коммерческие спутники, ведущие фотосъёмку, получила многочисленные заявки по фотосъёмке Сибири, и хотя многие из них поступили от кажущихся законными западных компаний, всем было отказано. Хотя они не были таким совершенными, как разведывательные спутники США, птички SPOT были достаточно хороши, чтобы опознать многочисленные поезда, собравшиеся в Чите.

Поскольку Китайская Народная Республика по-прежнему имела действующее посольство в Москве, власти начали подозревать, что Министерство государственной безопасности КНР имеет русских, действующих как платные шпионы и снабжающих информацией нового врага России. Те лица, которые находились под подозрением, были арестованы и допрошены Федеральной службой безопасности, причём находящиеся под особым подозрением допрашивались особенно сурово.

В их числе был Климентий Иванович Суворов.

— Вы находились на службе у вражеской страны, — заметил Павел Ефремов. — Вы совершили убийство по указанию вражеской разведки и состояли в заговоре с целью убийства президента нашей страны. Все это нам известно. Мы следили за вами в течение длительного времени. У нас есть вот это. — Ефремов достал фотокопию одноразового блокнота, извлечённого из тайника под скамейкой в парке. — Вы можете рассказать нам все, в противном случае приговор к высшей мере будет приведён в исполнение.

В кино дальше следует заявление бесстрашного разведчика, который вызывающе отвечает:

— Какое это имеет значение, вы всё равно меня расстреляете. — Однако Суворов не имел никакого желания умирать. Он любил жизнь, подобно любому другому человеку, и не думал, что его арестуют, как мелкого уличного преступника.

Более того, он ожидал ареста гораздо меньше любого преступника, потому что знал, насколько он хитёр и умён, хотя уверенность в этом за последние дни заметно поубавилась.

Перспективы будущего для Климентия Ивановича Суворова были в настоящее время достаточно унылыми. Он был обучен и воспитан Комитетом государственной безопасности и потому знал, что его ждёт — пуля в затылок. Если, конечно, он не даст следователям что-то достаточно ценное, и тогда ему сохранят жизнь. В настоящее время даже жизнь в лагере строгого режима казалась ему предпочтительнее смерти.

— Вы арестовали Конга?

— Мы говорили вам раньше — нет, не арестовали. Зачем ставить его в известность, что мы раскрыли вашу организацию? — честно ответил Ефремов.

— Тогда вы можете использовать меня против них.

— Каким образом? — спросил офицер ФСБ.

— Я могу сказать им, что предложенная операция продолжается, но ситуация в Сибири помешала мне осуществить её в ближайшее время.

— А если Конг не сможет покинуть посольство — мы охраняем его и изолировали всех дипломатов, — как вы передадите ему эту информацию?

— По электронной почте. Да, вы можете следить за их проводной связью, но вести постоянное наблюдение за сотовыми телефонами гораздо труднее. У меня есть запасной метод связи с ним по электронной почте.

— И то, что вы до сих пор не вышли на связь, не встревожит их?

— У меня есть простое объяснение. Мой сообщник из спецназа испугался из-за начала военных действий, и я тоже.

— Но мы уже проверили все методы вашей электронной связи.

— Неужели вы считаете, что я записал все? — Суворов постучал по виску. — Я не такой дурак.

— Так в чём заключается ваше предложение?

— Я сообщу Конгу, что могу продолжить выполнение операции. Мне нужно, чтобы они дали согласие условленным сигналом — особый способ закрывать занавески на окнах, например.

— И что вы хотите за сотрудничество?

— Гарантию, что меня не расстреляют, — предложил предатель.

— Понятно, — произнёс Ефремов. Он был готов застрелить изменника прямо сейчас, но с политической точки зрения может оказаться полезным принять его предложение. Он решил обсудить это с начальством.

* * *

Самая трудная проблема при наблюдении за китайцами заключалась в том, что нужно было предугадывать всё, что они делали, а это означало, что они спали больше примерно на час. Александров выпил свой утренний чай. Сержант Буйков с наслаждением выкурил две сигареты после чая, и теперь они лежали, прижавшись к мокрой от росы земле, прижав бинокли к глазам. Китайцы тоже выставляли на ночь часовых, сидевших поблизости от своих гусеничных машин всю ночь, примерно на расстоянии сотни метров от них. Они не хотели слишком уж рисковать, — подумал капитан. Он разместил бы своих часовых гораздо дальше, по крайней мере на расстоянии полукилометра, парами, снабдив их рациями вдобавок к автоматам. Больше того, он поставил бы миномёт на случай, если они заметят что-то опасное. Но оба — Лис и Садовник — казались уверенными и осторожными, что представлялось странной комбинацией черт характера.

А вот их поведение утром было таким, как обычно. Керосиновые печки разогревали чай — возможно, чай, подумали русские, и ели с чаем то, что китайцы едят на завтрак. Затем они свернули маскировочные сетки. Часовые, стоявшие на страже ночью, подошли к офицерам и доложили о своём дежурстве, затем все разместились в бронетранспортёрах. Первый прыжок в бронетранспортёрах был коротким, даже меньше полукилометра, и снова из машин вышли пешие разведчики, которые двинулись вперёд, затем быстро вернулись обратно. Дальше последовал второй, гораздо более продолжительный утренний прыжок.

— Пора двигаться, сержант, — приказал Александров, и оба побежали к своим разведывательным бронетранспортёрам для нового перехода в лес, совершив третий прыжок в обратном направлении.

* * *

— Они снова отправились в путь, — сказал майор Таккер, проспавший целых три часа на матрасе в четырех футах от терминала, управлявшего полётом «Тёмных звёзд». На этот раз в небе снова барражировала «Ингрид Бергман», расположившаяся таким образом, что могла видеть одновременно разведывательное подразделение и остальную китайскую армию. — Ты обратил внимание на то, что китайцы строго придерживаются предписанного распорядка, верно?

— Да, похоже на это, — согласился полковник Толкунов.

— Исходя из предыдущего продвижения, сегодня вечером они расположатся примерно вот здесь. — Таккер сделал зелёную пометку на карте, покрытой ацетатной плёнкой. — Таким образом, они подойдут к золотой шахте послезавтра. Где вы планируете занять оборону? — спросил майор.

— Это зависит от того, как быстро сумеет продвинуться 201-я дивизия.

— Горючее? — спросил Таккер.

— Дизельное горючее, но я согласен, в этом заключается главная проблема передвижения такого большого подразделения.

— Да, а для нас проблемой являются бомбы.

— Когда вы собираетесь атаковать китайские цели? — спросил Толкунов.

— Это не мой департамент, полковник, но когда это произойдёт, ты увидишь это, в прямом эфире и цветном изображении.

* * *

Райан поспал пару часов днём, пока Арни ван Дамм занимался встречами с людьми, которым было назначено (глава администрации тоже нуждался в сне, но, подобно большинству людей в Белом доме, он считал, что нужды президента важнее его собственных). Теперь Райан смотрел на экран телевизора, на который поступало изображение с «Ингрид Бергман».

— Это удивительно, — заметил он. — Создаётся впечатление, что ты можешь снять телефонную трубку и сказать водителю, куда вести свой танк.

— Мы стараемся избегать этого, — тут же ответил генерал Мур. Во Вьетнаме это называлось «Командир в небе», когда командиры батальонов отдавали приказы своим сержантам, куда направлять патрули, причём это не всегда приносило пользу рядовым. Чудо современных коммуникаций может быть одновременно и проклятием, с ожидаемым результатом, что люди на переднем крае перестанут обращать внимание на приказы, переданные по радио, или просто выключат проклятые аппараты, пока им самим не потребуется что-то передать.

Райан кивнул. В своё время он служил вторым лейтенантом в корпусе морской пехоты, и хотя служил недолго, он помнил, какая это трудная работа для молодого парня, только что закончившего колледж.

— Китайцы знают, что мы наблюдаем за ними?

— Насколько нам известно, нет. Если бы знали, то обязательно попытались сбить «Тёмную звезду», и мы заметили бы такую попытку. Впрочем, это совсем не так просто. Наши звёздочки практически невидимы на экране локатора, а заметить их визуально тоже нелегко, как говорили мне лётчики ВВС.

— Далеко не каждый истребитель может подняться на высоту в шестьдесят тысяч футов, не говоря уже о том, чтобы лететь на ней, — согласился Робби. — Такая задача трудна даже для «Томкэта». — Его глаза тоже были прикованы к экрану. Ни один офицер в истории военных операций не обладал подобной возможностью, даже двумя процентами её, в этом Джексон не сомневался. Цель большинства военных сражений заключалась в том, чтобы найти противника и знать, где он, чтобы уничтожить его. Эти новые аппараты сделали войну чем-то вроде голливудского кино — и если бы китайцы знали, что за ними наблюдают так пристально, с ними случился бы удар. Значительные усилия при проектировании «Тёмных звёзд» были потрачены на то, чтобы сделать их невидимыми. Их передатчики были узконаправленными и замкнутыми на спутники, вместо того чтобы излучать радиоволны во все стороны, подобно обычному радио. Таким образом, они вполне могли оставаться чёрными дырами в небе, барражируя на высоте двенадцати миль над полем битвы.

— Что же важного в этой войне? — спросил Джек у генерала Мура.

— Логистика, сэр, всегда логистика. Я сказал вам сегодня утром, что они жгут огромное количество дизельного топлива, а пополнить запасы — задача исключительно трудная. У русских такая же проблема. Они пытаются перебросить свою свежую дивизию на север, чтобы преградить путь китайской армии, выстроить оборону перед Алданом, недалеко от которого находится золотая шахта. У них равные шансы с китайцами достигнуть этой воображаемой точки, несмотря на то что русские движутся по дорогам и никто им не препятствует. Им приходится везти огромное количество топлива. Ещё одна проблема заключается в том, что они изнашивают гусеницы на своих машинах. У них нет трейлеров, как у нас, так что их танки вынуждены делать все сами. Нужно иметь в виду, что танки гораздо более деликатные машины, чем кажутся. Можно предположить, что они утратят четверть или даже треть своего ресурса только из-за этого стремительного марша.

— Смогут они воевать после этого? — спросил Джексон.

— В составе этих дивизий танки Т-80У. Они могут выстоять против наших М60АЗ, но заметно уступают нашим новым M1, не говоря уже о М1А2. Если сравнивать их с китайскими М-90, русские танки ничем им не уступят, с качественной точки зрения. Проблема заключается в том, что у китайцев гораздо больше танков. Кроме того, возникает вопрос подготовки. Русские дивизии, прибывшие с запада, являются их лучшими соединениями, с точки зрения подготовки и снабжения новейшим снаряжением. Вопрос заключается в том, достаточно ли они хороши. Скоро увидим.

— А наши парни?

— Они начнут прибывать в Читу завтра утром. Русские хотят, чтобы они двинулись на восток и восток-юго-восток. Оперативная концепция заключается в том, что русские остановят продвижение китайских армий, а мы затем перережем их пути снабжения около реки Амур. Теоретически это разумно, — сказал генерал Мур нейтральным голосом, — и русские говорят, что у них сколько угодно топлива в подземных хранилищах, находившихся здесь почти пятьдесят лет. Посмотрим.

Глава 55 Взгляды и удары

Генерал Пенг находился сейчас в авангарде своей армии вместе с передовыми подразделениями 302-й бронетанковой дивизии. Дела шли хорошо — настолько хорошо, что он начал нервничать. Никакого сопротивления? — спросил он себя. Ни единого винтовочного выстрела, не говоря уже об артиллерийском. Неужели русские спят или просто не имеют войск в этом секторе? В Хабаровске у них находится штаб армии, которой командует генерал Бондаренко, известный как компетентный, даже мужественный офицер. Но где, черт побери, его войска? Разведка доложила ему, что в распоряжении Бондаренко находится полностью укомплектованная 265-я мотострелковая дивизия. У русских такая дивизия представляет собой великолепно организованную механизированную часть с достаточным количеством танков, чтобы пробить любую оборону, и таким количеством пехоты, которое способно удерживать любую позицию в течение длительного времени. Теоретически, конечно. Но где эта дивизия? И где подкрепления, которые должны выслать русские? Пенг запросил информацию, и военно-воздушные силы якобы послали разведывательные самолёты с фотокамерами на поиски противника, но никаких результатов он не получил. Он полагал, что будет вести наступление в основном в одиночку, но даже не подозревал, что ему вообще никто не будет помогать. В пятидесяти километрах перед 302-й бронетанковой дивизией находилось разведывательное подразделение, которое доложило только, что обнаружило следы от гусениц на грунте, но не смогло определить, свежие они или нет. Посланные им вертолёты вернулись без каких-либо результатов. Им удалось обнаружить кого-то, но это оказались только местные жители, которые в основном старались скрыться и больше не показываться.

Тем временем его войска продвигались по древней железной дороге, но это было ничуть не лучше, чем широкая дорога, усыпанная гравием. Его потенциальным беспокойством оставалось горючее, но двести десятитонных автозаправщиков доставляли достаточное количество горючего от трубопровода, который военные инженеры продвигали вперёд со скоростью сорок километров в сутки от последней станции железной дороги на берегу Амура. Говоря по правде, это был самый впечатляющий подвиг за все время войны. Позади армии Пенга инженеры прокладывали трубопровод, затем покрывали его метровым слоем земли для маскировки. Правда, они не могли скрыть насосные станции, но приготовили большое количество запасных частей для ремонта станций, если противник выведет их из строя.

Нет, единственное, что беспокоило Пенга, это местонахождение русской армии.

Дилемма заключалась в следующем: или его разведка не смогла добыть надёжные сведения и в сфере интересов генерала Пенга не было русских войск, или разведывательная информация была точной и русские просто отступали от его армии, лишая китайцев шанса вступить с ними в бой и уничтожить. Но с каких это пор русские отказывались защищать свою землю? Это никак не соответствовало репутации генерала Бондаренко. Китайские солдаты, несомненно, встали бы стеной на защиту родины. Какая-то бессмыслица, тяжело вздохнул Пенг. Впрочем, события во время войны часто развивались таким образом, напомнил он себе. В настоящий момент он даже немного опережал план, и его первая стратегическая цель — золотая шахта — находилась всего в трех днях от передового разведывательного подразделения. Генерал Пенг ещё ни разу не видел золотую шахту.

* * *

— Разрази меня гром! — воскликнул Пётр Петрович. — Это моя земля. Никакой китаеза не сможет прогнать меня с неё!

— Они всего в трех или четырех днях от вас.

— Ну и что? Я прожил здесь больше пятидесяти лет. И теперь не уйду отсюда! — Голос старика был вызывающим. Директор горнодобывающей компании лично приехал сюда, чтобы увезти его в безопасное место, и ожидал, что он согласится уехать без особого сопротивления. Но, видимо, неправильно оценил характер старого охотника.

— Пётр Петрович, мы не можем оставить вас здесь. Шахта является их главной целью, именно её они хотят отнять у нас.

— Тогда я буду защищаться и не отдам шахту врагу! — огрызнулся Гоголь. — Я убивал немцев, убивал медведей, убивал волков. А теперь буду убивать китайцев. Я старый мужик, а не старая баба, товарищ директор!

— Вы будете сражаться с вражескими солдатами?

— А почему нет? — спросил Гоголь. — Это моя земля. Я знаю здесь все. Я знаю, где скрываться, и знаю, как стрелять. Мне и раньше приходилось убивать вражеских солдат. — Он показал на стену. Старая боевая винтовка висела на стене, и директор видел множество зарубок на прикладе — каждая зарубка означала убитого немецкого солдата. — Я охотился за волками и медведями. Теперь буду охотиться за людьми.

— Вы слишком стары, чтобы быть солдатом. Это работа для молодых людей.

— Не нужно быть атлетом, чтобы нажать на спусковой крючок, товарищ директор, и никто не знает эти леса лучше меня. — Словно подчёркивая эти слова, Гоголь встал и снял со стены свою снайперскую винтовку, с которой воевал во время Великой Отечественной войны, оставив новую австрийскую винтовку на месте. Смысл его жеста был очевиден. Старик воевал с этой винтовкой в руках во время войны, и был готов воевать снова. На стене все ещё висело несколько позолоченных волчьих шкур, и у каждой в голове виднелось одно отверстие. Он коснулся одной из шкур, затем посмотрел на своих гостей. — Я русский. Я буду защищать свою землю.

Директор решил, что передаст ответственность за старика военным. Может быть, им удастся убедить его. Что касается его самого, он не имел особого желания помогать китайской армии и потому вышел из хижины. Когда дверь закрылась за ним, Пётр Петрович Гоголь открыл бутылку водки и сделал глоток, зажмурившись от удовольствия. Затем он почистил винтовку и начал думать о давно ушедших временах.

* * *

Железнодорожный терминал был отлично спроектирован для этой цели, решил полковник Уэлш. Может быть, русские инженеры делали свою работу грубо, но результатом стал терминал, который легко справится с задачей, для которой его построили. Присмотревшись, полковник увидел, что он выглядит гораздо лучше, чем кажется с первого взгляда. Поезда совершали разворот на том, что американские и европейские инженеры называют поворотным треугольником. Это давало им возможность подавать вагоны к одной из десяти разгрузочных рамп, и русские делали это искусно и уверенно. Большой электрический локомотив ВЛ80Т медленно подъехал к месту разгрузки задним ходом, а кондукторы на последних вагонах держали руки на клапанах воздушных тормозов и включили тормоза, когда состав достиг рампы.

Как только поезд остановился, солдаты высыпали из пассажирских вагонов и побежали к своим машинам, чтобы завести их и спуститься с платформ на бетонные рампы. Потребовалось всего тридцать минут на разгрузку одного состава. Это произвело впечатление на полковника Уэлша, который возил свою семью в Мир Диснея на автопоезде, и процедура разгрузки в Сэнфорде, Флорида, занимала полтора часа. Затем поезда не ждали ни минуты. Большие электрические локомотивы сразу подошли к поездам для того, чтобы начать обратный путь на запад за очередным грузом в десять тысяч тонн. Несомненно, русские умели делать все быстро, когда это требовалось.

— Полковник? — Уэлш повернулся и увидел русского майора, щеголевато поднёсшего руку к фуражке.

— Да?

— Первый поезд с вашим личным составом прибывает через четыре часа двадцать минут. Мы проводим их к южному сборному пункту. Там есть горючее, если оно им понадобится, и затем наши гиды направят их на восток.

— Очень хорошо.

— До этого времени, если вы голодны, в здании станции есть столовая.

— Спасибо. Пока у нас все в порядке. — Уэлш подошёл к месту, где была установлена его спутниковая рация, и передал полученную информацию генералу Диггзу.

* * *

Полковник Бронко Уинтерс имел теперь семь красных звёзд, нарисованных на боковой панели его F-15C, а также четыре флага бывшей Объединённой Исламской Республики. Он мог бы дать указание нарисовать также листья марихуаны или коки, но эта часть его жизни осталась в далёком прошлом[358], и воспоминание об этих сбитых самолётах было чернее, чем кожа его дяди Эрни, все ещё живущего в Гарлеме. Так что теперь он был двойным асом, и в составе ВВС не было много двойных асов, продолжавших летать, в течение очень длительного времени. Он повёл своё звено к тому месту, которое они привыкли называть Кабаньей Станцией, на западном краю наступающей китайской армии.

Это была станция Орлов. В настоящее время в Сибири находилось больше сотни истребителей F-16, но эти самолёты были предназначены главным образом для атак с воздуха на землю. Так что истребительная часть операции была его делом, пока пилоты шестнадцатых ворчали о том, что их считают гражданами второго сорта. Впрочем, они действительно были гражданами второго сорта, насколько понимал полковник Уинтерс. Несчастные маленькие одномоторные простаки.

За исключением истребителей F-16CG, которые приносили немалую пользу, потому что были предназначены для уничтожения вражеских радиолокационных станций и батарей «земля-воздух». Сибирские ВВС (так они называли себя) пока ещё не нанесли ни одного удара «воздух-земля». Им был дан приказ не делать этого, что оскорбило парней, чья идея развлечения заключалась в уничтожении целей на земле вместо более мужественных занятий. У них ещё не было достаточного количества бомб для проведения настоящей бомбардировочной кампании, так что им оставалось только взлетать в небо и охранять самолёты Е-ЗВ на случай, если Джо Чинк решит напасть на них. Это была трудная операция, но теоретически выполнимая, и Бронко удивлялся, что китайцы все ещё не предприняли такой попытки. Это был гарантированный способ потерять множество истребителей, но они уже потеряли их так много, что потеря ещё нескольких не будет так заметна при выполнении подобной задачи…

— Ведущий «Кабан», это «Орёл-2».

— Ведущий «Кабан» слушает.

— Мы видим, что-то происходит, множество бандитов по вектору один-четыре-пять от вашей позиции, ангелы три-три, расстояние двести пятьдесят миль, летят на север, скорость шестьсот узлов — бандитов больше тридцати, похоже, они летят прямо к нам, ведущий «Кабан», — сообщил диспетчер на АВАКСе.

— Понял, исполняем. «Кабаны», это ведущий, — вызвал он своё звено из четырех истребителей. — Будем держать ушки на макушке.

— «Два». «Три». «Четыре», — отозвались остальные истребители.

— Ведущий «Кабан», это «Орёл-2». Бандиты перешли на сверхзвук и направляются прямо к нам. Похоже, они не собираютсяшутить. Правый вектор к курсу один-три-пять и готовы к атаке.

— Понял, «Орёл». Ведущий «Кабан», переходим на курс один-три-пять.

«Два». «Три». «Четыре».

Прежде всего Уинтерс проверил запас горючего. Полные баки. Затем он посмотрел на изображение, переданное на его дисплей с АВАКСа. Действительно, к АВАКСу приближалась туча китайских истребителей, словно китайцы подняли в воздух целый истребительный полк. Ему показалось, что мерзавцы прочитали его мысли.

— Черт побери, Бронко, похоже, нам предстоит схватка на ножах.

— Успокойся, Дакки, у нас ножи получше.

— Если ты так считаешь, Бронко, — ответил ведущий второй пары.

— Расходимся, парни, — приказал полковник Уинтерс. Звено из четырех истребителей F-15 разделилось на две пары, и пары перестроились таким образом, что каждый истребитель мог прикрывать другого, но одна ракета не могла поразить сразу обоих.

Дисплей у ног полковника показывал, что китайские истребители находятся теперь на расстоянии чуть больше сотни миль, и векторы скорости превышали восемьсот узлов. Затем изображение на мгновение затуманилось.

— Ведущий «Кабан», похоже, они только что сбросили подвесные баки.

— Понял. — Значит, китайцы сожгли горючее, чтобы забраться на высоту, и теперь вступят в бой с полными внутренними баками. Расстояние между ними и Е-ЗВ «Сентри» сократилось до двухсот миль. Теперь их намерение было ясным — они хотели сбить самолёт радиолокационного наведения. На модифицированном «707-м» находилось тридцать человек, и Уинтерс был знаком со всеми. Они работали вместе много лет, главным образом во время учений, и каждый диспетчер на «Сентри» имел свою узкую специальность. Некоторые особенно хорошо подводили тебя к воздушному заправщику, другие умело посылали тебя на охоту. Были и такие, которые лучше всего могли защищать себя от противника. Сейчас за дело примется эта третья группа. Экипаж «Сентри» будет думать, что несправедливо намеренно преследовать модифицированный старый авиалайнер… только потому, что он наводил свои истребители на тех, которые сбивали их друзей за штурвалами истребителей. Ничего не поделаешь, — подумал Уинтерс, — такова жизнь. Но он не собирался дать возможность этим бандитам беспрепятственно атаковать ещё один самолёт американских ВВС.

Оставалось восемьдесят миль.

— Скиппи, следуй за мной, — приказал полковник.

— Понял тебя, ведущий. — Два истребителя взобрались на высоту в сорок тысяч футов, для того чтобы холодный грунт позади целей создал хороший контраст для их ракет с инфракрасными головками самонаведения. Он снова проверил радиолокационный дисплей. Да, их не меньше тридцати, огромное превосходство. Если бы китайцы сообразили, они разделились бы на две группы — одна вступила в бой и отвлекла американские истребители, а вторая атаковала основную цель. Он постарается сконцентрировать своё внимание на последних, но если первая группа пилотов окажется компетентной, это окажется непростым делом.

В наушниках послышалось щебетание. Расстояние сократилось до шестидесяти миль. Почему не сейчас? — спросил он себя. Китайские истребители были за пределами видимости, но в пределах досягаемости его ракет AMRAAM. Время ударить их прямо в зубы.

— Пускаю «Слэммер», — произнёс он по радио.

— Понял, «Слэммер», — ответил Скиппи, находящийся в полумиле справа от него.

— «Фокс-Один»! — сказал Уинтерс, когда первая ракета сорвалась с направляющих.

Первый «Слэммер» уклонился налево, разыскивая предназначенную для него цель — один их ведущих вражеских истребителей. Скорость сближения между ракетой и целью значительно превышала две тысячи миль в час. Он опустил взгляд на дисплей — да, точка цели расширилась и начала падать. Номер восемь. Время для другого:

— «Фокс-Один»!

— «Фокс-Один», — отозвался его ведомый. Через несколько секунд: — Попадание! — крикнул лейтенант Акоста.

Вторая ракета Уинтерса каким-то образом прошла мимо цели, но сейчас не было времени выяснять причину. У него было ещё шесть ракет AMRAAM, и в течение следующей минуты он выпустил четыре из них. К этому времени он уже видел приближающиеся китайские истребители. Это были «Шеньян J-8II», у них были радары и ракеты. Бронко включил устройство подавления радиолокационного излучения, не зная, работает оно или нет. «Интересно, — подумал он, — имеют ли его ракеты способность самостоятельного наведения на цель подобно его „Сайдуайндерам“?» Наверно, скоро узнает, но сначала он пустил две оставшиеся ракеты.

— Поворачиваю направо, Скиппи.

— Следую за тобой, Бронко, — ответил Акоста.

Проклятье, — подумал Уинтерс, — осталось ещё не меньше двадцати этих хмырей.

Он устремился вниз, набирая скорость, запрашивая вектор.

— Ведущий «Кабан», это «Орёл», их осталось двадцать три, и они продолжают атаку. Разделились на две группы. У тебя бандиты в направлении на семь часов, и они приближаются.

Уинтерс развернул самолёт и повернул голову, напрягая шею против центробежных сил, стараясь увидеть противника. Действительно, J-8, китайский двухмотороный вариант МиГ-21, пытается занять позицию и пустить ракеты в него — нет, их два.

Он накренил самолёт ещё резче, сопротивляясь перегрузкам в 7 «же», и после десяти бесконечных секунд направил нос истребителя на противника. Его левая рука выбрала «Сайдуайндер», и он запустил две ракеты.

Бандиты увидели дымные следы ракет и разошлись в разные стороны. Одному удастся спастись, но обе ракеты с головками наведения на излучение тепла замкнулись на китайце справа, и обе стёрли его с неба. Но куда делся второй? Глаза Уинтерса окинули небо, которое было переполнено и пусто в одно и то же время. Его система предупреждения об опасности издала неприятный скрежещущий звук, и теперь он узнает, действует ли его генератор помех. Кто-то пытался нацелить на него ракету, ведомую радиолокационным лучом. Уинтерс окинул взглядом небо, но не увидел никого…

Дымный след! Ракета, летящая в его направлении, неожиданно свернула в сторону и взорвалась, попав в цель, свою или чужую, Уинтерс не смог определить.

— Звено «Кабанов», отзовитесь! — приказал он.

«Два». «Три». Пауза, и «Четыре».

— Скиппи, где ты?

— Ниже и справа, в одной миле, ведущий. Внимание, бандит в направлении на три часа и сближается.

— Вот как? — Уинтерс резко рванул истребитель вправо и тут же услышал щебечущий тон. Но это свой или чужой? Его ведомый сказал, что чужой, но невозможно точно определить, пока…

Кто бы это ни был, он пустил в него ракету, и Уинтерс пустил в ответ свой «Сайдуайндер», затем резко нырнул вниз, одновременно выпуская тепловые ловушки и тучу алюминиевых обрезков, чтобы обмануть противника. Удачно. Вражеская ракета с полуактивным радиолокационным наведением взорвалась в полумиле позади него, не причинив вреда, но «Сайдуайндер» Уинтерса не промахнулся. Он сбил ещё один самолёт, а вот сколько всего за это утро, полковник не знал, и сейчас не было времени вести подсчёты.

— Скиппи, присоединяйся ко мне, летим на север.

— Понял, Бронко.

У Уинтерса был включён радиолокатор, и он видел по крайней мере восемь отражённых сигналов от истребителей противника на севере. Он включил форсаж, чтобы быстрее сблизиться с противником, и проверил запас горючего. Все ещё достаточно. «Игл» стремительно набрал скорость, но Уинтерс не хотел рисковать, он выпустил облако алюминиевых обрезков и тепловые ловушки на случай, если какой-нибудь неизвестный китаец выпустит в него ракету. Указатель опасности визжал теперь не переставая, хотя не тем отчётливым стрекочущим тоном, означавшим, что вражеская ракета замкнулась на него. Он проверил состояние боезапаса. Осталось ещё три AIM-9X «Сайдуайндер». Черт побери, на что он потратил целый день?

— Дакки повреждён, Дакки повреждён! — послышался голос. — О, проклятье!

— Здесь «Призрак», я сбил ублюдка, который попал в тебя, Дакки. Поворачивай направо, дай мне осмотреть тебя на предмет полученных повреждений.

— Один двигатель выведен из строя, второй дымится, — сообщил ведомый второго элемента. Его голос казался более разъярённым, чем испуганным. Он ещё не успел испугаться. Уинтерс не сомневался, пройдёт ещё тридцать секунд, и парня охватит страх.

— Дакки, за тобой виден дымок. Найди место, чтобы совершить посадку.

— «Орёл-2», Бронко, что происходит?

— Бронко, к нам все ещё приближаются шесть бандитов, навожу на них «Родео». Около тебя бандит, в направлении один час на расстоянии двадцать миль, ангелы три-один, скорость семь-пять-ноль.

— Понял тебя, «Орёл». Я вижу его. — Уинтерс немного довернул направо и услышал щебечущий тон. «Фокс-Два»! — произнёс он. Дымный след продолжался по прямой на протяжении нескольких миль, затем описал спираль налево, приближаясь к маленькой серо-голубой точке и… да!

— Ведущий «Родео», — прозвучал новый голос. — «Фокс-Один», «Фокс-Один» с двумя!

Теперь обстановка стала по-настоящему нервной. Уинтерс знал, что он может оказаться на линии огня этих «Слэммеров». Он посмотрел вниз и убедился, что его прибор «свой-чужой» светится ровным зелёным огнём. Система опознавания «свой-чужой» давала понять всем американским радиолокаторам и ракетам, что он был на их стороне, но Уинтерс не слишком доверял компьютерным чипам, особенно когда речь шла о его жизни. Поэтому он прищурил глаза, чтобы увидеть дымные следы, пролетающие рядом. Его радиолокатор мог теперь видеть АВАКС, он заметил, что самолёт летит на запад, совершая манёвр уклонения, но радиолокатор АВАКСа по-прежнему действовал, несмотря на то что китайские истребители находились на расстоянии… двадцати миль? Проклятье! Но в этот момент два отражённых всплеска на экране исчезли, и у всех остальных были дружеские отражения «свой-чужой».

Уинтерс проверил боезапас. Ракет не осталось. Как это произошло? Он был одним из лучших пилотов американских ВВС в наблюдении за окружающей обстановкой, но на этот раз он утратил представление о ходе воздушного боя. Он просто не помнил, когда выстрелил все свои ракеты.

— «Орёл-2», это ведущий «Кабан». Я Винчестер. Вам нужна помощь? — «Винчестер» означал, что у него не осталось боезапаса. Вообще-то дело обстояло не совсем так. У него все ещё оставался полный запас снарядов к 20-миллиметровой пушке, но внезапно резкие перемены курсов и стресс боя сказались на нём. Его руки были словно свинцовые, и он с трудом перевёл свой «Игл» на горизонтальный полет.

— Ведущий «Кабан», это «Орёл». Похоже, что мы сейчас в безопасности, но некоторое время ситуация была опасной.

— Понял тебя, «Орёл». У меня тоже. Что-нибудь осталось?

— Нет, «Кабан». У ведущего «Родео» две последних. Думаю, что мы должны поставить этому майору пару кружек пива.

— Не забудь об этом, «Орёл», — заметил ведущий «Родео».

— Дакки, где ты? — вызвал его Уинтерс.

— Немного занят, Бронко, — послышался напряжённый голос. — К тому же я ранен в руку.

— Бронко, это «Призрак». У Дакки пробоины в фюзеляже. Я собираюсь проводить его обратно в Сантар. Мне потребуется примерно тридцать минут.

— Скиппи, где ты?

— Позади тебя, Бронко. Мне кажется, я сбил четырех или пятерых в этой мясорубке.

— Боезапас?

— «Слэммер» и «Сайдуайндер», по одному каждого. Я присмотрю за тобой, полковник, — пообещал лейтенант Акоста. — А как действовал ты?

— Сбил двух, может быть и больше, я не уверен, — ответил командир звена.

Окончательный счёт поступит от АВАКСа, плюс запись на его собственной видеоленте. Сейчас ему больше всего хотелось выйти из самолёта и как следует потянуться, и теперь у него было время побеспокоиться о майоре Дэне Бойле — Дакки и его истребителе.

* * *

— Значит, мы хотим покопаться у них в головах, Микки? — спросил адмирал Дейв Ситон.

— Да, таков замысел, — ответил председатель Объединённого комитета начальников штабов главе морских операций.

— Разумно. А где у них головы?

— По мнению ЦРУ, китайцы считают, что мы намеренно ограничиваем объём военных операций по политическим причинам — чтобы не слишком обижать их.

— Ты это серьёзно? — спросил Ситон, не скрывая определённой степени недоверия.

Мур кивнул:

— Да.

— Ну что ж, тогда это походит на парня, у которого в руках тузы и восьмёрки, не правда ли? — произнёс начальник морских операций, имея в виду карты при последней игре в покер на руках у Джеймса Батлера — «Дикого Билла» — Хикока в Дедвуде, Южная Дакота. — Тогда выберем операцию, от которой у них закипят мозги.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы можем нанести по их флоту сокрушительный удар. Барт Манкузо хорошо знает своё дело. Подумай, чего они боятся больше всего… — Ситон откинулся на спинку своего вращающегося кресла. — Первое, что хочет сделать Барт, это потопить их подводный ракетоносец. Он сейчас в море, а за ним следует «Тусон», примерно в двадцати тысячах ярдов позади.

— Так далеко?

— Это даже слишком близко. Рядом с китайским ракетоносцем находится ещё одна атомная подводная лодка, чтобы защитить его. Так вот, «Тусон» возьмёт их обеих — разом. — Мур не понял терминологию, но Ситон говорил о китайских кораблях, называя их «они», имея в виду врага, который заслуживает только уничтожения. — В Пекине могут даже не узнать об этом, если только они не держат на парусе буй «Я мёртв». Их надводный флот намного примитивней. Китайские корабли являются главным образом целями для морской авиации, их потопят ракетами «воздух-корабль», чтобы успокоить наше надводное сообщество.

— Ты имеешь в виду ракеты, запускаемые подводными лодками?

— Микки, нельзя потопить корабли, делая в них пробоины, в которые войдёт воздух. Корабли топят, делая в них пробоины, куда хлынет вода, — объяснил Ситон. — О'кей, если мы хотим достигнуть психологического эффекта, нужно нанести удары одновременно. Для этого понадобится множество участников, и может возникнуть опасность чрезмерного усложнения операции, если противнику удастся разнюхать, что мы для него готовим, прежде чем последуют удары. Это рискованное дело. Мы действительно хотим пойти на это?

— Райан говорит о «крупномасштабном мероприятии». Ему помогает Робби.

— Робби — лётчик-истребитель морской авиации, — согласился Ситон. — Он мыслит в масштабах драматических морских баталий.

— Робби умеет готовить операции. Не забудь, он был очень хорошим J-3, — напомнил ему Мур.

— Да, я знаю, вот только он любит драматические операции. О'кей, мы можем выполнить такую задачу, хотя это и усложняет дело. — На секунду Ситон посмотрел в окно. — Знаешь, что могло бы действительно потрясти их?

— Что? — спросил Мур.

Ситон объяснил свой замысел.

— Но для нас это невозможно, как ты считаешь?

— Может быть, но ведь мы имеем дело не с профессиональными военными, правда? Это политики, Микки. Они привыкли иметь дело с образами, а не с реальностью. Вот мы и дадим им образ.

— У тебя есть возможности осуществить это?

— Дай мне возможность выяснить.

— Это безумие, Дейв.

— А развёртывание Первой бронетанковой в России не безумие? — спросил начальник морских операций.

* * *

Полковник Анжело Гиусти был теперь убеждён, что больше никогда в жизни он не захочет ехать на поезде. Он не знал, что все спальные вагоны русских железных дорог используются для транспортировки русских Вооружённых сил — они никогда не посылали такие вагоны на запад дальше Берлина, не для того, чтобы отнестись к американцам с пренебрежением, просто потому, что никому не приходило в голову сделать это. Он обратил внимание на то, что поезд уклонился к северу, сойдя с главной железнодорожной колеи. Затем поезд остановился и медленно поехал назад. Похоже, что только они одни находились на сортировочной станции. За последние два часа они проехали мимо многочисленных поездов, направляющихся на запад, причём их локомотивы тащили за собой вереницы пустых платформ. Проводник, который то появлялся, то снова исчезал, сообщил им примерное время прибытия, но Гиусти не поверил ему, исходя из того, что железная дорога, по которой ездят вагоны с такими неудобными сиденьями, вряд ли придерживается разумного расписания прибытия. Но вот они оказались в том месте, куда и должны были прибыть, а разгрузочные рампы указывали именно на это.

— Парни, мне кажется, что мы наконец приехали, — сказал своим подчинённым командир «Квортерной лошади».

— Хвала Иисусу, — заметил один из них.

Через несколько секунд поезд остановился с резким толчком, и они получили возможность выйти на бетонную платформу, которая, увидели они, протянулась на добрых тысячу метров на восток. Не прошло и пяти минут, как солдаты штабного подразделения тоже вышли на платформу и направились к своим машинам, разминая усталые ноги и одновременно ворча.

— Привет, Энджи, — послышался знакомый голос.

Гиусти повернулся, увидел полковника Уэлша и пошёл к нему, приложив руку к фуражке.

— Что происходит? — спросил Гиусти.

— На востоке отсюда происходит чёрт знает что, но есть хорошая новость.

— Какая именно?

— Для нас приготовили огромное количество горючего. Я летал вместе с охранными подразделениями, и Иван говорит, что у него всюду размешены хранилища дизельного топлива размером с гребаные супертанкеры. Так что без горючего мы не останемся.

— Это хорошая новость. А как относительно моих вертушек? — Уэлш молча показал рукой. Меньше чем в трехстах ярдах стоял вертолёт «Киова Уорриер» OH-58D. — Хвала господу за это. А плохие новости?

— Китайская Народно-освободительная армия перебросила в Сибирь четыре полностью укомплектованных армии категории «А» и продвигается на север. До сих пор с ними не было никаких столкновений, потому что Иван избегает боев до тех пор, пока не соберёт что-то по-настоящему большое, способное противостоять китайцам. На театре военных действий у русских одна мотострелковая дивизия, и ещё четыре направляются на север, чтобы присоединиться к ней. Последняя русская дивизия покинула эту сортировочную станцию всего полтора часа назад.

— Тогда что это значит? Шестнадцать тяжёлых дивизий входят в состав армии вторжения?

Уэлш кивнул:

— Да, примерно.

— А в чём состоит моя задача?

— Собери свой батальон и направляйся на юго-восток. Замысел операции заключается в следующем: Первая бронетанковая отрежет вторгшуюся армию от источников снабжения. После этого русская армия попытается остановить китайцев в двух сотнях миль на северо-востоке отсюда.

— А они смогут это сделать? — Четыре русские дивизии против шестнадцати китайских не казались благоприятным соотношением сил.

— Я не уверен, — признался Уэлш. — Твоя задача заключается в том, чтобы продвинуться вперёд и создать кордон безопасности для дивизии. По пути обеспечить охрану первого большого хранилища горючего. Оттуда двинемся дальше.

— Воздушная поддержка?

— В настоящее время военно-воздушные силы занимаются в основном истребительной работой. Не наносился ещё ни один глубокий удар, потому что у них недостаточно бомб для поддержания настоящей кампании.

— Как относительно дополнительного снабжения?

— У нас по два основных боезапаса для всех гусеничных машин. На первое время должно хватить.

По крайней мере, по четыре боекомплекта для артиллерии — это означает четверо суток артиллерийского огня. Специалисты по снабжению, которые занимались этими расчётами, достаточно щедро относились к количеству снарядов, выпущенных в противника. В течение всей войны в Персидском заливе ни один танк не расстрелял полностью весь свой боекомплект. Оба знали это. Но там была другая война. Ни одна война не похожа на другую, и со временем ситуация становилась только хуже.

Гиусти повернулся, когда услышал, что заработал первый двигатель. Это был разведывательный бронетранспортёр «Брэдли Скаут» МЗА2, и сержант, выглядывающий из люка, казался счастливым от того, что они наконец смогут двигаться. Русский офицер, взявший на себя обязанности регулировщика, махнул рукой, позволяя «Брэдли» двинуться вперёд, затем перейти в район сбора. К соседней рампе медленно подошёл второй поезд. Это будет подразделение «А», или «Авенджер», с первым действительно тяжёлым вооружением «Квортерной лошади», включая девять боевых танков первой линии М1А2.

— Сколько пройдёт времени, прежде чем все прибудут сюда? — спросил Гиусти.

— Мне сказали, девяносто минут, — ответил Уэлш.

— Посмотрим.

* * *

— Что это? — спросил капитан, обращаясь к экрану перед собой. Самолёт Е-ЗВ «Сентри» с обозначением «Орёл-2» совершил посадку в Жиганске. Его экипаж был изрядно потрясён. Они подверглись атаке настоящими истребителями, и это было качественно совсем иным, чем во время учений и послеоперационного анализа дома, на территории США. Видеозаписи воздушного боя были переданы разведывательной группе авиакрыла, которая смотрела на бой несколько отвлечённо, но они увидели, что китайские ВВС Народно-освободительной армии послали в атаку на АВАКСа целый полк истребителей первой линии. Более того, они сделали это в самоубийственной операции. Китайские истребители устремились в атаку на форсаже, а это лишало их возможности возвращения обратно на базу. Таким образом, они были готовы обменять тридцать своих истребителей на один АВАКС Е-ЗВ.

Но в этой операции было даже нечто большее, увидел капитан.

— Посмотрите сюда, — сказал он своему полковнику. — Три, нет, четыре разведывательные птички улетели на северо-запад. — Он протянул ленту видеозаписи вперёд и затем обратно. — Мы не тронули их. Больше того, наши истребители даже не заметили эти самолёты.

— Ну и что? Я не собираюсь обвинять в этом экипаж «Сентри», капитан.

— Никто не говорит об этом, сэр. Но Джон Чайнамен получил теперь фотографии Читы и этих русских дивизий, двигающихся на север. Кот выскочил из мешка, сэр, и китайцам все стало известно.

— Нам нужно подумать о нанесении ударов по их аэродромам.

— У нас достаточно бомб для этого?

— Я не уверен, но доложу генералу Уолласу. Каков результат воздушного боя?

— Полковник Уинтерс сбил четырех точно и два вероятно. Черт побери, этот парень действительно чистит небо. Но спасли АВАКС истребители F-16. Вот эти два J-8 сумели подобраться чертовски близко за мгновение до того, как «Родео» сбил их.

— Отныне придётся прикрывать Е-3 истребителями, — заметил полковник.

— Хорошая мысль, сэр.

* * *

— Да? — сказал генерал Пенг, когда к нему подошёл офицер разведки.

— Воздушная аэрофотосъёмка сообщает о крупных механизированных частях в ста пятидесяти километрах к западу от нас, двигающихся на север и на северо-восток.

— Численность?

— Мы не уверены. Анализ фотографий ещё не завершён. Но, несомненно, несколько полков, может быть, больше.

— Где, покажите на карте.

— Вот здесь, товарищ генерал. — Разведчик развернул карту и показал. — Их заметили здесь, здесь и отсюда досюда. Пилот говорит, что он видел большое количество танков и гусеничных машин.

— Они стреляли в него?

— Нет, он говорит, не было никакого огня.

— Значит, они перебрасывают свои силы туда, куда мы направляемся… спешат атаковать наш фланг или занять позицию перед нами… — Пенг задумался над этим, глядя на карту. — Да, это то, что я ожидал. Поступили донесения от разведывательных подразделений?

— Наше разведывательное прикрытие докладывает, что они видели следы гусеничных машин, но не заметили ни одной вражеской машины. Они не подвергались обстрелу и видели только гражданских лиц.

* * *

— Быстро, — торопил Александров.

Каким образом водитель и его помощник сумели довести свой «ЗИЛ-157» до этого места, оставалось тайной, разгадка которой не интересовала капитана. Одного того, что автозаправщик сумел добраться сюда, было достаточно. В настоящее время передовым бронетранспортёром была машина сержанта Гречко, и автозаправщик наполнил её баки. Затем Александров передал по радио остальным бронетранспортёрам сведения о местонахождении автозаправщика. Бронетранспортёры впервые прервали визуальный контакт с двигающимися вперёд китайскими разведывательными машинами и устремились на север, чтобы наполнить свои баки. Это было опасно и противоречило полученному заданию не оставлять китайцев без наблюдения, но Александров не мог гарантировать, что у них будет ещё один шанс на заправку. Затем сержант Буйков задал вопрос:

— А когда заправляются китайцы, товарищ капитан? Мы не видели, чтобы они заправлялись.

Это заставило капитана задуматься.

— Действительно, этого мы не видели. Их баки должны быть такими же пустыми, как наши.

— В первый день на них были дополнительные баки с горючим, помните? Они бросили их вчера.

— Это верно. Возможно, они получили дополнительный запас горючего на один день, может быть, даже половину дня, но затем кто-то должен пополнить их баки — но кто и каким образом… — задумался офицер. Он повернулся и посмотрел на процесс заправки.

Горючее поступало из портативного насоса со скоростью сорок литров, или десять галлонов, в минуту. Гречко поехал вперёд, чтобы восстановить контакт с китайцами.

Они продолжали неподвижно сидеть на месте, между лягушачьими прыжками, до ближайшего оставалось примерно полчаса, если китайцы продолжали придерживаться своего распорядка, от которого они ни разу не отклонились. А ещё говорят, что Красная армия не является гибкой…

— Ну вот, все, — сказал водитель Александрова. Он передал шланг шофёру и закрыл крышку бака.

— Вот что, — сказал капитан шофёру автозаправщика. — Поезжайте на восток.

— Куда? — удивлённо спросил шофёр. — Там ничего нет.

Капитан задумался на несколько секунд. Там когда-то была мельница, и можно было видеть широкие заросли молодых ёлочек, которые остались после того, как кто-то, работавший здесь, рубил деревья на доски и строительный лес. Это больше всего походило на открытое место — из того, что они видели за целый день.

— Я приехал с запада и могу теперь снова вернуться обратно, потому что заправщик стал гораздо легче. Отсюда до дороги, по которой возили срубленные деревья, всего шесть километров.

— Хорошо, ефрейтор, отправляйтесь, только побыстрее. Если китайцы заметят вашу машину, они разнесут её из своих орудий.

— Тогда прощайте, товарищ капитан. — Ефрейтор забрался в кабину, включил двигатель и поехал на север, чтобы развернуться.

— Надеюсь, что сегодня кто-нибудь нальёт ему стакан. Он заслужил его, — сказал Буйков. Героями в армии могут быть не только стрелки.

— Гречко, где вы? — вызвал сержанта по радио капитан Александров.

— В четырех километрах к югу от вас. Они все ещё сидят около своих машин, товарищ капитан. Похоже, что их офицер говорит по радио.

— Хорошо. Вы знаете, что делать, когда они заберутся в машины и отправятся в путь. — Капитан положил радиомикрофон и опёрся спиной на гусеницу бронетранспортёра. Ситуация становилась достаточно скучной. Буйков закурил и потянулся.

— Почему бы нам не убить хотя бы нескольких китайцев, товарищ капитан? Ведь тогда мы будем лучше спать.

— Сколько раз я говорил вам, сержант, в чём смысл нашей гребаной операции! — едва не закричал на Буйкова капитан.

— Много раз, — покорно ответил сержант.

Глава 56 Марш к опасности

Полковник Гиусти отправился в путь в своём собственном «Хаммере», новом воплощении древнего джипа. Ехать в «Брэдли» было бы комфортабельнее, даже более разумно, но слишком уж драматично, — думал он, — и в ближайшее время не предвиделось контакта с противником. К тому же правое переднее сиденье в этом автомобиле было лучше для его спины после бесконечной поездки в поезде. Как бы то ни было, он ехал за русским «УАЗ-469», который выглядел как русская интерпретация американского вездехода, и его водитель хорошо знал дорогу.

Вертолёт «Киова Уорриер», который он видел на железнодорожной сортировочной станции, сейчас летел впереди и докладывал, что не видит ничего, кроме почти пустынной дороги, за исключением гражданских автомобилей, да и те русская транспортная милиция постоянно сгоняет на соседние просёлочные тракты. За командной машиной Гиусти ехал «Брэдли», над которым развевался красно-белый штандарт Первого батальона Четвёртого кавалерийского полка. У этого полка была длинная и славная история — его боевая деятельность началась 30 июля 1857 года, в бою против индейцев племени Шайенн на реке Салмон. А нынешняя кампания прибавит ещё один боевой вымпел… и Гиусти надеялся, что проживёт достаточно долго, чтобы лично присоединить его к штандарту полка. Окружающая местность напоминала ему о Монтане — волнистые холмы, поросшие многочисленными соснами. Впереди открывалась хорошая видимость. Это нравилось механизированным солдатам, поскольку означало, что они могут вступить в бой с противником на дальнем расстоянии. Американские солдаты предпочитали заметить противника издалека, ведь их вооружение обладало большей дальностью поражения, чем вооружение большинства армий.

— Тёмная Лошадь Шесть вызывает Саблю Шесть, — прохрипело радио.

— Сабля Шесть, — отозвался Гиусти.

— Сабля, я сейчас у пункта Денвер. Шоссе продолжает оставаться пустынным. Никакого движения, никаких указаний на присутствие противника. Лечу дальше к пункту Уичита.

— Понял, спасибо. Конец связи. — Гуисти посмотрел на карту, чтобы убедиться, где сейчас находится вертушка.

Значит, в двадцати милях нет ничего, о чём можно беспокоиться, по крайней мере, по мнению капитана, управляющего передовым вертолётом. А где все начнётся?— подумал Гиусти. В общем-то, он предпочёл бы сидеть на совещании командира дивизии, чтобы выяснить, что происходит. Но он был командиром батальона прикрытия, его работа заключалась в том, чтобы находиться во главе частей дивизии и искать врага, а потом доложить Железной Шестёрке, командиру дивизии. Пока ему не предстояло никакой операции, если исключить необходимость подъехать к русскому хранилищу горючего, дозаправить там свои машины и оставить охрану. Далее ему надлежало продолжать движение как передовому отряду Первой бронетанковой, как первому из её тяжёлых подразделений. Короче говоря, его работа заключалась в том, чтобы играть роль ветчины в бутерброде, как любил шутить один из командиров его подразделений. Под командой Гиусти находились три группы бронированной кавалерии, в каждой по девять тяжёлых танков первой линии М1А2 «Абрамс» и по тринадцать разведывательных машин «Брэдли» МЗА2, а также бронированная машина связи, в которой находились передовые наблюдатели, готовые вызвать артиллерийскую поддержку в случае необходимости. Где-то позади скоро будет разгружаться артиллерия Первой бронетанковой, надеялся Гиусти. Его наиболее ценными средствами были подразделения «Д» и «Е», в каждом из которых было по восьми штурмовых вертолётов ОН-58Д «Киова Уорриер», способных вести разведку и атаковать противника ракетами «Хеллфайр» и «Стингер». В общем, его батальон мог позаботиться о своей безопасности — в разумных пределах, разумеется.

Когда они приблизятся к месту боевых действий, его солдаты станут более осторожными и бдительными, потому что, какими бы хорошими они ни были, они не являлись непобедимыми и бессмертными. Америка один раз уже воевала с Китаем, в Корее, почти шестьдесят лет назад, и ни одна из сторон не осталась удовлетворённой результатами. Для Америки первоначальная китайская атака была неожиданной и мощной, заставившей американцев позорно отступить от реки Ялу. Но для Китая, после того как Америка собралась с силами, этот опыт обошёлся в миллион убитых, потому что огневая мощь всегда была достойным ответом практически безоружным массам, и опыт Америки, доставшийся ей в результате её собственной Гражданской войны, заключался в том, что лучше тратить вещи, чем людей. Американский метод ведения войны не пришёлся по вкусу всем, и, говоря по правде, он основывался на материальном процветании страны, равно как и на бережном отношении к человеческой жизни. Но это был американский метод ведения войны, и американские солдаты были воспитаны на основе этого метода.

* * *

— Мне кажется, что пора отбросить их немного назад, — сказал генерал Уоллас по спутниковому каналу связи с Вашингтоном.

— Что ты предлагаешь? — спросил Микки Мур.

— Для начала я хочу послать свои F-16CG уничтожить их радиолокационные станции. Мне надоело, что они пользуются радиолокаторами, чтобы направлять свои истребители против моих самолётов. Далее, я собираюсь атаковать их самые узкие места, по которым идёт снабжение армии. Через двенадцать часов, при существующем темпе снабжения боеприпасами, у меня будет достаточно бомб и ракет, чтобы начать наступательную войну. К тому же пришло время заняться делом.

— Гас, мне придётся получить разрешение президента, — ответил председатель Объединённого комитета командующему военно-воздушными силами в Сибири.

— Если ты считаешь нужным, о'кей, только скажи ему, что вчера мы едва не потеряли АВАКС — с экипажем в тридцать человек — и у меня нет никакого желания посылать похоронки такому количеству людей. Пока нам везло, и сбить АВАКС непросто. Черт побери, они положили целый полк истребителей для того, чтобы потерпеть неудачу в этой операции. Но когда-нибудь ситуация изменится. Я хочу уничтожить их радиолокационные станции и начать наступательную контратаку.

— Гас, здесь думают о том, чтобы начать систематические наступательные операции для максимального психологического эффекта. Это означает нечто большее, чем сбить несколько антенн.

— Генерал, я не знаю, как это видится из Вашингтона, но здесь ситуация становится несколько беспокойной. Их армия быстро продвигается к намеченным целям. Очень скоро нашим русским друзьям придётся встать на их пути. Будет намного проще, если у противника будет недоставать горючего и патронов.

— Мы понимаем это. Сейчас пытаемся придумать способ потрясти их политическое руководство.

— На север движутся не политики, пытающиеся убить нас, генерал. Это солдаты и лётчики. Нужно начать наносить удары, пока они не испортят нам всю картину.

— Понимаю тебя, Гас. Я представлю твою позицию президенту, — пообещал председатель Объединённого комитета.

— Да уж представь, пожалуйста, прошу тебя. — Уоллас разъединил канал связи, пытаясь понять, какого черта думают эти мыслители в Вашингтоне и думают ли они вообще. У него был план, и ему казалось, что он весьма разумный.

Его «Тёмные звезды» снабдили его всей тактической информацией, которая требовалась. Он знал, по каким целям нанести удары, и у него было достаточно бомб и ракет для этой цели. По крайней мере, для того, чтобы начать бомбовую кампанию.

* * *

— …Так вот, мы принесли эти жертвы не напрасно, — сказал маршал Луо. — У нас есть воздушные фотографии того, чем занимаются русские.

— Чем именно? — спросил Чанг.

— Они перебрасывают одну — возможно, две — дивизии на северо-восток с железнодорожной станции в Чите.

— И все ещё ничего перед нашими передовыми силами?

Луо покачал головой.

— Наши разведывательные подразделения увидели только следы от гусениц на земле. Я делаю вывод, что где-то в этих лесах скрываются русские, ведущие свою разведку. Но если дело обстоит именно так, это лёгкие силы, которые стараются не попадаться нашим разведчикам на глаза. Нам известно, что они объявили мобилизацию резервистов, но эти резервисты нигде не появились. Может быть, они просто проигнорировали повестки о призыве на службу. По мнению Тана, моральное состояние людей в России на очень низком уровне, и мы действительно убедились в этом. Солдаты, которых мы захватили в плен, разочарованы отсутствием поддержки, и они почти не сопротивлялись, когда наши войска приблизились к ним.

Если не считать успехов американских истребителей, война идёт очень хорошо.

— И они все ещё не нанесли ни одного удара по нашей территории? — Чанг хотел убедиться в этом.

Маршал снова покачал головой:

— Нет, и я не могу утверждать, что они боятся нас. Их истребители великолепны, но, насколько мы знаем, они даже не попытались провести воздушную разведку и аэрофотосъёмку нашей территории и нашей армии. Может быть, они теперь полностью полагаются на свои спутники. Эти разведывательные спутники, несомненно, являются отличным источником информации.

— А золотая шахта?

— Мы достигнем её через тридцать шесть часов. И тогда мы сможем воспользоваться дорогами, проложенными русскими инженерами для эксплуатации минеральных богатств. От золотой шахты до нефтяных месторождений — от пяти до семи дней пути, в зависимости от того, насколько успешно нас будут снабжать боеприпасами и горючим.

— Это поразительно, Луо, — заметил Чанг. — Все идёт лучше, чем в самых оптимистических расчётах.

— Мне почти хочется, чтобы русские попытались остановить наше наступление. Тогда произойдёт сражение — и все кончится. Пока мои войска несколько растянулись, и только потому, что передовые части продвигаются вперёд так быстро. Я думаю о том, чтобы несколько замедлить продвижение и поддержать таким образом целостность наших армий, но…

— Но высокая скорость продвижения выгодна для нас, не правда ли? — заметил Чанг.

— Да, у меня тоже такое впечатление, — согласился министр обороны. — Но вообще предпочтительно держать войска в тесном контакте, на случай если мы столкнёмся с противником. С другой стороны, если противник отступает, не надо давать ему возможность перегруппировать свои силы. Так что я предоставил генералу Пенгу и его дивизиям свободу манёвра.

— Какие силы нам противостоят?

— Мы не знаем наверняка. Возможно, полк или бригада находятся перед нами, но у нас нет никаких доказательств этого. Ещё два полка пытаются опередить нас или атаковать наш фланг, но на западе у нас выставлен заслон, и они ничего не заметили.

* * *

Бондаренко надеялся, что когда-нибудь встретит конструкторов, которые спроектировали этот беспилотный американский самолёт «Тёмная звезда». Ещё никогда в военной истории командир не владел подобной информацией. Без неё ему пришлось бы послать в бой свои скромные силы только для того, чтобы выяснить, кто противостоит ему. А теперь этого не требовалось. Он имел лучшее представление о расположении наступающих китайских дивизий, чем их собственные командиры.

Ещё лучше было то, что передовой полк 201-й мотострелковой дивизии находился всего в нескольких километрах, и этот полк представлял собой стальной кулак дивизии из девяноста пяти танков Т-80У. 265-я дивизия была готова получить подкрепление, и её командир, Юрий Синявский, уже не раз заявлял, что устал от постоянного отступления. Профессиональный солдат, проведший всю жизнь в механизированных войсках, Синявский был грубым, несдержанным на язык, постоянно курящим сигары мужчиной сорока шести лет, склонившимся сейчас над картой в штаб-квартире Бондаренко.

— Вот здесь и здесь располагается моя дивизия, Геннадий Иосифович, — сказал он, указывая пальцем на точку всего в пяти километрах к северу от золотого прииска Гоголя. Вереница хребтов длиной двадцать километров, на которых находилась дивизия, была обращена в открытое пространство, которое придётся пересечь китайцам. — Мы поставим танки 201-й дивизии на моем правом фланге. Когда мы остановим китайский авангард, танковый кулак ударит с запада и уничтожит их.

— Наша разведка докладывает, что их передовая дивизия несколько растянулась. — Такую ошибку допускают все армии мира. Самые острые клыки любой полевой армии — это её артиллерия, но даже самоходные артиллерийские установки, смонтированные на гусеничном шасси для придания им большей мобильности на пересечённой местности, не в состоянии двигаться с такой же скоростью, как механизированные войска, которые они должны поддерживать своим огнём. Это был урок, когда-то удививший американцев во время войны в Персидском заливе. Там им стало ясно, что их артиллерия с огромным трудом старается не отставать от передовых танковых эшелонов, причём на ровной местности. У китайской Народно-освободительной армии была самоходная артиллерия, но в основном их артиллерия буксировалась грузовиками, которые не могли двигаться по пересечённой местности с такой же скоростью, как гусеничные машины.

Генерал Диггз наблюдал за дискуссией. Его слишком слабый русский не позволял следить за ходом обсуждения, а Синявский не говорил по-английски, так что это замедляло решение вопроса.

— Вам всё равно придётся остановить значительную силу, Юрий Андреевич, — напомнил Диггз, ожидая, пока его фраза, переведённая Бондаренко, дойдёт до Синявского.

— Если мы не сможем их остановить совсем, по крайней мере, пустим им кровь, — последовал запоздалый ответ.

— Сохраняйте подвижность, — посоветовал Диггз. — Если бы я был на месте генерал Пенга, я совершил бы манёвр на восток — местность там лучше приспособлена для этого — и попытался обойти вас слева.

— Мы увидим, насколько китайцы склонны к манёврам, — ответил Бондаренко за своего подчинённого. — До сих пор они двигались прямо вперёд и, мне кажется, стали излишне самоуверенными. Посмотрите, как растянулись их войска, Марион. Их подразделения слишком удалены друг от друга и не смогут оказать взаимную помощь в случае необходимости. Сейчас они находятся в стадии преследования, и это делает их дезорганизованными. Кроме того, у них почти нет воздушной поддержки, которая могла бы предупредить их, что находится впереди. Мне кажется, что Юрий прав: это хорошее место для обороны.

— Я согласен, Геннадий, что это хорошее место, только не путай качество места с надёжностью обороны.

Бондаренко перевёл сказанное Диггзом своему подчинённому, который ответил стремительной тирадой, не вынимая изо рта сигары.

— Юрий считает, что это место для совокупления, а не для свадьбы. Когда ты присоединишься к своему штабу, Марион?

— Моя вертушка летит сюда, приятель. Передовой батальон — он осуществляет прикрытие дивизии — сейчас у первого хранилища топлива, за ним следует Первая бригада. Мы соединимся примерно через полтора дня.

Они уже обсудили план атаки Диггза. Первая бронетанковая соберётся к северо-западу от Белогорска, заправится у последнего большого русского хранилища, затем бросится в темноте на китайскую переправу. Разведка сообщила,что сейчас там расположилась 65-я армия категории «Б» Народно-освободительной армии Китая, и она поспешно окапывается, чтобы защитить левый фланг. Это не механизированная армия, но всё-таки количественно достаточно большая, чтобы противостоять атаке одной дивизии. Если китайский план наступления имел слабое место, оно заключалось в том, что они бросили все свои механизированные силы на прорыв вперёд. Войска, оставленные сзади для защиты переправы, были в лучшем случае снабжены колёсным транспортом вместо гусеничного, а в худшем — состояли из пехоты, которая должна была перемещаться к месту назначения своим ходом. Это делало их медленными и уязвимыми для людей, укрытых сталью бронированных машин, на которых американцы устремятся в бой.

И всё-таки их так много, — напомнил себе Диггз.

Перед тем как Диггз ушёл, генерал Синявский сунул руку в боковой карман и достал оттуда фляжку.

— Выпьем на счастье, — произнёс он единственную фразу на ломаном английском, которую знал.

— Черт возьми, почему нет? — Диггз опрокинул крышку фляжки, которая служила сейчас стопкой. Вообще-то водка — хороший напиток. — Когда все это закончится, мы выпьем снова, — пообещал он.

— Обязательно, — ответил генерал. — Желаю удачи, Диггз.

— Марион, — сказал Бондаренко. — Будь осторожным, товарищ.

— Ты тоже, Геннадий. У тебя уже достаточно орденов, дружище. Нет смысла рисковать своим задом, пытаясь получить ещё один.

— Генералы должны умирать в постели, — согласился Бондаренко на пути к двери.

Диггз подбежал к UH-60. Вертолётом управлял полковник Бойл. Диггз надел защитный шлем, целью которого было спасти его голову при катастрофе. «Почему никто не придумал другого названия этой проклятой штуке?» — подумал он и занял откидное сиденье позади пилотов.

— Как у нас дела, сэр? — спросил Бойл, предоставив лейтенанту возможность управлять взлётом вертушки.

— Видишь ли, у нас есть план, Дик. Вопрос заключается в следующем: удастся ли нам осуществить его?

— Меня допустят к сути плана?

— Твои «Апачи» будут заняты в нём.

— Это удивляет меня, — заметил Бойл.

— Как твои люди?

— Готовы, — был односложный ответ. — Каково название этого плана?

— «Палочки для еды». — Диггз услышал смех в наушниках интеркома.

— Мне нравится это название.

* * *

— О'кей, Микки, — сказал Робби Джексон. — Я понимаю положение Гаса. Но нам нужно думать о более крупной ситуации.

Они сидели в ситуационном центре, глядя на председателя Объединённого комитета начальников штабов, смотревшего на них с экрана телевизора. Эта комната в Пентагоне называлась «Цистерной». Было трудно разобрать, что пробормотал председатель, но то, как он смотрел вниз, было достаточной реакцией на замечание Робби.

— Генерал, — сказал Райан, — наша мысль заключается в том, чтобы потрясти клетки их политического руководства. Лучший способ добиться этого состоит в том, чтобы нанести удар по ним в целом ряде мест, перегрузить их мыслительные способности.

— Сэр, я согласен с этой идеей, но у плана генерала Уолласа есть свои достоинства. Уничтожение станций радиолокационного предупреждения китайцев уменьшит их способность использовать свои истребители против нас, а ведь у них по-прежнему мощная истребительная авиация, несмотря на то что за последнее время мы обходились с ними весьма решительно.

— Микки, если ты обращаешься таким образом с девушкой в Мисиссипи, это называется изнасилованием, — заметил вице-президент. — Пилоты их истребителей смотрят теперь на свои самолёты и видят гробы. Их уверенность в себе исчезла, а это единственное, что должен чувствовать лётчик-истребитель, вступая в воздушный бой.

— Можешь мне поверить в этом, верно?

— Но Гас…

— Но Гас слишком беспокоится о своих войсках. О'кей, хорошо, пусть пошлёт несколько своих F-16 и уничтожит их радары, но мы главным образом хотим, чтобы эти птички, вооружённые «умными поросятами», атаковали их наземные войска. Истребительная авиация сумеет позаботиться о себе.

Впервые генерал Микки Мур пожалел о выборе Райаном вице-президента. Робби думал теперь как политик, а не как руководитель воинских операций. Это несколько удивило генерала. Создалось впечатление, что он меньше беспокоится о безопасности своих сил, чем о…

…чем о том, какая основная задача стоит перед ними, — поправил себя Мур. А ведь это не такой уж плохой способ думать о создавшейся ситуации, разве не правда? Джексон был очень хорошим J-3 ещё совсем недавно, не так ли?

Американские командиры больше не думали о своих людях как о расходуемом материале, но иногда приходилось рисковать ими, и, когда это происходило, некоторые из них не возвращались домой. За эту опасность им платили, нравится вам это или нет. Робби Джексон был раньше морским лётчиком-истребителем, и он не утратил воинский дух, несмотря на свою новую работу и высокое жалованье.

— Сэр, — сказал Мур, — какой приказ я должен отдать генералу Уолласу?

* * *

— Сесил Б. проклятый ДеМилле, — недовольно заметил Манкузо.

— Тебе никогда не хотелось развести в стороны воды Красного моря? — спросил генерал Лар.

— Я не бог, Майк, — ответил главнокомандующий Тихоокеанским театром.

— Ну что ж, это элегантное решение, и почти всех участников операции мы разместили на подобающих местах, — сказал его J-2.

— Это политическая операция. А мы что, группа руководства?

— Сэр, вы будете продолжать заниматься демагогией или мы начнём работать над этим?

Манкузо хотелось взять лупару и пробить дыру в стене или в груди Майка Лара, но он был профессиональным офицером, и он действительно получил приказ от Верховного главнокомандующего.

— Хорошо. Мне просто не нравится, когда кто-то другой диктует мне, как нужно проводить операции.

— К тому же ты знаком с этим парнем.

— Майк, когда-то давным-давно, когда у меня на рукаве было три нашивки и мне приходилось беспокоиться только о том, как управлять субмариной, мы с Райаном помогли украсть целый русский атомный ракетоносец — и если ты расскажешь кому-нибудь об этом, я прикажу одному из моих морских пехотинцев отстрелить тебе зад. Потопить несколько китайских кораблей — ничего не имею против, сбить десяток-другой китайских истребителей — да ради бога, — но курсировать вблизи их берегов в качестве демонстрации силы? Боже мой!

— Это их потрясёт.

— Если только в процессе демонстрации силы они не потопят несколько моих кораблей.

* * *

— Привет, Тони, — раздался голос в телефонной трубке. Бретано не сразу узнал его.

— Где ты теперь, Ал? — спросил министр обороны.

— В Норфолке. Разве ты не знаешь? Я на крейсере «Геттисберг», занимаюсь усовершенствованием его системы противоракетной обороны. Ведь это была твоя идея, разве не правда?

— Да, пожалуй, действительно моя, — согласился Тони Бретано, вспоминая прошлый разговор.

— Ты увидел, должно быть, эту китайскую штуку, летящую с другого полушария.

— Между прочим, мы. — Министр обороны сделал паузу. — Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что, если китайские коммунисты запустят в нас межконтинентальную баллистическую ракету, эта система «Иджис» даст нам возможность защититься от неё — если компьютерное моделирование нас не обманывает. Надеюсь, не обманывает. Я сам написал большую часть программного обеспечения.

Министр обороны Бретано не хотел признаться, что он вообще-то не думал о такой вероятности. В конце концов, ему платят за то, что он думает о столь важных вещах.

— Насколько готова твоя система?

— С электроникой все в порядке, но у нас на борту нет ракет системы «Иджис». Они хранятся на каком-то складе, мне говорили, он находится на реке Йорк. Когда их привезут на борт крейсера, я смогу усовершенствовать головки наведения. Единственные ракеты, находящиеся на борту крейсера, — те, с которыми я работал, голубые, учебные ракеты, без настоящих боеголовок. Я только что узнал об этом. Знаешь, военно-морской флот весьма странная организация. Крейсер находится в плавающем сухом доке. Через несколько часов они собираются опустить нас обратно в воду. — В данный момент он не мог видеть лицо своего бывшего босса. Если бы мог, то узнал бы выражение «О, черт побери» на его итальянской физиономии.

— Значит, ты уверен в своей системе?

— Полномасштабный тест был бы неплохим испытанием, но если мы сможем запустить три или четыре ракеты системы «Иджис» в падающую на нас боеголовку, да, я думаю, что они собьют её.

— О'кей, спасибо, Ал.

— Ну, как идёт война? Все, что я вижу по телевидению, это как наши истребители пинают китайцев в зад.

— Это верно, телевидение показывает правильно, но что касается остального — не могу говорить об этом по телефону. Ал, я снова позвоню тебе, ладно?

— Понятно, сэр.

У себя в кабинете Бретано нажал другую кнопку.

— Попросите адмирала Ситона зайти ко мне.

На это не потребовалось много времени.

— Вызывали меня, господин министр? — спросил командующий морскими операциями, входя в кабинет министра.

— Адмирал, сейчас в Норфолке находится мой бывший подчинённый. Теперь он работает в ТРВ. Я поручил ему усовершенствовать ракетную систему «Иджис», чтобы она могла сбивать баллистические цели.

— Я что-то слышал об этом. Как продвигается его проект? — спросил Дейв Ситон.

— Он говорит, что готов к полномасштабному тесту. Но, адмирал, что будет, если китайцы запустят в нас одну из своих баллистических ракет CSS-4?

— Будет плохо, — ответил Ситон.

— Тогда почему бы нам не разместить ваши корабли с системами «Иджис» рядом с вероятными целями?

— Видите ли, сэр, системы «Иджис» ещё не готовы противостоять баллистическим целям, мы ещё не провели ни одного теста, и…

— Но это лучше, чем ничего? — прервал адмирала министр обороны.

— Немного лучше, пожалуй.

— Тогда возьмёмся за дело и не будем откладывать испытания в долгий ящик.

Ситон выпрямился.

— Слушаюсь, сэр.

— Начнём с крейсера «Геттисберг». Прикажите вооружить крейсер ракетами, которые ему нужны, и приведите его прямо сюда, — приказал Бретано.

— Я немедленно свяжусь с командующим Атлантическим флотом.

* * *

«Такой чертовски странной вещи мне ещё не приходилось видеть», — подумал Грегори. Этот корабль — не особенно большой корабль, меньше, чем тот, на котором он с Кэнди совершили круиз прошлой зимой, но всё-таки океанский корабль — опускался на лифте. Так называется плавающий сухой док. Они заполняли док водой, чтобы крейсер мог снова оказаться в воде, где будет проведено испытание работы нового винта. Моряки, которые работали в сухом доке, наблюдали за этим процессом со своих вышек — или как там называют надстройки на стенах сухого дока.

— Странно, сэр, правда?

Грегори почувствовал запах табачного дыма. Это должен быть главный старшина Лик. Он обернулся. Да, это Лик.

— Я ещё никогда не видел ничего подобного.

— Никому не приходится видеть это часто, за исключением парней, которые управляют этой штукой. Вы бы не рискнули пройти под днищем корабля?

— Пройти под десятью тысячами тонн металла? — отозвался Грегори. — Нет, не пробовал.

— Вы когда-то служили в армии, не правда ли?

— Я уже говорил вам об этом, верно? Уэст-Пойнт, школа парашютистов, школа рейнджеров — это было в то время, когда я был молодым и глупым.

— Так вот, док, ничего особенного. Интересно посмотреть, как крейсер собран, особенно купол сонара в передней части. Если бы я не был специалистом по радиолокации, то стал бы, наверно, работать с сонаром. Правда, теперь ребята, работающие с сонаром, большей частью сидят без дела.

Грегори посмотрел вниз. Вода просачивалась через серый металлический пол — палубу? — подумал он — сухого дока.

— Внимание на палубе! — раздался чей-то голос. Моряки повернулись и отдали салют, включая старшину Лика.

Это вошёл на палубу крейсера его командир, капитан первого ранга Боб Блэнди. Грегори встречался с ним только один раз, да и то они лишь обменялись приветствиями.

— Доктор Грегори.

— Капитан. — Они пожали руки.

— Как продвигается ваш проект?

— При моделировании все прошло удачно. Теперь я хочу попробовать остановить настоящую цель.

— Вас прислал сюда министр обороны?

— Не совсем, но он вызвал меня из Калифорнии посмотреть на технические аспекты этой проблемы. Я работал у него, когда он был во главе ТРВ.

— Вы ведь занимались противоракетной обороной, верно?

— Да, и программным обеспечением ракет «Иджис». Разные вещи. Говорят, что я один из лучших в мире экспертов по адаптивной оптике, ещё со времени противоракетной обороны.

— А что это такое?

— Мы называем это резиновым зеркалом. Пользуемся актуаторами, управляемыми компьютером, чтобы искривить зеркало для компенсации искажения в атмосфере. Замысел заключается в использовании этого для фокусировки энергетического луча от лазера, работающего на свободных электронах. Но замысел оказался неудачным. Резиновое зеркало действовало превосходно, но по какой-то причине — мы так и не поняли, по какой именно, — проклятые лазеры не смогли повысить мощность до уровня, на который мы надеялись. Не хватило необходимой мощности, чтобы сжечь корпус ракеты. — Грегори снова посмотрел вниз на сухой док. Да, на это требовалось немало времени, но, по-видимому, не хотели слишком резко опустить такую ценную вещь. — Я не был непосредственно занят этой работой, просто давал советы. Проблема оказалась чудовищно сложной с технической точки зрения. Мы колотили головами по каменной стене, пока это нам не надоело.

— Я знаком с механическими аспектами технологии, в основном с электрическими, но энергетика высоких мощностей не для меня. Итак, что вы думаете о нашей системе «Иджис»?

— Мне нравится радиолокатор. Он похож на «Кобра Дейн», установленный военно-воздушными силами на Шемии на Алеутских островах. Пожалуй, ваш радиолокатор даже более совершенный. Он может, наверно, поймать отражённый сигнал от Луны, если бы кому-то пришла в голову такая мысль.

— Это немного выходит за пределы рамок нашего задания, — заметил Блэнди. — Главный старшина Лик исполняет все ваши просьбы?

— Когда он уйдёт из флота, мы можем найти ему место в ТРВ. Мы являемся частью разрабатываемого проекта противоракетной обороны.

— А лейтенант Олсон? Ему вы тоже найдёте место?

— Он очень способный молодой офицер, капитан. Я думаю, что многие компании хотели бы заполучить его. — Если у Грегори и было слабое место, оно заключалось в его излишней правдивости.

— Мне следовало бы сказать что-нибудь, чтобы отговорить вас от этого, но…

— Капитан! — К ним подбежал матрос. — Получена «молния» от командующего Атлантическим флотом. — Он передал лист бумаги командиру крейсера. Капитан Блэнди расписался в получении и взял телеграмму. Его глаза сосредоточились на тексте.

— Вам известно, что министр обороны интересуется вашей работой?

— Да, капитан, известно. Я говорил с Тони несколько минут назад.

— Что вы ему сказали, черт побери?

— Почти ничего. Просто сообщил, что проект осуществляется успешно.

— Понятно. Чиф Лик, как обстоят дела с вооружением?

— Все в полном порядке, сто процентов, капитан. Нам предстоит работа, сэр?

— Похоже на это. Доктор Грегори, извините меня, но мне нужно увидеть своих офицеров. Чиф Лик, скоро мы отплываем. Если кто-нибудь из ваших людей сейчас на берегу, немедленно отзовите их на корабль. Пусть все знают об этом.

— Слушаюсь, сэр. — Он отсалютовал капитану, который поспешно пошёл вперёд.

— Вы не знаете, в чём дело?

— Не имею ни малейшего представления, чиф.

— Что мне делать? Отправляюсь с вами? — спросил Грегори.

— У вас есть зубная щётка? Если нет, можете купить её в корабельном магазине. Извините меня, доктор, мне нужно проверить список своих людей. — Лик бросил сигарету за борт и последовал за капитаном.

Теперь Грегори было абсолютно нечего делать. Он не мог оставить корабль, разве что прыгнуть в пенящуюся воду, заполняющую сухой док, а это не казалось таким уж разумным шагом. Тогда он направился в корабельную надстройку и узнал, что магазин открыт. Там он купил зубную щётку.

* * *

Бондаренко провёл следующие три часа с генерал-майором Синявским, обсуждая пути приближения и планы ведения огня.

— У них есть радиолокатор, определяющий место расположения батарей, ведущих огонь, а их контрбатарейные ракеты обладают значительной дальнобойностью.

— Мы можем рассчитывать на помощь американцев?

— Я занимаюсь этим. Мы получаем великолепную разведывательную информацию от их беспилотных самолётов. Кстати, все они носят имена американских кинозвёзд.

— Мне нужно знать расположение их артиллерии. Если мы сможем уничтожить её, моя работа будет намного легче.

— Толкунов! — крикнул командующий. Голос Бондаренко был таким громким, что начальник разведывательной службы тут же подбежал к генералу.

— Слушаю, товарищ генерал.

— Владимир Константинович, вот здесь у нас будет линия обороны, — сказал Бондаренко, показывая на красную линию на карте. — Мне нужна ежеминутная информация о приближающихся китайских дивизиях — особенно их артиллерии.

— Сейчас сделаю. Дайте мне десять минут. — И начальник разведки — G-2 — исчез за дверью, где находился терминал «Тёмных звёзд». Затем его боссу пришла в голову мысль.

— Пошли, Юрий, тебе нужно увидеть это.

— Генерал, — произнёс майор Таккер вместо приветствия. Затем он увидел ещё одного. — Генерал, — сказал он ещё раз.

— Это генерал Синявский. Он командует 265-й дивизией. Вы не могли бы показать ему приближающиеся китайские войска? — Свою просьбу генерал Бондаренко выразил очень вежливо, потому что Таккер был иностранцем.

— О'кей, они вот здесь, сэр, все записано на видеоплёнку. Их передовое разведывательное подразделение находится вот здесь… а их главные силы сейчас вот здесь.

— Ядрёна мать, — выразился по-русски Синявский. — Это волшебство?

— Нет, это… — Бондаренко перешёл на английский язык. — Какой самолёт сейчас в небе, майор?

— Снова «Грейс Келли», сэр. Она играла с Кэри Грантом в кинофильме «Поймать вора» Хичкока. Солнце зайдёт примерно через час, и мы увидим все в системе ночного видения. Короче говоря, вот их передовой батальон, похоже, что это танки Т-90. Они сохраняют хорошую дисциплину на марше и заправились час назад, так что могут двигаться ещё примерно двести километров перед тем, как снова остановятся для заправки.

— Их артиллерия?

— Отстаёт, сэр, за исключением вот этого гусеничного подразделения. — Таккер подвигал мышкой, и на экране появилось другое изображение.

— Геннадий Иосифович, как мы можем проиграть, имея такую информацию? — спросил командир дивизии.

— Вспомни, Юрий, когда мы думали о нападении на американцев?

— Безумие. А чинки могут видеть этот самолёт? — спросил Синявский, все ещё не веря своим глазам.

— Эти милые актрисы невидимы для радиолокаторов.

— Здорово.

— Сэр, у меня прямая линия связи с нашей штаб-квартирой в Жиганске. Если вы, парни, намереваетесь занять оборону, что вы хотите от нас? — спросил Таккер. — Я могу передать вашу просьбу генералу Уолласу.

— У меня есть тридцать штурмовиков Су-25, а также пятьдесят истребителей-бомбардировщиков Су-24. Все они готовы к вылету. Кроме того, двести вертолётов Ми-24. — Доставить последние к театру военных действий было дьявольски трудно, но теперь все они находились поблизости — козырный туз генерала Бондаренко. Он не позволил ни одному из них приближаться к полю боя, но они расположились в двух сотнях километров отсюда, полностью заправленные и с боезапасом.

Их экипажи летали, чтобы обновить свои навыки владения машинами, и стреляли боевыми снарядами в качестве тренировки — для некоторых из них это были первые настоящие боевые стрельбы.

— Да, это будет сюрпризом для старого Джо Чинка, — присвистнул Таккер. — Где же вы их прятали, сэр? Я даже не подозревал, что они где-то рядом.

— У нас есть безопасные места. Мы хотим как следует поприветствовать наших гостей, когда придёт время, — сказал Геннадий Иосифович молодому американскому офицеру.

— Что вы хотите, чтобы сделали мы, сэр?

— Уничтожьте их каналы снабжения. Покажите мне действие «умных поросят», о которых вы говорили с полковником Толкуновым.

— Это мы, пожалуй, сможем осуществить, сэр, — сказал Таккер. — Позвольте мне связаться с генералом Уолласом.

* * *

— Значит, они предоставляют мне свободу действий? — спросил Уоллас.

— Как только ты увидишь, что столкновение между русскими и китайскими войсками неизбежно. — Микки Мур назвал затем список целей. — Здесь почти все цели, по которым ты хотел нанести удары, Гас.

— Наверно, — согласился командующий военно-воздушными силами в Сибири, хотя и немного ворчливо. — А если русские обратятся к нам за помощью?

— Предоставьте им помощь, в разумных пределах.

— Понял.

* * *

Полковник Гиусти, «Сабля Шесть», вышел из вертолёта у хранилища горючего №2 и подошёл к генералу Диггзу.

— Насчёт количества горючего они не шутили, — говорил полковник Мастертон. — Это действительно гребаное озеро. — Миллиард с четвертью литров равняется трёмстам миллионам галлонов, или почти миллиону тонн топлива, примерно столько помещается в четырех супертанкерах, причём все дизельное топливо №2, соответствующее по качеству для топливных инжекторов его танков и «Брэдли» или настолько близкое, что они не заметят разницы. Смотритель этого хранилища сообщил, что горючее хранится здесь почти сорок лет, с того времени, когда Хрущёв поссорился с председателем Мао и угроза войны с другой коммунистической страной превратилась из невозможности во вполне реальную вероятность. Это было поразительное предвидение или осуществление параноидального желания, но в любом случае сейчас это шло на пользу Первой бронетанковой дивизии.

Заправочные устройства могли быть и лучше, но у Советов не было, по-видимому, большого опыта в строительстве заправочных станций. Оказалось, что более эффективно перекачивать топливо в заправщики дивизиона, а затем подвозить их и наполнять баки танков и гусеничных «Брэдли» по четыре или шесть за один раз.

— О'кей, Митч, что нам известно о противнике? — спросил генерал Диггз у своего начальника разведки.

— Сэр, сейчас «Тёмная звезда» передаёт информацию прямо нам, и она будет в небе ещё девять часов. Нам противостоит пехотная дивизия. Они в сорока километрах от нас вон в том направлении, главным образом засели вдоль этой линии холмов. Их поддерживает полк танков НОА.

— Артиллерия?

— Часть лёгких и часть средних орудий, все буксируемые, устанавливаются сейчас на позициях, с радиолокаторами определения мест ведения огня, которые так нас беспокоят, — предупредил полковник Тернер. — Я попросил генерала Уолласа выделить несколько F-16 с умными бомбами. Они могут настроить искатели боеголовок на частоту миллиметрового диапазона, на котором работают радиолокаторы, ведущие поиск артиллерийских позиций.

— Позаботься об этом, — приказал Диггз.

— Да, сэр.

— Дьюк, сколько ещё до момента контакта? — спросил генерал у своего начальника оперативного управления.

— Если мы будем продолжать движение с прежней скоростью, то окажемся рядом с ними примерно в ноль два десять.

— О'кей, давай проинструктируем командиров бригад. Вечеринка начнётся около полуночи, — сказал своему штабу Диггз, не жалея о выборе слова. Он был солдатом, готовым идти в бой, и вместе с этим пришёл другой, и не такой уж приятный ход мыслей.

Глава 57 Гипервойна

Для субмарины «Тусон» это были два скучных дня. Она следила за китайским «406-м» уже шестнадцать суток, находясь на расстоянии семнадцати тысяч ярдов — восьми с половиной морских миль — за кормой китайского атомного ракетоносца.

В данный момент китайская атомная ударная подлодка заняла позицию к югу от «406-го». Ударная субмарина имела название — «Хай Лонг» по крайней мере, так утверждали американские разведчики. Но для оператора сонара на «Тусоне» «406-й» был Сьеррой-Одиннадцать, а «Хай Лонг» — Сьеррой-Двенадцать. Под такими же наименованиями они были известны и группе слежения, готовой атаковать китайские субмарины сразу после получения приказа.

Несмотря на то что на обеих субмаринах стояли атомные двигательные установки, их реакторные системы являлись шумными, особенно шумели насосы, гонящие охлаждающую воду через атомный реактор. Это, а также генераторы, работающие на частоте шестьдесят герц, создавали две пары ярких линий на каскадном со-нарном дисплее, и следить за обеими китайскими субмаринами было так же легко, как наблюдать за передвижением двух слепых на пустой парковочной площадке супермаркета в яркий полдень при безоблачном небе.

И всё-таки это было интереснее, чем следить за китами в Тихом океане, что временами поручалось некоторым подводным лодкам Тихоокеанского флота, чтобы успокаивать экологов.

За последнее время жить стало чуточку интереснее. «Тусон» поднимался на глубину антенны и перископа дважды в день, и команда узнала, к своему изумлению, что китайские и американские Вооружённые силы ведут войну в Сибири, а это означало, решили матросы, что скоро может поступить приказ потопить «406-й», следовательно, им предстоит операция. Хотя это нельзя назвать забавой, им за это платили, и такая деятельность означала, что они не тратят время даром.

«406-й» был подводным атомным ракетоносцем и имел на борту двенадцать баллистических ракет «Юленг-1» CSS-N-3, каждая с боеголовкой мощностью в одну мегатонну. Название ракеты означало «Великая волна», по крайней мере, так говорилось в данных разведки, занесённых в специальную книгу. Там говорилось также, что дальность действия ракет не превышала трех тысяч километров, это было меньше половины расстояния, необходимого, чтобы достичь Калифорнии. Правда, эти ракеты могли достигнуть Гуама, который тоже являлся американской территорией.

Впрочем, это не имело значения. Значение имело то, что «406-й» и «Хай Лонг» являлись боевыми кораблями, принадлежащими нации, с которой Америка вела войну.

Длинноволновое радио было снабжено антенной, тянущейся от кормового угла паруса «Тусона», и оно принимало передачи от огромного, главным образом подземного передатчика, расположенного на Верхнем Полуострове Мичигана. Экологи жаловались, что излучение этого передатчика мешало выбору направления полёта мигрирующих гусей осенью, но пока никто из охотников не жаловался на отстрел водоплавающих птиц, так что передатчик продолжал действовать. Хотя передатчик был построен для того, чтобы поддерживать связь с американскими ракетоносцами, он продолжал передавать сообщения ударным субмаринам, которые по-прежнему оставались на службе. Когда поступало сообщение, звенел колокол в центре связи субмарины, расположенном рядом с центром боевых действий, в стороне кормы, на правом борту.

Вот и сейчас звякнул колокол. Матрос, несущий вахту, сообщил об этом своему офицеру, младшему лейтенанту, который, в свою очередь, известил капитана. Капитан отдал команду всплыть на глубину антенны. Когда конец антенны оказался над водой, капитан поднял связной лазер, соединившийся одним из собственных спутников связи военно-морского флота, известным под названием Спутника обмена информацией подводного флота (СОИПФ), и сообщил, что готов к приёму. Ответная передача поступила по направленному радиолучу на высокой частоте. Полученный сигнал был загружен в шифровальные аппараты субмарины, расшифрован и напечатан.

КОМУ: АМЕРИКАНСКОМУ КОРАБЛЮ «ТУСОН» (SSN-770)

ОТ: ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО ТИХООКЕАНСКИМ ТЕАТРОМ

1. ПОСЛЕ ПОЛУЧЕНИЯ СИГНАЛА «ПРИСТУПИТЬ СПЕЦ. ОП.» ВЫ АТАКУЕТЕ И УНИЧТОЖАЕТЕ КИТАЙСКИЙ РАКЕТОНОСЕЦ И ЛЮБОЙ КИТАЙСКИЙ КОРАБЛЬ, НАХОДЯЩИЙСЯ ПОБЛИЗОСТИ.

2. СООБЩИТЕ РЕЗУЛЬТАТЫ АТАКИ ЧЕРЕЗ СОИПФ.

3. ПОСЛЕ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ ЭТОЙ ОПЕРАЦИИ ПРИСТУПАЙТЕ К НЕОГРАНИЧЕННЫМ ДЕЙСТВИЯМ ПРОТИВ ВОЕННЫХ КОРАБЛЕЙ КНР.

4. ВАМ ЗАПРЕЩАЕТСЯ, ПОВТОРЯЮ, ЗАПРЕЩАЕТСЯ АТАКОВАТЬ КОММЕРЧЕСКИЕ СУДА ЛЮБОГО ТИПА.

ПОСЛАНО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИМ ТИХООКЕАНСКИМ ТЕАТРОМ.

КОНЕЦ ПЕРЕДАЧИ.

— Ну что ж, наконец нам разрешено приступить к действиям, — заметил капитан, обращаясь к своему старшему помощнику.

— Здесь не сказано, когда ожидать такого приказа, — покачал головой старший помощник.

— Думаю, через два часа, — сказал капитан. — Давай приблизимся на десять тысяч ярдов. Проверь состояние оружия.

— Слушаюсь.

— Кто-нибудь находится вблизи?

— Китайский фрегат на севере, примерно в тридцати милях.

— О'кей, после того как мы покончим с субмаринами, атакуем его «Гарпуном», затем подойдём поближе, чтобы прикончить его, если понадобится.

— Понял. — Старший помощник пошёл вперёд к боевому посту. Он посмотрел на часы. Сейчас на поверхности темно. Вообще-то это не имело никакого значения для команды субмарины, но темнота давала возможность чувствовать себя в безопасности по той или иной причине, даже старшему помощнику.

* * *

Напряжение росло. Разведывательное подразделение Гиусти находилось теперь меньше чем в двадцати милях от предполагаемой китайской позиции. Это означало, что они вошли в зону действия вражеской артиллерии, и потому работа становилась серьёзной.

Поставленная задача заключалась в том, чтобы продвинуться до момента контакта и найти слабое место в обороне противника, куда могла бы устремиться дивизия. Вторая задача состояла в том, чтобы прорваться через брешь и разрушить китайский путь снабжения, сразу за рекой от того места, где они прорвутся. Дальше наступит грабёж и насилие, как думал об этом полковник Гиусти. Возможно, придётся повернуть на север и двинуться сквозь китайский тыл с одной или двумя бригадами, оставив третью поперёк китайских линий коммуникации в качестве блокирующей силы.

Все его солдаты нанесли на лица маскировочную окраску, или «мейк-ап», как называли её некоторые, сделав тёмными естественные белые пятна на лице и светлыми тёмные пятна. Общий эффект стал таким, что они превратились в зелёных и чёрных космических пришельцев.

Наступление будет вестись большей частью на гусеничных машинах, причём кавалерийские скауты оставались в своих «Брэдли» и полагались на приборы ночного видения, которыми будут пользоваться водитель и наводчик, чтобы заметить противника. Правда, время от времени они будут спрыгивать с машин, так что каждый проверил работу своих личных систем ночного видения PVS-11. У каждого солдата было три комплекта запасных батареек АА, которые были не менее важными, чем магазины для их автоматов М16А2. Большинство солдат съели свои полевые рационы и запили их водой, причём многие глотали таблетки тайленола, с целью предотвратить незначительные болевые ощущения, которые могут стать результатом растяжений и царапин. Все обменивались взглядами и шутками, чтобы уменьшить стресс ночи, а также добавляли обычные фразы, приносившие пользу как им самим, так и соседям. Сержанты и младшие офицеры напоминали солдатам об их подготовке и убеждали, что не следует сомневаться в своих способностях.

Затем, по команде, переданной по радио, «Брэдли» устремились вперёд, на врага, ведя за собой тяжёлые боевые танки, со скоростью десять миль в час.

Вертолёты батальона, все шестнадцать винтокрылых машин, поднялись вверх, двигаясь очень осторожно, потому что броня вертолётов такая же прочная, как лист газетной бумаги, и кто-нибудь за земле мог заметить их с помощью приборов ночного видения, тогда ракета с боеголовкой, нацеленной на источник тепла, сотрёт их с неба. Кроме того, у противника имелись лёгкие зенитные установки, огонь которых был не менее смертоносен.

Вертолёты OH-58D «Киова Уорриер» обладали хорошими системами ночного видения, и во время учений экипажи научились полагаться на них, но люди редко погибают во время учений. Они знали, что на земле находятся враги с боевым оружием и приказом пользоваться им, и потому отказались от некоторых уроков, преподанных им во время учений. Когда ты «убит» в процессе подготовки, то получаешь приказ совершить посадку и, может быть, подвергнешься ругани со стороны командира роты. Обычно такой выговор завершался напоминанием, что в настоящем бою ты мёртв, твоя жена — вдова, а дети — сироты. Но во время учений они все были дома, поэтому выговор командира не воспринимался с такой серьёзностью, как следовало бы. Теперь предстоял настоящий бой, и все экипажи имели жён или подруг, а у большинства были дети.

Поэтому они летели вперёд, пристально глядя в свои приборы ночного видения и осматривая местность впереди. Руки, сжимавшие рычаги управления, делали это немного крепче, чем обычно.

* * *

Штаб дивизии имел свой терминал, получавший информацию от «Тёмных звёзд», и капитан ВВС управлял им. Диггзу не слишком нравилось находиться так далеко в тылу, тогда как его люди подвергаются опасности, но командование не совсем то же, что руководство. Ему говорили это несколько лет назад в школе командования и обучения генеральского состава, находившейся в Форт-Ливенуорте. Кроме того, он испытал это сам только в прошлом году в Саудовской Аравии, но, несмотря на все, ему хотелось быть впереди, рядом со своими людьми, чтобы он мог разделить с ними опасность боя. Но лучший способ для него уменьшить опасность, которой они подвергаются, заключался в том, что он находится в тылу и осуществляет эффективный контроль над операцией вместе с полковником Мастертоном.

— Керосинки? — спросил Мастертон.

— Точно, — согласился капитан ВВС США — его звали Фрэнк Вильямс. — А вот эти яркие пятна — костры. Прохладная ночь. Температура земли примерно пять градусов Цельсия, воздуха — на градус ниже. Хороший контраст для термических наблюдательных систем. Похоже, они пользуются керосиновыми печками, какими пользовались мы в скаутах. Черт побери, их очень много. Сотни.

— Есть ли брешь в их линиях?

— Вот здесь тонкая линия огоньков, между этими двумя холмами. На вершине этого холма у них разместилась рота, и другая рота вот здесь. Готов поспорить, они принадлежат к различным батальонам, — сказал Вильямс. — Так бывает всегда. Просвет между ними чуть больше километра, но у подножья холмов маленькая речка.

— «Брэдли» не боятся воды, — сказал Диггз младшему офицеру. — Дьюк?

— Лучшее место для прорыва, которое я видел до сих пор. Пошлём туда Анжело?

Диггз задумался. Это означало посылку в бой его разведывательного прикрытия, а также за ним по крайней мере одну из бригад, но генералы и существуют для принятия таких решений.

— Что ещё поблизости?

— Я бы сказал, что штаб их полка находится примерно вот здесь, судя по палаткам и грузовикам. Думаю, вы собираетесь нанести по нему артиллерийский удар.

— Примерно в тот же момент, когда «Квортерная лошадь» достигнет этой бреши. Нет смысла поднимать тревогу слишком рано, — предложил Мастертон.

Генерал Диггз обдумал ситуацию ещё раз и принял своё первое важное решение этой ночью.

— Согласен. Дьюк, прикажи Гиусти направиться к этой бреши.

— Слушаюсь, сэр. — Полковник Мастертон направился к радио. Они делали это поспешно, это не было тем, что им хотелось, но часто именно таков мир реальных боевых операций.

— Роджер, — позвал Диггз.

Полковник Роджер Ардан был командиром дивизионной артиллерии — по радиосети дивизии его называли «Стрелком Шесть» — рослый худощавый мужчина, похожий на недостаточно высокого баскетболиста.

— Слушаю, сэр.

— Вот ваша первая огневая задача. Мы собираемся послать Анжело Гиусти через вот эту брешь. Вот здесь и вот здесь расположены вражеские пехотные роты, похоже, штаб полка здесь.

— Вражеская артиллерия?

— Несколько орудий калибра 122 мм, вот здесь, и вроде бы несколько два-ноль-три — восьмидюймовые — здесь.

— Ракетные установки?

— Я пока не заметил. Это немного странно, но я не увидел их поблизости, — ответил артиллеристу капитан Вильямс.

— Как относительно радиолокаторов? — спросил полковник Ардан.

— Может быть, один вот здесь, но определить трудно. Он покрыт камуфляжной сетью. — Вильямс выбрал изображение мышкой и увеличил его.

— Мы уничтожим его на всякий случай. Воткни в него шпильку, — сказал Ардан.

— Понял, сэр. Напечатать список целей?

— Можешь не сомневаться, сынок.

— Вот он, — сказал Вильямс. По его команде из соседнего принтера выползли два листа бумаги, с широтой и долготой целей до угловой секунды. Капитан передал его полковнику.

— Как, черт побери, мы жили раньше без GPS и аэрофотосъёмки? — подумал вслух Ардан. — О'кей, генерал, мы займёмся этим. Когда?

— Скажем, через тридцать минут.

— Мы будем готовы, — пообещал «Стрелок». — Первым я накрою штаб полка.

* * *

Первой бронетанковой дивизии была придана усиленная артиллерийская бригада. 2-й и 3-й батальоны 1-го полка полевой артиллерии имели на вооружении новые самоходные 155-мм гаубицы. 2-й батальон 6-го полка полевой артиллерии имел восьмидюймовые самоходные установки, а также многоствольные ракетные системы, которые обычно находились под непосредственным командованием командира дивизии, как его личное резервное оружие. Эти части располагались в шести милях за передовыми бригадами дивизии. По команде они оставили шоссе и съехали к северу и югу от дороги, заняв положение для стрельбы. У каждого орудия был приёмник спутника глобального позиционирования, или GPS, который указывал, где они находятся, с точностью меньше трех метров. Передача по Совместной системе распределения тактической информации сообщала им расположение целей, и бортовые компьютеры вычисляли азимут и расстояние до них. Затем они принимали решение о выборе боеприпаса: «обычный» фугасный снаряд или снаряд с переменным временем — ПВ. Орудия были заряжены и направлены на отдалённые цели, и наводчики только ждали команды, чтобы дёрнуть за шнурки. Их готовность была передана по радио в штаб-квартиру дивизии.

* * *

— Все готово, сэр, — доложил полковник Ардан.

— О'кей, подождём и посмотрим, как идут дела у Анжело.

— Ваш экран находится вот здесь, — сказал генералу капитан Вилльямс. Диггзу он показался ящиком с четырьмя экранами, подвешенным под потолком во время футбольного матча, за исключением того, что одна команда не имела представления о том, что матч будет проводиться здесь, и не знала, что на поле находится и вторая команда. — Они в трех километрах от первой цепи часовых.

— Дьюк, сообщи об этом Анжело. Передай это по внутренней связи его машин.

— Готово, — ответил Мастертон. Единственное, что они не могли сейчас сделать, это передать ему изображение от беспилотного самолёта «Тёмная звезда».

* * *

«Сабля Шесть» находился сейчас в своём «Брэдли» вместо более надёжного тяжёлого боевого танка «Абраме». Гиусти решил, что может видеть лучше отсюда.

— ИССЭ включена, — сообщил командир бронетранспортёра. Полковник Гиусти нырнул вниз и прополз мимо артиллерийской установки, чтобы увидеть, где сидит сержант. При проектировании «Брэдли» никто не подумал о том, что им может воспользоваться старший офицер, — и его батальон ещё не получил новых машин с дисплеем ИССЭ в задней части бронетранспортёра.

— Первый вражеский пост находится вон там, сэр, в направлении на одиннадцать часов, за этим небольшим возвышением, — сказал сержант, постучав пальцем по экрану.

— Отлично, пойдём поприветствуем его.

— Понял, полковник. Заводи, Чарли, — сказал сержант водителю. Остальному экипажу: — Приготовились, парни. Ушки на макушке. Мы в стране индейцев.

* * *

— Как идут дела на севере? — спросил Диггз у капитана Вильямса.

— Сейчас посмотрим. — Капитан отключился от «Мэрилин Монро» и перешёл на изображение от «Грейс Келли». — Здесь ситуация такая. Передовые китайские части в пятнадцати километрах от русских. Правда, похоже, что они расположились на ночёвку. По-видимому, мы войдём в контакт с китайцами раньше их.

— Ну, ладно. — Диггз пожал плечами. — Вернёмся к мисс Монро.

— Слушаюсь, сэр. — Несколько манипуляций с компьютером. — Вот они. Вот ваш передовой кавалерийский батальон, в двух километрах от первого окопа Джона Китайца.

Камера увеличила изображение, чтобы выделить окоп. Там были два солдата. Один из них согнулся, затягиваясь сигаретой, и это, должно быть, отрицательно повлияло на его ночное зрение, может быть, на ночное зрение обоих. Это объясняло, почему они ещё не увидели ничего, хотя должны были почуять что-то… «Брэдли» не был такой уж бесшумной машиной…

— Смотрите, он что-то заметил, — сказал Вильямс. На телевизионном экране было видно, как солдат внезапно повернул голову. Затем поднял голову второй солдат, и яркая искорка брошенной сигареты полетела вперёд и вправо. Бронемашина Гиусти приближалась к ним слева, и теперь головы повернулись в эту сторону.

— Насколько близко он может подойти? — спросил Диггз.

— Сейчас посмотрим… — Через пять секунд два безымянных китайских солдата в своём окопе заняли половину экрана. Затем Вильямс разделил экран, подобно картинке в картинке, как это делается на телевидении. Большая часть экрана показывала двух обречённых солдат, и маленький солдат уставился на передового «Брэдли», находящегося сейчас примерно в тысяче ста метрах… его башня с орудием немного повернулась налево…

Диггз увидел, что у них в окопе был телефон, стоящий на земле между двумя пехотинцами. Их окоп был первым во вражеской передовой линии, и работа этих солдат заключалась в том, чтобы докладывать по телефону, когда покажется что-то зловещее. Они услышали что-то, но не были уверены, что именно, и потому ждали до тех пор, когда увидят источник шума. У солдат НОА нет очков ночного видения, по крайней мере, на этом уровне, — подумал Диггз. Это была важная информация.

— О'кей, теперь общую картину.

— Сейчас, сэр. — Вильямс снял изображение двух солдат и вернул картинку к прежней, на которой были видны два солдата и приближающийся «Брэдли». Диггз не сомневался, что наводчик Гиусти уже увидел китайцев. Вопрос заключался лишь в том, когда он решит сделать первый выстрел, и принимать это решение должен парень у орудия «Брэдли», верно?

— Вот! — У дула 25-ммавтоматического орудия мелькнули три вспышки, экран осветился, и линия трассирующих снарядов пронеслась к окопу… и два китайских солдата упали в окоп мёртвыми, убитые тремя бризантными зажигательно-трассирующими снарядами.

— «Стрелок», открывай огонь!

— Огонь! — скомандовал полковник Ардан в микрофон. Через мгновение земля вздрогнула у них под ногами, и спустя несколько секунд донеслись отдалённые раскаты грома. Более девяноста снарядов описали траекторию в воздухе.

* * *

Полковник Ардан приказал провести барраж «Время на цели». Этой целью был штаб полка за небольшим перевалом, к которому направлялась «Квортерная лошадь».

Американское изобретение времён Второй мировой войны, «Время на цели» было предназначено для того, чтобы каждый снаряд, выпушенный из различных орудий и нацеленный на отдельную точку на местности, попадал в цель в один и тот же момент. Это лишит людей, попавших под обстрел, возможности броситься в укрытие, услышав первое предупреждение. Раньше приходилось долго рассчитывать продолжительность полёта каждого отдельного снаряда, но теперь компьютеры проделывали эту работу настолько быстро, что опережали время, необходимое для того, чтобы сформулировать эту мысль. Огневой налёт был поручен 2-му и 6-му батальонам, восьмидюймовые орудия которых считались самыми точными тяжёлыми орудиями в американской армии. Два снаряда были обычными фугасными снарядами со взрывателями, действующими в момент попадания в цель, зато остальные десять были снабжены взрывателями, носящими название «Переменное время». Это означало, что в носовой части каждого снаряда находился крошечный радиолокационный транспондер, взрывающий снаряд в тот момент, когда он оказывался примерно в пятидесяти футах от цели. Таким образом, осколки от взорвавшегося снаряда не впивались бесполезно в грунт, а образовывали конус смерти, примерно двести футов в основании. Обычные снаряды создавали воронки в земле, уничтожая тех, кто мог находиться в этот момент в укрытии.

Капитан Вильямс переключил изображение «Мэрилин» на вражеский командный пункт. С большой высоты термальные камеры даже успели заметить яркие точки снарядов, проносящихся в ночной темноте. Затем камера увеличила изображение и перешла на командный пункт. По расчётам Диггза, все снаряды накрыли цель меньше чем за две секунды. Результат был ужасным. Шесть палаток исчезли, и светящиеся зелёные фигурки людей упали на землю и неподвижно замерли. Некоторые фрагменты тел отделились от трупов, чего Диггз никогда раньше не видел.

— Вот это да! — заметил Вильямс. — Готовое жаркое!

«Что там говорят о военно-воздушных силах? — подумал Диггз. — Или, может быть, это объясняется молодостью парня».

На экране было видно, что некоторые люди продолжали двигаться, чудесным образом уцелев после первого залпа, но, вместо того чтобы бежать прочь, потому что артиллерийский барраж никогда не состоит только из одного залпа, кое-кто пытался позаботиться о раненых. Это был смелый поступок, но он обрёк их на смерть. Один или два уцелевших штабных офицера окажутся теми людьми, которые потом выиграют в лотерею в последующей жизни. Едва ли их будет больше, чем один или два. Второй залп обрушился на штаб полка через двадцать восемь секунд после первого, а третий на тридцать одну секунду позже, в соответствии с отсчётом времени в верхнем правом углу экрана.

— Боже милосердный, — прошептал полковник Ардан. За всю карьеру он никогда не видел так подробно результаты огня своих орудий. Раньше это всегда было отдалённым громом, но сейчас он впервые наблюдал результаты обстрела, совершенного его орудиями.

— Цель, прекратить огонь! — произнёс Диггз, пользуясь сленгом танкистов, что означало «он мёртв, вы убили его, ищите другого». Годом раньше в песках Саудовской Аравии он следил за ходом сражения на экране компьютера и почувствовал там холод войны. Но то, что происходило здесь, было бесконечно хуже. Это походило на голливудский фильм со специальными эффектами, только это не было анимацией, созданной компьютером. Он только что стал свидетелем того, как командование пехотного полка, примерно сорок человек, было стёрто с лица земли меньше чем за девяносто секунд. А ведь они были, в конце концов, человеческими существами, чего не мог понять этот молодой капитан ВВС. Для него это было чем-то вроде компьютерной игры.

Диггз решил, что лучше всего думать об этом именно таким образом.

Две пехотные роты на вершинах холмов к северу и к югу от небольшого перевала были уничтожены артиллерийским огнём — по каждой стреляла целая батарея. Теперь возникал вопрос — что станет результатом этого. После уничтожения полкового штаба ситуация осложнится для командира дивизии. Кто-то наверняка слышал гул разрывающихся снарядов, а если кто-то из штаба полка успел позвонить по телефону, внезапный перерыв разговора заставит людей задуматься, потому что это нормальная человеческая реакция, даже для солдат в зоне обстрела. Плохая связь была скорее правилом, чем исключением, и китайцы пользовались проводной связью, предпочитая её радийным коммуникациям, потому что телефоны были более надёжными и безопасными — за исключением тех случаев, когда артиллерийский огонь уничтожал телефоны или телефонные провода. Таким образом, командира дивизии противника сейчас пытаются разбудить, тряся его за плечо, и он будет плохо понимать спросонок, что ему говорят.

— Капитан, что нам известно о штабе дивизии противника?

— Вероятно, он вот здесь, сэр. Я не совсем уверен, но в этом месте много грузовиков.

— Покажите на карте.

— Вот здесь, сэр. — Диггзу пришла в голову внезапная мысль — этот молодой капитан ВВС может получать удовольствие от происходящего. Но ещё более важным было другое — штаб дивизии находился в пределах досягаемости его многоствольных ракетных батарей. И в этом месте высилось множество радиомачт. Да, именно здесь находится генерал, командир дивизии китайских коммунистов.

— «Стрелок», мне нужно, чтобы по этому району немедленно нанесли удар.

— Слушаюсь, сэр. — Приказ был отдан по каналу Системы распределения совместной тактической информации 2-му и 6-му батальонам полевой артиллерии. Ракеты многоствольных ракетных установок на гусеничном ходу уже лежали на направляющих, и командиры батарей только ожидали приказа. И здесь вся работа выполнялась компьютерами. Расчёты направили установки на соответствующий азимут, поставили их на тормоз, чтобы стабилизировать установки, и закрыли жалюзи на своих окнах. Это было необходимо для того, чтобы предохранить расчёты от проникновения внутрь кабин выхлопных газов ракет, которые являются смертельными при вдыхании. Дальше оставалось только нажать на красную кнопку пуска, что делалось по приказу командира батареи. После этого все девять установок выпустили по двенадцать ракет каждая, через секунду по ракете, причём каждая ракета содержала 644 бомбочки размером с гранату, и все ракеты были направлены на участок размером в три футбольных поля.

Через три минуты после того, как Диггз отдал приказ, он увидел почти семьдесят тысяч отдельных взрывов в районе цели, и то, что было ужасным для штаба полка, оказалось несравнимым с результатом ракетного налёта.

Теперь дивизия, противостоящая дивизии Диггза, была лишена головы, словно Робеспьер под гильотиной.

После первоначального артиллерийского налёта полковник Гиусти обнаружил, что у него нет целей. Он послал одно подразделение в брешь, сам оставшись на северной стороне. Никто не стрелял в него. Снаряды, падавшие на вершины холмов впереди и позади него, объясняли это, потому что на противника обрушился шторм стали и взрывчатки. Кто-то выстрелил сигнальную ракету, но никакого результата не последовало. Через двадцать минут после первоначального артиллерийского барража показались передовые подразделения Первой бригады. Гиусти подождал, пока они приблизятся на расстояние в сто метров, затем свернул на восток, чтобы присоединиться к своему батальону в неглубокой долине. Технически он находился за оборонительной линией противника, но, как это бывает с первым хорошим ударом в футбольном матче, напряжение теперь исчезло, и оставалось выполнить свою работу.

* * *

Дик Бойл, подобно большинству авиаторов, имел право летать на нескольких типах вертолётов, и он мог выбрать «Апач», чтобы возглавить операцию. Вертолёт «Апач» был одной из самых привлекательных машин для пилота винтокрылого аппарата, но вместо этого он остался в своём UH-60 «Блэкхок», из которого ему было удобнее наблюдать за ходом операции. Его целью была отдельная танковая бригада, представлявшая собой стальной кулак 65-й армии группы «Б». Для того чтобы нанести удар по этой бригаде, он взял двадцать восемь из своих сорока двух штурмовых вертолётов AH-64D «Апач», которые поддерживали двенадцать «Киова Уорриер» и ещё один «Чёрный ястреб».

Китайская танковая бригада находилась в двадцати милях в северо-западу от первоначальной переправы, удобно расположившись на открытой местности, сформировав круг, так что орудия танков были направлены во все стороны. Это не представляло ни малейшего интереса для Дика Бойла и его людей. Возможно, такое расположение танков имело смысл сорок лет назад, но не сегодня, не в эту ночь, когда к бригаде приближались «Апачи». Со своими OH-58D, возглавлявшими вертолётную эскадру, атакующая группа летела с севера по узкой долине. Китайский полковник, командовавший бригадой, выбрал это место для того, чтобы он мог двинуться и оказать поддержку любой дивизии 65-й армии, но вместо этого он просто сконцентрировал свои танки в одном месте, в круге диаметром пятьсот метров.

Единственным, что беспокоило Бойла, были зенитные ракеты и, может быть, зенитные орудия, но в его распоряжении имелись фотографии, сделанные «Тёмными звёздами» и указывающие на их позиции. Полковник Бойл выделил группу из четырех «Апачей», которые должны были прежде всего ликвидировать эту угрозу.

Его вертолётам угрожали две зенитные ракетные батареи. Одна состояла из четырех пусковых установок DK-9, смонтированных на гусеничных шасси и очень похожих на американские «Чапаррал», с четырьмя ракетами класса «Сайдуайндер» с инфракрасными головками самонаведения. Дальность их действия была около семи миль, чуть больше, чем эффективная дальность поражения его ракет «Хеллфайр». Другая батарея состояла из ракет HQ-61A, которые, по мнению Бойла, являлись китайским вариантом русских SA-6. Их было меньше, зато они имели дальность поражения десять миль и, похоже, очень хорошую радиолокационную систему. С другой стороны, у них был предел по высоте сто метров, ниже которого они не могли следить за приближающимися целями. Это было хорошо для Бойла, если соответствовало действительности. Его тактика заключалась в том, чтобы обнаружить их и уничтожить как можно скорее, полагаясь на свой вертолёт электронной разведки ЕН-60, который должен был найти эти батареи. Кодовое название последних было «Холидей», а вот ориентирующихся на источник тепла назвали «Дакс».

Китайские солдаты на земле тоже будут иметь простые портативные пусковые устройства с инфракрасными головками наведения, которые были такими же эффективными, как старые американские ракеты «Ред Ай», но на его «Апачах» были установлены скрытые выхлопные устройства, способные обмануть инфракрасные головки наведения, — а те, кто выражал опасения, не вылетели на задание. Они никогда не вылетали.

* * *

Сегодня вечером проводились и другие воздушные операции, и не все они были над русской территорией. Двадцать истребителей «Стелс» F-117 базировались в Жиганске, и после своего прибытия на аэродром почти все время провели на земле. Они ожидали прибытия бомб вместе с устройствами наведения, которые превращали их из простых баллистических видов оружия в умные бомбы, летевшие точно в цель. Эти специальные виды оружия для «Блэк Джет» были бомбами CBU-27 с лазерным наведением и головками из особой стали, позволяющими проникать глубоко внутрь цели перед взрывом. Сегодня вечером у них были двадцать две такие цели, расположенные в китайских городах Харбин и Бейан или поблизости от них, и каждая представляла собой береговой устой железнодорожного моста.

Китайская Народная Республика больше полагалась на свой железнодорожный транспорт, чем большинство других стран, поскольку в Китае было слишком мало автомашин, и поэтому не требовалось сооружать шоссейные дороги. Кроме того, высокая эффективность железных дорог нравилась экономической модели в головах политических лидеров Китая. Они не упускали из вида то обстоятельство, что зависимость от одной транспортной системы могла сделать их уязвимыми для нападения, и потому на каждом потенциально опасном месте, вроде железнодорожных мостов через реки, они использовали избыток рабочей силы, существующий в стране, чтобы построить несколько мостов, причём все они опирались на мощные железобетонные береговые устои. Конечно, — думали политики, — шесть мостов через одну реку не могут быть повреждены в такой степени, что их не удастся быстро отремонтировать.

«Блэк Джеты» дозаправились от обычного воздушного заправщика КС-135 и продолжали полет на юг. Они были невидимы для радиолокационного заграждения, построенного правительством КНР вдоль своей северо-восточной границы, и продолжали полет. Самолёты, снабжённые самой совершенной автоматикой, летели к своим целям на автопилоте. Они даже заходили на цель, перед тем как сбросить бомбы, на автопилоте, потому что было слишком трудно требовать от лётчика, каким бы искусным он ни был, чтобы он одновременно управлял самолётом и направлял инфракрасный лазер на невидимую точку, которую искала на цели головка наведения бомбы. Атаки были произведены почти одновременно, в течение минуты, на шесть параллельных мостов через реку Сунгари у Харбина. Каждый мост имел массивные береговые устои на северном и южном берегах. В каждом случае атаки велись на оба устоя. Бомбы были сброшены безо всякого затруднения, принимая во внимание чистый воздух и полное отсутствие зенитной обороны. В каждом случае первая группа бомб попала точно в цель со скоростью в один Мах и проникла внутрь южных береговых устоев на глубину от двадцати до тридцати футов, прежде чем взорваться. Бомбы содержали по 535 фунтов взрывчатого вещества тритонал.

Это не слишком большое количество взрывчатого вещества, но в замкнутом пространстве оно развило невероятную силу, разбросав вокруг сотни тонн бетона, подобно фарфору, хотя и без такого шума, которого следовало ожидать от взрыва подобной силы.

Не будучи удовлетворена достигнутым разрушением, вторая группа истребителей F-117 нанесла удар по северным устоям и тоже разнесла их на части. Из людей пострадали только машинист и его помощник на дизельном локомотиве, ехавшем в северном направлении с составом боеприпасов для группы армий, переправившихся через реку Амур. Им не удалось остановить поезд, и он рухнул в воду.

Аналогичная атака была повторена в Бейане, где ещё пять мостов обрушились в реку. После этого двойного удара, который продолжался всего двадцать одну минуту, линия снабжения китайской армии, вторгшейся в Россию, была прервана навсегда.

В воздухе оставались ещё восемь самолётов — это была резервная группа на случай, если некоторые бомбы не смогут уничтожить свои цели. Эти самолёты направились к поворотному кругу около берега Амура, который использовался для разворота платформ, доставивших танки. Этот налёт, как ни странно, не принёс таких результатов, как бомбы, разнёсшие береговые устои мостов, поскольку бомбы, рассчитанные на глубокое проникновение перед взрывом, ушли слишком далеко в землю и образовали огромные воронки, хотя несколько платформ было разбито, а одна даже загорелась.

В общей сложности, это была рядовая операция для F-117. Попытки обстрелять их из ракетных батарей в двух городах оказались безуспешными, потому что самолёты не были видны на экранах поисковых радиолокаторов, и запуск ракет был отменён.

* * *

Снова раздался звон колокола, и приказ, переданный по каналу исключительно низкой частоты, был декодирован, отпечатан и гласил: «ПРСТ СПЕЦ. ОП.», что означало на нормальном языке «приступить к специальной операции». Сейчас «Тусон» находился в девяти тысячах ярдов позади Сьерры-Одиннадцать и и пятнадцати тысячах позади Сьерры-Двенадцать.

— Мы собираемся потопить каждую субмарину одной рыбой. Порядок открытия огня Два, Один. Решение разработано? — спросил капитан.

— Правильное решение для обеих рыб, — подтвердил офицер боевых систем.

— Подготовить торпедный аппарат Два.

— Аппарат Два полностью готов, труба затоплена, наружный люк открыт, сэр.

— Очень хорошо. Сравнить разработанный пеленг и… огонь!

На соответствующей консоли повернули ручку.

— Аппарат Два выстрелил рыбу, сэр. — «Тусон» вздрогнул по всей длине из-за внезапного выброса сжатого воздуха, который пустил торпеду в морскую воду.

— Торпеда мчится быстро, прямо и нормально, сэр, — доложили из сонарного отделения.

— Очень хорошо, подготовить аппарат Один, — скомандовал капитан.

— Аппарат Один полностью готов, труба затоплена, наружный люк открыт, сэр, — снова доложил оружейник.

— Очень хорошо. Сравните разработанный пеленг и стреляйте! — Эта команда прозвучала как восклицание. Капитан считал, что он обязан подбодрить экипаж, который занимал боевые посты.

— Аппарат Один выстрелен, сэр, — доложил старшина, после того как снова повернул ручку с тем же воздействием на корпус корабля.

— Торпеда Два продолжает идти быстро, прямо и нормально, — снова донеслось из сонарного отделения. Услышав это, капитан сделал пять шагов и вошёл в сонарное отделение.

— Вот они идут, капитан, — сказал старший специалист, показывая на стеклянный экран жёлтым жировым карандашом.

Расстояние в девять тысяч ярдов до «406-й» субмарины равнялось четырём с половиной морским милям. Цель двигалась на глубине меньше сотни футов, возможно, передавая что-то по радио на базу, со скоростью всего пять узлов, судя по числу оборотов винта. Это означало, что время пробега до цели равняется меньше пяти минут для первой торпеды и примерно ещё сто шестьдесят секунд для второй.

Второй пуск будет, наверно, более сложным, чем первый. Даже если китайцы не услышали приближение торпеды «Марк-48», только глухой мог не услышать взрыв 800 фунтов торпекса под водой на расстоянии трех миль. Тогда они попытаются маневрировать или сделать что-то большее, чем стирать капли пота с лица и произносить «Слава Мао», или какую там молитву произносят китайские подводники.

Капитан откинулся на спинку кресла в центре боевых операций.

— Зарядить «Марк-48» в аппарат Два и «Гарпун» в аппарат Один.

— Слушаюсь, капитан, — отозвался офицер-оружейник.

— Где находится этот фрегат? — спросил капитан у главного старшины, сидящего у сонара.

— Вот здесь, сэр, класс «Луда», старая баржа с паровой установкой. Пеленг два-один-шесть, тащится со скоростью четырнадцать узлов, судя по числу оборотов винта.

— Время до первой цели, — потребовал шкипер.

— Минута двадцать секунд до контакта, сэр. — Капитан посмотрел на дисплей. Если у Сьерры-Одиннадцать был дежурный на сонаре, он не обращал особого внимания на окружающий мир. Скоро ситуация изменится.

— О'кей, активные действия через тридцать секунд.

— Слушаюсь, сэр.

На дисплее сонара было видно, что торпеда направляется точно к «406-й». Казалось, жалко топить субмарину, когда вы даже не знаете её названия…

— Активные действия на торпеде Два, — сообщил офицер.

— Вот, смотрите, сэр, — сказал старшина, сидящий у экрана сонара, и показал на другую часть дисплея. — Ультразвуковой сонар зажёг новую линию, и пятнадцать секунд спустя — Сьерра-Одиннадцать только что подняла газ вокруг себя, кавитация и число оборотов винта увеличилось, начала поворот направо… это не будет иметь никакого значения, сэр, — старшина знал это по изображению на дисплее. — Увернуться от «48-й» невозможно.

— А как относительно Двенадцатой?

— Она тоже услышала звуки, капитан. Увеличила скорость и… — Старшина сорвал наушники. — О-о! ушам больно. — Он потряс головой. — Попадание торпеды в Сьерру-Одиннадцать, сэр.

Капитан надел запасную пару наушников. Море все ещё кипело. Звуки от двигателя цели прекратились почти сразу — визуальный дисплей подтвердил это, хотя линия шестидесяти герц показывала, что генераторы все ещё… нет, они тоже замерли. Капитан услышал и увидел звук продуваемого воздуха. Подводники на китайском ракетоносце пытались продуть балласт и выйти на поверхность, но без двигателя… нет, никаких шансов. Затем он посмотрел на визуальный след Сьерры-Двенадцать. Ударная подлодка проявила большую бдительность, она резко свернула налево и включила полную мощность. Шум её силовой установки сразу увеличился, равно как и число оборотов винта… она тоже продувала балласт… зачем?

— Время для торпеды Один? — спросил капитан.

— По первоначальному расчёту, тридцать секунд, сейчас, по-видимому, немного больше.

«Ненамного больше», — подумал шкипер. Торпеда «Марк 48» мчалась близко к поверхности моря со скоростью, превышающей шестьдесят узлов… Оружейник перевёл её в активный режим, и рыба тут же начала поиск. Хорошо подготовленная команда выпустила бы свою торпеду, чтобы спугнуть нападающую субмарину и, может быть, спастись, если первая торпеда промчится мимо, — надежда невелика, но вы ничего от этого не теряете. Может быть, вы получите удовлетворение от того, что прибудете в ад со спутником сразу после того, как постучите в дверь… но они не выпустили даже торпеду-обманку. Должно быть, все они спали… несомненно, не проявили бдительность… не были настороже… они что, забыли, что идёт война?..

К своему несчастью, через двадцать пять секунд они узнали об этом. Ещё одно пятно появилось на дисплее сонара.

Ну что ж, — подумал капитан, — две на две. Это было очень просто. Он вошёл в центр боевых операций и поднял микрофон.

— Слушайте все. Говорит капитан. Мы только что выпустили две рыбы в две подводные лодки китайских коммунистов. Больше мы не увидим их. Хорошая работа, парни. Это все. — Затем он посмотрел на офицера-связиста: — Подготовьте донесение главнокомандующему Тихоокеанским театром. «Четыре-ноль-шесть уничтожена в… двадцать два пятьдесят шесть по Гринвичу вместе с сопровождающей её ударной субмариной. Приступаем к уничтожению фрегата».

Пошлите это, когда мы подвсплывем на глубину антенны.

— Слушаюсь, сэр.

— Группа слежения, у нас фрегат на пеленге два-один-шесть. Приготовимся к запуску «Гарпуна» ему в зад.

— Слушаюсь, сэр, — ответил лейтенант, руководящий группой слежения.

* * *

В Вашингтоне было около шести вечера. Там все смотрели телевидение, но не коммерческие передачи. Изображения от «Тёмных звёзд» поступали по кодированному спутниковому каналу и затем распространялись по Вашингтону по закрытым военным оптиковолоконным кабелям. Один из них, разумеется, вёл в ситуационный центр Белого дома.

— Святой боже, — сказал Райан. — Это походит на какую-то гребаную компьютерную игру. У нас такая возможность уже давно?

— Она совсем новая, Джек, — ответил вице-президент. — Я согласен с тобой — это выглядит непристойно, — но ведь это то, что видят операторы. Я хочу сказать, когда я сбивал самолёты противника, падающие в море, я был вынужден видеть это, только я был в антиперегрузочном костюме с «Томкэтом», пристёгнутым к моей спине. Каким-то образом это выглядит похабнее, приятель. Подобно тому, как подсматривать за парнем и девушкой, занимающимися любовью, причём не в учебном фильме.

— Что ты имеешь в виду?

— Так называют порнографические фильмы на кораблях, Джек, «учебные фильмы». Но это походит на то, как ты смотришь в окно на первую ночь парня с его новой женой, и он не знает об этом… кажется чем-то грязным.

— Но людям это понравится, — предсказал Арни ван Дамм. — Средним американцам, особенно молодёжи, это будет казаться чем-то вроде кинофильма.

— Может быть, Арни, но это фильм о действительном убийстве. Реальные жизни исчезают на экране, причём в большом количестве. Этот штаб дивизии, который уничтожил Диггз своими многоствольными ракетными установками, — господи. Это походит на жертвоприношение разъярённому языческому богу, или на уничтожение динозавров раскалённым метеоритом, или на действия убийцы, приканчивающего ребёнка на школьном дворе, — сказал Робби, пытаясь найти сравнение с тем, каким отвратительным это кажется ему. Но это война, в этом нет ничего личного, пусть это будет небольшим утешением семьям погибших.

* * *

— Слышны радиопередачи, — сказал Толкунов генералу Бондаренко. Начальник разведки разместил полдюжины групп электронной разведки, прослушивающих передачи на частотах, которыми пользуется НОА. Они обычно говорили кодированными фразами, которые трудно понять, особенно если учесть, что слова менялись ежедневно, вместе с именами офицеров и названиями частей.

Однако о мерах безопасности склонны забывать, когда происходит что-то катастрофическое, и старшие офицеры хотят получить информацию как можно быстрее. В данном случае Бондаренко смотрел передачу с «Грейс Келли» и не испытывал особой жалости к жертвам, желая только, чтобы это был он, наносящий потери противнику, потому что это была его страна, в которую вторглись чинки.

— Американская артиллерийская доктрина производит впечатление, не правда ли? — заметил полковник Толкунов.

— У них всегда была хорошая артиллерия. Но и у нас тоже, как через несколько часов узнает генерал Пенг, — ответил главнокомандующий Дальневосточным театром.

— Как ты думаешь, что он сделает?

— Это зависит того, что он узнает, — ответил начальник разведки. — Получаемая им информация будет скорее всего весьма запутанной, и это обеспокоит его, но не повлияет на ведущуюся операцию.

Геннадий Иосифович был вынужден согласиться, что это имеет смысл. Генералы склонны думать о порученных им операциях, оставляя операции, порученные другим, их командующим, надеясь, что они должным образом выполнят поставленные задачи. Вообще-то армия могла функционировать только таким образом. В противном случае вы будете так беспокоиться о том, что происходит вокруг вас, что не сможете выполнить собственную работу, и все быстро остановится с визжащим скрипом. Это называлось действиями в шорах, когда не удавалось добиться успеха, и хорошей совместной работой, когда удавалось.

— А как относительно глубоких ударов, нанесённых американцами?

— Их самолёты «Стелс» просто поразительны. Китайская железнодорожная система полностью разрушена. У незваных гостей скоро кончится горючее.

— Жаль, — заметил Бондаренко. Американцы были хорошими воинами, и их доктрина глубоких ударов, которую русское военное сообщество почти не рассматривало, может быть чертовски эффективной, если осуществляется успешно и если ваш противник не сумеет приспособиться к ней. Сумеют ли китайцы приспособиться к новым условиям, предстоит увидеть. — Но у них все ещё остаются шестнадцать механизированных дивизий, с которыми нам придётся иметь дело.

— Это верно, товарищ генерал, — согласился Толкунов.

* * *

— «Сокол Три» «Ведущему Соколу», вижу гусеничную установку «земля-воздух». Это «Холидей», — доложил пилот. — На вершине холма в двух милях от «Клеверного Листа» — одну минуту, подождите, там расположился и «Дак».

— Что-нибудь ещё? — спросил «Ведущий Сокол». Это был капитан, командующий группой «Апачей», задачей которых было уничтожение зенитных ракетных установок.

— Несколько лёгких зенитных орудий, главным образом 23-мм, расположены вокруг установок «земля-воздух». Прошу разрешения открыть огонь, конец связи.

— Приготовьтесь открыть огонь, — ответил «Ведущий Сокол». — «Ведущий Орёл», это «Ведущий Сокол», приём.

— «Ведущий Орёл» на приёме, «Сокол», — ответил Бойл из своего «Чёрного ястреба».

— Мы видим гусеничные установки «земля-воздух». Просим разрешения атаковать.

Бойл задумался. Его «Апачи» видели теперь танковый лагерь и окружили его с трех сторон. О'кей, «Сокол» приближался к холму над лагерем, носящим название «Клеверный Лист». Ну что ж, пожалуй, пора.

— Даю разрешение. «Сокол Три», это «Ведущий Орёл». Уничтожьте их.

— Стреляй, Билли, — сказал пилот своему наводчику.

— «Хеллфайр»[359], вперёд! — Наводчик на переднем сиденье нажал на спусковое устройство своей первой ракеты. Ракета калибром в семь дюймов сорвалась с направляющих рельсов, волоча за собой хвост жёлтого огня, и тут же захватила цель. Через свой прибор термального наблюдения он увидел, как спустившийся на землю солдат посмотрел в его сторону и сразу указал на вертолёт.

Он кричал, чтобы привлечь чьё-то внимание, и началось соревнование между приближающейся ракетой и временем человеческой реакции. Ракета должна выиграть.

Солдат привлёк чьё-то внимание — может быть, своего сержанта или лейтенанта, который посмотрел затем в ту сторону, куда указывал солдат. Было видно по тому, как он наклонил голову, что сначала он ничего не заметил, в то время как солдат размахивал рукой, словно удочкой. Наконец, второй тоже увидел вертолёт, но к этому времени он не мог ничего сделать, кроме как броситься на землю, но даже это было напрасной тратой времени. «Хеллфайр» ударил в основание пусковой установки и взорвался, уничтожив все в радиусе десять метров.

— Тебе не повезло, Джо. — Затем наводчик переключился на другую установку ракет «земля-воздух», поименованную «Дак». Команда установки услышала звук взрыва, и он увидел, что они бегут к своей установке, чтобы навести это оружие. Они едва успели разместиться на своих местах, как пусковая установка «Дак» взорвалась. Теперь пришла очередь зенитных орудий. Здесь стояли шесть орудийных установок, по 3 сдвоенных орудия 27 мм и 33 мм. Эти орудия могли быть очень опасными. Наводчик выбрал свою автоматическую 20-мм пушку и обстрелял ею всю батарею. Вспышки взрывов походили на вспышки лампочек. Орудия попадали набок, причём у некоторых взорвались ящики со снарядами.

— «Ведущий Орёл», докладывает «Сокол Три». Вершина холма очищена. Мы описываем круги, чтобы убедиться. «Клеверный Лист» теперь без прикрытия. Он широко открыт.

— Понял, «Сокол Три». — И Бойл послал свои «Апачи» в атаку.

То, что последовало дальше, было так же похоже на честную схватку, как бой профессионального боксёра с шестилетним мальчиком. «Апачи» летали вокруг танкового лагеря, подобно тому, как скачут индейцы вокруг повозок переселенцев, поставленных кругом. Отличием было то, что эти переселенцы не могли отстреливаться. Экипажи китайских танков спали главным образом снаружи, рядом со своими машинами. Некоторые танкисты спали внутри машин, словно охраняя танки, другие ходили между ними, держа в руках винтовки 68-го типа. Они были встревожены взрывами на вершине холма, возвышающегося над лагерем. Некоторые младшие офицеры кричали своим солдатам, призывая их залезать в танки, не зная источника опасности, но вполне естественно полагая, что безопаснее находиться за броней, откуда они смогут стрелять, чтобы защитить себя. Трудно было принять более ошибочное решение.

«Апачи» танцевали вокруг лагеря, увёртываясь от ручных зенитных ракет. Три танка НОА использовали свои тепловизоры и действительно увидели с их помощью вертолёты. Они даже пытались стрелять в них, однако дальность поражения танкового орудия составляет всего половину от дальности поражения «Хеллфайра», и все танковые снаряды упали, не долетев до вертолётов, так же как и шесть ручных ракет HN-6 «земля-воздух», выпущенных почти наугад в ночную мглу. Ракеты вертолётов «Хеллфайр», однако, точно поразили цель — мимо пролетели только две. Башни взлетали в воздух на столбах пламени, затем падали обратно, как правило перевернувшись в воздухе, на машины, которым они первоначально принадлежали. В лагере было восемьдесят шесть танков, и каждый получил по три ракеты, причём несколько удачливых наводчиков успели выпустить и четвёртую. В общей сложности на уничтожение этой бригады потребовалось меньше трех минут, оставив полковника, командовавшего бригадой, стоять на своём командном пункте с открытым от ужаса ртом — он видел смерть трех сотен солдат, которых учил больше года и которые исчезли в одно мгновение. Он уцелел даже после того, как последний улетавший «Апач» выпустил по командному пункту пулемётную очередь и исчез так быстро, что полковник не успел выхватить из кобуры свой служебный пистолет.

— «Ведущий Орёл», это «Ведущий Сокол». «Клеверный Лист» превратился в жареный тост, мы возвращаемся на базу, приём.

Бойл смог только покачать головой.

— Понял тебя, «Сокол». Отличная работа, капитан.

— Понял, спасибо, сэр. Конец. — «Апачи» перестроились и направились на северо-запад, на свою базу, чтобы заправиться и получить новый боезапас для следующей миссии. Внизу Бойл видел Первую бригаду, прорвавшуюся через брешь в китайской обороне и ползущую теперь на юго-восток, в китайский район снабжения.

* * *

Тактическая группа 77 расположилась к востоку от Формозского пролива, ожидая приказа направиться на запад. Различные боссы ВВС слышали, что одна из американских субмарин потопила китайский ракетоносец и ударную подводную лодку. Это понравилось им и, вероятно, вызвало восторг у командующего тактической группой. Теперь их задача заключалась в том, чтобы преследовать военно-морской флот НОА. Это название было чертовски забавным для группы вооружённых морских судов, дружно признали все моряки. Первым самолётом, поднявшимся в воздух вслед за истребителями F-14D, составлявшими летающий барьерный боевой воздушный патруль, или ЛББВП, для тактической группы, был радиолокационный самолёт Е-2С «Хоукай», двухмоторный мини-АВАКС военно-морских сил. Перед этими самолётами была поставлена задача найти цели для морских истребителей-бомбардировщиков, главным образом F/A-18 «Хорнет».

Предстояла сложная операция. Тактической группе были приданы три субмарины, которым поручили «санировать» район от подводных лодок китайских коммунистов. Командующий Тактической группой казался особенно озабоченным возможностью появления китайской дизельной субмарины, которая может пустить ко дну один из его кораблей, но лётчиков беспокоило другое — вдруг им не удастся найти китайскую подводную лодку, пришвартованную где-то у пирса.

Действительно серьёзной проблемой был вопрос опознания цели. В этом районе действовало оживлённое коммерческое судоходство, а у них был приказ не атаковать такие суда, даже те, которые несут флаг КНР. Любой корабль с радиолокационной станцией для пусковой установки ракет «корабль-воздух» будет атакован за пределами видимости. Во всех других случаях пилот должен внимательно осмотреть цель, перед тем как атаковать её. У самолётов морской авиации было много видов оружия, а корабли являлись хрупкими целями для ракет и тысячефунтовых бомб. Главной целью Тактической группы был китайский флот Южного моря, базирующийся в Гуанчжоу (больше известном на Западе как Кантон). Морская база в Гуанчжоу была удобно расположена для атак американской морской авиации, хотя её защищали батареи ракет «земля-воздух» и несколько зенитных батарей.

Передовые истребители F-14 направлялись к воздушным целям самолётами радиолокационного наблюдения «Хоукай». И в данном случае здесь был оживлённый коммерческий воздушный трафик, так что пилотам истребителей приходилось приблизиться чуть ли не вплотную, чтобы точно опознать свои цели. Это было опасно, но другого выхода у пилотов не было.

Пилоты американской морской авиации не знали, что китайцам известна электронная характеристика радиолокатора APD-138, установленного на самолётах Е-2С, и потому противник понял, что приближается опасность. Целая сотня китайских истребителей взлетела в воздух и установила собственный воздушный боевой патруль над своим восточным побережьем. «Хоукаи» заметили это и передали предупреждение приближающимся истребителям, создав таким образом условия для массированного воздушного боя в темноте, предшествующей восходу.

Ход такого боя не мог быть элегантным. Во главе ударной группы летели две эскадрильи «Томкэтов», в общей сложности двадцать четыре истребителя. Каждый из них нёс под крыльями четыре ракеты «Феникс» AIM-54C, а также по четыре AIM-9X «Сайдуайндер». «Фениксы» давно устарели, некоторым из них было почти пятнадцать лет. Иногда у ракетных двигателей «Фениксов», работающих на твёрдом топливе, появлялись трещины, которые скоро станут заметными. Зато их теоретическая дальность поражения превышала сто миль, и это делало их полезным оружием для подвески на корпусе истребителя.

Экипажам «Хоукаев» был отдан приказ тщательно отделить уток от гусей, но они быстро пришли к выводу, что два или больше самолётов, летящих в плотном строю, не являются аэробусами, полными гражданских пассажиров. «Томкэтам» разрешили атаковать китайские самолёты на расстоянии целых ста миль от китайской континентальной территории. Первый залп, выпущенный американскими истребителями, состоял из сорока восьми ракет. Из этого числа шесть взорвались в пятистах ярдах от запустивших их самолётов, к недовольному удивлению пилотов.

Оставшиеся сорок две ракеты взвились вверх по баллистической траектории на высоту больше ста тысяч футов, перед там как начать снижение на скорости пять Махов, включив свои наводящие радары, работающие на миллиметровых волнах. К концу полёта их моторы сгорели, и ракеты перестали оставлять за собой дымный след, который стараются заметить пилоты. Таким образом, хотя китайские пилоты знали, что их освещают радиолокаторами, они не подозревали о приближающейся опасности и потому не видели ничего, от чего им следовало уклониться. Сорок два «Феникса» ворвались в их группу, и только те машины, которые ушли в сторону при виде взрывов первых американских ракет, уцелели. Итак, сорок восемь первоначально запущенных американских «Фениксов» сбили тридцать два китайских истребителя. Уцелевшие китайские пилоты были потрясены случившимся, но в то же самое время пришли в ярость. Все как один они повернули на восток и включили свои поисковые радиолокаторы, разыскивая цели для своих собственных ракет «воздух-воздух». Они тут же обнаружили цели, но американские истребители находились за пределами досягаемости их ракет. Старший офицер, уцелевший при первоначальной атаке, приказал китайским пилотам перейти на форсаж и устремиться на восток. На расстоянии шестидесяти миль они выпустили свои ракеты RL-10 «воздух-воздух», наводимые радиолокаторами. Эти ракеты были скопированы с итальянских «Аспидов», которые, в свою очередь, были копиями старых американских AIM-7E «Спэрроу». Чтобы попасть в цель, требовалось, чтобы выпустившие их истребители все время держали свои самолёты и радиолокаторы направленными на цель. В данном случае американцы тоже летели им навстречу со своими включёнными радиолокаторами. В результате снова разгорелся воздушный бой, причём пилоты истребителей обеих сторон не хотели сворачивать и уклоняться в сторону. К тому же все они считали, что такой поступок просто гарантирует их смерть. Таким образом продолжалось соревнование между истребителями и ракетами, но китайские PL-10 летели со скоростью четыре Маха по сравнению с пятью Махами американских «Фениксов».

На борту «Хоукаев» члены экипажа следили за ходом боя. Как истребители, так и мчащиеся с огромной скоростью ракеты были видны на экранах радиолокаторов, и все наблюдающие затаили дыхание.

Первыми попали в цель «Фениксы», сбив ещё тридцать один китайский истребитель. И тут же они внезапно выключили свои радиолокаторы. Из-за этого часть «Фениксов» прошла мимо цели, но не все, и шесть китайских истребителей, которые уцелели после второго залпа американцев, продолжали освещать свои цели для тридцати девяти PL-10, которые устремились на четыре «Томкэта».

Американские пилоты увидели мчащиеся на них ракеты, и это чувство не было приятным. Каждый из четырех «Томкэтов» перешёл на форсаж и резко спикировал вниз, выбрасывая по пути все алюминиевые обрезки и выпуская ракеты-обманки, находящиеся в их защитных подвесках. Кроме того, они включили на полную мощность установки глушения. Одному «Томкэту» удалось уйти от китайских ракет.

Другой сумел заманить большинство ракет в облако алюминиевых обрезков, где они взорвались подобно фейерверкам, но на одного F-14 было направлено девятнадцать китайских ракет, и уклониться от всех было невозможно. Третья ракета подлетела достаточно близко, чтобы произошла детонация её боеголовки, затем взорвались ещё девять, и «Томкэт» сам превратился в облако обломков вместе с экипажем из двух пилотов. В результате остался только один истребитель морской авиации, чей офицер по радиолокационному перехвату сумел безопасно катапультироваться, хотя пилот не успел последовать его примеру.

Оставшиеся «Томкэты» продолжали атаку. Теперь у них больше не было «Фениксов», и они продолжали воздушный бой «Сайдуайндерами». Потеря товарищей привела их в ярость, на этот раз китайские истребители повернули и бросились спасаться к своему берегу, преследуемые облаком ракет с инфракрасными головками наведения.

В результате этого боя был открыт путь для штурмовиков. База китайского военно-морского флота имела двенадцать пирсов, у которых стояли пришвартованные корабли, и американские самолёты морской авиации устремились прежде всего к тем кораблям, которые походили на американские. Как это обычно происходит, они исходили из принципа, что на войне люди прежде всего убивают тех, кто больше всего походит на них самих, и только потом преследуют остальных.

Первыми, кто привлёк к себе гнев «Хорнетов», были подводные лодки, большей частью старые дизельные субмарины класса «Ромео», давно пережившие то время, когда они представляли собой грозную силу. Почти все подлодки стояли парами, и «Хорнеты» атаковали их «Шкиперами» и СЛЭМами. Первые представляли собой бомбы весом в тысячу фунтов, с примитивными приборами наведения и моторами, снятыми с устаревших ракет. Но они справились с такой несложной работой. Пилоты старались направлять эти бомбы между субмаринами, стоящими парами,чтобы одной бомбой уничтожить сразу две цели. Это удалось им в трех случаях из пяти попыток. СЛЭМ представлял собой вариант противокорабельной ракеты «Гарпун», предназначенной для атаки наземных целей. Оставшиеся от нападения на подводные лодки СЛЭМы были сброшены на портовые установки и механические мастерские, без которых военно-морская база представляет собой всего лишь берег, загромождённый металлоломом. Повреждения, нанесённые базе, выглядели впечатляюще на видеолентах. Другие штурмовики выполняли операцию, носившую название «Железная Рука». Они искали китайские ракетные и зенитные батареи и уничтожали их с безопасного расстояния антирадиолокационными ракетами «Харм», которые с высокой степенью надёжности находили и разрушали поисковые и наводящие радиолокационные станции.

Короче говоря, первая после Вьетнама атака военно-морских сил США на континентальную часть Восточной Азии прошла успешно. Было потоплено двенадцать кораблей китайского флота и полностью разрушена одна из основных военно-морских баз КНР.

* * *

Другие базы подверглись нападению крылатыми ракетами «Томагавк», выпущенными в основном с надводных кораблей. Каждая военно-морская база КНР на берегу, протянувшемуся на пятьсот миль, подвергалась атаке в той или иной форме, и количество потопленных кораблей увеличилось до шестнадцати. Продолжительность нападения чуть превышала час. Американские тактические истребители вернулись на свои авианосцы, пустив кровь врагам, хотя и не без потерь со своей стороны.

Глава 58 Политические последствия

Это была трудная ночь для маршала Луо Конга, министра обороны Китайской Народной Республики. Он лёг спать примерно в одиннадцать часов предыдущим вечером, обеспокоенный ходом военных операций своих Вооружённых сил, но довольный тем, что они, похоже, развиваются успешно. И затем, едва он закрыл глаза, зазвонил телефон.

Его служебный автомобиль немедленно подъехал, чтобы отвезти его в министерство. Но он не поехал туда. Вместо этого маршал поехал в центр связи Министерства обороны, где он увидел множество старших и среднего уровня офицеров, обсуждавших отрывочную информацию и пытавших понять на её основании, что же произошло. Появление министра Луо нисколько не помогло им, только добавило стресс к уже существующему хаосу.

Ничто не казалось определённым, если не считать того, что они могли найти пустые места в своей информации. Создалось впечатление, что 65-я армия словно провалилась сквозь землю. Командующий ею генерал навещал одну из дивизий вместе со своим штабом, и примерно с 02.00 ночи о нем ничего не было слышно.

Пропал и генерал, командовавший дивизией. По сути дела, не было известно ничего, что там происходило. Чтобы исправить ситуацию, маршал Луо приказал отправить туда вертолёт с базы в Санву. Затем поступили сообщения о воздушных налётах, которые повредили железные дороги из Харбина и Бейана. Полковник инженерных войск был отправлен туда, чтобы разобраться с происшедшим на месте.

Но в тот момент, когда маршал думал, что ему удалось взять в руки ситуацию в Сибири, поступили доклады о налёте на базу военно-морского флота в Гуанчжоу и затем о налётах на базы в Хайкуо, Шантоу и Хичуандао. В каждом случае штабы баз были, по-видимому, уничтожены, потому что командующие базами не отвечали. Наиболее тревожным было сообщение о колоссальных потерях среди истребительных полков в этом районе. Поступили доклады о том, что атаки производились с американских боевых кораблей. Наконец, что было хуже всего, пришла пара автоматических сигналов от всплывших буев единственного в Китае атомного ракетоносца и ударной подводной лодки, которая должна была охранять его. Буи передавали автоматические сигналы о катастрофе, постигшей обе атомные подводные лодки. Маршала потрясло до полной невероятности то, что все эти катастрофы могли произойти одновременно. Но на этом сообщения не кончались.

Радиолокационные станции, расположенные на границе, внезапно замолчали и не отвечали ни по радио, ни по телефону. Затем поступил ещё один доклад из Сибири, переданный по телефону. Одна из дивизий на левом фланге прорыва — та самая, которую навещал командующий 65-й армии группы «Б» несколько часов назад, — доложила… вернее, доложил младший офицер связи одного из подразделений дивизии, что неизвестная бронированная сила прорвала её западную оборону, двинулась на восток и… исчезла.

— Как, черт побери, может враг провести успешную атаку, прорвать оборону и исчезнуть? — потребовал маршал голосом, от которого молодой капитан задрожал. — Кто доложил об этом?

— Об этом доложил офицер, назвавшийся майором 3-го батальона 745-го гвардейского пехотного полка, товарищ маршал, — донёсся дрожащий голос. — Радиоканал был ненадёжным, по крайней мере, так нам сообщили.

— Кто именно?

— Полковник Дзао, старший офицер связи в отделе разведки группы «С» 71-й армии к северу от Бейана. Они должны были обеспечивать безопасность границы в районе прорыва, — объяснил капитан.

— Я и сам это знаю! — завопил министр, срывая злость на ближайшем подчинённом.

— Товарищ маршал, — раздался новый голос. Это был генерал-майор Вей Дао-Минг, один из старших адъютантов маршала Луо. В его голосе звучало напряжение, но он попытался успокоить маршала, несмотря на гнев начальника. — Позвольте мне и моему штабу собрать всю информацию и представить её вам таким образом, чтобы вы смогли детально разобраться в ней.

— Да, Вей, я полагаю, что мы так и поступим. — Луо знал, что это хороший совет, а Вей был профессиональным офицером разведки, привыкшим готовить информацию для своего начальства. — Постарайтесь сделать это побыстрее.

— Разумеется, товарищ министр, — сказал Вей, чтобы напомнить ему, что Луо является политическим деятелем, а не военным офицером, которым был раньше.

Луо прошёл в комнату для генеральского состава, где стояли чашечки с зелёным чаем. Затем он сунул руку в боковой карман своего мундира и достал пачку крепких сигарет без фильтра, которые обычно помогали ему прийти в себя. Он кашлял от этих сигарет, но это не пугало его. Когда Луо пил третью чашку чая, в комнату вошёл генерал Вей с пачкой бумаг, исписанных заметками.

— Итак, что происходит?

— Ситуация запутанная, но я скажу вам то, что мне известно и о чём я думаю, — начал Вей. — Мы знаем, что генерал Куи, командующий 65-й армией, исчез вместе со своим штабом. Они навещали 191-ю пехотную дивизию, к северу и западу от нашего первоначального прорыва. 191-я дивизия тоже полностью исчезла из эфира и не отвечает на наши вызовы. То же самое относится к 615-й отдельной танковой бригаде, являющейся частью 65-й армии. Есть отрывочные сведения о том, что был совершён налёт на танковую бригаду, но ничего конкретного нам не известно. 735-й гвардейский пехотный полк 191-й дивизии тоже исчез из эфира, причина этого нам неизвестна. Вы приказали послать вертолёт из Санву, выяснить ситуацию и доложить. Вертолёт вылетит на рассвете.

Далее из этого сектора поступили дополнительные сведения, но они не проясняют положение и не помогают создать полную картину. Я приказал разведывательному отделу 71-й армии послать группу офицеров через Амур, выяснить, что там происходит, и доложить результаты. На это потребуется три часа.

Но есть хорошие новости. Генерал Пенг Хи-Вонг, командующий 34-й ударной армией, успешно продвигается вперёд и займёт золотую шахту завтра до полудня. Наша бронетанковая армия вторглась глубоко во вражескую территорию. Я полагаю, что солдаты и офицеры этой армии сейчас встают и через час продолжат наступление.

Новости о военно-морском флоте запутанные, но это не имеет большого значения. Я поручил командующему флотом Южного моря лично заняться расследованием ситуации и доложить. На это потребуется три часа.

Таким образом, товарищ министр, скоро мы получим надёжную информацию и затем сможем принять соответствующие меры. До этого времени генерал Пенг продолжит наступление, и к вечеру мы будем намного богаче, — сказал в заключение Вей. Он знал, как привести своего министра в хорошее настроение. В ответ генерал услышал одобрительное ворчание и кивок. — А теперь, — продолжил генерал Вей, — почему бы вам не поспать несколько часов, пока мы останемся настороже и будем следить за развитием событий?

— Хорошая мысль, Вей. — Луо подошёл к дивану и улёгся на него. Вей открыл дверь, выключил свет в комнате и закрыл дверь за собой. Центр связи находился рядом.

— А теперь, — спросил генерал, взяв сигарету у майора, стоящего рядом, — что за чертовщина там происходит?

— Если вас интересует моё мнение, — ответил полковник из разведывательного управления, — американцы размяли мускулы, и русские сделают то же самое через несколько часов.

— Что? Почему вы так считаете? И почему русские?

— Где до сих пор были их военно-воздушные силы? Где скрывались их штурмовые вертолёты? Мы ведь не знаем этого, правда? А почему нам это неизвестно? Да потому, что американцы сбивали наши самолёты с неба, подобно мухам, вот почему.

Мы внушили себе, что русские не хотят воевать, не правда ли? Человек по имени Гитлер когда-то думал то же самое. Книги по истории говорят, что он погиб через несколько лет после этого. Мы также обманывали себя, полагая, что американцы не будут наносить нам тяжёлых ударов по политическим причинам. Вей, некоторые из наших политических лидеров гоняются за драконами! — Этот афоризм относился к курению опиума, популярному, хотя и незаконному времяпрепровождению в Южном Китае несколько веков назад. — Не существует никаких политических соображений. Они просто накапливали силы, на что требуется время. А русские не воевали с нами, потому что хотели, чтобы мы удлинили наши каналы снабжения, и затем гребаные американцы перерезали эти каналы в Харбине и в Бейане! Танки генерала Пенга углубились в Россию на триста километров, причём в баках его танков осталось горючего всего на двести, и больше горючего он не получит. Мы послали туда больше двух тысяч танков и превратили их экипажи в плохо подготовленную лёгкую пехоту! Вот что произошло, товарищ Вей, — закончил полковник.

— Вы можете говорить это мне, полковник. Но скажите это маршалу Луо, и вашей жене придётся платить государству за пулю уже послезавтра, — предостерёг его Вей.

— Ну что ж, я это знаю, — ответил полковник Генг Хе-Пинг. Но что случится с вами через несколько часов сегодня, товарищ генерал Вей, когда вы соберёте всю информацию и узнаете, что я прав?

— Сегодняшний вечер сам позаботится о себе. — Это был ответ фаталиста. — Всему своё время, Генг.

Затем генерал собрал группу офицеров и дал каждому поручение, нашёл кресло, в котором можно отдохнуть, и подумал, что, может быть, у Генга правильное представление о происходящем.

— Полковник Генг?

— Да, товарищ генерал?

— Что вы знаете об американцах?

— Я служил в нашем посольстве в Вашингтоне восемнадцать месяцев назад. Там я тщательно изучал их военную доктрину.

— И вы считаете, что они способны осуществить то, о чём только что говорили?

— Товарищ генерал, для ответа на этот вопрос я советую вам проконсультироваться с иранцами и иракцами. Я не знаю, что американцы предпримут дальше, поскольку не сумел овладеть искусством мыслить так, как мыслят они.

* * *

— Китайцы двинулись вперёд, — сообщил майор Таккер, потянулся и зевнул. — Их передовые части только что начали движение. Ваши войска отступили. Почему?

— Я приказал им увезти товарища Гоголя, прежде чем китайцы убьют его, — ответил Толкунов американцу. — У вас усталый вид.

— Подумаешь, что значит тридцать шесть часов в одном кресле? — Чертовски больная спина, вот что это значит, — подумал про себя Таккер. Несмотря на отсутствие сна, он получал огромное удовольствие от работы. Для офицера ВВС, который не сумел овладеть подготовкой пилота, что сделало его навсегда «неквалифицированным неудачником» на языке ВВС, гражданином четвёртого сорта в иерархии военно-воздушных сил — даже ниже, чем пилот вертолёта, — он зарабатывал на жизнь больше и лучше, чем когда-либо раньше. Вполне возможно, он приносил больше пользы своей стороне в этой войне, чем даже полковник Уинтерс с его хлопушками «воздух-воздух». Но если кто-нибудь скажет ему об этом, он смутится и униженно посмотрит на свои ботинки. Униженно, хрен вот вам, — подумал Таккер. Он доказывал ценность нового и ещё не проверенного изобретения, и делал это так же успешно, как Красный Барон в своём красном трехмоторном самолёте.

Военно-воздушные силы не были родом войск, где униженность в почёте, но отсутствие крыльев лётчика на груди заставляло его поступать именно таким образом на протяжении всех десяти лет профессиональной карьеры.

Следующее поколение беспилотных самолётов будет нести вооружение, и, может быть, даже сумеет вести воздушный бой. Вот тогда он покажет этим надменным шофёрам истребителей, у кого настоящие яйца в военно-воздушных силах. А пока он удовлетворится тем, что собирает информацию, помогающую русским убивать Джо Чинка и всех его братьев, и если это была война «Нинтендо», то маленький Дэнни Таккер был, клянусь богом, петухом, расхаживающим в этом виртуальном мире.

— Вы принесли нам огромную пользу, майор Таккер.

— Спасибо, сэр. Рад прийти на помощь, — ответил Таккер со своей лучшей улыбкой маленького мальчика. «Может быть, я отращу себе большие усы». Он отложил эту мысль в сторону и отпил немного растворимого кофе из своего пакета с заранее приготовленной пищей — дополнительный кофеин был единственной вещью, которая помогала ему сейчас держаться на ногах. Но почти всю работу делал за него компьютер, и на его экране было видно китайское разведывательное подразделение, двигающееся на север.

* * *

— Сукин сын, — выдохнул капитан Александров. Он слышал о волчьих шкурах Гоголя по радио, но не видел их по телевидению, и при виде этого чуда у него перехватило дыхание.

Коснувшись одной, он почти ожидал, что она будет холодной и жёсткой, подобно проволоке, но нет, шкура походила на идеальные волосы идеальной блондинки…

— И кто это ко мне пришёл? — В руках старика была винтовка, и он смотрел на гостя определённо пристальным взглядом.

— Я капитан Федор Ильич Александров. А вы, думаю, Пётр Петрович Гоголь.

Кивок и улыбка.

— Вам нравятся мои шкуры, товарищ капитан?

— Я не видел раньше ничего подобного. Мы должны забрать их с собой.

— Забрать? Забрать куда? Я не собираюсь уезжать отсюда, — ответил Пётр Петрович.

— Товарищ Гоголь, мне дан приказ — увезти вас отсюда. Этот приказ поступил из штаба Дальневосточного округа, и потому его нужно выполнить.

— Никакой китаеза не сможет прогнать меня с моей земли! — прогремел его голос.

— Нет, товарищ Гоголь, но солдаты русской армии не оставят вас здесь умирать. Скажите, это та самая винтовка, из которой вы убивали немцев?

— Да, многих, многих немцев, — подтвердил Гоголь.

— Тогда поехали с нами, и вы сможете убить немало жёлтых оккупантов.

— Да кто вы такой?

— Командир разведывательной роты 265-й мотострелковой дивизии. Мы следили за китайцами в течение четырех долгих дней, а теперь собираемся дать им настоящий бой. Присоединяйтесь к нам, Пётр Петрович. Вы, наверно, сможете научить нас многим вещам, которые нам нужно знать. — Высокий молодой капитан говорил разумным голосом, не скрывая уважения к старому воину, которого тот заслуживал. Слова капитана убедили Гоголя.

— Вы обещаете мне, что я сделаю хоть один выстрел?

— Даю вам слово русского офицера, Пётр Петрович, — ответил Александров, кивнув головой.

— Тогда я поеду с вами. — Гоголь был уже одет по-походному — печь в хижине давно погасла. Он повесил на плечо старую снайперскую винтовку и сумку, в которой хранилось сорок патронов — он никогда не выходил из хижины, взяв больше сорока, — и пошёл к двери. — Помогите мне с моими волками, юноша.

— С удовольствием, дедушка. — И тут Александров обнаружил, какие тяжёлые эти волчьи шкуры. Но они с Буйковым сумели забросить их внутрь своего разведочного бронетранспортёра, и водитель повёл машину прочь от избы старого охотника.

— Где они?

— Примерно в десяти километрах отсюда. Мы были в визуальном контакте с ними в течение нескольких дней, но затем нам пришлось отступить.

— Почему?

— Чтобы спасти тебя, старик, — засмеялся Буйков. — Тебя и эти шкуры. Они слишком ценные, чтобы украшать тела китайских проституток!

— Я думаю, дядя Петя, правда, я не уверен в этом, — сказал капитан, — но я думаю, что настало время показать нашим китайским гостям настоящее русское гостеприимство.

— Капитан, смотрите! — воскликнул водитель.

Александров поднял голову и выглянул из башенного люка. Впереди стоял генерал и махал рукой, призывая его двигаться побыстрее. Через три минуты бронетранспортёр остановился рядом с ним.

— Вы Александров?

— Так точно, товарищ генерал! — ответил молодой капитан.

— Я генерал Синявский. Вы все сделали хорошо, мой мальчик. Спускайся сюда и поговори со мной, — приказал он грубым голосом, в котором, однако, звучала доброта.

Александров только один раз видел своего командира дивизии, да и то издалека.

Генерал не был крупным мужчиной, но вы вряд ли захотели бы встретиться с ним в рукопашной схватке внутри маленькой комнаты. Он жевал сигару, которая, по-видимому, погасла несколько часов назад, и его глаза сверкали.

— Кто это? — потребовал Синявский. Затем выражение его лица изменилось. — А, вы и есть знаменитый Пётр Петрович?

— Старший сержант Гоголь из Железной дивизии, — ответил старик с поразительным чувством собственного достоинства. Он отсалютовал генералу, и Синявский тут же приложил руку к виску.

— Я слышал, вы убили немало немцев во время войны. Сколько именно, сержант?

— Посчитайте сами, товарищ генерал, — сказал Гоголь, передавая ему свою винтовку.

— Это да, — заметил генерал, проводя рукой по многочисленным зарубкам, подобным зарубкам на «кольте» какого-нибудь американского ковбоя. — Вы действительно отличились. Но война — это занятие для молодого человека, Пётр Петрович. Позвольте мне отвезти вас в безопасное место.

Гоголь покачал головой.

— Капитан обещал мне один выстрел, иначе я отказался бы покинуть свой дом.

— Это правда? — Командир 265-й мотострелковой дивизии оглянулся вокруг. — Капитан Александров, мы выполним ваше обещание, предоставим нашему старому товарищу право на один выстрел. — Он указал на точку на карте. — Это должно быть хорошее место для вас, сержант. А затем немедленно увозите его отсюда, — приказал Синявский молодому офицеру. — Направляйтесь назад, к нашим оборонительным линиям. Они будут ждать вас. Да, молодой человек, вы отлично проявили себя, преследуя китайцев по всему пути. Ваша награда будет заключаться в том, что вы увидите, как мы встретим этих мерзавцев.

— Позади разведывательного заслона продвигаются мощные силы.

— Да, я знаю. Я следил за ними на экране телевизора полтора дня, но теперь наши американские друзья перерезали их каналы снабжения. Мы остановим их, и сделаем это вот здесь.

Александров посмотрел на карту. Действительно, это выглядело хорошим местом для обороны, перед которым открывался отличный огневой сектор. Но ещё лучше — великолепный путь для отступления.

— Когда? — спросил он.

— Думаю, через два часа. Их основные силы догоняют разведывательное прикрытие. Ваша первая задача заключается в том, чтобы этот разведывательный заслон исчез.

— Будет исполнено, товарищ генерал, — ответил капитан с энтузиазмом.

* * *

Рассвет застал Мариона Диггза в странно причудливом окружении. Местность вокруг него напоминала Форт-Карсон, Колорадо, с волнистыми холмами и сосновым лесом. Но все это резко отличалось от Америки отсутствием шоссейных дорог и других признаков цивилизации. Это объясняло, почему китайцы решили вторгнуться сюда. С редким гражданским населением, здесь не было инфраструктуры или достаточного количества жителей, чтобы создать надёжную оборону. Это делало ситуацию намного проще для Джона Чайнамена. Впрочем, Диггзу это тоже пришлось по вкусу. Ситуация походила на войну в Персидском заливе — отсутствие гражданского населения облегчало ход боевых действий, и это хорошо. Но постоянно попадалось огромное количество китайцев. Первая бригада Майка Франциско ворвалась в главный район снабжения наступающей китайской армии. Местность была усыпана грузовиками и солдатами, и хотя большинство были вооружены, лишь немногие организованы в нормальные тактические подразделения, и в этом заключалась огромная разница между противниками. Бригада полковника Майка Франциско состояла из четырех батальонов, готовых к военным действиям против пехоты, танковые батальоны объединены в батальонные тактические группы, состоящие из танков и «Брэдли», и эта бронированная сила катилась по местности, подобно комбайнам, убирающим урожай в августовском Канзасе. Стреляли во все, окрашенное в зелёный цвет. Чудовищные танки «Абрамс» катились по неровному грунту, подобно доисторическим динозаврам из парка Юрского периода, — злобные существа с другой планеты, и ничто не могло их остановить. Их башни поворачивались то влево, то вправо — но главные орудия молчали. Основная работа осуществлялась командирами танков и их тяжёлыми пулемётами калибра 0.50, которые могли превратить все грузовики в неподвижную кучу стали и брезента. Короткая очередь в двигатель грузовика гарантировала, что поршни больше никогда не будут ходить внутри цилиндров, а груз в кузове навсегда останется на том месте, где он находился в это мгновение, для осмотра офицерами разведки и уничтожения сапёрными группами, которые ехали позади танков в своих «Хаммерах» и останавливались лишь на мгновение, чтобы заложить в разрушенные грузовики подрывные заряды. Некоторые китайские солдаты пытались сопротивляться, но это были глупцы, и сопротивление никогда не продолжалось долго. Даже те солдаты, которые имели портативные противотанковые ракеты, редко оказывались достаточно близко, чтобы воспользоваться ими, а те ракеты, которые попадали в танковую броню, только сдирали краску с её поверхности, а их владельцы платили за проявленную глупость своими жизнями. В одном месте пехотный батальон, поддерживаемый миномётами, отважился на отчаянную атаку. Это заставило экипажи танков и «Брэдли» закрыть люки и ответить организованным огнём. Пять минут огня из 120-мм танковых орудий и безжалостный натиск «Брэдли», выплёвывающих струи пламени из своих автоматических пушек и через щели в броне, откуда вела стрельбу сидящая там пехота, превратила их в огнедышащих драконов. Эти драконы не принесли удачи китайским солдатам. Отчаянный батальон исчез через двадцать минут вместе со своим смелым, но обречённым командиром.

Неповреждённые бронированные машины противника редко попадались на пути мчащейся вперёд бригады. Она двигалась по тому пути, который был до этого обработан вертолётами «Апач», искавшими цели для своих ракет «Хеллфайр» и уничтожавшими их ещё до того, как сюда успевали доехать наземные войска. В общей сложности это была идеальная военная операция, совершенно несправедливая в отношении баланса сил. Соотношение сил было слишком неравным, но поле боя не походит на олимпийский стадион, и здесь не было официальных представителей, следящих за выполнением правил честной игры.

Единственной заметной целью было появление китайского военного вертолёта, за которым устремились два «Апача» и уничтожили его ракетами «воздух-воздух». Остатки вертолёта рухнули в Амур, рядом с плавучими мостами, по которым теперь ничто не двигалось, но они по-прежнему оставались нетронутыми.

* * *

— Ну, что тебе удалось узнать, Вей? — спросил маршал Луо, выходя из комнаты для совещаний, где ему удалось сладко поспать на диване.

— Картина по-прежнему остаётся неясной в некоторых аспектах, товарищ министр, — ответил генерал.

— Тогда скажите мне о том, что вам ясно, — приказал маршал.

— Очень хорошо. Что касается флота, мы потеряли ряд кораблей. Это включает, по всей вероятности, наш атомный ракетоносец с баллистическими ракетами и сопровождавшую его ударную подводную лодку. Причина их гибели неизвестна, но буи, установленные на них, всплыли и передали запрограммированное сообщение о гибели субмарин примерно в ноль два часа ночи. Кроме того, мы потеряли семь надводных кораблей различных классов в Южно-Китайском море. Далее, семь баз военно-морского флота подверглись нападениям американских самолётов, как считают, базирующихся на авианосцах, вместе с большим числом ракетных батарей «земля-воздух» и радиолокационных станций на юго-восточном берегу. Нам удалось сбить несколько американских самолётов, но в крупном воздушном бою, происшедшем в этом районе, мы понесли серьёзные потери в наших истребительных полках.

— Значит, нас атакует американский военно-морской флот? — спросил Луо.

— Похоже, что дело обстоит именно так, — ответил генерал Вей, старательно выбирая слова. — По нашим оценкам, в нападениях принимали участие четыре американских авианосца, судя по количеству их истребителей. Как я уже говорил, мы дали им достойный отпор, но наши потери тоже весьма значительны.

— Каковы их намерения?

— Это неясно. Они нанесли серьёзные разрушения многим базам, и я сомневаюсь, что у нас остался хотя бы один военный корабль в море. Наш военно-морской флот серьёзно пострадал, — заключил Вей. — Но это не так важно.

— Уничтожение нашего атомного ракетоносца важно, — ответил Луо. — Это было нападение на наше стратегическое оружие. Мы не можем оставить это без внимания. — Он сделал паузу. — Продолжайте, что ещё?

— Генерал Куй — командовавший 65-й армией, пропал. Полагают, что он погиб вместе со своими старшими офицерами. Мы сделали много попыток вызвать его по радио, все безуспешно. 191-я пехотная дивизия прошлой ночью подверглась атаке мощными силами, неизвестно какими. Они понесли тяжёлые потери от артиллерии и штурмовиков, но два их полка докладывают, что удерживают свои позиции. По-видимому, основной удар был нанесён по 735-му гвардейскому пехотному полку, и сообщения от него отрывочные.

Наиболее серьёзные доклады поступили из Харбина и Бейана. Вражеские самолёты атаковали все железнодорожные мосты в обоих городах, и все мосты пострадали. Железнодорожный путь на север прерван. Теперь мы стараемся определить, насколько быстро он может быть восстановлен.

— У вас есть какие-нибудь хорошие новости? — спросил маршал Луо.

— Да, товарищ министр. Генерал Пенг и его армия готовы возобновить наступление. Мы ожидаем, что русская золотая шахта будет в наших руках к полудню, — ответил Вей, довольный тем, что ему не приходится докладывать о том, что случилось с каналом снабжения позади Пенга и его 34-й ударной армии. Из-за слишком большого количества плохих новостей вестника могут убить, а вестником в данном случае являлся он.

— Я хочу поговорить с генералом Пенгом. Вызовите его по телефону, — приказал Луо.

— Сейчас временный перерыв в телефонной связи, но мы можем связаться с ним по радио, — сказал генерал Вей своему начальнику.

— Тогда я буду говорить с генералом Пенгом по радио, — повторил приказ Луо.

* * *

— В чем дело, Ва? — спросил Пенг. Неужели нельзя даже помочиться без постоянных вызовов?

— Вас вызывает по радио министр обороны, — доложил его офицер связи.

— Великолепно, — проворчал генерал, направляясь к своему командному пункту и по дороге застёгивая брюки. Он наклонился, чтобы войти внутрь, и взял микрофон. — Говорит генерал Пенг.

— Это маршал Луо. Какова ваша ситуация? — спросил он, пробиваясь через атмосферные помехи.

— Товарищ маршал, через десять минут мы продолжим наступление. Нам все ещё не удалось установить контакт с противником, и наша разведка не обнаружила крупных воинских подразделений в этом районе. У вас есть разведывательные данные, которые могли бы принести нам пользу?

— Имейте в виду, что у нас появились воздушные фотографии крупных воинских частей к западу от вас, силой до дивизии. Советую вам сконцентрировать механизированные войска и обратить особое внимание на свой левый фланг.

— Да, товарищ маршал, я приму все это во внимание, — заверил его Пенг.

Настоящая причина, по которой он останавливался каждый день, заключалась в стремлении подтянуть отставшие дивизии, создавая ударный кулак. Но ещё лучше было то, что 29-я армия группы «А» находилась сразу позади него и могла немедленно оказать ему поддержку в случае необходимости.

— Советую дать указание 43-й армии охранять фланг, — продолжал Пенг.

— Я отдам распоряжение её командующему, — пообещал Луо. — Насколько далеко вы продвинетесь сегодня?

— Товарищ маршал, сегодня вечером я пошлю вам грузовик, полный золотых слитков. Но у меня есть вопрос: это верно, что наш канал снабжения прерван?

— Вчера вечером был нанесён удар по нескольким железнодорожным мостам в районе городов Харбина и Бейана, но мы быстро исправим полученные повреждения.

— Очень хорошо. Товарищ маршал, я должен заняться своими войсками.

— Тогда продолжайте работу. Конец связи.

Пенг положил микрофон.

— Маршал говорит, что повреждения будут исправлены.

— Вы знаете, как построены эти мосты. Только атомные бомбы могут вывести их из строя, — уверенно заметил полковник Ва Ченг-Гонг.

— Да, я согласен с этим. — Пенг встал, застегнул гимнастёрку и протянул руку за кружкой утреннего чая. — Прикажите передовым частям приготовиться к наступлению. Этим утром я буду с ними, Ва. Я хочу увидеть золотую шахту собственными глазами.

— Насколько близко к передовой линии вы будете находиться? — спросил начальник оперативного отдела.

— В первой линии наступления. Хороший офицер руководит своими войсками, находясь в авангарде, и я хочу видеть, как продвигаются мои войска. Наш разведывательный заслон так никого и не обнаружил, верно?

— Да, товарищ генерал, но…

— Но что? — потребовал Пенг.

— Но разумный командующий предоставляет руководство передовыми частями лейтенантам и капитанам, — напомнил полковник.

— Ва, иногда вы говорите подобно старой женщине, — упрекнул его Пенг.

* * *

— Смотрите, — сказал Ефремов. — Они проглотили наживку.

В Москве миновала полночь, и в здании посольства Китайской Народной Республики были выключены почти все огни, но несколько окон оставались освещёнными. Более того, в трех окнах горел свет, их занавески были открыты, и это были окна, находящиеся рядом. Это было так же идеально, как в операции, которую американцы называют «жалящей». Он стоял за плечом Суворова, когда тот печатал донесение:

Я принял все необходимые меры. Если вы хотите, чтобы я продолжал операцию, оставьте включённым свет в трех окнах, находящихся рядом, и раздвиньте в них занавески.

Ефремов даже поручил телевизионной камере заснять весь процесс, до того мгновения, когда предатель Суворов нажал на клавишу «enter» и отправил электронное письмо своему китайскому контролёру. И он заставил группу телевизионных новостей зафиксировать это событие, потому что русский народ по какой-то причине доверяет теперь полунезависимым средствам массовой информации больше, чем своему правительству. Отлично, у него теперь появились надёжные доказательства, что китайское правительство вступило в заговор с целью убийства президента Грушевого. Это произведёт сенсационное впечатление в международной прессе. И это не было случайностью. Все эти окна принадлежали главе посольства КНР, а он сейчас спокойно спал в своей постели. Офицер ФСБ убедился в этом, позвонив ему по телефону десять минут назад.

— Ну и что будет дальше?

— Мы сообщим об этом президенту и затем, думаю, проведём телевизионную пресс-конференцию. Пожалуй, это спасёт жизнь Суворова. Надеюсь, что ему понравится в трудовом лагере.

— А как относительно убийств?

Ефремов пожал плечами:

— Он убил только сутенёра и проститутку. Небольшая потеря, не правда ли?

* * *

Старший лейтенант Команов не получал большого удовольствия последние четыре дня, но, по крайней мере, он провёл их с пользой, обучая своих людей стрельбе из танковых орудий. Резервисты, получившие название «Соединение „Боярин“, провели эти дни, занимаясь стрельбой, в ходе которой потратили четыре полных комплекта боевых снарядов — намного больше, чем они расстреляли за время своей службы в армии. Это не нанесло большого ущерба запасу снарядов на складе в посёлке Невер, потому что этого добра там было в избытке. Офицеры, назначенные руководить соединением по приказу главнокомандующего Дальневосточным театром, сообщили им, что американцы прошли накануне к югу, и теперь их задача заключается в том, чтобы выйти на север, и сделать это сегодня. Их отделяло от китайской армии всего тридцать километров, так что Команов и его люди были готовы нанести им визит.

Звучный рёв дизельного двигателя его танка совпал с громовым рёвом двухсот других двигателей, и соединение «Боярин» двинулось по холмам на северо-восток.

* * *

Пенг и его штабное подразделение устремились вперёд, требуя по радио, чтобы им очистили дорогу, и части военной полиции, выполняющие роль регулировщиков на дорогах, беспрепятственно пропускали их. Скоро они достигли передового подразделения 302-й бронетанковой дивизии, её стального кулака, которым командовал генерал-майор Ге Ли, коренастый офицер, чья начинающаяся тучность делала генерала похожим на один из его танков.

— Мы готовы, Ге? — спросил Пенг. Генерал имел удачное имя для выполнения поставленной перед ним задачи. «Ге» означало «копьё».

— Мы готовы, — ответил танкист. — Мои передовые части рвутся вперёд.

— Ну что ж, будем вместе наблюдать атаку из передних рядов?

— Да! — Ге запрыгнул на свой собственный танк — он предпочитал использовать его как свою личную машину, несмотря на плохую радиосвязь, — и повёл танки за собой. Пенг немедленно установил прямую радиосвязь со своим подчинённым.

— Сколько до передовой линии?

— Три километра. Разведывательные части уже мчатся вперёд, а они в двух километрах впереди нас.

— Продолжай наступление, Ге, — приказал Пенг. — Я хочу увидеть золотую шахту.

* * *

Это хорошая позиция, — подумал Александров, — если только противник не установил свою артиллерию быстрее, чем предполагалось, — а он пока не видел и не слышал китайской артиллерии. Он находился на относительно крутом обратном склоне холма, обращённом к югу и похожем на длинную рампу, протяжённостью примерно в три километра. Это место походило на учебный полигон полковой базы. Солнце начало подниматься над восточным горизонтом, и теперь они видели все вокруг, что всегда нравится солдатам. Пётр Петрович нашёл где-то шинель и положил свою винтовку на неё, стоя в открытой башне бронетранспортёра и глядя в телескопический прицел винтовки.

— Ну, каково было стрелять в немцев из снайперской винтовки? — спросил Александров, когда он устроился рядом.

— Это была хорошая охота. Я старался выбирать офицеров. Таким образом ты добиваешься большего успеха, — объяснил Гоголь. — Немецкий солдат — он всего лишь выполняет приказы. Конечно, он враг, но у него, наверно, ничуть не больше желания оказаться на поле боя, чем у меня. А вот офицеры, они заставляли солдат убивать моих товарищей, и когда ты убиваешь офицера, во вражеских рядах начинается паника.

— Сколько немцев ты убил?

— Лейтенантов — восемнадцать. Капитанов — двенадцать. Всего трех майоров, зато девять полковников. Я лишил руководства девять фрицевских полков. Ну, конечно, ещё разные там сержанты и пулемётные расчёты, но я не помню их так хорошо, как полковников. Я все ещё вижу каждого из них, вот здесь, мой мальчик, — сказал Гоголь и постучал пальцем по виску.

— Они пытались стрелять в тебя?

— Главным образом из артиллерийских орудий, — ответил Пётр Петрович. — Дело в том, что снайпер влияет на моральное состояние войск. Людям не нравится, когда за ними охотятся, как за дикими зверями. Но немцы не использовали снайперов так умело, как мы, и потому они отвечали на мои выстрелы залпами из полевых орудий. Это, — признался он, — может быть пугающим, но зато показывало, как фрицы боятся меня, — закончил Пётр Петрович с жестокой улыбкой.

— Вон, смотрите! — окликнул его Буйков. — Слева от деревьев.

— Ага, — сказал Гоголь, глядя в оптический прицел. — Да, вижу.

Александров навёл свой бинокль на мелькающую тень. Это был стальной борт китайского бронетранспортёра, одного из тех, за которыми он следил в течение нескольких дней. Он поднял рацию.

— Это «Зелёный Волк Один». Вижу врага, точка на карте два-восемь-пять, девять-ноль-шесть. Один бронетранспортёр движется на север. Буду информировать.

— Понял, «Зелёный Волк», — прохрипела рация.

— А теперь нам нужно проявить терпение, — сказал Федор Ильич. Он потянулся, коснувшись маскировочной сетки, которая была натянута по его приказу, как только они прибыли на это место. Для любого человека, находящегося больше чем в трехстах метрах, он и его люди были просто частью вершины холма. Рядом с ним сержант Буйков закурил сигарету, выпуская клубы дыма.

— Для нас это плохо, — насторожился Гоголь. — Это встревожит дичь.

— У китайцев плохое обоняние, — ответил Буйков.

— Да, и ветер благоприятен для нас, — согласился старый охотник.

* * *

— Смотрите, смотрите, — заметил майор Таккер. — Они собрались плотной группой.

Это снова была «Грейс Келли», смотрящая вниз на предстоящее поле боя, подобно тому, как Афина Паллада смотрела вниз на равнину, где стояла Троя. И таким же безжалостным взглядом. Местность стала более открытой, и китайская армия двигалась по коридору шириной три километра. Этого было достаточно, чтобы танковый батальон мог ехать впереди, выстроив все свои танки в одну шеренгу. Танковый полк состоял из батальонных колонн в три шеренги по тридцать пять танков в каждой. Между ними ехали гусеничные бронетранспортёры.

Полковники Алиев и Толкунов стояли позади майора, разговаривая по своим личным телефонам с командованием 265-й мотострелковой дивизии. Ночью наконец прибыла 201-я дивизия, а также передовые части 80-й и 44-й дивизий. Сейчас почти три дивизии были готовы встретить приближающихся китайцев. Кроме того, прибыли три артиллерийские бригады, включая, как впервые увидел Таккер, множество штурмовых вертолётов, расположившихся в тридцати километрах за точкой предполагаемого столкновения. Джо Чайнамен напорется на чертовски мощную засаду.

Затем под «Грейс Келли» промелькнула тень, неясная, вне фокуса, но это было что-то двигающейся с большой скоростью.

* * *

Это были две эскадрильи истребителей-бомбардировщиков F-16C, и они несли «умных поросят».

Так прозвали бомбы J-SOW.

Прошлой ночью другие F-16, вариант CG, новый и несколько уменьшенный вариант F-4G «Дикая ласка», вылетели в Китай и нанесли удар по пограничным радиолокационным станциям. Они выпустили на них антирадиолокационные ракеты «HARM» и вывели из строя большинство установок. Это лишило китайцев возможности заметить готовящийся удар. Эскадрильи F-16 наводились на цель двумя самолётами Е-ЗВ «Сентри» и охранялись тремя эскадрильями истребителей господства в воздухе F-15C «Игл», на случай если китайские истребители снова захотят найти смерть в небе, но за последние тридцать шесть часов над китайской территорией не было заметно особой активности этих самолётов. Китайские истребительные полки заплатили кровавую цену за свою гордыню и теперь оставались вблизи своих баз, патрулируя небо над ними. Принцип заключался в том, что если вы не атакуете, следовательно, обороняетесь. Китайские истребители получили колоссальную порку со стороны американских и русских самолётов и потому оставили господство в небе своим врагам, что скоро станет плохой новостью для Народно-освободительной армии Китая.

F-16-e летели на высоте 30 тысяч футов, направляясь на восток. Они прибыли на несколько минут раньше, чем предполагалось для начала операции, и сделали круг, ожидая приказа атаковать. Какой-то концертмейстер ставил эту пьесу, подумали пилоты. Они надеялись, что он не сломает свою дирижёрскую палочку.

* * *

— Они приближаются, — заметил Пётр Петрович с деланой небрежностью.

— Расстояние? — спросил Александров у наводчика, сидящего в глубине бронетранспортёра.

— Две тысячи сто метров, в пределах досягаемости, — доложил Буйков из орудийной башни. — Лис и Садовник приближаются к нам, товарищ капитан.

— Давай немного подождём, Борис Евгеньевич.

— Как скажете, товарищ капитан. — На этот раз Буйкова устраивал приказ не стрелять.

* * *

— Расстояние до разведывательной группы? — спросил Пенг.

— Ещё два километра, — ответил по радио Ге. — Однако это вряд ли хорошая мысль.

— Ге, вы всё-таки превратились в старую женщину? — спросил Пенг со смешком.

— Товарищ генерал, это задача лейтенантов искать противника, а не высокопоставленных генералов, — ответил командир дивизии разумным голосом.

— У нас есть основания полагать, что противник где-то близко?

— Мы в России, Пенг. Здесь они повсюду.

— Он прав, товарищ генерал, — сказал полковник Ва Ченг-Гонг своему командиру.

— Чепуха. Продвигайтесь вперёд. Передайте разведывательной группе приказ остановиться и ждать нас, — упорствовал Пенг. — Хороший командир находится во главе своих войск! — объявил он по радио.

— Вот дерьмо, — заметил Ге в глубине своего танка. — Пенг хочет продемонстрировать всем свои яйца. Продолжайте движение, — приказал он своему водителю, капитану (весь экипаж его танка был подобран из офицеров). — Давайте проводим императора к разведывательной группе.

Новейший танк Т-98 рванулся вперёд, выбросив из-под гусениц два петушиных гребня земли в результате резкого ускорения. Генерал Ге сидел у командирского люка, с майором, который старательно исполнял обязанности наводчика, потому что это был его долг — сохранить жизнь своему генералу в случае столкновения с противником. В настоящий момент это означало, что приходится двигаться вперёд, опережая старшего генерала, с кровавыми от злостиглазами.

* * *

… — Почему они остановились? — спросил Буйков. Все пять гусеничных бронетранспортёров НОА внезапно замерли в девятистах метрах. Их экипажи покинули машины, явно чтобы размяться, и пятеро закурили сигареты.

— Они ждут кого-то, — произнёс капитан. Затем он включил радио. — Говорит «Зелёный Волк», противник остановился примерно в километре от нас. Они просто ничего не делают.

— Они не заметили вас?

— Нет, покинули свои машины, чтобы помочиться, похоже на это, и стоят у бронетранспортёров. Они в пределах досягаемости, но я не хочу стрелять, пока не подъедут поближе, — доложил Александров.

— Очень хорошо, не спешите. Торопиться некуда. Они сами заходят в приготовленную ловушку.

— Понял. Конец. — Капитан положил микрофон. — А время для утреннего чая уже наступило?

— Они не пили утреннего чая уже четыре дня, товарищ капитан, — напомнил своему боссу Буйков.

— Мне кажется, что они ведут себя спокойно.

— Я могу убить сейчас любого из них, — сказал Гоголь, — но все они рядовые, за исключением вон того…

— Это лейтенант, его зовут Лис, потому что он любит бегать вокруг и все вынюхивать. Второй офицер — Садовник, ему нравится рассматривать растения, — пояснил Буйков старику.

— Убивать лейтенанта ничуть не лучше, чем убивать рядового, — заметил Гоголь. — Их слишком много.

— А это что? — сказал Буйков со своего сиденья наводчика. — Танк, вражеский танк выезжает вокруг левого края, расстояние пять тысяч метров.

— Я вижу его! — согласился Александров. — …Только один? Только один танк, а с ним выезжает бронетранспортёр с…

— Это бронированная командная машина, посмотрите на все эти антенны! — воскликнул Буйков.

Оптический прицел наводчика был мощнее, чем бинокль Александрова. Капитан не мог подтвердить заявления Буйкова минуту-другую.

— О да, это командная гусеничная машина, совершенно верно. Интересно, кто в ней…

* * *

… — Вот они, — произнёс водитель со своего сиденья. — Разведывательная группа, в двух километрах впереди нас, товарищ генерал.

— Отлично, — отозвался Пенг. Он встал в люке своей гусеничной командирской машины с биноклем, хорошим японским «Никоном». Справа, в тридцати метрах от него, был Ге в своём танке командира дивизии, защищая его, словно он был хорошей сторожевой собакой в доме какого-нибудь древнего вельможи. Пенг не видел ничего, о чём стоило бы беспокоиться. Это был ясный день, с пушистыми облаками на высоте километров трех. Если где-то там летали американские истребители, они не были для него источником тревоги. К тому же они не атаковали наземные войска, как он слышал, за исключением налёта на мосты в Харбине. «Но атаковать эти мосты можно с таким же успехом, как атаковать гору», — подумал Пенг. Ему приходилось держаться за край люка, чтобы при движении его машины по неровной местности не удариться о выступающий край, — это была гусеничная машина, специально модифицированная для старших офицеров, но никому не пришло в голову сделать её удобной, когда в люке стоит генерал, — подумал он с неудовольствием. Он не был каким-то крестьянином-рядовым, который мог запросто разбить себе голову…

Как бы то ни было, это хороший день для солдата, ведущего свои войска в поле.

Прекрасный день, и не видно противника.

— Подъезжай к разведывательному бронетранспортёру, — приказал он своему водителю.

* * *

— Что это за чертовщина? — удивился капитан Александров.

— Четыре большие антенны, по крайней мере, в этой машине командир дивизии, — заметил Буйков. — Моя тридцатимиллиметровая пушка быстро управится с ним.

— Нет, нет, пусть с ним разберётся Пётр Петрович, если кто-то появится из машины.

Гоголь предвкушал это. Он опёрся локтями на стальной край люка разведывательного бронетранспортёра, прижав приклад винтовки к плечу. В его поле зрения были только клетки маскировочной сетки, но такое препятствие не помешает ему, старый снайпер не сомневался в этом.

— Он останавливается поговорить с Лисом? — сказал Буйков.

— Похоже на это, — согласился капитан.

* * *

— Товарищ генерал! — удивлённо воскликнул молодой лейтенант.

— Где враг, юноша? — громко поинтересовался Пенг.

— Товарищ генерал, сегодня утром мы ничего не видели. Прежде были следы гусениц на земле, но даже этих следов мы не видели за последние два часа.

— Значит, вы не видели ничего?

— Да, ничего, — ответил лейтенант.

— Ну что ж, я и не думал, что здесь что-то будет.

Пенг опёрся ногой о кожаное стремя и взобрался на крышу своей машины.

* * *

— Это генерал, вне всякого сомнения генерал, посмотрите на его чистый парадный мундир, — сказал остальным Буйков и повернул свою башню, нацелив перекрестие прицела на человека в восьмистах метрах. Во всех армиях генералы не носят грязные мундиры.

— Пётр Петрович, — спросил Александров, — тебе когда-нибудь приходилось убивать генерала?

— Нет, — признался Гоголь, прижимая винтовку к плечу и вводя поправку на расстояние…

* * *

— Было бы лучше подняться вон на тот хребет, но нам было приказано немедленно остановиться, — сказал лейтенант генералу.

— Это верно, — согласился Пенг. Он поднял свой бинокль «Никон» и направил его на хребет, примерно в восьмистах метрах от него. Ничего не видно, разве что вон тот куст…

Затем он увидел вспышку…

* * *

— Да! — воскликнул Гоголь, когда спусковой крючок подался под его указательным пальцем. Примерно две секунды понадобится пуле, чтобы…

* * *

…Они не слышали звука выстрела, заглушённого рёвом дизельных двигателей, но полковник Ва услышал странный мокрый шлепок и повернул голову. Лицо генерала Пенга исказилось скорее от удивления, чем от боли, он застонал от резкого удара в центр груди, и затем его ноги стали подгибаться.

Через пару секунд тело генерала начало сползать вниз, падая с крыши командной машины через люк во внутреннее помещение, наполненное радиоприборами.

* * *

— Я убил его, — уверенно произнёс Гоголь. — Он мёртв. — Старый сержант едва не добавил, что было бы неплохо содрать с него кожу и положить в реку для последнего омовения и последующего покрытия слоем золота, но нет, такое делают только с волками, а не с людьми — даже если они китайцы.

— Буйков, огонь по этим бронетранспортёрам!

— С удовольствием, товарищ капитан. — Сержант нажал на спусковой крючок, и большое автоматическое орудие запело свою смертоносную песню.

* * *

Они не слышали и не видели выстрела, который убил Пенга, но ошибиться в рокоте автоматической пушки было невозможно. Два китайских разведывательных бронетранспортёра взорвались сразу, но потом все стали двигаться, и начался ответный огонь.

— Майор! — скомандовал генерал Ге.

— Заряжаю фугасный! — Наводчик нажал на соответствующую кнопку, но автоматика, не такая быстрая, как действия человека, медленно загнала снаряд в ствол орудия и затем поместила метательный заряд в затвор.

* * *

— Быстро отступить! — громко скомандовал Александров. Дизельный двигатель уже работал, и трансмиссия разведывательного бронетранспортёра была переведена на задний ход. Рядовой, сидящий на водительском сиденье, нажал на педаль, и бронетранспортёр резко рванулся назад. Внезапность движения едва не вышвырнула Гоголя за борт машины, но Александров схватил его за руку и втащил внутрь. — На север! — приказал капитан.

— Я прикончил трех этих уродов! — с удовлетворением заметил Буйков. Затем небо разорвал громоподобный выстрел. Что-то пролетело слишком быстро, чтобы заметить, но не слишком быстро, чтобы услышать.

— Наводчик в этом танке знает своё дело, — проронил Александров. — Рядовой, быстро уведите нас отсюда!

— Стараюсь, товарищ капитан.

— «Зелёный Волк» командиру, — произнёс по радио Александров.

— Докладывайте, «Зелёный Волк».

— Мы только что подбили три вражеских разведывательных бронетранспортёра и, по-моему, убили старшего вражеского офицера. Пётр Петрович, то есть сержант Гоголь, убил вражеского генерала. По крайней мере, так нам кажется.

— Это был генерал, можете не сомневаться, — согласился Буйков. — Погоны на его плечах были из чистого золота, и он был в командной гусеничной машине с четырьмя большими радиоантеннами.

— Понял. Что предпринимаете сейчас, «Зелёный Волк»?

— Уносим ноги. Мне кажется, что скоро здесь появится множество китайцев.

— Согласен, «Зелёный Волк». Следуйте к командному пункту дивизии. Конец связи.

* * *

— Юрий Андреевич, через несколько минут у вас будет столкновение с крупными силами противника. Какой у вас план?

— Я хочу открыть огонь из танков, прежде чем дать команду своей артиллерии.

— Стоит ли портить сюрприз, Геннадий? — спросил Синявский с жестокой улыбкой. — Мы готовы к этому.

— Понял тебя, Юрий. Желаю удачи.

— А что с остальными нашими операциями?

— Соединение «Боярин» сближается с противником, и американцы вот-вот сбросят своих волшебных «умных поросят». Если ты справишься с передовыми китайскими силами, те, которые находятся сзади них, получат жестокий приём.

— Мне наплевать, можешь изнасиловать всех их дочерей, Геннадий.

— Это некультурно, Юрий. Может быть, мы займёмся их жёнами, — предложил Бондаренко и добавил: — Мы следим за тобой по телевидению.

— Тогда я улыбнусь в камеру, — пообещал Синявский.

* * *

Барражирующие истребители F-16 находились под тактическим командованием генерал-майора Гаса Уолласа, но он в настоящее время подчинялся — или, по крайней мере, действовал по указанию русского генерала армии Бондаренко, который, в свою очередь, руководствовался подсказками худощавого молодого майора Таккера и беспилотного самолёта «Грейс Келли», бездушной «Тёмной звезды», парящей над полем боя.

— Они продолжили наступление, генерал, — сказал Таккер, когда передовые китайские эшелоны возобновили движение на север.

— В таком случае, я думаю, что пришло время. — Он посмотрел на полковника Алиева, кивнувшего в знак согласия.

Бондаренко поднял трубку спутникового телефона:

— Генерал Уоллас?

— Слушаю.

— Прошу вас дать команду своим самолётам.

— Понял. Конец связи. — Генерал Уоллас переключил канал радиопередатчика. — «Орёл Один», это «Рафрайдер». Приступайте, приступайте, приступайте. Подтвердите.

— Понял вас, сэр, принял приказ приступить. Приступаем к действиям. Конец связи. — Полковник в передовом АВАКСе перешёл на другую частоту: — «Ведущий Кадиллак», это «Орёл Один». Приступайте к атаке. Конец связи.

— Понял вас, — услышал полковник. — Спускаемся. Конец связи.

* * *

Истребители-бомбардировщики F-16 барражировали над отдельными облаками. Их приёмники опасности чирикали, сообщая о работе вражеских радиолокационных станций, обеспечивающих батареи «земля-воздух», но эти типы ракет не могли достигнуть такой высоты, да и приборы глушения истребителей уже действовали. Получив команду, обтекаемые машины изменили курс и направились к полю боя, находящемуся далеко внизу и на западе. Их локаторы глобальной системы позиционирования точно определили координаты противника, и им было известно, где находятся их цели. Таким образом, операция стала чисто технической миссией.

Под крыльями каждого самолёта висели «умные поросята», четыре под каждым истребителем, а поскольку истребителей было сорок восемь, «умных поросят» — то есть J-SOW — было 192. Каждый из них представлял собой контейнер в тринадцать футов длинной и почти два фута шириной. Они были наполнены бомбочками BLU-108, по двадцать в контейнере. Пилоты истребителей нажали на кнопки, освобождающие захваты контейнеров, сбросили их и затем направились на свои базы, оставив дальнейшую работу роботам. Видеозаписи «Тёмной звезды» потом расскажут им, что было дальше.

«Умные поросята» отделились от истребителей, выдвинули свои маленькие крылья, которые должны были вести их остаток пути к цели. Каждый контейнер имел необходимое целеуказание от своих истребителей, и теперь они могли наводиться на цель по информации от собственных глобальных систем позиционирования. Они так и поступали, действуя в соответствии с указаниями своих бортовых мини-компьютеров, до тех пор пока не достигли точки в пяти тысячах футов над выделенным каждому из них участком поля боя. Они не знали, что находятся над местностью, где расположилась 29-я китайская армия группы «А» и её три тяжёлые дивизии, которые включали почти семьсот тяжёлых боевых танков первой линии, три сотни бронетранспортёров и сотню самоходных орудий. В обшей сложности это составляло примерно тысячу целей для четырех тысяч падающих на них бомбочек. Однако бомбочки тоже наводились на цель, потому что у каждой было крохотное устройство, ищущее тепло, излучаемое работающим двигателем танка, бронетранспортёра, самоходного орудия или грузовика. У них было множество целей.

Никто не заметил их приближения. Они были маленькими, по сути дела не больше обычной вороны, и стремительно падали; кроме того, все они были окрашены в белый цвет, что помогало им сливаться с утренним небом. На высоте двух тысяч футов они начали искать и находить цели. Скорость их падения была настолько велика, что крохотное отклонение их направляющих крылышек было достаточным, чтобы направить их вертикально вниз.

Они взрывались группами, почти одновременно. Каждая бомбочка содержала полтора фунта мощного взрывчатого вещества, тепло от которого расплавило металлическую оболочку и превратило её в снаряд — процесс назывался «самоплавкой», — мчащийся со скоростью десять тысяч футов в секунду. Броня на верхней части танка всегда самая тонкая, но если бы она и была толще в пять раз, это не сыграло бы никакой роли. Из 921 цели на поле снаряды попали в 762, а наименьшее повреждение, причинённое танкам, было попадание в машинный отсек, где находился дизельный двигатель. Меньше всех повезло танкам, получившим попадание в люк на башне. При взрыве погибал весь экипаж и почти всегда взрывался боезопас, превращая каждую бронированную машину в небольшой вулкан, созданный человеческими руками. В течение нескольких минут три механизированные дивизии превратились в одну потрясённую и неорганизованную бригаду. Бронетранспортёрам пришлось не лучше, но больше всех пострадали грузовики, нагруженные боеприпасами и другими горючими материалами.

В общей сложности, потребовалось девяносто минут, чтобы превратить 29-ю армию типа «А» в склад металлолома и пылающий костёр.

* * *

— Боже мой! — воскликнул Райан. — Неужели все это произошло на самом деле?

— Если видишь своими глазами, приходится верить, Джек. Когда они обратились ко мне с идеей производства J-SOW, я решил, что это что-то из научной фантастики. Затем они продемонстрировал «умных поросят» на Чайна-лейк, и я подумал: боже мой, отныне нам больше не нужна армия или морская пехота. Просто пошлём несколько истребителей-бомбардировщиков F-18 и затем бригаду грузовиков с чёрными пластмассовыми мешками для трупов, а ещё — священников, которые произнесут молитвы над погибшими. Как ты считаешь, Микки?

— Да, это мощное оружие, — согласился генерал Мур. Он покачал головой. — Черт побери, все было в точности как во время испытаний.

— О'кей, что будет дальше?

* * *

«Дальше» произошло у берега Гуанчжоу. Два крейсера «Иджис» — «Мобайл» и «Принстон» в сопровождении эсминцев «Флетчер», «Файф» и «Джон Янг» прошли, следуя один за другим, вышли из утреннего тумана и повернулись бортами к берегу. В этом месте вообще-то был хороший песчаный пляж. За ним не было ничего, только береговая ракетная батарея, защищавшая берег. Несколько часов назад истребители-бомбардировщики уничтожили её. Для того чтобы окончательно покончить с нею, корабли направили на берег свои орудия и выпустили барраж пятидюймовых снарядов. Выстрелы были слышны на берегу, равно как и вой проносящихся снарядов, за которыми последовал гром разрывов. Снаряды были направлены в одну ракетную установку, уцелевшую при бомбардировке прошлой ночью, расчёт которой готовил ракеты к пуску. Жители ближайших населённых пунктов увидели серые силуэты на фоне утреннего неба, и многие из них сообщили об этом по телефону, но, будучи гражданскими людьми, они сообщили, конечно, не то, что следовало.

* * *

В Пекине было чуть больше девяти утра, когда Политбюро начало своё утреннее чрезвычайное заседание. Некоторые члены Политбюро провели спокойную ночь и хорошо отдохнули, но затем их встревожили новости, полученные по телефону. Те, которые получили информацию раньше, не спали совсем после трех утра и, хотя и выглядели более бодрыми, чем их коллеги, были встревожены не меньше их.

— Итак, Луо, что происходит? — спросил министр внутренних дел Тонг Джи.

— Прошлой ночью противник контратаковал нас. Разумеется, этого следовало ожидать, — произнёс он тихим голосом, который соответствовал обстоятельствам.

— Насколько серьёзными были эти контратаки? — спросил Тонг.

— Наиболее серьёзным было повреждение железнодорожных мостов в Харбине и Бейане, но там уже начали ремонт.

— Я надеюсь на это, потому что на ремонт потребуется несколько месяцев, — вмешался Киан Кун.

— Кто это утверждает? — резким голосом потребовал Луо.

— Маршал, строительство двух из этих мостов велось под моим руководством. Сегодня утром я позвонил дивизионному суперинтенданту нашей государственной железной дороги в Харбине. Там разрушены все шесть мостов — береговые устои на обеих сторонах реки полностью уничтожены; потребуется больше месяца, чтобы убрать обломки. Признаюсь, это удивило меня. Эти мосты были построены с большим запасом прочности, но дивизионный суперинтендант утверждает, что отремонтировать их невозможно.

— И кто этот пораженец? — потребовал Луо с яростью в голосе.

— Это преданный член партии, в которой состоит много лет, и весьма компетентный инженер, которому вы не осмелитесь угрожать в моем присутствии! — огрызнулся Киан. — В этом здании можно говорить о многом, но никто не имеет права лгать членам Политбюро!

— Не волнуйтесь, Киан, — постарался успокоить его Чанг Хан Сан. — Мы не должны пользоваться здесь такими резкими выражениями. А теперь, Луо, объясните нам: насколько катастрофичен причинённый нам урон?

— Я уже послал туда армейских инженеров, чтобы они полностью оценили нанесённый ущерб и приступили к ремонту мостов. Я уверен, что в скором времени мы восстановим движение по мостам. Знаете, Киан, у нас есть искусные инженеры по строительству мостов.

— Луо, — сказал Киан, — ваши волшебные армейские мосты способны выдержать вес танка или грузовика, это верно, но не локомотива, весящего двести тонн, тянущего за собой состав в четыре тысячи тонн. А теперь расскажите нам, какой ущерб причинен вашей сибирской авантюре?

— Глупо думать, что противник просто ляжет и умрёт. Конечно, они оказывают сопротивление. Но у нас мощные силы на театре военных действий, и мы сокрушим врага. Прежде чем закончится это совещание, новая золотая шахта будет в наших руках, — пообещал министр обороны. Но это заявление не вызвало оптимизма у большинства членов Политбюро.

— Что ещё? — настаивал Киан.

— Американская морская авиация атаковала нас, и ей удалось потопить несколько кораблей нашего Южного флота.

— Какие именно корабли потопили американцы?

— Ну, пока мы не получили никаких сообщений от нашей ракетной субмарины, и…

— Американцы потопили наш единственный атомный ракетоносец? — спросил премьер-министр Ху. — Как это случилось? Неужели он стоял в гавани?

— Нет, — признался Луо. — Субмарина была в море, и её сопровождала атомная ударная подлодка, которая тоже, по-видимому, погибла.

— Просто великолепно! — воскликнул Тонг Джи. — Теперь американцы наносят удары по нашим стратегическим объектам! Они уничтожили половину нашего стратегического сдерживающего потенциала, и это была его скрытая часть. Что продолжается, Луо? Что происходит в данный момент?

Сидя в своём кресле, Фанг заметил, что Чанг выглядит необычно подавленным.

При обычных обстоятельствах он бросился бы на защиту Луо, но, за исключением одного примирительного замечания, он оставил Луо без своей помощи. Что это может значить?

— Что мы скажем народу? — спросил Фанг, стараясь сконцентрировать внимание Политбюро на чём-то важном.

— Люди поверят тому, что мы им скажем, — сказал Луо.

Все сидящие вокруг стола нервно закивали головами, соглашаясь с этим заявлением. Они действительно держали под своим контролем средства массовой информации. Передачи CNN больше не принимались по всей территории Китая, так же как и все программы других западных служб новостей. Эти службы новостей теперь не принимались даже в Гонконге, который обычно пользовался значительно большей свободой, чем другие провинции континентального Китая. Но была одна вещь, которую никто не решился упомянуть, но о которой знали и тревожились все.

Дело было в том, что каждый солдат имел отца и мать, которые сразу заметят, что от их сыновей перестали приходить письма. Даже в такой стране, как КНР, где все подвергалось жесточайшему контролю, было невозможно скрыть от людей правду.

Могли начать распространяться слухи, которые, хотя и далеко не всегда соответствовали правде, часто приносили значительно больший вред правительству, чем настоящая правда. Народ будет верить слухам, отличающимся от того, что говорили им правительственные источники информации, если эти слухи казались более разумными, чем Официальная Правда, провозглашаемая их правительством в Пекине.

Правда — это то, чего больше всего боятся в этой комнате, — понял Фанг, и впервые в жизни он задал себе вопрос, почему правды так боятся. Если правды боятся, то, может быть, они поступают не так, как следует? Нет, этого не может быть, верно? Разве они не создали идеальную политическую модель действительности? Разве не это завещал Мао их стране?

Но если дело обстояло именно так, то почему они боятся, что народ узнает о происходящем на самом деле?

Неужели может быть так, что они, члены Политбюро, знают правду, а крестьяне — нет?

Но в этом случае, если они боятся, что крестьянство узнает правду, не может ли это означать, что правда наносит вред людям, сидящим в этой комнате? И если правда представляет опасность для рабочих и крестьян, значит, члены Политбюро делают что-то неправильно?

Фанг внезапно понял, насколько опасной является мысль, только что пришедшая ему в голову.

— Луо, что означает для нас со стратегической точки зрения, — спросил министр внутренних дел, — то, что американцы лишили нас половины наших стратегических видов оружия? Это было сделано намеренно? И если так, то с какой целью?

— Тонг, нельзя потопить корабль случайно, и потому нападение на наш атомный ракетоносец является, несомненно, намеренным актом, — ответил Луо.

— Значит, американцы намеренно лишили нас одной из наших возможностей нанести им прямой удар? Почему? Получается, что это политический акт, а не просто военный?

Министр обороны кивнул:

— Да, это можно рассматривать таким образом.

— Значит, мы можем ожидать, что американцы нанесут прямой удар по нашей стране? Пока они уничтожали железнодорожные мосты, но вдруг они захотят уничтожить наше правительство и наши жизненно важные отрасли промышленности? Значит ли это, что они могут нанести удар непосредственно по нам? — продолжал Тонг.

— Это будет неосторожным актом с их стороны. У нас есть ядерные баллистические ракеты, нацеленные на их главные города. Им это известно. Несколько лет назад они разоружились и избавились от ядерных баллистических ракет — но все ещё сохранили ядерные бомбы, которые могут быть доставлены к цели бомбардировщиками и тактическими истребителями. Теперь они лишились возможности нанести по нам такой же удар, какой мы можем нанести по их стране — и по России, разумеется.

— А мы действительно уверены, что они не имеют ядерных баллистических ракет? — настаивал Тонг.

— Если у них сохранились баллистические ракеты, они сумели скрыть это от всего мира, — ответил Тан Деши. Затем он решительно покачал головой. — Нет, у американцев больше не осталось баллистических ракет.

— И в этом заключается наше преимущество, разве не правда? — спросил Чанг с омерзительной улыбкой.

* * *

Крейсер «Геттисберг» был пришвартован к плавающему пирсу на реке Йорк. Когда-то здесь хранились боеголовки от ракет «Трайдент», и все ещё, наверно, находились ракеты, ожидающие разборки, потому что повсюду стояли морские пехотинцы, и только морским пехотинцам доверялась охрана ядерного оружия военно-морского флота. Однако на пирсе их не было. Нет, грузовики, выезжавшие из склада оружия, везли длинные ящики, в которых находились SM-2 ER Block-IVD, ракеты класса «поверхность-воздух». Когда грузовики подъезжали к крейсеру, передвижной подъёмный кран поднимал их и ставил на переднюю палубу корабля. Там с помощью матросов, обладающих сильными спинами, ящики быстро опускали в вертикальные направляющие ячейки передней пусковой установки. Грегори видел, что на один ящик уходило четыре минуты. Все это время капитан расхаживал по рулевой рубке. Грегори знал причину. Капитан получил приказ перевести крейсер в Вашингтон, округ Колумбия, и в приказе было слово «безотлагательно». По-видимому, слово «безотлагательно» имело особое значение для военно-морского флота США. Наконец, был опущен десятый ящик, и кран отошёл от корабля.

— Мистер Ричардсон, — обратился капитан к вахтенному офицеру.

— Да, сэр, — ответил лейтенант.

— Дайте команду о выходе в море.

Грегори вышел на крыло мостика, чтобы наблюдать за этим торжественным актом.

Палубная команда сбросила швартовы, и едва они упали с крюйсов на главной палубе, как вспомогательная силовая установка начала отталкивать десять тысяч тонн серой стали от плавающего пирса. Крейсер действительно торопился. Он едва успел отойти на пятнадцать футов от пирса, как заработали главные машины, и меньше чем через минуту после этого Грегори услышал вздох четырех реактивных турбин, захвативших огромный глоток воздуха. Он почувствовал, как корабль ускоряется по заливу Чесапик, почти как городской транзитный автобус.

— Доктор Грегори? — Капитан Блэнди высунул голову из рулевой рубки.

— Да, капитан?

— Вы не хотите спуститься вниз и заняться своим волшебным программным обеспечением для наших птичек?

— Конечно. — Он знал дорогу и через три минуты уже стоял у компьютерного терминала, который занимался этой работой.

— Привет, док, — сказал главный старшина Лик, усаживаясь рядом с ним. — Все готово? Я буду помогать вам.

— О'кей, можете смотреть, если хотите.

Единственная проблема заключалась в том, что это была неуклюжая система, такая же удобная для пользователя, как цепная пила. Но Лик сказал ему ещё неделю назад, что это было верхом технологии 1975 года, ещё в то время, когда Apple-II с 64 килобайтами оперативной памяти считался совершенством. Теперь в его распоряжении даже в наручных часах было больше компьютерной мощности. Модификация каждой ракеты должна производиться по отдельности, и всякий раз это был процесс, состоящий из семи этапов.

— Эй, подождите минутку, — возразил Грегори. Изображение на экране компьютера было неправильным.

— Док, мы погрузили шесть Block-IVD. Остальные две являются ракетами радиолокационного наведения SM-2 ER Block-IIIC. Что тут сделаешь, капитан Блэнди — консервативный человек.

— Значит, мне нужно произвести модификацию только на отверстиях от одного до шестого?

— Нет, производите модификацию на всех. Автоматика просто не обратит внимания на изменения, которые вы ввели в код инфракрасного наведения. Чипы на птичках сами разберутся с лишним кодом, не беспокойтесь. Верно, мистер Олсон?

— Совершенно верно, главный старшина, — подтвердил лейтенант Олсон. — Ракеты относятся к современной технологии, хотя компьютерная система осталась прежней. Наверно, создание поисковых головок ракет на основе современной технологии, которые смогут общаться с этой старой системой, обойдётся дороже для модификации всей системы, чем покупка новой сети магазинов «Гейтуэй», не говоря уже о том, чтобы создать более надёжную общую систему, но об этом вам нужно поговорить с командованием военно-морских систем.

— Кто это? — спросил Грегори.

— Это технические гении, которые отказались ставить стабилизаторы на крейсеры нашего класса. По их мнению, нам только пойдёт на пользу, если мы будем страдать от морской болезни и блевать за борт.

— Пустоголовые сачки, отлынивающие от работы, — объяснил Лик. — Их множество на военно-морском флоте — на берегу, разумеется. — Крейсер резко накренился на правый борт.

— Капитан очень спешит, правда? — заметил Грегори. «Геттисберг» делал левый поворот на полном ходу с правым креном.

— Видите ли, командующий Атлантическим флотом сказал, что это идея министра обороны. Думаю, поэтому это очень важно, — пояснил мистер Олсон своему гостю.

* * *

— Я считаю, что это неблагоразумно, — сказал им Фанг.

— Почему вы так считаете? — спросил Луо.

— Неужели заливать топливо в ракеты так необходимо? А вдруг возникнет опасность провокации?

— Полагаю, это техническая проблема, — заметил Киан. — Насколько я помню, после того как вы залили топливо в ракеты, вы не можете держать их в заправленном состоянии дольше, чем — сколько? Двенадцать часов?

Технократ застиг этим вопросом врасплох министра обороны.

— Мне нужно проконсультироваться об этом со Вторым артиллерийским управлением, — признался тот.

— Значит, вы не будете готовить их к запуску до того, как мы получим возможность обсудить этот вопрос? — спросил Киан.

— Нет, конечно, — пообещал Луо.

— Итак, основная проблема заключается в том, как мы объясним народу, что происходит в Сибири?

— Народ будет верить тому, что мы скажем! — повторил Луо.

— Товарищи, — заметил Киан, стараясь, чтобы его голос звучал убедительно, — мы не можем скрыть от народа восход солнца. В равной степени мы не можем скрыть выход из строя нашей железнодорожной системы. И мы не сможем скрыть от народа огромные потери на войне. У каждого солдата есть родители, и когда они заговорят об этом, все станет известно. Мы должны смотреть в лицо фактам. Мне кажется, что сейчас лучше всего сказать людям, что идёт война и мы несём потери. Заявлять, что мы одерживаем победу, когда, наоборот, терпим поражение, нельзя. Это может оказаться опасным для всех нас.

— Вы полагаете, что произойдёт восстание? — спросил Тонг Джи.

— Нет, но, по моему мнению, возникнут недовольство и беспорядки, а в наших общих интересах избежать этого, не правда ли? — спросил Киан, обращаясь к собравшимся.

— Каким образом враждебная информация станет известна народу? — спросил Луо.

— Часто её просто не удаётся скрыть, — сказал Киан членам Политбюро. — Мы можем подготовиться к этому и уменьшить воздействие враждебной информации, или мы можем попытаться противостоять ей. В первом случае нам угрожает всего лишь смущение и замешательство, во втором, если потерпим неудачу, результаты могут быть более серьёзными.

— Телевидение будет показывать то, что мы прикажем, и народ не увидит ничего иного. К тому же генерал Пенг и его армейская группа продвигаются вперёд, пока мы здесь обсуждаем эти проблемы.

* * *

— Как вы называете это?

— Беспилотный самолёт, ведущий сейчас передачу, это «Грейс Келли». Два других — «Мэрилин Монро» и… не могу припомнить название третьего, — сказал генерал Мур. — Короче говоря, все они названы именами кинозвёзд.

— И как эти кинозвезды ведут передачи?

— «Тёмная звезда» загружает информацию непосредственно на спутник связи, в зашифрованном виде, разумеется, и затем она распространяется из Форт-Бельвуара.

— Таким образом, мы можем послать её туда, куда нам хочется?

— Да, сэр.

— О'кей, Эд, что говорят китайские руководители своему народу?

— Они начали с того, что заявили, будто русские спровоцировали пограничный инцидент и они нанесли ответный удар. Они также говорят, что пинают Ивана в зад.

— Мы знаем, что это неправда, и это будет особенная неправда, когда они упрутся в линию русской обороны. Этот парень Бондаренко разыграл карты удивительно искусно. Сейчас китайцы растянули свои силы. Мы уничтожили их линию снабжения, а теперь они направляются в отлично обдуманную засаду, — заявил директор ЦРУ. — Как вы считаете, генерал?

— Китайцы ещё не представляют, что их ожидает впереди. Знаете, в Национальном тренировочном центре мы учим офицеров, что тот, кто выигрывает разведывательное сражение, одерживает верх и во всей войне. Русские знают, что происходит. Китайцы не имеют об этом представления. Боже мой, эта «Тёмная звезда» превзошла все мои ожидания.

— Да, Микки, это блестящая новая игрушка, — согласился Джексон. — Походит на то, когда вы играете в казино в Лас-Вегасе и можете читать карты соперника. Проиграть в таких условиях невозможно.

Президент наклонился вперёд:

— Знаете, одна из причин, по которой нам дали по морде во Вьетнаме, заключается в том, как видит народ эту войну каждый вечер в изложении Хантли — Бринкли[360]. Как подействует на китайцев, если их народ увидит войну в таком же изложении, но на этот раз в прямом эфире?

— Битва в прямом эфире? Это изрядно потрясёт их, — сказал Эд Фоули. — Но как мы… да, конечно. Боже мой, Джек, ты это серьёзно?

— Мы сможем это сделать? — спросил Райан.

— С технической точки зрения это просто, как детская игра. Меня смущает лишь то, что люди узнают об одной из наших возможностей. Я хочу сказать, что это секретная разработка, вплоть до деятельности наших разведывательных спутников. Такую вещь трудно просто так сделать достоянием общественности.

— А почему нет? Черт побери, разве не может какой-нибудь университет дублировать наши оптические разработки? — спросил президент.

— Да, пожалуй. Система передачи изображения великолепна, но она совсем не является каким-то новым открытием, за исключением некоторых термальных систем, но даже это…

— Эд, представь себе, что мы сможем потрясти их до такой степени, что они будут вынуждены прекратить войну. Сколько жизней будет спасено?

— Немало, — согласился директор ЦРУ. — Тысячи. Может быть, десятки тысяч.

— Включая жизни американцев?

— Да, Джек, включая жизни наших граждан.

— А с технической точки зрения — это детская игра?

— Да, в этом нет ничего особенно сложного.

— Тогда пусть дети займутся этой игрой, Эд. Прямо сейчас, — приказал президент.

— Будет исполнено, господин президент.

Глава 59 Потеря контроля

После смерти генерала Пенга командование 34-й ударной армией перешло к генерал-майору Ге Ли, который также командовал 302-й бронетанковой дивизией. Его первым решением было отвести свой командный танк подальше от линии фронта. Он так и поступил, приказав своему водителю отползти задним ходом по длинному склону, вдоль которого можно было вести огонь. Один из разведывательных бронетранспортёров получил приказ забрать тело генерала Пенга. Все гусеничные машины отступили назад, поскольку Ге решил, что его главной задачей является осмысление того, что происходит, а не попытки немедленно отомстить за смерть командующего армией. Потребовалось двадцать минут, чтобы спуститься назад к своему командному пункту, где стояла его штабная гусеничная машина, точно такая же, как та, в которой ездил генерал Пенг. Ему была нужна радиосвязь, поскольку генерал знал, что полевые телефоны не работают по неизвестной ему причине.

— Мне нужно поговорить с маршалом Луо, — сказал он по командной частоте, которая связывала его с Пекином через несколько ретрансляционных станций. Прошло ещё десять минут, потому что министр обороны, сообщили ему, принимал участие в заседании Политбюро.

— Маршал Луо слушает.

— Докладывает генерал-майор Ге Ли, командир 302-й бронетанковой дивизии. Генерал Пенг Хи-Вонг убит, — сообщил он.

— Как это случилось?

— Он поехал вперёд, чтобы присоединиться к разведывательному подразделению на передней линии, и был убит пулей снайпера. Разведывательное подразделение попало в небольшую засаду, похоже, их поджидал русский бронетранспортёр. Я раздавил его своим танком, — продолжал Ге. Это походило на правду, и ему казалось, что именно это он и должен сейчас сказать.

— Понятно. Какова ситуация в целом? — спросил министр обороны.

— 34-я ударная армия продолжает наступление — точнее, продолжала. Я приказал остановить продвижение вперёд, чтобы произвести реорганизацию командования, товарищ министр.

— Приказываю возобновить наступление, захватить русскую золотую шахту, закрепиться там и продолжить наступление на север к нефтяному месторождению.

— Будет исполнено, товарищ министр, но я должен доложить вам, что 29-я армия, следовавшая непосредственно за нами, подверглась атаке час назад и понесла тяжёлые потери.

— Насколько тяжёлые?

— Это мне неизвестно. Поступают отрывочные сообщения, но создаётся впечатление, что потери очень тяжёлые.

— Что это была за атака?

— Воздушная бомбардировка, происхождение неизвестно. Как я уже сказал, поступают отрывочные сообщения. 29-я армия сейчас полностью дезорганизована, — доложил Ге.

— Очень хорошо. Вы будете продолжать наступление. 43-я армия находится за 29-й, она и обеспечит вам поддержку. Обратите внимание на свой левый фланг…

— Мне известны донесения о русских частях на запад от меня, — сказал генерал Ге. — Я направлю механизированную дивизию, чтобы оттеснить её, но…

— Что значит «но»? — спросил Луо.

— Но, товарищ маршал, у нас нет никакой разведывательной информации относительно того, что находится перед нами. Мне нужна такая информация, чтобы уверенно продвигаться вперёд.

— Успех вашего наступления заключается в стремительной атаке на вражескую территорию и уничтожении всех соединений, которые попадутся на вашем пути, — настойчиво потребовал маршал. — Продолжайте наступление!

— Слушаюсь, товарищ министр. — Ничего другого сказать он не мог.

— В случае необходимости докладывайте мне.

— Я сделаю это, — обещал Ге.

— Очень хорошо. Конец. — Связь прервалась, и послышался шум атмосферных помех.

— Вы слышали его, — сказал Ге полковнику Ва Ченг-Гонгу, которого он только что унаследовал в качестве начальника оперативного управления. — И что теперь, полковник?

— Мы продолжим наступление, товарищ генерал.

Ге кивнул, подчиняясь логике ситуации.

— Отдайте приказ.

Выполнение приказа началось через четыре минуты, когда команды, отданные по радио, спустились на уровень батальонов, и части двинулись вперёд.

Теперь им не нужна разведывательная информация, рассуждал полковник Ва.

Они знали, что впереди должны находиться лёгкие русские подразделения, там, за хребтом, где Пенг встретил свою глупую смерть. Разве я не предупреждал его? — молча неистовствовал Ва. — Разве Ге не говорил ему об этом? Смерть генерала в ходе битвы не является неожиданной. Но умереть от единственной пули, выпущенной каким-то одиноким стрелком, — это хуже, чем глупость. Тридцать лет учёбы, военной подготовки и опыта потеряно из-за одинокого снайпера!

* * *

— Они снова двинулись вперёд, — сказал майор Таккер, увидев струи дыма из выхлопных труб дизельных двигателей, за которыми последовал лязг многочисленных гусеничных машин. — Примерно шесть километров до первого ряда ваших танков.

— Как жаль, что мы не можем передать один из этих терминалов Синявскому, — заметил Бондаренко.

— Их не так много, сэр, — ответил ему Таккер. — «Сан Микросистемз» все ещё выпускает их для использования в армии.

* * *

… — Мне только что сообщил по радио генерал Ге Ли, — доложил Луо членам Политбюро, — погиб генерал Пенг, убитый пулей снайпера.

— Как это произошло? — спросил премьер-министр Ху.

— Пенг проехал вперёд, как и надлежит хорошему генералу, и где-то там оказался русский снайпер с винтовкой, которому повезло, — ответил министр обороны. Затем появился один из его адъютантов, подошёл к креслу маршала и передал ему записку.

Луо прочитал её.

— Это проверено?

— Да, товарищ маршал. Я запросил и сам получил подтверждение. Корабли видны с берега даже сейчас.

— Какие корабли? С какого берега? — спросил Ху. Для него было так необычно принимать активное участие в таких совещаниях. Обычно он давал возможность говорить другим, пассивно слушал споры членов Политбюро, и затем объявлял консенсус по решениям, достигнутым остальными.

— Товарищ премьер-министр, — ответил Луо. — Похоже, что несколько американских военных кораблей подвергают бомбардировке наш берег недалеко от Гуанчжоу.

— Подвергают бомбардировке? — спросил Ху. — Вы имеете в виду, они обстреливают наш берег из орудий?

— Да, так говорится в донесении.

— Почему они делают это? — спросил премьер-министр, озадаченный этой информацией.

— Чтобы разрушить береговые укрепления, и…

— А разве это не делают перед вторжением, осуществляя подготовку к высадке войск на берег? — спросил министр иностранных дел Шен.

— Ну да, я полагаю, это возможно, — ответил Луо, — но…

— Вторжение? — спросил Ху. — Непосредственное нападение на нашу территорию?

— Такое событие крайне маловероятно, — сказал им Луо. — У них нет возможности высадить войска на наше побережье в достаточно большом количестве. У Америки просто нет войск, чтобы осуществить подобное…

— А что, если они получат помощь с Тайваня? Сколько войск имеется в распоряжении этих бандитов?

— Да, у них есть сухопутные войска, — согласился Луо. — Но у нас большие возможности…

— Неделю тому назад вы сказали нам, что у нас вполне достаточно войск для победы над русскими, даже если они получат помощь со стороны американцев, — заметил Киан взволнованным голосом. — Какие ещё фантазии вы приготовили для нас теперь, Луо?

— Фантазии? — загремел голос маршала. — Я привожу факты, а теперь вы обвиняете меня в фантазиях?

— Чтовы утаили от нас, Луо? — резко спросил Киан. — Мы здесь не крестьяне, которые должны верить тому, что им говорят.

— Русские создали оборонительную линию. Они сопротивляются нашему наступлению. Я говорил вам об этом, и говорю снова, что этого следовало ожидать. Мы ведём войну против русских. Это не грабёж пустого дома. Это вооружённый конфликт между двумя крупными державами — и мы одержим победу, потому что у нас больше хорошо подготовленных войск. Они обороняются недостаточно хорошо. Мы смели с нашего пути их пограничные войска, и мы преследуем их армию, оттесняя её на север. У русских не хватает мужества остановиться и защищать свою собственную землю. Мы раздавим их. Да, они будут защищаться. Мы должны ожидать этого, но это не имеет значения. Мы раздавим их, говорю вам! — уверенным голосом заявил Луо.

— Есть ли новости, которые вы не сообщили нам в настоящее время? — спросил министр внутренних дел Тонг, голосом более умеренным, чем сам вопрос.

— Я назначил генерал-майора Ге на пост командующего 34-й ударной армией. Он доложил мне, что по 29-й армии нанесён серьёзный удар с воздуха и она понесла потери. Результаты этого нападения пока неизвестны, возможно, противнику удалось нарушить связь, но атака с воздуха не может причинить серьёзный ущерб большой механизированной сухопутной армии. Законы войны не допускают такого.

— И что будет дальше? — спросил премьер-министр Ху.

— Я предлагаю отложить совещание и дать возможность министру Луо снова заняться своей задачей управления нашими Вооружёнными силами, — сказал Чанг Хан Сан. — Мы снова вернёмся к обсуждению наших проблем, скажем, в шестнадцать часов.

Присутствующие закивали головами. Каждому нужно было время, чтобы обдумать то, что они услышали этим утром, и, возможно, дать министру обороны шанс доказать свою правоту. Ху подсчитал число кивающих членов Политбюро и встал.

— Очень хорошо. Мы откладываем дальнейшее обсуждение до вечера. — Совещание прервалось в необычно подавленном настроении, без обсуждения происшедших событий между старыми товарищами. Выйдя из конференц-зала, Киан снова подошёл к Фангу.

— Произошло что-то очень плохое. Я чувствую это.

— Почему вы так считаете?

— Фанг, я не знаю, что сделали американцы с моими железнодорожными мостами, но, уверяю вас, разрушить их так, как нам сообщили сегодня утром, совсем непросто. Более того, разрушение мостов было произведено обдуманно. Американцы — это должны быть именно американцы — намеренно лишили нас возможности снабжать наши полевые армии. Такие действия предпринимаются только при подготовке к нанесению решающего удара. А теперь генерал, командующий нашими наступающими армиями, внезапно убит — случайной пулей, черт побери! Этот тупица Луо ведёт нас к катастрофе, Фанг.

— Мы узнаем больше сегодня вечером, — произнёс Фанг, оставил коллегу и пошёл к своему кабинету. Войдя в кабинет, он продиктовал новый отрывок для своего ежедневного дневника. И в первый раз подумал, уж не станут ли мемуары, которые он диктует, его завещанием.

…Что касается её самой, Минг была встревожена настроением своего министра. Пожилой человек, он тем не менее почти всегда был спокойным и полным оптимизма. Его манеры напоминали манеры старого джентльмена, даже когда он брал её или одну из других девушек в свою постель. Он вёл себя мягко и вежливо, это была одна из причин, почему секретарши не сопротивлялись его ухаживаниям более настойчиво.

К тому же он заботился о тех, кто удовлетворял его потребности. На этот раз она спокойно записывала его воспоминания, которые он диктовал монотонным голосом, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Через полчаса она вернулась к своему столу и занялась транскрибированием записей. Когда она закончила работу, настало время обеда, и она пошла в столовую со своей подругой Чаи.

— Что с ним случилось? — спросила она у Минг.

— Утреннее совещание прошло плохо. Фанг беспокоится о ходе войны.

— Но разве события на фронте не развиваются успешно? Разве не об этом все время говорят по телевидению?

— Похоже, что мы потерпели ряд неудач. Этим утром они спорили о том, насколько серьёзными эти неудачи являются. Киан был особенно обеспокоен тем, что американцы разрушили наши железнодорожные мосты в Харбине и Бейане.

— Вот как? — Чаи совала в рот рис своими палочками. — И как Фанг относится к этому?

— Он кажется очень напряжённым. Пожалуй, сегодня вечером его нужно утешить.

— Да? Ну что ж, я займусь этим. Мне всё равно нужно новое кресло в офисе, — хихикнула Чаи.

На этот раз ланч продолжался дольше обычного. По всей видимости, их министр не нуждался пока ни в одной из них, и Минг нашла время, чтобы прогуляться по улице и оценить настроение прохожих. Оно было каким-то странно равнодушным. Минг вышла из офиса и гуляла так долго, что её компьютер пришёл к выводу, что время простоя достаточно продолжительно, и хотя экран оставался тёмным, в режиме автосна, жёсткий диск начал вращаться и беззвучно привёл в действие встроенный модем.

* * *

Мэри-Пэт Фоули работала в своём кабинете, хотя было уже за полночь, и заглядывала в свой электронный почтовый ящик каждые пятнадцать минут, надеясь получить что-то новое от «ЗОРГЕ».

— Поступила почта! — внезапно произнёс механический голос.

— Да! — ответила она голосу и сразу начала загружать полученный документ в память. Затем она подняла телефонную трубку. — Вызовите ко мне доктора Сиэрса.

Закончив с этим, она посмотрела на время высылки электронной почты. Письмо было отправлено сразу после ланча из Пекина… «Интересно, что это значит?» — подумала она, опасаясь, что любое отклонение может означать смерть «Певчей птички» и прекращение поступления документов «ЗОРГЕ».

— Задержались на работе? — спросил Сиэрс, входя в кабинет.

— А кто не задерживается? — отозвалась МП и протянула Сиэрсу только что поступившее, но уже распечатанное донесение. — Читайте.

— Заседание Политбюро, странно, прошло утром, — сказал Сиэрс, просматривая первую страницу. — Похоже, что они спорили. Этот Киан очень недоволен — о'кей, он говорил с Фангом после заседания и выразил серьёзные сомнения… члены Политбюро договорились снова встретиться вечером — о, проклятье!

— Что такое?

— Они обсуждали вопрос о повышении готовности своих межконтинентальных баллистических ракет… посмотрим… не было принято никакого определённого решения по техническим причинам, они не уверены, как долго можно держать ракеты с залитым топливом, но они потрясены тем, что мы потопили их атомный ракетоносец…

— Напишите все это. Я собираюсь присвоить этому документу шифр «КРИТИК», — заявила заместитель директора ЦРУ по оперативной деятельности.

«КРИТИК» — сокращённое от «критический» — имело высший приоритет для пересылки документов в правительстве Соединённых Штатов. Документ с шифром «КРИТИК» должен быть в руках президента не позже чем через пятнадцать минут после того, как он оформлен и отправлен. Это означало, что Джошуа Сиэрс должен перевести и отпечатать с такой быстротой, с какой его пальцы двигались по клавиатуре. Это неизбежно приводило к ошибкам в переводе.

* * *

Райан уснул минут сорок назад, когда зазвонил телефон, стоящий рядом с его кроватью.

— Да?

— Господин президент, — произнёс какой-то безликий голос в Центре связи Белого дома, — у нас документ с шифром «КРИТИК», адресованный вам.

— Хорошо. Принесите его сюда. — Джек перебросил своё тело через кровать и поставил ноги на ковёр. Как нормальное человеческое существо, живущее в собственном доме, он не носил домашнего халата. При обычных условиях он ходил бы по своему дому босиком и в нижнем бельё, но здесь это не разрешалось, и потому Джек всегда держал рядом с кроватью длинный синий халат. Это был подарок, сделанный ему студентами много лет назад, ещё когда он преподавал историю в Военно-морской академии. На рукаве халата была одна широкая и четыре узких нашивки адмирала флота. Одевшись и сунув ноги в кожаные шлёпанцы, которые тоже были принадлежностью его новой работы, он вышел в коридор жилого этажа. Ночная смена Секретной службы уже была наготове. Джо Хилтон подошёл к нему первым.

— Мы слышали, сэр. Его уже несут.

Последнюю неделю Райан спал меньше пяти часов в сутки и испытывал бешеное желание вцепиться в лицо кого-нибудь стоящего рядом, но, разумеется, он не мог поступить так с людьми, которые делали свою работу и тоже почти не спали по ночам.

Специальный агент Чарли Мэлоун стоял у двери лифта. Он принял папку от курьера и подбежал с ней к Райану.

— Гм. — Райан потёр лицо и раскрыл папку. Первые три строчки потрясли его сознание. — Проклятье!

— Что-нибудь случилось? — спросил Хилтон.

— Телефон, — сказал Райан.

— Сюда, сэр. — Хилтон проводил его к комнатке агентов Секретной службы на втором этаже.

Райан поднял трубку и сказал:

— Мэри-Пэт в Лэнгли. — На соединение потребовалось всего несколько секунд. — Мэри-Пэт, это Джек. В чем дело?

— Ты видишь это сам. Они говорят о заправке своих межконтинентальных ракет. По крайней мере две нацелены на Вашингтон.

— Отлично. Что дальше?

— Я только что дала задание разведывательному спутнику КН-11 внимательно посмотреть на места, где размещены их пусковые шахты. Их две, Джек. Та, которая нас особенно интересует, находится в Хуанхуа. Координаты сорок градусов тридцать восемь минут северной широты и сто пятнадцать градусов шесть минут восточной долготы. Двенадцать пусковых шахт с межконтинентальными баллистическими ракетами CSS-4 внутри. Это одна из новых, и она заменила старые шахты, ракеты в которых находились в пещерах или туннелях. Эти шахты прямые, вертикальные, глубоко в грунте. Весь район, в котором размещены ракеты, занимает площадь шесть миль на шесть миль. Шахты отделены друг от друга, так что ядерная ракета, нацеленная на этот район, не сможет вывести из строя две ракеты одновременно, — объясняла Мэри-Пэт, явно глядя на спутниковые фотографии шахт, о которых она говорила.

— Насколько серьёзна эта угроза?

На канале связи послышался новый голос:

— Джек, это Эд. Нам нужно отнестись к этому очень серьёзно. Бомбардировка китайского берега нашими кораблями, по-видимому, заставила их принять такое решение. Эти идиоты пришли к выводу, что мы готовим высадку на побережье.

— Высадку — какими войсками? — потребовал президент.

— У них очень узкое мышление, Джек, полное предрассудков. И они не всегда мыслят так же логично, как мы, — ответил ему Эд Фоули.

— О'кей. Приезжайте оба сюда. И захватите своего лучшего специалиста по Китаю.

— Едем, — ответил директор ЦРУ.

Райан положил трубку и посмотрел на Джо Хилтона.

— Разбудите всех. Похоже, что китайцы могут сделать какой-то безумный шаг против нас.

* * *

Проход по реке Потомак не был простым. Капитан Блэнди не хотел ждать речного лоцмана, который провёл бы его крейсер вверх по реке — морские офицеры склонны к излишней гордости, когда речь заходит об управлении своими кораблями. Из-за этого вахта в рулевой рубке изрядно нервничала. Судоходный фарватер редко превышал несколько сотен ярдов шириной, а крейсеры — корабли с большой осадкой, а не речные суда. Один раз они прошли совсем рядом с песчаной косой, и только отданная вовремя команда штурмана рулевому помогла им проскочить мимо. Корабельный радиолокатор работал все время — моряки просто боялись выключить его, потому что он, подобно большинству механических приборов, предпочитал работу бездействию, и они опасались, что, выключив, что-нибудь в нём испортят.

Таким образом, энергия, излучаемая четырьмя огромными радиолокаторами на надстройке «Геттисберга», выводила из строя многочисленные телевизоры по пути следования крейсера на северо-запад. Впрочем, с этим ничего нельзя было поделать, да и вряд ли кто-нибудь заметил крейсер, поднимающийся по реке в это ночное время. Наконец, «Геттисберг» остановился недалеко от моста Вудро Вильсона, и там ему пришлось ждать, пока не остановят автомобильное движение по кольцевой дороге округа Колумбии. Это привело к обычному недовольству автомобилистов, но в такое время ночи по шоссе ехало не так много автомобилей, так что редкие водители испытывали ярость, хотя несколько людей, сидящих за рулём, всё-таки выразили своё отношение, нажав на гудки машин, когда крейсер проходил через открытое пространство разводного моста. «Наверно, это жители Нью-Йорка», — подумал капитан Блэнди. После этого крейсер свернул направо в реку Анакостия, остановившись перед ещё одним разводным мостом, названным в честь Джона Филиппа Соуса, под удивлёнными взглядами немногочисленных автомобилистов, а затем мягко пришвартовался к пирсу, который был также местом постоянной стоянки старого эсминца «Барри», превращённого в плавающий музей. Рабочие на пирсе, принимавшие швартовы, увидел капитан Блэнди, были главным образом вольнонаёмные. Подумать только, вольнонаёмные швартуют боевой корабль!

«Эволюции» — так, узнал Грегори, на военно-морском флоте называют швартовку корабля — были интересными, но ничего необычного, хотя шкипер выглядел успокоившимся, когда все это осталось позади.

— Стоп машины! — скомандовал капитан машинному отделению и смог, наконец, перевести дыхание. Улучшившееся настроение капитана, заметил Грегори, разделили все присутствующие на мостике.

— Капитан? — спросил бывший армейский офицер.

— Да?

— Объясните мне наконец, что происходит?

— Разве это не очевидно? — удивился Блэнди. — Мы ведём войну с китайцами. У них есть межконтинентальные баллистические ракеты с ядерными боеголовками. Я полагаю, что министр обороны хочет сбить их, если они запустят такую ракету на Вашингтон. Командующий Атлантическим флотом посылает крейсер с системой «Иджис» в Нью-Йорк, и я готов побиться об заклад, что Тихоокеанский флот принимает меры для защиты Лос-Анджелеса и Сан-Франциско. Возможно, Сиэтла тоже. Там много военно-морских кораблей и хороший запас оружия. У вас есть запасные копии вашего программного обеспечения?

— Конечно.

— Так вот, через несколько минут с берега на крейсера проведут телефонную связь. Мы примем меры, чтобы вы могли загрузить своё программное обеспечение всем кораблям, которые нуждаются в нём.

— О, — тихо заметил доктор Грегори. Ему следовало давно догадаться об этом.

* * *

— Это «Красный Волк-4». У меня визуальный контакт с приближающимся китайским авангардом, — доложил по радио командир танкового полка. — Примерно в десяти километрах к югу от нас.

— Очень хорошо, — ответил Синявский. Значит, китайцы находятся именно там, где их ожидают Бондаренко и его американские помощники. Отлично. На его командном пункте находились ещё два генерала, командир 201-й мотострелковой дивизии и командир 80-й. Командующий 34-й китайской ударной армией продвигается, должно быть, по предсказанному маршруту, хотя 94-я механизированная китайская дивизия повернула и приготовилась к атаке на восток, с позиции примерно тридцать километров к югу.

Синявский вынул старую изжёванную сигару изо рта и бросил её в траву, достал новую из нагрудного кармана гимнастёрки и закурил. Это была кубинская сигара, исключительная по своему мягкому вкусу. Командир его артиллерии стоял у противоположного конца стола, устланного картами, — если это можно назвать столом — две широкие доски, положенные на козлы. Впрочем, это идеально отвечало своему назначению. Недалеко от командного пункта были выкопаны укрытия на случай, если китайцам придёт в голову атаковать их артиллерией. Но самым важным были провода, проведённые к его пункту связи, расположенному в целом километре на запад — именно туда направят свой огонь китайцы, поскольку они ожидают, что он находится там. На самом деле на пункте связи находились всего четыре офицера и семь сержантов в бронетранспортёрах, закопанных глубоко в землю для безопасности. Их задача заключалась в том, чтобы восстановить всё, что удастся нарушить китайцам.

— Итак, товарищи, они сами движутся в нашу ловушку, а? — сказал он присутствующим. Синявский служил в армии двадцать шесть лет. Как ни странно, его отец не был военнослужащим. Он был профессором Московского государственного университета. Но с того момента, когда мальчик увидел свой первый фильм о войне, он знал, что это будет его профессией. Он проделал всю необходимую работу, учился во всех школах, изучал военную историю с маниакальным упорством, принятым в Российской, а до этого в Красной армии. Это будет его битва на Курской дуге, воспоминание о сражении, в котором Ватутин и Рокоссовский покончили с последней попыткой немцев возобновить наступление в России. Именно оттуда его Родина-мать начала длинный поход, который закончился в Берлине. Там тоже Красная армия получила блестящую разведывательную информацию, в которой говорилось о времени, месте и характере атаки германской армии. Это позволило нашим так хорошо подготовиться к германскому наступлению, что даже лучший из германских генералов, Эрих фон Манштейн, не смог сделать ничего, кроме как сломать свои зубы о русскую сталь.

«И здесь произойдёт то же самое», — пообещал себе Синявский. Его раздражало лишь то, что он вынужден сидеть в этой замаскированной палатке, вместо того чтобы вместе со своими солдатами драться на передовой. Однако нет, он больше не был капитаном, и его место здесь, где ему придётся вести битву на проклятой огромной карте.

— «Красный Волк», вы откроете огонь, когда передовые части противника приблизятся на восемьсот метров.

— Понял, восемьсот метров, товарищ генерал, — подтвердил командир танкового полка. — Сейчас я отчётливо вижу их.

— Что конкретно вы видите?

— Похоже, что это группировка силой в батальон, состоит в основном из танков Т-90, есть танки Т-98, но их не слишком много, они расставлены по линии фронта таким образом, что предположительно в них находятся командиры подразделений. Множество гусеничных бронетранспортёров. Я не вижу машин, засекающих артиллерийский огонь. Что нам известно об их артиллерии?

— Она на марше, не готова к открытию огня. Мы следим за ней, — заверил его Синявский.

— Отлично. Сейчас они на расстоянии двух километров по моему дальномеру.

— Приготовьтесь.

— Мы готовы, товарищ генерал.

— Я ненавижу ожидание, — заметил Синявский, обращаясь к стоящим рядом офицерам. Они кивнули, разделяя его предубеждение. В молодости он не воевал в Афганистане и служил главным образом в 1-й и 2-й гвардейских танковых армиях в Восточной Германии, готовясь воевать с войсками НАТО. К счастью, это столкновение так и не состоялось. Здесь, в Сибири, был его первый опыт настоящей битвы, которая ещё не началась, но он был готов к её началу.

* * *

— О'кей, если они запустят свои ракеты, что нам нужно предпринять? — спросил Райан.

— Если они запустят их, мы можем сделать только одно — бежать в укрытие, — ответил министр обороны Бретано.

— Для нас это выход из положения. Мы все останемся живы. А как относительно населения Вашингтона, Нью-Йорка и других предполагаемых целей? — спросил президент Соединённых Штатов.

— Я отдал приказ разместить крейсеры с системами «Иджис» у предполагаемых целей, расположенных недалеко от моря, — продолжал «Гром». — Я поручил одному из моих людей, работающих в ТРВ, изучить возможность модификации ракетных систем «Иджис» с целью перехвата баллистических ракет противника. Он проделал теоретическую работу и доложил, что на тренажёрах все действует хорошо, но это значительно отличается от практического испытания. Впрочем, это лучше, чем ничего.

— О'кей, и где находятся эти корабли?

— Один крейсер стоит у причала прямо здесь, — ответил Бретано.

— Вот как? Когда он пришёл сюда? — спросил Робби Джексон.

— Меньше часа назад. «Геттисберг». Ещё один идёт сейчас в Нью-Йорк, и остальные направляются в Сан-Франциско и Лос-Анджелес. И в Сиэтл, хотя, насколько нам известно, этот город не входит в список предполагаемых целей. Модификация программного обеспечения передаётся на все эти корабли с ракетами «корабль-воздух» систем «Иджис».

— О'кей, это уже кое-что. А как относительно уничтожения этих китайских ракет до их запуска? — спросил Райан.

— На китайских пусковых шахтах недавно проведены работы по укреплению защиты. Теперь их защищает стальная броня на бетонных крышках — они походят по форме на шляпы китайских кули. Такая защита, вероятно, защитит от большинства бомб, но не от тех бомб, которые рассчитаны на глубокое проникновение перед взрывом, GBU-27-e, которые мы использовали для разрушения железнодорожных мостов.

— Если у нас ещё остались эти бомбы. Надо запросить Гаса Уолласа, — предостерёг вице-президент.

— Что вы имеете в виду? — спросил Бретано.

— Я хочу сказать, что мы никогда не производили такие бомбы в большом количестве, а прошлой ночью самолёты ВВС сбросили на мосты примерно сорок бомб.

— Я проверю это, — пообещал министр обороны.

— Что, если у него таких бомб не осталось? — спросил Джек.

— Тогда нам нужно как можно быстрее изготовить ещё несколько таких бомб или придумать что-нибудь ещё, — ответил «Томкэт».

— Что ты имеешь в виду, Робби?

— Черт побери, послать туда группу коммандос и взорвать эти гребаные ракеты к чёртовой матери, — предложил бывший лётчик-истребитель.

— Я бы не хотел пробовать такое, — заметил Микки Мур.

— Это намного лучше, чем взрыв пятимегатонной ракеты на Капитолийском холме, Микки, — ответил Джексон. — Послушайте, лучше всего выяснить, не осталось ли у генерала Уолласа таких бомб. Это продолжительный полет для «Блэк Джет», но мы можем обеспечить их дозаправку на пути туда и обратно — и послать с ними истребители для защиты танкеров. Это сложно, но мы уже практиковались в таких операциях. Если у него нет этих бомб, мы пошлём их на самолёте — если, конечно, у нас они остались. Понимаете, парни, склады оружия не являются рогом изобилия. Существует конечное, точно определённое число для каждого вида оружия в инвентаризационном списке.

— Генерал Мур, — сказал Райан, немедленно свяжитесь с генералом Уолласом и выясните, остались ли у него такие бомбы.

— Слушаюсь, сэр. — Мур встал и вышел из ситуационной комнаты.

— Смотрите, — сказал Эд Фоули, указывая на телевизор. — Началось.

* * *

Край леса выбросил полосу пламени длиной в два километра. Зрелище заставило расшириться глаза китайских танкистов, но у большинства экипажей танков, находящихся в передовом строю, не было времени на что-то ещё. Из тридцати танков в передней линии уцелели только три. Участь находящихся между ними бронетранспортёров была ещё хуже.

— Можете открыть огонь, полковник, — сказал Синявский начальнику дивизионной артиллерии.

Команда была передана немедленно, и земля содрогнулась под их ногами.

* * *

Зрелище на экране компьютерного терминала было эффектным. Китайцы вошли прямо в ловушку, и результат первого залпа орудий русских танков был ужасен.

Майор Таккер глубоко вздохнул, увидев, как несколько сотен человек расстались с жизнью.

— Перейдите на их артиллерию, — приказал Бондаренко.

— Есть, сэр. — Таккер тут же выполнил приказ, изменив фокус камеры, находящейся на огромной высоте, и нашёл китайскую артиллерию. Её орудия в основном буксировались за тягачами и немного запоздали с получением приказа. Первые русские снаряды уже разрывались между орудиями ещё до того, как поступил приказ остановить тягачи и снять передки орудий с буксировочных крюков. Несмотря на все это, китайские артиллеристы работали быстро.

Но это было соревнованием со Смертью, а Смерть приступила к своей страшной работе раньше. Таккер видел, как расчёт одного орудия пытался установить 122-мм пушку в положение для стрельбы. Они уже заряжали орудие, когда три снаряда разорвались поблизости, опрокинули орудие и убили половину расчёта. Увеличив изображение, он увидел, как один солдат корчится на земле и рядом не было никого, кто мог бы оказать ему первую помощь.

— Это ужасное зрелище, не правда ли? — негромко произнёс Бондаренко.

— Да, — согласился Таккер. Когда взрывался танк, было легко убедить себя, что танк всего лишь неодушевлённая вещь. Несмотря на то что вы знали о трех или четырех членах экипажа, находящихся внутри, вы не видели их. Подобно тому, как лётчик-истребитель никогда не убивал другого лётчика, а всего лишь сбивал его самолёт, так и майор придерживался духа военно-воздушных сил, гласившего, что смерть случается с предметами, а не с людьми. Но ведь этот несчастный солдат с кровью на гимнастёрке не был предметом, верно? Таккер уменьшил изображение, охватив более широкое поле, что позволило отдалиться от поля боя, подобно богу, смотрящему на происходящее с небес.

— Лучше бы они остались в своей стране, майор, — сказал ему Бондаренко.

* * *

— Боже мой, это настоящая бойня! — воскликнул Райан. Ему довелось смотреть смерти в лицо, стрелять в людей, которые в то время были готовы застрелить его, но из-за этого изображение не стало более приемлемым. Абсолютно не стало. Президент повернулся. — Это передаётся в прямом эфире, Эд? — спросил он у директора ЦРУ.

— Должно передаваться, — ответил Фоули.

* * *

Передача велась, на ЛУР — «Локаторе униформных ресурсов» — на языке Всемирной сети, называемой http://www.darkstarfeed/cia.gov/siaberiabattle/realtime.ram.

Её не понадобилось даже рекламировать. Любители лазать по Интернету наткнулись на неё в первые пять минут, и рейтинг числа людей, смотрящих на «живое видео», вырос от 0 до 10 всего за три минуты. Затем некоторые из них, должно быть, переключились на «чаты и форумы» чтобы рассказать об этом другим. Программа мониторинга на ЛУР в штаб-квартире ЦРУ также следила за местоположением людей, включающихся в просмотр этой передачи. Первой азиатской страной — этого и следовало ожидать — оказалась Япония, и увлечение японцев военными операциями гарантировало растущее число людей, заходящих на этот ресурс Интернета. Видео включало также и аудио, комментарии корреспондентов ВВС в реальном времени рассказывали в цвете о произошедшем с их товарищами по оружию. Все это было настолько увлекательным, что Райан высказался по этому поводу:

— Передача не предназначена для лиц, которым значительно больше тридцати.

— Ура! — сказал генерал Мур, возвращаясь в комнату.

— Какие новости о бомбах? — сразу спросил Джексон.

— У него осталось только две, — ответил Мур. — Остальные, находящиеся ближе всех, на заводе «Локхид-Мариетта», в Саннивейл. Они только что начали их производство.

— Понятно, — заметил Робби. — Возвращаемся к плану «Б».

— Придётся провести специальную операцию, если только, господин президент, вы не дадите разрешение на нанесение удара крылатыми ракетами.

— Что это за крылатые ракеты? — спросил Райан, хотя уже знал ответ.

— Видите ли, у нас 28 таких ракет на Гуаме, у них боеголовки W-80. Это маленькие боеголовки, примерно триста фунтов весом. Их можно устанавливать на два уровня мощности взрыва — сто пятьдесят килотонн и сто семьдесят килотонн.

— Вы имеете в виду термоядерное оружие?

Генерал Мур тяжело вздохнул, перед тем как ответить.

— Да, господин президент.

— Это единственный способ, которым мы можем уничтожить эти ракеты? — Ему не требовалось говорить, что он по своей воле не даст согласия на применение ядерного оружия.

— Мы можем попробовать нанести удар обычными умными бомбами CBU-10 и CBU-15. У Гаса достаточно таких бомб, но они не проникают глубоко в землю перед взрывом, а защита пусковых шахт даёт значительную вероятность отклонения бомб от цели. Правда, это может не иметь значения. Баллистические ракеты CSS-4 — деликатные гады, и взрыв даже рядом, после промаха, может нарушить их систему наведения… жаль, что мы не можем быть в этом уверены.

— Я бы предпочёл, чтобы эти ракеты не запускали совсем.

— Джек, никто не хочет, чтобы эти ракеты запускали, — сказал вице-президент. — Микки, разработай план. Нам нужно принять какие-то меры, чтобы уничтожить их, и нам нужно это сделать как можно быстрее.

— Я свяжусь с Командованием специальных операций и выясню у них. Но, черт побери, они находятся в Тампе.

— А у русских есть подразделение специальных операций? — спросил Райан.

— Да, оно называется спецназ.

— И часть этих ракет нацелена на Россию?

— У нас создалось именно такое впечатление, — подтвердил председатель Объединённого комитета начальников штабов.

— Тогда они у нас в долгу, и, уж вне всякого сомнения, они в долгу перед самими собой, — сказал Райан и протянул руку к телефону. — Соедините меня с Сергеем Головко в Москве, — приказал он оператору.

* * *

— Это американский президент, — сказал его секретарь.

— Господин президент! — радостно воскликнул Головко. — Донесения, поступающие из Сибири, весьма оптимистичны.

— Я знаю, Сергей. Мы следим за этими событиями в прямом эфире. Хочешь посмотреть сам?

— А это возможно?

— У тебя есть компьютер с модемом?

— Сейчас никто не может жить без этих проклятых штуковин, — ответил русский.

Райан зачитал адрес ЛУРа.

— Просто заходи на этот сайт. Мы передаём информацию от беспилотных «Тёмных звёзд» в Интернет.

— Зачем вы это делаете, Джек? — тут же спросил Головко.

— Потому что по сведениям, полученным нами две минуты назад, тысяча шестьсот пятьдесят китайских граждан уже следят за ходом военных действий в Сибири, и это число быстро растёт.

— Значит, вы проводите политическую операцию против них, верно? Вы хотите подорвать веру народа в их правительство?

— Понимаешь, нам ничуть не повредит, если китайские граждане узнают, что происходит на самом деле, верно?

— Достоинства свободных средств массовой информации. Я должен подумать об этом. Это очень умный шаг.

— Но я звоню тебе не по этой причине.

— Тогда какова цель вашего звонка, господин президент? — спросил директор СВР. В его голосе промелькнула нотка внезапного беспокойства. Райан не умел скрывать свои чувства.

— Сергей, мы получили очень тревожную информацию из китайского Политбюро. Я передаю её тебе по факсу, — услышал Головко. — Я останусь на связи, пока ты читаешь её.

Головко не был удивлён, когда страницы поползли из его личного телефакса. У него были личные номера Райана, а американцы имели его номера. Это был простой способ для разведывательной службы продемонстрировать своё мастерство таким безвредным способом. Первые страницы, появившиеся из телефакса, были на английском языке, затем последовал оригинал с китайскими иероглифами.

* * *

— Сергей, я послал тебе полученный нами оригинал на случай, если ваши лингвисты или психологи лучше наших, — сказал президент США, посмотрев на доктора Сиэрса извиняющимся взглядом. Аналитик ЦРУ махнул рукой. — У китайцев есть двенадцать межконтинентальных баллистических ракет CSS-4. Половина этих ракет нацелена на нас, половина на вас. Я считаю, что мы должны предпринять что-то, чтобы не допустить запуск. Члены их Политбюро перестали рассуждать разумно, нам кажется, они могут пойти на такой крайний шаг.

— А ваша бомбардировка береговых укреплений Китая окончательно лишила их возможности рационального мышления, — сказал русский. — Я согласен, есть основания для беспокойства. Почему вы не хотите разбомбить их пусковые установки своими великолепными бомбами с волшебных невидимых бомбардировщиков?

— Потому что у нас больше нет этих бомб, Сергей. Они кончились, когда мы проводили другие операции.

— Да, это проблема, — была реакция Головко.

— Ты не можешь не разделять мою точку зрения. Мы думаем о посылке людей для проведения специальной операции.

— Понятно. Позволь мне посоветоваться со своими специалистами. Дайте мне двадцать минут, господин президент.

— О'кей. Ты знаешь, как позвонить мне. — Райан нажал на кнопку, выключающую телефон, и недовольно посмотрел на поднос с чашками кофе. — Если я выпью ещё одну чашку этого дерьма, то сам превращусь в кофеварку.

* * *

Генерал не сомневался, что единственная причина, по которой он остался в живых, заключалась в том, что он успел отъехать на командный пункт 34-й армии. Его танковая дивизия понесла тяжёлые потери. Один из батальонов был почти полностью уничтожен в первую минуту начавшегося сражения. Другой пытался вырваться на восток и втянуть русских в манёвренный бой, к которому готовились его люди. От дивизионной артиллерии осталась в лучшем случае половина, остальные орудия погибли от массированного огня русских. Наступление 34-й армии прекратилось, речь могла идти только о том, чтобы использовать две оставшиеся механизированные дивизии для создания оборонительной огневой базы и возвращения себе контроля над ходом сражения. Но всякий раз, когда он пытался переместить одну из своих частей, с ней что-то случалось, словно русские читали его мысли.

— Ва, отведите оставшиеся части 302-й дивизии на позиции, где они находились в десять утра, и сделайте это немедленно! — приказал он.

— Но маршал Луо не…

— Если он захочет сместить меня с поста командующего, он может сделать это хоть сейчас, но здесь его нет, правда?! — рявкнул генерал Ге. — Отдайте приказ!

— Слушаюсь, товарищ генерал.

* * *

— Если бы эта игрушка была у нас во время прошлой войны, немцы не смогли бы продвинуться дальше Минска, — сказал Бондаренко.

— Да, важно знать, что делает твой противник, не правда ли?

— Это словно бог на вершине Олимпа. А кто изобрёл такой самолёт?

— Двум парням в компании «Нортроп» пришла в голову мысль использовать самолёт под названием «Молчаливая Молния». Он походил отчасти на лопату для очистки снега и отчасти на французскую багетку, но им управлял пилот, да и продолжительность полёта была не такой уж большой.

— Кто бы это ни был, я бы хотел поставить ему бутылку хорошей водки, — сказал русский генерал. — Это изобретение спасло жизни многих моих солдат.

И свернуло голову китайцам, — молча подумал Таккер. Но сражение и заключается в такой игре, не правда ли?

— У вас есть в воздухе какой-нибудь другой аппарат?

— Да, сэр. «Грейс Келли» снова освещает перемещение Первой бронетанковой.

— Покажите мне.

Таккер подвигал свою мышку, уменьшил одно видеоизображение и затем открыл другое. Второй терминал был у генерала Диггза, и Таккер просто снял его изображение. Там были видны две бригады, которые двигались на север размеренным маршем и по пути уничтожали каждый танк и грузовик, которые им попадались. Поле боя, если его можно так назвать, представляло собой массу облаков дыма от взорванных грузовиков. Это напомнило Таккеру горящие нефтяные поля Кувейта в 1991 году. Он увеличил изображение и увидел, что основную работу выполняют «Брэдли». Попадавшиеся цели не заслуживали внимания мощных орудий американских танков. «Абрамсы» просто гнали перед собой более лёгкие бронетранспортёры, защищая их и безжалостно продвигаясь вперёд. Майор подключил одну камеру к своему терминалу и послал её искать более активные действия…

— А это что? — спросил Таккер.

— Это должны быть танки соединения «Боярин», — ответил Бондаренко.

Действительно, двадцать пять танков Т-55 продвигались вперёд, выстроившись в линию, и эти танки вели огонь из своих башенных орудий… расстреливая из них грузовики и попадающиеся бронетранспортёры…

* * *

— Заряжай трассирующий! — скомандовал лейтенант Команов. — Цель грузовик, направление на тринадцать часов! Расстояние две тысячи метров.

— Вижу его, — сказал наводчик через секунду.

— Огонь!

— Стреляю, — сказал наводчик, нажимая на спуск. Старый танк откатился назад от отдачи мощного орудия. Наводчик и командир следили за траекторией трассирующего снаряда…

— Перелёт, черт побери, слишком высоко. Заряжай следующий!

Через секунду заряжающий вложил в казённик орудия новый снаряд.

— Готово!

— На этот раз я прикончу сукина сына, — пообещал наводчик, чуть меняя прицел. Несчастный шофёр в грузовике даже не знал, что в него уже стреляли один раз…

— Огонь!

— Стреляю…

Снова отдача, и…

— Попал! Молодец, Ваня!

Три танковые роты отлично справлялись со своей работой. «Время, проведённое за тренировочной стрельбой, теперь приносило свои плоды, — подумал Команов, — это было куда интереснее, чем сидеть в проклятом бункере и ждать, когда придут китайцы…»

* * *

— Что это такое? — спросил маршал Луо.

— Товарищ маршал, прошу вас подойти и посмотреть, — настаивал молодой подполковник.

— Что это? — снова спросил министр обороны затихающим голосом… — Cao ni та, — прошептал он. Затем воскликнул громовым голосом: — Что это за чертовщина?

— Товарищ маршал, это сайт из Интернета. Подразумевается, что это телевизионная программа, передающаяся в прямом эфире с поля битвы в Сибири. — Молодой офицер говорил едва слышным голосом. — Здесь показывают, как русские сражаются с 34-й ударной армией…

— И что?

— И они безжалостно уничтожают наших солдат, судя по этому изображению, — продолжал подполковник.

— Одну минуту — как это возможно? — потребовал Луо.

— Товарищ маршал, здесь указано название передачи — «даркстар». «ДАРК СТАР» — «Тёмная звезда» — это название американского беспилотного самолёта, разведывательного летательного аппарата. У нас есть сведения, что это невидимый самолёт, который используют для сбора тактической информации. Таким образом, мне кажется, что они направляют эту информацию в Интернет для использования в качестве политической пропаганды. — Он был вынужден изложить это именно таким образом, да и думал он об этом именно так.

— Расскажите об этом подробнее.

Офицер был сотрудником разведывательной службы.

— Это объясняет успешные действия русских против нас, товарищ маршал. Они могут видеть все наши передвижения, чуть ли не до того, как мы начинаем их. Создаётся впечатление, будто они слышат команды, передаваемые нашим частям, или даже присутствуют на наших совещаниях при планировании операций. Против этого у нас нет защиты, — закончил подполковник.

— Ты молодой пораженец! — в ярости воскликнул маршал.

— Возможно, существует способ преодолеть это преимущество, которым обладает наш противник, но этот способ мне неизвестен. Системы, подобные «Тёмной звезде», способны видеть в темноте ничуть не хуже, чем при дневном свете. Вы это понимаете, товарищ маршал? Пользуясь этим беспилотным самолётом, они могут видеть всё, что мы делаем, задолго до того, как наши войска достигнут их соединений. Это устраняет любую возможность нанесения внезапного удара… вот смотрите, товарищ маршал, — сказал он, показывая на экран. — Одна из механизированных дивизий 34-й армии делает манёвр, двигаясь на восток. Они находятся вот здесь, — он указал на карту, разложенную на столе, — а противник вот здесь. Если наши войска достигнут вот этой точки незамеченными, они, возможно, смогут нанести удар по русскому левому флангу. Но им требуется для этого два часа, а русские смогут переместить одно из своих соединений, чтобы перехватить этот манёвр, за один час. В этом и заключается их преимущество, — закончил офицер.

— Это делают американцы?

— Совершено ясно, что американцы. Информация поступает в Интернет из Америки, из их ЦРУ.

— Значит, русские смогли противостоять нам благодаря американской помощи?

— Да, сэр. Сегодня они предугадывали каждый наш манёвр. Должно быть, именно благодаря этому беспилотному самолёту.

— Тогда зачем американцы распространяют эту информацию таким образом, что с нею может познакомиться любой человек? — недоуменно спросил Луо. Очевидный ответ на этот вопрос не пришёл ему в голову. Он привык к тому, что информация, поступающая для общественного ознакомления, тщательно обдумывается и истолковывается для рабочих и крестьян, чтобы они сделали из неё правильные выводы.

— Товарищ маршал, будет трудно говорить по государственному телевидению, что дела идут хорошо, тогда как то, что происходит на самом деле, доступно всем, у кого есть компьютер.

— А-а, вот как. — Это был не возглас удовлетворения, а внезапного страха. — Это может видеть каждый?

— Да, товарищ маршал. Каждый, у кого есть компьютер и телефон. — Молодой подполковник поднял голову и увидел спину уходящего маршала. — Я удивляюсь, что он не застрелил меня, — заметил офицер.

— Он ещё может сделать это, — сказал ему полковник, стоящий рядом. — Но мне кажется, что вы напугали его. — Он посмотрел на настенные часы. Они показывали шестнадцать часов, четыре пополудни.

— Да, это основание для беспокойства.

— Вы молодой глупец. Неужели вы не понимаете? Теперь он не сможет скрыть правду даже от Политбюро.

* * *

— Привет, Юрий, — сказал Кларк. Во время войны Москва как-то изменилась. Настроение прохожих на улице не походило на то, что он видел раньше. Они были обеспокоенные и серьёзные — нет смысла ехать в Россию, чтобы увидеть улыбающихся людей, подобно тому, как нет смысла ехать в Англию, чтобы выпить кофе. Но теперь в их настроении появилось что-то ещё. Возмущение. Гнев… Решимость? Освещение войны на телевидении не было таким резким и вызывающим, как он ожидал. Новые средства массовой информации России старались быть справедливыми и профессиональными. В одной из газет появился комментарий, говорящий о том, что неспособность армии остановить китайское наступление является признаком недостаточной национальной сплочённости России. Другие оплакивали кончину Советского Союза, при котором Китай не осмелился бы даже угрожать нам, не говоря уже о вторжении. Задавались вопросы, какая, к черту, польза от НАТО, если ни одна из стран блока не пришла на помощь своему новому союзнику.

— Мы заявили телевизионщикам, что, если они расскажут о том, что американская дивизия находится сейчас в Сибири, мы их расстреляем, — и они, разумеется, поверили в это, — с улыбкой произнёс генерал-лейтенант Кириллин. Для Кларка и Чавеза в этом было что-то новое. В течение прошлой недели он редко улыбался.

— Ситуация улучшилась? — спросил Чавез.

— Бондаренко остановил их на подступах к золотой шахте. Если моя информация верна, они даже не увидят её. Зато есть что-то другое, — прибавил он серьёзнымголосом.

— Что именно, Юрий? — спросил Кларк.

— Мы опасаемся, что они могут запустить свои баллистические ракеты с ядерными боеголовками.

— Вот дерьмо, — заметил Динг. — Насколько это серьёзно?

— Эти сведения пришли от нашего президента. Головко обсуждает эту проблему с Грушевым прямо сейчас.

— И? Как же они собираются устранить эту опасность? Умными бомбами? — спросил Джон.

— Нет, Вашингтон обратился к нам с просьбой послать туда группу офицеров спецназа, — сказал Кириллин.

— Какого черта? — вздохнул Джон. Он достал из кармана свой спутниковый телефон и оглянулся в поисках двери. — Извините, генерал. Хочу позвонить домой.

* * *

— Повтори, что ты только что сказал, Эд, — услышал Фоули.

— То, что ты слышал. У них больше нет бомб, которые им нужны. Судя по всему, глупо посылать по воздуху бомбы туда, где находятся бомбардировщики.

— Проклятье! — заметил офицер ЦРУ, стоящий во дворе офицерского клуба Российской армии. Кодирование его телефона не изменило эмоций в голосе Кларка. — Только не говори мне, что, поскольку «Радуга» теперь относится к НАТО и гребаные русские собираются просить тебя возглавить операцию, во имя интересов североатлантической солидарности мы намерены присоединиться к этому спецназу. Верно?

— Если только ты не примешь решение отказаться, Джон. Я знаю, что сам ты не можешь отправиться на дело. Боевые действия — это игра для молодёжи, но у тебя есть хорошие парни, работающие в твоей группе.

— Эд, ты полагаешь, что я пошлю своих парней заниматься таким делом, а сам останусь дома и буду вязать носки? — спросил Кларк, не скрывая недовольства.

— Это ты должен принимать решение как командир «Радуги».

— Как предполагается провести эту операцию? Ты ведь не думаешь, что мы дадим согласие, не зная подробностей?

— Вертолёты.

— Русские вертолёты. Нет, спасибо, дружище, я…

— Наши вертушки, Джон. У Первой бронетанковой дивизии их достаточно, причём именно такого типа, как требуется…

* * *

— Они хотят, чтобы я сделал что? — спросил Дик Бойл.

— Ты слышал, что я сказал.

— Как относительно горючего?

— Твоя заправочная станция находится прямо вот здесь, — ответил полковник Мастертон, держа в руке только что сделанную спутниковую фотографию. — Вершина холма к западу от места под названием Чиченг. Здесь никто не живёт, и расчёты соответствуют твоим возможностям.

— Да, если не принимать во внимание, что наш маршрут пролегает в десяти милях от базы китайских истребителей.

— Восемь F-111 нанесут по ней удар, пока вы находитесь в полёте. Они считают, что это закроет их взлётно-посадочные полосы не меньше чем на трое суток.

— Дик, — сказал генерал Диггз, — я не знаю, в чём заключается проблема, но Вашингтон очень встревожен тем, что Джо Китаец может запустить свои межконтинентальные баллистические ракеты на наши города, и у Раса Уолласа нет таких бомб, которые могли бы надёжно вывести эти пусковые установки из строя. Это означает необходимость проведения специальной операции, опасной и грязной. Это стратегическая операция, Дик. Ты можешь сделать это?

Полковник Бойл посмотрел на карту, молча измеряя расстояние…

— Нам придётся установить выносные крылья на «Чёрных ястребах» и до предела нагрузить их горючим. Да, мы можем сделать это. Правда, на обратном пути придётся дозаправиться.

— О'кей, ты сможешь использовать других птичек, чтобы перевезти горючее к месту повторной заправки?

Бойл кивнул:

— Да, с натяжкой.

— Мне сказали, что, если возникнет необходимость, русские могут перебросить группу спецназа с дополнительным горючим в любое место по твоему указанию. Эта часть Китая практически не населена, если верить картам.

— Как относительно противодействия на земле?

— В этом районе находится группа, обеспечивающая безопасность ракетного полигона. По нашему мнению, дежурная смена из сотни солдат, скажем, по взводу на каждую пусковую шахту. Ты сможешь перебросить туда несколько «Апачей», чтобы они подавили сопротивление охраны?

— Да, они смогут долететь туда, если на них не будет нагрузки. — Только снаряды для авиационных пушек и ракеты калибра 2,75 дюйма, — подумал он.

— Тогда передайте мне потребности вашей операции, — сказал генерал Диггз.

Это не было приказом. Если бы Бойл сказал, что это невозможно, Диггз не мог бы заставить его выполнить задание. Однако Бойл не мог позволить своим людям отправиться на опасную операцию вроде этой без того, чтобы самому не полететь вместе с ними и возглавить её на месте.

* * *

Сражение завершили вертолёты Ми-24. Русская доктрина атаки вертолётов почти не отличалась от того, как использовали они свои танки. Действительно, на вертолёты Ми-24 — в НАТО они носили название «Хайнд», но, как ни странно, у русских они не имели названия — часто ссылались как на «летающие танки». Используя ракеты «Спираль» АТ-6, они покончили с китайским танковым батальоном за двадцать минут, потеряв только две машины. Солнце садилось, и то, что ещё утром было 34-й ударной армией, превратилось теперь в разбросанные повсюду горящие обломки танков, бронетранспортёров и грузовиков. Несколько гусеничных машин, уцелевших в битве, уходили назад, как правило управляемые ранеными членами экипажа.

На своём командном пункте генерал Синявский не переставал улыбаться. Водку щедро раздавали всем желающим. Его 265-я мотострелковая дивизия остановила и отбросила назад соединение, больше чем в два раза превышающее её численностью, потеряв при этом меньше трехсот солдат и офицеров убитыми. Группы телевизионщиков наконец допустили к солдатам, и генерал рассказал об операции, все время расхваливая главнокомандующего Дальневосточным театром боевых действий, генерала армии Геннадия Иосифовича Бондаренко, за его хладнокровие и доверие к подчинённым.

— Он ни разу не ударился в панику, — говорил Синявский. — И он дал нам возможность сохранить спокойствие в решающие моменты битвы. Он настоящий Герой России, — закончил командир дивизии. — Так же, как и многие из моих людей!

* * *

— Спасибо вам за блестящие руководство сражением, Юрий Андреевич. За него вы получите ещё одну звезду на генеральских погонах, — сказал главнокомандующий театром военных действий, выступая по телевидению. Затем он повернулся к офицерам своего штаба. — Андрей Петрович, что предстоит нам завтра?

— Я думаю, что нужно направить 265-ю дивизию на юг. Мы будем играть роль молота, а дивизия генерала Диггза — наковальни. У китайцев все ещё остаётся почти нетронутой 43-я армия группы «А». Мы сокрушим её послезавтра, но сначала поставим эту армию в положение, которое устраивает нас.

Бондаренко кивнул.

— Покажите мне план предстоящей операции, но перед этим я собираюсь поспать несколько часов.

— Слушаюсь, товарищ генерал.

Глава 60 Небесные ракеты в полёте

Это были те же военнослужащие спецназа, которых они готовили на протяжении прошлого месяца. Почти все на борту транспортного самолёта являлись офицерами, исполняющими работу сержантов. В этом крылись свои достоинства и недостатки. Главным достоинством было то, что все говорили на неплохом английском языке. Из членов «Радуги» только Динг Чавез и Джон Кларк владели разговорным русским языком.

Карты и фотографии были получены в СВР и ЦРУ, американцы прислали их через своё посольство в Москве и доставили фельдъегерской связью на военный аэродром, из которого десантники вылетели. Они разместились в авиалайнере «Аэрофлота», почти наполненном пассажирами, все в армейской форме.

— Я предлагаю разделиться в соответствии с национальностью, — сказал Кириллин. — Ты, Джон, и твои люди из «Радуги» захватят вот этот. Мои люди и я берём на себя остальные, используя нашу структуру работы по отделениям.

— Меня это устраивает, Юрий. Эти цели мало отличаются одна от другой. Когда мы приступим к операции?

— Перед рассветом. У ваших вертолётов хорошая дальность действия. Они доставят нас до самого места, затем мы вернёмся на них же с одной остановкой для дозаправки.

— Ну что ж, это безопасная часть операции.

— Если не считать базу китайских истребителей в Аншане, — напомнил Кириллин. — Мы пролетим в двадцати километрах от неё.

— Мне сказали, что ВВС нанесёт по ней удар. Там поработают бомбардировщики «Стелс» с умными бомбами. Перед тем как мы пролетим мимо, они уничтожат взлётно-посадочные полосы.

— Ага, это отличная мысль, — кивнул Кириллин.

— Мне она тоже понравилась, — сказал Чавез. — Итак, мистер К., похоже, что я снова становлюсь солдатом. С прошлого раза прошло немало времени.

— Подумаешь, развлечение, — заметил Кларк. Да, конечно, он сидит внутри вертолёта, направляясь в глубину вражеской страны, где, несомненно, будут люди с оружием в руках. Впрочем, ситуация могла быть и хуже. Они начнут операцию перед рассветом, когда дежурные тупицы наполовину спят, если только их босс не является настоящим мерзавцем. Интересно, насколько строга дисциплина в Народно-освободительной армии? — подумал Джон. Наверно, очень строга. Коммунистические правительства не одобряют неповиновения.

— А каким образом мы собираемся вывести из строя китайские ракеты? — спросил Динг.

— Ракеты заправляются через трубопровод диаметром десять сантиметров — вообще-то их два для каждой шахты — из подземных ёмкостей, расположенных рядом с пусковой шахтой. Мы начнём с того, что уничтожим трубопроводы, — ответил Кириллин. — Затем будем искать способ проникнуть в саму шахту. Достаточно будет обычной гранаты. Это деликатные объекты. Они не выдержат серьёзного повреждения, — с уверенностью заявил генерал.

— Что, если взорвётся боеголовка? — спросил Динг.

Кириллин рассмеялся:

— Боеголовки не взорвутся. Эти предметы вполне безопасны при подготовке к пуску, по очевидным причинам. Да и сами шахты не спроектированы таким образом, чтобы выдержать прямое нападение. Они рассчитаны на то, чтобы выдержать ядерный взрыв в непосредственной близости, но не нападение военных специалистов. Можешь в этом не сомневаться.

Надеюсь, ты в этом не ошибаешься, приятель, — подумал Чавез.

— Похоже, что ты много знаешь об этих ракетах, Юрий.

— Динг, эта операция готовилась спецназом много раз. Мы, русские, частенько подумывали о том, чтобы убрать эти ракеты — как вы говорите? Выключить их из игры, верно?

— Это отличная мысль, Юрий. Я ненавижу такое оружие, — сказал Кларк. Он действительно предпочитал убивать врага вблизи, чтобы видеть глаза негодяя. Старые привычки живут долго, и оптический прицел в этом отношении ничем не отличался от ножа поперёк горла. Но убивать нужно поодиночке, а не уничтожая целые города. Смерть от ядерного взрыва слишком неопрятна, недостаточно избирательна.

Чавез посмотрел на солдат своей Группы-2. Они не казались излишне напряжёнными, но хорошие солдаты знают, как скрывать свои чувства. Из их числа только Этторе Фальконе не был профессиональным солдатом, он был копом из итальянских карабинеров, что-то посредине между военнослужащими и полицией.

Чавез подошёл к нему.

— Как ты себя чувствуешь, Большая Птица? — спросил Динг.

— Эта операция опасная, нет? — сказал Фальконе.

— Может быть, никогда не знаешь этого, пока не приедешь на место.

Итальянец пожал плечами:

— Это как рейды на мафиози. Иногда ты вышибаешь дверь, а там люди сидят за столом, пьют вино и играют в карты. А иногда у них в руках автоматы, но ты должен всё равно выбивать дверь, чтобы узнать это.

— Тебе часто приходилось участвовать в таких рейдах?

— Восемь раз, — ответил Фальконе. — Обычно я первым вбегаю через выбитую дверь, потому что я лучший стрелок. Но там у нас во взводе отличные парни, так же как здесь в нашей группе прекрасные солдаты. Все пройдёт хорошо, Доминго. Я испытываю напряжение, это верно, но со мной все будет в порядке. Ты увидишь, — закончил Большая Птица. Чавез похлопал его по плечу и пошёл поговорить с главным сержантом Прайсом.

— Привет, Эдди.

— У нас ещё нет мысли, как получше организовать операцию?

— Прибываем туда. Похоже, что это главным образом работа для Пэдди, взрывать разные вещи.

— Конноли — лучший подрывник, которого мне приходилось видеть, — заметил Прайс. — Только не говори ему об этом. Он и без того уже раздулся от гордости.

— Как ты относишься к Фальконе?

— Этторе? — Прайс покачал головой. — Меня удивит, если он в чём-то ошибётся. Он — отличный парень, Динг, настоящая машина — робот с пистолетом. Уверенность, которую он испытывает, редко подводит. Стрельба для него совершенно автоматическое дело.

— О'кей, мы выбрали нашу цель. Это две пусковые шахты, самая северная и самая восточная. Похоже, что там относительно ровный грунт, к шахтам ведут по две четырехдюймовые трубы. Пэдди взорвёт эти трубы, и затем мы попытаемся найти вход в шахту — взорвать крышку или найти дверцу — она должна быть наверху. Затем проникаем внутрь, швыряем гранату, чтобы повредить ракету, и убираемся к чёртовой матери из Додж-Сити[361].

— Делим нашу группу, как обычно? — спросил Прайс. Он знал, что солдаты привыкли работать друг с другом, но вреда от вопроса не будет.

Чавез кивнул.

— Ты берёшь Пэдди, Луи, Хэнка и Дитера, и твоя группа занимается уничтожением ракет. Со мной будут остальные, и мы берём на себя охрану вашей работы. — Прайс кивнул, и в этот момент к ним подошёл Пэдди.

— У нас будут костюмы химической защиты?

— Что? — спросил Чавез.

— Динг, если мы собираемся заниматься проклятыми ракетами с жидким топливом, нам понадобятся костюмы химической защиты. Топливо для этих ракет — поверь мне, ты не захочешь вдохнуть его пары. Красные пары азотной кислоты, тетроксид азота, гидразин и другие прекрасные веши. Это чертовски ядовитые химические вещества. Они ничуть не походят на пинту горького пива в «Зелёном Драконе», можешь не сомневаться. И если эти ракеты заправлены и мы взорвём их, никто не захочет стоять близко от них, в особенности если ветер дует от ракет на тебя. Газовое облако будет смертельным, подобно тому газу, которым вы в Америке казните преступников, но не таким приятным.

— Я поговорю с Джоном об этом. — Чавез пошёл назад.

* * *

— Проклятье, — заметил Эд Фоули, выслушав просьбу Кларка. — О'кей, Джон, я немедленно свяжусь с армейским ведомством по этому вопросу. Сколько времени ты ещё будешь в Москве?

— Полтора часа пути до аэропорта.

— У тебя все в порядке?

— Да, конечно, Эд, никогда не было лучше.

Фоули был потрясён голосом Кларка. Он был самым спокойным человеком в ЦРУ на протяжении почти двадцати лет, принимал участие в самых разных операциях, даже не моргнув глазом. Но теперь ему уже за пятьдесят, и это как-то изменило его, или, может быть, он начал осознавать свою смертность? Директор ЦРУ решил, что такое наступает с каждым в своё время.

— О'кей, я позвоню тебе. — Фоули поднял трубку другого телефона. — Соедините меня с генералом Муром.

— Слушаю, директор? — сказал председатель Объединённого комитета вместо приветствия. — Чем могу помочь?

— Люди, которых мы послали для выполнения специального задания в Китае, говорят, что им нужны защитные костюмы от воздействия химических газов и…

— Я уже опередил тебя, Эд. Командование специальных операций сообщило мне то же самое. У Первой бронетанковой дивизии есть все необходимое, и они доставят это на аэродром, чтобы наши парни могли забрать это перед вылетом на вертолётах.

— Спасибо, Микки.

— Насколько укреплены эти пусковые шахты?

— Заправочные трубопроводы идут по поверхности грунта. Взорвать их не составит проблемы. Кроме того, около каждой пусковой шахты находится металлическая дверь для обслуживающего персонала, и здесь проникнуть внутрь будет нетрудно. Единственно, что беспокоит меня, это охрана; там может оказаться целый пехотный батальон, размешенный группами у каждой шахты. Мы ждём очередного пролёта разведывательного спутника КН-11 над пусковыми шахтами, чтобы окончательно проверить существующую ситуацию.

— Диггз посылает «Апачи» для сопровождения специальной группы. Это несколько уравняет силы, — пообещал Мур. — Как относительно командного бункера?

— Он расположен в центральной части ракетного полигона, полностью под землёй и выглядит неприступным, но у нас есть примерное представление о его конфигурации от проникающего радиолокатора. — Фоули имел в виду спутник КН-14 «Лакросс».

НАСА однажды опубликовала фотографии, на которых были видны подземные притоки Нила, которые вытекали в Средиземное море у Александрии. Однако эти возможности спутника не были приспособлены для гидрологов. Он сумел также сфотографировать пусковые шахты межконтинентальных баллистических ракет, которые были, по мнению русских, хорошо замаскированы, а также другие секретные подземные объекты. Америка хотела показать русским, что расположение этих объектов совсем не является секретным.

— Микки, что ты думаешь об этой операции?

— Мне бы хотелось, чтобы у нас было достаточно бомб для её осуществления, — честно признался генерал Мур.

— Это верно, — согласился директор ЦРУ.

* * *

Заседание Политбюро затянулось далеко за полночь.

— Итак, маршал Луо, — сказал Киан, — вчера мы потерпели неудачу. Насколько она серьёзна? Нам нужна только правда, — резко заметил он. Киан Кун отлично зарекомендовал себя за последние несколько дней как единственный член Политбюро, не испугавшийся бросить вызов правящей клике. Он выражал всего лишь опасения, которые испытывал каждый из них. В зависимости от того, кто одержит победу на поле боя, ему могло грозить падение — вплоть до смерти, или просто исчезновение в неизвестности. Но создавалось впечатление, что его не пугает подобная перспектива. «Этим он отличается от всех остальных членов Политбюро, — подумал Фанг Ган, — и его следует уважать за это».

— Вчера произошло крупное сражение между 34-й ударной армией и русскими. Судя по всему, ни одной из сторон не удалось одержать победу, и сейчас мы перегруппировываем свои силы, чтобы использовать преимущество, которого нам удалось добиться, — сказал министр обороны. Все сидящие в комнате страдали от усталости, и снова взял слово министр финансов, единственный из всех.

— Другими словами, произошло сражение, и мы потерпели поражение, — откровенно произнёс Киан.

— Я не говорил этого! — сердито возразил Луо.

— Но ведь ситуация обстоит именно таким образом, не правда ли? — настаивал Киан.

— Я сказал вам правду, Киан! — громко ответил маршал.

— Товарищ маршал, — произнёс министр финансов спокойным и убедительным голосом. — Прошу извинить меня за недоверие. Видите ли, почти всё, что вы говорили в этой комнате, оказалось не совсем точным. Я не виню вас в этом. Возможно, ваши подчинённые ввели вас в заблуждение. Мы все страдаем от неверной информации, которую нам передают подчинённые. Но теперь наступило время тщательной оценки объективной реальности. У меня создаётся впечатление, что эта объективная реальность может оказаться неблагоприятной для экономических и политических целей, на достижение которых Политбюро направило нашу страну и наш народ. Вот почему мы должны знать, каковы реальные факты и какие опасности нам угрожают. Итак, товарищ маршал, какова сейчас военная ситуация в Сибири?

— Она несколько изменилась, — признался Луо. — Нельзя сказать, что она стала более благоприятной для нас, но далеко не все ещё потеряно. — Было видно, с какой тщательностью он выбирает слова.

Фраза «но далеко ещё не все потеряно», знали члены Политбюро, сидящие за столом, является деликатным способом выражения того, что произошла катастрофа. Как в любом обществе, если вы знакомы с тонкостями языка, то можете легко проникнуть в истинное значение услышанного. Об успехе всегда говорят прямо и откровенно. Недостатки отбрасываются в сторону без признания их чем-то не меньшим, чем поразительное достижение. В поражении обвиняют личностей, не сумевших должным образом выполнить свои обязанности, — за этим часто следовало суровое наказание.

Но настоящая политическая катастрофа неизменно объясняется как ситуация, которую ещё можно исправить.

— Товарищи, мы по-прежнему обладаем огромным преимуществом, — сказал Чанг. — Из всех великих держав только мы имеем межконтинентальные баллистические ракеты, и никто не осмелится резко выступить против нас, пока мы владеем этим оружием.

— Два дня назад американцы разрушили железнодорожные мосты, которые были настолько прочными, что, казалось, только разъярённое божество может всего лишь поцарапать их. Насколько мы уверены в этих ракетах, когда перед нами враг с невидимыми самолётами и волшебным оружием? — спросил Киан. — Мне кажется, что наступает время, когда министр иностранных дел Шен должен обратиться к Америке и России с предложением положить конец военным действиям, — заключил он.

— Вы имеете в виду сдаться? — с яростью в голосе спросил Чанг. — Никогда!

* * *

Это уже началось, хотя члены Политбюро ещё не знали о происходящем. По всему Китаю, особенно в Пекине, люди, владеющие компьютерами, подключались к Интернету. Это особенно относилось к молодёжи, и в первую очередь к студентам университетов.

Передача ЦРУ, http://www.darkstarfeed.cia.gov./siberiabattle/realtime.ram, привлекла глобальную аудиторию, причём даже международные службы новостей были застигнуты врасплох. CNN, «Фокс» и европейская служба новостей «Скай Ньюз» немедленно начали перехватывать изображения и пиратским способом передавать их по своим сетям. Затем они призвали экспертов-комментаторов объяснить происходящее своим зрителям в первой прямой передаче изображения какого-то события после февраля 1991 года. В свою очередь ЦРУ пиратским способом сняло с CNN комментарии экспертов, и на сайте ЦРУ в Интернете появились теперь в прямом эфире допросы китайских военнопленных. Они говорили свободно, ничего не скрывая, настолько были потрясены близостью смерти, прошедшей совсем рядом.

Кроме того, они были несказанно обрадованы своим в равной степени чудесным спасением, тогда как множество их товарищей оказались менее удачливыми. Это привело к чрезмерному многословию, которое нельзя подделать и которое могло быть только откровенным. Любой китайский гражданин получил возможность отличить фальшивую пропаганду от правды, которую они теперь видели и слышали.

Самым странным было то, что Луо на заседании Политбюро не сказал ни слова о передачах по Интернету, считая это не относящимся к политическим фактам жизни в КНР. Но, умолчав об этом, маршал совершил самую большую ошибку в своей жизни.

Сначала они собирались в университетских общежитиях, среди облаков сигаретного дыма, оживлённо разговаривая, как это делают студенты во всем мире, и в этих разговорах идеализм сочетался со страстностью.

Но скоро эта страсть перешла в решительность. К полуночи студенты собирались уже большими группами. Появились главари, и, будучи главарями, они считали необходимым куда-то вывести своих сторонников. Когда толпы смешались снаружи, главари небольших групп встретились, и начались переговоры. В результате появились вожаки, подобно мгновенно возникшей военной или политической иерархии, поглощающие небольшие группы в свои собственные. Наконец, выделились шесть вожаков студенческого сообщества, составлявшего около тысячи пятисот человек. Эта толпа росла и питалась собственной энергией. Во всем мире студенты полны оптимизма и стремления достичь чего-то лучшего, и эти китайские студенты не были исключением. Некоторые парни стремились выделиться в глазах девушек — ещё одна важная мотивация для молодёжи, — и всё-таки объединяющим фактором был гнев, вызванный тем, что случилось с китайскими солдатами и их страной. Более того, ими руководила ярость, направленная против людей, которые столько времени обманывали их, показывая ложь по телевидению, такую очевидную и неоспоримую, а теперь с лёгкостью опровергаемую сведениями, поступающими по Интернету, которому они привыкли верить.

Дальше они могли собраться только в одном месте — на площади Тяньаньмэнь, «Площади небесного спокойствия», ставшей психологическим центром их страны. Огромная площадь притягивала их к себе, подобно тому, как магнит притягивает железные опилки. Им на руку было и время суток. Полиция Пекина, подобно полиции во всем мире, работает в течении всех двадцати четырех часов, но она разделена на неравные смены. Самая малочисленная смена выходила на службу с 23 часов до 7 утра. В это время большинство людей спит, и прямым результатом этого было сокращение уровня преступности, которую должна подавлять полиция. К тому же эта смена состояла из полицейских, хуже всего зарекомендовавших себя в глазах начальства, потому что ни один разумный человек не предпочитает жизнь вампиров, бодрствующих по ночам, работе нормальных людей при свете дня. В результате немногочисленные полицейские, дежурившие ночью, относились к числу тех, кто не сумел проявить себя в профессиональной деятельности или просто не нравился своему начальнику. Эти полицейские отвечали тем, что не относились к ночному дежурству с достаточной серьёзностью.

Появление первых студентов на площади даже не привлекло внимания двух стражей порядка, дежуривших там. Их основные обязанности заключались в том, чтобы руководить автомобильным движением и объяснять иностранным туристам (часто пьяным), как доползти до своих отелей. Единственная опасность, угрожавшая им, заключалась в том, что их часто ослепляли вспышки камер в руках глупо улыбающихся, но добродушных и пьяных gwai.

Новая ситуация застала их врасплох, и их первой реакцией был просто стоять и наблюдать за происходящим. Появление такого большого количества молодых людей на площади было необычным, но они не совершали ничего противозаконного, и потому полицейские просто озадаченно смотрели на них. Они даже не сообщили начальству о происходящем, потому что дежурный капитан был полным ослом и наверняка не знал бы, какие меры следует предпринять.

* * *

— Что, если они нанесут удар по нашим ядерным ракетам? — спросил министр внутренних дел Тонг Джи.

— Они уже сделали это, — напомнил ему Чанг. — Они потопили наш подводный ракетоносец, может быть, ты позабыл об этом? Если они нанесут удар по нашим ракетам наземного базирования, это будет означать, что американцы собираются напасть на нас как на нацию, не только на наши Вооружённые силы, потому что в таком случае их уже ничто не сможет сдерживать. Это будет серьёзная и преднамеренная провокация, не правда ли, Шен?

— Да, это будет недружественным актом, — кивнул министр иностранных дел.

— Как нам защититься от этого? — спросил Тан Деши.

— Наш ракетный полигон расположен далеко в глубине страны. Каждая ракета находится в хорошо укреплённой пусковой шахте, — объяснил министр обороны. — Более того, недавно мы дополнительно укрепили пусковые устройства стальной броней, способной выдержать бомбы, которые могут сбросить на них. Лучший способ ещё надёжнее защитить их заключается в размещении там батарей ракет «земля-воздух».

— А если американцы используют свои невидимые бомбардировщики, тогда что? — спросил Тан.

— Защита от этого является пассивной, стальные крыши, которыми мы дополнительно накрыли пусковые шахты. Там находятся наши войска — служба безопасности Второго артиллерийского управления, — но они размещены там только для защиты от нападения группы коммандос. Если будет предпринято такое нападение, мы запустим ракеты. Принцип заключается в следующем: или мы используем наши ракеты, или потеряем их. Нападение на наше стратегическое оружие будет предвестником нападения на наше государство. Это наша единственная козырная карта, — объяснил Луо. — Только этого по-настоящему боятся американцы.

— Да, им нужно опасаться такого удара, — согласился Чанг Хан Сан. — Обладая этими ракетами, мы можем диктовать американцам, где им нужно остановиться и что им необходимо предпринять. По сути дела, уже сейчас было бы неплохо сообщить американцам, что у нас есть такие ракеты и мы готовы применить их, если они будут нажимать на нас излишне жёстко.

— Угрожать американцам ядерным оружием? — спросил Фанг. — Мне кажется, что это будет неразумным шагом. Они, несомненно, знают о наших ракетах. Открытая угроза могучей державе — это не самый лучший выход.

— Они должны понять, что существуют границы, которые им нельзя пересекать, — настаивал Чанг. — Они могут причинить нам урон, но и мы может причинить им урон. Наши ракеты — единственное оружие, против которого у них нет защиты, и их сентиментальное отношение к своему народу нам на руку. Настало время для Америки считаться с нами, как с равными, а не рассматривать нас как второстепенную страну, чью силу они могут игнорировать.

— Я повторяю, товарищи, — сказал Фанг, — это большая ошибка. Когда тебе в голову направляют пистолет, ты не должен пытаться напугать противника.

— Фанг, ты был моим другом в течение многих лет, но сейчас ты ошибаешься. Это мы направили пистолет в голову американцам. Американцы уважают только силу, которая контролируется решительностью. Это заставит их задуматься. Луо, ракеты готовы к запуску?

Министр обороны покачал головой:

— Нет, ведь вчера мы решили не готовить их. Для подготовки ракет к запуску требуется два часа, чтобы наполнить их баки топливом. После этого мы можем держать их в состоянии готовности примерно сорок восемь часов. Затем нужно откачать топливо, произвести техническое обслуживание — на это нужно около четырех часов, — и можно снова заправить их топливом. Мы можем без труда держать половину наших ракет в полной готовности к запуску неограниченное время.

— Товарищи, я считаю, что в наших интересах подготовить ракеты к запуску.

— Нет! — воскликнул Фанг. — Американцы сочтут это опасной провокацией, а провоцировать их таким образом — безумие!

— Кроме того, нам следует дать указание Шену напомнить американцам, что у нас есть такое оружие, а у них нет, — продолжал Чанг.

— Но это даст им предлог напасть на нас! — едва не закричал Фанг. — У них нет ракет, это верно, но они обладают иными способами нанести сокрушительный удар по нашей стране. Если мы сделаем такой шаг сейчас, когда уже идёт война, они несомненно ответят нам.

— Нет, не думаю, Фанг, — возразил Чанг. — Они не рискнут поставить на карту миллионы жизней своих граждан против всего нашего населения. У них не хватит решимости на такой шаг.

— Ставить на карту, говоришь ты. А мы решимся поставить на карту жизнь нашей страны? Чанг, ты сошёл с ума. Это безумие, — настаивал Фанг.

— У меня нет права голоса за этим столом, — заметил Киан. — Но я был членом нашей партии всю свою взрослую жизнь и, мне кажется, достойно служил Китайской Народной Республике. Наша задача строить страну, а не разрушать её. Что мы сделали до сих пор? Мы превратили Китай в вора, грабителя с большой дороги — и к тому же грабителя-неудачника! Луо признался в этом. Мы проиграли в азартной игре, целью которой было стремление к богатствам, и теперь нам нужно примириться с этим. Мы ещё можем восстановить ущерб, нанесённый нашей стране и её народу. Это потребует унижения с нашей стороны, а не отчаянного вызова. Угроза Америке сейчас — это не знак силы, нет, это знак слабости. Это шаг бессильного человека, пытающегося показать всем свой член. Все будут рассматривать это как глупый и безрассудный акт.

— Если мы хотим продолжить существование как нации — если мы хотим остаться правителями могучего Китая, — возразил Чанг, — мы должны дать понять американцам, что они не могут гнать нас дальше. Товарищи, не совершите ошибки. Наши жизни решаются у этого стола. И это стало центральным вопросом дискуссии. Я не предлагаю нанести ядерный удар по Америке. Моё предложение заключается в том, что мы должны продемонстрировать Америке нашу решительность, дать им понять, что, если они будут продолжать оказывать на нас давление, мы накажем их — и вместе с ними русских. Товарищи, я предлагаю подготовить наши ракеты к запуску, заправить их топливом и затем поручить Шену сказать американцам, что существует предел, дальше которого нас нельзя загонять в угол без самых серьёзных последствий.

— Нет! — возразил Фанг. — Это равносильно угрозе ядерной войны. Мы не должны делать такой шаг.

— Если мы не сделаем его, то все мы обречены, — сказал Тан Деши, глава Министерства государственной безопасности. — Ты должен извинить меня, Фанг, но Чанг прав. Межконтинентальные баллистические ракеты являются единственным оружием, с помощью которого мы может удержать американцев. У них будет искушение нанести по ним удар — и тогда…

— Если они попытаются нанести удар по нашим ракетам, мы должны воспользоваться ими, потому что если они лишат нас этого оружия, то у них появится возможность обращаться с нами, как им угодно, и они уничтожат всё, что мы создали за последние шестьдесят лет, — заключил Чанг. — Я предлагаю поставить этот вопрос на голосование.

«Внезапно и не прибегая к здравому смыслу, — подумал Фанг, — совещание свернуло на путь, лишённый всякой логики и разума, на путь, ведущий к катастрофе». Но он был единственным членом Политбюро, который понимал это, и впервые в жизни он проголосовал против выдвинутого предложения. Совещание наконец закончилось. Члены Политбюро разъехались по домам. Ни один из них не проехал через площадь Тяньаньмэнь, и вскоре все быстро погрузились в глубокий сон.

* * *

На взлётной площадке стояли двадцать пять вертолётов UH-60A «Блэкхок» и пятнадцать «Апачей». У каждого к фюзеляжам были присоединены короткие широкие крылья. Под этими крыльями на «Блэкхок» были подвешены топливные баки. У «Апачей» под крыльями были топливные баки и вооружение. Экипажи вертолётов собрались вместе, глядя на карты.

Кларк шёл первым. Он был одет в свой чёрный костюм «ниндзя», и солдат проводил его и Кириллина — на генерале был маскировочный костюм, которым пользовались русские воздушно-десантные войска, — к полковнику Бойлу.

— Здравствуйте, меня зовут Дик Бойл.

— Я Джон Кларк, а это генерал-лейтенант Юрий Кириллин. Я из «Радуги», — объяснил Джон, — Кириллин представляет спецназ.

Бойл приложил руку к фуражке, салютуя генералам.

— Ну а я буду вашим шофёром, господа. Наша цель находится в семистах шестнадцати милях отсюда. Мы сможем долететь до места операции, но нам придётся заправиться на обратном пути. Мы сделаем это вот здесь, — полковник указал на точку на навигационной карте, — на вершине холма к западу от маленького города под названием Чиченг. Два самолёта С-130 сбросят для нас резиновые баки с топливом. Сверху нас будут сопровождать истребители F-15, a F-16-e уничтожат радиолокационные станции вдоль нашего маршрута. Когда мы подлетим примерно вот сюда, восемь бомбардировщиков F-117 уничтожат вот эту базу китайских истребителей в Аншане. Таким образом, с угрозой со стороны истребителей будет покончено. Теперь о ракетном полигоне. На нем расположена охрана, предположительно силой до батальона, вот в этих казармах, — на этот раз он показал место расположения казарм на фотографии, сделанной со спутника, — и пять моих «Апачей» уничтожат казармы ракетами «воздух-земля». Остальные «Апачи» будут поддерживать вас с воздуха. Остался единственный вопрос: как близко к пусковым шахтам нужно высадить вас?

— Приземляйтесь прямо на этих мерзавцев, — сказал Кларк, посмотрев на Кириллина.

— Согласен, чем ближе, тем лучше.

Бойл кивнул.

— Хорошо. На всех вертолётах номера, которые указывают, к какой пусковой шахте они летят. Я будут лететь во главе своих вертолётов и совершу посадку вот здесь.

— Это значит, что я лечу с вами, — сказал ему Кларк.

— Сколько вас?

— Десять, и я с ними.

— О'кей, ваши костюмы химической защиты в вертолётах. Надевайте их, и мы отправляемся. Туалет находится вон там, — показал Бойл. Будет лучше для каждого солдата помочиться, перед тем как вертолёты взлетят. — Пятнадцать минут.

Кларк пошёл в ту сторону, куда указал Бойл. Кириллин последовал за ним. Оба старых солдата знали, что им нужно делать, и посещение туалета было не менее важно, чем проверка оружия.

— Ты был раньше в Китае, Джон?

— Нет. Только на Тайване, много лет назад. Там мы занимались проститутками, виски и татуировкой.

— На этот раз у тебя не будет такой возможности. К тому же мы оба слишком старые для этого.

— Я знаю, — сказал Кларк, застёгивая застёжку-«молнию». — Но ведь ты не собирался сидеть здесь, пока твои солдаты выполняют задание, верно?

— Командир должен быть со своими солдатами, Джон.

— Это верно, Юрий. Ну, желаю удачи.

— Они не нанесут атомный удар по моей стране или по твоей, — пообещал Кириллин. — Пока я жив.

— Ты знаешь, Юрий, ты мог бы стать хорошим солдатом в 3-й ГСО.

— А что это такое, Джон?

— Когда мы вернёмся обратно и опрокинем несколько стаканов, я расскажу тебе.

Коммандос надевали защитные костюмы около выделенных им вертолётов. Американские костюмы химической защиты были неуклюжими, но с этим приходилось мириться. Подобно многим американским вещам, созданным для использования армией, они являлись эволюционным развитием британской идеи, с древесным углём внутри подкладки для поглощения и нейтрализации токсичного газа, и капюшоном, который…

— Мы не сможем пользоваться нашими рациями, пока одеты в эти костюмы, — заметил Майк Пирс. — Антенна мешает.

— Попробуй вот так, — предложил Гомер Джонстон, отсоединяя антенну и засовывая её в покрытие шлема.

— Отличная мысль, Гомер, — сказал Эдди Прайс, наблюдая за его движениями, и попробовал сам. Изготовленные по американскому образцу кевларовые шлемы хорошо помещались в капюшонах, но солдаты откинули их назад, как слишком неудобные до того момента, когда они действительно станут необходимыми. Закончив с этим, они поднялись в вертолёты, и лётные экипажи включили турбины фирмы «Дженерал Электрик», вращающие несущие винты. «Чёрные ястребы» оторвались от земли. Коммандос разместились в комфортабельных — для военных вертолётов — креслах и пристегнули ремни безопасности, удерживаемые креплением в четырех точках. Кларк занял откидное сиденье между двумя пилотам и подключился к интеркому.

— Скажите, кто вы на самом деле? — спросил Бойл.

— Мне придётся убить вас, после того как расскажу о себе, но я из ЦРУ. До этого служил в военно-морском флоте.

— В группе «SEAL»?[362] — спросил Бойл.

— Да, эмблема «Будвайзер» и все такое. Пару лет назад мы создали эту организацию под названием «Радуга» — специальные операции, антитеррор и другие цели.

— Уничтожение террористов в испанском парке развлечений — ваша работа?

— Да, там действовали мы.

— Вас там поддерживал вертолёт UH-60A «Блэкхок». Кто был пилотом?

— Дэн Мэллой. Когда сидит за штурвалом, его позывной «Медведь». Знаете его?

— Из корпуса морской пехоты, верно?

— Да, — кивнул Кларк.

— Мне не доводилось встречаться с ним, но я слышал о нем. По-моему, он сейчас служит в Вашингтоне.

— Да, когда он ушёл от нас, его назначили в VMH-1.

— Управляет вертолётом президента?

— Совершенно верно.

— Лёгкая работа, — заметил Бойл.

— Сколько времени вы занимаетесь этим?

— Летаю на вертушках? О, примерно восемнадцать лет. Налетал четыре тысячи часов. Я, можно сказать, родился на «Хьюи» и затем дорос вот до этих вертолётов. Имею сертификат пилота на «Апаче».

— Как вы относитесь к нашей операции? — спросил Джон.

Ответ был «Лететь долго», и Кларк надеялся, что это было единственной причиной для беспокойства полковника Бойла. Отсиженный зад восстанавливается достаточно быстро.

* * *

— Жаль, что нет другого способа решить эту проблему, Робби, — сказал Райан во время ланча. Ему казалось ужасным сидеть в столовой Белого дома и есть вместе со своим лучшим другом чизбургеры, тогда как другие — включая двух людей, которых он хорошо знал, — готовились выполнить опасную операцию. Этого было достаточно, чтобы его аппетит стал таким же безжизненным, как говядина с низким содержанием холестерина. Он положил чизбургер на стол и выпил кока-колы.

— Почему же, такой способ существует — если ты готов ждать два дня, необходимых «Локхид-Мариетте», чтобы собрать бомбы, потом день на то, чтобы доставить их в Сибирь, и ещё двенадцать часов на саму операцию. Может быть, и дольше. «Блэк Джет» летает только ночью, не забыл? — напомнил вице-президент.

— Ты справляешься с ожиданием лучше меня.

— Джек, мне нравится это дело ничуть не больше тебя, о'кей? Но после двадцати лет взлётов и посадок на авианосцы ты привыкаешь справляться со стрессом, когда твои друзья оказываются в трудном положении. Если тебе это не удастся, лучше уж вернуть свои крылья лётчика-истребителя. Ешь, приятель, тебе нужно сохранять силы. Как дела у Андреа?

Это вызвало ироническую улыбку у Райана.

— Сегодня утром едва успел довести до своего сортира, так её потянуло блевать. Это убивает её, она смущается, словно голый парень посреди Таймс-сквер.

— Ничего не поделаешь, она выполняет мужскую работу и не хочет показывать другим свою слабость, — объяснил Робби. — Трудно быть одним из парней, когда у тебя нет члена, но следует признать, что она старается изо всех сил.

— Кэти говорит, что это пройдёт, но для Андреа это не проходит достаточно быстро. — Он поднял голову и увидел Андреа, стоящую в дверях, — как всегда, она была бдительным защитником своего президента.

— Она отличный солдат, — согласился Джексон.

— Как поживает твой отец?

— Не так уж плохо. Какое-то церковное телевидение обратилось к нему с предложением, чтобы он и Джерри Паттерсон провели ещё несколько совместных шоу в воскресное утро. Он обдумывает их предложение. Деньги за участие в этих шоу помогут привести в порядок его церковь.

— Их совместное выступление произвело большое впечатление.

— Это верно, Джерри справился со своей ролью совсем неплохо для белого священника. Да он вообще совсем неплохой человек, говорит папа. Правда, мне не слишком нравится это церковное телевидение. Слишком просто переехать в Голливуд и начать выступления перед аудиторией, вместотого чтобы быть пастырем для своего прихода.

— Твой отец производит сильное впечатление, Робби.

Джексон поднял голову:

— Я рад, что ты так считаешь. Ему было непросто воспитать нас, особенно когда умерла мама. Но он может быть строгим и придирчивым человеком. Прямо-таки выходит из себя, когда видит, что я пью пиво. Но, в конце концов, я полагаю, что это его работа — быть требовательным к людям.

— Скажи ему, что когда-то Иисус был барменом. Это было его первое чудо.

— Я уже говорил ему об этом, и он тогда сказал, что, если Иисус хочет быть барменом, это вполне приемлемо для Иисуса, но ты-то не Иисус. — Вице-президент засмеялся. — Ешь, Джек.

— Да, мамочка.

* * *

… — Здесь кормят совсем неплохо, — сказал Ал Грегори в двух милях от Белого дома, сидя в кают-компании крейсера «Геттисберг».

— Ну что ж, мы придерживаемся правила: никаких женщин и никакого алкоголя на военном корабле, — напомнил капитан Блэнди. — По крайней мере, на этом. Приходится развлекаться чем-то другим. Итак, как дела с ракетами?

— Программное обеспечение полностью введено, и я передал по электронной почте необходимую информацию, как вы хотели. Так что теперь и все другие крейсера с системами «Иджис» установили её.

— Я только что слышал, что управление, занимающееся системами «Иджис» в Пентагоне, переживает истерический припадок по этому поводу. Они не одобряют новое программное обеспечение.

— Пусть пожалуются Тони Бретано, — посоветовал Грегори.

— Объясните мне ещё раз, в чём заключается ваша модификация?

— Все дело в поисковом программном обеспечении, находящемся в боеголовке ракеты. Я сократил линии мода, для того чтобы ускорить процесс рециркуляции. И я также перепрограммировал скорость нутации лазера в предохранительной системе, так что теперь могу полагаться на более высокую скорость закрытия. Это поможет обойти ту проблему, которая существовала у «Патриотов» в борьбе со «Скалами» в 1991 году. Тогда я тоже помог с модификацией программного обеспечения, но эта примерно на половину порядка магнитуды быстрее.

— Без перемены в технической части?

— Было бы лучше увеличить дальность действия лазера, это верно, но можно обойтись и без этого — по крайней мере, при компьютерном моделировании все действовало исправно.

— Надеюсь, нам не понадобится проверять правильность ваших расчётов.

— О да, капитан. Ядерная боеголовка, падающая на город, это очень плохо.

— Аминь.

* * *

…Теперь их было уже пять тысяч, это число постоянно увеличивалось. Приходили студенты, вызванные по сотовым телефонам, которые, казалось, были сейчас у всех.

Некоторые даже приходили с портативными компьютерам, подключёнными к сотовым телефонам, так что они могли входить в Интернет прямо с площади. Была ясная ночь, без угрозы дождя, который мог вывести из строя компьютеры. Главари толпы — теперь они думали о ней как о демонстрации — собирались вокруг этих компьютеров, чтобы узнать больше и затем передать новости своим друзьям. Первое крупное восстание студентов на площади Тяньаньмэнь подстегивалось телефаксами. Эта демонстрация сделала большой скачок вперёд в технологии. Первая потерпела неудачу, но тогда все они были младенцами, и воспоминания о ней оставались у них в лучшем случае отрывочными. Теперь все они были достаточно взрослыми и образованными, чтобы знать, что нужно изменить в обществе, но всё-таки недостаточно взрослыми и образованными, чтобы понимать, что изменения в их обществе невозможны. И ещё они не знали, какой опасной комбинацией все это может стать.

* * *

Местность внизу была тёмной, без единого огонька. Даже их очки ночного видения не помогали — они видели всего лишь черты пересечённой местности, главным образом вершины холмов и хребтов. Иногда всё-таки мелькали редкие огоньки — это были дома и другие здания, но в это время ночи почти все спали, выключив свет.

Единственными двигающимися источниками света, которые они могли видеть, были кончики несущих винтов, разогретые трением воздуха до такой степени, что к ним трудно прикоснуться, и достаточно раскалённые, чтобы светиться в инфракрасном спектре, который могли различить очки ночного видения. Почти все солдаты были погружены в состояние ступора от постоянной вибрации их винтокрылой машины или в полусонное состояние, помогающее им убить время.

Впрочем, это не относилось к Кларку, который рассматривал спутниковые фотографии ракетного полигона в Хуанхуа, изучая их в отражении инфракрасного света через свои очки ночного видения. Он искал информацию, которую мог пропустить при первом и двадцать первом осмотре фотографий. Кларк не сомневался в своих людях. Чавез превратился в прекрасного тактического командира, а коммандос — все, как один, опытные сержанты, будут делать то, что им поручено, на пределе своих немалых способностей.

Русские в других вертолётах тоже не вызывали у него опасений. Они были моложе — в среднем на восемь лет, — чем солдаты «Радуги», все офицеры — главным образом лейтенанты и капитаны, хотя имелось и несколько майоров, и все получили университетское образование, а это было почти так же хорошо, как пять лет на воинской службе. Но, что ещё лучше, они были молодыми профессиональными солдатами, с хорошей мотивацией, достаточно умными и сообразительными, чтобы думать даже во время боевых действий. Кроме того, они отлично владели оружием.

«Операция должна быть успешной», — подумал Джон. Он наклонился вперёд и посмотрел на часы на панели вертолёта. Ещё сорок минут — и все будет ясно. Оглянувшись назад, он увидел, что небо на востоке начало светлеть, как показывали его очки. Они опустятся на поле ракетного полигона как раз перед рассветом.

* * *

Это была до смешного простая операция для «Блэк Джетс». Подлетая к цели по одному, в тридцати секундах друг от друга, каждый бомбардировщик открывал свои бомбовые люки, и вниз летели по две бомбы, одна за другой, с интервалом десять секунд. Каждый пилот, бомбардировщик которого контролировался автоматической крейсерской системой, направлял точку своего лазерного целеуказателя на заранее рассчитанную часть взлётно-посадочной полосы. Самые простые наводящие устройства «Пейвуэй-II», присоединённые к бомбам «Марк-84» весом две тысячи фунтов с дешёвыми — стоящими всего $ 7.95 взрывателями М905, — рассчитанными на детонацию в одну сотую секунды после касания земли, чтобы воронка на бетонной взлётно-посадочной полосе была примерно двадцать футов диаметром и девять глубиной, — наводили бомбы точно в цель. После того как шестнадцать таких бомб обрушились на аэродром, к потрясённому изумлению диспетчеров на контрольной башне и с грохотом, способным разбудить всех людей, проживающих на расстоянии пяти миль, база китайских истребителей в Аншане была закрыта и останется закрытой по крайней мере неделю. Затем восемь F-117 развернулись и направились на свою базу в Жиганске. Считалось, что управлять бомбардировщиком «Блэк Джет» ничуть не труднее, чем сидеть за штурвалом «Боинга-737» Юго-Западных авиалиний, и в основном это соответствовало истине.

* * *

— Почему, черт побери, они не послали одну из «Тёмных звёзд» наблюдать за операцией? — спросил Райан.

— Думаю, это просто никому не пришло в голову, — ответил Джексон. Они уже вернулись обратно в ситуационной центр.

— Как относительно разведывательных спутников?

— Не на этот раз, — ответил Эд Фоули. — Следующий пролёт над этим районом через четыре часа. Но у Кларка есть спутниковый телефон. Он сможет держать нас в курсе дела.

— Великолепно, — проворчал Райан и откинулся на спинку кресла, которое внезапно стало удивительно неудобным.

* * *

— Вижу цель, — раздался голос Бойла по интеркому.

Затем проснулось радио:

— «Бандит-6» вызывает цыплят, вижу цель. Отзовитесь, приём.

«Два». «Три». «Четыре». «Пять». «Шесть». «Семь». «Восемь». «Девять». «Десять».

— «Кочайс»[363], отзовись.

— Это ведущий «Кочайс» с пятью, мы видим цель.

— Крук с пятью, видим цель.

— О'кей, действуйте в соответствии с планом. Атака, атака, атака!

Кларк посмотрел на землю, как и все остальные коммандос в пассажирской части вертолёта. Сон оставил их, и адреналин хлынул в кровеносную систему. Он увидел, как парни трясли головой, сжимали челюсти. Оружие прижато к груди, и каждый из них положил левую руку на кнопку, мгновенно отстёгивающую ремень безопасности.

Первой рванулось в атаку звено «Кочайс», направляясь к казармам батальона, задача которого заключалась в охране пусковых шахт и находящихся в них межконтинентальных баллистических ракет. Здание ничем не отличалось от зданий американской армейской базы времён Второй мировой войны — двухэтажное деревянное строение с остроконечной крышей, окрашенное в белый цвет. Снаружи стояла будка часового, тоже белая, и она светилась в термальных прицелах стрелков «Апачей». Они даже видели двух солдат внутри, несомненно заканчивающих своё дежурство, с автоматами на плечах, небрежно опёршихся на стену, потому что никто никогда не приезжал сюда, редко даже в дневное время, и они не помнили, чтобы кто-то приехал сюда ночью — если не считать командира батальона, возвращающегося пьяным с совещания офицерского состава.

Головы солдат чуть повернулись, когда они услышали что-то странное, но четырехлопастные несущие винты на «Апачах» были спроектированы таким образом, что издавали мало шума, поэтому солдаты все ещё смотрели в окно, когда увидели первую вспышку.

Оружие, выбранное для нападения на казарму, представляло собой неуправляемые ракеты диаметром 2,75 дюймов, расположенные в подвесных контейнерах под короткими крыльями «Апачей». Три ракеты из пяти были предназначены для первоначальной атаки, и ещё две остались в запасе на случай непредвиденных осложнений. Сначала их двигатели работали на минимальном режиме, чтобы их очертания нельзя было заметить с окрестных холмов, и включились на полную мощность, когда до цели оставалось двести метров. Первый залп из четырех ракет взорвал будку с двумя сонными часовыми. Грохот взрыва был настолько силён, что разбудил солдат, спящих в казарме, однако второй залп, на этот раз из пятнадцати ракет, уничтожил всех, находящихся внутри, прежде чем они мигнули глазами. Ракеты попали в оба этажа казармы, и большинство солдат погибло, даже не успев проснуться. На мгновение «Апачи» заколебались — ведь у них было ещё неиспользованное оружие. На другой стороне здания казармы находился второй сторожевой пост; ведущий «Кочайс» перепрыгнул через казарму и заметил его. Два солдата, находящихся там, успели поднять автоматы и беспорядочно палили в воздух, но стрелок вертолёта выбрал автоматическую пушку калибра 20 мм и смел их, словно метлой. Затем вертолёт развернулся в воздухе и выпустил оставшиеся ракеты в пылающую казарму. Теперь стало очевидно, что если кто и остался живым в горящих развалинах, то это было только благодаря неслыханной благосклонности самого господа бога, и больше не будет представлять какую-нибудь опасность для хода операции.

— «Кочайс» четыре и пять, вызывает ведущий. Отправляйтесь обратно к Круку, вы здесь больше не нужны.

— Поняли тебя, ведущий, — ответили пилоты обоих вертолётов. Два штурмовых вертолёта полетели дальше, оставив три первых наблюдать за горящими развалинами казармы и уничтожать любые признаки жизни.

* * *

Звено Крука, тоже из пяти вертолётов, летело впереди «Чёрных ястребов». Оказалось, что у каждой пусковой шахты находился небольшой сторожевой пост из двух человек. Они были уничтожены в течение нескольких секунд огнём из автоматических авиационных пушек. Затем «Апачи» поднялись на большую высоту и начали описывать там медленные круги, каждый над парой пусковых шахт, разыскивая двигающиеся цели, но не обнаружили ни одной.

«Бандит-6», за штурвалом которого сидел полковник Дик Бойл, завис в трех футах над пусковой шахтой № 1, как это было помечено на его спутниковой фотографии.

— Вперёд! — закричал второй пилот в интерком. Солдаты «Радуги» выпрыгнули из вертолёта к востоку от самой шахты; стальная крышка в форме «китайской шляпы», которая выглядела, как перевёрнутый конусообразный вафельный стаканчик для мороженого, не позволяла высадиться прямо на дверь.

* * *

Командный пост ракетной базы являлся самой укреплённой и защищённой частью всего полигона. Он находился на глубине десяти метров под землёй, и десять метров, прикрывающих его сверху, состояли из литого железобетона, рассчитанного на то, чтобы уцелеть при ядерном взрыве на расстоянии в сто метров.

По крайней мере, так говорилось в проекте. Внутри командного поста находилась группа офицеров из десяти человек, которую возглавлял генерал-майор Хун Куинг Ниан. Он служил во Втором артиллерийском управлении (так в Китае назывались Войска стратегического назначения) после окончания университета, где он получил диплом инженера. Всего три часа назад он руководил заполнением ракетным топливом всех двенадцати межконтинентальных баллистических ракет CSS-4.

Ещё никогда ему не приходилось делать этого. Никакого объяснения не поступило вместе с приказом, хотя учёный-ракетчик — которым он являлся по своей профессии — не связывал это с ведущейся войной против России.

Подобно всем офицерам Народно-освободительной армии, генерал был исключительно дисциплинированным человеком и никогда не забывал, что под его личным контролем находится самое ценное стратегическое оружие страны. Тревогу поднял один из часовых на сторожевом посту у пусковой шахты, и персонал командного бункера включил телевизионные камеры, предназначенные для осмотра и наблюдения за полигоном. Это были старые камеры, они нуждались в освещении, которое тоже включили.

* * *

… — Что за чертовщина! — воскликнул Чавез. — Вырубите наземное освещение! — приказал он по радиосвязи.

В этом не было ничего трудного. Лампы находились на невысоких опорах и недалеко от коммандос. Чавез выпустил автоматную очередь в одну из ламп, и свет погас. Ни одна из ламп не выдержала больше пяти секунд.

* * *

— Нападение на ракетную базу, — произнёс генерал Хун тихим голосом, словно не веря своим словам. — На нас совершено нападение, — повторил он. Но такой случай был принят во внимание, и все знали, как поступать. — Поднять охранный батальон по тревоге, — сказал он сержанту. — Соедините меня с Пекином, — скомандовал другому.

* * *

У пусковой шахты №1 Пэдди Конноли подбежал к трубопроводам, ведущим к верхней части бетонного массива, являющегося частью шахты. К каждому трубопроводу он присоединил блок взрывчатого вещества, который он выбрал для этой операции — «Композишн Б», и вставил в блок детонирующее устройство. Два коммандос — Эдди Прайс и Хэнк Паттерсон — стояли рядом с автоматами в руках, готовые отразить нападение, которого так и не последовало.

— Огонь в трубопроводах! — крикнул Конноли, подбегая к двум коммандос, охранявшим его. Затем он упал на землю, спрятавшись за бетонным массивом, и повернул ручку детонатора. Через миллисекунду трубопроводы были взорваны. — Надеть маски! — скомандовал он всем по радио… но из заправочных трубопроводов не выходило никаких паров. Это хороший признак, не правда ли?

— Вперёд! — крикнул ему Эдди Прайс. Трое солдат, которых теперь охраняли ещё двое, посмотрели вокруг в поисках металлической двери, ведущей в помещение для обслуживания ракеты внутри пусковой шахты.

— Эд, мы на земле, мы на земле, — говорил Кларк в свою спутниковую рацию в пятидесяти ярдах от них. — Казармы уничтожены, и мы не видим противника. Сейчас занимаемся взрывными работами. Скоро сообщу. Конец.

* * *

… — Вот дерьмо, — выругался Эд Фоули в своём кабинете, но связь уже прервалась.

* * *

— Что? — В Пекине было на час позже, и солнце уже поднялось из-за горизонта. Маршал Луо только что проснулся после короткого сна, который последовал за самым неприятным днём, который он испытал после Культурной революции. Ему в руки сунули телефонную трубку. — В чем дело? — потребовал он хриплым голосом.

— Это говорит генерал-майор Хун Куинг Ниан из ракетной базы в Хуанхуа. На нас совершено нападение. Над нашими головами на поверхности базы вооружённые люди, пытающиеся взорвать наши ракеты. Мне нужны указания!

— Обороняйтесь! — Это была первая мысль, которая пришла в голову Луо.

— Сторожевой батальон уничтожен, они не отвечают на наш вызов. Товарищ министр, как мне поступить?

— Ваши ракеты заправлены топливом и готовы к пуску?

— Да!

Луо посмотрел вокруг себя в спальне, но здесь не было никого, кто мог бы дать ему совет. Самое ценное оружие его страны вот-вот вырвут из-под его контроля.

Его приказ не был автоматическим. Он действительно сначала подумал, но в конечном итоге не имело значения, насколько обдуманным будет его решение.

— Приказываю запустить ракеты, — сказал он далёкому генералу.

— Повторите команду, — услышал Луо.

— Запускайте ракеты! — рявкнул он в трубку. — Немедленно запускайте свои ракеты!

— Исполняю вашу команду, — ответил голос.

* * *

— Проклятье! — произнёс сержант Конноли. — Вот эта гребаная дверь, да ещё какая!

Первый подрывной заряд всего лишь поцарапал краску на металлической двери.

На этот раз Пэдди прикрепил кумулятивные заряды к верхней и нижней петлям, затем отошёл на безопасное расстояние.

— Это должно справиться с ней, — пообещал он, протягивая за собой провод детонатора.

Грохот, который последовал за его словами, подтвердил мнение подрывника. Когда они подняли голову, двери уже не было. Её отбросило внутрь, она, должно быть, полетела в пусковую шахту, как летучая мышь из…

— Етить твою мать! — Конноли повернулся. — Бежим! БЕЖИМ!

Повторять предупреждение Прайсу и Паттерсону не потребовалось. Они бежали так, как никогда не бегали за всю свою жизнь. Конноли догнал их, натягивая на шлем защитный капюшон на бегу, не останавливаясь, пока не пробежал больше сотни ярдов.

— Проклятая ракета уже заправлена. Дверь разорвала стенку верхнего бака. Сейчас произойдёт взрыв!

— Проклятье! Солдаты, это Прайс, ракеты заправлены, повторяю, ракеты заправлены! Уносите ноги как можно быстрее!

* * *

Доказательство этого последовало от пусковой шахты №8, к югу от Прайса. Бетонный массив, лежащий на вершине шахты, взлетел в воздух, и за ним рванулась вулканическая струя огня и дыма. Шахта № 1, на которой работали солдаты «Радуги», взорвалась так же. Поток огня вырвался в сторону через открытую дверь, предназначенную для обслуживания ракеты.

* * *

Инфракрасную отличительную черту было невозможно не заметить. Геоцентрический спутник, висящий над экватором, сконцентрировался на термическом излучении и тут же отправил сигнал в Саннивейл, Калифорния. Оттуда он поступил в NORAD — северо-американское оборонительное командование воздушного пространства, расположенное внутри гранитной горы Шайенн, Колорадо.

— Запуск! Вероятный запуск в Хуанхуа!

— Что такое? — спросил главнокомандующий НОРАД.

— Мы заметили огромную вспышку — две вспышки — в Хуанхуа, — объявила женщина-капитан. — Черт возьми, вот ещё одна.

— О'кей, капитан, успокойтесь, — ответил ей генерал с четырьмя звёздами на погонах. — Там проходит специальная операция, цель которой уничтожить китайскую базу межконтинентальных баллистических ракет. Так что не переживайте, девушка.

* * *

В контрольном бункере офицеры поворачивали ключи запуска. Генерал, командующий базой, никогда не думал, что ему придётся делать это. Разумеется, существовала такая вероятность, к которой он готовился на протяжении всей своей карьеры, но чтобы это произошло на самом деле… Нет. Такого не может быть.

Но кто-то пытался разрушить его базу. К тому же он получил приказ, и генерал действовал совершенно автоматически — он отдал приказ офицерам и повернул главный ключ.

* * *

Офицеры спецназа отлично справлялись со своим заданием. Уже четыре пусковые шахты были выведены из строя. Один из русских подрывников сумел взорвать дверь, ведущую внутрь шахты, с первого раза. Группа генерала Кириллина послала внутрь своего технического гения, который нашёл модуль наведения ракеты и вывел его из строя автоматным огнём. Теперь потребуется самое меньшее неделя, чтобы привести в порядок эту ракету, и чтобы быть полностью уверенным, что такое не случится никогда, офицер прикрепил взрывной заряд к корпусу ракеты из нержавеющей стали и поставил таймер взрывателя на пятнадцать минут.

— Готово! — крикнул он.

— Поднимайся наверх! — приказал Кириллин.

Генерал-лейтенант, ощущающий себя зелёным кадетом в школе парашютистов, собрал свою команду и побежал вместе с ними к месту, где их должен забрать вертолёт. Чувствуя себя виноватым из-за того, что он не принимал непосредственного участия в работе, он оглянулся вокруг, удивлённый огнём и пламенем на севере от себя. Но ещё больше удивило его то, что три крышки на пусковых шахтах начали двигаться. Ближайшая была всего в трехстах метрах от них, и он увидел, как один из его офицеров подошёл прямо к внезапно открывшейся шахте и бросил что-то в неё — затем побежал прочь, будто испуганный кролик, потому что через три секунды ручная граната, брошенная офицером, взорвалась и вместе с ней взорвалась вся ракета. Офицер спецназа исчез в огромном клубе пламени — навсегда, — но затем произошло нечто ещё более страшное. Из двух пусковых шахт, № 5 и № 7, вырвались два вертикальных фонтана сплошного бело-жёлтого пламени, и меньше чем через две секунды оттуда появились тупые чёрные носы баллистических ракет.

* * *

— Вот проклятье, — прошептал пилот вертолёта «Апач» под кодовым наименованием «Крук-Два». Он барражировал в километре от ракеты и безо всякой сознательной мысли опустил нос вертолёта, повернул ручку газа и потянул на себя рычаг коллективного управления скорости вращения несущего винта и угла наклона лопастей, бросив свой вертолёт прямо к медленно поднимающемуся корпусу ракеты.

— Я вижу его, — произнёс стрелок. Он направил на ракету свою автоматическую двадцатимиллиметровую пушку и потянул за спусковой крючок. Трассирующие снаряды понеслись к ракете, словно лучи лазера. Первая очередь прошла мимо, но стрелок поправил прицел и прошёлся длинной очередью по верхней части ракеты — колоссальный взрыв отбросил вертолёт назад, пилот потерял контроль, и вертолёт опрокинулся на спину. Пилот перевёл рычаг управления влево, но вертолёт продолжал катиться по земле в течение ещё полутора оборотов, прежде чем остановился. Пилот увидел, как горящее ракетное топливо брызнуло на землю из шахты № 9 на всех людей, которые только что вывели её из строя.

Последняя ракета поднялась из своей шахты ещё до того, как солдаты смогли как-нибудь помешать ей. Двое пытались открыть по ней огонь из своих автоматов, но пылающие выхлопные газы сожгли их быстрее, чем они успели нажать на спусковые крючки. Ещё один «Апач» помчался к ракете, увидев, чего добился «Крук-Два», но его снаряды не достигли цели, настолько быстро поднималась в небо ракета CSS-4.

* * *

— Пропади оно все пропадом! — услышал Кларк в наушнике своего радио. Это был голос Динга.

Джон тут же обратился к своему спутниковому телефону.

— Слушаю, как дела? — спросил Эд Фоули.

— Одной удалось ускользнуть, Эд, одной удалось ускользнуть.

— Что?

— Ты слышал меня. Мы вывели из строя все ракеты, кроме одной, и она поднялась в небо… уходит на север, но начинает склоняться к востоку. Извини, Эд. Мы сделали всё, что было в наших силах.

Фоули потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и ответить:

— Спасибо, Джон. Думаю, мне нужно предпринять кое-что.

* * *

— Вот ещё один, — сказала капитан.

Главнокомандующий НОРАД старался сохранять олимпийское спокойствие. Да, на этой китайской ракетной базе проводилась специальная операция, целью которой было уничтожение китайских межконтинентальных баллистических ракет, так что он ожидал увидеть огненные вспышки на экране. О'кей, пока все они были на земле.

— Теперь с ракетами должно быть покончено, — объявил генерал.

— Сэр, вот эта двигается. Произошёл запуск.

— Вы уверены?

— Посмотрите, сэр, пламя двигается в сторону от места запуска, — настойчиво сказала капитан. — Это настоящий запуск ракеты, настоящий запуск — настоящий запуск! — закончила она. — О, боже мой…

— О, проклятье, — произнёс главнокомандующий НОРАД. Он глубоко вздохнул и поднял трубку Золотого Телефона. Нет, сначала он позвонит в Центр национального военного командования.

Старшим дежурным офицером в ЦНВК был Салливэн, бригадный генерал корпуса морской пехоты с одной золотой звездой на погонах. Телефон, связывающий его с НОРАД, звонил достаточно редко.

— ЦНВК, бригадный генерал Салливэн слушает.

— Это говорит главнокомандующий НОРАД. Мы проследили запуск баллистической ракеты — подлинная угроза — с ракетной базы в Хуанхуа в Китае. Повторяю, подлинный запуск, подлинная угроза из Китая. Траектория склоняется к востоку и направляется к Северной Америке.

— Дерьмо, — заметил генерал морской пехоты.

— Можете рассказать мне об этом.

Действия, которые необходимо предпринять в данном случае, отработаны и записаны. Его первый телефонный звонок был в военный центр Белого дома.

* * *

Райан со своей семьёй садился ужинать. Необычный вечер, у него ничего не запланировано, никаких выступлений, и это хорошо, потому что всегда набегали репортёры и задавали вопросы, а за последнее время…

— Повторите, что вы сказали? — сказала Андреа Прайс-О'Дей в свой микрофон на рукаве. — Что?

Тут в комнату ворвался другой агент Секретной службы.

— Приказ на марш! — заявил он. Это была кодовая фраза, часто произносимая на учениях, но ни разу в действительности.

— Что? — спросил Джек, опередив на полсекунды жену, которая собиралась задать такой же вопрос.

— Господин президент, мы обязаны эвакуировать вас и вашу семью из Белого дома, — сказала Андреа. — Вертолёты корпуса морской пехоты уже на подлёте.

— Что происходит?

— Сэр, НОРАД сообщил о приближающейся баллистической боеголовке.

— Что? Китай?

— Это мне неизвестно. Быстро выходим, немедленно, — убедительно произнесла Андреа.

— Джек, — раздался встревоженный голос Кэти.

— О'кей, Андреа. — Президент повернулся: — Пора уходить, милая. Прямо сейчас.

— Но — что происходит?

Он помог ей встать и повёл к двери. В коридоре было полно агентов. Трентон Келли держал Кайла Даниэля — львиц не было видно, — и главные агенты, выделенные для всех остальных детей, стояли рядом с ними. Через мгновение они увидели, что в лифте не хватит места для всех. Первой спустилась семья Райана.

Агенты Секретной службы главным образом бежали вниз по широким мраморным ступенькам на первый этаж.

— Подождите! — воскликнул другой агент, подняв вверх левую руку. В правой он держал пистолет, и никто ещё не видел такого. Они остановились по команде — даже президент не спорит с человеком, сжимающим пистолет.

Райан старался думать как можно быстрее:

— Андреа, куда мне идти?

— Вы полетите в «Никэп». Вице-президент Джексон присоединится к вам. Ваша семья отправится на «ВВС-1».

* * *

На базе ВВС Эндрюз, совсем рядом с Вашингтоном, пилоты первой вертолётной эскадрильи ВВС США бежали к своим «Белл Хьюи». У каждого был свой маршрут, и каждый знал, где находится лицо, к которому он приписан, потому что группа секретных агентов, охраняющих этих лиц, постоянно докладывала об этом. Их задача заключалась в том, чтобы подобрать членов Кабинета министров и вывезти их из Вашингтона в заранее выбранные места, где они будут находиться в относительной безопасности. Их вертушки оторвались от земли меньше чем через три минуты и разлетелись в разные стороны к местам, где они заберут министров.

* * *

— Джек, что всё это значит? — Было непросто напугать его жену, но на этот раз она была действительно перепугана.

— Милая, нам сообщили, что к Америке летит межконтинентальная баллистическая ракета, и самое безопасное место для нас — в воздухе. Таким образом, они доставят тебя и детей на «ВВС-1». Мы с Робби полетим на «Никэп». О'кей?

— О'кей? О'кей? Что это такое?

— Трудная ситуация, но это всё, что мне известно.

* * *

На Алеутском острове Шемия гигантский радиолокатор «Кобра Дейн» осматривал небо на севере и западе. Он часто обнаруживал спутники, которые обычно летят ниже, чем боеголовки межконтинентальных баллистических ракет, однако компьютер анализировал траектории всего, что попадало в поле зрения радиолокатора, и относил небесные объекты к различным категориям — слишком высоколетящий, чтобы быть низколетящим спутником, и слишком медленный для баллистической ракеты.

— Что это за траектория? — спросил майор у сержанта.

— Компьютер говорит, что траектория направлена к Восточному побережью Соединённых Штатов. Через несколько минут ситуация прояснится… пока цель находится где-то между Буффало и Атлантой. — Эта информация автоматически передавалась в НОРАД и в Пентагон.

* * *

Вся гигантская структура Вооружённых сил США пришла в движение, часть за частью, когда её достигала информация. Это касалось и крейсера «Геттисберг», стоящего у пирса военно-морской гавани Вашингтона.

Капитан Блэнди находился в своей каюте, когда заворчал телефон.

— Это капитан… объявите боевую тревогу, мистер Гибсон, — приказал он, выслушав сообщение. Его голос был гораздо спокойнее, чем он чувствовал себя.

По всему кораблю раздался звон колоколов громкого боя, за которым последовал человеческий голос:

— Боевая тревога — Боевая тревога — всем занять места по боевому расписанию.

Грегори находился в информационном центре крейсера, занимаясь очередным компьютерным моделированием.

— Что это значит? — спросил он.

Главный старшина Лик покачал головой:

— Сэр, это означает, что теперь это больше не моделирование. — Боевая тревога на крейсере, стоящем у гребаного пирса? — О'кей, парни, включаем все бортовые устройства! — приказал он матросам.

* * *

Обычный президентский вертолёт опустился на Южную лужайку Белого дома.

Секретный агент открыл дверцу вертолёта и крикнул:

— Быстро на борт!

Кэти повернулась:

— Джек, ты полетишь с нами?

— Нет, Кэт, я должен лететь на «Никэп». А вы отправляйтесь. Увидимся сегодня, только позже, ладно? — Он поцеловал её, обнял детей, за исключением Кайла, которого президент взял из рук Келли и прижал к себе, прежде чем отдать обратно. — Позаботьтесь о нем, — сказал он агенту.

— Обязательно, сэр. Желаю удачи. — Райан наблюдал за тем, как его семья поднялась по ступенькам внутрь вертолёта, затем «Сикорский» качнулся и начал подниматься вверх, прежде чем они успели сесть и пристегнуться ремнями безопасности.

И тут же на Южную лужайку опустился другой вертолёт корпуса морской пехоты. На этот раз за штурвалом сидел полковник Дэн Мэллой. Это был VH-60 с уже раздвинутыми дверями. Райан быстро пошёл к нему в сопровождении Андреа Прайс-О'Дей. Они сели и пристегнулись, прежде чем вертолёт начал медленно подниматься в воздух.

— А как относительно всех остальных? — спросил Райан.

— Под Восточным крылом находится убежище для некоторых… — сказала она.

Затем её голос затих, и она пожала плечами.

— Проклятье, я спросил об остальных? — потребовал Райан.

— Сэр, моя обязанность охранять вас.

— Но, что…

Затем специального агента Прайс-О'Дей начало тошнить. Райан увидел это, достал пакет с напечатанным на нём красивым логотипом президента и передал его Андреа. Вертолёт пролетал сейчас над Молл, мимо монумента Джорджа Вашингтона.

Слева раскинулся юго-западный Вашингтон с домами рабочих и людей среднего достатка, которые ездили на машинах или убирали офисы, десятки тысяч людей… он видел людей, идущих по Молл, лежащих на траве, наслаждающихся прогулкой в наступающих сумерках… самые простые люди…

И ты только что оставил позади примерно сотню. Может быть, человек двадцать сможет поместиться в убежище под Восточным крылом… как относительно остальных, тех, кто убирают твою постель, складывают носки, чистят обувь, обслуживают во время ужина и наводят порядок за детьми, — как относительно этих людей, Джек? — спросил тихий голос. — Кто отвезёт их в безопасное место?

Он повернул голову и увидел монумент Вашингтона, а за ним пруд Тихих Размышлений и мемориал Линкольна. Он занимал такую же должность, как эти люди, жил в городе, названном именем одного из них, спасённом во время войны другим… а теперь он убегает от опасности… здание Капитолия, место заседания конгресса. На вершине купола горел свет. Конгресс занимался работой, выполнял обещания, данные избирателям, или пытался выполнить… но он убегал прочь… Восточный Вашингтон, населённый большей частью чернокожими, рабочими людьми, занимающимися в основном черновой работой. Они надеялись послать своих детей в колледж, чтобы их судьба была лучше, чем у родителей… Они едят свой ужин, смотрят телевизор, или, может быть, пошли сегодня вечером в кино, или просто сидят на крыльце и шутят со своими соседями…

Райан снова повернул голову и увидел два серых силуэта в военно-морской гавани, один знакомый, другой нет, потому что Тони Бретано сказал…

Райан расстегнул пояс безопасности и шагнул вперёд, столкнувшись с сержантом, находившимся на откидном сиденье. Полковник Мэллой сидел в кресле справа, занимаясь своим делом, управляя вертолётом. Райан схватил его за плечо. Полковник повернул голову и посмотрел на него.

— Да, сэр, в чём дело?

— Видите вон тот крейсер в гавани?

— Да, сэр.

— Садитесь на него.

— Сэр, я…

— Приказываю совершить посадку на крейсер, вы слышите? — закричал Райан.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Мэллой, как и подобает хорошему офицеру корпуса морской пехоты.

«Чёрный ястреб» развернулся, описывая дугу к реке Анакостия, и завис в воздухе, пока Мэллой примеривался к ветру. Он заколебался, ещё раз оглянулся назад. Райан повелительно показал рукой на крейсер.

«Чёрный ястреб» начал осторожно снижаться.

— Что вы делаете? — потребовала Андреа.

— Я сойду здесь. Вы летите дальше на «Никэп».

— НЕТ! — вскрикнула она. — Я останусь с вами.

— Только не на этот раз. Рожайте свого младенца. Если дело обернётся плохо, я надеюсь, что ребёнок будет таким же, как вы и Пэт. — Райан подошёл к двери и раздвинул её. Сержант морской пехоты успел к двери раньше его. Андреа пошла следом.

— Держите её на борту, сержант! — приказал Райан. — Она полетит с вами!

— НЕТ! — закричала Прайс-О'Дей.

— Слушаюсь, сэр, — ответил сержант и обхватил руками женщину.

Президент Райан спрыгнул на шершавое покрытие вертолётной площадки крейсера и наклонился под проносящимися над головой лопастями несущего винта.

Вертолёт начал медленно подниматься в небо. Последнее, что увидел Джек, было лицо Андреа. Хвостовой винт едва не сбил его с ног, но он успел опуститься на колено. Затем он встал и оглянулся вокруг.

— Что это за чертовщина… Господи, сэр! — выпалил молодой старшина, узнав президента.

— Где капитан?

— Капитан в рубке, сэр.

— Проводите меня!

Старшина открыл перед ним дверь, затем они вошли в коридор, который вёл вперёд. Несколько поворотов, и Райан оказался в затемнённой комнате. Здесь было прохладно. Райан просто вошёл внутрь, считая, что он президент Соединённых Штатов, Верховный главнокомандующий армией и военно-морским флотом, так что корабль принадлежит ему в любом случае. Понадобилось потянуться, чтобы мускулы его тела почувствовали, что снова подчиняются ему, и затем он оглянулся вокруг, пытаясь сориентироваться в полумраке. Сначала он повернулся к старшине, который привёл его сюда:

— Спасибо, сынок. Можешь отправляться на своё место.

— Слушаюсь, сэр. — Старшина повернулся, словно во сне, и вышел из центра, чтобы продолжать исполнять служебные обязанности.

«О'кей, — подумал Джек, — что дальше?» Он видел два больших радиолокационных дисплея, установленных в носовой и кормовой переборках, и сидящих людей, не отрывающих от них своих взглядов. Он направился к ним, натолкнулся на дешёвый алюминиевый стул по пути и посмотрел вниз, на сидящего на нём человека, — похоже, это главный старшина в рубашке цвета хаки. В его нагрудном кармане — черт побери, ничего не поделаешь — Райан воспользовался прерогативой высшей власти и достал из кармана главного старшины пачку сигарет. Извлёк из пачки сигарету и закурил от пламени бутановой зажигалки. Затем прошёл вперёд и посмотрел на радиолокационный дисплей.

— Господи боже мой, — запоздало произнёс главный старшина.

— Не совсем. Спасибо за сигарету. — Ещё два шага, и он стоял за спиной человека с серебряными орлами на воротнике. Это, должно быть, капитан «Геттисберга». Райан глубоко затянулся успокаивающим дымом сигареты.

— Черт побери! Я запретил курение в информационном центре! — проворчал капитан.

— Добрый вечер, капитан, — ответил Райан. — Мне кажется, что в данный момент мы наблюдаем за баллистической боеголовкой, летящей на Вашингтон, предположительно с термоядерной начинкой. Так что можно на время отложить в сторону заботу о вторичном отравлении табачным дымом?

Капитан Блэнди повернулся и поднял голову. Его рот открылся так широко, что вполне мог вместить пепельницу ВМС.

— Как — кто — что?

— Капитан, давайте переживём эту опасность вместе, ладно?

— Капитан Блэнди, сэр, — сказал офицер, вскакивая на ноги.

— Джек Райан, капитан. — Райан пожал ему руку и предложил вернуться в своё кресло. — Так что у нас происходит?

— Сэр, ЦНВК сообщил нам, что к Восточному побережью приближается баллистическая ракета. Я объявил на крейсере боевую тревогу. Радиолокатор включён. Чип вставлен? — спросил он.

— Чип на месте, сэр, — подтвердил главный старшина Лик.

— Чип?

— Это просто наш термин для этого. В действительности речь идёт о программном обеспечении, — объяснил Блэнди.

* * *

Кэти и детей подняли по ступенькам трапа и провели в переднюю кабину. Полковник за штурвалом самолёта испытывал вполне понятную спешку. С третьим и четвёртым включёнными реактивными двигателями он запустил первый и второй, и VC-25 покатился по дорожке, как только трап отъехал от самолёта. Он сделал крутой правый поворот, и затем «Боинг-747» начал разгоняться по взлётной дорожке Один-Девять навстречу южному ветру. Прямо под ним агенты Секретной службы и персонал ВВС пристегнули семью первой леди ремнями безопасности, и впервые за пятнадцать минут сотрудники Секретной службы позволили себе спокойно вздохнуть. Меньше чем через тридцать секунд вертолёт вице-президента Джексона совершил посадку рядом с Е-4В — Национальным воздушным командным пунктом при Чрезвычайных Ситуациях. Пилот этого самолёта так же торопился взлететь, как и полковник, сидевший за штурвалом VC-25. Он сделал это меньше чем за девяносто секунд. Джексон никогда не пристёгивался к креслу, так что он встал и оглянулся вокруг.

— А где Джек? — спросил вице-президент. Затем он увидел Андреа, которая выглядела так, словно у неё только что произошёл выкидыш.

— Он остался в Вашингтоне. Приказал пилоту вертолёта высадить его на палубу крейсера в военно-морской гавани.

— Он сделал что?

— Вы слышали меня, сэр.

— Соедините меня с ним по радио — прямо сейчас! — скомандовал Джексон.

* * *

Райан действительно чувствовал себя заметно спокойнее. Больше не нужно никуда бежать, здесь он окружён людьми, умело и расчётливо выполняющими свою работу — по крайней мере, внешне. Капитан выглядел немного напряжённым, но капитаны и должны испытывать напряжение, решил Райан, поскольку они несут ответственность — в данном случае — за миллиард долларов корабля и различного снаряжения на нём.

— О'кей, что сейчас происходит?

— Сэр, боеголовка — если она нацелена на нас — ещё не появилась на экране.

— Вы можете сбить её?

— В этом и заключается назначение нашего крейсера, господин президент, — ответил капитан Блэнди. — Где доктор Грегори?

— Я здесь, капитан, — ответил голос. Фигура, едва различимая в полумраке, подошла ближе. — Святой боже!

— Это не моё имя — я знаю вас! — произнёс удивлённый Райан. — Майор — майор…

— Грегори, сэр. Я закончил военную службу половиной полковника. Тогда занимался проблемами противоракетной обороны. Министр обороны Бретано предложил мне заняться модификацией ракет в системе «Иджис», — объяснил физик. — Думаю, скоро мы увидим, работает моя система или нет.

— А вы сами как считаете? — спросил Райан.

— При компьютерном моделировании все было в порядке, — прозвучал уклончивый ответ.

— Радиолокационный контакт. Мы видим какую-то точку, — послышался голос старшины. — Пеленг три-четыре-девять, расстояние девятьсот миль, скорость… да, это боеголовка, сэр. Скорость тысяча четыреста узлов — я хочу сказать, четырнадцать тысяч узлов, сэр. — «Проклятье», — подумал он.

— В четырех с половиной минутах, — сказал Грегори.

— Вы делаете расчёты в голове? — спросил Райан.

— Сэр, я занимался этим делом с окончания Уэст-Пойнта.

Райан докурил сигарету и оглянулся в поисках…

— Вот она, сэр. — Это был снова главный старшина с пепельницей, которая появилась в информационном центре, как по мановению волшебной палочки. — Ещё сигарету?

«Почему бы и нет?» — рассудительно подумал президент. Он взял вторую сигарету, и главный старшина поднёс к ней пламя зажигалки.

— Спасибо.

— Послушайте, капитан Блэнди, может быть, вы объявите общую амнистию всем курильщикам? — поинтересовался главный старшина.

— Если не объявит капитан, амнистию объявлю я, — сказал Райан.

— Лампа для курильщиков зажжена, парни, — объявил главный старшина Лик со странным удовлетворением в голосе.

Капитан оглянулся с нескрываемым раздражением, но промолчал.

— Четыре минуты, это может не иметь никакого значения, — заметил Райан настолько спокойно, насколько это позволяласигарета в губах. Опасно для здоровья или нет, но сигареты иногда могут пригодиться.

— Капитан, по радио вызывают президента, сэр.

— Где я могу принять вызов? — спросил Джек.

— Прямо здесь, сэр, — сказал ещё один главный старшина, поднимая телефонную трубку и нажимая на кнопку.

— Райан слушает.

— Джек, это Робби.

— Моя семья в безопасности?

— Да, Джек, с ними все в порядке. Скажи, какого черта ты оказался там?

— Пережидаю опасность вместе со всеми. Понимаешь, Робби, я не могу скрыться, оставив остальных в беде. Просто не могу.

— Джек, если эта штука взорвётся…

— Тогда ты продвинешься по служебной лестнице, — обрезал его Райан.

— Ты знаешь, как я должен поступить? — потребовал вице-президент.

— Да, Робби, тебе придётся постараться. Пусть господь поможет тебе в этом.

Но это уже не будет моей проблемой, — подумал Райан. В этом заключается какое-то утешение. Убивать человека, стреляя из пистолета, это одно. Убивать миллион людей при ядерном взрыве… нет, он неспособен на это без пистолета, всунутого в рот.

Ты слишком сентиментален, Джек, мой мальчик.

— Боже мой, Джек, — передал его старый друг по цифровой шифрованной связи.

«Без сомнения, он думает об ужасах, которые придётся ему совершить, сын проповедника или нет…»

— Робби, ты лучший друг, на которого может рассчитывать человек. Если дело обернётся плохо, позаботься о Кэти и детях, ладно?

— Ты знаешь, что позабочусь.

— Мы узнаем об этом через три минуты, Роб. Перезвони мне тогда, о'кей?

— Понял, — ответил бывший пилот «Томкэта». — Конец связи.

— Доктор Грегори, что вы можете сказать мне?

— Сэр, снижающаяся боеголовка является, по всей вероятности, китайским эквивалентом одной их наших старых W-51. Мощность примерно пять мегатонн. Она уничтожит Вашингтон и все на десять миль вокруг, черт побери, взрыв выбьет стекла даже в Балтиморе.

— А что случится с нами, здесь?

— Ни малейшего шанса на спасение. Думаю, она нацелена на треугольник, вершинами которого являются Белый дом, здание Капитолия и Пентагон. От крейсера останется один киль, да и то потому, что он под водой. Никто не уцелеет. Ах да, некоторые счастливцы в метрополитене. Он находится очень глубоко под землёй. Однако, по всей видимости, пламя высосет из туннелей весь воздух. — Он пожал плечами. — Такое ещё никогда не случалось. Трудно говорить с уверенностью, пока не случится что-то подобное.

— Каковы шансы на то, что это окажется пустышкой?

— Во время испытаний в Пакистане некоторые бомбы не смогли детонировать. У нас случалось, что термоядерные заряды выдыхались, главным образом из-за заражения гелиев во вторичной стадии. Вот поэтому-то бомба террористов в Денвере задохнулась, далеко не достигнув полной мощности.

— Да, я помню.

— Сейчас боеголовка пролетает над Буффало. Входит в атмосферу. Это немного замедлит её полет.

— Сэр, ЦНВК сообщает, что боеголовка определённо нацелена на нас, — сообщил голос.

— Согласен, — сказал капитан Блэнди.

* * *

— Кто-нибудь предупредил население? — спросил Райан.

— Да, сделано объявление по радио, — сказал старшина. — И передано по CNN.

— Сейчас в городе паника, — пробормотал Райан, глубоко затягиваясь.

А может быть, и нет. Большинство людей не знает значения сирен, а остальные не поверят в радиопередачу, — подумал Грегори.

— Капитан, боеголовка приближается. Её траектория пересекла границу между штатами Пенсильвания и Нью-Йорк.

— Системы готовы? — спросил Блэнди.

— Полностью готовы к пуску, — ответил офицер-оружейник. — Готовы стрелять первым магазином. Выбран порядок запуска, все ракеты «Блок-IV».

— Очень хорошо. — Капитан наклонился вперёд и повернул в замке свой ключ. — Система полностью готова, запуск автоматический. — Он повернулся. — Сэр, это означает, что с этого момента всем будет руководить компьютер.

— Расстояние до цели триста миль, — объявил молодой голос.

«Как все они спокойны, — подумал Райан. — Может быть, они просто не верят, что это происходит на самом деле… черт побери, для меня это достаточно тяжело». Он снова затянулся, наблюдая за тем, как светящаяся точка снижается, следуя своему разработанному на компьютере вектору скорости, прямо на Вашингтон.

— Сейчас в любой момент, — сказал оружейник.

Он оказался прав. В следующее мгновение корпус «Геттисберга» вздрогнул от запуска первой ракеты.

— Одна ушла! — произнёс матрос справа. — Одна ушла чисто.

У ракеты SM2-ER две ступени. Пороховой ускоритель выбросил ракету из пускового отверстия переднего магазина, волоча за собой матовую колонну серого дыма.

— Смысл перехвата заключается в том, чтобы это произошло на расстоянии в двести миль, — объяснил Грегори. — Перехватчик и боеголовка встретятся в одной точке, и произойдёт столкновение.

— Там главным образом сельскохозяйственные угодья, туда ездят стрелять фазанов, — сказал Райан, вспомнив, как ездил на охоту в молодости.

— Эй, я вижу эту гребаную суку, — сообщил чей-то голос. На радиолокаторе, ведущем контроль стрельбы, установлена телевизионная камера с объективом десятикратного увеличения. На экране появилась снижающаяся боеголовка, просто бесформенное белое пятно, «похожее на метеор», — подумал Райан.

— Перехват через четыре-три-два-один.

Ракета пролетела рядом, но взорвалась позади боеголовки.

— Пуск второй ракеты! — «Геттисберг» вздрогнул снова.

— Две ушли чисто! — объявил тот же голос, что и раньше.

Теперь боеголовка над Харрисбургом, Пенсильвания, её скорость «уменьшилась» до тринадцати тысяч миль в час…

Затем произошёл запуск третьей ракеты, и через секунду за ней последовал запуск четвёртой. При автоматической системе запуска компьютер выстреливал ракеты до тех пор, пока не увидит мёртвую цель.

— Осталось только две ракеты «Блок-IV» — сказал оружейник.

— Они дешёвые, — заметил капитан Блэнди. — Ну, давай, беби!

Вторая ракета тоже взорвалась позади цели — это было видно на экране телевизора.

— Три-два-один-сейчас!

Такая же судьба постигла третью ракету.

— О дерьмо, проклятье! — воскликнул Грегори. Все посмотрели на физика.

— В чем дело? — потребовал Блэнди.

— Инфракрасные искатели нацелены на самую яркую часть, но она находится позади боеголовки! Наши ракеты и целятся в неё! Проклятье!

— Пять ушли… шесть ушли… обе ушли чисто, — снова заявил тот же голос.

Теперь боеголовка пролетала над Фредериком, Мэриленд, со скоростью двенадцать тысяч узлов…

— Все, больше нет ракет «Блок IV».

— Включайте пусковое устройство «Блок III», — тут же скомандовал капитан.

Два следующих перехватчика вели себя, как первые два, пролетая в нескольких футах от цели, но взрываясь сразу позади её, а скорость снижения боеголовки была намного больше, чем скорость сгорания взрывчатого вещества в боеголовках ракет «Стэндард 2-ER». Поражающие осколки не успевали догнать боеголовку.

— Пуск Семь! Ушла чисто! — «Геттисберг» вздрогнул снова.

Пятая и шестая ракета пролетели мимо на расстоянии нескольких ярдов, в точности как и предыдущие четыре, но в данном случае промах в один ярд равносилен промаху в милю.

Снова задрожал корпус «Геттисберга».

— Восемь! Ушла чисто!

— Нам нужно перехватить её, прежде чем она снизится до пяти или шести тысяч футов. Это оптимальная высота взрыва боеголовки баллистической ракеты, — сказал Грегори.

— На таком расстоянии я могу расстрелять её из моей пятидюймовки, стоящей на баке, — сказал Блэнди. Теперь в его голосе был заметён страх.

Что касается его самого, Райан не мог понять, почему его не охватывает дрожь.

Смерть протягивала свою ледяную руку к нему не один раз… Молл в Лондоне… его собственный дом… «Красный Октябрь»… Какой-то безымянный холм в Колумбии. Когда-нибудь она коснётся его. Может быть, сегодня? Он затянулся последний раз и погасил сигарету в алюминиевой пепельнице.

— О'кей, вот приближается седьмая — пять-четыре-три-два-один-сейчас!

— Мимо! Вот проклятье!

— Девять ушла — Десять ушла, обе чисто! Больше ракет нет, — раздался голос какого-то далёкого главного старшины. — Все, парни.

Боеголовка пролетела над кольцевой дорогой округа Колумбия, шоссе 695, теперь на высоте меньше двадцати тысяч футов, проносясь по ночному небу подобно метеору — наверно, кое-кто так и думал, указывая на неё и зовя стоящих поблизости. Если они будут продолжать смотреть на неё до момента детонации, их глаза взорвутся, и они умрут слепыми…

— Восьмая мимо! Пролетела на расстоянии волоска проститутки! — воскликнул сердито чей-то голос. На экране телевизора было видно, что облачко взрыва совсем рядом с боеголовкой, просто в нескольких дюймах.

— Осталось ещё две, — сказал им оружейник.

Передний радиолокатор SPG-62 на правом борту крейсера изливал поток излучения на приближающуюся цель. Поднимающаяся навстречу ракета SM-2 со все ещё работающим ракетным двигателем нацелилась на отражённый сигнал, фокусируясь, сближаясь, видя источник отражённой энергии, который притягивал её, как мотылька к пламени, боеголовка-камикадзе размером с небольшой автомобиль, набрав скорость почти две тысячи миль в час, разыскивая в небе предмет, мчащийся в шесть раз быстрее… две мили… одна… тысяча ярдов… пятьсот… одна сот…

На телевизионном экране было видно, как боеголовка-метеор превратилась в град искр и пламени…

— Да! — хором воскликнули двадцать голосов.

Телевизионная камера следила за падающими искрами. На дисплее соседнего радиолокатора было видно, что они спускаются в город Вашингтон.

— Нужно послать людей, чтобы они собрали эти осколки. Некоторые из них — плутоний. Они опасны, — сказал Грегори, облокотившись на переборку. — Похоже, что наша ракета попала прямо в боеголовку. Боже мой, ну почему я так напортачил со своим программированием? — подумал он вслух.

— На вашем месте я бы не расстраивался, доктор Грегори, — заметил главный старшина Лик. — Ваш код помог последней ракете столкнуться с боеголовкой. Пожалуй, я поставлю вам кружку пива.

Глава 61 Революция

Как всегда, новости не вернулись достаточно быстро в то место, где они фактически возникли. Отдав приказ о запуске ракет, министр обороны Луо не имел представления, что делать дальше. Совершенно очевидно, он уже не мог уснуть. Америка вполне может нанести ответный ядерный удар, и поэтому его первая разумная мысль заключалась в том, что было бы неплохо унести ноги из Пекина. Он встал, воспользовался туалетом и плеснул в лицо холодной водой. Но затем ход его мыслей натолкнулся на каменную стену. Что делать дальше? Единственное имя, которое пришло ему в голову, было имя Чанг Хан Сана. Соединившись с ним по телефону, Луо заговорил быстро, не давая ему возможности прервать свой рассказ.

— Ты отдал приказ — что случилось, Луо? — не скрывая тревоги, спросил его старший министр без портфеля.

— Кто-то — русские или американцы, я не уверен — нанесли удар по нашей ракетной базе в Хуанхуа, пытаясь уничтожить наше стратегическое средство сдерживания. Разумеется, я тут же отдал приказ командиру базы запустить ракеты, — произнёс Луо голосом, который был одновременно вызывающим и защищающим свой поступок. — Ведь во время прошлого совещания мы приняли такое решение, разве не так?

— Да, Луо, мы обсуждали такую возможность. Но ты запустил ракеты, даже не проконсультировавшись с нами? — напомнил Чанг. Подобные решения всегда принимались коллегиально и никогда единолично.

— А разве у меня был выбор, Чанг? — ответил на его вопрос маршал Луо. — Если бы я заколебался даже на мгновение, нам было бы нечего запускать.

— Понятно, — ответил голос в телефонной трубке. — Что происходит сейчас?

— Ракеты запущены. Первые должны попасть в свои цели — Москву и Петербург — через десять минут. У меня не было выбора, Чанг. Я не мог позволить им полностью разоружить нас.

Чанг мог ругаться и кричать на маршала, но в этом уже не было никакого смысла.

То, что случилось, уже случилось, и зачем расходовать интеллектуальную или эмоциональную энергию на то, что ты не в состоянии изменить.

— Хорошо. Нам нужно встретиться. Я соберу Политбюро. Немедленно приезжай в здание Совета министров. Как ты думаешь, нанесут американцы или русские ответный удар?

— Они не могут ответить нам тем же. У них нет ядерных ракет. На атаку бомбардировщиками потребуются часы, — ответил Луо, пытаясь изобразить это как хорошую новость.

* * *

В конце телефонного разговора Чанг почувствовал в желудке ледяной холод, который можно было сравнить с глотком жидкого гелия. Как часто случается со многими вещами в жизни, эта — рассматриваемая теоретически в комфортабельном конференц-зале — превращалась во что-то совсем иное, когда становилась крайне неприятной реальностью. И всё-таки — была ли она? В случившееся было трудно поверить. Она совсем не соответствовала реальности. Не было никаких видимых признаков — он мог, по крайней мере, ожидать гром и молнию за окном, которые сопровождают подобную новость, может быть даже крупное землетрясение. Но снаружи было всего лишь раннее утро, стрелки часов не достигли даже семи утра.

Неужели это действительно случилось?

Чанг прошёл босиком через спальню, включил телевизор и выбрал пультом передачу новостей CNN. Эту телевизионную станцию нельзя было принимать во всей стране, но, разумеется, подобный запрет не действовал здесь. Его знание английского языка было недостаточным для перевода слов комментатора, которые появлялись на экране с быстротой, недоступной для него. На экране он видел Вашингтон, и телевизионная камера была установлена, по-видимому, на крыше здания CNN.

Где она находилась на самом деле, Чанг не имел ни малейшего представления. Говорил чернокожий американец. Камера показывала его стоящим на вершине здания, микрофон в руке походил на чёрный пластиковый рожок мороженого. Он говорил очень быстро — настолько быстро, что Чанг понимал только одно слово из трех, — и смотрел куда-то слева от камеры широко раскрытыми испуганными глазами.

Значит, он знает, что происходит там, не так ли? — подумал Чанг, затем у него промелькнула мысль — может быть, он увидит уничтожение американской столицы по американскому телевидению? Это, решил он, будет иметь какую-то ценность как развлечение.

— Смотрите! — произнёс репортёр, и камера повернулась, показывая дымный след в небе…

Что за чертовщина? — подумал Чанг. Затем ещё один дымный след… и ещё… теперь на лице репортёра было выражение настоящего страха.

…Для сердца Чанга было приятно видеть такое выражение на лице американца, особенно чернокожего американского репортёра. Ещё одна из тех обезьян, которые причинили его стране столько неприятностей…

Итак, теперь он увидит одного из них сгоревшим от невероятного жара атомного взрыва… но, может быть, нет. Камера и передатчик мгновенно сгорят тоже, не правда ли? Так что он увидит всего лишь вспышку пламени, наверно, и пустой экран телевизора заменит изображение здания штаб-квартиры CNN в Атланте…

Ещё несколько дымных следов на небе. Ах да, это ракеты «земля-воздух»… могут ли такие ракеты перехватить ядерную боеголовку? Вряд ли, решил Чанг. Он посмотрел на часы. Движение секундной стрелки, казалось, решило дать возможность улитке выиграть соревнование на скорость, так медленно она перепрыгивала с одного деления на другое. Чанг чувствовал, что не может оторваться от изображения на экране телевизора с предвкушением, которое, он понимал, было извращённым. Но Америка была главным врагом его страны на протяжении стольких лет, разрушила два его лучших и так искусно задуманных плана — и теперь он видит её уничтожение с помощью одного из её собственных агентств, этого проклятого средства телевизионной демонстрации. И хотя Тан Деши утверждал, что американское телевидение не является органом американского правительства, разумеется, это неправда. Режим Райана в Вашингтоне должен иметь самые тесные отношения с этими лакеями, они так покорно следуют политике западных правительств…

Ещё два дымных следа прочертили небо… камера следила за ними и… что это? Подобно метеору или прожектору самолёта, заходящего на посадку, яркий свет в небе — казалось, он застыл на месте — нет, он двигается, если только это не дрожь от страха в руках оператора, — о да, это потому, что дымные полосы, казалось, ищут его… Так что прощай, Вашингтон, — подумал Чанг Хан Сан. Возможно, для Китайской Народной Республики наступят тяжёлые времена, но у него будет удовольствие увидеть гибель…

Но что это? Подобно взрывающемуся фейерверку в небе, град искр, направляющихся главным образом вниз… что это значит?..

Через шестьдесят секунд все стало ясно. Вашингтон не будет стёрт с лица Земли. Какая жалость, — подумал Чанг, — особенно если принять во внимание то, какие наступят последствия… С этой мыслью он принял душ, оделся и поехал в здание Совета министров.

* * *

— Господи боже мой, — выдохнул Райан. Первоначальные эмоции примирения со смертью и восторга от неожиданного спасения теперь проходили. Эти чувства мало отличались от тех, которые следовали бы за автомобильной катастрофой. Сначала недоверие, затем спасительные действия, которые были скорее автоматическими, чем обдуманными, затем, когда опасность миновала, обратный удар возвращающегося страха. Ты начинаешь думать о том, что произошло и осталось позади, что едва не случилось, и страх после того, как ты понимаешь, что уцелел, переходит в дрожь. Райан вспомнил, как однажды Уинстон Черчилль заметил, что не существует ничего, сравнимого с бурной радостью, когда винтовочная пуля пролетела мимо, — «в тебя стреляли, но безрезультатно» — такова была точная цитата, которую запомнил президент. Если так, то у Уинстона Спенсера Черчилля текла, должно быть, ледяная вода в его кровеносной системе, или у него было поразительное самообладание, большее, чем у этого американского президента.

— Ну что ж, надеюсь, что это была единственная баллистическая ракета, — заметил капитан Блэнди.

— Будем надеяться, капитан. У нас кончились ракеты, — сказал главный старшина Лик, закуривая сигарету, в соответствии с амнистией, объявленной президентом.

— Капитан, — сказал Райан, когда взял себя в руки, — каждый матрос, старшина и офицер на этом крейсере немедленно получает очередное воинское звание по приказу президента. Крейсеру «Геттисберг» как воинской единице объявляется Президентская благодарность с вручением почётной памятной эмблемы. Все это для начала, разумеется. Теперь, где радио? Я должен поговорить с «Никэпом».

— Вот, сэр. — Матрос передал ему телефонную трубку, соединённую с приёмным устройством. — Канал связи открыт, сэр.

— Робби?

— Джек?

— Ты все ещё вице-президент, — сказал «Фехтовальщик» «Томкэту».

— Полагаю, что пока. Боже мой, Джек, какого дьявола ты выкинул такой фокус?

— Сам не знаю. В тот момент это казалось правильной идеей. — Сейчас Джек сидел, держа телефонную трубку рукой и одновременно прижимая её плечом к щеке, чтобы она не упала на палубу. — Поступают какие-нибудь новости?

— Из НОРАД сообщают, что в небе все чисто — из китайского гнёзда выпорхнула только одна птичка. Черт побери, у русских Москва по-прежнему окружена кольцами противоракетных батарей. Они, наверно, справились бы с этим лучше нас. — Джексон сделал паузу. — Мы вызываем Группу поиска в чрезвычайных атомных ситуациях из Арсенала в Рокки-Маунтин для очистки заражённых участков. Министерство обороны работает совместно с полицией округа Колумбия… Господи, Джек, это заставило нас всех поволноваться, понимаешь?

— Да, у нас здесь тоже было достаточно напряжённо. И что теперь? — спросил президент.

— Ты имеешь в виду Китай? Что-то говорит мне, что нужно загрузить бомбардировщики В-2 на Гуаме тяжёлыми бомбами и послать их на Пекин, однако полагаю, что мы зайдём слишком далеко.

— Мне кажется, что нужно выступить с заявлением — я не уверен, с каким именно. Что ты собираешься делать?

— Я поинтересовался. В соответствии с правилами, мы должны продолжать полет ещё четыре часа и лишь после этого вернуться в Эндрюз. То же самое относится к Кэти и детям. Может быть, ты захочешь позвонить им тоже.

— Понял. О'кей, Робби, сиди спокойно в самолёте. Увидимся через несколько часов. Думаю, что заслужил пару стаканчиков.

— Слышу тебя, приятель.

— О'кей, президент Соединённых Штатов заканчивает связь. — Райан передал трубку матросу. — Капитан?

— Да, господин президент?

— Вся команда вашего корабля приглашается в Белый дом, прямо сейчас, на бесплатное угощение. Мне кажется, что все мы заслужили это.

— Сэр, я не буду возражать против этого.

— А те, кто останется на борту крейсера, если им хочется напиться, то я, как Верховный главнокомандующий, отменяю правила военно-морского флота на двадцать четыре часа.

— Слушаюсь, сэр.

— Чиф? — позвал Райан главного старшину.

— Я здесь, сэр. — Лик передал президенту пачку сигарет и зажигалку. — У меня в шкафчике есть ещё, сэр.

В этот момент в информационном центре появились двое мужчин в штатской одежде. Это были Хилтон и Малоуни из ночной смены Секретной службы.

— Как вы, парни, сумели добраться сюда так быстро? — спросил Райан.

— Андреа вызвала нас, сэр, — неужели случилось то, что мы думаем?

— Да, и вашему президенту требуется бутылка и мягкое кресло, джентльмены.

— На пирсе стоит автомобиль, сэр. Вы поедете с нами?

— О'кей — капитан, найдите автобусы или ещё что-то и приезжайте в Белый дом прямо сейчас. Если вам понадобится запереть корабль и оставить его без единого человека на борту, я не возражаю. Свяжитесь с казармами морской пехоты на Восьмой улице и авеню «Ай», пусть пришлют охрану на крейсер, если вы считаете это необходимым.

— Слушаюсь, господин президент. Мы скоро приедем.

До того, как вы приедете, я, наверно, уже буду пьян, — подумал президент.

Автомобиль, в котором приехали Хилтон и Малоуни, был одним из чёрных бронированных «Шеви Сабербан», которые следовали за президентом, куда бы он ни ездил. В нем они поехали прямо в Белый дом. Улицы внезапно заполнились людьми, которые просто стояли и смотрели вверх. Это показалось Райану странным.

Боеголовки больше не было в небе, а те её осколки, которые валялись на земле, слишком опасны, чтобы к ним можно было прикоснуться. В любом случае возвращение в Белый дом прошло безо всяких происшествий, и Райан сразу спустился в ситуационный центр, где, к своему удивлению, оказался в одиночестве. Офицеры в военной форме из Военного центра Белого дома казались наполовину удивлёнными и наполовину потрясёнными. А непосредственное последствие усилий, направленных на то, чтобы вывезти из столицы всех высокопоставленных правительственных чиновников — операция носила официальное название «Продолжение деятельности правительства», — имело обратный результат. В настоящий момент правительство все ещё было разбросано примерно в двадцати вертолётах и одном Е-4В и совершенно неспособно координировать свою деятельность. Райан подумал о том, что чрезвычайная ситуация была скорее рассчитана на то, чтобы выдержать атомное нападение, чем чтобы избежать его, и в данный момент это казалось очень странным.

По сути дела главный вопрос заключался сейчас в следующем: что делать дальше, черт побери? Райан не имел ни малейшего представления. Но тут зазвонил телефон, словно для того, чтобы помочь ему.

— Президент Райан слушает.

— Сэр, это генерал Дэн Лиггетт из Ударного командования в Омахе. Господин президент, мне кажется, что мы только что увернулись от крупнокалиберной пули.

— Да, генерал, можно сказать и так.

— Сэр, у вас есть распоряжения для нашего командования?

— А какими могут быть эти распоряжения?

— Видите ли, сэр, одним из вариантов может быть ответный удар, и…

— А, вы считаете, раз им не удалось уничтожить нас атомным взрывом, мы должны воспользоваться возможностью и уничтожить их атомным взрывом по-настоящему?

— Сэр, моя работа заключается в том, чтобы выдвигать предложения, а не обосновывать их, — сказал Лиггетт своему Верховному главнокомандующему.

— Генерал, вам известно, где я находился во время нападения?

— Так точно, сэр. Мужественный поступок, господин президент.

— Так вот, сейчас я пытаюсь разобраться со своей неожиданно вернувшейся жизнью и не имею представления, как поступить в общей обстановке, какой бы она ни была, чёрт возьми. Часа через два мы, может быть, сможем подумать о чём-то, но в настоящее время у меня нет ни малейшего представления, как поступить дальше. Знаете, генерал, я даже не уверен, что мне захочется принимать какое-то решение. Таким образом, пока мы не делаем ничего. Это вам ясно, генерал?

— Так точно, господин президент. Ударное командование не предпринимает никаких действий.

— Я свяжусь с вами.

— Джек? — раздался из дверей знакомый голос.

— Арни, я не люблю пить в одиночку — за исключением тех случаев, когда рядом никого нет. Как ты относишься к тому, чтобы мы с тобой осушили бутылку чего-то? Скажи официанту, чтобы он принёс нам бутылку «Мидлтона», и, знаешь, пусть захватит стакан для себя.

— Это верно, что ты пережидал нападение на корабле в военно-морской гавани?

— Да, — кивнул Райан.

— Почему?

— Я не мог убежать из города, Арни. Не мог заставить себя укрыться в безопасном месте и оставить пару миллионов людей жариться на адском огне. Можешь назвать это смелым поступком, а можешь — глупым. Мне ясно одно — я не мог спастись таким образом.

Ван Дамм обернулся в коридор и заказал виски кому-то, кого Джек не мог видеть, и затем повернулся обратно.

— Я ужинал у себя дома в Джорджтауне, когда CNN объявила, что начинает срочную передачу. Решил, что вполне могу вернуться сюда — полагаю, просто не поверил, как следовало бы.

— Да, в это трудно поверить. Думаю, что я должен спросить себя: а уж не было ли это моей ошибкой, когда я приказал послать туда группу коммандос. Почему люди всегда сильны задним умом, когда отдают распоряжения по таким важным проблемам?

— Джек, мир полон людей, которые могут считать себя великими только в том случае, если делают других маленькими, и чем больше цель, тем лучше они чувствуют себя. А репортёры любят выслушивать их точки зрения, потому что получается интересная история, в которой говорится, что ты в чём-то ошибался. Средства массовой информации почти всегда предпочитают интересную историю правдивому повествованию. Такова природа дела, которым они занимаются.

— Знаешь, это несправедливо, — заметил Райан, когда старший дворецкий вошёл с серебряным подносом, на котором стояла бутылка ирландского виски и три стакана, в которые уже был положен лёд. — Чарли, налей и себе, — сказал ему президент.

— Господин президент, мне не положено.

— Сегодня правила меняются, господин Пембертон. Если вы слишком напьётесь и не сможете сами ехать домой, я распоряжусь, чтобы вас отвёз один из агентов Секретной службы. Я когда-нибудь говорил вам, Чарли, какой вы хороший человек? Мои дети обожают вас.

Чарльз Пембертон, сын и внук официантов, обслуживающих Белый дом, налил три стакана, маленький для себя, и вручил их с грацией нейрохирурга.

— Садитесь, Чарли, и расслабьтесь. У меня есть к вам вопрос.

— Да, господин президент?

— Где вы были, когда над нами нависла опасность? Куда пошли, когда ядерная бомба падала на Вашингтон?

— Я не пошёл в убежище под Восточным крылом, решив, что там должны поместиться женщины. Я — видите ли, сэр, я поднялся в лифте на крышу и следил за происходящим оттуда.

— Арни, посмотри на смелого человека, — сказал Джек, салютуя ему поднятым стаканом.

— А где были вы, господин президент? — спросил Пембертон, нарушая правила этикета из-за простого любопытства.

— Я был на корабле, который сбил эту проклятую штуку, следил за тем, как моряки занимаются своей работой. Чуть не забыл, этот Грегори, учёный, которого подключил к работе Тони Бретано. Нам нужно позаботиться о нем, Арни. Он один из тех людей, которые спасли всех нас.

— Я запомню ваше указание, господин президент. — Ван Дамм сделал глубокий глоток из своего стакана. — Что ещё?

— Пока у меня больше нет «что ещё», — признался «Фехтовальщик».

* * *

В Пекине было сейчас восемь утра, и министры входили в конференц-зал подобно лунатикам. У каждого на губах был вопрос:

— Что случилось?

Премьер-министр Ху открыл заседание и приказал министру обороны доложить о том, что произошло ночью. Луо сообщил о происшествии монотонным голосом телефонной записи.

— Ты приказал запустить ракеты? — спросил потрясённый Шен, министр иностранных дел.

— А что мне оставалось делать? Генерал Хун доложил мне, что на его базу совершено нападение. У нас пытались отнять наше последнее стратегическое оружие — мы ведь говорили о такой возможности, разве не правда?

— Да, мы говорили об этом, — согласился Киан. — Но пойти на такой шаг без нашего одобрения? Это был политический поступок, совершенный без должного размышления, Луо. Какие новые несчастья вы навлекли на нас?

— И каков был результат? — спросил Фанг.

— Судя по всему, боеголовка ракеты или не сработала, или была перехвачена и сбита американцами. Единственная баллистическая ракета, успешно запущенная, была нацелена на Вашингтон. К сожалению, город уцелел.

— Ты говоришь — к сожалению?! — Голос Фанга звучал громче, чем мог припомнить кто-нибудь из сидящих за столом. — Ты идиот! Если бы ты добился успеха, сейчас нашей нации угрожала бы смерть! К сожалению?

* * *

Примерно в это же время в Вашингтоне чиновнику средней руки, работающему в ЦРУ, пришла в голову мысль. Они передавали как записанные на плёнку, так и прямые передачи с поля битвы в Сибири в Интернет, поскольку независимые телевизионные передачи не попадали к телезрителям в Китае.

— Почему бы нам, — спросил он своего супервайзера, не послать им также и передачи CNN? — Такое решение было немедленно принято, несмотря на то что оно могло противоречить закону об авторских правах. Но в данном случае здравый смысл превзошёл бюрократическую осторожность. Они тут же пришли к выводу, что CNN может в дальнейшем представить им счёт.

И вот, через час и двадцать минут после происшедшего события, сайт ЦРУ http://www.darkstarfeed.cia.gov./siberiabattle/realtime.ram начал передавать подробности о едва не случившемся уничтожении Вашингтона, столицы США. Новость об атомной войне, которая уже началась, но была остановлена по счастливой случайности, потрясла студентов, собравшихся на площади Тяньаньмэнь. Общее понимание того, что они сами могли стать жертвами ответного удара, не столько напугало их, сколько наполнило яростью их молодые сердца. На площади уже собралось примерно десять тысяч студентов, многие принесли с собой портативные компьютеры, которые они присоединили к сотовым телефонам, получив, таким образом, доступ к Интернету.

Глядя сверху, можно было определить расположение студентов с лэптопами и присоединёнными к ним сотовыми телефонами по крошечным кучкам собравшихся вместе людей. Затем главари демонстрации собрались вместе и начали быстро обсуждать что-то. Они знали, что должны что-то предпринять, только не знали, что именно. Зато все они понимали, что им могла угрожать смерть.

Их страсть увеличилась из-за комментариев американских репортёров CNN, которые поспешно вернулись в свои студии в Атланте и Нью-Йорке, причём многие высказывали точку зрения, что единственно правильным действием для Америки было ответить на китайское нападение тем же. Когда же репортёр, взявший на себя роль посредника, спросил, что значит «тем же», мнение остальных репортёров было предсказуемым.

Для студентов вопрос заключался теперь не в их жизни и смерти, а в спасении нации — миллиарда трехсот миллионов граждан, которых лишили жизни безумцы из Политбюро. Здание Совета министров находилось недалеко, и толпа студентов направилась к нему.

К этому времени количество полицейских на площади Небесного Спокойствия увеличилось. Утренняя смена пришла взамен ночной, и, к своему изумлению, полицейские увидели массу молодых людей. Они были тем более удивлены, потому что во время инструктажа им никто не сказал об этом. Полицейские ночной смены объяснили, что за время их дежурства на площади не произошло никаких противоправных действий, и, насколько им было известно, там происходила спонтанная демонстрация солидарности и поддержки мужественных солдат НОА в Сибири. Таким образом, полицейских оказалось немного, и ещё меньше из числа народной вооружённой полиции. По всей вероятности, это не имело бы значения в любом случае. Толпа студентов объединилась и с удивительной дисциплиной двинулась к зданию правительства своей страны. Когда они подошли ближе, их встретили вооружённые полицейские, которые не были готовы увидеть такую массу людей, направляющихся к ним. Старший из этих полицейских, капитан, подошёл к толпе и потребовал объяснения, кто возглавляет толпу. Двадцатидвухлетний студент механического факультета просто отстранил его, и толпа пошла дальше.

И снова это было невероятным событием для полицейского офицера, совершенно не привыкшего к тому, чтобы на его слова не обращали внимания. Когда это произошло, подобное застало его врасплох. К своему удивлению, он смотрел теперь на спину молодого человека, который должен был мгновенно остановиться при обращении к нему полицейского офицера. Офицер службы безопасности вообще ожидал, что толпа студентов остановится и замрёт на месте по его команде, такова была сила закона в Китайской Народной Республике. Но каким бы сильным ни был закон, он являлся одновременно хрупким, и когда ему не подчинились, за ним не было ничего. Здесь было только сорок вооружённых полицейских, и все они находились на первом этаже в задней части здания, потому что министры не хотели видеть вооружённых крестьян, если только те не стояли поодиночке или парами. Четыре дежурных офицера у главного входа были сметены в сторону, когда толпа ворвалась через двойные двери. Все достали пистолеты, но только один открыл огонь, ранив трех студентов. Его тут же смяли и били до тех пор, пока он не потерял сознания. Остальные трое тут же побежали к главному посту за подкреплением. К тому времени, когда полицейские добрались до главного поста, студенты уже бежали по широкой церемониальной лестнице на второй этаж.

Конференц-зал был надёжно изолирован, так что услышать, о чём говорят внутри, было невозможно. Эта мера была принята для того, чтобы исключить возможность подслушивания. Но звукоизоляция действует в двух направлениях, и потому люди, сидящие вокруг стола, не слышали ничего, пока коридор, ведущий к конференц-залу, не наполнился студентами. Но даже тогда министры повернулись, услышав шум, всего лишь с выражением досады.

Вооружённая служба безопасности разделилась на две группы: одна побежала к главному входу на первом этаже, вторая, во главе с майором, собиравшимся эвакуировать министров, поднялась по задней лестнице на второй этаж. Все происходило слишком быстро, без малейшего предупреждения, потому что городская полиция не сумела справиться со своей задачей и не осталось времени, чтобы вызвать вооружённые подкрепления. Как оказалось, группа полицейских на первом этаже натолкнулась на сплошную стену студентов, и хотя в распоряжении капитана, командовавшего этой группой, было двадцать человек, вооружённых автоматами, он заколебался, не решаясь отдать приказ стрелять, потому что видел больше студентов, чем было патронов в автоматах его людей. Заколебавшись, он упустил инициативу. Группа студентов подошла к вооружённым полицейским и начала говорить с ними спокойными и разумными голосами, которые резко контрастировали с дикими глазами толпы за их спинами.

На втором этаже ситуация была иной. Майор не колебался и отдал приказ выпустить очередь над головами студентов, чтобы напугать их. Однако студенты не испугались. Многие из них ворвались в двери, ведущие из главного коридора, и одна из этих дверей вела в конференц-зал, где шло заседание Политбюро.

Внезапное появление пятнадцати человек привлекло внимание всех министров.

— Что это такое?! — выкрикнул Чанг Хан Сан. — Кто вы?

— А вы кто? — насмешливо улыбнулся студент с механического факультета. — Вы и есть тот маньяк, который начал атомную войну?

— Нет никакой атомной войны — от кого вы услышали такую чепуху? — потребовал ответа маршал Луо. Его мундир дал понять студентам, кто с ними говорит.

— А, вы тот генерал, который послал наших солдат умирать в России?

— Что происходит? — спросил Чанг.

— Я думаю, что это народ, Чанг, — заметил Киан. — Наш народ, товарищ, — холодно добавил он.

Чувствуя вакуум власти и отсутствие решительности с её стороны, в зал протолкнулись новые группы студентов, и теперь служба безопасности не рискнула открыть огонь — здесь находились руководители их страны, прямо на линии огня.

— Хватайте их, хватайте их! Они не решатся стрелять в этих людей! — крикнул один из студентов. Группы студентов обежали стол и встали рядом с каждым министром.

— Скажи мне, юноша, — произнёс мягким голосом Фанг, обращаясь к стоящему рядом студенту. — Как вы узнали все это?

— Через наши компьютеры, разумеется, — ответил студент чуточку невежливо, но не грубо.

— Ничего не поделаешь, человек узнает правду, где может, — ответил старый министр.

— Значит, это правда, дедушка?

— Да, к сожалению, это правда, — ответил Фанг, не совсем понимая, на что он даёт правдивый ответ.

В этот момент в зал прорвались полицейские. Впереди бежал офицер с пистолетом в руке. При виде того, что происходит в зале, он остановился и широко открыл глаза. Студенты не были вооружены, но перестрелка в этом помещении неизбежно приведёт к гибели людей, которых он должен охранять, и теперь наступил момент, когда он тоже заколебался.

— Сейчас необходимо всем успокоиться, — сказал Фанг, отодвигая своё кресло от стола. — Вот вы, товарищ майор, вы знаете, кто я?

— Да, товарищ министр, но…

— Отлично, товарищ майор. Начнём с того, что вы прикажете своим людям убрать оружие. Нам не нужно, чтобы здесь убивали кого-то. И без того погибло много людей.

Офицер обвёл взглядом зал. Все молчали, и в этой пустоте прозвучали слова, хотя и не те, которых он ожидал, но всё-таки они имели вес. Майор повернулся и молча, не произнося ни единого слова, махнул рукой, и его люди успокоились.

— Очень хорошо. А теперь, товарищи, — сказал Фанг, снова поворачиваясь к своим коллегам, — я считаю, что у нас здесь должны быть произведены некоторые изменения. Прежде всего, нам нужно, чтобы министр иностранных дел Шен вступил в контакт с Америкой и объяснил им, что произошёл ужасный несчастный случай. Он скажет, что мы обрадованы тем, что в Америке никто не пострадал, и что мы накажем тех, кто виновен в этом происшествии. Для этого я требую немедленного ареста премьер-министра Ху, министра обороны Луо и министра Чанга. Это они втянули нас в глупую авантюру в России, которая теперь угрожает погубить всех нас. Вы трое подвергли опасности нашу страну, и вас ждёт расплата за это преступление. Товарищи, предлагаю голосовать, — заявил Фанг.

Никто не решился голосовать против; даже Тан и министр внутренних дел Тонг кивнули в знак согласия.

— А сейчас, Шен, вы немедленно предложите России и Америке прекратить военные действия, и также скажете им, что те, кто несёт ответственность за эту губительную авантюру, будут наказаны. Мы все согласны с этим, товарищи?

Все были согласны.

— Что касается меня, я считаю, что мы должны поблагодарить небесные силы за то, что можем положить конец этому безумию. Пусть это произойдёт как можно быстрее. А пока я встречусь с этими молодыми людьми, и мы обсудим другие вопросы, представляющие для них интерес. Вы, товарищ майор, отведёте арестованных в место заключения. Киан, вы согласны остаться со мной и поговорить со студентами?

— Да, Фанг, — сказал министр финансов, — я буду рад присоединиться к вам.

— Итак, молодой человек, — обратился Фанг к студенту, который был похож на главаря. — Что вы хотите обсудить?

* * *

«Чёрным ястребам» предстоял долгий путь обратно. Промежуточная заправка прошла как по маслу, но вскоре стало ясно, что в ходе атаки на Хуанхуа погибли почти тридцать солдат, все русские. Не в первый раз Кларк терял хороших людей, и, как и раньше, причиной всего была просто неудача. Но это плохое объяснение для молодой вдовы. Ещё одним фактором, который не давал ему покоя, была ракета, сумевшая ускользнуть. Он видел, как ракета начала уклоняться на восток. Она была нацелена не на Москву, и это всё, что он знал. Обратный путь был печальным, все молчали, и он не мог исправить положение, связавшись с кем-нибудь по спутниковому телефону, потому что в какой-то момент он упал и сломал антенну. Но Кларк знал, что потерпел неудачу, и последствия такой неудачи превосходили самые страшные кошмары, которые могли только появиться в его воображении. Единственная хорошая новость, которая могла прийти ему в голову, заключалась в том, что никто из его родственников не жил в районе предполагаемой цели, но там жили миллионы других людей. Наконец вертушка коснулась посадочной площадки, и двери открылись, выпуская солдат. Кларк увидел генерала Диггза и подошёл к нему.

— Каковы потери от взрыва?

— Крейсер ВМС сбил боеголовку над Вашингтоном.

— Что?

— Генерал Мур сообщил мне. Крейсер «Геттисберг» сбил боеголовку над самым центром Вашингтона. Нам повезло, мистер Кларк.

У Джона едва не подогнулись ноги, когда он услышал эту новость. В течение последних пяти часов его воображение рисовало атомный гриб с его именем над каким-то американским городом. Однако бог или удача вмешались, и этого было ему достаточно.

— Что случилось, мистер К.? — спросил Чавез, не скрывая тревогу. Диггз сообщил эту новость и ему. — Крейсер? Гребаные ВМС? Черт меня побери. Оказывается, и они на что-то годятся, а?

* * *

К этому времени Джек Райан был уже пьян. «Если об этом узнают средства массовой информации… — подумал он, — ну и черт с ними». Министры вернулись в Вашингтон, но он отложил заседание до следующего утра. Ему понадобитсявремя, чтобы принять решение. Самая очевидная реакция, о которой заявляли «говорящие головы» на различных телевизионных программах, была такой, о которой он даже не будет думать, не говоря уже о том, чтобы отдать приказ. Нужно найти что-то лучшее, чем массовая бойня. Он не отдаст такой приказ, хотя его явно привлекала мысль о специальной операции, направленной на уничтожение китайского Политбюро. Было пролито огромное количество крови, и прольётся ещё. Подумать только, что всё это началось из-за итальянского кардинала и проповедника-баптиста, убитых глупым китайским полицейским, который, не думая, нажал на спусковой крючок. Неужели мир перевернулся на такой оси, как эта?

Это, — подумал Райан, — достойно ещё одного стакана.

Но даже из этого должно появиться что-то хорошее. Из таких происшествий нужно уметь извлекать уроки. Но какие уроки? Это казалось слишком запутанным для американского президента. Все произошло так быстро. Он стоял на краю пропасти, такой глубокой и такой ужасной, что её огромная пасть все ещё наполняла его глаза, и разобраться в этом одному человеку было слишком трудно. Джек посмотрел в лицо неминуемой смерти и вернулся обратно, но вместе с ним были несколько миллионов людей. Истина заключалась в том, что его мозг отключился в результате всего этого, был неспособен анализировать, неспособен привести в должное соотношение информацию. Все, что сейчас хотелось президенту, — это обнять свою семью, удостовериться в том, что мир по-прежнему находится в том состоянии, в каком ему положено быть.

По какой-то причине люди считали его сверхчеловеком, божественным существом, способным справиться с вещами, на которые неспособен любой другой человек. Может быть, он действительно продемонстрировал храбрость, оставшись в Вашингтоне, но после приступа храбрости наступил упадок, и ему требовалось что-то внешнее, что-то, находящееся за пределами его существа, чтобы восстановить своё мужество. Колодец, из которого он черпал мужество, совсем не был бездонным, и на этот раз опущенное ведро громыхало о камни на дне…

Зазвонил телефон. Арни поднял трубку.

— Джек? Это Скотт Адлер.

Райан взял трубку.

— Да, Скотт, слушаю тебя.

— Мне позвонил Билл Килмер, исполняющий обязанности посла в Пекине. Он говорит, что министр иностранных дел Шен только что приезжал в посольство. Шен сказал, что они приносят глубокие извинения за запущенную ракету. Они говорят, что это был ужасный несчастный случай и они рады, что ракета не взорвалась.

— Это чертовски любезно с их стороны, — заметил Райан.

— Дальше, люди, отдавшие приказ о запуске, арестованы. Китайское руководство просит нашей помощи в окончании этой войны. Шен сказал, что они предпримут все разумные усилия, чтобы положить ей конец. Далее он сказал, что они готовы объявить одностороннее прекращение огня, отвести все войска за свои границы и рассмотрят вопрос о выплате репараций России. Они сдаются, Джек.

— Вот как? Почему?

— Создаётся впечатление, что в Пекине произошло какое-то восстание. Поступающие сообщения очень отрывочны, но, судя по всему, правительство свергнуто. По-видимому, Фанг Ган стал временно исполняющим обязанности премьер-министра. Это всё, что мне известно, Джек, но это похоже на хорошее начало. С твоего разрешения и с согласия России, я бы сказал, что нам следует пойти им навстречу.

— Согласен, — ответил президент, даже не задумываясь о существе вопроса. Черт возьми, сказал он себе, разве нужно особенно раздумывать, когда речь идёт о прекращении войны? — И что дальше?

— Далее, я хочу провести переговоры с русскими, чтобы удостовериться, что они не возражают. Мне кажется, они согласятся. Затем мы проведём переговоры о деталях. По сути дела, все карты у нас в руках, Джек. Противная сторона бросила их на стол.

— Просто так? Мы закончим все это просто так? — спросил Джек.

— Необязательно быть Микеланджело и создавать Сикстинскую капеллу, Джек. Надо, чтобы соглашение просто работало.

— А оно будет работать?

— Да, Джек, должно.

— О'кей, связывайся с русскими, — решил Райан, опуская стакан на стол.

«Может быть, это конец последней войны, — подумал Джек. — Если так, совсем необязательно, чтобы он был блистательным».

* * *

Это был хороший рассвет для генерала Бондаренко и должен был стать ещё лучше. Полковник Толкунов вбежал в командный центр, держа в руке лист бумаги.

— Мы только услышали это по китайскому радио, военному и гражданскому. Они отдали приказ своим Вооружённым силам немедленно прекратить огонь и начать подготовку к уходу с нашей территории.

— Вот как? Почему они считают, что мы позволим им уйти? — спросил русский командующий.

— Это начало, товарищ генерал. Если за этим последует дипломатическое обращение в Москву, то война скоро закончится. Вы победили, — добавил полковник.

— Я победил? — спросил Геннадий Иосифович. Он потянулся. Было так приятно этим утром смотреть на карты, видеть расположение воинских формирований и знать, что победа на его стороне. Если это конец войны и он одержал победу, то этого пока достаточно, не правда ли? — Очень хорошо. Пусть Москва подтвердит это.

* * *

Разумеется, все было не так просто. Воинские части, соприкасающиеся друг с другом, обменивались огнём ещё несколько часов, пока приказ не дошёл до них.

Тогда огонь прекратился и вторгшиеся войска отступили от своих противников, а русские, тоже получившие приказ, не преследовали их. К закату стрельба и убийство прекратились, в ожидании дальнейшего урегулирования. Церковные колокола гремели по всей России.

* * *

Головко обратил внимание на звон колоколов и на заполнившие город толпы людей, пивших водку и празднующих победу своей страны. Россия снова чувствовала себя великой державой, и это положительно влияло на моральное состояние народа. Но что ещё лучше, через несколько лет они начнут пожинать урожай своих богатых ресурсов — а до этого поступят колоссальные займы… и, может быть, просто может быть, Россия повернёт наконец за угол и успешно начнёт новое столетие, после того как бессмысленно расточила почти все предыдущее.

* * *

Была уже ночь, когда об окончании войны сообщили из Пекина остальному Китаю.

Конец войны, так недавно начавшейся, потряс тех, кто с самого начала так и не понял её причины. Затем было объявлено, что создано новое правительство, и это тоже озадачило людей, ещё не получивших никаких объяснений, с которыми придётся подождать. Временным премьер-министром стал Фанг Ган, имя которого было известно из газет и фотографий, а не по его делам и поступками. Но он выглядел старым и мудрым, а Китай был скорее страной огромной инерции, чем великих мыслей, и хотя направление развития страны поменялось, для его населения оно изменится очень медленно. Люди пожимали плечами и спокойными и размеренными голосами обсуждали новые загадочные события.

Для одной женщины в Пекине перемены означали, что её работа тоже изменится, если не в конкретных обязанностях, то в их важности. Минг пошла ужинать — рестораны не закрывались — со своим иностранным любовником, обсуждая за напитками и лапшой необычайные события, происшедшие днём, затем они пошли в его квартиру, где девушку ждал десерт в виде японской колбаски.

Том Клэнси Красный кролик

Как правило, герои — это самые обыкновенные люди.

 Генри Дэвид Торо

Самым важным в жизни человека является искусство посвятить душу добру или злу.

 Пифагор

Не познав порядков Небес, невозможно стать великим человеком.

 Конфуций

Посвящается Дэнни Оу и бойцам пожарного расчета 52

Пролог Задний дворик

Самым страшным, решил Джек, будет учиться заново водить машину. Он уже купил себе «Ягуар» — надо помнить, что здесь это название произносится как «йе-гю-ар», — но оба раза, подходя к машине в автосалоне, Джек приближался к ней с левой, а не с правой стороны. Продавец не рассмеялся вслух, но Райан не сомневался, что ему очень хотелось. Хорошо хоть он по ошибке не сел на место пассажира, тем самым выставив себя полным идиотом. Надо будет постоянно держать в памяти: «правильная» сторона дороги — левая. Поток встречных машин придется пропускать, делая правый поворот, а не левый. Крайний левый ряд на автомагистралях — на шоссе, поправился Джек, — предназначается для самых медленно ползущих машин. Электророзетки на стенах все, как одна, кривые. Дом не подключен к центральному отоплению, несмотря на царскую сумму, которую пришлось за него выложить. Кондиционеров тоже нет, хотя в них, вероятно, в этих местах надобности не возникает. Здешний климат жарким никак не назовешь: когда столбик термометра поднялся до семидесяти пяти градусов по Фаренгейту, местные жители стали валиться прямо на улице с тепловыми ударами. У Джека мелькнула мысль, а как бы они чувствовали себя в вашингтонском климате. Судя по всему, песенка про «сумасшедших собак и англичан»[364] осталась в прошлом.

Впрочем, могло бы быть еще хуже. Джек все же получил пропуск, который позволял закупать продукты в военном магазинчике на ближайшей авиабазе в Гринэм-Коммонс: так что, по крайней мере, гамбургеры будут те, что надо, и вообще все товары будут напоминать то, к чему он привык в супермаркете «Джайант» дома, в Мериленде.

Но все равно, еще так много диссонирующих ноток. Естественно, британское телевидение оказалось другим; разумеется, Джек особенно не надеялся, что у него будет возможность бездельничать перед голубым экраном, но малышке Салли требовалось получать ежедневную дозу мультиков. К тому же, даже когда читаешь что-то важное, фоновое сопровождение какой-нибудь совершенно дурацкой передачи действует по-своему успокаивающе. Телевизионные выпуски новостей были вполне сносными, а газеты оказались просто хорошими — в целом гораздо лучше, чем то, что Джек читал дома. И все же ему будет очень недоставать «По ту сторону»[365]. Оставалось надеяться, что комиксы будут в «Интернешнал геральд трибьюн». Можно будет покупать газету в киоске на железнодорожной станции. В любом случае, надо же будет следить за бейсболом.

Грузчики — носильщики, напомнил себе Райан, — деловито суетились под руководством Кэти. Дом оказался совсем неплохим, хотя и значительно меньше, чем их особняк на Перегрин-Клифф, который сейчас был сдан в аренду полковнику морской пехоты, преподававшему в Военно-морской академии. Хозяйская спальня выходила окнами на сад площадью четверть акра. Сотрудник агентства недвижимости особенно превозносил именно сад.

И действительно, здесь было что посмотреть. Судя по всему, предыдущий владелец проводил в саду много времени: все пространство было засажено розами, в основном алыми и белыми, вероятно, в честь династий Ланкастеров и Йорков. Между ними росли розовые розы, словно показывая, что эти две династии слились в Тюдоров, хотя эта династия оборвалась на Елизавете Первой — что, в конечном счете, привело к восшествию на престол новой династии, к которой Райан по определенным причинам питал самые теплые чувства.

И погода стояла на удивление хорошая. За те три дня, что провело здесь семейство Райанов, еще не было ни одного дождя. Солнце всходило очень рано, а заходило поздно; зато зимой, насколько было известно Райану, оно вообще не поднимается над горизонтом и сразу же садится. Кто-то из новых знакомых, с кем он успел сойтись в Государственном департаменте, предостерегал, что долгие ночи могут отрицательно сказываться на маленьких детях. В свои четыре года и шесть месяцев Салли еще попадала в эту категорию. Ну а вот пятимесячный Джек, вероятно, такие вещи просто не заметит. И, к счастью, спал малыш превосходно — кстати, именно этим он и занимался сейчас, под присмотром своей няньки Маргарет ван дер Беек, молодой рыжеволосой дочери методистского священника из Южной Африки. Маргарет пришла с отличными рекомендациями… после чего ее прошлое было досконально проверено полицией Большого Лондона. Кэти отнеслась к идее пригласить няньку без особого энтузиазма. Мысль о том, что ее ребенка будет воспитывать чужой человек, скрежетала ей по нервам, словно ноготь по стеклу; однако это был почитаемый местный обычай, и иногда, как, например, в случае с неким Уинстоном Спенсером Черчиллем, он приносил весьма неплохие результаты. Мисс Маргарет подобрало ведомство сэра Бейзила — и это при том, что то агентство, через которое искала работу она сама, имело официальную лицензию правительства ее величества. Что на самом деле ничего не значило, напомнил себе Джек. Перед отъездом в Великобританию он прослушал специальный курс. «Вероятному противнику» — британский термин, который уже начинал приживаться в Лэнгли, — уже не раз удавалось проникнуть в разведывательные службы Великобритании. ЦРУ считало, что Лэнгли пока что остается неприступным, однако Джек в этом сомневался. КГБ действует чертовски неплохо, а в мире повсюду полно алчных людей. Конечно, платят русские не слишком щедро, но некоторые люди готовы продать душу и свободу за сущие гроши. При этом они не вешают себе на шею табличку с броской надписью «Я ПРЕДАТЕЛЬ».

Из всех лекций самыми нудными были посвященные проблемам безопасности. В семье Джека этими вопросами занимался его отец, а сам он так и не научился мыслить соответствующими категориями. Одно дело искать веские доказательства среди потока мусора, текущего по разведывательным службам, и совсем другое — подозрительно коситься на всех коллег по работе, с которыми при этом необходимо сохранять приветливые, дружеские отношения. Джеку захотелось узнать, не относятся ли так же к нему самому… наверное, нет, пришел к заключению он. В конце концов, он заплатил все долги сполна. В доказательство этого у него на плече остались бледные, затянувшиеся шрамы, — а также кошмарные сны о той ночи на Чесапикском заливе, в которых оружие у Джека в руках упрямо отказывалось стрелять, несмотря на все его усилия. Эти сны до сих были наполнены отчаянными криками Кэти, проникнутыми тревогой и ужасом, звучащими у него в ушах. Он ведь одержал победу в той схватке, разве не так? Почему же в снах все предстает иначе? Наверное, об этом следовало бы поговорить с психотерапевтом, вот только, если послушать старых кумушек, к «мозговеду» нужно обращаться только тогда, когда окончательно спятил…

Салли кружила по всему дому, любуясь своей новой спальней, восхищаясь своей новой кроватью, которую собирали носильщики. Джек держался в стороне. Кэти решительно заявила, что он не годится даже для того, чтобы контролировать работу, не говоря уж о том, чтобы выполнить ее самому, — и это несмотря на то, что свой набор инструментов, без которого ни один американский мужчина не чувствует себя таковым, Джек достал из багажа в самую первую очередь. Разумеется, у носильщиков был собственный инструмент — и их также проверила британская разведка, чтобы какой-нибудь агент КГБ не установил в доме аппаратуру прослушивания. Старина, так не пойдет.

— Ну, где этот турист? — произнес голос с американским акцентом.

Райан вышел в прихожую, чтобы выяснить, кто это может быть…

— Дэн! Как поживаешь, черт бы тебя побрал?

— На работе у нас сегодня скукотища смертная, поэтому мы с Лиз решили наведать вас, посмотреть, как вы устроились на новом месте.

И, конечно же, за атташе американского посольства по юридическим вопросам неотступно следовала его красавица-жена, великомученица Святая Лиз, супруга сотрудника ФБР.

Подойдя к Кэти, миссис Мюррей дружески обняла и поцеловала ее, и женщины тотчас же отправились в сад. Кэти обожала розы, и Джек ничего не имел против. Все гены садоводства в семействе Райанов сосредоточились в отце Джека, который не передал сыну ничего.

Мюррей критически осмотрел своего друга.

— Выглядишь ты ужасно.

— Перелет был долгим, книга попалась нудная, — объяснил Джек.

— Разве ты не выспался в дороге? — удивленно спросил Мюррей.

— На борту самолета? — изумился Райан.

— А что в этом такого страшного?

— Дэн, когда плывешь на корабле, видно, что тебя держит. А про самолет этого никак не скажешь.

Мюррей прыснул.

— Тебе лучше поскорее привыкнуть к этому, дружище. Постоянно мотаясь в аэропорт имени Даллеса и обратно, ты быстро налетаешь очень много миль.

— Наверное, ты прав.

Как это ни странно, Джек, соглашаясь на новую работу, как-то совсем упустил это из виду. «Какой же я глупец,» — запоздало сообразил он. Ему придется летать в Лэнгли и обратно по меньшей мере раз в месяц — не лучшая перспектива для человека, который поднимается на борт самолета с большой неохотой.

— Как происходит переезд? Все в порядке? Ты знаешь, что этим ребятам можно верить. Старина Бейзил пользуется их услугами уже двадцать с лишним лет; моим друзьям из Скотленд-Ярда они тоже нравятся. Половина из них — бывшие полицейские.

И Мюррею не нужно было добавлять, что полицейские гораздо надежнее разведчиков.

— В ванной «жучков» нет? Замечательно! — заметил Райан.

За свое пока что очень непродолжительное знакомство с разведывательными службами Райан уже успел выяснить, что эта жизнь несколько отличается от преподавания истории в Военно-морской академии. Вероятно, «жучки» в ванной все же есть — вот только подключены они к ведомству Бейзила…

— Знаю. И у меня тоже проверяли. Но вот хорошая новость: со мной тебе придется общаться часто — если, конечно, ты ничего не имеешь против.

Райан устало кивнул, пытаясь сохранить на лице улыбку.

— Ну, по крайней мере, мне будет с кем выпить кружку пива.

— Здесь это национальный вид спорта. В пивных заключается больше сделок, чем в кабинетах. У англичан это что-то вроде сельского клуба.

— И пиво совсем неплохое.

— Гораздо лучше той мочи, что у нас дома. Тут я уже полностью обратился в новую веру.

— В Лэнгли мне сказали, что ты собираешь информацию для Эмила Джекобса.

— Есть немного, — кивнул Мюррей. — Не в обиду будет сказано, у нас это получается гораздо лучше, чем у вас, ребят из Управления. Оперативный отдел до сих пор не оправился от провала семьдесят седьмого года, и, на мой взгляд, в ближайшее время этого пока что не произойдет.

Райан вынужден был согласиться.

— Адмирал Грир придерживается такого же мнения. Боб Риттер умен — возможно, даже слишком умен, если ты понимаешь, что я хочу сказать, — но у него недостаточно друзей в Конгрессе для того, чтобы расширить свою империю так, как бы ему хотелось.

Грир занимал должность главного аналитика ЦРУ; Риттер возглавлял оперативный отдел. Они не слишком ладили друг с другом.

— Риттеру не верят так, как верят руководству разведывательно-аналитического отдела. Это все отголоски катастрофы с комиссией Черча[366], случившейся десять лет назад. Понимаешь, Сенат, похоже, успел начисто забыть, кто возглавлял ту операцию. Босса причислили к лику святых, а тех, кто старался выполнить его приказы — правда, весьма неуклюже, — безжалостно распяли. Черт побери, это самое настоящее… — Мюррей остановился, подыскивая подходящее слово. — Немцы называют это «sweinerei»[367]. Точно перевести на английский это нельзя, но ты понял, что это означает.

Джек одобрительно крякнул.

— Да, это получше, чем наше «…новина».

Попытка физического устранения Фиделя Кастро, предпринятая во времена «Камелота»[368] ЦРУ по указанию Генеральной прокуратуры, была словно позаимствована из арсенала Дятла Вуди[369] с вкраплениями из «Трех бездельников»[370]: политики попытались сымитировать Джеймса Бонда, литературного героя, созданного провалившимся британским шпионом. Фильмы просто не имели ничего общего с реальным миром, как Райану пришлось выяснить на собственной шкуре, сначала в Лондоне, а затем в гостиной своего дома.

— Ладно, Дэн, скажи честно, как они, знают свое дело?

— Кто, британцы? — Мюррей пригласил Райана последовать за ним на лужайку перед домом. Что с того, что британская разведка проверила грузчиков — Мюррей ведь работал в ФБР. — Бейзил — специалист мирового класса. Вот почему он держится на своем месте так долго. В свое время он был блестящим оперативником, и именно он первым заподозрил что-то неладное в отношении Филби[371] — и не забывай, что Бейзил в то время был лишь зеленым новичком. А сейчас он замечательно справляется с администраторскими обязанностями — у него очень гибкий и живой ум, какой встречается крайне редко. Все местные политики независимо от партийной принадлежности ему доверяют. Добиться этого было очень нелегко. Для британцев он сейчас что-то вроде того, кем был для нас когда-то Гувер[372], но только без аспекта культа личности. Мне Бейзил очень нравится. Отличный парень; с таким приятно работать. И Бейзил очень любит тебя, Джек.

— Почему? — удивился Райан. — Я не сделал ничего особенного.

— У Бейзила чутье на настоящий талант. Он считает, что у тебя есть именно то, что нужно. Он просто без ума от той затеи, которую ты придумал в прошлом году для борьбы с утечкой информации — «Ловушка для канареек» — и, к тому же, совсем не помешало то, что ты заодно спас жизнь наследнику британского престола. В Сенчури-Хаузе тебя примут, как родного. Если ты оправдаешь возложенные на тебя надежды, тебя будет ждать блестящая карьера в разведке.

— Великолепно. — Однако сам Райан до сих пор сомневался, действительно ли хочет этого. — Дэн, ты не забыл, что я биржевой игрок, ставший преподавателем истории?

— Джек, все это осталось в прошлом. Смотри вперед, хорошо? В свое время ты очень неплохо разбирался в акциях, работая в «Меррил Линч»[373], верно?

— Ну да, мне удалось заработать несколько долларов, — подтвердил Райан. На самом деле он заработал очень много долларов, и его портфель акций продолжал пухнуть. Там, дома, люди продолжали богатеть на Уолл-стрит.

— Ну а теперь настала пора тебе приложить свой ум к чему-то действительно важному, — предложил Дэн. — Не хочется тебя разочаровывать, Джек, но в разведке умных людей — раз два и обчелся. Уж мне-то это известно. Я сам в ней работаю. Полно тупиц, много относительно толковых людей, но настоящих звезд единицы, дружище. А у тебя есть все для того, чтобы стать звездой. Джим Грир в этом уверен. Как и Бейзил. Твое мышление не стиснуто никакими рамками. Как и мое. Вот почему я больше не гоняюсь за грабителями в Риверсайде или Филадельфии. И все же мне никогда не приходилось зарабатывать миллион зеленых, играя на бирже.

— Дэн, из того, что мне повезло, еще не следует, что я человек необыкновенный. Черт побери, Джо, папаша Кэти заработал столько, сколько мне не заработать за всю жизнь, но при этом он своенравный и упрямый сукин сын.

— Ну, ты сделал его дочь супругой почетного рыцаря.

Джек смущенно улыбнулся.

— Да, тут ты прав.

— Смею тебя заверить, Джек, здесь это откроет множество дверей. Англичане обожают титулы. — Мюррей помолчал. — Ну а теперь — как насчет пинты пива? Здесь, совсем рядом, есть одно замечательное заведение, «Цыганская мошка». А то этот переезд вас окончательно сведет с ума. Это еще хуже, чем строить новый дом.

Его рабочее место находилось на первом подземном этаже здания центрального управления: истинный смысл этой меры безопасности ему так и не объяснили, но, судя по всему, такое же подразделение имелось в штаб-квартире «главного противника». Там оно называлось «Меркурием» в честь посланника, к услугам которого прибегали боги, — очень уместное название, вот только в стране уже много лет не признавали никаких богов и ничего божественного. Все сообщения, пройдя через шифровальщиков, попадали к нему на стол, и он внимательно изучал их на предмет наличия кодовых слов, практически не обращая внимания на содержание. Затем документы направлялись в соответствующие подразделения соответствующим сотрудникам, которые уже принимали необходимые меры; после чего поступали ответные сообщения, и он пересылал их в другую сторону. Эти потоки подчинялись четкому графику: утром, как правило, сообщения бывали преимущественно входящими, а после обеда документы становились в основном исходящими. Самым утомительным, разумеется, было шифрование, потому что многие оперативные работники на местах пользовались своими личными шифровальными блокнотами. Вторые экземпляры этих блокнотов хранились в комнатах, которые располагались справа от его стола. Сидевшие в них шифровальщики пропускали через себя самые разнообразные секреты, начиная от любовных похождений итальянских политиков до точного распределения целей американской ядерной программы.

Как это ни странно, шифровальщики никогда не говорили о своей работе, о тех сообщениях, которые через них проходили, — как о входящих, так и об исходящих. Почему-то они относились ко всему этому с полным безразличием. Возможно, их как раз и отбирали с учетом этих психологических факторов — по крайней мере, его это нисколько бы не удивило. Это управление было создано гениями, но работать в нем должны были бездушные роботы. Если бы технический прогресс сделал возможным производство подобных роботов, можно не сомневаться, здесь не осталось бы живых людей, потому что у машин есть одно важное качество: можно не беспокоиться о том, что они значительно отклонятся от заданного пути.

Однако, машины не обладают способностью самостоятельно мыслить, а в его работе умение думать и запоминать считалось очень полезным; только при этих условиях ведомство могло эффективно действовать — а его деятельность была жизненно необходима. Оно являлось щитом и мечом государства, которому требовалось и то, и другое. А он был в нем чем-то вроде почтмейстера; он должен был помнить, что и куда было направлено. Разумеется, ему не было известно все; однако он знал гораздо больше большинства тех, кто работал с ним в одном здании: кодовые названия операций, места действий, и, достаточно часто, цели и задачи, поставленные перед исполнителями. Как правило, ему не были известны настоящие имена и лица оперативных работников, но он знал задания, которые они получали, знал кодовые имена завербованных ими агентов и, по большей части, он знал, какую информацию предоставляли эти агенты.

Он работал здесь, в этом управлении, уже девять с половиной лет. Он попал сюда в 1973 году, сразу же после того, как окончил механико-математический факультет Московского государственного университета. Его незаурядная голова была сразу же замечена кадровиками КГБ, охотившимися за талантами. Он весьма прилично играл в шахматы, и именно этим, наверное, объяснялась натренированная память — следствие анализа множества партий великих гроссмейстеров, что позволяло в самых разных позициях находить нужный ход. Он даже подумывал о том, чтобы превратить шахматы в дело всей жизни; однако несмотря на то, что занимался он ими усердно, по-видимому, этого все же было недостаточно. Борис Спасский, в то время сам еще только молодой шахматист, разгромил его вчистую, одержав шесть побед и в утешение позволив ему две партии свести вничью; и тем самым похоронил все его надежды на славу, успех в жизни… и возможность путешествовать. Сидя за столом в своем кабинете, он грустно вздохнул. Путешествия. Он также изучал и географию, и, закрыв глаза, мог явственно увидеть образы, в основном черно-белые: Большой канал в Венеции, улица Риджент-стрит в Лондоне, потрясающие пляжи Копакабана в Рио-де-Жанейро, склон горы Эверест, которую сэр Хиллари покорил тогда, когда сам он еще только учился ходить… все те места, которые ему никогда не суждено будет увидеть собственными глазами. Только не ему. Только не человеку, имеющему доступ к совершенно секретной информации. Нет, КГБ очень тщательно подбирал таких людей. Доверять нельзя было никому — этот урок был усвоен большой кровью. Что такого особенного в его стране, если многие стремятся бежать из нее? И в то же время миллионы отдали жизни, сражаясь за Родину… Он был избавлен от службы в армии благодаря своим успехам в математике, потенциалу в шахматах, но в первую очередь, наверное, потому, что его взяли на работу в дом номер два по площади Дзержинского. Вместе с этим пришли хорошая отдельная квартира площадью семьдесят пять квадратных метров в новом, современном доме. И воинское звание: всего через несколько недель после того, как ему исполнилось тридцать лет, он был уже произведен в старшие офицеры, что, в целом, было совсем неплохо. Кроме того, ему стали платить зарплату в инвалютных рублях, что давало возможность делать покупки в «Березках», так называемых «закрытых» магазинах, торгующих товарами производства западных стран, — и, что тоже немаловажно, без длинных очередей. Это сразу же оценила его жена. Вскоре он шагнет на первую ступень номенклатуры, станет чем-то вроде мелкого князька царских времен, и можно будет смотреть вверх на лестницу и гадать, как высоко он сможет подняться. Но, в отличие от князьков, своего положения майор Зайцев добился не родословной, а за счет своих личных качеств — что очень импонировало его чувству собственного достоинства.

Да, все, что он получил, он заработал своим трудом, и это было очень важно. Вот почему ему доверяли секреты, в частности, следующий: ему было известно про агента по кличке Кассий, американского гражданина, живущего в Вашингтоне и, судя по всему, имеющего доступ к ценной политической информации, которая была на вес золота для начальства с пятого этажа. Подобного рода сведения также нередко передавались специалистам Института Соединенных Штатов и Канады, который занимался анализом и изучением всей информации о Северной Америке.

Канада не представляла особого интереса для КГБ, если не считать ее роли в системе противовоздушной обороны Америки. Кое-кто из ведущих канадских политиков недолюбливал своего могущественного южного соседа, или, по крайней мере, так регулярно докладывал своему начальству резидент советской разведки в Оттаве. Зайцев нередко задумывался над этим. Вот поляки: возможно, они тоже не испытывают особой любви к своему восточному соседу, однако по большей части делают все, что им говорят, — об этом в очередной раз в прошлом месяце доложил с нескрываемым удовлетворением резидент в Варшаве, — чему был совсем не рад тот горячая голова, который стал лидером объединения независимых профсоюзов «Солидарность». Полковник Игорь Алексеевич Томашевский презрительно обозвал эти профсоюзы «контрреволюционным отребьем». Томашевский считался восходящей звездой, поскольку его должны были вскоре направить на Запад. А туда попадали лишь самые достойные.

А в это время, за две с половиной мили от Зайцева, Эд Фоули первым подошел к двери. Его жена Мэри Патрисия следовала за ним, держа за руку маленького Эдди. Голубые, широко раскрытые глаза мальчика горели детским любопытством, но даже малыш четырех с половиной лет уже понимал, что Москва — это совсем не сказочный «Диснейуорлд». Шок был сравним с ударом боевой секиры бога войны Тора. И все же родители Эдди утешали себя тем, что жизнь в Советском Союзе расширит его представление о мире. Впрочем, то же самое можно было сказать про них самих.

— Так-так, — неопределенно пробормотал Эд Фоули, окинув квартиру беглым взглядом.

Сотрудник консульской службы, живший здесь до этого, по крайней мере предпринял попытку привести квартиру в порядок, в чем ему, несомненно, помогла русская прислуга — ее предоставляло советское правительство, и эти люди работали очень прилежно… и на тех, и на других своих хозяев. Перед отлетом в Москву из аэропорта имени Кеннеди рейсом авиакомпании «Пан-америкен» Эда и Мери Пат подробно инструктировали в течение нескольких недель — нет, месяцев.

— Итак, это и есть наш новый дом, да? — подчеркнуто нейтральным голосом произнес Эд.

— Добро пожаловать в Москву, — приветствовал новоселов Майк Барнс, также сотрудник консульского отдела, быстро делавший себе карьеру в Государственном департаменте. На этой неделе он был в посольстве ответственный за встречу гостей. — Перед вами здесь жил Чарли Вустер. Отличный парень, сейчас он вернулся на «Туманное дно»[374], греется на летнем солнышке.

— А здесь летом как? — поинтересовалась Мари Пат.

— Что-то вроде Миннеаполиса, — ответил Барнс. — Жары особой не бывает, и влажность терпимая. По правде говоря, и зимы в Москве не такие уж и суровые — я родом из Миннеаполиса, — объяснил он. — Разумеется, германская армия и Наполеон, возможно, с этим и не согласились бы, но, впрочем, никто и не говорил, что Москва — это Париж, верно?

— Да, меня предупредили насчет ночной жизни, — усмехнулся Эд.

Впрочем, он сам ничего не имел против этого. В Париже специалисты такого профиля никому не нужны. Назначение в Москву превзошло самые смелые ожидания Эда. Он смел мечтать разве что о Болгарии, но чтобы попасть в самое сердце зверя… Судя по всему, своей работой в Тегеране Эд произвел большое впечатление на Боба Риттера. Хвала господу, Мери Пат пришла пора рожать именно в тот момент. Они покинули Иран за сколько — кажется, меньше чем за три недели до захвата заложников[375]? Беременность протекала с осложнениями, и врач настоял на том, чтобы Мари Пат для родов возвратилась домой в Нью-Йорк. Вот уж точно, дети — это дар божий… К тому же, маленький Эдди стал урожденным ньюйоркцем, а Эду очень хотелось, чтобы его сын с рождения был болельщиком «Янкиз» и «Рейнджерс». Самым лучшим в назначении в Москву, помимо чисто профессиональной составляющей, была возможность увидеть своими глазами лучший хоккей в мире. К черту балет и симфоническую музыку. Русские дьяволы, проклятие, умеют гонять по льду шайбу. Жаль, что в России не понимают бейсбол. Вероятно, для «мужиков» эта игра слишком заумная. Питчеры, бэттеры, страйки — им это не осилить…

— Квартира не слишком большая, — заметила Мери Пат, глядя на приоткрытое окно.

Квартира находилась на шестом этаже. По крайней мере, шум транспорта не будет слишком донимать. Жилой квартал для иностранцев — своеобразное гетто — был обнесен стеной и охранялся. Русские утверждали, что делается это в целях безопасности, однако проблема уличной преступности в отношении иностранцев в Москве не стояла. Рядовым советским гражданам запрещалось иметь на руках иностранную валюту, которую, к тому же, все равно нельзя было потратить законным путем. Так что грабить на улицах американцев или французов не имело смысла; а спутать их с простыми москвичами не было никакой возможности: иностранцы выделялись среди них так же отчетливо, как павлины среди ворон.

— Привет! — В голосе, который произнес это слово, прозвучал английский акцент. Через мгновение показалось и цветущее лицо говорившего. — Мы ваши соседи. Найджел и Пенни Хейдок, — представился обладатель лица.

Ему было около сорока пяти лет; высокий, худой, преждевременно поседевшие редеющие волосы. Следом за ним появилась его жена, более молодая и красивая, чем он, вероятно, заслуживал бы, которая держала в руках поднос с сандвичами и бутылкой белого вина, чтобы отметить новоселье.

— А вы, должно быть, Эдди, — заметила золотоволосая миссис Хейдок.

Только сейчас Эд Фоули обратил внимание на ее просторный сарафан. Судя по округлому животу, она была уже на шестом месяце беременности. Значит, те, кто инструктировал чету Фоули, оказались правы во всех мелочах. Конечно, Фоули доверял ЦРУ, но опыт приучил его проверять все и вся, начиная от фамилий соседей по лестничной клетке и до того, исправно ли работает сливной бачок. «Особенно это верно в Москве,» — подумал он, направляясь в туалет. Найджел последовал за ним.

— Сантехника здесь довольно сносная, вот только чересчур шумная, — объяснил Хейдок. — Впрочем, никто не жалуется.

Эд Фоули нажал на рычажок, и действительно раздался громкий шум.

— Этот бачок починил я сам, — сказал Найджел. — Знаете, люблю все делать своими руками. — Затем гораздо тише: — Эд, ведите себя здесь очень осторожно. Повсюду проклятые «жучки». Особенно много их в спальнях. Судя по всему, эти треклятые русские любят считать наши оргазмы. Мы с Пенни делаем все, чтобы их не разочаровать.

Хейдок хитро усмехнулся. Что ж, в некоторые города ночные развлечения приходится привозить с собой.

— Вы провели в Москве уже два года?

Вода с шумным журчанием текла, казалось, бесконечно долго. Фоули захотелось приподнять крышку бачка и посмотреть, не заменил ли Хейдок обычное сливное устройство каким-то особенным приспособлением.

— Двадцать девять месяцев. Осталось еще семь. Скучать здесь не приходится. Не сомневаюсь, вас уже предупредили, что куда бы вы ни пошли, неподалеку обязательно будет ваш «друг». И русских ни в коем случае нельзя недооценивать. Ребята из Второго главного управления КГБ знают свое дело… — Наконец вода в бачке иссякла, и Хейдок переменил тон. — Вот душ — с горячей водой никаких проблем не бывает, зато ситечко душа гремит, как и в нашей квартире…

Демонстрируя свои слова, он открутил кран, и душ, естественно, загрохотал. У Эда мелькнула мысль: «А не разболтал ли его кто-нибудь специально?» Вполне возможно. Скорее всего, тот самый любитель все делать своими руками, который сейчас стоял рядом.

— Замечательно.

— Да, вам придется много работать именно здесь. «Примите душ вдвоем с другом и сэкономьте воду» — кажется, так говорят в Калифорнии?

Фоули рассмеялся — впервые с момента приезда в Москву.

— Да, совершенно верно.

Он присмотрелся к гостю внимательнее. Его несколько удивило, что Хейдок не стал ждать и представился в первый же день; впрочем, быть может, это было обратной стороной пресловутой английской щепетильности. В шпионском ремесле существует множество своих законов, а русские привыкли всегда строго придерживаться правил. Поэтому, посоветовал Боб Риттер, выбрось подальше какую-то часть учебников. Крепко держись за свою «крышу» и старайся по возможности производить впечатление тупого, сумасбродного американца. Кроме того, он сказал чете Фоули, что Найджелу Хейдоку верить можно. Он был сын сотрудника британской разведки, которого выдал не кто иной, как сам Ким Филби: сброшенный на парашюте над Албанией, бедняга спустился прямо в руки встречающих из КГБ. Маленькому Найджелу тогда не исполнилось и пяти лет, но он уже был достаточно взрослым, чтобы запомнить, каково терять отца. Вероятно, побудительные мотивы, которые двигали Найджелом Хейдоком, были даже более серьезными, чем в случае с Мери Пат. Даже более серьезными, чем его собственные, готов был признать после нескольких коктейлей Эд Фоули. Мери Пат ненавидела ублюдков так, как сам господь бог ненавидел грех. Хейдок не был резидентом, но он был главной ищейкой британской секретной службы в Москве и это многое говорило о нем. Директор ЦРУ судья Мур доверял англичанам: после случая с Филби они буквально вычистили свою внешнюю разведку огнем, более жарким, чем адский пламень, и заварили все щели, места возможной утечки. В свою очередь, Фоули доверял судье Муру и президенту Соединенных Штатов. В разведке это обстоятельство просто сводило с ума: доверять нельзя было никому — но надо было кому-то верить.

«Что ж, — подумал Фоули, проверяя рукой горячую воду, — никто и не говорил, что эта работа для нормальных людей.» Что-то вроде классической метафизики: вот это просто обстоит так, а не иначе.

— Когда сюда перевезут мебель?

— Как раз сейчас контейнер должны загружать в Ленинграде на трейлер. Русские будут его досматривать?

Хейдок пожал плечами.

— Проверьте всё, — предупредил он. Затем его тон смягчился. — Видите ли, Эдвард, никогда нельзя знать наперед, насколько досконально они будут работать. КГБ — огромная, бесконечно сложная бюрократическая машина — понять значение этого выражения можно будет только тогда, когда вы здесь увидите ее в действии. Возьмем, к примеру, «жучки», установленные у вас в квартире, — сколько из них работоспособны? Они ведь выпущены не «Бритиш телеком» и не Эй-Ти-энд-Ти. На самом деле, в этом проклятие России, а нам так только на руку, однако полагаться на это тоже нельзя. Когда за тобой идет хвост, нельзя определить, то ли это опытный специалист своего дела, то ли какой-нибудь бестолковый болван, который не сможет самостоятельно отыскать дорогу в туалет. Они все похожи друг на друга и одеваются одинаково. Если хорошенько разобраться, то же самое верно и в отношении нас, но русская бюрократическая машина настолько громоздкая, что она с большой вероятностью защитит некомпетентного — а может быть, и нет. Видит бог, у нас в Сенчури-Хаузе тоже хватает своих глупцов.

Фоули кивнул.

— В Лэнгли мы называем их разведывательно-аналитическим отделом.

— Совершенно верно. А мы своих — Вестминстерским дворцом, — заметил Хейдок, озвучивая свои собственные предубеждения. — Полагаю, мы уже проверили всю сантехнику.

Фоули закрутил кран, и мужчины вернулись в гостиную. Как выяснилось, Пенни и Мери Пат тоже уже успели познакомиться.

— Ну, дорогая, по крайней мере, горячей воды у нас будет достаточно.

— Рада это слышать, — ответила Мери Пат. Она повернулась к гостье. — А где вы покупаете продукты?

Пенни Хейдок улыбнулась:

— Я вам все покажу. Что-нибудь особенное можно заказывать через агентство в Хельсинки: товары великолепного качества, английские, французские, немецкие — даже американские, что касается соков и консервов. Скоропортящиеся продукты, в основном, финского происхождения, и, как правило, они очень хорошие, особенно баранина. Найджел, ты согласен, что финская баранина превосходная?

— Совершенно верно — она ничуть не уступает новозеландской, — согласился ее муж.

— Правда, говядина оставляет желать лучшего, — вмешался в разговор Майк Барнс. — Но раз в неделю мы получаем говядину из Омахи. Много отличной говядины — мы раздаем ее всем друзьям.

— Что правда, то правда, — вынужден был признать Найджел. — Мясо коров, которых всю жизнь кормили кукурузой, не сравнится ни с чем. Боюсь, мы уже успели к нему пристраститься.

— Хвала господу, у нас естьамериканские ВВС, — продолжал Барнс. — Американские военные самолеты доставляют говядину на все базы НАТО, и мы, к счастью, также числимся у них в списке. Конечно, мясо поступает замороженным, что хуже, чем свежее из супермаркета «Дельмонико», но все равно достаточно хорошее, чтобы напомнить о доме. Надеюсь, вы купите себе мангал. Жарить барбекю мы поднимаемся на крышу. Древесный уголь также приходится привозить из-за границы. Русский Иван никак не может взять это в толк.

Балкона в квартире не было, вероятно, для того, чтобы защитить жильцов от смрада дизельных выхлопов, висящего над городом.

— Как насчет того, чтобы заглянуть на работу? — спросил Фоули.

— Лучше воспользуйтесь метро, — посоветовал Барнс. — В Москве оно действительно замечательное.

— А машину ты оставишь мне? — с надеждой улыбнулась Мери Пат.

На самом деле именно на это они и рассчитывали. Именно это и ожидали, однако в их ремесле все то, что складывается удачно, воспринимается как приятная неожиданность — вроде как подарок под рождественской елкой. Ты всегда надеешься, что Санта-Клаус получит твое письмо, но полной уверенности никогда не бывает.

— Что ж, можете начинать учиться водить машину по этому городу, — сказал Барнс. — По крайней мере, машина у вас хорошая.

Предыдущий обитатель квартиры оставил после себя белый «Мерседес-280», машину действительно хорошую. На самом деле, даже слишком хорошую для своих четырех лет. Впрочем, легковых машин в Москве достаточно мало, к тому же, особые номера сразу же покажут, что «Мерседес» принадлежит американскому дипломату, что облегчит слежку. Можно не сомневаться, машина КГБ будет следовать за белым «Мерседесом» всюду, куда бы он ни направился. И опять же, английские традиции наоборот. Мери Пат придется учиться ездить по городу, словно жителю Индианаполиса, впервые попавашему в Нью-Йорк.

— Улицы широкие и пустые, — продолжал Барнс. — А заправка в трех кварталах отсюда, вот в эту сторону. — Он махнул рукой. — Огромная. Русские любят строить все на широкую ногу.

— Просто замечательно, — ответила Мери Пат, чтобы польстить Барнсу.

Она уже спряталась под маску миловидной, пустоголовой блондинки. Во всем мире почему-то считается, что красивые женщины обязательно должны быть глупыми, и к блондинкам это относится в первую очередь. И, черт побери, в конце концов, гораздо проще строить из себя дурака, чем умного, — что бы там ни утверждали голливудские звезды.

— А как насчет технического обслуживания машины? — поинтересовался Эд.

— Это же «Мерседес». Они практически не ломаются, — сказал Барнс. — В любом случае, в посольстве Западной Германии есть парень, который сможет починить все что угодно. Мы поддерживаем добрососедские отношения с нашими союзниками по НАТО. Кстати, вы любите европейский футбол?

— Игра избалованных барышень, — тотчас же ответил Эд Фоули.

— Эк вы резко выразились! — заметил Найджел Хейдок.

— Вот американский футбол — это игра для настоящих мужчин, — возразил Фоули.

— Совершенно глупая, бескультурная игра, изобилующая грубостью и заседаниями всяческих комиссий, — презрительно фыркнул англичанин.

Фоули усмехнулся.

— Давайте лучше сядем есть.

Все уселись за стол. Временная мебель оказалась вполне сносной — такую можно увидеть в захудалой гостинице в Алабаме. На кровати можно спать, и баллончик с инсектицидом, вероятно, расправился со всеми домашними насекомыми. Вероятно.

Сандвичи оказались вкусными. Мери Пат взяла стаканы и открыла кран…

— Настоятельно советую не делать этого, миссис Фоули, — остановил ее Найджел. — Бывает, что те, кто пил воду из-под крана, начинают жаловаться на боли в животе…

— Вот как? — Она закрыла кран. — Да, Найджел, меня зовут Мери Пат.

Наконец все были должным образом представлены друг другу.

— Хорошо, Мери Пат, — подтвердил Барнс. — Мы предпочитаем употреблять питьевую воду из бутылок. Водой из-под крана можно умываться, и если ее вскипятить в чайнике, она сойдет для приготовления кофе или чая.

— А в Ленинграде еще хуже, — продолжал Найджел. — Как мне говорили, у местных жителей выработался иммунитет, но у нас, иностранцев, может возникнуть расстройство желудка.

— А что насчет школы? — высказала вслух свое беспокойство Мери Пат.

— В американско-английской школе с детьми обращаются очень хорошо, — заверила ее Пенни Хейдок. — Я сама подрабатываю там. Ну а уровень обучения выше всяческих похвал.

— Эдди у нас уже читает, правда, дорогая? — с гордостью похвалился отец.

— Только «Кролика Питера» и другие детские сказки, но для четырех лет он читает очень прилично, — подтвердила остальным не менее довольная мать.

Тем временем Эдди, отыскав блюдо с сандвичами, уже что-то аппетитно жевал. Это была не его любимая копченая колбаса, но проголодавшиеся дети перестают привередничать в еде. К тому же, в надежном месте были припрятаны четыре больших банки с арахисовым маслом «Скиппи». Местный хлеб, по общим отзывам, был вполне приличный, хотя и уступал «чудо-хлебу», на котором росли американские дети. Кроме того, Мери Пат уложила в багаж хлебопечку, которая сейчас катилась в трейлере между Ленинградом и Москвой. Хорошая стряпуха, она особенно мастерски пекла хлеб и надеялась, что это станет ее пропуском в высший свет семейств посольских работников.

Совсем недалеко от того места, где они сидели, из рук в руки перешел один конверт. Курьер прибыл из Варшавы, и это письмо было направлено правительством его страны — точнее, одним правительственным ведомством для правительственного ведомства другой страны. Посланец был нисколько не рад порученному заданию. Он был коммунистом — непременное условие для такого ответственного поручения, — но, тем не менее, он оставался поляком, каковым являлся и тот человек, о котором шла речь в письме. И в этом была главная проблема.

На самом деле, это письмо было фотокопией оригинала, который всего три дня назад один человек лично принес в кабинет важной — очень важной персоны в Варшаве.

Тот, кому предназначалось это письмо, был знаком с посыльным, полковником польской разведки, — хотя и не испытывал к нему особо теплых чувств. Русские использовали своих западных соседей для самых различных задач. У поляков был природный дар к разведывательным операциям — по той же самой причине, что и у израильтян: обе страны были со всех сторон окружены врагами. К западу от Польши лежала Германия, к востоку — Советский Союз. Это крайне неблагоприятное обстоятельство привело к тому, что многие из самых талантливых и одаренных поляков посвящали себя разведке.

Адресату письма все это было хорошо известно. Больше того, ему уже было известно дословное содержание письма. Он узнал его еще вчера. Однако, его нисколько не удивила задержка. Польское правительство потратило сутки на то, чтобы осмыслить содержание письма и его значение, и лишь потом переправило его дальше, и адресат не был за это в обиде. Правительства всех стран мира брали по крайней мере одни сутки на изучение подобных вопросов. По самой своей природе люди, облеченные властью, были склонны к сомнениям и колебаниям, даже несмотря на то, что им было прекрасно известно: промедление является пустой тратой времени и сил. Однако даже марксизму-ленинизму было не под силу изменить человеческую природу. Печально, но факт. «Новый советский человек», как и «новый польский человек», оставался в конце концов просто человеком.

Немой спектакль, разыгрывающийся в кабинете, напоминал стилизованный балет в исполнении Ленинградского театра оперы и балета имени Кирова. Хозяину кабинета даже казалось, что он слышит звуки оркестра. На самом деле он предпочитал классической музыке западный джаз, но в любом случае музыка в балете является лишь гарниром к основному блюду, системой, которая говорит танцорам, когда им надо дружно прыгать, подобно дрессированным собачкам. Разумеется, по русским меркам все балерины слишком худосочные, однако настоящие женщины были бы просто неподъемными для тех гномов, которые в балете именуются мужчинами.

Почему его мысли ушли в сторону? Хозяин кабинета вернулся на свое место, медленно опустился в кожаное кресло и развернул письмо. Оно было написано на польском языке, а он не умел по-польски ни читать, ни говорить. Однако к письму был приложен хороший русский перевод. Разумеется, хозяин кабинета заставит поработать над текстом своих переводчиков, а также двух — трех психологов, которые оценят душевное состояние автора и составят многостраничное заключение, — а ему придется с ним ознакомиться, хотя это будет пустой тратой времени. После этого он сам должен будет подготовить доклад, чтобы обеспечить свое политическое руководство — нет, он сам входил в высшее руководство страны, был равным среди равных, — информацией о всех этих дополнительных исследованиях, чтобы уже оно, в свою очередь, тратило время, вдумываясь в послание и оценивая его важность перед тем, как принимать решение об ответных действиях.

У председателя КГБ мелькнула мысль: сознает ли полковник польской разведки, какой малой кровью обошлось его собственное руководство. В конце концов, этим людям пришлось лишь переправить документ своим политическим хозяевам, свалить на них груз ответственности, заставив их предпринимать ответные шаги. Так поступают государственные чиновники во всем мире, независимо от политических взглядов и убеждений. Все вассалы одинаковы.

Оторвавшись от письма, председатель КГБ поднял взгляд на стоявшего перед ним офицера.

— Товарищ полковник, благодарю за то, что обратили мое внимание на эту мелочь. Пожалуйста, передайте от меня привет и наилучшие пожелания вашему начальству. Вы свободны.

Вытянувшись по стойке «смирно», полковник забавно, на польский манер козырнул, развернулся как на плацу и вышел за дверь.

Проводив его взглядом и дождавшись, когда за ним закроется дверь, Юрий Владимирович Андропов снова склонился над письмом и подколотым переводом.

— Значит, Кароль, ты нам угрожаешь, да? — Щелкнув языком, он покачал головой и тихо добавил: — Ты храбрый человек, но твои взгляды следует немного подправить, дорогой мой товарищ священник.

Председатель КГБ снова задумчиво оторвался от документа. Стены кабинета были увешаны произведениями искусства, по той же самой причине, по которой это делается во всех кабинетах: для того, чтобы избежать пустоты. Два писанных маслом полотна мастеров эпохи Возрождения, позаимствованных из коллекции какого-нибудь покойного царя или дворянина. Еще одна картина — портрет Ленина, и, нужно признать, довольно неплохой: бледное лицо и широкий лоб с залысиной, известные миллионам людей во всем мире. И рядом с ним заключенная в красивую рамку цветная фотография Леонида Ильича Брежнева, нынешнего генерального секретаря Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза. Этот снимок был ложью: на нем был изображен молодой и полный сил мужчина, а не дряхлый старик, который в настоящее время возглавлял Политбюро. Что ж, все люди стареют, однако в большинстве стран старики оставляют свои посты и с почетом удаляются на пенсию. Но только не в этой стране, подумал Андропов… и снова перевел взгляд на письмо. Впрочем, то же самое можно сказать и про этого человека. Его пост тоже пожизненный.

«Но сейчас дерзкий поляк намеревается изменить эту часть уравнения,» — подумал председатель Комитета государственной безопасности. И это очень опасно.

Опасно?

Возможные последствия были неизвестны, и уже одно это представляло значительную опасность. Коллеги Андропова по Политбюро — люди преклонного возраста, осторожные, пугливые, — отнесутся к этому так же.

Поэтому ему нужно будет не просто доложить об опасности. Он должен будет также представить пути эффективного решения проблемы.

На стене кабинета должны были бы висеть портреты двух людей, в настоящее время полузабытых. Одним из них был бы Железный Феликс — сам Дзержинский, основатель Чека, предшественницы КГБ.

Другим должен был бы быть Иосиф Виссарионович Сталин. Вождь в свое время поставил вопрос, имевший прямое отношение к той самой ситуации, с которой сейчас столкнулся Андропов. Это было в 1944 году. Сейчас — сейчас, вероятно, этот вопрос приобрел еще большее значение.

Ну, это еще надо будет посмотреть. И, напомнил себе Андропов, именно он будет тем самым человеком, которому предстоит принимать решение. Можно заставить исчезнуть любого человека. Эта мысль, мелькнувшая у него в голове, должна была бы его изумить, однако этого не произошло. Это здание, выстроенное восемьдесят лет назад в качестве величественного центрального управления страховой компании «Россия», повидало на своем веку много подобного, и его обитатели издавали приказания, которые влекли смерть многих и многих людей. В подвале совершались казни. Этому настал конец лишь несколько лет назад, когда центральное управление КГБ разрослось настолько, что его уже не смогло вместить даже это обширное здание, и оно выплеснулось на весь квартал до самого Бульварного кольца. Однако обслуживающий персонал до сих пор перешептывался о призраках, которые появлялись тихими ночами, пугая пожилых уборщиц с ведрами и швабрами, своими всклокоченными седыми волосами напоминающих ведьм. Правительство страны верило в духов и привидений не больше, чем в бессмертность человеческой души, однако вытравить подобные предрассудки из сознания простых крестьян было гораздо более сложной задачей, чем заставить интеллигенцию покупать многотомные собрания сочинений Владимира Ильича Ленина, Карла Маркса и Фридриха Энгельса, не говоря про высокопарные труды, приписываемые Сталину (которые, на самом деле, были написаны коллективом перепуганных авторов, что лишь еще больше усугубляло дело), которые, к счастью, в настоящее время читали лишь законченные мазохисты.

«Нет, — сказал себе Юрий Владимирович, — заставить людей поверить в марксизм оказалось совсем нетрудно.» Учение о светлом будущем начинали вдалбливать в детские головы еще в начальной школе, затем это дело продолжала пионерская организация, в старших классах эстафету подхватывал комсомол, и, наконец, лучшие из лучших становились членами партии и хранили партбилет «рядом с сердцем», в нагрудном кармане рубашки вместе с пачкой сигарет.

Но к этому возрасту люди уже начинали разбираться, что к чему. Политически грамотные коммунисты твердили о своих убеждениях на партийных собраниях потому, что это было необходимо для карьерного роста. Так же в точности умные царедворцы при дворе египетских фараонов падали ниц и прикрывали глаза от яркого сияния, якобы исходящего от лица венценосной особы, чтобы не ослепнуть, — они послушно поднимали руки, потому что фараон, живой бог, олицетворял собой власть и могущество, поэтому они покорно опускались на колени, отказываясь верить органам чувств и здравому смыслу, чтобы подниматься вверх по иерархической лестнице. То же самое происходило и сейчас. Сколько времени прошло с тех пор, пять тысяч лет? Можно будет свериться с учебником истории. Советский Союз взрастил плеяду ведущих мировых специалистов по истории Древнего мира и Средних веков, как и лучших антикваров, поскольку эти области исследований были практически полностью свободны от политики. События, имевшие место в Древнем Египте, произошли слишком давно и не имели никакого отношения с философским рассуждениям Маркса и к бесконечным бредням Ленина. Поэтому в этой области работали лучшие ученые. Многие также посвящали себя академической науке, потому что академическая наука не имеет партийной принадлежности, и у атома водорода нет политических пристрастий.

А вот в сельском хозяйстве они есть. И в промышленном производстве. Поэтому самые умные, самые одаренные держались подальше от этих областей деятельности, предпочитая заниматься политическими исследованиями. Потому что именно здесь можно было добиться максимальных успехов. При этом верить в коммунизм нужно было не больше, чем в то, что Рамсес Второй являлся живым сыном бога Солнца — или какого там еще бога, черт побери, от которого он якобы происходил. Юрий Владимирович не сомневался, что царедворцы прекрасно сознавали о многочисленных женах Рамсеса и его бесчисленном потомстве, что, в принципе, было не такой уж и плохой жизнью. Эквивалент классическим даче на Ленинских горах и летнему отпуску в Сочи. Значит, так уж ли переменился с тех пор мир?

В конце концов председатель Комитета государственной безопасности пришел к выводу, что за пять тысяч лет мало что изменилось. И его задача состояла в основном в том, чтобы стоять на пути перемен.

А это письмо грозит переменами, не так ли? То есть, это опасно, а значит, необходимо что-то предпринять.

Такое уже случалось в прошлом. Андропов решил, что такое может произойти и сейчас.

Ему не суждено было прожить долго, и он не узнал, что, принимая решение по данному вопросу, он запустил в действие силы, которые в конечном счете привели к закату его страны.

Глава первая Рассуждения и мечты

— Джек, когда ты приступаешь? — тихо спросила Кэти.

Они лежали в кровати.

И Джек Райан был счастлив, что это их собственная кровать. Каким бы удобным ни был номер в нью-йоркской гостинице, домашнего уюта он в нем не чувствовал. К тому же, Джек был сыт по горло своим тестем, с его двухуровневой квартирой на Парк-авеню и бесконечно высоким самомнением. Ну хорошо, у Джо Маллера добрых девяносто миллионов в банке и пухлый портфель акций, который с приходом в Белый дом нового президента продолжает расти еще больше, но всему есть свои пределы.

— Послезавтра, — ответил Джек. — Впрочем, полагаю, можно будет заглянуть туда сегодня после обеда, просто чтобы осмотреться.

— А сейчас тебе надо выспаться, — заметила Кэти.

Джеку постоянно приходилось убеждаться в том, как плохо быть женатым на враче. От Кэти ничего не укроется. Нежное, любящее прикосновение сообщит ей температуру тела, частоту пульса и бог знает что еще, а сама она скрывает свое отношение к тому, что обнаружила, с мастерством профессионального игрока в покер. Ну, по крайней мере, иногда.

— Да, день выдался очень длинный.

В Нью-Йорке было около пяти вечера, но для Джека этот «день» продолжался значительно больше обычных двадцати четырех часов. Право, ему нужно научиться спать на борту самолета. И дело было вовсе не в том, что места оказались неудобными. Воспользовавшись своей кредитной карточкой, Джек превратил бесплатный билет, выданный на работе, в билет первого класса. Вскоре частые перелеты сделают подобные превращения в нечто автоматическое. «Да, замечательно,» — подумал Джек. Его будет знать в лицо обслуживающий персонал аэропортов «Хитроу» и имени Даллеса. Ну, по крайней мере, теперь у него есть новый черный дипломатический паспорт, и он может больше не беспокоиться по поводу таможенных досмотров. Формально Райан был приписан к посольству Соединенных Штатов в Лондоне. Здание посольства находилось на Гросвенор-сквер, прямо напротив того дома, где во время Второй мировой войны размещалась штаб-квартира генерала Эйзенхауэра. Вместе с этим назначением Райан получил статус дипломата, который сделал его особым человеком, имеющим возможность не обращать внимания на такие неприятные пустяки, как гражданские законы. Отныне Джек мог запросто провезти в Англию пару фунтов героина, и никто не имел права даже прикоснуться к его вещам без разрешения — которое он мог и не дать, ссылаясь на дипломатическую неприкосновенность и срочные дела. Ни для кого не представляло тайны, что дипломаты не утруждали себя общением с таможней ради таких мелочей, как духи для жен (или других особ женского пола) и выпивка для себя. Однако для Райана, оценивающего поступки людей с позиции католической морали, подобные прегрешения были простительными и никак не тянули на смертный грех.

Джек поймал себя на том, что у него начинают путаться мысли, это говорило о накопленной усталости, действующей на мозг. Кэти в таком состоянии ни за что не позволяла себе вставать за операционный стол. Разумеется, еще когда она, как начинающий врач, проходила практику в ординатуре, ее заставляли дежурить бесконечно долго — делалось это для того, чтобы научиться принимать правильные решения в самых неблагоприятных условиях, — но Джек порой задумывался, сколько больных приносится в жертву на алтарь подготовки врачей-новобранцев. Если юристам когда-либо удастся найти способ делать на этом деньги…

Кэти — доктор Каролина Райан, доктор медицинских наук, член американской коллегии хирургов, как гласила пластмассовая табличка на ее белом халате, — уже прошла эту фазу обучения. Ее мужу пришлось не раз тревожиться ночами о том, как она поедет домой на своем маленьком спортивном «Порше» после тридцати шести часов непрерывного дежурства в гинекологическом, педиатрическом или хирургическом отделении — сами по себе эти разделы медицины Кэти не интересовали, но она должна была узнать немного обо всем, чтобы закончить медицинский факультет университета имени Джонса Гопкинса. Ну, по крайней мере, ее знаний хватило, чтобы обработать мужу плечо в тот день перед Букингемским дворцом. Джек не умер от потери крови на глазах жены и дочери, что легло бы пятном несмываемого позора на всех, кто имел отношение к этому происшествию, и в первую очередь на англичан. «Любопытно, а меня представили бы к рыцарскому званию посмертно?» — усмехнувшись, подумал Джек. И тут, наконец, его глаза сомкнулись впервые за тридцать шесть часов.

— Надеюсь, ему там понравится, — заметил судья Мур на совещании высшего руководства Управления, которым завершался очередной день.

— Артур, наши кузены славятся своим гостеприимством, — напомнил Джеймс Грир. — Бейзил — хороший учитель.

Риттер ничего не сказал на это. Этот дилетант Райан удостоился большой — слишком большой, черт побери, славы для сотрудника ЦРУ, особенно если учесть, что он был из разведывательно-аналитического отдела. С точки зрения Риттера, отдел РА был лишь бесполезным хвостом, которым махал оперативный отдел. Ну да, Джим Грир хороший разведчик, и с ним приятно иметь дело, но он ни черта не смыслит в оперативной работе, а именно ей — что бы там ни говорил Конгресс — Управление и должно заниматься в первую очередь. Хорошо хоть Артур Мур, по крайней мере, это понимает. Но если сказать «оперативный сотрудник разведки» на Капитолийском холме, в разговоре с конгрессменами из финансово-бюджетного комитета, они сразу же отшатываются, словно Дракула от позолоченного распятия.

И все же Риттер решил заговорить.

— Как вы думаете, что ему доверят англичане? — высказал мучившую его мысль вслух заместитель директора по оперативной работе.

— Бейзил отнесется к нему, как к моему личному представителю, — подумав немного, сказал судья Мур. — То есть, англичане поделятся с Райаном всем тем, чем они делятся с нами.

— Артур, предупреждаю, англичане будут использовать Райана в своих целях, — предостерег Риттер. — Ему известно то, во что они не посвящены. Они попытаются выжать из него все. А Райан не сможет перед ними устоять.

— Боб, я лично проинструктировал его на этот счет, — успокоил его Грир.

Разумеется, зам по опер-работе это прекрасно знал, но у Риттера был прямо-таки настоящий талант придираться ко всем окружающим, если что-то выходило не так, как он хотел. У Грира мелькнула мысль, каково было быть матерью Боба.

— Боб, не надо недооценивать этого малыша. Он очень умен. Ставлю ужин с хорошим бифштексом в ресторане на то, что Райану удастся вытянуть из англичан больше, чем им из него.

— Считайте, что мы уже проспорили, — презрительно фыркнул зам по опер-работе.

— В «Снайдерсе», — продолжал подначивать зам по РА-работе.

Обоим заместителям директора очень нравился этот ресторан, расположенный за Ки-Бридж в Джорджтауне.

Судья Артур Мур, директор Центрального разведывательного управления, увлеченно следил за перепалкой своих заместителей. Грир знал, как накрутить Риттеру хвост, и заму по опер-работе почему-то никак не удавалось защититься от его нападок. Возможно, все дело было в акценте Восточного побережья, звучавшем в речи Грира. По убеждению техасцев вроде Боба Риттера (и самого Артура Мура), они на целую голову превосходили всех тех, кто говорил себе в нос, особенно за карточным столиком или за бутылкой бурбона. Сам судья считал себя выше подобных мелочей, однако наблюдать за этим со стороны было весьма занятно.

— Ну хорошо, ужин в «Снайдерсе», — заявил Риттер, протягивая руку.

Тут директор посчитал, что пора переходить к делу.

— Итак, можно считать, что с этим вопросом мы разобрались. А теперь, джентльмены, президент хочет услышать от меня, как будут развиваться события в Польше.

Риттер нисколько не обрадовался этому приказу. У него в Варшаве был хороший резидент, однако в распоряжении этого резидента имелись всего три оперативных работника, один из которых был еще зеленым новичком. Правда, им удалось выйти на очень осведомленного источника в аппарате правительства, плюс еще несколько осведомителей работали в министерстве обороны.

— Артур, поляки сами еще ничего не знают, — начал зам по опер-работе. — Они вынуждены возиться с этой своей «Солидарностью», а ситуация меняется с каждым днем.

— Артур, в конечном счете все сведется к тому, какая команда поступит из Москвы, — согласился Грир. — А Москва пока что тоже ничего не знает.

Сняв очки, Мур протер глаза.

— Да. Русские не знают, что делать, когда кто-то открыто выступает против них. Джо Сталин просто перестрелял бы всех, но у нынешнего советского руководства для этого кишка тонка, хвала господу.

— Коллегиальное руководство превращает всех в трусов, а Брежнев просто неспособен быть лидером. Насколько я слышал, его приходится водить под руки в туалет.

Разумеется, это уже было преувеличением, однако Риттеру было приятно сознавать, что советское руководство становится все более слабым и безвольным.

— А что нам говорит Кардинал? — спросил Мур, имея в виду самого высокопоставленного агента, завербованного в Кремле, — личного помощника министра обороны Дмитрия Федоровича Устинова.

Этого человека звали Михаил Семенович Филитов, однако для всех, кроме считанных людей из высшего руководства ЦРУ, он был просто Кардинал.

— По его словам, Устинов не ждет от Политбюро ничего толкового до тех пор, пока не появится лидер, действительно способный вести за собой. Леонид в последнее время сильно сдал. Это понимают все, даже простые люди с улицы. Нельзя ведь загримировать телевизионную картинку, правда?

— Как вы думаете, сколько еще ему осталось?

Все лишь молча пожали плечами, затем Грир все же решил ответить:

— Врачи, с которыми я беседовал, говорят, что Брежнев может свалиться завтра, а может протянуть еще пару лет. Они утверждают, что у него прослеживаются признаки болезни Альцгеймера, но только в самой слабой форме. По их мнению, его общее состояние указывает на прогрессирующую сердечно-сосудистую миопатию, к тому же, вероятно, усугубленную начальной стадией алкоголизма.

— Это общая беда всех русских, — заметил Риттер. — Да, кстати, Кардинал подтверждает предположения относительно проблем с сердцем и водки.

— Состояние печени имеет очень большое значение, — подхватил Грир. — А у Брежнева, боюсь, она не в самом лучшем виде, — добавил он, хотя это было сказано слишком мягко.

Мысль за него докончил Мур:

— Но убедить русского перестать пить не проще, чем заставить медведя гризли не гадить в лесу. Знаете, если что-нибудь когда-либо и повалит этот народ, так это неспособность установить законный порядок передачи власти.

— Ха, ваша честь, — хитро усмехнулся Боб Риттер, — полагаю, все дело в том, что у русских просто не хватает юристов. Быть может, стоит переправить им тысяч сто наших адвокатов.

— Русские не настолько глупы, чтобы согласиться на это, — подхватил зам по РА-работе. — Скорее они разрешат нам выпустить по ним несколько баллистических ракет «Посейдон». По крайней мере, вреда в этом случае будет значительно меньше.

— Ну почему люди относятся так пренебрежительно к моей уважаемой профессии? — спросил Мур, обращаясь к потолку. — Если кто-нибудь и спасет общественный строй Советского Союза, джентльмены, то только юрист.

— Вы так думаете, Артур? — спросил Грир.

— Нельзя построить рациональное общество без господства закона, а господство закона нельзя обеспечить без юристов, которые претворяли бы его в жизнь. — В прошлом Мур был верховным судьей апелляционного суда штата Техас. — Пока что у русских еще нет этих законов, раз Политбюро может расстрелять любого неугодного даже без видимости судебного разбирательства. Должно быть, это равносильно тому, чтобы жить в аду. Нельзя ни на что полагаться. Это все равно что Рим в правление Калигулы — любая прихоть императора имела силу закона. Проклятие, однако даже в Риме существовали хоть какие-то законы, которых должны были придерживаться и императоры. А про наших русских друзей нельзя сказать и этого.

Присутствующие не могли в полной мере осознать, насколько ужасающей была подобная концепция для директора. В свое время Мур был одним из лучших адвокатов-практиков штата, который славится своим юридическим сообществом, после чего сам стал судьей, по праву заняв место среди людей мудрых и справедливых. Подавляющее большинство американцев признавало верховенство закона так же свято, как и то, что расстояние между базами на бейсбольной площадке равняется ровно девяноста футам, и ни дюйма меньше. Однако, для Риттера и Грира гораздо важнее было то, что перед тем, как посвятить себя юриспруденции, Артур Мур был великолепным оперативным работником.

— Итак, черт побери, что мне докладывать президенту?

— Вся беда в том, Артур, — печально промолвил Грир, — что мы не знаем потому, что не знают сами русские.

Разумеется, это был единственный честный ответ, но все же директор взорвался:

— Проклятие, Джим, нам платят за то, чтобы мы знали!

— Все сведется к тому, насколько серьезно отнесутся русские к этой угрозе. Для них Польша — лишь покорная служанка, вассальное государство, готовое по первому приказу встать на задние лапки, — сказал Грир. — Русские контролируют то, что их народ смотрит по телевидению и читает в «Правде»…

— Но они не могут справляться со слухами, которые просачиваются через границу, — возразил Риттер. — А также с тем, что рассказывают солдаты, которые возвращаются домой, отслужив там — а также и в Германии, и в Чехословакии, и в Венгрии, и с тем, что передают по «Голосу Америки» и «Радио Свободная Европа».

Первая из этих двух радиостанций подчинялась ЦРУ напрямую, а хотя вторая и считалась независимой, в эту сказку никто не верил. Сам Риттер предоставлял большой объем материалов для обоих пропагандистских органов американского правительства. Русские относились к качественной агитации с уважением.

— Как вы думаете, насколько критической является по оценке русских ситуация? — поинтересовался вслух Мур.

— Всего два — три года назад они были уверены, что находятся на гребне волны, — объявил Грир. — Инфляция загнала нашу экономику на помойку, нам приходилось разбираться с энергетическим кризисом, потом еще добавился этот чертов Иран. А русские как раз тогда подбросили нам Никарагуа. Муральный дух нации опустился дальше некуда, и…

— Ну, слава богу, сейчас это все меняется, — закончил за него Мур. — Все стало с точностью наоборот? — спросил он.

Надеяться на это было бы чересчур смело, но в своей душе Артур Мур был оптимист — разве иначе он смог бы возглавлять ЦРУ?

— По крайней мере, Артур, мы движемся в нужном направлении, — сказал Риттер. — Русские этого еще не поняли. Надо сказать, они изрядные тугодумы. В этом их главная слабость. Все высшие шишки настолько скованы идеологией, что не видят ничего вокруг. Знаете, мы можем нанести этим ублюдкам удар — удар сильный, болезненный, — если досконально исследуем слабые места русских и научимся обращать их себе на пользу.

— Вы действительно так считаете, Боб? — спросил директор.

— Я так не считаю — я знаю наверняка, черт побери! — выпалил зам по опер-работе. — Они уязвимы, и что самое главное, русские до сих пор сами этого не понимают. Пора что-то делать. Теперь у нас президент, который поддержит нашу игру, если только мы придумаем что-нибудь действительно хорошее, куда он сможет вложить свой политический капитал. А Конгресс так его боится, что не осмелится встать у него на пути.

— Роберт, — сказал директор, — у меня такое ощущение, что у вас в рукаве что-то припрятано.

Задумавшись на мгновение, Риттер продолжал:

— Да, Артур, вы правы. Я ломал над этим голову с того самого времени, как одиннадцать лет назад меня перевели на административную работу. До сих пор я не записал на бумагу еще ни одной мысли.

Ему не нужно было объяснять, почему. Конгресс имел право выдать разрешение на выемку любого клочка бумаги, находящегося в этом здании, — ну, практически любого, — но проникнуть в человеческую голову было не под силу даже ему. Однако, возможно, наконец настало время раскрыть свои карты.

— В чем состоит голубая мечта Советов?

— Похоронить нас, — ответил Мур. Для этого ему не потребовался интеллект лауреата Нобелевской премии.

— Хорошо, а в чем состоит наша голубая мечта?

Ему ответил Грир:

— Нам не позволено мыслить подобными категориями. Мы хотим найти с русскими modus vivendi[376]. — По крайней мере, так утверждала «Нью-Йорк таймс», а разве эта газета не отражала голос народа? — Ну хорошо, Боб, не тяните, выкладывайте, что там у вас.

— Как нам нанести удар русским? — спросил Риттер. — И я понимаю под этим поразить ублюдков в самое сердце, причинить им невыносимую боль…

— Похоронить их? — уточнил Мур.

— А почему бы и нет, черт побери? — воскликнул Риттер.

— А это возможно? — спросил директор, заинтересованный тем, что мысли его заместителя направлены в эту сторону.

— Скажите, Артур, если русским дозволяется грозить нам своей большой пушкой, почему мы не имеем права отвечать им тем же? — Похоже, Риттер закусил удила. — Русские переправляют деньги различным группировкам в нашей стране, чтобы те пытались дестабилизировать политические процессы. Они устраивают по всей Западной Европе демонстрации, требующие от нас отказаться от программы развертывания тактического ядерного оружия, в то время как сами наращивают свой атомный потенциал. А мы даже не можем устроить утечку сведений об этом в наши средства массовой информации…

— Но если мы даже и сделаем это, газеты все равно ничего не напечатают, — заметил Мур.

В конце концов, средства массовой информации тоже не любят оружие массового поражения, хотя и готовы терпеть советские ядерные боеголовки, потому что они, по той или иной причине, не являются дестабилизирующим фактором. Директор испугался, что Риттер на самом деле хочет проверить, какое влияние имеют Советы на американские газеты и телевидение. Впрочем, если это действительно обстоит так, подобное расследование может принести только отравленные плоды. Средства массовой информации цепляются за собственные представления о честности и объективности с таким же упорством, с каким скупой держится за свои сокровища. Впрочем, Мур и без доказательств знал, что КГБ действительно обладает определенным влиянием на американскую прессу, потому что добиться этого было бы очень просто. Немного лести, немного утечки так называемых «секретов» — и человек уже становится «достоверным источником». Но отдают ли Советы себе отчет в том, насколько опасной может быть эта игра? Американские средства массовой информации все же имеют определенные незыблемые принципы, оскорблять которые равносильно шалостям со снаряженной бомбой. Малейший неверный шаг может дорого стоить. Никто из присутствующих в этом кабинете на седьмом этаже главной штаб-квартиры ЦРУ не питал особых иллюзий относительно интеллектуального потенциала русской разведки. Да, в ней действительно работали одаренные люди, прошедшие тщательную, всестороннюю подготовку, но и у КГБ были свои слабые места. Подобно обществу, которому он служил, Комитет государственной безопасности подходил к действительности с политическим шаблоном и преимущественно оставлял без внимания информацию, которая не вписывалась в эти тесные рамки. Вот как получалось, что после долгих, мучительных приготовлений, которые растягивались на многие месяцы, а то и годы, тщательно спланированная, сложная операция шла наперекосяк, потому что один из сотрудников приходил к выводу, что жизнь в стане врага не является такой плохой, какой ее изображают. Лучшим лекарством от лжи всегда была и остается правда. Только она обладает способностью дать хлесткую пощечину, и чем умнее человек, тем больнее ему приходится.

— Сейчас я хочу сказать не об этом, — заявил Риттер, удивив обоих своих собеседников.

— Ну хорошо, продолжайте, — приказал Мур.

— Нам необходимо досконально изучить все уязвимые места русских и нанести по ним удары — ставя перед собой цель пошатнуть основы всего государственного строя.

— Вы берете слишком высоко, Роберт, — заметил Мур.

— Боб, вы случайно не принимаете таблетки, раздувающие честолюбие? — ехидно поинтересовался Грир, хотя слова Риттера его озадачили. — Наши политические хозяева побледнеют от страха, услышав про такую глобальную цель.

— О, я все понимаю, — развел руками Риттер. — «Ах-ах, мы не должны ни в коем случае обижать русских, а то они нанесут по нам ядерный удар!» Послушайте, русские ни за что не начнут войну первыми. Поймите же, они нас боятся! Боятся гораздо больше, чем мы боимся их. Господи, они же боятся того, что происходит в Польше! Почему? Потому что в Польше свирепствует зараза, которую может подхватить их собственный народ. Эта зараза именуется «растущие требования». А растущие требования — это как раз то, чего не может удовлетворить советское руководство. Экономика Советского Союза в застое, она напоминает воду в омуте. Нам надо будет лишь дать небольшой толчок…

— «Нам достаточно будет лишь постучать в дверь, и все прогнившее сооружение рухнет», — процитировал Мур. — Такие слова уже говорились, но когда повалил первый снег, для бедняги Адольфа начались большие неприятности.

— Гитлер был полным идиотом, не читавшим Макиавелли, — с жаром возразил Риттер. — Сначала надо разгромить врага, затем его убить. Зачем предупреждать его о своих намерениях?

— Зато наши нынешние противники сами могли бы преподать старику Николо хороший урок, — согласился Грир. — Ладно, Боб, что именно вы предлагаете?

— Необходимо вести систематическое исследование всех слабых мест Советского Союза, имея перед собой цель использовать эти слабые места в собственных интересах. Проще говоря, мы будем изучать возможность ведения действий, направленных на причинение противнику максимальных неудобств.

— Черт побери, да мы и так именно этим и должны заниматься, — заметил Мур, сразу соглашаясь с концепцией, предложенной его заместителем. — Джеймс, а вы что скажете?

— У меня нет никаких возражений. Я могу собрать команду ребят, чтобы они высказали свои соображения.

— Но только привлеките к этому свежие головы, — настойчиво произнес зам по опер-работе. — От тех, кто уже просидел на этом месте штаны, мы не добьемся никаких новых идей.

Подумав немного, Грир кивнул.

— Хорошо, я подберу подходящих людей. Начинаем новый специальный проект. Как его назовем?

— Как вам нравится кодовое название «Инфекция»? — предложил Риттер.

— Ну а когда проект перерастет в операцию, она будет называться «Эпидемия»? — со смехом спросил зам по РА-работе.

Мур тоже усмехнулся.

— Нет, у меня есть другое название. «Маска красной смерти». Мне кажется, в данном случае Эдгар По будет как раз тем, что нужно.

— А на самом деле речь идет о том, чтобы подчинить разведывательно-аналитический отдел оперативному, не так ли? — высказал вслух свою мысль Грир.

Пока что ни о чем серьезном речь еще не шла: это была чисто теоретическая задача. Подобно тому владелец крупного концерна может изучать фундаментальные сильные и слабые стороны корпорации, которую, возможно, ему захочется прибрать к рукам… а затем, при благоприятном стечении обстоятельств, развалить на части. Нет, Союз Советских Социалистических Республик являлся центром приложения сил профессиональной деятельности этих людей, тем самым, чем Бобби Ли был для Потомакской армии[377], чем в бейсболе «Бостон Ред сокс» является для «Нью-Йорк Янкиз». Победе над ним, какой бы привлекательной ни была эта мечта, увы, суждено оставаться именно этим — несбыточной мечтой.

И все же судья Артур Мур одобрительно относился к подобному образу мыслей. В конце концов, если стремления человека не превосходят его возможности, тогда, черт побери, для чего существует рай?

Около двадцати трех часов по московскому времени Андропов с наслаждением курил сигарету — надо сказать, американскую «Мальборо», — и потягивал водку, высококачественную «Старку», своим золотисто-коричневым цветом напоминающую американский бурбон. На проигрывателе крутился еще один американский продукт — грампластинка Луи Армстронга, исполняющего на трубе великолепный новоорлеанский джаз. Подобно многим русским, глава КГБ видел в неграх лишь что-то вроде обезьян-каннибалов, но американские негры создали свое собственное искусство. Андропов сознавал, что ему следовало бы быть поклонником Бородина или какого-нибудь другого русского композитора-классика, однако только наполненный жизненной энергией американский джаз задевал струну у него в душе.

Но музыка служила лишь фоном, помогающим думать. Густые брови Юрия Владимировича Андропова, нависшие над карими глазами, и квадратный подбородок выдавали смешение различных народов, однако разум его был чисто русским, то есть частично византийским, частично татарским, частично монгольским, сосредоточенным на достижении любыми путями своих целей. Последних у Андропова было много, но одна из них затмевала собой все остальные: он хотел стать главой Советского Союза. Страну необходимо срочно спасать, и Андропову, как никому другому, было известно, насколько серьезен груз накопившихся проблем. Одно изпреимуществ председателя Комитета государственной безопасности заключалось в том, что для него практически не существовало никаких тайн — и это в государстве, изобилующем ложью, где ложь превратилась в высшую степень искусства. Особенно это было верно в отношении советской экономики. Командно-распределительная система, на которой стоял этот дряблый колосс, означала, что каждый завод — и каждый директор завода — имел перед собой четкий план, который требовалось выполнить во что бы то ни стало. Этот план мог быть реалистическим, а мог и не быть. Это не имело значения. Значение имело только то, что выполнение плана обеспечивалось драконовскими методами. Разумеется, не такими драконовскими, как раньше. В тридцатые и сороковые годы невыполнение пятилетнего плана запросто могло привести к смертному приговору, приведенному в исполнение в этом самом здании, потому что те, кто не мог выполнить план, объявлялись «вредителями», саботажниками, врагами народа, изменниками Родины — и это в стране, в которой государственная измена считалась самым тяжким преступлением.

Поэтому и наказание за подобные преступления было самым суровым: как правило, пуля 44-го калибра из старого револьвера «смит-вессон», закупленного царским правительством в Америке.

Как следствие этого, многие руководители промышленных предприятий усвоили, что если нельзя выполнить установки пятилетнего плана на деле, нужно выполнить их на бумаге и тем самым продлить себе жизнь, украшенную многочисленными привилегиями, обусловленными высокой должностью. А информация об истинном положении дел, как правило, терялась в запутанной бюрократической машине, доставшейся в наследство от царского режима и разросшейся при марксизме-ленинизме до исполинских размеров. Андропов сознавал, что и его собственное ведомство заражено тем же недугом. Он мог сказать какие-то слова, даже произнести их громовым голосом, но это еще совсем не означало, что они приведут к какому-либо реальному результату. Иногда все же это действительно происходило — надо сказать, в последнее время все чаще и чаще, потому что Юрий Владимирович завел личную книгу напоминаний и стал приблизительно через неделю проверять, как исполняются его распоряжения. И постепенно его ведомство начало меняться.

Но никуда нельзя было деться от того обстоятельства, что даже своими решительными мерами Андропову не удалось справиться со всеобщей пассивностью. С этим ничего не смог бы поделать и сам Сталин, восстань он из мертвых — а этого не хотел никто. Эта болезнь пробралась на самый верх партийной иерархии. Политбюро влияло на руководство страной не больше, чем правление колхоза «Рассвет». Взбираясь на вершину пирамиды власти, Андропов убеждался, что никто так и не научился заботиться об эффективности общего дела, в результате чего каждое действие сопровождалось многозначительным кивком или подмигиванием, подразумевавшим, что на самом деле все это совершенно неважно.

И поскольку в действительности никакого продвижения вперед практически не было, задача выявлять и исправлять все ошибки постепенно перешла к Андропову и подвластному ему ведомству. Если государственные учреждения не могут самостоятельно выдать то, что от них требуется, значит, КГБ похитит необходимые результаты у тех, у кого они имеются. Шпионское ведомство Андропова и его родной брат ГРУ, Главное разведывательное управление Министерства обороны похищали на Западе самые различные разработки в военной отрасли. «Мои люди действуют настолько эффективно, — мрачно подумал Андропов, — что, случается, советские летчики погибают от тех же самых конструктивных просчетов, от которых за несколько лет до этого гибли летчики американские.»

И в этом заключалась главная проблема. Как бы эффективно ни действовал КГБ, самые впечатляющие успехи лишь обеспечивали то, что Советский Союз отставал от Запада в лучшем случае на пять лет. Кроме того, Андропову и его агентам было не под силу похитить на Западе контроль качества производства, который делал возможным создание самых современных образцов вооружения. Андропов печально подумал: сколько раз его люди доставали в Америке и других западных странах новейшие технические разработки, после чего выяснялось, что советская промышленность просто не в силах их воспроизвести?

И именно это ему предстояло исправить в первую же очередь. В сравнении с этой задачей бледнеют мифические подвиги Геракла, подумал Андропов, гася сигарету. Преобразовать страну? На Красной площади в Мавзолее хранилась в качестве своеобразного коммунистического божества мумия Ленина, останки человека, преобразовавшего Россию из отсталого монархического государства в… в отсталое социалистическое государство. Советское правительство относилось с презрением ко всем странам, которые пробовали сочетать капитализм с социализмом — за одним маленьким исключением: КГБ пытался похищать все сколь-нибудь важное и у них. Запад редко бывал готов проливать кровь и тратить большие деньги для того, чтобы получить сведения о советском оружии — если только речь не шла о том, чтобы выявить его недостатки. Разведывательные службы Западных государств старались изо всех сил, запугивая свои правительства, представляя каждый новый вид советских вооружений сатанинским оружием разрушения. Однако на самом деле вскоре выяснилось, что советский тигр обут в свинцовые сапоги и ни за что не сможет поймать оленя, какими бы устрашающими ни казались его клыки. Какие бы оригинальные мысли ни приходили в голову советским ученым — а таких мыслей было немало — Запад крал их и надлежащим образом превращал в нечто действительно работоспособное.

Конструкторские бюро кормили обещаниями военное руководство и Политбюро. Они заверяли, что новые системы вооружения будут значительно лучше, вот только необходимо чуть увеличить финансирование… Ха! А тем временем этот новый американский президент занялся тем, чего не делали его предшественники: он стал кормить своего собственного тигра.

Исполин американской промышленности начал питаться свежим сырым мясом и производить в больших количествах все те образцы вооружения, что были разработаны в предыдущее десятилетие. Агенты КГБ докладывали, что моральный дух американской армии впервые за целое поколение стал расти. Маневры проводятся все чаще, боевая подготовка повышается, а качество новых видов вооружения…

…Впрочем, члены Политбюро все равно не верили Андропову, когда он говорил им об этом. Эти старики жили в полной оторванности от реальностей окружающего мира, который начинался за границами Советского Союза. Они свято верили, что весь мир более или менее похож на то, что существует здесь, в полном соответствии с политическими теориями Ленина — выдвинутыми шестьдесят лет назад! Как будто с тех пор мир нисколько не изменился! Юрия Владимировича охватила беззвучная ярость. Он тратит огромные средства на то, чтобы знать, что происходит в мире; потоки информации протекают через прекрасно подготовленных и опытных специалистов и в виде безукоризненно составленных докладов попадают к старикам, сидящим за длинным дубовым столом, — и те все равно не желают ничего слушать!

И вот теперь появилась еще одна проблема.

«Все должно будет начаться вот с чего,» — мысленно сказал себе Андропов, делая большой глоток «Старки». Достаточно лишь одного человека — при условии, что это будет тот самый человек. Которого будут слушать, которому будут верить. Подобным даром обладают немногие.

И именно их и следует опасаться…

Кароль, Кароль, ну почему ты доставил нам столько хлопот?

А если он воплотит в жизнь свою угрозу, это станет настоящей бедой. Письмо, присланное им в Варшаву, предназначалось не только для его местных приспешников — он обязан был понимать, куда оно попадет в конечном счете. Он человек совсем неглупый. Больше того, умом он не уступает всем тем политическим деятелям, каких только знал Юрий Владимирович. И действительно, нельзя было бы быть католическим священником в коммунистической стране и подняться на высочайшую вершину крупнейшей в мире церкови, если так можно выразиться, стать ее генеральным секретарем, не разбираясь в том, как действуют рычаги власти. С другой стороны, история его должности насчитывает уже почти две тысячи лет, если, разумеется, верить во всю эту чепуху, — впрочем, возможно, это действительно так. В конце концов, возраст римско-католической церкови является объективной реальностью, ведь так? Исторические факты есть исторические факты, но это не делает стоящую за ними религию чем-то большим, чем просто вера в мифические предания, как об этом выразился еще Карл Маркс. Юрий Владимирович никогда не думал, что в вере в бога больше смысла, чем в вере в Маркса и Энгельса. Но он понимал, что каждый человек должен во что-то верить, верить не потому, что это является истинным, а потому, что сама по себе вера является источником силы. Людям маленьким, слабым, которым нужно указывать, что делать, требуется верить во что-то большее, чем они сами. Примитивные дикари, живущие в непроходимых лесах, еще остающихся на планете, слышат в раскатах грома не только столкновение теплого и холодного воздуха, но и голос какого-то живого существа. Почему? Потому что они сознают, что в этом грозном мире они являются лишь слабыми, беззащитными песчинками, поэтому им кажется, что они смогут ублажить божество, повелевающее ими, принесенными в жертву поросятами или даже детьми, — и теперь уже те, кто отвечает за общение с богами, приобретают власть и могущество в обществе. Власть сама по себе лучше любых денег. В прошлом власть помогала сильным мира сего получать роскошь или женщин — в частности, один из предшественников Андропова на посту главы КГБ использовал ее для того, чтобы добиваться благосклонности любых женщин, точнее, девушек; однако Юрий Владимирович не был подвержен этому пороку. Нет, ему было достаточно власти как таковой. Ей можно упиваться, как наслаждается теплом кошка, греющаяся у огня, получая удовольствие лишь от того, что она рядом. Что может сравниться с этим — способность повелевать другими, дарить смерть или милость подданным, которые стремятся порадовать своего господина своей покорностью и раболепными признаниями его превосходства над ними.

Разумеется, власть — не только это. Власть необходимо как-то использовать. Нужно оставить свои следы на песке времени.

Неважно, плохие или хорошие, — главное, достаточно заметные, чтобы их нельзя было оставить без внимания. А в данном случае вся страна ждала, чтобы Андропов взял на себя бразды правления — потому что из всех членов Политбюро он единственный представлял себе, что необходимо делать. Он единственный сможет начертать курс, по которому пойдет Советский Союз. И если этот курс будет верным, его имя останется в истории. Юрий Владимирович понимал, что жить ему осталось недолго. В его случае всему виной была почечная недостаточность. Ему следовало бы воздержаться от водки. Однако с властью также приходит абсолютное право самому определять свою судьбу. Ни один человек не сможет указывать ему, как он должен себя вести. В глубине души Андропов понимал, что это не всегда бывает хорошо, однако сильные мира сего не прислушиваются к мелким людишкам, а Юрий Владимирович считал себя сильнейшим из сильных. Разве у него не хватит силы воли для того, чтобы изменить мир, в котором он живет? Разумеется, хватит, поэтому Андропов выпивал вечерами по две, а то и по три рюмки. Еще больше на официальных обедах. Советский Союз уже давно миновал ту фазу, когда государство управлялось одним человеком, — это закончилось тридцать лет назад со смертью Кобы, Иосифа Виссарионовича Сталина, правившего с беспощадной жестокостью, от которой сам Иван Грозный дрожал бы, как осиновый лист. Нет, подобная власть оказалась слишком опасной и для правителя, и для подданных. Сталин совершал ошибки чаще, чем принимал здравые решения, и какая бы польза ни была от последних, первые обрекли Советский Союз на постоянный откат назад — и, больше того, создав самую сложную и громоздкую бюрократическую машину в мире, Сталин, по сути дела, перекрыл для своей страны дорогу к прогрессу.

Но один человек, если это именно тот, кто нужен, сможет возглавить своих коллег по Политбюро, повести их правильным путем, а затем, избрав с их помощью новых членов, добиться поставленных целей, но только теперь уже не за счет всеобщего страха, а убеждением, авторитетом. И тогда, возможно, этому человеку удастся снова привести страну в движение, сосредоточив полный контроль в одних руках, как это обстоит во всех остальных государствах, но при этом добавив некоторой гибкости, необходимой для внедрения нового. Только таким путем можно будет прийти к «настоящему коммунизму» — увидеть «светлое будущее», которое, по заверениям Ленина, ждало «верующих».

Андропов не замечал противоречий в собственных рассуждениях. Подобно многим великим людям, он не видел того, что вступало в противоречие с его необъятным самомнением.

И, в любом случае, все возвращалось к Каролю и той опасности, которую представлял дерзкий поляк.

Юрий Владимирович сделал мысленную заметку к предстоящему утреннему совещанию. Надо будет оценить все возможные варианты. Члены Политбюро обязательно захотят узнать, как решать проблему, поставленную «Варшавским письмом», и все взгляды обратятся на Андропова. Ему необходимо знать, что ответить. Самым сложным будет не напугать до смерти стариков-консерваторов. В действительности эти с виду могущественные люди невероятно пугливы.

Постоянно пытаясь проникнуть в мысли своих противников, Андропов внимательно знакомился с бесчисленным количеством докладов своих агентов, талантливых сотрудников Первого главного управления. Странно, как много страха в этом мире, причем очень часто больше всего боятся те, в чьих руках сосредоточена невероятная власть.

Допив «Старку», Андропов решил, что на сегодняшний вечер водки хватит. Нет, причина страха заключается в том, что могущественные люди опасаются, а вдруг им не хватит власти? На самом деле, они не такие уж сильные. Подобно простым рабочим и колхозникам, члены Политбюро находятся под каблуком у своих жен. Они боятся потерять то, за что так алчно цепляются, поэтому всю свою власть используют в бесчестных махинациях, направленных на то, чтобы сокрушить возможных соперников. Даже Сталин, могущественнейший из деспотов, использовал свою власть в основном для устранения тех, кто мог бы покуситься на его трон. Поэтому великий Коба тратил энергию и силы на то, чтобы смотреть не вперед и по сторонам, а вниз. Он был похож на женщину на кухне, которая боится забравшуюся под платье мышь, а не на человека, обладающего волей и мощью, чтобы сокрушить кровожадного тигра.

Но у Андропова получится иначе? Да! Да, он сможет смотреть вперед, видеть будущее и прокладывать к нему дорогу. Да, он сможет заразить своей убежденностью слабых и безвольных людей, заседающих с ним за одним столом, возглавить их, повести за собой силой своей воли. Да, он подхватит знамя Ленина и других великих мыслителей, создателей учения, ставшего господствующим в стране. Да, он изменит судьбу Советского Союза и навечно останется в памяти великим человеком…

Но сначала необходимо, не мешкая, разобраться с Каролем и той угрозой, которую он представляет.

Глава вторая Видения и горизонты

Кэти пришла в ужас от мысли, что ей придется вести машину, отвозя мужа на железнодорожную станцию. Увидев, как Райан подходит к машине слева, она, как и подобает американке, решила, что за руль сядет он, и заметно удивилась, когда он бросил ей ключи.

Педали, как обнаружила Кэти, были расположены так же, как и в американском автомобиле, потому что во всем мире у людей ведущая нога правая, даже несмотря на то, что в Англии левостороннее движение. Рычаг переключения передач находился на центральной панели, поэтому управляться с ним пришлось левой рукой. В том, чтобы выехать задом по мощенной кирпичом дорожке, не было ничего такого уж жуткого. Супругам одновременно пришла в голову мысль, а каково англичанам привыкать ездить по правой стороне, когда они прилетают в Америку или переправляются на пароме во Францию. Джек решил в самое ближайшее время спросить об этом за кружкой пива кого-нибудь из своих новых коллег.

— Только помни, что слева право, справа лево, а ехать надо по встречной полосе.

— Ладно, — недовольно пробурчала Кэти.

Она знала, что ей все равно придется учиться, и умом понимала, что начинать все равно когда-нибудь придется, хотя это сейчас обладало отвратительной способностью внезапно возникать из-под земли, словно партизан из засады. Дорога от дома проходила мимо одноэтажного здания, по виду приемной врача, мимо парка с качелями, на которые и купился Джек, выбирая жилье. Салли обожала качаться на качелях, и она обязательно заведет себе здесь новых друзей. Ну и малыш Джек получит возможность греться на солнце. По крайней мере, летом.

— Малыш, поворачивай налево. В Англии поворачивать налево просто, при этом ты не пересекаешь встречную полосу.

— Знаю, — ответила доктор Каролина Райан, недоумевая, почему Джек не заказал такси.

У нее еще была уйма работы по дому, а в уроке вождения она не нуждалась. Ладно, по крайней мере, машина, похоже, шустрая, обнаружила Кэти, надавив на педаль газа, ответом на что стало быстрое ускорение. Хотя, конечно, до ее старичка «Порше» далеко.

— Спустишься вниз — поворачивай вправо.

— Угу.

Ладно, она уж как-нибудь справится. Потом придется искать дорогу обратно, а Кэти терпеть не могла спрашивать, как проехать. Эта нелюбовь была следствием ее профессии врача: Кэти повелевала своим миром, словно летчик в кабине истребителя… И, поскольку она врач, ей категорически воспрещается поддаваться панике, не так ли?

— Здесь направо, — напомнил Джек. — Помни о встречных машинах.

В настоящий момент таковых не было, однако все это переменится, вероятно, как только Джек выйдет из машины. Он не завидовал жене, которой придется в одиночку привыкать водить в местных условиях, но самый надежный способ научиться плавать — прыгнуть в воду. Разумеется, если не утонешь. Впрочем, англичане — народ гостеприимный, и в случае необходимости кто-нибудь из здешних водителей, вероятно, просто проводит Кэти до дома.

Железнодорожная станция выглядела не более внушительно, чем надземная остановка метро в Бронксе: неказистое каменное сооружение с ведущими к путям лестницами и эскалаторами. Купив билет, Райан расплатился наличными, обратив внимание на объявление, в котором предлагались абонементы для ежедневных поездок. Затем он купил свежий номер «Дейли телеграф». Газета в глазах местных сделает его консерватором. Более либерально настроенные выбирают «Гардиан». Джек решил обойти вниманием бульварные издания с фотографиями обнаженных красоток. Это не то, чем следует любоваться сразу после завтрака.

Ему пришлось минут десять подождать поезд, подкативший практически бесшумно. Это было нечто среднее между американской междугородной электричкой и составом метро. У Райана был билет первого класса, поэтому он вошел в отдельное купе. Окно опускалось и поднималось с помощью кожаного шнурка, а дверь на петлях открывалась прямо на перрон, избавляя от необходимости идти через коридор. Сделав эти открытия, Райан сел и пробежал взглядом первую страницу газеты. Как и в Америке, около половины места было отведено внутренней политике. Райан прочитал две статьи, решив, что пора начинать знакомиться с местными обычаями. Если верить расписанию, до вокзала Виктория ехать меньше сорока минут. Не так уж плохо, и, как заверил его Дэн Мюррей, гораздо лучше, чем ехать на машине. К тому же, припарковать машину в Лондоне еще сложнее, чем в Нью-Йорке, да и к левостороннему движению еще надо привыкнуть.

Поезд катил достаточно мягко. Судя по всему, английские железные дороги находились в монопольном ведении государства, и на них не жалели средств. Кондуктор, проверяя билет, улыбнулся — несомненно, сразу же распознав в Джеке янки, — и направился дальше, предоставив Райану читать газету. Однако вскоре вниманием Джека завладел мелькающий за окном пейзаж. Повсюду обилие зеленой растительности. Англичане действительно любят ухаживать за своими садиками. Вытянутые в ряд домики, крытые черепицей, были размерами гораздо меньше, чем в Балтиморе, где прошло детство Райана, и — о господи! — улочки были очень узкие. Да, за рулем надо будет быть очень внимательным, в противном случае можно запросто въехать в чью-нибудь спальню. Что, наверное, будет уже чересчур даже для англичан, привычных к сумасбродствам заокеанских гостей.

День был солнечный; высоко в чистом, голубом небе проплывали белые пушистые облачка. Райану еще ни разу не приходилось бывать в Англии под дождем. Однако здесь они, судя по всему, нередки. На улице каждый третий прохожий держал сложенный зонтик. И многие были в головных уборах. Райан обходился без них с тех пор, как отслужил в морской пехоте. Он пришел к выводу, что между Англией и Америкой достаточно много отличий, чтобы это уже создавало определенные трудности. Конечно, общего тоже очень много, однако различия выскакивают из ниоткуда и больно кусаются, когда их меньше всего ждешь. Придется заново переучивать Салли переходить улицу. В свои четыре с половиной года девочка уже накрепко усвоила, в каком порядке надо смотреть в какую сторону. Один раз Джеку уже пришлось навещать свою малышку в больнице, и, видит бог, с него этого хватило на всю оставшуюся жизнь.

Теперь поезд громыхал по городу, через плотно застроенные кварталы. Железнодорожное полотно проходило по эстакаде. Райан огляделся по сторонам, ища знакомые ориентиры. Вот это справа, не собор ли Святого Павла? Если так, скоро уже вокзал Виктория. Джек сложил газету. Поезд замедлил ход, и — да, действительно, вокзал Виктория. Распахнув дверь купе с непринужденностью местного жителя, Райан вышел на платформу. Перрон был перекрыт рядом стальных арок, пространство между которыми было забрано стеклянными панелями, почерневшими от копоти паровозов, давным-давно канувших в лету… Однако стекла никто никогда не чистил. Или виной всему загрязнение атмосферы над Лондоном? Определить это было невозможно. Джек прошел вслед за остальными пассажирами к кирпичной стене, которая, похоже, обозначала зал ожиданий. И действительно, там его встретили обычные ряды газетных киосков и магазинчиков. Отыскав выход, Райан вышел на открытый воздух. Порывшись в карманах, он достал карту Лондона. Так, Вестминстер-Бридж-роуд. Идти пешком слишком далеко, поэтому Джек подозвал такси.

Сидя в машине, он оглядывался по сторонам, крутя головой словно турист, каковым больше не являлся. И вот, наконец, такси приехало.

Сенчури-Хауз, прозванный так потому, что здание располагалось по адресу Вестминстер-Бридж-роуд, дом 100[378], представлял собой, на взгляд Джека, типичный образец архитектуры промежутка между мировыми войнами. Здание довольно высокое, каменная облицовка фасада… которая осыпалась! Вся стена была обтянута оранжевой пластиковой сеткой, несомненно, предназначенной для того, чтобы уберечь прохожих от обваливающихся плит облицовки. Вот те на! А может быть, стены долбят изнутри в поисках подслушивающих «жучков», установленных русскими? В Лэнгли об этом не сказали ни слова. Чуть дальше по улице располагался Вестминстерский мост, давший ей свое название, а напротив раскинулось здание Парламента. Что ж, по крайней мере, соседство приятное. Поднявшись по каменным ступеням к двустворчатым дверям, Джек вошел в тесную приемную глубиной не больше десяти футов, где его встретил поднявшийся из-за столика охранник в форме.

— Чем могу вам помочь, сэр? — учтиво поинтересовался он.

Англичане неизменно произносят эту фразу так, будто действительно горят желанием помочь. У Джека мелькнула мысль, не припрятан ли где-нибудь поблизости пистолет. В конце концов, меры безопасности здесь должны быть очень строгие.

— Здравствуйте, меня зовут Джек Райан. С сегодняшнего дня я у вас работаю.

На лице охранника мгновенно появилась почтительная улыбка.

— Добрый день, сэр Джон. Добро пожаловать в Сенчури-Хауз. Я сейчас позвоню наверх. — Повесив трубку, охранник добавил: — Сейчас к вам спустятся, сэр. Пожалуйста, присаживайтесь.

Не успел Джек прикоснуться к креслу, как во вращающихся дверях появилась знакомая фигура.

— Здравствуйте, Джек!

— Добрый день, сэр Бейзил!

Джек встал, протягивая руку.

— Не ожидал увидеть вас сегодня.

— Я решил дать Кэти возможность разобрать вещи. К тому же, она все равно меня до этого не допустит.

— Да, у нас, у мужчин, тоже есть свои ограничения, не так ли?

Сэр Бейзил Чарльстон приближался к пятидесяти; высокий и царственно худой, как однажды выразился один поэт, он обладал темно-каштановыми волосами, еще не тронутыми сединой. Его карие глаза ярко светились, а надетый на нем костюм, серая шерсть в белую «елочку», не отличался дешевизной. В целом глава службы разведки походил на преуспевающего лондонского банкира. И действительно, семейство Чарльстонов было тесно связано с финансами, однако Бейзил быстро пришел к выводу, что на этом поле ему не удастся полностью раскрыть свои способности, поэтому он решил посвятить знания, полученные в Кембридже, служению родине, сначала в качестве рядового оперативного сотрудника разведки, а затем уже как руководитель разведывательного ведомства. Джеку было известно, что Джеймс Грир, как и судья Мур, любили и уважали сэра Бейзила. Сам он познакомился с Чарльстоном в прошлом году, вскоре после своего ранения, и тогда же узнал о том, как высоко сэр Бейзил оценил изобретенную им «ловушку для канареек», именно после которой на Райана обратили внимание в Лэнгли. Судя по всему, сам Бейзил с помощью этого изобретения заткнул несколько очень неприятных протечек в собственном ведомстве.

— Пойдемте, Джек. Первым делом нужно вас как следует облачить.

Сэр Бейзил имел в виду не костюм Джека. Модель от Сэвайл-Роу[379], стоимостью он не уступал костюму самого главы Службы внешней разведки. Нет, под этим приглашением подразумевался визит в отдел кадров.

Всю процедуру упростило присутствие Си, как неофициально именовалась должность Бейзила Чарльстона. Отпечатки пальцев Райана уже переправили из Лэнгли, и теперь осталось только сделать фотографию и наклеить ее на карточку-пропуск, отпирающую все электронные турникеты, подобные тем, которые установлены в штаб-квартире ЦРУ. Си проверил карточку в техническом турникете, установленном в лаборатории, и убедился, что она работает. После этого они с Джеком поднялись на лифте в просторный угловой кабинет главы ведомства.

Он оказался гораздо более вместительным, чем узкая, длинная комната, которой приходилось довольствоваться судье Муру. Из окон открывался вид на Темзу и Вестминстерский дворец. Директор Службы внешней разведки жестом предложил Райану удобное кожаное кресло.

— Итак, каковы первые впечатления? — спросил Чарльстон.

— Пока что ничего особенно болезненного. Кэти до сих пор еще не ездила в клинику, но Берни, ее руководитель в университете Гопкинса, говорит, что здешний главный врач — отличный парень.

— Да, у клиники Хаммерсмита неплохая репутация, а доктор Бирд считается лучшим глазным хирургом Великобритании. Встречаться с ним лично мне не приходилось, но, судя по отзывам, он замечательный человек. Рыбак, обожает удить форель в речках горной Шотландии. Женат, трое сыновей, старший — лейтенант в гвардейском Колдстримском полку.

— Вы и его проверили? — недоверчиво спросил Джек.

— Бдительность никогда не бывает чрезмерной, Джек. Не забывайте, кое-кто из наших кузенов по ту сторону Ирландского моря не слишком вас жалует.

— С этим будут какие-нибудь проблемы?

Чарльстон покачал головой.

— Крайне маловероятно. Помогая справиться с террористами из АОО[380], вы тем самым, скорее всего, спасли жизнь кое-кому из Политического крыла Ирландской республиканской армии. Пока что тут еще не все ясно, но этим делом занимается служба безопасности. Мы с ней почти не общаемся — по крайней мере, в тех вопросах, которые имеют к вам прямое отношение.

После этих слов Джек наконец задал вопрос, который его давно мучил:

— Да, сэр Бейзил, а чем именно мне придется здесь заниматься?

— А разве Джеймс вам ничего не говорил? — удивился Чарльстон.

— Ничего определенного. Как я уже успел убедиться, он большой любитель сюрпризов.

— Что ж, деятельность объединенной рабочей группы будет в основном сосредоточена на наших советских друзьях. У нас есть несколько очень неплохих источников. Как и у вас, ребята. Идея состоит в том, чтобы поделиться друг с другом информацией и улучшить общую картину.

— Информацией. Не источниками, — заметил Райан.

Чарльстон понимающе улыбнулся.

— Полагаю, вам не нужно объяснять, что каждая разведка очень бережно относится к своим источникам.

Джеку это было хорошо известно. Больше того, он сам практически ничего не знал об источниках ЦРУ. Это были самые строго охраняемые тайны Управления, и, несомненно, здесь, в Англии все обстояло так же. Источники информации были живыми людьми, и одно неосторожное слово могло стоить им жизни. Разведывательные службы ценили источники в основном за ту информацию, которую они поставляли, а человеческая жизнь шла на втором месте — в конце концов, разведка была в первую очередь работой, — но рано или поздно руководство все же начинало думать об источниках, об их семьях, гадать, что они представляют из себя в жизни. «В основном, выпивка,» — подумал Райан. Особенно это было верно в отношении русских. Средний советский человек употреблял столько спиртного, что по американским меркам он считался бы алкоголиком.

— Здесь не возникнет никаких трудностей, сэр. Мне не известны ни фамилии, ни данные ни одного из источников ЦРУ в Советском Союзе. Ни одного, — подчеркнул Райан.

Это не совсем соответствовало истине. Разумеется, ему никто ничего не говорил, однако многое можно было определить по характеру передаваемой информации, по тому, как цитировал чужие слова источник, мужчина или женщина — в основном, это были мужчины, однако в некоторых случаях у Райана возникали сомнения. Эту захватывающую игру вели все аналитики, практически всегда только в своих мыслях, хотя иногда Райан высказывал кое-какие соображения своему непосредственному начальнику адмиралу Джиму Гриру. Как правило, зам по РА-работе лишь ограничивался предостережениями не рассуждать слишком громко, однако пару раз адмирал смущенно заморгал, и это открыло Райану значительно больше, чем хотел сообщить ему его начальник. Впрочем, Джек понимал, что его пригласили работать в Управление именно за его аналитические способности. Никому не было нужно, чтобы он отключал их, хотя бы на время. Как только поступаемая от источника информация становилась странной, это сразу же говорило о том, что с источником не все в порядке: его взяли или у него что-то случилось с головой.

— Однако, адмирала интересует один вопрос…

— Какой? — спросил глава Службы внешней разведки.

— Польша. Нам кажется, что там заваривается серьезная каша, и мы хотим узнать, насколько далеко все зайдет — то есть, каковы будут последствия.

— Нас тоже это очень волнует, Джек. — Задумчивый кивок. Об этом говорили многие — особенно газетчики в пивных на Флит-стрит. А у газетчиков тоже есть свои источники информации, и в некоторых случаях ничуть не хуже, чем у разведки. — И что думает по этому поводу Джеймс?

— Нам обоим пришло на память одно событие, случившееся в тридцатые годы. — Откинувшись на спинку кресла, Райан устроился поудобнее. — Я имею в виду профсоюз рабочих автомобильной промышленности. Когда отделение профсоюза создавалось на заводах «Форд», возникли большие неприятности. Очень большие. В итоге руководство «Форд» наняло громил, чтобы те хорошенько поработали с зачинщиками. Я помню снимки, сделанные — кем же? — Джек на мгновение задумался. — Кажется, Уолтером Рейтером? В общем, кем-то из известных фотографов. Они тогда были опубликованы в журнале «Лайф». Вот громилы разговаривают с организаторами профсоюза. На первых снимках противники улыбаются друг другу, как всегда бывает перед тем, как засучить рукава; затем начинается потасовка. И тут нельзя не задуматься о руководстве «Форда» — плохо уже то, что они допустили подобное в присутствии журналистов, но журналистов с фотоаппаратами? Черт побери, это уже просто выходит за всякие рамки.

— Да, суд общественного мнения, — согласился Чарльстон. — Это реальность, а современные технологии подняли все на новую ступень. И наших друзей по ту сторону колючей проволоки это беспокоит все больше и больше. Как вам известно, по вашу сторону океана только что начала работать телекомпания Си-эн-эн. Вполне вероятно, это преобразит весь мир. У информации существуют свои пути распространения. Слухи — это уже само по себе достаточно плохо. Их нельзя остановить, и они обладают способностью начинать жить собственной жизнью…

— Но зрительное изображение стоит тысячи слов, не так ли?

— Не знаю, кто первый сказал эти слова, но этот человек явно был не дурак. Особенно они верны в отношении движущегося изображения.

— Я предполагал, мы это используем…

— Ваше начальство относится к этому очень сдержанно. У меня более смелый подход. Совсем несложно попросить сотрудника посольства угостить пинтой пива какого-нибудь журналиста и в разговоре как бы случайно обмолвиться кое о чем. Про журналистов можно сказать одно: если время от времени подкидывать им приличный рассказ, они ведут себя очень пристойно.

— Сэр Бейзил, в Лэнгли прессу ненавидят. Я хочу сказать, ненавидят всеми фибрами души.

— Весьма устарелый подход. Но, с другой стороны, наверное, здесь у нас в руках больше контроля над средствами массовой информации, чем у вас в Америке. И все же, перехитрить журналистов совсем нетрудно, вы не находите?

— Я сам никогда не пробовал. Адмирал Грир говорит, что беседовать с журналистом — все равно что танцевать вместе с ротвейлером. Никогда нельзя быть твердо уверенным, то ли он оближет тебе лицо, то ли вцепится клыками в горло.

— Знаете, а ротвейлеры вовсе не такие уж плохие собаки. Просто надо их хорошо дрессировать.

«Англичане и собаки, — подумал Райан. — Британцы любят домашних животных больше, чем детей.» Сам он не слишком хорошо относился к крупным породам собак. Другое дело лабрадор вроде Эрни. Лабрадоры добрые и спокойные. Салли очень скучает по собаке.

— Итак, Джек, что вы думаете по поводу Польши?

— На мой взгляд, котел будет бурлить до тех пор, пока с него не слетит крышка, после чего начнется чертовская заварушка. Поляки не слишком усердно любят коммунизм. Черт побери, у них в армии есть священники! Крестьяне объединены в добровольные кооперативы, которые торгуют на рынке овощами и ветчиной. Самая популярная телепередача в Польше — «Коджак»[381], ее показывают даже в воскресенье утром, чтобы удержать людей от посещения церкви. Это говорит о двух вещах. Во-первых, народ любит американскую культуру, а, во-вторых, правительство до сих пор боится католической церкови. Польское правительство очень шаткое, и все это прекрасно понимают. Конечно, то, что режим оставил определенные свободы, наверное, в краткосрочном отношении шаг довольно умный; однако фундаментальная проблема заключается в том, что режим является несправедливым в своей сути. А страна, в которой установлен несправедливый режим, не может быть стабильной, сэр. Какой бы сильной она ни казалась, изнутри она поражена гнилью.

Чарльстон задумчиво кивнул.

— Три дня назад в Чекерсе[382] я информировал об этом премьер-министра и сказал ей приблизительно то же самое.

Директор Службы внешней разведки помолчал, принимая решение. Затем достал из стопки бумаг на столе папку и протянул ее Райану.

Гриф на обложке гласил: «Совершенно секретно». «Итак, — подумал Джек, — вот все и началось.» У него мелькнула мысль, не научился ли сэр Бейзил плавать, прыгнув с моста в Темзу, после чего он уверовал в то, что лучшего способа учиться плавать не придумаешь.

Раскрыв папку, Райан прочитал, что эта информация поступила от агента по кличке Королек. Определенно, он был поляком, и, судя по содержанию донесения, занимал высокое положение, но то, что он сообщал…

— Проклятие, — заметил Райан. — Этому можно верить?

— Источник очень надежный, Джек. Информация имеет код пятьдесят пять.

Под этим подразумевалось, что достоверность источника оценивалась в пять баллов по пятибалльной шкале, и то же самое было верно в отношении важности информации.

— Кажется, вы католик, Джек.

На самом деле Чарльстон это знал. Просто англичане привыкли формулировать свои мысли неопределенно.

— Колледж иезуитов в Бостоне, Джорджтаун[383], а до того — монахини в пансионе Святого Матфея. Более убежденного католика трудно представить.

— Что вы думаете о новом папе римском?

— Первый не итальянец за четыре столетия, а то и больше: определенно, это что-то говорит. Услышав, что новым папой был избран поляк, я сначала решил, что это кардинал Вышинский из Варшавы — у этого человека мозг гения и хитрость лисицы. А о Войтыле я тогда даже не слышал, но из того, что я прочитал о нем с тех пор, следует, что это очень достойный гражданин. Хороший пастырь, хороший администратор, политически грамотен…

Райан умолк. Он обсуждал главу своей церкови словно обычного политического деятеля, однако его не покидало ощущение, что тут есть нечто большее. В данном случае речь шла о человеке, обладающем непоколебимой верой, которую не смогло бы расколоть или сдвинуть с места даже землетрясение. Другие такие же люди выдвинули его быть предводителем, голосом крупнейшей в мире церкови, к которой, так уж получилось, принадлежал и сам Райан. Этот человек не устрашится ничего; для него пуля наемного убийцы станет лишь ключом, отпирающим двери темницы, пропуском лично к господу богу. И этот человек чувствует руку господа во всех своих деяниях. Его нельзя запугать, заставить свернуть с пути, который он считает истинным.

— Если он действительно написал это письмо, сэр Бейзил, дело нешуточное. Когда оно было доставлено?

— Меньше четырех суток назад. Наш человек нарушил правила, переправив письмо так быстро, но его важность не вызывает никаких сомнений, вы согласны?

«Добро пожаловать в Лондон,» — подумал Райан. Он сразу же попал в воду. В огромный котел, в которых на карикатурах варят миссионеров.

— Ну хорошо, письмо было переправлено в Москву, так?

— По крайней мере, так утверждает наш человек. Итак, сэр Джон, что скажет по этому поводу русский Иван?

И этим вопросом сэр Бейзил Чарльстон разжег огонь под котлом, в который попал Джек.

— Этот вопрос имеет множество граней, — ответил Райан, как можно искуснее уклоняясь от прямого ответа.

Многого он этим не добился.

— Что-нибудь он же должен будет сказать, — заметил Чарльстон, сверля Райана своими карими глазами.

— Ну хорошо. Русским это не понравится. Они увидят в этом угрозу. Вопрос заключается в том, насколько серьезно они к ней отнесутся. Если они вообще поверят этому. Сталин, тот мог бы просто рассмеяться… а может быть, наоборот, предпринял бы какие-то решительные меры. У Сталина была обостренная форма мании преследования, не так ли? — Остановившись, Райан выглянул в окно. Не сгущаются ли на небе дождевые тучи? — Нет, определенно, Сталин как-нибудь ответил бы.

— Вы так полагаете?

Джек понял, что Чарльстон его оценивает. Это напоминало беседу с оппонентами на защите докторской диссертации в университете. Острый, как жало рапиры, ум отца Тима Райли, его дотошные, пытливые вопросы. Сэр Бейзил вел себя мягче, чем суровый, аскетический священник, однако экзамен не становился легче.

— Лев Троцкий не представлял для Сталина никакой угрозы. Его убийство стало следствием сочетания мании преследования и жестокости в чистом виде. Это было личное дело. У Сталина было множество врагов, и он никогда их не прощал. Однако у нынешнего советского руководства не хватит духа пойти на такое.

Чарльстон указал на виднеющийся за толстым стеклом Вестминстерский дворец.

— Мальчик мой, у русских хватило духа убить человека вот на этом самом мосту, меньше пяти лет назад…

— И им поставили это в вину, — напомнил хозяину кабинета Райан.

Тогда вмешались удача и английский врач, знающий свое дело, хотя не было никакого смысла спасать бедняге жизнь. Однако причина смерти все же была установлена, и уличные хулиганы оказались ни при чем.

— И что с того? Вы думаете, русские лишились из-за этой маленькой неприятности сна? — возразил Чарльстон. — А я уверен в обратном.

— И все же, в последнее время русские больше этим не занимаются — по крайней мере, насколько я слышал.

— О да, на такое они решаются только у себя дома, тут я с вами согласен. Вот только Польша для них — свой «дом», находящийся в сфере их влияния.

— Но ведь папа живет в Риме, а Ватикан не находится в сфере их влияния. В конечном счете все сведется к тому, сэр, насколько они будут напуганы. Отец Тим Райли из Джорджтауна, где я защищал докторскую диссертацию, твердил никогда не забывать о том, что все войны начинают напуганные люди. Они боятся войны, но еще больше боятся того, что произойдет, если война не начнется. Итак, как я уже говорил, вопрос сводится к тому, насколько серьезной посчитают угрозу русские и насколько серьезно они к ней отнесутся. Что касается первой части, я с вами согласен. Не думаю, чтобы речь шла о пустых обещаниях. Учитывая характер папы, то, через что ему довелось пройти, его личное мужество — нет, тут не может быть никаких сомнений. Так что угроза реальная. Но остается главный вопрос: как оценить то, насколько серьезной ее посчитают русские…

— Продолжайте, — мягко подтолкнул его директор Службы внешней разведки.

— Если у них хватит ума распознать истинный смысл этого письма… да, сэр, на их месте я бы очень встревожился… быть может, даже немного испугался. Хоть Советы и считают себя сверхдержавой, равной Америке, в глубине души они сознают, что их власть не является легитимной.Киссинджер[384] читал нам в Джорджтауне лекцию… — Откинувшись назад, Джек закрыл глаза, восстанавливая в памяти то событие. — Он упомянул об этом в самом конце, говоря о характере советских лидеров. Брежнев показывал ему какое-то здание в Кремле, где должна была состояться последняя встреча с Никсоном. Так вот, он снимал со скульптур чехлы, показывая, что все начищено и вымыто в преддверии визита. А у меня тогда мелькнула мысль: зачем все это? Я хочу сказать, ведь в Кремле есть горничные и другая прислуга. Так зачем же было подчеркнуто показывать порядок Киссенджеру? Наверное, все дело в чувстве собственной неполноценности, какой-то фундаментальной уязвимости. Нам постоянно твердят, что русские — гиганты десяти футов роста, но я этому не верю. И чем больше я о них узнаю, тем менее грозными противниками они мне кажутся. Мы с адмиралом Гриром горячо спорили по этому поводу в течение последних двух месяцев. У русских огромная армия. Их разведывательные службы действуют первоклассно. Советский Союз большой. Большой, страшный медведь, как в свое время говорил Мухаммед Али, но, полагаю, вам известно, что Али дважды победил медведя[385], не так ли?

На самом деле, за этими весьма витиеватыми рассуждениями скрывается простой ответ: «Да, сэр, на мой взгляд, письмо напугает русских.» Однако остается вопрос: напугает ли оно их в достаточной степени для того, чтобы предпринять какие-то действия?

Райан покачал головой.

— Возможно, да, однако в настоящий момент у нас недостаточно данных. Если русские все же решат нажать на красную кнопку, будем ли мы знать об этом заранее?

Чарльстон ждал, что он задаст ему этот вопрос.

— Конечно, надеяться на это надо, однако полной уверенности быть не может.

— За тот год, что я провел в Лэнгли, у меня сложилось впечатление, что наши знания о предмете в каких-то аспектах являются глубокими, но узкими, в других — обширными, но поверхностными. Я еще не встречал тех, кто чувствует себя уютно, анализируя информацию о Советском Союзе. Впрочем, это не совсем верно. Такие специалисты у нас есть, однако их выводы и заключения, по крайней мере, для меня, не являются надежными. Как, например, те материалы относительно экономики…

— Джеймс посвятил вас в это? — сэр Бейзил не смог скрыть свое удивление.

— В течение первых двух месяцев адмирал гонял меня по всем углам. Свой первый диплом я получил, окончив экономический факультет Бостонского колледжа. Экзамен на ДБ я сдал перед тем, как поступить на службу в морскую пехоту. ДБ — это дипломированный бухгалтер; у вас, в Англии это называется как-то по-другому. Затем, после службы в морской пехоте я неплохо проявил себя на фондовом рынке, а затем защитил докторскую диссертацию и занялся преподавательской деятельностью.

— Сколько вы точно заработали на Уолл-стрит?

— За время работы в «Меррил Линч»? О, что-то между шестью и семью миллионами. В основном, на акциях Чикагской и Северо-Западной железных дорог. Мой дядя Марио, брат матери, сказал, что работники собираются выкупить акции и попытаться снова сделать железную дорогу прибыльным предприятием. Присмотревшись внимательно, я пришел к выводу, что мне это нравится. Мои вложения вернулись в двадцатитрехкратном размере. Я пожалел, что не вложил больше, но в «Меррил Линч» меня научили быть в таких вопросах консервативным. Кстати, я никогда не работал в Нью-Йорке. Все это время я провел в балтиморском отделении. В любом случае, деньги по-прежнему вложены в акции, а фондовый рынок в настоящий момент выглядит очень стабильным. Я до сих пор время от времени поигрываю на нем. Занятие это очень увлекательное. Невозможно знать наперед, где встретишь удачу.

— Полностью с вами согласен. Да, кстати, если приглядите что-нибудь привлекательное, дайте мне знать.

— Комиссионные я с вас не возьму — но и никаких гарантий не дам, — пошутил Райан.

— К гарантиям я не привык, Джек, — только не в нашем проклятом ремесле. Я собираюсь ввести вас в рабочую группу, которая занимается Россией. Руководит ей Саймон Хардинг. Выпускник Оксфорда, докторская диссертация по русской литературе. Вы будете видеть почти все, что видит Хардинг — все, за исключением источников информации…

Райан остановил его, подняв руки.

— Сэр Бейзил, я не хочу ничего знать. Мне это не нужно, а лишняя информация не даст мне спокойно спать ночью. Мне нужны лишь голые факты. Я предпочитаю делать выводы самостоятельно. Этот ваш Хардинг умен? — подчеркнуто бесцеремонно спросил Райан.

— Очень умен. Вероятно, вам уже приходилось знакомиться с тем, что выходило из-под его рук. Это он проводил оценку личности Юрия Андропова, результаты которой мы передали вам два года назад.

— Да, я действительно ознакомился с ними. Согласен, работа была выполнена неплохо. Насколько я понял, этот Хардинг — дипломированный «мозговед»?

— Саймон действительно изучал психологию, но недостаточно для того, чтобы получить диплом. У него очень светлая голова. Жена у него художница, пишет картины. Очаровательная дама.

— Мне приступить к работе прямо сейчас?

— А почему бы и нет? Меня ждут дела. Пойдемте, я провожу вас.

Это оказалось совсем недалеко. Райан сразу же выяснил, что ему предстоит работать в кабинете, расположенном на последнем этаже. Для него это стало большим сюрпризом. В Лэнгли путь на седьмой этаж занимает долгие годы и нередко сопровождается карабканьем через окровавленные трупы. Джек рассудил, что кто-то считает его очень умным.

Кабинет Саймона Хардинга не производил особого впечатления. Два окна, выходящих на берег Темзы, застроенный двух— и трехэтажными кирпичными зданиями. Самому Хардингу было около сорока; бледный, светловолосый, с ярко-голубыми глазами. Он был в расстегнутом жилете — или, как его здесь называли, жилетке, — и в неказистом галстуке. Его стол был завален папками, окантованными полосатыми ленточками — единое обозначение секретных материалов.

— Вы, должно быть, сэр Джон, — сказал Хардинг, откладывая в пепельницу трубку из верескового дерева.

— Зовите меня Джеком, — поправил его Райан. — Право, мне как-то неловко выдавать себя за рыцаря. К тому же, у меня все равно нет коня и доспехов.

Джек крепко пожал руку своему новому коллеге. У Хардинга были маленькие, костлявые руки, однако его голубые глаза светились умом.

— Саймон, вручаю его твоим заботам.

Произнеся это напутствие, сэр Бейзил тотчас же ушел.

В кабинете уже был установлен дополнительный стол, подозрительно чистый, а перед ним — крутящееся кресло. Джек уселся в кресло, попробовал, удобное ли оно. Вероятно, в кабинете будет тесновато, но не слишком. На столе стоял телефон, а под ним в плоской коробке — шифратор, позволяющий вести закрытые разговоры. У Райана мелькнула мысль: это устройство надежно так же, как шифратор СТУ, которым он пользовался в Лэнгли? Английский Центр правительственной связи, расположенный в Челтенхэме, работал в тесном взаимодействии с АНБ[386], и, возможно, внутри разных пластмассовых коробок находилась одинаковая начинка. Ему придется постоянно напоминать себе, что он находится в другой стране. Райан надеялся, что это будет не слишком сложно. Здесь все говорят как-то непривычно, с придыханием и растягивая гласные, однако американские фильмы и глобальное телевидение медленно, но верно подстраивают классический английский язык под его американскую разновидность.

— Бейзил говорил с вами о папе римском? — спросил Саймон.

— Да. Это письмо может стать настоящей бомбой. Сэра Бейзила очень интересует, как к нему может отнестись русский Иван.

— Нас всех это очень интересует, Джек. У вас есть какие-нибудь мысли?

— Как я только что сказал вашему начальнику, если бы в Кремле сейчас сидел Сталин, возможно, ему бы и пришла в голову мысль укоротить папе жизнь. Но даже в этом случае ничего определенного сказать было бы нельзя.

— По-моему, главная проблема в том, что хотя в Советском Союзе власть коллегиальная, Андропов занимает в Политбюро лидирующее положение, а он, судя по всему, сторонник более решительных мер.

Джек устроился в кресле поудобнее.

— Знаете, знакомые моей жены из университета Гопкинса пару лет назад летали в Россию. У Михаила Суслова диабетический ретинит сетчатки глаза, к тому же, он страдает сильной близорукостью; так вот, они как раз лечили ему зрение, а также обучали русских врачей новым методам. Кэти тогда еще училась в университете. Но Берни Кац был из тех, кто летал в Москву. Он возглавляет глазную клинику Уилмера. Первоклассный глазной хирург, человек замечательный во всех отношениях. По возвращении в Штаты Управление беседовало с Кацем и с остальными врачами. Вы не видели этот документ?

Глаза Хардинга зажглись интересом.

— Нет. А в нем есть что-нибудь любопытное?

— Одно правило из того, что я усвоил, будучи женат на враче, заключается в том, что я внимательно слушаю все, что Кэти рассказывает о людях. И я бы с огромным интересом послушал Берни. Этот документ стоит почитать. Во всем мире люди склонны быть откровенными с врачами, а врачи, как я уже говорил, умеют замечать то, что укрывается от обычных людей. Так вот, наши врачи нашли Суслова умным, любезным, деловитым, но подо всем этим скрывается человек, которому ни за что нельзя доверить в руки пистолет — или, точнее, нож. Ему было очень неприятно, что спасать его зрение пришлось американским врачам. Его совсем не радовало, что русские врачи сделать это не смогли. С другой стороны, наши офтальмологи говорили, что встретили их по высшему классу. Так что русские не такие уж и варвары, что в глубине души ожидал увидеть Берни — он еврей, его родители родились в Польше, кажется, еще тогда, когда она была частью царской России. Не хотите, чтобы я попросил Управление прислать этот доклад?

Хардинг помахал над трубкой зажженной спичкой.

— Да, мне бы очень хотелось. Русские — знаете, они странный народ. В некоторых отношениях поразительно культурные. Наверное, Россия — это единственное место в мире, где поэт может прилично зарабатывать на жизнь. Русские благоговейно чтут своих поэтов, и это восхищает меня в них, но в то же время… знаете, Сталин почти не проводил репрессии в отношении людей искусства, в частности, пишущей братии. Помню, один литератор прожил гораздо больше, чем можно было бы ожидать… Правда, и он в конце концов погиб в ГУЛАГе. То есть, цивилизованность русских имеет свои границы.

— Вы говорите по-русски? Мне так и не удалось осилить этот язык.

Британский аналитик кивнул.

— Русский язык великолепно подходит для художественной литературы, и в этом похож на древнегреческий. Он очень поэтичен, однако за всем этим скрывается такое варварство, от которого леденеет кровь. Русские предсказуемы во многих отношениях, особенно в принятии политических решений. А непредсказуемость их является следствием столкновения врожденного консерватизма с догматическим взглядом на мировую политику. Наш друг Суслов серьезно болен, у него проблемы с сердцем — насколько я понимаю, последствия диабета. Но тот, кто стоит за ним, — Михаил Евгеньевич Александров — это человек, сочетающий в равных пропорциях русский характер и марксизм с моральными принципами Лаврентия Берии. Александров ненавидит Запад лютой ненавистью. Не удивлюсь, если он советовал Суслову предпочесть полною слепоту помощи американских медиков — а ведь они с ним давние друзья. А еще этот Кац, как вы говорите, еврей? Это еще больше усугубило дело. Одним словом, очень неприятный тип. После смерти Суслова — а это, по нашим оценкам, произойдет в ближайшие несколько месяцев, — Александров войдет в Политбюро и возглавит идеологию. Он поддержит Юрия Владимировича во всех его начинаниях, вплоть до физического устранения его святейшества.

— Вы полагаете, все действительно может зайти настолько далеко? — спросил Джек.

— Может ли? Думаю, да.

— Хорошо. Это письмо было переправлено в Лэнгли?

Хардинг кивнул.

— Ваш резидент заходил за ним сегодня. Не сомневаюсь, у вас есть свои источники, и все же я не вижу смысла рисковать напрасно.

— Согласен. Знаете, если русский Иван решится пойти на такие крайние меры, расплата будет очень дорогой.

— Возможно, но русские видят все не в таком ключе, как мы, Джек.

— Знаю. Всему виной отсутствие воображения.

— Да, на это нужно время, — согласился Саймон.

— А чтение русской поэзии помогает? — поинтересовался Райан.

Сам он если и читал произведения русских поэтов, то только в переводе — а с поэзией, разумеется, знакомятся не так.

Хардинг покачал головой.

— Не слишком. Именно через стихи выражают свой протест некоторые диссиденты. Им приходится прибегать к окольным путям, чтобы все, кроме самых проницательных читателей, лишь восторгались лирическими восхвалениями облика любимой девушки, не замечая плач по свободе слова. Наверное, в КГБ целый отдел исследует стихи, выискивая в них скрытый политический контекст, на который никто не обращает никакого внимания до тех пор, пока вдруг кто-нибудь из членов Политбюро не придет к выводу, что сексуальное влечение прописано чересчур откровенно. Знаете, русские такие целомудренные… Странно, что в одних вопросах их моральные устои незыблемо твердые, а в других вообще отсутствуют.

— Ну, едва ли русских можно винить за то, что они осуждают «Дебби покоряет Даллас»[387], — вставил Райан.

Хардинг едва не поперхнулся табачным дымом.

— Совершенно верно. Это никак не «Король Лир». Но русские ставят Толстого, Чехова и Пастернака.

Джек не читал никого из этих авторов, но сейчас был не тот момент, чтобы признаваться в этом.

— Что он сказал? — воскликнул Александров.

Андропову показалось, что эта вспышка гнева, хотя и ожидаемая, получилась несколько приглушенной. Впрочем, возможно, Александров повышал голос, лишь общаясь с большой аудиторией, или, что вероятнее, устраивая нагоняй подчиненным в Центральном комитете партии.

— Вот письмо и перевод, — сказал председатель КГБ, протягивая документы.

Будущий главный идеолог, взяв бумаги, внимательно ознакомился с ними. Он не хотел, чтобы гнев застилал ему глаза, заставляя пропустить мельчайшие подробности. Андропов, дожидаясь, пока Александров будет читать, закурил «Мальборо». Председатель КГБ отметил, что его гость не притронулся к предложенной водке.

— У святого отца чрезмерное честолюбие, — наконец заметил Александров, откладывая бумаги на кофейный столик.

— Готов с вами согласиться, — заметил Андропов.

В голосе его собеседника прозвучало удивление:

— Он считает себя неуязвимым? Не отдает себе отчет, какими последствиями чреваты подобные угрозы?

— Мои эксперты полагают, что это действительно его собственные слова, и они считают, что он не боится возможных последствий.

— Если дерзкий поляк жаждет мученической смерти, быть может, следует его уважить…

Александров многозначительно умолк, и даже по спине привыкшего ко всему Андропова пробежала холодная дрожь. Пора сделать гостю предостережение. Главная беда идеологов заключается в том, что их теории не всегда должным образом учитывают объективные реалии: болезнь, которую сами они по большей части не замечают.

— Михаил Евгеньевич, подобные действия нельзя осуществлять, повинуясь минутной прихоти. Политические последствия могут быть самыми серьезными.

— Нет, Юрий, ничего серьезного быть не может. Не может, — повторил Александров. — Но в чем я полностью согласен с вами, так это в том, что перед тем, как предпринять ответные действия, нам необходимо будет хорошенько подумать.

— А что считает товарищ Суслов? Вы уже говорили с ним?

— Мишка совсем плох, — без тени сожаления ответил Александров. Андропова это удивило. Его гость был многим обязан своему престарелому руководителю, но, впрочем, идеологи живут в своем собственном замкнутом мирке. — Боюсь, жить ему осталось недолго.

А в этом не было ничего удивительного. Достаточно было только посмотреть на Суслова во время заседаний Политбюро. Его лицо не покидало выражение безысходного отчаяния, какое бывает у тех, кто сознает, что их дни сочтены. Суслов хотел перед тем, как отойти в мир иной, навести порядок в мире этом, но понимал, что это выходит за рамки его возможностей — что стало для него неприятным сюрпризом. Неужели до Суслова наконец дошла та истина, что марксизм-ленинизм является ошибочным путем? Сам Андропов пришел к такому заключению лет пять назад. Однако о подобных вещах не говорят в Кремле, не так ли? Как и с Александровым.

— На протяжении стольких лет Михаил Андреевич был нашим товарищем и наставником. Если то, что вы говорите, правда, нам его будет очень не хватать, — торжественным тоном произнес председатель КГБ, преклоняя колено перед алтарем учения Маркса и его умирающим жрецом.

— Вы совершенно правы, — согласился Александров, вслед за хозяином кабинета надевая маску скорби.

Так поступали все члены Политбюро, потому что этого от них ждали, потому что так было нужно. А вовсе не потому, что это было правдой, хотя бы приблизительно.

Подобно своему гостю, Юрий Владимирович верил не потому, что действительно верил, а потому, что за этой демонстрацией веры стояло нечто реальное: власть. Председателю КГБ захотелось узнать, что скажет дальше его собеседник. Александров был нужен Андропову, но и Андропов был нужен Александрову, причем, возможно, в еще большей степени. Михаил Евгеньевич не обладал необходимым личным влиянием для того, чтобы стать генеральным секретарем Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза. Его уважали за теоретические знания, за преданность государственной религии, каковой стал марксизм-ленинизм, но никто из сидящих за столом в зале заседаний Политбюро не считал его достойным кандидатом в лидеры партии. С другой стороны, поддержка Александрова будет жизненно необходима тому, кто метит на эту должность. Подобно тому, как в Средние века старший сын получал титул и вступал во владения землями, а второй сын становился епископом местной епархии, Александров, как и до него Суслов, должен был обеспечить духовную — кажется, так называется это слово? — поддержку поднимающемуся на вершину власти. Древняя система сдержек и противовесов, но только более изощренная и сложная.

— Разумеется, когда придет время, место Суслова займете вы, — заметил Андропов, предлагая заключить союз.

Александров, разумеется, начал решительно возражать… по крайней мере, сделал вид:

— В Центральном комитете партии много достойных людей…

Председатель Комитета государственной безопасности махнул рукой, останавливая его.

— Вы самый мудрый и опытный, и вы пользуетесь максимальным доверием.

С чем Александров был полностью согласен.

— Я очень польщен вашими словами, Юрий. И все же, как нам быть с этим глупым поляком?

Сказано очень грубо. И это будет ценой союза. Для того, чтобы получить поддержку Александрова в борьбе за пост Генерального секретаря, Андропову самому надо будет упрочить позиции заместителя секретаря ЦК по идеологии, для чего придется… скажем прямо, сделать то, о чем Андропов уже и сам думал. То есть, никаких особых усилий не потребуется, не так ли?

Председатель КГБ придал своему голосу деловитую интонацию врача, описывающего необходимые методы лечения:

— Миша, осуществить подобную операцию будет очень непросто. Ее нужно тщательно спланировать, подготовить, соблюдая все меры предосторожности, а затем Политбюро должно будет одобрить ее с открытыми глазами.

— У вас уже есть какие-то мысли…

— У меня в голове множество мыслей, однако воздушные грезы — это еще не план. Для того, чтобы двинуться вперед, потребуется напряженная работа — и в результате мы лишь узнаем, осуществимо ли такое. Идти надо будет осторожно, останавливаясь после каждого шага, — предостерег Андропов. — И даже в этом случае нельзя давать никаких гарантий и обещаний. Это не кино. В реальном мире, Миша, все гораздо сложнее.

Он не мог прямо посоветовать Александрову не отходить слишком далеко от своей песочницы с игрушками и теориями, в реальный мир крови и неотвратимых последствий.

— Что ж, вы настоящий коммунист. Вы понимаете, какие высокие ставки в этой игре.

Этими словами Александров сообщил хозяину кабинета, что от него ждет Центральный комитет. Для Михаила Евгеньевича коммунистическая партия и ее идеология отождествлялись с государством — а КГБ был «щитом и мечом» партии.

Странно, поймал себя на мысли Андропов, но и этот папа-поляк, несомненно, так же относится к своей вере и своему видению мира. Но ведь его вера, строго говоря, не является идеологией, не так ли? «Что ж, в данном случае ее нужно рассматривать именно как таковую,» — сказал себе Юрий Владимирович.

— Мои люди внимательно присмотрятся к этой проблеме. Вы должны понимать, Миша, что мы не сможем сделать невозможное, но…

— Но разве есть что-либо невозможное для Комитета государственной безопасности Советского Союза?

Риторический вопрос с кровавым ответом. И очень опасным, гораздо более опасным, чем был способен понять этот теоретик.

Только сейчас до председателя КГБ дошло, как же они похожи. Его гость, неторопливо потягивающий золотисто-коричневую «Старку», беззаветно верящий в идеологию, которую невозможно доказать. И этот человек желает смерти другого человека, который также верит в то, что невозможно доказать. Какая странная ситуация. Поединок идеологий, причем обе стороны боятся друг друга. Боятся? Но чего боится Кароль Войтыла? Уж конечно, не смерти. Из его «Варшавского письма» это ясно без всяких слов. Напротив, он громко кричит, призывая смерть. Жаждет мученической гибели. У председателя КГБ мелькнула мысль: «Зачем человек может призывать сметь?» Для того, чтобы использовать свою жизнь или смерть в качестве оружия против врага. Разумеется, папа видит и в России, и в коммунизме своих врагов — в первом случае, по националистическим причинам, во втором, по своим религиозным убеждениям… Но боится ли он этих врагов?

«Нет, вероятно, не боится,» — вынужден был признаться самому себе Юрий Владимирович. Что усложняет стоящую перед ним задачу. Ведомство, которым он руководит, основано на страхе. Страх является источником власти, ибо человеком, не ведающим страха, невозможно манипулировать…

Но тех, кем нельзя манипулировать, можно всегда убить. Кто, в конце концов, сейчас вспоминает Льва Троцкого?

— Действительно невозможных вещей очень мало, — запоздало согласился председатель КГБ. — Остальные лишь являются очень трудными.

— Итак, вы изучите все возможности?

Андропов ответил осторожным кивком.

— Да, начиная с завтрашнего утра.

И колеса завращались.

Глава третья Исследования

— Что ж, Джек Райан получил в Лондоне отдельный письменный стол, — сообщил адмирал Грир своим коллегам, собравшимся на седьмом этаже.

— Рад это слышать, — заметил Боб Риттер. — Вы полагаете, он знает, что делать с этим столом?

— Боб, почему вы так не любите Райана? — спросил зам по РА-работе.

— Ваш светловолосый мальчик слишком быстро поднимается по служебной лестнице. Когда-нибудь он с нее свалится, и будет много шума.

— Вы бы предпочли, чтобы я сделал из него обычную кабинетную крысу? — Джеймсу Гриру приходилось постоянно отражать нападки Риттера по поводу размеров и влияния разведывательно-аналитического отдела. — В вашей лавочке также есть несколько стремительно поднимающихся звезд. У этого малыша есть способности, и я намереваюсь дать ему возможность бежать вперед до тех пор, пока он не врежется в стену.

— Да, я уже слышу грохот, — проворчал зам по опер-работе. — Ну да ладно, какую из жемчужин короны ваш Райан собирается передать нашим английским кузенам?

— Ничего особенного. Оценку Михаила Суслова, которую составили наши врачи из университета Джонса Гопкинса, когда летали в Москву лечить ему зрение.

— У англичан до сих пор нет этих материалов? — удивился судья Мур.

Документ о состоянии здоровья престарелого советского лидера едва ли можно было отнести к категории совершенно секретных.

— По-моему, они их просто не запрашивали. Черт побери, судя по тому, что мы наблюдаем, Суслов все равно долго не протянет.

ЦРУ пользовалось самыми различными способами для определения состояния здоровья высокопоставленных советских деятелей. Самым распространенным было изучение фотографий или, что еще лучше, видеокадров с изображением тех, о ком шла речь. Управление привлекало к работе видных врачей — как правило, профессоров ведущих медицинских учреждений. И те на основании фотографий ставили диагноз пациентам, находящимся на удалении четырех тысяч миль. Подобный метод был далеко не идеальным, и все же это было лучше, чем ничего. Кроме того, американский посол после каждого посещения Кремля, возвращаясь в посольство, подробно излагал свои впечатления обо всем увиденном, каким бы незначительными они не казались. Директор ЦРУ постоянно пытался протолкнуть на пост посла в Советском Союзе профессионального врача, но это ему так и не удавалось. Зато оперативный отдел работал над тем, чтобы добывать образцы мочи видных зарубежных политических деятелей, поскольку анализ мочи является хорошим источником диагностической информации. Для этого пришлось установить необычное сантехническое оборудование в гостевой резиденции Блэр-Хауз, расположенной напротив Белого дома, где размещались приезжающие в Штаты иностранные лидеры. Кроме того, время от времени предпринимались попытки проникнуть в архивы врачей, лечащих сильных мира сего. Ну и, конечно, слухи: слухи имели огромное значение, особенно в этих стенах. Все объяснялось тем, что здоровье политического деятеля оказывало существенное влияние на то, какие решения он принимает. Трое мужчин, сидящих в этом кабинете, шутили между собой, что им неплохо бы взять на работу гадалку-цыганку, а то и двух. При этом они сходились во мнении, что результаты в этом случае были бы ничуть не менее точными, чем те, которые получали высокооплачиваемые профессиональные разведчики. В Форт-Миде[388], штат Мериленд, проводилась еще одна операция под кодовым названием «Звездные ворота», для которой Управление задействовало людей, стоящих еще левее цыган; началось это в первую очередь потому, что Советский Союз также прибегал к услугам экстрасенсов.

— Насколько плох Суслов? — спросил Мур.

— Если судить по тому, что я видел три дня назад, он не дотянет до Рождества. Наши врачи говорят — острая сердечная недостаточность. Нам удалось раздобыть снимок, на котором Суслов глотает что-то похожее на таблетку нитроглицерина, что для Красного Майка очень плохой знак, — заключил Джеймс Грир, употребив прозвище, которое дали Суслову в ЦРУ.

— И его сменит Александров? Тоже тот еще фрукт, — лаконично заметил Риттер. — По-моему, их в младенчестве подменили цыгане — еще один Истовый жрец Великого бога Маркса.

— Роберт, не можем же мы все быть баптистами, — возразил Артур Мур.

— Вот это поступило два часа назад из Лондона по закрытой факсимильной связи, — сказал Грир, протягивая листы бумаги. Он приберег их напоследок. — Это может быть очень важным, — добавил зам по РА-работе.

Боб Риттер читал быстро на всех языках, которыми владел:

— Господи Иисусе!

Судья Мур ответил не сразу. «Как и подобает хорошему судье,» — подумал он. Секунд на двадцать позже зама по опер-работе:

— О боже… — Пауза. — Наши источники об этом пока ничего не сообщают?

Риттер неуютно заерзал.

— Артур, на это требуется время, а Фоули еще только устраивается на новом месте.

— Не сомневаюсь, мы услышим об этом от Кардинала.

Кодовое имя этого агента произносили вслух нечасто. В сокровищнице ЦРУ он был «Куллинаном»[389].

— Обязательно услышим, если об этом заговорит Устинов, а он, не сомневаюсь, об этом заговорит. Если русские вздумают как-то отреагировать на это…

— А они вздумают, джентльмены? — спросил директор ЦРУ.

— Черт побери, такие мысли у них непременно появятся, — тотчас же высказал свое мнение Риттер.

— Это будет очень серьезный шаг, — более осторожно высказался Грир. — Вы полагаете, его святейшество полностью отдает себе отчет в том, что делает? Мало у кого хватит смелости подойти к клетке с тигром, открыть дверцу, а затем еще корчить хищнику рожи.

— Завтра я непременно покажу это президенту. — Мур на мгновение задумался. Еженедельная встреча в Белом доме была намечена на завтра, на десять часов утра. — Папский нунций покинул Вашингтон, не так ли?

Как выяснилось, заместители директора об этом не знали. Надо будет проверить.

— В любом случае, что бы вы ему сказали? — заговорил Риттер. — Можно не сомневаться, в Риме папу пытались отговорить от этого.

— Джеймс, а вы что скажете?

— В каком-то смысле это возвращает нас во времена императора Нерона, вы не находите? Можно сказать, папа угрожает русским своей собственной жизнью… Черт побери, неужели на свете действительно еще остались подобные храбрецы?

— Джеймс, сорок лет назад вы сами рисковали жизнью.

Во время Второй мировой войны Грир служил на подводных лодках, и сейчас он в торжественных случаях прикалывал на лацкан пиджака маленьких позолоченных дельфинов, эмблему подводного флота.

— Артур, мы на подводной лодке шли на разумный риск, а не предупреждали заказным письмом Тодзио[390] о своем местонахождении.

— Ребята, у этого человека очень крепкая жизненная позиция, — выдохнул Риттер. — Впрочем, нам уже доводилось видеть нечто подобное. Доктор Кинг[391] тоже никогда и ни перед кем не преклонялся, вы не согласны?

— И, думаю, Ку-клукс-клан представлял для него не меньшую опасность, чем КГБ для папы, — закончил его мысль Мур. — У духовенства другой взгляд на мир. Наверное, это именно то, что именуется «добродетелью». — Он подался вперед. — Ну хорошо, когда президент спросит, что я думаю по этому поводу — а он, черт возьми, обязательно спросит об этом — что я ему отвечу?

— Возможно, наши русские друзья решили, что его святейшество достаточно пожил на этом свете, — предложил Риттер.

— Это очень серьезный и опасный шаг, — возразил Грир. — Ни одно государственное ведомство не пойдет на такое.

— То, с которым мы имеем дело, пойдет, — заверил его зам по опер-работе.

— Боб, расплата будет страшной. И русские это понимают. Они все же шахматисты, а не игроки в рулетку.

— Это письмо загоняет их в угол. — Риттер повернулся к Муру. — Судья, полагаю, жизнь папы может оказаться под угрозой.

— Пока что слишком рано говорить об этом, — возразил Грир.

— Наверное, вы забыли, кто в настоящий момент возглавляет КГБ. Андропов истовый коммунист. Каким бы преданным он ни был делу партии, того, что мы называем моральными принципами, у него нет и в помине. Если русские испугаются или хотя бы просто встревожатся, они обязательно предпримут какие-то шаги. Папа швырнул им к ногам перчатку, джентльмены, — заключил заместитель директора по оперативной работе. — И русские могут ее поднять.

— Кто-либо из предшественников папы делал что-нибудь подобное? — спросил Мур.

— Отрекался от престола? Лично я не помню, — признался Грир. — Я даже не знаю, существует ли какой-либо механизм этого. Уверяю вас, это очень дерзкий вызов. Нам надо исходить из предположения, что папа не блефует.

— Да, — согласился судья Мур. — Об этом не может быть и речи.

— Папа остался верен польскому народу. Иначе и быть не может. Он же много лет был приходским священником. Крестил младенцев, заключал браки. Он знает этот народ. Для него это не безликая масса — он долго жил в Польше, исповедовал и отпевал ее людей. Это его народ. Вероятно, папа считает всю Польшу своим приходом. Разве он не будет хранить верность ее народу даже под угрозой собственной жизни? По-моему, ответ очевиден. — Риттер подался вперед. — И тут вопрос стоит не только в личном мужестве. Если папа отступится, Католическая церковь потеряет свое лицо. Нет, джентльмены, папа говорил совершенно серьезно. Он не блефует. Весь вопрос в том, черт возьми, что мы можем предпринять?

— Предостеречь русских? — поделился своей мыслью вслух судья Мур.

— Об этом нечего и думать, — ответил Риттер. — И вы сами все прекрасно понимаете, Артур. Если они задумают какую-то операцию, она будет более кровавой, чем деяния мафии. Как, на ваш взгляд, обстоят дела с безопасностью папы?

— Понятия не имею, — признался директор ЦРУ. — Мне известно разве что о существовании швейцарской гвардии, о том, что они носят старинные мундиры и вооружены алебардами… Интересно, им когда-нибудь приходилось вступать в дело?

— Кажется, приходилось, — подтвердил Грир. — Однажды на папу было совершено покушение, и швейцарцы сдерживали нападавших до тех пор, пока он не покинул город. Если не ошибаюсь, они почти все погибли.

— Однако сейчас швейцарцы, наверное, в основном позируют для фотографов и объясняют, как пройти в туалет, — недовольно пробурчал Риттер. — И все же они должны заниматься чем-то серьезным. Папа римский — слишком видная фигура, чтобы не привлекать внимания всяких полоумных. Формально Ватикан является суверенным государством. И он должен обладать какими-то государственными механизмами. Полагаю, мы можем предупредить кого надо…

— Это можно будет сделать лишь в том случае, когда у нас появится что-либо определенное, чего у нас пока что нет, не так ли? — напомнил Грир. — Предпринимая этот шаг, папа понимал, что тем самым поднимет большой переполох. Все имеющиеся у него службы безопасности и так предупреждены.

— Это также привлечет внимание президента. Рейган захочет узнать больше, захочет выслушать наши соображения. Господи, ребята, с тех самых пор, как президент произнес речь об «империи зла», с противоположной стороны реки в нашу сторону мечутся громы и молнии. Если русские все же сделают что-то, даже если нам не удастся поймать их за руку, президент взорвется, словно вулкан на острове Святой Елены. У нас, в Америке, почти сто миллионов католиков, и многие из них отдали свои голоса за Рейгана.

Джеймс Грир в свою очередь гадал, насколько вероятным является неконтролируемое развитие событий.

— Джентльмены, пока что у нас есть лишь полученная по факсу фотокопия письма, доставленного польскому правительству в Варшаву. Мы даже не можем сказать определенно, известно ли об этом письме в Москве. Москва до сих пор никак не отреагировала. Итак, мы пока что не можем сказать русским, что знаем про письмо. Следовательно, мы не можем предупредить их не делать поспешные шаги. Нам нельзя раскрывать свои карты. По той же причине мы не можем выразить папе римскому свое беспокойство. Если русский Иван решится на ответные действия, остается только надеяться, что один из людей Боба шепнет нам словечко. У Ватикана есть своя собственная разведывательная служба, и, как нам известно, довольно эффективная. Так что в настоящий момент мы имеем лишь весьма любопытную информацию, которая, вероятно, является истинной, однако даже это пока что не имеет подтверждения.

— То есть, вы предлагаете нам сидеть сложа руки и думать? — спросил Мур.

— А мы больше ничего не можем сделать, Артур. Русский Иван не отреагирует мгновенно. Такого никогда не бывает — особенно в вопросах, имеющих большое политическое значение. Боб, а вы что скажете?

— Да, вероятно, вы правы, — согласился зам по опер-работе. — И тем не менее президент должен обо всем узнать.

— Пока что данных слишком мало, — предупредил Грир. — И все же я с вами согласен. — На самом деле он понимал, что если не поставить президента в известность, а затем произойдет что-либо из ряда вон выходящее, им троим придется искать себе новую работу. — А если события в Москве получат дальнейшее развитие, нам необходимо будет узнать об этом до того, как произойдет что-то непоправимое.

— Замечательно, я так и скажу президенту, — согласился судья Мур.

«Мистер президент, мы внимательно следим за всем происходящим.» Как правило, подобного заверения оказывается достаточно. Позвонив секретарше, Мур попросил принести кофе. Завтра в десять часов утра он со своими заместителями встретится в Овальном кабинете с президентом, а после обеда состоится совещание с главами других специальных служб, Управления военной разведки и Агентства национальной безопасности, на котором каждый изложит всю ту интересную информацию, какая у него имеется. Вообще-то, эти встречи следовало бы устраивать в обратной последовательности, но именно такой распорядок был установлен.

Первый день на работе затянулся значительно дольше, чем он предполагал. Эд Фоули смог вырваться домой лишь под самый вечер. Особое впечатление на него произвело московское метро. Судя по всему, станции оформлял тот самый сумасшедший, который построил высотное здание Московского государственного университета, похожее на свадебный торт, — по всей видимости, этот архитектор был любимцем Джо Сталина, чьи эстетические вкусы тянули лишь на самую низкую оценку. Метро странным образом напоминало царские дворцы, интерпретированные законченным алкоголиком. После этих предварительных замечаний надо было признать, что в инженерном отношении метро было превосходным, хотя и несколько шумным. А с профессиональной точки зрения, столпотворение народа как нельзя лучше устраивало шпиона. Передать что-нибудь агенту, якобы случайно столкнувшись с ним в толпе, будет совсем не трудно. Надо только не растерять сноровку, но Эдвард Френсис Фоули собирался и дальше оттачивать свое мастерство. Он пришел к выводу, что Мери Пат здесь очень понравится. Для нее метро явится чем-то вроде «Диснейуорлда» для маленького Эдди. Огромное количество народа, и все говорят по-русски. Сама она владела русским просто прекрасно. Мери Пат говорила на литературном, образованном языке, который выучила на коленях у своего деда. Впрочем, ей пришлось поработать над собой, чтобы несколько снизить свои языковые стандарты. В противном случае ее способность к языкам выглядела бы достаточно странно для супруги младшего посольского работника.

Метро как нельзя лучше устраивало Фоули. Одна станция находилась всего в двух кварталах от американского посольства, а другая буквально за порогом дома, в котором он поселился. Поэтому даже самые бдительные шпики из Второго главного управления КГБ не сочтут чересчур подозрительным то, что Фоули часто спускается под землю — несмотря на общеизвестную любовь американцев к автомобилям. Эд озирался по сторонам не больше, чем обычный турист, и, как ему показалось, заметил лишь одного «хвоста». Вероятно, сейчас за ним следили несколько человек. Он — новый сотрудник посольства, и русским наверняка захочется проверить, не будет ли он рыскать и петлять в толпе, как шпион ЦРУ. Фоули решил вести себя как невинный американец, оказавшийся за границей. Впрочем, возможно, соглядатаи из КГБ не заметят никакой разницы. Все зависело от того, насколько опытным был приставленный к нему «хвост», а пока что не было никакой возможности это определить. Одно можно сказать точно: слежка за ним будет продолжаться минимум две недели. Как и за Мери Пат. Как и, возможно, за Эдди. Русские страдают манией преследования, но, с другой стороны, он едва ли может на это жаловаться, не так ли? Определенно, не может. Его работа состоит как раз в том, чтобы раскрывать самые строжайшие секреты Советского Союза. Он назначен новым резидентом в Москву, но ему необходимо сохранять полную скрытность. В этом состоял смысл нового плана Боба Риттера. Как правило, личность главного шпиона не являлась тайной для сотрудников посольства. Рано или поздно обжигались все, или провалив операцию, или на какой-нибудь другой ошибке. В чем-то это было сродни потере девственности: вернуть раскрытый секрет нельзя. Однако Управление очень редко использовало в оперативной работе сразу тандем мужа и жены, и Фоули усердно трудился на протяжении нескольких лет, создавая это прикрытие. Выпускник Фордхэмовского университета в Нью-Йорке, Эд Фоули был завербован еще в студенческие годы и после тщательной проверки, проведенной ФБР, устроился на работу в «Нью-Йорк таймс» корреспондентом по общим вопросам. Он написал кое-какие интересные материалы, но не слишком много, и через какое-то время ему тактично сообщили, что хотя редакция и не собирается выгонять его с работы, ему самому будет лучше перейти в какое-нибудь другое издание поменьше, где он сможет расцвести в полную силу. Правильно поняв намек, Фоули перешел в Государственный департамент на должность пресс-атташе, которая приносила приличный твердый заработок, но не имела никаких перспектив роста. Его работа в посольстве будет состоять в том, чтобы трепать языком с лучшими американскими журналистами-международниками из крупнейших периодических изданий и ведущих телекомпаний, устраивать им встречи с послом и другими ответственными сотрудниками посольства, а затем отходить в тень, не мешая им готовить свои важные репортажи.

Самая главная задача Фоули состояла в том, чтобы представлять себя человеком компетентным, но не больше того. Московский корреспондент «Нью-Йорк таймс» уже вовсю рассказывал коллегам, что у Фоули не хватило пороха, чтобы работать журналистом в «главной газете» Америки, а поскольку он еще слишком молод, чтобы заняться преподавательской деятельностью — еще одно поле деятельности, куда удаляются на покой бездарные журналисты, — он устроился на второе от конца место, став человеком на побегушках в правительстве. Задача Фоули заключалась в том, чтобы всячески подпитывать подобное снисходительное отношение к себе. Он знал, что агенты КГБ постоянно щиплют американскую журналистскую братию, выпытывая мнения о сотрудниках посольства. Лучшее прикрытие для шпиона состоит в том, чтобы производить впечатление человека недалекого и тупого, поскольку у недалеких и тупых не хватит ума, чтобы стать шпионом. За это открытие Фоули должен был быть благодарен Яну Флеммингу и фильмам, созданным под вдохновением от его опусов. Джеймс Бонд — очень умный парень. Что никак нельзя сказать про Эда Фоули. Нет, Эд Фоули — чиновник. Самое смешное заключалось в том, что русские, в чьем государстве на всехуровнях заправляли недалекие и тупые чиновники, с готовностью покупались на эту «крышу», словно фермеры из Айовы, только недавно оторвавшиеся от свинарников.

«В шпионском ремесле нет ничего предсказуемого… везде, кроме России,» — мысленно заметил московский резидент. Если на русских и можно было в чем-то положиться, так это в их полной предсказуемости. Каждый шаг был четко прописан в какой-то огромной книге, и все вели игру строго по правилам этой книги.

Войдя в вагон метро, Фоули обвел взглядом других пассажиров, обращая внимание на то, как они смотрят на него. Одежда выдавала в нем иностранца так же отчетливо, как сияющий нимб обозначал святого на полотне мастера эпохи Возрождения.

— Кто вы такой? — с удивлением услышал Фоули раздавшийся за спиной голос.

— Прошу прощения? — с сильным акцентом спросил по-русски он.

— А, вы американец.

— Да, вы правы. Я работаю в американском посольстве. Сегодня был мой первый день. Я совсем недавно приехал в Москву.

«Хвост» это или нет, Фоули понимал, что единственным правильным решением будет говорить правду.

— И как вам у нас нравится? — продолжал допытываться любознательный русский.

Судя по виду, государственный служащий, возможно, сотрудник контрразведывательного управления КГБ или журналист. А может быть, просто какой-нибудь чиновник из государственного учреждения, страдающий чрезмерным любопытством. Такие тоже встречаются. Интересно, решился бы обратиться к нему на улице простой советский гражданин? Фоули пришел к выводу, что вряд ли. Атмосфера страха и подозрительности, царящая в Советском Союзе, ограничила любопытство пространством, замкнутым в черепной коробке… но только на самом деле русским чертовски хочется узнать об Америке всё. Несмотря на постоянные призывы власти презирать и даже ненавидеть все американское, русские смотрят на Америку так, как Ева смотрела на яблоко.

— Метро произвело на меня огромное впечатление, — ответил Фоули, как можно естественнее оглядываясь по сторонам.

— А где вы живете в Америке? — раздался следующий вопрос.

— В Нью-Йорке.

— Вы любите хоккей?

— О да! Я с детства болею за «Нью-Йорк рейнджерс». Мне очень хочется посмотреть ваш хоккей. — Что полностью соответствовало правде. Коллективный хоккей в исполнении русских — это музыка Моцарта, перенесенная в спорт. — Как мне сегодня сказали, в посольстве есть хорошие билеты. Во Дворец спорта ЦСКА, — добавил Фоули.

— «Кони»! — презрительно фыркнул москвич. — Я сам болею за «Крылышки».

«А ведь он, похоже, говорит искренне,» — с удивлением отметил Фоули. Русские болельщики так же свято почитают свои любимые хоккейные команды, как и американские болельщики — свои бейсбольные клубы. Впрочем, среди сотрудников Второго главного управления КГБ наверняка тоже есть хоккейные болельщики. Выражение «осторожность никогда не бывает лишней» было особенно верно здесь, в России.

— Но ведь ЦСКА — чемпион, разве не так?

— Сопляки! Посмотрите, что с ними сделали в Америке!

— В Америке играют в более силовой — я правильно выразился? — хоккей. Вам наши игроки, наверное, кажутся драчунами, да?

Фоули специально ездил на поезде в Филадельфию, чтобы посмотреть тот матч. К его удовольствию, «Филадельфия флайерс» — больше известная как «Драчуны с большой дороги» — сбила спесь с заносчивых русских гостей. Филадельфийская команда даже прибегнула к своему секретному оружию: выпустила стареющую Кейт Смит с песней «Боже, благослови Америку», что для игроков стало трапезой, на которой подали гвозди и человеческих младенцев. Черт возьми, вот это была игра!

— Да, ваши ребята играют грубо, но они не изнеженные барышни. А армейцы, если посмотреть на то, как они катаются по льду и передают шайбу, считают себя балеринами из Большого театра. Приятно видеть, как их хотя бы изредка ставят на место.

— Ну, я помню Олимпиаду 80-го года, но, сказать по правде, это было просто чудо, что мы обыграли вашу великолепную команду.

— Чудо! Ха! Наш тренер спал! Все герои-игроки спали! А ваши подростки играли с душой и победили в честной борьбе. После этого провала Тихонова надо было расстрелять!

Да, этот человек говорит как настоящий болельщик.

— Я хочу, чтобы мой сын познакомился здесь с хоккеем.

— Сколько ему лет? — В глазах мужчины зажегся неподдельный интерес.

— Четыре с половиной, — ответил Фоули.

— Тот самый возраст, когда надо ставить на коньки. У нас, в Москве, для детворы масса возможностей покататься на коньках, правда, Ваня? — обратился мужчина к своему спутнику, следившему за разговором со смешанным чувством любопытства и беспокойства.

— Проследите, чтобы у него были высокие ботинки, — заметил тот. — В низких можно вывернуть щиколотку.

Ответ, характерный для русских. В этой стране, нередко грубой и безжалостной, забота о детях трогательно искренняя. Русское сердце, нежное и ласковое для детей, превращается для взрослых в ледяной гранит.

— Спасибо. Обязательно учту ваши слова.

— Вы живете в квартале для иностранцев?

— Совершенно верно, — подтвердил Фоули.

— Тогда вам выходить на следующей остановке.

— О, спасибо. Всего хорошего.

Направившись к двери, Фоули обернулся и дружески кивнул своим новым русским друзьям. «Интересно, это сотрудники КГБ?» — мелькнула у него мысль. Возможно, но точно это сказать нельзя. Окончательное решение можно будет принять только тогда, когда он где-нибудь через месяц снова столкнется с этими мужчинами в метро.

Эд Фоули не знал, что за всем этим разговором внимательно следил мужчина, стоявший всего в паре метров от него со свежим номером «Советского спорта» в руках. Этого человека звали Олег Иванович Зайцев. И вот майор Зайцев действительно работал в КГБ.

Выйдя из вагона метро, американский резидент вместе с толпой проследовал к эскалатору. Много лет назад движущаяся лестница подняла бы его к статуе в полный рост Сталина, но ее давно сняли и на ее место больше ничего не поставили. Прохлада ранней осени явилась приятным облегчением после духоты метро. Вышедшие на улицу люди закуривали вонючие папиросы и расходились в разные стороны. До стены, огораживающей квартал для иностранцев, было совсем недалеко. В будке дежурил милиционер в форме. Оглядев Фоули, он по качеству плаща определил, что перед ним американец, и пропустил его, не удостоив ни кивком, ни тем более улыбкой. Русские почти не улыбаются. Это обстоятельство поражало американцев, приезжающих в страну; внешняя угрюмость русских людей казалась иностранцам необъяснимой.

Олег Зайцев проехал еще две остановки, размышляя, следует ли ему подать рапорт о контакте с иностранцем. Сотрудники КГБ сообщали обо всех подобных встречах, отчасти доказывая свою преданность, отчасти демонстрируя постоянную бдительность в отношении даже простых граждан «главного противника», как в их ведомстве называли Соединенные Штаты. Но в первую очередь это было проявлением параноидальной мании преследования, качества, которое открыто поощрялось в КГБ. Однако по роду своих занятий Зайцев имел дело с огромным количеством бумаг, и он не видел необходимости творить еще один бессмысленный документ. Его рапорт лишь мельком просмотрят, в лучшем случае, с любопытством прочтут, после чего уберут в сейф, чтобы больше никогда не извлекать на свет божий. Олег Иванович слишком ценил свое время, чтобы тратить его на подобную чепуху. К тому же, он сам ведь даже не разговаривал с этим иностранцем, разве не так?

Выйдя из поезда на нужной остановке, Зайцев по эскалатору поднялся на улицу, на прохладный вечерний воздух и закурил «Дукат». Вкус у сигареты был отвратительный. Зайцев имел доступ в «закрытые» магазины и мог покупать французские, английские и даже американские сигареты, однако стоили они очень дорого, а его стесненные средства существенно уступали богатому выбору. Поэтому Олег Иванович закурил сигарету известной марки «Дукат», подобно многим миллионам своих соотечественников. Качество одежды Зайцева было чуть выше, чем у большинства его соратников, однако это почти не бросалось в глаза. По крайней мере, внешне он не выделялся из остальных. До дома, в котором жил Зайцев, от станции метро было два квартала пешком. Его квартира номер три находилась на втором этаже — американцы назвали бы этот этаж первым. Зайцева это вполне устраивало, так как он не рисковал свалиться с сердечным припадком, поднимаясь по лестнице пешком в случае поломки лифта, что происходило по крайней мере раз в месяц. Однако сегодня лифт работал. Пожилая женщина, совмещавшая обязанности дворника и консьержки, которая сидела в каморке на первом этаже, закрыла свою дверь. Открытая дверь говорила бы о каких-нибудь проблемах, о которых надо было предупредить жильцов. Значит, сегодня в доме ничего не сломалось. Еще не повод для праздника, но приятная мелочь, за которую надо благодарить бога или кого там еще, кто определяет прихоти судьбы. Докурив сигарету, Зайцев выбросил окурок в урну и прошел к лифту. Кабина ждала внизу с открытой дверью.

— Добрый вечер, товарищ Зайцев, — поздоровался лифтер.

— Добрый вечер, товарищ Гленко.

Лифтером работал инвалид, ветеран Великой Отечественной войны, чему свидетельством были многочисленные ордена и медали. По его словам, он служил в артиллерии. Вероятно, в настоящий момент Гленко был осведомителем и докладывал обо всех происшествиях в доме какому-то сотруднику КГБ, за что получал жалкие крохи в дополнение к пенсии, которую выплачивала ему Советская Армия. Взаимовыгодное сотрудничество. Закрыв двери, Гленко привел кабину в движение. Она плавно остановилась на втором этаже, и Зайцеву осталось пройти последние пять метров до двери своей квартиры.

Войдя в прихожую, он почувствовал запах вареной капусты — значит, на ужин будут щи. В этом нет ничего необычного. Щи являлись основным блюдом русской кухни, вместе с черным ржаным хлебом.

— Папа!

Нагнувшись, Олег Иванович подхватил маленькую Светлану. Девочка, с ангельским личиком и открытой улыбкой, была отрадой в жизни Зайцева.

— Ну, как поживает сегодня мой маленький зайчик?

Олег Иванович взял девочку на руки, и она чмокнула его в щеку.

Светлана ходила вместе со сверстниками в детский сад — еще не начальная школа, уже не ясли. Ее одежда вобрала в себя все яркие краски, какие только можно было найти в стране: в данном случае зеленое платьице, серые колготки и красные кожаные сандалии. Если и были какие-то преимущества в доступе в «Березки», так это то, что Зайцев мог покупать хорошие вещи своей девочке. В Советском Союзе нельзя было достать даже пеленок для новорожденных — матерям обычно приходилось перешивать их из старого постельного белья. А уж об одноразовых пеленках, которыми пользовался весь Запад, вообще речи не шло. Как следствие, родители стремились как можно раньше приучить малышей пользоваться туалетом. Маленькой Светлане, к огромному облегчению матери, это удалось несколько месяцев назад. Следуя на запах капусты, Олег прошел на кухню к жене.

— Привет, дорогой, — оторвавшись от плиты, сказала Ирина Богдановна.

На столе капуста, картошка, и, кажется, немного ветчины. Чай и хлеб. Водки пока что не было. Зайцевы спиртное употребляли, но знали меру. Как правило, они дожидались, когда Светлана ляжет спать. Ирина работала бухгалтером в универмаге ГУМ. Имея диплом Московского государственного университета, она по западным меркам считалась женщиной независимой, однако до полной эмансипации ей было далеко. На крючке у кухонного стола висела сетка-авоська, которую Ирина повсюду носила в своей сумочке. Куда бы она ни направлялась, Ирина всегда озиралась по сторонам, выискивая, нельзя ли купить что-нибудь, к столу или чтобы скрасить унылую квартиру. Любая покупка означала долгое стояние в очередях, но в Советском Союзе таков был удел всех женщин — вместе с готовкой для мужа, независимо от общественного положения, как его, так и ее. Ирина знала, что ее Олег работает в Комитете государственной безопасности, но она понятия не имела, чем именно он там занимается. Ей было известно лишь то, что он получал довольно приличную зарплату и изредка надевал военную форму — в самом ближайшем времени его ожидало очередное повышение в звании. Ирина рассуждала так: чем бы ни занимался ее муж, он со своей работой справляется, и с нее этого было достаточно. Дочь солдата, прошедшего в пехоте через всю Великую Отечественную войну, она хорошо училась в школе, но так и не смогла добиться того, к чему стремилась. У нее были способности к музыке, но недостаточные для того, чтобы поступить в консерваторию на отделение фортепиано. Ирина пыталась писать, но и здесь ей не хватило таланта, чтобы начать публиковаться. Довольно привлекательная, по меркам русских женщин она была худая. Ее каштановые волосы до плеч всегда были хорошо уложены. Ирина много читала, все, что только попадало ей в руки и стоило быть прочитанным, и с удовольствием слушала классическую музыку. Вместе с мужем они время от времени ходили в Большой зал консерватории имени Чайковского. Олег предпочитал балет, поэтому изредка они доставали билеты и в Большой театр, чему, как полагала Ирина, способствовала работа ее мужа в доме номер два на площади Дзержинского. Олег еще не занимал достаточно высокое положение, чтобы его приглашали на торжественные вечера с участием высших руководителей Комитета государственной безопасности. Ирина надеялась, что это произойдет, когда он станет полковником. А пока что они вели жизнь государственных служащих среднего уровня, с трудом сводя концы с концами на две зарплаты. Хорошей стороной было то, что время от времени Зайцевым выдавали приглашение в «закрытые» магазины КГБ, где, по крайней мере, можно было купить хорошие вещи для Ирины и Светланы. И, как знать, быть может, со временем они смогут позволить себе завести второго ребенка. Оба еще достаточно молоды, и маленький мальчик принесет в дом новую радость.

— Что у тебя сегодня было на работе интересного? — спросила Ирина.

Эти слова стали неизменной шуткой, которой она каждый день встречала мужа с работы.

— У меня на работе никогда не бывает ничего интересного, — отшутился в ответ Олег.

Да, лишь обычные сообщения агентам и от агентов, которые Зайцев раскладывал по соответствующим ячейкам, чтобы затем курьеры разнесли их по кабинетам верхних этажей, где размещались сотрудники, действительно заправлявшие делами Комитета. На прошлой неделе Зайцева приходил проверять очень серьезный полковник. В течение двадцати минут он ходил по кабинету, смотрел, читал, и за все это время ни разу не улыбнулся, не произнес дружеского слова, не задал ни одного вопроса. Важность этого проверяющего Зайцев определил только по тому, кто его сопровождал: полковник, начальник отделения, в котором работал Олег. Все замечания, которыми обменялись полковники, были сделаны слишком далеко, чтобы Зайцев мог что-то услышать — в этом отделении если и говорили, то шепотом, — к тому же, он был слишком хорошо вышколен и не проявлял никакого интереса.

И все же у любой подготовки есть свои пределы. Майор Олег Иванович Зайцев был слишком умен для того, чтобы полностью отключать свои мысли. И действительно, его работа требовала составлять самостоятельные суждения; однако Олег проявлял эти способности с такой осторожностью, с какой мышка пробирается через комнату, заполненную кошками. Явившись к своему непосредственному начальнику, Зайцев неизменно начинал с самых робких и застенчивых вопросов и всегда получал одобрение. У него был к этому особый дар. Его стало замечать начальство. Впереди засветило очередное звание, а вместе с ним прибавка к окладу, доступ в закрытые магазины и, постепенно, большая независимость — нет, это не совсем правильно. На самом деле, он лишь сможет вести себя чуть менее осторожно. Быть может, когда-нибудь наступит день, когда он даже осведомится, разумно ли посылать то или иное сообщение. «Нам действительно нужно именно это, товарищ начальник?» — частенько хотелось спросить Зайцеву. Разумеется, не ему было определять те или иные особенности предстоящих операций, но он мог — точнее, надеялся, что сможет в будущем самыми окольными путями интересоваться, правильно ли сформулирована директива. Так, например, Зайцев, ознакомившись с содержанием приказа, направленного агенту номер 457 в Рим, гадал, действительно ли его страна готова рисковать последствиями, неизбежными в случае неудачного исхода. И иногда последствия бывали катастрофическими. Всего два месяца назад через Зайцева прошло сообщение из Бонна, предупреждающее о том, что западногерманская разведка что-то заподозрила. Агент срочно запрашивал инструкции — и они были ему направлены: продолжать работу, не ставя под сомнение компетентность своего руководства. И тотчас же после этого агент пропал. «Его арестовали и расстреляли?» — гадал Олег. Ему были известны фамилии некоторых агентов, кодовые названия почти всех операций, многие цели и задачи, которые выполнял КГБ за рубежом. Но, самое главное, Зайцев знал клички сотен иностранцев, которые сотрудничали с Комитетом. Временами знакомство с донесениями напоминало чтение захватывающего шпионского романа. В некоторых агентах явно пропал литературный дар. Их сообщения разительно отличались от скупых коммюнике профессиональных военных. Нет, они пространно излагали душевное состояние завербованных агентов, передавали свое чувство в отношении информации и поставленных задач. Они напоминали авторов увлекательных познавательных брошюр, которые любыми силами пытаются выжать деньги из читателей. На самом деле Зайцев не должен был анализировать эту информацию, однако он был человек умный, и, кроме того, в каждом сообщении встречались различные коды, имеющие большое значение. Так, например, написанное с орфографической ошибкой третье слово могло означать, что агент скомпрометирован. Каждый агент имел свой собственный набор ключей, но Зайцев имел доступ ко всем. За свою работу Олег лишь дважды замечал подобные неточности, и один раз начальство приказало не обращать на них внимание, считая канцелярской опиской, — обстоятельство, поражавшее его до сих пор. Однако ошибка больше не повторялась, так что, возможно, речь действительно шла о сбое при расшифровании. В конце концов, как сказало руководство, агенты, прошедшие подготовку в Высшей школе КГБ, крайне редко допускают провалы. Они лучшие разведчики в мире, и их западные противники просто не могут быть настолько умны, ведь так? Майор Зайцев послушно кивнул, но затем записал свое замечание и, как хороший бюрократ, проследил за тем, чтобы оно оказалось занесено в архив.

«А что если его непосредственный начальник завербован какой-нибудь западной разведывательной службой?» — иногда размышлял Олег, как правило, сидя перед телевизором после нескольких рюмок водки. Подобная вербовка явилась бы ошеломляющим успехом. Во всем КГБ нигде нет единого списка всех сотрудников и агентов. Нет, строгое разделение по «отдельным квартирам» соблюдалось с двадцатых годов, а то и раньше. Даже сам председатель Андропов не имел доступа к подобной информации, чтобы в случае измены и бегства на Запад он не смог бы ее выдать. КГБ не доверял никому, и меньше всего своему собственному главе. И, как это ни странно, только тем, кто работал вместе с Зайцевым, было известно практически все, однако они не относились к тем, кто непосредственно разрабатывал операции. Эти люди считались лишь чем-то вроде операторов телефонного узла.

Но разве сам КГБ не пытался постоянно завербовать простых шифровальщиков иностранных посольств? Потому что эти люди, мелкие служащие, недостаточно грамотные и сообразительные, чтобы им доверить важную информацию, — но почему же им на самом деле так доверяют? Как правило, слабым звеном оказывались женщины — в конце концов, офицеров КГБ специально обучали их соблазнять. Зайцеву пришлось вдоволь насмотреться на подобные сообщения; в некоторых из них процесс соблазнения излагался в живописных подробностях, вероятно, для того, чтобы произвести впечатление на вышестоящее начальство своими ловкостью и преданностью советскому государству. Зайцев не видел ничего героического в том, чтобы укладывать в постель женщин и получать за это деньги, но, быть может, эти женщины настолько омерзительны, что выполнение мужских обязанностей является чем-то очень сложным.

А в конечном счете все сводилось к тому, подумал Олег Иванович, что простым рядовым исполнителям, одним из которых является он сам, порой доверяются секреты вселенских масштабов, разве это не смешно? Определенно, смешнее, чем щи, какими бы питательными они ни были. Так что даже советское государство доверяет немногим избранным, хотя концепция «доверия» так же далека от коллективного мышления, как Земля от Марса. И он сам — один из этих избранных. Что ж, одним из следствий этого насмешливого парадокса является красивое зеленое платьице, которое носит его дочь. Зайцев положил стопку книг на кухонный стул и усадил на них Светлану, чтобы та могла удобно есть. Алюминиевые столовые приборы были слишком велики для девочки, но, по крайней мере, они не были тяжелыми для ее крохотных ручек. Олегу до сих пор приходилось намазывать дочери бутерброды маслом. Хорошо хоть, он мог позволить себе покупать настоящее масло вместо маргарина.

— Сегодня по дороге с работы я увидела в том магазине кое-что очень милое, — заметила за ужином Ирина, как поступают все женщины, застав мужа в хорошем расположении духа.

Щи сегодня получились просто великолепные, а ветчина была польская. Значит, сегодня Ирина закупалась в «Березке». Ходить в «закрытые» магазины она начала всего девять месяцев назад, но сейчас уже недоумевала вслух, как могла раньше обходиться без них.

— Что же? — спросил Олег, отпивая грузинский чай.

— Бюстгальтеры. Шведские.

Олег усмехнулся. Аналогичные предметы одежды советского производства, казалось, создавались для крестьянок, кормивших грудью телят, а не детей, — для нормальных человеческих пропорций его жены они были слишком велики.

— Сколько? — спросил он, не отрываясь от тарелки.

— Всего по семнадцать рублей.

Олег не стал поправлять Ирину, что бюстгальтеры стоили по семнадцать инвалютных рублей. Инвалютный рубль обладал реальной ценностью. Теоретически его можно было даже обменять на «твердую» иностранную валюту, в отличие от обесцененных разноцветных бумажек, которыми выдавалась зарплата простым рабочим и колхозникам, лишь теоретически обладающими какой-то ценностью… что, если хорошенько подумать, в этой стране можно было сказать практически про все остальное.

— Какого цвета?

— Белые.

Вполне вероятно, в «Березке» были также черные и красные бюстгальтеры, но редко какая советская женщина могла решиться носить такое нижнее белье. Здешние люди очень консервативны в своих привычках.

Поужинав, Олег оставил жену на кухне, а сам с дочерью прошел в гостиную и включил телевизор. В выпуске новостей сообщалось о ходе уборочных работ. Как и во все предыдущие годы, героические колхозники ударными темпами убирали яровую пшеницу в северных областях, где короткое лето не позволяло расслабляться ни на минуту. Диктор радостно говорил, что урожай зерновых в этом году хороший. «Отлично, — подумал Олег, — значит, в эту зиму перебоев с хлебом не будет… наверное.» Никогда нельзя верить тому, что говорят по телевизору. Следующим сюжетом стал негодующий рассказ про размещение американского ядерного оружия в европейских странах-членах НАТО, несмотря на разумные требования Советского Союза отказаться от этого ненужного, дестабилизирующего и провокационного шага. Зайцеву было хорошо известно, что где-то в другом месте разворачиваются советские ракеты СС-20, однако это, разумеется, никаким дестабилизирующим шагом не было. Далее в вечерней программе шла передача «Служу Советскому Союзу», посвященная доблестной советской молодежи, проходящей службу в вооруженных силах. В сегодняшнем выпуске, что случалось крайне редко, должен был быть материал о советских солдатах, выполняющих «интернациональный долг» в Афганистане. Советские средства массовой информации очень нечасто обращались к этой теме, и Олегу хотелось узнать, о чем же они умалчивают. На работе в столовой часто заходили разговоры о войне в Афганистане. Зайцев предпочитал не столько говорить, сколько слушать, потому что сам он избежал службы в армии, о чем нисколько не сожалел. Олегу слишком много пришлось слушать о жестоких порядках, царящих в частях, и, кроме того, военная форма была очень некрасивой. Хватит с него и того, что ему изредка приходилось надевать мундир офицера КГБ. Зайцев внимательно смотрел передачу. Изображение сообщало то, что невозможно выразить никакими словами, и от его профессионально наметанного глаза не укрывались никакие мелочи.

— Знаешь, в Канзасе каждый год убирают урожай пшеницы, но об этом никогда не сообщается в вечернем выпуске новостей Эн-би-си, — заметил Эд Фоули, обращаясь к жене.

— Наверное, для русских накормить себя — это уже великое свершение, — ответила Мери Пат. — Ну, как на работе?

— Кабинет маленький.

Фоули развел руками, показывая, что ничего интересного не произошло.

Вскоре Мери Пат придется самой водить машину, проверяя, нет ли сигналов опасности. Здесь, в Москве, супруги Фоули должны были работать с агентом по кличке Кардинал, и это было самое важное задание. Советский полковник знал, что ему предстоит иметь дело с новым резидентом. Установить контакт будет очень непросто, но Мери Пат не боялась трудностей.

Глава четвертая Знакомства

Когда Райан снял трубку аппарата закрытой связи, чтобы позвонить домой, в Лондоне было пять часов вечера, а в Лэнгли — только полдень. Ему придется еще долго привыкать к разнице во времени. Подобно многим, Райан обнаружил, что его рабочий день делится на две части. Утро больше подходило для переваривания информации, но обдумывать и принимать решения лучше было во второй половине дня. Рабочее время адмирала Грира распределялось так же, и Джек оказался оторван от распорядка дня своего шефа, что было плохо. Кроме того, надо будет привыкать к механике обращения с документами. Райан уже достаточно времени провел на государственной службе и знал, что это неизменно оказывается гораздо сложнее, чем можно было бы предположить.

— Грир слушает, — ответил голос, как только было установлено закрытое соединение.

— Говорит Райан, сэр.

— Как тебе понравилась Англия, Джек?

— Пока что здесь не было ни одного дождя. Кэти выходит на работу завтра утром.

— Как тебя встретил Бейзил?

— На гостеприимство пожаловаться не могу, сэр.

— Где ты сейчас?

— В Сенчури-Хаузе. Меня посадили в кабинет на последнем этаже вместе с одним парнем из русского отдела.

— Готов поспорить, что ты хочешь установить шифратор на свой домашний телефон.

— Вы совершенно правы, сэр.

Старый черт читает чужие мысли.

— Что-нибудь еще?

— Пока что ничего в голову не приходит, господин адмирал.

— Интересное что-нибудь было?

— Я еще только устраиваюсь на новом месте, сэр. Ребята из русского отдела, похоже, знают свое дело. Саймон Хардинг, тот парень, с которым я буду работать, весьма неплохо занимается политическим прогнозированием, — сказал Райан, радуясь, что в настоящий момент его соседа нет в кабинете.

Впрочем, быть может, телефон прослушивается… нет… только не переговоры кавалера ордена Виктории… хотя почему бы и нет?

— Как дети?

— Спасибо, сэр, все в порядке. Салли пытается разобраться в местном телевидении.

— Дети быстро осваиваются на новом месте. Гораздо быстрее взрослых.

— Господин адмирал, если у меня появится что-нибудь интересное, я сразу же дам вам знать.

— Отчет врачей из университета Гопкинса должен будет лечь к вам на стол завтра.

— Спасибо. Думаю, англичанам он понравится. Берни рассказал кое-что любопытное. А насчет письма папы римского…

— Что говорят наши кузены?

— Они обеспокоены. Как и я. На мой взгляд, его святейшество поднял очень большой переполох, и, если я не ошибаюсь, русский Иван должен будет на это отреагировать.

— А что думает сэр Бейзил?

— Если он что-то и думает, то не посвящает меня в свои мысли. Я пока что не знаю, какие козыри на руках у англичан. По-моему, они ждут дополнительной информации. — Джек помолчал. — С нашей стороны ничего нет?

— Пока что ничего, — последовал довольно резкий ответ.

Это было почти то же самое, что: «Ничего такого, о чем я могу тебе рассказать.» У Джека мелькнула мысль, а полностью ли доверяет ему адмирал Грир? Ну да, Грир испытывает к нему симпатию, но действительно ли он считает его хорошим аналитиком? Быть может, командировку в Лондон следует рассматривать если и не как лагерь подготовки новобранцев, то как второй заход на курсы повышения квалификации. Именно на этих курсах командование морской пехоты убеждалось, что молодые парни, только что получившие лейтенантские нашивки, действительно обладают всеми необходимыми качествами для того, чтобы вести подчиненных в бой. Эти курсы считались самыми сложными во всей морской пехоте. Райану тоже пришлось непросто, и все же он закончил их лучшим в классе. А может быть, ему просто повезло?… Джек слишком мало прослужил, чтобы выяснить это, по любезности вертолета Си-эйч-46, разбившегося в горах над островом Крит. Эта катастрофа до сих пор время от времени являлась Райану ночью в кошмарных снах. К счастью, его вытащили с того света сержант-комендор морской пехоты и военно-морской фельдшер, однако Джека охватывала холодная дрожь при одной лишь мысли о вертолетах.

— Джек, скажи, а ты сам что думаешь?

— Если бы обеспечение безопасности папы было возложено на меня, я бы задергался. Русские при желании могут вести очень грубую игру. Вот только я никак не могу оценить реакцию Политбюро — я хочу сказать, никто не знает, сколько пороху осталось в пороховницах этих стариков. Разговаривая с сэром Бейзилом, я сказал, что в конечном счете все сведется к тому, насколько сильно напугает русских угроза его святейшества, если ее можно считать угрозой.

— Джек, а ты сам чем ее считаешь? — спросил зам по РА-работе, находящийся на удалении 3400 миль.

— Сэр, мое мнение однозначно. На мой взгляд, с точки зрения русских слова папы римского являются в каком-то смысле угрозой.

— В каком-то смысле? И как же они к ним отнесутся?

Из Джима Грира получился бы дотошный преподаватель истории или политологии. Он смог бы по праву занять место в Джорджтаунском университете рядом с отцом Тимом.

— Виноват, господин адмирал. Для них это однозначно является угрозой. И как к таковой, они к этому и отнесутся. Однако, я не могу точно сказать, насколько серьезной сочтут русские угрозу. Они ведь не верят в бога. Для них «богом» является политика, а политика — это лишь процесс, а не система верований, что понимаем под этим определением мы.

— Джек, тебе необходимо научиться видеть окружающий мир глазами противника. Твои аналитические способности первоклассные, однако ты должен поработать над системой восприятия. Это не рынок акций, где тебе приходилось иметь дело с твердыми цифрами, а не с представлением о них. Говорят, у Эль-Греко был астигматизм, что искажало все его зрительные образы. И русские также смотрят на мир через другие линзы. Если тебе удастся добиться этого, ты станешь одним из лучших, но для этого твое воображение должно будет совершить огромный скачок. У Хардинга это получается очень неплохо. Научись у него заглядывать русским внутрь в голову.

— Вы знаете Саймона? — спросил Джек.

— Вот уже несколько лет я регулярно читаю его аналитические отчеты.

«Во всем этом нет ничего случайного, Джек,» — сказал себе Райан, испытав большее удивление, чем следовало бы. За сегодняшний день ему преподают уже второй важный урок.

— Я все понял, сэр.

— Мой мальчик, не делай вид, что ты удивлен.

— Так точно, сэр! — ответил Райан, как бравый новобранец.

«Больше эту ошибку я не совершу, адмирал.» И с этого момента Джон Патрик Райан стал настоящим разведчиком-аналитиком.

— Я обращусь в посольство, чтобы тебе на дом доставили СТУ. Надеюсь, ты разберешься, как с ним работать, — добавил зам по РА-работе.

— Да, сэр. Разберусь.

— Вот и отлично. У нас сейчас начинается обед.

— Да, сэр. Я свяжусь с вами завтра.

Положив трубку на рычажки, Райан достал из щели в телефонном аппарате пластиковую карточку. Карточка отправилась в карман пиджака. Райан взглянул на часы. Пора сворачиваться. Он уже убрал со стола все папки с секретными документами. В половине пятого в кабинет заглянула женщина с тележкой, в какой возят продукты в магазине, и забрала документы, чтобы отвезти их в архив. В этот момент в кабинет вернулся Саймон.

— Когда твой поезд?

— В шесть десять.

— Есть время, чтобы пропустить кружку пива. Не желаешь, Джек?

— Не откажусь, Саймон.

Встав, Райан вышел из кабинета следом за коллегой.

Всего в четырех минутах пешком в квартале от Сенчури-Хауза находилась «Лисица и петух», традиционная английская пивная. Возможно даже, чересчур традиционная: с массивными деревянными балками перекрытий и отштукатуренными стенами, она казалась осколком шекспировских времен. Хотя, наверное, это постарался архитектор, сделав все «под старину»: ни одно настоящее здание столько времени не продержалось бы, так? Внутри висело плотное облако табачного дыма; в зале было полно посетителей в костюмах и при галстуках. Определенно, солидное заведение. Наверняка многие из его завсегдатаев работают в Сенчури-Хаузе.

Саймон подтвердил догадку.

— Это наш водопой. И хозяин заведения в прошлом был одним из нас, однако сейчас он наверняка зарабатывает больше, чем смог бы когда-либо получать в нашей конторе.

Не спрашивая у Райана, Хардинг заказал две пинты горького «Тетли», которое тотчас же принесли. Затем он провел Джека к отдельному столику в углу.

— Ну, сэр Джон, как тебе у нас нравится?

— Пока что жаловаться нечего. — Джек пригубил пиво. — Адмирал Грир о тебе очень высокого мнения.

— И наш сэр Бейзил считает его умным стариком. Как работается под его началом? — спросил Хардинг.

— Отличный старикан. Он внимательно слушает и помогает думать самостоятельно. А если ты оступишься, Грир не станет топтать тебя ногами. Он предпочитает учить, а не стыдит ошибками, — по крайней мере, могу сказать за себя. Правда, кое-кому из старших аналитиков от адмирала порой здорово достается. Полагаю, я пока что для этого слишком мелкая фигура. — Райан помолчал. — Саймон, ты должен будешь стать здесь моим наставником?

Своим прямым вопросом Джек озадачил англичанина.

— Я бы выразился не совсем так. Я — специалист по Советскому Союзу. Ты же, насколько я понял, более широкого профиля, так?

— Тогда скажем, я буду твоим «подмастерьем», — предложил Райан.

— Ну хорошо. И что ты хочешь узнать?

— Как научиться думать, как русские?

Хардинг рассмеялся, поперхнувшись пивом.

— Мы все каждый день стараемся научиться этому. Тут главное помнить, что для русских все является политикой, причем не забудь, что политика — это призрачные идеалы. Особенно это верно в отношении России, Джек. Русские не могут производить реальную продукцию, вроде автомобилей и телевизоров, поэтому им приходится сосредоточить свои усилия на том, чтобы втиснуть все в политическую теорию, в высказывания Маркса и Ленина. И, разумеется, Ленин и Маркс весьма хреново разбирались в реальных вещах реального мира. Это сродни сошедшей с ума религии, но только вместо разящих молний и библейской чумы русские расправляются со своими отступниками, ставя их к стенке. При их точке зрения на мир все ошибки и неудачи являются следствием измены и вредительства. Их политическая теория не берет в расчет человеческую природу, а поскольку она истинна, словно Священное писание и, следовательно, никогда не может ошибаться, значит, что-то не так в человеческой природе. Логика, вывернутая наизнанку. Тебе когда-нибудь приходилось изучать метафизику?

— В Бостонском колледже, на втором курсе. Иезуиты вдалбливали ее нам целый семестр, — подтвердил Райан, сделав большой глоток пива. — Хотели мы того или нет.

— Так вот, коммунизм — это метафизика, безжалостно приложенная к реальному миру, и когда что-то не получается, виноваты квадратные затычки, не желающие входить в круглые отверстия. И бедным затычкам приходится очень несладко. Насколько тебе известно, Джо Сталин уничтожил около двадцати миллионов своих сограждан, отчасти следуя политической теории, отчасти просто из-за своего психического расстройства и кровожадности. Этот безумец дал новое значение понятию «мания преследования». И, видишь ли, когда государством правит сумасшедший, следующий извращенным законам, народу приходится дорого за это платить.

— Ну а нынешнее советское руководство насколько верно марксистской теории?

Задумчивый кивок.

— Хороший вопрос, Джек. А ответ заключается в том, что мы этого не знаем, черт побери. Все советские лидеры громогласно утверждают о стойкой приверженности марксизму-ленинизму, ведь так? — Хардинг задумчиво отпил пиво. — Но, думаю, на самом деле они верят только в то, что им выгодно. Впрочем, все зависит, о ком именно идет речь. Суслов, например, верит фанатично — но вот остальные? На мой взгляд, частично верят, частично нет. Полагаю, членов Политбюро можно сравнить с людьми, которые каждое воскресенье посещают церковь, и в конце концов это входит у них в привычку. В какой-то степени они по-прежнему верят, но в остальном давно разочаровались. Но вот во что они действительно верят, так это в то, что коммунизм в качестве государственной религии является источником их власти и положения. Поэтому для простых советских людей они должны притворяться, что верят, так как эта вера — единственное, на чем держатся их власть и положение.

— Интеллектуальная инерция? — высказал свою догадку вслух Райан.

— Совершенно верно, Джек. Первый закон механики Ньютона.

Какая-то часть Райана хотела возразить этому утверждению. В мире должно быть больше рассудка. Впрочем, так ли это? В каких правилах это сказано? И кто следит за тем, чтобы эти правила выполнялись? Неужели все выражается так просто? То, что Хардинг сейчас выразил меньше чем двумястами словами, является оправданием траты сотен миллиардов долларов, на которые создается оружие немыслимой разрушительной силы и миллионы людей надевают военную форму, чтобы быть готовыми по первому приказу устремиться вперед и сеять смерть и разрушения.

Однако человечество не может существовать без идей, хороших или плохих, и противостояние вот этой идеи и того, во что верил Райан, определяло реальность, в которой Райану приходилось работать, определяло систему верований тех, кто пытался убить его и его близких. И с этой реальностью необходимо считаться, не так ли? Нет, не существует никаких правил, предписывающих окружающему миру быть разумным и логичным. Люди сами решают, что разумно, а что нет. Значит, неужели весь мир определяется тем, с какой позиции его воспринимать? И все это является плодом мышления? Что же в таком случае есть реальность?

Но именно этот вопрос стоит в основе метафизики. Когда Райан проходил курс метафизики в Бостонском колледже, все это казалось ему чистой теорией, не имеющей никакой связи с реальностью. Райану с большим трудом удалось освоить эту науку в девятнадцать лет, и сейчас он приходил к выводу, что сделать это в тридцать два года будет ничуть не проще. Однако сейчас оцениваться результаты будут не отметками в зачетной книжке, а человеческой кровью.

— Черт возьми, Саймон, знаешь, было бы гораздо проще, если бы русские верили в бога.

— В таком случае, Джек, это была бы еще одна религиозная война, которые, если ты не забыл, тоже бывали очень кровавыми. Вспомни крестовые походы, противостояние одних концепций бога другим. Те войны также были очень жестокими и отвратительными. Кремлевское руководство уверяет себя и свой народ в том, что они находятся на гребне истории, несут совершенство человечеству. Наверное, они сходят с ума, видя, что их страна с трудом способна себя прокормить, и поэтому стараются не обращать на это внимание — однако очень нелегко не обращать внимание на недовольные позывы пустого желудка, ведь так? Поэтому советские лидеры всю вину сваливают на нас и на «вредителей» у себя в стране — изменников и саботажников. Этих людей сажают в тюрьмы и расстреливают. — Хардинг пожал плечами. — Лично я рассматриваю русских как еретиков, последователей лживого божества. Так проще. Я изучал советскую политическую теологию, однако это имеет очень ограниченную ценность, поскольку, как я уже говорил, в действительности очень многие в Советском Союзе не верят в сущность своей системы. В чем-то они мыслят как патриархальные русские крестьяне, чей взгляд на окружающий мир по нашим меркам всегда казался перекошенным. История России представляет собой такое запутанное месиво, что разобраться в ней с точки зрения западной логики практически невозможно. Русские всем своим естеством ненавидят любых чужеземцев. Ненависть эта имеет глубокие корни — по вполне объяснимым историческим причинам. Так, например, монгольские завоеватели достигли на западе берегов Балтийского моря, а немцы и французы стучали в ворота Москвы. Одним словом, русские — очень странный народ. Твердо я знаю только одно: ни один здравомыслящий человек не захочет им подчиниться. А жаль, однако. Русский народ породил множество великолепных поэтов и композиторов.

— Цветы, выросшие на свалке, — предложил Райан.

— Совершенно верно, Джек. Это ты точно подметил. — Достав трубку, Хардинг раскурил ее деревянной спичкой. — Ну, как тебе понравилось пиво?

— Превосходное. Гораздо лучше, чем у нас дома.

— Не представляю, как вы, американцы, можете его переваривать. А вот говядина у вас лучше нашей.

— Все дело в том, что мы кормим своих коров кукурузой. Как выясняется, мясо получается гораздо вкуснее, чем если они щиплют травку. — Райан вздохнул. — Мне еще долго придется привыкать к здешней жизни. Каждый раз, как только я начинаю чувствовать себя уютно, что-то жалит меня, словно змея, притаившаяся в высокой траве.

— Но у тебя ведь было меньше недели на то, чтобы освоиться в Лондоне.

— Мои малыши будут говорить по-английски странно.

— Культурно, Джек, культурно, — рассмеявшись,поправил его Хардинг. — Знаешь, вы, янки, здорово изуродовали наш язык.

— Да, это верно.

Еще немного времени — и он начнет называть бейсбол «раундерс», что в Англии является игрой для девочек, которые ни черта не смыслят в том, что такое хорошая подача.

Эд Фоули вдруг проникся лютой ненавистью к «жучкам», установленным у них в квартире. Каждый раз, когда они с женой бывали интимно близки, за ними подслушивал какой-нибудь болван из КГБ. Возможно, он-то был рад возможности передохнуть от рутинной слежки за предполагаемыми шпионами, но, черт побери, это же была личная жизнь супругов Фоули. Неужели для этих мерзавцев нет ничего святого? Эда с женой подробно проинструктировали насчет того, к чему они должны были быть готовы, и Мери Пат шутила по поводу этого в течение всего перелета через Атлантику — в конце концов, оснастить подслушивающей аппаратурой самолет невозможно. Мери Пат сказала, что им предоставится отличная возможность показать русским варварам, как живут настоящие люди, и тогда Эд рассмеялся, однако сейчас ему уже было совсем не смешно. Он чувствовал себя зверем в клетке зоопарка, на которого таращится любопытная публика. Интересно, будет ли КГБ вести учет того, как часто они с женой занимаются любовью? «Вполне возможно, будет» — подумал Эд. Чтобы сыграть на неладах в супружеской жизни и попытаться завербовать одного из них. Такие случаи уже бывали. Значит, надо будет заниматься этим регулярно хотя бы только для того, чтобы исключить даже возможность попытки вербовки, хотя подобное развитие событий теоретически несло в себе весьма интересные возможности… Нет, в конце концов решил Эд Фоули, это лишь принесет дополнительные осложнения его пребыванию в Москве, а в работе резидента и без того хватает своих проблем.

Только послу, военному атташе и подчиненным Фоули было позволено знать, кто он такой. Формально за разведку отвечал Рон Филдинг, чья задача состояла в том, чтобы извиваться, как червяк на крючке. Поставив свою машину на стоянку, Рон иногда оставлял солнцезащитный козырек опущенным или повернутым на девяносто градусов; иногда он вставлял в петлицу бутон и вынимал его, пройдя полквартала, словно подавая кому-то знак; или, лучше всего, Рон натыкался на случайных прохожих, изображая обмен информацией с агентом. Вероятно, подобные столкновения сводили контрразведчиков из Второго главного управления с ума: им приходилось гоняться за невинными москвичами, кого-то хватать, а к кому-то приставлять целую группу сотрудников, чтобы следить за каждым движением. В любом случае, КГБ приходилось распылять силы по пустякам, гоняться за призраками. И, что самое главное, действия Филдинга убеждали русских в том, что им приходится иметь дело с очень неуклюжим резидентом. Подобная уверенность позволяет чувствовать собственное превосходство, и со стороны ЦРУ это был очень умный шаг. Игра, которую вел Филдинг, значительно упрощала жизнь настоящим шпионам.

И все же Эда выводило из себя то, что спальня в квартире, по всей видимости, прослушивается. К тому же, он не мог противодействовать «жучкам» обычными методами, как, например, включать радио и разговаривать под его фон. Нет, он не мог себя вести как опытный разведчик. Ему нужно изображать из себя тупого, а для этого требуются ум, дисциплина и большая осторожность. Нельзя допускать никаких ошибок. Одна-единственная ошибка может стоить человеческой жизни, а у Эда Фоули была совесть. Для разведчика иметь совесть очень опасно, однако без нее тоже нельзя. Надо заботиться о своих агентах, иностранцах, работающих на тебя и поставляющих тебе информацию. У всех — ну, по крайней мере, почти у всех из них есть проблемы. И самая серьезная среди них — алкоголизм. Фоули был готов к тому, что все, с кем ему придется иметь дело, закладывают за воротник. Есть откровенные сумасшедшие. Большинство из завербованных хотело свести счеты — с начальством, с системой, со страной, с коммунизмом, со своими супругами, со всем извращенным миром. Немногие, очень немногие окажутся людьми привлекательными. Но Фоули лишен возможности выбора. Те, кто готов сотрудничать с Америкой, сами будут выходить на него. А ему придется играть картами, которые сдадут. Правила игры жесткие и жестокие. Его жизни ничто не угрожает. О да, и у него, и у Мери Пат могут возникнуть небольшие неприятности, но у обоих есть дипломатические паспорта, и любой серьезный конфликт будет означать то, что где-то в Штатах какой-нибудь достаточно высокопоставленный советский дипломат пострадает от рук уличных хулиганов — разумеется, не имеющих никакого отношения к правоохранительным органам. Дипломаты такого не любят и стараются избежать любыми способами; справедливости ради следует отметить, что русские придерживаются правил еще строже, чем американцы. Поэтому ни самому Фоули, ни его жене ничто не угрожает; однако его агентам в случае провала можно будет рассчитывать на снисхождение не больше, чем мышке, оказавшейся в лапах садиста-кота. В Советском Союзе к подозреваемым по-прежнему применяли пытки, допросы по-прежнему растягивались на долгие часы. Процессуальные порядки определялись сиюминутными прихотями правительства. А апелляционные жалобы сводились к тому, заряжен или не заряжен пистолет палача. Поэтому Фоули придется вести себя со своими агентами, кем бы они ни были — пьяницами, бабниками, уголовниками, — как со своими собственными детьми: менять им подгузники, подавать перед сном стакан воды, вытирать нос.

В общем и целом, размышлял Эд Фоули, игра чертовски сложная. И эти мысли никак не давали ему заснуть. Интересно, смогут ли русские это определить? Нет ли в стенах видеокамер наблюдения? Вот это уже точно будет извращением. Впрочем, в Америке подобные технологии еще отсутствуют, поэтому Фоули был уверен, что в Советском Союзе тем более такого быть не может. Скорее всего. Фоули напомнил себе, что среди русских достаточно очень умных людей, многие из которых работают в КГБ.

Больше всего его удивляло то, что жена спала рядом с ним сном праведника. Наверное, из нее получился разведчик лучше, чем из него. Мери Пат погрузилась в это ремесло, словно тюлень в морскую воду, сразу же бросившийся ловить рыбу. Но как же насчет акул? Эд считал для мужчины совершенно естественным тревожиться о своей жене, каким бы способным разведчиком она ни была. Просто такая забота заложена в каждом мужчине, точно так, как в женщинах заложены материнские инстинкты. В тусклом свете ночника Мери Пат казалась ангелом. Она сладко улыбалась во сне, рассыпав светлые волосы, тонкие, словно у ребенка, которые приходили в беспорядок сразу же, как только касались подушки. Для русских она была потенциальной шпионкой, но для Эдварда Фоули она являлась любимой женой, товарищем по работе и матерью его ребенка. Поразительно, как один и тот же человек может представлять собой совершенно разное в зависимости от того, кто на него смотрит, — при этом все впечатления будут соответствовать истине. С этой философской мыслью — господи, как же ему нужно было выспаться! — Эд Фоули наконец сомкнул веки.

— Ну, и что сказал президент? — спросил Боб Риттер.

— Нельзя сказать, что он ужасно обрадовался, — ответил судья Мур, чем нисколько не удивил своих собеседников. — Но президент понимает, что мы ни черта не можем поделать. Вероятно, на следующей неделе он произнесет речь о благородстве людей труда, особенно объединенных в профессиональные союзы.

— Хорошо, — проворчал Риттер. — Пусть он это скажет авиадиспетчерам.

Зам по опер-работе считался признанным мастером острого словца, хотя у него хватало здравого смысла различать, в каком обществе что можно говорить.

— Где президент собирается произносить эту речь? — спросил зам по РА-работе.

— В Чикаго, на следующей неделе. В городе проживает большое количество этнических поляков, — объяснил Мур. — Разумеется, президент упомянет о рабочих судостроительных верфей и напомнит, что он сам в свое время тоже возглавлял профсоюз[392]. Пока что я не ознакомился с текстом речи, но, думаю, это будет в основном ваниль с добавлением шоколадной крошки.

— А газеты напишут, что президент заигрывает с «синими воротничками», заручаясь их голосами на предстоящих выборах, — заметил Джим Грир.

Какими бы искушенными ни выставляли себя средства массовой информации, они могут усвоить только то, что им подносят на блюдечке с голубой каемкой. Да, среди журналистов масса умников, способных вести заумные политические дебаты, но они ни хрена не разбираются в том, как ведутся настоящие игры, до тех пор, пока их не посвящают в это на брифингах для прессы, предпочтительно, простыми нераспространенными предложениями.

— Кстати, а наши русские друзья обратят на это внимание? — спросил Риттер.

— Вероятно. В Институте США и Канады политическим прогнозированием занимаются умные люди. Ну а еще, быть может, кто-нибудь в приватной беседе в «Туманном дне» как бы мимоходом обмолвится о том, что мы с некоторой озабоченностью следим за развитием ситуации в Польше, поскольку в Соединенных Штатах живет большое количество выходцев из Польши. Пока что мы больше ничего не можем сделать.

— Итак, в настоящий момент нас беспокоит Польша, но не папа римский, — расставил точки над i Риттер.

— Нам ведь до сих пор еще ничего не известно, не так ли? — задал риторический вопрос директор ЦРУ.

— Русские не удивятся, почему папа не поставил нас в известность относительно своей угрозы?…

— Наверное, нет. Стиль письма позволяет предположить, что оно носит приватный характер.

— Не настолько приватный, чтобы Варшава не переправила его Москве, — возразил Риттер.

— Как любит говорить моя жена, это совершенно другое дело, — указал Мур.

— Знаете, Артур, иногда у меня от этой сложной системы вложенных друг в друга колес начинает болеть голова, — заметил Грир.

— В этой игре есть свои правила, Джеймс.

— Как и в боксе, но только там они гораздо более четкие.

— «Постоянно защищайся», — сказал Риттер. — И здесь это тоже правило номер один. Что ж, пока что мы никаких конкретных предостережений дать не можем, так? — Все молча покачали головами. Да, пока что никто не мог сказать ничего конкретного. — Артур, что еще сказал президент?

— Он хочет, чтобы мы выяснили, существует ли угроза жизни его святейшества. Если с папой что-либо произойдет, наш президент придет в ярость.

— Вместе с миллиардом с лишним католиков, — согласился Грир.

— Вы полагаете, русские могут связаться с североирландскими протестантами и уговорить их нанести удар? — хищно усмехнувшись, спросил Риттер. — Не забыли, они тоже не любят папу римского. Полагаю, сэру Бейзилу следует этим заняться.

— Роберт, по-моему, это уже чересчур смелое предположение, — подумав, возразил Грир. — Ирландцы ненавидят коммунизм не меньше, чем католиков.

— Андропов будет рассчитывать только на то, что имеет под рукой, — решил Мур. — Русские привыкли полагаться исключительно на себя. Если Андропов решит устранить папу, он воспользуется своими силами и попытается замести следы. Вот как мы об этом узнаем, если, упаси господи, дело зайдет настолько далеко. И если только возникнут подозрения, что он вынашивает подобные мысли, надо будет немедленно его отговорить.

— Так далеко дело не зайдет. Члены Политбюро слишком осмотрительны, — решительно заявил зам по РА-работе. — Для них подобный шаг будет чем-то чересчур откровенным. Хороший шахматист так не поступает, а шахматы до сих пор остаются национальной русской игрой.

— Расскажите это Льву Троцкому, — оборвал его Риттер.

— То была личная вражда. Сталин мечтал о том, чтобы зажарить его печенку с луком и съесть ее за обедом, — ответил Грир. — Ненависть имела чисто личные корни, и в политическом отношении убийство Троцкого абсолютно ничего не дало.

— Только не с точки зрения дяди Джо. Он искренне боялся Троцкого…

— Нет, не боялся. Ну да, вы возразите, что Сталин страдал паранойей, однако даже он мог отличить манию преследования от настоящего страха. — Грир понял, что сказал глупость, в то самое мгновение, как слова слетели с его уст. Ему пришлось поспешно заметать следы: — Но даже если Сталин боялся старого козла Троцкого, нынешнее сборище не такое. Да, члены Политбюро, в отличие от Сталина, не страдают манией преследования, но, и это гораздо важнее, у них нет и решительности Сталина.

— Джим, а вот тут вы ошибаетесь. «Варшавское письмо» является потенциальной угрозой политической стабильности в стране, а вот к этому советские лидеры отнесутся очень серьезно.

— Роберт, я понятия не имел, что вы настолько религиозны, — пошутил Мур.

— Я не религиозен, и русские тоже, однако письмо папы их встревожит. Думаю, очень встревожит. В достаточной ли степени для того, чтобы предпринять решительные меры? В этом я не уверен, но, черт побери, обсуждать такую возможность русские определенно будут.

— Это еще надо будет посмотреть, — возразил Мур.

— Артур, такова моя оценка ситуации, — настаивал на своем зам по опер-работе.

Его слова ясно дали понять, что эта проблема стала серьезной, по крайней мере, в кулуарах Центрального разведывательного управления.

— Боб, почему вы так быстро поменяли свою точку зрения? — спросил судья Мур.

— Чем больше я думаю обо всем этом с точки зрения русских, тем более серьезным мне это кажется.

— Вы уже наметили какие-то шаги?

Риттер смущенно поморщился.

— Пока что еще слишком рано взваливать на чету Фоули такое ответственное задание, но я собираюсь направить им кое-какие наводки, чтобы они, по крайней мере, начали думать в нужном направлении.

В вопросах оперативной работы все полностью полагались на Боба Риттера и его интуицию профессионального шпиона. Процесс получения информации от агента является, как правило, более простым и рутинным, чем постановка задачи агенту. Поскольку не без оснований считалось, что за каждым сотрудником посольства в Москве ведется слежка, постоянно или время от времени, было опасно заставлять кого-нибудь из них делать что-либо подозрительное. Особенно верно это было в отношении четы Фоули — поскольку они только что прибыли на новое место, КГБ внимательно следит за каждым их шагом. Риттер не хотел раскрывать их, причем у него была на то особая причина: выбор тандема муж-жена явился смелым шагом, и в случае неудачи отвечать придется ему лично. Азартный игрок, Риттер терпеть не мог проигрывать, а ставки в этой игре были особенно высоки. Он возлагал на пару Фоули очень большие надежды. Нельзя допустить, чтобы Эд и Мери Пат «засветились» всего на вторую неделю пребывания в Москве.

Собеседники Риттера промолчали, предоставив ему возможность управлять своей епархией так, как он считал нужным.

— Знаете, — заметил Мур, откидываясь на спинку кресла, — вот мы сидим здесь, лучшие, самые умные, самые информированные сотрудники государственных служб, и нам ни черта не известно о предмете, который может иметь очень большое значение.

— Совершенно верно, Артур, — согласился Грир. — Но надо уточнить: пока что мы ничего не знаем с определенной степенью достоверности. А это больше, чем может сказать кто бы то ни было еще, разве не так?

— Это именно то, что я хотел услышать, Джеймс.

Это означало, что все остальные, находящиеся за пределами этой комнаты, были вольны разглагольствовать на любые темы, но только не эти трое. Нет, им нужно быть осторожными во всех своих высказываниях, потому что окружающие склонны принимать любую их точку зрения за достоверный факт — чем она, как знали все те, кто работал на седьмом этаже, определенно не является. Если бы это было так, они бы нашли более прибыльный способ зарабатывать на жизнь — например, играли бы на бирже.

Взяв утренний выпуск «Файненшл таймс», Райан удобно развалился в кресле. Большинство людей предпочитает читать эту газету утром, но только не Джек. Утро надо оставлять для общих новостей, чтобы подготовиться к работе в Сенчури-Хаузе, — дома, в Америке, Райан в течение часа слушал бы в машине выпуски новостей по радио, поскольку разведка как раз и заключается в обработке информации. Но вот сейчас можно было расслабиться и почитать материалы о финансах. Английская газета по подаче материала довольно здорово отличалась от «Уолл-стрит джорнел», однако Райану это как раз очень нравилось — «Файненшл таймс» предоставляла возможность взглянуть на абстрактные проблемы под новым углом, после чего можно уже было применить свой опыт, приобретенный на американских фондовых биржах. Кроме того, она позволяла держаться в курсе событий. И здесь, в Великобритании, обязательно должны время от времени открываться возможности выгодных финансовых операций, и надо только вовремя их замечать. Если ему удастся провернуть что-нибудь интересное, можно будет считать, что командировка в Европу прошла не даром. Райан по-прежнему рассматривал свое временное пребывание в ЦРУ, как ответвление от основной дороги жизни, чья конечная цель пока что терялась вдалеке в туманной дымке. Свои карты он будет разыгрывать по мере того, как ему их будут сдавать.

— Сегодня звонил папа, — заметила Кэти, отрываясь от медицинского журнала.

Сейчас это был «Медицинский журнал Новой Англии», одно из шести изданий, на которые Кэти подписалась.

— И что хотел старик Джо?

— Просто хотел узнать, как мы здесь устроились, как поживают дети и все такое, — ответила Кэти.

«Обо мне не спросил ни слова?» — подумал Райан, даже не потрудившись озвучить этот вопрос вслух. Джо Маллер, первый вице-президент компании «Меррил Линч», крайне неодобрительно отнесся к тому, что его зять, весьма бесцеремонно умыкнув у него дочь, покинул мир финансов для того, чтобы сначала стать преподавателем, а затем играть в ищеек со шпионами и прочими государственными служащими. Джо относился с высокомерным презрением к государству и его прислужникам — называя их «непроизводительными потребителями» того, что делали он сам и его коллеги по бизнесу. Джек в принципе разделял взгляды тестя, однако кто-то должен был защищать мир от хищных, кровожадных тигров, и одним из этих людей был Джон Патрик Райан. Райан, как и любой нормальный человек, любил деньги, но для него они были не самоцелью, а лишь инструментом. Все равно что хорошая машина — она доставит тебя в новые, красивые места, однако, добравшись туда, ты не останешься в ней спать. Но Джо смотрел на жизнь иначе и даже не пытался понять тех, кто думал не так, как он. С другой стороны, он искренне любил свою дочь и никогда не попрекал Кэти тем, что она решила посвятить себя медицине. Впрочем, быть может, Джо Маллер считал заботу о больных подходящим занятием для девчонок, однако настоящие мужчины должны были зарабатывать деньги.

— Очень хорошо, дорогая, — сказал Райан, снова углубляясь в изучение «Файненшл таймс».

На его взгляд, экономика Японии становилась в последнее время все более неустойчивой. Правда, редакционная коллегия газеты была с этим не согласна, но ведь ей уже не раз приходилось ошибаться в прошлом.

А в Москве ночь выдалась бессонная. Юрий Владимирович Андропов значительно превысил свою дневную норму «Мальборо», но зато он выпил лишь одну рюмку водки, возвратившись домой с дипломатического приема у посла Испании — где только впустую потратил время. Испания вступила в НАТО, и испанская контрразведка в последнее время стала эффективно распознавать все попытки Андропова внедрить в правительство страны своего агента, что не могло не огорчать председателя КГБ. И он решил попробовать добиться успеха через королевский двор. В конце концов, придворные всего мира славятся своей болтливостью, а выборные органы власти, скорее всего, будут держать в курсе всего происходящего недавно восстановленного на престоле монарха, хотя бы ради того, чтобы к нему подлизаться. Поэтому Андропов пил сухое вино, чуть притрагиваясь к щедрым закускам, и вел пустые светские разговоры. «Да, лето в этом году превосходное, не так ли?» Порой он задумывался, стоило ли восхождение на самую вершину советской пирамиды власти, в Политбюро, постоянной нехватки времени, сопряженной с этой высокой должностью. Теперь Юрий Владимирович почти не имел возможности читать — лишь работа и бесконечные политические и дипломатические обязанности. Только сейчас он наконец понял, каково жить женщинам. Неудивительно, что все женщины постоянно пилят своих мужей и ворчат на них.

Однако у него из головы ни на минуту не выходило «Варшавское письмо».

«Если польское правительство будет продолжать и дальше проводить необоснованные репрессии в отношении собственного народа, я вынужден буду отречься от престола Святого Петра и вернуться к своему народу, чтобы быть вместе с ним в годину испытаний.»

Каков сукин сын! Угрожает сложившемуся мировому порядку. Интересно, это американцы посоветовали ему так поступить? Ни один из агентов КГБ не сообщил ничего подобного, однако полной уверенности не может быть никогда. Нынешнего американского президента ни в коем случае нельзя считать другом Советского Союза. Он постоянно ищет способы побольнее ужалить Москву — подумать только, это ничтожество осмелилось заявить, что Советский Союз является средоточием всего мирового зла! Ах ты долбанный актеришко! Боль укуса не смог смягчить даже вой протеста американских средств массовой информации и научного сообщества. А затем это обвинение подхватила Европа — что самое страшное, Восточная Европа. Интеллигенция восточноевропейских стран подняла голову, воодушевленная словами американского президента, что вызвало головную боль у всех контрразведывательных служб государств-сателлитов из Варшавского пакта. «Как будто у них и без того было мало дел,» — мысленно проворчал Юрий Владимирович, вытряхивая из красно-белой пачки очередную сигарету и прикуривая ее от спички. Он даже не слышал звучащей музыки, поскольку его мозг был занят всесторонним осмыслением информации.

Варшава должна будет раздавить этих контрреволюционеров-смутьянов из Данцига — как это ни странно, Андропов по старинке называл этот польский портовый город немецким наименованием, — пока правительство не потеряло полностью контроль над ситуацией.

Москва в самых прямых выражениях объяснила, что надо делать, и поляки умеют беспрекословно повиноваться. Присутствие на польской земле советских танков поможет им понять, что можно, а что нельзя. Если эту польскую «Солидарность» вовремя не остановить, зараза начнет расползаться дальше — на запад в Восточную Германию, на юг в Чехословакию… и на восток в Советский Союз? Этого нельзя допустить ни в коем случае.

С другой стороны, если польское правительство сможет подавить независимое профсоюзное движение, снова наступят тишина и спокойствие. «До следующего раза?» — подумал Андропов.

Если бы его взгляд на жизнь был чуть более широким, Юрий Владимирович, возможно, понял бы, в чем кроется фундаментальная проблема. Как член Политбюро, он был полностью огражден от всех самых нелицеприятных сторон жизни своей собственной страны. Андропов не испытывал недостатка ни в чем. К его услугам была самая изысканная еда, стоило лишь снять трубку телефона. Его просторная квартира была обставлена отличной, удобной мебелью и оснащена современной западногерманской бытовой техникой. Лифт в доме, в котором он жил, не выходил из строя никогда. На работу и с работы Андропова возил на машине личный шофер. Охрана постоянно следила за тем, чтобы к нему на улице не приставали хулиганы. Андропов был оторван от своего народа в такой же степени, в какой был оторван от простых мужиков царь Николай Второй, и, подобно людям, занимающим высокое положение, он свято верил, что данные условия жизни являются нормальными, хотя и понимал умом, что это далеко не так. Ведь те, кого он видит из окна своего кабинета, не голодают, смотрят телевизор и ходят в кино, радуются успехам советских спортсменов и даже имеют возможность приобрести личный автомобиль, разве не так? И за то, что председатель КГБ обеспечивает им все это, сам он имеет право наслаждаться чуть более высоким уровнем жизни. Это же совершенно естественно, не так ли? Разве он не работает более усердно, чем простые советские граждане? Тогда что же еще, черт возьми, нужно этим самым гражданам?

И вот теперь какой-то польский священник пытается низвергнуть весь этот порядок вещей.

«А ведь он может добиться своего,» — подумал Андропов. Сталин однажды задал свой знаменитый вопрос, поинтересовавшись, сколько дивизий имеет в своем распоряжении папа римский, но даже он, несомненно, должен был понимать, что в этом мире далеко не все могущество опирается на силу штыка.

Ну а если Кароль Войтыла все же действительно уйдет с папского престола, что тогда? Он постарается вернуться в Польшу. А что если польское правительство не пустит его обратно в страну — например, лишит его гражданства? Нет, тем или иным способом Войтыле обязательно удастся возвратиться в Польшу. Разумеется, и у Андропова, и у польских спецслужб есть свои агенты в католической церкови, однако всему есть свои пределы. А как сильно просочилась сама церковь в правоохранительные структуры? Это сказать никто не может. Поэтому любая попытка воспрепятствовать Каролю вернуться в Польшу, вероятно, обречена на неудачу, ну а если папа все же попадет в страну, это уже будет означать полную катастрофу.

Конечно, можно постараться использовать дипломатические контакты. Нужный сотрудник министерства иностранных дел может слетать в Рим и тайно встретиться с Каролем, чтобы попытаться убедить его отказаться от осуществления своей угрозы. Но какие карты можно будет использовать? В открытую пригрозить Войтыле смертью? Не пойдет. Подобный вызов явится, по сути дела, приглашением к мученичеству, за которым последует причисление к лику святых. Это лишь подтолкнет Кароля к решительным действиям. Для истинно верующего угроза станет приглашением в царство небесное, присланным самим дьяволом, и папа с готовностью поднимет перчатку. Нет, такому человеку нельзя угрожать смертью. Нельзя также грозить усилением репрессий в отношении польского народа — в этом случае Кароль поспешит еще быстрее вернуться на родину, чтобы выставить себя героем окружающему миру.

«Истинные масштабы угрозы, которую папа прислал в Варшаву, становятся видны лишь после всестороннего изучения проблемы,» — вынужден был признаться самому себе Андропов. И существует только один действенный ответ на нее: Каролю придется самому выяснить, существует ли бог.

«Существует ли бог?» — подумал Андропов. На этот вопрос на протяжении веков разные люди давали разные ответы, до тех пор пока Карл Маркс и Владимир Ленин не решили его раз и навсегда — по крайней мере, применительно к Советскому Союзу. «Нет, — сказал себе Юрий Владимирович, решив, что ему уже слишком поздно пересматривать свой собственный ответ на этот вопрос. — Нет, никакого бога нет.» Жизнь — это то, что есть здесь и сейчас, и вместе со смертью приходит конец всему, так что надо приложить все силы, чтобы прожить жизнь как можно плодотворнее, срывая все плоды, до которых можешь дотянуться, и строя лестницу, чтобы достать остальные.

Но Кароль пытается пересмотреть это незыблемое тождество. Он хочет тряхнуть лестницу — а может быть, дерево? Ответ на этот вопрос лежит слишком глубоко.

Развернувшись в кресле, Андропов налил в рюмку водку из графина и задумчиво пригубил ее. Кароль стремится насадить свою лживую веру, хочет встряхнуть самоё основание Советского Союза и его многочисленных союзников, пытается убедить народы в том, что лучше верить в бога, чем в коммунизм. Своими действиями он разрушает работу поколений, и этого нельзя допустить любой ценой. Но помешать Каролю нельзя. Как нельзя заставить его отступиться. Нет, дерзкого поляка надо остановить, раз и навсегда, окончательно и бесповоротно.

Сделать это будет непросто, и это будет сопряжено со значительным риском. Однако еще опаснее не делать ничего — опаснее для Андропова, для его коллег по Политбюро, для всей страны.

Поэтому Кароль Войтыла должен будет умереть. Первым делом надо составить план. Затем доложить о нем Политбюро. Прежде чем предлагать действие, необходимо четко его спланировать, чтобы гарантировать успех. Что ж, именно для этой цели и существует КГБ, не так ли?

Глава пятая Сближение

Привыкший вставать рано, где-то в половине седьмого, Юрий Владимирович принял душ, побрился, оделся и сел завтракать. Его завтрак состоял из ветчины, омлета из трех яиц и толстого куска черного хлеба с датским маслом. Растворимый кофе был сделан в Западной Германии, как и бытовая техника на кухне. За завтраком Андропов ознакомился с утренней «Правдой», подборкой материалов из западной прессы, переведенных лингвистами КГБ, и отчетами, подготовленными за ночь в центральном управлении на площади Дзержинского и доставленных к нему на квартиру курьером в шесть часов утра. Сегодня ничего важного, подумал он, закуривая третью за утро сигарету и наливая вторую чашку кофе. Одна рутина. Вчера вечером американский президент не размахивал саблей, что является приятной неожиданностью. Возможно, он мирно задремал перед телевизором, как это частенько происходит с Брежневым.

Интересно, как долго Леонид еще сможет возглавлять Политбюро? Определенно, сам он на пенсию не уйдет. В этом случае его детям придется плохо, а удовольствие быть членами монаршей семьи Советского Союза слишком велико, чтобы они позволили своему отцу пойти на такой шаг. Коррупция поразила все общество. Сам Юрий Владимирович не был болен этим страшным недугом — больше того, он верил, что именно в этом и кроется корень всего зла. Вот почему нынешнее состояние дел казалось ему таким удручающим. Он может — он должен спасти страну, не дать ей рухнуть в пучину хаоса. «Конечно, если только я проживу достаточно долго, а Брежнев скоро умрет.» Определенно, здоровье Леонида Ильича ухудшалось с каждым днем. Ему удалось бросить курить — и это в семьдесят шесть лет, что, вынужден был признаться самому себе Юрий Владимирович, уже само по себе было впечатляющим, — но он впал в старческое слабоумие. Брежнев не мог долго сосредоточивать внимание на одном предмете, его постоянно подводила память. Временами он засыпал на важных совещаниях, к недовольству своих коллег. Однако его хватка за власть оставалась железной. В свое время сам Брежнев мастерски проведенными политическими интригами подстроил смещение Никиты Сергеевича Хрущева, и в Кремле никто не забыл эту пикантную подробность новейшей истории. Однако подобными уловками едва ли можно было свалить человека, который был сам искушен в них. Никто не смел даже предлагать Леониду удалиться на покой — если и не окончательно отойти от дел, то хотя бы передать часть своих чисто административных обязанностей другим, чтобы иметь возможность сосредоточиться на решении самых важных вопросов. Американский президент не так уж намного моложе Брежнева, но он ведет здоровый образ жизни, а может быть, все дело в его более крепкой крестьянской наследственности.

В подобные минуты раздумий Андропов ловил себя на том, как странно, что он сам выступает против коррупции подобного рода. Именно как таковую он воспринимал все это, но ему редко приходило в голову задаваться вопросом, а почему так происходит. В эти моменты Юрий Владимирович снова вставал на позиции учения Маркса, с которым расстался много лет назад, потому что даже ему требовалась какая-то морально-этическая опора, а ничего другого в его распоряжении не было. Как это ни странно, в этих вопросах марксизм и христианская религия сходились во мнении. Должно быть, это произошло совершенно случайно. В конце концов, Карл Маркс был иудеем, а не христианином, и вряд ли мог отвергать и громить религиозное учение, чуждое ему и его народу. Председатель КГБ решительно тряхнул головой, прогоняя все эти мысли. С него достаточно профессиональных забот.

Послышался осторожный стук в дверь.

— Войдите, — окликнул Андропов, по звуку поняв, кто это.

— Товарищ председатель, машина подана, — доложил начальник охраны.

— Благодарю вас, Владимир Степанович.

Встав из-за стола, Андропов надел пиджак и приготовился ехать на работу.

Четырнадцатиминутная дорога по центру Москвы прошла без каких-либо происшествий. Лимузин ЗИЛ ручной сборки внешне напоминал американскую машину «Чекер», какие используются в качестве такси. Он несся прямо посередине широких улиц, расчищенных сотрудниками московской милиции, чья задача заключалась исключительно в том, чтобы обеспечивать беспрепятственный проезд высокопоставленных государственных деятелей. Милиционеры торчали на перекрестках все дни напролет, в летний зной и в беспощадную зимнюю стужу, расставленные через каждые три квартала, и следили за тем, чтобы никакие посторонние машины не перегораживали проезжую часть. Дорога получалась быстрой и удобной, как перелет на вертолете, но гораздо более щадящей для нервов.

«Московский центр», как в разведках всего мира именовалось центральное управление КГБ, размещался в бывшем здании главного правления страховой компании «Россия». Судя по всему, это была очень могущественная и влиятельная компания, раз она выстроила подобный домище. Лимузин Андропова въехал через ворота во внутренний двор, прямо к массивным дубовым дверям, отделанным бронзой. Председателя встретили вытянувшиеся по стойке «смирно» дежурные в форме, сотрудники Девятого управления. Войдя в здание, Юрий Владимирович прошел к лифту, который, разумеется, специально ждал его, и поднялся на последний этаж. Его помощник всмотрелся в лицо своего шефа, как поступают ему подобные во всем мире, и, естественно, ничего не увидел: Андропов владел своими чувствами не хуже профессионального картежника. В коридоре последнего этажа за дверью в приемную секретаря на протяжении пятнадцати метров тянулась глухая стена. Это объяснялось тем, что отдельной двери в кабинет председателя не было. Вместо этого в углу приемной стоял шкаф для одежды, и именно внутри него была спрятана дверь. Эта хитрость восходила к эпохе Лаврентия Берии, возглавлявшего советские секретные службы при Сталине. Берия по необъяснимой причине панически боялся покушения на свою особу, чем и объяснялась эта странная мера безопасности, предусмотренная на тот случай, если отряду боевиков удастся проникнуть в самое сердце центрального управления НКВД. Андропов находил эти меры предосторожности театральными, однако они являлись чем-то вроде освященной временем традиции. И кроме того, это не переставало забавлять редких гостей председателя КГБ — в любом случае, потайная дверь уже давно перестала быть секретом для тех, кто допускался на последний этаж.

Распорядок дня Юрия Владимировича оставлял ему утром перед началом летучки пятнадцать свободных минут на просмотр свежих газет. Далее следовали совещания, намеченные за несколько дней, а то и недель вперед. Сегодня практически все они должны были быть посвящены вопросам внутренней безопасности, и только перед самым обедом сотрудник секретариата ЦК партии договорился о беседе касательно сугубо политических дел. «Ах да, ситуация в Киеве,» — вспомнил Андропов. Став председателем КГБ, Юрий Владимирович быстро пришел к выводу, что партийные проблемы бледнеют в сравнении с той богатой палитрой задач, которые приходится решать здесь, в доме номер два по площади Дзержинского. В уставе КГБ, насколько подобная организация могла иметь хоть какие-то ограничения, он назывался «щитом и мечом» коммунистической партии. Следовательно, теоретически его главная миссия состояла в том, чтобы бдительно присматривать за теми советскими гражданами, которые относятся к правительству своей страны без должного энтузиазма. Эти люди, окрыленные Хельсинской декларацией, причиняли все большую и большую головную боль. Семь лет назад Советский Союз подписал в столице Финляндии декларацию прав человека, и кое-кто, по-видимому, отнесся к этому совершенно серьезно. Что хуже, так называемые «борцы за гражданские свободы» постоянно привлекали к себе внимание западных средств массовой информации. Журналисты способны поднимать большой шум, а теперь на них уже нельзя хорошенько прикрикнуть — по крайней мере, на некоторых из них. Капиталистический мир почитает «свободную прессу» чуть ли не как божество и ждет, что так же в точности к ней будут относиться и все другие, хотя на самом деле ни для кого не секрет, что все журналисты являются в той или иной степени шпионами. Забавно видеть, как американское правительство в открытую запрещает своим разведывательным службам использовать в качестве прикрытия удостоверения журналистов. Все остальные шпионские ведомства в мире прибегают к этому без зазрения совести. Как будто американцы собираются соблюдать свои белоснежно чистые законы, которые были приняты только для того, чтобы остальные страны не возражали против дотошных корреспондентов «Нью-Йорк таймс», выпытывающих все их секреты. Просто абсурд какой-то. Абсолютно все без исключения иностранцы, приезжающие в Советский Союз, являются шпионами. Это ни для кого не секрет, и именно поэтому в составе КГБ имеется многочисленное Второе главное управление, чьей задачей является контрразведка.

Ну а проблема, из-за которой он целый час не мог заснуть вчера вечером, по сути является такой же, не так ли? Если заглянуть в корень. Юрий Владимирович нажал кнопку коммутатора внутренней связи.

— Да, товарищ председатель, — тотчас же ответил секретарь — естественно, мужчина.

— Попроси Алексея Николаевича заглянуть ко мне.

— Сию минуту, товарищ председатель.

Если верить часам на столе Андропова, прошло ровно четыре минуты.

— Здравствуйте, товарищ председатель.

Полковник Алексей Николаевич Рождественский из Первого главного — «иностранного» управления, опытный оперативный работник, много лет провел в Западной Европе, хотя еще ни разу не бывал в Западном полушарии. Талантливый разведчик, создатель разветвленной агентурной сети, он недавно перешел в центральный аппарат и стал советником Андропова по оперативной работе. Невысокий, не слишком красивый, Рождественский относился к тем людям, которые обладают способностью становиться невидимыми на улицах любого города мира, чем отчасти и объяснялся его успех.

— Алексей, у меня одна проблема теоретического плана. Насколько я помню, ты работал в Италии.

— Да, товарищ председатель, три года в римском отделении, под началом полковника Годеренко. Он по-прежнему наш резидент в Риме.

— И как он, знает свое дело? — спросил Андропов.

Выразительный кивок.

— Да, товарищ председатель, Годеренко — отличный оперативный работник. Создал в Риме хорошую сеть. Я многому у него научился.

— Насколько хорошо он знает Ватикан?

Рождественский недоуменно заморгал.

— А там особенно знать нечего. Да, у нас есть кое-какие контакты, однако серьезного внимания мы Ватикану никогда не выделяли. По очевидным причинам, внедрение в Католическую церковь является очень сложной задачей.

— Ну а через нашу Православную церковь? — спросил Юрий Владимирович.

— Там у нас тоже есть определенные контакты, и нам поступает кое-какая информация, но она крайне редко оказывается ценной. Как правило, все ограничивается слухами, но даже и тут мы не получаем ничего такого, что не могли бы получить через другие каналы.

— Насколько хорошо охраняется папа римский?

— Вы имеете в виду, как физическое лицо? — уточнил Рождественский, гадая, куда клонит председатель.

— Совершенно верно, — подтвердил Андропов.

Рождественскому показалось, что температура его крови понизилась на несколько градусов.

— Товарищ председатель, папа римский имеет личную охрану, которая осуществляет в основном пассивные меры безопасности. Его телохранители — швейцарцы, в штатской одежде, — а те шуты в маскарадных костюмах и полосатых штанах служат исключительно для показных целей. Разве что иногда схватят какого-нибудь чересчур пылкого верующего, опьяненного близостью к первосвященнику. Я даже не могу со всей определенностью утверждать, что они носят при себе оружие, хотя надо исходить из предположения, что они вооружены.

— Очень хорошо. Я хочу знать, насколько трудной является задача подойти к папе достаточно близко. Вы можете сказать что-нибудь на этот счет?

«Ага, вот оно что!» — подумал Рождественский.

— Есть ли у меня какой-то личный опыт? Нет, товарищ председатель. Находясь в Риме, я несколько раз посещал Ватикан. Как вы можете себе представить, там собраны потрясающие собрания произведений искусства, а это очень интересовало мою жену. Я водил ее в Ватикан раз десять. Там повсюду кишат священники и монашки. Должен признаться, я специально не присматривался к мерам безопасности, но ничего бросающегося в глаза нет, если не считать очевидных предосторожностей, направленных на борьбу с воровством и вандализмом. В музеях есть сторожа, чья основная обязанность, похоже, заключается в том, чтобы объяснять посетителям, где находится туалет. Сам папа живет в папских покоях, примыкающих к собору Святого Петра. Там я ни разу не был. Это не то место, к которому я проявлял профессиональный интерес. Насколько мне известно, наш посол время от времени бывает там в связи со своими дипломатическими обязанностями, но меня никогда не приглашали. Понимаете, товарищ председатель, я занимал должность торгового представителя и считался фигурой слишком низкого ранга, — объяснил Рождественский. — Вы говорите, что хотите знать, легко ли приблизиться к папе. Полагаю, под этим вы понимаете…

— На расстояние пять метров. Если можно, ближе, но минимум пять метров. «Дальность выстрела из пистолета,» — тотчас же догадался Рождественский.

— Лично я не располагаю всей необходимой информацией. Этот вопрос надо переадресовать полковнику Годеренко и его людям. Время от времени папа римский устраивает аудиенции верующим. Как на них попасть, я не знаю. Кроме того, папа иногда появляется на людях, с самыми различными целями. Я не могу сказать, кто определяет распорядок подобных мероприятий.

— Что ж, давайте выясним, — мягко предложил Андропов. — Докладывать будете непосредственно мне. Больше никому ни слова об этом.

— Слушаюсь, товарищ председатель, — вытянулся в струнку полковник, получив приказ. — Когда приступить?

— Немедленно, — самым спокойным тоном произнесАндропов.

— Я лично займусь этим, товарищ председатель, — заверил Рождественский.

У него на лице не отобразилось никаких чувств. Впрочем, их у Рождественского и не было. В подготовку офицеров КГБ не входило закаливание моральных принципов, по крайней мере, вне политики, где им, наоборот, предписывалось обладать непоколебимостью стали. Приказы вышестоящего начальства обладали силой воли всевышнего. В настоящий момент Алексея Николаевича беспокоили лишь возможные политические последствия предполагаемого события, по разрушительной силе сопоставимого с взрывом мощной ядерной бомбы. От Москвы до Рима больше тысячи километров, однако даже такого расстояния, наверное, окажется недостаточно, чтобы избежать радиоактивного заражения. Однако, политические вопросы не входили в компетенцию Рождественского, и он решительно выбросил из головы все эти вопросы — по крайней мере, на настоящий момент. В это время на столе председателя зазвонил коммутатор внутренней связи. Юрий Владимирович щелкнул правым тумблером в верхнем ряду.

— Да?

— Товарищ председатель, прибыл первый из тех, кому вы назначили встречу.

— Алексей, сколько тебе нужно времени? — обратился Андропов к Рождественскому.

— Думаю, хватит нескольких дней. Насколько я понимаю, вы хотите получить точную оценку. Исходя из каких данных?

— Нет, пока что лишь предварительные прикидки, — уточнил Юрий Владимирович. — Мы еще не собираемся ничего предпринимать.

— Будет исполнено, товарищ председатель. Я немедленно спущусь в центр связи.

— Замечательно. Благодарю, Алексей.

— Служу Советскому Союзу! — автоматически ответил Рождественский.

Полковник снова вытянулся по стойке «смирно», развернулся кругом через левое плечо и шагнул к двери. Выходя в приемную секретаря, ему, как и большинству людей, пришлось пригнуться. Затем Рождественский повернул направо и вышел в коридор.

«Итак, действительно, как приблизиться к папе римскому, этому польскому священнику?» — ломал голову Рождественский. По крайней мере, это был интересный теоретический вопрос. В КГБ работало великое множество ученых, вплоть до академиков, которые занимались изучением самых различных вопросов, от того, как физически устранить глав иностранных государств — что могло оказаться полезным в случае начала крупномасштабной войны — до того, как лучше выкрасть из какой-нибудь клиники историю болезни. Широкий спектр операций, проводимых КГБ, практически не знал границ.

Полковник Рождественский шел к лифтам, размышляя о задаче, поставленной председателем, однако по его лицу нельзя было ничего прочесть. Нажав кнопку, он подождал сорок секунд, и двери лифта открылись.

— В подвал, — распорядился Рождественский.

Каждым лифтом управлял лифтер. Кабина лифта представляла собой слишком соблазнительное место для устройства тайника, чтобы ее можно было оставлять без присмотра. В дополнение лифтеры были специально обучены следить за тем, чтобы никто никому ничего скрытно не передавал. В этом здании не доверяли никому. Оно хранило в себе слишком много секретов. Если во всем Советском Союзе и было какое-то место, куда противник хотел бы внедрить своего агента, так это сюда, поэтому все вели друг с другом какую-то зловещую игру в подозрительность, присматриваясь, прислушиваясь, пытаясь в каждом слове найти какой-то скрытый контекст. Разумеется, здесь, как и везде, люди заводили друзей. Они болтали с ними о женах и детях, о спорте и о погоде, советовались, покупать ли машину или дачу, если это были счастливчики, поднявшиеся на вершину служебной лестницы. Но никто и никогда не говорил о работе, кроме как со своими непосредственными коллегами, да и то только в специальных помещениях, предназначенных для подобных целей. Рождественскому даже в голову не приходило, что подобные режимные ограничения существенно снижали производительность труда и затрудняли эффективную деятельность ведомства. Осмотрительность, граничащая с тотальной подозрительностью, являлась составной частью религии, которую исповедовали в Комитете государственной безопасности.

Для того, чтобы попасть в центр связи, надо было пройти через особый контрольно-пропускной пункт. Взглянув на фотографию на пропуске, дежурный прапорщик молча махнул рукой, пропуская Рождественского.

Разумеется, полковнику уже приходилось бывать здесь достаточно часто, чтобы его знали в лицо все старшие операторы, и он, в свою очередь, знал их. Столы были расставлены так, чтобы между ними оставалось свободное пространство, и шум работающих телетайпов не позволял даже самому чувствительному слуху разобрать на расстоянии трех — четырех метров слова, произнесенные нормальным голосом. Это обстоятельство, как и практически все остальное в обустройстве центра связи, стало следствием многолетнего совершенствования мер безопасности, которые к настоящему времени приблизились к абсолютному идеалу. Правда, это не мешало специалистам с третьего этажа хмуро бродить по центру, выискивая малейшие погрешности.

Рождественский подошел к столу дежурного офицера центра связи.

— Доброе утро, Олег Иванович, — поздоровался он.

Оторвавшись от бумаг, Зайцев посмотрел на посетителя, уже пятого — хотя рабочий день еще только начался — пятого человека, отвлекавшего его от работы.

— Здравия желаю, товарищ полковник. Чем могу вам помочь? — вежливо поинтересовался он, обращаясь к старшему по званию.

— Специальное сообщение нашей разведке в Риме, лично резиденту. Полагаю, в данном случае надо будет воспользоваться одноразовым шифровальным блокнотом. И мне бы хотелось, чтобы вы лично занялись этим.

«А не поручали это шифровальщику,» — не стал добавлять Рождественский. Это достаточно неожиданное отступление от правил сразу же пробудило у Зайцева любопытство. Ему самому в любом случае придется ознакомиться с текстом. Но отстранение шифровальщика уменьшало вдвое число тех, кто прочтет конкретно это сообщение.

— Хорошо. — Майор Зайцев взял бланк формуляра и карандаш. — Диктуйте.

— Совершенно секретно. Срочно. Особая важность. Рим, резиденту полковнику Руслану Борисовичу Годеренко. Текст сообщения: Оцените возможности получения физического доступа к папе римскому и немедленно доложите. Подпись: Москва, центральное управление, председатель комитета. Это все.

— Все? — удивленно переспросил Зайцев. — А если полковник Годеренко захочет уточнить, что именно имеется в виду? Формулировка очень туманная.

— Руслан Борисович поймет все правильно, — заверил его Рождественский.

Он понимал, что Зайцев задал вопрос не из праздного любопытства. Использование одноразовых шифровальных блокнотов представляло достаточно сложную процедуру, поэтому сообщения, кодирующиеся таким способом, должны были быть сформулированы четко и подробно, чтобы исключить последующий обмен вопросами и уточнениями, которые могли бы скомпрометировать закрытый канал связи. Данное сообщение будет передано по телексу и противник однозначно его перехватит. По формату сообщения можно будет определить, что оно было закодировано с использованием одноразового шифровального блокнота и, следовательно, содержит какую-то важную информацию. А значит, над ним начнут биться американские и английские дешифровальщики, а этих мастеров своего дела следует опасаться. Проклятие, западные разведслужбы работают в тесном взаимодействии.

— Как прикажете, товарищ полковник. Сообщение будет отправлено через час. — Зайцев сверился с настенными часами, убеждаясь, что у него хватит времени. — Оно будет лежать на столе полковника Годеренко, когда тот придет на работу.

«Руслану потребуется минут двадцать на то, чтобы его расшифровать, — прикинул Рождественский. — Запросит ли он уточнений, как предположил Зайцев? Вероятно. Годеренко — человек осторожный, дотошный, у него тонкое политическое чутье. Даже несмотря на то, что под приказом стоит подпись Андропова, Руслан Борисович обязательно захочет выяснить, в чем дело.»

— Если придет ответ, сообщите мне сразу же, как только он будет расшифрован.

— Связь по данному вопросу осуществлять через вас? — спросил Зайцев, проверяя, что все понял правильно.

В конце концов, под сообщением, продиктованным полковником Рождественским, стояла подпись председателя КГБ.

— Совершенно верно, товарищ майор.

Кивнув, Зайцев протянул Рождественскому бланк формуляра сообщения, чтобы тот его заполнил и поставил свою подпись. В КГБ каждый шаг оставлял бумажный след. Получив обратно формуляр, Зайцев его проверил. Текст сообщения, отправитель, адресат, метод шифрования, исполнитель… да, все на месте, все графы заполнены, подпись есть. Майор поднял взгляд.

— Товарищ полковник, я немедленно займусь зашифрованием. Я свяжусь с вами, чтобы уточнить точное время передачи сообщения. — Кроме того, надо будет отправить копию текста в архив. Сделав последние отметки, Зайцев протянул полковнику написанный под копирку второй экземпляр. — Вот идентификационный код. Он также будет использоваться для ссылок до тех пор, пока вы не захотите его изменить.

— Благодарю вас, товарищ майор.

Полковник Рождественский вышел.

Олег Иванович снова взглянул на часы. Римское время отстает от московского на три часа. Десять — пятнадцать минут уйдет у резидента на расшифровку сообщения — Зайцев знал, как медленно ковыряются с шифровальными блокнотами оперативники, — еще какое-то время понадобится ему для того, чтобы осмыслить приказ, а что потом?… Зайцев мысленно заключил пари сам с собой. Римский резидент пришлет запрос с требованием разъяснений. Это ясно, как белый свет. Майор уже несколько лет занимался отправкой и приемом сообщений. Годеренко — человек осторожный, он любит, чтобы все было разложено по полочкам. Поэтому Зайцев оставил шифровальный блокнот в столе, чтобы быть готовым принять ответ. Он подсчитал: в сообщении было 246 символов, включая знаки препинания и пробелы. Жаль, что нельзя повозиться с ним, воспользовавшись одним из новеньких американских компьютеров, с которыми играются наверху. Однако нет смысла сожалеть о невозможном. Достав из ящика стола формуляр шифровальных блокнотов, Зайцев записал в него номер блокнота, в чем не было никакой необходимости, и направился в противоположный конец комнаты. Он и так знал на память номера почти всех блокнотов — наверное, это было следствие увлечения шахматами.

— Блокнот номер сто пятнадцать восемьсот девяносто, — сообщил Зайцев сотруднику, отгороженному толстым пуленепробиваемым стеклом, и протянул ему листок бумаги с цифрами.

Сотрудник, пожилой мужчина пятидесяти семи лет, как и почти все из тех, кто работал здесь, сделал несколько шагов до металлического стеллажа и нашел нужный блокнот. Блокнот представлял из себя скоросшиватель размером десять на двадцать пять сантиметров с вставленными перфорированными листами бумаги, количеством сотен пять, а то и больше. Текущая страница была отмечена закладкой.

Листы блокнота напоминали страницы обычного телефонного справочника, но только при ближайшем рассмотрении выяснялось, что буквы не образуют слов ни на одном известном языке, если только не чисто случайно. В среднем таких на странице встречалось два-три. На самой окраине Москвы, у Московской кольцевой автомобильной дороги, находилось здание того самого управления, к которому относился майор Зайцев, — Восьмого главного управления КГБ, отвечавшего за создание своих шифров и вскрытие чужих. На крыше здания была установлена очень чувствительная антенна, подключенная к телетайпной машине. Установленный между антенной и телетайпом приемник ловил случайный электромагнитный шум атмосферы и преобразовывал эти «сигналы» в точки и тире азбуки Морзе, которые прилежно распечатывал подключенный телетайп. Причем подобных машин было несколько, и они были перекрестно подключены друг к другу, и в результате случайный атмосферный шум, многократно накладываясь на себя, превращался в абсолютно бессмысленную белиберду. Именно на основе этой белиберды и изготавливались одноразовые шифровальные блокноты. Считалось, что последовательность знаков в них является совершенно случайной, посредством любых математических формул ее нельзя описать и, следовательно, дешифровать. Одноразовые шифровальные блокноты во всем мире считались самым надежным средством закрытия информации. Это было очень важно, поскольку американцы являлись общепризнанными мировыми лидерами в криптографии. Операция «Венона», осуществленная специалистами АНБ, позволила вскрыть советские шифры конца сороковых — начала пятидесятых годов, от чего до сих пор не могло до конца опомниться Восьмое управление. Однако самые надежные одноразовые блокноты были очень сложными и неудобными в использовании, даже в опытных руках майора Зайцева. Но тут уж ничего не попишешь. Сам Андропов пожелал узнать, как получить физический доступ к папе римскому.

И только сейчас до Зайцева дошло: получить физический доступ к папе? Зачем это может кому бы то ни было понадобиться? Уж конечно же, у Юрия Владимировича нет ни малейшего желания исповедоваться.

Что означает этот загадочный приказ, который ему необходимо передать?

Полковник Годеренко, резидент КГБ в Риме, очень опытный оперативный работник; в развернутой им агентурной сети работают итальянцы и граждане других государств. Годеренко передает в Москву информацию самого различного плана, как имеющую бесспорную ценность, так и просто любопытную, хотя последнюю потенциально можно использовать для компрометации влиятельных персон, падких на пагубные пристрастия. Интересно, этому пороку подвержены исключительно сильные мира сего, или же просто высокое положение дает им возможность предаваться таким развлечениям, о которых мечтают все, но позволить себе могут лишь немногие? Каким бы ни был ответ на этот вопрос, Рим — самый подходящий город для того, чтобы выяснить это. «Город цезарей, — подумал Зайцев, — иначе и быть не может.» Ему вспомнились книги по истории и географии, посвященные Риму и его эпохе, которые ему довелось прочесть, — в Советском Союзе и классическая история сопровождалась политическими комментариями, правда, в незначительном объеме. Политическая составляющая добавлялась ко всем аспектам жизни, и для людей мыслящих это было самым тяжелым испытанием, с которым многие не справлялись и искали спасения в пьянстве — что в СССР, конечно, едва ли можно было считать чем-то из ряда вон выходящим.

Ну да ладно, пора возвращаться к работе. Зайцев достал из верхнего ящика шифровальный циферблат. Внешне он чем-то напоминал наборный диск обычного телефона — колесо с отверстиями устанавливалось на букве, подлежащей зашифрованию, после чего поворачивалось так, чтобы совместиться с очередной буквой из шифровального блокнота. Сейчас Зайцев начал работать с двенадцатой строчки на 284-й странице. Эта ссылка будет указана в первой строчке сообщения, чтобы адресат на приемном конце понял, как из полученной по каналу связи галиматьи получить осмысленный текст.

Работа была очень трудоемкая, даже несмотря на наличие шифровального циферблата. Зайцеву приходилось выбирать очередную букву открытого текста, написанного на бланке формуляра, затем отыскивать соответствующую букву на отпечатанной странице шифровального блокнота, настраивать циферблат, после чего записывать результат. Он вынужден был каждый раз откладывать карандаш, крутить диск, снова брать в руку карандаш, проверять результат — в данном случае, дважды, — и начинать все сначала. (Шифровальщики, которые больше ничем не занимались, работали двумя руками, но Зайцеву так и не удалось освоить это искусство.) Занятие это было архинудным, едва ли подходящим для человека, окончившего механико-математический факультет московского университета. «Все равно, что проверять диктанты в начальной школе,» — мысленно проворчал Зайцев. У него ушло больше шести минут на то, чтобы зашифровать такое короткое сообщение. Он справился бы с работой быстрее, если бы ему разрешили воспользоваться помощью второго шифровальщика, однако это явилось бы нарушением правил, а правила были несокрушимо твердыми.

Затем, когда все было закончено, Зайцев вынужден был повторить весь процесс от начала и до конца, проверяя, что он не допустил ни одной ошибки, потому что любая ошибка приведет к неисправимому сбою на приемном конце. Если это все-таки произойдет, Олег Иванович с чистым сердцем свалит всю вину на оператора телетайпа — как, впрочем, поступал не он один. Еще четыре с половиной минуты упорного труда убедили Зайцева в том, что ни одной ошибки не сделано. Хорошо.

Поднявшись из-за стола, Зайцев направился в противоположный угол комнаты и через дверь попал в передающий центр. Стоящий там шум любого нормального человека мог свести с ума. Все телетайпы были очень старые — если честно, один из них был еще вывезен после войны из Германии; их грохот напоминал треск пулеметов, но только без бухания взорвавшихся пороховых зарядов. Перед каждым аппаратом сидел машинист-наборщик в форме — одни мужчины, сидящие прямо, словно изваяния, руки словно прикреплены к клавиатуре. Все были в изолирующих наушниках, чтобы оглушительный шум не свел их в психиатрическую лечебницу. Зайцев протянул зашифрованное сообщение старшему смены; тот, не сказав ни слова, — он тоже был в наушниках, — отнес листок к крайнему левому наборщику в последнем ряду и закрепил его на вертикальном пюпитре за клавиатурой. В верхней части листа был обозначен идентификационный код адресата. Наборщик набрал нужный номер и дождался пронзительного звонка телетайпа на противоположном конце — этот сигнал был рассчитан на то, чтобы проникать сквозь наушники, и все же он дополнительно сопровождался желтой лампочкой, вспыхнувшей на аппарате. После этого машинист стал набирать бессмысленный текст.

Зайцеву никак не удавалось понять, как наборщикам удается не сходить с ума. Человеческий рассудок стремится к четкому рисунку и здравому смыслу, но для того, чтобы набрать что-нибудь вроде «ЬКЯЛННЕТПТН», требовалось механическое внимание к мельчайшим подробностям и полное отрицание всего человеческого. Зайцев от кого-то слышал, что все наборщики великолепно играют на фортепиано, но он был уверен, что этого не может быть. Даже в самом диссонирующем музыкальном произведении обязательно присутствует хоть какая-то объединяющая гармония. Однако в тарабарской грамоте, полученной с помощью одноразовых шифровальных блокнотов, отсутствовало и это.

Через несколько мгновений наборщик оторвался от листа:

— Передача закончена, товарищ майор.

Кивнув, Зайцев вернулся к столу старшего смены.

— Если поступит любая информация с этим идентификационным номером, немедленно поставьте меня в известность.

— Слушаюсь, товарищ майор, — подтвердил старший смены, делая отметку в списке первоочередных дел.

Покончив с этим, Зайцев направился к своему столу, на котором громоздилась высокая гора документов, работа с которыми — занятие лишь немногим менее тупое, чем набор бессмысленных текстов, которым занимались роботы в соседнем зале.

Будильник запищал в пятнадцать минут шестого. Просыпаться в такое время человеку цивилизованному просто неприлично. Райан напомнил себе, что дома всего четверть первого ночи. Однако эта мысль не принесла облегчения. Сбросив с кровати одеяло, он встал и побрел в ванную. Им до сих пор еще надо привыкать и привыкать к новому дому. Бачок в туалете смывал так же, как дома, но вот раковина… «Какого черта, — недоумевал Райан, — вам нужно два крана, чтобы наполнять раковину водой, один для холодной, и один для горячей?» В Америке можно было просто подставить руки под струю воды, черт побери, но здесь приходилось сначала смешивать воду в раковине, а это существенно замедляло процесс умывания. Очень трудно было заставить себя начинать утро с того, чтобы посмотреть на свое отражение в зеркале. «Неужели я действительно выгляжу так погано?» — неизменно гадал Райан, возвращаясь из ванной в спальню, чтобы похлопать жену по плечу.

— Уже пора, дорогая.

Чисто женское недовольное ворчание.

— Да, знаю.

— Мне принести малыша Джека?

— Нет, пусть еще поспит, — отговорила его Кэти.

Вчера вечером этот молодой человек никак не желал угомониться и лечь спать. Так что сейчас, разумеется, у него не будет ни малейшего желания просыпаться.

— Как скажешь.

Джек направился на кухню. Для того, чтобы приготовить кофе, требовалось лишь нажать кнопку кофеварки, и с этой задачей Райан мог справиться самостоятельно. Как раз перед тем, как лететь в Великобританию, он познакомился с исполнительным директором одной молодой, но перспективной американской компании. Компания занималась продажей элитных сортов кофе, а поскольку Джек считал себя кофейным гурманом, он инвестировал в компанию сто тысяч долларов и купил себе кое-что из ее продукции. Никто не спорит, Англия — хорошая страна, но это не то место, куда следует приезжать истинным ценителям кофе. Хорошо хоть настоящий американский «Максвелл хауз» можно будет покупать на американской авиабазе; кроме того, надо будет договориться с этой новой компанией — кстати, называлась она «Старбакс», — чтобы ему прислали что-нибудь получше.

Райан мысленно взял это на заметку. Затем ему захотелось узнать, чем собирается кормить его за завтраком Кэти. И что с того, что она высококлассный хирург-офтальмолог, — Кэти считала кухню своей вотчиной. Мужу дозволялось лишь резать бутерброды и смешивать коктейли, но и только. Впрочем, это полностью устраивало Джека, для которого духовка была неизведанной землей. Плита в доме была газовая, как и у его матери, но только производства другой фирмы. Райан поковылял к входной двери, надеясь найти свежую газету.

Газета уже лежала в ящике. Райан подписался на «Таймс», в дополнение к которой покупал на вокзале в Лондоне «Интернешнал геральд трибюн». Затем он включил телевизор. Примечательно, что в пригороде, где они поселились, уже была развернута пробная система кабельного телевидения, и — о чудо! — в числе каналов была и новая американская служба новостей Си-эн-эн. Значит, Англия все же потихоньку становится цивилизованной страной. Райан как раз успел на спортивный выпуск и узнал результаты бейсбольных матчей. Вчера вечером «Ориолс» одержал верх над Кливлендом 5-4, уложившись в основное время. Сейчас игроки наверняка лежали в кровати, отсыпаясь после пива, выпитого после игры в баре гостиницы. Как отрадно это сознавать! Им предстоит давить подушку по меньшей мере еще восемь часов. В начале очередного часа ночная бригада Си-эн-эн в Атланте подвела итог событиям истекшего дня. Ничего примечательного. Состояние экономики по-прежнему оставалось нестабильным. Индекс Доу-Джонса уже некоторое время устойчиво полз вверх, однако уровень безработицы, как всегда, плелся сзади с большим отставанием, и то же самое можно было сказать про голоса избирателей из числа людей труда. Что ж, это побочные следствия демократии. Райану пришлось напомнить себе, что его взгляды на экономику, вероятно, отличались от взглядов тех, кто плавил сталь и собирал «Крайслеры». Отец Джека состоял членом профсоюза; правда, надо уточнить, что он был лейтенантом полиции и относился скорее к управляющему звену, чем к рабочему классу. Райан-старший на всех выборах неизменно голосовал за демократов. Сам Джек не был зарегистрирован ни в какой партии, так как предпочитал оставаться независимым. По крайней мере, это позволяло существенно уменьшить количество мусора, которое приходило по почте; и, к тому же, кому какое дело до результатов предварительных выборов[393]?

— Доброе утро, Джек, — сказала Кэти, входя на кухню.

На ней был розовый халат, весьма поношенный, что было удивительно, поскольку Кэти всегда очень придирчиво следила за своей одеждой. Райан не спрашивал, но, наверное, с этим халатом у нее были связаны какие-то приятные воспоминания.

— Привет, крошка. — Поднявшись из-за стола, Джек встретил жену первым поцелуем за день, который сопровождался довольно вялыми объятиями. — Газету?

— Нет, я лучше оставлю ее на поезд.

Открыв холодильник, Кэти начала что-то из него доставать. Джек отвернулся.

— Ты сегодня утром пьешь кофе?

— Конечно. У меня не запланировано на сегодня никаких операций.

Если бы бы Кэти предстояли операции, она воздержалась бы от кофе, чтобы кофеин не вызвал даже малейшую дрожь в руках. Когда ковыряешься в глазном яблоке, подобное недопустимо. Нет, сегодняшний день будет посвящен знакомству с профессором Бирдом. Берни Кац хорошо знал профессора и считал его своим другом, что говорило о многом. Кроме того, Кэти — великолепный глазной хирург, поэтому у нее не должно было быть никаких причин беспокоиться по поводу перехода в новую клинику под начало нового директора. И все же, с чисто человеческой точки зрения, такие переживания были вполне объяснимы, хотя Кэти и старалась изо всех сил не подавать виду.

— Как ты смотришь на яичницу с беконом? — спросила она.

— Разве мне позволяется отравлять организм холестерином? — удивленно спросил муж.

— Один раз в неделю, — величественным тоном ответила доктор Райан.

Так, понятно: завтра утром Кэти будет кормить его овсянкой.

— С превеликим удовольствием, малыш, — обрадованно произнес Райан.

— Я знаю, что на работе ты все равно набьешь желудок всякой гадостью.

— Moi?[394]

— Да, наверняка это будут круассаны со сливочным маслом. Кстати, ты знаешь, что в круассанах и так полно масла?

— Хлеб без масла — все равно что душ без мыла.

— Это ты мне расскажешь после того, как с тобой случится первый сердечный приступ.

— Во время последнего медицинского обследования содержание холестерина у меня было… каким?

— Сто пятьдесят два, — недовольно зевнула Кэти.

— Но ведь это очень неплохо? — продолжал настаивать ее муж.

— Терпимо, — согласилась она.

Однако у нее самой содержание холестерина было всего сто сорок шесть миллиграммов на моль.

— Спасибо, дорогая, — поблагодарил жену Райан, открывая «Таймс» на страничке редакционной почты. Письма редактору были просто обхохочешься, и качество языка на протяжении всей газеты значительно превосходило то, что можно найти в американской прессе. «Что ж, надо быть справедливым, — рассудил Райан, — в конце концов, именно здесь и родился английский язык.» Изящное построение фраз временами граничило с поэзией, и порой его грубый американский взгляд не мог распознать всех нюансов стиля. Впрочем, будем надеяться, со временем это обязательно придет.

Вскоре кухня наполнилась знакомыми звуками и аппетитным ароматом жареного бекона. Кофе — с молоком, а не со сливками, — оказался весьма приличным, и новости были не из тех, которые способны омрачить завтрак. В целом все было не так уж и плохо, если не считать только этот жуткий ранний час, хотя и тут худшее уже осталось позади.

— Кэти!

— Да, Джек?

— Я тебе уже говорил, что люблю тебя?

Она нарочито подчеркнуто взглянула на часы.

— Ты немного запоздал, но я спишу это на ранний час.

— Дорогая, что тебе предстоит сегодня на работе?

— О, буду знакомиться с людьми, осмотрюсь вокруг. В первую очередь надо будет познакомиться с медсестрами. Надеюсь, те, которых мне выделили, меня не разочаруют.

— Это так важно?

— В хирургии самое страшное — это бестолковая медсестра. Но считается, что персонал клиники Хаммерсмита знает свое дело, а на взгляд Берни, профессор Бирд — один из лучших специалистов в своей области. Он преподает в медицинских колледжах Хаммерсмита и Морфилдса. Они с Берни знакомы уже двадцать лет. Бирд часто бывал в университете Джонса Гопкинса, но мне почему-то так ни разу и не пришлось с ним встретиться. Тебе глазунью?

— Да, пожалуйста.

Послышался треск разбиваемых яиц. Как и Джек, Кэти верила только добрым старым чугунным сковородам. Пусть их сложнее отмывать, зато яичница получается гораздо вкуснее. Наконец послышался щелчок отключившегося тостера.

Спортивная страничка сообщила Райану все, что только можно было узнать о европейском футболе, — и больше почти ничего.

— Как вчера сыграли «Янкиз»? — спросила Кэти.

— Какое мне до этого дело? — бросил Райан.

Сам он вырос вместе с «Ориолс», Милтом Паппасом и Бруксом Робинсоном. Его жена была страстной болельщицей «Янкиз». Это создавало много проблем в супружеской жизни. Ну да, Мики Мантл неплохо обращается с мячом, и маму свою, наверное, тоже очень любит, — но он выходит на поле в полосатой форме. И этим уже все сказано. Отложив газету, Райан налил жене кофе и, чмокнув ее в щечку, протянул чашку.

— Спасибо, дорогой.

Кэти выложила яичницу на тарелку.

Яйца внешне выглядели немного другими, как будто куриц кормили оранжевой кукурузой и желтки получились такими яркими. Однако на вкус они были превосходными. Пять минут спустя Райан, сытый и довольный, направился в душ, освобождая кухню жене.

Через десять минут он выбрал рубашку — хлопчатобумажную, белую с планкой, — галстук в полоску и булавку, оставшуюся со времени службы в морской пехоте. Ровно в шесть сорок послышался стук в дверь.

— Доброе утро.

Это была Маргарет ван дер Беек, няня и по совместительству горничная. Она жила всего в миле от дома и приезжала на своей машине. Порекомендованная кадровым агентством, мисс ван дер Беек была тщательно проверена Службой внутренней безопасности. Уроженка Южной Африки, дочь священника, она была худенькой, миловидной и очень обаятельной. В руках у нее была большая сумочка. Ее огненно-рыжие волосы, заставляющие вспомнить напалм, намекали на ирландское происхождение, но в действительности ее родители были потомками южноафриканских буров. Ее акцент отличался от речи местных жителей, однако все равно резал Джеку ухо.

— Доброе утро, мисс Маргарет. — Райан махнул рукой, приглашая молодую женщину в дом. — Дети еще спят, но, думаю, они проснутся с минуты на минуту.

— Для пятимесячного малыша маленький Джек спит очень спокойно.

— Быть может, все дело в разнице часовых поясов, — высказал вслух свою мысль Райан.

Кэти решительно заявила, что маленькие дети от этого не страдают, но Джек в это не поверил. В любом случае, маленький негодяй — Кэти рычала на Джека каждый раз, когда он употреблял это слово, — вчера вечером лег спать только в половине одиннадцатого. Кэти пришлось гораздо труднее, чем Джеку. Он мог спать, не обращая внимания на крики. Она не могла.

— Нам уже пора идти, дорогая, — окликнул жену Джек.

— Знаю, — последовал ответ.

Вслед за этим появилась и сама Кэти с сыном на руках, а за ней шла Салли в желтой пижаме, расшитой забавными зайчиками.

— Привет, моя маленькая девочка.

Нагнувшись, Райан подхватил дочь на руки.

Улыбнувшись, Салли вознаградила отца, яростно стиснув его в объятиях. Для Райана до сих пор оставалось необъяснимой загадкой, как дети могут просыпаться в таком хорошем настроении. Возможно, все дело в каком-то родственном инстинкте, который требует от них убедиться, что родители рядом, — тот же самый инстинкт заставляет их улыбаться мамочке и папочке буквально с первых дней жизни. Какие малыши все-таки умные.

— Джек, подогрей бутылочку с питанием, — бросила Кэти, направляясь с малышом к пеленальному столу.

— Будет исполнено, доктор, — прилежно ответил сотрудник аналитической разведки.

Вернувшись на кухню, Джек достал бутылочку с молочной смесью, приготовленной еще вчера вечером, — еще при рождении Салли Кэти ясно дала понять, что это мужская работа. Подобно передвиганию мебели и выносу мусора — домашним обязанностям, заложенным в мужчинах на генетическом уровне.

Движения Райана были автоматическими, словно у солдата, который чистит свою винтовку: отвинтить крышку, перевернуть соску, поставить бутылочку в кастрюлю с водой, зажечь газ, подождать несколько минут.

Однако вскоре этим будет заниматься мисс Маргарет. Джек увидел, как к дому подъезжает такси.

— Малыш, машина уже подана.

— Хорошо, уже иду, — последовал обреченный ответ.

Кэти каждый раз с тяжелым сердцем расставалась с детьми, чтобы ехать на работу. Впрочем, вероятно, то же самое можно сказать про всех матерей. Джек нетерпеливо наблюдал, как жена сходила в ванную, чтобы вымыть руки, затем появилась в строгом сером костюме и серым туфлям с матерчатым верхом в тон ему. Понятно, Кэти хочет одним своим видом произвести о себе хорошее впечатление. Поцеловать Салли, чмокнуть малыша — и она направилась к двери, которую предупредительно распахнул перед ней Джек.

Такси было обыкновенным седаном «Ленд-ровер» — классические английские такси с высоким салоном, в котором мужчинам можно не снимать цилиндр, разъезжали только по Лондону, хотя изредка старые машины добирались и до провинции. Райан еще вчера договорился о том, чтобы машина заехала за ними утром. Водителем был некий Эдвард Бивертон, выглядевший на удивление бодро для человека, чей рабочий день начинался раньше семи часов утра.

— Доброе утро, — поздоровался Джек. — Эд, познакомьтесь с моей женой. Это и есть красавица доктор Райан.

— Здравствуйте, мэм, — улыбнулся водитель. — Насколько я понял, вы хирург.

— Совершенно верно. Офтальмолог…

Муж не дал ей договорить:

— Кэти разрезает глаза, а затем зашивает их снова. Вам следует как-нибудь посмотреть на это, Эдди. Зрелище просто очаровательное.

Водитель поежился.

— Благодарю вас, сэр, но я, пожалуй, откажусь.

— Джек говорит это лишь для того, чтобы собеседника стошнило, — объяснила водителю Кэти. — К тому же, сам он слишком большой трус и никогда не присутствовал на хирургических операциях.

— И совершенно правильно, мэм. Лучше направлять к хирургу других, чем попадать самому.

— Прошу прощения?

— Вы ведь служили в морской пехоте?

— Совершенно верно. А вы?

— А я — в парашютно-десантном полку. Там нас и научили: лучше наносить увечья другим, чем получать их самому.

— Большинство морских пехотинцев подпишется под этим обеими руками, дружище, — усмехнувшись, согласился Райан.

— А нас на медицинском факультете учили совсем другому, — улыбнулась Кэти.

В Риме часы были вперед на один час. Полковник Годеренко, формально второй советник советского посольства в Италии, приблизительно два часа в день посвящал выполнению дипломатических обязанностей, но основное время отнимала работа в качестве резидента КГБ. Должность это была очень хлопотная. Рим являлся одним из основных нервных узлов НАТО, городом, в который стекалась самая разнообразная информация политического и военного плана, добыча которой и составляла основу профессиональной деятельности Годеренко. В его распоряжении были шесть помощников, из которых для одних разведка была основным занятием, а другие лишь привлекались время от времени. Все вместе они обеспечивали работу сети из двадцати трех агентов-итальянцев (среди них был также один немец), которые поставляли в Советский Союз информацию, по политическим или меркантильным соображениям. Конечно, было бы гораздо лучше, если бы агентами двигали исключительно идеологические побуждения, однако в последнее время все это быстро уходило в прошлое. Боннскому резиденту приходилось работать в более благоприятной обстановке. Немцы оставались немцами, и многих из них можно было убедить, что предпочтительнее помогать своим этническим братьям из ГДР, чем сотрудничать с американцами, англичанами и французами, именующими себя «друзьями отечества». Для Годеренко и остальных русских немцы никогда не станут союзниками, каких бы политических взглядов они ни придерживались, хотя фиговый листок марксизма-ленинизма порой мог оказываться весьма полезным.

В Италии все обстояло по-другому. Память о Бенито Муссолини быстро стерлась, и местных «истинных» коммунистов интересовал больше не марксизм, а вино и спагетти — если, конечно, не брать в счет террористов из «красных бригад», но этих опасных бандитов едва ли можно было считать надежными политическими союзниками. На самом деле просто беспощадные дилетанты, хотя иногда и от них можно было получить какую-то выгоду. Годеренко время от времени устраивал легальные поездки членов «красных бригад» в Советский Союз, где они осваивали азы политических знаний и, что гораздо важнее, получали навыки диверсионной работы.

На столе перед полковником высилась стопка сообщений, пришедших за ночь, из которых верхним был скрученный листок телетайпа из центрального управления в Москве. Заголовок гласил, что это сообщение имеет особую важность. В нем также был указан номер шифровального блокнота: 115890. Блокнот хранился в сейфе в закутке за столом. Развернувшись в кресле, Годеренко опустился на колено и набрал ключевую комбинацию цифр, предварительно отключив электронную сигнализацию, блокирующую наборный диск. На это ушло несколько секунд. Сверху на блокноте лежал шифровальный циферблат. Годеренко всей своей душой ненавидел одноразовые шифровальные блокноты, однако они являлись такой же неотъемлемой частью его жизни, как и туалет. Вызывающей отвращение, но необходимой. Расшифровка сообщения заняла у полковника десять минут. Лишь когда работа была полностью завершена, до него дошел истинный смысл приказа. «Лично от самого председателя?» — подумал Годеренко. Подобно чиновникам среднего звена во всем мире, полковник не любил, когда его особа привлекала внимание высшего руководства.

«Папа римский? Черт побери, какое до него дело может быть Юрию Владимировичу? — Годеренко задумался. — Ах да, ну конечно. Тут речь идет не о главе Римско-католической церкви. Главное здесь — это Польша. Можно выслать поляка из Польши, но нельзя вырвать Польшу из сердца поляка. Это вопрос политический.»

Вот чем объясняется важность.

Однако Годеренко это совсем не обрадовало.

«Оцените возможности получения физического доступа к папе римскому и немедленно доложите», перечитал он. На профессиональном жаргоне КГБ это могло означать только одно.

«Папу хотят убить?» — подумал Годеренко. Это может стать политической катастрофой. Какой бы католической страной ни считалась Италия, итальянцы по природе своей люди не религиозные. Здесь государственной религией являлась скорее La dolce vita — сладкая жизнь. Итальянцы являются самой неорганизованной нацией в мире. Уму непостижимо, как их угораздило стать союзниками Гитлеровского рейха. Для немцев все должно быть in Ordnung, в строгом порядке, разобранное, разложенное по полочкам, в любой момент готовое к использованию. А итальянцы же могли содержать в надлежащем порядке лишь свои кухни и, возможно, винные погреба. А в остальном здесь царил полный хаос. Для советского человека первый приезд в Рим становился культурным потрясением, сравнимым с ударом штыка в грудь. Итальянцы нигде и ни в чем не признают никакой дисциплины. Достаточно только посмотреть на то, как они ездят по улицам. По физической и эмоциональной нагрузкам вождение машины по улицам итальянской столицы, наверное, сравнимо с управлением сверхзвуковым истребителем.

Однако все итальянцы обладают врожденным чувством такта и приличия.

Для них некоторые вещи просто неприемлемы. Итальянцы обладают коллективным чувством красоты, оскорбление которого может привести к самым тяжелым последствиям. Во-первых, подобная акция, возможно, скомпрометирует источники информации. Даже несмотря на то, что речь идет о наемниках, работающих за деньги… Но и наемники не пойдут против собственных религиозных убеждений, ведь так? У каждого человека есть свои жизненные принципы, даже — нет, поправил себя Годеренко, в особенности здесь. Поэтому политические последствия подобной операции, возможно, окажут крайне негативное воздействие на эффективность работы агентурной сети и затруднят вербовку новых агентов.

«Проклятие, так что же мне делать?» — ломал голову Годеренко. Полковник Первого главного управления КГБ, резидент, создавший успешно работающую агентурную сеть, он обладал определенной степенью гибкости своих действий. Кроме того, Годеренко был винтиком огромной и сложной бюрократической машины, и самый простой для него способ действия состоял в том, чтобы поступать так, как поступают чиновники во всем мире: тянуть, путать, препятствовать.

Для этого требовалась особая сноровка, но Руслан Борисович Годеренко знал все, что требовалось знать.

Глава шестая Но не слишком близко

Новое всегда представляет для человека интерес, и в отношении хирургов это тоже справедливо. Пока Райан читал газету, Кэти смотрела, не отрываясь, из окна поезда. День снова был ясный и солнечный, и небо голубизной могло сравниться с глазами красавицы-жены Джека. Сам Райан уже успел более или менее запомнить дорогу, и однообразие неизменно навевало на него сонливость. Уютно устроившись в углу дивана, он почувствовал, как тяжелеют веки.

— Джек, ты собираешься заснуть? А что если мы пропустим нашу остановку?

— Мы приедем на вокзал, — объяснил муж. — Поезд не просто остановится там; он дальше никуда не пойдет. К тому же, никогда не стой, если есть возможность сидеть, и никогда не сиди, если есть возможность лежать.

— Кто сказал тебе эту чушь?

— Мой комми, — закрывая глаза, промолвил Джек.

— Кто?

— Филипп Тейт, сержант-комендор морской пехоты Соединенных Штатов. Он служил в том взводе, которым я командовал до тех пор, пока не погиб при катастрофе вертолета, — полагаю, служит до сих пор.

Райан до сих пор на каждое Рождество отправлял своему бывшему подчиненному поздравительную открытку. Если бы Тейт тогда сплоховал, хромая шутка о «гибели» Райана, возможно, была бы не так далека от действительности. Тейт и фельдшер второго класса военно-морского флота по имени Майкл Бернс зафиксировали Райану спину и тем самым по меньшей мере спасли его от травмы позвоночника, которая сделала бы его навсегда калекой. Бернс также получал открытку на Рождество.

Минут за десять до прибытия на вокзал Виктории Райан протер глаза и уселся прямо.

— Добро пожаловать в мир тех, кто не спит, — язвительно заметила Кэти.

— К середине следующей недели ты будешь вести себя так же.

Она презрительно фыркнула.

— Для бывшего морского пехотинца ты слишком ленивый.

— Дорогая, когда делать нечего, можно потратить это время с пользой для себя.

— Что я и делаю.

Кэти показала последний номер медицинского журнала «Ланцет».

— И о чем ты читала?

— Ты все равно не поймешь, — ответила она.

И это действительно было так. Познания Райана в биологии ограничивались лягушкой, препарированной в старшей школе. Кэти также проделывала эту операцию, но затем она, вероятно, зашила лягушку обратно и отпустила ее прыгать в болото. Кроме того, Кэти умела сдавать карты, как профессиональный банкомет из Лас-Вегаса, что не переставало поражать ее мужа каждый раз, когда он это наблюдал. Зато она совершенно не умела обращаться с пистолетом. Как, вероятно, и большинство врачей. А здесь, в Англии, огнестрельное оружие считалось чем-то нечистым даже полицейскими, из которых лишь некоторым позволялось носить его при исполнении служебных обязанностей. Забавная страна.

— Как мне добраться до клиники? — спросила Кэти, когда поезд, сбавляя скорость, застучал на стрелках, приближаясь к конечной остановке.

— В первый раз возьми такси. Потом можно будет ездить на метро, — предложил Джек. — Город незнакомый, потребуется какое-то время, чтобы в нем освоиться.

— Как тут народ, спокойный? — поинтересовалась Кэти.

Этот вопрос был вызван тем, что она родилась и выросла в Нью-Йорке, а затем работала в центре Балтимора, где приходилось постоянно держать ухо востро.

— Получше, чем тот, с которым тебе приходилось сталкиваться в клинике Гопкинса. Здесь огнестрельные ранения ты встретишь нечасто. И люди, все как один, очень вежливые. Как только понимают, что ты американец, все сразу же наперебой стремятся чем-нибудь угодить.

— Да, вчера в бакалейном магазине меня встретили очень любезно, — подтвердила Кэти. — Но, знаешь, здесь нигде нельзя достать виноградного сока.

— Господи, какая отсталая нецивилизованная страна! — воскликнул Джек. — Тогда придется покупать для Салли имбирное пиво местного производства.

— Ах ты болван! — рассмеялась Кэти. — Ты, наверное, забыл, что наша Салли жить не может без виноградного сока, а также без вишневого с витамином С. А здесь есть только черносмородиновый. Я побоялась его покупать.

— Да, и говорить она тоже научится странно.

Джек нисколько не переживал по поводу маленькой Салли. Дети умеют привыкать ко всему. Быть может, Салли даже сможет усвоить правила крикета. Если так, она объяснит эту непостижимую игру своему отцу.

— Господи, здесь курят абсолютно все, — заметила Кэти, когда поезд прибыл на вокзал Виктории.

— Дорогая, смотри на это, как на перспективный источник доходов всех врачей.

— Курение — это очень страшный и глупый способ губить здоровье.

— Да, дорогая, ты совершенно права.

Каждый раз, когда Джек выкуривал сигарету, дома ему устраивали грандиозный скандал. Что ж, в этом еще один недостаток иметь жену-врача. Разумеется, Кэти была права, и Джек это прекрасно понимал, но каждый человек имеет право хотя бы на один недостаток. За исключением Кэти. Если у нее и был хоть какой-то недостаток, она это мастерски скрывала.

Поезд остановился. Райан и жена встали и открыли дверь купе.

Выйдя из вагона, они влились в поток клерков, спешащих на работу. «Совсем как Центральный железнодорожный вокзал в Нью-Йорке, — подумал Джек, — но только народа чуть поменьше.» Вокзалов в Лондоне было несколько; они расползлись в разные стороны от центра, словно щупальца осьминога. Перрон был достаточно широким и удобным, и люди вели себя здесь гораздо вежливее, чем это когда-либо случится в Нью-Йорке. Час пик есть час пик, но английская столица обладала своеобразным налетом взаимной вежливости, которая не могла не нравиться. Даже Кэти вскоре обязательно будет восторгаться ей. Райан вывел жену на улицу к цепочке такси, застывших у обочины. Они подошли к первой машине.

— Клиника Хаммерсмита, — сказал водителю Райан.

Он поцеловал жену.

— Увидимся сегодня вечером, Джек.

Кэти умела в любой обстановке заставить его улыбнуться.

— Желаю тебе хорошо поработать, малыш.

С этими словами Райан направился в противоположную сторону. В глубине души он был очень недоволен тем обстоятельством, что Кэти была вынуждена работать. Его мать не работала ни одного дня в жизни. Отец Джека, подобно всем мужчинам своего поколения, считал, что кормить семью — задача мужчины. Эммету Райану было по душе, что его сын женился на враче, однако его шовинистические взгляды на положение женщины в семье каким-то образом передались Джеку, несмотря на то, что Кэти зарабатывала гораздо больше мужа, вероятно, потому, что хирурги-офтальмологи представляли большую общественную ценность, чем сотрудники аналитической разведки. Или, по крайней мере, так считал рынок. Что ж, Райан не может заниматься тем, чем занимается его жена, а она не может заниматься тем, чем занимается он, и с этим ничего не поделаешь.

Охранник в форме у входа в Сенчури-Хауз, узнав Райана, улыбнулся и приветливо помахал рукой.

— Доброе утро, сэр Джон.

— Здравствуйте, Берт.

Райан вставил карточку в щель. Дождавшись, когда замигает зеленый огонек, он прошел через турникет. Отсюда до лифта было всего несколько шагов.

Саймон Хардинг тоже лишь только что вошел в кабинет.

Обычный обмен приветствиями:

— Доброе утро, Джек.

— Привет, — проворчал Джек, направляясь к своему столу.

Его уже ждал большой конверт из плотной бумаги. Наклейка гласила, что конверт доставили из американского посольства на Гросвенор-сквер. Вскрыв конверт, Райан увидел, что это был отчет о состоянии здоровья Михаила Суслова, составленный врачами клиники Гопкинса. Пролистав страницы, Джек нашел одну подробность, о которой успел забыть. Берни Кац, дотошный и придирчивый даже для врача, оценивал диабет, которым страдал Суслов, как перешедший в опасную стадию, и предсказывал, что главному коммунистическому идеологу жить осталось недолго.

— Вот, Саймон, взгляни. Тут говорится, что главный коммуняка в действительности болен еще серьезнее, чем кажется.

— А жаль, — заметил Хардинг, принимая отчет, не переставая при этом возиться с трубкой. — Знаешь, Суслов — очень неприятный тип.

— Я тоже так слышал.

Следующими в папке лежали утренние сводки. Они имели пометку «Секретно», но означало лишь то, что содержимое этих сводок появится в газетах не раньше, чем через день-два. И все же это были весьма любопытные документы, потому что иногда в них указывались источники информации, а это говорило о том, насколько она достоверна. Примечательно, что далеко не вся информация, получаемая разведывательными службами, является достаточно надежной. Значительную ее часть можно охарактеризовать как политические сплетни, потому что этим грешат даже в высших властных структурах. Среди политиков, как и в любом другом месте, тоже есть немало завистливых и мстительных мерзавцев. Особенно в Вашингтоне. И, вероятно, в еще большей степени в Москве? Джек спросил об этом у Хардинга.

— О да, тут ты совершенно прав. В советском обществе так много зависит от статуса, и подковерная борьба бывает… знаешь, Джек, в каком-то смысле ее можно считать национальным видом спорта. Я хочу сказать, что и мы, разумеется, не безгрешны, но в России это принимает чудовищные масштабы. Должно быть, такие порядки царили при дворе средневековых властителей — каждый божий день людям приходится сражаться за свое общественное положение. Наверное, в главных государственных ведомствах идет смертельная борьба за выживание.

— И как это влияет на информацию, которая поступает к нам?

— Я нередко жалею о том, что во время учебы в Оксфорде не прослушал курс психологии. Конечно, у нас работают штатные психологи — как, не сомневаюсь, и у вас в Лэнгли.

— Да. Я знаком кое с кем из наших мозговедов. В основном, из своего отделения, но также из отделений "С" и "Т". Однако, на мой взгляд, мы не уделяем этому достаточного внимания.

— Что ты хочешь этим сказать, Джек?

Райан вытянулся в кресле поудобнее.

— Пару месяцев назад мне довелось побеседовать с одним из коллег Кэти из клиники Гопкинса по имени Соломон; он нейропсихиатр. Очень своеобразная личность. Светлая голова — профессор, заведующий отделением. Так вот, этот Соломон мало верит в то, что больных необходимо укладывать в койку и вести с ними беседы. Он считает, что большинство психических расстройств является следствием химического дисбаланса головного мозга. В свое время за подобную крамолу его едва не выгнали из клиники, но по прошествии двадцати лет выяснилось, что он был прав. Ну да ладно, я не об этом. Соломон заверил меня, что почти все политики в чем-то похожи на кинозвезд. Они окружают себя толпой лизоблюдов и подхалимов, которые нашептывают им на ухо сладкую лесть, — и через какое-то время начинают сами верить в это, потому что им очень хочется верить. Для них политика — увлекательная игра, в которой важен сам процесс, а не конечный результат. Они отличаются от нормальных людей. Политики не производят ничего реального: они только делают вид. В «По совету и с согласия»[395] есть хорошая фраза: «Вашингтон — город, где, имея дело с людьми, приходится исходить не из того, кто они на самом деле, а из того, за кого они себя выдают.» Если эти слова справедливы в отношении Вашингтона, насколько более справедливы они должны быть в отношении Москвы? Там политикой является абсолютно все. Советские политические деятели имеют дело не с реальным миром, а с символами. Поэтому закулисные схватки должны быть в Москве особенно острыми, так? На мой взгляд, нас такое положение вещей касается с двух сторон. Во-первых, это означает, что значительное количество информации, которую мы получаем, является кособокой, потому что ее источники или не способны видеть действительность, даже когда она бросается на них и кусает за ноги, или, обрабатывая информацию, искажают ее, подстраивая под себя, — как сознательно, так и неумышленно. Во-вторых, это означает, что те, кто находится на приемном конце, сами не могут разобраться в этой информации, так что даже если мы определим, что есть что, нам все равно не удастся предсказать последствия, потому что эти люди сами не смогут решить для себя, как им с ней поступить, даже если они по какой-то счастливой случайности поймут, что все-таки означает эта чертовщина. Так что мы здесь вынуждены анализировать недостоверную информацию, которая, к тому же, будет ошибочно истолкована теми, для кого она предназначается. Итак, как, черт побери, можем мы предсказывать действия тех, кто сам толком не знает, что делать?

Губы Саймона, сжимающие трубку, растянулись в улыбке.

— Очень точно подмечено, Джек. Кажется, ты начинаешь разбираться в нашей работе. Строго говоря, очень немногое из того, что делают русские, имеет хоть какой-то смысл. Однако, их поведение, несмотря ни на что, предсказать не так уж сложно. Достаточно только решить для себя, какое решение будет разумным, а затем вывернуть его наизнанку. Работает без промаха, — со смехом закончил Хардинг.

— Но меня в словах Соломона больше беспокоит второй момент. Он сказал, что те, в чьих руках сосредоточена большая власть, могут быть очень опасными. Они не знают, когда остановиться, и не умеют использовать свою власть разумно. Полагаю, именно так началось вторжение в Афганистан.

— Совершенно верно, — с серьезным видом кивнул Саймон. — Русские находятся в плену своих собственных политических иллюзий и не могут отчетливо видеть дорогу вперед. Но самая большая проблема заключается в том, что у них в руках действительно сосредоточена страшная власть.

— В этом уравнении я что-то не понимаю, — признался Райан.

— Не ты один, Джек. Это и есть наша работа.

Пришла пора переменить тему:

— Насчет папы римского ничего нового?

— Сегодня пока что ничего нет. Если у сэра Бейзила что-нибудь появится, я должен буду узнать об этом до обеда. Ты по-прежнему беспокоишься?

Джек угрюмо кивнул.

— Да. Проблема в том, что даже если мы и обнаружим реальную угрозу, разве мы сможем что-нибудь сделать? Нельзя же будет прислать взвод морских пехотинцев, чтобы они взяли охрану папы в свои руки, ведь так? Он — публичная фигура, и поэтому очень уязвим.

— К тому же, такие люди, как он, не бегут от опасности, согласен?

— Я хорошо помню убийство Мартина Лютера Кинга. Проклятие, он знал, должен был знать, что на него нацелено оружие. Но не отступил ни на шаг. Не убежал, не спрятался. Этого просто не могли допустить его моральные принципы. И то же самое, дружище, будет и в Риме, и вообще везде, куда бы ни отправился папа.

— Считается, что движущуюся цель поразить сложнее, — заметил Саймон, однако в его словах не было убедительности.

— Только не в том случае, когда о каждом шаге известно наперед за месяц, а то и за два. Проклятие, если КГБ задумает расправиться с папой, я не вижу, чем мы сможем этому помешать.

— Разве что предостеречь его.

— Замечательно. Войтыла лишь рассмеется нам в лицо. Ты же сам понимаешь, что этим все и кончится. Последние сорок лет ему приходилось постоянно противостоять — сначала нацистам, затем коммунистам. Черт побери, разве этого человека можно чем-либо запугать? — Райан помолчал.

— Если русские решатся на это, кто нажмет кнопку?

— Я склонен думать, что такое важное решение будет приниматься на заседании Политбюро. Политические последствия такого шага будут настолько серьезные, что ни один член Политбюро, какую бы высокую должность ни занимал, не возьмет всю ответственность на себя. Не забывай, русские привыкли к коллегиальному руководству — никто не рискнет действовать в одиночку, даже Андропов, самый независимый из всех.

— Хорошо, что мы имеем в этом случае? Голосовать предстоит пятнадцати членам. Итого пятнадцать ртов, плюс близкое окружение каждого, члены семей, которые также могут узнать обо всем. Насколько хороши наши источники? Если решение будет принято, узнаем ли мы о нем?

— Очень тонкий вопрос, Джек. Боюсь, я не смогу на него ответить.

— Не сможешь, потому что не знаешь ответа или потому, что не имеешь права отвечать? — уточнил Джек.

— Джек, ты прав, у нас есть источники информации, о которых мне известно, но которые я не могу обсуждать с тобой.

Похоже, Хардинг смутился сам, произнося эти слова.

— Эй, Саймон, не бери в голову, я все понимаю.

У Джека у самого были свои секреты. Так, например, он не имел права произносить в Сенчури-Хаузе слова «Ключ к таланту». Сам Райан был посвящен в этот вопрос, имевший классификацию «Н-ин», то есть, не предназначающийся для ознакомления иностранцев, — хотя и Саймон, и уж определенно сэр Бейзил были наслышаны об этом. Джек находил подобное положение вещей противоестественным, поскольку оно в первую очередь закрывало доступ к информации людям, которые могли бы плодотворно ею воспользоваться. «Если бы так обстояли дела на Уолл-стрит, — недовольно проворчал про себя Джек, — вся Америка давно опустилась бы за черту бедности.» Людям или можно доверять, или нельзя. Однако в этой игре были свои правила, и Райан вынужден был их придерживаться. Такова была плата за допуск в этот клуб посвященных.

— Чертовски отличная штуковина, — пробормотал Хардинг, листая отчет Берни Каца.

— У Берни очень светлая голова, — подтвердил Райан. — Вот почему Кэти так нравилось работать под его руководством.

— Но ведь он офтальмолог, а не психиатр, разве не так?

— Саймон, при нынешнем уровне развития медицины каждый высококлассный специалист должен разбираться понемногу во всем. Я уже спрашивал у Кэти: диабетический ретинит, которым страдает Суслов, свидетельствует о серьезных проблемах со здоровьем. При диабете красные кровяные тельца скапливаются в уголках глаз, что обнаруживается при обследовании. Берни со своей командой частично исправили эту проблему — полностью ее исправить нельзя — и восстановили Суслову зрение на процентов семьдесят пять — восемьдесят, по крайней мере, достаточно, чтобы управлять машиной в светлое время суток. Однако они лечили симптом, а не причину. Ведь красные кровяные тельца скапливаются не только в уголках глаз, правда? То же самое происходит по всему организму. Берни считает, что Красный Майк загнется от почечной недостаточности или сердечно-сосудистых заболеваний самое большее через пару лет.

— А наши ребята считают, что Суслов может протянуть еще лет пять, — заметил Хардинг.

— Ну, я не врач. Если хочешь, можешь переговорить с Берни лично, однако все, что нужно, есть в этой папке. Кэти утверждает — о диабете можно сказать все, лишь заглянув в глаза.

— Сам Суслов знает, насколько он плох?

Райан пожал плечами.

— Хороший вопрос, Саймон. Такие вещи врачи своим пациентам не говорят, что особенно верно в отношении России. Полагаю, Суслова лечат политически надежные врачи с научным званием не ниже профессора. Здесь, у нас, это означало бы, что речь идет действительно о светилах медицины, знающих свое дело. А там…

Хардинг кивнул.

— Правильно. Вполне возможно, что эти коновалы знают работы Ленина лучше, чем работы Пастера. Ты когда-нибудь слышал о Сергее Королеве, главном конструкторе советских ракет? С ним связана одна очень некрасивая история. По сути дела, беднягу зарезали на операционном столе, потому что два главных хирурга терпеть не могли друг друга, и один не протянул другому руку, когда корабль дал течь. Для Запада, возможно, это и к лучшему, но Королев действительно был очень талантливым инженером, а погиб он в результате некомпетентности врачей.

— И кто-нибудь ответил за это? — спросил Райан.

— О нет, никто. Оба этих хирурга занимали слишком высокое положение и имели много влиятельных покровителей. Им ничего не грозит до тех пор, пока они не прирежут кого-нибудь из своих высокопоставленных друзей, а этого не произойдет никогда. Не сомневаюсь, оба прикрываются знающими молодыми врачами.

— Знаешь, чего не хватает России? Адвокатов. Сам я не очень-то жалую этих крючкотворов, готовых по любому поводу затаскать человека по судам, но, наверное, именно они заставляют людей ходить по струнке.

— В любом случае, на мой взгляд, Суслов скорее всего не знает о том, насколько он плох. По крайней мере, так считают наши медицинские консультанты. Согласно нашим данным, он по-прежнему пьет водку, а это ему категорически противопоказано. — Хардинг поморщился. — А займет место Суслова Александров, еще менее приятный тип, чем его шеф. Надо будет проследить за тем, чтобы обновить досье на него.

Он сделал пометку.

Что касается Райана, тот продолжил знакомиться с утренними материалами, после чего ему предстояло заняться основной работой. Грир хотел, чтобы Райан изучил работу высшего управленческого звена советской оборонной промышленности и разобрался, как функционирует эта отрасль экономики. Эти исследования Райану предстояло проводить совместно с Хардингом, используя как американские, так и английские данные. Подобное задание как нельзя лучше устраивало Джека, тяготеющего к академическому анализу. Возможно, после этого его заметят наверху.

Ответное сообщение поступило в 11:32. «В Риме работают быстро,» — подумал Зайцев, приступая к расшифрованию. Работа эта требовала некоторого времени, но как только она будет закончена, он сразу же позвонит полковнику Рождественскому. Майор взглянул на часы на стене. Желудок у него уже начинал недовольно ворчать, однако с перерывом на обед придется повременить: срочная работа не допускала отлагательств. Единственным приятным моментом было, пожалуй, то, что полковник Годеренко начал зашифрование с первой строчки страницы 285.

Совершенно секретно

Срочно

Особая важность

Москва, центральное управление, председателю КГБ

В ответ на исходящее сообщение номер 15-8-82-666:

Получить физический доступ к священнику не представляет труда, если не задаваться строгими временными рамками. Для подробного ответа на Вашу просьбу потребуются уточнения. Священник принимает участие в публичных действиях, о которых известно заблаговременно. Однако воспользоваться этими возможностями сложно, повторяю, очень сложно вследствие большого стечения народа, присутствующего на этих мероприятиях. Предпринимаемые меры безопасности оценить трудно без уточнений с Вашей стороны. Любые физические действия в отношении священника не рекомендуются, так как политические последствия этого будут крайне негативными. Скрыть происхождение сил, участвующих в операции против священника, будет очень трудно.

Резидент КГБ в Риме

«Итак, — подумал Зайцев, — резидент отнесся к этой затее без особого энтузиазма.» Интересно, прислушается ли Юрий Владимирович к совету профессионала, знакомого с положением дел лучше кого бы то ни было? Однако Зайцев понимал, что этот вопрос выходит за рамки его компетенции. Сняв трубку, он набрал номер.

— Полковник Рождественский слушает, — ответил резкий голос.

— Докладывает майор Зайцев из центра связи. Товарищ полковник, пришел ответ на сообщение «три шестерки».

— Уже иду, — сказал Рождественский.

Верный своему слову, полковник уже через три минуты проходил через контрольно-пропускной пункт. К этому времени Зайцев успел вернуть шифровальный блокнот в хранилище. Ответ Годеренко и расшифрованный текст сообщения он положил в конверт из плотной бумаги, который протянул вошедшему полковнику.

— Кто-нибудь, кроме вас, читал это? — первым делом спросил Рождественский.

— Никак нет, товарищ полковник, — ответил Зайцев.

— Очень хорошо.

Не сказав больше ни слова, полковник Рождественский вышел. Зайцев тоже встал из-за стола и направился в столовую обедать. Великолепная еда была одним из плюсов работы в центральном управлении.

По пути в столовую Олег Иванович заглянул в туалет, чтобы вымыть руки. У него из головы никак не выходил утренний обмен секретными сообщениями. Юрий Андропов хочет физически устранить папу римского, а резиденту в Риме это не по душе. Зайцев не должен был иметь никаких собственных взглядов. Он был лишь звеном в линии связи. Высшему руководству Комитета государственной безопасности и в голову не приходило, что у рядовых сотрудников могут быть собственные мысли…

…и даже совесть…

Встав в конец длинной очереди, Зайцев взял металлический поднос и столовые приборы. Он остановил свой выбор на поджарке из говядины с четырьмя толстыми ломтями черного хлеба и большом стакане чая. Кассирша взяла с него пятьдесят пять копеек. Те, с кем обычно обедал Зайцев, уже поели, поэтому Олег Иванович пристроился с краю к столу, за которым сидели незнакомые ему люди. Они оживленно обсуждали футбол, но он не принял участия в разговоре, погруженный в свои мысли. Поджарка оказалась очень вкусной, как и хлеб, горячий, только что из духовки. Единственное, что было плохо — в общем зале не было приличных столовых приборов, таких, какими могли похвастаться комнаты отдыха начальства на верхних этажах. Здесь были обычные алюминиевые ложки и вилки, которыми пользовались простые советские люди. В общем-то, есть можно было и такими, однако Зайцеву было очень непривычно орудовать этими легкими, как пушинка, приборами.

«Значит, — размышлял он, — я был прав. Председатель действительно собирается убить папу римского.» Зайцев не был человеком религиозным. За всю свою жизнь он ни разу не посещал церковь — если не считать походов в огромные соборы, после Октябрьской революции преобразованных в музеи. О религии Олег Иванович знал только то, что вбила ему в голову советская пропаганда в школе и университете. Однако кое-кто из его одноклассников признавался в том, что верит в бога, а Зайцев не донес на них — просто потому, что это претило его натуре. Сам он никогда особо не задумывался о главных вопросах жизни и смерти. Жизнь в Советском Союзе была по большей части ограничена днем сегодняшним, а также вчерашним и завтрашним. Экономические реалии просто не позволяли заглядывать далеко вперед. Простой советский гражданин не мог купить себе загородный дом, не мог мечтать о роскошной машине, не мог откладывать деньги на то, чтобы придумать что-нибудь необычное на отпуск. Навязав народу так называемый «социализм», правительство Советского Союза позволяло — а по сути дела, заставляло всех и каждого стремиться к одному и тому же, независимо от личных вкусов, то есть, вставать в длинную очередь, записываться в бесконечный список и ждать, когда назовут твою фамилию. При этом еще приходилось быть готовым к тому, что тебя грубо оттолкнет какой-нибудь партийный функционер, занимающей более высокое положение, — хотя нет, такие люди имели доступ к особым, привилегированным кормушкам. Жизнь Зайцева ничем не отличалась от жизни миллионов его сограждан: они чувствовали себя бычками, которых откармливают в телятнике. За ними относительно неплохо ухаживали и давали одну и ту же еду без изысков, в одно и то же время, изо дня в день. Куда ни кинь взгляд — везде серая однообразная рутина бесконечной вереницы похожих друг на друга дней, которая для Зайцева скрашивалась лишь сообщениями, проходившими через него. Он не должен был вникать в их содержание и уж тем более запоминать, но, не имея возможности ни перед кем высказаться, Олег Иванович размышлял над ними, погрузившись в уединение своего рассудка. Сегодня у него в голове оставался лишь один обитатель, упорно не желающий умолкнуть. Он носился, как хомячок в колесе, вперед и вперед, но неизменно возвращаясь на то же самое место.

Андропов хочет убить папу римского.

Зайцеву уже приходилось переправлять приказы о физическом устранении того или иного человека. Всего лишь несколько раз. КГБ постепенно отходил от этой практики. В последнее время участились провалы. Какими бы высокими ни были профессиональное мастерство и ловкость оперативных агентов, службы безопасности иностранных государств оказывались значительно умнее и более подготовленными. С бесконечным терпением они выжидали, словно затаившийся в засаде паук, ничем не выдавая себя, но стоило лишь КГБ пожелать смерти какого-то человека и заняться ее подготовкой, как тотчас же находились свидетели и улики, ибо на помощь шапки-невидимки, увы, можно было рассчитывать только в детских сказках.

Гораздо чаще через Зайцева проходили донесения о перебежчиках или тех, кто только подозревался в намерении переметнуться к врагу, — или, что было не менее страшно, о «двойных» агентах и сотрудниках, работавших на противника. Олег Иванович сталкивался с приказами, в которых тот или иной сотрудник отзывался домой для «консультаций», после чего, как правило, он уже не возвращался в страну. Какой именно удел ждал предателей на родине, никто точно не знал, — приходилось довольствоваться лишь слухами, от которых мурашки шли по коже. Одного офицера, заподозренного в измене, якобы живого бросили в печь крематория, чем в свое время занималось гестапо. Зайцев слышал, что эту жуткую расправу засняли на кинопленку: об этом ему поведали те, кто говорил с теми, кто видел тех, кто смотрел этот фильм. Однако сам Олег Иванович фильм не видел, как не видел его никто из его знакомых. Наверное, даже у жестокости КГБ есть свои пределы. Нет, в основном говорили про расстрелы — причем солдатам якобы приходилось стрелять по несколько раз, чтобы добить жертву, — или про выстрел из пистолета в затылок, чем в свое время развлекался сам Лаврентий Берия. А вот в эти рассказы верили все. Зайцев видел фотографии Берии, с которых буквально капала кровь. Да и Железный Феликс, несомненно, проделывал то же самое, попивая чаек с баранками. Именно при этом человеке понятие «беспощадность» приобрело новый, зловещий смысл.

И все же все сходились во мнении, хотя прямо об этом никто и не говорил, что Комитет государственной безопасности действует все более цивилизованно. Более тонко и изящно. Разумеется, предателей расстреливали, но только после суда, на котором им предоставлялась возможность объяснить свои поступки, а если они невиновны, доказать это. Оправдательных приговоров такие суды практически не выносили, но только потому, что государство преследовало исключительно тех, кто действительно был виновен. Следователи Второго главного управления КГБ считались самыми опытными в стране; и именно они внушали самый большой ужас. Считалось, что они никогда не ошибаются и их невозможно обмануть — и в этом они были равны богам.

Но только советское государство утверждало, что никаких богов нет.

Ну, значит, это обыкновенные люди, мужчины… и женщины. Всем было известно про так называемую «Воробьиную школу», где готовили агентов-женщин. Мужчины обычно говорили об этой школе с двусмысленными ухмылками и многозначительными взглядами. «Ах, как хорошо было бы попасть туда в качестве инструктора, или, еще лучше, инспектора!» — мечтали они. Да к тому же еще получать за это зарплату. Как не переставала повторять его Ирина, все мужчины — свиньи. «Но, — с сожалением подумал Зайцев, — наверное, неплохо время от времени становиться свиньей.»

Убить папу римского — но зачем? Он не представляет для Советского Союза никакой угрозы. Сам Сталин однажды пошутил: «Сколько дивизий есть в распоряжении папы римского?» Так зачем же убивать этого человека?

Даже резидент КГБ в Риме не советует это делать. Годеренко опасается политических отголосков. Сталин приказал убить Троцкого и послал в Мексику сотрудника КГБ, сознавая, что того за это преступление будет ждать длительное тюремное заключение. И сотрудник выполнил приказ, верный делу партии. Об этом героическом подвиге рассказывали слушателям Высшей школы КГБ, не забывая добавлять, что «в настоящее время мы больше не прибегаем к подобным методам.» Не называя прямо эти методы нецивилизованными. Да, действительно КГБ постепенно менял стиль работы.

Но так было до недавнего времени. До сегодняшнего дня. И даже резидент выступает против. Почему? Потому что не хочет, чтобы его ведомство — и его страна! — вели себя настолько нецивилизованно?

Или потому, что подобная акция станет более чем глупой? Потому что речь идет о чем-то неправом? Понятия «правый» и «неправый» были чуждыми для граждан Советского Союза. По крайней мере, в том смысле, в каком эти понятия воспринимались во всем остальном мире. Мораль в стране заменили соображения политической корректности. То, что служит интересам советской политической системы, достойно похвалы. Ну а все остальное… заслуживает смерти?

Но кто определяет, что есть что?

Люди.

Люди, не знающие моральных принципов в том смысле, в котором это понимают во всем мире. Для них не существует бога, который определил бы, где добро, а где зло.

И все же…

И все же в сердце каждого человека существуют врожденные понятия о добре и зле. Убить другого человека — это зло. На то, чтобы лишить кого-то жизни, нужны очень веские причины. Однако оценивают, взвешивают эти причины тоже люди. Тот самый человек, занимающий тот самый пост, обладающий достаточной властью, вправе принимать решение убить кого-то — почему?

Потому что так сказали Маркс и Ленин.

Именно так давным-давно определило правительство Советского Союза.

Намазав маслом последний кусок хлеба, Зайцев вытер им соус с тарелки.

Он сознавал, что подобные мысли являются опасными, очень опасными.

Советское общество не поощряло и, больше того, даже не допускало инакомыслия. Мудрость коммунистической партии не подвергалась критике.

И уж определенно не здесь. В столовой центрального управления КГБ никто и никогда не решался оспорить вслух правоту партии и отчизны, которой она служит. О да, изредка возникали споры по поводу тех или иных тактических приемов, но даже эти разговоры велись в рамках, более высоких и неприступных, чем кирпичные стены Кремля.

Зайцев размышлял о том, что моральные устои его родины были предопределены немецким евреем, прожившим почти всю свою жизнь в Лондоне, и сыном царского чиновника, который просто не очень-то жаловал царя после того, как его авантюрист-брат был казнен за попытку покушения на монаршую особу. Этот человек укрылся в самом капиталистическом из государств, в Швейцарии, а потом его переправили на родину немцы в надежде на то, что ему удастся свергнуть царское правительство, что позволит Германии одержать победу над своими противниками на Западном фронте во время Первой мировой войны. Все это мало напоминало великий план построения светлого будущего для всего человечества, начертанный божественной рукой, не так ли? Все то, что использовал Ленин в качестве модели преобразования своей страны — а через нее и всего мира, — он почерпнул из работ Карла Маркса, из работ его друга Фридриха Энгельса, а также из своих собственных взглядов на переустройство государства, главой которого он стал.

Единственным отличием марксизма-ленинизма от религии было отсутствие верховного божества. Обе системы требовали полного подчинения, обе утверждали о своей фундаментальной правоте. Но только советская власть проявляла себя, распоряжаясь жизнью и смертью людей.

Советское государство громогласно заявляло, что его основной задачей является деятельность на благо рабочих и крестьян во всем мире. Однако право решать, кого именно считать рабочими и крестьянами, присвоило себе высшее руководство страны, и эти люди жили в роскошных дачах и просторных, многокомнатных квартирах, разъезжали в машинах с личными водителями… и имели привилегии.

И какие привилегии! Зайцеву нередко приходилось пересылать сообщения о женском белье и косметике, которую заказывали для своих жен, дочерей и любовниц те, кто работал в этом здании. Эти вещи, которые не мог производить Советский Союз, как правило, переправлялись с Запада дипломатическим багажом. Номенклатура жаждала всего этого, а также западногерманских холодильников и газовых плит. Наблюдая за тем, как проносятся по центральным улицам Москвы большие шишки в правительственных ЗИЛах, Зайцев понимал, какие чувства испытывал в отношении царя Владимир Ленин. Монархи заявляли, что их власть ниспослана свыше. Лидеры партии заявляли, что они занимают свое высокое положение согласно воле народа.

Но только воля народа была тут ни при чем. В западных странах власть была выборной — и хотя «Правда» не переставала поносить демократические устои этих стран, выборы в них действительно были настоящими. Сейчас к руководству Англией пришла женщина с отталкивающей внешностью, а Америку возглавил престарелый фигляр-актер, но оба этих деятеля были избраны народами своих стран, а прежних руководителей выбор народа отправил в отставку. Обоих лидеров в Советском Союзе не любили, и через Зайцева прошло множество официальных запросов выяснить их психическое состояние и основополагающие политические взгляды; тревога, звучавшая в этих сообщениях, не вызывала сомнений, и сам Зайцев разделял ее. Однако какими бы отталкивающими и непредсказуемыми ни были эти лидеры, их выбрал народ. А вот советский народ определенно не выбирал нынешнюю когорту князьков, членов Политбюро, которые управляли страной.

И вот сейчас эти коммунистические князьки замыслили расправиться с польским священником, занявшим высший сан в Католической церкви. Но каким образом папа римский может угрожать родине? Под его началом нет никаких воинских формирований. Значит, он представляет собой политическую угрозу? Но как? Формально Ватикан является самостоятельным государственным образованием — однако государство, не располагающее военной мощью, это ничто. А если бога нет, то власть папы, какой бы она ни была, есть иллюзия, нечто такое же неуловимое, как дым от сигареты. А Советский Союз располагает самой мощной армией на земле, о чем постоянно твердят в телепередаче «Служу Советскому Союзу!», которую смотрят все от мала до велика.

Так зачем же убивать человека, не представляющего никакой угрозы? Неужели он способен заставить взмахом жезла расступиться океан или наслать на землю мор? Разумеется, нет.

«А убийство безобидного человека является преступлением,» — мысленно подвел итог своим размышлениям Зайцев. Впервые за все время работы в доме номер два по площади Дзержинского Олег Иванович дал волю своим мыслям, перешагнул запретную черту. Он задал себе вопрос и нашел на него ответ.

Конечно, было бы очень хорошо, если бы Зайцев мог поделиться с кем-нибудь своими соображениями, но, разумеется, об этом не было и речи. Это лишало его своеобразного предохранительного клапана, позволяющего разобраться в собственных чувствах и привести их к общему знаменателю. Законы и порядки Советского Союза вынуждали Зайцева вариться в собственном соку, снова и снова мусолить свои мысли до тех пор, пока они в конечном счете не выстраивались в строгом порядке, ведущем к единственному решению. И в том, что советское государство не одобрило бы это решение, была вина исключительно самого государства.

Пообедав, Зайцев допил чай и закурил сигарету, однако этот созерцательный акт нисколько не успокоил его душу. Хомячок по-прежнему беспокойно носился по колесу. Однако никто из находящихся в столовой этого не замечал. Тем, кто видел Зайцева, Олег Иванович казался обычным человеком, наслаждающимся в одиночестве послеобеденной сигаретой. Подобно всем советским людям, Зайцев умел скрывать свои чувства. Его лицо оставалось абсолютно непроницаемым. Он лишь время от времени смотрел на настенные часы, чтобы вовремя вернуться на рабочее место после обеденного перерыва — обычный государственный служащий, один из множества, работающих в этом здании.

А на последнем этаже все обстояло по-другому. Полковнику Рождественскому не хотелось отрывать председателя от обеда, поэтому он сидел у себя в кабинете, уставившись на медленно ползущие стрелки часов, и жевал бутерброд, не притрагиваясь к тарелке супа. Как и Андропов, Рождественский курил американские сигареты «Мальборо», более мягкие и качественные по сравнению с советскими. Страстью к хорошим сигаретам он заразился на оперативной работе за границей. Сейчас, являясь высокопоставленным сотрудником Первого главного управления КГБ, Рождественский имел возможность покупать «Мальборо» в специальном закрытом магазине в центральном управлении. Американские сигареты были дорогими даже для тех, кто получал зарплату в инвалютных рублях, но Рождественский пил дешевую водку, что отчасти уравнивало его затраты. Дожидаясь вызова к председателю, полковник гадал, как тот отнесется к ответу Годеренко. Руслан Борисович считался очень способным резидентом, осторожным и вдумчивым. Он занимал достаточно высокое положение, чтобы иметь возможность спорить с начальством, что и произошло сейчас. В конце концов, задача Годеренко состояла в том, чтобы отправлять в Москву достоверную информацию, и если у него возникали опасения, что та или иная операция может его скомпрометировать, он был просто обязан предупредить об этом. К тому же, в сообщении Андропова не было прямых приказов — лишь просьба оценить ситуацию. Так что, скорее всего, Руслан Борисович не навлечет на себя гнев Андропова. Однако председатель, возможно, рявкнет, а в этом случае выслушивать его гнев придется тому, кто находится под рукой, то есть ему, полковнику А. Н. Рождественскому. И ничего хорошего в этом не будет. Его положение одновременно внушало зависть и вызывало страх. Входя в ближайшее окружение председателя КГБ, Рождественский мог нашептывать ему на ухо, однако при этом он находился также и в непосредственной близости от его зубов. В истории КГБ были нередки случаи, когда кому-то приходилось отвечать за чужие ошибки. Однако в данном случае это было маловероятно. Хотя и, бесспорно, человек крутой, Андропов при этом был достаточно справедливым. И все же не было ничего хорошего в опасном соседстве с пробудившимся вулканом.

На столе у Рождественского зазвонил телефон прямой связи.

— Председатель готов вас принять, товарищ полковник, — сказал личный секретарь Андропова.

— Спасибо.

Встав, полковник прошел по коридору.

— Пришел ответ от полковника Годеренко, — доложил Рождественский, протягивая расшифрованное сообщение.

Пробежав сообщение взглядом, Андропов нисколько не удивился, и к нескрываемому облегчению Рождественского, не вышел из себя.

— Я так и предполагал. Алексей Николаевич, похоже, наши люди начисто растеряли дерзость и отвагу, ты не находишь?

— Товарищ председатель, резидент изложил вам свое профессиональное видение проблемы, — ответил полковник.

— Продолжай, — распорядился Андропов.

— Товарищ председатель, — начал Рождественский, тщательно подбирая слова, — операцию, подобную той, которую вы, по-видимому, рассматриваете, сопряжена с неизбежным политическим риском. Священник обладает значительным влиянием, каким бы иллюзорным оно ни было. Руслан Борисович беспокоится, что акция в отношении священника может отрицательно сказаться на его возможностях по сбору информации, а именно это, товарищ председатель, и является его основной задачей.

— Предоставь оценивать политический риск мне, а не полковнику Годеренко.

— Вы совершенно правы, товарищ председатель, однако именно он наш резидент в Риме, и его работа заключается в том, чтобы сообщать вам все, что он считает нужным. Если Годеренко не сможет выполнять свои задачи в полном объеме, это обернется для нас существенными потерями, как прямыми, так и косвенными.

— Насколько существенными?

— Предсказать заранее это невозможно. Агентурная сеть в Риме насчитывает несколько очень эффективно действующих агентов, собирающих о блоке НАТО разведывательную информацию политического и военного плана. Сможем ли мы обойтись без нее? Да, думаю, сможем, и все же этого лучше не допускать. Наличие человеческих факторов в значительной степени затрудняет прогнозирование. Вы же понимаете, что управление агентурной сетью — это не наука, а искусство.

— Ты мне уже говорил это, Алексей.

Андропов устало потер глаза. Рождественский отметил, что председатель выглядел сегодня каким-то осунувшимся. Неужели его снова донимает больная печень?

— Наши агенты — люди, а у каждого человека есть свои индивидуальные особенности. От этого никуда не деться, — наверное, в сотый раз объяснил Рождественский.

Могло быть и хуже; Андропов иногда все же прислушивался к тому, что ему говорили. Про большинство его предшественников нельзя было сказать и это. Вероятно, умение слушать объяснялось высоким интеллектуальным потенциалом Юрия Владимировича.

— Вот почему мне так нравятся технические средства разведки, — проворчал председатель КГБ.

Рождественскийотметил, что эту фразу повторяли многие. Проблема состояла в том, чтобы перехватывать и дешифровывать сообщения, передаваемые по каналам связи. В области криптографии Запад намного опередил Советский Союз, даже несмотря на то, что КГБ удалось внедрить своих агентов в ведомства, отвечающие за защиту информации. В частности, американское АНБ и английский ЦПС постоянно работали над тем, чтобы взломать советские шифры, и — были опасения — время от времени им это удавалось. Вот почему КГБ вынужден был полагаться на одноразовые шифровальные блокноты, не доверяя больше ничему.

— Насколько это надежно? — спросил Райан у Хардинга.

— Мы считаем, Джек, что это достоверный документ. Частично он составлен по материалам открытых источников, но большую часть составляют данные, подготовленные для Совета министров. На таком высоком уровне русские уже предпочитают не лгать самим себе.

— Это еще почему? — раздельно произнес Райан. — Если во всех остальных местах это происходит сплошь и рядом?

— Но тут речь идет о конкретных вещах, об оружии, которое поставляется в армию. Если оно не поступит, это будет сразу же обнаружено, и возникнут вопросы. В любом случае, — продолжал Хардинг, смягчая свой тон, — самый важный материал в этой подборке связан с вопросами политики, а здесь ложью мало что добьешься.

— Возможно. В прошлом месяце я поднял большой шум у нас в Лэнгли, когда мне на глаза попался отчет о состоянии советской экономики, который должен был лечь на стол президенту. Я тогда заявил, что эта информация не может соответствовать действительности, но человек, подготовивший материал, высокомерно заявил, что то же самое видят на заседаниях члены Политбюро…

— И что ты на это ответил, Джек? — прервал его Хардинг.

— Саймон, я сказал, что эта информация просто не может быть правдой, для каких бы больших советских шишек она ни готовилась. Отчет был чушью от начала и до конца — что заставило меня гадать, каким образом, черт побери, Политбюро определяет политику, когда данные, на которых основываются решения, взяты из Зазеркалья, где блуждала Алиса. Знаешь, когда я служил в морской пехоте, нас пугали, что Иван Иванович — русский солдат — имеет рост десять футов. На самом деле это не так. Возможно, их много, но на самом деле они даже более мелкие, чем мы, потому что плохо питаются в детстве, и оружие у них хреновое. АК-47 — неплохой автомат, но я ни за что не променяю на него М-16. А автомат по своему устройству значительно проще переносной радиостанции. Поэтому я залез в данные ЦРУ и выяснил, что тактические радиостанции, которые используются в Красной Армии, это полное дерьмо. Так что в конце концов выяснилось, что я все же был прав. Итак, Саймон, подвожу итог: Политбюро лгут, когда докладывают о состоянии экономики. А уж если лгут этим людям, полагаться нельзя ни на что.

— И что в конечном счете сталось с отчетом для президента?

— Он все-таки попал к нему на стол, но с пятью страницами моего дополнения. Надеюсь, у президента хватило терпения добраться до них. Говорят, Рейган очень внимательно знакомится со всеми документами. Так или иначе, я только хочу сказать, что вся политика русских основана на лжи, и, возможно, нам следует подумать о том, как лучше постигать реалии их жизни. На мой взгляд, Саймон, советская экономика находится в полной заднице. Она просто не может функционировать так эффективно, как об этом говорят. В противном случае мы бы наблюдали позитивные перемены в продукции, которую выпускают русские. Однако ведь этого не происходит, не так ли?

— Как можно бояться государства, которое не может само себя прокормить?

— Совершенно верно, — кивнул Райан.

— Но во время Второй мировой войны…

— В 1941 году на Советский Союз напала страна, которую русские всегда недолюбливали, и при том Гитлер оказался настолько глуп, что не смог обратить себе на пользу недовольство советского народа своим собственным правительством. Он начал проводить на захваченных территориях расовую политику, которая, наоборот, толкнула русских обратно в объятия Джо Сталина. Так что в данном случае это сравнение неприемлемо. Советский Союз нестабилен в основе своей. Почему? Потому что это несправедливое общество, а стабильное несправедливое общество просто невозможно. Советская экономика… — Райан помолчал. — Знаешь, надо найти какой-нибудь способ использовать это в наших целях…

— Для чего?

— Для того, чтобы встряхнуть само основание Советского Союза, — предложил Райан. — Устроить небольшое землетрясение.

— Чтобы вся эта махина рухнула? — спросил Хардинг, удивленно поднимая брови. — Тебе неплохо было бы помнить, что у русских уйма ядерного оружия.

— Ну хорошо, замечательно, тогда мы постараемся подложить мягкую подстилку, чтобы падение не было таким болезненным.

— Чертовски любезно с твоей стороны, Джек.

Глава седьмая Медленное кипение

Работа Эда Фоули в качестве пресс-атташе посольства не была слишком обременительной в смысле времени, которое требовалось на то, чтобы ласкать журналистов, как своих, американских, так изредка и чужих. Под чужими подразумевались корреспонденты «Правды» и других ведущих советских изданий. Фоули полагал, что все они являются штатными или внештатными сотрудниками КГБ — на самом деле, особой разницы между этим не было, поскольку Комитет государственной безопасности без зазрения совести использовал журналистскую «крышу» для своих оперативных работников. Как следствие, почти за каждым советским журналистом, работающим в Америке, бдительно присматривал агент ФБР, а то и два, — по крайней мере, тогда, когда в ФБР находились свободные агенты, что случалось совсем нечасто. Журналисты и оперативные сотрудники КГБ выполняли практически идентичные функции.

Фоули только что больно ущипнул некий Павел Курицын, корреспондент «Правды», — или профессиональный шпион, или человек, начитавшийся шпионских романов. Поскольку лучше строить из себя дурака и скрывать свой ум, Фоули, спотыкаясь, составлял корявые фразы по-русски, изображая нескрываемую гордость тем, что он овладел этим сложным языком. Курицын насмешливо предложил американцу побольше смотреть советское телевидение, чтобы быстрее освоить русский. После пресс-конференции Фоули быстро подготовил отчет для архивов ЦРУ, отметив, что от Павла Евгеньевича Курицына так и веяло душком сотрудника Второго главного управления, который сам обнюхивал его, добавив, что он, судя по всему, выдержал испытание. Разумеется, полной уверенности быть не могло. Насколько было известно Фоули, русские действительно прибегали к услугам тех, кто якобы умел читать чужие мысли. Он знал, что в Советском Союзе экспериментировали буквально во всех областях, в том числе и с так называемой способностью «видеть на расстоянии», что с его точки зрения было шагом назад от цыганок-гадалок. Тем не менее, в ответ Управление, к вящему недовольству Фоули, начало свою собственную программу. Для Эда Фоули то, чего нельзя было потрогать руками, не существовало. Однако чего только не придумают умники из разведывательно-аналитического отдела, чтобы утереть нос сотрудникам оперативного отдела — настоящим профессионалам ЦРУ, которым приходится изо дня в день выполнять свою нелегкую работу.

Достаточно уже одного того, что русский Иван имеет в посольстве глаза и, одному богу известно, сколько ушей — несмотря на регулярные зачистки здания сотрудниками отдела электронно-технической службы. (Один раз русским даже удалось поставить «жучок» в кабинете посла.) Прямо напротив здания находилась бывшая церковь, которую теперь использовал КГБ. В американском посольстве она была известна как церковь Святой Богоматери микроэлектроники, поскольку все старинное здание было напичкано ультракоротковолновыми передатчиками, нацеленными на посольство. Эти передатчики ставили помехи, не позволяя американской разведывательной аппаратуре прослушивать советские телефонные и радиорелейные линии. Уровень электромагнитного излучения поднимался до значений, опасных для здоровья, и для защиты от него здание посольства было оборудовано металлическими экранами, запрятанными под внутренней отделкой стен, которые отражали значительную часть попадавшей энергии на тех, кто находился напротив. В этой игре были свои правила, и русские более или менее их придерживались, хотя нередко правила оказывались начисто лишены смысла. Жители окрестных домов тихо роптали, протестуя против мощных ультракоротковолновых передатчиков у себя за окном, но ответом на их жалобы неизменно становилась возмущенная фраза «Кто, мы?», сопровождающаяся пожатием плечами. И дальше этого обычно ничего не шло. Врач посольства утверждал, что причин для беспокойства нет, — однако его кабинет находился в подвале, укрытый от излучений толстым слоем бетона и грунта.

Кое-кто утверждал, что можно запечь сосиску в тесте, просто оставив ее на некоторое время на подоконнике окна, выходящего на восток.

Во всем посольстве лишь двое знали настоящую роль Эда Фоули: посол и военный атташе. Первого звали Эрнст Фуллер. Внешне Фуллер напоминал иллюстрацию из книги об аристократии: высокий, стройный, с царственной гривой седых волос. В действительности он родился и вырос на свиноферме в штате Айова, получил стипендию на бесплатное обучение на юридическом факультете Северо-Западного университета, работал в руководстве крупных компаний и закончил карьеру в бизнесе исполнительным директором автомобильной корпорации. В перерыве Фуллер во время Второй мировой войны три года прослужил на флоте и в составе экипажа легкого крейсера «Бойс» участвовал в боях за остров Гуадалканал. Сотрудники московского отделения ЦРУ считали его серьезным «игроком», талантливым дилетантом.

Должность военного атташе занимал бригадный генерал Джордж Долтон. По профессии артиллерист, он легко находил общий язык со своими русскими коллегами. Долтон, неуклюжий медведь с копной курчавых черных волос, двадцать с лишним лет назад играл в футбол за команду академии Уэст-Пойнта и неплохо показал себя.

Фоули ждала встреча с обоими — официально, для обсуждения отношений с американскими журналистами. Соблюдать конспирацию приходилось даже внутри посольства.

— Ну, как привыкает к новому месту ваш сын? — спросил Фуллер.

— Скучает по мультфильмам. Перед тем, как отправиться сюда, я купил эту новую штуковину — знаете, видеомагнитофон «Бетамакс», и несколько видеокассет с мультиками, но хватило их ненадолго, а стоят они очень прилично.

— По советскому телевидению показывают собственный вариант похождений Койота-бродяги, — вмешался в разговор генерал Долтон. — Называется «Ну, погоди!» Конечно, до продукции «Уорнер бразерс» русским далеко, но все же это лучше, чем треклятая производственная гимнастика, которую крутят каждое утро. Девица-ведущая без труда могла бы муштровать новобранцев в учебном центре.

— Да, я вчера утром обратил на нее внимание. Она что, член олимпийской команды по тяжелой атлетике? — пошутил Фоули. — По крайней мере…

— Каковы первые впечатления? — остановил его Фуллер. — Есть какие-то неожиданности?

Фоули покачал головой.

— Меня подробно инструктировали, и все оказалось приблизительно таким, как я и ожидал. Похоже, куда бы я ни пошел, за мной следует «хвост». Как долго, по-вашему, это продлится?

— Ну, где-нибудь с неделю. Выйдите из посольства, прогуляйтесь, — предложил генерал Долтон, — а еще лучше, посмотрите за Роном Филдингом, когда он выйдет гулять. Он делает свое дело очень хорошо.

— У вас намечается что-нибудь крупное? — спросил посол Фуллер.

— Нет, сэр. В настоящий момент лишь плановые операции. Однако у самих русских происходит нечто очень серьезное.

— И что же? — спросил Фуллер.

— Они называют эту «операция ПАН». Аббревиатура от «Превентивное атомное нападение». Русские испугались, что наш президент шарахнет по ним ядерной бомбой, поэтому они засуетились и стараются любыми средствами выяснить его психическое состояние.

— Вы это серьезно? — спросил Фуллер.

— Абсолютно. Полагаю, русские чересчур серьезно отнеслись к гневной риторике президента.

— Действительно, мне в министерстве иностранных дел задавали очень странные вопросы, — задумчиво произнес посол. — Но я тогда списал все на обычную праздную болтовню.

— Сэр, мы вкладываем в вооруженные силы большие деньги, и русских это беспокоит.

— А сами они при этом закупили десять тысяч новых танков, и это совершенно нормально? — заметил генерал Долтон.

— Вот именно, — подтвердил Фоули. — Пистолет в моей руке — это оружие обороны, но пистолет в вашей руке — это оружие нападения. Наверное, все зависит от точки зрения.

— Вы уже видели вот это? — спросил Фуллер, протягивая документ, пришедший по факсу из «Туманного дна».

Фоули пробежал взглядом листок бумаги.

— Ого!

— Я ответил Вашингтону, что это письмо очень встревожит Советы. А вы что думаете?

— Полностью с вами согласен, сэр. Причем причин для тревоги будет несколько. Самое главное — это возможные волнения в Польше, которые могут распространиться на всю коммунистическую империю. Это одна из немногих областей, в которой русские способны мыслить долгосрочными категориями. Политическая стабильность для них sine qua non[396]. А что говорят в Вашингтоне?

— Директор Управления только что показал этот документ президенту, тот передал его государственному секретарю, и он сразу же переслал его мне по факсу с просьбой высказать свои соображения. А вы не можете погреметь в кустах, спугнуть дичь, выяснить, обсуждалось ли это письмо на Политбюро?

Подумав немного, Фоули кивнул.

— Можно будет попробовать.

Конечно, сделать это будет нелегко, но, в конце концов, в этом и состоит его работа, не так ли? Надо будет передать сообщения двум — трем агентам, но для этого они и существуют. Самое неприятное состояло в том, что для этого придется задействовать жену. Мери Пат не будет возражать — черт побери, она обожает играть в шпионов, — однако Эд всегда переживал, подвергая ее опасности. Наверное, всему виной мужской шовинизм.

— Каков приоритет этого задания? — спросил Фоули.

— Вашингтон очень заинтересован, — ответил Фуллер.

То есть, задание срочное, но не экстренное.

— Хорошо. Я займусь этим, сэр.

— Не знаю, какими активами вы располагаете в Москве — и не хочу знать. Для них это будет опасно?

— Сэр, здесь предателей расстреливают.

— Да, Фоули, это более жестоко, чем торговля автомобилями. Я вас понимаю.

— Проклятие, даже на Центральном плато[397] было проще, — заметил генерал Долтон. — Русский Иван ведет игру по-крупному. Знаете, меня тоже спрашивают о здоровье президента, в основном, старшие офицеры, за коктейлем. То есть, русские действительно серьезно встревожились, да?

— Все говорит о том, — подтвердил Фуллер.

— Очень хорошо. Никогда не помешает сбить с противника самоуверенность, заставить его испуганно озираться по сторонам.

— Надо только следить за тем, чтобы не переусердствовать, — заметил посол Фуллер. Человек в дипломатии относительно новый, он относился к ней с большим уважением. — Хорошо, у вас есть для меня еще что-нибудь?

— С моей стороны пока что ничего, — ответил резидент. — Я до сих пор осваиваюсь на новом месте. Сегодня со мной встречался один русский журналист. Возможно, контрразведчик из КГБ, некий тип по фамилии Курицын.

— По-моему, он «игрок», — тотчас же подтвердил генерал Долтон.

— Мне так сразу же показалось. Подозреваю, он постарается проверить меня через корреспондента «Нью-Йорк таймс».

— Вы с ним знакомы?

— Да, его зовут Энтони Принс, — кивнул Фоули. — И фамилия ему как нельзя кстати[398]. Престижный Гротонский колледж, Йельский университет. Когда я еще работал в газете, нам с ним приходилось несколько раз встречаться. Он очень умен, но все же не в такой степени, в какой о себе мнит.

— Как ваш русский язык?

— Могу сойти за советского гражданина — ну а моя жена, та просто поэт. Она прекрасно владеет русским. Да, и еще одно. В дипломатическом квартале рядом со мной живут англичане. Хейдоки, муж Найджел, жена Пенелопа. Насколько я понял, они тоже «игроки».

— И серьезные, — подтвердил генерал Долтон. — Можете им доверять.

Фоули так и предполагал, однако убедиться наверняка никогда не лишне. Он встал.

— Ну хорошо, а теперь мне пора приступить к работе.

— Добро пожаловать в Москву, Эд, — сказал посол. — Когда обвыкнитесь, здесь не так уж и плохо. Через советское министерство иностранных дел можно доставать любые билеты в театры и на балет.

— Я предпочитаю хоккей с шайбой.

— С этим тоже не будет никаких проблем, — ответил генерал Долтон.

— Хорошие места? — спросил резидент.

— Первый ряд.

Фоули улыбнулся.

— Определенно, мне здесь понравится.

Мери Пат гуляла на улице с сыном. Увы, Эдди уже был слишком большим для того, чтобы возить его в коляске. А жаль. С помощью коляски можно было бы проделывать множество любопытных фокусов. К тому же, рассуждала Мери Пат, русские побоялись бы тревожить младенца и рыться в подгузниках — тем более, защищенных дипломатическим паспортом. Но сейчас она пока просто вышла на прогулку, осваиваясь в незнакомом городе, привыкая к незнакомым картинам и запахам. Это было самое сердце зверя, а сама она проникла в него вирусом — хотелось надеяться, смертельным. Урожденная Мария Каминская, она была внучкой конюшего дома Романовых. Общение с дедушкой Ваней наложило неизгладимый отпечаток на все ее детство. От него маленькая Маша с пеленок выучила русский, причем не тот, на котором разговаривали в Советском Союзе сейчас, а изысканный литературный язык дней минувших. Читая поэзию Пушкина, она плакала, и в этом в ней было больше русского, чем американского, поскольку русские веками почитали своих поэтов, в то время как в Америке они были низведены до написания текстов поп-песен.

На родине предков Маши Каминской было много достойного любви и восхищения.

Но только это ни в коей мере не относилось к правительству Советского Союза. Маше было двенадцать; она только входила в сладостную юность, когда дедушка Ваня рассказал ей историю цесаревича Алексея, наследника российского престола, — ребенка милого и доброго, по словам дедушки, но очень несчастного, больного гемофилией и поэтому болезненного и слабого. Полковник Иван Борисович Каминский, мелкопоместный дворянин, служивший в Императорском конногвардейском полку, обучал мальчика верховой езде, поскольку в ту эпоху этот навык был необходим для мужчины знатного происхождения. Ему приходилось быть очень осторожным; Алексея часто носил на руках матрос Императорского военно-морского флота, чтобы мальчик не упал и не разбился до крови; однако полковник Каминский блестяще справился со своей задачей, чем заслужил благодарность Николая Второго и императрицы Александры Федоровны. За время обучения цесаревич и его наставник сблизились, если и не как отец и сын, то как дядя и племянник. В самом начале Первой мировой войны дедушка Ваня ушел на фронт биться с германцами, но во время сражения в Восточной Пруссии попал в плен. В Германии, в лагере для военнопленных он встретил известие о революции. Ему удалось вернуться на родину, и он в рядах белогвардейцев сражался с большевиками. В 1918 году дедушка Ваня узнал о том, что узурпаторы расправились в Екатеринбурге со свергнутым императором и всей его семьей. Осознав, что дело контрреволюции обречено, он с огромным трудом покинул Россию и перебрался в Америку, где начал новую жизнь, омраченную неутихающей скорбью по невинно убиенным.

Мери Пат хорошо запомнила слезы, появлявшиеся в глазах дедушки каждый раз, когда он рассказывал ей о трагедии царской семьи, и с этими слезами ей передалась его неистребимая ненависть к большевикам. Правда, у нее самой это чувство было более приглушенным. Мери Пат не испытывала фанатичной злости, но когда она видела человека в военной форме или черный правительственный ЗИЛ, несущийся на партсобрание, она видела лицо врага, врага, которого необходимо победить. И то, что коммунизм является смертельным врагом Америки, ее нынешней родины, было лишь приправой к основному блюду. Если бы Мери Пат представилась возможность нажать кнопку, которая привела бы к крушению этой омерзительной политической системы, она сделала бы это без колебаний.

Поэтому назначение в Москву явилось для нее именно тем, о чем она всегда мечтала. Иван Борисович Каминский, рассказывая печальную историю царской семьи, тем самым завещал своей внучке цель в жизни и настойчивость добиваться ее. Для Мери Пат поступление на работу в ЦРУ было таким же естественным, как и причесывание соломенно-желтых волос.

И вот сейчас, гуляя по улицам Москвы, молодая женщина впервые в жизни по-настоящему поняла страсть своего дедушки к прошлому. Здесь все отличалось от того, к чему она привыкла в Америке, начиная от скатов крыш зданий до цвета асфальта под ногами. Больше всего Мери Пат поразили хмурые лица прохожих. На нее таращились все, ибо в своей американской одежде она выделялась среди простых москвичей, как павлин среди ворон. Кое-кто даже пытался улыбаться Эдди: несмотря на природную суровость, русские относились к детям неизменно ласково. Ради интереса Мери Пат обратилась к милиционеру, спрашивая у него, как пройти, и тот ответил ей очень любезно, поправив ошибки в произношении трудных слов. Ну хоть это-то хорошо. Мери Пат обратила внимание, что за ней шел «хвост», сотрудник КГБ лет тридцати пяти, державшийся от нее на расстоянии шагов пятьдесят и пытающийся оставаться незаметным. Его ошибка заключалась в том, что он отводил взгляд каждый раз, когда Мери Пат оборачивалась. Вероятно, так его научили — лицо не должно примелькаться объекту наблюдения.

Широкие улицы и тротуары оставались относительно свободными. Практически все советские граждане были в этот час на работе, а прослойка свободных женщин, которые прогуливались бы по магазинам или направлялись по светским делам, в Москве отсутствовала. Быть может, к этой категории можно было отнести разве что жен высокопоставленных партийных функционеров, но и только. Мери Пат отметила, что в этом они чем-то похожи на состоятельных американок, которые могут позволить себе не работать, — если такие еще остались. Ее мать, например, сколько помнила Мери Пат, работала всегда — больше того, она работала до сих пор. Однако в России женщины орудовали лопатами, в то время как мужчины сидели за рулем грузовиков. Они занимались тем, что заделывали выбоины в асфальте, однако полностью справиться с этой задачей им не удавалось никогда. «Впрочем, то же самое можно сказать и про Вашингтон, и про Нью-Йорк,» — подумала Мери Пат.

На улицах было много киосков, и она купила маленькому Эдди мороженое. У мальчишки разбегались глаза. Мери Пат чувствовала угрызения совести по поводу того, что ее сыну придется терпеть неудобства, связанные с пребыванием в чужой стране, а также с той миссией, которую выполняют его родители. С другой стороны, Эдди сейчас всего четыре года, и для него жизнь в Москве станет очень полезным опытом. По крайней мере, он выучит второй язык. А также научится любить свою родину — любить так, как не умеет ее любить почти никто из сверстников Эдди, оставшихся в Америке, — а это совсем неплохо, подумала Мери Пат. Итак, у нее есть «хвост». Насколько он хорош? Наверное, пора это проверить. Раскрыв сумочку, Мери Пат незаметно достала оттуда кусок бумажной ленты. Красной, ярко-красной. Завернув за угол, молодая женщина молниеносным, практически невидимым движением прилепила ленту к фонарному столбу и как ни в чем не бывало направилась дальше. Затем, пройдя ярдов пятьдесят, она обернулась, словно заблудившись… и как раз увидела, что сотрудник КГБ проходит мимо столба. Значит, он не заметил, что она выставила сигнал. Если бы «хвост» что-то увидел, он сейчас хотя бы посмотрел на столб… а чекист лишь просто продолжал следить за своей подопечной. С другой стороны, Мери Пат выбрала для прогулки совершенно непредсказуемый маршрут, и если бы «хвост» был не один, она бы это обязательно заметила. Если только, конечно, за ней не установлена настоящая слежка, однако это казалось маловероятным. У Мери Пат в работе еще ни разу не было провалов. Она прекрасно помнила все подробности подготовки на «Ферме», в учебном центре ЦРУ в Тайдуотере, штат Вирджиния. Мери Пат окончила курсы первой из группы; она знала, что из нее получился хороший оперативный работник, — и, больше того, знала, что никакой, даже самый хороший агент не должен забывать об осторожности. Ну а если соблюдать все меры предосторожности, можно «скакать на любом коне». Кстати, дедушка Ваня также научил ее ездить верхом.

Мери Пат подумала, что в этом городе ее и маленького Эдди ждет еще много приключений. Сначала надо будет дождаться, когда КГБ надоест следить за ней, после чего можно будет дать себе волю. Молодая женщина попыталась представить себе, кого еще ей удастся завербовать работать на ЦРУ в дополнение к уже имеющимся агентам. Да, она проникла в самое сердце чудовища, и ее задача состоит в том, чтобы нанести сукиному сыну кровоточащую рану.

— Хорошо, Алексей Николаевич, ты знаешь этого человека, — сказал Андропов. — Что мне ему ответить?

Ум председателя проявился в том, что он не поспешил одернуть резидента в Риме испепеляющим ответом. Только дурак топочет ногами на своих ближайших подчиненных.

— Полковник Годеренко просит более подробных указаний — он хочет определить масштабы предстоящей операции. И в этом ему надо помочь. Однако тут возникает вопрос: что именно вы задумали, товарищ председатель? У вас уже есть какие-то соображения на этот счет?

— Отлично, полковник, а ты сам что думаешь по этому поводу?

— Товарищ председатель, у американцев есть на этот счет одно выражение, которое мне очень нравится: это выходит за рамки моего должностного оклада.

— Ты хочешь сказать, что никогда мысленно не ставишь себя на мое место? — прямо спросил Юрий Владимирович.

— Если честно — нет. Я ограничиваюсь только тем, в чем разбираюсь, — то есть, оперативными вопросами. А в дебри политики я предпочитаю не забираться, товарищ председатель.

«Ответ умный, даже если и неискренний,» — отметил Андропов. Но полковник Рождественский не сможет ни с кем обсудить свои мысли на этот счет — потому что во всем КГБ, кроме их двоих, никто не посвящен в эту тайну. Конечно, его может пригласить на беседу какой-нибудь высокопоставленный сотрудник Центрального комитета партии, по приказу Политбюро, но такой приказ должен будет исходить практически наверняка лично от Брежнева. А это, решил Юрий Владимирович, в настоящей момент крайне маловероятно. Поэтому полковник Рождественский, как и любой подчиненный, будет переваривать в голове эти соображения, но, как профессиональный сотрудник КГБ, а не партийный работник, привыкший говорить с трибуны, он ни за что не выпустит их оттуда.

— Хорошо, давай полностью забудем о политической целесообразности. Считай это чисто теоретическим вопросом: как физически уничтожить главу Римско-католической церкви?

Рождественский замялся.

— Садись, — предложил подчиненному председатель КГБ. — Тебе уже приходилось планировать сложные операции. Не торопись, подумай, и выскажи все, что думаешь на этот счет.

Сев, Рождественский помолчал.

— Ну, во-первых, я бы попросил содействия у кого-нибудь более сведущего в таких вопросах. В центральном управлении есть такие люди. Но… поскольку вы предложили считать эту задачу чисто теоретической…

Не закончив свою фразу, полковник поднял взгляд и перевел его налево. Наконец он заговорил снова, медленно, тщательно подбирая слова:

— Перво-наперво, агентурную сеть Годеренко можно будет задействовать только для сбора информации — ведение наблюдения за целью и тому подобное. Ни в коем случае нельзя использовать наших людей в Риме для любых активных действий… Больше того, я бы посоветовал вообще не привлекать к активной части операции советских граждан.

— Почему? — спросил Андропов.

— Итальянская полиция работает очень профессионально, а для расследования преступления такого масштаба будут привлечены лучшие силы. Такое событие — обязательно найдутся свидетели. У каждого человека есть пара глаз и память. А у некоторых еще и интеллект. Предсказать подобные вещи наперед не представляется возможным. И хотя, с одной стороны, все эти соображения говорят в пользу снайпера, делающего прицельный выстрел с большого расстояния, такой подход укажет на операцию, подготовленную и осуществленную на государственном уровне. Снайпер должен будет иметь соответствующую подготовку и соответствующее оружие. То есть, это будет профессиональный солдат. А профессиональный солдат должен служить в какой-то армии. Ну а армия предполагает наличие суверенного государства — а какое суверенное государство заинтересовано в физическом устранении папы римского? — спросил полковник Рождественский. — Но вот действительно «черную» операцию проследить невозможно.

Закурив «Мальборо», Андропов кивнул. Он не ошибся в своем выборе. Полковник Рождественский знает свое дело.

— Продолжай.

— В идеале покушавшийся не должен будет иметь абсолютно никакого отношения к Советскому Союзу. Необходимо обеспечить это, потому что нельзя исключить возможность задержания. Задержание означает допросы. А на допросах рано или поздно начинают говорить практически все — по психологическим или физическим причинам. — Порывшись в кармане, Рождественский тоже достал сигарету. — Помнится, как-то я читал об одном убийстве, совершенном американской мафией…

И снова он умолк, устремив взгляд в стену, анализируя какую-то информацию в памяти.

— Да? — предложил председатель.

— Это убийство было совершено в Нью-Йорке. Один из главарей поссорился со своими соратниками, и было принято решение не просто убить его, но еще и обесчестить. Поэтому убийцей стал негр. Для мафии это является верхом позора, — объяснил Рождественский. — Так или иначе, убийца сразу же после покушения был застрелен другим человеком, предположительно, членом мафии, которому удалось беспрепятственно скрыться, — вне всякого сомнения, у него был помощник, это говорит о том, что преступление было тщательно подготовлено. Это убийство так и не было раскрыто. Оно было спланировано и осуществлено блестяще. Объект был уничтожен, как и покушавшийся. А настоящие убийцы, те, кто замыслили преступление, добились своей цели, завоевали признание в своих кругах и избежали наказания.

— Подлые бандиты, — пробормотал Андропов.

— Совершенно верно, товарищ председатель, однако и в этом случае безукоризненно осуществленная операция заслуживает того, чтобы присмотреться к ней внимательнее. Данный случай не полностью соответствует задаче, стоящей перед нами, потому что то убийство должно было выглядеть со стороны, как расправа мафии с отступником. Однако убийце удалось приблизиться к жертве в первую очередь потому, что он подчеркнуто не являлся членом мафии и не мог выдать заказчиков преступления. Именно этого и стремимся добиться мы сейчас. Разумеется, нам нельзя полностью скопировать ту операцию — так, например, устранение убийцы однозначно укажет на нас. Мы не можем повторить убийство Льва Троцкого. Тогда никто и не думал скрывать, кто именно стоит за расправой. А то преступление мафии, о котором я только что рассказал, было призвано стать чем-то вроде открытого предупреждения.

От Рождественского не ускользнуло то обстоятельство, что в действиях советского государственного органа просматривалась очевидная параллель с гангстерскими разборками. Однако для его практичного ума покушение на Троцкого и расправы мафии были лишь любопытными примерами различных тактических приемов решения одних и тех же задач.

— Товарищ председатель, мне необходимо время, чтобы полностью все обдумать.

— Даю тебе два часа, — великодушно согласился Андропов.

Встав, Рождественский вытянулся, развернулся кругом и вышел через гардероб в приемную секретаря.

Собственный кабинет полковника, разумеется, был значительно меньших размеров, но он был отдельным и также находился на последнем этаже. Окно выходило на площадь Дзержинского, памятник Железному Феликсу в центре и снующие вокруг него машины. Рождественский удобно устроился в крутящемся кресле за письменным столом с тремя телефонными аппаратами, потому что в Советском Союзе по какой-то причине отсутствовали внутренние телефонные коммутаторы. На столе также стояла пишущая машинка, которой Алексей Николаевич почти не пользовался, предпочитая вызывать стенографистку. Поговаривали, что Юрий Владимирович приглашал к себе в кабинет стенографисток не только для того, чтобы диктовать им сообщения, однако Рождественский в это не верил. Председатель КГБ был слишком большим эстетом, чтобы опускаться до такого. Андропов физически не переваривал коррупцию и все связанное с ней, что Алексею Николаевичу было по душе. Рождественскому было бы очень сложно оставаться преданным такому человеку, как Брежнев. Полковник очень серьезно относился к девизу своего ведомства, призванного служить щитом и мечом государства. Его задача заключалась в том, чтобы защищать Советский Союз и его граждан — а их действительно требовалось защищать, иногда от членов собственного Политбюро.

«Но какую опасность может представлять собой этот священник?» — спросил себя Алексей Николаевич.

Покачав головой, он сосредоточился на решении поставленной задачи. Рождественский предпочитал думать с открытыми глазами, просматривая мысли, словно кинопленку на невидимом экране.

В первую очередь следовало оценить физические особенности цели. Судя по фотографиям, папа отличается высоким ростом и предпочитает носить все белое. Трудно представить себе более удобную мишень. Передвигается он преимущественно в открытом автомобиле, что делает его еще более удобной мишенью, потому что машина двигается медленно, давая возможность верующим хорошенько рассмотреть понтифика.

Но кто будет стрелять? Только не сотрудник КГБ. И даже не советский гражданин. Может быть, эмигрант из Советского Союза. Под видом таких эмигрантов КГБ разбросал своих агентов по всем западным странам; многие среди них находились в резерве. Они жили своей жизнью, ожидая приказа начать действовать… вот только вся проблема заключалась в том, что многие из них обживались на новом месте и больше не отвечали на приказы или, что хуже, обращались в контрразведывательные органы своих стран. Рождественскому никогда не нравились подобные долгосрочные задания. Сотруднику КГБ было слишком легко забыть, кем он является, и превратиться в того, кем он должен был быть согласно легенде.

Нет, покушение должен будет совершить человек со стороны, не советский гражданин и не советский эмигрант, и даже не иностранец, подготовленный КГБ. Конечно, идеальным вариантом был бы отступник-священник или монах-расстрига, но только такие люди подворачиваются под руку в нужный момент лишь в западных шпионских романах. Реальный мир разведки редко предлагает столь удобные пути.

Итак, кем должен быть убийца? Не христианином? Иудеем? Мусульманином? Атеиста будет слишком легко связать с Советским Союзом, так что этот вариант не подойдет. Убрать папу римского руками иудея — вот было бы здорово! Еврей, представитель избранного народа. Лучше всего, гражданин Израиля. В Израиле немало религиозных фанатиков. Подобное решение возможно…но маловероятно. У КГБ есть свои люди в Израиле: среди советских граждан, эмигрирующих в эту страну, много агентов резерва. Однако контрразведывательные службы Израиля славятся своей эффективностью. Вероятность провала будет очень высока, а в такой операции провал недопустим. Следовательно, иудеев придется оставить в покое.

А что если какой-нибудь сумасшедший из Северной Ирландии? Определенно, протестанты ненавидят Римско-католическую церковь, и один из их вождей — Рождественский не смог вспомнить его фамилию, но рожа у него была словно с рекламы пива, — даже публично заявил, что желает смерти папе. Кажется, этот человек сам был священником. Но, как это ни печально, ирландские протестанты ненавидят Советский Союз еще больше, потому что их заклятые противники из Ирландской республиканской армии называют себя марксистами — с чем полковник Рождественский никак не мог согласиться. Если бы они действительно были марксистами, можно было бы, использовав рычаги партийной дисциплины, заставить одного из них осуществить операцию… но нет. Как бы мало ни было известно Рождественскому про ирландский терроризм, он понимал, что не могло быть и речи о том, чтобы кто-нибудь из этих людей поставил долг перед партией выше национальных убеждений. Каким бы привлекательным ни был этот вариант с чисто теоретической точки зрения, практическое его осуществление будет слишком сложным.

То есть, остаются мусульмане. Среди них множество фанатиков, имеющих такое же отношение к основам своей религии, как папа римский — к учению Карла Маркса. Ислам просто слишком необъятен и поэтому страдает болезнями больших размеров. Но если остановить свой выбор на мусульманине, где его найти? КГБ, как и другие страны коммунистической ориентации, действительно вел активную деятельность в государствах с мусульманским населением. «Гм, — задумался Рождественский, — а мысль эта очень неплохая.» Почти все сателлиты Советского Союза располагали собственными разведслужбами, которые в большей или в меньшей степени находились под пятой КГБ.

Лучшей из них была «Штази», разведка ГДР, блестяще вышколенная своим руководителем Маркусом Вольфом. Однако в Восточной Германии мусульман — раз два и обчелся. Поляки тоже знают свое дело, однако их ни в коем случае нельзя задействовать в этой операции. Католицизм слишком глубоко проник во все государственные структуры Польской Народной Республики — а это означало, что в них проник и Запад, хотя бы через вторые руки. Венгрия — опять же нет: там слишком сильны позиции католической церкви, а единственными мусульманами являются иностранцы, которые проходят обучение в лагерях подготовки террористов — а этих лучше не трогать. То же самое можно сказать и про Чехословакию. Румынию нельзя считать верным союзником Советского Союза. Ее правитель, хотя и непреклонный коммунист, в последнее время все чаще ведет себя как разбойник-цыган, которых когда-то было так много в его стране. Таким образом, остается одна… Болгария. Ну конечно. Болгария — сосед Турции, а Турция является мусульманской страной, но со светской культурой. В ней полно добротного гангстерского материала. И у болгар налажено много надежных путей через границу, которые предназначались якобы для переправки контрабанды, но в действительности использовались для сбора разведывательной информации о деятельности НАТО — чем занимался и Годеренко в Риме.

Итак, надо будет через резидента в Софии заставить болгар сделать всю грязную работу. В конце концов, у них перед КГБ давнишний должок. Старший брат помог болгарской службе безопасности расправиться с одним гражданином, сошедшим с пути истинного. Великолепно спланированная и проведенная операция на Вестминстерском мосту была лишь частично подпорчена крайне неблагоприятным стечением обстоятельств.

«Однако в этом тоже есть свой урок,» — напомнил себе полковник Рождественский. Вспомним то убийство мафиози, осуществленное его коллегами, — операция не должна быть слишком элегантной, чтобы это прямо указало на КГБ. Нет, нужно, чтобы она выглядела грубовато, словно гангстерская разборка. И даже в этом случае останется риск. У западных держав наверняка появятся какие-то подозрения, однако без прямых и даже косвенных улик, связывающих убийство папы римского с площадью Дзержинского, предать их огласке никто не решится…

«Окажется ли этого достаточно?» — спросил у себя Рождественский.

Итальянцы, американцы и англичане обязательно будут задавать себе вопросы. Будут шептаться, и, возможно, отголоски этого проникнут в средства массовой информации. Но имеет ли это какое-то значение?

Все зависит от того, насколько важна эта операция для Андропова и Политбюро, не так ли? Разумеется, риск будет, однако в большой политике постоянно приходится сопоставлять риск с важностью той или иной миссии.

Итак, резидентура в Риме займется наблюдением и сбором информации. Резидентура в Софии поручит болгарам нанять убийцу — вероятно, ему придется стрелять из пистолета. Подобраться так близко, чтобы использовать нож, настолько сложно, что этот вариант даже не следует рассматривать всерьез, а винтовку слишком трудно пронести скрытно, хотя, конечно, для подобной операции лучше всего подошел бы пистолет-пулемет. Ну а убийца не будет даже гражданином социалистического государства. Нет, его найдут в стране — члене НАТО. Это создаст дополнительные сложности, но не слишком большие.

Закурив новую сигарету, Рождественский мысленно прошелся взад и вперед по своим рассуждениям, высматривая ошибки, выискивая слабые места. Кое-что нашлось. Такое бывает всегда. Самой большой проблемой будет найти подходящего турка. В этом придется положиться на болгар. Насколько эффективно действуют их спецслужбы? Рождественскому еще ни разу не приходилось работать напрямую с болгарской разведкой, и он знал о ней только по отзывам. А отзывы эти были не слишком хорошими. Спецслужбы являлись отражением правительства страны, а болгарское руководство действовало более грубо и прямолинейно, чем Москва. Впрочем, Рождественский предположил, что это является следствием великодержавного русского шовинизма, проявляющегося в деятельности КГБ. Болгария в политическом и культурном плане была младшим братом России, поэтому в отношениях двух стран были неизбежны позиции старшего и младшего братьев. С другой стороны, от болгарской разведки потребуется только наличие удовлетворительных контактов в Турции, а это значит, что достаточно будет лишь одного хорошего специалиста, предпочтительно, обучавшегося в Москве. Таких найдется немало, и вся необходимая информация имеется в собственных архивах Высшей школы КГБ. Возможно, окажется даже, что софийский резидент лично знаком с этим болгарином.

«Похоже,решение этой теоретической задачи постепенно начинает приобретать форму,» — не без гордости отметил полковник Рождественский. Значит, он до сих пор не забыл, как спланировать хорошую операцию, несмотря на то, что уже давно превратился в кабинетного червя. Улыбнувшись, Рождественский загасил сигарету. Затем снял трубку белого телефона и набрал три единицы, номер кабинета председателя КГБ.

Глава восьмая Кушанье

— Благодарю, Алексей Николаевич. В высшей степени интересный подход. Итак, как нам двигаться дальше?

— Товарищ председатель, пусть Рим держит нас в курсе относительно распорядка папы — по возможности, расписанного как можно дальше наперед. Мы не станем посвящать Годеренко в то, что готовится какая-то операция. Римская резидентура будет для нас исключительно источником информации. Когда придет время, можно будет воспользоваться одним из агентов для целей наблюдения, однако для всех будет лучше, если Годеренко будет знать лишь самый минимум.

— Вы ему не доверяете?

— Нет, товарищ председатель. Прошу прощения, я не хотел, чтобы у вас сложилось такое впечатление. Однако чем меньше известно Годеренко, тем меньше вопросов он станет задавать и тем меньше будет вероятность того, что он случайно даст одному из своих людей такое задание, которое может выдать подготовку операции. Мы подбираем наших резидентов за их ум, за способность видеть то, что скрыто от других. Если Годеренко что-то почувствует, возможно, профессиональный опыт подтолкнет его по меньшей мере начать наблюдение — а это может привести к срыву операции.

— Вольнодумство, — презрительно фыркнул Андропов.

— А разве можно иначе? — рассудительно заметил Алексей Николаевич. — Это та цена, которую приходится платить, имея в подчинении людей умных.

Юрий Владимирович кивнул. Он быстро усвоил урок, преподанный ему полковником Рождественским.

— Хорошо, согласен. Что-нибудь еще, полковник?

— Решающее значение, товарищ председатель, будет иметь расчет времени.

— Сколько может потребоваться на подготовку такой операции? — спросил Андропов.

— Никак не меньше месяца, а то и больше. Если только на месте уже нет нужных людей, на такое уходит гораздо больше времени, чем планируется, — объяснил Рождественский.

— Приблизительно столько же у меня уйдет на получение одобрения. Однако мы немедленно займемся проработкой оперативных вопросов, чтобы можно было бы приступить к выполнению сразу же, как только одобрение будет получено.

«Выполнение, — подумал Рождественский, — самое подходящее слово.»[399] Однако даже ему этот каламбур показался слишком зловещим. К тому же, полковник обратил внимание, что Андропов сказал «как только», а не «если». Что ж, считается, что в настоящий момент Юрий Владимирович является самым могущественным членом Политбюро, и это полностью устраивало Рождественского. Что хорошо для Комитета, хорошо и для него лично, особенно после перехода на новую работу. Вполне возможно, на профессиональном небосводе засияют генеральские звезды, и это тоже не могло не радовать Алексея Николаевича.

— Как ты собираешься действовать дальше? — спросил председатель.

— Я бы немедленно отправил шифровку в Рим, чтобы рассеять страхи Годеренко и заверить его в том, что в настоящий момент он должен лишь выяснить расписание поездок папы, его появлений на людях и тому подобное. Далее, я бы связался с Ильей Бубовым. Он наш софийский резидент. Вы с ним знакомы, товарищ председатель?

Андропов порылся в памяти.

— Да, мы встречались на одном из приемов. Кажется, Бубовой страдает излишним весом?

Рождественский улыбнулся.

— Да, Илья Федорович постоянно бьется над тем, чтобы сбросить несколько лишних килограммов, но специалист он хороший. Бубовой провел в Болгарии уже четыре года и установил хорошие отношения с «Държавной сигурностью».

— Значит, он отрастил усы, так? — спросил Андропов, демонстрируя мимолетное чувство юмора, что с ним бывало крайне редко.

Русские частенько отчитывали своих юго-западных соседей за страсть к растительности на лице, которая, похоже, являлась национальной чертой болгар.

— Вот тут ничего не могу сказать, — признался Рождественский.

Чуждый к заискиваниям, он не добавил, что обещает выяснить это в самое ближайшее время.

— Какого содержания сообщение ты намерен послать в Софию?

— Ну, что оперативная необходимость требует…

Председатель остановил его.

— Не надо ничего писать. Пусть Бубовой прилетит сюда. Я хочу, чтобы все это хранилось в строжайшей тайне, а в том, что наш резидент прилетит в Москву для консультаций и вернется назад, не будет ничего странного.

— Слушаюсь. Заняться этим немедленно? — спросил Рождественский.

— Да. Не будем терять ни минуты.

Полковник встал.

— Я сейчас же отправлюсь в центр связи, товарищ председатель.

Юрий Владимирович проводил взглядом, как он вышел. «Один из положительных моментов КГБ заключается в том, — подумал Андропов, — что здесь приказания действительно выполняются. В отличие от Центрального комитета партии.»

Спустившись на лифте в подвал, полковник Рождественский направился в центр связи. Майор Зайцев сидел за письменным столом и, как обычно, разбирал бумаги, — если честно, ничем другим на работе он и не занимался. Полковник подошел прямо к нему.

— У меня есть еще два сообщения.

— Хорошо, товарищ полковник.

Олег Иванович протянул руку.

— Сначала я должен их написать, — уточнил Рождественский.

— Можете воспользоваться вот этим столом, товарищ полковник, — указал майор. — Меры безопасности те же самые?

— Да, в обоих случаях используйте одноразовые блокноты. Одна шифровка опять в Рим, другая резиденту в Софию. Срочно, — добавил полковник.

— Будет исполнено.

Протянув Рождественскому бланки, Зайцев вернулся к работе. Хотелось надеяться, сообщения не окажутся слишком длинными. Похоже, речь идет о чем-то очень важном, раз полковник пришел в центр связи, не успев подготовить текст. Судя по всему, у Андропова в заднем проходе зуд. Полковник Рождественский превратился в личного мальчика на побегушках председателя. Наверное, он, человек умный и опытный, имеющий право рассчитывать на пост резидента какой-нибудь крупной сети, должен считать ниже своего достоинства эту кабинетную работу в Москве. В конце концов, возможность посмотреть мир — один из немногих соблазнов, которые действительно мог предложить своим сотрудникам Комитет государственной безопасности.

Хотя сам Зайцев был невыездным. Олег Иванович знал слишком много, чтобы его можно было выпустить в Западную страну. А вдруг он не вернется? КГБ очень беспокоился по этому поводу. И только сейчас Зайцев впервые задумался, а почему? Этот вопрос явился для него откровением. Почему КГБ так боится возможных перебежчиков? Через Зайцева прошло немало сообщений, в которых открыто обсуждались подобные подозрения, внушающие тревогу, и он знал, что некоторых агентов отзывали в Москву для «разговора», после чего они больше не возвращались назад. Это все было прекрасно известно Зайцеву, однако по-настоящему задумался он над этой проблемой лишь полминуты назад.

Почему эти люди перебегали к врагу — потому что приходили к выводу, что у них в стране что-то плохо? Настолько плохо, что они решались на такой крутой поступок, как измена Родине? Зайцев запоздало осознал, что за всем этим может крыться что-то очень серьезное.

С другой стороны, Комитет государственной безопасности существует за счет предательства, разве не так? Сколько сообщений на этот счет пришлось прочитать Зайцеву — сотни? Тысячи? Граждане Западных государств — американцы, англичане, немцы, французы — работали на КГБ, передавая ту информацию, которая интересовала Советский Союз. Они ведь также предали свою родину, да? В основном, ради денег. Таких сообщений Зайцев тоже повидал немало — споры между центральным управлением и резидентами по поводу объемов денежных выплат. Олег Иванович знал, что Москва всегда очень скупо тратила средства, что, впрочем, и следовало ожидать. Завербованные агенты хотели получать американские доллары, английские фунты стерлингов, швейцарские франки. И настоящие деньги, наличные — все хотели, чтобы с ними расплачивались наличными. Никто не соглашался ни на простые рубли, ни даже на инвалютные. Несомненно, предатели доверяли только таким валютам. Они предавали свою родину за деньги, но только за деньги своей родины. Некоторые требовали за свои услуги миллионы долларов, хотя, разумеется, столько никто и никогда не получал. Максимальной суммой, с которой пришлось столкнуться Зайцеву, были пятьдесят тысяч фунтов, выплаченных за информацию об английских и американских военно-морских шифрах. «Интересно, а сколько Западные державы выложат за ту информацию, которая хранится у меня в голове?» — вдруг подумал Зайцев. Это был вопрос без ответа. Олег Иванович даже не мог его правильно сформулировать, не говоря уж о том, чтобы серьезно задуматься над ответом.

— Вот, готово, — сказал Рождественский, протягивая бланки с текстами сообщений. — Отправьте немедленно.

— Будет отправлено сразу же, как только я закончу с шифрованием, — заверил его Зайцев.

— И те же самые меры безопасности, — добавил полковник.

— Разумеется. Обоим сообщениям присвоить тот же идентификационный код? — спросил Олег Иванович.

— Совершенно верно, всем один и тот же, — ответил Рождественский, постучав пальцем по цифрам «666», выведенным в верхнем правом углу.

— Будет исполнено, товарищ полковник. Я немедленно займусь этим.

— И как только сообщения будут отправлены, доложите мне.

— Слушаюсь, товарищ полковник, — ответил Зайцев. — Номер вашего телефона у меня есть.

Олег Иванович понял больше, чем могли передать слова. Многое ему передали интонации, прозвучавшие в голосе Рождественского. Все это осуществлялось по прямому приказу председателя Комитета. Личное внимание Андропова свидетельствовало о том, что речь шла о деле огромной важности, а не просто об импортных трусиках для капризной дочери какого-нибудь партийного шишки.

Пройдя к архиву в противоположном конце центра, Зайцев заказал два шифровальных блокнота, один для Рима, другой для Софии, и, достав ширфовальный циферблат, тщательно зашифровал оба сообщения. На все про все ушло сорок минут. Сообщение полковнику Бубовому в Софию было простым: «Немедленно вылетайте в Москву для консультаций.» У Зайцева мелькнула мысль, не затрясутся ли у софийского резидента коленки, когда он получит такой приказ. Разумеется, полковник Бубовой не мог знать, что означает идентификационный код. Однако очень скоро он это узнает.

Остаток рабочего дня не принес для Зайцева ничего интересного. В шесть часов вечера Олег Иванович запер секретные документы в сейф и вышел из центра связи.

Обед в столовой Сенчури-Хауза оказался очень хорошим, однако по-британски своеобразным. Райан постепенно начинал привыкать к английской кухне, в первую очередь потому, что хлеб неизменно бывал бесподобным.

— Итак, твоя жена хирург?

Джек кивнул.

— Да, режет людям глаза. На самом деле теперь в некоторых случаях Кэти стала использовать лазер. Ее можно считать первопроходцем.

— Лазер? — удивился Хардинг. — Зачем?

— Потому что он может действовать как сварка. Например, лазер используется для прижигания прохудившихся кровеносных сосудов — именно это сделали Суслову. Кровь просочилась внутрь глазного яблока, поэтому наши хирурги проделали в нем маленькое отверстие и высушили всю жидкость — кажется, она называется водянистой влагой, — после чего с помощью лазеров «сварили» прохудившиеся сосуды. Если послушать, получается очень мерзкая штукована, ты не находишь?

Хардинг поежился, представив себе операцию на глазу.

— И все же, полагаю, это лучше, чем слепота.

— Да, я тебя понимаю. То же самое было тогда, когда наша Салли лежала в травматологическом отделении. Меня совсем не радовала мысль о том, что кто-то режет мою девочку.

Райан заново пережил весь ужас тех дней. У Салли до сих пор на груди и животе оставались шрамы, хотя и быстро затягивающиеся.

— Ну а ты сам, Джек? Тебе ведь тоже уже приходилось бывать под ножом хирурга, — заметил Саймон.

— Я все равно спал, а видеозаписей операций не делали. Но, знаешь, Кэти, вероятно, не отказалась бы посмотреть на все три.

— На три?

— Да, две мне сделали, еще когда я служил в морской пехоте. Сначала в лазарете на корабле, чтобы стабилизировать мое состояние, а потом вертолетом меня переправили в госпиталь в Бетесде. Слава богу, я почти все время проспал, но нейрохирурги сказали, что операции прошли не слишком успешно, и спина у меня продолжала болеть. Затем, когда я уже начал ухаживать за Кэти — нет, мы даже успели помолвиться друг с другом, за ужином в ресторане моя спина разболелась снова. Кэти устроила меня в клинику Гопкинса, и за меня взялся сам Сэм Роузен. Он меня и вылечил. Отличный парень, и чертовски хороший врач. Понимаешь, в том, чтобы быть женатым на враче, тоже есть свои плюсы. Кэти знакома со многими лучшими специалистами в мире. — Райан откусил большой кусок длинного французского батона с индейкой. Это было гораздо вкуснее гамбургеров в столовой ЦРУ. — В общем, вот вкратце приключения, продолжавшиеся три года, которые начались с крушения вертолета на Крите. А закончилось все нашей свадьбой, так что, полагаю, все обернулось к лучшему.

Достав кожаный кисет, Хардинг набил трубку и раскурил ее.

— Ну а как поживает твой доклад о советской военной промышленности?

Джек отставил пиво.

— Просто поразительно, насколько отвратительно идут дела у русских, особенно если сравнить их собственные внутренние данные с тем, когда нам удается заполучить в свои руки тот или иной образец военной техники. То, что они называют «контролем качества», мы бы назвали «собачьим дерьмом». В Лэнгли я знакомился с материалами о русских истребителях, которые стоят на вооружение ВВС, — в основном, мы получили их через израильтян. Так вот, детали не подходят одна к другой, черт побери! Русские даже не могут нарезать алюминиевые листы одинаковыми кусками. Я хочу сказать, любой учащийся ПТУ сделает лучше, иначе его вышвырнут из училища. Да, у русских есть талантливые ученые и инженеры, особенно в теоретических разработках, однако производственный процесс находится на таком примитивном уровне, что можно было бы ожидать большего от подмастерьев.

— Не во всех областях, Джек, — осторожно поправил его Хардинг.

— Совершенно верно, Саймон, и Тихий океан не весь голубой. Ну да, в нем разбросаны острова и атоллы. Мне это известно. Но подавляющая его часть — это голубая вода. Точно так же, в Советском Союзе подавляющая часть работ выполняется из рук вон плохо. Главная проблема советской экономической системы заключается в том, что она не вознаграждает людей за хорошую работу. В экономике есть высказывание: «Плохая оплата несовместима с качественной работой.» Это означает, что если не стимулировать хорошую работу, люди будут работать плохо. Так вот, в Советском Союзе все обстоит именно так, и для русской экономики это подобно раковой опухоли. То, что возникает в одном месте, вскоре распространяется на всю систему.

— И все же в некоторых областях русские добились очень высоких результатов, — возразил Хардинг.

— Саймон, балет Большого театра не нападет на Западную Германию. Как и советская олимпийская сборная по хоккею, — парировал Джек. — Возможно, высшее командование советских вооруженных сил очень компетентно, однако вооружение и снаряжение отвратительные, а среднее звено управления практически не существует. Без сержанта-комендора и командиров отделений я не смог бы эффективно использовать взвод морской пехоты, которым командовал, однако в Красной Армии сержанты, в том смысле, в каком их понимаем мы, отсутствуют. У русских есть немало достаточно грамотных офицеров — и, опять же, среди военных теоретиков у них встречаются величины мирового масштаба, — и рядовые солдаты, возможно, патриоты своей родины, но без должной подготовки на тактическом уровне их армия напоминает роскошный лимузин на спущенных колесах. Мощный двигатель работает, краска сверкает, но машина не может тронуться с места.

Хардинг сидел, задумчиво попыхивая трубкой.

— В таком случае, чего же мы опасаемся?

Джек пожал плечами.

— Русских чертовски много, и количество на определенном этапе перерастает в качество. Однако, если мы будем и дальше модернизировать свою армию, через какое-то время мы получим возможность пресекать любые действия русских. Если у нас появится соответствующее противотанковое оружие, наши солдаты будут хорошо подготовлены и командование будет грамотным, русский танковый полк превратится лишь в сборище самоходных мишеней. В общем, именно такое заключение, по-видимому, и будет содержаться в моем докладе.

— По-моему, пока что еще слишком рано делать какие-либо выводы, — предупредил своего нового американского друга Саймон.

Райану еще предстояло познакомиться с тем, как работает бюрократическая машина.

— Саймон, в свое время я зарабатывал деньги, играя на бирже. В этом деле можно преуспеть только в том случае, если заглядывать вперед чуть дальше, чем остальные, а это значит, нельзя терять время, дожидаясь последней крупицы информации. Я и так уже вижу, в какую сторону направляет меня то, чем я располагаю. Дела в Советском Союзе обстоят плохо и становятся еще хуже. Советские вооруженные силы являются выжимкой всего хорошего и всего плохого, что есть в их обществе. Только посмотри, насколько плохо у них получается в Афганистане. Я еще не видел ваших данных, но я ознакомился с тем, что есть в Лэнгли. Русским приходится очень туго. Их армия оказалась совершенно неготова к боевым действиям в горах.

— И все же, полагаю, в конечном счете они одержат победу.

— Возможно, — уступил Джек, — однако она им достанется очень дорогой ценой. У нас во Вьетнаме получалось значительно лучше. — Он помолчал. — А у вас, англичан, кажется, тоже не слишком приятные воспоминания об Афганистане, не так ли?

— Брат моего деда воевал там в 1919 году. По его словам, в Афганистане было гораздо хуже, чем на Сомме[400]. У Киплинга есть одно стихотворение, которое заканчивается советом солдату размозжить себе голову, только чтобы не попасть в плен к афганцам. Боюсь, кое-кому из русских, на свою беду, тоже пришлось усвоить этот урок.

— Да, афганцы — народ мужественный, но далекий от цивилизации, — согласился Джек. — И все же, думаю, победа будет за ними. У нас дома поговаривают о том, чтобы начать поставлять им самонаводящиеся зенитные ракеты «Стингер». Это позволит нейтрализовать русские вертолеты, а без них Иван столкнется с серьезной проблемой.

— Неужели «Стингеры» настолько эффективны?

— Сам я ими никогда не пользовался, но слышал о них только хорошее.

— Ну а русская «Стрела-2М»?

— Вообще-то, именно русские первыми выдвинули концепцию переносных зенитных комплексов, не так ли? Но в семьдесят третьем мы получили партию советских ЗРК от израильтян, и на наших специалистов они не произвели никакого впечатления. Опять же, русскому Ивану приходят в голову блестящие мысли, но он не может должным образом претворить их в жизнь. В этом их проклятие, Саймон.

— Тогда объясни мне успехи КГБ, — с вызовом спросил Хардинг.

— Это то же самое, что балет Большого театра и сборная по хоккею. В Комитет государственной безопасности вкладываются лучшие умы и огромные средства, и это дает определенную отдачу, — однако при этом русские шпионы постоянно перебегают к нам, разве не так?

— Тут ты прав, — вынужден был согласиться Саймон.

— А почему, Саймон? — спросил Джек. — Потому что русским вбивают в голову, что мы загниваем и движемся к краху, а когда они попадают сюда и оглядываются по сторонам, выясняется, что все не так уж плохо, правильно? Проклятие, у нас по всей Америке полно федеральных домов защиты свидетелей, в которых содержатся агенты КГБ. Они там преспокойно живут, смотрят телевизор, и мало у кого возникает желание вернуться на родину. Сам я никогда лично не встречался с перебежчиками, однако мне довелось прочитать множество протоколов допросов. Все русские говорят приблизительно одно и то же. Наша система лучше, чем их, и у них хватает ума увидеть разницу.

— У нас тоже есть на содержании агенты КГБ, — сказал Хардинг. Ему не хотелось признаваться в том, что и в России находится несколько перебежчиков-англичан — конечно, значительно меньше, и все же достаточно для того, чтобы быть головной болью Сенчури-Хаузу. — Джек, с тобой очень трудно спорить.

— Я просто высказываю правду, дружище. В конце концов, именно для этого мы здесь и нужны, разве не так?

— Теоретически так, — вынужден был признать Хардинг.

Англичанин пришел к выводу, что из этого Райана никогда не получится хороший государственный служащий, и он гадал, хорошо это или плохо. Американцы видят жизнь под другим углом, и сравнивать различные подходы к одной и той же проблеме двух шпионских ведомств, по крайней мере, любопытно. Райану предстоит еще многому учиться… однако, вдруг осознал Хардинг, американец и сам может преподать ему несколько неплохих уроков.

— Как идут дела с твоей книгой? — спросил он.

Райан недовольно поморщился.

— В последнее время я за нее почти не садился. Компьютер, правда, уже установил. Но после целого дня, проведенного здесь, сосредоточиться на работе очень нелегко, — а если я не смогу выкраивать время, книга так и не сдвинется с места. В глубине души своей я лентяй, — признался Райан.

— В таком случае, как же тебе удалось разбогатеть? — спросил Хардинг.

— А я также очень жадный. Гертруда Стайн[401] выразилась по этому поводу так, приятель: «Мне довелось быть и бедной, и богатой. Быть богатой лучше.» Более справедливых слов придумать невозможно.

— Надо будет как-нибудь проверить это самому, — заметил английский государственный служащий.

«Ого, — подумал Райан. — Что ж, он в этом не виноват, правда?» Саймон достаточно умен для того, чтобы зарабатывать деньги в реальном мире, однако ему, похоже, это и в голову не приходит. Конечно, по большому счету совсем неплохо иметь такого умного человека в аналитическом центре Сенчури-Хауза, даже несмотря на то, что во имя государственных интересов приходилось жертвовать личным благосостоянием этого человека. Впрочем, работа эта важная и нужная, и Райан поймал себя на том, что сам он занимается тем же самым. Правда, у него было одно преимущество: он уже заработал достаточно денег и мог в любой момент, повинуясь минутному порыву, бросить эту работу и вернуться к преподавательской деятельности. А для большинства государственных служащих подобная независимость является чем-то недоступным… «Из-за чего, вероятно, страдает работа, которую они выполняют,» — подумал Джек.

Зайцев миновал многочисленные пропускные пункты. Охранники выбирали наугад из толпы сотрудников и тщательно обыскивали их, убеждаясь, что те ничего не выносят с собой. Однако подобные проверки — Зайцеву досталась своя доля — являлись слишком поверхностными, чтобы быть эффективными. Досадное неудобство, слишком нерегулярное, чтобы представлять действительную угрозу, — в среднем, где-то раз в месяц, зато после обыска в течение следующих пяти — шести дней можно было ни о чем не беспокоиться, потому что охранники помнили в лицо всех, кого подвергли обыску; и даже здесь существовал человеческий контакт, дружеские взаимоотношения между сотрудниками, особенно среди низшего звена, — своеобразная солидарность «синих воротничков», которая не могла не вызывать удивления. На этот раз Зайцев избежал личного досмотра и, выйдя на просторную площадь, направился пешком к станции метро.

Олег Иванович практически никогда не надевал военную форму — так предпочитали поступать почти все сотрудники КГБ, словно их профессия могла запятнать их в лице сограждан. Впрочем, Зайцев не скрывал, где он работает. Если его кто-нибудь спрашивал об этом, он давал честный ответ, и все расспросы, как правило, на этом заканчивались, потому что всем было известно, что о том, чем занимается Комитет государственной безопасности, вопросов задавать не следует. По телевидению время от времени показывали фильмы и сериалы про КГБ, некоторые из которых даже более или менее соответствовали действительности, хотя в них даже близко не раскрывались методы и приемы работы Комитета. Все зависело от воображения автора сценария, поэтому происходящее на экране порой не имело никакого отношения к реальности. В центральном управлении имелся даже небольшой специальный отдел, занимающийся консультированием; как правило, из фильмов что-то вырезалось, и очень редко добавлялись какие-то уточняющие моменты, так как могущественное ведомство было заинтересовано в том, чтобы внушать страх как советским гражданам, так и иностранцам. «Интересно, много ли простых граждан получает дополнительный приработок, выполняя функции осведомителей?» — подумал Зайцев. Сам он практически не сталкивался с такой информацией по долгу службы — она крайне редко уходила за границу.

Достаточно было того, что все-таки покидало пределы Советского Сюза. Скорее всего, полковник Бубовой уже завтра будет в Москве. Между Москвой и Софией регулярное авиасообщение «Аэрофлотом». Полковник Годеренко в Риме получил приказ не задавать лишних вопросов и ждать, а также в течение неопределенного промежутка времени переправлять в центр все сведения относительно распорядка папы римского. Андропов не потерял интерес к этой проблеме.

И вот теперь к этому будут привлечены болгары. Зайцева это очень насторожило. Сомнений быть не могло. Ему уже приходилось пересылать подобные сообщения. Болгарская Служба государственной безопасности являлась верным вассалом КГБ. Зайцеву это было хорошо известно. Он переправил достаточное количество шифровок — иногда через Бубового, иногда напрямую, — в которых приказывалось прервать чью-то жизнь. КГБ в настоящее время уже почти не занималось подобными операциями, но «Държавна сигурност» охотно бралась за них. Олег Иванович не сомневался, что в Службе есть небольшое подразделение сотрудников, обученных именно этому занятию и применяющих свои знания на практике. А поскольку идентификационный код сообщения имел суффикс «666», оно относилось к той же теме, что и первый запрос, направленный римскому резиденту. Значит, маховик продолжал крутиться.

Ведомство, в котором работал Зайцев, государство, гражданином которого он являлся, хочет убить этого польского священника, что, на взгляд Олега Ивановича, было недобрым делом.

Зайцев спустился на эскалаторе в подземную станцию, заполненную обычной толпой тех, кто возвращался с работы. Как правило, обилие народа действовало на него успокаивающе. Это означало, что Олег Иванович находится в своей среде, окруженный соотечественниками, такими же простыми людьми, как и он сам, работающими на благо родины. Но так ли это? «Как отнесутся все эти люди к тому, что замыслил Андропов?» Оценить это было крайне сложно. Как правило, в вагоне метро пассажиры молчали. Иногда кто-то беседовал со своим другом, но общие разговоры являлись редким исключением. Такое случалось разве что после какого-нибудь небывалого спортивного события, плохого судейства во время футбольного матча или особенно зрелищного поединка на хоккейной площадке. Все остальное время каждый оставался наедине со своими мыслями.

Состав остановился, и Зайцев протиснулся в вагон. Как всегда, свободных мест для сидения не оказалось. Ухватившись за поручень над головой, Зайцев продолжал размышлять.

«Интересно, а думают ли о чем-нибудь остальные пассажиры? Если думают, то о чем? О работе? Детях? Женах? Любовницах? О том, что накрыть на стол?» Определить это не было никакой возможности. Этого не мог сказать даже Зайцев — а ведь он постоянно встречался в метро с этими людьми, с одними и теми же, на протяжении многих лет. Ему были известны лишь некоторые имена — те, что он случайно услышал в разговоре. Нет, скорее, Зайцев мог бы сказать, кто болеет за какую команду…

Вдруг его больно кольнула мысль, насколько он одинок в этом обществе. «Сколько же у меня настоящих друзей?» — спросил себя Зайцев. Ответ на этот вопрос был убийственным. О да, разумеется, у него было много приятелей, с которыми можно поболтать. Олегу Ивановичу были известны самые сокровенные подробности относительно их жен и детей — но настоящие друзья, кому можно было бы открыть душу, с кем можно было бы обсудить эту тревожную ситуацию, у кого можно было бы спросить совета… Нет, таких у него не было. Что для Москвы было очень неестественно. Русские люди славились умением заводить близкую, крепкую дружбу. Порой люди посвящали своих друзей в самые страшные тайны, словно дерзко бросая вызов судьбе: а что если ближайший друг окажется осведомителем КГБ, а что если откровения обернутся отправкой в один из лагерей, наследников печально знаменитого ГУЛАГа? Однако по долгу своей службы Зайцев был лишен всего этого. Он никогда не осмеливался обсуждать свою работу даже с коллегами.

Нет, какими бы ни были проблемы, связанные с сообщениями серии «666», ему придется решать их самому. Этим нельзя поделиться даже с Ириной. Она может обмолвиться своим подругам в ГУМе, а это будет означать для него смертный приговор. Вздохнув, Олег Иванович осмотрелся по сторонам…

Опять он, тот самый сотрудник американского посольства, погруженный в чтение «Советского спорта», не обращающий внимание на происходящее вокруг. Американец был в плаще — синоптики предсказали дождь, который так и не материализовался, — но без шляпы. Плащ был распахнут, не застегнут на пуговицы, не перехвачен поясом. Американец находился от Зайцева меньше чем в двух метрах…

Повинуясь внезапному порыву, Олег Иванович сместился вдоль вагона, перехватив руку, лежавшую на поручне, словно разминая затекшие мышцы. Это движение приблизило его вплотную к американцу. И, повинуясь тому же порыву, Зайцев сунул руку в карман плаща. Там ничего не было — ни ключей, ни мелочи, только ткань. Однако Зайцев убедился, что он смог сунуть руку в карман американца и достать ее так, чтобы это никто не заметил. Олег Иванович отступил назад, оглядываясь по сторонам, пытаясь понять, обратил ли кто-нибудь внимание на его действия и вообще смотрит ли на него. Но нет… определенно, никому до него не было дела. Его поступок остался не замеченным никем, в том числе и самим американцем.

Эд Фоули, дочитывая заметку о хоккейном матче, даже не повел глазами. Если бы это происходило в Нью-Йорке или каком-либо другом городе на Западе, он принял бы случившееся за попытку обчистить его карманы. Как это ни странно, здесь, в Москве, Фоули не ожидал ничего подобного. Советским гражданам запрещалось иметь валюту западных стран, поэтому кража у американца не могла принести ничего, кроме неприятностей. И КГБ, который, вероятно, до сих пор продолжает наблюдение, тоже вряд ли имеет к этому какое-то отношение. Если бы чекистам вздумалось стащить у него бумажник, они бы использовали для этой цели команду из двух человек, как поступают профессиональные американские карманники: один отвлекает на себя внимание, а второй осуществляет собственно кражу. Таким образом можно обчистить практически любого, если только человек не находится настороже, а находиться настороже непрерывно не способен даже профессиональный шпион. Поэтому приходится прибегать к пассивным средствам защиты, как, например, одна — две резинки, натянутые на бумажник, — просто, но очень эффективно. Таким приемам, действенным, но не кричащим «это шпион!», обучают в центре в Тайдуотере. Полиция Нью-Йорка советует простым гражданам придерживаться тех же мер предосторожности на улицах Манхэттена, а Эд Фоули должен производить впечатление простого американца. Поскольку у него есть дипломатический паспорт и легальная «крыша», теоретически его персона является неприкосновенной. Естественно, это не относится к уличным грабителям; поэтому и КГБ, и ФБР время от времени прибегали к услугам тщательно обученных «уличных бандитов», нападавших на то или иное лицо, разумеется, оставаясь в строго продуманных рамках, чтобы ситуация не выходила из-под контроля. В сравнении с этим интриги при дворе императора Византии казались детскими шалостями, однако правила устанавливал не Эд Фоули.

И эти правила не позволяли ему проверить карман плаща или хотя бы подать вид, что он почувствовал, как туда наведалась чужая рука. Быть может, ему бросили записку — даже предложение сотрудничать. Но почему выбрали именно его? Его «крыша» считается надежной, как гарантии Федерального резервного банка, если только, конечно, кто-нибудь в посольстве не дошел чисто случайно до истины и не поделился своими догадками… но нет, даже в этом случае КГБ не стал бы так откровенно выдавать себя. По меньшей мере, за ним в течение нескольких недель вели бы наблюдение, чтобы установить возможные связи. Нет, КГБ ведет игру достаточно умело для таких грубых приемов. Следовательно, практически исключено, что в кармане плаща побывала рука сотрудника Второго главного управления. И карманника также можно сбросить со счетов. «В таком случае, что же это было?» — ломал голову Фоули. Для того, чтобы докопаться до истины, потребуется терпение, однако Фоули не надо было объяснять, что значит быть терпеливым. Он продолжал невозмутимо читать газету. Если кому-то от него что-либо надо, зачем отпугивать этого человека? По крайней мере, неизвестный будет тешить себя тем, какой он умный и ловкий. Очень полезно позволять людям чувствовать себя умными и ловкими. Это приведет к тому, что они будут совершать новые ошибки.

Проехав еще три остановки, Фоули вышел из метро. Он считал, что для его работы поездки на метро более продуктивны, чем личный автомобиль. «Мерседес» слишком бросался в глаза на московских улицах. Машина будет привлекать внимание и к Мери Пат, однако она была уверена, что это, наоборот, только будет ей на руку. Фоули считал, что у его жены великолепное чутье оперативного работника. Всем сотрудникам опер-отдела приходится рисковать. Но Фоули очень беспокоило, с какой готовностью идет на риск Мери Пат. Для него опасные игры с русскими были частью работы. Как выразился бы дон Вито Корлеоне: «Это бизнес, и тут нет ничего личного.» Но для Мери Пат это как раз было делом личным — из-за дедушки.

Она жаждала поступить в ЦРУ еще до того, как познакомилась с Эдом на студенческом съезде в Фордхэме. Затем они встретились уже в отделе кадров ЦРУ, а дальше все пошло стремительно. Мери Пат к тому времени уже прекрасно владела русским языком. Она без труда могла сойти за коренную россиянку. Больше того, Мери Пат умела менять произношение, подстраиваясь под говор уроженцев любого региона России. При необходимости она смогла бы выдать себя за преподавателя русской поэзии Московского государственного университета. При этом Мери Пат была красивой, а у красивых женщин есть одно неоспоримое преимущество по сравнению со всеми остальными людьми. В основе его лежит древнейший из предрассудков, гласящий, что люди с привлекательной внешностью обязаны быть хорошими и добрыми, что плохие люди должны выглядеть отвратительно, потому что они совершают отвратительные поступки. Особенно почтительно относятся к красивым женщинам мужчины; к остальным женщинам это относится в меньшей степени, поскольку они завидуют чужой красоте, но даже они ведут себя любезно, повинуясь врожденному инстинкту. Поэтому Мери Пат сходило с рук многое — поскольку она была просто молодой, красивой американкой, самовлюбленной блондинкой, а блондинок считают существами недалекими повсеместно, и даже здесь, в России, где они встречаются достаточно часто. К тому же, у русских блондинок, скорее всего, волосы были светлыми от природы, поскольку местная косметическая промышленность находилась где-то на уровне Венгрии девятнадцатого века и в парфюмерных магазинах не было ничего похожего на «Лондаколор». Нет, Советский Союз уделял скудное внимание нуждам женской половины населения, и это мысль привела Фоули к следующему вопросу: почему русские остановились всего на одной революции? В Америке кому-то пришлось бы дорого заплатить за то, что женщины лишились бы выбора одежды и косметики…

Состав метро остановился на нужной станции. Пробравшись к дверям, Фоули вышел на платформу и направился к эскалатору. Где-то на полпути наверх он не выдержал, уступая любопытству. Фоули почесал нос, словно борясь с подступившим желанием чихнуть, и достал из кармана пиджака платок. Вытерев нос, он убрал платок в карман плаща, который, как выяснилось, был пуст. Так что же все-таки произошло? Сказать это было невозможно. Еще одно случайное событие в жизни, состоящей из них?

Однако Эд Фоули был обучен не верить в случайные совпадения. Надо будет еще где-нибудь с неделю придерживаться того же распорядка и садиться на тот самый поезд метро, просто чтобы посмотреть, не последует ли продолжение.

Судя по всему, Альберт Бирд был опытным глазным хирургом. Он оказался старше Райана, и ниже его ростом. У него была бородка, черная, с намеками на проседь, — как обратила внимание Кэти, такие бородки в Англии не были редкостью. И еще у профессора Бирда были татуировки. Много татуировок. Кэти еще никогда не приходилось встречать столько. Профессор Бирд легко находил общий язык со своими пациентами, прекрасно знал свое дело, и, что немаловажно, пользовался полным доверием и любовью младшего медицинского персонала — что, как успела узнать Кэти, неизменно свидетельствовало в пользу врача.

Кроме того, Бирд оказался хорошим учителем, вот только Кэти уже знала почти все то, чему он мог ее научить, а уж в лазерах она точно разбиралась лучше него. Аргоновые лазеры в клинике Хаммерсмита были новыми, но все же не такими новыми, как в клинике Джонса Гопкинса. А первый лазер с излучателем на ксеноновой дуге, по которым Кэти считалась в клинике Гопкинса лучшим специалистом, здесь должны были установить только через две недели.

Кэти неприятно поразило общее состояние клиники. Здравоохранение в Великобритании находилось в ведении государства. Все было бесплатным — и, как и во всем мире, за все приходилось платить. Больничные палаты оказались гораздо более убогими, чем те, к которым привыкла Кэти, о чем она и не замедлила сказать.

— Знаю, — устало согласился профессор Бирд. — Однако это не первостепенная важность.

— Третья больная, которой я занималась сегодня утром, некая миссис Дувр, ей пришлось ждать своей очереди одиннадцать месяцев, ради того, чтобы я за двадцать минут оценила состояние катаракты. Господи, Альберт, у нас в Америке домашний врач этой женщины просто позвонил бы моей секретарше, и я приняла бы ее в течение трех — четырех дней. График работы в клинике Гопкинса у меня напряженный, но столько времени я всегда смогу выкроить.

— И сколько бы вы взяли с миссис Дувр?

— За такое обследование? О… ну, двести долларов. Поскольку я ассистент профессора в клинике Уилмера, мои услуги ценятся несколько дороже, чем у простого врача-ординатора, прикомандированного к клинике для специализации. — Кэти не стала добавлять, что она гораздо образованнее обычного врача-ординатора, у нее больше опыта и она работает значительно быстрее. — Миссис Дувр надо сделать операцию, чтобы устранить катаракту, — добавила она. — Хотите, я займусь этим?

— Операция будет сложной? — спросил Бирд.

Кэти покачала головой.

— Нет, совершенно обычная процедура. Часа полтора работы, учитывая преклонный возраст пациентки, но, как мне кажется, никаких осложнений быть не должно.

— Что ж, мы поставим миссис Дувр в очередь.

— И сколько ей придется ждать?

— Ну, поскольку операция не срочная… от девяти до десяти месяцев, — прикинул Бирд.

— Вы шутите! — недоверчиво произнесла Кэти. — Так долго?

— Обычный срок.

— Но ведь в течение этих девяти или десяти месяцев миссис Дувр из-за проблем со зрением не сможет водить машину!

— Зато ей не придет счет за операцию, — возразил Бирд.

— Замечательно. Старушка почти целый год не сможет читать газеты. Альберт, это ужасно!

— Такова наша система здравоохранения, — объяснил Бирд.

— Понятно, — сказала Кэти.

Однако на самом деле она ничего не понимала. Английские хирурги достаточно неплохо знали свое дело, однако они не выполняли и половины того, что делали в клинике Гопкинса Кэти и ее коллеги, — а она еще считала, что можно было бы вкалывать и более усердно. Конечно, работала Кэти много. Но она чувствовала, что нужна людям; ее работа состояла в том, чтобы восстанавливать зрение тем, кто нуждается в самом современном медицинском обслуживании, — а для Каролины Райан, доктора медицины, члена американской коллегии хирургов, это было сродни религиозному призванию. А здесь дело даже было не в том, что английские врачи были более ленивыми, чем их американские коллеги; просто сама система позволяла — нет, даже подталкивала их подходить к своей работе спустя рукава. Кэти оказалась в совершенно другом мире медицины, и этот мир произвел на нее не слишком отрадное впечатление.

И еще она не увидела в клинике Хаммерсмита томограф. Процесс компьютерной томографии был изобретен специалистами английской компании И-эм-ай, однако какая-то бестолочь в правительстве решила, что на всю Великобританию будет достаточно лишь несколько приборов, и в этой лотерее большинство клиник осталось без выигрыша. Компьютерная томография появилась всего за несколько лет до того, как Кэти поступила на медицинский факультет университета Джонса Гопкинса, однако за прошедшее десятилетие томограф в Америке стал такой же неотъемлемой частью медицины, как и стетоскоп. В настоящее время томографы имелись практически в любой американской клинике. Каждый такой аппарат стоил без малого миллион долларов, однако пациенты платили за пользование ими, и томографы окупались достаточно быстро. Самой Кэти снимать томограммы приходилось достаточно редко — например, когда она исследовала злокачественные опухоли рядом с глазом; однако, если в томографе возникала необходимость, обойтись без него нельзя было никак.

И еще в клинике Джонса Гопкинса влажная уборка полов осуществлялась каждый день.

Однаколюди здесь нуждаются в том же самом медицинском обслуживании, а Кэти была врачом, и это, на ее взгляд, определяло все. Один из ее однокурсников по университету Джонса Гопкинса съездил в Пакистан и возвратился домой, имея такой опыт в патологиях глазных заболеваний, какой в американских больницах не приобретешь и за целую жизнь. Разумеется, он подхватил там также и амебную дизентерию, что гарантированно ослабило энтузиазм всех тех, у кого возникло желание последовать его примеру. Кэти успокоила себя тем, что здесь, по крайней мере, ей это не грозит. Если только, конечно, она не подцепит какую-нибудь заразу в ординаторской.

Глава девятая Призраки

Пока что Райану никак не удавалось вернуться домой одним поездом с женой; он все время приезжал позже Кэти. По дороге домой он думал о том, что пора приниматься за книгу о Холси[402]. Работа была завершена уже процентов на семьдесят; все серьезные исследования остались позади. Теперь надо только изложить все на бумаге. Похоже, многие никак не хотят понять, что это и есть самое сложное; предварительная работа заключается лишь в поиске и установлении фактов. Гораздо труднее соединить разрозненные факты в связное, последовательное повествование, потому что человеческая жизнь никогда не бывает последовательной и связной, особенно если речь идет о таком пьянице и забияке, как Уильям Фредерик Холси-младший. Написание биографии является ничем иным, как опытом любительской психологии. Автор выхватывает наугад отдельные случаи из жизни своего героя, произошедшие с ним в разном возрасте, на различной стадии образования, однако ему никогда не могут быть известны те ключевые мелочи, из которых и состоит жизнь: драка в третьем классе школы или строгий выговор тети Хелен, старой девы, отголоски которого звучат до конца жизни, — потому что люди редко открывают друг другу такое. Подобные воспоминания были и у самого Райана, и некоторые из них появлялись и исчезали у него в сознании, подчиняясь случайному закону, — так, например, у него в памяти время от времени всплывали слова сестры Френсис Мери, которые она сказала ему, когда он учился во втором классе школы Святого Матфея. Талантливый биограф, кажется, обладает способностью воспроизводить такие вещи, однако порой на самом деле все сводится к чистой игре воображения, к переложению своих собственных воспоминаний на жизнь другого человека, а это, конечно же, уже… вымысел, а история не должна быть вымыслом. Впрочем, как и газетная статья, однако Райану по собственному опыту было известно, сколько так называемых «новостей» в действительности были сочинены с чистого листа. Но никто и не говорил, что писать биографию легко. Оглядываясь назад, Райан понимал, что его первая книга «Обреченные орлы» далась ему гораздо легче. Билл Холси, адмирал флота ВМС США, очаровал маленького Джека с тех самых пор, когда тот в детстве прочитал автобиографию знаменитого флотоводца. Холси не раз приходилось командовать кораблями в сражениях, и хотя у десятилетнего мальчишки это вызывало восторг, тридцатидвухлетнему мужчине это уже казалось определенно пугающим, потому что теперь Райан понимал те вещи, на которых Холси не останавливался подробно: адмиралу приходилось решать задачу со многими неизвестными, полагаться на разведывательные данные, не зная, откуда именно они были добыты, как именно получены, кто их анализировал и обрабатывал, как их передавали по каналам связи и перехватывал ли эти сообщения неприятель. Теперь Райан сам занимался тем же самым; чертовски страшно рисковать собственной жизнью, но гораздо страшнее рисковать жизнью других людей, знакомых или, что гораздо вероятнее, незнакомых.

Глядя на мелькающий за окном поезда английский пейзаж, Райан вспомнил шутку, которую слышал во время службы в морской пехоте: девиз разведывательных служб гласит: «Ручаемся вашей головой.» А теперь он сам занимался именно этим. Рисковал чужой жизнью. Теоретически от его оценок могла зависеть судьба всей страны. Ему требовалось быть абсолютно твердо уверенным в своей информации и в себе самом…

Но ведь абсолютной уверенности быть не может, ведь так? Райан презрительно высмеивал многие официальные доклады ЦРУ, с которыми ему довелось ознакомиться в Лэнгли, однако гораздо проще оплевывать чужую работу, чем самому добиваться лучших результатов. Книге об адмирале Холси, которая пока что существовала под рабочим названием «Моряк-воин», предстояло развеять многие общепринятые суждения, причем Райан шел на это сознательно. Он считал, что в некоторых областях общепринятые суждения не просто являются неточными, а вообще не могут соответствовать истине. Холси принимал правильные решения и в тех случаях, когда многочисленные критики, сильные задним умом, беспощадно обвиняли его в ошибках. И это было несправедливо. Судить Холси можно было только основываясь на той информации, которая имелась у него в распоряжении. Утверждать обратное было бы равносильно тому, что обвинять врачей, которые не смогли вылечить раковое заболевание. Эти умные и образованные люди сделали все что в их силах, но просто некоторые вещи до сих пор неизвестны; ученые бьются изо всех сил, пытаясь объяснять природу этих вещей, однако процесс познания требует времени. Так было всегда, так будет и впредь. А Биллу Холси было известно только то, что ему сообщили, а также то, что человек умный мог вывести на основе имеющейся у него информации, полагаясь на свой жизненный опыт и психологию противника. Однако даже в этом случае противник не стал бы по доброй воле содействовать своему собственному уничтожению, ведь так?

«Да, это моя работа,» — подумал Райан, рассеянно глядя в окно. Это были не просто поиски Истины, но нечто большее. Райан должен был воспроизводить мыслительные процессы других людей, объяснять их своему начальству, чтобы оно могло лучше понимать противника. Не имея специального образования, он брал на себя задачи психолога. В каком-то смысле это было очень увлекательно. Однако все выходило совершенно иначе, стоило лишь задуматься над значимостью стоящих задач, над возможными последствиями неудачи. Все сводилось к двум словам: «гибель людей». В школе подготовки морской пехоты в Квантико будущим офицерам вдалбливали в голову одно и то же: если ты совершишь ошибку, командуя своим взводом, кто-то из подчиненных не вернется домой к жене и матери, и тебе до конца дней своих придется нести на совести этот груз. В армейском ремесле к ошибкам прикреплены ценники с очень большими цифрами. Райану не довелось прослужить в армии достаточно долго, чтобы усвоить этот урок самому, но его успели помучить кошмарные сны тихими ночами, когда корабль качался на волнах Атлантики. Райан поделился своими страхами с сержантом-комендором Тейтом, но тот, в то время уже тридцатичетырехлетний «старик», в ответ лишь посоветовал помнить то, чему учили, доверять своему чутью и, перед тем, как что-либо сделать, думать, если на то есть время, — добавив, что это, как правило, оказывается непозволительной роскошью. И еще бывалый сержант посоветовал своему молодому командиру не беспокоиться, потому что для второго лейтенанта тот производил впечатление человека толкового. Райан запомнил это навсегда. Завоевать уважение сержанта-комендора морской пехоты очень нелегко.

Итак, у него есть мозги, чтобы оценивать разведывательную информацию и делать выводы, и он настолько храбр, что не боится под этими выводами подписываться. И все же он должен быть уверен в своей работе на все сто, прежде чем выдавать ее начальству. Потому что от этого действительно зависит жизнь других людей, не так ли?

Поезд замедлил скорость, подъезжая к платформе. Райан поднялся по лестнице к ждущим наверху такси. Судя по всему, водители знали расписание наизусть.

— Добрый вечер, сэр Джон!

Джек увидел, что это был Эд Бивертон, заезжавший за ним утром.

— Привет, Эд. Знаете, — сказал Райан, для разнообразия усаживаясь вперед, где было больше простора для ног, — на самом деле меня зовут Джек.

— Я не могу обращаться к вам по имени, — возразил Бивертон. — Как-никак, вы рыцарь.

— На самом деле, только почетный, не настоящий. У меня нет меча — только кортик, оставшийся со службы в морской пехоте, но он дома, в Штатах.

— И еще вы лейтенант, а я дослужился только до капрала.

— Зато вы прыгали с парашютом. Черт меня побери, если я когда-либо совершу подобную глупость.

— Всего двадцать восемь прыжков, — ответил таксист, отъезжая от станции. — И ни разу ничего не ломал.

— Даже щиколотку?

— Ну, один раз растянул связки, — объяснил Бивертон. — Понимаете, очень помогают высокие ботинки.

— А я до сих пор никак не могу научиться летать самолетами — и, черт побери, с парашютом я уж точно никогда не прыгну.

Нет, у Джека никогда не возникало желания служить в разведке. В этих подразделениях служили только те морские пехотинцы, у которых начисто отсутствовал страх высоты. Сам Райан на своей шкуре испытал, какими жуткими последствиями может обернуться простой облет побережья на вертолете. Эти мгновения до сих пор являлись ему в кошмарных снах — внезапное ощущение падения в пустоту, стремительно приближающаяся земля, — однако он неизменно просыпался до удара о землю, как правило, усевшийся в кровати, возбужденно озирающийся по сторонам, убеждаясь, что он не находится в том самом проклятом Си-эйч-46 с неисправным несущим винтом, который падает на скалы Крита. Настоящее чудо, что все морские пехотинцы из взвода Райана остались живы. Он сам был единственным, кто получил серьезную травму; остальные отделались ушибами и растяжением связок.

«Черт возьми, чем ты забиваешь голову?» — строго одернул себя Райан. Все это произошло больше восьми лет назад.

Такси подъехало к тупику Гриздейл-Клоуз.

— Вот мы и дома, сэр.

Райан расплатился с водителем, щедро оставив на чай.

— Эдди, меня зовут Джек.

— Вас понял.

Райан вышел из машины, сознавая, что в этом сражении ему никогда не одержать победу. Входная дверь в ожидании его возвращения была отперта. Снимая галстук, Райан направился на кухню.

— Папочка! — воскликнула Салли, бросаясь ему на шею.

Подхватив дочь, Джек стиснул ее в крепких объятиях.

— Ну, как поживает моя большая девочка?

— Просто замечательно.

Кэти стояла у плиты и готовила ужин. Опустив Салли на пол, Джек подошел к жене и поцеловал ее.

— Как тебе удается всегда возвращаться домой раньше меня? — спросил он. — В Америке все было наоборот.

— Профсоюзы, — объяснила Кэти. — Здесь все уходят с рабочего места строго вовремя, а это «вовремя» наступает гораздо раньше, чем у нас в клинике Гопкинса.

Она не стала добавлять, что дома весь персонал почти ежедневно задерживался на работе.

— Должно быть, хорошо работать так, как работают банкиры.

— Даже папа не уходит с работы настолько рано, но здесь никто не остается на рабочем месте ни одной лишней минуты. И обеденный перерыв продолжается целый час — причем половина этого времени проходит за стенами клиники. Зато, — сделала уступку Кэти, — обед так получается гораздо вкуснее.

— Чем угостишь на ужин?

— Спагетти.

Джек обратил внимание на кастрюлю с мясным соусом, фирменным блюдом Кэти. Он повернулся к длинному французскому батону на столе.

— А где малыш?

— В гостиной.

— Хорошо.

Райан направился в гостиную. Маленький Джек был в своем манеже. Малыш уже начинал садиться — конечно, ему было еще слишком рано, но его отец не имел ничего против. Вокруг валялось великое множество игрушек, которые поочередно отправлялись в рот. Увидев отца, мальчик улыбнулся, обнажая беззубые десны. Естественно, после такого сердечного приема нельзя было не взять малыша на руки, что и сделал Джек. Подгузник был свежий, сухой на ощупь. Вне всякого сомнения, мисс Маргарет поменяла его перед самым своим уходом — что неизменно происходило до того, как Джек возвращался домой. Гувернантка справлялась со своими обязанностями превосходно. Салли сразу же прониклась к ней симпатией, а это было самое главное. Райан опустил сына в манеж, и малыш снова оживленно затряс пластмассовую погремушку, не забывая при этом косить глаз на телевизор, по которому как раз пошла реклама. Сходив в спальню, Джек переоделся в более удобную домашнюю одежду и вернулся на кухню. Вдруг ко всеобщему удивлению раздался звонок в дверь. Джек впустил гостя.

— Доктор Райан?

Американский выговор. Мужчина одних лет с Райаном, непримечательной внешности, в костюме с галстуком, в руках большая коробка.

— Совершенно верно.

— Я принес для вас шифратор, сэр. Я работаю курьером в посольстве, — объяснил мужчина. — Мистер Мюррей попросил немедленно доставить это вам.

Посылка представляла собой картонный куб со стороной около двух с половиной футов, без каких-либо надписей и обозначений. Впустив курьера в дом, Райан провел его прямо в свой закуток. Им двоим потребовалось около трех минут на то, чтобы достать из коробки неестественно большой телефонный аппарат. Джек поставил шифратор рядом с компьютером «Эппл-II».

— Вы из АНБ? — спросил он.

— Так точно, сэр. Вольнонаемный. Служил в войсках связи в армии, подразделение Е-5. Уволился, теперь как вольнонаемный получаю большее жалование. В Англии я уже два года. Вот ваш персональный ключ. — Курьер протянул Райану пластиковую карточку. — Вы умеете с ним обращаться, так?

— О да, — кивнул Райан. — У меня такой же на рабочем месте в Лондоне.

— Значит, вам известны порядки. В случае любой поломки немедленно связывайтесь со мной. — Курьер вручил визитную карточку. — И никто кроме меня или одного из моих людей не имеет права вскрывать корпус и заглядывать внутрь. Разумеется, в случае несанкционированного доступа произойдет автоматическое самоуничтожение. Пожар не начнется, но вони будет изрядно, из-за пластмассы. Ну, в общем, у меня все.

Он сломал упаковочную коробку.

— Не хотите чего-нибудь выпить? Чай, «кока-кола»?

— Нет, благодарю вас. Пора возвращаться домой.

С этими словами специалист по закрытой связи вышел из дома и направился к своей машине.

— Что это такое? — окликнула из кухни Кэти.

— Мой защищенный телефон, — объяснил Джек, возвращаясь к жене.

— Зачем он?

— Чтобы я мог звонить своему шефу.

— А разве нельзя звонить с работы?

— Между Англией и Америкой существенная разница во времени, к тому же, некоторые вещи я не могу обсуждать на работе.

— Всякие шпионские штучки, — фыркнула Кэти.

— Совершенно верно.

То же самое можно было сказать про пистолет, который Райан хранил в гардеробе. Кэти достаточно невозмутимо отнеслась к охотничьему ружью «Ремингтон» — Джек изредка постреливал из него куропаток и рябчиков, и она была готова терпеть оружие, поскольку птиц можно было приготовить и съесть. К тому же, «Ремингтон» хранился разряженный. Но к пистолету Кэти испытывала стойкую неприязнь. Подобно многим воспитанным супружеским парам, Райаны избегали говорить на эту тему. Главное, чтобы пистолет не смог попасть в руки Салли, а Салли знала, что в отцовский гардероб ей лазать строго-настрого запрещается. Райан проникся любовью к своему 9-мм «Браунингу», который хранился заряженный четырнадцатью патронами увеличенной убойной силы с пулями, имеющими полый наконечник. Пистолет был оснащен сделанными на заказ накладками на рукоятку и тритиевым прицелом. Вместе с ним хранились две запасные обоймы. Если Райану снова понадобится оружие, он воспользуется именно этим «браунингом». Джек напомнил себе, что надо будет подыскать место, где можно было бы попрактиковаться в стрельбе. Быть может, тир есть на расположенной неподалеку базе Королевского военно-морского флота. Наверное, сэр Бейзил сможет позвонить кому надо и уладить этот вопрос. Как почетный рыцарь, Джек меч не получил, но современным эквивалентом является пистолет, который, к тому же, при случае может оказаться очень полезным.

Как и штопор.

— Кьянти? — спросил Райан.

Кэти обернулась.

— Хорошо. У меня на завтра ничего не запланировано.

— Кэти, я никогда не мог понять, как бокал — второй вина вечером могут повлиять на операцию следующим утром — ведь пройдет десять, а то и двенадцать часов.

— Джек, ни в коем случае нельзя мешать спиртное и хирургию, — терпеливо объяснила Кэти. — Хорошо? Ты ведь не пьешь перед тем, как сесть за руль. Вот и я не пью перед тем, как взять в руки скальпель. Никогда. Ни разу.

— Хорошо, доктор Райан. Значит, завтра ты будешь выписывать рецепты на очки?

— Угу, день будет простой. А у тебя?

— Ничего важного. Все то же самое. Рутина.

— Не представляю себе, как ты можешь это выносить.

— Ну, она же интересная, эта секретная рутина, и для того, чтобы ее понять, необходимо быть шпионом.

— Верно. — Кэти перелила соус к спагетти в соусницу. — Вот, ставь на стол.

— Я еще не откупорил вино.

— Так поторопись же.

— Слушаюсь, профессор леди Райан, — ответил Джек, принимая из рук жены соусницу и ставя ее на стол.

Затем он откупорил бутылку кьянти.

Салли уже выросла из высокого детского стульчика, но ей все еще приходилось устанавливать на обычный стул специальную подставку, которую она сама и принесла из спальни. Поскольку на ужин были «писигетти», отец заправил девочке за воротник льняную салфетку. Вероятно, соус все равно попадет на штанишки, но, по крайней мере, девочка будет привыкать к салфеткам, что, по мнению Кэти, было очень важно. Затем Райан разлил кьянти. Салли вина не просила. Один раз отец уже удовлетворил ее просьбу (несмотря на возражения матери), и на этом все закончилось. Салли открыла бутылку «кока-колы».

Маленькая Светлана наконец заснула. Девочка любила засиживаться допоздна, каждый вечер, до тех пор, пока голова сама собой не падала на подушку. Поправляя одеяло, Олег Иванович отметил, что дочь улыбается во сне, словно ангелочек, похожий на тех, что украшают итальянские соборы на фотографиях в путеводителях, которые любил читать Зайцев. Телевизор был включен. Судя по звукам, шел какой-то фильм про Великую Отечественную войну. Все они были на одно лицо. Фашисты яростно шли в атаку — иногда среди немцев встречался один персонаж, обладающий хоть какими-то человеческими качествами, обыкновенно, германский коммунист, как это выяснялось в ходе фильма, который разрывался между верностью делу своего класса (разумеется, рабочего класса) и преданностью родине, — а советские войска доблестно оборонялись, вначале неся большие потери, но затем добиваясь перелома, под Москвой в декабре 1941 года, под Сталинградом в январе 1943 года или на Курской дуге летом 1943 года. Среди главных героев непременно были политрук, беззаветно преданный партии, храбрый рядовой, мудрый сержант в годах и блестящий молодой лейтенант. Иногда к ним добавлялся седовласый генерал, который, оставшись один, беззвучно плакал, скорбя по своим подчиненным, но затем, подавив свои чувства, посылал их в бой. Всего существовало около пяти различных сюжетов, все вариации одной и той же темы, и единственное отличие состояло в том, изображали ли Сталина мудрым, богоподобным правителем или вообще не упоминали о нем. А это зависело от того, когда был снят фильм. Сталин перестал пользоваться любовью советских кинематографистов в 1956 году, вскоре после того, как Никита Сергеевич Хрущев сделал свой знаменитый, но оставшийся засекреченным доклад о том, каким чудовищем был Сталин — во что советские люди до сих пор верили с трудом, по крайней мере, водители такси, если судить по фотографиям «вождя народов», прикрепленных на лобовом стекле. Правда в Советском Союзе была блюдом редким, и проглотить ее, как правило, оказывалось очень трудно.

Однако сейчас Зайцев не смотрел телевизор. Олег Иванович медленно потягивал водку, уставившись на голубой экран, однако не видя его. Только сейчас до него дошло, какой же беспримерный поступок совершил он сегодня в метро. Тогда эти действия казались ему безобидной проказой, детской бравадой: подумаешь, он запустил руку в карман американцу, словно мелкий воришка, просто проверяя, получится ли у него. Как оказалось, Зайцев действовал очень осторожно и продуманно, и даже сам американец ничего не заметил, в противном случае он обязательно каким-нибудь образом выдал бы себя.

Итак, он доказал себе то, что может сделать… что? Что именно? Олег Иванович задавал себе этот вопрос, но никак не мог найти на него ответ.

Черт возьми, что он позволил себе в вагоне метро? О чем он думал? Если честно, в тот момент Зайцев не думал ни о чем. Он действовал, повинуясь глупому минутному порыву… разве не так?

Покачав головой, Олег Иванович отпил маленький глоток водки. Он человек умный, образованный. У него есть университетский диплом. Он великолепно играет в шахматы. У него работа, требующая наивысшей формы допуска к секретным документам, за которую он получает неплохое вознаграждение и которая поставила его на самую нижнюю ступень номенклатуры. Он пользуется определенным влиянием — небольшим, но все же пользуется. Комитет государственной безопасности доверил ему многие свои тайны. КГБ верит в него… однако…

«Однако что?» — спрашивал себя Зайцев. Что следует за этим «однако»? Он не представлял себе, куда могут завести его подобные размышления…

Священник. В конечном счете, все сводится к нему, ведь так? Или нет? Зайцев тщетно старался допытаться у себя самого, о чем он думал в тот момент, когда засовывал руку в карман американца. Неизвестно, думал ли он вообще о чем-нибудь. Казалось, его рука словно обзавелась собственным рассудком и начала действовать, не получая команд от головного мозга, уводя своего обладателя неизвестно в каком направлении.

Да, всему виной этот проклятый священник. Неужели чертов поляк околдовал его? Посредством каких-то внешних сил захватил контроль над его телом?

«Нет, это невозможно!» — решительно оборвал себя Зайцев. Такое бывает только в сказках и старинных преданиях, о которых судачат на кухне женщины.

«В таком случае, почему я сунул руку в карман этому американцу?» — настойчиво требовал мозг, однако ответа не было.

«Хочешь ли ты стать соучастником убийства? — вдруг произнес тихий голос. — Хочешь ли ты содействовать расправе над невинным человеком?»

«Но разве папа ни в чем не виновен?» — спросил себя Зайцев, делая еще один глоток водки. Ни одно сообщение, прошедшее через него, не свидетельствовало об обратном. Больше того, Олег Иванович не помнил, чтобы отец Кароль вообще упоминался в донесениях КГБ в течение последних двух лет. Да, прошло краткое сообщение о том, что Кароль Войтыла вскоре после избрания на папский престол совершил поездку в Польшу, но какой человек, занявший новое место в жизни, не отправится домой, чтобы заручиться поддержкой своих друзей?

Коммунистическая партия также состоит из людей. А людям свойственно совершать ошибки. Олег Иванович сталкивался с этим ежедневно; ошибались даже самые опытные, самые подготовленные сотрудники КГБ, получавшие за это от начальства наказание, выговор или замечание. Ошибался Леонид Ильич. Над престарелым Брежневым частенько посмеивались за обедом в кругу близких друзей — а еще чаще перешептывались о фортелях, которые выкидывали его неуемно алчные дети, особенно дочь. Однако это все были мелочи, но даже и о них говорили только вполголоса. А сейчас Зайцеву пришлось столкнуться с чем-то многократно более серьезным и опасным.

На чем основывается легитимность государства? Теоретически на воле народа, однако к мнению народа никто не прислушивается. Решающий голос принадлежит коммунистической партии, но в ней состоит лишь небольшая доля населения Советского Союза, из которой, в свою очередь, незначительное меньшинство добилось чего-то, хоть отдаленно напоминающего власть. Следовательно, легитимность государства основывается, если мыслить логически, на… на фикции…

И это был очень серьезный вывод. В других странах заправляют диктаторы, как правило, крайне правого толка, фашисты. Гораздо меньше государств, в которых власть принадлежит левым. Гитлер олицетворял собой самую могущественную и опасную диктатуру правых, но его власть свергли Советский Союз во главе со Сталиным с одной стороны и Западные страны с другой. Два самых непримиримых противника, примирившись, объединились, чтобы уничтожить германский фашизм. Но кто они, бывшие союзники? Они называют себя демократиями, и хотя это утверждение постоянно оспаривается советской пропагандой, выборы в этих странах настоящие — об этом неоспоримо свидетельствует то, сколько времени и сил тратит КГБ, пытаясь повлиять на них. Следовательно, там воля народа все-таки является хотя бы отчасти реальностью, иначе зачем КГБ старался бы оказать на нее хоть какое-то влияние? Насколько демократическими являются западные страны в действительности, Зайцев не знал. Определить это по информации, доступной в Советском Союзе, было невозможно. А слушать «Голос Америки» и другие западные радиостанции, которые вели откровенно антисоветскую пропаганду, Олег Иванович не хотел.

Итак, смерти польского священника желает не народ. Определенно, этого хочет Андропов и, возможно, Политбюро. Даже коллеги Зайцева по работе в центральном управлении не держат зла на Кароля Войтылу. Никто и никогда не говорил о том, что папа римский плохо относится к Советскому Союзу. Государственные радио и телевидение, упоминая о нем, не призывали к классовой ненависти, как это бывало, когда речь заходила о других зарубежных врагах. Зайцеву ни разу не попадались в «Правде» уничижительные статьи, посвященные отцу Каролю. Да, в последнее время появились короткие заметки о проблемах рабочего движения в Польше, но и они напоминали скорее замечания, которые высказываются по поводу расшалившихся соседских детей.

Однако ключ ко всему находится именно здесь. Кароль Войтыла поляк, им гордится вся Польша, а в настоящее время страну сотрясают профсоюзные волнения. И Кароль захотел воспользоваться своей политической или духовной силой, чтобы защитить свой народ. Это ведь понятно, не так ли?

Но как можно понять желание расправиться с ним?

Кто встанет и скажет во весь голос: «Нет, нельзя убивать этого человека только потому, что кому-то не нравятся его политические взгляды»? Политбюро? Нет, его члены поддержат Андропова. Он очевидный преемник. После смерти Леонида Ильича именно Андропов займет место во главе стола. Юрий Владимирович — человек партии. Ну а разве может быть иначе? Как говорится, коммунистическая партия является душой народа. Наверное, это единственное упоминание про «душу», дозволенное в Советском Союзе.

Остается ли какая-то частица человека жить после его смерти? Именно этим и должна была бы быть душа, однако в этой стране душой является коммунистическая партия, а партия состоит из людей, и не больше того. К тому же, людей порочных.

И вот сейчас эти люди хотят убить священника.

Он пересылает сообщения, посвященные этому готовящемуся преступлению. То есть, тем самым он, Олег Иванович Зайцев, помогает убийцам. И эта мысль затронула что-то у него внутри. Совесть? Но есть ли у него совесть? Совесть — это некое мерило, которое сопоставляет один набор фактов и идей с другим и остается удовлетворенным. Или нет. В этом случае, обнаружив какой-то изъян, совесть начинает жаловаться. Она вынуждает человека искать и искать до тех пор, пока проблема не будет решена, пока несправедливое деяние не будет остановлено или исправлено… или за него не будет принесено покаяние.

Но как остановить Политбюро или КГБ? Как не дать им совершить преступление?

Зайцев сознавал, что для этого надо было по меньшей мере показать, что предполагаемое действие противоречит политической теории или может привести к нежелательным политическим последствиям, потому что политика является мерилом добра и зла. Но не слишком ли ненадежный этот инструмент? Не должны ли понятия «добро» и «зло» определяться чем-то более прочным, чем политика? Нет ли какой-либо высшей системы ценностей? В конце концов, политика является всего лишь тактикой, разве не так? И хотя тактика, разумеется, важна, гораздо важнее стратегия, потому что именно стратегией измеряется то, для чего используется тактика, а стратегия в данном случае заключается в том, чтобы определить, что же является добром — причем в транцендентальном смысле. Не определенном сиюминутными интересами, а непреходящим, вечным — чем-то таким, что назовут правильным через сто, через тысячу лет.

Мыслит ли партия подобными понятиями? И вообще, как именно принимает решения Коммунистическая партия Советского Союза? Исходя из того, что принесет благо людям? Но кто это определяет? Отдельные личности — Брежнев, Андропов, Суслов, другие члены Политбюро, имеющие право голоса, которые советуются с кандидатами в члены, не имеющими право голоса, которые, в свою очередь, советуются с Советом министров и с членами Центрального комитета коммунистической партии, сплошь высокопоставленными представителями номенклатуры, — теми, кому парижский резидент переправляет дипломатической почтой парфюмерию и нижнее белье. Зайцев достаточно насмотрелся на подобные сообщения. И наслушался рассказов. Решения принимали те, кто засыпал дорогими подарками своих детей, протаскивая их следом за собой на вершину власти, кто носился в черных лимузинах по широким московским магистралям, — порочные князьки от марксизма, держащие страну железной рукой.

Заботит ли этих людей то, что будет хорошо для народа — для бесчисленных рабочих и крестьян, которыми они распоряжаются по своему усмотрению, о благе которых они вроде бы должны заботиться?

Но, возможно, при Николае Романове дворянство рассуждало и говорило так же. Однако Ленин приказал расстрелять всю знать, как врагов народа. Точно так же, как современные фильмы изображают Великую Отечественную войну, старое кино представляло невзыскательным зрителям этих людей, как злокозненных клоунов, которых едва ли можно было считать достойными противниками. Вызывающие ненависть и презрение карикатуры на настоящих людей, они, разумеется, были совсем не похожи на тех, кто пришел им на смену…

В старину царедворцы мчались на санях, запряженных тройками, прямо по телам крестьян; точно так же сейчас московские милиционеры перекрывали центральные магистрали, чтобы новая знать из номенклатуры не теряла времени, стоя в пробках.

По большому счету, ничего не изменилось…

Вот только в прошлом цари, по крайней мере, делали вид, что прислушиваются к гласу высшей власти. Именно на их деньги был построен собор Василия Блаженного в Москве, а знать рангом помельче строила бесчисленные церкви в маленьких городах и селах, потому что даже Романовы признавали существование верховной истины. Но коммунистическая партия не собирается отвечать ни перед кем.

Поэтому она безжалостно расправляется со своими противниками, потому что убийство частенько является политической целесообразностью, тактическим ходом, к которому без стеснения прибегают в случае необходимости.

«И все сводится именно к этому? — спрашивал себя Зайцев. — Андропов собирается убить папу римского просто потому, что тот ему неугоден?»

Снова наполнив рюмку водкой, Олег Иванович задумчиво отпил глоток.

В его жизни есть свои неудобства. Так, от рабочего места очень далеко ходить до курилки. А среди коллег есть люди, которых он терпеть не может, — например, подполковник Степан Евгеньевич Иванов, старший офицер центра связи. Как Иванову удалось четыре года назад получить повышение, оставалось загадкой для всех сотрудников центра. Начальство считало его тупицей, не способным выполнить никакую полезную работу. Зайцев полагал, в каждом учреждении обязательно найдется по крайней мере один такой совершенно никчемный человек, от которого, однако, избавиться совсем непросто, потому что… просто потому, что он есть и ничего с этим не поделаешь. Если бы не было Иванова, Зайцев давно пошел бы на повышение — если и не в звании, то обязательно в должности. Каждым своим вдохом Иванов причиняет неудобства Олегу Ивановичу, однако это же не дает Зайцеву право его убить, ведь так?

Нет, его арестуют и предадут суду, и, может быть, даже казнят за умышленное убийство. Потому что это запрещено законом. Потому что так поступать нельзя. Это говорит закон, это говорит партия, это говорит собственная его совесть.

Но Андропов собирается убить отца Кароля, и его совесть молчит. А что если заговорит чья-то другая совесть? Еще один глоток водки. Еще одна презрительная усмешка. Чья совесть? Совесть Политбюро?

Даже внутри КГБ никаких открытых дискуссий нет. Никаких споров. Никаких обсуждений. Только приказы на выполнение задания и уведомления о выполнении или невыполнении. Разумеется, даются оценки иностранцам, обсуждаются мысли, высказанные иностранцами, настоящими агентами или просто агентами влияния — на жаргоне КГБ «полезными дураками». Однако ни один сотрудник не прислал в ответ на полученный приказ: «Нет, товарищи, так поступать нельзя, потому что это неправильно с нравственной точки зрения.» Римский резидент Годеренко был близок к этому, указав на то, что убийство папы римского неблагоприятно скажется на деятельности агентурной сети. Означало ли это, что Руслана Борисовича также замучила совесть? Нет. У Годеренко трое сыновей: один служит в военно-морском флоте, другой, насколько известно Зайцеву, учится в Высшей школе КГБ на Мичуринском проспекте, а третий поступил в Московский государственный университет. Если Руслан Борисович пойдет против руководства КГБ, это будет означать, что у его сыновей как минимум возникнут серьезные неприятности, а может быть, дело обернется и чем-нибудь похуже; мало кто решится пойти на такое.

Итак, получается, во всем Комитете государственной безопасности совесть есть только у него одного? Отпив глоток, Зайцев задумался. Вероятно, нет. Только в центральном управлении работает несколько тысяч сотрудников, и еще многие тысячи на местах, и просто в силу закона больших чисел среди них должно найтись достаточное количество людей «хороших» (что бы ни понимать под этим). Вот только как их найти? Разумеется, если начать в открытую их искать, это будет означать неминуемую смерть — в лучшем случае, продолжительный тюремный срок. И это основополагающая проблема, которая стояла перед Зайцевым. Он не имеет возможности ни с кем поделиться своими сомнениями. Обсудить тревоги — ни с врачом, ни со священником… ни даже с женой Ириной…

Нет, ему остается уповать лишь на помощь бутылки водки, и хотя в определенном смысле алкоголь помогал ему думать, настоящим другом считать его было нельзя. Русские мужчины способны пролить скупую слезу, однако в данном случае и это не поможет. Ирина наверняка начнет задавать вопросы, на которые он не сможет ответить. Остается только лечь спать. Олег Иванович не сомневался, что сон тоже не поможет, и в этом он оказался прав.

Еще час размышлений и две рюмки водки наконец нагнали на Зайцева сонливость. Его жена мирно дремала перед экраном телевизора — Красная Армия снова одержала победу на Курской дуге, и фильм завершился началом долгого марша вперед, на Берлин, к рейхстагу, полного надежд и восторженного рвения идти в кровавый бой. Зайцев грустно усмехнулся. Сейчас ему только этого не хватало. Он отнес пустую рюмку на кухню, затем разбудил жену и проводил ее в спальню. Оставалось надеяться, что сон придет достаточно быстро. Этому должна была поспособствовать четверть литра водки в желудке.

Так оно и произошло.

— Знаете, Артур, а нам ведь очень многое неизвестно об этом сукином сыне, — заметил Джим Грир.

— Вы имеете в виду Андропова?

— Нам даже неизвестно, женат ли он, — продолжал зам по РА-работе, взглянув на Боба Риттера.

— Мы полагаем, что женат, однако Андропов, если у него и есть жена, никогда не появлялся с ней на официальных мероприятиях. Обычно мы узнаём об этих вещах именно так, — вынужден был признать зам по опер-работе. — Советское руководство, подобно донам мафиозных кланов, частенько прячет свои семьи. У них все просто помешаны на скрытности. Да, признаю, у нас не не слишком хорошо поставлена добыча информации такого рода, однако необходимо сделать одну оговорку: она не представляет никакой ценности.

— Ну, это не совсем так, — возразил Грир. — То, как человек относится к жене и детям, если они у него есть, помогает составить его психологический портрет.

— То есть, вы хотите, чтобы я поручил Кардиналу собрать информацию о личной жизни Андропова? Не сомневаюсь, он справится с этой задачей, но не станет ли это стрельбой из пушки по воробьям?

— Вы так думаете? Если Андропов регулярно бьет свою жену — это одно. Если он заботливый муж и любящий отец — это совсем другое, — продолжал настаивать зам по РА-работе.

— Андропов настоящий бандит с большой дороги. Для того, чтобы понять это, достаточно лишь взглянуть на его фотографию. Только посмотрите, как ведет себя его ближайшее окружение. Все настороженные, запуганные — то же самое можно было сказать про окружение Гитлера, — ответил Риттер. — Несколько месяцев назад группа американских губернаторов и конгрессменов летала в Москву посланниками sub rosa[403] дипломатии. По возвращении домой губернатор штата Мериленд, либеральный демократ, сказал, что когда в приемный зал вошли советские лидеры, он сразу же выделил одного из них, решив, что по виду это настоящий бандит. И лишь затем губернатор Мериленда узнал, что это Юрий Владимирович Андропов, председатель Комитета государственной безопасности. Этот губернатор славился своим умением разбираться в людях, и его оценка была внесена в досье на Андропова, заведенное в Лэнгли.

— Ну, из этого мерилендца судья получился бы неважный, — заметил Артур Мур, который, разумеется, тоже ознакомился с оценкой Андропова. — По крайней мере, разбирать кассационные жалобы я бы ему точно не доверил. Он будет настаивать на том, чтобы повесить беднягу-преступника лишь за тем, чтобы проверить, порвется ли веревка.

Конечно, и в Техасе встречались время от времени подобные судьи, однако сейчас штат стал значительно более цивилизованным. В конце концов, лошадей, которых надо украсть, теперь меньше чем людей, которых надо убить.

— Ну хорошо, Роберт, что все же мы можем предпринять, чтобы слегка прощупать Андропова? — продолжал судья Мур. — Как-никак, судя по всему, именно он станет следующим генеральным секретарем. Я нахожу предложение Джеймса весьма интересным.

— Я посмотрю, что можно будет сделать. А почему бы не спросить сэра Бейзила, нет ли у него чего-нибудь на эту тему? У англичан такие дела получаются гораздо лучше, и, кроме того, мы при этом побережем своих людей.

— Я отношусь к Бейзилу с большой симпатией, но мне бы не хотелось быть перед ним в долгу, — ответил судья Мур.

— Джеймс, а ведь в Лондоне находится ваш протеже. Пусть этот вопрос задаст сэру Бейзилу Райан. Вы уже установили у него дома шифратор?

— Да, наши связисты должны были сделать это сегодня.

— Так позвоните своему мальчику и попросите его выяснить интересующий нас вопрос — как бы мимоходом, невзначай.

Грир перевел взгляд на директора ЦРУ.

— Артур, вы что скажете?

— Одобряю. Но только чтобы все было без лишнего шума. Предупредите Райана, что это в его собственных интересах.

Адмирал взглянул на часы.

— Хорошо, я займусь этим перед тем, как отправиться домой.

— Ну а теперь, Боб, скажите, каковы успехи в «Маске красной смерти»? — насмешливо поинтересовался судья Мур, просто чтобы закончить совещание на веселой ноте.

— Артур, давайте не будем слишком поспешно сбрасывать это со счетов, хорошо? Русские действительно окажутся смертельно уязвимы перед пулей определенного типа. Нам нужно лишь зарядить ее.

— Только не говорите об этом нашим конгрессменам. Они от страха наложат в штаны, — со смехом предостерег его Грир. — Мы ведь должны наслаждаться мирным сосуществованием с Советским Союзом.

— С Гитлером подобный номер не прошел. Сталин и Чемберлен пытались дружить с этим ублюдком, и куда это их привело? Джентльмены, русские являются нашими врагами, и, как это ни печально, истина состоит в том, что настоящий мир с ними невозможен, нравится это или нет. Наши мировоззрения настроены в совершенно разных тональностях. — Риттер поднял руки. — Да-да, знаю, мы не должны мыслить подобными категориями, но, хвала господу, наш президент разделяет эти взгляды, а мы по-прежнему подчиняемся ему.

Это замечание не требовало комментариев. На прошедших выборах все трое голосовали за нынешнего президента, несмотря на расхожую шутку о том, что двумя категориями людей, которых днем с огнем не сыскать в Лэнгли, являются коммунисты и… республиканцы. Да, у Рональда Рейгана железный характер и лисье чутье. Особенно это импонировало Риттеру, из всех троих самому нетерпеливому и задиристому.

— Хорошо. А теперь мне нужно подготовиться к слушаниям по бюджету, которые состоятся в Сенате послезавтра, — объявил Мур, заканчивая совещание.

Райан сидел за компьютером, мысленно повторяя сражение в заливе Лейте[404], когда зазвонил телефон закрытой связи. Джек впервые услышал его непривычный, резкий звонок. Достав из кармана пластиковую карточку с ключом доступа, он вставил его в щель и снял трубку.

— Ждите, — сообщил механический голос. — Происходит синхронизация аппаратуры… ждите… происходит синхронизация аппаратуры… ждите… происходит синхронизация аппаратуры… установлена закрытая связь, — наконец объявил он.

— Алло, слушаю, — сказал Райан, гадая, кто из тех, у кого есть шифратор, может позвонить ему в столь поздний час.

Ответ оказался очевиден.

— Здравствуй, Джек, — приветствовал Райана знакомый голос.

В закрытой связи был один положительный момент: цифровая аппаратура передавала голос так отчетливо, словно собеседник находился в соседней комнате.

Райан взглянул на настольные часы.

— У вас уже поздновато, сэр.

— Но не так, как у вас в доброй старой Англии. Как семья?

— В основном, спит. Кэти, вероятно, читает какой-нибудь медицинский журнал. — Чем она обычно развлекалась на ночь вместо сидения перед телевизором. — Чем могу служить, господин адмирал?

— У меня есть для тебя одно маленькое дельце.

— Слушаю, — ответил Райан.

— Наведи справки, осторожно, как бы невзначай, относительно Юрия Андропова. Нам хотелось быкое-что узнать о нем. Быть может, интересующая нас информация есть у сэра Бейзила.

— Что именно вы хотите узнать, сэр? — спросил Джек.

— Ну, женат ли он, есть ли у него дети.

— Нам неизвестно, женат ли Андропов?

Только сейчас до Райана дошло, что в досье на председателя КГБ эти данные отсутствовали, но он в свое время не обратил на это внимание, решив, что они находятся где-то в другом месте.

— Совершенно верно. Судья Мур хочет выяснить, известно ли что-нибудь на этот счет сэру Бейзилу.

— Хорошо, я спрошу у Саймона. Насколько это важно?

— Как я уже сказал, сделай вид, будто это интересует тебя лично. Как только что-нибудь узнаешь, перезвони мне отсюда — я имею в виду, из дома.

— Будет исполнено, сэр. Нам известны его возраст, дата рождения, образование и все такое, но мы не знаем, женат ли он и есть ли у него дети, так?

— Вот как порой бывает.

— Да, сэр.

Джек задумался. О Брежневе ЦРУ было известно все — кроме разве что размера его полового члена. Был известен даже размер платья, который носила его дочь Галина, — кто-то посчитал эту информацию настолько важной, что не поленился через посла в Бельгии выведать ее в магазине модной одежды, в котором любящий отец купил шелковое подвенечное платье. Но в Лэнгли не известно, есть ли жена у человека, который, скорее всего, станет следующим генеральным секретарем Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза. «Господи, да ему же уже под шестьдесят, и неужели это никому не известно? Что за чертовщина?»

— Хорошо, сэр, я поспрашиваю. Полагаю, особых сложностей не возникнет.

— Ну а как дела в остальном? Как Лондон?

— Мне здесь нравится, и Кэти тоже, но она не перестает поражаться низкой эффективности британского государственного здравоохранения.

— Бесплатная медицина? Я не виню твою жену. Правда, сам я по-прежнему в случае чего обращаюсь в военно-морской госпиталь в Бетесде, однако, должен признаться, помогает то, что перед моей фамилией ставится маленькое слово «адмирал». Конечно, к вышедшему в отставку старшине отношение несколько другое.

— Не сомневаюсь.

Самому Райану очень помогало то, что его жена работала в клинике Джонса Гопкинса. Ему не приходилось иметь дело ни с одним врачом, у кого на халате не было бы нашивки «профессор», а, как выяснил Джек, в медицине, в отличие от остальных областей жизни, преподавательской работой действительно занимаются лучшие из лучших.

Сновидения явились после полуночи, хотя Олег не мог об этом знать. Стоял ясный солнечный день, и человек в белых одеяниях шел по Красной площади. У него за спиной оставался собор Василия Блаженного, а человек направлялся к мавзолею Ленина, не обращая внимания на потоки транспорта. Его окружали дети, и он ласково беседовал с ними, как это делал бы любящий родственник… или приходской священник. Только тут Олег понял, что это и есть священник. Но почему он облачен во все белое? Даже с золотым шитьем? Дети, четыре — пять мальчиков и девочек, держали священника за руки, глядя на него с невинными улыбками. И тут Олег обернулся. На трибуне гранитной гробницы, там, где они стоят во время Первомайских парадов, стояли члены Политбюро: Брежнев, Суслов, Устинов и Андропов. Андропов держал в руках винтовку и целился в маленькую процессию, пересекавшую площадь. Вокруг было полно других людей — безликих, спешащих по своим делам, не обращающих внимание на происходящее. Вдруг Олег оказался рядом с Андроповым и услышал его слова. Председатель КГБ спрашивал, есть ли у него право убить священника. «Осторожнее, Юрий Владимирович, не попадите случайно в детей,» — предостерегал его Суслов. «Да, будьте осторожнее,» — соглашался Брежнев. Устинов, подойдя к Андропову, переставил прицел винтовки. Никто не обращал внимания на Зайцева, который тщетно пытался привлечь к себе внимание.

«Но почему? — спросил он. — Почему вы хотите его убить?»

«Кто этот человек?» — спросил Андропова Брежнев.

«Не обращайте на него внимания, — огрызнулся Суслов. — Стреляйте же скорее, прикончите ублюдка!»

«Хорошо,» — сказал Андропов.

Он тщательно прицелился, и Зайцев не смог ничем ему помешать, хотя и находился совсем рядом. Затем председатель КГБ нажал спусковой крючок.

Зайцев оказался уже на площади. Первая пуля попала в ребенка, в мальчика, шедшего справа от священника, и тот беззвучно рухнул на брусчатую мостовую.

«Не в него, идиот, — целься в священника!» — словно бешеный пес взвизгнул Михаил Суслов.

Андропов выстрелил снова, на этот раз попав в маленькую белокурую девчушку, стоявшую слева от священника. Ее голова словно взорвалась красным облаком. Зайцев склонился над девочкой, желая ей помочь, но она сказала, что с ней все в порядке. Оставив ее, Зайцев вернулся к священнику.

«Берегитесь же!»

«Чего я должен беречься, мой юный друг? — ласково спросил священник. Он повернулся к детям. — Идемте, дети мои, сейчас мы увидимся с господом.»

Андропов выстрелил снова. На этот раз пуля попала священнику прямо в грудь. На белой одежде появилось кровавое пятно, размером и цветом похожее на бутон розы. Священник поморщился, но продолжал идти вперед, ведя за собой детей.

Еще один выстрел, еще один розовый бутон на груди, слева от первого. Священник замедлил шаг, но упорно шел дальше.

«Вы ранены?» — спросил Зайцев.

«Ничего страшного, — ответил священник. — Но почему ты его не остановил?»

«Но я же пытался!» — возмутился Зайцев.

Остановившись, священник обернулся и посмотрел ему прямо в глаза. 

«Да?» 

В это самое мгновение третья пуля поразила его в самое сердце.

«Да?» — снова спросил священник.

Теперь все дети смотрели не на него, а на Зайцева.

Очнувшись, Олег понял, что сидит в своей кровати. Часы показывали без нескольких минут четыре утра. Олег обливался потом. Ему оставалось только одно. Встав с кровати, он сходил в туалет, справил малую нужду и прошлепал босиком на кухню. Налив стакан воды, он сел у мойки и закурил сигарету. Ему хотелось полностью проснуться перед тем, как вернуться в кровать. У него не было никакого желания возвращаться в тот самый сон.

За окном простиралась притихшая ночная Москва. На пустынных улицах не было даже пьянчужки, бредущего, спотыкаясь, домой. И это тоже хорошо. В такой поздний час лифты в доме не работают. По просторной магистрали не проносилось ни одной машины, что было достаточно странно, но все же не так странно, как для какого-нибудь крупного города любой западной страны.

Наконец сигарета достигла своей цели. Зайцеву удалось полностью стряхнуть с себя сон, чтобы можно было снова ложиться спать. Но уже сейчас он понимал, что видение не оставит его. Большинство снов бесследно тает, подобно дыму сигареты, однако с этим сном такое не произойдет. Зайцев был в этом уверен.

Глава десятая Гром среди ясного неба

Ему предстояло многое обдумать. Казалось, решение возникло само собой, словно какая-то чужеродная сила завладела его рассудком, а через него — уже всем телом, превратив его самого в стороннего наблюдателя. Подобно большинству русских людей, проснувшись утром, Зайцев не стал принимать душ, а ограничился лишь тем, что сполоснул лицо водой, и побрился опасной бритвой, трижды порезавшись при этом. С этим разобралась туалетная бумага — по крайней мере, с последствиями, если не с причиной. Видения из сна по-прежнему неотступно стояли перед взором Олега Ивановича, словно кадры из фильма про войну. Это продолжалось и после завтрака, отчего у него в глазах появилось какое-то отрешенное выражение. Жена обратила на это внимание, но предпочла ничего не говорить. Пора было уходить на работу. Зайцев на полном автомате вышел из дома и направился к метро, повинуясь подсознательной памяти. Его сознание одновременно бездействовало и лихорадочно работало, словно он внезапно разделился на двух разных, но отдаленно связанных друг с другом людей, шедших бок о бок к цели, которую оба не видели и не понимали. Однако, Зайцева несло вперед, словно щепку, попавшую в стремительный горный ручей; огромные валуны мелькали справа и слева так быстро, что он не успевал их разглядеть. Неожиданно для себя Олег Иванович обнаружил, что находится в вагоне метро, несущемся по темному тоннелю, вырытому во времена Сталина политическими заключенными, которыми руководил Никита Сергеевич Хрущев. Зайцева окружала притихшая, практически безликая толпа советских граждан, также спешащих на работу, к которой они не питали никаких чувств. Однако все ехали на работу, потому что только так можно было зарабатывать на пропитание своим семьям, — крохотные винтики гигантской машины, каковой являлось советское государство, которому все они вроде бы должны были служить и которое вроде бы должно было служить им и их близким…

«Но это ведь ложь, правда? — спрашивал себя Зайцев. — Правда?» Каким образом может послужить советскому государству убийство священника? Какая от этого польза может быть самому Зайцеву и его маленькой дочери? Это их накормит? Даст возможность ходить в «закрытые» магазины и покупать там вещи, о которых простые рабочие не смеют даже мечтать?

Олег Иванович напомнил себе, что он обеспечен значительно лучше подавляющего большинства тех, кто едет с ним в одном вагоне метро. Разве не должен он испытывать благодарность по этому поводу? Разве он не ест более качественные продукты, не пьет более вкусный кофе, не смотрит более современный телевизор, не спит на более хорошем постельном белье? Разве он не пользуется всеми теми материальными благами, о которых остальным приходится только мечтать? «Но почему же, в таком случае, меня вдруг начала мучить совесть?» — спросил себя старший офицер центра связи. Ответ был настолько очевиден, что Зайцеву потребовалась целая минута, чтобы его осмыслить. Все дело было в том, что его положение, то самое, благодаря которому он наслаждался всеми этими удобствами, также давало ему знания, и впервые в жизни знание оказалось проклятием. Зайцеву стали известны мысли тех, кто определял курс государства, и, узнав их, он понял, что курс этот ошибочный… даже порочный. У него в голове словно находилось особое ведомство, которое ознакомилось с поступившей информацией и пришло к заключению, что это приведет к злу. И в этом заключении содержалось настоятельное требование предпринять какие-то шаги, чтобы предотвратить зло. Выступить с открытым протестом в этой стране, которая высокопарно именует себя самой свободной в мире, нельзя. Нет такого учреждения, ведомства, посредством которого можно было бы сделать свое суждение общим достоянием, чтобы это суждение поддержали другие люди, которые все вместе могли бы потребовать от тех, кто управляет страной, исправить собственные ошибки. Нет, у Зайцева не было никакой возможности действовать в рамках существующей системы. Для этого надо было бы занимать очень высокое положение, однако в этом случае перед тем, как высказывать свои сомнения, требовалось бы тщательно обдумывать каждое слово, чтобы не потерять привилегии; а последние остатки совести оказываются растоптанными боязнью потерять так много. Олегу Ивановичу никогда не приходилось слышать о том, чтобы какая-то влиятельная политическая фигура, отстаивая свои принципы, поднимала голос и указывала вышестоящим вождям на их ошибку. Нет, система полностью исключала подобное, выбирая соответствующих людей. Коррумпированные люди выберут своим руководством только коррумпированных людей, чтобы те не ставили под сомнение тот порядок вещей, который дает огромные привилегии им самим. Подобно тому, как при царях знать никогда не задумывалась о последствиях своего правления для простого народа, так и новая знать от марксизма-ленинизма никогда не задавала вопросов относительно системы, которая подняла их на вершину власти. Почему? Потому что содержание осталось прежним — изменился лишь цвет, от царского белого к социалистическому красному; а, сохранив содержание, система сохранила свои методы работы. Ну а в красном мире заметить немного пролитой крови очень нелегко.

Состав остановился на станции «Дзержинская», и Зайцев вышел из вагона на платформу, повернул налево к эскалатору и поднялся на улицу, где стоял чудесный, ясный летний день. Толпа, окружавшая его, постепенно рассеивалась, однако определенное количество людей продолжало уверенным шагом двигаться прямо, к зданию центрального управления. Войдя в бронзовые двери, Зайцев приблизился к первому контрольно-пропускному пункту. Он показал свое удостоверение прапорщику в форме, и тот, сверив фотографию с лицом, кивнул головой вправо, разрешая войти в величественное здание. Демонстрируя ту же самую отрешенность, что и во все остальные дни, Зайцев спустился по каменной лестнице в подвальный этаж, где преодолел еще один контрольно-пропускной пункт и наконец попал в просторное помещение центра связи.

Ночная смена как раз заканчивала дежурство. За столом Зайцева сидел Николай Константинович Добрик, тоже недавно произведенный в майоры, отдежуривший смену с полуночи до восьми.

— Доброе утро, Олег, — радушно приветствовал Зайцева Добрик, устало потягиваясь в крутящемся кресле.

— Привет, Коля. Как прошло ночное дежурство?

— Опять было много сообщений из Вашингтона. Этот сумасшедший американский президент снова изрыгал проклятия в наш адрес. Ты знаешь, что мы являемся «центром всего мирового зла»?

— Он прямо так и сказал? — недоверчиво переспросил Зайцев.

Добрик кивнул.

— Точно. Вашингтонский резидент переслал текст выступления Рейгана — оно стало куском свежего окровавленного мяса, который президент бросил своим верным сторонникам, и все же на этот раз его заявление, похоже, прозвучало чересчур воинственно. Думаю, наш посол в Штатах получит из Министерства иностранных дел инструкции по поводу того, как ему себя вести; вероятно, и Политбюро тоже скажет свое слово. Но, по крайней мере, я хоть немного развлекся, читая эту любопытную переписку.

— Надеюсь, на этот раз обошлось без шифровальных блокнотов, да?

Если бы такой объем информации зашифровывался с помощью одноразовых блокнотов, для шифровальщиков ночная смена явилась бы настоящей каторгой.

— Нет, слава богу, на этот раз работа была механической, — ответил Добрик. В его словах не было иронии. Данное выражение нередко употреблялось в центре связи, когда речь шла о шифраторах. — Наши специалисты до сих пор пытаются разобраться в высказываниях американского президента. Политическое отделение будет биться над ними несколько часов — а может быть, и дней; и, готов поспорить, к работе подключат психиатров.

Зайцев натянуто усмехнулся. Вероятно, оживленную переписку московских психологов и резидентов в Америке читать будет очень интересно — а сотрудники центра связи не упускали случая ознакомиться со всем, что позволяет скрасить однообразную рутину дежурств.

— Остается только гадать, как подобные люди оказываются во главе крупнейших мировых держав, — заметил Добрик, поднимаясь из-за стола и закуривая сигарету.

— По-моему, это и есть то, что называется демократическим процессом, — ответил Зайцев.

— Ну, как бы там ни было, ничто не сравнится с «коллективной волей народа», которую он выражает через нашу любимую партию.

Несмотря на насмешливый тон, которым были произнесены эти слова, Добрик являлся убежденным коммунистом, как, разумеется, и все, кто находился в этом здании.

— Ты совершенно прав, Коля. В любом случае… — Взглянув на настенные часы, Зайцев увидел, что до окончания ночной смены оставалось еще шесть минут. -…Товарищ майор, дежурство принял.

— Благодарю вас, товарищ майор.

С этими словами Добрик направился к выходу.

Усевшись в кресло, еще хранящее тепло ягодиц Добрика, Зайцев расписался в журнале дежурств, отметив время. Затем он вытряхнул пепельницу в мусорное ведро — Добрик, похоже, никогда не утруждал себя этим, — и начал новый трудовой день. Процесс передачи дежурства происходил на полном автомате. Зайцев почти не знал Добрика; их знакомство ограничивалось лишь краткими встречами по утрам в начале его смены. Для Олега Ивановича оставалось непостижимой загадкой, почему кто-то добровольно вызывался работать в ночные смены. Но, по крайней мере, Добрик никогда не оставлял после себя стол, заваленный недоделанной работой, что давало Зайцеву несколько минут, чтобы прийти в себя и мысленно настроиться на работу.

Однако сегодня эти несколько минут лишь вызвали из памяти образы, которые, похоже, упрямо не желали уходить. Поэтому пока Олег Иванович, закурив первую сигарету за день, раскладывал на металлическом столе бумаги, его мысли находились совсем в другом месте, занимаясь тем, о чем он пока что не хотел ничего знать.

В десять минут второго шифровальщик принес папку.

— Товарищ майор, из вашингтонского центра.

— Спасибо, — кивнул Зайцев.

Взяв папку, он раскрыл ее и начал листать сообщения.

«Ага, — думал он, — этот Кассий снова передал информацию…» Да, опять важные данные из политической жизни Соединенных Штатов. Зайцеву не были известны ни лицо, ни настоящая фамилия человека, скрывавшегося под кличкой Кассий, однако он знал, что речь идет о помощнике влиятельного американского политика, возможно, даже сенатора. Этот агент поставлял высококачественную разведывательную информацию из политической сферы, позволявшую сделать вывод, что он имел доступ к конфиденциальным сведениям. То есть, сотрудник высокопоставленного американского политического деятеля работал на Советский Союз. Причем работал бесплатно, следовательно, по идеологическим мотивам, что делало его просто неоценимым.

Ознакомившись с сообщением, Зайцев порылся в памяти, отыскивая, кому нужно будет его переправить… Точно, на четвертый этаж, полковнику Анатолию Григорьевичу Фокину, сотруднику первого (политического) отдела Первого главного управления.

А в это время за пределами Москвы полковник Илья Федорович Бубовой сходил по трапу с борта самолета, прилетевшего утренним рейсом из Софии. Для того, чтобы успеть на него, ему пришлось встать в три часа ночи и ехать в аэропорт на посольской машине. Вызов в Москву поступил от Алексея Рождественского, с которым Бубовой познакомился еще несколько лет назад. Рождественский оказался настолько любезен, что вчера лично связался с Бубовым, заверив его в том, что в предписании явиться в центральное управление нет для него ничего нежелательного. Совесть у Ильи Федоровича была чиста, и все же отрадно было услышать подтверждение этого. Работая в КГБ, никогда нельзя быть ни в чем уверенным. Подобно ученикам, идущим в кабинет директора школы, офицеры, вызванные в центральное управление, все до одного испытывали неприятный холодок в груди. В любом случае, Бубовой тщательно завязал галстук, а его добротные ботинки были начищены до блеска. Он был не в форме, поскольку его работа в качестве резидента софийского отделения формально считалась секретом.

У выхода из зала прилета Бубового встретил сержант Советской Армии в форме, проводивший его к машине, — на самом деле, сержант служил в КГБ, однако об этом никому не нужно было знать: а вдруг в аэропорту находится соглядатай ЦРУ или какой-нибудь другой западной спецслужбы? По пути к машине Бубовой купил в газетном киоске свежий номер «Советского спорта». Дорога займет минут тридцать пять. Несколько дней назад софийский футбольный клуб «Семптеврийско знаме» одержал победу над московским «Динамо» со счетом 3-2. Полковник гадал, будут ли местные спортивные обозреватели требовать головы главного тренера московской команды, разумеется, в выражениях, подобающих марксистской риторике. Спортсмены социалистических стран всегда должны оказываться сильнее своих противников; однако советские спортивные обозреватели вставали в тупик, когда наша команда проигрывала команде из другой социалистической страны.

Фоули ехал на работу в метро чуть позже обычного. Перебой в сети электроснабжения без предупреждения сбил настройку электронного будильника, поэтому Эда вместо привычного металлического жужжания разбудили лучи солнца, заглянувшего в окно. Как всегда, Фоули старался не озираться по сторонам, и все же, помимо воли, он искал взглядом обладателя руки, побывавшей у него в кармане. Однако никто не смотрел ему в глаза. Сегодня вечером надо будет снова сесть на поезд, отходящий от станции в 17:41 — так, на всякий случай. На случай чего? Фоули не знал, но это и было самым захватывающим в его работе. Если имело место лишь случайное происшествие без последствий — что ж, пусть будет так. Однако Фоули намеревался в течение следующих дней садиться в один и тот же поезд, в один и тот же вагон, стараясь занять приблизительно то же самое место. Даже если за ним есть «хвост», тот не заметит ничего подозрительного. Напротив, русским приходилось по душе, когда их подопечные, объекты наблюдения, вели себя изо дня в день одинаково. Они начинали беспокоиться, когда действия американцев приобретали случайный и непредсказуемый характер. Что ж, Эд Фоули будет «хорошим» американцем; он продемонстрирует русским то, что те от него ждут, и это не покажется им странным. Московский резидент усмехнулся собственным мыслям.

Доехав до своей станции, Фоули поднялся на эскалаторе на улицу и прошел пешком до здания посольства, стоящего напротив церкви Святой Богоматери микроэлектроники, самой большой в мире микроволновой печи. Эду всегда было приятно видеть звездно-полосатый флаг на флагштоке и морских пехотинцев за воротами — свидетельство того, что он приходил именно туда, куда нужно. Особенно ему нравился вид часовых, в куртках защитного цвета, темно-синих форменных брюках и белых шапочках, с пистолетами в кобурах.

В своем убогом кабинете Фоули, как всегда, встретил обычный разгром — определенная неаккуратность являлась частью его прикрытия.

Однако «крыша» не распространялась на связь. Просто не могла распространяться. За связь в посольстве отвечал Майк Рассел, бывший подполковник Управления армейской безопасности, ведомства, которое обеспечивало закрытую связь в вооруженных силах. Теперь Рассел уже в качестве гражданского специалиста работал в Агентстве национальной безопасности, которое занималось тем же самым, но только в масштабах правительственных и государственных учреждений. Назначение в Москву явилось для Рассела тяжким испытанием. Негр, разведенный, он не получал здесь должного внимания со стороны женщин, поскольку русские славятся своим неприязненным отношением к людям с темным цветом кожи.

Послышался громкий стук в дверь.

— Заходи, Майк, — пригласил Фоули.

— Привет, Эд. — Невысокого роста, Рассел, судя по размерам его талии, любил хорошо поесть. Однако он великолепно разбирался в шифрах и кодах, а в данный момент это было главным. — Ночь выдалась спокойной. Для тебя почти ничего нет.

— Вот как?

— Да, только вот это. — Достав из кармана конверт, Рассел протянул его Фоули. — Судя по всему, ничего важного.

Именно в его обязанности входили зашифрование и расшифрование всех исходящих и входящих сообщений. Даже сам посол не имел такого доступа к секретной информации, как глава службы связи. Внезапно Фоули обрадовался расизму русских. Это делало Майка Рассела значительно менее уязвимым. А от одной только мысли, что глава службы связи может переметнуться к противнику, становилось жутко. Среди всех сотрудников посольства именно Майку Расселу было известно наибольшее количество секретов. Вот почему разведывательные службы всех государств в первую очередь стараются завербовать шифровальщиков, малооплачиваемых сотрудников посольства, на которых все смотрят свысока, обладающих огромной информационной силой.

Фоули вскрыл конверт. Сообщение было обычной рутиной — очередное доказательство того, что ЦРУ являлось лишь еще одним бюрократическим учреждением, какую бы важную работу оно ни выполняло. Презрительно фыркнув, Фоули поместил лист бумаги в измельчитель, где вращающиеся стальные колеса мгновенно превратили его в обрезки размером около двух квадратных сантиметров каждый.

— Наверное, отрадно сознавать, что с дневным объемом работы можно справиться всего за десять секунд, — со смехом заметил Рассел.

— Не сомневаюсь, во Вьетнаме все было иначе.

— Да нет. Конечно, всякое бывало. Помню, как-то раз мои ребята засекли вьетконговский передатчик, работавший в нашем штабе. Вот тогда выдалась бурная ночка.

— Взяли ублюдка?

— О да, — удовлетворенно кивнул Рассел. — Большие шишки наложили в штаны, узнав, что он работал у них под самым носом. Насколько мне известно, ему пришлось несладко.

В то время Рассел был первым лейтенантом. Его отец, уроженец Детройта, во время Второй мировой войны строил бомбардировщики Б-24 и с тех пор не переставал повторять своему сыну, что это приносило гораздо большее моральное удовлетворение, чем работа на сборочном конвейере «Форда». Рассел ненавидел Советский Союз всеми фибрами своей души (русские даже не умеют ценить музыку соул!), однако повышенный оклад — работа в Москве официально считалась сложной — позволит ему вскоре купить небольшой домик в Верхнем Мичигане, где он сможет вдоволь охотиться на птиц и оленей.

— Эд, отвечать будешь?

— Нет, сегодня не буду — по крайней мере, пока что не собираюсь.

— Понял. Что ж, не буду мешать. Всего хорошего.

С этими словами Рассел скрылся за дверью.

Действительность мало походила на шпионские романы — в работе сотрудника ЦРУ гораздо больше скучной рутины, чем захватывающих приключений. Не меньше двух третей своего рабочего времени Фоули посвящал написанию отчетов, которые в Лэнгли, возможно, кто-нибудь прочтет, а может быть, никто не станет читать, а также ожиданию встреч, которые могли и не состояться. Для работы за пределами посольства у него были подчиненные, поскольку сам он занимал слишком ответственный пост, чтобы рисковать возможной компрометацией — о чем Эду время от времени приходилось напоминать своей жене. Мери Пат просто обожала кипучую деятельность. Эда это весьма беспокоило, хотя ни он сам, ни его жена не подвергались реальной опасности. У обоих были дипломатические паспорта, и русские по большей части прилежно соблюдали международные законы. Даже если и станет горячо, слишком горячо все равно не будет. По крайней мере, так убеждал себя Фоули.

— Доброе утро, полковник Бубовой, — не поднимаясь с места, поздоровался Андропов.

— Добрый день, товарищ председатель, — ответил софийский резидент, с облегчением отмечая, что Рождественский его не обманул.

Впрочем, излишняя осторожность все равно никогда не помешает.

— Как идут дела в Софии? — продолжал Андропов, указывая на кожаное кресло напротив своего массивного дубового стола.

— Ну, товарищ председатель, наши братские болгарские коллеги по-прежнему горят желанием сотрудничать, особенно во всех вопросах, связанных с Турцией.

— Очень хорошо. Мы планируем провести одну операцию, и мне хотелось бы услышать ваши соображения по поводу реальности ее осуществления.

Голос Юрия Владимировича оставался любезным и учтивым.

— И что это за операция? — спросил Бубовой.

Андропов изложил свой план, пристально следя за своим собеседником. На лице Бубового не отразилось абсолютно ничего. Полковник был слишком искушен для того, чтобы выдавать свои чувства; к тому же, он понимал, как внимательно наблюдает за ним председатель.

— Как вы планируете осуществить операцию? — спросил он, когда Андропов закончил.

— А как быстро вы сможете ее подготовить?

— Мне будет нужна помощь наших болгарских друзей. У меня есть один человек, к которому можно обратиться, — полковник Борис Строков, сотрудник «Държавны сигурности». Он отвечает за деятельность болгарской разведки в Турции — контрабанда и все такое. Через это Строков имеет выход на турецкую организованную преступность. Его связи бывают очень полезными, особенно когда возникает необходимость кого-то физически устранить.

— Продолжайте, — тихим, но нетерпеливым голосом произнес председатель КГБ.

— Товарищ председатель, осуществить подобную операцию будет очень непросто. Не имея возможности провести стрелка в личные покои жертвы, придется устраивать покушение в общественном месте, где неизбежно скопление большого количества народа. Можно будет заверить стрелка в том, что у нас имеются средства обеспечить ему отход, однако это, разумеется, будет ложью. С точки зрения тактики желательно было бы иметь на месте второго человека, который расправился бы со стрелком сразу же после того, как тот сделает выстрел, — из оружия с глушителем. Второму стрелку покинуть место преступления будет значительно проще, поскольку внимание толпы будет приковано к первому стрелку. Кроме того, подобный вариант исключит риск того, что наш убийца заговорит, оказавшись в руках полиции. Итальянская полиция не пользуется слишком высокой репутацией, однако это, строго говоря, не соответствует действительности. Как вам сможет подтвердить наш резидент в Риме, следственные органы работают очень профессионально. Таким образом, в наших интересах немедленно избавиться от первого стрелка.

— Но не будет ли такое развитие событий предполагать участие иностранных спецслужб? — спросил Андропов. — Не выйдет ли все слишком уж изящно?

Откинувшись назад, Бубовой заговорил рассудительным тоном. Андропов хотел услышать именно это, и софийский резидент готов был выложить все как есть.

— Товарищ председатель, приходится взвешивать риск. Самая большая опасность заключается в том, что наш убийца расскажет о том, каким образом он очутился в Риме. А мертвые, как говорится в пословице, молчат. Голос, который заставили умолкнуть, не сможет ничего выдать. Противная сторона сможет строить домыслы и предположения, однако этим все и ограничится. Мы же, со своей стороны, сможем через подконтрольные нам средства массовой информации распространить сведения о том, что мусульманские экстремистские группировки давно уже грозились расправиться с главой Римской католической церкви. Западные информационные агентства подхватят эту утку, и, действуя осторожными и тонкими методами, можно будет сформировать общественное мнение, которое будет нас устраивать. Как вам известно, в Институте США и Канады есть блестящие ученые, специализирующиеся именно на этих вопросах. Можно будет с их помощью сформулировать черную пропаганду, а затем через сотрудников Первого главного управления распространить ее по всему миру. Разумеется, предполагаемый вариант, хотя и очень сложный, также не исключает риск, однако он является вполне осуществимым. Основные проблемы будут заключаются в подготовке непосредственного исполнителя и в обеспечении мер безопасности. Вот почему таким важным является немедленное устранение убийцы. Мы должны будем категорически отрицать какое-либо наше отношение к этому теракту. Пусть западные противники рассуждают сколько не лень, но без достоверных улик они ничего не узнают. Полагаю, круг лиц, посвященных в эту операцию, будет очень узким.

— В настоящий момент о ней знают лишь пятеро. Сколько еще? — спросил Андропов, на которого произвели впечатление компетентность и хладнокровие Бубового.

— По крайней мере, трое болгар. Затем они выберут турка — как вы понимаете, исполнителем должен будет быть только турок.

— Почему? — Хотя на самом деле Андропов, как ему казалось, уже знал ответ.

— Турция является мусульманским государством, а между христианской церковью и исламом давнишняя вражда, — заметил софийский резидент. — В этом случае операция внесет дополнительные трения между двумя религиозными общинами — можно рассматривать это как поощрительный приз.

— А каким именно образом вы собираетесь выбрать исполнителя?

— Это я доверю полковнику Строкову — кстати, он имеет русские корни. Его предки поселились в Софии в начале этого века, но Строков по-прежнему мыслит, как мы. Он наш, — заверил шефа Бубовой. — Окончил Высшую школу КГБ, опытный оперативный работник.

— Сколько времени потребуется на подготовку операции?

— В основном это будет зависеть не от Софии, а от Москвы. Естественно, Строков должен будет заручиться одобрением своего руководства, однако вопрос это будет скорее политический, не оперативный. После того, как он получит приказ… недели две, максимум, четыре.

— А каковы шансы на успех? — спросил председатель.

— Думаю, от средних до высоких. Оперативник «Държавны сигурности» доставит на машине исполнителя в нужное место, а затем уничтожит его, как только задание будет выполнено, после чего отойдет сам. В действительности операция значительно сложнее, чем это кажется. Исполнителю, по всей вероятности, придется использовать пистолет, причем без глушителя. Поэтому толпа отреагирует на звук выстрела. Большинство людей отпрянет назад, но кое-кто бросится вперед, навстречу опасности, в надежде схватить убийцу. Если даже тот упадет, пораженный в спину пулей, выпущенной из бесшумного оружия, эти храбрецы все равно поспешат к нему, в то время как наш человек, подчиняясь толпе, отойдет назад. Толпа будет вести себя словно волна, которая накатывается на берег, — объяснил Бубовой, мысленно нарисовав себе эту картину. — Однако надо помнить, что стрелять из пистолета гораздо сложнее, чем это показывают в кино. Помните, что на поле боя на каждого убитого приходится двое — трое тех, кто был ранен, но остался в живых. Нашему стрелку не удастся подойти к цели ближе, чем на четыре или пять метров. Для профессионала это достаточно, однако исполнитель не будет профессионалом. И, кроме того, не надо забывать про такой неприятный для нас фактор, как медицинская помощь. Если только пуля не поразит цель в сердце или мозг, опытный хирург буквально залезет в могилу и вытащит раненого с того света. Таким образом, реалистичная оценка успеха — пятьдесят процентов. А это значит, необходимо просчитать возможные последствия неудачного исхода. Но это уже вопрос политический, товарищ председатель, — заключил Бубовой, давая своими словами понять, что на него валить вину будет нечего.

В то же время Илья Федорович понимал, что успешное выполнение операции принесет ему генеральские звезды, что делало игру стоящей свеч: огромный выигрыш против незначительного проигрыша. Подобная перспектива взывала не только к чувству патриотизма Бубового, но и к его честолюбию.

— Очень хорошо. Что необходимо предпринять?

— Во-первых, «Държавна сигурность» подчиняется политическому руководству страны. Отдел, который возглавляет полковник Строков, осуществляет свою деятельность без лишней бумажной волокиты, однако он подконтролен напрямую болгарскому Политбюро. Поэтому Строкову надо будет получить одобрение высшего руководства Болгарии, которое обязательно запросит санкцию нашего руководства. Болгары ни за что не согласятся нам помогать, не получив официального запроса со стороны нашего правительства. Ну, а после этого последует чисто техническая сторона вопроса.

— Понятно.

Андропов помолчал с полминуты. На послезавтра назначено заседание Политбюро. «Не слишком ли рано поднимать этот вопрос?» — задумался он. Насколько трудно ему будет отстоять свою позицию? Придется показать коллегам «Варшавское письмо», которое тех нисколько не обрадует. Надо будет представить дело таким образом, чтобы члены Политбюро прочувствовали крайнюю необходимость ответных действий… а для этого им должно стать страшно.

Но испугаются ли они? Что ж, в этом он сможет им помочь, правда? Подумав над вопросом еще несколько секунд, Юрий Владимирович пришел к благоприятному ответу.

— Что-нибудь еще, полковник?

— Едва ли нужно говорить о том, что необходимо соблюдать строжайшие меры секретности. Ватикан обладает своей собственной, достаточно эффективной разведкой. Было бы большой ошибкой недооценивать ее возможности, — предостерег Бубовой. — Следовательно, членам Политбюро и их болгарским коллегам надо будет понять, что обсуждаемый вопрос ни в коем случае не должен выйти за рамки их узкого круга. С нашей стороны это означает, что не будет поставлен в известность даже Центральный комитет. Малейшая утечка информации будет означать катастрофу. Однако, в то же время, — продолжал полковник, — нам предстоит большая работа. Папа римский не имеет возможности изолироваться от общества; при этом он также не может предпринять те меры безопасности, какие предприняли бы мы или любая другая спецслужба, если бы возникла угроза жизни главы государства. То есть, с этой точки зрения папа является относительно «легкой» целью — разумеется, если нам удастся найти исполнителя, который согласиться с риском для жизни приблизиться к особе понтифика и сделать прицельный выстрел.

— Итак, если я заручусь согласием Политбюро, после чего мы попросим наших болгарских братьев о помощи, затем вы попросите этого полковника Строкова начать шевелиться, — сколько потом потребуется времени на подготовку операции?

— Полагаю, месяц, максимум — два, но никак не больше. Также нам понадобится определенное содействие со стороны римской резидентуры, но только в части выяснения распорядков и тому подобного, не больше. Наши руки останутся абсолютно чистыми — особенно если Строков поможет устранить исполнителя сразу же после того, как тот выполнит свою задачу.

— Вы хотите, чтобы ваш Строков выполнил это лично?

— Да, — кивнул Бубовой. — Борис Андреевич не гнушается пачкать руки в крови. Ему уже приходилось заниматься подобным.

— Очень хорошо. — Андропов опустил взгляд на стол. — Никаких письменных архивов относительно этой операции не будет. Как только я получу необходимые санкции, вам будет послано уведомление от меня лично, однако в нем не будет никаких конкретных указаний. Вы поймете, о чем именно идет речь, по идентификационному коду операции: 15-8-82-666. Вся подробная информация будет передаваться через курьера или при личной встрече. Вам все понятно?

— Так точно, товарищ председатель, все понятно. На бумаге будет значиться только идентификационный код. Полагаю, мне придется много полетать между Москвой и Софией, но с этим не будет никаких проблем.

— Болгарам можно доверять? — внезапно забеспокоился Андропов.

— Да, можно, товарищ председатель. У нас давние хорошие отношения с их оперативными службами, и в таких делах болгары имеют большой опыт — если честно, больший, чем у нас. В настоящее время у них значительно больше практики. Если где-нибудь кто-то должен умереть, как правило, эту задачу решают для нас болгары.

— Да, полковник Рождественский говорил мне об этом. Просто я не располагаю непосредственной информацией на этот счет.

— Разумеется, если у вас возникнет желание, вы сможете в любой момент лично встретиться с полковником Строковым, — предложил Бубовой.

Юрий Владимирович покачал головой.

— Думаю, лучше будет обойтись без этого.

— Как скажете, товарищ председатель.

«Так я и предполагал,» — подумал Бубовой. Андропов в первую очередь партийный функционер, не привыкший пачкать руки. Все политики одинаковые — жаждут крови, но при этом стремятся сами оставаться в стороне, поручая всю грязную работу другим. Что ж, решил полковник, а его ремесло как раз и состоит именно в этом, и поскольку все блага у него на родине находятся в распоряжении политиков, приходится их ублажать для того, чтобы доставать из улья мед. А у него, как и у всех в Советском Союзе, неудержимая тяга к сладкому. Успешное осуществление операции принесет ему генеральские звезды, хорошую квартиру в Москве, — а может быть, даже и скромную дачку на Ленинских горах. Они с женой с радостью возвратятся на родину. И если цена этого — смерть какого-то иностранца, неугодного политическому руководству Советского Союза, что ж, тем хуже для него. Ему следовало бы следить за тем, кому могут быть неудобны его действия.

— Товарищ полковник, благодарю за то, что приехали сюда и поделились со мной своими соображениями на этот счет. Ждите сообщений от меня.

Бубовой встал.

— Служу Советскому Союзу, — сказал он и направился к потайной двери.

Полковник Рождественский ждал его в приемной секретаря.

— Ну как, Илья?

— Я не знаю, имею ли право говорить, — последовал осторожный ответ.

— Если речь идет насчет операции «три шестерки» — имеете, Илья Федорович, — заверил его Рождественский, провожая в коридор.

— В таком случае, Алексей Николаевич, сообщаю вам, что встреча прошла плодотворно. В дополнение могу сказать только то, что я получил одобрение председателя.

В конце концов, хоть Рождественский и считается его другом, возможно, это лишь проверка.

— Я сказал Юрию Владимировичу, что на тебя можно положиться, Илья. Надеюсь, эта операция принесет нам обоим много хорошего.

— Алексей, как и все в этом здании, мы с тобой выполняем приказы.

— Позволь проводить тебя до машины. Ты еще успеешь на дневной рейс на Софию.

Через несколько минут Рождественский уже снова был в кабинете председателя.

— Ну? — спросил Юрий Владимирович.

— Бубовой только сказал, что встреча прошла хорошо, и без вашего разрешения не добавил больше ни слова. Илья Федорович — опытный профессионал, товарищ председатель. Связь вы будете держать через меня?

— Да, через тебя, Алексей, — подтвердил Андропов. — Я отдам соответствующее распоряжение. — Юрий Владимирович не чувствовал необходимости лично следить за ходом операции. Он привык мыслить общими категориями, не вдаваясь в подробности. — Что ты можешь сказать об этом полковнике Борисе Строкове?

— Болгарине? Фамилия его мне знакома. Кажется, это сотрудник разведки, который в прошлом специализировался на операциях физического устранения. Опыта в таких делах у него достаточно — и, судя по всему, Илья знает его хорошо.

— Что значит, Строков специализировался на подобных операциях? — спросил Андропов.

В этом аспекте деятельности КГБ председатель был не слишком сведущ.

— Ну, разумеется, основной род занятий у Строкова какой-то другой. Однако в «Държавне сигурности» существует небольшое подразделение сотрудников, имеющих опыт проведения таких операций. И самым опытным среди них является полковник Строков. Его послужной список безупречен. Если мне не изменяет память, он лично устранил семь или восемь человек, чья смерть была необходима. Насколько я знаю, в основном болгар, но также одного — двух турок. Относительно граждан западныхстран мне ничего не известно.

— А это трудно? — спросил Юрий Владимирович.

— Личного опыта у меня нет, — признался Рождественский. Он не стал добавлять, что у него нет и никакого желания приобрести такой опыт. — Те, кто занимается этим, говорят, что их главная задача состоит не в том, чтобы осуществить операцию, а в том, чтобы довести ее до конца — то есть, избежать возможного расследования со стороны полиции. Видите ли, в настоящее время дела об убийствах раскрываются достаточно эффективно. Ну а данном случае можно быть уверенным в том, что следственные органы будут стараться изо всех сил.

— Бубовой хочет, чтобы этот его Строков лично отправился на место и устранил исполнителя сразу же после того, как тот сделает свое дело.

Рождественский задумчиво кивнул.

— Разумно. Насколько я помню, мы сами также обсуждали такой вариант.

— Да. — Андропов закрыл глаза. И снова у него перед глазами возник мысленный образ. Определенно, это позволит разрешить множество проблем.

— Да, следующая моя задача будет состоять в том, чтобы добиться одобрения Политбюро.

— И когда это случится, товарищ председатель? — не смог сдержать своего любопытства полковник Рождественский.

— Надеюсь, завтра вечером.

Заточенный в подвале, в центре связи, Зайцев забылся в рутине каждодневных дел. Только сейчас его вдруг осенило, какая же тупая у него работа. Начальству очень хотелось бы, чтобы ее выполняли машины, и он как раз и превратился в такую машину. Олег Иванович держал в своей памяти массу информации: какой идентификационный код соответствовал какой операции, и кто из старших офицеров на верхних этажах отвечал за эту операцию. У него в голове накопилось столько всевозможных сведений, что Зайцев только диву давался. Это произошло настолько постепенно, что он и сам прежде ничего не замечал. И только сейчас Олег Иванович впервые по-настоящему задумался над этим.

Однако у него из мыслей не выходил код 15-8-82-666…

— Майор Зайцев! — вывел его из размышлений голос, прозвучавший за спиной.

Обернувшись, Олег Иванович увидел полковника Рождественского.

— Да, товарищ полковник?

— Сообщение для софийского резидента.

Рождественский протянул заполненный бланк.

— Воспользоваться шифратором или зашифровать вручную, товарищ полковник?

Рождественский на мгновение задумался, взвешивая варианты. В конце концов он остановился на том, что надо быть последовательным.

— Думаю, воспользуйтесь одноразовым блокнотом.

— Как прикажете, товарищ полковник. Все будет готово через несколько минут.

— Хорошо. Сообщение будет лежать у Бубового на столе, когда он вернется в Софию.

Рождественский сделал это замечание, не думая. Во всем мире у людей время от времени вырываются ненужные признания, и полностью побороть это не в силах никакая подготовка.

«Значит, софийский резидент только что был здесь?» Однако Зайцев не стал задавать этот очевидный вопрос вслух.

— Слушаюсь, товарищ полковник. Об отправке сообщения мне доложить вам?

— Да. Благодарю, товарищ майор.

— Служу Советскому Союзу, — заверил его Зайцев.

Рождественский поднялся к себе наверх, а тем временем Олег Иванович занялся обычной отупляющей рутиной шифрования.

Совершенно секретно

Срочно

Особая важность

София, резиденту полковнику Илье Федоровичу Бубовому

В ответ на: идентификационный код 15-8-82-666

Всю последующую связь относительно операции держать через полковника Рождественского.

Председатель КГБ.

Сообщение не содержало в себе ничего необычного, однако оно было помечено как «срочное» и имеющее «особую важность». Значит, председатель Андропов придает ему очень большое значение, а идентификационный код свидетельствовал о том, что речь шла о той самой операции.

«Значит, Андропов действительно собирается убить священника,» — понял Зайцев.

Черт побери, что же ему делать? Никто из тех, кто находится в этом помещении — да что там в этом помещении, во всем здании — не в силах помешать этому. Ну а за пределами здания?…

Зайцев закурил сигарету. Он поедет домой на том же самом поезде метро. Будет ли американец там же?

Олега Ивановича прошибла холодная испарина при мысли, что он задумал совершить измену. Одно уже это слово внушало ужас, а действительность была еще более зловещей. Однако альтернатива этому — сидеть сложа руки и перебирать бумаги, а тем временем невинного человека лишат жизни… нет, этого допустить нельзя.

Зайцев взял из толстой стопки бланк сообщения. Положив лист бумаги на стол, он написал мягким карандашом по-английски: «Если вас это заинтересует, наденьте завтра зеленый галстук.» Пока что у него хватило смелости лишь на это. Сложив бланк, Зайцев засунул его в пачку сигарет, следя за тем, чтобы все его движения выглядели обычными, потому что в этой комнате все, хоть сколько-нибудь отличающееся от обычного, обязательно привлечет внимание. Затем Олег Иванович черкнул несколько слов на другом бланке, смяв, бросил его в мусорную корзину и вернулся к своим занятиям. В течение последующих трех часов у него будет возможность снова обдумать свой поступок каждый раз, когда он полезет в карман за очередной сигаретой. Каждый раз у него будет возникать желание достать из пачки сложенный листок бумаги и, разорвав его на мелкие клочки, отправить в мусорную корзину, откуда оно попадет в печь для сжигания документов. Но каждый раз он будет оставлять его на месте, убеждая себя, что пока что еще ничего не произошло. Первым делом Олег Иванович постарался очистить свой рассудок, полностью уйти в работу, переключиться на автопилот и тем самым дотянуть до конца рабочего дня. И еще он сказал себе, что отныне его судьба находится уже в чужих руках. Если он доберется домой без каких-либо происшествий, он достанет сложенный бланк из пачки сигарет и сожжет его на кухне, и на этом все кончится. Около четырех часов дня Зайцев поднял взгляд на покрытый подтеками потолок центра связи и прошептал что-то похожее на молитву.

Наконец рабочий день завершился. Зайцев прошел обычной дорогой обычным шагом до своей станции метро, спустился вниз по эскалатору и оказался на платформе. Расписание поездов метро было таким же незыблемым, как график приливов и отливов, и Олег Иванович вместе с сотней других пассажиров вошел в вагон.

И тотчас же у него едва не остановилось сердце: вот он, американец, стоящий на том же самом месте, читающий газету, зажатую в правой руке, а левой держащийся за поручень, расстегнутый плащ свободно висит на стройной фигуре. Открытый карман манил Зайцева, словно сирены — Одиссея. Олег Иванович пробрался сквозь толпу пассажиров в середину вагона. Его правая рука нырнула в карман рубашки за пачкой сигарет. Ловко вытащив из пачки бланк, Зайцев зажал его в ладони. Поезд стал замедляться, приближаясь к станции. Зайцев отступил в сторону, пропуская другого пассажира. Все получилось великолепно. Зайцев натолкнулся на американца, сунул ему руку в карман, оставляя листок бумаги, и тотчас же отступил назад.

Он глубоко вздохнул. Дело сделано. Отныне то, что будет дальше, действительно находится в чужих руках.

Но действительно ли этот человек американец — а может быть, это подсадная утка из Второго главного управления?

Успел ли «американец» заметить его лицо?

Впрочем, какое это имеет значение? Разве не остались на бланке его отпечатки пальцев? Зайцев не имел понятия. Он действовал очень осторожно, отрывая бланк, — и, если возникнут какие-то вопросы, всегда можно будет сказать, что бланки лежали у него на столе, и их мог взять кто угодно. Возможно, этого окажется достаточно для того, чтобы направить расследование по ложному следу.

Вскоре Зайцев вышел из вагона и поднялся на улицу. Он закурил, надеясь, что никто не обратил внимание на то, как у него трясутся руки.

На этот раз натренированные чувства подвели Фоули. Плащ свободно висел на нем, и он не заметил никакого умышленного прикосновения, если не считать обычных столкновений с другими пассажирами в трясущемся вагоне метро, неважно какого, московского или нью-йоркского. Однако, когда Фоули, выходя из вагона, сунул руку в карман, там что-то лежало, и он был уверен, что сам ничего туда не клал. По его лицу мелькнуло озадаченное выражение, от которого Фоули тотчас же избавился. Он уступил было соблазну оглядеться в поисках «хвоста», но быстро сообразил, что, учитывая регулярность его перемещений, сейчас за ним следит кто-нибудь новый, или, что более вероятно, все уже ограничивается камерами видеонаблюдения, установленными на крышах окрестных зданий. Кинопленка в Советском Союзе такая же дешевая, как и во всем остальном мире. Поэтому Фоули просто прошел пешком до дома, как ни в чем не бывало, кивнул охраннику у ворот и поднялся на лифте на свой этаж.

— Я уже дома, дорогая, — объявил Эд Фоули, доставая листок бумаги только тогда, когда за ним закрылась входная дверь.

Он был относительно уверен в том, что в квартире видеокамер не было — даже американские технологии еще не дошли до этого, а то, что ему уже довелось повидать в Москве, поразило его убожеством технических возможностей. Развернув листок, Фоули застыл на месте.

— Что на ужин? — окликнул он жену.

— Заходи и посмотри сам, — послышался из кухни голос Мери Пат.

На сковороде шипели гамбургеры. Картофельное пюре с соусом, жареные бобы — классический ужин американского человека труда. Однако хлеб был русский, и очень неплохой. Маленький Эдди сидел перед телевизором, не отрываясь от «Роботов-мутантов». Видеомагнитофон с мультфильмами продержит его внимание еще минут двадцать.

— Сегодня было что-нибудь интересное? — спросила Мери Пат, не отрываясь от плиты.

Она обернулась, чтобы поцеловать мужа, и тот ответил ей условной фразой, говорившей о каком-то неординарном происшествии:

— Абсолютно ничегошеньки, малыш.

Это возбудило интерес Мери Пат, и она выхватила листок бумаги из рук Фоули. Когда она прочитала то, что было на нем написано, у нее округлились глаза.

И дело было не столько в написанной от руки фразе, сколько в отпечатанном типографским способом заголовке: «Центр связи Комитета государственной безопасности.»

«Вот те на!» — беззвучно изобразила губами Мери Пат.

Московский резидент ЦРУ задумчиво кивнул.

— Дорогой, ты не посмотришь за гамбургерами? Мне нужно кое-что принести.

Взяв у жены ложку, Эд перевернул один гамбургер. Мери Пат уже вернулась на кухню, держа в руках ярко-зеленый галстук с желтым отливом.

Глава одиннадцатая Ловкость рук

Разумеется, пока что все равно нельзя было что-либо предпринять, поэтому оставалось только ждать. После ужина Эдди вернулся к видеомагнитофону и кассетам с мультфильмами. Четырехлетнего ребенка ублажить очень легко, даже в Москве. А родители тем временем занялись делом. Несколько лет назад они смотрели по телевидению сериал «Творцы чудес», в котором Энни Салливан (ее роль исполнила Анна Банкрофт) учила Хелен Келлер (Патти Дьюк) пользоваться азбукой глухонемых. Супруги Фоули тотчас же решили, что эта техника может быть очень полезной для абсолютно беззвучного, хотя и довольно медленного общения, и быстро разработали собственную систему знаков.

И[так], что [т]ы думаешь? — спросил Мери Пат муж.

Возм[ожно], это окажется очень интер[есным], — ответила та. 

Д[а]. 

Эд, этот тип работает в «Меркурии», точнее, в русс[ком] аналоге!

Ого!

Скорее, у него просто есть доступ к бланкам, — предостерег жену Эд. — Но я всю неделю буду носить зеленый галстук и садиться в один и тот же поезд метро.

ТМ, — согласилась его жена, что в алфавите Фоули означало «твою мать!»

Надеюсь, это не ловушка и не подсадная у[тка], — заметил Эд.

Такая у нас работа, дорогой, — напомнила Мери Пат.

Мысль о том, что они с Эдом могут «засветиться», нисколько ее не пугала, хотя ей совсем не хотелось проходить через унижение, связанное с высылкой из страны.

Мери Пат более активно, чем муж, искала новые варианты — Эд действовал осторожнее. Но, как это ни странно, на этот раз он был спокоен. Если русские «вычислили» его, определив, что он новый резидент московского отделения или хотя бы просто разведчик, — что крайне маловероятно, заверил себя Эд, — с их стороны было бы верхом глупости «засветить» его так быстро и так примитивно. Если только, конечно, русские не собираются добиться какой-нибудь политической цели, но Фоули не видел в этом никакой логики — а во всех действиях КГБ непременно присутствовала такая железная логика, какая даже не снилась мистеру Споку с планеты Вулкан[405]. Даже ФБР вряд ли пошло бы на такую вольную игру. Следовательно, речь идет о чем-то действительно стоящем, если только КГБ не трясет подряд всех сотрудников американского посольства, просто проверяя, что свалится с дерева. Такой вариант был возможен, но чертовски маловероятен, а значит, рассудил Фоули, стоило рискнуть. Он наденет зеленый галстук и станет ждать, что будет дальше, при этом, черт побери, он будет внимательно всматриваться в лица всех пассажиров вагона.

Сообщить в Л[энгли]? — спросила Мери Пат.

Эд покачал головой.

Пока что еще слишком рано.

Она кивнула, после чего изобразила, что скачет на коне. Это означало, что началась погоня, и они наконец в игре. Казалось, Мери Пат боится, что ее навыки разведчика в бездействии покроются плесенью. «Ну уж этого точно можно не опасаться,» — подумал ее муж. Он готов был поспорить, что Мери Пат за все время обучения в приходской школе ни разу в наказание даже не постучали линейкой по рукам, потому что монашкам так и не удалось поймать ее на какой-нибудь провинности…

Что, впрочем, можно было сказать и про него самого, мысленно отметил Эд.

И[так], за[втрашний] день обещает быть интер[есным], — заключил Эд, удостоившись в ответ обворожительного кивка.

Самое сложное в оставшуюся часть вечера состояло в том, чтобы не зацикливаться на предстоящем дне, строя грандиозные планы. И все же, несмотря на подготовку и опыт, мысли и Эда, и Мери Пат помимо воли возвращались к надежде вербовки агента в центре связи КГБ. По своей значимости это можно было сравнить разве что с пробежкой к девятой базе в решающем седьмом матче за кубок.

Черт побери!

— Итак, Саймон, что же нам все-таки известно об этом человеке?

— В плане личной жизни совсем немного, — признался Хардинг. — Андропов — партийный функционер; это у него на первом месте, на последнем и на всех остальных. Смею предположить, его горизонты расширились с тех пор, как он возглавил КГБ. Ходят слухи, что он предпочитает виски русской водке и любит американский джаз, но, вполне возможно, эти слухи специально распространяет идеологический отдел центрального управления, чтобы сделать образ Андропова более благоприятным в глазах Запада — что, по мнению вашего покорного слуги, является пустой затеей. Председатель КГБ — настоящий бандит. Его партийный послужной список не содержит никаких намеков на человечность. В этой организации подняться высоко можно только за счет беспощадного отношения к окружающим. Примечательно, что многие из тех, кто взлетел на самый верх, добились этого, растоптав своих учителей и наставников. КПСС — это популяция, подчиняющаяся законам Дарвина, Джек, но только в извращенной форме. Выживают самые приспособленные, однако доказывают они это, расправляясь со всеми, кто представляет для них угрозу, или просто расправляясь с невинными, демонстрируя свою безжалостность в избранной сфере деятельности.

— Андропов умен? — спросил Райан.

Саймон сделал глубокую затяжку из своей любимой трубки.

— Он не дурак. Прекрасно разбирается в людях, вероятно, хороший — даже блестящий — психолог-любитель.

— Ты не сравнил его с героями Толстого или Чехова, — заметил Райан.

В конце концов, Саймон славился своим знанием русской литературы. Хардинг решительно отмахнулся от этого предложения.

— Это было бы слишком просто. Нет, такие люди, как Андропов, часто не имеют аналогов в литературе, потому что писателям не хватает необходимого воображения. В немецкой литературе не было никаких указаний на приход Гитлера, Джек. Сталин, очевидно, мнил себя новым Иваном Грозным, и Сергей Эйзенштейн подыграл ему своим эпическим фильмом об этом тиране. Однако все это удел тех, кому недостаток воображения не позволяет видеть людей такими, какие они есть, и кто поэтому пытается сравнивать их с теми, кого они понимают. Нет, Сталин представлял из себя сложное и многогранное чудовище, постичь которое невозможно без глубокого знания психиатрии. Каковым я не обладаю, — напомнил он Райану. — С другой стороны, вовсе необязательно полностью понимать этих людей, чтобы предсказывать их поступки, потому что рациональными они являются только в своем собственном контексте. Так что на самом деле достаточно понять лишь это — по крайней мере, я так всегда считал.

— Порой мне приходит мысль подключить к нашей работе Кэти.

— Потому что она врач? — спросил Хардинг.

Райан кивнул.

— Да, она очень неплохо разбирается в людях. Вот почему мы попросили наших врачей составить заключение о Михаиле Суслове. А ведь среди них не было ни одного «мозговеда», — напомнил коллеге Джек.

— Так что, подводя итоги, я вынужден констатировать, что о личной жизни Андропова нам известно крайне мало, — сказал Хардинг. — Никто и никогда не ставил задачу копать глубоко. Если Андропов займет пост Генерального секретаря, полагаю, его жена начнет появляться на людях. В любом случае, нет никаких оснований подозревать его в гомосексуализме или еще в чем-либо. Наверное, тебе известно, что русские относятся к таким отклонениям нетерпимо. Завистливые коллеги обязательно уже давно воспользовались бы этим и навсегда загубили бы карьеру Андропова. Нет, в Советском Союзе сексуальные меньшинства загнаны в самый дальний угол. Уж лучше вести целомудренный образ жизни, — заключил аналитик британской разведки.

«Отлично, — подумал Райан, — сегодня же вечером надо будет позвонить адмиралу и сказать, что англичанам также ничего не известно.» Он ощутил некоторое разочарование, однако результат был, в общем-то, предсказуемым. Несмотря на огромный объем информации, известный спецслужбам, обилие дыр в их знаниях нередко казалось поразительным стороннему человеку, однако сами разведчики этому нисколько не удивлялись. Райан же до сих пор оставался относительным новичком, поэтому он не переставал испытывать удивление и разочарование. Женатый мужчина должен быть привычным к компромиссам, поскольку ему постоянно приходится уступать своей жене, ибо каждый муж в той или иной степени находится у жены под каблуком — если, конечно, он не законченный эгоист, а в эту категорию попадают очень немногие. Еще меньшее количество таких людей способно добиваться заметного положения в каких-либо иерархических структурах, потому что в любой организации для того, чтобы чего-то добиться, необходимо ладить с людьми. Такова человеческая природа, и изменить ее не смогла даже Коммунистическая партия Советского Союза, несмотря на все разговоры о «новом советском человеке», которого пытались создать в России. «Да, — подумал Райан, — это так.»

— Ну, — заметил Хардинг, взглянув на часы, — кажется, сегодня мы достаточно послужили ее величеству.

— Согласен.

Встав, Райан снял с вешалки пиджак. Сейчас на метро до вокзала Виктория, а затем пригородным поездом домой. Дорога уже начинала его утомлять. По нему гораздо лучше было бы поселиться где-нибудь в городе и сократить время, уходящее на путь до работы и обратно, но в таком случае Салли останется без просторной зеленой лужайки, а в этом вопросе Кэти была непоколебима. Вот и очередное подтверждение тому, что сам он действительно находится под каблуком, подумал Джек по дороге к лифту. Что ж, могло бы быть и хуже. В конце концов, у него хорошая жена, и находиться у нее под каблуком совсем неплохо.

По дороге из аэропорта домой полковник Бубовой заглянул в посольство. Там его ждало короткое сообщение, которое он быстро расшифровал: значит, ему предстоит поддерживать связь через полковника Рождественского. Илья Федорович не увидел в этом ничего удивительного. Алексей Николаевич Рождественский уже давно являлся ближайшим помощником Андропова. Наверное, работенка непыльная, подумал софийский резидент. Главное в ней — чтобы начальник всегда был доволен, а угодить Юрию Владимировичу, наверное, значительно проще, чем его капризному и разборчивому предшественнику Берии. Высокопоставленные партийные функционеры бывают очень требовательными, но каждый, кому довелось поработать в секретариате ЦК партии, умеет обращаться с людьми. Да, времена Сталина канули в прошлое.

Итак, судя по всему, ему придется заниматься подготовкой этого покушения, подумал Бубовой. Ему стало интересно, как к этому отнесется Борис Строков. Строков профессионал, эмоции и совесть ему чужды. Для него на первом месте стоит работа. Однако грандиозность предстоящей операции превосходит все то, с чем ему пришлось сталкиваться за время работы в «Държавне сигурности». Какие чувства он испытает — страх или азарт борьбы? Любопытно будет посмотреть. Бесстрастное хладнокровие болгарского коллеги одновременно пугало и восхищало резидента КГБ. Совсем не лишнее иметь в своем распоряжении человека с такими способностями. Так что если Политбюро понадобится устранить этого дерзкого поляка, тому придется умереть. Плохо, конечно, но если то, во что верит отец Кароль — правда, значит, он как святой мученик отправится прямиком в рай, разве не так? Определенно, о таком втайне мечтает каждый священник.

Бубового беспокоили только возможные политические последствия. Покушение будет иметь огромный резонанс, и Илья Федорович был рад тому, что является лишь маленьким винтиком. Если все кончится плохо, что ж, его вины в этом не будет. Строков — лучший исполнитель для такого задания, об этом говорит весь его послужной список, и не считаться с этим будет невозможно. Такое обстоятельство вынуждена будет учитывать любая следственная комиссия, если дело дойдет до этого. Он ведь предупредил председателя, что выстрел из пистолета, с какого бы близкого расстояния он не был сделан, необязательно станет смертельным. Надо будет упомянуть это в меморандуме. Пусть в бумажном хвосте операции 15-8-82-666, каким бы куцым он ни был, обязательно будет присутствовать эта оценка. Он составит ее сам, а затем перешлет в центральное управление дипломатической почтой, — причем на всякий случай одна копия останется в рабочем сейфе, прикрывая ему задницу.

Ну а пока что Бубовому оставалось только ждать санкции Политбюро. Интересно, хватит ли у этих старых пердунов решимости на такой шаг. Вот главный вопрос, и никто не рискнет предсказать ответ на него. Брежнев уже впал в старческий маразм. Сделало ли это его кровожадным, или, наоборот, он стал излишне осторожным? Простой полковник не мог решить этот вопрос. Говорят, наиболее вероятным преемником будет Юрий Владимирович. Если это так, вот отличная возможность получить генеральские лампасы.

— Итак, Михаил Евгеньевич, поддержите ли вы меня завтра? — спросил Андропов, угощая гостя «Старкой» у себя дома.

Александров подержал рюмку с янтарно-бурым напитком в руке.

— Суслов не примет участие в завтрашнем заседании. Говорят, у него отказали почки, и больше двух недель он не протянет, — медленно произнес первый заместитель главного идеолога страны, меняя тему разговора. — А вы поддержите меня в борьбе за его место?

— Разве у вас есть какие-нибудь сомнения, Миша? — ответил председатель Комитета государственной безопасности. — Разумеется, я вас поддержу.

— Очень хорошо. Итак, каковы шансы на успех в операции, которую вы предлагаете?

— Как объяснили мне мои люди, пятьдесят на пятьдесят. Подготовку операции мы поручим офицеру болгарской разведки, однако из соображений безопасности исполнителем должен стать турок…

— Чернозадый мусульманин? — резко спросил Александров.

— Миша, тот, кто это сделает, кем бы он ни был, практически наверняка будет схвачен — мертвым, согласно нашему плану. Обеспечить пути отхода в такой операции невозможно. Следовательно, мы не можем задействовать нашего человека. Характер операции налагает определенные ограничения. В идеале следовало бы привлечь подготовленного снайпера — например, из спецназа, — который бы поразил цель выстрелом с расстояния трехсот метров. Однако это однозначно указало бы на то, что за покушением стоят спецслужбы какого-то государства. Нет, мы должны представить все как акт одиночки-сумасшедшего, каких полно в Америке. Знаете, несмотря на все доказательства, собранные американцами, еще остаются дураки, которые винят в убийстве Кеннеди нас или Кастро. Нет, мы должны оставить улики, четко свидетельствующие о том, что мы тут ни при чем. Это ограничивает тактические приемы, которыми можно воспользоваться. Полагаю, предложенный вариант является лучшим из возможных.

— Насколько внимательно вы ознакомились с планом операции? — спросил Александров, отпив глоток «Старки».

— Очень внимательно. В таких ответственных ситуациях иначе нельзя. Меры безопасности должны быть воздухонепроницаемыми, Михаил Евгеньевич.

Партийный функционер уступил:

— Наверное, вы правы, Юрий, и все же риск неудачи…

— Миша, в жизни рисковать приходится всегда и везде. Самое главное то, что мы не будем иметь к операции никакого отношения. Это не вызывает сомнений. А даже серьезное ранение, по крайней мере, поумерит пыл Кароля, и он будет уже не так рваться делать нам гадости.

— Надеюсь…

— А пятидесятипроцентная вероятность неудачи означает пятидесятипроцентную вероятность успеха, — напомнил гостю Андропов.

— В таком случае, я поддержу вас. Леонид Ильич также даст свое согласие. Сколько времени потребуется на подготовку и проведение операции?

— Около месяца, максимум — шесть недель.

— Так мало?

Партийные вопросы редко удавалось решить с такой скоростью.

— Какой смысл предпринимать такую… такую… «ответственную акцию», как назвали бы ее американцы, если она затянется надолго? Если это делать, лучше делать это быстро, чтобы дерзкий поляк не успел выкинуть какой-нибудь новый политический фортель.

— Кто придет ему на смену?

— Полагаю, какой-нибудь итальянец. Выбор Войтылы явился для Ватикана совершенно неожиданным отступлением от устоявшихся правил. Возможно, его смерть подтолкнет руководство католической церкви вернуться к прежним обычаям, — предположил Андропов.

У его гостя вырвался смешок.

— Да, они очень предсказуемы, эти религиозные фанатики.

— Так что завтра я поставлю этот вопрос на обсуждение, и вы меня поддержите? — Андропов хотел быть уверенным наверняка.

— Да, Юрий Владимирович. Моя поддержка вам обеспечена. Но и вы поддержите меня, когда я буду претендовать на освободившееся место Суслова, дающее право голоса.

— До завтра, товарищ Александров, — ответил Андропов.

Глава двенадцатая Передача

На этот раз будильник сработал вовремя, разбудив их обоих. Вскочив с кровати, Эд Фоули сходил в ванную, быстро освободил ее жене и направился в спальню Эдди будить малыша, а Мери Пат тем временем занялась приготовлением завтрака. Мальчишка тотчас же включил телевизор и попал на утреннюю гимнастику, которую, похоже, показывали во всех городах мира. Как и повсюду, передачу вела женщина с потрясающими физическими данными — вероятно, она смогла бы без особых усилий пройти курс обучения в школе армейских рейнджеров в Форт-Бегиннинге, штат Джорджия. Маленький Эдди, насмотревшись дома сериала с участием Линды Картер, называл ее «работящей женщин-н-н-н-ной». Мери Пат не сомневалась, что светлые волосы русской атлетки крашеные, а у Эда мышцы болели лишь от одного вида того, что она проделывала перед телекамерой. Однако, за отсутствием приличных газет и спортивных журналов, он не имел выбора и вынужден был торчать перед телевизором, пока Эдди хохотал, следя за тем, как ведущая выполняет упражнения. Московский резидент с удивлением отметил, что передача транслируется в прямом эфире. А значит, этой девице, кем бы она ни была, пришлось встать в четыре утра, так что для нее, вероятно, это тоже была разминка перед началом трудового дня. Что ж, в таком случае, по крайней мере, все честно. В ожидании утреннего выпуска новостей Эд Фоули размышлял, что муж атлетки с телевидения, скорее всего, служит в воздушно-десантных войсках Красной Армии, но она тем не менее все равно регулярно выколачивает из него душу.

Новости начались в половине седьмого. Вся штука заключалась в том, чтобы смотреть их и пытаться определить, что же происходит в мире на самом деле — «совсем как у нас дома,» — раздраженно подумал американский резидент, еще не полностью очнувшийся от сна. Что ж, взгляд с другой стороны он сможет получить в посольстве, ознакомившись со сводкой новостей, которая передавалась из Вашингтона для ведущих сотрудников по защищенной линии факсимильной связи через «Эрли берд»[406]. Для американских граждан жизнь в Москве была чем-то сродни нахождению на острове, затерявшемся в бескрайнем океане. Хорошо хоть на крыше здания посольства установлена спутниковая антенна — можно принимать канал новостей Си-эн-эн и другие программы. Это позволяло американцам, оторванным от дома, чувствовать себя настоящими людьми — в той степени, насколько это было возможно.

Завтрак был самый обычный. Маленький Эдди любил кукурузные хлопья — молоко было из Финляндии, потому что Мери Пат не доверяла местным гастрономам, но, к счастью, в дипломатическом квартале имелся собственный магазин только для иностранцев. За завтраком Эд и Мери Пат почти не говорили из-за «жучков», которыми были нашпигованы стены их квартиры. Супруги Фоули никогда не обсуждали дома никакие важные вопросы, кроме как с помощью азбуки для глухонемых — и никогда в присутствии сына, потому что маленькие дети неспособны хранить в тайне подобные вещи. В любом случае, чета Фоули, вероятно, уже успела надоесть службе наружного наблюдения КГБ: Эд и Мери Пат усердно работали над этим, добавляя к своему однообразному поведению некоторый элемент случайности, чтобы производить впечатление обыкновенных американцев. Строго просчитанный. Не слишком большой. Они все тщательно и всесторонне взвесили в Лэнгли, воспользовавшись услугами перебежчика из Второго главного управления КГБ.

Мери Пат приготовила и разложила на кровати одежду мужу, в том числе, зеленый галстук, который хорошо сочетался с коричневым костюмом. Как и президенту, Эду Фоули очень шел коричневый цвет, решила его жена. Он снова наденет плащ, оставив его незастегнутым, чтобы неизвестный смог спокойно положить ему в карман следующее послание. Но теперь чувства Эда в течение всего дня будут обострены до предела.

— Какие у тебя планы на сегодня? — спросил Эд у Мери Пат, когда они выходили из гостиной.

— Как обычно. Может быть, после обеда мы прогуляемся вместе с Пенни.

— О? Что ж, в таком случае, передай от меня привет. Быть может, нам удастся на этой неделе пообедать вместе.

— Хорошая мысль, — радостно подхватила жена. — Возможно, Хейдоки смогут объяснить мне суть регби.

— Дорогая, эта игра очень похожа на наш американский футбол, только правила в ней бестолковые, — заверил Мери Пат американский резидент. — Ладно, мне пора отправляться на растерзание журналистам.

— Точно! — рассмеялась та, обводя взглядом стены. — Этот тип из «Бостон глоуб» такой осел!

На улице начиналось достаточно приятное утро — лишь едва уловимая прохлада в воздухе указывала на приближение осени. Фоули направился к станции метро, помахав охраннику у ворот. Тот в кои-то веки улыбнулся в ответ. Судя по всему, он или слишком много общался с иностранцами, или был обучен поступать так. Охранник был в милицейской форме, но, по мнению Фоули, для милиционера у него был слишком интеллигентное лицо. Москвичи относились к своей милиции очень презрительно, и работать туда шли далеко не самые лучшие люди.

Два квартала до метро промелькнули быстро. Переходить через московские улицы было относительно безопасно — во всяком случае, гораздо безопаснее, чем в Нью-Йорке, поскольку частных машин было мало. Что было очень хорошо. В сравнении с русскими водителями, бесшабашные итальянцы вели себя на дорогах осторожно и внимательно. Водители вездесущих грузовиков, если судить по стилю вождения, в армии все как один служили механиками-водителями танков.

Купив в газетном киоске утреннюю «Правду», Фоули спустился по эскалатору на станцию. Человек строгих привычек, он каждое утро оказывался на платформе в одно и то же время, — Эд убедился в этом, взглянув на часы под потолком. Поезда метро ходили по нечеловечески точному расписанию, и Фоули сел в вагон ровно в 7:43. Он не оглядывался по сторонам. Пробыв в Москве уже достаточно времени, Эд больше не крутил головой, словно турист. По его прикидкам, тем самым он становился для своего «хвоста» из КГБ таким же скучным и неинтересным, как каша, которую русские ели каждый день за завтраком вместе со своим ужасным кофе местного производства. Контроль качества в Советском Союзе осуществлялся только в производстве вооружений и в космической промышленности, хотя у Фоули и насчет этого были сомнения, основанные на том, что он видел в городе, где, похоже, должным образом работало только метро. Эда не переставало поражать странное сочетание безалаберной расхлябанности и по-немецки дотошной пунктуальности, присущее советским людям. Определить, насколько хорошо работала та или иная машина, можно было по тому, где она использовалась. В этом смысле наивысший приоритет принадлежал разведке; враги не должны были знать ни о том, чем располагает Советский Союз, ни о том, чего у него нет. В распоряжении Фоули был агент Кардинал, сообщавший ему и всей Америке, чем располагает СССР в военной области. Как правило, знакомиться с этими материалами было очень отрадно, потому что тревога убывала обратно пропорционально знаниям о состоянии дел в Красной Армии и советской оборонной промышленности. Нет, в первую очередь требовалось собирать политическую разведывательную информацию, ибо каким бы отсталым ни был Советский Союз, он по-прежнему оставался достаточно огромным для того, чтобы, если не принять заранее соответствующие меры, иметь возможность наделать много бед. В настоящий момент в Лэнгли очень беспокоились по поводу папы римского. Судя по всему, понтифик предпринял какой-то шаг, который может обернуться для русских большими неприятностями. А Иван любит политические неприятности не больше, чем американские политики, — но он, желая разобраться со своими противниками, не побежит жаловаться в редакцию газеты «Вашингтон пост». Риттера и Мура очень беспокоила возможная реакция русского медведя — но еще больше их беспокоила возможная реакция Юрия Андропова. Эд Фоули не питал к этому человеку никаких симпатий. Подобно большинству сотрудников ЦРУ, он знал про Андропова только его возраст и то, что у него серьезные проблемы с печенью, — эта информация поступила через каналы, о которых московскому резиденту ничего не было известно. Быть может, тут замешаны англичане… «если можно англичанам доверять,» — напомнил себе Эд. Доверять им нужно, но у него порой при мысли о них по спине пробегали мурашки. Что ж, вероятно, у них тоже есть сомнения относительно ЦРУ. Вот такая идет сумасшедшая игра.

Фоули пробежал взглядом первую полосу. Ничего неожиданного, хотя вот эта заметка о странах Варшавского договора может представлять определенный интерес. Русские до сих пор боятся НАТО. Возможно, они действительно полагают, что германская армия может снова двинуться на восток. Определенно, русские страдают манией преследования в чудовищных масштабах… Возможно, это психическое расстройство родилось именно в России. «А Фрейд открыл его, когда сюда приезжал,» — подумал Фоули, как бы случайно скользнув взглядом по человеку, который за ним следил — по крайней мере, так ему показалось. Но нет, Эд пришел к выводу, что ошибся. А может быть, КГБ вообще больше не следит за ним? Ну, такое в принципе возможно, но маловероятно. Конечно, опытный агент — или даже группа — может осуществлять наблюдение очень эффективно; но зачем приставлять опытную слежку к безобидному пресс-атташе? Фоули вздохнул. Где провести грань между разумной осторожностью и параноидальной манией преследования? Кто может это сказать? А что если он, надев зеленый галстук, тем самым «засветил» себя? Проклятие, кто может это определить?

Если «засветится» он сам, «засветится» и его жена, и тем самым прервутся в самом начале карьеры двух многообещающих сотрудников ЦРУ. Боб Риттер положил глаз на Эда и Мери Пат, когда те еще учились в университете. И вот сейчас им предстояло оправдать возложенные на них надежды. Сам президент Соединенных Штатов будет знакомиться с материалами, подготовленными ими, и, возможно, на основе этой информации принимать решения. Важные решения, способные повлиять на государственную политику. Об ответственности лучше не задумываться. Подобные размышления могут свести с ума, сделать чересчур осторожным — а если пугаться каждого куста, ничего не добьешься. Нет, самая большая проблема в ремесле разведчика заключается в умении проводить четкую границу между осмотрительностью и эффективностью. В случае перекоса в одну сторону от работы не будет никакого толка. Если же качнуться в другую сторону, сгоришь сам и «засветишь» своих агентов, а это будет означать практически неминуемую гибель тех, за чью жизнь отвечаешь. Нередко подобная дилемма толкала людей в пропасть пьянства.

Поезд прибыл на нужную станцию, и Фоули вышел из вагона и поднялся по эскалатору наверх. Он был практически стопроцентно уверен, что к нему в карман никто не лазал. Оказавшись на улице, Фоули проверил наверняка. Ничего. Значит, или автор записки, кем бы он ни был, ездит вечерним поездом, или московского резидента «вычислили». В любом случае, беспокойство на весь день обеспечено.

— Это для тебя, — сказал Добрик, протягивая входящее сообщение. — Из Софии.

— Вот как? — ответил Зайцев.

— В реестр я его уже занес, но оно имеет пометку «лично», — продолжал офицер ночной смены. — Одно радует, Олег Иванович, — сообщение краткое.

— Ага, — сказал Зайцев.

Взяв сообщение, он первым делом посмотрел на идентификационный код: 15-8-82-666. Значит, начальство решило, что если пользоваться цифровым обозначением, а не названием, сообщение можно не зашифровывать. Зайцев промолчал и постарался ничем не выдать своих чувств. Этого нельзя допустить. Разумеется, Коля будет гадать — это профессиональное развлечение всех сотрудников центра связи: гадать о содержании сообщений, которые не можешь прочитать. Ответ из Софии поступил еще вчера, всего через сорок минут после того, как Олег Иванович сдал дежурство.

— Что ж, вот и начало трудового дня. Что-нибудь еще, Николай Константинович?

— Нет, помимо этого оставляю тебе чистый стол. — Какими бы ни были недостатки Добрика, работник он был хороший. — Ну а теперь я с чистым сердцем передаю тебе дежурство. Бегу домой — в холодильнике меня ждет непочатая бутылка водки.

— Коля, ты бы лучше сначала поел, — предостерег товарища Зайцев.

— То же самое говорит моя мать, Олег. Наверное, надо будет добавить к завтраку бутерброд, — пошутил Добрик.

— Желаю тебе хорошенько отоспаться. Товарищ майор, дежурство принял, — сказал Зайцев, занимая место за столом.

Десять минут спустя краткое сообщение лежало перед ним, уже расшифрованное. Резидент в Софии подтверждал, что при выполнении операции 15-8-82-666 вся связь будет поддерживаться через полковника Рождественского. Итак, все точки над i поставлены. Операция с идентификационным кодом 15-8-82-666 теперь идет полным ходом. Положив расшифрованный текст в конверт, Олег Иванович его заклеил, после чего запечатал расплавленным сургучом.

«Значит, Андропов решил пойти до конца, — нахмурившись, подумал Зайцев. — Что мне теперь делать?»

Отработать день как ни в чем не бывало, а затем по дороге домой искать в метро зеленый галстук. И молить бога о том, чтобы его увидеть? Или не увидеть?

Прогнав эти мысли, Олег Иванович вызвал курьера, чтобы тот лично доставил конверт на верхний этаж. Еще через минуту его стол уже был завален ворохом сообщений, требующих разбора.

— У-ух, — громко вздохнул Эд Фоули, усаживаясь за свой стол.

Сообщение, и очень пространное, пришло от Риттера и Мура, говоривших от имени президента. Для того, чтобы выполнить содержащуюся в нем просьбу, придется сильно постараться.

В московском отделении ЦРУ отсутствовал полный список завербованных агентов, даже перечисленных под кодовыми именами. Его не было даже в сейфе в кабинете Фоули, оснащенном двумя уровнями охранной сигнализации — кодовым замком на входной двери и еще одним на внутренней, с другой комбинацией, который Фоули установил сам. Морские пехотинцы, охранявшие посольство, имели приказ в случае срабатывания любой из этих сигнализаций немедленно прибывать на место с оружием наизготовку, поскольку содержимое сейфа являлось самой оберегаемой информацией во всем здании.

Но Фоули знал наизусть фамилии всех советских граждан, работавших на ЦРУ, а также их специализацию. В настоящий момент действующих агентов было двенадцать. Еще одного сеть потеряла ровно за неделю до прибытия Фоули в Москву — он был «засвечен». Никто не знал, как это произошло, хотя Фоули не покидала тревога, что русский «червяк» действует в самом Лэнгли. Подобные мысли считались ересью, однако в точности так же, как ЦРУ стремилось проникнуть в святая святых КГБ, КГБ искал пути в самое сердце ЦРУ, и в этом соперничестве не было судьи, который смог бы сообщить игрокам счет. «Сгоревший» агент под кодовым именем Дельфин, подполковник ГРУ, помог установить несколько крупных «протечек» в министерстве обороны Западной Германии и других странах НАТО, через которые КГБ получало особо ценную разведывательную информацию политического и военного характера. Но вот теперь он мертв — возможно, он еще дышит, однако его уже можно считать трупом. Фоули надеялся лишь на то, что беднягу не бросят живьем в печь, как в пятидесятые годы это произошло еще содним перебежчиком из ГРУ. Весьма жестокий способ расправы, даже для русских при Хрущеве. Фоули не сомневался, что его тогдашнему предшественнику это стоило многих бессонных ночей.

Так что сейчас надо будет поручить выполнение задания двоим, возможно, троим агентам. Один очень хороший источник есть в КГБ, другой у Центральном комитете коммунистической партии. Быть может, один из них слышал что-то об операции, которая готовится против папы римского.

«Проклятие, — подумал Фоули, — неужели русские совсем спятили?» Такое выходило за рамки его воображения. Потомок выходцев из Ирландии, католик по воспитанию и по убеждению, Эд вынужден был делать над собой усилие, чтобы сдерживать свои чувства. Да, действительно, даже от одной мысли о подобном чудовищном преступлении становится жутко, однако не надо забывать, что речь идет о людях, которые не признают ничего святого. Для них бог — это лишь еще один элемент политики, а все, что представляет угрозу, является самим Люцифером, бросившим вызов небесам. Однако тут нужно сделать существенную оговорку. На самом деле это архангел Михаил, бросающий вызов преисподней. Мери Пат называет Москву самым сердцем зверя, и необходимо заметить, что зверь этот мерзкий и отвратительный.

— Папочка! — воскликнула Салли, пробуждаясь от сна с неизменной улыбкой.

Райан провел дочь в ванную, а затем они спустились вниз, где уже ждала овсянка. Салли по-прежнему носила пижамы-комбинезончики в зайчиках и медвежатах, с молнией во всю длину спереди. На этот раз пижама была желтая. Самого большого размера. И все равно пальчики ног уже не помещались в носке. Надо будет подыскивать что-нибудь другое, но это уже епархия Кэти.

Семейство Райанов уже вошло в размеренный ритм жизни. Кэти покормила маленького Джека, и где-то на середине этого процесса Джек-старший отложил газету и отправился наверх бриться. К тому времени как он оделся, его жена разобралась со своими обязанностями и отправилась умываться и переодеваться. Райан подержал малыша, чтобы тот отрыгнул воздух, а затем натянул ему теплые носочки, чтобы согреть ножки, а также чтобы маленькому Джеку было что стаскивать и пробовать пальчики на вкус, — этому он научился совсем недавно.

Вскоре раздался звонок в дверь. Это была Маргарет ван дер Беек, за которой вскоре последовал Эд Бивертон, и родители наконец смогли вырваться на работу. На вокзале Виктория Кэти чмокнула мужа в щеку и направилась в метро, чтобы ехать в клинику Морфилдса. А Райан по другой ветке доехал до Сенчури-Хауза, и наконец рабочий день начался по-настоящему.

— Доброе утро, сэр Джон.

— Привет, Берт. — Райан задержался в дверях. Во всей внешности Берта Кандертона чувствовалась армейская выправка, и Джек решил, что пришла пора проверить свои предположения. — В каком полку вы служили?

— Я был старшим полковым сержантом в Королевских зеленых мундирах.

— Пехота?

— Совершенно верно, сэр.

— А я полагал, мундиры у вас красные, — заметил Райан.

— Видите ли, сэр, в этом виноваты вы — я имел в виду, вы, янки. Во время вашей войны за независимость мой полк понес такие большие потери от ваших стрелков, что командир решил сменить цвет мундиров на зеленый, как более безопасный. Таким он и остался с тех пор.

— Как вы попали сюда?

— Я жду, когда в Тауэре освободится место дворцового стражника, сэр. Как мне сказали, где-то через месяц я уже должен буду получить новенький красный мундир.

На полицейской форме Кандертона красовались орденские ленточки, которых он, скорее всего, удостоился не за то, что надраивал до блеска свои зубы. Да и старший полковой сержант в английской армии — это уже кое-кто, что-то вроде главного сержанта-комендора в морской пехоте Соединенных Штатов.

— Я там бывал, заходил в их клуб, — сказал Райан. — Отличные солдаты.

— Так точно. У меня там служит друг, Мик Трулав. Он в королевской гвардии.

— Что ж, старший полковой сержант, не пускайте сюда плохих ребят, — пошутил Райан, вставляя карточку в щель электронного контрольно-пропускного устройства на входе.

— Ни в коем случае, сэр, — заверил его Кандертон.

Когда Райан вошел в кабинет, Хардинг уже был на месте. Джек повесил пиджак на вешалку.

— Что-то ты сегодня рано, Саймон.

— Ваш судья Мур прислал сэру Бейзилу факс вчера вечером — точнее, уже после полуночи. Вот, взгляни.

Он протянул Райану сообщение. Тот пробежал взглядом скрученный листок.

— Значит, папа римский, да?

— Так получилось, что этим заинтересовались и ваш президент, и наша премьер-министр, — подтвердил Хардинг, раскуривая трубку. — Сэр Бейзил попросил нас прийти пораньше, чтобы еще раз просмотреть все то, что у нас есть.

— Ну хорошо, а что именно у нас есть?

— Немногое, — вынужден был признать Хардинг. — Я не могу раскрывать тебе наши источники…

— Саймон, я уж не совсем дурак. У вас есть кто-то на самом верху, или один из помощников кого-то из членов Политбюро, или кто-то из секретариата партии. И он вам ничего не говорит?

Работая в Лондоне, Райан уже успел ознакомиться с весьма интересными материалами, которые могли исходить только от человека, имеющего доступ в большой красный шатер.

— Не стану подтверждать или опровергать твои подозрения, — осторожно напомнил Хардинг, — но вынужден признать, что ты прав: никто из наших источников не смог нам ничего сообщить — даже то, поступило ли «Варшавское письмо» в Москву, хотя нам известно, что оно должно было туда поступить.

— Итак, на самом деле нам ни хрена не известно?

Саймон угрюмо кивнул.

— Точно.

— Поразительно, насколько часто нам приходится с этим сталкиваться.

— Джек, в нашей работе такое происходит сплошь и рядом.

— И Мэгги Тэтчер в ярости рвет свои трусики?

Хардингу еще не приходилось слышать этот американизм, и он недоуменно заморгал.

— Похоже на то.

— Итак, что мы должны будем ей ответить? Она ведь, черт побери, вряд ли хочет услышать от нас, что мы ни хрена не знаем.

— Да, наши политические лидеры не любят выслушивать подобные признания.

«Как и наши,» — мысленно добавил Райан.

— Ладно, а сэр Бейзил сможет запудрить Тэтчер мозги?

— Вообще-то это получается у него неплохо. К тому же, в данном случае он сможет сказать, что и вы тоже ничем не можете похвастаться.

— А если поспрашивать спецслужбы остальных стран НАТО?

Хардинг покачал головой.

— Нет. Это может просочиться противнику — во-первых, то, что нас это интересует, и, во-вторых, что нам мало что известно.

— Что ты можешь сказать о наших союзниках?

— Все зависит. Французская СВРКР[407] иногда добывает очень ценную информацию, но она не любит ни с кем делиться. Как и наши израильские друзья. Западногерманская разведка полностью скомпрометирована. Этот Маркус Вольф из Восточной Германии в своем ремесле просто гений, черт бы его побрал, — возможно, лучший специалист во всем мире, и он полностью подчиняется Советам. У итальянцев тоже есть способные люди, но и у них существуют проблемы с внедрением. Знаешь, вероятно, сейчас лучшая служба на континенте — это сам Ватикан. Однако если в настоящий момент русский Иван и предпринимает какие-то шаги, он мастерски это скрывает. Насколько тебе известно, Иван умеет это делать очень хорошо.

— Слышал, — согласился Райан. — Когда Бейзилу предстоит отправиться на Даунинг-стрит?[408]

— После обеда. Насколько я понял, в три часа.

— И что мы сможем ему предоставить?

— Не слишком многое. Но я боюсь худшего — скорее всего, сэр Бейзил возьмет меня с собой.

— То-то ты порадуешься, — проворчал Райан. — Тебе уже приходилось встречаться с Мэгги?

— Нет, но премьер-министр знакомилась с моими отчетами. Сэр Бейзил утверждает, что она изъявляла желание познакомиться со мной лично. — Хардинг поежился. — Было бы очень неплохо, если бы я смог доложить ей что-либо существенное.

— Что ж, давай посмотрим, что у нас получается с оценкой степени угрозы, хорошо? — Джек сел. — Итак, что именно нам известно?

Хардинг протянул ему стопку документов. Откинувшись на спинку кресла, Райан бегло их просмотрел.

— Вы получили «Варшавское письмо» из польского источника, так?

Хардинг помялся, однако было очевидно, что на этот вопрос ему нужно ответить искренне.

— Совершенно верно.

— То есть, из Москвы у вас ничего нет? — продолжал Джек.

Саймон покачал головой.

— Нет. Нам известно, что письмо было направлено в Москву, но и только.

— Значит, мы действительно блуждаем в темноте. Возможно, тебе захочется пропустить кружечку пива перед тем, как отправиться на противоположный берег реки.

Хардинг оторвался от бумаг.

— Ну спасибо, Джек! Мне действительно хотелось услышать от тебя что-нибудь ободряющее.

Они помолчали.

— У меня лучше получается работать на компьютере, — сказал Райан. — У вас здесь это трудно устроить?

— Непросто. Сначала компьютер надо будет тщательно исследовать, чтобы убедиться в том, что никто за пределами здания не сможет электронными методами снимать с него информацию. По этому вопросу тебе надо будет связаться с начальством.

«Но только не сегодня,» — подумал Райан. Он уже успел на своем опыте убедиться, что бюрократия в Сенчури-Хаузе по крайней мере такая же неповоротливая, как и дома в Лэнгли, и после нескольких лет работы в частном секторе это приводило его в отчаяние. Ну хорошо, надо будет попробовать что-нибудь придумать, чтобы избавить Саймона от хорошей взбучки. Хоть премьер-министр Великобритании и дама, однако по части требовательности отцу Тиму из Джорджтауна до нее далеко.

Вернувшись с обеда из столовой на рабочее место, Олег Иванович взглянул правде в глаза. Сейчас ему предстоит определиться с тем, что сказать американцу из метро, и как.

Если это обычный сотрудник посольства, первую записку он должен был передать сотруднику ЦРУ — Зайцев знал, что среди американских дипломатов обязательно есть резидент, чья задача состоит в том, чтобы шпионить за Советским Союзом, точно так же, как КГБ шпионит за всем окружающим миром. Главный вопрос состоит в том, следят ли за этим американцем? А может быть, это «двойной» агент, перевербованный Вторым главным управлением, чья репутация способна напугать даже дьявола в преисподней? Или этот мнимый американец в действительности вообще просто сотрудник КГБ, «подсадная утка», на которую ловят крупную дичь?

Итак, Зайцеву первым делом необходимо было убедиться наверняка, что он имеет дело с настоящим американцем. Но как это сделать?

И вдруг Олега Ивановича осенило. Ну да, конечно! Вот то, что КГБ ни за что не сможет осуществить. Это убедит его в том, что он имеет дело именно с тем, с кем надо. Тут никакой фальши быть не может. Радуясь собственной находчивости, Зайцев зажег новую сигарету и углубился в разбор утренних сообщений, пришедших от вашингтонского резидента.

Испытывать положительные чувства в отношении Тони Принса было очень нелегко. Русские хорошо относились к московскому корреспонденту «Нью-Йорк таймс», а с точки зрения Эда Фоули, это говорило об изъянах в характере Принса.

— Итак, Эд, как тебе нравится твоя новая работа? — спросил Принс.

— Пока что вхожу в курс. Иметь дело с русской прессой очень интересно. Русские предсказуемые, вот только их предсказуемость совершенно непредсказуемая.

— Как может предсказуемость быть непредсказуемой? — криво усмехнулся корреспондент «Нью-Йорк таймс»?

— Ну, Тони, понимаешь, всегда знаешь наперед, что они скажут, но только никогда нельзя быть уверенным, как они это выразят.

«К тому же, если ты еще не заметил, половина из них — шпионы КГБ.»

Принс деланно рассмеялся, ощущая свое интеллектуальное превосходство. В Нью-Йорке Фоули не смог справиться даже с самой простой работой репортера, в то время как Принс своим расхваленным умением разбираться в самых сложных политических вопросах поднялся на одну из высших должностей в американской журналистике. У него хорошие контакты с советским руководством, и он старательно их поддерживает. Принс учтиво поддакивает, осуждая невоспитанное, хамское поведение нынешнего вашингтонского режима, и постоянно подчеркивает, что лично он не голосовал за этого проклятого актера, как и вся редакция в Нью-Йорке.

— Тебе уже приходилось встречаться с этим новым идеологом, Александровым? — спросил Эд.

— Пока что нет, но его хорошо знает один из тех, с кем я поддерживаю отношения. По его словам, это трезвый, рассудительный человек, выступает за мирное сосуществование. По сравнению с Сусловым, он больший либерал. А дела Красного Майка, насколько я слышал, совсем плохи.

— Я тоже это слышал, но чем именно болен Суслов, мне неизвестно.

— Он ведь диабетик, разве ты не знаешь? Вот почему наши врачи из Балтимора прилетали в Москву, чтобы лечить ему глаза. Диабетическая ре-ти-но-па-ти-я, — объяснил Принс, произнеся последнее слово раздельно, чтобы Фоули смог его понять.

— Надо будет поинтересоваться у посольского врача, что это такое, — заметил Фоули, делая заметку в записной книжке. — Итак, значит, ты полагаешь, что этот Александров — больший либерал?

Для Принса «либерал» было равносильно «отличному парню».

— Ну, сам я еще с ним не встречался, однако мои источники утверждают именно так. Кроме того, по их предположению, Суслову осталось жить лишь несколько месяцев.

— Вот как? Надо будет доложить об этом послу.

— И резиденту ЦРУ?

— А ты знаешь, кто он? — простодушно спросил Фоули. — Я не знаю.

Принс закатил глаза.

— Как кто — Рон Филдинг. Это же известно всем!

— Да нет же, — запротестовал Эд так решительно, как только позволяло его актерское дарование. — Рон Филдинг старший консул, а не разведчик!

Принс усмехнулся, рассуждая: «Ты никогда не отличался особой проницательностью, да?» Ему самому на Филдинга указали его русские знакомые, и он не сомневался, что они бы не стали лгать.

— Ну, разумеется, это лишь догадка, — продолжал журналист.

«А если бы ты подумал на меня, ты бы выпалил это без колебаний, да? — подумал Фоули. — Ах ты самоуверенный осел!»

— Полагаю, тебе известно, что у меня есть допуск к определенным секретам, но не к этому.

— Я знаю, кто знает наверняка, — ухмыльнулся Принс.

— Да, но только к послу я с таким вопросом не пойду, Тони. Он съест меня живьем.

— Эд, на самом деле назначение Фуллера было шагом чисто политическим. Лично я считаю, что этот пост должен занимать человек, разбирающийся в дипломатии, однако президент моего совета не спрашивал.

«И слава богу,» — мысленно отметил Фоули.

— Ну а Филдинг часто встречается с послом, да? — продолжал Принс.

— Старший консул работает напрямую с послом, Тони, и тебе это хорошо известно.

— Да. Очень удобно, ты не находишь? А ты сам как часто видишься с ним?

— Ты имеешь в виду, с Фуллером? Ну, как правило, раз в день, — ответил Фоули.

— Ну а Филдинг?

— Чаще. Раза два — три.

— Вот тебе и доказательство, — величественно заключил Принс. — Это говорит само за себя.

— По-моему, ты начитался книг про Джеймса Бонда, — насмешливо произнес Фоули. — Или про Матта Хелма[409].

— Эд, открой глаза! — изящно рассердился Принс.

— Если этот Филдинг и есть главный шпион, то кто его подручные? Будь я проклят, если мне это известно.

— Ну, они-то хорошо замаскированы, — признался Принс. — Да, у меня тоже нет никаких мыслей на этот счет.

— А жаль. Это самая увлекательная игра, в которую можно играть в посольстве: гадание, кто шпион.

— Тут я тебе ничем не могу помочь.

— С другой стороны, мне это все равно не нужно, — пожал плечами Фоули.

«Хорошему журналисту любопытство никогда не бывает лишним,» — подумал Принс.

— Значит, вот чем заняты твои мысли, — с милой, небрежной усмешкой произнес он вслух.

— Если честно, бессонницей я из-за этого не страдаю. Ладно, давай заключим договор.

— Давай, — согласился Принс. — Какой?

— Если услышишь чего-нибудь интересное, дай нам знать, хорошо?

— Ты сможешь прочитать об этом в «Нью-Йорк таймс», на первой странице, как правило, выше складки, — добавил журналист, давая Фоули понять, насколько важной фигурой является он, обладающим умением давать глубокий анализ политической ситуации.

— Ну, знаешь, в некоторых случаях посол желает узнавать новости первым. Он сам попросил меня переговорить с тобой, неофициально.

— Эд, это вопрос журналистской этики.

— Если я передам твои слова Эрни, тот совсем не обрадуется.

— Ну, ты работаешь на него. А я — нет.

— Но ты ведь американский гражданин, так?

— Не маши мне флагом, хорошо? — с опаской ответил Принс. — Ладно, если мне станет известно, что русские собираются нанести по нам ядерный удар, я обязательно дам тебе знать. Однако, как мне кажется, скорее мы сами совершим какую-нибудь глупость.

— Тони, просвети меня, что ты имеешь в виду?

— Все эти бредни о «центре мирового зла» как-то расходятся со словами Эйба Линкольна, ты не находишь?

— Ты хочешь сказать, наш президент ошибся? — уточнил Фоули, гадая, насколько еще низко сможет упасть в его глазах этот осел.

— Не волнуйся, я не забыл про ГУЛАГ. Но это осталось в прошлом. После смерти Сталина русские стали гораздо мягче, однако наша нынешняя администрация никак не может взять это в толк, понимаешь?

— Послушай, Тони, я здесь лишь рабочая пчелка. Посол обратился ко мне с простой просьбой. Насколько я понимаю, твой ответ отрицательный, да?

— Ты понимаешь совершенно правильно.

— Что ж, в таком случае не жди поздравительных открыток от Эрни Фуллера.

— Эд, в первую очередь мой долг — перед «Нью-Йорк таймс» и читателями. Точка.

— Ну хорошо, я все понял. Я должен был тебя спросить, — виновато произнес Фоули.

Ничего другого он от Принса и не ожидал. Эд сам предложил послу Фуллеру прощупать журналиста, и тот одобрил его затею.

— Я все понимаю, — великодушно ответил Принс, глядя на часы. — Извини, у меня встреча в здании Центрального комитета КПСС.

— Там будет что-нибудь такое, о чем я должен знать?

— Как я уже сказал, ты сможешь обо всем прочитать в очередном номере «Нью-Йорк таймс». Ее ведь передают по факсу через «Эрли берд» из Вашингтона, разве не так?

— Да, в конце концов она попадает и сюда.

— Что ж, послезавтра ты все и прочтешь, — посоветовал Принс, поднимаясь с места. — Так и передай Эрни.

— Хорошо, передам, — сказал Фоули, протягивая руку.

Затем он решил проводить Принса до лифта. По дороге обратно можно будет заглянуть в туалет и вымыть руки.

Следующий визит Фоули совершил к послу.

— Привет, Эд. Встречались с Принсом?

Фоули кивнул.

— Только что от него отвязался.

— Ну как, он клюнул на вашу приманку?

— Нет. Выплюнул ее мне в лицо.

Фуллер хитро усмехнулся.

— Что я вам говорил? Когда я был в вашем возрасте, у нас еще оставались патриотически настроенные журналисты, однако за последние несколько лет все они перевелись.

— Меня это нисколько не удивляет. Когда Тони только пришел в редакцию, он терпеть не мог полицейских. Однако своих чувств он не показывал, и те выкладывали ему все, как на духу. Этот ублюдок может умаслить кого угодно, если захочет.

— Вас он пытался окрутить?

— Нет, сэр. Я для этого слишком мелкая рыбешка.

— Что вы думаете относительно запроса из Вашингтона насчет папы римского? — спросил Фуллер, меняя предмет разговора.

— Я собираюсь попросить кое-кого прислушаться внимательнее, однако…

— Понимаю, Эд. Я не желаю знать, что именно вы собираетесь предпринять. Но если вам удастся что-нибудь разузнать, вы сможете поставить меня в известность?

— Все зависит, сэр, — ответил Фоули, тем самым давая понять: «Скорее всего, нет.»

Фуллер все понял.

— Хорошо. Есть еще что-нибудь?

— Принс что-то унюхал; это должно будет появиться в газетах послезавтра. Сейчас он уехал в Центральный комитет — по крайней мере, так он мне сказал. Принс подтверждает, что как только Красный Майк загнется, его место займет Александров. Он может знать только официальную позицию. Полагаю, тут мы можем ему верить. У Тони хорошие контакты с советской политической элитой, кроме того, это соответствует тому, что нам известно о Суслове из своих источников.

— Я лично никогда с ним не встречался. Что вы можете про него сказать?

— Он один из последних истинно верующих. Впрочем, Александров тут ему под стать. Он убежден в том, что нет бога, кроме Карла Маркса, а Ленин — пророк его, и в том, что советская экономическая система действительно функционирует.

— Вот как? Некоторые люди так ничему и не могут научиться.

— Да, сэр, это вы точно заметили. Таких осталось немного, но Леонид Ильич к ним не относится, как и его наиболее вероятный преемник Юрий Владимирович Андропов. Однако Александров — союзник Андропова. Сегодня вечером состоится заседание Политбюро.

— Когда мы сможем узнать, что именно будет на нем обсуждаться?

— Полагаю, через пару дней, — сказал Фоули.

«Но только как именно мы это сделаем, вам, сэр, знать не нужно,» — не стал добавлять он.

Однако в этом не было необходимости. Эрни Фуллер знал правила игры. Каждый американский посол перед отъездом в страну проходил тщательный инструктаж по поводу своего нового места работы. Перед тем, как Фуллер попал в Москву, ему хорошенько прочистили мозги в «Туманном дне» и в Лэнгли. По сути дела, американский посол в Москве являлся старшим сотрудником разведки, занимающимся Советским Союзом, и, на взгляд Фоули, дядюшка Эрни неплохо справлялся со своими обязанностями.

— Хорошо, если сможете, держите меня в курсе.

— Слушаюсь, сэр, — ответил резидент.

Глава тринадцатая Коллегиальность

Заседание Политбюро было намечено на час дня. Андропов приехал в Кремль без четверти час. Водитель проехал на ЗИЛе ручной сборки через ворота в Спасской башне, мимо контрольно-пропускных постов, мимо стоявших по стойке «смирно» солдат церемониальной Гвардейской Таманской дивизии, расквартированной под Москвой, которая использовалась в основном для парадов и показных учений. Часовые вытягивались в струнку, лихо козыряя, но пассажиры бронированного лимузина их не замечали. Машина остановилась на стоянке. Отсюда было сто пятьдесят метров до места назначения, где еще один солдат предупредительно распахнул дверь. На этот раз Андропов обратил внимание на старшего сержанта и рассеянно кивнул ему, показывая, что он его заметил. Вместо того, чтобы подниматься на второй этаж по лестнице, Андропов прошел направо к лифту. Его помощник полковник Рождественский не отставал от него ни на шаг. Для Рождественского предстоящая встреча должна была стать самым волнующим и пугающим событием за все время работы в КГБ.

На верхних этажах новые рубежи охраны: офицеры Советской Армии в форме, с пистолетами в кобурах, на случай чего-либо непредвиденного. Однако ничто непредвиденное не помешает ему занять пост генерального секретаря, подумал Юрий Владимирович. Это не станет дворцовым переворотом. Его изберут политические лидеры государства, в соответствии с обычным порядком передачи власти в Советском Союзе, — неуклюжим, неэффективным, но абсолютно предсказуемым. Председателем этого своеобразного совета патриархов станет тот, кто располагает бoльшим политическим капиталом, потому что ему доверят править не силой личной воли, а коллегиальным консенсусом. Никто из членов Политбюро не хочет получить нового Сталина или даже нового Хрущева, который мог бы втянуть их в какие-нибудь авантюры. Эти люди не получают никакого удовольствия от авантюр. Они хорошо усвоили урок истории: любая азартная игра несет в себе вероятность проигрыша, а никто из них не желал терять даже самую незначительную мелочь. Это были вожди нации шахматистов, для которых победа определялась искусными ходами, совершаемыми терпеливо и последовательно на протяжении многих часов, чье окончательное решение бывает таким же предопределенным, как восход и заход солнца.

«Сегодня это будет одной из главных проблем,» — подумал Андропов, усаживаясь рядом с министром обороны Устиновым. Оба сидели во главе стола, на местах, отведенных для членов Совета обороны. Пять членов Совета являлись самыми влиятельными людьми во всем советском правительстве. В их число входил и Суслов, секретарь по идеологии.

Устинов оторвался от листка с повесткой дня.

— Здравствуй, Юрий, — приветствовал он Андропова.

— Добрый день, Дмитрий.

Андропов уже успел найти общий язык с Маршалом Советского Союза. Юрий Владимирович никогда не выступал против просьб Устинова увеличить финансирование безразмерно разросшейся и плохо управляемой советской военной машины, которая в настоящее время беспомощно корчилась в Афганистане, словно выброшенный на берег кит. Конечно, никто не сомневался, что в конечном счете Советская Армия одержит победу. В конце концов, она никогда не знала поражений… если только, конечно, не вспоминать о первом вторжении Ленина в Польшу в 1919 году, которое закончилось бесславным провалом. Нет, в Советском Союзе предпочитали вспоминать разгром Гитлера после того, как немецко-фашистская армия подошла буквально к стенам Кремля и остановилась только тогда, когда в действие вступил самый надежный в историческом плане союзник России — генерал Зима. Андропов не питал теплых чувств к Советской Армии, однако остальные члены Политбюро видели в ней опору существующего порядка вещей, так как именно военные следили за тем, чтобы страна делала то, что ей приказывают. И дело было не в любви, а в том, что в Советской Армии было много пушек. То же самое можно было сказать про Комитет государственной безопасности и Министерство внутренних дел, которые были призваны сдерживать военных — не дай бог у них возникнут какие-то мысли. На всякий случай в КГБ имелось Третье главное управление, чья задача состояла в том, чтобы приглядывать за каждой мотопехотной ротой Советской Армии. В других странах это называлось системой сдержек и противовесов. В Советском Союзе это была система тотального и абсолютного страха.

Леонид Ильич Брежнев появился последним. Генеральный секретарь вошел в зал заседаний походкой престарелого крестьянина, каковым он, в общем-то, и являлся. Кожа на его когда-то мужественном лице обвисла. Брежнев приближался к восьмидесятилетнему рубежу, которого он, судя по его виду, мог достигнуть, но вряд ли перешагнуть. В этом были свои как хорошие, так и плохие стороны. Никто не мог сказать, какие мысли бродят в его старческом мозгу. В свое время Леонид Ильич обладал недюжинной физической силой — он с удовольствием ходил в лес охотиться на оленя или даже медведя, могучего хищника, грозу диких зверей. Но все это осталось в прошлом. Вот уже много лет Брежнев больше никого не убивал — кроме, может быть, людей, да и то не самостоятельно, а через вторые и третьи руки. Однако при этом он с годами не стал мягче. Совсем наоборот. Карие глаза оставались хитрыми, проницательными, и по-прежнему подозрительно смотрели вокруг, выискивая малейшие признаки измены — и иногда находя ее там, где она отсутствовала. При Сталине это практически наверняка означало бы смертный приговор. Однако с тех пор многое переменилось. Сейчас заподозренного в измене человека лишь ломали, лишали власти и ссылали на какую-нибудь заштатную должность в глухую провинцию, где он умирал со скуки.

— Добрый день, товарищи, — поздоровался генеральный секретарь с собравшимися настолько любезно, насколько только позволял его ворчливый голос.

По крайней мере, ушло в прошлое откровенное подхалимство, когда коммунистические царедворцы расталкивали друг друга, чтобы добиться благосклонности марксистского императора. На пустые славословия уходила половина времени, а Юрию Владимировичу сейчас было необходимо обсудить очень важный вопрос.

Брежнев уже был вкратце введен в суть вопроса; отпив послеобеденный чай, генеральный секретарь повернулся к председателю КГБ:

— Юрий Владимирович, вы хотели о чем-то нам доложить?

— Благодарю вас, Леонид Ильич. Товарищи, — начал Андропов, — произошло одно событие, которое требует нашего самого пристального внимания.

Он сделал знак полковнику Рождественскому, и тот быстро обошел вокруг стола, раздавая копии «Варшавского письма».

— Перед вами письмо, которое на прошлой неделе направил в Варшаву папа римский. — Перед каждым участником заседания лежала фотокопия оригинала — некоторые члены Политбюро владели польским — и точный перевод на русский язык, со ссылками и примечаниями. — На мой взгляд, оно представляет для нас потенциальную политическую угрозу.

— Я уже ознакомился с этим письмом, — сказал Александров, сидевший в конце стола на местах, отведенных для кандидатов в члены Политбюро.

Из уважения к старшинству смертельно больного Михаила Суслова, его место слева от Брежнева (и рядом с Андроповым) оставалось незанятым, хотя на столе перед ним лежали те же самые документы, что и перед остальными участниками заседания, — на тот случай, если Суслов все-таки успел ознакомился с ними на смертном одре и сейчас примчится сюда, последний раз перед тем, как отправиться в нишу в Кремлевской стене.

— Это возмутительно! — тотчас же воскликнул маршал Устинов. Министру обороны тоже было далеко за семьдесят. — Кем себя возомнил этот священник?

— Ну, по национальности папа римский поляк, — напомнил коллегам Андропов, — и он считает своим долгом обеспечить своим бывшим соотечественникам определенную политическую поддержку.

— От чего папа собирается защищать поляков? — спросил министр внутренних дел. — Угроза Польше исходит от ее собственных контрреволюционеров.

— А польскому правительству недостает решимости расправиться с ними. Я еще в прошлом году предупреждал вас, что нам необходимо вмешаться и положить конец волнениям, — напомнил собравшимся первый секретарь московского горкома партии.

— А если поляки выступят против? — спросил со своего места в конце стола министр сельского хозяйства.

— В этом можно не сомневаться, — высказал свою мысль вслух министр иностранных дел. — По крайней мере, политического противостояния не избежать.

— Дмитрий Федорович, а вы что скажете? — адресовал свой вопрос маршалу Устинову Александров.

Министр обороны был в военной форме, украшенной целым квадратным метром орденских ленточек, над которыми сияли две золотые звездочки Героя Советского Союза. Обе их Устинов получил не на полях сражений, а за политическое мужество. Тем не менее, среди собравшихся он был одним из самых умных; отличился Дмитрий Федорович еще на посту народного комиссара вооружений в годы Великой Отечественной войны, и затем, на поприще продвижения Советского Союза в космическую эпоху. Его суждения не отличались оригинальностью, однако к ним относились с уважением за их мудрую взвешенность.

— Вопрос, товарищи, заключается в том, окажут ли поляки вооруженное сопротивление. Военной опасности это представлять не будет, однако с политической точки зрения подобное развитие событий станет настоящей катастрофой, как у нас в стране, так и за ее пределами. Разумеется, поляки не смогут остановить Советскую Армию в открытом сражении, однако даже попытка сделать это будет иметь самые серьезные политические последствия. Вот почему я в прошлом году поддержал решение оказать на Варшаву политическое давление — что, как вы помните, мы успешно осуществили.

К семидесяти четырем годам Дмитрий Федорович выучился осмотрительности — по крайней мере, в вопросах международной политики. В словах маршала сквозило невысказанное беспокойство по поводу того эффекта, которое подобное сопротивление возымеет на Соединенные Штаты Америки, имеющие обыкновение совать свой нос куда не следует.

— Ну, как докладывают наши аналитики, это может привести к дальнейшему обострению политической ситуации в Польше, — сообщил коллегам Андропов, и в зале воцарилась леденящая тишина.

— Насколько все это серьезно, Юрий Владимирович? И насколько серьезно это может стать дальше? — это, нахмурив косматые брови, заговорил Брежнев, впервые с начала заседания.

— По вине контрреволюционных элементов, проникших во все слои общества, положение в Польше остается крайне нестабильным. В частности, особое беспокойство вызывает деятельность независимых профсоюзов. У нас есть свои источники в этой шайке, именуемой «Солидарностью», и они сообщают, что котел продолжает бурлить. Проблема заключается в том, что если папа римский осуществит свою угрозу и прибудет в Польшу, польский народ обретет вождя, вокруг которого сплотится, и если к беспорядкам примкнет достаточное количество народа, не исключена возможность попытки смены правительства, — изящно сформулировал свою мысль председатель КГБ.

— Этого ни в коем случае нельзя допустить, — тихим голосом заметил Леонид Ильич. За этим столом человек повышал голос, давая выход собственным эмоциям. Гораздо опаснее был голос тихий. — Если падет Польша, за ней следом падет Восточная Германия…

А там уже развалится вся организация Варшавского договора, что оставит Советский Союз без буферной зоны, отделяющей его от стран НАТО. НАТО сильна и становится еще сильнее по мере того, как претворяются в жизнь новые американские оборонные программы. Члены Политбюро уже ознакомились с весьма тревожной информацией на этот счет. В армейские части, готовые к отправке в Западную Германию, поступили первые партии новых танков. То же самое можно сказать про новые самолеты. Однако наибольшее беспокойство вызывает резко повысившийся уровень боевой подготовки американских солдат. Складывается такое ощущение, что Соединенные Штаты всерьез готовятся к решающему броску на восток.

Падение Польши и Германии будет означать, что путь вглубь советской территории сократится больше чем на тысячу километров, а среди сидящих за этим столом не было человека, который не помнил бы слишком хорошо предыдущего вторжения Германии в Советский Союз. Несмотря на все заверения руководства Североатлантического альянса о том, что НАТО является исключительно оборонительной организацией, чья единственная задача состоит в том, чтобы не допустить Красную Армию на Елисейские поля, Москва видела в НАТО и во всех остальных американских союзниках огромную удавку, предназначенную для удушения Советского Союза. Члены Политбюро уже не раз подробно обсуждали эту проблему. Им действительно хватало своих текущих проблем без политической нестабильности в мире. Высшие руководители партии — за исключением таких истовых коммунистов, как Суслов и его идеологический преемник Александров — больше всего опасались того, что советский народ отвернется от Истинной веры, которая являлась источником власти, обеспечивающей их личное благосостояние. Они пришли к власти на волне общенационального крестьянского восстания, свергнувшего династию Романовых, — по крайней мере, в этом они пытались себя убедить, несмотря на исторические реалии, — и у них не было никаких иллюзий относительно того, куда сметет подобное восстание их самих.

Брежнев неуютно заерзал в кресле.

— Итак, этот польский священник представляет для нас большую угрозу.

— Да, товарищи, это действительно так, — подтвердил Андропов. — Письмо Войтылы наносит ощутимый удар политической стабильности в Польше и, тем самым, по всей организации Варшавского договора. Во всей Европе, в том числе и в наших братских социалистических странах, католическая церковь по-прежнему остается влиятельной политической силой. Если Кароль Войтыла отречется от папского престола и вернется на родину, само по себе это уже явится могучим политическим заявлением.

Иосиф Виссарионович Сталин однажды поинтересовался, сколько армейских дивизий имеется в распоряжении папы римского. Разумеется, ответ — ни одной, однако нельзя недооценивать мощь Ватикана. Конечно, можно попробовать через дипломатические пути отговорить Войтылу от своего намерения…

— Это станет лишь пустой тратой времени, — тотчас же вставил министр иностранных дел. — Время от времени у нас бывают контакты с самим Ватиканом; нас вежливо выслушивают, с нами разговаривают рассудительно, после чего поступают так, как и собирались поступить. Нет, мы никак не сможем повлиять на Ватикан, даже прямыми угрозами в адрес церкви. Все наши угрозы будут восприняты лишь как вызов.

Тем самым все карты были раскрыты и выложены на стол. Андропов с признательностью посмотрел на министра иностранных дел, который в вопросе преемника на посту генерального секретаря также принадлежал к его лагерю. У Юрия Владимировича мелькнула мысль, задумывается ли Брежнев о том, что будет после его смерти, и вообще, волнует ли его это. Разумеется, Леонид Ильич позаботился о будущем своих детей — однако этот вопрос решался достаточно просто. Всем им обеспечены тепленькие местечки в партийной номенклатуре, а новых свадьб больше не будет, так что брать столовое серебро и сервизы из Зимнего дворца не придется.

— Юрий Владимирович, не может ли КГБ отвести от нас эту угрозу? — спросил Брежнев.

«Как легко он поддается внушению,» — с признательностью подумал Андропов.

— Отвести угрозу можно, устранив человека, от которого она исходит, — ровным, спокойным голосом произнес председатель Комитета государственной безопасности.

— Физически уничтожить? — спросил Устинов.

— Да, Дмитрий.

— Каковы возможные осложнения? — тотчас же спросил министр иностранных дел.

Дипломатов всегда в первую очередь интересуют такие вопросы.

— Полностью устранить их мы не сможем, однако в наших силах держать их под контролем. Мои люди выдвинули общий план операции, заключающийся в том, что папу римского застрелят во время одного из появлений на людях. Я захватил с собой своего помощника полковника Рождественского, чтобы он вкратце ввел вас в курс дела. Вы позволите, товарищи? — Присутствующие дружно закивали. — Андропов обернулся. — Алексей Николаевич, прошу.

— Товарищи! — Поднявшись с места, полковник Рождественский направился к трибуне, пытаясь совладать с трясущимися коленями. — Эта операция не имеет кодового названия и не будет его иметь по соображениям безопасности. Каждую среду папа римский появляется на людях. Обычно он проезжает по площади Святого Петра в открытой машине, не оборудованной никакими средствами защиты, на расстоянии трех — четырех метров от «великого множества народов».

Алексей Николаевич тщательно подобрал слова. Все сидящие за этим столом разбирались в библейской терминологии. Даже в Советском Союзе каждый человек с детства постигал основы христианской религии — в достаточной степени хотя бы для того, чтобы ее презирать.

— Далее вопрос стоит в том, как провести человека, вооруженного пистолетом, в первый ряд толпы, чтобы он смог сделать выстрел с достаточно близкого расстояния — ибо только в этом случае вероятность успеха может быть достаточно высокой.

— Только «достаточно высокой»? — резко спросил министр внутренних дел. — Разве нельзя обеспечить абсолютный успех?

Рождественскому пришлось приложить все силы для того, чтобы не сникнуть.

— Товарищ министр, нам редко приходится иметь дело с абсолютными категориями. Даже опытный стрелок из пистолета не может гарантировать стопроцентное попадание в движущуюся цель, а тактическая обстановка не позволит исполнителю тщательно прицелиться. Ему придется быстро выхватывать пистолет из потайного места и стрелять. Он успеет сделать два, максимум, три выстрела, прежде чем толпа набросится на него. В этот момент второй человек убьет непосредственного исполнителя выстрелом в спину из оружия с глушителем — после чего сам покинет место. В руки итальянской полиции не попадет никто из тех, кто смог бы что-то рассказать. Для данной операции мы воспользуемся помощью наших болгарских товарищей, которые найдут непосредственного исполнителя, доставят его на место, а затем уничтожат.

— А как наш болгарский товарищ обеспечит свой собственный отход в данной обстановке? — спросил Брежнев.

Андропов понял, что Леонид Ильич, хорошо разбирающийся в огнестрельном оружии, не стал останавливаться на чисто технических вопросах.

— Следует ожидать, что толпа сосредоточится вокруг исполнителя и не обратит внимания на последующие выстрелы. Они будут практически бесшумными и обязательно потонут в гуле толпы. Наш человек просто отойдет назад, а затем спокойно покинет место.

— У этого человека есть фамилия? — спросил Александров.

— Да, товарищ секретарь, и если вы хотите, я могу вам ее сообщить, однако по соображениям безопасности…

— Совершенно верно, полковник, — остановил Рождественского маршал Устинов. — На самом деле нас ведь не интересует фамилия этого человека, не так ли, товарищи?

Сидящие за столом дружно закивали. Для них секретность была такой же естественной, как и справление малой нужды.

— А почему не привлечь снайпера? — спросил министр внутренних дел.

— Это увеличит риск. Здания, окружающие площадь, патрулируются службой безопасности Ватикана, швейцарскими наемниками и…

— А эти швейцарцы хорошо знают свое дело? — спросил кто-то.

— Насколько хорошо надо знать свое дело, чтобы, увидев человека со снайперской винтовкой, поднять тревогу? — рассудительно спросил Рождественский. — Товарищи, разрабатывая подобную операцию, необходимо учитывать все переменные факторы. Излишнее усложнение может стать очень опасным врагом. В соответствии с нашим планом достаточно будет лишь внедрить двоих людей в многотысячную толпу. Далее встает вопрос о том, чтобы сделать выстрел. Спрятать пистолет в свободной одежде не составит никакого труда. Тех, кто проходит на площадь, не обыскивают и не пропускают через металлодетекторы. Нет, товарищи, предложенный план является лучшим из всего того, что мы рассмотрели, — если только, конечно, не направить в папскую резиденцию взвод спецназа. В этом случае, несомненно, успех будет полностью гарантирован, однако такая операция однозначно укажет на нас. А в том, что предлагаем мы, — если наш план будет принят — будут задействованы всего два человека, из которых останется в живых только один, причем ему практически наверняка удастся беспрепятственно уйти.

— Насколько надежны участники? —спросил председатель Комитета партийного контроля.

— Болгарский офицер, о котором идет речь, лично устранил восемь человек, и у него хорошие связи с турецким преступным миром, где он и завербует непосредственного исполнителя.

— Турка? — спросил министр внутренних дел.

— Да, мусульманина, — подтвердил Андропов. — Если вину за это покушение удастся свалить на последователя пророка Мохаммеда из Турции, нам же лучше. Вы согласны?

— По крайней мере, хуже нам так определенно не будет, — подтвердил министр иностранных дел. — Больше того, возможно, после этого преступления ислам предстанет перед Западным миром с варварским лицом. Америка усилит поддержку Израиля, что выведет из себя мусульманские страны, у которых она покупает нефть. По-моему, решение получается очень изящным. Мне это по душе, Юрий.

— Итак, сложность операции полностью ограничивается ее последствиями, — подвел итог Устинов, — но никак не собственно исполнением.

— Совершенно верно, Дмитрий, — подтвердил Андропов.

— Какова вероятность того, что эта операция укажет на нас? — спросил первый секретарь ЦК компартии Украины.

— Если мы оставим после себя только мертвого турка, установить какую-либо связь будет крайне трудно, — ответил председатель КГБ. — Эта операция не имеет кодового названия. Число посвященных в нее — меньше двадцати человек, большинство из которых присутствует сейчас в этой комнате. Никаких письменных архивов не будет. Товарищи, режим секретности должен быть абсолютно строжайшим. Я должен просить вас не говорить никому ни слова о том, что мы здесь сейчас обсуждали. Ни женам, ни секретарям, ни помощникам. Только в этом случае мы сможем исключить любые утечки. Необходимо помнить, что спецслужбы западных государств постоянно пытаются проникнуть в наши секреты. В данном случае нельзя допустить, чтобы это произошло.

— Можно было бы ограничить круг посвященных, обсудив этот вопрос на заседании Совета обороны, — задумчиво произнес Брежнев.

— Леонид Ильич, я думал об этом, — признался Андропов. — Однако политические последствия проблемы требовали участия всех членов Политбюро.

— Да, понимаю, — кивнув, согласился генеральный секретарь. На самом деле от Брежнева ускользнуло то, что Андропов умышленно повел дело так, чтобы не предстать авантюристом в глазах тех, кому в ближайшее время предстоит выбирать его своим главой.

— Хорошо, Юрий, у меня больше нет никаких возражений, — задумчиво добавил Леонид Ильич.

— Все равно, это слишком опасно, — заметил первый секретарь ЦК Российской Советской Федеративной Социалистической Республики. — Вынужден заявить, что предложенный план мне не нравится.

— Григорий Васильевич, — возразил партийный босс Украины, — если польское правительство падет, последствия для моей республики будут самыми плачевными. Я не хочу даже думать об этом. И вам тоже следовало бы встревожиться, — продолжал он. — Возвращение этого проклятого поляка домой станет катастрофой для всех нас.

— Я полностью с этим согласен, и все же пойти на убийство главы государства непросто. Полагаю, сначала нужно попробовать предупредить папу. Существуют способы привлечь его внимание.

Министр иностранных дел покачал головой.

— Я уже говорил — это будет пустой тратой времени. Такие люди не понимают, что такое смерть. Можно попытаться запугать папу, пригрозив католикам стран организации Варшавского договора, но, боюсь, это приведет к прямо противоположному результату. По сути дела, мы восстановим против себя всю Римско-католическую церковь, лишившись при этом возможности устранить одного надоедливого священника. Нет, — министр покачал головой. — Если это нужно осуществить, надо осуществить это быстро, решительно и надежно. Юрий Владимирович, сколько времени потребуется на подготовку операции?

— Полковник Рождественский? — в свою очередь, спросил председатель КГБ.

Головы всех присутствующих повернулись к Рождественскому, и тот сделал над собой усилие, чтобы его голос не дрогнул. Для простого полковника эти воды были слишком глубокими. Теперь вся операция лежала на его плечах, о чем до настоящего момента он как-то не подумал. Однако если мечтать о генеральских звездах, надо брать на себя ответственность.

— Товарищ министр, по моим оценкам, на подготовку операции уйдет от четырех до шести недель. Но вы должны дать нам санкцию, а также поставить в известность болгарское Политбюро. Мы собираемся воспользоваться помощью болгарских спецслужб, а для этого нам необходимо получить разрешение политического руководства страны.

— Андрей Андреевич, — спросил Брежнев, — как отнесутся к нашей просьбе в Софии?

Министр иностранных дел ответил не сразу.

— Все зависит от того, что мы попросим у них и как. Если болгарам будет известна конечная цель операции, не исключено, что они заупрямятся.

— А нельзя ли попросить их о помощи, не уточняя, для чего конкретно она понадобится? — спросил Устинов.

— Да, думаю, можно. Можно будет просто предложить им сотню новых танков или эскадрилью истребителей, в качестве жеста социалистической солидарности, — предположил министр иностранных дел.

— Будем щедрыми, — согласился Брежнев. — Я уверен, в Министерстве обороны уже давно лежит соответствующий запрос, да, Дмитрий?

— И не один! — подтвердил маршал Устинов. — Болгары только и делают что клянчат больше танков и больше МиГов!

— В таком случае, грузите танки на поезд и отправляйте их в Софию. Товарищи, предлагаю поставить вопрос на голосование, — сообщил собравшимся генеральный секретарь.

Одиннадцати членам Политбюро, имеющим право голоса, показалось, что их подталкивают к решению. Семь кандидатов в члены, не имеющих права голоса, лишь молча кивнули, ожидая результатов.

Как всегда, голосование было единодушным. Никто из членов Политбюро не подал свой голос против, хотя кое у кого и оставались сомнения, которые, однако, так и остались невысказанными вслух. В этой комнате крайне редко кто-нибудь осмеливался отойди слишком далеко от коллективного духа. Здесь, как и везде, власть была строго ограничена — обстоятельство, о котором присутствующие редко задумывались и от которого никогда не отступали.

— Очень хорошо. — Брежнев повернулся к Андропову. — Юрий Владимирович, Комитет государственной безопасности получил «добро» на проведение этой операции, и пусть господь бог смилостивится над душой этого поляка, — со свойственным ему крестьянским простодушием добавил он. — Итак, что у нас дальше?

— Товарищи, если можно… — начал Андропов. Брежнев кивнул, разрешая ему продолжать. — Наш товарищ и брат Михаил Андреевич Суслов вскоре покинет этот мир после долгой и преданной службы нашей дорогой партии. Из-за болезни его кресло пустует, и пора уже подумать о том, кто его займет. Предлагаю назначить секретарем Центрального комитета по идеологии Михаила Евгеньевича Александрова, избрав его при этом членом Политбюро с правом голоса.

Александрову даже удалось смущенно покраснеть. Подняв руку, он произнес с фальшивой искренностью:

— Товарищи, мой… наш друг еще жив. Я не могу занять его место.

— Миша, скромность тебе к лицу, — заметил генеральный секретарь. — Но Михаил Андреевич тяжело болен, и жить ему осталось недолго. Предлагаю обсудить предложение Юрия Владимировича. Разумеется, назначение должно быть утверждено на пленуме Центрального комитета.

Однако это явится лишь чистой формальностью, как было прекрасно известно всем присутствующим. По сути дела, Брежнев только что благословил Александрова на новую должность, и этого было достаточно.

— Благодарю вас, товарищ генеральный секретарь.

Отныне Александров мог занимать свободное место слева от Брежнева, зная, что через несколько недель оно уже официально станет принадлежать ему. Когда Суслов умрет, он будет плакать вместе с остальными, и его слезы будут такими же холодными. И даже сам Михаил Андреевич понял бы это. Сейчас он стоит на пороге смерти, величайшей из тайн жизни, гадая, что же находится по ту сторону. Когда-нибудь с этим придется столкнуться всем сидящим за этим столом, но для них эта встреча оставалась еще в слишком отдаленном будущем, чтобы можно было о ней не думать… пока. «В этом основное отличие, — подумал Юрий Владимирович, — между ним и папой римским, которому скоро предстоит принять смерть от рук этих людей.»

Заседание завершилось в четыре часа дня. Обменявшись рукопожатиями и сказав друг другу на прощание теплые слова, все стали расходиться. Андропов покидал зал заседаний одним из последних, с неотступно следовавшим за ним полковником Рождественским. Вскоре он будет выходить отсюда последним, что является прерогативой генерального секретаря.

— Товарищ председатель, если можно, я задержусь ненадолго, — сказал Рождественский, сворачивая в туалет.

Через полторы минуты он вышел в коридор с видом заметного облегчения.

— Ты отлично справился со своей задачей, Алексей, — похвалил его Андропов. Они направились к выходу, и на этот раз председатель решил не пользоваться лифтом и спуститься по лестнице. — Итак, каково твое мнение?

— Товарищ Брежнев выглядит гораздо хуже, чем я ожидал.

— Да, Леонид Ильич здорово сдал. Хоть он и бросил курить, это ему почти не помогло. — Андропов достал из кармана пачку «Мальборо» — на заседаниях Политбюро теперь никто не курил из уважения к генеральному секретарю, и председатель КГБ истосковался по сигарете. — Что-нибудь еще?

— Все прошло на удивление единодушно. Наверное, я ожидал увидеть больше споров, больше разногласий.

В доме номер 2 по площади Дзержинского обсуждения проходили гораздо более живо, особенно когда речь шла о планах операций.

— Все они очень осторожные игроки, Алексей. Такое можно сказать про всех власти предержащих — это неизбежно. Но очень часто они отказываются от действий, потому что опасаются чего-то нового и незнакомого.

Андропов понимал, что Советскому Союзу настоятельно требуется что-то новое, и гадал, с какими сложностями на этом пути столкнется он сам.

— Но, товарищ председатель, наша операция…

— Это совершенно другое дело, полковник. Почувствовав угрозу, эти люди способны предпринять самые решительные действия. Они боятся понтифика. И, по всей вероятности, не зря. А ты сам что думаешь?

— Товарищ полковник, я лишь простой полковник. Я выполняю приказы, а не отдаю их.

— Алексей, и не пытайся изменить подобный порядок вещей. Так значительно безопаснее.

Усевшись в машину, Андропов тотчас же погрузился в свои мысли.

Час спустя дежурство Зайцева подходило к концу. Олег Иванович уже начал подумывать о смене, когда в центре связи без предупреждения появился полковник Рождественский.

— Майор, мне нужно, чтобы вы немедленно отправили в Софию вот это. — Он помолчал. — Кроме вас кто-нибудь знакомился с содержанием этих сообщений?

— Никак нет, товарищ полковник. Идентификационный код указывает на то, что их переправляют лично мне. Так записано в книге приказов.

— Хорошо. Пусть так будет и дальше.

Рождественский протянул Зайцеву бланк.

— Будет исполнено, товарищ полковник.

Олег Иванович проводил Рождественского взглядом. У него едва хватит времени на то, чтобы справиться с этим до окончания смены.

Совершенно секретно

Срочно

Особая важность

София, резиденту полковнику Илье Федоровичу Бубовому

В ответ на: идентификационный код 15-8-82-666

Операция одобрена. Следующим шагом станет одобрение со стороны болгарского Политбюро. Будьте готовы получить «добро» в течение ближайших десяти дней. Продолжайте подготовку операции.

Председатель КГБ.

Отправив зашифрованное сообщение по телексу, Зайцев вручил копию курьеру, чтобы тот отнес ее на последний этаж. После чего покинул рабочее место и направился к выходу, идя чуть быстрее обычного. Оказавшись на улице, он выкурил сигарету «Дукат», а затем спустился по эскалатору на станцию метро. Оказавшись на платформе, Олег Иванович взглянул на часы над входом в тоннель. Увидев, что он пришел слишком рано, Зайцев пропустил поезд, неловко убирая пачку сигарет — в качестве оправдания для тех, кто, возможно, следил за ним. Впрочем, если сейчас он находится под наблюдением, его уже можно считать трупом. От одной этой мысли у Зайцева затряслись руки, но отступать уже было слишком поздно. Точно в определенное время из тоннеля появился следующий поезд, и Олег Иванович сел в нужный вагон, толкаясь среди нескольких десятков рабочих…

Вот он, американец. Читает газету, в расстегнутом плаще, держась правой рукой за хромированный поручень над головой.

Зайцев начал пробираться к нему. Зажимая в правой руке вторую записку, которую только что вытащил из пачки сигарет. Да, запоздало отметил Зайцев, на американце зеленый галстук с позолоченной заколкой. Коричневый костюм, свежая белая рубашка, судя по виду, дорогая. Лицо, полностью поглощенное газетой. Американец не оглядывался по сторонам. Зайцев медленно приближался к нему.

Одним из навыков, которому Эда Фоули обучили в центре подготовки ЦРУ, была тренировка периферийного зрения. С должной подготовкой и постоянной практикой, поле зрения становится значительно шире, чем может предположить нетренированный человек. В центре подготовки Фоули учился ходить по улице и читать номера домов, не поворачивая головы. Лучше всего было то, что это умение в чем-то напоминало езду на велосипеде: стоило освоить его один раз, и оно оказывалось под рукой в нужный момент, достаточно было лишь сосредоточиться. И вот сейчас Фоули заметил, как к нему кто-то медленно продвигается — белый мужчина, рост около пяти футов девяти дюймов, среднего телосложения, карие глаза, шатен, унылый серый костюм, давно не стриженный. Эд не смог рассмотреть лицо достаточно отчетливо для того, чтобы запомнить и выбрать на опознании. Обычная славянская внешность — только и всего. На лице никакого выражения, и лишь взгляд определенно сосредоточен на Фоули. Эд не позволил себе задышать чаще, хотя частота его сердцебиения, возможно, и увеличилась на несколько ударов в секунду.

«Ну же, Иван, давай, твою мать, я надел этот долбанный зеленый галстук, как ты и просил.» Сел русский на той самой станции. Здание центрального управления КГБ находилось всего в нескольких минутах ходьбы от наземного вестибюля метро. Так что, может быть, этот парень действительно шпион. И не «подсадная утка». Если бы это была операция Второго главного управления, ее бы поставили по-другому. Сейчас же все было слишком прямолинейно, слишком очевидно, совсем не так, как привык работать КГБ. Уж что-что, а русский сел бы в вагон на другой станции.

«Этот парень — настоящий чекист, твою мать,» — мысленно отметил Фоули, заставляя себя сохранять спокойствие, что было нелегко даже для такого опытного оперативника, как он. Незаметно сделав глубокий вдох, Фоули стал ждать, приказав нервным окончаниям кожи сообщить в головной мозг о малейшем изменении веса плаща на плечах…

Зайцев как можно небрежнее обвел взглядом вагон метро. На нем не были сосредоточены ничьи взгляды, никто даже не смотрел в его сторону. Поэтому правая рука Олега скользнула в раскрытый карман, быстро, но не слишком. И тотчас же вынырнула обратно.

«Отлично, — подумал Фоули, хотя его сердце пропустило два или три удара. — Так, Иван, что ты написал нам на этот раз?»

И снова он должен был сохранять выдержку. Малейшая неосторожность может погубить русского, а это никому не нужно. Если это действительно сотрудник русского аналога «Меркурия», ему, возможно, просто цены нет. Фоули чувствовал себя рыбаком, который закинул удочку на глубину и почувствовал первую поклевку. Кто там, на крючке, марлин, акула или старый сапог? Если это отличный синий марлин, то насколько большой? Однако пока что нельзя было даже вытащить удочку и проверить наживку. Нет, это произойдет позже, если вообще произойдет. Стадия вербовки — установление контакта с невинным советским гражданином и превращение его в агента, в источник информации, в шпиона, работающего на ЦРУ, — гораздо сложнее, чем поход на дискотеку и снятие девочки на ночь. Тут главное — чтобы девочка не забеременела, а агент не поплатился своей жизнью. Да, в этой игре торопиться нельзя — сначала первый танец, затем медленный танец, первый поцелуй, первые объятия, и только потом, если повезет, можно будет расстегнуть блузку… и тогда…

Поезд остановился, и мечты оборвались. Отпустив поручень, Фоули огляделся вокруг…

Вот он, русский, стоит рядом и смотрит на него. Его лицо тотчас же отложилось в мысленный фотоальбом.

«Плохая работа, приятель. Так ты можешь подставить свою задницу под удар. Никогда не смотри прямо на своего связного на людях,» — подумал Фоули, безучастно скользя взглядом по русскому. У него на лице не отразилось никаких чувств. Эд прошел мимо русского, сознательно направившись к дальней двери.

Американец произвел на Зайцева впечатление. Тот бросил на него взгляд, однако у него в глазах не мелькнуло ни тени эмоции. Американец смотрел на него лишь какую-то долю секунды, после чего прошел в дальний конец вагона. «Окажись тем, кем, надеюсь, ты являешься,» — мысленно произнес Олег Иванович, так громко, насколько только мог.

Поднявшись на пятьдесят метров выше, на уровень улицы, Фоули не позволил себе даже ощупать карман плаща. Он не сомневался, что там побывала чужая рука. Он это почувствовал. И Иван Как-там-его проделал это не для того, чтобы стащить какую-то мелочь.

Миновав охранника, Фоули вошел в здание и поднялся в лифте на свой этаж. Вставил ключ в замок и открыл дверь. И лишь когда дверь заперлась у него за спиной, он сунул руку в карман.

Мери Пат, встретив мужа в прихожей, пытливо всмотрелась в его лицо и увидела на нем восторженное возбуждение, которое Эд больше не старался сдерживать.

Эд достал записку. Она была на таком же бланке центра связи КГБ, что и предыдущая, и, как и в прошлый раз, на ней было написанное от руки сообщение. Фоули прочитал его один раз, два, три, и лишь после этого передал записку жене.

У Мери Пат тоже зажглись глаза.

«Это рыбина, — подумал Фоули. — Возможно, крупная.» И русский просит определенных гарантий. Кем бы он ни был, он отнюдь не дурак. Выполнить то, что он просит, будет нелегко, однако Эд сможет это сделать. Правда, придется хорошенько разозлить сержанта-комендора, и, что самое главное, тот должен будет дать выход своим чувствам, потому что посольство находится под непрерывным наблюдением. Его поведение не должно будет показаться фальшивым, однако все же актерского мастерства, достойного премии «Оскар», для этого не потребуется. Фоули не сомневался, что морские пехотинцы справятся с задачей. Вдруг он почувствовал прикосновение руки Мери Пат.

— Привет, милая, — сказал он для микрофонов прослушивания.

— Привет, Эд.

Ее руки заговорили азбукой жестов.

Этот парень настоящий, — сказала Мери Пат.

Эд ответил кивком.

Завтра утр[ом]? — спросила она, и увидела в ответ еще один кивок.

— Дорогая, мне нужно смотаться обратно в посольство. Черт побери, я забыл на столе важные бумаги.

Мери Пат ответила, подняв вверх большие пальцы.

— Только постарайся побыстрее. Ужин уже готов. Я купила в нашем магазине великолепную финскую говядину. На гарнир — жареная картошка и мороженая кукуруза в початках.

— У меня уже слюнки текут, — согласился Эд. — Вернусь максимум через полчаса.

— Да уж, не задерживайся.

— Где ключи от машины?

— На кухне.

И оба направились на кухню.

— Неужели мне придется уйти из дома без поцелуя? — елейным голоском поинтересовался Эд.

— Надеюсь, нет, — последовал игривый ответ. — Сегодня на работе было что-нибудь интересное?

— Нет, только этот Прайс из «Нью-Йорк таймс».

— Дурак набитый.

— А то я сам не знаю. Ну, до встречи, дорогая.

Так и не сняв плащ, Фоули направился к двери.

Выходя, он снова кивнул охраннику, для пущего эффекта скорчив расстроенную гримасу. Вероятно, тот где-то запишет это событие, а может быть, даже куда-нибудь позвонит, и, если повезет, поездка обратно в посольство будет сопоставлена с магнитофонными записями прослушивания, и болваны из Второго главного управления, порывшись в протоколах о наружном наблюдении, придут к выводу, что Эд Фоули действительно сел в лужу и забыл что-то на работе. Надо будет не забыть захватить толстый конверт и бросить его на переднее сиденье «Мерседеса». Шпионы зарабатывают на жизнь в основном тем, что все помнят и ни о чем не забывают.

В это время дня дорога в посольство на машине заняла гораздо меньше времени, чем поездка на метро, однако это выходило за скобки всей остальной рутины рабочего дня Фоули. Всего через несколько минут Эд уже въехал в ворота посольства, мимо морского пехотинца на часах, и, поставив машину на стоянку, поспешил бегом в свой кабинет. Захватив конверт, он положил туда номер «Интернешнал геральд трибюн».

— В чем дело, Эд?

Голос принадлежал Доминику Корсо, одному из оперативников Фоули.

Старше годами своего начальника, Корсо работал под «крышей» торгового атташе. Он провел в Москве уже три года и был на высоком счету у руководства московского отделения ЦРУ. Тоже уроженец Нью-Йорка, он был из округа Ричмонд, с острова Стейтен-Айленд, сын сотрудника управления полиции Нью-Йорка. Внешне простой нью-йоркский итальяшка, Корсо был гораздо умнее, чем это готовы были признать ярые националисты. У него были мягкие карие глаза старого рыжего лиса, но ум свой он предпочитал не показывать.

— Мне от тебя кое-что нужно.

— Что именно?

Фоули объяснил.

— Ты это серьезно?

Подобную просьбу едва ли можно было назвать нормальной.

— Совершенно.

— Хорошо, я переговорю с сержантом-комендором. Он обязательно спросит, в чем дело.

Сержант-комендор Том Дрейк, командир подразделения морской пехоты, охраняющего посольство, знал, на кого работает Корсо.

— Объясни ему, что это шутка, но очень важная.

— Ладно, — кивнул Корсо. — Больше ты мне ничего не хочешь сказать?

— Пока что нет.

Корсо заморгал. «Ого, это настолько важно, что резидент не желает делиться информацией. С другой стороны, в этом ведь нет ничего необычного, так?» — подумал он. В ЦРУ сотрудники частенько не имеют понятия, чем занимаются их ближайшие коллеги. Корсо еще плохо знал своего нового начальника, но того, что ему было известно, хватало, чтобы проникнуться к нему уважением.

— Хорошо, я сейчас же переговорю с Дрейком.

— Спасибо, Доминик.

— Как твоему мальчику нравится Москва? — спросил агент ЦРУ своего начальника по пути к выходу.

— Привыкает понемногу. Будет лучше, когда он сможет встать на коньки. Эдди обожает хоккей.

— Ну, тогда он приехал именно туда, куда нужно.

— Тут ты прав. — Собрав бумаги, Фоули встал. — Доминик, не забудь мою просьбу.

— Уже иду, Эд. До завтра.

Глава четырнадцатая Сигнал опасности

Если в разведке и есть какая-то постоянная величина, то это вечное недосыпание игроков. Оно является следствием стресса, а стресс всегда был и остается неразлучным спутником шпионов. Когда сон приходил к Эду и Мери Пат Фоули с трудом, они хотя бы могли поговорить языком жестов, лежа в постели.

Этот парень настоящий, м[алыш], — показал под одеялом жене Эд.

Да, — согласилась та. — Нам когда-нибудь удавалось заполучить такую крупную птицу? — спросила Мери Пат.

Ни разу, — ответил он.

В Лэ[нгли] подпрыгнут до потолка от радости.

Даже выше, — согласился ее муж.

Конец девятого тайма, все базы заполнены, осталось две подачи, счет равный. Питчер запускает крученый мяч прямо в зону, и Фоули собирается отбить его аж до самого табло.

«Надо только постараться не наломать дров,» — предостерег себя Фоули.

Хочешь, чтобы я приняла участие? — спросила Мери Пат.

Подождем, посмотрим, что к чему.

Красноречивый вздох: «Да, знаю.» Даже для них, опытных оперативников, терпение давалось с трудом. Фоули видел приближающийся мяч, летящий на уровне пояса, и чувствовал крепко зажатую в руках биту: его взгляд следил за мячом так пристально, что он мог различить на нем швы. Он возьмет эту подачу, отобьет мяч в зону. Он покажет Реджи Джексону, кто лучший отбивающий на поле…

«Вот только надо постараться не наломать дров,» — снова подумал Фоули. Однажды ему уже пришлось провернуть подобную операцию в Тегеране. Он завербовал агента в революционном сообществе и стал единственным из всего иранского отделения, кто смог предсказать, насколько плохо обстоят дела шаха Пехлеви. Именно после этой серии отчетов на небосводе Лэнгли засияла звезда Эда Фоули, и Боб Риттер пригласил его к себе.

И вот сейчас ему предстоит нечто еще более ответственное.

В Лэнгли «Меркурий» был тем единственным подразделением, которого боялись все — каждый понимал, что один-единственный сотрудник этого подразделения, завербованный иностранной разведкой, может, черт побери, разгромить все ведомство. Вот почему все они дважды в год отправлялись «на ящик» — проходили проверку на детекторе лжи, которую проводили лучшие сотрудники ФБР, поскольку ЦРУ в этом не доверяло своим людям. Переметнувшийся резидент или старший аналитик мог «засветить» агентов и сорвать операции, и это было плохо, но утечка в «Меркурии» была подобна тому, как если бы сотрудницу КГБ выпустили на Пятую авеню с золотой кредитной карточкой «Америкен экспресс»: она смогла бы получить все, что только пожелало бы ее сердце. Черт побери, за такой источник КГБ, наверное, может выложить целый миллион. Это разорит советские валютные запасы, но всегда можно будет продать очередное пасхальное яйцо работы Фаберже, доставшееся от Николая Второго. Все понимали, что в центральном управлении КГБ должно быть подразделение, по своим функциям и задачам аналогичное «Меркурию», но пока что ни одной иностранной разведке еще не удавалось завербовать агента оттуда.

Фоули помимо своей воли попытался представить себе, как выглядит центр связи КГБ. В Лэнгли это было огромное помещение размером с автостоянку, лишенное внутренних стен и перегородок, чтобы все могли видеть всех. В нем находилось семь цилиндрических хранилищ кассет, названных в честь героев Диснея «Семерыми гномами»; внутри каждого даже имелась телекамера видеонаблюдения на тот случай, если туда попытается забраться какой-нибудь лунатик, ибо подобная авантюра обязательно будет стоить ему жизни, поскольку мощные механические устройства поиска информации включались без предупреждения. К тому же, лишь большие ведущие компьютеры — в том числе, самый быстродействующий и мощный, созданный корпорацией «Крей рисерч», — знали, какая кассета содержит какую информацию и в какой ячейке хранилища находится. Многоуровневые меры безопасности были просто нереальные; и тестировались они ежедневно, а то и ежечасно. Сотрудников «Меркурия» выборочно провожали с работы домой агенты ФБР, искушенные в наружном наблюдении. Наверное, подобная атмосфера всеобщей подозрительности действовала на нервы тех, кто работал в центре, однако если кто-то и жаловался на этот счет, Эд Фоули об этом не слышал. Морским пехотинцам, охранявшим «Меркурий», приходилось в день нахаживать по несколько миль, осуществляя проверку режимных мер. Сотрудники ЦРУ вынуждены были постоянно сталкиваться с параноидальной манией преследования, которая сводила с ума. Вероятно, особое недовольство вызывало регулярное тестирование на полиграфе, и в Агентстве даже имелись специальные психологи, которые помогали сотрудникам справляться с последствиями стрессов. Подобную подготовку прошли сам Фоули и его жена — и тем не менее ЦРУ по крайней мере раз в год отправляло их «на ящик», неизвестно, то ли для того, чтобы убедиться в их лояльности, то ли чтобы проверить, не забыли ли они приобретенные навыки.

Однако так ли обстоят дела в КГБ? Отказ от подобных строжайших мер безопасности был бы полным безумием, но Фоули не мог даже сказать со всей определенностью, обладают ли русские технологиями детектора лжи, поэтому… в общем, возможно все что угодно. В ЦРУ не имели понятия о многих сторонах деятельности КГБ. В Лэнгли нередко совершались глупые ошибки, основанные на безответственных рассуждениях вроде: «Раз у нас это есть, у них тоже должно быть что-либо подобное», что являлось полной чушью. В мире нельзя найти двух одинаковых людей, не говоря о двух государствах, в которых все происходило бы совершенно единообразно; и именно поэтому Эд Фоули по праву считал себя одним из лучших в этом безумном ремесле. Он знал, что ничего нельзя принимать как должное, и не переставал искать. Сам Эд никогда не поступал дважды совершенно одинаково, если это только не была уловка, направленная на то, чтобы обмануть кого-то постороннего — особенно русских, которые, по-видимому (больше того, наверняка, как пришел он к выводу) страдали тем же самым бюрократическим заболеванием, которое лишало гибкости умы сотрудников ЦРУ.

А что если этот парень захочет смыться отсюда? — спросила жестами Мери Пат.

Первым классом, ближайшим же рейсом «Пан-Ам», — ответил ей муж так быстро, насколько только ему удавалось шевелить пальцами, — и ему дадут возможность трахнуть стюардессу.

Какой же ты пошлый! — ответила Мери Патрисия, сдавленно хихикнув.

Однако она понимала, что Эд прав. Если этот русский действительно вздумал переметнуться, тогда, наверное, самым разумным будет вытащить его из Советского Союза и переправить в Вашингтон, после чего, выведав у него все, что он знает, выдать ему пожизненный пропуск в «Диснейуорлд». Посещение сказочной страны станет эмоциональным ударом для любого советского гражданина. Однажды, выйдя из аттракциона «Космические горы», Эд пошутил, что ЦРУ следовало бы арендовать «Диснейуорлд» на целый день и провести по нему членов советского Политбюро, дать им покататься на всех качелях и каруселях, обкормить их гамбургерами, напоить «Кока-колой», а затем на выходе сказать: «Вот как американцы развлекаются. К сожалению, мы не можем показать вам то, чем они занимаются всерьез.» И если после этого кремлевские старцы не наложат от страха в штаны, значит, их ничем нельзя запугать. Но только супруги Фоули были уверены, что наложат. Все они, даже занимая самые ответственные посты и имея доступ ко всем сведениям, добытым КГБ о «главном противнике», остались по сути своей ограниченными провинциалами. По большей части они действительно верили утверждениям собственной пропаганды, потому что им было не с чем сравнивать реалии советской жизни, потому что они оставались такими же жертвами своей системы, как и простые, малообразованные мужики, сидевшие за рулем грузовиков.

Однако супруги Фоули жили в реальном мире.

Итак, мы сделаем то, что он просит. Что дальше? — спросила Мери Пат.

Не надо торопить события, — ответил Эд, и жена кивнула в темноте.

Это все равно что заводить ребенка — спешить не следует, если нет желания родить какого-нибудь уродца. Однако, из слов мужа Мери Пат поняла, что он еще не законченный скопидом, и наградила его за это чувственным поцелуем.

Зайцев не разговаривал с женой. В этот вечер ему не помогли заснуть даже пол-литра водки. Он передал свою просьбу. И теперь только завтра утром можно будет убедиться наверняка, действительно ли он имеет дело с теми, кто способен ему помочь. Просьба Олега Ивановича была необычной, но у него не было времени идти проторенной дорогой. Он был уверен лишь в том, что КГБ ни за что на свете не сможет подстроить то, что он обговорил. О да, возможно, советской контрразведке удалось бы уговорить поляков, румын или представителей какого-либо другого социалистического государства, но только не американцев. Даже у всемогущественного Комитета государственной безопасности есть свои пределы.

Итак, оставалось только ждать, но сон никак не приходил. Завтра окружающим будет нелегко общаться с ним. Похмелье уже подкрадывалось, подобное землетрясению, замурованному у него в черепе…

— Ну, Саймон, как прошла встреча? — спросил Райан.

— Могло быть и хуже. Премьер-министр смилостивилась и не стала отрывать мне голову. Я объяснил ей, что у нас есть только то, что у нас есть, и сэр Бейзил меня поддержал. Но Мэгги хочет большего. Так она мне прямо и заявила.

— В этом нет ничего удивительного. Дружище, тебе когда-нибудь приходилось слышать о президенте, который довольствовался бы имеющейся в его распоряжении информацией?

— Только не в последнее время, — признался Хардинг.

Райан видел, что его коллега еще не отошел от стресса. Можно не сомневаться, что по дороге домой Саймон заглянет в паб и пропустит кружку пива. Старательно набив трубку, британский аналитик раскурил ее и сделал глубокую затяжку.

— Если тебе от этого станет лучше, в Лэнгли знают не больше, чем вы.

— Знаю. Тэтчер справлялась об этом, и сэр Бейзил ответил ей то же самое. Судя по всему, перед тем, как ехать на встречу, он разговаривал с судьей Муром.

— Значит, мы вместе блуждаем в неведении.

— Очень утешительная мысль, черт побери, — фыркнул Саймон Хардинг.

Райан уже давно должен был бы отправиться домой, однако он задержался на работе, чтобы услышать от Саймона рассказ о встрече в доме 10 по Даунинг-стрит, поскольку ему нужно было собирать информацию и на англичан. Те отнесутся к этому с пониманием, потому что такую игру ведут все.

Райан взглянул на часы.

— Слушай, мне уже пора бежать домой. Увидимся завтра.

— Желаю хорошо выспаться, — бросил ему вдогонку Хардинг, когда он уже был у дверей.

Райан практически не сомневался, что Саймону сегодня ночью придется очень нелегко. Он понимал, чем явилась для него, государственного служащего среднего звена, встреча с премьер-министром. «Но, — сказал себе Райан, выходя на улицу, — такова жизнь в Большом городе.»

— Что вы сказали своим людям, Боб? — спросил судья Мур.

— Только то, что вы меня просили, Артур. Я им передал, что это хочет знать президент. Пока ответов не поступало. Вам придется сказать большому боссу, чтобы он запасся терпением.

— Уже сказал. Рейгана это совсем не обрадовало, — ответил директор ЦРУ.

— Ну, Артур, я не могу остановить дождь. Нам не подчиняется многое, в частности, время. Но президент не мальчик; он ведь все прекрасно понимает, разве не так?

— Да, Роберт, но Рейгану нравится добиваться всего, чего он хочет. Сейчас, когда папа римский разворошил весь этот муравейник, президент очень беспокоится за его святейшество.

— Насчет муравейника это вы точно подметили. Впрочем, возможно, у русских хватит ума через дипломатические каналы передать Войтыле, чтобы он остыл и не торопился…

— Боб, этим они ничего не добьются, — вставил адмирал Грир. — Папа не тот человек, которого можно остановить подобными увещеваниями.

— Да, вы правы, — вынужден был признать Риттер.

Кароль Войтыла был не из тех, кто шел на компромиссы в важных вопросах. Ему пришлось пройти через ужасы гитлеровского гестапо и сталинского НКВД, но он сохранил свою церковь, сдвинув повозки крyгом, как в фильмах о Диком Западе поступали поселенцы, отражая нападение индейцев. Войтыле удалось сохранить католичество в Польше только за счет того, что в принципиальных вопросах он не шел ни на какие уступки, ведь так? И, не отступив ни на шаг, он сохранил моральную и политическую силу, чтобы угрожать одной из мировых сверхдержав. Нет, этот человек не согнется под нажимом.

Большинство людей боится смерти. Но только не этот человек. Русские никогда не смогут понять — почему, однако они вынуждены признать, какое уважение заслуживает он этим. До Боба Риттера, как и до остальных руководителей американской разведки, присутствующих в этой комнате, постепенно доходило сознание того, что единственным возможным ответом советского руководства на вызов папы будет попытка его физического устранения. Заседание Политбюро состоялось сегодня, но что на нем обсуждалось и какие решения были приняты, оставалось до сих пор неизвестным.

— Боб, у нас есть какие-то способы выяснить, о чем сегодня говорили в Кремле?

— Есть кое-какие, и они будут задействованы в ближайшие пару дней. Впрочем, если мои источники узнают что-то действительно важное, они, возможно, решат выйти на связь сами. Если к ним в руки попадет что-нибудь горяченькое, можно не сомневаться, что они сами разберутся, что к чему, и передадут информацию своим связным, — сообщил директору ЦРУ Риттер. — Знаете, Артур, мне не больше вашего нравится ждать, находясь в полном неведении, но мы должны дать событиям идти своим чередом. Возможные последствия экстренного вызова наших агентов известны вам не хуже моего.

И это действительно было так. Именно так погиб Олег Пеньковский[410]. Добытая им информация, возможно, позволила предотвратить ядерную войну — и параллельно содействовала вербовке самого ценного агента ЦРУ, работающего в настоящее время в Москве, Кардинала, — однако самому Пеньковскому пришлось несладко. После его разоблачения никто иной, как сам Хрущев потребовал крови предателя — и получил ее сполна[411].

— Да, — согласился Грир, — а это не настолько важно в глобальном плане, так?

— Вы правы, — вынужден был признать судья Мур, хотя ему совсем не хотелось объяснять это президенту.

Однако Рональд Рейган способен понимать обстоятельные разъяснения. Самое страшное заключается в том, какие действия сможет предпринять президент в случае неожиданной смерти папы римского. Рейган тоже человек принципов, но он поддается эмоциям. Гибель понтифика станет для него красным советским флагом, которым машут перед мордой разъяренного быка. Политики государственного масштаба не могут позволять себе давать волю эмоциям — это приведет лишь к новым, более сильным эмоциям, как правило, скорби по погибшим. А чудеса современных технологий обеспечат, что таких погибших станет неизмеримо больше.

Директор ЦРУ строго одернул себя за подобные мысли. Новый президент — человек умный. Он умеет подчинять чувства уму, а ум его гораздо более светлый и обширный, чем это утверждает общераспространенное мнение, которое в первую очередь поддерживают средства массовой информации, не способные видеть ничего, кроме улыбки и яркой сценической внешности. Впрочем, не только журналисты, но и многие политики предпочитают иметь дело не с реальным, а с кажущимся. В конце концов, для этого требуется гораздо меньше ума.

Судья Мур обвел взглядом своих ближайших помощников.

— Хорошо, но давайте не будем забывать, как тоскливо стоять перед президентом в Овальном кабинете, если не можешь ответить на его вопрос.

— Я представляю, Артур, каково вам приходится, — искренне посочувствовал директору Риттер.

«Еще не поздно повернуть назад,» — говорил себе Зайцев, беспокойно ворочаясь в кровати. Сон никак не приходил. Рядом с ним ровно дышала крепко спящая Ирина. Такой сон называется «сном праведника». А не бессонницей предателя.

Достаточно будет просто остановиться. Только и всего. Он сделал два шага, но и только. Возможно, американец запомнил его лицо, но эту проблему решить легко. Достаточно будет просто ездить другим поездом метро, садиться в другой вагон. Они больше никогда не встретятся, их краткое общение разобьется, словно стакан, упавший на пол. Его жизнь вернется в нормальное русло, и совесть…

…больше не будет его беспокоить? Олег Иванович фыркнул. Именно совесть и втянула его во всю эту передрягу. Нет, от этого никуда не деться.

Но обратная сторона монеты — бесконечная тревога, бессонница, страх. Пока что настоящего страха еще не было. Зайцев не сомневался, что это придет позже. Наказание за измену может быть только одним: смерть для предателя, концентрационный лагерь для его близких. Их сошлют в Сибирь — считать деревья, как говорится в злой шутке. Там находился социалистический ад, место вечного проклятия, откуда единственным избавлением была смерть.

На самом деле, именно это сделает с ним собственная совесть, если он отступит и не пойдет до конца, осознал Зайцев, наконец признавая свое поражение и погружаясь в сон.

Ровно через одну секунду — по крайней мере, так ему показалось, — зазвонил будильник. Хорошо хоть его не терзали кошмары. Сегодня утром это было единственным положительным моментом. В голове у Зайцева словно гремел тяжелый молот, угрожая выдавить глазные яблоки из орбит. Шатаясь, Олег Иванович дотащился до ванной, сполоснул лицо холодной водой и выпил три таблетки аспирина, надеясь, что они помогут ему справиться с похмельем.

За завтраком он даже не смог смотреть на сосиски, поскольку в животе у него все бурлило, поэтому ему пришлось ограничиться молочной овсянкой и бутербродом с маслом. Зайцев подумал было о том, чтобы выпить кофе, но затем решил, что стакан молока окажется для желудка более щадящим.

— Ты вчера слишком много выпил, — с укором произнесла Ирина.

— Да, дорогая, теперь я это понимаю, — с трудом ответил Олег, стараясь говорить как можно ласковее.

Ирина нисколько не виновата в его ужасном состоянии; она хорошая жена и хорошая мать Светлане, маленькому зайчику. Зайцев знал, что как-нибудь переживет этот день. Просто ему будет очень плохо. Хуже всего было то, что сегодня он должен был выйти из дома раньше обычного. Зайцев выскочил на улицу, кое-как побрившись, но надев свежую рубашку и галстук. Выходя из дома, он сунул в карман пиджака упаковку аспирина и для того, чтобы заставить кровь течь по сосудам, спустился пешком по лестнице. Утренний воздух был наполнен приятной прохладой, что в какой-то степени помогло Зайцеву добраться до метро. По дороге он купил номер «Известий» и выкурил одну сигарету «Дукат», что тоже возымело свое благоприятное действие.

Если кто-нибудь из знакомых увидит его сейчас в таком виде… впрочем, этого можно не опасаться. Олег Иванович сел не в свой обычный поезд метро и не в свой обычный вагон. Как правило, он ехал на работу на пятнадцать минут позже. Зайцев стал лишь еще одним безликим пассажиром вагона метро, набитого безликими пассажирами.

Поэтому никто не обратил внимания на то, что он вышел из метро не на той станции.

До американского посольства было всего два квартала, и Олег Иванович направился к нему пешком, сверяясь с часами.

Ему было известно точное время, потому что он уже бывал здесьоднажды, еще слушателем Высшей школы КГБ. Его привезли сюда рано утром на автобусе вместе с сорока пятью однокурсниками. Для этой поездки их даже заставили надеть военную форму, вероятно, для того, чтобы напомнить, кто они такие. Даже тогда мероприятие показалось Олегу пустой тратой времени, однако начальник курса был чекист старой закалки. Но вот сейчас то давнее событие должно было послужить цели, которая привела бы его в ужас. Когда впереди показалось здание посольства, Зайцев закурил новую сигарету.

Он снова взглянул на часы. Ровно в половине восьмого каждый день в посольстве поднимается флаг. Десять лет назад начальник курса, указав рукой на посольство, сказал: «Смотрите, товарищи, вон там находится враг! Вот где он обитает в самом сердце нашего прекрасного города. В этом здании живут шпионы, с которыми предстоит бороться тем из вас, кто будет работать во Втором главном управлении. Вот их флаг. Запомните его на всю жизнь!» И затем, точно в срок на флагштоке с бронзовым орлом наверху поднялось знамя. Его подняли морские пехотинцы Соединенных Штатов в красивой парадной форме. Зайцев проверил точность своих часов на станции метро. Вот сейчас это произойдет… началось.

Горн протрубил незнакомую мелодию. Зайцеву были видны только белые шапочки морских пехотинцев, едва возвышающиеся над каменным парапетом на плоской крышей здания. Он находился на противоположной стороне улицы, рядом со старой церковью, которую специалисты технического управления КГБ напичкали электронной аппаратурой.

«Вот и флаг,» — подумал Олег Иванович, стоя вместе с горсткой зевак на потрескавшемся асфальте тротуара, не отрывая взгляда от посольства.

Да, вот оно. В верхней части появившегося полотнища лишь перемежались красные и белые горизонтальные полосы, а синего прямоугольника с пятьюдесятью белыми звездами не было. Флаг был поднят вверх ногами! Не было никаких сомнений, что произошла ошибка. Перевернутый флаг дополз до самого верха флагштока.

«Итак, американцы сделали так, как я просил.» Зайцев быстро дошел до конца квартала и повернул направо, затем еще раз направо, возвращаясь к станции метро, из которой только что вышел. Опустив в щель турникета большую пятикопеечную медную монету, он спустился на платформу и сел на поезд до станции «Дзержинская».

От похмелья, словно по волшебству, не осталось и следа. Олег Иванович вспомнил об этом только тогда, когда поднялся по эскалатору на улицу.

«Американцы хотят мне помочь, — сказал себе офицер связи КГБ. — Они мне помогут. Возможно, мне все же удастся спасти жизнь этому польскому священнику.»

Пружинящим, легким шагом он подошел ко входу центрального управления.

— Сэр, мать его, что это было? — спросил сержант-комендор Дрейк Доминика Корсо.

Морские пехотинцы только что перевесили флаг правильно.

— Сержант, не могу ничего сказать, — только и ответил Корсо, хотя его взгляд говорил другое.

— Так точно, сэр. Как занести это в журнал?

— Никак, сержант. Кто-то совершил глупую ошибку, но вы ее исправили.

— Как скажете, мистер Корсо.

Сержанту-комендору предстоит объясняться перед своими морскими пехотинцами, но он повторит то, что только что было сказано ему самому, правда, добавив несколько отборных выражений. А если начнут спрашивать в посольстве, он ответит, что получил приказ, и отдуваться за все придется полковнику д'Амичи. Какого черта, надо будет натравить полковника на Корсо. Они оба итальяшки и, возможно, смогут понять друг друга, подумал сержант-комендор из Хелены, штат Монтана. Ну а если они не договорятся, полковник д'Амичи надерет задницу Дрейку и всем его морским пехотинцам.

Сменив майора Добрика, Зайцев занял место за столом. Сегодня утренний поток сообщений был чуть меньше обычного, и Олег Иванович получил возможность немного передохнуть перед тем, как окунуться в работу. Однако все переменилось сорок минут спустя.

— Здравствуйте, майор, — произнес голос, успевший стать знакомым.

Обернувшись, Зайцев увидел полковника Рождественского.

— Доброе утро, товарищ полковник. У вас для меня что-то есть?

— Вот это. — Рождественский протянул ему бланк с текстом сообщения. — Пожалуйста, немедленно отправьте это, использовав шифровальный блокнот.

— Будет исполнено, товарищ полковник. Копию отправить вам?

— Совершенно верно, — кивнул Рождественский.

— Полагаю, можно будет воспользоваться услугами курьера?

— Да, можно.

— Вас понял. Через несколько минут сообщение будет отправлено.

— Хорошо.

Рождественский вышел.

Зайцев взглянул на сообщение. К счастью, оно оказалось кратким. На зашифрование и отправку ушло всего пятнадцать минут.

Совершенно секретно

Срочно

Особая важность

София, резиденту полковнику Илье Федоровичу Бубовому

В ответ на: идентификационный код 15-8-82-666

Ожидается, что операция будет одобрена сегодня, через каналы, обговоренные при личной встрече. Докладывайте, как только будут установлены необходимые контакты.

Председатель КГБ.

И это означало, что операция «три шестерки» шла полным ходом вперед. Вчера при мысли об этом Зайцева прошиб холодный пот, однако сегодня все уже было по-другому. Сегодня он знал, что предпринял попытку предотвратить кровавое злодеяние. Теперь, если произойдет непоправимое, в этом будут виноваты американцы. А в этом уже была существенная разница. Теперь оставалось только придумать, как установить с американцами регулярные контакты…

Андропов в своем кабинете на последнем этаже принимал министра иностранных дел.

— Итак, Андрей, как мы поступим дальше?

— При обычном порядке наш посол встретился бы с первым секретарем болгарской компартии, однако в целях безопасности было бы предпочтительнее воспользоваться другими каналами.

— Насколько сильным влиянием пользуется первый секретарь? — спросил председатель КГБ.

— Почти таким же, каким тридцать лет назад у нас пользовался Коба. Живков правит Болгарией железной рукой. Члены болгарского Политбюро представляют различные политические силы, но лишь первый секретарь обладает реальной властью принимать решения.

— Ага. — Для Юрия Владимировича это известие было благоприятным. Он снял трубку внутреннего коммутатора. — Пригласите ко мне полковника Рождественского.

Через две минуты через дверь, замаскированную под гардероб, в кабинет вошел полковник Рождественский.

— Андрей, это Алексей Николаевич Рождественский, мой помощник. Полковник, наш резидент в Софии имеет выход напрямую на главу болгарского правительства?

— Вообще-то, протоколом это не предусмотрено, однако в прошлом такое уже случалось несколько раз.

Рождественский был удивлен тем, что председатель КГБ не знает таких очевидных вещей. Однако Андропов еще постигал основы оперативной работы на местах, и у него, по крайней мере, хватало ума спрашивать, не стесняясь, все, что он не понимал.

— Хорошо. По соображениям безопасности нам бы не хотелось посвящать все болгарское Политбюро в особенности операции «три шестерки». Как вы считаете, можно будет попросить полковника Бубового вкратце объяснить ситуацию первому секретарю болгарской компартии и получить от него одобрение? Такой прямой путь был бы предпочтительнее.

— В этом случае, вероятно, потребуется письмо за подписью товарища Брежнева, — ответил Рождественский.

— Да, так будет лучше всего, — тотчас же согласился министр иностранных дел. — Отличная мысль, товарищ полковник, — одобрительно добавил он.

Андропов кивнул.

— Хорошо. Письмо будет готово сегодня же. Андрей, Леонид Ильич сейчас у себя в кабинете?

— Да, Юрий. Я позвоню ему заранее и объясню, что нам нужно. Если хочешь, можно будет набросать черновик письма у меня в кабинете. Или ты предпочел бы сделать это здесь?

— Если не возражаешь, Андрей, — любезно ответил Андропов, — это письмо лучше подготовить нам. И надо будет отправить его в Софию дипкурьером завтра или, в крайнем случае, послезавтра.

— Юрий, будет лучше, если мы дадим нашим болгарским товарищам несколько дней на размышления. Хоть они и наши союзники, все-таки Болгария остается суверенным государством.

— Ты совершенно прав, Андрей.

Каждая страна в мире обладает своей бюрократической машиной, единственное назначение которой состоит в том, чтобы ставить препоны на пути решения важных вопросов.

— И еще нам бы не хотелось рассказывать всему свету о том, что наш резидент встречается по какому-то в высшей степени важному делу с главой государства, — добавил министр иностранных дел, преподав председателю КГБ небольшой урок основ конспирации, что не укрылось от Рождественского.

— Алексей Николаевич, сколько времени потребуется после этого? — спросил помощника Андропов.

— По меньшей мере, несколько недель. — Увидев на лице шефа недовольство, полковник поспешил разъяснить: — Товарищ председатель, подобрать нужного исполнителя нельзя, просто сняв трубку и набрав номер телефона. Строкову придется действовать очень осторожно. В конце концов, люди, в отличие от машин, не бывают полностью предсказуемыми, и это является самой важной, самой тонкой стороной предстоящей операции.

— Да, Алексей, полагаю, ты прав. Очень хорошо. Извести Бубового о том, что сообщение, отправленное с курьером, уже находится в пути.

— Прямо сейчас, товарищ председатель, или после того, как письмо будет подписано и подготовлено к отправке? — как хороший подчиненный спросил Рождественский, тактично подсказывая своему шефу правильный ответ.

«А этот полковник далеко пойдет,» — подумал министр иностранных дел, впервые обращая внимание на Рождественского.

— Правильное замечание, полковник. Хорошо, я дам тебе знать сразу же, как только письмо будет подготовлено.

— Слушаюсь, товарищ председатель. Я вам больше не нужен?

— Нет, пока что это все, — ответил Андропов, отпуская Рождественского.

— Юрий Владимирович, у тебя очень способный помощник.

— Да, мне еще многому предстоит учиться, — признался Андропов. — Алексей каждый день преподает мне какой-нибудь урок.

— Ты должен радоваться тому, что у тебя так много способных подчиненных.

— Ты совершенно прав, Андрей Андреевич. Ты совершенно прав.

Пройдя по коридору в свой кабинет, Рождественский составил краткое сообщение Бубовому. «Дело идет достаточно быстро, — подумал он, — однако председателю КГБ хочется, чтобы оно шло еще быстрее.» Значит, Андропов действительно очень хочет смерти этого священника. Политбюро, похоже, определенно испугалось возможных политических катаклизмов, однако сам Рождественский относился к угрозе Кароля Войтылы весьма скептически. В конце концов, папа римский — всего-навсего один человек. Однако полковник, как хороший подчиненный, формулировал свои советы под то, что желал услышать его шеф, при этом сообщая председателю все необходимое. Его должность несла в себе огромную власть. Рождественский сознавал, что может запросто разбивать карьеры неугодных ему офицеров, а также оказывать определенное влияние на ход операций. Для ЦРУ, если оно захотело бы его завербовать, он стал бы неоценимым агентом. Однако полковник Рождественский был патриотом своей родины, и, кроме того, американцы, вероятно, понятия не имели, кто он такой и чем занимается. Страх перед ЦРУ неоправданно завышен. Американцы ничего не смыслят в шпионаже. Вот англичане смыслят, однако КГБ и его предшественникам в прошлом удалось осуществить несколько особо успешных проникновений в британские спецслужбы. К сожалению, сейчас этим больше нельзя похвастаться. Молодые коммунисты Кембриджского и Оксфордского университетов тридцатых годов уже состарились и или сидят в английских тюрьмах, или мирно доживают свой век на правительственную пенсию, или влачат жалкое существование в Москве, подобно Киму Филби, который считается беспробудным пьяницей даже по московским меркам. Вероятно, он пьет потому, что тоскует по своей родине — тоскует по тем местам, где родился и вырос, по английской кухне, английскому пиву и английскому футболу, по газетам, с которыми никогда не соглашался, но которых ему сейчас, тем не менее, не хватает. «Как это, наверное, ужасно — быть перебежчиком,» — подумал Рождественский.

«Что мне делать? — ломал голову Зайцев. — Чего просить?»

Денег? Вероятно, ЦРУ щедро платит своим шпионам — столько денег он не сможет потратить никогда. Он сможет позволить себе любую роскошь. Видеомагнитофон! Подобная аппаратура только-только появилась в Советском Союзе, в основном, венгерского производства, скопированная с западных образцов. Самой большой проблемой будет доставать видеокассеты — особым спросом пользовалась порнография. Об этом вполголоса рассказывал кое-кто из коллег Олега Ивановича, хотя сам он никогда не видел ничего подобного. Впрочем, ему, как и любому мужчине, было любопытно. Советским Союзом руководят такие консервативно мыслящие люди! Наверное, члены Политбюро просто слишком стары, чтобы наслаждаться сексом, поэтому не видят необходимости предоставлять это удовольствие более молодому поколению.

Зайцев тряхнул головой. Достаточно! Ему необходимо решить, что сообщить американцу из метро. Именно этот вопрос он обдумывал за обедом в столовой КГБ.

Глава пятнадцатая Место встречи

Мери Пат имела право изредка появляться в посольстве, чтобы встречаться с мужем по личным вопросам, а также чтобы покупать продукты в специальном магазине. Для таких визитов молодая женщина всегда одевалась особенно тщательно — гораздо тщательнее, чем для выхода на московские улицы. С расчесанными и уложенными волосами, перехваченными веселенькой ленточкой, с макияжем, она, приезжая на стоянку, производила впечатление обычной легкомысленной американской блондинки. Мери Пат мысленно улыбнулась. Ей нравился естественный цвет собственных волос, а все то, что заставляло ее казаться глупой, только шло на пользу ее «крыше».

Итак, она впорхнула в дверь, весело помахала неизменно вежливым морским пехотинцам и вошла в лифт. Мужа Мери Пат застала в своем кабинете, одного.

— Привет, малыш. — Встав из-за стола, Эд чмокнул жену в щеку, затем отступил назад, чтобы хорошенько рассмотреть ее. — Ты выглядишь просто замечательно.

— Это самая эффективная маскировка.

Это очень помогало Мери Пат в Иране, особенно когда она ходила беременная. В этой мусульманской стране женщины считаются существами второго сорта, однако Мери Пат успела выяснить, что к ней, особенно к беременной, относились с каким-то своеобразным почтением. Впрочем, вскоре она навсегда покинула Иран, о чем с тех пор нисколько не жалела.

— Точно, малыш. Тебе осталось только прихватить серфинг и отправиться на какой-нибудь хороший пляж, например, на Трубу Банзай.

— О, Эд, это было бы просто шикарно! Но только, по-моему, ты забыл, что пляж Банзай находится на Гавайях. — Быстрое переключение передач. — Флаг поднялся вверх ногами?

— Да. Камеры видеонаблюдения, следящие за улицей перед зданием, не зафиксировали никого, кто обратил бы на это особое внимание. Однако флаг виден за целый квартал, а так далеко видеокамеры заглянуть не могут. Посмотрим, бросит ли вечером наш знакомый мне записку по дороге домой.

— А что сказали морские пехотинцы? — спросила Мери Пат.

— Естественно, они захотели узнать, в чем дело, но Доминик им ничего не сказал. Черт побери, он ведь и сам ничего не знает, так?

— Он отличный разведчик, Доминик Корсо, — заметила Мери Пат.

— Риттер ценит его высоко. О, чуть было не забыл, — спохватился Фоули. Достав из ящика письменного стола сообщение, он протянул его жене.

— Твою мать! — выдохнула та, быстро пробежав листок взглядом. — Папа римский? Неужели эти долбанные ублюдки собираются убить папу?

Мери Пат не всегда выражалась слащаво-приторным языком блондинок с калифорнийских пляжей.

— Ну, прямых указаний на это нет, но если русские действительно замыслят что-либо подобное, нам предстоит узнать об этом.

— Похоже, это работа для Дровосека, — заметила Мери Пат, имея в виду агента из аппарата Центрального комитета партии.

— А может быть, даже и для Кардинала? — задумчиво произнес Эд.

— Пока что мы не выходили на контакт с ним, — напомнила Мери Пат.

Однако скоро придет пора сделать это. Супруги Фоули каждый вечер смотрели на окна квартиры агента, проверяя, не будет ли подан условный знак посредством сочетания зашторенных и расшторенных окон и зажженных ламп. К счастью, квартира находилась неподалеку от их собственного дома, и связь была установлена с помощью клочка бумаги, прилепленного к фонарному столбу. Установка этого флажка была задачей Мери Пат. Она уже раз пять проходила мимо столба с маленьким Эдди.

— Это работа для Кардинала? — переспросила она.

— Нашего президента очень волнует этот вопрос, — напомнил ей муж.

— Да.

Однако Кардинал был самым ценным из завербованных агентов, использовать которого разрешалось только в самых крайних случаях. К тому же, если Кардиналу станет известно что-либо важное, он выйдет на связь сам.

— Я бы воздержалась беспокоить Кардинала, если только Риттер прямо не попросит этого.

— Согласен, — уступил Эд Фоули.

Уж если Мери Пат советует действовать осмотрительно, значит, осмотрительность полностью оправдана. В конце концов, именно она всегда предпочитает идти на риск, полагаясь на свои мастерство и опыт. Конечно, из этого вовсе не следует, что Мери Пат является безрассудным игроком.

— Пока что я немного выжду.

— Интересно будет узнать, как будет вести себя дальше твой русский.

— Сам жду с нетерпением, крошка. Хочешь познакомиться с послом?

— Думаю, уже пора, — согласилась Мери Пат.

— Ну как, все еще не отошел после вчерашнего? — спросил Хардинга Райан.

Впервые он пришел на рабочее место раньше своего коллеги.

— Да, должен признать, мне пришлось несладко.

— Если тебе от этого станет лучше, знай, что я до сих пор еще не встречался с нашим президентом. И, сказать по правде, не очень-то этого и хочу. Как сказал однажды один герой Марка Твена, которого вымазали дегтем и вываляли в перьях: «Если бы не оказанная мне честь, я бы предпочел от этого воздержаться.»

Хардинг устало улыбнулся.

— Совершенно точно, Джек. От одной мысли об этом начинают дрожать колени.

— Тэтчер действительно такая крутая, как о ней говорят?

— В регби я бы с ней точно не стал играть. И еще она очень-очень умна. Ничего не упускает, задает чертовски грамотные вопросы.

— Ну, Саймон, нам с тобой платят как раз за то, чтобы на них отвечать, — заметил Райан. — Нет смысла бояться тех, кто лишь эффективно выполняет свою работу и кому для этого требуется достоверная информация.

— Как и Мэгги, Джек. Ей приходится отвечать на запросы парламента.

— В том числе, и по нашим делам? — удивленно спросил Райан.

— Нет, не по нашим, — успокоил его Хардинг. — Изредка премьер-министру приходится обсуждать их с оппозицией, но все происходит в строгих рамках.

— Беспокоитесь насчет утечек? — спросил Джек.

Ему было известно, что в Америке членов некоторых комиссий Конгресса тщательно инструктируют относительно того, что можно говорить, а что нельзя. Центральное разведывательное управление действительно беспокоилось насчет утечек — в конце концов, это ведь политики, — однако Райану не приходилось слышать о каких-либо серьезных нарушениях режима секретности на Капитолийском холме. Подобные утечки гораздо чаще происходили из самого Управления, причем в основном с седьмого этажа… а также из Западного крыла Белого дома[412]. Это ни в коей мере не означало, что ЦРУ относилось спокойно к любым утечкам, но, по крайней мере, утечки эти были по большей части несанкционированные, причем нередко такими путями распространялась дезинформация, имеющая политические цели. Вероятно, то же самое происходило и здесь, в Великобритании, особенно если учитывать то, что местные средства массовой информации действовали под строгим контролем, от которого с журналистами «Нью-Йорк таймс» случился бы сильный припадок бешенства.

— Как о них не беспокоиться, Джек? Ну да ладно. Вчера вечером ничего новенького не было?

— Относительно папы римского — ничего, — доложил Райан. — Наши источники, все, какие у нас только есть, наткнулись на глухую стену. А вы собираетесь спустить с поводка своих агентов?

— Да, премьер-министр ясно дала понять сэру Бейзилу, что ей нужна информация. Если с его святейшеством что-либо случится, она…

— …она сорвет главный клапан, так?

— Вы, американцы очень своеобразно используете английский язык, Джек. Ну а ваш президент?

— Он будет очень расстроен, причем выразится это не в лишнем стаканчике виски на ночь. Отец Рейгана был католиком, и хотя мать воспитала его в протестантской вере, президенту вряд ли понравится, если папа римский подхватит осеннюю простуду.

— Знаешь, даже если мы сможем добыть какую-то информацию, еще неизвестно, удастся ли нам ее как-то применить.

— Я и сам дошел до этого, но, по крайней мере, можно будет хотя бы предупредить службу безопасности Ватикана. Это мы всегда сможем сделать, и, вероятно, понтифику придется изменить свой распорядок… хотя нет, на это он не пойдет. Кароль Войтыла скорее получит пулю в грудь, как настоящий мужчина. Но, возможно, нам удастся каким-либо образом помешать плохим ребятам осуществить задуманное. И все же для начала надо бы получить в руки какие-нибудь конкретные факты. Впрочем, это ведь не наша задача, так?

Хардинг покачал головой, помешивая чай.

— Да, оперативные работники поставляют нам информацию, а мы уже пытаемся определить, что она означает.

— Отчаяние никогда не охватывает? — спросил Райан.

Хардинг проработал в аналитической разведке значительно дольше, чем он.

— Бывает, и часто. Мне известно, что оперативникам на задании порой приходится проливать не только пот, но и кровь. Для тех, кто не имеет легальной «крыши», это бывает сопряжено со смертельным риском. Но мы, конечные потребители информации, не всегда можем взглянуть на нее с этой точки зрения. Как следствие, оперативные работники ценят нас гораздо ниже, чем мы их. Мне приходилось встречаться кое с кем из них, и не раз, и они отличные ребята, однако, должен тебе сказать, Джек, общение с ними — это настоящее противостояние культур.

«Если хорошенько разобраться, оперативники тоже весьма неплохо умеют анализировать информацию, — подумал Райан. — Интересно, а часто ли подобные мысли приходят в голову профессиональным аналитикам?»

Это надо взять на заметку. В конце концов, Управление должно представлять из себя одну дружную команду. Разумеется, этого не было даже в пределах седьмого этажа…

— Кстати, вот что мы получили из Восточной Германии, — сказал Джек, протягивая папку. — На прошлой неделе в политическом руководстве страны произошли кое-какие дрязги.

— Ох уж эти проклятые пруссаки, — проворчал Хардинг, раскрывая папку и углубляясь в чтение.

— Улыбнись. Русские их тоже терпеть не могут.

— Не могу их в этом винить.

Зайцеву приходилось напряженно трудиться, но его мозг работал на полном автопилоте. Ему предстоит встретиться со своим новым американским другом. Это очень опасно, если только ему не удастся придумать другое, более спокойное место. Хорошим было то, что в Москве таких мест предостаточно. Плохим было то, что Второму главному управлению КГБ, скорее всего, известны они все. Однако если народу будет много, можно ни о чем не беспокоиться.

Что ему сказать?

Что попросить?

Что он сможет предложить?

Это ведь резонные вопросы, так? Опасность будет только возрастать. Для него лучший выход — навсегда покинуть пределы Советского Союза, вместе с женой и дочерью.

Да, именно это он и попросит, и если американцы ответят отказом, он просто растворится в своем привычном мирке, утешая себя тем, что попытка была сделана. У него есть то, что они хотели бы получить, и он дал ясно понять, что платой за эту информацию должно стать его бегство из страны.

«Жизнь на Западе,» — подумал Олег Николаевич. Загнивающий мир, если верить тому, что советское государство проповедует со страниц газет и с экранов телевизоров. Все эти ужасы, о которых столько говорится.

Положение национальных меньшинств в Америке. По телевидению показывали фильм о трущобах — однако в этих трущобах были автомобили. Если Америка подавляет своих чернокожих граждан, почему же им позволяется покупать столько машин? Почему им позволяется устраивать публичные акции протеста? Если бы что-либо подобное произошло в СССР, правительство немедленно вызвало бы войска. Значит, государственная пропаганда не совсем верна, так? И, к тому же, сам-то он ведь белый, разве не так? Какое ему дело до каких-то недовольных негров, имеющих возможность купить любую машину, какую только пожелают? Подобно большинству советских граждан, Зайцев видел чернокожих в основном по телевидению — в детстве он даже недоумевал, действительно ли на свете есть люди с шоколадным цветом кожи? Но потом он узнал: да, есть. КГБ осуществлял операции в Африке. И тут Зайцев задал себе вопрос: может ли он вспомнить операцию КГБ в Америке, в которой был бы задействован чернокожий агент? Да, может. Таких было немного, всего две — три, и во всех случаях речь шла о сержантах американской армии. Но если негры в Америке угнетены, как же они становятся сержантами? В Советской Армии в сержантские школы направляли только политически благонадежных. Значит, вот еще одна ложь, ставшая явью, — но только потому, что он работает в КГБ. Интересно, а сколько еще лжи ему пришлось выслушать? Почему бы не уехать? Почему бы не попросить американцев организовать бегство из страны?

«Но пойдут ли они на это?» — подумал Олег Иванович.

Конечно, пойдут. Он сможет рассказать им все о тайных операциях КГБ на Западе. Ему известны фамилии оперативных работников и кодовые имена агентов — предателей, работающих в правительственных и государственных органах Западных стран, людей, которых американцы хотят вычислить и нейтрализовать.

«А не станет ли это соучастием в убийстве?» — спросил себя Зайцев.

Нет, не станет. В конце концов, эти люди являются предателями.

А предатель — он и есть предатель.

«Ну а ты-то сам кто, Олег Иванович Зайцев?» — спросил его тихий внутренний голос.

Однако теперь у Зайцева хватило силы решительно отмахнуться от него одним поворотом головы влево и вправо. Предатель? Нет, он предотвращает убийство, а это благородный поступок. Значит, он достоин всяческого уважения.

Но сначала ему еще нужно придумать, как это осуществить. Он должен встретиться с американским шпионом и сообщить ему то, что нужно.

Где и как?

Это должно быть оживленное место, где люди натыкаются друг на друга так естественно, что даже контрразведчики из Второго главного управления не смогут увидеть то, что происходит, и услышать то, что говорится.

И вдруг Зайцева осенило: именно в таком месте работает его собственная жена!

Он напишет записку на очередном бланке и в метро подбросит ее в карман американцу, как уже дважды проделывал это. А дальше надо будет посмотреть, действительно ли американцы захотят играть в его игру. Сейчас он занимает главенствующее положение, разве не так? У него есть то, что они хотят получить, и от него зависит, получат ли они то, что хотят. Правила игры будет устанавливать он, и американцы будут вынуждены придерживаться этих правил. Все очень просто, не так ли?

«Да!» — решительно заверил себя Зайцев.

Не это ли богатство само по себе? Он осуществит то, о чем всегда мечтал КГБ: будет диктовать условия американскому ЦРУ.

«Председатель на час,» — сказал себе офицер связи. Эти слова показались ему восхитительными.

В лондонской клинике Морфилдса Кэти наблюдала за тем, как двое английских хирургов-офтальмологов оперировали опухоль за правым глазом некоему Рональду Смитсону, каменщику. Рентгенограмма показала образование размером с половину мяча для гольфа, которое причиняло мистеру Смитсону такую нестерпимую боль, что ему пришлось ждать операции всего пять недель. То есть, где-то на тридцать три дня дольше, чем если бы он обратился в клинику Гопкинса, но значительно меньше того, что считалось обычным по английским меркам.

Хирургами были Клайв Худ и Джеффри Филлипс, оба опытные специалисты. Сама операция не представляла из себя ничего сложного. Вскрыв опухоль, хирурги взяли пункцию, которую, заморозив, отправили в патологическое отделение, где дежурил хороший гистолог. Ему предстояло определить, является образование доброкачественным или злокачественным. Кэти надеялась на первый исход, поскольку злокачественная опухоль чревата для пациента серьезными последствиями. Однако в данном случае все говорило в пользу доброкачественной опухоли. При визуальном осмотре новообразование не показалось Кэти особенно агрессивным, а в подобных прогнозах она оказывалась права приблизительно в восьмидесяти пяти процентах случаев. Конечно, не было ничего хорошего в том, чтобы успокаивать себя такими мыслями, и Кэти это прекрасно понимала. Это было сродни суеверию, однако хирурги, как и игроки в бейсбол, отличаются крайней суеверностью. Вот почему они каждое утро надевают носки одним и тем же образом — в случае Кэти, чулки. Привыкшие к строгому распорядку жизни, хирурги склонны связывать свои глупые личные привычки с исходом операций. Поэтому, отправив замороженную пункцию на исследование в патологическое отделение, оставалось только удалить розовато-серую массу…

— Который сейчас час, Джеффри? — спросил доктор Худ.

— Без четверти час, Клайв, — ответил доктор Филлипс, взглянув на настенные часы.

— В таком случае, как насчет того, чтобы прерваться на обед?

— Я очень даже за. Мне бы совсем не помешало что-нибудь перекусить.

— Надо только будет пригласить другого анестезиолога, — заметил доктор Эллис, анестезиолог.

— Хорошо, Оуэн, зови, — предложил Худ.

— Договорились, — согласился доктор Эллис.

Встав со стула у изголовья пациента, он подошел к телефону и, набрав номер, сказал несколько слов.

— Меня сменят через пару минут.

— Замечательно. Куда мы пойдем, Джеффри? — спросил Худ.

— Как насчет «Лягушки и жабы»? Там готовят великолепный бекон, салат и жареный картофель с томатным соусом.

— Великолепно! — обрадовался Худ.

Кэти Райан, стоявшей за спиной доктора Филлипса, удалось не раскрыть от удивления рот, скрытый марлевой повязкой, однако ее небесно-голубые глаза широко округлились. Неужели эти врачи действительно собираются оставить пациента в бессознательном состоянии на операционном столе и отправиться обедать? Кто они такие, знахари-шарлатаны?

В это время в операционной появился замещающий анестезиолог, в халате, готовый приступить к работе.

— Оуэн, что мне надо будет делать? — спросил он.

— Обычная рутина, — ответил доктор Эллис.

Он указал на приборы, регистрирующие сигналы жизнедеятельности пациента. Кэти отметила, что все показания в норме, и все же…

Худ первым направился в раздевалку. Четверо врачей, сняв зеленые халаты, надели плащи и, выйдя в коридор, спустились на улицу. Кэти растерянно плелась следом за англичанами, не зная, как себя вести.

— Ну, Каролина, как вам нравится Лондон? — любезно поинтересовался Худ.

— Очень, — ответила Кэти, все еще оглушенная случившимся.

— А как ваши дети?

— Ну, мы пригласили им очень милую гувернантку, она родом из Южной Африки.

— Один из наших более цивилизованных местных обычаев, — одобрительно заметил доктор Филлипс.

Закусочная находилась всего в одном квартале от клиники, на запад по Сити-роуд. Врачи быстро отыскали свободный столик. Худ тотчас же закурил сигарету. Он обратил внимание на неодобрительный взгляд Кэти.

— Да, миссис Райан, я знаю, что курение вредно для здоровья, и врачу это особенно не к лицу, но каждый человек имеет право хотя бы на одну слабость, разве не так?

— Если вам нужна моральная поддержка, вы ошиблись адресом, — нахмурилась Кэти.

— Ну хорошо, в таком случае я буду выпускать дым в противоположную от вас сторону, — усмехнулся Худ. В этот момент к столику подошел официант. — Какое пиво у вас есть? — спросил у него Худ.

Кэти мысленно отметила, как хорошо, что он курит. Ей было очень непросто иметь дело одновременно с несколькими шокирующими факторами, но, по крайней мере, сигарета предупредила ее подготовиться к худшему. Худ и Филлипс остановили свой выбор на «Джон Карейдж». Эллис заказал «Тетлис». Кэти попросила принести «Кока-колу».

За столом врачи, как это свойственно всем медикам, говорили в основном о работе.

Потрясенная Каролина Райан сидела на жестком деревянном стуле, глядя на то, как трое врачей наслаждались пивом, а один из них к тому же и сигаретой, пока их пациент в блаженном бессознательном опьянении эфиром лежал на операционном столе в операционной номер 3.

— Ну, как у нас поставлено дело? — спросил Худ, гася очередную сигарету. — Отличается от того, к чему вы привыкли в клинике Джонса Гопкинса?

Едва не поперхнувшись, Кэти решила все-таки не высказывать вслух соображения, носившиеся у нее в голове.

— Ну, хирургия она и есть хирургия. Я вот только удивлена, что у вас так мало обычных томографов. Я уж не говорю про приборы магниторезонансной и позитронной эмиссионной томографии. Как вы обходитесь без них? Я хочу сказать, дома я бы даже не подумала начать оперировать мистера Смитсона, не получив снимков опухоли.

— Знаете, тут она права, — немного подумав, согласился Худ. — Если бы мы точно представляли себе характер новообразования, наш каменщик мог бы подождать еще несколько месяцев.

— У вас такие длинные очереди на то, чтобы прооперировать гемангиому? — выпалила Кэти. — У нас такие операции осуществляются немедленно.

Ей не нужно было добавлять, что подобные опухоли причиняют значительную боль. Кроме того, они оказывают давление на глазное яблоко, вызывая ухудшение зрения, — именно поэтому мистер Смитсон и обратился к своему лечащему врачу. Он также жаловался на сильнейшие головные боли, буквально сводившие с ума, для борьбы с которыми ему пришлось принимать обезболивающие на основе кодеина.

— Ну, у нас дела обстоят несколько по-другому.

«Угу. Наверное, очень хорошо заниматься медициной, исходя не из нужд больного, а из повременной оплаты.» Подали обед. Сандвичи оказались превосходными — гораздо лучше тех блюд, которые подавали в столовой клиники; однако Кэти не могла спокойно смотреть, как ее коллеги пили пиво! Причем английское пиво было приблизительно вдвое крепче американского, а каждый из врачей выпил за обедом по целой пинте — по шестнадцать унций! Черт побери, как это называется?

— Кэти, не хотите полить картошку кетчупом? — предложил Эллис, протягивая бутылку. — Или мне следует обращаться к вам «леди Каролина?» Насколько я слышал, его высочество принц Чарльз — крестный вашего сына?

— Ну, в каком-то смысле. Он согласился — повинуясь порыву, Джек попросил его в самый последний момент в госпитале при военно-морской академии. В действительности крестными малыша являются Робби и Сисси Джексоны. Робби — летчик-истребитель военно-морской авиации. Сисси пианистка, выступает с концертами.

— Это тот самый чернокожий парень, про которого писали газеты?

— Совершенно верно. Джек познакомился с ним, когда оба преподавали в военно-морской академии, и с тех пор они близкие друзья.

— Понятно. Значит, в газетах была правда? Я имею в виду…

— Я стараюсь не думать об этом. Единственным светлым моментом, произошедшим в тот вечер, было рождение маленького Джека.

— Я вас прекрасно понимаю, Кэти, — ответил Эллис, принимаясь за сандвич. — Если сообщения соответствуют действительности, вам пришлось пережить ужасную ночь.

— Да, хорошего было мало. — Кэти заставила себя улыбнуться. — Самым легким были схватки и роды.

Трое англичан дружно рассмеялись. У всех были дети, все трое присутствовали при родах, которые английским женщинам даются ничуть не легче, чем американским.

Полчаса спустя все четверо уже возвращались обратно в клинику Морфилдса. Хук по дороге выкурил еще одну сигарету, хотя ему хватило такта держаться подальше от коллеги из Америки. Еще через десять минут все были в операционной. Анестезиолог сообщил, что не произошло ничего непредвиденного, и операция возобновилась.

— Не хотите, чтобы я ассистировала? — с надеждой предложила Кэти.

— Нет, благодарю вас, Кэти, — ответил Худ. — Я справлюсь сам, — добавил он, склоняясь над пациентом, который, погруженный в глубокий сон, к счастью для себя не мог почувствовать перегар в дыхании хирурга.

Каролина Райан, доктор медицины, член американской коллегии практикующих хирургов, похвалила себя за то, что не завопила как сумасшедшая. Прижавшись к операционному столу, она, затаив дыхание, следила за тем, чтобы английские врачи по ошибке не ампутировали пациенту ухо. «Быть может, алкоголь поможет им унять дрожь в руках,» — успокаивала она себя. Однако самой ей приходилось делать над собой усилие, чтобы у нее не тряслись руки.

«Корона и подушка» оказалась очень милым типичным лондонским пабом. Сандвичи были просто великолепные, и Райан насладился пинтой эля «Джон Смит», обсуждая с Саймоном Хардингом работу. У него мелькнула смутная мысль о том, как было бы хорошо, если бы пиво подавали в столовой ЦРУ, однако, разумеется, об этом не могло быть и речи. Какой-нибудь болван из Конгресса непременно проведает про это и поднимет шум перед телекамерами, при этом сам он, естественно, за обедом будет с наслаждением выпивать в Капитолии бокал шардоннэ, а в своем кабинете будет пропускать и кое-что покрепче. Просто здесь, в Великобритании, другой образ жизни, и vive la difference[413], подумал Райан, направляясь пешком по Вестминстер-Бридж-роуд к Большому Бену — разумеется, к часам, а не к башне, которая, кстати, называется звонницей Святой Марии, о чем даже не догадывается большинство туристов. Джек не сомневался, что к услугам членов парламента в здании имеется не меньше трех — четырех пабов. И при этом английские парламентарии, вероятно, пьют ничуть не больше своих американских коллег.

— Знаешь, Саймон, по-моему, это очень беспокоит всех.

— Жаль, что папе пришлось отправить это письмо в Варшаву, ты согласен?

— А ты хотел, чтобы он этого не делал? — возразил Райан. — Это ведь его народ. Его родина, в конце концов, разве не так? Это ведь его приход, а русские собираются его растоптать.

— Вот в чем главная беда, — согласился Хардинг. — Однако русских не изменить. То есть, тупик.

Райан кивнул.

— Да. Какова вероятность того, что русские пойдут на попятную?

— Если у них не будет на то веских причин — очень маленькая. Ваш президент не попытается их отговорить?

— Даже если бы Рейган и мог бы, он все равно не стал бы этого делать. Только не по такому поводу, приятель.

— Итак, мы имеем дело с двумя силами. Одной движет то, что считается правильным с точки зрения морали, а другой — с точки зрения политической необходимости. То есть, страх бездействия. Как я уже сказал, Джек, это тупик, черт возьми.

— Отец Том в Джорджтаунском университете любил повторять, что войны начинаются людьми напуганными. Они боятся последствий войны, но еще больше боятся того, что, возможно, произойдет, если война не начнется. Чертовски хороший способ управлять миром, — закончил свою мысль вслух Райан, открывая дверь перед Хардингом.

— Полагаю, в качестве убедительного примера можно привести август 1914 года.

— Верно, но тогда хоть все верили в бога. В этом отношении второй тур получился несколько другой. Игроков в нем — по крайней мере, плохих ребят — уже ничто не сдерживало. То же самое можно сейчас сказать в отношении московских «товарищей». Знаешь, нам необходимо устанавливать для себя какие-то пределы, иначе мы сами превратимся в чудовища.

— Объясни это Политбюро, Джек, — с грустной усмешкой предложил Хардинг.

— Да, Саймон, ты прав.

С этими словами Райан направился в туалет, чтобы отлить жидкую часть обеда.

День для всех «игроков» тянулся невыносимо медленно. Эд Фоули ломал голову, что будет дальше. Не было никаких гарантий того, что русский будет продолжать начатое им же самим. Он может в любой момент перетрусить — по правде говоря, его даже нельзя будет в этом винить. За пределами американского посольства измена может привести к очень опасным последствиям. Фоули сегодня также надел зеленый галстук — другой; у него их было всего два — на счастье, потому что дело дошло до такой стадии, когда приходилось уже уповать на везение. Кем бы ни был этот русский парень, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы у него возникло чувство страха.

"Ну же, Иван, иди до конца, и мы встретим тебя с распростертыми объятиями, — думал Фоули, пытаясь послать русскому мысленное внушение. — Ты получишь пожизненный абонемент в «Диснейуорлд», сможешь ходить на все футбольные матчи, какие только пожелаешь. Олег Пеньковский мечтал встретиться с Кеннеди[414], и мы уж как-нибудь устроим тебе встречу с Рейганом. Черт побери, вы с ним даже сможете посмотреть какой-нибудь фильм с его участием в кинозале Белого дома!"

В другом конце города Мери Пат думала о том же самом. Если дело сдвинется еще на шаг, ей тоже доведется сыграть роль в разворачивающейся драме. Если русский действительно работает в русском аналоге «Меркурия» и если он захочет покинуть Родину-мать, им с Эдом придется поломать голову, как это можно будет осуществить. Такие способы есть, и они уже применялись на практике, хотя назвать их «рутиной» нельзя было даже с большой натяжкой. Охрана советской границы была не абсолютной, но достаточно надежной — настолько надежной, что для того, чтобы ее преодолеть, требовалось изрядно попотеть. И хотя Мери Пат уже не раз приходилось выполнять сложные задания, ее все равно уже заранее охватило волнение. Поэтому, пока маленький Эдди наслаждался послеобеденным сном, Мери Пат, убираясь в квартире, мысленно перебирала один вариант за другим. Медленно тащились часы, одна бесконечная секунда за другой.

Пока что Эд Фоули не отправил в Лэнгли никаких сообщений. Еще не пришло время. У негоне было ничего определенного, и не имело смысла волновать Боба Риттера по поводу того, что еще не произошло. Такое уже бывало, и не раз: люди вступали в контакт с ЦРУ, а затем, испугавшись, отступали назад. И бросаться за ними вдогонку не имело смысла. Как правило, оставалось даже неизвестным, кто это был; однако даже если потенциальные перебежчики раскрывали себя, а затем решали пойти на попятную, малейший нажим на них мог привести к тому, что они просто обращались в КГБ. При этом сотрудник ЦРУ оказывался «засвеченным», то есть его ценность для страны становилась равной практически нулю, а неудавшийся предатель ловко прикрывал свою задницу, выставляя себя бдительным и преданным советским гражданином, который выполнил долг перед родиной.

Мало кто знал, что ЦРУ практически никогда не вербует агентов. Нет, эти люди приходят сами — иногда напрямую, иногда очень запутанными путями. Конечно, это сильно увеличивает риск нарваться на «подсадную утку». Особенно хорошо подобного рода вещи получаются у американского ФБР; Второе главное управление КГБ также прибегает к таким уловкам, просто для того, чтобы установить, кто из сотрудников посольства связан с разведкой, что никогда не бывает лишним. Зная, кто есть кто, достаточно просто наблюдать за человеком, следить, где он оставляет тайники, после чего устраивать в этих местах засады и ждать, кто еще сюда пожалует. Таким образом можно было взять предателя, через него выйти на других предателей и, при благоприятном стечении обстоятельств, разоблачить целую шпионскую сеть, чем заслужить маленькую золотую звездочку — или хотя бы красную звезду побольше. И в Америке, и в России контрразведчики делали карьеру на одном таком деле, поэтому, естественно, спецслужбы старались изо всех сил. Второе главное управление было очень многочисленным — предположительно, в нем работала половина личного состава КГБ. И это были умные, опытные, профессионально подготовленные контрразведчики, имевшие в своем распоряжении все ресурсы и обладавшие терпением стервятников, кружащих над аризонской пустыней и вынюхивающих в воздухе запах мертвого кролика, чтобы опуститься на полуобглоданную тушку и насладиться сытной трапезой.

Однако КГБ был опаснее стервятников. Сам стервятник не охотится.

Выходя на улицы Москвы, Эд Фоули никогда не мог быть уверен наверняка, идет ли за ним «хвост». О да, разумеется, иногда он замечал за собой слежку, но это могла быть коварная попытка приставить к нему неловкого — или, наоборот, чрезвычайно опытного контрразведчика — и посмотреть, попытается ли Фоули от него оторваться. Все сотрудники разведки были обучены методам ведения наружного наблюдения и противодействия наблюдению, причем методы эти были одинаковыми у спецслужб всех стран мира и поэтому легко узнаваемыми. Вот почему Фоули никогда не прибегал к ним. Абсолютно никогда. Ни при каких условиях. В этой игре было очень опасно быть умным, потому что никогда нельзя быть достаточно умным. При необходимости можно всегда было воспользоваться другими контрмерами, например, заранее запланированным контактом с агентом при якобы случайном столкновении в толпе. Этот прием, известный всем контрразведчикам мира, тем не менее было очень нелегко засечь — именно в силу его простоты. Неудачи тут случались только тогда, когда агент паниковал и допускал какую-либо ошибку. Агентам приходилось гораздо труднее, чем их связным. У Фоули есть дипломатическая «крыша». Русские могут снять на видеокамеру, как он увешивает «жучками» любимого козла Андропова, и все равно им не удастся ничего с ним сделать. Формально он является дипломатом, и его защищает Венская конвенция — что делает его человеком неуязвимым, даже во время войны, хотя в этом случае все будет не так просто. Впрочем, рассудил Фоули, и в этом случае особых проблем не возникнет. Он просто сгорит в ядерном смерче вместе со всеми, кто находился в Москве, и в загробном мире, отведенном шпионам, ему будет не одиноко.

Фоули прогнал из головы подобные мысли, не имеющие отношения к делу, — какими бы увлекательными они ни были. Все сводилось, в конечном счете, к одному: предпримет ли его друг Иван следующий шаг, или же просто нырнет в кусты, удовлетворенный тем, что одним прохладным московским утром ему удалось заставить сплясать под свою дудку американское посольство? Для этого достаточно лишь перевернуть карты. Что там, «очко» или всего-навсего две восьмерки?

«Вот почему ты посвятил жизнь этому ремеслу, Эд,» — напомнил себе Фоули. Азарт погони. Да, азарта хоть отбавляй, даже если дичь в конце концов скроется в густых зарослях. Но медведя гораздо приятнее освежевать, чем обнюхать.

Почему этот русский решился на такой шаг? Что им движет? Алчность? Идеологические побуждения? Совесть? Честолюбие? Это были четыре классические причины. Одним нужны трехгаллонные банки, наполненные стодолларовыми купюрами. Другие проникаются к политике иностранного государства, которому служат, истовой верой новообращенных. Кому-то не по себе от того, что родина делает нечто такое, чего не может принять их совесть. И, наконец, кто-то просто уверен в том, что лучше всех своих начальников, и выбирает такой способ расквитаться с сукиными сынами.

Как учит история, наибольшую пользу приносят те, кто идет на сотрудничество по идеологическим мотивам. Ради веры люди готовы рисковать жизнью — вот почему религиозные войны были такими кровавыми. Однако Фоули предпочитал тех, для кого главным были деньги. Эти люди всегда остаются рациональными, они идут на риск, сознавая, что в этом случае их будет ждать большее вознаграждение. Перебежчики-эгоцентристы, как правило, очень вспыльчивые и доставляют много хлопот. Месть никогда не бывает хорошим мотивом для чего бы то ни было, и те, кем движет жажда свести счеты, являются людьми неуравновешенными. Совесть мало чем уступает идеологии. По крайней мере, в этом случае у людей есть хоть какие-то принципы. Правда состояла в том, что ЦРУ всегда хорошо платило своим агентам, хотя бы из духа справедливости; к тому же, слухи об этой щедрости также были на пользу. Сознание того, что тебя ждет солидное вознаграждение, нередко является весомым фактором для тех, кто никак не мог принять решение. Какими бы ни были твои мотивы, получать щедрые гонорары всегда приятно. Тем, кто работает за идеологические принципы, также нужно что-то кушать. Как и совестливым. Ну а эгоисты видят в собственном благосостоянии лучший способ отмщения.

«К какой категории относишься ты, Иван? — гадал Фоули. — Что заставляет тебя предать родину?» Русские — беззаветные патриоты своей страны. Стивен Декейтур[415], сказавший: «Это наша родина, хорошая она или плохая», как нельзя лучше выразил и их отношение к своей родине. Однако трагедия России состоит в том, что у нее такие плохие правители. Наверное, Россия — самое невезучее государство на земле. Сначала слишком огромное, чтобы им можно было управлять эффективно; затем оказавшееся в руках беспомощных Романовых; потом, когда даже цари не смогли сдержать жизненную силу народа, ввергнутое в кровавую мясорубку Первой мировой войны, понесшее такие страшные потери, что Владимиру Ильичу Ульянову (Ленину) удалось захватить власть в свои руки и установить политический режим, несший разорение себе самому; после этого израненная страна оказалась в руках Иосифа Сталина, самого кровожадного психопата со времен Калигулы. Подобные катаклизмы не могли не поколебать веру русского народа…

«Определенно, Фоули, твои мысли сегодня словно с цепи сорвались,» — сказал себе московский резидент. Еще полчаса. Он выйдет из здания посольства строго вовремя, сядет в метро, в расстегнутом болтающемся плаще, и будет ждать и смотреть. Но прежде надо будет заглянуть в туалет. В такие минуты мочевой пузырь Фоули возбуждался не меньше, чем его мысли.

На другом конце города Зайцев тоже не торопился. Ему удастся воспользоваться только одним бланком — выкидывать испорченный у всех на виду слишком опасно, на контейнер для уничтожения документов полагаться нельзя, так как его содержимое могут проверить, а о том, чтобы сжигать листок в пепельнице, нечего и думать. Поэтому Олег Иванович составил в уме текст записки, затем заново обдумал каждое слово, потом еще и еще и еще.

На это у него ушло больше часа; после чего у Зайцева едва хватило времени быстро написать записку, так, чтобы это никто не заметил, сложить листок бумаги и спрятать его в пачку сигарет.

Маленький Эдди вставил в видеомагнитофон кассету со своими любимыми мультфильмами «Роботы-мутанты». Устроившись на полу в гостиной, малыш уставился на экран телевизора, поглощенный происходящим. Мери Пат рассеянно следила за ним, и вдруг ее осенило:

«Вот кто я такая. Я трансформируюсь из легкомысленной блондинки в агента ЦРУ. И это получается у меня без запинки, на одном дыхании.» Эта мысль привела ее в восторг. Она поразит советского медведя язвой, будем надеяться, кровоточащей, которую нельзя будет залечить молоком и таблетками. «Еще через сорок минут Эд выяснит, действительно ли его новый русский друг собирается продолжать игру, и если это так, работать с ним придется мне. Я возьму его за руку, поведу за собой, вычерпаю из него всю информацию и переправлю ее в Лэнгли.»

Но что сможет дать этот русский? Что-нибудь сочное и вкусненькое? Он и вправду работает в центре связи, или же у него просто есть доступ к бланкам сообщений? Вероятно, в центральном управлении такого добра навалом… впрочем, все зависит от режимных мер. А они должны быть очень строгими. Лишь самым надежным можно доверить разруливать поток сообщений, проходящих через центральное управление КГБ…

Это и есть червяк, извивающийся на крючке, подумала Мери Пат, глядя на то, как на экране дизельный трактор превращается в двуногого робота. Надо будет на Рождество купить маленькому Эдди трансформируемую игрушку. Интересно, сможет ли он разобраться с ней без посторонней помощи?

Пора. Эд собирался выйти из здания посольства вовремя, что будет на руку его «хвосту», если таковой окажется. В этом случае сотрудник Второго главного управления обязательно обратит внимание на зеленый галстук и придет к выводу, что в этом нет ничего необычного — и вчерашний зеленый галстук вовсе не был каким-либо сигналом агенту, с которым работал Фоули. «Даже КГБ не может подозревать всех сотрудников посольства в том, что они шпионы,» — напомнил себе Фоули. Несмотря на эпидемию мании преследования, охватившую весь Советский Союз, правила игры были известны даже здесь, и знакомый Эда из «Нью-Йорк таймс», вероятно, уже растрезвонил всем своим русским друзьям, что новый пресс-атташе посольства настолько туп, что не смог даже работать хроникером в «Большом яблоке»[416], где описывать работу полиции не сложнее, чем смотреть телевизор в выходные. Лучшее из возможных прикрытие для шпиона — казаться слишком глупым, и самый подходящий человек для того, чтобы создать Фоули такую репутацию, — это Энтони (ни в коем случае не просто Тони) Принс.

На улице уже веяло холодком приближающейся осени. У Фоули мелькнула мысль, действительно ли русские зимы такие суровые, как о них говорят. Если так, всегда можно будет одеться тепло. Лично Эд, наоборот, терпеть не мог жару, хотя он помнил, как играл на улицах в детскую разновидность бейсбола, а над пожарными гидрантами переливались радугой фонтанчики воды. Но юношеская беззаботность осталась в прошлом. Далеко-далеко позади, подумал московский резидент, спускаясь в метро. Он сверился с часами. Как и прежде, немыслимая точность метро сыграла ему на руку, и Эд сел в тот самый вагон того самого поезда.

«Вот он,» — подумал Зайцев, пробираясь по вагону. Его американский друг делал все в точности так же, как и раньше: читал газету, держась рукой за поручень над головой, в свободном, расстегнутом плаще… и через пару минут Олег Иванович уже стоял рядом с ним.

Периферийное зрение Фоули было обострено до предела. Вот он, нечеткий силуэт, одетый в точности так же, как всегда. «Ну, Иван, давай, показывай, что ты хочешь мне передать… Но только будь осторожен, мой мальчик, очень осторожен,» — мысленно обращался к русскому Эд, сознавая, что подобный способ контакта очень опасен и продолжать так дальше нельзя. Нет, надо будет устроить тайник где-нибудь в удобном месте. Но сначала нужно встретиться, и это, вероятно, можно будет поручить Мери Пат. У нее более подходящая внешность…

Зайцев дождался, когда поезд начнет замедлять ход. Пассажиры стали толкаться, пробираясь к дверям, и он, воспользовавшись суматохой, быстро сунул руку в призывно раскрытый карман и тотчас же вытащил ее. После чего развернулся и отошел от американца — медленно, и не слишком далеко, чтобы это не привлекло внимание: естественное перемещение, обусловленное движением вагона метро.

«Отлично сработано, Иван!» Фоули всеми фибрами души хотелось обернуться и посмотреть русскому в глаза, однако правила категорически запрещали это. Если его «пасут», «хвост» обязательно обратит на это внимание, а работа Эда Фоули заключалась в том, чтобы не привлекать к себе внимания. Поэтому он терпеливо дождался своей станции и на этот раз повернул направо, в противоположную сторону от Ивана. Выйдя на платформу, Фоули поспешил к эскалатору и поднялся в прохладу улицы.

Руку он в карман не опускал. Вместо этого Эд не спеша прогулялся до дома, что было так же естественно, как закат солнца в погожий день, и вошел в лифт, но и тут не полез в карман, потому что в потолке могла быть запросто установлена видеокамера наблюдения.

И только оказавшись у себя в квартире, Фоули достал записку, написанную на бланке центра связи КГБ. На этот раз весь листок бумаги был исписан черными чернилами. Как и прежде, текст был английский. Фоули отметил, что кем бы ни был Иван, он, по крайней мере, человек образованный, а это уже хорошо, так?

— Привет, Эд. — Поцелуй для микрофонов. — Сегодня на работе было что-нибудь интересненькое?

— Обычная ерунда. Что у нас на ужин?

— Рыба, — ответила Мери Пат.

Взглянув на записку в руках мужа, она тотчас же подняла вверх большой палец.

«Отлично!» — подумали оба. У них есть агент. И не кто-нибудь, а сотрудник КГБ. Который сам вызвался работать на них.

Глава шестнадцатая Меховая шапка на зиму

— Что они сделали? — переспросил Джек.

— Прервались на обед посреди операции, пошли в паб и выпили по пинте пива! — с негодованием повторила Кэти.

— Ну и что? Я сам поступил так же.

— Но ты ведь никого не оперировал!

— А у нас дома что тебе было бы за это?

— О, ничего особенного, — ответила Кэти. — Вероятно, я бы навсегда лишилась лицензии заниматься врачебной практикой — после того, как Берни ампутировал бы мне обе руки бензопилой, твою мать!

Джек встрепенулся. Кэти редко позволяла себе такие выражения.

— Правда что ли?

— Я съела на обед бекон, салат и сандвич с томатным соусом — мы, тупые жители колонии, называем его «французской булочкой». И я, кстати, пила «Кока-колу».

— Рад это слышать, доктор Райан.

Джек подошел к жене и поцеловал ее. Кэти, похоже, в этом очень нуждалась.

— Я никогда не слышала ни о чем подобном, — кипя, продолжала та. — О, возможно, в каком-нибудь долбанном захолустье в штате Монтана и делают так, но только не в настоящей клинике!

— Кэти, успокойся. Ты сквернословишь, как портовый грузчик.

— Или как бывший морской пехотинец. — Наконец ей удалось слабо улыбнуться. — Джек, я им ничего не сказала. Я просто не знала, что сказать. Формально эти двое «глазорезов» занимают более высокое положение, чем я, но если бы они проделали что-нибудь подобное у нас, на их карьере можно было бы ставить крест. После этого им бы не разрешили даже оперировать собак!

— С пациентом все в порядке?

— Да, слава богу. Замороженная пункция вернулась к нам холодная, как лед — опухоль доброкачественная, ничего злокачественного. Мы удалили новообразование и наложили швы. Этот каменщик будет совершенно здоров — ему только придется провести в клинике четыре — пять дней, восстанавливая силы после операции. Никаких последствий для зрения, никаких головных болей, хотя эти два костоправа оперировали его, проспиртованные насквозь.

— Малыш, все хорошо, что хорошо кончается, — слабо возразил Райан.

— Джек, так не должно быть.

— В таком случае, доложи о них своему другу Бирду.

— Надо бы. Честное слово, надо бы.

— И что произойдет?

Кэти снова вспыхнула:

— Не знаю!

— Знаешь, это очень некрасиво — отбирать чужой хлеб, — предостерег жену Джек. — Ты можешь прослыть склочницей.

— Джек, в клинике Гопкинса я бы сразу же доложила о подобном вопиющем нарушении правил, и ребятам пришлось бы дорого заплатить за пьянство на рабочем месте. Но здесь — здесь я лишь гость.

— И обычаи здесь другие.

— Ну не настолько же другие, Джек! Это же просто непрофессионально. Подобные действия могут нанести вред здоровью пациента, а эту грань нельзя пересекать ни в коем случае. Видишь ли, когда я работала в клинике Гопкинса и мне на следующий день предстояла операция, я даже не позволяла себе выпить бокал вина за ужином, понимаешь? И это потому, что превыше всего стоит здоровье больного. Ну да, конечно, когда возвращаешься домой с вечеринки и видишь на дороге аварию с пострадавшими, и при этом ты оказываешься единственным, кто может помочь, ты делаешь все, что в твоих силах, а затем отвозишь раненого к врачу, который уже им займется, и, наверное, признаёшься этому врачу, что за ужином пропустил пару рюмок. Я хочу сказать, когда мы проходили практику в ординатуре, нас заставляли работать немыслимо долгие смены только для того, чтобы научиться принимать правильные решения в экстренных обстоятельствах, однако всегда рядом был кто-то, кто мог бы прийти на помощь в крайнем случае. И, кроме того, никто не должен был работать за гранью возможностей; если кому-то становилось совсем невмоготу, надо было честно предупредить об этом. Понимаешь? Со мной однажды случилось такое, когда я проходила практику в педиатрическом отделении. Малыш вдруг перестал дышать, но у меня была хорошая медсестра, мы тотчас же вызвали старшего врача, твою мать, и все обошлось благополучно, слава богу. Но, Джек, умышленно создавать ситуацию, при которой эффективность действий врача снижается, нельзя. Нельзя создавать дополнительные трудности, чтобы потом их преодолевать. Если проблемы возникают, необходимо их решать, но по собственной воле прыгать в бурлящий котел не надо, понятно?

— Ну хорошо, Кэти, так что же ты все-таки собираешься делать?

— Не знаю. Дома я пошла бы прямо к Берни, но я не дома…

— И ты спрашиваешь моего совета?

Ее голубые глаза пытливо всмотрелись в лицо мужа.

— Да. Что ты думаешь по этому поводу?

Джек понимал, что его собственное мнение не имеет никакого значения. На самом деле от него требовалось лишь то, чтобы он помог Кэти самостоятельно принять решение.

— Если ты спустишь все на тормозах, как ты будешь чувствовать себя на следующей неделе?

— Ужасно, Джек. Я увидела такое…

— Кэти, — остановил ее Райан, стискивая в объятиях, — я тебе не нужен. Поступай так, как подсказывает тебе совесть. В противном случае она тебя замучит. Совершив правое дело, никогда не жалеешь об этом, какими бы ни были последствия. Правое дело потому и называется правым, моя дорогая леди.

— Они меня так тоже называли. Мне очень неловко…

— Понимаю, малыш. И на работе меня нет-нет да и назовут сэром Джоном. Придется немного потерпеть. Пойми, ничего обидного в этом нет.

— И еще, знаешь, к врачам здесь обращаются «мистер Джонс» или «миссис Джонс», а не «доктор Джонс». Черт побери, почему это так?

— Таков здешний обычай. Это восходит к Королевскому военно-морскому флоту восемнадцатого столетия. В те времена судовым врачом, как правило, был молоденький лейтенантик, а на флоте было принято обращаться к лейтенанту не по званию, а просто «мистер». Ну а потом это каким-то образом перекочевало и в обычную жизнь.

— Откуда тебе это известно? — изумленно спросила Кэти.

— Кэти, ты доктор медицины. А я — доктор исторических наук, не забыла? Я знаю многое — например, могу наложить повязку на порез, после того неприятного случая, который начался с отравления мертиолатом. Но дальше этого мои познания в медицине не простираются. Конечно, в школе ЦРУ меня обучили основам первой помощи, но пулевое ранение я в ближайшее время лечить не собираюсь. Это я предоставлю тебе. Ты знаешь, как это делается?

— Я же штопала тебя прошлой зимой, — напомнила Кэти.

— А я тебя отблагодарил за это? — спросил Райан. Он крепко поцеловал жену. — Спасибо, малыш.

— Я должна рассказать о случившемся профессору Бирду.

— Дорогая, если сомневаешься, поступай так, как считаешь правильным.

Вот для чего нам нужна совесть — для того, чтобы напоминать, что хорошо, а что плохо.

— После этого ко мне вряд ли воспылают любовью.

— И что с того? Кэти, ты должна нравиться себе самой. И больше никому. Ну, еще мне, конечно, — добавил Джек.

— А я тебе нравлюсь?

Очень обворожительная улыбка:

— Леди Райан, я боготворю даже ваши грязные кальсоны.

И только после этого Кэти, наконец, успокоилась.

— Что ж, благодарю вас, сэр Джон.

— Позволь мне подняться наверх и переодеться. — Джек остановился в дверях. — Мне к ужину опоясаться торжественным мечом?

— Нет, можешь обычным. — Теперь она уже и улыбалась. — Итак, а у тебя на работе что было?

— Мы все больше узнаём, как много мы еще не знаем.

— Ты хочешь сказать, вы собираете новую информацию?

— Нет, мы выясняем, как же много нам неизвестно из того, что мы должны были бы знать. И этому конца-края нет.

— Не переживай. То же самое можно сказать и про мою работу.

Вдруг Джек подумал, что сходство обеих профессий заключается в том, что в случае ошибки могут погибнуть люди. И в этом не было ничего смешного.

Райан вернулся на кухню. Кэти уже была занята тем, что кормила маленького Джека. Салли смотрела телевизор, который великолепно успокаивал детей, — на этот раз какую-то английскую передачу вместо видеокассеты с мультиками про Койота-бродягу. Почему профессор офтальмологии упрямо готовила ужин сама, как жена простого водителя грузовика, не переставало поражать ее мужа, однако он не возражал — у Кэти это получалось очень неплохо. Интересно, ее учили стряпне в пансионе в Беннингтоне? Усевшись на табурет, Райан налил себе бокал вина.

— Надеюсь, против этого профессор не будет возражать.

— На завтра у тебя не намечено никаких операций?

— Никаких, леди Райан.

— В таком случае, я не возражаю.

Она подняла малыша вертикально, и тот отрыгнул воздух с большим воодушевлением.

— Черт побери, Джек-младший, твой папаша восхищен.

— Да. — Взяв хлопчатобумажную салфетку, Кэти вытерла малышу рот. — Ну, как насчет добавки?

Джон Патрик Райан младший не стал отказываться от такого предложения.

— И что вам неизвестно? — несколько успокоившись, спросила Кэти. — Вас по-прежнему интересует, если у этого типа жена?

— На этом фронте пока что никаких новостей, — признался Джек. — Нас беспокоит, что русские могут что-то предпринять.

— Ты не можешь уточнить, что именно? — спросила Кэти.

— Не могу, — подтвердил Райан. — Русские, как говорит мой друг Саймон Хардинг, очень странные ребята.

— Ну, англичане тоже любят выпить[417], — заметила Кэти.

— Боже милосердный, оказывается, я женился на Кэрри Нейшн[418].

Джек пригубил вино. Это было «Пино гриджио», превосходное белое итальянское вино, которое он покупал в местном магазине.

— Только когда я беру в руки скальпель, чтобы кого-нибудь резать.

Кэти любила говорить о своей профессии в таких выражениях, так как знала, что ее мужа при этом всегда пробивает холодная дрожь.

Джек поднял бокал.

— Хочешь присоединиться?

— Когда закончу кормить. — Кэти помолчала. — Ничего такого, о чем тебе можно говорить?

— Извини, малыш. Порядок есть порядок.

— И ты его никогда не нарушаешь?

— Знаешь, это может стать дурной привычкой. Лучше не начинать.

— А как же быть с русским, который вдруг захочет сотрудничать с нами?

— Это совсем другое дело. В этом случае он будет работать на силы всемирной истины и красоты. Мы, — Райан сделал ударение на этом местоимении, — хорошие.

— А что думают по этому поводу русские?

— Они считают хорошими себя. Однако хорошим считал себя и один тип по имени Адольф, — напомнил Райан. — Которому очень не понравился бы твой Берни.

— Но Адольф давно умер.

— К сожалению, это же самое нельзя сказать про всех его последователей. Поверь мне, малыш.

— Джек, тебя что-то гложет. Я это вижу. И ты не можешь поделиться со мной?

— Да, гложет. И нет, не могу.

— Хорошо, — кивнула Кэти.

Разведывательная информация нисколько не интересовала ее, помимо абстрактного желания знать о том, что происходит в мире. Однако Кэти, как медика, интересовало многое, на что она не могла получить ответ, — например, как лечить раковые заболевания. Поэтому ей пришлось, скрепя сердце, принимать это как должное. Однако в медицине нет места для секретов. Если ученый-медик делает какое-то открытие, которое облегчает жизнь больным, он публикует о нем статью в своем любимом медицинском журнале, чтобы об этом тотчас же узнал весь мир. Можно не сомневаться, что ЦРУ поступает так крайне редко, и Кэти это в какой-то степени задевало. Ладно, это еще один фактор, с которым приходится мириться.

— Ладно. Предположим, вы выясните что-нибудь важное, и что дальше?

— Мы передадим эту информацию наверх. Здесь она попадет к сэру Бейзилу, а я свяжусь с адмиралом Гриром. Как правило, по закрытой телефонной линии.

— Такой, как та, что установлена наверху?

— Да. Потом мы передадим ее по закрытому факсу, а если это окажется что-то действительно очень важное, что нельзя доверить шифровальной аппаратуре, тогда через дипломатического курьера при посольстве.

— И как часто такое происходит?

— Ни разу с тех пор, как я попал сюда, однако решения принимаю не я. Какого черта, дипломатическая почта пересылается на место через восемь или девять часов. Гораздо быстрее, чем это было раньше.

— А я полагала, этот мудреный телефон, что у тебя наверху, невозможно прослушать.

— Ну, ты тоже определенные вещи делаешь практически идеально, и все же лишняя осторожность никогда не помешает, так? То же самое можно сказать и про нашу работу.

— И что это может быть? Разумеется, чисто гипотетически?

Кэти улыбнулась, радуясь своей хитрости.

— Крошка, ты определенно умеешь выражать свои мысли. Скажем так: если нам попадет какой-нибудь материал относительно… ну, например, русского ядерного арсенала, добытый агентом, проникшим в самое сердце этой чертовщины, и это будет очень хороший материал, однако в случае утечки жизнь агента окажется под угрозой. Вот в этом случае мы воспользуемся запечатанным мешком. Главное в нашей игре — беречь источники информации.

— Потому что если ваш агент будет раскрыт…

— Он умрет, и может быть, очень страшной смертью. Говорят, что однажды русские засунули одного перебежчика в печь крематория, а затем зажгли газ, — и все это было снято на кинопленку, pour encourager les autres[419], как выразился Вольтер.

— В наше время подобные вещи невозможны! — тотчас же возразила Кэти.

— В Лэнгли есть один человек, который утверждает, что лично видел этот фильм. Его фамилия Попов, он бывший офицер ГРУ, работающий на нас. Он говорит, что советское руководство очень рассердилось на того предателя.

— Ты это серьезно? — настаивала Кэти.

— Серьезно, как сердечный приступ. Предположительно этот фильм показывали слушателям академии ГРУ в качестве предостережения не переступать черту — на мой взгляд, это не лучший психологический прием, но, как я уже говорил, мне приходилось встречаться с человеком, утверждающим, что он видел этот фильм. Так или иначе, это одна из причин, по которым мы делаем все, чтобы беречь наши источники.

— Поверить в это трудно.

— О, вот как? Ты хочешь сказать, это так же невероятно, как хирург, прерывающий операцию ради обеда и пинты пива?

— Ну… в общем, да.

— Малыш, мы живем в несовершенном мире.

Райан решил остановиться на этом. У Кэти будут впереди целые выходные, чтобы обдумать свое дальнейшее поведение, а ему надо садиться за книгу о Холси.

А в Москве мелькали пальцы.

Как [т]ы сообщишь в Лэн[гли]? — спросила Мери Пат.

Не знаю, — ответил Эд.

Курьером, — предложила она. — Это может быть очень важно.

Эд кивнул.

Рит[тер] будет в восторге.

Это точно, — согласилась Мери Пат. — Хочешь, я возьму встречу на себя?

Твой русский язык безупречен, — подумав, ответил ее муж.

Теперь кивнула она. Эд знал, что Мери Пат говорит на изящном литературном русском языке, которым в Советском Союзе пользуются только люди образованные. Обычный советский гражданин верил с трудом, что иностранец может так свободно владеть русским. Разговаривая с прохожими на улице или общаясь в магазине с продавцом, Мери Пат тщательно следила за тем, чтобы не выдать это умение, вместо этого умышленно спотыкаясь на сложных фразах. В противном случае на нее обязательно обратили бы внимание, поэтому подчеркнуто неправильная речь была такой же неотъемлемой составляющей ее «крыши», как светлые волосы и американская манерность. Новый агент обязательно обратит на нее внимание.

Когда? — спросила Мери Пат.

Иван сказал завт[ра]. [Т]ы готова? — ответил Эд.

Потрепав мужа по бедру, молодая женщина игриво улыбнулась, что переводилось как: «А то как же!»

Фоули любил свою жену так сильно, как только мужчина может любить женщину, и частью этого чувства было уважение к той страсти, с какой Мери Пат относилась к игре, которую вели они оба. Лучшей жены ему не смогло бы подобрать никакое брачное агентство. Сегодня вечером они обязательно сольются в объятиях любви. Возможно, правило «никакого секса перед боем» и применимо по отношению к боксу, однако Мери Пат придерживалась как раз обратного мнения, и если микрофоны в стенах и заметят что-нибудь, ну и хрен с ними, подумал московский резидент, отвечая на улыбку жены.

— Боб, когда вы улетаете? — спросил зама по опер-работе адмирал Грир.

— В воскресенье. Прямым рейсом Эй-эн-эй на Токио, а оттуда в Сеул.

— Уж лучше вы, чем я, — заметил зам по РА-работе. — Я терпеть не могу длинные перелеты.

— Ну, главное — это постараться проспать хотя бы половину времени в воздухе, — у самого Риттера это получалось без труда.

У него было намечено совещание с руководством корейского ЦРУ, на котором предстояло обсудить проблемы Северной Кореи и Китая, волновавшие как зама по опер-работе, так и Сеул.

— К тому же, в моей лавочке сейчас никаких важных дел не запланировано, — добавил Риттер.

— Ловко вы придумали — улизнуть из Вашингтона, когда президент каждый день теребит меня по поводу папы римского, — высказал вслух свои мысли судья Мур.

— Ну, Артур, если вам от этого станет легче, знайте, что мне очень неудобно, — хитро усмехнулся Риттер. — В мое отсутствие делами займется Майк Босток.

Директор ЦРУ и его зам по РА-работе хорошо знали и любили Бостока, в прошлом талантливого оперативного работника, признанного специалиста по Советскому Союзу и Восточной Европе. Однако, к сожалению, в нем было слишком многое от лихого ковбоя, чтобы ему можно было доверять появляться на Капитолийском холме. Ковбоям отводились другие роли — как, например, Мери Пат Фоули.

— О последнем заседании Политбюро по-прежнему никакой информации?

— Пока что ничего нет, Артур. Быть может, на нем обсуждались какие-нибудь текущие вопросы. Знаете, советские лидеры занимаются не только тем, что планируют новую ядерную войну.

— Согласен, — усмехнулся Грир. — Они обвиняют в этом нас. Господи, они все поголовно страдают манией преследования!

— Помните, что сказал Генри: «Даже у параноиков есть враги.» И именно это и является нашей работой, — напомнил Риттер.

— Роберт, вам по-прежнему не дает покоя ваша операция «Маска красной смерти»? — спросил судья Мур.

— Пока что у меня еще нет ничего определенного. Я пробовал обсудить свои мысли с нашими людьми и — черт побери, Артур, представляете, я прошу их не замыкаться в рамках, и что они делают? Строят себе новые, более прочные рамки!

— Не надо забывать, что у нас здесь мало людей предприимчивых, инициативных. Как-никак, это правительственное учреждение. Наши сотрудники работают на твердом окладе. А это никак не способствует творческому мышлению. От нас с вами зависит, чтобы изменить подобное положение дел, — заметил судья Мур. — Какие будут предложения?

— У нас есть люди из реального мира — к сожалению, очень немного, — сказал адмирал Грир. — Черт возьми, один из них работает в моей команде — он не умеет мыслить в рамках.

— Вы имеете в виду Райана? — спросил Риттер.

— В частности, его, — кивнув, подтвердил Джим Грир.

— Для нас он посторонний, — тотчас же заметил зам по опер-работе.

— Боб, вы хотите курочку съесть и косточкой не подавиться, — парировал зам по РА-работе. — Или человек рассуждает, как один из наших бюрократов, или он способен мыслить созидательно. Райану знакомы правила игры, он служил в морской пехоте и способен при необходимости думать на бегу, и скоро из него получится блестящий аналитик. — Грир помолчал. — Он один из лучших молодых сотрудников из всех тех, кого я встречал за последние несколько лет, и я никак не могу понять, Роберт, почему вы на него взъелись.

— Райан пришелся по душе и сэру Бейзилу, — вставил Мур, — а директора британской Службы внешней разведки провести очень непросто.

— Мне бы хотелось при следующей встрече с Джеком обсудить с ним «Маску красной смерти».

— Вот как? — спросил Мур. — Это выходит за рамки должностных обязанностей Райана.

— Артур, он разбирается в экономике лучше всех у меня в разведывательно-аналитическом отделе. Я не направил его в отделение экономики только потому, что Джек слишком умен, чтобы ограничивать его таким образом. Боб, если вы собираетесь подорвать Советский Союз, не развязывая войну, единственный способ сделать это состоит в том, чтобы разрушить советскую экономику. Райан заработал кучу денег, потому что он в этом разбирается. Уверяю вас, Джек умеет отделять зерна от плевел. Быть может, ему удастся придумать способ сжечь это поле. В любом случае, кому от этого будет хуже? Ваш проект пока что чисто теоретический, не так ли?

— Ну? — вопросительно посмотрел на Риттера директор ЦРУ.

В конце концов, адмирал Грир был прав.

— О, ну ладно, черт с вами, — уступил зам по опер-работе. — Главное, чтобы ваш умник ни о чем не проговорился «Вашингтон пост». Ни в коем случае нельзя допустить широкой огласки этого плана. Конгресс и средства массовой информации не оставят от него камня на камне.

— Чтобы Джек о чем-либо проговорился прессе? — переспросил Грир. — Это невозможно. Он не из тех, кто стремится завоевать чье бы то ни было расположение, в том числе, и расположение своего начальства. На мой взгляд, если и можно кому-то доверять, то Джеку Райану. У всего русского КГБ не хватит твердой валюты, чтобы его перекупить. Такое я не могу сказать даже про себя самого, — пошутил он.

— Я запомню ваши слова, Джеймс, — заверил его Риттер, едва заметно изогнув губы в тонкой усмешке.

Подобные шутки, как правило, не покидали пределы седьмого этажа штаб-квартиры в Лэнгли.

Крупные универсальные магазины чем-то похожи друг на друга, о какой бы стране мира ни шла речь, и в этом смысле ГУМ, наверное, являлся московским аналогом нью-йоркского «Мейси». «Теоретически,» — подумал Эд Фоули, входя в огромный магазин через главный вход. Подобно тому, как Советский Союз теоретически представлял собой добровольный союз независимых республик и Россия теоретически обладала конституцией, которая стояла превыше воли Коммунистической партии Советского Союза. «Ну да, с таким же успехом можно верить в Санта-Клауса,» — подумал Фоули, оглядываясь по сторонам.

Они с женой поднялись на эскалаторе на второй этаж — эскалатор был допотопным, с деревянными ступеньками, в то время как на Западе им на смену уже давно пришли стальные. Секция меховых товаров находилась справа, в самом конце ряда, и, на беглый взгляд, выбор в ней был далеко не бедным.

Что гораздо важнее, Иван был здесь, одетый в точности так же, как и вчера в метро. «Быть может, это его лучший костюм?» — подумал Фоули. Если это так, ему действительно нужно как можно скорее драпать на Запад.

Если не считать качества товаров, которое было ниже чем посредственным, ГУМ представлял из себя обычный универсальный магазин, хотя отдельные секции, по сути дела, являлись независимыми магазинчиками. Но Иван оказался неглуп. Он назначил встречу в одной из тех немногих секций, где товары были высококачественные. Тысячелетиями на Россию зимой обрушиваются сильные морозы. Здесь даже слоны вынуждены были обзавестись густым шерстяным покровом; а поскольку двадцать пять процентов человеческой крови поступает в головной мозг, людям зимой никак не обойтись без теплых шапок. Зимняя меховая шапка представляет собой приблизительно цилиндрический головной убор, не имеющий определенной формы, который, однако выполняет свою главную задачу: защищает мозг от переохлаждения. Самые хорошие шапки изготавливаются из меха ондатры, мускусной крысы, — соболь и горностай можно встретить только в самых дорогих магазинах, да и то из этого меха делаются лишь женские шапки, которые могут позволить себе лишь самые состоятельные советские женщины, жены и любовницы партийных руководителей. Однако благородная ондатра, живущий в заболоченных водоемах зверек, обладающий резким запахом — ну, выделанную шкурку каким-то образом удавалось избавить от зловония, иначе обладателя шапки принимали бы за гниющие водоросли, оставленные на морском берегу отступившим отливом, — имеет очень хорошую шерсть, волосы или мех, являющуюся отличным теплоизоляционным материалом. Итак, крыса, но только с прописной буквы К. Впрочем, это ведь не главное, так?

Эд и Мери Пат переговаривались друг с другом взглядами, хотя скорость подобного способа общения оставляла желать лучшего. Правда, надо отдать русскому должное, он правильно выбрал время. Зимние головные уборы только что достали со складов, а поскольку на дворе стояла лишь ранняя осень, покупатели еще не спешили обзавестись новой теплой шапкой на зиму. В секции находился всего один мужчина в коричневом костюме, и Мери Пат направилась к нему, предварительно отослав мужа, как будто она решила сделать ему сюрприз.

Мужчина также выбирал меховые шапки. «Кем бы он ни был, это не провокатор,» — решила Мери Пат.

— Прошу прощения, — сказала она по-русски.

— Да? — обернулся мужчина.

Мери Пат внимательно присмотрелась к нему: лет тридцати с небольшим, однако на вид старше, поскольку жизнь в России старила людей быстро, быстрее даже, чем жизнь в Нью-Йорке. Шатен, карие глаза — умные, проницательные. Это очень хорошо.

— Я выбираю меховую шапку для мужа, как вы и предложили, — добавила она на безукоризненном русском языке, — в метро.

Мери Пат сразу же поняла, что русский не ожидал встретить женщину, к тому же молодую. Недоуменно заморгав, он уставился на нее, пытаясь сопоставить безупречный русский язык с тем, что говорившая должна была быть американкой.

— В метро?

— Совершенно верно. Мой муж решил, будет гораздо лучше, если вместо него с вами встречусь я. Итак… — Взяв одну из шапок, Мери Пат погладила мех и повернулась к своему случайному знакомому, словно спрашивая его мнение. — Итак, что вы от нас хотите?

— Что вы имеете в виду? — выпалил русский.

— Вы установили контакт с американским гражданином и попросили его о встрече. Вы хотите помочь мне выбрать шапку для мужа? — тихо спросила она.

— Вы из ЦРУ? — спросил русский, беря себя в руки.

— Мы с мужем работаем на правительство Соединенных Штатов Америки, — подтвердила Мери Пат. — А вы работаете в КГБ.

— Да, — ответил русский. — В центре связи, в центральном управлении.

— Вот как?

Повернувшись к полке, Мери Пат взяла другую шапку. «Тысяча чертей!» — подумала она. Впрочем, действительно ли русский говорит правду, или ему просто хочется заполучить бесплатный билет до Нью-Йорка?

— Да? И почему я должна вам верить?

— Раз я сказал, что это так, значит, это действительно так, — ответил русский, удивленный и возмущенный тем, что его слова поставлены под сомнение. Неужели эта блондиночка полагает, что он рискует своей жизнью шутки ради? — Почему вы согласились встретиться со мной?

— Бланки, на которых были написаны ваши записки, действительно привлекли мое внимание, — сказала Мери Пат, откладывая очередную шапку с таким видом, будто та ее не устроила — оказалась слишком темной.

— Мадам, я работаю в Восьмом главном управлении.

— В каком отделе?

— В центре связи. Я не имею никакого отношения к проблемам закрытия информации. Я связист. Я передаю исходящие сообщения нашим резидентам за рубежом, а затем, когда приходят их ответы, я пересылаю их соответствующим адресатам. Как следствие, я знаком с большим количеством информации, которая через меня проходит. Вас это устраивает?

По крайней мере, он неплохо играл свою роль, предлагая Мери Пат шапку, покачивая головой, указывая на другую, с более светлым, бледно-желтым мехом.

— Возможно. Что вы от нас хотите?

— Я обладаю информацией, которая имеет большую важность — очень большую важность. В обмен на эту информацию я прошу обеспечить переправку на Запад меня, моей жены и дочери.

— Сколько лет вашей дочери?

— Три года семь месяцев. Вы можете обеспечить то, что я прошу?

Этот вопрос впрыснул в кровеносную систему Мери Пат целую пинту адреналина. Ей предстоит немедленно, прямо на месте принять ответственное решение, которое сосредоточит все силы ЦРУ на одном этом деле. Вытащить троих человек из Советского Союза — это не прогуляться на пикник.

«Но этот парень работает в русском „Меркурии“,» — вдруг дошло до Мери Пат. Он знает столько всего, сколько не сможет добыть и целая сотня обычных агентов. ЭтотИван является хранителем русской сокровищницы, более ценной, чем печенка Брежнева, и, следовательно…

— Да, мы сможем вытащить отсюда вас и вашу семью. Как быстро?

— Информация, которой я располагаю, очень срочная. Так что как только вы сможете. Эту информацию я не раскрою вам до тех пор, пока не окажусь на Западе, но уверяю, она обладает чрезвычайной важностью — достаточной для того, чтобы заставить меня действовать.

«Иван, не перегибай палку,» — строго подумала Мери Пат. Агент, движимый честолюбием, может наговорить, что в его распоряжении имеются пусковые коды советских ракетных войск стратегического назначения, хотя на самом деле это окажется лишь бабушкин рецепт борща; в этом случае переправка его за границу станет бесполезной тратой ресурсов, которые необходимо расходовать крайне бережливо. Все это Мери Пат прекрасно понимала. Но на другой чаше весом лежали глаза русского. Заглянув ему в душу, она пришла к выводу, что кем бы он ни являлся, эпитет «лжец» к нему никак не подходит.

— Да, в случае необходимости мы сможем устроить все достаточно быстро. Нам нужно будет обсудить место и способ. Здесь разговаривать дольше нельзя. Предлагаю договориться о новой встрече, чтобы обсудить подробности.

— С этим не будет никаких трудностей, — ответил Зайцев, назначая место на следующее утро.

«А ты, похоже, и впрямь торопишься.»

— Как вас называть? — перед тем, как расстаться, спросила Мери Пат.

— Олег Иванович, — не задумываясь, ответил русский и лишь потом поймал себя на том, что сказал правду там, где ему, вероятно, следовало бы покривить душой.

— Очень приятно. А меня зовут Мария, — ответила Мери Пат. — Итак, какую шапку вы посоветуете выбрать?

— Для вашего мужа? Разумеется, вот эту, — ответил Зайцев, протягивая грязно-белую.

— Что ж, ее я и куплю. Спасибо, товарищ.

Покрутив шапку в руках, Мери Пат взглянула на ценник: сто восемьдесят рублей, больше месячной зарплаты московского рабочего. Для того, чтобы осуществить покупку, молодая женщина передала шапку продавщице, а сама направилась к кассе, где расплатилась наличными — кредитных карточек в Советском Союзе еще не знали — и получила чек, который отдала продавщице, и та, наконец, вручила ей упакованную покупку.

Значит, это действительно так — русские работают еще менее эффективно, чем американское правительство. Просто поразительно, как такое может быть. «Однако приходится верить тому, что находится перед глазами,» — подумала Мери Пат и, зажав сверток из коричневой оберточной бумаги, поспешила к своему мужу. Отыскав Эда, она быстро вывела его на улицу.

— Ну, что ты мне купила?

— Уверена, тебе это понравится, — заверила мужа Мери Пат, протягивая пакет.

Эд прочитал ответ в ее искрящихся радостью глазах. Молодая женщина взглянула на часы. В Вашингтоне сейчас три часа ночи, так что звонить еще слишком рано. Эта информация не для ночной смены, даже если речь идет о проверенных ребятах из «Меркурия». Понимание этого далось Мери Пат дорогой ценой. Нет, это сообщение будет написано, зашифровано и отправлено дипломатической почтой. И после этого останется только получить одобрение от Лэнгли.

Только вчера машину Фоули тщательно проверили посольские механики — такую операцию регулярно проделывали все сотрудники посольства, поэтому никто не заподозрит в Эде и Мери Пат шпионов. За ночь «маячки» на дверях и капоте никто не тронул. «Мерседес-280» обладал достаточно совершенной системой сигнализации. Поэтому Эд Фоули просто включил магнитолу погромче. Кассета с «Би джиз» заглушит сигналы любого «жучка». Мери Пат, сидевшая рядом с мужем, принялась пританцовывать в такт музыке, как и подобает пустоголовой блондинке из Калифорнии.

— Наш друг хочет прокатиться, — сказала она так, что Эд с трудом ее услышал. — Он сам, его жена и дочь, трех с половиной лет.

— Когда? — захотелось узнать Эду.

— Скоро.

— Как скоро?

— Зависит от нас.

— Это серьезно? — спросил Эд, подразумевая: «Стoит ли тратить на него время?»

— Думаю, да.

Стопроцентной уверенности не может быть никогда, но Мери Пат великолепно разбирается в людях, и с такими картами Эд был готов рискнуть. Он кивнул:

— Хорошо.

— «Хвост» есть? — спросила Мери Пат.

Фоули разделил взгляд поровну между улицей впереди и зеркалами. Если за «Мерседесом» кто-то и следил, то разве что человек-невидимка.

— Нет.

— Хорошо. — Мери Пат чуть убавила громкость музыки. — Знаешь, Эд, «Би джиз» мне тоже нравится, но надо все-таки поберечь уши.

— Как скажешь, дорогая. Сегодня вечером мне надо будет вернуться на работу.

— Зачем? — произнесла молодая женщина тем полурассерженным голосом, который слишком хорошо известен всем мужьям в мире.

— Ну, со вчерашнего дня остались кое-какие бумаги…

— И ты хочешь узнать результаты бейсбольных матчей, — фыркнула Мери Пат. — Эд, ну почему мы не можем установить спутниковое телевидение в квартире?

— Я уже работаю в нужном направлении, но русские сопротивляются. Они опасаются, это окажется какая-то шпионская штуковина, — недовольным тоном добавил он.

— Точно, — заметила Мери Пат. — Ладно, я хоть отдохну от тебя.

На всякий случай, если в КГБ вдруг нашелся очень умный специалист по прослушиванию, который прошлой ночью наведался на автостоянку. Вероятно, ФБР и смогло бы провернуть что-нибудь подобное, однако Мери Пат сомневалась, что русским это по силам — радиоприемники у них слишком громоздкие. И все же нельзя исключать и эту возможность. Да, они тоже начинают заболевать манией преследования, но вот только в достаточной ли степени?

Кэти вывела Салли и маленького Джека на улицу. Всего в полутора кварталах от их дома, за Фристоу-уэй находился парк, где были качели, которые очень нравились девочке, и лужайка, где привольно ползал малыш, пытаясь есть траву. Маленький Джек лишь совсем недавно научился пользоваться своими руками, неуклюже, неловко, но все, что оказывалось в крошечных кулачках, тотчас же отправлялось в рот — обстоятельство, известное всем родителям в мире. И, к тому же, прогулка в парке предоставляла возможность детям погреться на солнце — зимние ночи в Англии будут длинные и темные. А дома хоть на время станет тихо, и Джек сможет поработать над своей книгой об адмирале Холси.

Райан уже позаимствовал у Кэти один из ее справочников, «Руководство практикующего врача», чтобы почитать об опоясывающем лишае, кожном заболевании, которое донимало военно-морского авиатора в самые неподходящие моменты. Прочитав раздел, посвященный этой болезни, — как выяснилось, имеющей много общего с ветряной оспой, — Джек пришел к выводу, что Холси, к тому времени уже человек в годах, вынужден был терпеть мучения, сопоставимые с пытками средневековой инквизиции. И даже более невыносимые, раз любимое авианосное соединение адмирала в составе тяжелых авианосцев «Энтерпрайз» и «Йорктаун» вынуждено было выйти в море без него. Однако он воспринял это, как настоящий мужчина — только так и воспринимал любые жизненные невзгоды Уильям Фредерик Холси-младший — и попросил своего друга Раймонда Спрюэнса взять командование на себя. Других двух людей, так не похожих друг на друга, трудно было бы найти. Холси — сквернослов, любитель выпить, заядлый курильщик, в прошлом футболист. И Спрюэнс, не переносивший даже запах табачного дыма, не пивший ничего крепче чая, вежливый интеллигент, никогда и ни на кого не повышавший голос. Однако они еще перед войной стали близкими друзьями, а затем попеременно командовали Тихоокеанским флотом, переименовывая его из Третьего флота в Пятый и обратно вместе со сменой командования. «Это обстоятельство, — подумал Райан, — является красноречивым свидетельством того, что Холси тоже был интеллигентом, а не тем буйным драчуном, каким его выставляла современная ему пресса.» Интеллигент Спрюэнс ни за что не сошелся бы близко с необузданным грубияном. Однако свиты адмиралов враждовали между собой, словно мартовские коты из-за кошечки, — вероятно, это напоминало что-то вроде военного эквивалента спора «а мой папа побьет твоего папу», которым увлекаются дети в возрасте лет семи, и ничуть не более достойного в интеллектуальном плане.

В распоряжении Райана имелись собственные слова Холси по поводу терзавшей его болезни, хотя они, вероятно, были немного причесаны редактором и соавтором, поскольку Билл Холси обычно выражался как боцман, принявший на грудь несколько стаканчиков рома, — вероятно, именно почему его и любили так журналисты. Отправляясь брать интервью у адмирала, можно было не сомневаться: читатель будет в восторге.

Примечания и первоисточники Джек навалил грудой рядом с компьютером «Эппл-IIе». В качестве текстового редактора он установил программу «Ворд-стар». Работать с компьютером было достаточно сложно, но во много раз лучше, чем с проклятой пишущей машинкой. Джек уже давно ломал голову, в какое издательство надо будет отнести готовую книгу.

Издательство военно-морской академии, в котором Райан опубликовал свою предыдущую книгу, уже предложило продолжить сотрудничество, однако Джека не покидали сомнения, а не пора ли переключиться на что-нибудь более серьезное. Но ведь сначала надо закончить эту треклятую книгу, ведь так? А значит, пора снова погружаться в сложный внутренний мир адмирала Холси.

Однако сегодня Райан не спешил окунаться в работу. Что было непохоже на него. Навыки работы на клавиатуре — двумя указательными пальцами и одним большим (двумя большими в благоприятные дни) — остались прежними, однако мозг никак не мог сосредоточиться, словно стремясь все время отклониться в сторону. Это было профессиональным проклятием всех аналитиков ЦРУ. От некоторых проблем просто не удается отделаться; они вынуждают рассудок возвращаться снова и снова к одним и тем же мыслям — которые сами по себе, отдельно друг от друга, не имеют никакого смысла, — до тех пор, пока тот не натыкается на ответ на какой-то вопрос. То же самое иногда происходило в то время, когда Райан работал в компании «Меррил Линч»: он изучал фондовый рынок, пытаясь отыскать скрытые плюсы и минусы операций с теми или иными акциями. Тогда ему приходилось иногда крупно спорить с большими шишками из нью-йоркского отделения, однако Райан ни разу не сделал что-либо только потому, что так распорядилось начальство. Даже в морской пехоте офицер, пусть младший, обязан мыслить самостоятельно; а за биржевым брокером стоят клиенты, которые доверили ему распоряжаться своими деньгами так, будто они его собственные. Как правило, Райану сопутствовал успех. После того, как он вложил свои личные средства в Чикагскую и Северо-западную железную дорогу, на него обрушилось руководство, однако он настоял на своем, и те из его клиентов, кто поверили ему, остались не внакладе, — что привело к нему множество новых клиентов. Поэтому Райан научился слушать свой внутренний голос, улавливать в нем едва различимые нюансы. И вот сейчас был как раз такой случай. Мысли Джека помимо воли возвращались к одному и тому же — к папе римскому. Информация, которая имелась в его распоряжении, не позволяла получить полную картину, однако Райану было не привыкать к этому. В игре на фондовом рынке он научился, как и когда можно делать ставки, основываясь на неполной картине, и в девяти случаях из десяти оказывался прав.

Однако сейчас отправной точкой был лишь смутный, неясный зуд. Что-то происходит. Райану даже не было известно, что именно. Он ознакомился лишь с копией письма с предупреждением, отправленного в Варшаву и, вне всякого сомнения, пересланного в Москву, где узкая группа стариков, вероятно, увидит в этом письме угрозу.

«Пока что отталкиваться не от чего, так?» — спросил себя Райан. Он поймал себя на том, что ему неудержимо хочется закурить. Иногда сигарета способствовала мыслительному процессу, однако когда Кэти учует в доме запах табачного дыма, последствия будут самыми суровыми. А жевательная резинка, даже надувная, в таких случаях не поможет.

Джеку отчаянно недоставало Джима Грира. Адмирал относился к нему, как к приемному сыну — прошло много времени, прежде чем Райан узнал, что собственный сын Грира, лейтенант морской пехоты, погиб во Вьетнаме, — давая ему возможность выговориться по поводу той или иной проблемы. Однако с сэром Бейзилом Чарльстоном Джек был не настолько близок, а Саймон Хардинг, хотя и обладавший значительно большим опытом, был ему почти ровесник. А эта проблема была не из тех, какие лучше решать в одиночку. Джеку отчаянно хотелось посоветоваться с женой — он знал, что врачи отличаются здравым смыслом, — однако это было запрещено, и, к тому же, на самом деле Кэти была слишком плохо знакома с положением дел, чтобы представлять себе масштабы угрозы. Нет, она выросла в более щадящем окружении — дочь биржевого магната, миллионера, жившая в огромной квартире на Парк-авеню, учившаяся в самых престижных школах, получившая собственную машину в подарок на шестнадцатилетие, отгороженная от всех жизненных напастей. Не то что сам Джек. Его отец служил в полиции, в отделе расследования убийств, и хотя Райан-старший не приносил проблемы работы домой, Джек задавал вопросы и рано понял, что окружающий мир полон непредсказуемых опасностей, а некоторые люди мыслят совсем не так, как все остальные. Таких людей называют преступниками, и они могут быть очень плохими. Джек с малых лет знал, что такое совесть. Он сам не смог бы сказать, откуда у него это — впиталось с молоком матери, воспитано в католических школах или просто заложено генотипом. Джек знал, что нарушать правила — это плохо; однако при этом он также понимал, что правила являются продуктом человеческого разума, но на первом месте все-таки остается сам разум, так что правила иногда можно нарушать, если на то есть причины — чертовски веские. Эта способность именуется здравым смыслом, и, как это ни странно, служба в морской пехоте в значительной степени взрастила в Райане этот ценный цветок. Оценив ситуацию, надо перебрать все возможные варианты ее решения, после чего действовать. Иногда приходится делать это в крайней спешке — и вот почему у офицеров оклад выше, чем у сержантов, хотя, если есть время, всегда неплохо выслушать совет сержанта-комендора.

Но сейчас Райан был лишен всего этого, что было очень плохо. С другой стороны, реальные опасности в поле зрения отсутствовали, и это было хорошо. Впрочем, в настоящий момент он находился в той среде, где угрозы редко находятся у всех на виду, и его работа как раз и заключалась в том, чтобы выявить их, складывая воедино отдельные крупицы информации. Но сейчас информации было катастрофически недостаточно. Райану предстояло проникнуть в мысли людей, которых он не знал и с которыми ему не предстояло никогда встретиться, — он был знаком с ними лишь по заключениям, составленным другими людьми, которых он также не знал. Джек чувствовал себя штурманом одной из каравелл маленькой флотилии Христофора Колумба, считавшим, что где-то впереди может быть земля, но не знавшим точно, где и когда корабли наткнутся на нее, — и молившим бога о том, чтобы это не произошло ночью, в шторм, и чтобы земля не предстала непреодолимым барьером скал, которые вспорют днище утлым суденышкам. Жизни самого Райана ничто не угрожало, но, как когда-то профессиональный долг требовал от него обращаться с деньгами его клиентов как со своими собственными, так и сейчас для него жизнь человека, которому угрожала потенциальная опасность, была важна, как жизнь его ребенка.

И именно этим и объяснялось гложущее его беспокойство. У Райана мелькнула было мысль позвонить адмиралу Гриру, однако в Вашингтоне не было еще и семи часов утра, и он пришел к выводу, что нет смысла будить начальника пронзительным звонком домашнего телефона спецсвязи. Особенно если сказать ему пока что нечего; наоборот, он хочет лишь задать кое-какие вопросы. Поэтому Джек, откинувшись на спинку кресла, уставился на зеленый экран монитора компьютера, ища на нем то, чего там просто не было.

Глава семнадцатая Срочное сообщение

Войдя в свой кабинет, Эд Фоули написал следующее сообщение:

ПРИОРИТЕТ: Экстренно

КОМУ: Зам. директора ЦРУ по оперативной работе

КОПИИ: Директору ЦРУ, зам. директора по разведывательно-аналитической работе

ОТ КОГО: Резидент ЦРУ в Москве

ТЕМА: «Кролик»

ТЕКСТ СООБЩЕНИЯ: К нам пришел «кролик», высокопоставленный инициативщик, утверждает, что он офицер связи из центрального управления КГБ и обладает информацией, имеющей особую важность для правительства США. Оценка достоверности: 5/5.

Срочно требую разрешения немедленной вывозки из страны Советов. Упаковка включает жену «кролика» и его дочь (3).

Запрос на приоритет: 5/5.

Конец.

«Ну вот, — подумал Фоули, — достаточно сжато.» В таких случаях чем короче текст, тем лучше — это уменьшает вероятность того, что противник дешифрует сообщение, если оно попадет к нему в руки.

Однако к этому сообщению будут прикасаться только руки сотрудников ЦРУ. Ставки очень высоки. Оценка 5/5 означала, что, по предположению Фоули, важность информации и ее достоверность имеют класс пять, то есть, наивысший. Так же высоко Эд оценил и приоритет. Четыре туза — подобные сообщения отправляются далеко не каждый день. Такую классификацию он поставил бы только информации, исходящей от Олега Пеньковского или от самого Кардинала, и это уже говорило само за себя. Эд Фоули задумался было на мгновение, не преувеличивает ли он в своих оценках. Однако за время работы в ЦРУ он привык доверять интуиции. Кроме того, Эд всегда сопоставлял свои мысли с тем, что думала его жена, и в данном случае между супругами была полная гармония. Их «кролик» — на жаргоне ЦРУ человек, желающий срочно выбраться оттуда, где он находится, о каком бы месте ни шла речь, — требует многого, но, если верить внешним признакам, он именно тот, за кого себя выдает: обладатель очень важной и очень срочной информации. То есть, на измену его толкнул голос совести, а значит, ему можно доверять. Если бы это был провокатор, «подсадная утка», он попросил бы денег, потому что, по мнению КГБ, именно так рассуждают все предатели, — и ЦРУ старалось всеми силами поддерживать данное заблуждение.

Одним словом, Фоули печенкой чуял, что это именно то, что нужно, — хотя «чувства печенки» не пересылают дипломатической почтой на седьмой этаж штаб-квартиры в Лэнгли. В данном случае начальству придется довериться своему сотруднику. Как-никак, речь идет о человеке, который возглавляет московскую резидентуру, то есть, занимает ведущую должность в оперативном отделе ЦРУ, — а с этой должностью неразрывно связана огромная ответственность. Всем этим соображениям предстоит лечь на одну чашу весов, в то время как на другой будут те возражения, которые, возможно, возникнут у руководства. Если бы на ближайшее время были намечены встречи на высшем уровне, это создало бы значительные трудности, однако пока что ни у президента, ни у государственного секретаря таких планов нет. Так что ничто не помешает Лэнгли одобрить операцию — если только на седьмом этаже решат, что московский резидент прав…

Фоули не смог бы даже объяснить самому себе, почему у него возникли подобные сомнения. В конце концов, он — главный человек ЦРУ в Москве, и этим все сказано. Сняв трубку, Эд нажал три кнопки.

— Рассел слушает.

— Майк, это Эд. Мне нужно, чтобы ты зашел ко мне.

— Хорошо.

Через полторы минуты дверь открылась.

— В чем дело, Эд?

— У меня есть кое-что для мешка с диппочтой.

Рассел взглянул на часы.

— А не поздновато ли ты спохватился?

— Сообщение очень короткое. Я пойду с тобой.

— Что ж, в таком случае не будем терять ни минуты, дружище.

Рассел вышел из кабинета, и Фоули последовал за ним. К счастью, в коридоре никого не было, а центр связи посольства находился совсем рядом.

Усевшись в крутящееся кресло, Рассел включил шифровальную машину. Фоули протянул ему листок с текстом сообщения. Рассел закрепил листок над клавиатурой.

— И правда, короткое, — одобрительно заметил он и начал печатать.

Набирал текст он практически так же ловко, как и секретарша посла, и меньше через минуту сообщение было зашифровано — вместе с «пустышками», шестнадцатью фамилиями, взятыми наугад из телефонного справочника Праги. Как только из шифратора выползла страница с зашифрованным сообщением, Фоули выхватил ее, сложил и убрал в конверт из плотной бумаги. Заклеив конверт, он запечатал его воском и протянул Расселу.

— Вернусь через пять минут, Эд, — бросил офицер связи, направляясь к двери.

Рассел спустился на лифте на первый этаж. Там уже ждал дипкурьер. Его звали Томми Кокс. В прошлом уоррент авиации, пилот боевого вертолета, он прикрывал с воздуха Первую кавалерийскую дивизию на Центральном плато и четырежды оказывался сбитым. Этот человек испытывал крайне отрицательные чувства к врагам своей родины. Дипломатическая почта помещалась в брезентовом мешке, который в течение всего пути будет прикован наручником к запястью Кокса. У дипкурьера уже было забронировано место на «Боинг-747» компании «Пан-америкен», выполняющий прямой рейс до международного аэропорта имени Кеннеди в Нью-Йорке. Перелет будет продолжаться одиннадцать часов, на протяжении которых Кокс не позволит себе ни минуты сна и ни капли спиртного; хотя он заблаговременно и запасся тремя детективами в мягкой обложке, чтобы скоротать время в дороге. Коксу предстояло через десять минут покинуть здание посольства в посольской машине; дипломатический паспорт означал, что у него не будет никаких проблем с пограничной охраной и с таможней. Надо отдать должное, русские весьма строго соблюдали требования Венской конвенции, хотя, вероятно, им до смерти хотелось ознакомиться с содержимым сумки. Уж конечно же, это были не косметика или нижнее женское белье русского производства, купленные для знакомых в Нью-Йорке и Вашингтоне.

— Счастливого пути, Томми.

Кокс кивнул.

— Спасибо, Майк.

Рассел вернулся в кабинет Фоули.

— Все готово. Конверт в сумке. Самолет поднимется в воздух через один час десять минут.

— Хорошо.

— Этот «кролик» действительно то, что я подумал?

— Не могу сказать, Майк, — строго напомнил Фоули.

— Да, Эд, понимаю. Прости за глупый вопрос.

Рассел был не из тех, кто нарушает правила, хотя его, естественно, мучило любопытство. И, разумеется, он знал, кто такой «кролик». Всю свою сознательную жизнь Рассел проработал на различных должностях в черном мире спецслужб и знал профессиональный жаргон. Однако и у черного мира спецслужб есть свои стены, и это была одна из них.

Взяв копию отправленного сообщения, Фоули убрал ее в свой личный сейф и включил обе системы сигнализации. Затем спустился в посольский кафетерий, где телевизор был настроен на спортивный канал И-эс-пи-эн. Там Фоули выяснил, что его любимый «Янкиз» снова потерпел поражение — уже третье подряд, и это на финише регулярного чемпионата! «Неужели в этом мире совершенно отсутствует справедливость?» — мысленно проворчал Эд.

Мери Пат занималась домашними делами. Эта скучная работа зато позволяла ее мозгу пребывать в отключенном состоянии, а тем временем воображение имело возможность развернуться вовсю. Хорошо, она снова встретится с этим Олегом Ивановичем. Именно ей предстоит определить, как переправить «упаковку» — еще одно словечко из профессионального жаргона ЦРУ, обозначающее человека (людей) или материальные ценности, которые необходимо вывезти из страны, — в безопасное место. Существует много способов осуществить это. И все они сопряжены с опасностью, однако они с Эдом — опытные оперативные работники ЦРУ, обученные иметь дело с опасностью. Москва — многомиллионный город, и в такой обстановке передвижения трех человек являются лишь фоновым шумом, подобным одному опавшему листу, кружащемуся в осеннем лесу, подобным одному бизону, бродящему по тучным пастбищам Йеллоустоунского национального парка, подобному одной машине на улицах Лос-Анджелеса в час пик. Ничего сложного нет, ведь так?

На самом деле, сложностей было хоть отбавляй. В Советском Союзе все стороны личной жизни человека находились под бдительным присмотром государства. Если продолжить сравнение с Америкой, «упаковка» — это лишь одна из бесчисленных машин на улицах Лос-Анджелеса, но поездка в Лас-Вегас будет уже сопряжена с пересечением границы штата, а на то уже должны быть причины. Но если в Америке все чрезвычайно просто, здесь, наоборот, на каждом шагу возникают непредвиденные трудности.

И необходимо учитывать еще одно обстоятельство…

«Было бы очень неплохо, — размышляла Мери Пат, — если бы русские не узнали об исчезновении этого Олега Ивановича.» В конце концов, никакого убийства нет, если нет трупа, на основании которого всем становится ясно, что кто-то умер. И про перебежчика узнают только в том случае, когда советский гражданин появляется где-то в другом месте — там, где он не должен был появляться. «Да, так было бы очень даже хорошо… — думала молодая женщина. — Вот только как это сделать?…»

Наверное, это будет удар прямо в сердце. Но как его устроить? Мери Пат ломала голову над этим вопросом, шурша пылесосом на ковре в гостиной. Да, кстати, шум пылесоса нейтрализует все «жучки», которых русские насовали в стены квартиры… Молодая женщина застыла, осененная внезапной догадкой. Зачем упускать такую возможность? Конечно, они с Эдом могут общаться языком жестов, однако разговор в этом случае получается вязким, словно кленовый сироп в январский мороз.

Мери Пат задумалась, пойдет ли на такое Эд. «Может быть, и пойдет,» — пришла к выводу она. До такого сам он ни за что бы не додумался. Эд Фоули, несмотря на опыт и мастерство, не обладал бесшабашной удалью ковбоя. Хотя у него и имелись свои способности, и незаурядные, он был скорее пилотом бомбардировщика, чем истребителя. Но Мери Пат привыкла мыслить, как Чак Йегер в Х-1[420], как Пит Конрад[421] в лунном модуле. Она просто обладала способностью мыслить более быстро, более изобретательно.

Мысль, которая только что пришла ей в голову, имела далеко идущие стратегические последствия. Если можно будет заполучить «кролика» так, чтобы об этом не стало известно противнику, можно будет использовать его знания неопределенно долго, а эта возможность была действительно соблазнительная. Главное — придумать, как это осуществить практически. Сделать это будет непросто, и, возможно, усложнения окажутся бесполезными, — и в этом случае от них можно будет отказаться. Однако подумать над этим стоит. Только надо будет заставить мозг Эда работать в нужном направлении. От него потребуются способность планирования и умение подстраиваться под реальные возможности. Однако от одной только общей концепции у Мери Пат голова пошла кругом. В конечном счете, все сведется к доступным средствам, и вот тут-то и начнется самое сложное…

Однако «сложное» еще не означает «невозможное». А для Мери Пат и «невозможное» тоже еще не означает «невозможное», ведь так?

Так, черт побери!

«Боинг» компании «Пан-америкен» оторвался от земли строго в назначенное время, предварительно попрыгав на разбитых рулежных дорожках аэропорта «Шереметьево», который славился на весь мир гражданской авиации своим неровным бетонным покрытием — маневрирование по нему было сравнимо с катанием на американских горках. Однако взлетно-посадочная полоса оказалась сносной; четыре мощных турбовентиляторных двигателя Джей-ти-9Д корпорации «Пратт энд Уитни» разогнали тяжелую машину, и она наконец поднялась в воздух. Томми Кокс, сидевший на месте 3-А, с усмешкой отметил обычную реакцию пассажиров американского лайнера, вылетающего из Москвы. Все до одного они радостно кричали и хлопали в ладоши. Никаких правил на этот счет не существовало, и экипажи воздушных судов не поощряли подобное поведение. Это просто получалось само собой — вот какое впечатление производило на американских граждан советское гостеприимство. Такое отношение очень импонировало Коксу, не питавшему любви к стране, выпустившей пулеметы, которые четыре раза дырявили пулями его «Хьюи», — за что он сам, кстати, получил три медали «Пурпурное сердце», ленточки которых вместе с двумя звездочками украшали лацканы всех его пиджаков. Повернувшись к иллюминатору, Кокс наблюдал за тем, как земля растворяется вдалеке слева от него. Услышав долгожданный звонок, он достал сигарету «Уинстон» и щелкнул зажигалкой «Зиппо». Жаль, что во время долгих перелетов он не может поспать и пропустить стаканчик — другой виски. Однако кино, к счастью, оказалось из тех, что Томми еще не видел. В его работе приходилось учиться радоваться любым мелочам. До Нью-Йорка двенадцать часов, но прямой рейс лучше, чем пересадка во Франкфурте или в лондонском «Хитроу». Вынужденные остановки означали для Кокса только то, что ему приходилось повсюду таскать с собой долбанную сумку, даже не имея возможности воспользоваться тележкой. Ладно, у него полная пачка курева, и меню на обед приличное. Кроме того, правительство платит ему как раз за то, что он просидит двенадцать часов на одном месте, нянча на руках дешевую брезентовую сумку. Это все-таки лучше, чем летать на «Хьюи» над Центральным плато. Кокс уже давно перестал гадать, какую такую важную информацию он возит в своей сумке. А если кого-то это интересует — что ж, это их дело.

Райан с трудом осилил три страницы — не слишком плодотворный день; причем нельзя было делать поправку на то, что его изысканная проза требует кропотливой работы над каждым словом. Он писал грамотно — английскому языку его научили в основном священники и монахини. Механика его слов была эффективной, однако едва ли ее можно было назвать изящной. Из первой книги Райана, «Обреченных орлов», редактор исключил все робкие попытки художественного стиля, что привело автора в тихую ярость. Тем более, что немногочисленные критики, ознакомившиеся с этой исторической эпопеей и похвалившие ее за глубокий и всесторонний анализ, сурово отмечали, что книгу можно считать неплохим учебником для студентов исторических факультетов, однако простой читатель вряд ли захочет тратить на нее свои деньги. В итоге было распродано 7865 экземпляров — не слишком хороший результат для работы, длившейся два с половиной года. Однако Райан напомнил себе, что это было только начало; возможно, новое издательство подберет ему другого редактора, который не окажется таким беспощадным врагом. По крайней мере, надо надеяться на лучшее.

Однако проклятая книга не будет написана, если он не будет над ней работать, а три страницы были слишком скудным урожаем целого дня, проведенного в своем логове. Райану приходилось делить свой мыслительный процесс между двумя проблемами, а это никак не может положительно сказаться на производительности труда.

— Ну, как идут дела? — спросила Кэти, внезапно появившаяся у Джека за спиной.

— Неплохо, — солгал он.

— Докуда ты дошел?

— До мая. Холси по-прежнему воюет со своим кожным заболеванием.

— С дерматитом? Знаешь, даже в наши дни это может доставлять очень много хлопот, — заметила Кэти. — Больные прямо-таки сходят с ума.

— С каких это пор ты разбираешься в кожных болезнях?

— Джек, ты не забыл, я как-никак доктор медицины. Возможно, всего я и не знаю, но мне известно очень многое.

— Больше всего мне в тебе нравится твоя скромность, — скорчил гримасу Райан.

— Ну, когда ты подхватил простуду, разве не я вылечила тебя?

— Пожалуй, ты. — Его действительно вылечила Кэти. — Как малыши?

— Чудесно. Салли вдоволь накачалась на качелях, и еще она завела себе нового друга. Его зовут Джоффри Фроггэт. Его отец адвокат.

— Замечательно. Здесь что, кругом одни юристы?

— Ну, среди них найдутся один врач и один шпион, — напомнила Кэти. — Вся беда в том, что я не могу никому говорить, чем ты занимаешься на самом деле, ведь так?

— И что же ты им говоришь? — спросил Джек.

— Что ты работаешь в посольстве.

Достаточно близко к правде.

— Еще один крючкотвор, не вылезающий из-за своего стола.

— Ты что, хочешь вернуться в «Меррил Линч»?

— Фу! Только не в этой жизни!

— А есть люди, которым нравится зарабатывать прорву денег, — заметила Кэти.

— Только в качестве хобби, дорогая. — Если он вернется на биржу, его тесть будет злорадствовать целый год. Нет, только не в этой жизни. Он уже отслужил свой срок в преисподней, как и подобает настоящему морскому пехотинцу. — У меня есть более важные дела.

— Какие, например?

— Не могу тебе сказать, — парировал Джек.

— Знаю, — игриво улыбнулась жена. — Ну, по крайней мере, это не покупка акций осведомленным лицом[422].

На самом деле, Райан вынужден был признать, что все сводилось именно к этому — причем в худшем духе. Тысячи людей ежедневно работали над тем, чтобы узнать информацию, которую они не должны были знать, а затем предпринять действия, которые они не должны были предпринимать.

Однако обе стороны вели эту игру, вели ее крайне осторожно, потому что ставкой в ней были не деньги. Игра шла не на жизнь, а на смерть, а такие игры бывают самыми беспощадными. Однако Кэти не мучит бессонница каждый раз, когда она уничтожает в мусоросжигательной печи клиники удаленную недоброкачественную опухоль, хотя ведь раковые клетки, вероятно, тоже хотят жить. Но ведь от них столько вреда, что они не имеют права на жизнь, так?

Положив сообщение на стол, полковник Бубовой внимательно прочитал его. Руки у него не дрожали, и все же ему пришлось закурить, чтобы лучше думалось. Итак, Политбюро все-таки решило осуществить задуманное. Леонид Ильич лично подписал письмо, адресованное первому секретарю ЦК болгарской компартии. Надо будет предупредить советского посла в Софии, чтобы тот в понедельник утром позвонил в министерство иностранных дел Болгарии и договорился о встрече. Встреча будет недолгой. Болгары — послушные собачонки Советского Союза, но иногда от них бывает большая польза. Советские спецслужбы посодействовали в устранении Георгия Маркова на Вестминстерском мосту в Лондоне — именно КГБ снабдил болгар оружием, если можно назвать оружием зонтик, средство доставки маленького металлического шарика, наполненного ядом рицин, который заставило навеки умолкнуть этого надоедливого перебежчика, любившего пространные беседы с корреспондентами международного отдела Би-би-си. Хотя с тех пор прошло уже какое-то время, подобные долги не имеют срока давности, не так ли? По крайней мере, не на государственном уровне. И вот сейчас Москва решила получить причитающееся. Кроме того, до сих пор не потеряло силу соглашение 1964 года, согласно которому «Държавна сигурност» должна была помогать КГБ в осуществлении «мокрых» дел на Западе. А Леонид Ильич к тому же пообещал передать болгарской армии целый батальон новых танков Т-72 последней модификации — именно такие подарки позволяют коммунистическому лидеру чувствовать себя в большей политической безопасности. И танки дешевле истребителей МиГ-29, которых просили болгары. Как будто болгарские летчики смогут справиться с управлением таким самолетом — Бубовой вспомнил шутку, бытующую у советских пилотов, относительно того, что болгарам приходится руками запихивать в гермошлем свои усы, чтобы опустить стекло. Впрочем, с усами или нет, болгары всегда считались детьми России — подобное отношение сохранилось еще с царских времен. И, по большей части, они были детьми послушными. Болгары не знали разницы между добром и злом — главное, чтобы их не схватили за руку.

Итак, Бубовой выкажет подобающее уважение главе суверенного государства. Его примут любезно, как посланца великой державы. Болгарский лидер немного поупрямится, но в конце концов согласится. Его поведение будет таким же стилизованным, как выступление балерона Александра Гудонова, и таким же предсказуемым относительно исхода.

После этого надо будет встретиться с Борисом Строковым и выяснить у него, как быстро тот сможет подготовить операцию. Борис Андреевич с восторгом ухватится за такую возможность. Это станет самым ярким эпизодом в его жизни, подобно выступлению на Олимпийских играх, и в случае успешного исхода ему обеспечено продвижение по службе, — а может быть, и новая машина или дача под Софией. Или даже и то и другое. «Ну а на что рассчитывать мне самому? — задал себе вопрос полковник КГБ. — Определенно, на продвижение по службе.» Генеральские звезды, перевод в Москву, уютный отдельный кабинет в центральном управлении. Плюс просторная квартира на Кутузовском проспекте. Мысль о возвращении домой согрела душу резиденту, которому пришлось провести столько лет за пределами родины. «Достаточно, — подумал Бубовой. — Более чем достаточно.»

— Где сейчас находится дипкурьер? — спросила Мери Пат, вычищая пылесосом ковер в гостиной.

— Где-нибудь над Норвегией, — подумав, ответил муж.

— Мне пришла в голову одна мысль.

— Вот как? — повернулся к жене Эд.

— А что если нам удастся вытащить «кролика» так, что русские об этом не догадаются?

— Черт побери, и как же мы это осуществим? — удивленно спросил муж. Что она надумала? — Знаешь, даже просто вытащить его отсюда вместе с семьей будет очень нелегко.

Мери Пат поделилась с ним мыслью, родившейся в ее изворотливом мозгу, и Эд вынужден был признать, что она оригинальна.

«Я всегда знал, что от тебя можно ждать что-нибудь такое,» — подумал он, сохраняя на лице непроницаемое выражение. Но затем московский резидент начал размышлять вслух:

— Слишком сложно.

— Однако осуществимо, — возразила жена.

— Дорогая, это еще под большим вопросом.

Но Мери Пат по глазам мужа видела, что он задумался.

— Да, но если нам удастся провернуть такое, какая это будет удача! — сказала она, орудуя пылесосом под диваном.

Рев стал таким громким, что маленькому Эдди пришлось наклониться к телевизору, чтобы слышать реплики трансформирующихся роботов. Очень хорошо. Если Эдди ничего не слышит, микрофоны КГБ уж подавно ничего не услышат.

— Вообще-то, стоит об этом подумать, — наконец согласился Эд. — И все же осуществить что-либо такое… черт возьми!

— Знаешь, нам платят как раз за изобретательность, разве не так?

— Нечего даже и думать о том, чтобы провернуть здесь что-нибудь подобное…

Если не задействовать все имеющиеся в распоряжении средства; а среди агентов есть не совсем надежные, что, естественно, вызывает наибольшую тревогу, справиться с которой очень непросто. Это является одной из самых главных проблем в профессии разведчика. Разоблачив кого-нибудь из завербованных агентов, контрразведчики из КГБ, как правило, начинали вести тонкую игру. Они могли, например, «побеседовать по душам» с раскрытым агентом и убедить его продолжать работать, пообещав в обмен на это сохранить ему жизнь — до конца текущего года. Все агенты были обучены в случае опасности подавать сигнал о провале, однако кто может гарантировать, что каждый агент пойдет на это? Это значило бы требовать от них слишком много, больше, чем то, на что были способны некоторые из них — а точнее, подавляющее большинство.

— И что с того? Есть и другие места, где осуществить это будет гораздо проще. Восточная Европа, например, — предложила Мери Пат. — Надо увезти «упаковку» подальше от России.

— Полагаю, это возможно, — снова уступил Эд. — Однако наша задача — вытащить «кролика» отсюда, а не заработать очки за стиль исполнения в глазах какого-нибудь восточногерманского судьи.

— Знаю, но ты все же задумайся. Если нам удастся увезти «кролика» из Москвы, это обеспечит нам значительно более широкую свободу маневра, разве не так?

— Да, дорогая. Но это также означает, что у нас возникнут дополнительные проблемы со связью.

То есть, повысится риск неудачи. Принцип максимальной простоты являлся такой же неотъемлемой составляющей деятельности ЦРУ, как темный плащ и надвинутая на глаза шляпа — плохого шпионского фильма. У слишком большого числа нянек дитя остается не только без глаз, но и без рук и без ног.

И тем не менее в том, что предложила Мери Пат, есть свои огромные плюсы. Если вывезти «кролика» так, что русские будут считать его погибшим, они не предпримут никаких мер предосторожности. Это будет равносильно тому, как если бы в центральное управление КГБ наведался капитан Кирк[423] на невидимом транспортере и забрал бы «кролика» с собой, да так, что никто не узнал бы о том, что тот там вообще был, — да еще и прихватил бы уйму наиважнейшей информации. Да, такая дерзкая операция превзойдет по значимости все то, что удавалось осуществить до сих пор. «Черт побери, — подумал Эд, — в реальной жизни ничего подобного еще никогда не было.» В который раз он мысленно отметил, что его жена изобретательна в работе так же, как и в постели.

Что просто чертовски хорошо.

Мери Пат видела лицо мужа. Она умела читать его мысли. Эд Фоули — игрок очень осторожный, однако сейчас его жена задела нужную струну, и он сразу же разглядел широкие перспективы. Конечно, то, что предлагает Мери Пат, приведет к усложнению операции… однако, возможно, и не такому уж значительному. Вытаскивание «упаковки» из Москвы и так будет не прогулкой на пляж. Труднее всего будет пересечь финскую границу — это обязательно оказывалась Финляндия, о чем знали все. Было несколько способов осуществить это, в основном, связанных со специально переоборудованными машинами, оснащенными тайниками для перевозки пассажиров. Русским было очень нелегко противодействовать подобной тактике, поскольку если водитель обладал дипломатическим паспортом, это существенно ограничивало возможности производить обыск. Любой дипломат, желающий быстро заработать деньги, мог сколотить неплохое состояние на контрабанде наркотиков — чем, не сомневалась Мери Пат, кое-кто и занимался, причем попадались немногие. Имея индульгенцию, гарантирующую освобождение от уголовной ответственности, можно было отважиться на самые решительные действия. Однако и этот метод не был абсолютно безопасным. Если советские спецслужбы узнают об исчезновении «кролика», правила игры изменятся, так как информация, которая находится у него в голове, является очень ценной. Единственным возможным ответом на нарушение дипломатической неприкосновенности станет нота протеста, которая потонет в шумихе, поднятой по поводу того, чтоаккредитованный дипломат оказался шпионом. А если при этом от грубого обращения пострадают и советские дипломаты — что ж, ради достижения своих политических целей русским уже не раз приходилось идти на огромные жертвы; для них это станет лишь ценой, которую необходимо заплатить. За информацию в голове «кролика» Советы с готовностью прольют кровь — в том числе, и свою собственную. У Мери Пат мелькнула мысль: сознает ли в полной мере этот Олег Иванович опасность, нависшую над ним, то, какие внушительные силы противостоят ему. Но в конечном счете все сводится к тому, известно ли русским о готовящемся предательстве. Если нет, обычные меры предосторожности, какими бы доскональными они ни были, будут предсказуемыми. Однако, в случае тревоги, вся Москва может оказаться наглухо запертой.

Но оперативный отдел ЦРУ привык все готовить тщательно, предусматривая запасные варианты на случай возникновения каких-либо непредвиденных проблем. Надо было только стараться не довести дело до крайности.

— Заканчиваю, — предупредила Мери Пат мужа.

— Хорошо, Мери Пат, я буду думать.

С этими словами Эд Фоули сосредоточил весь свой незаурядный ум на решении поставленной задачи. "Иногда бывает нужно подтолкнуть его, — подумала Мери Пат, — но уж если Эда направить в нужную сторону, он становится неудержимым, словно Джордж Паттон[424], закусивший удила." Ей захотелось узнать, будет ли ее муж спать сегодня ночью. Впрочем, уж ей-то это будет известно, ведь так?

— Бейзил в тебе души не чает, — сказал Мюррей.

Пока женщины возились на кухне, Джек и Дэн вышли в сад, якобы для того, чтобы осмотреть розы.

— Вот как?

— Да, а ты сам не замечал?

— Черт меня побери, если я знаю, чем объяснить эту любовь, — сказал Райан. — Пока что от меня еще нет почти никакого толка.

— Твой сосед докладывает о тебе каждый день. Саймон Хардинг — восходящая звезда, это я предупреждаю тебя на тот случай, если тебе еще никто ничего не говорил. Вот почему он вместе с Бейзилом ездил на Даунинг-стрит, 10.

— Дэн, я полагал, ты работаешь на Бюро, а не на Агентство, — заметил Джек, гадая, насколько широк спектр деятельности юридического атташе.

— Знаешь, мы в дружеских отношениях с ребятами из соседней комнаты, и у меня есть контакты с местными разведчиками.

Под «ребятами из соседней комнаты» Дэн подразумевал сотрудников ЦРУ. И тем не менее Джеку снова захотелось узнать, на какую правительственную службу все-таки работает Мюррей. С другой стороны, всем своим видом Дэн кричал: «я фараон!» — для тех, кто знал, что искать. Впрочем, а может быть, это тоже какое-то изощренное прикрытие? Нет, это невозможно. Дэн являлся личным порученцем по особо важным делам Эмила Джекобса, немногословного, компетентного директора ФБР, а для «крыши» государственного служащего это было уже слишком. К тому же, в Лондоне Мюррей не руководит агентурной сетью, ведь так?

Но так ли? В действительности все оказывалось не таким, каким казалось со стороны. Райан терпеть не мог этот аспект своей работы в ЦРУ, однако он вынужден был признать, что такое положение вещей не позволяло рассудку ни на секунду расслабиться. Даже когда Джек пил пиво во дворе своего дома.

— Что ж, полагаю, я должен быть этому рад.

— Мальчик мой, поразить чем-либо сэра Бейзила Чарльстона очень нелегко. Но они с судьей Муром любят друг друга. То же самое можно сказать про Джима Грира. Бейзил просто в восторге от аналитических способностей адмирала.

— Да, ума Гриру не занимать, — согласился Джек. — Я у него многому научился.

— Он хочет сделать из тебя звезду.

— Вот как?

У самого Райана были серьезные сомнения на этот счет.

— А ты не обратил внимания на то, как быстро он тебя продвигает? Как будто ты профессор Гарвардского университета, дружище.

— Ты не забыл, я окончил Бостонский колледж и университет Джорджтауна.

— Да, конечно, это мы, творение рук иезуитов, заправляем всем миром — просто мы слишком скромны, чтобы кричать об этом. А вот в Гарварде понятию «скромность» не обучают.

«Это уж точно, Гарвардский университет не готовит своих воспитанников к таким плебейским занятиям, как работа в полиции,» — подумал Райан. Он вспомнил ребят из Гарварда, с которыми сталкивался в Бостоне, — многие были уверены, что им принадлежит весь мир, потому что для них его купил их папаша. Райан предпочитал сделать подобное приобретение самостоятельно — несомненно, вследствие своего пролетарского происхождения. Однако и Кэти нисколько не походила на этих высокомерных снобов, хотя она-то родилась с золотой ложкой во рту. Разумеется, ребенка, избравшего профессию врача, ни в коей мере нельзя было считать позором своих родителей, особенно если он, к тому же, окончил медицинский факультет университета Джонса Гопкинса. «Быть может, Джо Маллер, в конце концов, и не такой уж плохой человек,» — мелькнуло у Райана. Как-никак, он участвовал в воспитании такой хорошей дочери. Жаль только, что он ведет себя так заносчиво по отношению к своему зятю.

— Ну да ладно, лучше скажи, как тебе нравится Сенчури-Хауз?

— Больше, чем Лэнгли. Там обстановка уж слишком сильно напоминает монастырь. А здесь, по крайней мере, живешь в большом городе. В обед можно выйти выпить кружечку пива или что-нибудь перекусить.

— Жаль, что здание разрушается. Это беда многих старых лондонских зданий. Наружная штукатурка, или как ее здесь называют, известковый раствор, была приготовлена некачественно. Поэтому фасад осыпается. Это очень неприятно, но подрядчик уже давно как перебрался в мир иной. А покойника в суд не оттащишь.

— А тебе когда-нибудь приходилось? — небрежным тоном спросил Райан.

Мюррей покачал головой.

— Нет, я еще никого не замочил. Один раз все было к этому близко, но я вовремя остановился. И к лучшему, поскольку, как выяснилось, бедняга был безоружен. Мне пришлось бы очень несладко, когда я объяснялся бы в суде, — добавил он, потягивая пиво.

— Ну а что ты можешь сказать про местных фараонов?

В конце концов, работа Мюррея заключалась в том, чтобы поддерживать контакты с английской полицией.

— Знаешь, они весьма неплохо знают свое дело. Хорошая организация, большой опыт расследования серьезных дел. А уличная преступность здесь такая, что о ней можно не беспокоиться.

— Конечно, Лондон — это не Нью-Йорк или Вашингтон.

— Согласен, — кивнул Мюррей. — И все же, что у вас там в Сенчури-Хаузе интересненького?

— Да в общем-то ничего. В основном я копаюсь в старых материалах, сопоставляю результаты анализов с новыми данными. Пока что не наткнулся ни на что стоящее, о чем нужно было бы сообщить домой. Вот только регулярно отчитываться перед начальством мне все равно приходится. Адмирал Грир отпустил меня на длинном поводке — и все же это поводок.

— А какого ты мнения о наших кузенах?

— Бейзил очень умен, — заметил Райан. — Он очень осторожно следит за тем, что показывать мне. Полагаю, это справедливо. Ему известно, что я докладываю в Лэнгли, и, если честно, мне незачем знать об источниках британской Службы внешней разведки… Однако кое-какие догадки у меня есть. Судя по всему, у «Шестерки» в Москве есть очень хорошая агентура. — Райан помолчал. — Будь я проклят, если когда-нибудь вздумаю играть в эту игру. Уж если в наших тюрьмах несладко, я не хочу даже думать о том, что творится в России.

— Спешу тебя успокоить, Джек: ты бы все равно не успел бы испытать это на своей шкуре, поскольку долго не прожил бы. Русских никак нельзя считать самыми великодушными людьми на свете, а к изменникам они просто не знают снисхождения. В России уж лучше замочить милиционера прямо перед отделением милиции, чем быть шпионом.

— Ну а у нас?

— Ты не поверишь, как патриотично настроены наши заключенные. Просто поразительно! Шпионам в федеральных тюрьмах приходится очень туго. К ним отношение такое же, как к педофилам. Они удостаиваются самого пристального внимания со стороны убийц и грабителей — то есть, честных преступников.

— Да, отец рассказывал мне про тюремную иерархию, добавляя, что ни в коем случае нельзя оказаться на нижней ступени.

— Уж лучше быть подающим, чем принимающим[425], — рассмеялся Мюррей.

Настала пора задать серьезный вопрос:

— Итак, Дэн, скажи, насколько тесно ты завязан со шпионскими ведомствами?

Мюррей уставился вдаль.

— О, мы прекрасно ладим друг с другом, — ограничился он.

— Знаешь, Дэн, — заметил Джек, — если меня здесь что-то и беспокоит, так это недосказанность.

Мюррею эти слова понравились.

— Что ж, сынок, в таком случае, ты поселился не в том месте. Здесь все так говорят.

— Да, особенно в шпионских ведомствах.

— Ну, если бы мы говорили как обычные люди, наверное, исчез бы налет таинственности, и окружающие поняли бы, что мы на самом деле ничем не отличаемся от остальных. — Отхлебнув пиво, Мюррей широко улыбнулся. — И в этом случае нам не удалось бы сохранить доверие людей. Полагаю, то же самое можно сказать про врачей и биржевых брокеров.

— В каждом ремесле есть свой жаргон, понятный только для своих.

Это якобы помогает более быстро и действенно общаться между собой посвященным, однако на самом деле, разумеется, главное тут — не допустить в свой круг посторонних. Но в этом нет ничего плохого, если ты относишься к первым.

Неприятность произошла в Будапеште, и явилась она следствием крайне неблагоприятного стечения обстоятельств. Если честно, агент сам по себе не представлял никакой ценности. Он передавал информацию относительно венгерских военно-воздушных сил, однако к этой структуре мало кто относился серьезно, как и вообще ко всем венгерским вооруженным силам, ничем особым не проявившим себя на полях сражений. Марксизм-ленинизм никогда не имел в стране особенно прочных корней, однако венгерская контрразведка действовала достаточно эффективно, и работали в ней далеко не дураки. Были даже те, кто прошел обучение в КГБ, а если Советы в чем-то и разбирались, то в первую очередь в разведке и контрразведке. Сотрудник венгерских спецслужб Анраш Морришей просто сидел в кафе на Андраши-утка и спокойно пил кофе, и вдруг у него на глазах один человек допустил ошибку. Морришей ни за что бы не обратил на это внимание, если бы утренняя газета не оказалась невыносимо скучной, однако все произошло именно так. Венгерский гражданин — это можно было определить по его одежде — что-то уронил. Что-то небольшое, размером с банку трубочного табака. Венгр тотчас же нагнулся за банкой, но, подняв ее с пола, как это ни странно, прижал снизу к крышке стола. И, как обратил внимание Андраш, банка больше не упала. Должно быть, на нее был нанесен клей. И это было не просто необычно; такие вещи Андраш видел в учебном фильме, который показывали в центре подготовки Высшей школы КГБ в подмосковной Балашихе. Этот простой старинный метод до сих пор использовали западные спецслужбы для обмена информацией со своими агентами. У Андраша возникло такое ощущение, будто он случайно заглянул в кинотеатр на шпионский фильм и сразу же интуитивно догадался обо всем, что происходит на экране. Он тотчас же встал из-за столика и отправился в туалет, где имелся телефон-автомат. Затем Андраш действительно заглянул в туалет, поскольку ему, вероятно, предстояло длительное ожидание, а его внезапно охватило возбуждение. За время его отсутствия ничего страшного не произошло. Здание центрального управления контрразведки находилось всего в нескольких минутах пешком, и вскоре в кафе появились двое коллег Андраша. Сев за столик, они заказали кофе и принялись с видимым оживлением что-то обсуждать. Андраш работал в контрразведке относительно недавно, всего два года, и ему еще не приходилось ловить шпионов в момент совершения преступления. Но сегодня был его день, и он это понимал. Перед ним был шпион. Венгерский гражданин, работающий на разведку иностранного государства, и даже если он лишь передавал информацию советскому КГБ, этим он совершал преступление, за которое его нужно было арестовать, — хотя в этом случае связной из КГБ быстро уладит недоразумение.

Минут через десять венгр встал из-за столика и вышел из кафе, и один из двоих контрразведчиков последовал за ним.

А далее в течение почти целого часа ничего не происходило. Андраш заказал штрудель[426], в Будапеште такой же вкусный, как и в расположенной в трехстах километрах от него Вене. Несмотря на то, что венгерское правительство придерживалось принципов марксизма-ленинизма, венгры всегда любили хорошо поесть и Венгрия оставалась развитой сельскохозяйственной страной, невзирая на командную экономику, навязанную крестьянам Восточного блока. Андраш курил сигарету за сигаретой, читал газету и ждал продолжения.

Наконец оно наступило. За соседний столик сел мужчина, одетый слишком хорошо для гражданина Венгрии, закурил сигарету и достал газету.

И тут в пользу Андраша сыграла его сильная близорукость. Ему приходилось носить очки с такими толстыми стеклами, что постороннему требовалось несколько секунд, чтобы понять, куда направлен взгляд его глаз. И Андраш не забыл то, чему его учили: он не задерживал взгляд на одной точке дольше, чем на несколько мгновений. Большую часть времени Андраш делал вид, будто читает газету, как это делали с десяток посетителей этого уютного кафе, каким-то чудом пережившего Вторую мировую войну. При этом Андраш следил за тем, как американец — он почему-то твердо вбил в голову, что это должен будет оказаться американец, — попивает кофе и читает газету. Наконец американец поставил чашку на блюдце, достал из заднего кармана брюк носовой платок, высморкался и убрал платок в карман…

Но предварительно достав из-под стола банку. Это движение было выполнено настолько ловко, что заметить его смог бы только опытный контрразведчик, — однако, как заверил себя Андраш Морришей, он и был опытным контрразведчиком. И именно его самоуверенность и стала причиной его первой и самой дорогой ошибки в тот день.

Допив кофе, американец встал и направился к выходу, и Андраш проследовал за ним. Иностранец повернул в сторону ближайшей станции метро, расположенной в квартале от кафе, и почти дошел до нее. Однако, спускаясь вниз, он почувствовал, как ему на плечо легла чья-то рука.

— Вы не могли бы показать мне банку из-под табака, которую взяли из-под стола? — вежливо поинтересовался Андраш, поскольку иностранец, скорее всего, формально являлся дипломатом.

— Прошу прощения? — удивился иностранец, и его акцент сразу же выдал в нем англичанина или американца.

— Ту, которая лежит в кармане ваших брюк, — уточнил Андраш.

— Я понятия не имею, что вы имеете в виду, и меня ждут срочные дела.

Иностранец попытался было пойти своей дорогой.

Но уйти далеко ему не удалось. Андраш достал пистолет. Это был «Агрозет-50» чехословацкого производства, ставший действенным завершением разговора.

— Что это такое? Кто вы такой?

— Ваши документы. — Андраш протянул руку, держа пистолет направленным на иностранца. — Вашего агента мы уже взяли. Вы арестованы, — добавил он.

В кино американец выхватил бы свое оружие и попытался бы спастись бегством, преодолев двадцать восемь ступенек вниз по лестнице до станции старинного метро. Однако в действительности американец побоялся, что этот тип, насмотревшись кино, занервничает и нажмет на спусковой крючок своего дерьмового чешского пистолета. Поэтому он сунул руку в карман пиджака, очень медленно и осторожно, чтобы не напугать идиота, и достал свой паспорт. В черной корочке, такой, какой выдают дипломатам, что сразу же понял даже такой глупый осел, как этот долбанный везучий венгр. Американца звали Джеймс Шелл, чьи предки были венграми, в конце прошлого века перебравшимися в гостеприимную Америку.

— Я американский дипломат, аккредитован правительством вашей страны. Я требую, чтобы вы немедленно доставили меня в посольство Соединенных Штатов.

Внутри Шелл кипел. Разумеется, внешне он не показывал переполняющей его ярости, но пять лет оперативной работы только что завершились бесславным провалом. И все из-за какого-то второстепенного агента-новичка, передававшего второсортную информацию относительно военно-воздушных сил третьеразрядного коммунистического государства. Проклятие!

— Но сначала вы пройдете со мной, — решительно произнес Андраш Морришей. Он сделал движение пистолетом. — Сюда.

Вследствие попутного ветра «Боинг-747» авиакомпании «Пан-америкен» приземлился в аэропорту имени Кеннеди на час раньше запланированного времени. Убрав детектив в мягком переплете в карман, Кокс встал и с помощью стюардессы ухитрился покинуть салон первым. Он быстро прошел через таможню — брезентовая сумка служила лучшим документом — и сел на ближайший рейс, вылетающий в Национальный аэропорт Вашингтона. Всего через полтора часа Кокс уже сидел на заднем сиденье такси, направлявшегося к «Туманному дну». Оказавшись внутри обширного здания Государственного департамента, он открыл сумку и рассортировал ее содержимое. Конверт, переданный Фоули, был вручен курьеру, который тотчас же доставил его по шоссе имени Джорджа Вашингтона в Лэнгли, где дела также шли быстро.

Курьер отнес конверт в «Меркурий», центр связи ЦРУ. Как только сообщение было расшифровано и распечатано, посыльный отнес его на седьмой этаж. Оригинал был отправлен в мешок, предназначенный для сжигания в печи; бумажных копий оставлено не было, однако в электронном виде сообщение было переписано на обычную видеокассету, которая заняла свое место на полке в хранилище.

Майк Босток находился у себя в кабинете. Увидев, что сообщение пришло из Москвы, он решил, что все остальные дела смогут подождать. Пробежав сообщение взглядом, Босток сразу же понял, что был прав, но, посмотрев на часы, он увидел, что Боб Риттер в настоящий момент на борту «Боинга-747» авиакомпании «Олл ниппон» пролетает где-то над восточной оконечностью Огайо, направляясь на запад. Поэтому Босток позвонил домой судье Муру и попросил его тотчас же приехать в Лэнгли. Недовольно ворча, директор ЦРУ ответил, что уже едет, и попросил Бостока предупредить также Джеймса Грира. К счастью, директор и его заместитель жили неподалеку от штаб-квартиры ЦРУ, и уже через полчаса они с интервалом в восемь минут поднялись на седьмой этаж на служебном лифте.

— В чем дело, Майк? — прямо в дверях спросил Мур.

— Сообщение от Фоули. Похоже, у него что-то весьма интересное.

Несмотря на всю свою горячность, Босток выражался всегда очень осторожно.

— Проклятие! — выдохнул директор ЦРУ. — А Боб уже улетел?

— Да, сэр, час назад.

— В чем дело, Артур? — спросил адмирал Грир, наспех натянувший дешевую футболку.

— К нам обратился «кролик».

Судья Мур протянул ему сообщение. Грир внимательно ознакомился с его содержанием.

— Это может быть очень интересно, — подумав, сказал он.

— Да, может. — Мур повернулся к помощнику заместителя по оперативной работе. — Майк, говори, что ты думаешь по этому поводу.

— Фоули считает, это что-то горяченькое. Эд — отличный оперативный работник, как и его жена. Они хотят как можно скорее вывезти этого человека и его семью из России. В данном случае нам нужно полагаться на интуицию Фоули.

— Какие могут быть проблемы?

— Вопрос стоит вот в чем: как осуществить эту операцию? Обычно мы оставляем это нашим людям на местах, если только они не предлагают что-то совсем уж безумное. Однако Эд и Мери Пат — опытные сотрудники. — Помолчав, Босток выглянул в окно от пола до потолка на долину реки Потомак, начинавшуюся за автостоянкой. — Судья Мур, Эд считает, что этот «кролик» располагает очень важной информацией. Мы можем только положиться на его чутье. Судя по всему, «кролик» имеет доступ к сведениям особой важности, и он хочет как можно скорее сделать ноги из Москвы. Включить в «упаковку» его жену и дочь будет очень нелегко. Опять же, мы склонны доверять людям на местах. Конечно, было бы очень неплохо сделать из этого человека постоянного агента, использовать его как долговременный источник информации. Однако по какой-то причине это или неосуществимо, или Эд считает, что «кролику» и так уже известно все, что нам нужно.

— Почему Фоули не высказался более подробно? — заметил Грир, все еще держа в руках сообщение.

— Ну, возможно, его просто поджимало время, так как он хотел успеть отправить сообщение с этим курьером. А может быть, Эд не доверяет диппочте и опасается, что его сообщение может скомпрометировать «кролика». Кем бы ни был этот человек, Эд решил не пользоваться обычными каналами связи, и одно уже это, джентльмены, само по себе является очень важной информацией.

— Итак, ты хочешь сказать, что поддерживаешь просьбу Фоули? — спросил судья Мур.

— Ничего другого нам не остается, черт побери, — сказал Босток.

— Ну хорошо, даю свое одобрение, — официальным тоном произнес директор ЦРУ. — Немедленно передай мой ответ Фоули.

— Слушаюсь, сэр.

С этими словами Босток вышел.

Грир усмехнулся.

— Боб будет вне себя от злости.

— Что же может быть такое важное, что Фоули решил сократить формальности до минимума? — высказал свою мысль вслух Мур.

— Для того, чтобы узнать это, нам остается только ждать.

— Да, наверное, но, знаете, терпение никогда не входило в число моих достоинств.

— В таком случае, Артур, считайте это как возможность обзавестись еще одной добродетелью.

— Замечательно.

Судья Мур встал. Теперь можно возвращаться домой и дуться весь день, словно ребенок накануне Рождества, гадающий, что будет ждать его под елкой, — если Рождество в этом году действительно наступит.

Глава восемнадцатая Классическая музыка

Ответ пришел уже после полуночи по московскому времени. Дежурный связист, распечатав зашифрованный текст, положил его на стол Майку Расселу и тотчас же забыл о нем. Вследствие восьмичасовой разницы с Вашингтоном, именно в это время поток входящих сообщений был самым оживленным. А конкретно это сообщение представляло собой лишь еще один лист бумаги с распечатанной на нем бессмысленной тарабарщиной, расшифровывать которую дежурный ночной смены не имел права.

Как и предполагала Мери Пат, Эд в эту ночь почти не спал. Он изо всех сил старался не ворочаться, чтобы не будить жену. Мучительная неопределенность также является составляющей частью профессии разведчика. А вдруг этот Олег Иванович — провокатор, наживка, предложенная наугад КГБ, которую он заглотил чересчур поспешно и чересчур жадно? Что если Советы просто решили поудить рыбу, надеясь на везение, и с первого же раза подцепили крупного синего марлина? Ведет ли КГБ подобные игры? Ни о чем таком Эду во время подробного инструктажа в Лэнгли не говорили. В прошлом подобное действительно встречалось время от времени, однако такие попытки были направлены исключительно против тех, о которых было известно достоверно, что они являются «игроками», и делалось это для того, чтобы вычислить других агентов, просто прослеживая, кто еще будет наведываться к их тайникам…

Однако такие методы не дают действенных результатов. Билет на выход после первого тура берут только в том случае, когда требуется что-либо особенное, например, нейтрализация определенного человека, — однако сейчас об этом не могло быть и речи. Они с Мери Пат пока что почти ничего не сделали. Черт побери, во всем посольстве лишь горстка людей знает, кто он такой и чем занимается. Фоули до сих пор не завербовал ни одного нового агента и даже не работал с уже имеющимися. Конечно, это, строго говоря, не входило в его обязанности. Резидент не должен был лично заниматься оперативной работой. Его задача состоит в том, чтобы направлять своих подчиненных: Доминика Корсо, Мери Пат и остальных членов небольшой, но опытной команды.

Ну а если Ивану все же известно, кто он такой, зачем так быстро выдавать себя? Единственным результатом станет лишь то, что ЦРУ узнает больше, чем знало или могло бы узнать. Нет, так в шпионские игры не играют.

Хорошо, а что если этот «кролик» — лишь пробный камень, чья задача состоит в том, чтобы «вычислить» Фоули и передать ложную или бесполезную информацию, — что если все это было затеяно исключительно ради установления личности московского резидента ЦРУ? Однако нельзя было выйти на него, не зная, кто он такой, ведь так? Но даже КГБ не располагает возможностями для того, чтобы провернуть подобную операцию, перебрав всех до одного сотрудников посольства, — такой неуклюжий подход обязательно насторожил бы посольских работников.

Нет, в КГБ работают опытные профессионалы, которые не совершают такие ошибки.

Значит, на него не могли выйти, не зная, кто он, но если бы это было известно русским, они постарались бы скрыть такую важную информацию, чтобы не выдавать свои методы и источники ЦРУ.

Таким образом, Олег Иванович не может быть провокатором, это точно.

Следовательно, он просто обязан быть настоящей рыбкой, ведь так?

Несмотря на весь свой опыт и изобретательный ум, Эд Фоули не смог придумать схему, в которой «кролик» был бы чем-либо другим, кроме настоящей драгоценности. Вся проблема была в том, что подобное объяснение казалось бессмысленным.

Но что именно когда-либо имело смысл в разведке?

А в настоящий момент имело значение только то, что этого человека необходимо было переправить из страны. «Кролик» сам обратился к ним, и ему надо помочь убежать от русского медведя.

— Ты не можешь сказать, что тебя беспокоит? — спросила Кэти.

— Не могу.

— Но это что-то важное?

— Да, — кивнул Райан. — Да, в этом нет сомнений, однако вся беда заключается в том, что мы не знаем, насколько все это серьезно.

— Меня это должно как-то касаться?

— В общем-то, нет. Речь не идет о начале Третьей мировой войны или чем-то подобном. Но, право, я не могу об этом говорить.

— Почему?

— Ты сама прекрасно понимаешь — это является служебной тайной. Ты ведь не рассказываешь мне про своих пациентов, ведь так? Потому что у вас, у врачей, есть правила этики. А у нас есть правила обращения со сведениями, которые представляют государственную и служебную тайну.

Странно, как это Кэти, несмотря на весь свой ум, до сих пор не могла уяснить такую простую истину.

— Я ничем не могу помочь?

— Кэти, если бы ты была допущена к этим секретам, возможно, мне бы и пригодился твой совет. А может быть, и нет. Ты ведь не психолог, а в данном случае требуются познания именно в этой области медицины: то, как люди реагируют на угрозу, какие ими движут мотивы, как они воспринимают реальность, и как это восприятие определяет их ответные действия. Я пытаюсь проникнуть в мысли людей, которых не видел ни разу в жизни, чтобы представить себе, как они будут себя вести в определенной ситуации. Я начал изучать их образ мысли еще до того, как перешел работать в Управление, но, понимаешь…

— Да, заглянуть в чужой мозг очень нелегко. Но знаешь что?

— Что?

— В отношении людей разумных это гораздо сложнее, чем в отношении сумасшедших. Бывает, человек мыслит рационально и все равно совершает безумные поступки.

— Из-за того, как именно он воспринимает окружающую действительность?

Кэти кивнула.

— Отчасти из-за этого, но в значительной степени еще и потому, что ему по какой-то причине вздумалось верить в ложь — по совершенно рациональным причинам, однако ложь все равно остается ложью.

Райана очень привлекла эта мысль.

— Хорошо. В таком случае, расскажи мне про… ну, например, хотя бы про Иосифа Сталина. Он убил множество людей. Почему?

— Частично это объясняется исключительно рациональными причинами, частично — манией преследования чудовищных размеров. Увидев угрозу, Сталин решительно расправлялся с ней. Однако нередко угрозы мерещились ему там, где их в действительности не было, или же они не были настолько серьезны, чтобы устранять их такими крутыми методами. Сталин жил на грани здравого рассудка и безумия, постоянно пересекая ее в ту и в другую сторону, словно человек на мосту, который никак не может определиться, на каком берегу он живет. Считается, что в вопросах международных отношений его подход был вполне рациональным, однако Сталин и здесь оставался беспощадным тираном, которому никто не осмеливался перечить. Один из профессоров университета Гопкинса написал о Сталине книгу. Я читала ее, когда училась на втором курсе.

— И что в ней говорится?

Доктор Райан пожала плечами.

— Много чего интересного. В настоящее время считается, что психические расстройства являются следствием дисбаланса химических веществ в головном мозге, а вовсе не того, что человека в детстве много лупил отец или он видел свою мать в постели с козлом. Вот только провести химический анализ крови Сталина мы сейчас не можем, да?

Странное дело. Многие исторические личности поступали так или иначе вследствие каких-либо психических расстройств. Сегодня их можно было бы вылечить с помощью лития или каких-нибудь других средств, открытых недавно, в основном, в последние тридцать лет. Однако в те времена в распоряжении врачей были лишь алкоголь и йод. Ну и, быть может, заклинания, — добавила Кэти, гадая, есть ли в этом правда.

— А Распутин также страдал серьезным дисбалансом химических веществ? — задумчиво произнес Джек.

— Возможно. Я мало что знаю о нем, кроме того, что он был каким-то сумасшедшим священником, не так ли?

— Нет, не священником, а обычным мирянином, якобы обладавшим сверхъестественными способностями. Думаю, в наши дни из Распутина получился бы хороший телепроповедник, да? Но кем бы он ни был, на нем лежит вина за гибель династии Романовых — впрочем, и без него уже опасно пошатнувшейся.

— А следом за Распутиным пришел Сталин?

— Сначала Ленин, а уже после него Сталин. Владимир Ильич скончался от апоплексического удара.

— Вероятно, он стал жертвой гипертонии, а может быть, просто холестерин закупорил сосуды и произошло кровоизлияние в мозг, которое привело к летальному исходу. Но Сталин оказался еще хуже, так?

— Конечно, и Ленин был далеко не праздник, но Сталин стал просто Тамерланом, вернувшимся в двадцатый век. Или одним из римских императоров. Знаешь, когда римляне захватывали непокорный город, они перебивали в нем все живое, вплоть до собак.

— Неужели?

— Да, а вот англичане всегда щадили собак. Наверное, они слишком сентиментальны по отношению к ним, — добавил Джек.

— Салли очень скучает по Эрни, — напомнила Кэти, по-женски перескакивая на новую тему, не имеющую никакого — почти — отношения к тому, о чем шла речь до этого.

Эрни был пес, который остался дома.

— И я тоже, однако осенью у него будет море развлечений — скоро начинается сезон утиной охоты. Эрни предстоит доставать из воды всех подстреленных птиц.

Кэти поежилась. Сама она не охотилась ни на что более живое, чем гамбургеры в местном гастрономе. Однако ее ремесло заключалось в том, чтобы резать людям глаза. «Как будто в этом есть какой-то смысл,» — мысленно усмехнулся Райан. Однако наш мир не требует внешней логики — по крайней мере, так было в последний раз, когда он это проверял.

— Не беспокойся, малыш. Эрни это очень понравится. Поверь мне.

— Ну да, конечно.

— Он просто обожает купаться, — заметил Джек, спеша переменить тему разговора. — Ну, какие интересные операции на глазах намечены у вас в клинике на следующую неделю?

— Так, сплошная рутина — всю неделю мы будем лишь проверять зрение и выписывать очки.

— И никаких развлечений вроде того, чтобы разрезать какому-нибудь бедняге глаз пополам, а потом снова сшить части вместе?

— Такие операции мы не проводим, — сухо напомнила Кэти.

— Малыш, если бы мне предложили разрезать кому-нибудь глаз, я бы точно расстался с содержимым своего желудка, а то и вовсе свалился бы в обморок.

От одной мысли об этом Райана бросило в дрожь.

— Тряпка! — только и сказала Кэти в ответ на это признание.

Она никак не могла понять, что в школе подготовки офицеров морской пехоты в Квантико, штат Вирджиния, таким вещам не обучают.

Мери Пат чувствовала, что ее муж до сих пор не может заснуть, однако сейчас было не время говорить об этом, даже с помощью азбуки глухонемых. Вместо этого молодая женщина задумалась о деталях предстоящей операции — как вывезти «упаковку» из страны. Осуществить подобное в Москве будет очень трудно. В других частях Советского Союза — ничуть не проще, потому что московская резидентура не располагала достаточными ресурсами, которые можно было бы использовать в отдаленных районах этой необъятной страны. Разведка имеет склонность сосредоточивать свою деятельность в столицах государств, потому что именно здесь можно разместить так называемых «дипломатов», которые на самом деле являются волками в овечьих шкурах. Естественное противодействие этому заключалось в том, чтобы размещать в столице исключительно органы государственного управления, выводя военное ведомство и прочие структуры, потенциально интересные для иностранных разведок, куда-либо в другие места. Однако этим методом никто не пользовался, и по одной простой причине: все большие шишки хотят иметь своих подчиненных под рукой, чтобы они — большие шишки — могли наслаждаться своей властью. Именно это и составляло основной смысл их жизни, неважно где — в Москве, Берлине времен Третьего рейха или Вашингтоне, федеральный округ Колумбия.

Итак, если не из Москвы, то откуда? К сожалению, ехать «кролику» особо и некуда. Определенно, он не может попасть ни в какую точку к западу от «забора», как называла Мери Пат «железный занавес», разделивший Европу в 1945 году. И вообще существует крайне мало мест, куда мог бы поехать такой человек, как Олег Иванович, чтобы они притом устраивали бы и ЦРУ. Разве что пляжи в Сочи. Теоретически американский военно-морской флот мог бы подогнать к берегу подводную лодку и осуществить изъятие «упаковки». Однако нельзя просто так свистнуть, подзывая подводную лодку, да и ВМФ поднимет большой шум лишь по поводу того, что к нему обратились с подобной просьбой.

Таким образом, оставались только братские социалистические государства Восточной Европы, с точки зрения туристических достопримечательностей не более привлекательные, чем центральные районы штата Миссисипи в разгар лета: замечательное место для тех, кто обожает бескрайние поля хлопчатника и испепеляющий зной, но в остальном зачем туда тащиться? Польша исключается. После чересчур сурового подхода к обновлению старинных городов, в годы Второй мировой войны воплощенного в жизнь германским вермахтом, Варшава отстроилась заново, однако в настоящее время вследствие внутренних политических неприятностей выбраться из Польши очень нелегко. К тому же морской порт Гданьск, еще в недалеком прошлом самый легкий путь из страны, сейчас охраняется строже, чем советско-польская граница. Всему виной то, что англичане именно отсюда выкрали новый русский танк Т-72. Оставалось надеяться, что от украденного танка был какой-то толк, однако какой-то идиот из Лондона разболтал об этом газетчикам; история получила широкую огласку, и Гданьск по крайней мере на ближайшие несколько лет лишился статуса ворот на Запад. В таком случае, быть может, ГДР? Однако русские патологически не могут переваривать Германию в любом виде, да и смотреть там особенно не на что. Ну а Чехословакия? Прага — очень интересный город, сохранивший архитектуру времен Австро-Венгерской империи. И культурная жизнь там насыщенная; симфонические оркестры и балетные труппы почти не уступают советским, а из картинных галерей не хочется уходить. Однако чехословацко-австрийская граница также охраняется очень надежно.

Итого, остается… Венгрия.

Венгрия. Будапешт — тоже старинный город, которым когда-то железной рукой правила австрийская династия Габсбургов. В 1945 году его взяла Красная Армия после долгих кровопролитных боев с частями СС.

Вероятно, восстановленный город сейчас так же прекрасен, как и сто лет назад. Особых симпатий к коммунистам здесь никогда не питали, что показали события 1956 года, решительно раздавленные советскими танками по личному приказу Хрущева. Затем под бдительным оком Юрия Андропова, в то время посла Советского Союза в Венгрии, счастливое социалистическое братство было восстановлено, хотя — после непродолжительного, но кровавого восстания, — и более вольное. Вожди мятежников были повешены, расстреляны или выдворены из страны. Снисхождение к побежденным врагам никогда не входило в число добродетелей марксизма-ленинизма.

Однако советские граждане любили ездить на поезде в Будапешт. По соседству с Венгрией находилась Югославия, своеобразный коммунистический Сан-Франциско, куда гражданин Советского Союза не мог отправиться без специального разрешения. Однако Венгрия поддерживала с Югославией обширную торговлю, и советские граждане могли покупать в Будапеште видеомагнитофоны, кроссовки «Рибок» и женское нижнее белье «Фогель». Как правило, русские приезжали сюда с одним полным и двумя пустыми чемоданами и списком покупок для родственников и знакомых.

Советские граждане чувствовали себя в Венгрии относительно свободно, потому что они приезжали сюда с инвалютными рублями, к которым, по настоянию большого брата из Москвы, во всех социалистических странах относились уважительно. По сути дела, Будапешт представлял собой магазин модных вещей для всего Восточного блока. Здесь можно было даже купить видеокассеты с порнографическими фильмами, а также видеомагнитофоны, чтобы эти кассеты смотреть, — собранные по образцу и подобию устаревших японских моделей на братских социалистических заводах. Видеокассеты доставлялись контрабандой из Югославии, после чего тиражировались в подпольных студиях видеозаписи. В Венгрии можно было достать все, начиная от музыкальной мелодрамы «Звуки музыки» и до «Дебби покоряет Даллас». Кроме того, в Будапеште имелись приличные картинные галереи и музеи, здесь было несколько неплохих концертных залов, а рестораны считались хорошими и относительно дешевыми. То самое место, куда может захотеть отправиться «кролик», при этом внешне сохраняющий желание возвратиться на свою любимую родину.

«Вот и отправная точка,» — удовлетворенно подумала Мери Пат, приходя к выводу, что теперь можно и засыпать.

— Так что же все-таки случилось? — спросил посол.

— По чистой случайности, когда мой агент оставлял в тайнике информацию, за соседним столиком находился контрразведчик их АВХ, — объяснил Шелл.

Они находились в личном кабинете посла, расположенном в углу на последнем этаже здания посольства — том самом помещении, где когда-то обитал кардинал Йозеф Миндьсентеи[427] во время своего длительного пребывания в американском посольстве. Влиятельная фигура, которая пользовалась любовью как американского политического руководства, так и венгерского народа, Миндьсентеи сидел в тюрьме при фашистах, затем его освободила Красная Армия, после чего он тотчас же снова попал за решетку за то, что встретил без должного воодушевления пришествие из России «новой веры», хотя формально ему были предъявлены надуманные обвинения в том, что он являлся оголтелым монархистом, жаждавшим возвращения Габсбургов. Венгерские коммунисты никогда не отличались особой изобретательностью. Еще в начале века Габсбурги пользовались в Будапеште приблизительно такой же любовью, как и стая зараженных чумой крыс.

— Джим, а почему ты сам этим занимался? — спросил посол Питер Эрикссон по прозвищу Шпиль.

Ему предстояло ответить на ядовитую ноту протеста, с которой вернулся в посольство резидент. Эта нота сейчас лежала перед Эрикссоном на столе.

— У жены Боба Тейлора — вы не забыли, она ведь беременна, — возникли какие-то проблемы с мочеполовой системой, и их обоих отправили на обследование в военный госпиталь в Кайзерслаутен.

— Ах да, я совсем забыл, — проворчал Эрикссон.

— Одним словом, я виноват, и все тут, — вынужден был признать Шелл.

У него не было привычки прятаться за чужими спинами. Разумеется, для его карьеры в ЦРУ это будет серьезный удар, однако тут уж ничего не поделаешь. Черт побери, тому бедолаге, который своей неловкостью «засветил» тайник, сейчас приходится гораздо хуже. Вероятно, у сотрудников венгерской службы государственной безопасности — «Аллаведельми Хатошаг» или АВХ, — которые его допрашивают, уже давно не было причин радоваться, и сейчас они отрываются на нем вовсю. Ему уже наверняка сказали, как легко он попался. «Долбанные дилетанты, мать их!» — внутренне бушевал Шелл. Однако финал игры был таков, что венгерское правительство объявило его персоной нон грата и предложило в сорок восемь часов покинуть страну — предпочтительно, трусливо поджав хвост.

— Жаль расставаться с вами, Джим, однако я ничего не могу поделать.

— Все равно теперь от меня здесь никакой пользы не будет. — Шелл тяжело вздохнул. — Я все понимаю.

Он провел в Будапеште достаточно много времени и наладил неплохую агентурную сеть, которая поставляла довольно приличную разведывательную информацию военного и политического характера — естественно, не представляющую особой ценности, поскольку Венгрия являлась второстепенной страной. Однако как знать, интересные события могут происходить даже в таком захолустье как Лесото — а это крошечное государство, затерявшееся на юге Африканского континента, уныло подумал Шелл, вполне возможно, станет местом его следующего назначения. Придется покупать пробковый шлем и шорты… Ладно, по крайней мере, он вернется домой как раз к финальным играм кубка Мировой серии по бейсболу.

Но будапештская резидентура окажется на время выведенной из игры. «Впрочем, вряд ли в Лэнгли будут особо сожалеть об этом,» — утешил себя Шелл.

Сообщение о случившемся отправится в «Туманное дно» через посольский телекс — естественно, в зашифрованном виде. Посол Эрикссон набросал ответ в министерство иностранных дел Венгрии, в котором категорически отметались огульные обвинения в адрес Джеймса Шелла, второго секретаря посольства Соединенных Штатов Америки, якобы занимавшегося деятельностью, несовместимой с его дипломатическим статусом, и выражался официальный протест от имени Государственного департамента Соединенных Штатов. Скорее всего, на следующей неделе из Америки вышлют какого-нибудь венгерского дипломата —овечку или козла, решать будут в Вашингтоне. Эрикссон был практически абсолютно уверен, что это окажется безобидная овечка. В конце концов, зачем раскрывать, что ФБР «вычислило» козла? Пусть козел продолжает щипать травку в том огороде, куда ему удалось забраться, — разумеется, под бдительным присмотром. Игра будет продолжаться дальше. Посол Эрикссон находил ее очень глупой, однако все до одного его сотрудники с большим или меньшим энтузиазмом участвовали в ней.

Так получилось, что сообщению насчет Шелла никто не придал значения. Когда оно поступило в штаб-квартиру ЦРУ, его отнесли к второстепенным материалам, недостойным того, чтобы беспокоить директора в выходные. С другой стороны, судья Мур и так каждый день утром, невзирая на выходные и праздники, получает краткий доклад обо всем случившемся. Одним словом, сообща решили дежурные офицеры связи, это известие подождет до восьми часов утра воскресенья, потому что судьи любят во всем порядок. К тому же, Будапешт в «Большой игре» является лишь несущественной пешкой, разве не так?

Воскресное утро в Москве мало чем отличается от воскресного утра в любом другом месте, за исключением того, что гораздо меньшее количество людей одевается в лучшее, готовясь отправиться в церковь. Это было верно, в частности, и в отношении супругов Фоули. По воскресеньям католический священник служил мессу в американском посольстве, однако у Эда и Мери Пат, как правило, не получалось присутствовать на ней — хотя оба были религиозны в достаточной степени, чтобы испытывать угрызения совести по поводу своей нерадивости. Оба уверяли себя в том, что их грех смягчается тем обстоятельством, что они занимаются богоугодным делом в самом сердце страны еретиков. Одним словом, было решено в это воскресенье с утра отправиться погулять с Эдди в парке, где он, может быть, встретит других детей, с которыми можно будет поиграть. По крайней мере, такой инструктаж получил сам малыш.

Соскочив с кровати, Эд первым поспешил в ванную. Мери Пат последовала за ним, а маленький Эдди встал последним. Никаких утренних газет, а воскресная телевизионная программа была такой же отвратительной, как и в остальные дни недели. Поэтому супругам Фоули пришлось за завтраком беседовать между тобой, что многие американцы находят очень сложным. Мальчик был еще слишком маленький и впечатлительный и находил Москву интересной, хотя все его друзья были детьми американских и английских дипломатов и журналистов, обитателей огороженного гетто, которое охранялось сотрудниками МВД или КГБ — мнения на этот счет были разделены, но все сходились в том, что никакой разницы все равно нет.

Встреча была назначена ровно на одиннадцать часов утра. Заметить Олега Ивановича будет очень легко — как и ее, была уверена Мери Пат. Она будет выделяться словно павлин в окружении ворон, как любил повторять ее муж (хотя пышный хвост имеют только самцы павлинов). Молодая женщина решила сегодня сыграть свою партию скромно. Никакой косметики, небрежно расчесанные волосы, джинсы и свободная блузка. Фигуру свою Мери Пат существенно изменить не могла — местные вкусы требовали, чтобы женщина ее роста весила по крайней мере на десять килограммов больше. Наверное, все дело в характере питания, решила она. А может быть, в этой вечно голодной стране едят всякий раз, когда под рукой оказывается что-нибудь съестное. Или, быть может, с толстым слоем подкожного жира легче переносить зимние морозы? Так или иначе, средняя русская женщина одевается в духе героинь «Парней из Мертвого угла»[428]. Жен крупных партийных и государственных работников узнать легко, потому что их одежда почти подтягивается под стандарты американского среднего класса, в то время как остальные одеваются под стать жителям Аппалачии[429]. Впрочем, это будет очень несправедливо по отношению к жителям Аппалачии, подумав, решила Мери Пат.

— Ты идешь с нами, Эд? — спросила она мужа после завтрака.

— Нет, дорогая. Я уберу на кухне и почитаю новый детектив, который получил на прошлой неделе.

— Убийца — водитель грузовика, — сказала Мери Пат. — Я уже читала этого автора.

— Премного благодарен, — недовольно проворчал Эд.

После этого Мери Пат, проверив часы, направилась к двери. Парк находился всего в трех кварталах от дома. Молодая женщина помахала охраннику у ворот — определенно, сотруднику КГБ, решила она, — и повернула налево, держа за руку маленького Эдди. По американским меркам движение на улицах было минимальным, и определенно начинало холодать. Мери Пат похвалила себя за то, что надела на мальчика рубашку с длинным рукавом. Оглядев Эдди, она заодно убедилась в том, что очевидного «хвоста» нет. Конечно, кто-нибудь может сидеть с биноклем у окна в доме напротив, но Мери Пат сильно сомневалась в этом. Ей удалось закрепить за собой образ пустоголовой американской блондинки, на который купились практически все. Даже журналисты, с которыми работает Эд, считают, что его жена глупее него, — а уж его самого принимают за полного кретина. Что как нельзя лучше устраивало Мери Пат. Эти болтливые сороки пересказывали друг другу все то, о чем говорили между собой они с Эдом, и в конце концов общее мнение растеклось так же равномерно, как крем на тортах, которые она любила печь сама. И все этих слухи дошли до ушей КГБ так быстро, как только они способны распространяться, — а в этой среде почти со скоростью звука, поскольку для журналистов интеллектуальное кровосмешение является образом жизни. Русские слушали своих американских коллег внимательно, накапливая все услышанное в пухлые досье до тех пор, пока это не становилось чем-то таким, о чем «знают все». Хороший оперативный работник всегда привлекает других к тому, чтобы обеспечить себе прикрытие. В этом случае одно и то же мнение начинает звучать из самых разных уст, как это и бывает в реальной жизни, и становится внушающим доверия даже для опытного контрразведчика.

Парк был таким же убогим и невзрачным, как и вообще всё в Москве. Редкие чахлые деревья, вытоптанные газоны. У Мери Пат мелькнула мысль, не приводит ли КГБ специально все московские парки в такое состояние, чтобы затруднить встречи агентов со связными. Вероятно, в центральном управлении, где сидели одни Понтии Пилаты, никто и не подумал о том, что при этом молодым москвичам негде будет назначать свидания и целоваться украдкой.

А вот и «кролик» — в ста метрах впереди, у детской площадки с песочницей, качелями и горкой: все то, что придется по душе трех-четырехлетнему ребенку. Подойдя ближе, Мери Пат в очередной раз убедилась, как русские обожают детей. Причем в данном случае свидетельства этой любви были еще более заметны, поскольку «кролик» работал в КГБ и, следовательно, имел доступ к более качественным потребительским товарам, чем средний советский гражданин. Подобно заботливым отцам во всем мире, Олег Иванович ни в чем не отказывал своей любимой дочке. Это выставляло его в хорошем свете, решила Мери Пат. Возможно, она даже проникнется к этому человеку симпатией, что в оперативной работе случается крайне редко.

«Кролик» не подал вида, что обратил внимание на приближение Мери Пат. Он стоял, со скучающим видом глядя по сторонам, как ведут себя родители, гуляющие с маленькими детьми. Мери Пат и Эдди направились к детской площадке, что должно было выглядеть совершенно естественно.

— Эдди, смотри, вот играет маленькая девочка, с которой ты можешь познакомиться, — предложила ребенку мать. — Заодно проверишь свое знание русского языка.

— Хорошо!

Радостно побежав вперед, маленький Эдди подошел к девочке.

— Привет!

— Привет.

— Меня зовут Эдди.

— А меня зовут Светлана Олеговна. Где ты живешь?

— Вон там.

Эдди махнул рукой в сторону гетто для иностранцев.

— Это ваш сын? — спросил «кролик».

— Да, Эдди младший. По-вашему, Эдуард Эдуардович.

— Значит, — без тени веселья спросил Олег Иванович, — он тоже работает в ЦРУ?

— Не совсем. — Мери Пат театральным жестом протянула руку. Нельзя исключать то, что за ними все же наблюдают в бинокль. — Я Мери Патрисия Фоули.

— Понятно. Вашему мужу понравилась шапка?

— Да, очень понравилась. Вижу, вы хорошо разбираетесь в мехах.

— Как и многие русские. — Затем Олег Иванович сменил тон. Пора возвращаться к делу. — Вы уже определились с тем, сможете ли помочь мне?

— Да, Олег Иванович, сможем. Ваша дочь — просто прелесть. Ее зовут Светланой?

Офицер связи КГБ кивнул.

— Да, это мой маленький зайчик.

Этот непроизвольный каламбур очень понравился Мери Пат. «Кролик» называет свою дочку «зайчиком». Она ослепительно улыбнулась.

— Итак, Олег, как нам переправить вас в Америку?

— Это вы у меня спрашиваете? — недоверчиво спросил Олег Иванович.

— Ну, нам нужно будет кое-что выяснить. Например, ваши привычки и увлечения, а также интересы вашей жены.

— Я люблю шахматы. Больше всего мне нравится разыгрывать матчи великих гроссмейстеров прошлого. Моя жена получила классическое образование. Она любит музыку — классическую музыку, а не тот мусор, что слушают у вас в Америке.

— Она отдает предпочтение какому-нибудь одному композитору?

«Кролик» покачал головой.

— Ирина любит всех классиков: Баха, Моцарта, Брамса — всех я даже не могу перечислить. Это ее страсть. Она занималась музыкой с детства, училась играть на фортепиано, но у нее получалось не настолько хорошо, чтобы государство разрешило ей продолжить обучение. Ирина очень страдает по этому поводу. Мы не можем позволить себе иметь дома фортепиано, чтобы она занималась музыкой хотя бы для себя, — добавил Олег Иванович, понимая, что только в том случае, если он сообщит этой американке самую подробную информацию о себе и своих близких, она сможет спасти его семью. — Что еще вы хотите знать?

— У кого-нибудь из вас есть проблемы со здоровьем — например, связанные с необходимостью постоянно принимать лекарства?

Как и в прошлый раз, они говорили по-русски, и Олег Иванович снова отметил ее изящное владение языком.

— Нет, все мы вполне здоровы. Светлана переболела всеми детскими болезнями, но без каких-либо осложнений.

— Очень хорошо, — сказала Мери Пат, мысленно отметив, что это значительно все упрощает. — Ваша дочь — замечательная девочка. Наверное, вы очень гордитесь ей.

— Но понравится ли ей жизнь за Западе? — высказал свое беспокойство вслух «кролик».

— Олег Иванович, еще ни у одного ребенка не было никаких оснований не любить жизнь в Америке.

— А как вашему маленькому Эдуарду нравится у нас в Советском Союзе?

— Разумеется, Эдди скучает по своим друзьям, но перед самым отъездом сюда мы свозили его в «Диснейуорлд». Он до сих пор в восторге от увиденного.

Эти слова вызвали недоумение:

— «Диснейуорлд»? Что это такое?

— Большое коммерческое предприятие, нацеленное на то, чтобы радовать детей — а также взрослых, не забывших детство. Это парк развлечений, находящийся во Флориде, — добавила Мери Пат.

— Я никогда о нем не слышал.

— Не сомневаюсь, вам он очень понравится. А вашей дочери — еще больше. — Она помолчала. — Как отнеслась к вашим планам ваша жена?

— Ирина ни о чем не знает, — ответил Зайцев, сразив американку своим ответом наповал.

— Что вы сказали? — тотчас же переспросила Мери Пат, мысленно добавив: «Ты что, совсем спятил, твою мать?»

— Ирина — верная жена. Она сделает все, что я ей скажу.

Шовинизм русских мужчин отличался особой агрессивностью.

— Олег Иванович, подобная скрытность может привести к самым серьезным последствиям. Вы должны это понимать.

— Самые серьезные последствия для меня будут в том случае, если меня схватит КГБ. Если это произойдет, я неминуемо погибну. И не я один, — добавил Олег Иванович, рассчитывая выиграть этой угрозой дополнительные очки.

— Почему вы хотите покинуть Советский Союз? — вынуждена была спросить Мери Пат. — Что убедило вас в том, что другого выхода нет?

— КГБ собирается убить человека, который не заслужил смерти.

— Кого? — Этот вопрос она также была вынуждена задать.

— Это я вам скажу тогда, когда окажусь на Западе.

— Справедливое условие, — согласилась Мери Пат, подумав: «Не слишком ли ты осторожничаешь?»

— И еще одно, — добавил Зайцев.

— Да?

— Следите за тем, что вы передаете своему начальству. Есть основания считать, что ваша закрытая связь скомпрометирована. Вам следует перейти на одноразовые шифровальные блокноты, какими пользуюсь я. Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Вся информация относительно вас была зашифрована и отправлена в Вашингтон дипломатической почтой.

Когда Олег Иванович услышал это признание, у него на лице отразилось бесконечное облегчение, как он ни пытался его скрыть. Мери Пат поняла, что «кролик» только что сообщил ей нечто очень важное.

— Вы имеете в виду, нас «читают»?

— Это я также буду обсуждать только когда окажусь на Западе.

«Проклятие! — мысленно выругалась Мери Пат. — У КГБ где-то есть предатель. Возможно, даже в Белом доме. Проклятие…»

— Хорошо, мы будем соблюдать повышенные меры безопасности, — заверила она.

Но это означало, что паузы между сообщениями и ответами на них растянутся минимум до двух суток. Черт побери, неужели придется вернуться к методам времен Первой мировой войны? Риттер будет просто в восторге.

— Вы не можете сказать, какие способы передачи информации являются относительно безопасными?

— Англичане около четырех месяцев назад перешли на новые шифровальные машины. Пока что нам еще не удалось их вскрыть. Это я знаю точно. Какие именно ваши шифры скомпрометированы, мне неизвестно, однако я знаю наверняка, что определенная часть ваших сообщений читается. Пожалуйста, помните об этом.

— Обязательно, Олег Иванович.

Да, действительно, этот человек располагает информацией, в которой остро нуждается ЦРУ. Скомпрометированные линии связи — это худшее, что только может случиться с разведывательным ведомством. Подобные вещи обуславливали победы и поражения в целых войнах. Русские значительно отстают от Америки в области компьютерных технологий, однако в Советском Союзе работают одни из лучших математиков в мире, и человеческий мозг, заключенный между ушами в черепной коробке, является самым опасным инструментом, гораздо более эффективным, чем те, что стоят на столе или на полу. Интересно, а у Майка Рассела остались эти допотопные одноразовые шифровальные блокноты? В свое время ЦРУ пользовалось ими достаточно широко, однако со временем от них пришлось отказаться ввиду крайнего неудобства работы с ними. АНБ уверяет всех и вся, что Сеймур Крей[430] не сможет расколоть его шифры даже с помощью своего новейшего суперкомпьютера «Крей-2», к тому же накачав его амфетаминами[431]. Если это не так, последствия для Америки будут просто непредсказуемые. Однако систем шифрования много, и тот, кто вскрыл одну из них, вовсе необязательно вскроет и другую. По крайней мере, так утверждается… однако проблемы закрытия линий связи выходили за рамки компетенции Мери Пат. Даже ей время от времени приходилось полагаться на кого-нибудь и на что-нибудь. Однако откровение «кролика» было сравнимо с тем, как если спринтеру на старте стометровки выстрелили бы в затылок из стартового пистолета, после чего все равно заставили бы бежать к финишной ленточке. Проклятие.

— Естественно, это создаст дополнительные неудобства, но мы сделаем все необходимое для обеспечения вашей безопасности. Итак, вы хотите покинуть Советский Союз как можно быстрее.

— Было бы очень неплохо осуществить это уже на следующей неделе — не столько ради меня, сколько ради того человека, чья жизнь в опасности.

— Понимаю, — сказала молодая женщина, в действительности ничего не понимая.

Возможно, этот человек берет ее в оборот, однако если это так, делает он все в высшей степени профессионально. А Мери Пат пока что не видела никаких свидетельств того, что перед ней опытный оперативник. Да, Олег Иванович — «игрок», но только в другой области.

— Хорошо. Когда завтра вы придете на работу, доложите о контакте с иностранцем, — сказала она.

Зайцев изумился.

— Вы это серьезно?

— Совершенно серьезно. Скажите своему начальнику, что случайно познакомились с американской гражданкой, супругой второстепенного сотрудника посольства. Опишите меня и моего сына…

— А затем я добавлю, что вы миловидная, но недалекая американка, и у вас красивый и вежливый сын, — закончил за нее Олег Иванович. — Ну, и вам еще надо поработать над вашим русским.

— Вы учитесь очень быстро, Олег Иванович. Готова поспорить, вы хорошо играете в шахматы.

— Увы, недостаточно хорошо. Гроссмейстером мне никогда не стать.

— У каждого из нас есть свои пределы, но, оказавшись в Америке, вы обнаружите, что ваши пределы существенно раздвинутся по сравнению с тем, что было в Советском Союзе.

— Итак, на следующей неделе?

— Когда мой муж наденет ярко-красный галстук, вы назначите время и место следующей встречи. Вероятно, этот сигнал вы получите завтра вечером, и мы займемся необходимыми приготовлениями.

— Что ж, в таком случае, всего хорошего. Да, кстати, а где вы так хорошо выучили русский?

— Мой дедушка служил конюшим у цесаревича Алексея Николаевича Романова, — объяснила Мери Пат. — Когда я была маленькой, он много рассказывал мне об этом юноше и его безвременной гибели.

— Значит, ваша ненависть к Советскому Союзу имеет глубокие корни, да?

— Только к правительству вашей страны, Олег. А вовсе не к ее людям. Я хочу видеть вас свободными.

— Надеюсь, когда-нибудь это произойдет, но не скоро.

— Олег Иванович, история состоит из небольшого числа значительных событий и множества мелочей.

В этом состояло одно из главных жизненных убеждений Мери Пат. И снова ради биноклей наблюдения, если таковые имелись, она пожала Олегу Ивановичу руку и подозвала сына. Погуляв по парку еще час, они направились домой обедать.

Однако на обед Фоули всей семьей поехали в посольство, всю дорогу разговаривая о таких важных вещах, как хорошая погода. Приехав в посольство, все трое перекусили в столовой сосисками в тесте, после чего Эдди отвели в детскую комнату. Мери Пат поднялась вместе с Эдом к нему в кабинет.

— Что он сказал? — рявкнул московский резидент.

— Он сказал, что его жена — кстати, ее зовут Ириной, — понятия не имеет о его планах, — повторила Мери Пат.

— Сукин сын! — тотчас же выругался ее муж.

— Ну, знаешь, в определенном смысле это упрощает дело. По крайней мере, она ни о чем не проговорится.

Эд в очередной раз убедился, что его жена является бесконечной оптимисткой.

— Да, малыш, все будет хорошо до тех пор, пока мы не начнем операцию, и тут эта Ирина заявит, что она никуда не поедет.

— «Кролик» уверяет, что она сделает то, что он скажет. Знаешь, здесь, в России, мужчины любят командовать.

— С тобой этот номер не прошел бы, — заметил резидент.

И у него были основания так говорить.

— Эдди, я не русская женщина.

— Ну хорошо, что еще он сказал?

— Он не доверяет нашим линиям связи. По его подозрениям, часть наших шифров скомпрометирована.

— Господи! — Эд помолчал. — Какие еще хорошие новости?

— «Кролик» собирается сделать ноги отсюда потому, что КГБ хочет убить кого-то, кто, по его словам, не заслуживает смерти.

— Он уточнил, кого именно?

— Он сделает это тогда, когда глотнет полной грудью воздух свободы. Но есть и хорошие новости. Жена «кролика» очень любит классическую музыку. Нам нужно найти хорошего дирижера в Венгрии.

— В Венгрии?

— Я думала над этим всю ночь. Лучшее место, чтобы вытащить «упаковку» отсюда. Там ведь резидентом Джимми Шелл, да?

— Да.

Оба знали Шелла по совместной учебе на «Ферме», в подготовительном центре ЦРУ, находящемся в городке Тайдуотер, штат Вирджиния, неподалеку от федерального шоссе номер 64, в нескольких милях от Уильямсберга, музея эпохи английского колониального владычества.

— Я всегда считал, что Джимми заслуживает чего-нибудь большего. — Эд задумался на мгновение. — Итак, ты предлагаешь, из Венгрии через Югославию?

— Я никогда не сомневалась в твоем уме.

— Ну хорошо… — Сосредоточив взгляд на белой стене, Эд глубоко задумался. — Что ж, возможно, у нас что-нибудь получится.

— Твой сигнал — ярко-красный галстук в метро. Тогда «кролик» подбросит тебе записку с указанием места и времени следующей встречи. Мы с ним встречаемся, и «кролик» покидает город вместе с Крольчихой и Крольчонком — о, ты будешь в восторге, он называет свою дочурку «зайчиком»!

— Шалун, Кривляка и Пушистый хвостик? — попытался продемонстрировать свое чувство юмора Эд.

— Мне это нравится. Надо назвать операцию «Беатрикс», — предложила Мери Пат.

Оба читали в детстве «Питера Кролика» миссис Поттер[432]. А кто не читал?

— Возникнут проблемы с получением одобрения от Лэнгли. Поскольку мы не можем воспользоваться обычными каналами связи, координация наших действий станет сплошной морокой.

— А на «Ферме» никто и не говорил, что наша работа будет легкой. Только помни то, чему нас учил Джон Кларк. Надо быть гибкими.

— Да, подобно макаронам спагетти. — Московский резидент тяжело вздохнул. — Поскольку мы оказались практически лишенными средств связи, получается, что всю операцию нам придется планировать и проводить отсюда, без помощи руководства.

— Эд, на самом деле так было бы в любом случае. Ведь в действительности Лэнгли только время от времени запрещает нам делать то, что мы хотим.

Впрочем, именно в этом и заключается основная функция руководства всех без исключения ведомств во всем мире.

— Каким шифрам мы можем доверять?

— «Кролик» говорит, англичане совсем недавно развернули новую систему, которую русские не успели вскрыть — по крайней мере, пока что. У нас остались одноразовые шифровальные блокноты?

Резидент покачал головой.

— Мне о них неизвестно. — Сняв трубку, Фоули набрал номер. — Майк? Ты на месте? Нет желания заглянуть ко мне? Спасибо.

Рассел вошел в кабинет через пару минут.

— Привет, Эд… О, здравствуй, Мери Пат. Что у вас случилось?

— Есть один вопрос.

— Валяй.

— У тебя остались одноразовые блокноты?

— С чего это ты спрашиваешь?

— Нам просто нужны дополнительные меры безопасности, — ответила Мери Пат. Однако ее деланно небрежный ответ не возымел должного действия.

— Вы хотите сказать, наши системы не являются безопасными? — не смог скрыть тревоги Рассел.

— Майк, есть основания считать, что кое-какие наши системы шифрования не являются полностью надежными, — сообщил заведующему связью Эд.

— Твою мать! — выдохнул тот, и, тотчас же спохватившись, смущенно посмотрел на Мери Пат. — Ой, прости, вырвалось случайно.

Молодая женщина улыбнулась.

— Ничего страшного, Майк. Я не знаю, что означает это выражение, но мне уже приходилось его слышать.

Однако Рассел пропустил шутку мимо ушей. Заявление, которое только что сделал Фоули, было настолько шокирующим, что заведующий связью никак не мог обрести чувство юмора.

— Вы можете сказать какие-нибудь подробности?

— Никаких, Майк, — ответил резидент.

— Но вы полагаете, этому сигналу можно верить?

— К сожалению, да.

— Хорошо, у меня в сейфе сохранилось несколько старых одноразовых блокнотов, восьми— или девятилетней давности. Все никак не мог собраться избавиться от них — мало ли что может случиться?

— Майкл, ты отличный парень, — одобрительно кивнул Эд.

— Их хватит где-нибудь на десять сообщений длиной примерно по сто слов каждое — если только, конечно, в Форт-Миде сохранились такие же, но ребята, с которыми я держу связь, ничего не выбрасывают. Правда, полагаю, им придется порыться в своих шкафах, чтобы их найти.

— Одноразовыми блокнотами пользоваться сложно?

— Я их просто ненавижу, и вы сами поймете, почему. Проклятие, ребята, нашему новому шифратору «Страйп» нет еще и года. А новая английская система является лишь его модификацией. Я лично знаком с ребятами из отдела Зет, которые разрабатывали «Страйп». Подумайте сами: долговременный ключ длиной сто двадцать бит, плюс разовый ключ, уникальный для данного аппарата, который меняется перед каждым сеансом связи. Вскрыть такой шифр просто невозможно!

— Если только в Форт-Миде нет внедренного агента, Майк, — напомнил Эд.

— В таком случае дайте его мне в руки, и я с живого сдеру с долбанного ублюдка кожу. — От одной этой мысли у Рассела учащенно забилось сердце, и он на этот раз забыл извиниться перед присутствующей дамой за нецензурные выражения. На своем веку Майку довелось убить и освежевать не одного оленя, но он по-прежнему лелеял мечту превратить в ковер дикого медведя, и здоровенный бурый русский медведь подошел бы ему как нельзя кстати. — Ладно, в Форт-Мид я могу сообщить об этом?

— Только не через «Страйп», — предостерег Фоули.

— Что ж, когда услышите громкий, сердитый крик, донесшийся с Запада, вам не надо будет объяснять, что это такое.

— Майк, знаешь, лучше сейчас никому ни о чем не говорить, — задумчиво произнесла Мери Пат. — В Форт-Миде достаточно скоро узнают обо всем через другие каналы.

Из этих слов Рассел заключил, что «кролик», о котором он сообщал на днях, это человек, которого необходимо срочно переправить на Запад. И теперь он, кажется, понял, чем обусловлена подобная спешка. Этот «кролик» — специалист по связи, и, черт побери, если такой попадает в руки, его надо вывозить из страны Советов ко всем чертям первым же поездом. В данном случае «достаточно скоро» означает прямо сейчас, или так быстро, как только это осуществимо.

— Ну хорошо, готовьте сообщение. Я зашифрую его с помощью одноразового блокнота, после чего пропущу через «Страйп». Если русские и читают наш шифратор, — ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не вздрогнуть от отвращения, — скажет ли это им что-нибудь?

— Это уж тебе решать, — ответил Эд Фоули.

Подумав немного, Рассел покачал головой.

— Нет, не должно. Даже если русским действительно удалось расколоть наш шифр, больше трети всего потока информации им все равно не удастся читать. Просто системы слишком сложные — если только, конечно, на противоположном конце не сидит русский агент, который читает открытый текст. Но против этого никакой защиты нет, по крайней мере, с моей стороны.

При одной этой мысли всех троих мороз по коже пробрал. В конце концов, именно эту игру вели они сами, именно этих результатов постоянно стремились добиться. Внедрить агента в самую глубь, чтобы он передавал самую сокровенную информацию. Подобно тому, чем занимался Кардинал — имя, которое они никогда не произносили вслух. Они сами выбрали для себя эту профессию, и, хотя противник и был достаточно силен, они твердо верили, что они лучше. Это и был лейтмотив всей их работы.

— Ну хорошо, Майк. Наш «кролик» свято верит в одноразовые блокноты. Надеюсь, его вера имеет под собой основания.

— Да, он прав, однако Иван, наверное, сходит с ума от необходимости возиться с каждым сообщением, перебирая его по одной букве.

— Тебе когда-нибудь приходилось работать в дешифровальной службе? — спросил Эд Фоули.

Рассел тотчас же покачал головой.

— Умом не вышел. Что и к лучшему. Многие из этих ребят кончают в комнатах с мягкой обивкой на стенах, где они вырезают из бумаги человечков ножницами с тупыми концами. Я знаком со многими ребятами из отделения Зет. Их босс недавно отказался от профессорской мантии на кафедре математики в Калифорнийском технологическом институте. У него ума палата, это точно, — заметил Рассел. — У меня столько никогда не будет. Отец Эда Попадополуса — так зовут этого человека, он по национальности грек, — держал ресторан в Бостоне. Как вы думаете, согласился бы я занять его место?

— Не согласился бы, да?

— Даже если бы мне в довесок предложили Пэт Кливленд[433].

Эд Фоули тоже считал ее очень красивой женщиной. Черт побери, Майку Расселу действительно пора снова найти себе спутницу жизни…

— Хорошо, я принесу тебе текст где-нибудь через час. Договорились?

— Лады.

Рассел вышел из кабинета.

— Что ж, полагаю, мы здорово его напугали, — задумчиво произнесла Мери Пат.

— Адмирал Беннет в Форт-Миде тоже не очень-то обрадуется. А сейчас я должен подготовить текст.

— Хорошо, я схожу проведаю, что там сотворил с волшебными карандашами наш Эдди.

С этими словами Мери Патрисия Камински Фоули также покинула кабинет.

Утренние доклады, которые ежедневно выслушивал судья Мур, обычно начинались в половине восьмого, однако по воскресеньям он позволял себе поспать подольше, поэтому этот доклад начался в девять утра. Жена Мура впустила в особняк в Грейт-Фолз дежурного офицера Центрального разведывательного управления, который каждое утро доставлял самую свежую разведывательную информацию. Она проводила его в личный кабинет мужа, который раз в неделю тщательнейшим образом проверяли лучшие специалисты Управления по подслушивающей технике.

Предыдущий день прошел относительно тихо — заняв свою должность, судья Мур вскоре выяснил, что даже коммунисты предпочитают по выходным отдыхать.

— Что-нибудь еще, Томми? — спросил директор ЦРУ, выслушав доклад.

— Плохие известия из Будапешта. Наш резидент в Венгрии Джеймс Шелл был взят с поличным, когда изымал из тайника донесение агента. Подробности пока что неизвестны, но венгерское правительство объявило Шелла персоной нон грата. Его первый заместитель Роберт Тейлор в настоящий момент покинул страну по личным причинам. Так что наше венгерское отделение на время выведено из игры.

— Насколько это серьезно? — подумал судья Мур и сам же мысленно ответил себе: «Особой трагедии в этом нет.»

— Ну, ничего страшного не случилось. В Венгрии полная тишина. Венгерская армия играет в Варшавском договоре второстепенную роль, а внешняя политика Венгрии за исключением отношений с ближайшими соседями является зеркальным отражением внешней политики Москвы. Через резидентуру в Будапеште мы получали определенное количество информации военного характера, однако Пентагон она не слишком интересовала. Венгерская армия ни для кого не представляет угрозы, поскольку ее боевая подготовка оставляет желать лучшего; к тому же, Советы рассматривают Венгрию, как ненадежного союзника, — заключил дежурный офицер.

— Этот Шелл — он что, ротозей? — спросил директор ЦРУ, вспоминая, что один раз встречался с резидентом в Венгрии на общем собрании.

— На самом деле Джимми пользуется очень хорошей репутацией. Как я уже говорил, сэр, пока что у нас нет никаких подробностей. Вероятно, к концу следующей недели Шелл уже будет дома.

— Хорошо. Это все?

— Так точно, сэр.

— О папе римском никаких новых известий?

— Ни одного словечка, сэр, однако нашим людям требуется какое-то время, чтобы потрясти все деревья.

— То же самое говорит и Риттер.

Фоули потребовался почти целый час для того, чтобы составить текст сообщения. Оно должно было получиться кратким, но исчерпывающим, что потребовало от Эда полностью применить свой литературный талант. Закончив, он спустился в кабинет Майка Рассела. Усевшись в углу, Фоули смотрел, как заведующий связью, бурча себе под нос, шифрует текст по одной букве за раз, черт бы ее побрал, добавив к нему чешские фамилии из телефонного справочника, после чего повторно шифрует его шифратором «Страйп». Когда сообщение было зашифровано дважды, оно было пропущено через аппарат защищенной факсимильной связи, который зашифровал его еще раз, но уже не цифровым способом, а аналоговым. Система шифрования, которая использовалась в факсе, была относительно простая, но поскольку противник — предположительно, постоянно следящий за передающей спутниковой антенной на крыше посольства, — не мог знать наперед, информация какого типа, текстовая или графическая, передается в данный сеанс связи, это создавало еще один дополнительный барьер на пути русских дешифровальщиков. Сигнал попал на спутник, находящийся на геостационарной орбите, после чего отразился в несколько разных точек: в Форт-Бельвуар, штат Вирджиния, в Саннивейл, штат Калифорния, и, разумеется, в Форт-Мид, штат Мериленд, куда остальные наземные станции переслали свои подтверждения по защищенным наземным оптоволоконным линиям.

Все дежурные связисты в Форт-Миде были из числа сержантов, и когда один из них, молодой сержант ВВС, пропустил сообщение через шифратор, он с удивлением прочитал предупреждение о том, что открытый текст был предварительно зашифрован с использованием одноразового шифровального блокнота Эн-эйч-джи-1329.

— Черт побери, где это находится? — спросил сержант у старшего смены, главного старшины ВМФ.

— Вот те на! — заметил тот. — Давненько мне уже не приходилось сталкиваться ни с чем подобным.

Ему пришлось долго листать толстый справочник, пока он наконец не нашел указание на номер сейфа в хранилище, которое находилось в дальнем конце просторного центра связи. Хранилище охранял вооруженный штаб-сержант морской пехоты, чье чувство юмора, как и у всех морских пехотинцев, служивших здесь, было перед назначением в Форт-Мид удалено хирургическим путем в военно-морском госпитале в Бетесде.

— Эй, сержант, мне нужно кое-что взять из хранилища, — сказал старшина неумолимому церберу.

— Сначала ты должен поговорить с майором, — ответил сержант.

Поэтому главный старшина подошел к столу, за которым читал утреннюю газету майор ВВС.

— Доброе утро, господин майор. Мне нужно взять кое-что из хранилища.

— Что именно, старшина?

— Одноразовый шифровальный блокнот Эн-эйч-джи-1329.

— А разве они у нас еще остались? — удивленно спросил майор.

— Ну, сэр, в противном случае вот этим можно будет разве что растопить камин, — сказал старшина, протягивая сообщение.

Офицер авиации внимательно ознакомился с текстом, который вышел из шифратора.

— Ну и ну. Ну хорошо. — Взяв со стола бланк, он написал разрешение. — Передашь охраннику.

— Слушаюсь, сэр.

Главный старшина направился к хранилищу, оставив военного летчика гадать, почему «кальмары» всегда говорят так забавно.

— Вот, держи, — сказал старшина, протягивая морскому пехотинцу разрешение.

Тот открыл массивную дверь, и главный старшина вошел внутрь. Сейф, в котором хранился блокнот, не был заперт, предположительно потому, что человек, преодолевший семь уровней контроля, должен был быть вне всяких подозрений, как супруга президента.

Шифровальный блокнот представлял собой тонкую тетрадку на пружинных кольцах. Расписавшись в формуляре, главный старшина вышел из хранилища и вернулся за свой стол. К нему на помощь пришел сержант ВВС, и вдвоем они начали мучительно долгий процесс ручного расшифрования.

— Черт побери, — заметил сержант, когда работа была уже выполнена на две трети, — нам надо будет кому-то сообщить об этом?

— Это не наше дело, сынок. Не сомневаюсь, что директор ЦРУ обо всем скажет кому следует. А ты должен забыть о том, что видел вот это, — добавил старшина.

Однако в последнем предостережении не было необходимости, и оба прекрасно это понимали. После всех тех препон, через которые им пришлось пройти, чтобы попасть сюда, сама мысль о том, что система связи может быть скомпрометирована, казалась такой же кощунственной, как мысль о том, что родная мать может торговать своим телом на Шестнадцатой улице.

— Так точно, старшина, можете не сомневаться, — заверил моряка молодой сержант с «птичками» в петлицах. — Как доставить это сообщение?

— Полагаю, только нарочным. Ты его не свистнешь?

— Слушаюсь, сэр.

Улыбнувшись, сержант ВВС ушел.

Курьером оказался армейский штаб-сержант, приехавший на зеленом «Плимуте». Взяв запечатанный конверт, сержант убрал его в чемоданчик, положил чемоданчик на переднее сиденье рядом с собой и поехал по шоссе Балтимор-Вашингтон в столицу. Затем Кольцевая дорога, шоссе имени Джорджа Вашингтона, и первый поворот направо к штаб-квартире ЦРУ. И с этого момента это проклятое сообщение — курьер не знал, что в нем, и не желал знать, — перестало быть его головной болью.

Адрес на конверте гласил, что сообщение надо доставить на седьмой этаж. Подобно многим правительственным учреждениям, штаб-квартира ЦРУ никогда полностью не погружалась в сон. На последнем этаже дежурил Том Ридли, тот самый офицер связи, который утром докладывал последние известия судье Муру. Ридли потребовалось три секунды на то, чтобы понять, что это сообщение нужно доставить директору ЦРУ немедленно. Сняв трубку аппарата закрытой связи, он нажал клавишу "1".

— Артур Мур слушает, — через некоторое время ответил голос.

— Судья Мур, говорит Том Ридли. Тут нам пришло кое-что.

Выражение «кое-что» означало, что это было действительно кое-что.

— Это срочно?

— Да, сэр.

— Вы можете подъехать ко мне?

— Да, сэр.

— Джим Грир будет нужен?

— Да, сэр, и, вероятно, также мистер Босток.

Дело становилось интересным.

— Ну хорошо, обзвоните их и скажите, чтобы приезжали ко мне.

Перед тем, как соединение разомкнулось, Ридли буквально услышал: «Черт побери, неужели мне никогда не выдастся хотя бы один спокойный день!»

У него ушло еще несколько минут на то, чтобы позвонить двум высокопоставленным руководителям Управления. Затем Ридли сел в машину и тронулся в путь, задержавшись только для того, чтобы снять с пришедшего сообщения три ксерокопии.

В Грейт-Фолз как раз подошло время обедать. Миссис Мур, неизменно радушная хозяйка, приготовив нежданым гостям закуски и безалкогольные напитки, удалилась к себе наверх.

— В чем дело, Томми? — спросил судья Мур.

Ему нравился молодой офицер связи. Выпускник Маркуэтского университета, Ридли специализировался по России. Перед тем, как занять свою нынешнюю должность, он некоторое время проработал в аналитическом отделе Грира, и адмирал был о нем также очень высокого мнения. Никто не сомневался, что вскоре Ридли станет одним из тех, кто сопровождает президента на борту номер один.

— Это сообщение поступило сегодня утром из Форт-Мида, — сказал Ридли, раздавая копии.

Из всех троих быстрее всех читал Майк Босток:

— О господи…

— То-то Чип Беннет порадуется, — мрачным тоном предсказал Джеймс Грир.

— Да, так же, как визиту к зубному врачу, — заметил Мур, закончивший читать последним. — Итак, джентльмены, о чем это нам говорит?

И опять первым ответил Босток:

— Это означает, джентльмены, что нам нужно как можно скорее заключить этого «кролика» в свои объятия.

— Через Будапешт? — спросил директор ЦРУ, вспоминая утреннее известие.

— Угу, — подтвердил Босток.

— Хорошо. — Мур подался вперед. — Давайте упорядочим наши мысли. Во-первых, насколько важна эта информация?

На этот вопрос ответил адмирал Грир:

— По словам «кролика», КГБ собирается убить человека, который не заслуживает смерти. Можно предположить, что речь идет о папе римском, не так ли?

— Что гораздо важнее, он говорит, что наши системы шифрования могут быть скомпрометированы, — указал Босток. — А это самое страшное, что я только могу себе представить, Джеймс.

— Хорошо, в любом случае нам нужно, чтобы этот человек как можно скорее оказался по нашу сторону «забора», правильно?

— Судья, можете смело ставить на это свою скамью, — согласился помощник зама по опер-работе. — Причем вытащить «кролика» из Красной страны надо так быстро, как только можно это устроить.

— Сможем ли мы осуществить это своими силами? — продолжал Мур.

— Сделать это будет непросто. Будапештская резидентура выведена из игры.

— Влияет ли это как-нибудь на то, что надо переправить нашего пушистого длинноухого зверька из страны Советов? — спросил директор ЦРУ.

— Никак, — покачал головой Босток.

— Хорошо, раз мы не можем справиться с этим сами, должны ли мы звать кого-нибудь на помощь?

— Вы имеете в виду англичан? — уточнил Грир.

— В прошлом мы уже пользовались их услугами. У нас хорошие отношения с британской разведкой, а Бейзилу нравится копить наши долги, — напомнил Мур. — Майк, вы сможете это пережить? — спросил он, обращаясь к Бостоку.

Решительный кивок.

— Смогу, сэр. Однако будет очень неплохо иметь на месте кого-нибудь из наших людей, чтобы он приглядел за всем. На это Бейзил ничего не сможет возразить.

— Хорошо, надо будет решить, кого из наших мы пошлем. Далее, — продолжал Мур, — как быстро это можно будет осуществить?

— Артур, что вы скажете насчет сегодняшнего вечера? — спросил Грир, вызвав общее веселье. — Как это видится мне, Фоули хочет провернуть это через свое отделение, и он очень торопится. Полагаю, надо дать ему полную свободу. Вероятно, Будапешт — лучшая дверь на Запад для нашего «кролика».

— Согласен, — кивнул Майк Босток. — Это город, куда офицер КГБ может отправиться в отпуск, а потом просто исчезнуть.

— Русские достаточно быстро это просекут, — задумчиво произнес Мур.

— Они быстро поняли и то, что Аркадий Шевченко[434] смылся к нам, разве не так? И что с того? Он все равно передал нам ценную информацию, — напомнил Босток.

Он лично координировал эту операцию, которая была осуществлена в Нью-Йорке силами ФБР.

— Хорошо. Что мы ответим Фоули? — спросил Мур.

— Одно слово: «одобряем».

Босток всегда поддерживал своих резидентов.

Мур обвел взглядом присутствующих.

— У кого-нибудь есть возражения?

Все покачали головами.

— Хорошо, Томми. Возвращайся в Лэнгли. Передай ответ Фоули.

— Слушаюсь, сэр.

Офицер разведки встал и вышел. Одно хорошо в судье Муре: если требуется получить от него решение, его обязательно получишь — понравится оно или нет.

Глава девятнадцатая Сигнал подтверждения

Эд Фоули понимал, что одной из самых главных проблем руководства московским отделением является большая разница во времени между Москвой и Вашингтоном. Если оставаться ждать ответа в посольстве, возможно, ему придется задержаться на несколько часов, а в этом не было никакого смысла. Поэтому, отослав сообщение, Фоули сразу же собрал свое семейство и поехал домой. Подороге к машине маленький Эдди подозрительно жевал еще одну сосиску в тесте. Сам Фоули держал в руке полученный по факсу свежий экземпляр «Нью-Йорк дейли ньюс». Он давно пришел к выводу, что из всех нью-йоркских газет именно в «Дейли ньюс» лучшая спортивная страничка, хотя и страдающая излишней мрачностью заголовков. Обозреватель Майк Люпика разбирался в бейсболе лучше всех остальных, кто мнит себя великими знатоками, и Эд Фоули с уважением относился к его аналитическим статьям. Если бы Люпике вздумалось связать свою жизнь с разведкой, из него получился бы неплохой шпион. Одним словом, сейчас Фоули наконец понял, почему «Янкиз» в этом сезоне оказались в полной заднице. Похоже, кубок достанется проклятому «Ориолс», а это для истинного ньюйоркца было таким же страшным ударом, как и неудачи «Рейнджерс» в прошедшем чемпионате НХЛ.

— Значит, Эдди, ты ждешь не дождешься, когда можно будет покататься на коньках? — спросил Эд сына, пристегиваясь ремнем безопасности.

— Да! — тотчас же ответил малыш.

Вот уж точно, Эдди младший — его сын, тут не может быть никаких сомнений. Быть может, в России он хотя бы научиться играть в настоящий хоккей. В гардеробе отца мальчика ждали лучшие детские хоккейные коньки, какие только можно купить, и еще одни размером побольше на вырост. Мери Пат уже навела справки о московских детских хоккейных секциях, которые, по мнению ее мужа, были лучшими за пределами Канады, а может быть, и лучшими во всем мире.

Конечно, жаль, что ему нельзя установить дома телефон закрытой связи, однако «кролик» предупредил, что американские шифры не являются абсолютно надежными, и, кроме того, это открыло бы русским, что Эд Фоули является не просто второстепенным сотрудником посольства, в чьи задачи входит опека журналистов.

Вынужденное безделье выходных было для семейства Фоули самой невыносимой мукой. Конечно, ни Эд, ни Мери Пат не имели ничего против того, чтобы заниматься с малышом, однако это можно было бы делать и в недавно снятом особняке в Вирджинии. В Москву же они приехали работать.

Для обоих разведка была делом всей жизни, и они надеялись, что когда-нибудь их сын поймет своих родителей. Так что Эд, воспользовавшись свободной минуткой, решил почитать мальчику сказки. Малыш уже более или менее освоил азбуку и начинал читать слова, хотя они пока что представляли для него не сочетания букв, а особые каллиграфические символы. Счастливому отцу было достаточно и этого, однако у Мери Пат имелись кое-какие сомнения. Посвятив чтению минут тридцать, маленький Эдди уговорил отца разрешить ему посмотреть полчаса «Роботов-мутантов», к огромному удовольствию первого и снисходительной радости второго.

Разумеется, все мысли московского резидента были сосредоточены на «кролике». И вот сейчас Эд снова задумался над предложением своей жены вывезти «упаковку» из страны так, чтобы КГБ ничего не заподозрил. Эта мысль пришла ему как раз во время просмотра мультфильма. Не бывает убийства без трупа; но если труп есть, убийство уж точно произошло, черт побери. Но что если труп окажется не тот, что нужно?

У Эда в памяти прочно засели слова знаменитого канадского иллюзиониста Дуга Хеннинга, который как-то заметил, что суть искусства фокусника состоит в том, чтобы полностью владеть вниманием зрителей. Если фокусник может определять, что они видят, он может также диктовать, что они будут якобы видеть; именно это зрители и запомнят, именно это они и будут рассказывать остальным. А ключ к этому заключается в том, чтобы дать зрителям то самое, что они ожидают увидеть, даже если это что-то невероятное.

Люди — даже умные и образованные — склонны верить в самые невозможные вещи. И это было в особенности верно здесь, в Москве, где правители этой необъятной и могущественной державы верили в политическую философию, которая расходилась с современной действительностью так же, как и божественное право монархов. Более того, они сами сознавали, что эта философия является лживой, но тем не менее заставляли себя верить в нее так, словно это было Священное писание, начертанное золотыми чернилами собственноручно господом богом. Так что этих людей можно обмануть. В конце концов, они усердно стараются обмануть себя сами.

«Ну хорошо, но все-таки как именно их обмануть?» — ломал голову Фоули. Если показать человеку то, что он ожидает увидеть, он это увидит, даже если это не будет соответствовать действительности. Нужно заставить Советы поверить в то, что «кролик» и его семья… не бежали из страны, а… умерли?

Мертвые молчат, как якобы говорил капитан Кидд. Как молчат и те, кто умер вместо кого-то другого.

«Англичане однажды уже провернули нечто подобное, не так ли? — задумался Фоули. — Кажется, во время Второй мировой войны.» Да, он читал об этом в детстве, и уже тогда, когда он еще учился в школе в Фордхэме, на него произвела впечатление хитроумная идея, лежавшая в основе той операции. Кажется, она называлась «Мясной фарш»[435]. Да, ее концепция была очень изящной, так как одной из главных составляющих успеха явилось то, что противник почувствовал себя очень умным. А всем нравится чувствовать себя умными…

«В первую очередь, людям глупым,» — напомнил себе Фоули. А разведка фашистской Германии в годы Второй мировой войны не стоила того пороха, который требовался, чтобы взорвать ее ко всем чертям. Она действовала настолько неуклюже, что немцам, вероятно, было бы лучше вообще обходиться без нее — наверное, с ее задачами ничуть не хуже справились бы астрологи Гитлера, причем это потребовало бы гораздо меньших затрат.

Но русские, с другой стороны, чертовски умны — достаточно умны, чтобы для ведения поединков умов с ними требовалось быть очень осторожным. И все же они умны не настолько, чтобы, обнаружив что-то ожидаемое, выбросить это в мусорную корзину и продолжить искать нечто такое, о чем они даже подумать не могли. Нет, такова человеческая природа, и даже «новый советский человек», которого так усердно строят в России, по сути своей все равно остается в первую очередь просто человеком, как бы коммунистической партии ни хотелось вытравить из него это.

«Итак, что же нам придумать?» — молча думал Фоули, следя за тем, как на экране телевизора дизельный трактор с прицепом превращается в двуногого робота, чтобы было сподручнее сражаться с силами зла — кем бы они ни были…

Ну да, конечно. Это же совершенно очевидно, разве не так? Достаточно будет просто дать русским то, что им хочется увидеть, чтобы доказать, что «кролик» и его соседи по клетке мертвы. Дать им то, что всегда оставляют после себя мертвые. Вот это уже будет представлять серьезную проблему, но все же не настолько серьезную, чтобы ее нельзя было разрешить. Однако для этого потребуется помощь. При этой мысли Фоули стало не по себе. В его ремесле себе доверяешь больше, чем кому бы то ни было и чему бы то ни было; на втором месте идут ближайшие соратники, но и то — числом как можно меньше. Ну а дальше, когда возникает необходимость довериться постороннему, начинаешь скрежетать зубами. Ну да, во время инструктажа в Лэнгли его предупредили, что Найджел Хейдок является очень способным и очень послушным англичанином, хорошим оперативным работником родственного шпионского ведомства ближайшего союзника; ну да, при личном знакомстве Хейдок ему сразу же понравился, и между ними установились хорошие отношения. Но, черт побери, Хейдок не работает в Управлении. Впрочем, Риттер говорил, что в случае крайней необходимости на Хейдока можно положиться, да и сам «кролик» сказал, что русским специалистам пока что не удалось вскрыть английские шифраторы. А Фоули уже пришел к заключению, что «кролик» ведет честную игру. Конечно, жизнь самого Фоули от этого не зависит, но вот на карьере его в случае неудачи точно можно будет ставить крест.

Ну хорошо, хорошо, но как подойти к этому делу? Найджел Хейдок является торговым атташе посольства Великобритании. Здание посольства еще с царских времен расположено на берегу Москвы-реки прямо напротив Кремля — говорят, Сталин просто бесился, видя каждый день из окна своего кабинета, как поднимается британский флаг. А еще англичане помогли завербовать полковника ГРУ Олега Пеньковского, человека, предотвратившего Третью мировую войну, и попутно завербовали Кардинала, самую крупную жемчужину в короне ЦРУ. Так что если кому-то и можно доверять, то Найджелу. С нуждой не поспоришь, ну а если с «кроликом» все-таки случится беда, что ж, по крайней мере, станет ясно, что в британской разведке тоже есть течь. Фоули поймал себя на том, что надо будет извиниться перед Найджелом за одну лишь подобную мысль, однако, когда речь идет о деле, личные отношения отходят на второй план.

«Эдди, ты начинаешь страдать манией преследования, — сказал себе московский резидент. — Нельзя подозревать всех и каждого.»

Черта с два нельзя!

Но, впрочем, вероятно, Найджел Хейдок думает про него то же самое.

Увы, таковы правила игры.

Зато если «кролика» удастся благополучно переправить на Запад, это станет убедительным доказательством того, что с Хейдоком все в порядке. Ни за что на свете русский Иван не позволит этому ушастику покинуть пределы Советского Союза. «Кролик» просто слишком много знает.

Интересно, отдает ли себе этот Олег Иванович Зайцев отчет в том, какую смертельную опасность навлек сам на себя? Он доверился ЦРУ, чтобы оно помогло ему и его семье выбраться из страны Советов живыми и невредимыми…

С другой стороны, имея доступ к самой сокровенной информации, «кролик» не может не догадываться о последствиях своего поступка. У него была возможность хорошенько подумать, принимая решение.

Господи Иисусе, в этом деле столько зацепляющихся друг за друга шестеренок, что впрямь хоть открывай завод по производству велосипедов, правда?

Кассета закончилась, и главный Робот-грузовик — или как там его зовут, черт побери? — под звуки песни «Роботы-мутанты, больше, чем видит глаз…» превратился обратно в грузовик и уехал вдаль. Ладно, на настоящий момент достаточно того, что мультфильм нравится Эдди. Итак, подумал Фоули, он убил одним выстрелом двух зайцев: развлек сына и выкроил для себя время подумать. Так что в целом этот воскресный вечер прошел не так уж и плохо.

— Итак, каков наш план, Артур? — спросил адмирал Грир.

— Хороший вопрос, Джеймс, — ответил директор ЦРУ.

Они сидели в его логове и смотрели по телевизору, как в Балтиморе играют «Ориолс» и «Уайт сокс». Подавал Майк Фланаган. Похоже, он был всего в нескольких шагах от того, чтобы во второй раз подряд завоевать приз самого результативного подающего лиги. Впрочем, и молодой парень, которого выставил «Ориолс», также играл сегодня очень неплохо. Если он будет продолжать так и дальше, его ждет большое будущее. Хозяин и его гость потягивали пиво, закусывая его солеными орешками, словно два простых американца, наслаждающихся воскресным вечером. Однако это было верно лишь отчасти.

— Бейзил поможет, — высказал свою мысль адмирал Грир. — Ему можно доверять.

— Согласен. Какие бы проблемы у него ни были, все это осталось в прошлом; в настоящий момент его ведомство закрыто надежнее, чем королевская сокровищница. Но нам хотелось бы, чтобы в операции принимал участие и кто-нибудь из наших.

— Кого вы предлагаете?

— Только не нашего резидента в Лондоне. О том, кто он такой, по-моему, знают даже таксисты.

Это была правда. Лондонский резидент проработал в разведке слишком долго и теперь был скорее администратором, чем активным оперативником. То же самое можно было сказать про большинство его подчиненных, для которых Лондон являлся синекурой, последней ступенью перед уходом на пенсию. Конечно, все они были люди хорошие, просто они уже приготовились повесить свои ружья на стену.

— Кто бы он ни был, ему придется отправиться в Будапешт, причем оставаясь невидимым, — заключил директор ЦРУ.

— Значит, это должен быть человек, которого никто не знает.

— Точно. — Судья Мур кивнул, кусая сандвич и набирая пригоршню орешков. — Ничего особенного ему делать не придется, только показывать англичанам, что он здесь. Вроде как для того, чтобы у них не возникло желание сжульничать.

— Бейзил обязательно захочет встретиться с этим «кроликом».

— Этого никак не избежать, — согласился Мур. — Он тоже будет иметь право обмакнуть свой клюв.

Это выражение он подцепил еще будучи судьей в Остине, штат Техас, когда разбирал одну из редких кассационных жалоб по делу об организованной преступности. Вместе со своими коллегами он смеялся над этим несколько недель, после того, как жалоба была отклонена единогласно.

— Нам бы очень хотелось, чтобы при этом также присутствовал один из наших людей.

— Совершенно верно, Джеймс, совершенно верно, — снова согласился Мур.

— И было бы очень неплохо, если бы этот человек уже находился на месте. Весьма вероятно, вопрос времени будет стоять очень остро.

— Не сомневаюсь.

— Как насчет Райана? — предложил Грир. — По-моему, лучшей кандидатуры придумать нельзя. Никто не знает, кто он такой, — он ведь мой человек, так? Джек даже внешне нисколько не похож на оперативного работника.

— Его фотографии печатались в газетах, — возразил Мур.

— Вы полагаете, КГБ читает разделы светской хроники? В лучшем случае, Райана заметили, как начинающего писателя, и даже если на него и есть личное дело, оно хранится в самом дальнем углу. Так что с этим, думаю, никаких проблем быть не должно.

— Вы в этом уверены? — задумчиво произнес Мур.

Можно не сомневаться только в одном: когда Боб Риттер узнает об этом, с ним случится несварение желудка. Впрочем, это будет не так уж и плохо. Боб грезит о том, чтобы прибрать к себе все сферы деятельности ЦРУ, однако каким бы хорошим человеком он ни был, директором Управления ему никогда не бывать, по многим причинам, среди которых далеко не самая последняя та, что Конгресс не слишком жалует шпионов с наполеоновскими амбициями.

— А Райан справится?

— Вы не забыли, что этот мальчик служил в морской пехоте и умеет думать не только головой, но и ногами и руками? — напомнил Грир.

— Джеймс, он уже исполнил свой долг перед страной сполна, — не сдавался директор ЦРУ. — Ему уже можно и посидеть спокойно в своем кабинете.

— Но ведь Райану предстоит лишь присматривать за нашими друзьями, а не играть в шпионов во враждебном государстве.

— Боба хватит сердечный приступ.

— Артур, будет совсем неплохо, если мы поставим Риттера на место.

«Особенно, — не стал произносить вслух адмирал, — если все окончится успешно.» Но в успешном исходе можно не сомневаться. Как только центр действия переместится из Москвы, операция превратится в обычную рутину. Конечно, сопряженную с определенными трудностями, но тем не менее рутину.

— А что если ваш Райан что-нибудь испортит?

— Артур, Джимми Шелл сел в Будапеште в лужу, а ведь он считался опытным оперативным работником. Знаю, возможно, в случившемся его вины нет, возможно, всему виной было неблагоприятное стечение обстоятельств. И тем не менее, это как нельзя лучше доказывает мою правоту. В нашем деле многое зависит от чистого везения. Всю работу будут осуществлять англичане, а я не сомневаюсь, что Бейзил отберет лучших из лучших.

Мур мысленно взвесил предложение своего заместителя. Райан в ЦРУ совсем недавно, но он восходящая звезда. В его пользу свидетельствует то, что меньше года назад ему в течение короткого промежутка времени пришлось дважды оказаться под дулом заряженного оружия, и он оба раза с честью вышел из этой ситуации. Что-что, а уж неженок в морскую пехоту не берут. Да, Райан действительно умеет не теряться в самом критическом положении, а это качество никогда не бывает лишним. Что еще лучше, он пользуется любовью англичан. Судья ознакомился с отзывами сэра Бейзила Чарльстона относительно работы Райана в Сенчури-Хаузе — судя по всему, он проникся симпатией к молодому американскому аналитику. Что ж, сейчас представляется хорошая возможность проверить способности Райана в деле, и хотя он и не обучался на «Ферме», беспомощным младенцем, брошенным в лесу, его уж точно не назовешь. Райан благополучно выбирался из леса, попутно убивая двух — трех волков, разве не так?

— Джеймс, это, конечно, не совсем то, что мне хотелось бы, но я не стану возражать, исходя только из этих соображений. Хорошо, спускайте своего любимца с поводка. Надеюсь, ваш мальчик не наделает в штаны.

— Какое название дал операции Фоули?

— «Беатрикс». Как вы понимаете, в честь автора «Кролика Питера».

— Артур, Фоули пойдет очень далеко, ну а его жена Мери Патрисия — та вообще просто золото высшей пробы.

— Вот тут наши мнения, Джеймс, полностью совпадают. Из Мери Пат получился бы великолепный наездник родео, а Эд был бы отличным шерифом какого-нибудь городка к западу от Пекоса[436], — заметил директор ЦРУ.

Ему нравились молодые таланты, приходившие на работу в Управление. И неважно, что у них за плечами — а они приходили из самых разных мест; главное, у всех, похоже, горит в груди тот самый огонь, который горел у самого Мура, когда он работал с Гансом Тофтом[437]. По сути своей, эти ребята мало чем отличались от техасских рейнджеров, которыми он восхищался в детстве: умных, сильных, смелых людей, всегда добивавшихся своего.

— Как нам сообщить обо всем Бейзилу?

— Вчера вечером я позвонил Чипу Беннету и предупредил, чтобы он попросил своих ребят подготовить побольше одноразовых блокнотов. Уже сегодня вечером они будут доставлены в Лэнгли. Ближайшим авиарейсом мы переправим их в Лондон, а затем уже оттуда часть перешлем в Москву. Связь будет хоть и неудобной, но зато надежной.

На самом деле эта работа уже была близка к завершению. Компьютерная система, предназначенная для регистрирования точек и тире международной азбуки Морзе, была подключена к чувствительному радиоприемнику, настроенному на частоту, которую не использовал ни один передатчик на земле. Электромагнитные сигналы эфира преобразовывались в буквы латинского алфавита. Один из специалистов в Форт-Миде, занимавшийся этой работой, заметил, что межгалактический шум, который сейчас накапливался в виде абсолютно бессвязной галиматьи, представляет собой остаточные отголоски «Большого взрыва», и именно за исследования этих отголосков американские физики Пензиас и Миллер несколько лет назад получили Нобелевскую премию. Этот шум являлся настолько случайным, насколько только может быть что-либо в природе, — если только, конечно, не научиться распознавать мысли господа бога, но это было выше возможностей даже специалистов отдела Зет АНБ. Матричный принтер распечатывал буквы на листах бумаги, переложенных копиркой, — по три копии; оригинал тем, кто его изготовил, и по одному экземпляру для ЦРУ и АНБ. Всего было накоплено столько букв, сколько хватило бы для того, чтобы зашифровать первую треть библии; каждая страница и каждая строчка получили уникальное буквенно-цифровое обозначение, чтобы сделать возможным процесс расшифрования. Три человека разобрали экземпляры, проверили, что они уложены в правильном порядке, после чего скрепили их толстыми скоросшивателями для облегчения использования. Затем два скоросшивателя были вручены сержанту ВВС, и тот отвез их в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли. У специалистов АНБ мелькнула мысль, кому могло понадобиться в спешке получить такое количество этих проклятых одноразовых шифровальных блокнотов, которые Агентство национальной безопасности, боготворившее электронику, уже давно списало со счетов. Однако ломать голову над подобными вопросами — не дело тех, кто работает в Форт-Миде, штат Мериленд, не так ли?

Райан смотрел телевизор, стараясь привыкнуть к английским передачам. Он уже постепенно начинал понимать английский юмор — в конце концов, именно Великобритания дала миру Бенни Хилла. Глядя на некоторые вещи, которые вытворял знаменитый комик, можно было предположить, что у него точно не все дома. Однако для того, чтобы привыкнуть к обычным телепередачам, требовалось какое-то время. Просто язык был другим. Хотя Райан, что совершенно естественно для американца, прекрасно владел английским, нюансы британского варианта языка — разумеется, сознательно преувеличенные на телевидении, — иногда ускользали от него. Но не от его жены, заметил Джек. Кэти смеялась взахлеб, до слез, над теми вещами, которые сам он понимал с трудом. И тут послышалась пронзительная трель телефона закрытой связи, установленного в его личном кабинете наверху. Райан бегом взбежал по лестнице. Тут уж не может быть речи о том, что кто-то ошибся номером. Компания «Бритиш телеком», частная корпорация с большой долей государственного участия, послушно исполняющая волю правительства, выбрала номер так, чтобы он максимально отличался от распространенных цифровых комбинаций, поэтому набрать его случайно мог разве что ребенок.

— Райан слушает, — сказал Джек после того, как его шифратор вошел в синхронизм с шифратором на противоположном конце.

— Привет, Джек. Говорит Грир. Как у вас там, в старой доброй Англии проходит воскресный вечер?

— Сегодня весь день шел дождь, — доложил Райан. — И я не выходил на улицу подстригать газон.

На самом деле, он ничего не имел против. Джек просто ненавидел подстригать газоны, поскольку еще в детстве усвоил, что как тщательно ни обрезай проклятую траву, через несколько дней она все равно будет выглядеть неприятной щетиной.

— Ну, а у нас «Ориолс» ведет в игре против «Уайт сокс» со счетом пять — два после шести периодов. На мой взгляд, у твоей команды неплохие шансы взять кубок.

— А как дела в футболе?

— Если бы я играл в тотализатор, мой мальчик, я бы поставил все деньги на Филадельфию.

— Готов рискнуть долларом, утверждая, что вы неправы, сэр. Мне отсюда, издалека, кажется, что у моих «Колтс» все не так уж плохо.

«Что, конечно же, не так, черт побери!» После того, как «Балтимор колтс» потеряли все шансы продолжить борьбу за суперкубок, Райан сосредоточил всю свою любовь на бейсболе. С точки зрения тактики эта игра была гораздо интереснее, хотя в ней и отсутствовала мужская борьба футбола.

— Итак, что происходит воскресным вечером у вас в Вашингтоне, сэр?

— Я просто хотел кое о чем тебя предупредить. По пути в Лондон уже находится одно сообщение, которое затрагивает тебя. Новая задача. Она потребует дня три — четыре.

— Хорошо.

Это разожгло интерес Райана, однако возбуждаться по-настоящему можно будет только тогда, когда он увидит, в чем дело. Возможно, Лэнгли хочет, чтобы он провел какие-то новые аналитические исследования. Как правило, все задания были так или иначе связаны с экономикой, потому что адмиралу нравилось, как его новый сотрудник ведет сложные игры с цифрами.

— Это что-нибудь важное? — спросил Джек.

— Ну, нас очень интересует, что ты сможешь сделать, — ограничился общим ответом зам по РА-работе.

«Этому человеку следует учить лисиц, как обманывать собак и охотников, — мысленно отметил Райан. — Его счастье, что он не англичанин. Местная аристократия пристрелила бы его за то, что он мешает предаваться национальной забаве.»

— Хорошо, сэр, буду ждать вестей от вас. А можно вас попросить ввести меня в курс игры? — с надежной спросил он.

— А почему бы и нет? Этот новый подающий — кажется, его фамилия Рипкен, да? — только что пробежал от самой левой бровки до шестой базы.

— Благодарю вас, сэр. Это гораздо интереснее, чем «Башня Фолти».

— Это еще что за чертовщина?

— На английском телевидении это именуется комедией, адмирал. Очень смешно, если понимать, о чем идет речь.

— Когда я в следующий раз загляну в Лондон, ты введешь меня в курс дела, — предложил зам по РА-работе.

— Слушаюсь, сэр.

— В семье все в порядке?

— Просто замечательно, сэр. Спасибо за то, что поинтересовались.

— Ну хорошо. Отдыхайте, не буду больше мешать. До встречи.

— Кто это звонил? — спросила Кэти, когда Райан вернулся в гостиную.

— Шеф. Сказал, что направил мне новую работу.

— Какую именно? — Кэти не собиралась сдаваться.

— Адмирал не уточнил. Просто предупредил, что мне в ближайшем времени предстоит сыграть во что-то новенькое.

— И он ни слова не сказал, что это будет?

— Джеймс Грир любит сюрпризы.

— Гм, — только и ответила Кэти.

Курьер удобно устроился в кресле салона первого класса. Портфель с конвертом был засунут под сиденье напротив. Курьер предусмотрительно захватил с собой несколько иллюстрированных журналов, чтобы было что почитать во время долгого трансатлантического перелета. Поскольку он не был дипломатическим курьером, а действовал неофициально, ему можно было на время притвориться, что он принадлежит к влиятельным персонам — эту маску придется сбросить у стойки иммиграционной службы в четвертом терминале аэропорта «Хитроу», откуда посольская машина отвезет его прямиком на Гросвенор-сквер. Курьер уже предвкушал приятный вечер в каком-нибудь уютном пабе с кружкой английского пива, а уже через тридцать шесть часов ему предстоит возвращаться домой. Разумеется, заставлять человека, обладающего незаурядными способностями и прошедшего специальную подготовку, заниматься подобной ерундой — это расточительство, однако кто-то должен заниматься и этим, а недавний выпускник «Фермы» вряд ли может рассчитывать на что-либо большее. Курьер утешал себя мыслью, что то, что находилось у него в портфеле, представляло большую важность. Впрочем, и не такую уж и большую. Если бы действительно речь шла о чем-то важном, он пересекал бы океан на сверхзвуковом «Конкорде».

Эд Фоули спал сном праведника. Завтра ему предстоит придумать предлог заехать в посольство Великобритании и посидеть вдвоем с Найджелом Хейдоком, обсуждая план предстоящей операции. Если все пройдет хорошо, он наденет свой наикраснейший галстук, получит записку от Олега Ивановича, назначит следующую личную встречу и займется подготовкой. «Но кого же, кого, — гадал Фоули, — кого собирается убить КГБ? Папу римского?» Боб Риттер очень переживает по этому поводу. Или кого-то другого? У КГБ очень прямолинейный подход в отношении тех, кто ему не нравится. В отличие от ЦРУ. Управление никого не убивало с конца пятидесятых годов, когда президент Эйзенхауэр использовал ЦРУ — и весьма успешно — в качестве альтернативы открытому вооруженному вмешательству. Однако это искусство оказалось не нужно администрации Кеннеди, которая ухитрилась испортить практически все, к чему прикасалась. Вероятно, это явилось следствием чрезмерного увлечения книгами о Джеймсе Бонде. В художественной литературе все обстояло значительно проще, чем в реальной жизни, даже в той литературе, которая вышла из-под пера бывшего оперативного работника разведслужбы[438]. В реальной жизни порой бывает трудно просто застегнуть молнию на ширинке.

Однако он сам сейчас разрабатывает план достаточно сложной операции и пытается убедить себя, что на самом деле она не так уж и сложна. Правильно ли он поступает? Пока остальное сознание Эда Фоули спало, его ум не переставал работать. Даже во сне он снова и снова перебирал каждую мелочь. Ему снились кролики, резвившиеся на зеленой лужайке, за которыми наблюдали лисицы и медведи. Хищники сидели неподвижно, даже не пытаясь наброситься на кроликов, возможно, потому, что те бегали слишком быстро и находились совсем близко со своими норами, так что погоня за ними все равно не принесла бы никаких результатов. Но что произойдет, когда кролики отбегут от нор достаточно далеко? Тогда лисицы уже смогут их поймать, зашевелятся и медведи, способные проглотить ушастых зверьков целиком… А задача Фоули заключается в том, чтобы не дать маленьких пушистых кроликов в обиду, так?

Во сне лисицы и медведи просто наблюдали за кроликами, в то время как он сам, орел, кружился высоко в небе, всматриваясь вниз. Он, хоть и хищник, дал зарок не трогать кроликов, хотя лисица будет хорошей добычей. Как хорошо будет вонзить ей когти чуть пониже затылка, сломать шею, разорвать на части, а потом бросить, чтобы ее сожрал медведь, которому на самом деле все равно, кем питаться. Да, господину Медведю на это наплевать. Он просто большой старый медведь, и у него в брюхе всегда пусто. Если дать ему возможность, он сожрет и орла, вот только орлы для него слишком умны и проворны, так? Правда, только до тех пор, пока у него открыты глаза, сказал себе благородный орел; у него отличное зрение и незаурядные способности, но даже ему нужно соблюдать осторожность. Поэтому орел парил высоко в небе, выискивая восходящие воздушные потоки, и смотрел вниз. В лучшем случае он сможет упасть камнем вниз и предупредить забавных пушистых зверьков, что им угрожает опасность. Однако эти кролики, вероятно, безнадежно глупы, как и полагается кроликам из пословицы; они щиплют траву и не глядят по сторонам, хотя следовало бы. Это его задача, сказал себе благородный орел, своим зорким взглядом следить за тем, чтобы все было в порядке. Задача кролика состоит в том, чтобы бегать, и с помощью орла он сможет перебежать на другое поле, где нет лисиц и медведей, где можно будет наплодить множество чудесных маленьких крольчат и жить счастливо всей большой семьей, как и Шалун, Кривляка и Пушистый хвостик Беатрикс Поттер.

Фоули перевернулся на бок, и сон закончился: орел, следящий сверху за врагами, кролики, резвящиеся в траве, лисицы и медведи вдалеке, которые наблюдают за ними со стороны, но не двигаются с места, потому что им неизвестно, который из кроликов отойдет слишком далеко от своей спасительной норки.

Услышав умышленно раздражающий звонок будильника, Фоули открыл глаза и, перекатившись на бок, ткнул кнопку, выключая его. Затем он рывком соскочил с кровати и направился в ванную комнату. Внезапно его охватила щемящая тоска по дому в Вирджинии. Там ванных комнат было несколько — если точнее, две с половиной, что в случае возникновения какой-либо чрезвычайной ситуации предоставляло определенную гибкость. Маленький Эдди тоже проснулся, и, усевшись на полу перед телевизором, громогласно объявил на всю квартиру: «Работящая женщин-н-н-н-на!», сообщая о начале утренней гимнастики. Мать и отец улыбнулись. Даже сотрудники КГБ, сидевшие в наушниках, подключенных к «жучкам» прослушивания, наверное, не смогли сдержать усмешки.

— У тебя по работе на сегодня намечено что-нибудь важное? — окликнула из кухни Мери Пат.

— Ну, надо будет разобраться в материалах, которые пришли из Вашингтона за выходные. И еще я должен до обеда заскочить в английское посольство.

— О? Это еще зачем? — спросила жена.

— Мне нужно кое о чем переговорить с Найджелом Хейдоком, — ответил Эд. Мери Пат положила на сковородку бекон. Она всегда готовила яичницу с беконом по утрам в те дни, когда им предстояла ответственная работа. У Фоули мелькнула мысль, догадаются ли когда-нибудь об этом «слухачи» из КГБ. Скорее всего, не догадаются. Подобная дотошность просто немыслима, к тому же, образ питания американцев интересует русских контрразведчиков лишь постольку, поскольку иностранцы, как правило, питаются значительно лучше среднего советского гражданина.

— В таком случае, не забудь передать ему от меня привет.

— Хорошо.

Зевнув, Фоули отпил кофе.

— Знаешь, надо будет как-нибудь пригласить их в гости — например, в следующие выходные.

— Я ничего не имею против. Как обычно, ростбиф и все такое?

— Да, и я попробую раздобыть мороженую кукурузу в початках.

В России выращивали кукурузу, которую можно было купить на колхозных рынках, и она была достаточно неплохая, но все же ей было далеко до «Серебряной королевы», к которой супруги Фоули привыкли дома в Вирджинии. Поэтому им пришлось остановиться на мороженой кукурузе, которую самолетами перебрасывали с авиационной базы Рейн-Мейн вместе с сосисками в тесте «Чикаго ред» и другими лакомствами, приобретавшими такое большое значение для тех, кто вынужден был длительное время работать вдали от дома. «Вероятно, в Париже было бы то же самое,» — подумал Эд.

Завтрак прошел быстро, и через полчаса Фоули уже почти оделся к выходу.

— Дорогая, какой галстук посоветуешь надеть сегодня?

— Знаешь, здесь, в России, время от времени обязательно нужно носить красное, — подмигнув, протянула Мери Пат ему ярко-алый галстук вместе с серебряной заколкой, приносящей счастье.

— Угу, — согласился Эд, завязывая галстук перед зеркалом. — Ну вот, Эдвард Фоули-старший, сотрудник Государственного департамента, готов к выходу.

— Ты выглядишь просто замечательно, — заметила жена, громко чмокая его в щеку.

— До свидания, папочка, — бросил вслед отцу, направившемуся к двери, маленький Эдди.

Вместо поцелуя крепкое мужское рукопожатие. Мальчик уже вышел из возраста нежных сюсюканий.

Дорога на работу прошла без каких-либо происшествий. Пешком до метро. Свежий «Советский спорт», купленный в газетном киоске, пятикопеечная монета, опущенная в турникет, тот же самый поезд, потому что и вечером будет тот же самый поезд, и «хвост» из Второго главного управления КГБ отметит абсолютное постоянство привычек объекта наблюдения: каждое утро и каждый вечер этого американца похожи друг на друга, словно зеркальные образы. Придя в посольство, Фоули дождался в своем кабинете Майка Рассела, который принес ему утреннюю почту. Перебирая сообщения и рассматривая заголовки, Эд сразу же отметил, что сегодня их больше, чем обычно.

— Это насчет того, о чем мы говорили? — спросил старший связист, задержавшись в дверях.

— Не похоже на то, — ответил Фоули. — А что, тебя это задело за живое?

— Эд, видишь ли, моя работа заключается как раз в том, чтобы отправлять и получать защищенную информацию.

— Майк, а ты взгляни на все с моей позиции. Если русские «засветят» меня, от меня будет столько толку, сколько от вымени на груди борова. Я уж не говорю про тех ребят, которые поплатятся за это своей жизнью.

— Да, я тебя прекрасно понимаю. — Рассел помолчал. — И все же я просто не могу поверить, Эд, что русским удалось расколоть мои системы. Как ты сам сказал, в этом случае наши люди стали гибнуть бы десятками.

— Мне очень хотелось бы с тобой согласиться, но ты сам прекрасно понимаешь, что в нашем деле осторожность никогда не бывает лишней.

— Тут я поддержу тебя обеими руками. Знаешь, если я поймаю мерзавца, нагадившего в моей епархии, он вряд ли доживет до встречи с ребятами из ФБР, — мрачно пообещал Рассел.

— Ты только не заводись.

— Эд, когда я был во Вьетнаме, «прохудившаяся» закрытая связь приводила к гибели людей. Это же самое страшное, что только может быть, ты не согласен?

— Майк, если я что-нибудь услышу, ты об этом обязательно узнаешь.

— Ладно.

Рассел направился к двери, буквально извергая дым из ушей.

Рассортировав поступившие сообщения — разумеется, они были адресованы просто московскому резиденту, без указания конкретной фамилии, — Фоули погрузился в чтение. Руководство по-прежнему выражало беспокойство относительно КГБ и папы римского, однако помимо информации о «кролике» у Фоули не было ничего нового, и оставалось только надеяться, что сам Шалун сможет рассказать что-нибудь на этот счет. Большой интерес вызывало заседание Политбюро, состоявшееся на минувшей неделе, однако тут придется подождать, пока источники сами не выйдут на связь. Вопросы о здоровье Леонида Брежнева, но хотя фамилии всех его лечащих врачей известны, ни один из них не станет общаться напрямую с представителем ЦРУ. Достаточно посмотреть телевизор, чтобы понять: Леонид Ильич на следующих Олимпийских играх марафон не пробежит. Однако в таком состоянии человек может жить, ни шатко ни валко, годами. Конечно, Брежнев не свернет с прежнего курса, не предпримет ничего нового, однако в последнее время его действия становились все более иррациональными. Кто может сказать, какой еще фортель может выкинуть дряхлеющий советский руководитель, — определенно, уходить из Афганистана он не собирался. Брежневу было наплевать на жизни молодых солдат Красной Армии, даже хотя сам он уже отчетливо слышал шаги приближающейся смерти. Вопрос передачи власти очень интересовал руководство ЦРУ, однако все сходились во мнении, что следующим место во главе стола займет Юрий Владимирович Андропов, если только он не умрет раньше Брежнева или не совершит какую-нибудь серьезную политическую ошибку. Однако, второе можно смело сбросить со счетов — для этого Андропов слишком опытный политик. Нет, на настоящий момент именно он являлся цесаревичем, наследником престола, и тут никаких вопросов быть не может. Оставалось только надеяться, что на новом посту Юрий Владимирович не будет действовать чересчур рьяно, — впрочем, если верить слухам о состоянии его печени, этого можно было не опасаться. Каждый раз, видя Андропова по советскому телевидению, Фоули всматривался в его лицо, стараясь обнаружить нездоровый желтоватый оттенок кожи, свидетельствующий о заболевании этого органа. Однако это можно без труда скрыть гримом — если только в Советском Союзе прибегают к подобному средству облагородить внешность политических вождей… «Гм, как бы это проверить?» — мелькнула мысль у Фоули. Возможно, ответ на этот вопрос знают в научно-техническом отделе в Лэнгли.

Сменив Колю Добрика, Зайцев сел за стол и занялся разбором входящей корреспонденции. Он решил постараться отложить в памяти как можно больше информации, поэтому процесс распределения сообщений по адресатам занял больше времени, чем обычно. Снова пришло сообщение от агента Кассия, которое было переправлено руководителям политической разведки наверх, а копия адресована в институт США и Канады, где с ней ознакомятся маститые академики, стремящиеся выжать крупицы важной информации из всех доступных материалов. Еще одно сообщение пришло от Нептуна, в котором этот агент просил денег для своего информатора, поставлявшего в КГБ такие ценные сведения относительно закрытых средств связи. Кодовое имя «Нептун» позволяет предположить, что агент имеет какое-то отношение к морю, не так ли? Зайцев порылся в памяти, вспоминая, какая еще информация от этого источника проходила через него. Кажется, в основном она была связана с американским военно-морским флотом? Именно эти сообщения породили в нем беспокойство по поводу надежности американских систем шифрования. Несомненно, КГБ платит этому источнику огромные деньги, сотни тысяч американских долларов наличными, что всегда представляло для Комитета большую проблему. Советскому Союзу было бы гораздо проще расплачиваться алмазами, поскольку алмазы практически в неограниченных количествах можно было добыть на приисках Восточной Сибири. В прошлом КГБ пробовал платить американским агентам алмазами, однако это быстро заметило бдительное ФБР… А Советский Союз даже не предпринял никаких шагов, чтобы вызволить своих попавших в беду людей. Какие уж тут могут быть разговоры о солидарности со своими сотрудниками! Олегу Ивановичу было известно, что американцы постоянно предпринимали попытки выручить провалившихся агентов, однако в большинстве случаев те, кому они хотели помочь, к этому времени уже оказывались расстреляны, — при этой мысли у Зайцева похолодело на сердце.

Однако сейчас пути назад уже нет, и ЦРУ достаточно хорошо знает свое дело, раз его так боится КГБ, — а разве это не означает, что он в надежных руках?

Тут Зайцев вспомнил еще об одном деле, которое надо было сделать сегодня. В ящике письменного стола лежали бланки рапортов о контактах с иностранцами. Мария предложила сообщить о встрече, и Олег Иванович решил так и поступить. Он описал ее как красивую женщину лет тридцати с небольшим, мать очаровательного маленького мальчика, и не слишком умную — «манера поведения чисто американская», как написал Зайцев. Достаточно неплохое владение русским языком, хороший словарный запас, но плохое произношение и неважный синтаксис: в целом чувствуется, что это говорит иностранец. Зайцев не стал заполнять графу относительно того, производит ли молодая женщина впечатление сотрудника разведслужбы, решив воздержаться от этого. Потратив на все минут пятнадцать, он подошел к офицеру службы безопасности своего отдела.

— Пустая трата времени, — сказал Олег Иванович, протягивая рапорт капитану, уже дважды обойденному повышением в звании.

Офицер службы безопасности пробежал взглядом листок бумаги.

— Где вы с ней познакомились?

— Здесь все написано. — Зайцев показал на заполненный бланк. — Я гулял в парке со своей дочерью, и тут показалась эта американка со своим мальчиком. Его зовут Эдди, полное имя, судя по всему, Эдуард Эдуардович — Эдвард младший, как говорят американцы. Кажется, мать говорила, что ему четыре года. Очень милый мальчик. Мы поговорили несколько минут ни о чем, после чего они ушли.

— Ваше впечатление об этой женщине?

— Если она шпион, я не сомневаюсь в скорой победе социализма в Америке, — ответил Зайцев. — Довольно миловидная, но чересчур худая, и особым умом не отличается. Полагаю, такая, какой и должна быть обыкновенная американская домохозяйка.

— Что-нибудь еще?

— Все изложено в рапорте, товарищ капитан. Наверное, я больше времени излагал все на бумаге, чем разговаривал с этой американкой.

— Ваша бдительность похвальна, товарищ майор.

— Служу Советскому Союзу.

Зайцев вернулся на свое рабочее место. «Со стороны Марии это была отличная мысль, — подумал он, — поставить так тщательно все точки над i.» В конце концов, не исключена возможность, что за ней следили, и в досье, составленном на нее в КГБ, появится еще одно донесение, сделанное сотрудником КГБ, подтверждающее, что эта американка не представляет собой угрозу мировому социализму.

Вернувшись за стол, Зайцев мысленно перебрал все то, что сделал за день. Чем больше информации он передаст ЦРУ, тем больше ему заплатят. Вероятно, он даже сможет свозить свою дочь в этот хваленый парк развлечений Диснея, где маленький зайчик порадуется вовсю. Через Олега Ивановича проходили сообщения, имеющие отношения к другим странам, и он старался запомнить и их. Особый интерес вызывал некий агент под кодовым наименованием Министр, работающий в Англии. Судя по всему, он занимал какую-то достаточно высокую должность в Министерстве иностранных дел, что давало ему возможность передавать высококачественную разведывательную информацию политического идипломатического характера, которую всегда с большим вниманием изучали наверху.

Фоули отправился в посольство Великобритании на посольской машине. Когда он показал свое удостоверение, его встретили весьма любезно. Вскоре в большой холл внизу спустился Найджел Хейдок.

— Привет, Эд! — Улыбнувшись, он крепко пожал Фоули руку. — Прошу сюда.

Они поднялись по широкой мраморной лестнице и прошли прямо в кабинет. Закрыв дверь, Хейдок указал на кожаное кресло.

— Чем могу помочь?

— У нас есть «кролик», — сразу же перешел прямо к делу Фоули.

И этими словами было сказано все. Хейдок понял, что перед ним американский разведчик — на жаргоне британских спецслужб «кузен».

— Почему вы говорите мне об этом?

— Нам потребуется ваша помощь, чтобы вытащить его отсюда. Мы хотели осуществить это через Будапешт, но наш резидент в Венгрии только что погорел. А у вас там как дела?

— Наш резидент в Будапеште — Энди Хадсон. Бывший офицер парашютно-десантного полка, толковый парень. Однако давайте начнем с самого начала, Эдвард. Что вы можете мне сказать и почему это настолько важно?

— Он «инициативщик», сам пришел к нам. Похоже, работает в центре связи. Как мне кажется, Найджел, очень крупная рыба. Я запросил разрешения немедленно вытащить его из России, и Лэнгли дало зеленый свет. Две пятерки, дружище, — добавил он.

— То есть, высшая степень надежности и высший приоритет?

Фоули кивнул.

— Совершенно верно. Хотите узнать хорошую новость?

— Если они еще остались.

— Этот «кролик» говорит, что наши шифры скомпрометированы, но ваша новая система пока что не расколота.

— Рад слышать это. То есть, я могу общаться свободно, но вы — нет?

Снова кивок.

— Сегодня утром мне сообщили, что новые средства связи уже в пути — скорее всего, мне пришлют пару одноразовых шифровальных блокнотов. Полагаю, это будет известно уже сегодня к вечеру.

Откинувшись на спинку кресла, Хейдок закурил сигарету, «Силк кат» с пониженным содержанием никотина и смол. Он перешел на этот сорт, делая уступку жене.

— У вас есть план? — спросил английский разведчик.

— Я хочу, чтобы наш «кролик» первым делом отправился поездом в Будапешт. Ну а дальше…

Фоули вкратце изложил замысел Мери Пат.

— Вот это действительно здорово придумано, Эдвард! — похвалил Хейдок. — Когда вы успели ознакомиться с операцией «Мясной фарш»? Знаете, в нашей академии разведки она входит в обязательную программу.

— Еще в детстве. Уже тогда она восхитила меня своим исполнением.

— Теоретически ваше предложение неплохое — но, видите ли, то, что вам требуется, в обычном хозяйственном магазине не купишь.

— Я и сам дошел до этого, Найджел. Но если мы хотим поставить наш маленький спектакль, нам нужно шевелиться очень быстро.

— Согласен. — Хейдок помолчал. — Сэр Бейзил обязательно захочет узнать подробности. Что еще я смогу ему сообщить?

— Сегодня утром к нему должен прибыть курьер от судьи Мура. На самом деле, я могу сказать только то, что наш «кролик» кажется мне делом стоящим.

— Вы сказали, он офицер связи — имеется в виду, в центральном управлении?

— Да.

— В таком случае, возможно, это действительно очень важно, — согласился Хейдок. — Особенно если он почтовый клерк.

Он произнес последнее слово на английский манер: «кларк». Услышав фамилию своего наставника, Фоули едва сдержал улыбку.

На этот раз он ответил не сразу. Его взгляд был прикован к лицу хозяина кабинета.

— По крайней мере, мы так считаем.

Только после этого смысл его слов дошел до Хейдока.

— Боже всемилостивейший! — выдохнул он. — Да ему же цены нет! И он просто сам пришел к вам?

— Совершенно верно. Конечно, на самом деле все произошло не так просто, но в конечном счете дело сводится именно к этому.

— Это не ловушка, не провокатор?

— Естественно, такие мысли приходили в голову и мне, но ведь это же совершенно бессмысленно, вы согласны? — спросил Фоули. Англичанин знал, что он работает в Управлении, но ему не было известно, что он является новым резидентом в Москве. — Если русские вычислили меня, зачем им так быстро выдавать себя?

— Верно, — вынужден был согласиться Найджел. — Это было бы слишком неуклюже. Итак, Будапешт, да? По крайней мере, через Венгрию будет проще, чем напрямую из Москвы.

— Есть и плохие известия, — предупредил коллегу Фоули. — Жена «кролика» ни во что не посвящена.

— Эдвард, вы шутите.

— Хотелось бы, чтобы это была правда. Однако дела обстоят именно так, как я сказал.

— Понятно. Ну да ладно, что такое жизнь без препятствий, которые нужно преодолевать? У вас есть какие-нибудь предпочтения насчет того, каким именно способом мы вытащим вашего «кролика»? — спросил Хейдок, не раскрывая Фоули своих мыслей.

— Полагаю, это решать вашему человеку в Будапеште. Это не моя епархия, и не мне учить его, как осуществить операцию.

Хейдок кивнул. Этот момент не должен был вызывать никаких споров, и все же упомянуть о нем надо было обязательно.

— Когда? — спросил он.

— Быстро, насколько это только возможно. В Лэнгли не меньше моего хотят провернуть это дело как можно скорее.

Фоули не стал добавлять, что успех этой операции станет отличным началом его работы московским резидентом.

— Вы полагаете, речь идет о Риме? Сэр Бейзил постоянно донимает меня расспросами.

— Ваша премьер-министр беспокоится?

— Смею предположить, так же, как и ваш президент. Эта игра может окончательно замутить воду.

— Совершенно верно, — согласился Фоули. — В общем, я только хотел вас предупредить. Вероятно, уже сегодня вечером вы получите сообщение от сэра Бейзила.

— Я все понял, Эдвард. Как только оно придет, я начну действовать.

Хейдок взглянул на часы — слишком рано, чтобы предложить гостю выпить пива в пабе при посольстве. Жаль.

— Как только получите разрешение, дайте мне знать. Хорошо?

— Разумеется. Мы будем держать вас в курсе, Эд. Энди Хадсон — опытный мастер своего дела, и он уже давно работает в Будапеште.

— Замечательно.

Фоули поднялся с кресла.

— Как насчет того, чтобы поужинать вместе? — предложил Хейдок.

— Полагаю, нам надо поторопиться. Судя по виду Пенни, прибавки в семействе вам осталось ждать совсем недолго. Когда вы собираетесь отправить ее в Лондон?

— Через пару недель. Малыш в последнее время постоянно ворочается в животе и брыкается.

— Это хороший признак.

— А если роды начнутся раньше срока, у нас в посольстве есть хороший врач.

Вот только вряд ли посольскому врачу захочется принимать роды.

— Что ж, если у вас родится мальчик, наш Эдди с удовольствием даст ему видеокассеты с «Роботами-мутантами», — пообещал Хейдоку Эд.

— Роботы-мутанты? А что это такое?

— Если у вас будет мальчик, вы скоро узнаете, — заверил его Фоули.

Глава двадцатая Режиссура

Младший оперативный сотрудник ЦРУ прибыл в четвертый терминал лондонского аэропорта «Хитроу» без нескольких минут в семь утра. Быстро пройдя пограничный и таможенный контроль, он направился к выходу и заметил водителя с неприметной табличкой в руке, на которой была написана фамилия, разумеется, чужая, поскольку сотрудники Управления вспоминают свои настоящие фамилии только тогда, когда их к этому вынуждают. Водителя звали Леонард Ваттс. Ваттс приехал на посольском «Ягуаре», и, поскольку на машине были дипломатические номера, а у него самого — дипломатический паспорт, он нисколько не заботился о соблюдении скоростного режима.

— Как прошел перелет через Атлантику?

— Замечательно. Почти всю дорогу проспал.

— Что ж, добро пожаловать в мир оперативной работы, — заметил Ваттс. — Здесь чем больше спишь, тем лучше.

— Надо полагать. — Для молодого сотрудника это была первая зарубежная командировка, и не слишком обременительная. — Вот пакет.

Его «крыше» не шло на пользу то, что он совершал трансатлантический перелет всего лишь с портфелем и небольшой сумкой со сменой нижнего белья, свежей рубашкой и набором бритвенных принадлежностей, которая всю дорогу провела в сетке над креслом.

— Да, кстати, меня зовут Лен.

— Отлично, а меня — Пит Гейтвуд.

— Ты в Лондоне первый раз?

— Да, — ответил Гейтвуд, стараясь привыкнуть к тому, что он сидит спереди слева, не защищенный рулевым колесом, а машину ведет бывший участник гонок «Инди-500». — Долго добираться до посольства?

— Полчаса, — ответил Ваттс, не отрываясь от дороги. — Что ты привез?

— Мне известно только то, что это предназначается для резидента.

— Ну, определенно, это что-то очень важное. Меня подняли с постели, — проворчал Ваттс.

— А где вы работали раньше? — спросил Гейтвуд в надежде заставить этого маньяка хоть немного сбросить скорость.

— О, где я только не работал. В Бонне, в Берлине, в Праге. Собираюсь выходить на пенсию. Вернусь к себе домой в Индиану. У нас наконец-то появилась приличная футбольная команда.

— Да, и кукуруза у вас хорошая, — заметил Гейтвуд.

Ему еще ни разу не приходилось бывать в Индиане, и у него не было особого желания посещать этот сельскохозяйственный штат, который, напомнил он себе, дал стране несколько замечательных баскетболистов.

Совсем скоро слева промелькнул обширный зеленый парк, а через несколько кварталов впереди показался зеленый квадрат площади Гросвенор-сквер. Остановив машину, Ваттс выпустил Гейтвуда. Сам он попетлял между «цветочными горшками», окружающими с виду неказистое здание посольства, которые предназначались для того, чтобы не дать приблизиться к нему террористам на машине, начиненной взрывчаткой. Ваттс вошел внутрь, и морской пехотинец, проверив его документы, позвонил кому следует. Вскоре вниз спустилась женщина средних лет, которая провела Гейтвуда к лифту. Они поднялись на третий этаж и прошли по коридору до конца мимо кабинета, где находились специалисты технической службы, работавшие в тесном контакте с английскими криптографами из Центра правительственной связи в Челтенхэме. Войдя в угловой кабинет, Гейтвуд увидел мужчину средних лет за массивным дубовым письменным столом.

— Вы Гейтвуд?

— Так точно, сэр. А вы…

— Я Рэнди Сильвестри, — ответил лондонский резидент. — У вас для меня пакет.

— Так точно, сэр.

Открыв молнию, Гейтвуд достал из портфеля большой конверт из плотной бумаги и протянул его Сильвестри.

— Вам любопытно, что внутри? — спросил тот, пристально глядя на молодого сотрудника.

— Сэр, не сомневаюсь, что если это как-то касается меня, вы мне об этом скажете.

Резидент одобрительно кивнул.

— Очень хорошо. Анни проводит вас вниз. Если хотите, можете позавтракать здесь, а можете сесть в такси и отправиться в свою гостиницу. У вас есть английская валюта?

— Сто фунтов, сэр, десятками и двадцатками.

— Хорошо, этого вам хватит с лихвой. Благодарю вас, Гейтвуд.

— Да, сэр.

Гейтвуд вышел из кабинета.

Убедившись, что печать цела, Сильвестри вскрыл конверт. Внутри скоросшиватель с сорока-пятьюдесятью листами бумаги, заполненными распечатанными через полтора интервала случайными буквами. Значит, одноразовый шифровальный блокнот — для московского отделения, как было сказано в сопроводительном замечании. Надо будет дневным рейсом «Бритиш эруэйз» отправить блокнот курьером в Москву. И два письма. Одно для сэра Бейзила Чарльстона, с пометкой «вручить в собственные руки». Придется вызывать машину и ехать в Сенчури-Хауз, предварительно позвонив главе британской разведки. Второе письмо для этого малыша Райана, любимчика Джима Грира, которое также нужно передать через сэра Бейзила. Сильвестри понял, что речь идет о чем-то важном: чем еще объяснить такое внимание к письмам? Сняв трубку, он нажал кнопку "5" быстрого набора из памяти.

— Бейзил Чарльстон слушает.

— Бейзил, это Рэнди. Тут для тебя кое-что пришло. Когда можно будет занести?

Послышался шелест бумаги. Бейзил сразу понял, что дело не терпит отлагательств.

— Скажем, в десять утра. Ты ничего не имеешь против, Рэнди?

— Отлично. В таком случае, до встречи.

Отпив кофе, Сильвестри прикинул время. Трогаться в путь надо будет где-то через час. Затем он нажал кнопку внутреннего коммутатора.

— Да, сэр?

— Анни, у меня есть пакет, который надо будет отправить курьером в Москву. У нас есть свободный почтальон?

— Да, сэр.

— Хорошо. Вы не смогли бы передать ему вот это?

— Да, сэр.

В ЦРУ секретаршам не платят за цветистый язык.

— Хорошо. Благодарю вас.

Сильвестри положил трубку.

Джек и Кэти проезжали на поезде мимо станции Слона и Замок — Джек в который раз напомнил себе, что он до сих пор так и не выяснил, как это чертово место получило такое название. Погода выглядела угрожающей. «Британские острова не настолько широки, чтобы гроза зависла над ними надолго,» — подумал Райан. Быть может, это просто фронт дождевых туч, которых надуло со стороны Атлантики? В любом случае, судя по всему, в промежутке между днем вчерашним и днем сегодняшним его личная непрерывная серия хорошей погоды в Англии наконец прервется. А жаль.

— На этой неделе ты только выписывала очки? — спросил Джек жену, которая как всегда с головой ушла в какой-то медицинский журнал.

— Всю неделю ничего, кроме очков, — рассеянно подтвердила та. Затем она подняла взгляд. — Конечно, это не так интересно, как операции, но все равно очень важно.

— Кэти, раз ты этим занимаешься, это очень важно.

— А ты не можешь сказать, чем будешь заниматься ты?

— Не могу до тех пор, пока не попаду к себе в кабинет.

Впрочем, вероятно, не сможет и после этого. Что бы это ни было, несомненно, оно поступило ночью по закрытому факсу… если только речь не шла о чем-то действительно важном, и тогда это было переслано через курьера. Подобный способ связи делала очень удобным разница в часовых поясах. Вылетевший рано утром из аэропорта имени Даллеса «Боинг-747» приземлялся в «Хитроу» между шестью и семью часами утра, и еще сорок минут занимала дорога до кабинета Райана в Сенчури-Хаузе. При желании правительственные службы могли работать более эффективно, чем «Федерал экспресс».

После еще пятнадцати минут, посвященных чтению «Дейли телеграф» и «Медицинского журнала Новой Англии» соответственно, Джек и Кэти расстались на вокзале Виктория. Кэти с необъяснимым упрямством спустилась в метро. Райан остановил такси. Машина проехала мимо Вестминстерского дворца, пересекла Темзу. Райан заплатил по счетчику четыре фунта пятьдесят пенсов и добавил щедрые чаевые. Еще через десять секунд он уже был внутри.

— Доброе утро, сэр Джон, — приветствовал его Берт Кандертон.

— Здравствуйте, старший сержант, — ответил Райан, вставляя пропуск в турникет.

Он поднялся на лифте на свой этаж.

Саймон уже сидел за столом и просматривал утренние сообщения. При появлении Райана он поднял взгляд.

— Привет, Джек.

— Привет, Саймон. Как прошли выходные?

— Так и не довелось поработать в саду. Все этот проклятый дождь!

— Сегодня утром есть что-нибудь интересненькое?

Райан налил себе кофе. «Эрл грей», который пил по утрам Саймон, для чая был совсем неплох, но Джек просто не мог взбодриться чаем, даже самым хорошим, и особенно утром. В Лондоне не было и настоящих чизбургеров, а сегодня Джек по дороге на работу забыл купить булочки.

— Пока что нет, но из Америки что-то пришло.

— Что именно?

— Сэр Бейзил ничего не сказал, но когда курьер приносит что-то утром в понедельник, это, как правило, бывает интересно. Судя по всему, дело как-то связано с Советами. Старик приказал мне быть наготове.

— Что ж, я ничего не имею против того, чтобы начать новую неделю с чего-нибудь интересного. — Райан отпил кофе. Это было совсем не то, что готовит Кэти, но все равно лучше, чем чай. — Когда пакет из Америки будет у нас?

— Часов в десять. Его привезет лично Сильвестри, ваш резидент.

Райан встречался с Сильвестри лишь однажды. Тот произвел на него впечатление компетентного специалиста, но что еще можно ожидать от резидента, даже находящегося на закате карьеры?

— Из Москвы ничего нового?

— Только слухи о здоровье Брежнева. Похоже, отказ от курения ему совсем не помог, — сказал Хардинг, раскуривая трубку. — Мерзкий старикашка! — добавил английский аналитик.

— Что сообщают из Афганистана?

— Иван стал умнее. Новые русские вертолеты Ми-24 показали себя очень неплохо. Тем хуже для афганцев.

— Как ты думаешь, чем все это завершится?

Хардинг пожал плечами.

— Все будет определяться тем, какие потери готов будет понести Иван. Военная мощь, необходимая для победы, у русских есть. Остается только вопрос политической воли. К несчастью для моджахедов, большие потери не слишком беспокоят кремлевское руководство.

— Твои рассуждения верны только в том случае, если не произойдет нечто такое, что кардинально изменит соотношение сил, — высказал свою мысль вслух Райан.

— Например?

— Например, у моджахедов появятся эффективные ракеты класса «земля-воздух», которые позволят им нейтрализовать советские вертолеты. У нас есть «Стингеры». Сам я ими никогда не пользовался, но, судя по тому, что о них пишут, это очень хорошая вещь.

— Но сможет ли толпа неграмотных дикарей правильно использовать такое сложное оружие? — с сомнением спросил Хардинг. — Современную автоматическую винтовку — несомненно. Пулемет — наверняка. Но ракету?

— Саймон, перед создателями «Стингера» стояла задача сделать новое оружие защищенным от того, кто его использует. Понимаешь, достаточно простым, чтобы можно было ни о чем не задумываться, находясь под пулями. Тут времени думать нет, поэтому все действия должны быть на автомате. Как я уже говорил, сам я «Стингерами» не пользовался, но мне довелось поиграться с противотанковыми ракетами, и обращаться с ними очень просто.

— Что ж, значит, все дело только за тем, чтобы ваше правительство приняло решение поставлять моджахедам переносные зенитные ракетные комплексы, а пока что оно не торопится это делать. И лично я бы не слишком радовался, если это все же произойдет. Да, афганские повстанцы убивают русских, и, наверное, для нас это неплохо, но по сути своей они все равно кровожадные дикари.

«И в свое время они перебили немало англичан, — напомнил себе Райан. — А уж у кого — у кого, а у англичан память длинная.»

Кроме того, существовала проблема захвата «Стингеров» русскими, что совсем не обрадует Военно-воздушные силы Соединенных Штатов. Впрочем, все эти вопросы выходят за рамки его компетенции. Однако в Конгрессе разговоры уже идут.

Устроившись поудобнее в кресле, Джек, попивая кофе, начал знакомиться с утренними сообщениями. Затем наступит черед вернуться к настоящему делу — продолжить анализ советской экономики. Это занятие равносильно составлению точного плана спагетти, наваленных в тарелку.

Работа, которой занимался в Лондоне Рэнди Сильвестри, ни для кого не являлась тайной. Он слишком много времени провел в разведке, и хотя в явном виде ни разу не «засветился», Восточный блок к концу его пребывания в Варшаве догадался, на какое правительственное ведомство он работает. В Варшаве Сильвестри управлял разветвленной агентурой и добыл немало первоклассной разведывательной информации политического плана. Назначение в Лондон должно было стать последней ступенью его карьеры в ЦРУ, что можно было сказать в отношении большинства сотрудников лондонского отделения. Сильвестри пользовался заслуженным уважением многих спецслужб дружественных государств, однако он остановил свой выбор на английской столице, где его задача должна была заключаться в основном в установлении контактов с британской Службой внешней разведкой. Вызвав посольский «Даймлер», Сильвестри отправился на противоположный берег реки.

Ему даже не пришлось проходить через охрану. Сэр Бейзил лично ждал его у входа в Сенчури-Хауз. Тепло пожав руки, разведчики поднялись наверх.

— В чем дело, Рэнди?

— У меня есть пакет для тебя и еще один для Райана, — объяснил Сильвестри.

— Вот как. Ну что, пригласить его?

Лондонский резидент ознакомился с сопроводительным письмом и знал, что находится в пакетах.

— Конечно, Бейзил, зови. Если хочешь, и Хардинга тоже.

Сняв трубку, Чарльстон вызвал к себе обоих аналитиков. Те вошли в кабинет меньше чем через две минуты. Все были знакомы между собой. Правда, Райан до сих пор лишь однажды встречался со своим коллегой из ЦРУ. Сэр Бейзил пригласил всех садиться. Он уже вскрыл конверт. Сильвестри протянул Райану письмо, которое предназначалось для него.

Со своей стороны Джек уже подумал: «Вот тебе чертовщина!» Начало было необычным, а он уже на собственном опыте научился относиться с опаской ко всему новому и непривычному в ЦРУ.

— А это действительно интересно, — заметил Чарльстон.

— Мне вскрывать свой конверт прямо сейчас? — спросил Райан.

Сильвестри кивнул, и Джек, достав швейцарский перочинный нож, разрезал плотную коричневую бумагу. Письмо ему всего на трех страницах было подписано лично адмиралом Гриром.

«Кролик». Терминология была Райану знакома. Кто-то хочет смыться из… Москвы… и ЦРУ идет навстречу, приглашая в помощники британскую разведку, поскольку будапештская резидентура оказалась временно не у дел…

— Рэнди, передай Артуру, что мы с радостью окажем все необходимое содействие. Насколько я понимаю, у нас будет возможность поговорить с вашим «кроликом» перед тем, как вы заберете его из Лондона?

— Это было бы совершенно справедливо, Бейзил, — подтвердил Сильвестри. — Насколько сложно, на твой взгляд, провернуть эту операцию?

— Вывезти «кролика» через Будапешт? — Чарльстон задумался. — Полагаю, особых проблем возникнуть не должно. Венгерская контрразведка — организация весьма мерзкая, однако в целом страну нельзя считать уверенно стоящей на рельсах марксизма-ленинизма… Ого, «кролик» говорит, что КГБ, возможно, проник в ваши шифры? Вот чем озабочено Лэнгли.

— В самую точку, Бейзил. Если у нас есть течь, мы должны как можно быстрее ее законопатить.

— Этот человек работает в русском «Меркурии»? — выдохнул Райан. — Боже милосердный!

— Тут ты совершенно прав, сынок, — согласился Сильвестри.

— Но какого черта будут делать в Будапеште я? — спросил Джек. — Я же не оперативный сотрудник.

— Нам нужно, чтобы за всем присматривал наш человек.

— Я все понимаю, — заметил Чарльстон, все еще погруженный в чтение письма. — И вы хотите послать того, кто неизвестен противнику?

— Ну, похоже на то.

— Но почему именно меня? — настаивал Райан.

— Джек, — ласково произнес сэр Бейзил, — ваша единственная задача будет состоять в том, чтобы следить за происходящим. Это чистая формальность.

— А как же насчет «крыши»?

— Мы снабдим вас дипломатическим паспортом, — ответил Чарльстон. — Вы будете в полной безопасности. Не забывайте про Венскую конвенцию.

— Но… но… он же будет липовым.

— Однако это никто не будет знать, мой мальчик.

— Ну а мой акцент?

Произношение Райана однозначно выдавало в нем американца.

— В Венгрии? — улыбнулся Сильвестри.

— Джек, у них у самих совершенно непонятный язык, и я сильно сомневаюсь, что они заметят разницу. К тому же, в любом случае с новыми документами ваша личность будет неприкосновенной.

— Успокойся, малыш. Все будет проще, чем выбрать твоей малышке нового плюшевого медвежонка, — заверил его Сильвестри. — Поверь мне.

— К тому же, вас постоянно будет сопровождать сотрудник службы безопасности, — добавил Чарльстон.

Райан глубоко вздохнул. Он не собирался выставлять себя трусливым неженкой, особенно перед этими людьми, особенно перед адмиралом Гриром.

— Ну хорошо, прошу меня простить. Все дело в том, что мне просто до сих пор никогда не приходилось заниматься оперативной работой. Для меня это нечто незнакомое. — Надо надеяться, ему удалось изящно прикрыть свое отступление. — Что именно мне предстоит сделать и как я этим займусь?

— Мы отправим вас в Будапешт самолетом из «Хитроу». Наши люди встретят вас в аэропорту и отвезут в посольство. Вы проведете там пару дней — не больше, полагаю, — и проследите за тем, как Энди вывезет вашего «кролика» из Страны большевиков. Рэнди, как ты думаешь, сколько на это потребуется времени?

— Для того, чтобы провернуть такую операцию? Думаю, все будет готово к концу этой недели, в крайнем случае — к началу следующей, — высказал свои мысли вслух Сильвестри. — «Кролик» прибудет в Будапешт самолетом или поездом, а ваш человек на месте решит, как переправить его через «забор».

— Положим на это еще два-три дня, — прикинул сэр Бейзил. — Излишняя спешка никому не нужна.

— Хорошо. То есть, я буду отсутствовать четыре дня. Какая у меня будет «легенда»?

— Для вашей жены? — спросил Чарльстон. — Скажете ей, что вам надо отправиться… ну, скажем, в Бонн, по делам НАТО. Относительно сроков выскажитесь неопределенно, — посоветовал он.

Его развеселило, что такие вещи надо объяснять «простакам за границей».

— Хорошо, я согласен, — уступил Райан.

Мысленно добавив: «Как будто у меня есть выбор, черт побери!»

Вернувшись в американское посольство, Эд Фоули поднялся в кабинет Майка Барнса. Барнс, атташе под вопросам культуры, слыл в посольстве главным специалистом по всяким там искусствам. В Москве эта должность считалась очень ответственной. Культурная жизнь в Советском Союзе была достаточно богатая. Правда, значительная часть культурного наследия восходила еще к царским временам, однако это, похоже, нисколько не смущало нынешний коммунистический режим — вероятно, решил Фоули, потому, что великороссы стремились показать себя людьми «интеллигентными», сознающими свое превосходство над жителями Западного мира и в особенности американцами, чья так называемая «культура» была значительно моложе и примитивнее, чем великое прошлое родины Бородина и Римского-Корсакова. Барнс, выпускник Джульярдской музыкальной школы и Корнеллского университета, с особым восхищением относился к русской классической музыке.

— Привет, Майк, — поздоровался Фоули.

— Ну как, вам удается справляться с нашими писаками? — спросил Барнс.

— Как обычно. А у меня к вам один вопрос.

— Валяйте.

— Мы с Мери Пат подумываем о том, чтобы съездить куда-нибудь прогуляться, скорее всего, в Восточную Европу. Прага и все такое. Там можно будет послушать где-нибудь приличную музыку?

— Пражский симфонический оркестр еще не открыл новый сезон. Однако Йозеф Роса в настоящее время находится в Берлине и собирается оттуда отправиться в Будапешт.

— Это еще кто такой? Фамилия мне совершенно не знакома, — сказал Фоули, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет у него из груди.

— По происхождению венгр, двоюродный брат Миклоша Росы. Это американский композитор, пишет для Голливуда — лауреат «Оскара» за музыку к фильму «Бен Гур». Можно сказать, музыкальное семейство. Йозеф Роса считается великолепным дирижером. Хотите верьте, хотите нет, Венгерские государственные железные дороги имеют четыре симфонических оркестра, и Йозеф Роса будет дирижировать главным. В Будапешт можно добраться поездом или самолетом — все зависит от того, сколько времени у вас есть в распоряжении.

— Очень любопытно, — задумчиво произнес вслух Фоули. «Просто очаровательно,» — добавил он про себя.

— Знаете, в начале следующего месяца Московский государственный симфонический оркестр открывает новый сезон. У него новый дирижер, некий Анатолий Шеймов. Я его еще не слышал, но, как говорят, он очень неплохо знает свое дело. Если хотите, я без труда смогу достать вам билеты. Русский Иван очень любит пускать пыль в глаза нам, иностранцам, а музыка у них действительно мирового класса.

— Спасибо, Майк, я обязательно подумаю над вашим предложением. До встречи.

Фоули вышел. Всю дорогу до своего кабинета он не переставал улыбаться.

— Боже всемилостивейший! — заметил сэр Бейзил, читая самую последнюю телеграмму из Москвы. — И какому же гению, черт возьми, пришла в голову эта мысль? — спросил он, обращаясь к пустоте.

Ах да, вот тут все написано. Сотруднику американской разведки Эдварду Фоули. «И каким же образом, черт бы его побрал, этот Фоули собирается провернуть такое?» — подумал директор Службы внешней разведки.

Он уже приготовился отправиться на противоположный берег реки, на обед в Вестминстерский дворец. Это мероприятие отменить нельзя. Что ж, зато будет над чем поломать голову за ростбифом и йоркширским пудингом.

— Вот уж действительно свалилось мне на голову счастье, — заметил Райан, вернувшись в кабинет.

— Джек, это будет не опаснее, как перейти через улицу.

Что, подумал Райан, вспоминая прошлый год, может стать весьма животрепещущим событием в самом центре Лондона.

— Саймон, я смогу позаботиться о себе сам, — напомнил коллеге он. — Однако если я допущу прокол, отдуваться придется кому-то другому.

— Джек, ты ни за что не отвечаешь. Тебе предстоит лишь наблюдать со стороны. С Энди Хадсоном я лично не знаком, однако у него безупречная профессиональная репутация.

— Замечательно, — сказал Райан. — Пора прерваться на обед, Саймон, и у меня очень сильное желание выпить кружечку пива.

— Как ты смотришь на то, чтобы заглянуть к «Герцогу Кларенскому»?

— Это тот тип, который утонул в бочонке мальвазии?

— Существуют и менее приятные способы отправиться в мир иной, сэр Джон, — заметил Хардинг.

— Да, кстати, а что такое мальвазия?

— Крепкое и сладкое вино, чем-то похожее на мадеру. Если честно, ее сейчас поставляют с тех же островов.

«Вот и еще один любопытный факт,» — подумал Райан, надевая пиджак.

Майор Зайцев просмотрел свое личное дело. У него остались две неиспользованные недели от предыдущего отпуска. В прошлом году Зайцевым не удалось съездить летом в Сочи — квота по центральному управлению КГБ на летние отпуска была полностью выбрана руководством. Планировать отпуск с ребенком дошкольного возраста в Советском Союзе, как и в любой другой стране, было значительно проще, — уехать из города можно было в любое время. Светлана ходила в государственный детский сад, однако пропуск нескольких дней познавательных игр с кубиками и цветными мелками был значительно более безболезненным, чем прогул недели — двух занятий в начальной школе, к чему учителя относились очень неодобрительно.

А в это время полковник Рождественский в своем кабинете на последнем этаже в который раз перечитывал последнее сообщение от полковника Бубового из Софии, только что доставленное курьером. Итак, болгарский лидер согласился выполнить просьбу Москвы, тактично воздержавшись от щекотливых вопросов. Болгары знают свое место. Глава государства, называющего себя суверенным, безоговорочно выполняет приказы офицера советского Комитета государственной безопасности. «Впрочем, именно так все и должно быть,» — мысленно отметил полковник Рождественский. И вот теперь полковник «Държавны сигурности» Строков может приступить к поискам исполнителя, определенно, турка. Операция «три шестерки» двинется полным ходом вперед. Надо будет сегодня же вечером доложить об этом Андропову.

— Три человеческих тела? — изумленно переспросил Алан Кингшот.

Заместитель сэра Бейзила, глава оперативного отдела, он сам имел огромнейший опыт оперативной работы в большинстве крупных европейских городов, сначала как «легальный» сотрудник, затем как особый агент, которого присылали из центра распутывать сложные проблемы. За спиной Кингшота были тридцать семь лет безупречного служения родине и королеве.

— Это задача не из простых, не так ли? — добавил он.

— Совершенно верно, — согласился сэр Бейзил. — Насколько я понимаю, тот, кто предложил подобное, является ярым поклонником операции «Мясной фарш».

Легендарная операция «Мясной фарш» явилась блестящим триумфом британских спецслужб в годы Второй мировой войны. Целью ее было убедить немцев в том, что следующей крупной операцией союзников будет не планируемая операция по высадке на Сицилию под кодовым названием «Хаски». Поэтому было решено подбросить германской разведке информацию о том, что целью вторжения будет Корсика. Для этого был использован труп алкоголика, бесславно окончившего свои дни после беспутной жизни, который после смерти превратился в майора Королевского военно-морского флота, якобы входившего в группу разработки вымышленной десантной операции по захвату Корсики. Труп был доставлен к берегам Испании на борту английской подводной лодки «Сераф» и сброшен в воду. Труп выбросило на берег, где его подобрали испанские рыбаки, которые передали его местной полиции. Испанская полиция произвела вскрытие, а чемоданчик с документами, прикованный наручником к руке погибшего, был отправлен сотруднику абвера. Тот сразу же переслал бумаги в Берлин, где они возымели желаемое действие: несколько германских дивизий было переброшено на остров, чье единственное значение в военном плане заключалось в том, что именно здесь родился Наполеон. Это событие, послужившее основой книги «Человек, которого не было», по которой впоследствии был снят фильм, явилось еще одним доказательством безнадежно отвратительной работы разведки фашистской Германии, которая не смогла отличить труп спившегося алкоголика от тела профессионального военного.

— Что еще нам известно? Я хочу сказать, — пояснил Кингшот, — каковы возраст и пол умерших, сэр?

— Да, нужно будет еще подобрать цвет волос и так далее. Кроме того, очень важна причина смерти. Пока что ничего этого мы не знаем. Поэтому первоначально вопрос ставится гораздо шире: возможно ли такое в принципе?

— Если рассуждать абстрактно — возможно. Однако прежде чем предпринимать конкретные шаги, необходимо узнать множество деталей. Как я уже сказал, рост, вес, цвет волос и глаз, естественно, пол. Имея всю эту информацию, можно будет двигаться дальше.

— Что ж, Алан, подумай хорошенько над этим вопросом. Завтра к полудню мне будет нужен от тебя список всего необходимого.

— В каком городе планируется провернуть все это?

— Скорее всего, в Будапеште.

— Да, это что-то, — присвистнул глава оперативного отдела.

— Жуткая работенка, черт бы ее побрал, — пробормотал сэр Бейзил, когда его помощник вышел.

Энди Хадсон сидел в своем кабинете, отдыхая после по-крестьянски обильного обеда в посольской столовой, который сопровождался пинтой пива «Джон Корейдж». Не отличающийся особым ростом, Хадсон имел за плечами восемьдесят два прыжка с парашютом, в доказательство чего он мог привести свои больные колени. Восемь лет назад ему пришлось по инвалидности оставить военную службу, но поскольку Хадсон не мог представить себе жизнь без приключений, он по собственной инициативе перешел на работу во внешнюю разведку, где быстро поднялся по служебной лестнице, не в последнюю очередь благодаря редкому таланту к иностранным языкам. Особенно это пригодилось ему здесь, в Будапеште. Венгерский язык относится филологами к индо-алтайской семье. В Европе его ближайшим родственником является финский язык, а дальше следует уже монгольский. Венгерский язык не имеет ничего общего ни с одним из европейских языков, если не считать немногочисленных христианских имен, попавших в него после того, как мадьяры, перебив такое количество миссионеров, что это им надоело, в конце концов приняли христианство. Правда, попутно они растеряли весь свой воинственный пыл. В настоящее время венгры были одним из самых миролюбивых европейских народов.

Однако при этом они являлись мастерами интриги, и, как и в любой стране, в венгерском обществе существовали преступники — вот только в данном случае они в основном собрались в коммунистической партии и силовых структурах. Венгерская тайная полиция «Аллаведельми Хатошаг» своими гнусными методами приближалась к Чека той эпохи, когда ее возглавлял сам Железный Феликс. Однако гнусные — еще не значит эффективные. Казалось, венгерские спецслужбы пытались компенсировать свою врожденную бездарность жестокостью по отношению к тем, кому все же совершенно случайно непосчастливилось попасть к ним в руки. К тому же, венгерская полиция славилась своей непроходимой тупостью — расхожая венгерская поговорка гласила: «Туп, как шесть пар полицейских ботинок», что, как находил Хадсон, по большей части соответствовало действительности. Определенно, до полиции Большого Лондона ей было далеко; впрочем, и Будапешт нельзя было сравнить с Лондоном.

На самом деле Хадсону здесь даже нравилось. Будапешт — поразительно красивый город, французский по своей архитектуре, при этом для столицы коммунистического государства удивительно небрежный. Еда здесь достаточно хорошая, даже в государственных рабочих столовых, которые можно было встретить на каждом углу, где блюда хотя и не отличались особым изыском, но были очень вкусные. Общественный транспорт как нельзя лучше подходил целям и задачам Хадсона, которые в основном состояли в сборе разведывательной информации политического характера. Один источник в Министерстве иностранных дел под кодовым именем Парад поставлял Хадсону весьма ценную информацию о деятельности Организации Варшавского договора и вообще политике Восточного блока в обмен на наличные деньги, причем в весьма умеренных количествах, настолько скромными были его требования.

Подобно остальной Центральной Европе, время в Будапеште на час опережало Гринвичское. Курьер посольства, постучав в дверь кабинета Хадсона, бросил конверт на письменный стол. Отложив тонкую сигару, Хадсон взял конверт. Из Лондона. От самого сэра Бейзила…

«Черт побери, — подумал Хадсон, ознакомившись с содержанием письма, — похоже, моя монотонная жизнь станет чуточку интереснее.»

Письмо заканчивалось словами: «Ждите подробностей в следующих письмах.» Совершенно справедливо. Всё узнаёшь только тогда, когда приходит время приступать к действиям. Сэр Бейзил Чарльстон, как начальник очень даже неплох, однако, подобно большинству главных шпионов, он получает огромное удовольствие от разных мудреных вещей, что не всегда по достоинству оценивают на местах, где рабочим пчелкам приходится беспокоиться о шершнях. Отделение, которое возглавлял Хадсон, состояло из трех человек, включая его самого. Будапештская резидентура занимала второстепенное положение, и для Хадсона она была лишь временной остановкой перед тем, как подвернется что-нибудь стoящее. Сказать по правде, он был еще слишком молод для того, чтобы быть резидентом. Сэр Бейзил дал ему шанс размять ноги. Это полностью устраивало Хадсона. Большинство резидентов британской разведки сидели в своих кабинетах подобно паукам, окруженным сплетением паутины, что, возможно, и выглядело впечатляюще, однако в действительности было весьма скучным, поскольку работа заключалась по большей части в составлении бесчисленных отчетов и докладов. Хадсон же сам занимался оперативными вопросами. Конечно, при этом существовал риск «засветиться», как это произошло с Джимом Шеллом — чертовски жуткое невезение, и ничего больше, как выяснил Хадсон через своего источника под кодовым именем Ботинок, который работал в центральном аппарате АВХ.

Однако именно опасность и являлась изюминкой этой работы. К тому же, быть резидентом в Венгрии было значительно менее опасно, чем выпрыгивать из фюзеляжа транспортного «Геркулеса» производства компании «Локхид», имея за плечами рюкзак с шестьюдесятью фунтами вооружения и продовольствия. И менее опасно, чем патрулировать улицы Белфаста. Но именно навыки, приобретенные на улицах городов Ольстера, позволили Хадсону стать оперативным работником высокого класса. Как и во всем в жизни, нет горечи без сладкого. Впрочем, как любил шутить Хадсон, горечь хороша только тогда, когда речь идет о темном пиве.

Итак, ему предстоит организовать переправку «кролика». В этом не будет ничего сложного, хотя этот «кролик», судя по всему, очень важная птица, настолько важная, что ЦРУ попросило помощи у «Шестерки», что случается не каждый день. Только тогда, когда чертовы янки наломают дров, что, на взгляд Хадсона, происходило не так уж и редко.

Однако пока что лично ему делать нечего. Он поймет, что ему понадобится, только тогда, когда получит более подробные разъяснения. Теоретически Хадсон знал, как вывозить людей из Венгрии. С этим не должно возникнуть никаких проблем. Венгры недостаточно твердые последователи марксизма, чтобы быть серьезными противниками. Поэтому Рэнди Хадсон отправил в Сенчури-Хауз подтверждение о получении письма и стал ждать дальнейшего развития событий.

В полдень в Москву вылетал двухмоторный реактивный лайнер «Боинг-737» компании «Бритиш эруэйз». Обычно рейс продолжается около четырех часов, в зависимости от направления ветра. Но сегодня погода держалась преимущественно безветренная. Прибыв в аэропорт «Шереметьево», дипломатический курьер вышел через боковую дверь и беспрепятственно преодолел пограничный и таможенный контроль, защищенный брезентовой сумкой и дипломатическим паспортом. Затем он сел в ожидавшую его посольскую машину и направился в город. Курьер уже неоднократно бывал в Москве, достаточно часто для того, чтобы водитель и охранники у дверей посольства знали его в лицо. Он без труда отыскал в здании нужный кабинет, после чего направился в столовую, чтобы съесть сосиску в тесте и запить ее пинтой пива. Читая новый детектив, курьер рассеянно подумал, что ему следовало бы заниматься физическими упражнениями, поскольку его работа заключалась исключительно в том, чтобы сидеть — в машинах и, в основном, в самолетах. Здоровым такой образ жизни никак не назовешь.

Майк Рассел угрюмо разглядывал одноразовый шифровальный блокнот чудовищных размеров, доставленный курьером, надеясь, что ему не придется использовать весь блокнот за один день. Тупая, монотонная работа считывания бессмысленных сочетаний случайно набранных букв могла свести с ума кого угодно; должен же был существовать какой-то более простой способ. Именно для этих целей и был создан шифратор Кей-эйч-7; однако Фоули намекнул на то, что «семерка» не является абсолютно надежной, что просто бесило Рассела, как профессионала. Кей-эйч-7, на его взгляд, являлся самым надежным и сложным шифратором из всех, когда-либо созданных человеком, простым в обращении, взломать который было совершенноневозможно — по крайней мере, как он был уверен до недавнего времени. Рассел был лично знаком с командой математиков из АНБ, которые разработали алгоритм засекречивания. Алгебраические формулы, использованные в «семерке», были настолько выше его понимания, что ему приходилось напрягаться, чтобы разглядеть их основы… Но то, что один математик может создать, другой, по крайней мере, теоретически, может разрушить, а в России имелось немало высококлассных математиков. Отсюда вытекал настоящий кошмар: закрытая связь, обеспечение которой и являлось главной задачей Рассела, скомпрометирована противником.

Чего просто не должно быть.

Поэтому он будет использовать для зашифрования сообщений одноразовые блокноты, удобно это или нет. Все равно свободное время в Москве ему девать некуда. Простые советские граждане видели в темной коже Рассела указание на его близкое родство с африканскими обезьянами, лазающими по деревьям. Рассел воспринимал это как такое страшное оскорбление, что никому ни о чем не говорил, молчаливо распаляя в своем сердце злость, ту самую исходящую из самой глубины души ярость, которую он испытывал к Ку-клукс-клану в те времена, когда ФБР еще не устранило этих недоумков со сцены. Возможно, ублюдки по-прежнему продолжают люто его ненавидеть, однако самец-олень может испытывать влечение ко всем оленихам в лесу, не имея возможности с ними спариться; поэтому Рассел относился к ним, как к сумасшедшим созданиям, успевшим забыть, что это Улисс Симпсон Грант одержал верх над Бобби Ли[439], а не наоборот, — и только. Они могут сколько душе угодно ненавидеть людей с другим цветом кожи, но перспектива оказаться в федеральной исправительной тюрьме Ливенуорт не дает им высунуть голову из щели. «Русские ничуть не лучше, — подумал Рассел. — Долбанные расисты!» Однако у него есть книги, есть магнитофон, чтобы слушать отличный джаз, и повышенное жалование, которое является компенсацией за нелегкую, ответственную работу. И вот сейчас он выдаст русскому Ивану такое сообщение, которое тот не сможет дешифровать ни за что на свете, и Фоули вытащит своего «кролика» из страны.

Сняв трубку, Рассел набрал номер.

— Фоули слушает.

— Это Рассел. Ты не зайдешь ко мне на минутку?

— Уже иду, — ответил резидент.

Прошло ровно четыре минуты.

— В чем дело, Майк? — спросил Фоули, входя в кабинет.

Рассел показал ему пухлый скоросшиватель.

— Это существует всего в трех экземплярах: у нас, в Лэнгли и в Форт-Миде. Если ты хочешь получить гарантированно засекреченную связь, ты ее получишь. Но только постарайся сочинять свои сообщения покороче, хорошо, дружище? От работы с этой хреновиной у меня повышается давление.

— Хорошо, Майк. Жаль, что до сих пор не придумали ничего получше.

— Надеюсь, скоро обязательно что-нибудь появится. Наверняка это можно будет делать с помощью компьютера — понимаешь, записывать одноразовый блокнот на магнитную дискету. Думаю, надо будет поделиться этими соображениями с ребятами из Форт-Мида, — сказал Рассел. — А то от такой работы точно окосеешь.

«Хорошо хоть, мне самому не приходится заниматься этим,» — подумал Фоули. Вслух он сказал:

— Хорошо. Сегодня же у меня будет для тебя кое-что.

— Договорились, — кивнул Рассел.

Он не стал добавлять, что сначала зашифрует сообщение с помощью одноразового блокнота, а затем еще пропустит его через Кей-эйч-7. Будем надеяться, Иван его перехватит и отдаст в работу своим криптоаналитикам. Рассел улыбнулся, представив себе, как эти ублюдки будут ломать головы над творением его рук. Замечательно, пусть у математиков мирового класса будет чем заняться.

Впрочем, полной уверенности быть не может. Если, например, КГБ удалось установить «жучок» вот в этом самом здании, питание устройство будет получать не от внутренней батареи, а, скорее, через микроволновый излучатель, установленный на противоположной стороне улицы в церкви Святой Богоматери микроэлектроники. Двое сотрудников Рассела постоянно прочесывали здание посольства в поисках неустановленных источников радиосигналов. Время от времени они находили «жучок», который тотчас же извлекался и уничтожался, однако последний раз такое произошло больше года назад. В настоящий момент, по их заверениям, все здание посольства, тщательнейшим образом проверенное, было чисто. Однако в это никто не верил. Хитрости и изворотливости Ивану было не занимать. Рассел недоумевал, как Фоули удается сохранить в тайне свое истинное положение, однако это уже была не его головная боль. С него достаточно обеспечения защищенной связи.

Вернувшись к себе в кабинет, Фоули набросал текст очередного донесения в Лэнгли, пытаясь по возможности быть кратким, чтобы напрасно не осложнять жизнь Расселу. Определенно, получив это сообщение, кое-кто на седьмом этаже широко раскроет глаза от удивления. Фоули надеялся, что англичане пока что не посвятили Вашингтон в детали плана предполагаемой операции. Руководство ЦРУ, узнав, что Сенчури-Хауз в чем-то опередил их, сочтет себя оскорбленным, а успех совместных действий во многом зависит от доброго расположения больших шишек. Однако иногда приходится отступать от привычных правил, и глава такого крупного отделения имел право время от времени проявлять собственную инициативу.

Ну и, возможно, немного порисоваться.

Фоули взглянул на часы. На нем был самый наикраснейший галстук; оставалось полтора часа до поездки на метро до дома, где «кролик» увидит его и заметит сигнал. Внутренний голос подсказывал Фоули не тянуть с выполнением операции «Беатрикс». Неизвестно, объяснялось ли это беспокойством за судьбу самого «кролика» или чем-то другим, однако Фоули привык доверять своим предчувствиям.

Глава двадцать первая Отпуск

На самом деле гарантированно сесть в нужный состав метро было совсем непросто. И «кролику», и Фоули приходилось полагаться на выходящую за пределы человеческих возможностей точность московского метро, пожалуй, единственной структуры в жизни всего Советского Союза, которая функционировала надлежащим образом. Самым примечательным было то, что поезда ходили по расписанию, такому же регулярному и предсказуемому, как и восходы солнца, только лишь значительно более частому. Вручив текст сообщения в Лэнгли лично в руки Майку Расселу, Фоули надел плащ и вышел из здания посольства минута в минуту, как и обычно, прошел пешком до станции обычным шагом и спустился на платформу строго в то же самое время, в чем убедился, сверившись с часами, подвешенными под потолком. Да, все как всегда. Предыдущий состав уже отошел, и из тоннеля выехал следующий. Фоули вошел в тот же вагон, что и обычно, обернулся и… да, «кролик» уже был здесь. Фоули развернул газету. Расстегнутый плащ свободно висел на плечах.

Если честно, Зайцев удивился, увидев красный галстук, однако ему вряд ли было на что сетовать. Как обычно, он начал медленно пробираться по наполненному вагону в нужном направлении.

У московского резидента ЦРУ мелькнула мысль, что теперь все это уже превратилось в рутину. Он ощутил, как рука украдкой скользнула ему в карман и тотчас же вынырнула обратно. Затем его обостренные органы чувств сообщили, что «кролик» отошел от него. Будем надеяться, таких встреч будет еще совсем немного. Для Фоули они были совершенно безопасными, однако про «кролика» этого определенно сказать было нельзя, как бы ловко он ни научился проделывать это упражнение. В вагоне метро их окружало множество других людей, некоторых из которых Фоули успел запомнить в лицо, так как ему приходилось ездить с ними изо дня в день. Вполне вероятно, среди них есть и сотрудники Второго главного управления. Скорее всего, агенты, ведущие наружное наблюдение, сменяют друг друга; подобная тактика наиболее надежна, поскольку значительно уменьшает вероятность того, что объект заметит за собой «хвост».

Строго через определенное время состав, как и прежде, подъехал к нужной станции, и Фоули вышел на перрон. Еще через несколько недель ему придется уже перейти на пальто с теплой подкладкой и, возможно, даже надеть меховую шапку, которую купила ему Мери Пат. Фоули уже начал задумываться о том, что будет после того, как они переправят «кролика» из страны. Если операция «Беатрикс» пройдет как задумано, ему надо будет еще какое-то время продолжать придерживаться той же самой однообразной рутины поездок на работу общественным транспортом, после чего можно будет начать ездить в посольство на машине — что русские вряд ли сочтут чем-то необычным. В конце концов, он американец, а американцы прославились на весь мир тем, что всюду ездят на личных машинах. Если честно, метро начинало ему надоедать. В нем всегда было очень многолюдно, причем среди пассажиров было немало тех, кто не имел понятия о том, что такое душ. Чего только не приходится терпеть ради своей родины! Подумав так, Фоули тотчас же поправился: чего только не приходится терпеть ради того, чтобы нанести удар врагам своей родины. Вот что оправдывает все неудобства. «Надо постараться, чтобы у этого огромного старого медведя разболелся живот, — решил Фоули, входя к себе в квартиру. — А еще лучше, чтобы у него развилась смертельная язва.»

— Да, Алан? — спросил сэр Бейзил Чарльстон, отрываясь от бумаг.

— Насколько я понял, это очень значительная операция, так? — спросил Кингшот.

— Да, если говорить о той важности, какую имеют для нас ее результаты, — подтвердил директор Службы внешней разведки. — Однако что касается практической реализации, все должно быть как можно незаметнее. У нас в Будапеште есть всего три человека, и вряд ли было бы разумно направить туда целый отряд бездельников.

— Кто еще едет в Будапешт?

— Джек Райан, американец, — ответил сэр Бейзил.

— Но он же не оперативник, — тотчас же возразил Кингшот.

— Алан, не забывай, что эту операцию начали американцы. Естественно, они попросили, чтобы за всем наблюдал на месте их человек. Взамен мы получим возможность в течение дня — двух побеседовать с их «кроликом» с глазу на глаз. Можно не сомневаться, он обладает массой полезной информации, и мы станем первыми, кто поговорит с ним по душам.

— Знаете, сэр, я боюсь, как бы этот Райан ничего не испортил.

— Алан, вспомни, в трудную минуту он показал себя с лучшей стороны, разве не так? — как всегда рассудительно заметил сэр Бейзил.

— Должно быть, все дело в том, что он прошел подготовку в морской пехоте, — вынужден был согласиться Кингшот.

— И Райан очень умен, Алан. Сейчас он занимается аналитическими исследованиями и выдает неплохие результаты.

— Как скажете, сэр. Для того, чтобы раздобыть три трупа, мне придется обратиться за помощью к специальному отделу полиции, а затем долго стоять на коленях, моля бога о том, чтобы произошло что-нибудь ужасное.

— Что ты надумал?

Кингшот поделился с начальником общими наметками зарождающегося плана. На самом деле, это была единственная возможность провернуть нечто подобное. И, как правильно заметил сэр Бейзил, вся эта затея была жуткой, словно вскрытие.

— Какова вероятность такого события? — спросил сэр Бейзил.

— Для того, чтобы получить ответ, мне надо будет переговорить с полицией.

— С кем ты поддерживаешь связь?

— Со старшим суперинтендантом Патриком Ноланом. Вы с ним знакомы.

Чарльстон на мгновение прикрыл глаза.

— Здоровенный тип, чтобы поддержать форму, играет в регби?

— Он самый. Коллеги прозвали его Крошкой. Полагаю, Нолан за завтраком съедает вместе с овсянкой пару гантель. Я могу обсудить с ним детали операции «Беатрикс»?

— Только в том плане, что нам от него нужно, Алан.

— Хорошо, сэр, — сказал Кингшот, выходя из кабинета.

— Что тебе нужно? — переспросил Нолан, потягивая пиво в пабе, расположенном в квартале от нового здания Скотленд-Ярда.

Времени было четыре часа дня.

— Крошка, ты не ослышался, — сказал Кингшот, закуривая сигарету, чтобы не выделяться среди остальных посетителей заведения.

— Ну, знаешь, должен сказать, за время работы в Скотленд-Ярде мне довелось наслушаться много всяких странностей, но ни с чем подобным я еще не сталкивался.

Шести футов четырех дюймов росту, Нолан весил двести тридцать фунтов, из которых на жир не приходилось почти ничего. Три раза в неделю он проводил по крайней мере час в спортивном зале Скотленд-Ярда. На службе Нолан практически никогда не носил с собой пистолет. Как правило, одного взгляда на него оказывалось достаточно для того, чтобы преступник сознавал всю безнадежность сопротивления.

— Ты не мог бы объяснить, для чего вам это понадобилось? — спросил он.

— Извини, не имею права. Могу только сказать, что речь идет о деле большой важности.

Нолан отпил большой глоток пива.

— Ну, ты знаешь, что мы не храним такие вещи в морозилке, даже в «Черном музее»[440].

— Я думал об автокатастрофе. Люди ведь гибнут на дорогах, правда?

— Да, Алан, гибнут, но только не целыми семействами из трех человек.

— Ну хорошо, а насколько часто происходят такие трагедии? — спросил Кингшот.

— В среднем где-то около двадцати за целый год, причем случается это совершенно нерегулярно. Нельзя загадывать, что это обязательно произойдет в течение какой-то конкретной недели.

— Что ж, в таком случае, нам придется только надеяться на везение, а если этого не произойдет, значит, этого не произойдет, и только.

Конечно, это станет существенным неудобством. Возможно, было бы лучше заручиться помощью американцев. В конце концов, они ежегодно губят на дорогах страны по пятьдесят тысяч своих сограждан. Кингшот решил завтра утром предложить это сэру Бейзилу.

— На везение? — заметил Нолан. — Знаешь, Алан, я бы так не говорил.

— Ты прекрасно понял, что я хотел сказать, Крошка. Я могу только повторить, что все это очень важно.

— Ну, положим, автокатастрофа все же произойдет, и что дальше?

— Мы заберем тела…

— А родственники погибших? — прервал его Нолан.

— Мы положим в гробы мешки с песком. Тела ведь будут в таком состоянии, что хоронить их придется в закрытых гробах, разве не так?

— Да, тут ты прав. И что дальше?

— А дальше телами займутся наши люди. И, честное слово, тебе лучше не знать подробностей.

Внешняя разведка поддерживала близкие дружеские отношения с полицией, и все же существовали пределы откровенности.

Нолан допил пиво.

— Ладно, Алан, все кошмары я оставлю вам. — Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поежиться. — Итак, я должен буду с завтрашнего же дня быть начеку, так?

— С сегодняшнего.

— И не следует исключать возможность собрать жертвы нескольких катастроф?

— Разумеется, — кивнул Кингшот. — Еще по кружке?

— Отличная мысль, Алан, — подхватил Нолан. Когда Кингшот махнул рукой, подзывая официанта, он добавил: — Знаешь, мне бы очень хотелось когда-нибудь послушать о том, в каких целях ты меня использовал.

— Увы, Патрик, тебе придется подождать до тех пор, когда мы оба не выйдем на пенсию. Тогда ты очень обрадуешься, узнав, чем нам помог. Это я тебе обещаю, старина.

— Это еще что за чертовщина? — пробормотал судья Мур, прочитав последнее сообщение из Москвы.

Он протянул лист бумаги Гриру; тот, пробежав взглядом, передал его Майку Бостоку.

— Майк, у этого вашего мальчика Фоули очень богатое воображение, — заметил адмирал.

— Скорее, за этим стоит Мери Пат. Из них двоих именно она является бесстрашным и изобретательным ковбоем. Ковбоем женского рода. Да, ребята, это действительно весьма оригинально.

— Оригинально — не то слово, — согласился директор ЦРУ, закатывая глаза. — Ну хорошо, Майк, это осуществимо?

— Теоретически — да. И если честно, задумка операции мне по душе. Заполучить перебежчика, оставив Ивана в неведении относительно этого. Да, джентльмены, в этом есть какое-то изящество, — с восхищением произнес Босток. — Неприятная сторона заключается в том, что нам потребуется три трупа, из них один — детский.

При этой мысли трое руководителей разведки с трудом сдержали дрожь.

Как это ни странно, проще всего это далось судье Муру, который обагрил свои руки кровью еще тридцать лет назад. Однако тогда шла война, и правила были значительно более терпимыми. И все же не настолько терпимыми, чтобы Мур сейчас не испытывал сожалений. Вот почему он посвятил свою жизнь служению закону. Не в силах исправить собственные ошибки, он постарался сделать так, чтобы они больше не повторялись впредь.

— Но почему автокатастрофа? — спросил Мур. — Почему не пожар в жилом доме? Разве это не лучше подходит для наших задач?

— Хорошее замечание, — тотчас же согласился Босток. — Значительно менее серьезные травмы, которые пришлось бы объяснять.

— Я тотчас же переправлю наше предложение Бейзилу.

Судья Мур уже давно понял, что даже самые блестящие головы порой начинают мыслить ограниченно. Что ж, именно поэтому он постоянно повторяет своим подчиненным, чтобы они ни в коем случае не стискивали себя никакими рамками. И время от времени кому-нибудь удавалось сделать прорыв. Жаль, это происходило не слишком часто.

— Знаете, — подумав, сказал Босток, — а если нам удастся провернуть такую операцию, это будет что-то.

— «Если» — это очень существенное замечание, Майк, — осторожно напомнил адмирал Грир.

— Ну, в худшем случае стакан останется полным наполовину, — предположил помощник заместителя директора по оперативной работе. — Замечательно. Главная задача состоит в том, чтобы вытащить «кролика», и все же жареный гусь по-настоящему вкусный тогда, когда к нему подают хороший соус.

— Гм, — с сомнением произнес Грир.

— Хорошо, я свяжусь с Эмилом Джекобсом и выясню, что думает по этому поводу Бюро, — сказал Мур. — Скорее, это будет его епархия, а не наша.

— Ну а если в дело сунет нос какой-нибудь пронырливый адвокат, что тогда, Артур?

— Джеймс, на каждого пронырливого адвоката можно найти свою управу.

«Очень часто полезным оказывается пистолет,» — не стал высказывать вслух Грир. Он кивнул, выражая свое согласие. Пересекать за один раз по одному мосту — это очень хорошее правило, особенно в таком сумасшедшем ремесле.

— Как у тебя дела сегодня, дорогой? — спросила Мери Пат.

— О, как обычно, — последовала фраза для микрофонов, установленных в стенах.

Настоящий ответ содержался в двух торжествующе поднятых больших пальцах, за чем последовала записка, извлеченная из кармана плаща. В ней были указаны время и место следующей встречи. Этим займется Мери Пат. Прочитав записку, она кивнула. Им с маленьким Эдди предстоит еще раз прогуляться, чтобы встретиться со Светланой, «зайчиком». Затем останется только вывезти «кролика» из Москвы, но поскольку он работает в КГБ, с этим никаких особых сложностей возникнуть не должно. Вот одно из преимуществ того, что Зайцев работает в центральном управлении на площади Дзержинского. Фактически, им придется иметь дело с мелким дворянином, а не с простым мужиком с какого-то завода.

Эд отметил, что жена приготовила бифштекс — обычно такое блюдо предназначалось для праздничного ужина. Мери Пат не терпелось поскорее переправить «кролика» из Советского Союза. Если операция «Беатрикс» закончится успешно, это укрепит репутацию четы Фоули — что не помешает им обоим.

Райан возвращался в Чатэм тем же поездом, что и обычно. Он снова не смог встретиться с женой, но на сегодня у Кэти не было намечено никаких операций, поэтому она ушла домой рано, как и врачи-бюджетники, с которыми она работала. У Джека мелькнуло опасение, не сохранится ли эта дурная привычка, когда они вернутся домой в Перегрин-Клифф. Впрочем, скорее всего, нет. Берни Кацу нравится держать свой письменный стол чистым, а очередь пациентов, дожидающихся операции, нулевой. А вот местные нравы толкают Кэти Райан на дорожку алкоголизма. Хорошего в этом только то, что поскольку на этой неделе не запланировано никаких ответственных операций, они с женой могут каждый вечер за ужином побаловать себя вином.

Райан гадал, сколько времени ему придется провести в отъезде. Он не привык надолго отлучаться из дома. Одно из преимуществ работы в аналитическом отделе заключается в том, что все дела делаются на рабочем месте, после чего можно с чистой совестью возвращаться домой. С тех самых пор, как они с Кэти поженились, Джек провел вдали от жены считанное количество ночей: в их браке это правило соблюдалось строжайшим образом. Ему очень нравилось, проснувшись в три часа ночи, перекатиться в кровати и в полудреме поцеловать жену, увидев, как она улыбнутся во сне. Женитьба на Кэти стала своеобразным якорем в его жизни, центром его вселенной. Но сейчас долг требует, чтобы он на несколько дней разлучился с ней — чего ему совсем не хотелось. Больше того, Джек был совсем не в восторге от перспективы снова лететь на проклятом самолете в одну из стран коммунистического блока, имея фальшивые документы, чтобы следить за проведением тайной операции — он в этом ни черта не смыслит, кроме того, что узнал из случайных разговоров с оперативниками в Лэнгли… а также из своего собственного опыта здесь, в Лондоне, и дома, на берегу Чесапикского залива, когда к нему в гости нагрянул Шон Миллер со своими вооруженными до зубов террористами. Хотя это ему как раз хотелось поскорее забыть. Возможно, все сложилось бы по-другому, если бы он остался служить в морской пехоте, когда рядом постоянно находились бы боевые товарищи. В этом случае можно было бы купаться в их уважении, с гордостью вспоминать свои подвиги, когда он с оружием в руках сделал то, что нужно было сделать, рассказывать о своих деяниях тем, кто слушал бы его с интересом, передавать тактические навыки, постигнутые собственными потом и кровью на поле боя, за кружкой пива в офицерской столовой, и даже улыбаться над тем, над чем обычно не улыбаются. Однако ему пришлось оставить службу в морской пехоте из-за травмированной спины, и в бой с террористами он вступил простым гражданским человеком, перепуганным до смерти. Впрочем, давным-давно он услышал, что мужество — это когда ты единственный, кому известно, насколько ты перепуган. Да, наверное, в нужный момент он проявил это качество. А теперь его задача в Венгрии будет состоять только в том, чтобы наблюдать со стороны, а затем, что самое важное, присутствовать во время бесед ребят сэра Бейзила с «кроликом» на какой-нибудь конспиративной квартире в Лондоне перед тем, как военные летчики на специально выделенном для этого задания транспортном КС-135 перебросит их с авиабазы Королевских ВВС в Бетуотерсе прямиком в Вашингтон, снабдив обильным количеством еды и выпивки, чтобы скрасить долгий перелет через Атлантику.

Выйдя из поезда, Райан спустился с платформы и взял такси до Гриздейл-Клоуз. Дома выяснилось, что Кэти, отослав мисс Маргарет, возилась на кухне сама. Джек с удивлением и радостью отметил, что ей помогает Салли.

— Привет, малыш.

Поцеловав жену, Райан подхватил Салли, тиская ее в объятиях. Ничто на свете не может сравниться с удовольствием, которое получаешь, обнимая маленьких девочек.

— Ну, что это было за важное сообщение? — спросила Кэти.

— Да так, пустяки. Если честно, я даже немного разочаровался.

Обернувшись, Кэти посмотрела мужу в глаза. Джек абсолютно не умел лгать. Именно за это она его, в частности, и полюбила.

— Угу.

— Честное слово, малыш, — правильно истолковав взгляд жены, тем не менее продолжал настаивать Райан. — Меня ведь не подстрелили.

— Ну хорошо, — согласилась Кэти тоном, подразумевавшим: «Мы с тобой еще поговорим об этом.»

«Ну вот, опять прокол, Джек,» — мысленно отметил Райан.

— Как поживает выписка очков?

— Приняла шестерых пациентов, хотя могла бы принять восьмерых или девятерых, но в очереди на прием больше никого не было.

— Ты говорила Берни о том, в каких условиях тебе здесь приходится работать?

— Звонила ему сегодня, как только вернулась домой. Он рассмеялся и пожелал мне счастливо провести отпуск.

— А что насчет тех ребят, которые во время операции хватанули пива?

Кэти обернулась.

— Берни сказал, цитирую дословно: «Это ведь Джек у нас работает в ЦРУ, не так ли? Скажи, чтобы он перестрелял негодяев.» Конец цитаты.

Она снова отвернулась к плите.

— Тебе следовало бы объяснить ему, что мы такими вещами не занимаемся, — выдавил улыбку Джек.

Это, по крайней мере, была правда, и он надеялся, что Кэти это почувствовала.

— Знаю. Твоя совесть ни за что не стерпела бы такого.

— На нее оказала слишком большое влияние католическая церковь, — подтвердил Райан.

— Что ж, по крайней мере, я твердо знаю, что ты меня не обманываешь.

— Да поразит меня господь бог недоброкачественной опухолью, если это когда-либо случится.

Пожалуй, это было единственное упоминание раковых заболеваний, к которому Кэти относилась одобрительно.

— У тебя никогда не будет на то причин, Джек.

Что тоже соответствовало действительности. Кэти терпеть не могла оружие и кровопролитие, но она действительно его любила. А в настоящий момент это было главное.

Ужин прошел как нельзя лучше. Затем последовали обычные вечерние занятия, и наконец пришло время четырехлетней девочке надевать желтую пижаму и ложиться в кровать.

Когда Салли легла спать и маленький Джек тоже заснул, настала пора как обычно рассеянно посидеть перед телевизором. По крайней мере, Джек очень надеялся на это до тех пор, пока…

— Итак, Джек, что все-таки случилось?

— Ничего особенного, — ответил он.

Худший ответ из возможных. Кэти слишком хорошо умела читать его мысли.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мне надо будет съездить ненадолго… в Бонн, — вспомнил совет сэра Бейзила Джек. — Появилось одно дело, связанное с НАТО.

— И чем тебе предстоит заниматься?

— Не могу сказать, малыш.

— Надолго?

— Полагаю, дня на три — на четыре, не больше. По какой-то причине начальство решило, что я для этого дела подхожу лучше всех.

— Угу.

В кои-то веки половинчатой правды оказалось достаточно, чтобы обмануть Кэти.

— Надеюсь, тебе не придется носить пистолет?

— Дорогая, я аналитик, а не оперативный работник, ты не забыла? В моей работе этого не требуется. Кстати, раз уж об этом зашла речь, не думаю, что и оперативникам приходится часто носить оружие. Если кто-то его заметит, это будет очень сложно объяснить.

— Но…

— Малыш, Джеймс Бонд существует только в кино, но не в реальной жизни.

Райан снова переключил все свое внимание на телевизор. По каналу Ай-ти-ви повторяли сериал «Опасность», и Джек поймал себя на том, что снова переживает, останется ли Брайан в живых после всех этих бесчисленных неразорвавшихся бомб и мин и поженятся ли они с Сюзи, когда он вернется к мирной жизни. Да, быть сапером — профессия незавидная; зато, по крайней мере, если ошибешься, страдать придется очень недолго.

— От Боба никаких новостей? — спросил в шесть часов вечера Грир.

Поднявшись с дорогого крутящегося кресла, обтянутого кожей, судья Мур потянулся. Ему приходится слишком много времени проводить сидя, и недостаток движения сказывался. Когда он жил в Техасе, у него было небольшое ранчо — оно называлось так потому, что Мур держал там трех охотничьих лошадей; в Техасе каждый уважающий себя человек должен иметь по крайней мере одну-двух лошадей, — и три или четыре раза в неделю он седлал Ацтека и скакал верхом час-другой, в основном, чтобы очистить голову, решить главные вопросы за пределами своего рабочего кабинета. Именно в седле Муру думалось лучше всего. Вероятно, мелькнула у него мысль, как раз поэтому сейчас ему кажется, что он работает крайне непродуктивно. Стены кабинета — далеко не лучшее место для размышлений, однако почему-то все руководители на свете притворяются, что это так. Почему — одному богу известно. Вот чего ему не хватает в Лэнгли — собственной конюшни. На территории охраняемого жилого городка достаточно места — в добрых пять раз больше, чем у него было в Техасе. Однако если он это сделает, новость мгновенно распространится по всему миру: директор американского ЦРУ любит скакать верхом в черной широкополой шляпе, неизбежном атрибуте всадника Дикого Запада, и, скорее всего, с «кольтом» 45-го калибра в кобуре; и вскоре вдоль всего забора выстроятся телевизионщики с камерами, спешащие запечатлеть такой захватывающий сюжет. И вот по причинам личной стеснительности судья Мур вынужден был отказать себе в возможности творчески мыслить. Он признавал, что это чисто ослиное упрямство — позволять подобным соображениям влиять на то, как он выполняет свою работу. В Англии сэр Бейзил мог гоняться за лисицами верхом на породистом жеребце, и кому было бы до этого какое-либо дело? Да никому, черт побери! Наоборот, им бы за это восхищались или в худшем случае считали слегка эксцентричным — и это в стране, где к эксцентричности относятся, как к чему-то, достойному уважения. Но в Стране Свободы народ оказался порабощен нравами и порядками, навязанными им журналистами и выборными официальными лицами, которые сами без зазрения совести спят со своими секретаршами. Что ж, ведь нет никакого закона, гласящего, что все на этом свете должно иметь смысл, так?

— Ничего интересного. Только телеграмма, в которой он сообщил, что встречи с нашими корейскими друзьями прошли успешно, — ответил Мур.

— Знаете, эти корейцы внушают мне какой-то животный страх, — заметил Грир.

Ему не нужно было объяснять, чем вызвано это чувство. Южнокорейское ЦРУ время от времени позволяло своим сотрудникам предпринимать чересчур радикальные меры в отношении государственных чиновников Северной Кореи. Однако там царили несколько другие порядки. Непрекращающаяся война между Севером и Югом по-прежнему оставалась страшной реальностью, а в военное время гибнут люди. ЦРУ не занималось подобными вещами вот уже почти тридцать лет. Однако азиатские страны до сих пор не переняли западные представления о ценности человеческой жизни. Возможно, потому, что они чересчур перенаселены. Возможно, потому, что у них другая религия. Возможных объяснений этому множество, но какими бы они ни были, в азиатских странах сложились несколько отличные представления о рамках дозволенного.

— Джеймс, не забывайте, именно через них мы присматриваем за Северной Кореей и Китаем, — напомнил Мур. — Южнокорейское ЦРУ является нашим верным и преданным союзником.

— Знаю, Артур. — Отрадно было время от времени получать хоть какую-то информацию о Китайской Народной Республике. ЦРУ никак не удавалось проникнуть в эту страну. — Просто хотелось бы, чтобы корейцы относились к политическим убийствам не так непринужденно.

— Они действуют в соответствии с весьма строгими правилами, которых, похоже, придерживаются обе стороны.

По обе стороны от 38-й параллели убийство политического противника должно было быть санкционировано на самом высоком уровне — хотя, разумеется, для самого трупа это особого значения не имело. «Мокрые» дела мешали осуществлению главной задачи, каковой являлся сбор разведывательной информации. Многие об этом забывали, однако и ЦРУ, и КГБ давно уяснили эту непреложную истину, и поэтому оба ведомства в последнее время отошли от подобной практики.

Однако когда полученная информация пугала или просто раздражала политиков, в чьем ведении находился контроль за разведывательными службами, шпионские ведомства получали приказ выполнить то, чего они обыкновенно старались избегать, — и в этом случае те в основном перепоручали грязную работу своим младшим братьям или просто наемникам…

— Артур, если КГБ все же решит расправиться с папой римским, как, по-вашему, русские подойдут к этому?

— Своими силами они ничего предпринимать не станут, — решительно заявил Мур. — Это слишком опасно. Неудача может стать настоящей политической катастрофой, ураганом, который пронесется прямо через Кремль. Политической карьере Юрия Владимировича точно настанет крышка, а он, на мой взгляд, не станет рисковать этим ни ради какой цели. Для него власть стоит превыше всего.

Зам по РА-работе кивнул.

— Согласен. Полагаю, в ближайшее время Андропов должен будет уйти с поста председателя КГБ. У него нет выбора. Никто не позволит ему прыгнуть прямиком из председателей в генеральные секретари. Это слишком кощунственно даже для русских. Они до сих пор не забыли Берию — по крайней мере, те, кто сидит за столом Политбюро.

— Вы совершенно правы, Джеймс, — согласился Мур, отворачиваясь от окна. — Интересно, сколько еще сможет протянуть Леонид Ильич.

Оценка состояния здоровья Брежнева являлась одним из приоритетных направлений деятельности ЦРУ — черт побери, в Вашингтоне этот вопрос волновал всех.

— Лучшим нашим индикатором тут является Андропов. Для нас практически не вызывает сомнений, что именно он должен будет стать преемником Брежнева. Как только Леонид Ильич выйдет на финишную прямую, Юрий Владимирович сменит место работы.

— Верно подмечено, Джеймс. Надо будет поделиться вашими соображениями с госдепом и Белым домом.

Адмирал Грир кивнул.

— Именно за это нам и платят. Но вернемся к папе, — предложил он.

— Президент постоянно задает мне вопросы, — подтвердил Мур.

— Если русские и затеют что-либо, непосредственным исполнителем ни в коем случае не будет советский гражданин. На этом пути слишком много политических ловушек, Артур.

— И снова должен согласиться с вами. Но, черт побери, что в таком случае остается?

— КГБ использует для «мокрых» дел болгар, — напомнил Грир.

— Значит, искать убийцу-болгарина?

— Как вы думаете, много ли болгар совершают паломничество в Рим?

— Не можем же мы посоветовать итальянцам присматриваться ко всем болгарам, ведь так? В этом случае очень быстро просочится вся правда, а этого нам нельзя допустить ни в коем случае, черт побери. В прессе все будет выглядеть слишком глупо. Мы просто не можем на это пойти, Джеймс.

Грир шумно вздохнул.

— Да, знаю. Только если у нас будут очень весомые доказательства.

— Значительно более весомые, чем то, чем мы располагаем в настоящее время, — а пока что это лишь один воздух, Джеймс, один лишь только воздух, черт бы его побрал.

«Как было бы хорошо, — подумал судья Мур, — если бы ЦРУ было таким могущественным, каким его считают киношники и критики. Ну не все время. Хотя бы изредка.»

Однако в действительности это было не так, что являлось непреложным фактом.

На следующий день события начали развиваться в Москве раньше, чем где бы то ни было. Проснувшись от трезвона пружинного механического будильника, Зайцев, как и все люди труда в мире, пробурчал себе под нос невнятное ругательство и побрел в ванную. Через десять минут он уже пил чай и завтракал черным хлебом с маслом.

Меньше чем в миле от него семейство Фоули проходило приблизительно через то же самое. Эд решил ради однообразия остановить свой выбор на английской булочке с виноградным джемом и кофе. К нему тотчас же присоединился маленький Эдди, оторвавшийся от «Работящей женщины» и видеокассет с «Роботами-мутантами». Мальчику не терпелось поскорее отправиться в подготовительную группу детского сада, организованного для детей дипломатов западных стран прямо здесь, в гетто, где он уже продемонстрировал способности рисовать цветными мелками и кататься на трехколесном велосипеде.

Эд рассудил, что сегодня можно будет расслабиться. Встреча с «кроликом» состоится только вечером, к тому же, на нее все равно отправится Мери Пат. Еще где-нибудь через неделю… максимум, через десять дней… операция «Беатрикс» будет завершена, и можно будет снова расслабиться, предоставив бегать по этому проклятому городу рядовым оперативникам. Разумеется, в финал от Американской лиги прошел чертов «Ориолс» из Балтимора, которому в Мировой серии предстояла встреча с «Филадельфия филлис», одержавшей верх в Национальной лиге, ну а «Бронкс бомберсу», наверное, суждено навечно застрять во второй лиге. Черт побери, неужели новые хозяева клуба так и не смогли ничего сделать? Ну почему все состоятельные люди настолько тупы?

Однако, не надо забывать про регулярные поездки в метро. Если КГБ за ним следит, отступление от устоявшейся рутины неизбежно покажется странным — впрочем, обратит ли кто-либо на это внимание? Это еще было под большим вопросом. Конечно, если слежку осуществляют двое, второй сотрудник может оставаться на платформе и после отхода поезда записывать время, сверяясь с часами на станции — единственными, на которые можно было положиться в данном вопросе, поскольку именно они определяли график движения составов. Конечно, КГБ славится своими профессионализмом и доскональностью, но неужели он настолько дотошен? От подобной точности, выходящей за рамки человеческого понимания, определенно веяло чем-то немецким; но если эти чертовы машинисты метро могли ее соблюдать, вероятно, КГБ должен был обратить на это внимание, а именно четкое соблюдение графика движения позволяло Фоули связываться с «кроликом».

«Черт бы побрал такую жизнь!» — в сердцах мысленно выругался Фоули. Хотя он еще до назначения в Москву знал, что все будет именно так. И работа здесь ведь действительно очень увлекательная и захватывающая, разве не так? «Ну да, наверное, такой же увлекательной и захватывающей была для Людовика Шестнадцатого поездка в тележке до гильотины,» — подумал Эд Фоули старший.

Когда-нибудь он сам будет читать об этом лекции на «Ферме». Оставалось надеяться, что слушатели школы ЦРУ оценят, каким трудом далось написание конспекта занятия по теме "Операция «Беатрикс». Что ж, наверное, это все же произведет на них впечатление.

Сорок минут спустя Фоули, купив «Известия», спускался по бесконечному эскалатору на станцию, как всегда, не обращая внимания на брошенные украдкой взгляды советских граждан, смотревших на настоящего живого американца, как на обитателя зоопарка. В Нью-Йорке с русским не было бы ничего подобного. В «Большом яблоке» можно найти представителей любых народов и народностей, особенно за рулем желтых машин такси.

К настоящему времени утренний ритуал стал железобетонно-незыблемым. Мисс Маргарет занялась детьми, а Эдди Бивертон уже ждал за дверью. Обняв и поцеловав детей, родители отправились на работу. Однако именно эта однообразная рутина и выводила Райана из себя. Если бы только удалось уговорить Кэти купить квартиру в Лондоне, каждый рабочий день получался бы на два часа короче — но нет, Кэти категорически настояла на зелени, в которой могли бы играть малыши. А вскоре они будут видеть солнце, только оказавшись на работе, а затем и вообще почти не будут.

Десять минут спустя супруги Райан уже сидели в купе первого класса поезда, который катился на северо-запад в Лондон. Кэти, как всегда, была поглощена чтением медицинского журнала, а Джек листал «Дейли телеграф». Одна заметка была посвящена Польше, и Райан тотчас же отметил, что журналист проявил небывалую осведомленность. В английских газетах материалы были значительно более короткими, чем в «Вашингтон пост», и в кои-то веки Джек поймал себя на том, что сожалеет об этом. Автор этой статьи или имел доступ к конфиденциальным источникам, или обладал незаурядными аналитическими способностями. По его словам, польское правительство оказалось между молотом и наковальней и чувствовало на себе небывалый нажим; кроме того, ходили слухи, что папа римский переживает вслух за судьбу своей родины и польского народа, а это, как метко выразился журналист, могло «вызвать большой переполох».

«Что является истинной правдой,» — подумал Джек. Негативный момент заключался в том, что подобные рассуждения просочились уже и в открытую печать. Кто допустил утечку? Фамилия журналиста была Райану знакома. Это был известный специалист по международным проблемам, и, в первую очередь, по европейским делам. Итак, кто допустил утечку информации? Кто-то из Министерства иностранных дел Великобритании? Там работают люди в основном неглупые, но, подобно своим американским коллегам из «Туманного дна», время от времени случается, что кто-то из них сболтнет лишнее, не подумав. Здесь, в Англии, такое могло произойти за дружеской пинтой пива в одном из тысячи уютных пабов, скорее всего, в отдельном кабинете, где правительственный чиновник отрабатывал свое угощение или просто бахвалился осведомленностью. Интересно, слетит ли с плеч чья-либо голова? Надо будет переговорить об этом с Саймоном.

Если только, разумеется, утечка произошла как раз не через самого Хардинга. Он занимает достаточно высокое положение и пользуется хорошим отношением со стороны начальства. А что если сэр Бейзил дал «добро» на утечку информации? Или, быть может, они оба знакомы с каким-то чиновником из Уайтхолла, которому было поручено дружески посидеть за пинтой пива с журналистом с Флит-стрит.

Впрочем, не исключена вероятность того, что журналист просто оказался достаточно умен и смог самостоятельно сложить два и два. Далеко не все умные аналитики работают в Сенчури-Хаузе. Черт побери, можно со всей определенностью сказать, что в Америке далеко не все умные аналитики работают в Лэнгли. Сказать по правде, таланты предпочитают направляться туда, где есть деньги, потому что умные люди, как и все остальные, хотят жить в больших особняках и отдыхать на дорогих курортах. Те, кто идет работать в государственные службы, знают, что смогут позволить себе жизнь в достатке, но не в роскоши. Правда, лучшие из них также сознают, что им суждено совершить в жизни что-то важное; вот почему среди тех, кто носит форму, встречаются очень хорошие люди. В частности, сам Райан очень неплохо преуспел в игре на бирже, однако в конце концов пришел к выводу, что это не приносит ему удовлетворения. То есть, не все талантливые люди стремятся получить большие деньги. Некоторые предпочитают отправиться на поиски приключений.

«Джек, не этим ли заболеванием страдаешь ты?» — мысленно спросил себя Райан, когда поезд подъехал к вокзалу Виктория.

— О чем глубокие размышления сегодня утром? — поинтересовалась Кэти.

— А? — очнувшись, спросил Джек.

— Дорогой, мне знакомо это выражение лица, — заметила она. — Ты пережевываешь какую-то важную мысль.

— Кэти, ты режешь глаза или копаешься в человеческих душах?

— В отношении тебя я в первую очередь психолог, — шутливо улыбнулась Кэти.

Встав, Джек открыл дверь купе.

— Ну хорошо, миледи, вам сейчас предстоитисправлять людям зрение, а мне — ломать голову над секретами. — Он галантно указал жене на выход. — А что новенького узнала ты по дороге в Лондон из «Новостей заднепроходного отверстия» и «Ежемесячника подмышек»?

— Ты все равно ничего не поймешь.

— Вероятно, — согласился Джек, направляясь к стоянке такси.

В этот раз они вместо обычной черной машины выбрали голубую, под стать яйцу малиновки.

— Сначала в клинику Хаммерсмита, — сказал водителю Райан. — А затем на Вестминстер-Бридж-роуд, дом сто.

— В штаб-квартиру Службы внешней разведки, сэр?

— Прошу прощения? — изобразил невинное недоумение Райан.

— В здание руководства управления внешней торговли, сэр, то самое, в котором работал Джеймс Бонд.

Ухмыльнувшись, водитель тронулся с места.

Что ж, подумал Райан, на здании штаб-квартиры ЦРУ на шоссе Джорджа Вашингтона больше не висит надпись «Федеральная администрация шоссейных дорог». Кэти находила это очень забавным. Очевидно, и от лондонских таксистов нельзя ничего сохранить в тайне.

Кэти вышла из такси под мостом развязки у клиники Хаммерсмита, и водитель, развернувшись, быстро проехал несколько кварталов до Сенчури-Хауза. Райан вошел в здание, прошел мимо старшего сержанта Кандертона и поднялся к себе в кабинет.

Войдя в дверь, он, не снимая плащ, бросил на стол Саймону свежий номер «Телеграфа».

— Я это уже читал, — тотчас же ответил Хардинг.

— Кто проболтался?

— Точно сказать не могу. Скорее всего, кто-нибудь из Министерства иностранных дел. Мы вкратце ввели их в курс дела. А может быть, кто-то из администрации премьер-министра. Сэр Бейзил очень недоволен, — заверил Райана Хардинг.

— С редакцией вы еще не связывались?

— Нет. Мы обо всем узнали только тогда, когда материал появился в утреннем номере.

— Мне казалось, у вас в Англии газетчики относятся к правительству более лояльно.

— Как правило, все обстоит именно так, что наводит меня на мысль, что утечка все же произошла из администрации премьер-министра.

Лицо Хардинга оставалось совершенно невинным, но Джек поймал себя на том, что пытается прочитать его выражение. Увы, это гораздо лучше получалось у Кэти. У Райана возникло ощущение, что Хардинг не до конца искренен с ним, однако никаких причин жаловаться на это у него не было, ведь так?

— За ночь ничего не пришло?

Хардинг покачал головой.

— Ничего интересного. По поводу операции «Беатрикс» тоже ничего. Ты уже сказал свей жене насчет предполагаемой командировки?

— Да. Правда, я совсем забыл вас предупредить о том, что она прекрасно читает мои мысли.

— Этим умением обладают практически все жены, Джек, — громко рассмеялся Хардинг.

На столе перед Зайцевым лежала та же самая кипа входящих и исходящих сообщений, всегда несколько отличная в конкретных мелочах, но по большому счету неизменная: донесения оперативных работников, передающих информацию на самые различные темы, полученную от зарубежных агентов. В памяти Олега Ивановича осели сотни названий операций и многие тысячи их деталей, в том числе настоящие фамилии нескольких агентов и кодовые имена многих-многих других.

Как и во все предыдущие дни, Зайцев неторопливо просматривал всю утреннюю почту перед тем, как отправить ее наверх, стремясь отложить в памяти все наиболее важные подробности.

Разумеется, некоторая информация была защищена многократно. Так, вероятно, в штаб-квартире ЦРУ имелся внедренный агент, однако Олегу Ивановичу не было известно о нем ничего, кроме его кодового имени — Труба. Даже информация, которую передавал Труба, скрывалась за многочисленными слоями наложенных друг на друга шифров — в том числе, полученных с использованием одноразовых блокнотов. Однако все эти данные направлялись одному полковнику с шестого этажа, который занимался изучением деятельности ЦРУ и работал в тесном сотрудничестве с Вторым главным управлением — из чего следовало, что Труба передавал КГБ сведения, интересующие Второе управление, а это означало информацию об агентах, работающих на ЦРУ здесь, в Москве. При одной мысли об этом Зайцева бросало в дрожь, однако он поделился своими опасениями с американцами, с которыми установил контакт. Те, в свою очередь, должны были снабжать все свои донесения относительно него специальной пометкой, которая существенно ограничивала бы число ознакомившихся с этими донесениями. Олегу Ивановичу было известно, что Труба получал за свое предательство огромные суммы, поэтому он, скорее всего, не входил в высшее руководство Управлением, которое, по прикидкам Зайцева, и так зарабатывало очень неплохо. Вот агент, работающий на КГБ по идеологическим причинам, внушил бы гораздо большую тревогу. К счастью, Олегу Ивановичу не приходилось слышать о таких из числа американцев — а если бы такие были, уж он-то должен был о них знать, разве не так?

Офицер связи успокоил себя тем, что через неделю, а то и раньше, он окажется на Западе, в полной безопасности. Хотелось надеяться, что с Ириной не случится припадок, когда она узнает о его замыслах. Впрочем, скорее всего, этого не произойдет. Близких родственников у его жены не было. Ее мать умерла в прошлом году, от чего Ирина до сих пор не могла оправиться; братьев и сестер у нее не было, и ей не нравилась работа в ГУМе из-за мелочной коррупции, царящей там. К тому же, он пообещает ей купить пианино, о котором она так мечтает, но которое Олег Иванович не мог купить даже на свою зарплату майора КГБ, какой бы относительно высокой она не казалась.

Поэтому Зайцев перебирал бумаги, возможно, несколько медленнее, чем обычно, но, как он надеялся, не слишком. Даже в КГБ по-настоящему работящих сотрудников было совсем немного. В Советском Союзе было широко распространено циничное изречение: «Мы делаем вид, что работаем, а начальство делает вид, что платит нам зарплату». Этот же принцип царил и в недрах здания номер два по площади Дзержинского. Если человек выполнял объем работ выше запланированного, ему на следующий год просто увеличивали план, при этом не повышая зарплату, — поэтому лишь немногие трудились настолько усердно, что им присваивали звание Героев Социалистического Труда.

В одиннадцать часов дня в помещении центра связи появился полковник Рождественский. Зайцев заметил его и жестом подозвал к себе.

— В чем дело, товарищ майор? — спросил полковник.

— Товарищ полковник, — тихо произнес Олег Иванович, — в последнее время никаких сообщений относительно операции «три шестерки» через меня не проходило. Вы ничего не хотите сказать мне по этому поводу?

Вопрос застиг Рождественского врасплох.

— Почему вы меня об этом спрашиваете?

— Товарищ полковник, — скромно продолжал Зайцев, — насколько я понял, речь шла о чем-то важном и я был единственным офицером связи, посвященным в эту операцию. И теперь я хочу знать, не допустил ли я какой-либо оплошности?

— А, вот вы о чем, — облегченно произнес Рождественский. — Нет, товарищ майор, нам не в чем вас упрекнуть. Просто этой операции больше не требуется связь такого типа.

— Понятно. Благодарю вас, товарищ полковник.

— Майор Зайцев, вы выглядите очень уставшим. У вас что-нибудь случилось?

— Нет, товарищ полковник. Просто, наверное, мне бы совсем не помешал отпуск. За все лето мне так и не довелось отдохнуть. Вырваться куда-нибудь на неделю — другую, пока еще не наступила зима, было бы настоящим благословением.

— Хорошо. Если у вас возникнут какие-либо затруднения, дайте мне знать, и я постараюсь все уладить.

Зайцев изобразил признательную улыбку.

— Огромное спасибо, товарищ полковник.

— Вы прекрасный работник, Олег Иванович. Всем людям, в том числе и нам, сотрудникам Комитета государственной безопасности, требуется отдыхать.

— Еще раз огромное спасибо, товарищ полковник. Служу Советскому Союзу!

Кивнув, Рождественский направился к выходу. Как только за ним закрылась дверь, Зайцев выдохнул и вернулся к работе. Он старался по возможности точнее запоминать тексты проходящих через него сообщений… но только делал он это не для Советского Союза. «Итак, теперь вся информация относительно „трех шестерок“ пересылается курьерами.» Больше он о ней ничего не узнает, однако он только что выяснил, что подготовка идет полным ходом, по высшему приоритету. Значит, Андропов решил идти до конца. Теперь весь вопрос состоял в том, успеют ли американцы вытащить его из страны достаточно быстро для того, чтобы предотвратить кровавое преступление. Информация находится у него в руках, однако он не имеет возможности что-либо предпринять. Зайцев чувствовал себя Кассандрой, дочерью царя Трои Приама, которая знала, что произойдет, но не могла никого заставить сделать хоть что-нибудь, чтобы предотвратить это. Кажется, Кассандра чем-то разгневала богов и в наказание получила от них дар ясновидения; но чем провинился он, что заслужил такое? Внезапно Зайцева захлестнула волна злости на нерасторопность ЦРУ. Но не может же он просто сесть на борт самолета компании «Пан-америкен», вылетающего из международного аэропорта «Шереметьево», ведь так?

Глава двадцать вторая Приобретения и приготовления

Вторая личная встреча снова произошла в ГУМе, где одной малышке вдруг срочно понадобилось купить одежду на осенне-зимний период, на чем настоял ее отец — к удивлению Ирины Богдановны, правда, к отрадному. Мери Пат, в семействе Фоули признанный эксперт по покупкам, бродила по универмагу, разглядывая выставленные на витринах товары — к ее изумлению, не все они были хламом советского производства. Среди них изредка даже встречались довольно привлекательные вещицы… и все же недостаточно привлекательные для того, чтобы у нее возникало желание их купить. Мери Пат снова забрела в меховой отдел: здешнюю продукцию можно было бы с большой выгодой перепродать в Нью-Йорке, хотя она и не шла ни в какое сравнение с творениями «Фенди». В России чувствовалась явная нехватка итальянских модельеров. Однако качество мехов — в смысле выделанных звериных шкур — было весьма неплохим. Советские скорняки просто не знали, как правильно сшивать шкурки друг с другом. «Что очень плохо,» — подумала Мери Пат. Самое печальное относительно Советского Союза заключалось в том, что правительство этой серой страны не позволяло своим гражданам творить что-либо значительное. Здесь практически невозможно было найти что-нибудь оригинальное. Лучшими приобретениями были старинные произведения искусства, относящиеся к дореволюционной эпохе, как правило, небольшого размера, зачастую имеющие отношение к религии, которые можно было купить на импровизированных блошиных рынках, где их продавали нуждающиеся в деньгах. Мери Пат уже купила несколько симпатичных безделушек, всеми силами стараясь при этом не считать себя воровкой. Для того, чтобы совесть ее была спокойна, она никогда не торговалась и почти всегда выкладывала запрошенную сумму, не пытаясь сбросить несколько процентов. По представлениям Мери Пат, это уже было бы равносильно вооруженному ограблению, а главная цель ее пребывания в Москве — во что она свято верила — заключалась в том, чтобы помочь русским людям, хотя таким способом, который они едва ли смогли бы понять и одобрить. Впрочем, москвичам по большей части нравилась ее дружелюбная улыбка. И, определенно, им были очень по душе инвалютные рубли с синей полоской, которыми она расплачивалась. Эти деньги открывали продавцам доступ к предметам роскоши или, что было тоже совсем неплохо, их можно было обменять по курсу один к трем или даже к четырем.

Погуляв по магазину с полчаса, Мери Пат наконец увидела цель в отделе детской одежды. Она двинулась навстречу, по дороге с оценивающим видом разглядывая ту или иную вещь.

— Добрый вечер, Олег Иванович, — тихо произнесла Мери Пат, снимая с вешалки шубку на девочку лет трех — четырех.

— Здравствуйте, Мария, кажется, вас так зовут?

— Совершенно верно. Скажите, у вас есть неиспользованный отпуск?

— Да, есть. Точнее, две недели.

— И, по-моему, вы говорили, что ваша супруга любит классическую музыку?

— Совершенно верно.

— Есть один замечательный дирижер. Его зовут Йозеф Роса. В ближайшее воскресенье он будет дирижировать в главном концертном зале Будапешта. Вам будет лучше всего остановиться в «Астории». Эта гостиница находится недалеко от железнодорожного вокзала и пользуется популярностью среди советских туристов. Расскажите всем знакомым о том, куда вы собираетесь поехать. Спросите у них, что привезти им из Венгрии. Ведите себя так, как ведет в таких случаях обычный советский гражданин. Об остальном позаботимся мы сами, — заверила «кролика» Мери Пат.

— Мы поедем все трое, — напомнил Зайцев. — Вы не забыли?

— Разумеется, Олег. Ваш маленький зайчик познакомится в Америке со многими чудесами, да и зимы у нас не такие суровые, как здесь, — добавила Мери Пат.

— Русские люди гордятся нашими зимами, — запальчиво возразил Зайцев.

— В этом случае вы сможете жить в таком месте, где так же холодно, как в Москве. Но зато, если вам вдруг захочется тепла в феврале, вы сможете поехать на своей машине или полететь на самолете во Флориду и отдохнуть там на солнечном пляже.

— Вы случайно не туристический агент, Мария? — поинтересовался «кролик».

— Для вас, Олег, — да, я стану именно им. Вам удобно передавать записки моему мужу в метро?

— Да.

«А на самом деле тебе следовало бы этого бояться,» — подумала Мери Пат.

— Какой ваш лучший галстук? — спросила она вслух.

— Синий в красную полоску.

— Отлично. Наденете его за два дня до того, как настанет пора садиться на поезд до Будапешта. Наткнетесь на моего мужа и извинитесь, и мы все поймем. Итак, за два дня до отъезда из Москвы вы наденете синий в полоску галстук и в метро наткнетесь на моего мужа, — повторила Мери Пат.

В таких вещах следовало соблюдать максимальное внимание. Порой люди совершают самые глупые ошибки в самых безобидных ситуациях, даже когда — нет, в особенности когда на карту поставлена их жизнь. Вот почему Мери Пат постаралась организовать все так просто. Запомнить только одну вещь. Совершить только один поступок.

— Да, я все понял. Можете не беспокоиться, я сделаю все как надо.

«Какой же ты самоуверенный оптимист, черт бы тебя побрал!»

— Превосходно. Но только пожалуйста, Олег Иванович, будьте предельно осторожны.

С этими словами Мери Пат направилась дальше. Однако, отойдя на пять — шесть метров, она остановилась и обернулась. У нее в сумочке был спрятан миниатюрный фотоаппарат «Минокс». Отсняв пять кадров, Мери Пат развернулась и пошла прочь.

— Вижу, ты так и не нашла ничего стоящего, так? — спросил жену Эд, когда та подсела к нему в подержанный «Мерседес-280».

— Да, ничего интересного. Быть может, нам следует смотаться за зимними вещами в Хельсинки, — предложила Мери Пат. — Знаешь, прокатиться туда на поезде. Наверное, это будет здорово. Маленькому Эдди должно будет понравиться.

Московский резидент поднял брови. "Вероятно, лучше действительно поехать поездом, — подумал он. — Это не произведет впечатление чего-либо неотложного и спешного. Захватить с собой кучу чемоданов, половину пустых, чтобы вернуть их набитыми всем тем шмотьем, которое купишь на инвалютные рубли. Вот только возвращаться домой ты не собираешься… а если Лондон и Лэнгли соизволят оторвать задницу и хорошенько побегать, быть может, нам и впрямь удастся совершить круговую пробежку[441]…"

— Домой, дорогая? — спросил Фоули.

«Вот потеха, — рассеянно подумал он, — если КГБ не установил „жучки“ у них дома и в машине, и они совершенно напрасно ломают эту комедию?» Впрочем, в любом случае это скрашивает пребывание в Москве, ведь так?

— Да, для одного дня достаточно.

— Вот те на, — выдохнул сэр Бейзил Чарльстон.

Сняв трубку, он ткнул три кнопки.

— Да, сэр? — спросил Кингшот, входя кабинет начальника.

— Вот, взгляни, — протянул ему последнее сообщение директор Службы внешней разведки.

— Проклятие! — с восхищением произнес Кингшот.

Сэр Бейзил натянуто улыбнулся.

— Как всегда, это оказывается что-то простое, очевидное, правда?

— Да, сэр. И тем не менее, сталкиваясь с чем-то подобным, чувствуешь себя непроходимым тупицей, — признался его заместитель. — Ну конечно, пожар. Это гораздо лучше, чем то, что мы предложили вначале.

— Что ж, надо будет взять это на заметку. Алан, сколько пожаров происходит в Лондоне ежедневно?

— Сэр Бейзил, понятия не имею, — признался самый высокопоставленный сотрудник оперативной службы британской Службы внешней разведки. — Но я все обязательно узнаю.

— Поделись этими соображениями и со своим приятелем Ноланом.

— Завтра же утром, — заверил его Кингшот. — По крайней мере, это значительно повышает наши шансы. ЦРУ уже тоже работает в этом направлении?

— Да.

Как и ФБР. Директору Бюро Эмилу Джекобсу пришлось услышать немало странных просьб от ребят «с противоположного берега реки», как порой называют в официальном Вашингтоне ЦРУ. Однако сейчас это определенно было что-то мерзкое и жуткое. Сняв трубку, Джекобс набрал номер прямой связи с директором Центрального разведывательного управления.

— Артур, полагаю, у вас есть для этого веские основания? — без обиняков спросил он.

— Это разговор не для телефона, Эмил, но отвечая на ваш вопрос — да, есть.

— Трое белых европейской наружности, один мужчина лет тридцати с небольшим, одна женщина такого же возраста, и девочка трех с половиной лет, — продолжал Джекобс, сверяясь с письмом, доставленным из Лэнгли курьером. — Артур, мои агенты решат, что у их директора съехала крыша. Было бы гораздо лучше, если бы мы обратились за помощью к местной полиции…

— Однако…

— Да, понимаю, в этом случае обязательно произойдет утечка. Хорошо, конечно, я могу разослать всем главам региональных отделений Бюро предписание каждое утро внимательно просматривать сводки происшествий, однако и в этом случае избежать утечки будет очень непросто.

— Эмил, я прекрасно все понимаю. Мы обратились за помощью и к англичанам. Конечно, нельзя надеяться, что такое случится по первому зову. Эмил, могу только добавить, что это очень важно.

— Вы в ближайшее время не собираетесь появиться на Капитолийском холме?

— Завтра в десять утра буду на заседании комиссии Палаты представителей по вопросам разведки. Дележ бюджета, — объяснил Мур.

Конгресс постоянно охотился за такой информацией, и Муру приходилось все время защищать свое ведомство против обитателей Капитолийского холма, которые, будь их воля, урезали бы Управление по самые щиколотки — разумеется, чтобы потом можно было сетовать на «провалы разведки».

— Хорошо, вы не могли бы по дороге заглянуть к нам? Я должен услышать эту вашу небылицу, — объявил Джекобс.

— Как насчет без двадцати девять утра?

— Ничего не имею против, Артур.

— В таком случае, до встречи, — попрощался Мур.

Директор Джекобс положил трубку, гадая, какая настоятельная необходимость, черт побери, может заставить Федеральное бюро расследований играть в гробокопателей.

Купив своему маленькому зайчику белую дубленку с вышитыми красными и зелеными цветами, Олег Иванович в метро по дороге домой обдумывал стратегию своих дальнейших действий. Когда надо будет сказать Ирине о неожиданном отпуске? Если вывалить все в самый последний момент, возможно, возникнут проблемы: Ирина будет беспокоиться по поводу своей работы, хотя персонал огромного ГУМа настолько многочисленный, что отсутствие одного бухгалтера никто не заметит. С другой стороны, если предупредить жену заранее, возникнет другая проблема: Ирина постарается лично проследить за каждым пустяком, как и подобает хорошей жене, поскольку, по ее разумению, ее муж не способен ни на какой самостоятельный шаг. Олег Иванович мысленно усмехнулся: в данных обстоятельствах суетливость Ирины становится особенно смешной.

Итак, нет, он ни о чем не стане говорить ей заранее и вывалит поездку в Венгрию полным сюрпризом, в качестве оправдания сославшись на этого знаменитого венгерского дирижера. Однако настоящий сюрприз будет ждать Ирину в Будапеште. Олег Иванович гадал, как его жена отнесется к подобному известию. Возможно, плохо, но она — примерная русская жена, воспитанная и приученная исполнять все приказы своего мужа, что, по мнению всех русских мужчин, и являлось надлежащим порядком вещей.

Светлана обожала ездить в метро. Олег Иванович успел убедиться, что это свойственно всем маленьким детям. Для них даже такое обыденное событие, как поездка в метро, становится настоящим приключением, на которое надо смотреть, широко раскрыв свои детские глазки. Светлана не шла и не бежала по платформе; она двигалась вприпрыжку, словно щенок, или — с улыбкой подумал отец, — как маленький зайчик. Найдет ли его дочь жизнь на Западе такой же богатой приключениями?

«Будем на это надеяться… если только нам удастся добраться туда живыми,» — напомнил себе Зайцев. Он сознавал, что побег из Советского Союза сопряжен с большой опасностью, однако переживал в первую очередь не за себя, а за Светлану. Как это странно! Впрочем, странно ли? Олег Иванович видел перед собой четкую цель, и все его мысли были связаны только с этим. Все остальное представляло из себя лишь некие промежуточные шаги, но впереди сиял яркий, ослепительный свет, и Зайцев не видел ничего, кроме него. Странно, как этот свет становился все более и более ярким, от первых сомнений по поводу операции «три шестерки» и до настоящего времени, когда он уже полностью застилал мысленный взор Олега Ивановича. Словно мошка, привлеченная светом лампы, Зайцев кружил, приближаясь и приближаясь, и сейчас ему оставалось только надеяться, что этот свет не окажется обжигающим огнем, который его погубит.

— Папа, выходим! — воскликнула Светлана, узнав свою станцию.

Схватив отца за руку, она потащила его к автоматическим дверям.

Через считанные мгновения девочка уже прыгала на бегущую ленту эскалатора, завороженная и этим приключением. У Зайцева мелькнула мысль, что его дочь похожа на взрослого американца — по крайней мере, такого, какими их представляют в Советском Союзе, всегда и во всем стремящегося найти повод для веселья, а не опасности и препятствия, которые повсюду виделись советским людям. Но если американцы такие глупые, почему Советский Союз постоянно пытается догнать Америку — и тщетно? Неужели Америка на самом деле права, а СССР все время ошибается? Над этим глубинным вопросом Олег Иванович до сих пор почти не задумывался. Об Америке ему было известно только то, что твердила с экрана телевизора и со страниц государственных газет официальная советская пропаганда. И вот сейчас он приходил к выводу, что это все должна быть неправда. Однако его знания оставались однобокими, поскольку он в действительности не располагал истинной информацией. Поэтому, совершая побег на Запад, ему приходится полагаться исключительно на веру. Если у него на родине все обстоит не так, как должно быть, значит, единственная альтернатива заключается в том, что во второй сверхдержаве, наоборот, царят порядок и справедливость. Идя по тротуару, держа дочку за руку, Зайцев размышлял о том, что ему предстоит совершить нечто значительное, долгое и опасное. Наверное, он должен был бы испытывать страх.

Однако сейчас уже слишком поздно бояться, и поворот назад может оказаться для него таким же гибельным, как и дорога вперед. И главный вопрос заключается в том, кто уничтожит его, если ему не удастся осуществить свою миссию: его бывшая родина или он сам. С другой стороны, вознаградит ли его Америка за то, что он поступил так, как подсказала совесть? В каком-то смысле он сделал то же самое, что и Ленин и другие герои революции: увидев объективную несправедливость, попытался ее предотвратить. Почему? Потому что должен был это сделать. Ему приходилось полагаться на то, что у врагов его родины такие же представления о добре и зле, как и у него. Но так ли это? Американский президент объявил Советский Союз средоточием всего мирового зла, однако советские лидеры говорят про Америку то же самое. Кто прав? Кто неправ? Однако как раз его родина и его начальство собираются убить невинного человека, и именно в этом для Зайцева заключался ответ на вопрос о том, кто прав.

Сворачивая к дому, Олег Иванович в последний раз поймал себя на том, что курс проложен, и менять его он не собирается. Остается только бросить кости и посмотреть, что на них выпадет.

Где предстоит расти и воспитываться его дочери? Ответ на это тоже могли дать только игральные кости.

Сначала это произошло в Йорке, в крупнейшем городе севера Англии. Пожарные твердят всем, кто готов их слушать, что наименее важным в пожаре является причина его возникновения, потому что начинается возгорание по одним и тем же причинам. В данном случае произошло то, чего огнеборцы не могут терпеть больше всего на свете. Некий Оуэн Уильямс, по профессии плотник, провел вечер в теплой, дружеской компании в своей любимой пивной «Бурый лев», успев выпить шесть пинт крепкого темного пива, которое, наложившись на долгий, утомительный рабочий день, привело к тому, что когда он наконец добрался до своей квартиры на четвертом этаже, у него слипались глаза от непреодолимого желания спать. Однако это не помешало Уильямсу включить телевизор в спальне и закурить последнюю сигарету перед сном. Уронив голову на поставленную к стене подушку, Уильямс сделал несколько затяжек и отключился, не устояв перед объединенными усилиями алкоголя и усталости после трудового дня. Как только это произошло, его рука разжалась, и непогашенная сигарета упала на одеяло. Там она тлела в течение минут десяти, пока, наконец, не воспламенилась белая хлопчатобумажная простыня. Поскольку Уильямс жил один — жена развелась с ним год назад, — рядом с ним не было никого, кто обратил бы внимание на едкий, зловещий запах. Вскоре пламя расправилось с постельным бельем и перекинулось на матрас, и под потолком сгустилось марево дыма.

При пожаре люди редко погибают непосредственно от огня, и Оуэн Уильямс тоже не стал исключением. Он продолжал вдыхать полной грудью дым. Дым — пожарные именуют его «газ, выделяющийся при горении», — состоит в основном из горячего воздуха, угарного газа и сажи, которая представляет собой негорючие частицы вещества, питающего огонь. Из этих компонентов наиболее опасным, как правило, является угарный газ, поскольку он образует соединение с красными кровяными тельцами. Химическая связь гемоглобина с окисью углерода гораздо прочнее, чем со свободным кислородом, который разносится кровью по всему телу. Воздействие угарного газа на человеческий организм сродни отравлению алкоголем: сначала наступает эйфория, напоминающая легкое опьянение, затем человек теряет сознание, а если это продолжается и дальше, как произошло в данном случае, все оканчивается смертью, обусловленной кислородным голоданием головного мозга. И вот Оуэн Уильямс, окруженный бушующим пламенем, так и не пробудился, погружаясь все глубже и глубже в сон, мирно переходящий в вечность. Ему не было еще и тридцати трех лет…

Только через три часа рабочий, живший на том же этаже, вернулся домой после ночной смены и почувствовал в коридоре четвертого этажа запах, от которого у него внутри тотчас же сработал тревожный сигнал. Поколотив в дверь квартиры Уильямса, рабочий не получил ответа и, бегом вернувшись в свою квартиру, набрал по телефону три девятки.

Пожарная часть находилась всего в шести кварталах от здания. Как и во всех пожарных частях всего мира, услышав грозный трезвон, огнеборцы скатились с узких коек армейского образца, натянули высокие ботинки и брезентовые робы, соскользнули вниз по латунной трубе на первый этаж, ткнули кнопку, открывающую автоматические ворота, и стремительно вырвались на улицу на цистерне с насосом, от которой не отставала машина с раздвижной лестницей. Оба водителя знали улицы города не хуже таксистов, поэтому меньше чем через десять минут после того, как пожарных разбудил тревожный звонок, машины уже подкатили к зданию. Цистерна с насосом остановилась у углового пожарного гидранта, и двое огнеборцев, выскочив из машины, ловкими, хорошо заученными движениями стали протягивать рукав. Пожарные, прибывшие с лестницей, чья основная задача заключалась в проведении поисково-спасательных работ, устремились внутрь здания и обнаружили, что обеспокоенный гражданин, поднявший тревогу, уже постучал в двери всех квартир четвертого этажа, разбудил соседей и заставил их выйти в коридор. Он указал передовому пожарному на нужную дверь, и этот здоровенный детина вышиб ее двумя точными ударами огромного топора. Его встретило густое облако черного дыма, запах которого проник под дыхательный аппарат и тотчас же возвестил чуткому нюху пожарного, что горит матрас. Тотчас же последовала краткая молитва с благодарностью всевышнему за то, что они прибыли вовремя, быстро сменившаяся щемящим страхом, что они опоздали. Всё, в том числе время суток, было в этот ранний предрассветный час против них. Бросившись бегом в спальню, пожарный выбил топором окна, выпуская на улицу дым, а затем, обернувшись, увидел то, что ему уже приходилось видеть раз тридцать — человеческое тело, скрытое дымом, абсолютно неподвижное. К этому моменту в комнату подоспели еще двое пожарных. Втроем они вытащили Оуэна Уильямса в коридор.

— Проклятие! — в сердцах заметил один из них.

Старший фельдшер пожарной команды надел на посиневшее лицо кислородную маску и начал нажимать кнопку, вкачивая в легкие чистый кислород, а тем временем его напарник стал ритмично нажимать пострадавшему на грудь, пытаясь снова пробудить к жизни его сердце. У них за спиной пожарные протащили в спальню брезентовый рукав диаметром два с половиной дюйма и включили подачу воды.

Все было сделано четко, как прописано в учебниках. Меньше чем за три минуты пожар был потушен. Вскоре после этого квартира была очищена от дыма, и пожарные сняли защитные маски. Однако Оуэн Уильямс, распростертый на полу в коридоре, не подавал признаков жизни. Железное правило гласило, что мертвым считается только тот, чья смерть констатирована врачом, поэтому тело, словно большой и тяжелый обмякший ковер, вытащили на улицу к поджидавшей белой карете скорой помощи. У фельдшеров бригады скорой помощи тоже была своя отточенная рутина, и они выполнили ее с точностью до буквы, сначала уложив тело на носилки, затем проверив пострадавшему глаза, дыхательные пути — они были чистые — после чего они продолжили закачивать ему в легкие кислород, пытаясь с помощью высоковольтных электрических разрядов оживить остановившееся сердце. Ожоги кожных покровов могли подождать; первым делом нужно было заставить сердце биться, а легкие — дышать. Водитель помчался по темным, пустынным улицам к клинике королевы Виктории, до которой было чуть больше мили.

К тому времени, как карета скорой помощи въехала во двор клиники, фельдшеры, занимавшиеся пострадавшим, уже успели убедиться, что это лишь пустая трата их драгоценного времени. Тем не менее, реанимационное отделение уже было готово к приему пациента. Развернувшись, водитель сдал задом, задние двери машины открылись, и выкатившиеся носилки встретил молодой врач, который только наблюдал, но пока что ничего не трогал.

— Надышался дымом, — доложил старший фельдшер бригады скорой помощи, заходя во вращающиеся двери. — Сильное отравление окисью углерода.

Обширные, но по большей части поверхностные ожоги могли подождать.

— Давно это произошло? — первым делом спросил врач.

— Не знаю. Похоже, его дела плохи. Отравление угарным газом, зрачки расширенные, не реагируют на свет, ногти красные, до сих пор никакой реакции на искусственное дыхание и массаж сердца.

Медики в реанимации перепробывали всё. Нельзя просто так, без боя отдавать жизнь молодого мужчины тридцати с небольшим лет, однако через час стало наконец очевидно, что Оуэн Уильямс больше никогда не откроет свои голубые глаза, и по команде врача все усилия по спасению жизни были прекращены и было объявлено время смерти, которое впоследствии должно было быть указано в свидетельстве о смерти. Разумеется, при этом присутствовала и полиция. Дожидаясь, когда будет установлена причина смерти, полицейские болтали с фельдшерами скорой помощи. Был произведен анализ химического состава крови — кровь у пострадавшего была взята сразу же, чтобы проверить наличие в ней газов, — и через пятнадцать минут из лаборатории ответили, что уровень содержания окиси углерода составляет тридцать девять процентов — во много раз выше смертельного значения. Оуэн Уильямс был мертв еще до того, как пожарные повскакивали с коек. Впрочем, иного никто и не ожидал.

Дальше дело перешло от пожарных к полиции. Умер человек, о чем следовало доложить наверх по команде.

Цепочка привела в Лондон, в здание из стекла и стали, в котором располагался Новый Скотленд-Ярд, о чем извещает вращающаяся треугольная вывеска (глядя на которую, туристы думают, что лондонская полиция действительно называется «Скотленд-Ярдом», хотя на самом деле это было лишь название улицы, на которой находилось прежнее здание центрального управления). Там записка, прикрепленная к телетайпной машине, напоминала о том, что старший суперинтендант Нолан из особого отдела просил информировать его обо всех погибших при пожарах и в автомобильных катастрофах. Сняв трубку телефона, оператор телетайпа набрал соответствующий номер.

По этому номеру он связался с дежурным офицером особого отдела, который задал несколько вопросов, после чего перезвонил в Йорк за более подробной информацией. И только после этого он в четыре с небольшим часа утра разбудил Крошку Нолана.

— Очень хорошо, — сказал старший суперинтендант, чуточку придя в себя после сна. — Передай в Йорк, чтобы с телом ничего не делали — совершенно ничего. Позаботься о том, чтобы тебя правильно поняли: абсолютно ничего.

— Будет исполнено, сэр, — ответил дежурный офицер. — Я передам ваши слова.

В семи милях от него Патрик Нолан снова лег в кровать. Пытаясь заснуть, он опять ломал голову, за каким дьяволом Службе внешней разведки понадобилось поджаренное человеческое тело. Определенно, это было что-то любопытное — и уж точно омерзительное, в достаточной степени для того, чтобы лишить Нолана сна в течение еще минут двадцати, после чего он наконец снова провалился в блаженную дрему.

Всю ночь через Атлантику и в Восточную Европу летали сообщения, все из которых проходили через шифровальные службы посольств в разных странах, через простых сотрудников, получающих скудное жалование и вкалывающих как волы, которые только одни и могли обеспечить передачу самой закрытой информации от источника к конечному адресату и которые только одни и знали всё, но ничего со своими знаниями не делали. Именно их и пытался так настойчиво подкупить противник, и, как следствие, именно за ними и был установлен самый строгий надзор, как в центральном управлении, так и в посольствах, разбросанных по всему свету; при этом, как правило, за все страдания им не причиталась никакая компенсация. Но именно через этих незаметных, часто недооцененных, но жизненно важных людей и проходили сообщения перед тем, как попасть на стол к тому, кому они предназначались.

Одним из получателей был Найджел Хейдок, и именно ему было адресовано самое важное сообщение из всей утренней почты, потому что в настоящий момент только он один, прикрываясь должностью торгового атташе ее величества, находясь в своем кабинете в здании посольства Великобритании на правом берегу Москвы-реки, был знаком с операцией «Беатрикс» во всем ее масштабе.

Хейдок, как правило, завтракал в посольстве, поскольку его супруга находилась на последнем сроке беременности и он чувствовал себя не вправе нагружать ее обязанностями по готовке — кроме того, Пенни много спала, по разумению Найджела, отсыпаясь наперед на то время, когда родившийся малыш не будет давать ей спать вообще. Поэтому Хейдок сидел за столом в своем кабинете, пил чай и завтракал булочкой с маслом, когда ему принесли сообщение из Лондона.

— Вот это да! — выдохнул он.

Перечитав сообщение, Хейдок задумался. Повторение операции «Мясной фарш», сочиненное американцами, — оно просто замечательное. Конечно, жуткое и мрачное, но определенно замечательное. И, судя по всему, сэр Бейзил решил поддержать заокеанских союзников. Тот еще хитрец. Да, такая проделка должна была прийтись ему по сердцу. Нынешний директор Службы внешней разведки был поклонником старой школы, любившим многоходовые операции. «Может статься, излишняя мудреность Бейзила когда-нибудь станет причиной его падения, — подумал Хейдок, — однако нельзя не восхищаться его дерзостью.» Итак, надо переправить «кролика» в Будапешт и организовать его бегство оттуда…

Энди Хадсон предпочитал по утрам пить кофе вместе с яичницей с беконом и помидорами и обжаренными до хрустящей корочки тостами.

— Чертовски великолепно! — высказался он вслух.

Дерзость предстоящей операции импонировала его безрассудно смелой натуре. Значит, из Венгрии предстоит тайно переправить троих человек — взрослого мужчину, взрослую женщину и меленькую девочку. В принципе ничего сложного, но надо будет проверить «крысиный ход», потому что в этой операции никаких проколов допустить нельзя, особенно если он собирается рассчитывать в обозримом будущем на повышение. Служба внешней разведки выделялась среди остальных правительственных ведомств Великобритании тем, что, хотя успехи вознаграждались достаточно щедро, промахи не прощались: в Сенчури-Хаузе не было профсоюза, который отстаивал бы права трудовых пчел. Впрочем, все это было известно Хадсону еще до того, как он пришел на работу в СВР, и пенсии его все равно лишить не смогут — если, конечно, осторожно напомнил он себе, у него будет достаточная выслуга лет. И все же, хотя предстоящая операция и не могла сравниться по значению с финальным матчем чемпионата мира по футболу, ее успешное выполнение можно было поставить на одну доску с победным голом за «Арсенал» в матче с «Манчестер юнайтед» на стадионе «Уэмбли».

Поэтому первая задача на день будет состоять в проверке механизма нелегального пересечения границы. «Разумеется, он вполне надежен,» — успокоил себя Хадсон. Он потратил много времени на создание этого механизма, а затем периодически его проверял. И, тем не менее, сегодня начнется еще одна проверка. Кроме того, надо будет связаться с агентом в АВХ… впрочем, надо ли? Что это даст? Конечно, можно будет выяснить, не находится ли венгерская тайная полиция в состоянии повышенной готовности, однако если это так, «кролик» никуда не уедет из Москвы. Но информация, которой он обладает, представляет огромную ценность, раз ЦРУ затеяло такую сложную операцию, да еще привлекло в помощь СВР. А КГБ — слишком осторожное и консервативное ведомство, чтобы идти на малейший риск, если речь идет о такой важной информации. Предсказать шаги разведки противника никогда невозможно. Большая группа людей с несколько отличными друг от друга точками зрения не может оперировать полностью синхронно. Итак, нет, АВХ мало что известно, если известно вообще что-нибудь. КГБ не доверяет абсолютно никому, за исключением тех, кто находится под прямым надзором — желательно, вооруженной охраны.

Поэтому разумнее всего будет лишь еще раз проверить механизм побега, причем сделать это косвенно, не привлекая внимания, а затем ждать прибытия из Лондона этого янки Райана, который будет заглядывать ему через плечо… «Райан из ЦРУ, — подумал Хадсон. — Неужели тот самый Райан…» Нет, об этом не может быть и речи. Просто однофамилец. Случайное совпадение — иначе быть не может. Тот Райан — морпех, американский морпех. «Просто невероятное совпадение,» — решил резидент СВР в Будапеште.

На этот раз Райан не забыл про круассаны и, купив их на вокзале Виктория, привез на такси в Сенчури-Хауз, чтобы съесть с кофе. Войдя в кабинет, он увидел, что плащ Саймона уже висит на вешалке, однако самого Хардинга не было. «Вероятно, его вызвал сэр Бейзил,» — решил Райан и, сев за стол, углубился в изучение сообщений, пришедших за ночь. Круассаны — пожадничав, он купил сразу три, а вместе с ними пакетики с маслом и виноградным джемом, — оказались настолько хрустящими, что возникла опасность отправить их не в желудок, а на одежду, зато кофе был весьма неплохой. Райан мысленно взял на заметку написать в компанию «Старбакс» и предложить открыть несколько точек в Лондоне. Англичане нуждались в хорошем кофе, который должен был бы отучить их от их проклятого чая, а у этой молодой и настырной компании из Сиэттла это могло получиться — при условии, если они смогут научить персонал кафе правильно готовить свой чудный напиток. Услышав звук открывшейся двери, Райан оторвался от бумаг.

— Доброе утро, Джек.

— Привет, Саймон. Как поживает сэр Бейзил?

— Все его мысли прикованы к операции «Беатрикс». Она уже идет полным ходом.

— Ты не мог бы меня немного просветить?

Подумав немного, Саймон Хардинг вкратце рассказал, на чем остановились главы двух самых могущественных разведок Западного мира.

— Они что там, с ума посходили все? — воскликнул Райан, дослушав до конца краткий рассказ.

— Джек, это гениальный замысел, — согласился Хардинг. — Конечно, возникнут некоторые практические трудности.

— Например, меня вырвет, — мрачно ответил Райан.

— Так захвати с собой гигиенический пакет, — предложил Хардинг. — Возьмешь в самолете.

— Очень смешно, Саймон. — Райан помолчал. — Это что, церемония моего посвящения?

— Нет, мы подобными вещами не занимаемся. Замысел операции предложили ваши люди, а просьба о содействии исходит лично от судьи Мура.

— Твою мать! — в сердцах выругался Джек. — А меня бросают в парашу!

— Джек, задача стоит не только в том, чтобы просто вытащить «кролика», но и сделать это так, чтобы Иван считал его покойником, а не перебежчиком. И его, и его жену с дочерью.

На самом деле Райана больше всего беспокоили трупы. Что может быть отвратительнее этого? «Но он еще не знает самого мерзкого,» — подумал Саймон Хардинг, радуясь, что благодаря ему этот момент был исключен.

Зайцев поднялся на второй этаж центрального управления и прошел в административное крыло. Показав девушке-секретарше удостоверение, онподождал несколько минут и наконец попал в кабинет начальника транспортного отдела.

— Да? — рассеянно бросил тот, не отрываясь от бумаг на столе.

— Я хочу взять отпуск. Мне бы хотелось свозить жену в Будапешт. Там дает концерты дирижер, которого она очень хочет послушать. Если можно, мы бы предпочли отправиться в Венгрию поездом, а не самолетом.

— Когда?

— В ближайшие несколько дней. Если точнее, чем раньше, тем лучше.

— Понятно.

Транспортный отдел КГБ занимался многими вещами, в том числе совершенно мирного характера. Туристический агент — а как еще должен был называть начальника транспортного отдела Зайцев? — по-прежнему не отрывался от бумаг.

— Я должен буду свериться с наличием свободных мест.

— Я хотел бы ехать в спальном вагоне, в купе на троих, — понимаете, у меня маленький ребенок.

— Это будет очень непросто, — заметил чиновник.

— Товарищ, если возникнут какие-то проблемы, пожалуйста, свяжитесь с полковником Рождественским, — мягко предложил Зайцев.

Он отметил, что начальник транспортного отдела, услышав эту фамилию, наконец поднял взгляд. Теперь весь вопрос оставался только в том, позвонит или не позвонит он Рождественскому. Простой бюрократ добивается высокого положения не тем, что сует нос не в свои дела; и, подобно большинству сотрудников центрального управления, начальник транспортного отдела испытывал благоговейный страх перед обитателями последнего этажа. С другой стороны, у него может возникнуть желание проверить, не использует ли Зайцев фамилию Рождественского без должных на то оснований. Опять же, с другой стороны, мелкому червю из административно-хозяйственного управления незачем привлекать к себе внимание влиятельного полковника. Начальник транспортного отдела посмотрел на Зайцева, гадая, имеет ли тот право ссылаться на Рождественского.

— Товарищ майор, я посмотрю, что можно сделать, — наконец пообещал он.

— Когда с вами связаться?

— Сегодня ближе к вечеру.

— Благодарю вас, товарищ.

Выйдя из кабинета, Зайцев спустился на лифте вниз. Итак, благодаря временному патрону с последнего этажа, это дело сделано. Олег Иванович на всякий случай положил в карман пиджака сложенный синий в полоску галстук. Вернувшись на свое рабочее место, он продолжил откладывать в память содержимое проходящих через него сообщений. У него мелькнула мысль, что хорошо бы было снять копию с какого-нибудь одноразового шифровального блокнота. Однако осуществить это практически будет очень трудно, а задача запомнить наизусть случайную последовательность букв была непосильной даже для его натренированной памяти.

Вскрыв сообщение, пришедшее из Лэнгли, Фоули прочел единственное слово: «Вперед». Итак, дело идет полным ходом. И это очень хорошо. Начальство ухватилось за операцию «Беатрикс» обеими руками, вероятно, потому, что «кролик» предупредил о возможной компрометации защищенной связи, а это определенно вызвало всеобщую панику на седьмом этаже штаб-квартиры в Лэнгли. Однако соответствует ли это действительности? Едва ли. Майк Рассел так не считает, и, как он верно заметил, если бы это было правдой, многих агентов уже смелo бы, как конфетти после карнавального шествия. Но этого не произошло… если только КГБ не ведет по-настоящему коварную игру.

Не исключена возможность, что «засвеченные» агенты перевербованы и теперь работают под контролем советских спецслужб. Однако в таком случае он ведь смог бы это определить, правда? «Ну, наверное, смог бы,» — рассудил Фоули. Определенно, перевербовать всех агентов КГБ не мог. Определенные вещи просто невозможно скрыть — если только Второму главному управлению КГБ не удалось провернуть самую хитроумную операцию за всю историю шпионажа. И хотя теоретически такая возможность существовала, на практике это означало бы искусство высшего порядка. Русские вряд ли смогли бы пойти на такое хотя бы потому, что для этого им потребовалось бы, чтобы хотя бы часть переданной информации была качественной — настолько качественной, что сознательно организовать ее утечку они просто не смогли бы…

Однако полностью исключить такую вероятность нельзя. Естественно, АНБ, не медля ни минуты, предпримет все необходимые шаги для проверки надежности Кей-эйч-7 и других шифраторов. Однако в Форт-Миде существует особый Красный отдел, чья единственная задача состоит в том, чтобы пытаться взломать собственные системы шифрования, и хотя русские математики очень способные — это ведется испокон веку — они тоже люди, а не пришельцы с другой планеты… если только, конечно, у них нет своего агента, внедренного в самые сокровенные глубины Форт-Мида, и именно это предположение вызывало наибольшую тревогу. Сколько КГБ готов был бы выложить за подобную информацию? Вероятно, миллионы. Но таких денег у русских нет даже для того, чтобы платить своим людям. И в дополнение к небывалой скупости, КГБ славился полным безразличием к своим сотрудникам, которые считались чем-то вроде расходного материала. О да, русским удалось благополучно переправить в Москву Кима Филби. Западным разведслужбам было известно, где он живет; им даже удалось сфотографировать перебежчика. Больше того, для них не являлось секретом, сколько мерзавец пьет — а пил Филби много даже по русским меркам. Однако когда КГБ терял агента, предпринимались ли когда-либо попытки выкупить его, совершить сделку? Нет, по крайней мере, с тех пор, как в 1962 году ЦРУ обменяло Френсиса Гэри Пауэрса, невезучего пилота разведывательного самолета У-2, сбитого над Свердловском 1 мая 1960 года. Русские согласились обменять Пауэрса на Рудольфа Абеля, однако Абель был кадровым офицером КГБ, полковником, и очень неплохим разведчиком, который действовал в Нью-Йорке. Одним словом, это обстоятельство должно останавливать любого американского гражданина, которому вздумается тешить себя иллюзиями разбогатеть за счет Матушки-России. К тому же, предателям приходится в тюрьмах федеральной исправительной системы очень несладко, и эти соображения тоже должны тормозить всех потенциальных изменников.

Однако предатели все же существуют, как бы они ни заблуждались. К счастью, по крайней мере, в основном осталась в прошлом эпоха шпионства по идеологическим мотивам. Те люди, искренне верившие в то, что коммунизм является передовой волной эволюции человечества, действовали наиболее самоотверженно и эффективно. Однако в настоящее время даже русские больше не верят в марксизм-ленинизм, за исключением Суслова — а его уже можно считать покойником — и его будущего преемника Александрова. Таким образом, агенты КГБ на Западе являются практически без исключения продажными тварями. А не борцами за свободу, с которыми приходится ежедневно сталкиваться на улицах Москвы Эду Фоули, заверил себя московский резидент. В эту иллюзию свято верили все сотрудники ЦРУ, и даже его жена.

Ну а «кролик»? Он определенно чем-то взбешен. По его словам, речь идет о предполагаемом убийстве, расправе над невиновным человеком. И он, человек честный и порядочный, не смог этого стерпеть. А значит, «кроликом» движут самые благородные побуждения, поэтому он заслуживает пристального внимания и заботливого отношения.

«Господи, — подумал Эд Фоули, — какими иллюзиями приходится тешить себя для того, чтобы выжить в нашем глупом, долбанном ремесле!» И кроме того, надо быть психологом, любящей матерью, строгим отцом, близким другом и исповедником для всех тех верящих в светлые идеалы, разочаровавшихся, озлобленных или просто алчных людей, которые решили предать свою родину. Одни из них слишком много пьют; другие настолько разгневаны, что ставят под угрозу свою и чужую жизнь, идя на неоправданный риск. Есть среди них просто сумасшедшие, свихнувшиеся, страдающие умственными расстройствами. Есть и сексуальные извращенцы — черт побери, предательство дает толчок скрытым желаниям, и затем все становится только хуже и хуже. И для всех них Эд Фоули должен быть работником социального обслуживания — черт побери, весьма своеобразное описание профессии человека, который мнит себя воином, ведущим смертельный бой с Большим страшным медведем. «Что ж, — успокоил себя Фоули, — за раз по одному шагу.» Он сознательно выбрал для себя это ремесло, которое позволяет лишь сводить концы с концами, которое никогда не принесет почета и признания, которое сопряжено с опасностями, физическими и психологическими. Он служит своей родине, но так, что это никогда не оценят миллионы его сограждан, о чьей безопасности он заботится. Его презирают средства массовой информации — но и он, в свою очередь, презирает их. И, самое страшное, он никогда не сможет защищать себя, говоря всю правду о своей работе, — чертовски завидная жизнь!

Однако и в этой работе есть свои радости — как, например, устройство побега «кролика» из Красной страны.

Но радоваться можно будет только тогда, когда операция «Беатрикс» завершится успехом.

В конце концов Фоули рассудил, что он в очередной раз в полной мере прочувствовал, каково играть подающим в финале Мировой серии.

Иштван Ковач жил в нескольких кварталах от резиденции венгерского парламента, вычурного здания, чем-то напоминающего Вестминстерский дворец. Ковач жил на третьем этаже доходного дома, построенного на рубеже веков, в котором все четыре туалета находились на первом этаже, на убогом внутреннем дворике. Хадсон доехал на метро до парламента, а остальную часть пути прошел пешком, проверяя, что за ним нет слежки. Он предварительно позвонил, предупреждая о своем приходе, — как это ни странно, городская телефонная сеть была безопасным средством связи; контролировать ее было невозможно в первую очередь из-за отвратительного состояния телефонных узлов.

Ковач являл собой настолько типичный образ венгра, что его фотографию можно было бы с полным основанием помещать на обложку несуществующей туристической брошюры, в которой восхвалялись бы достопримечательности Венгрии: рост пять футов восемь дюймов, смуглый, круглолицый, кареглазый и черноволосый. Однако вследствие своего рода занятий одевался он существенно лучше, чем средний венгерский гражданин. Ковач был контрабандистом. У него на родине это ремесло считалось весьма пристойным способом зарабатывать на жизнь. Ковач в основном имел дело с южным соседом Венгрии, с условно-марксистской Югославией, чья граница была открыта в достаточной степени для того, чтобы ловкий человек закупал там товары Западных стран, после чего перепродавал их в Венгрии, откуда они уже расходились дальше по всей Восточной Европе. Подобные «экспортные» торговые операции не вызывали особого нарекания у югославской пограничной охраны, особенно когда торговцы устанавливали тесный контакт с пограничниками. Ковач принадлежал как раз к таким.

— Привет, Иштван, — улыбнулся Энди Хадсон.

Имя «Иштван» представляло собой венгерский эквивалент «Стивена», а фамилия «Ковач» — вездесущий «кузнец» — соответствовала английской «Смит».

— Добрый день, Энди, — радушно приветствовал гостя Ковач.

Он откупорил бутылку токайского, местного красного вина, которое делалось из винограда, пораженного благородной гнилью, что происходило каждые несколько лет. Хадсон пристрастился к токаю, находя его венгерской разновидностью хереса, которая обладала несколько другим вкусом, но служила тем же самым целям.

— Благодарю, Иштван. — Хадсон пригубил токайское. Вино оказалось очень вкусным; на этикетке были изображены шесть корзин гнилого винограда, что означало токай высшего качества. — Ну, как идут дела?

— Замечательно. Наши видеомагнитофоны пользуются спросом у югославов, а кассеты, которые они продают взамен, пользуются спросом везде. — Он рассмеялся. — О, как мне хотелось бы иметь такой здоровенный член, как у этих актеров!

— Женщины там тоже неплохи, — заметил Хадсон.

На своем веку он насмотрелся достаточно порнофильмов.

— И откуда только берутся такие смачные стервы?

— Наверное, все дело в том, что американцы платят своим шлюхам больше, чем мы, европейцы. Но, Иштван, смею тебя заверить — у этих женщин нет сердца.

Хадсон никогда не платил за любовь — по крайней мере, в открытую.

— Меня интересуют вовсе не их сердца.

Ковач снова громогласно расхохотался. Судя по всему, эта бутылка токайского была у него сегодня не первая, значит, вечером его не ждет поездка за границу. Что ж, выходные должны быть у всех.

— Возможно, у меня будет для тебя одна работенка.

— Что я должен буду привезти?

— Ничего. Тебе придется кое-что вывезти, — уточнил Хадсон.

— С этим не будет никаких проблем. Наши доблестные пограничники беспокоят нас только тогда, когда мы что-то везем сюда — да и то не слишком.

Подняв правую руку, Ковач многозначительно потер большой и указательный пальцы, объясняя этим красноречивым международным жестом, как именно решаются все вопросы с пограничной охраной.

— Ну, на этот раз пакетик будет достаточно громоздким, — предупредил Хадсон.

— Что значит «громоздким»? Ты хочешь вывезти из Венгрии танк?

Венгерская армия только что получила новые русские танки Т-72. Это событие было широко освещено по телевидению с целью повысить боевой дух войск. Хадсон сразу же пришел к заключению, что это пустая трата времени.

— Можно будет вывезти и танк, — продолжал Ковач. — Сделать это сложно, но можно — за соответствующую плату.

Однако, поляки уже передали один Т-72 английской Службе внешней разведки — правда, этот факт не предавался широкой огласке.

— Нет, Иштван, поменьше. Размером с меня, но только в трех экземплярах.

— Троих человек? — уточнил Ковач.

Ответом ему явился молчаливый взгляд. Венгр все понял.

— Ха, это будет проще простого — baszd meg! — заключил он: «Твою мать!»

— Я знал, Иштван, что на тебя можно положиться, — усмехнулся Хадсон. — Сколько?

— За то, чтобы переправить троих человек в Югославию… — Ковач на мгновение задумался. — О, пять тысяч немецких марок.

— Ez kurva draga! — изобразил возмущение Хадсон. Он не ожидал, что венгр запросит так мало — чуть больше тысячи фунтов. — Ну хорошо, грабитель! Я заплачy, потому что ты мой друг, — но в последний раз. — Он допил токайское. — Знаешь, я мог бы просто вывезти своих людей самолетом, — добавил Хадсон.

— Да, но международный аэропорт — единственное место, где пограничники всегда начеку, — напомнил Ковач. — Бедолаги постоянно находится под пристальным надзором, вокруг всегда много начальства. Не может быть и речи о том, чтобы вступить с ними в… торговые переговоры.

— Полагаю, тут ты прав, — согласился Хадсон. — Ну хорошо. Я тебе предварительно позвоню.

— Замечательно. Ты знаешь, где меня найти.

Хадсон встал.

— Спасибо за угощение, мой друг.

— Хорошее вино для дела — лучшая смазка, — сказал Ковач, открывая дверь, чтобы выпустить гостя.

Пяти тысяч западногерманских марок с лихвой хватит на то, чтобы оплатить все накладные расходы, и останется еще приличная сумма, на которую можно будет накупить товары, чтобы потом с выгодой продать в Будапеште.

Глава двадцать третья Всем занять свои места

Зайцев позвонил в транспортный отдел в половине четвертого, надеясь, что подобная настойчивость не покажется подозрительной. Впрочем, рассудил он, любой человек должен беспокоиться по поводу того, как складывается подготовка к отпуску.

— Товарищ майор, я достал вам билеты на послезавтра. Поезд отходит от Киевского вокзала в тринадцать часов и через сутки прибывает в Будапешт ровно в четырнадцать часов по местному времени. Вы с семьей поедете в девятом вагоне, купе А и Б. Для вас забронирован номер в гостинице «Астория». Сроком на одиннадцать дней, номер триста семь. Гостиница находится прямо напротив советского культурного центра, который, разумеется, осуществляет свою деятельность под руководством КГБ. Если у вас возникнут какие-нибудь вопросы, смело обращайтесь туда.

— Замечательно. Огромное спасибо за помощь. — Зайцев на мгновение задумался. — Да, кстати, а вам из Будапешта ничего не привезти?

— Товарищ майор, вы читаете мои мысли! — Голос начальника транспортного отдела сразу же потеплел. — Если вас это не затруднит, трусики для моей жены, — осторожно добавил чиновник.

— Какой размер?

— Моя жена — обычная русская баба, — ответил начальник транспортного отдела, вероятно, имея этим в виду, что его жена не страдает отсутствием аппетита.

— Хорошо. Я обязательно что-нибудь подберу — в крайнем случае, моя жена мне поможет.

— Заранее большое спасибо. Желаю вам приятно отдохнуть.

— Постараемся, — пообещал ему Зайцев.

Решив этот вопрос, Олег Иванович встал из-за стола и направился к начальнику смены, чтобы сообщить ему о своих планах на предстоящие две недели.

— Есть какие-либо совершенно секретные дела, к которым кроме вас из связного центра ни у кого нет допуска? — спросил подполковник.

— Да, но я говорил с полковником Рождественским, и он сказал, что я могу ни о чем не беспокоиться, — ответил Зайцев. — Если хотите, можете позвонить ему и спросить.

Подполковник так и поступил, в его присутствии. Краткий разговор по телефону закончился словами «благодарю вас, товарищ полковник», после чего начальник смены посмотрел на своего подчиненного.

— Хорошо, Олег Иванович, вы освобождаетесь от выполнения своих служебных обязанностей сроком на две недели, начиная с сегодняшнего вечера. Скажите, раз уж вы едете в Будапешт…

— Разумеется, Андрей Васильевич. Отдадите деньги, когда я вернусь.

Зайцев ничем не мог пожаловаться на своего начальника. Тот всегда помогал своим сотрудникам, если те просили его о помощи. Жаль, что он работает в ведомстве, которое убивает ни в чем неповинных людей.

После чего осталось только убрать у себя на столе, что было совсем нетрудно. Правила КГБ требуют, чтобы все письменные столы были организованы одинаковым образом. Это делается для того, чтобы сотрудник мог без проблем перейти на другое рабочее место, поэтому и стол Зайцева был организован в соответствии с четкими требованиями отдела связи. Поточив и аккуратно разложив карандаши, записав в журнал все поступившие на данный момент сообщения, собрав книги в стопку, Олег Иванович выбросил в корзину мусор и направился в туалет. Там, закрывшись в кабинке, он снял коричневый галстук, в котором пришел на работу, и повязал вместо него синий в полоску. После чего сверился с часами. Было еще слишком рано. Поэтому Зайцев, не спеша выйдя из центрального управления, решил немного прогуляться. По дороге к метро он выкурил вместо одной сигареты две, задержался на углу, наслаждаясь погожим деньком, купил газету и, — решив побаловать себя — на два рубля сорок копеек шесть пачек сигарет высшего класса «Краснопресненские», которые курил сам Леонид Ильич Брежнев. В поезде можно будет покурить что-нибудь приличное. К тому же, все рубли нужно потратить здесь. Там, куда он направляется, от них не будет никакого толка. Затем Зайцев спустился в метро и посмотрел на часы под сводами станции. Поезд, разумеется, пришел строго вовремя.

Эд Фоули находился на том же самом месте и делал абсолютно то же самое. Поезд стал замедляться, подъезжая к той самой станции, и Фоули поймал себя на том, что у него учащенно забилось сердце. Он ощутил едва заметную качку вагона на рессорах под весом входящих и выходящих пассажиров, услышал недовольное ворчание людей, натыкающихся друг на друга. Наконец поезд с резким рывком тронулся от станции. Машинисты — или водители, или еще как их там, черт побери, — московского метро неизменно от души «давили на газ». Через мгновение Фоули почувствовал слева от себя чье-то присутствие. Он ничего не мог видеть, но явственно его ощущал. Еще через две минуты поезд начал сбрасывать скорость, приближаясь к следующей станции. Затем он резко затормозил, и кто-то налетел на Фоули сзади. Тот недовольно обернулся, чтобы узнать, кто это.

— Прошу прощения, товарищ, — сказал «кролик».

На нем был синий галстук в красную полоску.

— Ничего страшного, — внешне рассеянно ответил Фоули, хотя сердце у него в груди совершило прыжок.

«Итак, через два дня, Киевский вокзал, поезд на Будапешт.» «Кролик» отступил на пару шагов, и на этом все завершилось. Условный сигнал был подан.

«Словно пролетевшие друг мимо друга ракеты.» Сложив газету, Фоули пробрался к раздвижным дверям. Обычная прогулка пешком до своего дома.

Мери Пат как раз заканчивала готовить ужин.

— Тебе нравится мой галстук? Сегодня утром ты ничего не сказала.

У Мери Пат зажглись глаза. «Значит, послезавтра.» Надо будет сообщить об этом, но дальше следовала чисто техническая сторона дела. Хотелось надеяться, что в Лэнгли все будет готово. Операция «Беатрикс» разворачивалась стремительно, но к чему медлить?

— Итак, что у нас на ужин?

— Ну, я хотела приготовить бифштекс, но, боюсь, сегодня тебе придется довольствоваться жареным цыпленком.

— Ничего страшного, дорогая, я уж как-нибудь не умру.

— Тогда, может быть, бифштекс на послезавтра? — предложила Мери Пат.

— Не возражаю. Дорогая, а где Эдди?

— Разумеется, смотрит «Роботов-мутантов».

Мери Пат указала на гостиную.

— Узнаю своего сына, — с улыбкой заметил Эд. — Он сразу понял, что в жизни самое главное.

Фоули нежно поцеловал жену.

— Попозже, тигр ты мой! — выдохнула в ответ та.

Однако успешная операция заслуживала того, чтобы ее отметить, хотя бы скромно. Конечно, эта операция еще не завершилась, но все определенно движется в нужном направлении. Причем это первая операция на новом месте, в Москве.

— Фотографии готовы? — едва слышно прошептала Мери Пат.

Эд достал снимки из кармана пиджака. Разумеется, качество фотографий недотягивало до того, чтобы поместить их на обложку иллюстрированного журнала, но тем не менее по ним можно было достаточно точно представить внешность «кролика» и его маленького «крольчонка». Пока что оставалось неизвестно, как выглядит миссис Крольчиха, но и этих снимков будет достаточно. Их надо будет передать Найджелу и Пенни. Один из супругов отправится на Киевский вокзал и убедится в том, что все «кроличье» семейство вовремя сядет на поезд.

— Эд, у нас опять проблемы с душем, — пожаловалась Мери Пат. — С этой штуковиной наверху что-то не в порядке.

— Схожу к Найджелу, спрошу, есть ли у него инструмент.

Выйдя из квартиры, Фоули прошел по коридору. Через несколько минут он вернулся уже с Найджелом Хейдоком. Тот нес чемоданчик с инструментом.

— Привет, Мери Пат, — помахал рукой Найджел, направляясь прямиком в ванную.

Там он с показной деловитостью открыл чемоданчик и включил воду, тем самым выведя из строя все подслушивающие «жучки», установленные КГБ.

— Итак, Эд, говори, что у тебя?

Эд протянул ему снимки.

— Это «кролик» и его «крольчонок». На миссис Крольчиху у нас пока что ничего нет. Послезавтра они отправляются поездом в Будапешт.

— С Киевского вокзала, — кивнул Найджел. — И ты хочешь, чтобы я раздобыл фотографию миссис Крольчихи.

— Совершенно верно.

— Хорошо. Думаю, с этим не возникнет никаких проблем.

Шестеренки тотчас же пришли в движение. Хейдок рассудил, что в качестве торгового атташе сможет предложить какую-нибудь надуманную историю. Надо будет пригласить с собой прирученного журналиста и представить все так, будто он готовит сюжет о… скажем, о туризме. Пол Мэттьюз из «Таймс» с радостью подыграет ему. Без проблем. Мэттьюз захватит с собой фотографа, чтобы тот сделал профессиональные снимки всего «кроличьего» семейства для Лондона и Лэнгли. А русский Иван ничего не заподозрит. Какая бы важная информация ни проходила через «кролика», сам он лишь простой шифровальщик, один из многих тысяч сотрудников КГБ, слишком незначительных для того, чтобы обращать на них внимание. Итак, завтра утром Хейдок свяжется с начальством советского Министерства путей сообщения и скажет, что руководство родственных британских железных дорог — кстати, также принадлежащих государству, — хочет узнать, как поставлено дело у коллег из России, для чего… да, так и надо будет поступить. Больше всего на свете Советы любят похвастаться перед окружающим миром преимуществами своей восхитительной системы. Надо будет сыграть на их честолюбии. Найджел закрыл воду.

— Ну вот, Эдвард, кажется, я все починил.

— Благодарю тебя, дружище. Да, кстати, а в Москве можно где-нибудь купить такой хороший инструмент?

— Понятия не имею, Эд. Вот этот набор у меня с детства. Видишь ли, он достался мне от отца.

Тут Фоули вспомнил, что произошло с отцом Найджела. Да, Хейдок страстно желает успеха операции «Беатрикс». Он ищет любую возможность вонзить занозу в волосатую задницу русскому медведю.

— Как дела у Пенни?

— Малыш пока что не просится. Так что придется подождать еще неделю, может быть, чуть больше. Строго говоря, рожать ей не раньше, чем через три недели, но…

— Но вот это врачи никогда не определяют правильно, приятель. Никогда, — заверил друга Фоули. — Так что послушай мой совет, будь начеку. Когда вы собираетесь лететь домой?

— Врач при посольстве говорит, что лучше всего где-нибудь дней через десять. Лететь до Лондона ведь всего пару часов.

— Знаешь, дружище, ваш врач — большой оптимист. В таких вещах ничто и никогда не идет по плану. Не думаю, чтобы вам с Пенни хотелось, чтобы ваш маленький англичанин родился в Москве, ведь так?

— Да, Эдвард, не хочется.

— В общем, не давай Пенни прыгать на батуте, — подмигнув, предложил Фоули.

— Хорошо, Эд, постараюсь, — сказал Найджел, мысленно отметив, что американский юмор порой бывает непроходимо глупым.

«А это было бы очень любопытно,» — подумал Фоули, провожая друга к двери. Ему всегда казалось, что английские дети рождаются уже пятилетними и сразу же отправляются в пансионы. Неужели их воспитывают также, как и американских детей? Надо будет посмотреть.

Тело Оуэна Уильямса осталось невостребованным — как выяснилось, близких родственников у него не было, а его бывшую жену он нисколько не интересовал, особенно мертвый. Местная полиция, руководствуясь распоряжением, которое пришло по телексу от старшего суперинтенданта Патрика Нолана из полиции Большого Лондона, уложило тело в алюминиевый гроб, который поместили в полицейский грузовик и повезли на юг в сторону Лондона. Но не в сам Лондон. Грузовик остановился в указанном месте, где алюминиевый ящик переложили в другую машину без опознавательных знаков, которая и отвезла его в город. В конце концов запаянный гроб попал в морг округа Суисс-Коттедж на севере Лондона.

Тело находилось в плохом состоянии, и поскольку с ним до сих пор никто не занимался, оно оставалось необработанным. Кожные покровы спины и ягодиц, не тронутые огнем, приобрели синевато-багровый мертвенный оттенок. Как только сердце останавливается, кровь под действием силы тяжести стекает в те части тела, которые находятся ниже всего — в данном случае, в область спины, — где в отсутствии кислорода она окрашивает тело в бледно-голубой цвет, в то время как верхняя часть приобретает отталкивающую желтоватую окраску. Телом Оуэна Уильямса занялся гражданский сотрудник морга, иногда выполнявший специальные задания по заказу Службы внешней разведки. Вместе с ним находился криминалист-патологоанатом, который исследовал тело на предмет наличия любых особых примет. Самым страшным испытанием для них было зловоние паленого человеческого мяса, однако оба закрыли лица хирургическими масками, спасаясь от запаха.

— Татуировка на внутренней стороне запястья, обгоревшая частично, но не полностью, — доложил сотрудник морга.

— Очень хорошо.

Патологоанатом зажег пропановую горелку и направил пламя на руку, превращая в уголь все следы татуировки.

— Что-нибудь еще, Уильям? — спросил он через пару минут.

— Я больше ничего не вижу. Верхняя часть тела сильно обгорела. Волосяной покров практически полностью уничтожен… — особенно отвратительным был запах паленых человеческих волос. — Одно ухо почти совершенно сгорело. Судя по всему, бедняга был мертв еще до того, как до него добрался огонь.

— Все указывает на это, — подтвердил патологоанатом. — Содержание окиси углерода в крови зашкаливает за смертельное значение. Полагаю, бедолага так ничего и не почувствовал.

С этими словами он уничтожил папиллярные узоры на кончиках пальцев, задержав пламя горелки на кистях, чтобы ожоги не казались умышленным уродованием трупа.

— Ну вот, — наконец удовлетворенно произнес патологоанатом. — Если и существуют какие-то методы идентификации этого трупа, мне они неизвестны.

— Теперь уберем тело в морозилку? — предложил сотрудник морга.

— Нет, думаю, не стоит. Если просто охладить его до, скажем, двух — трех градусов по Цельсию, процесс разложения тканей будет идти крайне медленно.

— Значит, сухой лед?

— Да. Металлический гроб обладает неплохой термоизоляцией и запаян герметически. Сухой лед, как известно, не тает. Он превращается из твердой формы сразу в газообразную. Ну а теперь нам нужно будет одеть тело.

Патологоанатом принес с собой нижнее белье, все неанглийского происхождения, все сильно поврежденное огнем. Работа предстояла очень неприятная, но патологоанатомам и сотрудникам моргов к ней не привыкать. Просто каждое ремесло вырабатывает свой собственный взгляд на жизнь. Однако в данном случае работа оказалась на редкость жуткой даже для этих двух видавших виды специалистов. Оба не сговариваясь решили, что сегодня перед сном надо будет пропустить стаканчик чего-нибудь крепкого.

Когда работа была закончена, запаянный алюминиевый гроб снова уложили в машину и отвезли в Сенчури-Хауз. Завтра утром на столе у сэра Бейзила будет лежать записка, сообщающая о том, что «Кролик А» готов к своему последнему перелету.

Той же самой ночью, чуть позже и на удалении трех тысяч миль, в Бостоне, штат Массачусетс, на втором этаже деревянного жилого здания, выходящего на причал, произошел взрыв бытового газа. В этот момент в здании находилось три человека. Двое взрослых, мужчина и женщина, не состоявшие в браке, были мертвецки пьяны, а четырехлетняя дочь женщины — которой мужчина приходился совершенно посторонним человеком — уже спала. Пожар распространился быстро, слишком быстро для того, чтобы двое взрослых, оба в пьяном угаре, успели как-то среагировать. Все трое умерли быстро, от отравления угарным газом, а не от огня. Пожарная охрана Бостона откликнулась на вызов через десять минут. Поисково-спасательная партия смело ринулась прямо в пламя под прикрытием двух струй из брандспойтов. Обнаружив тела, пожарные вытащили их из огня, однако сразу же стало понятно, что помощь снова опоздала. Капитан пожарной команды тотчас же определил, что явилось причиной трагедии. На кухне произошла утечка газа из старой плиты, которую никак не хотел заменять владелец дома, и три человека стали жертвами его скупости. (Разумеется, он с радостью получит страховку и скажет, что сожалеет по поводу несчастного случая.) Такой случай был не первым. Не будет он и последним. А пожарным еще долго будут сниться в кошмарных снах три обгоревших тела, особенно тельце маленькой девочки. Впрочем, такова у них работа.

Пожар произошел достаточно рано и попал в одиннадцатичасовой выпуск новостей, поскольку телевизионщики никогда не обходят вниманием кровь и трагедию. Специальный агент ФБР, возглавляющий бостонское отделение Бюро, не спал и смотрел телевизор, на самом деле в ожидании репортажа о финальном матче бейсбола — он был вынужден присутствовать на официальном ужине и пропустил прямую трансляцию по каналу Эн-би-си. Увидев сообщение о пожаре, специальный агент сразу же вспомнил бредовое распоряжение, поступившее утром по телексу. Пробормотав ругательство, он схватил телефон.

— Федеральное бюро расследований, — ответил дежурный агент, снявший трубку.

— Поднимай Джонни, — приказал специальный агент. — На Хестер-стрит при пожаре погибла семья. Джонни знает, что делать. Скажи, что если у него возникнут какие-то вопросы, пусть звонит мне домой.

— Слушаюсь, сэр.

На этом дело и закончилось. Для всех, кроме заместителя специального агента Джона Тайлера, который читал книгу, лежа в кровати, — уроженец Южной Каролины, он предпочитал любительский футбол профессиональному бейсболу. Поднятый телефонным звонком, Тайлер успел проворчать ругательство по пути в душ, после чего, захватив оружие и ключи от машины, поехал на юг. Он тоже ознакомился с телексом из Вашингтона. Всю дорогу Тайлер гадал, каких наркотиков обглотался Эмил Джекобс, но в конце концов пришел к выводу, что его это не касается.

Вскоре после этого, но только пятью часовыми поясами восточнее, Джек Райан встал с кровати, взял газету и включил телевизор. Канал Си-эн-эн также упомянул о пожаре в Бостоне — в Америке прошедшая ночь была бедна на происшествия. Выдохнув безмолвную молитву о жертвах огня, Райан с тревогой задумался о подводке газа к своей собственной плите. Однако его дом был гораздо моложе той полуразвалившейся лачуги из южного Бостона, которая также горделиво величалась «жилым зданием». Такие старые деревянные постройки, вспыхнув ярким пламенем, быстро сгорали дотла. Очевидно, в данном случае пожар распространился слишком быстро, чтобы несчастные обитатели дома успели спастись. Райан вспомнил слова своего отца, не перестававшего повторять, с каким большим уважением он относится к пожарным, людям, которые торопятся внутрь пылающих зданий, в то время как все остальные бегут из них. Самым страшным в их работе были застывшие без движения тела, которые они находили в объятых пожаром домах. Тряхнув головой, Райан развернул утреннюю газету и налил кофе, а тем временем его жена-врач, успевшая захватить конец репортажа о пожаре, думала свои мысли. Кэти вспомнила, как на третьем курсе медицинского факультета университета ей приходилось заниматься пострадавшими от огня. У нее в ушах снова зазвучали жуткие крики, которыми сопровождалось отделение обгоревших тканей от находящихся ниже ран. Больше всего ее тогда мучило сознание своего полного бессилия хоть как-то облегчить страдания раненых. Однако те бедняги из Бостона погибли, и тут уж ничего не попишешь. Кэти расстроилась, но ей пришлось достаточно насмотреться на смерть, потому что иногда Старуха с косой все же одерживает верх — так устроен мир. Особенно тягостной это сознание было для родителя маленького ребенка: девочка из Бостона была одних лет с Салли, и старше она уже никогда не станет. Кэти вздохнула. Хорошо хоть сегодня утром ей предстоят настоящие хирургические операции, что-то действительно радикально улучшающее здоровье человека.

Сэр Бейзил Чарльстон жил в дорогом особняке в фешенебельном лондонском квартале Бельгравия, расположенном к югу от Найтсбриджа. Вдовец, чьи взрослые дети давно жили собственными семьями, сэр Бейзил привык к одиночеству, хотя, разумеется, где-то поблизости постоянно присутствовала незримая охрана. Кроме того, трижды в неделю к нему приходила горничная, наводившая в доме порядок. Сэр Бейзил не потрудился обзавестись кухаркой, предпочитая питаться вне дома или даже самому стряпать что-нибудь простенькое. Естественно, его дом был оснащен всем тем, чем должен был обладать главный разведчик страны: три линии защищенной телефонной связи и один защищенный телекс, к которым недавно добавился защищенный факс. Надомного секретаря у него не было, но если на работе в его отсутствие происходило что-то важное, курьерская служба немедленно доставляла ему копии всех документов, приходящих в Сенчури-Хауз. Больше того, вынужденный исходить из предположения, что противник ведет постоянное наблюдение за его особняком, сэр Бейзил предпочитал в самые напряженные моменты оставаться дома, тем самым укрепляя внешнее ощущение спокойствия. Хотя на самом деле это не имело практически никакого значения. Он был связан с СВР настоящей электронной пуповиной.

Именно это и произошло сегодня утром. Кто-то в Сенчури-Хаузе решил довести до сведения директора Службы внешней разведки, что британские спецслужбы получили тело взрослого мужчины, пригодное для использования в операции «Беатрикс»: та самая новость, которую нужно сообщать за завтраком, поморщившись, подумал сэр Бейзил. Однако, всего для операции нужно три тела, в том числе, труп маленькой девочки, а вот эта мысль уже совсем не подходила для того, чтобы обдумывать ее за утренним чаем и овсянкой по-шотландски.

Однако трудно было удержаться от восторженного возбуждения в преддверии операции «Беатрикс». Если «кролик» сказал правду — чем отличаются далеко не все перебежчики, — у него в голове хранится обилие всевозможной полезной информации. Разумеется, было бы лучше всего, если бы он смог помочь установить личности советских агентов, внедренных в правительство ее величества. Вообще-то, выявление таких агентов являлось задачей Службы внутренней безопасности — ошибочно именуемой МИ-5, — однако оба ведомства работали в тесном сотрудничестве друг с другом, более тесном, чем ЦРУ и ФБР в Америке, как, по крайней мере, казалось Чарльстону. Сэр Бейзил и его люди уже давно подозревали то, что где-то в недрах Министерства иностранных дел на очень высоком уровне есть течь, но до сих пор им не удавалось выйти на предателя. Поэтому, если удастся благополучно переправить «кролика» в Лондон, — сэр Бейзил напомнил себе, что рано делить шкуру неубитого медведя, — этот вопрос люди из СВР зададут ему одним из первых, когда его разместят в охраняемом доме на окраине небольшого городка Таунтона, затерявшегося среди бескрайних холмов графства Сомерсет.

— Разве ты сегодня не идешь на работу? — удивленно спросила мужа Ирина.

Определенно, Олег уже давно должен был бы выйти из дома.

— Нет, и у меня есть для тебя сюрприз, — объявил тот.

— И какой же?

— Завтра мы уезжаем в Будапешт.

Ошеломленная Ирина на мгновение лишилась дара речи.

— Что?

— Я решил взять отпуск. А в Будапеште как раз сейчас выступает с концертами эта новая знаменитость, дирижер Йозеф Роса. Зная, как ты любишь классическую музыку, дорогая, я решил свозить вас с зайчиком в Венгрию.

— Ой, — только и смогла ответить Ирина. — Но как же моя работа?

— А разве тебя не отпустят дней на десять?

— Ну, думаю, отпустят, — призналась Ирина. — Однако, почему именно Будапешт?

— Во-первых, это отличная возможность послушать хорошую музыку. К тому же, можно будет накупить в Венгрии много разных вещей, — объяснил Олег. — Коллеги по работе уже составили список.

— Ах да… можно будет купить что-нибудь миленькое для Светланы, — мечтательно произнесла Ирина.

Работая в ГУМе, она прекрасно сознавала, что в Венгрии продаются такие вещи, которые в Москве не найдешь днем с огнем, даже в «закрытых» магазинах.

— Да, кстати, а кто такой этот Роса?

— Это молодой венгерский дирижер, который в настоящий момент объезжает с гастролями всю Восточную Европу. Отзывы о нем самые хвалебные, дорогая. В концертной программе произведения Брамса и Баха, — объяснил Олег. — Кажется, в Будапеште Роса будет дирижировать главным оркестром Венгерских железных дорог. И не надо забывать о возможности походить по магазинам, — добавил он, справедливо рассудив, что ни одна женщина на свете не откажется от подобного предложения.

Он терпеливо выслушал следующее возражение жены:

— Мне совершенно нечего надеть.

— Дорогая, именно за этим мы и едем в Будапешт. Там ты сможешь купить все, что тебе приглянется.

— Ну…

— И не забудь, что все свои вещи нам надо будет запихнуть в один чемодан. С собой мы возьмем несколько пустых чемоданов, куда уложим то, что купим для себя и для наших знакомых.

— Но…

— Ирина, представь себе Будапешт, как один огромный универсальный магазин. Венгерские видеомагнитофоны, западные джинсы и нижнее белье, настоящая косметика. Коллеги по работе из ГУМа умрут от зависти, — заверил жену Олег.

— Однако…

— Ну, вижу, все сомнения разрешены. Итак, дорогая, мы отправляемся в отпуск! — воскликнул он, пресекая дальнейшие возражения.

— Как скажешь, — ответила Ирина, и у нее по лицу пробежала тень алчной улыбки. — Я сейчас же позвоню на работу и предупрежу о том, что уезжаю на две недели. Полагаю, никто по мне скучать не будет.

— В Москве единственными, по кому сразу же начинают скучать, являются члены Политбюро, — объявил Олег. — И скучают по ним все те двое с половиной суток, которые требуются, чтобы подыскать им замену.

На том и было решено. Олег сообщил, что в Будапешт они поедут на поезде. Ирина сразу же стала составлять список того, что надо будет взять с собой. Муж полностью отдал ей это на откуп. «Через неделю, максимум — через десять дней у нас с тобой будут гораздо более хорошие вещи,» — мысленно сказал офицер связи КГБ. А еще через месяц — два, возможно, они со Светланой отправятся на эту сказочную планету Диснея в американском штате Флорида…

У Зайцева мелькнула мысль, догадываются ли в ЦРУ, какую веру он возлагает на американские спецслужбы, и произнес мысленную молитву — нечто совершенно необычное для сотрудника КГБ, — чтобы они оправдали его надежды.

— Доброе утро, Джек.

— Привет, Саймон. Что нового в мире?

Поставив кофе на стол, Райан снял плащ.

— Сегодня ночью умер Суслов, — объявил Хардинг. — Это будет опубликовано в вечерних советских газетах.

— Какая жалость! Еще один слепец вернулся в ад, да?

«По крайней мере, умер он, не имея проблем со зрением — благодаря Берни Кацу и ребятам из клиники Джонса Гопкинса,» — мысленно добавил Райан.

— Обострение диабета?

Хардинг пожал плечами.

— К тому же, полагаю, на это наложилось то, что он просто был старый. Как сообщают наши источники, острый сердечный приступ. Поразительно, что у этого мерзкого старого болвана все-таки было сердце. Так или иначе, место Суслова займет Михаил Евгеньевич Александров.

— Но и он, надо признать, тоже далеко не сахар. Где похоронят Суслова?

— Он был одним из старейших членов Политбюро. Полагаю, состоятся торжественные похороны по высшему разряду, с марширующим оркестром, гробом на орудийном лафете и всем таким. Затем кремация и ячейка в Кремлевской стене.

— Знаешь, мне всегда хотелось узнать, о чем думает истинный коммунист, когда понимает, что пришел его смертный час? Как ты полагаешь, никому не приходит в голову, что вся прожитая жизнь былаодной сплошной долбанной ошибкой?

— Понятия не имею. Но Суслов, судя по всему, относился к искренне верующим. Вероятно, он вспоминал все то добро, которое успел сотворить за свою долгую жизнь, ведя человечество к «светлому будущему», о чем так любят рассуждать коммунисты.

«Таких дураков на свете не бывает,» — захотелось возразить Райану, однако Саймон, вероятно, был все же прав. Ничто не задерживается у человека в голове дольше ошибочной мысли, а все ошибочные мысли Красного Майка были рождены тем самым сердцем, которое в конце концов отказало. Однако лучший сценарий загробной жизни по-коммунистически совпадал с худшим в представлении Райана, следовательно, если коммунизм является учением ошибочным, тогда его последователей в буквальном смысле ждет преисподняя. «Да, Мишка, не повезло тебе. Надеюсь, ты захватил с собой на тот свет достаточно крема от ожогов.»

— Ну да ладно, что у нас на сегодня?

— Премьер-министр хочет знать, скажется ли как-нибудь смерть Суслова на стратегической линии, которую проводит Политбюро.

— Можешь ответить ей, никак не скажется. В политическом смысле Александрова можно считать братом-близнецом Суслова. Он убежден в том, что Маркс — это господь бог, а Ленин — его пророк. И Сталин, на его взгляд, тоже в основном был прав, просто порой претворял политическую теорию в жизнь чересчур грубыми методами. Остальные члены Политбюро во всю эту чушь уже давно не верят, однако вынуждены притворяться в обратном. Так что назовем Александрова новым дирижером идеологического оркестра. Эту музыку уже никто не любит, но все по-прежнему ее исполняют, потому что никакой другой не знают. На мой взгляд, Александров никак не будет влиять на политику Политбюро. Конечно, его будут слушать, однако все сказанное будет влетать в одно ухо и вылетать в другое. Все будут делать вид, что уважают Александрова, а на самом деле у него за спиной над ним будут смеяться.

— В действительности все гораздо сложнее, и все же суть ты выразил правильно, — согласился Хардинг. — Вся проблема в том, что мне надо исхитриться растянуть твой ответ на десять страниц, отпечатанных через два интервала.

— Вот она, бюрократия в действии.

Сам Райан так и не освоил чиновничий жаргон, что являлось одной из причин, по которым к нему испытывал такую теплую симпатию адмирал Грир.

— У нас есть свои порядки, Джек, и Тэтчер, как и все премьер-министры, предпочитает получать информацию в доступном для ее понимания виде.

— Готов поспорить, Железная леди говорит на том же языке, что и портовые грузчики.

— Ты совершенно прав, сэр Джон, она говорит на нем сама, но терпеть не может, когда на этом языке обращаются к ней.

— Наверное, ты прав. Ну хорошо, — Райан решил перейти к делу. — Какие документы нам понадобятся?

— У нас есть подробное досье на Александрова, которое я уже заказал.

Итак, решил Райан, этот день будет посвящен литературному творчеству. Конечно, было бы гораздо интереснее приглядеться внимательнее к советской экономике, однако вместо этого он вынужден будет сочинять пространный аналитический некролог на смерть человека, которого никто не любил и который, скорее всего, все равно умер, не оставив завещания.

Приготовления оказались даже еще проще, чем он предполагал. Хейдок ожидал, что русские будут на седьмом небе от счастья, и действительно, оказалось достаточно одного звонка в Министерство путей сообщения. На следующий день в десять часов утра Хейдок, Пол Мэттьюз и фотокорреспондент «Таймс» должны будут прибыть на Киевский вокзал для подготовки материала о советских государственных железных дорогах и сравнительного анализа их с британскими железными дорогами, которым, на взгляд большинства англичан, не помешала бы некоторая помощь, особенно в части высшего руководящего звена.

Скорее всего, Мэттьюз подозревал о том, что Хейдок — человек из «Шестерки», однако никогда не распространялся на эту тему, поскольку Найджел регулярно поставлял ему захватывающие сюжеты для репортажей. Этому стандартному приему установления хороших отношений с журналистами даже обучали в академии внешней разведки, однако американское ЦРУ официально от него открестилось. «Конгресс Соединенных Штатов принимает самые извращенные и абсурдные законы, чтобы надеть узду на работу разведывательных служб,» — подумал английский шпион. На самом деле он был уверен, что рядовые оперативные работники ЦРУ ежедневно нарушают официальные правила. Самому Хейдоку приходилось несколько раз отступать от гораздо более вольготных требований, регулирующих действия британских спецслужб. И, разумеется, он никогда не попадался на этом. Точно так же, как не попадался, встречаясь со своими агентами на улицах Москвы.

— Привет, Тони, — дружелюбно протянул руку московскому корреспонденту «Нью-Йорк таймс» Эд Фоули. Интересно, догадывается ли Принс о том, с каким презрением относится он к нему? Впрочем, вероятно, это чувство взаимно. — Что новенького сегодня?

— Жду заявления нашего посла по поводу кончины Михаила Суслова.

Фоули рассмеялся.

— Хочешь узнать, как обрадовала Фуллера смерть этого мерзкого старого болвана?

— Я могу процитировать твои слова? — поспешно достал блокнот Принс.

Пора идти на попятную.

— Не совсем. Я не получил никаких распоряжений на этот счет, Тони, а босс в настоящий момент занят другими вещами. Боюсь, до обеда у него не будет времени встретиться с тобой.

— Эд, мне позарез нужно хоть что-нибудь!

— «Михаил Суслов был одним из видных деятелей Политбюро и определял идеологическую политику Советского Союза. Мы скорбим по его безвременной кончине.» Этого тебе будет достаточно?

— Первая твоя фраза была более образной и правдивой, — заметил корреспондент «Нью-йорк таймс».

— Тебе доводилось встречаться с Сусловым?

Принс кивнул.

— Пару раз, до и после того, как врачи из клиники Джонса Гопкинса поработали с его глазами…

— Значит, это правда? — изобразил удивление Фоули. — Я хочу сказать, до меня доходили кое-какие слухи, но ничего определенного.

Принс снова кивнул.

— Истинная правда. Очки со стеклами словно донья от бутылок «Кока-колы». Очень вежливый, обходительный. Хорошие манеры и все такое, но под внешним обаянием — каменная твердость. На мой взгляд, Суслов был одним из апостолов коммунизма.

— О, он принял обеты бедности, целомудрия и послушания, да?

— Знаешь, Суслов действительно обладал какой-то своеобразной эстетической красотой, как будто и впрямь был священником, — подумав, согласился Принс.

— Ты так думаешь?

— Да, в нем было что-то не от мира сего, словно он видел то, что не могли видеть остальные. Определенно, Суслов искренне верил в коммунизм. И не стыдился этого.

— Он был сталинист? — спросил Фоули.

— Нет, но тридцать лет назад был бы им. Я прекрасно могу представить себе, как он подписывает приказ о расстреле. И после этого кошмарные сны его ночами не мучили бы — только не нашего Мишку.

— Кто займет его место?

— Пока что ничего определенного сказать нельзя, — признался Принс. — Мои источники утверждают, русские еще сами не определились.

— А мне казалось, Суслов был очень близок с другим Майком, Александровым, — предложил Фоули, гадая, действительно ли источники Принса такие надежные, как он думает.

Для советского руководства навешать лапшу на уши западному журналисту — увлекательная игра. В Вашингтоне, где журналист имеет над политиком определенную власть, все обстоит по-другому. Но здесь об этом не приходится и мечтать. Члены Политбюро нисколько не боятся журналистов — все как раз наоборот.

Источники Принса, судя по всему, были из рук вон плохими.

— Может быть, но я не знаю. О чем говорят у нас наверху?

— Я еще не был в столовой, Тони, — парировал Фоули. — И не слышал последних сплетен.

«Неужели ты действительно ждешь наводки от меня?»

— Что ж, завтра или, на худой конец, послезавтра, мы все узнаем.

«Однако было бы очень неплохо, если бы именно ты стал первым журналистом, предсказавшим фамилию преемника Суслова, и ты хочешь, чтобы я тебе в этом помог, так? — подумал Фоули. — Ни за что на свете.» Впрочем, он тотчас же пересмотрел свое решение. Конечно, Тони Принс — человек абсолютно пустой, но хорошие отношения с ним могут оказаться полезными. К тому же, нет никакого смысла наживать себе врагов просто так, ради забавы. С другой стороны, если переусердствовать с помощью, у Принса могут появиться подозрения, что Фоули или сам разведчик, или знает, кто в посольстве занимается разведкой. А Тони Принс относится к тем людям, которые очень любят рассказывать окружающим о том, какие они осведомленные… «Нет, пусть лучше Принс считает меня непроходимым тупицей, потому что в этом случае он будет говорить всем о том, какой он умный, а я — дурак.»

Еще на «Ферме» Фоули усвоил, что лучшее прикрытие для разведчика — слыть в глазах окружающих человеком недалеким, посредственным, и хотя, возможно, для самолюбия это и является определенным испытанием, для пользы дела лучшего желать не приходится, а Эд Фоули был из тех, для кого дело стояло на первом месте. Итак… «К черту Принса и то, что он обо мне думает. В этом городе я тот, от кого что-то зависит.»

— Тони, могу только обещать, что я поспрашиваю — выведаю, кто что думает.

— Что ж, достаточно справедливо.

«Впрочем, от тебя я ничего другого все равно не ожидал,» — только что не добавил вслух Принс.

Ему неплохо было бы поучиться лучше скрывать свои чувства. Фоули пришел к заключению, что из Принса хороший игрок в покер не получится никогда. Проводив корреспондента «Нью-Йорк таймс» до двери, он взглянул на часы. Пора обедать.

Подобно большинству европейских вокзалов, Киевский вокзал в Москве был бледно-желтого цвета — как и многие другие здания, построенные в сердце старинных монархий, словно в начале девятнадцатого века по всему континенту наблюдался избыток горчицы, а какому-то венценосному повелителю был по душе этот цвет, и поэтому все стремились выкрасить сколько-нибудь значимые сооружения именно так. «Хвала всевышнему, у нас в Великобритании этого не было,» — подумал Хейдок. Своды вокзала были перекрыты стальными фермами и стеклянными панелями, чтобы пропускать свет, но в Москве, как и в Лондоне, стекла мылись редко, если вообще мылись, поэтому на них скопился толстый слой копоти от ушедших в прошлое паровозов и их котлов, топившихся углем.

Но русские остаются русскими. Они выходили на перрон с дешевыми чемоданами в руках, практически никогда поодиночке, в основном, семьями — даже если отъезжающий был только один — чтобы можно было насладиться трогательными прощаниями со страстными поцелуями, когда женщины целуют женщин, а мужчины — мужчин, что англичанину всегда казалось странным. Однако здесь, в России, это было местным обычаем, а местные обычаи всегда кажутся странными приезжим. Поезд на Киев, Белград и Будапешт должен был отправиться ровно в час дня, а советские железные дороги, как и московское метро, свято блюли расписание.

В нескольких шагах от Хейдока Пол Мэттьюз беседовал с представителем советского Министерства путей сообщений о движителях — на русских железных дорогах господствовало электричество с тех самых пор, как товарищ Ленин распорядился по всей стране провести электричество и уничтожить вшей. Как это ни странно, выполнить первую задачу оказалось значительно проще, чем вторую.

Огромный электровоз ВЛ-80Т, двести тонн стали, застыл в ожидании во главе поезда на третьем пути. За ним выстроился состав из трех вагонов с сидячими местами, вагона-ресторана и шести спальных вагонов международного класса. Кроме того, сразу же за локомотивом были прицеплены три почтово-багажных вагона. По перрону озабоченно сновали угрюмые проводники и носильщики, как это всегда бывает с русскими, которые находятся при исполнении своих обязанностей.

Хейдок озирался по сторонам. Фотографии «кролика» и «крольчонка» четко запечатлелись у него в памяти. Часы над перроном показывали четверть первого, что подтверждали наручные часы английского разведчика. Сядет ли «кролик» на поезд? Сам Хейдок, как правило, предпочитал на самолет или на поезд приезжать заблаговременно, вероятно, из страха опоздать, оставшегося с детских лет. Так или иначе, если бы его поезд отправлялся в час, он уже давно был бы на вокзале. Однако, напомнил себе Найджел, далеко не все рассуждают так же, — например, его жена. Его не покидала тревога, что Пенни родит ребенка в машине по пути в роддом. Вот будет история! Пока английский разведчик предавался подобным невеселым размышлениям, Пол Мэттьюз задавал вопросы, а фотограф отщелкивал одну пленку «Кодак» за другой. Наконец…

Да, это был сам Кролик, вместе с миссис Крольчихой и маленьким Крольчонком. Найджел похлопал фотографа по плечу.

— Смотрите, вот приближается семья. Какая очаровательная девочка! — громко произнес он, чтобы услышали все, находящиеся поблизости.

Фотограф тотчас же сделал десять снимков, затем, схватив другой «Никон», сделал еще десять. «Замечательно,» — подумал Хейдок. Надо будет распечатать пленки до того, как посольство закроется на ночь, отправить несколько… нет, он лично отнесет снимки Фоули и проследит за тем, чтобы посланник ее величества — англичане до сих пор именовали дипломатических курьеров этим высокопарным выражением — заберет их в Лондон, где они уже вечером попадут в руки сэру Бейзилу. У Хейдока мелькнула мысль, как американцы собираются скрыть побег «кролика» — определенно, это означает, что нужно будет подобрать чьи-то трупы взамен. Работенка неприятная, но вполне осуществимая. Оставалось только радоваться, что ему незачем забивать голову всеми подробностями.

Так получилось, что все «кроличье» семейство прошло в десяти шагах от Хейдока и его приятеля-журналиста. Никто не произнес ни слова, однако девочка, подобно ее сверстницам во всем мире, обернулась и с любопытством посмотрела на англичанин. Хейдок подмигнул ей и получил в ответ робкую улыбку. Все трое подошли к проводнику и показали ему бумажные посадочные билеты.

Тем временем Мэттьюз продолжал задавать русскому железнодорожнику самые различные вопросы, получая на них любезные ответы.

В 12:59:30 начальник поезда — по крайней мере, так заключил по его унылой форме Хейдок — прошел вдоль состава, убеждаясь, что все двери, кроме одной, закрыты. Затем он дунул в свисток и махнул жезлом в виде маленького весла, показывая машинисту, что можно трогаться, и ровно в час дня раздался свисток локомотива, и поезд медленно пополз вдоль перрона, неторопливо набирая скорость, выезжая с просторного вокзала на запад, в сторону Киева, Белграда и Будапешта.

Глава двадцать четвертая Бескрайние холмы

Больше всего удовольствия получала маленькая Светлана, для которой эта поездка стала настоящим приключением; однако на самом деле восторженное возбуждение переживала вся семья, поскольку никому из Зайцевых до сих пор не приходилось ездить поездом дальнего следования. Товарная станция, мимо которой тащился состав, напоминала все товарные станции на свете: многие мили параллельных и сливающихся путей, заставленных вагонами и платформами, везущими бог знает что бог знает куда. Стук колес на частых стрелках только увеличивал ощущение скорости. Олег и Ирина, закурив сигареты, с рассеянным интересом смотрели в большие, но грязные окна. Сиденья были довольно мягкие, и Олег быстро определил, как складываются над головой верхние полки.

Семья Зайцевых разместилась в двух смежных купе, разделенных дверью. Стены были обшиты деревом — судя по виду, березой; и каждое купе было оборудовано отдельным туалетом. Значит, у зайчика тоже будет свой собственный туалет — впервые в жизни, что она еще не научилась ценить.

Через пять минут после того, как состав тронулся, в купе заглянул проводник. Зайцев вручил ему билеты.

— Вы работаете в Комитете государственной безопасности? — вежливо поинтересовался проводник.

«Значит, из транспортного отдела позвонили и предупредили обо мне, — сообразил Зайцев. — Очень хорошо.»

— Извините, товарищ проводник, я не имею права обсуждать подобные вещи, — ответил Олег Иванович, бросив на железнодорожника суровый взгляд.

Пусть тот поймет, с какой важной птицей имеет дело. Только так можно добиться подобающего обслуживания. Конечно, офицеру КГБ далеко до члена Политбюро, и все же это во много раз лучше, чем быть простым инженером с завода. И дело даже не в том, что все боятся Комитета государственной безопасности; просто люди не хотят привлекать к себе внимание этого зловещего ведомства.

— Да, разумеется, товарищ. Если вам что-нибудь понадобится, пожалуйста, зовите меня. Ужин в шесть вечера, а вагон-ресторан — следующий по ходу поезда.

Проводник махнул рукой.

— Как там кормят? — решилась спросить Ирина.

Определенно, в том, чтобы быть супругой сотрудника КГБ, есть свои преимущества…

— Очень неплохо, товарищ, — вежливо ответил проводник. — Я сам питаюсь там, — добавил он, и Ирина с Олегом поняли, что это говорит о многом.

— Благодарю вас, товарищ.

— Желаю вам насладиться поездкой на нашем поезде, — сказал проводник, выходя из купе.

Олег и Ирина достали книги. Светлана прижалась носиком к оконному стеклу, чтобы наблюдать за мелькающим миром, и путешествие началось. Из троих только один человек знал его конечную цель. Западная часть России представляет в основном бескрайние равнины, уходящие до самого горизонта, чем-то напоминающие Канзас и восточную часть Колорадо. Пейзаж за окном быстро наскучил всем, кроме маленькой Светланы, для которой все было в диковинку и очень интересно, особенно пасущиеся на полях стада. «Коровки, — думала девочка, — как здорово!»

А тем временем в Москве Найджел Хейдок и Пол Мэттьюз поблагодарили чиновника из Министерства путей сообщения за неоценимое содействие и поспешили в британское посольство. Там имелась собственная фотолаборатория, и фотограф направился прямиком туда. Мэттьюз поднялся вслед за Найджелом к нему в кабинет.

— Ну, Пол, ты узнал что-нибудь полезное?

— Надеюсь. Это действительно так важно?

— Мне очень хочется убедить Советы в том, что я могу привлечь внимание к достопримечательностям страны, — усмехнувшись, объяснил Хейдок.

«Парень, ты ведь из „Шестерки“, ведь так?» — подумал Мэттьюз, однако вслух свои подозрения высказывать не стал.

— Полагаю, мне удастся что-нибудь организовать. Видит бог, нашим британским железным дорогам нужен мощный импульс. Быть может, мой материал подтолкнет казначейство выделить им побольше денег.

— Совсем неплохая идея, — согласился Найджел.

Не вызывало сомнений, что у его приятеля есть кое-какие подозрения, однако он обладает чувством такта не озвучивать их, по крайней мере, до тех пор, пока Найджел не вернется в Сенчури-Хауз и они не будут сидеть в пивной на Флит-стрит.

— Хочешь взглянуть на наши снимки?

— Ты ничего не имеешь против?

— Разумеется, нет. Ты же знаешь, большинство мы все равно отправляем в мусорную корзину.

— Замечательно, — обрадовался Хейдок. Он открыл дверцу шкафчика за письменным столом. — Пол, не хочешь чего-нибудь выпить?

— Благодарю, Найджел. Да, рюмка хереса была бы сейчас очень кстати.

Когда они успели пропустить по две рюмки, пришел фотограф и принес папку фотографий. Взяв снимки, Хейдок быстро перебрал их.

— Да, вы отлично поработали. Знаете, когда я беру в руки свой «Никон», мне никогда не удается добиться правильного освещения… — сказал он.

А вот и милый семейный снимок Кролика — и, что гораздо важнее, миссис Крольчихи. Три фотографии, каждая следующая лучше предыдущей. Незаметно убрав их в ящик стола, Хейдок протянул остальные снимки обратно. Мэттьюз сразу понял намек.

— Что ж, мне пора возвращаться к себе и писать материал. Спасибо за наводку, Найджел.

— Всегда рад помочь, Пол. После работы заглянешь ко мне?

— Без проблем, старик.

Мэттьюз и фотограф вышли в коридор. Хейдок снова достал фотографии. «Крольчиха» представляла собой характерный тип русской женщины — круглое славянское лицо, по всему Советскому Союзу у нее миллион похожих сестер. На Западе ей надо будет сбросить несколько фунтов и научиться пользоваться косметикой… «Если им удастся туда добраться,» — напомнил себе Хейдок. Рост около пяти футов четырех дюймов; вес — сто сорок фунтов, довольно симпатичная. Ну а ребенок, отметил он, просто маленькая очаровашка: живые голубые глаза, радостное личико, — девочка еще слишком мала, чтобы уметь скрывать свои чувства за непроницаемой маской, как делают в Советском Союзе почти все взрослые. Нет, во всем мире дети одинаковые в своей непосредственности и неутолимом любопытстве. Но что самое важное, теперь у британской разведки есть высококачественные снимки всего «кроличьего» семейства.

Дипкурьер ждал на последнем этаже, у кабинета сэра Джона Кенни, посла ее величества. Хейдок вручил ему конверт из плотной бумаги, скрепленный металлической застежкой, опечатанной восковой печатью. Указанный на конверте адрес получателя в Министерстве иностранных дел означал, что письмо из Уайтхолла отправится прямиком на противоположный берег Темзы в Сенчури-Хауз. Курьер положил конверт в дорогой кожаный чемоданчик с гербом королевского дома Виндзоров, тисненным золотом на обеих сторонах. Несмотря на строгие требования Венской конвенции, чемоданчик был надежно прикован наручниками к запястью. У ворот посольства посланника ее величества ждала машина, которая должна была доставить его в международный аэропорт «Шереметьево» к «Боингу-737» авиакомпании «Бритиш эруэйз», готовому к обратному вылету в «Хитроу». Фотографии попадут в руки к сэру Бейзилу до того, как он соберется уходить с работы домой, и можно не сомневаться в том, что специалисты Сенчури-Хауза проведут ночь, изучая их. Это явится последней проверкой того, действительно ли «кролик» тот, за кого себя выдает. Его лицо будет сравнено со снимками выявленных сотрудников контрразведывательного управления КГБ, и если будет обнаружено сходство, Эда и Мери Фоули ждут большие неприятности. Однако Хейдок сомневался в том, что это произойдет. Он был согласен со своими коллегами из ЦРУ. Все говорит о том, что это настоящий перебежчик. Впрочем, сотрудники Второго главного управления тоже знают свое дело, не так ли? В последнюю очередь Хейдок заглянул в центр связи, чтобы отправить короткое сообщение в штаб-квартиру Службы внешней разведки о том, что ближайшим курьером в Лондон прибывает важная информация относительно операции «Беатрикс». У всех глаза вылезут на лоб, и человек из СВР будет ждать конверт у почтового ящика в Уайтхолле. «Какой бы медлительной ни была правительственная бюрократия, — подумал Хейдок, — когда что-то нужно сделать быстро, это делается быстро, по крайней мере, в Службе внешней разведки.»

Полет продолжался два часа двадцать минут — самолет задержался в воздухе вследствие сильного встречного ветра. В третьем терминале аэропорта «Хитроу» курьера встретил представитель Министерства иностранных дел, который быстро доставил его в центр Лондона в черном лимузине «Ягуар». Передав чемоданчик, посланник ее величества направился к себе в кабинет, однако прежде чем он успел добраться туда, сотрудник СВР уже схватил нужный конверт и спешил по Вестминстерскому дворцу на противоположный берег Темзы.

— Принес? — встретил его нетерпеливым вопросом сэр Бейзил.

— Вот он, сэр.

Курьер передал директору Службы внешней разведки конверт. Проверив печати и убедившись в том, что конверт не вскрывали, Чарльстон разрезал плотную бумагу ножом. И тут впервые увидел, как выглядит «кролик». Через три минуты к нему в кабинет вошел Алан Кингшот. Директор протянул заместителю цветные снимки.

Кингшот долго изучал первую фотографию.

— Значит, это и есть наш «кролик», так?

— Совершенно верно, Алан, — подтвердил сэр Бейзил.

— Внешность у него самая обыкновенная. Как и у его жены. А девочка у них очень миленькая, — задумчиво произнес заместитель по оперативной работе, рассуждая вслух. — Сейчас они находятся на пути в Будапешт, так?

— Уехали с Киевского вокзала пять с половиной часов назад.

— Найджел оперативно сработал. — Кингшот снова пристально всмотрелся в лица на снимках, гадая, какая информация хранится в голове мужчины и удастся ли ее как-либо использовать. — Итак, операция «Беатрикс» движется полным ходом вперед. У нас есть тела?

— Мужчина из Йорка подходит в достаточной степени. Боюсь, придется только спалить ему лицо, — брезгливо произнес директор Службы внешней разведки.

— В этом нет ничего удивительного, сэр, — согласился Кингшот. — А что с остальными двумя?

— Два кандидата есть в Америке. Если не ошибаюсь, мать и дочь, погибли при пожаре жилого дома в Бостоне. Как раз сейчас над этим работает ФБР. Нам нужно будет как можно быстрее переправить эти снимки в Штаты, чтобы добиться максимального соответствия тел.

— Если хотите, сэр, я лично займусь этим.

— Да, Алан, пожалуйста, проследи.

На первом этаже Сенчури-Хауза был установлен новый аппарат передачи по линиям связи цветных фотографий — такими только начинали пользоваться агентства новостей. Оператор заверил Кингшота, что пользоваться аппаратом очень просто. Сам он лишь бегло взглянул на снимки. Передача изображений на такой же в точности аппарат фирмы «Ксерокс», установленный в Лэнгли, заняла меньше двух минут. Забрав фотографии, Кингшот вернулся в кабинет директора.

— Все сделано, сэр.

Сэр Бейзил махнул рукой, приглашая его садиться. Взглянув на часы, он отложил пять минут, поскольку штаб-квартира ЦРУ располагалась в обширном здании, а центр связи находился в подвальном помещении. Затем Чарльстон позвонил по выделенной защищенной линии судье Артуру Муру.

— Добрый день, Бейзил, — произнес голос Мура, прошедший по цифровым линиям связи.

— Привет, Артур. Получили фотографии?

— Только что принесли в кабинет. Похоже, обычная милая семья, — заметил директор ЦРУ. — Это снимки с вокзала?

— Да, Артур, в настоящий момент все семейство едет на поезде. В Будапеште они будут приблизительно через двадцать два — нет, через двадцать один час.

— Отлично. Бейзил, с вашей стороны все готово?

— Почти. Однако остается вопрос с этими несчастными из Бостона. Мужской труп у нас есть. На первый взгляд, он полностью удовлетворяет нашим требованиям.

— Хорошо, я попрошу, чтобы ФБР поторопилось, — заверил британского коллегу судья Мур.

Надо будет переслать фотографии в центр имени Гувера. «Придется разделить эту жуткую работенку с Эмилем,» — подумал директор ЦРУ.

— Очень хорошо, Артур. Буду держать вас в курсе.

— Отлично, Бейзил. До встречи.

— Всего хорошего. — Положив трубку телефона закрытой связи, Чарльстон посмотрел на своего заместителя. — Пусть наши люди подготовят тело к отправке в Будапешт.

— Какие сроки, сэр?

— Думаю, самое подходящее время — дня через три, — задумчиво произнес сэр Бейзил.

— Слушаюсь.

Кингшот вышел из кабинета.

Подумав немного, директор Службы внешней разведки решил, что пора предупредить американца. Он нажал кнопку селектора. Джеку Райану потребовалось ровно полторы минуты, чтобы откликнуться на вызов.

— Да, сэр? — сказал он, входя в кабинет.

— Ваш отлет в Будапешт состоится через три дня — возможно, через четыре, однако, скорее всего, все-таки через три.

— Откуда мне трогаться в путь?

— Утренний рейс «Бритиш эруэйз» вылетает из «Хитроу». Можете поехать в аэропорт отсюда, а можете взять такси прямо от вокзала Виктория. В полете вас будет сопровождать наш человек, а в Будапеште вас встретит Энди Хадсон — он наш резидент в Венгрии. Отличный парень. Прекрасно руководит работой маленького отделения.

— Хорошо, сэр, — ответил Райан, не зная, что еще, черт побери, сказать по поводу его первого в жизни оперативного задания. Затем настала пора спросить: — Сэр, а что именно должно будет произойти в Будапеште?

— Я пока что сам точно не знаю, но у Энди отличные отношения с местными контрабандистами. Полагаю, он организует нелегальный переход в Югославию, а уже оттуда вы вернетесь домой обычным авиарейсом.

«Великолепно, — подумал Райан. — Снова эти долбанные самолеты. Неужели нельзя было бы поехать поездом?» Однако бывшие морские пехотинцы не должны показывать страх.

— Хорошо. Думаю, у нас все получится.

— Вы сможете переговорить с нашим «кроликом» — неофициально, — предупредил Чарльстон. — А затем вам будет предоставлена возможность присутствовать при наших беседах с ним в Сомерсете. И, наконец, я надеюсь, вы станете одним из тех, кто будет сопровождать «кролика» в Штаты, скорее всего, на американском военно-транспортном самолете, который вылетит с базы Королевских ВВС в Бентуотерсе.

«Так, все лучше и лучше,» — подумал Джек. Ему необходимо как можно скорее преодолеть ненависть к полетам самолетами, и умом он понимал, что рано или поздно это обязательно произойдет. Просто пока что у него это никак не получалось. Что ж, по крайней мере, ему не придется летать на Си-эйч-46 с неисправным главным редуктором. Всему должны быть свои пределы.

— Сколько всего времени мне предстоит пробыть в отъезде? — спросил Райан, мысленно добавив: «И спать отдельно от жены?»

— Четыре дня, максимум — семь. Все зависит от того, как сложится ситуация в Будапеште, — сказал директор Службы внешней разведки. — Предсказать это сложно.

Никому из них еще не приходилось есть, двигаясь со скоростью сто километров в час. Восторгу маленькой Светланы не было пределов.

Обед в вагоне-ресторане оказался вполне сносным. Бифштекс для советского общепита был достаточно приличным; на гарнир Зайцевы заказали жареную картошку с зеленью, и, разумеется, на столике стоял графинчик с водкой одной из лучших марок, чтобы скрасить тяготы пути. Поезд мчался вслед за заходящим солнцем по сельскохозяйственным районам. Склонившись над столиком, Ирина порезала зайчику мясо, с умилением наблюдая за тем, как ее маленький ангелочек кушает. Светлана старалась вести себя за столом как большая девочка, каковой себя считала. Естественно, водку ей заменял стакан холодного молока.

— Ну, дорогая, ты наконец начала думать о нашем путешествии? — спросил жену Олег.

— Да, но в первую очередь меня беспокоят покупки.

Ну разумеется.

Олег Иванович испытывал необъяснимое спокойствие — впервые за последние несколько недель. Все, что он задумал, наконец начинает осуществляться. Он совершает предательство — ему никак не удавалось избавиться от этой черной мысли. Зайцев гадал, многие ли его сограждане — точнее, коллеги по работе в центральном управлении, — воспользовались бы таким шансом, если бы им представилась возможность? Трудно сказать. Олег Иванович жил в такой стране и работал в таком ведомстве, где все скрывали свои мысли. Несмотря на то, что у русских людей принято освящать близкую дружбу безграничной откровенностью, высказывая другу такие вещи, которые могут привести за решетку, — веруя в то, что настоящий друг никогда тебя не выдаст, — офицер КГБ не может позволить себе подобное. Комитет государственной безопасности зиждется на противоречивом балансе преданности и предательства. Преданности государству и его ценностям, и предательства всех тех, кто их оскверняет. Но поскольку сам Зайцев больше не верил в эти ценности, он ступил на путь измены, чтобы спасти свою душу.

И вот сейчас он идет полным ходом по дороге предательства. Если во Втором главном управлении узнают о его намерениях, там сойдут с ума при мысли о том, что ему позволили сесть на поезд. Он мог бы сойти на любой промежуточной станции — или просто спрыгнуть с поезда, когда тот замедлит ход, приближаясь к какой-нибудь назначенной точке, — и оказаться в объятиях западных друзей, которые готовы были бы ждать его где угодно. Нет, он в безопасности, по крайней мере, пока едет в поезде. Так что пока что можно успокоиться и ждать, что принесет грядущий день. Олег Иванович не переставал твердить себе, что он поступает правильно, и сознание этого порождало чувство личной безопасности, каким бы иллюзорным оно ни было. Если на свете есть бог, он обязательно защитит того, кто бежит прочь от сил зла.

Дома Райана снова ждали на ужин спагетти. Кэти мастерски готовила соус — рецепту научила ее мать, в жилах которой не было ни капли итальянской крови, — а муж его обожал, особенно со свежим итальянским хлебом, который Кэти обнаружила в одной маленькой пекарне в Чатэме. Поскольку завтра ей не предстояли операции, на ужин супруги пили вино. Настала пора предупредить жену.

— Дорогая, мне придется отъехать на несколько дней.

— Та встреча, связанная с НАТО?

— Боюсь, так, малыш. Где-то дня на три — четыре, возможно, чуть дольше.

— В чем хоть дело, ты можешь сказать?

— Нет, не имею права.

— Шпионское задание?

— Да.

В этом Джеку разрешили признаться.

— А кто такие шпионы? — спросила Салли.

— Ну, вот твой папа — шпион, — не задумываясь, брякнула Кэти.

— Как в «Волшебнике из страны Оз»? — продолжала допытываться Салли.

— Что? — недоуменно спросил отец.

— Трусливый Лев говорит, что он верит в привидения[442], помнишь? — объяснила девочка.

— А, вот ты о чем.

Вот уже несколько месяцев этот фильм был у Салли любимым.

— Папочка, ну как же ты мог забыть?

— Нет, малышка, твой папа — не привидение, — заверил дочь Джек.

— Тогда почему мама называет тебя так?

«У нее есть все задатки для того, чтобы стать хорошим агентом ФБР,» — мелькнула мысль у Джека.

Ему на помощь пришла Кэти:

— Салли, мамочка просто пошутила.

— Понятно.

Салли снова сосредоточенно занялась «писигетти». Джек с укором взглянул на жену. Им нельзя говорить о его работе в присутствии дочери — категорически нельзя. Маленькие дети ведь не могут хранить секрет дольше пяти минут, разве не так? Поэтому Райан приучил себя никогда не говорить при детях то, что не хотел бы увидеть на следующий день на первой полосе «Вашингтон пост». Все соседи в Гриздейл-Клоуз знали только, что Джон Патрик Райан работает в американском посольстве и женат на красавице-хирурге. Им незачем было знать, что он является сотрудником Центрального разведывательного управления. Это лишь породило бы ненужное любопытство. И стало темой для бесконечных шуток.

— Дня на три — четыре? — спросила Кэти.

— По крайней мере, мне так сказали. Быть может, чуточку дольше, но, надеюсь, ненамного.

— Это очень важно? — спросила Салли.

Райан решил, что девочка унаследовала пытливую натуру от матери… а может быть, частично и от него самого.

— Достаточно важно для того, чтобы меня заставили лететь треклятым самолетом.

Эта фраза возымела желаемое действие. Кэти знала, как ее муж ненавидит путешествовать по воздуху.

— Возьмешь в полет леденцы с мятой. Хочешь, я достану и средство для сердечных больных?

— Нет, малыш, спасибо, на этот раз обойдусь и без него.

— Знаешь, если бы тебя укачивало, твою нелюбовь к самолетам было бы проще понять.

Кэти не стала добавлять, что в этом случае и исцелить недуг было бы проще.

— Малыш, ты же была рядом, когда мне вправляли позвоночник. У меня остались очень неприятные воспоминания о полетах по воздуху. Быть может, когда настанет пора возвращаться домой, мы поплывем морем, — с надеждой добавил Райан.

Но нет, так не получится. В жизни ничто никогда не складывается так, как хочется.

— Самолеты — это так здорово! — с жаром возразила Салли.

Определенно, этим она пошла в мать.

Путешествие неизбежно навевает усталость, поэтому Зайцевы были приятно удивлены, когда, вернувшись из вагона-ресторана, обнаружили, что койки в их купе застелены чистым бельем. Ирина переодела дочь в желтую пижаму с цветами на груди. Поцеловав родителей и пожелав им спокойной ночи, девочка забралась на верхнюю полку самостоятельно — она настояла на этом — и накрылась одеялом. Однако вместо того, чтобы заснуть, Светлана пододвинула подушку к окну и прижалась лицом к стеклу, глядя на проплывающий мимо ночной пейзаж. Темноту оживляли лишь редкие огоньки колхозных домов, но маленькая девочка была зачарована этим зрелищем.

Мать и отец оставили дверь в смежное купе приоткрытой на тот случай, если Светлане приснится страшный сон и ей потребуются ласковые объятия родителей. Перед тем как лечь спать, девочка заглянула под койку, проверяя, не прячется ли там большой черный медведь, и с удовлетворением убедилась, что никакого укромного места там нет. Олег и Ирина раскрыли книги, но вскоре задремали под убаюкивающий стук вагонных колес.

— Операция «Беатрикс» идет полным ходом, — сообщил адмиралу Гриру судья Мур. — «Кролик» и его семья едут на поезде и в настоящий момент, вероятно, пересекают Украину.

— Терпеть не могу ожидания, — заметил зам по РА-работе.

Ему было легче сделать подобное признание. Он никогда лично не занимался оперативной работой. Нет, его место было в кабинете, за письменным столом, где он разбирал важную информацию. Но в такие моменты, как сейчас, адмирал вспоминал простые радости вахты на мостике боевого корабля — в его случае, преимущественно подводных лодок, — когда, посмотрев на небо и волны, ощутив лицом дуновение ветра, можно было, лишь произнеся несколько слов, изменить курс и скорость корабля вместо того, чтобы ждать, что с тобой сделают океан и скрывающийся где-то вдалеке противник. Это была иллюзия умения распоряжаться собственной судьбой.

— Научиться терпению труднее всего, Джеймс, и чем выше человек поднимается, тем сложнее ему дается эта проклятая наука. Лично я в такие моменты словно снова сижу на скамье в зале суда и жду, когда адвокаты перейдут к делу, черт бы их побрал. Порой начинало казаться, что этого не произойдет никогда, особенно когда мне наперед было известно, что собираются сказать эти болваны, — признался Мур.

Ему приходилось заниматься и оперативной работой, однако и она тоже состоит из бесконечных ожиданий. Ни один человек не является полновластным хозяином своей судьбы — это откровение приходит только с годами. А ты лишь барахтаешься из одного места в другое, стараясь совершить как можно меньше ошибок.

— Вы уже говорили об этом с президентом?

Мур покачал головой.

— Незачем пробуждать у него напрасные надежды. А если президент решит, что этот русский обладает информацией, которой у него на самом деле нет — черт побери, зачем его разочаровывать? Достаточно уже и того, что выпадает на нашу долю, вы не согласны?

— Артур, информации никогда не бывает достаточно, и чем больше мы узнаём, тем больше понимаем, что еще нам хотелось бы знать, но пока что не знаем.

— Джеймс, мальчик мой, вы становитесь философом.

— Это пришло с сединой в волосах, Артур.

В этот момент в кабинет вошел Майк Босток.

— Еще через два-три дня операция «Беатрикс» войдет в учебники истории, — с улыбкой объявил он.

— Майк, черт побери, где ты научился верить в Санта-Клауса? — спросил директор ЦРУ.

— Судья Мур, сейчас дело обстоит так: у нас есть перебежчик, который как раз сейчас собирается покинуть страну. У нас есть отличная команда, которая должна помочь ему выбраться из России. Мы верим, что наши подчиненные выполнят задачу, которую им поручили.

— Но в операции задействованы не только наши подчиненные, — напомнил Грир.

— У сэра Бейзила отличное ведомство, адмирал. И вам это хорошо известно.

— Верно, — согласился Грир.

— Итак, Майк, ты собираешься сидеть сложа руки и ждать, что окажется под рождественской елкой? — спросил Мур.

— Я отправил Санта-Клаусу письмо, в котором перечислил, что хочу получить в подарок, и старик всегда присылает то, что у него просят. Это всем известно. — Босток сиял от восторженного предвкушения. — Что будем делать с «кроликом», когда его доставят в Штаты?

— Полагаю, надо будет отправить его на ферму в Винчестере, — задумчиво произнес Мур. — Пусть отдохнет немного, придет в себя, снимет внутреннее напряжение. Надо будет дать ему покататься по округе — но только чтобы вечером обязательно возвращался домой.

— А какую «кролику» назначим стипендию? — поинтересовался Грир.

— Это будет зависеть, — ответил Мур. Директор лично распоряжался «черной кассой» Управления. — Если его сведения действительно окажутся такими важными… о, полагаю, вплоть до миллиона. А потом подобрать для него хорошую работу — после того, как мы выдоим из него все.

— Интересно, а какую именно? — вставил Босток.

— О, предоставим выбирать ему самому.

Предстоящий процесс станет одновременно простым и сложным.

Перебравшись в Штаты, вся семья должна будет выучить английский. Обзавестись новыми документами. Для начала им придется сменить имена; скорее всего, их превратят в норвежских иммигрантов, чтобы объяснить неизбежный акцент. ЦРУ обладало правом ежегодно предоставлять через Службу иммиграции и натурализации американское гражданство ста человекам (и эта квота никогда не выбиралась полностью). Управление социального обеспечения штата Вирджиния обеспечит «кроликов» карточками социального страхования и водительскими правами — вероятно, сначала им придется пройти курсы вождения, возможно, обоим, и уж точно жене. ЦРУ имело очень теплые отношения с руководством штата. В Ричмонде никогда не задавали лишних вопросов.

Затем последует психологическая помощь людям, которые расстались с привычным образом жизни и теперь вынуждены пускать корни в новой, незнакомой стране. Специально для этой цели Управление приглашало профессора кафедры психологии Колумбийского университета. Освоиться на новом месте помогут также другие перебежчики, уже давно живущие в Соединенных Штатах. Иммигрантам всегда приходится очень трудно. Для советских людей Америка сравнима с магазином игрушек, каким его воспринимает ребенок, до этого даже не представлявший о существовании подобных магазинов, — волна новых впечатлений захлестывает с головой, точек соприкосновения с прошлым практически нет, и кажется, что просто попал на другую планету. ЦРУ стремилось обустроить жизнь перебежчиков максимально удобно. Во-первых, необходимо будет получить информацию; и, во-вторых, сделать так, чтобы у них не возникло желания вернуться в Россию: это будет означать неминуемую смерть,по крайней мере, для супруга. Однако, в прошлом такие случаи бывали — настолько сильна тоска по родине в каждом человеке.

— Если наш «кролик» предпочитает холодный климат, можно будет поселить его в Миннеаполисе и Сент-Поле, — предложил Грир. — Однако, джентльмены, мне кажется, мы зашли слишком далеко вперед.

— Джеймс, вы всегда трезвым словом заставляете нас спуститься с небес на землю, — с улыбкой заметил директор ЦРУ.

— Кто-то же должен делать это. Осень еще не наступила, господа. Только тогда можно будет считать цыплят.

«А что если этот русский ни черта не знает? — подумал судья Мур. — Что если он просто хочет удрать из Красной страны?»

«Провались пропадом наша работа!» — закончил свои мысли директор ЦРУ.

— Ладно, Бейзил будет держать нас в курсе событий, и, кроме того, за нашими интересами будет присматривать ваш золотой мальчик Райан.

— Ну, это самое главное, судья Мур, — покачал головой Босток.

— Полагаю, сэр Бейзил подавился пивом, хохоча по этому поводу.

— Райан — отличный парень, Майк. Не надо его недооценивать, — заметил Грир, защищая своего протеже. — Те, кто совершил эту ошибку, сейчас находятся в исправительной тюрьме штата Мериленд в ожидании апелляционного процесса.

— Да, конечно, Райан когда-то служил в морской пехоте, — пошел на уступку Босток. — Что мне сказать Бобу, когда он будет звонить?

— Ничего, — тотчас же ответил директор ЦРУ. — До тех пор, пока мы не узнаем, какие именно наши закрытые линии связи скомпрометированы, надо соблюдать предельную осторожность во время всех телефонных переговоров. Это понятно?

Босток послушно кивнул, словно первоклассник, выслушавший наставление учителя.

— Да, сэр.

— Наши техники по моему распоряжению проверили все наши телефонные линии. Они говорят, что все в порядке. Чип Беннет у себя в Форт-Миде по-прежнему рвет волосы на голове и бегает кругами.

Мур не стал добавлять, что непроверенное заявление «кролика» явилось для Вашингтона самым жутким откровением со времен Перл-Харбора. Но, может быть, можно будет обратить все это против Ивана. В Лэнгли, как и повсюду, ростки надежды неистребимы. Маловероятно, что русским известно нечто такое, что не знают в научно-техническом отделе ЦРУ, однако нужно заплатить за то, чтобы заглянуть в карты.

Райан молча собирал вещи. У Кэти это получается гораздо лучше, но сейчас он и сам не знал, что ему понадобится. Что должен взять с собой шпион? Деловой костюм? Старую военную форму? (У Райана до сих пор сохранился парадный мундир морской пехоты с одинокой полоской в петлицах.) Черные лакированные штиблеты? Матерчатые туфли, чтобы подкрадываться бесшумно? Да, это будет именно то, что нужно. В конце концов, Райан остановился на обычном костюме и двух парах полуботинок, строгих официальных и попроще. И все это должно уместиться в одном чемодане — в данном случае, матерчатом от «Л.Л.Бинз», рассчитанном на два костюма, легком, удобном и не привлекающем внимания. Документы Райан оставил в ящике стола. Сэр Бейзил снабдит его новеньким английским паспортом — дипломатическим, обладатель которого может смело посылать всех далеко-далеко. Вероятно, документы будут на другую фамилию. «Проклятие, — подумал Джек, — придется запоминать новую фамилию и учиться откликаться на нее.» Он привык иметь только одну.

В работе в «Меррил Линч» была, по крайней мере, одна хорошая сторона: Райан всегда твердо знал, кто он такой. «Ну да, — понеслись дальше мысли Джека, — и всему миру было известно, что ты — мальчик на побегушках у Джо Маллера. Нет, ни за что на свете!» Любой самоуверенный осел может делать деньги на бирже, примером чему является его тесть.

— Закончил? — спросила подошедшая Кэти.

— Почти, малыш, — ответил Джек.

— Там, куда ты едешь, будет опасно, правда?

— Не думаю, малыш.

Однако Джек не умел лгать, и прозвучавшее в его голосе сомнение явилось достаточно красноречивым.

— Куда ты едешь?

— Я же тебе говорил, в Западную Германию. Разве ты забыла?

«Вот так, она снова подловила меня.»

— По делам НАТО?

— По крайней мере, так мне сказали.

— Джек, а чем ты занимаешься в Лондоне? Сенчури-Хауз — это же связано с разведкой, и…

— Кэти, я уже говорил тебе, я — аналитик. Я изучаю информацию, поступившую из различных источников, пытаюсь понять, что она означает, и составляю заключения, которые читают другие люди. По большому счету, это мало отличается от того, чем я занимался в «Меррил Линч». Моя работа состоит в том, чтобы смотреть на буквы и цифры и понимать, что стоит за ними в действительности. Начальство считает, что это получается у меня хорошо.

— Но ничего связанного с оружием?

Полувопрос, полуутверждение. Джек предположил, что это является следствием работы Кэти в отделении скорой помощи клиники Джонса Гопкинса. Все врачи не любят огнестрельное оружие — за исключением тех, кто осенью охотится на птиц. Кэти очень не нравилось охотничье ружье «Ремингтон», убранное незаряженным в шкаф, а девятимиллиметровый «Браунинг» с полной обоймой, спрятанный там же, ей нравился еще меньше.

— Дорогая, нет, никакого оружия, абсолютно никакого. Я не из тех шпионов.

— Ну хорошо, — уступила Кэти.

Она не могла до конца поверить мужу, но в то же время понимала, что он не имеет права обсуждать с ней свою работу, также как и она не имеет права обсуждать с ним своих пациентов. Этим и объяснялось ее расстройство.

— Ну ты хоть постарайся вернуться пораньше, хорошо? — добавила Кэти.

— Малыш, ты же знаешь, что я терпеть не могу разлучаться с тобой. Я даже не могу нормально выспаться, если ты не лежишь рядом.

— Ну так возьми меня с собой.

— Зачем? Чтобы ты походила по германским магазинам? И купила дирндельклайд[443] для Салли?

— Ну, ей же нравятся мультфильмы про девочку Хайди из Альп, — робко предложила Кэти.

— Я тебя прекрасно понимаю, малыш. Я бы рад был бы взять тебя с собой, но не могу.

— Проклятие! — выругалась леди Райан.

— Малыш, мы живем в несовершенном мире.

Кэти больше всего на свете не любила выслушивать от мужа именно этот афоризм, поэтому ее ответ представлял собой нечленораздельное бурчание. Впрочем, никакого другого она предложить и не могла.

Через несколько минут Джек, лежа в кровати, размышлял по поводу того, что же именно, черт побери, ему предстоит делать. Умом он понимал, что его ждет работа, рутинная во всех отношениях — кроме местонахождения. Но старина Эйб Линкольн тоже получил удовольствие от спектакля в театре Форда — если бы не одна мелочь[444]. Ему придется находиться в чужой стране — нет, во враждебной чужой стране. Он уже живет в другой стране, и как бы радушно ни принимали его англичане, ничто не сравнится с родным домом. Однако англичане для него друзья. А венгры друзьями не будут. Возможно, стрелять в него никто не станет, но и ключи от города на подушке ему точно не преподнесут. А если выяснится, что он приехал в Венгрию по подложному паспорту? Что говорится в Венской конвенции по этому поводу? Но не может же он поджать хвост и отказаться, ведь так? Он же бывший морской пехотинец.

Считается, что он не знает страха. Ну да, конечно. Единственным хорошим в том, что произошло несколько месяцев назад в его собственном доме, было то, что он как раз успел наведаться в туалет до того, как плохие ребята испортили вечеринку, поэтому просто физически не мог наделать в штаны от страха, когда ему к виску приставили пистолет. Да, тогда он сделал то, что надо было сделать, однако героем после этого себя совсем не чувствовал. Ему удалось выжить, удалось прикончить того типа с «Узи», но радость он испытывал только по поводу того, что не прикончил ублюдка Шона Миллера. Нет, пусть этим займется штат Мериленд, на полную катушку, если только, конечно, снова не вмешается Верховный суд, однако это было маловероятно, учитывая то, сколько в тот вечер погибло агентов спецслужб. Суды крайне редко закрывают глаза на мертвых сотрудников правоохранительных органов.

Но что ждет его в Венгрии? Он будет простым наблюдателем, полуофициальным представителем ЦРУ, присутствующим при переправке из страны какого-то русского болвана, которому захотелось удрать из Москвы. «Проклятие, ну почему такое всегда происходит именно со мной?» — в сердцах подумал Джек. Он чувствовал себя так, словно играл в дьявольскую лотерею, и ему постоянно выпадал выигрышный номер. Когда-нибудь этому придет конец? Ему платят за то, чтобы он смотрел в будущее и делал предсказания, но в глубине души Райан считал, что у него ни черта не получается. Ему нужно было услышать от других, что происходит сейчас, чтобы сравнить это с тем, о чем достоверно известно, что это уже произошло, и после чего просуммировать все это и получить безумный прогноз относительно того, что может произойти в будущем. Ну да, конечно же, в торговле у него это получалось неплохо, однако из-за нескольких акций никого никогда не убивали. А сейчас, возможно, под ударом окажется его собственная задница. Замечательно. Просто замечательно, твою мать. Райан уставился на потолок. Почему потолки всегда красят в белый цвет? Не был бы для сна лучше черный? Даже в темной комнате всегда виден белый потолок. Какой в этом смысл?

Почему к нему не приходит сон? Почему он задает себе нескончаемый поток глупых вопросов, на которые нет ответов? Как бы ни сложились дела в Будапеште, лично с ним все практически наверняка будет хорошо. Бейзил не допустит, чтобы с ним что-то случилось. Это было бы крайне отрицательно воспринято в Лэнгли, что англичане не могут позволить себе допустить. Слишком неприятные последствия. Судья Мур ничего не забудет; и на ближайшие лет десять на отношения между двумя разведывательными ведомствами ляжет тень. Нет, СВР не даст его в обиду.

С другой стороны, возможно, они не будут единственными игроками, и, как и в бейсболе, обе команды нацелены на победу, поэтому нужен точный расчет, чтобы послать мяч со скоростью девяносто пять миль в час до самых далеких дешевых трибун.

«Но ты же не можешь поднять руки и сдаться, Джек!» — сказал себе Райан. Другим, чьим мнением он дорожит, будет за него стыдно, — и, что гораздо хуже, он сам устыдится своей трусости. Итак, нравится ему или нет, он должен надеть форму и выйти на поле, надеясь, что не выронит проклятый мяч.

Конечно, можно просто вернуться в «Меррил Линч», — но нет, лучше пойти грудью на штыки. Райан с удивлением поймал себя на том, что он действительно предпочел бы смерть. Значит, он все-таки храбрый? Или просто упрямый? «Тот еще вопрос,» — подумал он. А ответ на это может дать только кто-то другой, тот, кому видна лишь одна часть уравнения. Сторонний наблюдатель может видеть только то, что происходит, но никак не стоящие за этим мысли. И этого недостаточно для того, чтобы выносить суждение, как бы ни заверяли в обратном журналисты и историки, утверждающие, что способны читать чужие мысли на расстоянии многих миль и лет. Ну да, конечно.

В любом случае, вещи собраны, и, если повезет, самым неприятным испытанием за всю командировку станет полет на самолете. Хоть он и ненавидит это, тут, по крайней мере, все достаточно предсказуемо… если только не отвалится крыло.

— Это еще что за хренотень? — спросил агент ФБР Джон Тайлер, не обращаясь ни к кому конкретно.

Телекс, который он держал в руках, содержал приказ, но не причины, стоящие за ним.

Тела были доставлены городскому коронеру с распоряжением не предпринимать с ними никаких действий. Подумав, Тайлер позвонил заместителю окружного прокурора, с которым обычно имел дело.

— Что ты хочешь? — недоверчиво переспросил Питер Мейфейр.

Три года назад он окончил юридический факультет Гарвардского университета третьим в выпуске и стремительно поднимался по служебной лестнице в прокуратуре, чем заслужил прозвище «Мах».

— Ты не ослышался.

— Зачем все это нужно?

— Понятия не имею. Мне известно только то, что распоряжение отдал лично директор Бюро. Все смахивает на то, что заказ поступил с противоположного берега реки, но в телексе ни хрена не разъясняется. Что будем делать?

— Где тела?

— Полагаю, у коронера. Мать и дочь. При них записка с просьбой не трогать. Так что, полагаю, их убрали в морозилку.

— А ты что, хочешь их сырыми?

— Наверное, все-таки замороженными, но да, нетронутыми, — сказал помощник специального агента, мысленно добавив: «Ну Мах и выражается, черт бы его побрал!»

— Родственники у них есть?

— Пока что мне неизвестно, чтобы полиция кого-либо разыскала.

— Ну хорошо, будем надеяться, что и не разыщет. А раз родственников нет, мы объявим погибших нуждающимися бедняками и дадим коронеру разрешение передать их в федеральную опеку, понимаешь, как бездомного пьянчужку, подобранного мертвым на улице. Таких кладут в самый дешевый гроб и хоронят на кладбище Поттерс-Филд. Куда ты собираешься их везти?

— Мах, я сам не знаю. Думаю, надо будет послать сообщение в центр Гувера и дождаться ответа Эмила.

— Как быстро это надо будет сделать? — спросил Мейфейр

— Это нужно было сделать еще на прошлой неделе, Мах.

— Ну хорошо, если хочешь, я прямо сейчас отправлюсь к коронеру.

— Жди меня там, Мах. Спасибо.

— За тобой пиво и ужин в ресторане, — предупредил помощник окружного прокурора.

— Договорились.

За такую услугу можно будет и заплатить.

Глава двадцать пятая Замена тел

Тела были уложены в дешевые алюминиевые гробы, такие, которые используются для транспортировки умерших самолетами, затем загружены в машину ФБР и отвезены в международный аэропорт Логана. Специальный агент Тайлер связался с Вашингтоном, чтобы спросить, что делать дальше; к счастью, рация в его машине была оснащена маскиратором.

Как выяснилось, директор ФБР Эмил Джекобс также еще не продумал все детали, поэтому ему пришлось звонить директору ЦРУ судье Муру. После лихорадочных размышлений было решено загрузить гробы на борт «Боинга-747» компании «Бритиш эруэйз», вылетающего из Бостона в лондонский аэропорт «Хитроу», где их должны были забрать люди Бейзила. Все прошло быстро и гладко, поскольку британская авиакомпания с готовностью сотрудничает с американскими правоохранительными ведомствами; рейс 214 выкатил на взлетную полосу ровно в 8:10 утра, а вскоре уже набрал потолок три тысячи миль, направляясь к четвертому терминалу «Хитроу».

Зайцев, спавший на верхней полке, проснулся около пяти часов утра, сам не зная, почему. Повернувшись на бок, он выглянул в окно, и тут до него дошло: поезд стоит на станции. Олег Иванович не мог сказать, на какой именно, поскольку не помнил расписания, и внезапно его охватила холодная дрожь. А что если в вагон сейчас поднимаются сотрудники Второго главного управления? При свете дня он отмахнулся бы от подобной мысли, однако КГБ славился тем, что арестовывал людей среди ночи, когда они максимально беспомощные. Внезапно страх вернулся. Зайцев услышал шаги по коридору… но неизвестный прошел мимо двери купе, и через мгновение поезд, тронувшись, протащился мимо деревянного здания вокзала. За окном снова стало темно. «Почему это так меня напугало?» — спросил себя Зайцев. Почему именно сейчас? Разве он уже не в безопасности? «Почти в безопасности,» — поправил он себя. На самом деле в безопасности он окажется только тогда, когда ступит на чужую землю. Надо постоянно напоминать себе об этом до тех пор, пока он не окажется в чужой, несоциалистической стране. А до этого момента еще далеко. Четко затвердив эту мысль, Зайцев отвернулся от окна и попытался снова заснуть. Вскоре плавное покачивание вагона пересилило охватившую его тревогу, и он вернулся к снам, которые также не принесли ему облегчения.

«Боинг-747» британских авиалиний также летел в темноте. Почти все пассажиры спали, а экипаж следил за показаниями многочисленных приборов, потягивая кофе и наслаждаясь зрелищем усыпанного звездами ночного неба. Первые проблески рассвета, как правило, начинали появляться над западным побережьем Ирландии.

Райан проснулся раньше обычного. Не будя жену, он осторожно выбрался из кровати, быстро оделся и вышел на улицу. Молочник как раз заезжал в тупик в самом конце Гриздейл-Клоуза. Выйдя из машины, он достал из кузова полгаллонную бутылку цельного молока, которое дети Райана поглощали с такой же жадностью, с какой реактивный двигатель «Пратт энд Уитни» хлещет авиационный керосин, и буханку свежего хлеба. Молочник был уже на полпути к дому, когда заметил своего клиента.

— Что-нибудь случилось, сэр? — спросил он, решив, что заболел один из малышей — самая распространенная причина, по которой родители маленьких детей не спят в такой ранний час.

— Нет, просто что-то не спится, — зевнув, ответил Райан.

— Вам точно ничего не нужно?

— Если можно, одну сигарету, — не думая, сказал Райан.

Под бдительным оком Кэти он не еще выкурил ни одной сигареты с самого приезда в Англию.

— Пожалуйста, угощайтесь. — Протянув пачку, молочник вытряхнул из нее одну сигарету.

Только теперь Райан опомнился.

— Благодарю вас, дружище.

Однако он все равно взял сигарету и прикурил от газовой зажигалки. Кашлянув после первой затяжки, Райан быстро освоился. В неподвижном предрассветном воздухе сигарета показалась ему особенно желанной, и он подумал, что самое прекрасное в дурных привычках — это то, как быстро они возвращаются. Сигарета оказалась крепкой, похожей на «Мальборо», которые Райан курил в старших классах школы, что в конце шестидесятых являлось неотъемлемой частью возмужания. «Молочнику пора бы уезжать, — подумал Джек, — однако он, скорее всего, не женат на хирурге клиники Гопкинса.»

Впрочем, наверное, и со своими клиентами он разговаривает нечасто.

— Вам нравится жить здесь, сэр?

— Да, нравится. Здешние жители очень дружелюбные.

— Стараемся, сэр. Что ж, всего хорошего.

— Спасибо, дружище, — сказал Райан. — И вам тоже всего хорошего.

Молочник вернулся к машине. В Америке его собратьев почти не осталось: все они пали жертвами супермаркетов и крупных продовольственных магазинов. «А жаль,» — подумал Райан. Он вспомнил теплый, необычайно вкусный хлеб и пончики с медом, которые ел в детстве. Все это как-то незаметно исчезло, приблизительно когда он учился в седьмом классе. Но сигарета и свежий воздух оказались далеко не худшим способом прогнать остатки сна. Стояла абсолютная тишина. Даже птицы еще не проснулись. Подняв взгляд, Райан увидел высоко в ночном небе огоньки самолета. Судя по курсу — направляющегося в Европу, скорее всего, в Скандинавию, вероятно, из «Хитроу». «Каким беднягам пришлось вставать так рано, чтобы успеть на рейс?» — подумал Райан. Ладно, это не его дело… Докурив сигарету, он бросил окурок в траву, гадая, найдет ли его Кэти. Что ж, всегда можно будет свалить вину на случайного прохожего. Жаль, что почтальон еще не приносил газеты. Поэтому Райану пришлось вернуться в дом и включить на кухне телевизор, настроенный на Си-эн-эн. Он как раз успел на спортивные новости. «Ориолс» опять одержал победу и теперь в матчах Мировой серии сразится с «Филлис». Это известие было бы очень приятным, если бы к нему не примешивалась толика дегтя. В Америке Райан обязательно достал бы билеты и сходил два — три раза на Мемориальный стадион, а все остальные матчи обязательно посмотрел бы дома по телевизору. Однако в этом году бейсбол придется пропустить. Система кабельного телевидения, которой оснащен его дом, не принимает ни одного американского спортивного канала. Англичане только-только начинают смотреть американский футбол. В самой игре они ничего не понимают, но почему-то им нравится за ней наблюдать. «По крайней мере, это лучше, чем та ерунда, которая идет у них на телевидении,» — презрительно фыркнув, подумал Райан. Кэти очень понравились английские комедии, но сам он почему-то совершенно не понимал их юмора. Правда, надо отдать должное, выпуски новостей очень приличные. Наверное, все дело в хорошем вкусе. Non est disputandum[445], как говорили древние римляне. Тут Райан наконец увидел на востоке рассвет, первую бледную полоску света на горизонте. Пройдет еще не меньше часа до того, как действительно начнется утро, но все же заря пришла, и остановить ее не могло даже желание еще немного поспать.

Джек решил сварить кофе — для этого достаточно было лишь включить кофеварку, которую он подарил жене на прошлый день рождения. В этот момент с крыльца донесся шлепок упавшей пачки газет, и Райан направился к двери.

— Ты уже встал? — спросила Кэти, когда он вернулся.

— Да. Решил, что нет смысла крутиться в кровати. — Джек поцеловал жену.

Та удивленно поморщилась, но затем послушно подставила губы. Ее тонкий нос уловил запах табака, однако Кэти ошибочно отбросила это предположение, сочтя его слишком неправдоподобным.

— Ты сварил кофе?

— Щелкнул тумблером, — подтвердил Джек. — Остальное доверяю сделать тебе.

— Что хочешь на завтрак?

— А разве у меня есть выбор? — недоверчиво спросил Райан.

В последнее время Кэти в очередной раз обуяла мания здорового питания, и ни о каких пончиках не приходилось и мечтать.

— Доброе утро, зайчик! — ласково поздоровался с дочерью Олег.

— Папа!

Девочка протянула руки к отцу с той улыбкой, с которой всегда просыпаются маленькие дети. Это проходит задолго до того, как они становятся взрослыми, но пока оно есть, родители не перестают ему поражаться. Подняв дочь с кровати, Олег стиснул ее в объятиях. Опустившись босыми ножками на застеленный ковровой дорожкой пол, девочка зашлепала в туалет. Ирина тем временем заправила ее кровать, и супруги отправились одеваться на взрослую половину. Десять минут спустя вся семья уже направлялась в вагон-ресторан. Оглянувшись, Олег отметил, что проводник первым делом поспешил убрать у них в купе. Да, есть свои маленькие преимущества быть сотрудником КГБ, хотя продолжаться это будет совсем недолго. Ночью поезд остановился у какого-то совхоза и взял свежего молока, без которого маленькая Светлана не представляла себе завтрак. Взрослым пришлось довольствоваться посредственным (в лучшем случае) кофе и бутербродами с маслом. (На кухне закончились яйца.) Хорошо хоть хлеб и масло оказались свежими и вкусными. В конце вагона лежала стопка утренних газет. Взяв «Правду», Олег раскрыл ее и пробежал взглядом заголовки — обычная ложь. Еще одна сторона работы в КГБ заключалась в том, что расширенный объем получаемой информации уже не позволял верить вранью официальной прессы. «В „Известиях“, по крайней мере, печатают материалы про реальных людей, которые порой бывают правдивыми,» — подумал Олег Иванович. Но в советском поезде можно найти, разумеется, только наиболее политически корректные периодические издания, одним из которых и является так называемая «Правда». Зайцев презрительно фыркнул.

Райан обзавелся двумя наборами бритвенных и туалетных принадлежностей специально на случай командировки. Чехол с костюмом висел на большом латунном крючке в гардеробе в ожидании того момента, когда сэр Бейзил отправит его владельца в Будапешт. Завязывая галстук, Райан взглянул на чехол, гадая, когда же ему предстоит трогаться в путь. В этот момент в спальню вошла Кэти и тоже стала одеваться. Ее белый халат, можно не сомневаться, висит на крючке на двери кабинета — наверное, два халата, для клиник Хаммерсмита и Мурфилдса, с соответствующими нашивками над нагрудным карманом.

— Кэти?

— Да?

— Слушай, а ты оставила на своем халате нашивку из Гопкинса или пришила новые?

Раньше ему почему-то не приходило в голову спросить об этом.

— Пришила новые. Слишком хлопотно объяснять это тем больным, кто обратит внимание.

Однако кто-нибудь все равно обратит внимание на ее акцент или спросит, почему на нашивке написано «Леди Каролина Райан, доктор медицинских наук, член американской коллегии практикующих хирургов». Женскому тщеславию Кэти не могло не льстить короткое слово «леди» перед фамилией. Джек с наслаждением наблюдал за тем, как его жена расчесывает волосы. Конечно, будь они чуть подлиннее, Кэти была бы просто неотразимой, однако она никогда не давала волосам отрасти, утверждая, что белая шапочка все равно испортит любую прическу. Все это окажется забыто, когда их в следующий раз пригласят на званый ужин. А это обязательно произойдет, рано или поздно. Королева Елизавета прониклась к супругам Райанам симпатией, как и принц Уэльский, так что приглашения в Букингемский дворец долго ждать не придется. А от таких приглашений не отказываются, хотя у Кэти может найтись оправдание, если на следующий день ей предстоит ответственная операция. А вот разведчики, напротив, должны приходить в восторг от оказанной им чести, даже если это будет означать головную боль после всего трех часов сна перед новым рабочим днем.

— Что в повестке дня на сегодня?

— Буду читать лекцию о ксеноновом лазере. Клиника Хаммерсмита собирается закупить такой аппарат, а во всем Лондоне я единственная, кто знает, как с ним работать.

— Подумать только — моя жена — специалист по лазерам.

— Ну, по крайней мере, я могу говорить о своей работе, — ответила Кэти. — Не то что ты, шпион несчастный.

— Да, дорогая, — вздохнул Райан.

«Может быть, стоило бы захватить сегодня с собой „Браунинг“, просто чтобы позлить ее.» Однако если кто-нибудь в поезде заметит у него пистолет, в лучшем случае на него посмотрят, как на человека нечистоплотного, а в худшем ему придется объясняться с констеблем, зачем ему понадобилось носить с собой такую штуковину. И тут даже его дипломатический статус не позволит замять скандал.

Через четверть часа Джек и Кэти уже сидели в купе, направляясь на северо-запад в Лондон. Кэти, как всегда, читала какой-то медицинский журнал; Райан листал «Телеграф». В этом номере была статья Джона Кигана, а Райан с уважением относился к этому историку, способному анализировать самую разнообразную информацию. Для Джека оставалось загадкой, почему сэр Бейзил не завербовал Кигана в Сенчури-Хауз. Вероятно, тот и так неплохо зарабатывал на жизнь, неся свои мысли в массы — по крайней мере, образованной и умной их части. Это вполне разумно. В Великобритании на государственной службе особо не разбогатеешь, да и тяготит то, что о твоем труде на благо родины никто не знает, — подумаешь, изредка начальство погладит по головке за что-нибудь особенно выдающееся. Впрочем, то же самое можно сказать про чиновников во всем мире.

Приблизительно в тот самый момент, когда поезд, в котором ехали Райаны, проезжал мимо станции Слон и Замок, самолет, прибывший рейсом 214 из Бостона, мягко остановился у четвертого терминала «Хитроу». Самолет не стал подруливать к самому зданию вокзала, а затормозил у автобусов, которым предстояло доставить пассажиров к посту пограничного и таможенного контроля. Как только под колеса шасси подложили «башмаки», открылся грузовой люк. Последними в аэропорту Логана были загружены два гроба, они же и стали первыми предметами, которые грузчики вручную вытащили из люка. Бирки, закрепленные на ручках, указывали, куда именно следует отправить этот груз; к тому же, за разгрузкой все равно наблюдали два ничем не примечательных человека из Сенчури-Хауза. Гробы уложили на четырехколесную тележку — в Англии такие называются «каталками» — и отвезли к стоянке, где их быстро загрузили в небольшой грузовичок без каких-либо надписей и логотипов на бортах. Двое сотрудников СВР забрались в кабину и выехали с территории аэропорта, направляясь на восток, в Лондон, не имея ни малейшего представления о том, в чем заключалась их работа. На самом деле, в этом ремесле такое бывает часто.

Сорок минут спустя грузовичок подъехал к дому 100 по Вестминстер-Бридж-роуд. Гробы достали из кузова и переложили на другую каталку, чтобы отвезти до грузового лифта и спустить на второй этаж подвала.

Там их уже ждали два человека. Вскрыв гробы, они поблагодарили небеса за то, что запасы сухого льда внутри оказались достаточными и тела еще не начали распространять отвратительный запах мертвой разлагающейся человеческой плоти. Надев резиновые перчатки, сотрудники достали тела — оба оказались легкими — и переложили их на операционные столы из нержавеющей стали. Оба тела были обнаженные; обращаться с телом маленькой девочки было особенно тяжело.

Однако самое страшное ждало их впереди. Сравнив тела с фотографиями, полученными с помощью журналистов «Таймс», сотрудники пришли к выводу, что лицо девочки, что совершенно неудивительно, не соответствует лицу на снимке. То же самое можно было сказать и про взрослую женщину, хотя ростом и телосложением она подходила под требуемые параметры. Ее лицо осталось практически нетронутым огнем, ядовитый дым от которого лишил ее жизни. Поэтому для того, чтобы использовать тела в операции «Беатрикс», необходимо было изуродовать их еще больше. Это было сделано с помощью пропановых горелок. Первым делом один из сотрудников включил расположенную под потолком мощную вытяжку. Затем оба надели брезентовые робы и зажгли горелки. Пламя было безжалостно направлено на тела. Цвет волос не совпадал в обоих случаях, поэтому их пришлось спалить начисто. Затем горелки были поднесены вплотную к лицам. Наружные покровы сгорели быстро, однако сотрудникам это показалось целой вечностью. Тот, который занимался девочкой, беззвучно бормотал молитвы за упокой детской души, зная, что она уже там, куда должна попасть душа невинного ребенка. А то, что осталось, — это лишь холодная мертвая плоть, не имеющая никакой ценности для своего предыдущего обладателя, однако обладающая определенной ценностью для Соединенного королевства Великобритании и Северной Ирландии, и, несомненно, для Соединенных Штатов Америки, иначе двоим сотрудникам СВР не пришлось бы заниматься такой жуткой работой. Когда левый глаз девочки, не выдержав внутреннего давления, лопнул, мучитель, терзавший ее тело, вынужден был отвернуться. Его вырвало. Однако без этого никак нельзя было обойтись. Глаза у несчастной малышки были не того цвета.

Затем также были сильно опалены кисти рук и ступни, после чего напоследок оба тела были исследованы на предмет наличия татуировок, шрамов и других особых примет. Однако сотрудники не обнаружили ничего, ни даже шрама после удаления аппендикса.

На все про все потребовалось полтора часа, но в конце концов сотрудники были удовлетворены своей работой. Затем тела нужно было одеть. На них натянули одежду советского производства, после чего уже ее пришлось жечь горелками, чтобы опаленная материя смешалась с обгорелыми наружными покровами. После того, как и с этой мрачной работой было покончено, тела снова уложили в гробы, которые затем были наполнены сухим льдом, чтобы охладить органические ткани и замедлить процесс их разложения. Запаянные гробы были поставлены рядом с третьим, дожидавшимся в углу. К этому моменту подошло время обеда, однако ни у одного из сотрудников не возникло желание есть. Гораздо больше им сейчас требовалось пропустить по несколько стаканчиков виски, а в окрестностях Сенчури-Хауза было достаточно питейных заведений.

— Джек?

Просунув голову в дверь, сэр Бейзил застал Райана листающим документы, как и полагается хорошему аналитику.

— Да, сэр? — ответил тот, отрываясь от бумаг.

— Вы уже собрались?

— Да, сэр, собрался, но только мои вещи дома.

— Хорошо. Вы улетаете сегодня в восемь часов вечера из третьего терминала «Хитроу» рейсом «Бритиш эруэйз». Мы отвезем вас домой за вещами на машине — половина четвертого вас устроит?

— Я еще не получил паспорт и визу, — предупредил директора Службы внешней разведки Райан.

— Вы их получите после обеда. Ваше официальное прикрытие — вы проверяющий из Министерства иностранных дел. Насколько мне помнится, в свое время вы работали чем-то вроде бухгалтера. Быть может, вы заодно проверите у моих ребят отчетность.

Наверное, на взгляд Чарльстона это была остроумная шутка.

Райан решил ответить тем же:

— Вероятно, гораздо интереснее для меня будет венгерский фондовый рынок. Меня будут сопровождать?

— Нет, но в аэропорту вас встретит Энди Хадсон. Он наш резидент в Будапеште. Отличный парень, — заверил сэр Бейзил. — Перед отъездом загляните ко мне.

— Обязательно, сэр.

Голова сэра Бейзила скрылась в коридоре.

— Саймон, как насчет того, чтобы выпить по пинте пива с сандвичами? — спросил Райан, обращаясь к своему коллеге.

— Отличная мысль.

Встав из-за стола, Хардинг снял с вешалки плащ. Приятели направились к «Герцогу Кларенскому».

Обед в вагоне-ресторане оказался очень приличным: борщ, вермишель, черный хлеб, а на десерт — клубника из одного из колхозов, мимо которых проезжал поезд. Единственная проблема заключалась в том, что Светлана не любила борщ, что для уроженца России, даже ребенка, было очень странно. Девочка лишь осторожно сняла из борща ложкой сметану, затем с аппетитом расправилась с вермишелью, после чего просто набросилась на позднюю клубнику. Поезд только что перевалил через невысокие Карпатские горы на границе с Болгарией. Затем он проедет через Софию, потом повернет на северо-запад к югославской столице Белграду, после чего, наконец, попадет в Венгрию.

Зайцевы не спеша наслаждались обедом. Светлана не отрывалась от окна, разглядывая Софию, к которой приближался поезд.

Олег Иванович, с наслаждением куря сигарету, тоже смотрел в окно.

Глядя на проплывающие мимо улицы Софии, он гадал, в каком из зданий размещается «Държавна сигурност». Где сейчас полковник Бубовой, вероятно, на своем рабочем месте, вдвоем с полковником Строковым уточняет детали предстоящей операции? Как далеко они успели продвинуться? Существует ли непосредственная угроза для жизни папы римского? Что скажет его совесть, если Кароля Войтылу убьют прежде, чем он передаст предостережение? Можно ли было действовать быстрее? Опять эти проклятые вопросы, и рядом нет никого, с кем можно было бы поговорить по душам! «Успокойся, Олег Иванович, — решительно сказал себе Зайцев. — Ты делаешь все, что в твоих силах. На твоем месте никто не смог бы сделать большего.»

Железнодорожный вокзал в Софии чем-то напоминал собор: внушительное каменное здание, похожее на культовую постройку. Почему-то сейчас Зайцеву уже было нисколько не страшно, что сотрудники КГБ войдут в поезд арестовывать его. Все мысли его были только о том, чтобы как можно быстрее попасть в Будапешт, посмотреть, что приготовило для него там ЦРУ… а дальше останется только уповать на то, что американцы знают свое дело. КГБ проворачивает подобные операции с законченным профессионализмом, словно заправский фокусник. Окажутся ли американцы такими же компетентными? По советскому телевидению их непременно показывают злобными, но тупыми противниками. Однако в центральном управлении КГБ придерживаются иного мнения. Нет, в доме номер два по площади Дзержинского ЦРУ считают злым духом, который всегда находится начеку, хитрый и коварный, как сам дьявол, — самым опасным из всех врагов. Так где же правда? Определенно, скоро он все узнает сам. Загасив сигарету, Зайцев повел свое семейство обратно в купе.

— С нетерпением ждешь, когда же приступишь к выполнению задания, да, Джек? — спросил Хардинг.

— Да, с таким же нетерпением ожидают визита к зубному врачу. И не говори, что все будет легко и просто. Ты сам тоже никогда не был на оперативной работе.

— Не забывай, тебя предложили ваши люди.

— Что ж, вернувшись домой — если мне будет суждено это сделать, — я первым делом прибью адмирала Грира, — пошутил Райан, однако в его словах прозвучало искреннее недовольство начальством. — Саймон, пойми, меня к этому не готовили.

— Интересно, а многих ли людей готовят отразить неожиданное нападение? — напомнил Хардинг. — Однако, у тебя это получилось отлично.

— Ну хорошо, я когда-то служил лейтенантом в морской пехоте, в течение — сколько это продолжалось? — одиннадцати месяцев или около того, пока вертолет, на котором я летел, не свалился на Крит и я не сломал себе спину. Проклятие, я даже не люблю кататься на русских горках! Отец и мать обожали этот треклятый аттракцион; в детстве они постоянно таскали меня в парк развлечений в Гвинн-Ок. Родители были уверены, что я тоже без ума от этой жути. Понимаешь, — объяснил Райан, — сорок лет назад отец служил в сто первой парашютно-десантной дивизии. Поэтому он ничего не имел против падения с большой высоты.

За этим последовал горестный смешок. Хорошо хоть, в морской пехоте не заставляют прыгать с парашютом. «Черт побери, — вдруг подумал Джек, — что меня больше беспокоит — предстоящая операция или полет на самолете?» Опустив взгляд, он невесело усмехнулся.

— А ваши оперативники носят оружие?

Это вызвало смех.

— Только в кино, Джек. Таскать с собой тяжелые железяки неудобно, и в случае чего их наличие объяснить очень трудно. В СВР нет агентов «два нуля» с правом на убийство — по крайней мере, насколько мне известно. Французы время от времени расправляются со своими противниками за рубежом, и у них это получается весьма неплохо. Как и у израильтян, однако все люди ошибаются, даже опытные профессионалы, а такие ошибки объяснять прессе очень непросто.

— А разве вы не можете направлять в редакции уведомления не публиковать тот или иной материал?

— Теоретически можем, но заставлять журналистов следовать нашим советам очень трудно. Понимаешь, на Флит-стрит царят свои законы.

— «Вашингтон пост» также поступает так, как хочет, в чем убедился президент Никсон. Ну хорошо, по крайней мере, мне не придется никого убивать.

— Я бы постарался этого избежать, — согласился Саймон, вгрызаясь в сандвич с индейкой.

В Белграде — Београде, как называют его местные жители, вокзал тоже был очень красивый. Судя по всему, в прошлом веке строители старались изо всех сил, стремясь превзойти друг друга, подобно тем, кто возводил величественные соборы в Средние века. Зайцев с удивлением обнаружил, что поезд опаздывает на несколько часов. Он никак не мог взять в толк, почему. Никаких непредвиденных продолжительных остановок не было. Возможно, просто состав двигался медленнее, чем должен был. Покинув Белград, поезд долго петлял, неторопливо карабкаясь на невысокие горы. Зайцев представил себе, как здесь должно быть красиво зимой. Кажется, следующая Зимняя Олимпиада должна будет состояться где-то в Югославии? Вероятно, зима приходит сюда приблизительно в то же время, как и в Москву. В этом году лето не спешило сдавать свои позиции, но это, как правило, означало, что когда зима наконец придет, она будет необычайно суровой. Интересно, а какой будет зима в Америке?…

— Вы готовы, Джек? — спросил Чарльстон, когда Райан зашел к нему в кабинет.

— Кажется, да.

Джек с любопытством изучил свой новый паспорт. Поскольку паспорт был дипломатический, он отличался дополнительными украшениями: красная кожаная книжечка с тисненным золотом гербом на обложке. Пролистав паспорт, Райан обнаружил в нем отметки о посещении стран, в которых никогда не бывал. Тайланд, Китайская Народная Республика. «Черт побери, — подумал он, — ну я и поколесил по свету.»

— Зачем нужна эта виза? — спросил он.

Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии позволяло своим гражданам беспрепятственно покидать пределы страны.

— Венгрия очень строго следит за тем, кто в нее въезжает и выезжает. Для того, чтобы ее посетить, требуются въездная и выездная визы. Надеюсь, последняя вам не понадобится, — заметил директор Службы внешней разведки. — Скорее всего, Хадсон проведет вас через южную границу. У него хорошие отношения с местными контрабандистами.

— Нам придется идти пешком через горы? — спросил Райан.

Сэр Бейзил покачал головой.

— Нет, к этому мы прибегаем крайне редко. Думаю, вы поедете в машине, в худшем случае, в кузове грузовика. Никаких проблем быть не должно, мой мальчик. — Он посмотрел Райану в лицо. — Поверьте, Джек, вам предстоит обычная рутина.

— Раз вы так говорите, сэр.

«Для меня это совсем неочевидно, черт побери!»

Чарльстон встал из-за стола.

— Удачи, Джек. Встретимся через несколько дней.

Райан пожал протянутую руку.

— Договорились, сэр Бейзил.

"Semper fi[446], приятель."

На улице его уже ждала машина. Джек плюхнулся на переднее левое сиденье, и водитель направился на восток. Вечерний час пик еще не наступил, и дороги были относительно свободные. Поездка заняла около пятидесяти минут, столько же, сколько и на поезде.

Приехав в Чатэм, Райан застал дочь спящей, а маленький Джек лежал в манеже и играл со своими ножками — какие же это увлекательные игрушки! — под присмотром мисс Маргарет, читавшей журнал.

— Доктор Райан, я не ожидала…

— Все в порядке, мне предстоит деловая командировка.

Пройдя к телефону, Райан попытался дозвониться Кэти, но узнал, что она как раз сейчас читает лекцию про этот проклятый лазер. «Та самая игрушка, с помощью которой она заваривает перерезанные кровеносные сосуды,» — подумал Райан. Что-то вроде того. Нахмурившись, он направился наверх за вещами. Надо будет попробовать позвонить жене из аэропорта. Но на всякий случай Джек быстро черкнул записку:

«Уезжаю в Бонн. Пытался дозвониться. Попробую еще. Люблю, Джек.»

Записка пристроилась на видном месте на двери холодильника. Нагнувшись, Райан поцеловал спящую Салли, затем подхватил сына, сжимая его в объятиях. Как выяснилось, влажных; малыш пускал слюни, словно старый автомобильный двигатель — масло. По пути к двери Райану пришлось вытереться бумажным полотенцем.

— Желаю вам счастливого пути, доктор Райан, — бросила ему вслед нянька.

— Благодарю вас, Маргарет. До встречи.

Как только машина отъехала от дома, Маргарет позвонила в Сенчури-Хауз и сообщила, что сэр Джон направляется в «Хитроу». После чего вернулась к своему журналу, свежему «Космополитэн».

Поезд неожиданно остановился на железнодорожном узле у самой венгерской границы, неподалеку от городка Самбор. Зайцев не сразу понял, чем вызвана эта остановка. Когда он наконец разобрался, что к чему, его удивлению не было границ. Вдоль железнодорожного пути с одной стороны стояли краны, и как только состав остановился, к нему поспешили рабочие в спецовках.

Венгерские государственные железные дороги оснащены путями со стандартной колеей, имеющейрасстояние между рельсами 1435 миллиметров — четыре фута и восемь с половиной дюймов, что является мировым стандартом, восходящим, как это ни странно, к двухколесным повозкам, которыми пользовались еще древние римляне. Однако в России железнодорожная колея имеет ширину ровно пять футов или 1524 миллиметра — по каким-то давно забытым причинам. Решение этой проблемы заключалось в том, что вагоны поднимались с советских колес — колесных пар — и ставились на другие, узкие. Этот процесс потребовал около часа, однако все было сделано достаточно быстро и эффективно. Слаженная работа железнодорожников восхитила Светлану, и даже ее отец был поражен, насколько четко она была выполнена. Через час двадцать минут состав, влекомый электровозом, уже двигался на север по новой, более узкой колее через богатые сельскохозяйственные угодья Венгрии. Светлана радостно защебетала, увидев людей в национальной одежде верхом на лошадях. Родители согласились с девочкой, что выглядит это действительно экзотически.

Рейс выполнял относительно новый «Боинг-737», и на этот раз Райан решил взять с собой в полет друга. Купив в аэропорту пачку сигарет, он выкурил одну еще в зале ожидания.

Положительная сторона заключалась в том, что у него был билет в салон первого класса на место 1-А у иллюминатора. Наблюдение за пейзажем с большой высоты — единственное развлечение, доступное в полете, к которому добавляется тот дополнительный плюс, что никто не видит выражение страха у тебя на лице, кроме, быть может, стюардесс, подобно врачам способных чуять страх по запаху. В салоне первого класса пассажиров угощали бесплатной выпивкой, и Райан решил заказать что-нибудь крепкое, но с огорчением обнаружил, что весь выбор ограничен солодовым виски (которое ему не нравилось), русской водкой (которую он не любил) и джином (который он просто не переносил физически). Похоже, любимое райановское «Джек Дениэлс» на рейсах «Бритиш эруэйз» не предлагали, зато карта вин оказалась великолепной. Как только самолет набрал крейсерскую высоту, лампочка «НЕ КУРИТЬ» мигнув, погасла, и Райан тотчас же закурил новую сигарету. Конечно, это не добрый старый бурбон, но все же лучше, чем ничего. По крайней мере, вино и сигарета позволили ему откинуться назад и притвориться, что он дремлет, закрыв глаза. Время от времени Райан поворачивался к иллюминатору и проверял, поверхность земли внизу зеленая или голубая. Полет проходил относительно гладко. Самолет лишь несколько раз проваливался в воздушные ямы, и Райану приходилось хвататься за подлокотники кресла, однако три бокала приличного французского белого вина помогли ему справиться с беспокойством. На полдороге, где-то над Бельгией, Райан снова задумался. Какой процент людей терпеть не может летать самолетами? Треть, половина? Какая часть из них ненавидит это всеми фибрами души, как он сам? Половина? Так что, вероятно, он не одинок. Люди, как правило, стремятся скрыть свой страх; оглянувшись по сторонам, Райан увидел лица, похожие, наверное, на его собственное. Так что, скорее всего, он сейчас на борту самолета не единственный трус. А вино вкусное и приятное. И уж если боевики из Армии освобождения Ольстера не смогли прокомпостировать его билет своими «Узи» прямо у него дома на берегу Чесапикского залива, то и теория вероятностей также будет на его стороне. Поэтому можно расслабиться и насладиться полетом — все равно он отсюда никуда не денется, а «Боинг» несет его к цели со скоростью пятьсот с лишним узлов.

При заходе на посадку самолет немного потрясло, но к этой завершающей стадии полета Райан относился более или менее спокойно: как-никак, он возвращался на землю. Умом Джек понимал, что в действительности это и есть наиболее опасная часть полета, однако нутро его почему-то не разделяло эту точку зрения. Райан с радостью послушал натужный вой многочисленных сервомоторов, затем громкий стук, возвестивший о выпуске шасси, и наконец полностью успокоился, увидев стремительно приближающуюся землю. Приземление прошло жестко, однако счастью Райана все равно не было предела. Он вернулся на землю, где можно стоять и передвигаться самостоятельно, с относительно безопасной скоростью. Очень хорошо.

Поезд очутился на другом железнодорожном узле, забитом товарными вагонами и теплушками со скотом. Состав дергался из стороны в сторону на стрелках и крутых поворотах. Маленькая Светлана снова прижалась носиком к стеклу, и наконец поезд, въехав под стеклянный свод, резко остановился на Восточном вокзале. Носильщики в неопрятной форме, отдаленно напоминающей военную, окружили багажный вагон. Светлана смело спрыгнула на платформу, опередив мать, которая не поспевала за ней, нагруженная вещами. Олег прошел к багажному вагону и проследил за тем, как его чемоданы перекладывают на двухколесную тележку. Зайцевы прошли от перрона через старый и довольно убогий кассовый зал и оказались на привокзальной площади у стоянки такси. Свободных машин было много, все «Жигули» советского производства — неудачная копия старого «Фиата», — все одного и того же цвета, вероятно, бежевые, покрытые толстым слоем грязи. Дав носильщику на чай инвалютный рубль, Зайцев проследил за тем, как вещи укладываются в такси. Багажник малолитражки оказался слишком маленьким. Три чемодана отправились на переднее сиденье, а Светлане пришлось всю дорогу до гостиницы провести на коленях у матери. Резко рванув с места, такси выписало крутой разворот, сомнительный с точки зрения правил дорожного движения, и с головокружительной скоростью понеслось по главной торговой артерии Будапешта.

Гостиница «Астория» находилась всего в четырех минутах от вокзала. Это было внушительное сооружение, напоминающее роскошные отели минувшего века. Вестибюль отличался относительно скромными размерами, но не отделкой: повсюду темнел полированный дуб. Дежурный администратор, ждавший Зайцевых, встретил их улыбкой. Вручив Олегу Ивановичу ключи от номера, он указал на здание напротив, где размещался советско-венгерский культурный центр. От этого учреждения так сильно веяло КГБ, что перед ним можно было смело ставить памятник Железному Феликсу. Портье проводил прибывших к крошечному лифту, и они поднялись на третий этаж, направо к номеру 307, угловой комнате, которой предстояло стать их домом на ближайшие десять дней — как считали все, кроме Олега. Также получив за свои труды рубль, портье удалился, оставив семью в номере, размерами чуть больше двух купе в спальном вагоне, и только с одной ванной комнатой, правда, оснащенной душем, в котором нуждались все трое. Олег пропустил вперед жену и дочь.

Каким бы убогим ни был номер по западным меркам, по советским стандартам он показался царскими апартаментами. Перед окном стояло кресло, и Зайцев, устроившись в нем, оглядел улицу внизу, ища сотрудников ЦРУ. Он понимал, что это занятие совершенно бесполезное, но не мог удержаться от соблазна.

Те, кого высматривал Зайцев, были вовсе не американцами, а Томом Трентом и Крисом Мортоном, которые работали на Энди Хадсона. Оба темноволосые, они специально не мылись пару дней, чтобы сойти за рабочих-венгров. Трент занял позицию на железнодорожном вокзале и проследил за тем, как «кроличье» семейство сошло с поезда, а Мортон проводил русских до гостиницы. Имея на руках великолепные фотографии, полученные из Москвы, идентифицировать Зайцевых оказалось проще простого. В качестве последнего штриха Мортон, свободно владевший русским языком, зашел в гостиницу и выяснил у администратора, в каком номере остановился его «старый друг» — за банкнот в двадцать форинтов и многозначительную улыбку. Затем Муртон уютно расположился в баре на первом этаже гостиницы, наблюдая за вестибюлем. Возвращаясь на метро в посольство, разведчики пришли к выводу, что пока что все идет хорошо. Хоть поезд и опоздал, наводка насчет гостиницы в кои-то веки оказалась точной.

Энди Хадсон был мужчина среднего роста и обычной наружности, вот только его соломенные волосы тотчас же выдавали в нем иностранца в стране, где все жители выглядят одинаково. «По крайней мере, те, кто находится сейчас в аэропорту,» — подумал Райан.

— Мы можем говорить свободно? — спросил он, когда они вышли из здания вокзала.

— Да, машина чистая.

Все посольские машины регулярно проверялись сотрудниками научно-технической службы и стояли на охраняемых стоянках.

— Вы в этом уверены?

— Противник строго соблюдает положения Венской конвенции. Необъяснимо, но это факт. И, кроме того, машина оснащена очень сложной системой сигнализации. Раз уж об этом зашла речь, сомневаюсь, что я сам смогу ее обмануть. Так или иначе, добро пожаловать в Будапешт, сэр Джон.

Он произнес название города «Бюдапэшт», не так, как привык его слышать Райан.

— Значит, вам известно, кто я такой?

— Да, в прошлом марте я как раз был в Лондоне. И мне известно о ваших геройствах — чертовская глупость, вас должны были убить. Вам повезло, что эти проклятые дураки-ирландцы плохо знали свое дело.

— То же самое я сам постоянно твержу себе, мистер Хад…

— Зовите меня Энди, — тотчас же предложил Хадсон.

— Не возражаю. А меня зовут Джек.

— Полет прошел нормально?

— По мне, Энди, если из самолета выходишь самостоятельно, полет прошел нормально. Итак, расскажите мне об операции и о том, как вы собираетесь ее осуществить.

— Чистая рутина. Мы следим за «кроликом» и его семьей — они находятся под постоянным наблюдением — и когда настает подходящий момент, вывозим их из города и переправляем в Югославию.

— Как?

— На легковой машине или в грузовике, мы еще не решили, — ответил Хадсон. — Проблемы могут возникнуть только на венгерской стороне. Югославам глубоко наплевать на тех, кто въезжает в страну, — за границей работает больше миллиона граждан Югославии. И у нас очень теплые отношения с пограничной службой, — заверил Энди.

— Она куплена?

Хадсон кивнул, огибая небольшой сквер.

— Лучший способ — поставлять женам и дочерям пограничников модные вещи. Мне знакомы кое-кто из тех, кто занимается контрабандой наркотиков, — разумеется к их услугам я не прибегаю. Наркотики — это единственное, на что здешние власти не закрывают глаза — по крайней мере, делают вид. Конечно, одни пограничники сговорчивее других — черт побери, продажные они здесь все или почти все. Поразительно, чего можно получить за небольшую сумму в твердой валюте или кроссовки «Рибок». Черный рынок в Венгрии процветает, и, поскольку он является самым крупным источником поступления в страну конвертируемой валюты, политическое руководство готово закрывать глаза, пока все остается в определенных рамках.

— В таком случае, как же погорел резидент ЦРУ?

— Дьявольское невезение. — Хадсон объяснил в двух словах, что произошло с Джеймсом Шеллом. — Это все равно что попасть под колеса грузовика на пустынной дороге.

— Черт побери, неужели такое действительно случается?

— Не часто, как и выигрыши в государственную лотерею.

— Для того, чтобы победить, нужно играть, — пробормотал Райан.

Это был девиз государственной лотереи штата Мериленд, которая, по сути дела, представляла еще один вид налога для тех глупцов, кто принимал в ней участие, — просто чуть более циничный, чем остальные.

— Да, совершенно верно. Всем нам приходится идти на риск.

— Хорошо, а как это применимо к тому, чтобы вывезти из страны «кролика» и его семейство?

— Вероятность неудачи — один к десяти тысячам.

По мнению Райана, при таких шансах можно было делать ставки, однако оставалась еще одна проблема.

— Вас предупредили, что жена и дочь «кролика» понятия не имеют, как долго продлится отпуск?

Оторвав взгляд от дороги, Хадсон недоуменно посмотрел на Райана.

— Ты шутишь, черт побери.

— И не думаю. Он сам так сказал нашим людям в Москве. Это создаст дополнительные сложности?

Руки Хадсона крепче стиснули рулевое колесо.

— Только если жена «кролика» поднимет шум. Впрочем, полагаю, в случае чего, мы справимся с этим.

Однако по его лицу было очевидно, что для него это дополнительная головная боль.

— Как мне говорили, европейские женщины менее самостоятельные, чем американки.

— Да, это действительно так, — согласился Хадсон. — По-моему, особенно это верно в отношении русских женщин. Что ж, посмотрим.

Последний поворот на улицу Харминкад-утка — и они подъехали к английскому посольству. Поставив машину на стоянку, Хадсон открыл дверь.

— В здании напротив размещается Budapesti Rendorfokapitansag, главное полицейское управление. Хорошо чувствовать себя под постоянной защитой — а никакого вреда от такого соседства для нас нет. Местная полиция пользуется скверной репутацией. А здешний язык просто невозможный. Филологи называют его индо-алтайским. Не поверишь, но его родина где-то в Монголии. Не имеет ничего общего ни с одним известным тебе языком. По-английски здесь почти никто не говорит, но многие владеют немецким, потому что до Австрии рукой подать. Не беспокойся, тебя все время будет сопровождать один из наших. Завтра утром я проведу тебя по городу. Не знаю, как себя чувствуешь ты, но меня дороги всегда утомляют.

— Да, — тотчас же согласился Райан. — Я называю это «шоком путешественника».

— Что ж, мы отвели тебе место на жилой половине. В посольской столовой кормят весьма прилично, а твои апартаменты если и не роскошные, то очень уютные. Разреши, я возьму твой чемодан.

«Да, в гостеприимстве англичанам не откажешь,» — подумал Джек десять минут спустя. Удобная кровать, отдельная ванная, телевизор и видеомагнитофон с десятком кассет. Райан остановился на «Жестоком море» с Джеком Хокинсом в главной роли и досмотрел фильм до конца, прежде чем провалился в сон.

Глава двадцать шестая Туристы

Вся семья пробудилась практически в одно и то же время. Первой проснулась маленькая Светлана, вскоре за ней — ее мать и, наконец, отец. В гостинице «Астория» предлагалась подача еды и напитков в номера — что было для советских граждан неслыханной роскошью. В номере был телефон, и Ирина, спросив, кто что будет на завтрак, позвонила в ресторан и получила ответ, что заказ будет выполнен в течение тридцати минут.

— Сама я приготовила бы быстрее, — с некоторым недовольством заметила Ирина.

Но даже она вынуждена была признать, что вовсе неплохо хотя бы на время отдохнуть от готовки. В ожидании завтрака вся семья поочередно воспользовалась ванной комнатой.

Без четверти восемь Райан, приняв душ, отправился искать посольскую столовую. Судя по всему, сотрудники британского Министерства иностранных дел любили удобства не меньше своих американских коллег. Райан заказал омлет с беконом — ему очень нравился английский бекон, хотя в самой популярной в Британии колбасе, на его взгляд, вместо наполнителя использовались опилки, — и четыре ломтя тостов с румяной коркой, решив, что день предстоит напряженный, поэтому надо основательно подкрепиться. Кофе оказался очень даже терпимым. Поинтересовавшись, Райан выяснил, что он австрийского происхождения, чем, вероятно, и объяснялось его вполне приличное качество.

— На этом настоял посол, — объяснил Хадсон, подсаживаясь за столик к американскому гостю. — Дикки является страстным любителем хорошего кофе.

— Кто? — переспросил Райан.

— Ричард Дувр, посол ее величества. Сейчас он в Лондоне, улетел позавчера. А жаль. Ему очень хотелось познакомиться с тобой. Лучшего босса нечего желать. Ну как, хорошо выспался?

— Жаловаться не на что. Черт побери, разница во времени всего один час. Мне можно будет как-нибудь связаться с Лондоном? Вчера у меня не было возможности поговорить с женой до отъезда, — объяснил Райан. — Мне бы не хотелось, чтобы она напрасно волновалась.

— Никаких проблем, сэр Джон, — ответил Хадсон. — Можешь позвонить из моего кабинета.

— Кэти считает, что я отправился в Бонн по делам НАТО.

— Вот как?

— Ей известно, что я работаю в Управлении, но она имеет лишь смутное представление о том, чем именно я занимаюсь. К тому же, я сам ни хрена не представляю, чем мне предстоит заниматься в Будапеште. Я же аналитик, — объяснил Райан, — а не оперативный работник.

— Так и было сказано в сообщении, предупреждавшем о твоем прибытии. Ерунда, — небрежно заметил британский резидент, — относись к этой поездке как к новому сувениру в копилку приятных воспоминаний.

— Огромное спасибо, Энди, — криво усмехнулся Райан. — Знаешь, дружище, у меня и так было достаточно приключений.

— Что ж, в таком случае, думай о том, что когда ты будешь готовить следующее заключение, у тебя уже будут представления о том, каково приходится на самом острие.

— Я ничего не имею против, если только мне кирпич на голову не упадет.

— Моя задача как раз и состоит в том, чтобы этого не произошло.

Райан отпил большой глоток кофе. Конечно, до того, который готовила Кэти, этот явно недотягивал, однако по меркам предприятий общественного питания он был неплохим.

— Какие у нас планы на сегодня?

— Позавтракаем, после чего я стану твоим гидом. Мне хочется, чтобы ты прочувствовал ощущение страны и начал думать о том, как завершить операцию «Беатрикс».

Семья Зайцевых была приятно удивлена качеством еды. Олег слышал много хорошего о венгерской кухне, однако чтобы узнать, каков пудинг, надо его отведать. Горя желанием скорее отправиться смотреть незнакомый город, Зайцевы быстро покончили с завтраком и спросили, куда им лучше всего отправиться в первую очередь. Поскольку Ирина была заинтересована в основном возможностью сделать в Венгрии хорошие покупки, она спросила, где находится лучший торговый центр. Администратор ответил, что для этой цели лучше всего отправиться на улицу Вачи-утка. Добраться туда можно на метро, которое, с гордостью добавил он, является старейшим в Европе. Поэтому Зайцевы прошли по Андраши-утка и спустились на станцию. Там они увидели, что будапештское метро в действительности представляет собой обычный трамвай, только спустившийся под землю. Даже вагон был деревянный, с такой же дугой токоснимателя на крыше, какую можно увидеть у обычного трамвая. Однако пути все же были проложены под землей, хотя и неглубоко, и вагон двигался достаточно быстро. Всего через десять минут Зайцевы оказались на станции «Варошмарти-тер» или «Площадь красного Марти», откуда было совсем недалеко пешком до Вачи-утка. Они не заметили человека, который сопровождал их на некотором отдалении. А Том Трент был удивлен, увидев, что объекты наблюдения направляются прямиком по Харминкад-утка к посольству Великобритании.

Вернувшись к себе в комнату, Райан взял плащ, — Хадсон посоветовал одеться потеплее для утренней прогулки, — а затем быстро спустился вниз. Небо было затянуто низкой облачностью, предвещавшей дождь. Кивнув сотруднику службы безопасности у ворот, Хадсон вывел Райана на улицу. Он бросил взгляд налево, на здание полицейского управления, и к своему изумлению увидел меньше чем в семидесяти шагах Тома Трента…

Он следит за «кроличьим» семейством?

— Джек, э…

— В чем дело, Энди?

— А вот и наши чертовы Кролик, Крольчиха и маленький Крольчонок.

Повернувшись, Райан вздрогнул, увидев, как прямо к нему направляются трое с фотографий.

— Какого черта?…

— Должно быть, они идут в торговый центр, расположенный на соседней улице. Там целый квартал отведен туристам — магазины, сувенирные лавки и все такое. Вот так совпадение, твою мать! — заметил Хадсон, гадая, что бы это могло означать.

— Пойдем за ними? — предложил Джек.

— А почему бы и нет? — задал риторический вопрос Хадсон.

Закурив маленькую сигару, он подождал, пока Райан зажжет сигарету.

Тем временем «кроличье» семейство прошло мимо. Хадсон и Райан дождались, чтобы Трент тоже прошел мимо них, и двинулись следом за ним.

— В этом есть какой-нибудь смысл? — спросил Райан.

— Не знаю, — ответил Хадсон.

Однако, хотя внешне он не проявлял никакого беспокойства, его тон говорил сам за себя. Тем не менее приятели продолжали идти за «кроликами».

Все прояснилось очень быстро. Уже через несколько минут стало очевидно, что «кроличье» семейство отправилось за покупками, причем предводительствовала, как это бывает у настоящих кроликов, мамаша Крольчиха.

Вачи-утка находилась в старой части города, однако Райан решил, что здания, по-видимому, были восстановлены после Второй мировой войны. В начале 1945 года в Будапеште шли бои, и очень жестокие. Глядя на витрины магазинов, Райан увидел то же самое, что можно увидеть в Америке или в Лондоне, только худшего качества и в менее разнообразном ассортименте. Несомненно, на «кроличье» семейство это относительное богатство произвело впечатление, поскольку мамаша Крольчиха восторженно жестикулировала перед каждой витриной, мимо которой проходила.

— Эта женщина считает, что попала на Бонд-стрит, — заметил Хадсон.

— Разумеется, это не совсем одно и то же, — усмехнулся в ответ Джек.

Сам он оставил на этой лондонской улице немалые суммы. Вероятно, Бонд-стрит является лучшим торговым местом в мире — если только человек может позволить себе идти по ней. Но на что похожи московские магазины и какой эта торговая улица кажется русским?

На взгляд Райана, все женщины схожи в одном отношении. Они любят глазеть на витрины, но до тех пор, пока желание что-нибудь купить не перехлестывает через край. Миссис Крольчиху хватило приблизительно на 0,4 квартала, после чего она решительно направилась в магазин одежды, таща за собой маленького Крольчонка, а мистер Кролик с явной неохотой поплелся следом.

— Ну, скоро они отсюда не выйдут, — со знанием дела предсказал Райан.

— Мне уже доводилось не раз проходить через это.

— Ты о чем, Джек?

— Энди, ты женат?

— Да.

— Дети есть?

— Два мальчика.

— Счастливчик. Содержать девочек значительно накладнее, дружище.

Они подошли к магазину, в котором скрылась русская семья. Одежда для женщин и девочек. «Да, — подумал Джек, — скоро они отсюда не выйдут.»

— Ладно, по крайней мере, мы узнали, как «кролики» выглядят. Пора двигаться дальше, сэр Джон.

Хадсон принялся размахивать руками, словно описывая гостю Будапешт. Затем он направился по Вачи-утка обратно к посольству, вращая вокруг глазами, словно антеннами локатора. При этом английский резидент продолжал жестикулировать совершенно не в такт своим словам.

— Итак, нам известно, как они выглядят. Слежки я не заметил. Это хорошо. Если бы это была ловля на живца, русские ни за что бы не позволили наживке подойти к нам так близко — по крайней мере, я сам на их месте не позволил бы, а КГБ действует совершенно предсказуемо.

— Ты так думаешь?

— Да, русский Иван хорошо знает свое дело, но он действует в четко определенных рамках, так же, как играет в футбол или в шахматы: великолепное исполнение, но очень прямолинейно, без оригинальных шагов и импровизации. Все возможные действия русских строго очерчены; это у них в крови. Государство не поощряет человека выделяться из толпы, разве не так?

— Совершенно верно, однако про советских вождей этого не скажешь.

— Тот, кого ты имел в виду, умер тридцать лет назад, Джек, и второго такого русские больше не хотят.

— Согласен. — Тут нет смысла спорить. Советская система не поощряет индивидуализм ни в каком виде. — И что дальше?

— А теперь концертный зал, гостиница, достопримечательности. Полагаю, сюрпризов с нас на один день хватит.

Мальчики, как правило, терпеть не могут ходить по магазинам, однако про большинство девочек это не скажешь. Определенно, это нельзя было сказать про маленькую Светлану, которой еще никогда не приходилось видеть такого разнообразия ярких, красочных вещей, даже в «закрытых» магазинах, в которые совсем недавно получил доступ ее отец. Под присмотром матери девочка выбрала и примерила шесть платьев, от зеленого до огненно-красного с черным бархатным воротничком, и хотя после этого она надела еще два платья, в конечном счете куплено было именно красное. Светлана настояла на том, чтобы надеть его прямо сейчас.

В следующий магазин завернул уже Олег Иванович, купивший там три видеомагнитофона, копии японских «Бетамаксов» фирмы «Сони», изготовленных в Венгрии без лицензии. Зайцев выяснил, что магазин доставит покупки прямо в гостиницу — сюда нередко заглядывали туристы из западных стран. Этим посещением он выполнил сразу половину заказов, сделанных коллегами по работе. Олег Иванович решил также добавить несколько видеокассет, из тех, которые он не стал бы показывать дочери, однако которые будут иметь большой успех у друзей из центрального управления. Итого за один раз Зайцев расстался почти с двумя тысячами инвалютных рублей, которым на Западе все равно не будет никакого применения.

Поход по магазинам продолжался до самого обеда. К этому времени Зайцевы нагрузились таким количеством покупок, что им стало просто неудобно ходить. Поэтому, сев в древнее метро, они вернулись в гостиницу и оставили в номере все сумки и коробки, чтобы продолжить осмотр города налегке.

Площадь Героев была возведена в конце прошлого века Габсбургами в ознаменование установления своей монаршей власти над Венгрией (чему в самой стране были далеко не рады). Площадь украшали памятники всем предыдущим венгерским королям, начиная со Святого Стефана — по-венгерски Иштвана, — чью корону, ту самую, с погнутым крестом наверху, всего несколько лет назад возвратил Венгрии Джимми Картер.

— Легенда гласит, — объяснил Хадсон, что это произошло, когда Стефан с силой нахлобучил поверх нее новую корону. Наверное, ее возвращение было со стороны Картера мудрым шагом. Понимаешь, корона является символом венгерского государства. Коммунистический режим не мог отказаться от такого дара, а, приняв его, он тем самым признал, что история страны значительно древнее, чем учение Маркса и Ленина. На самом деле я не являюсь поклонником мистера Картера, но в данном случае, полагаю, он совершил очень тонкий шаг. Понимаешь, Джек, венгры в большинстве своем относятся к коммунизму с неприязнью. Население страны глубоко религиозно.

— Здесь действительно очень много церквей, — согласился Райан.

Сам он по пути к площади героев насчитал шесть или семь.

— Это еще один важный политический фактор. Властям религиозность населения не нравится, однако бороться с ней слишком опасно, поэтому между государством и церковью существует хрупкий мир.

— Если бы мне предложили сделать ставку, я бы поставил на церковь.

Хадсон обернулся.

— Как и я, сэр Джон.

Райан огляделся по сторонам.

— Просто чертовски огромная площадь.

Казалось, мощеный прямоугольник имел площадь больше квадратного километра.

— Это все последствия 1956 года, — объяснил Хадсон. — Советы настояли на том, чтобы на огромной площади могли совершать посадку военно-транспортные самолеты. В случае чего, здесь может приземлиться Ан-10. Если местные жители вздумают снова поднять бучу, это будет самый быстрый способ переброски войск. Направить сюда десять или двенадцать «Анов», а на борту каждого сто пятьдесят солдат, которые очистят центр города от контрреволюционеров и будут ждать подхода танков с востока. План не блещет оригинальностью, но Советы думают именно так.

— А что если просто пригнать на площадь пару автобусов и прострелить им шины?

— Джек, я же не говорил, что план совершенный, — ответил Хадсон. — Еще лучше, заминировать площадь. Два — три самолета подорвутся, начнется пожар. А летчики самолетов, заходящих на посадку, все равно не будут ничего видеть. Пилоты военно-транспортной авиации — самые слепые и тупые на свете.

«Но Иван рассчитывает на то, что успеет перебросить сюда свои войска до того, как все выйдет из-под контроля, — подумал Райан. — Что ж, в этом есть свой смысл.»

— Джек, а ты помнишь, кто был советским послом в Венгрии в пятьдесят шестом году?

— Нет… хотя дай-ка подумать… не Андропов ли?

Хадсон кивнул.

— Юрий Владимирович, собственной персоной. Это объясняет, почему местные жители питают к нему такую любовь. В той кровавой бойне слишком многие лишились жизни.

Райан вспомнил, что в то время учился в начальной школе и был еще слишком маленьким, чтобы понимать всю значимость происходящего. Стояла осень, канун президентских выборов, и в это же время Великобритания и Франция решили вторгнуться в Египет, чтобы защитить свои права на Суэцкий канал. Вынужденный иметь дело одновременно с двумя кризисами, президент Эйзенхауэр не смог предпринять никаких существенных шагов. Впрочем, Америка получила после венгерских событий приток эмигрантов. Тоже неплохо.

— Ну а местная тайная полиция?

— Штаб-квартира располагается ниже по Андраши-утка, дом номер шестьдесят. С виду обычное здание, внутри буквально насквозь пропитано кровью. Правда, сейчас уже стало чуть лучше, чем было прежде. Первые обитатели здания, истовые поклонники Железного Феликса, в жестокости превосходили гитлеровское гестапо. Но после неудавшегося восстания местные чекисты несколько присмирели и сменили свое название с Allamedelmi Osztaly на Allavedelmi Hivatal — вместо «Отдела государственной безопасности» — «Бюро государственной безопасности». Прежнего начальника сместили, и они стали действовать мягче. Раньше в этом заведении широко практиковали пытки. Теперь считается, что это осталось в прошлом. Однако одной его репутации оказывается достаточно для того, чтобы сломать задержанного. Вот когда по-настоящему понимаешь, какое же это счастье — иметь дипломатический паспорт, — заключил Хадсон.

— Насколько компетентно работает эта контора? — поинтересовался Райан.

— Грубые дилетанты. Возможно, когда-то им и удавалось пригласить на работу знающих людей, но все это осталось в далеком прошлом. Вероятно, последствия того зла, которое было совершено в сороковых и пятидесятых. Сейчас у порядочного человека не возникает никакого желания идти работать сюда, и венгерское ЧеКа, в отличие от КГБ, не может предложить своим сотрудникам никаких преимуществ. А при этом в Венгрии есть несколько великолепных университетов. Которые готовят блестящих ученых и инженеров. И медицинская школа Семмельвайса считается первоклассным учебным заведением.

— Черт побери, кажется, половина тех, кто работал над «Манхэттенским проектом», была родом из Венгрии, разве не так?

Хадсон кивнул.

— Ты совершенно прав; в основном, это были венгерские евреи. Из них далеко не все бежали из страны. Во время Великой войны венграм удалось спасти жизнь больше чем половине своих евреев. Вероятно, именно это и стоило жизни адмиралу Хорти, главе государства, — он умер при, как это иносказательно называется, «загадочных обстоятельствах». Трудно сказать, что именно за человек был Хорти, однако есть целая школа исследователей, которые утверждают, что он был убежденным антикоммунистом, но никак не сторонником нацизма. Вероятно, просто человеком, которому не посчастливилось родиться там и тогда, когда он родился. Думаю, точно мы это уже никогда не узнаем.

Энди Хадсон получал наслаждение от роли гида, дающей возможность хотя бы на время отдохнуть от короны короля — ну, по крайней мере, принца шпионов.

Однако пора было заняться и делом.

— Хорошо, как мы все это провернем? — спросил Джек.

Он постоянно оглядывался, ища слежку, но если «хвост» и был, Райан его не видел, — если только за ними не следил целый отряд вездесущих грязных «Жигулей». В этом вопросе придется положиться на чутье Хадсона.

— Возвращаемся к машине. Нам надо взглянуть на гостиницу.

До «Астории» было всего несколько минут на машине по Андраши-утка, улице, чья застройка была осуществлена определенно во французском стиле. Райану еще никогда не приходилось бывать в Париже, но, закрыв глаза, он смог представить себя в столице Франции.

— Ну, вот мы и на месте, — сказал Хадсон, сворачивая к тротуару.

Есть свой плюс и в коммунистических странах: везде нетрудно найти место для того, чтобы поставить машину.

— За нами нет слежки? — спросил Райан, стараясь не озираться слишком очевидно.

— Если и следят, то делают это очень умело. А сейчас смотри, прямо напротив находится местное отделение КГБ. Центр дружбы и культурных связей с Советским Союзом, увы, не имеющий никакого отношения ни к дружбе, ни к культуре. По нашим оценкам, там от тридцати до сорока сотрудников КГБ — а нами никто не интересуется, — добавил Хадсон. — Обычный венгр, вероятно, скорее подхватит гонорею, чем зайдет в это здание. Трудно передать, насколько сильно в Венгрии ненавидят Советы. Местные жители берут у русских деньги и, возможно, даже пожимают им после этого руку, но и только. Здесь еще слишком хорошо помнят 1956 год, Джек.

Увидев гостиницу «Астория», Райан вспомнил слова, которыми Г. Л. Менкен, американский сатирик начала столетия описал «золотой век»: «претензии на шампанское в то время, когда бюджет едва позволяет пиво».

— Мне приходилось останавливаться и в лучших, — заметил он.

«Астория» не шла ни в какое сравнение с нью-йоркской «Плаза» и лондонской «Савой».

— А нашим русским друзьям — вряд ли.

«Черт побери, — тотчас же подумал Джек, — если мы переправим их в Америку, им покажется, что они попали в рай.»

— Зайдем внутрь, — предложил Хадсон. — В гостинице очень милый бар.

Бар находился сразу справа за входом и вниз по лестнице. Он очень походил на обычную нью-йоркскую дискотеку, только в нем было не так шумно. Оркестр еще не начал играть, поэтому крутили пластинки, и не очень громко. Джек отметил, что музыка исключительно американская. Странно. Хадсон заказал два бокала токайского.

Райан пригубил вино. Оно оказалось весьма неплохим.

— Кажется, такое же готовят и в Калифорнии. Вы называете его просто «токай», а в Венгрии это национальный напиток. Вкус у него своеобразный, но лучше, чем у граппы[447].

Райан усмехнулся.

— Согласен. С итальянского это переводится как «жидкость для заправки зажигалок». Граппу очень любил мой дядя Марио. Но, как говорится, de gustibus. — Он огляделся по сторонам. Вокруг не было никого в радиусе двадцати шагов. — Мы можем здесь говорить?

— Давай лучше просто посмотрим, что к чему. Я приду сюда еще раз сегодня вечером. Этот бар закрывается в полночь, и мне нужно выяснить, чем будет заниматься обслуживающий персонал. Наш «кролик» остановился в номере 307. Третий этаж, угловая комната. Легко добраться по пожарной лестнице. Три входа, главный и два боковых. Если, как я надеюсь, ночью за столиком дежурит только один администратор, достаточно будет чем-то его отвлечь и поднять «упаковки» наверх, а «кроликов» спустить вниз.

— Какие упаковки?

Хадсон удивленно обернулся.

— А разве тебе не объяснили?

— Что объяснили?

«Гром и молния, — мысленно выругался Хадсон, — эти люди никогда не выдают информацию в полном объеме всем тем, кому она нужна. Так было всегда, и так будет и впредь!»

— Поговорим об этом позже, — сказал он Райану.

«Ого,» — тотчас же подумал тот. Тут начинает пахнуть чем-то таким, что ему совсем не понравится. Это как пить дать. Быть может, все-таки следовало захватить с собой «Браунинг». Проклятие! Допив токайское, Райан отправился в туалет. Нужное помещение он отыскал по пиктограмме. Унитаз давно не мыли, и Райан порадовался, что ему не надо садиться. Вернувшись из туалета, он обнаружил, что Энди уже собирается уходить. Вдвоем они направились к выходу.

Приятели сели в машину.

— Ну хорошо, теперь-то мы можем обсудить эту маленькую проблему? — нетерпеливо спросил Райан.

— Потерпи еще, — ответил Хадсон.

Беспокойство Джека возросло еще больше.

А в это время «упаковки» как раз прибыли в аэропорт: три больших ящика с бирками дипломатического багажа. Приехавший из посольства сотрудник проследил за тем, чтобы ящики были выгружены из самолета невскрытыми. Кому-то в Сенчури-Хаузе пришло в голову уложить их в картонные коробки немецкой электрической компании «Сименс» — пусть все думают, что это шифраторы или какое-нибудь другое громоздкое и хрупкое оборудование. Ящики были уложены в посольский грузовичок и отвезены в центр города. Ни у кого из служащих аэропорта не возникло никаких подозрений. Присутствие сотрудника английского посольства защитило дипломатический груз от просвечивания рентгеном, что было очень важно. Разумеется, решили венгерские таможенники, это было сделано для того, чтобы уберечь от повреждения микросхемы, о чем они и доложили в Министерство внутренней безопасности. Вскоре все заинтересованные стороны, в том числе и КГБ, будут знать, что посольство Великобритании в Венгрии получило новое шифровальное оборудование. Эта информация будет должным образом оприходована и тотчас же забыта.

— Как тебе понравилась прогулка по городу? — спросил Хадсон, когда они вернулись к нему в кабинет.

— Ну, определенно, это лучше, чем копаться в вашей отчетности, — натянуто улыбнулся Райан. — Ладно, Энди, шутки в сторону. Что ты хочешь мне сказать?

— Мысль эта пришла в голову вашим людям. Нам предстоит похитить «кроличье» семейство так, чтобы в КГБ всех троих считали погибшими и, следовательно, не перебежчиками, готовыми сотрудничать с Западом. Для этой цели мы заготовили три трупа, которые оставим в гостиничном номере после того, как заберем Шалуна, Кривляку и Пушистого хвостика.

— Так, правильно, — согласился Райан. — Саймон Хардинг предупреждал меня об этом. А что потом?

— Потом мы подпалим номер. Три тела станут жертвами пожара. Их должны доставить в Будапешт сегодня.

Райан ощутил подступающую к горлу тошноту. Его лицо красноречиво выдало то, что он почувствовал.

— Сэр Джон, работенка будет не из приятных, — предупредил своего гостя венгерский резидент СВР.

— Господи, Энди! Откуда эти тела?

— А это имеет какое-нибудь значение?

Долгий вздох.

— Нет, наверное, не имеет, — покачал головой Райан. — И что дальше?

— Мы повезем «кроликов» на юг. Встретимся с моим агентом, Иштваном Ковачем, профессиональным контрабандистом, который за хорошее вознаграждение переправит нас через границу в Югославию. Далее мы направимся в Далмацию. Многие мои соотечественники любят загорать на тамошних пляжах. Там мы посадим «кроличье» семейство и тебя в придачу на обычный рейсовый самолет, вылетающий в Англию, и операция «Беатрикс» будет завершена ко всеобщему удовлетворению.

— Хорошо, — сказал Джек. «А что еще я мог сказать?» — Когда?

— Полагаю, дня через два — три.

— Ты возьмешь с собой оружие? — спросил Райан.

— Ты имеешь в виду, пистолет?

— Ну не рогатку же, — уточнил Райан.

Хадсон покачал головой.

— На самом деле от пистолетов никакого толка не будет. Если мы столкнемся с неприятностями, нам придется иметь дело с обученными солдатами, вооруженными автоматами, и пистолет окажется совершенно бесполезной штуковиной. Противник откроет по нам ответный огонь, и будет высока вероятность, что кого-то из нас заденет. Нет, если все пойдет не так, как мы предполагали, тебе придется спасать нас своим языком, призывая на помощь дипломатические документы. Мы уже заготовили «кроликам» английские паспорта. — Хадсон достал из ящика стола пухлый конверт. — Мистер Кролик, по слухам, прилично говорит по-английски. Надеюсь, этого будет достаточно.

— Значит, вы все предусмотрели, да? — Райан никак не мог решить, приходит ли он сам к такому же выводу.

— Именно за это мне и платят деньги, сэр Джон.

«А я не в том положении, чтобы выступать с критикой,» — подумал Райан.

— Ну хорошо, ты у нас профессионал и ты играешь на своем поле. А я лишь бестолковый турист.

— Поступило донесение от Тома Трента. — На столе Хадсона ждала записка. — Он не обнаружил слежки за «кроликами». Так что пока что операция движется до скучного гладко. Можно даже сказать, все в полном порядке. — Энди не стал упоминать лишний раз про замороженные обгоревшие тела в подвале посольства. — Очень хорошо, что сегодня утром нам предоставилась возможность взглянуть на русских. У них самая обычная внешность, а это нам на руку. Хорошо хоть нам не придется похищать из страны кого-нибудь с внешностью голливудской кинозвезды. На таких людей обращают внимание, а на миссис Крольчиху никто не посмотрит дважды.

— Шалун, Кривляка и Пушистый хвостик… — задумчиво промолвил Райан.

— Вся задача заключается в том, чтобы переправить их в другую норку.

— Как скажешь, дружище, — с сомнением произнес Райан.

Этот человек просто живет другой жизнью. Кэти зарабатывает на жизнь, вспарывая людям глаза, от чего Джек свалился бы в обморок, словно девушка, столкнувшаяся у себя в ванной с гремучей змеей. И что с того — у каждого своя профессия. Вот только он сам не стал бы заниматься этим даже под страхом смерти.

Том Трент проследил, как семейство «кроликов» не спеша прошло пешком от гостиницы до будапештского зоопарка, места, которое так нравится всем детям. Самцы лев и тигр оказались великолепными, а в загоне для слонов, построенном в мавританском стиле, обитали несколько подобающих толстокожих гигантов. Осмотр достопримечательностей завершился рожком мороженого, купленным для девочки. Семья вернулась домой, причем отцу пришлось последние полкилометра нести заснувшую дочь на руках. Это явилось самым серьезным испытанием для Трента, которому пришлось напрячь все свое профессиональное мастерство, чтобы оставаться невидимым на крошечном пятачке. Однако, к счастью, «кролики» не отличались наблюдательностью. По возвращении в «Асторию» Трент первым делом нырнул в туалет, чтобы вывернуть наизнанку свой двусторонний плащ и тем самым хотя бы сменить окраску. Полчаса спустя Зайцевы снова спустились вниз, но на этот раз только для того, чтобы завернуть в ближайший ресторан. Еда там была достаточно приличной, хоть и не отличалась особыми изысками, и, самое главное, не сильно била по карману. Трент проследил за тем, как «кролики» заставили стол тарелками с блюдами венгерской кухни и жадно набросились на еду. Все трое оставили в желудке место для яблочного штруделя, который в Будапеште ничуть не хуже того, что можно отведать в Вене, но в десять раз дешевле. Еще минут через сорок Зайцевы, насытившиеся и усталые, вышли из ресторана и, даже не прогулявшись, чтобы утрясти пищу в желудке, поднялись на лифте на третий этаж, готовые отойти ко сну. Трент прождал еще с полчаса, чтобы быть уверенным наверняка, после чегопоймал такси до парка Красного Марти. День выдался длинный, а ему еще нужно было составить отчет для Хадсона.

Когда Трент вернулся в посольство, резидент и Райан пили пиво в столовой. После надлежащих представлений последовала еще одна пинта пива для Трента.

— Ну, Том, что ты думаешь?

— Судя по всему, эти трое русских — именно те, о ком нас предупреждали. Отец без ума от своей дочери, очень милой девочки. В остальном обычная семья, ведущая себя совершенно обычно. «Кролик» купил три видеомагнитофона на Вачи-утка. Магазин доставил их в гостиницу. После чего семья «прошвырнулась».

— Что сделала?

— Прогулялась, бесцельно походила по городу, как это делают туристы, — объяснил Трент. — Они сходили в зоопарк. На девочку произвели подобающее впечатление звери, однако больше всего ей понравилось красное платье с черным воротничком, которое мать купила ей утром. В целом — обычное, довольно приятное семейство, — заключил разведчик.

— Ничего необычного? — спросил Хадсон.

— Абсолютно ничего, Энди, и если за ними и был «хвост», то я его не заметил. Единственный сюрприз ждал меня сегодня утром, когда русские направились прямиком к нашему посольству. Вот этодействительно был очень тонкий момент, но, судя по всему, все произошло совершенно случайно. Вачи-утка — лучшее место для того, чтобы делать покупки, как для жителей западных стран, так и для тех, кто приехал в Венгрию из стран Восточного блока. Наверное, дежурный администратор в гостинице посоветовал русским доехать туда на метро.

— Значит, чистое совпадение? — спросил Джек, допивая пиво.

— По крайней мере, все говорит о том, — подтвердил Трент.

— Хорошо, когда наш следующий шаг? — спросил американец.

— Итак, этот дирижер Роса дает концерты начиная с завтрашнего дня. Значит, послезавтра, так? Дадим миссис Крольчихе возможность послушать хорошую музыку. А нам можно достать билеты на концерт? — спросил Хадсон.

— Уже сделано, — ответил Трент. — Шестая ложа, по правой стороне, отлично просматривается весь зал. Иногда очень полезно быть дипломатом, не так ли?

— Что в программе?

— Иоганн Себастьян Бах, первых три Бранденбургских концерта, затем еще несколько произведений.

— Должно быть весьма прилично, — заметил Райан.

— Здешние оркестры имеют очень высокую репутацию, сэр Джон.

— Энди, перестань величать меня всякими титулами, договорились? Меня зовут Джеком. Если уж быть совсем точным, Джоном Патриком, однако с трехлетнего возраста я для всех Джек.

— Понимаешь, тебе оказана большая честь.

— Замечательно, и я поблагодарил за это ее величество, но у меня на родине такое не принято, понятно?

— Ну, с мечом на боку очень неудобно садиться, — сочувственно заметил Трент.

— А заботиться о коне слишком хлопотно, — со смехом добавил Хадсон. — Не говоря уж о том, что рыцарские турниры — вещь очень накладная.

— Ну хорошо, последнее мне, вероятно, все же предстоит, — признался Райан. — Нам позарез нужно увезти «кролика» из Красной страны.

— Мы это обязательно сделаем, Джек, — заверил приятеля Хадсон. — И ты станешь тому свидетелем.

— Все действующие лица в Будапеште, — доложил Майк Босток. — «Кролик» и его семейство остановились в неказистой гостинице с громким названием «Астория».

— А в Нью-Йорке нет района с таким названием? — спросил директор ЦРУ.

— Есть, в Куинсе, — подтвердил Грир. — Что можно сказать про гостиницу?

— Судя по всему, полностью удовлетворяет нашим требованиям, — ответил помощник заместителя по оперативной работе. — Сэр Бейзил утверждает, операция должна стать чистой формальностью. Наружного наблюдения за нашими объектами не обнаружено. Должен сказать, у наших кузенов в Будапеште очень компетентный резидент. Все три тела доставлены в британское посольство сегодня утром. Теперь осталось только поставить точки над i.

— Оценка вероятности успеха? — спросил зам по РА-работе.

— О, ну, скажем, семьдесят пять процентов, адмирал, — прикинув, ответил Босток. — Возможно, еще выше.

— Что насчет Райана? — продолжал Грир.

— Из Лондона на него никаких жалоб. Полагаю, ваш мальчик отлично справляется со своим делом.

— Райан — парень толковый. Так и должно быть.

— Интересно, как он относится к этому заданию, — заметил судья Мур.

Его собеседники, переглянувшись, улыбнулись и покачали головами. Первым заговорил Босток. Подобно всем оперативным работникам, он с подозрением относился к сотрудникам гораздо более многочисленного разведывательно-аналитического отдела.

— Наверное, ему все же уютнее чувствуется в кабинете, в удобном крутящемся кресле.

— Джентльмены, Джек сделает все, что от него требуется, — заверил остальных Грир, надеясь, что его пожелание сбудется.

— Интересно, что есть для нас у этого русского… — задумчиво произнес Мур.

— Узнаем это через неделю, — сказал Босток.

Он, как всегда, был полон оптимизма. И три из четырех — очень хорошие шансы, особенно когда на карту не поставлена твоя собственная жизнь.

Сверившись с настольными часами, судья Мур добавил шесть часов. В Будапеште сейчас все спят, как и в Лондоне. Директор ЦРУ вспомнил своей опыт оперативной работы, состоящий в основном из ожидания тех, кто должен прийти на встречу, и из составления отчетов о работе для оставшихся дома бюрократов, которые до сих пор заправляли деятельностью ЦРУ. Ему никак не удавалось свыкнуться с тем, что Управление является правительственным учреждением, которое подчиняется тем же порядкам и заражено той же неэффективностью, что и все остальные государственные ведомства. Но на этот раз, подготавливая операцию «Беатрикс», им все же удалось в кои-то веки провернуть все быстро… но только потому, что, по утверждению русского «кролика», оказались скомпрометированы линии правительственной связи. А не потому, что он предупредил об опасности, нависшей над невинным человеком. У правительства есть свои приоритеты, которые не всегда совпадают с потребностями рационального мира. Судья Мур вроде бы занимал пост директора Центрального разведывательного управления — и, согласно федеральному закону, руководил всей деятельностью правительства Соединенных Штатов Америки по сбору и анализу разведывательной информации. Однако заставить эффективно работать эту неповоротливую бюрократическую машину было сопоставимо с тем, чтобы вытащить на берег кита, а затем приказать ему взлететь в небо. Можно кричать сколько душе вздумается, однако победить силу земного притяжения это все равно не поможет. Правительство сотворено людьми, и, следовательно, люди должны обладать возможностью его менять, однако на практике это не происходит. Поэтому с вероятностью три четверти им удастся вытащить русского из Красной страны, побеседовать с ним в уютном охраняемом доме, затерявшемся среди вирджинских холмов, выдоить из него все, что ему известно, и, быть может, выяснить много интересного и полезного, однако правила игры это не изменит, как, вероятно, не изменится и само ЦРУ.

— Нам ничего не нужно передать Бейзилу?

— Мне на ум ничего не приходит, сэр, — ответил Босток. — Нам остается только сидеть смирно и ждать, когда его люди завершат операцию.

— Верно, — согласился судья Мур.

Несмотря на три пинты темного английского пива, Райан спал плохо. Он не смог найти никаких упущений. Хадсон и его команда, похоже, знали свое дело, а «кроличье» семейство показалось ему на улице совершенно заурядным. Три человека, из которых только один действительно хочет покинуть Советский Союз, что казалось Райану совершенно естественным… хотя русские являются самыми отчаянными патриотами своей родины в мире. Но в каждом правиле есть свои исключения, и этот человек, по-видимому, обладая совестью, посчитал своим долгом остановить… что-то. Что именно, Джек не знал, и лучше не строить догадки. Анализ не имеет ничего общего с досужими домыслами, а ему платят скромное жалование именно за хороший анализ.

Будет весьма любопытно узнать, что же именно подтолкнуло «кролика» на такой шаг. Райану еще ни разу не приходилось лично беседовать с перебежчиком. Он внимательно читал протоколы бесед и направлял письменные вопросы, чтобы получить интересующие его ответы, но никогда не смотрел перебежчику в глаза, не видел выражения его лица, когда тот отвечал. Как и в картах, это единственный способ прочитать того, с кем имеешь дело. Он не обладал даром своей жены, умеющей читать чужие мысли, — определенно, у врачей что-то есть, — но в то же время не был и трехлетним ребенком, готовым поверить во что угодно. Нет, ему хотелось увидеть этого человека, побеседовать с ним, проникнуть ему в мысли для того, чтобы оценить достоверность его ответов. В конце концов, не исключена вероятность того, что «кролик» все-таки окажется подсадной уткой. Райану приходилось слышать, что в прошлом КГБ уже проворачивал подобные операции. Один перебежчик, появившийся сразу после убийства Джона Кеннеди, клялся всем святым, что КГБ не имел никакого отношения к этому преступлению. Правда, на самом деле как раз после его заявлений у Управления появились подозрения, что в действительности именно КГБ и организовал убийство президента. В КГБ работают хитрые и коварные люди, но, подобно всем умным и хитрым людям, они рано или поздно неизбежно переигрывают — и чем позже это происходит, тем более явственной получается их ложь. Да, русские понимают Запад и образ мышления тех, кто там живет. Но все же в русском Иване не десять футов роста, и он далеко не гений во всех областях, что бы там ни говорили паникеры из Вашингтона — и такие в небольшом количестве есть даже в Лэнгли.

В каждом человеке заложена способность совершать ошибки. Райан усвоил это от своего отца, всю жизнь ловившего убийц, кое-кто из которых считал себя очень хитроумным. Нет, единственная разница между мудрецом и дураком заключается в масштабе совершаемых ими ошибок. Человеку свойственно ошибаться, и чем он умнее и могущественнее, тем глубже лужа, в которую он садится. Взять хотя бы президента Линдона Джонсона и Вьетнам, войну, которую Джек едва избежал благодаря своему возрасту: американский народ оказался втянут в страшную авантюру самым ловким политиком своего времени, человеком, считавшим возможным переносить свои политические устремления на международную политику, но с ужасом для себя осознавший, что азиатский коммунист мыслит не так, как сенатор из Техаса. У каждого человека есть свои пределы. Просто одни люди потенциально опаснее других. И если гений сознаёт свои пределы, глупость всегда не имеет границ.

Райан лежал на кровати, курил сигарету и разглядывал потолок, гадая, что будет завтра. Еще одна встреча с Шоном Миллером и его террористами?

Хочется надеяться, что нет, подумал Райан, до сих пор не понимая, почему Хадсон собирается отправляться на дело, не имея под рукой оружия. В конце концов он решил, что всему виной европейский менталитет. Американец на враждебной территории предпочитает полагаться на помощь по крайней мере одного верного друга.

Глава двадцать седьмая Кроличьи бега

«Еще один день в чужом городе,» — подумал Зайцев, когда на востоке начало подниматься солнце, на два часа раньше, чем над Москвой. Дома он в это время еще спал бы, мысленно отметил Олег Иванович. Хочется надеяться, что он в скором времени будет просыпаться где-то совершенно в другом месте, в совершенно другом часовом поясе. Однако пока что Зайцев просто лежал в кровати, наслаждаясь мгновением. За окном стояла практически абсолютная тишина — разве что изредка проносились одинокие грузовики, которые доставляли в магазины скоропортящиеся продукты. Солнце еще не появилось над горизонтом. На улице было темно, но это уже была не ночь; светало, но утро еще не наступило. Рождение нового дня. Эти мгновения могут доставлять большую радость. Их любят маленькие дети — волшебное время, когда весь мир принадлежит тем немногим, кто уже проснулся, а все остальные еще спят и их не видно; дети чувствуют себя хозяевами земли и разгуливают где вздумается, до тех пор, пока их не схватит за руку мать и не отведет обратно в постель.

Но Зайцев просто лежал в кровати, вслушиваясь в размеренное дыхание жены и дочери. Полностью очнувшись от сна, он мог спокойно размышлять в полном одиночестве.

Когда представители ЦРУ выйдут с ним на связь? Что они скажут? А что если они передумали? Обманули оказанное им доверие?

Ну почему он постоянно терзается сомнениями по каждому поводу? Не пора ли поверить ЦРУ? Разве он не явится для американцев ценнейшим приобретением? Разве он не представляет для них важность? Даже КГБ, скупой словно ребенок, не желающий делиться любимыми игрушками, и то окружает перебежчиков заботой и вниманием. Ким Филби получал столько водки, сколько только мог выпить. А Бергесс[448] мог иметь в задницу всех педерастов, каких только желал, — по крайней мере, так говорили. Оба предателя, по слухам, отличались завидным аппетитом. Однако подобные истории, передаваясь из уст в уста, разрастаются как снежный ком, и по крайней мере во втором случае необходимо делать поправку на стойкую неприязнь к гомосексуалистам, свойственную советским людям.

Олег Иванович не принадлежит к их числу. Он ведь человек принципов, разве не так? Ну разумеется, решительно заверил себя Зайцев. Во имя принципов он взял в руки свою жизнь и жизни своих жены и дочери и жонглирует ими, словно цирковой артист — ножами. И, подобно жонглеру, в случае ошибки пострадает он один. Закурив первую утреннюю сигарету, Олег Иванович в сотый раз стал передумывать одни и те же мысли, стараясь найти какой-нибудь другой выход.

Конечно, можно просто сходить на концерт, побывать в музеях, продолжить походы по магазинам, а затем сесть на обратный поезд, возвращающийся на Киевский вокзал, и привезти коллегам по работе видеомагнитофоны и кассеты с порнофильмами, а их женам — нижнее белье, став в их глазах героем. И руководство так никогда ни о чем и не узнает.

Но тогда этот польский священник умрет, от рук советских убийц… от рук, которые ты был в силах остановить, и кого ты после этого будешь видеть, смотрясь в зеркало, Олег Иванович? Все неизменно возвращалось к одному и тому же, не так ли?

Не было никакого смысла пытаться снова заснуть, поэтому Зайцев лежал в кровати и курил, наблюдая за тем, как за окном гостиницы светлеет небо.

Кэти Райан по-настоящему проснулась только тогда, когда ее рука нащупала пустоту там, где должен был быть ее муж. Это машинальное движение заставило ее мгновенно очнуться от сна и так же быстро вспомнить, что Джек уехал из города и даже из страны, а она осталась одна, по сути дела, матерью-одиночкой, на что она не рассчитывала, выходя замуж за Джона Патрика Райана старшего. Кэти была далеко не единственной женщиной в мире, чьи мужья вынуждены были разъезжать по долгу службы, — в частности, ее собственный отец постоянно бывал в отъезде, и она выросла с сознанием этого. Но Джек покинул ее впервые, и ей это очень не понравилось.

И дело было вовсе не в том, что Кэти не могла с этим справиться. Ей ежедневно приходилось иметь дело и не с такими напастями. Также ее нисколько не беспокоило то, что Джек, оказавшись один, может загулять. Кэти частенько гадала, как вел себя во время многочисленных деловых поездок ее отец — ее родители нередко устраивали друг другу бурные сцены. Она понятия не имела, что думала по этому поводу ее мать, ныне покойная. Однако Джек — нет, тут не должно было возникнуть никаких проблем. Но Кэти любила мужа и знала, что он тоже любит ее, а те, кто любит друг друга, должны быть вместе. Если бы они познакомились еще в ту пору, когда Джек служил в морской пехоте, это создало бы серьезные проблемы — что хуже, возможно, настал бы день, когда ее муж оказался бы в какой-то «горячей» точке, а это определенно стало бы последним кругом ада. Но они познакомились уже после. Собственный отец пригласил Кэти на званый ужин, в самый последний момент захватив и Джека, подающего надежды молодого брокера с хорошим чутьем, который как раз собирался переходить из балтиморского отделения в Нью-Йорк. Отец обнаружил с удивлением — вначале приятным, — что молодые люди тотчас же прониклись симпатией друг к другу, вслед за чем последовало откровение, что Джек собирается забрать из дела свои деньги и заняться — подумать только! — преподаванием истории. И Кэти самой пришлось расплачиваться за это решение мужа, который все равно терпеть не мог Джозефа Маллера, старшего вице-президента компании «Меррил Линч, Пирс Феннер и Смит», а также всех прочих приобретений, сделанных за последние пять лет. Джо по-прежнему оставался «папой» для нее и «им» (понимай: «занозой в заднице») для Джека.

«Черт побери, чем же он занимается? — ломала голову Кэти. — В Бонне? В Западной Германии? Делами НАТО?» Ах эта треклятая разведка, профессия, где приходится изучать секретную информацию и делать на основании нее секретные выводы, которые другие, возможно, прочтут, а может быть, и не прочтут. Она, по крайней мере, честно делает доброе дело, лечит больных или хотя бы помогает им лучше видеть. Однако про Джека это не скажешь.

И дело не в том, что он занимается чем-то бесполезным. Джек уже объяснял это. В мире немало плохих людей, и кто-то должен с ними бороться. К счастью, Джеку не приходится делать это с оружием в руках — Кэти терпеть не могла оружие, даже то, которое предотвратило ее похищение и смерть в собственном доме в Мериленде в ту ночь, которая завершилась благословенным рождением маленького Джека. В бытность своей практики в ординатуре, Кэти довелось обработать достаточное количество огнестрельных ранений и она знала, какой вред может причинять оружие, однако ей не приходилось задумываться о том, что оружие может также использоваться для предотвращения большего вреда. В этом отношении ее мир был в каком-то смысле четко очерчен, чему Кэти была рада, и именно поэтому она позволяла Джеку хранить эту мерзость дома, но только там, где ее не смогут достать дети, даже взобравшись на стул. Однажды Джеку пришла в голову мысль научить жену обращаться с пистолетом, но та решительно отказалась даже прикоснуться к нему. Кэти подозревала, что в этом она несколько переусердствовала, но она была женщина, и этим все было сказано… Впрочем, Джек, похоже, ничего не имел против.

«Но почему его сейчас нет здесь?» — спрашивала себя Кэти, лежа в темноте. Что такое важное может отрывать мужа от жены и детей?

Джек не мог ответить ей на этот вопрос. И именно это больше всего выводило Кэти из себя. Однако бороться с этим нельзя; это даже серьезнее, чем неизлечимое раковое заболевание. И дело вовсе не в том, что Кэти боится, не наслаждается ли ее муж обществом какой-нибудь немецкой красотки. Но… проклятие, ей просто очень хочется, чтобы Джек поскорее вернулся домой.

В восьмистах милях от нее Райан уже проснулся, успел принять душ, побриться, причесаться и приготовился к напряженному дню. Почему-то перелет помог ему легче просыпаться утром. Однако сейчас он вынужден был мучиться бездельем до тех пор, пока не откроется посольская столовая. Посмотрев на телефонный аппарат на туалетном столике у изголовья кровати, Райан подумал было о том, чтобы позвонить домой, однако он не знал, как выходить через местный коммутатор на городскую сеть, и кроме того, для международного звонка, вероятно, ему требовалось разрешение Хадсона. Он проснулся в три часа ночи с мыслью перевернуться на бок и поцеловать Кэти в щеку — ему очень нравилось это делать, несмотря на то, что утром у Кэти не оставалось о поцелуе никаких воспоминаний. Положительная сторона заключалась в том, что Кэти всегда отвечала. Она действительно очень любила его. В противном случае об ответном поцелуе не было бы и речи. Во сне человек не может притворяться. В личной вселенной Райана это был очень знаменательный факт.

Включать местное радио не имело смысла. Венгерский — или, как его называют сами венгры, мадьярский язык можно, вероятно, встретить только на Марсе. Определенно, планете Земля он чужд. Райан до сих пор не услышал еще ни одного — ни одногошеньки слова, которое было бы ему знакомо по английскому, немецкому или латыни, трем языкам, которые он изучал в тот или иной период своей жизни. Кроме того, местные жители тараторили со скоростью пулемета, что еще больше затрудняло общение с ними. Если Хадсон бросит его на улице, он не сможет отыскать дорогу в английское посольство, а подобное чувство полной беззащитности Райан не знал с тех пор, как ему исполнилось четыре года. Он ощущал себя на другой планете, где его, в случае чего, не мог спасти даже дипломатический паспорт, потому что в этот чуждый мир его направило чужое государство. Подобно большинству американцев, Райан был уверен, что, имея паспорт и кредитную карточку «Америкен экспресс», можно в одних трусах спокойно путешествовать по всему свету, однако, как выяснилось, этот свет ограничивался развитыми капиталистическими странами, где в любом месте обязательно найдется человек, владеющий английским в достаточной степени для того, чтобы указать на здание с американским флагом на крыше и американскими морскими пехотинцами у входа. Однако в этом чужом городе все было не так. Райан не смог бы самостоятельно отыскать дорогу в туалет — впрочем, нет, вчера в баре он все-таки обошелся без посторонней помощи. Ощущение абсолютной беспомощности маячило на границе подсознания, подобно чудовищу под кроватью, которым пугают детей. Однако он — взрослый мужчина тридцати с лишним лет, американский гражданин, в прошлом офицер морской пехоты. Он не привык к подобным чувствам. Поэтому Райан не отрывал взгляда от мигающих красных цифр на электронных часах, приближавших его встречу с судьбой, чего бы та ни готовила.

Энди Хадсон уже давно встал и погрузился в работу. Иштван Ковач готовился к обычному путешествию за контрабандным товаром, на этот раз за партией кроссовок «Рибок», которые ему предстояло доставить из Югославии в Будапешт. Валюта лежала в железной коробке под кроватью; Ковач пил кофе и слушал музыку по радио, когда послышался стук в дверь. Контрабандист отправился встречать раннего гостя в одном исподнем.

— Энди! — удивленно воскликнул он.

— Я тебя не разбудил, Иштван?

Ковач махнул рукой, приглашая Хадсона войти.

— Нет, я встал полчаса назад. Что привело тебя ко мне?

— Товар будем переправлять сегодня ночью, — ответил Хадсон.

— Когда именно?

— Ну, скажем, в половине третьего. — Сунув руку в карман, Хадсон достал пачку банкнотов. — Вот половина обговоренной суммы.

Нет смысла платить этим венгерским проходимцам то, что они действительно стоят. Это может нарушить все равенство.

— Замечательно. Энди, угостить тебя кофе?

— Да, благодарю.

Пододвинув гостю табурет, Ковач налил чашку.

— Как ты собираешься действовать?

— Я доставлю товар к границе, а ты переправишь его на ту сторону. Полагаю, ты в хороших отношениях с пограничниками на контрольно-пропускном пункте.

— Да, сегодня ночью будет дежурить капитан Ласло Будай. Я работаю с ним уже несколько лет. С ним будет сержант Михали Керекеш, хороший парень, хочет поступить в университет и выучиться на инженера. Смена дежурит по двенадцать часов, с полуночи до полудня. К трем часам ночи служба уже успеет им опостылеть, и, следовательно, они будут готовы к переговорам.

Подняв руку, Ковач многозначительно потер большим пальцем об указательный.

— Каковы стандартные расценки?

— За четырех человек?

— А пограничники обязательно должны знать, что твой товар состоит из людей? — ответил вопросом на вопрос Хадсон.

Контрабандист пожал плечами.

— Думаю, необязательно. В таком случае, несколько пар обуви. Знаешь, сейчас у нас очень популярны кроссовки «Рибок», и к ним нужно будет добавить видеокассеты с западными фильмами. Видеомагнитофоны у наших друзей уже есть, — объяснил Ковач.

— Не жадничай, — предложил Хадсон, — но в то же время не перусердствуй со щедростью. — Ему не надо было добавлять, что ни в коем случае нельзя разбудить у пограничников подозрения. — Если они женаты, возможно, нужно подарить что-нибудь их женам и детям…

— Я хорошо знаком с семьей капитана Будая, Энди. Тут никаких проблем не возникнет. У Будая есть дочь, и он будет очень рад получить подарок для своей маленькой Зоськи.

Хадсон произвел мысленные расчеты. Ночью добраться до югославской границы можно будет за час. Первая часть пути будет совершена на маленьком пикапе, дальше Иштван повезет беглецов на своем грузовике. А если случится что-нибудь непредвиденное, Ковача должен будет застрелить сотрудник британской разведки. Вот единственное сходство реальности со всемирно известными фильмами про Джеймса Бонда. Однако за пять тысяч западногерманских марок в Венгрии можно горы свернуть.

— Машину до места назначения поведу я?

— Сегодня ночью я предоставлю тебе такую возможность, — ответил Хадсон.

— Отлично. Я буду ждать вас в Сурго в половине третьего ночи. Постарайся не опаздывать.

— Договорились, Иштван. — Допив кофе, Хадсон встал. — Как хорошо иметь такого надежного друга!

— Ты щедро платишь, — заметил Ковач, определяя характер их отношений.

Хадсона подмывало сказать, что он полностью доверяет своему агенту, однако это, строго говоря, было не так. Подобно большинству оперативных работников, Хадсон не доверял никому — по крайней мере, до тех пор, пока дело не будет успешно завершено. А что если Иштван является платным осведомителем АВХ? Маловероятно. Не может и речи идти о том, чтобы правительственные спецслужбы регулярно выплачивали ему суммы, сопоставимые с пятью тысячами марок, а Ковач слишком любит сладкую жизнь. Если коммунистическое правительство в Венгрии когда-либо падет, он станет одним из первых миллионеров и обзаведется красивым особняком на холмах древней Буды, из которого будет открываться вид на Дунай и на расположенный на противоположном берегу молодой Пешт.

Двадцать минут спустя Хадсон нашел Райана в самом начале очереди в посольскую столовую.

— Вижу, тебе понравились здешние омлеты, — заметил британский резидент.

— Яйца местные, или вы привозите из Австрии?

— Местные. Продукция венгерского сельского хозяйства достаточно высокого качества. Но вот бекон мы предпочитаем привозить из Англии.

— Я сам к нему пристрастился, — сказал Джек. — Что случилось? — спросил он, заметив в глазах Энди возбужденный блеск.

— Все произойдет сегодня ночью. Сначала мы отправимся в концертный зал и там поговорим с нашим «кроликом».

— Обрисуем ему вкратце наш план?

Хадсон покачал головой.

— Нет. Не исключена вероятность, что он совершит что-либо непредсказуемое. Я предпочитаю избегать осложнений.

— А что если он не готов? Или передумал? — высказал вслух свои опасения Райан.

— В таком случае, операция закончится провалом. Мы с тобой растворимся в будапештском тумане, а завтра утром в Лондоне, Вашингтоне и Москве у многих будут пунцовые лица.

— А ты относишься к этому совершенно спокойно, дружище.

— В нашем деле все надо принимать так, как оно есть. Напрасно волноваться бессмысленно. — Хадсон натянуто улыбнулся. — До тех пор, пока я принимаю королевский шиллинг и ем королевский хлеб, я работаю на королеву.

— Semper fi, приятель, — заметил Джек.

Добавив в кофе сливки, он отпил глоток. Не бог весть что, но на данный момент сойдет.

— Ваш муж до сих пор не вернулся из командировки? — спросил Бивертон.

— Увы, да, — подтвердила Кэти.

«Очень плохо,» — едва не сорвалось с языка бывшего десантника. С годами он стал знатоком человеческой натуры, и огорчение молодой американки сразу бросалось в глаза. Что ж, сэр Джон, несомненно, занимается чем-то увлекательным. Таксист провел небольшое расследование и кое-что разузнал о семействе Райанов. Жена, согласно газетам, работает хирургом-офтальмологом, как она и представилась несколько недель назад.

Муж же, несмотря на заверения в том, что он якобы является младшим служащим в американском посольстве, скорее всего, связан с ЦРУ. Лондонские газеты намекали на это еще когда писали про стычку Райана с террористами из Армии освобождения Ольстера, однако затем это предположение больше не повторялось ни разу. Вероятно, потому, что кто-то очень вежливо попросил Флит-стрит впредь так не делать. Это сообщило Эдди Бивертону все, что он хотел знать. Газеты также писали, что глава семьи если и не богат, то вполне обеспечен, что, несомненно, подтверждал дорогой «Ягуар» на стоянке перед домом. Итак, сэр Джон находится в отъезде и выполняет какое-то секретное задание. Гадать, какое именно, бессмысленно, решил таксист, подъезжая к миниатюрному зданию железнодорожной станции Чатэма.

— Всего хорошего, мэм, — сказал он на прощание Кэти, выходившей из машины.

— Благодарю вас, Эдди.

Как всегда, чаевые. Как хорошо иметь такого щедрого постоянного клиента!

А Кэти впереди ждала обычная дорога на поезде до Лондона, в обществе медицинского журнала, но без уюта сидящего рядом мужа, читающего «Дейли телеграф» или мирно посапывающего. Поразительно, как может не хватать даже спящего мужчины!

— Вот и концертный зал.

Подобно старому «Фольксвагену-жуку» Райана, будапештский концертный зал был прекрасно выполнен во всех мельчайших деталях, но только он был очень маленький, едва занимавший отведенный ему квартал. Архитектура напоминала имперский стиль, который в более лучшем исполнении в изобилии можно найти в соседней Вене, до которой всего двести миль. Зайдя в кассу, Энди и Райан забрали билеты, заказанные посольством через венгерское Министерство иностранных дел. Фойе оказалось поразительно тесным. Хадсон попросил разрешения посмотреть ложу, и служащий театра, покоренный дипломатическим статусом, провел приятелей наверх и по боковому коридору к ложе.

Зрительный зал напомнил Райану театры Бродвея — например, «Маджестик», — небольшой, но очень изящный. Кресла, обтянутые красным бархатом, позолоченная лепнина, — подходящее место для того, чтобы принять императора, пожаловавшего с визитом из своего дворца, расположенного выше по реке в Вене. Подходящее место для того, чтобы местные шишки смогли встретить императора, изображая всенародную любовь, хотя и им, и самому монарху известно, что на самом деле это не так. И все же в целом театр получился неплохим, и хорошему оркестру предстояло покрыть все недостатки. Скорее всего, акустика здесь бесподобная, а, по большому счету, только это и имеет значение. Райану никогда не приходилось бывать в нью-йоркском Карнеги-Холле, но это, вероятно, был местный эквивалент — только меньше размерами и более скромный.

Райан огляделся по сторонам. Ложа идеально подходила для той цели, с которой они с Хадсоном пришли сюда. Из нее открывался вид практически на все зрительские места.

— А где будут сидеть наши друзья? — вполголоса спросил Джек.

— Пока что не знаю. Том проследит за ними и выяснит, где они сядут, а потом сообщит нам.

— А что будет дальше? — спросил Райан.

Однако Хадсон остановил дальнейшие расспросы одним словом:

— Позже.

По возвращении в посольство Том Трент занялся другими важными делами. Первым делом он достал два галлона чистого зернового спирта крепостью 96 процентов. Теоретически эту огненную жидкость можно было пить, но только если требовалось быстро и сильно напиться. Трент глотнул капельку спирта, просто чтобы проверить, что в бутыли содержалось именно то, что гласила этикетка. Сейчас было не время рисковать. Ему хватило одного миллилитра. Это действительно был чистейший спирт, без различимого запаха, обладающий вкусом, достаточным только для того, чтобы не спутать его с дистиллированной водой. Тренту приходилось слышать, что кое-кто добавляет эту жидкость в пунш на свадьбах и других торжественных церемониях для того, чтобы… чтобы немножко их оживить. Определенно, тот спирт, что он сейчас держал в руках, справился бы с этой задачей как нельзя лучше.

Следующий этап был гораздо менее приятным. Пришла пора проверить содержимое «упаковок». Доступ в подвал посольства был временно закрыт абсолютно для всех сотрудников. Вскрыв клейкую ленту, Трент поднял картонную крышку и увидел…

Тела лежали в матовых пластиковых мешках с ручками, в которых переносят трупы в морге. Трент увидел, что эти мешки, оказывается, даже поставляются разных размеров, вероятно, для того, чтобы вмещать детские и взрослые тела различных габаритов. Первым Трент вскрыл труп маленькой девочки. Хвала господу, пластик не давал разглядеть ее лицо, точнее, то, что когда-то было лицом. Трент увидел лишь черное обугленное пятно, и пока что ему хватило и этого. Открывать мешок было ненужно, и этому он тоже обрадовался.

Следующие две коробки оказались тяжелее, но обращаться с ними было проще. По крайней мере, в них находились тела взрослых. Трент вытащил мешки на бетонный пол подвала и оставил их там, затем сгреб куски сухого льда в противоположный угол, где замерзший углекислый газ спокойно испарится, не причиняя никому вреда или неудобств. У трупов будет около четырнадцати часов на то, чтобы оттаять, и хотелось надеяться, что этого будет достаточно. Наконец Трент покинул подвал, тщательно заперев за собой дверь.

После этого он направился в охрану посольства. Британская дипломатическая миссия обладала своей собственной службой безопасности, состоящей из трех человек, всех троих — бывших военных. На сегодняшний вечер Тренту нужны были двое из них. Родней Трулав и Боб Смолл служили сержантами в английской армии и обладали недюжинной физической силой.

— Ребята, мне сегодня вечером потребуется ваша помощь.

— В чем дело, Том? — спросил Трулав.

— Надо будет перенести кое-что тяжелое, и сделать это скрытно, — уклончиво объяснил Трент.

Он не стал добавлять, что речь идет о деле чрезвычайной важности. Для этих людей все задания имели чрезвычайную важность.

— Незаметно уйти и незаметно вернуться? — уточнил Смолл.

— Совершенно верно, — подтвердил Трент бывшему старшему сержанту королевских саперов.

Смолл служил в Королевском валлийском полку, расквартированном неподалеку от Харлеха.

— Когда? — продолжал спрашивать Трулав.

— Выходим ровно в двадцать четыре ноль-ноль. Надеюсь, больше часа это у нас не займет.

— Одежда? — Это уже был Боб Смолл.

Хороший вопрос. Костюмы и галстуки для этой работы не подходят, но если надеть рабочие спецовки, на это может обратить внимание случайный свидетель. Надо будет одеться так, чтобы стать невидимыми.

— Одевайтесь так, чтобы не привлекать внимания, — решил Трент. — Свитера, плащей не надо. Постарайтесь сойти за местных жителей. Брюки, рубашки без галстуков, этого будет достаточно. Да, и не забудьте перчатки.

«Да, они обязательно должны будут работать в перчатках,» — подумал разведчик.

— Можете на нас положиться, — заверил его Трулав.

Как бывшие солдаты, они привыкли делать то, что не имело никакого смысла, и принимать жизнь такой, какая она есть. Тренту хотелось надеяться, что так же в точности они будут чувствовать себя завтра утром.

Колготки «Фогаль» были французского производства. По крайней мере, так утверждала упаковка. Ирина едва не лишилась чувств, сжимая в руке пакет. Его содержимое казалось нереальным — одной только тенью тончайшего текстиля. Ирина только слышала о таких колготках, но ей еще никогда не приходилось держать их в руках и уж тем более носить. И подумать только, что на Западе любая женщина может позволить себе столько подобных колготок, сколько пожелает! Скоро такие же будут носить жены товарищей по работе Олега, а как будут завидовать ей самой ее подруги по ГУМу! И как осторожно они будут их мерить, боясь спустить петлю, тщательно следя за тем, чтобы ни за что не зацепить ногой, словно дети, которые каждый день приобретают новые синяки. Эти колготки слишком большое сокровище, чтобы подвергать их опасности. Надо будет купить по паре нужного размера всем женщинам из списка Олега… плюс шесть пар для себя.

Но какого размера? Купить предмет одежды большего размера — для женщины это считается смертельным оскорблением в любой стране, даже в России, где женщины стремятся походить на героинь картин Рембрандта, а не на изголодавшихся призраков стран Третьего мира… или Голливуда. На упаковке были указаны размеры, A, B, C и D. Это создавало дополнительные затруднения, поскольку в русском алфавите буква "В" читается как латинское "V", а "С" — как "S". Собравшись с решимостью, Ирина купила двадцать пар колготок размера С, в том числе шесть для себя. Колготки были баснословно дорогие, но далеко не все инвалютные рубли у нее в бумажнике были ее собственными, поэтому, глубоко вздохнув, Ирина расплатилась за покупку наличными, вызвав снисходительную усмешку продавщицы, которая, судя по всему, догадалась о ее терзаниях. Выйдя из магазина на улицу с таким сокровищем в руках, Ирина ощутила себя настоящей принцессой, а такому чувству будет рада любая женщина в мире. Однако теперь у нее осталось всего четыреста восемьдесят девять рублей, которые можно будет потратить на себя, и это откровение повергло Ирину в панику. Так много красивых вещей, и так мало денег! И так мало свободного места в гардеробе дома!

Туфли? Новое пальто? Сумочку?

Ирина оставила в покое ювелирные украшения, поскольку это была прерогатива Олега, но, подобно большинству мужчин, ее муж абсолютно не разбирался в том, что носят женщины.

Наконец Ирина решила, что следующим в порядке приоритетов должно стоять нижнее белье. Бюстгальтер от «Шантарель»? Неужели она осмелится купить что-нибудь настолько элегантное? Даже принимая в расчет очень выгодный обменный курс, бюстгальтер стоил больше ста рублей… и никто кроме нее самой не будет знать, что он на ней надет. Этот бюстгальтер будет ощущаться на теле… как прикосновение рук. Прикосновение рук любимого мужчины. Да, надо обязательно купить по крайней мере один.

Далее косметика. Ей необходимо купить хорошую косметику. Это именно то, на что всегда обращают внимание советские женщины. Глядя на витрины парфюмерных магазинов, Ирина поняла, что попала именно в тот город, где нужно покупать косметику. Кроме того, венгерские женщины заботятся о своей коже. Надо будет зайти в крупный магазин и спросить продавщицу начистоту. Венгерские женщины — их лица красноречиво говорили всему миру, что они заботятся о своей коже. Это у них не отнять.

Блаженство продолжалось еще два часа, настолько сладостное, что Ирина даже не заметила, что муж и дочь устали ее ждать. Она переживала наяву грезы каждой советской женщины — тратила деньги если и не на Западе, то где-то совсем рядом. И это было просто восхитительно. Сегодня вечером она пойдет в концертный зал, надев бюстгальтер от «Шантарель», будет слушать Баха и притворится самой себе, что находится где-то в совершенно другом месте, где все вокруг вежливые и воспитанные и где хорошо быть женщиной. Жаль, что такого места нет в Советском Союзе.

Устав ходить по нескончаемой веренице магазинов с товарами для женщин, Олег Иванович теперь оставался на улице и курил, подобно всем мужчинам на свете, которым надоело сопровождать своих жен. Как только женщины могут получать наслаждение, выбирая и сравнивая, выбирая и сравнивая, не в силах принять решение, лишь впитывая в себя ауру окружения вещами, которые они все равно не смогут носить и которые им на самом деле не нравятся? Женщина берет платье, прикладывает его к шее, смотрится в зеркало и приходит к выводу, что нет, это не подойдет. И так снова и снова, весь день напролет, до позднего вечера, так, словно от этого зависит жизнь. Олег Иванович полагал, что его нынешнее предприятие, связанное со смертельным риском для жизни, научило его терпению, однако сейчас он понял, что никогда не сможет привыкнуть терпеливо смотреть на то, как женщина ходит по магазинам… не испытывая желания ее придушить. Вынужденный стоять как полный идиот, нагруженный пакетами и коробками с теми вещами, которые жена все-таки решила купить, со страхом ожидая, что она вот-вот передумает и все начнется сначала. Что ж, бесконечно так продолжаться не может. На сегодняшний вечер у них билеты на концерт. Надо будет вернуться в гостиницу, постараться найти на несколько часов няню для зайчика, переодеться и поехать в концертный зал. Даже Ирина не может этого не понимать.

«Хотелось бы на это надеяться,» — устало подумал Олег Иванович. Как будто у него и без этого не хватает забот! Однако Зайцев заметил, что его дочь ни о чем не беспокоится. Светлана ела мороженое, с любопытством разглядывая незнакомые улицы незнакомого города. Вот она, детская наивность. Жаль, что с годами люди ее теряют, — ну почему дети так стремятся поскорее повзрослеть и расстаться со своей невинностью? Неужели они не понимают, как прекрасен мир, принадлежащий только им? Неужели они не понимают, что, когда повзрослеют и станут мудрыми, все прелести жизни превратятся в тяготы? И в боль?

«И в сомнения, — подумал Зайцев. — В нескончаемые сомнения.»

Однако маленькая Светлана пока что ничего не знает, а когда она наконец это поймет, будет уже слишком поздно.

Наконец Ирина вышла на улицу, сияя такой улыбкой, какую Олег не видел на лице жены с тех пор, как она родила дочь. И тут Ирина окончательно поразила его — подошла и обняла и поцеловала прямо на улице.

— Ой, Олег, как же я тебя люблю!

Еще один страстный поцелуй женщины, насытившейся хождением по магазинам. Ее муж внезапно поймал себя на том, что он даже более страстный, чем поцелуй женщины, насытившейся сексом.

— Пора возвращаться в гостиницу, дорогая. Надо переодеться для концерта.

Вниз в метро, затем пешком от станции до гостиницы и на третий этаж в номер 307. Там было решено взять Светлану с собой — в основном, из-за безвыходности. Найти няню на вечер не удалось. Олег подумал было о том, чтобы пригласить какую-нибудь сотрудницу КГБ из дома дружбы с Советским Союзом напротив, однако такое решение не устраивало ни его, ни жену, поэтому в конце концов было решено, что Светлане предстоит вести себя хорошо в концертном зале. Билеты были в партер, ряд 6, места 1, 2 и 3, то есть, у самого прохода, чему Зайцев был очень рад. Светлана наденет новое платье, и, надо надеяться, это сделает ее счастливой. Обычно все происходило именно так, к тому же, новое платье — это лучшее, что у нее есть.

Ирина прочно оккупировала ванную, долго и усердно работая надсвоим лицом. Мужу ее пришлось гораздо проще, а дочери — еще проще, поскольку ей достаточно было лишь вытереть влажным полотенцем вечно кривляющееся личико. Затем все переоделись в лучшее. Олег помог Светлане застегнуть пряжки на черных лакированных туфельках, в которые девочка влюбилась с первого взгляда. Затем она надела красное платье с черным воротником, и маленький Крольчонок был полностью готов к вечерним приключениям. Семья спустилась на лифте вниз и взяла такси.

Тому Тренту пришлось гораздо труднее. Больше всего он боялся дежурства в вестибюле гостиницы, но, судя по всему, обслуживающий персонал не обратил на него никакого внимания. Поэтому когда объект наблюдения вышел на улицу, Тренту осталось только пройти к своей машине и проехать следом за такси к концертному залу, до которого было чуть больше мили. Там он быстро нашел свободное место на стоянке и вошел внутрь. Зайцевы решили перед тем, как идти в зал, заглянуть в буфет и выпить токайского. Девочка сияла от удовольствия. «Какой замечательный ребенок,» — подумал Трент. Надо надеяться, ей понравится жизнь на Западе. Трент проследил, как семья Зайцевых заняла места в партере, после чего поднялся в ложу.

Райан и Хадсон уже были там. Они сидели, удобно развалившись в старых креслах, обтянутых красным бархатом.

— Привет, Энди. Добрый вечер, Джек, — поздоровался Трент. — Шестой ряд партера, слева от середины, рядом с проходом.

Как раз в этот момент замигал свет. Занавес поднялся, музыканты принялись настраивать инструменты, и наконец из-за правой кулисы на сцену вышел дирижер Йозеф Роса. Зрительный зал встретил его более чем скромными аплодисментами. Это был первый концерт Росы в Будапеште, и публике дирижер был еще незнаком. Райану это показалось странным: в конце концов, Роса — венгр, выпускник музыкальной академии имени Ференца Листа. Почему его не удостоили более теплого приема? Роса был высокий и худой мужчина с черными волосами и утонченным лицом. Учтиво раскланявшись с зрителями, он повернулся к оркестру. Его жезл — или как там называлась палочка, Райан понятия не имел, — лежал на пюпитре, и когда дирижер поднял ее, в зале наступила мертвая тишина. И тут правой рукой Роса запустил струнную группу Первого оркестра Венгерских государственных железных дорог.

В отличие от своей жены, Райан никогда не обучался музыке, однако Бах есть Бах, и с первого же мгновения концерт покорил его своим величием. Джек сказал себе, что музыка, подобно поэзии и живописи, является средством общения, однако самому ему никогда не удавалось понять, что именно хотел выразить композитор. Гораздо проще это определить, смотря кино Джона Уильямса, где музыкальное сопровождение полностью соответствует действию, однако во времена Баха кинематографа еще не существовало, поэтому он, должно быть, «говорил» о тех вещах, которые были понятны его современникам. Однако Райан к таковым не относился, поэтому ему приходилось просто наслаждаться восхитительной мелодией. Джеку вдруг показалось, что рояль звучит как-то не так, но, присмотревшись, он увидел, что это вовсе не рояль, а древний клавесин, на котором играет такой же древний виртуоз с гривой седых волос и изящными руками… хирурга, наконец определил Райан. Джек плохо разбирался в фортепианной музыке. Близкая подруга семьи Сисси Джексон, солистка Вашингтонского симфонического оркестра, утверждала, что Кэти играет на пианино механически, но Райан обращал внимание только на то, что его жена не сбивается с нужной тональности — такое смог бы заметить даже он, — и для него этого было достаточно. «А этот старик, — подумал Райан, следя за руками пианиста и вылавливая звуки клавесина из великолепной какофонии, — исполняет правильно все ноты, все до одной.» Причем именно так громко или мягко, как требовал общий замысел концерта, строго в нужные моменты времени, с безукоризненным совершенством. Остальной оркестр звучал так же слаженно, как подразделение специального назначения морской пехоты, с неумолимой точностью лазерных лучей.

Вот только Райан никак не мог определить, в чем же состоит задача дирижера. Разве концерт не записан в нотах? Разве дирижирование не заключается только в том, чтобы проследить, что каждый музыкант вовремя исполнит свою партию? Надо будет поинтересоваться у Кэти — впрочем, та наверняка закатит глаза и обзовет его дикарем. С другой стороны, Сисси Джексон утверждает, что Кэти играет на фортепиано механически, не вкладывая душу. Вот так-то, леди Каролина!

Струнная группа оркестра также была превосходной. Райан недоумевал, как, черт побери, можно научиться водить смычком по струне, извлекая из нее нужный звук. «Вероятно, это все потому, что они зарабатывают музыкой на жизнь,» — в конце концов решил он и стал просто наслаждаться музыкой. Только тут Райан обратил внимание, что Энди Хадсон не отрывает взгляда от «упаковки». Он сам тоже посмотрел на «кроличье» семейство.

Девочка ерзала на месте, стараясь изо всех сил вести себя подобающим образом. Может быть, музыка ей и нравилась, однако это не шло ни в какое сравнение с мультфильмами, и тут уж ничего нельзя было поделать. И все же девочка вела себя прилично — маленький Крольчонок, сидящий между мамой и папой Кроликами.

Мамаша Крольчиха слушала концерт с жадным вниманием. Папаша Кролик просто вежливо изображал интерес. Джек решил, что, быть может, следует связаться с Лондоном и заказать для Ирины магнитофон с записями Кристофера Ходжвуда… этот американский дирижер очень нравится Кэти, как и Невил Марринер.

Так или иначе, минут через двадцать менуэт завершился, оркестр умолк, и когда Йозеф Роса повернулся к публике…

Зрительный зал взорвался громом аплодисментов и криками «Браво!» Джек не понимал, что такого сделал дирижер, но, судя по всему, венгры придерживались иного мнения. Низко поклонившись публике, Роса дождался, когда шум утихнет, повернулся к оркестру и, взмахнув маленькой белой палочкой, перешел к Бранденбургскому концерту номер два.

Это произведение началось со вступления духовой и струнной групп, и Райан зачарованно следил за игрой отдельных музыкантов, не обращая внимания на то, что делал с ними дирижер. «Сколько надо учиться, чтобы достичь такого совершенства?» — подумал он. Дома в Мериленде Кэти играла на рояле два или три раза в неделю — а особняк в Чатэме оказался слишком тесным, чтобы вместить подобающий инструмент, чем она была очень огорчена. Джек предложил жене достать пианино, но она отказалась, заявив, что это совершенно разные вещи. Сисси Джексон говорила, что каждый день играет по три с лишним часа, а то и больше. Но Сисси зарабатывает этим на жизнь, а у Кэти есть другое профессиональное увлечение.

Второй Бранденбургский концерт оказался короче первого. Он завершился примерно через двенадцать минут, и тотчас же следом за ним начался третий. Должно быть, из всех музыкальных инструментов Бах больше всего любил скрипку, а местная струнная группа играла выше всяческих похвал. В другой обстановке Джек, возможно, полностью отдался бы музыке, однако этим вечером ему предстояло нечто более серьезное. Каждые несколько минут его взгляд неудержимо смещался влево, на «кроличье» семейство…

Бранденбургский концерт номер три завершился приблизительно через час после того, как начался первый. В зрительном зале зажегся свет, пришло время антракта. Райан проводил взглядом, как папаша Кролик и миссис Крольчиха поднялись с мест. Причина этого была очевидно. Маленького Крольчонка надо было проводить в туалет, да и главе семейства, вероятно, также требовалось воспользоваться услугами местной канализации. Увидев это, Хадсон вскочил с места и выбежал из ложи. Том Трент следовал за ним по пятам. Английские разведчики быстро спустились в фойе и поспешили в мужской туалет. Райан, оставшись в ложе один, постарался расслабиться. Операция «Беатрикс» приближалась к апогею.

Олег Иванович занял очередь в мужской туалет. Хадсону удалось пристроиться сразу же за ним. В фойе царил обычный гул голосов. Кто-то направился в буфет за бокалом шампанского или токая. Другие пыхтели сигаретами, а человек двадцать ждали возможности опорожнить мочевые пузыри. Очередь продвигалась относительно быстро — мужчинам это делать гораздо проще, чем женщинам. Вскоре Зайцев и Хадсон оказались в выложенном кафельной плиткой помещении.

Писсуары здесь были такие же элегантные, как и все остальное, судя по всему, для этой благородной цели высеченные из караррского мрамора. Хадсон стоял в очереди, как и все, моля бога о том, чтобы его одежда не выдала в нем иностранца. Оказавшись за деревянной дверью с матовым стеклом, он выдохнул и заговорил по-русски:

— Добрый вечер, Олег Иванович. Пожалуйста, не оборачивайтесь.

— Кто вы такой? — прошептал в ответ Зайцев?

— Я ваш агент из бюро путешествий. Насколько я понимаю, вы решили совершить небольшую поездку.

— Куда же это?

— О, в западном направлении. Вас беспокоит безопасность одной персоны, не так ли?

— Вы из ЦРУ? — эту аббревиатуру Зайцев выдохнул едва слышным шепотом.

— Я человек необычной профессии, — подтвердил Хадсон.

Пока что нет смысла сбивать русского с толку.

— Итак, что вы мне предлагаете?

— Этой ночью вы будете спать уже в другой стране, друг мой, — сказал Хадсон, добавив: — Разумеется, вместе с женой и очаровательной дочкой.

Британский разведчик отметил, что «кролик» уронил плечи — интересно, от облегчения или от страха? Вероятно, от сочетания этих чувств.

Зайцев кашлянул, прочищая горло.

— Что я должен буду сделать? — снова зашептал он.

— Во-первых, вы должны сейчас подтвердить, что не собираетесь отступать от намеченного.

Лишь мгновение колебания.

— Да, мы идем до конца.

— В таком случае, делайте то, для чего вы сюда пришли… — их очередь уже подошла, -…после чего наслаждайтесь вторым отделением концерта и возвращайтесь в гостиницу. Мы с вами снова встретимся около половины второго. Договорились?

В ответ лишь короткое и судорожное односложное: «Да».

Теперь Олегу Ивановичу действительно требовалось воспользоваться услугами писсуара.

— Успокойтесь, друг мой. Все продумано и подготовлено, — заверил его Хадсон. — Не волнуйтесь, все будет хорошо.

Сейчас этому человеку как никогда нужна поддержка. Настал самый ответственный и пугающий момент в его жизни.

Ответа не последовало. Проделав три последних шага до мраморного писсуара, Зайцев расстегнул ширинку и облегчил себя — не только физически. Развернувшись, он направился к выходу, избегая смотреть Хадсону в глаза.

Но Трент, стоявший в фойе с бокалом белого вина в руке, увидел лицо русского. Если тот и подал какой-то условный знак своему собрату из КГБ, английский разведчик это не заметил. Зайцев не стал чесать нос, поправлять галстук — вообще не сделал никакого жеста. Он просто прошел через фойе и направился к своему месту. Похоже, шансы операции «Беатрикс» становились все лучше и лучше.

Публика возвращалась на свои места. Райан прилагал все силы, чтобы строить из себя обычного любителя классической музыки. Наконец в ложу вернулись Хадсон и Трент.

— Ну? — хрипло прошептал Райан.

— Чертовски неплохая музыка, не так ли? — небрежно бросил Хадсон. — Этот Роса — первоклассный парень. Поразительно, что в коммунистической стране могут исполнять кое-что более приятное, чем припев «Интернационала». Да, кстати, когда концерт закончится, — добавил он, — как насчет того, чтобы пропустить по рюмочке с нашими новыми друзьями, с которыми мы только что познакомились?

Джек выпустил задержанный вдох.

— Да, Энди, с удовольствием.

«Сукин сын, — подумал он. — Значит, это действительно свершится.» Сомнения оставались, и в большом количестве; просто теперь они отошли на полшага. Не слишком далеко, но все же это было во много раз лучше, чем могло бы быть.

Второе отделение концерта началось также с Баха. Были исполнены токката и фуга ре-минор. Вместо струнных теперь доминировала медная группа, и корнет играл так, что мог бы поучить брать верхние ноты самого Луиса Армстронга. Райану еще никогда не приходилось слушать так много Баха за один раз, и бывший морской пехотинец пришел к выводу, что старик-немец умел сочинять музыку. Наконец Джек смог хоть немного расслабиться и получать удовольствие от концерта. Венгрия — страна, в которой к музыке относятся с большим уважением; по крайней мере, так казалось Райану. Если с оркестром и было что-то не так, он этого не замечал, а дирижер словно находился в постели в объятиях возлюбленной — настолько он был заворожен счастьем происходящего. У Джека мелькнула мимолетная мысль — хороши ли в постели венгерские женщины? Внешне они очень даже соблазнительные, вот только практически никогда не улыбаются… Вероятно, это следствие жизни в коммунистической стране. Русские также не отличаются обилием улыбок.

— Ну, есть какие-нибудь новости? — спросил судья Мур.

Майк Босток протянул короткую телеграмму, пришедшую из Лондона.

— Бейзил сообщает, что его будапештский резидент собирается действовать сегодня ночью. О, один момент вам очень понравится. «Кролик» остановился в гостинице прямо напротив резидентуры КГБ.

Мур удивленно поднял брови.

— Ты шутишь!

— Судья Мур, неужели полагаете, что я способен шутить такими вещами?

— Когда возвращается Риттер?

— Сегодня вечером, рейсом «Пан-америкен». Судя по тому, что он прислал из Сеула, встречи с руководством корейского ЦРУ прошли очень плодотворно.

— Когда Боб узнает об операции «Беатрикс», с ним случится сердечный приступ, — мрачно предсказал директор ЦРУ.

— Да уж, глаза у него на лоб точно вылезут, — согласился помощник заместителя по опер-работе.

— Особенно когда он выяснит, что в операции принимает участие этот парень Райан?

— Сэр, можете смело поставить на это свое ранчо, весь скот и особняк в придачу.

Судья Мур позволил себе улыбнуться.

— Ладно, надеюсь, интересы нашего управления значат больше, чем симпатии какой-то отдельной личности, правильно?

— По крайней мере, так говорят, сэр.

— Когда мы узнаем о результатах?

— Надеюсь, Бейзил даст нам знать, как только самолет вылетит из Югославии. Нашим новым друзьям предстоит долгий день.

Следующим произведением была сюита Баха, в названии которой было что-то про барашков. Райан узнал ее по мелодии, исполняемой в рекламном ролике вербовки новобранцев в морскую пехоту. Мелодия была очень мягкая, резко контрастирующая со всем, что было до нее. Райан не мог определить для себя, во чью честь дается сегодняшний концерт: Иоганна Себастьяна или дирижера. В любом случае, сюита ему понравилась, и публика встретила ее бурей аплодисментов, еще более громких, чем звучали в первом отделении концерта. Итак, осталось еще одно произведение. У Райана была программка, но он даже не потрудился в нее заглянуть, потому что она была напечатана по-венгерски, а в письменном виде Джек этот марсианский язык понимал ничуть не лучше, чем в устном.

Последним номером программы был «Канон» Пахельбеля, заслуженно известное произведение, которое Райану всегда казалось молитвами красивой девушки, жившей в семнадцатом столетии, которая старается сосредоточить свои мысли на возвышенном и не думать о видном парне из дома напротив — но тщетно.

Когда концерт наконец завершился, Йозеф Роса повернулся к зрительному залу. Публика вскочила с мест и приветствовала его восторженным гулом, который продолжался несколько минут. Да, подумал Райан, парень покинул родину, но преуспел в жизни, и его с радостью встречают дома. Дирижер почти не улыбался, настолько он обессилел после этого марафона. И Джек с удивлением заметил, что он вспотел. Неужели руководить оркестром физически тяжело? Впрочем, если задуматься, это действительно так. Райан стоял рядом со своими английскими коллегами и хлопал в ладоши — нет смысла выделяться из общей массы — до тех пор, пока гул в конце концов не начал стихать. Роса благодарственно махнул оркестру, после чего аплодисменты вспыхнули с новой силой, и указал на концертмейстера оркестра, первую скрипку. Райан подумал, что это очень благородный жест со стороны дирижера, но затем решил, что только так и нужно себя вести, если хочешь, чтобы музыканты полностью выкладывались для тебя. И только потом, наконец, публика начала расходиться.

— Ну как, насладились музыкой, сэр Джон? — хитро усмехнувшись, спросил Хадсон.

— Это лучше чем то, что передают по радио дома, — заметил Райан. — Что дальше?

— А дальше мы посидим в тихом месте и немного выпьем.

Кивнув Тренту, который тотчас же отделился от них, Хадсон повел Райана за собой.

На улице стало прохладно. Райан тотчас же закурил, как и все мужчины и большинство женщин. По-видимому, венгры не собираются жить долго. Джек поймал себя на том, что вынужден таскаться за английским резидентом, как на привязи, словно маленький ребенок за матерью; однако это продлится недолго. Улица была застроена, судя по виду, жилыми зданиями. В западном городе это были бы кондоминиумы, однако здесь, скорее всего, ни о чем подобном и не слышали. Хадсон махнул рукой, приглашая Райана следовать за собой. Пройдя пару кварталов, они очутились в баре вместе еще с тремя десятками тех, кто возвращался с концерта. Энди устроился в кабинете в углу, откуда просматривался весь зал, и тотчас же появился официант с двумя бокалами белого вина.

— Итак, мы продолжаем? — спросил Джек.

Хадсон кивнул.

— Продолжаем. Я предупредил «кролика», что мы придем к нему в гостиницу около половины второго.

— А что потом?

— А потом мы поедем к югославской границе.

Дальше Райан расспрашивать не стал. В этом не было необходимости.

— Меры безопасности на юге чисто формальные. На противоположном направлении все по-другому, — объяснил Энди. — Граница с Австрией охраняется достаточно серьезно, но Югославия, не забудь, является братским коммунистическим государством — по крайней мере, так официально считается. Лично я уже не знаю, что сейчас представляет из себя в политическом плане Югославия. Пограничники с венгерской стороны заботятся в первую очередь о собственном благе — у всех дружеские отношения с контрабандистами. В настоящий момент в Венгрии это самая развивающаяся часть экономики, однако умные люди предпочитают не развиваться слишком быстро. В этом случае есть опасность, что на тебя обратит внимание Belugyminiszterium, Министерство внутренних дел. А от него лучше держаться подальше, — напомнил Хадсон.

— Но если это черный ход в страны Варшавского пакта — черт побери, КГБ должен об этом знать, ведь так?

Хадсон закончил за него вопрос:

— В таком случае, почему русские не перекроют границу? Полагаю, они могли бы это сделать, но в этом случае сильно пострадает венгерская экономика. А Советы тоже получают из-за границы многое из того, что им нравится. Трент рассказал, что наш русский друг сделал сегодня много покупок. Видеомагнитофоны и колготки — советские женщины удавятся за эти проклятые колготки. Вероятно, большая часть предназначается друзьям и коллегам по работе, оставшимся в Москве. Одним словом, если КГБ вмешается сам или вынудит АВХ навести порядок, русские потеряют источник того, что нужно им самим. Большого урона эта мелкая коррупция не наносит, зато она удовлетворяет потребности Советского Союза. Не забывай, что у русских тоже есть свои слабости. На самом деле, возможно, даже больше, чем у нас, сколько бы ни пытались твердить об обратном. Советские люди хотят получить то, что есть у нас. Официальные каналы с этим не справляются, зато неофициальные работают вовсю. Есть одна венгерская пословица, которая мне очень нравится: A nagy kapu mellett, mindig van egy kis kapu. «Рядом с большими воротами всегда найдется маленькая дверь.» И вот благодаря этой маленькой двери здесь все работает.

— Ей мне и придется воспользоваться.

— Совершенно верно.

Допив вино, Энди решил больше не продолжать. Сегодня вечером ему придется вести машину, в темноте, по проселочным дорогам. Вместо этого он решил закурить сигару.

Райан также зажег сигарету.

— Энди, мне еще не приходилось совершать ничего подобного.

— Боишься?

— Да, — без колебаний признался Джек. — Да, боюсь.

— Первый раз всегда самый трудный. Но зато ко мне домой никогда не приходили гости с автоматами.

— Не советую тебе подобных развлечений после ужина, — криво усмехнулся Джек. — К счастью, нам удалось выпутаться.

— Если честно, я сам в удачу не верю — ну разве что иногда, быть может. Сэр Джон, удача не бродит в поисках дураков.

— Возможно. Изнутри это трудно определить.

Райан снова мысленно вернулся к событиям той жуткой ночи. Вспомнил ощущение «Узи» в руках. Прочувствовал необходимость сделать прицельный выстрел.

В ситуации, когда второго шанса не будет. Тогда он упал на колено, прицелился и выстрелил. Впоследствии он так и не узнал имя того типа в катере, которого прошил очередью. «Странно, — подумал Райан. — Когда убиваешь человека буквально на пороге собственного дома, можно по крайней мере узнать, как его звали.»

Ладно, раз он смог сделать то, он сможет сделать и это, черт побери. Райан взглянул на часы. Время еще есть, ему сегодня машину не вести, поэтому еще один бокал вина будет в самый раз. Но на этом он остановится.

Вернувшись в гостиницу, Зайцевы уложили маленькую Светлану спать, и Олег заказал в номер водку. «Русскую», любимый напиток рабочего класса, в пол-литровой бутылке с алюминиевой «бескозыркой» на горлышке, которая заставляет расправиться с содержимым за один присест. Впрочем, сегодня вечером это совсем не плохо. Бутылку принесли через пять минут, и к этому времени зайчик уже крепко спал. Олег присел на кровать. Его жена устроилась в единственном кресле. Водку они стали пить из стаканов, позаимствованных в ванной.

Олегу предстояло осуществить еще одну задачу. Жена до сих пор не знает о его намерениях. Он понятия не имел, как она себя поведет. Олег знал, что Ирина несчастлива. Знал, что для нее эта поездка стала самым счастливым событием за всю семейную жизнь. Знал, что она ненавидит работу в ГУМе, что хочет получать от жизни удовольствие. Но согласится ли Ирина по доброй воле расстаться с родиной?

Положительная сторона заключалась в том, что советские женщины не знают свободу, ни в браке, ни до брака. Как правило, они безропотно выполняют то, что требуют от них мужья — которым приходится платить за это потом, но только потом. Кроме того, Ирина его любит, верит ему, и за последние несколько дней он преподнес ей столько счастья — да, она последует за ним.

И все же Олег решил подождать. Зачем рисковать все испортить? Прямо напротив гостиницы находится будапештская резидентура КГБ. И если там прознают о том, что он задумал, его можно считать трупом.

А в это время в британском посольстве бывшие сержанты Боб Смолл и Родней Трулав взяли мешки и понесли их в посольский грузовичок, на котором предварительно сменили номерные знаки. Оба старались не обращать внимание на содержимое. Затем они вернулись за канистрами со спиртом, а также захватили свечу и картонный пакет из-под молока. Наконец все было готово. Сержанты за весь вечер не выпили ни капли пива, хотя обоим этого очень хотелось. Они отъехали от здания посольства около полуночи, рассчитывая предварительно изучить место действия. Самое сложное состояло в том, чтобы найти место, куда поставить машину; однако, имея в запасе больше часа, сержанты не сомневались, что обязательно что-нибудь подыщут.

Бар начинал пустеть, и Хадсону не хотелось оказаться последним посетителем. Ему принесли счет на пятьдесят форинтов, и он расплатился, не оставив на чай, поскольку в Венгрии это не принято и не было смысла привлекать к себе внимание. Кивнув Райану, он направился к выходу, но затем, передумав, свернул в туалет. Райану эта мысль также показалась очень практичной.

Когда они очутились на улице, он спросил, что будет дальше.

— А дальше, сэр Джон, мы прогуляемся по улице, — ответил Хадсон, употребляя рыцарский титул, как острую шпильку. — Полагаю, до гостиницы мы дойдем где-то за тридцать минут.

Это даст им возможность проверить, что за ними никто не следит. Если противник ведет ответную игру, он не сможет удержаться от соблазна приставить «хвост» к двоим разведчикам, а на пустынных ночных улицах «вычислить» это будет достаточно просто… если только они не имеют дело с КГБ. Советская разведка на голову превосходит местных дилетантов.

Олег Иванович и жена, выпив по три рюмки водки, пребывали в приятной эйфории. Как это ни странно, однако, Ирина не проявляла никаких признаков сонливости. Олег решил, что она слишком перевозбуждена обилием событий этого дня, завершившегося таким грандиозным финалом. Возможно, это было и к лучшему. Теперь осталось сделать последний шаг — вот только как ЦРУ собирается похищать их из Венгрии? Что это будет? Вертолет, приземлившийся недалеко от границы и затем летящий ниже зоны обнаружения радиолокационных станций венгерских ПВО? Сам Зайцев выбрал бы именно этот способ. Сможет ли ЦРУ перебросить их из Венгрии в Австрию? Насколько опытные специалисты работают в американской разведке? Посвятят ли они его в свои замыслы? А если это будет что-то очень хитрое и дерзкое? И опасное?

Завершится ли операция успешно? Если нет… Что ж, о последствиях неудачи лучше не думать.

Однако черные мысли не уходили. Олег снова и снова думал о том, что следствием его авантюры станет его собственная смерть и позор, который до конца жизни ляжет на жену и дочь. Их оставят в живых, но навечно заклеймят изгоями, обреченными влачить жалкое существование. Поэтому и они также являются заложниками его совести. Скольких советских людей удерживали от измены именно эти соображения? Зайцев напомнил себе, что предательство является самым страшным преступлением, и расплата за него самая суровая.

Вылив в рюмку остатки водки, Олег Иванович залпом выпил ее. Осталось подождать еще полчаса до того, как ЦРУ придет спасать его жизнь…

Или делать то, что американцы собрались сделать с ним и его семьей.

Ирина наконец задремала, улыбаясь во сне, качая головой в такт концертам Баха. Олег то и дело сверялся с часами, радуясь хоть тому, что подарил жене незабываемый вечер…

Место для стоянки нашлось рядом с дверью служебного входа гостиницы. Смолл аккуратно сдал грузовичок задом. Параллельная парковка является в Англии особым искусством, и бывший сержант обнаружил, что до сих пор не растерял навыки. Они остались ждать в кабине. Смолл закурил сигарету, а Трулав — любимую вересковую трубочку, наблюдая за пустынными улицами, по которым лишь изредка проходил запоздавший прохожий. При этом Смолл еще следил в зеркало заднего вида за обстановкой в соседнем здании, в котором располагалась резиденция КГБ. На втором этаже в нескольких окнах горел свет, но никакого движения заметно не было. Вероятно, какой-нибудь кагэбэшник, уходя, просто забыл щелкнуть выключателем.

Ну вот, наконец и она. Райан увидел впереди, всего в трех кварталах, на правой стороне улицы гостиницу «Астория».

Пора.

Оставшуюся часть пути они с Хадсоном преодолели, казалось, мгновенно. Райан заметил, что Том Трент дежурил у угла здания. Из гостиницы выходили люди, по-видмому, из бара в подвале, который показал Джеку Хадсон. Приближалось время закрытия, и последние посетители покидали заведение, по двое и по трое, но только не в одиночку. «Наверное, это место встречи местных холостяков, — подумал Джек, — где те, кому одиночество стало невмоготу, находят подругу на одну ночь.» Значит, подобное есть и в коммунистических странах, да?

Когда они приблизились к гостинице, Хадсон почесал нос. Это был условный сигнал Тренту зайти внутрь и отвлечь внимание администратора. Как английскому разведчику это удалось, Райан так никогда и не узнал, но когда они с Хадсоном через несколько минут шагнули в двери, в фойе было совершенно пусто.

— Пошли.

Хадсон поторопился к лестнице, извивавшейся вокруг шахты лифта. Подъем на третий этаж занял меньше минуты. Вот и номер 307. Хадсон повернул ручку. «Кролик» не запер дверь на замок. Хадсон медленно вошел внутрь.

Зайцев увидел, как отворилась дверь. Ирина уже спала. Тем не менее, он взглянул на нее, чтобы быть уверенным, и поднялся с кровати.

— Здравствуйте, — тихим голосом поздоровался Хадсон, протягивая руку.

— Здравствуйте, — ответил по-английски Зайцев. — Вы и есть мой агент из бюро путешествий?

— Да, мы оба. Это мистер Райан.

— Райан? — переспросил Зайцев. — КГБ проводит операцию под таким кодовым названием.

— Вот как? — удивленно спросил Джек. Об этом он еще не слышал.

— Об этом мы поговорим позже, товарищ Зайцев. А сейчас мы должны уходить.

— Да.

Развернувшись, Олег Иванович потряс жену за плечо, разбудив ее. Та, очнувшись от сна, испуганно уставилась на двух незнакомых мужчин в номере.

— Ирина Богдановна, — произнес Олег голосом, проникнутым непривычной суровостью, — нам предстоит неожиданная поездка. Мы уходим прямо сейчас. Собирай Светлану.

Ирина широко раскрыла глаза.

— Олег, в чем дело? Что происходит?

— Мы прямо сейчас переезжаем на новое место. Надо поторапливаться.

Райан не понимал слов, но содержание было достаточно ясно. Тут русская женщина поразила его. Встав с кровати, она начала двигаться как автомат. Девочка спала на маленькой детской кроватке. Мамаша Крольчиха усадила спящего ребенка и начала натягивать на него одежду.

— Что именно мы сейчас будем делать? — спросил Кролик.

— Мы переправим вас в Англию — сегодня же ночью, — особо подчеркнул Хадсон.

— Разве не в Америку?

— Сначала в Англию, — ответил Райан. — Затем я доставлю вас в Америку.

— Ага.

Райан понял, что русский находится на взводе, что было вполне объяснимо. Этот человек швырнул свою жизнь на зеленое сукно, а игральные кости все еще находились в воздухе. И задача Райана состояла как раз в том, чтобы проследить, чтобы не выпали «змеиные глаза».

— Что брать с собой?

— Ничего, — сказал Хадсон. — Абсолютно ничегошеньки. Оставьте все документы. Мы приготовили вам новые. — Он показал три паспорта с обилием фальшивых штампов на страничках для виз. — Пока что они побудут у меня.

— Вы из ЦРУ?

— Нет, я англичанин. Но мистер Райан из ЦРУ.

— Но… почему так?

— Долгая история, мистер Зайцев, — сказал Райан. — А сейчас нам надо поскорее уходить.

Маленькая девочка кое-как оделась, хотя еще и не проснулась до конца, как это было с Салли в ту страшную ночь в Перегрин-Клифф, подумал Джек.

Осмотревшись по сторонам, Хадсон почему-то обрадовался, увидев на ночном столике пустую бутылку из-под водки. Чертовское везение. Мамаша Крольчиха до сих пор не пришла в себя, оглушенная сочетанием трех или четырех рюмок водки и полуночным землетрясением, бушевавшим вокруг. Меньше чем через пять минут все собрались и были готовы уходить. Тут Ирина заметила пакет с десятью упаковками колготок и направилась было к нему.

— Не надо, — остановил ее по-русски Хадсон. — Оставьте это. Там, куда мы вас доставим, таких будет множество.

— Но… но… но…

— Ирина, делай как тебе говорят! — прикрикнул на жену Олег, выведенный из душевного равновесия водкой и напряженностью момента.

— Все готовы? — спросил Хадсон.

Ирина подхватила дочь на руки и в смятении направилась к двери. Хадсон, приоткрыв дверь номера, выглянул в коридор и дал знак остальным следовать за ним. Райан, замыкавший шествие, закрыл дверь, убедившись, что замок не заперт.

В фойе по-прежнему никого не было. Никто не знал, что именно придумал Том Трент, однако, в любом случае ему удалось добиться нужного результата. Хадсон вывел остальных через дверь служебного входа на улицу. Там их ждала посольская машина, которую подогнал Трент, а у Хадсона был запасный комплект ключей. По дороге к машине он махнул рукой Трулаву и Смоллу, ждавшим в грузовичке. Машиной оказался темно-синий «Ягуар», переделанный для правостороннего движения.

Усадив Зайцевых на заднее сиденье, Райан закрыл за ними дверь и плюхнулся вперед. Мощный восьмицилиндровый двигатель завелся мгновенно — «Ягуар» любовно содержали в отличной форме именно для таких случаев — и Хадсон поехал по пустынной улице.

Задние габаритные огни «Ягуара» еще не скрылись в темноте, как Смолл и Трулав выскочили из кабины грузовичка и поспешили к задней двери кузова. Взяв по мешку с телом взрослого, бывшие сержанты направились к двери служебного входа. Фойе оставалось пустынным, и они быстро взбежали вверх по лестнице с тяжелой и обмякшей ношей. В коридоре третьего этажа тоже никого не было. Двое сотрудников службы безопасности посольства как можно бесшумнее прокрались к угловому номеру. Там они расстегнули мешки и, натянув перчатки, извлекли тела. И тут наступило самое трудное. Оба бывшие профессиональные военные, оба участники боевых действий, они при виде обгорелых трупов стали дышать глубоко, призывая всю силу воли, чтобы сдержать себя в руках. Сержанты уложили тела мужчины и женщины с разных континентов бок о бок на двуспальную кровать. Затем вышли из номера и вернулись к грузовичку, забрав с собой пустые мешки. Смолл достал из кузова последний, маленький мешок, а Трулав взял остальное необходимое снаряжение, и они поспешили обратно в гостиницу.

Самая сложная задача предстояла Смоллу: это он достал из пластикового мешка тело девочки, понимая, что ему придется долго работать над собой, чтобы стереть это из памяти. Смолл уложил маленькое тельце в опаленной пижаме на отдельную кроватку. Он мог бы даже погладить ее по головке, если бы пламя горелки не расправилось беспощадно с ее волосами. Торопливо пробормотав молитву за упокой детской невинной души, Смолл почувствовал, что вот-вот расстанется с содержимым своего желудка, и, чтобы предотвратить это, вынужден был отвернуться.

Тем временем бывший королевский сапер вспоминал свою армейскую профессию. Первым делом Трулав проверил, что они с напарником ничего не оставили в номере. Свернув последний пластиковый мешок, он сунул его за пояс. Оба сержанта не снимали перчаток, поэтому в номере не оставалось больше ничего из того, что они принесли с собой. Оглядевшись последний раз, Трулав махнул рукой, отсылая Смолла в коридор.

Затем он оторвал верх пакета из-под молока — пакет был предварительно начисто вымыт и высушен. Трулав зажег бутановой зажигалкой свечу и капнул на дно пакета солидную плюшку расплавленного парафина, обеспечивая надежную подставку. Затем он задул свечу и проверил, что она прочно стоит в коробке.

После этого наступила самая ответственная и опасная часть. Открыв канистру со спиртом, Трулав сначала вылил чуть ли не целую кварту в коробку из-под молока, так, что от фитиля до верхнего уровня жидкости оставалось чуть меньше дюйма. Затем он щедро полил спиртом кровать взрослых и детскую кроватку. Остальное было выплеснуто на пол, в основном, вокруг коробки из-под молока. Закончив, Трулав бросил пустую канистру Бобу Смоллу.

Трулав удовлетворенно осмотрелся вокруг. Отлично, целый галлон чистого этилового спирта пропитал белье, а второй — дешевый коврик на полу. Специалист по взрывотехнике — на самом деле, Трулав, как и подобает военному саперу, обладал самым разнообразным опытом, — он понимал, насколько осторожно необходимо выполнить следующий шаг. Наклонившись, Трулав снова щелкнул зажигалкой и запалил фитиль, действуя так, словно хирург-кардиолог, заменяющий пациенту клапан сердца. Не теряя ни секунды, он покинул номер, задержавшись только для того, чтобы запереть дверь и повесить на ручку табличку «НЕ БУДИТЬ».

— Пора сматывать удочки, Роберт, — сказал своему напарнику Родней Трулав, и через полминуты оба уже покинули гостиницу через дверь служебного входа и оказались на улице.

— Сколько будет гореть свечка? — спросил Смолл, когда они подошли к грузовичку.

— Самое большее — тридцать минут, — ответил бывший сержант королевских саперов.

— Эта маленькая бедняжка… ты думаешь?…

— Приятель, люди ежедневно гибнут в огне пожаров. Успокойся, специально для этого дела никто ничего не совершал.

Смолл задумчиво кивнул.

— Надеюсь.

В этот момент в фойе появился Том Трент. Ему так и не удалось отыскать фотоаппарат, оставленный в одном из номеров на верхнем этаже, но дежурный администратор все равно получил за свои хлопоты щедрые чаевые. Как оказалось, до пяти утра он в гостинице будет единственным из обслуживающего персонала.

«По крайней мере, он сам так считает,» — подумал Трент, садясь в кабину грузовичка.

— Возвращаемся в посольство, ребята, — сказал он. — Нас там ждет бутылка хорошего шотландского виски.

— Отлично. Мне стаканчик точно не помешает, — заметил Смолл, вспоминая тело маленькой девочки. — А то и пара.

— Ты хоть можешь объяснить, для чего все это делалось? — спросил Трулав.

— Не сейчас, ребята, — ответил Трент. — Быть может, как-нибудь позже.

Глава двадцать восьмая Авиакомпания «Бритиш мидлендс»

Свеча горела совершенно обычно, даже не догадываясь о том, какую роль ей предстоит сыграть в событиях этой ночи. Огонь медленно поглощал фитиль и парафин, неумолимо приближаясь к гладкой поверхности спирта, которой вскоре предстояло сыграть роль зажигательной бомбы. Прошло ровно тридцать четыре минуты, прежде чем легковоспламеняющаяся жидкость вспыхнула. А затем последовало то, что на языке профессионалов называется «пожаром класса Б» — с участием горючих жидкостей. Спирт вспыхнул с воодушевлением, ничем не уступая бензину, — вот почему немцы в качестве топлива для ракет Фау-2 использовали не керосин, а именно спирт, — и быстро расправился с картонной коробкой из-под молока, после чего кварта пылающей жидкости выплеснулась на пол. От нее воспламенился пропитанный спиртом ковер. Голубая волна огненного фронта пронеслась за считанные секунды по полу гостиничного номера, словно живое существо. Пламя набирало температуру, поглощая кислород, которого в этом старинном помещении с высокими потолками было с лихвой. Еще мгновение — и вспыхнули обе кровати, обволакивая лежащие на них тела огненными языками и испепеляющим жаром.

Старое здание гостиницы «Астория» не было оснащено ни датчиками, реагирующими на дым, ни системами автоматического пожаротушения, которые могли бы предупредить об опасности и начать бороться с огнем, пока он еще не успел набрать силу. Поэтому огонь беспрепятственно вскарабкался к белому потолку, покрытому подтеками воды, уничтожая краску и обугливая скрытую под ней штукатурку, одновременно расправляясь с дешевой мебелью. Гостиничный номер превратился в крематорий для трех уже давно мертвых человеческих тел. Огонь пожирал их, словно плотоядное животное, каковым его считали древние египтяне. Самый страшный ущерб пожар нанес в течение всего пяти первых минут, но хотя после первоначального алчного порыва пламя и несколько поутихло, окончательно оно не умерло.

У ночного администратора работа была сложнее, чем можно было подумать. В половине третьего он поставил на столик табличку, предупреждавшую, что он вернется через несколько минут, и поднялся на лифте на последний этаж, чтобы обойти все коридоры. Спускаясь вниз с этажа на этаж, администратор не обнаружил ничего не обычного до тех пор, пока не очутился на третьем этаже.

Еще находясь на лестничной клетке, он почувствовал какой-то странный запах. Не придав этому особого значения, администратор вошел в коридор и повернул налево, и тотчас же увидел струйки дыма, выползающие из-под двери 307-го номера. Тремя шагами добежав до двери, он схватился за ручку и почувствовал, что она горячая, но не обжигающая. И тут администратор совершил ошибку.

Достав из кармана универсальный ключ, он отпер замок и, не пощупав деревянную створку и не проверив, горячая ли она, распахнул дверь.

Огонь, лишившийся кислорода, почти полностью умер, однако внутри помещения сохранялся жар, поскольку стены гостиницы сберегли тепло пожара, словно колодец для приготовления барбекю. Открыв дверь, администратор впустил в номер огромное количество свежего воздуха и кислорода, и не успел он как следует разглядеть царивший внутри ужас, как произошло явление, именуемое «повторным возгоранием».

Это очень напоминало взрыв. Комната вспыхнула заново, засасывая в себя воздух. Поток был настолько сильным, что администратора сбило с ног и потащило внутрь, — но в это мгновение волна раскаленного пламени вытолкнула его в противоположную сторону и тем самым спасла ему жизнь. Зажимая руками опаленное лицо, администратор на четвереньках дополз до кнопки пожарной сигнализации на стене рядом с лифтом — так и не закрыв дверь 307-го номера. Тревожный звонок прозвучал на всех этажах гостиницы и одновременно повторился в ближайшей пожарной части, расположенной в трех километрах. Вопя от боли, администратор спустился, точнее, скатился по лестнице в фойе, где первым делом плеснул себе в лицо стакан воды, а затем позвонил в городскую пожарную охрану. К этому времени на лестнице появились первые постояльцы, спускавшиеся из своих номеров. Для них самым сложным испытанием было пройти мимо третьего этажа, и администратор, несмотря на собственные ожоги, схватил огнетушитель и заливал их пеной. Однако он не смог подняться на третий этаж, охваченный огнем, и достать из шкафа пожарный шланг. Впрочем, это все равно не имело значения.

Первая пожарная машина подкатила к гостинице меньше чем через пять минут после того, как прозвучал сигнал тревоги. Пожарным едва ли нужно было объяснять, где требуется их помощь: огонь уже был виден с улицы, поскольку от жара вспыхнувшего с новой силой пламени вылетели стекла номера. Огнеборцы быстро проникли в здание сквозь толпу спасающихся постояльцев. Через считанные минуты после их появления семидесятимиллиметровый брандспойт уже извергал мощную струю воды в охваченную пожаром комнату. Потребовалось меньше пяти минут на то, чтобы укротить огонь, и пожарные, не обращая внимания на удушливый дым, проникли в помещение и застали внутри то, чего так боялись: семью из трех человек, погибших в своих кроватях.

Лейтенант, командовавший пожарной бригадой, которая первой откликнулась на вызов, подхватил мертвого ребенка на руки и сбежал вниз на улицу, однако он сразу же понял, что это было бесполезно. Маленькое тельце запеклось в пламени, словно кусок мяса в духовке. Струя из брандспойта лишьобнажила жуткие последствия воздействия огня на человеческую плоть, и лейтенанту не оставалось ничего другого, кроме как прочитать молитву за упокой души невинного ребенка. Глубоко верующий католик, родной брат священника, он попросил у господа бога прощения для души маленькой девочки, не догадываясь о том, что то же самое пять дней назад уже произошло в четырех тысячах миль отсюда.

В течение считанных минут «кроличье» семейство покинуло город. Хадсон вел машину очень аккуратно, соблюдая скоростной режим, чтобы не нарваться на случайного полицейского. Ночные улицы оставались пустынными; лишь изредка попадались грузовики с закрытым брезентом кузовом, везущие неизвестно что неизвестно куда. Райан сидел на переднем правом сиденье, полуобернувшись назад. На лице Ирины Зайцевой застыло полупьяное смятение. Не понимая до конца, что происходит, мамаша Крольчиха пока что не испытывала страха. Маленькая девочка крепко спала, как спят все дети в такой поздний час. Глава семейства пытался сохранять выдержку, однако даже в темноте у него на лице была видна тревога. Райан попробовал поставить себя на его место, но не смог. Его воображения не хватило на то, чтобы представить себе это. Джеку было известно, что находятся те, кто наносит Америке удар ножом в спину, в основном, ради денег, но он даже не пытался понять их мотивы. Да, в тридцатые и сороковые годы встречались те, кто считал коммунизм движущей силой истории, однако в настоящее время подобные заблуждения были мертвы, как и Владимир Ленин. Коммунизм превратился в умирающую идею для всех, кроме тех, кому он был нужен, как источник личной власти… И, возможно, кто-то до сих пор верил в него просто потому, что не видел в своей жизни ничего другого, или потому, что эта вера была накрепко вдолблена в сознание в далеком детстве — так верит в бога священнослужитель. Однако Полное собрание сочинений Ленина не являлось для Райана священным писанием и никогда не могло им стать. Окончив колледж, Джек дал клятву соблюдать конституцию Соединенных Штатов Америки, а, произведенный во вторые лейтенанты морской пехоты Соединенных Штатов, присягнул «хранить веру и быть преданным», и этого было достаточно.

— Долго еще, Энди?

— До Сурго чуть больше часа, — ответил Хадсон. — По крайней мере, можно быть уверенным, что дороги будут свободными.

Что действительно оказалось так. Через несколько минут машина покинула пределы венгерской столицы, и огни зданий и фонарей закончились, словно кто-то одним рубильником отключил электричество во всем районе. Шоссе представляло собой двухрядную полосу асфальта, причем достаточно узкую. По бокам телеграфные столбы и никакого дорожного ограждения. «И это одна из важнейших транспортных магистралей страны?» — недоуменно подумал Райан. Казалось, машина едет по проселочной дороге где-то в пустыне центральной части Невады. Один — два огонька на километр, сельские дома, хозяева которых не любят искать дорогу до туалета впотьмах. Даже дорожные знаки выглядели какими-то убогими и обшарпанными — им было далеко до сочно-зеленых указателей американских федеральных автострад или дружелюбных синих английских знаков. К тому же, от них все равно не было никакого толку, поскольку надписи на них были на марсианском языке. Правда, в остальном они соответствовали европейским стандартам, обозначая максимальную разрешенную скорость черными цифрами на белом поле в красном круге.

Попыхивая сигарой, Хадсон умело вел машину, словно направлялся по лондонским улицам к театру Ковент-Гарден. Райан благодарил бога за то, что перед тем, как идти пешком до гостиницы, заглянул в туалет, так как в противном случае он точно потерял бы контроль над мочевым пузырем. Что ж, остается надеяться, его лицо не передает всех его переживаний. Джек твердил себе, что сам он не рискует своей жизнью в отличие от тех, кто находится на заднем сиденье. Он в ответе за этих людей, и что-то у него внутри, вероятно, доставшееся от отца-полицейского, заставило его поставить чувство долга на первое место.

— Как вас зовут? — вдруг спросил Олег Иванович, неожиданно нарушив молчание.

— Райан, Джек Райан.

— Откуда у вас такая фамилия — Райан? — продолжал допытываться Кролик.

— Мои предки были выходцами из Ирландии. Имя Джон, насколько мне известно, соответствует русскому «Иван», но меня все зовут Джеком, то есть, наверное, Ваней.

— И вы работаете в Центральном разведывательном управлении?

— Да, работаю.

— Какова ваша специальность в ЦРУ?

— Я аналитик. В основном, мне приходится сидеть в кабинете и составлять отчеты.

— Я тоже сидел в кабинете в центральном управлении.

— Насколько мне известно, вы офицер связи?

Кивок.

— Да, я работал в отделе связи.

Но тут Зайцев, судя по всему, сообразил, что важную информацию надо сообщать не в салоне машины, и резко умолк.

Райан его понял. У него тоже было что сказать, но не сейчас, поэтому он счел решение русского перебежчика справедливым.

Путешествие прошло гладко. Хадсон успел выкурить четыре сигары, Райан — шесть сигарет, и наконец, машина подъехала к небольшому городку Сурго.

Райан ожидал увидеть что-нибудь более значительное. На самом деле Сурго представлял собой лишь два ряда зданий, вытянувшихся вдоль шоссе. В городке не было даже заправочной станции, не говоря уж про круглосуточный торговый центр. Хадсон свернул с шоссе на грунтовую дорогу, и через три минуты фары высветили впереди силуэт грузовика. Райан разглядел, что это была большая «Татра» с кузовом, крытым черным брезентом. Рядом с машиной курили двое мужчин. Обогнув грузовик, Хадсон поставил «Ягуар» за каким-то убогим сараем в нескольких ярдах. Выйдя из машины, он подал остальным знак сделать то же самое.

Райан направился следом за английским разведчиком к двоим мужчинам. Подойдя к старшему из них, Хадсон пожал ему руку.

— Привет, Иштван. Рад, что вы нас уже ждете.

— Привет, Энди. Ночка сегодня выдалась тихая. Кто твои друзья?

— Это мистер Райан. А там — семейство Сомерсетов. Нам нужно переправиться через границу, — объяснил Хадсон.

— Хорошо, — согласился Ковач. — Познакомься, это Яни. Сегодня он у меня водитель. Энди, ты поедешь в кабине с нами. Остальным придется забраться в кузов. Идемте, — сказал он, показывая дорогу.

К заднему борту грузовика была прикреплена лесенка. Забравшись в кузов первым, Райан, нагнувшись, подхватил девочку — он вспомнил, что ее звали Светланой, — а затем помог подняться отцу и матери. Джек увидел, что кузов наполовину заполнен большими картонными коробками, наверное, из-под видеомагнитофонов венгерского производства.

Ковач тоже заглянул в кузов.

— Здесь все говорят по-английски? — спросил он. Все дружно закивали. — До границы совсем близко, чуть больше пяти километров. Вам придется спрятаться в эти коробки. Пожалуйста, ведите себя очень тихо. Это очень важно. Вы всё поняли? Никакого шума.

Ответом Ковачу снова стали дружные кивки. Он обратил внимание, что мужчина — определенно, не англичанин, — переводит своей жене. Затем он взял на руки ребенка. Убедившись, что груз спрятан, Ковач закрыл задний борт и вернулся к кабине.

— И за все это пять тысяч немецких марок? — спросил он.

— Совершенно верно, — подтвердил Хадсон.

— Мне следовало бы запросить больше, но я человек нежадный, — усмехнулся Иштван.

— Ты верный товарищ, друг мой, — заверил его Хадсон, на мгновение пожалев о том, что у него за поясом нет пистолета.

Мощный двигатель «Татры» ожил с натужным ревом, и грузовик, резко дернувшись с места, выехал обратно на шоссе. Яни с трудом крутил большое, расположенное практически горизонтально рулевое колесо.

Дорога до границы оказалась совсем недолгой.

Чему был очень рад Райан, скорчившийся в три погибели в картонной коробке в кузове. Ему оставалось только догадываться, что чувствуют русские, затаившиеся словно неродившиеся младенцы в жутком чреве, рядом с которым стоит заряженная пушка.

Райан даже побоялся выкурить напоследок еще одну сигарету, опасаясь, что кто-нибудь учует в сильном зловонии выхлопов дизельного двигателя запах табачного дыма — хотя это было маловероятно.

— Итак, Иштван, — спросил сидевший в кабине Хадсон Ковача, — какой у нас алгоритм?

— Сам увидишь. Как правило, мы ездим ночью. Так более — как бы это сказать — драматично? Со здешними пограничниками я знаком уже много лет. С капитаном Ласло Будаем приятно иметь дело. У него есть жена и маленькая дочка, и он всегда ждет подарка для своей Зоськи. Сегодня я его не разочарую, — пообещал Ковач, показывая бумажный сверток.

Ярко освещенный контрольно-пропускной пограничный пункт был виден километра за три, и, слава богу, в такой поздний ночной час движения на дороге почти не было. Яни спокойно подъехал к посту, сбросил скорость и, повинуясь приказу рядового-пограничника, остановил грузовик.

— Капитан Будай на месте? — тотчас же спросил Ковач. — У меня для него кое-что имеется.

Сходив в караульное помещение, рядовой вернулся с офицером.

— Ласло! Как тебе дежурится в такую холодную ночь? — воскликнул по-венгерски Ковач, спрыгивая из кабины с бумажным свертком в руках.

— Иштван, что я могу сказать, ночные дежурства всегда утомительны, — ответил моложавый капитан.

— Как поживает твоя маленькая Зоська, здорова ли?

— На следующей неделе у нее день рождения. Ей исполнится пять лет.

— Как замечательно! — обрадовался контрабандист, протягивая пограничнику пакет. — Подаришь ей вот это.

«Этим» была пара желтых с красным кроссовок «Рибок» с застежками-"липучками".

— Какая прелесть! — с искренним восхищением произнес капитан Будай. Он достал кроссовки, чтобы лучше разглядеть их в свете фонаря. Такому подарку будет рада любая девочка на свете, и Ласло был так счастлив, как через четыре дня будет счастлива его дочь. — Ну, что везешь сегодня?

— Ничего существенного. Зато утром я буду закупать товар в Белграде. Тебе ничего не нужно?

— Моей жене хотелось бы достать кассеты к магнитофону, который ты привез ей в прошлом месяце.

Самое поразительное качество капитана Будая заключалось в том, что он не страдал чрезмерной алчностью. В этом состояла одна из причин, по которым Ковач предпочитал пересекать границу именно в его дежурство.

— Какую музыку она любит?

— Кажется, группа называется «Би джиз». А для меня, если не трудно, просто кассеты с популярными мелодиями, хорошо?

— У тебя есть какие-нибудь предпочтения? Могу предложить музыку из американских фильмов, например, из «Звездных войн».

— У меня есть одна кассета, но только только к первой части. Быть может, ты привезешь музыку к части «Империя наносит ответный удар»?

— Договорились. — Они пожали руки. — А как насчет импортного кофе?

— Какого?

— Австрийского или американского. В Белграде есть одно место, где можно достать американский «Фолджерс». Очень вкусный кофе, — заверил приятеля Ковач.

— Никогда такой не пробовал.

— Я тебе привезу, и ты попробуешь — бесплатно.

— Отличный ты парень, — заметил Будай. — Счастливого пути. Проезжай!

Капитан махнул рядовому, и тот поднял полосатый шлагбаум.

На этом все закончилось. Ковач забрался в кабину, радуясь тому, что ему не пришлось отдавать подарок, приготовленный для сержанта Михали Керекеша. Все прошло лучше не придумаешь.

— И что, никакой проверки документов? — удивленно спросил Хадсон.

— Ласло просто отослал мою фамилию по телетайпу в Будапешт. Там есть люди, которые тоже получают от меня подарки. Они более жадные, чем Будай, но все же в целом расходы весьма умеренные. Яни, поехали, — сказал Ковач водителю.

Тот завел двигатель, и «Татра» переехала через проведенную по асфальту белую полосу. И вот так просто грузовик покинул пределы стран, объединенных Варшавским договором.

Затаившийся в кузове Райан давно не испытывал такой радости, как в тот момент, когда грузовик снова тронулся. Через минуту машина снова остановилась, но это уже была другая граница.

Въезд на территорию Югославии Яни совершил, лишь обменявшись парой слов с местными пограничниками, даже не заглушив двигатель грузовика. Ему махнули рукой, и «Татра» очутилась в этой полукоммунистической стране. Яни отъехал от границы километров пять, затем Хадсон сказал ему свернуть на проселочную дорогу. Немного попрыгав на ухабах, грузовичок остановился. Хадсон убедился, что югославская пограничная служба выполняет свои обязанности чисто номинально.

Когда он отдернул полог брезентового тента, Райан, выбравшийся из картонной коробки, уже стоял в кузове.

— Ну, вот мы и прибыли на место, Джек, — сказал Хадсон.

— Где именно мы находимся?

— В Югославии, мой мальчик. Ближайший отсюда город — Леград, а мы с тобой должны здесь расстаться.

— Вот как?

— Да, я передаю тебя Вику Лукасу. Он мой белградский коллега. Вик, иди сюда, — окликнул Хадсон.

Подошедший мужчина был похож на него, словно брат-близнец, вот только волосы у него были черные. Кроме того, Джек, присмотревшись внимательнее, решил, что Вик выше Хадсона дюйма на два — три. Вернувшись в кузов, он помог Кроликам выбраться из коробок. Все было сделано очень быстро. Джек передал девочку — поразительно, все еще спящую, — в руки матери, которая, похоже, была сбита с толку еще больше.

Хадсон проводил их к машине, универсалу — у англичан, «фургону», в котором оказалось достаточно места для всех.

— Сэр Джон — извини, Джек, все сделано отлично, и большое спасибо за помощь.

— Энди, я ни хрена не сделал, а вот ты действительно провернул все просто прекрасно, — сказал Райан, пожимая протянутую руку. — Будешь в Лондоне — с удовольствием выпью с тобой по пинте пива.

— Приглашение принято, — пообещал Хадсон.

Машина была «Фордом» английского производства. Райан помог Кроликам устроиться сзади, а сам снова занял место спереди справа.

— Мистер Лукас, куда теперь?

— В аэропорт, — ответил белградский резидент. — Самолет уже ждет нас.

— Вот как? Что, чартерный рейс?

— Нет, обычные регулярные авиалинии, вот только с самолетом случились «технические неполадки». Не сомневаюсь, к тому моменту, как мы поднимемся на борт, они будут устранены.

— Приятно это слышать, — заметил Райан.

Это гораздо лучше, чем действительно неисправный самолет. И только теперь до него вдруг дошло, что впереди его ждет еще одно испытание. Ненависть к полетам самолетами вернулась, как только они оказались в этой полусвободной стране.

— Отлично, в таком случае, в путь, — сказал Лукас.

Он завел двигатель и тронулся с места. Каким бы Вик Лукас ни был разведчиком, он, должно быть, мнил себя старшим братом знаменитого автогонщика Формулы-1 Стирлинга Мосса.

Машина ракетой рванула по темному югославскому шоссе.

— Ну, Джек, как прошла ночь?

— Она оказалась богата событиями, — ответил Райан, проверяя, что хорошо пристегнул ремень безопасности.

Здесь местность была лучше освещена, а дорога содержалась в более хорошем состоянии — по крайней мере, так показалось Райану, который смотрел, как она мелькает мимо на скорости миль семьдесят пять в час, что для незнакомого шоссе ночью было многовато. Так водил машину Робби Джексон, однако он был летчик-истребитель и, следовательно, чувствовал себя неуязвимым за органами управления любого транспортного средства. Этот Вик Лукас, судя по всему, относился к той же категории людей. Он вел «Форд», спокойно глядя вперед, вращая рулевое колесо короткими, резкими движениями. На заднем сиденье Олег Иванович по-прежнему пребывал в напряженном состоянии, его жена Ирина по-прежнему пыталась осмыслить новую и необъяснимую реальность, а маленькая Светлана безмятежно спала, словно ангелочек. Райан курил одну сигарету за другой. Казалось, это хоть немного помогало, однако если Кэти уловит исходящий от него запах табака, расплата будет страшной. Ладно, должна же она понять, подумал Джек, глядя на телеграфные столбы, мелькающие за окном словно штакетник ограды. В конце концов, он находится на службе Дяде Сэму.

Вдруг Райан заметил на обочине полицейскую машину. Двое полицейских в кабине пили кофе и дремали.

— Ни о чем не беспокойтесь, — не поворачиваясь, бросил Лукас. — Дипломатические номера. Я являюсь старшим политическим советником посольства ее величества королевы Великобритании. А вы мои добрые друзья.

— Как скажете, дружище. Долго еще ехать?

— Где-то с полчаса. Пока что дорожная обстановка нам благоприятствует. Грузовики почти не встречаются. Эта дорога бывает забита машинами даже среди ночи — оживленное движение в сторону границы. Иштван Ковач работает с нами уже много лет. Полагаю, партнерство с нами сделало его человеком состоятельным. Ковач часто возит как раз по этому шоссе венгерские видеомагнитофоны. Аппаратура весьма приличная, а если учесть, какая нищенская в Венгрии заработная плата, стоят они сущие гроши. Удивительно, почему венгры не продают их на западе, хотя, думаю, в этом случае им пришлось бы платить японцам за патент. Видите ли, по эту сторону «забора» с такими вещами обращаются очень бесцеремонно.

Лукас выписал еще один крутой поворот.

— Господи Иисусе, как же вы носитесь при свете дня?

— Ненамного быстрее. Понимаете, я хорошо вижу в темноте. Вот только подвеска этой машины не позволяет развить приличную скорость. Понимаете, американская модель. Слишком нежная для настоящего дела.

— Купите себе «Корвет». У одного моего друга есть, так он не жалуется.

— Прекрасная штуковина, но сделанная из пластмассы, — покачал головой Лукас.

Оторвав правую руку от руля, он достал сигару. Вероятно, кубинскую, решил Райан. В Англии такие очень жалуют.

Полчаса спустя Лукас поздравил себя вслух.

— Ну вот, мы и на месте. Приехали как раз вовремя.

Аэропорты во всем мире похожи друг на друга. У Райана мелькнула мысль, что их все, вероятно, спроектировал один и тот же архитектор. Единственное отличие заключается в том, как именуются сантехнические заведения. В Англии они называются «туалетами», что Джеку всегда казалось необъяснимой грубостью в этой утонченной и изысканной стране. Но тут его ждал сюрприз. Вместо того, чтобы подъехать к зданию аэровокзала, Лукас нырнул в открытые ворота и понесся прямо по летному полю.

— У меня договоренность с директором аэропорта, — объяснил он. — Он очень любит шотландское виски.

И все-таки английский разведчик вел «Форд» по обозначенному желтыми полосами коридору, предназначенному для автомашин. Он остановился на одинокой рулежной дорожке, на которой застыл реактивный лайнер.

— Вот и все, — объявил Лукас.

Все вышли из машины; на этот раз Крольчонка держала на руках мамаша Крольчиха. Лукас провел их к трапу, и они поднялись к открытой двери пассажирского салона. Там их встретил командир корабля, без фуражки, но в форменном кителе с четырьмя галунами на рукаве.

— Вы мистер Лукас?

— Совершенно верно, капитан Роджерс. А вот ваши дополнительные пассажиры.

Лукас указал на Райана и семейство Кроликов.

— Замечательно. — Капитан Роджерс повернулся к старшему стюарду. — Теперь можете поднимать на борт пассажиров.

Стюардесса провела четверых особых пассажиров в салон первого класса на четыре первых места. Райан с удовольствием пристегнул ремень безопасности в кресле 1-Б, рядом с проходом, прямо за головной переборкой. Затем в лайнер поднялись человек тридцать, по виду рабочих, возвращавшихся домой после ласкового солнца на побережье Далмации, которое в последнее время очень полюбилось жителям Британских островов. Пассажиры были недовольны трехчасовой задержкой вылета в Манчестер.

Дальше все произошло быстро. Заработали оба двигателя, и Би-эй-си-111, английский аналог американского ДС-9, покатил по рулежной дорожке.

— Что теперь? — практически нормальным голосом спросил Олег.

— Мы летим в Англию, — ответил Райан. — Где-то часа через два мы будем там.

— Все так просто?

— Вы думаете, это было так просто? — не смог скрыть своего удивления Райан.

В этот момент заработала система внутренней связи.

— Дамы и господа, говорит командир корабля капитан Роджерс. Рад сообщить вам, что мы наконец исправили небольшую неполадку в электронике. Благодарю вас за терпение. После того, как самолет наберет высоту, всех пассажиров угостят бесплатными напитками. — Салон эконом-класса откликнулся на это сообщение радостными криками. — А сейчас прошу вас выполнять все указания стюардесс относительно мер безопасности во время полета.

«Пристегните ремни безопасности, болваны, а делается это вот так, объясняю для тех кретинов, кто еще не понял, что они устроены так же, как эти долбанные хреновины в ваших автомобилях.»

Еще через три минуты самолет авиакомпании «Бритиш мидлендс» оторвался от взлетно-посадочной полосы и круто пополз в небо.

Как и было обещано, когда самолет набрал высоту десять тысяч футов, надпись «НЕ КУРИТЬ. ПРИСТЕГНУТЬ РЕМНИ» погасла, и в проходах появились тележки с напитками. Русские попросили водку и получили три маленьких бутылочки «Финляндии». Райан выбрал бокал белого вина и добился обещания добавки. Спать во время этого полета он не будет, но и особо беспокоиться тоже. Он покидал коммунистический мир со скоростью пятьсот миль в час, и самолет, наверное, подходил для этой цели лучше всего.

Райан обратил внимание, что Олег Иванович выпил водку залпом, словно косарь воду после целого дня работы на жарком солнце. Его жена, сидевшая в кресле 1-В, сделала то же самое. Райан, потягивая легкое французское вино, почувствовал себя трезвенником.

— Сообщение от Бейзила, — доложил по телефону Босток. — «Кролик» в воздухе. Ожидаемое время прилета в Манчестер — через полтора часа.

— Замечательно, — выдохнул судья Мур, как всегда, испытав облегчение, когда сложная операция прошла успешно.

Что лучше, ее удалось провести без Боба Риттера, человека хорошего, но не являющегося незаменимым.

— Еще через три дня можно будет начать беседовать с русским, — продолжал Босток. — Поселим его в том уютном домике неподалеку от Винчестера?

— Да, посмотрим, понравятся ли русским лошади.

В доме даже был установлен рояль «Стейнвей», на котором могла играть миссис Крольчиха, а вокруг простиралась зеленая лужайка, где мог веселиться маленький Крольчонок.

Алан Кингшот вместе с двумя подчиненными подъехал к аэропорту Манчестера. Завтра утром большой черный «Даймлер» доставит перебежчика с семьей в Сомерсет. Кингшот надеялся, что русские ничего не будут иметь против дальней поездки на автомобиле, так как ехать до Сомерсета было больше двух часов. А сейчас их разместят в уютном сельском домике всего в нескольких минутах от аэропорта. Вероятно, пока что с них путешествий будет достаточно, если учесть, что до конца недели им предстоит еще намерить многие тысячи миль. Кингшот задумался. Не слишком ли большая нагрузка ляжет на русских? Впрочем, будет над чем ломать голову, коротая время в ожидании в баре аэропорта.

Райан поймал себя на том, что здорово набрался. Возможно, алкоголь наложился на тревогу, подумал он, отправляясь в носовой туалет. Чувствуя себя значительно лучше, Джек вернулся на свое место и тотчас же пристегнулся ремнем. В полете он практически никогда не расстегивал его. В качестве закуски подавались только сандвичи — приготовленные на английский манер, с неестественной любовью к какой-то сорной траве, именуемой «кресс водяной». На самом деле Райану хотелось хорошего ломтя солонины, но англичане даже не знают, что такое настоящая солонина, называя так консервированные отбросы, которыми большинство американцев побрезгует кормить собак. Впрочем, на самом деле и сами англичане, наверное, кормят своих собак лучше, настолько у них велика страсть к домашним любимцам. Яркие огни внизу говорили о том, что самолет летит уже над Западной Европой. Летя на юг из Белграда, Райан выяснил, что вся Восточная Европа тонет во мраке.

Однако Зайцев не был в этом так уверен. А что если это изощренная комбинация имеет единственную цель заманить его в ловушку? Что если Второе главное управление срежиссировало этот грандиозный маскарад ради него одного?

— Мистер Райан!

Джек повернулся.

— Да?

— Когда мы прилетим в Англию, что я там увижу?

— Я пока что не знаю, каковы планы после того, как мы приземлимся в Манчестере.

— Вы действительно из ЦРУ? — снова спросил Кролик.

— Да, — кивнув, подтвердил Джек.

— Почему я должен вам верить?

— Ну… — Райан достал бумажник. — Вот мое водительское удостоверение, кредитные карточки, наличные деньги. Разумеется, паспорт у меня сейчас поддельный. Я американский гражданин, но меня снабдили английским паспортом. О, — вдруг дошло до Райана, — вы боитесь, что все это фальшивка?

— Почему я должен вам верить?

— Друг мой, меньше чем через час у вас не останется никаких сомнений. Вот… — Он снова открыл бумажник. — Это моя жена, дочь и наш сын, он родился совсем недавно. Мой домашний адрес — разумеется, в Америке, — дом 5000, Перегрин-Клифф-роуд, округ Энн-Арундель, штат Мериленд. Это на самом берегу Чесапикского залива. От моего дома около часа езды до штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли. Моя жена работает глазным хирургом в клинике Джонса Гопкинса в Балтиморе. Вы наверняка о такой слышали.

Зайцев молча покачал головой.

— Ну, пару лет назад трое врачей из клиники Гопкинса лечили зрение Михаилу Суслову. Насколько я понимаю, он только что умер. На наш взгляд, его место займет Михаил Евгеньевич Александров. Нам о нем кое-что известно, но очень мало. На самом деле, мы знаем недостаточно и про Юрия Владимировича Андропова.

— Что вам о нем неизвестно?

— Женат ли он? Мы никогда не видели фотографии его жены, если она у него есть.

— Да, Андропов женат. Это всем известно. Его жену зовут Татьяной, очень изящная женщина, моя жена говорит, что у нее благородные черты лица. Но детей у них нет, — заключил Олег Иванович.

«Так, вот и первый факт от нашего „кролика“,» — подумал Райан.

— Неужели вы ничего этого не знали? — изумленно спросил Зайцев.

— Олег Иванович, нам не известно о Советском Союзе многое, — признался Джек, — как важные вещи, так и ничего не значащие мелочи.

— Это правда?

— Да, правда.

Вдруг у Зайцева в голове что-то щелкнуло.

— Вы говорите, ваша фамилия Райан?

— Совершенно верно.

— Ваш отец работал в полиции?

— Откуда вам это известно? — удивленно спросил Райан.

— У нас есть на вас небольшое досье. Его составила вашингтонская резидентура. В прошлом году на ваш дом напали хулиганы, правильно?

— Совершенно верно, — ответил Джек, подумав: «Значит, КГБ мной интересовался, да?» — На самом деле это были террористы, они хотели убить меня и моих родных. В ту самую ночь у меня родился сын.

— И после этого вы поступили работать в ЦРУ?

— Да — по крайней мере, формально. На самом деле я к тому времени уже несколько лет выполнял для Управления определенную работу. — Он уже не мог сдержать любопытство. — Что еще говорится обо мне в досье?

— В нем говорится, что вы богатый дурак. Вы служили в морской пехоте, ваша жена богатая, и именно поэтому вы на ней женились. Для того, чтобы у вас стало еще больше денег.

«Итак, даже КГБ является заложником своих собственных политических предубеждений, — подумал Джек. — Очень любопытно.»

— Конечно, я человек небедный, — сказал он Кролику. — Но я женился по любви, а не ради денег. Жениться ради денег — так поступают только дураки.

— Среди капиталистов много дураков?

Райан искренне рассмеялся.

— Гораздо больше, чем вы могли бы подумать. В Америке для того, чтобы разбогатеть, вовсе необязательно быть очень умным. — Особенно много богатых идиотов в Нью-Йорке и Вашингтоне, однако Райан решил, что Кролику еще рано усваивать этот урок. — Кто составил досье на меня?

— Вашингтонский корреспондент «Известий» является младшим сотрудником КГБ. Это он в прошлом году составил на вас досье.

— А как вам стало об этом известно?

— Его донесение поступило ко мне, и я переправил его в Институт США и Канады — он напрямую подчинен КГБ, вам это известно, да?

— Да, — подтвердил Джек. — Это нам известно.

И тут у него заложило уши. Авиалайнер пошел на посадку. Поспешно допив третий бокал белого вина, Райан сказал себе, что через несколько минут все будет кончено. Одно из операции «Беатрикс» он усвоил точно: оперативная работа не для него.

Надпись «НЕ КУРИТЬ» вспыхнула снова. Райан перевел спинку кресла в вертикальное положение, и тут в иллюминаторах появились огни Манчестера, свет автомобильных фар, освещенная ограда аэродрома, и еще через несколько секунд… стук, шасси коснулись земли доброй старой Англии. Конечно, это не то же самое, что Америка, но пока что хватит и этого.

Райан увидел, что Олег прильнул лицом к иллюминатору и изучает раскраску стоящих на земле самолетов. Их было слишком много для аэродрома советских ВВС, замаскированного под иностранный аэропорт. Зайцев заметно расслабился.

— Мы рады приветствовать вас в Манчестере, — обратился к пассажирам командир корабля. — Местное время шесть часов сорок минут, температура воздуха за бортом пятьдесят четыре градуса по Фаренгейту. Мы еще раз благодарим вас за ваше терпение, проявленное сегодня утром, и надеемся снова встретиться с вами на борту самолетов авиакомпании «Бритиш мидлендс».

«Ну да, — подумал Джек. — Даже не мечтай, шкипер.»

Он сидел в кресле и ждал, пока самолет подкатит к залу прибытия международных рейсов. Наконец к лайнеру подкатил трап, установленный на машине, и старший стюард открыл носовую дверь. Райан и семейство Кроликов вышли первыми. Их встретили у трапа и повели к легковым машинам, а не к автобусу.

Алан Кингшот пожал Райану руку.

— Ну, как все прошло, Джек?

— Можно сказать, это была поездка в «Диснейуорлд», — ответил Райан без тени иронии в голосе.

— Отлично. А теперь рассаживайтесь по машинам, и едем в более уютное местечко.

— Я ничего не имею против. Сколько сейчас времени, без четверти семь?

Райан еще не успел перевести часы обратно. Великобритания отставала на час от остальной Европы.

— Совершенно верно, — подтвердил главный оперативник английской разведки.

— Проклятие! — выругался Джек.

Слишком рано, черт побери, чтобы звонить домой и сообщать Кэти о своем возвращении. Но, с другой стороны, на самом деле он еще не совсем вернулся. Теперь ему предстоит играть роль представителя ЦРУ на первом разговоре с «красным кроликом». Возможно, сэр Бейзил выбрал его потому, что он слишком неопытен, чтобы от него был какой-то толк. «Что ж, — мысленно проворчал Райан, — я покажу своим английским хозяевам, насколько я туп.» Однако первым делом надо выспаться. Джек уже давно успел усвоить, что стресс утомляет почище бега трусцой — но только при этом он еще сильнее бьет по сердцу.

А в будапештский городской морг доставили три трупа. Это заведение такое же мрачное и печальное за «железным занавесом», как и во всем остальном мире. Как только было подтверждено, что Зайцев является гражданином Советского Союза, из морга связались с советским посольством, где быстро установили, что человек, о котором идет речь, сотрудник КГБ. А это сразу же пробудило интерес резидентуры, расположенной в здании прямо напротив гостиницы, где Зайцев встретил свою трагическую кончину. После чего последовали новые телефонные звонки.

Не было еще и пяти часов утра, когда профессора Золтана Биро поднял из постели звонок из АВХ. Биро возглавлял кафедру патологоанатомии медицинского колледжа имени Игнаца Семмельвайса. Названное в честь одного из основателей микробиологии, преобразовавшего медицинскую науку в девятнадцатом столетии, учебное заведение держало высокую марку предоставляемого обучения и даже привлекало абитуриентов из Западной Германии. Разумеется, никто из иностранных студентов не должен будет присутствовать на вскрытиях, которые будут выполнены по заказу Министерства внутренних дел Венгрии и на которых будет присутствовать врач из советского посольства.

Первым на операционный стол было уложено тело взрослого мужчины. Предварительно лаборанты взяли пробы крови у всех трех погибших, чтобы произвести анализ в расположенной рядом лаборатории.

— Тело мужчины-европейца, возраст приблизительно тридцать пять лет, рост около ста семидесяти пяти сантиметров, вес около семидесяти шести килограммов. Цвет волос определить невозможно вследствие сильного обугливания во время пожара. Предварительное заключение — смерть наступила в результате пожара, скорее всего, от отравления окисью углерода, поскольку поза умершего не позволяет говорить о том, что он перед смертью корчился в муках.

После этого началось вскрытие — классическим Y-образным надрезом, открывшим брюшную полость для исследования внутренних органов.

Профессор изучал сердце — ничем не примечательное, — когда поступили данные из лаборатории.

— Профессор Биро, содержание окиси углерода в образцах крови всех троих погибших значительно превышает смертельный уровень, — сообщил голос в громкоговоритель, зачитав конкретные цифры.

Биро повернулся к своему советскому коллеге.

— Вам нужно что-нибудь еще? Конечно, я могу провести полный посмертный анализ всех трех жертв пожара, однако причина смерти установлена. Этого мужчину не убили выстрелом из пистолета. Разумеется, мы проведем более полный химический анализ крови, однако маловероятно, чтобы речь шла об отравлении, и на теле нет следов ни от огнестрельных ранений, ни от каких-либо иных травм. Вся эта несчастная семья погибла при пожаре. Сегодня после обеда я пришлю вам полный отчет. — Профессор тяжело вздохнул. — A kurvaeletbe! — закончил он излюбленным венгерским ругательством.

— Такая чудная была девочка, — грустно произнес советский врач.

Бумажник Зайцева каким-то чудом выжил в огне, и в нем сохранились семейные фотографии. Маленькая Светлана вышла на снимке просто очаровательной.

— Смерть никого не красит, друг мой, — сказал Биро.

Профессор патологоанатомии, он как никто другой знал это.

— Ну хорошо. Благодарю вас, товарищ профессор.

С этими словами советский врач покинул морг, по дороге в посольство мысленно составляя донесение в Москву.

Глава двадцать девятая Откровения

Охраняемый дом оказался роскошным загородным особняком, который выстроил в прошлом веке человек, обладающий как средствами, так и вкусом. Обилие лепнины, массивная дубовая отделка, подобная той, какой в свое время обладали парусные линейные корабли Королевского военно-морского флота. Однако этот особняк был со всех сторон окружен сушей; до моря от него было далеко так, насколько это только возможно в этом островном королевстве.

Судя по всему, Алану Кингшоту это место было знакомо достаточно хорошо. Он лично отвез сюда беглецов на машине и проследил за тем, как они устроятся на новом месте. Прислуга из двух человек, следившая за домом, показалась Райану отставными полицейскими. Скорее всего, супружеская пара, работавшая в полиции Большого Лондона и после ухода на пенсию не порвавшая контакты со своим ведомством. Хозяева любезно проводили новых гостей в две очень уютные смежные комнаты. Ирина Зайцева, широко раскрыв глаза, озиралась вокруг на дорогое убранство дома, которое выглядело впечатляющим даже по меркам Райана. Олег Иванович лишь отнес в ванную бритвенный прибор и туалетные принадлежности, сбросил одежду и рухнул на кровать, где меньше чем через пять минут забылся сном, чему в немалой степени посодействовал алкоголь.

Судье Муру перед самой полуночью поступило сообщение, что «упаковка» благополучно доставлена в безопасное место, и, получив эту информацию, директор ЦРУ спокойно лег спать. Теперь остается только попросить ВВС выделить КС-135 или другой подобный самолет для того, чтобы переправить «упаковку» домой, а для этого достаточно будет позвонить дежурному офицеру в Пентагон. Конечно, Муру очень хотелось узнать, что скажет «кролик», однако с этим придется подождать. После того, как все самое трудное и опасное осталось позади, директор Центрального разведывательного управления готов был проявить терпение. Все равно что наступил рождественский вечер, и хотя Мур не знал, что именно найдет утром под елкой, он мог не сомневаться, что плохого там ничего не окажется.

Сэру Бейзилу Чарльстону, находившемуся в своем особняке в Бельгравии, известие поступило перед завтраком, доставленное курьером из Сенчури-Хауза. «В целом, очень неплохое начало рабочего дня,» — подумал он. Определенно, гораздо лучше многих, выпадавших на его долю. Ровно в семь часов утра сэр Бейзил выехал из дома на работу, готовясь к утреннему докладу об успешном завершении операции «Беатрикс».

Райана разбудил шум машин. Тот, кто строил этот замечательный сельский особняк, не предполагал, что через сто лет мимо него всего в трехстах ярдах пройдет оживленное шоссе. К счастью, Райану удалось каким-то образом избежать похмелья после обилия выпитого на борту самолета вина, и всего через каких-нибудь шесть с половиной часов сна он полностью проснулся, охваченный восторженной радостью. Умывшись, Джек спустился в мило обставленный обеденный зал. Там уже был Алан Кингшот, наслаждающийся утренним чаем.

— Вероятно, тебе лучше предложить кофе, да?

— Если здесь найдется.

— Только растворимый, — предупредил Кингшот.

Джек с трудом скрыл разочарование.

— Растворимый лучше, чем вообще без кофе.

— Как насчет глазуньи по-бенедиктински? — спросила бывшая полицейская.

— Мэм, за это я прощу вам даже отсутствие «Старбакса», — улыбнувшись, ответил Райан.

Увидев утренние газеты, он мысленно отметил, что его жизнь наконец вернулась в обычное русло. Ну, почти вернулась.

— Мистер и миссис Томпсоны заботятся о доме, — объяснил Кингшот. — Ник в прошлом трудился в Скотленд-Ярде, в отделе расследования убийств, а Эмма работала в центральном управлении.

— Тем же самым занимался мой отец, — заметил Райан. — А как получилось, что теперь вы работаете на внешнюю разведку?

— Ник расследовал убийство Маркова, — ответила миссис Томпсон.

— И он тогда чертовски неплохо потрудился, — добавил Кингшот. — Из него получился бы отличный оперативный работник.

— «Бонд, Джеймс Бонд», так? — спросил Ник Томпсон, заходя на кухню. — А я думаю, вряд ли. Наши гости зашевелились. Кажется, их разбудила девочка.

— Да, — согласился Райан, — у детей есть такая привычка. Итак, первая беседа будет происходить здесь или где-то в другом месте?

— Мы собирались провести допрос в Сомерсете, но вчера вечером я решил без особой необходимости не таскать русских с места на место. К чему увеличивать психологическую нагрузку на них? — задал риторический вопрос Кингшот. — Мы лишь в прошлом году приобрели этот домик, и в нем очень уютно. Конечно, тот, что в графстве Сомерсет, неподалеку от Таунтона, более уединенный, но наши гости ведь не собираются от нас удрать, ты как думаешь?

— Если глава семейства вернется домой, его можно считать трупом, — принялся размышлять вслух Райан. — Он не может это не понимать. На борту самолета он до самой последней минуты боялся, что мы из КГБ, и все это — грандиозный маскарад. Его жена в Будапеште обошла все магазины. Быть может, кто-нибудь устроит ей экскурсию по здешним магазинам? — спросил американец. — А мы тем временем сможем спокойно поговорить с Кроликом. Он, кажется, неплохо владеет английским. У нас есть человек, хорошо говорящий по-русски?

— Это уже моя задача, — сказал Кингшот.

— Первым делом нам надо выяснить, почему этот Зайцев, черт побери, решил сделать ноги из России, так?

— Естественно, но затем, думаю, мы должны будем разобраться с его утверждениями о скомпрометированных линиях связи.

— Да. — Райан вздохнул. — Полагаю, в Форт-Миде себе волосы рвут от беспокойства.

— Это ты точно подметил, — подтвердил Кингшот.

— Значит, Алан, ты работал в Москве?

Английский разведчик кивнул.

— И два срока. Интересно, но все время приходилось быть в напряжении.

— А где еще ты побывал?

— В Варшаве и Бухаресте. Владею всеми тремя языками. Скажи, что ты думаешь об Энди Хадсоне?

— Он просто гений, Алан. Очень спокойный, уверенный, разбирается в обстановке на месте, у него прекрасные контакты. Он очень хорошо позаботился обо мне.

— Вот ваш кофе, сэр Джон, — сказала миссис Томпсон, предлагая Райану чашку «Тейстерс чойс».

Джек в очередной раз подумал, что англичане — отличные ребята, и злопыхатели напрасно обвиняют их кухню, но вот в кофе они все же ни черта не смыслят, и с этим приходится мириться. И все же это было лучше, чем чай.

Вскоре ему принесли глазунью по-бенедиктински, и Райан с восхищением отметил, что миссис Томпсон в части приготовления этого блюда даст сто очков вперед любому шеф-повару. Развернув газету, — это была «Таймс» — он расслабился, заново устанавливая контакт с окружающей действительностью. Надо будет где-нибудь через час позвонить Кэти, когда она придет на работу. Если повезет, еще через пару дней он сможет с ней увидеться. В совершенном мире перед ним сейчас лежал бы свежий номер какой-нибудь американской газеты или хотя бы «Интернешнл геральд трибюн», но миру было еще далеко до совершенства. Бесполезно спрашивать, какие прогнозы насчет матчей Мировой серии. Они ведь начинаются завтра, кажется, так? В какой форме сейчас находится «Филлис»? Ну, как обычно, для того, чтобы это узнать, надо выйти на поле.

— Итак, как прошла поездка, Джек? — спросил Кингшот.

— Алан, ваши оперативные работники отрабатывают свое жалование до последнего гроша. Я просто не представляю себе, как можно жить в постоянном напряжении.

— Как и ко всему остальному, Джек, к этому постепенно привыкаешь. Твоя жена — врач-хирург. Меня вовсе не радует мысль зарабатывать на жизнь, вспарывая живых людей ножом.

Джек отрывисто рассмеялся.

— Знаешь, и меня тоже, дружище. А она оперирует глазные яблоки. Как тебе это нравится, а?

Кингшот представил себе это, и его заметно передернуло. А Райан напомнил себе, что работать в Москве, руководить агентурной сетью, и, возможно, устраивать операции, подобные той, в которой он сам только что принимал участие, наверное, ненамного веселее, чем оперировать глаза.

— А, мистер Сомерсет, —послышался голос миссис Томпсон. — Доброе утро, и добро пожаловать к нам.

— Спасибо, — сонным голосом ответил по-русски Олег Иванович. Мило улыбаясь и весело щебеча, дети будят родителей в самые неподходящие часы. — Это наша новая фамилия?

— Мы подберем вам что-нибудь более подходящее, но позже, — сказал Райан. — А пока что — добро пожаловать.

— Это Англия? — спросил Кролик.

— Мы находимся в восьми милях от Манчестера, — подтвердил сотрудник британской Службы внешней разведки. — Доброе утро. На тот случай, если вы забыли, меня зовут Алан Кингшот. Это миссис Эмма Томпсон, а Ник присоединится к нам через несколько минут.

Все обменялись рукопожатиями.

— Моя жена скоро спустится вниз. Она занимается Светланой, — объяснил Зайцев.

— Олег, как вы себя чувствуете? — спросил Кингшот.

— Мне пришлось много попутешествовать, много попереживать, но теперь все осталось позади, так?

— Да, вы находитесь в полной безопасности, — заверил его Кингшот.

— Что вы хотите на завтрак? — спросила миссис Томпсон.

— Попробуйте вот это, — предложил Джек, показывая на свою тарелку. — Пальчики оближешь.

— Да, хорошо. А как это называется?

— Глазунья по-бенедиктински, — ответил Райан. — Миссис Томпсон, голландский соус в вашем исполнении получился просто бесподобным. Простите мою навязчивость, но не могли бы вы написать рецепт для моей жены?

А в ответ Кэти, может быть, научит англичанку готовить нормальный кофе. Райан пришел к выводу, что сделка будет равноценной.

— Ну разумеется, сэр Джон, — просияв, ответила миссис Томпсон.

Ни одна женщина в мире не останется равнодушна, когда хвалят ее стряпню.

— Значит, мне то же самое, — определился Зайцев.

— Чай или кофе? — спросила гостя англичанка.

— У вас есть «Английский к завтраку»?

— Разумеется.

— Тогда чай, пожалуйста.

— Хорошо.

И с этими словами миссис Томпсон снова скрылась на кухне.

Зайцев по-прежнему никак не мог привыкнуть к своему новому положению. Вот он сидит в обеденном зале старинного особняка, достойного быть родовым гнездом какого-нибудь знатного дворянского рода; замок окружен зеленой лужайкой, на которой растут вековые раскидистые дубы, а вдалеке виднеются конюшни и сарай для карет. Подобная роскошь к лицу лишь Петру Великому, такое можно увидеть лишь в музее, но вот его принимают здесь как почетного гостя?

— Очень милый дом, вы не находите? — спросил Райан, расправившись с глазуньей.

— Здесь просто поразительно, — ответил Зайцев, оглядываясь по сторонам широко раскрытыми глазами.

— Особняк принадлежал семейству одного герцога, затем его лет сто назад купил фабрикант, сколотивший состояние на производстве текстиля, однако в последнее время эта отрасль промышленности пребывает в упадке, и в прошлом году дом выкупило правительство. Мы используем его для проведения конференций, а также для приема особых гостей. Правда, система отопления достаточно примитивная, — доложил Кингшот. — Однако в это время года в отоплении особой необходимости не возникнет. Лето в этом году выдалось превосходное, и осень тоже обещает быть теплой.

— Дома, в Америке, рядом с таким домом обязательно было бы поле для гольфа, — заметил Райан, выглядывая в окно. — И большое.

— Да, — согласился Кингшот. — Место здесь для этого идеальное.

— Когда я попаду в Америку? — спросил Зайцев.

— О, дня через три — четыре, — ответил английский разведчик. — Но сперва, если не возражаете, нам бы хотелось немного с вами побеседовать.

— Когда начнем?

— После завтрака. Не торопитесь, мистер Зайцев. Вы теперь не в Советском Союзе. Мы не будем на вас давить, — пообещал Кингшот.

«Черта с два, — подумал Райан. — Приятель, мы выдоим у тебя из головы весь мозг, разберем все мысли по отдельным молекулам.» Но Кролик только что получил бесплатный билет из Матушки-России, вместе с перспективой комфортабельной жизни на Западе для себя и своего семейства, а в жизни за все приходится платить.

Чай Олегу Ивановичу очень понравился. Тут подоспели остальные члены семьи, и через двадцать минут у миссис Томпсон закончился голландский соус, а русские гости тем временем обеспечивали работой местных фермеров, занимающихся поставкой яиц.

Позавтракав, Ирина отправилась осматривать дом и пришла в восторг, обнаружив в гостиной великолепный концертный рояль «Безендорфер». Походив вокруг него, словно ребенок вокруг рождественской елки, она наконец не выдержала и спросила разрешения пробежать пальцами по клавишам. Чувствовалось, что ей уже несколько лет не доводилось сидеть за фортепиано, но когда Ирина, сбиваясь, заиграла «На Авиньонском мосту», свою любимую пьесу, которую она не забыла до сих пор, у нее на лице появилось выражение нескончаемого блаженства.

— У меня есть одна знакомая, она профессиональная пианистка, — улыбнувшись, сказал Джек.

Невозможно было не разделить счастье этой женщины.

— Кто? Где? — спросил Олег.

— Сисси — точнее, Сесилия Джексон. Мы с ее мужем большие друзья. Он летчик-истребитель, служит в морской авиации. А Сисси — одна из солисток Вашингтонского симфонического оркестра. Моя жена тоже играет на фортепиано, но с Сисси ей не сравниться.

— Вы очень любезны к нам, — заметил Олег Иванович.

— Мы просто стараемся заботиться о наших гостях, — ответил Кингшот. — Предлагаю пройти в библиотеку.

Он показал дорогу.

Кресла оказались очень удобными. Библиотека представляла собой еще один образчик столярного мастерства девятнадцатого века: тысячи книг и три стремянки на колесиках, поскольку нельзя представить настоящую английскую библиотеку без стремянки. Кресла были обтянуты плюшем. Миссис Томпсон принесла поднос с графином с водой и стаканами, и мужчины перешли к делу.

— Итак, мистер Зайцев, не могли бы вы начать с рассказа о себе? — спросил Кингшот.

В ответ он услышал фамилию, имя и отчество, несколько слов о родителях, место рождения и полученное образование.

— В армии вы не служили? — спросил Райан.

Зайцев покачал головой.

— Нет, КГБ обратил на меня внимание, еще когда я учился в университете, и уберег меня от военной службы.

— Когда это произошло? — уточнил Кингшот.

Разговор записывался сразу на три магнитофона.

— Впервые ко мне подошли, еще когда я был на первом курсе.

— И когда вы поступили на работу в Комитет государственной безопасности?

— Сразу же после окончания Московского государственного университета. Меня взяли в центр связи.

— Сколько времени вы там проработали?

— Ну, всего девять с половиной лет, не считая обучения в Высшей школе КГБ и курсов повышения квалификации.

— И где вы работали до настоящего времени? — продолжал задавать наводящие вопросы Кингшот.

— В центре связи центрального управления в Москве.

— И чем именно вы там занимались? — наконец спросил английский разведчик.

— Ко мне на стол поступали все сообщения с мест. Моя задача заключалась в том, чтобы обеспечивать надлежащие меры безопасности, следить за соблюдением режима секретности, после чего я переправлял сообщения наверх, другим сотрудникам. Или иногда в Институт США и Канады, — добавил Олег Иванович, кивнув на Райана.

Джеку пришлось приложить все силы, чтобы не раскрыть рот от изумления. Значит, этот человек действительно работал в советском аналоге службы «Меркурий» ЦРУ. Он видел всё. Все, или почти все. Значит, он, Джек Райан, только что помог переправить через «ограду» настоящую золотую жилу. «Ай да сукин сын!»

Кингшоту удавалось скрывать свои чувства гораздо лучше, однако он все же, не удержавшись, украдкой взглянул на Райана, и этот взгляд сообщил все.

Тысяча чертей!

— Итак, вам известны фамилии ваших оперативных работников и их агентов? — продолжал Кингшот.

— Мне известны фамилии многих сотрудников КГБ. Что касается агентов, настоящие фамилии я почти не знаю, но мне известны их кодовые имена. Так, например, в Великобритании нашим лучшим агентом является некий Министр. Он уже в течение многих лет поставляет первоклассную информацию дипломатического и политического характера — думаю, лет двадцать, а то и больше.

— Вы говорили, что КГБ скомпрометировал наши линии связи, — вставил Райан.

— Да, это правда. Тут поработал агент под кодовым именем Нептун. Сколько именно информации он нам передал, я точно сказать не могу, но мне известно, что КГБ «читает» почти все переговоры американского флота.

— А что насчет других линий связи? — тотчас же спросил Джек.

— Насчет разговоров ваших моряков я уверен. Больше я вам ничего не могу сказать, но ведь аппаратуру шифрования вы используете одну и ту же, да?

— Вообще-то, нет, — сказал Кингшот. — Итак, вы говорите, что взломать британские линии связи вам пока не удалось?

— Если это и произошло, мне об этом не известно, — ответил Зайцев. — Самую ценную информацию дипломатического и разведывательного характера о Соединенных Штатах мы получаем от агента под кодовым именем Кассий. Он является помощником какого-то влиятельного политика в Вашингтоне. Он передает качественную информацию относительно деятельности ЦРУ и о том, что вам известно о нас.

— Но, как вы говорите, сам он не работает в ЦРУ? — уточнил Райан.

— Да, я считаю, он помощник какого-то политика — секретарь, советник, что-нибудь в таком духе, — уверенно ответил Зайцев.

— Хорошо.

Закурив, Райан угостил и русского, и тот жадно схватил сигарету.

— У меня закончились мои «Краснопресненские», — смущенно объяснил он.

— Я отдам вам все свои. Жена настаивает на том, чтобы я бросил курить. Она у меня врач, — объяснил Джек.

— Вот как!

— Итак, почему вы решили бежать из страны? — спросил Кингшот, отпивая чай.

Услышав ответ, он едва не выронил из рук чашку.

— КГБ собирается убить папу римского.

— Вы это серьезно?

Этот вопрос задал не новичок — Райан, а гораздо более опытный разведчик.

— Серьезно? Да я рисковал своей собственной жизнью, жизнью жены и дочери. Да, я говорю совершенно серьезно, — взволнованно заверил своих собеседников Олег Иванович.

— Твою мать! — выдохнул Райан. — Олег, нам нужно узнать об этом подробнее.

— Все началось еще в августе. Если точнее, пятнадцатого числа, — начал Зайцев.

Его никто не перебивал. Он говорил непрерывно в течение пяти или шести минут.

— Эта операция не имеет кодового наименования? — спросил Джек, когда Зайцев умолк.

— Наименования у нее нет, лишь кодовое обозначение: «15-8-82-666». Это дата первого сообщения от Андропова резиденту в Риме и его номер. Юрий Владимирович интересовался, можно ли физически приблизиться к папе римскому. Резидент в Риме ответил, что это крайне нежелательно. После чего полковник Рождественский — он помощник председателя КГБ, да? — отправил сообщение резиденту в Софии. Дальше вся связь осуществлялась только через Софию. Так что операцию «три шестерки», скорее всего, готовит по заданию КГБ болгарская «Държавна сигурност». Кажется, офицера, который за это отвечает, зовут полковник Строков, Борис Андреевич.

Кингшоту пришла одна мысль. Встав, он вышел из библиотеки, но только чтобы тотчас же вернуться с Ником Томпсоном, бывшим суперинтендантом полиции Большого Лондона.

— Ник, тебе ничего не говорит имя Борис Андреевич Строков?

Бывший следователь из отдела убийств недоуменно заморгал.

— Говорит, Алан. Это тот самый тип, который, на наш взгляд, стоит за убийством Георгия Маркова на Вестминстерском мосту. Мы установили за ним наблюдение, но ему удалось вылететь из Великобритании до того, как мы успели собрать достаточно материала, чтобы пригласить его к себе для разговора по душам.

— А разве он не пользовался дипломатическим иммунитетом? — спросил Райан.

Ответ Томпсона его удивил.

— Нет. Строков въехал в страну как частное лицо и так же ее покинул. Я лично видел его в аэропорту «Хитроу». Но мы слишком долго складывали частицы загадки воедино. Страшное то было дело. Маркова отравили ядом.

— Значит, вы видели этого Строкова в живую?

Томпсон кивнул.

— Да, видел. Возможно, он тоже меня заметил. Я тогда не соблюдал все меры предосторожности. Жизнью ручаюсь, этот Строков — тот, кто убил Маркова.

— Почему вы в этом так уверены? — спросил Райан.

— Сэр Джон, я двадцать с лишним лет гонялся за убийцами. За такой срок узнаёшь про них все. Так вот, этот Строков — он и есть убийца, — с абсолютной убежденностью произнес Томпсон.

Райан вспомнил, что так же говорил его отец, даже относительно тех немногих дел, когда он сам знал все, что нужно, но не мог доказать это присяжным.

— У болгарских спецслужб существует что-то вроде договоренности с Советами, — объяснил Кингшот. — Еще где-то в 1964 году болгары согласились по заказу КГБ «устранять» всех нежелательных людей. А взамен они получают разные приятные мелочи, в основном, политического характера. Борис Строков. Да, определенно, мне уже приходилось слышать эту фамилию. Ник, у тебя есть фото этого типа?

— Пятьдесят, а то и больше, Алан, — заверил его Томпсон. — Я никогда не забуду его лицо. У него глаза трупа — в них совсем нет жизни, не больше, чем у фарфоровой куклы.

— Насколько хорошо он знает свое дело? — спросил Райан.

— Дело убийцы? Весьма хорошо, сэр Джон. Даже очень хорошо. Убийство Маркова на Вестминстерском мосту было выполнено мастерски. Это было третье покушение. Двое первых неудавшихся убийц не смогли выполнить задание, поэтому был приглашен Строков. И он сделал то, что от него ждали. Причем если бы все сложилось чуть по-другому, мы бы даже не догадались о том, что это было убийство.

— Мы считаем, Строков продолжает работать на Западе, — сказал Кингшот. — Однако достоверной информации очень мало. В основном, одни слухи. Джек, события принимают очень опасный оборот. Мне необходимо как можно скорее переправить новую информацию сэру Бейзилу.

С этими словами Алан покинул библиотеку и отправился к телефону закрытой связи.

Райан снова повернулся к Зайцеву.

— И именно поэтому вы решили бежать из страны?

— КГБ собирается убить невиновного человека, мистер Райан. Заговор зрел у меня на глазах. Приказ исходил лично от Андропова. Через меня поддерживалась связь. Разве может одинокий человек остановить КГБ? — спросил он. — Я не смог остановить КГБ, но я не буду помогать КГБ расправиться с этим польским священником — он ведь ни в чем не виновен, так?

Райан опустил взгляд.

— Да, Олег Иванович, не виновен.

«Боже милосердный!» Джек сверился с часами. Необходимо срочно передать эту информацию руководству ЦРУ, но в Лэнгли еще все спят.

— Тысяча чертей! — выругался в трубку телефона закрытой связи сэр Бейзил Чарльстон. — Алан, эта информация надежная?

— Да, сэр, я считаю ее абсолютно достоверной. Наш «кролик», судя по всему, парень честный и достаточно умный. Похоже, им двигали исключительно соображения совести.

Затем Кингшот рассказал о втором откровении, услышанном сегодня утром: агент по кличке Министр.

— Надо будет поручить «Пятерке» проверить эту информацию.

Служба внутренней безопасности Великобритании — в прошлом известная как МИ-5 — занималась контрразведкой. Конечно, для того, чтобы разоблачить этого высокопоставленного изменника, надо будет сначала выяснить более точные сведения, однако отправная точка уже имеется. Значит, больше двадцати лет? Уработался, бедняга, подумал сэр Бейзил. Пора ему выйти на заслуженный отдых, познакомиться с тюрьмой «Пэкхерст» на острове Уайт. Чарльстон целый год вычищал свою собственную епархию, где до этого КГБ хозяйничал, как у себя дома. Однако все это осталось в прошлом и больше не повторится, поклялся себе кавалер ордена Бани второй степени.

«Кого мне предупредить?» — ломал голову Райан. Можно не сомневаться, что сэр Бейзил свяжется с Лэнгли, — конечно, Джек об этом напомнит, но Чарльстон — человек в высшей степени ответственный. Далее следовал более сложный вопрос: «Черт побери, что мне (нам) делать?»

Закурив новую сигарету, Райан задумался. Это работа не столько разведки, сколько полиции…

А главная задача будет состоять в том, чтобы расставить приоритеты.

«Да, в этом-то вся проблема. Если мы с кем-нибудь поделимся этой информацией, она каким-то образом обязательно просочится, и тогда станет понятно, что „кролик“ у нас в руках. И знаешь что, Джек? В настоящий момент „кролик“ представляет для ЦРУ большую ценость, чем жизнь папы римского.»

Проклятие! Это было сравнимо с обманным приемом джиу-джитсу, с тем, что стрелка компаса вдруг поменяла полярность. Север стал югом. Внутри — это теперь снаружи. И интересы американской разведки перевешивают жизнь главы Римско-католической церкви.

Должно быть, лицо Райана выдало его мысли.

— Случилось что-то неладное, мистер Райан? — озабоченно спросил Кролик.

У Джека мелькнула рассеянная мысль, как странно, что ему известно такое слово.

— Все дело в том, что вы нам только что сообщили. В течение вот уже двух месяцев мы тревожились за жизнь папы римского, однако до сих пор у нас не было никаких конкретных доказательств того, что жизни понтифика действительно что-то угрожает. И вот сейчас вы сообщили нам эту информацию и теперь кто-то должен принять решение, как нам к ней отнестись. Вам известны какие-либо конкретные детали операции?

— Нет, практически никаких. В Софии ей занимается наш резидент, полковник Илья Федорович Бубовой. Он занимает очень ответственный пост. Если так можно выразиться, Бубовой является послом КГБ в «Държавне сигурности». А этот полковник Строков — его фамилия мне знакома по предыдущим делам. Он выполняет и другую работу, но если в кого-то нужно всадить пулю, это поручают Строкову, вы меня понимаете?

Райана не покидало ощущение, что он смотрит второсортный боевик, вот только в кино нехорошее, всемогущее ЦРУ имело специальный отдел убийц, напоминающий шкаф с кишащими внутри кровожадными летучими мышами-вампирами. Когда директору требовалось с кем-либо расправиться, он просто открывал дверь шкафа, выпуская одного из вампиров, тот улетал, совершал свое кровавое дело и послушно возвращался назад в шкаф, где висел вниз головой до тех пор, пока не возникала необходимость убить кого-нибудь еще. Ну да, так все и обстоит на самом деле. Голливуд изобразил все в мельчайших деталях, вот только правительственная бюрократия не может действовать без бумаги — никто пальцем не пошевелит без письменного приказа, потому что только листом белой бумаги с черными чернилами можно будет прикрыть свою задницу в том случае, если что-нибудь пойдет наперекосяк. Так что если действительно нужно физически убрать какого-то человека, кто-то из чиновников должен подписать соответствующий приказ, а кто рискнет поставить свой автограф под подобным приказом? Таким поступком можно запятнать себя на всю жизнь, поэтому чиновники будут отфутболивать приказ наверх до самого Овального кабинета, но и там к нему вряд ли отнесутся как к документу, достойному занять место в президентской библиотеке, увековечивая память человека, известного в силовых структурах, как Верховный главнокомандующий. А на предшествующих этажах власти приказ никто не подпишет, потому что правительственные чиновники никогда не высовываются — их так учили.

«Все кроме меня,» — подумал Райан. Но и он не сможет хладнокровно лишить жизни человека. Он даже не смог убить Шона Миллера, хотя в тот момент кровь в нем буквально кипела, и хотя гордиться этим было как-то странно, об альтернативе не могло быть и речи.

Но Джек не боялся поднимать голову. Лишение твердого государственного оклада пойдет Джону Патрику Райану лишь на пользу. Он сможет вернуться к преподавательской деятельности, возможно, в приличном частном университете, где ему назначат приличную ставку, а в свободное время можно будет играть на фондовом рынке, чему очень мешает его нынешняя работа…

«Черт побери, но что же мне все-таки делать?» Самое страшное заключалось в том, что Райан считал себя католиком. Пусть он не слушает воскресную мессу каждую неделю. Пусть в честь него не назовут никакой костел, но, черт возьми, где бы он ни учился — а это были одни католические учебные заведения, и в том числе двенадцать лет в иезуитском колледже, — ему прививали уважение к главе церкви. И к этому надо было добавить нечто не менее важное — образование, полученное в учебном центре морской пехоты Соединенных Штатов в Квантико. Там Райана научили, что если он видит дело, которое необходимо сделать, это дело нужно делать, надеясь, что начальство впоследствии благословит проявленную инициативу, потому что в истории морской пехоты исход нередко решался именно чьими-то решительными действиями.

— Гораздо легче получить прощение, чем разрешение, — сказал майор, ведший занятия, после чего с улыбкой добавил: — Но только не вздумайте никогда ссылаться на то, что я вам это говорил.

Требовалось лишь думать перед тем, как приступать к делу, а умение думать приходило с опытом — правда, опыт частенько складывался из ошибочных решений.

«Джек, тебе уже тридцать с лишним лет, и у тебя такой жизненный опыт, что не позавидуешь, но, черт тебя побери, ты так ничему и не научился.» Джек вдруг подумал, что сейчас он был бы уже по крайней мере капитаном. А может быть, даже майором, как Билли Такер, тот самый преподаватель. Но в этот момент в библиотеку вернулся Алан Кингшот.

— Алан, мы столкнулись с проблемой, — сказал ему Райан.

— Знаю, Джек. Я только что говорил об этом с сэром Бейзилом. Он будет думать.

— Ты сам оперативник. Что ты думаешь на этот счет?

— Джек, этот вопрос выходит за рамки моей компетенции.

— И что, ты просто отключил свой мозг? — резко спросил Райан.

— Джек, мы ведь не имеем права раскрыть наш источник информации, ты согласен? — выпалил в ответ Кингшот. — В настоящий момент именно эти соображения являются первостепенными.

— Алан, нам известно, что некто собирается убить главу Римско-католической церкви, к которой, кстати, принадлежу и я. Нам известно имя этого человека, а у Ника к тому же есть целый альбом с фотографиями подонка, ты не забыл? — Остановившись, Райан набрал полную грудь воздуха. — Я не собираюсь сидеть сложа руки и ни черта не делать, — закончил он, начисто забыв о присутствии Кролика.

— Вы не будете ничего предпринимать? Я ради этого рисковал жизнью, а вы хотите остаться в стороне? — воскликнул Зайцев, правильно поняв общий смысл разгоряченных английских фраз, произнесенных в его присутствии. У него на лице отразилась смесь растерянности и возмущения.

Ответил ему Алан Кингшот:

— Решать это не нам. Мы не можем подвергать опасности наш источник информации — то есть, вас, Олег. Мы должны заботиться так же и о вас.

— Твою мать!

Порывисто встав, Райан вышел из библиотеки. Но что, черт побери, он может сделать? Отыскав телефон закрытой связи, Джек по памяти набрал номер.

— Мюррей слушает, — послышался в трубке голос после того, как шифраторы вошли в синхронизм.

— Дэн, это Джек.

— Где ты пропадаешь? Я звонил два дня назад, и Кэти ответила, что ты в Западной Германии по делам НАТО. Я собирался…

Но Райан резко оборвал его.

— Подожди, Дэн. Я был в другом месте и занимался другими делами. А сейчас выслушай меня. Мне нужна определенная информация, и нужна немедленно, — объявил Джек, на короткое время снова обретая командный голос офицера морской пехоты.

— Вываливай, — сказал Мюррей.

— Мне нужно знать расписание мероприятий папы римского на ближайшую неделю.

Сегодня была пятница. Райан надеялся, что на выходные у его святейшества ничего не намечено.

— Что? — в голосе сотрудника ФБР, как и следовало ожидать, прозвучало удивление.

— Ты не ослышался.

— За каким чертом тебе это надо?

— Не могу тебе сказать… впрочем, катись все к черту! — Выругавшись, Джек собрался духом и продолжал: — Дэн, у нас есть основания полагать, что на папу будет совершено покушение.

— И кто же «заказал» его святейшество? — не удержался Мюррей.

— Ну уж не «Рыцари Колумба»[449], — только и нашел что ответить Райан.

— Проклятие, Джек, ты это серьезно?

— А ты как думаешь, черт побери? — воскликнул Райан.

— Ну хорошо, хорошо. Подожди немного, я должен буду кое-кому позвонить. Что именно мне можно сказать?

Этот вопрос застиг Райана врасплох. «Думай, мальчик, думай.»

— Ладно, ты простой гражданин, и твой друг собирается посетить Рим, чтобы лично лицезреть его святейшество. Ты хочешь выяснить, как это сделать проще всего. Ну как, сойдет?

— А что скажут на этот счет в Лэнгли?

— Дэн, если честно, меня это сейчас ни хрена не волнует, понятно? Пожалуйста, выясни то, о чем я просил. Я перезвоню через час. Договорились?

— Я все понял, Джек. Жду твоего звонка через час.

Мюррей положил трубку. Райан знал, что Мюррею можно доверять. Подобно многим сотрудникам ФБР, он тоже был воспитанником иезуитов — у него за плечами был Бостонский иезуитский колледж. Так что если у Мюррея и есть какие-то особые личные симпатии, они будут Райану только на руку. Немного успокоившись, Джек вернулся в библиотеку.

— Джек, кому ты звонил? — спросил Кингшот.

— Дэну Мюррею из нашего посольства, представителю ФБР. Ты должен его знать.

— Атташе по юридическим вопросам — конечно, знаю. Ладно, и что ты у него спросил?

— Распорядок папы римского на предстоящую неделю.

— Но нам же пока что ничего не известно! — возразил Кингшот.

— Алан, и такое положение дел тебя вполне устраивает? — вежливо поинтересовался Джек.

— Но ты не раскрыл…

— Наш источник информации? Ты считаешь меня полным кретином?

Английский разведчик задумчиво кивнул.

— Ну хорошо. Полагаю, ничего страшного не будет.

В течение следующего часа первая беседа с «кроликом» снова вернулась в обычное русло. Зайцев рассказал англичанам все, что было ему известно об агенте по кличке Министр. Подробностей оказалось достаточно для того, чтобы можно было начинать поиски предателя. Кингшот ясно дал понять, что не успокоится до тех пор, пока не спустит с ублюдка с живого шкуру. Невозможно было представить себе, сколько информации успел передать КГБ изменник — это определенно был мужчина, как ясно дал понять Зайцев, и этот мужчина был высокопоставленным чиновником в Уайтхолле. Хотелось надеяться, что в самом ближайшем времени он переселится в жилье, которое бесплатно выделит ему правительство ее величества на неопределенный срок — «на усмотрение королевы», как гласит официальная фраза. Однако Джека волновали более насущные задачи. Ровно в 14:20 он снова отправился в соседнюю комнату, где был установлен телефон защищенной связи.

— Дэн, это Джек.

Атташе по юридическим вопросам обошелся без вводных фраз:

— Как мне сообщили в нашем посольстве в Риме, его святейшеству предстоит очень напряженная неделя, однако по средам папа всегда встречается с паствой. Он проезжает в белом джипе по площади Святого Петра перед собором, чтобы верующие смогли его увидеть и получить его благословение. Машина открытая, и если кто-то действительно задумает расправиться с папой, на мой взгляд, лучшей возможности не бывает — если только, конечно, не внедрить убийцу в ближайшее окружение понтифика. Скажем, уборщица, сантехник, электрик, трудно сказать, но надо исходить из того, что весь штат сотрудников предан папе и за ними присматривает охрана.

«Ну да, конечно, — подумал Джек, — вот только такие люди как раз лучше всего и подходят для подобных дел. Самый смертельный удар может нанести лишь тот, кому ты доверяешь. Проклятие!» Конечно, проверить окружение папы можно было бы с помощью представителей Службы внутренней безопасности, однако близких знакомых у Райана там не было, а если бы и были, то преодолеть сопротивление бюрократии Ватикана — старейшей в мире — все равно не удалось бы без вмешательства божественных сил.

— Спасибо, дружище. Я перед тобой в долгу.

— Semper fi, приятель. Ты сможешь рассказать мне об этом поподробнее? Похоже, ты занят серьезным делом.

— Скорее всего, не смогу, но это зависит не от меня, Дэн. Извини, должен бежать. До встречи, дружище.

Положив трубку, Райан вернулся в библиотеку.

Солнце заливало ярким светом лужайку за окнами, и на столе только что появилась бутылка вина — французского вина из долины Луары, вероятно, хорошего, выдержанного. Бутылка была покрыта слоем пыли. Несомненно, она пробыла в погребе довольно долго, а в винном погребе такого особняка вряд ли будут хранить какое-нибудь дешевое пойло вроде «Дикой ирландской розы».

— Зайцеву известно много интересного об этом подонке Министре, — сказал Кингшот.

Он не стал добавлять, что остается только раскопать эти данные. Однако уже завтра на допросах будут присутствовать опытные психологи, которые воспользуются всем своим мастерством, чтобы оживить память русского перебежчика, — вплоть до гипноза. Райан не мог сказать, будет ли от этого какой-либо толк. Хотя некоторые сотрудники правоохранительных органов верили в эффективность подобных методов, адвокаты с пеной у рта выступали против, и Джек просто не знал, на чьей стороне правда. В целом, конечно, приходилось сожалеть о том, что «кролик» не смог захватить с собой фотокопии архивов КГБ, однако вряд ли можно было корить человека, положившего голову на плаху, за то, что он не кричит, поторапливая палача. К тому же, цепкая, дотошная память Зайцева произвела впечатление на Райана.

А что если он «подсадная утка», провокатор, засланный на Запад специально для того, чтобы передать дезинформацию? Конечно, такая вероятность существовала, однако достоверность переданных Зайцевым сведений выяснится после того, как будут выявлены агенты, которых он выдаст западным контрразведывательным службам. Если Министр действительно передавал русским первоклассную информацию, по его качеству сотрудники Службы внутренней безопасности определят, насколько он был для них ценен. Русские относятся к своим агентам без сожаления — они никогда, ни разу не пытались выторговать у американцев или англичан разоблаченного предателя, гниющего в тюрьме, как неизменно поступала Америка, порой успешно. Нет, русские считают своих агентов расходным материалом, который можно без сожаления… расходовать, а наградой за это будет лишь какой-нибудь второстепенный орден, который тот, кому оказана эта «высокая честь», все равно не сможет никогда получить. Райан находил это необъяснимым. Почему КГБ, во многих отношениях лучшая секретная служба в мире, никак не может понять, что, храня верность попавшему в беду агенту, он подтолкнет других агентов идти на больший риск? Возможно, это было очередное проявление того, как господствующее национальное мировоззрение одержало верх над здравым смыслом. В Советском Союзе это можно было сказать практически обо всем.

К четырем часам дня по местному времени Джек пришел к выводу, что в Лэнгли уже должен кто-нибудь появиться. Он задал Кролику последний вопрос:

— Олег Иванович, как вы думаете, способен ли КГБ вскрыть наши шифры?

— Полагаю, нет. Точно я сказать не могу, но мне известно, что у нас есть агент в Вашингтоне — его кодовое имя Сверчок — которого мы просили передать нам любую информацию, какая помогла бы нам взломать ваши шифраторы СТУ. И до сих пор ему не удалось достать ничего из того, что требовали наши дешифровальщики. Однако, сами мы опасаемся, что вы читаете наши закрытые телефонные переговоры, поэтому стараемся по возможности не использовать телефонные линии для передачи важной информации.

— Благодарю вас.

И Райан снова отправился в соседнюю комнату к шифратору СТУ. Следующий номер он также набрал по памяти.

— Джеймс Грир слушает.

— Господин адмирал, это Джек.

— Как мне сообщили, наш «кролик» уже обживает новую норку, — вместо приветствия сказал адмирал.

— Совершенно верно, сэр, и хорошая новость заключается в том, что он считает наши закрытые линии связи надежными, в том числе, и эту. Судя по всему, предыдущие опасения были преувеличены или неправильно истолкованы.

— Насколько я понял, есть и плохие новости? — с тревогой спросил зам по РА-работе.

— Да, сэр. Юрий Андропов собирается убить папу римского.

— Насколько надежна эта информация? — тотчас же спросил Джеймс Грир.

— Сэр, именно по этой причине «кролик» решился на побег. Через день, максимум, через два я переправлю вам подробный отчет, однако уже сейчас не вызывает сомнений, что КГБ занимается подготовкой операции по физическому устранению главы Римско-католической церкви. Мы располагаем даже кодовым номером операции. Я считаю, вам необходимо поставить об этом в известность судью Мура. Да, и еще надо предупредить шифровальную службу ВМФ, что у них не все в порядке с закрытой связью.

— Понятно, — донесся с расстояния трех тысяч четырехсот миль голос вице-адмирала Грира. — Тут возникают определенные проблемы.

— Вы слишком мягко выразились, черт побери. — Набравшись духа, Райан прямо спросил: — Что мы можем сделать?

— В этом и заключается главная проблема, мой мальчик, — сказал зам по РА-работе. — Во-первых, можем ли мы что-либо предпринять. Во-вторых, хотим ли мы что-либо предпринять.

— Господин адмирал, а почему мы должны не хотеть что-либо предпринимать? — спросил Райан, стараясь сохранить свой голос учтивым, как и подобает в разговоре с начальством.

Он уважал адмирала Грира и как руководителя, и как человека.

— Сынок, взгляни на вещи шире. Наша первая и основная задача в жизни состоит в том, чтобы защищать Соединенные Штаты Америки и больше никого — ну, разумеется, и наших союзников, — добавил Грир для магнитофонов, подключенных к линии. — И все же наш первостепенный долг — хранить честь своему флагу, а не какому-то религиозному деятелю. Конечно, мы постараемся помочь папе, насколько это в наших силах, но если мы не сможем ничего сделать, придется с этим мириться.

— Ну хорошо, — стиснув зубы, проскрежетал Райан.

Ему захотелось спросить, а как же быть с понятиями добра и зла, но это подождет.

— Обычно мы ни с кем не делимся закрытой информацией, — продолжал Грир, — а ты сам прекрасно понимаешь, в какой строжайшей тайне необходимо держать факт побега этого «кролика».

— Да, сэр.

Но, по крайней мере, эта информация не попадет под гриф «Н-ин» — «не предназначенная для ознакомления иностранцев». Англичане — иностранцы, однако им уже известно все и про операцию «Беатрикс», и про «кролика». Однако англичане сами скупо делятся информацией — разве что иногда с Америкой, но и тогда обговаривая сделку. С этим просто приходится мириться. Точно так же и Райан не имел права обсуждать те операции, о которых ему было что-либо известно. И главная из них — «Ключ к таланту», разведывательные спутники. Хотя ЦРУ и Пентагон из кожи лезли вон, поставляя англичанам самые свежие разведданные во время Фольклендской войны, вместе со всеми перехватами, осуществленными Агентством национальной безопасности в Южной Америке. Голос крови не заглушить.

— Господин адмирал, как отнесутся средства массовой информации к тому, если станет известно, что Центральное разведывательное управление имело данные о готовящемся покушении на папу римского, но просто сидело сложа руки?

— Это…

— Угроза? Нет, сэр, я на такое никогда не пойду. Я играю строго в пределах правил, сэр, и вам это известно. Но кто-нибудь здесь может устроить утечку просто потому, что возмущен случившимся, и если это произойдет, расплата будет ужасной.

— Вынужден с тобой согласиться, — признал Грир. — Что ты предлагаешь?

— Сэр, это не в моей компетенции, однако мы должны хорошенько подумать насчет наших возможных действий.

— Что еще хорошего сообщил наш новый друг?

— У нас есть кодовые имена трех агентов. Некто по кличке Министр, судя по всему, работает в зарубежном ведомстве Уайтхолла. И двое по нашу сторону океана: Нептун, по-видимому, имеющий отношение к военно-морскому флоту. Он и есть источник беспокойства по поводу закрытых линий связи. В Красной стране читают почту моряков, сэр. И еще один в Вашингтоне, по имени Кассий. Похоже, он обосновался на Капитолийском холме: первоклассная информация политического характера, к тому же сведения о нашей работе.

— О нашей — ты хочешь сказать, о ЦРУ? — переспросил зам по РА-работе, и в его голосе прозвучала тревога.

Как бы долго человек ни находился в «игре», каким бы опытным он ни был, мысль о том, что в недрах родного ведомства орудует враг, напугает кого угодно.

— Вы поняли совершенно правильно, — подтвердил Райан.

Ему не нужно было поворачивать нож в ране. В Лэнгли никого не радовало то, что самой секретной информацией приходилось делиться с «избранными» из комитетов по безопасности Сената и Палаты представителей. В конце концов, политики зарабатывают на жизнь своим языком. Проклятие, нет ничего сложнее, чем заставить политического деятеля держать рот на замке.

— Сэр, этот «кролик» является фантастически ценным источником. Дня через три мы заберем его к себе. Полагаю, беседы с ним продлятся не один месяц. Я познакомился с его женой и дочерью. Достаточно милые люди — девочка одних лет с моей Салли. По-моему, сэр, нам с ним очень крупно повезло. В этих породах настоящая золотая жила.

— Насколько уютно он себя чувствует?

— Ну, полагаю, всем перебежчикам первое время приходится очень несладко. Я бы предложил приставить к семье психолога, чтобы он помог обвыкнуться на новом месте. А может быть, и не одного. Нам нужно, чтобы «кролик» начал новую жизнь, чтобы он чувствовал себя уверенно. Наверное, добиться этого будет непросто, но, право, дело стоит того.

— Мы выделим для этого двух специалистов. У них большой опыт помощи в акклиматизации. Существует ли опасность того, что «кролик» вздумает вернуться назад?

— Сэр, я не заметил никаких указаний на это, однако необходимо помнить, что он круто изменил свою жизнь и попал туда, где мало что напоминает ему привычный уклад.

— Понял. Хорошо, Джек, что-нибудь еще?

— Пока что все. Мы проговорили с «кроликом» всего около пяти с половиной часов — пока что только предварительная беседа. Однако, судя по всему, воды в этом источнике хоть отбавляй.

— Отлично. Артур как раз сейчас разговаривает по телефону с Бейзилом. Я зайду к нему и передам разговор с тобой. Да, только что из Кореи возвратился Боб Риттер — никак не может прийти в себя от смены часовых поясов. Мы обрадуем его рассказом о твоих приключениях на ниве оперативной работы. Если он захочет отгрызть тебе голову, вина в этом будет наша — моя и судьи Мура.

Райан уставился на ковер на полу. Он никак не мог понять, почему Риттер так его невзлюблил, однако рождественскими открытками они друг с другом определенно не обменивались.

— Что ж, спасибо, сэр.

— Не переживай напрасно. Насколько я понял, ты показал себя совсем неплохо.

— Благодарю вас, господин адмирал. На самом деле, я не запутался в собственных ногах. Это все, что я могу поставить себе в заслугу.

— Не надо быть чересчур скромным, мой мальчик. Готовь свой отчет и присылай мне его по закрытому факсу.

А в Москве в кабинет Майка Рассела было доставлено сообщение, пришедшее по закрытому факсу. Как это ни странно, оно было графическим: обложка первого издания книги «Кролик Питер» английской писательницы Беатрикс Поттер. Примечание на сопроводительном листе говорило, кому надо передать сообщение. К нему была приписка от руки: «Шалун, Кривляка и Пушистый хвостик перебрались в новую норку.»

«Итак, — подумал Рассел, — Фоули нашел „кролика“ и устроил ему успешный побег.» Конечно, твердой уверенности у него быть не могло, однако он слишком хорошо знал жаргон разведчиков. Поднявшись наверх, Рассел постучал в дверь кабинета Эда Фоули.

— Войдите, — ответил голос московского резидента.

— Эд, вот это только что пришло из Вашингтона. — Рассел протянул листок с факсом.

— Что ж, новость очень хорошая, — заметил Фоули.

Сложив листок, он убрал его в карман, чтобы показать дома Мери Пат.

— Майк, это сообщение имеет еще одно значение, — продолжал Фоули.

— Какое же?

— Наша линия связи надежна, дружище. В противном случае это сообщение не стали бы передавать по ней.

— Ну, возблагодарим за это господа, — улыбнулся Рассел.

Глава тридцатая Амфитеатр Флавиев

— Райан? — взревел Боб. — Что он сделал?

— Боб, не хотите присесть? Право, тут трясти сиськами не из-за чего, — сказал Джеймс Грир, отчасти успокаивая своего коллегу, отчасти бросая ему вызов на очередной раунд борьбы внутри высшего руководства ЦРУ.

Судья Мур с любопытством наблюдал за своими заместителями.

— Джек отправился в Венгрию присматривать за операцией, потому что у нас в Будапеште не осталось ни одного оперативного работника, — продолжал Грир. — Райан не сделал ни одного неверного шага, и русский перебежчик в настоящее время находится в охраняемом доме в Центральных графствах Англии. Насколько мне известно, он заливается соловьем.

— Ну, и что же он нам поведал?

— Ну, для начала, — ответил судья Мур, — судя по всему, наш друг Андропов собрался убить папу римского.

Риттер резко повернулся к директору ЦРУ.

— Насколько надежна эта информация?

— Похоже, именно это заставило «кролика» совершить прогулку, — ответил тот. — Он руководствовался побуждениями совести.

— Ну хорошо, я удовлетворен, — сказал зам по опер-работе. — И что ему известно?

— Боб, все говорит о том, что этот перебежчик — да, кстати, его зовут Олег Иванович Зайцев, — работал в центре связи центрального управления КГБ, в аналоге нашего «Меркурия».

— Вот это да, — пробормотал Риттер. Помолчав, он спросил: — Что, правда?

— Знаешь, иногда бывает, что человек бросает в автомат четвертак, дергает ручку и выигрывает джек-пот, — ответил своему заместителю Мур.

— Не могу поверить.

— Я не думал, что ты будешь возражать. А самое хорошее состоит в том, — продолжал директор ЦРУ, — что русский Иван даже не догадывается о побеге «кролика».

— Черт побери, как это нам удалось?

— Первоначально эту мысль выдвинули Эд и Мери Пат. — Затем судья Мур объяснил детали операции «Беатрикс». — Боб, по-моему, их обоих следует погладить по головке.

— И все это произошло в мое отсутствие, — выдохнул Риттер. — Проклятие!

— Да, нам надо разослатьписьма со словами благодарности, — сказал Грир. — В том числе, и Райану.

— Ладно, — уступил зам по опер-работе. Он помолчал, размышляя о возможных последствиях операции «Беатрикс». — И что интересного успел уже сообщить наш «кролик»?

— Помимо заговора против папы римского? Кодовые имена двух внедренных агентов русских: Нептун — похоже, он как-то связан с военно-морским флотом, и Кассий. А этот явно с Капитолийского холма. Надеюсь, это только начало.

— Несколько минут назад я беседовал с Райаном по телефону. Он в восторге от русского, утверждает, что у того энциклопедические познания, называет его «золотой жилой», цитирую дословно.

— Кто-кто, а Райан знает толк в золоте, — заметил Мур.

— Замечательно, мы поручим ему распоряжаться портфелем акций, но он не оперативный работник, — проворчал Риттер.

— Боб, Райан выполнил свою задачу успешно. А за это ведь никого не наказывают, разве не так? — спросил директор ЦРУ.

Похоже, все зашло слишком далеко. Настала пора Муру выступить судьей апелляционного суда, кем он и был до недавнего времени: гласом божьим.

— Замечательно, Артур. Вы хотите, чтобы я лично подготовил письмо с благодарностью?

Риттер вовремя увидел приближающийся товарный поезд, и не было никакого смысла оставаться на рельсах. Какого черта, эта благодарность все равно отправится в закрытый архив. Окружающему миру практически никогда не становится известно о том, как поощряет своих сотрудников Центральное разведывательное управление. До сих пор засекречены даже фамилии тех оперативников, которые героически погибли при исполнении своих обязанностей тридцать лет назад. Стиль ЦРУ напоминал своеобразную потайную дверь, ведущую в рай.

— Итак, джентльмены, теперь, когда все административные вопросы улажены, надо решить, что мы будем делать в связи с готовящимся покушением на папу римского? — спросил Грир, пытаясь вернуть в рабочее русло совещание с участием высшего руководства разведывательного ведомства, людей, считающихся серьезными.

— Насколько достоверна эта информация? — захотел выяснить первым делом Риттер.

— Несколько минут назад я разговаривал с Бейзилом. Он считает, что к словам русского надо отнестись серьезно. Однако я полагаю, нам необходимо самим побеседовать с этим «кроликом», чтобы оценить опасность для нашего польского друга.

— Надо ли поставить в известность президента?

Мур покачал головой.

— Сегодня у Рейгана весь день занят решением законодательных вопросов, а поздно вечером он вылетает в Калифорнию. В воскресенье и в понедельник президент будет выступать с речами в Орегоне и Колорадо. Я увижусь с ним только во вторник, часа в четыре дня.

Конечно, Мур мог попросить дать ему внеплановую аудиенцию — в случае событий действительно чрезвычайной важности президент нарушит свой распорядок — однако до тех пор, пока не предоставится возможность встретиться с «кроликом» лицом к лицу, об этом нечего было даже и думать. Возможно, президент захочет лично побеседовать с русским. У Рейгана есть такое качество.

— В каком состоянии находится наша римская резидентура? — спросил Риттера адмирал Грир.

— Резидентом в Риме Рик Нолфи. Отличный парень, но через три месяца ему выходить в отставку. Рим — его лебединая песня. Рик сам попросился туда, потому что его жена Анна очень любит Италию. У него в подчинении шестеро сотрудников, в основном, занимаются делами НАТО. Двое опытных ребят, четверо новички, — доложил Риттер. — Однако прежде чем их предупредить, нам необходимо обмозговать, что к чему, и тут совсем не помешает услышать мудрое слово президента. Главная проблема заключается в том, как, черт побери, сказать об угрозе, нависшей над жизнью папы римского, не выдав при этом источник информации? Джентльмены, — заключил Риттер, — уж если мы пошли на такие ухищрения, чтобы сохранить в тайне факт побега, нет смысла кричать на всю округу о том, что сообщил нам перебежчик, вы не согласны?

— В том-то все дело, — вынужден был согласиться Мур.

— Несомненно, у папы имеется собственная служба безопасности, — продолжал Риттер. — Хотя, разумеется, она не может идти ни в какое сравнение с нашим ведомством, не так ли? И нам неизвестно, насколько она надежна.

— Старая песня, — в это же самое время говорил в Манчестере Райан. — Обращаясь с информацией чересчур вольно, мы компрометируем источник и делаем ее в значительной степени бесполезной. Но если мы не будем вообще использовать информацию из страха скомпрометировать источник, зачем, твою мать, в таком случае нам нужен этот источник? — Допив вино, Джек снова наполнил бокал. — Знаешь, есть целая книга, посвященная этому.

— Какая?

— «Тайны, имеющие две стороны». Ее написал некий Джаспер Холмс. Во время второй войны он служил криптографом в военно-морском флоте, работал в технической разведке шифровальной службы Тихоокеанского флота вместе с Джо Рошфором и его ребятами. В этой книге весьма неплохо описывается, как работает разведка на самом острие.

Кингшот мысленно взял на заметку разыскать в библиотеке эту книгу.

Зайцев вместе с женой и дочерью гулял на улице — зеленая лужайка была прямо-таки бархатистая. Миссис Томпсон предложила провести семью по магазинам. Необходимо было оставить русским время на личные дела — разумеется, их комнаты были нашпигованы подслушивающей аппаратурой, вплоть до фильтра, убирающего «белый шум», установленного в ванной. Для успеха операции очень важно было сделать пребывание за границей максимально уютным не только для главы семьи, но и для его жены и ребенка.

— Ладно, Джек, что бы там ни замыслил противник, на то, чтобы подготовиться к осуществлению своих планов, ему потребуется какое-то время. Тебе прекрасно известно, что русская бюрократическая машина еще более неповоротливая, чем наша.

— Алан, ты имеешь в виду и КГБ? — спросил Райан. — На мой взгляд, это единственное ведомство Советского Союза, которое действительно работает, а Юрий Андропов не отличается долготерпением, разве не так? Проклятие, ты не забыл, что именно он был советским послом в Будапеште в 1956 году? Тогда русские действовали очень решительно, ты не согласен?

— Тогда возникла серьезная угроза всей советской политической системе, — возразил Кингшот.

— А то, что пригрозил сделать папа римский, не является? — выпалил Райан.

— Твоя правда, — вынужден был признать английский разведчик.

— Среда. Так мне сказал Дэн. Каждую среду папа открыт для нападения.

Ну хорошо, он в любой момент может выйти на балкон, чтобы благословить верующих, и в этот момент его может сразить каждый, кто хотя бы сносно умеет обращаться со снайперской винтовкой. Однако человек с винтовкой в руках бросится в глаза даже случайному прохожему, а снайперская винтовка громогласно кричит «армия», ну а там, где есть армия, все сразу начинают искать правительство. К тому же, такие появления, скорее всего, не расписаны на много времени вперед, по крайней мере, они носят случайный характер. А вот каждую среду, черт возьми, папа усаживается в белый джип и разъезжает по Плацца-Сан-Пьетро прямо среди толпы. Алан, а на таком расстоянии можно уже стрелять из пистолета.

Откинувшись назад, Райан отпил французское вино.

— Знаешь, я бы вряд ли захотел стрелять из пистолета с такого близкого расстояния.

— Алан, в свое время русским удалось найти человека, который прикончил Льва Троцкого ледорубом — а уж тут расстояние было не больше двух шагов, — напомнил Райан. — Согласен, с тех пор многое изменилось, но с каких это пор русские стали рисковать своими солдатами осмотрительно? К тому же, в данном случае это вообще будет тот болгарский ублюдок, не забыл? Ваш человек назвал его экспертом по части убийств. А ты даже представить себе не можешь, на что способен настоящий эксперт. В Квантико я видел одного сержанта-комендора, так тот мог на расстоянии пятидесяти футов вывести свое имя из пистолета сорок пятого калибра.

Самому Райану так и не удалось освоиться с тяжелым «Кольтом», но тот комми владел пистолетом в совершенстве.

— Возможно, ты беспокоишься напрасно.

— Может быть, — признал Джек. — Но мне было бы гораздо спокойнее, если бы его святейшество надевал под сутану кевларовый бронежилет.

Разумеется, папа ни за что не пойдет на это. Такие люди, как он, воспринимают опасность не так, как простые смертные. И дело не в чувстве неуязвимости, которое иногда вырабатывается у профессиональных военных. Просто для них смерть не является чем-то заслуживающим страха. Вообще-то, таких взглядов должен придерживаться любой прилежный католик, но Джек не относил себя к их числу. По крайней мере, в этом вопросе.

— Ну хорошо, какие практические шаги мы можем предпринять?

— Высматривать лицо в толпе, но кто может поручиться, что это будет то самое лицо? — спросил Кингшот. — С чего ты взял, что Строков не наймет кого-нибудь еще, кто и сделает выстрел? Я могу представить себе, как я в кого-то стреляю, но только не в толпе.

— А если использовать бесшумное оружие, с эффективным глушителем? Избавившись от громкого шума при выстреле, можно существенно снизить риск оказаться схваченным на месте преступления. Не забывай, что все взгляды будут обращены на папу; мало кто будет озираться по сторонам.

— Это верно, — согласился Алан.

— Знаешь, проще всего найти оправдания собственной бездеятельности. Кажется, это доктор Джонсон метко подметил, что ничего не делать по силам любому, — обреченно спросил Райан. — Именно этим мы сейчас и занимаемся, Алан — ищем оправдания, чтобы ничего не предпринимать. Неужели мы можем допустить, чтобы папа римский погиб? Просто сидеть здесь и пить вино, позволяя русским его убить?

— Нет, Джек, но, с другой стороны, мы не можем и рубить сплеча. Любую операцию необходимо предварительно тщательно спланировать. Для этого нужны профессионалы, специалисты своего дела. А профессионал может сделать многое, но сначала он должен получить приказ.

Однако такое решение должны были принимать уже в другом месте.

— Госпожа премьер-министр, у нас есть основания считать, что КГБ готовит операцию по физическому устранению папы римского, — доложил директор Службы внешней разведки.

Он явился к Тэтчер, сославшись на срочное дело, оторвав ее от какого-то политического мероприятия.

— Вот как? — достаточно сухо поинтересовалась премьер-министр. Она уже привыкла выслушивать от главного разведчика страны самые странные вещи и выработала привычку не реагировать на них чересчур эмоционально. — Что за источник этой информации?

— Несколько дней назад я вам уже докладывал про операцию «Беатрикс». Так вот, мы вместе с американцами успешно ее осуществили. Нам даже удалось сделать так, что русские считают перебежчика мертвым. В настоящий момент он находится в охраняемом доме неподалеку от Манчестера, — доложил Чарльстон главе правительства.

— Мы поставили в известность американцев?

Сэр Бейзил кивнул.

— Да, госпожа премьер-министр. В конце концов, он их добыча. На следующей неделе мы отправляем русского самолетом в Америку. Сегодня я уже имел разговор с судьей Артуром Муром, директором Центрального разведывательного управления. Надеюсь, в начале следующей недели он встретится с президентом.

— Как вы полагаете, какие действия предпримут американцы? — спросила Тэтчер.

— Трудно сказать, мэм. Если честно, ситуация очень щекотливая. Этот перебежчик, его фамилия Зайцев, представляет собой очень ценный разведывательный материал, и надо будет приложить все силы для того, чтобы обеспечить его анонимность, а также чтобы скрыть то, что он находится по эту сторону «железного занавеса». Так что вопрос о том, как именно предупредить Ватикан о потенциальной угрозе, является, мягко говоря, очень сложным.

— Вы говорите, советские спецслужбы всерьез готовят операцию? — задумчиво спросила премьер-министр.

Ей трудно было поверить, что на такое способны те, кого она считала способными почти на все.

— Судя по всему, да, — подтвердил сэр Бейзил. — Но нам неизвестен ее приоритет, и, разумеется, мы ничего не знаем о сроках.

— Понятно. — Тэтчер помолчала. — Наши отношения с Ватиканом являются вежливыми, но не слишком близкими.

Это восходило еще к эпохе Генриха Восьмого, хотя за прошедшие с тех пор столетия Римско-католическая церковь в значительной мере забыла былые обиды.

— К сожалению, вы правы, — согласился директор Службы внешней разведки.

— Понятно, — повторила премьер-министр.

Тэтчер долго думала перед тем, как заговорить снова. Наконец, подавшись вперед, она произнесла голосом, полным достоинства и силы:

— Сэр Бейзил, не в обычаях правительства ее величества стоять сложа руки, когда наши противники замышляют убийство главы дружественного государства. Поручаю вам изучить все возможные способы предотвратить это преступление.

Одни люди стреляют с бедра, подумал сэр Бейзил. Другие — от сердца. Несмотря на всю свою внешнюю суровость, глава правительства Соединенного королевства Великобритании и Северной Ирландии относилась к последним.

— Слушаюсь, госпожа премьер-министр.

Проблема заключалась в том, что Тэтчер не сказала, каким образом, черт побери, выполнять ее распоряжение. Конечно, надо будет скоординировать свои действия с Лэнгли. Но пока что перед Чарльстоном стояла задача, как минимум, очень сложная. Что ему делать? Высадить парашютный десант на площади Святого Петра?

Однако этому премьер-министру отвечать «нет» нельзя, по крайней мере, здесь, в ее резиденции на Даунинг-стрит, 10.

— Этот перебежчик поведал нам еще что-нибудь интересное?

— Да, мэм. Он назвал кодовое имя советского агента, который, скорее всего, работает в Уайтхолле. Его зовут Министр. Как только мы получим более подробную информацию об этом предателе, мы поручим Службе внутренней безопасности взяться за него.

— Что он передает русским?

— Разведывательную информацию политического и дипломатического характера, мэм. По словам Зайцева, эти сведения высочайшего качества, но пока что он не сообщил нам ничего такого, что позволило бы прямо выйти на изменника.

— Очень интересно.

Все это было для Англии не внове. Возможно, этот предатель — последний осколок «Кембриджской группы», имевшей такое огромное значение для СССР во время Второй мировой войны и вплоть до начала шестидесятых годов, или же завербован ими. Чарльстон очень решительно очистил от них свое ведомство, однако Уайтхолл не входил в его епархию.

— Держите меня в курсе.

Это произнесенное спокойным тоном распоряжение в устах Тэтчер приобретало силу гранитной скалы, брошенной божественной рукой с вершины горы Синай.

— Слушаюсь, госпожа премьер-министр.

— Имеет ли смысл обсудить вопрос безопасности папы римского с президентом Рейганом?

— Я считаю, пусть сначала его введет в курс дела ЦРУ. Получится некрасиво, если мы будем действовать в обход американской разведки. В конце концов, этим перебежчиком мы обязаны в первую очередь именно американцам, так что сначала с президентом должен поговорить Артур Мур.

— Да, полагаю, вы правы. Однако когда я буду говорить с Рейганом, я дам ему понять, что мы отнеслись к этому максимально серьезно и ждем от него существенных действий.

— Госпожа премьер-министр, если позволите высказать свои соображения, вряд ли американский президент пожелает остаться в стороне.

— Согласна. Он отличный парень.

Подробный рассказ об американской поддержке во время войны за Фольклендские острова не увидит божий свет еще в течение многих лет. В конце концов, Соединенные Штаты не собираются сжигать мосты с Южной Америкой. Но Тэтчер была не из тех, кто забывает свои долги.

— Вернемся к операции «Беатрикс», — снова заговорила премьер-министр. — Она прошла успешно?

— Без единого сбоя, мэм, — заверил ее Чарльстон. — Наши люди сделали все, как по писаному.

— Не сомневаюсь, вы отметите отличившихся.

— Разумеется, мэм, — ответил директор Службы внешней разведки.

— Хорошо. Благодарю вас за то, что пришли, сэр Бейзил.

— Как всегда, был рад увидеться с вами, госпожа премьер-министр.

Чарльстон встал, размышляя о том, что Райан назвал бы Тэтчер «девчонкой что надо». Что действительно соответствовало истине. Однако по дороге в Сенчури-Хауз он уже думал о том, что еще только предстоит. Что можно будет предпринять? Разумеется, именно за то, чтобы находить ответы на такие вопросы, сэр Бейзил Чарльстон и получал такое щедрое жалование.

— Привет, дорогая, — сказал в трубку Райан.

— Где ты? — тотчас же спросила Кэти.

— Где именно, сказать не могу, но я вернулся в Англию. То, чем я занимался на континенте… в общем, получилось продолжение, которым я должен заниматься здесь.

— Ты можешь заглянуть к нам домой?

— Боюсь, нет. — Одна из главных проблем заключалась в том, что хотя до Чатэма было всего несколько часов езды на машине, Райан еще не чувствовал себя достаточно уверенно для того, чтобы пускаться в такой дальний путь по английским дорогам. — У вас все в порядке?

— У нас все замечательно, вот только тебя нет, — ответила Кэти, и в ее голосе прозвучали нотки разочарования и гнева.

Она была уверена в одном: куда бы ни уезжал Джек, это уж точно была не Западная Германия. Но Кэти не могла говорить об этом по телефону. Она все-таки понимала, что такое разведка.

— Извини, малыш. Могу только сказать тебе, что то, чем я сейчас занимаюсь, является очень важным, — но и только.

— Не сомневаюсь, — сдалась Кэти.

Она понимала, что Джек тоже хочет вернуться домой, к семье. Он был не из тех, кто готов разлучиться с близкими просто так, от нечего делать.

— Как у тебя работа?

— Весь день прописывала очки. Но завтра утром мне предстоит несколько операций. Подожди, передаю трубку Салли.

— Привет, папочка! — послышался другой, высокий голосок.

— Привет, Салли. Как ты поживаешь?

— Хорошо. — Дети всегда отвечают так.

— Чем ты занималась сегодня?

— Мы с мисс Маргарет рисовали цветными карандашами.

— И что же?

— Коров и лошадей! — с восторгом воскликнула девочка.

Больше всего ей нравились пеликаны и коровы.

— Замечательно. А теперь верни трубку маме.

— Хорошо.

Возвращаясь к видеомагнитофону с кассетой «Волшебника из страны Оз», Салли будет вспоминать этот глубокий и содержательный разговор.

— А как поживает наш малыш? — спросил у жены Джек.

— В основном, жует свои ручки. Сейчас он в манеже, смотрит телевизор.

— С ним проще, чем было с Салли в его возрасте, — улыбнувшись, заметил Джек.

— Слава богу, его не мучают колики, — согласилась доктор Райан.

— Я по тебе соскучился, — упавшим голосом признался Джек.

Это соответствовало истине. Он действительно очень соскучился по Кэти.

— Мне тоже тебя недостает.

— Ну ладно, мне пора возвращаться к работе, — сказал Райан.

— Когда ждать тебя домой?

— Надеюсь, через пару дней.

— Ладно. — Придется свыкнуться с этим печальным фактом. — Звони.

— Обязательно, малыш.

— Пока.

— До встречи. Я тебя люблю.

— Я тебя тоже люблю.

— Пока.

— Пока, Джек.

Положив трубку на рычажки, Райан сказал себе, что он не создан для такой жизни. Как и его отец, он хотел спать в одной кровати вместе с женой — интересно, а отцу приходилось когда-нибудь ночевать не дома? Джек не мог припомнить этого. Однако он выбрал для себя эту работу, в которой такое простое желание выполнимо не всегда. Хотя, на самом деле, этого быть не должно. Он аналитик, который работает у себя в кабинете и спит дома, но иногда, черт бы побрал, все складывается по-другому.

На ужин были говядина по-веллингтонски и йоркширский пудинг. Миссис Томпсон могла бы работать шеф-поваром в приличном ресторане. Джек не имел понятия, каково происхождение говядины, но она показалась ему более сочной, чем обычное мясо английских коров, откормленных травой. Или миссис Томпсон купила ее в специальном магазине — в Англии до сих пор оставались мясные лавки — или же она действительно умеет делать нежным любое мясо.

Ну а йоркширский пудинг получился просто неземного вкуса.

Бутылка французского вина, и ужин прошел просто блестяще — излюбленный эпитет в Великобритании.

Русские набросились на еду, как в свое время маршал Георгий Жуков — на Берлин, с завидным аппетитом.

— Олег Иванович, должен вас предупредить, — позволил себе на мгновение быть искренним Райан, — в Америке еда не всегда такого высокого качества. — Он подгадал так, чтобы сделать это замечание, когда миссис Томпсон находилась в обеденном зале. Джек повернулся к ней. — Мэм, если вам когда-либо понадобятся рекомендации, чтобы устроиться на работу поваром, обращайтесь ко мне, хорошо?

Эмма Томпсон просияла.

— Благодарю вас, сэр Джон.

— Честное слово, мэм, еда просто превосходная.

— Вы очень любезны.

У Джека мелькнула мысль, понравится ли ей мясо-гриль в его исполнении и салат со шпинатом, приготовленный Кэти. Главным будет достать мясо бычков из Айовы, откормленных кукурузой, что в Англии совсем непросто. Хотя, конечно, можно будет обратиться в военный магазин на авиабазе в Гринэм-Коммонс…

Ужин занял почти целый час, а завершили его великолепные напитки. В знак особого уважения к русским гостям даже была подана водка «Старка». Джек обратил внимание, что Олег пил ее рюмка за рюмкой.

— Даже Политбюро не кормят так хорошо, — сказал Кролик, когда ужин наконец завершился.

— Да, в Шотландии выращивают замечательных коров. Эта порода называется «Абердинский энгус», — объяснил Ник Томпсон, собирая посуду.

— Их откармливают кукурузой? — спросил Райан.

Кажется, особого избытка кукурузы в Великобритании не наблюдается, разве не так?

— Не знаю. Японцы дают своим коровам породы «Кобе» пиво, — добавил бывший полицейский. — Возможно, так же поступают и в Шотландии.

— Тогда это объясняет качество, — усмехнувшись, согласился Джек. — Олег Иванович, вам надо обязательно попробовать английское пиво. Оно лучшее в мире.

— А разве не американское? — удивился русский.

Райан покачал головой.

— Нет. Это единственное, в чем англичане нас опередили.

— Правда?

— Правда, — подтвердил Кингшот. — Однако у ирландцев это тоже получается очень неплохо. Я просто обожаю «Гиннес», хотя в Дублине его варят все же лучше, чем в Лондоне.

— Зачем переводить на вас добро? — спросил Джек.

— Тот, кто родился проклятым ирландцем, проклятым ирландцем и умрет, — заметил Кингшот.

— Итак, Олег Иванович, — спросил Райан, закуривая вечернюю сигарету, — быть может, вам бы хотелось, чтобы мы что-нибудь делали по-другому — я хочу сказать, ради вашего удобства?

— Пока что мне жаловаться не на что, но, полагаю, ЦРУ не выделит мне такой замечательный дом, как этот.

— Олег Иванович, я миллионер и все же живу не в таком прекрасном доме, — со смехом подтвердил Райан. — Однако смею вас заверить: ваш дом в Америке будет более уютным, чем ваша московская квартира.

— А я получу машину?

— Конечно.

— И долго придется ждать? — спросил Зайцев.

— Что ждать?

— Когда подойдет моя очередь покупать машину.

— Олег, вам предоставится возможность выбирать машину у сотен продавцов. Вы подберете то, что вам понравилось, заплатите за нее и уедете на ней домой. Как правило, мы доверяем выбирать цвет машины своим женам, — добавил Джек.

— И все так просто? — недоверчиво спросил Кролик.

— Ну да. Я сам долгое время ездил на «Фольксвагене», но теперь мне полюбился «Ягуар». Возможно, вернувшись домой, я куплю себе «Ягуар». Отличный двигатель. Кэти машина тоже нравится, но, наверное, она вернется к «Порше». Моя жена ездит на разных марках «Порше» с восемнадцати лет. Конечно, когда в семье два маленьких ребенка, эта машина не совсем практична, — с надеждой добавил Райан.

Ему совсем не нравились эти двухместные спортивные автомобили немецкого производства. На его взгляд, «Мерседес» был значительно более безопасным.

— И купить дом так же просто?

— Все зависит. Если покупать новый дом, все действительно будет очень просто. Но если вам приглянется дом, у которого уже есть хозяин, вам сначала придется с ним встретиться и сделать ему предложение. Однако, полагаю, Управление вам с этим поможет.

— А где мы будем жить?

— Там, где пожелаете. — «После того, как мы полностью вычистим твой мозг,» — не стал добавлять Райан. — В Америке есть поговорка: «У нас свободная страна.» И еще Америка очень большая страна. Вы сможете выбрать место, которое вам понравится, и переехать туда жить. Многие ваши бывшие коллеги, перебежавшие к нам, предпочитают жить в районе Вашингтона. Почему, я не знаю. Мне самому этот район совсем не нравится. Летом там с ума можно сойти.

— Адская жара, — согласился Кингшот. — И жуткая влажность.

— Если ты думаешь, что в Вашингтоне плохо, Алан, попробуй пожить во Флориде, — предложил Джек. — Впрочем, кому-то нравится и во Флориде.

— И можно свободно переезжать с места на место, не оформляя кучу бумаг? — спросил Зайцев.

«Для кагэбэшника этот человек ни хрена не знает,» — подумал Джек.

— Никаких бумаг не нужно, — заверил его Райан. — Для того, чтобы путешествовать было совсем просто, мы выдадим вам кредитную карточку.

Затем ему пришлось объяснять Кролику, что такое кредитная карточка. На это ушло добрых десять минут, настолько чуждой была данная концепция советскому гражданину. К концу у Зайцева голова пошла кругом.

— Вот только надо в конце каждого месяца оплачивать счет, — предостерег его Кингшот. — Кое-кто об этом забывает, и в результате у этих людей возникают серьезные финансовые проблемы.

Директор Службы внешней разведки находился в своем особняке в престижном районе Бельгравия. Потягивая коньяк «Людовик Тринадцатый», сэр Бейзил беседовал с другом. Сэр Джордж Хендли был его давнишний товарищ. Юрист по профессии, почти всю свою жизнь он тесно работал с британским правительством, частенько выступая в роли консультанта Службы внешней разведки или Министерства внутренних дел. Сэр Джордж имел допуск к документам особой важности, а также к информации служебного пользования. За тридцать с лишним лет ему пришлось побывать доверенным лицом нескольких премьер-министров, и он считался надежным, как сама королева. По мнению самого Хендли, все это просто пришло к нему вместе с фирменным галстуком элитной школы в Винчестере, в которой он учился.

— Значит, папа римский, да?

— Да, Джордж, — подтвердил Чарльстон. — Премьер-министр хочет, чтобы мы изучили вопрос, как можно защитить этого человека. Вся беда в том, что до сих пор я ума не приложу, что мы можем предпринять. Связаться с Ватиканом напрямую нам нельзя.

— Совершенно верно, Бейзил. Можно не сомневаться в честности Святого престола, но политику он проводит независимую. Скажи, насколько хорошо, на твой взгляд, там поставлена служба сбора информации?

— Я бы сказал, что во многих отношениях она налажена первоклассно. В конце концов, с кем лучше всего поделиться тем, что лежит на душе, как не со священником, и разве может какой-нибудь другой способ передачи информации сравниться с разговором наедине в исповедальне? Плюс к этому все остальные мыслимые методы. Вероятно, политическая разведка Ватикана ничуть не уступает нашей собственной — а может быть, даже превосходит ее. Так, например, я не сомневаюсь, что Святому престолу известно абсолютно все о ситуации в Польше. Да и в Восточной Европе в целом найдется мало секретов, не известных католической церкви. В конце концов, нельзя недооценивать ее способность взывать к высшей морали человека. Мы в течение десятилетий прислушиваемся к разговорам Ватикана.

— Вот как? — удивился Хендли.

— Совершенно верно. И в годы Второй мировой войны это оказало нам неоценимую пользу. В то время в Ватикане был один немецкий кардинал, некий Мансдорф — странно, ты не находишь? Фамилия у него явно еврейская. Так вот, этот Дитер Мансдорф был архиепископом Маннгеймским, затем получил повышение и попал в Ватикан, занялся дипломатической работой. Ему приходилось много разъезжать по Европе. Начиная с 1938 года и до самого окончания войны Мансдорф держал нас в курсе самых сокровенных тайн нацистской партии. Понимаешь, он не слишком-то жаловал Гитлера.

— Ну а как вам удавалось читать переговоры Ватикана?

— Кардинал Мансдорф разрешил нам снять копию со своей шифровальной книги. Разумеется, после войны Ватикан полностью заменил все свои шифровальные книги, так что с тех пор мы почти не имеем возможности следить за личной перепиской высокопоставленных священников. Однако, в сути своей, системы шифрования остались прежними, поэтому ребятам из Центра правительственной связи время от времени удается что-нибудь «расколоть». Хороший это был человек, кардинал Дитер Мансдорф. Естественно, никто так и не узнал о его деяниях. Умер он, кажется, в пятьдесят девятом году.

— В таком случае, почему ты считаешь, что римляне до сих пор не знают об этой операции?

Чарльстон нашел этот вопрос очень неплохим, однако он сам уже давно ломал голову над ним и, похоже, нашел правильный ответ.

— Если верить перебежчику, операция держится в строжайшей тайне. Вся связь поддерживается через курьеров, минуя защищенные линии связи, и так далее. И в планы посвящена всего горстка людей. Нам известна фамилия одного человека, причастного к операции. Это полковник Борис Строков, сотрудник оперативного отдела болгарской разведки «Държавна сигурност». У нас есть все основания считать, что именно Строков убил болгарского диссидента Георгия Маркова на Вестминстерском мосту, буквально под окнами моего кабинета.

Что сам Чарльстон считал оскорблением ее величества, возможно, прямым вызовом, брошенным Службе внешней разведки. Между ЦРУ и КГБ существовала негласная договоренность: каждая спецслужба не организовывала убийства в столице противника. У британской СВР таких договоренностей ни с кем не было, что, вероятно, стоило бедняге Георгию Маркову жизни.

— Следовательно, вы считаете этого Строкова предполагаемым исполнителем?

Директор Службы внешней разведки развел руками.

— Это все, чем мы располагаем, Джордж.

— Должен сказать, у вас есть очень немного, — заметил Хендли.

— Да, слишком мало, чтобы быть спокойными, и все же это лучше, чем ничего. У нас есть множество фотографий этого типа Строкова. Скотленд-Ярд уже был близок к тому, чтобы задержать его, когда он вылетел из «Хитроу» — сначала в Париж, и только оттуда в Софию.

— Быть может, он очень торопился покинуть Англию? — предположил Хендли.

— Он профессионал, Джордж. Как ты думаешь, такие люди идут на напрасный риск? Оглядываясь назад, приходится признать, поразительно, что Скотленд-Ярд вообще вышел на него.

— Итак, ты полагаешь, что Строков может приехать в Италию.

Не вопрос, а утверждение.

— Да, вероятность этого высока, но кого мы можем предупредить? — спросил директор Службы внешней разведки. — Юрисдикция итальянской уголовной полиции имеет определенные пределы. Согласно Латеранскому договору, Ватикан всегда может наложить вето, — объяснил Чарльстон. Он уже успел ознакомиться с юридическими аспектами ситуации. — Ватикан обладает собственной службой безопасности — полагаю, тебе известно о швейцарской гвардии. Однако какими бы опытными ни были эти люди, защитный заслон очень тонкий, особенно если учесть, какие ограничения накладываются на них сверху. А итальянские власти по очевидным причинам не могут наводнить Ватикан своей полицией.

— Итак, премьер-министр навьючила тебя невыполнимой задачей.

— Да, в который уже раз, Джордж, — вынужден был согласиться сэр Бейзил.

— Так что же ты можешь сделать?

— На самом деле я могу только направить своих людей в Рим, чтобы они высматривали в толпе Бориса Строкова.

— Ну а если они его там увидят?

— Вежливо попросить его уйти куда-нибудь подальше? — задумчиво произнес сэр Бейзил, размышляя вслух. — Возможно, это даст желаемый результат. Строков профессионал, и если его застигнут на месте предполагаемого преступления — а я собираюсь предложить своим людям подчеркнуто открыто сфотографировать его во всех ракурсах — он вынужден будет сделать продолжительную паузу, а то и вовсе отказаться от выполнения задания.

— Это все вилами на воде писано, — заметил Хендли.

— Ты прав, — вынужден был согласиться директор Службы внешней разведки.

Но, по крайней мере, это уже хоть что-то, о чем можно будет доложить Тэтчер.

— Кого ты собираешься отправить в Ватикан?

— У нас в Риме хороший резидент, Том Шарп. У него в подчинении четыре человека, кроме того, полагаю, можно будет прислать подкрепление из Сенчури-Хауза.

— Разумное решение, Бейзил. А зачем же ты все-таки пригласил меня в гости?

— Я надеялся, Джордж, что ты подскажешь какую-нибудь мысль, которая от меня ускользнула.

Последний глоток из рюмки. Как ни хотелось Бейзилу продолжить, на сегодняшний вечер коньяка хватит.

— Выше собственной головы не прыгнешь, — сочувственно произнес Хендли.

— Кароль Войтыла — слишком хороший человек, чтобы позволить ему сгинуть ни за грош, от рук проклятых русских. И за что? За то, что он вступился за свой народ. Подобная преданность достойна награды, а не убийства на глазах тысяч людей.

— И премьер-министр разделяет эту точку зрения.

— Тэтчер заняла твердую позицию.

Чем она успела снискать уважение во всем мире.

— А что американцы? — спросил Хендли.

Чарльстон пожал плечами.

— У них еще не было возможности побеседовать с перебежчиком. Они доверяют нам, Джордж, но в определенных пределах.

— Что ж, делай что в твоих силах. Впрочем, возможно, операция КГБ произойдет не в самом ближайшем времени. Кстати, насколько эффективно действуют советские спецслужбы?

— Вот мы и посмотрим, — только и смог ответить директор СВР.

Проснувшись без десяти семь утра, Райан решил, что здесь, несмотря на проходящее рядом шоссе, было гораздо тише, чем у него дома в Чатэме. Умывальник в соответствии с эксцентричным британским стилем был оборудован двумя кранами, для холодной и горячей воды, вследствие чего у Райана, когда он мыл руки, левая едва не сварилась, а правая замерзла. Как всегда, было приятно побриться, причесаться и приготовиться к новому дню, даже если ему предстояло начаться с чашки растворимого кофе «Тейстерс чойс».

Когда Джек спустился на кухню, Кингшот уже был там. Странно, что по воскресеньям люди спят допоздна, а по субботам этого, как правило, не происходит.

— Сообщение из Лондона, — вместо приветствия сказал Алан.

— И что в нем?

— Вопрос. Как ты отнесешься к предложению сегодня вылететь в Рим?

— Что случилось?

— Сэр Бейзил направляет людей в Ватикан, чтобы ознакомиться с положением дел на месте. Он хочет узнать, готов ли ты присоединиться к ним. В конце концов, эту операцию начало ЦРУ.

— Передай, я готов, — ни минуты не колеблясь, ответил Джек. — Когда?

Только тут до него дошло, что он снова принял решение, повинуясь минутному порыву. Проклятие!

— Самолет вылетает в полдень из «Хитроу». У тебя будет время заехать домой и переодеться.

— На машине?

— Тебя отвезет Ник, — сказал Кингшот.

— А что ты скажешь Олегу?

— Правду, — рассуждая вслух, промолвил Кингшот. — Так он почувствует себя более значимой персоной.

В отношении перебежчиков это всегда имеет очень большое значение.

Райан и Томпсон тронулись в путь через час. Чемоданы Джека были уложены в багажник.

— Я хочу спросить про этого Зайцева, — начал Ник, когда машина выехала на шоссе. — Мне показалось, он очень важная птица.

— Ты совершенно прав, Ник. Его черепушка наполнена самой разнообразной информацией высшего качества. Мы будем обращаться с ним, как с поддоном, заполненным одними золотыми слитками.

— Я рад, что ЦРУ разрешило нам побеседовать с перебежчиком.

— Ну, отказать вам в этом было бы верхом неприличия. Это вы вытащили его для нас из России, и маскировка бегства была выполнена на высшем уровне.

Больше Джек не мог ничего добавить. Каким бы надежным человеком ни считался Ник Томпсон, Райан не знал, к каким секретам он допущен.

Однако Томпсон сам знал, когда нужно воздержаться от вопросов.

— Значит, ваш отец был полицейским?

— Да, следователем. В основном, расследовал убийства. Занимался этим больше двадцати лет. Дослужился до звания лейтенант. По его словам, капитаны в основном просиживают штаны в кабинетах, а отец этого терпеть не мог. Он любил лично хватать плохих ребят за шиворот и отправлять их в кутузку.

— Куда?

— В тюрьму. Тюрьма штата Мериленд в Балтиморе — весьма зловещее сооружение. Чем-то похожее на средневековую крепость, но только еще более неприступное. Сами обитатели называют ее «замком Франкенштейна».

— Мне это как раз по душе, сэр Джон. Убийц я никогда особенно не жаловал.

— Отец почти не рассказывал про них. Он не приносил работу домой. Мама не любила об этом слушать. Только однажды папа рассказал жуткую историю: один человек убил своего сына, поссорившись с ним из-за пирога с крабами. Это такой маленький гамбургер с начинкой из крабового мяса, — объяснил Джек. — Отец сказал, что это страшно — лишиться жизни из-за такого пустяка. Убийца сам сдался полиции, в ужасе от содеянного. Но сына его вернуть уже было нельзя.

— Поразительно, как часто с убийцами происходит именно так. Ослепленные яростью, они отнимают чужую жизнь, после чего их захлестывает раскаяние.

— Быстро взрослеют, медленно набираются ума, — процитировал Джек расхожую фразу времен Дикого Запада.

— Да, в моем ремесле мне приходилось сталкиваться с такими печальными историями.

— А что насчет этого Строкова?

— Эта лошадка совсем другой масти, — ответил Томпсон. — Такие встречаются нечасто. Для них оборвать человеческую жизнь — это работа. Никакого мотива в обычном смысле этого слова, и практически полное отсутствие вещественных улик. Находить таких подонков очень трудно, но мы по большей части их все-таки находим. На нашей стороне время; рано или поздно кто-нибудь открывает рот, и это доходит до наших ушей. Большинство преступников сами отправляют себя за решетку своим длинным языком, — объяснил Ник. — Но такие, как этот Строков, никогда не хвастаются своими черными делами — если не считать рапорта для начальства. Однако эти документы нам на глаза не попадаются. В прошлый раз мы вышли на Строкова чисто случайно. Мистер Марков запомнил, что какой-то мужчина уколол его зонтиком, запомнил цвет костюма, который был на нем. Один из констеблей обратил внимание на мужчину в костюме такого же цвета, чье поведение показалось ему странным — понимаете, вместо того, чтобы поскорее вернуться домой, он остался с тем, чтобы проверить, что Марков действительно умрет. Два предыдущих покушения провалились, понимаете, поэтому направили Строкова, чтобы он сделал дело наверняка. А Строков настоящий профессионал. Ему нужно было быть полностью уверенным, поэтому он остался ждать сообщения в газетах о смерти Маркова. А мы тем временем побеседовали с обслуживающим персоналом гостиницы, в которой он остановился, и начали собирать информацию. К расследованию подключилась Служба внутренней безопасности; в каких-то отношениях она нам очень помогла, а в других — нет. Затем было поставлено в известность правительство. Правительство стремилось избежать международного скандала, поэтому нас всячески сдерживали — кажется, мы потеряли из-за этого два дня. В первый из этих дней Строков приехал на такси в «Хитроу» и вылетел в Париж. Я входил в группу, осуществлявшую наружное наблюдение. Стоял в пятнадцати шагах от Строкова. У нас были два детектива с фотоаппаратами, они сделали кучу снимков. На последнем Строков поднимался по трапу в «Боинг». А на следующий день правительство наконец выдало нам санкцию на то, чтобы задержать Строкова для допроса.

— Опоздали на один день, и не хватило одного доллара, так?

Томпсон кивнул.

— Совершенно верно. Я бы с огромным удовольствием упрятал Строкова в камеру предварительного содержания в тюрьме «Олд бейли», но рыбке удалось уплыть. Французы следили за Строковым в международном аэропорту имени де Голля, но он не покидал территорию международного терминала, где ни с кем не обмолвился ни словом. Мерзавец нисколько не раскаивался в содеянном. Полагаю, для него убить человека было все равно, что нарубить дров для камина, — закончил свой рассказ бывший полицейский.

— Да. Это в кино Джеймс Бонд, расправившись с очередным врагом, выпивает водку с мартини — «смешать, но не взбалтывать». На самом деле лишить человека жизни совсем непросто.

— Вина Маркова заключалась только в том, что он принимал участие в передачах иностранного вещания Би-би-си, — сказал Ник, крепче сжимая рулевое колесо. — Наверное, кому-то в Софии очень не понравилось то, что он говорил.

— Те, кто обитает по ту сторону «железного занавеса», не слишком-то жалуют свободу слова, — напомнил Райан.

— Треклятые варвары. И вот теперь этот сукин сын собирается убить папу римского? Я сам не католик, но папа — слуга господа, и, насколько мне кажется, человек неплохой. Знаете, даже самый жестокий преступник хорошенько подумает, прежде чем поднять руку на священнослужителя.

— Да, я знаю. Никто не хочет гневить господа. Но, Ник, эти люди не верят в бога.

— Их счастье, что я не господь бог.

— Да, как было бы хорошо обладать силой полностью очистить мир от зла. Вся беда состоит в том, что, по убеждению хозяев Строкова, именно этим они и занимаются.

— Вот почему мы живем по законам, Джек, — да, знаю, эти люди сотворили для себя свои собственные законы.

— В этом-то вся беда, — согласился Райан.

Как раз в этот момент они подъехали к Чатэму.

— Какое милое местечко, — заметил Томпсон, поднимаясь по центральной улице.

— Неплохой район, — согласился Райан. — Моей Кэти здесь очень нравится. Я сам предпочел бы поселиться ближе к Лондону, но она… в общем, настояла на своем.

— Женщинам всегда удается добиться своего, — усмехнулся Томпсон, сворачивая направо на Фристоу-Вей, а затем налево в Гриздейл-Клоуз.

И вот, наконец, и дом. Райан вышел из машины и достал из багажника вещи.

— Папочка! — радостно взвизгнула Салли, когда он вошел в дом.

Бросив чемоданы, Райан подхватил дочьна руки. Он уже давно успел убедиться, что маленькие девочки обнимаются лучше всех на свете, хотя их поцелуи получаются слишком мокрые.

— Ну, как поживает моя маленькая Салли?

— Хорошо. — Слетевшее с ее уст, это слово странным образом напоминало гладкую, пушистую кошку.

— О, здравствуйте, доктор Райан, — поздоровалась вышедшая в коридор мисс Маргарет. — Я вас не ждала.

— Я заскочил на минуту. Оставлю грязное белье, возьму свежее и снова в путь.

— Ты опять уходишь? — разочарованно произнесла Салли.

— Извини, Салли. Папу ждут дела.

Девочка вырвалась из объятий отца.

— Фу!

И она вернулась к телевизору, тем самым указав отцу его место.

Правильно истолковав ее жест, Джек поднялся наверх. Три — нет, четыре свежих рубашки, пять комплектов нижнего белья, четыре новых галстука и… да, еще одежда для отдыха. Два пиджака, две пары брюк. Заколка для галстука, оставшаяся со времен службы в морской пехоте. Вот и все. Навалив на кровати кучу грязного белья, Джек собрал чемоданы и направился вниз. Готово. Оставив вещи внизу, Джек снова поднялся наверх за своим паспортом. Больше нет смысла пользоваться фальшивым британским.

— Пока, Салли.

— Пока, папочка.

Но затем, передумав, Салли выскочила в коридор и снова бросилась отцу на шею. Когда она вырастет, она будет не разбивать сердца мужчин, а вырывать их из груди и зажаривать на углях. Однако до этого еще было далеко, и пока что у отца была возможность наслаждаться своей дочерью. Маленький Джек спал, улегшись на спинке в манеже, и Райан решил его не беспокоить.

— До встречи, приятель, — прошептал он в дверь, направляясь к выходу.

— Куда вы направляетесь сейчас? — спросила мисс Маргарет.

— За границу. Дела, — объяснил Райан. — Я позвоню Кэти из аэропорта.

— Счастливого пути, доктор Райан.

— Благодарю, Маргарет.

И снова на улицу.

— Как у нас со временем? — спросил Райан, садясь в машину.

— Насчет этого можно не беспокоиться, — небрежно заметил Томпсон.

Джек понял, что если они будут опаздывать, и у этого самолета возникнут мелкие технические неполадки.

— Хорошо.

Джек откинул спинку сиденья назад, чтобы немного вздремнуть.

Он проснулся, когда машина подъезжала к третьему терминалу аэропорта «Хитроу». Томпсон остановился рядом с мужчиной в штатском, судя по всему, каким-то государственным служащим.

Это действительно оказалось так. Как только Райан вышел из машины, мужчина подошел к нему и протянул пухлый конверт.

— Сэр, ваш рейс вылетает через сорок минут. Регистрация в двенадцатом окошке, — доложил мужчина. — В Риме вас встретит Том Шарп.

— Как он выглядит? — спросил Джек.

— Он вас узнает, сэр.

— Разумно.

Забрав билет, Райан направился к машине за вещами.

— Сэр, я позабочусь об этом.

Джек решил, что есть свои прелести в том, чтобы путешествовать в качестве сотрудника влиятельного государственного ведомства. Помахав рукой Томпсону, он зашел в здание аэровокзала и стал искать двенадцатое окошко. Это оказалось совсем нетрудно. Устроившись рядом с окошком, Райан взглянул на свой билет — опять салон первого класса, место 1-А. Похоже, Служба внешней разведки встречала полное понимание со стороны авиакомпании «Бритиш эруэйз». Теперь остается только пережить перелет.

Через двадцать минут Райан поднялся на борт самолета, занял свое место, пристегнул ремень и перевел часы на час вперед. Затем ему пришлось выслушать обычную бодягу бесполезных наставлений по технике безопасности и объяснений, как застегивать ремень безопасности, который сам он уже давно застегнул и затянул.

Полет продолжался два часа, и в 15:09 по местному времени самолет совершил посадку в аэропорту имени Леонардо да Винчи. Спустившись по трапу, Джек прошел в здание аэровокзала и стал искать «голубой коридор». Очередную визу ему в дипломатический паспорт поставили после пятисекундной задержки — перед Райаном пограничный контроль проходил еще один дипломат, и этот тупица ухитрился забыть, в какой карман положил свой паспорт.

Когда все это осталось позади, Джек забрал багаж и направился к выходу. Ему навстречу шагнул мужчина с черной с проседью бородкой.

— Вы Джек Райан?

— А вы, должно быть, Том Шарп?

— Правильно. Позвольте помочь вам нести вещи.

Райан понятия не имел, почему за ним так заботливо ухаживают. Впрочем, подумав хорошенько, он вспомнил, что и ему самому не раз приходилось делать то же самое, а англичане по части хороших манер общепризнанно являются мировыми лидерами.

— Простите, а какую должность вы занимаете? — спросил Райан.

— Я резидент в Риме, — ответил Шарп. — Наш директор позвонил и предупредил о вашем приезде, сэр Джон, и попросил встретить вас лично.

— Как это мило со стороны сэра Бейзила, — заметил Райан.

Шарп провел его к своей машине, седану «Бентли» бронзового цвета. Из уважения к нравам этой варварской страны руль был слева.

— Неплохая у вас тачка.

— Моя официальная «крыша» — заместитель посла, — объяснил Шарп. — Я мог бы ездить и на «Феррари», но это уже слишком бросалось бы в глаза. Видите ли, собственно оперативной работой мне приходится заниматься совсем мало; в основном, административные дела. К тому же, мне действительно приходится выполнять обязанности заместителя посла. Дипломатической работы по горло — это может с ума свести.

— Как вам нравится Италия?

— Очень милая страна, очень милые люди. Правда, очень неорганизованные. Про нас, англичан, говорят, что мы несобранные, однако по сравнению с местными жителями мы просто настоящие пруссаки.

— А здешняя полиция?

— Если честно, очень неплохо знает свое дело. Правоохранительных ведомств в Италии несколько. Самое эффективное — карабинеры, военизированная полиция, подчиняющаяся непосредственно центральному правительству. Есть просто блестящие сотрудники. В основном, карабинеры пытаются обуздать сицилийскую мафию — скотская работа, но, знаете, лично я не сомневаюсь, что рано или поздно они добьются своего.

— Вас ввели в курс, зачем меня направили в Италию?

— Кое-кто считает, что Юрий Владимирович собирается убить папу римского. По крайней мере, так было сказано в телексе, который я получил.

— Совершенно верно. К нам перебежал русский чекист, утверждающий это, и у нас есть основания полагать, что он говорит правду.

— Какие-нибудь детали?

— Боюсь, никаких. По-моему, меня прислали сюда находиться рядом с вами до тех пор, пока кто-нибудь не придумает, что делать. Лично мне кажется, что покушение может состояться в следующую среду.

— Во время еженедельного появления папы римского на площади Святого Петра?

Джек кивнул.

— Да.

Машина ехала по шоссе, ведущему из аэропорта в Рим. Окружающая местность показалась Райану странной, и ему потребовалось какое-то время, чтобы понять, почему. Наконец до него дошло. Скаты крыш были другие — более пологие чем те, к каким он привык. Вероятно, зимой здесь почти не бывает снега. Выкрашенные в белый цвет, чтобы отражать жар итальянского солнца, дома напоминали кубики сахара. Что ж, в каждой стране своя непохожая архитектура.

— Значит, в среду, да?

— Да. Кроме того, мы будем искать некоего Бориса Строкова, полковника болгарской разведки «Държавна сигурност». Судя по рассказам, профессиональный убийца.

Шарп сосредоточенно следил за дорогой.

— Фамилия мне знакома. Не он ли считается причастным к убийству Георгия Маркова?

— Он самый. Скотленд-Ярд должен был прислать его фотографии.

— Курьер прилетел одним с вами рейсом, — доложил Шарп. — Просто он поехал в город другой дорогой.

— Есть какие-нибудь мысли по поводу того, что, черт побери, нам делать?

— Мы разместим вас в посольстве — если точнее, в моей резиденции, это в двух кварталах. Там довольно прилично. Затем вас отвезут на площадь Святого Петра, чтобы вы осмотрелись и прочувствовали обстановку. Я неоднократно бывал в музеях Ватикана — собраниями произведений искусств они могут поспорить с королевскими — но работать там мне не приходилось. Вы уже бывали в Риме?

— Нет.

— Что ж, в таком случае, давайте я быстро провезу вас по городу, чтобы вы получили первое впечатление.

Рим показался Райану поразительно неупорядоченным местом — впрочем, то же самое можно было сказать и про улицы Лондона, в котором отцы города, судя по всему, не состояли в законном браке с матерями города. А Рим был старше на добрую тысячу лет; город строился в те времена, когда самым быстрым средством передвижения были лошади, а в реальной жизни они скачут гораздо медленнее, чем в вестернах Джона Форда. Практически ни одной прямой улицы, а посреди — извилистая лента реки. Райану все вокруг казалось старым — нет, не старым, а древним, таким, словно по этим улицам бродили еще динозавры. Разумеется, было достаточно трудно увязать это с потоком автомобилей.

— А это амфитеатр Флавиев. Его называют Колизеем, потому что император Нерон воздвиг свою огромную статую прямо вот здесь, — Шарп махнул рукой, — и стадион стали называть по этой статуе, к большому недовольству семейства Флавиев, которые построили его на средства, вырученные во время Иудейского восстания, о котором писал древнеримский историк Иосиф Флавий.

Джек видел величественное сооружение на фотографиях и по телевизору, однако это было совсем не то, что проезжать мимо него. Стадион построили люди, не имевшие в своем распоряжении ничего кроме силы собственных мускулов и самых примитивных приспособлений. Своей формой Колизей на удивление напоминал стадион «Янкиз» в Нью-Йорке. Однако на арене в Бронксе Малыш Рут и другие знаменитые бейсболисты не выпускали своим противникам внутренности. А этот амфитеатр в свое время повидал немало крови.

Райан не выдержал:

— Знаете, если когда-нибудь создадут машину времени, наверное, я постараюсь вернуться сюда, чтобы своими глазами посмотреть на бои гладиаторов. Из этого следует, что я варвар?

— Для древних римлян это было чем-то вроде регби, — усмехнулся Шарп. — Сейчас на смену пришел футбол, современная игра настоящих мужчин.

— Европейский футбол — игра кисейных барышень, — презрительно фыркнул Райан.

— А вы и впрямь варвар, сэр Джон. Футбол, — назидательным тоном объяснил Шарп, — это благородная игра, в которую играют головорезы, в то время как регби — это игра головорезов, в которую играют благородные джентльмены.

— Приходится верить вам на слово. А мне сейчас до смерти хочется увидеть свежий номер «Интернешнл геральд трибюн». Моя любимая команда вышла в финал Мировой серии по бейсболу, а я даже не знаю, как она себя показывает.

— Бейсбол? А, вы имели в виду раундерс. Да, игра кисейных барышень, — объявил Шарп.

— Все это мне уже приходилось слышать. Вы, англичане, ни черта не понимаете в бейсболе.

— Точно так же, сэр Джон, как вы ни черта не понимаете в настоящем футболе. В Италии это даже в еще большей степени национальная страсть, чем у нас в Англии. Здесь играют в зажигательный футбол в отличие, скажем, от немцев, которые ведут себя на поле, как неумолимые бездушные машины.

Для Райана это было сродни рассуждениям о том, какая разница между «крученой» и «скользящей» подачами и какой мяч труднее отразить, «скошенный» или «завинченный». Он сам не настолько хорошо разбирался в бейсболе, чтобы ориентироваться в подобных тонкостях; ему приходилось полагаться на телекомментатора, который, возможно, сам только что изобрел этот термин. Райан лишь знал, что во всем американском бейсболе нет игрока, который смог бы хорошей «крученой» подачей отправить мяч в дальний угол площадки.

Через пять минут они приехали к собору Святого Петра.

— Проклятие! — восхищенно пробормотал Джек.

— Большой, да?

Собор был не просто большой; он был огромный.

Шарп подъехал к нему слева и остановил машину в переулке у рядов магазинчиков — судя по всему, ювелирных.

— Предлагаю выйти и посмотреть, не возражаете?

Райан обрадовался возможности выйти из машины и размять затекшие ноги. Ему пришлось напомнить себе, что он приехал сюда не для того, чтобы восторгаться творением великих архитекторов Браманте и Микеланджело. Ему необходимо ознакомиться с местом предполагаемой операции, как этому учили в Квантико. На самом деле это было совсем нетрудно, если только знать, что к чему.

Сверху площадь напоминала гигантский клин под баскетбольным кольцом. Ее круглая часть имела добрых сто ярдов в диаметре, после чего площадь, по мере удаления от бронзовых дверей собора чудовищной величины, сужалась приблизительно до трети этих размеров.

— Увидев, что на площади собрались верующие, папа садится в свою машину, которая представляет нечто среднее между джипом и тележкой для перемещения по полю для гольфа, прямо вон там, и едет по проходу, расчищенному в толпе, — объяснил Шарп, указывая рукой, — вот сюда, потом сюда и обратно. Это занимает — ну, минут двадцать, в зависимости от того, возникнет ли у папы желание… как бы это сказать… вы, американцы называете это «прикоснуться к избирателям». Хотя, конечно, его ни в коем случае нельзя сравнивать с политиками. Папа римский — отличный парень, честный, порядочный. Такое можно было сказать далеко не про всех его предшественников, но Кароль Войтыла — по-настоящему хороший человек. И он не трус. Ему пришлось пережить и нацистов, и коммунистов, но он ни на йоту не отклонился от своего пути.

— Да, его линия жизни прямая, как стрела, — пробормотал Райан. Теперь его мысли занимал лишь один вопрос. — Где будет солнце?

— Как раз у нас за спиной.

— Итак, если на площади будет убийца, он займет место где-то здесь, чтобы солнце было у него за спиной, а не светило в глаза. А вот тех, кто будет находиться напротив, солнце как раз будет слепить. Быть может, это не так уж и много, но когда человек рискует собственной жизнью, он разыгрывает все карты, которые есть у него на руках. Том, вы служили в армии?

— Колдстримский гвардейский танковый полк, прошел путь от лейтенанта до капитана. Участвовал в боевых действиях в Адене, но в основном служил в Европе. Я согласен с вашей оценкой ситуации, — заметил Шарп, оглядываясь по сторонам, чтобы составить собственное заключение. — Все профессионалы в чем-то предсказуемы, потому что все они обучались по одним и тем же наставлениям. Но что вы думаете по поводу снайперской винтовки?

— Сколько вы можете задействовать человек?

— Четверых, не считая себя. Вероятно, Чарльстон пришлет еще несколько человек из Лондона, но все равно этого будет мало.

— А если разместить одного из них вон там? — предложил Райан, указывая на колоннаду.

Какая у нее высота? Семьдесят футов? Восемьдесят? Приблизительно такая же, как у того балкона, с которого Ли Харви Освальд стрелял в Джека Кеннеди… из итальянской винтовки, напомнил себе Райан. Этой мысли оказалось достаточно для того, чтобы у него по спине пробежали холодные мурашки.

— Наверное, я смогу поставить туда человека, изображающего из себя фотографа.

А длиннофокусный телеобъектив можно использовать в качестве подзорной трубы.

— Что насчет раций?

— Скажем, шесть переносных раций, работающих в гражданском диапазоне. Если в посольстве не найдется столько, я попрошу прислать самолетом из Лондона.

— Лучше армейского образца, достаточно маленькие, чтобы их можно было носить скрытно. У нас в морской пехоте были с наушником, как у транзисторного радиоприемника. В идеале хотелось бы, чтобы связь была закрытой, но, наверное, это будет уже слишком трудно.

«Кроме того, — не стал добавлять Райан, — подобные системы являются ненадежными.»

— Да, можно будет попробовать достать такие. Сэр Джон, а у вас талант к оперативной работе.

— В морской пехоте я прослужил совсем недолго, но то, чему нас учили в школе, забыть очень непросто. Эта площадь слишком огромна, чтобы закрыть ее шестью человеками.

— Нас в Службе внешней разведки этому не учили, — добавил Шарп.

— Черт побери, американская служба безопасности направила бы на эту площадь не меньше сотни обученных агентов — проклятие, скорее всего, гораздо больше, к тому же, постаралась бы внедрить осведомителей во все окрестные гостиницы, мотели и ночлежки. — Джек вздохнул. — Мистер Шарп, об этом не может быть и речи. Сколько народу собирается в среднем на площади?

— Все зависит. Летом, в разгар туристического сезона, здесь собирается такая плотная толпа, что ее хватило бы, чтобы заполнить стадион «Уэмбли». Ну а на следующей неделе? Определенно, несколько тысяч здесь будет, — прикинул английский разведчик. — Сколько именно, сказать трудно.

«Да, прямо скажем, перед нами поставлена задача хреновая,» — мысленно отметил Райан.

— А можно как-нибудь проверить гостиницы, попытаться выйти на этого Строкова? — спросил он вслух.

— В Риме гостиниц больше, чем в Лондоне. Для четверых человек это слишком много. А обратиться за помощью к итальянской полиции мы не можем, ведь так?

— Что говорит по этому поводу сэр Бейзил? — спросил Райан, хотя ответ уже был ему известен.

— Соблюдать строжайшие меры секретности. Нет, никто не должен знать, чем мы занимаемся.

Только сейчас до Джека дошло, что он не может попросить о помощи даже римского резидента ЦРУ. Боб Риттер никогда не даст на это санкцию. Да, похоже, «хреновая» — это было сказано еще слишком оптимистически.

Глава тридцать первая Строитель мостов

Официальная резиденция Тома Шарпа в своем роде была такой же впечатляющей, как и охраняемый дом под Манчестером. Ничто не позволяло определить, для кого и для каких целей было построено это здание, а Райан устал задавать вопросы. Ему выделили спальню с отдельной ванной, и с него этого было достаточно. Потолки оказались очень высокие, что, вероятно, было обусловлено летней жарой, которой славится Рим. В день прилета Райана на улице было около восьмидесяти градусов по Фаренгейту, тепло, но вполне терпимо для человека родом из окрестностей Балтимора и Вашингтона. Однако для англичан, наверное, Рим казался парилкой из преисподней. «Тот, кто написал этот стишок про сумасшедших собак и англичан, должно быть, жил в другой эпохе,» — подумал Джек. В Лондоне люди валятся на улице с тепловыми ударами, когда температура поднимается до семидесяти пяти градусов. У Райана мелькнула мысль, что ему осталось провести в тревоге всего три дня, после чего еще один день он будет претворять в жизнь то, что придумает Том Шарп. При этом надо будет надеяться, что ничего не случится, а тем временем ЦРУ найдет какой-нибудь способ предупредить службу охраны его святейшества усилить меры безопасности особы понтифика. Господи, этот человек одевается во все белое, чтобы явить собой идеальную мишень для того оружия, из которого в него будут стрелять. В худшей тактической обстановке оказался разве что Джордж Армстронг Кастер, но тот, по крайней мере, сам шагнул в пекло с открытыми глазами, хотя и затуманенными верой в удачу и гордыней, которая, в конечном счете, стоила ему жизни[450]. Папа римский не тешит себя подобными иллюзиями. Нет, он верит в то, что господь бог приберет его к себе, если сочтет это нужным, — только и всего. Сам Райан верил в то же, во что верил польский священник, но только при этом он считал, что бог недаром наделил его умом и способностью самостоятельно принимать решения — не превращало ли это его в орудие, осуществляющее волю господа? Впрочем, этот вопрос был слишком глубоким, чтобы ломать над ним голову в настоящий момент, и, кроме того, Райан не был священником и все равно не смог бы дать на него ответ. А может быть, все объяснялось недостатком веры. Быть может, он слишком сильно верил в реальный мир. Его жена занималась тем, что лечила людей, а разве это не господь бог наслал на них болезни? Некоторые люди не сомневаются, что так оно и есть. Или, может быть, бог насылает болезни только для того, чтобы такие люди, как Кэти, могли их исцелять и тем самым выполнять его работу? Сам Райан был склонен придерживаться именно этих взглядов, и церковь, судя по всему, была с ним согласна, поскольку на ее средства по всему миру возводились больницы.

Но, и тут не может быть никаких сомнений, черт возьми, всемогущий бог выступает решительно против убийств, и сейчас задача Райана заключается в том, чтобы предотвратить кровавое преступление. Определенно, он не сможет оставаться в стороне. Райан знал, что если он увидит преступника, целящегося в папу римского — или, раз уж об этом зашла речь, в кого угодно другого, — и у него самого тоже окажется в руке оружие, он будет колебаться лишь какую-то долю секунды, после чего выпустит пулю. Быть может, он таким уже родился, быть может, это привил ему отец, быть может, этому он был обязан обучению в школе морской пехоты: как бы то ни было, он не свалится в обморок от необходимости применить физическую силу — ну, разве что потом, когда дело уже будет сделано. Кое-кто из тех, кто сейчас жарился в преисподней, могли бы засвидетельствовать это. Поэтому Джек начал внутренне готовиться к тому, что ему предстоит сделать, если плохие ребята окажутся в городе и он их увидит. Тут до него вдруг дошло, что ему даже не придется отвечать за свои действия — его защитит дипломатический паспорт. В соответствии с Венской конвенцией Государственный департамент имеет право лишить его своей защиты, однако можно не сомневаться, что в данном случае это не произойдет. Так что он волен поступать так, как сочтет нужным, а это совсем неплохо, правда?

Чета Шарпов пригласила его на ужин — в обычный ресторан в соседнем квартале, однако блюда оказались восхитительными, и это в очередной раз доказывало, что в Италии лучше всего готовят в небольших семейных заведениях. Судя по всему, Шарпы бывали здесь часто, и персонал встретил их очень любезно.

— Том, черт побери, но что же нам делать? — в открытую спросил Джек, рассудив, что Анни знает, чем он зарабатывает на жизнь.

— Черчилль в таких случаях говорил, что надо шевелить и шевелить мозгами. — Шарп пожал плечами. — Сделаем все, что в наших силах, Джек.

— Наверное, мне было бы в тысячу раз легче, если бы у меня за спиной был взвод морских пехотинцев.

— Как и мне, мой мальчик, однако приходится выкручиваться с тем, чем мы располагаем.

— Томми, — спросила миссис Шарп, — о чем это вы?

— Не могу сказать, дорогая.

— Но вы ведь из ЦРУ, — продолжала она, повернувшись к Джеку.

— Да, мэм, — подтвердил тот. — Раньше я преподавал историю в военно-морской академии в Аннаполисе, а до этого торговал акциями, ну а еще раньше служил в морской пехоте.

— Сэр Джон, ведь это вы…

— Да, и я никогда не смогу искупить вину за этот поступок.

Проклятие, ну почему тогда, на лондонской Молл, он просто не остался вместе с женой и дочерью за деревом, позволив Шону Миллеру сделать свое черное дело? В конце концов, Кэти нащелкала бы фотографии, и это помогло бы полиции. Наверное, ни одно доброе — и глупое — дело не остается безнаказанным.

— И вы можете прекратить эту ерунду с «сэром Джоном», — продолжал Райан. — У меня все равно нет ни коня, ни кольчуги.

А вместо меча он может похвастаться разве что кортиком, который выдается офицерам, окончившим школу морской пехоты в Квантико.

— Джек, рыцарь — это тот, кто с оружием в руках защищает монарха, — заметил Шарп. — Если мне не изменяет память, ты проделывал это дважды. Следовательно, ты имеешь полное право на рыцарский титул.

— Ребята, неужели вы никогда ничего не забываете?

— Только не такое, сэр Джон. Мужество, проявленное под пулями, это то, что остается в памяти на века.

— Особенно в кошмарных снах, но только в них пистолет всегда дает осечку. Да-да, такие мне снятся регулярно, — признался Джек, впервые в жизни. — Ладно, Том, чем мы будем заниматься завтра?

— Утром меня ждут кое-какие дела в посольстве. Предлагаю тебе самому походить по городу. Обедать будем вместе.

— Разумно. Где встречаемся?

— В соборе, справа, находится скульптурная композиция «Оплакивание Христа» Микеланджело. Перед ней, ровно в четверть второго.

— Договорились, — согласился Джек.

— Скажите мне, где мистер Райан? — спросил Кролик.

— В Риме, — ответил Алан Кингшот. — Он проверяет то, о чем вы нам рассказали.

Этому был посвящен целый день. Зайцев выкладывал все, что было ему известно о деятельности КГБ в Великобритании. Как выяснилось, известно ему было немало, достаточно для того, чтобы трое сотрудников Службы внутренней безопасности, записывавшие его рассказ, были вне себя от восторга. Нет, Райан ошибался, размышлял за ужином Кингшот. Этот русский был не золотой жилой. Он представлял из себя настоящую кимберлитовую трубку, и у него изо рта так и сыпались алмазы. Зайцев постепенно расслаблялся, привыкая к своему новому положению. «Он имеет на это право,» — подумал Алан. Подобно человеку, который изобрел микросхему, Кролик был обеспечен всем до конца дней своих: столько морковки, сколько он только сможет съесть, и вооруженные люди, которые будут охранять его норку от медведей.

Крольчонок, как называл Кингшот русскую девочку, сегодня открыла для себя западные мультфильмы. Особенно ей понравился сериал про Койота-бродягу. Светлана тотчас же обратила внимание на сходство с русским «Ну, погоди!» и громко смеялась на протяжении каждой серии.

Тем временем Ирина Зайцева заново открыла в себе любовь к фортепиано. Она играла на рояле «Безендорфер», стоящем в музыкальном салоне особняка, делая ошибки, но учась на них. Постепенно к ней начали возвращаться былые навыки, что вызывало восторженные взгляды со стороны миссис Томпсон, которая сама так и не научилась играть на пианино. Однако теперь пожилая женщина отыскала в библиотеке особняка огромное количество нот, обеспечив миссис Зайцеву материалом для занятий музыкой.

«Это семейство, — подумал Кингшот, — ждет на Западе счастливая жизнь.» Ребенок есть ребенок. Отец располагает гигантским объемом полезной информации. А мать вздохнет свободно и будет наслаждаться столь дорогой ее сердцу музыкой. Все трое будут носить новообретенную свободу как легкое, удобное платье. Эти образованные, талантливые люди являются достойными представителями богатого культурного наследия страны, существовавшей задолго до установления в ней коммунистического режима. Отрадно сознавать, что не все перебежчики из страны Советов являются малограмотными пьяницами.

— По словам Бейзила, русский заливается канарейкой, наглотавшейся амфетаминов, — сообщил судья Мур своим заместителям, собравшимся у него дома. — Он говорит, этот парень выдаст нам столько информации, сколько мы просто не сможем использовать.

— Вот как? — заметил Боб Риттер. — Что ж, мы попробуем.

— Вы совершенно правы, Боб. Когда мы получим его в свои руки? — спросил адмирал Грир.

— Бейзил попросил еще два дня на беседы с русским. Так что, наверное, в четверг вечером. Я уже договорился о том, чтобы ВВС выслали за ним КС-135. Пусть «кролик» полетит первым классом, — великодушно разрешил Мур. В конце концов, деньги все равно были чужие. — Кстати, Бейзил предупредил своих людей в Риме, на тот случай, если КГБ решит поторопить операцию по устранению папы римского.

— Русские не смогут действовать настолько быстро, — уверенно заявил Риттер.

— Я бы все-таки не стал выражаться так категорично, — осторожно возразил зам по РА-работе. — Юрий Владимирович никогда не отличался особым терпением.

Грир был не первый, кто сделал это наблюдение.

— Знаю, однако русская машина проворачивается значительно медленнее нашей.

— А что насчет болгар? — спросил Мур. — «Кролик» считает, что покушение будет совершать некий Строков, Борис Строков. Скорее всего, это тот, кто убил Георгия Маркова на Вестминстерском мосту. По мнению Бейзила, очень опытный убийца.

— Я согласен с тем, что Андропов использует для этого черного дела болгар, — заметил Риттер. — В Восточном блоке они заведуют убийствами, но болгары по-прежнему остаются коммунистами, и они шахматисты, а не оголтелые авантюристы. Однако, мы до сих пор не решили, как предупредить Ватикан. Быть может, следует переговорить с папским нунцием?

У всех было время подумать над этой проблемой, и сейчас настала пора обсудить ее снова. Кардинал Джованни Сабатино, папский нунций, представлял Ватикан в Соединенных Штатах. Сабатино давно занимался дипломатической работой и пользовался заслуженным уважением в Государственном департаменте как за мудрость, так и за осторожность в делах.

— Мы сможем сделать это так, чтобы не компрометировать источник информации? — спросил Грир.

— Можно будет сказать, что какой-то болгарин распустил язык…

— Артур, следует очень осторожно выбирать этот предполагаемый источник информации, — остановил директора ЦРУ Риттер. — Не забывайте, в «Държавне сигурности» есть специальное подразделение. Согласно нашим источникам, оно докладывает напрямую своему Политбюро и практически не оставляет за собой бумаг. Что-то вроде коммунистического варианта Альберта Анастасии[451]. Так вот, этот Строков как раз оттуда, по крайней мере, насколько нам известно.

— Можно будет сказать, болгарский партийный лидер проговорился своей любовнице. Их у него немало, — предложил Грир.

Зам по РА-работе располагал самой разнообразной информацией об интимных подробностях жизни ведущих мировых политиков, а первый секретарь болгарской компартии вел далеко не высоконравственный образ жизни. Разумеется, если болгары клюнут на эту дезинформацию, бедным женщинам придется несладко, но за распутство надо платить. К тому же, болгарский лидер такой заправский пьяница, что, возможно, и не сможет вспомнить, кому сказал то, что ему приписывают.

— Неплохой вариант, — высказал свое мнение Риттер.

— Когда можно будет встретиться с нунцием? — спросил судья Мур.

— Быть может, в середине недели? — предложил Риттер.

Всех впереди ждала напряженная неделя. До среды директор ЦРУ будет безвылазно находиться на Капитолийском холме, где будут проходить слушания по бюджету.

— Где?

В конце концов, нельзя же приглашать кардинала Сабатино в Лэнгли. Слишком много неприятностей, если кому-нибудь это станет известно. И судья Мур не может отправиться к нунцию. Его лицо тоже слишком хорошо известно в вашингтонском высшем свете.

— В «Туманном дне», — задумчиво произнес Грир.

Директор ЦРУ достаточно часто встречается с государственным секретарем, да и папский нунций там человек не чужой.

— Отлично, — согласился судья Мур. — Давайте на этом остановимся.

Мур потянулся. Он терпеть не мог работать по воскресеньям. Даже у судей апелляционных судов бывают выходные.

— Остается еще вопрос, как именно Ватикан отреагирует на наше предостережение, — напомнил Риттер. — Чем занимается Бейзил?

— Он поднял на ноги свою резидентуру в Риме. Там всего пять человек, но Бейзил собирается прислать завтра подкрепление из Лондона на тот случай, если убийца собирается нанести удар в ближайшую среду — это день, когда его святейшество появляется на людях. Насколько я понял, у него тоже напряженный график работы.

— Жаль, что папа не может отменить объезд вокруг площади, но, полагаю, он даже слушать не станет, если ему это предложат.

— Боюсь, вы правы, — согласился Мур.

Он не стал упоминать о том, что сэр Бейзил направил в Рим Джека Райана. Это вызовет у Риттера еще одну вспышку ярости, а судье очень не хотелось портить воскресенье.

Райан проснулся рано, как обычно, позавтракал и доехал на такси до собора Святого Петра. Как было приятно прогуляться по площади, практически круглой, разминая ноги. Странно, что здесь, в самом сердце Итальянской республики, находилось формально независимое государство, чьим официальным языком являлся латинский. У Райана мелькнула мысль, как бы отнеслись цезари к тому, что последним прибежищем их языка остается оплот церкви, которая и разрушила могущественную Римскую империю, но он не мог отправиться на Форум и задать свой вопрос обитающим там призракам.

Все его внимание было поглощено величественным собором. Никакими словами невозможно описать нечто такое грандиозное. Чтобы собрать средства, необходимые для постройки этой громадины, пришлось начать продажу индульгенций, что подтолкнуло Мартина Лютера прикрепить свой протест к дверям собора и тем самым начать Реформацию — движение, к которому монахини из школы Святого Матфея относились очень неодобрительно, однако иезуиты, подхватившие у них воспитание и обучение Райана, придерживались на этот счет более широких взглядов. В конце концов, «Общество Иисуса» также было обязано своим существованием Реформации — оно было создано как раз для того, чтобы с ней бороться.

Но в настоящий момент это не имело особого значения. Громадный собор не поддавался описанию; это было достойное место для того, чтобы служить центром Римско-католической церкви. Войдя в массивные двери, Райан подумал, что изнутри собор кажется еще более огромным, чем снаружи. Здесь можно было запросто устраивать футбольные матчи. В доброй сотне ярдов от входа находился главный алтарь, с которого читал проповеди только сам папа, а под ним был склеп, где были захоронены останки предшествующих пап, в том числе, если верить легенде, самого Святого Петра.

«Ты — Петр, — приводятся в евангелии от Матфея слова Иисуса, — и на сем камне Я создам Церковь Мою.» Что ж, с помощью великих архитекторов и целой армии строителей здесь действительно была воздвигнута церковь. Джек чувствовал себя здесь так, словно находился в обители господа.

Кафедральный собор в Балтиморе целиком поместился бы в один из альковов.

Оглядевшись вокруг, Райан обратил внимание на туристов, глазевших на купол с раскрытыми ртами. «Как Микеланджело удалось построить такую махину без железобетонных перекрытий?» — подумал Джек. Все сооружение представляло собой камень, уложенный на камень. «А строители прошлого знали свое дело.» Теперь потомки тех инженеров работают в «Боинге» и в НАСА. Райан целых двадцать минут расхаживал по собору, пока наконец не вспомнил, что он здесь не турист.

В древности здесь находился Большой римский цирк. Затем гигантский ипподром, где устраивались заезды колесниц, наподобие тех, которые можно увидеть в фильме «Бен Гур», был разрушен, и на его месте возведена церковь, первый собор Святого Петра. Однако со временем здание обветшало, поэтому были предприняты масштабные строительные работы, продолжавшиеся свыше ста лет и завершившиеся в шестнадцатом веке, насколько помнил Райан. Выйдя на улицу, он снова осмотрел площадь. Как ни старался Джек найти другие решения, судя по всему, первое его впечатление оказалось правильным. Папа садится в машину вон там, едет вот сюда, и самое удобное место для покушения… как раз где-то тут. Вся проблема заключалась в том, что это «тут» представляло собой полукруг, вытянувшийся ярдов на двести.

«Ну хорошо, — подумал Райан, — пора провести анализ.» Стрелять будет профессионал. Перед профессионалом будут стоять две задачи: во-первых, сделать прицельный выстрел, и, во-вторых, выбраться отсюда ко всем чертям, живым.

Поэтому Райан, развернувшись, стал искать возможные пути отхода.

Слева, вдоль фасада собора, толпа будет особенно плотной: люди будут стремиться первыми увидеть папу, выходящего из ворот. Дальше живой коридор, по которому поедет машина, несколько расширится, что увеличит расстояние до цели — чего следует избежать. Но нападавшему надо будет уносить ноги, и лучший путь к отступлению — нырнуть в переулок, где вчера оставлял свою машину Том Шарп. Можно будет поставить здесь машину, и если удастся до нее добраться, вдавить педаль в пол и умчаться отсюда туда, где оставлена вторая машина, — а вторая машина должна быть обязательно, потому что полиция обязательно будет искать первую, это ясно, как божий день, а в Риме достаточно полицейских, которые пойдут в огонь ради того, чтобы поймать ублюдка, осмелившегося поднять руку на папу римского.

А теперь обратно к тому месту, откуда, скорее всего, будет стрелять убийца. Он вряд ли захочет быть в самой гуще народа, поэтому постарается отойти подальше от собора. Но отступать убийца наверняка попытается вот через эту арку. До нее ярдов шестьдесят — семьдесят. Секунд десять, так? Да, если путь будет свободным. Чтобы быть уверенным, удвоим эту цифру. Возможно, убийца крикнет что-нибудь вроде: «Вот он, держи!», отвлекая внимание. Впоследствии это облегчит его опознание, однако полковник Строков наверняка намеревается вечером в среду лечь спать уже в Софии. «Надо будет проверить расписание авиарейсов, — напомнил себе Джек. — Если убийца собирается выстрелить и поскорее убраться из страны, он ведь не отправится в Болгарию вплавь, не так ли? Нет, он выберет самый быстрый способ отхода — если только, конечно, у него нет надежной конспиративной квартиры здесь, в Риме.»

А такую возможность тоже нельзя исключать. Проблема заключалась в том, что Райану приходилось иметь дело с опытным разведчиком, который мог предусмотреть самые различные варианты развития событий. И все же это реальный мир, а не кино, и в реальном мире профессионалы стремятся к максимальной простоте, поскольку даже самая простая вещь может натворить немало бед.

«У Строкова будет, по крайней мере, один запасный план. Может быть, и больше, но один уж точно, в этом можно не сомневаться. Быть может, он переоденется священником?»

Райан огляделся вокруг. Священников на площади было изобилие. Как и монахинь — больше, чем ему когда-либо приходилось видеть одновременно. «Какой у Строкова рост?» Если больше пяти футов восьми дюймов, для монахини он будет слишком высоким. Но если Строков переоденется священником, под рясу можно будет спрятать хоть ручной гранатомет РПГ-5, твою мать. Очень утешительная мысль. Но можно ли быстро бежать в длинной рясе? А это уже несомненный минус.

«Надо исходить из того, что убийца будет вооружен пистолетом, вероятно, с глушителем.» Снайперская винтовка — нет, все ее преимущества одновременно оборачиваются и недостатками. Она такая длинная, что стоящий рядом человек может ударить по стволу, сбив наводку, и убийца не сможет послать пулю в цель. Ну а если автомат АК-47 и длинная очередь?

Опять же, нет: только в кино люди стреляют из автоматического оружия с бедра. Райан однажды попытался проделать такой фокус с М-16, когда учился в Квантико. Определенно, он почувствовал себя героем актера Джона Уэйна, вот только из такого положения в цель ни хрена не попадешь. «Мушка и прицел, — не переставал повторять преподаватель огневой подготовки, — приделаны не зря.» И нечего кивать головой на фокусы, которые проделывает по телевизору знаменитый трюкач Вайятт Эрп — выхватывает револьвер из кобуры и стреляет навскидку с бедра. Попасть в человека так можно только в том случае, если второй рукой держишь его за плечо. Мушка и прицел приделаны не зря, они показывают, куда направлено оружие, потому что пуля имеет в диаметре всего треть дюйма, да и цель не отличается особыми размерами. Простая икота не даст удерживать руку ровно, а в минуты напряжения прицелиться еще труднее… если только ты не привык убивать людей. Подобно Борису Строкову, полковнику «Държавны сигурности». А что если он относится к тем, кто остается хладнокровным в любых ситуациях, вроде Оди Мерфи из Третьей пехотной дивизии времен Второй мировой войны[452]? Но много ли на свете таких людей? На восемь миллионов американских солдат Мерфи оказался единственным, и никто не замечал за ним эту особенность до тех пор, пока она просто сама собой не проявилась на поле боя, вероятно, удивив и его самого. Сам Мерфи, скорее всего, никогда не отдавал себе отчет, насколько он отличается от окружающих людей.

«Строков профессионал, — напомнил себе Райан. — Поэтому он будет действовать, как профессионал. Он предусмотрит все мелочи, и в первую очередь — путь к отступлению.»

— А вы, должно быть, Райан, — вдруг тихо произнес у него за спиной голос с британским акцентом.

Обернувшись, Джек увидел бледного мужчину с рыжими волосами.

— А вы кто такой?

— Я Мик Кинг, — ответил мужчина. — Сэр Бейзил направил нас четверых сюда. Обнюхиваете место?

— Насколько это бросается в глаза? — внезапно встревожился Райан.

— Вас можно принять за студента архитектурного колледжа, — выдохнул Кинг. — Ну, что вы думаете по этому поводу?

— Я считаю, что убийца будет стоять прямо вот здесь, а после выстрела постарается скрыться в том направлении, — сказал Джек, указывая рукой.

Прежде чем заговорить, Кинг осмотрелся по сторонам.

— Как ни крути, задача перед ним будет стоять хреновая, но, похоже, вы правы, — согласился английский разведчик. — Это действительно наиболее выгодная позиция.

— Если бы совершить покушение поручили мне, я бы воспользовался снайперской винтовкой и стрелял бы вон оттуда. Надо будет обязательно разместить наверху одного из наших, чтобы он исключил такую возможность.

— Согласен. Я поручу это Джону Спарроу. Это вон тот парень с короткой стрижкой. Он захватил с собой море фотоаппаратуры.

— Еще одного человека надо будет поставить вон в том переулке. Наша птичка, вероятно, постарается удрать отсюда на машине, и лично я оставил бы машину именно там.

— Не слишком ли очевидно, вам не кажется?

— Послушайте, я бывший морской пехотинец, а не гроссмейстер, — ответил Райан.

Однако он был рад возможности поделиться своими предположениями и выслушать критические замечания. Тактических возможностей здесь предостаточно, и каждый человек видит все несколько иначе. А болгары, вероятно, вообще учились совершенно по другому наставлению.

— Скотская нам поручена работенка. Остается только надеяться, что этот тип Строков так и не появится. Да, кстати, вот он. — Кинг протянул Райану конверт.

Внутри лежали фотографии восемь на десять дюймов, все превосходного качества.

— Как сказал мне Ник Томпсон, у этого человека безжизненные глаза, — заметил Райан, разглядывая один снимок.

— И действительно, личность какая-то угрюмая, вы не находите?

— В среду мы придем сюда не пустые?

— Я-то уж точно нет, — решительно заявил Кинг. — Девятимиллиметровый «Браунинг». В посольстве найдутся еще. Я знаю, сэр Джон, что вы в случае необходимости можете сделать меткий выстрел, — уважительно добавил он.

— Из этогововсе не следует, что мне это нравится, дружище.

А лучшая дистанция при стрельбе из пистолета — в упор, когда дуло прижато противнику к груди. В этом случае промахнутся достаточно трудно. Да и звук выстрела будет не таким громким. К тому же, приставить пистолет к груди — это чертовски действенный способ втолковать человеку, чтобы он воздержался от каких-либо действий.

В течение следующих двух часов пятеро разведчиков бродили по площади, неизменно возвращаясь на одно и то же место.

— Держать под наблюдением всю площадь мы не сможем, даже если нас будет сто человек, — наконец заключил Мик Кинг. — А если нет возможности быть сильным везде, лучше выбрать какое-то одно место и сосредоточить силы тут.

Джек кивнул, вспоминая, как Наполеон приказал своим генералам разработать план защиты Франции от вторжения извне. Когда один из высших военачальников равномерно распределил все войска вдоль границы, император насмешливо поинтересовался, не собирается ли тот ловить контрабандистов. Да, Кинг прав: если нет возможности быть сильным везде, надо стать сильным в каком-то одномместе и молить бога о том, чтобы место было выбрано правильно. Ключ, как всегда, заключался в том, чтобы проникнуть в мысли противника, как этому учили перед поступлением в разведывательно-аналитический отдел. Думай так, как думает противник, и в этом случае тебе удастся одержать верх. В теории все получалось легко и просто. Однако на практике все обстояло по-другому.

Разведчики перехватили Тома Шарпа, который направлялся в собор, и все вместе пошли в ресторан, чтобы перекусить и поговорить за обедом.

— Сэр Джон прав, — начал Кинг. — Лучшее место — слева от входа. У нас есть фотографии ублюдка. Тебя, Джон, — повернулся он к Спарроу, — мы поставим вместе с фотоаппаратурой наверху колоннады. Твоя задача будет заключаться в том, чтобы оглядывать сверху толпу и пытаться высмотреть в ней нашего мерзавца. Связь с нами будешь держать по рации.

Спарроу кивнул, однако его лицо красноречиво говорило, что он думает по поводу порученного задания.

Принесли пиво.

— Мик, ты верно заметил, еще когда мы летели сюда, — сказал Спарроу, пододвигая к себе кружку. — Сюда надо было бы пригнать целый парашютно-десантный полк, и даже этого было бы недостаточно.

На самом деле 22-й парашютно-десантный полк особого назначения по численности равнялся всего двум ротам, хотя и служили в нем закаленные и опытные бойцы.

— Не нам задавать вопросы, ребята, — решительно отрезал Шарп. — Отрадно сознавать, что сэр Бейзил хорошо знаком с творчеством великого поэта Теннисона[453].

Все сидевшие за столом прыснули со смеху.

— Что насчет радиосвязи? — спросил Джек.

— Курьер с рациями уже в пути, — ответил Шарп. — Портативные, свободно помещаются в кармане, с маленьким наушником, но, к сожалению, маленьких микрофонов не будет.

— Проклятие, — выругался Райан. У американской службы безопасности наверняка есть именно то, что нужно для этой операции, но нельзя просто обратиться туда и попросить доставить все необходимое. — А кто обеспечивает охрану королевы?

— Кажется, соответствующее подразделение есть в полиции Большого Лондона. А что…

— Микрофоны, которые прикалываются на лацкан пиджака, — предупредил его вопрос Райан. — Такими пользуется служба безопасности у нас дома.

— Я спрошу, — ответил Шарп. — Отличная мысль, Джек. Наверняка у этих ребят есть то, что нам нужно.

— Нам следовало бы объединить усилия, — печально произнес Мик Кинг.

— Я сегодня же прослежу за этим, — пообещал Шарп.

«Да, — подумал Райан, — мы будем самыми оснащенными бездельниками на свете.»

— И эти помои здесь называют пивом? — спросил Спарроу после первого же глотка.

— Оно все-таки получше, чем американская моча в банках, — заметил вслух кто-то из новоприбывших.

Райан не заглотил наживку. К тому же, Италия славится своим вином, а не пивом.

— Что нам известно о Строкове? — спросил он.

— Мне по факсу прислали из полиции досье на него, — доложил Шарп. — Ознакомился сегодня утром. Рост пять футов одиннадцать дюймов, вес около пятнадцати стоунов[454]. Судя по всему, очень любит хорошо поесть. Значит, спортом не занимается — и уж точно не спринтер. Шатен, волосы довольно густые. Хорошие способности к иностранным языкам. По-английски говорит с акцентом, но французским и итальянским владеет в совершенстве. Мастерски обращается с огнестрельным оружием. Своим ремеслом он занимается уже лет двадцать — сейчас ему сорок три года. Около пятнадцати лет назад перешел в специальное подразделение «Държавны сигурности», занимающееся убийствами. У него на счету восемь успешно осуществленных заданий — возможно, и больше, у нас нет достоверной информации на этот счет.

— Судя по твоим словам, очаровательный тип, — задумчиво промолвил Спарроу. Протянув руку, он взял фотографии. — Засечь такого в толпе будет нетрудно. Но только надо будет уменьшить снимки, чтобы можно было носить их в кармане, и раздать всем нам.

— Считай, уже сделано, — тотчас же согласился Шарп.

В посольстве имелась собственная фотолаборатория, которой в основном пользовался он сам.

Райан обвел взглядом сидящих за столом. По крайней мере, было приятно сознавать, что он окружен профессионалами. Если им представится возможность проявить себя, наверное, они не упустят свой шанс. Конечно, это немного, но уже что-то.

— Что насчет оружия? — спросил Джек.

— У нас будет столько девятимиллиметровых «Браунингов», сколько мы пожелаем, — заверил его Том Шарп.

Райану захотелось узнать, можно ли будет достать пули с полыми наконечниками; однако, скорее всего, боеприпасы будут армейского образца, со свинцовыми сердечниками. Все из-за этого вздора с Женевской конвенцией. Девятимиллиметровый патрон «Парабеллум» считался в Европе слишком мощным, однако по сравнению с патроном к «Кольту» 45-го калибра, из которого учился стрелять Райан, это была детская игрушка. Так почему же у него самого «Браунинг» увеличенной убойной силы? Но пистолет, оставшийся дома, был заряжен пулями весом 147 гран с полыми наконечниками. Американское ФБР считало такие боеприпасы единственным действенным средством борьбы с преступниками: пуля обладает хорошей пробивной способностью и оставляет в теле отверстие размером с десятицентовую монету, так что человек быстренько истекает кровью.

— Хорошо бы этот Строков стоял совсем рядом, — объявил Мик Кинг. — Я уже несколько лет не брал в руки оружие.

Его слова напомнили Райану о том, что в Великобритании, в отличие от Америки, отсутствует культура обращения с оружием, даже в правоохранительных органах. Не надо забывать, что Джеймс Бонд — это лишь киногерой. Вероятно, из всех сидящих за столом самым метким стрелком был сам Райан, хотя он никак не мог считать себя экспертом. Пистолеты, которые раздаст Шарп, будут армейского образца, с крошечной мушкой, которую не разглядишь, и неудобной рукояткой. А «Браунинг» Райана имел специальные пластмассовые накладки, сделанные на заказ, входившие в руку, словно перчатка. Проклятие, в этой операции ничего не будет простым.

— Отлично. Итак, ты, Джон, будешь наверху колоннады. Выясни, как туда попасть, и договорись, чтобы занять место в среду утром.

— Хорошо. — Спарроу обладал удостоверением прессы, что должно было упростить дело. — Я проверю, сколько на это потребуется времени.

— Отлично, — согласился Шарп. — Сегодняшний вечер посвятим тому, что еще раз осмотрим место. Будем искать то, что, возможно, укрылось из виду. Я полагаю, надо будет поставить одного человека в том переулке, чтобы он постарался засечь, когда появится наш друг Строков. Если он его обнаружит, то будет неотступно за ним следить.

— А почему бы не задержать Строкова прямо там? — спросил Райан.

— Лучше пусть выйдет на площадь, — произнес Шарп, размышляя вслух. — Чем больше нас окажется рядом, тем у Строкова будет меньше шансов от нас смыться. Джек, успокойся, если мы будем за ним присматривать, он ведь не решится идти дальше, правда? Мы позаботимся об этом.

— Его поведение будет настолько предсказуемым? — тревожно заметил Райан.

— Можно не сомневаться, он уже бывал здесь, на площади. Может так статься, мы заметим его завтра или послезавтра, разве нет?

— Я бы не стал чересчур полагаться на это, — возразил Джек.

— Сэр Джон, нам приходится играть теми картами, которые нам сдали, — сказал Кинг. — И надеяться на удачу.

Райан решил, что спорить с этим нет смысла.

— Если бы операцию планировал я, я бы всеми силами постарался максимально ее упростить. Самую важную часть подготовки Строков должен совершить вот здесь. — Шарп постучал себя по голове. — Он ведь тоже будет в напряжении, каким бы ни был его опыт. Да, подонок умен и изворотлив, но он все-таки не супермен, черт побери. Для него ключом успеха является полная внезапность. Что ж, на это ему рассчитывать больше не приходится, так? А внезапность, не являющаяся таковой — самый страшный кошмар, какой только может привидеться оперативнику. Если лишиться внезапности, все остальное рассыплется на части, словно сломанные часы. Помните, что если Строков заметит что-нибудь необычное, он, скорее всего, просто развернется и уйдет, чтобы прийти в другой раз. Для него в этой операции четких временных рамок нет.

— Ты так думаешь? — Сам Райан был в этом совсем не уверен.

— Да. Если бы Андропов установил определенный срок, операция уже была бы давно завершена, и папа в настоящий момент беседовал бы лично с господом богом. Однако если верить тому, что я получил из Лондона, операция планируется больше полутора месяцев. Следовательно, Строков явно не торопится. Я буду очень удивлен, если послезавтра что-нибудь все же произойдет, однако мы должны исходить из того, что покушение совершится именно в среду.

— Эх, как бы мне хотелось заразиться твоей уверенностью.

— Сэр Джон, оперативники мыслят как оперативники, какой бы они ни были национальности, — убежденно произнес Шарп. — Да, перед нами поставлена чрезвычайно сложная задача, но мы разговариваем со Строковым на одном языке. Если бы Андропов торопил болгар, операция уже была бы выполнена. Джентльмены, вы со мной согласны? — спросил он.

Все сидящие за столом, за исключением американца, дружно закивали.

— Мы ничего не упустили? — беспокойно спросил Райан.

— Такая вероятность существует, — признал Шарп. — Однако нам придется сбросить ее со счетов. Мы располагаем только той информацией, которая у нас есть, и именно на основе нее должны строить свои планы.

— Особого выбора у нас нет, вы согласны, сэр Джон? — спросил Спарроу. — У нас есть только то, что есть.

— Верно, — вынужден был уныло признать Райан.

И тут ему внезапно пришла мысль — а что если в нужный момент произойдет что-то еще? Что если будет совершено отвлекающее действие? Что если, например, кто-то взорвет петарду — чтобы отвлечь всеобщее внимание от того, что будет происходить на самом деле? «А ведь это вполне реальное предположение.»

Проклятие!

— Что там опять с этим Райаном? — спросил Риттер, врываясь в кабинет судьи Мура.

— Бейзил решил, что поскольку операцию «Беатрикс» изначально вело ЦРУ, почему бы не направить в Рим одного из наших людей, чтобы ознакомиться со всем на месте? — ответил своему заместителю директор ЦРУ. — Боб, я не вижу в этом никакого вреда.

— Черт побери, как думает этот Райан, на кого он работает?

— Боб, успокойтесь. Разве Райан может что-нибудь натворить?

— Проклятие, Артур, я…

— Роберт, сядьте, — прикрикнул Мур тоном судьи, привыкшего всегда и во всем добиваться своего.

— Артур, — не унимался Риттер, остыв самую малость, — там ему не место.

— Боб, я не видел причин возражать. К тому же, мы все убеждены в том, что ничего не произойдет, так?

— Ну… да, я думаю, не произойдет, — поколебавшись, подтвердил зам по опер-работе.

— Следовательно, Райан просто расширяет свои горизонты, а чем больше он узнает, тем лучшим аналитиком станет, разве не так?

— Возможно, но мне не по душе, что какая-то кабинетная крыса строит из себя оперативного работника. Райан этому не обучен.

— Боб, он служил в морской пехоте, — напомнил Мур. А у Морского корпуса Соединенных Штатов свои обычаи, отличные от обычаев ЦРУ. — Не бойтесь, в штаны он не наделает.

— Хочется надеяться.

— Он лишь будет присутствовать при том, как ничего не произойдет, а знакомство с оперативными работниками пойдет ему только на пользу, ведь так?

— Это же англичане, а не наши ребята, — слабо возразил Риттер.

— Те самые люди, кто вытащил для нас русского «кролика».

— Ну хорошо, Артур, сдаюсь. Поступайте, как считаете нужным.

— Боб, вы устраиваете из-за пустяков такие бурные сцены. Почему бы вам не использовать энергию на что-нибудь дельное?

— Судья Мур, оперативный отдел является моей епархией, в которой я хозяйничаю, как хочу. Вы хотите, чтобы я подключил Рика Нолфи?

— Вы полагаете, в этом есть необходимость?

Риттер покачал головой.

— Нет.

— В таком случае дадим англичанам возможность провернуть эту маленькую операцию, а сами спокойно подождем, когда «кролик» прибудет в Лэнгли и прояснит, насколько серьезна угроза папе римскому, договорились?

— Хорошо, Артур.

И заместитель директора Центрального разведывательного управления по оперативной работе направился к себе в кабинет.

Ужин прошел хорошо. Англичане оказались компанейскими ребятами, особенно когда разговоры касались тем, не имеющих отношения к операции. Все они были женаты. У троих уже были дети, один ждал первенца в самое ближайшее время.

— А у вас, если не ошибаюсь, двое? — спросил Мик Кинг Джека.

— Да, и второй родился как раз в ту бурную ночь.

— Вот как здорово! — со смехом воскликнул Рэй Стоунз, один из прибывшего подкрепления. — И как к этому отнеслась ваша жена?

— После того, как маленький Джек появился на свет, все прошло достаточно гладко, но вот начало вечера выдалось то еще.

— Не сомневаюсь, — заметил Кинг.

— Итак, кто сообщил нам о том, что болгары собираются убить папу римского? — спросил Спарроу.

— Расправится с ним хочет КГБ, — ответил Джек. — У нас есть перебежчик. Сейчас он находится в охраняемом доме и поет, как прима в «Аиде». Пока что наиболее важной является информация насчет покушения на папу.

— Она надежная? — поинтересовался Кинг.

— Мы считаем, наш перебежчик — это бриллиант в золотой оправе. Сэр Бейзил верит русскому. Вот почему он направил вас сюда, — напомнил Джек на тот случай, если англичане еще не дошли до этого сами. — Я лично беседовал с «кроликом» и считаю, что он говорит правду.

— Операцию начало ЦРУ? — Это уже был Том Шарп.

Джек кивнул.

— Правильно. Но у нас возникли кое-какие проблемы, и вы любезно согласились нам помочь. Извините, больше я вам ничего не могу добавить.

Англичане его прекрасно поняли. К тому же, им самим не хотелось забивать головы рассказами о секретных операциях.

— Судя по всему, толчок дал сам Андропов — папа создает ему дополнительную головную боль в Польше, да?

— Похоже на то. Получается, у него под началом гораздо больше дивизий, чем думали русские.

— Даже так, все равно реакция кажется мне чрезмерной, — задумчиво произнес Кинг. — Как отнесется к убийству его святейшества весь мир?

— По-видимому, русские опасаются этого меньше, чем полного политического коллапса в Польше, Мик, — ответил Стоунз. — А все идет именно к этому. Как метко выразился Наполеон, Мик: «меч и дух». И в конечном счете дух всегда одерживает верх.

— Да, полагаю, ты прав. И вот мы сейчас находимся в мировом эпицентре духовности.

— Я здесь впервые, — признался Стоунз. — Выглядит впечатляюще. Надо будет как-нибудь свозить сюда семью.

— В вине и еде итальянцы знают толк, — заметил Спарроу, поглощая кусок телятины. — А что можно сказать про местную полицию?

— Вообще-то, очень неплохая, — ответил Шарп. — Жаль, что мы не можем заручиться ее содействием. Они хорошо знакомы с местом — в конце концов, это их территория.

«Но ведь и эти ребята — опытные профессионалы,» — с надеждой подумал Райан. Жаль, что их так мало.

— Том, ты связывался с Лондоном насчет раций?

— Да, Джек, совсем забыл. Нам присылают десять штук. Каждая с наушником и микрофоном на лацкан пиджака. Работают с одной боковой полосой частот, как армейские. Не знаю, оснащены ли рации маскираторами, но в любом случае они обеспечивают достаточную степень защиты, и, кроме того, мы в переговорах будем поддерживать строгую дисциплину. Так что по крайней мере со связью у нас никаких проблем быть не должно. Проверим рации в деле завтра вечером.

— А что будет в среду?

— Мы прибудем на место около девяти часов утра, распределим зоны наблюдения и затеряемся в прибывающей толпе.

— Меня в морской пехоте учили другому, — недовольно заметил Райан.

— Сэр Джон, — откликнулся Мик Кинг, — всех нас учили другому. Да, мы здесь все, как один, опытные сотрудники разведки, а нам предстоит выполнять роль охранников, вроде тех полицейских констеблей, которые охраняют ее величество и премьер-министра, или ваших ребят из службы безопасности. Чертовски замечательный способ зарабатывать на жизнь, скажу я вам.

— Да, Мик, полагаю, после этого дела мы будем больше ценить этих парней, — заметил Рэй Стоунз, вызвав одобрительный гул всех сидящих за столом.

— Джон, — повернулся к Спарроу Райан, — вам предстоит самая ответственная задача. Вы будете высматривать сукиного сына, чтобы сообщить о нем остальным.

— Замечательно, — ответил Спарроу. — Мне предстоит всматриваться в пять с лишним тысяч лиц, выискивая то единственное, которого может и не оказаться. — Замечательно, — повторил разведчик.

— Чем вы воспользуетесь?

— У меня три фотоаппарата «Никон» и богатый выбор объективов. Думаю, завтра надо будет также прикупить бинокль семь на пятьдесят. Остается только надеяться, что мне удастся подыскать хороший насест, где можно будет устроиться. Меня больше всего беспокоит высота парапета. У самого основания колонн будет оставаться мертвая зона шириной ярдов пятьдесят, совершенно скрытая от меня. Так что это существенно ограничит мои возможности, братва.

— Выбора у нас все равно нет, — печально произнес Джек. — С земли все равно ни хрена не разглядишь.

— Да, это наша беда, — согласился Спарроу. — Конечно, лучше всего было бы разместить двух человек, по одному — а еще лучше, больше чем по одному — с каждой стороны, с хорошими биноклями. Однако нам недостает людей, и для этого потребуется разрешение от службы безопасности Ватикана, о чем, насколько я понимаю, не может быть и речи.

— Конечно, было бы очень неплохо заручиться их поддержкой, но…

— Но нельзя допустить, чтобы весь мир узнал про «кролика». Да, я все понимаю, — проворчал Райан. — Жизнь его святейшества по этим соображениям отступает на второй план. Просто восхитительно, вы не находите?

— Сэр Джон, а какую ценность имеет безопасность вашей родины и нашей в придачу? — задал риторический вопрос Кинг.

— Конечно, большую, чем жизнь папы, — ответил Райан. — Да, я все понимаю, но из этого вовсе не следует, что мне это по душе.

— А в прошлом случалось, чтобы глава Римско-католической церкви становился жертвой убийцы? — спросил Шарп.

Как выяснилось, ответа не знал никто.

— Однажды такая попытка точно была. Швейцарские гвардейцы отчаянно сражались, прикрывая отход папы. Почти все они полегли, но его святейшеству удалось благополучно спастись, — сказал Райан, вспоминая комикс, который читал в школе Святого Матфея — в каком классе это было? Кажется, в четвертом?

— Интересно, насколько хорошо знают свое дело эти ребята? — спросил Стоунз.

— В полосатых мундирах они смотрятся весьма привлекательно. Вероятно, и мотивация у них хорошая. На самом деле все упирается в вопрос подготовки, — заметил Шарп. — В этом вся разница между военным и гражданским — подготовка. Наверное, ребята, которые ходят в штатском, прошли соответствующий инструктаж, но есть ли у них при себе оружие и разрешается ли им его применять? В конце концов, они служат церкви. Вполне возможно, их не учили стрелять в живых людей.

— А у вас в Англии как-то один тип выскочил из толпы и выстрелил из стартового пистолета в королеву — кажется, когда та направлялась в парламент, да? — вспомнил Райан. — И рядом с ним оказался кавалерийский офицер верхом на коне. Я очень удивился, что он не рассек нападавшего палашом надвое — сам я поступил бы так, повинуясь чистому инстинкту. Однако кавалерист этого не сделал.

— Это был парадный палаш, только для торжественных церемоний. Наверное, таким нельзя разрезать даже сливочное масло, — сказал Спарроу.

— Зато кавалерист едва не затоптал ублюдка своим конем.

— Наша служба безопасности уложила бы этого типа на месте. Ну да, пистолет был заряжен холостыми патронами, — сказал Райан, — но выглядел он как настоящий, черт побери, и грохот тоже был похож на настоящий. Ее величество пригнулась от страха. Я бы сам наложил в штаны.

— Не сомневаюсь, ее величество воспользовалась соответствующим заведением в Вестминстерском дворце, — заверил американца Кинг. — Знаете, у нее там есть личный туалет.

— В том случае нападавшим был человек с расстройством психики. Можно не сомневаться, сейчас он в какой-нибудь психлечебнице вырезает из бумаги кукол, — заметил Шарп.

Однако у него, как и у каждого английского подданного, остановилось сердце в груди, когда он видел нападение на экране телевизора. Шарп также был очень удивлен тем, что лунатик остался жив. Если где-нибудь поблизости оказался хотя бы один стражник из Тауэра со своей огромной церемониальной алебардой, которая называется протазан, нападавший непременно оказался бы пригвозжден к мостовой, словно бабочка в коробке. Быть может, господь бог все-таки действительно присматривает за дураками, пьяницами и маленькими детьми.

— Ладно, предположим, этот Строков все же появится и ему удастся сделать выстрел, — продолжал Шарп. — Что, по-вашему, сделают с ним итальянцы?

— Я бы не хотел оказаться на его месте, — ответил за всех Мик Кинг.

«Вот было бы замечательно!» — подумал Джек. Профессионалы не могут защитить понтифика, но местные официанты и галантерейщики забивают подлого убийцу до смерти. В вечернем выпуске новостей Эн-би-си этот сюжет будет смотреться просто здорово.

А тем временем в Манчестере Кролик и его семейство расправились еще с одним превосходным ужином, приготовленным миссис Томпсон.

— А как питается простой английский рабочий? — поинтересовался Зайцев.

— Ну, конечно, не так хорошо, — вынужден был признать Кингшот. Сам он, по крайней мере, не мог позволить себе подобных яств. — Но мы стремимся оказать радушный прием нашим гостям, Олег.

— Вам достаточно того, что я вам рассказал про агента по кличке Министр? — продолжал Олег Иванович. — Увы, это все, что мне известно.

Сегодня вечером Служба внутренней безопасности тщательнейшим образом рылась у него в памяти, заставляя повторять каждую деталь по меньшей мере по пять раз.

— Вы оказали нам неоценимую помощь, Олег Иванович. Благодарю вас.

И действительно, русский перебежчик сообщил Службе внутренней безопасности многое. Как правило, подобных глубоко внедренных агентов «вычисляют» по переданной ими информации. Лишь очень ограниченный круг людей имел доступ ко всем сведениям, которые выложил КГБ Министр. Люди из «Пятерки» будут пристально наблюдать за всеми из них до тех пор, пока кто-то один не совершит какой-нибудь поступок, объяснить который будет очень нелегко. Затем можно будет установить наблюдение за тайником и проследить, кто придет забирать оставленные там документы, и тем самым в качестве поощрительной премии выяснить личность связника КГБ. Таким образом, в случае удачи можно будет, бросив одну монетку, получить сразу два приза — а то и больше, чем два, потому что связник, скорее всего, работает сразу с несколькими агентами, и приятные открытия начнут ветвиться, словно молодые побеги на дереве. Ну а потом надо будет постараться задержать сначала одного из второстепенных агентов и лишь затем перейти к главной цели, потому что в этом случае КГБ не будет знать, на чем «засветился» самый важный агент, ну а это, в свою очередь, позволит сохранить в тайне первоисточник, Олега Зайцева. Изощренными многоходовыми комбинациями контрразведка не уступает интригам средневековых придворных, за что ее одновременно любят и ненавидят все «игроки», — однако именно эта запутанность и делает поимку вражеского шпиона такой желанной.

— А что насчет папы римского?

— Как я уже говорил, мы направили в Рим команду наших людей, чтобы они ознакомились со всем на месте, — ответил Кингшот. — Пока что я не могу сказать ничего больше — на самом деле, мы мало что можем предпринять, и все же мы стараемся действовать, исходя из полученной от вас информации, Олег.

— Хорошо, — произнес перебежчик, надеясь, что все было не напрасно.

На самом деле Зайцев первоначально не собирался выдавать советских агентов, работающих во всех западных странах. Разумеется, он сделает это, чтобы упрочить свое положение на новой родине и ради тех денег, которые получит за предательство. Однако в первую очередь им двигало стремление спасти одну-единственную жизнь.

Во вторник утром Райан провалялся в кровати дольше обычного, до восьми с лишним часов, рассудив, что ему необходимо хорошенько отдохнуть перед тем, что предстоит ему на следующий день. Завтра ему как никогда будут нужны силы и свежая голова.

Шарп и остальные англичане уже давно встали.

— Есть какие-нибудь новости? — спросил Джек, спускаясь в обеденный зал.

— Прибыли рации, — доложил Шарп. И действительно, на столе перед каждым прибором лежало по рации. — Прекрасные штучки — те самые, которыми пользуется наша служба безопасности. «Моторола». Все новенькие, оснащены маскираторами временной стойкости. Микрофоны на заколке и миниатюрные наушники.

Райан взглянул на свой комплект. Изогнутый наушник из прозрачной пластмассы будет практически незаметен в ухе. Это очень хорошо.

— Батарейки?

— Совершенно новые, и каждый получит по два комплекта запасных.

Отрадно сознавать, что за ее величеством так заботливо присматривают.

— Хорошо, значит, наши переговоры нельзя будет подслушать, и мы сможем свободно обмениваться информацией, — удовлетворенно произнес Райан. Это была единственная ложка меда в бочке дегтя. — Какие планы на сегодняшний день?

— Снова отправимся на площадь Святого Петра, будем смотреть по сторонам в надежде увидеть нашего приятеля Строкова.

— А если мы его увидим? — спросил Райан.

— Проследим за ним до того места, где он остановился, и попытаемся найти какой-нибудь способ переговорить с ним.

— Столько трудов, и лишь для того, чтобы просто переговорить с мерзавцем?

— Сэр Джон, а вы что предлагаете? — холодно посмотрел на американца Том Шарп.

«Мистер Шарп, а вы действительно хотите этой встречи?» — едва удержался от вопроса Джек. Впрочем, речь идет о безжалостном убийце, на чьей совести несколько человек, и какими бы цивилизованными ни были англичане, несмотря на свои хорошие манеры и известное всему миру гостеприимство, они умеют делать дело. Так что хотя сам Джек сомневался, что у него хватит решимости идти до конца, у этих ребят, наверное, особых колебаний не возникнет. Райан пришел к выводу, что это он уж как-нибудь переживет, если только нажимать спусковой крючок придется не ему лично. К тому же, у него, скорее всего, будет возможность покинуть Италию. Что ж, лучше говорящий перебежчик, чем молчащий труп.

— А ваш визит к Строкову не заставит его хозяев задуматься, откуда вам стало известно про него?

Шарп покачал головой.

— Нет. Ты не забыл, Строков — тот самый ублюдок, который убил Георгия Маркова. Всегда можно будет сказать, что мы свершили правосудие ее величества.

— Джек, мы у себя в Англии терпеть не можем, когда убивают человека, — напомнил Джон Спарроу. — И для нас будет большим счастьем заставить Строкова ответить за свое преступление.

— Хорошо.

Райан подумал, что это он тоже сможет пережить. Можно не сомневаться, его отец это одобрил бы.

О да.

Всю оставшуюся часть дня разведчики изображали из себя туристов и проверяли радиосвязь. Как оказалось, рации работали как за пределами собора, так и в нем самом и, таким образом, имелась возможность поддерживать связь между теми, кто находился внутри величественного сооружения, и теми, кто оставался на площади. Вместо позывных каждый разведчик должен был просто использовать свою фамилию. Не было смысла присваивать номера или кодовые имена, которые надо было бы еще заучивать — а в момент решительных действий это могло бы привести к лишнему мгновению промедления. При этом все всматривались в толпу, пытаясь отыскать в ней лицо Бориса Строкова. Конечно, это явилось бы настоящим чудом, но каждый напоминал себе, что чудеса все-таки изредка происходят. Кто-то выигрывает и в лотерею — популярны они были и здесь, в Италии, — и в футбольные тотализаторы, так что это было возможно, просто чертовски маловероятно, и в тот день этого так и не случилось.

Не удалось разведчикам отыскать и более вероятное место, откуда можно было бы сделать выстрел из пистолета по медленно двигающемуся автомобилю. Все пришли к выводу, что первая оценка тактических характеристик площади, сделанная Райаном, оказалась верной. Сам Джек был удовлетворен своей правотой до тех пор, пока до него не дошло, что если он ошибся, вина ляжет на него одного.

— Знаешь, — сказал Райан Мику Кингу, поскольку Шарп вернулся в посольство выполнять свои дипломатические обязанности, — толпа будет особенно плотной вот здесь, посреди площади.

— Нам это только на руку, Джек. Только дурак рискнет стрелять отсюда, если только он не будет рассчитывать на то, что капитан Керк телепортирует его на борт своего «Энтерпрайза». Других способов отхода оттуда нет.

— Верно, — согласился Джек. — А что если затаиться где-то внутри и выстрелить в папу, еще когда он только будет идти к машине?

— Такое возможно, — подумав, сказал Мик. — Но только это будет означать, что Строкову или одному из его подручных удалось проникнуть в администрацию понтифика — в папскую свиту или как там она называется. А тогда он может совершить покушение в любой момент. Но мне почему-то кажется, что проникнуть в эту организацию очень сложно. Для этого необходимо в течение длительного периода времени носить иное психологическое обличье. Нет, — решительно покачал головой он. — Я бы сбросил со счетов такую возможность.

— Надеюсь, ты прав, дружище.

— И я тоже, Джек.

Разведчики покинули площадь около четырех часов дня. Каждый по отдельности взял такси и вышел из машины, не доезжая нескольких кварталов до Британского посольства, а оставшуюся часть пути прошел пешком.

Ужин прошел молча. Всех не покидала нарастающая тревога, и каждый в глубине души надеялся: что бы ни замыслил полковник «Държавны сигурности» Борис Строков, это произойдет не на этой неделе, так что завтра вечером можно будет с чистой совестью вылететь домой в Лондон. Райан уяснил одно: какими бы опытными оперативными работниками ни были английские разведчики, в связи с предстоящей операцией они чувствовали себя так же неуютно, как и он. Или же это было просто schaudenfreude[455]? Черт побери, не то же ли самое испытывали солдаты в ночь накануне высадки в Нормандии? Нет, на площади Святого Петра их не ждет германская армия. Их задача состоит в том, чтобы предотвратить намеченное убийство, и лично им ничего не угрожает. Опасность грозит другому человеку, который или не подозревает о ней, или не боится ее, и поэтому эти люди приняли на себя ответственность за его жизнь. Мик Кинг попал в самую точку, в первый же день метко охарактеризовав ситуацию. Задача перед ними стояла действительно скотская.

— Новая информация от русского «кролика», — доложил судья Мур, начиная вечернее заседание.

— И что это?

— Бейзил говорит, в британском Министерстве иностранных дел есть агент КГБ, и сведения, которые сообщил «кролик», позволили сузить круг подозреваемых до четырех человек. «Пятерка» уже разрабатывает их. И еще «кролик» сообщил дополнительную информацию о Кассие у нас, здесь. Судя по всему, он работает на русских чуть больше десяти лет. Определенно, это один из ведущих помощников сенатора, входящего в комитет по разведке — скорее всего, политический советник. Так что, вероятно, этот человек имеет допуск к совершенно секретной информации. Таких всего восемнадцать; Бюро займется их проверкой в самом ближайшем времени.

— Артур, что этот мерзавец передавал русским? — спросил Грир.

— Получается так, что все то, что мы говорим Капитолийскому холму о деятельности КГБ, меньше чем через неделю возвращается на площадь Дзержинского.

— Пусть этот сукин сын только попадется ко мне в руки! — пригрозил Риттер. — Если это правда, мы потеряли из-за него стольких агентов.

А Боб Риттер, какими бы ни были его недостатки, заботился о своих агентах так, как мамаша-гризли — за своими медвежатами.

— Что ж, этот Кассий занимается своим делом столько, что уже чувствует себя уверенным.

— Кажется, еще русский говорил нам про одного человека на флоте — если не ошибаюсь, его кодовое имя Нептун, не так ли? — вспомнил Грир.

— Тут пока что ничего нового, но мы обязательно спросим «кролика» о нем. Это может быть кто угодно. Насколько бдительно военные моряки обращаются с шифровальной аппаратурой?

Грир пожал плечами.

— На каждом корабле есть офицер связи, несколько старшин и рядовых матросов. Они ежедневно должны уничтожать кодовые таблицы и печатные платы и выбрасывать их за борт — причем в одиночку это делать нельзя, обязательно присутствие двоих человек. Все эти люди имеют допуск к закрытой информации…

— Но как раз только те, у кого есть допуск, и могут поиметь нас в задницу, — напомнил Риттер.

— Только тот, кому доверяешь свои деньги, может тебя обокрасть, — заметил судья Мур. Ему довелось повидать немало уголовных дел, подтверждающих эту истину. — Вот в чем проблема. Только представьте себе, что почувствует русский Иван, узнав про «кролика».

— Это совершенно другое дело, — возразил Риттер.

— Ну хорошо, Боб, — рассмеялся директор ЦРУ. — Моя жена постоянно повторяет мне то же самое. Должно быть, это боевой клич всех женщин мира: «Это совершенно другое дело». Не забывай, что противная сторона также считает себя силами добра и красоты.

— Да, но все же мы надерем им задницу.

«Отрадно видеть подобную убежденность, особенно в таком человеке как Боб Риттер,» — подумал Мур.

— Вы до сих пор не перестали размышлять о «Маске красной смерти», Роберт?

— Пока что складываю из отдельных кирпичиков фундамент. Дайте мне несколько недель.

— Договорились.

Когда Райан проснулся по местному времени, в Вашингтоне еще был час ночи. Душ помог Джеку полностью стряхнуть с себя сон, а бритва сделала гладким его лицо. В половине восьмого он уже спускался завтракать. Миссис Шарп варила кофе на итальянский манер, и он поразительным образом имел такой вкус, будто в кофейник высыпали содержимое пепельницы. Джек списал это на особенности национальной кухни. Яичница с беконом (по-английски) оказалась превосходной, как и румяные тосты с маслом. Судя по всему, кто-то решил, что в бой нужно идти с полными желудками. Жаль, что англичане ничего не смыслят в картофельном пюре, самом сытном из всех блюд, какие только можно есть на завтрак.

— Ты готов? — спросил Шарп, заходя в обеденный зал.

— Наверное, уже все готовы. Где остальные?

— Мы встречаемся перед собором через тридцать пять минут. — А ехать от дома до площади Святого Петра было всего пять минут. — Вот друг, который составит тебе компанию. — Шарп протянул пистолет.

Взяв пистолет, Райан передернул затвор. Оружие, к счастью, оказалось разряженным.

— Тебе может понадобиться и вот это.

Шарп протянул ему две снаряженные обоймы. Ну конечно, пули были со свинцовым сердечником — такие пройдут через тело насквозь, оставив маленькую дырку диаметром девять миллиметров, и улетят дальше. Но европейцы почему-то убеждены, что такой пулей можно свалить слона. «Ну да, конечно,» — подумал Джек, тоскливо вспоминая «Кольт» модель М1911А1 45-го калибра, самое эффективное оружие для того, чтобы уложить преступника на землю так, чтобы тот оставался на ней до приезда «скорой помощи». Сам Райан так и не научился владеть огромным пистолетом в совершенстве, хотя ему и довелось из него пострелять. Нет, его оружием была винтовка, хотя для того, чтобы стрелять из винтовки, особого ума не требуется. Кобуру Шарп не дал. «Браунингу» придется отправиться за пояс, а пиджак надо будет застегивать на все пуговицы, чтобы скрыть оружие. Неприятная сторона ношения пистолета заключается в том, что это чертовски тяжелая штуковина, и, не имея кобуры, Райан будет вынужден то и дело поправлять «Браунинг» за ремнем, следя за тем, чтобы тот не выпал и не провалился в штанину. Этого нельзя допустить ни в коем случае. Кроме того, с пистолетом за поясом очень неудобно сидеть, однако много сидеть сегодня вряд ли придется. Запасная обойма отправилась в правый карман пиджака. Передернув затвор, Райан зафиксировал его предохранителем, затем вставил в рукоятку снаряженную обойму и поднял рычаг предохранителя, отпуская затвор. Пистолет теперь был готов к выстрелу. Подумав, Райан осторожно спустил курок. Конечно, хватило бы и предохранителя, но Райан был обучен не доверять предохранителям. Теперь перед тем, чтобы выстрелить, ему придется вручную взвести курок, что он, к счастью, забыл проделать, когда прицелился в Шона Миллера. Однако на этот раз, если дело дойдет до худшего, он ничего не забудет.

— Нам не пора «делать буги-вуги»? — спросил Джек.

— Ты хочешь сказать, трогаться в путь? — уточнил британский резидент в Риме. — Вас, американцев, бывает, не сразу и поймешь.

— Да, «делать буги-вуги» — это американизм. Кажется, в свое время был такой танец.

— Не забудь рацию, — напомнил Шарп. — Она закрепляется на ремешке на нагрудном кармане. Вот выключатель, — продемонстрировал он. — Наушник вставляется в ухо, а микрофон прикалывается к лацкану пиджака. Хитроумное приспособление.

— Хорошо.

Закрепив рацию с принадлежностями, Райан не стал ее включать. Запасные батарейки он положил в левый карман пиджака. Вряд ли они понадобятся, но лучше перебдеть, чем пожалеть. Сунув руку за пазуху, Райан проверил, как щелкается выключатель.

— Какая дальность связи?

— Как написано в инструкции, три мили — пять километров. Гораздо больше, чем нам сегодня понадобится. Готов?

Сегодня утром улицы оказались достаточно свободными. Судя по тому, что успел пока что увидеть Райан, итальянские водители вовсе не были теми сумасбродными маньяками, как про них говорили. Однако сейчас на дорогах находятся те, кого ждет впереди напряженный рабочий день — неважно, в агентстве недвижимости или на фабрике. Туристу в Риме необходимо было помнить о том, что это обычный город, живущий своей жизнью, а не парк развлечений.

Да уж, сегодня ему будет здесь не до развлечений, подумал Райан.

Шарп оставил посольский «Бентли» в том переулке, где предположительно должен был поставить свою машину Строков. Там уже стояли другие машины, принадлежавшие продавцам немногочисленных магазинчиков или, возможно, ранним покупателям, которые надеялись купить все что нужно до начала столпотворения, происходящего каждую среду.

В любом случае, на дорогом английском автомобиле были дипломатические номера, так что можно было за него не беспокоиться. Выйдя из машины, Райан направился следом за Шарпом на площадь. Сунув правую руку за пазуху, он, стараясь не распахнуть полу и не показать пистолет, включил рацию.

— Привет, — произнес Джек в микрофон. — Говорит Райан. Кто еще на связи?

— Спарроу на месте, наверху колоннады, — тотчас же ответил голос.

— Кинг на месте.

— Рэй Стоунз на месте.

— Паркер на месте, — доложил разместившийся в переулке Фил Паркер, четвертый из прибывшего из Лондона подкрепления.

— Том Шарп, я рядом с Райаном. Будем проводить радиоперекличку каждые пятнадцать минут. Если кто-нибудь увидит что-то необычное, тотчас же докладывайте. Конец связи. — Шарп повернулся к Райану. — Итак, с этим покончено.

— Хорошо.

Джек посмотрел на часы. До появления папы еще несколько часов. Интересно, чем он сейчас занимается? По слухам, Кароль Войтыла привык вставать очень рано. Несомненно, первым ответственным делом, которым он занимается каждое утро, будет служение мессы — так поступают все католические священники в мире. Вероятно, это самая важная часть утренних забот папы, напоминающая ему, кто он такой — священник, принесший обет служения господу. Отец Кароль на протяжении сорока лет нес это через ужасы нацизма и коммунизма, оставаясь верным своей пастве. Но вот теперь его приход, его паства распространилась на весь мир, и вместе с этим многократно возросла его ответственность, ведь так?

Райан вспомнил свою службу в морской пехоте. Когда он пересекал Атлантику на борту вертолетоносца — не догадываясь, что ему будет суждено пережить катастрофу вертолета, едва не стоившую жизни, — по воскресеньям устраивались общие молитвы, и в этот момент на флагштоке поднимался вымпел капеллана. Он поднимался выше флага корабля. Так военно-морской флот демонстрировал, что у каждого человека есть долг высший, выше чем долг перед родиной. Долг перед господом богом — единственной силой, выше чем Соединенные Штаты Америки, и родина Джека признавала это. То же самое он ощущал сейчас, находясь здесь, на этой площади, с боевым оружием. Ощущал физической ношей, лежащей у него на плечах. Есть люди, которые замыслили убить папу римского, наместника бога на Земле. И это пробудило в нем благородное негодование. Самый последний уличный грабитель не тронет священника, прелата, раввина, потому что а вдруг где-то там действительно есть бог, и лучше оставить в покое его представителя среди людей. Но как же разгневается господь, если будет убит его главный представитель на всей планете Земля?Папа римский, вероятно, за всю свою жизнь не причинил зла ни одной живой душе. Католическая церковь далека от совершенства — совершенным не было и никогда не будет ничто, созданное человеком. Однако она основана на вере во всемогущего господа, и ее деятельность крайне редко сбивается с пути любви и благотворительности.

Но Советский Союз, по-видимому, воспринимает это, как непосредственную угрозу. Нужно ли искать лучшее доказательство того, кто в этом мире является носителем зла? Поступая на службу в морскую пехоту, Райан принес присягу бороться с врагами своей родины. Но сейчас он давал самому себе клятву беспощадно бороться с врагами самого господа. КГБ не признаёт власти выше, чем коммунистическая партия, которой он служит. И, провозглашая это, выставляет себя врагом всему остальному человечеству — ибо не является ли оно отражением господа? Не Ленина, не Сталина. А господа бога.

Что ж, сейчас у Райана в руках был пистолет, разработанный Джоном Моисеем Браунингом, американцем, вероятно, мормоном — Браунинг был родом из Юты, но Джек не знал, какую именно религию он исповедовал. И это оружие поможет ему сдержать свою клятву.

Райану казалось, что время ползет невыносимо медленно. И этому нисколько не способствовали постоянные взгляды на часы. Народ все прибывал. Не большими толпами, а скорее, как на бейсбольный матч, по одному, по двое, иногда небольшими семейными группами. Много детей, младенцы на руках матерей, стройные ряды пар в сопровождении монахинь — вероятно, школьники, пришедшие посмотреть на Pontifex Maximus. Этот термин также пришел от римлян, которые с поразительной прозорливостью видели в священнике «pontifex» — «строителя мостов», человека, который возводит мосты между людьми и тем, что выше людей.

А у Джека в голове прочно засели слова: «наместник Христа на земле». И этот ублюдок Строков — проклятие, он собирается поднять руку на самого Иисуса. Новоявленный Понтий Пилат — если и не сам угнетатель, то уж точно представитель угнетателей, осмелившийся плюнуть господу в лицо. Разумеется, дело вовсе не в том, что его плевок может как-то повредить богу. Такое не дано ни одному смертному, но немыслимо уже одно то, что этот человек покушается на божье учреждение, на личного представителя господа… Считается, что господь бог рано или поздно карает таких отщепенцев… возможно, всевышний сам выбирает орудие для этой цели… и почему бы этим орудием не стать бывшему морскому пехотинцу Соединенных Штатов Америки…

Полдень. Погода выдалась теплой. Каково приходилось древним римлянам, жившим здесь без кондиционеров? Что ж, они все равно не знали, что это такое, а человеческий организм приспосабливается к условиям окружающей среды — что-то связанное с костным мозгом, как однажды пыталась объяснить Райану Кэти. Конечно, было бы очень неплохо снять пиджак, но только не сейчас, с засунутым за пояс пистолетом… В толпе сновали уличные торговцы с лотками, продававшие прохладительные напитки и мороженое. «Как менялы в храме? — подумал Джек. — Вряд ли.» Присутствовавшие на площади священники не прогоняли их. «Гм, хороший способ спрятать оружие,» — вдруг мелькнуло у Райана. Однако все торговцы держались вдалеке от собора, к тому же, беспокоиться об этом сейчас было уже слишком поздно. И ни одно лицо не было даже близко похоже на фотографии Строкова. В левой руке Джек держал маленький снимок болгарского разведчика, на который ежеминутно украдкой бросал взгляд. Разумеется, ублюдок может изменить внешность. Больше того, будет глупо, если он так не сделает, а Строкова никак нельзя считать человеком глупым. По крайней мере, в том, что относится к его ремеслу. Конечно, полностью изменить внешность нельзя. Естественно, это не относится к цвету и длине волос. Но никак не к росту. Тут не обойтись без хирургической операции. Можно сделать человека более полным, а вот более стройным — нельзя. Растительность на лице? «Хорошо, ищи человека с усами или бородой.» Райан огляделся по сторонам, всматриваясь в лица. Ничего. По крайней мере, ничего бросающегося в глаза.

Ждать еще полчаса. Толпа гудела на десятках разных языков. Райан видел туристов со всего света. Светловолосые головы скандинавов, черные кудри африканцев, азиатов. Несколько явных американцев… но ни одного явного болгарина. А как выглядят болгары? Новая проблема заключалась в том, что Римско-католическая церковь является всемирной, то есть, верующими могут быть люди самых различных внешних данных. Возможностей для маскировки множество.

— Спарроу, говорит Райан, — заговорил Джек, прижимаясь губами к лацкану пиджака. — Ты ничего не видишь?

— Ничего, — ответил голос в наушнике. — Я сейчас как раз изучал тех, кто стоит рядом с тобой. Пока что мне сказать нечего.

— Понял, — сказал Райан.

— Если сукин сын здесь, он обладает даром быть невидимым, мать его, — выругался Шарп, стоявший у Райана за спиной.

Они находились в восьми — десяти ярдах от ограждения, расставленного в преддверии еженедельного появления папы. Секции на вид казались тяжелыми. «Интересно, вдвоем можно поднять одну в кузов грузовика? — мелькнуло у Джека. — Или потребуются усилия четверых?» Он уже давно заметил, что в минуты подобного напряжения его мысли начинают блуждать, и ему приходилось постоянно следить за этим. «Всматривайся в толпу!» — строго приказал себе Джек.

«Но лиц слишком много, черт побери! — угрюмо пробурчал он себе же в ответ. — А как только мерзавец займет свое место, он тотчас же будет смотреть в другую сторону.»

— Том, как ты относишься к тому, что мы выдвинемся вперед и пройдемся вдоль ограждения?

— Неплохая мысль, — тотчас же согласился Шарп.

Пробраться через толпу было сложно, но возможно. Райан взглянул на часы. Осталось пятнадцать минут. Люди напирали на барьеры, стремясь продвинуться как можно ближе. В Средние Века бытовало поверье в то, что прикосновение монарха может исцелить болезнь или принести счастье в жизни, и, судя по всему, оно дожило и до наших дней — а во сколько раз это вернее, если речь идет о верховном иерархе Католической церкви? Среди присутствующих на площади наверняка есть онкологические больные, молящие бога о чуде. Быть может, чудеса действительно произойдут. Врачи называют это «спонтанной ремиссией» заболевания и приписывают ее еще не изученным биологическим процессам. Но, возможно, это действительно чудеса — по крайней мере, выздоровевшие безнадежные больные воспринимают их именно так. А для Райана это было просто еще одно непонятное явление.

Люди подались вперед, обращая лица ко входу в собор.

— Шарп и Райан, говорит Спарроу, — заквакал наушник в ухе у Райана. — Возможная цель, в двадцати футах слева от вас, стоит в третьем ряду от ограждения. Синий пиджак.

Не дожидаясь Шарпа, Джек направился в ту сторону. Протискиваться сквозь толпу было трудно, но до давки в нью-йоркском метро в час пик ей было еще далеко. Никто не оборачивался на Райана, не ругался. Он посмотрел вперед…

Да… кажется, он на месте. Обернувшись к Шарпу, Райан дважды постучал пальцем по кончику носа.

— Райан у цели, — сказал он в микрофон. — Джон, веди меня дальше.

— Джек, десять футов вперед, сразу слева за итальянкой в коричневом платье. У нашего друга темно-русые волосы. Он отвернулся влево.

«Отлично!» — мысленно пробормотал Джек. Еще через две минуты он остановился прямо за спиной ублюдка. «Привет, полковник Строков!»

Скрытый в гуще толпы, Джек расстегнул пиджак.

У него мелькнула мысль, что неизвестный находится дальше от прохода, чем стоял бы он сам. Его зона огня была существенно ограничена телами обступивших его людей, однако женщина прямо перед ним была относительно невысокая, так что можно было стрелять поверх нее, а поле зрения ничто не загораживало.

«Отлично, Борис Андреевич, если ты задумал играть, в этой партии тебя ждет большой сюрприз. Если армии и флоту когда-либо удастся взглянуть на небеса, они обнаружат, что улицы в раю патрулируют американские морские пехотинцы,» — мысленно пропел куплет любимой песенки морской пехоты Джек.

Тем временем Том Шарп, протискиваясь сквозь толпу, прошел прямо перед Строковым. Оказавшись слева от него, он повернулся к Райану и поднял кулак к небу. Строков вооружен.

Гул усилился, голоса на разных языках слились в один ропот, и вдруг на площади воцарилась мертвая тишина. Где-то вне поля зрения Райана открылись бронзовые двери.

Шарп находился в четырех футах от него, отделенный от Строкова всего одним человеком, подростком… ему не составит труда броситься вперед и перехватить убийце руку.

Площадь огласилась восторженными криками. Подавшись назад, Райан вытащил из-за пояса пистолет и большим пальцем оттянул курок назад. Теперь оружие было полностью готово к стрельбе. Джек не отрывал взгляд от Строкова.

— Говорит Кинг, появился папа! Я вижу его машину.

Но Райан не мог ответить. Не мог он видеть и автомобиль понтифика.

— Говорит Спарроу, я его вижу. Райан и Шарп, через пару секунд он появится у вас в поле зрения.

Не имея возможности произнести ни слова, не имея возможности видеть приближение его святейшества, Райан не отрывал глаз от плеч цели. Невозможно пошевелить рукой, не пошевелив плечами, и как только Строков сделает это…

«Джек, выстрелить человеку в спину — это убийство…»

Краем глаза Райан увидел левое переднее крыло белого джипа, медленно движущегося слева направо. Человек, стоявший перед ним, смотрел в том направлении… но не совсем туда… почему?

И тут его правое плечо едва заметно дернулось… Периферийным зрением Райан заметил появившийся локоть. Это означало, что кисть застыла параллельно земле.

И еще мужчина чуть отодвинул назад правую ногу. Он приготовился…

Райан вжал дуло пистолета ему в спину. Почувствовал, как ствол «Браунинга» уперся в позвоночник. Мужчина чуть дернул головой назад, всего на несколько миллиметров. Подавшись вперед, Райан зашептал ему в ухо:

— Если пистолет у тебя в руке выстрелит, тебе всю оставшуюся жизнь придется мочиться в подгузники. А теперь медленно, кончиками пальцев, передай пистолет мне, иначе я пристрелю тебя на месте.

«Операция завершена, — торжествующе зафиксировал мозг Райана. — Этот ублюдок никого не убьет. Давай, валяй, попробуй оказать сопротивление. Ни у одного человека на свете не хватит на это быстроты реакции.» Его палец напряженно застыл на спусковом крючке, так что если Строков вздумает быстро обернуться, пистолет выстрелит сам по себе, навсегда изуродовав ему спинной мозг.

Мужчина колебался. Не вызывало сомнений, что он со скоростью света перебирает в голове все возможные варианты действий.

Разведчиков специально обучают, как поступать, когда в спину уперлось дуло пистолета, и Строков даже отрабатывал эти приемы во время обучения в Высшей школе КГБ, но здесь, сейчас, двадцать лет спустя, когда ему в позвоночник вжималось дуло настоящего пистолета, те занятия с муляжом показались ему чем-то бесконечно далеким. Успеет ли он отбить пистолет достаточно быстро, чтобы пуля не прострелила ему почку? Скорее всего, не успеет. Поэтому его правая рука медленно подалась назад, как и было приказано…

Райан подскочил, услышав частый треск пистолетных выстрелов, прозвучавших совсем рядом, меньше чем в пятнадцати футах. В такие мгновения земля прекращает вращаться, сердце и легкие останавливаются, и наступает миг полного обострения всех органов чувств. Джек перевел взгляд в ту сторону, откуда донеслись выстрелы. Он увидел святого отца, и на белоснежной рясе понтифика на груди расплывалось красное пятно, размером с серебряный доллар. Лицо папы было искажено от шока. Все произошло настолько стремительно, что он еще не ощущал физическую боль, но его тело уже обмякло, падая и разворачиваясь влево. Папа начал садиться, но не успел и, сложившись пополам, рухнул в машину.

Райану потребовалась вся его выдержка, чтобы не нажать на спусковой крючок. Левой рукой он выхватил пистолет у Строкова.

— Стой на месте, долбанный ублюдок! Не шевелись, не оборачивайся. Том! — громко окликнул Джек.

— Говорит Спарроу, стрелка взяли, стрелка взяли. Он лежит на земле, его придавили человек десять. Папа получил два, может быть, три ранения.

Реакция толпы оказалась двоякой. Те, кто стоял в непосредственной близости от покушавшегося, набросились на него словно кошки на одинокую мышь, и кем бы ни был стрелявший, сейчас он скрылся из виду, придавленный грудой туристов шагах в десяти от того места, где стояли Райан, Шарп и Строков. Но те, кто находился дальше, медленно пятились назад…

— Джек, думаю, нам нужно увести нашего друга отсюда, ты не согласен?

И все трое направились в переулок, как и предполагал Райан.

— Шарп вызывает всех. Мы задержали Строкова. Всем уходить по отдельности, встречаемся в посольстве.

Через минуту они подошли к посольскому «Бентли». Шарп сел за руль, а Райан с болгарином устроились сзади.

Строков, по-видимому, успел немного прийти в себя.

— В чем дело? Я являюсь сотрудником болгарского посольства и…

— Мы учтем все твои пожелания, старина. Но в настоящий момент ты гость правительства ее величества королевы Великобритании. А теперь веди себя хорошо и сиди спокойно, а то мой друг ненароком тебя пристрелит.

— Любопытный дипломатический инструмент, — заметил Райан, доставая пистолет, который отобрал у Строкова.

Это был стандартный армейский пистолет Восточного блока, но только с большим неуклюжим глушителем, навинченным на дуло. Определенно, болгарин собирался из него в кого-то стрелять.

Но в кого? И вдруг Райана охватили сомнения.

— Том!

— Да, Джек?

— Знаешь, кажется, мы ошибались, и все обстоит не совсем так, как мы предполагали.

— Сдается мне, ты прав, — согласился Шарп. — Но теперь у нас есть человек, который все прояснит.

Поездка обратно в посольство раскрыла Райану неожиданный талант английского резидента. «Бентли» был оснащен очень мощным двигателем, и Шарп умел им управлять. Прожорливо сжигая бензин, машина рванула прочь от Ватикана, словно задержавшийся на старте аутсайдер. Через считанные минуты она уже, визжа тормозами, остановилась на небольшой стоянке перед посольством. Трое мужчин вошли в здание через боковой вход и сразу спустились в подвальное помещение. Пока Райан держал болгарина под прицелом, Шарп надел на него наручники и усадил его на деревянный табурет.

— Полковник Строков, вам предстоит ответить за смерть Георгия Маркова, — сказал английский разведчик. — Мы уже несколько лет разыскиваем вас.

Глаза Строкова округлились до размеров дверных ручек. Каким быстрым ни был «Бентли», мысли Тома Шарпа оказались еще стремительнее.

— Что вы имеете в виду?

— А то, что у нас есть фотографии, на которых ты заснят в аэропорту «Хитроу», откуда ты покидал Великобританию после того, как убил нашего доброго друга на Вестминстерском мосту. Скотленд-Ярд вышел на твой след, старина, но ты успел смыться из страны за несколько минут до того, как был получен ордер на твой арест. Тогда тебе повезло. Однако сейчас наша задача состоит в том, чтобы арестовать тебя. К твоему несчастью, полковник, ты убедишься, что мы не такие воспитанные, как Скотленд-Ярд. Ты убил человека на английской земле. Ее величество королева Великобритании не прощает подобные преступления, полковник.

— Но…

— Том, к чему тратить время на разговоры с этим ублюдком? — вставил Райан, подыгрывая англичанину. — У нас ведь есть четкий приказ, так?

— Терпение, Джек, терпение. Он ведь от нас никуда не денется, правда?

— Я требую предоставить мне возможность позвонить в свое посольство, — произнес Строков — как показалось Райану, весьма неубедительным тоном.

— А затем он потребует для себя адвоката, — насмешливо заметил Шарп. — Что ж, в Лондоне у тебя был бы адвокат, но вот только мы ведь не в Лондоне, правда, старина?

— И не в Скотленд-Ярде, — добавил Джек, подхватывая игру Шарпа. — Надо было бы прикончить его прямо на площади, Том.

Шарп покачал головой.

— Слишком много шума. Лучше мы сделаем так, что он просто… исчезнет. Ты не согласен, Джек? Полагаю, Георгий Марков нас бы понял.

По выражению лица Строкова было очевидно, что он, так часто решавший судьбу других людей, не привык к тому, чтобы в его присутствии обсуждали его собственную судьбу. Болгарин быстро приходил к выводу, что гораздо проще быть храбрым, когда именно у тебя в руке пистолет.

— Том, да я вовсе не собирался его убивать — только перебить ему спинной мозг выше талии. Понимаешь, усадить его до конца жизни в инвалидное кресло, сделать его беспомощным, словно младенца. Как ты думаешь, будет ли он нужен таким своему правительству?

Шарп прыснул со смеху.

— Будет ли он нужен «Държавне сигурности»? Умоляю, Джек. Будь серьезным. Его запрут в какой-нибудь клинике, скорее всего, в психлечебнице, и он будет почитать за счастье, если ему дважды в день будут вытирать задницу.

Райан почувствовал, что тут английский разведчик попал в самую точку. Спецслужбы стран Восточного блока никогда не отличались особой преданностью в отношении своих сотрудников, даже в отношение тех, кто сам оставался преданным до конца. И Строкову это было хорошо известно. Нет, допустив осечку, человек оказывался по уши в дерьме, и все его друзья испарялись, будто утренний туман, — а Райану почему-то показалось, что у Строкова и так друзей было раз, два и обчелся. Даже в своем собственном ведомстве он считался чем-то вроде бойцовой собаки — которая, возможно, и нужна, но ее не любят и ей не доверяют играть с детьми.

— Так или иначе, пока мы с Борисом будем обсуждать его будущее, тебе надо поспешить, чтобы успеть на самолет, — сказал Шарп. Что было и к лучшему, поскольку у Райана уже иссяк дух импровизации. — Передашь от меня привет сэру Бейзилу, договорились?

— Хорошо, Томми.

Выйдя из помещения, Райан набрал полную грудь воздуха. За дверью его ждали Мик Кинг и остальные. Кто-то уже успел сходить в резиденцию Шарпа и собрать вещи Джека. Посольский микроавтобус доставил всех в аэропорт. Там уже ждал «Боинг-737» компании «Бритиш эруэйз». Разведчики успели на него вовремя; у всех были билеты в салон первого класса. Райан сел рядом с Кингом.

— Мик, — спросил он, — что вы собираетесь с ним сделать?

— С кем, со Строковым? Хороший вопрос, — ответил Кинг. — А ты действительно хочешь узнать ответ на него?

Глава тридцать вторая Бал-маскарад

За два часа перелета до «Хитроу» Райан позволил себе выпить три маленьких рюмки виски, в основном потому, что других крепких напитков пассажирам не предлагали. Страх перед самолетами каким-то образом отступил на дальний план — не в последнюю очередь потому, что полет проходил так гладко, словно «Боинг» стоял неподвижно на бетонной полосе аэродрома. Но самое главное, голова Райана была заполнена другими мыслями.

— В чем мы просчитались, Мик? — спросил Райан Кинга, когда они пролетали над Альпами.

— Просчитались мы в том, что наш друг Строков вовсе не собирался убивать папу сам. Для этой работы он нашел другого человека.

— Тогда почему же у него был пистолет с глушителем?

— Хочешь услышать мое мнение? Готов поспорить, Строков собирался прикончить убийцу, после чего затеряться в толпе и беспрепятственно покинуть место преступления. Джек, в чужую голову не залезешь, — добавил Кинг.

— Итак, мы потерпели неудачу, — заключил Райан.

— Возможно. Все зависит от того, куда попали пули. Спарроу говорит, что одна попала в грудь, другая зацепила руку, а третья или вообще пролетела мимо, или в худшем случае задела папу вскользь. Так что останется ли понтифик жить, сейчас зависит от того, какой хирург им занимается. — Кинг пожал плечами. — Мы тут уже ничем помочь не можем.

— Твою мать, — пробормотал Райан.

— Сэр Джон, ты сделал все, что было в твоих силах?

Джек встрепенулся.

— Да… я хочу сказать, конечно. Мы сделали все, что было в наших силах.

— А ведь это большее, что может сказать человек, так? Джек, я сам занимаюсь оперативной работой… дай-ка сообразить… вот уже двенадцать лет. Иногда все происходит так, как было запланировано. Иногда — нет. Если учесть, какой скудной информацией мы располагали и как нас было мало, невозможно представить, что мы могли бы сработать лучше. Ты ведь аналитик, так?

— Верно.

— Ну, для кабинетного червя ты вел себя очень хорошо. Теперь тебе многое известно про оперативную работу. В нашем ремесле никаких гарантий не бывает. — Кинг отпил глоток виски. — Не могу сказать, что мне это по душе. Два года назад я потерял в Москве одного из своих агентов. Это был офицер Советской Армии, молодой капитан. Похоже, очень приличный парень. У него остались жена и маленький сын. Его, разумеется, расстреляли. Одному богу известно, что сталось с его семьей. Насколько я разбираюсь в таких вещах, жена сейчас или в трудовом лагере, или в каком-нибудь богом забытом городке в Сибири. Понимаешь, выяснить это невозможно. Безымянные, безликие жертвы, но тем не менее жертвы.

— Президент вне себя от ярости, — сообщил своим заместителям судья Мур.

От состоявшегося десять минут назад разговора по телефону у него до сих пор горело правое ухо.

— Все так плохо? — спросил Грир.

— Так плохо, — подтвердил директор ЦРУ. — Рейган хочет узнать, кто это сделал и почему, причем предпочтительно, чтобы эти сведения были у него до обеда.

— Но это невозможно, — заметил Риттер.

— Боб, вот телефон. Можете позвонить президенту и сказать ему об этом, — предложил Мур.

Высшим руководителям Управления еще ни разу не приходилось видеть Рейгана в ярости. По большей части все стремятся избежать этой участи.

— Значит, Джек был прав? — сказал Грир.

— Возможно, Райан и высказал верную догадку, — парировал Риттер. — Но он ничего не сделал, чтобы предотвратить покушение.

— Что ж, Артур, по крайней мере, вы можете сказать президенту об этом, — в голосе Грира прозвучала слабая надежда.

— Попробую. Теперь остается только полагаться на искусство итальянских врачей.

— Что можно сказать про здоровье его святейшества? — спросил Грир. — Нам что-нибудь известно?

— Одно серьезное пулевое ранение в грудь. Президент уже поставлен в известность, — ответил Мур. — Еще два ранения, но оба легких.

— Предлагаю позвонить Чарли Уэзерсу из Гарвардского университета и спросить, каков его прогноз. — Это взял слово Риттер.

— Президент уже говорил с нашими ведущими хирургами из клиники Уолтера Рида. Те полны оптимизма, но ничего определенного не сказали.

— Не сомневаюсь, они заявили что-нибудь вроде: «Если бы я был там, все было бы в порядке,» — добавил Грир.

У него был большой опыт общения в военными врачами. По части самоуверенности летчики-истребители в сравнении с ними кажутся увядшими фиалками.

— Сейчас я собираюсь позвонить Бейзилу и попросить переправить «кролика» сюда сразу же, как только наша авиация выделит самолет. Если Райан освободился — а его уже должны были отозвать из Рима, насколько я знаю Бейзила, — пусть вылетает этим же самолетом.

— Зачем? — спросил Риттер.

— Пусть расскажет нам, а может быть, и президенту, о своих аналитических выводах относительно готовившегося покушения.

— Помилуй бог, Артур! — чуть не взорвался Грир. — Эта информация поступила же к нам всего четыре — нет, пять дней назад!

— Однако мы хотели сами поговорить с русским перебежчиком, — напомнил Мур. — Знаю, Джеймс, знаю.

Райан спустился с самолета вслед за Кингом. Внизу у трапа их ждал человек, вне всякого сомнения, присланный из Сенчури-Хауза. Райан поймал на себе его пристальный взгляд.

— Доктор Райан, будьте добры, пройдите за мной. О вещах не беспокойтесь, их заберет наш человек, — заверил мужчина.

— И куда теперь?

— Вертолет доставит вас на базу Королевских ВВС Милденхолл и…

— Черта с два. Я не летаю на вертолетах с тех пор, как один из них меня чуть не угробил. Это далеко?

— На машине ехать полтора часа.

— Отлично. Давайте машину, — распорядился Джек. Он обернулся. — Ребята, спасибо за попытку.

Спарроу, Кинг и остальные крепко пожали ему руку. Они действительно постарались сделать все возможное, хотя об этом никто никогда не узнает. У Джека мелькнула мысль, как собирается поступить со Строковым Том Шарп, но он тотчас же пришел к выводу, что Мик Кинг был прав: на самом деле ему не хотелось это знать.

База Королевских ВВС Милденхолл находится чуть севернее Кембриджа, города, в котором расположен один из величайших университетов мира. Райану выделили «Ягуар», и водитель не обращал внимания на ограничения скорости, установленные для английских дорог. Проехав через контрольно-пропускной пункт, машина не направилась к самолету, ждущему у начала взлетно-посадочной полосы, а свернула к невысокому зданию, в котором, как совершенно справедливо предположил Райан, находилось что-то вроде зала ожиданий для особо важных персон. Там один из сотрудников протянул Джеку телекс, который тот пробежал взглядом за двадцать секунд, после чего пробормотал в сердцах: «Замечательно.» Отыскав телефон, Райан позвонил домой.

— Джек? — воскликнула жена, узнав его голос. — Черт возьми, ты где?

Должно быть, в его отсутствие она долго работала над собой. Раньше Кэти Райан крайне редко прибегала к подобным выражениям.

— Я на базе Королевских ВВС Милденхолл. Мне нужно срочно лететь в Вашингтон.

— Почему?

— Дорогая, ответь мне на один вопрос: итальянские врачи знают свое дело?

— Ты хочешь сказать… папа римский?

— Да.

Кэти не могла увидеть его усталый, но решительный кивок.

— Хорошие хирурги есть в каждой стране… Джек, что происходит? Ты был там?

— Кэти, я находился в каких-нибудь сорока шагах, но больше я тебе ничего не могу сказать, и ты никому не передавай мои слова, хорошо?

— Хорошо, — ответила жена, и в ее голосе прозвучала смесь любопытства и тревоги. — Когда ты вернешься домой?

— Вероятно, через пару дней. Мне предстоит встреча с начальством, после чего меня, скорее всего, отправят назад. Извини, малыш. Такая у меня работа. Итак, итальянские врачи знают свое дело?

— Конечно, мне было бы спокойнее, если бы папой занялся Джек Кэммер, но и в Италии тоже есть хорошие специалисты. В каждом крупном городе. Медицинский факультет университета в Падуе, наверное, является старейшим медицинским учебным заведением на земле. Офтальмологи ничем не уступают нашим врачам из клиники Гопкинса. Хирурги хорошие там тоже должны быть, но из тех, кого я знаю, лучший специалист — это Джек Кэммер.

Джон Майкл Кэммер возглавлял хирургическое отделение клиники Гопкинса. Обладатель престижной Халстедовской премии, он мастерски обращался со скальпелем. Кэти была хорошо знакома с ним. Джек пару раз встречался с Кэммером на заседаниях благотворительных фондов. Знаменитый хирург произвел на него впечатление, однако поскольку сам он был далек от медицины, ему было трудно оценить профессиональные качества Кэммера.

— Лечить огнестрельные ранения, как правило, достаточно просто, — продолжала Кэти. — Если только, конечно, не задеты печень или селезенка. Главная проблема заключается в том, чтобы остановить кровотечение. Помнишь, Джек, как Салли попала вместе со мной в аварию? Если врачебная помощь подоспеет быстро и если хирург будет знать свое дело, шансы остаться в живых очень высоки — если не порвалась селезенка и цела печень. Я видела покушение по телевизору. Сердце точно не задето — выстрел был сделан не под тем углом. На мой взгляд, вероятность того, что папа поправится, больше пятидесяти процентов. Конечно, он человек уже немолодой, и это существенный минус, но хорошие хирурги способны творить чудеса, если только раненого доставят им вовремя.

Она не стала пугать мужа рассказами про различные жуткие осложнения, возможные при пулевых ранениях. Пуля может срикошетировать от ребер и уйти в непредсказуемом направлении. Она может расколоться в теле и причинить повреждения в нескольких местах. Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы правильно поставить диагноз и уж тем более провести лечение ранения, которое наблюдал лишь в течение пяти секунд на экране телевизора. Так что хотя вероятность того, что папа поправится, и выше пятидесяти процентов, не раз случалось, что Кентуккийское дерби выигрывала лошадь, ставки на которую принимались один к пяти, опережавшая признанных фаворитов.

— Спасибо, малыш. Надеюсь, я смогу рассказать тебе больше, когда вернусь домой. Обними от моего имени ребят, хорошо?

— Судя по голосу, ты до смерти устал, — заметила Кэти.

— Да, малыш, я действительно устал до смерти. Последние два дня выдались очень напряженными. — И будущее не сулит возможности отдохнуть.

— А теперь пока.

— Я тебя люблю, Джек, — напомнила жена.

— Я тоже тебя люблю, малыш. Спасибо за признание.

Райану пришлось ждать больше часа прибытия семейства Зайцевых. Так что предложение лететь вертолетом лишь дало бы ему возможность прождать их еще дольше — обычная болезнь, свойственная американским военным. Усевшись в удобное кресло, Райан на полчаса провалился в сон.

Кроликов доставили на машине. Сержант американских ВВС потряс Райана за плечо и указал на ждущий КС-135. Этот транспортный самолет, по своей сути являющийся «Боингом-707», но только без иллюминаторов в пассажирском салоне, оснащен также оборудованием для осуществления дозаправки в воздухе. Отсутствие иллюминаторов не улучшило настроение Райана, однако приказ есть приказ. Поднявшись по трапу, Джек плюхнулся в обтянутое кожзаменителем кресло у двери. Не успел самолет оторваться от земли, как к Райану подсел Олег.

— Что случилось? — спросил он.

— Мы задержали Строкова. Я лично схватил его, и у него в руке был пистолет, — рассказал Райан. — Но на площади был еще один стрелок.

— Строков? Вы его арестовали?

— Не то чтобы арестовали, но он согласился проследовать со мной в британское посольство. Сейчас Строков в руках Службы внешней разведки.

— Надеюсь, англичане прикончат эту сволочь, — прорычал Зайцев.

Райан ничего не ответил, гадая, стоит ли убийце рассчитывать на снисхождение. Пойдут ли англичане на такой жестокий шаг? В конце концов, Строков совершил кровавое преступление у них в стране — проклятие, прямо напротив Сенчури-Хауза.

— А папа римский, он будет жить? — спросил Кролик.

Райан был удивлен прозвучавшим у него в голосе беспокойством. Возможно, этим перебежчиком действительно двигали соображения совести.

— Не знаю, Олег. Я говорил со своей женой — она у меня врач. Так вот, Кэти сказала, что шансы на выздоровление выше пятидесяти процентов.

— Это уже хоть что-то, — с заметным облегчением промолвил Зайцев.

— Ну? — недовольным голосом произнес Андропов.

Полковник Рождественский вытянулся еще прилежнее.

— Товарищ председатель, на настоящий момент нам пока что почти ничего не известно. Как вы уже знаете, человек, нанятый Строковым, сделал несколько выстрелов и нанес цели ранения, которые могут оказаться смертельными. По неизвестным причинам Строков не сумел его устранить, как это было запланировано. Наша римская резидентура работает над тем, чтобы разобраться в случившемся. Полковник Годеренко взял расследование под свой личный контроль. Более подробную информацию мы получим тогда, когда полковник Строков вернется в Софию. Он должен вылететь регулярным рейсом в девятнадцать часов. Итак, пока что можно констатировать, что мы добились частичного успеха.

— Полковник Рождественский, нет такого понятия как частичный успех! — мгновенно взорвался Андропов.

— Товарищ председатель, несколько недель назад я предупреждал вас о такой возможности. Вы должны это помнить. К тому же, если даже священник и останется в живых, в ближайшем обозримом будущем он все равно не сможет возвратиться в Польшу, ведь так?

— Надеюсь, — проворчал Юрий Владимирович.

— А ведь именно в этом и состояла главная цель нашей операции, не так ли?

— Да, — вынужден был признать председатель КГБ. — Пока что никаких сообщений?

— Нет, товарищ председатель. Да, нам надо будет ввести в курс дела нового офицера связи и…

— Это еще почему?

— Майор Олег Иванович Зайцев вместе с семьей погиб во время пожара в гостинице в Будапеште. Именно он отвечал за связь в операции «три шестерки».

— Почему мне не сообщили об этом?

— Товарищ председатель, — увещевательным тоном произнес Рождественский, — эта трагедия была расследована самым тщательнейшим образом. Тела погибших были доставлены в Москву и похоронены надлежащим образом. Все трое умерли от отравления угарным газом. Вскрытие производилось в присутствии советского врача.

— Полковник, ты уверен, что тут все чисто?

— Если хотите, я могу принести официальное заключение, — убежденным тоном произнес Рождественский. — Я лично ознакомился с ним.

Андропов нетерпеливо тряхнул головой.

— Ну хорошо. Держи меня в курсе всех новостей. И я хочу, чтобы мне как можно скорее доложили о состоянии здоровья этого дерзкого поляка.

— Слушаюсь, товарищ председатель.

Рождественский вышел из кабинета. Председатель КГБ вернулся к другим делам. Здоровье Брежнева резко ухудшилось. Вскоре Андропову придется уйти из Комитета государственной безопасности, чтобы обеспечить восхождение во главу Политбюро, и именно в настоящий момент этот вопрос волновал Юрия Владимировича больше всего. К тому же, Рождественский прав. Польский священник, даже если останется в живых, не сможет по меньшей мере несколько месяцев причинять никаких хлопот, а пока что этого было достаточно.

— Ну как, Артур? — спросил Риттер.

— Президент несколько успокоился, — доложил судья Мур по возвращении из Белого дома. — Я рассказал ему про операцию «Беатрикс». Рассказал про то, что и у нас, и у англичан работают агенты КГБ. Рейган хочет лично встретиться с «кроликом», как только мы доставим его сюда. Так что он по-прежнему в гневе, но, по крайней мере, теперь злится не на нас.

— Англичане задержали этого типа Строкова, — сообщил директору ЦРУ Грир. Сам он только что говорил с Лондоном. — Хотите верьте, хотите нет, но взял его никто иной, как Райан. Англичане держат Строкова у себя в посольстве в Риме. Бейзил пытается решить, что с ним делать дальше. Все указывает на то, что Строков подготовил операцию и нанял этого турецкого бандита, чтобы тот стрелял в папу. По словам англичан, когда его взяли, у него в руке был пистолет с глушителем. Похоже, Строков должен был убить стрелявшего в папу, как это было в той мафиозной разборке в Нью-Йорке много лет назад, и спрятать все концы в воду.

— И его взял ваш мальчик? — недоверчиво спросил директор ЦРУ.

— Положим, он находился там вместе с опытными английскими оперативниками, ну и, наверное, ему помогла подготовка морской пехоты, — уступил Риттер. — Что ж, Джеймс, ваш светловолосый мальчик еще раз заслужил, чтобы его погладили по головке.

«Роберт, подписывая приказ с благодарностью, не прикуси от злости язык,» — едва удержался от злорадного высказывания Грир.

— Где они сейчас? — спросил он вслух.

— Вероятно, на полпути домой. Летят на борту военно-транспортного самолета, — сказал Риттер. — Как мне сказали, ориентировочное время посадки на авиабазе Эндрюс — одиннадцать сорок.

Как оказалось, в носовом отсеке все же имелись иллюминаторы, и экипаж оказался достаточно дружелюбным. Райану даже удалось немного поговорить о бейсболе. «Ориолс» оставалось одержать последнюю победу, чтобы взять верх над «Филлис», с удивлением и радостью выяснил он. Экипаж даже не пытался спросить у него, почему он возвращается домой в Америку. Военным летчикам уже не раз приходилось проделывать подобное, и в любом случае правдивых ответов они все равно никогда не слышали. Семейство Кроликов крепко спало в хвостовом салоне — навык, которому Райану еще никак не удавалось научиться.

— Долго еще? — спросил он второго пилота.

— Вон там, внизу — Лабрадор, — указал ото. — Скажем, еще часа три, и лететь нам теперь предстоит почти все время над сушей. Сэр, а почему бы вам немного не соснуть?

— Я не могу спать в воздухе, — признался Райан.

— Не переживайте по этому поводу, сэр, — ответил пилот. — Мы тоже.

Что, подумал Райан, не так уж и плохо.

А в это самое время сэр Бейзил Чарльстон встречался с главой британского правительства. Ни в Соединенных Штатах, ни в Великобритании журналисты не пишут о том, когда и почему главы различных разведывательных ведомств встречаются со своими политическими хозяевами.

— Итак, расскажите мне про этого Строкова, — приказала премьер-министр.

— Весьма неприятный тип, — ответил директор Службы внешней разведки. — Мы предполагаем, что он находился на площади Святого Петра для того, чтобы расправиться с тем, кто стрелял собственно в папу. У него был пистолет с глушителем для бесшумной стрельбы. Таким образом, получается, что план операции заключался в том, чтобы убить его святейшество и оставить после себя мертвого убийцу. Видите ли, госпожа премьер-министр, мертвые молчат. Но, надо надеяться, этот «мертвый» в конце концов все же заговорит. Не сомневаюсь, как раз сейчас с ним беседует итальянская полиция. По национальности он турок, и я готов поспорить, что у него богатое криминальное прошлое и большой опыт контрабанды в соседнюю Болгарию.

— Значит, вы считаете, что за этим покушением стоят русские? — спросила Тэтчер.

— Да, мэм. Сомнений быть не может. Сейчас в Риме Том Шарп разговаривает со Строковым. Посмотрим, насколько этот человек предан своим хозяевам.

— Как мы с ним поступим? — спросила премьер-министр.

Ответом ей стал встречный вопрос. Тэтчер на него ответила.

Строкову не пришло в голову, что когда Шарп упомянул имена Алексея Николаевича Рождественского и Ильи Федоровича Бубового, тем самым была предрешена его собственная судьба. Болгарский разведчик был просто ошеломлен тем, что британской Службе внешней разведки удалось проникнуть в самые недра КГБ. Шарп не видел смысла его разубеждать. Не придя в себя от потрясения, потеряв способность трезво рассуждать, Строков начисто забыл всю свою подготовку и «запел». Его «пение» дуэтом с Шарпом продолжалось больше двух с половиной часов и было полностью записано на магнитофон.

Конец перелета Райан провел на полном автопилоте, как и «Боинг», в котором он летел. Наконец военно-транспортный самолет коснулся правой взлетно-посадочной полосы номер 10 авиабазы Эндрюс. Джек рассеянно постарался прикинуть, сколько времени он уже провел без сна. Двадцать два часа? Что-то около того. Второму лейтенанту морской пехоты (двадцатидвухлетнему) это давалось гораздо легче, чем женатому мужчине, отцу двоих детей (тридцатидвухлетнему), которому, к тому же, перед этим выдался очень напряженный день. Кроме того, начинал сказываться выпитый алкоголь.

У трапа ждали две машины — на авиабазе Эндрюс еще не был оборудован терминал прилета. Райан и Зайцев спустились первыми, следом за ними — миссис Крольчиха и Крольчонок. Две минуты спустя машины уже мчались по Сюитленд-Паркуэй, направляясь в Вашингтон. Райан, взяв на себя обязанности экскурсовода, рассказывал, мимо чего они проезжают. Теперь Зайцев уже больше не переживал, что перед ним разыгрывается грандиозный маскарад. Ну а последние сомнения, если они еще оставались, развеял объезд вокруг Капитолия. Подобный сценарий не смог бы воплотить в жизнь даже знаменитый режиссер Джордж Лукас, создатель «Звездных войн». Машины пересекли Потомак и, проехав на север по шоссе имени Джорджа Вашингтона, наконец свернули у указателя, на котором было написано «Лэнгли».

— Значит, это и есть оплот «главного врага», — заметил Кролик.

— Я просто смотрю на это, как на место, где я работал.

— Работали?

— А разве вы не знаете? — сказал Джек. — В настоящее время я командирован в Англию.

Под козырьком крыльца главного входа собралась целая команда тех, кому предстояло вести допросы русского перебежчика. Райану был знаком только один из этих людей, Марк Раднер, специалист по России из Дартмута, которого привлекали для каких-то особых задач. Этому человеку нравилось работать на ЦРУ, но только внештатно. Только теперь Райан начинал его понимать. Как только машина остановилась, он вышел и поспешил к Джеймсу Гриру.

— Что, мальчик мой, тебе выдалось несколько горячих деньков.

— Да уж, господин адмирал.

— Как все было в Риме?

— Сначала скажите мне, что с папой, — остановил его Джек.

— Операция прошла успешно. Состояние понтифика остается тяжелым, но мы разговаривали по этому поводу с Чарли Уэзерсом из Гарварда, и тот нас заверил, что причин для тревоги нет. Про людей в таком возрасте, перенесших операцию, всегда говорят, что их состояние тяжелое — вероятно, это делается для того, чтобы увеличить сумму в счете за лечение. Так что если не произойдет что-нибудь непредвиденное, с папой все будет в порядке. Чарли говорит, что «потрошители» в Риме хорошие. По его словам, через три — четыре недели его святейшество должны будут выписать домой. Возраст все же дает знать, так что торопиться врачи не станут.

— Хвала всемогущему. Сэр, понимаете, когда я взял этого ублюдка Строкова, у меня успела мелькнуть мысль, что дело сделано. А затем, когда я услышал выстрелы… господи, господин адмирал, что это были за мгновения!

Грир понимающе кивнул.

— Могу себе представить. И все же в этом раунде победу одержало добро. Да, кстати, твой «Ориолс» расправился в финальной серии с «Филлис». Последняя игра завершилась минут двадцать назад. Мне очень понравился этот ваш новый подающий, Рипкен — по-моему, его ждет большое будущее.

— Здравствуйте, Райан, — подошел к Джеку судья Мур. — Отличная работа, сынок.

Снова теплое рукопожатие.

— Благодарю вас, господин директор.

— Неплохо сработано, Райан, — сменил Мура Боб Риттер. — Вы точно не хотите пройти курс обучения на «Ферме»?

Рукопожатие получилось на удивление сердечным. Джек предположил, что Риттер успел пропустить у себя в кабинете пару стаканчиков.

— Сэр, в настоящий момент я бы с огромной радостью вернулся к преподаванию истории.

— Мальчик мой, гораздо интереснее ее творить самому. Запомните это.

Войдя в здание, они прошли мимо оставшейся справа мемориальной стены, посвященной памяти сотрудников, погибшим при исполнении своих обязанностей, фамилии многихиз которых до сих пор оставались засекреченными, и повернули налево к лифту. Семейство Кроликов увели в другую сторону. В штаб-квартире ЦРУ на шестом этаже имелось что-то вроде собственной гостиницы для размещения особо важных гостей, а также оперативных работников, вернувшихся из-за рубежа, и, судя по всему, Зайцевых решили устроить именно там. А Райан вместе с директором ЦРУ и двумя его заместителями прошел в кабинет судьи Мура.

— Ну, какого вы впечатления о нашем новом «кролике»? — спросил тот.

— Черт возьми, относительно папы римского он сказал нам абсолютную правду, — весьма удивился этому вопросу Райан. — И англичане рады тому, что он рассказал им про агента под кодовым именем Министр. А мне хочется узнать, кто скрывается под именем Кассий.

— И Нептун, — добавил Грир.

Для того, чтобы выжить в современном мире, военно-морскому флоту нужна надежная связь, а у Грира в гардеробе до сих пор висел синий парадный адмиральский мундир.

— Какие у вас еще мысли? — это снова был Мур.

— А из вас никто не задумывался о том, в каком отчаянном положении находятся русские? Я хочу сказать, папа римский действительно представлял для них определенную политическую угрозу — и продолжает представлять, но, черт побери, эта операция ведь не поддается рациональному объяснению, разве не так? — спросил Джек. — Мне кажется, положение русских гораздо более безнадежное, чем мы привыкли думать. Нам следовало бы использовать это в своих целях.

Сочетание алкоголя и усталости помогло Райану выложить все, что было у него на уме, а эту мысль он непрерывно пережевывал в течение последних двенадцати часов.

— Как? — спросил Риттер, напоминая себе, что Райан в экономике считается непревзойденным асом.

— Одно я могу вам точно сказать: Католическая церковь вряд ли обрадуется. А не надо забывать, что в странах Восточной Европы много католиков. Перед нами открывается возможность, которой мы должны воспользоваться, надо только найти способ. Если отыскать умный подход к Католической церкви, она, возможно, пойдет на сотрудничество с нами. Да, церковь готова прощать — но для этого нужно хотя бы исповедаться.

Мур вопросительно поднял брови.

— Далее, я внимательнейшим образом изучал советскую экономику. Господин адмирал, ее состояние шаткое, гораздо более шаткое, чем считают наши люди, — сказал Райан, поворачиваясь к своему непосредственному начальнику.

— Что ты хочешь сказать?

— Сэр, на основании каких данных наши люди делают свои выводы? На основании официальных докладов о состоянии экономики, которые направляются в Москву, так?

— Между прочим, нам приходится прилагать большие усилия, чтобы их добывать, — напомнил Мур.

— Господин директор, а почему мы так уверены, что это правда? — спросил Райан. — Только потому, что с этими докладами знакомится Политбюро? Нам достоверно известно, что эти люди лгут нам и лгут своему собственному народу. А что если они лгут и самим себе? Если бы мне поручили провести аудиторскую проверку советской экономики, полагаю, мне бы много кого пришлось бы отправить в федеральную тюрьму Алленвуд. То, о чем заявляют русские, не соответствует тому, что нам действительно известно о положении дел в их экономике. Она держится из последних сил, и если ее подтолкнуть, даже совсем чуть-чуть, весь колосс рухнет.

— Как мы можем обратить это себе на пользу? — спросил Риттер.

Его собственная команда аналитиков четыре дня назад доложила приблизительно то же самое, однако об этом не знал еще даже судья Мур.

— Где русские достают валюту — я хочу сказать, за что они ее выручают?

— Нефть, — ответил на его вопрос Грир.

Советский Союз экспортировал почти столько же нефти, сколько Саудовская Аравия.

— А кто контролирует мировые цены на нефть?

— ОПЕК?

— Ну а кто, — продолжал Райан, — контролирует ОПЕК?

— Саудовская Аравия.

— А разве мы с ней не дружим? — заключил Джек. — Взгляните на Советский Союз, как на корпорацию, которую надо прибрать к рукам, как поступали мы в «Меррил Линч». Активы стоят гораздо больше, чем сама корпорация, потому что она управляется из рук вон плохо. Подсчитать все это не так уж и трудно.

Он не стал добавлять: «Даже для человека, утомленного целыми сутками без сна, налетавшего пять тысяч миль и выпившего большое количество алкоголя.» В ЦРУ работает много умных людей, но они привыкли думать как государственные служащие, а не как американцы.

— Неужели у нас нет никого, кто мог бы мыслить, не подчиняясь шаблону? — закончил свою краткую речь Райан.

— Боб, а вы что на это скажете? — спросил Мур.

Риттер поймал себя на том, что с каждой минутой начинает относиться к молодому аналитику все теплее.

— Райан, вам когда-нибудь приходилось читать Эдгара Аллана По?

— В старших классах школы, — недоуменно ответил Райан.

— Как вам понравился рассказ «Маска красной смерти»?

— Что-то насчет чумы, нагрянувшей во время праздника, да?

— Отдохните. Завтра перед отлетом обратно в Лондон мы с вами кое о чем поговорим.

— Джентльмены, я действительно очень хочу спать. Где мне грохнуться на ночь? — спросил Райан, давая всем понять, если никто еще сам не догадался, что он на пределе сил.

— Мы сняли для вас номер в гостинице «Мариотт», это совсем рядом. Там уже все готово. Машина ждет у входа, — сказал Мур. — Поезжайте, отдохните.

— Похоже, он не такой уж и тупой, — заметил Боб Риттер, когда Райан ушел.

— Роберт, приятно видеть, что у вас достаточно сил, чтобы менять свои взгляды, — улыбнулся Грир, протягивая руку к стаканчику дорогого бурбона, бутылку которого достал из своего сейфа судья Мур.

Теперь действительно можно было отметить успех.

На следующий день в утренней римской газете «Темпо» была напечатана заметка о том, что ночью в стоящей на улице машине был обнаружен человек, судя по всему, умерший от сердечного приступа. Пройдет немного времени, и личность умершего будет установлена. Выяснится, что это был болгарский турист, прибывший несколько дней назад в Рим и скоропостижно скончавшийся. Вскрытие не позволило установить, насколько чиста была у него совесть.

Том Клэнси, Марк Грени Последняя инстанция

Основные персонажи

Правительство Соединенных Штатов

Джон Патрик «Джек» Райан — президент Соединенных Штатов.

Дэн Мюррей — генеральный прокурор Соединенных Штатов.

Арнольд ван Дамм — начальник администрации президента.

Роберт Бёрджесс — министр обороны.

Скотт Адлер — министр иностранных дел (госсекретарь).

Мэри Патрисия Фоули — директор управления национальной разведки.

Джей Кэнфилд — директор центрального разведывательного управления.

Адмирал Джеймс Грир — директор по разведывательным вопросам центрального разведывательного управления.

Судья Артур Мур — директор центрального разведывательного управления (30 лет назад).

Кит Биксби — начальник резидентуры ЦРУ в Киеве, Украина.

Вооруженные силы США

Адмирал Марк Йоргенсен — председатель Объединенного комитета начальников штабов.

Эрик Конвэй — старший уорент-офицер второго класса Армии США, пилот вертолета ОН-58Д «Кайова Уорриор».

Андре «Дре»[456] Пейдж — старший уорент-офицер второго класса Армии США, второй пилот вертолета ОН-58Д «Кайова Уорриор».

Барри «Мидас» Янковски — подполковник армии США, 1-й оперативный отряд Специального Назначения «Дельта».

Харрис «Чумазый» Коул — капитан ВВС США, пилот F-16.

«Кампус» / Ассоциация Хендли

Джерри Хендли — директор «Кампуса» / Ассоциации Хендли.

Джон Кларк — директор по разведывательным вопросам.

Доминго «Динг» Чавес — оперативник.

Сэм Дрисколл — оперативник.

Доминик «Дом» Карузо — оперативник.

Джек Райан младший — оперативник / разведчик-аналитик.

Гэвин Бири — директор по информационном технологиям.

Адара Шерман — директор по транспортным вопросам.

Британцы

Сэр Бэзил Чарльстон — директор Секретной разведывательной службы (МИ-6).

Энтони Холдейн — международный финансист, бывший министр иностранных дел.

Виктор Оксли, он же «Бедрок»[457] — офицер 22-го полка специальной авиационной службы (SAS) британской службы безопасности (SIS).

Дэвид Пенрайт — офицер SIS (МИ-6).

Николас Истлинг — офицер SIS, управление контрразведки.

Хью Кастор — генеральный директор агентства «Кастор энд Бойл риск аналитикс лимитед».

Сэнди Ламонт — старший бизнес-аналитик агентства «Кастор энд Бойл риск аналитикс лимитед».

Русские / Украинцы

Валерий Володин — президент Российской Федерации.

Роман Таланов — директор Федеральной службы безопасности (ФСБ).

Станислав Бирюков — директор Службы внешней разведки (СВР).

Сергей Головко — бывший директор Службы внешней разведки (СВР).

Оксана Зуева — глава партии «Украинское региональное единство».

Татьяна Молчанова — ведущая теленовостей на канале «Новая Россия».

Дмитрий Нестеров, он же «Глеб Резаный» — vory v zakonye, член криминальной организации «Семь сильных людей».

Павел Лечков — боевик «Семи сильных людей».

Прочие

Кэролайн «Кэти» Райан — первая леди Соединенных Штатов.

Эдвард Фоули — муж Мэри Пэт Фоули, бывший директор Центрального разведывательного управления.

Дино Кадич — хорватский наемный убийца.

Фелисия Родригез — венесуэльская студентка.

Марта Шёйринг — «городской партизан» Фракции Красной Армии.

Малкольм Гэлбрайт — шотландский предприниматель, владелец «Гэлбрайт Россия Энерджи холдинг»

Пролог

Флаг Союза Советских Социалистических Республик высоко развевался над Кремлем под проливным дождем. Красный с золотым флаг на фоне серого неба. Молодого капитана, сидевшего на заднем сидении едущего по Красной площади такси, захлестнул этот образ.

Этот флаг, реющий над центром самой большой страны мира, наполнил его гордостью, хотя Москва никогда не станет для него родным домом. Он был русским, но провел последние несколько лет в боях в Афганистане, и единственные советские флаги, которые он видел, были на форме окружавших его военных.

Он вышел из такси в двух кварталах от площади, у северной стороны массивного здания ГУМа. Он дважды проверил адрес на сером административном здании перед ним, расплатился, и вышел под дождь.

Вестибюль здания был небольшим и непримечательным. Одинокий охранник проводил его взглядом, когда он сунул головной убор под мышку и поднялся по узкой лестнице, приведшей его к двери без всяких обозначений на первом этаже.

Капитан остановился перед дверью, разгладил складки на форме и провел рукой по рядам медалей, убедившись, что они совершенно ровные.

Только после этого он постучал в дверь.

— Vkhodi.

Молодой капитан вошел в небольшой кабинет и закрыл за собой дверь. Держа головной убор в руке, он остановился и вытянулся:

— Капитан Роман Романович Таланов по вашему приказанию прибыл!

Человеку, смотревшему на него из-за стола, не было и тридцати, что очень удивило капитана Таланова. Он прибыл, чтобы встретиться с высокопоставленным офицером КГБ и, конечно же, ожидал кого-то соответствующего возраста. Человек был в костюме и галстуке, маленький, худой и не особенно значительный. На взгляд русского офицера, он не служил в своей жизни ни дня.

Таланов не выдал никакого намека на это, но был разочарован. Для него, как и для любого военного, офицеры КГБ делились на два класса — Sapogi и pidzhaki. Этот молодой человек, возможно, был высокопоставленным чиновником госбезопасности, но для военного это был просто гражданский. «Пиджак».

Человек встал, обошел стол, а затем сел на его край. Небольшая сутулость резко контрастировала с осанкой офицера, стоящего перед ним.

Он не представился. Он просто сказал:

— Вы только что вернулись из Афганистана.

— Да, товарищ.

— Я не буду спрашивать, каково вам там было, так как в этом не разбираюсь и, вероятно, это будет пустой треп.

Капитан застыл, словно каменный.

«Пиджак» продолжил:

— Вы из спецназа ГРУ. Сил специального назначения. Вы действовали в тылу врага в Афганистане. Даже за границей, в Пакистане.

Это не было вопросом, и капитан ничего не ответил.

С улыбкой, человек, развалившийся на столе, продолжил:

— И даже в качестве члена самых элитных сил специального назначения в военной разведке, вы выделялись. Интеллект, настойчивость, инициативность. — Он подмигнул Таланову. — Преданность.

Голубые глаза Таланова смотрели в одну точку на стене за столом, так что подмигивание он пропустил. Он мощным голосом ответил хорошо отрепетованной мантрой:

— Служу Советскому Союзу!

«Пиджак» полуприкрыл глаза, но Таланов это также пропустил.

— Расслабьтесь, товарищ. Посмотрите на меня, а не на стену. Я не ваш командир. Я просто товарищ, который хочет поговорить с другим товарищем, а не чертовым роботом.

Таланов не расслабился, но сместил взгляд со стены на человека из КГБ.

— Вы родились на Украине. В Херсоне. Ваши родители были русскими.

— Да, товарищ.

— Я сам из Санкт-Петербурга, но ездил на лето к бабушке в Одессу, недалеко от того места, где вы выросли.

— Да, товарищ.

«Пиджак» вздохнул, разочарованный непробиваемым формализмом спецназовца. Он спросил:

— Вы гордитесь этими медалями на вашей груди?

На лице Таланова впервые проявились эмоции. Это была нерешительность:

— Я… Они… Я служу…

— Да, вы служите Советскому Союзу. Da, капитан, это отмечено должным образом. Но что, если я скажу вам прямо сейчас снять их и больше никогда не надевать?

— Я не понимаю, товарищ.

— Мы следили за вами, особенно за вашими операциями в тылу врага. Мы исследовали каждый аспект вашей личной жизни, того немного, что можно назвать этим словом. И мы пришли к выводу, что вы мало заинтересованы во благе Коммунистической партии и более заинтересованы в самой своей работе. У вас, уважаемый капитан, имеется рабское желание отличиться. Но мы не заметили никакой выраженной страсти к коллективизму или уникального восхищения командной экономикой.

Таланов хранил молчание. Это что, проверка лояльности Партии?

«Пиджак» продолжил:

— Председатель Черненко умрет через несколько месяцев. Возможно, недель.

Капитан Таланов моргнул. Что за безумные разговоры? Если бы кто-то сказал то же самое человеку из КГБ на их базе в Афганистане, его бы больше никто никогда не увидел.

«Пиджак» продолжил:

— Это правда. Его скрывают от общественности, потому что он находится в инвалидной коляске и проводит большую часть времени в Кремлевской больнице в Кунцево. Сердце, легкие, печень. У старого ублюдка больше не работает ничего. На посту госсекретаря его сменит Горбачев — конечно, вы слышали, что он следующий в очереди. Это должно быть известно в любой пещере в Афганистане.

Молодой офицер ничего не ответил.

— Вы хотите знать, откуда я это знаю?

Таланов медленно ответил:

— Da, товарищ. Я хочу это знать.

— Я знаю это потому, что это мне сообщили люди, которых это беспокоит. Их беспокоит будущее, беспокоит то, как Горбачев примет Советский Союз. Беспокоит то, что́ Рейган делает на Западе. Беспокоит все, что может развалиться и рухнуть им на головы.

В кабинете на несколько секунд воцарилась полная тишина. Затем человек из КГБ продолжил:

— Все это кажется невозможным, я понимаю. Но я уверен, что основания для беспокойства имеются.

Таланов больше не мог терпеть. Он должен был понять, что происходит.

— Генерал Золотов приказал мне явиться сюда сегодня. Он сообщил мне, что рассматривается вопрос моего привлечения к специальному проекту КГБ.

— Миша Золотов знал, что делал, отправляя вас ко мне.

— Вы работаете в КГБ, да?

— Конечно. Но если более конкретно, я собираю группу тех, кто выживет. Людей из КГБ и ГРУ, которые понимают, что от дальнейшего существования наших организаций зависит выживание нашей страны и нашего народа. Не Кремль приводит эту нацию в движение. Ее приводит в движение здание на площади Дзержинского.

— Здание КГБ?

— Da. И мне поставлена задача защищать это здание, а не Коммунистическую партию.

— И генералу Золотову?

«Пиджак» улыбнулся:

— Он тоже член нашего клуба. Как я уже сказал, некоторые люди из ГРУ тоже в этом участвуют.

Человек в костюме подошел очень близко. Его лицо оказалось всего в десятке сантиметров от обгоревшего на солнце лица Таланова. Он сказал почти шепотом:

— На вашем месте, я бы сейчас задавался вопросом: «какого, собственно, хрена»? Я думал, меня направили в КГБ, а вместо этого я попал к сумасшедшему, который разговаривает со мной о грядущей смерти генерального секретаря, а также возможности развала Союза.

Таланов повернулся к нему лицом и расправил плечи:

— Каждое сказанное вами слово, товарищ, было изменой.

— Это правда, но так как в этой комнате нет записывающих устройств, только вы можете дать показания против меня. Это было бы неразумно, капитан Таланов, так как «выживальщики», которых я упомянул, находятся на самом верху, и будут защищать меня. Что они сделают с вами, остается только догадываться.

Таланов снова уставился на стену:

— Я… Я так понимаю, мне предлагается поступить в КГБ, но работать не на КГБ. А наоборот, работать на эту группу.

— Совершенно верно, Роман Романович.

— Что именно мне предстоит делать?

— То же самое, чтобы вы делали в Кабуле и Пешаваре, Кандагаре и Исламабаде.

— Мокрые дела?

— Да. Вы поможете обеспечить безопасность операции, несмотря на все изменения, которые ждут Советский Союз в ближайшие несколько лет. В свою очередь, вы будете защищены от всего, что сможет случиться с Советским Союзом в будущем.

— Я… Я все еще не понимаю, что, по вашему мнению, должно случиться в будущем.

— Ты меня слушаешь? Дело не в том, что я думаю. Как я, еж твою мать, могу знать? Послушайте, Таланов. СССР — это корабль, а вы и я его пассажиры. Мы сидим на палубе и полагаем, что все прекрасно, но потом, — офицер КГБ резко дернулся, словно разыгрывая какую-то сцену, — подождите, что это? Некоторые из офицеров корабля собираются его покинуть!

Он снова повернулся к Таланову.

— Я могу не видеть айсберг по курсу, но когда руководство начинает искать гребаную спасательную шлюпку, мне должно хватить мозгов обратить на это внимание. А потом… Меня назначили в этой спасательной шлюпке старшим. Это большая ответственность. — «Пиджак» усмехнулся. — Будете ли вы помогать мне со шлюпкой?

Капитан Таланов был человеком простым. Метафоры его раздражали.

— И что это за шлюпка?

«Пиджак» пожал узкими плечами:

— Деньги. Просто долбаные деньги. Серия черных фондов будет создана по всему миру. Я сделаю это, а вы поможете мне хранить эти средства от угроз внешних и внутренних. Это будет простое назначение, на несколько лет, я полагаю, но потребует от нас обоих всех усилий.

Человек в костюме подошел к небольшому холодильнику, который стоял у стены между двумя книжными полками. Он вытащил бутылку водки, а затем подхватил с полки две рюмки. Он вернулся к столу и наполнил обе.

Пока он делал это, капитан Роман Таланов просто смотрел.

— Давайте выпьем за это.

Таланов покачал головой:

— За это? Я еще ни на что не согласился, товарищ.

— Нет, конечно. — Человек в костюме улыбнулся и протянул растерянному офицеру одну из рюмок. — Пока нет. Но вы согласитесь очень скоро, потому что у вас и меня теперь есть нечто общее.

— Нечто общее?

«Пиджак» поднял свою рюмку.

— Да. Теперь вы и я выживем, как и люди наверху, которые придумали эту схему.

Глава 1

Наши дни

Черный «Бронко» несся в грозу по покрытой гравием дороге. Колеса вздымали грязь, песок и воду. Дождь заливал ветровое стекло быстрее, чем дворники успевали протирать его.

Пока грузовик продолжал нестись вперед на скорости в сто километров в час, его задние двери открылись. Двое вооруженных людей выбрались под дождь, встав на подножках с каждой стороны машины, и держась за дверные рамы руками в перчатках. Их глаза были защищены от грязи, камней и воды толстыми очками, но черные номексные костюмы и висящие на шеях пистолеты-пулеметы мгновенно покрылись водой и грязью вместе с остальным снаряжением: шлемами со встроенными гарнитурами, бронежилетами, защищавшими грудь и спину, наколенниками и налокотниками, а также разгрузками для снаряжения. К тому моменту, как «Бронко» подъехал к хижине под проливным дождем, все это изрядно промокло и покрылось грязью.

Машина быстро затормозила, остановившись, пойдя юзом, всего в шести местах от входной двери. Двое стоявших на подножках спрыгнули и бросились к зданию, отслеживая стволами автоматов все вокруг, ища возможные цели в окружающих деревьях. Водитель «Бронко» также присоединился к ним. Как и остальные, он был вооружен пистолетом-пулеметом «Хеклер-Кох» с толстым глушителем на конце ствола.

Трое бойцов выстроились у входа тесным строем. Передний подался вперед, проверяя замок.

Заперто.

Шедший последним — водитель — не говоря ни слова, выдвинулся вперед. Повесив «HK» на грудь, он протянул руку и вытащил из ранца дробовик с пистолетной рукояткой. Оружие было заряжено патронами «Дезинтегратор» — семисантиметровыми патронами повышенной мощности, содержащими пятидесятиграммовые пули из стального порошка, залитого пластиком.

Он подвел ствол дробовика на пятнадцать сантиметров к верхней петле двери и выстрелил прямо по ней «Дезинтегратором». Последовала яркая вспышка и сильный удар, прессованный стальной порошок ударил в дерево, сорвав дверь с петли.

Он выстрелил вторым патроном в нижнюю петлю и выбил дверь ногой. Она упала в помещение.

Боец с дробовиком отпрянул в сторону, а двое с пистолетами-пулеметами ворвались в темную комнату, вскинули оружие и залили комнату сверкающими веерами очередей. Водитель убрал дробовик, схватил «HK» и присоединился к ним.

Каждый зачистил свой сектор быстро и чисто, через три секунды они двинулись вперед по прихожей, которая вела в заднюю часть дома.

Перед ними возникли два дверных проема, по одному с каждой стороны коридора, оканчивавшегося закрытой дверью. Первый и второй отделились, первый занялся левым дверным проемом, второй — правым. Оба обнаружили цели и выстрелили в них. Выстрелы из оружия с глушителями в замкнутом пространстве прозвучали очень громко.

Пока двое занимались боковыми комнатами, оставшийся в одиночестве третий стоял в коридоре, держа под прицелом дверь впереди на случай, если кто-то появится оттуда.

Затем двое быстро вернулись в коридор и двинулись вперед. Третий последовал за ними. Через секунду они оказались у запертой двери. Они построились, и передовой тихо проверил защелку.

Она была не заперта. Он остановился только для того, чтобы пригнуться еще на несколько сантиметров. Его товарищи сделали то же самое. Затем все трое ворвались в комнату, осветив закрепленными на оружии фонариками свои сектора обстрела.

Их «груз» находился в неосвещенном центре комнаты. Джон Кларк сидел в кресле, держа руки на коленях, и щурился от яркого света. В считанных сантиметрах от него справа и слева фонарики высветили две стоящие фигуры и край лица третьего человека, прямо за головой Кларка.

Все трое стоявших в дверях бойцов — Доминго Чавес, Сэм Дрисколл и Доминик Карузо открыли огонь одновременно. Короткие очереди треснули в комнате, из стволов вырвалось пламя, а запах пороховых газов заглушил запах сырой плесени, стоявший в доме.

Джон Кларк не двинулся, даже глазами не моргнул, когда пули ударили по стоящим рядом.

Во лбах стоящих рядом людей появились пробоины, но они не упали. Это были деревянные стенды, на которых были закреплены фотореалистичные изображения вооруженных людей.

Тактические фонари осветили остальную часть комнаты, один из них высветил четвертую и пятую фигуры, стоявших рядом в дальнем углу. Деревянная цель слева изображала мужчину с детонатором в руке.

Динг Чавес дважды выстрелил цели в голову.

Второй луч фонарика высветил угол и красивую молодую женщину, держащую правой рукой ребенка. В левой, частично заведенной за спину, она держала длинный кухонный нож.

Не колеблясь ни секунды, Дом Карузо выстрелил женщине в голову.

Секундой позже с другой стороны комнаты раздался голос Дрисколла:

— Чисто.

— Чисто, — ответил Карузо.

— Все чисто, — подтвердил Динг.

Джон Кларк встал со стула в центре комнаты, протирая глаза после трех тактических фонариков в 200 люмен[458] каждый.

— Оружие на предохранители.

Все три бойца поставили свои МП-5 на предохранители и повесили их на ремни.

Вместе они осмотрели все пять мишеней, а затем вышли из комнаты и проверили мишени в коридоре. Затем они вышли из темного дома и встали на крыльце, стараясь держаться подальше от дождя.

— Что думаешь, Динг? — спросил Кларк.

Чавес сказал:

— Все правильно. То, что мне пришлось догонять ребят, чтобы занять позиции у двери, замедлило нас. Но по-другому было никак. Если мы хотим идти на штурм втроем, нам придется ждать водителя.

Кларк согласился.

— Да, это так. Еще что?

Карузо продолжил:

— Когда Динг и Сэм пошли в боковые комнаты, я остался один. Я прикрывал дверь в конце коридора, но не мог не подумать о том, что хорошо бы, чтобы кто-то еще прикрывал меня со спины. Враг, вошедший снаружи, мог без проблем выстрелить мне в затылок. Я смотрел по сторонам, но это не то же самое, что иметь еще одного бойца.

Кларк кивнул:

— Действуем малыми силами.

— Еще более малыми без Джека-младшего, — согласился Дом Карузо.

Дрисколл сказал:

— Мы должны подумать о привлечении кого-то нового.

— Джек вернется, — ответил Чавес. — Вы знаете это так же, как и я. Как только мы будем восстановлены, он не сможет держаться в стороне.

— Быть может, — сказал Дом. — Но кто знает, когда это будет.

Кларк сказал:

— Наберись терпения, малыш. — Но всем на этом крыльце было ясно, что Кларку самому не терпелось получить возможность проводить время за совсем другими делами. Он был солдатом, оказывавшимся в эпицентре почти каждого конфликта, в котором США принимали участие за последние сорок лет. Хотя он отошел от боевых операций «Кампуса», он был явно готов к чему-то большему.

Кларк посмотрел на «Бронко». Двери были широко раскрыты, а гроза лишь усилилась. Пол машины был на три сантиметра залит водой. Покрытие салона также промокло.

— Хорошо, что я сказал вам использовать всего лишь фермерский грузовик.

Динг сказал:

— Но салон все равно придется чистить.

Они засмеялись.

— Хорошо. За работу, — сказал Кларк. — Значит так, ребята, возвращаетесь на дорогу, ждете двадцать минут, а затем повторяете заново. У меня пока будет время, чтобы повесить дверь и переставить мишени. Дом, а на второй мишени в спальне у тебя, похоже, слегка рука дрогнула.

— Понял, — сказал Дом. Он выстрелил по второй мишени из МП-5 три раза, и все три пули попали ей в голову на расстоянии не более шести сантиметров друг от друга, но не стал спорить с Кларком. Тем более, что Дрисколл и Чавес вложили все пули с разбросом менее пяти сантиметров.

— И Сэм, — сказал Кларк, — тебе следует пригибаться ниже, когда будешь входить. Те пять сантиметров, на которые тебе бы следовало пригнуть голову, могут означать разницу между экспресс-стрижкой и дыркой во лбу.

— Будет сделано, мистер К.

Дом уже двинулся с крыльца, но остановился и посмотрел на погоду:

— Никакого шанса подождать, пока дождь кончится?

Динг залез прямо в грязь и стал под сильным ливнем:

— Был у меня инструктор по боевой подготовке в Форт Орде. Алабамский реднек,[459] но мужик жесткий и четкий. Так вот, он любил говорить: «транероука без дажджа — не транероука».

Кларк и Дом засмеялись, и даже Сэм Дрисколл, самый тихий член группы, не смог сдержать улыбки.

Глава 2

Российская Федерация вторглась в суверенное соседнее государство в первую безлунную ночь весны. К рассвету их танки двигались на запад по шоссе и другим дорогам, словно вся эта земля принадлежала ей, словно четверть века, прошедшая после холодной войны, была лишь сном.

Этого не должно было случиться. Эстония, в конце концов, была членом НАТО. Политики в Таллинне обещали своим людям, что Россия никогда не решится вторгнуться в их страну после того, как она присоединится к Альянсу.

Но пока что НАТО не заявило о себе.

На земле русское вторжение возглавляли танки Т-90 — полностью модернизированные пятидесятитонные танки, оснащенные 125-мм орудием, двумя тяжелыми пулеметами, динамической защитой, а также современными автоматизированными комплексами активной защиты, обнаруживающими приближающиеся ракеты и уничтожающие их выпускаемыми навстречу снарядами. Следовавшие за Т-90 рабочие лошадки войны, бронетранспортеры БТР-80 перевозили в своих чревах пехоту, высаживая ее, чтобы прикрыть танки в случае необходимости, а затем снова подбирая ее после того, как угроза будет нейтрализована.

До сих пор, на земле война для Российской Федерации шла чисто номинально.

В воздухе разворачивалась совсем другая история.

Эстония имела хорошую систему противоракетной обороны, и российский удар по станциям раннего оповещения и расположениям ЗРК был очень ограниченно успешным. Многие батареи ЗРК сохранили боеспособность, сбили более десятка российских самолетов и не дали десяткам других выполнить поставленные задачи.

Русские еще никоим образом не владели небом, но на наступлении наземных сил это совершенно не сказалось.

В первые четыре часа войны, деревни были стерты с лица земли, города лежали в руинах, а множество танков продолжало вести огонь. Разгром нарастал, и это было понятно даже тому, кто ничего не понимал в военном деле. Такая маленькая страна, как Эстония, должна была полагаться на дипломатию, а не на оборону как таковую.

Эдгар Нылвак понимал это. Он не был ни военным, ни политиком — он был школьным учителем — но понимал это потому, что увидел это все воочию еще раньше, чем оно попало на экраны телевизоров. Лежа в грязной, холодной и сырой канаве и дрожа от страха, оглохший от устойчивого грохота разрывов снарядов, выпускаемых российскими танками, расположившимися в деревьях на другой стороне поля, он сохранил достаточно присутствия духа, чтобы желать, чтобы чертовы лидеры его страны не тратили впустую время на переговоры в Брюсселе, а потратили его на возведение гребаной стены, которая отгородила бы гребаных русских от его гребаной деревни.

Разговоры о вторжении шли дни и недели после того, как за границей, в России, взорвалась бомба, убив восемнадцать мирных жителей. По телевидению, русские обвинили в этом эстонскую Службу Внутренней безопасности. Это чудовищное обвинение было брошено грязным, контролируемым государством российским телевидением. Они показали состряпанные доказательства, после чего президент России заявил, что у него нет иного выбора, кроме как провести спецоперацию в Эстонии, чтобы защитить русских людей.

Эдгар Нылвак жил в Пыльве, в сорока километрах от границы и всю свою юность, пришедшуюся на 70-е и 80-е годы, боялся, что однажды из того самого леса появятся танки и разрушат его дом. Но за эти двадцать три года он почти забыл этот страх.

Теперь эти танки появились, уже убили десятки жителей его города и, конечно, это едва ли задержало их путь на запад.

Два часа назад Эдгару позвонил его друг, живший в Выикуле, в нескольких километрах восточнее. Он прятался в лесу и голосом, искаженным шоком, сказал ему, что российские танки прошли мимо его деревни, выпустив по ней всего несколько снарядов, так как там не было ничего, кроме нескольких домов и заправочной станции. Но в нескольких минутах позади танков и бронетранспортеров с солдатами двигались нерегулярные части на пикапах, который начали жечь дома и грабить деревню.

После этого Эдгар и другие мужчины отправили свои семьи подальше, а сами, по смелости или по глупости, взяли ружья и укрылись в канаве, ожидая, пока бронетехника пройдет дальше. Они ничего не могли сделать, чтобы остановить танки, но они не позволят русским ополченцам сжечь их деревню до основания.

Этот план сложился в тот самый момент, когда полтора десятка танков отделились от главных сил, двигавшихся по шоссе, заняли позиции у леса, и начали обстреливать Пыльву осколочно-фугасными снарядами.

Детские кошмары Эдгара стали явью.

Эдгар и его соседи поклялись сражаться до смерти. Но когда появились танки, боя не случилось.

Это был просто расстрел.

Школьный учитель почти сразу получил ранение. Перебегая от одной позиции на другую, он оказался застигнут на открытом месте снарядом, ударившим по парковке перед старшей школой. Осколки от взрыва припаркованной машины пробили ему ноги, и теперь он лежал в грязи, подмяв под себя ружье, и ожидая конца.

Эдгар Нылвак ничего не понимал в военном деле, но был уверен, что, продвигаясь в таком темпе, русские окажутся в городе Тарту, к северу от его деревни, к полудню.

Звук, похожий на треск рвущейся бумаги, сотряс воздух. Он слышал этот звук уже час, и потому знал, что это означало. Он снова вжался лицом в холодную грязь.

Бабах!

За его спиной снаряд ударил прямо в спортивный зал средней школы. Конструкция из алюминия и шлакоблоков взорвалась огромным облаком. Деревянный настил баскетбольной площадки засыпал Эдгара щепками.

Он приподнялся над краем канавы. Танки были всего в тысяче метров к востоку.

— Где, нахрен, это НАТО?

* * *

В тысяче метров от него, капитан Аркадий Лапранов высунулся из открытого люка своего танка «шторм ноль-один» и крикнул:

— Где, нахрен, это воздушное прикрытие?

Это был риторический вопрос. Командиры остальных пяти танков слышали его, но не ответили. Двое других членов его экипажа, наводчик и механик-водитель, так же молча ждали приказов. Они знали, что при появлении любых воздушных угроз вперед выдвинутся ударные вертолеты. И пока не было никаких признаков присутствия эстонских вертолетов или самолетов. Российские самолеты дальнего радиолокационного обнаружения также не видели ничего на своих радарах.

Небо было чистым.

Хороший день. Мечта танкиста.

В тысяче метров впереди облако дыма и пыли над школой несколько рассеялось, и Лапранов смог видеть, что было за ним. Он сказал в микрофон:

— Огонь по зданию за предыдущей целью. ОФС.[460] Я не хочу двигаться по этой дороге без надлежащей поддержки с воздуха, не видя, что справа от перекрестка.

— Так точно! — крикнул снизу наводчик.

Наводчик нажал кнопку, и система управления автоматом заряжания выбрала из боеукладки нужный снаряд. Манипулятор зарядил его в орудие. Наводчик воспользовался видеоэкраном, чтобы найти нужное здание, а затем прижался лицом к обрамленным резиной окулярам прицела и навел орудие на цель. Он нажал на кнопку на панели управления, и 125-мм гладкоствольное орудие мощно выпустило снаряд в голубое небо. Он пронесся над паровым полем и ударил прямо в цель.

— Попадание, — сказал наводчик.

Они занимались этим все утро. До сих пор они прошли мимо четырех деревень, обстреливая большие цели из 125-мм орудий и подавляя малые огнем спаренных пулеметов.

Лапранов ожидал большего сопротивления, но начал признавать, что президент России Валерий Володин был прав. Володин объявил своему народу, что у НАТО кишка тонка сражаться за Эстонию.

В шлемофоне Лапранова раздался вызов от командира одного из его танков.

— «Шторм ноль-один», это «Шторм ноль-четыре».

— Говори, «ноль-четыре».

— Капитан, вижу движение в канаве перед последней целью. Дальность тысяча. Похоже, спешенная пехота.

Лапранов поднял бинокль и начал рассматривать канаву.

Вот. Чьи-то головы поднялись из грязи, потом снова исчезли.

— Вижу их. Оружие стрелковое. Не тратить стодвадцатипятимиллиметровые. Зачистим их из спаренных пулеметов, когда подойдем ближе.

— Вас понял.

Еще один залп ударил по зданию на небольшом холме за перекрестком. Лапранов посмотрел в бинокль. Город словно вымер. Не было никаких признаков сопротивления.

— Продолжать огонь, — скомандовал он, опустился на место командира и взял пачку сигарет и зажигалку. — Сотрите это место с лица земли.

Несколькими секундами спустя в шлемофоне раздался вызов:

— «Шторм ноль-один», это «шторм ноль-два».

— Говори, — сказал Лапранов и закурил.

— Движение к югу от больницы. Я… я думаю, это какая-то машина.

Лапранов бросил зажигалку внутрь и посмотрел в бинокль. Потребовалось время, чтобы найти нужное место: больница была в нескольких километрах за школой, на небольшом холме. Но, взглянув на юг от нее, он, наконец, увидел движение на дороге в тени.

Сначала он подумал, что это какой-то джип, возможно, внедорожник.

Командир другого Т-90 вызвал его:

— «Шторм один», это «Шторм три». Я думаю, это вертолет.

— Nyet, — сказал Лапранов, но затем пригляделся. Темная машина словно бы остановилась на перекрестке, а затем сместилась в сторону, вроде бы паркуясь.

— Какого хрена? — сказал Лапранов. — Похоже, это вертолет. Наводчик, можешь опознать его через «Катрин»?

«Катрин» было названием тепловой камеры дальнего радиуса действия, входящей в систему управления огнем каждого танка и позволявшей наводчику видеть удаленные цели на видеоэкране.[461] У Лапранова тоже был экран «Катрин», но ему пришлось бы забраться внутрь башни, а он не хотел терять удовольствие пребывания снаружи.

Наводчик «Шторма ноль-один» ответил по ВПУ:

— Подтверждаю. Легкий вертолет. Один винт. Не могу опознать его — он в тени грузовика. Черт, он так низко… Полозья всего в метре над землей.

— Вооружен? — спросил Лапранов. Он прижал бинокль к глазам, пытаясь сам лучше разглядеть цель.

— Хм… Подождите. У него две подвески с пулеметами. Ракет нет. — Наводчик хмыкнул. — Он что, собирается поиграть с нами с этими пукалками?

Лапранов услышал, как рассмеялся командир одного из танков.

Однако капитану было не до смеха. Он сделал глубокую затяжку.

— Пометить как цель.

— Понял. Помечаю как цель.

— Дальность?

— Четыре тысячи двести пятьдесят метров.

— Черт! — сказал Лапранов.

Дальность ракетного комплекса 9К119 «Рефлекс», используемого как против танков, так и против медленных низколетящих целей, таких как вертолеты, составляла четыре тысячи метров. Маленький вертолет был вне зоны досягаемости.[462]

— Где поддержка с воздуха? Они должны видеть ушлепка на радарах.

— Они не могут его увидеть. Он перемещается между зданиями и слишком низко к земле. Наверное, он пролетел через весь город, чтобы остаться незамеченным. Кто бы это, черт побери, не был, он хороший пилот.

— Ага, только мне это не нравится. Я хочу, чтобы он умер. Запросить поддержку. Передай им координаты.

— Da, kapitan!

— Всем «Штормам», зарядить ОФС и продолжать огонь.

— Da!

Через несколько секунд, шесть танков выпустили шесть 125-мм снарядов по зданию в центре Пыльвы, одним залпом убив четверых, и ранив девятнадцать человек.

Глава 3

Эдгар Нылвак услышал, как у него над головой пронеслись новые снаряды, и обернулся как раз в тот момент, когда те ударили по зданию ратуши и автобусной станции. Когда улегся дым, он заметил какую-то машину дальше по дороге на холме. Сначала он подумал, что это был то ли черный, то ли зеленый внедорожник, он даже вроде бы пытался припарковаться. Было трудно рассмотреть его, так как он скрывался в тени большого здания больницы. Но, наконец, Эдгар понял.

Это был черный вертолет. Полозья шасси висели всего в метре-двух над землей.

Человек, лежавший в грязи за его спиной схватил Эдгара за руку. Он указал на вертолет и истерично закричал:

— Они у нас за спиной! Они атакуют с запада!

Эдгар неуверенно посмотрел на вертолет. Наконец, он ответил:

— Это не русские. Я думаю, это журналисты.

— Они что, будут снимать нас? Просто будут смотреть, как мы умрем?

Эдгар обернулся обратно к танкам как раз в тот момент, когда еще один снаряд ударил всего в шестидесяти метрах от канавы, в которой они лежали. Его и остальных засыпало землей.

— Они сами умрут, если не уберутся отсюда к черту.

* * *

Лапранов наслаждался сигаретой. Он сделал глубокую затяжку, когда в гарнитуре раздался вызов:

— «Шторм ноль-один», это «Шторм ноль-четыре».

— Говори, четвертый.

— Сэр, я снова взглянул на этот вертолет через «Катрин»… У него какой-то нарост над основным винтом.

— Что у него?

— Нарост, сэр.

Услышав последнее сообщение, Лапранов рухнул на место командира и посмотрел на монитор «Катрин». Теперь он мог видеть вертолет четче. Да. На валу несущего винта маленького вертолета было какое-то круглое устройство.

— Какого черта…

Сигарета выпала у него из рта.

Твою мать.

Лапранов изучал силуэты всей воздушной техники всех стран НАТО. Он неуверенно сказал:

— Это… Это ОН-58.

Механик «Шторма ноль-один» ответил по ВПУ:

— Никак нет, сэр. У эстонцев таких нет…

Лапранов рванулся вверх, отчаянно хватаясь за ручку люка, чтобы закрыть его. Он закричал:

— Это долбаные американцы!

* * *

Старший уорент-офицер второго класса Эрик Конвэй, звено «Браво» 2-й эскадрильи 17-го кавалерийского полка 101-й воздушно-десантной дивизии взглянул на многофункциональный дисплей и увидел тепловое изображение русских танков в деревьях в чуть более чем двух милях. Затем он поднял глаза и взглянул на несущий винт. Концы четырех лопастей несущего винта ОН-58Д «Кайова Уорриор» проносились в опасной близости от зданий по обе стороны улицы. Если он допустит ошибку и не удержит машину в зависании, лопасти заденут здания, и его собственный несчастный вертолет убьет его раньше, чем русским танкам представится шанс сделать это.

Убедившись, что висит устойчиво, он глубоко вздохнул, чтобыуспокоиться, а затем сказал в гарнитуру:

— Готов, чувак?

Второй пилот, СУО2 Андре Пейдж, спокойно ответил:

— Если ты готов, то я и подавно.

Конвэй кивнул и сказал:

— Подсвечивай.

— Понял. Есть цель.

Конвэй быстро переключил частоту рации:

— «Синий макс шесть-шесть», я «Черный волк два-шесть». Есть цель.

* * *

В семи километрах за ОН-58Д «Кайова Уорриор», два крупных ударных вертолета «Апач Лонгбоу» зависли на малой высоте к северу от деревни Аарна, укрываясь за лесистой высотой. Ведущий, «Синий макс шесть-шесть» принял сообщение от разведывательного вертолета в тот же момент, как его второй пилот/бортстрелок, сидевший вперед и ниже от него, увидел на своем многофункциональном дисплее отметку лазерного целеуказателя, наложенную на первую цель в нескольких милях от них.

— Вас понял, «Черный волк два-шесть». Есть цель. К пуску «Хеллфайров» по вашей наводке готов.

* * *

Зависший над Пыльвой разведывательный вертолет «Кайова Уорриор» не был хорошо вооружен. Но его сила была не в собственном вооружении; его реальная сила была в способности найти и указать цели для больших ударных вертолетов «Апач». Это называлось предельно непосредственная воздушная поддержка, и СУО2 Эрик Конвэй, как и его штурман, были вынуждены приложить все свои навыки, чтобы провести свой вертолет едва ли не по улицам городка, чтобы избежать обнаружения вражескими радарами и занять позицию для поддержки «Апачей».

— Понял вас, «Синий макс шесть-шесть». Нужно ускориться, противник нас обнаружил.

* * *

А в лесу, командир танка на правом фланге эскадрона[463] Лапранова закричал по рации:

— «Шторм ноль-один», это «Шторм ноль-шесть». Лазерное облучение!

— Твою мать! — пробормотал Лапранов. Маленький вертолет вдали, возможно, не нес ракет сам, но, видимо, указывал цели для каких-то невидимых самолетов или вертолетов.

— Включить «Арены», — скомандовал он.[464]

Комплекс активной защиты «Арена» танка Т-90 использовал доплеровский радар для обнаружения приближающихся угроз танку. Как только вражеский снаряд оказывался в радиусе поражения, «Арена» выпускала снаряд, предназначенный для поражения угрозы на расстоянии двух метров от танка.

Лапранов продолжил:

— Эта вертушка наводит «Апачи» или самолеты. Где воздушное прикрытие?

Командир «шторма ноль-пять» ответил:

— Будет через десять минут.

Лапранов ударил кулаком по боку командирского пульта.

— Всем, зарядить «Рефлексы».

Управляемая ракета 9М119 «Рефлекс» была предназначена для стрельбы из танкового орудия. После выстрела ракета раскрывала стабилизаторы и летела к цели. Наводчикам потребуется более тридцати секунд, чтобы разрядить уже заряженные фугасные снаряды, а затем зарядить «Рефлексы» при помощи автоматов заряжания.

«Шторм ноль-два» ответил:

— Цель вне зоны досягаемости, сэр.

Лапранов закричал:

— Просто делай, что сказано, черт тебя побери! — Он надеялся, что залп шестью ракетами заставит маленький «Кайова Уорриор» на холме сбросить лазерное наведение на достаточное время, чтобы танки «Шторм» могли вернуться под прикрытие леса.

* * *

В четырех милях к западу, два ударных вертолета «Апач Лонгбоу», несущие по восемь ракет «Хеллфайр» каждый, зависли к северу от деревни Аарна. По команде ведущего бортстрелки обоих произвели пуски. Когда «Хеллфайры» понеслись по голубому небу к невидимой цели на востоке, пилот ведущего сообщил разведывательному вертолету в Пыльве:

— «Черный волк два-шесть», готовность. Ракеты сошли и пошли, цель «Альфа».

* * *

А в «Шторм ноль-один», капитан Аркадий Лапранов увидел яркие полосы на экране «Катрин». Он понял, что ракеты направлены на «ноль-шестой», поскольку экипаж этого танка сообщил о лазерном облучении.

Первая ракета показалась над склоном холма крошечной мерцающей искрой. На фоне голубого неба ее нельзя было видеть несколько секунд, но затем она пошла вниз, к деревьям.

Автоматический комплекс активной защиты «Арена» «Шторма ноль-шесть» обнаружила приближающуюся ракету «Хеллфайр» и выпустила снаряд. «Хеллфайр» взорвался в пятидесяти метрах от танка,[465] металлические осколки пронеслись через лес.

«Арена» сработала один раз, но вторая ракета «Хеллфайр» появилась слишком быстро за первой, прежде, чем «Арена» сбросила первую цель и захватила вторую. Ракета ударила в башню «Шторма ноль-шесть» прежде, чем система смогла выстрелить снова.

Лапранов находился на командирском месте своего танка, его люк был закрыт, а «ноль-шестой» находился в ста двадцати метрах к северу, однако металлические осколки от взрыва ударили по корпусу его машины.

Второй танк, «Шторм ноль-два», выпустил два заряда «Арены» секундой позже, и это позволило ему избежать двух идущих на него «Хеллфайров». Но в тот же момент, как вторая ракета взорвалась перед «ноль-вторым», «Шторм ноль-пять» доложил об облучении лазером.

Мгновение спустя «ноль-пятый» взорвался.

Лапранов решил забыть о ракетах «Рефлекс»; автоматы заряжания четырех оставшихся танков все еще находились в процессе выбора нужного снаряда из боеукладки.

Лапранов прокричал приказ «поставить дым и выйти из боя» всем «Штормам», а затем крикнул по ВПУ:

— Механик, вытаскивай нас! Назад, назад, назад!

— Da, Kapitan!

* * *

В своем зависшем на высоте в полтора метра над Пыльвой «Кайова Уорриор», Эрик Конвэй и Андре Пейдж увидели, как четыре оставшихся танка начали отходить от города, пытаясь укрыться в деревьях. Десяток столбов белого дыма начал окутывать их пухлым облаком.

Пейдж сказал:

— Они ставят дым и отходят.

Конвэй спокойно ответил:

— Переключить режим.

— Принял, — ответил Пейдж и переключил тепловой прицел с режима показа источников тепла белым в режим показа источников тепла черным.

Четыре танка, укрывшиеся в широком облаке дыма, неожиданно появились на экране, словно и не было никакой помехи.

В гарнитуре Конвэя раздалось:

— «Черный волк два-шесть», готовность, две ракеты пошли.

— Продолжать пуски, — ответил Конвэй.

Пока Пейдж наводил лазер на четвертый танк слева, Конвэй переключил свое внимание на несущий винт. Машина сместилась вправо, концы лопастей оказались всего в двух метрах от второго этажа здания больницы. Он быстро бросил взгляд вправо, увидел, что там зазор несколько больше и плавно качнул машину вправо, после чего зафиксировал ее.

Один из Т-90 в деревьях выпустил снаряды комплекса активной защиты. На экране теплового прицела вспыхнули небольшие взрывы. Однако они померкли рядом со взрывом пятидесятитонного танка, случившимся через секунду, когда ведомая ракета врезалась ему в крышу башни.

— Хорошее попадание, «Синий макс». Цель уничтожена. Даю следующую.

— Понял тебя, «Черный волк два-шесть». Пуск… Ракеты сошли и пошли.

* * *

Лапрановский «Шторм ноль-один» углубился в лес уже на двадцать пять метров, когда раздался сигнал предупреждения о лазерном облучении. Он крикнул механику двигаться глубже в лес. Т-90, ломая сосны, пытался отойти.

Секундой позже, сработал комплекс активной защиты. Капитан не мог ничего сделать, кроме как схватиться за поручень и закрыть глаза.

Волна ужаса и паники объяла Аркадия Лапранова, который не испытывал никакого сострадания к мужчинам и женщинам в домах, которые расстреливал все утро. Он съежился на командирском сидении и чертовски надеялся, что «Арена» спасет его.

Комплекс спас его дважды, однако третья ракета прорвалась и ударила в динамическую броню «Контакт-5», вызвав взрыв, который должен был ослабить попавший в танк снаряд, однако «Хеллфайр» прошел через стальную броню как пуля сквозь плоть. Трое танкистов погибли через микросекунду после взрыва ракеты. Башня Т-90 взлетела в воздух на пятьдесят метров, а остов танка разлетелся, как пластмассовая игрушка, которую швырнули о бетон. Куски брони разлетелись по лесу, клубы пламени и дыма устремились в холодное небо.

* * *

Минутой спустя, СУО2 Эрик Конвэй передал оценку ситуации по рации:

— «Синий макс шесть-шесть», я «Черный волк два-шесть». Хорошая стрельба. Целей не наблюдаю.

Пилот ведущего «Апач Лонгбоу» ответил:

— Вас понял. Идем домой.

Конвэй поднял кулак, а Пейдж ударил в него своим. Затем «Черный волк два-шесть» развернулся на север, одновременно набирая высоту. Затем он перешел в горизонтальный полет и пронесся над больницей, направляясь на базу.

* * *

А в канаве в километре или около того на востоке, Эдгар Нылвак сел, чтобы получить наилучший обзор на шесть танков, догорающих в деревьях.

Не было никакого радости или ликования. Они все едва поняли, что случилось, да и не было никакой возможности узнать, не катилась ли новая волна российской военной техники через лес прямо сейчас. Тем не менее, они были рады, что атака закончилась. Некоторые бросились к своим машинам, чтобы подвести их сюда, другие вытаскивали раненых из канавы и несли их к стоянке, чтобы доставить в больницу.

Кто-то грубо и неуверенно схватил Эдгара Нылвака и потащил его. Он скользил по грязи, морщась от боли в ногах, которую заметил только сейчас, и молча молился за свою деревню, за свою страну и за весь мир, потому что его охватило чувство, что он стал свидетелем начала чего-то очень нехорошего.

* * *

Бой за Пыльву стал первым столкновением между Россией и НАТО, однако во второй половине дня десяток подобных случаев случился по всей восточной Эстонии.

Российские планы зависели от того, решатся ли оставшиеся страны НАТО поддержать одно из государств-членов Альянса. Российская ставка проиграла, и войска из Эстонии были выведены на следующий день, после заявления, что операция достигла успеха: единственная ее цель заключалась в искоренении террористов, засевших в нескольких деревнях вдоль границы, и эта цель была достигнута.

Но все на Западе знали, что целью России было дойти до Таллинна, и неспособность сделать это оказалась ничем иным, как полным поражением Валерия Володина. Всем, наверное, даже самому Володину, было очевидно, что он недооценил решимость НАТО вообще и США в частности.

Но пока Запад ликовал по поводу отвода российских войск, чиновники в Кремле уже отбросили эту неудачу и начали работу над новым планом расширения своей власти на Запад.

И этот план должен был учитывать опасность, исходящую от Соединенных Штатов.

Глава 4

Две привлекательные женщины, лет двадцать с небольшим, сидели за столом в центре паба. Как и в большинство вечеров в среду, Эмили и Ялда пили пиво и обсуждали то, как им тяжело работается в Банке Англии. Было почти 11 вечера и большинство сотрудников уже разошлись по домам, но эти две женщины всегда работали допоздна по средам, заканчивая отчеты, которые находили утомительными и напряженными. Чтобы вознаградить себя за свои усилия, они развили привычку приходить сюда, чтобы выпить и посплетничать, прежде чем отправиться на метро по своим квартирам в Ист-Энде.

Они следовали этому ритуалу уже больше года, и их знали как завсегдатаев «Коунтинг Хаус», если не по именам, то в лицо.

Это был Сити, деловой центр Лондона. Практически все посетители этого заведения были постоянными. Это были сотрудники торговых домов, банков, инвестиционных компаний и финансовых бирж, расположенных в этой части города. Конечно, встречались здесь и новые лица, но они редко вызывали у кого-то интерес.

Однако сегодня здесь появилось новое лицо. Эмили и Ялда оторвались от разговора, увидев, как оно вошло в дверь.

Это был высокий мужчина под тридцать или немного за тридцать, в стильном сером костюме, говорившем о наличии денег и уровня. Даже консервативный покрой пиджака не мог скрыть спортивность фигуры.

Он был один. Пройдя к столику в углу бара, он выключил небольшую лампу и сел в полумраке. Через минуту подошла официантка, он сделал заказ, и вскоре она принесла пинту пива. Он посмотрел на бокал, пару раз проверил телефон, но, казалось, он пребывал в глубокой задумчивости.

Задумчивость и отрешенность только усилили интерес со стороны Эмили и Ялды, наблюдавших за ним.

К тому моменту, как он начал пить вторую пинту, две сотрудницы Банка Англии решились где-то наполовину. Они не были нежными фиалками, как правило, не задумываясь могли подойти к любому интересному мужчине, не обремененному обручальным кольцом, но ни Эмили, рыжая уроженка Фулхэма, ни Ялда, брюнетка пакистанского происхождения, родившаяся и выросшая в Ипсвиче, пока не решились подойти. Хотя он не смотрелся ни жестким, ни просто раздраженным, ничто в нем не намекало на доступность.

Вечер начинал бросать им нечто вроде вызова. Они хихикали, пытаясь подбодрить друг друга. Наконец, Эмили заказала «Егермейстер»,[466] так сказать, для храбрости, и выпила его одним глотком. Переведя дух после ликера, она встала и двинулась через зал.

* * *

Джек Райан-младший, увидел приближающуюся рыжую девушку шагов за двадцать. Черт, пробормотал он себе под нос. Я не в том настроении.

Он уставился на бокал с золотистым лагером, надеясь, что она растеряется прежде, чем подойдет.

— Привет.

Джека сильно разочаровали его способности к невербальному убеждению.

Она сказала:

— Я подумала, стоит подойти и проверить, как вы тут. Чего-нибудь освежающего? Или, может быть, сделать свет поярче?

Джек посмотрел на нее, стараясь не смотреть в глаза. Он немного улыбнулся, стараясь быть вежливым, но не выглядеть дружелюбно.

— Хороший вечер, да?

Глаза Эмили расширились.

— А, вы американец… Я знала, хотя раньше вас не видела. Мы с подругой пытались понять, кто вы.

Джек снова посмотрел на свое пиво. Он знал, что, по идее, должен был быть польщен, но такого чувства не было.

— На самом деле, во мне нет ничего такого интересного. Я здесь работаю несколько месяцев.

Она протянула руку:

— Эмили. Рада познакомиться.

Джек быстро посмотрел ей в глаза и определил, что она была несколько навеселе, но не намного больше, чем он.

Он пожал ей руку:

— Джон.

Эмили забросила волосы через плечо за спину.

— Мне нравится Америка. Была там в прошлом году со своим бывшим. Не мужем, ничего подобного, просто парнем, с которым я встречалась, прежде чем поняла, что он просто самовлюбленный пень. Настоящий козел. По крайней мере, отпраздновала, когда ушла от него, и рада, что ему теперь хорошо где-то в другом месте.

— Замечательно.

— А из какого вы штата?

— Из Мэриленда.

Говоря, она смотрела ему в глаза. Джек сразу понял, что она ощутила отсутствие интереса и была явно этим смущена. Она повторила заход:

— Это восточное побережье, так ведь? Недалеко от Вашингтона. Давно не была на восточном побережье. Мы с бывшим были на Западном. Мне понравилось в Сан-Франциско, но ехать потом в Лос-Анджелес было кошмаром. Он так толком не привык ездить по правой стороне, и…

Глаза Эмили внезапно расширились и она замолчала.

Черт, сказал Джек сам себе.

— О… Господи…

— Все нормально, — мягко сказал Джек.

— Вы же младший Джек Райан.

Насколько Джек помнил, так его еще не называли. Но у этой девушки, возможно, просто немного заплетался язык. Он сказал:

— Да, я Джек-младший.

— Поверить не могу! — сказала Эмили чуть громче, едва не прокричала. Она двинулась обратно, но Джек протянул руку и мягко взял ее за предплечье.

— Эмили. Пожалуйста. Не делайте из этого мировой новости.

Рыжая быстро окинула взглядом зал, затем посмотрела на Ялду, собиравшуюся уходить. Эмили повернулась к Джеку и заговорщицки кивнула:

— Точно. Поняла. Нет проблем. Я не выдам твоего секрета.

— Спасибо. — Джек был не в настроении, но все же улыбнулся.

Эмили пристроилась напротив него.

Черт.

Они поговорили несколько минут. Она наперебой задала ему десяток вопросов о его жизни, о том, что он здесь делает, и как так получилось, что он оказался здесь сам по себе без какой-либо охраны. Он отвечал кратко, стараясь не грубить, но вежливо, всем видом демонстрируя отсутствие интереса.

Эмили явно не собиралась приглашать сюда свою подругу, тем более, что Джек заметил в зале еще парочку интересных мужчин, могущих представлять для той интерес.

Джек перевел свое внимание на Эмили как раз в тот момент, когда она произнесла:

— Джек… не будет ли слишком грубо попросить тебя пойти куда-нибудь, где мы могли бы поговорить?

Джек сдержал очередной вздох:

— Ты хочешь честного ответа?

— Ну… да, конечно.

— Тогда… да. Это будет достаточно грубо.

Молодая женщина опешила, не уверенная, как реагировать на ответ американца. Прежде, чем она заговорила, Джек произнес:

— Извини. Мне просто очень рано вставать завтра.

Эмили сказала, что понимает и попросила никуда не уходить. Потом она подошла к своему столику, взяла свою сумочку и вернулась. Она вытащила ручку, визитку и стала писать на ней телефонный номер.

Райан сделал глоток лагера и посмотрел на нее.

— Я надеюсь, ты позвонишь мне, когда не будешь занят? Я хотела бы показать тебе город. Я родилась и выросла здесь, поэтому могу сделать это не хуже экскурсовода.

— Уверен.

Она протянула визитку Джеку, явно так, чтобы это видела ее подруга, снова сидевшая в одиночестве. Джек, подыгрывая ей, вымученно улыбнулся. В конце концов, она согласилась подыграть ему, а не заявила во всеуслышание о том, что здесь присутствует сын президента Соединенных Штатов.

— Было приятно пообщаться, Джек.

— Аналогично.

Эмили неохотно вернулась за свой столик и Джек снова принялся за свое пиво. Он положил карточку в карман пальто. Когда он придет домой, то положит ее на полку к десяткам других карточек, салфеток и конвертов, на каждом из которых написан телефон девушки, которую он встретил при таких же обстоятельствах в течение всего двух недель здесь, в Великобритании.

Допивая пиво, Джек не смотрел на столик, за которым сидела Эмили, но через несколько секунд ее подруга крикнула на все заведение:

— Да ты гонишь!

Джек полез в карман за бумажником.

Глава 5

Две минуты спустя он шел по тротуару — или, как здесь говорили, мостовой, что Джек находил одним из наиболее логичных различий между британским английским и американским английским.

Он в одиночестве брел по темной улице к станции метро «Банк», снедаемый ощущением, что за ним кто-то следит. Ощущение это явно было надуманным — не было никаких оснований считать, что за ним действительно следят, но каждый раз, встречая кого-то незнакомого, он испытывал беспокойство. Появлялось ощущение того, что, несмотря на благие намерения, он подвергает опасности тех, о ком он беспокоился.

Он приехал в Соединенное королевство думая, что проникнет в город незамеченным, но за две недели здесь по крайней мере половина людей — в пабах, в метро, в очереди за рыбой и жареной картошкой — точно знали кто он.

Джек Райан-младший был того же роста, что и его всемирно знаменитый отец. У него была такая же волевая челюсть и пронзительные голубые глаза. В юности он несколько раз мелькал на телевидении, но, несмотря на то, что последние несколько лет изо всех сил старался скрываться от нежелательных глаз, он выглядел почти так же, и вряд ли мог пойти куда-либо, рассчитывая на то, что никто его не узнает.

Несколько месяцев назад, будучи оперативником «Кампуса», он понял, что китайская разведка выяснила, кем он был и чем в действительности занимался. И это подвергло опасности не только Райана, но и его друзей и коллег, а также потенциально, администрацию его отца.

Пока китайцы не были проблемой; Джек надеялся, что воздушный удар его отца по Китаю стер с лица земли всех, кто как-то мог связать его с разведкой, но он подозревал, что настоящим поводом было то, что новые лидеры Пекина делали все возможное, чтобы потребовать компенсацию у США. То, что ими двигали экономические интересы, а не простой альтруизм части компартии Китая не отрицали тот факт, что — по крайней мере, пока — китайцы играли нам на руку.

И Джек знал, что его разрыв с Мэлани Крафт, которая была его девушкой целый год, также связан с его чувством недоверия и беспокойства. Он встречал нескольких женщин в Великобритании (одинокие женщины здесь, похоже, не имели гена скромности, распространенного среди американских женщин) и был на нескольких свиданиях, но все еще не мог позволить себе серьезных отношений.

Порой ему казалось, что серия интрижек на одну ночь может излечить его от недомогания, но когда представилась такая возможность, он признал, что он на самом деле не относился к такому типу мужчин. Видимо, его родители воспитали его лучше, чем он думал, и, когда он представлял, как какой-нибудь ублюдок использует одну из его сестер как вещь, его кулаки непроизвольно сжимались от ярости.

Ему пришлось столкнуться с фактом, что, хотя он никогда не испытывал проблем с привлечением противоположного пола, он совсем не был Казановой.

Джек прибыл в Великобританию в первую очередь для того, чтобы отдалиться от «Кампуса» после утечки информации. Он четко объяснил главе «Кампуса» Джерри Хендли, что хотел бы посвятить несколько месяцев неаналитической стороне своей работы. Он не мог постучаться в дверь ЦРУ или АНБ без необходимых разрешений, того, что Джек Райан младший никогда бы не смог получить, учитывая его нелегальную работу в последние несколько лет. Но Джерри обладал незамутненным разумом. Он немедленно предложил Джеку покопаться в международной бизнес-аналитике, пообещав молодому Райану, что если он станет работать в правильной фирме, то с головой погрузится в мир правительственной коррупции, организованной преступности, наркокартелей и международного терроризма.

Джеку это понравилось.

Джерри предложил Райану сделать резюме, но Райан предпочел действовать по-другому. Он провел некоторые исследования компаний, занимающихся бизнес-аналитикой, и узнал о том, что самой крупной и успешной компанией в Соединенном Королевстве был «Кастор энд Бойл риск аналитикс лимитед». Из того, что Райан вычитал, «К&Б» имела связи практически в каждом укромном уголке и трещинке международного финансового мира.

В течение недели Райан старался попасть в «Кастор и Бойл» и сейчас был в Лондоне для собеседования по поводу шестимесячного контракта на работу в качестве бизнес-аналитика.

Во время первой встречи с совладельцем фирмы Колином Бойлом Райан четко дал понять, что не хотел бы, чтобы ему оказывали помощь из-за его происхождения. Более того, он заявил, что если его наймут, он сделает все, что сможет, чтобы приуменьшить значимость своего происхождения, и попросил фирму уважать его право на частную жизнь.

Кумовство и старые приятельские связи были здесь настолько нормой жизни, что Бойл оказался ошеломлен и заинтригован тем, что сын президента Соединенных Штатов не претендовал ни на что большее, чем должность еще одного загруженного молодого специалиста по бизнес-анализу с кабинетом и компьютером.

За это Бойл захотел взять его немедленно, но внял пожеланиям Райана и весь день гонял его по тестам. Бухгалтерский учет, методы анализа, личностные опросники, углубленные исследования его познаний в политике, географии и текущих событиях. Райан прошел все, так что ему дали подписать контракт, и он вернулся в Балтимор, только чтобы разобраться с квартирой и собрать вещи.

Десять дней спустя Райан прибыл на работу в «Кастор энд Бойл».

Он проработал две недели и был вынужден признать, что работа была интересной. Хотя он был финансовым аналитиком, а не аналитиком разведки, он воспринимал эти специальности как различные проявления одного и того же, а не как разные специальности.

Кастор и Бойл работали в удивительно быстрой и беспощадной отрасли. Колин Бойл был скорее лицом компании и человеком, появлявшимся с средствах массовой информации по вопросам, связанными с «К&Б». Реальной движущей силой компании был Хью Кастор. Во времена Холодной войны он был сотрудником британской внутренней безопасности, МИ-5. Уйдя с правительственной должности, он успешно перешел в область корпоративной безопасности и бизнес-анализа.

Другие сотрудники специализировались на судебно-бухгалтерской экспертизе или бизнес-аудите, но на начальном этапе своей работы в «Кастор энд Бойл» Райан был специалистом широкого профиля.

Это была не совсем та работа, знакомая ему по «Кампусу». Он не рылся в важных секретных документах разведывательных служб, отслеживая террористов. Теперь он рылся в запутанных деловых отношениях поставных фирм-однодневок, стараясь постигнуть подноготную международного бизнеса, чтобы клиенты «Кастор энд Бойл» могли принимать нужные решения на рынке.

Он не убивал шпионов в Стамбуле и не гонялся за врагами Америки в Пакистане, но, тем не менее, ощущал, что его работа имеет значение, пускай даже для достаточно рядовых клиентов компании.

Сначала в его планах было с головой уйти в работу здесь, в Лондоне, чтобы узнать все о финансовых махинациях и юридическом бизнес-анализе, а также держаться подальше от Ассоциации Хендли, чтобы не подвергнуть «Кампус» большей опасности, чем он подвергся уже.

Но тогда он строил краткосрочный план. А в долгосрочной? В долгосрочной перспективе Джек не знал, что будет дальше. Куда он пойдет. Он хотел вернуться в «Кампус», когда тот снова вернется к работе, но он не знал, когда это случится.

В его годы его отец уже успел послужить своей стране в морской пехоте, женился, получил докторскую степень, заработал много денег на финансовых рынках, написал книгу и стал отцом.

Джек гордился тем, что́ сделал для «Кампуса», но быть сыном президента Джека Райана означало вечно иметь за спиной какую-то невероятно огромную тень.

* * *

Райан выбрался из Трубы[467] на станции «Эрлс Корт» в 11.50 вечера и выбрался на улицу, в сопровождении еще нескольких человек. Начался дождь но, как это обычно бывало, Джек забыл зонт на работе. Он подхватил бесплатную газету около выхода со станции и, накрыв голову, перешел улицу и направился в жилой квартал.

Райан в одиночестве шел по улице под дождем. На Хогард-Роуд он притормозил, повернулся и посмотрел через плечо. Это стало привычкой для сотрудников «Кампуса». Он не собирался отрываться от слежки, так как это потребует у него час или больше на то, чтобы менять маршрут, и пользоваться различным транспортом. Но, по крайней мере, он хотел знать, не шел ли за ним кто-либо.

Джек имел достаточно ума, чтобы изменять повседневным привычкам, когда это было нужно. Каждый вечер после работы он ходил в новый бар, так как в Сити было более, чем достаточно вариантов. Жил он при этом в Кенсингтоне, и знал, что пройдет много месяцев прежде, чем ему понадобится искать новое место жительства.

Кроме того, каждый вечер он возвращался домой настолько новым маршрутом, насколько это было возможно. Переплетение кенсингтонских улиц давало ему множество способов добираться до квартиры по-новому.

Но даже принимая все эти меры, Джек не мог избавиться от ощущения, что за ним следят. Он никого не видел и не имел никаких доказательств его подозрений, но каждое утро, совершая пробежку, направляясь на работу в Сити, идя на ужин с коллегами, и возвращаясь домой, он почти что кожей ощущал чей-то колючий взгляд.

Китайцы? Они следили за ним здесь, в Лондоне? Или британская разведка негласно вела за ним наблюдение? Или они как-то натолкнулись на его прежнюю деятельность?

Или Секретная Служба США[468] следила за ним, дабы убедиться в его безопасности? Джек был первым сыном президента США, отказавшимся от ее защиты. Этот факт взволновал многих и, хотя они не имели обязанности защищать его, он не мог исключить такой возможности.

Чем больше он задавался вопросом, кто же все-таки следит за ним и почему, тем больше он убеждался, что это не более чем его собственная паранойя.

На Кромвель-Роуд он снова обернулся. Как обычно случалось, когда он «проверял хвост», он не увидел никого.

Несколько минут спустя он повернул на Лексхэм-Гарден, взглянул на часы и увидел, что было уже за полночь. Он должен был срочно лечь спать, чтобы получить возможность отдохнуть пять часов перед утренней пробежкой.

Входя в подъезд, он снова оглянулся и снова никого не увидел.

Все это было лишь игрой воображения.

Замечательно, Джек. Твой батя в твои годы спасал принца уэльского от террористов из ИРА и угонял русскую подводную лодку. А ты не можешь даже сходить в бар без нервотрепки.

Черт, держи себя в руках.

С момента вступления в «Кампус» он предпринял ряд мер, дабы скрыть информацию о себе, но теперь, поднимаясь по лестнице, он понял, что должен стать полностью анонимным. Он был далеко от дома, один, и сменить облик было можно и нужно.

Он решил отпустить бороду и усы, а голову побрить наголо. Кроме того, начать одеваться по-новому и начать ходить в тренажерный зал, чтобы немного потягать железо.

Он понимал, что смена облика не произойдет в одночасье, но должен был сделать так, чтобы, наконец, расслабиться и пожить собственной жизнью.

Глава 6

Два месяца спустя

Дино Кадич сел за руль своего седана «Лада», глядя на строй роскошных внедорожников, припаркованных с противоположной стороны площади. Полдесятка БМВ, «Лэнд Крузеров» и «Мерседесов» стояли нос к хвосту, а сразу за ними сиял неоном один из самых роскошных ресторанов города.

Отличные машины, отличный ресторан. Но Кадича это не волновало.

Он ждал, пока это место превратится в ад.

В любом другом месте на земле стоящая у ресторана целая колонна машин свидетельствовала бы о том, что там ужинала какая-то особо высокопоставленная персона, но это была Москва. Здесь любой уважающий себя мелкий бандит или бизнесмен с хорошими связями располагал собственным автопарком дорогих машин и целым штатом охранников. Полдесятка дорогих машин и пристально осматривающая окрестности охрана не свидетельствовала, что внутри находился кто-то особенный. Вероятно, думал Кадич, просто местный крутой парень или коррумпированный чиновник.

Его же цель прибыла на своих двоих. Это был иностранный предприниматель, наверное, важный где-то, но не важный здесь. Он не был криминальным элементом или политиком. Это был английский высокоуровневый фондовый менеджер Тони Холдейн. Кадич пристально проследил за ним, когда тот вошел в «Ваниль» около 7 часов вечера. Затем Кадич переместился за деревья на противоположной стороне улицы. Он припарковал свою «Ладу» всего в метре от Гоголевского бульвара и сел за руль, положил на колени телефон и начал наблюдать за входом в ресторан.

Телефон, лежащий у него на колене, был настроен на отправку сигнала на детонатор самодельного взрывного устройства размером с коробку для обуви, укрытую под листьями одной из клумб, стоявших рядом с парадным входом в ресторан.

Со своего поста в ста двадцати метрах, Кадич смотрел на охранников и водителей, околачивавшихся у клумбы, не догадываясь об опасности.

Он сомневался, что кто-то из этих парней уцелеет. Но беспокоило это его меньше всего.

Он забарабанил пальцами по рулю — не от скуки, а от нервов — и ощутил, как с каждой минутой нарастает его пульс. Несмотря на то, что Дино занимался подобным уже давно, каждый раз адреналин нахлынывал на него, словно в первый раз. Поиск решения, разработка, подготовка и исполнение, ожидание взрыва, запах горящих топлива и пластика и, да, горящей плоти.

Он впервые ощутил подобное двадцать лет назад, когда оказался хорватским боевиком в войне на Балканах. Когда Хорватия подписала перемирие с Сербией, Кадич понял, что на войне ему было слишком весело. Он не был готов прекратить, поэтому организовал наемную группу, занявшейся партизанскими действиями в Боснии, против сербской армии в интересах правительства Боснии. К группе проявило интерес ЦРУ, которое вскоре предоставило Кадичу и его людям инструкторов и оборудование.

У ЦРУ не ушло много времени на то, чтобы понять, что оно допустило ошибку. Хорватский партизанский отряд Кадича оказался замешан в преступлениях против сербского мирного населения, и ЦРУ оборвало связи с Кадичем и его группой.

После окончания войны, Кадич стал наемным убийцей. Он работал на Балканах и Ближнем Востоке, а затем, на рубеже нового тысячелетия, перебрался в Россию, где стал наемным убийцей для любого преступного объединения, нуждавшегося в таковом.

Он создал себе хорошую репутацию за несколько лет, а затем перебрался с вырученными деньгами обратно в Хорватию, где формально устроился на работу с неполным рабочим днем, живя, в основном, на деньги, вырученные в России за прошедшее десятилетие. Но время от времени ему приходили заказы, от которых он не мог отказаться.

Такие, как это покушение на Холдейна. Заказчик, лицо из русского криминалитета, предложил Кадичу баснословную сумму при минимальном, по оценке Кадича, риске. Единственное, русский очень точно определил время и место взрыва, сказав Кадичу, что намеревается громко заявить о себе.

«Nyet problem», сказал тогда Дино заказчику. Громче будет некуда.

Он замедлил дыхание, заставляя себя успокоиться.

И сказал сам себе фразу на английском, которую когда-то сказал ему американской инструктор:

— Stay frosty — «оставайся холодным».

Это стало для него своеобразным ритуалом в моменты затишья перед заданием. От этого ему становилось хорошо, и это стоило делать. Он ненавидел американцев, которые отвернулись от него, сочтя ненадежным, но они не могли забрать то, чему его научили.

И он намеревался в полной мере использовать это.

Дино взглянул на часы, а затем снова сосредоточился на темной площадке перед рестораном. Он не пользовался биноклем, так как была слишком большая вероятность того, что кто-то, проходящий мимо его автомобиля, или даже проезжающий мимо или глядящий из окна заметит человека с биноклем, глядящего в него на место, где вскоре произойдет взрыв. Любое упоминание о его машине заставит следователей из МВД заняться ее поиском на камерах наблюдения, и его достаточно быстро идентифицируют.

Этого не должно было произойти. Дино не должен был вызвать подозрений и поэтому держался в стороне. Люди, нанявшие его для этого дела, приказали ему совершить это убийство максимально громко, так что бомба имела избыточную мощность. По этой причине Дино расположился намного дальше от места взрыва, чем бы ему хотелось.

На таком расстоянии ему придется опознавать цель по цвету его пальто из верблюжьей шерсти. Дино подумал, что это было неплохо.

Он снова посмотрел на часы.

— Оставайся холодным, — сказал он сам себе по-английски, а потом добавил на родном сербохорватском: — Požuriti, prokletniĉe! — «Быстрее, черт тебя подери»!

* * *

Внутри «Ванили» кордон из четырех телохранителей в черных костюмах стоял перед красным занавесом, отделявшем приватный зал от общего. Хотя обитатели ресторана привыкли видеть телохранителей в штатском по всему этому небезопасному городу, даже беглого взгляда на них хватало, чтобы понять, что это были люди высшей категории, гораздо более высокой, чем обычные мордовороты.

За ними и занавесом, двое мужчин средних лет потягивали коньяк за столом в центре большого, за исключением них пустого зала.

Один из них был одет в серый костюм от «Барберри». Узел синего галстука был затянут правильно и столь же туго, как и в восемь часов утра. Он сказал по-английски, но с сильным русским акцентом:

— Москва всегда была опасным местом. Но я боюсь, за последние несколько месяцев опасность нарастает экспоненциально.

Сидевший напротив британский подданный Энтони Холдейн был одет столь же хорошо, сколь и русский. Синий в полоску костюм от «Бонд стрит» был столь же свежим и хорошо подогнанным. Верблюжье пальто висело на стойке рядом. Он улыбнулся, удивленный сказанным:

— Довольно тревожные слова, учитывая, что их говорит начальник службы безопасности этой страны.

Вместо ответа с ходу, Станислав Бирюков отпил чачи — грузинского коньяка, приготовлявшегося из виноградной отжимки. Протерев губы салфеткой, он ответил:

— СВР занимается внешними вопросами. В зарубежье дела идут относительно хорошо. Внутренними вопросами занимается ФСБ, которая заправляет в нынешней катастрофе, как в России, так и в странах, с ней граничащих.

Холдейн ответил:

— Ты меня извини, что все никак не запомню, что СВР и ФСБ это не одно и тоже. Для такого старика, как я, вы все еще КГБ.

Бирюков улыбнулся:

— И, раз уж мы о старом, то мы все всё равно чекисты.

Холдейн усмехнулся:

— Ну, я все-таки не настолько стар, дружище.

Бирюков поднес бокал к свече, он вгляделся в глубокий золотистый цвет жидкости и сказал, тщательно подбирая слова:

— Как иностранец, вы можете этого не знать, но ФСБ занимается не только Россией, но и другими странами Содружества Независимых Государств, хотя наши соседи — суверенные государства. Их называют приграничными странами, или «ближним зарубежьем».

Холдейн склонил голову. Он сделал вид, что не знает этого, а Бирюков сделал вид, будто этого не понял. Русский добавил:

— Я понимаю, это может быть немного запутанным.

Холдейн сказал:

— Кто-то печется о внутренней безопасности России в бывших советских республиках. Вроде как кто-то забыл сказать шпионам, что Советского союза больше нет.

Бирюков не ответил.

Холдейн понимал, что директор СВР преследует какие-то свои цели, раз пригласил его на ужин этим вечером, но русский держал карты как только можно прижатыми к жилетке. Англичанин попытался сделать ход:

— Думаете, они лезут на вашу землю?

Бирюков громко рассмеялся.

— Да пусть забирают. Моя работа в Париже, Токио и Торонто — настоящая тонкость по сравнению с тем, чем им приходится заниматься в Грозном, Алматы и Минске. Пусть уж «смежники» это все разгребают.

— Могу я предположить, что ты хотел поговорить со мной именно об этом?

Бирюков ответил вопросом на вопрос:

— Тони, сколько мы уже знаем друг друга?

— С конца восьмидесятых. Ты тогда был атташе по культуре в советском посольстве в Лондоне, а я — сотрудником министерства иностранных дел.

Бирюков поправил его:

— Ты хотел сказать, что я был из КГБ, а ты — из британской разведки.

Холдейн словно хотел запротестовать, но лишь на мгновение.

— Есть какой-то смысл что-то отрицать?

Русский сказал:

— Мы ведь тогда были совсем детьми, да?

— Это точно, старина.

Бирюков подался вперед:

— Я не собираюсь наводить на тебя ужас, друг мой, но я знаю, что ты сохранил свои отношения с вашим правительством.

— Я все еще подданный Ее Величества, если ты об этом.

— Nyet. Ты понимаешь, о чем я.

Брови Холдейна взлетели вверх.

— Неужели директор российской внешней разведки обвиняет меня в том, что я — иностранный шпион в столице России?

Бирюков откинулся на стуле.

— Не надо такого драматизма. Вполне естественно, что ты сохранил дружеские связи с МИ-6. Они не помешают такому опытному бизнесмену, как ты, а вашим шпионским службам это тоже не помешает. Разумный подход для обеих сторон.

Вот что он задумал, с некоторым облегчением подумал Холдейн. Стэн намеревался выйти на британскую разведку при помощи своего старого друга.

Разумно, подумал он, осушая бокал. Не будет же глава СВР являться на прием в британское посольство.

Холдейн сказал:

— У меня, конечно, остались друзья в МИ-6, но я бы не советовал слишком сильно на меня надеяться. Я ушел оттуда уже давно. Я могу передать любое сообщение, которое ты хотел бы им передать, но чем больше нужно будет сделать, тем меньше у меня будет возможностей.

Бирюков налил им обоим по новому бокалу чачи.

— Очень хорошо. Я сделаю все предельно четко. Этим вечером я намерен сообщить тебе, чтобы ты сообщил Великобритании, что наш президент намерен воссоединить обе наши разведывательные службы, чтобы воссоздать единый орган внешней и внутренней безопасности. — Он добавил: — И это, по-моему, очень плохая идея.

Англичанин поперхнулся коньяком:

— Он хочет восстановить КГБ?

— Мне трудно представить, что Кремль, даже при Валерии Володине окажется настолько наглым, чтобы назвать новую организацию Komitet Gosudarstvennoĭ Bezopasnosti, но роль ее будет почти той же самой. Одна организация, отвечающая за все вопросы безопасности, как внешней, так и внутренней.

Холдейн пробормотал почти про себя:

— Твою же мать.

Бирюков мрачно кивнул:

— От этого не будет ничего хорошего.

Холдейн подумал, что это монументальное преуменьшение.

— Тогда зачем?

— Сегодня как в России, так и в бывших советских республиках события нарастают. После неудачной атаки на Эстонию пару месяцев назад, президент Володин и его люди начали наращивать влияние России по всем направлениям. Он хочет больше власти и больше контроля над бывшими сателлитами. И то, что он не может взять танками, он возьмет шпионами.

Холдейн знал это, потому что об этом говорили во всех новостях. В прошлом году в Белоруссии, Чечне, Казахстане и Молдове были избраны твердо пророссийские и антизападные правительства. Во всех случаях Россию обвиняли во вмешательстве в выборы, политическими методами, разведывательными органами или преступными элементами, чтобы результаты склонились в пользу Москвы.

Раздоры, в значительной степени подпитываемые Москвой, были на повестке дня в других странах. Вторжение в Эстонию закончилось неудачей, но сохранялась угроза вторжения на Украину. Кроме того, в Грузии состояние было близко к гражданской войне, в Литве и Латвии шли напряженные и спорные президентские компании, а в других соседних странах бушевали массовые беспорядки и акции протеста.

Бирюков продолжил:

— Всем этим заправляет мой коллега из ФСБ Роман Таланов. Я полагаю, имея полный контроль над внешней разведкой, он сможет расширить свое влияние и начать дестабилизировать страны дальнего зарубежья. Россия вторгнется на Украину, вероятно, в ближайшие несколько недель. Аннексирует Крым. Затем, если не будет сопротивления со стороны Запада, будет занято все до Днепра. Как только это все будет достигнуто, Володин займется заключением союзов с позиции силы с другими странами ближнего зарубежья и бывшегоВаршавского договора. Он считает, что сможет вернуть весь регион под прямую власть Кремля. Польша. Чехия. Венгрия. Болгария. Румыния. Они станут следующими в цепи домино.

Бирюков сделал глоток, но Холдейн не притронулся к бокалу. Речь шла, по крайней мере, о новой холодной войне, которая могла привести к войне горячей. Но англичанин знал русского достаточно долго, чтобы понимать, что этот человек не склонен к преувеличениям.

Холдейн спросил:

— Если Таланов возьмет на себя работу СВР, что будет с тобой, Стэн?

— Я обеспокоен хрупкостью нашей демократии. Я обеспокоен свободой русского народа. Я беспокоюсь об опасном перенапряжении, которое может вызвать широкомасштабную войну с Западом. — Он улыбнулся и пожал плечами. — Но о собственных перспективах трудоустройства я не беспокоюсь.

Он добавил:

— У меня будет для тебя больше сведений. Нам обоим нужно поднять связи. Это займет время.

Холдейн усмехнулся от неожиданности:

— То есть, становишься моим агентом?

Директор СВР склонился над столом:

— Я обойдусь тебе дешево. Я не хочу ничего взамен, кроме уверенности в том, что Запад предпримет все необходимые политические шаги, чтобы помешать ФСБ усилить свое влияние над нашей внешней разведкой. Если вы опубликуете это, это может охладить головы Володину с Талановым.

Холдейн поймал себя на мысли о том, как эти сведения повлияют на его инвестиции в Европе. Он был, в первую очередь, бизнесменом. Но он выбросил из головы деловые вопросы и сосредоточился на том, чтобы вновь стать разведчиком.

Это оказалось трудно. Он не работал в МИ-6 уже почти два десятилетия. Он поднял руки в знак капитуляции:

— Я… Я действительно вышел из игры, друг мой. Конечно, я сразу же вернусь в Лондон и поговорю об этом со своими старыми знакомыми, а они уже найдут кого-то более подходящего для передачи твоих сведений.

— Нет, Тони. Я буду разговаривать только с тобой.

Холдейн медленно кивнул.

— Я понял. — На мгновение он задумался. — У меня здесь будут дела на следующей неделе. Мы сможем встретиться?

— Хорошо, но после этого нам нужно будет наладить обмен информацией.

— Согласен. Я не уверен, что смогу часто бывать здесь по ночам.

Станислав улыбнулся.

— Ты прав. Моя жена ничуть не менее опасна, чем директор ФСБ Роман Таланов.

— Не сомневаюсь, старина.

Глава 7

Президент США Джек Райан стоял у Южного Портика Белого дома рядом с женой Кэти и охранниками из Секретной службы по обе стороны от них. В Вашингтоне стоял ясный весенний день, с голубым небом и температурой около плюс пяти. Глядя на въезжающий в резиденцию черный «Форд Экспедишн», Райан не мог не думать о том, что это прекрасная погода для фотосессии на Южной лужайке.

Но фотографий сегодня делать не следовало, хотя встреча была официально назначена. Официальное расписание мероприятий президента было выложено в открытый доступ, и его мог видеть весь мир, но, тем не менее, ничего конкретного понять было нельзя. Записано было просто: «Частный обед в резиденции. 13.00–14.30».

И была бы воля госсекретаря Скотта Адлера, этой встречи не было бы вообще.

Но Райан был президентом Соединенных Штатов, и смог добиться своего. Этот гость был его личным другом, он был в городе, и Райан не видел ни одной причины, по которой он не мог бы с ним повидаться.

Пока они ожидали подъезда «Экспедишна», Кэти Райан наклонилась к мужу:

— А ведь он когда-то держал тебя под прицелом.[469]

Это точно, подумал Райан.

Он хитро улыбнулся:

— Извини, милая, это секретная информация. Но ты ведь знаешь Сергея. Он мой друг.

Кэти игриво ущипнула мужа за руку и шутливо сказала:

— Они ведь его обыскали?

— Кэти… — начал Райан голосом, в котором слышался упрек, однако потом шутливо добавил: — Черт… Надеюсь, да.

Старший телохранитель Райана, Андреа Прайс О'Дэй, стояла достаточно близко, чтобы услышать это.

— Если уж на то пошло, господин президент, я думаю, вы сами справитесь.

«Экспедишн» остановился, и один из сотрудников Секретной службы открыл дверь.

Мгновением позже из машины медленно выбрался Сергей Головко, бывший офицер КГБ и бывший глава российской Службы внешней разведки.

— Сергей! — улыбнулся Райан и протянул ему руку.

— Господин президент, — ответил Головко и улыбнулся.

Кэти подалась вперед, принимая дежурный поцелуй. Она встречалась с Сергеем раньше и знала, что это был мягкий и добрый человек, несмотря на то, что случилось между ним и Джеком давным-давно.

Когда они повернулись и двинулись к Белому дому, Райан не смог не заметить, что Сергей выглядел заметно старше, чем во время их последней встречи. Хотя он и улыбался, но движения его были медленными и вялыми, а укрытые синим костюмом плечи сильно поникли.

Райан сказал сам себе, что это не удивительно. По статистике, средняя продолжительность жизни русского мужчины была около шестидесяти, а Сергею было уже за семьдесят. Плюс к тому, Головко провел последние две недели в наполненном выступлениями путешествии по Соединенным Штатам. Стоило ли удивляться, что он выглядел немного измотанным?

Да, Джек, подумал он. Все мы стареем.

Когда они вошли в Зал Дипломатических Приемов и направились к лестнице на второй этаж, Джек коснулся спины Головко:

— Как вы, друг мой?

— Все хорошо, — ответил Сергей. А потом добавил, пожав плечами: — Хотя сегодня с утра не очень. Вчера вечером, в Лоуренсе, штат Канзас, я съел то, что назвали барбекю-грудинкой. Судя по всему, даже мой железный русский желудок оказался к такому не готов.

Райан усмехнулся и приобнял своего старого друга.

— Мне жаль. Но у нас есть личный врач. Я могу пригласить ее, если ты считаешь нужным.

Сергей вежливо покачал головой:

— Nyet. Я в порядке. Спасибо, Иван Эмметович.[470] — Он быстро поправился. — Я хотел сказать, господин президент.

— Лучше «Иван Эмметович», Сергей Николаевич. Я ценю этот знак уважения к моему отцу.

* * *

Энтони Холдейн и Станислав Бирюков стояли в фойе ресторана «Ваниль», одевая пальто и заканчивая разговор. Когда они были готовы отправляться, старший телохранитель директора СВР сообщил по рации подгонять «Лэнд Ровер» Бирюкова ко входу.

Они пожали друг другу руки:

— До встречи через неделю, Энтони Артурович.

— Da svidaniya, Стэн.

Тони Холдейн вышел в дверь вместе с одним из охранников Бирюкова, который намеревался проверить улицу. Сам Станислав остановился в дверях, окруженный тремя телохранителями.

Когда Холдейн зашагал к обочине позади ряда внедорожников, чтобы поймать такси, Бирюков вышел из ресторана, оказавшись в восьми метрах позади англичанина. Как только он оказался между двумя клумбами, стоявшими по обе стороны от входа в «Ваниль», все вокруг заволокло вспышкой.

Долей секунды позднее налетели грохот и ударная волна.

Взрыв швырнул охранников на улицу, словно груду тряпья. Бронированный «Рэйндж Ровер» перевернулся, словно игрушечный, осколки выбитых стекол ранили прохожих за сто метров. Десятки сигнализаций взорвались в дикой какофонии, заглушая все, кроме самых громких криков, вызванных шоком и болью.

Дино Кадич выпрямился на сидении своей «Лады» на другой стороне парка. Нажимая кнопку отправки на своем телефоне, он опустился почти что ниже уровня окон, так как находился на пути разлета осколков, хотя его седан был, в целом, защищен углом здания банка.

Когда улеглись последние признаки взрыва, Кадич тронулся с места и выехал в вечерний поток. Он ехал медленно и спокойно, не оглядываясь на оставшиеся за спиной разрушения. Он лишь немного опустил окно машины и глубоко вздохнул, выдохнув целое облако табачного дыма.

* * *

Президент Джек Райан и первая леди Кэти Райан с гостем расположились в обеденном зале на втором этаже Белого дома, напротив Западного зала заседаний. Помимо них, на обеде присутствовали глава национальной разведки Мэри Пэт Фоули и ее муж, бывший глава ЦРУ Эд Фоули.

Присутствие на частном обеде в Белом доме бывшего главы российской спецслужбы выглядело несколько сюрреалистично, особенно для этой небольшой группы, еще помнившей Холодную войну. Но времена изменились, и во многих отношениях.

Головко больше не был российским разведчиком — на самом деле, скорее даже наоборот. Он был частным лицом и бельмом на глазу для нынешних хозяев Кремля. Госдепартамент предупредил президента Райана, что если русские узнают об этом обеде, они смогут объявить его провокацией. Джек неохотно согласился, но только частично: он распорядился провести встречу неофициально и вообще всячески держаться «тише воды, ниже радаров».

Сергей Головко ушел из разведки три года назад и почти сразу же стал заметен, потому что, в отличие от большинства начальников разведки в России, не подался в политику или бизнес. Наоборот, Головко вышел на пенсию и начал выступать против siloviki — этим термином в России называли членов разведывательных органов и военных, ставших высокопоставленными и сильными политическими лидерами. Кремль был до отказа заполнен бывшими шпионами и офицерами, работавшими вместе тесно сплоченной командой, чтобы заполучить и удерживать власть, используя те навыки, которые они получили на своих предыдущих постах — контролируя каждый аспект общественной и личной жизни.

Новый хозяин Кремля, шестидесятилетний Валерий Володин, сам являющийся siloviki, многие годы проработал в ФСБ, а до этого, в молодости, был офицером КГБ. Большинство нынешних членов исполнительных и законодательных органов также были бывшими сотрудниками органов внешней или внутренней безопасности, или военной разведки (ГРУ).

Головко начал публично выказывать недовольство политикой и практикой администрации Володина, а Володин не любил неодобрительных высказываний от бывших начальников СВР, особенно, когда они критиковали отход нового режима от демократических институтов. Бывший горячим противником siloviki, Головко понимал, что было лишь вопросом времени, когда его собственная безопасность окажется под угрозой. Оставшиеся старые знакомые Головко в СВР предупредили своего бывшего начальника о том, что в его же интересах было покинуть Россию и никогда более не возвращаться.

Скрепя сердце, бывший глава СВР отправил себя в добровольную ссылку с родины и отправился в Лондон. Последний год он довольно скромно жил там, продолжая критиковать Володина и его министров. Он проводил выступления по всему миру, и его выступления на различных круглых столах и интервью можно было видеть почти каждую неделю.

Райан взглянул на Головко через стол и удивился, как ему удавалось не отставать от графика, почти такого же плотного, как его собственный, притом, что он выглядел столь измотанным.

Головко поймал его взгляд и улыбнулся:

— Как ваши дети, Иван Эмметович?

— Спасибо, замечательно. Кейти и Кайл ходят в школу здесь, в Вашингтоне. Салли оканчивает университет Джона Хопкинса.

— Три доктора в семье. Впечатляет, — сказал Сергей, протягивая руку с бокалом к Райанам.

Джек усмехнулся:

— Доктора три, но доктора в смысле врача — только два. Я ведь доктор истории. И хочу заметить, что это далеко не так полезно, как M.D.[471], особенно в доме, полном детей.

— А как Джек-младший? — спросил Сергей.

— По уши в делах. Уехал в Лондон два месяца назад.

— Неужели? — с легким удивлением спросил Головко. — И чем же он там занимается?

— Работает бизнес-аналитиком в частной компании. Проводит дни за анализом корпоративных рисков и международных финансовых операций.

— А, понятно. Лондонский Сити.

— Точно. Но живет он в Эрл-Корт.

Сергей с улыбкой сказал:

— У него отцовский ум. Ему следовало бы пойти в разведку.

Райан взял себе салата, тщательно заминая тему.

Кэти Райан сказала:

— Одного спецагента в семье вполне достаточно.

Сергей поднял стакан:

— Конечно. Это трудно. Для семьи тоже. Я уверен, то, что он работает по хорошей безопасной специальности, очень вас радует.

Кэти сделал глоток ледяного чая:

— Конечно.

Джек подумал, что его жена куда лучше умела изображать каменное лицо, чем он сам.

Сергей добавил:

— Мне хотелось бы с ним встретиться. Я живу неподалеку от Эрл-Корт, в Ноттинг-Хилл. Возможно, Иван Иванович сможет как-нибудь наведаться ко мне на ужин.

— Я думаю, оно того стоит, — ответил Райан.

— Не беспокойтесь. Я не буду рассказывать слишком много старых баек.

— Он все равно вам не поверит.

Собравшиеся разразились смехом. Только Эд и Мэри Пэт знали всю историю. Кэти с трудом могла поверить, что этот пожилой русский когда-то мог угрожать ее мужу.

Тему подхватили Мэри Пэт и Эд. Разговор зашел об их работе в Москве в восьмидесятых. Они говорили о стране, людях и обычаях.

Райан заканчивал с обедом, продолжая смотреть на Сергея. Он подумал, что его старый друг, наверное, предпочел бы водку вместо чая со льдом и борщ вместо свиной вырезки. Хотя он периодически касался вилкой тарелки, Джек не думал, что он съел хоть немного.

Кэти спросила Сергея о его турне, и от этого он, похоже, воспрянул духом. За последние две недели он побывал почти в десятке городов по всем США и мог сказать что-то хорошее обо всех. Он также высказал все, что думал о коррумпированной администрации Володина, своих выступлениях, в основном, в университетах, а также о наработках по книге, которую планировал написать по возвращении.

Эд Фоули сказал:

— Сергей, прошел всего год с начала первого срока Валерия Володина. А вчера он подписал указ, согласно которому он имеет право сам назначать губернаторов всех восьмидесяти трех российских регионов. На взгляд такого старого служаки как я, откат от демократии набирает обороты.

Головко ответил:

— С точки зрения Володина, это имеет смысл.

— Как это?

— Региональные выборы должны были состояться в конце этого года. И всегда был шанс, небольшой, но был, что население изберет того, чья лояльность центральной власти будет под вопросом. А цель Володина контролировать все, начиная от Москвы. Постановка своих людей во главе всех восьмидесяти трех регионов поможет ему сделать это.

Мэри Пэт спросила:

— То есть, вы видите конец демократии в России?

Головко сделал большой глоток ледяной воды. Затем ответил:

— Президент Володин объясняет свою железную руку тем, что в России «особая демократия». Ссылкой на нее он обосновывает контроль над средствами массовой информации, назначение губернаторов и отправку в тюрьмы предпринимателей, которые, по его мнению, не принимают в расчет интересы Кремля, когда принимают решения в своем бизнесе. — Головко медленно покачал головой от отвращения. Райан заметил, как из-под его редких седых волос стекает пот. — «Особая демократия». Особая российская демократия во всем мире больше известна под другим названием. Диктатура.

Все присутствующие согласно кивнули.

— То, что творится сейчас в России, это не правительственные особенности. Это преступление. Володин и его приспешники имеют интересы на миллиарды долларов в «Газпроме», правительственном газовом концерне и «Роснефти», нефтяном концерне, а также акции, от миноритарных пакетов до тотального контроля над банками, судоходством и лесным хозяйством. Они насилуют страну ради ее богатств и природных ресурсов и используют свою власть в Кремле, чтобы это делать. После трех лет Володина и его siloviki у власти, я боюсь, от российской демократии остались одни воспоминания. Это не преувеличение с моей стороны. Центральная власть, это снежный ком, который катится с горы и вбирает в себя все больше и больше снега, и катится все быстрее и быстрее. Через несколько лет никто не сможет его остановить.

— Но почему люди стоят за него? — спросила Кэти.

— Общественный договор в России очень прост. Население готово отказаться от свободы и закрыть глаза на коррупцию в правительстве в обмен на безопасность и процветание. Это работало до тех пор, пока безопасности и процветания не было, но это уже не удается сейчас.

— Я помню 1990-й год. Пенсионер, который, идя на рынок за продуктами, обычно брал сто рублей, внезапно узнал, что ему нужно один миллион шестьсот тысяч на то же самое количество товаров. Владельцы магазинов в основном занимались тем, что говорили людям идти умирать с голоду. Русские рады, что те дни закончились. Володин диктатор, но большинство видит в нем защитника. Тем не менее, экономическая и демографическая ситуация в России меняются, и не в его пользу. Рождаемость среди славян во всех странах была отрицательной почти два десятилетия. И пока его железный кулак сжимается все сильнее, а ресурсы уходят из России, обрекая страну на банкротство, все больше и больше людей начинают замечать давление.

Сергей Головко на мгновение закашлялся, но затем протер губы салфеткой и продолжил:

— Развал существующего общественного договора в России не приведет к появлению нового. Он приведет только к тому, что Володин начнет забирать все больше и больше свободы.

Джек Райан сказал:

— Бенджамин Франклин когда-то сказал: «Те, кто готовы пожертвовать насущной свободой ради малой толики временной безопасности, — недостойны ни свободы, ни безопасности».

Головко задумался об этой цитате на мгновение:

— Если бы он сказал это в Москве, ФСБ отправило бы его в Лефортово на допрос.

Джек улыбнулся. Или Головко не знал, кто такой был Бенджамин Франклин, или он просто забыл. Он сказал:

— Франклин сказал это двести пятьдесят лет назад, когда наша страна переживала тяжелые времена.

Мэри Пэт добавила:

— Володин беспокоит меня не только во внутренней политике. Последние события в бывших советских республиках дают понять, что Кремль тянет руки к ним. Разведка Романа Таланова и «сильная рука» Валерия Володина создают пояс марионеточных государств.

Райан сказал:

— Содружество независимых государств уже не такое независимое.

Головко оживленно кивнул, сделал еще один большой глоток воды, а затем снова воспользовался салфеткой, но уже чтобы вытереть пот со лба:

— Совершенно верно. Они вмешиваются в выборы, подкупая и запугивая лидеров и влиятельных людей и подрывая оппозиционные силы. Беларусь, Грузия, Молдова… Снова стали сателлитами. Узбекистан и Таджикистан другими и не были. Другие еще балансируют. Мы видели, что случилось в Эстонии, когда одно из соседних с Россией государств не сделало то, что Москва от нее хотела. И если бы не вы, Иван Эмметович, Эстония стала бы вассальным государством, а Литва и Латвия также пали бы.

Райан дипломатично поправил его:

— Не я, Сергей. НАТО.

Головко покачал головой:

— Вы возглавили их. Европа не хотела драки, но вы убедили ее.

Для Белого дома это был больной вопрос. Райан слегка кивнул и сделал глоток чая.

Мэри Пэт спросила:

— Что вы можете сказать о конфликте с Украиной?

— Украина — это особый случай, во многом, благодаря своему размеру. В десять раз больше Грузии. И там огромное число людей, которые связывают свое происхождение с Россией, а не с Украиной. Кроме того, это славянский народ. Он забыт многими на Западе, а Украина, Россия и Белоруссия имеют общее наследие. Володин явно желает их объединения, во-первых, по историческим причинам, во-вторых, потому что хочет управлять этими странами и сделать из них буфер между Россией и Западом.

Эд Фоули сказал:

— Когда Украина начала говорить о вступлении в НАТО, это, конечно, вызвало недовольство России, но реальные угрозы начались только после прихода к власти Володина в прошлом году.

Сергей снова закашлялся. Он подавил приступ кашля и сказал:

— Извините. Я всегда волнуюсь, когда речь заходит о Володине.

Большинство присутствующих вежливо усмехнулись. Но доктору Кэролайн Райан было не смешно. Она отметила бледность кожи Головко и повышенное потоотделение.

— Сергей, у нас есть врач. Если вы хотите, я могу пригласить Мауру к вам после обеда, просто чтобы убедиться, что все в порядке. — Она сказала это с вежливым, но профессиональным выражением, так, как обычно разговаривала с родителями своих пациентов. Она не давила, но она должна была это сказать и гарантировать, что ее услышат.

— Кэти, большое спасибо за предложение, но я вернусь в Великобританию сегодня вечером, и обязательно навещу моего лондонского врача завтра, если боли в животе не прекратятся. — Он слабо улыбнулся, явно ощущая дискомфорт. — Я уверен, что утром мне будет лучше.

Кэти опустила глаза с явным недовольством. Джек отметил ее взгляд и понял, что это был не конец спора.

Бедный Сергей, подумал он.

Головко же явно был больше озабочен разговором, чем собственным здоровьем.

— Да, Эдвард. Русские боятся поворота Украины к Западу и ее выхода из ее сферы влияния. Володин пришел в ярость, когда националисты пришли к власти. Он опасается, что украинцы вступят в НАТО, потому что знает, что как только это произойдет, Западу придется их защищать.

Головко добавил:

— Володин положил глаз на Крым, на юге Украины, и он понимает, что когда Украина вступит в НАТО, ему будет трудно что-то сделать. С его точки зрения, ему нужно действовать в ближайшее время.

Райан сказал:

— И он прав. Между Украиной и НАТО нет договора. Если он вторгнется, Европу не удастся заставить сражаться за Крым.

Головко махнул рукой.

— Европа хочет иметь нефть и газ, а Россия поставляет их. Они пресмыкаются перед Москвой уже долго.

— Чтобы быть справедливым, — возразил Райан. — Им нужны нефть и газ. Мне это может не нравится, но иметь хорошие отношения с Россией в их интересах.

— Это вполне так, но по мере того, как Россия становится все ближе и ближе к ним, устанавливая марионеточные режимы в Центральной и Восточной Европе, страны НАТО будут иметь все меньше и меньше возможностей. Они должны оказать на Москву свое влияние, пока остаются хоть какие-то возможности.

Райан согласился, но эта проблема нарастала многие годы, и ее явно нельзя было решить за обедом.

* * *

После десерта, к которому Сергей даже не притронулся, Мэри Пэт и Эд попрощались и удалились. Джек и Кэти пригласили Головко в Желтый Овальный зал, формальную гостиную, в которой Кэти любила проводить частные встречи.

По дороге Головко извинился и направился в туалет. Джек провел его в ванную за гостиной. Когда он вернулся, Кэти подошла к нему.

Она мягко сказала:

— Он болен.

— Да, он же сказал, что вчера съел что-то не то.

Кэти скривилась.

— Он выглядит намного хуже. Я не знаю как, но ты должен уговорить его показаться Мауре, прежде, чем ехать в аэропорт.

— Я не уверен…

— Зато я уверена. Джек, я действительно волнуюсь. Я думаю, он серьезно болен.

— Ты думаешь? — спросил Джек.

— Не уверена, но проверить точно нужно. И сегодня, а не завтра.

— Я постараюсь, но он всегда был упертым сукиным сыном.

— В данном случае, это глупость. Напомни ему, что он не дурак.

Райан кивнул, соглашаясь с женой. Он был президентом Соединенных Штатов, но также был сознательным супругом и не хотел, чтобы Кэти весь оставшийся вечер волновалась насчет Сергея.

Глава 8

Дино Кадич добрался до своей съемной квартиры через тридцать минут после взрыва, вытащил из холодильника пиво и сел перед телевизором. Ему нужно было собираться, но он мог позволить себе время на то, чтобы выпить темного «Ярпива». Ему следовало покинуть Москву первым утренним поездом, но он мог позволить себе несколько минут насладиться собой и посмотреть, как новости освещают сделанное им.

Они не заставили себя ждать. Сделав всего пару глотков, он увидел первые кадры с места события. Выбитые стекла и горящий фасад ресторана. Камера сместилась влево и показала несколько разбитых внедорожников на улице. За ними виднелся купол храма Христа-спасителя. Мигающие огни машин спасательных служб отражались от окон.

Кадич откинулся на спинку дивана, придя в восторг от сотворенного им хаоса.

Привлекательного вида женщина-репортер, появившаяся в кадре, выглядела совершенно потрясенной бойней вокруг. Она поднесла микрофон ко рту и изо всех сил пыталась сказать что-либо.

Кадич улыбнулся, глядя, как она излагает немногие известные ей детали. В основном, она просто мямлила и опустошенно выдавала плохо подобранные прилагательные.

Однако через минуту она поднесла руку к уху и внезапно замолчала, услышав в наушнике сказанное режиссером.

Ее глаза расширились.

— Это подтверждено? Я могу сказать об этом в эфире? — Она ждала ответа, а Кадич задался вопросом, что это происходит. Слегка кивнув, корреспондент сказала: — Нам только что стало известно, что директор службы внешней разведки Станислав Аркадьевич Бирюков находился в ресторане в момент взрыва. Он ранен, и, в настоящее время, о его состоянии ничего не известно.

Кадич медленно опустил бутылку пива и уставился на экран. Менее циничный человек после первых известий мог счесть это стечением обстоятельств. Конечно, она ошиблась. Неверное понимание случившегося в первые минуты репортажа с места было скорее правилом, чем исключением.

Но десятилетия работы на разведывательные службы и мафиозные группы сделали Кадича циничным, как мало кого. Как только он услышал, что Бирюков в момент взрыва был у ресторана, он понял со всей отчетливостью, что это было не случайно.

Это было подстроено. Заказчик убийства Холдейна поручил ему осуществить взрыв в точное время в точном месте, и потребовал, чтобы бомба была как можно более мощной для увеличения зоны поражения. Тот, кто задумал исполненное Кадичем, имел реальной целью главу СВР.

— Пичку матирину!

На сербскохорватском это было что-то вроде «твою мать!», только еще грубее.

И Дино Кадич знал еще кое-что. Тот, кто организовал это все, не будет дважды думать о том, чтобы отправить кого-то сделать так, чтобы он замолчал навсегда и уже не смог поделиться своими соображениями с кем бы то ни было.

Сидя на маленьком диване на съемной квартире, он был в этом совершенно уверен.

Вопрос был не в том, придут ли за ним. Вопрос был, когда за ним придут.

И Кадич, будучи циником, не мог дать себе много времени. Он должен был собрать вещи за минуту и быть внизу у машины через две.

— Оставайся холодным, — сказал он сам себе, бросил бутылку пива в телевизор и бросился в коридор, собирая самое нужное.

* * *

Пара темно-зеленых грузовиков ЗиЛ-130 подъехали к подъезду жилого дома на Грузинском Валу. Их задние двери распахнулись. В считанные секунды двадцать четыре бойца 604-го Краснознаменного центра специального назначения высыпали на тротуар. Это были войска МВД, наиболее подготовленные и самые элитные в российской полиции. Стоявшие на тротуаре на Грузинском Валу люди в черных бронежилетах, черных масках и зачерненных пластиковых очках походили на фантастических роботов.

Восемь из них остались снаружи, в то время как две группы из восьми человек направились по лестнице на четвертый этаж. Зайдя в подъезд, они приложили свои автоматы АК-74 к плечам и направили их через плечи стоящих перед ними.

На четвертом этаже они остановились. Несколько обитателей квартир открыли двери и увидели группу людей в масках и с автоматами. Они быстро закрыли двери и сделали телевизоры погромче, чтобы оградить себя от любого знания о том, что там, черт побери, происходит.

Бойцы «Красного знамени» остановились перед квартирой номер 409. Командир группы выдвинулся вперед, встав прямо за теми, кому предстояло выбивать дверь.

* * *

— Пора, — сказал сам себе Кадич ровно через шестьдесят секунд после того, как спрыгнул с дивана. Он застегнул сумку с вещами и собрался поднять ее с кровати.

За его спиной дверь квартиры распахнулась, слетела с петель, и упала в комнату. Кадич развернулся, а затем вскинул руки вверх, выронив сумку. У него не было выбора, кроме как попытаться сдаться, хотя он почти мгновенно понял все.

В конце конов, он был циником. Не было ни шанса, чтобы эти люди нашли его так быстро, если они не были отправлены его шлепнуть.

Если только его не сдали.

Он прохрипел единственное слово по-русски:

— Pozhalusta!

Командир группы «Красного знамени» промедлил, но только на мгновение. Затем он выстрелил. Вся группа последовала его примеру. Хорватский наемный убийца дернулся и отлетел в сторону, когда пули разорвали его грудь.

Вскинув руки, он рухнул на кровать.

Командир группы начал осматривать тело, приказав своему подчиненному осмотреть вещи. Тот повернулся, протянув найденный в сумке пистолет, держа его рукой в перчатке. Командир группы взял пистолет и сунул его в руку мертвом хорвату, сжал окровавленные пальцы, а затем опустил руку на пол.

Минуту спустя, он сказал:

— Чисто. — Нажав на кнопку рации, закрепленной на плече, он сказал: — Все чисто. Один убит.

У командира группы был свой приказ. Кто-то наверху хотел, чтобы этот человек умер. Законное обоснование организовать было несложно.

«Красное знамя» сделало то, что ему приказал сделать Кремль.

Глава 9

Джек, Кэти и Сергей вошли в Желтый Овальный кабинет. Для них был подготовлен кофе, но Сергей не притронулся к нему. Джек и Кэти также его проигнорировали.

Головко сказал:

— Приношу извинения за запальчивость за обедом.

— Ничего, — ответил Джек.

— Моя жена умерла несколько лет назад, и с тех пор у меня было много времени подумать о своей роли и о месте моей страны в истории. Под управлением Валерия Володина Россия откатывается назад, к юношеской психологии, когда нет достаточной мудрости, чтобы бояться, и это пугает меня больше всего. Я вижу свою задачу в том, чтобы использовать свое глубокое знание темных аспектов нашего прошлого, чтобы гарантировать, что это не повторится.

Сергей на мгновение переключился на свою поездку по Соединенным Штатам, однако было заметно, что он рассеян. На лбу выступил пот, еще сильнее, чем за обедом.

Поймав умоляющий взгляд Кэти, Джек сказал:

— Сергей, я хочу попросить тебя об одном одолжении.

— Конечно, Иван Эмметович.

— Я хотел бы, чтобы кто-то осмотрел тебя и убедился, что с тобой все в порядке.

— Я признателен, но это не обязательно.

— Сергей, взгляни на ситуацию с моей стороны. Как я буду выглядеть в мировых СМИ, если бывший глава СВР, приехавший в США, отравится просроченной курятиной?

Стоявшие рядом сотрудники Секретной службы усмехнулись, но Сергей только слабо улыбнулся. Джек заметил это. Он знал, что Головко любил посмеяться. Подобная реакция на шутку только еще больше убедила Райана, что тому следует показаться Мауре, президентскому врачу.

Райан собирался форсировать этот вопрос, но в этот момент в дверях появился начальник администрации президента Арни ван Дамм. Райан удивился, увидев его, так как он обычно не покидал Западного крыла весь день. Значит, что-то случилось. В дело вмешался протокол, так что Райану пришлось переключить внимание на ван Дамма. Головко также заметил его, кивнул, а затем снова сел в кресло напротив Кэти.

— Господин президент, вы можете уделить мне минуту?

— Хорошо. Сергей, я скоро вернусь, но не думай, что я от тебя отстану.

Головко слегка улыбнулся и кивнул.

Райан последовал за ван Даммом в Центральный зал, а затем дальше, в Западный Зал Совещаний. Там его уже ждала Мэри Пэт Фоули. Десять минут назад она была у него на обеде, и, казалось, не ожидалось ничего особенного.

— Что такое?

Мэри Пэт ответила:

— Россия. Тридцать минут назад директор СВР Стэн Бирюков был убит в результате взрыва в центре Москвы, всего в паре километров от Кремля.

Райан стиснул зубы:

— Черт побери.

— Да. Нам он нравился. Конечно, он был русским шпионом, но настолько прямолинейным, насколько мы только могли пожелать.

Райан ощущал то же самое насчет Бирюкова. Хотя он и не знал того, он знал, что Бирюков сыграл важную роль в спасении его друга, Джона Кларка, из рук жестоких мучителей в Москве чуть больше года назад. А еще, совсем недавно, Бирюков тайно помог «Кампусу» в заброске Кларка в Китай. Райан считал его настолько святым, насколько начальник российской Службы внешней разведки только мог быть. Райан спросил:

— Есть возможность, что это был случайный теракт, а не направленное убийство?

Фоули ответила:

— Я бы сказала, что никакой. Но мы говорим о Москве. С того момента, как Володин пришел к власти в прошлом году, там было пять или шесть взрывов. Ресторан пользовался популярностью как «kulturny» — то есть нельзя исключить, что его взорвали потому, что там собиралось много российских шишек, а не потому, что там находился глава СВР.

— Но? — спросил Райан. Он работал с Мэри Пэт достаточно долго, чтобы научиться понимать ее по интонации.

— Но… Как вы знаете, есть слухи, что некоторые другие взрывы были организованы «в темную» ФСБ. Бирюков не был таким ставленником Кремля, как директор ФСБ Роман Таланов. Их, на самом деле, считали непримиримыми соперниками. — Она поправилась. — Я хотела сказать, конкурентами.

Райан удивленно покачал головой:

— То есть вы полагаете, что убийство главы СВР организовал глава ФСБ?

— Не предполагаю, господин президент. Просто мысли вслух. Это кажется паранойей, но после того, как Валерий Володин пришел к власти, в России произошло много всего, чтобы не сказать больше.

Райан задумался:

— Хорошо. Встречаемся в Овальном кабинете полным составом совета национальной безопасности. Постарайтесь найти как можно больше ответов.

Мэри Пэт сказала:

— Это бросает тень на Головко. Если он ведет свою игру и на самом деле ходит под Володиным, с тех пор, как тот пришел к власти, быть может, для него появилось предложение. В конце концов, в СВР сейчас открылась вакансия.

Это был, конечно, черный юмор, но Райану было не до шуток.

— Сергей не стал бы работать на Володина, даже если бы тот приставил ему пистолет к голове.

* * *

Райан направился обратно в Желтый овальный зал. Ему хотелось немного отвлечься от события такого масштаба, как убийство начальника российской разведки, но ему также хотелось обсудить этот вопрос с Головко.

Однако войдя в зал, он сразу оказался в эпицентре событий. Сотрудник Секретной Службы, стоявший около стены, бросился в центр зала. Только в этот момент Джек заметил, что его старый друг лежит на полу у кресла. Кэти сидела рядом, держа его голову.

Лицо Головко было сведено болью.

Кэти посмотрела на Джека:

— Зови Мауру! И вызови скорую к Южному портику. Пусть сразу же везут его в УДВ![472]

Райан развернулся обратно к дверям. Секретная служба уже, несомненно, сделала все это, следуя приказам Первой леди, но Джек, тем не менее, также последовал инструкциям жены.

Головко погрузили в машину скорой в Восточном входе в Белый дом. Джек и Кэти стояли в дверях.

Машина скорой помощи ехала без сирен, пока не оказалась на Коннектикут авеню, чтобы не привлекать внимание прессы.

Кэти хотела отправиться с Головко, но понимала, что по прибытии в Университетскую больницу имени Джорджа Вашингтона им займутся врачи, а через несколько минут пресс-центр Белого дома будут сотрясать репортеры, жаждущие узнать, что они пропустили. Знала Кэти и то, что с Головко отправился собственный врач президента, и что она была врачом высочайшей категории.

Джек оставил жену на мгновение и направился в Западное крыло, стараясь оправиться от шока по поводу Головко и сосредоточиться на предстоящей встрече. Он прибыл в зал совещаний, когда ему сообщили, что Мэри Пэт Фоули и директор ЦРУ Джей Кэнфилд уже прибыли, и желали поговорить с ним. Он посмотрел на часы. До совещания оставалось еще полчаса.

— Впускайте их, — сказал Райан по селекторной связи и сел во главе стола.

Фоули и Кэнфилд просто влетели в зал. Мэри Пэт с ходу выпалила:

— Господин президент… У нас проблема.

Джек встал из-за стола:

— Беда не приходит одна? Давайте.

— По русскому телевидению заявили, что полиция в Москве застрелила человека при попытке задержания. Они говорят, что это он совершил взрыв в ресторане. Это хорват по имени Дино Кадич.

— И в чем же проблема?

Мэри Пэт взглянула на Джея Кэнфилда. Кэнфилд кивнул и посмотрел на президента:

— Этот Кадич… мы… Мы его знаем.

— То есть?

— Он был связан с Конторой.

Плечи Райана поникли. Он оперся на край стола.

— То есть он был в ЦРУ?

— Не напрямую. Он действовал на Балканах в девяностые, некоторое время он состоял в группе, которая финансировалась ЦРУ. Также мы обеспечивали им некоторую подготовку. Но мы прекратили поддержку Кадича и его группы, когда они… скажем так, стали злоупотреблять.

— Военными преступлениями?

— Особо тяжкими.

— Господи. И русские знают, что он состоял на содержании у ЦРУ?

Мэри Пэт включилась в разговор:

— Кадич сделал себе репутацию в преступном мире, бравируя своими прежними связями с ЦРУ. Его послушать, так у него был свой кабинет на седьмом этаже[473] в Лэнгли. Поверьте, русские знают все о связях Кадича с Агентством.

— Замечательно, — сказал Джек. — Володин контролирует все СМИ в России. И все утренние газеты выйдут с рассказом о том, как киллер из ЦРУ убил начальника их службы внешней разведки.

Кэнфилд ответил:

— Вы, наверное, правы. Мы, разумеется, будем отрицать это.

Мэри Пэт сменила тему:

— Я слышала о Головко. Он в порядке?

Джек пожал плечами:

— Не знаю. Я думаю, это просто пищевое отравление, но я кандидат исторических, а не медицинских наук. Его забрали в университетскую больницу Джорджа Вашингтона. Он в сознании, но у него слабость и дезориентация.

— То есть вы не сможете поговорить с ним о Бирюкове?

— Нет. — Он на мгновение задумался. — Головко увезли в больницу, и увезли из Белого Дома. Нам нужно подготовиться к последствиям. И этого, и убийства Бирюкова.

Мэри Пэт присвистнула, сведя эти два события воедино.

— Джек Райан ликвидирует главу российской внешней разведки, и в тот же день встречается с главным критиком Кремля.

— Которого теперь рвет куриным салатом, — добавил Кэнфилд.

— Ага. DEFCON-два,[474] как минимум, — пробормотал Джек.

Именно в этот момент госсекретарь Скотт Адлер вошел в зал.

— Скотт, — сказал Джек. — Мы должны пригласить сюда российского посла, чтобы я мог выразить свои соболезнования по поводу смерти Бирюкова.

Адлер уловил намек.

— Я думаю, это уже будет перебор.

— Вы еще кое-чего не знаете. Лучше примите Маалокс[475] перед тем, как Джей расскажет вам, что завтра будет во всех российских газетах.

Адлер медленно опустился на диван.

— Замечательно.

Глава 10

Одинокая фигура целеустремленно шла по ночному Лондону, бесшумно двигаясь по улицам Кенсингтона. На ней был черный джемпер с капюшоном и черные хлопковые штаны, позволяющие прекрасно растворяться в темноте между уличными фонарями. Даже когда его лицо высвечивалось их светом, оно было не видно за бородой и усами.

Человек шел, опустив голову. Пакет на плече качался в такт его спортивной походке. У него явно было дело, но две женщины средних лет, направляющиеся навстречу от станции метро, не знали, в чем оно заключалось. Они просто увидели приближающегося человека и перешли на другую сторону пустой улицы, просто чтобы оказаться на безопасной стороне.

Джек Райан-младший, увидев, как женщины метнулись на другую сторону улицы, понял, что они метнулись от него, и усмехнулся. Он не испытывал удовольствия, пугая случайных прохожих, но понял, что слегка переборщил с «преображением».

Это действительно было слишком. Он отпустил бороду и усы, а также постригся короче, чем когда-либо прежде.

На работе в «Кастор энд Бойл риск аналитикс», Джек носил хорошо подогнанный костюм из магазина на Джермин-стрит неподалеку от Пикадилли, однако вне офиса обычно носил джинсы с джемпером или спортивный костюм.

Он обучался рукопашному бою несколько лет, но теперь ходил в тренажерный зал на Эрлс Корт-Роуд каждый день, обычно, поздним вечером, и, в результате, стал заметно больше. За восемь недель тяжелых нагрузок и белковой диеты он набрал почти четыре килограмма, в основном, за счет спины, груди, плеч и рук. Из-за этого он двигался не так, как раньше. Шаг стал намного шире, походка несколько быстрее. Он знал достаточно о методах слежки, чтобы понять, какое это давало преимущества.

Прохожие не узнавали его уже больше месяца. Он был уверен, что даже большая часть его друзей дома, в Штатах, смогут пройти мимо него на улице без всякой мысли о том, что это он.

Ему нравилось это ощущение незнакомости, несмотря на постоянные шутки, которые он слышал на работе по поводу постоянных тренировок и растительности на лице.

В дополнение к этим «внеклассным занятиям», Райан проводил на работе более пятидесяти часов в неделю. Ему было поручено вести дело Малкольма Гэлбрайта, шотландского нефтегазового миллиардера, который владел несколькими компаниями по всему миру, в том числе крупным концерном по добыче газа в Восточной Сибири. После того, как он и другие частные инвесторы вложили миллиарды в создание «Гэлбрайт Россия Энерджи» на голом месте, после десяти лет, ушедших на разведку и бурение в суровых условиях Сибири, она, наконец, начала приносить прибыль.

Но когда с момента достижения рентабельности прошел год, компанию без всякого предупреждения притащили в здание суда во Владивостоке и обвинили в уклонении от уплаты налогов. Гэлбрайт еще не успел сесть в самолет, чтобы вылететь в Россию и попытаться разобраться во всем этом, как вся компания была продана за долги российской налоговой инспекцией. Было примечательно, что все сооружения и оборудование компании были мгновенно проданы по смехотворным ценам, полностью уничтожив ценность акций, принадлежавших Малкольму Гэлбрайту и другим иностранным акционерам.

Конечным получателем активов был «Газпром», фактически государственная и крупнейшая в России компания по добыче природного газа. Газпром уплатил за нее менее десяти процентов фактической стоимости, и, конечно, не вложил ни рубля за годы исследований и разработок, которые оказались необходимы, чтобы сделать это рискованное предприятие прибыльным.

«Газпром»сразу же удалил «Гэлбрайт» из названия компании. «Россия Энерджи» протянула еще несколько дней.

Все это было вопиющим воровством. Российское государство с невозмутимым видом вступило в сговор, чтобы национализировать компанию после того, как иностранный частный бизнес потратил миллионы для достижения ее рентабельности.

Малкольм Гэлбрайт обратился в «Кастор энд Бойл» с целью разобраться в подноготной ситуации, чтобы, как он надеялся, найти доказательства уголовных преступлений и компенсировать себе часть огромных потерь в суде. Не в российском. Все стороны знали, что это будет бесполезно. Но «Газпром» владел компаниями и акциями компаний по всему миру. Если бы «Кастор энд Бойл» удалось непосредственно связать эти активы с похищенными миллиардами, то суд этих стран мог бы передать эти активы Малкольму Гэлбрайту.

Джек оказался прямо в центре этого сложного, но увлекательного дела. Как и в делах с другими сомнительными слияниями, поглощениями и аналитическими задачами, в которые требовался глубокий бизнес-анализ.

* * *

Джек как раз добрался до своей квартиры на Лекхэм Гарден. Он снял пропотевшую на тренировке одежду и собирался залезть в душ, когда раздался звонок.

— Алло?

— Джек, старина. Извини, что не даю тебе поспать.

Райан узнал голос Сэнди Ламонта, своего менеджера в «Кастор энд Бойл».

— Что-то случилось?

— Новости ты, конечно, не смотрел.

— Что за новости?

— Боюсь, что поганые. Тони Холдейн убит этой ночью.

Джек только слышал о Холдейне, он ни разу не встречал знаменитого фондового менеджера, хотя офисное здание его фонда размещалось всего в нескольких кварталах от конторы, где работал Джек.

— Черт. Как это?

— Вроде бы теракт, или что-то такое. Кто-то взорвал ресторан в Москве. Где в тот момент был глава службы внешней разведки России. Похоже, Тони Холдейн имел несчастье оказаться в одном месте с человеком, внесенном в чей-то расстрельный список. Бедный старый пень.

Джек не сразу понял, что Сэнди вызывает его из-за огромных последствий для бизнеса, которые повлекла смерть одного из самых успешных международных фондовых деятелей, причем в России. Но разумом Джек в этот момент пребывал не в Лондонском Сити, а в Федеральном округе Колумбия. Он думал о «Кампусе», убийстве главы одной из двух российских служб безопасности, и о том, что свалилось на головы аналитиков «Кампуса». Конторе придется работать в поистине авральном режиме.

Нет. Разберутся как-нибудь. Ведь потом все устаканится, не так ли?

— Ужасно, — ответил Джек.

— Для Холдейна да, — согласился Сэнди. — Но не так страшно для нас, учитывая, какой вырисовывается список клиентов. Взволнованных инвесторов будет полно. Они будут выводить средства из фонда и искать новые места, чтобы пристроить их. И им будет нужна фирма «Кастор энд Бойл», чтобы не упустить потенциальные возможности.

— Ну ты и циник, Сэнди, — сказал Джек.

— Жизнь такая. Это деньги. И это реальный мир.

— Понятно, — ответил Райан. — Но сейчас у меня отбой. Завтра у меня будет целый день звонков следователям в Москву, Лихтенштейн, на Кипр и Каймановы острова.

Ламонт секунду просто пыхтел в трубку.

— Я смотрю, ты настоящий питбуль.

— Стараюсь.

— Джек, ты знаешь, что дело Гэлбрайта представляет собой поганый случай, который все больше и больше уходит в юрисдикцию налоговой полиции. По своему опыту я знаю, что такие дела никогда не разрешаются в пользу наших клиентов.

Райан спросил:

— Ты хочешь сказать, что я халявлю?

— Нет, нет. Ничего подобного. Просто знаю, что головой стену не пробьешь. Ты нашел следователей в пяти странах, загрузил юридический отдел, бухгалтерию и переводчиков.

— За это платит Гэлбрайт, — ответил Джек. — Нам это ничего не стоит.

— Конечно, но мы не можем позволить себе зациклиться на одном деле. Нам нужные новые дела, новые возможности, потому что все это — новые деньги.

— И что ты хочешь сказать, Сэнди?

— Просто хочу дать совет. Я тоже был молодым и бравым. Хотел исправить чертову систему и вывести на чистую воду все эти российские схемы, чтобы что-то исправить. Но система сильнее. Ты не победишь чертов Кремль. Ты сгоришь на этом деле и потом останешься чертовски разочарован. — Он сделал паузу. Райану показалось, что он пытается найти нужные слова. — Не растрачивай весь порох на одно дело. Оно безнадежное. Просто направь свой инстинкт убийцы на нахождение новых клиентов. Вот где будут деньги.

Райану нравился Сэнди Ламонт. Он был умен и интересен. Хотя Джек работал у него всего несколько месяцев, сорокалетний англичанин взял его под свое крыло и относился к нему почти как к младшему брату.

И он умел быть беспощадным. Не в буквальном смысле, конечно. Но хорошо одетые мужчины и женщины в Сити постоянно вели охоту за успехом, и всегда защищали то, что удавалось добыть.

Но Джек не мог не думать, что зачастую их гнев или волнение в погоне за еще одним долларом, фунтом, йеной или рублем были довольно раздражающими после той игры со смертью, которую он сам вел последние несколько лет.

Джек до чертиков хотел вернуться в «Кампус», сидеть на крыльце у Кларка с пивом и вести мозговой штурм на тему того, что произошло в Москве этим вечером. Дух товарищества, к которому он привык за эти несколько лет, стал для него чем-то само собой разумеющимся. Оказавшись здесь, сам по себе, он мог только строить догадки, чем там занимаются остальные ребята дома, в Штатах.

Он вдруг ощутил невероятный покой и полное безразличие к тому, что творилось в Лондоне этим вечером, чего бы не хотел его коллега на другом конце провода.

Так, соберись Джек. Ты сам подписался на эту работу, и ее, черт ее побери, придется делать.

— Ты еще там, дружище?

— Да, Сэнди. Здесь я. Завтра приду первым. Можешь начинать придумывать, как мы возьмем в оборот вкладчиков Холдейна.

— Вот это то, что я хотел услышать. Инстинкт убийцы. До встречи. — Ламонт повесил трубку.

Джек встал под душ. Инстинкт убийцы, ага. Знал бы ты, Сэнди, что это такое.

Глава 11

Возможно, Белый дом и называют Народным домом, но за последний десяток лет ни одна семья не жила там дольше, чем семья Райана.

Президент Джек Райан чувствовал себя здесь чужим, хотя шел уже второй год его последнего срока. Его настоящий дом был в Мэриленде. Белый Дом был для него временным пристанищем, и, хотя, признаться, ему нравилось быть президентом, больше всего ему хотелось уйти в отставку и наслаждаться отдыхом на берегах Чесапикского залива.

Весь вечер Райан работал в Овальном кабинете и, прежде чем лечь спать, решил прогуляться по главной резиденции Белого Дома. Они с Кэти зашли в личный кабинет Джека и вместе позвонили в больницу университета Джорджа Вашингтона, чтобы справиться о состоянии Сергея Головко. Они не узнали ничего нового: еще были получены не все результаты исследований. У русского все еще было низкое давление и нарушения работы пищеварительной и эндокринной систем. До постановки диагноза его перевели в отделение интенсивной терапии. Он был с сознании и весьма встревожен.

Джек и Кэти поблагодарили докторов за их усилия, затем Джек заставил себя приободриться, чтобы помочь Кэти уложить детей спать.

Вечера в Белом Доме не очень отличались от таковых в большинстве других домов с детьми в США. Такие же указания детям идти чистить зубы и ложиться спать, как и везде.

Сначала они зашли пожелать спокойной ночи Кайлу Дэниелу. Его комната была Западной Спальней и выглядела так же, как обычная спальня большинства американских мальчишек: ящики для игрушек, заполненные рельсами для игрушечных поездов, фигурками супергероев, головоломками и настольными играми. На покрывале и шторах были планеты, спутники, астронавты на фоне черного неба и звезд.

Комната не была слишком большой, но ощутимо больше, чем у обычного восьмилетнего мальчика. В этой комнате жил Джон Ф. Кеннеди Младший, когда был младенцем, а Рональд Рейган оборудовал здесь спортзал.

Хотя родители требовали от обоих детей убирать за собой, комната Кайла не была слишком опрятной. Джек постоянно напоминал детям, что их не будут обслуживать всю их жизнь, поэтому не стоит слишком к этому привыкать.

Кайл, похоже, генетически не был предрасположен к тому, чтобы убирать за собой кусочки Лего, поезда, машинки и другие маленькие острые вещи из его ящика для игрушек, разбросанные по всему полу.

Хотя Райан дал четкие инструкции персоналу не слишком опекать детей, давая им возможность развивать самостоятельность, он не раз заставал агентов секретной службы раскладывающими игрушки Кайла по местам. И каждый раз, когда президент, опершись о косяк двери пронизывал агента взглядом, агенты выдавали очередной предлог, вроде того, что восьмидюймовая пожарная машина Лего может стать препятствием, в случае, если им будет нужен быстрый доступ к ребенку, чтобы защитить его.

И Джек неизменно поднимал бровь, слегка улыбался и кивал, прежде, чем продолжить свой путь.

* * *

Как только Кайл был уложен спать, Джек и Кэти спустились вниз, чтобы проведать Кейти. Комната Кейти была Восточной Спальней. Раньше в ней был кабинет Нэнси Рейган, спальня Кэролайн Кеннеди, а также спальни «первых детей» Триши Никсон, Сьюзан Форд и Эми Картер. Она было ощутимо опрятнее комнаты Кайла, наверно, благодаря тому, что Кейти была на два года старше. У дальней стены стоял кукольный домик, точная копия Белого дома, который вместе с кроватью с балдахином лавандового цвета, составлял основу интерьера комнаты. На столе стояла фотография лучащейся Кейти вместе с улыбающейся Марселлой Хилтон, агентом секретной службы, которая погибла, спасая Кейти во время ее похищения. Кейти уже не помнила ее, но родители хотели почтить память Марселлы, сохранив ее фото в резиденции Белого Дома. Они надеялись, что будущие президенты и первые леди подумают о важности работы секретной службы.

Как только дети были уложены, Джек и Кэти вернулись в свою спальню. Они залезли в кровать и занялись чтением. Кэти погрузилась в «Американский журнал офтальмологии». Джек открыл новую книгу о Лондонской Военно-морской конференции 1930 года.

Через полчаса чтения в тишине они выключили свет и, поцеловав друг друга, легли спать.

* * *

Джек и Кэти проспали всего несколько минут, когда Джек проснулся от того, что открылась дверь спальни.

Джек быстро сел на кровати. Как президент Соединенных Штатов, он уже привык к таким ночным побудкам, и его не удивляло, что он посыпался от мертвого сна из-за открывающейся двери или ощущения людей, стоящих за дверью. Обычно ему нравилось следовать за дежурным сотрудником охраны в Западный зал совещаний, чтобы все обсудить, не беспокоя Кэти. Но когда Джек опустил ноги на пол и потянулся за очками, в спальне включился свет.

Раньше такого не случалось.

Удивленный и настороженный, Джек надел очки и увидел сотрудника Секретной службы Джо О'Хирна, направляющегося к его кровати.

— Что случилось? — спросил Джек, не показывая беспокойства.

— Извините, мистер президент, чрезвычайная ситуация. Вас и вашу семью следует срочно перевести в Западное крыло.

— В западное крыло? — Джек ничего не понимал, но двинулся туда, не спрашивая О'Хирна о том, что случилось. Джек уважал работу Секретной службы и знал, что последнее, что нужно в чрезвычайной ситуации — это задавать глупые вопросы.

Но один вопрос он должен был задать:

— Дети?

— Все в порядке, — заверил президента О'Хирн.

Джек взял одежду и повернулся к Кэти, которая уже встала, надевая халат. Хотя она все еще пыталась понять, что происходит, она направилась к двери вместе с О'Хирном и мужем.

Дети уже стояли в коридоре с несколькими сотрудниками. Собравшись вместе, Райаны в сопровождении четырех защитников направились по лестнице, спокойно, но быстро.

О'Хирн сказал в гарнитуру:

— Иду вниз с «Мечником», «Хирургом», «Вспышкой» и «Песочницей». Готовность три минуты.

«Мечник» был кодовым обозначением Секретной службы для него самого, «Хирург» — Кэти, по вполне понятной причине, Кейти и Кайла именовали «Песочницей» и «Вспышкой» соответственно.

Минуту спустя всех четверых членов семьи Райанов проводили наружу через Восточную колоннаду. Дети еще не совсем проснулись и Джек знал, что через минуту Кейти начнет допытываться, что происходит. Он надеялся получить хоть какие-то ответы, прежде чем она начнет забрасывать его вопросами.

Вокруг них было шестеро агентов секретной службы, в руках у них не было оружия, никто не кричал и не бросался окружить их, но было видно, что Президенту и его семье угрожает какая-то опасность, от которой их нужно защитить.

Пока мы шли, О'Хирн переговаривался с кем-то через гарнитуру, после чего сказал:

— Мы должны проводить вас ненадолго в Овальный Кабинет.

Джек посмотрел на подошедшего О'Хирна:

— Я не понимаю, Джо. Что за угроза может присутствовать в спальне Белого Дома, но не в двадцати метрах от нее в Западном крыле?

— Я не уверен, сэр, но мне сказали, что я должен вывести вас из резиденции.

— А как же Салли и Джуниор? — Райан, не понимая сущности угрозы, закономерно интересовался, были ли его дети в такой же опасности.

О'Хирн, похоже, ничего не знал. Он действовал на основании сведений, которые поступали к нему всего на несколько секунд раньше, чем доходили до самого президента. Он понятия не имел, что происходит, просто действовал, как положено.

Оказавшись в Овальном кабинете, Джек подошел прямо к столу и схватил телефон. Он собирался набрать Арни ван Дамма, но начальник администрации сам вошел в кабинет. Джек понял, что Арни работал допоздна. Он был без галстука, рукава рубашки были закатаны.

Он жестом указал Джеку и О'Хирну следовать за ним обратно в коридор, подальше от детей, затем добавил:

— Кэти, почему бы вам тоже не пойти с нами?

Это удивило Джека и Кэти, но Кэти сказала детям оставаться с сотрудниками Секретной службы. Затем трое взрослых вышли в коридор.

— Что случилось? — спросил Джек.

Арни ответил:

— Секретная служба получила сообщение из УДВ. Пришли анализы Сергея Головко. У него радиационное отравление.

— Радиационное?

— Да. Маловероятно, что Белый дом мог оказаться серьезно загрязнен, но в целях безопасности они хотят проверить вас и вашу семью.

Джек побледнел:

— Господи, Кэти! Ты ведь касалась его руками!

Доктор Кэролайн Райан выглядела расстроенной по поводу того, что только что услышала о Сергее, но странным образом не проявляла беспокойства за себя. Она быстро отбросила тревогу мужа:

— Это так не работает. Я знаю, им нужно будет проверить и меня, но я в порядке.

— Почему ты так уверена?

— Потому что у него не было заражено тело. Как он выглядел после полудня… Теперь все понятно. Это не пищевое отравление. И не облучение. У него классические признаки попадания в пищеварительный тракт радиоактивного изотопа. Его отравили.

Она повернулась к Арни:

— Полоний?

— Я… я не знаю. В больнице все еще проводят анализы.

Кэти выглядела категоричной:

— Они найдут полоний. — Она посмотрела на Джека. — Мне жаль, Джек. Если все настолько плохо, что он выглядел так, как сегодня, это смертельно. Противоядия нет.

Райан повернулся к О'Хирну:

— Я хочу, чтобы все покинули резиденцию. Все, до последнего повара, охранника, служащего и дворника.

Джо О'Хирн ответил:

— Занимаемся этим, сэр.

Кэти добавила:

— Никому не входить в Белый Дом без ОЗК третьего уровня во время анализов и очистки. Это просто мера предосторожности. Он получил большую дозу, так что, возможно, придется дезактивировать столовые приборы и посуду, которой он пользовался, но не более того. — На мгновение она задумалась. — Возможно, еще и ванную.

Джек не был так уверен, но в его обязанности также входил анализ политических последствий всего этого. Он сказал Арни:

— Пусть они делают то, что нужно в резиденции, но это не должно влиять на работу исполнительной власти. Ничего не меняется, хорошо?

— Джек, — ответил Арни, — нам надо понять, с чем мы имеем дело. Может быть Головко не был целью. Возможно, он был оружием.

— Что ты имеешь в виду?

— Это могло быть покушение на вас и вашу семью. Попыткой обезглавить руководство США.

— Я так не думаю, Арни, — сказала Кэти и обратилась к агенту О'Хирну. — Мы должны проверить Джека, чтобы быть уверенными, но мне кажется, что те, кто имел доступ к полонию и возможность отравить Сергея, полностью выполнили свое задание. Сергей не контактировал с Джеком настолько близко, чтобы быть угрозой.

Она добавила:

— Я ни секунды не верю, что целью был Джек.

Президент Райан доверял жене в этом вопросе и мог думать о более глобальных вещах:

— Нет никаких шансов, что все это не раскроется. Особенно, если я поеду в больницу делать анализы. Нам нужно разобраться с этим как можно быстрее.

Ван Дамм сказал:

— Всемирно известный русский диссидент, по-видимому, будучи в США, был отравлен и попутно заразил Белый Дом. Ни к чему хорошему это не приведет, Джек.

— Точно. — Райан вздохнул. — Извини, Арни. Ты делаешь то, что должен. Но мы справимся с этим любыми способами. Другого выхода нет.

Джек и Кэти поднялись в Овальный кабинет, где посвятили несколько минут детям, объяснив, что все в порядке. Кэти объяснила, что гостю стало плохо и нужно очень тщательно очистить места, в которых он побывал, но беспокоиться не о чем.

Кайл купился на это объяснение, узнав, что отец позволит ему ночевать на диване в его кабинете. Кейти была достаточно взрослой, чтобы усомниться, но Кэти убедила ее, что они в безопасности после немного более честного объяснения.

Потом в течение нескольких минут Кэти сидела за столом в Овальном кабинете, разговаривая с врачами в больнице Джорджа Вашингтона, пытаясь узнать о состоянии Головко что-то, что не смог передать Ван Дамм, который может быть и был прекрасным главой штаба, но никак не врачом. Затем она подняла коллег из университета Джона Хопкинса, экспертов по ядерной медицине и лучевым болезням, и, получив заверения в полной конфиденциальности разговора, обсудила с ними ситуацию.

Райан позволил своей жене взять управление ситуацией. Он знал, что ему повезло иметь человека с ее опытом в первые моменты кризиса, что позволяло ему сосредоточиться на своих обязанностях. Он сидел в кабинете Арни, где они сконцентрировались на политических последствиях, которые, как он боялся, могли быть настолько же «радиоактивными». Двое их них связались с командой национальной безопасности, попросив их прибыть как можно скорее. Западное крыло было практически закрыто на вечер, но они попросили принести кофе в кабинет, чтобы полуночное обсуждение прошло более продуктивно.

* * *

Джек вошел в тускло освещенный Кабинетный зал. Кэти подошла к нему мгновением позже. Они сели за длинный стол.

— Что слышно из УДВ? — спросил Джек.

Кэти ответила:

— Все плохо, Джек. Они подозревают отравление высокой дозой полония-210.

— Почему они сразу не могут сказать что это?

— В больнице не проверили его сразу по прибытии. Это настолько редко встречается, что не входит в стандартную программу анализов.

— И какую дозу радиации он получил?

Кэти вздохнула. Сообщать мрачные новости было темной стороной ее работы. У нее был большой опыт. Были времена, когда немного подсластить было необходимо. Но это был Джек. Она знала, что он хочет услышать факты, настолько честно и четко, насколько это было возможно.

— Как бы это сказать. Если его не кремируют после смерти, кости будут заражены еще десять лет.

— Поверить не могу.

— Полоний-210 в четверть миллиона раз токсичнее цианида. Количества размером с гранулу соли более чем достаточно, чтобы убить человека.

— И его не засекли радиационные детекторы в Белом доме?

— Полоний испускает, в основном, альфа-лучи. Они не обнаруживаются радиационными детекторами. По этой же причине его легко ввезти в страну.

— Ужасно, — пробормотал Джек. — Но ты уверена, что с тобой все в порядке?

— Да. Последствия зависят от дозы, а я не получила такой дозы, о которой стоило бы говорить. Ты сам пожал Головко руку. Нас стоит проверить, но если мы не приняли яд внутрь, с нами все будет хорошо.

— Почему ты, черт возьми, знаешь об этом больше, чем я?

Кэти ответила, пожав плечами.

— Я имею дело с радиацией каждый день, Джек. Ты тоже научишься принимать ее всерьез. Но научишься и жить с этим.

— Сергей действительно умрет?

Кэти мрачно кивнула.

— Я не знаю, какова была доза, но она определит только то, сколько он промучается. Ради него же, я надеюсь, что кто бы это ни сделал, он дал ему большую дозу. Я бы предположила, что ему осталась пара дней. Я знаю, он был тебе другом.

— Да. Мы через многое прошли.

Глава 12

Совет национальной безопасности собрался в Кабинетном зале в час дня. Присутствовала Мэри Пэт Фоули, главы АНБ, ЦРУ и Нацбезопасности, а также госсекретарь, министр обороны и председатель Объединенного комитета начальников штабов. Генпрокурор Дэн Мюррей стоял в входа в Овальный кабинет, разговаривая со своими старшими помощниками и по телефону, и шагнул в зал только когда остальные собравшиеся уже поприветствовали друг друга.

Джей Кэнфилд, директор ЦРУ, определил повестку дня своей первой фразой:

— Дамы и господа, я собираюсь встать и сказать прямо. Если кто-то из присутствующих сомневается, что за это несет ответственность Кремль, то этот кто-то безнадежно наивен. Вы должны понять, насколько редко это вещество. Во всем мире производится около ста граммов каждый год. Производство и хранение находится под усиленным контролем. Мы знаем, где наш собственный полоний[476].

Президент Райан сказал:

— Вам не нужно убеждать меня, что за покушением стоял Кремль.

— Мне жаль, господин президент. Но это было не покушение. Это было убийство. Да, Сергей Головко еще не умер. Но это лишь вопрос времени.

Джек кивнул.

Мэри Пэт Фоули подала голос со своего места слева от Райана.

— Головко был бельмом на глазу для Валерия Володина. Конечно, его убил Володин. Вопрос в том, сможем ли мы это доказать.

Генпрокурор Мюррей сказал:

— Мы должны будем провести некоторые анализы, но химические примеси приведут нас к определенному ядерному реактору. Я рискну предположить, что он окажется где-то в России.

Скотт Адлер спросил:

— Если он так легко отслеживается, почему они не убили его каким-то другим способом?

Мэри Пэт Фоули отозвалась:

— По той же причине, по которой они не убили его в Лондоне. Смотрите, я думаю, это отместка за Эстонию. Они убивают друга президента и одновременно обвиняют нас.

Но Адлер не поддался:

— Но мы можем доказать, что это сделали русские.

Райан вернулся в разговор:

— Как? Экспертным заключением? Среднестатистический человек в России или даже на Западе, если уж на то пошло, не собирается верить утверждениям, что мы можем что-то доказать, и точно не станет читать отстраненное научное заключение, подтверждающее это.

Мэри Пэт добавила:

— И они скажут, что мы сфабриковали это, чтобы обвинить их.

Адлер покачал головой:

— Нелепость.

Райан потер усталые глаза.

— Я бы сказал, что семьдесят, семьдесят пять процентов населения страны поверят Володину. Мы видели это не раз в прошлом году — в своей песочнице он главный. Россия и все страны в той части мира находятся под российским доминированием в информационном пространстве. Российское телевидение, которое более менее контролируется государством, как в старые времена, транслируется по всему региону. Россия может мощно давить на нас, давая свое видение любого вопроса. И внешний мир для большинства людей в бывшем Советском Союзе является врагом, даже для тех, кто не большой поклонник Кремля.

Райан добавил:

— И глава СВР, бывший глава СВР, гибнет в тот же день. Происходит что-то большое, и главной задачей здесь присутствующих является понять, что именно.

Собравшиеся разошлись, но Дэн Мюррей, Арни ван Дамм и Мэри Пэт Фоули остались. Райан сказал:

— Дэн, пока ты будешь начинать расследование, мне нужно будет поговорить с Сергеем.

Мюррей ответил:

— Я просмотрел доклад. Вы не сможете поговорить с ним прямо сейчас. Он в реанимации и под терапией. Даже если они смогут разбудить его, он сейчас под медикаментами и вряд ли сможет сделать что-либо, кроме как посмотреть на вас.

Джека это не остановило.

— В интересах национальной безопасности США сделать так, чтобы он смог сказать что-либо. Поговорите с докторами. Мне отвратительно так поступать с ним, но поверьте, он поймет. Он понимает важность этой информации и понимает, что обе наши страны находятся в опасности.

Арни ван Дамм сказал:

— Так. Мы можем настроить видеоконференцию между Западным крылом и его палатой в отделении интенсивной терапии, но я не хочу, чтобы вы…

— Я намерен пойти в больницу. Он мой друг. Я хочу поговорить с ним лично. Если меня после этого придется дезактивировать, или мне придется надеть долбаную химзащиту, я все равно должен поговорить с ним. Особенно учитывая, что это я приказал врачам вывести его из-под наркоза.

Мюррей сказал:

— Раз уж мы решили его добить, я хотел бы направить туда агента, чтобы тоже его опросить. Мы увидим, знает ли он, когда и как это произошло.

— Замечательно, — сказал Джек. — Но только после того, как с ним поговорю я. Нам нужно поймать убийцу, но другие аспекты намного более важны. Я не хочу, чтобы он умер раньше, чем я смогу поговорить с ним.

Джек отхлебнул кофе.

— Мне стыдно за то, что я думаю, что мы сможем найти виновника отравления Головко, который выведет нас на Володина, и мы сможем поставить его в угол. На Западе достаточно маргиналов, среди которых можно спрятать все концы, но дело не в этом.

Дэн Мюррей, слуга закона, сказал:

— Вопрос в том, сможем ли мы поймать убийцу. Я направлю лучших. Мы узнаем, кто это, где, когда и как он это сделал. Даже если это кто-то из ЦРУ и госструктур.

Райан поставил чашку и думал о перспективах поимки убийцы.

— Кто бы ни сделал это, как бы ни далек он был от ЦРУ или государства, они, в конце концов, могут оказаться замешаны. Держите меня в курсе.

Мюррей кивнул.

— Будет сделано. — Он покачал головой. — Но вы можете поверить, что мы до такого докатились? Что, черт побери, случилось с Россией? Мы не были такими чужими со времен Холодной войны. Я несколько лет назад был там, работая рука об руку с их МВД!

Райан сказал:

— Я поддерживал их во время их недолгого пребывания в НАТО, помогал им во время войны с Китаем. Времена изменились.

Мэри Пэт ответила:

— Меняются лидеры, меняются и времена.

— Итак, держите меня в курсе дел. — Джек взглянул на Арни. Прежде, чем он успел что-либо сказать, тот ответил:

— Я понимаю. Вы хотите, чтобы те, кому может потребоваться ваша помощь, были рядом.

— Точно.

Глава 13

Новое посольство США в Киеве находилось на улице А.И.Сикорского, в зеленой зоне на западе города. Шесть комнат в глубине здания на третьем этаже главного здания занимала резидентура ЦРУ. На протяжении дня небольшая группа дежурных сотрудников, помощников и секретарей заполоняли их, однако к вечеру пространство, занимаемое резидентурой, имело свойство затихать. Однако практически каждый день в девять часов вечера в небольшой, но хорошо обставленной комнате отдыха включался свет, и группа, в основном белых мужчин среднего возраста доставали виски и собирались за большим столом в центре комнаты.

Начальником киевской резидентуры был сорокавосьмилетний уроженец Нью-Джерси по имени Кит Биксби. Он управлял значительным составом офицеров, каждый из которых был ответственен за ряд агентов в украинском государственном аппарате, вооруженных силах, местных предприятиях, а также выходы на дипломатический персонал других посольств, расположенных в городе.

Многие годы Киевская резидентура комплектовалась по остаточному принципу, по той простой причине, что лучшие сотрудники и подавляющее большинство финансовых ресурсов направлялись на борьбу с исламским терроризмом, то есть тем, чего в бывших советских республиках не водилось.

Но все изменилось — сначала неочевидно, с окончанием войн в Ираке и Афганистане, и сокращением внимания к Ближнему Востоку вообще — а затем все яснее, с приходом Валерия Володина к власти в Москве и его империалистическими амбициями. Бывшие советские республики снова привлекли к себе внимание Лэнгли, и нигде это не было важнее, чем здесь, в Киеве.

Но даже при том, что ЦРУ вновь вкладывало средства в Украину, она оставалась жестоким испытанием для Кита Биксби и его команды. Страна была разделена на националистический и несколько прозападный Запад и стойко пророссийский восток. Россия активно вмешивалась в дела страны, а реальная угроза российской военной мощи черной тучей висела над головой каждого.

Кит Биксби начал свою службу в качестве атташе в Москве, однако потом, в связи с переносом центра внимания на исламский терроризм, провел последнее десятилетие в Саудовской Аравии, выбиваясь из сил, чтобы добывать информацию в среде и культуре, совершенно отличных от тех, к которым он привык. Эта фаза его карьеры закончилась всего девять месяцев назад, когда ему дали старшую должность в Киеве.

И, насколько он мог понимать, Киев был краеугольным камнем в отношениях США с Россией.

Конечно, начальник Московской резидентуры был еще более важен, но вся деятельность начальника московской резидентуры наиболее тщательно контролировались. Конечно, Кит знал, что и здесь, в Киеве, действовали агенты ФСБ, которые, несомненно, следили за посольством США настолько тщательно, насколько это было возможно. Но Биксби и его сотрудники все же имели намного большую мобильность в городе и были намного более вхожи в местные органы власти, чем если бы они работали в России. По этой причине он находил Киев куда лучшим и куда более важным местом для работы на должности начальника резидентуры.

Биксби работал много и тяжело, выделяя на сон менее пяти часов в сутки с момента конфликта в Эстонии. Но каждый вечер он позволял себе провести время со своими коллегами за игрой в техасский покер и распитием «Джек Дэниэлс» и «Катти Сарк».

Хотя ему хотелось бы так собраться в местной пивной, да и вообще пройтись по ночному Киеву, эти партии в покер с подчиненными позволяли еще раз-другой обсудить дела, скопившиеся за день. В городе такое было бы невозможно, так что ночные встречи проходили здесь, в скучной и пресной обстановке.

Некоторые из его лучших сотрудников были женщинами, что не было неожиданностью в свете того, что Мэри Пэт Фоули была известна в близких к ЦРУ кругах как лучший сотрудник, когда-либо нанятый Агентством. Но у всех из них были семьи, и им было трудно совмещать трудную работу и домашние дела. Так что Биксби не намеревался добавлять к их каждодневной работе еще и вечерние посиделки с начальником.

Кит и еще полдесятка офицеров сидели за столом уже больше часа, когда вошел Бен Герман, самый младший сотрудник резидентуры, держа в руках папку.

Один из сидевших за столом офицеров оторвался от карт и сказал:

— Бен, если у тебя там куча денег, которые ты готов просадить, давай садись, раздену тебя в следующей партии. А если у тебя там что-то по работе, то иди отсюда.

Сидящие засмеялись. Это было довольно смешно, особенно после нескольких стаканов «Джека», однако Биксби проигнорировал комментарий:

— У тебя есть что-то, что мне нужно увидеть?

Бен пододвинулся к нему:

— Ничего эпохального, но я думаю, вы могли бы помочь. — Молодой офицер открыл папку и достал несколько черно-белых фотографий восемь на десять. Биксби взял их и разложил на столе среди карт и фишек.

— Откуда это?

— Я получил их от одного знакомого в украинской армии, который получил их от одного знакомого в СБУ. — Служба Безопасности Украины была государственной правоохранительной системой, наподобие ФБР в Соединенных Штатах. — Эти фотографии получены от отдела по борьбе с коррупцией и организованной преступностью.

Фотографии представляли собой несколько снимков одной и той же группы из шести мужчин, все из которых были в пальто, стояли перед рестораном, курили и говорили. Они были определенно славянской внешности, пяти из них было под тридцать, а шестой был намного старше, возможно, под шестьдесят.

Биксби присвистнул:

— Гляньте на этих болванов. ОП? — ОП было сокращением от «организованная преступность».

Герман потянулся к лежащему на столе пакету сушек и взял горсть.

— Да, они так полагают. Эта группа была снята в момент встречи с представителем «Шалинских странников», чеченской банды, действующей здесь, в Киеве.

Биксби посмотрел на Германа:

— Слушай, тебе что, делать нечего?

— Извините, босс. Я, конечно, считаю танки и самолеты. ОП не моя сфера. Я раньше никогда не слышал о «шалинских странниках». Думаю, я не очень ориентируюсь в бандах, бегающих по Киеву. — Герман прослужил девять лет в морской пехоте, и его направлением была украинская армия.

— Ничего страшного. — Биксби взглянул на фотографии пристальнее. — А почему СБУ отправило это украинским военным?

— Они вели наблюдение за чеченцами, но потом появились эти ребята. Они проследили за ними до «Формонт гранд отель» и выяснили, что те сняли целый последний этаж на месяц. Очевидно, что они из какой-то ОП, но не местные. Один криминалист в СБУ подумал, что они похожи на военных, настоящих или бывших, поэтому отправил их военным, чтобы проверить, не знают ли там чего-либо. Они не знают, но мой контакт в украинской армии передал это мне.

— И они действительно похожи на военных? — спросил Биксби?

Он еще раз просмотрел фотографии.

— Младшие так точно. А вот насчет деда я не уверен.

Кит передал фотографии остальным. Сначала никто не узнал никого из изображенных на них, но последний получивший их сотрудник, старший оперативник по фамилии Отсхаймер присвистнул.

— Черт тебя подери, — сказал он.

— Что такое? — поинтересовался Биксби.

— Деда я знаю. Даже имя, так сказать.

— А не врешь?

— Он русский, я полагаю. Его кличка Резаный.

— Замечательно.

— Пару лет назад, когда я работал в Санкт-Петербурге, этот парень там засветился. У местных копов на него был зуб, а также фотография и кличка. Он чертовски хорошо избегал всякого обнаружения себя, насколько это возможно для члена ОП в этой части мира. Никто не знает его настоящего имени. Банда Резаного находится в розыске за ограбление банка, нападение на инкассаторов и заказные убийства чиновников и предпринимателей.

Биксби усмехнулся:

— Боюсь даже спросить, где именно он порезан.

Все собравшиеся за столом рассмеялись.

Бен Герман сказал:

— Полагаю, поскольку я младший по званию, выяснить это будет моей задачей. — И добавил вполголоса: — И вот ради этого я получал магистра международных отношений?

Биксби сказал:

— Шутки в сторону. Этот Резаный явно старший в этой группе. Гляньте на фотографии. Военные придерживают для него дверь и дают прикурить.

— Может, просто телохранители? — предположил кто-то.

— Не похоже. Их пальто застегнуты, и это не потому, что холодно, но они не осматриваются по сторонам в поисках угроз. Нет. Они слишком долго пробыли в боевой обстановке. Похоже, бывшие спецназовцы или вроде того.

— И русский криминальный босс заправляет ими? — удивленно спросил Бен.

— Как ни странно, — признался Биксби.

Отсхаймер добавил:

— Что еще более странно, это то, что они встречаются с чеченскими бандитами. Довольно странные подельники для бывших спецназовцев. Кроме того, здесь, в Киеве, ОП настолько укрепилась, что на улице в любое время могут начать стрелять оттого, что какой-то жлоб пройдет не по тому газону. И я не понимаю, черт побери, как какой-то русский парень может просто так ввалиться в город, как к себе домой, и не полететь задницей вперед в Днепр.

Бен сказал:

— Я пошлю запрос в Лэнгли, проверю, известно ли им что-то об этом Резаном.

Отсхаймер покачал головой.

— Я проверял, когда работал в Сент-Пите. Его досье было тонким. Может, появилось что-то новое, но я бы не рассчитывал.

Биксби вернул снимки Бену:

— Учитывая, сколько у нас всего, я не хотел бы никого отвлекать на это. Завтра я сделаю пару звонков и выйду на пару старых «русских» в Лэнгли и проверю, что они думают об обладателе этой клички. Ему было чуть больше тридцати, когда в девяностые здесь начался Дикий Запад. Если он выжил в том московском тире, кто-то что-то должен знать.

Биксби допил порцию виски и налил следующую. Он подумал, что надо заканчивать и поскорее просадить оставшиеся пятьдесят баксов, чтобы вернуться домой и немного поспать, потому что он намеревался прийти на работу пораньше.

Быть начальником киевской резидентуры становилось все интереснее.

Глава 14

Утро понедельника для Джека Райана-младшего началось в 8.15, когда он, продирая мутные глаза, прибыл в офис «Кастор энд Бойл риск аналитикс», поставил сумку, сбросил пиджак и направился в небольшой кафетерий на их этаже. Он заказал бутерброд с яйцом и кофе — не чай — и направился к столу.

Яичница в бутерброде была пожарена на масле и размером почти с тарелку. Она выступала из-под хлеба, и с нее капало масло. Кофе был крепким и на вкус как асфальт. Но он съел бутерброд и выпил кофе, потому что кофеин и протеины ему сегодня будут нужны.

Он провел почти все выходные за исследованием сложной схемы своего клиента, «Гэлбрайт Россия Энерджи», а также последующей продажи ее активов «Газпрому». Он мало спал, и теперь работал на аварийном питании.

За два с половиной месяца, проведенные в «Кастор энд Бойл», Джек раздобыл несколько стопок корпоративных документов и полную картотеку бухгалтерского учета, а также стенограммы заседаний совета директоров. Как бы сухо это не звучало, Джек не видел в этом большого смысла, но работа, которую он делал, похоже, все больше и больше уводила его от бизнес-анализа в расследование преступных схем.

И неизбежной истиной, которую он открыл своей работой по делу «Гэлбрайт Россия» было то, что заказчиками преступления был ряд мужчин и женщин, входивших в российское правительство.

Феномен криминального захвата целых предприятий в России имел даже свое название — reidversto. Это было не то, что было принято называть рейдерством на Западе. В этом рейдерстве использовались шантаж, мошенничество, угрозы насилия и фальсификация документов, чтобы добиться подачи необоснованных исков в суды, в которых подкупленные судьи выступали на стороне преступников. Полиция и государственные чиновники получали выгоду от помощи в этом деле, часто — активами отнимаемого предприятия.

Российская официальная государственная статистика говорила о том, что в год около четырехсот компаний становились добычей рейдеров. Райан знал, что́ это значило для России. Это отпугивало иностранных инвесторов и наносило экономике России вред, степень которого было трудно оценить.

Клиент их компании, шотландский миллиардер Малкольм Гэлбрайт, стал жертвой невероятно сложной и организованной схемы, лишившей его одного из его крупнейших холдингов в России одним махом. Теперь же Джек обнаружил, что те, кто работал от имени Гэлбрайта — юридические фирмы, следователи и другие связанные с ним предприятия на Востоке — сами стали жертвой Кремля.

В минувшие выходные он узнал, что адвокат, непосредственно нанятый Гэлбрайтом, был арестован в Санкт-Петербурге, а служащий одной из фирм, обслуживающих газопроводы, принадлежащие Гэлбрайту, был избит в Москве бандитами, которые, как он сообщил следствию, открыто заявили, что их целью было передать Гэлбрайту, что ему следует завязывать с расследованием по делу о «Россия Энерджи».

Эти две плохие новости, возможно, снизили бы рвение многих, но Джека только поощрили работать активнее. Он подошел к делу по-военному, и, благодаря своему расследованию обнаружил, что Газпром купил принадлежащие шотландцу активы по кускам у небольших иностранных компаний, возникших из ниоткуда аккурат к аукциону по продаже активов.

Райан имел несколько средств, чтобы распутать все это. Его главным рабочим инструментом был SPARK, корпоративная база данных, полученная от Интерфакс, российской НПО, содержащая множество бесценной информации о каждой компании, работающей в России.

Джек не говорил по-русски — в «Кастор энд Бойл» было более чем достаточно переводчиков — но выучил кириллицу и мог просматривать данные из SPARK уверенно и быстро. Он выучил триста русских слов, связанных с бизнесом, налогами, банковским делом и корпоративными структурами. Он не мог заказать себе номер или сказать девушке, что у нее красивые глаза, но мог прочитать сводку из SPARK, например, адрес и площадь в квадратных футах здания новой компании в Курске, ведущей бизнес в национализированной российской древесной промышленности.

Еще одним его инструментом была разработанная IBM «I2 Analyst’s Notebook», среда анализа данных, позволяющая сопоставлять различные группы данных, а затем представлять их визуально при помощи графиков и диаграмм, по которым было легко отслеживать тенденции, устанавливая отношения в исследуемой среде. Это позволяло анализировать данные более динамично, чем в любой другой среде, использованию которой он обучался.

Системный анализ был неотъемлемой частью разведывательной работы; Джек с большим успехом занимался им в «Кампусе». Начав работать в «Кастор энд Бойл», он сразу же понял необходимость подобного подхода в бизнес-анализе. Он понимал, что правильный подбор данных был самым ценным товаром для любого аналитика.

После часа блужданий по базе данных, лихорадочного добавления собственных примечаний, а также расшифровки того, что он записывал, словно курица лапой в ходе «марафона» в выходные, он отвернулся от экрана, чтобы глотнуть холодных остатков своего кофе. Именно в этот момент в его кабинет заглянул Сэнди Ламонт. Крупный блондин только что появился на работе. В руке он держал первую за сегодня чашку чая.

— Привет, Джек. Как провел выходные?

— Замечательно. — Джек на мгновение задумался. — Ну, то есть, хорошо. Работал дома.

— С чего бы это?

— Ты мне сказал, что наше дело против «Газпрома» заведомо проигрышное, так что ярешил покопаться в компаниях, участвовавших в приобретении активов Гэлбрайта, чтобы выяснить, кто на самом деле владел ими.

— Это будет тяжело, приятель. Они будут принадлежать трестам и финансовым фондам, зарегистрированными в оффшорах, а все имена, которые ты найдешь, будут подставными лицами, а не реальными собственниками.

— Ты прав, но я полагаю, что зарегистрированным агентом для нескольких победителей того аукциона может быть одна и та же компания.

Сэнди пожал плечами:

— Зарегистрированный агент — это чисто номинальная возможность найти реального владельца. Один агент может работать с десятью тысячами компаний. Я сожалею, приятель, но от агента ты ничего не добьешься.

Райан сказал, в принципе, себе под нос:

— Тогда кому-то следует приставить агенту пистолет к голове. Бьюсь об заклад, он неожиданно все вспомнит.

Брови Сэнди взлетели вверх. Секундой спустя, он вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. Сделав глоток чая, он сказал:

— Я знаю, что все это утомительно и неприятно. Как насчет того, чтобы я стал тем, кому ты сможешь выговориться?

— Спасибо. Было бы замечательно.

Сэнди взглянул на часы:

— Что ж, у меня совещание с Хью Кастором в двенадцать, а до этого я весь внимание. Что у тебя есть?

Джек подхватил со стола стопку документов и начал искать в ней что-то. Одновременно он сказал:

— Хорошо. Чтобы доказать, что средства, украденные у Гэлбрайта в России, сейчас находятся где-то на Западе, где Гэлбрайт может иметь какой-то шанс на них претендовать, мне нужно было проверить иностранные холдинги. Мы знаем об участии российского правительства в краже, так что никогда не получим чего-то собственно в России.

— Даже за миллион лет.

— Правительство обвинило газодобывающую компанию Гэлбрайта в неуплате налогов на двенадцать миллиардов долларов. Ежегодные налоговые требования превысили доходы компании.

Сэнди знал это.

— Правильно. Они оказались должны больше, чем зарабатывали. Это чушь собачья, но когда мошенники контролируют суды, возможно и не такое.

— Точно, — с легким поклоном сказал Джек. — Налоговая инспекция дала Гэлбрайту двадцать четыре часа на то, чтобы прийти с деньгами, что было нереально, поэтому правительство выставило активы компании на торги, чтобы «покрыть свои убытки». Торги были спешно организованы, и на каждом аукционе на торги выставлялась всего одна компания.

— Как удобно, — саркастически заметил Сэнди.

— Я отмел большинство этих подставных покупателей, но узнал кое-что об одном из них. Это ООО «Международная финансовая корпорация». За неделю до аукциона она была зарегистрирована в Панаме с заявленным уставным капиталом в триста восемьдесят пять долларов. Тем не менее, она оказалась в состоянии взять в российском банке семь миллиардов долларов для участия в торгах.

— Они должны были быть чертовски убедительны, — сказал Сэнди. В его голосе не было ни малейшего удивления, он слишком хорошо разбирался в российской клептократии.

Райан продолжил, зачитывая документ:

— Оценочная стоимость активов Гэлбрайта на аукционе составила около десяти миллиардов. Аукцион продолжался пять минут, после чего МФК выкупила шесть целых три десятых миллиарда. Четыре дня спустя она продала свою долю «Газпрому» за семь целых пять десятых миллиарда.

Он оторвался от своих записей и посмотрел на Сэнди.

— «Газпром» легко сделал два с половиной миллиарда только на перепродаже, а контроль над активами перешел к правительству, так как «Газпром» — государственная собственность. Два с половиной миллиарда дохода подняли акции «Газпрома», и все доходы были разделены между акционерами.

— Которые, чисто случайно, оказались siloviki. Как необычно, — сказал Сэнди. — Но нельзя забывать, что эта, черт возьми, МФК увела у них одну целую две десятых миллиарда.

Джек снова вернулся к своим бумагам.

— После сделки, МФК продолжает нестись на крыльях успеха. Эта небольшая компания с панамской регистрацией имеет кучу филиалов, и каждый их них имеет странную способность приобретать ключевые активы по символической цене, используя свое недавно заработанное богатство для обеспечения своих вкладов, в основном, в российских и швейцарских банках.

Он посмотрел на Сэнди и увидел, что тот внимательно изучает дно своей чашки.

— Вы все еще здесь?

Сэнди усмехнулся:

— Сожалею, юноша, но запутанностью схемы вы меня не удивите. Я такое вижу каждый день.

Джек снова уткнулся в свои бумаги.

— Хорошо. При помощи SPARK мне удалось обнаружить одно юридическое лицо, минуя серию фирм-однодневок, трестов и частных фондов. И, наконец, вышел на конкретный адрес.

Сэнди Ламонт поднял бровь.

— В самом деле? Ну, это уже кое-что. И что же?

— Ликероводочный завод в Твери, в двухстах километрах к северо-западу от Москвы. Я отправил сотрудника из Москвы, чтобы проверить его. На заводе люди словно не имели ни малейшего представления о том, что он им говорил, но он сообщил, что это место определенно как-то связано с организованной преступностью.

— С какой-то конкретной бандой?

— Неизвестно.

Сэнди снова принял скучающий вид:

— Продолжай.

— В любом случае, через месяц после продажи активов Гэлбрайта, эта крошечная компания, зарегистрированная в Панаме и располагающаяся на небольшом ликероводочном заводе в небольшом российском городе получила необеспеченный кредит на шестьдесят миллионов евро от швейцарского банка, который ведет свои дела в оффшорных зонах по всему миру. Этот кредит пошел на покупку газопроводной компании в Болгарии. А месяцем ранее она купила трубопроводную компанию в Словении за девяносто миллионов евро, и такую же компанию в Румынии за сто тридцать три миллиона. Итак, МФК имеет десятки юридических лиц, все новые, все имеющие счета в оффшорных зонах. Кипр, Каймановы острова, Дубай, Британские Виргинские острова, Панама. Но у всех этих компаний я отследил одну общую особенность. — Райан пролистал несколько страниц, ища что-то. — Все эти компании имеют филиал в Сент-Джонсе на Антигуа.

— Филиальное отделение?

Джек пожал плечами.

— Все это просто подставные фирмы. Нет ничего, что физически могло бы связывать их с Антигуа. Сказать по правде, я не понимаю, что́ их вообще с ней связывает. Конечно, я понимаю, что Антигуа — оффшорная зона и налоговый рай, но все эти компании и так уже находятся в оффшорах. Почему же они все привязаны к Антигуа?

Сэнди на мгновение задумался:

— Первое, что напрашивается — на Антигуа как-то завязан реальный владелец этого созвездия.

— Каким образом?

— Возможно, он тамошний гражданин.

Райан посмотрел на Ламонта, как будто он сошел с ума.

— Сэнди, я не разу не расист, но могу вас заверить, что олигарх, правительственная шишка или мафиозный босс, сделавший миллиард двести миллионов долларов на мошеннической схеме, провернутой Кремлем во Владивостоке, родился не в какой-то стране третьего мира в Вест-Индии.

Сэнди покачал головой.

— Нет, Райан. Я не говорю, что он там родился. Антигуа — это одно из немногих государств, куда вы можете прилететь, дать денег кому надо… Я бы сказал пятьдесят тысяч долларов, и получить новый паспорт. Они их открыто продают.

— И зачем это может быть нужно?

— По-разному. Скорее всего, потому, что только граждане Антигуа имеют право открыть в этой стране собственный банк.

Джек явно смутился.

— Но зачем открывать там свой собственный банк? Даже не учитывая закон о банковской тайне, если банки ведут какую-то нелегальную деятельность, они в значительной степени связаны друг с другом и поэтому вынуждены доверять и проверять. И некий подозрительный русский с подозрительным паспортом просто не сможет перевести в «Ситибанк» средства из какого-нибудь «Антигуанского банка Ивана».

Сэнди рассмеялся.

— Мне нравится твой запал, Джек, но ты в этом лесу еще юный мальчик. Ты прав, многие оффшорные банки не смогут вести дела с большими ребятами, не имея лицензии, но есть способ это обойти. «Антигуанский банк Ивана», как ты выразился, должен просто договориться о посредничестве с банком, который имеет несколько более сильную позицию в банковском мире и при этом готов вести дела с сомнительными личностями. За небольшую сумму для чиновника в банке-посреднике это можно сделать. Теперь посредник будет перечислять деньги Ивана другому посреднику — в Швейцарии, Лихтенштейне или на Мадейре, которые тоже довольно мутны, но все-таки более уважаемы, чем чертово Антигуа. А оттуда деньги уже можно переводить куда угодно — в США, Великобританию, или, как бы я рискнул предположить в случае с делом Гэлбрайта, обратно в Россию.

— А зачем обратно в Россию?

Англичанин сказал:

— Потому что это классическая схема отмывания денег под названием «гоняем по кругу». Берем деньги, полученные на коррупции, хищениях, взятках, преступной деятельности, откуда угодно — и направляем их холдингу в оффшорной зоне, где их пересылают другому холдингу, а затем обратно в Россию — как «чистые» деньги в виде иностранных инвестиций.

— Черт, — пробормотал Райан. — Мне еще есть чему поучиться.

— Это точно. Но учишься ты быстро. — Ламонт посмотрел на часы. — Все это очень интересно, с чисто академической точки зрения, но подставные компании появляются и исчезают с такой легкостью, что если у тебя нет информации об их реальных активах или имен реальных людей, ты никогда не сможешь получить от них денег. А мы не знаем никого из этой «МФК» или ее филиалов. Они очень сильно поработали, чтобы сохранить эту информацию в тайне и у них это получилось чертовски хорошо. Ты же видел все документы.

Глаза Джека слабо засветились.

— Да, это так. Все документы направлены на сокрытие владельца, но что если мы знаем, где находится его банк?

Сэнди почесал затылок.

— Что ты имеешь в виду?

— Я говорил, что все эти компании зарегистрированы на Антигуа. Забыл сказать, что все они зарегистрированы в одном и том же здании.

— Это не редкость. В налоговом раю в вашем распоряжении будут зарегистрированный агент, компания, которая поможет с паспортами, компания, которая поможет вам открыть счет. Это ни разу не указание на реальную собственность.

Джек сказал:

— Но ведь банк будет где-то рядом?

— Там не будет банковского офиса, парень. Никаких кассиров и банкоматов. Все это будет существовать только на бумаге, со счетами в других банках. Там будут какие-то сотрудники, чтобы контролировать это все, но они точно не будут рекламировать свои услуги в Фэйсбуке. В такие игры играют, не привлекая к себе внимания.

Джек сказал:

— Я бы хотел взглянуть на эту компанию. То есть, я хотел бы лично осмотреть это здание.

Сэнди пожал плечами.

— Конечно. Я тебе помогу, чисто ради интереса. Пришлю тебе фотографию из гуглмапа.

Джек покачал головой.

— Я не это имел ввиду. Я хотел бы поехать туда. Немного побродить по окрестностям.

Ламонт поразился:

— Поехать? Ты хотел бы туда поехать?

— Именно.

— А почему не послать сотрудника из нашего филиала на Антигуа?

— Сэнди, ты сам сказал, что этом лесу я еще юный мальчик. Я могу читать документы или изучать данные SPARK, могу нанять кого-нибудь, чтобы провести расследование, но лучше пойму все, если просто сам пойду и проверю. Дайте мне день или два, чтобы проверить это место. Возможно, я даже что-то узнаю о «МФК» и других лицах, работающих там.

Сэнди эта идея не понравилась. Он еще раз попытался отговорить Райана:

— И что ты планируешь сделать? Покопаться в их мусорке?

Джек улыбнулся.

— Хорошая идея.

Сэнди сделал глубокий вдох.

— Я думаю, ты не понимаешь, куда лезешь. Я уже занимался подобным. Поверь мне, мутные финансовые компании в странах третьего мира всегда прикрыты несколькими не менее мутными личностями. Помимо того, там есть целая толпа наркоторговцев, крайне заинтересованных в том, чтобы никаким любопытным иностранным инспекторам не попались на глаза компании, которые они используют для отмывания доходов. А ты сын президента США. Тебе не следует связываться с хулиганами.

Джек не ответил.

— Ты не найдешь ничего, чего не сможешь увидеть в документе или в Power Point, а ведь просматривать документы в своем кабинете намного безопаснее.

— Сэнди, туристы ездят на Антигуа и на Барбадос постоянно. Я не собираюсь испытывать судьбу. Поверь мне, я буду аккуратен.

Сэнди откинул голову на спинку кресла и довольно долго смотрел в потолок. Наконец, он сказал:

— Если уж на то пошло, я не могу отпустить тебя одного.

Джек подумал о том же самом.

— Тогда поехали вместе.

Сэнди замялся, но Райан понимал, что его английский коллега уже вовсю думал о пляже и пинаколаде.

— Хорошо. Полетим и посмотрим, но при первых признаках неприятностей сворачиваемся и бежим обратно, понял?

— Понял, Сэнди. — Он поднял руку и вскрикнул: — Едем на море!

Сэнди посмотрел на него.

— Прошу прощения?

Джек опустил руку.

— Все будет замечательно. Советую вам не забыть крем от загара, хотя… По вам не скажешь, что вы были на Карибском море без него.

Сэнди Ламонт не смог сдержать улыбки.

Глава 15

На ферме Джона Кларка и его жены Сэнди под Эмметсбургом, штат Мэриленд, было уже десять часов вечера. Они досматривали взятый в прокат фильм и готовились ко сну, когда зазвонил стоящий на тумбочке телефон.

Кларк поднял трубку.

— Алло?

— Джона Кларка, пожалуйста.

— Я слушаю.

— Здравствуйте, мистер Кларк. Извините за столь поздний звонок. Я Кит Биксби, звоню из посольства США в Киеве.

Кларк пробежался по базе данных в своей голове. Тревожного звонка не было, поскольку он не знал никого, кто бы работал в Киеве на настоящий момент.

Но прежде, чем ему пришлось бы признаться, что он понятия не имеет, кто такой Кит Биксби, тот сказал:

— Ваш номер дал мне Джимми Хардести. — Хардести был из ЦРУ. Кларк знал его десять лет и доверял ему.

— Понятно. А кем вы работаете в посольстве, Кит?

— Атташе по культуре.

Это означало, что Биксби был начальником украинской резидентуры. Также это значило и то, что раз Биксби свободно сообщил это Кларку, и знал, что Кларк поймет, что он был начальником резидентуры.

— Понятно, — сказал Кларк, стараясь не упустить деталей. — Чем я могу вам помочь?

— В ходе работы мы наткнулись на одну личность. У нас нет сведений по нему, так что приходится разбираться. Как вы понимаете, Джимми главный в архивах вашего бывшего работодателя, и я в первую очередь обратился к нему.

— Понятно.

— Джимми знал не больше, чем я, но предложил мне обратиться к вам. Он сказал что вы, возможно, сталкивались с ним в ходе ваших… поездок.

— О ком идет речь?

— Русский, я бы дал ему от пятидесяти пяти до шестидесяти, большая криминальная шишка в Санкт-Петербурге. Известен под кличкой Резаный.

Кларк ответил:

— В то время я о нем не слышал.

— Но вы его знаете.

— Я немного знаю о нем… Но ничего не знаю о вас. Извините, ничего личного, но я позвоню Хардести, а потом уже перезвоню вам.

Биксби ответил:

— Если бы вы сказали что-то другое, я бы подумал, что вы состарились.

Кларк хмыкнул в трубку:

— Только физически, не умственно.

— Я тоже так подумал. Запишите мой прямой номер.

Кларк повесил трубку, набрал Джимми Хардести, убедился в том, что Кит Биксби тот, за кого себя выдает, и убедился, что это на самом деле начальник Киевской резидентуры ЦРУ. Хардести высоко оценил его, а Кларк знал, что начальник архивного управления ЦРУ был великим инквизитором по части оценки людей и их способностей.

Пять минут спустя, Кларк перезвонил Киту Биксби.

— Джимми сказал, что вы тот, за кого себя выдаете и нужный человек, но я хочу в последний раз в этом убедиться. Когда и где вы последний раз пили пиво с Джимми?

Биксби ответил без промедления:

— Год назад в прошлом месяце. Кроун-плаза Маклеан. Я был в городе на одной встрече. Я взял «Шок топ», а Джимми «Буд Лайт», если я не ошибаюсь.

Кларк усмехнулся:

— О'кей, вы — это вы. Джимми удивился, что я вас не знаю.

— Не высовывать задницу было моей главной задачей с начала работы и до сего момента, — ответил Биксби. — Я уже по голову завален бумагами, а на седьмой этаж меня так и не позвали, в отличие от некоторых.

— Мы с вами из одного теста. Я скажу вам то, что вас интересует, но имейте в виду, что этим сведениям уже несколько лет.

— Они, все же, поновее, чем мои. Кто он?

— Его зовут Глеб Резаный. Он криминальный босс, но это вы уже, наверное, и так знаете.

— У меня были подозрения. Я могу отправить вам фотографию, чтобы вы попытались опознать его?

— Не получится. Я никогда не видел его.

— Ничего себе. Он действительно скрытен.

Кларк ответил:

— Сниматься он стесняется, это да, но вот выдержка. Он родился в Джанкое, в Крыму, на Украине, но он этнический русский. Переехал в Санкт-Петербург в начале девяностых после отбытия срока в ГУЛАГе за несколько убийств в криминальных разборках. Из Сибири он вышел еще более жестоким, чем был, когда туда попал.

— Но это еще не все?

— Есть еще немного. Он действовал в Сент-Пите, на высокой должности в одной из крупнейших славянских группировок, «Семь сильных людей». Занимались вымогательством, контрабандой и прочими тяжкими делами. Я командовал «Радугой» несколько лет назад, когда его банда дала о себе знать. Группа вооруженных людей ворвалась в здание городской администрации, где находилось множество чиновников. Типичный бандитский налет. Но полиция среагировала нехарактерно быстро, и налетчики были окружены. Они взяли заложников. После двух дней переговоров нас вызвали из Великобритании. Мы перехватили звонки из здания, в частности, переговоры между налетчиками и их лидером, которого называли Глеб Резаный. Он приказал им не сдаваться, оставаться и драться. Мы сочли, что он решил пожертвовать ими, чтобы они не смогли вывести нас на него.

Кларк продолжил:

— «Радуга» пошла на штурм и мы их убрали. Мы спасли всех оставшихся заложников, но они успели убить трех государственных министров и полдесятка охранников здания. У нас было несколько легко раненых. — Кларк сделал паузу, с сожалением вспоминая об этом случае. — Все прошло не так чисто, как хотелось бы. Если бы мы получили зеленый свет от русских на несколько часов раньше, мы смогли бы спасти гораздо больше.

— И Глеба не удалось поймать?

— Нет. Он предпочитает поручать всю грязную работу своим людям. А сам он большая шишка с чистыми руками. Тот, кто играет по-крупному, а на рискованные дела посылает мелкую рыбешку.

Биксби долго молчал.

— Тогда это тем более интересно, потому что он сейчас здесь, в Киеве, и лично командует парадом.

— Странно. Насколько я помню, Киев — не его земля. «Семь сильных людей» там не активны, не так ли?

— Нет, не так. Они заправляют в России, сильны в Беларуси, но если они и действуют на Украине, то это для них новое направление. Глеба сфотографировали с группой молодых парней, похожих на бывших спецназовцев. Они встречались с чеченскими бандитами здесь, в Киеве.

— Это действительно непохоже на то, что знаю о Глебе Резаном. В его бригаде все были славянами. Перед тем, как Володин расправился с мафией, грузинские и чеченские банды заправляли в России. Но Глеб, насколько я помню, с ними дел не имел.

— Может, он постарел и стал менее принципиален?

Кларк усмехнулся:

— Я полагаю, все дело в том, кто послал его на это дело. Приехал в Киев с бывшими военными, контактирует с этническими группировками. Это не похоже на «Семь сильных людей», это похоже на что-то совершенно новое.

— Вы меня расстраиваете, Кларк.

— Да, у вас проблема. Вам необходимо выяснить, на кого он работает — именно этот сукин сын есть ваш главный источник проблем.

Биксби глубоко вздохнул.

Кларк подумал, что тот был в нем разочарован.

— Я хотел бы больше вам помочь.

— Нет, вы очень мне помогли. Вы дали мне некоторую пищу для размышлений.

— Надеюсь, вы сможете не только подумать обо всем этом.

Биксби вздохнул в трубку:

— Я уверен, вы представляете себе ситуацию. Киев превратился в поле боя разведок за последние несколько месяцев обострения между Украиной и Кремлем. Глеб Резаный всего лишь человек, интересный, но, на самом деле, не более чем повод для любопытства, поскольку у меня нет ресурсов. Он должен сделать что-то действительно впечатляющее, чтобы сделать себя объектом для полноценной разработки.

— Я понимаю, — ответил Кларк, но подумал, что это чертовски любопытно — высокопоставленный русский криминальный деятель работает в Киеве и, по-видимому, выполняет поручения кого-то другого.

— Спасибо за помощь.

— Обращайтесь, Биксби. Будьте наготове — если новости не врут, вы оказались посреди новой горячей точки.

— Я хотел бы сказать, что они преувеличивают, но в поле все выглядит еще более мрачным.

Глава 16

Российское телевидение не контролировалось государством официально, как это было во времена Советского Союза, но контролировалось эффективно. Все крупнейшие каналы принадлежали Газпрому, который по чистой случайности частично принадлежал президенту Володину и некоторым другим siloviki.

Те каналы и газеты, которые не принадлежали Кремлю, подвергались постоянным преследованиям, оскорбительным искам и нелепым налоговым требованиям, на оспаривание которых уходили годы. Еще более устрашающей мерой поддержания контроля над СМИ были ставшие обыденным явлением угрозы расправы и акты насилия в отношении журналистов, отклонявшихся от официальной пропаганды. Избиения, похищения и даже убийства сильно подрывали свободную прессу в России.

В тех редких случаях, когда кого-то все же арестовывали за преступление против журналиста, этот кто-то оказывался отморозком из молодежной прокремлевской группы или нерусским подручным мелкого бандита. Другими словами, преступления против четвертой власти никогда не связывались с Кремлем или ФСБ.

Авангардом кремлевской «связи с общественностью» был Седьмой канал или Новая Россия. Транслируемый в России и по всему миру на семнадцати языках, он стал эффективным рупором Кремля.

Нельзя было сказать, что Новая Россия всегда озвучивала позицию Кремля. Чтобы создать видимость беспристрастности, канал допускал в новости материалы, которые выглядели некоторой критикой правительства. Но, в основном, это были мелочи — «разоблачения» коррумпированных чиновников (но только тех, кто попал к немилость к Володину), мелкие городские и правительственные проблемы, такие как вывоз мусора, профсоюзные митинги и другие косвенные проблемы, по которым канал мог позволить себе объективность.

Но когда дело доходило до государственных вопросов, особенно касающихся Валерия Володина и политических вопросов, в которые он вмешивался лично, предрассудки «Новой России» показывались во всей красе. Почти каждую ночь шли долгие «журналистские расследования», касающиеся конфликта в Грузии и потенциального конфликта на Украине. Правительство Эстонии, которая стала членом НАТО и твердо встала на прозападный курс, было постоянной целью для всех возможных инсинуаций финансового, уголовного и сексуального характера, какие только могли быть приписаны руководству в Таллинне. Малообразованных но преданных зрителей «Новой России» можно было простить за то, что после каждого вечернего эфира они приходили к выводу, что эстонцы были нацией воров и извращенцев.

Хотя называть канал «рупором Володина» считалось уничижительным, этот термин становился актуальным, так как сам Володин часто появлялся в прямом эфире в вечерних новостях.

Сегодня был как раз один из таких вечеров. Без всякого намека, группа, готовившая 6-часовой выпуск новостей, получила в 17.35 звонок из Кремля, в котором им заявили, что президент Валерий Володин в настоящий момент садится в машину и намеревается прибыть в ближайшее время для интервью в прямом эфире в вечерних новостях. Темой, как сообщалось, будет убийство ЦРУ Станислава Бирюкова и отравление полонием Сергея Головко в Соединенных Штатах, о котором только что стало известно.

Хотя после этого звонка цепь событий в здании «Новой России» закрутилась с бешеной скоростью, этот хаос был вполне управляемым, так как сотрудники канала уже имели опыт почти двух десятков импровизированных интервью, которые Володин дал за год нахождения у власти. Для них эта беготня была заготовленным хореографическим номером.

Узнав, что глава государства направляется в студию, первым делом они позвонили любимой ведущей Володина и сообщили, что хотя у нее планировался свободный вечер, независимо от того, какие у нее были на него планы, ей предстояло прибыть для интервью с президентом в прямом эфире в ближайшие полчаса.

Татьяна Молчанова была тридцатитрехлетней ведущей и телерепортером. Хотя никто никогда не говорил об этом прямо, всем было ясно, что женатый Володин был сражен этой темноволосой хорошо образованной журналисткой. На своем горьком опыте сотрудники канала выучили, что интервью с любым другим ведущим вызовет у президента неудовольствие.

Настолько же, насколько ее красота привлекала ее, многие тайно полагали, что, изображая беспристрастность, она одаривала Володина заискивающе-пристальным взглядом. Она явно находила его привлекательным мужчиной, и это проявлялось само собой, пусть даже и нарушало границы журналисткой этики.

Как только Молчанову оповестили с канала, один из вертолетов канала вылетел, чтобы забрать ее из квартиры на Ленинградской.

Пока вертолет находился в пути, сотрудники канала приступили к подготовке вопросов для интервью, оформлению и прочим процедурам, призванным сделать как всегда красочное интервью президента гладким и безупречным для миллионов зрителей, которым предстояло увидеть его в прямом эфире.

Все знали, что Володин не потерпит каких-либо указаний, поэтому они должны будут готовы выйти в эфир с тем, что у них будет к моменту его прибытия. Чтобы облегчить процесс прибытия, в коридорах здания «Новой России» появились мужчины и женщины с рациями. Как только Володин выбрался из своего лимузина и вошел в здание, «радисты» принялись отслеживать его перемещение, направляя его в лифт, заготовленный специально для него, а затем в студию на шестом этаже, в которой он побывал уже более двух десятков раз с тех пор, как стал президентом.

Они справились хорошо. К тому моменту, как Володин уверенно вошел в студию в 18.17, съемочная группа была уже готова. Володин был невысоким, всего 175 см ростом, но двигался энергично, словно сжатая пружина, готовая разорвать темно-коричневый костюм. Он прошел мимо камер без малейших препятствий со стороны съемочной группы. Любой вопрос или проблема были вопросом и проблемой для съемочной группы, а не для него.

Глава съемочной группы остановил выпуск прямо посреди репортажа и включил рекламу как раз в тот момент, как Валерий Володин появился в студии. Хотя в глазах зрителей это выглядело бы непрофессиональным, это было меньшее из двух зол, потому что интервью Володина можно будет начать гладко и быстро.

Татьяна Молчанова прибыла всего на две минуты ранее, но она была профессионалом, особенно по таким вопросам. Она сделала макияж в вертолете, трижды прослушала подготовленные режиссером вопросы по пути в студию, чтобы быть готовой к ним, а собственный опыт позволил ей иметь некоторое представление о том, что нужно будет спрашивать, если Володин захочет дать реальное интервью.

Ей следовало быть готовой к любому повороту событий.

Иногда Володин занимал лишь часть выпуска, делал чуть более, чем просто пару заявлений, и уходил, оставляя персонал гадать, чем занять оставшуюся часть выпуска. В других случаях ему словно некуда было больше пойти: он отвечал на все вопросы Молчановой, вступал в продолжительные дискуссии о русской жизни и культуре, даже о погоде и хоккейных матчах. Съемочная группа не рисковала прерывать его, не запуская следующую программу даже когда «Час с Валерием Володиным» переваливал за 19.00.

Они не имели понятия, в какую крайность он ударится сегодня, но Татьяна и съемочная группа были готовы ко всему.

Пока Володин здоровался с Молчановой, звукорежиссер приладил ему на воротник микрофон. Володин тепло пожал руку своей ведущей. Он знал Молчанову уже несколько лет. В московских блогах даже ходили определенные слухи, основанные впрочем, не более чем на нескольких фотографиях, на двух из которых были запечатлены протокольные объятия на общественных мероприятиях, а также личных измышлениях по поводу ее мечтательных глаз и улыбки.

Наконец, Володин занял свое место, и руководитель съемочной группы прервал выпуск рекламы. Ожили камеры.

Молчанова была введена в курс дела. Она принялась рассказывать зрителям о взрыве, приведшем к гибели Станислава Бирюкова. Затем она спросила президента Володина о его реакции на это.

Сложив руки на столе перед собой и придав лицу несчастное выражение, Володин заговорил в своей фирменной манере: мягко, но уверенно в себе, с призрачной ноткой высокомерия.

— Это очень похоже на убийство, и очень вероятно, что за этим стоит рука Запада. У Станислава Аркадьевича не было реальных врагов среди российских криминальных элементов. Его работой было зарубежье, а не уголовная нечисть с Кавказа и ближнего зарубежья.

Он отвернулся от камеры к Татьяне Молчановой:

— Станислав Аркадьевич неустанно работал над защитой нашей родины от постоянных угроз, исходящих с Запада. К счастью, благодаря блестящей работе нашей полиции мы узнали, что убийцей Станислава Аркадьевича был никто иной, как агент Запада. Хорват на службе ЦРУ. Я не думаю, что будет слишком трудно установить, кто виновен в этом чудовищном преступлении против нашей родины.

На экране появилось фото на паспорт Дино Кадича, на которое красным шрифтом, очень похожим на остальные слова в паспорте, были наложены слова «Центральное разведывательное управление» на английском языке, что создавало впечатление, будто этот документ был официальным удостоверением сотрудника ЦРУ. Этот простой трюк произвел должное впечатление на десятки миллионов серых зрителей канала.

Молчанова подала Володину следующую тему:

— А теперь, господин президент, по горячим следам убийства директора Бирюкова мы переходим к сообщению из Америки о радиационном отравлении Сергея Головко, предшественника Бирюкова на должности главы СВР.

— Da. Случившееся с Сергеем Головко тоже крайне интересно. Хотя у меня были личные разногласия с ним, я вполне готов простить ему некоторые из сделанных им абсурдных заявлений. В конце концов, он был уже не молод, и принадлежал ушедшей эпохе. Тем не менее, я считаю доказанные обвинения в коррупции в его адрес очень неприятными. Кроме того, он был любимцем американцев и другом Джека Райана, до того момента, конечно, как те отравили его.

— Зачем же они сделали это, господин президент?

— Чтобы обвинить Россию, конечно же. Ясно, что они рассчитывали, что отравление проявится только после его возвращения в Великобританию. Но их врачи-убийцы допустили ошибку. Возможно, им нужны новые калькуляторы или весы, или что-то такое. — Володин усмехнулся сам себе, а ведущая улыбнулась в ответ. Со стороны камер также донесся смешок. Володин продолжил: — Я не знаю, отравили ли его слишком большой дозой или в неверное время. Представьте, что их план сработал бы. Он бы вернулся в Соединенное королевство, и только там проявились бы симптомы. Америка была бы незапятнанна, а Россия выглядела бы виновной. Таково было их намерение. — Он гневно взмахнул пальцем в воздухе. — После необходимой операции по наведению порядка в Эстонии в январе,[477] когда наши небольшие и слабо вооруженные экспедиционные силы были атакованы превосходящими силами НАТО и втоптали их в грязь, американцы увидели в России угрозу своему существованию. Они считают, что ему смогут как-то обвинить Россию, приписать нам преступления, в которых нет нашей вины, они смогут изолировать нас от мира.

Володин посмотрел в камеру:

— Но это им не удастся.

Татьяна Молчанова задала следующий вопрос, дабы поддержать тему:

— Какие меры будут предприняты нашим правительством, чтобы поддержать порядок и стабильность перед лицом этой угрозы?

— После тщательного разбирательства и консультаций с ключевыми сотрудниками служб безопасности я принял решение произвести некоторые важные изменения. Станислав Аркадьевич был незаменим на посту директора СВР. Я согласен с этим. Именно поэтому я принял решение не заменять его. Как показал акт внутреннего терроризма, приведший к гибели Бирюкова и нескольких ни в чем не повинных людей, а также акт международного терроризма — отравление Сергея Головко — ясно, что угрозы нашей стране, исходящие изнутри и снаружи, являются одним и тем же. Угроза нашей стране такова, что мы более не можем позволить себе иметь два разведывательных органа. Нам нужно единство наших спецслужб. С этой целью я приказал произвести воссоединение СВР и ФСБ. Новая служба сохранит название Федеральная служба безопасности, но теперь ФСБ возьмет на себя в том числе внешнюю разведку. Директор ФСБ Роман Таланов останется главой организации и, помимо нынешних обязанностей будет заниматься иностранными делами. Он очень способный человек и я полностью доверяю ему.

Похоже, даже Татьяна Молчанова удивилась. У нее, конечно, не было заготовлено вопросов по этой теме, но она знала свое дело:

— Эта новость очень заинтересует наших зрителей, как в России и ближнем зарубежье, где директор Таланов защищал Россию от внешних угроз, так и на международном уровне, где российские интересы так хорошо отстаивались директором Бирюковым.

Володин, естественно, согласился, и завел двенадцатиминутную импровизацию, вникая в прошлый конфликт в Грузии, текущие споры с Украиной и другими странами, которые Володин относил к сфере привилегированных интересов России.

Затем он перешел на заявления против НАТО, Европы и Соединенных Штатов. Он остановился на вопросах цен на природный газ и нефть, и даже прочитал краткую лекцию по истории на тему участия России в спасении Западной Европы от фашизма во время Второй Мировой войны.

Президент закончил выступление, свет в студии погас, и по студийному монитору побежала реклама. Володин снял микрофон и встал. Он улыбнулся и пожал Молчановой руку. Она была такого же роста как и он, а хорошие манеры позволяли ей всегда «радоваться» его появлению в студии.

— Спасибо, что уделили нам время, — сказала она.

— Всегда рад видеть вас.

Он не сразу отпустил ее руку, и ведущая решила попробовать воспользоваться этим.

— Господин президент, ваше сегодняшнее выступление было крайне интересным, и я уверена, что оно будет воспринято должным образом. Как вы думаете, не было бы хорошей идеей пригласить в нашу студию директора Таланова? Мы еще ни разу не видели его здесь. В свете последних событий, это была бы прекрасная возможность представить его гражданам России.

Улыбка Володина не дрогнула, а его глубокий и пристальный взгляд не отвелся от глаз Татьяны, но в словах ощутимо проступил холодок.

— К сожалению, Роман Романович не сможет выступать на телевидении. Он человек, которому приходится очень много пребывать в тени. Он занимается этим, потому что умеет это делать лучше всего и, между нами… я хочу защитить его.

Володин подмигнул.

Впервые в своей профессиональной деятельности, Татьяна Молчанова не нашла, что ответить. Она лишь кивнула в ответ.

Глава 17

«Кампус» был создан президентом Джеком Райаном во время своего первого срока как небольшой, но мощный ударный отряд, призванный служить целям США в некнижной манере.

Ее главой Райан назначил Джерри Хендли. Хендли был бывшим сенатором от штата Кентукки, который ушел из политической жизни по сфабрикованным обвинениям в финансовых махинациях, что было сделано исключительно с целью вывести его из политики и начать трудную, но важную работу по созданию тайной шпионской организации.

Дабы гарантировать, что мужчины и женщины «Кампуса» будут защищены в случае, если какая-либо их операция будет раскрыта, прежде, чем покинуть свой пост после первого срока, Райан тайно подписал сто пустых бланков указов о помиловании и передал их Хендли.

Имея доступ к разведывательным каналам ЦРУ и АНБ, но не имея бюрократического аппарата и не подвергаясь надзору как государственная разведывательная организация, «Кампус» получил значительно большую свободу в проведении операций, и это дало ему силу и возможности, который позволили за прошедшие несколько лет добиться невероятных успехов.

Однако, когда президент Райан создавал «Кампус», он никак не мог знать, что в один прекрасный день в оперативную группу этого подразделения войдут его давние друзья и соратники Джон Кларк и Доминго Чавес, его племянники Доминик и Брайан Карузо, и даже его собственный сын Джек Райан-младший.

Брайан погиб в операции в Ливии два года назад. Его сменил бывший рейнджер армии США Сэм Дрисколл.

Несколько месяцев назад китайские хакеры взломали сеть «Ассоциации Хендли», а ликвидационная группа китайских оперативников глухой ночью атаковала штаб «Ассоциации» в Западном Одентоне, пытаясь уничтожить ее. Нападение китайцев было сорвано, но Хендли и его команда поняли, что их работа больше не могла продолжаться на том месте, так как китайцы знали, где они находились и, возможно, даже то, кем они являлись.

Потеря базы в Западном Одентоне создало бо́льшую проблему, чем просто необходимость найти новое здание. «Кампус» осуществлял большую часть своей разведывательной деятельности при помощи антенн на крыше пятиэтажного здания, которые перехватывали секретные данные, передаваемые из Агентства Национальной безопасности в Форт-Миде, штат Мэриленд в Центральное Разведывательное управление в Лэнгли и обратно.

Этот метод перехвата секретной информации был потерян. Теперь Ассоциации Хендли находилась полностью на «светлой стороне».

Но надежда на будущее у «Кампуса» была. Она была бледным и пузатым пятидесятипятилетним компьютерным фанатиком по имени Гэвин Бири. Бири провел многие месяцы, изучая то, как китайцам удалось взломать «Интерлинк-ТС», сверхсекретную сеть ЦРУ. Найдя передовую программу взлома, использованную китайцами и убедившись, что ЦРУ исправило уязвимости, он начал искать новые потенциальные угрозы «Интерлинк-ТС».

До сих пор его работа была многообещающей, но малорезультативной.

Пока Гэвин работал над сбором своих сведений, а Джерри Хендли подыскивал новую базу для организации, оперативники «Кампуса», за исключением Райана-младшего, использовали обширную ферму Джона Кларка в Эммитсбурге, штат Мэриленд, в качестве тренировочной базы.

Деревенские владения Кларка были, пожалуй, не самым подходящим местом для тренировок оперативников секретного полувоенного-полуподпольного подразделения, но в данный момент, по крайней мере, подходили для этой цели.

До недавнего времени они проходили подготовку на секретных базах по всей стране, но теперь они были раскрыты, так что они отправились на ферму и начали тренировки, призванные держать их в форме. Они заняли гостевую спальню и превратили ее в мини-оперативный центр и класс. Они проводили в нем по часу в день или больше, обучаясь иностранным языкам по программам на своих ноутбуках и изучая самую свежую открытую информацию по всем горячим точкам мира.

И по-человечески надеялись, что эти чертовы тренировки и изучения информации когда-нибудь закончатся, и они вернуться к оперативной работе.

* * *

Джерри Хендли вернулся в Эммитсбург, штат Мэриленд из поездки по сотням кабинетов в округе Колумбия во второй половине дня. Джон Кларк в этот момент сидел за столом на кухне. Вокруг него собирались оперативники «Кампуса», а также Гэвин Бири. Они встречались так раз в неделю, хотя такие встречи были не такими деловыми, как это могло показаться. Джерри докладывал о своей охоте на подходящее здание, Кларк и оперативники обсуждали тренировки и свои тяготы и лишения, а Бири на сугубо компьютерном жаргоне рассказывал о том, что он делал в целях того, чтобы получить данные от ЦРУ и поддерживать организацию в курсе дел.

Хотя встречи проходили вежливо, на самом деле всем им хотелось делать нечто иное, чем сидеть у Кларка на кухне.

Джерри уже изготовился начать встречу с краткого обзора пары присмотренных им мест рядом с Бетесдой, но Кларк сказал, что хотел бы обсудить кое-что другое.

— Что такое? — спросил Джерри.

— Ситуацию, как она нам представляется.

Кларк рассказал Хендли и остальным о своем разговоре с Китом Биксби, начальником резидентуры ЦРУ в Киеве, и о том, что ЦРУ заинтересовалось русским криминальным авторитетом, известным как Глеб Резаный.

Доминго Чавес последние несколько дней обзванивал некоторых из своих друзей в России и на Украине, в основном, тех, с кем он служил в «Радуге». Через них он узнал кое-что о «Резаном» и его организации. Никто не знал, что он делал на Украине вместе с чеченцами, но Кларк и Чавес сочли, что это было весьма подозрительным, и чем-то большим, чем разборки где-то за горизонтом.

Хендли сказал:

— Итак, все, что вы знаете, это то, что этот парень — русский бандит и что он действует в Киеве.

Кларк ответил:

— Еще я знаю, что ЦРУ не имеет ресурсов, чтобы установить за ним слежку. Это вполне разумно, учитывая, что они ориентированы на профессиональных разведчиков, а не на организованную преступность.

— И чего же они хотят?

— Кит Биксби — хороший начальник резидентуры, находящийся в сложной ситуации. Я полагаю, мы могли бы отправиться в Киев и пощупать эту банду, просто проверить, что это за Глеб Резаный.

Хендли окинул взглядом остальных членов группы. Было неудивительно, что они выглядели готовыми отправиться в аэропорт прямо сейчас.

— Насколько этот парень большая фигура в своей организации? Он вроде мафиозного дона?

За прошедший год Чавес стал вроде эксперта по организованным преступным группировкам. Это был тот вопрос, на котором он сосредоточился в то время, как «Кампус» простаивал.

Динг ответил:

— У России нет мафии в том смысле, который мы обычно вкладываем в это слово. Это просто удобный термин в значении «преступная организация». В России и другихвосточных государствах, главные шишки в криминальной среде называются vory v zakonye. Это что-то типа «вор, соблюдающий кодекс». Девяносто девять и девять десятых процентов преступников, щеголяющих золотыми цепями и плохо подогнанными костюмами хотят, чтобы все думали, что они большие шишки, но они не настоящие vory v zakonye. В верхушке каждой организации может быть отдельный vory, а тот, кто абсолютно самый главный, тот точно будет vory.

Чавес добавил:

— Глеб Резаный, мы уверены, настоящий. Он vory.

Хендли задал следующий вопрос:

— Как на сегодняшний день велика проблема организованной преступности в России?

— Министерство внутренних дел Валерия Володина на сегодняшний день выбило почти все самые крупные и самые влиятельные преступные группировки в России.

— Как им это удалось?

— В ФСБ имеется Управление по разработке и пресечению деятельности преступных организаций (УРПО). Оно включает, в основном, боевые группы, захватывающими членов организованной преступности в Москве и Санкт-Петербурге. Но что интересно, они, похоже, отлавливают только бандитов иностранного происхождения. Но существует славянская группировка, которая зародилась еще в конце восьмидесятых, и сейчас процветает, потому что все чеченские, армянские и грузинские сильно преследуются ФСБ. Эта группировка известна как «Семь Сильных людей».

Хендли спросил:

— В ней только семь членов?

— Нет, она была названа так в честь необычного каменного образования в Республике Коми. Это семь массивных каменных столбов, стоящих в плоской долине. Группа сформировалась в ГУЛАГе[478] там же, в Коми. В настоящее время, «Семь Сильных людей» контролируют в России рэкет, похищения с целью выкупа, торговлю людьми, проституцию, угон машин, заказные убийства… Как вы это называете.

— И этот Глеб главарь «Семи Сильных Людей»?

— Он не глава — лидер этой организации неизвестен. Похоже, даже большинство членов самой группы не знают этого. Но нам известно, что Глеб Резаный — глава «Семи сильных людей» в Санкт-Петербурге. Он вполне может быть вторым по списку.

Карузо сказал:

— И никто понятия не имеет, чем он занимается в Киеве с чеченскими бандитами, не так ли?

— Ничего. Никто не знает, зачем он выбрался со своего болота, и при этом, не был замечен в дружбе с этническими меньшинствами.

Хендли сказал:

— Хорошо, я даю добро. Но как вы добудете сведения о «Семи сильных людях»?

Кларк обернулся к Бири:

— Гэвин?

Бири ответил:

— Я не могу войти в «Интерлинк-ТС». По крайней мере пока. Но у меня есть доступ к SIPRNET. Это конфиденциальная правительственная сеть. Там, конечно, не тот уровень, как в «ТС», но… Вы знаете, как с этим всем. Там тонны дерьма с открытым кодом, и шифрование в два раза проще.

Кларк сказал:

— С секретной информацией от Гэвина в качестве обеспечения нашей непосредственной операции в Киеве, мы должны быть в состоянии получить хорошее представление о тамошней ситуации.

Гэвин добавил:

— Кроме того, я взломал сервер украинской СБУ — это их государственная служба безопасности. Они там держат все данные по организованной преступности. Это должно быть полезным, но это все равно не то, что доступ к «Интерлинк-ТС».

Дрисколл подал голос:

— То есть нам предстоит примерить старые шпионские говнодавы.

Остальные хмыкнули, но Хендли продолжил:

— Кто еще участвует?

— Райан сейчас в Великобритании, но все остальные в сборе, — ответил Кларк.

Хендли словно несколько удивился:

— Ты же вроде говорил, что завязал с работой в поле.

— Это так. Но я говорю по-русски и читаю по-украински. На этот раз мне придется вернуться в поле.

— Да, фетровую шляпу вам на вешалку не повесить, мистер К, — ухмыльнулся Дом.

Кларк строго посмотрел на него:

— Да иди ты. Фетровую шляпу я в жизни не носил. Не такой я старый.

Дом сказал:

— Не разрушайте мое представление о вас, как о крутом парне, мистер К.

Чавес сказал:

— Эй, Гэвин. Ты ведь тоже поедешь, да?

Бири посмотрел на Хендли, словно ребенок на маму, упрашивая ее пойти поиграть к другу.

Хендли вздохнул.

— Я полагаю, после того, как вы провернули одно дело в Гонконге, вы возомнили себя человеком-загадкой международного масштаба, Гэв?[479]

Бири пожал плечами, но Чавес встал на его защиту.

— Он вытащил нас из реальной задницы, Джерри. Мне тяжело это говорить, но мы, наверное, не справились бы без него.

— Хорошо, — сказал Хендли. — Можете отправиться туда в качестве поддержки. — Затем он переключился на Кларка. — Естественно, вы отправляетесь туда без оружия.

— Да, — ответил Кларк. — Мы должны всеми силами избегать любого внимания со стороны властей. Прикрытие — журналисты. Если прикрытие будет что надо, все будет просто замечательно.

Хендли возразил:

— Хорошие документы пригодятся вам в случае попадания в полицию, но никак не помогут вам при захвате «Семью Сильными».

Джон Кларк согласился.

— Совершенно верно. Мы будем очень аккуратны и не попадемся Резаному и его банде.

Джерри добавил:

— Джон, мне не надо тебе напоминать, что Киев просто кишит разными темными личностями. Официальными и неофициальными.

Кларк посмотрел на остальных членов группы:

— Я заявляю вам официально и четко, что мы сделаем все возможное, чтобы сохранить нашу деятельность в тайне от всех, официальных и неофициальных. — Он улыбнулся. — Но уже не для протокола: у меня есть целая банда знакомых темных личностей.

Глава 18

Президент США и его сопровождающие прибыли в реанимационное отделение Университетской больницы им. Джорджа Вашингтона незадолго до 22.00. Пресса окружала главный вход, но не оцепленный подъезд приемного отделения на 22-й улице. Президент прибыл на зеленом «Шеви Субурбан» среди нескольких подставных машин, и направился прямо к двери, блюдя максимальную скромность.

История с радиационным заражением Белого дома гуляла по всем новостям. История с полонием пока держалась в тайне, новости сообщали лишь о том, что Головко был, по странному совпадению, отравлен как раз в момент посещения Белого дома. О том, что «яд» был радиоактивным веществом, не сообщалось. Однако разум взял верх. Можно было или пытаться изо всех сил скрыть эту историю, которая все равно выйдет наружу, или раскрыть ее по собственной воле. Было решено немедленно опубликовать все, сохраняя в тайне лишь некоторые детали о состоянии Головко. Ради него же.

У Сергея не осталось близких родственников. В комнате ожидания Райана представили его сопровождающим: публицисту, координатору и британскому сотруднику безопасности.

Джек осмотрелся, ища кого-то еще, но никого больше не было. Несмотря на долгую жизнь Головко в Советском Союзе и России, большая часть его собственного народа, похоже, отвернулась от него, или вовсе его забыла.

Посовещавшись с врачами о запрете посещений Головко и его состоянии, Райан и охранники из Секретной службы направились по коридору к палате Сергея. Старший телохранитель Джека осталась при своем, имея свое мнение относительно сегодняшнего вечера, но она не стала снова высказывать его. Андреа Прайс О'Дэй знала, когда на «Мечника» следует надавить, а когда нужно оставить его. Хотя она предпочла бы находиться в палате вместе с Райаном и Головко, она понимала, что Райан не разрешит этого. Поэтому она первой вошла в палату вместе с еще двумя сотрудниками, быстро и бесшумно проверила небольшое помещение с лежащим на кровати словно труп Головко, а затем отступила в коридор. Она могла следить за президентом через окно палаты, но не могла находиться в ней.

Джек вошел в палату один и поразился, насколько маленькая палата была заполнена медицинским оборудованием. Лежащий среди всех этих машин Сергей выглядел маленьким и бледным. Он был подключен к аппарату искусственного дыхания, а руки утыканы капельницами. Голову поддерживала большая подушка — врачи сказали Райану, что мышцы шеи Головко ослабели настолько, что он не мог поднять голову.

Его глаза запали, а вокруг них были большие серые круги. Волос на голове было заметно меньше, чем вчера. Райан заметил выпавшие полосы на подушке. Стоявший позади кровати аппарат ЭКГ периодически издавал писк и выводил на экран сердечный ритм.

Джек подумал, что Сергей спал, но его глаза слабо задвигались, а затем открылись. Мгновение он сосредотачивался, а затем посмотрел на Райана. Джек заметил, что Сергей слабо улыбнулся, но всего на долю секунды. Затем лицо Головко потемнело, словно его утомило это усилие.

— Как вы, Сергей Николаевич?

— Лучше, Иван Эмметович. — Его голос дрожал, но все же был сильнее, чем Райан ожидал, учитывая его ужасное состояние. Он слабо улыбнулся и сказал по-русски: — Na miru i smert’ krasna.

Джек не практиковался в русском языке уже давно. Он попытался вникнуть в смысл. Он пришел к варианту «в компании даже смерть не так тяжела» и понял, что не знает, что сказать.

— Должно быть, я поставил вас в неловкое положение. Izvinitie, — брови Сергея нахмурились. Он медленно понял, что опять перешел на русский. Он перевел сам для себя. — Извините.

Джек взял один из стульев, поднес его к кровати и сел.

— Это я сожалею, что с вами такое случилось. Ничто другое сейчас не имеет значения.

Головко уставился куда-то вдаль. Он сказал:

— Несколько лет назад руководство Китая пыталось убить меня.

— Я помню это.

— Мне, конечно, сильно повезло, но у них ничего не вышло. Мое старое русское сердце разрывается оттого, что руководству моей собственной страны это удалось.

Джек хотел сказать ему, что он не умрет, что врачи обязательно вылечат его. Но это была бы явная ложь, которую он не мог себе позволить по отношению к Сергею.

Вместо этого, он сказал:

— Мы узнаем, кто это сделал.

Сергей закашлялся.

— Я пожал много рук на прошлой неделе. Я выпил немало чая и воды. Съел хот-дог в Чикаго. — Он улыбнулся, пытаясь сосредоточиться. — Где-то по ходу моего турне по Соединенным Шта… — Он закашлялся. Приступ длился около тридцати секунд. Казалось, он потерял ход своих мыслей.

Джек подождал, чтобы дать Сергею закончить. Не дождавшись, он сказал:

— Я понимаю, что вы устали и вам тяжело, но произошло два события. Я не хотел бы рассказывать вам о них, но я думаю, вы могли бы помочь мне некоторым советом.

Взгляд Головко обрел некоторую четкость. Джек подумал, что тот был рад помочь чем бы то ни было.

Райан продолжил:

— Станислав Бирюков был убит в результате взрыва в Москве прошлым вечером.

Джека удивила реакция Головко, точнее, ее отсутствие.

— Это был лишь вопрос времени. Он был хорошим человеком. Не великим. Хорошим. И он не был из ближайшего окружения Володина. Его нужно было заменить.

— Но зачем убивать его? Разве Володин не мог заменить его одним росчерком пера?

— Его смерть принесет Кремлю больше пользы. Они могут обвинить в этом Украину, или НАТО, или кого-то еще из своих врагов.

— Они уже обвинили нас.

— И они продолжат. — Головко оторвал мертвенно-бледную руку от кровати на несколько сантиметров и попытался махнуть ей. Рука упала обратно почти мгновенно, но Джек понял движение. После некоторой паузы Сергей сказал:

— Вы сказали, что у вас два вопроса.

— Володин сделал заявление на канале «Новая Россия» об объединении ФСБ и СВР в единую службу.

Глаза Головко на мгновение закрылись. Он медленно проговорил:

— Таланов?

— Да, ее главой назначен Роман Таланов.

Сергей сказал:

— Роман Таланов появился в ФСБ из неоткуда. Я провел в органах госбезопасности всю жизнь, но никогда не слышал о нем до того момента, как он стал сотрудником полиции в Новосибирске шесть лет назад. Я тогда был директором СВР и получил от своих сотрудников сообщение, что этот полицейский сменяет начальника городского управления ФСБ. Его продвижение проходило не по линии ФСБ. Этот приказ пришел прямо из Кремля.

— Но почему?

— Тогда я много думал над этим вопросом. Мне сказали, что он был из ГРУ, военной разведки, и был любимцем тогдашних кремлевских лидеров. Я не мог понять, как было возможно, чтобы какой-то бывший офицер военной разведки, о котором никто ничего не слышал, стал начальником полиции в одном из городов Сибири.

Позже я узнал, что Валерий Володин, который тогда был премьер-министром, вынудил начальника Новосибирского управления ФСБ уйти в отставку и назначил Таланова на его место.

Джек спросил:

— Чем Таланов занимался в ГРУ?

— Я сам пытался выяснить это. Просто из профессионального интереса. Я слышал, что он был в Чечне в первую войну. Но на вопрос, чем он занимался в Чечне и чем он занимался до этого, я не получил никакого ответа.

Райан не был уверен, что его собственная разведка знает что-либо о Романе Таланове, но решил выяснить это сразу же, как покинет эту палату.

— Почему вы об этом никому не говорили?

— Это было внутренним делом. При всех своих разногласиях с администрацией, есть некоторые вещи, которые я не хочу выставлять на всеобщее обозрение. Кумовство разъедает наше руководство, словно рак. У нас есть даже термин, которым называют ситуацию, когда некий покровитель предоставляет защиту вступившему в его ряды. Мы называем это krisha. Тот факт, что Таланов пришел в ФСБ, наверное, не так уж и удивителен. У него krisha в правительстве. Может быть, это сам Володин. Тем не менее, отсутствие информации по нему в ГРУ весьма тревожно.

Джек только кивнул. Учитывая проблемы, стоявшие перед ним на данный момент, история главы новой российской разведывательной службы казалась не такой уж важной. Но она явна была важна для Головко.

Тот сказал:

— Узнайте, кто он. Кем он был.

— Узнаю, — пообещал Джек.

Головко выглядел невероятно уставшим. Джек хотел спросить его, что он думает по поводу планов ФСБ, но решил, что Головко больше не следует тревожить. Джек и так был зол на себя за то, что был здесь так долго.

Он медленно встал. Глаза Сергея открылись — он не забыл о присутствии Райана.

Джек сказал:

— Выслушайте меня. То, что случилось с вами, будет не напрасно. Я позабочусь об этом. Я не могу сказать, как именно, но последствия того, что случилось с вами, сделает наши страны сильнее. Я использую это против Володина. Это займет много дней, недель, даже месяцев, но вы победите.

— Иван Эмметович. Мы через многое прошли за эти годы.

— Да. Да, мы прошли.

— Мы больше не встретимся. Я хочу сказать, что вы сделали много хорошего для всего мира. Для обеих наших стран.

— Как и вы, Сергей.

Головко закрыл глаза.

— Вы не могли бы попросить сестру принести еще одно одеяло? Я не знаю, как может быть холодно от радиации, но мне холодно.

— Конечно.

Джек встал, наклонился, чтобы пожать руку лежащему без движения Головко и понял, что тот уснул. Он взял его руку и аккуратно ее сжал. Врачи сказали ему, что ему придется пройти процедуру обеззараживания, если он коснется Головко. Джек понимал, что этим они вежливо рекомендовали ему держаться подальше. Нет, ему было не наплевать. Его руки можно обеззаразить, и он не намеревался позволить чему-либо помешать выразить последний жест уважения своему старому другу.

Глава 19

Джек Райан-младший и Сэнди Ламонт сели на Боинг 777 компании «Бритиш Эйруэйс», чтобы через восемь часов приземлиться в Антигуа и Барбуда. После проверки посадочных талонов они направились в переднюю часть бизнес-класса. Салон был наполовину пуст, но все места рядом с ними были заняты.

Роскошные кожаные сиденья были расположены лицом друг к другу, немного смещаясь, чтобы их можно было разложить для сна во время трансатлантического полета. Сиденье Райана было направлено назад, так что он не мог наблюдать за другими пассажирами рейса. Бизнес-класс был полон индийцев, азиатов, британцев и немцев. На борту также было большое количество шведов, что вызвало у Райана растерянность, пока он не услышал от стюардессы, что полет начался в Стокгольме перед тем, как остановиться в Хитроу.

Казалось, самолет был в основном заполнен туристами, но здесь, в бизнес-классе, и, вероятно, в совершенно отделённом салоне первого класса, самолет был полон мужчин и женщин, которые сделали свои банковские дела, полностью, либо частично, в оффшорной налоговой гавани Антигуа. Работа Райана за последние два месяца сделала его невероятно подозрительным в отношении окружающих, и он осторожно рассмотрел каждого из пассажиров, делая предположения относительно их личности и темных секретов.

Джек не слышал русского акцента, но он не был бы удивлен, если бы узнал, что первый класс за ним полон Евразийских олигархов и преступных авторитетов.

Через несколько минут он понял, что, подозревая всех окружающих может довести себя до паранойи, и после взлета заставил себя сосредоточиться на обеденном меню.

Джек решил потратить время длительного перелета на работу. Как только фарфор убрали со стола после роскошного обеда, он вытащил свой ноутбук и начал просматривать интерактивные карты их пункта назначения, Сент-Джонса. Он постарался запомнить главные улицы и транспортные центры, составил маршрут из своего отеля в центре города в офис зарегистрированного агента, всего в нескольких кварталах от отеля. Он записал адреса других зданий, которые были выделены СПАРК, как причастные к банковским и коммерческим оффшорам, потому что он не был уверен, что именно он искал в этой поездке, и поэтому хотел посетить как можно больше мест.

Пока Джек был занят, Сэнди смотрел фильм. Джек не мог видеть его со своего места, но это, должно быть, что-то впечатляющее, потому что громкий смех Ламонта то и дело просачивался через шумоподавляющие наушники Джека.

Приблизительно через час исследования города, он начал просматривать некоторые бизнес-аналитические ресурсы, загруженные в его закодированный ноутбук. Это была база данных проведенных российских государственных тендеров, которую он обновлял каждый день, надеясь найти новые улики для расследования.

Несмотря на предупреждения Сэнди о том, что нет смысла сосредотачиваться на одном Газпроме, Джек был полон решимости получить более ясную картину того, как крупнейшая компания в России ведет дела, в частности, с правительством. Для этого он просмотрел договора Газпрома в широком спектре отраслей промышленности, в поисках каких-либо заявок компаний, принадлежащих Газпрому или какой-либо другой фирме, которая сделала деньги на схеме выигрыша аукциона Газпромом.

* * *

Джек занимался этим делом уже два часа, когда Сэнди снял наушники, встал со своего места и направился в сторону туалета. Затем светловолосый англичанин вернулся, собираясь продолжить просмотр комедии.

Джек сказал:

— Сэнди, ты не поверишь, что я нашел.

Ламонт наклонился ближе к своему коллеге, чтобы он мог говорить тише. Свет был выключен, и многие вокруг спали.

— Что ты смотришь?

— Предложения по русским государственным контрактам.

— О! А я думал фильм, который я смотрел, был смешным.

Джек сказал:

— На самом деле, кое-что из этого дерьма настолько возмутительно, что почти смешно.

Сэнди поднял сиденье и пододвинулся ближе к Райану, чтобы видеть его ноутбук.

— Тогда продолжай. И какие же возмутительные финансовые махинации тебе удалось раскрыть за время полета?

Джек прокрутил страницу базы данных и нажал на ссылку:

— Взгляните на переводы этих документов. Это российские государственные тендеры. — Он выбрал один и развернул его на весь экран. — Вот. Контракт на триста миллионов рублей на услуги по связям с общественностью для дочерней компании «Газпрома» в Молдове.

Сэнди просмотрел документ.

— Десять миллионов долларов на связи с общественностью в крошечной стране для газовой компании, у которой не может быть конкурентов. Похоже на обычное завышение стоимости госзакупок. — Он пожал плечами. — Даже жаль, что у нас в Великобритании такого быть не может.

— Я уверен, что в нашей стране занимаются такими вещами, хотя папа пока никого не поймал за хвост, — ответил Джек. — Но здесь все еще наглее, чем кажется. Посмотри на дату подачи, а потом на дату истечения срока подачи заявлений.

Сэнди взглянул на документ, потом на свои часы.

— Размещен сегодня, а все завершиться все должно завтра. Тендер на десять миллионов. Черт знает что.

— Точно, — сказал Джек. — Я собираюсь покопаться в этом деле и выяснить, какая именно теневая составляющая у этого контракта. — Он перешел на другую страницу базы данных и выбрал еще один размещенный заказ. — Не только «Газпром», вся российская власть занимается таким дерьмом. Вот еще один тендер на два миллиона рублей для находящегося в госсобственности психиатрического института.

Сэнди посмотрел на перевод заказа. Его глаза расширились.

— Психиатрическая больница закупает норковые шубы и шапки на два миллиона рублей?!

— Только подумай, сколько мошенников должны быть вовлечены во все это, чтобы размещать заказ на нечто столь очевидно нецелесообразное, — сказал Райан.

— Это такой уровень бесстыдства, что я думал, я такого уже не увижу, — признал Сэнди. — Вот тебе хороший пример. В последние несколько лет в российских ВУЗах одной из самых востребованных специальностей являются налоговые инспекторы. Они получают паршивую зарплату, но это та работа, где коррупция является неотъемлемой составляющей. Просматриваем документы компании, обнаруживаем, что они должны десять миллионов рублей, и позволяем им сократить эту сумму до пяти при условии уплаты одного миллиона лично им. Это, если можно так выразиться, лицензия на воровство.

— Почему Володин не положит этому конец? — спросил Джек.

— Потому что он нуждается в удовлетворенных государственных служащих больше, чем в государственных доходах. Каждый коррумпированный член госаппарата — это еще один влиятельный человек, заинтересованный в сохранении статус-кво. Его администрация позволяет людям делать деньги. Это гарантирует безопасность для siloviki.

Райан, сидя в полутемном салоне, задумался о том, что́ он узнал о России за последние два месяца. Он пожалел, что не интересовался всем этим последние несколько лет, но тогда он был занят делами более насущными для США на тот момент.

— Как вы думаете, как Валерий Володин, богатый бизнесмен, смог успешно обратить свое состояние в политическую власть, когда все остальные либо остались в тени, либо были уничтожены российским правительством?

— Не могу сказать тебе правду. Потому что не знаю.

— Вы больше разбираетесь в этой сфере. Начнем с того, как Володин получил свои деньги?

Ламонт немного опустил спинку кресла и зевнул:

— Нам придется вернуться в последние дни существования Советского Союза. Володин основал один из первых частных банков в России. Он выдавал наличность другим олигархам, использовавшим их для скупки собственности, когда в России приватизировалось все. Он одолжил миллион тому, миллион тому, плюс кое-что купил сам. Вскоре Советский Союз был распродан, как вы, янки, говорите, «пучок за пятачок», и в руках Володина и клиентов его банка оказалась собственность практически в каждой отрасли.

— Но он же работал в КГБ в конце существования СССР, не так ли? Откуда он, черт возьми, взял деньги, чтобы создать этот банк?

— Никто не знает наверняка. Он утверждает, что это были иностранные инвестиции, но в то время в России в помине не было никакого законодательства по частной собственности, так что ему не пришлось доказывать, откуда пришли эти деньги.

Джек хотел узнать больше о прошлом Володина, но Сэнди снова взглянул на часы.

— Извини, Джек, я собираюсь немного подремать, чтобы быть свежим к моменту посадки. Тебе тоже стоит оторваться от этих захватывающих госзаказов и подумать о тех местных девушках, которых мы увидим этим вечером.

Райан рассмеялся. У него были совершенно другие планы на Антигуа, но он не хотел разбивать мечты Сэнди, и просто вернулся к ноутбуку, чтобы прочитать еще немного, пока Сэнди будет спать.

* * *

Они приземлились в международном аэропорту им. В.С. Бёрда на Антигуа в два с лишним часа дня, взяли джип такси и направились на север к столице крошечного острова, Сент-Джонсу.

Был теплый и солнечный день, разительно отличавшийся от типичного лондонского. Дул сильный ветер с востока. Райан подумал, что Сент-Джонс едва ли будет более или менее развитым, чем большинство других столиц карибских государств, которые ему довелось посетить. Он будет простым и небольшим. Двигаясь по деловому центру, он увидел лишь горстку зданий выше четырех-пяти этажей.

Он читал, что население города составляло всего 25 000 человек, но когда в порту присутствовали круизные суда, в центре было не протолкнуться. Однако когда они приблизились к порту, Райан осмотрел гавань и не заметил ничего, кроме рыбацких лодок, парусных яхт и небольших грузовых судов, так что ездить по узким улочкам можно было легко и быстро.

Они сняли два номера в отеле «Кокос». Сэнди решил немного отдохнуть и проверить электронную почту. Райан оставил свой багаж и в одиночестве направился вниз.

В 4 часа дня он оказался на улице Рэдклифф перед зданием «CCS Корпорейт Сервисес», где был зарегистрирован офис «МФК Холдингс».

Входить он не собирался, по крайней мере, пока. Вместо этого, он нашел крошечный рыбный магазинчик в квартале от улицы Редклифф прямо за Маркет-стрит. Он полез в холодильник и схватил бутылку «Вададли» — пива, о котором он никогда раньше не слышал, и, заплатив за него, сел в шаткое деревянное сиденье у входа. Через несколько минут, устроившись поудобнее, он снова посмотрел на улицу. Там, через полквартала и две дорожных полосы, стояло трехэтажное бирюзового цвета здание. За стеклянной дверью стоял человек в дешевом синем пиджаке, который висел на нем мешком. Джек определил в нем охранника вестибюля.

Райану все было видно как на ладони. Рядом с бирюзовым зданием на той же стороне был небольшой мясной рынок. Под лучами солнца на веревках висели бараньи ноги и куски говядины, и люди, идущие мимо, отмахивались от мух. С другой стороны здания был магазин сувениров для пассажиров круизных судов, которые вдруг забрели за пять кварталов от порта.

Джек сделал большой глоток пива, продолжая сканировать местность. Трудно было поверить, что это место было связано с юридическим лицом, участвующим в продаже природного газа на миллиарды долларов на другом конце мира.

На самом здании было десятка два вывесок, но большинство из них ни о чем не говорило Джеку. В дополнение к мутному «СиСиЭс Корпорэйт Сервисес», Джек увидел «ЭйБиВи Сервисес», «Кариббеан Уорлд Партнерс Лтд» и «Сэйнт Джонс Консалтинг Групп».

Похоже, в здании было более десятка адвокатских контор. На каждой вывеске было одно-два имени и телефонный номер, а на каждой третьей был также адрес веб-сайта или электронной почты.

Со своего места Джек не мог прочесть большую часть вывесок невооруженным глазом, но, конечно, у него было чем вооружиться. Он вытащил из кармана небольшой монокль и поднес его к глазу, с этим устройством он смог легко почесть даже интернет-адреса с расстояния в сорок ярдов.

Он также заметил кучу входящих и выходящих из здания проводов, натянутых вдоль столбов и переплетающихся, как спагетти. Он предположил, провода доставляли в здание электроэнергию, Интернет и телефон. В дополнение к ним, на крыше было несколько спутниковых тарелок и антенн.

Потягивая пиво, он фотографировал каждую вывеску, которую видел, на свой телефон. В середине этого процесса на экране его телефона высветилось уведомление о новом текстовом сообщении.

Это был Сэнди.

— Ты где? Не прочь выпить?

В ответ Джек напечатал: «Я уже начал без вас, босс». И добавил свое местонахождение.

Пока Ламонт добирался, Джек проводил время за скрытым незаконным фотографированием всех названий, цифр и электронных почтовых адресов не только с вывесок здания, в котором разместилось «СиСиЭс Корпорэйт Сервисес», но и со здания на северо-восточном углу рынка и улицы Редклифф. Похоже, оно было полно того же вида услуг, поэтому он решил, занести и эти данные в базу в своем гостиничном номере.

Наконец Джек поднял взгляд и увидел Ламонта, направляющегося к нему вниз по улице. Капли пота стекали с его лба.

Джек направился к холодильнику, взял еще пива и заплатил за него. Он передал его Ламонту, как только англичанин сел.

Сэнди приложил бутылку ко лбу:

— Как чертовски хорошо почувствовать лондонскую прохладу.

Он посмотрел на здание за улицей, снова на Райана, сделал глоток из бутылки и сказал:

— Чувствую себя Джеймсом Бондом. А то, что рядом со мной сын президента США, добавляет пикантности интриге.

Джек усмехнулся. Он сказал:

— Интересно, сколько таких зданий в этом городе.

— Антигуа идеальны для тех, кому надо скрыться или отмыть деньги. Другие страны, Панама к примеру, несколько усилили надзор, чтобы достичь большей законности. Антигуа же как Дикий Запад. Да, тебя немного обсчитают, но если у тебя есть деньги, ты можешь привезти их сюда, чтобы они могли начать свое путешествие через огромную прачечную банковской системы планеты Земля.

— Но преступники, наркокартели, русские преступные сообщества не могут сами приехать сюда, не так ли?

— Могут приезжать, могут не приезжать. Многие люди настаивают на личной встрече. Некоторые никому не доверяют, другие считают, что коррумпированные правительственные чиновники смогут им помочь. Юристы здесь используются для встречи с некоторыми страшными людьми, а потом делают именно то, что им говорят. Но прежде чем начать плакать о них, помни, они компенсируют свои беды большими суммами денег.

Вдруг в поле зрения Джека попал большой черный пикап, который показался Джеку новее и чище, чем многие другие транспортные средства на Редклифф-стрит. Райан заметил двух молодых чернокожих мужчин в кабине, водитель пикапа смотрел прямо на рыбный магазинчик, где сидели Райан и Ламонт. Джек отвернулся от них и пикап уехал вверх по улице.

Джек допил пиво:

— Я не думаю что в этом здании работает больше сотни человек. Один из них — по крайней мере, один — знает, кто владеет АйЭфСи и где его банк.

— Они, по крайней мере, знают, какой банк АйЭфСи используют для переводов. Я думаю, они посылают деньги отсюда в Панаму, но это может быть любое из десятка мест.

Джек пробормотал себе под нос:

— Жаль, что мы не можем послать хвост за всеми, кто приходит и уходит.

— А ты сам их отследи. Ты же вечно весь такой из себя суперагент, — рассмеялся Ламонт.

— Похоже, я пересмотрел фильмов.

* * *

Сэнди Ламонт допил пиво и двое мужчин пошли исследовать окрестности. Джек вставил в ухо наушник с Bluetooth и нажал кнопку записи на своем телефоне. Он не хотел, чтобы кто-то заметил как он делает фотографии, так что он стал тихо читать вслух каждую вывеску, которая чем-то его привлекала, а также номерной знак каждого дорогого автомобиля, проезжавшего мимо. Все его заметки через Bluetooth передавались на телефон, где специальная программа конвертировала их в текстовую форму, чтобы их можно было внести в базу данных на его ноутбуке.

Они бродили по улицам почти до восьми вечера, потом поужинали в ресторане с видом на гавань. Сразу после девяти они вернулись в отель. Джек сказал Сэнди, что собирается загрузить все данные в программу IBM i2 Analyst Notebook и запустить ее вместе с данными по сделке «Гэлбрайт Россия Энерджи».

Сэнди удалился в свою комнату, принял душ и переоделся для отхода ко сну. Он представил, как Райан разбудит его завтра на заре, чтобы опять блуждать по раскаленным улицам Сент-Джонса, и его ноги готовы были отвалиться.

Как только он лег, раздался стук в дверь. Открыв ее, он увидел Райана с ноутбуком подмышкой, одетого в черные хлопковые штаны и черную футболку.

— Еще не время спать.

— Нет?

— Мы сейчас пойдем обратно.

— Куда?

— Впусти меня на секунду и я покажу.

— А у меня есть чертов выбор?

Ламонт открыл дверь. Райан направился прямо к столу в дальнем углу комнаты, чтобы поставить туда ноутбук.

— Посмотри сюда, — сказал Джек. — Я загрузил все новые неструктурированные данные в систему и начал сравнивать их с информацией по делу Гэлбрайта.

Он нажал на несколько кнопок и на экране появилось окно программы. Тысячи элементов данных были представлены маленькими точками на белом экране. Разные точки соединялись линиями, а затем различные точки и линии начали менять цвета.

Джек сказал:

— Разрозненные элементы данных, несколько степеней разделения.

Затем синие и красные точки возникли над именем представителя СиСиЭс Корпорэйт Сервисес, зарегистрированного на Антигуа.

Через несколько секунд на схеме появилось имя. Рэндольф Робинсон, юрист. На нем было несколько цветных точек.

— Кто этот парень и как он связан с этим?

— Я видел сегодня его вывеску на здании на Рэдклифф-стрит в нескольких кварталах к северу от СиСиЭс. Я решил проверить его, и оказалось, что он работает на СиСиЭс.

Сэнди пожал плечами.

— Местная компания использует местного юриста. Наверное, для номинальных услуг. Договоры и тому подобное.

— Само по себе это ничего не значит, он нигде больше не высвечивается. Но я прогнал его имя через все средства массовой информации и бизнес-реестры и нашел номер его мобильного телефона. Программа связывает его с двумя другими компаниями, участвующими в сделке Гэлбрайта, а также с созданной в качестве прикрытия сетью ресторанов в Санкт-Петербурге.

— Замечательно. Но что это доказывает? Эта русская компания ведет дела на Антигуа? Мы это и так знаем.

— Это первый слой, — с улыбкой ответил Райан. — В его перечне адресов есть доверенный абонентский ящик, выделенный ему как местному представителю «Шоал Банк Кариб», которым владеет холдинговая группа из Швейцарии. Эта холдинговая группа также владеет несколькими компаниями, в основном в России и на Украине. У одной из этих компаний есть физический адрес. Ликероводочный завод в Твери. Один из филиалов «МФК Холдингс».

Сэнди наконец включился в дело.

— Бинго.

Райан посмотрел на него.

— Это связывает его с русской мафией.

— Этот парень работает с банком, занимающимся денежными переводами МФК, — согласился Сэнди.

Джек продолжал улыбаться. Сэнди спросил:

— Что ты намерен делать?

— Ты же сам сказал. Покопаюсь в мусоре. Он, конечно, может уничтожать документы, но, если он этого не делает, десятки тысяч нужных слов только и ждут, пока я наложу на них руки. Мне нужно только, чтобы ты постоял на стреме.

— А ты не на самом деле Джеймс Бонд?

Глава 20

Несколькими днями спустя после того, как Джерри Хендли дал добро на восстановление «Кампуса», пятеро оперативников вылетели в Киев на борту «Гольфстрима» G550, принадлежащего Ассоциации Хендли.

Прикрытие оперативникам обеспечивала специально созданная для этой цели компания «OneWorld Productions», новое новостное агентство, зарегистрированное в Ванкувере. Освещая мировые события с левоцентристской перспективы, оно поставляло новости агентствам по всему миру через Интернет.

У «OneWorld Productions» был собственный сайт, реальный офис с секретарем в Ванкувере, и оно даже действительно публиковало некоторые новости, хотя пристальное рассмотрение его деятельности показало бы, что оно располагает всего несколькими внештатными журналистами, не имеющими представления о том, что их работа — на самом деле лишь фикция, созданная с целью прикрытия частной разведывательной организации.

В дополнение к ветеранам — пилоту и штурману — на «Гольфстриме» Ассоциации Хендли находилась также директор по транспорту — крайне серьезная бывшая врач ВМФ Адара Шерман. Пока они находились в воздухе, она исполняла роль стюардессы, однако помимо этого была врачом группы, офицером безопасности и ведущим специалистом по всем вопросам, связанным с воздушным и наземным транспортом.

Убрав посуду, Адара помогла оперативникам подготовить кое-что из оборудования. При них должны были быть камеры, АйПады, спутниковые телефоны с возможностью двусторонней связи — все то, без чего группа журналистов будет выглядеть подозрительно — но, помимо этого, у них было и то, к чему не следовало привлекать внимание сотрудников украинской таможни.

В частности, это была коробка с небольшими, не больше спичечного коробка приборчиками — миниатюрными GPS-маячками. Они были идеальны для отслеживания машин через приложения на телефонах и АйПад-ах.

Помимо этого, при них были — нет, это не контрабанда, хотя объяснить это будет непросто — несколько «игрушечных» радиоуправляемых машинок, специально разработанных для доставки и установки этих маячков.

Группа не располагала огнестрельным оружием, за исключением короткоствольного карабина и пистолета у Адары, а также пистолетов для остальных, скрытых в панелях на самолете. Тем не менее, четверо оперативников «Кампуса» располагали некоторым оружием, которое могло пригодиться им в Киеве. У каждого был многофункциональный нож со скрытым десятисантиметровым лезвием. У них также были «шариковые ручки» из прочного пластика, способные в случае надобности легко пробить одежду и кожу. Кроме того, внутри находился кусок лески, которую можно было использовать в качестве удавки. Даже к спутниковым телефонам прилагались батареи, на самом деле являвшиеся мощными электрошокерами, способными вывести человека из строя при близком контакте.

С помощью Адары они спрятали самые подозрительные вещи в тайники на самолете, чтобы без проблем пройти таможенный досмотр. Затем они потратили некоторое время на проверку установленной на их ноутбуках «FalconView», высокотехнологичной картографической системы, доступной для военных и разведки, а также «Кампусу» до того, как Гэвин утратил доступ к линии связи между Фортом Мид и Лэнгли. Но даже при том, что их «FalconView» не обновлялся уже много месяцев, Гэвин был уверен, что он будет намного лучше, чем «Google Maps».

Они мчались над Атлантическим океаном на скорости более семисот километров в час. Кларк, проверив текущее местоположение на главном мониторе в шикарном салоне самолета, сказал:

— Приземление через пять с половиной часов. Давайте постараемся немного поспать. Завтра будет немало беготни.

* * *

Джек Райан-младший и Сэнди Ламонт шли по Рэдклифф-стрит в Сент-Джонсе на Антигуа. В 22.30 на улице еще были люди, и немалое их количество были белыми туристами, так что Джек и Сэнди не выделялись слишком сильно. Тем не менее, Джек беспокоился о поддержании скрытности, особенно с неподготовленным компаньоном.

Они нашли здание, в котором располагалась контора Рэндольфа Робинсона. Это была крытая парковка на полтора десятка машин, над которой располагались офисы. Здание ограждал забор с охраняемыми воротами, но Джек быстро понял, что мог легко перелезть забор за углом.

Райан осмотрел пустырь и увидел три больших мусорных контейнера. У одного была поднята крышка, поверх прочего мусора виднелись какие-то бумаги.

Они заглянули за угол и увидели большой грузовик с продуктами, рядом с которыми на ящиках из-под молока сидела группа людей, поедая соленую рыбу и запивая ее кокосовой водой. Все периодические прикидывались к питью и возвращались к разговору.

— Ты не можешь забрать весь этот мусор, — сказал Сэнди.

— И не собирался, — ответил Джек, доставая телефон.

— Что-то я тебя не понимаю.

— Залезу чрез забор и засниму все на камеру. Возьму эту стопку бумаг и просмотрю их так быстро, как только смогу. Мне потребуется доля секунды, чтобы заснять каждый. Затем скину видео в архиватор. Там можно будет провести полное распознавание текста с каждого кадра и сохранить все слова и числа, чтобы я мог просмотреть их.

— Это просто зашибись. Сколько времени тебе нужно?

Прежде, чем Джек успел ответить, мимо проехал черный пикап, водитель и сидевший на переднем сидении пассажир тщательно и пристально смотрели на него. Джек был уверен, что уже видел эту машину этим вечером.

Сэнди не обратил на машину внимания, да и Джек не сказал ему, так как последнее, что было нужно в этот момент — это напуганный компаньон. Он подумал, что может отменить свои планы, но вместо этого просто решил внимательно следить за дорогой на случай, если те вернутся.

Он проводил машину глазами, пока та не скрылась за углом, а затем ответил Сэнди:

— Зависит от того, что я там найду. Я бы сказал, минут пятнадцать.

— А если кто-то нас заметит?

— Бежать сможешь? — усмехнулся Джек.

— Не уверен.

— Тогда не дай никому нас поймать.

Он двинулся к зданию. Ламонт спросил вслед:

— Где ты всему такому научился?

— Я не юрист, не фининспектор, и у меня нет тонны тех навыков, что у всех в «Кастор энд Бойл», — сказал Джек. Он поднял телефон. — Приходится полагаться на некоторые хитрости. Это помогает мне использовать то, что я умею.

Непосредственный сбор данных из мусорных баков прошел на удивление гладко. Джек незаметно перелез через забор, пригнулся и бросился к бакам. В двух не обнаружилось никаких бумаг, но в третьем обнаружились сотни документов, конвертов и прочих бумаг. Он сунулся в бак, чтобы свет телефона не увидел никто с улицы, и начал перебирать бумаги, поднося их к телефону.

Сэнди оставался на улице. Он связывался с Райаном по телефону каждые пару минут и напоминал Джеку, что ему следует торопиться — в общем, замечательно стоял на стреме.

Райан вернулся через десять минут, и они направились на запад к гостинице.

— Рыбья требуха и все такое были хороши? — спросил Сэнди.

— Рэндольф Робинсон следит за чистотой офиса. Некоторые документы порваны, но, как и большинство людей, он оказался слишком ленив, чтобы отправить это все в измельчитель. Я нашел сотни документов, конвертов, накладных и рукописных пометок. Не знаю, найдется ли там что-то полезное, но лишним точно не будет.

Они преодолели половину пути до гостиницы, когда Джек увидел проблему. Тот же черный пикап — это можно было сказать однозначно, потому что он был примерно на пять лет новее, чем среднестатистический автомобиль на улице — был припаркован у перекрестка. Внутри сидели четыре человека. Джек не мог быть уверен — расстояние было слишком велико — но, судя по всему двое, которых он видел ранее, съездили за еще двумя приятелями.

Джек был уверен, что дело плохо.

Райан знал,что возвращаться в гостиницу не стоит. Последнее, что ему было нужно, это чтобы эти ребята знали, где он живет.

Впереди Райан увидел оживленный бар.

— Как насчет выпить? — спросил Джек.

Сэнди не пришлось уговаривать.

Глава 21

В тот момент, как Джек Райан-младший и Сэнди Ламонт пересекли улицу, направляясь к бару, Джек заметил вторую машину, направлявшуюся им наперерез прямо к бару. Задние фары горели, и Джек увидел в витрине сувенирной лавки, что машина, стоявшая у перекрестка, направилась на аллею за баром.

— Твою мать, — тихо сказал Райан. Сэнди был впереди, и не услышал.

Джек понял, они с Сэнди окажутся окружены, как только войдут в здание. Он подумал, что нужно завязывать, направится обратно в отель и позвонить в полицию, но он не мог быть уверен, что следившие за ними сами не были из полиции.

Поэтому он решил положиться на относительную безопасность людного места и изо всех чертовых сил надеяться, что кто бы это ни были, они не станут делать что-либо в баре при свидетелях.

Бар жил своим чередом. Ди-джей на подиуме, танцпол, барная стойка и черный ход слева от нее.

Сэнди шел впереди. Как только они добрались до барной стойки, он сказал Сэнди садиться. Сам он сел спиной к барной стойке и начал следить за входом, но также каждые несколько секунд проверял дверь черного хода.

Джек начал обдумывать ситуацию. Он полагал, что эти люди были мордоворотами, работающими на местные фирмы и частные охранные агентства, но они не были в курсе его действий.

Конечно, он мог потешить свое тщеславие и подумать, что эти ребята были здесь, потому что он был сыном президента Соединенных Штатов, и что они замыслили по этому поводу нечто недоброе.

Но он понимал, что первый вариант был более вероятен. Его и Сэнди вели довольно вяло. Работай он с Джоном Кларком и Дингом Чавесом, подумал Джек, у них был бы оперативный план, как раз на случай подобной ситуации. Но он прилетел сюда, полагая, что это будет обыденное и скучное упражнение в бизнес-аналитике, и самое большее, о чем придется беспокоиться — это о том, как справиться с секретаршей, не желавшей позволить им взять визитку фирмы.

Двое вошли в бар и замерли у входа. Один был с дредами, у другого были короткие волосы и немалые плечи. Они о чем-то спросили вышибалу, а затем начали осматриваться. Спустя мгновение они встретились взглядами с Райаном и заняли позицию у двери.

Джек посмотрел на заднюю дверь. Там не было никого, но он был уверен, что даже самая последняя банда растаманов из какой-нибудь задрипанной островной деревни догадалась бы перекрыть черный ход, чтобы блокировать свою добычу.

Джек отказался от мысли, что они не хотели связываться с ним в общественном месте и начал надеяться на то, что они хотели только дать ему понять, что к чему.

— Сэнди, мне нужно кое-что тебе сказать, и ты должен оставаться предельно спокоен.

Сэнди протянул Джеку пиво, а сам взял пина коладу и начал тянуть ее через соломинку. По виду англичанина было понятно, что в следующие несколько минут от него будет мало толку — Джек никогда не слышал, чтобы мужчины, заказывавшие пина коладу, когда-либо проявляли себя в кабацких драках.

Джек посмотрел Сэнди в глаза через ананасный лист.

— У дверей пара парней, которые ищут нас. Они следят за нами уже какое-то время.

Сэнди начал поворачивать голову, но Джек сказал:

— Нет, не делай этого. Мне нужно только чтобы ты был готов выйти через черный ход.

— Ты что, серьезно? — Он медленно обернулся, неудачно попытавшись незаметно осмотреться.

— Думаю, кто-то видел нас днем перед зданием CCS. Возможно, в том же здании работает кто-то, занимающийся темными делами, и этот кто-то нанял их, чтобы отваживать любопытных со стороны. Я не думаю, что действительно стоит ждать проблем, но они собираются хорошенько напугать нас.

Сэнди заметил их. Двое перед входом. У одного были дреды, а рубашка была распахнута на груди. На шее красовалось черное ожерелье. У второго были короткие черные волосы, а черная футболка едва не трескалась под напором бугристых мышц.

— Да, да, им это удалось. Что будем делать?

Он с силой втянул через соломинку, словно тридцать грамм рома могли помочь успокоиться.

— Завязываем пить и выдвигаемся. Я думаю, они постараются нас зацепить, но тогда дай мне разобраться. Все будет хорошо.

— А почему чертовым переулком?

Джек подумал над ответом. Он не хотел, чтобы в случае чего кто-то что-то видел. Он упорно старался сохранить свою легенду и был готов рискнуть, чтобы продолжить ее поддерживать.

— Все будет в порядке. Доверься мне. — С этими словами он мысленно призвал на помощь удачу, хотя больше верил в свои физические данные и в свою способность выкрутиться из любой ситуации, которая только могла возникнуть.

— Джек, ты что, забыл, кто ты? — сказал Сэнди. — Достань телефон, набери свой секретный номер, я знаю, он у тебя есть, и дело в шляпе. Сюда приплывет авианосец и заберет нас в безопасное место.

Джек мог бы посмеялся над гениальным планом Ламонта, если бы его ум не был занят мыслями о надвигающемся неизбежном столкновении.

— Никому звонить не будем, — сказал он, и слова прозвучали тяжело. — Мы выйдем через черный ход, пройдем по переулку, а затем двинемся в гостиницу.

— А потом?

— А потом я придумаю еще один замечательный план.

— Точно. Верно.

* * *

Минуту спустя Джек и Сэнди вышли в переулок. Было не так темно, как он опасался, на улице были несколько фонарей, а также огни казино, занимавшего длинное здание по другую сторону.

Они направились к отелю, но успели сделать всего несколько шагов, когда из тени появились двое, направившись к ним.

— Господи, — пробормотал Сэнди.

Двое оказались молодыми и ретивыми парнями. Джек рассудил, что они были из какой-то местной банды. На руках, открытых безрукавками, виднелись татуировки.

Джек улыбнулся и двинулся навстречу. Он окинул взглядом их руки и пояса, но оружия не увидел.

— Добрый вечер. Могу чем-то помочь, джентльмены?

Один, более высокий, сказал с сильным вест-индийским акцентом:

— Какого хрена те надо было в здании, где ты седня че-та фоткал?

— Не знаю, о чем вы. Мы просто туристы.

— Нифига ты не туриста. Ты сунул нос туда, куда не нада, и нам это не нравица.

Сэнди подал голос, искаженный страхом:

— Слушай, приятель. Мы не ищем проблем.

Второй незнакомец ответил, тоже с вест-индийским акцентом:

— Но ты нашел проблем.

Сэнди был близок к панике. Райан услышал, как сзади хлопнула дверь бара. Он спокойно повернулся и увидел, что это подошли те двое, которых он видел разговаривающими с вышибалой. Сознание переключилось в другой режим, смирившись с тем, что эти ребята от них не отстанут. Тем не менее, он находил некоторое утешение в том, что оппоненты, судя по всему, были абсолютно уверены, что контролируют ситуацию.

Джек знал, что может обернуть это против них.

Парень с дредами сказал:

— Мы хотим убедиться, что вы, ребята, вернетесь домой и больше сюда не вернетесь.

— Да не вопрос, — сказал Сэнди.

Парень с дредами улыбнулся, блеснув зубами в свете фонарей.

— Нам нужны гарантии, снежок. Мы вас отправим в травму, чтобы вы точно запомнили, куда не надо лезть.

Это был старший, понял Райан. В этот момент он находился вне досягаемости руками, в то же время, у него не было оружия. Джек понимал, что должен действовать, исходя из предположения, что все четверо могут в любой момент что-то выхватить.

Сэнди поднял руки в знак капитуляции.

— Это совершенно не нужно, господа. Я могу вас заверить, что мы поняли ясно и…

Он бросился бежать. Все четверо рефлекторно дернулись за ними, и это открыло Джеку окно возможностей. Один татуированный пробежал прямо перед ним, так что Джек просто резко ударил ему с правой в челюсть, вырубив его и повалив на землю. Второй, стоя в паре шагов дальше, осознал угрозу, переключившись с блондина на темноволосого бородатого американца. Он вытащил из-за спины нож и выставил перед собой.

Джек сократил дистанцию очень быстро, но поймал скользящий удар по переносице. Но прежде, чем антигуанец сумел воспользоваться ножом, Джек схватил его за правую руку, захватив кисть и выкрутил руку. Татуированный закричал, и Джек нанес ему удар под колено, попалив на землю и оставив корчиться рядом с потерявшим сознание подельником.

Двое оставшихся оторвались от Ламонта, чтобы помочь подельникам. Они выхватили ножи и направились к Райану, что-то крича.

Джек расслабил колени и пригнулся. Парень с короткими волосами в футболке приблизился и сделал выпад ножом. Джек нырнул ему под руку, развернулся и ударил по спине, схватив за опустившуюся руку. Он вывернул ее, и тот выронил нож.

Дредованный попытался ударить Райана, но Джек развернул парня в футболке, поставив его между собой и последним нападающим. Он полностью контролировал его, держа за заломленные за спину руки, не давая оставшемуся бандиту нанести удар. Когда дредованный опустил нож, Джек рванул руки парня в футболке, вывернув ему одно плечо, а затем пихнул вперед, прямо в дредованного. Тот даже не успел ничего сообразить. К тому моменту, как он успел убраться с траектории движения парня в футболке, высокий американец подскочил к нему, выбил из руки нож и нанес три удара в комбинации по лицу.

Антигуанец упал на асфальт. Джек закончил с ним, прижав коленом и нанеся еще несколько ударов сверху.

Убедившись, что дредованный без сознания, Джек оглянулся. Парень в футболке бежал куда-то, сжимая руку. Третий бился на земле, сжимая колено и извергая непонятные ругательства. Четвертый лежал на животе, не подавая признаков жизни.

Джек обернулся. Сэнди Ламонт стоял всего в двадцати метрах, глядя на побоище и припавшего на колени Джека в центре всего этого.

Джек поднялся и двинулся к нему.

— Уходим.

* * *

Они вернулись в гостиницу через двадцать минут. Сэнди дрожащими руками вытащил бутылку рома из мини-бара, и налил себе в стакан. Джек сел рядом. Он взял пива, но не притронулся к нему.

Сэнди посмотрел на Райана в упор:

— Кто ты такой, черт подери?!

Джек потрогал переносицу. Просто ссадина, крови не было. На кулаках тоже было несколько царапин и синяков.

Он обдумывал ответ, пока они шли к гостинице в неудобном молчании.

— Секретная служба протащила меня через чертову тучу курсов самозащиты. Они делали это многие годы, но потом я отказался от их защиты, а вот навыки остались… — Джек пожал плечами и улыбнулся. — Черт, наверное, я сейчас немного тяну на ниндзя.

— Просто зашибись, — сказал Сэнди. — Эти уроды хотели нас убить.

— Нет. Они намеревались надавать нам по башке, но не более того. Они занимаются запугиванием. Наверное, работают на любого наркоторговца, отмывателя денег или сутенера. Но они не убийцы. Просто гопота.

Сэнди сделал глоток рома. Его руки все еще тряслись.

Джек осторожно перешел к следующему вопросу:

— Я могу рассчитывать на то, что это останется между нами?

— Что ты имеешь в виду?

— Я не хотел бы, чтобы Хью Кастор узнал о случившемся.

Сэнди на мгновение просто уставился на океан за окном.

— Да. Хорошая идея. Он обвинит во всем этом меня.

— Почему?

— Он давит на меня по твоему делу, — пожал плечами Сэнди.

— Давит? Почему?

— Уф. Чертов «Газпром». Он поднимает шум каждый раз, как слышит, что ты копаешься в его делах.

Джек вспомнил, как Сэнди отговаривал его связываться с гигантской российской корпорацией.

— Так значит, это был Кастор, а не ты?

— Извини, коллега. Начальник приказал. Но я его понимаю. Мы должны делать свои дела, не сталкиваясь нос к носу с российской властью.

— А ты ничего не путаешь? Я думал, что российская власть — это Кремль.

Так как разговор вернулся к деловым вопросам, Сэнди моментально успокоился.

— Подумай, Джек. «Газпром» не просто принадлежит Кремлю, он напрямую связан с банковскими счетами siloviki в Кремле. Кастор никогда не хотел провоцировать Кремль, и я бы сказал, что к их гребаной кормушке это тоже относится.

— Я думал, что Кастор ведет дела согласно имеющимся фактам, — сказал Джек, глядя куда-то в море.

— Если честно, Джек, я тоже так думал. Старина Кастор всегда готов, когда какой-нибудь российский олигарх собирается подать в суд на другого российского олигарха, но только пока в дело не оказываются вовлечены Володин и его siloviki.

— Но siloviki вовлечены во многие закулисные махинации.

— Я думаю, он просто боится Володина и его головорезов. Он никогда в этом не признается, но все его упорство как рукой снимает, когда расследование дела приводит в Кремль.

Джек ощутил подавленность, но ему было приятно видеть, что Сэнди тоже ее ощущал.

— Я не буду рассказывать об этой драке. При одном условии.

— Каком?

— Я хочу, чтобы ты показал мне пару приемов.

— Это дело, — сказал Джек.

Глава 22

При всех значках, карточках, оборудовании и прочей мишуре группы независимых журналистов, Кларк, Чавес, Дрисколл, Карузо и Бири прибыли в международный аэропорт Борисполь в Киеве к девяти часам утра. Их встретил человек, которого Кларк нанял в качестве связного в их операции.

Игорь Кривов был бывшим членом группы «Альфа» службы безопасности Украины, военизированного подразделения специального назначения, предназначенного для освобождения заложников и антитеррористических операций. Также он служил штурмовиком под командованием Доминго Чавеса в группе «Радуга». Теперь он покинул это поприще, получив травму во время тренировок, когда основной парашют не раскрылся, а из-за сильного порыва ветра на запасном он сильно ударился о землю. Он сломал обе ноги, повредил таз и едва не умер от вызванной переломами и разрывами тканей кровопотери.

Узнав, что травмы не позволят ему вернуться на службу в «Радуге», он устроился на работу в Киевскую городскую милицию, при этом получив степень магистра в области криминалистики. За короткое время он стал следователем в министерстве внутренних дел, и при этом оказался не замешанным в коррупции, которой было хоть отбавляй в его ведомстве. Его настойчивое стремление играть по правилам испортила ему отношения с работодателем, так что он перешел в частный сектор, балансируя между работой в охранной сфере и работой связного — по сути, очень много знающим гидом для иностранцев, ведущих свои дела в 2,8-миллионном городе.

От полученных травм у Кривова была развалистая походка и выраженная хромота, но, несмотря на все проведенные операции и долгую историю работы, сопряженной с насилием, на его лице всегда была улыбка.

— Полковник Кларк! — воскликнул он, пожимая руку Джону. — Рад снова вас видеть.

— Привет, Игорь. Рад, что ты согласился работать с нами.

— Ты что, серьезно? Мне осточертело возить журналистов CNN от одной акции протеста до другой. Несколько дней поработать с вами, ребята, будет весело.

Когда по трапу «Гольфстрима» Ассоциации Хендли спустился Чавес, Кривов схватил небольшого мексиканца и заключил в свои медвежьи объятия.

— Рад видеть тебя, Игорь.

— И я тоже.

Он поздоровался с остальными. В считанные минуты он погрузил их оборудование в подготовленный фургон. Игорь знал, что эти люди не были журналистами, но Кларк сказал ему только то, что они прибыли сюда «немного покопаться». Украинец вполне резонно заключил, что эти люди были из ЦРУ, но действовали под прикрытием.

Кривов был известен всему Киеву как человек, работавший с иностранными журналистами, так что Кларк понимал, что бывший боец «Радуги» может помочь обеспечить им прикрытие. Это, наряду с знанием местного криминалитета, делало его идеальным выбором для группы Кампуса, которая должна была проникнуть в некоторые темные места этого города и понять, чем здесь занимаются «Семь сильных людей».

Они покинули аэропорт и направились в арендованную квартиру на третьем этаже в старом доме на правом берегу Днепра. Хотя американцы были утомлены перелетом, они, не теряя времени, начали обеспечивать безопасность своего убежища. Они проверили его на наличие «жучков» крошечными устройствами, спрятанными в камерах, и выбрали маршруты в здании и на прилегающей территории, которые позволят быстро уйти в случае необходимости.

Гэвин Бири расположил свою технику в гостиной. С самого начала Кларк подчеркивал важность сохранения их прикрытия. Бири учел это. Помимо того, что все компьютеры были защищены паролями, рабочие программы «Кампуса» скрывались среди графических редакторов и новостных сайтов. Даже если кто-то получил бы доступ, он бы решил, что это компьютер редактора или оператора съемочной группы.

Гэвин включил два из своих ноутбуков, получив доступ к SIPRNet ЦРУ и сети украинской СБУ. Он также настроил компьютер для выполнения роли цифрового радиоприемника и системы перехвата переговоров. Система могла перехватить и расшифровать передачи местной полиции, хотя только Кривов свободно говорил по-украински.

Это ограничение он попытался обойти при помощи программ перевода. Перехватываемые Гэвином переговоры украинской полиции должны были мгновенно и автоматически переводиться на английский. В теории звучало великолепно, но на практике эта программа была сплошным разочарованием. Гэвину приходилось читать каждое предложение несколько раз, чтобы понять его, а большая часть была просто бредом.

Пока остальные обустраивались в их новом логове, Динг Чавес отвел Игоря Кривова в сторону.

— Слушайте, Игорь, мы с вами знаем друг друга уже долго. Так что вы знаете, что я свой, правильно?

— Конечно, Динг.

— У меня есть вопрос к вам, так что я просто хочу его задать. Я знаю, что вы украинец, но вы из русской семьи. Что вы думаете о слухах, идущих из России в эти дни?

— Вы про то, что Россия собирается вторгнуться?

— Точно.

Кривов ответил:

— Я украинец русского происхождения, но это не значит, что я желаю жить под властью Москвы. Володин не остановится, пока не уничтожит последние остатки свободы в этом полушарии, чтобы он и его прихвостни могли контролировать все и вся. Вы должны понять, Динг. В этой стране есть три типа людей. На западе большинство — украинские националисты. На востоке большинство русские националисты. А еще есть украинцы русского происхождения, которые не желают иметь ничего общего с Кремлем. Я сам из этой категории, и мы здесь везде. Я видел уже достаточно войн, чтобы увидеть еще одну, в особенности на своем пороге.

— Хорошо это знать, — сказал Динг. Они пожали друг другу руки. — Я уверен, что нам всем будет полезно знать это при работе с местными преступными группировками.

— Помогу, чем смогу, ребята.

Пока они размещались в квартире, Кривов рассказывал им все новые и новые сведения о ситуации в области безопасности здесь, в Киеве. Согласно Кривову, за последние месяцы Киев превратился, не больше не меньше, в рай для российских шпионов и российской организованной преступности. Другие группировки — чеченские, грузинские и татарские — тоже вели активную деятельность, но ситуацией на улицах заправляли русские.

Организованная преступность на уличном уровне, явление, которое словно исчезло в России, похоже, бурно развивается здесь. Многие ощущали в усилении насилия, рэкета, убийств только неизбежное зло переживаемой страной политической нестабильности, но такой старый волк как Кривов, похоже, видел в этом нечто менее естественное.

— Эти новые русские парни в городе подкупают местных чиновников, чтобы те голосовали так, как нужно России. Они стимулируют другие местные преступные группировки, которые действуют активнее, что приводит к перегрузке местной полиции. Они избивают, запугивают и похищают некоторых журналистов, которые пишут негативные материалы о Кремле. Насколько я могу судить, русская организованная преступность делает здесь, в Киеве, работу ФСБ.

Кривов рассказал им, что никогда не слышал о Глебе Резаном, но знал некоторых людей, которые могли бы предоставить более подробную информацию.

Кларк выслушал все, что Кривов рассказал ему о ситуации здесь, в Киеве, и сказал:

— Когда я был в «Радуге», русские были нашими лучшими партнерами по НАТО.[480] Они работали вместе с нами над вопросами терроризма, распространения ядерного оружия, региональной безопасности.

Кривов ответил:

— Все еще есть хорошие русские военные. Это само собой разумеется. Верите или нет, но остались и хорошие дипломаты, хотя и только потому, что не хватает siloviki, чтобы укомплектовать ими штаты всех посольств, а не только шпионов. Но Володину удается водить всех за нос, проплачивая своим сторонникам, что ему позволяет существующий уровень коррупции.

Дрисколл спросил:

— Мистер К, каков наш первый шаг?

Кларк ответил:

— Завтра я намерен обратиться к начальнику местной резидентуры, Киту Биксби.

Чавес удивился:

— Обратиться к нему? Разве это не слегка рискованно? Ты же понимаешь, что это будет не просто несколько звонков, и ты получишь местную полицию, таскающуюся у тебя на хвосте на их собственной территории.

— Догадка. Я скажу, что я пришел помочь. Я заявлю, что я частное лицо и все понимаю. Он выглядит прагматичным. Я полагаю, он будет рад получить в этом городе еще одну пару глаз.

— А если вы ошибаетесь? — спросил Бири.

Кларк пожал плечами:

— Тогда это будет очень короткая командировка.

Глава 23

После радиационной тревоги в Белом доме Кэти и дети вернулись домой, в штат Мэриленд, на время дезактивации. С другой стороны, Джек хотел продолжать работать в Западном крыле, так что переехал в Блэр-Хаус на Пенсильвания-авеню, официальную гостевую резиденцию президента США.

На другой стороне улицы началась дезактивация Белого дома. Большая часть поверхностей в здании требовала тщательной чистки Decon-90, сильным моющим средством, содержащим трехпроцентный раствор гидроксида калия. Затем все было перемыто еще раз и перекрашено. Потом была проведена проверка на изотопы полония, чтобы убедится в их полном отсутствии.

Но вот ванную, которую посетил Головко, предстояло полностью уничтожить. Эмаль унитаза и раковины содержала его выделения, и не могла быть очищена моющим средством. Поэтому они были разбиты на мелкие кусочки и помещены в освинцованные контейнеры на специальном складе. Период полураспада полония-210 составлял 138 суток. Это значило, что эти материалы могли быть безопасно переработаны окончательно только спустя несколько месяцев.

Пока шла эта работа, те же действия начались в отеле на Капитолийском холме, где остановился Головко, на борту самолета, на котором он прибыл из Канзаса, в номере его отеля в Лоуренсе и Канзасском университете.

Пока в Белом доме выкорчевывали отбойными молотками зараженную сантехнику, Джек Райан сидел за столом в Овальном кабинете. В этот момент поступил звонок. Из больницы им. Джорджа Вашингтона сообщили, что Сергей Головко скончался в отделении интенсивной терапии.

Он повесил трубку и повернулся к собравшимся, сел и сообщил эту новость Скотту Адлеру, Мэри Пэт Фоули и Джею Кэнфилду. Они встретились, чтобы обсудить заявление Володина о расширении полномочий ФСБ. Известие о смерти Головко, как ни странно, сделало этот разговор еще более актуальным.

Райан протер глаза под очками:

— КГБ вернулся. Называйте, черт побери, как хотите, пусть они оденут дизайнерские костюмы и наймут пиарщиков с Мэдисон-авеню, но теперь эта та старая банда, которую мы все знаем и ненавидим.

Мэри Пэт Фоули сказала:

— Я могу сказать, что новая ФСБ стала еще могущественнее, чем КГБ. КГБ никогда не имел реальной возможности принимать решения, как многие думают. Их работа состояла в выработке рекомендаций для Коммунистической партии. Не они нажимали на спуск. Но теперь… Теперь разведчики и шпионы заправляют всем. — Она сделала паузу. — Теперь все еще хуже.

Райан сказал:

— Весь вопрос в том, как продвижение Таланова повлияет на это.

Джей Кэнфилд ответил:

— Можно ожидать наступления по всем фронтам. Царствование Таланова в ФСБ характеризовалось расширением связей с силами, которые становятся «теневыми» элементами его Конторы. Повстанческие группировки в Грузии, профсоюзы на Украине, организованные преступные группировки, работающие на него в Чечне и странах Балтии.

Фоули согласилась.

— Все Конторы занимаются такими делами. Черт, мы тоже в некоторой степени используем «теневые» силы, но Таланов возвращается к схеме КГБ, делая их центральным элементом внешней разведки. Володин пытается установить прямой контроль России над всеми соседними странами, так что вы все можете быть уверены, что Таланов будет выполнять все приказы по дестабилизации стран, оказавшихся на пути у Кремля.

Скотт Адлер добавил:

— Целью Володина является создание чего-то наподобие Варшавского договора. Как только это произойдет, Европа будет полностью подавлена, не говоря уже о сотнях миллионов людей, потерявших свободу и самоопределение.

Райан сказал:

— Головко был очень озабочен Талановым. Он сказал, что особенно подозрительно то, что он возник на должности главы ФСБ из неоткуда.

— Я соглашусь, — сказала Фоули. — Когда Володин сделал это заявление, я связалась с некоторыми союзными Конторами, чтобы проверить, нет ли у них на Таланова чего-либо, чего нет у нас. Конечно, мы проверяли его и после того, как он стал главой ФСБ, но я хотела убедиться, что мы не пропустили никаких подводных камней.

— И что удалось узнать?

— Мало и официально, — призналась Фоули. — Он был главой ФСБ в Новосибирске, крупнейшем городе Сибири до того, как перебрался в Москву в прошлом году и стал главой всей внутренней безопасности. Мы проработали его по полной программе, но нашли только обрывки. Есть слухи, что он бывший сотрудник ГРУ, был в Чечне, но ничего конкретного. Он самый непрозрачный начальник российской разведки со времен Советского Союза.

— Сергей подтвердил, что он из ГРУ, — сказал Джек. Мэри Пэт сделала пометку в лежащем у нее на коленях блокноте. Джек спросил:

— И как он мог настолько оставаться в тени?

— На самом деле ничего удивительного. Взгляните на самого Володина. Мы знаем, что он был сотрудником КГБ в середине-конце восьмидесятых, а потом немного и в ФСБ. Когда распался Советский Союз, он пошел в банковскую сферу, сделав несколько миллиардов, а затем в политику, в своем родном Санкт-Петербурге. Он был таким бизнесменом, что было легко забыть, что когда-то он был шпионом.

Кэнфилд сказал:

— Согласно его официальной биографии он был в КГБ чуть ли не вахтером, а мы никогда особенно не уточняли это.

— Володин — автократ, но дал Таланову невероятную силу. Почему? — спросил Райан.

Адлер ответил:

— Потому что ценит его способности, я полагаю.

Фоули добавила:

— Конечно, но и потому, что доверяет ему.

Джек надавил на эту тему:

— И что, черт побери, сотрудник ГРУ и начальник полиции из Сибири мог сделать, чтобы заслужить такое доверие? Володин не доверяет никому.

— Хороший вопрос.

— Задать его просто. Трудно на него ответить.

Фоули кивнула:

— Это точно. Я займусь этим.

Но Джека что-то зацепило.

— Мэри Пэт, когда я спросил, что вы знаете о Таланове, вы сказали, что знаете «мало и официально». Насчет «мало» все понятно, но что вы имели в виду под «официально»?

— Ну, это просто странный слух, но ничего существенного.

— И все же?

Фоули махнула рукой.

— Это всего лишь не подтвержденная и непроверяемая информация. Финны прислали отчет, что он был «девятым» в КГБ, но ни один из известных нам «девятых» им не является.

Джей Кэнфилд сказал:

— Я извиняюсь. Кто такой «девятый»?

За Мэри Пэт ответил Райан:

— Ничего себе! Джей, ты, конечно, молодой, но не настолько, чтобы не помнить Советского Союза. «Девятыми» мы назвали начальников Девятого управления. Телохранители и служба безопасности.

Кэнфилд поднял руки.

— Приношу извинения. Я все больше по Ближнему Востоку. СССР был не моей специальностью. Я, конечно, знаю о Девятом управлении, но без таких подробностей. В любом случае, выходит, что финны плохо сработали. У Девятого управления существовал центр подготовки, а его бывший начальник состоял у нас на зарплате в девяностые. Он сообщил нам все имена, но Таланова среди них не было.

Мэри Пэт добавила:

— Немцы сообщают, что он работал в ГРУ после службы в десантных войсках в Афганистане. Есть сведения, что он принимал участие во вторжении в 1979.

Джек подумал над этим.

— Похоже на правду. Он был там в начале двухтысячных. Но ГРУ не развалился так, как КГБ, и у нас не было всей полноты информации.

— Это так.

— Что-либо еще? — спросил Райан.

— Ничего существенного. У британцев есть совсем бредовая информация, но они всячески подчеркивают, что эта информация не подтверждена и весьма сомнительна.

— И что же?

Фоули, похоже, сама не была уверена в том, что сказала:

— Что он был убийцей. В восьмидесятые ходили дикие слухи о том, что одинокий сотрудник КГБ действовал по всей Восточной и Западной Европе, убивая людей от имени Москвы. Никто не мог найти его или даже доказать его существование.

Глаза Джека широко раскрылись:

— Стоп. Ты говоришь о «Зените»?

— Да. По слухам, позывным этого убер-асассина из КГБ было «Зенит». Вы помните об этом?

— Черт, Мэри Пэт. Я знаю одну из его жертв. Я был в Великобритании, когда это случилось.

— Да, верно. Конечно. В любом случае, через много лет после этого, один из источников британцев опознал «Зенита» в бывшем сотруднике ГРУ по фамилии Таланов, который также служил в десантных войсках в Афганистане.

Райан не мог поверить своим ушам. Впервые за этот разговор он повысил голос:

— Ты хочешь сказать, что Роман Таланов — «Зенит»?

Фоули энергично закачала головой.

— Нет, я хочу сказать, что один парень рассказал британской разведке эту историю, и он подшили ее в папку. Опять же, это был одиночный источник, не предоставивший никакого подтверждения. Вы же знаете, в таких делах всегда зернышко пшеницы на мешок плевел. Я просмотрела наши данные по «Зениту» и пришла к выводу, что не было никакого советского киллера, убивавшего банкиров и разведчиков на Западе.

Райан сказал:

— Британцы возложили ответственность на немецких террористов.

Фоули ответила:

— Да, верно, Фракция Красной Армии. Полиция взяла штурмом квартиру в Берлине, несколько террористов были убиты и были найдены доказательства, связывающие их с так называемыми «убийствами „Зенита“».

В зале на мгновение воцарилась тишина. Три человека, сидящие перед Райаном, понимали, что он вернулся в какой-то момент в своем прошлом, и терпеливо ждали, пока он заговорит. Наконец, он сказал:

— Но я никогда не был уверен, что они нашли настоящих виновников.

Фоули сказала:

— Но господин президент, вы же понимаете, что после падения железного занавеса сотни бывших шпионов КГБ счастливо кинулись рассказывать о своих подвигах. У нас много информации по сотрудникам КГБ того времени. И ни одного доказательства существования «Зенита», и ни одного упоминания фамилии «Таланов». Русские провели собственное расследование и ничего не нашли.

— То есть дело закрыто. Или «Зенита» никогда не существовало, или он был не из КГБ, — сказал Райан.

— Откуда же? — спросил Кэнфилд.

Райан пожал плечами.

— Мне нужно знать, что есть у SIS по этому делу.

Фоули стукнула ручкой по лежащему на коленях блокноту.

— Извините, но на вас это не похоже. Вы слишком сильно цепляетесь за какие-то слухи.

— Сделайте одолжение, Мэри Пэт.

Она пожала плечами.

— Вы, конечно, президент. Но помните, это было тридцать лет назад. Некоторых участников больше нет. Другие все забыли.

Райан подумал об этом.

— Мы могли бы запросить у SIS исходные материалы по делу «Зенита».

— Как скажете. Мы можем отправить к ним кого-нибудь, как только получим материалы.

Джек сказал:

— Как насчет того, чтобы поручить это дело кому-нибудь извне? Тому, кто работал тогда. Кто знает Советский Союз. Действующих лиц, бюрократию. То время.

— У тебя есть кто-то на уме?

— Как насчет Эда? Ему может быть это интересно?

— Шутишь? Он же ухватится за это дело.

— Замечательно. Мы сможем найти ему место рядышком с СЗИУ. — В Старом здании исполнительного управления располагались административные службы Белого дома и множество офисов, используемых его сотрудниками. — Он может заняться документами по этому делу и проверить, нет ли чего-либо, способного связать Таланова с «Зенитом».

Фоули поднялась со своего места.

— Вы извините, но, похоже, для вас это что-то личное.

— Вы правы. В то время для меня это было личным. Но теперь это нечто большее. Мы все понимаем, что знаем крайне мало о втором по влиятельности человеке в России. И если он, черт побери, тридцать лет назад был киллером КГБ, то это имеет значение. А если нет, мы, по крайней мере, будем в этом уверены.

Мэри Пэт сказала:

— Я позвоню Эду, как только вернусь в свой кабинет.

Глава 24

Начальник киевской резидентуры ЦРУ Кит Биксби провел утро на совещании в посольстве США. Теперь, сразу после обеда, он начал тянуть одну ниточку. В четвертом часу дня он провел встречу с итальянским бизнесменом, владевшим небольшой транспортной компанией, возившей контрабанду в Россию и из нее.

Как начальнику резидентуры, Биксби было довольно непривычно проводить тайные встречи с агентами, но в этом не было ничего сверхъестественного. Каждый живой сотрудник резидентуры работал либо здесь, в Киеве, либо в других частях Украины. Сейчас большинство из них работало на российской границе и в Крыму, стараясь получить сведения о русских и их намерениях.

Киевская резидентура имела недостаточно сотрудников, но это было обусловлено не тем, что она была отдаленным забытым всеми форпостом. Проблема состояла, скорее, в том, что почти все говорящие по-русски или по-украински оперативники уже работали в России или на Украине, а ЦРУ не успевало вести подготовку новых сотрудников в достаточных количествах.

Когда барабаны войны стали бить все громче и громче, Биксби взял на себя часть обязанностей, чтобы помочь своей резидентуре справляться со свалившейся на нее нагрузкой. Это означало, что ему предстояло покинуть посольство и лично направиться по улице на встречу с подозрительной личностью в подозрительном ресторане. Этот итальянский контрабандист не был так уж чертовски важен, учитывая то, что было предельно ясно, что русские собираются атаковать в ближайшее время, но он предоставлял реальную информацию, и Биксби решил лично встретиться с ним.

Начальник резидентуры был всего в двадцати минутах от места встречи. Он остановился на автобусной остановке перед массивным и величественным Собором Святого Владимира, когда какой-то человек подошел к нему и стал рядом. Человек был одет в куртку с капюшоном, а нижняя часть лица была замотана шарфом.

Начальник резидентуры присмотрелся к нему. Подозрительность была для разведчика проявлением профессиональной деформации, но зачастую могла спасти жизнь.

Человек опустил шарф.

— Я Джон Кларк. Мы разговаривали на прошлой неделе.

Биксби присмотрелся к его лицу и опознал его по фотографии, которую видел в переданном ему старом личном деле Кларка из ЦРУ. Тем не менее, он не уступил:

— Я надеюсь, вы не сделали неверного вывода, что мой звонок был приглашением?

Кларк усмехнулся.

— Конечно нет.

— Тогда какого черта вы здесь делаете?

— Собрался отведать борща.

Глаза Биксби заметались.

— Почему бы вам не пройти в мой кабинет, чтобы мы могли спокойно поговорить?

— Потому что, — сказал Кларк, — мне бы хотелось, чтобы все осталось между нами.

Биксби на мгновение задумался.

— Ну хорошо. Нам нужно пройтись. Пойдемте, поговорим.

Они прошли несколько зданий по бульвару Тараса Шевченко, а затем свернули в ботанический сад им. Александра Фомина рядом с университетом.

Они оказались на широкой аллее между деревьями, которые все еще не подавали никаких признаков жизни после долгой зимы. По причине ветреной погоды, а также того факта, что день был рабочим, людей здесь было немного. Тем не менее, Кларка это не успокоило. Он заговорил вполголоса:

— Не уверен в этом месте. Я полагаю, наши коллеги из другого посольства свое дело знают.

Биксби махнул рукой:

— Все нормально.

Кларк осмотрелся по сторонам. Все выглядело мирно, но он не знал, кто или что могли скрываться за деревьями.

— А микрофоны направленного действия?

Молодой сотрудник ЦРУ ответил:

— Без сомнений.

— Тогда зачем?

— Потому что ФСБ. Они здесь везде, но они не сверхлюди. Мы определили, что им требуется добрых десять минут, чтобы развернуть наблюдение. Я полагаю, прямо сейчас четверо парней выбираются из фургона, стоящего перед станцией метро, к которой мы шли, достают микрофоны и рации и пытаются занять положение впереди нас. Мы должны обсудить все важные вопросы быстро, чтобы, когда они развернутся, мы уже ушли.

— Хорошо — ответил Кларк и натянул на лицо капюшон, чтобы прикрыть лицо от любых камер, которые могли бы снимать его встречу с начальником местной резидентуры ЦРУ.

Биксби сказал:

— Итак, первое. Что вы вообще делаете в Киеве?

— Я сознательный гражданин и потому хочу вам помочь.

— Мне это трудно сказать, Кларк, потому что вы герой Америки, но вы мне зубы заговариваете.

Кларк усмехнулся. Ему понравился этот парень.

— Меня интересует Глеб Резаный. Когда мы на днях разговаривали, мне показалось, что вам некого послать проверить эту личность как следует.

— Это так. ФСБ действует повсюду. Новое лицо из числа российской организованной преступности в городе — это интересно, но на данный момент несущественно, особенно в виду нависшей угрозы войны.

— Возможно, я мог бы вам помочь.

— Каким образом?

— У меня есть пара знакомых. Я говорю по-русски. Я нигде не значусь, но могу работать. — Он пожал плечами. — Для меня это не впервой.

— Я не могу взять вас под свою ответственность, Кларк.

— И не надо. Я не прошу доступа к секретной информации. Мне нужно просто ваше согласие и какой-то канал, чтобы сообщить вам что-то важное, если я это найду.

— Вы знаете, много раз так вот ходил с агентами, но никогда с оперативниками.

Кларк не рассчитывал на особый успех. Он сменил тему:

— Что происходит в Крыму? Готова ли украинская армия к российскому вторжению?

Биксби пожал плечами:

— Могу сказать только несекретное. Я знаю, что вам, в общем-то, можно доверять, но, черт подери, никакого соглашения мы еще не заключали.

— Эй, ничего такого я не спросил. Я просто американский турист, интересующийся, не провести ли ему выходные в Одессе?

Биксби покачал головой.

— Ладно. Что же… Я бы посоветовал вам Мауи. Там неплохие скидки в отелях. Крым взорвется в самое ближайшее время. Русские готовы к вторжению и просто ищут повод. Украина направляет туда войска, чтобы воспрепятствовать этому — об этом говорят в местных новостях, так что ничего секретного я вам не сообщаю — и результат почти тот же самый, как если бы это были русские провокации.

— Потому что все русские националисты живут в Крыму.

— Ага. Вы, наверное, знаете, что российское у этих «граждан» только гражданство, потому что Москва раздает паспорта украинцам русского происхождения. Это чистая операция ФСБ, создающая почву для вторжения. Они называют это «паспортизация». Русские предлагают паспорта жителям Крыма с русскими корнями. Они создают русских на Украине, а потом скажут «мы должны защищать своих граждан». Они сделали точно то же самое в Грузии несколько лет назад. Там были две автономные республики, Южная Осетия и Абхазия. ФСБ тайно раздала паспорта некоторому проценту населения. А потом русские использовали тот факт, что там было много русских, чтобы ввести туда войска и выгнать оттуда грузинскую армию.[481]

— И, судя по всему, с этим ничего нельзя поделать.

Биксби пожал плечами.

— Я считаю, что они атакуют, и я считаю, что они захватят Крым. Это созревшие фрукты. То, что меня беспокоит, это вся остальная страна. Россия заявляет, что украинские националисты у власти представляют явную опасность для российских граждан в стране. Володин может просто направить войска на Киев.

Кларк спросил:

— Могу ли я чем-то вам помочь?

Биксби остановился и посмотрел на него.

— Вы же здесь не один, не так ли?

Кларк не ответил.

— Послушайте. У меня нет ни сил, ни времени на то, чтобы проверить вас. Единственное, что я могу, это позвонить в украинский пограничный контроль и добиться отмены виз для вас.

— Я бы предпочел, чтобы вы этого не делали, — сказал Кларк. — Я здесь не один. Со мной Доминго Чавес.

Брови Биксби взлетели вверх. Чавеса в Конторе знали замечательно.

— Вы здесь что, как сотрудники частного охранного агентства? Работаете на какую-нибудь нефтяную компанию?

— Ничего подобного. Поверьте, мне не платят за то, чтобы я здесь находился. Но я хочу вам помочь. У меня есть пара друзей и местный парень, который когда-то служил у меня в «Радуге». Мы настроены найти Глеба Резаного и понять, что он здесь делает, но я не хочу, чтобы мы делали одну и ту же работу. Мы можем вам немного и квалифицированно помочь. И все.

Они пошли дальше. Биксби пожал плечами:

— Итак. Я ценю то, что вы собрали свою команду и пролетели полмира, но я не такой доверчивый парень. Это моя земля, и, хотя у меня не хватает людей, я не готов направлять вас на свои операции.

— Тогда вы делаете ошибку, — сказал Кларк. Он вытащил из кармана карточку с номером спутникового телефона. — Если передумаете, я буду рядом.

Биксби на ходу взял карту и сунул в карман пальто.

Когда они подошли к станции метро, Биксби двинулся в сторону от Кларка. Он отошел почти на три метра, но затем кивком указал на деревья за Кларком.

— У нас появилась компания. Там расположился хмырь из ФСБ.

Кларк ответил:

— И еще один, позади меня. Но у того хотя бы нет наушников.

Биксби не оглянулся. Не поворачивая головы, он сказал:

— Мы еще увидимся, Кларк. Но постарайтесь держаться подальше от проблем. Их у меня и так достаточно.

Сам Кларк смотрел вниз. Если бы кто-то увидел их с расстояния, никто бы не подумал, что они как-то общались. Кларкушел налево, направляясь к станции метро, спустился в подземку и сел на поезд.

Биксби подошел к обочине и взял такси, направившись к посольству. Ему нужно было направиться на встречу с итальянским бизнесменом прежним маршрутом.

Глава 25

Президент Джек Райан лежал на кровати в «Блэр Хаус». Была полночь — он знал это, потому что напольные часы в зале только что пробили час. Его должны были разбудить в 6 утра, если только среди ночи не случится ничего, что потребует его внимания, так что он надеялся уснуть в ближайшее время.

Но он понимал, что это будет маловероятно. Его удерживали новые сообщения. Джей Кэнфилд сообщил, что Россия ввела мотострелковый батальон в Белоруссию. Это не было вторжением, напротив, все проходило при полной поддержке Минска. Райан знал, что в Минске, черт его побери, сделают все, что захочет Москва. Авторитарный лидер Белоруссии был полностью под колпаком у Володина.

Нет, сама по себе переброска войск в Белоруссию его не беспокоила. Беспокоило его то, что Белоруссия граничила с Украиной с юга.

Джек спросил у Джея, может ли мотострелковый батальон в Белоруссии представлять для Киева опасность. Ответ по-прежнему вертелся у него в голове:

— Да, но, честно говоря, опасность для Киева могут представлять и российские войска на восточной границе Украины. Оборонные расходы Киева недостаточны даже для поддержания исправности имеющейся техники. Русские могут взять украинскую столицу с любого направления.

Джеку казалось, что каждый день делал потенциальное вторжение все ближе. Он отправил госсекретаря Скотта Адлера в Европу, чтобы заручиться дипломатической поддержкой, чтобы попытаться остановить российское вторжение еще до его начала. Но пока что Адлер услышал много дежурных банальностей, но мало что реального.

Этим утром Райан провел запланированную встречу с министром обороны Бобом Бёрджессом, чтобы обсудить военные последствия российского вторжения на Украину. Он знал, что необходимо начать готовиться к тому, что начинало становиться все более и более неизбежным.

В свете этого он осознавал, что все его внимание должно быть сосредоточено на настоящем. Но, как он ни старался, случайное заявление Мэри Пэт Фоули о киллере по кличке «Зенит» и волне убийств тридцать лет назад снова и снова заставляли его возвращаться в прошлое.

Он не думал о «Зените» уже давно. За те четыре года между сроками он работал над мемуарами. Это был неспешный процесс, еще более замедлявшийся оттого, что многое в его жизни было засекречено и было не очень хорошей идеей писать об этом в книге.

Но «Дело „Зенита“» — то есть «предполагаемое дело „Зенита“» — к этому не относилось, поскольку, в сущности, оно не только не было засекречено, но и никто не имел никаких доказательств его существования. Джек не говорил никому о «Зените» уже тридцать лет.

И оттого было еще удивительнее услышать о нем от Мэри Пэт Фоули в контексте нынешнего кризиса.

Осталось так мало загадок Холодной войны. Когда железный занавес рухнул, ответы хлынули из-за него бурным потоком.

Но, несмотря на то, что и российское правительство изучало это дело, на вопросы, связанные с «Зенитом» так и не было получено ответа.

Джек знал, что Мэри Пэт была права. Не стоило расследовать детали одного неясного доклада. Он заявил, что хотел проверить, не был ли Таланов так или иначе причастен к «делу „Зенита“» якобы потому, что это было важным для понимания его личности и его роли в нынешней ситуации. Но Джек был честен с собой и признавал, что приказал заново рассмотреть «дело „Зенита“» потому, что это был один из немногих оставшихся в его жизни вопросов. И если Роман Таланов, как бы маловероятно это не было, имел к нему какое-то отношение, Джек чертовски хотел это узнать.

Он закрыл глаза и попытался уснуть. Завтра ему предстояло в полной мере погрузиться в проблемы современные, и он не мог позволить себе роскоши лежать без сна и думать о делах минувших.

* * *

Сэнди Ламонт волновался о молодом и бравом подчиненном по ряду причин. Во-первых, после возвращения из Вест-Индии Джек Райан работал так много, что стал похож на зомби. Ламонта беспокоило то, что кто-то из начальства увидит Райана, а затем вызовет его, Ламонта, в свой кабинет и пропесочит его за издевательство над подчиненным.

Второй причиной были звонки, которые поступали ему из Москвы, в основном, на ту же тему. Работа, которой занимался Джек-младший начала привлекать к ним нежелательное внимание тамошних властей.

Джек вернулся к «Газпрому», это было понятно по обоим звонкам. В ходе своего расследования молодой американец отправил аудиторов из московского офиса «Кастор энд Бойл» проверить документы налоговых органов. Это создавало им проблемы с налоговой. Сэнди понимал, что необходимо аккуратно убедить молодого сотрудника, что его высокий пыл нужно несколько охладить, ради собственного же благополучия «Кастор энд Бойл риск аналитикс». Сэнди понимал, что́ может случиться, если Кастор узнает о том, что Джек сфокусировал свое расследование на дойной корове siloviki.

Сэнди нашел Джека именно там, где и ожидал, сгорбившимся за компьютером с телефонной трубкой у уха. Сэнди подождал, пока парень закончит разговор с одним из переводчиков компании, а затем постучал в дверь его кабинета.

— Привет, Сэнди.

— Есть минута?

— Конечно. Заходи.

Сэнди вошел в маленький кабинет, закрыл дверь и сел на второй стул.

— Чем занимаешься? — спросил он, хотя и знал ответ.

— Швейцарской компанией, ведущей дела с «Газпромом».

Сэнди изобразил удивление.

— Ты только помни, приятель. «Газпром» был конечным заказчиком кражи активов Гэлбрайта, но не они непосредственно украли их.

— Я в этом не так уверен.

— Слушай, если ты купил что-то краденное, тебе, возможно, придется вернуть это обратно, если это что-то было куплено нелегально, но это не значит, что ты сам преступник. Мы должны помочь Гэлбрайту и его юристам доказать виновность компаний, которые осуществили эту сделку, но не «Газпрома», который перекупил их позднее.

Райан сказал:

— Эту крупное дело, Сэнди. Я могу проследить всю цепочку до «Газпрома» и владеющих им шишек. Я знаю, Кастора это немного беспокоит, так что я действую так аккуратно, как только могу.

Сэнди понимал, что его попытка убедить энергичного аналитика убрать ногу с педали газа провалилась. Он подавил вздох.

— И что ты узнал?

Райан ответил:

— Среди того мусора, что я нашел у Рэндольфа Робинсона, я наткнулся на один документ Шоал Банка, который, как мы полагаем, принадлежит людям, стоящими за МФК. Он касался перевода денег из Германии в Шоал Банк. Я проверил эту компанию и, начиная от информации об акционерах, прошел вверх, к именам, адресам, делам и документам по совершенным международным сделкам.

— И чем занимается эта компания?

— Германия покупает природный газ у «Газпрома». Эта зарегистрированная в Швейцарии немецкая компания получает платежи от правительства Германии, а затем переводит их «Газпрому».

— Переводит?

Джек усмехнулся.

— Ага. Они лишь посредник. Немцы перечисляют деньги на счет этой компании в швейцарском банке, а она переводит их в Россию, не считая комиссионного сбора. «Газпром» пользуется ее услугами без видимой причины.

Сэнди сказал:

— Очевидно, это делается для того, чтобы кто-то мог обсчитать немцев.

— Да, — ответил Джек. — Но на самом деле все еще хуже. Я обнаружил, что немцы, по требованию «Газпрома», произвели платеж на десять миллионов долларов консалтинговой компании в Женеве через Шоал Банк на Сент-Джонсе. Имена владельцев консалтинговой компании скрыты, и я работаю над тем, чтобы это выяснить, но я уверен, что это только еще один слой, и даже не первый. Это просто какой-то откат. Насколько я могу судить, единственной причиной существования этой женевской фирмы является накручивание платежей.

— Это довольно легко, — согласился Сэнди. — Такие компании существуют только на бумаге и не производят ничего, кроме лишних платежей.

— Правильно, — сказал Джек. — Какой-то немецкий чиновник, подписывавший договор с «Газпромом» создал подставную компанию в Женеве и получает деньги от собственной страны.

Райан знал, что Сэнди был намного опытнее его, и удивить его было трудно. Он сказал:

— И десять миллионов это только разовый платеж. Через этого швейцарского посредника от немцев к «Газпрому» перешло четыре миллиарда долларов и никто не знает, сколько из этой суммы осело по дороге.

Сэнди сказал:

— Молодец. Когда старик Кастор сказал мне, что под моим началом будет работать Джек Райан-младший, я подумал, что это будет просто мальчик-мажор. Но теперь я понимаю, что когда-то ты окажешься на моем месте.

Райан высоко оценил этот комплимент, но у него осталось чувство, что он был несколько скользким. Он сказал:

— Это у меня от папы. Я люблю покопаться в хорошем деле, но, говоря по правде, хочу только решить стоящую передо мной задачу. У меня нет амбиций на должность начальника отдела, не говоря уже о главе компании.

Сэнди ответил:

— Я сам тоже был молодым и горячим в твои годы. Это был конец девяностых, а Россия была совсем другим зверем. Парни с золотыми цепочками вышибали друг другу мозги. Настоящее, со всеми этими околоуголовными финансовыми махинаторами, может показаться мрачным, но ничего похожего на то, что творилось тогда, уже нет.

— Ну, на днях я погрузился в те времена на Антигуа.

— Ты там хорошо поработал. Всегда рад видеть такую работу. — Ламонт изготовился начать свою лекцию, но Джек перебил его.

— В данных Робинсона я нашел еще кое-что. Запись о визите директоров «Шоал Банка» в Цуг, Швейцария, на деловую встречу в марте этого года. Я считаю, что ключом ко всей этой газовой сделке может стать точный состав участников.

Ламонт удивленно поднял брови:

— Поднять документы?

— Да, это сложно.

— Да уж. Ближайший аэропорт в Цюрихе, и принимает всего по сотне рейсов в день.

Райан кивнул.

— Я просмотрел все коммерческие рейсы из России в пределах семидесяти двух часов до встречи. Правда, я проверил только первый класс, просто потому, что подумал, что люди, вовлеченные в мошенничество на одну целую две десятых миллиарда долларов не станут летать эконом-классом.

— Разумно.

— В Цюрих в течение всего дня прибывали менеджеры и финансовые директора, но никого, кто бы мог принять участие в подобной операции.

Ламонт ответил:

— Я так понимаю, ты проверил частные самолеты.

— Конечно. Я вообще с самого начала полагал, что нужно заняться ими. Я просмотрел все заявленные рейсы, но не слишком внимательно, так как подумал, что эти ребята прибудут закрытым рейсом.

— Как это?

— Швейцарская система управления воздушным движением называется «Скайгайд». Скайгайд может «закрыть» рейс так, что никто не узнает о нем. У нас в США такое тоже есть. Вам нужно только вежливо попросить, и диспетчеры закроют информацию о вашей личности и вашем маршруте. Это нужно компаниям, желающим вести дела, не привлекая внимания конкурентов, кинозвездам, желающим избежать папарацци, а также тем, у кого есть проблемы с безопасностью.

Ламонт сказал:

— Я уверен, они прибыли так по какой-то другой причине.

Райан кивнул и потянулся за кофе.

— Естественно. Во всяком случае, зная, что я не могу получить бортовые номера и маршрут самолета, я получил аудиозаписи переговоров диспетчеров Цюрихского аэропорта и перегнал их в текст. Даже если рейс закрыт во всех документах, диспетчеры должны знать номер рейса и его маршрут. Из этих распечаток я получил бортовые номера частных самолетов и проверил каждый.

Ламонт снова удивился упорству Джека.

— Я снова убеждаюсь, что ты настоящий питбуль.

— Это было не так сложно, потому что я знал, что должен искать закрытый рейс, который должен был нигде больше не обозначен. Я нашел несколько самолетов компаний, тайно летавших в Швейцарию. Но я нашел аэробус А-318, бортовой номер NS3385, который приземлился там в девять тридцать утра первого марта, в день встречи. А-318 — это корпоративный самолет со спальней, гостиной и даже конференц-залом.

— Чертовски дорогой самолетик.

— Я проверил его и ничего не нашел, так что просмотрел документы наземных служб в Цюрихском аэропорту и обнаружил, что А-318 заправлялся тем утром. Заправка была оплачена холдинговой компанией, зарегистрированной прямо в Цюрихе, и эта же компания оплачивала топливо для другого самолета несколькими месяцами ранее. Тот самолет принадлежал сети ресторанов в Санкт-Петербурге.

Сэнди наклонил голову в бок:

— Сети ресторанов в Санкт-Петербурге?

Джек улыбнулся.

— Верно. Той самой, с которой Рэндольф Робинсон работал на Антигуа. Она была создана подставной фирмой, и она же управляет Шоал Банком, принадлежащим МФК.

Сэнди спросил:

— У тебя есть какие-то имена, связанные с этой сетью ресторанов?

Джек посмотрел в свои записи.

— Дмитрий Нестеров. Он владелец этой сети ресторанов. Но кроме этого, я о нем ничего не знаю. Я искал долго. Он никогда не учился ни в одной школе экономики, не являлся членом Думы и не имел отношения к Кремлю.

— Но он является главой компании, которая купила активы нефтегазовой отрасли на двенадцать миллионов евро четыре месяца назад.

— Чертовски невероятно.

— Да, — сказал Райан. — Мы должны выяснить, кто такой Нестеров и почему Кремль предоставил ему миллиард двести миллионов долларов, полученных от рейдерского захвата «Гэлбрайт Россия Энерджи».

Ламонт кивнул, но медленно и осторожно. Он вынужден был признать, что этот янки продвинулся дальше любого другого в этой компании. Он понимал, что Кастор был против работы против «Газпрома», но Джек Райан занялся ею, и Сэнди Ламонт не собирался вставать ему поперек дороги.

Райан спросил:

— А вы хотели о чем-то поговорить?

Сэнди покачал головой.

— Да нет. Занимайся.

Глава 26

Ситуация в Киеве, казалось, ухудшалась с каждым днем. То, что началось как серия ежедневных выступлений украинских националистов на Майдане Незалежности, всего за несколько дней превратилось в десятитысячный митинг, наполненный антироссийскими плакатами, выступлениями и песнопениями.

Раскол в стране дал о себе знать, когда пророссийски настроенные украинцы начали собственные ежедневные митинги на другой стороне майдана. Любые надежды полиции, что ситуация сможет разрешиться сама собой рухнули, когда с обеих сторон появились палатки, а между националистами и пророссийскими силами начались столкновения, которые становились все ожесточеннее.

Спецподразделения полиции разнимали участников столкновений, гранаты со слезоточивым газом и бутылки с зажигательной смесью летели в оппонентов каждый день. Количество задержанных и пострадавших росло с каждым днем.

И такое творилось не только в Киеве. В Севастополе, в Крыму, банды скинхедов из числа русского большинства били витрины магазинов, принадлежащих украинцам и татарам, устраивали поджоги и избивали первых попавшихся прохожих.

На следующее утро после того, как Кларк шокировал Кита Биксби своим предложением помочь ему в поиске Глеба Резаного, группа «Кампуса» проснулась от воя сирен. Они находились в нескольких километрах от майдана, но пение и гул толпы доносились до их конспиративной квартиры на третьем этаже.

Так как официально они были журналистами, Кларк, Чавес, Карузо и Дрисколл быстро оделись, схватили камеры и микрофоны и направились вниз. Они вышли на улице и оказались посреди марша протеста, который, якобы спонтанно, начался за пределами города и двигался прямо к майдану Незалежности. Судя по плакатам и язвительным крикам, было понятно, что это была группа ультранационалистов с запада страны.

Но было очевидно и то, что они не пешком прибыли в столицу с Западной Украины. Ясно, что их доставили сюда ночью, а затем организовали в «спонтанный» марш.

Как только митингующие прошли, четверо офицеров поднялись в квартиру. Кларк отверг идею отправиться к начальнику резидентуры, и решил, что ему следует импровизировать. Игорь Кривов был полицейским и знал множество личностей на местном «дне», так что Кларк решил воспользоваться этой возможностью, чтобы держать ухо так близко к земле, как это только возможно.

Сразу после завтрака он объявил собравшимся на квартире:

— Игорь, Динг и я отправляемся на разведку.

Карузо ответил:

— Я так понимаю, что вы, как говорящие по-русски, собираетесь поболтаться по округе, а мне и Сэму сидеть с нашим нердом?

Бири яростно работал с одним из своих ноутбуков. Не отрываясь, он ответил:

— Я не нерд, я гик.

Чавес сказал:

— Игорь собирается поводить нас по округе, чтобы встретиться с людьми, которые помогут нам подобраться ближе к среде, в которую мы должны проникнуть, если хотим узнать что-либо о Глебе Резаном.

Дрисколл ответил:

— То есть с наркоторговцами, сутенерами и торговцами людьми. Хорошо там повеселитесь.

— Будет сделано, — ответил Кларк.

* * *

Валерий Володин снова присутствовал в вечерних новостях на «Новой России» вместе со своей любимой ведущей Татьяной Молчановой. Темой интервью было новое торговое соглашение с Китаем, однако у Молчановой были заготовлены некоторые заметки и уточняющие вопросы по широкому кругу вопросов, в зависимости от прихотей Володина.

Володин, как обычно, говорил прямо в камеру, а его «ответы» были скорее не ответами, а тезисами, с целью донести которые до зрителя он и явился в студию. С решительным выражением на лице и гордо глядя прямо в объектив камеры, он сказал:

— Я хочу объявить о новом торговом договоре с нашими друзьями в Китайской Народной республике. Две наши могущественные державы объединяют свою политику в области энергетической безопасности. Мы удвоим поставки нефти в Китай, обеспечивая его потребности, необходимые для экономического роста и тем самым увеличиваем наш рынок, несмотря на попытки Запада давить на нас угрозой голода. Вопрос со средствами этих поставок решен. Трубопроводы начнут строиться практически сразу. Мы будем строить мосты и высокоскоростные железные дороги между нашими странами. Мы уже начали разведку угольных месторождений Сибири в рамках совместного соглашения. Мы оставили наши прошлые разногласия позади и вместе создадим крупнейший экономический рынок на земле. С учетом того, что Америка назвала «Азиатским поворотом» и незаконной атакой на континентальный Китай в прошлом году, китайцы понимают, что в их интересах принять наше дружеское предложение и усилить с нами экономическое сотрудничество.

Черноволосая красавица задумчиво кивнула и задала следующий вопрос, который якобы только что пришел ей в голову, как органичная реакция на последний ответ Володина, хотя ее вопросы были составлены режиссером заранее.

— Господин президент, как, по-вашему, это повлияет на отношения России с Западом? Недавние конфликты с США и НАТО обеспокоили некоторых русских, которые задаются вопросом, не окажет ли это негативного влияния на нашу экономику.

Володин посмотрел прямо на Молчанову:

— Напротив, как раз наоборот. Доминирование Америки заканчивается там, где начинается наша сфера влияния. Они могут поднять много шума, пригрозить еще раз расширить НАТО, могут продолжать выступать с угрозами на мировой арене, но Европе нужны наши товары и услуги. И теперь, когда Россия и Китай установили новый мировой порядок, детские угрозы Запада будут иметь для нас еще меньшее значение.

— Считаете ли вы Россию мировой державой, господин президент?

Володин улыбнулся:

— Никто не может отрицать, что главными силами двадцатого века были Соединенные Штаты и Советский Союз. Распад Советского Союза стал одной из величайших трагедий прошлого века. В качестве главы России, я не могу сказать большего, чтобы не прослыть на Западе коммунистом. Конечно, это смехотворное обвинение, потому что кто, как не я, добился наибольшего успеха в современной России за счет свободного рынка? Но именно Запад не понимает нашей истории. Экономическая модель была ошибкой, но наш народ был силой. Во время перехода от командной экономики к рыночной мы наступили на многие грабли, но, оглянувшись назад, именно Запад подкладывал их.

— Вы хотите сказать, что сейчас Запад имеет меньше влияния на Россию.

Володин кивнул:

— Я говорю именно это. Россия будет принимать решения, основываясь на интересах России и только интересах России. Но это будет хорошо для наших соседей.

Он улыбнулся в камеру:

— Сильная Россия принесет в регион стабильность, а не раздрай. И я вижу себя именно тем, кто сделает Россию сильной.

Глава 27

Рабочий день президента Райана начался в Овальном кабинете в 6 утра. Он все еще не привык спать в Блэр-Хаус, поэтому взял в привычку «приходить на работу» за час, чтобы воспользоваться этим временем.

Сейчас было уже 8 утра, и Райан уже включился в работу. Но было очень сложно занимать самый высокий пост на Земле, не выспавшись. Джек действительно должен был признать, что было удачей иметь в своем распоряжении один из лучших на планете кофе.

Как только прибыла для утреннего совещания Мэри Пэт Фоули, он налил чашку и ей, а также вторую себе, понимая, что этот кофеин ему припомнится где-то после полудня.

Когда они уже собирались приступать, на столе Райана запищал телефон внутренней связи. Из динамика раздался голос секретаря:

— Мистер президент, прибыл министр юстиции Мюррей.

— Пригласите, пожалуйста.

Министр юстиции Дэн Мюррей вошел в кабинет быстрым прыгающим шагом. Его глаза за толстыми стеклами очков горели.

Райан встал.

— Должно быть, вы нашли что-то, Дэн.

Мюррей улыбнулся:

— Это потому, что у меня хорошие новости. Мы нашли того, кто отравил Сергея Головко.

— Слава богу. Рассказывайте.

Мюррей ответил:

— К сожалению или к счастью, в зависимости от вашей точки зрения, у меня не так уж чертовски много опыта в расследовании отравлений полонием. Оказывается, его не так уж трудно отследить, имея нужное оборудование. Полоний оставляет след. Его еще называют «хвост». Мы смогли проследить путь Головко в обратном порядке: из Белого дома в этот отель, к лимузину, который он и его группа взяла в национальном аэропорту имени Рейгана, а затем в Лоуренс, штат Канзас. Каждое место, где он находился, все, чего он касался, все имеет следы изотопа. В университете Канзаса он выступал с речью и отвечал на вопросы студентов. Его номер в отеле, взятый им напрокат автомобиль, место, с которого он выступал перед студентами, зал ожидания, ванная — все имело следы полония.

Мюррей слегка улыбнулся:

— А потом… Ничего.

Райан покачал головой:

— Ничего?

— Да. Место, где он завтракал перед выступлением чисто. Коммерческий рейс, которым он летел в Лоуренс из Далласа, чист. Мы прошли по всем остановкам на его пути. Все отели, автомобили, рестораны, самолеты. Нигде нет следов радиации. Нигде, до того, как вошел в зал, в котором выступал перед студентами Канзасского университета.

Мэри Пэт сказала:

— Звучит подозрительно похоже на тупик.

— Знал, что вы так думаете, но мы снова взяли след. Мы нашли на кухне университетского кафетерия стакан, который светился в темноте, несмотря на то, что был должным образом вымыт. По словам свидетелей, Головко во время выступления пил «Спрайт» — и мы думаем, что из этого стакана. Мы составили список людей, которые работали в кафетерии во время выступления и хотели начать опрашивать их одного за другим, но обнаружили, что у них есть раздевалка для персонала, поэтому вместо этого проверили ее. Мы проверили шкафчики и поймали сигнал в одном, как изнутри, так и снаружи. Он принадлежал двадцатиоднолетнему студенту, который был тем самым человеком, который дал Головко этот стакан прежде, чем он поднялся на сцену.

— Студент. Только не говори, что он русский.

— Это она, и она не русская. Она венесуэлка.

— О боже, — сказал Райан. Венесуэла была близким союзником России. Если она направила агента своих спецслужб совершить убийство в США, это еще больше повредит американо-венесуэльским отношениям, которые и так были достаточно плохи.

Мюррей сказал:

— Мы собираемся установить за ней наблюдение, чтобы провести расследование, но мы должны немедленно узнать, что у нее нет больше полония, который мог бы представлять опасность для окружающих. Мои эксперты говорят, что учитывая, какую она дала дозу и как неосторожно она с ним обращалась, ей осталось жить всего несколько недель, но если у нее есть больше, чем она положила в напиток Сергею, мы должны его найти и поместить в свинцовый ящик как можно скорее.

Джек вздохнул:

— Бери ее. — Это было действительно непростое решение. Было трудно осознавать, что они могли упустить возможность заснять ее встречу с агентом российской разведки.

Мэри Пэт спросила:

— Что мы знаем о ней?

— Ее зовут Фелисия Родригез. Она живет в Канзасе с пятнадцатилетнего возраста. Она несколько раз летала к дедушке с бабушкой в Каракас, но не оставалась там надолго. Она не похожа на кадрового агента, ни даже на лицо, связанное с правящими в Венесуэле силами.

Джек сказал:

— Вы не можете полагать, что она была невольным участником.

— Она, конечно, понимала, что добавляет что-то Головко в напиток, но, возможно, ее обманули. Мои эксперты говорят, что в ее шкафчике так много следов полония-210, что она понятия не имела, с чем имеет дело. Возможно, она думала, что это «руфи».[482]

— Руфи?

— Да. Вы знаете, он смазывает речь, производя впечатление старческого маразма. Кубинцы часто так делают для дискредитации своих противников.

— Это так, — согласилась Мэри Пэт.

Мюррей встал:

— Если позволите, я сделаю звонок и прикажу ее арестовать. Ее доставят в больницу и поместят в карантин. — Мюррей добавил: — И под надежную охрану, разумеется.

Как только Мюррей покинул Овальный кабинет, секретарь Райана доложил о прибытии министра обороны Роберта Бёрджесса, вместе с председателем Объединенного комитета начальников штабов адмиралом Марком Йоргенсеном. Они прибыли на утреннее совещание, но Райан сразу понял, что у них на уме было что-то более важное.

— Что случилось?

Бёрджесс сказал:

— Сегодня утром министр обороны России объявил, что сегодня они начинают учения в Черном море. Через час после его заявления, практически весь Черноморский флот пришел в движение. Два десятка кораблей подняли якоря и вышли из Севастополя.

— Они объявили только об обычных учениях?

— Это так.

— Какая же в этом угроза?

— Тревожным, если не сказать больше, является тот факт, что это было сделано без предупреждения. Похоже, это продолжалось уже какое-то время, но мы ничего не знали. Соглашение русских с Украиной говорит, что военные учения с более чем семью тысячами участников должны согласовываться заранее.

— Укладываются ли они в эту цифру?

— Сомнительно. Участвуют тридцать шесть кораблей. Это менее семи тысяч человек, но вовлечено также неизвестное количество наземных войск и авиации. Кроме того, они объявили, что в учениях примут участие воздушно-десантные войска, спецназ ГРУ и морская пехота.

Йоргенсен добавил:

— Чисто внешне, сэр, я бы сказал о двадцати пяти тысячах, как минимум.

— Это с учетом войск, которые выдвинулись в Белоруссию?

— Да, а также войск на западной границе России.

Райан потер пальцами переносицу:

— Они намереваются совершить вторжение, не так ли?

Бёрджесс сказал:

— Похоже на то. Володин порядочно махал саблей, но такой мобилизации мы не видели. Даже в атаке на Эстонию были задействованы меньшие силы.

Райан ответил:

— Крым — это больший приз.

— Действительно.

— Каковы наши варианты?

— Ограничены.

— Ограничены жестким заявлением или каким-то иным образом?

Бёрджесс ответил:

— В военном отношении мы можем сделать не так много. У нас есть несколько лодок в Черном море, но этого недостаточно, чтобы запугать их или повлиять на деятельность их флота. А что касается дипломатических вариантов, я полагаю, это вопрос к Адлеру.

Райан кивнул. Ему нужно будет посоветоваться со Скоттом Адлером, как только тот вернется в Вашингтон.

Он попытался представить себе, что происходит в Москве. Володин сделал то, что он, черт его побери, хотел сделать. Конечно, это были слухи. Но если это правда? Райан знал о бесчисленных слухах о связях Володина с организованной преступностью. Хотя никто не мог действительно поймать его на какой-то преступной деятельности, Райан любил представлять ублюдка до самую жопу в преступных делах с бандитами, которые держали его за яйца. Но Джек знал, что, скорее всего, все было с точностью наоборот. Имея контроль над вооруженными силами, министерством внутренних дел и спецслужбами, Володин наверняка был истинной силой в России.

Райан продолжил:

— И украинские вооруженные силы слабы, верно?

Йоргенсен ответил:

— Очень слабы. Их расходы на оборону составляют целый процент от ВВП, всего пару миллиардов долларов. Этих денег недостаточно для закупки новых систем и техники. Они едва могут поддерживать то, что у них есть.

— Тактика и доктрина?

— Они устроят драку на границе, а также у них есть неплохая система противовоздушной обороны. По программе НАТО «Партнерство ради мира» мы можем отправить туда триста американских военнослужащих. Зеленые береты обучают их пехоту, а ребята из «Дельты», совместно с ЦРУ работают над получением разведданных о ситуации в Крыму. Все отчеты, которые я получаю, говорят о том, что все, на что Украина может рассчитывать, это немного разбить русским нос, пока те будут занимать Крым и восток страны. И если они сделают это достаточно болезненно, то Володин, возможно, не поведет армию на запад, на Киев.

— Господи, — сказал Райан. — Лучший сценарий, чтобы потерять часть своей территории.

— Боюсь, что это так.

Райан задумался на мгновение:

— Наши военные. Они понимают, что должны убраться с дороги, если начнется стрельба?

— Да, господин президент. Они не собираются оставаться и вести бои с русскими. Я приказал им проявлять минимум активности. В Севастополе и Одессе, главных городах Крыма,[483] все и так довольно неспокойно. Протесты пророссийских сил распространяются, словно лесной пожар. Значительная часть жителей хочет русского вторжения. Украина, используя вооруженные силы для подавления беспорядков, просто делается для своего народа похожей на полицейское государство, которое только увеличивает количество жителей, которые поддерживают русское «освобождение».

Райан простонал:

— Мы же не хотим чего-либо из этого.

— Нет, сэр, — ответил Марк Йоргенсен.

Пока они говорил, секретарь Райана приоткрыл дверь:

— Извините, сэр, но вас вызывает министр юстиции Мюррей.

Джек удивился этому. Дэн покинул Овальный кабинет всего пять минут назад.

— Примите, — сказал Райан, но повернулся к Йоргенсену и Бёрджессу: — Я хочу провести встречу с штабом национальной обороны в полном составе, чтобы рассмотреть все возможные варианты наших действий для недопущения российского вторжения. Скажем, через семьдесят два часа. Мне нужно, чтобы вы и ваш персонал работал круглосуточно и я хочу иметь все возможные варианты.

Когда они покинули Овальный кабинет, Джек повернулся к столу и взял телефонную трубку:

— В чем дело, Дэн?

— Боюсь, новости плохие. Фелисия Родригез сбита машиной. Она мертва.

— Проклятье. Я думал, ты взял ее.

— Я как раз делал соответствующий звонок, когда мне сообщили. У нас была группа, которая вела ее, но они были недостаточно близко, чтобы предотвратить это.

— А автомобиль, который сбил ее?

— Скрылся. Это произошло на стоянке перед домом. Никаких камер. Группа наблюдения не была готова. Когда они добрались до своей машины, он уже исчез. Мы искали его по описанию, но я готов поставить жалование за неделю, что он был украден и будет найден сгоревшим где-нибудь под мостом.

Райан посмотрел в пространство перед собой:

— Тебе не кажется, что это называется «чисто сработано»?

— Очень на то похоже.

— Русские или венесуэльцы?

— Это единственное, что вызывает вопросы. В любом случае, это создаст сильную головную боль на международном уровне.

— И, в любом случае, организовали все это определенно русские, — сказал Джек. — Но мы установим истину и выведем их на чистую воду.

— Абсолютно. Я работаю над этим. Я сожалею, Джек. Мы должны были работать быстрее.

Райан услышал в голосе министра юстиции разочарование.

— Это усложнит твою работу, Дэн. Но не вини себя слишком сильно за девушку. Из того, что ты мне сказал, следовало, что она просто пропитана полонием. А после того, как я увидел Сергея в больнице в тот вечер, я могу сказать со всей ответственностью, что я бы предпочел попасть под чертову машину.

Глава 28

Весь день Кларк, Чавес и Кривов перебирались от бара к бару, каждый из которых был еще подозрительнее предыдущего и пили пиво, пока Игорь звонил и переписывался с различными людьми из числа киевской изнанки. Они держались подальше от хаоса Майдана Незалежности, оставаясь в рабочих районах за пределами центра города. В других местах им нужно было постоянно помнить о том, что они — «журналисты».

Но половину подозрительных личностей в этих барах составляли иностранные преступные элементы и их местные подельники. Это были наркоторговцы, торговцы людьми, и личности, способные взять машину с немецкой улицы и перегнать ее на любую украинскую — за соответствующую цену. Получая информацию о местном криминальном мире из первых рук, Кларк и Чавес узнали многое о ситуации в этом городе.

Хотя было правдой то, что здесь действовала российская организованная преступность, Клар и Чавес были удивлены тому, какую активность здесь развернула ФСБ.

Еще одна тревожная новость пролила свет на происходящие в городе столкновения. Националистическая Партия, пришедшая к власти в прошлом году, всеми силами избавляясь от пророссийской стороны, втянутой в серию коррупционных скандалов. Но и у самих националистов были проблемы.

Слухи, собираемые Кларком и Чавесом, свидетельствовали о том, что нынешние столкновения подогревались ФСБ с обеих сторон. Русские организовывали автобусные колонны с пророссийского востока, заполненные проплаченными профсоюзными активистами и высаживали их в Киеве по ходу маршей. В то же время, они тайно финансировали СМИ, высказывавшие националистические взгляды.

Если это было правдой, это означало, что русских в Киеве интересовало не завоевание умов и сердец, а хаос и междоусобица.

* * *

К восьми часам вечера Кларк распорядился прекратить операцию, и они вернулись в квартиру. Обсудив в гостиной события этого дня, они решили отправиться на ужин на соседний Крещатик. Они потратили несколько минут на то, чтобы проверить и обезопасить квартиру, а затем направились туда.

Было ветрено, температура держалась около 3 градусов тепла, но киевляне считали это весенним вечером. Преодолев множество переходов в районе Европейской площади, они направились к ресторану, который порекомендовал Игорь Кривов.

Чтобы пройти через площадь к ресторану, им пришлось несколько метров пробиваться через толпу. Кларк, Кривов и Чавес говорили по-русски, но остальные просто шли, держа руки в карманах, чтобы не замерзнуть. Гэвин Бири держался крайним правым. Когда перед ним на тротуаре появилась группа молодых людей, отошел, чтобы пропустить их. Однако, когда он проходил мимо них, один из парней пихнул Бири плечом в бок, повалив его на землю.

Толкнувший его пошел дальше со своей компанией, даже не остановившись.

Карузо не видел этого, но увидел, что Бири упал. Когда виновник происшествия двинулся дальше, Дом повернулся и подался за ним.

Однако Сэм Дрисколл перехватил его за руку:

— Оставь его.

Чавес помог Гэвину подняться.

— Ты как, Гэв?

— Нормально. — Он отряхнулся, больше от обиды, чем от грязи.

Карузо посмотрел на Кривова:

— Какого черта это было?

Кривов понятия не имел:

— Я не видел.

Чавес помог начальнику отдела информационных технологий «Кампуса» отряхнуться, а затем хлопнул его по спине:

— Я тебе налью за это.

* * *

Оказавшись в ресторане, они заняли длинный стол в темном углу бара. Гэвин, Дом и Сэм взяли пиво, Кривов — бутылку водки со льдом. Динг и Кларк пили в барах, где они встречались с местными, начиная с 10.30, так что ограничились минералкой, хотя Игорь сказал официанту принести водочные рюмки всем, чтобы поднять тост.

Они поговорили о вещах, которые соответствовали их легенде, согласно которой они были журналистами. О новостях в других частях мира, гостиницах, компьютерах и другой технике. Это достаточно пересекалось с их реальной деятельностью, чтобы разговор не выглядел искусственно.

Одновременно с тем, как им принесли заказ, в ресторан вошли трое мужчин в темных пальто. Оперативники «Кампуса» сразу заметили их, так как постоянно держали глаза открытыми, даже за ужином. Хозяйка поприветствовала их, однако они, ничего ей не ответив, прошли мимо и направились к барной стойке.

Гэвин Бири рассказывал о фотографиях, о различиях в качестве между пленками и цифровыми изображениями, но остальные пятеро молчали, сосредоточившись на вошедших. Хмурые мрачного вида люди направились прямо к блинному столу, за которым они сидели и сели на противоположном конце, всего в паре метров. Они повернулись к «кампусовцам» и начали просто молча на них смотреть.

Бири замолчал.

Несколько напряженных мгновений американцы ждали, не представит ли Кривов каких-либо своих знакомых, о том, что пригласил которых, он забыл упомянуть. Но быстро стало ясно, что Кривов не знает никого из пришедших.

— Вы кто? — спросил Кривов по-украински.

Трое просто продолжали смотреть на него, ничего не говоря.

Официантка подошла к новым посетителям, чтобы предложить им меню, однако один из них поднял руку и мягко оттолкнул ее в сторону.

Еще через минуту напряженного молчания Чавес посмотрел на Дрисколла:

— Хлеб не передашь?

Сэм взял тарелку с хлебом и протянул ее Дингу.

Они вернулись к ужину, хотя Дом продолжил зло поглядывать на одного из пришедших, продолжая копаться в баранине с картошкой.

Официантка принесла чек, сумев пройти к середине стола, стараясь держаться подальше от сердитого вида мужчин на обоих его концах. Кларк заплатил, сделал последний глоток воды и встал:

— Господа, думаю, нам пора.

Остальные пошли за ним. Троица, следившая за ними весь ужин, осталась на месте.

Когда они вышли на Европейскую площадь, Игорь Кривов сказал:

— Друзья, мне жаль, что так вышло.

Кларк спросил:

— ФСБ?

— Да, я так думаю.

Дом кивнул:

— Это просто какая-то карикатура и пародия. Худшего наблюдения я в жизни не видел.

Кларк покачал головой.

— Дом, на самом деле это demonstrativnaya slezhka. Они хотят, чтобы мы знали, что за нами следят. Они будут ходить за нами, раздражать нас, как правило, жестко. Поэтому мы не сможем заниматься тем, зачем мы сюда приехали.

Дрисколл сказал:

— Я бы понял, если бы мы были в России. Как эти парни могут так работать здесь, на Украине?

— Это, конечно, наглость, — согласился Кларк. — Они должны быть достаточно уверены, что мы не пойдем в полицию.

— Или с полицией они уже все вопросы решили. Или и то, и другое, — сказал Кривов.

Кларк добавил:

— Беспокоится пока не о чем. Это не значит, что нас раскрыли. Наша легенда прочна. — Он усмехнулся. — Просто мы им не понравились.

— Эти бараны на стену полезут, если узнают, кто мы на самом деле, — сказал Сэм.

Карузо ответил:

— Мне это дерьмо не нравится. Мистер К, как насчет того, чтобы добыть пару стволов?

Кларк покачал головой.

— Пока мы легендированы, у нас не должно быть оружия, даже скрытого. Помните, что нас в любой момент могут проверить местные копы. И если они вытащат что-то серьезное у нас из карманов и поймут, кто мы на самом деле, нам будет жопа. Мы окажемся в местной тюрьме, и я вам могу гарантировать, что там у нас будет полная жопа приключений, чего нам абсолютно не надо.

— Понятно, — протянул Дом. Ему не нравилась мысль ходить без оружия, когда русские бандиты едва не наступали ему на пятки, но Кларк занимался такими вещами еще до его рождения, так что он знал, что лучше не спорить.

* * *

Они вернулись в квартиру около одиннадцати вечера, поднявшись по лестнице на третий этаж и остановившись перед дверью. Динг вставил ключ в замок и начал поворачивать его, но остановился прежде, чем открыть дверь:

— Ложись! — крикнул он.

Остальные пятеро понятия не имели, что случилось, но все быстро залегли. Впрочем, Бири залег не сам — скорее Сэм Дрисколл сгреб начальника ИТ-отдела, словно полузащитник в регби.

Взрыва не было. Через несколько секунд Кларк посмотрел на Чавеса и увидел, что тот все еще стоит, держа ключ в замке:

— Замок вскрыт… Там как песка насыпано. Может быть, это так и есть, но там может быть датчик давления. Если это так, и я отпущу его, может бахнуть.

Они медленно поднялись с пола. Кто-то нервно рассмеялся, но не Кларк. Он подошел к двери и достал фонарик. Он опустился на колени, а Чавес немного отвел руку, чтобы тот смог увидеть защелку и ключ в замке.

— Он может быть с другой стороны. Отсюда не понять.

Пока Чавес неподвижно стоял, чтобы случайным движением двери не вызвать взрыва, Карузо подошел к окну, выбрался из него и перебрался на их балкон. Через несколько секунд они услышали, что он был в квартире, а еще через мгновение он стоял с другой стороны двери.

— Чисто, — сказал он.

Чавес глубоко вздохнул и отпустил дверь.

Карузо открыл ее изнутри.

Они вошли в квартиру, уже понимая по замку, что за время их отсутствия в квартире кто-то побывал.

Мебель была странным образом переставлена. Диван стоял посреди комнаты, стулья были сложены один на другой, а стол на кухне перевернут вверх ногами. В центре перевернутого стола была поставлена ваза.

Ноутбуки Гэвина была защищены и запаролены так, что никто не мог войти в них. Но люди из ФСБ — а Кларк не сомневался, что это были они — вытащили все шнуры и удлинители и связали их вместе узлом.Ноутбуки были закрыты и сложены друг на друга.

Кларк и Чавес поднесли пальцы к губам, указывая всем молчать, так как их могли прослушивать. Они могли говорить, но только касательно того, что видели.

Гэвин Бири был потрясен:

— Кто-то шарился в моих компьютерах.

Чавес, проходя мимо него, чтобы осмотреть три жилые комнаты, похлопал его по спине.

Спальни выглядели так же: вещи были перемещены, чемоданы сложены друг на друга, одежда штабелями сложена на полу.

Он в замешательстве покачал головой, а затем покачал ею снова, увидев небольшого плюшевого мишку, оставленного на одной из кроватей. Раньше его в квартире не было. Динг проверил его на наличие прослушивающих устройств и убедился, что все было чисто. Видимо, это был чей-то своеобразный юмор.

Проверив две другие комнаты и увидев там то же самое, Чавес заметил, что свет в туалете включен. Он подался вперед, чтобы выключить его, но уловил неприятный запах.

Он посмотрел. В унитазе были чьи-то фекалии[484].

— Класс, — сказал Динг сам себе.

Из своей комнаты вышел Дом:

— Какой-то козел рылся в моих вещах.

Он взглянул через плечо Чавеса.

— Просто отвратительно. Что они пытались этим сказать? Я имею в виду то, что тут будто дети-дауны поигрались.

Они вернулись в гостиную. Кларк включил телевизор и радио на полную громкость, а затем открыл все краны на кухне, чтобы усилить шум звуком льющейся воды.

Он подошел к своим людям, собравшимся в середине зала. Когда все утихли, он сказал:

— Парни, это просто психологическая атака. Они хотят, чтобы мы ушли, но действуют мягко. Они показывают нам, что они в любой момент могут прийти и сделать нам гадость в любое время.

Кларк оглядел комнату и понял: тактика ФСБ возымела желаемый эффект. Гэвин и Дом выглядели подавленными и сломленными, словно их работа была разрушена, не успев начаться. Дрисколл просто злился, будто кто-то вторгся в его личное пространство.

Кларк сказал:

— Эти придурки хотят сказать нам, что они могут и будут делать все, что хотят, но мы не позволим им добраться до нас. Мы по-прежнему можем работать здесь, но мы должны быть в тонусе. Мы найдем способ ходить мимо них, даже находясь под наблюдением.

Гэвин покачал головой, изо всех сил пытаясь выбросить из головы беспокойство. Через несколько секунд он сказал:

— Хорошо. Чур я первый в ванную.

Чавес и Карузо посмотрели друг на друга:

— Она вся твоя, Гэв.

Глава 29

Конференц-зал в Оперативном центре Белого дома был выбран местом проведения сегодняшнего совещания по ситуации на Украине по одной причине. Здесь было больше мультимедийных средств, чем в Овальном кабинете, чтобы докладчики от ФБР, ЦРУ, РУМО,[485] ГНР и госдепартамента могли нарисовать общую картину для президента.

Поскольку совещание шло своим чередом, Мэри Пэт Фоули спросила, может ли она сообщить новую информацию.

— Сегодня утром мы получили некоторые тревожные сведения. Сегодня утром было установлено, что второй человек в СБУ, Службе Безопасности Украины, занимался шпионажем в пользу России. Он бежал из Киева и на него сейчас идет охота по всей Украине, хотя мы предполагаем, что он объявится в России.

— Господи, — сказал Райан.

Джей Кэнфилд уже знал об этом. Он сказал:

— Мы ведем проверку того, как это могло повлиять на наши операции, но все не очень хорошо. Нам придется снижать свою деятельность.

Президент Райан согласился:

— Еще меньше глаз и ушей в этом регионе.

— Согласна, — сказала Мэри Пэт. — Болезненный удар.

— Кто начальник киевской резидентуры?

Джей Кэнфилд сказал:

— Кит Биксби. Хороший человек, полевик, не кабинетный работник.

— Ты поаккуратнее, Джей, я ведь тоже был кабинетным работником, — язвительно заметил Райан.

Кэнфилд сказал:

— Нет, господин президент. Это я был кабинетным. А вы если и имели кабинет, то там не появлялись. — Джей улыбнулся. — Вы же понимаете, о чем я.

— Я тебя понял.

Мэри Пэт сказала:

— Я хорошо знаю Кита Биксби и могу сказать, что лучшего начальника резидентуры в этих обстоятельствах я не могу представить.

— Может ли произойти так, что нам придется выводить его?

— Биксби лучше кого бы то ни было может определить, что́ сейчас нужно делать ЦРУ. Он сможет определить, какие операции нужно сворачивать, каких людей нужно возвращать домой, каким агентам нужно ложиться на дно или бежать из страны ради собственной безопасности. Излишне напоминать, что случившееся — это катастрофа. Мы, конечно, будем менять некоторых людей, но русские заметят, что в посольстве в Киеве вдруг появились новые люди и, следовательно — это новые разведчики.

Райан тихо застонал от мысли о том, насколько тяжело будет это все.

Он сказал:

— Хорошо. Давайте перейдем к следующему вопросу. Володин объявил о расширении связей с Китаем. Опуская на мгновение экономику, что будет означать российско-китайское соглашение в геополитическом плане?

Фоули ответила:

— В последнее время они проявили общую позицию по многим вопросам. По Сирии, по Северной Корее, по Ирану. Китай и Россия хоронят топор войны, так что это соглашение только укрепит их отношения. Пекин, Москва и Тегеран стали тем, что некоторые называют «железным треугольником».

— А каковы будут экономические последствия?

Райан обратился к докладчику по экономическим вопросам. Ее звали Хелен Гласс, она была выпускницей Уортонской школы бизнеса и была хорошо известна в Белом доме в качестве эксперта по России.

— Это чистая победа. Китай нуждается в российских научных достижениях и сырье, Россия — в рынке сбыта и китайских производственных мощностях. Если они достигнут соглашения, обе страны выиграют.

— Насколько плоха российская экономика? — спросил Райан.

Гласс ответила:

— Несколько лет назад России казалось, что она чего-то добилась. Обнаружение огромных запасов нефти и золота в Сибири, казалось, сулило огромные перспективы. Но запасы золота оказались не столь велики, как по предварительным оценкам, а нефть оказалось трудно добывать, особенно теперь, когда Володин и его предшественник выдавили из страны западные компании в попытке обеспечить «Газпрому» полный контроль. Энергетические ресурсы составляют примерно семьдесят процентов всего российского экспорта. Но у этого есть и обратная сторона. Огромные природные ресурсы оказывают негативное влияние на производственный сектор. Это явление называют «русской болезнью».

Райан кивнул. Он понимал это явление:

— Деньги не нужно зарабатывать, нужно просто копать и качать. А не вкладывать в инновации или в производство. Через некоторое время нация начинает терять способность что-то разрабатывать, создавать и производить.

— Верно, господин президент. После распада Советского союза Россия обладала огромным потенциалом, но в девяностые все для них сложилось плохо, так как развалилась экономика. Это было самое крупное перераспределение богатства в истории, произошедшее не в результате войны.

Райан сказал:

— И когда все настолько плохо, ты должен дать русскому народу какие-то деньги чтобы просто-напросто выжить.

— И они выжили. Но не начали процветать. Володин преуспел потому, что никто не пришел и не показал русским, что значит быть богатыми. Российская экономика велика, но не современна и не динамична. Промышленность сосредоточена на добыче сырья. Из промышленных товаров на мировом рынке спросом пользуются только автоматы Калашникова, икра и водка.

— Ты говоришь о банановой республике с населением в четверть миллиарда человек и сотнями МБР,[486] — сказал Джек.

— Я стараюсь не преувеличивать, господин президент. Но… поскольку их экономика ограничивается тем, что они могут выкопать и продать… Да. И это не единственная их проблема. Основным экспортом России является ископаемое топливо. Но даже этому мешает коррупция.

— Сурово.

Хелен Гласс не дрогнула:

— Но справедливо. Имело место отвратительное перераспределение собственности в пользу властей и создание полицейского государства для их защиты. Бюрократия занимается форменным рэкетом. Россия управляется не формальными структурами власти, а находится в ведении siloviki. Дума стала не более, чем Министерством Утверждения. Они делают то, что им приказывают siloviki.

Райан сказал:

— Банды, которая заправляет и бизнесом, и страной.

— Да, и нигде связь между бизнесом и властью не проявляется так прямо, как в «Газпроме», — сказала она. — Официально «Газпром» приватизирован, но Кремль сохраняет сорок процентов его акций, а также сто процентов способности принимать решения. Горе для частного акционера «Газпрома» пойти против воли Володина. Он заявляет о том, что это особая форма капитализма, которая позволила России процветать, но это не капитализм, а Россия не процветает.

Райан спросил:

— Найдется ли в мире экономист, видящий связь между усилением в России авторитаризма и их экономическим ростом?

Хелен Гласс на мгновение задумалась:

— Я уверена, некоторых таких вы сможете найти, но помните, что были экономисты, которые пророчили падение капитализма и переход к мировому коммунизму, даже в восьмидесятые.

Джек усмехнулся:

— Хороший ответ. Вы всегда сможете найти эксперта для подтверждения вашей точки зрения, какой бы нелепой она не была.

— С 2008-го года из России было выведено более половины триллиона долларов. Большинство этой суммы — чистый вывод капитала. Эти миллиарды оказываются в оффшорах. Пять крупнейших мест вложения российских инвестиций за рубежом — это «налоговые убежища».[487]

Райан сказал:

— То есть инвестициями это назвать нельзя.

Гласс ответила:

— Верно. Это либо отмывание денег, либо уклонение от налогов.

— Верно, — сказал Райан. — И пока цены на энергоносители высоки, Кремль может затушевать тот факт, что треть экономики уходит в чьи-то карманы[488].

— Вы снова правы, господин президент. Иностранные инвесторы бегут. Российские биржи потеряли почти триллион в прошлом году. Инвестиции упали на пятьдесят процентов. У России есть все, чтобы стать одной из величайших экономик мира. Образованные люди, природные ресурсы, рынки, транспортная инфраструктура, земли. Если бы не всеобщая коррупция, они бы занимали верхние позиции в списке развитых стран мира. Русские сейчас находится в худшем положении, чем десять лет назад. Общественная безопасность, здравоохранение, законность, соблюдение права собственности. Выросло потребление алкоголя, расходы на здравоохранение и средняя продолжительность жизни упали за последние годы. Был принят закон, запрещающий лицам с двойным гражданством появляться на государственных телеканалах. Из русского языка удаляются слова иностранного происхождения.

Райан сказал:

— Такое ощущение, что все откатывается на тридцать лет назад?

— Во многом я согласна, господин президент.

Джек Райан отвернулся от советника по экономике к Джею Кэнфилду и Мэри Пэт Фоули:

— И при всем при этом мы знаем, что Россия намерена вторгнуться в соседнее государство, а наши разведывательные возможности сильно ограничены?

— Бардак, господин президент, — признался Кэнфилд.

Глава 30

Джон Кларк шел по станции «Оболонь» на синей линии Киевского метрополитена. Было четыре тридцать вечера, не совсем час пик, но переходы, эскалаторы и поезда быстро заполнялись людьми.

Американец целенаправленно двинулся через толпу, подняв голову, чтобы выделится. Он направился на платформу, но был не уверен, что ему делать, когда он до нее доберется, так как все указания сводились к тому, чтобы прибыть на станцию «Оболонь» для встречи с Китом Биксби.

Биксби позвонил ему два часа назад, попросив о срочной встрече, и назвал место и время. Кларк вышел из квартиры и внешне беспорядочным образом двинулся на встречу, петляя по улицам, садясь в такси, автобусы, метро, проходя через магазины, универмаги и даже цыганский рынок, где купил себе за триста долларов зимнюю куртку якобы «Найк», чтобы на ходу изменить внешний вид, и подал один доллар бездомному на улице.

И, наконец, прибыв в назначенное место встречи, он чертовски надеялся, что срочный вопрос, который намеревался обсудить с ним Биксби, не был связан с командой Государственного департамента срочно вернуть их обратно в США.

Подойдя к концу платформы, он услышал мягкий голос прямо у себя за спиной.

— Садитесь на поезд в сторону «Ипподрома», последний вагон.

Сказано это было по-английски, но голос принадлежал не Биксби, в этом Кларк был уверен. Не ответив, он смешался с толпой и вышел на противоположную сторону платформы, а затем вошел в только что остановившийся поезд в сторону «Ипподрома».

Вагон был почти пуст, так как «Оболонь» была всего третьей с конца станцией на линии, однако Кларк заметил Биксби, сидящего в конце вагона. Он двинулся через вагон, начавшийся заполняться пассажирами, подошел к начальнику Киевской резидентуры и сел рядом.

Биксби не посмотрел на Кларка, но сказал:

— Хорошая куртка.

Люди стояли и сидели в трех метрах от них, но грохот мчащегося по туннелю поезда не давал им ничего услышать.

Кларк оперся локтями на колени и подался вперед, делая вид, будто рассматривает бумаги, которые достал из кармана. Его голова оказалась в тридцати сантиметрах от Биксби.

— Что случилось?

— На днях я говорил, что ты станешь для меня здесь занозой в заднице, но, боюсь, я должен серьезно пересмотреть свою позицию.

— Продолжайте.

Биксби протяжно выдохнул:

— Сегодня утром второй человек в СБУ был обвинен в шпионаже в пользу ФСБ.

Кларк внешне никак не отреагировал. Он спросил:

— Это точно?

— Достаточно точно. Украинцы, проведя расследование, обнаружили его электронный почтовый ящик, который он использовал, чтобы договариваться о встречах и тайниках. — Биксби прорычал: — Да, именно так. Кто в наши дни все еще пользуется тайниками?

— Его арестовали?

— Нет. Ему кто-то шепнул и он исчез. Наверное, сейчас он в Москве.

— Это создало какую-либо угрозу вашим операциям?

— Можно сказать и так, — пробормотал Биксби. — Он был моим главным связным с СБУ. Конечно, он знал не все. Он ничего не знал о наших электронных сетях, не знал наши основные источники, методы и ресурсы. — Биксби вздохнул. — Но все же… Мы сотрудничали по многим вопросами, так что он знал чертовски много. Я должен исходить из предположения, что ФСБ известны личности всех моих сотрудников в посольстве и многие наши конспиративные квартиры по всей стране.

— Упс, — сказал Кларк.

— Это серьезный удар в самое неподходящее время. Я вынужден отозвать большинство моих людей ради их же безопасности и закрыть некоторые объекты по всей стране.

— Могу вас понять, — согласился Кларк.

Поезд остановился, и стук колес стих. Оба замолчали, пока люди, стоявшие рядом, вышли, а новые пассажиры вошли. Биксби хранил каменное выражение лица, пока поезд не тронулся. Когда колеса загремели снова, он тихо сказал:

— Я направляюсь в Севастополь с группой этим вечером. У нас там раскрыт объект.

— Объект?

— Да. Объект системы SIGINT, который мы использовали вместе с украинцами. У нас там техническая группа и дохрена аппаратуры. А еще несколько охранников-контрактников и группа CAG.

Кларк знал, что CAG означало «группа разработки методов боевого применения вооружения и техники», то есть они были из «Дельты». Для него не стало неожиданностью присутствие «Дельты» в Севастополе. Это была база российского Черноморского флота. Соединенные Штаты, естественно, делали все, что могли, чтобы следить за ним.

— У нас там много аппаратуры, которую нужно снять и вывезти сюда, и много документов, которые нужно уничтожить. Я пробуду там от тридцати шести до сорока восьми часов.

— Севастополь сейчас похож на пороховую бочку.

— Расскажите мне что-нибудь новое.

— Я побродил по окрестностям… Похоже, этот Резаный стоит за беспорядками и погромами в Киеве.

— Я слышал подобные слухи.

— Мы можем что-либо сделать, пока вас не будет?

Невозмутимость Биксби впервые дала трещину. Не замечая никого вокруг, он прямо уставился на Кларка:

— Можете что-либо сделать? Да прямо сейчас мне нужно все, что только можно. Вы для меня глаза и уши, пока Лэнгли не пришлет замену, а это произойдет не ранее, чем через неделю.

Кларк взял другой документ из своей папки.

— Шестеро. Считая меня, нас шестеро. Один говорит по-украински и трое по-русски.

— Да, замечательно. Я не прошу брать на себя все. Но поскольку вы здесь, почему бы вам не проследить за Глебом? Он остановился в «Формонт Гранд Отель». Засранец снял весь верхний этаж. Я слышал от парня, работающего в отеле, что он постоянно встречается с какими-то людьми. Не из ФСБ, по крайней мере, не те, которых мы знаем. — Биксби засунул руки глубже в карманы и немного подался вперед. — Пара подготовленных ушей — это то, что мне нужно, чтобы ощущать себя лучше, зная, что кто-то хоть немного следит за ситуацией здесь, в Киеве.

— Заметано.

— И да, извините, что проявил себя таким козлом.

— Вы не проявили себя козлом. Вы делали то, что должны были.

Биксби невесело улыбнулся.

— Да, и посмотрите, что из этого вышло.

Поезд остановился на очередной станции. Начальник резидентуры поднялся и сказал:

— Еще увидимся.

— Буду на связи, — ответил Кларк.

Биксби сошел на станции «Тараса Шевченко» и растворился в толпе. Кларк, не глядя, положил руку на сидение, где сидел Биксби и нащупал маленький кусок бумаги. Он сунул его в карман, не сомневаясь, что на нем будет номер к телефону на защищенной линии, по которому он сможет связаться с Биксби.

Он откинулся на сидении, начав обдумывать планы по переносу части своей операции в «Формонт Гранд отель».

Глава 31

Был конец рабочего дня, но Джек Райан-младший не оставил свое рабочее место и не пошел в кафетерий в поисках кофе и бутербродов или в санузел — он был просто не в состоянии назвать его сортиром — но, тем не менее, он с нетерпением ждал возможности пойти домой и посвятить еще несколько часов своему расследованию.

Зазвонил телефон, и он, не глядя на номер, сразу ответил:

— Райан слушает.

— Это Сэнди, Джек. Ты не мог бы подняться наверх при первой возможности?

— Наверх?

— Да. Я здесь с мистером Кастором. Но ты не торопись.

Райан пробыл здесь достаточно, чтобы понимать привычку британцев говорить намеками. Ламонт имел в виду хватать ноги в руки и бежать в кабинет директора.

— Сейчас буду.

— Замечательно.

* * *

Джек сидел за столом в богато обставленном кабинете Хью Кастора, директора-распорядителя «Кастор энд Бойл риск аналитикс» и потягивал кофе из фарфоровой чашки. Кастор сидел за своим столом, разговаривая по телефону по-французски. Сэнди Ламонт, скрестив ноги, сидел напротив Джека.

— Что случилось? — шепотом спросил Джек.

Ламонт пожал плечами, словно и сам не имел представления.

Шестидесятивосьмилетний англичанин закончил разговор. Он повернулся к гостям и сел на стул во главе стола.

— Вы проделали замечательную работу. Я был очень впечатлен.

Джеку понравилась похвала, но голос Кастора прямо-таки кричал об одном «но».

Тот поднял брови.

— Но, — сказал Хью Кастор, — мы, откровенно говоря, нервничаем, Джек.

— Нервничаете?

— Обнаружение связей между российским бизнесом, российским правительством и российской преступностью является, в сущности, частью нашей работы. Тем не менее, ваши методы могут быть расценены некоторыми как чрезмерно напористые.

Джек посмотрел на Сэнди. Сначала он подумал, что тот рассказал о случившемся в переулке на Антигуа. Но Сэнди едва заметным движением головы сказал ему, что речь идет о чем-то другом.

— Расценены кем? — спросил Джек.

Кастор вздохнул:

— В своем расследовании вы наткнулись на одно имя.

— Дмитрий Нестеров, — кивнул Джек. — И что с ним?

Кастор на мгновение посмотрел на свои пальцы.

— Как выяснилось, — сказал он, — это крупный акционер «Газпрома» и высокопоставленный чиновник ФСБ.

— Хотите сказать, двойная проблема, — вставил Ламонт.

— Верно, — согласился Кастор.

Джек ничего не ответил.

Кастор обратил внимание на его молчание.

— Вы, наверное, пытаетесь решить, как спросить у меня, откуда я узнал о Нестерове.

— Я навел справки, — ответил Джек. — Он владелец сети ресторанов в Санкт-Петербурге. Я не обнаружил никаких связей ни с ФСБ, ни даже с «Газпромом». У вас должны быть иные средства.

— Учитывая профессию вашего отца до того, как он пошел в политику, я полагаю, вам что-то известно о работе спецслужб?

Можно сказать и так, подумал Райан. Но в ответ лишь кивнул.

— Между «Кастор энд Бойл» и некоторыми хорошими людьми в британской секретной службе периодически ведется взаимовыгодное сотрудничество. Мы, обнаружив что-то, как это сделали вы, могли бы спросить их, а они, в случае надобности, могли бы спросить у нас что-то, что мы узнали по ходу своей работы.

Я догадывался, подумал Джек. «C&B» связан с SIS. Но вслух он этого опять не сказал.

— Это имеет смысл.

— Так что я спросил у них о Нестерове, и они пришли прямо ко мне и сказали, в их уникальной манере, что мы должны быть крайне осторожны.

— Хорошо, — сказал Джек. И поспешно добавил: — Я буду осторожен.

Кастор посмотрел на него.

— Полететь на Антигуа и Барбуда, чтобы покопаться в мусорных баках на частной территории. Это не осторожность. Я представить себе не могу, что́ написали бы о «Кастор энд Бойл», если наш сотрудник, да еще и сын президента Соединенных Штатов пострадал бы, или оказался бы убит в ходе тайной поездки в страну третьего мира на Карибах. Это опасный мир, юноша, а вы не имеете опыта общения с некоторыми личностями, с которыми в нашем деле порой приходится сталкиваться.

Сэнди Ламонт кашлянул, но ничего не сказал.

— Вы отправили следователей в Тверь, отправили запрос в российскую налоговую инспекцию, исследовали маршруты движения самолета Нестерова. Это все далеко выходит за пределы наших обычных расследований. Я обеспокоен проблемами, которые ФСБ может нам создать, так же, как они создают их многим нашим клиентам, и я не могу этого допустить.

— Вас беспокоит ФСБ или то, что я — сын президента? — спросил Райан.

— Честно говоря, и то и другое. Наша работа — выполнять желания наших клиентов. В данном случае, вы проделали превосходную работу, но я не могу порекомендовать Гэлбрайту продолжать это дело. Проблема, юноша, в том, что если Нестеров — владелец МФК, у Гэлбрайта нулевые шансы когда-либо увидеть свои деньги. Мы не сможет обратиться в суд, ни в России, ни в какой-либо европейской стране, потому что Россия контролирует потоки энергоносителей в Европу.

— Если мы раскроем тот факт, что «Газпром» в сговоре с налоговой инспекцией захватил компанию Гэлбрайта, и этот парень из ФСБ заработал на этом миллиард двести миллионов, мы сможем положить конец такого рода делам.

— Мы не полиция. И не армия. Твой отец, может быть и лидер свободного мира, но в этой ситуации он не имеет значения. ФСБ может создать нам проблемы, если мы слишком заиграемся с нашим расследованием.

Райан стиснул зубы.

— Если вы говорите, что моя работа, направленная на установление справедливости, создает вам проблемы, я напишу заявление.

— Но все на самом деле просто, — ответил Кастор. — Наша работа — не устанавливать справедливость.

Ламонт услужливо вставил:

— Наша работа — деньги. Мы помогаем нашему клиенту вернуть потерянные активы. Это возможно, если мы найдем некие материальные активы на Западе, но если в дело оказываются вовлечены высокопоставленные шишки из ФСБ, Гэлбрайт не сможет ничего отсудить, могу тебя заверить.

— Джек, — сказал Кастор. — Ты просто замахнулся слишком высоко.

— Я понимаю, — ответил он спустя мгновение.

На самом деле он не понимал этого, но понимал то, что если пробудет здесь еще хотя бы минуту, то прошибет кулаком стену.

— Мы дадим тебе что-нибудь еще, — сказал Кастор. — Что-то менее взрывоопасное. Вы замечательно себя проявили, и мы просто обязаны направить ваши способности на решение новой задачи.

— Конечно, — ответил Джек. — Все, что сочтете нужным.

* * *

Джек ушел с работы в шесть тридцать вечера. Сэнди пригласил его на ужин в качестве компенсации за жесткий разговор с директором, но он решил, что сегодня он был не в состоянии сносить чью-то компанию. Вместо этого он в одиночестве пошел в бар, взял «пастуший пирог»[489] и четыре пинты пива, а потом направился к метро.

Отвратительное настроение усилилось, когда он вышел на Кэннон-стрит и обнаружил, что начался дождь. Он опять забыл чертов зонт, и от злости запретил себе купить новый. Нет, он решил дать себе промокнуть, чтобы, может быть, в другой раз не забыть.

Он подумал о том, чтобы зайти в еще какой-нибудь паб по дороге домой. По дороге к метро он прошел мимо «Хетчета»; он уже был там и любил это место. Еще больше пива сейчас бы не помешало, но Джек решил, что опьянение только усилит угрюмость.

Нет. Он пойдет домой и немного выспится.

Переходя улицу, он несколько раз оглянулся через правое плечо. Банальная привычка, ничего более, и, как обычно, никого, хоть каким-то образом выделявшегося из толпы прохожих. Он обругал сам себя. Такое ощущение, что он никак не мог понять, что в его жизни что-то поменялось. Он фанатично работал, расследуя теневые дела международных бизнесменов, как если бы они были международной террористической организацией, потому что этим он занимался на своей прежней работе. Он постоянно петлял и уходил от возможного наблюдения, потому что так его учили на его прежней работе.

И, в качестве еще одного средства обеспечения своей личной безопасности, он считал любую женщину, приблизившуюся к нему более чем на десять метров вражеским агентом.

Потому что на его последней работе так и вышло.

* * *

Райан вошел на станцию метро Мэдисон-хаус промокшим и замерзшим. На эскалаторе стоявшая перед ним молодая симпатичная девушка обернулась и посмотрела на него. Она сочувственно улыбнулась, словно увидела промокшего от дождя котенка. И отвернулась прочь от промокшего парня в хорошем костюме.

Двадцать минут спустя он вышел на станции «Эрлс-коурт», засунув руки в карманы и подняв воротник. В «трубе» он немного высох, но, хотя дождь уже прекратился, вечерний туман был невероятно густым, и, казалось, под ним он за несколько минут снова промок.

Он прошел мимо нескольких людей, стоявших под зонтами у индийского ресторана на Хогарт-роуд, и в одиночестве пошел по тротуару мимо долгого ряда домов. Он пересек улицу, направляясь к Кинвэй, но сознание все еще было загружено работой. У него только что отобрали дело Гэлбрайта, но он не мог ничего с собой поделать, все еще пытаясь продраться через лабиринт вовлеченных в дело компаний, трестов и фондов.

Он пересек улицу, чтобы уйти в переулок между зданиями, который привел бы его на Кромвель-роуд и на автомате посмотрел через плечо, словно просто проверив наличие транспорта на улице.

Кто-то шел за ним, отбрасывая длинную тень в свете уличного фонаря, но затем внезапно остановился и начал медленно пятиться. Тень скользнула назад по улице.

Джек остановился посреди дороги, глядя на удаляющуюся тень, а затем двинулся следом. Тень исчезла. Джек услышал торопливые шаги, переходящие в бег.

Райан бросился следом. Сумка чуть не слетела с плеча. Он завернул за угол, надеясь поймать убегающего.

Никого. Только два длинных белых многоквартирных дома по обе стороны дороги и машины, припаркованные вдоль улицы. Густой туман, хлопьями висящий на уличных фонарях, вызывал суеверный ужас.

Райан стоял посреди улочки, и его сердце бешено колотилось.

Он повернулся и пошел в сторону дома. На долю секунды он позволил себе предположить, что это мог быть возможный грабитель. Но за последние несколько лет он узнал достаточно, чтобы понимать, что не бывало такой вещи, как совпадение. И у этого случая не было никакого другого объяснения. Кто-то следил за ним.

Сердце забилось еще сильнее.

Сознание наполнилось перечнем местных и иностранных спецслужб, преступных и террористических группировок, пытаясь понять, кто именно мог следить за ним, но пока что в его распоряжении не было ничего, кроме теней.

И, добравшись до дома, ощущая нарастающее чувство опасности, он вынужден был признать, что с ним пришло и ощущение радостного возбуждения.

Глава 32

Спустя полторы недели, семья Райанов без особой помпы вернулась в Белый дом. Президент не хотел устраивать из этого торжественного мероприятия, так что о нем никому не сообщали заранее. Кэти с детьми вышли из вертолета, доставившего их из дома в Мэриленде на Южную лужайку Белого дома, и Джек встретил их у Южного входа. Кэти и Кайл немедленно бросились в свои комнаты и обнаружили, что там все осталось так же, как когда они уехали, за исключением того, что члены группы очистки убрали игрушки Кайла, чтобы вымыть ковер.

После полудня Кэти, обойдя резиденцию, сама вызвалась дать интервью корреспонденту из пресс-службы Белого дома. Это был старший корреспондент от АВС. Кэти приняла его вместе с оператором, показав им все помещения на втором этаже, чтобы показать всей Америке, что Народный дом не получил никаких повреждений в результате этого происшествия.

В конце интервью корреспондент остановил первую леди вопросом, не кажется ли теперь, в ретроспективе, плохой идеей пригласить на ужин известного врага российской власти.

Кэти с достоинством ответила, что он был другом их семьи, другом Америки и другом России.

Джек Райан пришел в гнев, узнав, что через десять дней после случившегося тело Сергея Головко оставалось в Соединенных Штатах, по сути, застряв на таможне. Он позвонил главе управления по делам иммиграции и таможенного контроля, дабы узнать, чем была вызвана задержка. Тот постарался максимально деликатно объяснить президенту, что тело его друга представляло собой, в соответствии с законодательством США, радиоактивные материалы и, хотя он всеми силами старался протолкнуть гроб с телом в первую очередь, с его транспортировкой в Великобританию для захоронения было связано невероятное количество волокиты.

Райан был одновременно взбешен и опечален этой новостью, однако нашел достаточно ума признать, что в этой ситуации мог только приложить к голове что-нибудь холодное. Он извинился, поблагодарил директора за усердную работу и отпустил его.

Они провели первый вечер в Белом доме в кинотеатре за просмотром детского фильма. Идея Кэти вернуть детям привычную атмосферу жизни была в значительной степени успешна. Как-то раз Кайл упомянул о «человеке, устроившим бардак в ванной», но, как и все дети, он просто оставался безучастным к тем событиям, которых на самом деле не понимал. Джек понимал, что пройдет немного времени прежде, чем он поймет, что за странной ночью, когда ему было десять лет, и ему разрешили спать в отцовском кабинете, а затем они уехали в загородный дом на неожиданные каникулы, стояло нечто большее.

* * *

На следующее утро Джек Райан вылетел в Майами на борту «Эйр Форс один» на встречу с лидерами кубинских американцев. Вечером была запланирована встреча с местными активистами Республиканской партии, однако он прервал поездку в связи с ситуацией на Украине и вернулся в Вашингтон сразу после обеда.

Как только самолет приземлился на авиабазе Эндрюс, Райану сообщили, что его ожидает Эд Фоули. Джек направился прямо в Овальный кабинет и обнаружил Эда у дверей.

Фоули провел последние несколько дней за просмотром старых дел британской Секретной службы, касающихся «Дела „Зенита“» — серии убийств в Европе тридцатилетней давности. Райан поручил ему заняться этим делом, не объясняя его актуальности.

Райан вошел в зал Рузвельта, где его ждал Эд.

— Привет, Эд. Извини, что заставил ждать. Заходи.

Фоули проследовал за Райаном в Овальный кабинет.

— Нет проблем, — сказал он. — Как Майами?

— Есть, что рассказать. Я пробыл там два с половиной часа. Как минимум, мне достался кубинский сэндвич и кофе с молоком.

— Поосторожнее. Это просочится наружу, и все скажут, что вы продались коммунякам.

Джек засмеялся. Они сели на диваны перед столом.

— Я признателен тебе за то, что согласился покопаться в старых делах, — сказал он.

— Пожалуйста. Это было не безынтересно.

— Нашел что-нибудь?

— Боюсь, больше вопросов, чем ответов. Я провел пять дней за чтением присланных мне отчетов о произошедшем — с точки зрения трех разных разведок и полицейских управлений. От англичан я получил документы из SIS, МИ-5 и Скотланд-Ярда. SIS также предоставил отчеты, полученные от немцев — документы BfV и связанные дела Швейцарского федерального полицейского управления. Все они пришли к одному и тому же выводу, — продолжил Эд. — Не было никакого русского убийцы, действовавшего в Европе. Это была просто легенда, состряпанная немецкой террористической группировкой «Фракция Красной Армии». Они совершали политические убийства, но в то время почти бездействовали. Кто-то из террористов решил таким образом отвести от себя подозрения. Убийства не были санкционированы руководством организации, так что совершившие их люди, дабы не быть связанными с убийствами, запустили легенду о заговоре КГБ.

— А кто связал это дело с Романом Талановым?

— Информация пришла от британской разведки, но уже много лет спустя. В начале девяностых их источник в России, имя изменено, утверждал, что «Зенит» был реален, и что это был бывший офицер Спецназа ГРУ по фамилии Таланов, служивший в десантных войсках во время вторжения в Афганистан.

— Имя источника было изменено?

— Да, и это крайне странно. Имя было скрыто во всех документах, присланных мне. Я показал их Мэри Пэт, и она отправила запрос в SIS. Они утверждают, что имя было изменено в изначальном рапорте 1991 года, и они понятия не имеют, кто это был на самом деле.

— Как необычно.

— Очень. Мэри Пэт решила, что это свидетельствует о том, что информация была ложной, а источник не заслуживающим доверия. Но тогда они должны были бы уничтожить весь документ о Таланове, но кто-то просто затер имя информатора, а не саму информацию.

— Значит это черт знает что черт знает откуда, — сказал Райан. — И, в любом случае, это тупик, так как мы даже не знаем, откуда пришел этот рапорт.

— Однако, у меня есть одна зацепка из документов швейцарской полиции. Один из отчетов из полиции кантона Цуг. Они задержали одного человека на месте одного из убийств. Надели на него наручники и посадили в машину, после чего он сбежал. — Эд пролистал документы, а затем протянул нужный. Райан просмотрел его. Это была фотокопия набранного на электронной пишущей машинке документа на немецком языке.

Сначала Джек ничего не заметил. Он просто сказал:

— Ихь шпрехе кайн дёйч.[490]

— Я тоже не говорю по-немецки, — ухмыльнулся Эд. — Но присмотритесь к пометке на правом поле.

Джек натянул на нос очки и увидел еле заметную пометку. Там было что-то написано карандашом, затем это попытались стереть.

Он присмотрелся.

— Здесь написано «Бедрок»?

— Да.

— Что это значит?

— Вряд ли это подсказка, — покачал головой Эд. — Я никогда не слышал об этом и, безусловно, это не упоминается ни в одном материале по «делу „Зенита“». Я проверил с Мэри Пэт. SIS ничего не известно о таком позывном или названии операции.

— Но пометка сделана рядом с отчетом о подозреваемом, сбежавшем из-под стражи?

— С моим немецким туда лучше не лезть, но переводчик говорит, что да, — ответил Эд.

Райан снова пристально взглянул на английское слово.

— Кто мог сделать эту пометку?

— Есть другие англоязычные пометки в немецких и швейцарских документах. Должно быть, это некий англичанин. Я думаю, пометки сделаны лично сэром Бэзилом Чарльстоном.

— Интересно.

— Я подумал, что вы могли бы позвонить Бэзилу. Возможно, он ничего не помнит — в конце концов, прошло тридцать лет — но попытаться стоит.

— Я звонил ему в прошлом году, поздравлял с днем рождения. Его ум остр как никогда, но он глух, как пень.

— Если вы хотите, я мог бы отравиться в Великобританию и поговорить с ним.

— Возможно, но нет надобности. Я позвоню Джеку и попрошу его навестить сэра Бэзила и спросить его. Я вообще давно не говорил с сыном, так что это даст мне повод проведать, как он, не выставляясь заботливой мамочкой.

— Кстати, как он?

— Сказать по правде, я не знаю. Он разговаривал с Кэти на днях. Говорит, что все нормально, и он стал порядочным денди. Может быть, получится что-либо узнать.

Они поднялись.

— Извини, что я не смог найти ничего в этих документах, — сказал Эд. — Я знаю, вы надеялись связать Таланова с этими убийствами, но они действительно похожи на темные дела РАФ. Немцы накрыли ячейку в Берлине, и нашли доказательства.

Джек похлопал Эда по плечу.

— Может быть. Может быть. Но я знаю, что в этой истории было нечто большее, чем попало в те документы.

— Откуда тебе знать? — спросил Фоули.

— Потому что я оказался втянут в это лично, — устало улыбнулся Джек.

Глава 33

Хотя они планировали действовать в Киеве под прикрытием, Джон Кларк и другие оперативники «Кампуса» были вынуждены изменить свои планы и, по сути, перейти к тому, чтобы скрываться из виду. Рокировки с ФСБ в течение нескольких ночей показали, что русская разведка заполонила город, и любые попытки действовать незаметно были обречены на провал. Принимая это во внимание, Кларк решил, что ему и его команде нужно снова вернуться к образу группы наивных журналистов, пребывающих в блаженном неведении о том, что они окружены сексотами и мафией и не подозревающей, что за ними следят.

Гэвин, всеми силами пытавшийся проявлять терпение опытного оперативника пару раз допустил оплошности, заведя разговор об операции. Каждый раз кто-то ближайший к нему неодобрительно смотрел на него и быстро менял тему. Бири вздрагивал от неожиданного осознания отсутствия у себя выдержки настоящего шпиона и, виновато кивая, быстро подхватывал новую тему разговора.

Но даже будучи вынужденными следить за словами, так как они знали, что их подслушивают, они могли обмениваться записками на АйПадах, сразу же стирая сообщения или на листках бумаги, которые сразу же уничтожались. Также они могли переписываться по сети, так как Бири установил надежную систему безопасности на всех компьютерах, блокировавшую даже лучшие попытки расшифровать сообщения.

«Формонт Гранд отель» представлял собой массивное здание на берегу Днепра в историческом районе Подил. Из окон гостям открывался впечатляющий вид на реку на востоке и золотые купола церквей на западе.

Возведение эстакады по соседству со зданием, шум, пыль и оживленное движение крупной стройки создавал району гораздо меньше обаяния, чем того следовало ожидать. Мелкие преступники рыскали по Крещатикской набережной днем и ночью. Постояльцев отеля предупреждали ночью пользоваться только государственной службой такси из-за распространенных лжетаксистов, грабивших туристов или вывозивших их в темное место, где их грабили их пособники.

Русский, известный как Глеб Резаный, снял Королевский Люкс на девятом этаже, но его окружение также заняло все остальные номера на девятом и восьмом этажах. Также его охранники присутствовали на крыше отеля и постоянно ошивались у входа. Любой человек с наметанным глазом мог легко обнаружить нескольких человек, явно не являвшихся сотрудниками отеля но, тем не менее, постоянно обнаруживающихся у входа. Они располагались за столиками, сидели на мягких диванах или просто слонялись без дела.

Большинство этих личностей были охранниками из «Семи сильных людей», но вокруг ошивались также сотрудники ФСБ, украинской разведки, реальные охранники, а также сотрудники других спецслужб. Кларк не сомневался, что ЦРУ следовало иметь кого-то здесь круглосуточно, если бы у него было достаточно сотрудников. Даже если бы Глеб Резаный не представлял интереса для организации круглосуточного наблюдения, Кларк был уверен, что в «Формонте» было более чем достаточно объектов для наличия здесь хотя бы осведомителя.

Кларк принял решение оставить основную базу на съемной квартире, но вместе с тем снять номер в «Формонте», чтобы располагаться поблизости от Глеба Резаного. Чтобы сделать так и, в то же время, оставить остальных на квартире, Кларк придумал хитрость. Вернувшись в квартиру, он начал перепалку с остальной «съемочной группой». Подыгрывая прослушке, которая, как он знал, записывала каждое его слово, Кларк, «старший репортер в группе», устроил молодым и менее опытным разнос, касательно всего, от техники, которую они взяли с собой, до производственных идей. Он громко жаловался, что ему платят недостаточно, что суточные не соответствуют ресторанам, соответствующим его уровню, а также на то, что вынужден делить эту комнату с остальными.

И наконец, в финале этой комедии, по ходу которой остальные едва сдерживались, Кларк заявил, что собирается уехать в отель и снять там номер до конца командировки.

Джон Кларк был оперативником ЦРУ со времен Вьетнама, и ни у кого язык не поворачивался назвать его кисейной барышней, но здесь его легенда предполагала именно этот образ.

Час спустя, Джон Кларк и Игорь Кривов прибыли в «Формонт», неся большие чемоданы, набитые множеством вещей, которые могли присутствовать у любого путешественника. Кларк соблюдал осторожность, ограничившись действительно безобидными вещали, так как возможно, кто-то попытается сунуть в них нос при первой возможности. Он зарегистрировался в отеле по своим документам старшего репортера «OneWorld Productions» из Ванкувера, а затем вместе с Игорем занес багаж в номер на третьем этаже. Они говорили по пути, Кларк цеплялся к украинцу, разглагольствуя о своих командировках, о том, как ожидал лучших условий и большего профессионализма от координатора, фотографа, звукооператора и техника съемочной группы, в которую его угораздило попасть.

Конечно, Кларк знал, что за ним следят люди мафии и сотрудники вражеских разведок, так что все это было направлено на поддержание легенды.

Оказав помощь с доставкой багажа объемов, достойных кисейной барышни, Игорь Кривов покинул отель и оперативно вернулся в квартиру. Кларк спустился в холл отеля, устроился на мягком диване, заказал себе кофе, подключил гарнитуру и положил на колени АйПад.

Пока Кларк разбирался со спутниковой связью в отеле, остальные завершили последние приготовления. Они разделились на две группы по двое, Игорь и Сэм расположились во взятой в прокат «Тойота Хайландер», Дом и Динг в другой, а Гэвин остался на квартире.

У них было некоторое беспокойство по поводу оставления Гэвина одного на квартире, на которую ФСБ уже совершило один набег, но Игорь пригласил двоих своих бывших коллег из федеральной полиции[491] проследить за квартирой, сказав им, что там остался канадский звукооператор с аппаратурой.

В десять утра оба «Хайландера» прибыли к «Формонту» и расположились по обе стороны от главного входа в массивное здание.

И все принялись за то, что было им привычно в подобных делах. Сидеть и ждать.

* * *

Прошло немного времени прежде, чем на Джона Кларка обратили внимание. Люди с деревянными лицами начали смотреть на него, даже садиться плечом к плечу на диванах. Кларк, глазом не моргнув, продолжал разговаривать по гарнитуре или копаться в планшете.

Это было новое проявление «демонстративной слежки» ФСБ, с которой он и его ребята столкнулись тем вечером.

Но Кларк был к этому морально готов и не поддавался. Он не обращал внимания на них, несмотря на настойчивые попытки залезть ему под кожу. Даже когда двое сели на диван по обе стороны от него и начали о чем-то громко разговаривать, распространяя едкий неприятный запах изо ртов и тыча локтями Кларку в бока, он просто продолжал читать что-то на планшете, словно их и не было.

Говоря по телефону, он делал вид, будто разговаривал с офисом своей расположенной где-то за океаном компании, однако на самом деле — по защищенному каналу с четырьмя своими оперативниками, находящимися в непосредственной близости от отеля.

Люди в машинах на улице, занимавшиеся его прослушкой, слышали лишь жалобы на командировку в Киев и отказ предоставлять материалы в Ванкувер, пока ему не направят новую камеру с оператором, обученным работе с ней.

К полудню ФСБ-шники разбрелись кто куда. Возможно, они нашли пожилого репортера таким же хамлом, как и он их. Они остались в холле, в основном, отслеживая других посетителей и недобро косясь на любого вошедшего. Кларк, по крайней мере, смог спокойно выпить кофе, чтобы никто не прижимался к нему по бокам.

Хотя пока ему приходилось прилагать наибольшие усилия для обеспечения своей легенды, он был здесь не просто так. Он мог с профессионально поставленной беспечностью осмотреть все закоулки и следить за всем входящими и выходящими из лифтов на другой стороне холла, бдительно наблюдая за всеми, кто когда-либо поднимался на девятый этаж.

Сразу после половины первого двое мужчин, которых Кларк сразу опознал как возможных спецназовцев, вошли в холл и направились к лифту. Они остановились о чем-то поговорить с двумя толстыми гоповатого вида субъектами в плохо сидящих костюмах. Кларк счел, что эти двое были боевиками «Семи сильных людей», поставленными здесь контролировать лифты. После нескольких минут разговора суровые мужики, выглядевшие отставными военными, вошли в один из лифтов.

Кларк поправил очки. Линзы были созданы таким образом, чтобы давать сильное увеличение вдаль при взгляде через самый верх стекол. Благодаря им он смог увидеть цифру на табло, указывавшем этаж. Лифт уехал на девятый.

Ага, сказал сам себе Кларк. Пришли поговорить с боссом.

Двадцать минут спустя они вышли из того же лифта и прошли к выходу.

Кларк подождал, пока они пройдут через вращающуюся дверь, а затем сказал по телефону, словно отвечая кому-то, с кем он разговаривал.

— Рад это слышать, Боб.

Это был кодовый сигнал для группы снаружи, говоривший им, что из отеля выходил кто-то, представляющий интерес. Задачей двух групп на автомобилях стало опознать объекты и их машину.

Динг сидел за рулем черной «Тойота Хайландер» в сотне метров вверх по улице через дорогу от стройки. Рядом с ним сидел Дом. Они увидели, как из отеля вышли двое и сели в ожидавший их «Лэнд Ровер». Машина направилась на север, в их сторону.

Дом ответил в гарнитуру Кларку, продолжавшему о чем-то трепаться, изображая разговор:

— Видим машину. Мы проследим на ней.

Чавес влился в поток через несколько машин за внедорожником. Они проследовали за ним по Набережно-Крещатицкой вдоль левого берега Днепра, а затем по Набережно-Луговой.

Тем временем Доминик Карузо открыл на своем АйПаде приложение, приготовившись в нужный момент быстро и решительно ввести серию команд.

В обоих направлениях было оживленное движение, но Динг смог держаться в пределах трех машин за внедорожником, пока они не остановились на красный свет. Обе машины остановились, и Карузо ткнул в ярлык на своем планшете.

Прямо под ним, радиоуправляемая машинка размером с кирпич, прикрепленная на магните к топливному баку, отцепилась и опустилась на дорогу. Дом увидел на экране изображение с камеры машинки и толкнул вперед значок управления, направляя машинку под машиной, стоявшей перед ними, грузовиком, припаркованным на краю улицы и четырехдверным «седаном».

Когда радиоуправляемая машинка оказалась под нужным внедорожником, Карузо нажал на кнопку, переключая экран на направленную вверх камеру. Изображение сменилось, и Дом начал медленно перемещать машинку, передвигая соответствующие иконки на планшете, ища нужное место на нижней части внедорожника.

Он переместил машинку под маслобак внедорожника и нажал несколько кнопок, блокируя колеса. Как только машинка была зафиксирована, он переключился на окно приложения и нажал иконку, подписанную просто: «пневматика».

Стоявшая под внедорожником радиоуправляемая машинка выстрелила вверх GPS-маячок при помощи пневматической установки; маячок, размером со спичечный коробок, ударился в металлическое дно внедорожника и прикрепился к нему мощным магнитом, мгновенно начав выдавать координаты машины.

Гэвин Бири, сидевший за своими ноутбуками на конспиративной квартире, сказал:

— Принял сигнал.

— Понял, — ответил Дом, и поспешно разблокировал колеса радиоуправляемой машинки, так как автомобили двинулись вперед. Он переключил камеру обратно на передний обзор, развернул машинку и погнал ее обратно к «Хайландеру».

Чавес тоже двинулся вперед, накатываясь на машинку. Когда она оказалась под ними, Дом нажал на кнопку, и машинка подпрыгнула на подпружиненных колесиках. Раздался стук, и Дом с Дингом с удовлетворением поняли, что машинка вернулась на свое место под маслобаком, закрепившись на магните. На следующем повороте они свернули налево, чтобы вернуться к отелю.

На обратном пути они остановились на заправке на улице Волоськой, достали машинку и зарядили новый маячок. Был еще только полдень, да и вообще, Глеб Резаный мог располагать другими машинами, которые нужно было отслеживать.

Глава 34

В Москве стояло холодное серое весеннее утро, ожидался дождь. На Лубянской площади стояли примерно четыреста пятьдесят мужчин и женщин, пританцовывавших на месте, чтобы отогнать холод. Все они работали в большом здании в стиле необарокко на северном краю площади, в котором располагалась главная штаб-квартира ФСБ и бывшая штаб-квартира КГБ.

Все они были направлены сюда сообщениями, пришедшими по электронной почте, которые предписывали им покинуть свои места в десять часов и выйти на площадь. Они ждали, курили и разговаривали.

Уже было начало двенадцатого, но никто не жаловался.

Площадь была закрыта до часа пик, водителей и пешеходов безо всяких разъяснений направили в перегруженные переулки. Проблемы простых людей не были проблемой для ответственных за это мероприятие. Даже станция метро под площадью была закрыта. Машинистов поездов проинструктировали замедляться, но не останавливаться. На краю улиц стояли вооруженные охранники, чтобы никто не попытался высадиться из проезжающих машин.

Никто ничего не знал о том, зачем они стояли на холоде, а также что намечается сегодня. Хотя у всех на площади было предположение, многие не могли в это поверить.

Перед ними стоял объект высотой двенадцать метров, которого не было в центре площади накануне. Хотя он был укрыт тяжелой зеленой занавеской, сотрудники ФСБ не имели сомнений относительно того, что под нею скрывалось.

Все они были уверены, что там находилась статуя Феликса Дзержинского, стоявшая на этом месте многие десятилетия, вплоть до того, как была убрана в 1991 году.

Дзержинской был героем Октябрьской революции, приведшей к власти Владимира Ленина. Ленин сам назначил его главой Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Эта организация, ставшая известной по русской аббревиатуре ЧК, была ответственна за обеспечение госбезопасности с образования Советского Союза и до замены ее Сталиным в 1920-х.

Поэтому Дзержинский был отцом советской госбезопасности. Он получил прозвище «Железный Феликс» за свою железную веру в строгость наказания. Его дурная слава витала над Советским Союзом в течение всего времени его существования как основателя системы ГУЛАГа.

Демонтаж статуи в 1991 году стал веским доказательством того, что старой гвардии больше не было. Ее повторное появление, если под накидкой действительно скрывалась она, означало для четырехсот пятидесяти сотрудников ФСБ, направленных наблюдать ее открытие, то, что эпоха отступления от прошлого окончена, и возвращение госбезопасности в верхние эшелоны власти в России было окончательно завершено.

Президент Российской Федерации Валерий Володин появился через несколько минут. Толпа взревела, как в связи с появлением популярного лидера, с чувством благодарности за то, что событие, которого они так долго ждали, наконец, началось.

Володин прошел через толпу, которая послушно расступалась перед ним при небольшой помощи вооруженной охраны. Вместе с ним прибыл высокий мужчина лет пятидесяти. Как и Володин, он имел классические славянские черты, но в его глазах не было и доли той искры и очарования, излучаемых президентом.

Это был директор ФСБ Роман Таланов. Многие из тех, кто работал в здании на Лубянской площади прямо за двенадцатиметровой статуей, никогда не видели его и могли только предположить, что это был Таланов, поскольку он прибыл вместе с президентом.

Они подошли к статуе, и над толпой воцарилась тишина. Каждый из них встал лицом к толпе рядом с массивным укрытым объектом.

Президент посмотрел на ближайших членов толпы, стоящих вокруг и улыбнулся. Он подмигнул и сказал:

— Сюрпризов не будет.

Все засмеялись. Они это знали.

По кивку президента, два человека стянули зеленую накидку, открывая двенадцатиметровую статую Железного Феликса.

Собравшиеся сотрудники ФСБ разразились громким «Ура!» которое можно было услышать в Кремле, находящемся в четырех кварталах отсюда.

Когда аплодисменты стихли, Володин принял протянутый ему микрофон.

Он глубоко вздохнул, а затем с волнением заговорил:

— Некоторые из вас слишком молоды, чтобы помнить то время, когда Железный Феликс стоял здесь, охраняя это здание. Быть может, больше помнят тот день, когда его повалили на землю и увезли. Они были обмануты дураками и иностранцами. Но мы, защитники порядка, знали правду. Феликс Эдмундович и очень немногие люди его времени были теми, кто обеспечил почти столетие нашей мощи.

Толпа вновь взревела.

Володин замахал кулаком:

— Начинается новый век нашей мощи! Быть может, когда-нибудь храбрые и сильные русские будут стоять здесь и говорить о тех, кто вернул Железного Феликса на его законное место, чтобы сильная новая Россия могла начаться от этого самого здания, от этой самой площади!

Володин взглянул на Таланова, который молча стоял за ним без всякого намека на эмоции, испытываемые почти всеми остальными на площади.

— В ближайшие несколько месяцев нас ожидают великие дела! Но награда будет гораздо большей. Роман Романович поведет вас, и когда вам потребуется вдохновение, взгляните в окно и посмотрите на эту статую. — Володин едва не засветился. — Мы все должны позволить железному Феликсу вести нас вперед через испытания!

Раздались новые крики «Ура!» и не стихали до того, как Володин покинул площадь несколько минут спустя, помахав на прощание собравшимся.

Никто из них не удивился тому, что их директор Роман Таланов не сказал ни слова толпе. После того, как Володин отбыл, и площадь начала пустеть, многие заметили, что Таланова здесь не было. Большинство решило, что он ушел в свой кабинет, пока Володин привлекал к себе все внимание.

* * *

Крым представлял собой вдававшийся в Черное море полуостров на южной оконечности Украины. Русские называли его домом со времен Крымской войны, когда Турция была разгромлена войсками Екатерины Великой и российская цитадель была создана в Севастополе.[492] В дальнейшем, Иосиф Сталин «русифицировал» эту территорию, выслав местное туркоязычное татарское население в Среднюю Азию и заменив его русскими. Во многих случаях, новые славянские жители полуострова поселялись в домах, оставленных высланными татарами.

В 1950-х годах Хрущев передал Крым Украине, одной из советских республик. Очевидно, у него не было ни малейшего представления о том, что это когда-нибудь вызовет какие-то споры, как не было у него возможности узнать, что в один прекрасный день СССР перестанет существовать и Украина получит свободу самоопределения.

Все знали, что амбиции России распространялись на Крым, но несколько лет назад споры несколько утихли после того, как на смену националистическому президенту Украины пришел пророссийский. Пребывание Черноморского флота в Севастополе, казалось, перестало быть под вопросом, и Россия занялась своими делами.

Все изменилось после того, как в Киеве снова пришли к власти националистические силы вскоре после того, как Валерий Володин пришел к власти в Москве. С тех пор весь Крымский полуостров стал очагом беспорядков, уличных протестов, политических убийств и похищений. Ходили даже слухи о вооруженных бандах, поддерживаемых Россией, деятельность которых была направлена против чиновников, не поддерживавших аннексию полуострова Россией.

Было ясно, что ФСБ развернула по всему Крыму активность, всеми мыслимыми усилиями подпитывая межнациональную рознь.

Крымский город Севастополь являлся базой российского Черноморского флота. Двадцать пять тысяч русских жили и работали в городе только в интересах флота. Жители Севастополя не скрывали, что считают своей родиной Россию. Это было одно из немногих мест на земле, где памятники Ленину и Сталину беспрепятственно пережили даже бурные девяностые. Даже сейчас, спустя более чем два десятилетия после провозглашения Украиной независимости, Севастополь был едва ли не более русским городом, чем Москва.

В парках Севастополя по-прежнему стояли памятники Ленину. Местные русские были не только пророссийскими, но и просоветскими.

Кит Биксби прибыл в Севастополь всего час назад, после одиннадцатичасовой поездки из Киева. С ними было еще два офицера, двадцатисемилетний бывший офицер морской пехоты Бен Герман и сорокавосьмилетний бывший выпускник Принстона Грег Джонс. Втроем они вели два больших внедорожника, нагруженных продовольствием и аварийными запасами. Оружия у них не было, так как хотя они были «с прикрытием», то есть имели дипломатические удостоверения, машины не имели дипломатических номеров.

Здесь, в Крымском порту, они располагались на территории старой радарной станции времен Холодной войны с прилагающимися к ней казармами, превращенными в неуютную, но функциональную базу. Высокий кирпичный забор окружал около двух пятых гектара территории, на которой располагалось одиночное трехэтажное здание с балконами на все стороны и на всех этажах, напоминавшее небольшую гостиницу.

Это непримечательное здание, перед которым располагался мрачный сквер, было спецбазой ЦРУ под кодовым названием «Маяк». Персонал базы состоял из четырех технических специалистов из ЦРУ, шесть охранников из американской частной охранной компании, а также четверо офицеров Сил передовых Операций из группы «Дельта» Объединённого командования специальных операций США. Все они имели реальные документы. Из вооружения имелись легкие автоматы и пистолеты, а также несколько запертых в служившем арсеналом кабинете гранатометов для стрельбы гранатами со слезоточивым газом.

Их огневая мощь была не впечатляющей, но это была только непосредственная охрана здания. Вторая линия обороны состояла из полдюжины украинских охранников, располагавшихся у главных ворот. Большинство из них были бывшими сотрудниками полиции. Они были вооружены только пистолетами и дробовиками, но у американцев с ними установились хорошие отношения, так что те были уверены, что они могли справиться с любой угрозой.

Охрана знала только то, что их здесь пребывание связано с программой «Партнерство ради мира», направленной на усиление сотрудничества с государствами, не являющимися членами НАТО. Украинцы, конечно, обратили внимание, что никто из иностранцев не носил военной формы какой-либо страны НАТО, но никто не думал, что в этом здании располагалось нечто большее, чем какая-то полувоенная контора, связанная с этой мутной и, в целом, бесполезной программой НАТО.

База ЦРУ действовала здесь уже многие годы, но в последнее время становилось все труднее скрывать факт ее существования по мере того, как обстановка все сильнее накалялась пророссийскими силами, особенно после столкновения России и НАТО в Эстонии. Несмотря на трудности, вызванные работой в нестабильной обстановке, это место определенно приносило пользу Соединенным Штатам, позволяя им понимать ситуацию вокруг Черноморского флота.

Когда Россия перевооружила флот и обновила оборудование и вооружение, оперативники «Дельты», базирующиеся на «Маяке», сфотографировали ключевые системы. Когда крейсер «Коупенс» ВМФ США заходил в Севастополь в прошлом году, персонал «Маяка» следил за реакцией местных жителей, чтобы оценить поддержку США и НАТО в регионе или отсутствие таковой. А сейчас, несколько дней спустя после того, как Черноморский флот пришел в движение после объявленных Володиным внезапных учений, персонал «Дельты» и ЦРУ собрал аудио- и видеоматериалы, которые могли оказаться очень полезными в случае реального военного противостояния на море.

Несмотря на то, что бо́льшая часть населения Крыма была настроена решительно пророссийски, Украина сотрудничала с ЦРУ, и украинские службы знали о наличии здесь этой базы.

Теперь это стало проблемой. Сведения о том, что один из самых высокопоставленных людей в СБУ был пойман на передаче сведений ФСБ, привели к тому, что руководство ЦРУ принялось изо всех сил давить на тревожные кнопки. Киту Биксби приходилось латать тысячу пробоин на тонущем корабле, так как бо́льшая часть его людей оказалась под угрозой, но ничего сейчас не было настолько важно, как эвакуация всех и всего из Севастополя.

Если русские начнут войну, они направят войска на Крымский полуостров вообще и прямиком в Севастополь в частности. Когда это случится, пройдет немного времени, прежде чем российские военные окажутся перед главными воротами «Маяка» с вежливой просьбой войти и все осмотреть.

Биксби прибыл сюда как начальник резидентуры, и провел бо́льшую часть дня с отверткой в руках, разбирая компоненты локальной сети, чтобы погрузить их во внедорожники и вывезти. В зале на третьем этаже велось уничтожение бумажных документов.

Двадцать лет назад не стоило бы тратить сутки на уничтожение всех бумаг, но теперь было нужно уничтожить все, до последнего клочка, в ближайшие несколько часов.

Остальные тем временем выносили компьютеры, извлекали жесткие диски, выдавали сотрудникам из местных пачки гривен в конвертах, а также выполняли прочие обязанности, требовавшиеся при спешном выводе секретной разведывательной базы.

На то, чтобы выполнить всю эту работу и погрузить персонал «Дельты», ЦРУ и наемных охранников и оборудование во внедорожники, разместившиеся на кольцеобразной стоянке перед зданием, и выехать в Киев, понадобятся сутки. Затем большая часть сотрудников, включая самого Биксби, вылетят с Украины.

Персонал «Маяка» в стране больше был не нужен, так как база сворачивалась, а Кит должен был быть эвакуирован, так как был посвящен во все, что передал русским второй человек в СБУ.

Было около девяти вечера. Кит работал в одиночестве. На столе перед ним стояла рация, чтобы он мог постоянно слышать переговоры остальных шестнадцати человек на базе. Он потянулся к стопке распечаток переговоров в оберточной бумаге, когда из рации раздался голос одного из техников ЦРУ.

— Кит, вы не могли бы спуститься?

Кит отправил стопку в уничтожитель, а затем ответил:

— Если не трудно, лучше вы подойдите сюда.

Последовала небольшая пауза:

— Извините, сэр, но боюсь, не могу.

— Сейчас спущусь.

Биксби щелкнул выключателем на уничтожителе и поспешил вниз.

* * *

В холле Биксби встретил командира небольшой группы «Дельты». Все звали его по позывному — «Мидас», но Биксби знал его как подполковника Барри Янковского, человека, грудь которого была украшена медалями, полученными за долгие годы в рейнджерах армии США. Биксби не мог не заметить, что «Мидас» был в шлеме, а на плече у него висел автомат «Хеклер-Кох».

Полчаса назад, когда они виделись в последний раз, шлема и автомата не было.

Плохо.

Рядом с ним стоял Рекс, охранник-контрактник. Он тоже был вооружен, только карабином М4.

— Что случилось? — спросил Биксби, спустившись по лестнице.

Рекс ответил:

— У нас проблема. Один из украинских охранников шел на смену, и ему позвонил приятель из местной полиции. Он сказал, что сегодня не выйдет на работу.

— Он сказал почему?

— Он сказал, что распространились слухи, что здесь находится база НАТО, и готовятся акции протеста. Местные копы собираются постоять в стороне.

— Черт, — сказал Биксби, посмотрев на «Мидаса». — Что вы об этом думаете?

«Мидас» ответил:

— Я думаю, что мы должны взять, что можем, подорвать остальное и свалить отсюда. Но это я так думаю.

Кит подумал обо всей секретной аппаратуре в здании.

— Здесь чертовки много чего нужно будет взорвать. Если мы все это взорвем или подожжем, то привлечем к себе внимание и уже отсюда не выберемся. Плюс антенны на крыше и аппаратура в центре связи. Если мы установим там заряды, мы не сможем быть уверены, что уничтожим все, но можем быть уверены, что русские разберут здесь все до винтика, когда займут это место.

— У нас еще есть ночь… Времени на то, чтобы разобрать спутниковые системы на крыше нет — нам нужно просто снять все и засунуть в машины. — Он на мгновение задумался. — Нам нужна еще пара внедорожников.

Рекс ответил:

— Я мог бы поговорить с местными…

Биксби покачал головой.

— Нет. Раз уж о нас уже говорят в полиции. Я не хочу, чтобы кто-то знал, что мы собираемся бежать отсюда.

Биксби быстро обдумал ситуацию. Как он мог чем-то помочь? В стране у него были некоторые нелегальные оперативники, но все они сейчас были у границы, и могли прибыть, лишь убедившись, что это будет безопасно. Он не мог просить их прибыть к «Маяку», не выдавая еще больше людей и баз ЦРУ.

Также на Украине было немного американских войск, в основном, на украинских военных базах. Но здесь, на Крымском полуострове, не было никого. Что было еще более важно, если бы сюда прибыло несколько «Хамви» Армии США, спокойно выехать обратно у них не было бы ни малейшей возможности.

Вдруг его озарило. Джон Кларк и Доминго Чавес.

Он повернулся к «Мидасу».

— Я могу обеспечить пару джипов к завтрашнему утру.

«Мидас» ответил:

— Хорошо. Я поставлю ребят на крыше, чтобы следить за ситуацией. Остальные будут снимать оборудование.

* * *

Джон Кларк плюхнулся на застеленную шикарным бельем кровать в люксе в отеле «Формонт», когда зазвонил спутниковый телефон.

— Кларк слушает.

— Привет, приятель.

Кларк узнал Кита Биксби. Он усмехнулся. Судя по всему, ЦРУ-шник собирался еще о чем-то попросить.

— Здорово, — ответил он.

— Не хотел отвлекать, но есть проблема и мне срочно нужна помощь.

— А именно?

— Одиннадцать часов езды среди ночи к месту, где ситуация является настолько напряженной, что скоро станет опасно.

Кларк ответил:

— Я свяжусь с ребятами. Только еще закажу кофе.

Биксби кратко изложил ему ситуацию. Через несколько минут, Кларк связался с Дингом на конспиративной квартире на другом конце города.

Глава 35

Джек Райан-младший провел весь день в «Кастор энд Бойл» за составлением новой базы данных в «i2 Analyst’s Notebook». Новое дело касалось норвежской судоходной компании, которая закупила несколько кораблей у российской фирмы, однако после доставки обнаружила, что получила ржавые остовы. Мало того, что дело было банальным и неинтересным, стоимость заказа была на несколько порядков меньше, чем по «Делу Гэлбрайта — „Газпрома“». Джек заскучал уже к полудню и в два часа дня принялся тайком заглядывать в диаграмму связей этого дела, которую он создал в «Analyst’s Notebook» на прошлой неделе.

Когда зазвонил телефон, он поднял трубку не глядя.

— Райан слушает.

— Привет, Джек. Не помешал?

Он не ожидал услышать отца.

— Привет, папа. Нет, конечно. Просто занимаюсь русскими.

— Представь, я тоже.

— Да, я слышал. Дэн уже выяснил, кто отравил Головко?

— Да, но кое-что создало больше вопросов, чем ответов.

Джек-младший прикинул в уме. В голове, казалось, была полная каша.

— Я слушаю.

— Мать говорила, что ты звонил вчера вечером. Извини, что не удосужился подойти.

— Все нормально. Я знаю, что тебя загоняли по поводу Сергея и Украины. Я надеюсь, что у тебя все будет в порядке.

— Все хорошо. Мы вернулись в резиденцию и все пошло, как прежде. Правда, здесь разворотили всю ванную комнату.

— Быть того не может. Папа, извини, что не позвонил. Был реально загружен.

— Все в порядке. По себе знаю, что это значит.

Райан-младший усмехнулся.

— Ну как у тебя вообще?

— Замечательно.

— В Лондоне здорово, да? — Джек мог услышать в голосе отца энергию, словно он сам вспоминал через него этот город, в котором тоже когда-то жил.

Джек-младший только вяло пробормотал:

— Точно.

Последовала пауза. Джек-старший спросил:

— Все ведь нормально?

— Ну, кое-что надо наладить.

— Что-то не так? Какие-то проблемы?

— Да нет, папа. Все нормально.

Джек-старший снова сделал паузу:

— Ты же знаешь, что можешь со мной поговорить.

— Конечно. Все хорошо. Просто работа достала.

— Понимаю, — отец сменил тему, хотя понял напряженность в голосе сына. — Ты не мог бы кое-чем мне помочь?

Джек-младший расслабился.

— Конечно. Было бы неплохо как-то отвлечься.

— Помнишь Бэзила Чарльстона?

— Конечно. Хотя это было давно… Ему же уже должно быть за восемьдесят?

— Вот в этом и проблема. У меня есть к нему пара вопросов, которые я бы хотел обсудить с ним лично, но у меня какое-то предчувствие, что ему трудно будет говорить по телефону. Последний раз, когда я звонил ему, он половину не услышал.

— Он все еще живет в Белгравии?

— Да.

— Я смогу заехать, но не очень надолго. Что мне спросить у него?

— Около тридцати лет назад в Европе случилась серия убийств. Тогда некоторые полагали, что ответственность за них нес агент КГБ с позывным «Зенит». Мы обнаружили некоторые неподтвержденные данные в одном старом деле, которые наводят на мысль, что «Зенит» — это Роман Таланов.

— Нихрена себе, — ответил Джек-младший.

— Это все, в основном, мои догадки, но я не хочу зафантазироваться. Мне нужно знать больше. Кодовое слово «Бедрок» появилось из дела, связанного с убийствами «Зенита». Я не знаю, это человек, место, или, может быть, операция. Нам нужно знать, что это такое. И если кто-то может это помнить, то это сэр Бэзил.

Райан-старший объяснил, что вроде бы именно Чарльстон сделал пометку «Бедрок» в документе, и что секретарь немедленно перешлет документ по электронной почте.

— Судя по всему, это секретные документы разведки. Зачем ему говорить со мной?

— Бэзил не откажется поговорить с тобой, — сказал Джек-старший. — Он же знает, что ты работал на Джерри.

Джек-младший знал, что разговор с отцом шел по закрытому каналу, и что отец тоже знал об этом. Тем не менее, он не решил сказать прямо. Но то, что Чарльстон знал, что он «работал на Джерри» означало, что он знал о «Кампусе». Это удивило Джека.

— Действительно?

— Абсолютно. Он знает, что ты был аналитиком, и знает, какими делами ты занимался с Джерри.

— Ладно. Еще вопрос. Разве это было не в те времена, когда мы жили в Англии?

— Да, именно тогда. Я хорошо помню это дело. Ты тогда был совсем карапузом.

— Папа, ты не обижайся, но это было очень давно. Как ты думаешь, Бэзил что-то вспомнит, если об этом «Бедроке» ничего не было в документах SIS?

— Джек, ты же лучше многих знаешь, что не каждая важная операция запечатлеется для потомков. Если «Бедрок» был настолько важен, что ему не нашлось места в мемуарах, то Бэзил, скорее всего, будет хорошо помнить.

— Я тебя понял. Я спрошу. Но ты действительно думаешь, что есть шанс, что к этому причастен Таланов?

— Этого знать нельзя. Я научился не слишком полагаться на единственный отрывок информации. Мне нужно больше, чтобы в чем-то убедиться.

— Но тебя это заинтересовало настолько, что ты решил найти «Бедрока».

— Верно, — сказал Джек-старший, но затем спохватился: — Выследить? Я говорил только поговорить с Бэзилом. Я не хочу, чтобы ты кого-то выслеживал.

— Точно, — ответил Джек-младший.

— Расскажешь, что у тебя на работе?

— Занимаюсь махинациями русских. Обманывают по части бизнеса и прав собственности. Лгут с бесстрастным лицом и используют судебную систему, чтобы красть и запугивать.

— Все насколько плохо?

— Ты не поверишь, — затем Джек-младший сам спохватился. — Хотя о чем я говорю? Ты же работал нос к носу с КГБ.

— Очень верно подмечено, — сказал Райан-старший. — И как, хотя бы нравится работа?

Райан-младший вздохнул.

— Достало. Я несколько лет мечтал о справедливости. О том, чтобы выслеживать и останавливать плохих парней. Но здесь я гоняюсь за плохими парнями, но максимум, на что я могу рассчитывать, это на то, что суд, не имеющий никаких полномочий по отношению к ним постановит арестовать какие-то захапанные ими активы, чего, вероятно, никогда не случится.

— Справедливость вообще вещь неторопливая.

— А тут еще вообще никаких подвижек. Мой начальник, Хью Кастор, видимо, боится трогать какую-либо грязь, непосредственно связанную с siloviki в Кремле. Я понимаю, что он не хочет увязнуть в суде или чтобы наши сотрудники начали преследоваться властями, но мы слишком легко отпускаем реальных преступников.

— Не думаю, что могу чем-то помочь, но я бы тоже хотел заставить некоторых бесполезных уродов задуматься над своим поведением. Если бы здесь были Динг, Джон, Сэм и Дом, я очень уверен, что мне бы не пришлось копаться в старых договорах.

— Понимаю. Когда я работал аналитиком, была пара случаев, когда я знал, что что-то нашел, но вышестоящие так не думали. Мало что может быть более отвратительным.

— Я отправил тебе документ, который тебе нужно будет показать Бэзилу, — сказал Джек-старший. — Этого, а также того, что я тебе уже сказал, будет достаточно, чтобы заставить его покопаться в памяти. Не буду вдаваться в подробности, так как это долгая история, да и я сам уже всего не помню.

— Без вопросов. Я поговорю с Бэзилом и передам тебе, что он скажет. Вообще довольно забавно.

Джек-старший слегка рассмеялся.

— Вряд ли я могу обещать тебе нечто большее, чем несколько минут беседы с восьмидесятилетним стариком, но мне хотелось бы на что-то рассчитывать.

— Все нормально, папа. Ты же знаешь, мне нравится слушать сказки.

Голос президента потяжелел:

— Не в этот раз, сынок. Мне кажется, что в этой истории счастливого конца не планируется.

Глава 36

Тридцать лет назад

Джек Райан проснулся от слабого стука капель дождя, хотя вряд ли понял это. Это была Англия, и отсутствие дождя в это время года было бы удивительным. Он медленно протянул руку, и наткнулся на теплое плечо жены. Было без двадцати шесть, и Кэти еще спала, что Джек находил вполне разумным.

Будильник был установлен на без пятнадцати шесть, так что Джеку пришло время просыпаться. Он протянул руку, выключил будильник и выбрался из кровати. Он побрел на кухню, сделал кофе и направился к дверям, чтобы взять утреннюю газету.

На улице было абсолютно тихо. Райаны жили в Северном Кенте, в Чатэме, находящемся в пятидесяти километрах к северу от Лондона. Они были простой парой с улицы Гриздейл Клоз, выходящей на шоссе, ведущее к столице. В первом по улице доме их каждое утро видели выезжающими с улицы на машине с включенными фарами.

Все соседи знали, что Кэти была хирургом в Хаммерсмитском госпитале, а Джек — чиновником на скучной должности в американском посольстве. Хотя официально все так и было, истина была намного интереснее, чем сплетни, ходящие за живыми изгородями на Гриздейл Клоз.

Молодой американец был аналитиком из ЦРУ.

Джек заметил, что молочник принес обычную половину галлона.[493] Их дочь Салли выпьет все до капли до приноса следующей. Он поднял тару, а затем поискал газету, лежавшую в кустах рядом с дверью. Экземпляр «Интернейшнл Геральд Трибьюн» была завернут в полиэтиленовый пакет, чтобы уберечь его от дождя, что говорило о том, что мальчишка-разносчик относился к своей работе лучше, чем от него требовалось.

Джек вернулся в дом и разбудил Кэти, а затем пошел на кухню. Налив себе чашку кофе, он раскрыл газету и сделал глоток.

Фотография внизу первой страницы привлекла его внимание. На улице лежало накрытое брезентом тело. По виду зданий он определил, что это была Италия или, возможно, Швейцария.

Он прочитал заголовок.

«Швейцарский банкир застрелен, четверо прохожих ранены».

Джек пробежался по статье. Убитого звали Тобиас Габлер, он работал в «Рицманн Приватбанкирс», принадлежащем почтенной семье банке в кантоне Цуг в Швейцарии. Габлер был убит и еще несколько случайных прохожих получили ранения, когда кто-то открыл по нему огонь из окна здания на заполненной людьми улице.

Пока что полиция ничего и никого не обнаружила.

Джек поднял глаза, когда Кэти забрела на кухню в своем розовом халате. Она поцеловала его в макушку и шагнула к кофеварке.

— Операций не планируется? — спросил Джек. Кэти никогда не пила кофе, если на этот день были назначены операции.

— Нет, — ответила она, наливая себе кофе. — Просто обходы и осмотры. Дрогни у меня рука, для кого-то в очках настанет конец света.

Джек представить себе не мог, как его жена могла утром идти на работу, чтобы резать кому-то глаза. Хорошо, что это не моя работа, сказал он сам себе.

* * *

Направляясь в душ, Джек заглянул в комнату их пятилетней дочери Салли. Она спала, но он знал, что к тому моменту, как он выйдет из ванной, она уже проснется. Он любил смотреть на мирно спящую маленькую девочку, которая не носилась вокруг, как вертолет. И по утрам у него был для этого единственный шанс.

Затем он посмотрел на Джека-младшего. Ребенок крепко спал на животе в своей кроватке попой в пеленках вверх. Джек улыбнулся. Мальчик начнет ходить в ближайшее время, и кроватка его тоже не удержит.

Джек пошел в душ и посмотрел на себя в зеркало. Ростом шесть футов, один дюйм, в неплохой форме, хотя и не уделял внимание диете или физическим упражнениям в последние несколько месяцев здесь в Великобритании. Вместе с двумя маленькими детьми в доме появился особый график, расходившийся с его упражнениями, к тому же в кладовке появилось обилие закусок, сухих завтраков и всяких угощений, от некоторых из которых он не мог отказаться.

Как обычно по утрам, Райан заметил на плече заметный белый шрам. Годом ранее он спас принца Уэльского и членов его семьи от покушения, совершенного фракцией Ирландской республиканской армии. За свои оперативные действия он получил от королевы почетное рыцарское звание, но получил и огнестрельное ранение от террористов за недостаток оперативности.

Райану уже доводилось сталкиваться с опасностью, как тогда, в Ирландии, так и в Ватикане, во время покушения на Папу Римского Иоанна Павла II. Он сделал все возможное, дабы предотвратить нападение, но едва не упустил болгарского агента, работавшего по приказу из Москвы.

Райан отвернулся от зеркала и встал под душ. Горячая вода медленно потекла по спине, расслабляя напряженные мышцы и напоминая о другом случае в прошлом. В двадцать три года он, второй лейтенант[494] Морской пехоты США, служил на десантном корабле, принимавшем участие в учениях НАТО на Крите. Он находился в корме вертолета СН-46, когда отказал хвостовой винт и вертолет, полный морских пехотинцев, врезался в скалу. Райан сломал позвоночник, был комиссован и много лет мучался от болей, пока удачная операция не вернула ему нормальную жизнь.

Жизнь после армии началась для него в Меррилл Линч,[495] где ему повезло сколотить некоторое состояние на рынке. Несколько лет спустя он решил вернуться к образованию. Он получил докторскую степень по истории, некоторое время преподавал в Военно-морской академии, а затем ушел в ЦРУ.

За свои тридцать два года ему довелось пережить больше, чем среднестатистическому человеку. Стоя под теплым душем, он улыбнулся, и подумал, что вряд ли следующие тридцать два окажутся столь насыщенными. Ему бы не хотелось, чтобы его дети росли, думая о том, смогут ли они его увидеть.

К тому моменту, как Джек и Кэти были готовы ехать на работу, приехала няня, молодая рыжая южноафриканка по имени Маргарет. Она сразу же взялась за дело, вытирая джем с лица Салли одной рукой, второй пытаясь удержать Джека.

Таксист на улице дал гудок, так что Джек и Кэти обняли детей напоследок и направились к двери, выйдя в густой туман.

Десять минут спустя они оказались на вокзале в Чатэме. Они поднялись на поезд в Лондон, сели в вагон первого класса и провели большую часть пути за чтением газет.

Поцеловавшись напоследок, они расстались на вокзале «Виктория». Без десяти девять Джек шел под зонтом по Вестминстер Бридж Роуд.

Хотя официально Джек был служащим в посольстве, на самом деле он там почти никогда не появлялся. Работал он на Вестминстер Бридж Роуд 100, в Сенчури-хаус, где располагалась Секретная Разведывательная служба.

Его начальник в ЦРУ, директор по разведывательной работе адмирал Джеймс Грир направил его сюда в качестве связного между двумя дружественными конторами. Он попал под начало Саймона Хардинга в Русскую Рабочую Группу, занявшись всем, к чему в СССР у ЦРУ и МИ-6 был совместный интерес.

Тем не менее, обе службы имели полное право скрывать свои источники и операции. Джек знал, насколько британцы могли быть скупы в плане информации. Он не раз задумывался о том, сталкивался ли его работающий в Лэнгли коллега из SIS с теми же препонами, пытаясь добиться какой-либо информации от ЦРУ. И приходил к выводу, что его контора, была, вероятно, еще более прижимиста. Тем не менее, сотрудничество приносило пользу обеим странам.

* * *

За несколько минут до десяти утра зазвонил телефон. Райан, погруженный в отчеты о русских подводных лодках класса «Кило»,[496] расположенных в Палдиски, в Эстонии, рассеянно потянулся к трубке.

— Райан слушает.

— Доброе утро, Джек. — Это был сэр Бэзил Чарльстон, глава Секретной Разведывательной службы.

Райан выпрямился и положил распечатку на лежащее перед ним на столе пресс-папье.

— Здравствуйте, Бэзил.

— Мне было бы интересно забрать вас у Саймона на несколько минут. Не будете ли вы так любезны?

— Сейчас? Конечно. Уже иду.

— Замечательно.

Райан вошел в персональный лифт, поднявший его к кабинету сэра Бэзила на верхнем этаже. Войдя, он увидел главу SIS, стоящего у окна с видом на Темзу. Он разговаривал с блондином, примерно тех же лет, что и Джек, в темно-сером полосатом костюме.

— О, привет, Джек. Вот и ты, — сказал Бэзил. — Хочу представить тебя Дэвиду Пенрайту.

Они пожали друг другу руки. Светлые волосы Пенрайта были зачесаны назад, а пристальные голубые глаза выделялись на чисто выбритом лице.

— Рад видеть вас, сэр Джон.

— Пожалуйста, называйте меня Джек.

— Джек не слишком сознательно относится к своему рыцарскому званию, — сказал Бэзил[497].

— Почетному рыцарскому званию, — поспешил добавить Джек.

Пенрайт ответил с улыбкой:

— Вижу, вы все же помните. Очень хорошо, Джек.

Они сели за стол, на котором уже стоял подготовленный чайный сервиз.

Чарльстон начал:

— Итак. Дэвид наш оперативник, действующий, в основном, в Цюрихе. Я не ошибаюсь?

— Нет, сэр.

— Тяжелое место, — улыбнулся Джек. Но никто из них не улыбнулся в ответ.

«Бллиин…» — подумал Джек.

На столике рядом с сервизом лежала утренняя лондонская «Таймс». Пенрайт поднял ее.

— Вы просматривали утренние газеты?

— «Интернейшнл Трибьюн». Полистал немного.

— Видели статью об ужасном происшествии в Швейцарии вчера вечером?

— Вы имеете в виду в Цуге? Довольно страшно. Один убит, несколько раненых. В газете говорится, что на ограбление не похоже, так как стрелявшие ничего не взяли.

Пенрайт ответил:

— Убитого звали Тобиас Габлер. И его убили не в Цуге, а в соседнем городке Роткрёз.

— Да, это так. Он был банкиром.

Пенрайт ответил:

— Да, действительно. Вам знаком его банк, «Рицманн Приватбанкирс»?

Райан ответил:

— Нет. В Швейцарии есть десяткинебольших семейных банков. Они были там всегда и потому должны быть успешны. Но, как и большинство швейцарских банков, там знают, чего стоит быть успешным.

— Что вы имеете в виду? — спросил Чарльстон.

— Швейцарский Закон о Банковской деятельности 1934 года четко определил понятие банковской тайны. Швейцарские банки не должны выдавать любой информации третьей стороне, в том числе иностранным правительствам без постановления швейцарского суда.

— И им очень с этим повезло, — сказал Пенрайт.

— Точно, — согласился Райан. — В Швейцарии все туго, когда дело доходит до попытки получить какие-либо сведения. И потому их банки привлекают грязные деньги, словно мед пчел.

— Кодированные счета не являются действительно анонимными, как многие думают, так как сам банк должен полностью проверить личность человека, открывающего счет. Тем не менее, они не должны ничего фиксировать. И это делает все операции крайне мутными, так как любой человек с нужным кодом может внести средства на счет или снять их.

Двое англичан переглянулись, словно решая, стоит ли продолжать.

Мгновение спустя, сэр Бэзил кивнул Пенрайту.

Тот сказал:

— Мы полагаем, что у одной нехорошей организации есть счета в РПБ.

Райана это не удивило ни в малейшей степени.

— Наркокартели? Мафия?

— Мы имеем основания полагать, что убитый, Тобиас Габлер, был управляющим счетами КГБ.

Райан не удивился.

— Интересно.

— Неужели? — спросил Пенрайт. — Мне интересно, не обнаружило ли ЦРУ того же самого по этому банку?

— С некоторой долей уверенности я могу сказать вам, что в Лэнгли неизвестны конкретные счета в Швейцарии. Я имел в виду то, что, как мы все знаем, они существуют. Русские имеют скрытые фонды на Западе, чтобы их оперативники по эту сторону железного занавеса могли иметь денежные средства, но самих счетов мы пока не обнаружили.

— Вы уверены? — спросил Пенрайт. Он выглядел несколько разочарованным.

— Уверен. Но могу позвонить Джиму Гриру и попросить проверить. Я надеюсь, что получив такую информацию, мы могли бы просто перекрыть КГБ доступ к счетам, или, еще лучше…

Пенрайт закончил за него:

— Или, лучше контролировать их, чтобы видеть, кто снимает средства.

— Да, — сказал Джек. — Это могло бы стать кладезью информации об операциях КГБ.

Чарльстон заговорил:

— Это ваши идеи. Интересные, однако перед нами стоит один конкретный вопрос, достаточно крупный и достаточно актуальный.

— Возможно, они накапливают средства для чего-то на будущее? — предположил Райан.

— Очень хотелось бы, чтобы нет, — ответил сэр Бэзил Чарльстон.

— Почему?

Бэзил подался к Райану.

— Потому что мы говорим о счете, на котором находятся более двухсот миллионов долларов. И он пополняется крупными долларовыми переводами ежемесячно.

Глаза Джека расширились.

— Двести миллионов?

— Двести четыре миллиона, если быть точным, — сказал Пенрайт. — И если деньги будут продолжать поступать прежними темпами, через год эта сумма удвоится.

— Все на одном счете? Не могу поверить!

— Хватит уже изумляться, — сказал Чарльстон.

Райан ответил:

— Очевидно, это все не для разведывательной операции на Западе. Денег слишком много… Вы… вы уверены, что это деньги КГБ?

— Не уверены, но очень на то похоже.

Это заявление немного сказало Джеку, но он подумал, что британцы старались не выдать свой источник. Он задумался:

— Я пойму, если вы не станете выдавать мне источник, но я не могу предположить ничего, зная лишь, что у вас есть кто-то в этом банке.

Бэзил посмотрел на Пенрайта и снова кивнул. Он дал понять молодому разведчику, что тот может обмениваться информацией с аналитиком ЦРУ.

Пенрайт сказал:

— У нас есть источник в банке. Давайте так это и оставим.

— И ваш источник имеет основания полагать, что двести миллионов поступили от КГБ?

— Что-то вроде того.

— А теперь Габлер, управляющий счетами, убит.

— Боюсь, что так, — сказал Пенрайт.

— Вы полагаете, что КГБ обнаружил, что их счетовод что-то выдал, и они убили его?

Бэзил ответил:

— Это была первая мысль, но в ней есть одна большая дыра.

— Убийство Габлера не выглядит так, словно было совершено КГБ, — сказал Райан.

Пенрайт ответил:

— Совершенно верно. Нас смутило вот что. Свидетели заявили, что Габлер пешком шел по улице в шесть часов вечера, когда по нему открыли огонь из автомата из окна якобы пустого гостиничного номера. Все тридцать патронов были выпущены по нему с расстояния менее пятнадцати метров. И в него попали три раза из тридцати, что не говорит о меткости стрелявшего.

Пенрайт добавил:

— Даже кот сэра Бэзила справился бы лучше.

Бэзил поднял бровь, но не отреагировал на остроту. Вместо этого, он добавил:

— А также были ранены четверо прохожих.

— И никто не видел стрелявшего?

Пенрайт ответил:

— Нет. Из подземного гаража раздался вой мотора, туда бросились несколько зевак, но никто не заметил водителя.

Джек сказал:

— Это совсем не укол зонтиком… — Он намекнул на убийство болгарского диссидента Георгия Маркова, случившееся в 1978 году всего в нескольких сотнях метров от того места, где они сейчас сидели.

— Нет, — признал сэр Бэзил. — Тем не менее, мы очень опасаемся, что херр Габлер стал жертвой отнюдь не случайного приступа насилия. Возможно, он был убит какой-то другой разведкой, которой стало известно о его связях с русскими? Или другими клиентами, заподозрившими, что он обманывает их доверие? Мы хотели бы узнать, имеет ли ваша Контора какую-либо информацию о грязных делах этого банка или кого-либо из этого списка.

Пенрайт передал Райану несколько сложенных пополам листов бумаги. Раскрыв их, Райан увидел несколько сотен имен.

— Кто все эти люди?

— Сотрудники и клиенты РПБ. Как вы знаете, некоторые счета открываются на компании, а значит, несмотря на правила, даже сам банк не в курсе, кому на самом деле принадлежат средства. Еще один слой секретности.

Райан понял.

— Вы хотите, чтобы мы проверили эти данные и проверили, нет ли у нас кого-то из этих имен в надежде, что вы сможете найти кого-либо, имевшего основание убить Габлера.

Пенрайт добавил:

— А также, чтобы вы проверили собственные счета. В США банки работают не так, как в Швейцарии. Вы можете найти данные, которые позволят связать реальные имена с подставными компаниями.

— Вы должны быть уверены, что ваш источник в банке не был раскрыт, — сказал Райан.

— Это так, — согласился Чарльстон.

— Хорошо. Займусь немедленно. Я бы не стал пересылать список в Лэнгли по факсу, он слишком большой. Я направлюсь в посольство и отправлю его дипломатической почтой. Потребуется несколько дней на получение ответа.

Пенрайт сказал:

— Чем скорее, тем лучше. Я постараюсь выйти на связь с нашим человеком в Цуге. Держу пари, что он потрясен всем этим. Если мы не свяжемся с ним завтра, я начну готовиться к поездке туда. Я хотел бы сказать ему, что у него пока нет поводов для беспокойства.

Джек начал вставать, но остановился.

— Сэр Бэзил, вы, как и я, понимаете, что Лэнгли захочет использовать это дело. Могу я лично попросить… о сотрудничестве?

Бэзил ждал этого вопроса.

— Мы отправим нашим друзьям в Вашингтон все, что получим от нашего источника. И с готовностью примем любые советы по данному делу. Но боюсь, на данном этапе мы не готовы к сотрудничеству.

— Я дам знать Гриру и Муру, — сказал Джек и встал. — Они хотели бы большего участия, но я уверен, они поймут, что основное внимание сейчас следует направить на безопасность вашего агента — ради него, конечно, но и ради нас. Я не представляю себе, зачем КГБ двести миллионов долларов в западном банке, но нам нужен человек, который сможет за ними проследить.

Чарльстон встал и пожал руки Райану и Пенрайту.

— Я не сомневался, что вы все поймете важность этого дела, — сказал сэр Бэзил.

Глава 37

Наши дни

Джек Райан-младший прибыл в лондонский район Белгравия к сэру Бэзилу Чарльстону в полдень, в разгар грозы. Он предварительно позвонил, хотя отец предупредил его, что восьмидесятилетний бывший директор SIS не мог общаться по телефону. Тем не менее, на звонок ответил явно более молодой человек. Он представился Филиппом, личным помощником сэра Бэзила, а также, как понял Райан, его телохранителем.

Двумя часами позже, Райана пригласила в дом экономка, которой явно тоже было немало лет. Филипп встретил его в холле. Хотя ему было за пятьдесят, Джек сразу же понял, что у него было при себе оружие и он явно умел им пользоваться.

Филипп пошел на кухню, чтобы помочь экономке с чаем. Джек стал ждать сэра Бэзила, прохаживаясь мимо полок с книгами, фотографиями и памятными вещами.

На фотографиях были изображены дети и внуки. На видном месте была фотография младенца, который, как предположил Джек, был правнуком сэра Бэзила.

На одной из полок лежал британский шлем времен Первой Мировой войны и кожаные штаны того же периода, а также шлем времен Второй Мировой. Под стеклом лежал находящийся в идеальном состоянии немецкий «Люгер», а также медали и благодарности от британского правительства. Джек удивился, увидев фотографию сэра Бэзила с Маргарет Тэтчер, и фотографию, на которой был изображен сэр Бэзил и его собственный отец, Джек-старший. Райан узнал эпоху — фотография была сделана в начале карьеры его отца, во время его службы в Великобритании.

На видном месте лежал экземпляр первой книги его отца, «Вводные и решения». Он открыл ее и увидел, что экземпляр был подписан отцом.

В этот момент в библиотеку вошел сэр Бэзил Чарльстон. Он был высоким и худым, и был одет как раз для встречи с сыном президента США. На нем был синий пиджак с красным галстуком с розовой бутоньеркой. Бэзил передвигался с тростью, выражено сутулясь. Джек подумал, что его здоровье сдало с момента их предыдущей встречи, однако это заблуждение развеялось, когда бывший глава британской разведки резво пересек комнату, улыбнулся и воскликнул:

— Господи! Мальчик мой, ты так вырос, или просто отпустил бороду, чтобы выглядеть старше?

— Рад снова видеть вас, сэр Бэзил.

Экономка принесла чай. Хотя Джек предпочел бы кофе, чтобы взбодриться этим дождливым днем, он был вынужден признать, что чай был замечателен.

Несколько минут они просто разговаривали. Старик устроил Джеку форменный допрос. Он расспросил его о работе в «Кастор энд Бойл», семье, задал неизбежный вопрос о том, не появилась ли в его жизни та самая особенная женщина. Джек был вынужден наклониться вперед и периодически повторять, но, несмотря на некоторую потерю слуха, сэр Бэзил был полон сил и настроен на разговор.

Наконец, сэр Бэзил спросил:

— Что я могу сделать для твоего отца?

— Его интересует Роман Таланов, новый глава ФСБ, — ответил Джек.

Чарльстон мрачно кивнул.

— Я человек, который большую часть жизни провел рядом с КГБ, и ничто не холодит мне кровь сильнее, чем возвращение российской госбезопасности. Это чертов позор.

— Я согласен.

— Эти ублюдки вторгнутся на Украину, попомните мои слова.

— Об этом все говорят, — согласился Райан.

— Да, конечно, люди думают, что они просто займут Крым, но я знаю русских и знаю, как они думают. Они займут Крым за несколько дней, а затем увидят, как это было легко и как невнятна будет реакция Запада, и пройдут всю дорогу до Киева. Взгляните на Эстонию. Если бы ваш отец не надавил на НАТО, чтобы резко их остановить, русские сейчас заняли бы Литву.

Сэр Бэзил знал обо всем этом гораздо больше, чем Джек. Тот молча материл себя за то, что так погряз в финансовых махинациях, что имел только обрывочные представления о надвигающейся войне.

Чарльстон продолжил:

— Но вернемся к Таланову. Я не могу сказать, что что-то о нем знаю. Большинство людей наверху там, в России, в лучшем случае, начинали в КГБ или ФСБ в те годы, когда я был на службе. Когда я возглавлял Сенчури-хаус, у нас никто не слышал о Романе Таланове.

— Отец предполагает, что у вас может быть информация о Таланове в старых делах, связанных с «Зенитом», — сказал Джек.

— С чем? — Чарльстон приложил руку к уху, пытаясь расслышать.

— С «Зенитом», — едва не крикнул Джек.

— «Зенитом»? — Чарльстон с удивлением откинулся на спинку кресла. — О господи. Тот самый таинственный убийца из КГБ? В восьмидесятые?

— Да, сэр. В его деле был один момент, так и не подтвердившийся.

Чарльстон нахмурился.

— Я уверен, что по этой информации не было никакого подтверждения. Мы тогда проводили жесткую проверку. Тогда у нас не было всей этой электроники. Я не думаю, что вы, молодежь, смогли бы работать с бумагами, как нам приходилось тогда. — Он взмахнул рукой. — Во всяком случае, любое, что может связывать Таланова с этим делом — ошибка. «Зенит» был уловкой, использовавшейся террористами из «Фракции Красной Армии». Я помню, твой отец много возмущался тогда, но мы не нашли никакого подтверждения, что «Зенит» когда-либо существовал.

— Папа сказал, что на полях в одном деле есть пометка, сделанная от руки, и он хотел бы поговорить об этом.

— Пометка, сделанная от руки? Я правильно понял? Ты хотел бы поговорить об этом?

— Да, сэр.

— И что же там написано?

— Одно слово. «Бедрок».

Наступила тишина. Было слышно только тиканье старинных часов.

Джек ощутил беспокойство старика. Он вдруг стал не так открыт и благодушен, как стоило бы ожидать от обитателя такого дома и такого красного галстука.

— Я так понимаю, документ у вас при себе?

Джек сунул руку в карман пальто и достал отчет швейцарской полиции, отправленный ему по почте из Белого дома. Бэзил взял документ, достал из бокового кармана своего синего пиджака небольшие очки и надел их.

Бэзил смотрел на документ целую минуту, поднеся его ближе к глазам. Райан полагал, что он был в состоянии читать по-немецки, а единственное английское слово прочесть было недолго, даже если оно было частично затерто. Сидя и ожидая, Джек слышал шаги Филиппа, медленно расхаживающего туда-сюда по паркету.

Чарльстон посмотрел на Райана, снял очки и протянул документ обратно. Он сказал:

— Тридцать лет прошло, а кажется, все было вчера.

— Вы можете что-то сказать?

Чарльстон не ответил напрямую.

— «Бедрок» — это бывший позывной одного нашего оперативника.

Джек поднял голову.

— Мэри Пэт просмотрела документы британской разведки, и не нашла ничего.

Чарльстон задумался на мгновение.

— Ну, тогда, возможно, не стоит выносить сор из избы.

— Простите, сэр Бэзил, но отец говорит, что это чрезвычайно важно. Это может оказать влияние на нынешние проблемы США с Россией.

Чарльстон не ответил. Казалось, он был где-то далеко.

— Вы можете что-либо рассказать?

Чарльстон довольно долго смотрел в окно, словно размышляя. Джек почти решил, что старик собирается сказать ему выйти и закрыть за собой дверь, однако Бэзил все же повернулся к нему и заговорил, уже мягче, чем ранее.

— В истории любой разведки, даже действующей из лучших побуждений, полной чести и доблести, случались… ошибки. Дела, которые хорошо выглядят на бумаге, решения, порожденные отчаянной ситуацией, имеют тенденцию, перейдя с бумаг в реальный мир, развиваться не настолько идеально.

— Конечно, — признал Джек.

Сэр Бэзил поджал губы.

— Совершенно верно, юноша. — Его взгляд наполнился решимостью, и Джек понял, что он собирался все рассказать. — Если Мэри Пэт обратилась в МИ-6 по поводу «Бедрока» то, естественно, не нашла ничего. Но если она обратилась к их коллегам из МИ-5, контрразведки, и они сказали ей, что ничего об этом не знают… — Он скривился от отвращения. — Это не совсем так.

— Вы имеете в виду, ей соврали?

— Быть может. А может, в МИ-5 уже не помнят о делах МИ-5 тогда.

Джек подумал, что сейчас Чарльстон слукавил, но продолжил разговор.

— Значит, «Бедрок» был из МИ-5?

— Это правильно. Он был… — Старик тщательно подбирал слова. Затем его лицо немного прояснилось. — Это был оперативник. Его звали Виктор Оксли.

— Он англичанин?

— Да. Оксли служил в двадцать втором полку SAS, был в группе «Пагода». Весьма элитное подразделение. Группа специального назначения, вроде вашей «Дельты».

Райан, естественно, это знал.

— МИ-5 хотело иметь оперативника, действующего за Железным занавесом. Чтобы отслеживать шпионов КГБ и других служб на начальном этапе, прежде, чем они смогут проникнуть на нашу территорию.

Джек несколько смутился:

— За Железным занавесом, вроде бы, действует ваша более старая организация, МИ-6, а не контрразведка, МИ-5.

Бэзил кивнул и ответил:

— Можно сказать и так.

— Неужели межведомственная конкуренция?

— Нечто вроде этого. Иногда операции МИ-5 заводили нас на запретную территорию. Оксли мог нам в этом помочь. Он мог поехать в Ригу, чтобы заснять британского перебежчика, проживающего там, или в Софию, чтобы сообщить с места, как болгарская разведка готовит своих сотрудников к работе на улицах Лондона. Он мог поехать в Восточный Берлин и узнать, в каком баре директор «Штази» Эрих Мильке любит проводить встречи, так, чтобы если высокопоставленный британский агент решит связаться с кем-то из верхушки ГДР, мы знали, где его искать.

Капли дождя мягко стучали по стеклу окна библиотеки.

— Иногда ему поручали нечто большее. Время от времени ему было приказано находить угрозы для контрразведки — я имею в виду подданных Короны, совершивших предательство, а затем сбежавших за Занавес. И ликвидировать их.

— Ликвидировать? — удивился Райан.

Бэзил посмотрел на Райана, не моргнув.

— Убивать.

— Невероятно.

— Говорили, что Оксли был невероятен. МИ-5 завербовало его с военной службы и подготовила для собственных целей. Он знал язык — кто-то из его родителей был русским, так что он говорил на русском, как на родном. И у него были все навыки для работы в тылу. Он был очень хорош. Он перепрыгивал границы лучше, чем кто-либо, кто был у нас в то время.

Бэзил добавил:

— Я не думаю, что вы знаете очень много об истории британских спецслужб, но у нас в прошлом было несколько предателей, на самом верху.

— Кембриджская пятерка, — ответил Джек.

— Были опасения, что их было больше пяти. Поэтому было принято решение иметь на территории противника средства, так сказать, принуждения к честности. Высокие чины в МИ-5 считали, что если кто-то решил передать КГБ государственную тайну, чтобы получить орден Ленина и бесплатную квартиру в Москве, другие сотрудники британских спецслужб сделают верные выводы, если этот кто-то будет найдет удавленным в общественном туалете в парке Горького.

— Черт подери… — сказал Райан. Это было совсем не то, чего он ожидал, придя в этот роскошный дом, чтобы поговорить со старым разведчиком о карандашной пометке в старом деле.

— Мои коллеги в МИ-5 о нем не распространялись. Он был вне обычной системы субординации, так что очень немногие знали о существовании «Бедрока». — Чарльстон слегка улыбнулся. — Были слухи о киллере-чистильщике в Пятой, и частью они распространялись намеренно, но почти никто не знал, насколько они были правдой. Куратор позволял «Бедроку» действовать по своему усмотрению, без связи и прикрытия.

Джек увлекся этой историей больше, чем старался показывать:

— У него была лицензия на убийство?

— У него не было лицензии ни на что. Он знал, что действует на свой страх и риск.

— Вы можете вспомнить что-либо о связях «Бедрока» с жертвами «Зенита»?

Чарльстон покачал головой. Учитывая, как сдержанно он рассказывал о «Бедроке», Джек попытался найти какие-либо признаки обмана. Насколько он мог судить, старик был правдив. Колебания, очевидно, были вызваны тем, что он не думал об этом уже давно и, возможно, вовсе не гордился тем, что случилось с «Бедроком».

— Как я уже говорил, не было никакого «Зенита», — сказал он.

— Но вы же писали, что «Бедрок» оказался свидетелем одного из убийств, совершенных «Зенитом».

— Нет, юноша. Я этого не писал.

Джек удивленно поднял брови.

— Откуда я могу что-то знать? Я ничего не знал о «Бедроке» тогда, и я никогда не писал этого имени. Я не знаю, кто его туда вписал. Эти документы валялись где-то тридцать лет. Кто-то когда-то просмотрел их и сделал эту пометку. Потом ее попытались затереть, хотя и не получилось. Я могу предположить, что это был кто-то из МИ-5, осведомленный об этом деле, но я ни в чем не уверен. — Бэзил снова взглянул на документ. — Я не знаю, что «Бедрок» мог делать в Швейцарии в это время. Насколько я знаю, он никогда не работал к западу от Железного занавеса.

— Оксли знал моего отца?

Чарльстон хохотнул.

— Господи, нет, конечно. Они работали в совершенно разных кругах. Даже если «Бедрок» по какой-то причине мог быть в Лондоне, я не помню, чтобы он сталкивался с твоим отцом в Сенчури-хаус. Оксли вообще не появлялся на Вестминстер Бридж.

— Вы сказали, что тогда о нем не знали. А когда вы узнали?

— Когда МИ-5 попросило меня помочь найти его. Он пропал за занавесом. Насколько я помню, это было одновременно с так называемым «делом „Зенита“».

— Его нашли?

— Я не знаю. МИ-6 точно не нашла.

— То есть вы не знаете, жив ли он?

— Не знаю. Но я, и мой телохранитель тоже — вы же встречались с Филиппом? — исходим из предположения, что он жив.

— Какое отношение ваш телохранитель имеет к Оксли?

— Филиппу приказано не подпускать Оксли ко мне. — Чарльстон снова посмотрел в окно. — Нужно быть начеку в отношении тех, кто может быть обижен на руководство британской разведки. Мы, опять же, искали его… Но не нашли. Если такие люди, которые полагают, что мы не сможем найти их довольно долго.

Райан подумал о том же. Похоже, для этого потерянного человека уже было достаточно. Он не мог представить себе человека, желающего зла этому вежливому старику. Он постарался представить Чарльстона молодым, возглавлявшим одну их лучших разведок мира, но не мог.

— Могу я как-то узнать, вернулся ли он с Востока? Кто-нибудь занимается делами бывших оперативников МИ-5? — спросил Джек.

— Тех, что были ее сотрудниками — да, но если вы не забыли, «Бедрок» был «черным» оперативником, не значившимся документах. — Чарльстон задумался. — Хм. Он был из SAS, а у них может быть ветеранская организация. Хотя не могу представить, что он появится на собрании сослуживцев. Держу пари, что он давно исчез, если вообще еще жив.

— С кем он работал? Мог бы я с кем-то поговорить?

Последовала длинная пауза. Однако отвечая, Чарльстон выглядел наиболее собранным за все время разговора.

— Боюсь, ничем не могу помочь.

Джек отметил его тон. Чарльстон что-то знал, но не мог или не хотел выдавать это ему.

— Я начну с SAS. Посмотрю, что можно будет выяснить, — сказал Джек.

Чарльстон оттянул полы пиджака.

— Отец послал тебя ко мне поговорить о «Бедроке». Это был хороший тон, отправить члена семьи. Однако я не верю, что твой отец сможет как-то этим воспользоваться. По-моему, он просто копается в тенях из прошлого.

— И что мне ответить? — спросил Джек.

Сэр Бэзил по-отечески улыбнулся:

— Скажи отцу, что я сказал тебе обращаться с такими вопросами в Скотланд-Ярд. Ничего не делай сам.

— Вы полагаете, что Виктор Оксли может быть опасен?

— Предположив на мгновение, что он жив, и ты сможешь найти его… Да. Такие люди, как он, не любят власти, и не уважают их. Если вы придете, чтобы поговорить за чашкой чая о старых делах… Боюсь, все может кончиться не так, как ожидалось.

— Это было давным-давно, сэр Бэзил. Он, наверное, уже давно переварил все это.

— Такие люди как Оксли ничего не забывают. Поверь мне, мальчик мой. Если он жив, он все еще полон ненависти. — Плечи сэра Бэзила поникли. — И, бог мне свидетель, он имеет на это полное право.

Джек не понял, что́ Бэзил имел в виду, но решил, что лучше не спрашивать. Он сказал ему все, что мог.

Глава 38

Тридцать лет назад

После насыщенного дня в Сенчури-хаус, офицер связи от ЦРУ Джек Райан собирался уходить. Повернувшись на вращающемся кресле, чтобы подобрать с пола портфель, он поднял глаза и увидел стоящего рядом Дэвида Пенрайта.

— Привет, Джек.

Джек от удивления отпрянул:

— О, Пенрайт. Вы так тихо подобрались…

Пенрайт улыбнулся.

— Профессиональное. Плохая привычка.

— Точно. Я отправил список из РПБ в Лэнгли еще вчера. Думаю, ответ придет завтра.

— Вообще-то я зашел не поэтому. Не хотите выпить после напряженного трудового дня?

Вообще-то времени не было. Он планировал встретиться с Кэти на вокзале и поехать домой. Он хотел провести немного времени с детьми, а долгое время пути с работы оставляло ему мало времени. Если он пропустит поезд в 18.10, он, наверное, не успеет домой до того, как Салли и Джек лягут спать.

Но работа есть работа. Джим Грир послал его сюда ради обмена информацией с британцами. И он не мог упустить возможность завести знакомство с оперативником МИ-6, особенно занимающимся таким важным делом, как то, что закручивалось в Швейцарии.

— Отлично. Только жене позвоню, — сказал Райан.

Пенрайт слегка поклонился.

— Очень признателен, кроме того, плачу́ я. — Он поднял руку. — Можете проверить. За все заплатит Корона. У меня есть счет специально для таких дел. — Он подмигнул. — Буду ждать в холле.

Джек полагал, что они направятся в паб здесь же, в Сенчури-хаус. Он был таким же унылым, как и остальные здания, но, что немаловажно, гораздо более безопасным, чем какая-либо пивная в городе. Хотя они все еще должны были соблюдать осторожность в разговорах в баре Сенчури-хаус, в окружении исключительно сотрудников SIS можно было разговаривать намного спокойнее.

Но когда Райан появился в холле, Пенрайт отправил его обратно в свой кабинет, сказал взять пальто и портфель, так как они возьмут такси и направятся в частный клуб, членом которого был Пенрайт.

Двадцать минут спустя он протянули свои пальто и портфели гардеробщику в холле джентльменского клуба на площади Святого Джеймса. Они прошли в фойе величественного старого здания и вошли в старинную библиотеку, где безукоризненно одетый и чрезвычайно вежливый стюард принес им коньяк и сигары. Вокруг виднелись еще несколько членов клуба и гостей. По мнению Райана они все были банкирами и политиками. Хотя из групп посетителей периодически раздавались усмешки или даже открытый смех, большая часть присутствующих вела себя крайне тихо и значительно.

На вкус Райана здесь было слишком душно и чопорно, но он был вынужден признать, что было интересно сесть в кожаное кресло и выкурить сигару в окружении лондонских воротил.

Конечно, он был почетным рыцарем, а его семья провела в Букингемском дворце больше, чем любая другая американская семья, но он был не настолько искушен, чтобы для него это было не в новинку.

Они допивали первые стаканы бренди. Пенрайт рассказывал что-то о школьных годах в Итоне, и своем доме в Котсволдсе. Джеку показалось, что английский шпион не замечал здесь никого, кроме них. Здесь было душно, а атмосфера была довольно претенциозной, но достаточно прилично и, несомненно, достаточно увлекательно.

Однако Пенрайт, наконец, вернулся к ситуации с «Рицманн Приватбанкирс».

— Я думаю, стоит сказать, что я завтра вылетаю в Цуг. Нужно пару дней на то, чтобы осмотреться там и связаться со своим человеком в РПБ. Я сообщу, где остановлюсь. Если получишь от своих что-либо по списку имен, позвони.

— Хорошо, — сказал Райан. — Но это будет незащищенный канал.

— Естественно. Нам нужно договориться. Если твои друзья в Вашингтоне что-либо найдут, просто скажешь, что тебе нужно встретиться со мной в моем офисе в Цюрихе.

— А вы направитесь в посольство в Цюрихе и перезвоните?

Пенрайт посмотрел на Джека так, словно тот сказал нечто довольно глупое.

— Нет. У меня есть конспиративная квартира в Цуге. Я направлюсь туда и перезвоню.

— Хорошо, — ответил Райан. — Я не знаю, найдут ли что-либо в ЦРУ, но вы должны понимать, что причиной смерти Габлера, скорее всего, было то, что он работал с КГБ.

Пенрайт сделал затяжку.

— Я не могу рассказать тебе о нашей агентуре в банке — Бэзил несколько беспокоится за такие сведения — но я могу сказать, что ни на секунду не верю, что КГБ знает о том, что мы знаем об их счетах. Габлер был убит не с целью заставить его замолчать.

— Так почему же тогда он был убит?

— Вот поэтому я и решил поговорить с тобой. — Он подался вперед, Райан последовал его примеру. — Бэзил не стал посвящать тебя во все детали.

Джек поднял руки.

— Тогда и вы не говорите.

— Вот только не надо, — ответил Пенрайт. — Это так положено, не более того. Мы оба знаем, что натравили наши службы на клиентов РПБ. Они займутся ими и, если они сочтут нужным, мы сами окажемся вовлечены в это дело. На это уйдет несколько дней. Бэзил, как вышестоящий руководитель, защищает формальные аспекты. Но я полевик. Я работаю на передовой, и у меня нет времени на игры.

Джеку стало не по себе. Он не собирался проворачивать дела за спиной Бэзила, но этот парень был настроен решительно. Какого черта, подумал Джек. Я не могу просто убежать от него, заткнув уши.

Он просто сделал глоток бренди и посмотрел на огонь в камине.

Пенрайт продолжил:

— Мне представляется, что двести четыре миллиона долларов на счету, управляемым Тобиасом Габлером, на самом деле были украдены у КГБ.

Джек отвернулся от огня. Изображать удивление не пришлось — он действительно не мог поверить сказанному:

— Украдены? Кем?

— Вот этого я не знаю. Я знаю следующее: в прошлом месяце в РПБ появились нежданные посетители. Группа людей, назвавшихся венграми, явились без предупреждения и предъявили коды, доказывающие, что у них имеются счета в этом банке.

— Кодированные счета?

— Да. Небольшие счета, принадлежащие подставным фирмам. Мы подозреваем, что это деньги КГБ. Вроде бы не о чем говорить, но эти люди наведались туда лично.

— Что дальше?

— У них было много вопросов, но они не касались счетов и баланса. Они пытались выяснить, переводил ли в банк кто-либо деньги оттуда же, откуда и они.

— То есть из Венгрии?

— В Швейцарию из любого государственного банка за железным занавесом. Также они хотели получить информацию о деньгах, оставленных в РПБ в наличности, облигациях, золоте, и тому подобном.

— И что им ответили?

— Вежливо попросили удалиться. — Пенрайт поднял бокал. — Боже, храни швейцарские секреты.

— И эти венгры просто ушли?

— Нет. Они явно были в отчаянии. Мой человек сказал, что чем больше они злились, тем больше русского звучало в их голосах. Скорее всего, они были из КГБ. Просто подумай: они пришли в банк, только что не размахивая советским флагом. Они угрожали закрыть свои счета и перевести деньги в другое место. Обвиняли банк в сговоре с кем-то, кто крал деньги с их счетов на Востоке. Кричали, топали ногами, потом начали завуалировано угрожать. А потом уже и не завуалировано.

— Но ваш человек настоял на своем?

— Да. Они ушли, а другой служащий банка, Тобиас Габлер, управляющий счетом, на котором лежали двести четыре миллиона долларов, оказался в морге.

Джек подался вперед.

— Но если они уже знали о Габлере и двухстах четырех миллионах, зачем им идти в банк и задавать вопросы?

— Я подозреваю, их волновали не сами деньги. Я думаю, они хотели получить ответы. Хотели голову того, кто украл у них эти деньги. Наш человек в банке скажем так, ошалел от такого, и я его за это не виню. Но я не могу его вытащить. Если я так сделаю, русские закроют счета и переведут все средства куда-то в другое место, и мы потеряем всякую возможность за ними следить.

Пенрайт добавил:

— По какой-то причине, тот, кто накапливает эти деньги, хочет, чтобы они были на Западе, и легко доступны для перевода.

— Зачем? — спросил Джек.

— Понятия не имею, Джек. Я надеялся, что вы сможете что-нибудь сказать.

Пенрайт посмотрел на часы.

— Вот черт, я опаздываю. Запланированная встреча, так сказать. Я же прилетел не столько в Лондон, сколько к этой женщине. По одной в каждом порту, а в Лондоне — две. — Он усмехнулся. — Сожалею, Райан, но гости здесь не могут оставаться без члена клуба.

Последний комментарий привел Джека в ступор. Он быстро допил бренди — в конце концов, халява — и встал с кожаного кресла.

— Секунду. А зачем тебе вообще я?

Пенрайт направился к выходу. Джек последовал за ним.

— Да просто подумал. Бэзил говорил, что на Уолл-стрит ты проявил себя вундеркиндом.

Гардеробщик протянул им пальто.

— Уолл-стрит здесь ни при чем. Я действовал на Балтиморской фондовой бирже.

Пенрайт натянул пальто.

— Какая разница? Я знаю, что ты работал в «Меррилл Линч», что ты занимался самодеятельностью на рынках, знаю, что хотя мой галстук стоит больше, чем твой костюм, ты сделал достаточно денег, чтобы купить этот клуб и выставить всех этих старых чудаков на улицу. У тебя есть чутье в подобных делах. Кроме того, я думаю, что твои приятели из Лэнгли также будут не лишними в этой операции. — Пенрайт подмигнул Джеку, выходя на улицу, чтобы вызвать такси. — Сам подумай.

Джек надел куртку и догнал английского разведчика на тротуаре, когда тот уже садился к такси.

Пенрайт поднял глаза на Райана.

— Позвони мне в Швейцарии, как только найдешь что-нибудь.

Джек остался стоять на тротуаре, а черное такси влилось в поток, направившись к площади Святого Джеймса.

Глава 39

Наши дни

Джон Кларк и Динг Чавес вели «Тойоту Хайландер» всю ночь, двигаясь вдоль Днепра, а затем свернули на юго-восток в сторону Крыма. Здесь за руль сел Дом Карузо, давая им время хотя бы немного отдохнуть.

Они мало что знали о том, что их ждало впереди, кроме того, что была раскрыта база ЦРУ и требовалось несколько новых машин, чтобы помочь вывезти оборудование в Киев, а затем и из страны.

* * *

К тому моменту, как трое членов «Кампуса» прибыли к воротам «Маяка» следующим утром, на улице начала формироваться толпа. Динг оценил ее в двести человек. У некоторых из них были плакаты с надписью «ЦРУ убирайся!» на английском языке, но большинство просто что-то скандировали, кричали и просто стояли на дороге.

Они припарковались на улице так, чтобы ворота были в пределах видимости. Кларк вызвал Биксби, который сказал ему направляться прямо к воротам.

Мгновение спустя оба «Хайландера», ревя гудками, на высокой скорости направились туда. Протестующие бросились врассыпную, некоторые начали швырять в мчащиеся внедорожники бутылки с водой и картонные коробки. Но обе машины смогли пробиться к воротам, которые сразу перед их подъездом открыли, а затем закрыли вооруженные контрактники из охраны.

Две «Тойоты» остановились на круглой площадке рядом с четырьмя другими машинами: двумя «Юконами» и двумя «Лэнд Роверами».

Как только они припарковались, несколько вооруженных людей — судя по внешности и поведению, американцев — направились к ним, катя тележки, заваленные пластмассовыми ящиками. Они начали загрузку «Хайландеров» в считанные секунды.

* * *

Кларк, Чавес и Карузо встретили Биксби в холле здания. Кларк увидел на его лице беспокойство.

Биксби пожал каждому из них руки.

— Господа, я не знаю, как вас отблагодарить, но когда мы отсюда выберемся, я все же как-нибудь попробую.

— Нет проблем, — сказал Чавес. — Как ситуация?

— Теперь у нас шесть машин, и этого достаточно, чтобы вывести отсюда ребят и технику.

Дом сказал:

— Мы о том, намерена ли эта толпа пропустить нас?

В вестибюль вошел бородатый мужчина — командир группы «Дельты». Он сказал:

— У нас есть слезоточивый газ. Затем попытаемся просто прорваться. Мы не думаем, что кто-то попробует перекрыть дороги. Как только уберемся из окрестностей, незаметно уйдем из города. Конечно, времени уйдет больше, зато геморроя будет меньше.

Биксби быстро представил прибывших. «Мидас» пожал им руки, но все же, похоже, был в чем-то не уверен.

— Я думал, что знаю всех ребят из Лэнгли на этом театре.

Биксби сказал:

— Вообще-то, они бывшие федералы. И свое дело они знают.

«Мидас» снова окинул их взглядом:

— Не обижайтесь, ребята, я ценю вас и ваши машины, но вас я не знаю. А еще я несу ответственность за сохранность всего этого. Поэтому я не хочу видеть любого из вас с каким-либо оружием. Это понятно?

Биксби повернулся к нему:

— «Мидас», я ручаюсь за них как начальник резидентуры.

«Мидас» не отступил:

— Если бы вы не ручались за них, они бы не прошли через ворота. — Он повернулся к ним. — Без оружия. Понятно?

Кларк ответил без промедления:

— Нет проблем. — Он повернулся к Дингу и Дому. — Давайте поможем загрузить машины.

В это же мгновение слабые крики толпы за воротами стали громче. Они снова и снова повторяли одну и ту же фразу.

Кларк на мгновение вслушался.

— Что они говорят?

«Мидас» ответил:

— Я слышу это уже два часа. «Янки, го хоум».

— Старый добрый лозунг, — сказал Кларк, и вместе с Домом и Дингом направился к выходу, чтобы проверить, чем они могли помочь с загрузкой.

* * *

Спустя сорок минут после того, как Чавес, Карузо и Кларк прибыли на «Маяк», оставшееся секретное оборудование было погружено в «Тойота Хайландеры» и «Мидас» начал раздавать по рации указания быть готовыми к отбытию в течение пяти минут.

Однако, несмотря на то, что два внедорожники прибыли из Киева совсем недавно, толпа перед лагерем ЦРУ выросла более чем вдвое. Местные радиостанции объявили о раскрытии базы ЦРУ — кто именно, местная полиция еще не успела выяснить — и это привлекло еще больше демонстрантов и любопытных прохожих.

В толпе виднелись профсоюзные работники — Биксби опознал их по лозунгам — а также люди с микрофонами, направляющие толпу и заводящие ее лозунгами. Он также опознал синие футболки пророссийской молодежной группы, состоящей, в основном, из молодежи, превращенной благодаря тайной поддержке ФСБ в бродячую банду полезных идиотов. Они организовывали по всей России и восточной Украине марши, сидячие акции протеста и любые другие массовые мероприятия, которые требовало их руководство, которым, в свою очередь, непосредственно руководили агенты ФСБ.

Когда Кларк, Чавес, и Карузо прибыли, улица перед воротами был переполнена людьми, но через них, хотя и с трудом, еще можно было проехать. Двое дельтовцев на крыше сообщили, что улица стала почти непроходима, и еще пара сотен протестующих занимали парк через улицу — по сути, бетонный забор вокруг пустого места с некоторым кустарником и небольшими деревьями.

Персонал «Маяка» с утра пытался связаться с местными ментами, чтобы выехать под их конвоем, но до сих пор никто не появился. Они также запрашивали расположенную поблизости украинскую часть — американцы были частью программы «Партнерство ради мира» — но им ответили, что запрос ушел наверх, и, в любом случае, на украинской базе не было людей или техники, чтобы обеспечить эвакуацию.

Командир группы «Дельты» «Мидас» имел в своем распоряжении пару гранатометов М79, но гранаты со слезоточивым газом не были лучшим решением. Хотя газ мог эффективно отогнать людей от ворот, он также мог был сдут ветром на американцев в процессе эвакуации. Кроме того, была крайне нежелательная вероятность, что от газа гневный протест перерастет в открытые беспорядки.

К полудню на кольцеобразной стоянке перед портиком собрались все шесть машин, во всех из которых караулили водители. Карузо и Чавесу поручили два «Хайландера», которые пойдут третьим и четвертым в колонне. Впереди будут два «Юкона» «Дельты», а позади два «Лэнд Ровера» ЦРУ.

«Мидас», стоявший с рацией в руке за автомобилями у портика, посмотрел вперед, на въездные ворота. Три охранника-контрактника, все из которых могли немного говорить по-украински, остались перед закрытыми железными воротами, нервно следя за плотной толпой кричащих, распевающих что-то разгневанных протестующих. «Мидас» собирался поднести рацию ко рту, чтобы приказать им оставаться на месте, а всем остальным — грузиться в машины, когда его вызвал один из двоих «дельтовцев», дежуривших на крыше «Маяка».

— «Мидас», это Мэтт, с крыши. Примерно в трех кварталах разгружаются автобусы.

— Автобусы?

— Так точно. Четыре заполненных автобуса. Вижу людей, высаживающихся их них. Примерно пятьдесят человек в каждом, то есть двести идет к воротам. В основном, мужчины, может, только мужчины. В гражданском, но выглядят организованно.

— Опять профсоюзники или коричневорубашечники из молодежных групп?

— Определенно не молодежная группа. На профсоюзных точно не похожи. Выглядят как гребаные головорезы. Скинхеды. Кожа и джинса, все такое.

— Оружие?

— Не вижу. Стойте… У всех рюкзаки, но я не вижу, что у них там.

— Признаки местной полиции?

Мэтт ответил:

— Так точно. На дальней стороне парка вижу четыре, может пять патрульных машин и что-то вроде машины для разгона беспорядков. Они определенно держатся в стороне.

— Понял, — сказал «Мидас» и объявил всем по рации: — Ладно, все к машинам, кроме двоих на крыше и двоих с М-79.

Одновременно с его словами у передней стены здания начали падать какие-то предметы. Они залегли и опознали бутылки и кирпичи. Хотя все они попали в дорогу и стоянку, где были припаркованы внедорожники, трое охранников перед металлическими воротами, определенно находились в пределах досягаемости.

Мэтт вышел на связь:

— Эй, «Мидас»! Прибывшие засранцы кидаются дерьмом!

Новые стеклянные бутылки обрушились на стоянку. Это определенно было организованным нападением новой группы, присоединившейся к протестующим.

Мидас принес рацию к лицу:

— Да, я вижу. Ребята у ворот, отходите к машинам. Мы уходим.

Задняя стена забора «Маяка» была прикрыта глубокой бетонной канавой с несколькими футами проточной воды в ней, так что никто из протестующих не нападал с тыла. Однако с трех других сторон «Маяк» продолжали забрасывать всяческой дрянью.

Трое охранников-контрактников отбежали на двадцать метров к круговой стоянке. Их непрерывно осыпа́ли всякой дрянью. Одному из них в спину ударил кусок доски, сбив его с ног, но он встал и продолжил бежать.

Одновременно двое охранников в противогазах выбежали из здания и направились на стоянку, к «Юконам». У каждого был гранатомет М-79 и патронташи, снаряженные сорокамиллиметровымигранатами со слезоточивым газом. Они заняли позиции за машинами, зарядили гранатометы и начали ждать команды.

— Как ветер? — крикнул им «Мидас».

Один из гранатометчиков обернулся через плечо:

— Что надо. Газ затянет весь парк.

— Хорошо, давайте по три гранаты по толпе.

Оба выстрелили. Гранаты вылетели по дуге, перелетели ворота и разорвались в центре толпы.

Словно в ответ на слезоточивый газ, через стену полетело еще больше мусора. «Залп» последовал далеко справа от ворот, причем два из брошенных предметов явно горели.

Это были бутылки с «коктейлем Молотова». Сначала две, потом еще обрушились на стоянку с противоположной от ворот стороны забора. Они перелетали через стену, разбиваясь на дороге или небольшом саду камней перед стоянкой, разлетаясь брызгами горящего топлива и осколками стекла.

Черные шлейфы дыма прочертили траекторию полета бутылок с коктейлем Молотова.

Снова ухнули гранатометы, отправляя сорокамиллиметровые гранаты по стенам, откуда прилетели бутылки.

— Черт, — пробормотал «Мидас». С добавлением самодельных бомб все внезапно переросло в полноценную атаку. Протест перерос в бунт. У него было девятнадцать человек, и большинство из них имело оружие и достаточно опыта, чтобы принести нападавшим много боли. Но офицер «Дельты» понимал, что если ничего не делать, все станет только хуже.

Трое охранников, только что отошедшие от ворот, разом обернулись и вскинули свои автоматы АК-74, направив их на ворота.

«Мидас» закричал им:

— Не стрелять!

Они подчинились, но камни продолжали сыпаться на них, а перспективы отступления все уменьшались. «Мидас» знал, что его подчиненные все сильнее будут барабанить пальцами по спусковым крючкам.

Охранники с М-79 выстрелили третьими гранатами через стенку. В тот момент, когда они заряжали четвертые гранаты, с западной стороны здания, далеко от него, раздался какой-то треск.

Стоявшие на улице и стоянке залегли или попытались укрыться за машинами. Все узнали звуки выстрелов из автоматического оружия.

«Мидас» вызвал наблюдателя на крыше:

— Мэтт, не молчи.

Тот ответил после короткой паузы:

— Так, секунду, босс… — Еще один короткий перерыв. «Мидас» надеялся, что двое наблюдателей искали укрытие. Несколько секунд спустя он услышал:

— Обстрел из стрелкового оружия с запада. Либо с холмов, либо из зданий с видом на нас, потому что пули бьют в крышу. Мы переместились на точку между лестничной клеткой и кондиционером. Думаю, здесь мы можем укрыться, но не имеем кругового обзора.

Кит Биксби направился на второй этаж, в кабинет прямо над вестибюлем. Он посмотрел в окно, а затем на площадь перед зданием. Толпа разрослась до более чем тысячи человек, появился некоторый хаос после того, как несколько гранат со слезоточивым газом разорвалось прямо в ее центре. Но, несмотря на то, что бунтовщики разбегались во всех направлениях, чтобы избежать газа, улицы все еще были плотно заполнены людьми.

Начальник резидентуры ЦРУ поднес рацию ко рту:

— «Мидас», нам отсюда не выехать. Там толпа, а нас обстреливают. Нам нужна эвакуация по воздуху.

«Мидас» спокойно сказал по рации:

— Согласен. Всем внутрь. Нам надо связаться с украинскими ВВС, чтобы нас вывезли по воздуху.

Кларк, Чавес, и Карузо выскочили из машин и побежали к зданию. За постоянным грохотом от всякого барахла, швыряемого с трех сторон разгневанной толпой, слышались далекие выстрелы из стрелкового оружия.

После того, как все укрылись в трехэтажном здании, «Мидас» отправил людей прикрывать подходы к зданию с балконов, расположив двоих-троих вооруженных людей с каждого направления на верхних этажах. Затем направился на крышу, чтобы непосредственно переговорить с парой, располагавшей самым дальнобойным средством в их арсенале.

На «Маяке» была одна дальнобойная винтовка, полуавтоматическая АР-15 с девятикратным прицелом и сошкой. Она принадлежала «Дельте», но лучшим стрелком проявил себя Рекс, глава отряда контрактников из шести человек. До того, как пойти в контрактники, он служил снайпером-разведчиком в морской пехоте, а затем снайпером в Десятом отряде SEAL. «Мидас» убедился, что Рекс с винтовкой занял хорошую позицию на крыше, а Мэтт расположился рядом, чтобы помогать ему искать цели. Затем командир «Дельты» вернулся на первый этаж, где перед дверью расположились его люди с гранатометами. Они могли высунуться из-за портика и ударить по воротам в случае необходимости.

— Если кто-то попытается войти в ворота, не мешать. Я сказал нашим наверху не стрелять, если не видят оружие, так что если безоружные попытаются подняться на забор или снести его, отгоняйте их.

На лестнице появился Биксби со спутниковым телефоном.

— Я говорил с Лэнгли. Вашингтон договаривается с украинскими ВВС об эвакуации по воздуху.

«Мидас» ответил:

— Занимайся этим.

В этот же момент по рации раздалось:

— Раненый! У нас раненый! — Один из охранников, расположившихся группами по двое на втором этаже, был ранен.

«Мидас» бросился мимо Биксби к лестнице, чтобы проверить состояние раненого.

Глава 40

Президент Джек Райан спешно вошел в Оперативный зал Белого дома в семь часов утра, с расстегнутым воротником и во фланелевой куртке, спешно взятой у помощника на подходе к резиденции. Полчаса назад его уведомили, что на Украине возникла ситуация, связанная с американскими военными и сотрудниками спецслужб, а министр обороны Бёрджесс просил о срочной встрече в Оперативном зале.

Джек удивился, не обнаружив в зале старших советников. Конечно, некоторый персонал был на местах, также присутствовали некоторые высокопоставленные чиновники национальной безопасности, но директор АНБ Колин Хёрст, НРА Мэри Пэт Фоули, директор ЦРУ Джей Кэнфилд, а также министр обороны Боб Бёрджесс присутствовали лишь на мониторах, находясь в своих кабинетах. На одном из мониторов был также находящийся на связи из Киева посол США на Украине, и на другом госсекретарь Скотт Адлер, вышедший на связь из посольства США в Брюсселе.

Джек сел во главе стола, а затем бросил взгляд на мужчин и женщин, сидевших вдоль стены.

— Смешно. Давайте сюда, за стол.

Несколько служащих разведки и военных советников быстро уселись за стол, обычно предназначенный только для президента и старших советников. После того, как все двенадцать, не считая президентского, мест были заняты, всего несколько младших сотрудников остались сидеть у стен.

Джек посмотрел на ряд мониторов, отображавших членов кабинета, и сфокусировался на директоре ЦРУ, на крайнем левом.

— Ладно. Что случилось на Украине?

Джей Кэнфилд ответил из своего кабинета на седьмом этаже штаб-квартиры ЦРУ в Маклине, штат Вирджиния:

— Мистер президент, у нас есть специальная база, в сущности, пост наблюдения в Севастополе, в Крыму. Кодовое название «Маяк». Как и бо́льшая часть объектов ЦРУ на Украине, он был раскрыт на прошлой неделе, и мы сворачивали его. Было много чувствительной электроники, которую требовалось разобрать и вытащить оттуда, так что потребовалось время. К сожалению, персонал не успел эвакуироваться, и теперь, судя по всему, их атакуют.

— Что значит «судя по всему»?

— Последние несколько часов шел митинг протеста, довольно бурный, но полчаса назад вспыхнули беспорядки. «Маяк» попал под обстрел из стрелкового оружия с близлежащих холмов и зданий. Есть сообщения о раненых, погибших пока нет.

— Кто на объекте?

Кэнфилд ответил:

— На «Маяке» было только четыре человека из группы «Дельта», четыре технических оператора из ЦРУ и полдесятка охранников. Как правило, их дополняли охранники и разведывательный персонал с Украины, но сейчас их там нет. К сожалению, туда также прибыли начальник резидентуры и два оперативника из Киева, чтобы помочь свернуть базу, когда началась эта атака.

— Это тот Биксби, о которым вы упоминали накануне?

— Да, мистер президент. Кит Биксби.

— И они не могут выбраться?

— Нет, сэр. Они говорят, что улицы перекрыты, обстрел не прекращается, а местные полицейские на улице неподалеку просто стоят и смотрят по сторонам.

— Твою же мать. Кто ведет огонь?

Вмешался Бёрджесс:

— Есть сообщения о вооруженных формированиях, хотя на данный момент мы ни в чем не можем быть уверены.

— Нужно переговорить с украинским правительством, — сказал Райан.

— Украинский президент проинформирован о ситуации и распорядился вывезти американцев на вертолетах украинских ВВС, — сказал Скотт Адлер. — В настоящее время они направляются к месту.

— Хорошо, — сказал Джек, но заметил смущенное выражение лица украинского посла. — Есть проблемы, Арлен?

Посол Арлен Блэк ответила:

— Мистер президент, он просит — я бы даже сказала, требует, чтобы вы лично попросили его об этом. — Блэк пожала плечами. — Вы же знаете Кувчека. Он любит выступить.

Несколько людей в зале издали стоны.

Райан просто оглянулся к одному из операторов связи, стоявших около двери.

— Дайте Кувчека. Я попрошу. Он зарывается, но не время выяснять отношения. Я его хоть в задницу поцелую, если так будет нужно, чтобы вытащить наших людей.

* * *

Обстрел базы ЦРУ, известной как «Маяк» усиливался. Окна были разбиты со всех сторон здания, что указывало на то, что огонь велся со всех направлений, а крыша уже выглядела рябой, что говорило о том, что, по крайней мере некоторые стрелки стреляли сверху. До сих пор ни одному из американцев не удалось определить в толпе или в соседних зданиях тех, кто вел огонь.

Очаги возгорания отмечали места падения бутылок с «коктейлем Молотова» по периметру здания. Мусорные баки у южной стены были полностью охвачены огнем. Горела трава по обеим сторонам подъездной дороги.

Один из «дельтовцев» на втором этаже получил ранение в плечо, раздробившее ключицу, а один из охранников-контрактников получил рикошет в ладонь, раздробившее кость и разорвавший плоть. Обоих доставили в лазарет, где раны обработали при помощи носимого пакета медицинской помощи одного из «дельтовцев» — медицинские запасы уже были погружены в один из «Юконов», находившийся под наиболее сильным обстрелом с восточной стороны здания.

Рекс, контрактник, расположившийся на крыше с винтовкой с оптикой, осматривал далекие крыши и балконы в девятикратный оптический прицел, ища стрелявших. Дело продвигалось медленно, так как он был вынужден ползать под кондиционерами, чтобы осматривать все направления. Мэтт был рядом, с биноклем, но, казалось, он всегда смотрел не в ту сторону, когда раздавался выстрел. Они оба пришли к выводу, что по ним велся согласованный снайперский огонь с целью не давать никому высунуться.

Одному из «дельтовцев» на втором этаже пуля попала в грудь, ударив в стальную пластину бронежилета. Напарник втащил его в кабинет и осмотрел, а затем доложил «Мидасу».

«Мидас» в это время находился в радиоцентре на втором этаже с Биксби. Он посмотрел на офицера ЦРУ:

— Огонь слишком дофига точен для нескольких неподготовленных гражданских засранцев.

Биксби кивнул.

— Это могут быть дезертиры из украинских SWAT[498] или армии, или подготовленные ФСБ боевики. — Он добавил: — Черт, это может быть даже Спецназ, прибывший из России для дестабилизации обстановки. Не заблуждайтесь — кто-то вполне может намереваться захватить это место.

В дверях появились Джон Кларк, Динг Чавес и Дом Карузо. Кларк спросил:

— Что слышно из Лэнгли?

«Мидас» ответил:

— Запросили вертолеты. Два украинских Ми-8 на подходе, чтобы забрать нас. Время прибытия около двадцати минут.

Карузо спросил:

— Разгружать машины?

«Мидас» покачал головой:

— Поставим на каждую заряд Си-4 и подорвем все, что они могли бы захватить. Никому не выходить, пока нет прикрытия с воздуха.

* * *

Несколькими минутами спустя Кларк, Чавес и Карузо стояли в маленьком холле, глядя, как очередной «коктейль Молотова» перелетел через стену и взорвался бушующим огненным шаром. Стрельба продолжалась со всех направлений. Никто уже не следил за воротами — охранники-контрактники перебрались в здание, расположившись вместе с людьми из ЦРУ и «Дельты».

Толпа погромщиков в гражданском, практически все — молодые мужчины — плотно прижалась к запертым воротами, но до сих пор никто не пытался ворваться на базу.

В кармане у Кларка зазвонил телефон и он вышел на лестницу, чтобы найти более-менее тихое место.

— Кларк слушает.

— Привет, мистер К. Это Сэм.

— Что такое?

— Гэвин отследил GPS-системы тех подозрительных машин, что мы заметили вчера. Две из них сегодня около четырех утра покинули город, но мы не имели ни малейшего представлений, куда они направились. А сейчас Гэвин думает, что понял, куда.

— И куда же?

— В Севастополь. Они будут там примерно через час.

— Интересно. У меня было ощущение, что в атаке участвуют головорезы из «Семи сильных людей». Это подтверждает мои подозрения.

— Нам стоит выдвигаться? Мы можем отправиться в аэропорт прямо сейчас и как-то помочь вам.

Кларк сказал:

— Нет, оставайтесь и делайте то, что делали. Мы прижаты, но на подходе вертолеты. Я не знаю, где они нас подберут, но когда мы приземлимся, я дам вам знать, если нам понадобится помощь, чтобы вернуться в Киев.

— Понял. Берегите головы.

* * *

Ожидая эвакуации, люди в «Маяке» занимались тем, что высматривали какие-либо цели в окружающих зданиях и на холмах. Трое оперативников «Кампуса», не имея оружия, ощущали себя бесполезными, и им просто оставалось стоять и ждать. Но все изменилось, когда по рации раздалось «У нас убитый!». Динг и Дом помчались вверх по лестнице и обнаружили технического оператора из ЦРУ, который оказался в коридоре в тот момент, как удачный выстрел попал в окно. Пуля пролетела через окно, пробила внутреннюю стену и ударила ему в центр груди. Убитый, мужчина средних лет, был найден контрактником. Дом и Динг несколько минут пытались его реанимировать, но он лежал с широко раскрытыми глазами, ни на что не реагируя. Пуля пробила сердце, и ничего уже нельзя было сделать. Они помогли еще двоим техникам перетащить тело вниз, что было медленным и трудным делом, и упаковать его в мешок, который положили у двери, чтобы быстро забрать тело, когда приземлятся вертолеты.

* * *

Два толстых серых Ми-8 украинских ВВС появились с севера в три часа ночи. Наблюдатели на крыше сообщили об этом «Мидасу», который сразу же скомандовал своим бойцам, офицерам ЦРУ и контрактникам сниматься с позиций на этажах и направляться вниз, в вестибюль. Двоим раненым помогли спуститься по лестнице, посадив их рядом с телом убитого техника.

«Мидас» связался непосредственно с пилотами вертушек и предупредил их о возможном обстреле. Ми-8 летели с открытыми боковыми дверями, а турельные пулеметы отслеживали возможные угрозы. Но, глядя на их приближение, «Мидас» подумал, что они летели не так аккуратно, как должны были бы, учитывая опасность. Они летели близко друг к другу, прямо над занятым бунтовщиками сквером и сделали всего один небольшой круг, ища угрозы, прежде, чем начать приземляться.

«Мидас» подумал, что пилоты вертолетов были уверены, что само их присутствие заставит любых возможных врагов воздержаться от стрельбы, пока они будут в воздухе. Он связался с ними по рации и напомнил, что они заходят на посадку в условиях возможного обстрела и должны действовать соответственно.

Но никаких перемен он не увидел.

На круговой стоянке между зданием и забором было достаточно места для приземления только одного вертолета, так что первый украинский Ми-8 пошел на посадку, в то время как второй продолжил кружить, обеспечивая прикрытие.

Стрельба на мгновение словно стихла, даже толпа, вроде бы, стала кричать тише, когда серый вертолет начал приземление. «Мидас» скомандовал открыть двери и, вместе с Биксби, вышел под портик, чтобы направлять вертолет.

Когда Ми-8 спустился ниже ста метров, прямо перед глазами «Мидаса» и Биксби появилось яркое пятнышко света, взлетевшее из-за восточной стены «Маяка». Оно помчалось вверх от двух многоквартирных домов на противоположной стороне парка. Оно, дергаясь, взлетело в синее небо и понеслось к вертолету.

Кто-то на борту Ми-8 заметил его, или же у пилота была какая-то система предупреждения. Вертолет резко накренился вправо. Биксби и «Мидас» заметили, как стрелок, сидевший за пулеметом у двери, влетел внутрь,[499] когда вертолет сделал попытку уйти от приближающейся ракеты.

Ракета пролетела совсем рядом с хвостовым винтом и ушла куда-то вверх, не причинив вреда.

Но не вторая. Второе пятнышко света появилось на востоке. Биксби и «Мидас» не видел место пуска, но ракета уверенно направилась к вертолету и ударила в борт, прямо рядом с бортовой дверью.

Взрыв боеголовки был не так силен, но почти сразу же вторичный взрыв разорвал Ми-8. Центробежная сила разбросала куски раздробленных лопастей несущего винта на километр вокруг. Горящие обломки пролетели оставшиеся девяносто метров до земли, рухнув в центре сквера, прямо на скопление погромщиков.

Огненный шар взлетел выше здания базы ЦРУ. Столб густого черного дыма начал подниматься в небо.

По второму Ми-8 никто не стрелял. Он кружил на высоте в триста метров, но через секунду после крушения первого вертолета развернул на север и помчался прочь.

По всему «Маяку» раздались крики и ругань, но ни «Мидас», ни Биксби не проронили ни слова несколько секунд. Затем начальник резидентуры сказал «я доложу в Лэнгли», и двинулся внутрь.

Глава 41

Президент Джек Райан и все собравшиеся в Оперативном Зале узнали о крушении украинского вертолета всего через три минуты. В зале и на мониторах Райан видел множество мужчин и женщин, переговаривающихся друг с другом. Он видел разочарование и тщетные попытки на лету придумать запасной план. Некоторые — как офицеры, так и дипломатический персонал — опасались за свою карьеру, но Джек знал, что несмотря на сокрушительную неудачу, он не должен был напоминать им, что Соединенные Штаты приложат все усилия для эвакуации персонала «Маяка».

Райан отпустил с совещания посла США на Украине, чтобы она могла приложить все усилия, дабы заставить украинцев отправить на место наземные силы. Так как Джек разговаривал с президентом Украины всего несколько минут назад, он знал, что все наземные силы, годящиеся для спасательной операции, были перемещены к российской границе, так что он не возлагал больших надежд на то, что на помощь осажденной базе ЦРУ придет колонна бронетехники. Тем не менее, он не хотел заранее отвергать никакой вариант и поручил послу сделать все, что было в ее силах, дабы попытаться добиться именно этого.

На цифровой карте отображалась Украина и дислокация американских сил. Глаза всех в зале были прикованы к ней. Обсуждались все варианты. Обсуждения быстро перетекали в споры, но Райан заставил всех вернуться непосредственно к стоящей перед ними задаче.

Президент Джек Райан за жизнь носил много званий и титулов, но в данный момент он был Верховным Главнокомандующим, уполномоченным принимать решение. Тем, кто должен был принять жесткий вызов. А чтобы сделать это, ему было нужно, чтобы все его подчиненные четко поняли свою задачу и снабдили его информацией настолько быстро и настолько чисто, насколько это был возможно. Джек уже не был военным и уже не был сотрудником разведки. Он был Верховным, и его задачей было направить ситуацию в такое русло, чтобы стоящая перед ними задача была решена.

Когда вспыхнула очередная дискуссия, на этот раз между помощником главы Совета национальной безопасности и советником по военно-морским делам от Объединенного комитета начальников штабов, Райан оборвал их, подняв руку. Затем он посмотрел на ряд мониторов.

— Я хочу слышать только Бёрджесса и Кэнфилда. Вы должны были иметь какие-то планы на такой случай. Как вы рассчитывали эвакуировать персонал «Маяка» в случае нападения?

Бёрджесс сказал:

— У нас на Украине есть «Дельта», рейнджеры и армейский спецназ, но они рассеяны по всей стране в рамках подготовки к российской атаке и не годятся на роль сил быстрого реагирования. У нас есть пара армейских «Блэкхоуков» на украинской базе под Била Церква, которую вы можете увидеть на карте севернее Севастополя. Оттуда им лететь несколько часов. Мы можем собрать группу быстрого реагирования и отправить ее туда немедленно, но сажать вертолеты при наличии у противника РПГ рискованно, если они не будут располагать каким-то прикрытием.

Директор ЦРУ Кэнфилд был настроен еще менее оптимистично.

— Господин президент, поскольку Украина является нашим союзником, наши планы действий в чрезвычайных ситуациях опирались на обеспечения прибытия групп быстрого реагирования местными силами.

— Ага, — сказал Райан, барабаня пальцами по столу. — Не сработало.

Советник от Корпуса морской пехоты, полковник Диал, наполовину поднял руку.

Райан заметил это.

— Полковник?

— Господин президент, у нас есть пара V-22 «Оспри»[500] из контингента КМП[501] в Лодзи, в Польше, участвующего в учениях с силами НАТО. Это не группа быстрого реагирования, но это морская пехота. Я могу отправить «Оспри» и два отделения бойцов в течение получаса. Полет займет около полутора часов.

Райан спросил:

— А как у «Оспри» с вооружением? Я помню, что у них есть пулемет у десантного люка, но это не так значительно, учитывая обстановку вокруг объекта.

Диал сказал:

— Это так, «Оспри» не лучшая машина для посадки в горячей точке, как эта. Но конкретно эти V-22 оборудованы IDWS, то есть системой оборонительного вооружения. Это пулеметная турель под брюхом, соединенная с инфракрасной и оптической камерами. Она управляется изнутри машины.

— Огневой мощи будет достаточно? — Последнее, чего Райану хотелось, это отправить два экипажа и два отделения морской пехоты в опасную зону без возможности защитить себя в воздухе.

Диал ответил:

— Господин президент, эта трехствольная 7,62-мм установка с сектором обстрела 360 градусов и темпом стрельбы три тысячи выстрелов в минуту. В сочетании с 12,7-мм пулеметами у кормовых люков это позволит им долететь и приземлиться. А на земле, я готов выставить двадцать четыре бойца КМП США против пятисот вооруженных погромщиков в любой момент. Конечно, я бы предпочел больше оружия и техники, но, учитывая ситуацию, это лучшее, что мы можем выставить.

— Боб, — сказал Райан, повернувшись к Бёрджессу. — Вот что. Если мы можем вывести наш персонал силами украинцев до прибытия «Оспри», это нужно сделать. Займись этим.

Бёрджесс кивнул и повернулся к своим подчиненным в Пентагоне. Судя по всему, работа там кипела.

Но президент Райан не удовлетворился.

— Дамы и господа, на этот план потребуется два часа. Мы еще не закончили. Судя по докладам, у персонала базы нет двух часов. Я хочу знать, что мы можем сделать в ближайший час, чтобы предотвратить захват «Маяка».

Бёрджесс шумно выдохнул и поднял руки.

— Честно говоря, сэр, если мы не сможем направить им на помощь местные силы, я не знаю, что мы можем сделать.

Райан взглянул на полковника Диала, но тот тоже не ответил.

Однако его внимание привлек один из помощников Диала, молодой афроамериканец, майор ВВС. Он сидел у стены за полковником по левую руку Райана, и когда Диал ничего не ответил, бросил взгляд на президента. Он ничего не сказал, отвернулся в сторону и посмотрел на свои руки. Однако Райан подумал, что майор не мог решиться что-то предложить.

Райан подался вперед, чтобы прочитать имя майора на его форме.

— Майор Адойо? Вам есть что сказать?

— Извините, сэр, — Райан уловил слабый африканский акцент.

— Не стоит. Берите стул и рассказывайте.

Адойо сделал, как сказал президент, сев на следующее кресло за полковником Диалом. Он выглядел нервным, и Райан понимал, почему.

— Расслабьтесь, Адойо. Вам явно есть что сказать, больше чем всем в этом зале. И я хотел бы услышать, что именно.

— Эээ, сэр, у нас есть 22-я истребительная эскадрилья F-16 над Инджирликом, в Турции. Это прямо на другой стороне Черного моря. Я бы задействовал их. Это менее чем в четырехстах километрах от Крыма.

Министр обороны почти рявкнул на молодого майора с экрана монитора:

— Мы не станем бомбить город в дружестве…

Президент Райан поднял руку. Бёрджесс немедленно замолчал.

— Продолжайте, майор.

— Я знаю, что мы не можем стрелять по людям на земле, но если в Инджирлике у нас есть в готовности, или еще лучше, в воздухе, самолеты с достаточным количеством топлива, они могли бы пролететь над базой ЦРУ на малой высоте в ближайшие тридцать-сорок минут. — Он провел ладонями по столу. — Я имею в виду… Не все так просто, но на некоторое время кто-то точно заляжет пониже. — Он снова сделал паузу. — Это нормальное дело. Такое было, когда я летал на А-10 в Ираке. Бывало, что если нужна поддержка с воздуха, но применение оружия недопустимо из-за близости мирного населения, это было лучшее, что можно было сделать. Пролететь низко, быстро и наделав побольше шума.

Райан посмотрел на лицо Бёрджесса на мониторе.

— Что скажешь, Боб? Звучит неплохо.

Бёрджесс так не думал.

— Мы не можем быть уверены, что толпа, и тем более вооруженные атакующие разбегутся.

— А что мы теряем? Разве кто-нибудь у «Маяка» сможет сбить F-16?

Адойо пробормотал «хрена с два». И у него перехватило дыхание, когда он понял, что таким образом ответил вслух на вопрос, адресованный министру обороны президентом США.

Президент Райан посмотрел на полковника Диала:

— Майор Адойо полагает, что «хрена с два». Вам есть, что возразить, полковник?

— Хм, если мы уверены, что противник располагает только стрелковым оружием, то я согласен. Истребитель, идущий на малой высоте на сверхзвуке не сбить ни из автомата, ни из РПГ, это я гарантирую.

Райан на мгновение задумался о дипломатических последствиях и сказал:

— За дело. — Затем он посмотрел на Скотта Адлера, так как знал, что госсекретарю это решение не понравилось.

Адлер сказал первым:

— Мистер президент, направить невооруженный или слабовооруженный вертолет для эвакуации — это одно, но вы собираетесь отправить звено истребителей-бомбардировщиков к базе Черноморского флота. Русские просто изойдутся.

Райан ответил:

— Я понимаю, и нашей задачей будет с этим справиться. Я хочу поговорить с украинцами, а также, чтобы вы поговорили с министром иностранных дел России в ближайшие десять минут. Скажете им, что мы направим самолеты в Севастополь с разрешения правительства Украины. Скажете, что мы понимаем, что Крым полуавтономен, что он рядом с Россией и что это все носит провокационный характер. Но сейчас мы должны думать только о безопасности американских военнослужащих, которые, как вы должны подчеркнуть, находятся там по программе «Партнерство ради мира». Скажете, что мы запрашиваем у них разрешения, но примем просто отсутствие противодействия. — Джек поднял руку. — Вы можете сказать, что мы не будем возражать, если они устроят истерику по телевидению или подадут официальный протест в ООН или НАТО. Но скажите, что это произойдет примерно через полчаса. Любое вмешательство со стороны русских может обернуться тем, чего не хочет ни одна из сторон.

Адлер, глава американской дипломатии, быстро продумал последствия. Он сказал:

— Кремль захочет что-то взамен.

Райан был в настроении на базарную сделку.

— Ну и ладно. Мы уберем некоторые наши военные корабли из Черного моря, или что-нибудь в таком духе, но наших людей мы бросить не можем. Если министр иностранных дел, или даже сам Володин потребует меня, я отвечу.

— Понятно, — ответил Адлер. Райан понимал, что госсекретарь был не рад. Ему не было приятно говорить, что база ЦРУ действовала под прикрытием НАТО, что, прежде всего, давало ей статус дипломатической миссии. Такого рода вещи делали все, но дипломаты, естественно, ненавидели, когда ЦРУ размещало где-то свои базы под дипломатическим прикрытием, так как это угрожало реальным дипломатическим миссиям.

Райан понимал, что как только будет сказано, что это здание было базой ЦРУ, по всему миру безобидные миссии госдепартамента окажутся под сильным подозрением со стороны местного населения.

Но об этом можно было подумать завтра. А сейчас Адлер извинился и удалился, зная, что должен применить немного дипломатической магии, чтобы удержать Черноморский флот от стрельбы по американским самолетам.

Глава 42

Звено F-16 «Файтинг Фалкон» ВВС США летело над центральной Турцией строем «четыре пальца».[502] Около них держались еще три звена F-16, также по четыре самолета, но они не имели опознавательных знаков ВВС США. Вместо этого их хвосты украшали красно-белые флаги ВВС Турции. Вместе, все шестнадцать самолетов летели в построении эскадрильи над пухлыми белыми облаками.

Американские самолеты были из 480-й истребительной эскадрильи ВВС США «Военные ястребы», и хотя они дислоцировались на базе Спангдаллем в Германии, они прибыли на неделю в Турцию для плановых учений с ВВС Турции в рамках НАТО.

Ведущим американского звена был капитан ВВС США Харрис Коул по прозвищу «Чумазый», тридцатилетний уроженец Нью-Йорка. Хотя все шестнадцать самолетов, казалось бы, летели в почти идеальном строю, Коул испытывал определенные трудности в связи с тем, чтобы удерживать его в условиях облачности. Его основной проблемой были постоянные трудности с пониманием говоривших с сильным акцентом турецких ведущих. Хотя он должен был постоянно запрашивать их для подтверждения статуса, он дал туркам больше свободы действий, так как сам по-турецки знал только «Бир бира, люфтен» («пиво, пожалуйста»), и если бы в этом вылете все зависело от его знания иностранного языка, все шестнадцать самолетов в таком плотном строю давно бы врезались друг в друга.

В тот же момент, когда капитан Коул начал отдавать турецким ведущим приказ выдерживая строй, подняться на 10 700 метров, по рации раздался вызов с базы ВВС в Инджирлике. Ему был дан приказ отделиться от турецких F-16 и направиться на север в сторону Черного моря, а затем ожидать дальнейших указаний.

Иных объяснений, кроме того, что это было «реальным заданием», а не сценарием учений, он не получил.

В последнее время Черное моря стало очагом активности, так как российский Черноморский флот начал учения, направив в окрестности своих баз и в более удаленные его регионы десятки кораблей. Однако Коул не мог представить себе, как его четыре истребителя-бомбардировщика могут чем-то помочь в надвигающемся кризисе.

Всего через несколько минут после того, как его звено «Воин» отделилось от турецких истребителей и направилось на север, «чумазый» получил указание набрать максимально возможную скорость и войти в воздушное пространство Украины в районе Севастополя.

На вполне резонный вопрос Коула, знали ли украинцы о том, что его звено направляется в их воздушное пространство, ответа не последовало.

Он знал, что нужно действовать быстро. Подчеркивая остроту ситуации, он сказал диспетчеру:

— Держите связь. Время прибытия двадцать одна минута.

Ответом стало краткое:

— Вас понял. Ведем вас.

— Кх-мм. Еще… Мы хотели бы знать, знают ли русские, что́ мы делаем? У них есть ПВО их флота, размещенного прямо там, в Севастополе. Как поняли?

— Вас понял. Мы работаем над этим. Генерал Натансан сообщит вам больше данных через секунду.

Коул уже был обескуражен поворотом событий, но услышав, что командир 52-й оперативной группы, в которую входило 52-е истребительное авиакрыло, будет непосредственно говорить с ним, вводя его в курс дела, заставило его волосы встать дыбом.

Там что-то творилось, причем что-то большое, и «Чумазый» изо всех сил надеялся, что им удастся получить разрешение на пролет над Севастополем прежде, чем их собьют русские. Еще он надеялся, что им удастся встретить заправщик, потому что, чтобы долететь туда, сделать что-то и вернуться обратно, его звену потребуется топливо.

Звено «Воин» неслось над Черным морем, получая новую информацию об их задании. Как им и обещали, генерал Натансан лично вышел на связь с капитаном Коулом. Он говорил быстро и откровенно, сообщив капитану о ситуации в Севастополе, передал координаты «Маяка» и приказал Коулу оставаться в районе, пока будет топливо, а затем возвращаться в воздушное пространство Турции, где их встретит самолет-заправщик КС-135 «Стратотанкер», чтобы заправить их для возвращения на базу в Инджирлике.

Пока Натансан инструктировал его, Коул быстро проверил топливо. У четырех его самолетов имелось топлива не более чем на четыре прохода над городом. Исходя из сказанного генералом, Коул пришел к выводу, что все рассчитывали, что его четыре самолета, несколько раз пролетев над городом, смогут так или иначе дать американцам на земле полтора часа времени, необходимого на то, чтобы за ним смог прибыть V-22 Корпуса Морской пехоты.

Натансан также сообщил «Чумазому», что пролет над городом был согласован с украинцами, а те в настоящий момент работали с русскими. Коул знал, что у России в Севастополе была ПВО для защиты базы, и сразу же решил, что они должны будут подойти с востока, чтобы не пролетать прямо над российскими кораблями.

Затем «Чумазый» переключился на связь со своим звеном и объяснил ситуацию, пытаясь придумать, как силами своего звена сделать «шок и трепет» максимально эффективным. Он быстро придумал план, а затем начал раздавать указания.

— «Воин ноль-первый» звену «воин». Вводная. Устраиваем авиашоу для Черноморского флота.

Он пояснил им, что американская группа — хотя передача шифровалась, Натансан не произнес слова «ЦРУ» — подвергалась атаке неизвестной вооруженной группы, и имелись опасения, что бунтовщики собирались взять их штурмом. Он объяснил своим подчиненным, что американцы уже имели убитых и раненых, и поэтому им предстояло лететь низко и достаточно значительно, чтобы повлиять на события на земле.

Его ведомый, капитан Джеймс «Умник» Ле Блан, спросил:

— Будем добавлять значимости «Вулканами»?

Хотя самолеты не имели под крыльями боеприпасов «воздух-земля», каждый нес М61 «Вулкан», 20-мм авиапушку системы Гатлинга. Пушки были заряжены фугасными снарядами и имели темп стрельбы более шестисот выстрелов в минуту.[503]

Но «чумазого» пробил пот от мысли о применении какого-либо оружия.

— Отставить. Для «Вулканов» там слишком много мирных жителей и слишком мало места.

Пабло, он же «воин-третий» спросил в ответ:

— То есть просто летаем и кажемся страшными?

«Чумазый» ответил:

— Мы не будем казаться страшными. Мы будем страшными. — И начал объяснять подчиненным свой план.

* * *

Разбившийся в открытом парке перед «Маяком» вертолет в некоторой степени отогнал толпу от главных ворот. Чавес, «Мидас» и Биксби стояли у входа и смотрели на стоянку, подъезд и металлические прутья ворот. Впервые за полчаса большая группа молодых людей, кидавших кирпичи и бутылки, куда-то пропала.

Тем, кто остался в «Маяке» сообщили, что к ним направляется пара V-22 «Оспри», и для того, чтобы большие гибриды самолетов и вертолетов могли приземлиться на территории «Маяка», нужно убрать все с территории перед зданием. Чтобы сесть, одному «Оспри» потребуется площадка около 35 квадратных метров.

«Мидас» воспользовался тем, что толпа разбежалась, чтобы отправить несколько человек наружу, чтобы отогнать машины и проверить территорию на наличие чего-либо, способного взорваться. Так как Кларк, Динг и Дом не могли дежурить с оружием на верхних этажах, они вызвались добровольцами, вместе с Биксби, одним из людей «Мидаса», а затем и самим «Мидасом». Каждый взял связку ключей, и бросились к машинам.

Два «Хайландера» и один «Лэнд Ровер» быстро и без проблем получилось переместить на гравийную площадку сбоку от здания. Второй «Лэнд Ровер» не завелся, но Карузо воспользовался огнетушителем, чтобы погасить горящую рядом траву, а затем, сняв машину с тормоза, при поддержке офицера ЦРУ затолкал нагруженную машину к стене «Маяка».

Оба «Юкона» группы «Дельта» были повреждены огнем из стрелкового оружия. Их колеса были пробиты, так что был принято решение использовать один из «Хайландеров», чтобы убрать их со стоянки. Дом сел за руль, а Чавес принялся направлять его.

* * *

Пока на стоянке занимались машинами, Рекс, американский контрактник-снайпер, лежал на крыше и смотрел на восток. Он внимательно высматривал любые признаки вражеских снайперов. Этим же занимался его наводчик Мэтт из «Дельты», при помощи бинокля. Он заметил движение на крыше четырехэтажного здания на улице Суворова в нескольких кварталах от них и сообщил об этом Рексу, направившему туда свою АР-15.

Рекс заметил двоих человек, кравшихся по крыше. У каждого был автомат АК-47. Они замерли и направили оружие в сторону «Маяка». Рекс неглубоко вздохнул, а затем наполовину выдохнул. Он положил палец на спусковой крючок АР-15 и выстрелил в правого. Самозарядная винтовка не была страшно мощной, но позволяла вести огонь в быстром темпе. Секундой спустя, он выстрелил в левого.

Оба стрелка забились в судорогах и исчезли из поля зрения. Рекс не был уверен, что убил хотя бы одного, но точно знал, что оба больше не смогут вести бой.

* * *

Доминик Карузо сумел вывести «Юкон» с открытой площадки перед портиком, где стояли «Хайландеры» и теперь пытался подвести его вплотную к последней машине. «Мидас», Биксби и еще четыре человека тушили огни от коктейлей Молотова и убирали с площадки мусор, ожидая прилета «Оспри». Они подбирали камни, кирпичи, куски железа и битого стекла и отбрасывали все это к стенам, чтобы вся эта дрянь не попала в огромные винты V-22, когда тот приземлится.

Каждые двадцать или около того секунд раздавались далекие выстрелы, иногда американцы на балконах или крыше открывали ответный огонь по далеким целям.

Каждый раз люди на площадке низко пригибались, но им не оставалось иного выбора, кроме как подвергать себя опасности, пока не прибудут V-22.

Они сделали всего половину своей работы, когда за криками толпы раздался новый звук. Чавес направлял Карузо, отгонявшего «Хайландер», когда раздался свист. Он бросился наземь, как и двое техников из ЦРУ. Однако двое оперативников из Киева, а также Биксби, не залегли, а просто начали глазеть по сторонам, ища источник шума.

«Мидас» стоял рядом с Биксби и повалил начальника резидентуры на землю. Они оба растянулись на холодном асфальте. «Мидас» оказался на Биксби, когда что-то взорвалось в двадцати метрах за ними. Осколки со сверхзвуковой скоростью просвистели над их головами.

Почти сразу свист раздался снова, и грянул еще один взрыв, на этот раз с южной стороны здания. В здании «Маяка» вылетело несколько стекол, осколки посыпались на стоянку.

— Восемьдесят два! — крикнул «Мидас» прямо в ухо Биксби.

— Что восемьдесят два?

«Мидас» вскочил с колен:

— Минометы! Восемьдесят два мэ-мэ! Всем в «Маяк»! — Он подхватил Биксби и вместе с остальными офицерами ЦРУ бросился бежать.

Чавес и Карузо отогнали последний «Юкон», а затем бросились к входу в здание. Они добрались до какого-никакого укрытия как раз в тот момент, когда по стоянке ударила мина, осколки которой ударили по окнам.

Оказавшись внутри, «Мидас» закричал по рации:

— Мэтт, давай ребят на крышу! Всем остальным занять позиции у окон с наилучшим обзором на улицы. Если увидите кого-нибудь с коктейлями Молотова, кирпичами, камнями или еще чем-либо — огонь на поражение. Может их и дофига как больше, но я не собираюсь позволить им прирезать нас!

— Вас понял, — ответил один из охранников, и раздавшийся через несколько секунд выстрел возвестил о том, что какая-то цель была выявлена и поражена.

В тот же момент удар сотряс все здание. На верхних этажах вылетели стекла. Судя по всему, подумал командир «Дельты», мина попала в крышу, где находились двое его людей.

— Мэтт? Ребята в порядке?

Нет ответа.

— Мэтт? Как слышишь меня?

Рация хранила молчание.

Глава 43

Мэтт и Рекс погибли.

В тот же момент, когда они оба пытались найти укрытие, 82-миллиметровая мина разорвалась у угла крыши здания. Раскаленные осколки ударили по ним, убив обоих на месте.

Через минуту их тела были обнаружены двоими из уцелевших сержантов «Дельты». Те вытащили тела за мгновение до того, как еще одна мина разорвалась на крыше «Маяка».

Кларк, Чавес и Карузо помогли «Мидасу» затащить тела по двум лестничным пролетам и поместить их в мешки. Это был непосильный труд, так как мины продолжали дождем бить по основанию «Маяка».

Как только два мешка с телами были уложены у двери, «Мидас» повернулся к офицерам Кампуса.

— Забудьте, что я говорил. Вам, ребята, нужно какое-то оружие. Думаю, вас этому учили. Стрелять только по вооруженным. Понятно?

— Понятно, — ответили они и направились вверх по лестнице, чтобы взять оружие. Они были рады получить новые «Хеклер-Кох HK-416». Учитывая специфику Кампуса, это был первый раз, когда кто-либо из них получил возможность пострелять из фирменного оружия группы «Дельта».

Сам «Мидас» поднялся на второй этаж и зашел в большой кабинет с окном, из которого он мог видеть пространство перед зданием, парк с упавшим вертолетом, а также пространство за ним. Он посмотрел в прицел винтовки, надеясь, что ему повезет, и он сможет засечь позицию миномета.

Биксби был рядом с ним, говоря по телефону с Лэнгли:

— По нам ведется минометный огонь. Мощный обстрел из РПГ и стрелкового оружия. Несколько KIA и WIA.[504] Судя по всему, нас атакуют подготовленные иррегулярные силы и, возможно, российские военные.

* * *

Чавес встал на колени в кабинете на втором этаже «Маяка». Его глаз примкнул к голографическому прицелу автомата НК-416. На линзе прицела отображалась красная точка. Даже при том, что прицел не давал увеличения, он смог разглядеть лица людей, бегущих по улице перед въездом на «Маяк».

Он увидел первых вооруженных через несколько секунд. Двое мужчин с автоматами АК-47 на плечах, низко пригибаясь, продирались через толпу разъяренных бунтовщиков.

Стоявшийсправа от Чавеса Дом Карузо осматривал другой участок. Он сказал:

— Вижу чувака с автоматом. В пятнадцати метрах от вертолета. Он прямо в толпе гражданских. — Дом в отчаянии прорычал: — Не стрелять.

Динг ответил:

— Вижу двоих парней с оружием. Они смешались с толпой на улице к северу от парка. Они прикрываются гражданскими, чтобы подобраться к воротам.

Дом ответил:

— Они собираются прорваться сюда, да?

Чавес сказал:

— Прорваться. Подняться. Какая разница? Они идут.

— Что все это значит? — спросил Дом.

В комнату вошел Кларк вместе с Биксби. Он опустился на колени и укрылся за столом, чтобы держаться подальше от огня возможных снайперов. Он сказал:

— У меня есть мнение.

Биксби ответил:

— Я хочу его услышать.

— Русские хотят захватить это место и обнаружить, что ЦРУ действует в Крыму. Они собираются использовать это как оправдание для вторжения.

Биксби ответил:

— Факта существования этого места будет мало, чтобы оправдать вторжение, даже для Володина.

Кларк посмотрел в прицел автомата:

— Может и нет, но если Таланов проведет одну из своих любимых операций под фальшивым флагом, как с Бирюковым и Головко, он сможет обвинить в этом «американских шпионов и диверсантов». — Он добавил: — Если мы сможем выбраться отсюда и подорвать аппаратуру, им будет не так легко вписать ЦРУ в эту схему.

— Вы хотите сказать, что раз мы и наша аппаратура здесь, и они смогут ее показать, им безразлично, возьмут они нас живыми или мертвыми?

— Именно.

На противоположной стороне парка показался школьный автобус. Динг и Дом проводили его стволами, пока он, набирая скорость, проследовал мимо горящего остова вертолета. Водитель словно понятия не имел о протестующих. Погромщики бросились врассыпную с его пути.

Люди в кабинете на втором этаже смотрели на эту картину молча. Наконец, Карузо невозмутимо сказал:

— Судя по всему, он хочет спасти нас. — Это был уже юмор висельника. Он знал, что ни о каком спасении речи не шло — автобус ознаменовал начало новой атаки.

Автобус врезался в железные ворота «Маяка», выбив их вместе с частью каменной стены. Он попытался двинуться дальше, но Дом, Динг и еще несколько человек открыли огонь по водителю. Автобус резко свернул вправо и врезался в забор.

Почти одновременно по крыше «Маяка» ударила пара 82-мм мин, и в здании погас свет.

«Мидас», находящийся где-то наверху, объявил по рации:

— Распылить газ у стены! Всем, что есть. Всем, разрешаю огонь по любому ублюдку, который решит войти!

Динг вставил новый магазин и в этот же момент заметил, как кто-то забирается на забор рядом с автобусом.

— Дом!!! На десять!

— Вижу! — ответил Карузо и открыл огонь по группе нападавших, убив одного, ранив другого и вынудив третьего спрятаться за стену.

Еще больше людей полезло через южную стену. Загремели выстрелы. Карузо выбрался на балкон, чтобы получить обзор на южную стену, и в этот же момент несколько пуль просвистело мимо его головы.

Дом бросился на пол, но услышал за спиной громкий стон.

Чавес и Кларк одновременно обернулись.

Прямо за спинами они увидели Кита Биксби. Тот пошатнулся, отпрянул назад в кабинет и упал на пол.

— Биксби?

Кларк подполз к Биксби на четвереньках, укрываясь от огня противника. Он перевернул начальника резидентуры ЦРУ на спину и увидел, что его зрачки не реагировали на свет. Пуля попала ему в висок.

Кларк знал, что уже ничего нельзя сделать.

Двое сотрудников ЦРУ появились в зале мгновение спустя, держа в руках набор первой помощи одного из охранников.

Кларк отпрянул с их пути, выставив автомат в окно кабинета. Дом и Динг заняли позиции рядом.

— Начальник резидентуры мертв, — мрачно сказал Кларк.

Атакующие теперь двигались вдоль стен, по одному-двое. По мнению оперативников «Кампуса», они не были похожи на солдат. Кларк больше полагал, что это были боевики «Семи сильных людей». Они были обучены стрелять из оружия, и им была поставлена задача захватить базу ЦРУ. Однако реальную опасность для американцев представляли снайперы и минометы, бившие откуда-то издали. Это могли быть российские войска, может быть, спецназ ФСБ, имевшие задачу захватить «Маяк» прежде, чем люди и оборудование смогут быть эвакуированы.

Американцы на «Маяке» могли держаться против такой атаки без особого труда, если бы не точный и непрерывный снайперский и минометный обстрел, не дававший им высунуться и вынуждавший укрываться за мебелью и внутренними стенами. Из-за этого они не имели полного обзора. Трое оперативников «Кампуса» и двое «дельтовцев» оставались в строю, остальные тоже занимали позиции по периметру здания с винтовками, следя за своими узкими секторами. Они держались далеко от окон и редко могли стрелять прицельно, не подвергая себя опасности.

Тем не менее, через несколько минут после того, как погромщики начали попытки перебраться через стену, дорога, газон по обе стороны от нее и сама стена были завалены трупами.

Появилась пара крытых грузовиков, которые направились по дороге прямо к «Маяку», прорвавшись через серое облако слезоточивого газа. У ворот они резко затормозили и из кузовов хлынули вооруженные люди. Некоторые из них направились не в ту сторону, дезориентированные газом, но большинство, преодолевая кашель и резь в глазах, рванули к «Маяку».

Десять винтовок в здании разом гаркнули. Одиночные выстрелы обрушились на новую группу атакующих, которые в ответ открыли автоматический огонь из «Калашниковых», продолжая бежать к зданию.

Еще четверо перебрались через северную стену и побежали через стоянку, добравшись до портика, оказавшись незамеченными из-за происходящего у ворот. Они бросились ко входу в здание, но двое охранников, стрелявших газовыми гранатами по воротам, выхватили пистолеты и открыли по ним огонь.

Двое атакующих были убиты, а двое других укрылись за бетонной клумбой сбоку портика.

В разгар перестрелки снаряды из РПГ пролетели через парк параллельными курсами, направляясь прямо к «Маяку». Американцы на двух верхних этажах, заметившие их, залегли, однако одна из гранат влетела в балкон в северо-восточном углу третьего этажа, ударив в стеклянную дверь комнаты, в которой двое оперативников ЦРУ, присев на корточки, следили за северным направлением. Граната взорвалась, ударив в дверь, по небольшой комнате прошла ударная волна и поток битого стекла и осколков. Оба были убиты на месте, а еще один охранник-контрактник этажом ниже получил ранение, так как с потолка на него посыпались обломки.

«Мидас» бросился к лестнице, чтобы проверить своих людей в холле, на направлении главного удара. Кларк побежал по коридору, надеясь помочь кому-либо, пострадавшему от гранаты.

Чавес услышал внизу стрельбу и ощутил взрыв сверху слева. Перезарядив автомат, он сказал спокойно, просто констатируя факт:

— Их слишком много. Через минуту дойдет до рукопашной.

Карузо выстрелил в человека, бежавшего по подъездной дороге, попав ему в лоб и свалив на землю.

— Я бы предпочел это, чем сидеть и ждать следующей мины, — крикнул он, перекрикивая грохот выстрелов.

Вдали появился еще один грузовик, полный атакующих. Он направился к «Маяку», продираясь через толпу погромщиков на улице.

* * *

В пяти километрах к востоку от «Маяка», Харрис «Чумазый» Коул вел первый самолет летевшего колонной — каждый самолет в нескольких сотнях метров позади другого — звена. Он дал команду, и три ведомых отделились: «Воин-два» ушел направо, «Воин-три» налево, «Воин-четыре» последовал за «вторым» вправо. «Чумазый» довернул на клубы черного дыма впереди и толкнул рычаг управления двигателем вперед, выводя его на полную боевую мощность.

План Коула состоял в том, чтобы пролететь прямо над «Маяком» на скорости почти в тысячу двести километров в час. Остальные «воины» сделают то же самое со слегка других направлений, рассчитав время так, чтобы пройти один за другим, с интервалом в пятнадцать секунд. Оно создаст постоянную «стену» звуковой ударной волны и даст им время сделать разворот для второго, а затем третьего и четвертого проходов.

Если все пойдет по его плану, атакующие внизу не смогут понять, сколько самолетов вообще и тем более не будут иметь ни малейшего представления, какие у тех летчиков намерения.

В любом случае, для бунтовщиков и атакующих это будут четыре минуты хаоса, замешательства, ужаса и дикого грохота.

Все «птицы» снизились всего до сотни метров, мчась на скорости, близкой к Мах 1,[505] ревя двигателями и оставляя след огня и дыма от двигателя каждого самолета.

— Ну ладно, вышибем пару окон, — сказал «Чумазый».

На такой скорости «Чумазый» не мог получить никакого представления о том, что творится около «Маяка» и, тем более, внутри него. Он просто установил курс и начал выдерживать высоту, следя за индикатором на лобовом стекле, системой предупреждения о столкновении и холмами вокруг, стараясь лететь так низко, как это было возможно, не рискуя ни во что врезаться.

«Чумазый» смотрел на дым, который был все ближе и ближе, не рассеиваясь даже на сотне метров. Несколькими секундами спустя он промчался через дым и вылетел в чистое небо на западе.

Он знал, что пролетел над нужным местом, так как индикатор курса показывал именно то, что он хотел увидеть. Коул оттянул РУД назад, и начал разворот, заставивший противоперегрузочный костюм сжаться на ногах, не допуская отлива крови от головы.

Глава 44

На «Маяке» Чавес и Карузо поднялись на колени. Когда над ними прошел первый самолет, они упали на пол, не зная, был он своим или вражеским. Бешеный рев, сопровождаемый форсажным пламенем за хвостом, выбил остатки стекла в окнах и ударил им по ушам, уже расшатанным грохотом выстрелов в закрытом помещении.

Они едва успели мельком заметить самолет, прошедший темным пятном по синему небу, как над их головами с юга на север пронесся еще один. Когда появился третий, шедший в обратном направлении, на юг, люди на «Маяке» рискнули предположить, что самолеты пытались заставить врагов залечь, так что Дом и Динг решили воспользоваться замешательством, царившим на улице.

Они открыли огонь по людям у забора, которые залегли, пытаясь укрыться, или целились куда-то в небо. Остальные американцы, на этажах выше и ниже, так же воспользовались возможностью проредить толпу вооруженных агрессоров.

Когда в небе появился четвертый самолет, с крыши далеко на востоке навстречу ему понеслись две реактивные гранаты.

Шансов попасть из РПГ в цель, движущуюся на скорости два километра в семь секунд, не было никаких. Все, чего добились гранатометчики, это выдали себя американским стрелкам на «Маяке». Их позиции немедленно попали под обстрел бойцов «Дельты» на третьем этаже, который заставил гранатометчиков укрыться.

Самолеты продолжили разрывать небо над их головами. Динг не мог сказать, были ли это одни и те же четыре самолета, но сотрясающий землю грохот и само появление мчащихся со скоростью молний самолетов сделали свое дело. Атака на «Маяк» прекратилась, люди в радиусе нескольких кварталов в страхе разбежались, отчаянно пытаясь найти какое-либо укрытие.

Кларк взял Динга и Дома за плечи.

— Ребята, пытавшиеся прорваться сюда, явно действовали организованно. Ищите тех, кто остался на месте. Я уверен, что таковые будут вооружены.

— Вас понял, — ответили оба, и начали осматривать местность перед «Маяком», выискивая новые цели.

* * *

— Нам нужно было брать плату за авиашоу, — сказал «Чумазый», начиная третий заход.

В гарнитуре раздался голос Пабло, «Воина-три»:

— Я хочу надеяться, что мы идем достаточно быстро, чтобы эти лохи внизу не заметили, что у нас нет никаких долбаных бомб.

«Чумазый» не успел ответить, так как в эфир влез «Умник»:

— Вы знаете, эти пешеходы увидели наши ракеты «воздух-воздух» и решили, что у нас тут напалм. — Он засмеялся. — Там внизу очень много русских в мокрых штанах.

«Чумазый» сострил в ответ:

— Я хотел бы, чтобы мы выглядели не такими страшными, летая и ничего не делая. — Он проверил свое местоположение. — Ладно, еще разок.

Мгновением спустя «Чумазый» закончил четвертый заход и набрал эшелон две тысячи, довернул на восток и двинулся окольным курсом, который проходил подальше от порта.

* * *

Дом Карузо перезарядил автомат и воспользовался этим моментом, чтобы осмотреться.

— Гляньте, как бегут, — сказал он.

Динг оторвался от прицела и тоже осмотрелся. В толпе погромщиков царила неразбериха, они разбегались во всех направлениях. Мужчины с подожженными коктейлями Молотова побросали бутылки и разбежались. Женщина, оказывавшая первую помощь пострадавшему при падении вертолета, бросила раненого на асфальте в парке и бросилась по улице, исчезнув в переулке.

Между «Маяком» и забором лежало более десяти убитых и раненых в гражданском; ближайший был у самых дверей портика. Еще пятнадцать или около того атакующих отступили к воротами, ища укрытия.

За воротами три четверти погромщиков и атакующих, три минуты назад занимавших все вокруг, попрятались в зданиях, в машинах или просто разбежались.

Американцы не сомневались, что если бы не появление F-16, которые разогнали большую часть толпы, здание было бы захвачено. Выжившие были задавлены в считанные секунды.

Но сотрясающий землю рев реактивных двигателей стих так же резко, как и появился, и вокруг повисла атмосфера замешательства.

К оперативникам «Кампуса» подошел «Мидас».

— Ребята, вы должны быть наготове, — сказал он. — Это была попытка дать нам время, пока не прибудут спасатели. Ничего еще не кончилось.

— Могу гарантировать, что они попытаются снова, — ответил Кларк. — Им понадобится немного времени, чтобы перегруппироваться и обсудить случившееся, но они поймут, что авиация была просто блефом и атакуют еще жестче, чтобы покончить с нами.

— Ты говоришь как человек, уже попадавший в такие ситуации.

Кларк просто пожал плечами, ничего не сказав.

«Мидас» поднял рацию.

— Всем перезарядиться и занять наилучшие позиции. До прибытия спасателей еще сорок пять минут. Это дерьмо еще не кончилось.

* * *

«Чумазый» оказался над морем через две минуты после ухода из неба над Севастополем. Он взял курс на юг и снизил скорость для экономии быстро тающего запаса топлива.

Три других самолета звена доложили о том, что все нормально, и «Чумазый» немного расслабился.

Но ненадолго.

Руководитель полетов вышел на связь сразу же после того, как «Чумазый» направил звено на новый курс, ведущий к КС-135 у побережья Турции.

— «Воин-первый», четыре русских «Фланкера», идут на перехват, курс ноль-пять-ноль, ангел-5 в наборе.[506]

Коул пробормотал:

— Су-27. Вот черт.

Инджирлик отозвался через мгновение.

— «Воин-первый», имей в виду, что «Фланкеры» ясно выразили свои намерения. Они собираются сблизиться с вами и сопровождать над Черным морем до воздушного пространства Турции.

«Умник», слышавший передачу, сказал:

— Суду все ясно.

Коул ответил:

— Точно. Это дерьмо покажут по российскому телевидению. Они будут рассказывать, как прогнали американские орды.

Пабло сказал:

— Нам не хватит топлива на ближний бой. Если они просто собираются красиво пролететь рядом, это не самое худшее, что могло случиться.

— Хороший подход, — признал «Чумазый».

Коул морально подготовился к напряженному получасу слежения за топливом под пристальным взглядом в спину сердитых российских пилотов, которые будут искать повод показать силу. Он сказал своим ведомым не беспокоиться о «Фланкерах» и напомнил сам себе, что если они не будут делать резких движений, ничего не случится. Напряженность облета базы ЦРУ была позади. Теперь пришло время лететь прямо, медленно и скучно.

И он лишь надеялся, что дал тем ребятам в Севастополе немного времени.

* * *

Минометный обстрел «Маяка» возобновился через пятнадцать минут после ухода самолетов. Кларк отметил, что минометные расчеты — а, судя по темпу и интенсивности стрельбы, «Маяк» обстреливало два — побросали все и залегли во время прохода F-16, и только теперь вернулись к орудиям.

Обороняющиеся присели на корточки, и перешли в режим выживания.

«Мидас» приказал всем спуститься в холл и другие помещения на первом этаже, так как снайперский, минометный и гранатометный обстрел делал нахождение на двух верхних этажах слишком опасным. У них осталось всего девять боеспособных, и «Мидас» решил сконцентрировать их на первом этаже. Он расположил их по периметру здания, оставив у входа Чавеса и Карузо.

Хотя на первом этаже они были в большей безопасности, в результате оставления верхних этажей они лишились обзора.

Минометы продолжали стрельбу. Два взрыва грохотали каждую минуту, но затем внезапно остановились. Вскоре появился грузовик, въехавший в разбитые ворота, и направился к стоянке.

Чавес, Карузо и «Мидас», расположившиеся у парадного входа, перевели автоматы на режим автоматического огня.

Пара гранат из РПГ ударила в здание над ними, но они открыли огонь, выпуская очередь за очередью по грузовику. Они разбили лобовое стекло, убив водителя, и начали обстреливать капот, пока машина не загорелась. Грузовик съехал с дороги и врезался в забор.

Вооруженные люди начали выпрыгивать из кузова горящего грузовика, как только тот остановился. Дом, Динг и «Мидас» открыли по ним огонь, но грузовик взорвался шаром огня, уничтожив нескольких атакующих прежде, чем они смогли направиться к «Маяку».

Горящие люди бросились врассыпную, катаясь по земле и пытаясь сбить пламя.

Собравшиеся в портике сменили магазины как раз в тот момент, когда возобновился минометный обстрел. Они бросились обратно в здание.

— Скоро они поймут, что все, что им нужно — это продолжать долбить минометами, пока они не подберутся к воротам. Мы вынуждены будем залегать вместо того, чтобы следить за ними, и не сможем сделать такой же салют из следующей машины.

Рация «Мидаса» слабо затрещала. Он поднес ее к уху.

— Вас не понял, повторите.

— «Маяк», «Маяк», я «Стойкий четыре-один», направляюсь к вам, две минуты до точки. Как слышите, прием?

«Мидас» посмотрел на низкий потолок вестибюля и пробормотал: «слава богу».

— Слышу зашибись, морпехи!

Дом и Динг подняли пальцы в знак одобрения, но человек у одного из окон холла крикнул, что атакующие лезут через северную стену, так что радость была недолгой.

Глава 45

Пилоты V-22 «Оспри» любили говорить, что могли летать в два раза быстрее и в пять раз дальше вертолета. Хотя они были сложны в управлении, те, кто летал на них, гордились своими машинами.

Два конвертоплана, пролетевших над Севастополем, несли позывные «Стойкий четыре-один» и «Стойкий четыре-два». Они входили в состав 263-й конвертопланной эскадрильи 2-го авиакрыла Корпуса морской пехоты. Эскадрилья носила запоминающееся прозвище «Громовые цыплята», в честь эскадрильи транспортных вертолетов эпохи Корейской войны, и оно оставалось с ними после перехода на конвертопланы. «Громовые цыплята» были оснащены конвертопланами в 2006 году и с тех пор перевозили личный состав и технику по всему Ираку и Афганистану.

В этом срочном вылете на Крымский полуостров, «Стойкий четыре-один» нес восемнадцать морских пехотинцев и собственный экипаж из двух пилотов, двух стрелков и командира экипажа. «Стойкий четыре-два» нес шестерых солдат и пятерых членов экипажа.

Солдатам, сидящим в хвостах конвертопланов, было, в среднем, двадцать один год, и никто не сказал им, что их задача состояла в эвакуации секретной базы ЦРУ. Им вообще мало что сказали помимо того, что им предстоит высадиться в боевой обстановке у какого-то дипломатического объекта США и эвакуировать пятнадцать-двадцать американцев, находящихся под огнем со всех направлений.

И они знали кое-что еще. В ходе вылета они были проинформированы о том, что на объекте разрешается огонь по усмотрению, и это было хорошо, так как они знали, что сами попадут под обстрел.

Большую часть пути два пузатых конвертоплана проделали в самолетном режиме. Большие винты на крыльях были направлены вперед и работали как пропеллеры. «Четыре-один» и «четыре-два» промчались над городом на высоте триста метров со скоростью пятьсот двадцать километров в час. Атакующие внизу почти что ограничились тем, что повернулись в их сторону. Большинство заколебалось: они не видели «Оспри» и пытались рассмотреть вражеские самолеты. Это говорило о том, что пролет самолетов над нами дал мало эффекта, так как большая часть атакующих не испугалась появления этих новых странных машин.

Турельные установки под брюхом машин развернулись. Стрелки припали к инфракрасным мониторам, выискивая цели, о которых им сообщали с земли по рации.

Эти орудия назывались Переходная система самообороны. Это было позднейшее дополнение к конструкции «Оспри», дававшее этим крупным транспортным машинам возможность вести заградительный огонь в круговом секторе. До установки системы, V-22 приходилось полагаться только на вертолеты сопровождения и пулемет калибра 12,7 у десантной аппарели в задней части машины, что значительно снижало выживаемость машины в боевой обстановке.

Пулеметчик у десантного люка стоял на коленях за своим массивным пулеметом, поддерживая связь с оператором турели, стрелками во втором «Оспри» и человеком с позывным «Мидас» на земле в искомом объекте. «Мидас» провел последнюю минуту, объясняя стрелкам, откуда велся минометный огонь. Теперь все четверо старались обнаружить цели.

Бортстрелки знали, что должны были подавить минометы перед посадкой. «Оспри» были большими, толстыми и медлительными, и на земле оказывались совершенно беспомощны, особенно когда место посадки находилось в пределах досягаемости минометов, засыпающих его градом снарядов. Так что стрелки не могли дать пилотам добро на посадку, пока минометы не будут подавлены.

Бортстрелок «Стойкого четыре-один» управлял турелью при помощи джойстика, словно играя в компьютерную игру. ИК-камера турели двигалась вместе с орудием, так что поворачивая его при помощи джойстика вправо и влево, вверх и вниз, он сразу видел на экране точку, куда были направлены три ствола в виде перекрестья на маленьком мониторе. Он искал место, где, как предполагал «Мидас», находилась одна из позиций минометов. Почти сразу же он увидел расчет из двух человек на крыше здания к востоку от разбившегося посреди парка Ми-8.

Люди появились в виде контрастных черных точек на зеленом экране ИК-системы. Бортстрелок также увидел горячий ствол миномета между ними. Секунду спустя миномет расцвел черной вспышкой, сказавшей стрелку, что расчет выпустил очередную мину по дипломатическому представительству.

Мгновение спустя, бортстрелок «Стойкого четыре-один» нажал на спуск.

Большой пулемет системы Гатлинга на турели, опущенный из нижнего люка «Оспри», взревел, выпустив вместе с клубами огня и дыма пятьдесят пуль. Стреляные гильзы сплошной струей посыпались вниз.

Двоих минометчиков на крыше здания просто разорвало. Их тела не опознал бы ни один патологоанатом.

В этот же момент, стрелок у десантного люка «четыре-два» заметил человека с гранатометом РПГ на улице к западу от здания диппредставительства, и открыл огонь, поливая огнем улицу и здания в том месте, где стоял гранатометчик. Пыль и осколки стен заволокли все вокруг, но когда пыль развеялась, РПГ валялся на земле, а гранатометчик лежал на животе рядом. Его ноги валялись в паре метров от остальной части тела.

Два «Оспри» облетели район на встречных курсах. Все четверо стрелков нашли цели и устранили их. Пулеметы калибра 12,7-мм у десантных люков грохотали, отправляя ливень свинца через длинные стволы, пока сектор обстрела не заслоняли опущенные аппарели. Затем пулеметчики поднимали пулеметы и начинали искать новые цели.

На втором заходе большинство стрелков на земле залегли, но второй минометный расчет так и не был обнаружен. Пилоты обсудили возможность посадки, но решили сделать еще заход, чтобы дать стрелкам возможность все же найти его.

Оператор турели «Стойкого четыре-два» обнаружил второй миномет на четвертом заходе. Миномет находился на небольшой стоянке рядом с мусорным контейнером. Рядом были сложены несколько ящиков со снарядами, но не было никаких признаков расчета. Он открыл огонь, изрешетив миномет, ящики и несколько машин поблизости.

На следующем проходе над «Маяком», пилот «четыре-один» замедлил машину. V-22 наклонился назад, крылья повернулись в вертикальное положение, и скорость быстро упала. Винты начали разворачиваться в «вертолетное» положение. «Два-четыре» остался прикрывать в воздухе, тогда как «Четыре-один» пошел на посадку. Командир экипажа подошел к аппарели и осмотрелся. Рядом с ним стрелок водил стволом пулемета калибра 12,7 мм из стороны в сторону, готовый ответить на любую угрозу. Командир начал давать пилоту указания, направляя большую и толстую «птичку» к месту посадки.

Второй «Оспри» тем временем продолжал описывать круги над районом. Оператор турели осматривал дверные проемы, крыши, балконы и скопления машин на стоянках, стараясь найти какой-либо источник угрозы, чтобы вовремя нейтрализовать ее и не дать сбить его машину или ту, что пошла на посадку.

«Стойкий четыре-один» приземлился, но два больших винта не снизили обороты. Они не собирались глушить двигатели. Все восемнадцать морских пехотинцев в хвосте самолета поднялись в бросились вперед, хотя не видели ничего из-за поднятой пыли. Они разделились на две группы по обе стороны машины и двинулись вперед, заняв позиции у ворот и забора. Те, что были у ворот, направили оружие на парк, остальные забрались на разбитые машины и прочее, чтобы получить обзор на здания и прочие объекты за забором.

Ребятам из морской пехоты окрестности показались постапокалиптическим городом-призраком. На улицах лежали тела, горели машины, сотни окон в окрестных зданиях были выбиты. Надрывались автомобильные сигнализации. Обломки Ми-8, лежавшие в центре парка, превратились в гору пепла, но от них все еще поднимался черный дым.

Морские пехотинцы знали, что противник оставался рядом. Вдали раздался выстрел из снайперской винтовки. С «Маяка» открыли ответный огонь, заставив врага залечь.

С «Оспри» в воздухе заметили позицию снайпера, и пилот отвернул в сторону, чтобы стрелок у десантного люка смог отрыть по нему огонь. Тот дал несколько очередей из 12,7-мм пулемета, убив снайпера и заставив несколько вооруженных людей поблизости броситься в укрытие.

Когда морские пехотинцы заняли позиции, из здания появились выжившие. У всех живых и не раненых было при себе оружие.

Дом и Динг несли завернутое в мешок тело начальника Киевской резидентуры Кита Биксби. Джон Кларк помогал идти контрактнику, получившему рикошет в руку. Кларк передал его командиру экипажа «Оспри» и остановился у аппарели десантного отделения.

За свои почти полвека службы в армии и разведке, в США и НАТО, Джону Кларку доводилось летать почти на всех типах летательных аппаратов, винтовых, турбовинтовых, реактивных самолетах, не говоря уже о вертолетах.

Но когда он подошел к аппарели «Оспри», в животе похолодело.

Конвертоплан был многообещающей схемой, но момент, когда он переходил из вертолетного в самолетный режим, не вызывал у Кларка доверия.

Тем не менее, риск врезаться в землю выглядел очень незначительным по сравнению с гарантией, если они здесь задержатся, быть разорванным пополам очередью русского бандита с «Калашниковым». Это помогло Кларку собраться с силами, сделать шаг вперед и подняться на «Оспри».

Тридцативосьмилетний подполковник Барри «Мидас» Янковски был последним из выживших, поднявшимся на борт конвертоплана. Пока выжившие и треть морпехов занимали свои места, он и еще один «дельтовец» быстро установили подрывные заряды на машинах рядом с зданием. «Мидас» прикрыл сержанта «Дельты» с детонатором, пока тот не поднялся на «Стойкий Четыре-один», а затем побежал следом, развернулся и припал на колено у люка, держа свой «НК» наготове. Пулеметчик взял страховочный трос и закрепил его на броне «Мидаса». Командир экипажа скомандовал пилоту:

— Все на борту. Взлетаем.

Крупные двигатели взревели еще громче, и машина поднялась в воздух.

«Стойкий четыре-один» плавно перешел в самолетный режим и начал описывать круги, прикрывая «два-четыре», приземлившегося, чтобы забрать морских пехотинцев. Как только второй «Оспри» взлетел, сержант «Дельты» нажал на кнопку на дистанционном взрывателе. Шесть внедорожников превратились в огненный шар, грибовидным столбом поднявшийся в небо.

Оба «Громовых цыпленка» довернули на север и помчались прочь.

Вся операция, с того момента, как «Оспри» появились в относительной тишине до того, как грохот винтов умолк окончательно, заняла всего пять с половиной минут.

Глава 46

Тридцать лет назад

Аналитик ЦРУ Джек Райан провел вечер на втором этаже своего дома в Чатэме, занимаясь раскраской карандашами корабликов. Вообще-то, он мало занимался этим делом лично, сидевшая у него на коленях пятилетняя Салли, склонившись над книжкой-раскраской, занималась этим искусством с гораздо больше энергией, чем мог бы уделить ему Джек. Он уже несколько раз пытался ссадить ее, но всякий раз она бурно протестовала, требуя, чтобы папа побыл с ней. Джек знал, что в этой битве Салли была обречена на победу. Ему хотелось побыть с дочкой, но и нужно было уделить некоторое время книге, над которой он работал.

Но этот бой ему было суждено проиграть. Салли словно ощущала тот момент, когда папа отвлекался от создаваемого ею шедевра.

— Ну посмотри! — говорила она, и он с улыбкой слушался.

Пока Салли раскрашивала кораблики, Джек пытался набросать в уме несколько абзацев, и у него это не получалось. Он также периодически поглядывал на STU — предоставленный ЦРУ телефон защищенной связи, выглядящий дополнением к его ценному приобретению, компьютеру «Apple IIe». Он ждал, что в любой момент мог раздаться звонок из Лэнгли по поводу списка имен сотрудников и клиентов швейцарского банка, переданного ему на днях британской разведкой. Сколько бы ему ни хотелось побыть с дочкой перед сном, он был человеком, которого могли оторвать от своих дел в любой момент из-за важной информации.

К счастью, в комнату с улыбкой зашла Кэти:

— Салли, поцелуй папу и пошли спать.

— Нет! — взвизгнула Салли. Уложить ее всегда было проблемой, и попытка отвести ее в свою комнату всегда сопровождалась криками и слезами, но Джек и Кэти знали, что все станет гораздо хуже, если не уложить ее сейчас. Кэти решительно взяла ее на руки и унесла.

К счастью, небольшая истерика оказалась недолгой — Джек услышал, как она уже о чем-то чирикала с мамой, оказавшись в коридоре.

Джек коснулся клавиатуры своего компьютера «Apple», собираясь немного поработать над своей последней книгой, биографией адмирала Уильяма Ф. Хэлси. Новый компьютер оставался для него чудом. Перейти на него с пишущей машинки было нелегко — его все еще раздражали мягко пружинящие пластмассовые клавиши и отсутствие привычного стука пишущей машинки — но, вместе с тем он мог делать поправки в тексте несколькими нажатиями клавиш, и хранить более ста страниц своего творения на одной-единственной 5,25-дюймовой дискете. Это сильно помогало смириться с раздражающей клавиатурой.

Он набрал всего несколько абзацев, когда зазвонил телефон защищенной связи.

Джек вставил пластиковую карточку в разъем на передней стенке устройства и поднял трубку.

Синтезированный голос снова и снова повторял «ожидайте синхронизации». Джек терпеливо ждал.

Наконец, после пятнадцати секунд ожидания и фразы «линия защищена», Райан ответил:

— Алло?

— Привет, Джек. — Это был директор ЦРУ по разведывательной работе адмирал Джеймс Грир.

— Добрый вечер, адмирал. То есть, простите, я хотел сказать, добрый день.

— И тебе доброго вечера. У меня есть некоторые сведения от аналитиков по персоналу и клиентам РПБ.

— Здорово. Я хотел сказать, что я не думал, что вы позвоните сами. Случилось нечто такое, что сам директор по разведывательной работе решил лично взять трубку и сообщить мне, или я слишком много о себе думаю?

— Очень боюсь, что второе. Запрос пришел мне лично, так что я сам решил и ответить. Ничего, чтобы поймать кого-либо за шкирку. Список сотрудников — полный ноль. Эти швейцарские банкиры загадочны, как… как швейцарские банкиры.

— Этого я и боялся.

— Я думаю, что англичане это и так уже выяснили, но Тобиас Габлер, убитый, вел жизнь монаха. Причина убийства не в его личной жизни.

— А что по клиентам банка? Есть какие-нибудь красные флаги?

— Клиенты тоже не такое жулье, как ты, наверное, ожидал. Мы все еще проверяем их, но насколько я могу судить, индивидуальные счета, открытые на имя фактического владельца, в основном, принадлежат богатым людям, которые хотели бы припрятать свои деньги в Швейцарии потому, что это налоговый рай, а не потому, что они получены преступным путем. В основном, это семейные капиталы. Итальянские, швейцарские, немецкие, английские, американские.

— Американские?

— Боюсь, что так. У нас не так много времени, чтобы проверить их всех, но пока мы не видели ничего подозрительного. В основном, как мы полагаем, что врачи, держащие деньги на случай претензий, мужья, скрывающие имущество от бывших жен и тому подобное. Это неэтично, но и не так уж преступно.

— А клиенты из Восточного блока?

— Никого, хотя я бы не думал, что КГБ будет так плошать. То, что швейцарцы проверили личности владельцев счетов, не означает, что это именно те, за кого себя выдают. Они просто проверили документы. А КГБ замечательно умеет их подделывать.

— Есть что-либо по корпоративным счетам?

— Говоря по правде, это долгая работа. Ты же знаешь, что любой, кто захочет скрыть свою причастность к некоему счету, может нанять подставное лицо, которое откроет счет на себя. Этот кто-то получит за это деньги, и не будет ни знать, ни интересоваться, кто именно ему заплатит. Это делает определение действительного владельца средств на счете почти невозможным, но у нас есть кое-какие наработки по этому вопросу. Мы установили, что один из счетов принадлежит сети казино, еще один — популярной сети гостиниц, еще один — компании, занимающейся торговлей алмазами. А еще есть юридическая форма из Сингапура, и…

— Стоп. Вы сказали «алмазами»?

— Да. «Аржанс Диамантэр». Зарегистрирована в Антверптене. Принадлежит Филиппу Аржану. У него корпоративный счет в РПБ. Тебе это что-то говорит?

— Пенрайт, оперативник МИ-6, говорил, что КГБ интересовалось людьми, которые могли бы вывести крупные активы из банка.

— «Аржанс Диамантэр» — одна из крупнейших компаний, торгующих драгоценными камнями в Европе. В основном, они работают с шахтами в ЮАР, но также покупают и продают камни по всему миру.

— Они ведут легальную деятельность?

— В основном да. С драгоценными камнями всегда связана какая-то грязь, но насколько всем известно, Филипп Аржан проводит законные операции.

Райан обдумал сказанное. КГБ интересовалось твердыми активами, наличными, золотом и тому подобным. Алмазы были средствами, происхождение которых было наиболее трудно отследить. Это не выглядело многообещающим, но он решил сообщить Пенрайту.

— Спасибо за сведения, — сказал Джек. — Думаю, если Пенрайт надеялся найти какую-то темную личность, связанную с погибшим Габлером, его ждет разочарование.

— Ни «Коза Ностры», ни «Пяти семей», ни Медельинского картеля. Боюсь, если британцы хотят думать, что управляющий счетами КГБ был убит посреди улицы, им придется разбираться с КГБ.

— Точно.

— И еще кое-что, Джек. Мур и я говорили сегодня утром. Мы бы хотели, чтобы британцы допустили тебя к этому делу.

— Я поговорил об этом с сэром Бэзилом. Он ясно дал понять, что они поделятся любыми сведениями, которые они получат от своих источников на континенте, но ни о какой совместной операции речи идти не может.

— Это замечательно, но я не уверен, что их источник будет доступен им сколько угодно времени. КГБ может раскрыть его и перевести свои деньги, или просто убрать его. У нас, возможно, не такое широкое окно возможностей. Лучше объединить наши силы, чтобы мы смогли все выяснить.

— Справедливо, — согласился Джек.

— Что тебе известно об их источнике?

— Немного. Пенрайт дал несколько больше информации, нежели был согласен дать Чарльстон. Он ясно дал понять, что его источник непосредственно встречался с людьми из КГБ, выдававшими себя за венгерских держателей счета, так что это, скорее всего, какой-то сотрудник банка. Пенрайт отправился в Швейцарию для встречи с ним. Он полагает, что нужно несколько успокоить его в связи с убийством Габлера. Тот факт, что мы не получили имен любых потенциальных преступников из числа вкладчиков заставляет меня полагать, что тот разорвал контакт с Пенрайтом.

— Источник в семейном швейцарском банке — это невероятная возможность, — сказал Грир. — Артур и я поговорим с Бэзилом завтра утром и слегка надавим на него.

— Что же, хорошо. Вы, конечно, позвоните, но нам нужно будет что-то предложить взамен. Я не думаю, что проверка списка клиентов окажется достаточной платой за пользование их источником.

— Согласен, — ответил Грир. — Но мы найдем что-нибудь, что их заинтересует.

* * *

Закончив разговор с Гриром, Райан немедленно позвонил Пенрайту в гостиницу в Цуге. Он сказал установленное кодовое слово, и его переключили на защищенный телефон сотрудника МИ-6 где-то в городе.

На то, чтобы перезвонить, Пенрайту потребовалось тридцать минут.

— Добрый вечер, — сказал Райан.

— Вечер… Что слышно от двоюродных братьев?

— Список сотрудников проверили. Ничего не нашли.

— Ожидаемо.

— Что касается клиентов, то предварительная проверка не выявила никаких криминальных организаций.

— Никаких?

— Боюсь, что так. Мы нашли один счет подставной компании, принадлежащей крупному торговцу алмазами. — Райан сказал название бельгийской компании, но Пенрайт, судя по всему, не был впечатлен.

— Хорошо, Райан. Завтра у меня встреча с агентом. Моя основная задача — развеять его возможные опасения, но я постараюсь что-либо узнать. Он может предоставить нам какие-то документы о держателе счета на двести четыре миллиона долларов.

— Могу гарантировать, он будет открыт на подставную фирму, — сказал Райан. — Будет трудно что-либо раскопать.

— Есть какие-либо полезные идеи? — спросил Пенрайт.

— Да. Если он сможет дать сведения, как эти деньги были переведены в банк, это может оказаться более полезным, чем имя владельца счета.

— Каким образом?

— Потому что в других странах есть другие законы о банковской тайне. Если деньги поступили из другого западного банка, мы сможем вычислить владельца, просмотрев тамошние счета.

— Хорошая идея.

— Конечно, я ничего не знаю о вашем источнике, — добавил Джек. — Может оказаться, что он не сможет получить доступа к данным по переводам. Если поблизости будет слишком много сексотов, это может быть опасно.

— Понятно, дружище, — ответил Пенрайт. — Я прослежу, чтобы все прошло осторожно.

— Я могу еще что-либо сделать? — спросил Джек.

— Продолжай думать. Мы, полевики, всегда нуждаемся в ком-то со свежей головой в тылу.

Райан подумал, что это была несколько непреднамеренная колкость, но все же проглотил ее.

Глава 47

Наши дни

Кларк, Чавес и Карузо вернулись из Крыма в столицу Украины, раздираемую протестными митингами и уличными беспорядками. В новостях доминировали политические баталии, а местные банды вели на улицах Киева перестрелки с полицией.

После воссоединения с остальной частью группы, Игорь Кривов повез Кларка в «Формонт Гранд отель», чтобы восстановить прикрытие — прикинуться недовольным журналистом, который решил потребовать люкс в пятизвездочном отеле в качестве компенсации.

Но, оказавшись перед входом в отель, Кларк понял, что за два дня его отсутствия многое изменилось.

Первым признаком того, что все уже не так, как было раньше, было то, что в холле его остановил человек в форме офицера Министерства внутренних дел Украины, и потребовал паспорт. Кларк протянул ему свои поддельные документы и, пока суровый офицер смотрел на них, Кларк услужливо пояснил, что он — посетитель этого отеля.

Офицер вернул ему паспорт и сказал:

— Сюда нельзя. Отель закрыт.

Прежде, чем Кларк успел ответить, подошел служащий отеля, спросил имя и номер Кларка, после чего, обильно извиняясь, смущенно заявил, что их вещи оттуда вынесли, и им следует искать другую гостиницу.

Кларк ответил возмущенно и недоуменно, но только потому, что так требовала его легенда. По правде говоря, он успел осмотреть вестибюль и уже понял, в чем дело. «Семь сильных людей» заняли всю территорию отеля и местная полиция, даже Министерство внутренних дел теперь защищало здание от любых посторонних.

Это было интересно. Кларк понял, что какая-то часть украинских властей, как на местном, так и на государственном уровне открыто поддерживала Глеба Резаного и «Семь сильных людей».

Кларк подумал, не будет ли следующим шагом фактический переворот, или все сторонники российских преступников будут просто сидеть и ждать, пока русские не вторгнутся и не захватят власть в стране.

Кларк забрал свой багаж, а затем вернулся на конспиративную квартиру. Он знал, что нужно найти новую, ближе к отелю, чтобы они могли следить за всеми приходящими и уходящими. Судя по всему, «Формонт» становился базой для некоего мятежа, так что Кларк хотел быть достаточно близко, чтобы определить действующих лиц и их намерения.

Они провели вечер за отслеживанием потенциальных целей в центре города. В перерывах отвлекались на стейки и салаты, принесенные Игорем Кривовым из ближайшего ресторана. Как обычно, был включен телевизор, по которому шли украинские каналы, со звуком, включенным на такую громкость, чтобы сделать бесполезными любые прослушивающие устройства. Собравшиеся в квартире не вслушивались, но новость около одиннадцати часов вечера заставила Игоря Кривова повернуться к телевизору. Через секунды ему последовалиДом и Динг, так как они понимали по-русски достаточно, чтобы как-то разобрать украинскую речь диктора.

Игорь перевел для остальных:

— Через час состоится выступление перед зданием Верховной Рады, это здание парламента на Площади Конституции. Будет прямая трансляция. И там будет Оксана Зуева.

— Кто это? — спросил Дрисколл.

— Она лидер пророссийского блока в парламенте. Если националисты потеряют власть, она намеревается стать следующим премьер-министром.

Чавес спросил:

— Она настолько популярна?

Игорь пожал плечами:

— Валерий Володин поддерживает ее, а ее партия тайно получает деньги и поддержку от русских.

Пока они разговаривали, Гэвин, сидящий за столом и отслеживающий GPS-передатчики по всему городу, поднял глаза:

— Ты что-то говорил о площади Конституции?

Игорь ответил:

— Да, я говорил, что выступление будет происходить там.

Гэвин взял со стола блокнот и сделал какую-то пометку, а затем передал его Дрисколлу. Тот прочитал и передал следующему.

Когда очередь дошла до Динга, тот заявил:

— Первая машина, которую мы засекли ранее — помечена как «Цель номер один» — сейчас стоит на Площади Конституции. Судя по всему, на стоянке.

Он посмотрел на Дома. Вслух и так, чтобы его голос могли засечь за телевизором какие-либо прослушивающие устройства, он сказал:

— Знаете, нам нужно брать камеры и ехать на это выступление, чтобы заснять его.

Дом отрезал себе крупный кусок стейка. Прежде, чем отправить его в рот, он ответил:

— Поехали. Я возьму снаряжение.

* * *

Спустя сорок пять минут Чавес и Карузо подъехали к зданию Верховной Рады, где заседал украинский парламент. На площади Конституции им потребовалось немало времени, чтобы найти место для парковки. Здесь было не то, чтобы не протолкнуться, но у стоянки перед огромным зданием в неоклассическом стиле находилось несколько сотен человек, слушавших выступления и ожидавших главного события.

Десятки репортеров, снимавших толпу, были прижаты к стоянке. Дом и Динг взяли камеры, проверили висящие на шеях удостоверения репортеров и направились к месту действия.

У них были блютуз-гарнитуры, чтобы поддерживать постоянную связь с Гэвином Бири, оставшимся на конспиративной квартире. Гэвин вообще говорил тихо, а сейчас делал все возможное, чтобы скрыть свои слова от прослушивающих устройств ФСБ, несомненно, имевшихся в их квартире.

Пока они пробивались через площадь, Гэвин направил их к стоянке, где находилась цель. Однако, приблизившись, они заметили, что это было за запертыми воротами у самого здания Верховной Рады.

Хотя они не могли приблизиться достаточно, чтобы узнать что-либо о хозяевах этого внедорожника, само то, что ребята, встречавшиеся на днях с Глебом Резаным, могли припарковаться на территории, относящейся к зданию украинского правительства, говорило о многом.

Они отошли от стоянки и направились к месту выступления, словно действительно были репортерами.

В этом марафоне участвовало немало политиков. Некоторые уже выступили, но намечалось выступление главной фигуры.

Этой фигурой была Оксана Зуева, и каждый прибывший сюда репортер был здесь из-за нее. Зуева являлась лидером партии «Украинское региональное единство», ведущей пророссийской партии в стране, и она не скрывала своего намерения стать премьер-министром в ходе следующих выборов.

Сегодняшнее выступление, как ожидалось, должно было стать чем-то большим, чем озвучиванием списка жалоб к националистической партии «Одна Украина». Это выступление против правящей партии должно было принести Оксане поддержку пророссийски настроенного востока и симпатию со стороны Москвы, что открыло бы ей дорогу к получению полной поддержки со стороны России на следующих выборах, что являлось важнейшей составляющей победы на них.

Хотя Зуева и ее муж обвинялись во всевозможных видах коррупции в бытность ее парламентарием, «Одна Украина» не смогла маргинализировать ее или предъявить какие-либо обвинения непосредственно ей. Ее ум и легкость перед камерами смягчали ее образ, хотя в здании, стоявшим за ее спиной, ее знали как одну из самых жестких людей в украинском парламенте.

Как бы то ни было с ее политической линией, приходилось признать, что Оксана Зуева была красивой и неотразимой женщиной. Пятидесятилетняя блондинка, с волосами, обычно заплетенными в украинскую национальную прическу, она носила шикарную дизайнерскую одежду, в которой угадывалось тонкое, но несомненное влияние украинского национального костюма.

Снимая ее, Динг и Дом старались обнаружить двоих мужчин, которых они сфотографировали у «Формонта» садящимися в автомобиль, помеченный как «Цель 1». Они осматривали толпу, но на площади было слишком много людей и слишком мало света, чтобы можно было опознать кого-либо без большого везения.

Пока они осматривались, один из лидеров партии предоставил слово Зуевой. Она встала с места и, с привычной улыбкой, очаровавшей даже двоих американцев, решительно настроенных против ее пророссийского настроя, направилась к микрофону.

Она так и не дошла до него.

Раздался хлопок. Многие репортеры потом писали, что он был похож на хлопок при вспышке в двигателе автомобиля. Но Дом и Динг точно знали, что это был звук выстрела из мощной винтовки.

Оксана Зуева вздрогнула, покачнулась назад, ее улыбка исчезла, а застывшее лицо было поймано всеми камерами. Затем она тихо упала на ковровую дорожку.

По груди расползлось пятно крови.

Неоклассический фасад здания Верховной рады многократно отразил звук выстрела, сделав обнаружение стрелявшего практически невозможным. Телохранители рассыпались по сторонам, держа в руках оружие, а десятки журналистов бросились на землю. В толпе раздались крики, люди бросились во все стороны.

Дом и Динг тоже бросились на землю, подобно журналистам и обычным людям вокруг, но продолжали осматривать окрестности, пытаясь определить направление, с которого был произведен выстрел, судя по ране в груди Зуевой.

Это привело их к парку на западе, на другой стороне улицы Грушевского.

Они вскочили на ноги и бросились через площадь к своей машине, однако к тому моменту та двинулась в направлении парка. Движение застопорилось, так как полиция начала оцеплять район.

Чавес от расстройства ударил кулаком по рулю.

Карузо крикнул по рации:

— Гэвин! Цель первая. Машина движется?

Последовала пауза:

— Да. Идет на запад через парк.

Чавес посмотрел на кордон впереди. Внедорожник уже прошел его, и пока они сами преодолеют его, машина будет уже далеко.

— Черт. Ушли.

Дом ответил:

— Я не понял. Глеб Резаный работает на русских, так?

— Чертовски в этом уверен. Они работают как теневая сила ФСБ.

— Но ведь эта женщина была главным пророссийским политиком на Украине. На кой черт России убивать ее?

Динг ответил бы, но Дом сам его опередил.

— Конечно. Если ведущий пророссийский политик будет убит, вся вина падет на националистов.

— Точно, — ответил Чавес. — Это усилит столкновения между сторонами. И кто встрянет, если вы придете и наведете порядок?

Карузо присвистнул:

— Черт, Динг. Если Кремль убивает своего же политика в Киеве, это довольно хладнокровно.

Они выбрались из потока машин и двинулись в противоположном направлении. Не было никакого смысла пытаться догнать машину. И они могли отследить ее в любой момент.

Глава 48

Тридцать лет назад

Аналитик ЦРУ Джек Райан вновь оказался в роскошно обставленном кабинете директора МИ-6 сэра Бэзила Чарльстона. Был поздний вечер следующего дня после того, как Джек позвонил Дэвиду Пенрайту в Цуг и сообщил, что ЦРУ не удалось найти какой-либо мотив для убийства Тобиаса Габлера. Райан полагал, что сегодня с Чарльстоном разговаривал непосредственно глава ЦРУ судья Артур Мур, так как Грир накануне упоминал, что ЦРУ намеревалось официально просить SIS о предоставлении доступа к их источнику в Швейцарии.

Теперь, когда Бэзил вызвал его, официального представителя ЦРУ в свой кабинет, Джек предположил, что он намерен определить, насколько Соединенные Штаты будут вовлечены в дело с «Рицманн Приватбанкирс».

— Ну что же, — сказал Чарльстон. — Я говорил с вашим начальством в Лэнгли, и он весьма настойчиво просил активного участия в ситуации в Швейцарии. Я согласился.

Прежде, чем Джек успел что-либо ответить, Бэзил продолжил:

— Наш агент в «Рицманн Приватбанкирс» носит позывной «Моргенштерн». Это служащий банка, и, соответственно, он имеет широкий доступ к информации о клиентах и их счетах.

Ну что же, подумал Джек. День обещал стать небезынтересным.

Бэзил принялся рассказывать то же самое, что Райан узнал от Пенрайта несколькими днями ранее. Выходило, что КГБ несколько опрометчиво вел охоту за крупной суммой украденных денег, спрятанных на кодированном счету в РПБ.

Выслушав Бэзила, Джек сказал:

— Я полагаю, что ЦРУ предложит вам что-либо в обмен на столь ценные сведения.

Чарльстон поднял бровь.

— Они не сказали?

— Не сказали что? — покачал головой Джек.

— Они предоставили нам тебя.

— Меня?

— Именно. И мы безотлагательно направляем вас в Швейцарию.

Джек сел прямо:

— А вообще, зачем?

— Мы хотели бы, чтобы вы отправились в Цуг и помогли Пенрайту. Он получает много сведений о счетах от нашего источника в банке: номера и другую информацию. О банковских переводах, трестах и общественных фондах, созданных для прикрытия средств крупных корпораций… Очевидно, что эти сведения должны быть самым тщательным образом проанализированы, и я согласился, что там нужен представитель ЦРУ, чтобы немедленно отправить что-либо интересное в Лэнгли. В свою очередь, ЦРУ окажет нам поддержку своими средствами.

— Это очень неожиданно, — сказал Джек.

— Согласен. Ситуация крайне неустойчива.

— «Неустойчива» в том смысле, что ваш источник недолго сможет оказывать нам помощь?

— К сожалению да, хотя Дэвид работает над тем, чтобы обеспечить ему безопасность.

— Как давно вы работаете с «Моргенштерном»?

— Он обратился к нам на следующий день после того, как КГБ-шники пришли к нему в кабинет и начали угрожать.

— Вот просто взял и пришел?

— Да. Ему не нравится, что его банк работает с русскими, и личных угроз оказалось достаточно, чтобы заставить его переметнуться на другую сторону.

— То есть он для вас новый человек и еще не мог засветиться как ваш агент.

— Мы получили от него только список клиентов и сотрудников, с которым вы уже ознакомились. Как я уже говорил, он может предоставить больше сведений о счетах. Мы надеемся, что как-то сможем оградить его от происходящего, чтобы продолжать получать от него информацию. Но сейчас он нуждается в нашей помощи.

Бэзил положил руку на колено Джеку.

— Ну так что?

Джек ответил не сразу. Пару секунд он смотрел в окно на Темзу.

Поколебавшись, Чарльстон добавил:

— Я понимаю, что ты не банкир.

— Дело не в том, что я не банкир, а в том, что я не полевой оперативник.

— Джек, ты великолепно проявил себя в Риме, а в прошлом году великолепно проявил себя в деле с ирландскими террористами. Ты аналитик, но ты более чем способен. Кроме того, ты будешь работать на нашей конспиративной квартире. Я не видел ее лично, но уверен, что она вполне безопасна и вполне комфортна.

Джек знал, что ответит «да». Он всегда так отвечал в таких ситуациях.

— Когда отправляться?

— Я бы хотел, чтобы прямо сейчас. Я дам водителя, чтобы он отвез тебя домой за вещами.

— Но… Кэти. Мне нужно поговорить с Кэти.

Сэр Бэзил поморщился.

— Конечно. Мои извинения. Я привык командовать такими полевиками как Пенрайт, которые могут отправиться куда угодно по щелчку пальцами.

— Да, я не такой. Я командный игрок, но дома у меня тоже есть команда.

Чарльстон кивнул.

— Конечно. Пошлем вас завтра. Поговорите вечером с леди Кэролайн[507] и завтра приходите на работу с вещами.

Джек понял, что раз завтра утром ему предстояло явиться на работу с собранной сумкой, этим вечером он не будет просить Кэти ни о чем.

* * *

Мистер и миссис Райан встретились на вокзале «Виктория» и сели на уходящий в 18.10 поезд до Чатэма. Джек не сказал о предстоящей командировке в Швейцарию, даже когда Кэти спросила его, как прошел день. Он подумал, что ему за это влетит, когда они все же прибудут домой. Но, тем не менее, поезд был не тем местом, где стоило бы рассказывать жене о том, что его отправляют на совестную секретную операцию ЦРУ и МИ-6.

По дороге домой, Джек предложил зайти в китайский ресторан. Кэти эта идея понравилась. Сегодня она несколько часов проводила операции и мысль о том, что можно прийти домой и поужинать уже приготовленным привела ее в хорошее расположение духа.

Джек, конечно, на это и рассчитывал.

Они поужинали, провели время с детьми, и только когда Салли и Джек-младший крепко заснули, Джек попросил Кэти сесть на диван в гостиной.

Кэти увидела два бокала красного вина на журнальном столике перед диваном и мгновенно напряглась.

— Ну и куда ты и насколько?

— Я…

— Можешь не говорить, куда. Я понимаю. Но насколько?

— Не знаю, милая. Как минимум, на несколько дней.

Кэти села на диван, и Джек заметил, как она изменилась. Она могла быть игривой, могла быть страстной, могла быть солидной. Но когда ситуация становилась серьезной, Кэти словно нажимала на какую-то кнопку и становилась очень деловой, почти бесстрастной. Джек был уверен, что это ее профессиональное качество хирурга. Она дистанцировалась от проблемы, чтобы если не решить, то хотя бы пережить ее.

— Когда ты уезжаешь? — спросила она.

— У нас своего рода ЧП. Я должен был бы рассказать больше, но…

— То есть завтра? Я права?

Иногда Джеку казалось, что порой ему было достаточно о чем-то подумать, чтобы Кэти об этом узнала. Такой интуиции он не встречал еще никогда.

— Да. Меня направляют как Грир, так и Чарльстон.

Ее глаза расширились.

— Но это же и ЦРУ и SIS! Это будет опасно?

— Нет. Совсем нет.

— Последний раз ты ушел на пару дней и сказал то же самое, — сказала Кэти. — Когда ты вернулся, ты признался, что получил больше, чем ожидал. Ты, или Грир с Чарльстоном что, забыли, что у тебя в резюме было написано «аналитик»?

— Я и буду аналитиком. Мне нужно будет побыть в дружественной западной стране и поработать с отчетами.

— Почему нельзя это сделать на Сенчури-хаус?

Джек пожал плечами, не зная, что сказать. Несколько мгновений спустя он добавил:

— Нужна оперативность. Нужно, чтобы кто-то был на месте, чтобы просмотреть сведения, сделать выводы и отправить их в Лондон или Лэнгли.

— А зачем такая спешка?

По ее глазам Джек понял, что Кэти вытянула из него больше, чем он собирался сказать, и теперь жаждала большего.

У его жены были некоторые черты хорошего шпиона.

— Все будет хорошо, — сказал он. — Так нужно, но я обещаю, что не пробуду там ни одной лишней минуты.

Он поцеловал ее, и она все же ответила тем же.

Джек извинился, и направился наверх в свой кабинет, чтобы позвонить в Швейцарию по защищенной линии. Он снова поцеловал ее и оставил сидеть на диване.

Кэти сидела, держа бокал. Она не была счастлива. Хотя ее муж доказал, что может постоять за себя в опасных ситуациях, он не проходил Ферму, тренировочный лагерь ЦРУ для оперативников. Она знала, что он будет делать все наилучшим образом, чтобы вернуться домой, к семье. Но была вероятность, что он не вернется. И, прежде всего, Кэролайн Райан просто не могла понять, как Джек — муж, отец, историк и кабинетный работник — превратился в шпиона.

Глава 49

Наши дни

Валерий Володин имел привычку ходить в темпе, который заставлял других прилагать усилия, чтобы не отстать от него. Но в это утро он шел еще быстрее, чем обычно. Выскочив из лифта, он ринулся по коридору двадцать второго этажа московской штаб-квартиры «Газпрома» так, что лишь половина охраны смогла догнать его. Чиновники «Газпрома», секретари и сотрудники по связям с общественностью остались далеко позади. Володин направился прямо в управляющий центр компании.

Сотрудники огромного газового гиганта видели через стеклянные стены кабинетов или из-за стенок кабинок как президент России проносился мимо, словно в тумане. Более пяти тысяч из почти полумиллиона сотрудников «Газпрома» работали в этом здании, и хорошо привыкли к государственным деятелям, так как «Газпром» частично находился в государственной собственности, а остальная часть, которая не принадлежала государству официально, более или менее тайно принадлежала его лидерам.

Но Володин был здесь лишь однажды, в тот день, когда они прекратили поставки газа в Эстонию.

И все, кто видел его сегодня на двадцать втором этаже, особенно те, кто заметил его взвинченность и ничего не знал о том, что происходит в мире, точно знали, зачем он здесь.

Володин вошел в контрольно-координационный центр и внезапно остановился. Хотя он был целостной и целеустремленной личностью, может быть даже до некоторой патологии, он все еще не мог привыкнуть к впечатлению от образа, открывшегося перед ним. Около пятидесяти сотрудников усердно работали на своих местах, а прямо за ними, на стене, находилась цифровая карта шириной тридцать и высотой восемь метров, отображающая подсвеченный различными цветами лабиринт труб. Это было графическим представлением сети трубопроводов «Газпрома», общей длиной 175 000 километров, протянувшихся от Сибири до атлантического океана, от Арктики до Каспия.

Здесь, в этом нервном центре, несколько компьютерных команд могли оставить без энергии большую часть Европы, погрузив десятки миллионов человек в темноту и холод, разрушив промышленность и транспорт.

И таков был его план.

Речь уже была заготовлена. Оператор и пиарщики уже прибыли и спешно начали снимать его.

Но Володин передумал. Он решил, что действия будут красноречивее слов. Он подошел к дальней части зала, обернулся и встал лицом к персоналу. Каждый мужчина и каждая женщина в зале сидели, широко раскрыв глаза и ожидали его указаний.

Президент России сказал:

— Дамы и господа, все трубопроводы, идущие на Украину и через нее должны быть перекрыты немедленно.

То, что поставки на Украину будут прекращены, было доведено до их сведения до прибытия Володина. Но никто ничего не сказал о линиях, ведущих через Украину в Западную Европу.

Директор по магистральным трубопроводам сидел во втором ряду. Он, конечно, не намеревался бунтовать, но не хотел ошибиться. С большой неохотой он встал из-за стола.

— Господин президент. Я лишь хочу убедиться, что все правильно понял. Перекрытие газопроводов, проходящих через Украину, означает сокращение поставок в Западную Европу на семьдесят пять процентов.

Директор думал и о том, что этот вопрос президенту станет концом его карьеры, но Володин оказался доволен возможностью сделать свое заявление еще более эффектным.

Президент ответил:

— Нынешние власти Украины проявили себя ненадежными транзитерами ресурсов, в которых нуждаются народы Западной Европы. Природный газ — это наши ресурсы, и они находятся под угрозой, пока на Украине не вернется стабильность. Мы призываем мировое сообщество оказать давление на Киев, чтобы способствовать этому. Сейчас весна, и Европа не ощутит наиболее тяжелых последствий этого шага еще несколько месяцев, и я уверен, Европа поможет нам разрешить этот кризис задолго до наступления холодов. Я не могу беспокоиться об энергетике Европы настолько, насколько я обеспокоен судьбой граждан России, проживающих в нашей стране и ближнем зарубежье. Благодаря решению перекрыть экспортные трубопроводы, я ожидаю увидеть эффект немедленно.

На лице Володина не появилось улыбки. Он не издал злодейского смеха. Он просто отдал приказ, оставивший без энергии миллионы людей, словно это было не более чем сухое административное решению юного технократа.

Процесс перекрытия газопроводов был на удивление быстр и прост. Володин стоял, вытянув руки по швам и смотрел, как линии на огромной настенной карте изменяют цвет с зеленого на желтый, а затем на красный, что означало прекращение движения газа.

Он не стал ждать, пока процесс будет полностью завершен. В конце концов, линий было очень много. Вместо этого он поблагодарил всех за хорошую работу и выбежал из контрольно-координационного центра так же быстро, как и ворвался в него.

* * *

Володин спустился вниз и сел в свой бронированный лимузин в считанные минуты. Машина тронулась с места и направилась на север по полосе, зарезервированной для автомобилей членов правительства. Президент бросил взгляд на начальника своей администрации.

— Дайте Таланова.

Ожидая, он пролистал бумаги, лежащие у него на коленях и потянул чая из стакана в фигурном держателе.

Вскоре начальник администрации передал ему мобильный телефон. Володин сказал:

— Роман Романович?

— Da, Валерий, — Таланов никогда не называл Володина по имени на публике, но когда они не были на публике, смысла в этом не было.

Володин спросил:

— Есть что-то по захваченной базе ЦРУ в Севастополе?

— Da. Но результаты не те, на которые мы надеялись. Группа ЦРУ ушла с большинством оборудования, а остальное было уничтожено. Они нанесли тяжелые потери Спецназу и боевикам «Семи Сильных людей».

— И нам нечего показать? — Таланов не успел ответить, как Володин продолжил: — А тела? Что насчет тел погибших американцев?

— В главном здании было много крови. Мне сказали, что можно с уверенностью говорить, что американцы потеряли несколько человек убитыми. Но все тела они забрали, когда ЦРУ-шников спасли американские морские пехотинцы.

— Черт подери!

— Nyet problem. Все будет замечательно, Валера. Обойдемся дипломатией.

— Как?

— Мы запишем интервью с украинцами, работавшими на объекте. Они скажут все, что мы сочтем нужным. К тому же, у нас есть записи американских самолетов. Американцы скажут, что это была авиация НАТО, спасавшая персонал программы «Партнерство ради мира», но ты заявишь, что ЦРУ действует в Крыму с целью дестабилизации региона.

— Мне нужны железные доказательства.

— Извини, Валера, но если тебе были нужны тела, тебе следовало дать Черноморскому флоту разрешение сбить американские самолеты к чертовой матери. Это не по моему ведомству.

— Нет, Роман, ты не прав. Я не хотел спровоцировать войну с Америкой за Севастополь. Я хотел доказательства того, что ЦРУ устроило в Севастополе провокации, чтобы использовать это против американцев, когда настанет время.

— Я понимаю. Но если…

— Мне нужно больше, Роман. Мне нужно то, что можно будет повесить на ЦРУ.

На линии воцарилась короткая пауза. Она была бы намного больше, если бы Роман Таланов и Валерий Володин не знали друг друга так, как они знали друг друга.

Таланов сказал:

— Я понимаю, Валерий. Я что-нибудь придумаю, и использую все, что мы нашли в Севастополе, чтобы предъявить неопровержимые доказательства.

— Действуй быстро. Очень быстро. Я только что остановил поставки газа через Украину.

— Я займусь этим. Paka.

Глава 50

Тридцать лет назад

Аналитик ЦРУ Джек Райан прибыл в Сенчури-хаус с сумкой, собранной для поездки в Швейцарию. В аэропорту Хитроу нужно было быть в полдень, так что он решил провести час-полтора на работе.

Первым делом нужно было связаться с Дэвидом Пенрайтом в Цуге и узнать, получил ли он какие-либо документы от «Моргенштерна» и проверить, нет ли новых вводных для британских сотрудников в этом районе.

Он сел за свой стол, держа в руках первую чашку кофе, и уже собирался позвонить, когда в кабинет влетел начальник Русской рабочей группы Саймон Хардинг.

— Чарльстон срочно вызывает тебя.

Джек заметил выражение ужаса на лице Хардинга.

— Что случилось?

— Просто срочно иди туда.

* * *

Несколько минут спустя Райан вышел из лифта и направился к кабинету директора. По пути он прокручивал в голове все возможные варианты, но не мог представить, что могло так взволновать Хардинга.

Чарльстон стоял у стола в своем кабинете в окружении полудюжины людей, никого из которых Райан не знал. Обернувшись и заметив его, Бэзил сказал:

— Садитесь, Джек.

Джек расположился на диване. Бэзил сел рядом, не представляя никого из присутствующих.

— Что такое?

— Ужасные новости. Дэвид Пенрайт… Погиб.

Джек ощутил приступ изжоги.

— Господи.

— Нам только что сообщили.

Райан в полном замешательстве спросил.

— Какого черта случилось?

— Попал под чертов автобус.

— Под автобус?!

Один из незнакомцев подошел к ним и сел напротив Райана. Он сказал:

— Он, вроде бы, был пьян. Как и большинство его коллег, он был склонен опрокинуть лишнюю бутылку.

— Я… Я говорил с ним прошлым вечером. Все было в порядке.

Незнакомец ответил:

— Он вышел с конспиративной квартиры в Цуге в девять вечера, как я понимаю, сразу после разговора с вами. Затем встретился с «Моргенштерном». И затем направился в местный бар.

— Кто вы? — спросил Джек.

Бэзил прокашлялся.

— Джек Райан, это Ник Истлинг. Из контрразведки.

Они пожали друг другу руки, хотя Джек сделал это совершенно автоматически.

Истлинг указал на собравшихся у окна.

— А это остальные члены моей группы.

Те просто посмотрели на Джека.

Джек повернулся к Бэзилу, рассчитывая на пояснения. Тот сказал:

— Ник и его группа будут расследовать смерть Дэвида. Швейцарцы говорят о несчастном случае, но Цюрихская резидентура обратилась к нам с просьбой провести расследование быстро, тихо и всерьез.

Истлинг сказал:

— Не думаю, что мы что-то найдем. Свидетели утверждают, что Пенрайт вышел из пивной около половины первого ночи и вышел на дорогу, чтобы поймать такси, но зачем-то перешел полдороги, оказавшись на встречной полосе, где был сбит рейсовым автобусом. Водитель сотрудничает со следствием, насколько может. Швейцарцы говорят, что он в ужасе от случившегося.

Джек был настолько же скептичен, насколько Истлинг уверен:

— Вы действительно в это верите?

Истлинг ответил:

— Это было не убийство. Получив тело, мы проведем тесты на токсины, но я уверен, что найдем только немало спирта. Отсчет для него начался с того момента, как он встал со стула и направился к двери пивной. — Он поморщился, словно не хотел говорить плохо о мертвом, но все же сказал: — У Дэвида были проблемы.

Райан отвернулся от контрразведчика и посмотрел на Чарльстона.

— «Моргенштерн» знает о смерти Пенрайта?

— Нет. У Пенрайта были поддельные документы, на имя Натана Майклса. О его смерти, несомненно, напишут в газетах, но именно под этим именем. «Моргенштерн» не сможет опознать его.

— Вы должны сообщить «Моргенштерну».

Бэзил ответил:

— Решение еще не принято. Мы не хотим тревожить его без необходимости.

— «Без необходимости»? Люди, связанные с ним, гибнут!

Истлинг кашлянул.

— Погибли двое. Никто из них никоим образом не мог как-то указать на «Моргенштерна».

Бэзил добавил:

— Райан, контрразведка начинает свое расследование. Я разговаривал с Джеймсом Гриром и Артуром Муром. Мы хотели бы, чтобы вы присоединились к расследованию.

Мысль отказаться ехать в Швейцарию даже не пришла ему в голову.

— Да. Конечно.

Истлинг явно был не рад этому, но ничего не сказал.

Чарльстон сказал:

— Отлично. Мы дадим «Моргенштерну» указания, как только завершим расследование гибели Дэвида. Пока что мы никак не будем его затрагивать, чтобы никоим образом его не выдать.

Райан просто кивнул. Принять все это было нелегко.

Истлинг встал.

— Хорошо, Райан. Собирайтесь. Жду вас в холле через час. А сейчас я бы хотел обсудить некоторые вопросы с сэром Бэзилом.

С этими словами Ник Истлинг вывел Райана из кабинета.

Глава 51

Наши дни

У Джека Райана-младшего ушел не один день на то, чтобы разыскать бывшего оперативника МИ-5 Виктора Оксли, известного также как «Бедрок». Сначала он позвонил в Мэриленд, своему инструктору по рукопашному бою Джеймсу Баку. Джеймс был его другом по «Кампусу», а также бывшим бойцом SAS, так что он с радостью пообещал навести некоторые справки.

Джек знал, что мог бы просто рассказать отцу о разговоре с Бэзилом, и этим ограничиться. Но Райан-младший тоже оказался заинтригован старой историей. Он отправил отцу письмо по электронной почте сразу после разговора с экс-главой МИ-6 в Белгравии, сказав, что кое-что узнал, но хотел бы побольше разобраться в этом деле.

Наведя обширные справки, Бак сообщил Джеку, что, насколько знал кто-то из SAS, Вик Оксли все еще был жив. Никто не знал его адреса, но, проверив кое-какие старые записи, Бак смог сообщить Джеку дату его рождения. Тому было пятьдесят девять лет. Райан обратился в налоговое управление, пользуясь своим положением сотрудника «Кастор энд Бойл» и нашел всего одного пятидесятидевятилетнего Виктора Оксли. Этот человек жил в Корби, в двух часах езды к северу от Лондона. Райан позвонил по телефону, но тот был выключен. Однако была пятница, и у него было несколько часов отгулов, так что Джек сказал Сэнди Ламонту, что уйдет после обеда, чтобы несколько увеличить свои выходные.

Поездка на север была ничем не примечательна, кроме того, что Джек все еще не привык к левостороннему движению. Он не один раз вздрагивал, замечая справа встречную полосу, но через час или около того успокоился и несколько привык к этому странному ощущению.

Он прибыл по нужному адресу в 4 часа дня. Оксли проживал в ветхом двухэтажном многоквартирном доме с палисадником, меньшим, чем его гостиная в Эрлс-Коурт.

Джек прошел через засыпанный мусором газон к подъезду и поднялся к квартире Оксли.

Он постучал, подождал, потом снова постучал.

Джек в разочаровании направился к машине, но, спустившись на улицу, обнаружил на углу паб и подумал, что будет не лишним спросить там, не знает ли кто-нибудь человека, которого он ищет.

Паб назывался «Пивная кружка». Райан подумал, что там все же было немного менее темно и грязно, чем в канализационном люке в лондонском Сити. Даже местные, похоже, считали, что не такой уж это и притон: в пятнадцать минут пятого здесь было менее десятка посетителей, все из которых были уже седыми.

Райан подошел к барной стойке и заказал пинту «Джона Храброго». Когда бармен подал ему пиво, Джек положил на стойку банкноту в десять фунтов и сказал:

— Вы, наверное, здесь всех знаете.

— Знаю тех, кто не ходит сюда постоянно, — ответил дородный бармен.

Джек улыбнулся. Он ждал подобного, потому что бармен не был похож на того, кто выложит все по первому свистку. Он сунул руку в кошелек и достал еще десятку. Он понятия не имел, какова обычная такса за подобные вопросы, но не собирался выбрасывать больше денег, чем было нужно.

Бармен взял деньги:

— Как зовут этого малого?

— Оксли. Виктор Оксли.

Бармен сделал удивленное лицо. Джек не понял, почему.

— Вы ведь его знаете?

— Ага, — сказал он. Джек увидел, что подозрительность бармена сменяется любопытством. Он подумал, что в этот бар ходили некие темные личности, просившие их не афишировать, но Виктор Оксли таковым явно не был.

Тем не менее, бармен сказал:

— Оставьте номер. Я передам ему, когда он появится и, если ему будет интересно… Он с вами свяжется.

Джек смутился. Все пошло не так, как он планировал, но это была пятница, так что он мог снять номер в гостинице и подождать, так как утром не надо было на работу. Он вытащил из бумажника визитку «Кастор энд Бойл» и протянул ее бармену.

— Если он все же со мной свяжется, я дам вам еще двадцать.

Кустистые брови бармена приподнялась. Он взял визитку и, не глядя, сунул в нагрудный карман.

Джек переключился на пиво, и начал искать с телефона ближайшую гостинцу, чтобы более-менее прилично провести ночь.

Бармен тем временем о чем-то поговорил с пожилым человеком, сидевшим в конце барной стойки. Джек, сконцентрировавшись на телефоне, не обращал на него внимания.

Но спустя минуту бармен подошел к нему и кинул визитку на стол, рядом с бокалом «Джона Храброго».

— Извини, парень. Вик не хочет с тобой разговаривать.

Райан посмотрел на человека, сидевшего у угла стойки, уткнувшись в собственную кружку с пивом. Сначала ему показалось, что тому не может быть пятьдесят девять. Он был морщинист и тяжел, по правде говоря, он выглядел несколько менее упитанным Санта-Клаусом. Но, рассмотрев его, Джек подумал, что, возможно, он был моложе, чем показалось сначала. Когда человек поднял глаза и заметил, что Райан смотрит на него, он взглянул на бармена так, словно собирался свернуть ему шею.

Это был он.

Джек достал двадцатифунтовую банкноту и положил ее на стойку, а затем взял кружку и направился к человеку.

Оксли опустил взгляд обратно, на кружку с пивом. У него были густые, несколько длинные волосы и совершенно седая борода. Воспаленные глаза говорили о том, что он сидит здесь, накачиваясь пивом, всякий раз, как бар открыт.

Джек сказал тихо, чтобы разговора больше никто не слышал:

— Добрый день, мистер Оксли. Извините, что без приглашения, но я был бы очень признателен, если вы уделите мне минуту времени.

Пожилой человек не оторвался от кружки пива. Голосом низким, как тепловозный гудок, он ответил:

— Отвали.

Замечательно, подумал Джек.

Он подумал дать на лапу. С барменом, в конце концов, прокатило.

— Как насчет того, чтобы я расплатился за выпивку, а вы поговорили со мной несколько минут?

— Я сказал отвали.

Бэзил предупреждал, что этот человек мог быть опасен.

Джек попытался зайти с другой стороны.

— Меня зовут…

Бородач впервые поднял голову.

— Я знаю, кто ты. — И добавил: — И твой папаша — дебил.

Райан стиснул зубы. Он заметил, что бармен выбрался из-за стойки и разговаривал с парой людей в зале. Все смотрели в их сторону.

Джек не беспокоился. Он просто был расстроен. Единственной проблемой было то, что он потеряет самоуважение, если его отдубасит дюжина старых пней.

Он встал, глядя на Оксли.

— Мне действительно нужна от вас сущая мелочь. Вы, может быть, сделаете доброе дело, которое вам ничего не будет стоить.

— Иди нахер.

— Вы были в SAS? — сказал Джек. — Мне трудно в это поверить. Вы настолько опустились?

Оксли посмотрел вниз, на кружку с пивом. Он сжал ее мясистой ладонью, и Джек заметил, что на его руке напряглись жилистые мышцы.

— Значит нет?

Оксли не ответил.

— А я думал, что британцы — культурные люди, — сказал Джек, развернулся и, не оглядываясь, направился к двери.

Глава 52

Митинг в городе Донецк на восточной Украине в эти выходные собрал больше тысячи человек, в три раза больше, чем неделей раньше. Несмотря на то, что субботний день был холодным и дождливым, бульвар Пушкина был заполнен пророссийскими украинцами, которые изо всех сил старались, чтобы их голос был услышан.

В этом митинге не было ничего спонтанного. За ним, как и за всеми остальными, происходящими повсеместно на восточной Украине, стояло ФСБ. Из всех еженедельных митингов в этом году, этот был самым крупным, и не было тайной, почему. Убийство Оксаны Зуевой и действия НАТО в Севастополе — к которым добавились обвинения в вовлеченности во все это ЦРУ — сбила пророссийских восточных украинцев в стадо.

Пока мужчины и женщины в толпе размахивали над головами своими новыми российскими паспортами и шли с плакатами, на которых выражали свою преданность Москве, а не Украине, за последними на юг по бульвару Пушкина медленно тащился фургон. Затем он переместился на проспект Гурова, чтобы получить возможность оказаться перед толпой.

Через несколько минут фургон выехал на бульвар Пушкина перед митингующими и остановился на площади у Украинского академического украинского музыкально-драматического театра. Площадь перед массивным зданием театра была обычной точкой на пути митингующих, где гражданские организаторы выступали с речами и подстрекали толпу против националистов, находящихся у власти в Киеве, прежде, чем митингующие направлялись дальше на восток, к реке.

Двое сидевших в фургоне мужчин не вышли, когда он остановился. Вместо этого, они сидели с каменными лицами, молча курили и смотрели, как толпа направляется по бульвару Пушкина в их сторону.

Двое в фургоне были членами «Семи Сильных Людей». Оба были русскими по происхождению, но в последнее время жили в Киеве, выполняя приказы ФСБ.

За их спинами, в фургоне находился укрытый брезентом топливный бак на двести литров. Накануне вечером, бак был заполнен, но отнюдь не бензином, и двое членов мафии знали, чем именно.

Это был RDX, циклотриметилентринитроамин, больше известный как гексоген. Это не было новое и продвинутое взрывчатое вещество. Оно было известно давно, но замечательно подходило для этой акции.

В отверстие в верхней части бака в гранулированный материал была вставлена ударная трубка детонатора, к которой, в свою очередь, был подключен простой часовой механизм. Он был выставлен на три минуты. Чтобы начать отсчет, нужен был один щелчок переключателя. Двое мужчин в фургоне молча сидели и внимательно наблюдали за толпой, стараясь выбрать правильный момент, чтобы запустить часовой механизм.

Местная полиция, конечно же, присутствовала, но они не обыскивали припаркованные по маршруту митингующих машины. Они и так были достаточно заняты тем, чтобы удерживать митингующих от выбивания стекол в магазинах, принадлежащих немногим известным националистам, а также заниматься неожиданной контрдемонстрацией, появившейся на бульваре Пушкина в нескольких кварталах к югу. Хотя контрдемонстрация была небольшой, она также оттянула на себя внимание полицейских.

Митинг националистов, стоявших у дороги, размахивавших украинскими флагами и кричащих на участников марша, также был организован ФСБ накануне вечером, то есть русская разведка приложила руку к организации обеих сторон сегодняшнего конфликта в Донецке.

Когда красные знамена оказались всего в одном квартале от фургона с двумястами килограммами тротила в кузове, двое боевиков «Семи сильных людей» открыли двери. Сидевший на пассажирском сидении щелкнул переключателем, спокойно вышел и, вместе со вторым, направился на восток.

Две минуты спустя их подобрал сообщник на машине с крадеными номерами.

А еще через минуту, когда протестующие только начали собираться на площади перед Национальным академическим украинским музыкально-драматическим театром, ударная трубка детонатора послала ударную волну в гексоген. Микроавтобус исчез во вспышке взрыва радиусом шестьдесят метров.

Несколько стоящих рядом избежали смерти, так как микроавтобус был припаркован рядом с другими транспортными средствами, и они закрыли некоторых из потенциальных жертв взрыва, но те, что стояли перед и позади микроавтобуса, были моментально разорваны. Тем, кто не погиб на месте, но оказался в радиусе поражения взрывной волной, выбило барабанные перепонки и разорвало внутренние органы. Несколько человек составили второе кольцо жертв, избежав ударной волны, но погибнув от осколков.

Митинг превратился в хаос. Мертвые и искалеченные застилали собой землю. Тысячи людей бежали во все стороны, пытаясь спастись, давя упавших.

Спустя несколько минут после теракта, поступил звонок на ТРК «Украина», местный новостной канал. Звонивший представился украинским националистом и взял на себя ответственность за теракт, совершенный от имени украинского народа и его западных союзников. Он заявил, что любые попытки России занять Крым приведут к массовым убийствам российских граждан и противников националистов. Это эффективно подлило масла в огонь и вызвало бурную реакцию обеих сторон.

В реальности, он был агентом ФСБ, звонившим из отеля «Гранд Фэрмонт» в Киеве. ФСБ уже решило, что после того, как Донецк будет взят российскими войсками, в память о пророссийских демонстрантах, погибших сегодня, будет установлена мемориальная доска на площади рядом с Национальным академическим украинским музыкально-драматическим театром.

Глава 53

Тридцать лет назад

Аналитик ЦРУ Джек Райан прибыл в Цюрих поздним вечером в сопровождении шести человек из управления контрразведки МИ-6. Все они летели одним самолетом, с документами, утверждавшими, что они были британскими бизнесменами. В полете Райан нервничал. Как и многие, он боялся летать, но, в отличие от большинства, у него было на то основание. Пережитое десять лет назад крушение вертолета преследовало его всякий раз, как он летел по воздуху, поддерживаемый невидимой силой, которой он не мог доверять.

Но полет был ничем не примечателен. К концу дня они прошли швейцарскую таможню и направились к вокзалу.

Поездом они добрались до Цуга чуть более, чем за полчаса. На месте каждый сел в отдельную машину и направился отдельной дорогой к большому отелю бизнес-класса неподалеку. Там трое сотрудников Истлинга занялись арендой машин, пока сам Ник и остальные начали превращать люкс на верхнем этаже отеля в импровизированный штаб.

На Райана никто из контрразведчиков весь день не обращал внимания, и до вечернего совещания он занимался своими делами.

Когда все собрались, Истлинг начал инструктировать всех, включая приблудного американца.

— Итак. Ночью Джои поедет в морг и заберет тело. Мы решили этот вопрос через посольство. Джои представится братом убитого, осмотрит его прямо в морге, просто чтобы убедиться, что нет ничего особенного.

— Чего, например? — спросил из угла Райан. Он решил, что будет участвовать в этом расследовании, нравится это Нику Истлингу или нет.

Истлинг пожал плечами:

— Не знаю. Предсмертной записки в кармане. Стрелы в затылке. Следа от укуса акулы на заднице. Чего угодно, что может свидетельствовать о том, что это было нечто большее, чем попадание под автобус.

Райан подумал, что Истлинг глубоко убежден, что это был лишь несчастный случай, и все расследование станет кукольной комедией.

Истлинг повернулся к Джои.

— Проблем с отправкой тела в Великобританию возникнуть не должно.

— И почему мне всегда приходится брать сухого льда на половину командировочных? — спросил Джои.Остальные засмеялись.

— Сохраняйте чеки, ребята. Вам все возместят, когда вернемся в Лондон.

Райан сжал челюсти. Он едва знал Дэвида Пенрайта, но настолько легкомысленное отношение к его смерти привело его в бешенство.

Истлинг продолжил:

— Так, Барт и Лео осмотрят конспиративную квартиру и проверят ее сверху донизу. Можете там все перевернуть. Остальные присоединятся к вам, как только выполнят свои задания.

— Понятно, босс.

— Стюарт, ты пойдешь в отель, где жил Пенрайт. Осмотри его номер. Перед отбытием из Лондона я проверил, он оплачен до следующей недели, так что там никто не копался. Они ожидают появления родственников, так что выдай себя за такового, попади внутрь, бери все интересное и неси сюда. Ищи любые подозрительные вещи.

— Понял, Ник.

Райан поднял руку.

— Извините. Я вот как-то не пойму. Я думал, Пенрайт стал жертвой несчастного случая или злого умысла. А вы действуете так, словно он подозреваемый в каком-то преступлении.

Истлинг закатил глаза.

— Сэр Джон…

— Пожалуйста, просто Джек.

— Точно. Джек. Из того, что мы узнали о Пенрайте, он был достаточно способным оперативником. Но у нас есть некоторый опыт в подобных вопросах, а его досье вызывает некоторые вопросы.

— Например?

— Например, он был бухой в дрова, — сказал человек, которого назвали Джои.

Истлинг кивнул.

— У людей такого типа всегда есть что-то общее. Они идут на риск, не только в отношении себя, но и тех, с кем общаются. Такое отношение к секретным материалам является для них первым слабым звеном. Я полагаю, мы обнаружим, что «Моргенштерн» был скомпрометирован из-за действий Дэвида Пенрайта здесь, в Швейцарии. Обхаживал не ту женщину, пил не в том кабаке, поставил машину не на той стоянке, где у него вытянули портфель с документами. Я уверен, его смерть была случайностью, но мы должны самым тщательным образом рассмотреть версию, что «Моргенштерна» возможно, подставило пьянство офицера, ответственного за операцию.

— Выражаю вам мое восхищение, Истлинг, — сказал Райан. — Вы пробыли в Швейцарии три часа, не выходя из гостиницы, и уже сделали все необходимые выводы.

Истлинг и Райан смерили друг друга взглядами. Контрразведчик сказал:

— Я тебе так скажу, старина. Почему бы нам не пойти вместе? Первой остановкой будет таверна, в которой Пенрайт выпил свою последнюю рюмку. Или, рискну предположить, последние десять рюмок. Походим там, и посмотрим, что найдем.

— Звучит неплохо, — сказал Джек. Они продолжили сверлить друг друга взглядом еще мгновение, но вскоре совещание продолжилось, и в течение получаса все разошлись по своим заданиям.

* * *

Бар, в котором Дэвид Пенрайт выпил свою последнюю рюмку, находился на Ворштадт, прямо через дорогу от живописного озера Цуг. Райан и Истлинг прибыли туда в девять вечера, что показалось Райану крайне неудачным временем, так как бар был просто забит.

Внутри было темно и накурено. Официантки были молоды и привлекательны, одеты в традиционные костюмы: пухлые белые блузки с цветной вышивкой и красные юбки, хотя блузки были несколько более открытыми, чем Райан ожидал от национальных костюмов в такой нетеплой стране, как Швейцария, особенно зимой.

Пока они пробирались к барной стойке, Истлинг бросил взгляд на официанток, а затем подался к Райану.

— Вот такие нашего парня и привлекали. Держу пари, что мы найдем его отпечатки пальцев на половине задниц в этом месте.

Джек пропустил это мимо ушей.

Тем не менее, Райан понял, что хотя Истлинг выглядел напыщенным уродом, свое дело он знал. Бармен замечательно говорил по-английски и, спустя несколько минут после того, как он заказал сливовый шнапс для себя и Райана, Истлинг уже разговаривал с дородным лысым барменом так, словно они были давними знакомыми.

Ник мимоходом представил Джека и сказал, что они были сотрудниками того же банка, что и человек, погибший рядом накануне вечером, и родственники погибшего попросили их прибыть из Цюриха, чтобы забрать его вещи.

— Майн Готт, — сказал бармен. Он наклонился к Райану и Истлингу, чтобы те слышали его за громкой музыкой. — Он умер прямо там, на улице. В газетах пишут, что его фамилия была Майклс.

Пенрайт работал под псевдонимом Натан Майклс.

— Верно, — сказал Истлинг. — Вы работали тем вечером?

Бармен отодвинулся, чтобы налить клиенту пива из кеги, а затем ответил:

— Я был здесь, но за стойкой. Он сидел там, за столом. — Он указал на стол в центре зала. Райан заметил, что Истлинг удивленно поднял бровь, явно не ожидая от разведчика склонности занимать места на всеобщем обозрении.

— Он пил?

— Ja. Официантка уже начала волноваться. Полиция спрашивала ее, не давала ли она ему слишком много спиртного.

Истлинг закатил глаза.

— Ну, это просто смешно. Как будет «смешно» по-немецки?

— Quatsch. Более-менее.

— Хорошо. Это просто Quatsch. Натан просто был любителем выпить. Ваша официантка тут ни при чем.

— Genau! — Точно. Но все равно это плохо для репутации бара. Ее придется уволить.

Истлинг покачал головой.

— Quatsch. — Он заказал еще по стакану себе и Райану. Джек понимал, что он был отличным следователем. Ему уже не казалось, что у Истлинга в голове опилки.

Когда бармен протянул им вторые стаканы, Джек заставил себя допить первый стакан этой приторной гадости. Он находил напиток просто ужасным, но решил следовать дружеской и искренней манере поведения Истлинга, дабы получить информацию от бармена.

— Ничего такая вещь, — сказал Истлинг, взяв стакан. — Наш друг пил это же?

— Nein. Он пил скотч. По-моему, он был единственным, кто в тот вечер пил скотч.

— Да, — сказал Ник. — Точно. Натан любил скотч.

Бармен отошел, чтобы налить еще нескольким посетителям. Вернувшись, он сказал:

— Пьяным он не был. Они, казалось, ушли довольными.

Джек кивнул головой, но Истлинг не обратил на него внимания.

— Они?

— С ним была девушка.

— Какая еще девушка? — выпалил Райан, но Ник подался вперед и взял его за плечо.

— О! А я разве не сказал? Он встречался с какой-то девушкой. Они сидели тут около часа. Очень красивая.

— Верю, — сказал Истлинг. Джек увидел на его лице признаки неопределенности. — Она была местной?

— Не швейцарка точно. Говорила с немецким акцентом.

— Понятно, — сказал Истлинг.

Джек подался вперед.

— Вы сказали, он встречался с ней. Они встретились здесь?

— Да. Они пришла в бар с каким-то другим мужчиной. Даже двумя. Но они ушли, а она осталась. Потом пришел ваш друг и заговорил с ней. А потом они перебрались за стол.

— Раньше вы ее не видели?

— Nein. Хотя тут встречается много немцев.

Он налил им еще пива, но прежде, чем отдать бокалы, поднял руку и крикнул:

— Renate, komm mal her! — подзывая сотрудницу бара. Он о чем-то поговорил с ней на немецком. Джек не понял ни слова, пока Рената не сказала «Берлин». Бармен что-то сказал ей, она кивнула и повторила: «Берлин».

Когда официантка ушла, бармен повернулся к Нику и сказал:

— Рената из Германии. Она обслуживала ту девушку до того, как пришел ваш англичанин. Я спросил ее, не опознала ли она акцент. Вы знаете, у немцев из разных регионов очень разное произношение.

Истлинг кивнул.

— И она сказала, что та девушка была из Берлина?

— Ja. Она в этом уверена.

* * *

Они вышли из бара спустя несколько минут. От едкого сладкого дыма у Джека начали слезиться глаза и начало драть горло. Они вышли на улицу, найдя примерно то место, где Пенрайт был сбит.

— Да, не автобан, — сказал Райан. Улица была темной и пустой.

— Не автобан, — согласился Истлинг. — Но если оказаться прямо перед автобусом, мало не будет.

— Тоже верно.

Они двинулись к машине. Джек сказал:

— Итак, мы ищем некую немецкую девушку.

Истлинг покачал головой.

— Нет, Джек. Это Пенрайт искал немецкую девушку вчера вечером, но нашел только автобус, — он усмехнулся собственной шутке.

— Где эта девушка сейчас? В полицейском отчете не было ничего ни о какой немке.

— Может, они вышли из бара и пошли в разные стороны. А может она хотела потрахаться, да вот только подцепленный ею бравый англичанин немного утратил привлекательность, попав под автобус прямо у нее на глазах.

Джек разочарованно вздохнул.

Глава 54

Наши дни

Президент США Джек Райан сидел за столом в оперативном центре в Белом доме. На столе перед ним стояла чашка кофе и лежала стопка папок. Он просматривал эти материалы в течение получаса, готовясь к встрече, и теперь, когда все собравшиеся расположились вокруг него, делал пометки в блокноте, набрасывая вопросы и указания.

Наконец, Джек оторвался от бумаг. Перед тем, как прийти в оперативный центр, он просматривал эти материалы в Овальном кабинете и знал, что не может сказать ничего хорошего о мире и стабильности в нынешнем мире.

Вокруг него собрались и расселись ключевые члены разведывательных, дипломатических и оборонных служб. Скотт Адлер отсутствовал — он продолжал свое турне по Европе, но остальные были в сборе.

На встрече предполагалось обсудить события последних семидесяти двух часов на Украине. Шесть американцев погибли на «Маяке», включая начальника резидентуры ЦРУ в стране. И хотя международные новостные каналы описывали произошедшее как массовые беспорядки возле лагеря НАТО, которые привели к гибели нескольких человек из персонала НАТО, по российскому телевидению, затаив дыхание, рассказывали истории о том, как американский империализм обернулся трагедией, когда боевики ЦРУ открыли огонь по толпе мирных демонстрантов.

А на следующий день произошло убийство Оксаны Зуевой. Злодейское убийство называлось почти всеми новостными агентствами мира делом рук украинских националистов, возможно, совершенное даже по личному приказу президента Кувчека.

Володин перекрыл поставки газа на Украину и в Западную Европу после убийства Зуевой, а на следующий день прогремел взрыв на пророссийском митинге в Донецке. Предполагалось, что это было делом рук националистов, хотя подконтрольные «Газпрому» СМИ развивали теорию, что база ЦРУ в Севастополе имела к этому отношение.

В настоящий момент президент Райан давно прошел точку, за которой не остается места возмущению. Нет, после всего, что ФСБ совершило за последние несколько недель, он пришел в состояние внутреннего покоя. Перед ним стоял серьезный кризис, и только его уровня голова могла быстро найти решение ситуации.

Он начал совещание, обратившись к директору ЦРУ Джею Кэнфилду:

— Джей, что русские используют в качестве доказательств того, что ЦРУ имеет отношение к взрыву в Донецке?

Кэнфилд ответил:

— Они показали фотографии обломков, оставшихся на «Маяке» и списки агентов, которых мы имели в стране. Они утверждают, что у них есть документы ЦРУ, выданные националистам в качестве инструкций. Якобы мы поручили им сделать бомбу, которая была использована.

— Они заявляют, что получили эти сведения от своего шпиона в службе безопасности Украины?

— Точно, сэр.

Райан взглянул на сообщения о взрыве в Донецке:

— А какого черта «ЦРУ» использовало гексоген? Он же времен Второй Мировой войны.

Мэри Пэт Фоули ответила:

— Русские заявляют, что мы использовали гекс потому, что хотели, чтобы это выглядело делом рук местных гопников. Его достаточно легко сделать, он чрезвычайно прост в обращении и не требует сложного детонатора.

Райан гневно вздохнул.

— Я знаю. Но я просто излагаю то, что они говорят.

Райан сказал:

— Похоже на отравление Головко. И убийство Бирюкова. А также и на убийство Оксаны Зуевой.

Фоули согласилась:

— Чертовски вероятно, что ко всему этому приложил руку директор ФСБ Роман Таланов. Он жертвует людьми в собственных целях. Собственными людьми. И выставляет виноватыми нужных людей и организации.

Кэнфилд добавил:

— Вполне очевидно, что мы были причастны к случившемуся в Севастополе, но мы никак не причастны к взрыву в Донецке или убийствам Зуевой, Бирюкова и Головко. Таланов может предъявлять все обвинения, какие захочет, но у него нет никаких доказательств.

Райан ответил:

— Люди, пережившие события в Севастополе, возложили ответственность на российскую преступную группировку, действующую на Украине. Я читал доклад по «Семи сильным людям» последние полчаса.

Фоули кивнула:

— Да, сэр. Русские вооружают и готовят боевиков «Семи сильных людей», а также пророссийски настроенных украинцев на востоке страны. Они создали пятую колонну из российских преступников и вооруженных мятежников.

— Это проверенные сведения? — спросил Райан.

Кэнфилд сказал:

— Противники Володина пытались связать его с организованной преступностью, так как в девяностые он покинул ФСБ и начал свой стремительный взлет. Все полагают, что у него было много помощников. Но он оставался чист. Тем не менее, он ликвидировал и посадил множество бандитов, которых было трудно заподозрить в симпатиях к нему. Единственным исключением стали «Семь сильных людей».

— Это все размытые заявления, — сказал Райан, посмотрев в свои записи. — Никто не знает руководителя этой организации. — Он поднял глаза. — Почему мы не можем выяснить, кто их крестный отец?

Кэнфилд ответил:

— Мы установили одного из самых высокопоставленных лиц в группе. Он действует из отеля в Киеве. Возможно, он второй в организации, хотя структура «Семи сильных людей» нам неизвестна. Мы полагаем, а недавние события это подтверждают, что «Семь сильных людей» в настоящее время работают как теневая сила ФСБ на Украине.

— Почему? — спросил Райан. — Я имею в виду, зачем им это?

— Хороший вопрос, — сказала Мэри Пэт. — Я полагаю, что у них есть какая-то договоренность с Кремлем. «Семь сильных людей» помогают России взять Украину, а Россия закрывает глаза на деятельность «Семи сильных людей».

Джек снял очки и протер глаза. Российская армия, российская разведка, российская преступность. Все они были нацелены на Украину, и он знал, что если он займут ее, это только побудит их двигаться дальше на запад.

— Господин президент, нарастание интенсивности событий, насколько я могу судить, говорит лишь об одном, — сказал министр обороны Боб Бёрджесс. — После шантажа с перекрытием трубопроводов и угроз в отношении Украины России больше не осталось, чем угрожать. Они повышают ставки, даже предпринимают попытки дискредитировать действия США и НАТО в регионе.

— России не остается ничего, кроме как хлынуть через границу танковым катком, — сказал Райан.

— Правильно. Средства ООЦ и ЦРУ на востоке сообщают о значительных перемещения войск на российской территории. Наши спутниковые снимки показывают, что им нужен только приказ из Кремля, чтобы ринутся вперед.

— Так что же нам делать, Боб?

Бёрджесс ожидал этого вопроса.

— Господин президент, Дуглас Макартур сказал, что любую военную катастрофу можно описать двумя словами: «слишком поздно». Если мы собираемся остановить вторжение военной силой, то я боюсь, уже слишком поздно.

Райан сказал:

— Я не вижу способа воспрепятствовать России в захвате Крыма. Это полуавтономная область, в которой уже есть тысячи реальных русских и десятки тысяч тех, кто получил российские паспорта в прошлом году. Володин может представить дело населению так, что взятие Крыма в национальных интересах России. И так и будет. Учитывая слабость украинской армии, нет возможности этому воспрепятствовать. Но я не хочу, чтобы он двинулся дальше на запад. Чем успешнее окажется Володин, тем больше у него будет появляться целей. — Райан на мгновение задумался. — У нас на Украине есть несколько сотен военных советников. Большая их часть это силы специального назначения. Они могут оказать какое-то влияние в нынешней ситуации?

— Да, и огромное. Согласно планам, расположенные там силы предполагается использовать для поддержки украинцев. У нас есть силы «Дельты» и «Зеленых беретов» на передовой, а также подразделения британской SAS. Все они напрямую взаимодействуют с украинскими ВВС. Британцы солидарны с нами. Если вы дадите приказ, мы сможем использовать наше оборудование целеуказания для наведения украинских многоцелевых истребителей МиГ-29 и ударных вертолетов Ми-24. Мы можем значительно повысить эффективность их ВВС. Если повезет, то мы сможем затормозить русское наступление.

— Тайно?

Бёрджесс кивнул:

— Наш оперативный план ориентирован на специальные операции. Нужно сказать, что… — Бёрджесс заколебался относительно того, как закончить фразу.

— Мы его слепили, из того, что было, — закончил за него Райан.

— Это так, сэр.

— Расскажите о состоянии российских войск.

— Там все плохо, но лучше, чем несколько лет назад в Грузии. Военные погрязли в коррупции и растратах, и это сказалось на поле боя. В том конфликте они выиграли ловко, но так случилось в силу того, что грузинская армия была не готова и имела проблемы с политическим руководством.

— Когда Володин пришел к власти, было подсчитано, что двадцать процентов средств на военные закупки буквально разворовывались. Сейчас эта цифра сократилась почти до нуля. При всей коррупции в России существенно, что в военной сфере с этим очень строго.

Райан спросил:

— Могу предположить, что они использовали несколько суровые меры, чтобы добиться таких улучшений?

Бёрджесс кивнул:

— Некоторые были застрелены. Не многие, но достаточно, чтобы произвести нужный эффект.

— Итак, российская армия плоха, но имеет преимущество в численности.

— Над Украиной в любом случае. И у России есть еще кое-что.

— Ядерное оружие, — сказал Райан.

— Вещь о которой стоит помнить при разговоре о военном конфликте с русскими.

Райан подался вперед и оперся на стол:

— Если нам удастся задержать продвижение российских войск на запад, какова угроза применения ядерного оружия?

Бёрджесс сказал:

— Если вы спрашиваете, могут ли они применить против нас стратегическое ядерное оружие, я буду краток. Адмирал Йоргенсен и я провели недавно несколько встреч по этому поводу в Пентагоне. Россия больше не имеет никакой возможности нанести сокрушительный первый ядерный удар по США. Две трети их ядерного оружия сняты с вооружения.

Райан читал протоколы совещаний, о которых говорил Бёрджесс и знал оценки РУМО и ЦРУ.

Адмирал Йоргенсен сказал:

— Могут ли они все еще запустить ракеты, которые пройдут через любую нашу оборону? Да, могут. Также, как вы знаете, Россия имеет стратегические бомбардировщики на постоянном боевом дежурстве. Это прекратилось с распадом Советского Союза, но снова началось, когда Володин решил, что это позволит ему выглядеть более жестким.

Мэри Пэт сказала:

— Но в этом случае, возникает вопрос воли. Это не исламские фундаменталисты, которые хотят стать мучениками. Володин и его окружение знают, что любой ядерный удар будет означать их собственную смерть в течение нескольких часов, если не минут.

— А тактическое? — спросил Райан.

Бёрджесс ответил:

— Володин никогда не станет использовать тактическое ядерное оружие на Украине. Это разрушит то, что он считает своей родной землей. Он, быть может, намерен бороться за нее руками и ногами, но не собирается остужать ее ядерной зимой.

Райан пробарабанил пальцами по столу.

— Расскажите подробнее о планах и действиях по активному сотрудничеству между украинскими ВВС и нашими силами, находящимися на Украине по программе «Партнерство ради мира».

Бёрджесс вытащил из папки документ и поднял его.

— Операция «Красный угольный ковер» предполагает, что Россия предпримет атаку на Украину обычными наземными и воздушными силами с целью установить контроль над Крымом и восточной частью страны. Операция предполагает, что американские силы специальных операций будут действовать с оборудованием для лазерного целеуказания, обеспечивая эффективность украинских самолетов и вертолетов, не с целью остановить российские силы, а, скорее, постоянно беспокоить их по ходу продвижения вглубь страны. Задача состоит в том, чтобы затормозить наступление или достаточно ослабить их силы, чтобы русские потеряли способность двигаться вперед далеко к востоку от Днепра.

— У нас достаточно личного состава для этого?

Бёрджесс задумался, а затем ответил:

— Если мы начнем операцию «Красный угольный ковер», Армия США перебросит на Украину роту разведывательных вертолетов по программе «Партнерство ради мира». Эти вертолеты будут использоваться для лазерного целеуказания. Также, небольшое подразделение рейнджеров будет переброшено туда для обеспечения безопасности Объединенного Оперативного центра. В результате, американские и британские силы будут иметь в стране примерно четыреста пятьдесят человек.

— Я полагаю, этого будет достаточно в нынешней ситуации, по одной основной причине. Мы намереваемся поддерживать украинские ВВС, а русские, грубо говоря, уничтожат украинские ВВС. Мне очень жаль, но я не вижу другого исхода. Наши люди с лазерными целеуказателями будут иметь более чем достаточно целей, но у них не будет достаточно «птиц» с оружием «воздух-земля» в небе. Украинские вертолеты и ударные истребители будут уничтожены. Направив туда больше людей, мы ничего не изменим.

Райан сказал:

— Я должен поставить в известность ключевых членов Конгресса. Это уже не совсем в рамках «Партнерства ради мира».

— Нет, сэр, это не так, — согласился Бёрджесс.

Райан посмотрел на настенные часы.

— Хорошо. Я санкционирую операцию «Красный угольный ковер». Если Россия начнет вторжение, наши силы будут иметь разрешение начать действовать. Боб, если что-либо еще будет нужно, обращайся. Мэри Пэт и Джей будут обеспечивать твое министерство всем, чем смогут.

— Да, сэр.

Райан добавил, закрывая совещание:

— Есть четыреста пятьдесят американских и британских солдат, которые нуждаются в нашей поддержке и наших молитвах. Давайте постараемся, чтобы они получили как можно больше.

Глава 55

Тридцать лет назад

Аналитик ЦРУ Джек Райан провел большую часть дня на холодных улицах Цуга, осматривая вместе с контрразведчиком SIS Ником Истлингом каждое место, где Дэвид Пенрайт побывал перед смертью. Они осмотрели его номер в отеле, зашли в салон проката, где тот взял «Мерседес» и в пару ресторанов, где его видели.

Каждый раз Джек напоминал Истлингу спросить, был ли Пенрайт один или с кем-то. Во всех случаях, помимо ресторана, где он встречался с «Моргенштерном» перед гибелью и бара, где он, по-видимому неудачно пытался охмурить некую немку, Пенрайт был один.

Наконец, вечером они прибыли на конспиративную квартиру МИ-6 в Цуге, где работал Пенрайт. Это был расположенный в нескольких минутах к северу от города двухэтажный бревенчатый дом на холме с небольшим садом у фасада и большим огороженным задним двором. Райан и Истлинг вошли в парадную дверь и поприветствовали остальных членов группы, работавших здесь большую часть дня.

— Что тут, Джои? — спросил Истлинг у первого попавшегося ему человека в гостиной. Райан обратил внимание, что в доме творился полный разгром. Половицы были сняты, вагонка со стен тоже, диванные подушки выглядели выпотрошенными.

— Ничего особенного. Только какие-то документы в сейфе.

— Что за документы?

— На немецком, понятное дело. Похоже на список внутренних переводов в РПБ. Отпечатаны на матричном принтере. Номера счетов, суммы переводов, и тому подобное. Тонны этого дерьма.

— Пенрайт не передавал ничего в Сенчури-хаус с момента прибытия сюда, — сказал Истлинг. — Он встречался с «Моргенштерном» вечером. Возможно, он получил от него документы и спрятал их прежде, чем вернуться в бар.

Джои ответил:

— Ну, в таком случае он поступил как положено. Хорошо, что документы из РПБ не нашли у его тела, когда приехала скорая, чтобы увезти его в морг.

Истлинг согласно кивнул.

— Продолжайте смотреть.

Это был достаточно обставленный дом, с современной мебелью и 50-дюймовым телевизором в гостиной. Рядом с ним стоял видеомагнитофон, полка рядом была заставлена кассетами. Один из контрразведчиков систематически пересматривал их, глядя в режиме ускоренной перемотки.

Ник и Джек вошли на кухню, застав двоих контрразведчиков, вытряхивающих пакеты с кукурузными хлопьями в миски и осматривающих их в поисках возможных спрятанных предметов. Третий сотрудник SIS ползал по полу с фонариком, проверяя швы в плитке в поиске возможного тайника.

Между делом, Райан спросил Истлинга:

— Почему Пенрайт не остался здесь? Зачем ему был отель?

Ник пожал плечами:

— Хотел, чтобы рядом был кабак. И место, куда можно было бы привести какую-нибудь девку.

— Вы так думаете или знаете?

— Как я уже говорил, Дэвид Пенрайт не первый оперативник, гибель которого мне приходится расследовать. Пока что, учитывая все, что я видел сегодня, и мои собственные выводы, это действительно был несчастный случай. Послушайте, Джек. Я понимаю, вам хочется, чтобы оказалось, что его убил КГБ. Но КГБ не отстреливает наших сотрудников посреди улицы в Западной Европе.

Прежде, чем Джек успел ответить, зазвонил телефон в небольшом кабинете. Один из контрразведчиков снял трубку, а затем позвал начальника.

Пока Истлинг разговаривал по телефону, Джек вышел на балкон над двором. Отсюда открывался красивый вид на город и озеро Цуг за ним. За темной водой на дальнем берегу озера виднелись уличные фонари и светящиеся окна зданий. Холодный чистый воздух вызывал у Джека ощущение, что он мог перешагнуть через озеро, хотя до дальнего берега был не один километр.

Британский контрразведчик подошел к нему несколькими минутами спустя. В руках у него были две бутылки пива «Соннербрау» из холодильника. Джек подумал, что было слишком холодно, чтобы пить пиво на улице, но все равно взял одну, сделал глоток и снова перевел взгляд на далекое озеро.

— Звонили из Лондона, — сказал Истлинг. — Наш судмедэксперт осмотрел тело Пенрайта сегодня утром в Цюрихе. Никаких следов укола. В крови определенно повышенное содержание алкоголя, но на токсикологический анализ точно уйдет не одна неделя. Тем не менее, судмедэксперт не считает, что есть признаки введения ядов или наркотических веществ.

Райан промолчал.

Истлинг посмотрел во двор.

— Он оказался настолько пьян, что споткнулся посреди дороги. Негоже для оперативного сотрудника.

— Вы знаете, что он относился к работе серьезно, — сказал Райан. — А выставляете его каким-то клоуном. Я не так хорошо его знаю, но он не заслуживает такого отношения.

— Он не был клоуном, — сказал Истлинг. — Он был человеком, так долго ходившим по лезвию бритвы, что решил выпить и закадрить кого-нибудь, чтобы отвлечься от опасности. Такое случается даже с лучшими. Я с пониманием отношусь к тому, что их работа связана с невероятным напряжением, но, в конце концов, моя задача — найти ответы.

Они оба смотрели на озеро Цуг и вереницу огней на другой его стороне. Было очень красиво. Джек мог представить, как Пенрайт сидел здесь несколько дней назад, планируя следующий шаг в отношении «Моргенштерна».

— Так что будем делать? — спросил Райан. — Просто уедем домой?

— В Лондон. Если бы сэр Бэзил собирался отправить сюда кого-либо, чтобы восстановить контакт с «Моргенштерном», мы могли бы остаться, или сообщить наши выводы непосре…

На дальнем берегу озера Цуг, прямо рядом с тем местом, куда был направлен взгляд Райана, что-то ослепительно вспыхнуло, осветив, казалось, даже низко нависшие над городом облака. Судя по всему, вспышка произошла над землей, а не над водой, но точно сказать было трудно. Спустя пять секунд до балкона, где стояли Ник и Джек, долетел низкий гул.

Истлинг взглянул в том же направлении.

— Похоже на взрыв.

Райан всмотрелся вдаль.

— Похоже, там что-то горит. — Он бросился обратно в дом, на ходу спрашивая работавших там контрразведчиков, нет ли у кого бинокля. Один из них потянулся к декоративному, но явно рабочему латунному телескопу, стоявшему на штативе в комнате, снял его, и под общие ухмылки протянул Райану.

Американец схватил его и бросился обратно на балкон.

Он поднял немаленький телескоп, с трудом удерживая его на уровне глаз. Истлинг просто стоял рядом и смотрел.

На дальнем берегу, несмотря на закрывавшие обзор здания, он определенно заметил какой-то пожар. Это было в нескольких кварталах от берега, на холме.

— Что вон там за место?

— Роткрюце, — сказал Истлинг.

— Там же был убит Тобиас Габлер.

— Фактически, да. Это так.

Джек опустил трубу.

— Поехали.

— «Поехали»? Куда? Зачем?

— «Зачем»? Вы что, серьезно?

— Райан, что по вашему мнению случилось?

— Я не знаю, но мне нужно взглянуть на это.

— У тебя уже просто крыша едет.

— Тогда оставайтесь здесь и помогайте своим людям копаться в кукурузных хлопьях. А я поеду туда. — Райан повернулся и двинулся с балкона. Он сгреб рукой лежавшие на столе ключи от одной из взятых напрокат машин и бросился к двери.

Вставляя ключи в замок, он услышал, как кто-то бежит по гравию следом. Это был Истлинг.

— Я поведу, — сказал тот.

* * *

Потребовалось полчаса на то, чтобы обогнуть озеро и добраться до Роткрюце. Въезжая в небольшой городок, они уже четко видели, куда им следует направиться. Пламя поднималось на пятнадцать метров вверх. Истлинг направил машину прямо на огонь, и, несмотря на необходимость преодолеть несколько спешно возведенных постов оцепления, предназначенных для расчистки пути для пожарных машин, сумел подобраться достаточно близко. Пешком осталось пройти совсем немного.

Джек и Ник пробрались через большую толпу зевак, направляясь к месту происшествия. Джек ощутил на лице жар, когда они приблизились к пожару.

Горящее здание, судя по всему, когда-то было небольшим красивым рестораном с открытым залом, оборудованным очагом, чтобы сохранять тепло холодными ночами. На другой стороне зала было окно от пола до потолка, открывавшее посетителям впечатляющий вид на озеро Цуг. Над входом висела вывеска «Ресторан „Майссер“». Теперь здание было полностью охвачено огнем, окна выбиты, кованные железные столы и стулья вокруг очага убраны в сторону, чтобы не мешать пожарным и медикам выносить погибших и пострадавших.

На стоянке перед рестораном лежали тела, накрытые черной пленкой. Джек насчитал как минимум десять погибших, но было трудно сказать точно в мерцающем свете от пожара и мелькании проблесковых огней машин скорой помощи.

Десятки пожарных все еще боролись с огнем, заливая здание с разных направлений. Полицейские сдерживали толпу криками и иногда некоторым рукоприкладством. Кто-то в толпе кричал, что огонь поддерживается газом из лопнувшего газопровода. К тому моменту, как Ник и Джек прибыли на место взрыва, оцепление начали переносить дальше, опасаясь еще большего взрыва.

Пока они стояли, жмурясь от света ревущего пламени, Джек заметил скопление полицейских машин на углу улицы на противоположной стороне оцепленной стоянки. Двое полицейских подвели к одной из машин человека с бородой. Его руки были заведены за спину и скованы наручниками. На вид он был на несколько лет моложе Джека, но с такого расстояния было трудно сказать точно.

— Интересно, кто это, — сказал Джек.

Ник двинулся в ту сторону.

— Пожалуй, стоит спросить.

К тому моменту, как они добрались до стоянки, машина, в которую посадили задержанного, уже тронулась и понеслась вниз по холму, исчезнув из поля зрения.

У машины рядом с линией оцепления стояли двое полицейских. Ник подошел к ним и сказал:

— Entschuldigung. Sprechen Sie Englisch?[508]

Один из офицеров ответил по-немецки:

— Да, но нам не до вас.

— Я понимаю. Мне нужно знать только, за что был арестован этот человек?

— Он не арестован, а только задержан. Он вышел из здания прямо перед взрывом. Он не сотрудник, а вышел через заднюю дверь. После взрыва, одна из официанток заметила его в толпе и сказала нам.

— Понимаю.

— Вы видели сам взрыв?

— Нет. Извините, но не видели.

Райан и Истлинг отвернулись и двинулись обратно. Они уехали несколькими минутами спустя, направившись на конспиративную квартиру SIS, где Истлинг намеревался связаться с Сенчури-хаус по защищенному каналу. МИ-6 следовало надавить на швейцарцев, дабы получить сведения о преступлении, задержанном, и любую другую информацию, которую было гораздо легче получить на более высоком уровне.

Истлинг отправил Райана в гостиницу, а сам направился на конспиративную квартиру. Джек снова ощутил, что контрразведчик старается от него избавиться, но, понимая, что на конспиративной квартире все равно ничего сделать не сможет, не стал настаивать.

Глава 56

Наши дни

Барри Янковски, позывной «Мидас» пережил бой за «Маяк» в Севастополе вместе с двумя своими бойцами и одиннадцатью другими американцами. Но, в отличие от большинства охранников и сотрудников ЦРУ, которые выбрались из «Маяка», «Мидас» и его ребята остались в стране.

Три дня спустя он оказался в Черкассах, среднего размера городе в сердце Украины, где располагалась большая украинская база, на которой дислоцировалась 25-я аэромобильная бригада украинской армии.

«Мидас» потерял на «Маяке» друзей, но, как и большинству офицеров сил специального назначения, ему не дали долго горевать о них. Вчера днем он был подполковником. Но вчера вечером ему позвонили из Форта Брэгг и сообщили, что он произведен в полковники, а, следовательно, стал не только самым старшим офицером в силах Объединенного командования специальных операций на Украине, но и командующим всеми американскими и британскими силами, развернутыми на Украине в рамках подготовки к операции «Красный угольный ковер».

«Мидас» провел в вооруженных силах семнадцать лет. Сначала он служил в рейнджерах как обычный солдат. Затем он стал «Мустангом» — так называли тех, кто смог дослужиться до офицерского звания. Он пришел в «Дельту» шесть лет назад, и, наконец, попал в элиту из элит — «recce» «Дельты».

В основном, в вооруженных силах США использовался термин «recon» как сокращение от слова «reconnaissance» — «разведка», но основатель «Дельты», Чарли «Таран» Бэквит в 1960-е служил по программе обмена опытом в британском 22-м полку SAS и привнес в «Дельту» множество черт SAS, в частности, британскую привычку назвать разведку «recce» — созвучно «wrecky» — искаженно wreck — провал, крушение, гибель.

«Мидас» имел польские корни, дома он выучил английский и польский, а также немного русский в колледже. Большую часть прошлого года он провел здесь, на Украине, и имел более чем достаточно опыта в понимании местности, противника и украинской армии, чтобы Пентагон мог назначить его командующим операцией.

В Севастополе «Мидас» непосредственно командовал группой, то есть имел в подчинении всего троих бойцов «Дельты». Для подполковника это было странно, но, учитывая его знание языка и региона, он был там нужен. Теперь, спустя всего несколько дней, в его подчинении оказалось 429 человек. Шестьдесят спецназовцев и обслуживающего персонала из роты «Б» группы «Дельта», спецназовцы из 5-й и 10-й групп специального назначения армейской разведки, а также подразделение «Коммандос» британской SAS.

Также в его распоряжении был взвод рейнджеров армии США численностью сорок человек для охраны базы.

Помимо того, в его распоряжении было несколько транспортных и разведывательных вертолетов из 160-го авиационного полка специального назначения, три «Блэкхоука» и шесть маленьких МН-6 «Литтл Бёрд» для переброски своих сил.

И час назад «Мидас» получил крепкое подспорье к своим авиационным силам. В распоряжении ООЦ поступило четыре беспилотных летательных аппарата «Риппер», расположенных в аэропорту Борисполь под Киевом, и несколько армейских вертушек, прибывших в Черкассы из Польши. Они были предназначены, в основном, для лазерного целеуказания, но «Мидас» мыслил масштабнее и вызвал членов экипажей этих машин к себе, как только те закончат обустраиваться.

Конечно, американцы и британцы были здесь не одни. Украинские силы были развернуты вдоль границы и в резерве, но «Мидас» испытывал болезненное ощущение, что они были не готовы. Он провел предыдущий месяц за чтением сообщений о плохом состоянии материальной части, подготовки и, самое главное, настрое украинской армии. Актуальной проблемой было дезертирство, поступали заслуживающие доверия сообщения о шпионаже и саботаже. Еще более изнурительным был общий настрой украинского руководства на то, что если начнутся боевые действия, НАТО бросится им на помощь или, по крайней мере, введет против России достаточно болезненные санкции, чтобы заставить Володина прекратить атаку.

Но «Мидас» провел на войне достаточно долго, чтобы понять, что люди в гражданских костюмах в Киеве обманывают сами себя.

Он провел утро в переговорах по защищенной связи с украинскими офицерами в регионе, особенно подчеркивая тот факт, что 429 американских и британских солдат, расположенных в стране были, в основном, всей помощью, на которую могла рассчитывать Украина.

Последний разговор, завершившийся всего минуту назад, прошел точно так же, как и все остальные. Украинский полковник артиллерии заявил «Мидасу»:

— Если вы знаете, что русские идут, вы должны атаковать их до того, как они пересекут границу.

«Мидас» терпеливо объяснил, что он и его 429 подчиненных не собираются вторгаться в Россию, по крайней мере, в этой жизни.

Полковник ответил:

— Русские собираются наступать несколькими ржавыми танками. Они будут летать у нас над головами и сбрасывать бомбы на аэродромы, которые мы даже не используем. Их Черноморский флот будет плавать вокруг и обстреливать наши пляжи!

— Все будет намного серьезнее, — мрачно ответил «Мидас».

Полковник крикнул в ответ:

— Тогда я умру с оружием в руках!

«Мидас» задумался, когда этот артиллерийский полковник последний раз держал в руках оружие, но не стал спрашивать.

Как офицер JSOC[509] Барри «Мидас» Янковски побывал в Ираке и Афганистане, а также был военным советником на Филиппинах и в Колумбии.

Украина была самой большой страной, в которой он когда-либо действовал, с наибольшим ВВП и наиболее образованным населением.

Но его положение никогда не было столь безнадежным. Его 429 мужчинам и женщинам противостояли примерно 70 000 русских, сосредоточенные неподалеку от границы и готовые вторгнуться на Украину. И когда они вторгнутся, его единственной целью будет помочь Украине, стать для нее неким множителем силы, но он не сможет помочь им победить. Они не смогут отбросить русских назад, за границу.

Нет. Шанс — единственный шанс на выживание — им давала лишь возможность замедлить русских, нанести им больше потерь и больше проблем, чем они рассчитывали, идя в это наступление.

Он провел весь вчерашний день в создании Оперативного центра в Черкассах, со всеми средствами связи и персоналом, необходимыми для получения полной картины происходящего на восточной Украине.

У «Мидаса» не было контроля над нелегальными активами ЦРУ на Украине, так как они не были частью Объединенного командования специальных операций, но у него был еще один козырь. На «Маяке» он встретился с тремя оперативниками — Кларком, Чавесом и Карузо. Узнав, что они не были представителями ЦРУ, АНБ, РУМО или любой другой официальной службы, он был готов выставить их за ворота базы, но эти трое доказали свою компетентность и надежность в ходе боя за «Маяк». После эвакуации из Севастополя Кларк сказал «Мидасу» что они вернутся в Киев, и будут следить за организованной преступной группировкой, прибывшей в страну в интересах ФСБ. Также Кларк сказал «Мидасу», что в случае надобности, тот может на него рассчитывать.

Это было не по уставу — «Мидас» вообще не имел права привлекать гражданских лиц к боевым действиям. Но ему приходилась по душе идея иметь нескольких оперативников, не являющихся военными или разведчиками, которых он мог привлечь в случае необходимости.

«Мидас» получил степень магистра военных наук в Американском Военном университете. Высшее образование дало ему многие знания, но ничто не описывало реальность войны лучше, чем слова немецкого маршала девятнадцатого века Хельмута фон Мольтке.

Мольтке говорил: «Стратегия — это система подпорок».

Для «Мидаса», уроженца Западной Виржинии, привыкшего выражаться попроще, эта фраза звучала как «каждый должен делать то, что должен».

«Мидас» понимал, что когда русские атакуют, ему очень быстро придется импровизировать. Фраза Мольтке «ни один план боя не выдерживает столкновения с противником» была известным военным афоризмом. «Мидас» готовился к тому, что как только русские вступят в дело, вся тщательно спланированная операция «Красный угольный ковер» пойдет коту под хвост и ему и его подчиненным здесь, на базе в Черкассах, придется просто хвататься за представленные возможности.

* * *

Старшие уорент-офицеры второго класса Эрик Конвэй и Андре Пейдж шли по территории украинской базы светлым и свежим весенним утром. Они не знали дороги и не могли читать кириллические указатели, но им сказали, что им следует идти к концу вертолетной стоянки, затем налево, затем вперед, пока не упрутся в ворота, охраняемые американскими солдатами.

Без шлемов два члена экипажа ОН-58Д «Кайова Уорриор» были очень похожи на обычных американских пехотинцев. Они не носили лётных костюмов; вместо этого на них была черно-серо-зеленая форма с жилетами SAPI (Small Arms Protective Insert, «Защита от легкого огнестрельного оружия»). На груди висели на ремнях армейские автоматы Colt M4, в карманах жилетов лежали запасные магазины к ним, а на поясе у каждого висела кобура с пистолетом «Беретта М9».

Они прошли мимо украинской группы технического обслуживания, занимавшейся вертолетом. Те остановили их, и пожали им руки. Никто из этих ребят не говорил по-английски, но, похоже, они были рады видеть здесь американские войска. Дре был негром, и увидеть его здесь было настолько же неожиданно, как украинского солдата на их собственной базе в Кентукки, так что он мгновенно привлекал внимание.

Эрик и Дре старались вести себя вежливо, но оставили их как можно скорее, так как их командир приказал им явиться к зданию на противоположной стороне базы.

И они понятия неимели, зачем.

После конфликта в Эстонии старшие уорент-офицеры Конвэй и Пейдж вернулись на базу в Польше, где служили в Европейском командовании. Непосредственно они служили в подразделении, входившим в структуру НАТО, в то время проводившим учения с поляками. Это было замечательно, так как позволило сбросить напряжение после реальных действий в Эстонии.

Но буквально вчера их рота была неожиданно оповещена о том, что она перебрасывается на Украину. Они предполагали, что это будет как-то связано с атакой на объект, работавший в рамках программы «Партнерство ради мира» в Севастополе, о которой говорили во всех новостях. Но, как и все остальные в их роте, на самом деле они понятия не имели, что именно они будут делать.

Времени на раздумья тоже не было. За последние сутки они успели провести подготовку, погрузить всю роту, включая вертолеты, в два транспортника С-17 и прибыть из Польши в Черкассы всего час назад.

Идя по украинской базе, Эрик и Дре беспечно рассуждали о том, что могло содержаться в магазине на другой стороне базы. Они не думали, что намечались какие бы то ни было проблемы, однако немного раздражало то, что им было приказано идти куда-то, когда вся остальная рота расположилась в казармах и получила возможность немного поспать.

Они нашли те самые ворота с американскими солдатами и вошли на территорию, охраняемую, как они поняли, солдатами 75-го рейнджерского полка. Это было элитное подразделение, с которым ни Конвэю, ни Пейджу ранее особо не приходилось сталкиваться, так что они рассматривали рейнджеров как своего рода достопримечательности.

Затем они прошли через ряд небольших сооружений с большими металлическими дверями, открытыми, чтобы пропускать свежий воздух. Внутри одного из гаражей Конвэй и Пейдж заметили группу людей в камуфляже с неуставными стрижками и бородами. Они распаковывали некое оборудование. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это был армейский спецназ.

Пейдж наклонился к Конвэю:

— Слушай, Эрик, сначала мы прошли рейнджеров. Потом «Зеленых беретов». Я уже боюсь спрашивать, к кому мы идем.

Конвэй просто усмехнулся в ответ, но и сам задался вопросом, как далеко они зайдут в святая святых этой «армии специального назначения».

Вскоре они подошли к последнему зданию. Его охраняла еще одна группа рейнджеров, которые проверили фамилии Пейджа и Конвэя по нашивкам на их форме, и доложили кому-то по рации. Мгновение спустя им указали на коридор и сказали постучать в последнюю дверь справа.

Пейдж и Конвэй нервно посмотрели друг на друга. Затем Конвэй постучал в дверь.

— Войдите! — гаркнул кто-то изнутри.

Они вошли и обнаружили внутри полдесятка мужчин в гражданском. На вид им было в среднем на десять лет больше, чем «зеленым беретам» в ангаре. Все носили сбившиеся бороды, а одежда напоминала одежду путешественников. У каждого на бедре была кобура с пистолетом, причем, как заметили Пейдж и Конвэй, у всех были разные пистолеты. Из этого следовало, что это были спецназовцы JSOC, Объединенного командования специальных операций. То есть, они были либо из «Дельты», либо из Шестой группы SEAL. Как бы то ни было, ни Пейдж, ни Конвэй понятия не имели, что они здесь делали.

— Заходите, мужики. С прибытием, — сказал один из бородачей.

В армии США не было такой формы приветствия как «заходите, мужики, с прибытием». Им было приказано явиться сюда их командиром, но если эти ребята были настроены на неформальный стиль общения, Конвэй и Пейдж были только рады.

Человек, явно бывший старшим, представил себя и остальных:

— Я «Мидас», это «Бойд», это «Грейхаунд», а эти трое позади меня «Арктик», «Бивис» и «Слэммер».

Конвэй и Пейдж подумали об одном и том же. Эти чуваки были чертовыми «дельтовцами»!

«Мидас» сказал:

— Для меня честь встретиться с вами, ребята. Я читал доклады о том, что вы провернули в восточной Эстонии. Говорят, что два клоуна взяли карту дорог и пролетели так низко, что русские подумали, что это такси. И потом вы набили полдюжины Т-90.

Конвэй знал, что их операция в Эстонии была засекречена для военных чинов. Тем не менее, он не удивился, что эти ребята все знали.

Конвэй засветился от гордости, но ответил:

— Спасибо, сэр. Но, чтобы быть объективным, с нами было немного удачи.

Пейдж добавил:

— И еще парочка «Апачей».

Зал взорвался смехом.

— Мне это нравится, — сказал «Мидас» и присмотрелся к фамилии Пейджа на нашивке. — Мистер Пейдж, а вы что скажете? Мистер Конвэй действительно такой хороший пилот, как расписывается в том докладе?

Дре Пейдж кивнул:

— Ненавижу говорить это при нем, но он крут, сэр.

«Мидас» ответил:

— Это хорошо. Вы тут единственный летчик, так что я думаю, на ваше мнение стоит полагаться.

Конвэй вставил:

— Пейдж мастер по работе с вооружением, но летать он вообще-то, не умеет.

«Мидас» указал двоим старшим уорент-офицерам на диван у стены и они сели. Он подошел к холодильнику у стола, открыл его и достал несколько бутылок пива «Славутич», местного бренда. Он открыл их об край стола и передал их двоим молодым людям, широко раскрывшим от удивления глаза.

— Добро пожаловать на Украину, — сказал он, протягивая бутылки. Он вернулся к холодильнику и достал еще одну себе. Он сделал глоток, и только после этого экипаж вертолета рискнул последовать его примеру. Конвэй подумал, что все это действительно странно. Ему казалось, что это какое-то шоу «За стеклом» на канале American Forces Network TV.[510]

«Мидас» присел на край деревянного стола рядом со своими людьми. Остальные принялись снаряжать магазины своих автоматов. Конвэй и Пейдж присмотрелись к автоматам, поставленным вдоль стенки. Это были НК-416. Они были похожи на их собственные Colt М4, использовали те же патроны, но намного их превосходили.

«Мидас» сказал:

— Должно быть, вас интересует, зачем вы здесь.

Конвэй был растерян сильнее, так что ответил Дре:

— Да, сэр.

«Мидас» ответил:

— Какому-то генералу в Вашингтоне пришло в голову назначить меня верховным главнокомандующим операцией на Украине. С вами у меня в распоряжении есть четыреста двадцать девять ребят. — Он махнул рукой. — Поправка: четыреста восемь ребят и двадцать одна девушка. Женщины есть в разведке, в техническом персонале, а также, как я слышал, одна летчица на поисково-спасательном «Блэкхоуке».

— Видел ее этим утром. Знойная женщина, — пробубнил «дельтовец» с позывным «Грейхаунд».

— Как бы то ни было, если вы еще не догадались, русские собираются вторгнуться. Возможно сегодня, возможно завтра, возможно, через неделю. Но они вторгнутся. У нас есть группы спецназа по всей стране, не прямо на границе, а в ста или около того километрах вглубь страны. Они оснащены ЛЦУ — лазерными целеуказателями — для целеуказания украинским ВВС. Вы меня слушаете?

Конвэй и Пейдж ответили разом:

— Так точно, сэр.

«Мидас» вздохнул:

— Хорошо, это лучшее, что у нас есть. И да, сделайте мне одолжение: завязывайте «сэркать» прямо сейчас.

Конвэй и Пейдж были военнослужащими регулярной армии. И от идеи называть старшего по званию просто «Мидасом» им стало не по себе.

— Так точно… «Мидас», — выдавил из себя Конвэй.

— Теперь у нас есть также ваша рота ОН-58Д. Она будет использоваться для тех же целей, что и группы СпН. То есть, для лазерного целеуказания украинским ВВС. Сами «Кайовы» будут оснащены «Стингерами» для самообороны.

— Хорошо, — неуверенно сказал Конвэй.

— Но я хотел бы, чтобы вы, ребята, занялись кое-чем еще. Я хотел бы оснастить вас ракетами «Хеллфайр», чтобы вы могли поражать некоторые цели самостоятельно.

— Так точно, сэр! — сказал Пейдж, подняв бутылку в подобии салюта.

«Мидас» косо посмотрел на него.

— То есть, я хотел сказать, «Мидас».

— Хорошо. Вашей основной задачей станет целеуказание для украинцев, но этого недостаточно. Я хотел бы иметь возможность хотя бы в чрезвычайных обстоятельствах иметь возможность действовать самостоятельно.

— Я понял, — понимающе сказал Конвэй.

— У нас есть несколько беспилотников «Риппер», полученных от ЦРУ. Они оснащены «Хеллфайрами» и могут наносить удары по наземным целям. Но я хотел бы иметь собственные птички, так что вы, парни, должны быть готовы вылететь при необходимости. Вы сможете сделать это?

— Абсолютно!

— И как вы уже могли догадаться, мы не обычное подразделение. Вы, ребята, из обычной армии, но мне нужны пилоты, способные мыслить и действовать нестандартно. Я прочитал о трюке, который вы провернули в Эстонии, и думаю, вы сможете стать для меня идеальными внештатниками.

— Сделаем все, что в наших силах, — ответил Конвэй.

— Рад это слышать.

— Один вопрос, «Мидас», — спросил Конвэй. — Где мы будем действовать?

— Пока все секретно. Точно не в Крыму. И, наверное, не в Донецке. Мы все сообщим вам перед вылетом, но мне нужно, чтобы вы постоянно находились в готовности. Я поговорю с вашим командиром о том, чтобы вас освободили от обычных заданий.

Эрик и Дре покончили с пивом, пожали руки собравшимся в зале и направились к выходу. Но Эрик остановился в дверях. Он не знал, что на него нашло, но подумал, что должен был спросить это:

— Эээ… «Мидас». Украина не входит в НАТО. Я не понимаю. Разве наша страна действительно собирается воевать за нее?

— Нет, — пожал плечами тот. — Мы собираемся. Добро пожаловать на темную сторону, ребята.

Глава 57

Тридцать лет назад

Аналитик ЦРУ Джек Райан проснулся от решительного стука в дверь номера гостиницы в Цуге, Швейцария. Он посмотрел на часы на тумбочке и увидел, что было четыре часа утра. Он вскочил с кровати и открыл дверь. Затем до него дошло, что хотя он был всего лишь аналитиком, а не оперативником, он был на здании и было бы хорошо предварительно посмотреть в глазок, прежде, чем распахивать дверь.

Ну же, Джек. Не зевай.

В дверях стоял Ник Истлинг. Джек знал его уже некоторое время. И потому понял, что что-то было не так.

— Что случилось?

Истлинг ответил:

— Мне нужно войти.

— Конечно.

Истлинг вошел, и Джек закрыл за ним дверь. Они сели на стулья в комичной пародии на жилое помещение.

— Вернулись с конспиративной квартиры? — спросил Джек.

— Да. Разговаривал по телефону с Сенчури-хаус и посольством в Цюрихе.

— И что?

— Насчет взрыва в ресторане «Майссер». Четырнадцать погибших.

Джек не понял выражения его лица. Истлинг был одновременно взволнован и пребывал в замешательстве.

— Одним из них был Маркус Ветцель, — добавил Ник.

Райан потряс головой.

— Это… Кто это был?

Истлинг глубоко вздохнул.

— Ты все равно узнаешь и достаточно скоро. Наш источник в банке. «Моргенштерн».

Райан обхватил руками голову.

— Господи.

— Именно. Он ужинал с другим человеком. Тот выжил и смог опознать тело.

Райан поднялся:

— Вы все еще полагаете, что это была случайность?

— Я… Очевидно… Конечно, нет. Я не идиот, Райан. «Моргенштерн» был убит. Я думаю, это сделал тот же, кто убил Тобиаса Габлера.

— Рад, что до вас дошло.

— Да уж. До меня дошло, что эти банкиры были убиты, но не Дэвид Пенрайт.

— Как вы можете быть так уверены?

— Потому что немецкие левые не могли быть заинтересованы в его смерти.

— Немецкие левые? О чем это вы?

— Одно из тел, найденное на месте взрыва в Роткрюце, было опознано как двадцатипятилетняя немка по имени Марта Шёйринг. Ее тело было найдено на кухне, рядом с газовым оборудованием, но она не работала в ресторане, и это дало швейцарцам повод сосредоточиться на ней. Они полагают, что она пронесла туда взрывное устройство, но когда она попыталась установить таймер, оно взорвалось прямо у нее в руках.

Джек предположил что-то большее.

— А почему вы думаете, что она не просто искала с кем поговорить на «вы»?

— Имеешь в виду туалет?

— Ага.

— Потому что таких совпадений быть не может. Марта Шёйринг тесно связана с Фракцией Красной Армии. Она дважды арестовывалась в Германии за диверсии. Проживала в Берлине. Они нашли ее адрес в документах, которые она оставила в рюкзаке в переулке за «Майссером».

Джек знал о ФКА все. В частности то, что они не действовали в Швейцарии.

— Зачем ФКА взрывать этот ресторан?

Истлинг пожал плечами.

— Не знаю. Я знаю то, что меня направляют в Берлин. Сенчури-хаус сотрудничает с немецкой полицией. Немцы собираются нагрянуть на ее квартиру и мне нужно там присутствовать.

— А что другой парень?

— Какой еще парень?

— Человек, которого швейцарская полиция взяла на месте взрыва. Его увезли?

— А, он, — сказал Истлинг. — Сбежал. Взломал наручники и отобрал пистолет у одного из полицейских. Тех нашли прикованных наручниками спина к спине к фонарному столбу в центре города, неподалеку от вокзала. Похоже, он скрылся на поезде.

— Он тоже причастен.

— Возможно. Возможно, он тоже из ФКА. Возможно, я узнаю больше в Берлине. Как я уже сказал, я вылетаю через несколько часов. Можете присоединиться ко мне, хотя не гарантирую, что немцы допустят вас. А можете возвращаться. Узнаете все в своем кабинете.

Джек протер глаза.

— Два дня назад я узнал, что некая девушка из Берлина выпивала с британским агентом, который впоследствии был убит. И он работал по тому же делу, что и остальные убитые. Теперь, немка, связанная с ФКА оказалась причастна к остальным смертям. Вы действительно думаете, что смерть Пенрайта была просто совпадением? Почему бы не сходить в бар, около которого он погиб, показать там фотографию Марты и спросить, с ней ли он был?

— Мы сообщим швейцарцам, и, я совершенно уверен, они сделают именно это. Но здесь порядочно немецких девушек. Если Пенрайт не был большим специалистом в немецком, он мог принять ее за австралийку, киви[511], француженку или вообще какую-нибудь шведку. Девушка из бара здесь явно ни при чем.

Истлинг продолжил:

— Мы направимся в Берлин, проверим, что сможем найти на ФКА, и если это что-то как-то приведет нас к смерти Пенрайта, мы поступим соответствующе. Тем не менее, не указывай мне, черт подери, что мне делать!

— Замечательно, — сказал Райан. — Вперед. Но я хочу иметь доступ к материалам, которые мы найдем в Берлине. В сторонке я стоять не буду.

— Джек, старина, ты это не мне, ты это фрицам будешь говорить.

Глава 58

Наши дни

Татьяна Молчанова улыбнулась в камеру, когда начался шестичасовой выпуск новостей на канале «Новая Россия». Как правило, вечерние новости, как и на любом другом канале на земле, начинались с обзора событий дня, но Валерий Володин заявил свое право на начало выпуска, придя в студию и заняв то, что он считал своим креслом.

Так как камера показывала Молчанову крупным планом, она потянула время, пока техник настраивал микрофон для сидевшего слева от нее Володина. Затем она повернулась и поприветствовала президента широкой, но не слишком непрофессиональной улыбкой.

У Молчановой не было подготовлено никаких вопросов президенту; его прибытие было полной неожиданностью. В наушнике она слышала, как режиссеры, вроде бы, спорили о том, как нужно начинать интервью.

Она должна была бы взять это на себя, но не могла так поступить, потому что была профессионалом. Кроме того, у нее было сильное подозрение, что президент даст ей немного возможностей для импровизации.

— Господин президент, на территории нашего крупнейшего западного соседа произошли некоторые драматические события. Как вы можете прокомментировать произошедшие на Украине нападения, которые, похоже, явно направлены против сторонников России?

Володин стал похож на сжимаемую пружину, которую, наконец, отпустили:

— Не просто сторонников, Татьяна Владимировна. Я напоминаю вам, что на Украине проживают миллионы наших граждан. Покушение на моего хорошего друга Оксану Зуеву и взрыв в Донецке, которые явно были осуществлены профессионалами прозападных националистических сил, поддерживаемых западными спецслужбами. Добавьте к этому действия, предпринятые ЦРУ в Севастополе. Это provokatsii! Враги России пытаются втянуть нас в драку. Мы могли решать наши разногласия мирным и дипломатическим путем, поэтому они не знали, как преодолеть эту преграду. Поэтому они пошли на кровопролитие.

Молчанова согласно кивнула. Он задала смутный вопрос о том, как события на Украине повлияли на Родину.

Володин не упустил ничего:

— На Украине проживает пятьдесят миллионов человек, одна шестая часть которых является этническими русскими. Крымский полуостров является жизненно важным для интересов России. Это очевидно даже самому начинающему студенту, изучающему международное право, экономику и военное дело. Это база Черноморского флота. Это нефте- и газопроводы в Европу, жизненно важный для России рынок. Это военный путь на Запад, важный для интересов нашей безопасности.

Володин продолжил:

— Украина относится к нашей сфере влияния. Как мне представляется, есть только две угрозы нашей стране. Только две. Это терроризм и беззаконные преступления Запада на наших границах. Наши враги намереваются расчленить нас, и мы это знаем, поэтому мы должны удерживать их за пределами наших границ, но этого недостаточно. Восточноевропейские страны стали рабами Америки и Западной Европы, и мы должны защищать себя от них, чего бы это ни стоило. Мы в значительной степени покончили с терроризмом в России. Этнические разногласия, вместе с преступностью, большая часть которой была представлена этническими меньшинствами, были в значительной мере взяты под контроль. Нам нужно продолжать эту борьбу, в целях содействия нашим правоохранительной и судебной системам, а также увеличить активность наших спецслужб за рубежом. В ином случае, мы не выживем. Но глядя на то, что происходит на Украине, я вижу не только общие с другими славянскими народами интересы, но и общие угрозы. Такой угрозой являются националисты, находящиеся у власти в Киеве.

Володин посмотрел в объектив камеры. Татьяна Молчанова покорно сидела в стороне. Президент явно забыл, что он в этот момент вроде бы давал интервью.

— Никаким преступным режимам не будет позволено спокойно существовать у наших границ. Это то, что я должен сделать для защиты Родины. Всеобъемлющая преступность и беззаконие на Украине говорит мне, что проживающие там российские граждане должны быть защищены, и эта защита должна быть актуальной. Не какой-то новой линией на карте, которая не послужит ничьим интересам.

Он сделал паузу, и Татьяна Молчанова нарушила воцарившуюся мертвую тишину:

— Можете ли вы сказать, какие шаги наше правительство готово предпринять, чтобы снять угрозу у наших границ?

— Я приказал нашим вооруженным силам подготовить серию локальных операций по обеспечению безопасности русского населения на востоке Украины, а также защиты интересов России в Крыму. Конечно, я не могу вдаваться в оперативные детали, — улыбнулся он. — Даже ради вас, Татьяна Владимировна.

Она улыбнулась в ответ.

— Но все мы должны помнить, что это ничто иное как mirotvorsty миссия.

Татьяна сказала:

— Украина не является членом НАТО, но является участником программы «Партнерство ради мира», что означает, что она проводит некоторые совместные учения и осуществляет некоторое взаимодействие с силами НАТО. Ожидаете ли вы, что это может как-либо помешать операции по обеспечению безопасности?

Володин ответил:

— Мы были членами НАТО менее года назад,[512] но я осознал глупость этого. Как мы можем быть членами НАТО, организации, которая была создана ни для чего иного, кроме нашего разгрома? Угроза исходит не столько от НАТО. Большинство европейских стран действуют рассудительно. Угрозой является Америка, и я приведу пример, почему. У них имеется навязчивая идея создания противоракетной обороны. Это началось при Рональде Рейгане и продолжается уже тридцать лет. Американцы хотят иметь ее только по одной причине. Чтобы остаться в безопасности в неизбежной битве. Битве, которую они планируют начать. Мы были избавлены от неадекватного применения силы президентом Райаном в последние годы только потому, что наше руководство было слабым, и Америка наслаждалась, навязывая нам свои условия. Пока мы были послушны, они были доброжелательны. Как хозяин с любимым ленивым котом. Но у нас есть сфера привилегированных интересов, и Америке не помешало бы напомнить, что мы будем защищать ее.

— Что вы считаете сферой привилегированных интересов России?

— Соседние постсоветские страны, в которых проживают этнические русские. Моя задача гарантировать их безопасность.

Володин повернулся к камере:

— И, что касается НАТО и, в особенности, американцев. Напоминаю, это наш двор. — Он указал пальцем в камеру. — Вы играете в нашем дворе, и мы вам это позволяли. Но теперь я должен напомнить вам держаться от нашего двора подальше.

Молчанова изо всех сил пыталась придумать следующий вопрос, но не успела, так как Володин опустил палец и продолжил говорить в камеру.

— Украинцы должны понять, что мы любим их страну. Мы их лучшие соседи. Мы не хотим покушаться на их флаг или гимн. Я хочу лишь решить вопрос о границе Украины. Крым исторически является русским, и это знают все. Это пойдет на благо обеим нашим странам, которые будут иметь одни права, одни законы, одно светлое будущее.

Татьяна задала следующий вопрос с некоторой тяжестью на душе. Она не была уверена, стоило ли его задавать, но Володин сделал его настолько очевидным, что не было никакого способа не задать его:

— То есть, господин президент, вы говорите, что целью спецоперации является Крым?

Володин ответил не моментально. Он оказался застигнут врасплох.

— В данный момент, одно имеет значение, госпожа Молчанова. Мы должны следить за тем, как разворачивается наша миротворческая операция. Если терроризм утихнет… конечно, мы оставим. — Он сказал это, подняв руку, словно пытался намекнуть Молчановой, что она была одним из тех, кто содействовал захвату территории Украины.

* * *

Первые залпы раздались в то же время, когда президент выступал по телевидению. Начало вторжения ближе к вечеру дало эффект внезапности, удивив украинские силы, развернутые у границы. Они ожидали атаки с востока — но не ожидали, что она начнется во время ужина.

Батареи ракетных установок большой дальности опустошили украинские оборонительные позиции. Истребители-бомбардировщики устремились вглубь страны, чтобы уничтожить аэродромы в восточном Крыму. Танки двинулись через границу на запад, так же как в Эстонии, но здесь они встретили большее сопротивление в виде украинских Т-64. Более старые украинские танки не могли сравниться с российскими Т-90, но они были многочисленны, и большинство из них действовало из укрытий или с подготовленных защищенных позиций.

Танковые бои и удары реактивных систем залпового огня «Град» с обеих сторон продолжались все первые часы конфликта. Когда русская бронетехника продвинулась глубже на территорию Украины, в дело вступили украинские гаубицы. Однако российские МиГ-и и «Сухие» контролировали небо и подавили огневые точки почти столь же быстро, как те смогли поднять голову.

Украинцы также имели значительное число 152-мм самоходных артиллерийских установок — мобильных гаубиц советского производства «Мста», названных так по названию реки Мста — которые были хорошо укрыты и достаточно мобильны, чтобы представлять угрозу для Т-90, но украинские генералы держали большую часть этого ценного ресурса в резерве — все, кроме тех, что были уничтожены русскими ударными вертолетами Камова и МиГ-29.

К 9-ти часам вечера города Свердловск и Краснодон, в считанных милях от границы с Россией, были взяты почти без сопротивления. Мариуполь, на побережье Азовского моря, пал в десять пятнадцать.

В полночь, шесть огромных транспортных самолетов Антонова Ан-70 покинули российское воздушное пространство над Азовским морем и вошли в украинское минуту спустя. На борту каждого самолета находилось от двух до трех сотен человек. Большая их часть была солдатами 217-го гвардейского парашютно-десантного полка 98-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, однако вперемешку с ними было и несколько сотен спецназовцев ГРУ.

Транспортные самолеты прикрывались истребителями и средствами радиоэлектронного подавления. Когда они оказались над Севастополем, российские корабли в Черном море также прикрыли своих соотечественников зенитными средствами.

Украинцы пытались атаковать их звеном Су-27, но все четыре были сбиты над морем, два российскими истребителями и два зенитными ракетами.

Русские потеряли пять истребителей, но все шесть Ан-70 добрались до зоны выброски.

Десантники выпрыгнули в ночь с «Антоновых» и приземлились по всей южной оконечности Крымского полуострова.

В половине второго ночи, Россия располагала в Севастополе 1435 легко вооруженными, но хорошо подготовленными солдатами, которые атаковали две украинские части и уничтожили несколько легких батарей ПВО в центре города.

Если украинцы еще не знали, зачем Россия высадила десант в Севастополе этой ночью, вскоре им предстояло это узнать. За Черным морем, небольшой порт Очамчира в автономной республике Абхазия, стал импровизированной базой для флотилии российских кораблей, на борту которых находились около пяти тысяч российских морских пехотинцев.[513] Флотилия находилась там уже несколько дней. Как только Ан-70 поднялись со своей базы в Иваново в России, флотилия направилась к Севастополю. Она прибудет не ранее вечера следующего дня. За это время десантники и спецназ должны были полностью взять под контроль окрестности порта.

А пока что российские войска выдвигались из зон высадки в Крыму, а танки и другая бронетехника продолжала продвигаться все глубже на восточную Украину. Русские имели значительно лучшие приборы ночного видения, чем украинцы, и их танки максимально использовали эту ночь, вылавливая ослепших и запаниковавших. Хотя в самом факте вторжения не было ничего удивительного, украинское руководство в считанные часы оказалось вынуждено признать, что их генералы недооценили скорость, тактику и силу, с которой русские двинулись через границу.

Глава 59

По сравнению с Вашингтоном, в Лондоне не так много людей занималось утренними пробежками, но, учитывая, насколько отвратительной была погода, Джека Райана-младшего удивило, сколько мужчин и женщин стремились размяться этим утром.

Обычно, однако, к тому моменту как большинство желающих выходили на пробежку, Джек уже завершал собственный утренний моцион. Он любил выходить очень рано, когда еще никого не было, так как это давало ему определенное ощущение выполненного долга оттого, что он никогда не ощущал себя любителем поспать подольше.

Но этим утром все было по-другому. Да, было рано — чуть больше шести утра, а он уже преодолел не одну милю. Но обычного после тренировки чувства эйфории не было и в помине. Было сыро и холодно, он ощущал усталость, а голова болела после выпитого вечером в немалом количестве пива.

Вернувшись из безрезультатной поездки в Корби на поиски человека, известного как «Бедрок», он отправился в паб у своей квартиры на Эрлс-Коурт. Там он заправился двумя порциями рыбы с чипсами и несколькими пинтами пива. К счастью, в пабе на него никто не обратил внимания и даже не заговорил, но на обратном пути к своей квартире на Лексхэм-гарден он «петлял» по окрестностям до раннего утра и почти точно мог сказать, что в разное время его вели три машины без номеров.

Несколько часов он провалялся в кровати, размышляя, кто, черт подери, за ним следил. Выйдя на пробежку в 6.30, он начал в полной мере расплачиваться за то, как отнесся к своему телу накануне.

Он пробежал пять километров через Холланд-парк, пытаясь проветрить голову от последствий ударной дозы жареного с алкоголем. Затем обогнул затянутую туманом грунтовую футбольную площадку и начал восхождение на долгий и крутой подъем, ведущий к Ноттинг-хилл. Он оказался на узкой дорожке, шедшей по краю парка вдоль кирпичной стены справа, ограждавшей задние дворы жилых домов.

Он пробежал мимо двух спускавшихся с горки женщин с детскими колясками. Обе улыбнулись ему.

В пятидесяти метрах за ними виднелись еще двое крупных и крепких парней, которые уже неторопливо поднялись на горку, повернули обратно и двинулись навстречу.

Мысли Джека вернулись к Оксли, старому британскому шпиону. «Бедроку». Джек еще не звонил отцу и не сказал, что потерпел неудачу в попытке получить какую-либо информацию от этого человека. Джек пытался придумать какой-либо новый метод, чтобы заставить этого чудака разговориться, но пока что ему ничего не приходило в голову. На мгновение ему просто захотелось выбросить это все из головы и сказать отцу, что для того, чтобы получить какие-либо сведения о загадочном и, возможно, просто вымышленном «Зените» у него есть ЦРУ и не только.

Джек решил, что еще день подумает об этом деле, а потом «сдаст отчет» по «Бедроку».

На Украине началась война; Джек узнал об этом из новостей, которые смотрел, готовясь выйти на пробежку. Он не мог знать, располагали ли США в этой стране силами, готовыми вмешаться, но точно был уверен, что отец будет делать все по разведывательной и дипломатической линиям, чтобы противодействовать агрессии со стороны российского руководства. Из этого следовало, что какие-либо подробности о Таланове могли оказаться полезными в разрешении возникшего кризиса.

Поднимаясь по тропинке, Джек окинул взглядом лица и руки двоих крупных парней впереди. Он обучался определять готовность к нападению — небольшие косвенные признаки и делал это на автомате, особенно когда считал это нужным или когда перед ним находился такой большой и здоровый парень.

В руках у них ничего не было, на лицах тоже не было никаких признаков угрозы.

Джек снова переключился на бег, заставляя себя выше поднимать колени и слегка расслабить плечи. Самочувствие все еще не улучшалось, но он сказал себе, что сделает это и пробежит восемь километров, даже если свалится замертво.

Когда до двоих парней осталось всего пятнадцать метров, Джек снова чисто автоматически бросил взгляд на них. Затем осознал, что снова проверяет их на предмет признаков подготовки к нападению, и обложил себя матом за то, что никак не мог войти в новое русло и выкинуть из себя крепко засевшее прошлое. Несмотря на ситуацию, в которую он попал вместе с Сэнди Ламонтом на Антигуа, у него не было никаких причин считать, что ему кто-либо угрожает. Он знал, что однажды сойдет с ума, если не отучится рассматривать любого прохожего как угрозу для…

Стоп. Джек заметил у одного под свитером какой-то твердый предмет, проступивший через ткань, когда правая нога человека пошла вверх. Это могла быть палка или дубинка. Два шага спустя Джек заметил, что тот потянул руку под свитер.

Тело среагировало само собой. Мышцы автоматически напряглись, а все чувства обострились.

Походка обоих бегунов изменилась, став более тяжелой, и это точно был один из признаков, которых Джека учили распознавать. Он отреагировал мгновенно, когда оба обернулись, намереваясь преградить ему путь. У него не было никакого оружия, и единственным шансом было использование скорости и перетянуть фактор внезапности на свою сторону.

Правый вытащил из штанины длинный черный металлический прут, тогда как левый вскинул руки, явно намереваясь сбить Джека с ног.

Джек нырнул, уходя от приближающихся медвежьих объятий. Он перекатился вперед по мокрому асфальту, вскочил на ноги и развернулся лицом к нападающим. Правая рука устремилась в лицо человека с дубинкой, который как раз обернулся, замахиваясь ею.

Короткий прямой удар пришелся тому прямо в нос. Он запрокинул голову и выронил оружие на асфальт. Арматурина отчетливо звякнула и отлетела в кусты.

Второй, пытавшийся схватить Джека, пролетел по инерции вперед и врезался в стену. Джек сперва не заметил у него оружия, но теперь у него в руках отчетливо мелькнуло какое-то лезвие. Джек схватил его за руку и заломил ее, заметив блеск стали. Это был небольшой ножик-крюк, не более семи сантиметров длиной, но, тем не менее, им вполне можно было убить.

Джек среагировал с мастерством человека, учившегося рукопашному бою почти ежедневно в течение многих лет. Он рванул нападавшего обеими руками, чтобы тот не мог достать его ножом, резко вывернул его вправо и ударил головой в лицо, повалив на тротуар. Тот выронил нож, и Джек ногой отшвырнул его в траву.

У обоих противников лица были разбиты в кровь, но, тем не менее, оба сохранили боеспособность.

Бычара, выронивший дубинку, замахнулся на Джека кулаком, но удар прошел мимо, так как Джек припал на колено, а затем рванул на него, сократив дистанцию, и нанес удар в грудь. Оба упали на мокрую траву между пешеходной дорожкой и двухметровой оградой сквера. Джек убедился, что контролирует ситуацию и нанес бандиту удар в уже окровавленное лицо, а затем быстро откатился и вскочил на ноги, так как подельник нападавшего был у него за спиной, откуда мог захватить рукой шею или ударить ногой в грудную клетку. Джек рассудил верно. Второй нападавший ударил в пустое место, где Джек был мгновение назад, потерял от дикого удара равновесие и свалился на спину.

Джек набросился на него и безжалостно ударил коленом в голову, когда тот попытался встать. Ощутив удар, Джек понял, что противник точно потеряет сознание, а его колено распухнет до размеров грейпфрута.

Теперь Джек был на ногах, а оба противника лежали. Один не двигался, а второй, явно потеряв ориентацию, свалился спиной на ограду сквера.

Джека распирало адреналином, но он понимал, что ему нужны ответы. Что, черт подери, все это значило? Это что, те же придурки, что следили за ним?

Оба были молоды, не старше двадцати пяти, у обоих были короткие каштановые волосы, но это все, что Джек мог о них сказать.

Он подошел к тому, что упал у стены, так как тот выглядел наиболее способным говорить. Опустился на колени рядом с ним и для начала двинул кулаком.

Пронзительный свист заставил Джека обернуться.

— Эй! Ты что делаешь? — Двое полицейских, мужчина и женщина, бежали к нему по футбольной площадке. Женщина держала у рта свисток, мужчина снова окрикнул его:

— Отойди от этого человека!

Делать этого не стоило, но Джек встал и повернулся к полицейским.

Он не успел сделать и трех шагов в их сторону, когда ощутил удар между лопатками. Человек, поваленный на землю у стены, видимо, смог подняться и изо всех сил двинул Райану.

Джек упал, пропахав носом мокрую траву. Ничего серьезного не случилось, но он был зол на себя за то, что отвернулся от противника.

Поднявшись на колени, он обернулся и с удивлением увидел, что оба поднялись на ноги и бросились бежать, оставив оружие.

Они пробежали несколько метров по тропинке, забрались на кирпичный забор и исчезли за ним. Джека удивило, что оба смогли встать, не говоря уже о том, чтобы бежать. Он двинулся за ними, но полицейские крикнули ему оставаться на месте.

Копы были еще в двадцати метрах, и оружия у них не было, так что Джек легко мог перемахнуть через забор и получить возможность догнать нападавших. Но копы уже видели его — он жил в этом районе и найти его им большого труда не составит.

Так что он забыл о нападавших и поднял руки, показывая копам, что угрозы он не представляет. Попутно он окинул себя взглядом и заметил, что весь был перемазан грязью и кровью из разбитых носов этих головорезов.

Сделав глубокий вдох, дабы успокоится, он подчинился полицейским, сказавшим ему развернуться и положить руки на стену. Позже он ощутил благодарность им за то, что ему дали перевести дыхание, потому что в противном случае мог на автомате ляпнуть про дубинку и нож в кустах. Тогда бы отец узнал, что это было покушение на его жизнь.

Папа точно поднял бы Секретную службу на уши и приказал отгородить его кольцом личностей в костюмах с оружием, что определенно не позволило бы ему оставаться в Англии и вообще серьезно повредило его планам на будущее.

Нет, не бывать этому.

Он сказал полицейским, что занимался утренней пробежкой, когда к нему подошли двое и вежливо попросили денег. Грабежи в Лондоне не были чем-то необычным, хотя нападение в 6.30 на человека, делавшего утреннюю пробежку и не имевшего при себе даже кошелька, было, надо признать, чем-то уникальным.

Джека доставили в участок в Ноттинг-Хилл, где полицейские быстро выяснили, что на их глазах было совершено покушение на сына президента Соединенных Штатов. К нему отнеслись, как к знаменитости. Наиболее трудным для Джека оказался тот факт, что к нему не менее десятка раз обращались различные сотрудники, спрашивая, не нуждается ли он в том, чтобы его доставили в больницу.

Колено распухло и болело, но госпитализации тут точно не требовалось. Ему просто хотелось пойти домой.

Затем ему прочитали лекцию о том, что он был важным человеком и имел право на охрану, так что если он только позволит, ему обеспечат прикрытие на случай, если еще двое уличных грабителей позарятся на него.

Джек поблагодарил за предложение и сказал, что подумает, после чего его в 8.30 доставили домой на полицейской машине. Двое офицеров заставили его сказать, что он непременно обратится, если появятся еще какие-либо проблемы. Он снова поблагодарил их за заботу, после чего поднялся в квартиру и запер дверь на три замка.

Он зашел в ванную, снял грязную одежду, включил душ и сел на край ванной. Пока ванная наполнялась паром, он подумал о последствиях того, что только что случилось.

Он знал, что нужно позвонить Сэнди и рассказать о случившемся. Вероятно, ответом шефа стало бы «я же тебе говорил», хотя Джек не был уверен, что то, что произошло этим утром, имело что-либо общее с его работой.

Но если это все же было связано с его работой в «Кастор энд Бойл», или с самим фактом его пребывания в Великобритании, что могло заставить их перейти от слежки к прямому нападению?

А ничего. Даже хотя дело Гэлбрайта оказалось связано с «Газпромом» и некоторыми потенциально опасными личностями, он занимался им не один месяц, а на днях вообще был отстранен. Если кто-то хотел сделать с ним что-либо из-за вовлеченности в дело Гэлбрайта, почему, черт побери, он пошел на это сейчас?

Вдруг ему пришло в голову, что несколько дней назад случилось еще кое-что. Он ездил в Корби, где потерпел неудачу в попытке разговорить Виктора Оксли.

Джек задумался. Какова тогда могла быть причина для нападения? В голову ничего не шло, но и ничего другого не оставалось.

Между его работой в «Кастор энд Бойл» и бывшим британским шпионом Виктором Оксли не было никакой четкой связи. Тем более, что следить за ним начали намного раньше, чем он вообще услышал это имя.

Но другого объяснения не было. Он отправился на встречу с бывшим британским шпионом, который мог пролить свет на прошлое главы российской разведки, а на следующий день на него напали двое с дубинкой и ножом. Джек не верил в совпадения и, хотя объяснения у него не было, он знал, что́ это значило.

Или Оксли имел какое-то отношение к тому, что случилось этим утром, или, по крайней мере, мог знать, почему на Джека могли напасть. Забравшись под горячий душ, Джек решил, что ему нужно вернуться в Корби и заставить этого угрюмого гада заговорить.

Полчаса спустя он оделся и сел за руль своего «Мерседеса», направившись на север.

Глава 60

Фаза прямого действия операции «Красный угольный ковер» началась незадолго до четырех часов утра второго дня, наступившего с тех пор, как русские перешли границу. Бои в воздухе, в основном, между российскими ударными вертолетами Ка-52, имевшими современное оборудование для действий ночью и украинскими Ми-24, которые не имели никакого оборудования для действий ночью, но все равно действовали, бушевали над лесистыми холмами к востоку от Донецка всю ночь. А на земле, команда из двенадцати человек 5-й группы сил специального назначения уже занимала позиции на крыше комментаторской кабины на заброшенном футбольном стадионе в городе Зугрэс. Отсюда, посредством своих оптических приборов, они могли видеть на тридцать два километра на восток и указывать цели при помощи своих лазерных целеуказателей на расстоянии в двадцать километров.

Ночь была, в основном, ясной. Американцы видели вдали вертолеты, которые казались крошечными пятнышками света, еще раньше, чем они вступали в бой. Вспышки и полосы света создавали фантастическое шоу. Это продолжалось уже час. Иногда над их головами проносились самолеты, еще реже расположенные на западе украинские силы открывали артиллерийский огонь, порождая вспышки по обе стороны горизонта.

Но незадолго до четырех утра, группа «А» обнаружила при помощи своих ИК-систем колонну техники, беспрепятственно движущуюся по областному шоссе Н21. Американцы опознали машины как бронетранспортеры БТР-80, которые использовались как российскими, так и украинскими силами. Они доложили об этом в ООЦ, сообщив, что видят возможные силы противника внутри зоны целеуказания, но не могут точно опознать машины как вражеские, или «красные». ООЦ попытался получить подтверждение от украинцев, но украинская армия была полностью вовлечена в бои и пребывала в состоянии хаоса. Даже ВВС отвечали не сразу.

Через пятнадцать минут, БТР-80 оказались в тринадцати километрах от группы спецназа. «Мидас» поставил задачу облететь колонну одним из БПЛА «Риппер», патрулирующих эту область. Он быстро оказался над колонной и начал передавать изображение разведывательному персоналу в штабе командования специальных операций.

«Риппер» показал, что на всех машинах был российский флаг. Сам «Риппер» нес две ракеты «Хеллфайр», но «Мидас» приказал офицеру связи снова передать задачу поражения цели украинцам.

На этот раз, пара МиГ-ов прибыла быстро. Украинцы обнаружили лазерную отметку от лазерного целеуказателя американской группы спецназа и обрушили шквал ракет Х-25 типа «воздух-земля» на двигавшуюся по шоссе колонну.

Группа «А» 5-й группы спецназначения сначала была довольна ходом атаки, но вскоре стало ясно, что украинские МиГ-и слишком задержались над целью. Командир группы сообщил об этом в ООЦ, но когда была уничтожена только половина российской колонны, из-за горизонта на востоке появились приближающиесяракеты. Бойцы 5-й группы не видели выпустившего их самолета, но рассудили, что он быстро приближался и должен был находиться примерно в тридцати километрах от их позиции.

Один из украинских истребителей превратился в огненный шар, второй прервал атаку.

Бойцы 5-й группы дали целеуказание лазером на две из четырех оставшихся целей для ракет «Хеллфайр» «Риппера», но два БТР-80 уцелели.

Операция «Красный угольный ковер» началась с весьма сомнительного успеха. Да, они уничтожили шесть российских единиц бронетехники на территории Украины, но добились этого ценой одного из самых мощных украинских авиационных средств. «Мидас» знал, что игра на истощение работала в пользу русских.

* * *

Президент Райан встретился в генеральным прокурором Мюрреем в Овальном кабинете. Они оба находились на грани переутомления, но оба же имели достаточно опыта и дисциплины, чтобы понимать, что значит кризис национального масштаба.

Райан провел это утро в разговорах с военными советниками, а также, по возможности, занимался своими обычными делами. Русская атака привлекла широкое внимание в Соединенных Штатах, но пока Белый Дом занимался заявлениями о санкциях, объявлял протесты в Совете Безопасности ООН, даже угрожал бойкотом Зимних Олимпийских игр в России, и тому подобными «дипломатическими боевыми действиями», на которые администрация Райана не возлагала ни малейшей надежды. Но это дипломатическое давление было необходимо, чтобы прикрыть напряженные усилия, которые Америка предпринимала, чтобы бороться с продвижением русских, включая скрытое участие американцев в боевых действиях на Восточной Украине.

У президента не было времени часто появляться в Овальном кабинете для встреч с правительственными чиновниками, не относящимися к вооруженным силам или разведывательным службам, но Дэну Мюррею он время уделял. Они сели друг напротив друга, и Райан налил обоим кофе.

— Дэн, — сказал он. — Я в самом деле надеюсь, что у тебя есть хорошие новости.

Мюррей мог просто сказать Райану, что он обнаружил кое-что или просто передать ему двухстраничную выдержку из дела, но он знал, что начальник любил лично проанализировать дело, поэтому генпрокурор выложил на журнальный столик несколько фотографий.

Райан взял первую. На ней было цветное изображение молодой женщины латиноамериканской внешности, явно сделанное группой наблюдения на рынке.

Джек сказал:

— Это подозреваемая в отравлении Головко?

— Именно. Фелисия Родригез.

Джек кивнул и взглянул на второе фото. Судя по всему, оно было сделано на том же месте, но на нем был другой человек — мужчина плотного телосложения, с короткими волосами, в шортах и белой рубашке. Фотографии были выдающегося качества — и Джеку пришло в голову, что распространение и качество цифровых камер сделало чертовски много для контрразведки и правоохранительных органов за последнюю пару десятилетий.

— Кто это?

— Мы не знаем его настоящего имени, но при помощи программы распознавания лиц мы установили, что он прилетел в Соединенные Штаты на частном самолете из Лондона. По паспорту он молдаванин по имени Василий Калугин, но мы не можем этого проверить. Его самолет принадлежит Люксембургской компании.

Райан понял, что это значило.

— Шпион?

— Да, черт его побери.

— Русский?

— Точно не знаю, но мы выпустили ориентировку с его лицом и данными фальшивого паспорта.

Райан взял следующую фотографию.

Это был снимок паспорта с фото на имя Хайме Калдерона.

— Еще один шпион?

— Во всей уверенностью да. Это офицер венесуэльской разведки. Его настоящее имя Эстебан Ортега. Мы отследили его в США, установили слежку, но пока ничего не зафиксировали.

— Я все еще не вижу никаких надежных зацепок, — сказал Райан и взял последнюю фотографию. Это было превосходного качества изображение небольшого желтого дома с пальмами в огороженном дворике. — Ну, и что происходит в этом милом домике?

Дэн ответил:

— Ортега прилетел в Майами и снял в Лодердейле этот дом. Он находился там два дня. А наш загадочный молдаванин, как бы его ни звали на самом деле, прошел таможню в международном аэропорту Форт Лодердейла. Спустя девяносто минут после приземления он появился на рынке, который, как оказалось, находится в тридцати метрах от этой маленькой конспиративной квартиры венесуэльской разведки.

Джек посмотрел на Дэна.

— Точно тридцать метров?

— Точно. Я лично проверил.

Райан улыбнулся. Дэн все еще любил работать «в поле».

— Что дальше?

— Дальше, на следующий день после тайного прибытия Ортеги и нашего молдаванина, появляется Фелисия Родригез. Она обнаруживается на рынке, но, что еще более важно, ее мобильный телефон отследили по GPS на венесуэльской конспиративной квартире.

— Серьезно, — с нарастающим волнением сказал Джек.

Мюррей добавил:

— Она пробыла там не более часа, затем направилась в гостиницу по соседству. На следующий день она направилась обратно в Канзас.

Райан снова быстро взглянул на фотографии, затем снова посмотрел на Мюррея.

Генпрокурор сказал:

— Опережая ваш вопрос: мы обнаружили очень слабые следы полония в этом доме и гостиничном номере Родригез. Однако судя по всему, он был упакован намного лучше, чем непосредственно перед отравлением Головко. Очевидно, Родригез перевозила его в освинцованном контейнере, который раскрыла только в кафетерии Канзасского университета.

Райан сказал:

— Итак, позвольте мне сделать вывод. Мы считаем, что этот неизвестный молдаванин — агент ФСБ, который доставил полоний-210 в США на частном самолете, а затем передал его убийце через офицера венесуэльской разведки Ортегу.

— Это теория. Я не могу сказать, был ли наш молдаванин на конспиративной квартире лично, но он точно был на расстоянии плевка от нее. У нас, конечно, нет дымящегося пистолета, но…

Джек оборвал его:

— Нам нужны эти ребята. Ортега и этот второй.

— В действительности, нам нужен только второй.

— Почему нам не нужен венесуэлец?

— Потому что через три дня после встречи в Лодердейле и за день до отравления Головко, Эстебан Ортега был убит в Мехико. Расстрелян в такси стрелком на мотоцикле, которого никто не смог толком описать. Единственным свидетелем оказался таксист, и толку от него мало.

Райан откинулся на спинку дивана.

— Заметают следы. — Он разочарованно вздохнул. — Они ликвидируют всех, кто мог бы вывести нас на них. Сделай все, чтобы получить международный ордер на арест. Если мы сможем установить, кто наш молдаванин, мы сможем захватить его.

— Работаем.

Райан посмотрел на фотографию молодой женщины. Она казалась такой юной, у нее впереди была вся жизнь.

— Удалось выяснить ее мотивы?

— Не уверен, что мы это когда-либо выясним. У нее осталась семья в Венесуэле. Возможно, им угрожали. Мы уверены только в том, что она понятия не имела, что ей передали, поэтому мы полагаем, что русские или венесуэльцы обманули ее.

— Есть предположения, зачем венесуэльцы влезли в это?

— Еще нет. Опять же, вполне возможно, что Ортега не больше Родригез знал о том, что она должна была подсыпать Головко.

— Итак, — сказал Джек. — Русские находят полезных идиотов, чтобы помочь им в осуществлении заговора, за затем используют их для своих черных дел.

Мюррей кивнул.

— Выглядит как работа Романа Таланова.

— Главы ФСБ? Действительно? Извините, но я слишком мало знаю о его прошлом.

— Я уверен, никто не знает, — ответил Райан. — Но я работаю над тем, чтобы это исправить.

Глава 61

Джек Райан-младший прибыл в Корби в 11 утра. Небо здесь было еще серее, чем в Лондоне, и, выбравшись из своего «Мерседеса» на улицу перед домом Оксли, он ощутил, что здесь было еще и холоднее.

За два часа поездки он почти убедил себя, что это будет тупик. Он ни на мгновение не допускал, что нападение на него сегодня утром было случайностью, но, как ни старался, не мог понять, какое отношение к нему мог иметь старый британский шпион. В Хантингтоне он почти что повернул обратно, но заставил себя двинуться дальше, подумав, что увидеть Оксли еще раз будет не лишним — хотя бы для того, чтобы досадить этому старому пердуну еще раз.

Джек решил рассказать ему о нападении, а затем оценить его реакцию. Он был уверен, что если Оксли имел к нападению какое-либо отношение, сам факт их встречи заставит его как-то выдать свою причастность.

Джек поднялся по лестнице на первый этаж дома, где жил Оксли и только там заметил, что колено болело после драки с двумя бандитами этим утром. Он должен был догадаться приложить чертов лед. Два часа сидения в машине без возможности вытянуть ноги просто гарантировали, что он будет хромать следующие несколько дней.

Он со злостью выбросил из головы мысли о колене и заставил себя сосредоточиться на предстоящем разговоре с Оксли. И сказал себе, что если этот человек снова начнет делать пренебрежительные комментарии об отце, Джек точно заедет ему в челюсть.

На самом деле бить его он не собирался, но сама мысль об этом подняла Джеку настроение.

Джек остановился у двери Оксли и собрался постучать, но заметил, что дверь была не заперта. Он посмотрел вниз и заметил под замком черный отпечаток ботинка. Дверной косяк рядом был сломан.

Кто-то выбил дверь, причем совсем недавно — на отпечатке ботинка все еще виднелась грязь.

Сердце забилось быстрее и сильнее. Так же, как во время нападения утром, «индикатор угрозы» загорелся красным. Джек развернулся, осмотрев коридор, ведущий к задней лестнице, но там никого не было.

Первой мыслью было развернуться и броситься к машине. Оттуда он мог бы вызвать полицию. Но он понятия не имел, был ли Оксли еще жив. Даже если бы был, любая задержка могла означать для старого засранца разницу между жизнью и смертью.

Так аккуратно и тихо, как только мог, Джек взялся за дверную ручку и открыл дверь.

Он мгновенно понял, что Вик Оксли был очень даже жив. Он сидел на металлическом стуле на маленькой кухне всего в трех метрах от входа в однокомнатную квартиру. На столе перед ним стояла чашка чая. Его волосы были растрепаны, а на высоком морщинистом лбу выступил пот, но в целом он выглядел невредимым. Человек сидел на кухне за утренним чаем.

На деревянном полу перед ним лежали двое. Судя по неестественным позам, оба определенно были мертвы. Джек точно мог сказать, что у одного была сломана шея, так как голова была слишком сильно скручена вправо, тогда как остальное туловище — влево.

Лицо второго было разбито в кровь. Глаза были широко раскрыты.

Оксли с некоторым удивлением посмотрел на Райана, однако быстро успокоился и поднял чашку. Он провел ею в воздухе и спросил:

— Зашел на чай что ли?

Джек аккуратно поднял руки. Он понятия не имел, какого хрена здесь случилось, но должен был быть готов к тому, что этот немаленький человек сейчас вскочит со стула и наброситься на него.

Вместо этого, тот просто сделал еще один глоток.

Джек опустил руки.

— Что… Что здесь было?

— В смысле сейчас?

Райан кивнул, широко раскрыв от растерянности глаза.

— Ко мне на кухню приперся сын президента Соединенных Штатов.

Или Оксли был полным придурком, или же он был очень хитрозадой личностью. Точно Райан не был уверен, но, по крайней мере, тот сразу его не послал. Джек вошел в квартиру и закрыл за собой дверь.

— Я имел в виду до этого.

— А. Эти. Ударили меня головами об кастет, отлетели в угол, ударили снова и уже не встали.

Джек опустился на колени перед ними и проверил пульс, но не обнаружил его. Оксли просто смотрел на него, его лицо было наполовину заслонено чашкой чая. Затем он медленно опустил чашку на стол, и его голос стал темным, почти злым.

— Ты, парень, явно привел неприятности следом за собой.

— Я не приводил их.

— Угу. Сначала появился ты, а на следующий день они. Либо ты их навел, либо они пришли потому, что ты здесь был. Так как ты появился здесь первым, ты и виноват. — Он улыбнулся, но это была покровительственная улыбка. Улыбка сердитого человека. — Ветер ведь дует не потому, что деревья качаются.

Джек взял еще один металлический стул и сел напротив англичанина.

— Еще двое напали на меня этим утром. В Лондоне. Не эти же.

— Так сказать офуительное совпадение.

— Я как раз собирался выяснить, что это было не совпадение. — Джек посмотрел на этого тяжелого человека, а потом на два трупа. Он никак не мог принять тот факт, что Оксли удалось порвать двоих молодых и крепких парней.

— Вы их убили?

— Нет, они умерли от старости. Ты, е-мое, весь в своего папаню.

Джек скрипнул зубами.

Оксли поставил свою чашку на стол.

— Тем не менее, несмотря на твое происхождение, я должен был радушным хозяином и сделаю тебе чая. — Он поднялся на ноги, схватил чайник и поставил его на газовую плиту, открыв подачу газа так, что огонь охватил стенки чайника.

— Слушайте, не нужен мне чай. Мне нужны ответы. Что случилось? Как вы смогли…

Оксли не слушал его. Он достал из шкафчика кружку, дунул в нее, сдувая пыль, и бросил в нее пакетик чая. Чайник засвистел, и Оксли наполнил кружку кипятком. Затем достал из коробки два кубика сахара, бросил в кружку и протянул ее Джеку.

— По твоему виду, без молока. Без изысков, ага?

Райан не ответил. Голова медленно кружилось от осознания ситуации. Он, сын президента Соединенных Штатов, находился в крошечной однокомнатной квартире с двумя трупами и человеком, который убил их и явно не видел в этом особой проблемы. Каждый нерв и каждый мускул в теле Джека просто кричал ему хватать ноги в руки и нестись отсюда к чертовой матери.

Однако в мире было кое-что, чего Джек хотел в большей степени, чем просто убраться отсюда.

Ответы.

Он сел, ожидая, пока Оксли заговорит.

Большой англичанин поставил кружку чая перед Райаном и откинулся в кресле.

— Итак, дружище, пей быстрее, так как я намерен тебя отсюда выкинуть. А пока я решаю, выкинуть тебя в дверь или в окно, почему бы тебе не рассказать, что ты обо всем этом знаешь?

— Я думаю, у вас есть гораздо больше, что рассказать, — ответил Джек. — О ваших отношениях с британским правительством.

Англичанин покачал головой. Мимо.

— То есть, — добавил Джек. — Я хотел сказать о «Бедроке».

Оксли, похоже, не удивился, услышав свой старый оперативный псевдоним. Он просто слегка кивнул и сделал глоток чая.

— Вчера я приходил, чтобы поговорить с вами о том, что случилось тридцать лет назад.

— «Бедрок», парень, мертв и давно похоронен. И раскапывать это дело сейчас означает только плодить трупы. — Он взглянул на двоих убитых. — И не только русские.

Джек посмотрел на два трупа.

— Русские? Откуда вы знаете, что это русские?

Англичанин бросил на Джека взгляд, а затем с явно заметным усилием поднялся со стула, опускаясь на колени. Он двигался неловко, но Джек не мог точно понять, где у него что болело. Джек поставил чашку и вскочил со стула, намереваясь помочь немолодому уже Оксли, пока он не упал плашмя.

Но Оксли благополучно опустился на колени, а затем потянулся к одному из трупов и начал стаскивать с него куртку. Джек подумал, что он хочет поискать какие-то документы, но Оксли отбросил куртку в сторону, повернулся обратно к убитому и расстегнул ремень на его штанах.

— Господи, что вы делаете?

Оксли не ответил. Он распустил ремень и начал стаскивать с убитого рубашку и майку, с силой пытаясь стянуть их с мертвого тела.

Джек не выдержал.

— Оксли! Какого черта вы…

Он замолчал, увидев татуировки.

Человек был покрыт ими весь — грудь, живот, шея и руки.

На плечах были набиты эполеты, на левой стороне груди — Богородица с младенцем, ниже кадыка — «железный крест», шею пронзал нарисованный кинжал.

Райан не понимал значения ни одной, но предположил:

— Русский бандит?

— Я бы сказал, что да, — ответил Оксли. Он указал рукой на живот человека. На нем была большая татуировка изображающая какое-то скопление камней, всего семь, на весь живот.

— Он из «Семи сильных людей».[514]

Оксли указал на другие татуировки.

— Кинжал на шее означает, что он убил в тюрьме. Эполеты — что он имеет — имел — некий ранг в «Семи сильных людях», вроде лейтенанта. Железный крест — что он никогда не спустит никому никакого дерьма. Богоматерь означает, что он верующий, русский православный, хотя верующий русский убийца, я думаю, на деле не слишком религиозен.[515]

Оксли переместился к другому телу:

— Твоя очередь, парень.

Джек поморщился, но осмотрел второго убитого, также стащив с него куртку и рубашку. Этот, как и первый убитый, тоже весь был покрыт татуировками, и у него была такая же татуировка «Семи сильных людей» на животе.

— Зачем этим «Семерым сильным людям» вы? — спросил Джек.

— Затем же, зачем и ты, я полагаю.

— То есть?

— Парень, я у них не на долбаных побегушках. У меня нет никаких связей с русской мафией. Совсем никаких.

— Думаете те, что набросились на меня, были из той же группы?

— Какие-нибудь маленькие ножи у них были?

— У одного был небольшой нож-крюк. Вы это имели в виду?

— Ага. «Семь сильных людей».

Джек растерялся.

— Здесь? В Великобритании?

— Конечно здесь. Лондон теперь Лондонград. Господи, только бы ты не был таким же лопухом, как твой папаша.

Джек откинулся на спинку стула.

— Слушай, что с тобой такое? Почему ты такой засранец?

Оксли просто пожал плечами и сделал глоток чая.

Джек все еще пытался найти какую-либо связь между своей работой в «Кастор энд Бойл» и прошлым Виктора Оксли. То, что за ним следили еще до того, как отец упомянул о «Бедроке» означало, что эти две ситуации или как-то связаны, или это чертовски удачное совпадение. Джек был в игре достаточно долго, чтобы знать, что именно. Но один вопрос пришел в голову сам собой.

— Откуда вы столько знаете о русских тюремных татуировках?

Оксли посмотрел на Райана. На несколько секунд воцарилась гробовая тишина, нарушаемая только тиканьем каких-то невидимых часов, но затем седой англичанин пожал плечами, и стащил с себя потертый свитер.

Джек все понял. У Виктора Оксли не было татуировки «Семи сильных людей» на торсе, но он, тем не менее, был сильно расписан. Звёзды, кресты, ножи, череп со слезой, дракон[516] — и все это только на небольшой части груди и живота, которые он показал Райану.

— Вы были в ГУЛАГе? — спросил Джек.

Оксли натянул майку и потянулся за чашкой чая.

— А где, как ты, черт возьми, думаешь, я нахватался тех плохих манер, на которые ты все время жалуешься?

Глава 62

Оксли допил чай над двумя мертвыми русскими киллерами, а затем поднялся из-за стола и начал медленно ходить по комнате, глядя в окно сквозь занавески всякий раз, как проходил мимо. Чашка Джека уже успела немного остыть, но он к ней и не притронулся.

Следующие несколько минут Джек потратил на попытки расспросить Оксли. Ответы англичанина были краткими и емкими.

— Когда вы ушли из SAS?

— В восьмидесятые.

— А поступили в МИ-5?

— Не знаю, где ты такое слышал.

— Когда вы попали в ГУЛАГ?

— Давно.

— А вернулись в Великобританию?

— Давно.

Джек разочарованно вздохнул. Он был не так спокоен, как этот пожилой человек.

— У вас какие-то особые проблемы, так ведь?

— Это все давняя история.

— Возможно, это и давняя история, но теперь русская мафия вломилась к вам в квартиру, и эти мертвые ребята чем-то мне подсказывают, что ваше прошлое имеет какое-то чертовски сильное отношение к современности.

В кармане у одного из убитых зазвонил телефон, но Оксли не обратил внимания. Вместо этого, он сказал:

— Иди домой. Оставь меня.

— Я не могу просто так уйти. Вам кто-то угрожает.

— И что, ты защитишь меня? Слушай, да ты ведь и есть причина, по которой эти джентльмены вломились в мою квартиру.

— В следующий раз они могут придти с пушками, знаете ли.

— «Семь сильных людей» не пользуются огнестрелом. Не в Великобритании, по крайней мере.

— За сегодня это первая хорошая новость.

— Им не нужны пушки. Они предпочитают ножи, дубинки и тому подобное. Работают парами или тройками, или большими группами. Настоящие гориллы.

— Что вы собираетесь делать с телами? — спросил Джек.

Оксли пожал плечами.

— Понадобятся ванна, пила и мешки для мусора. Я умею решать подобные вопросы.

— Вы же не серьезно?

— Серьезно. Я не намерен идти в полицию. Я живу очень тихой жизнью, забытый собственным правительством, и мне это по душе. В то же мгновение, как британские власти узнают, что русские бандиты пытались убить меня, я снова стану им интересен.

— А что в этом не так?

— Все не так. Британские власти от меня отвернулись.

— Отвернулись?

Оксли остановился посреди комнаты.

— Отвернулись. — Он снова посмотрел в окно, а затем резко подошел к маленькой кухне. Развернулся и двинулся в другом направлении.

Джек понял, что Оксли пытается понять, что ему делать. Джек и сам думал об убитых и о том, что это значило применительно к нему. Способа скрыть это все не было, и когда об этом узнает отец, его пребывание в Лондоне закончится. Он окажется в самолете еще до наступления темноты, или же под защитой наряда Секретной службы, который примчится из посольства, чтобы быть при нем круглосуточно.

Твою мать.

Обдумывая свое затруднительное положение, Джек заметил, что Оксли перестал метаться. Он стоял у окна, глядя вниз, на улицу.

— Послушайте, — сказал Джек. — Нам нужно решить, что мы будем делать.

Оксли не ответил.

— Почему вы не хотите говорить со мной?

— Ты мне не нравишься.

— Да вы даже не знаете…

Оксли отступил от окна, укрываясь за стеной.

— Нет, парень, не знаю, но готов заключить с тобой договор о взаимопомощи, потому что я также не знаю, кто вон те два козла, что вылезли из машины в конце моей улицы. Я полагаю, они намерены проверить, что случилось с их дружками.

— Черт, — Джек вскочил со стула. — Еще русские?

— Без понятия, — пожал плечами Оксли. — Ты еще кому-то нагадил? Эти двое быстро приближаются. Я бы не удивился, если бы еще один зашел с черного хода. Будь так любезен, пойди проверь.

Райан вскочил и взял из кухонного ящика небольшой нож. Оксли вытащил из кармана штанов кастет и надел его на руку.

Джек бросился по коридору к черному ходу в здание и выглянул в окно. На заднем дворике было развешено на просушку белье. Также там было место для четырех машин. Джек осмотрел машины и белье, но не заметил, чтобы кто-либо приближался к зданию. Он быстро окинул взглядом соседние дворы, улицу, ища любые признаки угрозы, но ничего не увидел. Он быстро развернулся, чтобы побежать обратно в квартиру Оксли, чтобы помочь ему справиться с теми двоими, но не успел сделать и пары шагов, как услышал на лестнице чьи-то шаги.

Те, что пришли за Оксли, уже были в здании. По звукам шагов Джек определил, что их было двое, это были крупные мужчины, и они быстро поднимались по лестнице.

Джек прижался спиной к стене рядом с выходом на лестничную клетку, держа нож наизготовку.

Справа от него появился первый человек. Он был удивительно крупным, но все его внимание было сосредоточено на квартире Оксли впереди по коридору. Джек воспользовался этим и, как только тот повернулся в его сторону, нанес прямой удар с левой. Удар пришелся здоровяку в челюсть. Он отшатнулся назад и врезался во второго, но прежде, чем Джек успел нанести второй удар, оба рванулись на него.

Ножи появились почти мгновенно. Русские вытащили короткие клинки, но Джек нырнул влево, припал и оказался между нападавшими. Он двинул собственным ножом и ощутил, как лезвие распороло правое плечо первого бандита.

Тот схватился за руку и закричал, но второй проскочил мимо и набросился на Джека. Джек парировал удар левой рукой, но понял, что ему нужно больше места для маневра. Он оказался спиной к двери квартиры, соседней с квартирой Оксли, так что он изо всей силы лягнул дверь в то же мгновение, как оба русских снова бросились на него, размахивая ножами.

Дверь распахнулась. Джек отпрянул в проем и упал на спину, выронив нож.

Оба бандита оказались перед ним. Он пнул уже раненого в колено, выбив сустав и повалив того на пол.

Из-за спины раздался крик пожилой женщины — и она кричала не от страха, а скорее, от гнева из-за вторжения. Джек не стал оглядываться, все его внимание было сосредоточено на движущихся в его сторону двух лезвиях. Он перекатился вправо, избегая изогнутого ножа второго бандита и вскочил на ноги, уворачиваясь от метнувшегося к нему лезвия.

Нападавший промахнулся, почти развернувшись в диком замахе. Джек пнул его по задней стороне ноги, повалив на колени.

Второй русский пытался подняться с пола. Джек слышал крики пожилой женщины, а также гневные крики на русском от головореза, но сосредоточился на ближайшем вооруженном бандите, который оказался на коленях спиной к нему. Джек ударил его в спину, повалив лицом на пол. Он схватил его за голову и ударил об пол, выбив из него дух.

Второй русский все же поднялся, и Джек оказался к нему спиной. Джек понимал, что единственным спасением было вскочить обратно на ноги и выйти из квартиры. Он вскочил, выпрыгнул обратно в коридор и столкнулся нос к носу с вооруженным человеком. Джек резко остановился, нырнул и, широко размахнувшись, ударил тому в ноги. Русский оказался застигнут врасплох и повалился прямо на Джека.

Они оба покатились по полу, стараясь дотянуться до ножа.

* * *

Виктор Оксли встретил двоих, бегущих к его квартире с парадного входа еще на лестничной клетке. Он размахнулся и ударил кастетом первому в челюсть, отчего тот кувырком скатился с лестницы на первый этаж и остался лежать кучей тряпья.

Однако второй бросился вправо, чтобы не быть сбитым первым и бросился вверх по лестнице, выставив перед собой нож, нацелившись на крупного пятидесятидевятилетнего англичанина.

— Davay! Davay! — крикнул Оксли молодому киллеру. Русский явно заколебался, не решаясь прямо бросаться с ножом на более крупного человека с окровавленным кастетом на кулаке.

Но в конце концов, он решился и двинулся на площадку, выставив вперед нож. Он целил в грудь Оксли, но удар пришелся в воздух. Оксли воспользовался представленной возможностью, чтобы нанести правый хук, но также промахнулся.

Следующий удар зацепил свитер Оксли, но не смог достать до плоти. Оксли бросился на атакующего, двинув его грудью в грудь, одновременно отводя нож левой рукой. Двое мужчин, одному из которых было едва за двадцать, а другому почти шестьдесят, сцепились на лестничной клетке в медвежьих объятьях. Оксли не мог задействовать кастет, так как русский держал его руку, но и сам не мог воспользоваться ножом, так как англичанин удерживал его запястье.

Наконец, Оксли смог оттолкнуть русского в угол, а затем, грубой силой отшвырнул на находящуюся в метре стену, на которой располагалось окно. Бандит оглянулся через плечо, понимая опасность, но все, что он мог сделать, это попытаться схватить нож свободной рукой. Оксли, сжав зубы, изо всех сил удерживал его вторую руку.

Они окинули друг друга взглядом. Русский явно боялся, англичанин был явно вымотан, но полон решимости.

Оксли ударил ему лбом к лицо, и продолжал давить, пока стекло не треснуло под головой русского. Его голова просунулась из окна, а шея оказалась прямо на битом стекле, которое начало разрывать кожу и мышцы, продвигаясь все ближе к позвоночнику и спинному мозгу.

Нож выпал у него из руки. Оксли отпустил его, отступив прочь.

Русский крутанулся, его глаза широко раскрылись от ужаса и боли. Затем он упал на разбитое стекло и повалился на пол в лужу крови. Окровавленное битое стекло рухнуло на него, полностью разбившись.

Оксли протянул руку и схватился за перила, чтобы не упасть. Сердце, казалось, готово было выскочить из груди. Он сделал глубокий вдох, но дыхание перехватило, когда он услышал какую-то возню с первого этажа. Он посмотрел вниз и увидел человека, которого ударил кастетом минутой ранее. Удивительно, но тот смог подняться на ноги и встал, немного покачиваясь, поднял какой-то предмет и направил его на англичанина.

Оксли наклонил голову. Он медленно поднял руки, увидев, что это был пистолет.

Пистолет?

Оксли увидел, как на шее русского напряглись мышцы. Он начал нажимать на спуск, когда Оксли вскинул голову, заметив наверху какое-то резкое движение.

Джек Райан-младший перескочил через перила и бросился прямо на киллера в трех метрах внизу, обрушившись на него в тот самый момент, когда грянул выстрел. Оксли отшатнулся. Ему показалось, что он ранен, таким оглушительным был выстрел в замкнутом пространстве.

Но он не заметил на себе ни ран, ни крови.

Он посмотрел на Райана и русского, борющихся за пистолет. Джек попытался вырвать его из руки русского, но тот повалил Джека на пол и навалился сверху. Пистолет оказался между ними.

Грохнул второй выстрел. Борьба продолжалась еще несколько секунд. Оксли направился вниз по лестнице, пытаясь помочь, но к тому моменту, как он подошел, он смог только стащить труп русского с более чем живого сына президента Соединенных Штатов.

Райан поднялся и сел, прислонившись к стене лестничной клетки. Оксли, исчерпав все силы, что накопил за прошедшие десятилетия, рухнул рядом.

Несколько секунд они просто сидели, дыша, словно загнанные лошади. В темном пространстве это было очень громко.

Наконец Джек оказался в состоянии взять дыхание под контроль достаточно, чтобы разборчиво проговорить:

— Какого хрена ты говорил, что эти придурки не пользуются огнестрельным оружием?

Оксли потребовалось еще несколько секунд, чтобы отдышаться.

— А что я? Я не могу следить за всеми их привычками. Наверное, информация немного устарела.

— Ага.

Оксли присмотрелся к трупу перед собой. Его широкое бородатое лицо медленно расплылось в улыбке.

— Черт меня подери, Райан. Ты дерешься прямо как твой папаша.

Джек сердито взглянул на Оксли.

— Это к чему?

— К тому, что я впечатлен. Думал, ты просто мажор.

— Снова неверная информация. — Джек поднялся на ноги. Он с трудом помог подняться Оксли. — Он мертв? — показал он на человека, лежавшего на пол этажа ниже.

— Можно закапывать, приятель.

— То есть да?

— То есть он мертв, — сказал Оксли. — Что с другими ребятами?

— Один ушел, второго я вырубил.

Оксли посмотрел на Райана. Он, наконец, отдышался достаточно, чтобы к нему вернулся покровительственный тон.

— Ну что же, я полагаю, что этот хмырь может оказаться нам полезен. То есть, конечно, если его ты тоже не проворонил.

Джек взял пистолет и направился вверх по лестнице.

* * *

Минутой позже Джек затащил оставшегося бандита в квартиру Оксли. Тот уже пришел в себя, но по его глазам было видно, что он сильно контужен.

Оксли поднялся наверх, игнорируя пожилую соседку, которая стояла в коридоре, крича на него и Джека.

Когда крупный англичанин входил в дверь, она крикнула:

— Я полицию вызову!

— А мне до фонаря! — рявкнул Оксли и захлопнул за собой дверь.

Но закрыв дверь, он повернулся к Джеку.

— Не знаю как ты, приятель, а я сваливаю отсюда нахрен. — Он схватил наполовину собранную сумку, висевшую на крючке у двери, бросился к маленькому комоду у кровати и начал собирать вещи.

Джек все еще держал пистолет и русского.

— Я отвезу вас, куда хотите. Нравится вам или нет, мы теперь вместе.

Оксли это явно не нравилось, но он был вынужден согласиться. Слегка кивнув, он сказал:

— Отвезем этого хмыря куда-нибудь и посмотрим, что он скажет. — Оксли подошел к нему и ударил по лицу. — Ну что, Иван? Говорить будешь?

Тот все еще бессмысленно болтался, стоя на коленях, но Джека его вид успокоил. Посмотрев в глаза русскому, он сказал:

— Слушай меня. Мы пойдем вниз по лестнице, а потом в мою машину. Только знай, что если я увижу твоих долбаных дружков, я прострелю тебе башку.

Тот непонимающе посмотрел на Джека. Оксли повторил сказанное по-русски, и тот рассеянно кивнул.

* * *

Райан и Оксли загрузили все еще потерянного русского в багажник «Мерседеса» Джека и скрутили его длинным резиновым шлангом, взятым из сквера у дома Оксли. Убедившись, что пленный зафиксирован, они закрыли багажник и выехали из Корби за несколько минут до того, как у дома бывшего бойца SAS с воем остановилось несколько полицейских машин.

Джек предложил направиться в Лондон. Оксли не стал возражать. Джек понимал, что его причастность к смерти толпы русских головорезов не могла остаться без последствий, но решил вернуться в столицу прежде, чем звонить отцу, Сэнди, в полицию или кому бы то ни было. Вместе с тем, он надеялся разговорить Оксли, пока они сидели в одной машине.

Но эта надежда пошла прахом. Оксли потребовалось всего несколько минут, чтобы вырубиться. Они отъехали от города всего на три километра, когда Джек повернул голову и увидел, что Оксли крепко спит. Джек потряс его и разбудил, но смог убедиться только в том, что тот не умер. Оксли сказал Джеку отвалить на некоторое время и дать ему отойти. Джек неохотно согласился.

Он поехал дальше, под аккомпанемент храпа англичанина и звуков, издаваемых связанным русским в багажнике.

Глава 63

Тридцать лет назад

Западный Берлин был густонаселенным, процветающим, космополитичным и культурным. Но это был не город, это был анклав. Будучи частью Федеративной Республики Германии, город был полностью окружен Дойче Демакратише Републик, вассальным советским государством. Только сто пятнадцать километров двойных стен, охраны и пулеметов, окружавших Западный Берлин, разделяли две армии, две экономики, две системы убеждений.

На востоке когда-то утверждали, что Берлинская стена была построена ради предотвращения побегов жителей Западного Берлина в рай ГДР.

Но в середине восьмидесятых, ни один разумный человек на планете не верил в подобную ерунду.

В пяти кварталах к северу от Берлинской стены, находилась автомобильная мастерская, занимавшая весь первый этаж четырехэтажного кирпичного здания на оживленном перекрестке Шпренгельштрассе и Тегелерштрассе. Здание находилось в Веддинге, бывшем французском секторе Западного Берлина, и мастерская делала огромные доходы на БМВ, «Мерседесах», «Опелях» и «Фордах», проносившихся мимо каждый день.

Над мастерской располагались офисы, а еще выше — большая, почти на все здание комната, использовавшаяся в качестве художественной студии. Художники, фотографы и скульпторы арендовали здесь места и инструменты, работая над своими заказами в течение дня и вечерами.

Обычно последние художники уходили после полуночи, но в здании оставались люди. Небольшая узкая лестница в углу второго этажа вела на чердак, к двери, за которой находилось помещение, занятое шестью мужчинами и женщинами, проживавшими на небольшой, но разделенной на три спальни площади. Всем им было от двадцати одного до тридцати трех. Одна из женщин была художницей и смогла снять это помещение за символическую плату. Хозяин здания, будучи крупным собственником жилья в явно капиталистическом Западном Берлине, в шестидесятые был юным радикалом и все еще разделял идеалы шести молодых обитателей мансарды.

Все они были членами Фракции Красной Армии, марксистско-ленинистской террористической организации, созданной в Германии в 1970-м. РАФ совершала нападения на полицейских, служащих НАТО, богатых капиталистов и их собственность, как в самой Германии, так и в сопредельных странах.

Система безопасности жильцов была многоуровневой, но не особенно сложной. Днем, когда работала автомастерская и художественная студия, сотрудники неизбежно бы заметили любого полицейского или подозрительную машину. Ночью спящих могла предупредить сторожевая собака в автомастерской, хотя каждую ночь случалось немало «ложных тревог».

Кроме того, на лестничных клетках были установлены растяжки, соединенные с сигнализациями. Также один из «жильцов» всегда нес «ночную смену» — по существу, сидя на диване в гостиной перед телевизором со старым пистолетом-пулеметом «Вальтер MPL» на коленях, или же с кофейником в обнимку на кухне.

Для одной из самых печально знаменитых террористических организаций, действовавших в Европе в последние пятнадцать лет, это были не особенно тщательные меры безопасности, но эти шестеро партизан РАФ не относились к верхушке организации, а та переживала не лучшие времена.

РАФ исчезла из новостей в последние несколько лет, и эта ячейка тоже ослабла. Они относились к третьему поколению Фракции Красной Армии, и не имели отношения к каким-либо нападениям с применением летальных средств, таким, как обстрел базы «Раммштайн» в 1981 или неудачная попытка покушения на главнокомандующего НАТО Александра Хейга в 1979. Средства массовой информации описывали РАФ как деморализованную и дезорганизованную, и шестеро молодых людей, проживавших в квартире в Веддинге, были недалеки от этого описания.

* * *

В час ночи в среду, участница ячейки Ульрика Рёбенс сидела на диване в гостиной, удерживаемая в бодрости кофе и никотином, и смотрела по видеомагнитофону бутлегерский фильм.[517] Она была поглощена фильмом «Силквуд» с Мерил Стрип и Шер и сидела в темноте, глядя на зернистое изображение и пощелкивая предохранителем на своем пистолете-пулемете — небольшое проявление ее ярости в отношении американского правительства, преступно пользующегося ядерной энергией и не заботящегося о благополучии пролетариата, о чем повествовал этот фильм.

В двух спальнях в квартире спали еще несколько человек. Четверо тоже были членами РАФ — пятая, Марта Шёйринг, неожиданно покинула город несколько дней назад.

Хотя символом РАФ был черный пистолет-пулемет МР-5 на красной звезде, по правде говоря, ни у кого из жильцов квартиры МР-5 не было. Вместо них они располагали пистолетами и револьверами эпохи пятидесятых, которые не дотягивали до МР-5, но, по крайней мере, были под руками. Четверо других, трое женщин и один мужчина, были любовниками хозяев но, хотя и знали, что те были «городскими партизанами», не беспокоились о своей личной безопасности, так как члены РАФ обитали здесь очень давно, не привлекая никакого внимании полиции.

Ульрика Рёбенс досмотрела титры «Силквуда», поднялась с дивана и нажала на кнопку перемотки на видеомагнитофоне, чтобы просмотреть его еще раз. Пока кассета перематывалась, она пошла на кухню, чтобы сделать себе еще чашку кофе, будучи уверена, что ее ожидает долгая и скучная ночь.

* * *

Аналитик ЦРУ Джек Райан стоял в импровизированном командном центре, организованном в пустом концертном зале на Остендер-штрассе, в шести кварталах от квартиры РАФ. Он был здесь с Ником Истлингом и его группой контрразведчиков из МИ-6, но помимо них здесь присутствовало почти пятьдесят немецких офицеров полиции и детективов, а также несколько человек, являвшихся, по его глубокой убежденности, сотрудниками западногерманских спецслужб. Он ощущал себя так же, как и в Швейцарии: покинутым и забытым.

Истлинг со своими людьми находились на другом конце зала. Немецкие полицейские обсуждали некоторые вопросы с британцами, но Райана, за исключением положенного приветствия и введения в курс дела, в основном, игнорировали. Он стоял в сторонке и чего-то ждал.

Это был долгий день. Они вылетели из Цюриха в 8 утра, прибыли во Франкфурт в Германии всего через полтора часа и пересели на рейс в Бонн, столицу ФРГ. В британском посольстве Райану предоставили небольшой кабинет, откуда он смог связаться с Лэнгли, пока Истлинг и его люди почти целый день общались с чиновниками Бундесамт фюр Верфассунгшютц, или BfV, немецкой службы внутренней безопасности, а также Бундесгренцшютц, федеральной пограничной службой ФРГ, исполнявшей функции федеральной полиции.

К четырем часам дня дипломатическая часть операции завершилась успехом. Англичане успешно договорились с немцами о налете на квартиру РАФ в Берлине. Операцию проводили немцы, но, как только находящиеся там будут обезврежены, Истлингу и его группе будет разрешено собрать любую разведывательную информацию.

Находясь в Бонне, Джек позвонил по защищенной линии Джиму Гриру и попросил его попросить Артура Мура связаться с главой BfV и официально попросить его о участии Райана в качестве сотрудника и консультанта от ЦРУ. Джек также рассказал Гриру о своих сомнениях, но в данный момент и он, и Джек, и все ЦРУ мало что могли сделать, кроме как плыть по течению.

Райан знал, что обратившись в Лэнгли с просьбой напрямую связаться с немцами он выведет Истлинга из себя, но ему было все равно. Истлинг пытался отстранить его от операции в Швейцарии и он был полон решимости не позволить подобному случиться здесь, в Германии.

В семь вечера шестеро сотрудников SIS и Джек вылетели на «Леарджете» в Берлин. В 10 они появились на планерке с немецкими сотрудниками.

В полночь они прибыли в здание театра в нескольких кварталах от места проведения операции. Немецкие полицейские начали спокойно и тщательно расставлять кордоны вокруг базы подозреваемых в терроризме.

Джек потягивал отвратительный кофе, организованный немецкими полицейскими. Кофе обжег желудок: он не ел весь день.

Он услышал, как на улице остановились несколько больших грузовиков. В холле послышалась какая-то суета, затем раскрылись входные двери.

Джек поднял глаза и увидел, что прибыла группа захвата.

Полицейские в штатском поприветствовали прибывшую группу. Немцы в костюмах — Райан подозревал, что это были офицеры BfV или BGS — оживились, так как приближалось начало операции.

Спецназовцы были из Гренцшутцгруппе 9, или группы пограничной охраны 9, наиболее элитного немецкого подразделения специального назначения. Райан насчитал более двух десятков бойцов, одетых в черное. Они расположились кругом на большой сцене театра.

GSG-9 была относительно новой группой, созданной после трагедии на Мюнхенской Олимпиаде 1972 года, когда стало ясно, что Западная Германия не располагает подразделениями нужной тактики, оснащения и подготовки, необходимыми для борьбы с недавно возникшим международным терроризмом. Когда восемь террористов из организации «Черный сентябрь» похитили израильских спортсменов в Мюнхене, немецкая полиция позволила имвылететь на двух «Хьюи» на соседнюю авиабазу Фюрстенфельдбрук, а затем — в соответствии с их требованиями — на борту «Боинга-727» в Каир.

В аэропорту немецкие полицейские за несколько часов подготовили засаду на террористов в тот момент, когда те будут пересаживаться с заложниками из вертолетов в самолет.

В этом деле немцы показали себя чуть ли не до смешного некомпетентными. Пятерым полицейским, которым отвели роль снайперов, хотя никто из них не имел соответствующей подготовки, выдали винтовки без оптических прицелов и расположили по периметру аэропорта без раций с указанием ждать сигнала.

Еще шестеро полицейских расположились в самом самолете с приказом стрелять по террористам. Но когда оба вертолета приземлились, эти шестеро решили, что приказы им не указ и бросились наружу, не сообщив командованию.

Вертолеты приземлились, и террористы из «Черного сентября» быстро поняли, что самолет не был подготовлен к вылету. Никто не собирался никуда лететь и, следовательно, они попали в ловушку. Террористы быстро открыли огонь, заметив нескольких бежавших к ним немцев. Снайперы, на самом деле снайперами не бывшие, были вынуждены стрелять наугад в опасной близости от заложников.

Перестрелка продолжалась несколько часов. Один полицейский, девять заложников и большинство террористов были убиты.

После такого разгрома немецкое правительство распорядилось создать собственную федеральную антитеррористическую службу. В течение всего нескольких лет GSG-9 стало одним из лучших подразделений мира.

Теперь, спустя более десяти лет, Райан не мог избавиться от беспокойства о сегодняшней операции, хотя репутация группы, конечно, утешала. Как и ее огневая мощь.

Спустя несколько минут после прибытия группа экипировалась. Бойцы в черном надели все снаряжение и подготовились. Их основным оружием были девятимиллиметровые пистолеты-пулеметы «Хеклер-Кох» МР-5, современное оружие для ближнего боя. В кобурах на бедрах у них были пистолеты Р7, также произведенные немецкой компанией «Хеклер-Кох», а в карманах на бронежилетах — осколочные, дымовые и светошумовые гранаты.

Джек провел последние пятнадцать минут глядя, на бойцы GSG-9 готовятся к операции, так что подскочил, когда Истлинг коснулся его плеча. Его удивило, что на англичанине поверх рубашки с галстуком был бронежилет. Он подмигнул Джеку и сказал:

— Хорошие новости, старина. Мы идем с ними.

Райан собрался. Он увидел, что в руках у англичанина был второй бронежилет.

— Мы поедем с детективами следом за грузовиком с группой. Подождем внизу, пока закончится зачистка и сможем войти вместе с офицерами BfV, когда все закончится.

— Замечательно, — сказал Райан, но он не был уверен, насколько это замечательно.

— Однако оружия нам не дадут, — снова подмигнул ему Истлинг. Райан заметил, что волнение от предстоящей операции начало отражаться на его манерах. — Вообще-то я не пользуюсь этими штуками. А вот ты действительно умеешь стрелять. Сколько террористов ты застрелил лично в прошлом году?

— Тот, который стрелял в меня, убедил меня оставить такие вещи профессионалам, — ответил Джек.

— Совершенно верно, Джек. Просто зайдем туда, когда все кончится.

Глава 64

Аналитик ЦРУ Джек Райан надел бронежилет поверх рубашки и галстука, застегнул черную куртку с желтой надписью «POLIZEI» на спине и взял рацию, протянутую ему детективом Бундесгренцшютц по имени Вильгельм.

В час ночи они сели в машину Вильгельма без номеров, и отправились на исходную позицию в двух кварталах от нужного здания. Там на темной подземной стоянке стояли с незаглушенными двигателями несколько бронемашин GSG-9, машин скорой помощи и полиции, в том числе автозак.

Получив сообщение по рации, Вильгельм, Райан, Истлинг и оставшиеся британские контрразведчики двинулись по улице, преодолев оцепление, установленное местной полицией. Вильгельм провел их через еще одну группу вооруженных полицейских к месту сбора, прямо напротив целевого здания. Одновременно с ними прибыла группа GSG-9. Их машины медленно подъехали по Шпренгельштрассе с выключенными фарами. Двадцать четыре спецназовца высыпали из них, разбившись на две группы по двенадцать. Первая вошла в автомобильную мастерскую, вскрыв дверь универсальным ключом, вторая воспользовалась переносной стремянкой, чтобы добраться до пожарной лестницы и выйти на крышу. Группа, вошедшая в мастерскую, сняла залаявшую сторожевую собаку дротиком со снотворным и направилась наверх.

Затем Вильгельм, Райан, Истлинг и несколько людей в форме федеральной полиции вошли в здание. Они поднялись по лестнице на второй этаж и оказались у лестницы, ведущей в художественную мастерскую на третьем. Впереди они увидели бойцов GSG-9, которые несколько секунд подождали у лестницы, а затем двинулись на третий этаж, растворившись в темноте.

Райан наклонился к Истлингу и сказал:

— Они в курсе, что должны арестовать террористов? Мы же не свяжем теракт в Швейцарии с РАФ, если просто получим кучу трупов.

Истлинг прошептал.

— Не понимаю, о какой куче трупов ты говоришь. — Он подмигнул. — Не волнуйся, они знают, что боевикам надо дать шанс сдаться. — Он поднял руку. — Конечно, если плохие парни решат стрелять, немецкие спецназовцы уничтожат там все, что движется. Просто потому, что свое дело они знают.

* * *

Группа GSG-9 поднялась на третий этаж в художественную мастерскую, в целом открытую со всех сторон, лишь с несколькими перегородками тут и там. Вдоль стен стояли полки с красками, передвижные стенды с художественными принадлежностями и мольберты с наполовину законченными картинами. Сквозь большие окна во всех четырех стенах помещение освещалось светом луны сверху и уличных фонарей снизу. Немецкие спецназовцы быстро нашли нужную дверь на верхний этаж, не применяя фонарики. Многие окна были открыты, так что в помещении было свежо и прохладно.

Они прошли уже половину пути, когда по рации раздался вызов от командира группы, поднявшейся по пожарной лестнице на крышу:

— Mannschaft Eins, fertig. — «Группа один готова».

Командир группы, находящейся в студии, ответил:

— Verstanden. — «Понял».

Оказавшись у лестницы, командир группы посмотрел наверх. Дверь наверху лестницы была открыта. Из-за нее исходил мерцающий тусклый свет, словно где-то в квартире был включен телевизор.

Он повернулся к группе, собираясь подать рукой сигнал к штурму, но едва он поднял руку, раздался громкий хлопок, эхом пролетевший по залу. Командир перекатился вправо и упал, врезавшись в стенд с художественными принадлежностями.

В огромной, почти пустой комнате, хлопок показался взрывом гранаты. Спецназовцы рухнули на колени, обводя комнату лучами фонариков, закрепленных на стволах автоматов.

Двое бросились к командиру и поняли, что он получил пулю. Он упал лицом вниз у лестницы, что означало, что стреляли из квартиры сверху, так что они направили свои МР-5 на дверь и открыли огонь, дабы подавить угрозу, а еще несколько принялись вытаскивать командира.

* * *

Ульрике Рёбенс вскочила с дивана, услышав, что внизу кто-то явно упал на стенд с художественными принадлежностями. Это не могла быть крыса, которые иногда встречались в этом здании по ночам. Шума было слишком много. И никто не говорил о том, что кто-либо из арендаторов студии собирался оставаться так поздно.

Ульрике едва успела выскочить с кухни, как на лестнице раздались выстрелы. От удивления она отскочила назад, и с криком схватилась за висящий на плече МРL.[518]

На лестнице завыла сирена, означавшая, что кто-то задел растяжку. Она вскинула автомат в тот же момент, когда ее ослепило ярким белым светом.

* * *

Первый боец GSG, ворвавшийся в дверь, открыл огонь по вооруженному человеку перед собой, прошив женщину восемью девятимиллиметровыми патронами стандарта НАТО. Она рухнула на пол, не успев сделать ни одного выстрела.

* * *

Джек Райан, ожидавший окончания штурма, услышал двумя этажами выше взрыв гранаты. Затем тишину ночи разорвали несколько автоматных очередей, раздавшихся прямо у него над головой. Полицейские рации мгновенно затрещали сообщениями, а на лестнице раздались крики.

Райан и остальные инстинктивно пригнулись. Вильгельм повернулся к нему и Истлингу, явно пытаясь решить, должен ли он выводить их, так как стрельба началась гораздо ближе, чем он ожидал.

На лестнице снова раздались крики, а стрельба усилилась. Переговоры по рации тоже переросли в крики. Истлинг схватил Вильгельма за руку.

— Что случилось?

Офицер Бундесгренцшютц ответил:

— Командир группы на третьем этаже ранен!

— На третьем?

Райан услышал на лестнице шум, а затем заметил свет фонариков, закрепленных на «НК» спускающихся вниз людей. Группа GSG-9 ввалилась в помещение. Сперва Райан решил, что они отходили, но затем он увидел, что они несли что-то тяжелое, с трудом преодолевая тесные лестничные пролеты. Оружие и другое снаряжение то и дело цеплялось за все вокруг, и им приходилось прилагать все силы, чтобы продолжать нести это что-то.

Затем он понял, что это был раненый командир группы.

Спецназовцы рявкнули на них что-то по-немецки, и Райан с Истлингом убрались с их пути. Джек мимоходом взглянул на офицера, которого тащили эти трое. Он не подавал признаков жизни.

Группа проследовала по коридору и направилась к подъезду.

Раздался еще один громкий хлопок, похожий на взрыв гранаты — Джек слышал их более чем достаточно в годы службы в морской пехоте. С потолка на него, Истлинга, Вильгельма и нескольких полицейских посыпалась штукатурка.

Рация разрывалась от криков и команд. Джек не мог ничего разобрать, но по его впечатлениям, что-то резко пошло не так, как надо, и теперь наверху царил полный хаос.

Через несколько секунд появилась еще одна группа бойцов в черном, неся еще одного раненого. В свете фонариков, Джек заметил на его груди большое кровавое пятно.

Джек прижался к стенке, давая им пройти, но один из спецназовцев споткнулся под весом раненого, висевшего на них мертвым грузом.

Джек бросился к ним, наклонился и взял раненого под руки. Он потащил его по коридору, волоча по застеленному линолеумом полу. Джек не был нагружен оружием и боеприпасами, как немецкие спецназовцы, и мог выполнять эту задачу быстрее. Он крикнул немцам возвращаться обратно.

Поняли они его или нет, они знали, что их товарищи наверху находятся в опасности и бросились обратно, вскидывая на ходу оружие.

— Ник! — крикнул Джек. — Помоги мне!

Истлинг взял раненого за ноги и вместе с Джеком двинулся вниз по лестнице. Раненый, похоже, был жив, но ранен в лицо. МР-5 висел у него на шее, разгрузочный жилет был заполнен запасными магазинами и гранатами.

Ник и Джек с трудом вынесли раненого в ремонтную мастерскую, где к ним бросились два санитара с носилками. Вчетвером они взгромоздили раненого на каталку. Фельдшер что-то сказал Джеку; тот ничего не понял, но подумал, что тот просит снять МР-5, так что он расстегнул ремень и взял автомат.

Райан двинулся с раненым и санитарами к дежурящей снаружи машине «скорой помощи», но Истлинг бросился к лестнице и вернулся с третьим раненым, полицейским в форме, получившим пулевое ранение в руку.

«Скорая помощь» помчалась прочь. Джек остался на улице, прямо под квартирой, где грохотала стрельба. Подъехало еще несколько машин скорой помощи; полицейские, дежурящие снаружи, заняли позиции, направив оружие на окна квартиры, периодически озаряемые вспышками. Джек не знал, что делать с автоматом, так что просто повесил на плечо, собираясь отдать Вильгельму.

Он заметил нескольких полицейских, забирающихся по пожарной лестнице на южной стороне здания. Очевидно, им было приказано помочь, так как бой оказался гораздо более тяжелым, чем кто-либо ожидал.

Джек бросился к входу в автомастерскую. Он заметил у лестницы еще одну группу санитаров, грузивших на носилки раненого в плечо. Джек собирался вернуться на второй этаж, так что побежал в обход здания к пожарной лестнице, рассчитывая последовать за полицейскими и вернуться в коридор, где находился две минуты назад.

Он добрался до пожарной лестницы, начав подниматься. Оказавшись у окон второго этажа, он внезапно услышал свист. Что-то явно пролетело мимо его лица, а затем кирпич в полуметре перед ним просто взорвался. От неожиданности он потерял равновесие и плашмя упал на мокрый металл.

Но еще не успев упасть на холодный мокрый металл, он понял, что в него стреляли, и, судя по звуку, стреляли не из квартиры наверху. Он посмотрел вправо: там за улицей находилось четырехэтажное здание. В нескольких окнах горел свет. Джек, прижавшись к мокрому металлу лестницы, начал осматривать их, пытаясь понять, откуда был сделан выстрел.

Но рядом он заметил еще одно здание. А так как он сам находился на углу, в него могли стрелять из любого окна на два квартала по улице.

Было слишком много чертовых окон, и он понятия не имел, из которого именно в него стреляли.

Он собрался. В голову вдруг пришло, что снайпер не стал бы стрелять из комнаты с включенным светом, так что сосредоточился на темных окнах. Половиной секунды позже до него дошло, что окно должно быть открыто, так что область поиска сузилась еще больше.

Так, а это что?

Его внимание привлекла вспышка в окне рядом с тем, на которое он смотрел. Это было в, как минимум, шестидесяти метрах. Он не слышал ни выстрела, ни свиста пули, что говорило о том, что снайпер использовал оружие с глушителем, но, что было более важно, Райан понял, что стреляли не в него.

Джек вырвал рацию из кармана. Он не знал, насколько полицейские могли понимать по-английски, но сейчас ему было все равно.

— Снайпер! Четвертый этаж серого здания за улицей! Второе окно от угла!

Ответом стал крик:

— Wer spricht denn? — «Кто это?».

Райан не понял ответа и просто повторил свое сообщение, затем подполз к открытому окну и запрыгнул в него. Он не слышал новых выстрелов, но, учитывая стоявший наверху шум, не мог быть уверен.

Глава 65

В гостиной трехкомнатной квартиры на верхнем этаже здания, бойцы GSG-9 пришли к заключению, что огонь по ним ведется через окна на южной стороне здания. Когда были ранены двое, они первым делом подумали, что это боевики РАФ в спальне открыли огонь через стену. И действительно, в свете фонариков на оружии они заметили пулевые отверстия в стене, в них, одновременно со свистом пуль ударили куски штукатурки. Они открыли ответный огонь, выпуская длинными очередями магазин за магазином в стену.

Только когда третий боец получил пулю в правое плечо сзади и растянулся на полу комнаты, стало ясно, что огонь ведется не только спереди, но и с тыла.

В этот момент кто-то крикнул по рации «снайпер!», а затем еще что-то на английском. Термин «снайпер» был знаком им всем, так что, хотя они не могли понять остальных слов, несколько человек обернулись и увидели, как еще одно окно гостиной вылетело, разбитое пулей.

Все бойцы GSG-9 бросились на пол.

* * *

Райан крикнул полицейскому в форме на другом конце зала подобраться к его позиции у окна, но тот не слышал его за грохотом выстрелов наверху. Растерявшись, Райан случайно выглянул в окно и заметил движение в окне темной комнаты, в котором ранее видел вспышку выстрела.

Не думая о том, разумным ли будет стрелять в непосредственной близости от множества вооруженных людей, Джек поднял МР-5 и приложил его к плечу, совместил узкий клинок мушки над передней частью ствола с круглым целиком в задней части пистолета-пулемета. Джек был не очень знаком с МР-5 — в конце концов, в морской пехоте он пользовался совсем другим оружием — но стрелять он умел и знал, что это не совсем то оружие, которое требовалось для того, чтобы снять снайпера с семидесяти пяти метров.

Джек задержал дыхание и нажал на спуск.

Ничего.

Он быстро осмотрел оружие и увидел, что переводчик режимов огня был установлен на S, что означало «sicher», или «secure», то есть на предохранитель. Он быстрым движением переключился на режим стрельбы одиночными.

Он снова прицелился и, снова положив палец на спусковой крючок, увидел еще одну вспышку в окне в семидесяти пяти метрах. За четверть секунды вспышки, Райан смог заметить кровать и человека, укрывшегося за ней. Тот держал в руках винтовку, направленную на их здание. Оружие было с оптическим прицелом и сошками, но Райан не смог лучше рассмотреть ни оружие, ни стрелявшего, прежде, чем снова воцарилась тьма.

Джек лучше прицелился, сосредоточившись на том месте, где увидел стрелка, задержал дыхание и нажал на спуск.

Небольшой «НК» слабо ударил ему в плечо, отправив пулю в сторону снайпера. Он выстрелил снова, а затем еще раз. Райан понятия не имел, попал ли он в снайпера или нет, но понадеялся, что, по крайней мере, спугнул его.

Сделав третий выстрел, Райан укрылся под окном. Ему не хотелось испытывать удачу, подставляясь стрелку с оптикой.

Двое полицейских подбежали к Райану, и он крикнул им ложиться. Они имели достаточно здравого смысла, чтобы понять, чего хотел американец, и бросились на пол, а затем приблизились к нему, крича ему что-то и размахивая пистолетами-пулеметами.

Один из них поднял голову, чтобы посмотреть в окно, но Джек схватил его за рукав и жестко одернул. Он понятия не имел, продолжал ли снайпер действовать, но если он был где-то там, несомненно, его внимание будет сконцентрировано на окне, из которого стреляли по нему самому.

Абсолютная убежденность на лице американца подсказала двоим сотрудникам Ландсполицай, что они, вероятно, должны переместиться к другому окну. Они воспользовались рациями, чтобы направить группу полицейских на земле проверить здание, на которое им указал сотрудник ЦРУ, а также блокировать улицы, чтобы не дать снайперу уйти.

Затем они отобрали у американца пистолет-пулемет. Для начала, они понятия не имели, откуда он у него.

* * *

Перестрелка в Западном Берлине по соседству с Веддингом продолжалась всего шесть минут, но Райану она показалась вечностью. Наконец, боец GSG-9 наверху сказал, что квартира чиста, но все оставались лежать, пока полиция не проверила здание, откуда стрелял снайпер, и не пришла к выводу, что он ушел.

* * *

Несколько минут спустя к сидевшему на полу Джеку подошел Вильгельм.

— Мы нашли позицию снайпера в здании через улицу.

Джек поднялся.

— Мы нашли следы крови на ковре и три пулевых отверстия в стене. Вы попали в кого-то, но, очевидно, он смог взять оружие и уйти.

Вильгельм пожал руку Райану.

— Danke schön, херр Райан.

— Обращайтесь, — ответил Райан, но его сознание было занято попыткой получить единую картину произошедшего.

— Откуда РАФ могла знать, что им потребуется снайпер? Они знали, что мы готовим налет на квартиру?

— Я не знаю.

— Раньше такое случалось?

— Nein. Ничего подобного. Мы потеряли двоих бойцов GSG-9 и одного сотрудника Ландсполицай убитыми. Трое из GSG-9 и трое полицейских ранены. Мы никогда не сталкивались с такими потерями в операциях против РАФ.

Прошло несколько минут прежде, чем Истлинга и Райана допустили на третий этаж гостиницы. Поднявшись по лестнице, они прошли мимо легко раненых спецназовцев, которым оказывали первую помощь их товарищи. В квартире было множество пятен крови, битого стекла и выбоин от пуль.

Немцы принялись искать с фонариками выключатели. Один обнаружился за дверью, но лампа была разбита выстрелом или взрывом гранаты. Истлинг включил лампу на кухне и направил ее на гостиную. Свет отбросил во все стороны длинные тени.

Райан помахал рукой, чтобы развеять дым, все еще стоявший в квартире, и осмотрелся.

Первое увиденное ими тело принадлежало молодой женщине. Она лежала на спине в трех метрах от входной двери. Верхняя часть тела и голова была разворочена пулями. В освещаемых лампой остатках дыма она казалась призраком. В нескольких метрах лежал пистолет-пулемет. Джек подумал, что он, скорее всего, был у нее, а затем кто-то из спецназовцев пинком отбросил его в сторону.

Он последовал за кем-то с фонариком по коридору. В спальнях обнаружилось еще восемь трупов. У четверых было при себе или, по крайней мере, лежало рядом оружие. Еще четверо были безоружны. Стены одной из комнат были так изрешечены пулями, что можно было увидеть гостиную. Райан подумал, что большую часть этого «боя» противоборствующие стороны даже не видели друг друга.

Джек посмотрел на Истлинга:

— Выжившие из РАФ?

Тот разочарованно покачал головой:

— Никого.

— Черт.

Всех убитых сфотографировали там, где они лежали, а затем вынесли в гостиную и сложили в ряд. Тем временем, полицейские принялись за свою работу.

Джек и Ник начали осматриваться, но несколько минут спустя рация взвизгнула:

— Херр Истлинг? Херр Райан? Не могли бы вы подойти в последнюю комнату по коридору?

Истлинг и Райан направились к самой маленькой в квартире комнате в конце коридора. В ней не было убитых, и сначала они проигнорировали ее, но теперь, шагнув туда с фонариком, Джек понял, зачем его и Истлинга позвали. На небольшом туалетном столике стояли две фотографии, обе были разбиты пулями, но на них была определенно изображена та же молодая женщина, что и в документах Марты Шёйринг.

— Комната Шёйринг, — сказал сотрудник BfV.

Обыск комнаты три на три метра шел полным ходом. Было не так много предметов для осмотра — кровать, пара столов, куча одежды в корзине в углу, а также небольшой шкаф с пальто и другой одеждой.

У сотрудников BfV не много времени ушло на то, чтобы найти тайник под несколькими половицами под кроватью. Следователь извлек из него серебристый алюминиевый кейс. Он был снабжен простым замком с трехзначным кодом, но немец, положив кейс на кровать, с небольшим усилием раскрыл его. Райан и Истлинг смотрели ему через плечо.

Внутри было несколько тетрадей и документов. Детектив осветил их фонариком, показывая содержимое англичанину и американцу.

— Что же, это уже кое-что, — сказал Истлинг.

Райан наклонился и осветил фотографии фонариком.

Первым делом Райан увидел черно-белую фотографию Тобиаса Габлера, первого банкира, убитого в Цуге. Фотография была сделана с немалого расстояния, но это был однозначно тот же человек, которого Райан увидел в газете в статье об убийстве Габлера. Рядом была фотография Маркуса Ветцеля. Райан понятия не имел, как выглядел «Моргенштерн», но фотография была услужливо снабжена белой наклейкой, на которой было написано «Маркус Ветцель».

Под фотографией лежала карта Цуга.

Под ней обнаружился лист машинописного текста. В его верхней части была эмблема с черным «НК» над красной звездой, а рядом буквы «РАФ».

Немец сказал:

— Это их коммюнике. Вроде как официальные. Я видел такие раньше.

— Можете перевести? — спросил Истлинг.

— Ja. Здесь сказано: «Сущность этих нападений в том, чтобы говорить на языке реакции. Мы, Фракция Красной Армии, не позволим тем, кто торгует незаконными средствами, поддерживая войны против народов Центральной Америки и Африки жить в мире и спокойствии. Мы выразим нашу солидарность с партизанами всего мира и вступим в борьбу против банкиров, получающих прибыль от незаконных войн во имя провалившейся капиталистической системы».

Дочитав, сотрудник BfV повернулся к Райану и Истлингу.

— Дальше там про то, что Тобиас Габлер и Маркус Ветцель были убиты, так как они были высокопоставленными банкирами, ведущими дела с немецкими промышленниками.

— И вы считаете, что так и было? — спросил Райан.

Немец пожал плечами:

— Похоже на то.

— Но?

— Херр Ветцель был убит всего сутки назад. Но херр Габлер убит уже давно. Они бы уже раззвонили об этом. Я не понимаю.

— Возможно, Шёйринг должна была сообщить об этом сама, но так как она сама же взорвалась в Швейцарии, сделать она этого не смогла?

Офицер BfV покачал головой:

— Если бы все это было совершено РАФ, кто-то из пропагандистского крыла уже отправил бы это в СМИ. Не непосредственный исполнитель.

Немец принялся обсуждать коммюнике со своими коллегами. Джек и Ник вышли в коридор.

— Все красиво, аккуратно, и сложено в одну папку, — сказал Джек.

Истлинг думал о том же самом. Наконец, он с усилием произнес:

— Согласен, все слишком удобно.

— Если я что-то понимаю, попахивает липой, — сказал Джек.

Английский контрразведчик, похоже, справился с сомнениями. Он остановился и повернулся к Джеку:

— А вы когда-нибудь с таким сталкивались?

Райан был вынужден признать, что нет. Он никогда не исследовал лично места преступлений, но был чертовски хорошим аналитиком и имел дело со всеми видами дезинформации. И это «свидетельство» не прошло тест его чутьем.

Они вернулись в гостиную и встали возле тел. Эксперты пытались соотнести лица убитых с фотографиями известных членов РАФ. Пока что они опознали пятерых, но не имели никаких сведений об оставшихся четверых. Один из следователей отправил коллег в спальни, чтобы поискать какие-либо документы в кошельках и бумажниках.

Джек и Ник посмотрели на тела, сложенные на полу.

— И эти люди, — сказал Джек, — и еще один парень в двух кварталах застрелили девять полицейских и спецназовцев? Не верю.

Истлинг покачал головой.

— Они могли идти прямо в засаду. Возможно, у немцев была утечка.

— Есть и другой вариант.

— Какой?

— Подумайте, — сказал Джек. — Что, если это были русские? Что если в тот момент, когда мы установили связь с РАФ, русские должны были гарантировать, что никто из этой ячейки не будет взят живым, чтобы заявить о своей невиновности. Что может быть лучше для этого, как не перевести арест в полномасштабную перестрелку? Все, что вам потребуется, это стрелок с видом на происходящее. После того, как немецкие спецназовцы начали падать замертво, у оставшихся не осталось намерений брать кого-либо из членов РАФ живыми.

Истлинг понял идею, но Джек понял, что после того, как они увидели документы из кейса, его сомнения начали улетучиваться.

— У вас есть лишь догадки. Мы не знаем, кем был снайпер. Это мог быть боевик РАФ, услышавший стрельбу и решивший отстреливаться.

Джек покачал головой. У него действительно не было доказательств, но нутро подсказывало ему, что он и Истлинг столкнулись с силой намного более существенной, чем ячейка немецкой левой террористической организации.

Глава 66

Наши дни

Джек Райан-младший, и Виктор Оксли вернулись в Лондон в начале шестого вечера. Конечно, Райан знал, что не стоит возвращаться на квартиру. Вместо этого, они направились в мотель на Уэлсли-роуд в Кройдоне. Его порекомендовал Оксли, объяснив, что время от времени приезжая в Лондон, он всегда останавливался там и заверил Райана, что это по пути и вообще, самое подходящее место для ситуации «просто ни о чем не спрашивай», чему, как заметил Оксли, как нельзя лучше соответствовало их нынешнее положение.

По дороге они сделали остановку. Устав от Оксли, Джек остановился на стоянке перед супермаркетом, достал из кошелька несколько купюр и протянул их бывшему шпиону. Оксли исчез в здании магазина, вернувшись через десять минут с двумя пакетами.

Выехав обратно на дорогу, Джек увидел, что Оксли купил квинтовую[519] бутылку ирландского виски, литр колы и две больших бутылки пива. Из еды он взял несколько кексов и палку колбасы, которой на вид было не меньше лет, чем самому Оксли.

Как Джек и предполагал по описаниям Оксли, мотель был редкой дырой. Стены были облупившимися и местами покрыты плесенью, ковер прожжен в нескольких местах, но к каждому номеру прилагался небольшой гараж, идеально подходящий для того, чтобы скрыть машину постояльца.

Они въехали в указанный им гараж и закрыли двери, после чего вытащили боевика русской мафии из багажника «Мерседеса». Виктор натянул куртку ему на голову, чтобы он ничего не мог увидеть. Затем они заломили ему руки и потащили по лестнице в номер.

Ванная была крошечной и замызганной, но идеально подходила, чтобы спрятать российского бандита. Воспользовавшись идущими вдоль стен трубами, Оксли умело связал его так, чтобы руки оказались высоко выкручены за спиной и он не мог двинуться больше, чем на несколько сантиметров, не испытав адской боли. Затем Оксли взял с кровати подушку с подозрительным пятном, снял наволочку и надел ему на голову.

Они закрыли русского в ванной. Затем Джек включил телевизор в спальне и вместе с Оксли вышел на маленький балкон, с которого открывался вид на плотно забитое шестиполосное шоссе.

Оксли разозлился, не найдя в номере никакой посуды, но затем просто сделал несколько мощных глотков колы и долил в бутылку до верха виски. Они сели на пару дешевых алюминиевых стульев. Джек, несколько минут глядя на Оксли, пользуясь его молчанием, думал о том, что возможно, теперь бывший английский шпион хоть что-то скажет.

Наконец Джек сказал:

— Ладно, Оксли. Я хотел бы задать пару вопросов этому мудаку в ванной, но сначала — вам. Вы намерены говорить?

Бородатый англичанин выглядел несколько расслабленным. Джек был уверен, что свою роль сыграла кола с виски. Он пожал плечами:

— Во-первых, зови меня Окс. Во-вторых, я все понял. Я не хотел говорить с тобой, но я не думал, что за мной до сих пор будут гоняться вооруженные русские бандиты, так что я готов сотрудничать, чтобы разобраться во всем этом. Тем не менее, есть то, что я могу тебе рассказать, а есть то, что я унесу с собой в могилу.

Джек открыл бутылку пива и сделал глоток.

— Хорошо. Начнем с простого. Когда вы вернулись из России?

После секундной паузы Оксли ответил:

— Я вернулся с Родины примерно двадцать лет назад.

— Чем вы занимались эти двадцать лет?

— Ничем. Жил тут и там. На государственное пособие, в основном.

— По безработице?

— Так и сяк. Кое-где подрабатывал. — Он ухмыльнулся. — Ну хватит.

Теперь уже Оксли намерился задавать вопросы:

— Ты лучше скажи, откуда сын долбанного американского президента про меня узнал?

— Отец хотел получить сведения о «Бедроке» и подумал, что сэр Бэзил Чарльстон может что-то знать, — ответил Джек. — Я был в Англии, так что он попросил меня спросить. Бэзил рассказал, что «Бедрок» — это вы. Затем я разыскал вас, используя контакты в SAS.

— А, старый пень Бэзил…

— Он полагает, что вы хотите его смерти.

Оксли склонил голову.

— Его? — Он с усмешкой покачал головой. — Нет. Чарльстон не был причастен к той грязи, в которой я оказался. Старина Бэзил не сделал мне ничего хорошего, но и плохого тоже.

— Он сказал, вы действовали за Занавесом. Выдавая себя за местного.

— Моя мамка была из Омска, это в Сибири. Она сбежала с родителями через Берлин, когда там еще не было стены. Встретила офицера английской армии и уехала с ним в Великобританию. Поселились они в Портсмуте. Папа был рыбаком и редко бывал дома. Мамка вошла в местное сообщество русских эмигрантов, так что дома я слышал русский чаще, чем английский.

Оксли отхлебнул из бутылки:

— А чего это твоему отцу интересна такая старая тема под названием «Бедрок»?

Джек достал из кармана копию отчета швейцарской полиции и передал его Оксли.

Тот посмотрел на бумагу, а затем полез в карман за очками. Он достал их, надел, и снова посмотрел на страницу.

— Гребаный немецкий.

— Да. Но там карандашом написан ваш позывной, который кто-то потом попытался стереть. Рядом с информацией о человеке, задержанного швейцарской полицией на месте взрыва в ресторане в Роткрюце.

Оксли очень медленно, почти незаметно кивнул.

— То есть вы помните.

Взгляд Оксли устремился куда-то вдаль, словно он пытался высмотреть что-то в далеком прошлом.

— Мне было поручено проверить слухи о киллере из КГБ под кодовым именем «Зенит».

Джек подумал, был ли Бэзил неискренен, говоря ему, что «Бедрок» не имел никакого отношения к «Зениту», или же он просто об этом забыл.

— «Зенит» действовал в Западной Европе. Почему вас направили на Восток?

— Первые слухи о «Зените» пришли из Чехословакии. Двое полицейских, работавших над каким-то делом в Праге, были найдены плывущими по реке Влтава. Русский, расположившийся в отеле поблизости, спешно исчез, не оплатив пребывание. В ходе обыска обнаружился его багаж. В нем была книга с шифрами КГБ, с какой-то пометкой. Чехи смогли взломать достаточно кодов, чтобы расшифровать слово «Зенит». Никто не знал, было ли это кодовое имя владельца книги или нет, но оно приклеилось. Чехословаки обратились в КГБ, но русские заявили им, что не знают никакого «Зенита» и никаких оперативников в Праге у них нет.

— Да, КГБ много врал, — сказал Джек.

— Да, — согласился Оксли. — И я уверен, что полиция в Праге решила так же, но переулки около Вацлаской площади неожиданно стали выглядеть вотчиной КГБ. Русские шпионы просто заполонили город, охотясь за этим самым «Зенитом».

— Великобритания узнала это от источника в Праге?

— МИ-5 что-то пронюхала. Не спрашивай, как именно. Но прежде, чем все кончилось, он убил двоих человек в Чехословакии и четырех в Венгрии.

— Все они были копами?

— Нет. В Будапеште он убил сотрудников Государственного банка Венгрии, и еще одного контрабандиста.

— Контрабандиста? — удивился Райан.

— Да, человека, занимавшегося контрабандой людей. Это был парень, помогавший перебежчикам бежать через границу. Тогда это было распространено в Венгрии, — сказал Оксли. — В любом случае, мы пришли к выводу, что «Зенит» был не из КГБ. Это был какой-то одиночка. В КГБ решили, что это бывший сотрудник ГРУ, завербованный западными службами. Мы были обеспокоены тем, что действительно могли быть причастны.

— Как Великобритания могла быть причастна к этому?!

Оксли усмехнулся, глухо и хрипло.

— У них был сотрудник, действовавший за Железным Занавесом, занимавшийся подобными делами.

Брови Джека взлетели вверх. До него дошло.

— Вы?

— А ты не так глуп, как мне сначала показалось. — Оксли покрутив в руках очки. — Да. Я был в Праге в то же время, когда «Зенит» действовал там. Согласно легенде, я был русским, я был сам по себе и, естественно, был опрошен чехами. Я выкрутился, но когда начались убийства в Венгрии, какой-то глубокий философ в Лондоне подумал, что я мог иметь к ним отношение. «Зенит» мог повредить отношениям как раз тогда, когда все рассчитывали на оттепель. Это был разгар гонки вооружений, но нам нравилось, к чему все шло. Польша двигалась к демократии, Рейган и Тэтчер драли Советский Союз в хвост и в гриву. Предстояло еще много сражений, но поднималась заря новой эпохи. «Зенит» мог развалить этот натюрморт.

— И вас отправили туда убить «Зенита» и не дать КГБ обвинить Запад в действиях какого-то психа-одиночки?

— Именно.

— И что случилось?

— Я не смог найти этого козла. Ни я, ни КГБ.

— Но как вы оказались в Швейцарии?

— Я проследил за несколькими чудаками из КГБ в Будапеште, которые сами охотились за «Зенитом», надеясь, что это выведет меня на него. Я немало удивился, когда они отправились на Запад, в Цуг, чтобы наведаться в банк.

— И эти люди тоже оказались убиты.

— Да.

— «Зенит» убил их?

Оксли пожал плечами, устало протер крупный нос и шумно выдохнул. Он видел, как их машина рухнула в ущелье.

— Все зависит от того, во что вы верите.

Райан посмотрел на него.

— Считайте меня психом, но я вам верю.

Оксли слабо улыбнулся:

— Ну, хорошо. «Зенит» убил много кого.

Англичанин пристально посмотрел на него:

— А теперь твоя очередь рассказывать. Почему твой отец заинтересовался этой темой? Это было тридцать лет назад. Неужели в мире мало проблем?

— Вы не согласны с его политикой?

— Политикой? Я вообще не перевариваю политику.

— Тогда за что вы ненавидите моего отца?

— Это личное.

— Личное? Вы его знаете?

— Не знаю, и знать не хочу, — он взмахнул рукой, отбрасывая эту тему. — Я задал вопрос. Почему именно сейчас? Чего твоему дорогому папочке от меня надо?

Райан пожал плечами.

— Ваш позывной был найден в деле, касающемся «Зенита». Никто не обращал на него внимания уже давно, но один рапорт в старом пыльном деле позволил предположить, что «Зенит» — это Роман Таланов.

Оксли взглянул на него:

— Таланов? Ну, был такой. И что? Это было сто лет назад. Какое это теперь имеет значение?

Джек удивился.

— Стоп. Вы знаете, что Таланов — «Зенит»?

— Подозреваю. Потому что я был одним из тех, кто подал тот рапорт из того старого пыльного дела. В девяносто втором году, если не ошибаюсь. После того, как вышел из ГУЛАГа. Но ты так и не ответил, какое дело кому-то до убийцы-одиночки, действовавшего четверть века назад.

Джек немного подумал.

— Я не видел у вас дома телевизора.

— Не вижу смысла. И в радио тоже. Иногда смотрю регби в пабе, но новости мне не интересны.

— Тогда все понятно.

— Что понятно, Райан? — смутился Оксли.

— Дело не в том, что было тридцать лет назад. Дело в том, что происходит сейчас. Вы же не в курсе, что Роман Таланов теперь глава ФСБ?

Оксли подался вперед, глядя на поток машин на Уэлсли-роуд. После долгого молчания он сказал:

— Нет. Не в курсе. — Он задумчиво взял стакан и уставился вдаль. — Черт знает что творится.

Глава 67

Тридцать лет назад

Первые несколько часов после налета на квартиру РАФ на Шпренгельштрассе аналитик ЦРУ Джек Райан провел в затхлом свободном кабинете в британском консульстве в Западном Берлине.

Получив доступ к телефону защищенной связи, Райан позвонил в ЦРУ директору по разведывательным вопросам адмиралу Джеймсу Гриру. Он застал его дома — на Восточном побережье было уже девять вечера — и доложил о событиях последних нескольких часов. Адмирал оказался потрясен, узнав о перестрелке и, особенно, об участии в ней своего подчиненного.

Джек подчеркнул, что скептически относится к мысли о том, что РАФ действовала самостоятельно, и был уверен, что в эту операцию были вовлечены некие неизвестные силы.

Но Грир сомневался в идее о том, что это были русские:

— Джек, но как же «Кролик»? Ты же не меньше меня знаешь, что у нас есть очень хороший источник информации о КГБ.[520] Мы опрашивали его много месяцев. Я просто не могу поверить, что он теперь просто почешет подбородок и скажет: «О, да, я совсем забыл рассказать об убийце, действующем в Европе».

— Мы должны проверить и его. Возможно, он что-то знает, — сказал Джек.

— Хорошо, Джек, мы поговорим с ним, но и ты и я знаем, что он ничего от нас не скрыл, — ответил Грир. — Если бы было что-нибудь похожее на то, о чем говоришь ты, он бы рассказал нам.

— Зайцев утратил доступ к каналам связи КГБ несколько месяцев назад. Возможно, это началось позже.

— Возможно, хотя и маловероятно, и ты знаешь, почему. Такие операции требуют подготовки. Убийство западноевропейских банкиров. Сотрудничество с западногерманскими террористами и — если я правильно тебя понял — перевод стрелок на них. Это не похоже на что-то, подготовленное за последние несколько месяцев.

— Да, — согласился Райан. Он помолчал и добавил: — Я знаю, как это звучит.

— Это звучит так, что ты, похоже, хватаешься за соломинку. И если бы мне это говорил кто-то другой, я бы сказал ему бросить это дело. Но ты не кто-то другой. Ты чертовки хороший аналитик и я в долгу перед тобой. Так что верь своему чутью.

— Спасибо.

— Но я хотел бы, чтобы ты кое-что помнил. Британцы хорошо себя зарекомендовали в таких делах. Если они решат, что закончили, ты останешься там один. Ты можешь сотрудничать с любыми местными органами, если будет нужно, но будь осторожен. Ты и так уже оказался в большой опасности. Я не хочу, чтобы ты шел на ненужный риск.

— Я тоже этого не хочу.

* * *

Двадцать минут спустя Райан встретился с Истлингом и его группой в кабинете на втором этаже, и они начали разбирать материалы, обнаруженные на квартире РАФ. BfV стремилась сохранить портфель и его содержимое при себе, так что два следователя из BfV нависали над плечами Райана и Истлинга, пока англичанин и американец просматривали имеющиеся материалы.

Работу возглавляли Истлинг и его группа. Прежде всего эту операцию начала SIS. Один из контрразведчиков, имевший комплект отпечатков пальцев, осмотрел портфель и его содержимое на предмет соответствий. Истлинг решил снять всю возможную информацию, начиная от непосредственно материалов и заканчивая водяными знаками на бумагах, методами печати фотографий банкиров и особенностями шрифта печатной машинки, на которой была набрана инструкция по изготовлению бомб и коммюнике.

Портфель осмотрели на предмет двойного дна и потайных карманов, но ничего не нашли.

Джека зачаровала эта работа, что свидетельствовало о том простом факте, что у него не было никакого опыта расследований. Он не был ни полицейским, ни экспертом. Его отец был экспертом в Балтиморском полицейском управлении, но Джек никогда не видел его работы.

Он был просто аналитиком и, получив, наконец, шанс взглянуть на эти материалы, занялся, в первую очередь, документами. Естественно, он брал их в резиновых перчатках и пользовался помощью следователя BfV в переводе.

Джек пытался убедить сотрудников BfV в том, что было невозможно, чтобы члены РАФ могли оказать столь профессиональное сопротивление GSG-9, но немцы не были настолько в этом уверены. На квартире на Шпренгельштрассе было найдено девять тел и только пять из них были опознаны. Следователи отвечали, что они не могут судить о уровне боевой подготовки боевиков РАФ, пока не опознают тела, лежавшие сейчас в морге.

Из документов Райан узнал немногое. Он не был специалистом по РАФ, но коммюнике выглядело стандартным для леворадикальной террористической группы, все материалы, касающиеся убийств Габлера и Ветцеля — фотографии, карты, инструкция по изготовлению бомбы — тоже вызывали доверие.

Единственным, что мешало принять содержимое портфеля и все, что с ним было связано, была необходимость поверить, что Марта Шёйринг проявила себя худшим в истории леворадикального терроризма специалистом по финансовым делам. Хотя РАФ, как и большинство террористических групп, регулярно брала кредиты для своих целей, то, что она взяла его по своим реальным документам, вызывало недоумение.

Райан не знал, что ему думать. У Шёйринг было за плечами несколько арестов, но она ни разу не было причастна к убийствам. Однакодвое обитателей квартиры находились в розыске в связи с ракетным обстрелом базы НАТО несколько лет назад. Хотя тогда не было убитых и даже тяжелораненых, они, несомненно, имели намерение кого-то убить.

Истлинг, как обычно, склонялся к завершению расследования. Райан, с другой стороны, полагал, что эти доказательства были более подозрительны, чем факты, которые они изобличали.

Так как немцы стремились уйти вместе с доказательствами как можно быстрее, Райан и британцы закончили в течение часа.

Джек был на ногах уже больше суток, так что, когда в 9 утра ему предложили диван в пустующем кабинете, он не отказался несколько часов поспать.

* * *

В полдвенадцатого утра в комнату сунул голову Истлинг. Джек сел, протер глаза и стянул с себя шерстяное одеяло.

Истлинг сел в кресло рядом с диваном. Его глаза были красными, а одежда сильно помятой. Джек задумался, не выглядит ли он столь же уставшим и вымотанным.

— Что такое? — спросил Джек.

— Мы просмотрели все уже несколько раз. Документы, которые мы нашли в комнате Марты Шёйринг, выглядят подлинными. Немцы, наконец, опознали оставшиеся тела. Три подруги и один друг жильцов. Никто из них прежде не был известен как член РАФ, но, не сомневаюсь, они будут считаться таковыми. Также мы нашли место, откуда стрелял снайпер. Однокомнатная квартира, снятая Мартой Шёйринг три дня назад.

— Зачем Марте снимать квартиру в двух кварталах от собственной? — смутился Джек.

Истлинг пожал плечами.

— На этот вопрос я ответить не могу. Квартира была снята на ее имя, но по фотографии ее никто опознать не может. Это многоквартирный дом, так что никто особо не обращает внимания, кто туда приходит и уходит. Там живут, в основном, гастарбайтеры из Турции, Ирландии и северной Африки. Несколько человек с того же этажа говорят, что видели, как вчера поздним вечером в квартиру заходил мужчина.

— Что можно сказать об этом человеке?

— Двадцать-тридцать лет. Белый. Возможно немец, возможно нет. Никто не слышал, чтобы он что-то говорил. Выстрелов тоже никто не слышал.

— Как такое могло быть?

— Снайперская винтовка с глушителем. Она бахает, как долбаная теннисная ракетка, но, учитывая тот факт, что в двух кварталах шел целый бой с участием двух десятков людей, палящих друг в друга и швыряющихся чертовыми гранатами, снайпера было довольно легко не услышать.

Джек вздохнул и схватился за следующую мысль.

— Мы должны вернуться в Цуг и показать фотографию Марты Шёйринг в баре, где Пенрайта видели с немкой перед его смертью.

Истлинг уже покачал головой:

— Уже сделано, коллега. Швейцарцы сделали это, воспользовавшись фото с документов.

— И?

— Все, кто работал той ночью, подтвердили единогласно. Женщина, с которой Истлинга[521] видели в баре — не Марта Шёйринг.

Джек был так уверен, что теперь не знал, что сказать. Он пробормотал:

— Что будем делать?

— Об этом я и собирался поговорить. Я знаю, у вас есть соображения о причастности КГБ, и я, конечно, не готов пока сказать об этом наверняка, но я полагаю, что совершенно очевидно, что убийство двух швейцарских банкиров совершено этой ячейкой РАФ.

— Что насчет Пенрайта?

Истлинг ответил с плохо скрываемым сарказмом:

— Я все-таки склонен полагать, что за рулем автобуса, сбившего его, не было ни члена РАФ, ни оперативника КГБ. Серьезно, Райан, его не убили. Вспомните, все свидетели согласны, что он был пьян. Я не думаю, что его отравили. В теле не найдено никаких известных ядов, хотя яд, конечно, мог к тому моменту разложиться. Если красные и создали некий новый яд, мы этого уже не узнаем. И бог с ним. Это не входит в сферу моих задач.

— Так что вы хотите сказать?

— Что мы отправляемся домой. Сегодня днем.

Джек потер глаза. Он подумал, что и сам хочет вернуться домой, на Гриздейл Клоз. Сесть на диван с Кэти, Салли и Джеком… Это было для него как сон.

Но он выбросил эту мысль из головы. Не сейчас.

— Счастливого пути, — сказал Джек. — Я остаюсь.

Истлинг, казалось, ожидал этого:

— Мне что, придется вас заставлять?

Глаза Райана сузились.

— Ни в коей мере. Вы мне, вообще-то, не начальник.

— Черт подери, Райан, мы делаем одно дело!

— Насколько я могу судить, нет. Вы занимаетесь выяснением обстоятельств смерти Пенрайта, а я занимаюсь выяснением того, что, черт подери, происходит. В этом деле есть и другие силы. Возможно ли, что Дэвид действительно попал под автобус? Полагаю, что да, но я думаю, что нас танцуют, а мы расслабляемся.

— Как я могу убедить вас?

— Вы можете передать мне все, что у вас есть по «Моргенштерну». Все материалы, касающиеся деятельности Пенрайта в Швейцарии, а также документы, найденные на конспиративной квартире в Цуге. Дайте мне их, дайте мне просмотреть все это, и я сделаю собственные выводы относительно того, что случилось.

— Я не…

— Бэзил привлек меня к этому делу, так как считал, что я могу помочь. У меня есть определенный опыт — как бы то ни было. Если я просмотрю все, что знал Пенрайт, я смогу поговорить с Лэнгли и попытаться получить больше сведений о «Рицманн Приватбанкирс», возможно, я смогу свести воедино все, над чем Пенрайт работал перед гибелью.

— Ты ведь как гончая, да? — спросил Истлинг. — Почуял добычу, и теперь тебя не остановить?

— Я иду по следу. Я себя знаю, — ответил Джек.

Истлинг не ответил, так что Джек продолжил:

— Так что скажете?

— Что я скажу? — сказал Истлинг. — Я скажу, что ты надутый пиндос, который уже краев не видит. Перестрелял банду Ольстерской гопоты в прошлом году, получил за это рыцарское звание, спугнул РАФ-овского снайпера этим утром, так что фрицы готовы назначить тебя долбаным кайзером или чем-то не менее нелепым, но везения у тебя явно больше, чем умения работать в команде. Была бы моя воля, я бы отправил тебя пинком под зад в американское консульство, чтобы тебя отправили обратно в твою Америку багажом. — Он глубоко вздохнул. — Но, к сожалению, воля не моя.

Он снова вздохнул:

— Я поговорю с Бэзилом и, возможно, он разрешит тебе посмотреть что-либо из документов «Моргенштерна».

— Это все, о чем я прошу.

Глава 68

Наши дни

Виктор Оксли и Джек Райан-младший прождали целый час, прежде чем начинать допрос киллера из «Семи сильных людей». Райан несколько раз предлагал англичанину начинать, но Окс каждый раз говорил, что лучше этому парню промариноваться в ванной еще немного. Он был зафиксирован в неудобной позе, без четкого понимания, что происходит. Оксли объяснил Джеку, что для агрессивного допроса было стандартной процедурой дать допрашиваемому время подумать о своем безвыходном положении.

Но Джек подумал и о том, что Окс просто хотел подольше посидеть, потягивая виски, так что, возможно, просто заговаривал зубы насчет «стандартных процедур».

Джек встал со стула, сказав, что собирается пойти и сам задать ему несколько вопросов, но Оксли убедил его еще немного подождать.

— Слушай, парень, ты может, собираешься сыграть в ерунду типа доброго и злого полицейских, но я намерен сыграть в злого, и злым буду я.

Оксли поставил бутылку с «коктейлем» из колы с виски на бетонный пол крошечного балкона, молча встал и направился в комнату. Джек двинулся следом и увидел, как Оксли снял свитер, обнажив широкую спину, покрытую татуировками, похожими на те, что он видел у него на груди. Окс бросил свитер на диван и несколько раз глубоко вздохнул, словно призывая давно уплывшее куда-то сознание вернуться на место. Затем он подошел к столу со стульями в углу и, с удивительной для своих пятидесяти девяти лет легкостью оторвал от стула одну из ножек. Затем он повернулся к Джеку.

— Нам надо узнать, кто его послал и зачем. Еще что-нибудь?

— Мне что, присутствовать не полагается?

— Нет, парень. Я пойду один.

Райан понял, что́ у Оксли было на уме.

— Слушай, — сказал он. — Я ценю твое желание держать меня подальше от всего, что может подставить меня или моего отца, но могу тебя уверить, что я и так по уши во всем этом.

Оксли секунду посмотрел на Джека, и ответил:

— Да плевал я на тебя и на твоего папу. Этот сортир размером с конуру, и если нас там будет двое, мне будет не размахнуться, если будет надо.

— А. Понял.

— Ты пока прояви себя умненьким мальчиком и просмотри его телефон. Может там будет что-нибудь, что я не смогу из него выбить. И да, сделай телевизор погромче.

— Ну хорошо. Только Окс… Я не говорю сюсюкаться с ним, но только не убивай.

Оксли кивнул, но его лицо стало пустым, как в тот момент, когда он снял свитер и снова стал бывшим узником ГУЛАГа.

— Когда-то давно я понял то, что не пожелаю понять тебе, — сказал он. — Иногда можно пожалеть, что выжил. Поверь мне, я не окажу ему милости, просто свернув шею.

Оксли зашел в ванную и захлопнул за собой дверь.

* * *

Он вышел через двадцать минут. Райан провел это время за попыткой разобраться в номерах на телефоне русского. Все вызовы были иностранными, но Райан на иное и не надеялся. И, естественно, не пытался набрать какой-либо. Контакты были набраны кириллицей, но, хотя Райан легко мог их прочитать, это было просто кучка ничего не говорящих имен.

Пока он просматривал номера и SMS-сообщения, Джек несколько раз услышал из ванной приглушенные вопли и два громких вскрика.

Лоб Виктора был покрыт потом. Хотя в нем было килограммов двадцать пять лишнего веса, Джек впервые заметил, что руки, плечи и грудные мышцы остались крепкими, несмотря на толстый слой жира. Он напоминал скорее стареющего распоясавшегося боксера, чем человека, просиживающего все свободное время за выпивкой в баре.

— Как он там? — спросил Джек.

Окс не ответил. Он просто вышел на балкон, глотнул свежего воздуха и подобрал свою бутылку. Затем он взял бутылку пива, открыл дверь в ванную и кинул ее туда.

Он снова закрыл дверь, подошел к кровати и рухнул на спину.

Наконец он ответил:

— Все замечательно. Поговорили как старые друзья. Его, кстати, зовут Олег.

— И что, даже бить не пришлось?

— Ну, пару раз поздоровался. А потом он уже сам все рассказал.

— И?

— Он из «Семи сильных людей». Прибыл в Великобританию три дня назад по украинскому паспорту, который получил от своих в Киеве.

— Киеве?

— Верно. Он работает на какого-то русского по кличке Глеб Резаный. Глеб — vory.

— Это какой-то русский бугор, я прав?

— Точно. Парни Глеба в Киеве приказали другим парням выследить тебя. Олег сказал, что они следили за тобой несколько недель. Он не смог назвать имена или описать их, говорил, что никогда их не видел. — Оксли пожал плечами и хмыкнул. — И я ему верю. Он ничего не утаил. Как бы то ни было, он и те двое, что мы встретили сегодня на моей квартире, прибыли в Лондон, чтобы сменить тех, что следили за тобой раньше. Ничего более. Но сразу после их прибытия ты удивил их, приехав в Корби. Один из них сообщил в Киев, а потом неожиданно прилетели еще несколько быков «Семи сильных людей» с новым приказом.

— Каким? — спросил Джек.

— Тебя следовало просто отметелить, сломать челюсть или вроде того, чтобы ты убежал в свою Америку, поджав хвост. Я, с другой стороны, так легко бы не отделался. У них был приказ убить меня.

— Зачем?

Оксли хохотнул. Дешевая кровать, на которой он сидел, зазвенела пружинами.

— Дай-ка я тебе кое-что поясню, хлопчик. Олег не задает таких вопросов. Ему дают фотографию и адрес, он идет и делает свою работу, не спрашивая «зачем?».

Джек подумал над этим.

— То есть они следили за мной, даже когда я про тебя еще вообще не знал?

— Похоже на то. Ты привел их ко мне.

— Это мог сделать Малкольм Гэлбрайт.

— Кто это?

— Человек, у которого в России украли миллиард долларов. Я работаю на него. Точнее работал, до этого момента.

Оксли откинулся на подушку и сделал глоток.

— Никогда не слышал о Гэлбрайте? — спросил Джек.

Оксли покачал головой.

— А о Глебе Резаном?

— От тебя первый раз.

Джек мгновение подумал.

— А ты знаешь кого-нибудь по имени Дмитрий Нестеров?

— Это еще кто? — покачал головой Оксли.

— Тот, кто обчистил Малкольма Гэлбрайта. Говорят, он из ФСБ.

Оксли пожал плечами и сделал еще глоток. Он был навеселе, и это было заметно. Джек не был трезвенником, но знал, что давно бы отрубился, выпив столько.

— Мне нужно поговорить с отцом, а еще с начальником, — сказал Джек. — Возможно, мы сможем немного собрать эту головоломку.

— И что же твой папаня скажет по поводу перестрелки с русской мафией?

Джек уже несколько часов думал об этом. Это была проблема, но он уже прошел точку, позволявшую сойти с пути и защитить отца от возможного скандала.

— Он захочет, чтобы я вернулся в США, как только об этом узнает, — ответил Джек. Он на мгновение задумался. — Так что я немного подожду, прежде чем звонить папе, пока немного не разберусь в происходящем.

— Рад он не будет.

Джек пожал плечами. Он всегда плохо переносил беспокойство со стороны родителей, но был, черт подери, уверен, что не станет обсуждать с этим старым англичанином свои семейные трудности. Он сменил тему:

— Что будем делать с твоим приятелем Олегом?

— Отпустим.

— Отпустим? Ты что, с ума сошел?

— А что ты собирался с ним делать? Или как, мы и так сегодня отправили в морг четверых?

Джек не ответил.

— И если мы сдадим его в полицию, для нас все станет гораздо сложнее, — сказал Оксли. — Если мы его отпустим, тебе не придется признаваться, что ты был в Корби.

— А что насчет вашей соседки? Она же меня видела.

— Он слепая, как сова и глухая как пень. Поверь мне, она даже не поняла, ты белый, черный, зеленый или синий.

— Но если мы отпустим этого Олега, он же может просто вернуться и снова попытаться нас убить.

Оксли хохотнул.

— Это будет интересная попытка — с двумя сломанными руками.

Джек медленно опустил голову.

— Ты сломал ему руки?

— Я не дебил, Райан. Это опасный человек. Его не стоит отпускать со всеми рабочими частями тела.

— А как же ему выпить то пиво, что ты дал ему?

Оксли опять засмеялся.

— Это что, моя проблема?

— Хорошо, — медленно сказал Джек. — Олега мы отпустим. Но если этот Глеб Резаный отправил по наши души полдесятка человек, он может направить еще столько же.

— Этот город просто кишит убийцами из «Семи сильных людей», — кивнул Оксли.

— Почему бы тебе не пойти со мной? Ты будешь в безопасности. Я поговорю с Сэнди и проверю, нет ли у него каких-либо идей, кто такой этот Глеб Резаный. Еще поговорю с Кастором. Возможно, у него есть соо…

Виктор Оксли выпрямился. Его взгляд мгновенно прочистился. Всю затуманенность алкоголем, о которой Райан беспокоился секунду назад, как рукой сняло.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что мне нужно поговорить с Сэнди. Сэнди Ламонтом. Это мой начальник.

— Нет, другой хмырь.

— А… Кастор. Хью Кастор. Он возглавляет фирму «Кастор энд Бойл», где я работаю.

Оксли встал с дивана, подошел к Джеку и навис над ним. Его поза выглядела угрожающей.

— Что такое? — спросил Джек.

— Ты спрашивал меня, знаю ли я неких людей, но не спросил, знаю ли я Хью Кастора.

— Ладно. Ты знаешь Хью Кастора?

Оксли сжал рукой бутылку.

— Так, парень, спрашиваю еще раз. Как ты нашел меня?

— Я же сказал. По позывному. Я показал тебе рапорт с пометкой «Бедрок».

— Да, так и было. Но откуда мне знать, что это не Кастор послал тебя?

— Послал меня? Что? — Молодой американец определенно мог сказать, что от упоминания имени Кастора доверие Оксли, завоеванное с таким трудом, начало улетучиваться.

— Что Кастор значит для тебя?

— Это был мой куратор из Пятой.

Глаза Райана расширились.

— Ни хрена себе!

Оксли продолжал смотреть прямо на Райана. Джек понимал, что он ищет признаки обмана.

— Я не знал этого. — Джек поднялся на ноги. — Я не знаю, что случилось между вами двоими, но он ни разу не упоминал твоего имени. Я пытался найти связь между вами и тем делом, которым я занимался в «Кастор энд Бойл», и думаю, что нашел. — Он провел ладонью по коротким волосам. — Только я понятия не имею, в чем она заключается.

Оксли отвернулся.

— Я тоже ничего не понимаю.

Джек понял, что Оксли был на взводе. Его лицо покраснело, но было не ясно, это от злости или от виски.

— Что случилось, Окс?

Тот просто мотнул головой.

Райан понял, что сейчас не стоило давить.

— Хорошо. Я понимаю. Но послушай меня. Я хочу понять, что происходит. Отец попросил меня найти тебя, чтобы узнать, не поможешь ли ты связать Таланова с «Делом „Зенита“». Я услышал твои соображения, выслушал твои истории, которые ты сам где-то слышал, но это ничего не значит. Мне нужно копнуть глубже, и мне нужна твоя помощь.

Оксли вернулся на диван и сделал еще один глоток. Его взгляд поплыл, но Джек видел, что это было от нахлынувших воспоминаний, а не от алкоголя.

— Какая помощь?

— Когда ты впервые услышал фамилию «Таланов»?

Оксли моргнул. Райан понял, что эти воспоминания были для него невероятно болезненны.

Он медленно проговорил:

— Это было в 1989, я думаю. Время действительно не имело никакого смысла. Я был тогда в Сыктывкаре, в ГУЛАГе в Коми. Там никто не знал, что я англичанин. И, конечно, никто ни хрена не знал, что я из МИ-5. Я был просто очередной zek.

— Zek?

— Заключенный. Как бы то ни было, я провел там уже немало лет и давно был не одинок. На самом деле, я даже был известен. Я прошел курс военно-полевой медицины и мог помочь некоторым другим zek, и я, несмотря ни на что, сохранял достаточно воли к жизни, чтобы что-то делать. Это заняло много времени…

— Не сомневаюсь.

— И я работал, в той мере, в которой мог быть заинтересован. Я каждый день собирал информацию от людей, которые окружали меня. Я полагал, что однажды сбегу оттуда, я действительно, бляха, в это верил, потому что без всякой надежды сошел бы с ума. Как бы то ни было, я говорил с каждым заключенным, который мог стать для меня источником информации или агентом. Заключенные знали многое, Райан. Я узнал почти все имена и расположение почти всех секретных военных объектов в Советском Союзе. Ничего из этого уже не имело значения в те годы, но, как я уже сказал, пока я жил, я должен был работать. Даже в ГУЛАГе. Пока я надеялся, я жил.

— Я понимаю, — задумчиво кивнул Райан.

— Один раз за ужином я услышал разговор между парой zek. Один рассказывал, что мыл пол в санчасти, когда туда доставили человека из другого блока. У него были классические симптомы брюшного тифа: кровь из носа, лихорадка, бред. Однако он был крепким парнем и еще боролся. У него не было татуировок, потому что он провел в ГУЛАГе еще не слишком долго.

— Что было дальше?

— Он сказал мне, что парень начал бредить, говоря что-то о КГБ.

— КГБ?

— Он говорил, что был гребаным офицером КГБ и требовал от врача позвонить туда, где это подтвердят. Он назвался фамилией, не совпадающей с нашивкой у него на робе.

— Они поверили?

— Нихрена, конечно. Я, наверное, тоже как-то раз говорил, что я из КГБ. Заключенные часто врут, Райан. Я как-то раз встретил в Сыктывкаре чудака, заявлявшего, что он — Юрий Гагарин. Конечно, в его случае, это была не столько ложь, сколько поехавшая крыша, так что ему я поверил.

— Давай про КГБ-шника, Окс.

— Верно. В общем, он начал бредить, говорил, что он из КГБ, что он в ГУЛАГе на задании. Все просто смеялись или типа того, но потом он начал говорить, что был десантником, который захватывал президентский дворец в Кабуле в первые дни войны в Афганистане. Говорил, что прошел ГРУ, это русская военная разведка, и участвовал в войне. Я ел свой суп, слушая все это, но мне было не интересно, пока я не услышал, что тот сказал врачу связаться с Москвой и сообщить, что «Зенит» нуждается в срочной эвакуации. Я понял, что наткнулся на часть моей собственной истории.

— Что с ним случилось? — спросил Джек, зачарованный историей.

— Как я уже сказал, никто не поверил ему, но он оказался достаточно убедителен, чтобы одна из медсестер решилась сделать звонок. Вы же понимаете, каждый думал: «конечно, это просто горячечный бред, но если есть хоть один шанс из тысячи, что это правда, мы должны сделать этот звонок, так как если окажется, что это правда и мы ничего не сделаем, все, кто работает в этом лазарете, будут расстреляны».

— Верно.

— Медсестра позвонила, на другом конце ей ответили, что понятия не имеют, что за хрень она несет, и повесили трубку. Все тоже так решили. Они подумали, что этот парень на каталке, покрытый собственными рвотой, кровью и дерьмом не имеет шанса выжить, так что просто укатили его в угол, как любого другого zek.

Райан понял, что это было еще не все. Его сердце забилось в ожидании.

— Пять минут спустя я пошел на кухню, насыпал соли в горячую воду, быстро это выпил, и через несколько секунд меня вовсю рвало на пол столовой. Меня быстро увезли в санчасть.

— Вы его видели? — Райан явно был впечатлен.

— К сожалению, я не видел «Зенита», так как был пристегнут к кровати. Но я слышал. Около полуночи прибыли грузовики. Обычные машины для перевозки заключенных, не КГБ, а Министерства Тюрем.[522] У них были документы, согласно которым они должны были забрать другого zek. Я слышал, как его увозили. Потом тот парень, что мыл пол, как-то ночью подошел к моей койке. Я предложил ему еду, которую припас в своей камере, чтобы он рассказал все, что видел и слышал в тот день. Он сказал, что тифозный назвался Талановым.

— О господи, — пробормотал Райан.

— В грузовике, прибывшим за этим заключенным, были врачи, готовые оказать ему помощь. Ни разу не слышал, чтобы заключенного увозили таким образом. — Окс пожал плечами. — К тому моменту, как этот парень мне это рассказал, zek по фамилии Таланов, назвавшийся офицером КГБ с позывным «Зенит» убыл из Сыктывкара.

Райан поверил в эту историю, или, по крайней мере, в то, что Оксли в это верил.

Оксли не сводил с Джека глаз. Он все еще испытывал к нему недостаток доверия, но Джек также понял, что Оксли не знал, что ему делать. Он не мог вернуться домой. Помолчав немного, он сказал:

— Я побуду пока с тобой, Райан. Но буду начеку. Ты меня понял?

— Более чем.

— Что будем делать дальше?

— Отпустим этого козла из ванной, оставим его здесь, потом вернемся в машину и поедем куда-нибудь. Я сам еще не знаю, куда, но что-нибудь придумаем. Когда обустроимся, я позвоню одному своему знакомому, который расскажет мне все, что нужно, о каждом номере из телефона Олега. Это должно помочь.

— Хороший, наверное, у тебя знакомый.

— Есть такое.

Глава 69

Эрик Конвэй и Андре Пейдж направились к своему вертолету в пять часов утра. К этому моменту они уже больше часа были на ногах, заправляясь кофе и получая метеосводки в оперативном центре. Конвэй занимался изучением метеосводок дольше, чем обычно. Над Черкассами повис густой туман, а на севере намечалась гроза. Они должны были учитывать это, но на намеченном на шесть часов вылете оно не должно было сказаться.

Несмотря на то, что где-то вдалеке шла война, на базе все было тихо и спокойно. Бо́льшая часть украинских наземных сил отправилась к линии фронта, как только начались боевые действия, оставив здесь роту американских многоцелевых разведывательных вертолетов, наземную охрану из числа рейнджеров и оперативный центр полковника «Мидаса».

Четыре из восьми матово-черных «Кайова Уорриор» группы «Браво» уже были в воздухе, поддерживая украинские Ми-24, атакующие наземные силы вблизи Чугуевской авиабазы в получасе полета на восток отсюда.

Эти ОН-58 использовались для лазерного целеуказания там, где не могли действовать группы «Дельты» и армейского спецназа.[523] Их работа была не менее и не более опасной чем та, что предстояла сегодня Конвэю и Пейджу, за исключением того, что Эрик и Дре пойдут в бой без средств воздушного боя.

«Черный волк два-четыре» нес четыре ракеты «Хеллфайр» и больше ничего. Он мог нести две «Хеллфайр» на одном борту и две «Стингер» на другом, но Конвэй решил положиться на передовое оборудование своего вертолета, а также радар. Поэтому он отказался от противовоздушных возможностей, чтобы удвоить боекомплект ракет «воздух-земля».

Они закончили предполетный осмотр и, каждый со своей стороны, забрались в ОН-58. Они заняли свои места, подсоединили гарнитуры и сняли с плеч винтовки М4. Летать с болтающимся на шее автоматом было невозможно, так что они закрепили их над приборными панелями, где автоматы будут в пределах досягаемости на тот случай, если придется открыть из них огонь из бортовых дверей маленького вертолета. Также у них было несколько осколочных гранат и дымовых шашек разного цвета.

Два автомата и несколько гранат были ничем по сравнению с четырьмя противотанковыми ракетами на подвесках вертолета, однако были не бесполезны. Два года назад, в Афганистане, они оказывали непосредственную воздушную поддержку группе голландских солдат, прижатых огнем талибов с холма. Они начали с неуправляемых ракет «Гидра», однако почти сразу после того, как они зашли на противника, мимо кабины пронесся выстрел из РПГ. Конвэй заметил место пуска, крикнул об этом второму пилоту и развернул машину на девяносто градусов. Он отвернул от угрозы, а Дре тем временем схватил М4 и выпустил полный магазин по гранатометному расчету, убив обоих гранатометчиков прежде, чем они смогли выстрелить еще раз по вертолету или по голландцам в долине.

Двое молодых уорент-офицеров вернулись в Джелалабад и получили благодарность, однако Пейдж был глубоко опечален тем, что, как оказалось, бортовая камера «Кайовы» не сняла это на память, так как была в тот момент направлена вперед, а не на борт вертолета.

Они оба понимали, что то, что им предстоит здесь, на Украине, будет мало похожим на пережитое под «Джей-гадом». По сравнению с российской армией, с ее военно-воздушными силами и дальнобойными ракетами, современными ударными вертолетами и танками Т-90, талибы покажутся дилетантами.

Готовясь туманным утром ко взлету, каждый из них проверял свое оборудование. Конвэй сосредоточился на проверке системы управления полетом «Сперри» и прочей авионике, Пейдж занимался камерами, прицельным комплексом, установленным над винтом лазерным целеуказателем и дублирующими системами.

Помимо оборудования, они проверили собственную экипировку и пилотские НЗ.

Незадолго до 6 часов утра командир группы наземного обслуживания дал им знак, и Конвэй запустил двигатели «Роллс-Ройс». Двигатель напряженно завыл. Прошло десять секунд, прежде чем винт начал раскручиваться и более минуты прежде, чем двигатель «Элиссон» передал несущему и хвостовому винтам достаточно энергии для взлета. Начались последние проверки: Пейдж разговаривал с командиром группы наземного обслуживания, обсуждая действия на случай быстрого возвращения за новыми ракетами «Хеллфайр» в случае более масштабных действий.

Тот ответил, что они будут готовы к их возвращению, произойдет ли оно через четыре часа или через четыре минуты.

В шесть часов утра Эрик Конвэй щелкнул переключателем рации:

— «Черкассы-земля», я «Черный волк два-шесть», прием.

— Я «Черкассы-земля», слышу вас, «Черный волк два-шесть».

— Я «Черный волк два-шесть», к вылету готов.

Управляющий полетами разрешил ОН-58 взлет в южном направлении от базы. Черная птица медленно поднялась в туманное утро.

Они набрали всего сотню метров, когда в гарнитуре раздался вызов от Объединенного оперативного центра, вместо обычного от управляющего полетами роты «Браво»:

— «Черный волк два-шесть», я «Колдун ноль-один», как слышите, прием?

И Конвэй и Пейдж узнали «Мидаса». Они видели его в ООЦ, но в типичной армейской неразберихе полковнику пришлось пользоваться не своим обычным дельтовским позывным.

— Слышу вас, «Колдун ноль-один». Прошли точку «Альфа». Расчетное время прибытия девятнадцать минут, прием?

— Понял, два-шесть. Следуйте к точке «Гольф» и ждите указаний. Сейчас для вас нет целей, так что пока просто покрутитесь по окрестностям. Как поняли?

— Вас понял. Конец связи.

Конвэй наклонил ручку управления вперед и потянул на себя рычаг общего шага. Вертолет поднялся над туманом и понесся в сторону Крыма.

— И как тебе то, что мы ломимся через деревья в этом супе? — шутливо спросил Пейдж.

— Ну ты же в курсе. Скорость это жизнь, но высота — страховка.

Задание было неопределенным. Основной задачей был сбор информации для военного командования, однако Конвэй знал, что «Мидас» или «Колдун ноль-один», да и вообще черт знает кто могут в любой момент приказать им оказать поддержку любой из десятка американских и британских групп специального назначения, ведущим операцию «Красный угольный ковер».

Когда они вышли из тумана, не видя ничего, кроме голубого неба и зеленых пастбищ вдали, в гарнитуре раздались треск и отрывочные передачи. Еще два «Кайовы», действующие в районе Чугуева, обнаружили цель, движущуюся по асфальтированной дороге, связывающей два небольших города. «Воины» находились в процессе определения целей для эскадрильи Ми-24 «Хайнд», что вызвало у Конвэя и Пейджа желание присоединиться к ним.

Основные боевые действия все еще шли в провинциях — называемых на Украине областями — Донецкой и Луганской, так что американским вертолетам было приказано не входить в них, хотя несколько групп «Дельты» действовало в Донецке, пытаясь задержать российское наступление.

* * *

«Черный волк два-шесть» уже больше часа летел на малой высоте над шоссе Е50, ведущим на восток от крупного промышленного города Днепропетровск. Шоссе было забито гражданскими машинами, покидающими Донецк на востоке, многие, если не все, похоже, были заполнены вещами и ценностями.

Конвэй сказал в гарнитуру:

— Эй, Дре, я где-то слышал, что больше восьмидесяти процентов местных в той или иной степени поддерживают Россию.

— Ну вроде того.

— Так какого же черта они бегут? Они должны быть рады тому, что русские идут, или как?

— То, что они рады тому, что те придут освободить их, еще не значит, что им хочется быть в это время там. Там будет туева хуча стрельбы прежде, чем все уляжется.

Конвэй собирался ответить, но в это время раздавшийся в гарнитуре голос диспетчера ООЦ направил их к точке всего в пятнадцати минутах полета от их текущего местоположения. Конвэй подтвердил получение приказа и увеличил высоту и скорость, оставляя плотно забитое шоссе за кормой и направляясь к лесистым холмам.

Они прибыли, и «Мидас» дал им больше сведений.

— «Черный волк два-шесть», я «Колдун ноль-один», примите сводку. — «Мидас» сделал короткую паузу и продолжил: — Группа «Фрито» засекла две БМ-30, занимающие позиции к юго-востоку от Межовой. Они не смогли направить на них средства украинской армии, так что красные силы будут в пределах основных населенных центров в следующий час.

Конвэй и Пейдж знали, что БМ-30 называлась российская реактивная система залпового огня, выпускавшая двенадцать 300-мм ракет разом на расстояние до девяноста километров. Также рядом должны были находиться несколько вспомогательных машин. Это было мощное оружие, и тот факт, что Днепропетровск находился в пределах досягаемости четырех из них, не сулил ничего хорошего для украинских войск в городе и его окрестностях. За городом находился передовой пункт базирования украинских вертолетов, а также крупнейшая в этом районе военная база, и оба этих места станут отличной целью для реактивных систем залпового огня.

Пейдж переключил рацию и запросил дополнительные сведения:

— Есть данные по красным силам в этом районе? — Дре хотел получить больше сведений о вражеской пехоте, танках, вертолетах и всему прочему, что могло сбить их «Кайову».

— Я «Колдун ноль-один». АВАКС не видит вражеской авиации в районе. Спецназ сообщает о бронемашинах и спешенной пехоте, но не видит ничего зенитного.

— Вас понял, — ответил Пейдж и посмотрел на Конвэя. — Чувак, какие шансы, что раски поставят здесь две большие, жирные и неповоротливые ракетные установки без всякого прикрытия зенитными средствами?

— Никаких, — согласился Конвэй. — Так что действуем с максимального расстояния с минимальным личным участием.

— Ну вроде как, — ответил Дре и начал готовить свои приборы к предстоящей им задаче.

* * *

Прежде чем они оказались в девяти километрах к западу от позиции БМ-30, «Черный волк два-шесть» установил связь с «Фрито», командиром группы 10-го отряда специального назначения, действующей в этом районе. Положение союзных или «синих» отобразилось на экране системы целеуказания Пейджа. «Фрито» передал им сводку по источникам угрозы в этой области.

Пейдж и Конвэй начали поглядывать на этот экран, когда оказались в тридцати двух километрах от цели. Пейдж постоянно сканировал местность установленным над винтом комплексом обнаружения, ища нечто из ряда вон выходящее. В этой местности было несколько небольших деревень и загородных заводов, но, в основном, местность покрывал лес. Пейдж сказал:

— «Фрито», конечно, считает, что мы можем идти, как на параде, но я думаю, стоит перейти на малую. Скрытно, периодически поднимаясь и осматриваясь. Чтобы увидеть их раньше, чем они увидят нас.

— Понял тебя, — ответил Конвэй.

«Черный волк два-шесть» снизился всего до пятнадцати метров над верхушками деревьев и понесся вперед. Когда попадались поляны и прогалины, Конвэй снижался еще больше. Желудок Пейджа давно привык к подобным «американским горкам» полета с огибанием рельефа, но в глубине души он то и дело думал, что Конвэй совершал некоторые маневры исключительно с целью перетряхнуть ему все внутренности.

* * *

Они прошли над небольшим городом, построенным вокруг большого заброшенного завода из красного кирпича. Судя по трем высоким дымовым трубам, Конвэй подумал, что завод, возможно, предназначался для плавки чего-то. Вертолет завис всего в восьми метрах над грунтовой дорогой за заводом так, чтобы трехэтажное кирпичное здание оказалось между ним и целью, находящейся почти за девять километров лесов и полей.

Пейдж связался по рации с «Фрито», а затем несколько раз осмотрел район цели.

— Я не специалист по БМ-30, но судя по всему, эти гады готовы к стрельбе.

Конвэй не мог отвлекаться, чтобы следить за чем-то, кроме своего вертолета. Пилотам «Уорриров» в режиме висения приходилось всматриваться в слишком многие приборы, чтобы иметь возможность следить за обстановкой, кроме обстановки непосредственно вокруг вертолета.

Но Конвэй был слишком опытен. Хотя подготовкой к атаке полностью занимался Пейдж, он следил за полями, дорогой, зданиями и деревьями вокруг, так как знал, что его маленький небронированный вертолет висел всего в нескольких метрах над дорогой, и было достаточно пары русских в джипе с пулеметом, чтобы разрушить это прекрасное утро.

Он бросил взгляд на монитор Пейджа и увидел российские ракетные установки. Он не был специалистом, но, судя по их виду, они могли в любой момент обрушить град ракет на украинцев.

Пейдж переключил экран на свой комплекс камер, установленный в большом шаре над винтом. ПНК — прицельно-наблюдательный комплекс — выглядел как шар с двумя большими «глазами» спереди. Дре именовал его инструментом «E.T.».[524] Новая модификация «Уорриора» поступила на вооружение совсем недавно, и Конвэй рассчитывал получить такой, со всеми новыми разработками. Тем не менее, на новой модели шарик с приборами наблюдения и лазерным прицелом-дальномером находился под кабиной пилотов, так что вертолет выглядел по-другому. Эрик летал на старой модификации уже четыре года, и думал, что ему будет не хватать этой черты своей машины.

Они находились за зданием, и Дре не мог видеть цель со своей камеры.

Он сказал:

— Ладно, Эрик. Давай глянем.

Конвэй потянул рычаг оборотов слева, и вертолет медленно поднялся выше. В пятнадцати метрах над землей ПНК оказался выше кирпичного здания в тридцати метрах впереди и получил обзор.

Получив обзор, Пейдж сказал:

— Нормально.

Конвэй зафиксировал машину.

Пейдж увидел два поля, разделенных небольшой рекой и соединенных мостом. Помимо двух массивных машин, каждая из которых поднимала вверх пакет ракетных направляющих, рядом виднелся десяток или более грузовиков и бронетранспортеров.

— Средства ПВО? — спросил Конвэй.

Пейдж ничего не мог сказать на таком расстоянии, но он знал, что где-то там просто должно было быть что-то, способное его убить.

Но Пейдж знал, что должен был делать работу, за которую американские налогоплательщики платили ему 38 124$ в год. За то, чтобы он действовал в каких-то дальних странах. Так что он просто успокоился, насколько это было возможно, и сказал:

— На земле вроде чисто. Вражеская авиация?

— Ближайшая единица в ста двадцати километрах в Крыму. Небо синее, ясное и «двадцать два», братан.

У вертолетчиков так было принято описывать хорошую погоду.

— Дистанция? — спросил Конвэй.

Пейдж включил лазерный дальномер:

— Есть подсветка. Семь тысяч шестьсот восемьдесят один метр.

— Нормально? — спросил Конвэй. Дистанция была близка к максимальной. Он мог подвести машину ближе, если бы Дре счел это нужным.

— Чувак, боец во мне хотел бы видеть их сверху. Но инстинкт самосохранения призывает прятаться за этим долбаным большим кирпичным заводом.

— Понял, братишка. Давай за дело.

Пейдж вышел на связь:

— «Колдун ноль-один», я «два-шесть». Запрашиваю разрешение на стрельбу «Хеллфайрами».

«Мидас» ответил моментально:

— «Черный волк два-шесть», я «Колдун ноль-один». У меня нет украинских средств в этом районе. Вам придется стрелять самостоятельно, как поняли?

— Вас понял. К работе готов.

— Давай сделаем это, — сказал Конвэй.

Пейдж проигнорировал его. Он знал, что Конвэй распалялся от адреналина, но сам Пейдж гордился своим умением сохранять спокойствие.

— «Фрито», я «Черный волк два-шесть». К работе готов.

— Понял тебя, «Черный волк два-шесть». Дружественных сил не наблюдаю. Грохните эти РСЗО и сваливайте, пока не прибудут вражеские вертушки.

— Вас понял.

Конвэй поднял предохранитель, закрывающий кнопку пуска на рукоятке управления.

— Три… Два… Один… Пуск! — сказал он и нажал кнопку. Ракета «Воздух-земля» понеслась к первой из двух огромных ракетных установок.

— «Хеллфайр» пошла, — сказал Конвэй, следя за несущейся на восток ракетой.

— Полетели триста тысяч, — усмехнулся Пейдж. Шутить он в этот момент мог, в отличие от Конвэя, так как из них двоих оставался в боевой обстановке более расслабленным.

Конвэй не стал ждать, пока взрыв отобразится на МФД.[525] Вместо этого он выпустил в ту же цель вторую ракету. Он мог переключиться на вторую цель, но расход двух ракет на каждую цель увеличивал вероятность преодоления противоракетной обороны батареи.

Первая «Хеллфайр» была обнаружена детектором лазерного излучения. Цели начали противодействие. Американская ракета была сбита в шестидесяти метрах от цели автоматической противоракетной системой, не замеченной ни Пейджем, ни «Фрито».

Но вторая ракета прошла защиту и взорвалась над пусковой установкой. Хотя Конвэй был занят подготовкой третьей ракеты, он оторвался, чтобы взглянуть на побелевший МФД.

Сначала он решил, что с системой было что-то не в порядке и начал подстраивать монитор.

Затем он услышал в наушниках:

— «Два-шесть», я «Фрито». Попадание. Множественные вторичные взрывы. Черт подери, чувак, да ты ее просто разнес.

Пейдж вторил ему:

— Нифигово бахнуло.

Конвэй поднял глаза. В восьми километрах впереди поднимался грибовидный столб черного дыма. Через несколько секунд налетел низкий грохот взрыва, слышный, несмотря на гарнитуру и рев винтов.

На срабатывание системы понадобилось несколько секунд. Затем он выпустил третью ракету.

В этот же момент в его и Пейджа наушниках раздался синтезированный мужской голос:

— Лазер! Лазер! Двенадцать часов.

— Под обстрелом! — сказал Пейдж.

— Заканчиваем! — сказал Конвэй, и выпустил вторую ракету во вторую БМ-30.

В тот же мгновение он наклонил рукоятку управления вправо и выжал до упора левую педаль, разворачивая машину на девяносто градусов. Вертолет наклонился вперед и помчался над гравийной дорогой за заводом.

— Противодействие, — сказал Пейдж и «Кайова» автоматически выпустила ложные тепловые цели.

Всего в паре метров над землей «Черный волк два-шесть» выровнялся и помчался над полем.

В менее чем ста пятидесяти метрах от них ракета из переносного зенитно-ракетного комплекса ударила в одну из трех заводских труб, разнеся ее на куски. Во все стороны полетел град осколков красного кирпича.

Конвэй выдерживал скорость. В завод ударила вторая ракета. Он оглянулся через левое плечо, и в тот же момент ему в уши ударил торжествующий крик «Фрито»:

— Да, бляха! Вторая цель уничтожена! Еще одна ядреная бомба!

— Понял тебя, — спокойно ответил Пейдж и выглянул в открытую дверь со своей стороны. Предупреждающие сигналы прекратились, но они продолжали искать возможные угрозы.

На связь вышел «Колдун ноль-один».

— «Черный волк», замечательно сработали, но они знают, что вы там. Возвращайтесь.

— Вас понял. Иду домой, — ответил Конвэй.

Они неслись над лиственным лесом на северо-запад, и сердца у обоих бешено колотились. Они традиционно стукнулись кулаками в знак успешного поражения целей, но оба ушли в себя, понимая, что были на волосок от смерти.

Глава 70

После возвращения из Севастополя Джон Кларк и его группа проводили день за днем за фотографированием людей, посещающих девятый этаж отеля «Формонт Гранд».

Они получили внушительное количество снимков в свою «галерею козлов». Гэвин Бири занимался прогоном фотографий через программу распознавания лиц, применяя базы данных из SIPRNet ЦРУ, баз данных Службы Безопасности Украины, а также открытые источники.

Тем не менее, никому из них так и не попался на глаза сам Глеб Резаный. Было ясно, что таковы и были его намерения. Группа перекрыла все выходы из отеля, и некоторое время они беспокоились, что у него есть какой-то тайный ход, но, проведя много дней рядом, следя за приходящим персоналом, привозимыми грузами ивертолетной площадкой на крыше, они поняли, что Глеб никуда не выходил. Он просто сидел внутри.

Кларк перевел группу на другую конспиративную квартиру. Это была меньшая по размерам квартира всего в двух кварталах от «Формонта», принадлежавшая другу Игоря. Хозяин покинул город вместе с женой и детьми после начала войны на востоке, опасаясь, что русские дойдут до Киева. Это обеспечило Кларку и его группе безопасную базу, в гостиной которой было окно, выходившее прямо на «Формонт». С их аппаратурой они могли получить замечательные изображения всех входивших и выходивших из здания.

Они также могли видеть балкон на девятом этаже, в частности то, что на нем круглосуточно находились двое охранников. У них были снайперские винтовки Драгунова, а также бинокли. Они контролировали окрестности, высматривая любые возможные угрозы, но оперативники «Кампуса» заклеили окна черной бумагой, оставив лишь крошечные отверстия для объективов камер.

Кларк и его группа обсудили возможные угрозы и решили, что квартира была безопасной. ФСБ не могла следить за каждой квартирой в городе, а друг Кривова, само собой, не был источником угрозы ни для русских, ни для украинцев.

Хотя они находили свою новую базу безопасной, по общему мнению, обстановка в городе становилась все более и более опасной. За три прошедших дня на улицах Киева были убиты несколько полицейских, чиновников и оперативников СБУ. Про-националистические каналы прекратили вещание из-за подрывов в их студиях зарядов с хлоркой, наполнивших их едким дымом. Радиостанция, выступавшая против Российской атаки на востоке, была подожжена и сгорела.

В восемь часов вечера Гэвин Бири сидел на диване перед журнальным столиком, на котором лежало несколько GPS-передатчиков с открытыми крышками мест для батареек. Они с Кларком меняли батарейки — это была дурная, но необходимая работа, которую Кларку было делать непросто из-за правой руки, в которой чуть больше года назад было сломано несколько костей.

Они молча работали, когда зазвонил телефон Гэвина. Он ответил, даже не взглянув на номер:

— Да?

— Привет, Гэв. Это Джек.

— Райан! Рад тебя слышать. Как дела в старой веселой Англии?

— Сказать по правде, здесь не так уж весело.

— Да? Ну так давай к нам. У нас тут уличные беспорядки, убийства, взрывы, шпионы, бандиты и еще много чего.

В трубке воцарилась тишина.

— Джерри перевел Ассоциацию Хендли в Вашингтон?

— Ты, похоже, просто не в курсе, — засмеялся Гэвин. — Мы сейчас в Киеве.

— Да? Понятия не имел. Что вы там делаете?

— Как обычно. Шпионское дерьмо.

— Точно. Все в порядке?

— Ага. Правда, Джон, Дом и Динг на днях подставились, но сейчас все нормально.

— Слушай, сделай одолжение. У меня есть список номеров. Я надеялся, что ты сможешь их пробить.

— Без проблем. Сбрасывай.

Спустя несколько секунд, список номеров пришел на электронную почту Гэвина. Он открыл его и промотал до конца.

— Интересно. В основном, киевские номера. Где ты их взял?

— У одного головореза из банды, которая пыталась убить меня сегодня в Лондоне.

Гэвин широко раскрытыми глазами посмотрел на Кларка. Тот заметил выражение его лица и потянулся за телефоном.

Гэвин не сразу отдал его.

— Ты серьезно?

— Боюсь, что да. Если ты найдешь что-то для меня, я бы смог этим воспользоваться.

— Похоже на то, — сказал Гэвин. — Займусь сейчас же. Я влез в местную телефонную сеть. Могу передать тебе имена и адреса владельцев телефонов, но могу провернуть еще один хитрый трюк.

— О чем ты?

— Я могу влезть в журналы GPS-локализаторов, связанных с этими номерами. Это означает, что я смогу сказать, где каждый из этих телефонов находился в течение последних тридцати дней. Это называется «метод хлебных крошек».

— Было бы замечательно.

Кларк коснулся телефона протянутой рукой.

— Да, тут еще кое-кто хочет с тобой поговорить, — сказал Гэвин.

— Этого я и боялся, — пробормотал Райан. — Намерен меня отчитать?

— Считай это суровой заботой, — ответил Гэвин.

Кларк взял телефон, и Райан начал рассказывать о событиях предыдущего дня. Кларк внимательно слушал, не прерывая, но, как только Райан завершил рассказ, пауза сказала ему, что пожилой начальник был чем-то явно недоволен.

— Слушай, малыш, — сказал Кларк. — Богом клянусь, у тебя талант встревать в неприятности.

— Ну, скажем так, так получилось.

— Послушай, если у тебя была просто шиза, что за тобой следят, ты должен был взять чертов телефон и позвонить мне.

— Джон, судя по тому, что Гэв сейчас рассказал, вы были немного заняты.

— Ты с темы не соскакивай. Ты же знаешь, что мы с ребятами могли взять стволы и прибыть за несколько часов. Черт, да я знаю бывших ребят из SAS, которые могли бы чуть что прибыть к тебе за двадцать минут. Ты не должен был просто лезть куда-то, очертив голову. Ты же сын президента.

— Знаю. Но я думал, что у меня паранойя. Я… не осознавал угрозы, пока не стало слишком поздно.

— Этот Глеб Резаный, которого ты упоминал… Мы здесь с ним хорошо знакомы.

— Реально?

— Да, он член «Семи сильных людей», из Санкт-Петербурга. Возможно, даже второй в этой организации.

— Чей это номер?

— Неизвестно. Но Глеб точно тайно работает на ФСБ.

— Интересно, — ответил Райан. — Ребята, которые напали на меня, работают на него. На своей работе в «Кастор энд Бойл» я раскрыл незаконную схему по отъему средств у одного из наших клиентов, ведущую к «Газпрому» и российскому правительству в лице некоего человека из ФСБ по имени Дмитрий Нестеров.

Кларк сказал Райану подождать, пока они проверят, не встречалось ли это имя в материалах по Украине. Не встретилось. Затем они спросили у местного эксперта, Игоря Кривова, слышал ли он когда-либо такое имя, но он тоже ничего не знал.

Кларк заговорил быстро и абсолютно уверенно:

— Хорошо, вы, похоже, оказались в полной заднице, так что вот, что будет дальше. Я отправляю Динга, Дома и Сэма на «Гольфстриме» прямо сейчас. Они доставят тебя в Штаты. Если у твоего нового знакомого есть паспорт, мы возьмем и его. Если нет — что-нибудь придумаем.

Джек на мгновение заколебался.

Кларк уловил его сомнения и добавил:

— Джек, ты же понимаешь, что тебе нельзя там оставаться. Верно?

— Джон, я понимаю, что это выглядит, будто я лезу на рожон, но я нахожусь посреди чего-то, что я не могу просто так бросить. Ставки очень высоки. Я был бы очень признателен, если бы кто-то просто прикрыл мне спину, если, конечно, вы сможете.

— Ребята выдвинутся через полчаса. Вы сейчас хотя бы в безопасном месте?

— Перемещаемся. Мы оставили мою машину в торговом центре, взяли такси, приехали в прокатный салон и взяли новую. Теоретически, меня можно выследить по этому следу, но я не видел, чтобы ребята из «Семи сильных людей» использовали высокотехнологичные устройства слежения. Я ушел от возможной слежки по стандартной процедуре и «хвоста» не вижу.

— Мне было бы спокойнее на душе, если бы ты вернулся в Штаты, но пока я просто отправлю ребят в Лондон, — ответил Кларк. — Я перезвоню, когда Гэвин отработает телефоны, которые ты переслал ему.

— Спасибо, Джон.

* * *

Райан и Оксли ехали по сельской местности к северу от Лондона, ожидая звонка Гэвина. Между собой не разговаривали. Окс, казалось, ушел в себя. Джек обдумывал следующий ход.

Он хотел связаться с Сэнди Ламонтом, но не был уверен, что может доверять ему. Очень могло быть, что это Ламонт предупредил кого-то, что Райан направляется в Корби. Вполне возможно, он знал о связи Кастора с Оксли, хотя почему кого-то могли убить за это, Джеку было до сих пор не понятно.

Чем больше Джек думал о Ламонте, тем больше его терзали подозрения. Он подумал, что именно этот приветливый тип дважды намекал ему не углубляться в дела «Газпрома» прежде чем, наконец, прямо отстранил его от этого дела. Могли ли причины этого быть более отвратительными, чем те, что были заявлены?

Джек понимал, что единственным способом это выяснить было высказать все Ламонту и посмотреть на его реакцию.

Они остановились у ресторанчика быстрого питания, а затем встали на стоянке перед мотелем. Они как раз покончили с едой, когда затренькал телефон Джека.

— Привет, Гэвин.

Джон Кларк ответил первым:

— С Гэвином еще и я. Ты на громкой связи.

— Райан, ты должен это знать, — сказал Гэвин.

— В смысле?

— В телефоне было двадцать четыре номера, представляющих интерес, но я выделил шесть, которые нужно серьезно отработать. Обладатели двух из них сейчас находятся здесь, в Киеве.

— Ты, наверное, шутишь.

— Если бы, — ответил Кларк. — Мы провели последние несколько недель, следя за людьми, которые встречались с Глебом Резаным в «Формонт Гранд». Эти двое, из телефона твоего киллера, очевидно, члены банды. Лейтенанты, если можно так выразиться. Они поддерживали постоянный контакт с вашим Олегом, по крайней мере месяц, а также говорили с ним в последние сутки, когда он уже был в Великобритании.

Гэвин вставил:

— Еще двое, видимо, члены той группы, что вы отправили в морг. Их телефоны прекратили перемещаться сегодня после полудня в городке Корби. Сейчас они пеленгуются в полицейском участке. Я проследил их по «хлебным крошкам», в Великобритании и на Украине. Сами по себе они не так уж интересны, но позавчера они находились в одном дешевом отеле вместе с обладателем еще одного номера из списка. И этот номер самый интересный.

— Чем он интересен?

— Тем, что его владелец провел часть последнего месяца в доме в пригороде Москвы, — ответил Кларк. — Этот дом принадлежит человеку по имени Павел Лечков. Мы знаем, что он русский, но это все, что мы о нем знаем. Мы пытались найти какие-либо его фотографии, но ничего не нашли, что наводит меня на мысль, что он может быть сотрудником спецслужб. — Кларк добавил: — Есть еще кое-что, Джек.

— Я слушаю.

— Я проследил его телефон и обнаружил его в Лондоне. Но в пятницу вечером он направился в частную резиденцию в Ислингтоне.

Джек ответил с трепетом в голосе:

— В пятницу вечером, когда я направился в Корби к Оксу. Что этому Лечкову могло понадобиться в Ислингтоне?

— Это в двадцати пяти минутах от дома Хью Кастора, — сказал Кларк.

— Это точно? — пробормотал Джек.

— Да. Конечно, мы не можем сказать, встречался он с Кастором или нет, — сказал Кларк. — Тем не менее, я опасаюсь, что твой работодатель начинает казаться замешанным — по крайней мере косвенно — в нападении на тебя.

— По нему есть еще кое-что, — сказал Джек. — Он связан с «Семью сильными людьми» и он знал Оксли много лет назад. Похоже, Лечков нанес Кастору визит, тот сообщил ему, что я направился на встречу с Оксли, а затем Лечков встретился с Олегом и другими головорезами и приказал им убить Оксли.

— Джек, — сказал Кларк. — Я надеюсь, ты понимаешь, что самое время вернуться в США?

Райан не согласился.

— Мне нужно поговорить кое с кем в Лондоне. После этого я хочу встретиться с Малкольмом Гэлбрайтом. Он мог бы кое-что прояснить.

Кларк не ответил.

Подкрепляя свой аргумент, Джек добавил:

— Джон, я буду в Стэндене. Когда самолет приземлится, мы полетим в Эдинбург. В Эдинбург, не в Киев и не в Москву. Кроме того, со мной будут Дом, Сэм и Динг, Адара в самолете, и Оксли. Все что я хочу — это выпить чаю с миллиардером и понять, о чем он думает. Разве я могу попасть в какие-то неприятности?

— Вот там и выясним, — ответил Кларк.

Глава 71

Тридцать лет назад

После перепалки со следователем контрразведки МИ-6 Ником Истлингом аналитик ЦРУ Джек Райан покинул британское консульство и отправился на такси в Целендорф, пригород Западного Берлина. Там, на Клэйаллее, несколькими отгороженными заборами блоками, раскинулось большое скопление зданий, известное как Клэйский Штаб. Здесь располагалось командование американских частей в Западном Берлине — так называемой Берлинской бригады, штаб командующего американскими силами, и Берлинская Миссия США.

Берлинская Миссия являлась основной базой Госдепартамента в городе, так как в нем не было американского посольства.

У ЦРУ, что не удивительно, было много конспиративных квартир в Западном Берлине, но основная резидентура располагалась в Берлинской Миссии, как наиболее безопасном и технически обеспеченном месте.

И Джек прибыл туда, чтобы пообщаться с Лэнгли.

У главных ворот его досмотрела охрана из Армии США. Было сделано несколько звонков, дабы проверить его личность. Вскоре он проследовал по аллее вдоль улицы и нашел вход в Берлинскую Миссию. Он назвал дежурному за столом свое имя, снова подвергся досмотру, а затем был препровожден к небольшому зданию за базой Госдепартамента.

Это была местная резиденту ЦРУ. Джеку понадобилось немного времени, дабы подтвердить свои полномочия и получить небольшой собственный кабинет вместе с телефоном защищенной связи.

Через несколько минут телефон заработал. Первым делом он позвонил Кэти в Хаммерсмитский госпиталь. Однако его ждало разочарование — дежурный сказал, что его жена в этот момент была на операции, порекомендовал перезвонить вечером и повесил трубку.

Затем он позвонил сэру Бэзилу Чарльстону в Сенчури-хаус, но опять же не смог дозвониться. Секретарь ответил, что сэр Бэзил разговаривает с США и перезвонит, как только сможет.

Первый час Джек провел, скучая в выделенном ему кабинете. Наконец, в четыре часа дня раздался звонок от сэра Бэзила Чарльстона.

— Все это я уже узнал от Ника, — сказал Бэзил.

— Истлинг и я не сошлись во мнениях, если можно так выразиться.

— Понимаю. Но и вы должны кое-что понять, Джек. Работа в контрразведке совсем другая, нежели у нас. Проведу аналогию с футболом. Надеюсь, вы поймете.

— Вы имели в виду соккер?

— А, вы называете это соккером? Как бы то ни было, мы, разведчики — это нападающие. Мы видим мир как вражеское поле и бросаемся вперед, оставляя в обороне других. Контрразведчики, в свою очередь — это защитники, обученные защищать свою половину поля. Они неохотно соглашаются оставлять свою половину поля и поручают это другим. Они смотрят на нас как на тех, кто очертя голову кидается в драку. В команде должны быть и те и другие, но мы, нападающие, порой не можем понять подход защитников.

— Я надеюсь, вы разрешите мне немного сыграть в атаке, — сказал Райан. — «Моргенштерн» мертв, но есть возможность что-то узнать из счетов в «Рицманн Приватбанкирс».

— Сегодня я переговорил с судьей Муром и адмиралом Гриром. Я согласен дать вам доступ к материалам и предварительным выводам Пенрайта при условии, что вы немедленно поделитесь с нами всеми добытыми сведениями.

Райан испытал прилив сил.

— Конечно.

— Вы возвращаетесь в Лондон?

— Я предпочел бы остаться здесь, на случай, если вскроется что-либо.

— Полагаю, в этом есть смысл. Я направлю к вам человека из британского консульства. Курьер также будет ожидать, пока вы закончите работу. Он все вам объяснит.

— Начну немедленно и свяжусь, как только что-либо узнаю.

* * *

Час спустя Райан встретил в холле Берлинской Миссии курьера из местного отделения МИ-6. Курьер представился м-ром Майлзом. Джек с одного взгляда понял, что он военный и работает на SIS аж целых десять минут. Он был среднего роста, мускулистый, с квадратной челюстью и осанкой типа «проглотил швабру». При нем был портфель, в котором, как предположил Джек, находились запрошенные им материалы. Когда Джек потянулся к портфелю, мистер Майлз немного вытащил руку из кармана, дабы показать, что портфель был пристегнут к его запястью.

— Позвольте кое-что объяснить прежде, чем я передам его вам. Вы понимаете меня, сэр?

— Конечно, — ответил Джек. До него дошло, что пересылка секретных документов с курьером проходила несколько не так, как передача их за другой стол в Сенчури-хаус.

Джек и Майлз вместе прошли в кафе и сели за стол. Англичанин протянул Джеку на подпись несколько документов, согласно которым он обязывался не похищать ничего из передаваемых ему документов, не делать копий, ничего не уничтожать и вообще не давать курьеру SIS повода ударить его стулом по голове.

Джеку подумалось, что этот человек был самым серьезным англичанином из всех, что встречались ему в Европе. Но он должен был признать, что отправка с документов с мистером Майлзом возымела желаемый эффект. Райан твердо решил, что не допустит на документах ни одного случайного пятнышка, так как ему крайне не хотелось сердить этого человека.

Вскоре курьер расположился в кафе с кофе и сигаретой. Джек вернулся в свой кабинет, дабы просмотреть документы по делу «Моргенштерна».

Он сразу отметил, что многие документы были написаны явно не почерком Дэвида Пенрайта, а другие — явно были делом рук Ника Истлинга и его группы.

Из всех этих документов его более всего интересовала матричная распечатка банковских переводов в «Рицманн Приватбанкирс». На первый взгляд, в ней было не на что смотреть. Всего лишь столбики номерных счетов и столбики цифр напротив, которые, насколько Джек мог понять, указывали сумму перевода в швейцарских франках.

К распечатке был подшит документ с переводом нескольких слов на английский.

Тем не менее, нельзя было сказать, что распечатка имеет решающее значение для дела. Если КГБ или некие другие русские держали деньги в РПБ, переводы на счета, предположительно принадлежащие русским, были чертовски важны, равно как и переводы из РПБ в другие банки. Это могло бы помочь ЦРУ и SIS отследить их деньги.

Но список внутренних переводов не казался настолько же полезным. Джек кое-что знал о банковском деле и знал, что некоторые вкладчики имели несколько счетов и периодически переводили деньги с одного на другой. Некоторые счета могли быть привязаны к инвестиционным фондам, другие использовались только для расчетов.

Эта стопка бумаг представлялась Джеку воплощением канцелярской работы.

Еще одной проблемой было то, что хотя Пенрайт предоставил ему список владельцев счетов, он был не связан со списком самих счетов.

Нет, не было никаких причин полагать, что эта распечатка представляет интерес, не считая того, что она была передана банковским чиновником британскому разведчику, после чего оба оказались убиты с разницей в два дня.

Одно это делало эту распечатку достойной анализа.

Райан начал просматривать даты переводов. Распечатка содержала 122 страницы и, судя по всему, все внутренние переводы за последние тридцать дней.

Затем Джек вспомнил, что Тобиас Габлер был убит пять дней назад. Джек провел пальцем по датам, пролистывая страницу за страницей и, наконец, нашел нужное число.

Джек начал просматривать счета, ища неоднократные переводы на один и тот же счет. Он нашел несколько десятков случаев, после чего начал искать крупные суммы или случаи, когда на один счет производилось несколько крупных сумм.

Он открыл блокнот и принялся подсчитывать, сколько средств было перечислено с каждого счета. Это была медленная, кропотливая и нудная работа, но полтора часа спустя он сосредоточился на двух конкретных кодированных счетах. В течение трех дней до смерти Габлера и трех дней после, были произведены несколько крупных переводов со счета № 62775.001 на счет № 48235.003.

Ему потребовалось еще два часа, чтобы завершить эту работу. В общем и целом, получалось следующее: за день до смерти Тобиаса Габлера было произведено 704 внутренних банковских перевода. Двенадцать из них были произведены со счета № 62775.001 и составляли в общей сложности 461 миллион швейцарских франков. Джек сверился с обменным курсом, обнаруженным в финансовой газете, взял калькулятор и пересчитал.

Получалось 204 миллиона долларов. Пенрайт говорил ему, что люди предположительно из КГБ называли именно эту сумму. Просмотрев остальные 703 перевода, Джек не обнаружил ни одной суммы даже в десять процентов от этой.

Джек был уверен, что обнаружил искомый счет, все деньги с которого были переведены на другой счет в том же самом банке. Но не было возможности узнать, были ли они переведены с первого счета, дабы скрыть их, или же это был платеж какой-то другой организации, имевшей счет в РПБ.

Но как бы то ни было, это было важно. Джек понимал, что теперь нужно было выяснить, кому принадлежал счет № 48235.003, на который были переведены 204 миллиона.

Джек отложил матричную распечатку в сторону и следующий час посвятил чтению всех материалов по «Моргенштерну» и гибели Пенрайта. Было много, очень много пустого материала — места и времена встреч Пенрайта и Ветцеля, инструкции по устройству тайников, марки машин, виденных на месте происшествия. Джек немногое почерпнул из всего этого.

Но кое-что интересное все же было. На встрече за три дня до смерти Габлера, Пенрайт оказывал давление на Ветцеля, чтобы получить больше сведений о держателе счета на двести четыре миллиона. Как следовало из документов, «Моргенштерн» лично встречался с Габлером в парке у озера Цуг.

Джек подумал, что этот разговор привел к смерти всех троих. Выходило, что если Габлер знал об интересе Ветцеля к кодированному счету, он, возможно, непосредственно обратился к русским, предупредив их, что исполнительный директор банка задает странные вопросы.

Затем, рассудил Райан, русские могли перевести свои деньги на безопасный счет и убить как Ветцеля, задававшего вопросы, так и Габлера, могущего дать ответы. А затем, — это было натянуто, но возможно — убить британского агента, работавшего против них.

Джек потер усталые глаза.

В девять часов вечера Джек позвонил сэру Бэзилу в его дом в Белгравии.

— Я не знаю, что точно я нашел, но, по крайней мере, знаю, с чего можно начать.

— И с чего же?

— Для начала, спасибо, что дали мне взглянуть на эти материалы.

— Всегда пожалуйста.

Джек рассказал о том, что просмотрел внутренние переводы и был уверен, что средства, отмеченные «Моргенштерном» как подозрительные, были переведены на другой счет.

— Мы должны отследить этот новый счет, — сказал Джек. — Если мы выясним, кому он принадлежит, мы сможем проконтролировать эти средства.

— Как обычно, вы проделали впечатляющую работу, Джек, — сказал Чарльстон. — Но боюсь, то, о чем вы просите, не может быть сделано. Получение информации о новом счете означает нахождение нового контакта внутри банка. Боюсь, «Моргенштерн» был нашим единственным источником.

— Мы должны заняться этим банком. Или SIS, или Лэнгли. Нужно надавить на них.

— Давить на швейцарский банк, не обратившись к швейцарским властям не получится, и даже если мы получим санкцию, получение информации о счете займет месяцы. Владелец средств сможет вывести их в считанные дни, если не часы. Извините, Джек, но мы потеряли наш источник, и, соответственно, потеряли доступ к информации изнутри.

Джек понимал, что сэр Бэзил был прав. «Моргенштерн» стал их источником только потому, что добровольно вызвался сотрудничать с англичанами. Любые плодотворные попытки давления на РПБ займут гораздо больше времени, чем потребуется русским, чтобы вывести свои деньги из банка.

Несколько часов напряженного труда стали если не пустой тратой времени, то точно не дали никакого результата, которым можно было воспользоваться в ближайшем будущем.

Удрученный, Райан сказал Бэзилу, что вылетит в Великобританию завтра, а пока немного отдохнет. Он собрал свои материалы и вышел из кабинета.

Курьер из SIS, представившийся как «мистер Майлз», ждал в кафе все время, пока Джек работал с документами. Он проверил каждый документ, сверяясь с перечнем. Затем он сложил их в кейс, пристегнул его к запястью, пожелал Джеку хорошего вечера и направился к машине.

Местные сотрудники ЦРУ, все еще оставшиеся на рабочих местах, предложили Джеку место в армейском бараке, используемом персоналом ЦРУ, но предупредили, что кафе уже закрывалось, а горячей воды сегодня не будет.

Джек больше не был морским пехотинцем и не имел склонности стойко переносить тяготы и лишения, и вообще хотел хорошо поесть и принять горячий душ. Он подхватил свой портфель, вышел из ворот Клэйского штаба и остановился, чтобы поймать такси. Водитель не говорил по-английски, но понял, что Джек хотел в гостиницу.

— Какую? — Спросил он.

Это был резонный вопрос, но Джек и сам не знал. Он не так хорошо знал Берлин. Вспомнив о районе, где он был накануне, он спросил:

— Веддинг? В Веддинге гостиницы есть?

Водитель посмотрел в зеркало заднего вида, пожал плечами и сказал:

— Alles klar.

Пятнадцатью минутами спустя Джек выбрался из такси на Люксембургштрассе, оказавшись перед типовой гостиницей, выходящей на Леопольдплац — бетонный квадрат, окруженный зданиями, построенным на месте, полностью разрушенном во время Второй Мировой войны. Джек снял номер на одну ночь и пошел туда. Он хотел позвонить Кэти, но понял, что голоден. Даже не сняв пальто и шарф, он направился обратно в вестибюль, где взял карту, позаимствовал у портье зонт и вышел под холодный дождь на поиски еды и пива.

Глава 72

Наши дни

Сэнди Ламонт жил в Тауэр Хилл в квартире на девятом этаже, из которой ему открывался замечательный вид на Темзу и Лондонский Тауэр. Кроме того, его место жительства окружали несколько лучших ночных клубов города, и Ламонт, все еще холостяк, любил проводить вечера в кабаках с друзьями. Этот вечер не был каким-то особенным, так что он рассчитывал завершить его в женском обществе.

Как обычно, здорово вымотавшись, он около полуночи поднялся по ступенькам подъезда своего дома и вошел в пустой лифт.

Спустя минуту он вошел в квартиру, бросил ключи на стол в прихожей и повесил куртку на вешалку у двери. Он включил телевизор, переключил его на спортивный канал и сел на диван.

Одновременно с тем, как он начал высматривать счет футбольного матча, в дальнем углу гостиной загорелся свет, обнаружив то, что заставило его подскочить с дивана.

Сэнди увидел какого-то человека, сидевшего в кресле, судя по всему, притащенном с кухни.

— Твою мать! — пораженно вскрикнул Ламонт.

Англичанин, схватившись за бешено колотящееся сердце, подался вперед и присмотрелся:

— Райан?!

Джек на мгновение молча посмотрел окно. Наконец, он сказал:

— Я, должно быть, совершил ошибку.

Ламонту потребовалось мгновение, чтобы оправиться. Он закричал:

— Это я тебе гарантирую! Что ты делаешь в моей квартире?!

— Я имел в виду, что ошибался, доверяя тебе.

— Что за цирк? Какого хрена ты здесь делаешь? Ты что, вскрыл чертов замок?

— Нет. Это он, — Райан кивнул в сторону противоположного угла. Сэнди заметил в темноте силуэт крупного человека, который словно скучая, прислонился к стене.

— Кто… Это еще что за хрен?

Райан продолжил, словно этого и не услышал:

— Я бы не стал доверять тебе, если бы не Сент-Джонс. Ты понятия не имел, что мы были в какой-то опасности. Это было у тебя на лице.

— О чем ты?

— Если бы ты знал о тех людях, что следили за нами, ты бы так себя не вел. И даже когда ты давил на меня, чтобы я бросил дело «Газпрома», ты делал это только потому, что на тебя давил Кастор. Изначально ты заинтересовался этим делом, ведь так?

— Джек, не дави на мозг. Говори, чего тебе надо, или я вызову полицию.

Крупный человек в углу сказал резким голосом:

— До телефона ты не доберешься, приятель.

Джек подошел к Сэнди и сел рядом.

— Я верю тебе, — сказал Джек почти шепотом. — Я не могу поверить, что ты замешан в том, что делает Кастор.

— Кастор? А что Кастор такого сделал?

— Хью Кастор работает на русских.

Сэнди рассмеялся. Он явно был напуган, но Джек, как ни старался, не мог заметить признаки обмана. Он видел еще большее замешательство. Непонимание.

— Ерунда.

— Подумай о том, что происходит с «Кастор энд Бойл». Мы стали частью системы, используемой Кремлем для подавления своих врагов. Все наши успешные дела против олигархов, выступавших против Володина. Все дела против siloviki, которые, как и в случае с Гэлбрайтом, шли ни шатко, ни валко и так и оставались в подвешенном состоянии.

— Нелепость. Мы выигрывали дела и против siloviki.

— Я сам разбирался в ситуации. Положительный исход для наших клиентов в делах с siloviki был возможен только в тех случаях, когда эти siloviki уже поссорились с Володиным и его приближенными.

Ламонт на мгновение задумался. Он покачал головой.

— Ты с ума сошел. — Но он выглядел растерянно.

Джек посмотрел в окно на темную Темзу.

— Кастор встретился в своем доме с русским. Человеком по фамилии Лечков.

— И что? Он знает немало русских.

— Ты знаешь Лечкова?

— Нет. Кто он?

— Мы думаем, что он член «Семи сильных людей». Он послал несколько головорезов отдуплить меня и убить этого человека.

Ламонт, казалось, был искренне ошеломлен.

— Зачем?

— Оксли раньше был в МИ-5. Кастор был его куратором. Я отправился на встречу с Оксли в городок Корби. Как только я это сделал, все изменилось. Русские, которые пассивно следили за мной, напали на меня. И на Оксли тоже.

Ламонт перевел взгляд с Райана на Оксли и обратно.

— Точно. В новостях было. Убийство в Корби.

— Не убийства, — автоматически поправил Райан. — Только самозащита.

Сэнди подался вперед. Джек подумал, что его сейчас вырвет. Наконец, он что-то пробормотал, но Джек ничего не понял.

— Что?

Сэнди повторил громче:

— Нестеров.

— Что Нестеров?

— Когда Хью Кастор узнал, что ты вышел на Нестерова, он вышел из себя. Он хотел, чтобы тебя уволили за то, что ты продолжаешь дело «Газпрома» после того, как я тебя уже два раза предупредил. И меня он тоже хотел уволить за то, что я не проконтролировал.

— Почему?

— Не знаю. Он говорил, что в SIS ему рассказали, что Нестеров из ФСБ, но это не так — он узнал это имя, как только услышал. Я подозревал, что он уже о нем что-то знал. Но в том, как он себя вел, было что-то неправильное. Я знал это, но не мог понять.

— Итак, Кастор знает Нестерова, — сказал Райан. — Кремль передал Нестерову больше миллиарда долларов. Зачем?

— Не знаю, — сказал Сэнди.

На несколько мгновений воцарилась тишина. Затем Джек сказал:

— Мне нужно пообщаться с Кастором.

— Почему тебе просто не пойти в полицию?

— Мне не нужно, чтобы его арестовали. Мне нужны ответы.

— Кастор улетел из города сегодня днем, — сказал Сэнди.

— Куда он направился?

— У меня нет ни малейшего понятия. У него недвижимость по всему миру. Он может быть где угодно.

Вот черт, подумал Джек. Если Кастор покинул город после того, как узнал, что Джек и Оксли сбежали, это означало, что он ударился в бега.

* * *

Райан и Оксли оставили вконец подавленного Сэнди Ламонта в его квартире и поехали в аэропорт Станстед. Там они нашли «Гольфстрим» Ассоциации Хендли. Открылась дверь, опустился трап, и из самолета вышла Адара Шерман. Она сошла с трапа и посмотрела на них двоих. Джек обратил внимание, что руки она держала за спиной.

Джек знал, что за спиной у нее скрывалась кобура с «Сиг-Сойером».

Он поднял руки.

— Адара, это я, Джек.

Она склонила голову набок и затем расслабилась.

— Извини, Джек. Ты так изменился…

Джек улыбнулся, подумав, как хорошо ему удалось сменить свой облик.

Из самолета появились Динг, Дом и Сэм. Они обменялись рукопожатиями. Каждый не прошел мимо короткой стрижки и бороды Джека. Все наперебой начали рассказывать о том, что с ними было за последние несколько месяцев.

Поднявшись в самолет, Райан испытал мощное чувство облегчения. Возвращение друзей придало ему сил. Обнимаясь с Дингом, Домом, Сэмом и Адарой, он задался вопросом, почему, черт побери, отправился в Великобританию один.

Они поздоровались с Оксли, почти не зная, кто это был такой. Сам Окс, казалось, был несколько смущен, пребывая в «Гольфстриме» за 25 миллионов долларов с бандой каких-то янки, подозрительно похожих на группу спецназа. Но с сыном президента Соединенных Штатов они общались как с давним коллегой.

Адара спросила Джека, куда им направляться теперь, услужливо добавив, что до Франции или Бельгии они могут долететь без дозаправки, но если он желал лететь куда-то дальше, нужно было заправиться, а если он был готов вернуться прямо в Штаты, следовало ждать разрешения на вылет.

Он ответил, что ему нужно в Эдинбург. Теперь, когда Кастор сбежал, Джек понимал, что ответы придется искать по-другому. Ему нужно было встретиться с Гэлбрайтом.

Самолет оторвался от полосы менее чем через пятнадцать минут.

Глава 73

Если оценивать лишь потери противника, первые сорок восемь часов операции «Красный угольный ковер» принесли успех. В зоне боевых действий работало двенадцать американских и британских групп специального назначения и восемь разведывательных вертолетов. Все они были оборудованы лазерными целеуказателями, и работали во взаимодействии с украинскими ВВС. Группы целеуказания, вместе с вертолетами «Кайова Уорриор» и вооруженным БПЛА «Риппер» уничтожили 109 вражеских единиц бронетехники и вооружения. Среди уничтоженной техники было почти тридцать русских основных боевых танков Т-90, а также две огромные РСЗО БМ-30.

Эти 109 единиц составляли почти пятьдесят процентов всех целей, уничтоженных украинцами, замечательная цифра, учитывая, что на Соединенные Штаты приходилось менее одного процента сил, участвующих в боях.

При том, что Россия полностью заняла крымский полуостров на второй день вторжения, после занятия пограничных Луганской и Донецкой областей, по мере продвижения на запад потери росли, а к концу дня наступление затормозила плохая погода, вынудившая остаться на земле большую часть российских вертолетов. Облачность также создала проблемы для российских самолетов, так как большинство применяемых ими боеприпасов были свободнопадающими бомбами и неуправляемыми ракетами, которые требовали хорошей видимости для обеспечения эффективности.

Но американцы и британцы также понесли значительные потери. Четыре МН-6 «Литтл Бёрд», используемых для доставки наземных групп, были повреждены или сбиты. Также были потеряны один «Блэкхоук» и один «Кайова Уоррирор». Еще пять вертолетов различных типов были уничтожены на земле.

Девять американцев и двое бойцов британской SAS были убиты, и еще почти двадцать ранены.

ООЦ на военной базе в Черкассах работал двадцать четыре часа в сутки с самого начала конфликта. База подвергалась бомбежке, но американцы находились в укрепленном бункере, способном выдержать все, кроме самых тяжелых бетонобойных или ядерных бомб. Кроме того, бомбы, попадавшие в базу, пока рвались достаточно далеко, чтобы быть серьезной проблемой для «Мидаса».

Несмотря на то, что сегодня враг был остановлен, согласно прогнозам, в ближайшие три дня будет хорошая погода, и все участвующие в операции понимали, что это значило, что русские неизбежно двинуться на запад снова.

Некоторые надеялись, что после захвата Крыма воля к борьбе у русских снизится, но пока что никто в оборонных и разведывательных органах США не видел никаких реальных свидетельств этого.

Русские приближались, и по всему выходило, что они намереваются идти так до самого Киева.

«Мидас» понимал, что не сможет долго продолжать работу здесь, зашел даже разговор о немедленном перемещении ООЦ дальше на запад, но он быстро пресек такие разговоры. Все полевые группы, откатывавшиеся все дальше, находились еще в нескольких десятках километров к востоку. «Мидас» постановил, что он прикажет эвакуировать ООЦ лишь при наличии проблем или реальной опасности того, что его полевые группы окажутся западнее центра, отходя, чтобы оставаться впереди наступающей российской армии.

Несмотря на то, что его действия значительно замедляли российское наступление, полковник Барри Янковски не ощущал, что дела идут хорошо, и поэтому с приходом вечера решил изменить тактику. Было крайне необходимо прикрыть как можно больше пространства прежде, чем русские соберутся после успешного занятия Крыма и начнут наступление на Киев. Поэтому он принял решение сократить каждую группу. Он переформировал свои двенадцать групп в восемнадцать, направив резервные группы «Дельты» на две новые позиции у границы с Белоруссией, а остальные крупные группы сократил до пяти-семи человек.

Это нисколько не ослабит их силу, поскольку его люди не использовали свои собственные автоматы, гранаты и пистолеты против противника. Но «Мидас» понимал, что это все же ослабит способность каждой группы к сопротивлению в случае обнаружения.

Он связался с каждой группой и передал им приказ действовать быстрее. Они должны были полагаться на мобильность как на основное преимущество, а не рассматривать ее как обязанность.

«Мидас» позволил себе поспать сорок пять минут на койке в ООЦ и вернулся на свой пост, стоя позади ряда сидящих за компьютерами людей. На стене за ними находился монитор размером со средний американский домашний ЖКИ-телевизор. Тем не менее, его хватало для того, чтобы выдать им единую цифровую карту происходящего, чтобы каждый мог указать на ней лазерной указкой любые объекты, отображавшиеся на экранах их компьютеров.

Один из координаторов, обеспечивающих подразделение 5-й Группы сил специального назначения с позывным «Кочис» поднялся со своего места и подошел к «Мидасу».

— Босс, «Кочис» докладывает о длинной колонне Т-90, двигающейся в тылу украинских Т-72 в их зоне ответственности. Они прошли позицию «Кочиса» и вышли с шоссе М50 на вспомогательную дорогу. Судя по всему, никакие украинские силы не смогут заняться ими в настоящее время.

— Покажи мне данные.

Оператор воспользовался лазерной указкой, чтобы указать текущую позицию цели на карте.

— Эти танки ближе к Черкассам, чем что бы то ни было, так ведь? — спросил «Мидас».

— Да, причем их поддерживает пехота и прикрывает авиация. Она может сплоховать ночью, особенно в такую погоду, но согласно оценке «Кочиса», к завтрашнему утру они окажутся в тридцати километрах от ООЦ.

— Каковы сила колонны «красных»?[526]

— После столкновения с украинскими Т-72, «Кочис» оценивает ее силы в пятнадцать Т-90, а также более сорока БМП, РСЗО и других машин обеспечения.

— «Кочис» уже потерял вчера пару ребят, — сказал «Мидас» сам себе, но координатор принял слова на свой счет.

— Так точно, сэр. Капитан, командир группы KIA, а еще один солдат получил ранение в результате жесткой посадки вертолета. Их силы составляют четыре человека под командованием первого лейтенанта.

— Но их ЛЦУ исправен?

— Так точно, но чтобы заняться колонной, им придется выйти из укрытия и двинуться на юго-запад. Это оторвет их от шоссе М50 и кто, черт побери, знает, что там может случиться, пока их там не будет.

Мидас понимал ситуацию. От белорусской границы до Крыма у него было всего восемнадцать групп, чтобы прикрыть примерно тридцать пять возможных линий наступления российской армии. Это было просто невозможно. Хотя украинская армия также участвовала, их технологии не давали им необходимой мощи. К этому прибавлялись меньшая численность и слабая подготовка.

Мидасу нужна была другая группа с лазерным оборудованием. Он посмотрел на координатора.

— Что по украинским войскам? Там об этом ничего не знают?

— Никак нет, сэр. Вы понимаете, какая у них техника. Кроме того, украинские силы распылены.

Он недвусмысленно намекал на то, что не следует использовать рейнджеров из охраны базы для этой операции. Тогда просто не останется достаточно людей, чтобы защитить Центр и вертолеты.

Мидас понимал это.

— Хорошо. Отправьте «Кайову» «Черный волк два-шесть», а также всех доступных «Рипперов».

— У них будет недостаточно «Хеллфайров», чтобы остановить противника.

— Я понимаю. Им придется бить и бежать. Их задача — замедлить продвижение противника этим вечером, чтобы выиграть для украинцев время, дать им возможность собрать свое дерьмо и пригнать туда несколько танков к утру.

— Понял, босс, — сказал координатор и потянулся к рации.

Глава 74

Малкольм Гэлбрайт не был приятным человеком.

За последние несколько месяцев Райан узнал достаточно о семидесятилетнем шотландском миллиардере. Хотя он имел несчастье потерять десять миллиардов долларов США, когда его компания в России была отнята у него, он сохранил капиталы где-то в районе пяти миллиардов.

Конечно, скандал с «Гэлбрайт Россия» не оставил его без штанов. Его главная резиденция располагалась в восстановленном замке восемнадцатого века у деревни Джанипер Грин. Также он владел недвижимостью по всей Европе, яхтами, частными самолетами и двумя вертолетами «Еврокоптер».

Но богатство не принесло ему счастья. Райан понял это в тот самый момент, когда встретился с ним лицом к лицу в личном кабинете Гэлбрайта в его замке в Джанипер Грин.

Джек не мог обнаружить на лице Гэлбрайта каких-либо эмоций, кроме боли и недоверия, притом, что он еще даже не сообщил никаких плохих новостей.

Райан неожиданно попросил его о встрече этим утром. Ответ пришел сразу, учитывая, что он просил приватного разговора. Джек прибыл один — Сэм и Дом доставили его на взятой напрокат машине и высадили у ворот, а затем отъехали в сторону, встав так, чтобы видеть ворота и не заглушили двигатель.

Джек ожидал увидеть надежную систему охраны — в конце концов, состояние этого человека было больше, чем ВВП некоторых малых стран — но увидел лишь пару людей в форме у ворот и невооруженного охранника, двинувшегося вслед за ним на автомобильчике для гольфа. Внутри здания у него проверил документы еще один охранник в костюме. Нельзя было сказать, скрывалась ли под костюмом кобура с оружием. Мало того. Даже замеченные собаки были вельш-корги. Не ротвейлеры, не доберманы и не немецкие овчарки.

Это озадачило Райана, так как он ожидал, что человек, подавший иск против российского правительства, должен был бы принять несколько лучшие меры по обеспечению своей безопасности.

В Гэлбрайте вообще было много странного. Джеку не предложили ни кофе, ни чая, что, как он подозревал, было серьезным нарушением протокола деловой встречи в этом замке. Когда Гэлбрайт собственной персоной вошел в комнату, Джек удивился, увидев человека в выцветших синих джинсах и белой майке, выглядевшей так, словно об нее вытирали жирные руки.

Гэлбрайт прошел мимо протянувшего руку Райана, сел за стол, положил на него локти и спросил:

— Итак, о чем будем говорить?

Либо он не знал, чтоДжек был сыном президента, либо ему было на это плевать. Это же касалось и того, что он отказался пожать ему руку. Джек тоже не слишком следил за внешностью, но амбре, исходящее от Гэлбрайта его настораживало.

Джек опустился в кресло.

— Мистер Гэлбрайт, как я объяснил вашему секретарю, я работал над вашим делом в «Кастор энд Бойл» в последние несколько месяцев.

Не дождавшись ответа, он продолжил:

— Это сложный клубок. Незаконное рейдерство, предпринятое правительством против вас, делает почти невозможным определение каких-либо виновников в частном секторе.

— Хью Кастор талдычит мне это уже почти полгода.

— Да, но я решил копнуть глубже в другие сделки, предпринятые некоторыми юридическими лицами, вовлеченными в аукцион по продаже ваших активов. В результате я определил компанию, извлекшую выгоду из продажи «Гэлбрайт Россия Энерджи».

Семидесятилетний миллиардер испустил раздраженный стон.

— Ну да. «Газпром». Нахрена мне платить вам за то, что я и сам знаю?!

Джек сделал глубокий вдох.

— Нет, сэр. Другая компания. Небольшая, созданная специально, чтобы вывести деньги, полученные от продажи.

— Фирма-однодневка?

— Да, но я знаю, кто у нее в «совете директоров». Вы знаете кого-либо по имени Дмитрий Нестеров?

Он покачал головой.

— Кто это?

— По моим сведениям, он связан с ФСБ.

Гэлбрайт пожал плечами, словно это не стало для него неожиданностью.

— И сколько он получил?

— Насколько я могу судить, мистер Гэлбрайт, он получил всю разницу. Миллиард двести миллионов долларов.

Гэлбрайт подался вперед, нависнув над тяжелым столом.

— Хью Кастор ни слова не сказал мне об этом. Откуда у вас эти сведения?

— Это сложная схема и раскрывать ее… В общем, «Кастор энд Бойл» предпочел бы этого не делать.

— А почему мне докладываете вы, а не ваш босс?

Джек кивнул.

— Я определил банк в Европе, в который Нестеров переводит деньги из своего банка на Антигуа.

— Где находится этот банк?

— В Цуге. Это в Швейцарии.

— Дайте угадаю. РПБ? — немедленно отреагировал Гэлбрайт.

Джек был поражен.

— В Цуге десяток банков. Это было предположение не наугад.

Гэлбрайт проигнорировал комплимент.

— В РПБ много грязных денег. Старых, грязных. Старых грязных русских денег.

Джек поднял голову.

— Я должен спросить, откуда вам это известно.

Гэлбрайт ответил, пожав плечами:

— У одного старого шотландца там тоже есть кое-какие средства.

— У вас есть счет в РПБ?

— Я не буду об этом говорить. Особенно какому-то парню, который прокрался ко мне, скрываясь от своего начальника, чтобы что-то из меня вытянуть.

— Вытянуть? О чем это вы?

— Я знаю таких. Видел их уже сотни… Как ты, говоришь, тебя зовут?

Так он не знал его. Джека это удивило, но, скорее, приятно. Он ответил просто:

— Джек.

Гэлбрайт усмехнулся, но в усмешке послышалась злость.

— Хорошо, Джек. Давай я объясню тебе, как это выглядит. Твой босс не дает мне того, что я хочу. А ты приходишь ко мне, такой молодой горячий, рассказываешь мне то, что я хочу слышать и, в общем, если я переведу тебе немного средств, ты сможешь предоставить мне интересующие меня сведения в обход начальства. Каким образом? Хакерство? Судя по твоему виду, да, ты взломаешь компьютер. Ты сможешь украсть мои деньги назад или просто стать посредником между мной и русской мафией. Цена вопроса — десять процентов тебе лично, которые я должен буду перевести на твой счет на Виргинских островах, или в Швейцарии, или в Люксембурге с Сингапуром. Я прав? Все верно? Пошел вон. — Он встал, намереваясь закончить разговор.

— Постойте, Малкольм, — сказал Джек, оставаясь сидеть, хотя хозяин уже встал. Ему было плевать на почтение и вежливость. — Мне не нужно ни пенса ваших гребаных денег. Вчера несколько головорезов из русской мафии хотели убить меня за то, что я знаю о вашем долбанном деле, так что мне нужны ответы.

— Убить? Не врешь? — Он не мог поверить американцу.

— Вы смотрели новости? Про Корби. Это в паре часов к северу от Лондона. Четверо мертвых русских.

Гэлбрайт опустился обратно в кресло.

— Да, — сказал Джек. — Это было из-за вас.

— О чем ты?

— Я слишком сильно влез в ваше дело. Я узнал, что в нем замешан этот Дмитрий Нестеров, а потом группа киллеров из «Семи сильных людей» прилетела с Украины, чтобы остановить меня и убить одного из моих источников.

Нефтяной магнат несколько смягчил тон.

— Звучит крайне серьезно.

— Боюсь, что так.

— Почему Кастор ничего мне не говорил?

Джек решил несколько сгладить.

— Я полагаю, возможно мистер Нестеров… угрожал мистеру Кастору.

Малкольм Гэлбрайт посмотрел на него тяжелым взглядом. Джек подумал, что его теория встретит возражения, но вместо этого Гэлбрайт сказал:

— Кастор… Жук навозный.

Джек поднял руки.

— Я не уверен…

— Я знал, что он работает на подозрительных влиятельных русских. Я просто не знал, что он работает на подозрительных влиятельных русских, которые отняли у меня деньги. Кто этот источник, которого они хотели убить?

— Бывший британский шпион. Я не знаю, как он связан с этим, но думал, вы сможете мне помочь.

— Имя?

— Оксли. Виктор Оксли.

— Никогда о нем не слышал, — разочарованно сказал Гэлбрайт.

— Он был вовлечен в какое-то дело в Швейцарии в 1980-х. И в это дело, верите или нет, был вовлечен банк РПБ.

— Банкиры, убитые «Зенитом».

— Были такие слухи. Ничем не подтвержденные.

— Да, я помню. Я держал деньги в РПБ в те годы.

— Я обратился к вам, надеясь, что вы поможете мне найти связь между теми убийствами и кражей вашего имущества. Оксли и Кастор как-то связаны, но громилы из «Семи сильных людей» следили за мной и пытались убить Оксли в то же время, когда я работал над вашим делом. Я не могу понять, почему.

— Связь, парень, это русские.

— Что вы хотите сказать?

Гэлбрайт нажал кнопку на столе. Из телефона раздался женский голос.

— Сэр?

— Чаю мне и кофе моему новому другу.

— Будет исполнено, сэр.

* * *

Гэлбрайт и Райан перебрались в гостиную. Перед ними оказался чайник и кофейный сервиз, чем Райан решил воспользоваться. За последние сутки он мало спал и понятия не имел, когда еще выпадет шанс отдохнуть.

Настроение Гэлбрайта изменилось диаметрально с того момента, как он понял, что Джек пришел не с «деловым предложением». Старик даже извинился за свой внешний вид, сказал, что работал в гараже над раритетным автомобилем и не удосужился переодеться, так как ждал всего лишь мелкого хитрозадого аналитика.

Покончив с чаем, Гэлбрайт принялся рассказывать об РПБ. Джеку хотелось сделать пару пометок, но он не решался перебивать, прося ручку и бумагу, так что просто внимательно слушал.

— Незадолго до своей смерти Тоби Габлер, первый из двух убитых банкиров, обратился к моему другу, державшему некоторые средства в РПБ. Он сказал, что есть человек, желающий выкупить его твердые активы, хранящиеся в банке.

— Какие именно?

— Золото. Я не знаю стоимости, но этот кто-то вывел все свои активы с рынков и решил вложить все в золото. Сделка сорвалась, не помню, почему, но сразу же после этого — я имею в виду, на следующий день — Тоби обратился ко мне с тем же предложением. Он сказал, что у клиента проблемы. Что тот держал средства на кодированном счету, но больше не доверял системе. Ему нужно было срочно вывести свои средства из банка, но не в другой банк из-за каких-то корпоративных споров. Тоби намекнул, что этот человек был из Восточной Европы. Он не сказал «Советского союза», насколько я помню. В те времена, я занимался буровыми работами в Северном море. Я неплохо поднялся на повышении цен на нефть в семидесятые, и у меня намечались дела с одним Саудовским принцем касательно расширения моей деятельности на Ближнем Востоке. У меня были для этого твердые активы.

— Зачем?

Он пожал плечами.

— Принц любил золото. Считал это хорошим средством вложений. Я думал, он сошел с ума. Но как бы там ни было, я начал копить золото для сделки, и держал несколько заполненных им ячеек в РПБ.

— Хорошо, — сказал Райан. Он понял, что речь шла о какой-то взятке, но в голосе Гэлбрайта не было слышно признаков стыда. — И что Габлер?

— Тоби сказал, что выступает агентом своего клиента. Сказал, что заплатит мне туеву хучу долларов за мое золото. У меня его было на сто миллионов, дружище. Учитывая это, я сглупил, не приняв это предложение.

— Что было дальше?

Гэлбрайт поднял чашку и усмехнулся:

— Я сглупил. И не принял сделку. Я знал, что саудовский контракт будет приносить мне прибыль десятилетиями, так что решил придержать золото. К сожалению, принца арестовали его же братья, так что я не получил на этом деле ни шиллинга.

— А потом Габлер был убит?

— Да. И Ветцель, еще одна шишка из банка. Не знал его. Как ты знаешь, в этом обвинили немцев и закрыли дело. Больше я ничего не знал об этом до начала девяностых, когда мне нанесла визит группа русских.

— КГБ?

— Нет, нет. Совсем нет. Это были просто счетоводы. В то время Россия неслась под откос, а они искали таинственный черный фонд, состоящий из бывших денег КГБ, украденных из советской казны. Они были этим весьма заинтересованы, и обратились ко мне, так как я несколько раз упоминал о предложении с золотом на вечерниках и тому подобном. Но вернемся к этим счетоводам, — усмехнулся он. — Помнится, я подумал, что новая Россия не имеет шансов, потому что КГБ придет на смену этим вежливым счетоводам с их вежливыми вопросами. Я знал, что КГБ вернется на сцену достаточно скоро, будучи готовым снова встать у руля.

— Вы узнали что-либо об этом черном фонде?

Он подался вперед.

— Нет. Ничего, кроме того очевидного факта, что они не верили, что это РАФ убили этих банкиров в восьмидесятые. Мне стало ясно, что кто-то из КГБ украл деньги с кодированного счета в РПБ, и кто-то как-то выяснил, куда они ушли.

— Есть какие-либо идеи?

— Нет, но могу предположить. Держу пари, у КГБ всегда был кто-то внутри РПБ. Кто украл деньги и куда он их дел, я тоже не знаю, иначе пришлось бы признать, что я сильно умнее, чем они. КГБ узнал, что русские вывели крупные средства на Запад. И он начал искать ответы. Когда это случилось, держатель счета заставил Габлера начать бегать в поисках кого-то с твердыми активами внутри банка, чтобы взять свои средства и бежать.

— Но мы не знаем, нашли ли они кого-то, кто взялся за это дело, — сказал Джек.

— Нет, — сказал Гэлбрайт с улыбкой. — Но у меня есть подозрение, кто это был.

— Кто?

— Хью Кастор. Я знал Хью с Итона. Мы не были друзьями, но я знал, что он пошел в спецслужбы. Когда русские встретились со мной со всеми своими вопросами, я сообщил об этом ему. Он был очень взволнован перспективой наложить руки на потерянные богатства КГБ. Он даже убедил меня познакомить его с президентом РПБ. Позже я узнал, что Кастор стал клиентом этого банка. Он сильно разбогател в ближайшие несколько лет — это было в девяностые. Он связался с новой Россией, ушел из МИ-5 и пошел в частный бизнес. Я знал, что он стал торговцем информацией и поэтому, потеряв свою компанию в прошлом году, обратился к нему. Я полагал, он сможет разобраться в этом деле, используя свои связи.

Гэлбрайт посмотрел на Райана и вздохнул:

— А этот козел защищал своих друзей за мой счет, так?

— Начинает казаться, что именно так все и было, — кивнул Райан.

— Урод даже купил дом в Цуге, наверное, чтобы быть рядом со своими деньгами, — сказал Гэлбрайт.

— У Кастора есть дом в Цуге?

— Есть. Шале на берегу озера. Я был там несколько раз. — Райан видел, что на лице Гэлбрайта от злости дергаются мышцы. — И он обманул меня ради поганого «Газпрома». Как думаешь, они ему заплатили?

Джек не имел понятия.

— Мистер Гэлбрайт, я скажу вам предельно честно, — сказал Джек. — Я не уверен, но я бы не стал ждать, что ФСБ выпишет вам чек на миллиард двести миллионов долларов, если все это станет известно.

— Не могу вспомнить, когда я последний раз говорил эти слова, но меня в данный момент, волнуют не деньги, — ответил Гэлбрайт.

Райан был рад, что Гэлбрайт все понял.

— Для аналитика вы очень храбрый парень, — сказал Гэлбрайт.

Джек улыбнулся, на мгновение подумал об отце, а потом сказал:

— У меня есть друзья.

— Кто это?

— Те, кто прикроют мне спину, если русские снова придут за мной.

— Они же не подчиненные Кастора, верно? — спросил Гэлбрайт.

— Нет. Почему вы спрашиваете?

Шотландец заметно напрягся.

— Потому что я опасаюсь осложнений.

— Каких осложнений? — поднял голову Джек.

— Утром я позвонил Хью и спросил, зачем его младший аналитик решил полететь в Эдинбург на встречу со мной.

Джек застонал.

— Я же просил о приватной встрече, исключительно между нами. И именно насчет Кастора я и беспокоился.

Гэлбрайт вскинул руки.

— Это понятно сейчас. Но не тогда.

Джек подумал, что прежде всего это означало, что ему следовало уносить отсюда ноги.

— Еще вопрос, — сказал он. — На какой номер вы ему звонили?

Шотландец вытащил мобильный телефон из кармана. Он прокрутил список набранных номеров, а затем протянул телефон Райану.

— Хочешь позвонить ему?

— Нет. Но у меня есть знакомый, который может выследить его через телефон. — Джек прямо взглянул на Гэлбрайта. — В данный момент, я хочу встретиться с Хью Кастором лицом к лицу.

Глава 75

Тридцать лет назад

Выйдя под дождь из своей гостинцы в Берлине, аналитик ЦРУ Джек Райан нашел небольшой ресторанчик, все еще открытый в 11 вечера, и купил еды, состоящей из колбасы, картошки-фри и большого бокала «Пилснера». Он сидел за столом, с удовольствием ел и смотрел на мрачную улицу. Несколько минут спустя он достал карту, чтобы сориентироваться, и понял, что находится всего в нескольких кварталах от того места, где сегодня рано утром произошла перестрелка на Шпренгельштрассе.

Хотя когда он вышел из ресторана, уже была половина двенадцатого, он решил пройти пять кварталов, отделявших его от квартиры РАФ.

Ему потребовалось менее десяти минут, чтобы найти нужное здание, и его поразило, насколько безлюдным было это место. Накануне он полагал, что все дело было в полицейском оцеплении, но сегодня, когда оцепления уже не было, здесь было практически так же глухо. Помимо случайных такси, медленно проезжающих мимо и пары пенсионеров, выгуливавших собак под зонтиками, Райан не увидел на Шпренгельштрассе никого.

Приблизившись под холодным дождем к нужному перекрестку, Джек заметил полицейскую машину, припаркованную перед зданием. Он не видел никого в салоне, но двигатель машины работал, так что он решил, что полиция присутствовала здесь, чтобы держать любопытных подальше от места перестрелки.

Джек отступил в темный дверной проем в здании на северо-восточном углу Шпренгельштрассе и Тегелерштрассе. Оттуда он мог видеть весь перекресток.

Ворота авторемонтной мастерской были закрыты, что не стало для него неожиданностью. Ни в одном из окон большого кирпичного здания не горел свет. Окна на верхних этажах, выбитые во время перестрелки почти сутки назад, были затянуты блестящей черной тканью.

В этот момент он осознал, что хотел бы еще разок взглянуть на квартиру. Даже будучи уверен, что BfV забрала все, представляющее ценность с точки зрения разведки, Джек задумался, а нет ли шанса, что они пропустили что-то, какую-то крошечную вещь, способную связать Марту Шёйринг, погибшую в Швейцарии, с русскими.

Райан задумался, что бы это могло быть. Он не был полицейским, как его отец, и осмотр места преступления не был его сильной стороной, поэтому он подумал, что ему нужно найти что-то совершенно очевидное, вроде фотографии Марты на Красной площади. Только это могло стать тем «дымящимся пистолетом», который он искал.

Шансов ноль, сказал он сам себе.

Тем временем, к припаркованной на улице полицейской машине подъехала еще одна и остановилась. Оба водителя открыли окна и начали о чем-то говорить. Джек, стоя в тридцати метрах от них, услышал приглушенные голоса и заметил вспышку, когда один из полицейских закурил.

Джек отошел от двери и двинулся по Тегелерштрассе вдоль здания. За углом он с удивлением обнаружил, что пожарная лестница, по которой он поднимался накануне, была не полностью убрана. Он понял, что, при желании, он мог бы подтянуться и зацепить ее изогнутой ручкой зонта.

Убедившись, что полицейские в машинах за углом не могли его увидеть и зная, что они отвлеклись на разговор, а также поняв, что никакого предварительного плана у него нет и не было, Джек решил забраться по пожарной лестнице и проникнуть в здание. Он понимал, что полицейские могут заглянуть за угол в любой момент, хотя и сомневался, что они согласятся выбраться из сухих и теплых машин в ближайшие несколько минут.

Тем не менее, Джек не потянулся к лестнице немедленно, вместо этого он прошел еще немного вперед, оставаясь сухим под зонтом, хотя и начиная потеть изнутри от мысли лично осмотреть квартиру, использовавшуюся Фракцией Красной Армии. Дважды он сказал сам себе бросить эту затею, но оба раза приходил к выводу, что даже если, что маловероятно, полицейские поймают его, он отделается мелкими неприятностями. На следующий день его явно допросят несколько человек из BfV, которые изрядно его обматерят, но это не шло ни в какое сравнение с перспективой удовлетворить свое любопытство и взглянуть на квартиру лично.

Решаясь, он прошло полквартала по улице. Затем остановился, развернулся, и направился к пожарной лестнице, обводя взглядом все здания в поисках тех, кто мог его заметить.

Никого.

Подойдя к лестнице, он зацепил ее зонтиком и медленно и аккуратно опустил. Затем бросил зонт между парой почти голых кустов и начал подниматься.

Окна на втором этаже были выбиты прошлой ночью. Именно здесь Джек стрелял в снайпера, засевшего в двух кварталах отсюда на Шпренгельштрассе. Вместо стекла в раму был вставлен кусок картона, обернутый черным брезентом. Джек без проблем отодвинул картон и забрался в здание. Бросив взгляд на пустую, заливаемую дождем улицу, он вставил картон на место.

Все было, как прежде. Было так же тихо, но, хотя прошлой ночью здесь было так же темно, сейчас здесь не было ни одного источника света.

Боязнь темноты была естественным чувством, хотя причин боятся не было, так как здание пустовало и было прикрыто полицией, но направившись к лестнице на третий этаж, Джек ощущал, что сердце бешено колотится.

По сравнению с кромешной тьмой в зале и на лестнице, третий этаж был относительно хорошо освещен благодаря большим окнам во всех четырех стенах. Некоторые стекла были выбиты и тоже забраны картоном в полиэтиленовой пленке, но часть уцелела, так что Джеку не составило труда пройти через художественную студию, чтобы добраться до лестницы в квартиру на четвертом этаже.

Джек собрался, и двинулся в квартиру РАФ. Как и в коридоре на втором этаже, он едва мог видеть свои руки. Однако он вспомнил, что вчера все окна в квартире были выбиты выстрелами или разрывами гранат и предположил, что раз окна были закрыты внизу, то это было сделано и здесь. Он начал шарить по сторонам, пока не нашел настольную лампу. Он включил ее и не удивился, поняв, что она не работала.

Несколькими секундами позже он обнаружил еще какой-то шнур, ведущий, как оказалось, к настенной лампе, не разбитой в хаосе вчерашнего боя.

Он взял покрывало с одного из кресел и накрыл им лампу, так, чтобы она лишь немного освещала ближайшее пространство.

Гостиная показалась ему меньше, чем в прошлый раз, так как он был один. Десяток полицейских, спецназовцев и британских контрразведчиков создавали ощущение большого помещения. Теперь эта была просто комната пять на пять метров, с очень дешевой мебелью, в основном разбитой, и стенами, изрешеченными пулевыми отверстиями. На полу был нарисован контур тела, лежавшего на боку, простерев руки в одну сторону и ноги в другую, напоминая, таким образом, букву S. Джек вспомнил, что тело принадлежало женщине по имени Ульрике Рёбенс, он прочитал это имя в отчете вчера. Он вспомнил, что вчера видел ее простреленное несколькими пулями тело и лежавший рядом автомат.

Девушку и автомат уже убрали, но остался кровавый след в полтора метра.

Он простоял еще мгновение, думая о вчерашней сцене. Идя сюда, он думал, что здесь будет стоять запах пороховой гари, но теперь он подумал, что здесь стоял запах смерти.

Минутой спустя он выключил лампу и направился по коридору к спальне.

В комнате Марты Шёйринг было еще темнее, чем в коридоре. Джек ощупал руками стену, ища выключатель, но не нашел ничего и, опустившись на колени, начал шарить руками по все стороны. Наконец, он нащупал какой-то провод, приведший его к лежавшей на полу лампе. Это был синий ночник, по-видимому, ранее стоявший на складной телевизионной тумбе, которая служила Марте столом. Перевернутая тумба лежала рядом.

Джек поднял лампу, получив очень плохой фонарик. Он осмотрел перевернутую мебель, отверстия в стенах, одежду в шкафу и разбитое зеркало на маленьком столике.

Было тихо; лишь капли дождя били по обтянутому полиэтиленом картону, закрывавшему окна.

Джек занялся освещенным бледно-синим светом окружением. В этой комнате никто не умер, здесь не было крови ни на полу, ни на стенах. Но смерть здесь ощущалась не слабее, так как женщина, жившая в этой конуре, была убита два дня назад за много сотен километров к югу отсюда. От нее осталось лишь немного личных вещей. Корзина с бельем в углу, потертое полотенце, пара джинсов. Черный свитер, небольшого размера бюстгальтер и прочее нижнее белье.

Неожиданно Джек понял, что ему не следовало здесь находиться.

Разумом он понимал, что BfV уже вынесло отсюда все, что только было можно, но ему хотелось взглянуть на все самому. Но теперь он осознал, что не хочет прикасаться к этой одежде, осматривать эти ящики и этот шкаф.

Он понял, что совершил ошибку. В своем расследовании он уперся в тупик, и это позволило эмоциям взять верх над логикой.

Джек глубоко вздохнул. Сознание переключилось в другой режим, и он начал думать о том, как это несанкционированное ночное проникновение на место преступления будет выглядеть в глазах его коллег. Следует ли даже упоминать, что он был здесь, перед сэром Бэзилом или Джимом Гриром? Наверное нет. Это выставит его взбалмошным и недисциплинированным. Кэти, конечно, можно будет сказать, но лучше не нужно. Он сказал сам себе, что сейчас уйдет отсюда и больше никогда об этом не вспом…

В отдалении скрипнула половица. Джек высунулся в коридор. Звук повторился: он понял, что кто-то поднимается по деревянной лестнице, ведущей в квартиру.

Он быстро выключил лампу, положил ее на пол и забрался в шкаф, надеясь укрыться за висящей одеждой.

Черт подери, сказал сам себе Джек. Он был уверен, что это кто-то из полицейских. Он знал, что никто не видел, как он забирался наверх и что не выдал себя шумом. Он подумал, что, наверное, полицейские заметили через пулевые отверстия чертов свет, который он включил.

Шаги медленно приближались. Некто шел по коридору прямо сюда. Дверь шкафа была открыта, и Джек побоялся ее закрыть, опасаясь, что петля может скрипнуть, так что он просто еще глубже зарылся в платья и пальто Марты. Он подумал, что если полицейский просто заглянет в комнату, даже с фонариком, и не посмотрит прямо в шкаф, у него есть шанс остаться незамеченным.

Но никакого света фонарика он не увидел. Когда некто поднимался по лестнице, Джек видел свет, но теперь стояла полная темнота.

Это привело Джека в замешательство. Он понятия не имел, кто это был, но понял, что у того было не больше права здесь находится, чем у него самого.

Половицы скрипели с каждым шагом неизвестного. Капли дождя, стекавшие с промокшего дождевика, звучали все слабее по мере того, как некто приближался.

Неизвестный остановился прямо перед комнатой Марты Шёйринг. Джек находился в двух метрах от него, лишь частично укрытый одеждой в шкафу.

В комнате перед ним показалась какая-то фигура. Он скорее ощутил чье-то присутствие, чем увидел ее в темноте. Он подумал наброситься на нее, застав врасплох. Ум лихорадочно соображал; он уже успел подумать, что это был тот самый человек, что стрелял по нему и бойцам GSG-9 сутки назад.

У него не было никакого оружия, так что вся надежда была на внезапность. Джек замер. Он затаил дыхание и широко раскрыл глаза, изо всех сил пытаясь что-то разглядеть, дабы получить преимущество.

Раздался какой-то щелчок. Джек понял, что он исходил от выключателя опрокинутой на пол настольной лампы.

Вот черт. Он изготовился рвануться вперед, как только загорится свет.

Неожиданно комната осветилась тусклым синим светом. Фигура в черном пальто с капюшоном стояла на коленях на полу. Она начала вставать, одновременно оборачиваясь. Джек стиснул правый кулак. Ему нужно было сделать лишь два шага, чтобы подойти на расстояние удара, но он заметил, что фигура отходит от него, в сторону кровати.

Человек опустился на колени и полез под кровать. Джек услышал звук поднимаемой половицы, и все понял.

Спустя несколько секунд человек остановился, и обреченно опустил голову на кровать. Кто бы это ни был, было очевидно, что он искал портфель и понял, что полиция нашла его.

Джек знал, что было самое время действовать, пока незнакомец стоял на коленях, опустив голову и отвернувшись в другую сторону.

Он выбрался из шкафа и двинулся вперед. Но на половине пути скрипнула половица, выдав его.

Незнакомец вскочил и обернулся. В синем свете Джек заметил, как он сунул руку в карман пальто и вытащил что-то маленькое и черное. Джек не увидел, был это пистолет или нож, но это не имело значения. Он рванулся вперед, глядя на оружие, сжав кулак и замахиваясь для удара.

Он услышал щелчок, одновременно с которым блеснула сталь ножа с выкидным лезвием. Незнакомец попытался ударить его ножом, но Джек успел нанести ему резкий удар с правой в челюсть. Удар был почти идеален. Голова незнакомца запрокинулась назад.

Нож отлетел в сторону. Бессознательное тело упало на кровать.

Джек ощутил боль в предплечье и понял, что незнакомец все же достал его ножом. В слабом свете он не видел, насколько все плохо, но ощутил, как по коже что-то течет. Он просунул вторую руку и увидел, что пальцы были в крови. Он понимал, что рана была не тяжелой, но было чертовски больно.

— Сукин сын! — крикнул он, стягивая с шеи шарф и перетягивая рану.

На перевязку потребовалась пара секунд. Занимаясь этим, он не отводил взгляда от тела на кровати. Лица было не видно, так что Джек подался вперед, наклонившись над ним. Он нагнулся и стянул с головы человека капюшон и убрал с лица мокрые волосы, чтобы рассмотреть его.

Он в изумлении замер.

Это была женщина.

Он посмотрел на кулак. Костяшки пальцев слегка дрожали после мощного удара по ее лицу.

— О господи…

* * *

Женщина пришла в себя через пять минут. За это время Джек связал ей руки за спиной при помощи лифчика, извлеченного из корзины с бельем в углу, и опустил на пол, прислонив спиной к кровати. Также он обыскал ее. У нее не было ни оружия, ни каких-либо документов, только брелок с несколькими ключами и две небольшие пачки денег. Джек обратил внимание, что это были как западногерманские дойчмарки, так и восточногерманские остмарки, но это в ней было не самое интересное.

Джек сел на полу, поставив лампу между ними, и всмотрелся в ее лицо. Свет был слабым, светлая челка нависала на глаза, а на лице расплывался большой красно-фиолетовый синяк от удара. Но Джек начал подозревать, знает, кто она такая.

Когда она очнулась, открыв глаза и начав медленно осматривать комнату, Джек был в этом уверен.

— Я могу заткнуть тебя, — сказал Джек. — Если ты закричишь, я сделаю это.

Он услышал, что она задышала чаще. Она посмотрела на него, ее глаза расширились от страха, а по лицу потекли слезы.

— Ты ведь говоришь по-английски?

— Кто ты? — спросила она спустя мгновение. У нее был сильный немецкий акцент, но Райан не испытывал проблем с пониманием.

Он посмотрел ей в глаза. В них был заметен ужас, но помимо него и просто подавленность и истощение. Мокрые волосы свисали на лоб.

— Можешь звать меня Джон, — сказал он. — А ты, надо понимать, Марта? Марта Шёйринг?

Глава 76

Джек понятия не имел, как так оказалось, но перед ним сидела член Фракции Красной Армии, тело которой было обнаружено на месте взрыва в Роткрюце в Швейцарии.

— Это не мое имя, — ответила она.

Джеку захотелось, чтобы здесь оказался Ник Истлинг. У контрразведчика были свои недостатки, но заставить людей говорить он умел.

— Отпираться бесполезно, — сказал Джек, шаря взглядом по комнате в поисках какой-либо ее фотографии. Он не нашел ничего и подумал, что следователи из BfV увезли все как вещдоки.

— Гребаная свинья, — прошипела она, отвернувшись и уставившись в стену. — Ты американец?

— Да.

— ФБР? ЦРУ?

— Как насчет того, чтобы вопросы задавал я?

Она затрясла головой.

— Я не хочу слушать твои поганые вопросы. Ты идиот. Вы все идиоты. Вы думаете, что мы были в Швейцарии, что мы как-то причастны к тем убийствам. Но это не мы. Никого из наших там не было. Вы, уроды, убили всех здесь ни за что.

Джек покачал головой в ответ.

— Я бы так не сказал. Твои друзья были убиты, потому что они были членами РАФ, потому, что твои документы были найдены на месте взрыва, в котором четырнадцать человек сгорели заживо. Когда GSG-9 прибыли сюда, кто-то начал стрелять по ним из гостиницы дальше по улице.

Она покачала головой. Мокрая челка упала на глаза и она дернула головой, сбрасывая ее.

— Was meinst du denn? (О чем, черт возьми, ты говоришь?) Какой еще гостиницы?

— Вы не снимали комнату в общежитии для гастарбайтеров в двух кварталах по Шпренгельштрассе?

— Зачем она мне нужна? — Ее тон сочился презрением, но что-то в ее голосе подсказало Джеку, что она говорила правду.

Он понял, что нужно продолжать.

— Я вас не знаю, Марта, но ради тебя же я надеюсь, что ты достаточно умна, чтобы понимать, что вас подставили. Всю вашу организацию.

Немка подняла голову, и челка снова упала ей на глаза. Она проигнорировала это.

— Ты мне веришь? Ты веришь, что мы никого не убивали?

— Да, я верю тебе. Но я единственный, кто считает, что Фракция Красной Армии стала просто пешкой в чужой игре. Как только BfV узнает, что ты жива, ты станешь самым разыскиваемым человеком в Германии.

Джеку показалось, что девушка сейчас снова заплачет, но она просто пробормотала:

— Долбаные буржуйские свиньи. Вы все.

— Кем была мертвая девушка с твоими документами?

Она не ответила.

— Марта, никто не знает, что ты здесь. Если хочешь, я спущусь вниз и расскажу о тебе полицейским, дежурящим рядом. Или ты поговоришь со мной, а потом мы разойдемся в разные стороны, целые и невредимые.

Она что-то пробормотала.

— Что?

— Ингрид Бретц. Ее звали Ингрид Бретц.

— Она была из Фракции Красной Армии?

Марта покачала головой.

— Она была официанткой в баре на Александерплац, в Восточном Берлине.

— В Восточном Берлине? Она из ГДР?

— Ja.

— Почему при ней были твои документы?

— Я дала их ей. Неделю назад я отправилась на Восток. Она сказала что ей нужно на несколько дней на Запад. Ей были нужны ausweis, документы. Мы были похожи, так что я дала их ей.

— Вы были подругами?

Марта заколебалась.

— Да, но она мне заплатила. Чтобы я отправилась на Восток, дала ей свой ausweis и несколько дней подождала ее возвращения.

— Кто все организовал?

— Никто. Она все сама придумала.

Джек ни на секунду не поверил.

— Если у тебя не было никаких документов, как ты вернулась в Западный Берлин?

Марта пожала плечами.

— Есть способ.

— Способ? Вроде туннеля?

— Ха. Туннель? Ну ты и дурак.

Джек решил не давать на этот вопрос. Он спросил:

— Почему Ингрид не воспользовалась этим способом?

Марта посмотрела на Райана. Взглядом леворадикального террориста на сотрудника ЦРУ. Полным ханжества и чувства интеллектуального превосходства.

— Ей было нужно в Швейцарию. В Швейцарию туннеля нет.

Джек понял, что Ингрид было нужно сначала легально попасть в Западный Берлин, а затем уже отправляться в Швейцарию.

— Ты знаешь, зачем ей нужно было в Швейцарию?

— Она говорила, что ее парень уехал туда.

— И ты поверила ей?

— А почему бы и нет? Она показала мне ожерелье, которое он прислал ей. С большими бриллиантами. Она его даже не носила. Не многие девушки в Восточной Германии могу носить бриллиантовое колье.

— Она говорила, как зовут этого парня?

— Нет.

— Но вы же были подругами, — недоверчиво сказал Джек. Он не обучался методам допроса. Он ощущал, что его пытливая натура рвалась вперед слишком быстро. Прежде, чем он успел подумать о другом, более мягком направлении, Марта ответила:

— Ингрид даже никогда не была в Швейцарии. Хочешь сказать, что она поехала туда сама, чтобы расстреливать людей из автомата и взрывать рестораны? Das ist verrückt. — Она пояснила: — Сумасшествие.

— Они скажут, что она действовала не в одиночку. Что с ней были другие члены РАФ. Возможно, даже ты.

Марта покачала головой.

— Ингрид была не из РАФ. В любом случае, какое нам дело до банкиров в Швейцарии? Есть банкиры здесь. Промышленники. НАТО. — Она посмотрела на Джека, все еще сидящего над ней на ее кровати. — Капиталистические шпионы…

— Что было в том портфеле у тебя под кроватью?

Марта не ответила. Джек ответил за нее:

— Вот что я думаю. Я не верю, что ты просто одолжила документы этой официантке за несколько восточнонемецких марок. Я думаю, дать его ей тебе приказали те же люди, что положили улики тебе под кровать.

Она неестественно, вымученно рассмеялась.

— Приказали? Кто?

Джек пожал плечами.

— Штази, может быть? Или КГБ? Я не знаю. Я знаю, что вы работаете и с теми и с другими. Кто бы это ни был, он сказал тебе, что нужно спрятать кое-что здесь. Ты, надо понимать, рассказала о тайнике под кроватью. После того, как на эту квартиру нагрянула полиция, ты поняла, что тебя подставили.

Она снова покачала головой.

— Типичная ЦРУ-шная ложь.

Райан натянул шарф, замотанный вокруг предплечья и ощутил, что он был пропитан кровью.

— Слушай, Марта, тот, кто это сделал, использовал Ингрид потому, что они не могли отправить действительного члена РАФ в Швейцарию, чтобы заложить там бомбу. Они заполучили твои документы и отдали ей, чтобы твоя группа была обвинена в убийствах. Твои друзья погибли из-за этого. Ты, очевидно, в курсе, что вас подставили, так что ты вернулась сюда, надеясь, что доказательства все еще спрятаны под кроватью, и ты сможешь убрать их к чертовой матери, чтобы не подставлять вашу группу левых неудачников еще больше.

— Мне больше нечего тебе сказать.

— Разве ты не хотела бы, чтобы мир узнал, что Фракция Красной Армии не имеет никакого отношения к убийству невинных людей в Швейцарии? Это же худшее, что могло быть с вашей организацией.

Она ничего не сказала. Только покачала головой.

— Если не хочешь говорить, может быть, просто послушаешь? Если ты не знаешь, твои друзья погибли из-за денег. Все дело в банковском счете. Двести миллионов долларов в швейцарском банке. Чтобы скрыть эти деньги, нужно было удить несколько человек, и русские решили, что используют тебя и твоих друзей, чтобы свалить на них вину.

— Все дело только в деньгах, моя дорогая, — улыбнулся Райан. — Ваши социалистические идеалы, борьба за права рабочих, вся эта херня, не имеет никакого отношения к тому, что случилось. Русские просто хотели спрятать свои деньги, и РАФ оказалась для них полезной марионеткой.

— Они все мертвы, Марта, — продолжил Джек. — Все твои друзья. Тебе некого защищать, кроме человека, который сделал все это. Если ты будешь защищать его… — Джек обвел взглядом пустую квартиру. — Тогда ты причастна к тому, что случилось со всеми вами.

Она открыто расплакалась. Она низко свесила голову, и на пол капали слезы. Но она ничего не сказала.

— Ты не хочешь говорить. Хорошо. Я уважаю тебя. Но я задам еще один вопрос, а потом развяжу тебя и отпущу.

Она подняла голову. В глазах блеснула надежда.

— Что?

— Только один вопрос. Я обещаю.

Вода затекла в нос, она не могла вытереть его, так как руки были связаны за спиной, и просто громко фыркнула.

— Хорошо. Что за вопрос?

— Почему ты еще жива?

Она медленно наклонила голову:

— Was meinst du? (Что ты имеешь в виду?)

— Эти люди проделали отличную работу, заметая следы. Они убили Ингрид, она была из Восточной Германии, и здесь ее никто не станет искать. Убили людей, знавших о русских деньгах, спрятанных в банке. Я уверен, что они убили моего друга, которые пытался раскрыть их. И они сделали все, чтобы все на этой квартире умерли и не могли заявить, что непричастны к нападению.

Джек подался ближе. Не с угрозой, но с надеждой.

— Но ты, Марта, еще один «хвост». Если ты продолжишь разгуливать по Западному Берлину, весь их план развалится. Как ты думаешь, они просто сядут сложа руки и смирятся?

Ее шея напряглась. Выражение ее лица прекрасно подходило для человека, только что разочаровавшегося во всей своей системе взглядов.

Джеку хотелось ощутить злорадство, наблюдая, как террористка поняла, что все ее действия были построены на херне и поддерживались организацией бездушных убийц. Но вместо этого он подумал, что ему было жаль ее.

Взгляд ее мокрых от слез глаз был почти бессознательным.

— Меня не должно было быть здесь. Я была на Востоке. Я пришла сюда рано утром, когда услышала, что случилось.

— Пришла? Как?

— Туннель. Его использует восточногерманская разведка. Я знаю о нем, потому что мы иногда помогаем им проносить разные вещи.

— Кто еще знает, что ты здесь?

Она лишь покачала головой.

Он наклонился еще ближе, оказавшись всего в нескольких сантиметрах от ее лица, решив воспользоваться представившимся шансом.

— Даже твой куратор из КГБ?

Марта снова покачала головой. Слезы продолжали течь у нее из глаз.

— У меня нет никакого куратора. Русского, который свел меня с Ингрид, я не знала. Я никогда не встречала его раньше, но он знал некоторых из нашей группы. Он сказал, что ему можно доверять. Я подумала, что он из КГБ. Я хочу сказать… откуда он еще мог знать о нас? Он сказал, что поможет нам, если мы сделаем для него кое-что. Я не могла отказаться. Нам нужна помощь. — Она оглянулась по сторонам, словно только сейчас вспомнив, что ее товарищи по «городской герилье» мертвы. — Нам была нужна помощь.

— Как его звали?

Она покачала головой.

— Он не сказал. Только позывной.

— Какой?

— «Зенит»

— «Зенит»?! — переспросил Джек.

— Ты знаешь его?

— Нет. Но думаю, что знаю, что он сделал.

Слезы заволокли все ее лицо. Из носа потекло. Ее колотило.

— Он собирается убить меня?

— Если бы ты осталась на Востоке, как должна была, ты была бы уже мертва. «Зенит» и иже с ним, наверное, ищут тебя там прямо сейчас. Ты должна позволить мне защитить тебя.

— Но ты ведь здесь один?

— Сейчас да, но я могу доставить тебя в Клэйский штаб, и тебя будет защищать вся Берлинская бригада. Мы вытащим тебя из Западного Берлина в какое-нибудь безопасное место.

— В обмен на что?

Райан вдруг осознал, что искренне желал позаботиться о ней. Пусть она была заблуждавшимся человеком, а вообще-то, опасной террористкой, его инстинктивное желание защитить нуждающегося было реальным.

Он не думал о какой-то взаимной выгоде. Ему просто хотелось спасти двадцатипятилетнюю девушку.

Он задался вопросом, не означало ли это, что он был недостаточно жесток и циничен для реальной оперативной работы.

Он выбросил эту мысль из головы и поднялся.

— Это вопрос не ко мне. Для начала, давай выбираться отсюда, чтобы обеспечить тебе хоть какую-то защиту. Об остальном побеспокоимся после.

— Ты врешь. Американское правительство не станет меня защищать.

— Мы, по крайней мере, не собираемся тебя убивать. Подумай вот о чем, Марта. Мы капиталисты. Вы дадите нам что-то, и мы дадим тебе что-то. Чистая сделка. Вы дадите нам информацию, а мы дадим тебе защиту. Все просто.

— Почему я должна тебе верить?

Джек слегка улыбнулся.

— Потому что Америка работает с теми, кто не любит эти долбаные времена.

Похоже, что ее проняло. Джек мог сказать, что она понимала, в каком положении оказалась. Она могла быть не согласна с его словами, все еще пребывая на грани паники, но она кивнула.

Джек развязал ее.

— Почему РАФ просто не объявит, что она непричастна к случившемуся?

— Я не возглавляю РАФ. Да и если КГБ обманул нас, чтобы свалить на нас ответственность за случившееся в Швейцарии, РАФ не пойдет в открытую против Советского Союза. Это станет последним гвоздем в крышку нашего гроба. Мы больше не получим помощи от какой-либо коммунистической партии в мире.

Райан понимал это. Они были до некоторой степени вассалом советской разведки. Они могли жаловаться на что-то по этой линии, но не могли выступить открыто и объявить, что КГБ их использовал.

Джек помог Марте встать на ноги.

— Ты первый, — сказала она. — Я пойду следом.

— Почему?

— Не хочу поворачиваться к тебе спиной. Один раз ты уже меня ударил.

Глава 77

Марта и Джек вместе прошли по темному зданию. На первом этаже Джек повернулся к пожарной лестнице, но Марта сказала:

— Нет. Иди за мной.

Джек последовал за ней по лестнице в автомобильную мастерскую на первом этаже. Света нескольких тусклых лампочек было достаточно, чтобы они могли легко добраться до подсобки на северо-восточном углу здания. Узкая деревянная лестница вела в подвал. Марта потянула за какой-то шнурок в центре комнаты, и загорелась лампочка, осветившая стиральную машину и сушилку. Рядом с ними в стене виднелся металлический люк.

— Что это? — спросил Джек.

— Люк для загрузки угля, сделанный еще до войны. Мы пользуемся им, когда полиция ведет наблюдение за фасадом.

Марта открыла люк. Раздался громкий скрежет, но Джек понял, что полицейские на противоположной стороне здания его не услышат. Она проползла в люк первой, Джек последовал за ней.

Они оказались в переулке между зданиями. Здесь едва было место, чтобы развернуться.

— Наше здание пережило войну, но то, что слева, было построено потом. Они стоят так близко друг к другу, что на картах обозначаются как стоящие вплотную. Этитупые свиньи даже не знают, что здесь есть проход.

Они около минуты пробирались темным узким проходом между жилыми домами, а затем вышли на тротуар на Шпарршртассе.

Оказавшись на улице, Джек сказал:

— Нам нужно поймать такси.

— Такси? У тебя что, нет машины?

— Нет. Я пешком.

— Что же ты за шпион такой?

— А я не говорил, что я шпион.

Марта снова посмотрела на него взглядом, преисполненным ужаса. Было ясно, что она боится оказаться на улице.

— Сейчас час ночи. Здесь, в Веддинге, в это время такси можно поймать только на Феннштрассе. Это в трех-четырех кварталах.

— Тогда пошли.

Она заколебалась. Было видно, что ее руки дрожат. Но, наконец, она сказала:

— Сюда.

Они двинулись мимо небольшого пустующего сквера. Джек придерживал левой рукой раненное правое плечо. Его взгляд метался от жилых домов справа на женщину слева. Увидев телефон, он подумал воспользоваться им и запросить кого-нибудь из Берлинской миссии, чтобы забрать их, но решил этого не делать, рассудив, что на такси они доберутся до Клэйского Штаба быстрее, да и не придется ждать кого-то прямо здесь.

* * *

Марта и Джек прошли мимо темной Шпаррплац, заполненной зелеными насаждениями, под ледяным дождем, так что было не удивительно, что они не заметили одинокого человека, молча наблюдавшего за ними из-за деревьев рядом с баскетбольной площадкой. Он стоял молча и неподвижно, пока они не свернули направо на Линарштрассе и исчезли из его поля зрения. Он вышел из сквера, прошел мимо уличного фонаря и свернул на тротуар, по которому они прошли полминуты назад.

На нем была черная кожанка, шапка и кожаные перчатки. Любой, кто увидел его, мог обратить внимание, что, хотя дождь был достаточно сильным, у него не было зонта. Помимо этого, он был ничем не примечателен. Узнать его было тоже невозможно.

Он свернул на Линарштрассе в тот же момент, когда шедшие впереди Джек и Марта свернули налево, на Тегелерштрассе.

Он зашагал быстрее и глубже опустил голову в воротник, чтобы защититься от дождя и холода.

* * *

Джек начал беспокоится о Марте. Она держалась замечательно, учитывая, что они шли одни под дождем, но темные участки между фонарями как будто позволяли испытываемому ей ужасу прорываться. Каждый раз, когда мимо проезжал автомобиль, она в ужасе смотрела на Джека, ища успокоения.

На Феннешртассе они заметили такси, но машина проехала мимо, не обращая внимания на попытку остановить ее. Водитель второй запросил комиссионные за позднюю ночь, так что от него пришлось отказаться. Джек напрягся. Ему не хотелось идти пустыми улицами, так как он больше беспокоился за Марту, чем за себя.

Марта заметила свет фар приближающейся машины раньше Джека, по той простой причине, что Джек был слишком занят отслеживанием ее состояния, чтобы смотреть на то, что творилось в четырех кварталах впереди.

Когда Джек все же заметил ее, он не мог сказать, что это была за машина.

— Это такси? — спросил Джек, взглянув на Марту и поняв, что она застыла на месте.

— Das weiss ich nicht,[527] — ответила она. Свет фар освещал ее лицо, на котором отчетливо читался ужас.

— Расслабься, Марта, — сказал Джек и подошел к краю дороги, пытаясь привлечь внимание водителя.

Но это было не такси. Это был большой белый фургон.

И он начал тормозить, приближаясь к ним. Он остановился на краю дороги в метрах пятнадцати от них.

Боковая дверь отъехала в сторону.

— Это он! — панически закричала Марта.

Она развернулась и бросилась бежать.

Джек бросился за ней, но все же успел оглянуться через плечо. Из открытой двери фургона вылетел огромный газетный сверток, из которого торчали какие-то провода и пластик. Сверток упал перед дверью ночного магазина.

Мгновением позже из магазина, привлеченный гудком фургона, появился какой-то человек, поднял сверток и вернулся в сухое и теплое здание.

Фургон поехал дальше по улице.

— Все хорошо, — крикнул Джек Марте. Он с облегчением вздохнул и только тогда понял, что Марты рядом не было.

Он увидел, как всего в нескольких метрах впереди захлопнулась дверь в подъезд жилого здания. Он попытался последовать за ней, но дверь не открылась.

Марта заперла ее.

Он пробежал вдоль здания, ища другой вход, но, свернув за угол, заметил, что Марта выбралась через черный ход и бежала куда-то по улице с другой стороны.

— Марта! — крикнул он. Она продолжала бежать под дождем, не оглядываясь.

Джек побежал следом. Она уже исчезла на темной улице под названием Ам Нордхафен. У нее была фора, по меньшей мере, сорок метров, так что Джек подумал, что не поймает ее раньше, чем она доберется до своей цели.

Берлинская стена виднелась всего в двух кварталах.

Он окрикнул ее еще раз, уже мчась за ней вдоль Берлинско-Шпандауского судоходного канала, узкого, заключенного в бетон водного пути, оказавшегося справа от приближающегося к Берлинской стене Райана.

Марта свернула в переулок между двумя зданиями слева. Джек бросился за ней через пустырь, но, обходя металлический забор, поскользнулся на грязи. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы подняться на ноги, но поднявшись, он понял, что потерял немку из виду. Несколько зданий впереди были темными и вполне походящими, чтобы укрыться. На первых этажах виднелось больше десятка темных окон, в которые можно было забраться.

Он окликнул ее, его голос эхом отразился от зданий.

— Марта? Не делай этого. Мне нужна твоя помощь. Мы поможем тебе.

Никакого ответа. Он подбежал к одному из окон и заглянул внутрь, в темное помещение, пропахшее опилками и сырой штукатуркой. Никаких следов немки он не заметил.

Она говорила, что пользовалась туннелем, чтобы попасть в Восточный Берлин и обратно. Он понятия не имел, находился ли вход где-то здесь и знал, что этой темной ночью нельзя было рассчитывать на то, что его молитвы будут услышаны.

Он не хотел сам себе в этом признаваться, но медленно осознал, что упустил ее.

Джек простоял на пустыре целую минуту, словно впервые заметив, что его волосы были мокрыми, штаны перемазаны грязью, а вокруг было холодно. Он вернулся на улицу и встал на углу под фонарем.

Берлинская стена виднелась всего в квартале перед Бойенштрассе. За внешней стеной виднелись прожектора, освещавшие запретную полосу, широкий участок земли между стеной с этой стороны и второй стеной с другой. Полоса освещалась автоматическими прожекторами, на противоположной стороне находились вооруженная охрана с собаками.

Джек стоял, все еще приходя к осознанию того факта, что упустил доказательство своей теории убийства «Моргенштерна». Внезапно на Шеллерштрассе остановилась машина. Затем, секунду спустя, огни второй появились на Ам Нордхафен. Третьи фары появились на мосту через канал справа от него.

Джек не упустил из виду то обстоятельство, что до этого три машины он видел за десять минут, а теперь три машины направлялись к углу улицы, где стоял он.

Он отступил из света и отошел в пустырь.

Фургон, приближавшийся с юга по Ам Нордхафен, занесло на перекрестке и развернуло влево. Вторая машина, пересекавшая мост, помчалась прямо к Райану. «Седан» осветило уличным фонарем, и Джек заметил, что внутри сидело четверо мужчин. Он не знал, кем они были, но у него было стойкое впечатление, что люди в обеих машинах охотились за Мартой Шёйринг.

Джек повернулся, чтобы направиться на Ам Нордхафен, но заметил человека, стоявшего на тротуаре в метрах шестидесяти от него. Мужчина — Джек полагал, что это был мужчина, так как на нем была кожаная куртка и кепка — стоял рядом со слесарной мастерской. Он стоял абсолютно неподвижно, глядя на Джека.

Джек перешел улицу, оказавшись под относительной защитой линии деревьев на Нордхафен, более широкой зоной перед каналом, где находился причал для разгрузки и разворота барж. Прежде чем скрыться за деревьями, он обернулся и заметил, что незнакомец исчез. Джек подумал, что, возможно, он вошел в слесарную мастерскую, хотя, судя по всему, ночью она была закрыта.

Как бы то ни было, Джек был уверен, что человек не пошел за ним.

Джек двинулся на север по узкой аллее между деревьями справа и каналом слева. Он решил выйти обратно на Феннштрассе, главную улицу района, и взять такси. Затем добраться до резидентуры ЦРУ в Берлинской миссии в Клэйском Штабе и поговорить с начальником резидентуры ЦРУ в Берлине. Он надеялся, что у начальника резидентуры могли быть в этом городе какие-то возможности, чтобы найти Марту прежде, чем ее найдут русские, или ГДР-овцы, или кто там еще, черт ее побери, за ней охотился.

Джек перешел на бег, понимая, что времени было мало.

Но далеко он не ушел. Из-за деревьев впереди проявились двое в плащах и перерезали ему путь.

Джек остановился, как вкопанный.

Было темно, но Джек увидел, что обоим было около тридцати. У обоих были короткие стрижки и усы. Один из них спросил:

— Кто вы?

У него был сильный немецкий акцент, но говорил он по-английски. Джек нашел это странным, хотя понимал, что, возможно, они слышали, как он звал Марту минутой ранее.

— А вы кто? — ответил Джек.

— Полицай, — ответил один, но на нем не было формы, и значок он тоже не показал.

— Ну конечно, — ответил Джек, осматриваясь вокруг. Он был один, а место было глухое. За спиной были металлические перила, в двух метрах ниже которых находилась холодная вода канала.

Бежать было бесполезно. Нужно было прорываться.

— Предъявите документы, — сказал человек.

Какого черта? Он был в Западном Берлине, а не в Восточном Берлине. Джек не собирался им что-либо показывать, но полез в карман пиджака, словно намереваясь подчиниться.

Рука нащупала десятисантиметровый стилет. Он выпустил лезвие.

Но едва он успел вытащить нож, как оба бросились на него. Первый выбил из руки нож, далеко отбросив его, второй заскочил за спину, пытаясь вывернуть ему руки.

Джек ударил локтем человека, стоявшего за ним, тот согнулся пополам. Затем он бросился на второго. Удар ногой прошел мимо, но Джеку удалось несколько увеличить дистанцию. Он развернулся и снова бросился на второго. Они оба врезались в металлические перила у канала. Джек ударил немца в подбородок, такой удар был не опасным для жизни, но отлично сбивал с ног. У прижатого к перилам немца не было места для маневра. Джек еще раз ударил его в нос, и усатый немец повалился на газон.

Райан развернулся так быстро, как только мог, зная, что за спиной остался второй немец. В эту же секунду он увидел того на аллее в трех метрах от себя, наводящего небольшой черный пистолет прямо в голову Райану.

Райан замер, глядя в холодные глаза немца. По ним он понял, что этот человек без колебаний намерен застрелить его.

Он подумал о семье.

Ожидая выстрела словно в растянутом времени, Джек заметил движение слева от немца — темная фигура невероятно быстро метнулась из-за деревьев. Немец заметил ее краем глаза и развернул пистолет навстречу угрозе, но не успел.

Человек в кожаных куртке и кепке врезался прямо в немца. Пистолет отлетел в сторону. Бахнул выстрел, вспышка озарила темноту. Джек отпрыгнул назад, но споткнулся о бессознательное тело позади себя. Он упал на перила нижней частью спины. Импульс движения окончательно перевесил верхнюю часть тела.

Джек закричал и замахал руками, пытаясь за что-то ухватиться, но упал в воду канала в паре метров внизу. Его окутало холодом. Он беспорядочно махал руками, не понимая, где верх, а где низ — холод дезориентировал его. Мышцы также свело.

Наконец он всплыл на поверхность, выплюнув полный рот воды, и резко вдохнул холодный воздух. Он был готов нырнуть, если кто-то попытается в него стрелять, но посмотрев вверх, он не увидел у перил никого.

Затем на мгновение показался человек в кожанке. Шапки на голове уже не было, так что Джек смог увидеть, что это был белый мужчина с бородой и усами. Он поставил ногу на нижнюю перекладину перил и явно намеревался прыгнуть в воду.

Раздался второй выстрел. Человек остановился, затем поднял руки и обернулся, исчезнув из поля зрения.

Джек ощутил, как руки и ноги начали неметь. Он собрал всю злость и отчаянно замахал руками, пытаясь доплыть до места, где можно будет выбраться из канала. За считанные секунды его уже снесло течением на десять метров. Посмотрев вперед, он увидел мост всего в пятидесяти метрах. Одна из опор находилась прямо на траектории его движения, так что он просто позволил течению нести себя, сосредоточившись на том, чтобы держаться на плаву.

* * *

Райану потребовалось почти пять минут, чтобы выбраться обратно на улицу. Машины западногерманской полиции заполонили всю Ам Нордхафен после того, как несколько жителей окрестных домов сообщили о стрельбе. Большинство из них имели все основания полагать, что кто-то был пойман на запретной полосе Берлинской стены и застрелен восточногерманскими пограничниками, но быстро стало понятно, что стреляли в кварталах на западной стороне границы.

Джек, шатаясь, дошел до первого полицейского автомобиля, остановившегося возле моста и, стуча зубами, объяснил, что он был сотрудником американского посольства, и на него напали двое, у одного из которых был пистолет.

Насколько Джек мог судить, некий добрый самаритянин спас его, но касательно того, что случилось с человеком в кожаной куртке, он не имел ни малейшего представления.

Ему выдали одеяло и сказали, что доставят в больницу, но Джек настоял на том, чтобы снова попасть на место происшествия.

Они не нашли ни следа ни нападавших, ни того доброго самаритянина. Полиция снова стала наставить на том, чтобы Райан обратился к медикам. Он сказал отвести его в Клэйский штаб, где сможет обратиться с раненым предплечьем к американскому медицинскому персоналу. Но помимо этого он хотел как можно скорее проинформировать ЦРУ о том, что произошло в последний час.

Ему хотелось сделать все от него зависящее, чтобы помочь Марте и человеку, спасшему ему жизнь, так как он опасался, что оба в настоящее время находились в руках ГДР-овцев.

Глава 78

Наши дни

Джеку Райану-младшему этот день казался бесконечным. Покинув дом Малкольма Гэлбрайта, он вернулся к «Гольфстриму», вылетевшему затем во Францию. Целью полета было просто убраться из Шотландии, так как было ясно, что Хью Кастор знал, что Джек находится там, и была вероятность, что он пошлет туда новых русских убийц.

Они приземлились в аэропорту Лилля и несколько часов ждали пока Гэвин, находящийся на квартире в Киеве, влезет в базы данных операторов сотовой связи в Великобритании, чтобы попытаться отследить телефон, использовавшийся Кастором для разговора с Гэлбрайтом. После долгих попыток стало ясно, что Кастор использовал на своем телефоне мощную систему шифрования, которая скрывала привязку аппарата к текущей вышке мобильной связи и не позволяла отследить телефон по «методу хлебных крошек».

Однако, когда они уже собирались признать поражение, у Райана появилась еще одна идея. Он позвонил Сэнди Ламонту и спросил его, кого из помощников Кастора также не было на работе. Сэнди неохотно согласился помочь, и, в конце концов, перезвонил и сказал, что вместе с Кастором пропал один из его охранников, также бывший сотрудник МИ-5. Райан нашел номер его мобильного телефона на его странице в социальной сети, и вскоре Бири отследил местонахождение его мобильного телефона.

Он находился в зоне действия вышки мобильной связи в Кюснахте, муниципальном образовании в кантоне Швиц в Швейцарии. Кюснахт находился к юго-западу от Цуга. Шале Кастора находилось в коммуне Баумгартен, входящей в Кюснахте.

Джек обсудил это с Дингом и остальными, и во второй половине дня «Гольфстрим» поднялся в воздух, взяв курс на юго-восток.

* * *

С момента приземления в Цюрихе прошел час. Адара Шерман сидела сразу за кабиной экипажа, за ней дремали в откинутых креслах Карузо, Чавес и Дрисколл. Райан и Оксли сидели в хвосте самолета и были единственными, кто не спал.

Райан пытался получить какие-либо сведения.

— Кастор имел какую-либо собственность в Цуге, когда ты работал здесь?

Оксли покачал головой.

— Не знаю. Мы же не были друзьями. Он был моим начальником. Он находился в Лондоне, а я в поле, что обычно означало на Востоке. Когда я прибыл в Цуг, Кастор ни разу не сказал: «Почему бы тебе не заехать на чай в мой домик на озере, чтобы поговорить об этой фигне с „Зенитом“»?

Райан усмехнулся.

— Чего Гэлбрайт не знал, это того, где все началось. Когда след привел тебя из Венгрии в «Рицманн Приватбанкирс», ты догадывался, куда он приведет тебя дальше?

— Нет. Я не знал, что происходит внутри. Я больше занимался оперативной работой. Получал указания и выполнял их. Или хотя бы пытался выполнить. Твой отец явно знал больше.

Джек был не уверен, что правильно понял последние слова.

— Мой отец?

Крупный сивобородый англичанин повернулся к молодому американцу:

— Твой отец. Он был там. Ты ведь знаешь.

Джек покачал головой:

— В Швейцарии?

— И в Берлине.

— В Берлине?

Оксли недоуменно покачал головой.

— Он что, никогда не говорил тебе?

— Окс, папа был сотрудником ЦРУ. Я узнал многое спустя годы, и, в основном, от других людей. Он не мог рассказать о многом. Ты уверен? — добавил Джек. — Ты уверен, что он был там, когда все это случилось?

— Да уж, черт его подери. Не сомневаюсь.

— Почему ты так уверен?

— Потому, что я его никогда не забуду. — Оксли сделал паузу. — Его лицо было последним, которое я видел перед тем, как вся моя жизнь полетела ко всем чертям.

* * *

В Белом доме был полдень. Президент Райан провел первую половину дня на различных совещаниях по ситуации на Украине, и опоздал на ланч. Он сидел за столом, работая с немногочисленными документами, когда из телефона раздался голос секретаря.

— Господин президент?

Райан, не поднимая головы, ответил:

— Скажи Арни попридержать коней. Я буду через пару минут.

— Извините, сэр. Звонит ваш сын.

Райан положил ручку.

— Замечательно. Переключай.

Джек резко схватил трубку. Как обычно, он постарается говорить как можно более легко, чтобы скрыть свою обеспокоенность. Даже сейчас, когда не было никаких оснований полагать, что Джеку-младшему что-либо угрожало, что случалось нечасто, его воображение сразу рисовало худшее из того, что могло случиться.

— Привет, разбойник. Как у тебя?

— Привет, папа… Я включу громкую связь.

Джек-старший расстроился, что не сможет просто поговорить с сыном. С тем был кто-то еще, хотя он был бы не против просто расспросить сына о том, как у него дела.

— Послушай, я мог бы перезвонить позже. Мне нужно ехать в Вашингтон-Хилтон на выступление по международному положению. Ты же понимаешь, мы и так выбиваемся из всех сроков.

Мгновение никакого ответа не было.

— Кто там с тобой, сынок?

— Виктор Оксли.

Прежде, чем Джек-старший смог что-либо ответить, Джек-младший добавил:

— Это «Бедрок», папа. Он рассказал мне чертовски много всего. И про тебя тоже.

— Про меня?

В телефоне раздался низкий голос с густым британским акцентом.

— Водичка-то холодная была, а, Райан?

— Прошу прощения?

— Наверное, даже слишком. Я был там. В Берлине. Поздней ночью вы решили искупаться. Я как раз собирался присоединиться к вам, но подошли несколько джентльменов, которые меня переубедили, и мне пришлось пойти с ними.

Президент Джек Райан не ответил.

— Память отшибло, да?

Джек мягко ответил:

— Да.

В Овальный кабинет целенаправленно вошел Арни ван Дамм, намереваясь поторопить Джека. Тот указал ему на дверь, и Арни, уловив настоятельный жест в сочетании с остекленевшим взглядом своего начальника и друга, вымелся прочь. Несколькими секундами спустя он подошел к телефону и сказал, что президент несколько опоздает на полуденное совещание.

Глава 79

Тридцать лет назад

Человек в кожаной куртке стоял под холодным дождем, наблюдая за разворачивающейся сценой. За спиной была темная улица Ам Нордхафен. Впереди был канал, вдоль которого шла аллея. Он смотрел на сотрудника ЦРУ, к которому подошли двое, в которых он немедленно опознал головорезов из Штази.

Все явно было нехорошо. Сначала он подумал, что они просто собираются выбить всю имеющуюся дурь из этого янки, но когда они начали осматриваться, убеждаясь, что вокруг было тихо, «Бедрок» понял, что они собираются забрать его, возможно, «зашанхаить» через границу.

Сохранение жизни этому ЦРУ-шнику с квадратной челюстью в костюме не было его задачей, поэтому он просто наблюдал, раздумывая, что потом сообщил Кастору, своему куратору.

Он провел весь вечер, незаметно наблюдая за квартирой РАФ в надежде, что настоящая Марта Шёйринг вернется туда. Он не купился на историю о террористке, оставившей свои документы в ресторане перед тем, как взорвать его. И он знал, что эти документы не принадлежали погибшей, так как видел Марту живой. Если все это было правдой, он пришел к выводу, что она вернется в квартиру.

Но, ожидая появления Марты, «Бедрок» увидел сотрудника ЦРУ, который был в Цуге вместе с группой МИ-6, расследовавшей смерть Пенрайта. Он предположил, что американец прибыл в Берлин для спецоперации вчера вечером, но понятия не имел, зачем он пришел сюда один. Какое-то время «Бедрок» раздумывал, был ли у этого человека вообще какой-либо план — тот просто несколько минут бродил по окрестностям прежде, чем забраться в квартиру по пожарной лестнице.

Сперва «Бедрок» счел его просто каким-то идиотом. Он стоял и смотрел, ожидая зрелища прибытия местных копов и ареста американского горе-шпиона за проникновение в жилище со взломом.

Но потом появилась Марта. Он видел, как она прошла по улице, а затем исчезла между двумя зданиями где, как он знал, находился черный ход.

«Бедрок» задался вопросом, что будет, когда ЦРУ-шник и РАФ-овка схватятся в квартире. Потом, пока они пробыли там, казалось, целую вечность, он всерьез задумался, что они там делали, детей, что ли?

Наконец, они появились, выбравшись через примеченный «Бедроком» при осмотре здания лаз. Он пошел за ними, рассчитывая, что «Зенит» появится лично, чтобы лично подписать Марте пропуск на тот свет.

Задачей «Бедрока» было найти и убить русского, называвшего себя «Зенитом». Немецкая террористка, о которой он так беспокоился, была не более чем приманкой.

«Бедрок» знал о событиях в Цуге и действиях русского под псевдонимом «Зенит» больше, чем кто бы то ни было, так как занимался этим делом уже больше месяца. Он покорно сообщал обо всех своих действиях Хью Кастору, который, как «Бедрок» только предполагал, скрупулезно систематизировал поступившие сведения, не передавая ни одного чертового куска МИ-6.

Насчет этого он был прав.

Он некоторое время следил за этой странной парочкой, шедшей под дождем по бывшему французскому сектору Западного Берлина. Затем «Бедрок» заметил, как немка бросилась бежать, а американец потерял ее. Именно в этот момент он заметил двоих, слоняющихся по окрестностям. Американский валенок брел прямо на них.

Он опознал этих двоих как оперативников Штази, которые должны были блокировать расположенный неподалеку туннель. Это имело очевидный смысл с тех пор, как Марта Шёйринг растворилась в воздухе.

«Бедрок» стоял в деревьях менее чем в двадцати метрах, когда ЦРУ-шник сцепился с офицерами Штази. Англичанина удивило, что американец вырубил одного довольно правильно поставленным ударом с правой в бубен, но его развернуло спиной ко второму, который вытащил из кармана Walther РА-63. «Бедрок», которого никто не считал азартным человеком, неожиданно решил вмешаться.

Он нарушил правила и вмешался, рванувшись по аллее и думая, что у него один шанс из миллиона предотвратить похищение или убийство.

Он свалил второго немца, но чертов янки бросился в канал. «Бедрок» едва поднялся с тротуара, оглядывая окна окрестных домов, дабы убедиться, что никто не наблюдал за ними, когда из-за деревьев появились еще четверо.

Окрестности просто кишели ГДР-овцами. Они точно были из «Штази», что было плохой новостью для «Бедрока».

Он повернулся к каналу, чтобы прыгнуть в воду, которая была для него единственным путем к спасению.

— Стой! — раздался крик из-за спины. Он знал, что эти парни появились из туннеля и, вполне вероятно, имели при себе Walther PPK или РА-63, или какие-то другие пистолеты, так как им не нужно было проходить какой-либо досмотр на границе.

Грохот выстрела подтвердил предупреждение, и заставил его остановиться. «Бедрок» обернулся и увидел троих с пистолетами, направленными на него. Четвертый поднял руку с пистолетом вверх. Из ствола в дождливую ночь поднимался дымок.

«Бедрок» понял, что до канала он уже не доберется.

Ему натянули на голову капюшон. Один из немцев сказал ему идти вперед. Вскоре его втолкнули в дверь одного из домов на Бойенштрассе рядом со стеной.

Его провели вниз по узкой лестнице, а затем спустили глубже в чем-то, напоминающем металлическую корзину.

На то, чтобы протащить связанного человека с мешком на голове по стометровому туннелю, у них ушло пятнадцать минут. «Бедрока» сначала вели на коленях, заломив руки за спину, и только когда он сбил колени в кровь и не смог больше терпеть, его перевернули на спину, начав проталкивать вперед, обдирая локти и задницу.

Когда он и четверо остальных оказались на другой стороне, его подняли на поверхность и посадили в фургон. Пока они ехали, сопровождающие несколько минут колотили его просто для развлечения прежде, чем машина остановились.

Двадцатидевятилетний Виктор Оксли, псевдоним «Бедрок», получил еще один пинок по затылку — пятый или шестой, он сбился со счету. Лицо сильно ударилось о металлический пол фургона. Он ощутил кровь, текущую с губ и из носа.

Несмотря на все страдания, он понимал, что это только начало, потому что был на Востоке, и лучшее, что он мог делать — это смиренно терпеть.

Дверь открылась. «Бедрок» было подумал, что они прибыли в пункт назначения, но в машину просто сел кто-то еще.

Последовал долгий разговор на немецком. Похоже, они спорили. «Бедрок» не понимал ни слова, но подумал, что речь идет о том, что делать с ним. Немцы, похоже, начали брать верх, на какой-то момент ему даже показалось, что они сейчас подерутся, но, в конец концов, все успокоилось.

Некто наклонился над ним. Англичанин ощутил запах табака и пота. Человек сказал ему по-английски, но у «Бедрока» не возникло никаких сомнений. Это был русский.

— Я не знаю, кто ты, но похоже, ты из тех, кто создали проблемы мне и моим коллегам. Была бы моя воля, я бы забрал тебя и лично пристрелил прямо здесь. — Он сделал паузу. — Когда Штази закончит с тобой, возможно, я смогу этого добиться.

Это было все.

Мгновение спустя фургон остановился, и некто без слов вышел. «Бедрок» услышал шаги по гравию и удивился, поняв, что они были неровны, словно идущий явно хромал.

Они снова двинулись вперед. Английский шпион понял, что вышедший был тем самым русским, поскольку немцы сразу же начали оживленно говорить исключительно по-немецки. Окс не понимал их, но слышал в голосах людей из Штази явное облегчение.

Однако самому Оксли это облегчения не принесло, поскольку на него обрушился град ударов ногами.

Они ехали больше двух часов, но Окс знал о Штази достаточно, чтобы понимать, что они просто ездили по кругу — маленький спектакль, дабы не дать ему понять, куда его везут.

Затем они остановились. Окса выволокли из фургона, заломили руки за спину, заставив наклониться вперед. Его тащили с обеих сторон, толкая его вперед, периодически заталкивая в лифт и то спускаясь, то поднимаясь, так что он был полностью дезориентирован и не знал, находился ли в подземном бункере или на вершине телебашни.

Наконец, его отвели в какую-то комнату, сняли капюшон и посадили за стол, приковав наручниками к скобе в столе.

До тех пор он не произнес ни слова, и прямо там принял решение, которое спасло ему жизнь, но обрекло на невыносимые трудности.

Он решил говорить по-русски.

У него не было никаких документов — он оставил их в отеле — поэтому он мог говорить все, что угодно, без каких-либо доказательств обратного.

До тех пор, пока сможет поддерживать свою легенду.

Его продержали три дня без сна в холодной воде, в которую периодически пускали ток в попытке сломить его, но он говорил только по-русски, говорил немцам, что не знает, чего они от него хотят, и что они не имеют права так обращаться с гражданином Советского Союза.

Окс слышал истории о том, что у Штази был один особенно неприятный способ слежения за людьми, которых они задерживали. Их сажали перед чем-то, похожим на большую кинокамеру, а затем говорили сидеть смирно, пока ведется запись.

Но это была не кинокамера. Это был рентгеновский аппарат, который все это время облучал невезучего субъекта радиоактивными частицами.

Процесс гарантировал, что каждый раз, как данный субъект будет проходить контрольно-пропускной пункт на Запад, все из которых были оборудованы детекторами радиоактивного излучения, он будет отмечен как ранее захватывавшийся Штази.

Это могло сокращать жизнь на десятилетия из-за рака и других последствий облучения, но это никого не интересовало. Штази находило это удобным.

Но «Штази» не стало облучать Оксли, потому что его не собирались отпускать обратно на Запад.

Его собирались отправить на восток.

ГДР-овцы передали его КГБ.

Глава 80

Наши дни

Президент США Джек Райан понял, что он сжимает край стола свободной рукой, слушая, как англичанин скрипучим голосом рассказывает историю, которая оказалась так кстати для его сына и была так тяжела для него.

Когда тот прервался, Джек понял, что Оксли есть еще много чего сказать, но он ждет, пока Райан скажет что-либо в ответ, просто чтобы понять, что тот его все еще слушает.

Он сказал:

— Даже не знаю, что сказать.

— Вы вызвали кого-либо? Доложили о том, что случилось?

— Вызвал? Я прибыл туда с немецкой полицией через пять минут, ища вас. Час спустя я отправил на охоту всю американскую разведку в городе. На следующий день я был в Лондоне, в кабинете директора SIS. Конечно, я вас искал. Я не знал, что вы были британским оперативником, но я отправил всех на охоту за вами и Мартой.

Оксли сказал:

— Все честно, Райан. У меня, благодаря вашему парню, теперь есть причины вам верить. Но я тридцать лет считал, что вы держали рот на замке по этому долбанному делу. Я просто, честно говоря, был малость обижен. Я ж тогда не знал вас. Но годы спустя смотрю я телевизор в пабе, вижу ваше лицо, и говорят, что это — президент США.

Джек-младший включился в разговор:

— Папа, Окс — тот самый человек, давший SIS сведения о Таланове в бытность его «Зенитом». Он был в ГУЛАГе одновременно с Талановым. Он не встречался с ним лично, но знает все.

— Этому можно верить?

Оксли сказал:

— Вроде да, но это было давно. Память уже не та.

— Я понимаю, мистер Оксли.

Джек-младший сказал:

— Мы должны идти. Я намерен получить ответы по «Зениту», но пока их у меня нет.

— Просто скажи, что с тобой все в порядке, — Джек-младший мог услышать эмоции в голосе отца. Тот уже терял его в прошлом, и понятия не имел, во что сын влез сейчас.

— Я с Дингом, Домом и Сэмом на самолете Хендли.

— Самолете Хендли? Ты не в Лондоне?

— Мы собираемся проверить кое-что на континенте. Я позвоню, когда что-либо узнаю. У тебя и так достаточно дел по поводу Украины.

— Это сложная ситуация, — ответил Райан. — Но пока я знаю, что ты не там, мне, все-таки, немного легче.

Джек-младший сказал:

— Я сейчас очень далеко от Украины, папа.

* * *

Райан, Чавес, Карузо, Оксли и Дрисколл приехали в Цюрих в начале вечера, сняли пару внедорожников «Мерседес» и направились на юг, в Цуг. Был сильный дождь и туман, что Райан счел преимуществом, так как они не имели ни малейшего представления о том, кто мог следить за ними.

Все четверо были вооружены. Прежде, чем они вышли из G550, Адара выдала им пистолеты, хранившиеся в скрытой ячейке в самолете. Джек и Динг выбрали «Глок-19», а Дрисколл и Карузо «Сиг-Сойер Р-229». Они знали, что если у Кастора будет сколько-нибудь приличная охрана, они не смогут реально атаковать его с пистолетами, но, по крайней мере, имея при себе оружие, скрытое под одеждой, они были в состоянии защититься от большинства угроз.

У них было мало сведений о доме Кастора, кроме нескольких примечаний Гэлбрайта, сделанных для Джека. Тщательно изучив местность по интернет-карте, они решили, что лучший шанс войти незамеченными — через озеро с задней стороны дома.

Они взяли лодку и снаряжение для подводного плавания, и в 7 часов вечера оказались в четверти мили от дома Кастора, начав тщательно изучать его в бинокли. Они увидели некоторое движение в огромных, от пола до потолка, окнах, а также охранников с пистолетами-пулеметами, патрулирующих местность вокруг дома, а также спуск к пирсу на озере.

Они выглядели профессионалами. Это позволило Райану заключить, что Кастор был там.

Динг сказал:

— Вижу восемь-десять ребят. Мы не пройдем незамеченными, и швейцарские полицейские по найму[528] их тоже не уберут.

— Должен быть другой способ, — согласился Райан.

Они начали обсуждать, как им скрытно добраться до Кастора, не будучи обнаруженными охраной.

Оксли молча сидел на носу лодки. Наконец, он сказал:

— Джентльмены, не хочу лезть с советами, но у меня есть идея.

— Всегда готовы, — сказал Динг.

— Почему бы просто не выйти на чертову дорогу и не поговорить с ним?

— Поговорить? — спросил Райан.

— Конечно. Кастор верит в идею самосохранения. Он верит, что играет на обеих сторонах. Он не станет убивать сына президента, когда тот знает, что его сын к нему поехал. Возможно, все пойдет не так, как мы планируем, может, твоим друзьям придется остаться, но мне и тебе стоит просто пойти туда и послушать, что он скажет.

Райан посмотрел на Чавеса. Динг ответил:

— Тебе решать.

Джек пожал плечами:

— Лучшей идеи все равно нет.

Сэм сказал:

— Мы можем незаметно высадить вас на берегу, а сами оставим лодку на якоре в полумиле от берега и скрытно подберемся к берегу с аквалангами. Так мы сможем, в случае чего, по крайней мере, отвлечь их внимание.

Чавес добавил:

— Мне нравится. Но помни, Джек, они обыщут вас прежде, чем пропустят к Кастору. Ты не можешь взять пистолет или какое-либо средство связи, которое может дать им понять, что ты тут не один.

— Я понял.

Джек хотел, чтобы Оксли остался на лодке. Он знал, что пятидесятидевятилетний экс-шпион имел все основания желать зла Хью Кастору. Он ощущал, что между ними было нечто большее, чем Окс рассказал, хотя не подавал виду. Джек не видел ничего хорошего в их встрече прямо сейчас. Заявить, что Оксли может разоблачить Кастора как российского шпиона, рассудил Райан, будет намного лучше, чем идея привести Оксли в дом Кастора, где тот окажется уязвимым.

Но Виктор Оксли ничего такого не думал. Он ясно дал понять, что намерен пойти туда, в противном случае Джеку и его товарищам потребовалось бы его связать.

* * *

Русские прибыли в Цуг на российском Ми-8, что было нередким явлением для держателей оффшорных счетов в Швейцарии, и никто не держал здесь больше оффшорных счетов, чем русские.

Однако любой взглянувший на вышедших из вертолета людей мог заметить, что их костюмы были новыми и неношеными, а всем им было около тридцати, то есть они были слишком молоды для среднестатистического российского банкира или финансового махинатора.

Не были это и боевики «Семи сильных людей». Это были спецназовцы из спецназа ФСБ, однако их лидер представлял обе организации. Его звали Павел Лечков, он был как членом «Семи сильных людей», так и сотрудником ФСБ. Как и остальные его подчиненные, у него был при себе небольшой складной пистолет-пулемет Brügger & Thomet MP9 в наплечной кобуре под пальто и небольшой нож в ножнах на спине.

У русских был план дома Хью Кастора на берегу озера. Они вышли из вертолета и направились к фургону, который направился затем к зданию на западном берегу озера. Каждый из них знал свою роль в предстоящей операции.

Прибыв в небольшое шале на краю леса, они переоделись, сняв деловые костюмы и облачившись в темные хлопковые штаны и темные куртки, хорошо скрывавшие их в ночи.

Хотя их было только восемь и они знали, что представляют собой небольшую силу, Павел Лечков знал и то, что их навыки и фактор внезапности будут на их стороне.

Затем они спустились к воде, где их ждала надувная лодка на восемь человек.

* * *

Сразу после 11.00 вечера, Джек Райан-младший и Виктор Оксли двинулись к дому Кастора по грунтовой обочине дороги. Стояла почти идеальная тишина, только с деревьев по обеим сторонам дороги иногда падали капли легкого дождя, да раз в несколько минут мимо проносились автомобили, как правило, «Порше», БМВ или «Ауди».

Им предстояло пройти почти милю от того места, где Динг рискнул подвести лодку к берегу, так что у них было много времени, чтобы обсудить план того, как им попасть к Кастору и как получить от него информацию. Джек знал, что лучшим вариантом было заявить все в лоб. Он надеялся, что Кастор был в достаточном отчаянии, чтобы заговорить, но не настолько, чтобы просто застрелить их обоих и сбежать в какую-нибудь страну, у которой не было договора об экстрадиции ни с США, ни с Великобританией.

Во всем этом было слишком много неопределенности, но Джек несколько успокоился от мысли о том, что где-то там, в темноте у озера, караулят трое очень способных людей.

Пока они шли, Райан спросил у Оксли, что случилось после того, как того вывезли из Восточного Берлина. Оксли сказал, что целыми днями сидел в вагоне под охраной, пока мимо проносились просторы Восточной Германии, Польши и Белоруссии. Поезд прибыл в Россию, остановившись на Ленинградском вокзале в Москве, где его перевели в кузов грузовика. Его везли по городу, и он мог смотреть в щель в стене. Там он увидел то, что заставило его сердце сжаться. Улица Энергетическая. Он понял, что его везут в Лефортово.

Оксли провел много недель в маленькой камере в Лефортово, с асфальтовым полом и лампочкой на двадцать пять ватт, горевшей и днем и ночью.

Каждый день его водили на допросы. Он утверждал, что был всего лишь простым перебежчиком на Запад, который увидел на улице драку и вмешался. Он говорил, что подумал, что человека били западногерманские полицейские в штатском, и вмешался потому, что не любил западные власти.

В КГБ в это не поверили, но не смогли поймать его ни на каком вранье. Несколько недель лишения сна, стрессовых ситуаций, пыток и имитаций расстрела не заставили его ничего изменить в своем простом сомнительном рассказе.

Они не смогли сломать его.

Как правило, КГБ бы начал явно угрожать его семье, но этот прием им был недоступен, так как никакой семьи у него обнаружить не получилось.

Было проще просто вывезти двадцатидевятилетнего русского перебежчика в поле и расстрелять. Но это была середина восьмидесятых. КГБ все еще продолжал убивать людей, не переставая делать этого до последних дней своего существования в 1991 году, но в восьмидесятые ликвидация требовала оформления огромного количества документов, подписей и составления отчетов.

Было проще закрыть его где-нибудь и дать природе сделать свое дело.

Его передали в систему ГУЛАГа и отправили поездом в лагерь в Уральских горах в Республике Коми.

Райан хотел узнать больше, он все еще не выяснил, как Оксли вернулся домой в Великобританию, как вышел из ГУЛАГа, но они уже почти добрались до дома Кастора. Они двинулись по длинной подъездной дороге, но не успели пройти и трети пути, как из темноты вышел человек, направив на них фонарик.

Джек прищурился от яркого света:

— Мы хотим увидеть Хью Кастора.

— Имена?

— Райан и Оксли.

— Ja. Мы ждали вас.

Райан не ждал такого. Он думал, что Кастор будет на взводе от неожиданного визита, но было ясно, что все обстояло не так.

Охранник что-то сказал по рации, и к ним подъехал внедорожник. Из него вышли люди и тщательно обыскали посетителей, прижав их к капоту машины. Затем они повели их к главному входу.

* * *

Сэм Дрисколл поднялся из холодной воды озера Цуг медленно, сантиметр за сантиметром, чтобы не выдать себя плеском или падающими с водолазного костюма каплями. Он снял ласты и акваланг, держа их одной рукой. Во второй он держал пистолет и пристально всматривался в темноту к северу от пирса.

Следом из темной воды к югу от пирса появился Динг Чавес, также неся снаряжение в руках. Он сложил его у подпорки пирса, убедившись, что из дома его не будет видно. Он не хотел, чтобы случайный луч фонарика отразился от акваланга или маски.

Доминик Карузо поднялся из воды у самой пристани, быстро снял снаряжение и сложил его за камнями у причала.

Двое патрульных прошли мимо менее чем через минуту после того, как Дом выбрался из воды. Тот залег под причалом, растянувшись на острых камнях, пока те не прошли.

Еще через минуту патрульные завершили обход и скрылись за домом. Динг, Сэм и Дом достали блютуз-гарнитуры из водонепроницаемых чехлов, и надели их. Они наладили связь и принялись при помощи биноклей вести наблюдение в своих секторах, пытаясь найти Райана.

* * *

Хью Кастор стоял в гостиной перед камином, в котором шумел огонь. Он поприветствовал Райана и Оксли, которых подвели к нему охранники. Шестидесятивосьмилетний Кастор был одет в черный свитер и вельветовые брюки. На очках и коротких седых волосах блестели отсветы огня в камине.

Оксли и Кастор обменялись взглядами, но, к удивлению Райана, ничего друг другу не сказали. Хотя он ожидал, что Оксли сейчас бросится через комнату и схватит Кастора за горло, ничего подобного не случилось.

Кастор просто указал Райану и Оксли на диван, а сам сел на кресло сбоку.

В зале были двое швейцарцев-охранников, но как только Райан и Оксли сели, они вышли на расположенную рядом кухню. Тем не менее, Райан услышал, что они были прямо за стеной.

Перед ними на столе стояли три заранее подготовленных бокала красного вина. Кастор взял один и сделал небольшой глоток. Райан и Оксли к ним не притронулись.

Ни на него, ни на Оксли не надели наручников, что сильно удивило Джека. До сего момента все шло совсем не так, какон себе представлял. Могло показаться, что Кастор рад их видеть.

Кастор сказал:

— Джек, возможно, ты мне не поверишь, но я не знал о том, что случилось в Корби сегодня утром, пока Сэнди не сказал мне. Я просмотрел новости и единственный вывод, который я могу сделать, заключается в том, что кто-то из персонала шахты подставил меня так же, как и тебя.

— А Сэнди сказал, что я приходил к нему вчера?

— Да, — подал плечами Кастор. — Нет, нет. Я знаю, что́ ты подумал. Сэнди вообще ничего не знает. Он просто хороший сотрудник и верная собачонка. Он был верным слугой многие годы. Он знает больше, чем может показаться, но о моих особых отношениях с российской элитой вне «Кастор энд Бойл» он не знает ничего.

Кастор указал на Райана рукой с бокалом:

— С другой стороны, юноша, вы меня сильно удивили. Должен сказать, что я чертовски впечатлен тем, что вы сделали. Очевидно, я вас недооценил.

— И переоценил себя.

Кастор поднял брови и посмотрел на Оксли:

— И вы здесь, я посмотрю.

Окс ответил:

— Ага, говнюк. Твоего разрешения мне не надо.

— Я мог бы оставить тебя гнить там, идиот! Или дать им убрать тебя!

— Тебе так и надо было сделать, старый козел.

— Еще не поздно все исправить, «Бедрок».

Джек в полном недоумении посмотрел на них.

Кастор посмотрел на Райана, потом снова на Оксли.

— Он не знает?

— Он знает, что я оказался зашанхаен[529] Штази, пытаясь помочь его отцу. Он знает, что меня передали русским. Что я попал в ГУЛАГ и провел там несколько лет.

— И, я полагаю, он считает, что в этом есть моя вина.

Окс не ответил.

Кастор скрестил ноги. Джек обратил на это внимание. Он не был так расслаблен, как пытался казаться. Перебранка с Оксли, собственно, свидетельствовала о том же.

Кастор сказал:

— Джек, я не имел никакого отношения к тому, что наш друг Виктор был схвачен восточными немцами в Берлине. Это было невезение. Вот и все. Я многие годы, в буквальном смысле, пытался выяснить, что с ним случилось.

Райан посмотрел на Оксли и тот согласно кивнул.

Оксли сказал:

— Тогда Кастор еще не был запомоен. Он стал таким после того, как железный занавес рухнул, и оттуда хлынула куча денег. Вот тогда он стал одним из них.

Кастор энергично покачал головой.

— Я не один из них, Джек. Старина, я просто оппортунист. Я многие годы занимался исчезновением Оксли. Это было для меня чем-то личным, потому что МИ-5 признала его мертвым. Занимаясь этим, я наладил контакты по всему региону. В Венгрии. В Чехословакии. В России. Здесь, в Цуге. Когда Железный занавес рухнул, я оказался в состоянии влиять на некоторых влиятельных лиц. Все просто.

— Малкольм Гэлбрайт сообщил вам об украденных деньгах КГБ. «Зенит» был связан с этим, — сказал Джек.

— Это были не более чем зацепки и обрывки. Другие сказали мне другое. Но к тому моменту, как Гэлбрайт сказал мне о российских счетах, деньги давно ушли из РПБ. «Зенит» получил их в алмазах.

— Алмазах?

— Да. Куратор «Зенита» перевел все двести четыре миллиона на другой банковский счет, принадлежащий алмазной компании «Филиппе Аржан» в Антверпене. Он встретился в «Зенитом» здесь, в Цуге, передал ему двести миллионов в необработанных алмазах, а затем «Зенит» вернулся в Россию.

— Что стало с этими алмазами?

— Русские, управляющие этим теневым фондом, держали их до 1991 года, а затем продали обратно Аржану. Затем начали медленно ликвидировать[530] эти активы. Это работало в обе стороны. Аржан мог прикрыть эти операции, так как имел многолетний опыт успешного отмывания денег. А русские получали средства, необходимые для скупки государственных предприятий, когда в России на фальсифицированных аукционах приватизировалось за копейки все и вся.

— На четверть миллиарда можно купить много конфет, — хмыкнул Райан. — А кто украл их первым?

Кастор улыбнулся:

— А вот дальше, мой мальчик, мы начнем торговаться.

— Что значит торговаться?

— Я расскажу вам то, что вы хотите, но прямо сейчас мне нужно несколько вас раззадорить, — он сделал еще глоток вина и посмотрел на бокалы: — Оно французское, не швейцарское, и очень недурственное.

Ни Райан, ни Оксли не притронулись к вину.

Кастор пожал плечами и сказал:

— Еще до прихода к власти Горбачева и начала либерализации, КГБ осознал, что у них проблемы. Руководство первого главного управления начало тайно встречаться, обсуждая то, что их модель однозначно долго не протянет. Они хотели иметь запасной план. Они предвидели вероятность полного краха системы еще в середине восьмидесятых. И начали вытягивать деньги со счетов, предназначенных для финансирования коммунистических революций в Латинской Америке или финансирования коммунистических диктаторов, уже находящихся у власти. Позднее, мой источник в этой группе сказал, что около десяти процентов средств, выделяемых Кремлем на Кубу и Анголу, в течение двух лет было уведено одним молодым офицером КГБ, занимавшимся этим вопросом. Он создал черный фонд, готовый заработать в случае необходимости. Они изучили опыт нацистов после Второй Мировой войны, и сделали правильные выводы. Кроме того, у КГБ было больше времени, чтобы все спланировать и больше ресурсов, которые можно было вывести. Третий Рейх существовал немногим больше десятилетия. К концу восьмидесятых Советский Союз существовал уже семьдесят лет.

Джек оживленно подался вперед. Кастор выглядел уверенным в этих сведениях, хотя Джек и понимал, что он был здесь совсем по другому делу.

Он спросил:

— А что же «Зенит»?

Кастор ответил:

— Для защиты своей тайной операции, КГБ привлек новых людей из разведки, создав из них тайную группу. Для создания и защиты активов на Западе, этот молодой офицер привлек убийцу из военной разведки, человека, который накопил большой опыт в убийствах за годы, проведенные в Афганистане.

— Роман Таланов, — сказал Джек.

Кастор согласно кивнул:

— Да, Роман Таланов. Конечно, я не знал этого имени, пока Оксли не сообщил его мне, выйдя из ГУЛАГа.

— Что дальше?

— Молодой офицер КГБ, которому было приказано защищать эти активы, понял, что контроль над «Зенитом» дает ему больше власти, чем старцам из КГБ, придумавшим все это. Поэтому, когда пришло время распределить активы между авторами плана, он отправил Таланова убить их. Вор у вора украл, скажете вы. В начале девяностых годов было два года, когда множество бывших высокопоставленных офицеров КГБ и ГРУ выпали из окон, попали под автобус, утонули в Москва-реке или застрелились из оружия, которого полиция не нашла рядом с их телами. Таланов и его куратор заметали следы.

Кастор продолжил:

— Один из них, придя в отчаяние, обратился ко мне, так как я был офицером британской разведки и мог его защитить. Это был генерал Михаил Золотов из ГРУ, русской военной разведки. Миша рассказал мне о плане, теневых фондах и двойном обмане, осуществленном молодым офицером, обеспечивающим безопасность счетов. Он рассказал мне все, кроме имен. Мы работали до того момента, пока он не погиб, на лодке в Финском заливе.

— На лодке?

— Именно. Видимо, он вышел в море и потерял управление. Лодку нашли дрейфующей в трех километрах от побережья Санкт-Петербурга.

— Почему вы не сообщили МИ-5, получив эти сведения?

Кастор ухмыльнулся:

— Хотел часть денег. Так я и связался с русскими.

— Драная ты манда, — пробормотал Оксли. — Он знал фамилию «Таланов», узнал ее от меня, и нашел Таланова в Санкт-Петербурге. Он сказал, что все знает, и будет держать рот на замке, если его допустят к этим делам.

— Почему Таланов просто не убил вас?

— Потому что у меня был туз в рукаве, и он это знал. Я рассказал ему о его пребывании в ГУЛАГе. Вы бы видели его лицо, когда я сказал ему, что у меня есть видеозапись того, как он в тифозном бреду говорил о «Зените» и КГБ.

Райан вытянулся:

— Видеозапись?

За Кастора ответил Оксли:

— Не было там никакой сраной записи. Он просто хотел надавить на Таланова.

Райан поник:

— Вы сказали, что у вас есть копия, она спрятана где-то, и если с вами что-то случиться, она будет обнародована.

— Верно. Он поверил, но потом случилось кое-что еще лучшее. Мы стали партнерами по бизнесу. Он помогал мне советами более двадцати лет, а я помогал ему в деловых переговорах.

— Каких еще переговорах?

Кастор не ответил. Вместо этого, он сказал:

— Вам, юноша, нужно понять одну вещь. Я не совершал никакой измены.

Джек отказался поверить своим ушам:

— И как, черт подери, у вас язык поворачивается говорить это?

— Очень просто. Виктор Оксли не был сотрудником МИ-5. Он был гражданским лицом. Не значившимся в документах. Когда он вернулся из ГУЛАГа и сообщил мне это, я полетел в Москву, поговорил с ним, а руководству МИ-5 предельно честно сообщил, что этот человек — не наш агент, и не может рассчитывать ни на какое официальное содействие.

Райану захотелось убить его:

— Даже если все так, вы были офицером МИ-5 и связались с КГБ.

— И снова нет, мой юный друг. Люди, которых я вычислил в своем расследовании, во многом действовали вопреки КГБ. Возможно, они были его бывшими сотрудниками, но тогда они уже были гражданскими. Они украли у КГБ деньги. Они не были связаны с ним идеологически. — Кастор махнул рукой, подчеркивая сказанное: — Я не передавал никаких секретов никакой иностранной разведке. Узнав у Оксли детали, я просто ушел из МИ-5 и нашел Таланова, он же «Зенит». Я просто достиг соглашения с этими людьми и хотел сохранить определенные сведения в обмен на некоторую плату. Конечно, я не сказал русским, что zek, которого они только что выпустили, был агентом МИ-5. Я понимал, что они убьют Виктора, если узнают, кто он и что знает о «Зените», но предотвратил это, держа рот на замке.

Райан повернулся к Оксли:

— Как вы выбрались из ГУЛАГа?

— Они тогда выпускали много политических заключенных. Я сел на поезд до Москвы, едва не умерев от голода по дороге. У меня не было ни рубля, ни куска хлеба в кармане. Приперся в британское консульство. Просто с улицы. Я ждал почти целый день, пока ко мне кто-то не подошел. Я сказал женщине за стойкой, что я подданный Великобритании, и она подняла чертовски много шума. Меня отвели в комнату, где я ответил на вопросы сотрудника SIS. Я сказал ему, что я внештатник МИ-5, а еще назвал ему имя.

Райан посмотрел на Кастора. Тот поднял руку:

— Я оказался на следующим уровне.

Оксли продолжил:

— Я также рассказал этой женщине о «Зените», и она отправила это по факсу в Лондон. Среди этих сведений было указание на взрыв в ресторане «Майссер» в Роткрюце. Я сказал ей, что был найден там полицией. Она записала мое имя рядом с упоминанием в докладе, намереваясь разобраться в этом позже.

Джек сказал:

— И когда я показал тебе этот файл…

— Я сразу понял, что́ это было. Я сидел перед этой женщиной, а она делала свои пометки. Забавно, что я помню такие мелочи.

Оксли продолжил:

— Когда появился Кастор, он сказал мне, что мне повезло остаться в живых. Американцы слили меня. КГБ охотился за мной, но они не знали, что я оказался в ГУЛАГе. Он сказал мне, что мне следует не отсвечивать, навсегда, потому что если я начну писать мемуары о восьмидесятых, очень многие люди могут пострадать. — Окс пожал плечами. — В первую очередь, я сам.

Кастор подхватил:

— Оксли просто хотел прожить оставшиеся годы в мире и спокойствии. Я позволил ему это. Я ничего не сказал о нем русским, и ничего не доложил в МИ-5, когда он объявился. У нас был договор, только между нами. Я посылал ему деньги каждый год в достаточном объеме, чтобы он мог хорошо жить и хранил молчание. Он знал, что влиятельные люди в России могут прикончить его, если он сделает что-то не то. Я не давал этому произойти.

Окс ответил:

— А потом я узнал, что никто в России про меня ни черта не знает. Он мне врал.

Кастор покачал головой:

— Я, вообще-то, не сказал им про тебя, старый придурок. — Он повернулся к Райану. — Мы с Виктором двадцать лет жили под угрозой взаимного гарантированного уничтожения, так получается?

Окс пробормотал:

— Я просто хотел уехать домой, и чтобы меня оставили в покое.

Джек не понял только одного. Он спросил Оксли:

— Но почему вы согласились помочь мне, если хотели только, чтобы вас оставили в покое?

— Потому что, как только «Семь сильных людей» напали на меня, я понял, что русские узнали обо мне. Кастор нарушил свою часть договора. Все отменилось. Мне пришлось все пересмотреть.

Кастор посмотрел в огонь:

— Это приводит нас к вам, Райан. «Семь сильных людей» следили за вами по ходу вашего расследования дела «Газпрома». Я пытался отвадить тебя от этого дела, сначала мягко, через Ламонта, а потом более решительно, когда я вызвал тебя в свой кабинет и приказал заканчивать это дело. Затем, один из них пришел ко мне среди ночи и сказал, что ты встречаешься с человеком в Корби. Они дали мне адрес, и я понял, что ты и Оксли сошлись, и я сказал им об Оксли. О том, что́ он знал.

— И вы решили убить его, — сказал Джек.

— Конечно, они перестарались, — Кастор наклонился вперед, стекла очков отразили огонь в камине и скрыв его глаза от Райана. — И даже после этого ты привел этого чертового «Бедрока» сюда, чтобы все разрушить.

Глава 81

Тридцать лет назад

Аналитик ЦРУ Джек Райан вернулся в Лондон во второй половине дня в разгар грозы, заставшей его «Боинг-727» авиакомпании «Люфтганза» прямо над аэропортом Хитроу. Джек раскинулся в кресле, словно собираясь управлять самолетом движениями тела, и вцепился в подлокотники, хотя забинтованное плечо немедленно мучительно разболелось.

Наконец, самолет пробился к полосе и опустился на нее. Крылья вскинуло вверх экранным эффектом, и посадка показалась Джеку милосердно мягкой.

Он хотел отправиться прямо домой, в Чатэм, к семье, но знал, что это был не вариант. Он понимал, что должен сначала прибыть на Сенчури-хаус, и прибыть туда, пока будет еще не слишком поздно.

Он едва успел поставить чемодан в своем кабинете и стянуть плащ, как зашел Саймон Хардинг:

— С возвращением, Джек! Как все прошло? Стоп. Что ты сделал с рукой?

Джек оставил свое пальто в резидентуре ЦРУ в Берлине. Пропоротое ножом плечо не подлежало ремонту, и ему чертовски не хотелось появляться в нем дома, так как он заверил Кэти, что в этой командировке ему ничто не угрожает.

Однако сняв пальто, он заметил разорванную на плече рубашку и закатанный до локтя рукав, из-под которого выступал толстый слой белой марли. Этого от Кэти было не спрятать.

Черт, да он не смог скрыть этого даже от Саймона.

— Да так, случайно вышло, — ответил Джек. Его не слишком удивило, что Хардинг не знал обо всем, что с ним случилось. Но все равно было бесполезно скрывать что-то от сотрудника SIS, находясь в здании главного управления SIS.

— Дай угадаю. Утюгом? Без женской руки у меня нет никаких шансов погладить рубашку. У меня уже пара пошла на тряпки и…

Зазвонил телефон на столе Джека. Тот с виноватой улыбкой отвернулся и поднял трубку.

— Райан слушает.

— Рад снова слышать вас, — это был Бэзил. — Направляйтесь ко мне, как только разберете вещи.

* * *

Джек сидел на диване в кабинете Чарльстона. Напротив него сидели сам Чарльстон и Ник Истлинг. Ему предложили чай или кофе, но он отказался. Желудок уже завязался узлом в небе над Лондоном, что усилилось напряжением последних дней. Ему не хотелось заливать кофе в терзаемый изжогой желудок.

Несколько минут он рассказывал о том, что случилось с ним после того, как они с Ником расстались в Берлине. Сперва рассказ проходил гладко. Ему хотелось четко объяснить обоим, так как обнаруженная им схема с переводом 204 миллионов долларов в «Рицманн Приватбанкирс» требовала дальнейшего изучения, хотя он и не понимал, как это можно было сделать.

Но когда он дошел до решения вернуться на квартиру РАФ на Шпренгельштрассе, в рассказе появилось много подробностей и эмоций. Он сам не был уверен, что его толкнуло туда что-либо, кроме отчаянной попытки узнать хоть что-нибудь, что оправдало бы обернувшуюся катастрофой командировку. Ни Истлинг, ни Чарльстон ничего ему не предъявляли. Джек пытался доказать что-то сам себе.

Затем он перешел к рассказу о встрече с Мартой Шёйринг на квартире РАФ. Истлинг задал несколько въедливых вопросов, касающихся того, почему он был так уверен, что это была реальная Марта, а не самозванка. Как обычно, ход мыслей Истлинга вывел Джека из себя, но он все объяснил так спокойно, как только мог. Ник записал имя Ингрид Бретц, пообещав проверить.

— Я уже проверил по своим каналам, — ответил Джек. — Лэнгли ничего о ней не знает. BfV тоже. Если она Осси,[531] то все логично.

— А эта ваша настоящая Марта, — спросил Ник, — ничего не говорила о Дэвиде Пенрайте?

Джек понимал, почему он это спросил. Его задача состояла в расследовании смерти Дэвида Пенрайта. Все остальные интриги для него не имели значения.

— Откуда, черт побери, она могла знать о нем? Она не была в Швейцарии. Там была Ингрид с документами Марты.

— Я просто уточнил, Джек. Не надо так реагировать.

— Ник, не дави, — повернулся к Истлингу сэр Бэзил. — Джеку пришлось многое пережить.

Джек пропустил некоторые незначительные детали, и перешел к моменту, когда потерял Марту. Затем он рассказал о машинах, направлявшихся к нему и двоих, набросившихся на него.

Наконец он рассказал о некоем добром самаритянине, который вмешался и буквально спас его.

— Невероятная история, — пробормотал Чарльстон, когда Джек закончил.

— BfV обнаружила туннель сегодня днем, — сказал Истлинг. — Они осмотрели все пустующие здания по вашему указанию, но оказалось, что туннель начинался в кабинете ушного врача на Бойенштрассе, примерно в ста метрах от того места, где эта девушка сбежала от вас. Никто не знает, когда он был построен, но, судя по тому, что она сказала тебе, его организовала сама Штази, а врач являлся их агентом на этой стороне.

Райан кивнул, и добавил:

— Марта была абсолютно убеждена, что РАФ не имеет никакого отношения к убийствам в Швейцарии. Она сказала, что их подставил некий русский, назвавшийся «Зенитом». Я не сказал этого BfV, но вернувшись в резидентуру ЦРУ в Берлине, позвонил Джиму Гриру. Он никогда не слышал о таком псевдониме, но сказал, что проверит. Значит, раньше он нам не попадался. Вы что-нибудь о таком знаете?

Ник Истлинг покачал головой, но Бэзил повернулся к нему с сказал:

— Ник, извините, я не мог бы попросить вас выйти на несколько минут?

Истлинг явно смутился. Но Бэзил кивнул, и контрразведчик медленно повернулся и вышел из кабинета.

Когда за Ником закрылась дверь, Бэзил сказал:

— Во второй половине дня пришли кое-какие сведения, которые я не должен сообщать Нику. Честно говоря, я не уполномочен сообщать и тебе, но я полагаю, ты заслуживаешь это знать.

— Знать что?

— Сначала первое. Западногерманские солдаты, патрулировавшие этим утром границу около Гёттингена, услышали взрыв на запретной полосе на границе Западной и Восточной Германий. Это место утыкано минами — так восточники удерживают своих людей. Западные немцы прибыли на место инцидента и увидели на запретной полосе тело молодой немки, которое почти сразу же забрали восточные немцы.

Джек опустил голову на руки.

— Марта. Они все же убили ее.

— Я думаю, что все именно так, но ты же понимаешь, о чем сообщат в новостях.

Джек не поднял головы.

— Они скажут, что гражданка ГДР Ингрид Бретц пыталась сбежать на Запад и подорвалась на мине.

— Да, — согласился сэр Бэзил. — И доказать обратное будет невозможно.

Джек поднял голову.

— А почему Истлингу не следовало этого знать?

— Я не хочу, чтобы он кое-что знал. «Зенит». Я впервые услышал этот псевдоним вчера на встрече на Десятой.

На Даунинг-стрит десять располагалась резиденция главы правительства Ее Величества.

— Премьер не присутствовала, но было все руководство, включая сэра Дональда Холлинса, главу МИ-5.

— МИ-5? Внутренняя безопасность?

— Да. Целью встречи было сообщить мне, что Пятерка уже работает в Европе. Я впервые об этом узнал. Они вели охоту за русским оперативником с псевдонимом «Зенит», о котором в настоящее время имеются только слухи.

— Какое МИ-5 дело до «Зенита»?

— У них есть «средства», которые пытались выследить «Зенита». По-видимому, это их «средство» пропало где-то за Занавесом, так как последний раз они слышали о нем что-то из Венгрии.

— Я не понимаю. Венгрия — это зона ответственности МИ-6.

— Помолчите, — сказал Бэзил. — Можете не сомневаться, я сказал им все, что о них думал, когда узнал, что они работают на нашей земле. Я не знаю, почему кто-то решил, что МИ-5 должна иметь к этому делу какое-то отношение. Возможно, если бы мы знали об этом «средстве» раньше, он вполне мог по-прежнему работать, а не пропал бы.

— И теперь они хотят, чтобы вы помогли им найти его?

— Верно. МИ-5 обратилась прямо на Даунинг-стрит, и их направили к нам. Мэгги Тэтчер лично просила меня о содействии.

— Так вы считаете, что «Зенит» был исполнителем тех убийств в Швейцарии?

Чарльстон сказал:

— Джек, ты же знаешь, что для КГБ обычное дело использовать сторонние организации для грязной работы. Болгар, например.

— Это то, что мы уже видели, — признал Джек. — Но за последнюю неделю произошло многое, что не вписывалось в советскую модель.

— Полностью согласен, — сказал Бэзил. — Тем не менее, несмотря на слова Марты Шёйринг, мы полагаем, что скорее всего КГБ приказал РАФ совершить те убийства в Швейцарии. Возможно, это не касалось Марты напрямую, возможно, она вообще не имела к этому отношения, но мы полагаем, что Ингрид Бретц работала на РАФ. Было уже много случаев подобных сговоров, идущих на благо КГБ.

— Так вы не верите в «Зенита»?

— Я могу сказать только то, что мы не нашли доказательств, что какой-то убийца из КГБ действовал в Западной Европе. Вы даже не можете быть уверены, что за всем этим стоит КГБ. Подумайте. Зачем им убивать Тобиаса Габлера? Согласно «Моргенштерну», он управлял их счетами. Это был их человек.

— Может быть, он проговорился.

— Кому? Не Лэнгли. И не нам. И я очень сомневаюсь, что любой другой западной разведке.

— А что, если Габлер сообщил в КГБ?

Сэр Бэзил удивленно моргнул:

— Зачем КГБ убивать его за то, что он проболтался КГБ?

— У меня есть идея, Бэзил. Но нет доказательств.

— Хотелось бы услышать, — ответил Бэзил. — Мне интересно, какие вы сделали из всего этого выводы.

— Я думал об этом весь день, — сказал Райан. — Посмотрите, что получается. Пенрайт утверждал, что в дело с РПБ вовлечены две группы русских. Все эти усилия, направленные на то, чтобы убить всех, кто знал о двухстах четырех миллионах долларов. Экстренные меры по перекладыванию ответственности на ячейку РАФ, а затем уничтожение ячейки, дабы ее члены не могли заявить о своей невиновности.

Джек глубоко вздохнул. Он почти боялся продолжить, потому что, как аналитик, знал, что уходил в опасную область предположений.

— Я полагаю, это внутренние разборки КГБ.

— Почему?

— Из-за денег. Двести четыре миллиона. Все предельно ясно. И, насколько я могу судить, если бы КГБ хотел убить швейцарских банкиров и, возможно, британского агента, они могли действительно поручить это дело РАФ или какой-либо другой левой группировке. Им не нужно было подставлять их. И то, что их подставили, а затем убили, чтобы замести следы, заставляет меня полагать, что это не была операция КГБ. Тем не менее, КГБ был вовлечен в это, потому что как иначе объяснить все имеющиеся контакты и участие Штази?

— Вы полагаете, — спросил Чарльстон, — что некие сотрудники КГБ имеют деньги, спрятанные от остального КГБ, и поэтому держат их в Западной Европе?

— А разве невозможно, чтобы некоторые из них могли утаскивать деньги на левые счета на черный день? Увести их на кодированные счета — в Швейцарии, например — что еще нужно? Вспомните о нацистах в конце Второй Мировой войны. Те, у кого были заготовлены средства, смогли спастись.

— Это все домыслы, Джек, — сказал Чарльстон. — Я не хочу душить ваш плодовитый разум, он показал себя довольно продуктивным, но посмотрите на ситуацию с моей точки зрения. Вы можете это чем-либо подтвердить?

Джек протяжно выдохнул.

— Нет. Ничем.

Чарльстон поднял руки. Он принял решение.

— Истлинг хочет закрыть дело о смерти Дэвида Пенрайта. Я бы не хотел подтверждать это, но без новой информации я подозреваю, что дело повиснет. Также я направлю запрос по поводу «Зенита» в МИ-5, так как они, похоже, уже некоторое время занимались им без нашего участия. Мы сделаем все, что можем, чтобы помочь им в Центральной Европе, но я опасаюсь, что раз они пришли к нам с протянутой рукой, весьма вероятно, что их оперативник попал в большие неприятности. Вероятно, для него уже все кончено.

Джека вдруг пробило.

— Как давно пропал их парень? Уж не тот ли это человек, что помог мне прошлой ночью?

Чарльстон покачал головой.

— Они сказали, что он не выходил на связь уже несколько недель, и, как я помню, он работал в тылу. В Венгрии, вроде бы. Западный Берлин был не его землей.

— У меня немного опыта в таких делах, но разве такие люди не могут долго работать, не выходя на связь? Я имею в виду, что если он находился на задании, у него могло не быть времени заскочить в телефонную будку и позвонить в Лондон. И разве они не могут делать что-то самостоятельно? Кто сказал, что он не оказался в ФРГ в поисках «Зенита»?

Чарльстон задумался.

— Я могу вызвать Холлинса и обсудить с ним ваши соображения, но, как я уже сказал, это не наш человек, и я не могу судить о его методах работы.

Джек вздохнул.

— Итак, что же мы имеем?

В голосе Чарльстона показалось сочувствие, но только в пределах допустимого:

— Вы отправитесь домой к жене и детям, и крепко их обнимите. Вы затолкали Истлинга в Швейцарию, когда он был там нужен. Кто-то спас вам жизнь в Берлине, хотя и, скорее всего, ценой собственной. Гордитесь тем, что вы сделали. Однако, пока пропавший оперативник МИ-5 не будет обнаружен, мы должны будем предполагать, что он находится за занавесом. И, как бы жестоко это не звучало, для него же будет лучше, если мы не станем распространяться о пропавшем британском шпионе.

— Вы хотите сказать, я не должен докладывать об этом в Лэнгли.

— Если МИ-5 официально попросит Лэнгли о содействии, не мешайте им. Но как представителя ЦРУ в МИ-5, я прошу вас не распространяться об этом. Мы не хотим, чтобы этот парень погиб из-за того, что мы говорили о нем.

Джек покачал головой.

— Операция не принесла ничего, кроме длинного перечня оборванных зацепок.

— Такова подчас работа разведчика, юноша. Противник тоже может сказать свое слово, как и мы.

— У меня такое ощущение, что мы проиграли, Бэзил.

Сэр Бэзил Чарльстон положил руку на плечо Джеку:

— Мы не проиграли, Джек. Мы просто не победили.

Глава 82

Наши дни

Дрисколл и Чавес двигались через деревья по северному и южному краям принадлежащего Кастору участка на берегу озера. Они находились всего в двадцати метрах от задней стены шале и, в то же время, были хорошо укрыты. Благодаря большому окну, Чавес мог видеть Райана. В бинокль было хорошо видно, что тот сидел на диване рядом с Оксли, а напротив них у камина сидел пожилой мужчина.

Двое охранников патрулировали заднюю часть шале, так что Динг и остальные никоим образом не могли подобраться ближе, не будучи обнаруженными.

Чавес понимал, что хотя он и мог видеть Джека, Райан оставался в руках противника.

Дом Карузо оставался у воды, укрываясь за парой бочек и эллингом возле причала. Взглянув в бинокль на здание на горке перед собой, он услышал со стороны озера какой-то шум. Судя по всему, двигатель лодки. Он посмотрел в темноту и туман, но не увидел приближающегося света.

Мгновение спустя звук исчез, словно кто-то заглушил двигатель.

Он шепнул в блютуз-гарнитуру:

— Это Дом. Какое-то судно приближается к пристани. Они не включили фонари и заглушили мотор.

— Похоже, у нас проблемы, — отозвался Чавес. — Всем укрыться. Дом, как только поймешь, кто к нам пожаловал, сообщи.

— Понял. Мы сможем как-то предупредить Райана, если начнутся проблемы?

— Да, начнем стрелять, — ответил Чавес. — Способов предупредить Джека, помимо этого, у нас нет.

* * *

Слушая Кастора, Джек Райан не мог представить этого шестидесятивосьмилетнего человека молодым оперативником. Он был уверен в себе и умен, и казался Джеку давно потерянным дядюшкой, с которым было приятно поговорить. Хотя тема разговора затрагивала обман со стороны Кастора, приведший к покушению на Джека.

Он понял, что этот человек не видел в себе никакой грязи. Он не понимал, действительно ли Кастор верил во все это или был невероятно одаренным лгуном. Джек знал, что таковых было немало в шпионском мире, где никто не мог остаться сухим и чистым.

— Все, что вы делали на посту главы «Кастор энд Бойл» было направлено на защиту российских властей, — сказал Райан, пытаясь заставить Кастора признать, что он был если и не предателем, то марионеткой.

Кастор покачал головой.

— Нет. Разве я не могу получать вознаграждение за передачу сведений крупным предпринимателям? Да, отчасти я виновен. В промышленном шпионаже.

Райан сказал:

— В пользу предпринимателей, которые заправляют ФСБ и правительством.

— Неужели? — с хитрой ухмылкой спросил Кастор. — Я работал с официальными представителями «Газпрома» и его филиалов. А чем они занимались на заседаниях собственных советов директоров, увы, не моя забота.

Райан задал вопрос, вертевшийся в его голове:

— Зачем вы говорите мне все это?

Кастор ответил:

— Очень скоро ключевые люди в России получат сведения о том, что человек, с которым вы встречались в Корби, был в ГУЛАГе, где Роман Таланов попал в госпиталь с тифом и дал признательные показания. Когда это случится, они решат, что я злоупотребляю своим на них влиянием. Им бы очень хотелось, чтобы эти сведения так и остались слухами. Как только они придут к выводу, что только у меня и Оксли есть сведения, способные их погубить, у них не будет никаких оснований позволять нам ходить по этой земле.

Райан перевел это на человеческий язык:

— Теперь, когда Таланов знает о вас и Оксли, он поймет, что вы обманули его с той видеозаписью. Когда это случится, он пришлет мордоворотов, чтобы убить тебя.

— К сожалению, есть такая проблема. Он не тот человек, который может иронично посмеяться над тем, что его обманули. Он предпочитает быть единственным, кто может обманывать. Я окружил себя охраной, но рано или поздно Таланов доберется до меня, как он добрался до Головко, Зуевой, Бирюкова и всего руководства КГБ и ГРУ, которое он устранил двадцать лет назад.

— Чего вы хотите?

— Я готов обменять информацию, которую собирал на протяжении многих лет на гарантию судебного непреследования и защиту вашего правительства.

— Американского правительства?

— Да. Как я уже сказал, я виновен в некотором промышленном шпионаже. Но я не шпион и не предатель. Я могу более чем искупить свою вину имеющейся у меня информацией. Конечно, твой отец не пойдет против Соединенного Королевства, но я уверен, он сможет убедить Великобританию не преследовать меня.

— А что вы, кстати говоря, вообще можете ему сообщить?

— Что Дмитрий Нестеров, человек, получивший от российского правительства миллиард двести миллионов долларов, есть никто иной, как главарь «Семи сильных людей», известный под кличкой «Глеб Резаный».

Джек посмотрел на Оксли, потом снова на Кастора.

— Вы уверены?

— Более чем.

— Хорошо, но этого не достаточно.

— Это только верхушка айсберга, юноша. Куратор Таланова все еще играет эту партию. — Кастор усмехнулся, выглядя как самый уверенный в себе человек в мире. — Но это мой козырь. Я расскажу это только твоему отцу, лично, как только окажусь в безопасности в США.

Джек собрался ответить, но в этот же момент с кухни прибежал охранник. Он сказал по-английски с сильным акцентом:

— Херр Кастор! Со стороны озера к шале идут какие-то люди. Мы должны увести вас наверх!

* * *

Карузо увидел, как люди в черном выбрались из лодки и побежали мимо эллинга, перебрались через небольшой забор и, разбившись на группы по двое и низко пригибаясь, побежали вверх по холму к задней части дома.

Дом решил, что это были русские — он не мог представить себе другого варианта. Пришли ли они за Райаном, Оксли, Кастором или, возможно, всеми троими, сказать было нельзя. Но они были вооружены пистолетами-пулеметами, двигались уверенно и производили впечатление хорошо подготовленных бойцов.

Дом шепнул в гарнитуру:

— Прошли мою позицию. Могу атаковать.

— Отставить, — сказал Динг. — Если мы сцепимся с этими уродами снаружи, швейцарцы просто перестреляют всех из шале. Просто начнут стрелять на вспышки и всех положат.

Чавес, укрытый несколькими соснами, добавил:

— Я выстрелю один раз в воздух, чтобы предупредить Джека. Остальным не стрелять. Повторяю, не стрелять.

Он поднял пистолет, дабы вспышка не была заметка из шале. В тот же момент, как он положил палец на спусковой крючок, ночь взорвал грохот автоматного огня.

Один из охранников, стоявший на дороге у дома, открыл огонь по атакующим, широкой цепью приближающимся к дому на холме.

Динг опустил оружие.

— Хорошо. Если русские войдут внутрь, мы войдем следом и ликвидируем всех, пока не вытащим Джека. Пока что стоим.

Дом и Сэм подтвердили получение приказа, но Чавесу было трудно услышать ответ, так как рядом вспыхнула перестрелка из почти двух с половиной десятков автоматов.

* * *

Охранник провел Кастора, Райана и Оксли вверх по лестнице в спальню в задней части дома. Оказавшись там, он дал Кастору пистолет, а затем направился вниз по лестнице.

Кастор судорожно сжал пистолет и посмотрел на Райана. Его уверенность, столь явная минуту назад, столь же явно улетучилась. Он запинаясь спросил:

— Вы привели друзей?

Джек ответил:

— Это не наши ребята, и я склонен думать, что это русские. Таланов понял, что вы солгали ему даже раньше, чем вы полагали.

По тому, как моментально изменилось лицо англичанина, Райан понял, что он попал в точку.

— Мои люди остановят их.

— Конечно остановят, — сказал Райан. — Ведь твои швейцарские охранники намного лучше группы спецназа ФСБ.

Оксли понимал, что его собственная жизнь была под угрозой, но рассмеялся над положением Кастора.

— Помогите мне, — сказал Кастор с неподдельным ужасом.

— Отдайте мне оружие, — ответил Райан.

— Нет!

— Судя по всему, вы не знаете, как забрать у меня пистолет, так что, я полагаю, мы можем поговорить о том, как нам отсюда выбраться.

Кастор посмотрел на Оксли, надеясь увидеть какой-либо путь к спасению.

Но тот продолжал улыбаться:

— Ну поговори, мудозвон.

В этот самый момент окно в задней части комнаты разлетелось. Трое мужчин стояли вне линии огня, но Кастор непроизвольно развернулся на звук. Райан потянулся к пистолету, но старик быстро собрался и направил ствол на молодого американца.

Он сказал:

— Послушай, Джек. Я могу сообщить вам то, что вы хотите знать. Все. Позвони отцу. Пусть он направит сюда какие-нибудь силы.

— Направит какие-нибудь силы? — Джек покачал головой. — Ты будешь пытаться выцыганить себе жизнь, когда убийцы уже ломятся в эту гребаную дверь?

На кухне раздались выстрелы. Кастор дернулся и направил пистолет на дверь. Джек снова подался к нему, но тот снова нервно наставил оружие на Райана.

Оксли сказал:

— Хью, положи эту гребучую пушку, пока не поранил кого-нибудь. Отдай пистолет, и мы тебя выведем.

Кастор покачал головой:

— Я оставлю его себе, — ответил он. — Если кто-то войдет, он мне понадобится.

Оксли зло пробормотал:

— Да ты можешь просто засунуть его себе в свой сраный рот.

— Если я умру, то и ты тоже, Окс.

* * *

Чавес, Дрисколл и Карузо бросились вперед. Каждый из них бежал к отдельному входу в шале. Дрисколл направился к двери у гаража. Она была открыта, рядом лежал на спине труп швейцарского охранника. Сбоку валялся его автомат. Дрисколл поднял оружие и вставил полный магазин, который достал из кармана на груди убитого, и направился в здание.

Чавес находился с противоположной стороны. Он последовал через деревья за двумя людьми из русской группы, и увидел, как те вошли в здание через раздвижные стеклянные двери спальни. Снаружи было темно, охрана не стреляла по приближающимся русским, но когда они вошли, на всем первом этаже раздалась стрельба из автоматического оружия.

Динг направился к раздвижным стеклянным дверям, но спереди эхом в ночи раздались выстрелы из пистолета-пулемета, а одна из пуль просвистела прямо у него над головой. Он рванулся в дверь, чудом избежав участи быть застреленным одним из швейцарцев.

Карузо пришлось пройти больше всех снаружи здания, но он, наконец, оказался у задней двери. Стекло было выбито выстрелами, как и окна рядом, так что он вошел в здание, мгновенно столкнувшись с двумя русскими, которые двигались через кухню, подняв автоматы.

Дом заметил их первым. Они повернулись к нему, но он дважды выстрелил, свалив обоих. В тот же момент он услышал выстрелы в соседней комнате, а затем кто-то закричал по-немецки. Раздались выстрелы, и рядом с Домом посыпалась штукатурка со стены. Он залег, укрывшись за диваном.

* * *

Наверху Кастор застыл у кровати. Рука с пистолетом металась от Райана и Оксли, которые стояли в трех метрах справа от него к закрытой двери в десяти метрах впереди.

Джек видел ужас в его глазах и сильно волновался, что из-за трясущихся рук он может ненароком выстрелить.

Кастор все еще пытался доказать свою важность, чтобы получить безопасность:

— Твоему отцу я нужен живым. У меня есть ценные сведения.

Оксли ответил:

— Ты скажешь все, чтобы спасти свою чертову шкуру. Но сейчас от этого никакой пользы. Так что продолжай молчать и жди, пока русские не поднимутся сюда.

Но Джек попытался его успокоить.

— Кастор. У меня трое ребят снаружи. Они помогут нам. Нам нужно просто продержаться до их подхода. Хочу вам сказать только одно. Если они войдут в эту дверь и увидят кого-либо, кроме меня, с оружием, то выстрелят без колебаний.

Кастор ответил:

— Это Володин. Я могу доказать, что это был Володин.

Райан не понял.

— Что Володин?

— Я могу доказать, что он был куратором Романа Таланова. Он создал «Зенита» в восьмидесятые. Он украл деньги у руководства КГБ, а затем убил их, когда занавес рухнул.

Джек в недоумении покачал головой.

— Ерунда.

— Никакая не ерунда. Заберите меня отсюда, и я дам вам доказательства.

Райан посмотрел на Оксли. Тот лишь пожал плечами. Он не знал, правда это, или нет.

Кастор добавил:

— Володин знал, что после распада Советского Союза преступный мир станет реальным хозяином страны. И он понимал, что организованные преступные группировки, населяющие ГУЛАГ, создавшие в тюрьмах собственную иерархию, возглавят этот мир. Он и Таланов придумали план. Таланова отправили в ГУЛАГ, чтобы установить отношения с мафией. Он попал в тюрьму в Республике Коми около Сыктывкара, но там заразился тифом. План был отложен на несколько месяцев, пока он выздоравливал. Но потом они предприняли еще одну попытку. Он попал в другой ГУЛАГ и провел там четыре года, захватывая лидерство в «Семи сильных людях».

На первом этаже шале под ними все еще гремела стрельба из автоматического оружия.

— Выйдя из тюрьмы, он оказался в криминальной верхушке. Он стал vory v zakonye и получил небольшую армию людей, присягнувших ему на верность. Он использовал ее, чтобы помочь siloviki установить контроль над правительством. Он прикрывал siloviki по мере того, как те входили в его организацию. Они уничтожили врагов Володина, нейтрализовав политиков, чтобы расчистить ему путь. Таланов стал главой «Семи сильных людей» тайно, что позволило ему войти во власть. Он стал главой полиции в Новосибирске, а затем, когда Володин пришел в правительство в качестве премьер-министра, тот назначил Таланова главой регионального управления ФСБ.

Райан сказал:

— А теперь Валерий Володин назначил Романа Таланова главой всех российских разведслужб.

Оксли закачал головой. Он взглянул на Райана:

— Невозможно. Этот козел лжет, чтобы спасти свою шкуру. Заговаривает нам зубы.

— Почему ты так уверен?

— Таланов никак не мог стать vory v zakonye. Ты должен понять, как работает российская преступность. Она никогда не примет человека, который когда-либо работал на советскую власть. Поверь мне. Там царит куча железных законов, особенно наверху. Он не мог стать vory, даже если бы разносил чертову почту, не говоря уже о том, чтобы быть сотрудником чертовых спецслужб.

Джек сказал:

— Но Таланов был внедрен в ГУЛАГ. Наверное, он смог утаить от них эту особенность своей жизни.

Кастор бешено закивал:

— Вот! Вот именно так все и было!

Джек сказал:

— Окс, а как ты думаешь, если «Семь сильных людей» узнают, что Таланов был из КГБ и лгал им, чтобы получить власть в организации?

Оксли долго смотрел на него. На его лицо медленно наползла улыбка. Он ответил:

— Жопу порвут.

* * *

Дверь перед ними просто взорвалась. Рама влетела внутрь комнаты. Кастор непроизвольно дернулся. Он вскинул пистолет, но Джек успел броситься на него. Он перехватил руку Кастора и жестким рывком увел пистолет подальше. Рванувшись обратно, Джек глянул в дверной проем. Человек в темной одежде направил на него автомат. Джек осознал, что враг видит его. Он повернулся и направил на него оружие, но понял, что тот успеет выстрелить первым.

Справа от Райана появился Виктор Оксли. Он прыгнул, ставя себя между Райаном и русским за дверью. Грохнула очередь, крупный англичанин несколько раз дернулся, а затем упал на пол.

Хью Кастор оказался обезоружен: когда Оксли упал, он поднял руки, но русский выстрелил ему в грудь и в живот, отчего его тело отлетело в сторону.

Русский направил оружие на последнюю цель и уже почти нажал на курок, когда его руки обмякли и выронили оружие. Пуля попала ему в лоб.

Джек застрелил его с шести метров.

Джек перепрыгнулчерез Окса и бросился вперед, пинком отбросив оружие от убитого, и высунулся на лестничную клетку. Еще один русский с оружием направлялся к нему.

Райан открыл огонь. Он стрелял снова и снова, пока противник не упал лицом вниз и скатился вниз по лестнице.

Джек бросился обратно к Оксли. Пятидесятидевятилетний англичанин получил три девятимиллиметровых пути в грудь. Рана была тяжелой, его всего трясло.

— Твою мать! — крикнул Райан. — Держись, Окс!

Оксли сжал руку Райана, размазывая кровь по рубашке американца. Он закашлялся, и изо рта пошла кровь.

Райан попытался зажать раны, но они были слишком серьезны. Он огляделся в поисках чего-то, годящегося на повязку. Полотенце, какая-нибудь одежда, простыня.

Вот. Одеяло на краю кровати. Он потянулся за ним, но Оксли сжал его руку еще крепче.

Он что-то сказал, но его голос был так слаб, что Джеку пришлось наклониться к нему:

— Все нормально, парень. Все было правильно. Теперь ты сам. Следи за собой.

Его рука обмякла, глаза несколько раз дернулись и закрылись.

* * *

Джек не хотел отворачиваться, но шум на лестнице заставил его обернуться и направить оружие на дверь.

На лестнице стоял кто-то.

Это был Карузо.

Дом опустил оружие, и Райан сделал то же самое. Карузо сказал в гарнитуру:

— Я нашел Джека. Наверху. Все чисто.

Затем он бросился к Оксли и упал на колени рядом с Райаном. Однако он сразу понял, что они ничего не смогут сделать.

Глава 83

Тела лежали повсюду, внутри шале и на прилегающей территории. Сэм, Дом и Динг быстро проверили окрестности, дабы убедиться, что более угроз не было. При этом они нашли восемнадцать убитых.

Место было уединенным, вокруг был глухой лес, но все понимали, что стрельба слышалась над всем озером, так что Динг сказал всем, что нужно уходить, пока не прибыла полиция. Дрисколл быстро прошелся вокруг, снимая лица убитых русских, чтобы отправить снимки Бири для анализа. Дом тем временем забрал их мобильные телефоны и содержимое карманов.

Вскоре Чавес отвел Райана к русскому надувному катеру. Дом и Сэм также запрыгнули на борт, и катер рванулся прочь в тумане, за несколько минут до прибытия на место первых людей.

* * *

Они прибыли в Цюрих через шестьдесят минут и заявили вылет в Париж, что означало отсутствие какого-либо таможенного досмотра. Хотя у них не было никакого четкого представления, куда им следовало направляться.

Райан все еще не мог прийти в себя из-за Оксли. Он не мог отделаться от того факта, что Оксли погиб, приняв пули, предназначавшиеся ему. Он понимал, что должен был позвонить отцу и рассказать все, что узнал от Хью Кастора, хотя сказать и доказать было не одно и то же. Но он не мог заставить себя вытащить телефон и набрать номер. Он просто сидел, свесив голову, пока остальные обсуждали проведенную операцию. Кто-то периодически похлопывал его по спине, спрашивая, как он.

После телефонного разговора с Кларком было принято решение лететь в Киев, хотя Кларк был твердо уверен, что Райан не пойдет с ними. Остальные высадятся и направятся в убежище, чтобы продолжать расследовать дело Глеба Резаного, а Джек вернется на «Гольфстриме» в США.

* * *

Они пробыли в воздухе меньше часа, когда позвонил Кларк. Сэм включил громкую связь.

— Что у вас?

— Есть новости, ребята. Мы взяли джекпот.

— То есть? — спросил Чавес.

— Убитые, которых вы сфотографировали в шале. Гэвин не нашел ничего по семерым, но восьмой все компенсировал.

— Кто это?

— Мы сняли его здесь, в Киеве, во время встречи с Глебом Резаным в «Формонте» на прошлой неделе. Тогда Гэвин прогнал его лицо через все свои средства, но ничего не нашел. Но вчера вечером мы встретили его лицо еще в одном документе. ФБР выпустило на него ориентировку. К ней прилагалась фотография. Это точно он.

Динг сказал:

— Мертвого прога опознала, а живого нет? Странно.

— Нет. Просто раньше его не было в базе. Ориентировка совсем свежая. Его разыскивают в связи с отравление полонием Сергея Головко.

Собравшиеся в салоне G550 обменялись потрясенными взглядами. На мгновение воцарилась тишина. Затем Чавес сказал:

— Черт меня побери.

Гэвин влез на линию:

— Да, но и это не все. У него был телефон, который мы нашли на вилле Кастора в Ислингтоне. Номер принадлежит некоему Павлу Лечкову. Мы думаем, что это его имя.

Карузо сказал:

— Итак, этот Лечков член «Семи сильных людей», соратник Глеба Резаного и подозреваемый в убийстве Головко.

— Все верно, Дом, — ответил Гэвин.

Райан вытянулся:

— И, согласно Кастору, Таланов, глава ФСБ, также лидер «Семи Сильных людей». Это возлагает вину за убийство Головко на Кремль. Я позвоню бате. По крайней мере, следует отправить группу в Киев, чтобы взять этого Нестерова. Который также Глеб.

Снова заговорил Кларк:

— Захватить его в «Формонте», даже имея Шестой отряд SEAL, будет непросто. У Глеба туева хуча охраны, а вся территория отеля кишит вооруженными пророссийскими людьми. Что еще более важно, российская армия находится в шестидесяти километрах к востоку от города и движется вперед.

Райан сказал:

— Если мы не захватим Нестерова сейчас, мы упустим шанс. После того, как русские придут, или он сбежит в Россию, мы его уже не достанем.

Дрисколл добавил:

— И сейчас, когда Лечков пропал, Нестеров, должно быть, изнемогает от подозрений, что его человек был взят живым и поет, как канарейка.

Из динамика раздался голос Кларка:

— Вам, ребята, лучше поскорее возвращаться. Я постараюсь выяснить обстановку в отеле, так что у нас будут все разведданные на случай, если мы решимся на штурм. Я буду ждать вас в аэропорту и доставлю вас в убежище.

Глава 84

Солдаты 75-го рейнджерского полка прибыли в международный аэропорт Борисполь вскоре после полудня на четырех вертолетах «Чинук». Высадившись, они рассыпались по дальней части аэропорта, проверяя безопасность и убеждаясь, что заборы, ворота и прочие сооружения не повреждены.

Через час район был проверен, и начали прибывать новые американские вертолеты.

Они приземлялись прямо на поросшее травой поле. Это не было нормально, так как это был крупный международный аэропорт и было само собой разумеющимся, что здесь были бетонные площадки, на которые могли садится «Чинуки» рейнджеров, спасательные «Блэкхоуки» ВВС, «Литтл Берд» ООЦ и армейские «Кайова Уорриоры». Но украинские военные объяснили американцам, что северный край аэропорта был наиболее безопасным местом для размещения нового ООЦ.

Четыре БПЛА «Риппер» действовали из этого аэропорта с начала войны. Теперь прибыли все остальные вертолеты и остальной ООЦ, так что четырем «Рипперам» пришлось делить с ними ангары. Теперь персонал ЦРУ находился под защитой американских войск, а не подразделений украинской армии, чья лояльность за последние несколько дней неоднократно ставилась под сомнение президентом Украины.

ООЦ разместился и начал работу в восемь часов вечера. В восемь тридцать они отправили первые группы целеуказания на восток.

Полковник Барри Янковски, позывной «Мидас» перемещался по ООЦ, разговаривая с оперативными дежурными и координаторами, обеспечивающими лазерное целеуказание для украинцев. Американские и британские силы отходили организовано, но по мере того, как русские продолжали наступление из восточной Украины к Днепру и на Киев, «Мидас» понимал, что их действия уже превратились в серию мало скоординированных налетов. Вскоре они станут не более чем причинением противнику мелких неприятностей в разгар полномасштабного отступления.

Тем не менее, его ребята все еще продолжали уничтожать российскую бронетехнику. Если бы не это небольшое коалиционное спецподразделение, российские танки были бы уже, скорее всего, на улицах Киева.

В тот момент, когда «Мидас» потянулся за бутылкой колы к холодильнику, в наушниках раздался голос:

— «Мидас», Пентагон на связи. Это МО.

«Мидас» забыл о коле и направился к своему столу. Мгновение спустя он уже разговаривал с министром обороны Робертом Бёрджессом. Спустя десять минут он взял спутниковый телефон и вышел из ООЦ. Он расположился в тихом месте на траве у спасательных «Блэкхоуков» и набрал номер.

После нескольких гудков он услышал:

— Кларк слушает.

«Мидас» с облегчением вздохнул:

— Это «Мидас». Вы еще в Киеве?

— Да. А вы?

— В аэропорту Борисполь. Мы перевелись сюда.

— Это в сорока километрах к востоку от Киева. У вас все нормально?

— Мне хотелось бы в Айдахо, но вот только приказа не было.

Кларк хмыкнул:

— Мне нравятся люди, способные сохранять в таких условиях чувство юмора.

— Просто это все, что у меня осталось.

— Чем могу помочь?

— Вы еще ведете наблюдение за «Формонтом»?

— Так точно. Позиция не идеальная, но мы видим фасад с конспиративной квартиры. Также есть вид на балконы на верхних этажах, где скрывается объект. А что?

— Крышу видите?

— Так точно.

— Что там?

— Последний раз наблюдали там нескольких головорезов и пару «Еврокоптеров». Модели гражданские, но выглядят крепкими.

— Этого я и боялся, — сказал «Мидас».

— Могу я спросить, в чем дело?

— Есть возможность прибыть для разговора в Борисполь?

Кларк ответил:

— Выйду через десять минут. Также примите самолет с моими ребятами. Они прибудут через час к южным ангарам аэропорта. А где вы?

— Знаете Кларк, вы как моя сумасшедшая тетка с чердака. Я знаю о вас только то, что ни черта о вас не знаю. Буду ждать возле ангаров. Скажем, через двадцать минут.

— Вас понял, — с усмешкой ответил Кларк.

* * *

Кларк в одиночестве сидел на скамейке прохладной ночью. Вокруг не было никого, хотя на взлетно-посадочной полосе аэропорта всего в четырехстах метрах от него кипела деятельность. Самолеты взлетали и садились с интервалами не более тридцати секунд.

Половина была гражданскими бортами, заполненными людьми, сваливающими к чертовой матери из города. Вторая половина была военно-транспортными и боевыми самолетами.

Кларк только начал размышлять о гражданских аэропортах в зоне боевых действий, которые он видел ранее, когда из-за металлической пристройки появился «Мидас». На нем были джинсы и нейлоновое пальто, под которым Кларк заметил бронежилет и кобуру с пистолетом. Он был один, что Кларк нашел особенно примечательным, учитывая, что этот человек был командующим всеми американскими силами в стране.

— Спасибо, что встретились со мной, — сказал «Мидас», пожимая Кларку руку.

— Рад снова вас видеть, — ответил Кларк. — Чем могу быть полезен?

«Мидас» не стал терять времени.

— Я приказал направить силы к «Формонт Гранд», чтобы арестовать Дмитрия Нестерова, он же Глеб Резаный. Видимо, он как-то связан с отравлением полонием Сергея Головко.

Кларк знал это, но не стал углубляться.

— Почему бы ООЦ не направить на это дело SEAL? — спросил он.

«Мидас» раздраженно взглянул на него. Кларк знал, что «Дельта» и SEAL несколько друг друга недолюбливали, в основном, из-за легкого дружеского соперничества. Оба подразделения хотели быть лучшим, и оба были лучшими.

— Вы сами были в SEAL, не так ли?

— Есть на мне такой грех, — ответил Кларк. — Но Шестого отряда у нас нет.

— Да уж, точно. Шестой не сможет прибыть. Проблема в том, что есть основания опасаться, что цель сбежит. Может быть, даже этим вечером. Если мы не захватим Нестерова сейчас, он может вылететь на север, к границе с Белоруссией, или на восток, к наступающим российским силам. Тогда Шестой отряд SEAL сможет взять его, только войдя на запрещенную территорию.

— И нужно взять его прямо сейчас.

«Мидас» взглянул в ночь, на пару МИГ-ов, приземлившихся на полосу.

— Нет, не на своем я месте.

— Сколько у вас людей для этой операции?

— Группа «А» завязала в этом чертовом месиве, пытаясь оставаться впереди русских танков. Альфы располагают менее, чем половиной первоначальных сил, да и нет никакого способа прямо сейчас вытащить их оттуда. Наши тоже рассеяны. Сейчас на ООЦ только десяток штурмовиков и «рекке», и то только потому, что их пришлось эвакуировать во второй половине дня. Но все обстоит так, как обстоит.

— Можете задействовать своих рейнджеров?

— Нет. Рейнджеры нужны на случай срочных действий на востоке, а свободные — для охраны штаба. Я не сомневаюсь, что они смогут сделать это дело, но за такую работу Армия платит ребятам из нашего круга.

— С десятком ребят это место не взять, — категорично сказал Кларк.

— Нам не нужно брать это место, нам нужно взять Нестерова.

Кларк свистнул.

— Черт тебя побери, «Мидас», я не знаю, что ты там задумал, но если ты думаешь атаковать отель, имея десять человек, я надеюсь тебя отговорить. «Дельта» это или нет, десять бойцов будут означать десять мертвых американцев.

«Мидас» ответил:

— У меня есть идея или даже две. Я знаю полковника украинской армии. Его батальону поставлена задача защищать государственных учреждения, он националист и вычистил свое подразделение ото всех, кто мыслит иначе. Он работал с ЦРУ многие годы. Я знаю его с тех пор, как прибыл сюда в прошлом году. Я бы не доверил ему штурм здания с целью захватить Нестерова — боюсь, он попытается заровнять его Т-72 — но я уверен, что он не сообщит ничего русским. Я думаю, можно попросить его отправить свои силы к «Формонту» и просто расположиться вокруг, словно они собираются атаковать, может быть, даже отправить несколько броневиков ко входу, чтобы отвлечь большинство боевиков «Семи сильных людей».

Кларк ответил:

— Если сделать так, Глеб сбежит на «Еврокоптере».

— Это только если кто-то не высадится на крышу, не выведет из строя вертолет и не отрежет ему путь к отступлению. Лично я бы просто направил туда «Литтл Бёрд» и расстрелял «Еврокоптеры» ракетами к едреням, но мы рискуем убить этого чувака, которого приказано взять живым. Его люкс прямо под крышей, так что мы не можем просто взорвать вертолет. Мы должны высадиться и забрать его прежде, чем русские опомнятся.

Кларк кивнул и понял, почему «Мидас» связался с ним. Он ответил:

— У меня есть три первоклассных стрелка. Двоих вы знаете, и еще один парень, который был когда-то рейнджером. Вы можете направить своих людей на захват Нестерова, а я и мои ребята позаботятся о вертушке и будут готовы поддержать вас в случае необходимости.

«Мидас» сказал:

— Я ценю это. Один вопрос. Где ваши ребята планируют достать оружие?

Кларк ответил:

— Эй, мое дело было найти людей. Вы же из американской армии. И у вас должны быть оружие и патроны.

— Хорошо. Посмотрим, что можно сделать.

* * *

Когда через двадцать минут в аэропорту приземлился «Гольфстрим», Кларк поднялся на борт и объяснил своим подчиненным ситуацию. Сэм, Дом и Динг были готовы выдвинуться немедленно, но Кларк понимал, что должен решить еще один вопрос.

Джек Райан сказал:

— Джон, еще один ствол там, на крыше, лишним не будет.

— Извини, Джек. Ты не идешь.

— Почему это?

— Ты сам знаешь, почему. Ты не можешь подставлять своего отца, участвуя в подобном. Даже с бородой, ребята из «Дельты» тебя узнают. Одно дело работать в «Кампусе», но ты не можешь просто так смешаться с военными, даже с такими нелегалами, как «Дельта».

Райан повернулся к Чавесу, ища поддержки.

Но Динг сказал:

— Джон прав, кроме того, мы готовились последние несколько месяцев, а ты нет. Это может сказаться, а нам нужно, чтобы все прошло предельно гладко.

Дом протянул руку и сжал ей плечо Джека.

— Вернешься с нами в Штаты, когда это закончиться — подготовим тебя по полной программе в кратчайшие сроки.

Джек кивнул. Ему не нравилось то, что он оставался в аэропорту, пока остальные отправлялись на операцию в город, но он смирился.

* * *

Пока Кларк готовил своих людей, «Мидас» направился к стоянке вертолетов «Кайова Уорриор». Он обнаружил Конвэя и Пейджа лежащими в спальных мешках на складе сухих товаров за местным буфетом. Оба были в полной экипировке, даже в ботинках, но пытались поспать лишний час перед следующим вылетом.

К тому моменту как «Мидас» подошел к ним, оба проснулись и встали на ноги.

— Здорово, мужики, — сказал «Мидас». — Дурной вопрос. Вы можете перевозить солдат?

Конвэй потер глаза.

— Да. У нас есть так называемый многоцелевой легкий вертолетный комплект. Мы можем снять пилоны подвески и поставить сидения, чтобы перевозить до шести парней снаружи фюзеляжа.

— Раньше вы такое делали?

Они посмотрели друг на друга. Конвэй покачал головой.

— Нет.

— Ну, тогда это будет в первый раз не только для нас. Нам нужно высадить группу на крышу. Я не думаю, что противник будет располагать ПВО, не считая стрелкового оружия и, возможно, гранатометов, но мы должны подойти, не отсвечивая на земле.

Затем он сел рядом и подробно рассказал, что именно нужно будет сделать. Закончив, он сказал:

— Я не могу вам приказывать, и это определенно опасно, но так нужно сделать.

Пейдж и Конвэй обменялись взглядами. Конвэй ответил за обоих, будучи уверен, что выражает мнение Дре Пейджа так же хорошо, как собственное.

— Мы сделаем это, «Мидас». Пойдем готовить вертолет.

«Мидас» пожал обоим руки, и направился к ООЦ. У него все еще оставалось чертовски много дел.

Глава 85

На грунтовой взлетной площадке вертолетов у ООЦ в северной части Киевского международного аэропорта Борисполь, в час ночи кипела жизнь.

Два MH-6 «Литтл Берд» уже завели двигатели. «Кайова» «Черный волк два-шесть» под управлением Конвэя и Пейджа заканчивал предполетную подготовку, хотя сами пилоты еще получали последние вводные в инструктажной.

Динг Чавес и Сэм Дрисколл уже заняли свои места снаружи вертолета. Доминик Карузо еще не расположился и, надо сказать, не горел желанием это сделать.

Он осмотрел крошечное сидение, привинченное болтами к борту вертолета, и понял, что это будет его место. Рядом виднелся небольшой страховочный трос, который ему следовало прикрепить к бронежилету, чтобы в случае чего не упасть и не разбиться. Первой мыслью было «да ну нахрен».

Он посмотрел на Динга.

— Ребята, у меня идея. Давайте, я вас догоню на общественном транспорте.

Динг похлопал по сидению.

— Я давно уже выучил один метод. Просто пристегиваюсь, и говорю себе, что смотрю действительно крутой фильм на действительно большом экране с действительно крутой аудиосистемой.

Карузо с сомнением посмотрел на него.

— И как, помогает?

Чавес уклончиво пожал плечами.

— Помогало, когда я был молодой и дурной. — Он подмигнул и добавил. — Для тебя такой метод в самый раз.

Пока они пристегивались, из здания ООЦ появились двое в черной форме и бронежилетах. Судя по НК-416 у них на плечах, это были бойцы «Дельты».

Один из них посмотрел на «Кайову».

— Ну что, мы же вытащили короткие соломинки, так что нам на этот старый кусок дерьма. — Он протянул руку в перчатке и пожал руки Дингу, Дому и Сэму. Второй «дельтовец» сделал то же.

— Вы кто, мужики? — спросил один из «дельтовцев» у Чавеса.

Динг улыбнулся.

— Такое, наверное, больше у вас спрашивают.

— Ты мне не ответил.

— А вы на этот вопрос когда-нибудь отвечали?

Человек покачал головой.

— Никак нет.

— То-то же, — сказал Динг.

Было ясно, что бойцы «Дельты» сочли, что Динг и его группа были из Отдела Специальных операций ЦРУ. Кларк и Чавес решили этим воспользоваться. Чавес не стал ничем это опровергать, а Кларк даже намекнул, что «Мидасу» также была поставлена задача не распространяться.

Пока «дельтовцы» устраивались на другом борту, Конвей и Пейдж появились из инструктажной и представились.

— Мы намерены уйти на юго-запад, в сторону от города, — сказал Конвэй. — Пойдем сразу за МН-6. Доберемся до Днепра, перейдем на малую высоту и понесемся прямо в Киев. Намеченным маршрутом это будет пятьдесят один километр. Мы намерены сделать все, от нас зависящее, чтобы не дать кому-либо, кто понимает, кто мы, понять, куда мы направляемся. Это означает, что мы пойдем оюенно быстро и оюенно низко. Просто хочу предупредить, мужики, чтобы вы понимали, что это будет стремный полет. Если вы увидите ЛЭП или мост, знайте, что я тоже их вижу, так что не пугайтесь.

Пятеро бойцов ответили пилоту кивком. Дом Карузо отметил, что хоть кто-то был в чем-то уверен.

Конвей продолжил:

— Как я уже сказал, мы будем держаться за «Литтл Бердами», но я не «Ночной охотник» и не «Литтл Берд». На них можно перевозить людей снаружи так, чтобы те не клали в штаны и не блевали, так что на них будет легче, чем вам. Просто потому, честно говоря, что мы никогда раньше такого не делали.

Карузо заранее позеленел.

— За нас не беспокойтесь, — сказал Динг. — Мы пристегнулись. Просто не впечатайте нас в стену или в землю, и все будет хорошо.

Конвей кивнул.

— Когда мы прибудем туда, ребята с других вертушек спустятся на крышу по тросам, после чего вертушки отойдут. Когда я сяду на крышу, я хочу, чтобы вы убрались с моей вертушки в режиме «бегом». Затем я взлечу и отойду обратно за реку, где буду ждать сигнала вернуться и забрать вас.

— Звучит неплохо, — ответил Динг.

Еще минуту или две они обговаривали порядок эвакуации с захваченным пленным и возможной эвакуации раненых. У Динга создалось впечатление, что эвакуация с крыши с огнестрельным ранением всерьез даже не рассматривалась, и у раненого американца будет больше шансов выжить, положившись на украинскую скорую помощь.

Собравшись с силами, он заставил себя выбросить эту мысль из головы и сказал сам себе, что просто не получит ранения и не позволит такого кому-либо из своих, а затем сел на узкую скамейку.

* * *

Пять минут спустя «Кайова Уорриор» поднялся в воздух, низко и медленно пролетев над летным полем. Затем он поднялся в ночное небо, присоединяясь к МН-6, идущим в ста метрах впереди.

В первую пару минут Дому показалось, что все будет не так страшно, как он боялся. Затычки для ушей смягчали грохот винта, а то, что он был зажат между Сэмом и Дингом, означало, что его не будет швырять так, как он боялся. Пока они мчались над плоским полем, главной проблемой был невероятно холодный ветер. Он был нормально одет, на нем был кевларовый шлем и очки, но щеки ощутимо начали коченеть.

В тот самый момент, как он решил, что лететь будет не так страшно, как он боялся, «Кайова» внезапно и жестко дернулась. Дом врезался головой в голову Сэма, а его самого ударил головой Динг.

Они просто уклонились от столкновения с линией электропередачи, идущей над открытым полем. Дому показалось, что его ноги зацепятся за провода.

Облетев ЛЭП, они снова снизились, упав на шесть метров вниз. Дому это сильно отдалось в спину, а желудок начало выворачивать.

Он посмотрел вперед, и сердце екнуло. Впереди перед рекой виднелись новые ЛЭП и холмы.

Твою же мать.

Карузо показалось, что он раз за разом переживает жуткую авиакатастрофу. «Кайова Уорриор» взлетал на десятки метров, облетая ЛЭП, холмы и здания, а затем падала вниз, опуская нос и набирая скорость. Хотя Дом был пристегнут страховочным тросом, тело словно становилось невесомым, ноги сами собой взлетали вверх, и он был вынужден изо всех сил сжимать руками свой «416-й», чтобы не выронить оружие.

Затем невесомость пропадала, спину сжимало, вертолет выравнивался и мчался над землей так низко, что он видел на уровне своих глаз крыши небольших домов и верхушки деревьев выше.

Ему не надо было убеждать себя, что пилот вертолета был полным психом. И он подозревал, что тот вознамерился вытрясти душу из него лично.

Вертолет промчался над каким-то карьером посреди леса. Было достаточно света, чтобы заметить вокруг терриконы гравия.

Без всякого предупреждения, вертолет повернулся вокруг своей оси. Хвост ушел в сторону, а всех троих рвануло вправо. Метров сто, как показалось Дому, вертолет пролетел боком вперед, замедлился, довернул и помчался дальше.

Это была просто резкая смена курса, но их, сидевших на скамейке снаружи, от этого дернуло, рвануло и повернуло. Дом взглянул направо как раз вовремя, чтобы заметить, что Сэм Дрисколл подался вперед, и его вывернуло.

Карузо отдернулся. Если бы Сэм заблевал ему ботинки, это было бы не самым худшим, что с ним случилось за эту ночь, но он все же убрал ноги.

Сэм, которого перестало рвать, отпустил автомат и протер рот тыльной стороной ладони. Он повернулся к Дому, понял, что тот все видел, и просто пожал плечами, явно не придавая случившемуся значения.

На противоположной стороне холма вертолет пошел вниз, и у Дома снова начало подступать к горлу.

* * *

СУО2 Эрик Конвэй гнал свой вертолет в девяти метрах над холодными водами Днепра. Его взгляд метался между двумя машинами, за которыми он следовал, водой и плавсредствами на ней, а также различными дисплеями, выдававшими ему текущее местоположение и состояние систем вертолета.

Впереди показалась мачта речного судна, поэтому он заложил вираж, уходя от столкновения. Он понимал, что людей на внешних сидениях это встряхнет, словно кучу тряпья, но в данный момент у него просто не было времени на такие мелочи, как комфорт пассажиров.

Вскоре он увидел впереди слева отель «Формонт»: это было самое высокое здание у реки на западном берегу Днепра. Пилот «Ночного охотника», ведущего «Литтл Берда» объявил:

— Минута до цели.

Конвэй ответил, что на радаре чисто, и никаких «богги»[532] рядом нет.

Конвэй увидел, как два маленьких черных вертолета резко набрали высоту и замедлились, а сам сделал быстрый круг вокруг отеля. Он заметил на крыше вспышки выстрелов. «Литтл Берд» почти сразу ответил им еще более сильным огнем.

Он начал набирать высоту, задрав нос, чтобы сбавить скорость.

— Под огнем с крыши и балкона на южной стороне, — услышал Конвэй по рации.

Поднявшись до уровня крыши, Конвэй замедлился. Он слышал, что ребята из «Дельты» с одного из его бортов открыли огонь по целям у стоявших на крыше вертолетов. В течение нескольких секунд все цели были сняты, а затем, по команде с ведущего, все вертолеты снизились, почти сев на крышу. Конвэй разрывался между приборами и обстановкой, но все же заметил, как несколько человек начали спускаться на крышу по тросам.

За несколько секунд десять спецназовцев опустились на крышу и бросились к выходам на лестницу. МН-6 снова поднялись в небо. Конвэй, не теряя времени, начал опускаться, чтобы высадить свою группу.

На крыше было достаточно места для трех вертолетов. Два больших «Еврокоптера» занимали вертолетные площадки, но рядом был участок немного поменьше, пригодный для посадки.

Он опустился так быстро, как только было возможно. Сам он следил за винтом, в то время как Пейдж, высунувшись из открытой двери, следил за расстоянием до крыши.

— Пять! Четыре! Три! Два! Один! — Они коснулись крыши. Пейдж повернулся и крикнул группе: — Вперед!

Конвэй высунулся из двери, чтобы сделать то же самое, но двое «дельтовцев», сидевших на его стороне, уже вскочили, спеша присоединиться к группе, высаженной «Литтл Бердами».

Сидевшие со стороны Пейджа тоже высадились, и Пейдж объявил, что все готово. Конвэй поднял «Кайову» в ночное небо и направился на юг, дабы не мешать МН-6, ушедшим на север.

Глава 86

Троица, возглавляемая Дингом Чавесом, добралась до первого «Еврокоптера». Забираясь на вертолетную площадку, они видели, как последний из бойцов «Дельты» исчез на лестнице, ведущей в апартаменты Нестерова. Но времени глазеть на лестницы не было. Рация была настроена на частоту штурмовой группы, так, чтобы они были готовы к ее возвращению, но сейчас их переговоры следовало игнорировать и сосредоточиться на текущем задании. Дом достал небольшой кумулятивный заряд, полученный от сапера «Дельты». Сэм и Динг приподняли Карузо на плечах. Опершись на борт вертолета и выпрямившись, чтобы достать до винта, он установил заряд на несущую ось и спрыгнул вниз.

Еще минута ушла на то, чтобы проделать то же самое со вторым вертолетом. После того, как Дом спрыгнул обратно, все трое отбежали с площадки в сторону выхода на лестницу.

Динг получил указание разговаривать на частоте «Дельты» как можно меньше, чтобы не создавать помех. Но когда он и двое его товарищей укрылись, и Дом взял в руки детонатор, Динг вышел на связь.

— Штурмовая группа, я «Вершина». Заряды установлены.

— Понял, «Вершина». Все ушли с крыши. Взрывайте.

— Вас понял, — сказал Динг, и Дом нажал на кнопку радиоуправляемого детонатора.

Два громких хлопка подтвердили, что винты обоих вертолетов были выведены из строя.

* * *

Чавес знал, что их участие в операции закончилось, и оставалось только ждать эвакуации. Однако на двух этажах ниже продолжалась бешеная стрельба. Он услышал по рации код «Орел ранен», что означало, что один из бойцов штурмовой группы «Дельты» был ранен.

Динг влез в забитый сообщениями эфир.

— Это «Вершина». Мы на точке «Браво». Можем спуститься и вынести раненых, если нужно. Как поняли?

— «Вершина», давайте. Спуск по лестнице на девятый этаж. Мы вас встретим. С лестницы не уходите. Мы перекрыли подход с восьмого этажа и держим противника. Все цели на девятом этаже также будут считаться враждебными, как поняли?

— Вас понял, — сказал Динг и, вместе с Сэмом и Домом побежал вниз.

По звукам перестрелки Динг мог понять, что блокирующая группа «Дельты» была сильно занята. Не успели они прибыть к первому раненому, как код «Орел ранен» раздался во второй раз, на этот раз этажом ниже. Он отправил Сэма попытаться помочь раненому выбраться на крышу, а сам с Домом продолжил искать первого раненого.

Переговоры по рации звучали спокойно, но эфир был переполнен. Дом наклонился к Дингу.

— Слишком много гребаных русских.

— Ага, — ответил Динг.

Дверь в холл открылась, и из нее появились двое «дельтовцев», несущих под руки третьего с окровавленной ногой. Динг и Дом подхватили раненого и взяли его на плечи, чтобы помочь передвигаться.

Двое «дельтовцев» развернулись, но Динг сказал им:

— Судя по всему, здесь сейчас все рухнет.

Гулкий взрыв где-то внизу стал подтверждением его словам.

Один из «дельтовцев» сказал:

— Все плохо. Выносите его на крышу, а потом вернитесь, чтобы помочь.

— Понял, — сказал Динг. Они с Домом начали выбираться на крышу.

* * *

После пяти минут непрерывного боя на верхних этажах здания, «дельтовцы» доложили по рации, что взяли Дмитрия Нестерова, но были прижаты. Сэм и двое выживших «дельтовцев» отступили на девятый этаж прежде, чем восьмой оказался наводнен десятками боевиков «Семи сильных людей». Они забрасывали их светошумовыми и осколочными гранатами в попытке сдержать эту орду.

Динг и Дом вытащили из холла этажа командира группы «Дельты», который поставил им задачу выйти в коридор и прикрыть лифты. Они прибыли туда, обнаружив открытый лифт, в котором лежал убитый штурмовик и четверо боевиков «Семи сильных людей». Прибыл второй лифт. Дом и Динг вскинули оружие как раз вовремя, так как из него появилось полдесятка вооруженных людей.

Оба американца бросились на пол и открыли огонь. Каждый выпустил по полному магазину. Когда все враги были убиты, Дом подбежал к лифту и вытащил тело в дверной проем, чтобы лифт не мог закрыться и отправиться вниз за новой группой.

Внезапно распахнулась дверь в конце коридора. Чавес дернулся за пистолетом, так как магазин автомата был пуст. Но он увидел двоих «дельтовцев», тащивших человека с мешком на голове и связанными за спиной руками.

Все четверо вскинули оружие, направив его друг на друга. Динг опустил его первым.

— Свои! — сказал он по рации.

«Дельтовцы» быстро это поняли. Они опустили автоматы и потащили пленного дальше. Динг заметил, что один из них был ранен. Правое плечо было заляпано кровью и спешно перетянуто окровавленным бинтом.

Дом тем временем стащил разгрузочный жилет с убитого спецназовца. Закинув мертвого на плечи, он с ощутимым усилием направился к лестнице.

Они все сделали всего несколько шагов в сторону лестницы, когда оттуда появились Сэм и еще двое «дельтовцев». Они также вскинули оружие, направив его на возможные цели, но быстро признали, что это были свои.

— Нас оттеснили от лестницы, — сказал Сэм. — Нужно найти другой выход.

Они вернулись ко входу в «Люкс». Сэм и Динг, направив оружие на лестничную клетку, двери которой скоро распахнулись. Они застрелили нескольких появившихся боевиков «Семи сильных людей», а «дельтовец» бросил туда дымовую гранату, прикрывая отход.

В номере командир группы вышел на связь по рации. Остальные пытались удерживать вход на лестницу, чтобы оставшиеся могли добраться сюда или отступить в точку сбора, к оставшимся силам «Дельты».

Чтобы вернуть всех обратно на крышу, потребовалось почти пятнадцать минут. «Дельта» потеряла двоих убитыми и шестерых ранеными. Сэм Дрисколл получил порезы на лице и руках от взрыва на лестнице, но, тем не менее, Дмитрий Нестеров оказался в их руках.

Прибыл первый «Литтл Берд». На нем разместили двоих тяжелораненых, зафиксировав их между четырьмя легко ранеными. Вертолет поднялся в воздух и понесся к относительной безопасности над рекой.

Следующие вызвали «Кайову». Оперативники «Кампуса» и спецназовцы «Дельты» прикрыли два выхода на крышу и начали ждать вертолет.

* * *

Конвей опускал машину к крыше под крики Пейджа по рации:

— Вправо! Вправо давай!

Конвей не видел, что там происходит, но следовал его указанию. Он заметил, что Пейдж вытащил из крепления автомат и высунулся в открытую бортовую дверь.

— Ставь на один-восемьдесят и держи!

Конвей выполнил это указание. Они зависли в семи метрах над площадкой, и, взглянув за Пейджа, Конвэй заметил группу людей, поднимающихся на крышу по веревкам с балкона девятого этажа. Было понятно, что они поступили так ввиду невозможности пройти через прикрытые лестницы.

Дре прицелился и открыл по ним огонь из М-4. Он достал одного у самой крыши, и тот упал на улицу в тридцати метрах внизу. Еще один распластался на крыше. Двое оставшихся укрылись за вертолетной площадкой, но «дельтовцы» на крыше заметили их и открыли огонь.

Конвей приземлился мгновением позже. Пленного с мешком на голове зафиксировали на скамейке левого борта. Спецназовцы спешно заняли свои места. Двое, вроде бы, были ранены, но Конвей был вынужден больше смотреть на свой радар и вход на лестницу перед носом машины. Он знал, что в любой момент из нее может появиться вооруженный враг.

Кто-то сказал по рации:

— Нам нужно еще тридцать секунд!

— Нахер тридцать секунд! — крикнул Конвей в ответ. — Нужно убираться сейчас же!

Он оглянулся и увидел двоих спецназовцев, стрелявших по еще одному выходу на крышу. Схватив автомат, он высунулся и прицелился.

Но прежде, чем он увидел кого-либо, Пейдж крикнул по рации:

— Мои сели! Трое сели и готовы.

На борту со стороны Конвея располагались двое, в том числе пленный. Он вызвал командира «Дельты».

— Я «Черный волк два-шесть». На борту пятеро, считая пленного. Запрашиваю разрешения.

— Подтверждаю, два-шесть. Вали с долбаной крыши!

— Вас понял.

Вертолет поднялся в ночь. Спецназовцы, сидевшие по бортам, открыли огонь по боевикам, стрелявшим с балконов. Конвей направился в противоположную от очага возгорания сторону. Вылетев к западной стене отеля, он резко нырнул к улице, надеясь, что никто с балконов не сможет попасть в них.

* * *

Дом Карузо вцепился в страховочный ремень и закрыл глаза. Он был уверен, что они шлепнутся прямо об улицу, но как всегда, «Кайова» успела выровняться, что отдалось ему в позвоночник. Он не решался открыть глаза целых полминуты, но потом все же открыл их, и был счастлив увидеть, что они снова оказались над водой.

* * *

Полет обратно в Борисполь был таким же нервным и некомфортным, как и полет оттуда. Несколько раз Дому казалось, что их преследуют другие вертолеты, судя по тому, какие сумасшедшие маневры предпринимал пилот «Кайовы».

Нестерова, сидящего рядом, начало рвать. Рвота начала пробиваться из-под мешка на голове, и Дом был вынужден просунуть руку в перчатке и протереть ему лицо и нос, чтобы тот не задохнулся.

От этого Дома самого начало рвать, но лесу под брюхом вертолета ему было предложить уже нечего.

Глава 87

Джон Кларк в одиночестве стоял на площадке, когда прибыли вертолеты. Он смотрел, как сначала сняли и погрузили в санитарные машины тяжелораненых бойцов «Дельты», а двоих погибших унесли на носилках.

Легкораненым санитары из ВВС помощь оказали на месте.

Наконец прибыл потрепанный вертолет с главным призом — русским с мешком на голове, заляпанным рвотными массами.

В этот момент к Кларку подошел «Мидас». Он пожал ему руку:

— Ваши ребята оказались чертовски кстати. Не знаю, как вас благодарить.

Кларк не растерялся.

— Я знаю. Дайте поговорить с Нестеровым. Пять минут.

«Мидас» наклонил голову:

— Насколько я могу судить, вы бы хотели отмесить его дубьем. Почему вы хотите с ним поговорить?

Кларк кратко объяснил, что он и его группа получили информацию о Нестерове, которую могли использовать для того, чтобы заставить пойти на компромисс других членов российского руководства. Он не стал вдаваться в подробности, но в завершение сказал:

— Мы считаем, что это, потенциально, может заставить Россию уйти с Украины. Это может быть очень окольный путь, но он оправдан.

— Я на все готов, — ответил «Мидас». — Черт подери! Мы сделали уже много чего. Думаю, стоит пойти до конца и передать пленного гражданским для допроса. Пять минут у вас есть, но он должен быть готов к отправке отсюда через час.

* * *

Нестерова отвели в небольшой кабинет в задней части склада, принадлежащего ООЦ, и посадили на стул, пристегнув наручниками. Грязный мешок на голове оставили, за исключением того, что кто-то проверил его и дал сделать глоток виски.

Двое рейнджеров встали на караул снаружи, и Нестеров подумал, что остался один, когда услышал щелчок выключателя. Загорелся свет, вошли Кларк и Райан, взяли стулья и сели напротив него.

В течение нескольких секунд они сидели молча. Нестеров посмотрел направо, налево, но не мог ничего увидеть из-за мешка.

Кларк заговорил по-русски:

— Дмитрий Нестеров. Вот мы и встретились.

Нестеров не ответил.

Кларк сказал:

— Я знаю, кто вы. Вы Глеб Резаный, vory v zakonye и член «Семи сильных людей», а также Дмитрий Нестеров, президент «Шоал Банка» на Антигуа и Барбуда, а также глава «МФК Холдингс».

Нестеров ответил слабо и неуверенно:

— Нет, но вы рассказывайте.

— Павел Лечков находится под стражей в США.

— Кто это?

— Человек, который доставил полоний в США в прошлом месяце. Человек, вступивший в сговор с целью убийства сына президента Соединенных Штатов, и человек, которого засняли здесь, в Киеве, в ходе встречи с вами. Он также пытался убить британского бизнесмена Хью Кастора в Швейцарии. Это ему не удалось, и он, и Хью Кастор дали показания на вас.

Кларк надеялся, что эта основанная на правде ложь заставит русского сломаться.

Нестеров ответил:

— Понятия не имею, о чем вы говорите.

Кларк сказал:

— Вы работаете на ФСБ и пытаетесь тянуть время, пока российские войска доберутся до Киева, но это вам не поможет. Мы отправим вас куда надо, и не имеет значения, что случится здесь. — Кларк наклонился прямо к лицу Нестерова. — Вы теперь наш, Дмитрий. Мы вас поимели.

Нестеров не ответил.

Кларк откинулся и сменил тон. Меньше угроз, больше дела.

— Я хочу знать, как вы можете работать на Романа Таланова.

— Таланов? Я не понимаю. Минуту назад вы говорили, что я из организованной преступности, а теперь, что я работаю на спецслужбы? Вы не хотите выработать какую-то линию и попытаться снова?

Кларк не растерялся:

— Таланов — глава «Семи Сильных людей». Это установлено точно.

— Установлено точно? — засмеялся Нестеров. — Как? В «Фэйсбуке» прочитали?

Кларк рассмеялся вместе с ним, и дружески похлопал его по спине. Затем сказал боле мрачным голосом:

— Прочитали, Дмитрий, и немало. Роман Таланов оказался в ГУЛАГе в конце восьмидесятых — начале девяностых годов. Там он стал одним из «Семи сильных людей». Одним из главных.

Нестеров идеально хранил молчание.

— Но Таланов не родился в ГУЛАГе, Дмитрий. До этого он работал в КГБ.

Нестеров снова рассмеялся:

— Кто бы вы ни были, вы работаете не с теми источниками информации. Очевидно, вы просто заговариваете мне зубы, пытаясь получить какие-то сведения.

— В чем мы не правы, Дмитрий?

— Обвинения, которые вы предъявляете, невозможны.

— Почему?

Нестеров просто усмехнулся.

Кларк сказал:

— Вы считаете, что это невозможно, потому что знаете, что Таланов vory v zakonye, и был vory v zakonye прежде, чем пошел в ФСБ. Ваши главари разрешили это, потому что такое время, потому что это давало «Семи сильным людям» реальную власть в России. Кремль.

Нестеров не ответил.

Кларк сказал:

— Но он использовал тебя, как и всех.

Некоторое время промолчав, Нестеров ответил:

— Он не использовал нас. Он один из нас.

Кларк сказал:

— Как он может быть vory, если он был капитаном ГРУ, а потом ликвидатором КГБ в восьмидесятые? Может вам, ребята, пересмотреть правила входа? — И добавил очень холодно: — Он использует тебя прямо сейчас. Ваша банда стала для него просто ступенькой на пути к власти. Он стал vory, потому что это было частью операции КГБ. Очень успешной операции, надо сказать.

Нестеров сказал:

— Это ложь. А если и правда, то это было давным-давно.

— Нет, это не так. Я знаю, как работает ваша система. Вы не простите его, только потому, что прошло много лет. Каждый год, пока он был vory, был оскорблением вашего кодекса. Он сделал вас всех посмешищем.

Кларк наклонился поближе:

— Вы же не можете это так и оставить?

Пауза была долгой. Наконец, из-под мешка донеслось:

— Чего вы хотите?

— Мы собираемся обнародовать то, что я только что сказал. Таланов будет отрицать все это, но вы знаете, как все это бывает. Люди, которые знали его, выступят против него. Все будут знать, что глава ФСБ является еще и главой «Семи сильных людей». Это добавит ему хлопот. Это будет неудобно для всех, кроме, возможно, человека,находящегося непосредственно под ним в вашей иерархии.

— Что ты сказал?

— Когда все всплывет, когда все узнают, что «Семь сильных людей» были ничем иным, чем подставной силой, делающей работу на Кремль, вашей организации не останется ничего, кроме как пойти на значительные изменения.

— Вы можете пережить это, Дмитрий, — Кларк снова подался вперед, сказал почти на ухо Нестерову. — А Таланов нет. — Он сделал паузу. — Ведь так?

Глава 88

Президент США Джек Райан сидел за столом в Овальном кабинете. На столе перед ним лежал лист бумаги с основными тезисами. Он быстро взглянул на часы, затем на телефон, изо всех сил стараясь взять под контроль мысли, которые бешено носились в его голове.

Это был один их тех моментов в жизни лидера государства, когда он понимал, что его действия в ближайшие несколько минут могут определить жизнь или смерть тысяч, десятков, может даже сотен тысяч человек.

Он провел многие часы накануне в заседаниях со Скоттом Адлером, Мэри Пэт Фоули, Джеем Кэнфилдом, Бобом Бёрджессом, Марком Йоргенсеном и Дэном Мюрреем.

Они обсуждали, что́ ему нужно будет сказать в этом разговоре. Но намного важнее для него был полуторачасовой разговор с его собственным сыном, который и распутал эту схему.

Джек-младший начал разговор с известия о том, что «Бедрок» был убит русскими. Первым вопросом отца стал вопрос о его собственной безопасности. Джеку-младшему удалось убедить своего отца, только дав трубку Доминго Чавесу.

Как только они закончили с этим, но прежде, чем Джек оправился от известия, что человек, который однажды спас ему жизнь, погиб, спасая его сына, Джек-младший завалил отца цифрами, фактами и подробностями. О Романе Таланове, Валерии Володине, а также о человеке, который отравил Сергей Головко, и его отношениях с мафией на Украине.

Джек-старший сделал несколько пометок, попросил разъяснений по некоторым вопросам, а затем сделал несколько пометок о вещах, которые он мог проверить самостоятельно.

Его заинтересовала новость о том, что в «Рицманн Приватбанкирс» был ликвидирован счет в алмазах, открытый на подставное лицо. Райан смутно помнил, что в деле как-то были замешаны алмазы, но по прошествии тридцати лет не мог вспомнить каких-либо подробностей.

Закончив разговор с сыном, Райан созвал всех в оперативный центр и изложил сведения. Фоули, Кэнфилд и Мюррей спешно проверили все, что было возможно. Адлер дал президенту некоторые советы относительно того, что со всем этим делать.

Райан приказал немедленно задержать Дмитрия Нестерова. Бёрджесс подтвердил, что оперативники в Киеве в состоянии сделать это, и Райан утвердил план.

Теперь, когда Нестеров был у них в руках, хотя он еще не сказал ни слова, по общему мнению, Райан решил позвонить Володину и выложить все. Это было не намного большим, чем отчаянной попыткой подавить этого человека, угрожая раскрыть то, что у них было. Оставалось надеяться, что этого хватит, чтобы убедить Володина, ведь доказать они могли еще меньше.

На телефоне мигнул индикатор, сообщая Джеку, что соединение с Москвой установлено. Он сделал один глубокий вдох, подвинул документы, лежавшие перед ним, и поднял трубку.

В трубке раздался голос Володина. Он, конечно, говорил по-русски, но Райан узнал быстрый темп речи и ощущение уверенности в голосе. Переводчик, расположившийся в Зале Связи, говорил громче, так что Райан мог хорошо слышать перевод.

— Господин президент, — сказал Володин. — Мы, наконец-то, можем поговорить.

Райан ответил по-английски. Его быстро начал переводить переводчик в Кремле.

— Президент Володин, прежде, чем мы начнем, я сделаю предложение, которое, я надеюсь, вы рассмотрите самым серьезным образом.

— Предложение? Это означает, что я могу отказаться. Разве не так? — Он засмеялся собственной шутке.

Райан не засмеялся.

— Я предлагаю вам попросить переводчика удалиться. То, что я должен вам сообщить, весьма конфиденциально, так что мы сможем обойтись моим. Когда вы решите, что разговор закончен, вы сможете пригласить переводчика обратно.

— Что? — спросил Володин. — Вы не будете диктовать мне условий. Ваше предложение — лишь уловка, чтобы вы могли захватить инициативу в разговоре. Я не буду пресмыкаться перед вами, Райан. Это было свойственно для моего предшественника, но не для меня.

Райан слушал перевод этого бахвальства еще несколько секунд, а затем сказал:

— Дело касается «Зенита».

Переводчик Володина повторил это, а затем на линии на секунду стало тихо.

— Я не знаю, о чем вы говорите, — сказал Володин.

— Тогда, — ответил Джек Райан, — я вам напомню. Все, до последней детали. Номера счетов, имена, даты, жертвы. Вы попросите переводчика отойти, или мне продолжить?

Джек не ожидал услышать чего-либо в ответ, но Володин сказал:

— С интересом выслушаю вас. — Его голос звучал напряженно.

Когда на другом конце в Кремле не осталось больше никого, Райан пошел в лобовую:

— Господин президент, у меня есть прямые доказательства вашей причастности к отравлению полонием Сергея Головко.

— Я ожидал услышать это уже давно. Я сказал всему миру, что вы намерены обвинить в этом Россию.

— Павел Лечков, член преступной группировки «Семь сильных людей», передал полоний венесуэльцам, которые и отравили Головко. У нас есть фотографии Лечкова в Соединенных Штатах.

Володин ответил:

— Фотографиям никто не поверит. Да и если этот человек был преступником, причем здесь я? У вас самих есть проблемы с преступностью, или нет? Могу ли я обвинять вас в действиях ваших бандитов?

— Лечков также был заснят во время встречи с Дмитрием Нестеровым, членом «Семи сильных людей».

— Я сейчас приглашу переводчика обратно. Вы не сказали ничего, чего бы не следовало услышать каждому гражданину России. Они лишь убедятся в глупости старого шпиона времен Холодной войны.

Райан ответил:

— Внедрение Романа Таланова в «Семь сильных людей» было проведено вами как разведывательная операция, и он поднялся на вершину этой организации так же, как вы поднялись на вершину российского правительства. Но теперь Таланов раскрыт. Мы уже сообщили ключевым членам «Семи сильных людей», что Таланов был сотрудником КГБ еще до того, как стал членом этой организации. И это очень сильное проявление неуважения к ней.

Райан добавил:

— Я думаю, это сильно осложнит ему жизнь.

Володин заговорил в ответ, и Джек отметил, что он не пригласил переводчика.

— Это все ложь.

— Господин президент, Хью Кастор предоставил нам доказательства. И вы знаете, что они существуют. Мы захватили Дмитрия Нестерова живым вчера вечером. Мы показали эти доказательства ему, и он оказался разозлен достаточно, чтобы заговорить. Если мы покажем его по телевидению, где он сделает заявление о том, что вы направили ФСБ миллиард двести миллионов долларов на дестабилизацию Украины, отравили Сергея Головко, содействовали незаконной предпринимательской деятельности, позволив своим siloviki насиловать принадлежащие всей стране ресурсы России, то ваше положение станет очень тяжелым. Но хотя Таланова это уничтожит, для вас еще есть будущее, если вы того пожелаете. Мы опубликуем выводы нашего расследования по отравлению полонием Головко. Они укажут на «Семь сильных людей». Это, а также тот факт, что Таланов так же не оправдал вашего доверия, как и Головко, позволит вам дистанцироваться от него прежде, чем ваша вовлеченность уничтожит вас.

Володин спросил:

— Какова же ваша цель?

Джек понял, что он имел в виду. Володин спрашивал, чего Соединенные Штаты хотят за то, что не будут привлекать правительство России к ответу перед «Семью сильными людьми».

Райан ответил:

— Все очень просто. Ваша бронетехника останавливается там, где находится, и возвращается в Крым. Вы одержали небольшую победу, но это в любом случае больше, чем вы заслуживаете. Если это случится, мы не будем связывать вас с «Зенитом».

— Я не позволю себя шантажировать!

— Но тогда вы будете уничтожены. Не мной. Я не хочу войны. Вас уничтожат изнутри. России нужно узнать, кто находится у нее во главе. Мне в России никто не поверит. Но есть доказательства. Свидетельства Нестерова, Кастора и других людей. Эти доказательства скажут все сами за себя.

— Если вы думаете, что я испугаюсь вашей пропаганды, вы сильно заблуждаетесь.

— Президент Володин, эти данные увидит оставшаяся «старая гвардия» КГБ. Банкиры начнут проверять счета. Тюремные службы увидят информацию о Таланове. Несколько европейских стран снова откроют дела о старых преступлениях. «Моя пропаганда» станет снежком, который покатится вниз по склону, собирая лавину. Теперь, когда все знают, где искать, все будет доказано.

Валерий Володин повесил трубку.

Секунду спустя раздался голос оператора:

— Господин президент, мне вызвать его снова?

— Нет, спасибо, — ответил Райан. — Сообщение доставлено. Теперь остается лишь ждать ответа.

* * *

Роман Таланов ушел с поста директора ФСБ через два для после того, как Россия прекратила наступление на Украине и отвела войска в Крым. Типичным образом, об окончании службы Таланова сообщил не он сам. Вместо этого, Валерий Володин явился к своей любимой ведущей и, после высокой оценки успехов в искоренении терроризма в Восточной Украине, объявил, что очень недоволен проделанной работой:

— Я утратил свое доверие к Роману Романовичу Таланову. Стали известны тревожные факты о его отношениях с преступным миром, и как человек, ответственный за всех российских граждан, я признаю, что Таланов не является человеком для этой должности.

Володин назначил на эту должность человека, о котором раньше никто не слышал — из своей клики доверенных советников, хотя этот человек не имел никакого опыта разведывательной работы — и приказал удалить фамилию Таланова изо всех официальных документов.

* * *

Роман Таланов понимал, что значило быть опальным vory. Во всей России никто не оказался в большей опасности, потому что все его окружение в мгновение ока стало наиболее опасными для него людьми. Он отправился на дачу в Краснодарском крае, на берегу Черного моря, где окружил себя двадцатью доверенными охранниками, вооружив их оружием, похищенным из арсенала подразделения спецназа КГБ.

Валерий Володин направил к нему своего человека — сам он не стал говорить с Талановым — обещая ему защиту и все доходы от продажи своей доли в «Газпроме» в обмен на то, что он не станет делать публичных заявлений.

Таланов согласился. Он следовал приказам Володина уже более тридцати лет и действительно не знал, что ему делать.

Его убийцей стал один из собственных охранников. Через шесть дней после того, как выяснилось, что он был офицером КГБ, совравшим, чтобы стать vory v zakonye, один из его охранников, человек невоенный и стремившийся на высокое положение в «Семи сильных людях», подкараулил Таланова у выхода из душа и ударил его в сердце кинжалом. Затем он сфотографировал тело на мобильный телефон и выложил фотографии в социальные сети, чтобы похвастаться этим.

Определенной иронией стало то, что фотография обнаженного тела, лежащего на спине на кафельном полу с широко раскрытыми глазами, стала первой опубликованной фотографией бывшего главы ФСБ.

* * *

Джек Райан-младший позвонил отцу из хвоста самолета Ассоциации Хендли, летящего над Атлантическим океаном. Папа беспокоился о нем с прошлой недели, когда Джек покинул свою квартиру в Лондоне. Хотя с ним были Сэм и Дом, это мало помогало унять беспокойство.

Джек не хотел звонить отцу, пока он еще был в Великобритании. Он позвонил матери и отправил ей электронное письмо, уверяя ее, что прибудет домой в самое ближайшее время.

Дому и Сэму нравилась Великобритания, да и Джек был вынужден признать, что мало повидал ее. С тех пор, как он прибыл туда, он крутился не покладая рук, задолго до того, как русская мафия сделала его пребывание там еще менее радостным.

Но сейчас он летел домой, и мог поговорить с отцом, не ожидая услышать напряженности в его голосе, что за последние несколько лет случалось нечасто. Он понимал, что после всего, что с ним случилось в жизни, отец стал жестче, чем большинство людей его и без того нелегкой профессии. Но он понимал еще кое-что.

Если и был кто-то на этой земле, кто понимал необходимость служения добру, несмотря на любую опасность, это был его отец.

* * *

Окончательно осознав, что его сын направляется в Соединенные Штаты Америки, Джек-старший сказал:

— Сынок, я не мог поблагодарить тебя за все данные, которые ты добыл на той неделе. Ты спас чертовски много жизней.

Джек-младший, однако, не был настроен на похвалу.

— Не знаю, папа. Володин все еще жив и находится у власти. Он заправляет всем в тех регионах Украины, где является бугром. Это не то, что можно назвать победой.

— Это не то, чего мы оба хотели. Но мы остановили войну.

— Ты уверен, что мы не просто его задержали?

Джек-старший вздохнул:

— Нет. Не уверен. На самом деле, ослабленный Володин во многих отношениях еще более опасен. Словно раненый зверь, готовый броситься на любого. Но я повидал такого за жизнь и знаю, что мы получили максимум пользы и минимум вреда. Много хороших людей заплатили за это своими жизнями. Сергей, Оксли, люди в форме и без в Восточной Европе. Естественно жалеть, что мы не получили больше, но жизнь не всегда дает то, чего мы хотим.

— Да, — ответил Джек-младший. — Не всегда.

Джек-старший сказал:

— Мы не проиграли, Джек. Мы просто не победили.

В телефоне на мгновение воцарилась тишина.

— Хорошо.

Райан спросил:

— Какие у тебя планы, сын?

— Вернуться домой. Я поговорил с Джерри — он нашел новое здание в округе Фэрфакс, а Гэвин придумал что-то, что позволит нам продвигаться вперед.

Райан ответил:

— Хорошо. Я знаю, тебе было тяжело без команды. Но не могу не сказать, что мне хотелось бы, чтобы у тебя жизнь была поспокойнее, чем у меня.

Джек-младший ответил:

— Мы оба убедились, чем обернулась для меня «спокойная работа без всякой опасности».

— Да. И это я втянул тебя во все это.

— Ты мне доверился. Спасибо.

— Ну, а как же. Как вернешься, загляни. Я скучаю по тебе.

— Обязательно, папа. Я тоже соскучился.

Эпилог

Тридцать лет назад

Аналитик ЦРУ Джек Райан вышел из такси перед своим домом на Гриздейл Клоз. Он был рад, что позаимствовал пальто у коллеги в Сенчури-хаус, потому что здесь, в Чатэме, ночью было холодно. На нем не было часов, он снял их в Берлине, когда врач обрабатывал его рану, после чего сунул их в чемодан. Но поскольку улица была пуста, он предположил, что, должно быть, уже за полночь.

Уже сев на поезд от вокзала Виктория, он подумал, что нужно было позвонить домой с работы. Вместо этого, он по настоянию сэра Бэзила отправился к врачу со своим плечом, после чего несколько часов составлял отчет, основываясь на сообщении, отправленном утром из Берлинской Миссии. Первый вариант отчета занял одиннадцать страниц. перечитав его в Сенчури-хаус, он добавил еще пять, используя карту Берлина и некоторые другие справочные материалы, которые помогли ему точно описать каждую деталь.

Он слишком увлекся и забыл позвонить Кэти, а когда вспомнил об этом, был уже в поезде.

Он вошел через парадную дверь так тихо, как только мог — не хотел разбудить детей. Положив свой багаж внизу в фойе, он начал снимать обувь, чтобы двигаться как можно тише, но услышал Кэти, идущую по коридору в темноте.

Кэти почти бросилась в его объятия.

— Я скучала по тебе.

— Я тоже.

Романтический момент нарушил ее вопрос:

— У тебя новое пальто?

— Нет. Я одолжил его. Долго объяснять.

Они обнимались и целовались всю дорогу до гостиной, где Кэти села на диван. Для него она выглядела красивой даже в этом халате. Джек снял пальто, забыв, что его правое предплечье выглядело так, как будто было мумифицированным.

— О, боже! Что случилось?

Джек пожал плечами. Он не мог обманывать Кэти не только потому, что она была его женой, но и потому что она была хирургом. Ей было достаточно одного взгляда на его предплечье, чтобы понять, что его полоснули ножом.

Через несколько секунд она уже снимала бинты, держа его руку на краю стола, ближе к свету лампы. Она осмотрела его опытным глазом.

— Тебе повезло, Джек. Рана длинная, но совсем неглубокая. Похоже, кто-то постарался, когда бинтовал тебя.

— Да.

Она начала перебинтовывать руку.

— Я обработаю и перебинтую рану утром. Что произошло?

— Я не могу рассказать.

Она посмотрела на рану, а потом в его глаза. В ее взгляде читалась озабоченность и боль.

— Я знала, что ты так скажешь.

— Я не могу, — повторил он, умоляя ее не допытываться.

И это сказало ей практически все, что ей было нужно знать.

— Это как-то связано с ЦРУ? Это единственная причина, по которой ты можешь молчать. На тебя напали?

Можно и так сказать, подумал он. Но была не только немецкая террористка с ножом. Еще был снайпер и неизвестные громилы у Берлинской стены. Но, конечно, он ничего не сказал об этом. Он просто сказал:

— Я в порядке, милая. Честно.

Она не поверила ему.

— Я смотрела новости. Ресторан в Швейцарии. Художественная студия в Берлине. Боже, Джек, где ты был?

Райан мог бы ответить «и там и там», или проявить пунктуальность и отметить, что на самом деле это случилось не в художественной студии. Вместо этого, он сказал:

— Кэти, поверь мне. Я не искал приключений.

— Да ты их никогда не ищешь. Но когда они случаются рядом, ты просто не можешь пройти мимо.

Джек обвел глазами комнату. Он слишком устал, чтобы выяснять отношения. В любом случае, он не так уж много мог сказать. Она была права. Она вышла замуж не за солдата или шпиона. Она вышла замуж за коммерсанта и историка. Он же был одним из тех, кто вечно ввязывается в такие ситуации, как в Берлине. Он не мог сказать, не покривив душой, что Берлин сам нашел его.

Он сказал единственное, о чем мог думать, единственное, что имело для него теперь значение:

— Я люблю тебя, и я рад быть дома.

— Я тоже люблю тебя, Джек, и хочу, чтобы ты был рядом. Именно поэтому мне становится так чертовски тяжело, когда тебя нет несколько дней, а потом ты возвращаешься домой с ножевым ранением. Пожалуйста, скажи, что ты понимаешь меня.

— Конечно.

Они обнялись. Конечно, проблема, на самом деле, не была решена, но она показала ему, что на данный момент не хочет разбираться с этим.

Кэти сказала:

— Извини, но у меня операция в девять.

Джек посмотрел на часы. Час ночи. Прошлой ночью в это же время он встретил Марту Шёйринг, позавчера оказался в двух шагах от боя, три ночи назад оказался в Цуге, глядя, как горит ресторан.

Джек поцеловал жену, и она направилась в спальню. Вслед ей он сказал:

— Я буду позже, проведаю детей.

* * *

Райан заглянул к маленькой Салли. Она спала, крепко обняв своего плюшевого зайчика. Он тихо подошел к ней и поцеловал в лоб.

Затем он пришел в комнату маленького Джека, и удивился, увидев своего малыша, стоящим в кроватке. Он смотрел на папу большими голубыми глазами и широко улыбался.

Райан тихо усмехнулся:

— Эй, малыш. — Он взял Джека на руки, и, обняв, отнес в гостиную. Там он сел на диван, посадив маленького мальчика на колени.

В комнате была такая тишина, что было слышно тиканье часов, и Райан чувствовал биение сердца своего сына напротив своей груди.

И вдруг все опасности и смерти последних нескольких дней пронеслись перед его глазами. Его жизнь была на грани несколько раз, и теперь его собственное сердце колотилось от страха, зная, что он мог бы потерять все, что имел.

И его семья могла потерять его.

Он покрепче обнял Джека и маленький мальчик заерзал в его руках.

Он сказал себе, что должен изменить свою жизнь прежде, чем маленький Джек и Салли потеряют своего отца.

Когда он сидел там, осознавая свою смертность и то, как безответственно играть со своей жизнью, он думал об опасностях, угрожающих не только ему, но и окружающим его людям. О Дэвиде Пенрайте, о двух швейцарских банкирах, которых он даже никогда не видел, и которые невинно погибли в Швейцарии и Германии, он думал об Ингрид Бретц, о Марте, и человеке, который вышел из-за деревьев, чтобы вмешаться и помочь незнакомцу с большой опасностью для себя.

Джек вступил в эту игру, чтобы сделать мир лучше. Это было наивно, он признавал это, но в конце дня, он знал, что сделал что-то хорошее. Может быть, не так много, но, черт возьми, он был всего лишь человеком и старался изо всех сил.

Он снова посмотрел на Джека-младшего, и был рад видеть, что тот заснул в его объятиях.

Райан знал, что отказаться от этого он не в силах. Он сделал бы все, что может, чтобы оставаться в безопасности, чтобы прожить долгую жизнь и обеспечить семью, но он понимал, что чем больше он делал, чем сильнее он боролся, чтобы сделать этот мир лучше, тем больше шансов, что мир, который унаследует Джек Младший, будет немного лучше и безопаснее для него.

Джек понял, что его покойный отец, балтиморский полицейский Эммет Райан, вероятно, так же держал его на руках и думал то же самое. Черт, это было желание каждого отца. Райан знал, что рано или поздно маленький Джек столкнется с такими опасностями, которые сам Райан не мог себе и представить, но, как только он встал и понес своего спящего сына в его комнату, то понял, что каждый отец обязан дать своим детям шанс.

Том Клэнси, Грант Блэквуд «Живым или мёртвым»

Глава 01

В системе военно-учетных специальностей вооруженных сил США легкая пехота так и называется: одиннадцать-Б, легкая пехота. Считается, что солдаты легкой пехоты должны выделяться своим идеальным внешним видом, щеголять в отглаженном и вычищенном обмундировании и сиять свежевыбритыми лицами. Первый сержант Сэм Дрисколл уже некоторое время не принадлежал к числу этих идеальных солдат. Борода Дрисколла отросла на добрых четыре дюйма, и в ней поблескивало немало седины. За это подчиненные дали ему прозвище Санта. Это не может не раздражать человека, которому только-только перевалило за тридцать шесть, но если все остальные на десять лет, а то и больше, моложе тебя, то могло быть и хуже. Например, Папаша, а то и вовсе — Дедуля.

Длинные волосы раздражали его куда сильнее. Густая, всклокоченная сальная шевелюра, колючая борода здесь были полезны — борода и усы прятали лицо, и от местных жителей, для которых стрижка волос — очень редкое удовольствие, он отличался не так уж сильно. Одет он, как вся группа, был в местном стиле.

Их было пятнадцать человек. Командира подразделения, капитана, вывезли, после того как он сломал ногу, оступившись. Это обстоятельство задержало группу. Пришлось сидеть на холме и ждать, пока «Чинук» заберет раненого и одного из двух отрядных медиков. Ему предстояло сопровождать капитана и следить, чтобы у больного не развился болевой шок. Таким образом, руководство операцией перешло к Дрисколлу. Он не переживал из-за возложенной на него ответственности. Опыт полевых операций у него был больше, чем у капитана Уилсона. Правда, у капитана имелся диплом колледжа, а у Дрисколла его пока что не было. Всему свое время. Сейчас нужно было выполнить задание и остаться живым, а потом можно будет вернуться в аудитории Университета Джорджии. Забавно, думал он, что получать удовольствие от учения он начал лишь на четвертом десятке лет. Но, пожалуй, лучше поздно, чем никогда.

Он устал той усталостью, от которой путаются мысли и ноют все кости — усталостью, хорошо, даже слишком хорошо знакомой опытным рейнджерам. Дрисколл умел спать, словно бродячая собака, на голом граните, подложив под голову, вместо подушки, приклад винтовки, умел настороженно бодрствовать, когда и мозг, и тело, чуть не криком кричат, что необходимо лечь хоть немного вздремнуть. Беда была в том, что сейчас, когда ему было ближе к сорока годам, он ощущал всякие боли и недомогания поострее, чем в двадцать лет. По утрам ему требовалось вдвое больше времени, чтобы заставить тело работать по-настоящему. Постепенно боли отступали, вытесненные мудростью и опытом. За свою жизнь он усвоил, что победа разума над плотью — это не просто фигура речи, но и самый что ни на есть очевидный факт. Он научился почти совсем не замечать боль. Это чрезвычайно полезное умение, когда возглавляешь толпу молодых парней, которым их рюкзаки кажутся гораздо легче и куда меньше режут плечи, чем ему, Дрисколлу. «Жизнь, — решил он, — построена на компромиссах».

Они находились в горах уже два дня и почти все время двигались. Спали дважды — оба раза меньше трех часов. Дрисколл входил в состав специальной оперативной группы 75-го диверсионно-разведывательного полка, базирующегося в Форт-Беннинге, Джорджия. Там был отличный клуб для сержантского состава с изумительным разливным пивом. Закрыв глаза, вероятно, удалось бы даже ощутить во рту вкус этого самого пива. Но он отогнал от себя соблазн. Нельзя было отвлекаться ни на секунду, нужно было целиком и полностью сосредоточиться на том, что происходило здесь и сейчас. Они находились на высоте в пятнадцать тысяч футов, в горах Гиндукуша, на странной территории, которая вроде бы принадлежит то ли Афганистану, то ли Пакистану, а на самом деле не принадлежит никому — по мнению местных жителей. Дрисколл отлично знал, что нанесенные на карту линии вовсе не обозначают настоящих границ, по крайней мере, в этих азиатских странах. Он время от времени сверялся с GPS-приемником, чтобы знать, где находится, но на самом деле широта и долгота мало что значили для этой операции. Значение имело то, насколько точно они направлялись к своей цели, независимо от того, как это место было обозначено на карте.

Местное население толком не знало, где проходит граница, да и не интересовалось этим. Для них имело значение, какого ты племени, к какому роду принадлежишь и какое течение ислама исповедуешь. Воспоминания здесь простирались в прошлое на века, а история — и того глубже. Аборигены до сих пор гордились тем, что их предки прогнали прочь Александра Великого, а кое-кто мог даже назвать имена героев, совладавших с македонскими копьеносцами, которые до того покоряли все страны, где бы ни объявлялись. Но, естественно, куда больше местные говорили о русских и о том, скольких они поубивали — по большей части, из засады, но некоторых и ножами в рукопашной. Эти истории, или уже легенды, переходящие от отца к сыну, они рассказывали с громким смехом. Дрисколл очень сомневался, что те русские солдаты, которым удалось выбраться из Афганистана, так же веселились, вспоминая о том, что и как тут происходило. Нет, сэр, здесь обитают не слишком милые люди, это уж точно. Привыкшие к опасностям, закаленные непогодой, войнами, голодом и, по большей части, занятые решением одной проблемы — как выжить в этом краю, который, похоже, постоянно ищет способы разделаться со своими обитателями. Дрисколл умом понимал, что должен испытывать к ним определенное сочувствие. Просто бог обделил их своим вниманием. Возможно, их вины в этом нет, но и вины Дрисколла тут тоже нет, да и незачем ему обо всем этом думать. Они — враги страны Дрисколла. Власти предержащие указали на них, приказали: «Вперед!», и отряд оказался здесь. В этом заключалась главная истина происходящего и причина, по которой они оказались в этих проклятых богом горах.

Очередной хребет был второй главной истиной. По крайней мере здесь в этом не было сомнений. От того места, где их выгрузили из вертолета «Чинук CH-47», они протопали по этому хребту уже пятнадцать километров, почти все время вверх по острым камням и осыпям. Вариант «дельта»; другого способа, которым можно было бы воспользоваться на такой высоте, в их распоряжении не имелось. А вот… вот и гребень. В пятидесяти метрах.

Дрисколл замедлил шаг. Он шел первым, вел отряд, как старший из имевшихся в нем сержантов. Его подчиненные шли следом, цепочкой, растянувшейся на сотню метров, все настороже, непрерывно осматривая местность справа и слева, вверху и внизу, держа карабины «М-4» на изготовку и контролируя заранее обговоренный для каждого сектор обстрела. Предполагалось, что на перевале будут дозорные. Пусть местные жители необразованны, в традиционном смысле этого слова, но недооценивать их ни в коем случае не следовало. Именно поэтому рейнджеры рассчитали так, чтобы операция началась глубокой ночью, в ноль один сорок четыре — иными словами, без четверти два утра — по его электронным часам. Ночь была безлунной, да и облака оказались достаточно плотными, чтобы не пропустить слабенький свет звезд.

«Отличная ночь для охоты», — подумал он.

Он пробежался взглядом вниз, потом вверх. Меньше всего на свете ему хотелось устроить шум. Один паршивый камешек, выскользнув из-под подошвы и покатившись вниз по склону, запросто может выдать их всех. Этого нельзя допустить. Нельзя допустить, чтобы даром пропали три потраченных дня, пятнадцатимильный переход, в результате которого они подобрались вплотную к нужному месту.

Двадцать метров до гребня. Шестьдесят футов.

Он вновь повел взглядом, высматривая какое-нибудь движение на разделе между горой и небом. Поблизости — ничего. Еще несколько шагов, взгляд направо и налево, карабин с глушителем висит на груди с досланным патроном, указательный палец прикасается к спусковому крючку, совсем легонько, так, чтобы только ощущать его.

Вряд ли он смог бы объяснить парням, насколько трудно, насколько изматывающе тяжело (куда тяжелее, чем пятнадцатимильный переход по лесам) знать, что за этой едва различимой чертой может скрываться кто-то с «АК-47» на ремне, с пальцем на спусковом крючке, с переводчиком огня, установленным в положение «автоматическая стрельба», готовый в любую секунду покоцать твою задницу очередью. Понятно, что парни тут же разделаются с ним, но самому-то Дрисколлу от этого будет ничуть не легче. «Уймись, — одернул он себя, — если такое случится, ты, по всей вероятности, и понять ничего не успеешь». Ему самому довелось упокоить немало врагов, и он отлично знал, как это бывает: вот ты идешь, зыркаешь по сторонам, ушки топориком, прислушиваешься, не грозит ли откуда что… а дальше ничего. Смерть.

Дрисколл знал, какое правило действует здесь, на этих пустошах, в смертоносной ночи: торопись медленно. Двигайся не спеша, ступай не спеша, осторожно ставь ногу на землю. Этим правилом он руководствовался много лет. Вполне успешно.

Всего шесть месяцев назад он занял третье место в соревнованиях лучших рейнджеров, своего рода Суперкубке для сил специальных операций. Вернее, Дрисколл и капитан Уилсон действовали там как 21-я группа. Капитан, наверно, бесится из-за перелома. «Он отличный рейнджер, — думал Дрисколл, — но раздробленная голень есть раздробленная голень. Со сломанной костью ты ни к черту не годишься. Если порвешь мышцу, бывает так больно, что света не видишь, но после этого довольно быстро восстанавливаешься. Ну, а сломанную кость нужно выправлять и сращивать, а это значит, что придется несколько недель валяться на спине в армейском госпитале, пока доктора не разрешат встать и снова понемногу начать наступать на ногу. Потом придется заново учиться бегать, но перед этим еще необходимо заново научиться просто ходить. Да уж, геморрой так геморрой, по-другому и не назовешь». Ему пока что везло — никаких травм хуже вывихнутой лодыжки, сломанного мизинца да здоровенного ушиба бедра. Ни разу не пришлось выйти из строя больше чем на неделю. Ни пули, ни осколка шрапнели. Бог рейнджеров, похоже, относился к нему вполне благосклонно.

Еще пять шагов…

Ага, вот оно! Как он и ожидал, часовой тут имелся, как раз там, где и должен был находиться. На двадцать пять метров правее того места, где стоял Дрисколл. Позиция для дозора просто идеальная, вот только этот дозорный не умел или не хотел нести службу, как положено. Он сидел на земле и смотрел не вперед, а назад; наверно, ему было смертельно скучно, спать очень хотелось, и он считал минуты до смены. Что ж, его скука через минуту станет смертельной в самом буквальном смысле слова, хотя он этого не успеет понять. «Если только я не промахнусь», — напомнил себе Дрисколл, отлично зная, что не промахнется.

Он обернулся еще раз и окинул окрестности взглядом сквозь очки ночного видения «PVS-17». Никого. Отлично. Он опустился на одно колено, приложил карабин к плечу, прицелился точно в правое ухо парня, задержал дыхание…

Справа, там, куда уходила узенькая тропка, скрипнул камень под кожаной подошвой.

Дрисколл замер.

Прежде всего он мгновенно оценил ситуацию, прикинув в уме местонахождение всех своих солдат. Может ли кто-нибудь оказаться с той стороны? Нет. Отряд растянулся сзади и правее. Дрисколл очень медленно повернул голову в ту сторону, откуда донесся звук. Очки не показали ничего нового. Он опустил карабин — оружие повисло на ремне поперек груди — и посмотрел налево. В десяти футах от него скрючился за камнем Коллинз. Звук слева, возьми двоих, показал жестами Дрисколл. Коллинз кивнул, задом, словно краб, отполз за камень и скрылся из виду. Дрисколл поступил точно так же и, растянувшись плашмя, притаился между двух чахлых кустиков.

Со стороны тропинки донесся другой звук — журчание струйки, падающей на камень. Дрисколл ухмыльнулся. Против природы не попрешь. Между тем журчание мочи стало тише и совсем прекратилось. Снова зазвучали шаги. Футов двадцать и за поворотом, прикинул Дрисколл.

Почти сразу же на тропе появился человек. Он шел не спеша, почти лениво. В очки ночного видения Дрисколл ясно разглядел «АК-47», висевший у него через плечо дулом вниз. Дозорный приближался. Дрисколл застыл. Пятнадцать футов… десять…

Из тени за спиной дозорного возникла другая фигура. Над его плечом мелькнула рука, над другим плечом тускло сверкнуло лезвие. Коллинз отработанным движением пригнул противника направо и вниз, и оба силуэта слились воедино. Через десять секунд Коллинз приподнялся и отполз с тропинки, беззвучно утащив труп с видного места.

«Снятие часового точно по учебнику», — подумал Дрисколл. Что бы там ни показывали в кино, ножи в их профессии стали настоящим анахронизмом. Но это явно не помешало Коллинзу сохранить навык.

Через несколько секунд Коллинз снова появился на своем месте справа от Дрисколла.

А Дрисколл вновь сосредоточился на часовом, сидевшем на гребне. На прежнем месте. Даже не пошевелился. Дрисколл поднял «М-4», прицелился в середину затылка и слегка напряг указательный палец. Легонько, легонько… так…

Щелк. Особого шума не было. Вряд ли этот звук можно услышать дальше, чем за полсотни метров. А вот пуля — самая настоящая. Она пробила голову жертвы, взметнув на вылете кровавый фонтанчик, и парень отправился на встречу с аллахом или каким-нибудь другим богом. Двадцати с чем-то лет от роду, рос, ел, чему-то учился, вероятно, сражался, и нашел мгновенную и совершенно неожиданную кончину.

Убитый покачнулся, повалился набок и исчез из виду.

«Да, придурок, не повезло тебе, — подумал Дрисколл. — Но мы нынче охотимся за дичью покрупнее, чем ты».

— Охрана снята, — чуть слышно сказал Дрисколл в рацию. — На гребне чисто. Продолжаем движение. Будьте внимательны. — Вообще-то, последняя фраза была лишней. Его людям можно было не напоминать об осторожности.

Оглянувшись, он увидел, что отряд прибавил шагу. Парни волновались, но крепко держали себя в руках и были готовы взяться за дело. Он видел это по осанке, по экономным движениям, позволяющим безошибочно отличить настоящих бойцов от претендентов на это звание и случайных людей, ожидающих, когда же им можно будет вернуться к гражданской жизни.

До настоящей цели оставалось, вероятно, не больше сотни метров. За минувшие три месяца они немало потрудились, чтобы наверняка накрыть этих подонков. Прогулки по горам никому не доставляют удовольствия, не считая разве что тех чокнутых, которые по доброй воле лазают на Эверест и К-2.[533] Но, нравится не нравится, это входит в их работу, больше того, это неотъемлемая часть нынешнего задания, так что ничего не остается, кроме как молчать в тряпочку и топать дальше.

Пятнадцать человек разделились на три огневые группы по пять рейнджеров в каждой. Одна останется здесь с тяжелым оружием — они тащили с собой два ручных пулемета «М-249» на тот случай, если их обнаружат и дело дойдет до настоящей стрельбы. Никто ведь не знает, сколько плохих парней может ошиваться в этих местах, а пулемет неплохо уравнивает шансы. Спутники могут лишь снабдить минимумом разведданных, а уж с непредвиденными трудностями нужно справляться по мере их возникновения. Все солдаты внимательно следили за окружавшими их скалами, высматривая малейший намек на движение. Любое движение. Пусть это будет всего лишь кто-то из плохих парней, вышедший облегчиться. Девять из десяти человек, которые могут попасться в этом горном лесу, наверняка окажутся плохими парнями. «Это изрядно облегчает дело», — думал Дрисколл.

Теперь он крался вперед еще медленнее, ежесекундно поглядывая себе то под ноги, чтобы не наступить на ненадежно лежащий камень или сухую ветку, то снова вперед и по сторонам. Вот и еще одно преимущество мудрости, приходящей с опытом — умение сдерживать возбуждение, возникающее, когда ты выходишь с мячом к самым воротам. Тут-то новички (потенциальные мертвецы) частенько допускают серьезные ошибки, уверив себя, будто все трудности остались позади, и до цели рукой подать. И тогда — Дрисколл знал это точно, — откуда-то из-за твоей спины высовывается старина Мерфи, тот самый Мерфи, который придумал знаменитые законы, вежливенько хлопает тебя по плечу и преподносит какой-нибудь немыслимо гнусный сюрприз. Предвкушение и возбуждение — это две одинаково смертоносные стороны одной и той же монеты. Любое из этих явлений, пусть даже проявившееся в совершенно безопасной дозе, но в неподходящий момент, вполне может погубить.

«Но не сейчас, когда я настороже. И не с такой отличной командой».

Футах в десяти перед Дрисколлом вырисовался гребень горы. Он пригнулся, стараясь держаться так, чтобы голова не высовывалась над каменным острием и не превращалась в привлекательную мишень для какого-нибудь придурка с той стороны. Последние несколько шагов он преодолел ползком, по-пластунски, потом оперся левой рукой о камень, приподнялся и выглянул.

Там оказалась… пещера.

Глава 02

«Горючее кончается — ву-у — ву-у — горючее кончается», — сообщил компьютерный голос.

— Сам знаю! — раздраженно рыкнул в ответ пилот.

Он и сам видел все, что нужно, на экране монитора, вмонтированном в приборную панель. Бортовой компьютер уже пятнадцать минут моргал ему лампочкой тревожного индикатора. Побережье Канады они миновали десять минут назад, и, будь сейчас день, внизу тянулась бы зеленая равнина, сплошь поросшая чахлыми деревцами. Если он не утратил напрочь способность ориентироваться, очень скоро следует ожидать появления световых маяков. Но, в любом случае, опасности, как говорится, «промочить ноги» не было, и это здорово поднимало настроение.

Ветер над Северной Атлантикой оказался сильнее, чем предсказывали синоптики. В это время суток основное движение шло с запада на восток, и горючего на рейсовых самолетах имелось куда больше, чем на «Дассо-фалконе 900». Но и его оставалось еще на двадцать минут полета. Десять минут сверх того, что им требовалось. Воздушная скорость, по прибору, не превышала пятисот узлов, высота составляла двадцать пять тысяч футов и уменьшалась.

— Гандер, посадка, — сказал он в радиомикрофон, — говорит отель девятка-ноль-семь Майк-Фокстрот. Заходим для заправки. Прием.

— Майк-Фокстрот, — тут же раздался ответ, — это Гандер. Ветер слабый. Для вас нормальный заход на полосу два-девятка.

— Ветер слабый… — недовольно повторил второй пилот. — Чертовщина. — Они добрых три часа пробивались сквозь встречный воздушный поток скоростью в сотню узлов, от которого машину изрядно трясло; не так чтобы очень сильно — как-никак сорок одна тысяча футов над землей, — но все же ощутимо. — Не нравится мне столько времени болтаться над водой.

— Особенно при таком ветре, — согласился первый пилот. — Одна надежда — что движки могут работать на святом духе.

— С таможней мы развязались?

— По идее — да. Мы же оформлены по КАНПАССу,[534] а проверка у нас должна быть в Мус-джо. И иммиграционный контроль.

— Да, конечно.

Но оба знали, что это еще не все. От Гандера и до места назначения их полет должен был проходить не совсем обычно. Но им за это заплатили. Да и курс обмена евро на доллары работал в их пользу. Тем более, на канадские доллары.

— Вижу огни. Пять минут до посадки, — сообщил второй пилот.

— Понял, вижу полосу, — отозвался первый. — Закрылки.

— Закрылки десять градусов. — Второй пилот взялся за ручку; оба явственно услышали визгливый говорок электромотора закрылков. — Пассажиров будить?

— Нет. Чего их тревожить, — решил пилот. Если он не допустит грубых ошибок, то они и не заметят ничего, разве что почувствуют ускорение при следующем взлете. Налетав двадцать тысяч часов в «Свиссэйр» и заработав соответствующую репутацию, он вышел в отставку и купил «Дассо-фалкон» (подержанный, но в приличном состоянии), чтобы возить миллионеров и миллиардеров по Европе и вокруг света. Половина тех, кто был в состоянии позволить себе это, отправлялись в одни и те же места — Монако, Харбор-Айленд на Багамах, Сан-Тропе, Аспен и тому подобное. И то, что нынешние пассажиры летят не туда, было странно, но, пока они платят, пилоту нет дела до их намерений.

Заход на посадку начался с высоты в десять тысяч футов. Огни взлетной полосы были видны отлично; они уходили во тьму, туда, где когда-то размещалось крыло перехватчиков «Ф-84» ВВС США. Пять тысяч футов, снижение продолжается.

— Закрылки на двадцать.

— Понял, закрылки на двадцать, — откликнулся второй пилот.

— Шасси, — раздалась следующая команда, и второй пилот взялся за большой рычаг. В кабине сразу раздался звук воздуха, раздираемого откинутыми крышками и выходящими стойками. Триста футов.

— Выпущены и зафиксированы, — доложил второй пилот.

— Сто футов, — произнес механический голос компьютера.

Пилот на мгновение напряг руки, потом расслабил и стал медленно, очень медленно осаживать самолет, выбирая нужную точку для касания. Лишь наработанный за многие годы опытпозволил ему определить мгновение, когда «Фалкон» коснулся десятиметровых бетонных плит. После этого он включил реверс, и машина стала замедлять бег. Вскоре сбоку выкатился автомобиль с мигающим маячком на крыше и покатил впереди, указывая путь к поджидавшему заправщику.

На земле они пробыли всего двадцать минут. Чиновник службы иммиграции по радио осведомился, не произошло ли каких-нибудь изменений в их данных КАНПАСС. Снаружи водитель заправщика отсоединил шланг и запер клапан. Отлично, сказал себе пилот, с этим все в порядке. Начинается второй из трех этапов перелета.

«Фалкон» подкатил к северной оконечности взлетной полосы, и пилот, ожидая разрешения начать разбег, приступил к предполетной проверке, без которой не обходился никогда. Потом самолет мягко сдвинулся с места и начал плавно набирать ускорение. Вышли закрылки, колеса оторвались от земли, и самолет устремился вверх. За десять минут он набрал высоту тридцать семь тысяч футов — эшелон, заранее согласованный с Торонто-центром.

Они шли на запад со скоростью 0,81 М — около 520 узлов или истинной воздушной скоростью 600 миль в час. Пассажиры спали, а турбины ровно гудели, ежечасно пожирая 3400 фунтов топлива. Автоматический приемоответчик самолета передавал информацию о скорости и высоте радиолокационным станциям наземного слежения. Никакого иного радиообмена и не требовалось. В плохую погоду можно было бы запросить разрешения перейти на другую высоту, побольше, где спокойнее, но метеорологи Гандера на сей раз не ошиблись в прогнозе. После того как самолет одолел холодный фронт на подступах к Ньюфаундленду, о том, что он движется, говорили разве что реактивные двигатели, негромко и ровно гудевшие в хвосте. Пилоты почти не разговаривали между собой. Они так давно летали вместе, что выучили наизусть все шутки друг друга, а обмениваться какой-либо информацией в таком спокойном полете не было нужды. Все было распланировано так, что даже комару нечего было надеяться просунуть куда-нибудь свой пресловутый неподточенный нос. Сейчас они, не сговариваясь, думали о том, как будет на Гавайях. Они уже предвкушали два номера в «Ройял гавайян» и долгий сон, который поможет им преодолеть сбой суточного ритма, которого ну никак не избежать после того, как облетишь полмира и удлинишь свой день на десять часов. Что ж, оба намеревались с удовольствием поваляться на солнечных пляжах, да и погоду на Гавайях обещали однообразно хорошую — такую, какой она бывает там обычно. Они намеревались отдохнуть там пару дней и лишь после этого лететь обратно на свой базовый аэродром близ Женевы без каких-либо пассажиров.

— Мус-джо через сорок минут, — сообщил второй пилот. — Пора браться за дело.

Предстоящие действия были очень простыми. По коротковолновой рации едва ли не той же модели, которую ставили на бомбардировщики Второй мировой войны, пилот связался с Мус-джо и сообщил о том, что приближается и начинает сбавлять высоту. И, конечно, расчетное время посадки. Диспетчер подхода в Мус-джо подтвердил прием информации и сообщил, что на его пульт начали поступать данные с приемоответчика.

«Дассо» начал плавно снижаться по совершенно нормальной трассе подхода, что было должным образом отмечено Торонто-центром. По местному времени было три часа сорок минут, и 4.00 по зулусскому времени, которое, как всем известно, равнялось гринвичскому, всеобщему времени.

— Вот оно, — сообщил второй пилот. На черной равнине показались посадочные огни Мус-Джо. — Высота двенадцать тысяч, снижение тысяча в минуту.

— Следи за приемоответчиком, — приказал командир.

— Понял, — ответил второй. Приемоответчик не входил в обязательную комплектацию самолета, его установил уже нынешний владелец, сидевший сейчас в левом кресле. — Шесть тысяч футов. Закрылки?

— Не надо, — приказал командир.

— Понял. Полоса в виду. — Небо было совершенно чистым, и вся световая сигнализация взлетно-посадочной полосы ярко сияла в прозрачном воздухе.

— Мус-джо, говорит Майк-Фокстрот, прием!

— Майк-Фокстрот, Мус-джо вас слышит, прием!

— Мус-джо, у нас шасси не выходит. Оставайтесь на связи. Прием!

Это сообщение сразу заставило диспетчера встрепенуться.

— Вас понял. Сообщите, серьезна ли опасность, прием, — сразу же послышался ответ.

— Серьезной опасности нет, повторяю, серьезной опасности нет. Проверяем электроцепи. Оставайтесь на связи!

— Вас понял, остаюсь на связи! — Голос диспетчера звучал ровно, нельзя было даже понять, встревожился он или не слишком.

— Так, — сказал командир самолета, обращаясь ко второму пилоту. — Из их поля зрения мы выйдем на тысяче футов. — Они отлично знали, что и как делать. — Высота три тысячи, продолжаем снижение.

Пилот сдвинул штурвал вправо. На экране локатора подхода в Мус-джо это должно выглядеть, как отклонение от курса. Не слишком значительное, но все же… Конечно, это, в связи со снижением, может и заинтересовать кого-нибудь, кто очень уж внимательно смотрит на радар, но это маловероятно. Просто одна из точек, двигающихся в воздушном пространстве, вдруг ушла с экрана, только и всего.

— Две тысячи, — доложил второй пилот. Здесь дул порывистый ветерок, и самолет слегка потряхивало, но лишь слегка, не так, как это будет вскоре. — Пятнадцать сотен. Не хочешь выправить посадочный курс?

— Разумно. — Пилот чуть заметно сдвинул штурвал в обратном направлении. Машина выровнялась и пошла горизонтально на высоте 900 футов от уровня земли. На этой высоте они оказались для радиолокатора Мус-джо в зоне засветки от земли. Конечно, «Дассо-фалкон» не имел никакого отношения к технологии «стелс», делающей самолеты невидимыми для радаров, но на большинстве радиолокационных установок гражданской авиации на экранах высвечивались отметки сигналов, которые передавал приемопередатчик. Точнее выражаясь, в гражданской авиации самолет на экране радара был всего лишь значком, извещавшим о поступлении опознавательной информации.

— Майк-Фокстрот, говорит Мус-джо, сообщите высоту, прием!

Вообще-то, они должны были немного подождать. Что-то местная башня сегодня была очень уж внимательна. «Неужели они угодили как раз в диспетчерскую тренировку? — думал пилот. — Да-а, не слишком приятно, однако большой беды от этого не будет».

— Автопилот выключен. Перешел на ручное управление.

— Ручное управление, — эхом отозвался второй пилот.

— Так, уходим вправо. Отключить маяк, — приказал первый пилот.

Второй пилот выключил питание приемопередатчика.

— Маяк отключен. Мы невидимы.

Диспетчер в Мус-джо обратил на это внимание.

— Майк-Фокстрот, говорит Мус-джо. Сообщите вашу высоту! — уже не безмятежно, а настойчиво потребовали в наушниках. Эта фраза тут же повторилась.

«Фалкон» сделал вираж на север и лег на курс двести двадцать пять. Местность внизу была плоской, и пилота так и подмывало снизиться до пятисот футов, но он решил не делать этого. Ни к чему. Самолет, как было задумано, исчез с локатора Мус-джо.

— Майк-Фокстрот, говорит Мус-джо. Сообщите высоту! Прием!

— Волнуется, — заметил второй пилот. — Я, на его месте, тоже волновался бы.

Приемоответчик, который они только что выключили, передавал информацию о совсем другом самолете, который сейчас, скорее всего, преспокойно стоял себе в ангаре близ шведского города Седерхамна. За полет наниматели заплатили семьдесят тысяч долларов. Швейцарские пилоты соображали в том, как делаются деньги, и не взялись бы за перевозку наркотиков или что-нибудь еще сугубо криминального. С таким грузом столько хлопот, что никакие деньги их не окупят.

Мус-джо остался в сорока милях за спиной и ежеминутно удалялся на семь миль, если верить допплеровскому радару. Пилот время от времени сдвигал штурвал, нейтрализуя снос от бокового ветра. Компьютер, расположенный возле его правого колена, должен был точно учитывать дрейф и, вообще, точно знать, что они делают.

Пусть не все, но часть — наверняка.

Глава 03

С фотографией сходства не было — так всегда бывает, впрочем, они не сомневались, что попали в нужное место. Он почувствовал, как возбуждение уходит, уступая место уверенному предвкушению событий.

Десять недель тому назад принадлежащий ЦРУ спутник Земли поймал исходящую отсюда радиопередачу. Другой спутник сделал фотоснимок, который в данный момент лежал у Дрисколла в кармане. Место было тем самым, никаких сомнений. Особым отличительным признаком служило нагромождение скал в форме правильного треугольника. Оно было делом не человеческих рук, как могло бы показаться, а, несомненно, результатом работы ледника, который прошелся по этой ложбине одному богу известно сколько тысячелетий тому назад. Вероятно, вода, в которую древний ледник превратился, во время таяния не только сложила каменья в эту пирамиду, но и пробила в скале пещеру. Или промыла, или как там еще они образуются. Этого Дрисколл не знал, да и не интересовался. Он знал, что они бывают очень глубокими, до нескольких сот метров. Отличные норы, в которых можно надежно прятаться. Но радиосигналы выходили только из этой норы. Что делало ее особой. Чертовски особой. Вашингтон и Лэнгли потратили больше недели, чтобы точно определить это место, после чего, казалось, утратили к нему интерес. Об этой операции очень мало кто знал. От силы человек тридцать, причем большинство из них находилось в Форт-Беннинге. Там, где остался сержантский клуб. Куда он сам и его люди вернутся менее чем через сорок восемь часов. Если на то будет воля божья — иншалла, как говорят в этих местах. Пусть религии у него и у местных разные, но чувства-то одни и те же. Дрисколл принадлежал к методистской церкви, что отнюдь не мешало ему при случае выпить пивка. Но, главное, он был солдатом.

«Это все ладно, а сейчас-то как поступить?» — одернул он себя. Понятно, что резко и быстро, но как эти резкость и быстроту осуществить? У него было при себе полдюжины гранат. Три настоящих и три светошумовых «М84». У последних оболочка была пластиковая, а не стальная. Слишком прочная для взрывчатки, сделанной всего-навсего из смеси магнезии и аммония, но дающей такой эффект, будто само солнце явилось с недружественным визитом, чтобы ослепить и оглушить всех, кто окажется поблизости. Опять же, физика и химия его не интересовали. Важно было лишь то, что эти гранаты отлично работали.

Раздумья насчет честного боя тоже нисколько не занимали рейнджеров. Они совершали военную операцию, а не участвовали в олимпийских играх. Если кто-то из плохих парней уцелеет, можно будет им даже первую помощь оказать, но это уж как получится, ведь мертвые не так разговорчивы, как живые. Дрисколл вновь вгляделся в зев пещеры. Вероятно, на этом самом месте кто-то стоял и разговаривал по спутниковому телефону. Этот сигнал уловил и записал спутник электронной разведки «РИТМ», спутник «Замочная скважина» сфотографировал место, откуда шла передача, а потом Командование сил специальных операций США дало «добро» на проведение этой операции. Дрисколл неподвижно стоял возле большого валуна — так близко, что для стороннего наблюдателя его силуэт должен был сливаться с камнем. Внутри не было ни намека на движение. Ничего удивительного. Даже террористы не могут обходиться без сна. Ну, а нам это, естественно, на руку. Просто ничего лучше и не придумать. Он приблизился к дыре. Его движения непосвященному человеку показались бы смешными — он высоко вскидывал колени и медленно опускал ступни, держа голени вертикально, чтобы из-под подошвы не покатились камешки. И очень скоро оказался у цели. Припал на колено и заглянул в темноту. Потом оглянулся, чтобы убедиться, что его подчиненные не сбились в кучу. Нет, насчет этого можно не беспокоиться. Но все же у Дрисколла сосало под ложечкой от недобрых предчувствий. А может быть, это просто страх? Боязнь обгадиться, боязнь, «как бы не повторилась та история». Боязнь потерять людей.

Год назад, в Ираке, предшественник капитана Уилсона, совсем еще зеленый второй лейтенант, запланировал операцию — обычную охоту за боевиками на южном берегу водохранилища Саддам, к северу от Мосула. В ней участвовал и Дрисколл. Беда была лишь в том, что молодой лейтенант куда больше думал о том, как украсить свой послужной список, нежели о безопасности подчиненных ему рейнджеров. Не посчитавшись с мнением Дрисколла, он с наступлением темноты разделил отряд, чтобы обхватить с флангов большой бункер. Но, как это обычно случается, наскоро переработанный план посыпался после первого же столкновения с противником, в данном случае примерно ротой верных приверженцев Саддама, которые окружили и перебили сперва группу лейтенанта, а потом переключились на Дрисколла и его людей. Они отступали, яростно отбиваясь, всю ночь. Дело кончилось тем, что сам Дрисколл и еще три человека из его группы добрались до Тигра, переплыли на другой берег и оказались под прикрытием огня со своей базы.

Дрисколл с самого начала знал, что план лейтенанта не просто плох, а вообще представлял собой чистое самоубийство. Но был ли он достаточно настойчив в своих возражениях? Может быть, если бы он надавил посильнее… да. Именно об этом он и думал чуть не весь минувший год. А сейчас он снова на вражеской территории, но теперь любое решение — хорошее, плохое ли, а может, и самоубийственное — принимать должен он сам.

«Перестань! — вновь одернул он себя. — Следи за мячом! Не отвлекайся от игры!»

Он сделал еще шаг вперед. Никого. Пуштуны, может, и боевой народ — чертовски боевой, в этом у Дрисколла не было никаких сомнений, — но вся их боевая подготовка ограничивается умением прицелиться и нажать на спуск. У входа в пещеру обязательно должен стоять часовой. Дрисколл разглядел на земле несколько окурков. Может, и стоял, пока у него сигареты не кончились. Сколько нужно объяснять людям, какая это вредная привычка? Вреднее и не найти. Очень медленно, осторожно, он вошел в дыру. Очки ночного видения — это ж просто божий дар. Прямо перед собой он увидел тянувшийся метров на пятнадцать прямой туннель с неровными стенами, имевший чуть ли не по всей длине почти правильное овальное сечение. Никакого освещения, хотя бы свечки, но все же Дрисколлу удалось разглядеть поворот направо. Пол в туннеле был чистым. Одно это многое сказало сержанту. Здесь кто-то жил. Значит, информация, которой их снабдили, была верной. Неужели чудеса на этом не кончатся? Ведь сплошь и рядом подобные вылазки заканчивались ничем — стоит посреди такой вот дыры толпа злых, как черти, рейнджеров, а в руках ничего, кроме х… своего…

«Может, и впрямь та пещера, которая нужна? — Он крайне редко позволял себе подобные размышления. — Вдруг тут что-нибудь да окажется? — Дрисколл задумался еще на мгновение. — Ох, и ценный будет приз». После этого он решительно отбросил сомнения в сторону. Ценный приз или пустяки — дело все равно надо делать.

Несмотря на толщину, подошвы ботинок позволяли хорошо ощущать почву. Дрисколл шел по туннелю легко и, что самое главное, бесшумно. Карабин «М-4» он держал у плеча. Рюкзак остался снаружи. В пещере лишний, да еще такой громоздкий груз вовсе ни к чему. Сам Дрисколл вовсе не был богатырем. При росте на самую чуточку меньше шести футов он весил сто восемьдесят фунтов, был поджарым и жилистым. Сейчас его голубые глаза уверенно смотрели вперед. В нескольких метрах позади него шли двое; они внимательно прислушивались к доносящемуся через наушники раций звуку его дыхания, но говорить что-либо пока не требовалось. В подобных ситуациях лучше подавать сигналы рукой — в большинстве случаев так можно объяснить почти все.

Движение. Кто-то направлялся сюда.

Дрисколл припал на колено.

Шаги приближались. Дрисколл вскинул сжатую в кулак левую руку — это значило, что он приказывает тем, кто шел сзади, залечь, — и поднял карабин. Тот, кто шел по пещере, был совершенно спокоен. Опытное ухо всегда сумеет отличить походку настороженного человека. А этот парень был у себя дома и отлично себя чувствовал здесь. Тем хуже для него. За спиной у Дрисколла зашуршали, посыпавшись, камешки; он знал, в чем тут дело — кто-то из своих оступился. Он замер. И шаги за углом тоже стихли в тот же миг. Прошло десять секунд, двадцать. Добрых полминуты в пещере никто не шевелился. Потом снова послышались шаги. И звучали они так же непринужденно.

Дрисколл вскинул «М-4» к плечу, шагнул за угол и почти нос к носу столкнулся с тем придурком. Мгновением позже тот бесшумно оседал наземь, получив две пули в грудь и одну — в голову. Он оказался старше, чем часовой на гребне, лет двадцати пяти, с густой бородой. Не повезло тебе. Дрисколл двинулся дальше, обогнул убитого, свернул за угол и приостановился, поджидая спутников. Отсюда он видел туннель еще метров на шесть. Впереди — ничего. Значит, дальше. Интересно, насколько эта пещера уходит в глубь? Пока что насчет этого можно было только гадать. Он перехватил карабин поудобнее.

Наконец-то впереди показался свет. Слабый и мерцающий. Свечи, наверно. Не иначе, эти придурки не могут спать без света, вроде малышей самого Дрисколла. А на земле так и не попадалось ни камешка. Кто-то начисто подмел это место. «Зачем? — мельком подумал Дрисколл. — Давно ли?»

Эти мимолетные мысли не отвлекали его ни на долю секунды.

Следующий поворот в туннеле вел налево — короткий плавный изгиб хода в известняковой скале, — а за ним следовал еще один, и из него лился свет. Море света (конечно, если сравнивать с туннелем). Если бы не очки ночного видения «PVS-17», он от такого резкого перехода ослеп бы на несколько секунд и видел бы, в лучшем случае, светлое марево и ничего больше.

Тут-то он и услышал звуки. Храп. Впереди, совсем неподалеку. Дрисколл и так шел не торопясь, а тут еще больше замедлил шаг. Пора удвоить осторожность. Держа карабин на изготовку, он подкрался к последнему повороту. Шаг, другой, третий…

Вот оно! Грубые доски, два на четыре дюйма, которые явно не выросли здесь из земли. Кто-то приволок их сюда из более цивилизованных мест, а потом распилил на нужные куски и сложил штабелем. И делалось это явно не для того, чтобы тут кто-нибудь, скажем, мог спрятаться от грозы, а чтобы капитально обустроиться. Так что, да, пещера совсем не обычная.

Он по-настоящему волновался, и под ложечкой сосало все сильнее и сильнее. Такое с первым сержантом (Е-8) Сэмом Дрисколлом случалось отнюдь не часто. Не оглядываясь, он левой рукой подал солдатам знак подойти поближе. Они следовали за ним, держась цепочкой метрах в трех один от другого.

Двухэтажные нары. Вот для чего нужны были доски. Оттуда, где стоял Дрисколл, он видел восемь таких сооружений. Почти все были заняты. Шесть коек, на каждой по придурку, итого шестеро. У одного, похоже, даже матрас имелся — надувной матрас, который можно купить, скажем, в Гандерских горах. А на полу валяется насос-«лягушка», на который нужно без усилия наступать ногой. Неизвестно, что это за тип, но он любил спать с удобствами.

«Ладно. Что дальше?» — спросил он сам себя. Нечасто случалось такое, чтобы он не знал, что делать. Обычно именно он в подобных случаях советовал командиру роты, как поступать, но капитана Вильсона увезли с холма, находящегося в десяти милях отсюда, и Дрисколл оказался командиром отряда. Единственным командиром. А вот эта комната была не единственной; пещера тянулась куда-то дальше. Неизвестно, насколько. Вот дерьмо!

Ладно, нужно что-то делать.

Он шагнул вперед. Полученные им приказы были просты. На этот случай он загодя привинтил глушитель к пистолету. Сейчас он достал его из кобуры. Беззвучно ступая, он подошел к спящему. Поднес дуло почти вплотную к его лбу и нажал на спуск. Глушитель работает так, что хоть снимай сейчас рекламный ролик. Щелчок затвора прозвучал громче самого выстрела. Слышно было даже, как медная гильза со звонким, каким-то игрушечным звуком упала на неструганый пол, подпрыгнула и откатилась в сторону. И то, что этот парень мог видеть во сне, стало для него настоящей и единственной явью. Тех, кто спал на нижних койках, постигла та же участь.

Тут в голове Дрисколла проскочила было мысль о том, что гражданские сочли бы его действия самым настоящим убийством, но их мнение его мало касалось. Эти парни сами выбрали свою участь, ввязавшись в войну против его страны, а уж в том, что возле их лагеря не было нормальной охраны, виноваты только они, и никто иной. Лень никогда к добру не приводит. А у войны есть правила, и тем, кто их нарушает, тоже приходится очень плохо. Еще три секунды, и со всеми спящими было покончено. Может, они и попадут к своим девственницам. Об этом Дрисколл ничего не знал. И, если честно, знать не хотел. Плохих парней стало на девять рыл меньше. Он двинулся дальше. Позади него шли еще двое рейнджеров. Не вплотную, но и не так чтобы далеко. Один держал на изготовку пистолет, другой — карабин, на тот случай, если впереди все же окажется кто-то бдительный. Точно по уставу. Пещера вновь поворачивала. Направо. Дрисколл быстро, но все так же бесшумно, зашагал вперед, лишь позволив себе перед этим перевести дух. Еще нары. Двое.

Но людей тут не было. А пещера тянулась дальше. Цепочка из более или менее схожих между собой, только разных по размеру комнат, комнатушек и залов. Ему уже доводилось бывать в пещерах. Некоторые уходили в глубь на триста, а то и на четыреста метров. Но таких было мало. По большей части они представляли собой нечто вроде прихожих малогабаритных квартир или стенных шкафов из таких квартир. Но эта пещера была не такой. Он слышал, что в Афганистане попадались пещеры, тянущиеся на добрую половину бесконечности, такие длинные, что русским не удавалось их захватывать без применения самых крайних мер, таких, например, как закачать в провал хорошую порцию дизельного топлива и кинуть горящую спичку. «Пожалуй, от бензина было бы больше толку», — думал Дрисколл. Или взрывчатки. Афганцы — крепкий народ, и мало кто из них боится смерти. До того как попасть в эту страну, Дрисколл не сталкивался с такими людьми. Но они смертны, как и все остальные, и все проблемы, которые причиняет каждый из них, заканчиваются с его смертью.

Но не стоит забегать слишком далеко вперед. За спиной осталось девять трупов, все мужчины, все двадцати-двадцати пяти лет: молодые вряд ли располагают полезной информацией, а никчемного сброда в Гуантанамо, за «колючкой», больше чем достаточно. Вот лет тридцати или старше — такой, возможно, лучше воспримет совет остаться в живых и поболтать о том, о сем с парнями из разведки. Ну, а эти все были слишком уж молоды — и потому мертвы.

Ладно, нечего отвлекаться.

Сначала впереди ничего не было видно. Но вскоре забрезжил слабенький отсвет. Похоже, еще одна свечка. Через каждые два-три шага он внимательно осматривал пол перед собой — нет ли камешков, которые могут покатиться или заскрипеть под ногами. Сейчас шум оказался бы самым опасным врагом. От шума люди просыпаются; особенно в таких местах. Что поделать — эхо. Вот почему подошвы их ботинок были мягкими. Следующий изгиб уходил влево, и поворот здесь, кажется, был круче прежних. Значит, нужно снова сбавить шаг. Резкий поворот — идеальное место для того, чтобы выставить часового. Медленно, осторожненько… Метра четыре. Это примерно двенадцать футов. Спокойненько, тихонько. Словно крадешься через детскую, чтобы полюбоваться младенцем, спящим в своей кроватке. Вот только тревожился он сейчас из-за того, что ни в коем случае нельзя разбудить находящихся за поворотом взрослых мужиков с пушками и, возможно, привыкших чутко спать. Он крался, держа перед собой обеими руками пистолет с глушителем, навинченным на дуло и похожим на банку из-под кока-колы. В магазине осталось одиннадцать патронов. Он приостановился и обернулся. Оба рейнджера, шедшие следом за ним с самого начала, были на своих местах и не сводили с него глаз. Не испуганные, но сосредоточенные и готовые ко всему, как черти. Тейт и Янг, сержанты роты «Дельта» второго батальона 75-го полка рейнджеров. Настоящие серьезные профи, такого же пошиба, как и он сам, и, судя по всему, намерены делать карьеру в армии.

Так. К делу! Иной раз трудновато заставить себя не отвлекаться. До угла всего пара футов. Резкий поворот. Дрисколл подкрался на цыпочках и выглянул из-за угла. Кто-то там был. Совсем рядом. Афганец или какой еще придурок сидел… в кресле? Нет, все же просто на камне. Дрисколл не рассчитывал, что на посту окажется человек такого возраста — этому было не меньше тридцати. Он не спал, но и явно не был настороже — что-то вроде полудремы. Еще не отрубился, но и окружающего толком не воспринимает. Оружие у него было — «АК-74». Автомат стоял футах в четырех в стороне. Вроде бы и близко, но недостаточно. При внезапной тревоге не схватишь.

Дрисколл подкрался к нему бесшумной тенью, высоко, словно спортсмен на разминке, поднимая колени, и ударил парня рукоятью пистолета по голове над правым ухом. Таким ударом можно убить, но это маловероятно. Потом Дрисколл сунул руку в один из карманов полевой куртки и вытащил пластиковые наручники. Он не ошибся, этот парень действительно казался достаточно взрослым для того, чтобы рассчитывать на интерес со стороны разведки. И, наверно, будет торчать в Гуантанамо до конца своих дней. Пусть Тейт и Янг спеленают его и приготовят к отправлению. Дрисколл подал Тейту знак — ткнул указательным пальцем в сторону бесчувственного тела и покрутил рукой, будто обматывал его. Тейт кивнул, мол, все понятно.

Впереди еще один поворот, метрах в пяти. Стало видно, что огонек колеблется. Еще шесть футов, потом направо…

Тут Дрисколл не отвлекался на посторонние мысли. Шел медленно, чрезвычайно осторожно, держа оружие наготове.

В конце прохода оказалась еще одна «комната», примерно десять на десять метров. Он углубился в скалу метров на семьдесят. Немало. Очень может быть, что эта пещера предназначена для каких-то важных персон. А может быть, одной важной персоны? Это он узнает через три минуты. Не-ет, подобные размышления были ему не так чтобы свойственны. Но ведь в этом и заключался подспудный смысл всей операции. Может быть, может быть, может быть… Потому-то этим делом и занимался Дрисколл, сержант из рейнджерского полка специального назначения. Медленно, аккуратненько… Он вскинул руку за спиной.

Здесь было так темно, что даже в отличных очках ночного видения «PVS-17» окружающее виделось сквозь фоновый шум, будто в поле зрения непрерывно лопались миллионы шариков попкорна. Двигаясь вплотную к стене, Дрисколл подкрался к повороту и так же осторожно выглянул. Кто-то там был. Лежал и, по всей видимости, спал. А рядом с ним Дрисколл увидел автомат «АК-47» с прилаженным пластиковым рожком. Можно было не сомневаться, что парень спал на самом деле, но, надо отдать местным должное, они были хорошими воинами. Они не спали, отрешившись от всего мира, как большинство гражданских, а дремали вполглаза на самой грани бодрствования. Этого Дрисколл тоже хотел взять живьем. Черт с ним, с тем, что он за эту ночь, вернее, за последние десять минут, перебил кучу народу, но этого нужно было взять живым и невредимым. По возможности.

Держа пистолет в правой руке, Дрисколл запустил руку в один из карманов «лифчика», как в обиходе называли разгрузочный жилет со множеством больших и малых карманов и подсумков, и вытащил оттуда светошумовую гранату. Тейт и Янг, увидев это, застыли на месте. Сейчас обстановка в пещере изменится до крайности. Дрисколл поднял один палец. Тейт в ответ показал своему командиру поднятый большой. Пора начинать рок-н-ролл. Сейчас устроим придурку будильник. Тейт отвернулся. В пещерном зале весело мигал огонек свечи. Дрисколл отступил на пару шагов, откинул с глаз очки ночного видения и вырвал чеку гранаты. Отпустив спусковую скобу и услышав характерный щелчок, он отсчитал до трех: «Тысяча один, тысяча два, тысяча три»…

Загремело так, будто наступил конец света. Десять граммов магнезии вспыхнули полуденным солнцем, пожалуй, даже ярче. А звук… Впрямь, лучше не скажешь — конец света. Грохочущее «ба-бах» должно было напрочь выгнать то, чем придурок наслаждался во сне. А потом Дрисколл кинулся вперед. Его-то взрыв не оглушил. Он был готов к нему и заткнул вовремя уши, и глаза зажмурил, чтобы не ослепнуть от вспышки. Придурку таких послаблений не выпало. От акустического удара у него заложило уши, и видно было, что он, вскочив, с трудом удерживает равновесие. Он даже не потянулся к лежавшему рядом с ним оружию, а вот Дрисколл в мгновение ока подскочил, отбросил автомат в сторону, сбил парня с ног и ткнул дулом пистолета ему в лицо. Сопротивляться тот никак не мог, а Дрисколлу именно это и было нужно.

Тогда-то Дрисколл и заметил, что выбрал не ту цель. Парень отрастил огромную бороду, но ему явно только-только перевалило за тридцать, а до сорока было еще далеко. «Не того поймал», — подумал он и выругался сквозь зубы. Видно было, что придурок еще ничего не понимал. Он тряс головой, пытаясь прийти в себя, но даже молодость и сила не могли помочь ему восстановить контроль над положением.

Возле боковой стены Дрисколл углядел движение — какая-то тень зашевелилась на фоне камня. И двигалась она не к ним, а куда-то в сторону. Дрисколл вбросил пистолет в кобуру, обернулся к Тейту, указал на лежавшего — свяжи — и, вновь надвинув на глаза очки, взглянул на движущуюся тень сквозь прицел «М-4». Еще один бородатый придурок. Палец привычно лег на спусковой крючок, но Дрисколл повременил с выстрелом — просто из любопытства. В десяти шагах за спиной мужика стоял прислоненный к стене «АК-47». Взрыва гранаты он не мог не слышать и, конечно, понял, что происходит, но непохоже было, чтобы он намеревался кинуться к оружию. «Удрать, что ли, решил?» — подумал Дрисколл. Он на мгновение отвел взгляд от человека и взглянул туда, куда тот направлялся. Так и есть — углубление в каменной стене футов пять шириной. Он вновь посмотрел на придурка через прицел и только сейчас заметил, что у того в правой руке граната. 40-миллиметровую гранату от гранатомета «РПГ-7» ни с чем не спутаешь, а о том, что местные используют эти боеприпасы вместо ручных гранат, он уже слышал.

«Не торопись, чувак», — подумал Дрисколл и навел перекрестие прицела на его ухо. Пока он целился, парень отвел руку назад, чтобы снизу метнуть гранату. Выпущенная Дрисколлом пуля калибра 5,56 мм вошла ему между верхним краем уха и глазом. Его голова дернулась, и он осел на пол, но граната уже успела вырваться из его ладони и, кувыркаясь, полетела в сторону прохода или ниши — что там темнело в стене?

— Граната! — заорал Дрисколл и кинулся ничком на пол.

Ба-бах!

Дрисколл поднял голову.

— Перекличка!

— Тейт в порядке! — отозвался первый голос. Тут же подключился Янг и все остальные.

Граната, как выяснилось, ударилась о стену, подкатилась к нише и там взорвалась, оставив в земле яму размером с большой мяч, каким дети играют на пляже.

Дрисколл снял наконец-то очки ночного видения и вынул фонарь. Включил его и повел лучом вокруг. Здесь, несомненно, размещался командный пункт. Книжные полки. Даже ковер на полу. В подавляющем большинстве афганцы, с которыми ему приходилось встречаться, были, в лучшем случае, полуграмотными, ну, а здесь он видел перед собой книги и журналы, среди последних оказалось немало изданий на английском языке. На одной полке, заполненной не до конца, стояли книги в кожаных переплетах. Одна была особенно заметна — зеленая кожа, золотое тиснение! Дрисколл раскрыл ее. Это оказался многоцветный манускрипт — да не отпечатанный в типографии, а написанный разноцветными чернилами рукой давным-давно усопшего писца. Книга была старой, вернее, старинной. Каждую страницу, испещренную строками арабской вязи, обрамлял орнамент из золотых листочков. Скорее всего, это был список священного Корана; ни год, когда он был сделан, ни тем более возможную стоимость книги угадать было нельзя. Но она, несомненно, была дорогой. Дрисколл взял ее с собой. Вероятно, парни из шпионского ведомства заинтересуются. К тому же, в Кабуле сидело несколько человек из Саудовской Аравии — старших офицеров, обеспечивавших поддержку специальных сил и армейской разведки.

— Так! Все зачищено. Питерсон, зашифруй и передай, — скомандовал по рации Дрисколл, обращаясь к связисту. — Цель занята. Девять единиц успокоены, две взяты живыми. Своих потерь, пострадавших нет.

— Но и под елочкой ничего нет, а, Санта? — вполголоса сказал ему сержант Янг. — Черт возьми, этот, последний, подошел бы как нельзя лучше. Я думаю, что он-то все продумал, прикинул, как надо.

Да, еще одна скважина пробурена впустую. И сколько уже таких скважин понаделали специальные силы… Но такова сама природа специальных операций.

— Я и сам так думаю. — Дрисколл повернулся к пленному. — Эй, придурок, как тебя звать? — Ответа не последовало. Возможно, грохот и вспышка на самом деле повредили ему вестибулярный аппарат. И, кажется, он до сих пор не понял, что с ним могло случиться и кое-что похуже. Куда как хуже. С другой стороны, когда он попадет в лапы следователям…

— Хорошо, парни, давайте-ка обшарим эту дыру как следует. Ищите компьютеры и всякую прочую электронику. Переверните все вверх дном. Если что покажется интересным — тащите с собой. А кто-нибудь один пусть присмотрит за нашим другом.

Для обеспечения этой операции все время стоял наготове «Чинук», и, может быть, они уже через час будут в воздухе. Черт возьми, как же ему хотелось оказаться в сержантском клубе Форт-Беннинга и опрокинуть кружечку «сэма адамса», но этого удовольствия придется ждать еще дня два — в лучшем случае.

Свободные солдаты вернулись к выходу из пещеры, чтобы устроить там оборонительный периметр и вести наблюдение, а Янг и Тейт принялись обыскивать туннель. Они нашли какие-то мелочи, несколько карт, еще что-то, а вот вожделенного клада, на который вполне можно было рассчитывать, пока что не было. Но, как бы к парням из разведки ни относиться, они неплохо умели делать конфеты из, казалось бы, самого настоящего дерьма. Обрывок бумаги, рукописный Коран, фигурка, нарисованная красным мелком — с такой вот ерундой разведка, случалось, делала чудеса, вот почему Дрисколл старался не полагаться на случай. Нужного человека захватить не удалось, и это был страшный стыд, но не исключено, что в барахле, оставшемся после этих придурков, найдется ниточка, которая может привести куда-нибудь еще. Собственно, так и делаются эти дела. Впрочем, Дрисколл мало задумывался об этом. Эти вопросы не входили в его должностные обязанности. А они определялись его ВУС — военно-учетной специальностью, и деньги ему платили за совсем другие вещи. Поставьте ему и другим рейнджерам четкую задачу, а над всякими «как» и «почему» пусть ломают головы другие.

Посвечивая себе фонарем, Дрисколл отправился в самый конец пещеры, к нише, которую тот придурок так стремился подорвать. Она была размером с хороший стенной шкаф, может, самую малость побольше, с низким потолком. Дрисколл присел на корточки и заглянул туда.

— Нашел чего? — осведомился, подойдя сзади, Тейт.

— Стол с песочной крепостью и деревянный патронный ящик.

На листе толстой — в три четверти дюйма — фанеры площадью примерно два на два метра возвышались сделанные из пропитанного чем-то клейким песка и папье-маше горы, по которым тут и там были разбросаны похожие на коробки здания. Выглядел этот макет, словно кадр из документального фильма о Второй мировой войне или пособие-диорама для начальной школы. Отличная, между прочим, работа. Обычно, как увидишь что-нибудь подобное, сразу ясно, откуда руки растут у того, кто лепил. Местные придурки предпочитают царапать свои планы на земле да молиться, вместо того чтобы как следует взяться за дело.

Изображенная местность была незнакома Дрисколлу. Вообще-то, она могла располагаться где угодно, но, черт возьми, такой пересеченный рельеф вполне мог находиться в этих местах, где ровной площадки днем с огнем не найдешь. Но никаких ориентиров не имелось. Ни дорог, ни домов. Дрисколл взялся за угол стола и приподнял. Увесисто. Фунтов восемьдесят. Вот и решена одна проблема — не могут они тащить такую тяжесть по горам. Тем более что она повела бы себя, как воздушный змей или дельтаплан какой-нибудь. Ветры на этой высоте чертовски сильные, и фанеру наверняка унесет порывом, и хорошо еще, если при этом никто не погибнет или не покалечится. Уронить макет, значит, в лучшем случае, повредить какую-нибудь его важную часть, а вероятнее — вообще разрушить его.

— Ладно, измерь эту штуку и приготовь несколько кусочков, чтобы взять как образцы. Когда Смит закончит делать портреты жмуриков, пусть идет сюда и снимает эту штуку, — приказал Дрисколл. — Сколько у нас флэш-карт?

— Шесть. По четыре гига каждая. Это до фига.

— Вот и ладушки. Пусть снимает все подряд и не по одному разу. С наибольшим разрешением. Устройте тут освещение, какое получится, и положите что-нибудь для масштаба.

— У Рено есть рулетка.

— Отлично. Ее и возьмите. Снимайте под разными углами и крупным планом. Чем крупнее, тем лучше. — Ведь какое главное достоинство цифровых камер? Можно снимать, сколько душе угодно, а что не получится — просто удалять. Ну, неудачные кадры из этой съемки пусть удаляют парни из разведки. — И внимательно смотрите, чтобы не пропустить каких-нибудь отметок.

Никогда нельзя заранее сказать, что окажется важным. Многое, думал он, должно зависеть от масштаба макета. Если масштаб выдержан верно, можно будет запихнуть изображение в компьютер, проверить алгеброй или какими-нибудь алгоритмами, или чем еще там пользуются, и понять, что это за место. Кто знает, вдруг окажется, что эта штука из папье-маше имеет бесценную важность. Или, напротив, выяснится, что это никчемный сувенир, сделанный невесть зачем в каком-нибудь закоулке Кандагара. Случаются и еще более странные вещи. Что же касается его самого, то он не намеревался давать начальству лишние поводы для недовольства. Они и так будут кипятком плеваться из-за того, что Дрисколл явится без хорошей добычи, но он-то в этом никак не виноват. Предварительная разведка — плохая ли, хорошая ли, какая еще — от солдата не зависит. Тем не менее старая-старая поговорка военных: «дерьмо стекает вниз», остается верной в любые времена, поскольку над тобой всегда стоит кто-нибудь, и этот кто-нибудь обязательно переадресует тебе ту порцию дерьма, которую вылили на него.

— Босс, мы готовы, — сообщил Тейт.

— Когда закончите, сломайте все это к чертям. Доделайте то, что у него не получилось.

Тейт поспешил к фотографу, а Дрисколл наклонился к патронному ящику, поднял его и перенес в туннель. Внутри оказалась стопка бумаг дюйма в три толщиной — линованная писчая бумага, испещренная знаками арабского письма с вкраплениями цифр и рисунков, какие многие малюют в задумчивости — и, помимо всего этого, карта, сложенная вдвое. На одной стороне, где красовалась надпись: «Оперативная штурманская карта. Управление картографии Министерства обороны. 1982. Лист G-6», был изображен район афганско-пакистанской границы, а к другой стороне был приклеен скотчем вырванный из бедекеровского путеводителя листок с картой Пешавара.

Глава 04

— Добро пожаловать в воздушное пространство США, джентльмены, — провозгласил второй пилот.

Сейчас они должны были находиться где-то над Монтаной, штатом лосей, широкого неба и множества расформированных баз баллистических ракет с пустыми шахтами пусковых установок.

Топливо снова расходовалось быстрее, чем положено, но бортовой компьютер это учитывал. Имевшийся у самолета резерв заметно превышал тот остаток, с которым они несколько часов назад заходили на посадку после пересечения Атлантики, а внизу располагалось множество пригодных для посадки аэродромов. Пилот включил дисплей индикатора прямой видимости, работавший от телекамер повышенной светочувствительности, и на экране появилось двуцветное бело-зеленое изображение. В данный момент это были горы, возвышавшиеся к западу от их курса. Самолету предстояло автоматически набрать высоту — по программе автопилота она должна была составить тысячу футов над уровнем суши, — и сделать это плавно и постепенно, чтобы не обеспокоить богатых пассажиров и, как надеялся пилот, сделать их своими постоянными клиентами.

Самолет набрал истинную высоту 6100 футов над уровнем моря и летел над зубчатым, словно спина ящерицы, хребтом Град-Титон. Где-то внизу должен был находиться Йеллоустонский национальный парк. При свете его можно было бы увидеть, но в этот раз они пролетали над ним ясной, но безлунной ночью.

Бортовой радиолокатор показывал, что опасности столкновения на данный момент не существует. В одном эшелоне с ними не было других самолетов. Военно-воздушная база Маунтин-хоум с ее шебутными и задиристыми юными пилотами-истребителями осталась в нескольких милях позади.

— Эх, жаль, нельзя повернуть ИПВ, — сказал пилот, — может быть, увидели бы в инфракрасном свете бизона. Я читал, что их на западе снова много развелось.

— И волков, — добавил второй пилот. — В природе все пребывает в равновесии, по крайней мере, так говорили на канале «Дискавери». Мало бизонов — волки дохнут. Мало волков — увеличивается численность бизонов.

Территория Юты началась горами, которые довольно быстро перешли в холмистую равнину. Самолет вновь сманеврировал к востоку, чтобы обойти Солт-Лейк-Сити, где находился большой международный аэропорт и вполне мог иметься мощный радар, способный опознать их, фигурально выражаясь, по цвету кожи.

Лет тридцать назад все эти штуки не прошли бы. Им пришлось бы пересечь Сосновую линию, одну из предшественниц линий дальнего обнаружения, и ответить на запрос пребывающего в постоянной боевой готовности объединенного командования ПВО Североамериканского континента в Шайенн-Маунтин. А если учесть, насколько напряженными стали отношения между Соединенными Штатами и Россией, не исключено, что и ЛДО, и Сосновую линию скоро восстановят.

Полет проходил спокойнее, чем он ожидал. Летним днем над пустыней должно было бы изрядно потряхивать из-за непредсказуемых восходящих воздушных потоков. А сейчас, если бы не появлялись внизу изредка конусы света от автомобильных фар, можно было бы подумать, что полет проходит над морем — настолько внизу было черно и пустынно.

Лететь еще тридцать минут. Топлива осталось всего 9000 фунтов. На этой высоте турбины жгли керосин гораздо быстрее, не 3400 фунтов в час, а все 5000.

— Ну, что, будим пассажиров? — спросил второй пилот.

— Хорошая мысль. — Командир самолета взял микрофон. — Внимание! Мы рассчитываем совершить посадку через тридцать минут. Прошу сообщить, если у васесть какие-то особые пожелания. Благодарю за внимание, — добавил он, чуть помолчав. О благодарности за уплаченные деньги и необычный и интересный полет он говорить не стал.

Оба пилота не могли не думать о том, кого же они везут, но вопросов не задавали. Анонимность клиентов была одной из составляющих их профессии, и, хотя то, что они делали, можно было с формальной точки зрения счесть нарушением американского закона, но ведь они-то не были гражданами США. Они не перевозили ни оружие, ни наркотики, ни какой-либо еще запрещенный груз. Что же касается тех, кого они везли в этот раз, они не знали о них ровным счетом ничего. А у одного вообще лицо было в бинтах.

— По компьютеру — сто миль. Надеюсь, ВПП достаточно длинная.

— Если верить карте, то да. Две шестьсот. А правда это или нет, мы скоро узнаем.

Эту взлетно-посадочную полосу построили в 1943 году, и за все время своего существования она практически не использовалась. Ее соорудил саперный батальон, который доставили в Неваду и приказали выстроить авиабазу. Никто из строителей не мог подумать, что задание было учебным. Все подобные аэродромы выглядели одинаково, так как строились по одному проекту — как треугольник, одна сторона которого была длиннее двух других. «Дессо-фалкон» заходил на полосу два-семь, подход к которой, в соответствии с направлением преобладающих ветров, предусматривался с востока на запад. На полосе даже смонтировали посадочные огни, но провода за долгие годы пришли в негодность, как и дизель-генератор аэропорта. В этих местах почти не бывало снега и льда, главных врагов аэродромов, и потому полоса — двадцать дюймов железобетона — пребывала почти в том же состоянии, что и после укладки.

— Сигналы.

— Вижу.

Действительно, по периметру полосы были довольно ровно раскиданы ядовито-зеленые палочки — химические источники света, которые нужно встряхнуть, как следует, и надломить. Потому они хорошо видны и невооруженному глазу, а тем более на экране светочувствительного ИВП. Затем включились и автомобильные фары. Одна машина даже ехала вдоль северной границы ВПП, вероятно, обозначая ее для приближающегося самолета. Пилоты не знали, как организовали их встречу, и решили, что кто-то из пассажиров позвонил по сотовому телефону и предупредил кого надо.

— Что ж, будем заходить, — решительно сказал первый пилот. Он убавил обороты двигателей и выпустил закрылки. Высотомер начал сообщать о высоте над уровнем земли. Ниже… ниже… еще ниже… а потом колеса легко коснулись бетона. Стоявший в западном конце полосы автомобиль несколько раз мигнул фарами, переключив их с дальнего на ближний свет и обратно. Пилот решил, что это знак безопасности, самолет спокойно покатил по бетону и через некоторое время плавно, без рывка, остановился.

— Мы прибыли на место назначения, — сообщил первый пилот по внутренней связи. После этого он снял с головы наушники и поднялся, чтобы пройти в салон. Там он открыл находившуюся слева дверь, опустил трап и, обернувшись, увидел своих пассажиров, которые уже поднялись с мест и шли к двери.

— Добро пожаловать на землю Америки, — сказал он.

— Полет был долгим, но вполне приятным, — сказал человек, возглавлявший группу путешественников. — Благодарю вас. Деньги уже на вашем счете. — Пилот наклонил голову.

— Если вам еще понадобятся наши услуги, дайте, пожалуйста, знать.

— Непременно. Вероятно, через две-три недели.

Ни по голосу, ни тем более по лицу этого пассажира нельзя было ничего понять, правда, лицо было в бинтах, что показалось пилоту странным. Не исключено, что он прилетел сюда, чтобы отсидеться во время восстановительного периода после какой-нибудь операции. Пилоту пришла в голову только автомобильная авария. Что ж, здесь, по крайней мере, климат здоровый.

— Думаю, вы уже видели заправщик. О вас позаботятся, зальют доверху. Отсюда вы собираетесь на Гавайи?

— Как только заправимся, — ответил пилот. Еще четыре-пять часов. Как только они пересекут калифорнийское побережье, можно будет переходить на автопилот.

Второй пассажир шагнул было вперед, но вдруг повернулся и направился к хвосту. Сказав: «Минуточку», он вошел в туалет и закрыл дверь за собой. В туалете имелась еще одна дверь, через которую можно было попасть в багажный отсек. Там он оставил небольшой рюкзачок. Пассажир расстегнул молнию, откинул клапан и включил лежавший в мешке электронный таймер. Два с половиной часа — самое подходящее время, решил он. Потом он вновь застегнул молнию, вышел из туалета и, миновав салон, подошел к выходу.

— Прошу прощения, — бросил он, спускаясь по десяти ступенькам трапа. — Спасибо за прекрасный полет.

— Рад, что вам понравилось, — ответил пилот. — Желаю вам всего хорошего.

Второй пилот тоже покинул самолет и сейчас разговаривал с водителем заправщика. Второй пассажир прошел вслед за своим боссом к длинному лимузину, стоявшему на полосе, сел, и автомобиль укатил. Заправка заняла пять минут. Пилот мельком подумал, что раздобыть самую настоящую аэродромную заправочную цистерну было, наверно, непросто, но тут машина уехала, и пилоты, вернувшись в кабину, принялись за предполетную проверку.

Простояв на земле в общей сложности тридцать три минуты, «Фалкон» покатился по взлетной полосе в ее дальний, восточный конец, пилоты прибавили газу, и самолет помчался по полосе, чтобы набрать взлетную скорость, устремиться в небо и проделать третий за эти напряженные сутки заключительный перелет. Еще через пятьдесят минут, сделавшись легче на четыре тысячи фунтов за счет израсходованного керосина, самолет пересек береговую линию Калифорнии возле Вентуры и помчался на высоте в сорок одну тысячу футов над Тихим океаном со скоростью 0,83 М. Пилоты включили свой основной приемопередатчик, сообщавший в пространство настоящие, официальные регистрационные данные их самолета. Тот факт, что они вдруг оказались в зоне радиолокационного контроля «Сан-Франциско-центр», их не волновал, поскольку планы полетов не только не проходили компьютерного учета, но даже не систематизировались каким-либо образом. Так что, пока самолет не нарушает правил, он не привлекает ничьего внимания. Сейчас он направлялся в Гонолулу, лежащий в двух тысячах миль от материка. Расчетная продолжительность полета должна была составить четыре часа сорок пять минут. Финишная прямая.

Пилоты отдыхали. Машиной управлял автопилот, все системы работали нормально, самолет удалялся от американского побережья с истинной скоростью 510 миль в час. Пилот закурил сигарету.

Он не мог знать, что в хвостовом багажном отсеке находится бомба из четырех килограммов пластиковой взрывчатки — смеси ТЭНа с гексогеном, которую часто называют семтексом, — соединенная с электронным таймером. Экипаж всегда предоставлял пассажирам и тем, кто их встречал, возможность самим разбираться со своим багажом. И, когда самолет удалился от побережья Калифорнии на шестьсот миль, таймер дошел до нуля.

Взрыв был мощным и смертоносным. Хвостовое оперение и турбины оторвало от фюзеляжа. Проходившие под полом топливопроводы выплеснули в небо керосин, образовавший подобие метеоритного следа за самолетом. Будь поблизости от «Фалкона» какой-нибудь другой самолет, с него наверняка заметили бы случившееся, но в это ночное время небо было пустынно, а сдвоенный огненный хвост угас через несколько секунд.

Пилоты в кабине не поняли, что произошло. Естественно, они услышали страшный грохот, тут же на пульте вспыхнуло множество лампочек, извещавших о неполадках, зазвучали тревожные звонки, и самолет перестал подчиняться управлению. Летчиков специально готовят для того, чтобы они умели справляться с разными неприятностями, случающимися на борту. И лишь через пять, если не десять секунд, до них дошло, что они обречены. Утратив хвостовое оперение, «Дассо» полностью перестал подчиняться их воле — физические законы непреодолимы. Самолет начал стремительно снижаться к непроглядно черной воде. Пилоты не отказались от борьбы за жизнь, даже понимая ее безнадежность. Благодаря многим годам подготовки, бесчисленным часам, проведенным за электронными авиаимитаторами, они инстинктивно делали все, что положено делать, если самолет не слушается управления. Они испробовали все, что знали, но так и не смогли заставить машину поднять нос. На то, чтобы понять, что все их усилия при отсутствии двигателей не дадут ровным счетом ничего, у них попросту не хватило времени. Затянутые привязные ремни не позволили ни одному, ни другому оглянуться и посмотреть, что происходит в пассажирском салоне, тем более что оба вскоре начали задыхаться из-за взрывной разгерметизации, распахнувшей дверь кабины. И сообразить, что оказалось причиной катастрофы, у них не оказалось возможности.

На все ушло не более минуты. Нос самолета немного приподнимался и вновь опускался, отклонялся то вправо, то влево, повинуясь воздушным течениям, и, в конце концов, вонзился в воду на скорости в 240 узлов, не оставлявшей ровно никаких шансов на спасение. К этому времени недавние пассажиры самолета уже добрались до своего конечного места назначения и думать забыли о самолете и тех, кто его пилотировал.

Глава 05

Азан, призыв на молитву, раскатившийся над крышами Триполи и долетевший до кафе, где сидел, попивая чай, Дирар-аль-Карим, показался ему знаком от самого Аллаха, одобрявшего выбранный им путь. Он точно знал, что совпадение не было случайным. Он настолько сосредоточился на операции, так и этак проигрывая ее в голове, что даже не заметил, как солнце спустилось к горизонту. Неважно. Аллах, несомненно, простит ему это упущение — особенно если он справится со своей задачей. Тем более что оплошал только он сам, и никто другой, а уж к добру это или к худу, будет видно. То, что командиры ошиблись с оценкой расходов на операцию, было, конечно, досадной неприятностью, но Дирар не придавал этому особого значения. Инициатива, если она проявляется по воле Аллаха и с соблюдением исламских законов, это благословение, и можно не сомневаться, что командиры учтут это, когда задание будет выполнено. Останется ли он в живых, чтобы воспринять их похвалу, мог знать только Аллах, но награду он получит наверняка, если не в этой жизни, то после смерти. От этой мысли Дирару становилось теплее, и проходили неприятные ощущения в животе.

До самого последнего времени его участие в джихаде ограничивалось чисто вспомогательными функциями — он передавал информацию, обеспечивал перевозки, предоставлял кров своим товарищам-солдатам и от случая к случаю собирал какие-нибудь сведения и помогал проводить рекогносцировки. Конечно, он умел обращаться с оружием, но, к своему великому стыду, никогда еще не обращал его против врагов. Скоро все изменится — еще до ближайшего рассвета. Но, как он усвоил в учебном лагере в Факхе, от наличия оружия и умения им владеть исход операции зависит лишь частично. В этом, по крайней мере, американские военные были правы. Сражения по большей части выигрываются еще до того, как армии выйдут на поле боя. Планирование, планирование, еще раз планирование и тройная проверка каждого плана. Ошибки — это результат плохой подготовки.

Первая из целей, о которой он задумался, оказалась недоступной; не только потому, что его группа была малочисленной, но также из-за местоположения этой самой цели. Гостиница (из числа самых свежих новостроек Триполи) была многоэтажной, имела столько входов и выходов, что для того, чтобы взять их все под контроль, потребовалось не меньше двух дюжин людей. Она имела также (чего поначалу не учли при планировании операции) собственную охрану, состоящую из бывших офицеров полиции и армии, в распоряжении которой имелось современное оружие и самая совершенная система теленаблюдения. Располагая временем и силами, Дирар, без всякого сомнения, смог бы выполнить свою задачу, но ни того, ни другого у него не имелось. Во всяком случае, пока что не имелось. Может быть, в следующий раз…

Вместо этого он выбрал второстепенную цель, которая предназначалась для другой группы — группы из Бенгази, как предполагал Дирар. Некоторое время спустя сверху дали отбой этой операции. Без всяких объяснений, не дав ничего взамен. И Дирар, как и многие его товарищи, скучал без дела, а Запад тем временем беспрепятственно продолжал свое наступление. Неудивительно, что ему легко удалось отыскать других членов группы, испытывавших те же настроения. Впрочем, вербовка сторонников была довольно опасным делом. Дирар никак не мог знать заранее, какая информация о его плане попадет к тем, кому не предназначается, как внутри организации, так и вне ее. В прошлом году «Хайат Амн аль Джамахирия» — разведка Каддафи — сумела внедрить своих агентов в несколько групп, одну из которых возглавлял друг детства Дирара. Девять человек, все отважные бойцы и преданные последователи истинной веры, очутились в казармах Баб-аль-Азизия и так и не вышли оттуда — во всяком случае, никто из них не вышел оттуда живым.

До второстепенной цели было гораздо легче добраться, к тому же она могла считаться лишь косвенно причастной к той акции, за которую ей предстояло получить возмездие. Зато, если у Дирара все получится, мир получит совершенно ясное сообщение: у воинов Аллаха крепкая память и длинные ножи. За убийство каждого из наших вы ответите сотней своих жизней. Правда, он сомневался, что тут наберется сотня, но это было не так уж важно.

Вместе с несколькими другими посетителями кафе Дирар поднялся, подошел к стене и взял один из лежавших там свернутых молитвенных ковриков. Как и следовало ожидать, коврик был чистым, без всякого мусора. Вернувшись к своему столику, он развернул коврик на кирпичном полу, обратив его верхним краем по кибле в сторону Мекки, встал прямо, опустив руки по сторонам тела, и, за неимением муэдзина, который произнес бы икамат вслух, прошептал икамат — призыв на молитву, — и начал молиться. Он сразу же ощутил, как его разум погружается в покой, усиливавшийся с каждым следующим ракаатом, и завершил молитву салаватом:

О Аллах! Благослови Мухаммада

И род его

Так же, как Ты благословил Ибрагима

И род его,

И ниспошли благословение Мухаммаду

И роду его

Так же, как Ты ниспослал благословение Ибрагиму

И роду его

Поистине, вся Хвала и Слава принадлежит Тебе![535]

Завершая молитву, Дирар бросил быстрый взгляд через плечо, не сомневаясь, что за спиной каждого правоверного ходят ангелы, записывающие каждое доброе и каждое дурное деяние, а затем сложил руки чашей перед грудью и провел ладонями по лицу, будто умывая его.

После этого он открыл глаза и глубоко вздохнул. В мудрости своей Аллах пожелал, чтобы правоверные творили молитву не менее пяти раз в день — перед рассветом, в полдень, перед вечером, на закате и ночью. Как и большинство мусульман, Дирар был уверен, что частые регулярные молитвы не только показатель почитания могущества и величия Аллаха, но и средство для того, чтобы собрать душевные и умственные силы. Он никогда не делился этой мыслью с другими, опасаясь, что его могут обвинить в кощунстве, но в глубине души сомневался, что Аллах сочтет такое отношение к молитве грехом.

Он посмотрел на часы. Пора идти.

Оставался один-единственный вопрос — будет ли он в живых, когда наступит время последней на этот день молитвы. Это знал один Аллах, великий и всемогущий.

Хотя Дрисколл, конечно, не считал эти переходы по Гиндукушу альпинизмом, но в его памяти крутилась фраза кого-то из восходителей на Эверест — достигнув вершины, ты пройдешь только полпути. Общедоступное толкование: спуститься иной раз бывает не легче, а то и труднее, чем подняться. Для него самого и его группы эта истина была истиной вдвойне — альпинисты, как правило, возвращаются с вершины той же дорогой, по какой поднимались к ней. Дрисколл и его рейнджеры не могли так поступить, поскольку слишком велика была опасность попасть в засаду. Положение усугублялось тем, что они тащили с собой двух пленников, которые пока что выполняли все, что им приказывали, но их настроение могло измениться в любую секунду.

Добравшись до ровного участка между двумя валунами, Дрисколл остановился и вскинул сжатую в кулак руку, приказав всем остальным сделать то же самое. Люди, растянувшиеся в цепочку за его спиной, замерли и присели на землю. До дна ложбины оставалось пятьсот футов. Еще минут сорок, прикинул в уме Дрисколл, потом еще пара километров по дну ложбины, а потом поворот к РП — району приземления. Он посмотрел на часы — нормально, в график укладываются.

Тейт неслышно подкрался к Дрисколлу и протянул ему кусок вяленого мяса.

— Пленники слегка задергались.

— Поняли, видать, что жизнь — штука неласковая.

— И всегда кончается смертью, — добавил Тейт.

С пленниками всегда бывало непросто обращаться, а уж в такой местности — особенно. Если кто-то из них, допустим, сломает ногу или даже просто сядет на землю и откажется идти дальше, остаются лишь три выхода из положения: бросить его на этом месте, тащить на себе или пристрелить. Главная хитрость состояла в том, чтобы убедить пленников, что они могут рассчитывать лишь на один — последний — вариант развития событий. «Собственно, как правило, это оказывалось чистой правдой», — подумал Дрисколл. Еще не хватало, чтобы он позволил двоим придуркам снова заниматься пакостями.

— Пять минут, и отправляемся дальше, — сказал Дрисколл. — Передай по цепочке.

Почва под ногами постепенно выравнивалась, громадные валуны сменились сравнительно мелким каменным крошевом, среди которого время от времени попадались обломки с бочку величиной. За сотню метров до дна ложбины Дрисколл скомандовал очередную остановку и долго, пристально смотрел вперед через очки ночного видения. После этого он продолжил путь по извилистой тропе, приостанавливаясь перед каждым местом, где кто-нибудь мог притаиться, и высматривая, нет ли движения. По обеим сторонам ложбины, имевшей метров двести в ширину, вздымались вверх крутые скальные стены. «Идеальное место для засады», — подумал Дрисколл и тут же добавил про себя, что, благодаря топографии Гиндукуша, подходящих для этого мест здесь куда больше, чем неподходящих. Пришельцы усваивали этот урок не одну тысячу лет — и Александр Македонский, и Советы, а теперь американская армия. Дрисколл и так некстати сломавший ногу капитан планировали операцию с величайшей тщательностью, прокручивали все возможные варианты, искали наилучшие пути отхода, но так и не нашли ничего более подходящего, по крайней мере, маршрутов, которые не превышали бы десять километров. Варианты с более длинными переходами не годились, поскольку вывоз группы необходимо было осуществить затемно.

Дрисколл обернулся и пересчитал группу — пятнадцать человек и еще двое. Возвращение без потерь само по себе можно считать победой. Он махнул Тейту — идем! — тот передал сигнал по цепочке. Дрисколл поднялся и зашагал вперед. Через десять минут отряд оказался на каменном крошеве, устилавшем дно ложбины. Дрисколл снова замедлил шаг, оглянулся, чтобы удостовериться, что люди не сбиваются в кучу, и остановился.

Что-то было не так…

Что именно, Дрисколл понял через мгновение: один из пленников, которого вел Питерсон, шедший в цепочке четвертым, больше не производил впечатления больного, который еле бредет. Он выпрямился и крутил головой во все стороны. Похоже, его что-то сильно тревожило. Но что? Дрисколл вновь дал команду остановиться и пригнуться. Через мгновение рядом с ним оказался Тейт.

— В чем дело?

— Придурок, которого тащит Питерсон, что-то сильно заволновался.

Дрисколл внимательно всмотрелся в темноту сквозь очки ночного видения, но снова ничего не увидел. Дно ложбины, где почти не было крупных камней, казалось совершенно пустынным. Никакого движения, ни звука, если не считать негромкого посвистывания ветра. И все же Дрисколл нутром чуял недоброе.

— Что-нибудь видишь? — поинтересовался Тейт.

— Ничего. Но ведь с чего-то этот хмырь задергался. Возьми Коллинза, Смита и Гомеса. Отойдите на полсотни ярдов назад, прижмитесь к обрыву и возвращайтесь на этот уровень. И скажи Питерсону и Флаэрти: пусть уложат пленных носом в землю и следят, чтобы те не рыпались.

— Понял.

Тейт поспешил назад, останавливаясь по пути, чтобы отдать приказы тем, кого упомянул командир. В стекла прибора Дрисколл видел, как Тейт и еще трое солдат пробрались немного вверх по нижнему, отлогому краю склона, а потом покинули тропу и стали пробираться между валунами вдоль ложбины. Сзади к Дрисколлу неслышно подкрался Зиммер.

— Что, Санта, призрачные голоса предупреждают?

— Угу.

Прошло пятнадцать минут. И вдруг зеленая расплывчатая фигура — таким Дрисколл видел Тейта сквозь очки ночного видения — остановилась.

— Босс, — донесся его голос из рации, — перед нами открытое пространство, этакое ущелье. Я вижу там верх палатки.

«Тогда понятно, почему придурок засуетился, — подумал Дрисколл. — Он знал, что мы премся точно на лагерь».

— Есть признаки жизни?

— Приглушенные голоса — пять, может, шесть.

— Понял. Оставай…

Справа, метрах в пятидесяти вверх по ложбине, вспыхнули автомобильные фары. Обернувшись, Дрисколл увидел, что из-за поворота вывернулся и помчался к ним «УАЗ-469». Во время советского вторжения в Афганистан и до сих пор «УАЗ» пользовался особенным почетом у выдубленных солнцем местных плохих парней. Эта машина была открытой, и на ней стоял еще один раритет из вооружения Советской армии — станковый пулемет «НСВ» калибра 12,7 миллиметра. Тринадцать выстрелов в секунду, прицельная дальность 1500 метров. Прежде чем Дрисколл успел это сообразить, дуло пулемета окуталось огнем. Пули гремели по камням, чавкая, впивались в землю, разбрасывая осколки и вздымая фонтанчики пыли. Ниже по ложбине, на скале прямо напротив того места, куда направился Тейт со своими людьми, замелькали выстрелы из оружия калибра поменьше. Пленник Питерсона заорал что-то по-арабски, Дрисколл, естественно, ничего не понял, но решил, судя по тону, что он подбадривает своих товарищей. Питерсон ударил его прикладом за ухом, он заткнулся и вырубился.

Увидев, что их обнаружили, Тейт с группой открыли ответный огонь, сухой треск выстрелов из «М-4» разносился по ложбине резким эхом. Остальные солдаты Дрисколла моментально нашли себе укрытия и принялись обстреливать «УАЗ», который остановился метрах в двухстах, направив на рейнджеров горящие фары.

— Тейт, всади в эти палатки несколько гранат! — приказал Дрисколл и, не теряя ни секунды, сам отполз на пару метров влево и всадил в «УАЗ» две длинные очереди.

— Понял! — услышал он в наушниках голос Тейта.

Барнс нашел немного выше тропы укромное место между двумя валунами, быстро установил на сошки свой легкий пулемет «М-249», тут же начавший изрыгать огонь из дула. «УАЗ» двинулся задним ходом. Его лобовое стекло покрылось паутинкой трещин от пулевых пробоин, но крупнокалиберный пулемет продолжал осыпать пулями склон ложбины. Оттуда, где находился Тейт, до Дрисколла донесся грохот взорвавшейся гранаты, потом последовал еще один взрыв и еще два, почти слившиеся между собой. А затем послышались крики на арабском. Даже вопли. Лишь через полсекунды Дрисколл сообразил, что кричат у него за спиной. Обернувшись с карабином на изготовку, он увидел, что пленник, которого вел Гомес, стоит во весь рост, обернувшись к «УАЗу», и орет. Его знания арабского языка хватило, чтобы понять: «Убейте меня! Убейте меня!» Тут же голова афганца разлетелась, и его труп, отброшенный пулей, повалился навзничь.

— Барнс, заткни эту штуку! — выкрикнул Дрисколл.

В ответ на приказ трасса из дула «М-249» сдвинулась с кабины автомобиля и уперлась в капот. От металла полетели искры; в следующую секунду очередь нашла мотор, и над передком машины поднялся клуб пара. Водительская дверь открылась, оттуда, шатаясь, вывалился человек. Барнс тут же срезал его очередью. Установленный на «УАЗе» пулемет умолк, Дрисколл разглядел скрючившегося возле него человека. Перезаряжает. Дрисколл обернулся и подал знак Петерсону и Дикону — кидайте гранаты! — но парни уже вскочили и размахнулись. Первая граната улетела слишком далеко и бесполезно взорвалась правее цели, зато вторая упала совсем рядом с задним колесом машины. Взрыв подкинул заднюю часть «УАЗа» на несколько дюймов над землей. Пулеметчик перелетел через борт и остался лежать неподвижно.

Дрисколл снова повернулся вперед по направлению движения отряда и внимательно осмотрел скалу сквозь очки ночного видения. Он насчитал там шесть придурков. Все они лежали среди камней и старательно обстреливали позицию, занятую Тейтом.

— Поджарьте этих зас…цев! — приказал Дрисколл, и одиннадцать стволов принялись поливать свинцом противоположный склон. Через тридцать секунд все было кончено.

— Берегите патроны! Берегите патроны! — скомандовал Дрисколл. Солдаты перешли на короткие очереди.

— Тейт, как твои люди? — спросил он по рации.

— Все живы. Несколько царапин от камней, но ничего серьезного.

— Проверь палатки и уничтожь там все.

— Есть!

Дрисколл поднялся и пошел по тропе назад, проверяя своих людей. Никто не получил никаких ранений, если не считать мелких ссадин и царапин от осколков камней.

— Барнс и Дикон, проверьте…

— Санта, погоди!

— В чем дело?

— Твое плечо. Сэм, ну-ка сядь! Доктор, бегом сюда!

Только сейчас Дрисколл почувствовал, что его правая рука онемела, будто он отлежал ее. Он позволил Барнсу усадить себя прямо на землю. Тут же подбежал Коллинз, второй из медиков, участвовавших в операции. Он опустился на колени рядом с Дрисколлом, потом они с Барнсом быстро, осторожно сняли лямки рюкзака сначала с правого, потом с левого плеча командира. Коллинз зажег фонарь с направленным и потому незаметным со стороны лучом и осмотрел плечо Дрисколла.

— Ничего страшного, Санта. Осколок камня. С палец величиной.

— Вот гадость-то. Барнс и Дикон, проверьте-ка машину.

— Будет исполнено, босс!

Они рысцой сбежали по тропинке и приблизились к автомобилю.

— Двое убитых! — крикнул Дикон.

— Обшарьте их, ищите что-нибудь полезное для разведчиков, — сказал Дрисколл сквозь плотно стиснутые зубы. Онемение сменилось резкой болью, от которой перед глазами полыхнуло ярко-белое пламя.

— Кровотечение сильное, — сказал Коллинз. Он запустил руку в свой рюкзак, достал индивидуальный пакет, вскрыл его и наложил на рану. — Завяжите как можно туже.

— Санта, — раздался голос Тейта по радио, — у нас четверо жмуриков и двое раненых. Оба пытались удрать.

— Понял. Быстро обыщите все и возвращайтесь сюда.

— Сейчас нужно вызвать вертушку… — начал было Коллинз.

— И думать об этом брось. Через пятнадцать минут здесь будет столько местных придурков, что нас попросту ногами затопчут. Убираемся отсюда. Помоги мне встать.

Глава 06

Кларк знал, что день предстоит печальный. Его вещи уже были упакованы — этим всегда занималась Сэнди и делала это очень ловко. То же самое происходило и дома у Динга — Пэтси научилась укладывать вещи в дорогу у своей матери. В «Радуге-6» сменилось поколение. Почти все, кто входил в первый состав, покинули команду, американцы вернулись туда же, откуда в свое время пришли по большей части. На базы в Форт-Брэгг, Дельта-Скул или в Коронадо, что в Калифорнии, где ВМФ готовит своих «морских котиков»,[536] чтобы за кружкой пива рассказывать то немногое, о чем им разрешили говорить, нескольким особо доверенным инструкторам. Время от времени кого-нибудь заносило и в Уэльс. Там, в Херефорде, можно было выпить пинту-другую «джона куража» в уютном баре «Зеленый дракон» и потрепаться о военных делах немного свободнее с такими же, как они сами, дипломированными «людьми из тени». Местные понимали, что это за люди, но они блюли секретность ничуть не хуже тайных агентов — их называли здесь «людьми из пятерки», имея в виду прославленную английскую контрразведку МИ-5, — которые тоже постоянно ошивались здесь.

В службе нет ничего постоянного, и неважно, в какой стране она проходит. Залогом здоровья организации является ее постоянное обновление, постоянное включение в свой состав новых людей, кое-кто из них приходит со свежими идеями. Оно же обеспечивает довольно частые и очень теплые встречи в самых неожиданных местах (в частности, в аэропортах по всему никчемному миру), много пива и крепкие рукопожатия после объявления посадки на рейс. Но каждый раз при этом ты испытываешь неуверенность и ощущаешь зыбкость всего происходящего. Начинаешь гадать, когда же кого-то из коллег или даже близких друзей отзовут, и он исчезнет в некоем другом подразделении «теневого» мира, чтобы потом часто являться в воспоминаниях, но крайне редко — наяву. Немало друзей Кларка успели погибнуть «во время учебных занятий», что всегда означало: словил пулю в каком-то из тех мест, где никто из наших якобы никогда не бывал. Но такова была цена принадлежности к этому закрытому от всего мира братству, и ожидать чего-либо другого не следовало. Как любят говорить те же «котики»: «Нравится не нравится — терпи, моя красавица».

Эдди Прайс, например, вышел в отставку в звании полкового старшины 22-го полка авиации специального назначения и сделался «йоменом-тюремщиком лондонского Тауэра, дворца и крепости ее величества королевы», или, проще выражаясь, одним из начальников парадной стражи, бифитеров. Джон и Динг иной раз в шутку обсуждали, понимает ли глава Соединенного королевства, насколько повысился бы уровень защищенности ее «дворца и крепости», если бы церемониальный топор, с которым щеголял Прайс (в старину йомен-тюремщик являлся палачом Тауэрской тюрьмы), был по-настоящему заточен. Можно было нисколько не сомневаться, что он продолжает бегать по утрам и занимается силовой зарядкой. И горе тому из штатных сотрудников службы охраны, чья обувь не будет сверкать, словно зеркало, галстук хоть на сантиметр сдвинется в сторону от вертикали, форма не будет идеально отглажена, а состояние винтовки — не лучше, чем в день выхода с завода.

Чертовски жаль, что от старости никуда не деться, сказал себе Кларк, которому уже оставалось до шестидесяти так немного, что он явственно видел тень этого рубежа, а самой худшей составляющей старости является то, что ты отлично помнишь, как был молодым, помнишь даже то, что лучше бы забыть. Во всяком случае, у него — именно так. Воспоминания — это палка о двух концах. А может быть, обоюдоострый меч.

— Привет, мистер Кей, — донесся от парадной двери знакомый голос. — Не выходной, а черт знает что, согласны?

— Динг, мы ведь уже много раз говорили… — отозвался Джон, не оборачиваясь.

— Да, Джон… извини.

Джону Кларку потребовалось несколько лет, чтобы приучить Чавеса, своего сослуживца, друга и зятя, обращаться к нему просто по имени, но и теперь Динг нет-нет да и сбивался на официальный тон.

— Подготовился на случай, если кто-нибудь захочет угнать самолет?

— Мистер Беретта, как всегда, на своем законном месте. — Они принадлежали к тому крайне немногочисленному кругу лиц, которым в Британии разрешалось проходить в самолеты с оружием, а от такой редкостной привилегии запросто не отказываются.

— Как поживают Пэтси и Джонни?

— Малыш в восторге оттого, что попадет домой. А у вас есть уже какие-нибудь определенные планы на этот счет?

— Пока что нет. Завтра утром нужно будет сделать звонок вежливости в Лэнгли. Через день-другой мне, возможно, понадобится съездить, повидаться с Джеком.

— Посмотреть, не бегает ли он по потолку? — осведомился, усмехнувшись, Динг.

— Насколько я знаю Джека, он скорее будет драть стены когтями.

— Знаешь, мне кажется, что жизнь в отставке — не сахар. — Дальше развивать эту тему Чавес не стал. Слишком уж насущной она была для его тестя. Время шло своим путем, нисколько не считаясь с человеческими желаниями.

— Как же ее переносит Прайс?

— Эдди? Он пользуется любым случаем, чтобы еще раз потягаться с жизнью — так, кажется, говорят у вас, моряков?

— Для пехтуры ты неплохо осведомлен.

— Эй, дружище, я ведь сказал «моряк», а не «флотский».

— Точно подмечено, Доминго. Прошу прощения, полковник.

— Да, это я упустил из виду, — сказал, довольно хохотнув, Чавес.

— Так как дела у Пэтси?

— Эту беременность она переносит лучше, чем прошлую. Выглядит отлично. И чувствует себя тоже отлично — по крайней мере, так она сама говорит. Пэтси ведь не любит жаловаться. Джон, она чудесная девочка… Но ведь ты и сам все это знаешь лучше меня, верно?

— Верно, но и услышать это лишний раз тоже приятно.

— Ну, а мне жаловаться и вовсе не на что. — Будь у него какие-нибудь жалобы, он, прежде чем подойти к делу, развел бы такую дипломатию, что только держись. А сегодня он говорил непринужденно и очень свободно. — Между прочим, босс, «вертушка» уже ждет.

— Проклятье! — вполголоса бросил Кларк.

Сержант Айвор Роджерс уже погрузил вещи в зеленый пикап с эмблемой британской армии, который должен был доставить отъезжающих на вертолетную площадку, и сейчас ждал снаружи, возле двери, генерала (в этой командировке Джон носил виртуальное звание бригадного генерала, или, по британскому уставу, бригадира). Британцы всегда были до крайности привержены к рангам и церемониям, и Кларку, когда он выходил из дома, всякий раз приходилось переносить их в невыносимых количествах. Он рассчитывал уехать потихоньку, но местное командование придерживалось иного мнения. Когда машина подкатила к вертолетной площадке, там собралась вся группа «Радуга» — стрелки, разведчики, даже оружейники. К «Радуге» были приписаны, между прочим, трое лучших во всей Великобритании оружейников — одетые (между собой это называлось «прикинутые») каждый в ту форму, какую им предписали носить в данное время. Присутствовал даже взвод специальных авиадесантных сил. С каменными лицами они дружно, как один человек, вскинули оружие «на караул» классическим, состоящим из трех элементов, движением, которое британская армия ввела в практику еще несколько веков тому назад. Традиции порой бывают очень живописными.

— Проклятье… — в который раз пробормотал Кларк, вылезая из машины. Он уже давно забыл о тех премудростях службы, которые знал назубок, будучи старшим боцманом ВМФ, но ему тоже довелось в свое время походить парадным шагом. Сейчас он понятия не имел, как следует поступить, но решил, что лучше всего будет пройти вдоль строя, тем более что миновать его по пути к вертолету «МН-60К» невозможно, и пожать руку каждому.

Прощание заняло больше времени, чем он ожидал. Почти каждому нужно было, вместе с рукопожатием, сказать пару слов. Все заслуживали этого. Его мысли вернулись к 3-й специальной оперативной группе. С тех пор, казалось, прошла целая жизнь. Они были ничуть не хуже этих, пусть даже в это трудно поверить. Он сам был тогда молодым, гордым и бессмертным. И, что крайне удивительно, бессмертие не сгубило его, как случилось с очень многими отличными людьми. Почему? Вероятно, это было простое везение. Во всяком случае, иного правдоподобного объяснения он не видел. Потом он научился осторожности, прежде всего во Вьетнаме. Научился на множестве примеров того, как не столь везучие люди тяжело страдали из-за глупейших ошибок, часто — из-за простого невнимания. Иной раз приходится полагаться на удачу, но необходимо сначала мысленно прокрутить всю ситуацию и решить, как именно стоит это сделать. Выбрать вариант, обещающий меньше потерь.

Алиса Фургейт и Элен Монтгомери обняли и расцеловали его. Обе оказались изумительными секретаршами, каких бывает чрезвычайно трудно разыскать. Кларк подумал даже о том, чтобы подыскать им работу в Штатах, но британцы, несомненно, ценили их ничуть не меньше, чем он, и попытка переманить их, пожалуй, привела бы к скандалу.

А замыкал строй Алистер Стэнли, новый босс.

— Не беспокойтесь, Джон, я буду хорошо заботиться о них, — пообещал он. Они крепко пожали друг другу руки. Говорить, в общем-то, было больше нечего. — Так и не сообщили, каким будет следующее назначение?

— Думаю, что узнаю об этом, прежде чем поступит ближайшее жалованье. — В чем-чем, а в неумении гонять бумаги по инстанциям правительственные учреждения нельзя было упрекнуть. Во многом другом — да, но только не в этом.

Чувствуя, что все уже сказано, Кларк подошел к вертолету. Динг, Пэтси, Джей Ч. и Сэнди уже давно успели пристегнуться. Джей Ч. очень любил летать, и сейчас его ожидало целых десять часов этого удовольствия. Оторвавшись от земли, вертолет устремился на юго-восток, к Хитроу. Приземлился он на специальной площадке возле 4-го терминала, и пассажиров на специальном микроавтобусе доставили к самолету, избавив их от необходимости проходить через металлоискатели. Лететь им предстояло на «Боинге-777» «Бритиш эйрвейз». Четыре года назад такой же самолет, на котором они летели, попытались захватить баскские террористы. Сейчас те трое парней находились в Испании, ну, а в какой тюрьме они сидели и какие там были условия, никто из участников событий ни разу не поинтересовался. По всей видимости, условия там были похуже, чем в «Уолдорф-Астории».

— Джон, так что, нас уволили? — осведомился Динг, когда самолет сдвинулся с места и покатил по бетонному покрытию ВПП аэродрома Хитроу.

— Думаю, что нет. Но, даже если и уволили, называться это будет по-другому. Тебя могут назначить старшим инструктором на Ферме. Меня… М-м-м… Меня могут подержать в штате еще годик-другой, возможно, мне еще придется посидеть в оперативном центре, прежде чем у меня отберут пропуск на служебную стоянку. Мы уже слишком стары для того, чтобы стрелять. А работе с бумагами не обучены. К тому же они должны бояться, что мы станем откровенничать с неподходящими репортерами.

— Кстати, ты ведь до сих пор не угостил ленчем Боба Хольцмана, верно?

Джон чуть не разлил шампанское, которое стюардессы налили, как только пассажиры пристегнулись к креслам.

— Но ведь я дал слово!

Несколько минут они сидели молча.

— Значит, звонок вежливости Джеку? — нарушил молчание Динг.

— Так ведь мы, Доминго, вроде как должны…

— Понимаю. Черт возьми, да ведь Джек-младший, наверно, уже школу кончил…

— Да. Вот только не знаю, чем он занимается.

— Наверно, какой-нибудь имитацией работы, как это обычно бывает с богатыми сыночками. Акции, облигации, всякая прочая чушь с перекачиванием денег из одного кармана в другой.

— Ну, а ты чем занимался в его возрасте?

— Учился на Ферме, как устраивать тайники — между прочим, ты сам меня учил, а вечерами торчал в Университете Джорджа Мейсона. По большей части передвигался на автомате, как лунатик.

— Но ведь, если я не ошибаюсь, магистерский диплом ты получил? Мне это так и не удалось.

— Да. Получил клок бумаги, на котором написано, что я официально считаюсь умным. Зато ты оставил по всему миру невесть сколько трупов. — К счастью, оснастить подслушивающими устройствами салон самолета практически невозможно.

— Назовем это методами работы лаборатории внешней политики, — заметил Кларк, просматривая меню для пассажиров первого класса. В самолетах «Бритиш эйрвейз», по крайней мере, старались подавать приличную пищу, хотя он не переставал удивляться тому, что авиакомпании до сих пор не перешли на бигмаки и картофель-фри. Или, допустим, на «домино-пиццу». Столько денег сберегут!.. Правда, у «Макдональдса» в Великобритании, кажется, нет подходящего мяса. А в Италии дело еще хуже. Но ведь там национальное блюдо — телятина по-милански, а это похлеще бигмака.

— Волнуешься?

— Насчет работы? Пожалуй, что нет. Я ведь всегда смогу неплохо заработать как консультант. Знаешь, мы с тобой могли бы создать компанию, скажем, личной охраны или еще чего-нибудь в этом роде и разбогатеть по-настоящему. Я буду заниматься планированием, а ты — собственно охраной. Всех-то дел — стоять и смотреть на публику с этаким выражением, смотрите, дескать, у меня. Оно у тебя прекрасно получается.

— Нет, Доминго, я слишком стар для этого.

— Джон, неужели ты думаешь, что у кого-нибудь хватит дури пнуть льва, даже если он уже немолод? Я-то слишком мал ростом для того, чтобы пугать плохих парней своим видом.

— Брось. Я бы не рискнул схватиться с тобой даже в шутку.

Чавес довольно редко получал подобные комплименты. Он всю жизнь переживал из-за своего действительно небольшого роста — жена была на дюйм выше его, — но это давало ему определенное тактическое преимущество. Раз за разом кто-нибудь недооценивал его и приближался на расстояние прямой досягаемости. Конечно, не профессионалы. Те успевали прочесть выражение его глаз и оценить опасность, которую представлял глядевший на них человек. Если дело происходило днем или же он давал себе труд включить свет. Впрочем, до этого доходило редко. Но, скажем, в восточной части Лондона какой-то уличный шалопай, возомнивший себя опасным грабителем, повел себя невежливо. Очнувшись, он увидел перед собой пинту пива, а в кармане обнаружил игральную карту. Это была дама треф, вот только оборотная сторона у нее оказалась совершенно черной. Но такие происшествия случались очень редко. Англия по большей части оставалась цивилизованной страной, а сам Чавес никогда не искал приключений. Да и урок, полученный после этого случая, он запомнил на всю жизнь. Карты с черной рубашкой служили сувениром (естественно, неофициальным) для людей из тени. Это, конечно, стало известно газетчикам, и Кларк стал сурово наказывать тех, кто держал при себе такие карты. Впрочем, суровость была умеренной. Секретность секретностью, а щегольство щегольством. Парни, которых он оставил в Уэльсе, обладали обоими этими качествами, и это, честно говоря, было совершенно нормальным явлением, пока парни соображают, что к чему.

— А какое занятие, по-твоему, нам пошло бы?

— Что ты скажешь о парке развлечений? Мэллой когда-то виртуозно высадил вашу группу в замке, а захват вы провели просто неподражаемо, особенно если учесть, что мы так и не смогли повторить такую операцию.

— Черт возьми, команда тогда была отличная, — кивнул, улыбнувшись, Доминго. — Мои прежние ниндзя ни в какое сравнение с ними не пошли бы, а я ведь думал в свое время, что лучших солдат просто не бывает.

— Они и впрямь, были очень хороши, но ведь опыт очень много значит. — В «Радуге-6» не было ни одного человека,относившегося к тарифной категории ниже Е-6, до которой нужно дослуживаться не один год. — С опытом приобретаешь много таких уловок, какие невозможно узнать из книг. К тому же мы во время обучения спускали с них по семь шкур.

— Давай-давай, рассказывай мне об этом. Если мне когда-нибудь придется куда-то бежать, я сначала потребую себе пару новых ног.

— Да ты еще щенок, — фыркнул Кларк. — Но я тебе вот что скажу: я никогда не видел банды стрелков лучше вашей, а я много чего насмотрелся. Христос! Глядя на них, можно было подумать, что каждый из них родился с винтовкой в руках. Динг, а кто у вас был чемпионом по стрельбе?

— Это нужно было вычислять с микрометром или микроскопом. Я бы поставил на первое место Эдди Прайса — за мозги. С винтовкой лучше всех были Вебер и Джонсон, тут можно и не гадать. С пистолетом — Луазелль, маленький французик… Он сумел бы напугать кого угодно, «Док» Холлидей,[537] думаю, от него удрал бы из Томбстоуна быстрее пули. Но, знаешь ли, ведь единственное, что нужно на самом деле, — положить пулю точно в десятку. Мертвый — это мертвый. Мы все это умели, вблизи или издали, днем или ночью, бодрствуя или спросонок, трезвые или пьяные.

— Потому-то нам и платят хорошие деньги.

— Жаль только, что нас держат на таком коротком поводке.

— Чертовски жаль.

— Но, черт возьми, почему? Я никак не возьму этого в толк.

— Потому что европейские террористы ушли на дно. Динг, мы заставили их притихнуть и тем самым лишили себя полноценной работы. Хорошо хоть, лавочку не прикрыли вообще. Учитывая сущность политиканов, это представили бы полной победой и кадром отъезда героев к заходящему солнцу.

— Еще похлопали бы по плечу и назвали молодцом.

— А ты рассчитываешь на благодарность от демократического правительства? — спросил, скривившись, Кларк. — Наивный мальчик, бедняжка.

У бюрократов из Евросоюза были свои резоны. Ни одна из европейских стран больше не практиковала высшей меры наказания — желания простого народа при этом, понятно, в расчет не принимались, — и один из таких «народных представителей» неоднократно заявлял во всеуслышание, что группа «Радуга» действует слишком жестоко. Чего, собственно, он хотел — может быть, гуманного захвата в плен и оказания всесторонней медицинской помощи бешеным псам, — так и не было сказано толком. Народ тех стран, где приходилось действовать «Радуге», ни разу не сказал о ней дурного слова, а вот их мягкосердечные и любвеобильные демократы наложили в штаны. Беда в том, что реальная политическая сила находилась в руках у этих безликих людишек. Как это бывает во всем цивилизованном мире.

— Знаешь, в Швеции запрещено выращивать телят в стойле. Ты обязан предоставить им возможность общаться с другими коровами, так сказать, «бывать в обществе». А потом их запретят кастрировать, прежде чем они хоть раз трахнут телку, — недовольно проворчал Чавес.

— А что? По-моему, разумно. По крайней мере будут понимать, чего они лишились, — отозвался, усмехнувшись, Кларк. — Зато у ковбоев будет меньше работы. К тому же, думаю, мужикам не так уж приятно делать такие вещи даже со скотиной.

— Иисус сказал, что кроткие наследуют землю, и меня это вполне устраивает. Но все же, когда видишь неподалеку копа, на душе делается спокойнее.

— Я ведь, кажется, не спорю с тобой. Знаешь, Доминго, откинь-ка ты кресло, допей вино и поспи немного. — «А если какой-нибудь м…дак попытается угнать самолет, мы с ним разделаемся», — подумал Кларк, но не стал говорить об этом вслух. Случиться такое вполне могло. Что ж, можно будет еще раз тряхнуть стариной перед тем, как уйти на покой.

Глава 07

— Так чем же здесь кормят? — поинтересовался Брайан Карузо у двоюродного брата.

— Думаю, что каждый день будет одно и то же блюдо, — отозвался Джек Райан-младший.

— Блюдо? — возмущенно переспросил Доминик, второй из братьев Карузо. — Ты так называешь это дерьмо в тарелке?

— Стараюсь сохранять оптимизм.

Все трое, держа в руках первые за день чашки с кофе, шли по коридору, направляясь в кабинет Джека. Восемь часов десять минут — начало очередного дня в Кампусе.

— Есть что-нибудь от нашего друга «Эмира»? — спросил Брайан, отхлебнув кофе.

— Ничего достойного внимания. Он ведь не дурак. Даже электронную почту он отправляет окольным путем, через несколько точек с аккаунтами, действующими всего несколько часов. Но даже если и удается поймать какой-нибудь из них, оказывается, что все документы об оплате — липовые. Может быть, он прячется где-то в пакистанской глуши. А может быть — через дорогу от нас. Где ему удастся купить безопасное укрытие — там его и можно искать. И вообще, меня так и подмывает заглянуть в каморку, где наша уборщица держит свои метлы и тряпки.

«Вот ведь досада», — думал Джек. Первая полевая операция, в которой он участвовал, завершилась блестящим успехом. Неужели это было пресловутое везение новичка? Или случайность? Он отправился в Рим, чтобы провести там рекогносцировку для Брайана и Доминика, и чисто случайно узнал, в каком отеле остановился «56МоНа». После этого события развивались стремительно, прямо-таки молниеносно, и, в конце концов, он вошел следом за МоНа в уборную ресторана…

В следующий раз он не станет так бояться, пообещал себе Джек с непоколебимой (и не менее чем наполовину деланой) уверенностью. Он помнил убийство МоНа во всех мельчайших подробностях, даже лучше, чем первую ночь с женщиной. Сильнее всего врезалось ему в память выражение, появившееся на лице того человека, когда он ощутил действие сукцинилхолина. Джек мог бы испытывать угрызения совести за то убийство, если бы не прилив адреналина, который он ощутил в те мгновения, а также то, что Мохаммед был действительно виновен в тяжких преступлениях. Так что, даже в глубине души, будучи совершенно искренним сам с собою, он не сомневался в том, что поступил совершенно правильно. МоНа был не просто убийцей, а одним из тех, кто готовит и организует угрозу жизням ни в чем не виновных мирных обывателей, и, разделавшись с ним, Джек не испортил себе сон.

Конечно же, помогало и то, что он находился рядом с родными. Он, Доминик и Брайан были внуками одного деда, Джека Мюллера, отца его матери. А отец отца, которому уже исполнилось восемьдесят три, был американцем в первом поколении. Он эмигрировал из Италии в Сиэтл, где прожил шестьдесят лет, работая в ресторане, которым владела и управляла его семья.

Дедушка Мюллер, ветеран армии США и вице-президент финансовой компании «Меррил Линч», находился в довольно натянутых отношениях с Джеком Райаном-старшим. Он считал решение зятя покинуть Уолл-стрит и пойти на правительственную службу дурацкой блажью — блажью, из-за которой и случилась автокатастрофа, в которой чуть не погибли его дочь и внучка, маленькая Салли. А вот если бы зятю не взбрело в голову, вопреки любому здравому смыслу, вернуться на службу в ЦРУ, ничего такого не случилось бы. Конечно, эту уверенность дедушки Мюллера не поддерживал никто, в том числе мама и Салли.

Хорошо и то, решил Джек-младший, что Брайан и Доминик тоже в некотором роде новички. Не в том смысле, что они незнакомы с опасностью, — Брайан служил в морской пехоте, а Доминик был агентом ФБР, — а в том, что они сами совсем недавно попали в «пустыню зеркал», как называл этот мир знаменитый командир американской контрразведки Джеймс Джизас Энглтон. Они быстро и прочно освоились здесь, устранили семерых боевиков РСО, четверых в ходе перестрелки в шарлотвилльском магазине, а еще троих — в Европе, при помощи «волшебной авторучки». Но Хэндли взял их на службу не потому, что они хорошо умели стрелять. Его начальник из Секретной службы Министерства финансов, Майк Бреннан, любил выражение «умные стрелки», и вот оно-то как нельзя лучше подходило для его двоюродных братьев.

— Ну, что? Вываливайте идеи, — предложил Брайан.

— Вероятно, Пакистан. Но не глубинные районы, иначе его люди не могли бы свободно шляться через границу. Какое-то такое место, где много путей для эвакуации. Ясно, что у него есть электричество, но, с другой стороны, переносной электрогенератор в наши дни можно раздобыть и доставить куда угодно. Да и телефонную линию. От спутниковых телефонов они отказались. Усвоили на тяжелых уроках, что…

— Ну, да, когда об этом напечатали в «Таймс»! — громыхнул Брайан.

Журналисты считают, что могут печатать все, что угодно. Видимо, когда сидишь за клавиатурой, трудно представить последствия своих действий.

— Итог — мы не знаем, где в данный момент пребывает его высочество. Даже самые правдоподобные догадки остаются догадками, хотя, если честно, разведданные обычно представляют собой то же самое — догадки, сделанные на основе доступной информации. Иногда они оказываются несокрушимыми, как скала, а иногда рассыпаются от слабого ветерка. Хорошо то, что теперь мы читаем огромное количество почтовых сообщений.

— Сколько именно? — спросил Доминик.

— Процентов пятнадцать, если не двадцать. — Пусть далеко не все, тем не менее объем информации был колоссальным, и сама эта величина давала новые возможности. «Как рост и мощь — бейсболисту Райану Говарду», — думал Джек. Мощные броски, еще более сильные отбивы и выигрыш на перебежках. По крайней мере, на все это можно всерьез надеяться.

— Если так, то почему бы не тряхнуть дерево как следует? Посмотрим, что с него упадет. — Оставаясь в душе морским пехотинцем, Брайан всегда был готов начать десант. — Захватить кого-нибудь и выжать из него все, что нужно.

— Не хотелось бы выдавать наши намерения, — ответил Джек. — Если уж захватывать «языка», то нужно приурочить это к операции какого-нибудь другого плана.

Все они хорошо знали, что лучше не касаться такого вопроса, как ревнивое, даже собственническое отношение разведчиков к тем сведениям, которые им удается добывать. Значительная их часть остается на низовом уровне и не доходит даже до директоров, как правило, являющихся чисто политическими назначенцами. Они блюдут верность тем, кто ставит их на посты, забывая порой о присяге, которую приносят. Президент, которого в разведывательных кругах частенько именуют главнокомандующим, располагает доверенным штатом, но доверие может основываться на какой-то целенаправленной утечке, причем организованной по его же желанию и через тех репортеров, о которых можно не сомневаться, что они истолкуют воронку, образующуюся на месте утечки, так, как нужно. Разведывательные круги стараются не доверять президенту важной информации. Тех, кто попадается на этом, ждет немедленное увольнение и, возможно, другие кары. Они не полностью посвящают в имеющуюся информацию и тех, кто находится на противоположном краю — оперативников, действующих в полевых условиях. Такое отношение имеет определенные причины, и оно же объясняет, почему оперативники редко доверяют разведке. Все объясняется короткой фразой, очень часто встречающейся у военных: «Ознакомить в части касающейся». Ты можешь иметь наивысший допуск из всех, какие только бывают на свете, но если тебе чего-то не положено знать, ты этого так и не узнаешь. Это в полной мере относилось к Кампусу, который с официальной точки зрения вообще ничего не должен был знать и имел от этого определенные преимущества. Невзирая на такой статус, Кампус успешно внедрялся в различные сферы. Главному хакеру Кампуса, суперботанику Гэвин Байери, управлявшему отделом компьютерных технологий, пока еще не попадалась система шифрования, которую он не смог бы взломать.

Когда-то он работал в «IBM», потерял двух братьев, воевавших во Вьетнаме, и после этого пошел работать в правительственные учреждения. Через некоторое время его заприметили охотники за талантами, и он попал в Форт-Мид, штаб-квартиру Агентства национальной безопасности, занимающегося прежде всего обеспечением секретности правительственной и военной связи и службами электронного наблюдения. Жалованье, которое платило ему правительство, давно уже достигло потолка, доступного для гения из старшего командного состава, так что, после выхода на заслуженно щедрую пенсию, он жил на сделанные за время службы сбережения и к пенсии не прикасался. Однако он скучал без дела и, не раздумывая, принял предложение пойти работать в Кампус, как только оно было сделано. По образованию он был математиком, получил докторскую степень в Гарварде, где, между прочим, учился у самого Бенуа Мандельброта. Сейчас он изредка почитывал лекции в Массачусетском и Калифорнийском технологических институтах, а также и в той организации, где работал.

Байери как нельзя лучше подошел бы на роль «сумасшедшего ученого», у него имелись все атрибуты этого амплуа — от больших очков в толстой черной оправе до нездоровой полноты, — но под его руководством все электронные шестеренки Кампуса постоянно были прекрасно смазаны, и машины довольно гудели.

— Разграничение? — уточнил Брайан. — Только не вешай мне на уши всю эту чушь в жанре «плащей и кинжалов».

Джек извиняющимся жестом вскинул ладони и пожал плечами.

— Извини. — Джек Райан-младший, как и его отец, не был склонен к нарушению правил. — Пусть Брайан — его близкий родственник и друг, но раз не положено, значит, не положено. Точка.

— Ты когда-нибудь задумывался над названием? — спросил Доминик. — PCO… Ты ведь должен знать, как эти парни любят всякие подтексты.

«Интересная мысль», — подумал Джек.

Они всегда считали, что название «Революционный совет Омейядов» — это собственное изобретение эмира. Но являлось ли оно тем, чем казалось на первый взгляд — косвенной отсылкой к многократно испытанному символу джихада — Саладину или чем-то сверх того?

Салах-ад-Дин Юсуф ибн Айюб, больше известный в странах Запада как Саладин, родился, как считают историки, в 1138 году в Тикрите (сейчас этот город находится на территории Ирака) и во время крестовых походов выдвинулся на самые первые роли — сначала как защитник Баальбека, а потом и как султан Египта и Сирии. На деле военные успехи Саладина постоянно чередовались с неудачами и не наложили серьезного отпечатка на историю мусульманского мира, но, как это сплошь и рядом бывает с историческими личностями что на Востоке, что на Западе, он обрел исключительное значение как символическая фигура. Мусульмане видели в нем разящий меч Аллаха, преграждающий путь нашествию неверных крестоносцев.

Если из названия РСО и можно было вытащить какое-нибудь откровение, то оно, по всей видимости, должно было иметь связь с третьим словом — Омейяды, а вернее, с мечетью Омейядов, где Саладин нашел свое последнее упокоение. Он лежит в простом деревянном гробу, куда тело султана положили после смерти, а много позже германский император Вильгельм II возвел для Саладина роскошный мраморный саркофаг. И то, что Эмир выбрал Омейядов ключевым словом для названия своей организации, наводило Джека на мысль, что Эмир представляет свой джихад поворотным пунктом подобно тому, как для Саладина смерть явилась поворотным пунктом от жизни, полной борьбы и страданий, к вечному райскому блаженству.

— Надо над этим подумать, — сказал он вслух. — Здорово ты это подметил.

— Тут, знаешь ли, кузен, — Брайан с улыбкой легонько постучал себя согнутым пальцем по виску, — не одни только опилки. Слушай, а чем сейчас занимается твой старик? У него ведь теперь появилось много свободного времени.

— Да я и сам не знаю.

Джек редко бывал дома. Иначе приходилось бы разговаривать с родителями, разговоры неминуемо касались бы его «места работы»; чем больше он рассказал бы о Кампусе, тем больше возрастала бы вероятность того, что отец заинтересуется подробностями, а когда отец узнает, чем его сын тут занимается, у него точно крыша съедет. Ну, а мамину реакцию он даже боялся предугадывать. Мысль об этом неотвязно терзала Джека. Он не был маменькиным сыночком, ни в коей мере, но ведь нормальный человек вряд ли способен отказаться от мысли произвести впечатление на своих родителей или заслужить их одобрение. Как там говорится? Мужчина не станет настоящим мужчиной, пока не убьет своего отца — метафорически, конечно. Он уже взрослый, самостоятельный мужчина и занимается вполне серьезным делом в Кампусе. Пора выходить из отцовской тени, в невесть какой раз напомнил себе Джек. А это непросто — очень уж эта тень велика.

— Могу поспорить, что по утрам он будит охранников и… — бросил Брайан.

— Бегает?

— А ты не стал бы?

— Ты ведь помнишь — я и сам жил в Белом доме. И сыт этим по горло. И потому с удовольствием перебрался сюда и ловлю плохих парней.

«По большей части на компьютере, — добавил он про себя, — но если правильно разыграть карты, можно будет заняться этим и по-настоящему. Так сказать, выйти в поле». Он уже не раз проигрывал в уме свой монолог перед главой всего Кампуса Джерри Хендли. Операция против МоНа должна быть засчитана ему в плюс, верно? Его кузенов называют «умными стрелками». Неужели это определение не подходит и к нему? Пусть его жизнь, в отличие от их, шла очень спокойно — как-никак, он сын президента Джона Патрика Райана, пребывающий под постоянной охраной, но ведь у такой жизни есть и свои плюсы, верно? Его учили стрелять агенты Секретной службы, в шахматы он играл с государственным секретарем и жил, и дышал, ну, пусть не в самом прямом смысле, в той же атмосфере, в какой обитает внутренний круг разведывательного и военного сообщества. Неужели он не впитал естественным образом, так сказать, осмотически, хоть часть тех навыков, которыми с такими усилиями овладевали Брайан и Доминик? Вполне возможно. Но так же возможно, что это лишь его пустые мечты. Так или иначе, но без разговора с Хендли ему не обойтись.

— Но ведь ты — не твой отец, — словно в ответ на его мысли сказал Доминик.

— Тут не поспоришь… — Джек развернулся на своем кресле и включил компьютер для того, чтобы получить утреннюю дозу общедоступной и засекреченной информации. Что-то последнее время очень часто вторая часть лишь на три дня опережала первую. Прежде всего Джек подключился к сводке перехвата сообщений по системам связи для высшего руководства, которые готовило Агентство национальной безопасности. Эта сводка, которую, вместо официальной аббревиатуры ПССВР, обычно фамильярно называли «прыщом», предназначалась для высших офицеров АНБ и ЦРУ, а также для Совета национальной безопасности Белого дома.

Вот, помяни черта… В ПССВР снова фигурировал Эмир собственной персоной. Перехват. Сообщение было чисто административным. Эмир желал знать, чем кто-то (ничего не говорящий код вместо имени) занимается в то время, когда он должен установить связь с неким неизвестным иностранным государством ради каких-то неизвестных целей. Это было обычной, вернее, стандартной особенностью таких перехватов — множество неизвестных деталей, вроде пустых мест на бланках, заполнением которых и занимались аналитики из разведки. Самая большая и сложная мозаика-головоломка, какая только существует в мире. Разгадыванию, в частности, этой загадки должно было послужить безотлагательное совещание (с использованием мозговой атаки) в ЦРУ.

Предлагаемая повестка этого совещания явилась предметом убористо, через один интервал, напечатанного рапорта (с первого до последнего слова — набор предположений). Подготовлена она была каким-то аналитиком средней руки, который, по-видимому, заскучал на своей должности и поспешил вывалить свои рассуждения в надежде, что кто-нибудь обратит на них внимание и его повысят с солидной прибавкой к зарплате. Возможно, когда-нибудь такое случится. Правда, от этого парень не станет умнее, разве что в глазах своего начальника, который таким же методом пробирается по карьерной лестнице и любит, когда ему почесывают спинку.

Что-то промелькнуло в памяти Джека, что-то, связанное именно с этим делом… Он навел курсор на папку «ПССВР» на экране компьютера, два раза щелкнул кнопкой мышки, и перед ним развернулся перечень документов, которые там хранились. Да, там оказался тот же самый индекс перехвата, только упоминался он в трех электронных письмах недельной давности, первое из них сотрудник Совета национальной безопасности адресовал в Агентство национальной безопасности. Судя по всему, кто-то в Белом доме пожелал узнать, как именно была получена эта информация. Оттуда запрос переадресовали в ЦАНБ — Цифровой архив национальной безопасности, — место, куда уходили на покой высшие чины военной разведки. На тот момент там командовал армейский генерал-лейтенант Сэм Феррен, и его резолюция была краткой: «РЮКЗАК. НЕ ОТВЕЧАТЬ. РЕШИТЬ ЧЕРЕЗ АДМИНИСТРАЦИЮ».

Джек не мог сдержать улыбки. Слово «рюкзак» в последнее время являлось очередным из регулярно обновляемых кодовых наименований (для внутреннего пользования АНБ) «Эшелона» — всезнающей, всевидящей системы электронного наблюдения. Знающему человеку реакция Феррена была понятна. Чиновник из СНБ спрашивал о «методах и источниках», о том, какие именно колесики системы национальной безопасности вытащили эту информацию на свет. Разведчики не делились подобными сведениями, разве что в случае совсем уж крайней необходимости, с потребителями результатов их деятельности, в том числе и с Белым домом, так что требование чиновника из СНБ было попросту идиотским.

Как и следовало ожидать, в следующей сводке ПССВР для СНБ источники информации обозначались как «зарубежные дружественные СРР» — системы радиотехнической разведки, — а это значило, что сведения были получены от разведок других стран. Короче говоря, генерал беззастенчиво лгал Белому дому.

Феррен мог поступить так лишь по одной причине — если подозревал, что Белый дом слишком делится своими ПССВР с другими. «Иисус! — мысленно воскликнул Джек, — как же, наверно, тяжко трехзвездному генералу знать, что он пичкает ложью действующего президента. Но если шпион не доверяет своему президенту, кто же приглядывает за страной? А если система пошла вразнос, — думал дальше Джек, — что будешь делать ты сам?» А этот вопрос относился уже к компетенции философа или священника.

«Что-то на слишком серьезные размышления потянуло с утра», — сказал себе Джек, но если он прочел ПССВР, которая считалась чем-то вроде наивысшей святыни во всей необъятной правительственной документации, то чего же он не читал? Какая информация осталась непереданной? И кто, черт возьми, ее получил? Может быть, она проходила по сверхзащищенной системе связи, ограничивающейся наивысшим руководством?

Ладно, так или иначе, но Эмир снова заговорил. АНБ не имела ключа к его личной шифровальной системе, а вот Кампус имел; это было личной заслугой Джека, который переписал данные с персонального компьютера МоНа и передал их Байери и его яйцеголовым подчиненным, которые тут же скачали все добытое на высокоскоростной жесткий диск. Не прошло и дня, как они разложили по полочкам все вновь обретенные секреты, в том числе пароли, при помощи которых взламывались все зашифрованные сообщения. В Кампусе читали их без всяких затруднений целых пять месяцев, до тех пор, пока шифры не сменились, очевидно, в плановом порядке. К этому противник относился очень серьезно, и среди тех, кто готовил его людей, были, судя по всему, специалисты, успевшие поработать на настоящую шпионскую контору. И все же они были недостаточно осторожны. Пароли менялись не ежедневно и даже не еженедельно. Эмир и его люди имели преувеличенное мнение о надежности мер, которые они принимали ради своей безопасности, а ведь подобные заблуждения уже погубили не одно государство. Специалистов по криптографии на рынке полным-полно, в большинстве своем они говорят на русском языке и, как правило, настолько бедны, что соглашаются на любое предложение. ЦРУ даже попыталось внедрить кое-кого к плохим парням, поручив агентам наняться к Эмиру консультантами. Одного из них отыскали в мусорной куче посреди Исламабада с перерезанным от уха до уха горлом. Даже с точки зрения профессионалов, игра, которая там шла, велась чрезвычайно грубо. Джек подумал, что было бы хорошо, если бы в Лэнгли позаботились о семье, оставшейся у этого человека. С агентами такое случается не часто. ЦРУ страхует жизнь своих ключевых сотрудников на большие суммы, в Лэнгли никогда не забывают об их семьях, но у агентов положение другое. Их часто недооценивают и столь же часто полностью забывают, как только подворачивается лучший источник информации.

Было похоже, что Эмир до сих пор гадает, что же случилось с теми его людьми, которые погибли на улицах разных европейских городов — погибли от рук Брайана и Доминика Карузо, и самого Джека, о чем Эмир, естественно, не знал. «Два почти одновременных сердечных приступа со смертельным исходом у молодых, хорошо тренированных мужчин, — думал Эмир, — это многовато». Он поручил своим агентам изучить медицинские заключения, как выданные больничными патологоанатомами, так и хранящиеся в полиции. Но и в тех, и в других не нашлось ничего подозрительного: с первыми разобрались юристы, занимавшиеся имуществом умерших, а со вторыми — падкие на взятки мелкие бюрократы, подменившие оригиналы, а потом еще и порывшиеся в поисках каких-нибудь секретных приложений, которые могли бы храниться отдельно. Все это ничего не дало. Эмир дал указание своему оперативнику, который, судя по всему, жил в Вене, чтобы тот разобрался со странным происшествием, когда человек неожиданно спотыкается и падает под трамвай, потому что, писал Эмир, парень был ловкий, как молодой жеребенок, в общем, не из тех, кто случайно попадает под всякие машины. Но в этом нет никаких сомнений, отвечал Эмиру его человек, девять зарегистрированных свидетелей присутствовали при том, как он поскользнулся прямо перед носом движущегося трамвая, а такое может случиться с кем угодно, даже с тем, кто в одиннадцать лет показывал чудеса ловкости. Австрийские врачи, дававшие заключение о смерти, пришли к однозначному выводу: движущийся трамвай разрезал Фа’ада Рахмана Ясина на полдюжины кусков. Его кровь проверили на наличие алкоголя и не нашли ничего, кроме крайне незначительных следов того, что было употреблено погибшим накануне вечером, слишком мало (по утверждению патологоанатомов) для того, чтобы посчитать алкоголь причиной нарушения координации. Не нашлось у погибшего и следов употребления наркотиков, по крайней мере, в том количестве крови, которое удалось набрать в искалеченном трупе. Заключение: поскользнулся, упал и умер от последствий сочетания травмы и кровопотери — проще выражаясь, истек кровью до смерти. «Ничего такого, что не могло бы случиться с приличным человеком», — решил Джек.

Глава 08

И сам Дрисколл, и его рейнджеры давным-давно усвоили одну вещь: в горах Гиндукуша расстояния, проложенные по картам, очень сильно отличаются от тех, которые существуют в действительности. Ради объективности следует заметить, что даже картография электронной эпохи не в состоянии учесть соотношения всех подъемов, спусков и перегибов местности. Планируя операцию, они с капитаном Уилсоном умножали расчетное расстояние на два. Пока что такая корректировка вполне оправдывалась. Но, хотя он постоянно держал в уме этот коэффициент, мысли о том, что до места, куда за ними должен прилететь вертолет, оставалось не три километра, а около шести — почти четыре мили, — вполне хватало для того, чтобы на язык Дрисколлу запросились проклятья. Впрочем, он подавил желание начать ругаться. Ничего хорошего это им не дало бы. А вот навредить — вполне: выдав слабость командира. Пусть даже сейчас рейнджеры не смотрят на него во все глаза, но настрой все они берут у него. Бодрость, точно так же, как и дерьмо, течет сверху вниз.

Тейт, шедший первым, остановился и поднял стиснутый кулак, подавая колонне знак остановиться. Дрисколл припал на колено, почти одновременно с ним то же самое сделали все остальные. У каждого винтовка наизготове, глаза осматривают определенный сектор, уши чутко слушают, что происходит. Они находились в узком ущелье — настолько узком, что Дрисколл сомневался, можно ли назвать эту десятифутовую канаву ущельем, — но выбора у них не было. Нужно было либо пройти триста метров по этой щели, либо удлинить свой путь еще на два километра и рисковать затянуть с вылетом до света. После боя с засадой они ничего не видели и не слышали, но это ничего не значило. Люди из РСО ориентировались на своей территории не в пример лучше, чем кто бы то ни было, и знали по опыту, сколько времени нужно солдатам с тяжелым полевым снаряжением, чтобы преодолеть то или иное расстояние. Еще хуже было то, что местные знали: для высадки и загрузки десанта подходило лишь несколько мест, куда их враги неминуемо должны отойти. Так что устроить еще одну засаду — было раз плюнуть. Для этого нужно было всего лишь представлять себе, куда идет враг, и самим двигаться чуть быстрее.

Не оборачиваясь, Тейт знаком подозвал к себе Дрисколла. Тот сразу подошел.

— Что там? — спросил он шепотом.

— Почти пришли. Осталось еще метров тридцать.

Дрисколл обернулся, указал на Барнса и поднял два пальца, а потом подал сигнал: ко мне. Барнс, Янг и Гомес оказались рядом с ним через десять секунд.

— Конец ущелья, — объяснил Дрисколл. — Посмотрите, нет ли там чего.

— Будет сделано, босс.

Они поспешили вперед.

— Как твое плечо? — спросил Коллинз из-за спины Дрисколла.

— Отлично. — От шести таблеток ибупрофена, которые скормил ему Коллинз, Дрисколлу стало полегче, но все равно каждое резкое движение отдавалось резкой болью в плече, шее и спине.

— Снимай рюкзак! — И, не дожидаясь возражений Дрисколла, медик сам принялся осторожно освобождать его руку от лямки. — Кровотечение уменьшилось. Пальцы чувствуешь?

— Ага.

— Ну-ка, пошевели.

Дрисколл с усмешкой показал ему средний палец.

— Ну, что скажешь?

— Дотронься каждым пальцем до носа.

— Коллинз, ради бога…

— Делай, что говорят!

Дрисколл справился с заданием, но каждый палец раненой руки двигался медленно, как будто суставы прихватило ржавчиной.

— Снимай рюкзак совсем. Я раздам твой груз по людям. — Дрисколл открыл было рот, чтобы возразить, но медик не дал ему даже слова сказать. — Послушай, если ты и дальше пойдешь с рюкзаком, можешь считать, что распростился с рукой. Не исключено, что у тебя поврежден нерв, и шестьдесят фунтов никак не пойдут тебе на пользу.

— Ладно, ладно…

Барнс, Янг и Коллинз вернулись. Коллинз вручил рюкзак Барнсу, и тот отправился вдоль цепочки, раздавая груз рейнджерам.

— Ничего не слышали, — доложил Янг Дрисколлу, — но какое-то движение там есть. В полукилометре на западе слышен звук автомобиля.

— Хорошо. Возвращайся на свое место. Коллинз, ты тоже.

Дрисколл вынул из кармана карту и щелкнул маленьким фонариком с красным светофильтром. Фонарик не входил в стандартный комплект снаряжения, но что делать, если очки ночного видения, при всей их несомненной полезности, никак не годятся для того, чтобы разглядывать карту? Кое-какие старомодные привычки бывает трудно изжить, а от некоторых и вовсе не следует отказываться.

Тейт подошел поближе и глянул через плечо командира. Дрисколл провел пальцем по контуру ущелья, в котором они сейчас находились: возле выхода начиналась еще одна ложбина, по сторонам которой лежали два плато. «Местность, — думал Дрисколл, — все равно, что городской район: ложбины — главные улицы, плато — кварталы, а ущелья — переулки». Сейчас они держатся вдали от дорог, пробираясь закоулками между домов к аэропорту. Вернее, к вертодрому. «Еще две ложбины, одно ущелье, — думал он, — а потом вверх по склону, на плато, к месту приема вертолета».

— Финишная прямая, — заметил Тейт.

«Тут-то лошади и начинают спотыкаться», — подумал Дрисколл, но ничего не сказал.

У горловины ущелья они простояли пятнадцать минут. Тейт и Дрисколл просматривали ложбинку на всю длину сквозь очки ночного видения, пока не убедились, что оттуда за ними не следят посторонние глаза. Разбившись по двое, отряд пересек дно ложбины. Оставшиеся обеспечивали прикрытие, а Дрисколл и Тейт исполняли роль регулировщиков движения. Янг и его пленник шли последними. Они только-только успели выйти на ровное место, как на востоке показались горящие фары. Дрисколл сразу разглядел, что это еще один «УАЗ», но этот, в отличие от первого, ехал не спеша.

— Стойте! — приказал Дрисколл. — Автомобиль с востока.

На этом «УАЗе», как и на том, с которым пришлось иметь дело раньше, стоял смонтированный на турели 12,7-миллиметровый пулемет «НСВ», но рядом с ним Дрисколл увидел лишь одного человека. И на переднем сиденье не было никого, кроме водителя. Разделили силы, рассчитывая, видимо, зажать свою добычу в клещи. Тактика действия мелкими группами следует инстинктивным порывам не в меньшей степени, чем правилам ведения войны, но тот, кто снаряжал эту машину, допустил ошибку. Ну, а «УАЗ» приближался, погромыхивая вылетающими из-под шин камешками и освещая ложбину прыгающим светом фар.

— Водитель, — одними губами прошептал Дрисколл Тейту. Тот кивнул. В рацию Дрисколл чуть слышно проговорил: — Не стрелять! — и услышал в ответ двойные щелчки.

«УАЗ» приблизился на расстояние двадцати метров. Дрисколл уже отчетливо видел в бело-зеленом ореоле очков ночного видения лицо пулеметчика. Совсем мальчишка, лет восемнадцать-девятнадцать, борода еще совсем несуразная, жиденькая. Ствол пулемета был направлен вдоль ложбины, а не гулял из стороны в сторону, как положено. «Ленивый все равно что мертвый», — подумал Дрисколл.

Тем временем «УАЗ» поравнялся с горловиной ущелья и вдруг остановился. Водитель наклонился за чем-то, тут же появился с большим ручным фонарем и принялся указывать на что-то со стороны пассажирского сиденья. Дрисколл навел перекрестие прицела «М-4» под левое ухо пулеметчика. Он мягко, очень мягко нажал на спуск, и «М-4» подпрыгнула. Сквозь ОНВ было видно, как вокруг головы парня появился ореол. Он рухнул в крохотный кузов «УАЗа». Тейт покончил с водителем на долю секунды позже. Зажженный фонарь описал лучом несколько зигзагов и, упав на сиденье, осветил педали.

Дрисколл и Тейт подошли к машине, потратили двадцать секунд на то, чтобы погасить фонарь и убедиться, что живых не осталось, и двинулись дальше по ложбине. На западе зарычал мотор автомобиля. Фары осветили их. Дрисколл не стал даже оглядываться, лишь прикрикнул: «Идем, идем!», и, как и шел в одном шаге за Тейтом, двинулся дальше. Сзади быстро затарахтел очередной «НСВ», взметнув пыль и обломки камня, но Дрисколл и Тейт уже успели нырнуть в ущелье. Дрисколл знаком велел Тейту идти дальше и подозвал к себе Барнса. Пулеметчик вытянулся возле валуна, установил сошки и упер приклад в плечо. Автомобиль быстро приближался. Дрисколл вынул из «лифчика» гранату и вырвал чеку. У входа в ущелье загремели под шинами камни, поднялась пыль. Дрисколл отпустил рукоять, сосчитал «тысяча один», «тысяча два», чтобы граната взорвалась без задержки, и метнул ее по высокой дуге в сторону ложбины. «УАЗ», заскрипев тормозами, остановился. Граната взорвалась футах в десяти позади машины. Барнс открыл огонь, поливая пулями бока машины. Крупнокалиберный пулемет полыхнул было огнем, но тут же умолк — очередь срезала пулеметчика. Заскрежетала коробка передач, «УАЗ» дал задний ход и тут же скрылся из виду.

— Идем! — приказал Дрисколл и, подождав, чтобы Барнс поднялся, двинулся следом за ним.

Когда они догнали колонну, Гомес уже успел разделить группу — половина рассыпалась по ложбине, выбрав подходящие укрытия, и уже вела наблюдение, а остальные собрались в горловине узкого ущелья. Дрисколл подошел к Гомесу.

— Какая-нибудь активность наблюдается?

— Издали слышны моторы, а движения не вижу.

На противоположной стороне ложбины, всего в тридцати метрах от выставленного дозора, начинался естественный желоб, который, извиваясь, вел вверх по склону на плато. «Чертовски похоже на дело рук человеческих, — подумал Дрисколл, — но ведь эрозия на пару со временем делают самые причудливые штуки». А им сейчас и вовсе незачем было возмущаться или восхищаться таким сходством. Важно было лишь то, что этот природный пандус здорово облегчит последний отрезок их пути к месту посадки на вертолет.

— Петерсон, вызови «Клинок» и скажи, что мы готовы. И скажи, что здесь жарковато.

«Чинук» должен был барражировать где-то неподалеку в ожидании сигнала. Как это часто бывает в боевой обстановке, и особенно в Афганистане, места высадки и погрузки оказались не самыми удобными для десантной группы, частично из-за ландшафта местности, а частично — из-за особенностей конструкции «Чинука». Вертолет обладал множеством достоинств, мог поднять целую толпу на большую высоту, но для посадки «СН-47» требовалась просторная площадка. Место, на которое он должен был приземлиться сейчас, было ограничено с запада и юга ущельем и невысоким пригорком, причем все это находилось на расстоянии прицельного выстрела из винтовки.

— Клинок, это Серп! Прием!

— Серп, слушаю тебя.

— Готовы к погрузке. Ветер от трех до шести северный. Площадка подогрета, расположения и сил не знаем.

— Понял, повторяю, площадка подогрета. Отключаюсь на три минуты. — Впрочем, рация ожила уже через две минуты. — Серп, Клинок на связи. Обозначьте ваше место.

— Вас понял, ждите, — ответил Дрисколл и тут же вызвал Барнса: — Барнс, выставляй маяки.

— Понял, босс. Выкладываю голубой, желтый, красный.

В ложбине вспыхнули разноцветные палочки, проплыли в воздухе и засветились на плато. Дрисколл предпочел бы инфракрасный лазерный маяк S4, но так вышло, что им не удалось запастись.

— Клинок, это Серп! Я поставил голубой, желтый, красный, — сообщил Дрисколл.

— Вас понял. Вижу.

Наконец-то они услышали рокот громадных винтов «Чинука». А потом рация сообщила:

— Серп, это Клинок! Вижу посторонние автомобили в трехстах метрах к западу от вас. Приближаются. Разглядел два «УАЗа». Прием!

Вот дерьмо!

— Отставить «УАЗы», отставить. Обозначьте место посадки и идите по кругу.

Существовал еще один вариант — поджечь «УАЗы» с вертолета, но это было бы все равно, что дать сигнал «Мы здесь!» всем врагам, которые имелись в округе. У командира «Чинука» на этот случай имелся свой устав — «Правила применения силы», — но главными действующими лицами сейчас были рейнджеры, приказы должен был отдавать Дрисколл. То, что «УАЗы» не мчались сюда во весь опор, значило, что группа до сих пор не обнаружена. Пока что все складывалось удачно, и не было никакого смысла лишний раз испытывать судьбу.

— Понял, отставить, — повторил пилот.

Дрисколл вызвал Барнса.

— У нас гости с запада. Гаси огни. Всем лечь.

За спиной у него рейнджеры попадали на землю. Лишь после этого Дрисколл услышал двойной щелчок — подтверждение. Еще через несколько секунд две фигуры поспешно вскарабкались на плато. Светящиеся палочки погасли.

Ясно видимые фары «УАЗов» вдруг остановились. Дрисколл слышал не ослабленный глушителями (которых, вероятно, давно уже не было) гул моторов. Через долгих тридцать секунд двигатели взревели с новой силой, и машины двинулись вперед. На ходу они перестроились и теперь двигались развернутым строем, одна чуть сзади другой. «Плохой знак», — подумал Дрисколл. На походе «УАЗы» обычно движутся цепочкой. А разворачиваются лишь в том случае, если предвидят осложнения.

— Не обнаруживать себя! — приказал по радио Дрисколл рейнджерам. — Придурки затеяли охоту. — И вновь вызвал «Чинук». — Клинок, это Серп! Держитесь поблизости. Вы можете нам понадобиться.

— Понял.

Толкая перед собой конусы света, ревя моторами и рокоча шинами по камням, «УАЗы» неторопливо ехали по ложбине, пока не поравнялись с расщелиной, в которой прятались Дрисколл и его люди. Скрипнули тормоза. Передняя машина остановилась, вторая, тащившаяся футах в тридцати сзади, — тоже. В окне с пассажирской стороны вспыхнул фонарь, луч заплясал по стенам и остановился, нащупав вход в ущелье. «Проезжай дальше, придурок! — мысленно воскликнул Дрисколл. — Не на что тут смотреть!» Луч фонаря двинулся дальше, перешел на другую сторону ложбины, вонзился в противоположное ущелье, с минуту шарил в нем и погас. Передний «УАЗ» загремел разболтанной коробкой передач, взвыл мотором, тронулся с места и исчез из поля зрения Дрисколла.

— Кто-нибудь его видит? — спросил он по рации.

— Я вижу, — отозвался Барнс. — В пятидесяти метрах, движется на восток. Сто метров… Остановился.

Дрисколл вскочил и, пригнувшись, прокрался к горловине ущелья, держась вплотную к его стене, и, как только увидел остановившийся «УАЗ», растянулся на земле и принялся рассматривать машину сквозь очки ночного видения. Машина стояла с выключенным мотором и погашенными фарами. Несомненно устраивали засаду.

— Всем лежать и не шевелиться! — приказал Дрисколл своим и вызвал «Чинук». — Клинок, это Серп!

— Слушаю!

— Наши «УАЗы» заняли позицию перед восточным входом в ущелье.

— Видим их. Серп, предупреждаю, что у нас восемь минут до невозврата.

Восемь минут до момента принятия решения. Еще небольшая задержка сверх того, и у «Чинука» не останется горючего, чтобы вернуться на базу. Для рейнджеров работа на грани и за гранью риска — дело привычное, но бывают ситуации, когда излишний риск хочется послать подальше. Например, когда под угрозой оказывается возвращение домой.

— Понял! Займитесь «УАЗами». Что на колесах — все ваше.

— Есть, приступаю!

Мигая навигационными огнями, «Чинук» выплыл из-за края плато, накренился и пошел на запад вдоль ложбины. Дрисколл видел, как люковый стрелок ворочал пулеметом.

— Гомес, — проговорил он в рацию, — веди своих людей вверх по желобу.

— Есть, босс!

— Вижу цель, — сообщил пилот «Чинука», — приступаю!

Отсвет огня из многоствольного пулемета «Диллон М134» окрасил борт «Чинука» в оранжевый свет. Проход занял менее двух секунд, затем повторился, и еще раз, и, наконец, пилот доложил:

— Цели уничтожены. — За эти пять с небольшим секунд, при скорострельности три тысячи пуль в минуту, в «УАЗы» наверняка попало не менее двухсот пятидесяти 7,62-миллиметровых пуль. «Чинук» вернулся, боком пополз к обозначенной площадке, коснулся земли и откинул погрузочную рампу.

— Санта, мы на месте, — доложил Гомес.

— Понял, идем к вам.

Дрисколл отдал приказ, и снова, разбившись на пары, остававшаяся половина группы пересекла ложбину, перебегая, согнувшись, от камня к камню, дождалась, пока к ним присоединятся командир и Тейт, и поспешил к желобу.

— Цель! — услышал Дрисколл у себя в наушниках. Голос был незнакомый, вероятно, говорил кто-то из экипажа «Чинука». — По хвосту на семь часов!

Через плато с запада донеслось тарахтение «Калашниковых». В ответ защелкали «М-4».

Дрисколл и Тейт взбежали по желобу до самого верха и рухнули наземь, чтобы преодолеть оставшиеся несколько футов по-пластунски. В пятидесяти метрах впереди, и на краю ущелья, и на господствующей высоте сверкали огоньки выстрелов. Дрисколл прикинул, что стрелков было не менее трех дюжин. А в ложбине засверкали сразу четыре пары фар. «УАЗов» здесь хватало.

Голос Петерсона:

— РПГ, РПГ…

Справа что-то ярко сверкнуло. Возле «Чинука» взметнулся земляной фонтан.

— В стороны, в стороны! — рявкнул пилот, а потом сделал такое, чего Дрисколл не видел никогда в жизни — оторвал огромную машину от земли и, когда она зависла на высоте футов шести, начал плавно поворачивать ее, давая возможность стрелять люковому стрелку. — Пригнитесь! Пригнитесь! — «Диллон» изрыгнул огонь, накрыв очередью и край ущелья, и пригорок.

— Бежит! — раздался в наушниках Дрисколла голос, полузаглушенный грохотом пулемета. — К западу!

В свете трассирующих пуль «диллона» было видно, как пленник со скованными руками неверными шагами удалялся от «Чинука» в сторону обрыва.

— Санта, я возьму его, — пробормотал Тейт.

— Прикончи его.

«М-4» Тейта сухо щелкнула, и беглец рухнул. Треск автоматов ослабел и вскоре замер.

— Клинок, в ложбине еще четыре «УАЗа». В двухстах метрах и приближаются. От вас на три часа.

— Понял, — отозвался пилот, и «Чинук» снова повернулся. Снова загремел многоствольный пулемет. Стрельба продолжалась десять секунд. Пыль быстро отнесло в сторону, и стали видны четыре изуродованных машины.

— Проверить состав! — приказал Дрисколл. Ответа не последовало. — Проверить состав! — повторил он.

— Санта, двое убитых, двое раненых.

— Б…ь!

— Серп, — с подчеркнутым спокойствием, как показалось Дрисколлу, позвал пилот, — что вы скажете насчет того, чтобы влезть в автобус и отправиться домой, пока наше везение не кончилось?

Глава 09

Юрий Бекетов прожил в Санкт-Петербурге много лет и сотни раз ходил в темноте по его улицам, но нынешний был особенным, и понять причину этого можно было без особых размышлений. Богатство — допустим даже: предвкушение богатства, — меняет образ мыслей и зрительное восприятие. Тем более что это богатство было весьма необычным. Он гордился не деньгами как таковыми, а скорее тем применением, какое намеревался им найти. Не знал он только одного — имеется ли между тем и иным отношением настоящая разница, или это просто отговорка. В конце концов, если танцуешь с дьяволом — пусть даже ради очень серьезной цели, — все равно именно ты танцуешь именно с дьяволом, верно?

Из всех городов своей родной страны Юрий больше всего любил Санкт-Петербург. В его истории полностью воплотилась история всей страны. Город основал Петр Великий в 1703 г., во время Второй Северной войны против Швеции. Во время Первой мировой войны власти переименовали город в Петроград, решив, что его исконное название звучит слишком уж по-немецки. В 1924 г., через семь лет после большевистской революции и через несколько дней после смерти Владимира Ленина, он получил имя Ленинград. И, наконец, в 1991 г., с гибелью Советского Союза, его переименовали еще раз — вернули первое название — Санкт-Петербург.

«Санкт-Петербург, «капсула времени» русской истории. Неплохое название для книги», — подумал он. Жаль, что у него нет пристрастия к литературному творчеству. Цари, большевики, падение империи и, наконец, демократия, хотя, возможно, эта демократия имеет некоторый тоталитарный оттенок.

Эта ночь выдалась холодной, в ветвях деревьев посвистывал пронизывающий ветер с Невы. По асфальтовым и булыжным мостовым летели невидимые в темноте клочки мусора. Из глубины переулка донесся звон разбитого стекла и невнятная ругань. У какого-то бича кончилась водка, а может быть, пролил остатки. При всей своей любви к Санкт-Петербургу Юрий не мог не признать, что город давно миновал свой зенит. Как, впрочем, и вся страна.

Крах Союза сильно ударил по всем, но особенно сильно тряхнуло его бывшее место работы — КГБ, из которого теперь получились Федеральная служба безопасности (ФСБ) и Служба внешней разведки (СВР). Это были самые последние из длинного перечня названий, которые носили разведывательные службы России, начиная с ужасной аббревиатуры ЧК. Хотя, вполне возможно, что КГБ — Комитет государственной безопасности — был самым эффективным среди всех своих предшественников и наследников и наводил больше всех страха.

Перед тем как уйти в отставку с неполной пенсией (это случилось в 1993 году), Юрий принадлежал к самому избранному кругу — Управлению С — нелегальная разведка — 1-го Главного управления. Настоящие шпионы. Без дипломатического прикрытия, без возможности побежать и укрыться в посольстве, без гарантии того, что в случае провала тебя депортируют, зато с огромной вероятностью закончить жизнь в заграничной тюрьме. Он добился определенных успехов, но не сделал ничего такого, что вознесло бы его в стратосферу высших эшелонов КГБ, и потому в сорок пять лет он оказался на улицах Москвы без работы. Те навыки, которыми он владел, оставляли ему ограниченный выбор возможностей для начала новой карьеры — он мог податься либо в разведчики-контрактники, либо в охрану, либо в преступность. Он выбрал первое и открыл консультационную фирму по обслуживанию западных инвесторов, которые ордами нахлынули в Россию на первых порах становления постсоветской власти. Первыми своими успехами Юрий был в значительной части обязан «красной мафии» и ее крупнейшим «бригадам» — Солнцевской, Долгопрудненской и Измайловской братве, которые не теряли времени и раньше, чем инвесторы из-за рубежа, принялись кромсать впавшую в хаос российскую экономику. Конечно, «красная мафия» нисколько не задумывалась о таких тонких материях, как правила ведения дел. Зато американские и европейские инвесторы обращали на них слишком много внимания. Юрию такое положение было только на руку. Он снова занимался оперативной работой в своих собственных интересах. Вся разница между ним самим, мафией и уличными громилами состояла лишь в методах, которые каждый использовал для достижения своих целей. Метод Юрия был простым: охрана. Сохранить приезжему бизнесмену жизнь и не дать ему попасться в руки похитителей. Мелкие банды, слишком слабые для того, чтобы вести собственные хитроумные игры с «крышей» и вымогательством, имели обыкновение похищать хорошо одетых европейцев или американцев, останавливавшихся в лучших московских гостиницах, а потом присылали письма с требованиями, к которым прилагался то глаз, то палец руки или ноги, а то и что-нибудь похлеще. От местных малочисленных и не получавших даже свою смехотворную зарплату милиционеров толку было мало, а похищенных чаще убивали, чем отпускали восвояси. Иной раз, не дождавшись выкупа, а иной раз и дождавшись. У похитителей не было понятия чести. Один голый прагматизм.

Юрий нанимал своих бывших коллег по КГБ и сотрудников военизированных организаций, преимущественно бывших бойцов спецназа. Они, так же как и он, оказались в положении отверженных. Охрана заключалась в сопровождении клиентов на переговоры и обратно, обеспечении их возвращения домой в целости и сохранности. Прибыль получалась хорошая, но по мере роста московской экономики (как легальной, так и теневой) возрастала и стоимость жизни.

Хотя многие предприниматели, и Юрий среди них, зарабатывали такие деньги, о каких прежде и подумать не могли, им приходилось бессильно смотреть, как они утекают, словно вода сквозь пальцы, из-за шатаний неустойчивого рынка и стремительно растущей стоимости жизни. В том, что, как бы много ты ни зарабатывал, рост твоих доходов все равно отставал от роста цены на хлеб, была какая-то грустная ирония.

К концу девяностых Юрий заработал достаточно для того, чтобы трое его внуков могли обучаться в университете, но все же недостаточно для того, чтобы можно было уйти на покой и спокойно жить в уединенном коттедже на берегу Черного моря, о чем он мечтал добрых двадцать лет.

Новые возможности все же открывались, поначалу медленно, а непосредственно перед и особенно после событий 11 сентября — все чаще, почти регулярно. В то утро Америка осознала тот факт, который КГБ и многие разведывательные службы стран, не принадлежащих к западному миру, открыли уже давно: исламские фундаменталисты объявили войну США и их союзникам. К несчастью для Соединенных Штатов, за последние лет пять эти фундаменталисты превратились из полудиких, бестолковых безумцев (которыми их так часто изображали западные газеты) в хорошо обученных и организованных солдат, имеющих перед собой ясную цель. Еще хуже было то, что они поняли ценность разведывательных сетей, завербованных агентов, обеспечения надежной связи и прочие премудрости, которыми до самого недавнего времени пользовались только национальные разведывательные службы.

При всех своих достижениях и неизмеримых благах Америка являлась тем самым пресловутым колоссом, презрительно не замечающим летящие в него стрелы и камни. Сосредоточенным на воображаемых пушках, якобы имеющихся где-то за горизонтом. (Одиннадцатое Сентября в миниатюре, которые случаются редко, и почти лишены шанса быстро попасть на задние полосы «Нью-Йорк таймс» или в четвертьчасовые новости по кабельному телевидению «MSNBC» и «CNN».) Историки могут бесконечно спорить о том, была ли должна или могла ли американская разведка загодя услышать топот копыт приближавшегося теракта 9/11. Но эскалацию терроризма, безусловно, можно было отследить, связав первый взрыв в Международном торговом центре, случившийся в 1993 г., со взрывом посольства США в Кении в 1998 г. и подрывом эсминца ВМФ США «Коул» в 2000 г. Лишь ЦРУ считало все эти события разрозненными, а вот связанные между собой ячейки террористического подполья, которые их осуществляли, рассматривали их как сражения одной войны. И лишь после того, как война против США была во всеуслышание объявлена — словом и делом, — американская разведка сообразила, что все эти стрелы и камни, оказывается, игнорировать нельзя.

Что еще хуже, и правительство США, и ЦРУ лишь недавно стали отходить от того, что Юрий называл «восприятием голема» — когда видишь только огромную голову врага и начисто игнорируешь его руки и ноги. Конечно, такое никогда полностью не изменится, особенно когда дело касается Врага Общества Номер один, Эмира, который не только на словах, но и на деле (в этом Юрий был глубоко уверен) являлся для Америки тем самым големом. Нациям необходимы хорошо видимые враги, на которых в любой момент можно указать пальцем и закричать: «Опасность!»

Конечно, Юрию не стоило сетовать на такое положение вещей. Как и многим его соотечественникам. Ему эта новая война шла на пользу — пусть и началось это лишь в последнее время, пусть для достижения цели нужно было отказаться от брезгливости и справиться с некоторым сопротивлением совести. Начиная с середины 1990-х гг. туго напичканные деньгами группы исламских фундаменталистов принялись настойчиво стучаться, а потом и ломиться в двери России в поисках бедствующих специалистов разведки, ядерных физиков и бойцов спецподразделений. Как и многие его соотечественники, Юрий открыл дверь, но он был стар и устал от жизни. Ему требовалось лишь еще немного денег, чтобы купить наконец-то вожделенный коттедж у Черного моря. Если повезет, проблема решится благодаря сегодняшней встрече.

Юрий встряхнул головой, отгоняя ненужные мечтания, отошел от парапета набережной, пересек Неву по мосту и, миновав еще два квартала, оказался перед неоновой вывеской ресторана «Чайка», надпись на которой была сделана на русском и арабском языках. Там он пересек улицу, нашел между двумя фонарями скамейку, сел и, подняв для защиты от промозглого ветра воротник, поглубже сунул руки в карманы пальто.

Ресторан «Чайка» принадлежал семье мусульман и процветал под покровительством Общины — так называла себя чеченская мафия.

Человек, с которым ему предстояло встретиться, судя по всему, пробрался в Россию благодаря связям той же Общины. Он знал только то, что этот человек называл себя Нимой. Неважно, напомнил себе Юрий. Он дважды встречался с этим человеком. Первый раз для того, чтобы дать консультацию о том, как следить за перемещениями «компаньона», и второй раз, недавно, как посредник при вербовке. Это дело оказалось довольно любопытным. Зачем клиенту понадобилась женщина определенного роста, телосложения и тому подобное, он не знал и знать не хотел. Он давно научился сдерживать любопытство в подобных делах.

Просидев минут двадцать, он убедился, что все в порядке. Поблизости не было ни вероятных наблюдателей, ни милиции, ни вообще кого бы то ни было подозрительного. Он поднялся, вновь пересек улицу и вошел в ресторан. Обстановка там выглядела спартанской — яркое освещение, черно-белая виниловая плитка на полу, круглые столы, облицованные дешевым пластиком, и деревянные стулья с крепкими на вид спинками. Сейчас, во время ужина, почти все столики были заняты. Из динамиков доносились негромкие звуки пондура — чеченского музыкального инструмента, похожего на русскую балалайку.

Юрий окинул взглядом помещение. При его появлении несколько посетителей удостоили его взглядами, но тут же вернулись к еде или разговорам. Русские нечасто бывали в чеченских ресторанах, но и не настолько редко, чтобы вызывать удивление своим появлением. Несмотря на устрашающую репутацию чеченцев, Юрию они никогда не причиняли особых беспокойств. Как правило, они руководствовались девизом «живи сам и давай жить другим», но если уж решали кого-то убить, значит, человек был обречен. Мало какая из преступных организаций могла сравниться жестокостью с Общиной. Чеченцы имели пристрастие к ножам и умело пользовались ими.

В глубине зала, в последнем возле короткого коридора, совсем рядом с коротким коридором, ведущим на кухню и в туалет, находилась отгороженная с двух сторон невысокими стенками кабинка. Последняя из нескольких таких же, устроенных вдоль стены. Нима сидел именно там. Юрий подошел к нему, сделал знак, который должен был означать: «Еще минуточку», и прошел в туалет, якобы вымыть руки. На самом деле, его руки были совершенно чистыми, он лишь хотел убедиться в том, что в туалете нет посторонних людей и второго выхода. Внимательность и осторожность, которые рядовой человек счел бы до смешного преувеличенными, помогали ему много лет оставаться живым и невредимым на протяжении многолетней карьеры разведчика-нелегала. И сейчас он не считал нужным отказываться от этих полезных привычек. Он намочил и вытер руки, проверил, свободно ли вынимается из пристегнутой сзади к поясу кобуры 9-миллиметровый пистолет «макаров», после чего вышел и сел за столик в кабинке лицом ко входу в ресторан. Распахивавшаяся в обе стороны дверь на кухню находилась слева от него. Пока Юрий посещал туалет, Нима снял свою спортивную куртку. Сейчас она была небрежно переброшена через стенку кабинки. Намек был совершенно прозрачным: я безоружен.

Араб протянул руки в приветственном жесте и улыбнулся Юрию.

— Я знаю, мой друг, что вы осторожный человек.

— Как и вы, — ответил Юрий, расстегивая полупальто.

Появился официант, принял заказ и тут же удалился.

— Спасибо, что пришли, — сказал Нима.

По-русски он говорил совсем свободно, лишь с легким арабским акцентом, и, благодаря светлой коже, вполне мог сойти за местного жителя, имеющего в своих жилах примесь татарской крови. Юрий мимолетно подумал, что этот человек, вероятно, учился где-то на Западе.

— Не за что. Рад увидеться с вами.

— Я не был уверен, что вы располагаете временем.

— Для вас, мой друг, у меня всегда найдется время. Скажите, ваш коллега успешно добрался до места назначения?

— Вполне. И женщина — тоже. Насколько мне известно, она оказалась именно такой, как было нужно. Мое руководство очень довольно той помощью, которую вы нам оказали. Надеюсь, ваше беспокойство компенсировали удовлетворительным образом? Не возникло никаких проблем?

— Ровным счетом, никаких. — Деньги благополучно лежали в лихтенштейнском банке, пусть почти не накапливая процентов, но зато надежно укрытые от нескромных электронных «глаз» разведки и всяких милицейских управлений. Юрий еще не решил, каким образом будет выводить оттуда деньги, когда они понадобятся, но пути для этого имелись всегда, особенно если ты осторожен и готов заплатить разумную сумму кому следует. — Прошу передать вашему руководству мою благодарность.

Нима прикоснулся ладонью к подбородку.

— Обязательно.

Официант принес заказ — рюмку водки для Юрия и стакан минеральной воды для Нимы. Тот отхлебнул и продолжил:

— Юрий, у нас есть к вам еще одно предложение. Мы считаем, что вы с вашей квалификацией как нельзя лучше подходите для этого дела.

— Я в вашем распоряжении.

— Оно, как и два предыдущих, весьма деликатного свойства, и может оказаться рискованным для вас.

— А что в этой жизни не рискованно? — улыбнувшись, всплеснул руками Юрий.

— Вы совершенно правы. Конечно, как вы знаете…

В противоположной стороне помещения, возле входа, раздался громкий крик, и зазвенела посуда. Взглянув туда, Юрий увидел, как человек (несомненно, сильно пьяный), сидя на стуле, резко отодвинулся от стола. В поднятой левой руке он держал тарелку с каким-то блюдом, которое нельзя было распознать с такого расстояния. Все посетители ресторана уставились на него. Пьяный выкрикнул длинную фразу, вероятно, по-чеченски, в которой, как решил Юрий, высказывал свое мнение о качестве поданной пищи, а потом, поднявшись, нетвердо держась на ногах, двинулся на официанта в белом переднике.

Юрий хохотнул.

— Не повезло человеку. Похо… — И осекся на полуслове, поняв, что Нима даже не повернул голову на шум, а смотрел прямо в лицо Юрию, причем в его глазах мелькнуло нечто, похожее на сочувствие. В сознании отставного сотрудника КГБ во всю мощь взревела сигнальная сирена: представление, Юра, представление для того, чтобы отвлечь твое внимание!

Время словно замедлилось.

Юрий подался вперед и, запустив руку под пальто, потянулся к «Макарову», покоившемуся в кобуре в районе копчика. Он успел ощутить под пальцами рифленую рукоятку пистолета, но тут краем глаза заметил, что дверь в кухню, слева от него, распахнулась, и в проеме появилась человеческая, определенно мужская, фигура.

— Мне очень жаль, мой друг, — какой-то очень спокойной и отстраненной от всего происходившего частью сознания уловил он голос Нимы, — но ради общего блага…

За плечом араба Юрий увидел еще одного официанта, который направлялся к ним, держа обеими руками снятую со стола скатерть. Вот он развернул ее во всю ширину, чтобы сложить на ходу… Нет, для того, чтобы скрыть от всех остальных то, что происходило в дальнем углу зала. Так же краем глаза Юрий заметил движение. Он повернул голову налево как раз вовремя, для того чтобы заметить, как человек, стоящий в кухонной двери — еще один официант в белом переднике, — направил на него темный округлый предмет.

Та же самая спокойная, аналитическая часть сознания сообщила Юрию, что это самодельный глушитель для пистолета. Он твердо знал, что не услышит звука, не увидит вспышки. Даже не почувствует боли.

Он оказался прав. 9-миллиметровая пуля «парабеллума» вошла ему в лоб над левой бровью, сплющилась от удара о кость и превратила кусок мозга размером с теннисный мяч в сгусток желе такого же объема.

Глава 10

— Будь оно проклято! — чуть слышно пробормотал, обращаясь к своей утренней чашке кофе, бывший президент Соединенных Штатов Джон Патрик Райан.

— Что случилось, Джек? — осведомилась Кэти, хотя ей было известно, в чем дело. Она обожала своего супруга и давно привыкла к тому, что когда что-то овладевало его вниманием, он становился похож на пса с костью из пословицы. Это свойство делало его хорошим разведчиком, еще лучшим президентом, но не всегда способствовало взаимоотношениям с окружающими.

— Этот болван Килти совсем уже ни черта не соображает. И, что еще хуже, даже не хочет соображать. Вчера угробил двенадцать морских пехотинцев в Багдаде. И знаешь, каким образом? — Кэти Райан промолчала: она-то отлично знала, что вопрос риторический. — Потому что кому-то из его штаба взбрело в голову, что морские пехотинцы с заряженным оружием — это, видишь ли, плохая пропаганда! Черт возьми, когда имеешь дело с людьми, которые в тебя целятся, тут не до пропаганды. И кончилось дело тем, что ротный командир погнался за плохими парнями и уложил шестерых из них, прежде чем получил приказ вернуться.

— От кого?

— От командира батальона, который, вероятно, получил указание от командира бригады, а тот — от кого-нибудь из безмозглых юристов Килти, которых тот насовал во все штабы и командования. Но самое худшее — что его это нисколько не тревожит! По-видимому, раз бюджетный процесс идет своим чередом, то на свете нет ничего важнее этих долбаных деревьев в Орегоне и суматохи вокруг них, и он, похоже, решил полностью сосредоточиться на этом деле.

— Джек, но ведь, как бы там ни было, масса народу страшно переживает по поводу состояния окружающей среды, — сказала мужу профессор Райан.

Килти! — молча кипел Джек. Он должен был это предвидеть. Из Робби получился бы замечательный президент, но, опять же, никто не учел того, что у старого мерзавца-куклуксклановца, который до сих ожидает своей участи в камере смертников миссисипской тюрьмы, окончательно съедут мозги. В тот день Джек находился в Овальном кабинете — чем же он занимался?.. Шесть дней до выборов, и Робби, по всем опросам, шел впереди с большим отрывом. Переигрывать что-то уже не было времени, все пошло вразнос, Килти оставался единственным из весомых кандидатов, а все голоса, предназначавшиеся для Робби, пропали впустую. Очень многие избиратели попросту остались дома, не зная, что решить. Килти, президент «на безрыбье», выборы для проформы…

Переходный период оказался еще хуже, хотя в это почти невозможно поверить. Панихида, проходившая в баптистской церкви отца Джексона в Миссисипи, стала для Джека одним из самых неприятных за всю жизнь воспоминаний. СМИ глумливо обсасывали проявленные им эмоции. Считается, что президенты не должны отличаться от роботов, но Джек был не из таких людей.

И для этого у него, черт возьми, были весьма серьезные основания.

Именно здесь, в этой самой комнате, Робби спас жизнь не только ему, но и его жене, его дочери и его тогда еще не родившемуся сыну. Джек мог чуть ли не по пальцам пересчитать все случаи, когда он испытывал настоящий гнев, но, когда речь касалась этого несчастья, он всякий раз мог взорваться, словно Везувий в особенно неудачный для окрестных жителей день. Даже отец Робби говорил тогда о прощении, и это неоспоримо доказывало, что преподобный Хозия Джексон был как человек намного лучше, чем когда-либо мог надеяться стать он сам. Так какой же участи заслуживал убийца Робби? Пожалуй, двух-трех пуль в печенку… от этого он будет исходить кровью пять, а то и десять минут, непрерывно вопя от нестерпимой боли…

Но едва ли не хуже всего было то, что, согласно слухам, нынешний президент заморозил все вынесенные в США смертные приговоры. Его политические союзники уже вовсю лоббировали для него эту акцию в средствах массовой информации, готовили демонстрацию в защиту милосердия на вашингтонской Молл. Причем они никогда не упоминали о милосердии к жертвам убийц и похитителей, но тем не менее они боролись за воплощение в жизнь своих глубинных убеждений, и за это Райан их по-настоящему уважал.

Бывший президент глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Ему нужно было браться за дело. В своих мемуарах он уже преодолел два года и приближался к финишной прямой. Работа шла быстрее, чем он ожидал, несмотря даже на то, что он одновременно составлял закрытое приложение к своей автобиографии, которому предстояло увидеть свет лишь через двадцать лет после его смерти.

— Где ты? — спросила Кэти, думая о своем распорядке дня. На сегодня у нее были запланированы четыре операции по лазерной коррекции. Прикрепленная к ней группа Секретной службы до сих пор продолжала проверять пациентов — чтобы никто не смог пробраться к ней с пистолетом или ножом. Подобный случай был настолько невероятным, что Кэти давно перестала думать о такой возможности. А может быть, она не думала об этом, потому что была уверена, что охрана такого не допустит.

— А?

— В книге, — пояснила жена.

— Последние месяцы. — Его налоговая и финансово-бюджетная политика, которая неплохо работала до тех пор, пока Килти не ударил по ней, как из огнемета.

А теперь Соединенные Штаты Америки едва стояли на разъезжающихся ногах при президентстве (или вернее будет сказать: царствовании) Эдварда Джонатана Килти, представителя аристократии, родившегося с серебряной ложкой во рту. Когда-нибудь положение вещей исправится, народ позаботится об этом. Но разница между бандой и толпой состоит в том, что у банды есть предводитель. Народу это, в общем-то, не нужно. Народ может обойтись без этого, потому что предводитель все равно так или иначе появляется. Но кто его выбирает? Народ. Но народ выбирает кандидатов из предложенного ему списка, а уж отбор для этого списка каждый должен проходить самостоятельно.

Зазвонил телефон. Джек поднял трубку.

— Алло!

— Привет, Джек. — Голос оказался хорошо знакомым. Глаза Райана сверкнули.

— Привет, Арни. Как дела в академии?

— Ты и сам отлично представляешь. Видел утренние новости?

— Насчет морских пехотинцев?

— И что ты думаешь? — спросил Арни ван Дамм.

— Мне это не очень-то понравилось.

— Я думаю, все даже хуже, чем кажется на первый взгляд. Репортеры о многом умалчивают.

— А когда они говорили всю правду? — мрачно осведомился Джек.

— Нет, дело не в том, что они так любят умалчивать, но у некоторых из них все же сохраняется честность. С Бобом Хольцманом из «Пост» случился приступ угрызений совести. Он позвонил мне. Хочет поговорить с тобой, узнать твое мнение — без диктофона, конечно.

Роберт Хольцман из «Вашингтон пост» был один из тех немногих репортеров, которым Райан почти доверял, во-первых, потому, что он всегда был откровенен с Райаном, а во-вторых, потому, что он был в прошлом офицером военно-морского флота и имел классификационный индекс 1630, которым в ВМФ обозначали офицеров разведки. Пусть он расходился с Райаном во мнениях по большинству политических вопросов, но, несомненно, он был честным человеком. Хольцман был неплохо осведомлен о прошлом Райана, но не стал ничего публиковать, хотя из всего этого можно было бы слепить не одну смачную историю и, возможно, даже сделать карьеру. С другой стороны, нельзя было поручиться в том, что он не бережет эти сведения для книги. Хольцман написал несколько книг — одна из них даже стала бестселлером, — и неплохо заработал на них.

— И что ты ему сказал?

— Пообещал спросить тебя, но предупредил, что ты, вероятнее всего, скажешь не просто «нет», а «черта с два».

— Арни, я с симпатией отношусь к этому парню, но ведь бывшему президенту не следует смешивать с грязью своего сменщика…

— Даже если он — не что иное, как никчемный кусок дерьма?

— Даже в этом случае, — мрачно отозвался Джек. — Пожалуй, даже тем более в этом случае. Постой-ка. Мне казалось, что он нравился тебе. Что случилось?

— Может быть, я слишком долго ошивался рядом с тобой. А теперь у меня возникло дурацкое ощущение, будто от характера тоже что-то зависит. А не только от ловкости в политических маневрах.

— Арни, в этом он чертовски силен. Даже я не могу не отдать ему в этом должного. Ты, наверно, хотел зайти поболтать? — спросил Райан. Действительно, зачем еще Арни мог позвонить в пятницу утром?

— Ну… да. Выходит, я не так уж ловок.

— Ты же знаешь — в моем доме тебе всегда рады.

— Как насчет вторника? К обеду? — вполголоса предложила Кэти.

— Как насчет того, чтобы пообедать с нами во вторник? — спросил Джек. — Можно будет остаться на ночь. Я предупрежу Андреа, что ты приедешь.

— Да уж, пожалуйста. Я всегда немножко побаиваюсь, как бы меня не застрелила женщина, а уж когда имеешь дело с такой мастерицей, раной в мякоть не отделаешься. Значит, увидимся около десяти.

— Отлично, Арни. До встречи.

Джек положил трубку и поднялся, чтобы проводить Кэти в гараж. Кэти прибавила в классе. Теперь она ездила на двухместном спортивном «Мерседесе», хотя недавно призналась, что соскучилась по вертолету, который доставлял ее в больницу Хопкинса. С другой стороны, ей нравилось играть в автогонщицу, пока прикрепленный к ней агент Секретной службы Рой Олтман, в прошлом капитан 82-го авиадесантного полка, дрожал за свою жизнь на пассажирском сиденье. Серьезный парень. Он стоял возле машины, из-под расстегнутого пиджака виднелась большая кобура.

— Доброе утро, доктор Райан, — приветствовал он свою подопечную.

— Привет, Рой. Как ребятишки?

— Отлично, мэм, спасибо. — Он распахнул дверцу с водительской стороны.

— Успехов в работе, Джек. — И обычный утренний поцелуй.

Кэти устроилась на сиденье, пристегнула ремень безопасности и разбудила двенадцатицилиндрового зверя, скрывавшегося под капотом. Потом она помахала и задним ходом выехала из гаража. Райан проводил взглядом машину, устремившуюся по выездной дороге, где ее поджидали две машины сопровождения — передовая и замыкающая, — и повернулся к кухонной двери.

— Доброе утро, миссис О’Дей.

— И вас с добрым утром, мистер президент, — ответила специальный агент Андреа Прайс О’Дей, начальница охраны. У нее был двухлетний сын по имени Конор — не по возрасту бедовый мальчишка. Отцом Конора был Патрик О’Дей, старший инспектор по особо важным делам при директоре ФБР Дэне Мюррее — еще одной ключевой креатуре Джека, — которому Килти пока что не смог серьезно испортить жизнь, поскольку ФБР не принимало участия в политическом футболе (по крайней мере, считалось, что не должно принимать).

— Как малыш?

— Прекрасно. Правда, у него никак не складываются отношения с горшком. Как увидит — в слезы.

— Джек вел себя точно так же, — сообщил, рассмеявшись, Райан. — Во вторник к нам приедет Арни. Часов в десять утра. Будет обедать и останется ночевать.

— Что ж, думаю, с ним обойдемся без тщательной проверки, — ответила Андреа. И все равно они проверят его номер социального страхования по национальной базе данных о преступности — на всякий случай. Секретная служба мало кому доверяет, даже и своим коллегам. Особенно после случая с Арефом Раманом.[538] Тогда в Службе начался самый настоящий переполох. Но ее муж успешно справился с ситуацией, а Раману предстояло отбыть долгий, очень долгий срок в федеральной тюрьме во Флоренсе, в Колорадо. Тюрьма Флоренс считалась самым страшным из всех федеральных мест заключения, охранялась лучше любой другой тюрьмы строгого режима. Подобным слухам способствовало то, что она была построена на твердых скалах и в значительной части уходила под них. Постояльцы Флоренс видели солнце разве что на экранах черно-белых телевизоров.

Райан вошел в кухню. Он мог бы задать еще много вопросов. Секретной службе было ведомо немало тайн. Он мог бы даже получить ответы, потому что ему тоже довелось быть на посту президента, но он просто не хотел этого делать.

К тому же у него была работа, которой следовало заняться. Он налил себе еще чашку кофе и отправился в библиотеку заканчивать 2-й раздел 48 главы «Джордж Уинстон и налоговая система». Эта самая система отлично работала до тех пор, пока Килти не решил, что не все вносят в нее «должный и подобающий вклад». О том, какой вклад нужно считать «подобающим», естественно, мог судить один лишь Килти.

Глава 11

Этим утром в ПССВР оказалось перехваченное зашифрованное сообщение, к которому Кампус имел ключ. И, судя по совершенно безобидному содержанию, шифровка была многоступенчатой. У чьего-то кузена родилась девочка. Несомненно, текстовый код. «Стул стоит у стены» — такой фразой во время Второй мировой войны французскому Сопротивлению сообщали о том, что предстоит какая-нибудь операция против оккупировавшей страну немецкой армии. «У Джина длинные усы» — было предупреждением о предстоящем «дне Д» — высадке союзников в Нормандии, а строка Верлена «Вялостью той ранит мне душу» — уточняла дату этого события.

Так что же значило это сообщение? — спрашивал себя Джек. Может быть, и впрямь у кого-то родился младенец, девочка, что в арабском мире было весьма незначительным событием. А может быть, речь шла о большом (или маленьком) банковском переводе, одном из тех, по которым они пытались отслеживать и локализовывать деятельность противника. Тех, кто осуществлял подобные трансакции, Кампус устранял. Одного из них звали Уда бен Мали, он умер в Лондоне от укола той самой авторучкой, которую потом, в Риме, Джек использовал против МоНа, который, как выяснилось, был очень плохим парнем.

Тут Джек заметил кое-что еще. Ха! В списке рассылки электронного письма содержалось необычно много французских адресов. «Неужели там что-то заваривается?» — подумал он.

— Снова хватаешься за соломинку? — спросил через десять минут у Джека Рик Белл. Как и у Джека, на лице главного аналитика Кампуса застыло скептическое выражение — слишком уж неопределенным было это сообщение о рождении девочки для того, чтобы радоваться его расшифровке.

— А что еще делать посреди ржаного поля? — ответил Джек. — Кроме младенца, было еще несколько банковских переводов, но ими уже занимаются ребята с нижнего этажа.

— Большие?

Райан покачал головой.

— Нет, все вместе не добирают до полумиллиона евро. Так, на хозяйство. Еще они задействовали новый комплект кредитных карт. Так что по авиабилетам их теперь не проследить. Бюро этим уже занимается — в меру сил, насколько там в силах обойтись без наших криптоключей.

— А ведь дальше будет хуже, — заметил Белл. — Наверняка они скоро изменят систему шифрования, и нам придется начинать все сначала. Остается надеяться, что мы до того успеем накопать что-нибудь стоящее. У тебя ничего больше нет?

— Только вопросы. Например: где прячется большая птица? Но об этом — даже намеков нет.

— АНБ отслеживает все телефонные системы в мире. За это им и оплачивают компьютеры. Кстати, они собираются обзавестись двумя суперкомпьютерами «Сан микросистемс». Средства должны выделить уже на этой неделе. «Сантехники» в Калифорнии уже пашут на сборке.

— Интересно, бывает так, чтобы АНБ превысило бюджет? Или чтобы ему денег не хватило? — поинтересовался Райан.

— На моей памяти — не было, — сообщил Белл. — Для них главное — правильно заполнить заявку и как можно убедительнее поныть перед комиссией конгресса.

Джек знал, что АНБ всегда получает все, что хочет. Не то что ЦРУ. Но АНБ больше доверяют, да и ведет оно себя тише. Если не считать, конечно, «Первопроходца». Довольно скоро после 11 сентября в АНБ поняли, что технология классической системы радиотехнической разведки плачевным образом не соответствует тому объему сообщений, который нужно было анализировать, и потому для усовершенствования оборудования в Форт-Миде подрядили компанию «САИК», вернее, ее отделение из Сан-Диего. Проект под названием «Первопроходец», растянувшийся на двадцать шесть месяцев и обошедшийся в 280 миллионов долларов, закончился ничем. Тем не менее «САИК» получила еще 360 миллионов на продолжение работы (уже под другим названием). Такие затраты денег и времени не могли не привлечь к себе внимания, и незапятнанный доселе образ АНБ, сложившийся на Капитолийском холме, оказался несколько подпорченным. Тем не менее разработка очередной программы под названием «Исполнительный центр» продолжалась и дошла до стадии испытаний, и потому АНБ решила дополнить свой компьютерный парк мощными машинами «Сан». Но, несмотря даже на высочайшую производительность новых компьютеров, все эти действия очень походили на отчаянную попытку преградить путь приближающегося цунами завалом из мешков с песком. Еще хуже было то, что в момент начала работы «Исполнительному центру» предстояло оказаться в положении отстающего, который просто не в состоянии держаться вровень с лидером и будет довольно быстро отставать. Такое положение должно было возникнуть в первую очередь из-за ай-би-эмовского ультракомпьютера «Секвойя».

Крутому юзеру (Джек относил себя именно к этой категории) возможности «Секвойи» представлялись умопомрачительными. Она превосходила быстродействием сразу полтысячи лучших суперкомпьютеров мира и могла производить двадцать квадрильонов математических операций в секунду. Такое можно было представить себе разве что при помощи предельно упрощенного сравнения: если каждому из 6,7 миллиарда людей, живущих на Земле, дать по калькулятору и заставить всех круглосуточно, без отдыха, еды и сна заниматься вычислениями, то за три столетия они вместе сделают столько же, сколько «Секвойя» успеет сделать за час. Недостатком же было то, что «Секвойю» еще рано было показывать в вечерних новостях — по последним сведениям, она размещалась в девяноста шести холодильниках, занимавших площадь в три тысячи квадратных футов.

«Это ж как солидный двухэтажный дом», — подумал Джек. И следующая мысль: интересно, они водят туда экскурсии?

— А почему ты решил, что там может быть что-то важное? — спросил в свою очередь Белл.

— Зачем шифровать извещение о рождении ребенка? — не задумываясь, ответил Райан. — Мы ведь вскрывали послание их собственным ключом для внутреннего пользования. Ладно, допускаю, что у плохих парней тоже бывают дети, но ведь тут никаких подробностей — ни имени матери, ни отца, ни ребенка. Прямо-таки клинический случай.

— Верно подмечено, — согласился Белл.

— И еще одно. В рассылке среди новых адресов есть один, приписанный к еще не использовавшемуся провайдеру. Мне кажется, к нему стоит присмотреться. Вдруг он окажется не так осторожен по части своих связей и финансовых дел, как остальные?

Пока что все электронные адреса из их «французской коллекции» работали через замаскированные прокси-серверы или же принадлежали аккаунтам, созданным для разового использования. Поскольку провайдеры находились на другом континенте, у Кампуса было не так уж много возможностей заглянуть под половицы и выяснить, откуда же берутся призраки. Если дело касалось Франции, можно было просто явиться к провайдеру и порыться в информации об аккаунте. По крайней мере это давало номер кредитной карты и, следовательно, адрес, по которому ежемесячно отправлялись данные о состоянии счета, если, конечно, это не была фальшивая карта, созданная специально для этой цели. Но даже в этом случае нельзя было обойтись без банковской проводки, а там открывались новые пути для сбора обрывков сведений. Классическая теория мозаики — огромная картина слагается из мириад крошечных кусочков. Если повезет.

— Что, если попытаться хакнуть этот адрес? Вдруг подцепим что-нибудь такое, что позволит взять этого парня на крючок.

— Что ж, почему бы не попробовать?.. — протянул Белл. — Приступай.

Для Ибрагима же сообщение о младенце стало приятным сюрпризом. За безобидными словами скрывалось три сообщения — часть «Лотоса», к которой он был причастен, перешла на следующий этап, предстояла смена протоколов связи, курьер выехал.

В Париже день близился к вечеру, и в городе бурлил час пик. Погода была прекрасная. В город съезжались туристы из Америки, чтобы попробовать французские вина и блюда и посетить достопримечательности города. В последнее время столько же народу стало приезжать на поезде из Лондона, но по одежде этих не отличишь. Тут и там таксисты мигали фарами, давали пассажирам бесплатные уроки французского произношения и ворчали по поводу скудных чаевых. Американцы, по крайней мере, понимали, что чаевые не должны быть символическими, а для большинства европейцев это пока что было не очевидно.

Ибрагим Салих аль-Адель полностью акклиматизировался здесь. Французским языком он владел безукоризненно, настолько хорошо, что мало кто из парижан мог заметить его акцент, и ходил по городу, как и все местные жители, не разевая рот по сторонам, наподобие обезьяны в зоопарке. Как ни странно, больше всего здесь его раздражали женщины. Они так гордо расхаживали в своих дорогих тряпках, зачастую на согнутой руке болталась красивая и дорогая кожаная сумка. На ногах у большинства были удобные туфли на низком каблуке, потому что здесь больше ходили пешком, нежели ездили. «Лучший способ продемонстрировать свою гордыню», — думал он.

На работе у него — он торговал DVD- и видеокассетами с кинофильмами — сегодня был самый обычный день. Лучше всего покупали американские фильмы, дублированные по-французски или с субтитрами — таким образом люди пытались восстанавливать английский язык, подзабытый после окончания школы. (Французы в большинстве своем недолюбливали Америку, но ведь фильм есть фильм, а во Франции кино пользовалось такой популярностью, как мало в какой другой стране.)

Значит, завтра ему предстоит присоединиться к группе и взяться за настоящую подготовку настоящей операции. О таком легко говорить за обеденным столом, а делать — гораздо труднее. Но он много думал об этом, пусть не в реальных полевых условиях, а в стенах своей квартиры. Какую-то часть можно сделать здесь, при помощи Интернета, но лишь в общих чертах. Все подробности, касающиеся цели, можно выяснить только на месте, хотя тщательная домашняя подготовка поможет в дальнейшем сберечь немало драгоценного времени. Некоторые элементы логической системы уже находились на своих местах, а источник на месте, по всем признакам, был надежным и квалифицированным.

Что понадобится для операции? Несколько человек. Естественно, твердых правоверных. Четверо. Не больше. Хотя бы один должен быть мастером подрывного дела. Раздобыть «незасвеченные» автомобили будет нетрудно. Хорошее знание языка. Все должны выглядеть соответствующим образом, учитывая местонахождение объекта операции. С этим тоже не будет никаких проблем — мало кто способен различать оттенки цвета кожи. Ну, а он сам говорил по-английски без малейшего оттенка, так что и здесь трудностей невозникнет.

Так что, самое главное, чтобы все участники его группы были тверды в вере. Готовы умереть. Готовы убивать. Это только несведущим может показаться, что первое важнее второго, но дело в том, что готовых расстаться с жизнью немало, однако польза будет лишь в том случае, когда человек отдает свою жизнь ради того, что приближает победу. Они считают себя святыми воинами и мечтают о семидесяти двух девственницах, но на самом-то деле они молодые парни, не имеющие в жизни особых перспектив, для которых религия это путь к высотам, которых они не могут достичь никаким другим образом. То, что они были настолько глупы, что не могли даже понять этого, было просто прекрасно. Но ведь именно поэтому он был их предводителем, а они — его подручными.

Глава 12

Даже если бы ей не доводилось прежде бывать в этом мотеле, она все равно нашла бы его без труда. Он находился в конце отрезка пути, который жители городка Битти оптимистично именовали Мейн-стрит, главной улицей. На деле это был всего лишь полумильный отрезок дороги с ограничением скорости в тридцать миль в час между автострадами 95 и 374.

В самом отеле — «Мотеле 6 Долины смерти», — несмотря на непрезентабельный его вид снаружи, номера были относительно чистыми и пахли дезинфицирующим мылом. Ей приходилось не только видеть худшие места, но и применять там свои… специфические навыки. С мужчинами, которые были куда хуже, и за совсем никчемные деньги. Так что сегодня название мотеля волновало ее больше, чем все остальное.

Татарка-кряшенка[539] по происхождению, Эллисон (ее настоящее имя звучало как Айзилу, что по-турецки означает «прекрасная, как Луна») унаследовала от матери, отца и предков здоровое уважение ко всяким предзнаменованиям, хоть тайным, хоть явным, а название «Мотель 6 Долины смерти», несомненно, следовало отнести к явным предзнаменованиям.

А-а, ладно! Предзнаменования — дело зыбкое, а их значение всегда можно перетолковать как угодно. В данном случае название мотеля вряд ли указывало на нее. Человек, с которым она встречалась, настолько влюбился в нее, что от него ей не могла угрожать ни прямая, ни косвенная опасность. А то, ради чего она приехала сюда, не требовало от нее ровно никаких мыслительных усилий — слишком хорошо она была обучена. Много значило и то, что мужчины являлись простыми, предсказуемыми существами, которыми управляли примитивнейшие потребности. «Мужики — это глина», — сказала однажды Ольга, ее первый инструктор. Даже в том нежном возрасте — ей было всего одиннадцать лет — она знала, что это правда. Она замечала это в долгих взглядах мальчишек своей деревни и даже в глазах кое-кого из взрослых мужиков, тех, которые взяли за обыкновение ее разглядывать.

Еще до того, как ее организм начал меняться и тело расцвело, она инстинктивно знала, что принадлежит не только к прекрасному, но и к сильному полу. Мужчины сильнее физически, и в этом есть свои преимущества, радости, но Эллисон развивала силу другого рода, силу, которая хорошо ей служила, помогла выйти живой из нескольких весьма опасных ситуаций и обеспечивала неплохую жизнь в тяжелые времена. А теперь, когда ей исполнилось двадцать два и деревня осталась где-то в далеком прошлом, эта сила добывала для нее богатство. А еще лучше было то, что те, на кого она сейчас работала, в отличие от предыдущих нанимателей, не стали устраивать для нее испытаний. Возможно, они поступили так, руководствуясь строгими религиозными идеалами, а возможно, профессионализмом — этого она не знала. Во всяком случае, они принимали как само собой разумеющееся ее добросовестность и считались с рекомендациями, которые она представила, хотя кто их дал, было непонятно. Видимо, какой-то влиятельный человек. О ее прошлом они знать не могли — программа, по которой ее готовили (более не существующая), проводилась в строжайшем секрете.

Она миновала стоянку мотеля, объехала вокруг квартала и вернулась обратно, внимательно глядя, нет ли чего-нибудь необычного, чего-то такого, что ее интуиция сочла бы опасным. Она увидела его автомобиль, синий «Додж-пикап» 1990 года выпуска, а рядом с ним полдюжины других машин. Одна была калифорнийской, одна из Аризоны, а у остальных были местные номера. Решив, что все в порядке, она заехала на бензозаправочную станцию, развернулась там, вернулась к мотелю и, медленно заехав на стоянку, поставила свою машину через два места от «Доджа». Несколько секунд она потратила на то, чтобы проверить в зеркале дальнего вида состояние своей косметики и достать из перчаточного ящика пару презервативов. Их она бросила в сумку и с улыбкой закрыла ее. Он был недоволен тем, что приходилось пользоваться презервативами, говорил, что хочет, чтобы их ничего не разделяло. Но она не соглашалась на это и возражала, что нужно подождать и лучше узнать друг друга, может быть, даже провериться, нет ли у них болезней, которые передаются половым путем, и лишь потом переводить отношения на новый уровень. На самом деле ее колебания никак не зависели от осторожности и близости их отношений. Заказчик дал ей подробное досье на этого человека, там было все, начиная от распорядка его дня до его пристрастий в еде и истории любовных связей. До нее он имел двух любовниц: одна была его подружкой по школе и бросила его, когда он был еще совсем юным, а вторая появилась, когда он уже закончил колледж. Эта связь тоже была непродолжительной. Вероятность какой-либо венерической болезни у него была крайне мала. Нет, использование презервативов было еще одним оружием из ее арсенала. Полная близость, к которой он так стремился, была желанием, а желания — это всего лишь опорные точки. Когда же она, в конце концов, «уступит» и позволит ему взять ее без тонкой резиновой преграды, это будет лишь следующим шагом для того, чтобы еще крепче привязать его к себе.

«Глина», — повторила она про себя.

Впрочем, дольше откладывать она не могла — заказчик уже напоминал о том, что она должна давать информацию. Почему они были так нетерпеливы и что именно собирались делать со сведениями, ее не касалось, но в том, что ее объект владел какими-то важнейшими тайнами, не было сомнений. Но в таких делах нельзя торопиться. Если, конечно, желаешь получить хорошие результаты.

Она вышла из машины, заперла дверцу и направилась к номеру. По своему обычаю, он просунул в щель между дверью и косяком красную розу — таким был их «шифр», чтобы она сразу видела, где его искать. Честно говоря, он был очень милым парнишкой, но настолько слабым и жалким, что она с великим трудом заставляла себя испытывать к нему какое-либо еще чувство, кроме презрения.

Она постучала в дверь. Послышались быстрые мягкие шаги, с негромкими щелчками провернулся барабан замка. Дверь распахнулась, и перед нею оказался он, в вельветовых брюках и дырявой футболке. Их у него было с полдюжины, все с картинками из какого-то научно-фантастического фильма или телешоу, одинаково заношенные.

— А вот и я! — пропела она, виляя бедрами, словно манекенщица на подиуме. За многие годы обучения и практики ей удалось полностью избавиться от акцента. — Рад меня видеть?

Ее открытое платье (в России такой покрой называли сарафаном) бледно-розового цвета, который он так любил, облегало ее тело только в нужных местах, создавая необходимое соотношение скромности и «перчика». Большинство мужчин, сами не сознавая того, желают, чтобы их женщины в обыденной жизни вели себя, как аристократки, а в постели — как шлюхи.

Он перестал изучать ее ноги и грудь пылавшими вожделением глазами и остановил взгляд на лице.

— Э-э… а-а… ага… — промямлил он. — Боже, ну, конечно. Заходи скорее.

За следующие два часа они любили друг друга дважды. Первый раз всего минуту с небольшим, а второй раз — десять минут, но лишь потому, что она сдерживала его. «Тоже мышцы, только другого рода», — думала она. Но не менее сильные. Когда все закончилось, он перекатился на спину, тяжело дыша, его грудь и лицо блестели от пота. Она повернулась на бок и прижалась к его плечу.

— О, — промурлыкала она, — это было… О!

— Да, изумительно, — откликнулся он.

Стив был довольно симпатичным парнем, с вьющимися рыжеватыми волосами и светло-голубыми глазами, но слишком тощим на ее вкус. Его борода царапала ей лицо и бедра. Впрочем, его тело было чистым, он не курил, зубы у него были здоровыми, в общем, могло быть и хуже — это она знала по собственному опыту.

Что же до его способностей как любовника… Да не имел он никаких таких способностей. Он был чересчур тактичным любовником, до сих пор проявлял слишком много ненужной деликатности, постоянно тревожился, что делает что-нибудь не так, а по-другому — боялся. Она изо всех сил старалась успокаивать его, говорила все, что положено говорить в подобных обстоятельствах, издавала в нужные моменты все необходимые звуки, но подозревала в глубине души, что он больше всего боится потерять ее. Конечно, о том, чтобы она действительно «принадлежала» ему, не могло быть и речи.

Это было классическим проявлением синдрома «красавицы и чудовища». Нет, конечно, ему не грозило потерять ее, по крайней мере, до тех пор, пока она не получит от него тех ответов, которые требуют ее заказчики. Эллисон представила себе, что с ним будет, когда она исчезнет из его жизни, и ощутила мимолетный укол совести. Она нисколько не сомневалась, что он влюбился в нее по уши, чего она, собственно, и добивалась, но он был таким… безобидным, что ли, что трудно было не пожалеть иногда. Трудно, но не невозможно. Она выбросила мысли о жалости из головы.

— Как идет работа? — спросил он.

— Все в порядке, как всегда — нарезаю круги, раскладываю снадобья, раздаю карточки с телефонами и демонстрирую врачам свое декольте…

— Ну, это!..

— Не волнуйся, я шучу. Большинство докторов особенно беспокоятся насчет побочных действий.

— Это насчет тех лекарств, о которых говорят по телевизору? Болеутоляющих?

— И этих тоже. А производители давят на нас, чтобы мы продолжали ими торговать.

Он считал ее коммивояжером фармацевтической компании из Рено. Они «случайно» встретились и познакомились в книжном магазине «Барнс энд Ноубл», вернее, в находящейся в нем кофейне «Старбакс». У нее не хватило пяти центов, чтобы заплатить за чашку кофе. Стив, бывший в очереди следующим за ней, с великим смущением предложил добавить недостающую монетку. Располагая досье на него — вернее, той небольшой частью досье, которая требовалась на этом этапе, — и хорошо зная его привычки, она без труда подстроила встречу, а чтобы познакомиться, хватило вопроса о том, что за книгу он читал. Что-то о машиностроении, которое, естественно, ни в малейшей степени ее не интересовало. Но этого-то он не заметил, так как пришел в страшное волнение оттого, что красивая девушка обратила на него внимание.

— А как твои инженерные штучки? — небрежно бросила она. — Совершенно не могу понять, как ты с ними справляешься. Я попыталась читать одну из тех книжек, которые ты мне дал, но сразу поняла, что у меня мозгов на это дело не хватит.

— Что ты. Ты очень умная, просто это очень скучные материи. Не забывай, я ведь четыре года учился в колледже, но, несмотря на это, по-настоящему начал понимать, что к чему, только после того, как некоторое время поработал. В МТИ меня научили многому, но все это не идет ни в какое сравнение с тем, что я узнал здесь.

— Например?

— Ну, знаешь, всякая всячина…

— А именно?

Он промолчал.

— Ладно, ладно, я все поняла, мистер хранитель государственных секретов.

— Эли, ты неправа, — отозвался он со слезами в голосе. — Просто, понимаешь ли, столько было всяких бумаг — подписки о неразглашении и все такое прочее…

— О-о, значит, ты действительно важная персона.

Он покачал головой.

— Не-а. Ты же знаешь, что у правительства по этой части настоящая паранойя. Черт возьми, странно, что нас не проверяли на полиграфе, ну, детекторе лжи, хотя, кто знает, что еще будет.

— Так чем же ты занимаешься? Всякими пушками и бомбами, да? Нет, погоди… ты, наверно, ракетный конструктор.

Он усмехнулся.

— Ничего подобного. Я обычный машиностроитель, самый заурядный, средний инженеришко.

— Ой, ты шпион! — Она приподнялась на локте так, чтобы простыня соскользнула, открыв незагорелые груди. — Угадала, да? Ты шпион?

— Нет, что ты. Сама посмотри на меня — какой из меня шпион? Я обычный зануда и тупица.

— Самое лучшее прикрытие.

— Ого, как у тебя воображение разыгралось!

— Вот, вот! Ты уходишь от ответа. Между прочим, сам себя выдал — это типично шпионская уловка.

— Вовсе нет. Прости, что разочаровал тебя.

— А что же тогда? Ну, скажи…

— Я работаю в Министерстве энергетики.

— Атомные станции и всякие такие штучки?

— Теперь угадала.

На самом деле она точно знала, какая у него специальность, где он работает и чем занимается. Ей было нужно — им было нужно — узнать кое-какие специфические подробности. Они были совершенно уверены в том, что он обладает такой информацией, и, если ее нет у него в голове, то он наверняка имеет к ней доступ. И сейчас она отвлеченно подумала: странно, почему они решили приставить ее к нему вместо того, чтобы попросту схватить на улице, запихнуть в машину и выбить из него все, что им нужно? По всей вероятности, решила она, дело не в том, где он работает, а в том, что пытка не даст гарантированно достоверного результата. А если Стив исчезнет или будет найден мертвым с подозрительными следами на теле, обязательно начнется расследование, и проводить его будет не местная полиция, а самое меньшее ФБР. Такого поворота событий ее заказчики, похоже, всеми силами старались избежать. И даже сам факт того, что они не стали пользоваться прямыми и простыми методами, кое-что ей сказал: нужная им информация чрезвычайно важна и очень неординарна. Не исключено, что Стив — единственный доступный для них источник этой информации. А это значит, что она либо чрезвычайно тщательно защищена, либо ею не владеет никто, кроме него.

Но все это ничего не значило. Она должна выполнить работу, получить деньги, а потом… кто знает, что будет потом?

Гонорар ей обещали внушительный, его, пожалуй, должно было хватить для того, чтобы она смогла начать где-то вдали отсюда новую жизнь и зарабатывать на жизнь чем-то другим. Чем-нибудь сугубо обыденным, например, стать библиотекарем или бухгалтером. При этой мысли она невольно улыбнулась. Обыденность может быть очень приятной. Вот только с этими людьми нужно держать ухо востро. Независимо от того, какое применение они собирались найти для этой информации, она (в этом можно не сомневаться) была смертельно важной. В буквальном смысле этого слова. Настолько важной, что за нее вполне могли и убить.

Ладно, за дело…

Она лениво провела кончиком пальцев по его груди.

— Но ведь тебе не грозит опасность? Я имею в виду рак или что-нибудь в этом роде?

— Пожалуй, что нет, — ответил он. — Маловероятно. Ну, какой-то риск имеется, но у них столько протоколов, правил и инструкций, что нужно быть совсем чокнутым, чтобы сделать с собой что-то нехорошее.

— И что — ничего не случается? Ни с кем?

— Нет, конечно, что-то бывает, но больше по глупости. Например, кому-то погрузчик ногу переехал, а кто-то подавился в кафетерии. Была парочка действительно опасных ситуаций в… в других местах, но все происходило потому, что кто-нибудь пытался нарушить правила. Но и в этих случаях положение спасали дублирующие системы и прочие хитрости. Не волнуйся, детка, мне ничего не грозит.

— Гора с плеч. Мне страшно было даже подумать, что с тобой может случиться беда.

— Ничего со мной не будет, Эли. Я очень осторожен.

«Посмотрим», — подумала она.

Глава 13

Джек-младший прижался спиной к стене и, крадучись, двинулся вперед, ощущая, как шершавые неструганые доски цепляются за куртку. Добравшись до угла, он приостановился и принял «стойку Уивера», держа нацеленный вперед пистолет в двух вытянутых руках. Совсем не так, как в голливудских фильмах или полицейских сериалах по ТВ, где сплошь и рядом видишь пистолет возле самого лица стволом вверх. Конечно, смотрится клево — ничего так не подчеркивает скульптурную форму подбородка и стальную голубизну глаз, как внушительный «глок». Но сейчас-то речь шла не о том, чтобы шикарно смотреться в кадре, а о том, как выжить самому и уложить как можно больше плохих парней. У того, кто вырос в Белом доме, среди профи из Секретной службы, которые пистолеты знают лучше своих родных детей, есть определенные плюсы.

Для голливудского стиля обращения с пистолетом имелось только два применения — обзор и засада. Настоящая пистолетная перестрелка обычно ведется лицом к лицу, в самых что ни на есть неудобных условиях, и тут уже все зависело от твоего умения и того, хорошо ли ты разглядел окружающую обстановку. От первого зависел автоматизм движений, а от второго — их чередование. Куда проще и эффективнее поднять оружие, навести мушку на хорошо видимую мишень и выстрелить, чем проделать все это в обратном порядке. Второй вариант — засада — целиком и полностью зависит от того, что произойдет, когда ты, свернув за угол, окажешься лицом к лицу с плохим парнем. Что ты предпочтешь в такой ситуации, чтобы пистолет был поднят на уровень глаз или, наоборот, опущен так, чтобы ты мог попытаться всадить пулю парню в ногу, прежде чем он набросится на тебя, и встреча превратится в борьбу без правил? Такое, конечно, случается нечасто, но Джек был убежден (и с этой его убежденностью было согласно немало хороших стрелков), что если у парня, с которым ты схватился, сидит в ноге одна-другая 9-миллиметровая пуля, это всегда лучше, чем если он крепко стоит на обеих ногах.

«Это теория», — напомнил себе Джек, возвращаясь к тому, что происходило здесь и сейчас. Теории хороши для учебного класса, а не для настоящего мира.

Но, черт возьми, куда же запропастился Доминик? Они разделились около входа. Доминик отправился направо, чтобы осмотреть помещения в глубине дома, которые всегда считались более «серьезными». Джек — налево, в лучше просматриваемые кухню и гостиную. Ладно, переживай не о Доминике, а о себе. Двоюродный брат все же агент ФБР (по крайней мере, считается таковым по бумагам) и в дополнительных уроках по этой части не нуждается.

Джек переложил пистолет в левую руку, вытер ладонь правой о штаны и вновь взял ею пистолет. Потом перевел дыхание, отступил на небольшой шажок и осторожно высунул голову из-за угла. Кухня. Справа холодильник, слева зеленый, цвета авокадо, кухонный стол с встроенной в него раковиной из нержавеющей стали и микроволновой печью на другом конце. Дальше, на пути к задней двери — обеденный стол с расставленными около него стульями.

Джек постоял неподвижно, пытаясь уловить какое-нибудь движение в комнате, но ничего не увидел и вышел из своего укрытия, держа пистолет на уровне плеча, обвел внимательным взглядом все помещение (вместе со взглядом перемещалось и дуло пистолета) и, крадучись, двинулся дальше. Впереди, справа, находился арочный проем без двери, ведущий, как вспомнил Джек, в гостиную. Доминик должен выйти ему навстречу справа, через другую комнату…

— Джек, окно в дальней спальне! — крикнул Доминик откуда-то из глубины дома. — Сбежал! Через боковое окно! Белый мужчина, красная куртка, вооружен… Я за ним!

Джека так и подмывало сорваться с места и кинуться дальше бегом, но он справился с собой и, двигаясь все так же медленно и осторожно, осмотрел всю кухню, и вывернулся из-за угла в гостиную. Никого. Тогда он двинулся к двери, выходящей в патио,[540] и прижался к стене за левым косяком, от души надеясь, что строители сделали для гипсокартона нормальный каркас из досок 2,4 дюйма. Такие доски должны если не остановить, то, по крайней мере, сильно ослабить предназначенную для него пулю, и, наклонившись, выглянул в маленькое, словно амбразура, окошко, выходящее в переулок. Справа он увидел удалявшуюся по переулку фигуру в синей ветровке с желтыми буквами. Это Доминик — ветровка ФБР. Джек открыл дверь, снова посмотрел вокруг и, наконец, резко распахнул раму с москитной сеткой. Прямо напротив себя он увидел в кирпичной стене затененный дверной проем, слева возвышался зеленый мусорный бак. Держа оружие на изготовку, крутя головой, он двинулся в ту сторону. Увидев в дверном проеме тень, он резко повернулся.

— Стоять! Стоять! Не двигаться! — заорал он, но человек не послушался (когда его левая рука оказалась на свету, Джек увидел в ней пистолет). — Брось! — снова рявкнул Джек, давая противнику последний шанс, и через секунду два раза выстрелил, оба раза целясь в середину силуэта. Фигура попятилась и исчезла в проеме. Джек снова повернулся в сторону мусорного бака, сделал несколько шагов, пока не поравнялся с его углом, заглянул туда…

И тут что-то с силой ударило в спину между лопатками, толкнув его вперед. Он почувствовал, как кровь прихлынула к голове, и подумал: «Вот черт, надо же…» Он стукнулся о бак, аж плечо заныло, попытался развернуться в ту сторону, откуда стреляли… Тут его ударило еще раз, теперь в бок под самой подмышкой, и он понял, что опоздал.

— Стоп! — прогремел усиленный мегафоном голос, и тут же по переулку эхом разнеслись три резких свистка. — Тренировка закончена, тренировка закончена!

— Ах ты… — пробормотал Джек и, прислонившись к баку, тяжело вздохнул.

Подстреливший его человек — специальный агент Уолт Брэндис — вышел из двери и печально покачал головой.

— Бог ты мой. Сынок, погибнуть вот так, с зеленым пятном прямо посреди спины… — Брэндис попытался сдержать улыбку и добавил, прищелкнув языком: — Это просто стыд и срам, вот что это такое.

Доминик вернулся в переулок, выбежав из-за угла, остановился и спросил:

— Опять?

— Знаешь, Джек, в чем проблема? Ты…

— Поторопился, я знаю.

— На сей раз дело не только в этом. Все серьезнее. Главная причина не в поспешности — хотя без нее тоже не обошлось, — но убили тебя не из-за этого. Попробуешь сам угадать?

Джек-младший на мгновение задумался.

— Я просчитался.

— Совершенно верно: просчитался. Ты решил, что человек, которого ты увидел в двери, сидел там в одиночку. И, покончив с ним, решил, что оттуда тебе больше ничего не грозит. Я даже название для этого выдумал: синдром засадной успокоенности. В учебниках ты его не найдешь, но выглядит он так: ты благополучно проходишь через засаду, успев побывать на волосок от гибели, и чувствуешь себя этаким золотым мальчиком. В голове у тебя подсознание без спросу переводит эту дверь из разряда опасных в безопасные. Ну, в настоящей жизни, имей ты дело с обычным тупым преступником, второй, вероятнее всего, проявился бы, как только ты свалил его приятеля, если не раньше. Но ведь исключения всегда возможны — возьмет да объявится такое редкое явление, как башковитый плохой парень, — и это самое исключение тебя и шлепнет.

— Ты прав, — пробормотал Джек, отхлебнув диет-колы. — Проклятье.

Они с Домиником и Брайаном, не участвовавшим в последней тренировке, сидели в комнате отдыха. Перед этим Брэндис устроил разбор занятия, не щадя ничьих чувств. Вероятно, он повел бы себя так же, окажись перед ним не сын бывшего президента, а сам отец. Он сказал Джеку примерно то же самое, что сейчас говорил Доминик, только в более энергичной манере. Брэндис, уроженец Миссисипи, обладал самоуничижительной манерой разговора в духе знаменитого в тридцатые годы юмориста Уилла Роджерса, которая несколько смягчала остроту его замечаний, являвшихся, по сути, самой зубодробительной критикой. Несколько, но далеко не до конца. «А ты, Джек, что думал? Что пришел сюда и уже стал великим специалистом?»

Как и большая часть помещений комплекса для отработки городских операций Академии ФБР в Квантико, который агенты называли между собой Хоганс-аллеей, комната отдыха имела сугубо спартанский облик — фанерные стены и полы и облицованные пластиком дешевые столы, выглядевшие так, будто по ним лупили молотками. И весь комплекс представлял собой сляпанные на скорую руку постройки, хотя тут имелись и банк, и почтовое отделение, и парикмахерская, и бильярдная. «И темные дверные проемы», — думал Джек. И все это выглядело вполне реально, так же реально, как и пейнтбольный шарик, больно ударивший его между лопатками. Это место до сих пор ныло, Джек подозревал, что позднее, в душе, увидит там здоровенный синяк. Но пусть в него попали всего лишь пейнтбольным шариком, убит, значит убит. Он подозревал, что пейнтбол тут устроили специально для него. В Хоганс-аллее проигрывали разные сценарии, и в зависимости от того, какой именно из них использовался и насколько квалифицированными были участники учений, здесь могло быть куда больше шума и всяких опасностей, чем сегодня. До Джека даже доходили слухи, что группы по освобождению заложников работают здесь с боевыми патронами. Но, с другой стороны, это же лучшие из лучших.

— А ты что скажешь? — обратился Джек к Брайану, который развалился на стуле и раскачивался на его задних ножках. — Не поверю, что тебе нечего добавить.

Брайан покачал головой, улыбнулся и кивнул на брата.

— Мы в его владениях, братишка, а не в моих. Вот приедем ко мне, в Твентинайн-Палмс, там я с тобой и поговорю. — У морской пехоты имелся свой, до ужаса реалистичный комплекс для отработки уличных боев, который так и назывался — ВОГМ, Военные операции в городской местности. — До тех пор буду держать рот на замке, но за предложение — спасибо.

Доминик демонстративно постучал костяшками пальцев по столу прямо перед Джеком.

— Братец, ты ведь сам попросил, чтобы мы привезли тебя сюда, верно?

В голосе Доминика отчетливо слышалась сталь, и Джек тут же вновь собрался. «Что еще?» — подумал он.

— Верно.

— Ты хотел узнать, как это выглядит на самом деле, верно?

— Ага.

— Ну, так не веди себя, как маленький мальчик, которого поймали за списыванием на диктанте. Тут не лекции читают. Никому дела нет ни до того, кто ты такой, ни до дилетантских ошибок, которые ты делаешь третий раз подряд. Черт возьми, я ловил пулю на каждой из первых десяти таких тренировок. С дверью облажался? Так ее чуть не назвали в мою честь — столько раз меня оттуда подстреливали.

Джек понимал, что он говорит чистую правду. Агентов ФБР готовили в Хогане больше двадцати пяти лет, и успешно заканчивали весь курс занятий только те, кто проходил его столько раз, что декорации и происходившие в них события снились по ночам. Джек знал, что только таким путем можно чего-то достичь. Совершенство достигается практикой — это был не просто лозунг, но непреложная аксиома, особенно для военных и борцов с преступностью. Благодаря практике в мозговой электропроводке появляются новые контакты, а тело тем временем нарабатывает мышечную память — выполняя раз за разом одно и то же действие, пока мышцы и синапсы не станут работать в полном согласии, а обдумывание не окажется вообще устранено из процесса. «Но сколько потребуется, чтобы достичь такого уровня?» — подумал он.

— Валяй дальше, — сказал Джек.

— Нет уж. Говори с Брэндисом. Он с удовольствием все объяснит. Я-то от него пуль наглотался больше некуда. Черт возьми, я ведь первые два раза вышел прямиком через эту дверь, и меня сразу ухлопали. Знаешь, мне не очень хочется говорить тебе это, но, если быть честным, для первого раза ты справился очень хорошо. Просто великолепно. Черт, кто бы мог подумать… Мой башковитый родственник оказывается при-рож-ден-ным охотником.

— Ну, вот, теперь ты прикалываешься…

— Нисколько. Правда-правда. Брайан, ну, скажи хоть ты ему.

— Джек, он прав. Но небрежностей у тебя выше крыши. Сам посуди, в прачечной ты дважды помешал Дому…

— Помешал?

— Первый раз, когда вы сгрудились около входа в комнату, как раз перед тем, как войти. Потом, внутри, вы разделились: одна группа отправилась в «трудную» сторону, а вторая — в «легкую».

— Да, помню.

— В прачечной ты сошел с маршрута и увел дуло пистолета из своей зоны. И навел дуло на меня — прямо в затылок, между прочим. А такого ни в коем случае нельзя делать.

— Так, хорошо. Урок номер один — никогда не наводи оружие на своих друзей.

— Ну, в общем, так, — рассмеялся Брайан. — Я ведь уже сказал — небрежностей у тебя полно, но инстинкт умопомрачительный. Послушай, чем ты занимался, когда жил вдали от нас? Участвовал малышом в тренировках Секретной службы? Или тебя на каникулы отдавали Кларку и Чавесу?

Джек покачал головой.

— Ничего такого не было. Нет, я действительно стрелял из пистолета, но ни в каких тренировках не участвовал. Сам не знаю… Такое впечатление, что действие проигрывается у меня в голове, перед тем как я начну что-то делать… — Джек растерянно пожал плечами и добавил, улыбнувшись: — Может, мне с ДНК передалось что-то из отцовского морпеховского опыта? А может быть, я просто много смотрел «Крепкий орешек».

— Как-то не верится, что дело только в этом, — отозвался Брайан. — Ладно, как бы там ни было, я был бы не против того, чтобы ты работал в моей шестерке.

— Согласен.

Они подняли банки с диет-колой и чокнулись ими.

— Знаете, что… — осторожно начал Джек. — Помните прошлое лето? Там, в Италии…

Брайан и Доминик переглянулись.

— Помним, — ответил Дом. — Жуткое дело.

— Ну, да… Я подумал, что неплохо было бы продолжить… Может быть, не то же самое, но что-то в этом роде.

— Иисус! — воскликнул Брайан. — Кузен, ты что, задумал оторваться от компьютера и перейти жить в реальный мир? Я так и вижу, что мы тут разговариваем, а дьявол уже коньки шнурует.

— Очень смешно, прямо лопнуть со смеху. Нет, мне нравится то, чем я занимаюсь, но ведь все это совершенно неосязаемо. А то, чем занимаетесь вы — что мы вместе делали в Италии — настоящее дело, понимаете? Когда собственными глазами видишь результат.

— Вот видишь, наконец до тебя дошло, — сказал Доминик. — А мне все время хотелось спросить: потом ты переживал из-за этого? Не то чтобы это было так уж обязательно, но ведь, если называть вещи своими именами, ты вроде как оказался в роли парня с растущими из ж…ы руками, который неожиданно попадает в задницу, прости за каламбур.

Джек ненадолго задумался.

— Что ты хочешь сказать? Что я сильно переживал? Вовсе нет. Ну, почти совсем. Действительно, я волновался, и была какая-то доля секунды, как раз перед тем, как все произошло, когда я подумал: «Черт возьми, что я делаю?» Но это сомнение тут же исчезло, остались только я и он. И я сделал то, что нужно. Что же до вопроса, который ты, как я полагаю, был намерен задать, — он на секунду умолк, словно удивляясь витиеватой фразе, — нет, сон мне это нисколько не нарушило. Думаешь, должно было?

— Да нет же! — Брайан посмотрел по сторонам, удостоверился в отсутствии посторонних. Подавшись всем телом вперед, поставил локти на стол. — Джек, тут нет никакого «должно — не должно». Это или бывает, или нет. У тебя нет, вот и прекрасно. Заср…ец получил по заслугам. Джек, когда я впервые убил человека, у меня даже выхода другого не было. Или я его, или он меня. Я прикончил его, понимая, что поступаю правильно. Но кошмары мне какое-то время снились, врать не стану. Прав ты или нет, заслужил он или не заслужил, убийство — дело неприятное. Любой, кто думает иначе, наверняка чокнутый, хотя бы самую малость. А все разговоры насчет энтузиазма и преданности делу на самом деле к убийствам не относятся. Они касаются того, как лучше выполнить работу, для которой тебя столько дрючили, позаботиться о парнях, идущих справа и слева от тебя, и вернуться с той стороны целым и невредимым.

— Кроме того, Джек, — добавил Доминик, — тот парень, в Италии, он ведь не просто так взялся откуда-то, чтобы так же незаметно исчезнуть. Пока он был жив, он отправил на тот свет кучу народу. Для меня это главное. Плохой парень целиком и полностью заслуживает своей участи, но то, что мы делаем — наша работа в целом, — это не месть, по крайней мере, не в общепринятом значении. Если бы мы стремились мстить, это было бы все равно, что запирать конюшню, когда лошадей давно свели. Я стараюсь остановить конокрада еще до того, как он откроет дверь.

Брайан изучающее взглянул на своего брата-близнеца, тряхнул головой и широко улыбнулся.

— Вот это да! Мама всегда говорила, что ты у нас философ, а я все не верил. Но теперь убедился.

— Ну-ну… — пробормотал Доминик. — Здесь не столько философия, сколько математика. Убить одного, значит, спасти сотни, если не тысячи людей. Если бы мы говорили о порядочных, законопослушных обывателях, уравнение оказалось бы посложнее, но ведь мы говорим совсем не о них.

— Джек, я согласен с ним, — сказал Брайан. — Здесь мы получили возможность сделать кое-что хорошее. Но если ты хочешь заниматься этим ради того, чтобы мстить или, тем более, поиграть в Джеймса Бонда…

— Чего нет, того нет.

— Вот и отлично, потому что ни то ни другое и рядом с этой работой не лежало. Это все дерьмо. А месть — совершенно никудышный мотиватор. Когда человек думает о мести, он становится сентиментальным, а сентиментальность означает смерть.

— Я знаю.

— И как же ты намерен поступить?

— Поговорю с Джерри и послушаю, что он скажет.

— Ну, тогда тебе понадобится классная подача, — сказал Доминик. — Сам подумай, ведь Джерри сильно рисковал, когда взял тебя на работу. Твой папаша взбесится…

— Дом, позволь уж мне самому разобраться с моим папашей.

— Ладно. Только если ты надеешься, что Джерри вручит тебе пистолет и скажет: «Иди и освободи мир от всего, что препятствует демократии», то ты глубоко заблуждаешься. Между прочим, если ты откинешь копыта, сообщить об этом твоим родителям должен будет именно он.

— Я знаю.

— Вот и хорошо.

— Итак, — сказал Джек, — вы подстрахуете меня, когда я буду говорить с ним?

— Во всяком случае, попытаемся, — ответил Брайан. — Но ведь в этих делах, Джек, нет никакой демократии. Даже если он не откажет тебе сразу, он, скорее всего, оставит окончательное решение за Сэмом. — Сэм Грейнджер занимает в Кампусе должность начальника оперативного отдела. — А нас вряд ли кто-то станет спрашивать.

— Пожалуй, ты прав, — кивнул Джек. — Ладно, раз такое дело, то мне, как ты сказал, нужно будет исполнить подачу как можно лучше.

Глава 14

Наступила осень. Об этом говорили и ветер, и ледяной припай, который, возникнув около берега, все дальше уходил в черные северные воды. Холоднее вода стать уже не могла, ей оставалось только превратиться в лед, а его и так было полным-полно вокруг, и он напоминал о том, что лето здесь было, в лучшем случае, мимолетным видением. Мать-природа, как всегда, оставалась угрюмой и бессердечной. Этого ощущения не смягчали ни прозрачное, как хрусталь, густо-голубое небо, ни быстро бегущие по нему пухлые ватные облака.

Это место было очень похоже на военно-морскую базу в Полярном, куда он получил свое первое назначение двенадцать лет назад, как раз в ту пору, когда начался распад советского флота. О, конечно, какое-то количество кораблей еще оставалось, но они стояли у причалов в Кольской губе, а команды их состояли из людей, которые не бросили флот лишь потому, что не знали, что будут делать дома. А кое у кого дома и вовсе не было. На нескольких кораблях команды состояли из одних офицеров, которым зарплату платили, хорошо, если три-четыре раза в год. Виталий оказался одним из последних моряков, начавших службу еще в ВМФ не существовавшего ныне Советского Союза, и, к его собственному удивлению, служба ему нравилась.

После никому не нужных курсов он стал мичманом и получил должность боцмана. Работа была трудной, иной раз и непосильной, но приносила удовлетворение, а потом — и материальную выгоду. От развала советского флота Виталию удалось даже кое-что выиграть — он, почти за бесценок, купил списанную, но в хорошем состоянии десантную самоходную баржу, которую слегка переоборудовал для перевозки пассажиров. На ней он возил и поисковые партии, искавшие в тундре что-то такое, что его совершенно не касалось (и не интересовало), и браконьеров, охотившихся на белых медведей ради дорогих шкур.

Заказчики, с которыми ему предстояло работать в ближайшую неделю, поджидали его в небольшом рыбацком поселке неподалеку. Их снаряжение он погрузил еще два дня назад — легкий грузовичок-вездеход «ГАЗ», блестящий новой краской, с крановой лебедкой в кузове и комплектом новых шин. Машину пригнал незнакомый водитель, по всей вероятности, получивший, как и Виталий, оплату в евро. Как подобает хорошему капитану, Виталий проверил груз и с удивлением обнаружил, что на «газике» спилены все идентификационные номера, даже на моторе. Сделать это было несложно, не нужно было даже прибегать к помощи механика, но Виталий почему-то был уверен, что люди, которые наняли его, не стали бы сами пачкать руки о металл. Так что, они заявились сюда, купили «газик» в хорошем состоянии, кому-то хорошо заплатили за устранение номеров, а потом наняли частную экскурсию? Что же это могло значить?

Но проявлять излишнее любопытство не стоило. Такие умные звери, как кошки, отлично знают, что любопытство опасно, а людям — сам бог велел. Виталий нисколько не сомневался в том, что у него есть основания считать себя умным человеком. Ну, а еще его клиенты, кажется, вполне уверены в том, что евро очень хорошо действуют на состояние памяти. Их руководитель, несомненно происходивший откуда-то из Средиземноморья, представился как Фред. Судя по всему, он не пытался скрыть свое имя, а просто назвал, допустим, прозвище, каким его называли в своей компании. А то, как этот парень подмигнул при этом, подтверждало догадку.

Он проследил, как клиенты поднялись на борт и помахали ему, а потом подал знак Ване, своему механику и заодно матросу. Тот отдал швартовы. Виталий включил дизель, и суденышко отошло от причала, вышло на фарватер и направилось в открытое море. Черная вода нисколько не манила к себе, но сам Виталий и его судно были предназначены для плавания по ней и отлично чувствовали себя в море. Еще небольшой транквилизатор — и утро станет идеальным. Виталий вынул из пачки длиннющую сигарету «Мальборо-лайтс 100». И утро действительно стало идеальным. Суда местных рыбаков давно уже покинули гавань — они выходили в море в несусветную рань. По морю можно было плыть куда угодно, ничего не мешало, лишь чуть заметная рябь похлюпывала о бакены.

Виталий вывел свой корабль за волнолом, взял право руля и направился на восток.

Следуя инструкции, Аднан обходился малочисленной группой — он сам и еще три человека, которым он безоговорочно доверял. Вполне достаточно народу для того, чтобы справиться практически с любым трудным делом, и недостаточно, чтобы могли возникнуть проблемы, когда дело дойдет до неизбежных последствий их действий. Впрочем, об этой части операции он не задумывался. В общем и в целом, его должна постигнуть та же участь, что и его спутников. «Печально», — подумал он. Нет, куда страшнее была мысль о том, что они могут провалить задание. Провал, без всякого сомнения, отзовется на большой операции, о которой Аднан почти ничего не знал, но собирался приложить все силы для того, чтобы не подставить ее под угрозу.

Его жизнь… Аднан улыбнулся. Неверные считают жизнью все это — деревья, и воду, и материальную собственность. Ничего подобного, жизнь не определяет ни то, что ты ешь и пьешь, ни твоя телесная похоть. Время, которое ты проводишь на этой земле, это всего лишь подготовка к тому, что будет потом, и, если ты верен и послушен единому истинному Богу, то воздаяние тебе превзойдет всякое воображение. Менее определенной, подумал Аднан, является его судьба после того, как он добьется успеха. Дадут ли ему еще какое-нибудь задание, посерьезнее, или сочтут, что он принесет джихаду больше пользы своим молчанием? Он предпочел бы первое, если это будет означать дальнейшее служение аллаху, но если ему предназначено второе, так тому и быть. Он безропотно примет любой исход, поскольку у него нет сомнений в том, что он сделал все, что мог, для того чтобы прожить свою первую жизнь как можно лучше.

Все, что может случиться, думал он, еще пребывает в будущем, вот пускай оно само заботится о себе. А здесь и сейчас у него было дело, которое следовало выполнить. Важное дело, хотя он и не мог точно представить себе, как оно укладывается в общую картину. Ладно, пусть этим занимаются люди мудрее.

В рыбачий поселок они прибыли накануне и, расставшись с водителем, который пригнал их вездеход в маленький местный порт, познакомились с капитаном, который должен был везти их дальше. Поселок оказался очень малолюдным, большинство жителей покинуло его, когда здешние воды опустели из-за многолетнего бесконтрольного лова рыбы. Вместе с немногочисленными оставшимися обитателями брошенный на произвол судьбы поселок скрипел себе потихоньку, переходя вместе с окружающим миром из осени в зиму. Аднан и его спутники, обрядившиеся в теплые куртки и замотавшие лица шарфами, чтобы укрыться от пронизывавшего холода, как ни странно, не привлекали к себе внимания. Пожалуй, они заинтересовали только управляющую местной крохотной гостиницей, да и та радовалась лишь появлению платежеспособных постояльцев и не задавала никаких вопросов о том, откуда они приехали и куда собираются отправиться дальше. Но даже если бы эта женщина и спросила об этом, Аднан не смог бы ответить, даже если бы захотел. Будущее (и неважно, знал об этом остальной мир или нет) принадлежало одному Аллаху.

В Париже было темно, а ветер нес пронизывающий холод, который действовал на двух арабов куда сильнее, чем на парижан. Но это давало повод заказать еще вина. Да и народу за стоящими на тротуаре столиками сидело немного, так что можно было говорить относительно свободно. Если кто-нибудь и следил за ними, то делал он это чрезвычайно осторожно. Да и нельзя постоянно бояться всего вокруг, тем более в таких делах.

— Ждешь следующей связи? — спросил Фаад.

Ибрагим кивнул.

— Курьер, наверно, уже в пути. Хороший курьер. Очень надежный.

— И что, по-твоему, будет?

— Я давно научился не гадать попусту, — ответил Ибрагим. — Когда получу указания, тогда и узнаю. Эмир знает, что делать, согласен?

— Пока что у него все получалось, но иногда мне кажется, что он не мужчина, а старуха какая-то, — понизив голос, досадливо сказал Фаад. — Если продумать операцию как следует, все обязательно получится. Мы же для Эмира все равно, что глаза и руки здесь. Он сам нас выбрал. Мог бы и доверять побольше.

— Мог бы, но ведь он видит то, чего мы с тобой не видим. Постарайся запомнить это какследует, — посоветовал Ибрагим своему гостю. — Потому-то он и принимает решения по всем операциям.

— Да, он очень мудр, — согласился Фаад (не то чтобы он действительно так считал, но говорить следовало именно так). Он дал Эмиру клятву верности и относился к ней со всей серьезностью, но ведь это случилось пять лет назад, когда его еще переполнял подростковый энтузиазм. В этом возрасте люди готовы верить во многое и легко приносить присяги. А потом приходится годами терпеть, ожидая, пока хватка присяги ослабнет. Если такое вообще могло случиться.

Но даже присяга не могла полностью пресечь сомнения. Сам он встречался с Эмиром лишь единожды, ну, а Ибрагим наверняка знал его лучше. Такова была природа их работы. При всем при этом ни Фаад, ни Ибрагим не знали, где живет их вождь. Им была известна лишь одна сторона протяженной электронной тропы. И этому имелось вполне логичное объяснение: американская полиция, судя по всему, не уступала по квалификации европейской, а европейской полиции следовало всерьез остерегаться. И все равно в Эмире было много от боязливой старухи. Он не доверял даже тем, кто поклялся отдать жизнь за него. В таком случае, кому же он доверял? «Почему им, а не… мне?» — спрашивал себя Фаад. Вообще-то Фаад был слишком умен для того, чтобы довольствоваться сакраментальным объяснением: «потому, что я так сказала», которым пользуются, общаясь с пятилетними сыновьями, все матери на свете. Что хуже всего, он не мог даже задавать самые интересные для него вопросы, поскольку они могли бы дать кое-кому повод заподозрить его в недостатке лояльности. А проявить недостаточную лояльность в этой организации было все равно, что напрашиваться на ближайший акт самопожертвования. Впрочем, Фаад понимал, что такое положение вещей имеет определенный смысл — и с точки зрения лично Эмира, и для организации в целом.

Нет, труды во имя Аллаха были нелегкими, но это Фаад знал с самого начала. Или внушил сам себе, что знает. Что ж, по крайней мере, в Париже можно рассматривать проходящих мимо женщин. Почти все вырядились, как шлюхи, выставляют тело напоказ, будто желают, чтобы все сразу знали, чем они занимаются. «Хорошо, — думал Фаад, — что Ибрагим выбрал жилье в этом районе. По крайней мере, есть чем полюбоваться».

— Хорошенькая, — сказал Ибрагим, словно отвечая на его безмолвные размышления. — Жена врача. Жалко, что мужу не изменяет, насколько мне известно.

— Да ты мои мысли читаешь, — рассмеялся Фаад. — Слушай, а француженки вообще доступны?

— Есть и такие. Вся трудность в том, что их-то мысли никак не прочтешь. Такой способностью владеет очень мало кто из мужчин, даже здесь. — Он добродушно рассмеялся. — В этом смысле француженки не отличаются от наших женщин. Кое-что одинаково для всего мира.

Фаад отхлебнул кофе и наклонился поближе к собеседнику.

— Думаешь, получится? — спросил он, имея в виду предстоящую операцию.

— Не вижу, что могло бы нам помешать. Зато эффект будет впечатляющим. Плохо лишь то, что у нас появятся новые враги, а с другой стороны — какая разница? У нас нет друзей среди неверных. А для нас сейчас самое главное — подготовить оружие для удара.

— Иншалла, — отозвался Фаад.

Они чокнулись стаканами, как это делают французы, когда о чем-нибудь договорятся между собой.

«Нет, ничего похожего на преимущество собственного поля здесь в помине не было», — думал бывший президент Райан. В Джорджтаунском университете он когда-то получил докторскую степень по истории, так что Кампус знал не хуже, чем собственный дом. Преподавательская рутина, как ни странно, оказалась для него вполне приемлемой. Действительно, что трудного в том, чтобы за более чем приличные деньги рассказывать о том, что ты знаешь как никто другой — о том времени, которое ты провел в Белом доме. Правда, слушала его пока что лишь кучка полоумных, у восьмидесяти процентов которых мозги сдвинулись набекрень на почве теории заговоров. Им тут же затыкало рты оставшееся меньшинство. Эти двадцать процентов составляли леваки, глубоко убежденные в том, что Эдвард Килти сейчас с великим трудом оттаскивает страну от края пропасти, которую выкопал Райан. Конечно, это была полная чушь, но они в своей искренней уверенности не знали никаких сомнений и лишний раз напоминали Райану: существует реальность, отдельно от которой существуют представления о ней, и эти два явления крайне редко соприкасаются. Эту мудрость Арни ван Дамм неоднократно (по большей части тщетно) пытался вбить в голову Райану, пока тот был президентом. А Райану гордость никак не позволяла проглотить эту пилюлю. Что-то представляет собой истину и никуда от этого не деться. И есть представления об истине, будь они прокляты… Тот же факт, что большинство американских избирателей, похоже, позабыли об этом факте — иначе они не избрали бы Килти — до сих пор не давал покоя Райану. С другой стороны, он ведь не был объективным наблюдателем. Если бы в Овальном кабинете сидел Робби… Задача состояла в том, чтобы не дать никому почувствовать своего недовольства. Нравится ему действующий президент или не нравится, пусть он вовсе никчемный осел, но критиковать его — крайне дурной тон.

Дверь в артистическую (вернее, в комнатушку, примыкавшую к Макнировской аудитории) открылась, и мимо охранявших вход агентов Секретной службы прошла их начальница, Андреа Прайс-О’Дей.

— Осталось пять минут, сэр.

— Как там народ? — осведомился Райан.

— Полный зал. Но ни факелов, ни вил не видно.

Райан не смог удержаться от смеха.

— Что ж, это хороший знак. Мой галстук в порядке?

Он давно усвоил, что Андреа справляется с «виндзорским узлом» галстука куда лучше, нежели он сам, почти так же ловко, как Кэти, но добрый доктор сегодня спозаранку уехала в больницу, и ему пришлось завязывать галстук самому. Он вполне мог ошибиться.

Андреа склонила голову и осмотрела своего подопечного.

— Неплохо, сэр. — Она прикоснулась к галстуку и коротко кивнула. — Похоже, моя служба в охране уже не главное.

— Ни в коем случае, Андреа. — Прайс-О’Дей находилась при семействе Райанов уже давно, так давно, что мало кто из них вспоминал о том, что она постоянно вооружена и готова убивать других и погибнуть сама ради их безопасности.

В дверь постучали. Один из агентов приоткрыл дверь, выглянул в щель и, громко объявив: «Шортстоп!» (этим термином из бейсбола Секретная служба называла сына президента), распахнул дверь и впустил Джека-младшего.

— Джек! — шагнул ему навстречу Райан-старший.

— Привет, Андреа! — сказал Джек-младший.

— Мистер Райан.

— Приятный сюрприз, — сказал бывший президент.

— Мнэ-а… У меня сорвалось свидание, и я…

— Что ж, приоритеты верные, — усмехнулся Райан.

— Слушай, я не имел в виду…

— Не обращай внимания. Рад тебя видеть. Ты занял место?

Джек-младший кивнул.

— В первом ряду.

— Отлично. Бросишь мне мячик, если у меня возникнут трудности.

Расставшись с отцом, Джек вернулся в коридор, спустился на этаж и направился к аудитории. В коридоре было темно, почти все люминесцентные лампы, висевшие под потолком, были потушены. Как и большинство образовательных учреждений, Джорджтаунский университет старался соответствовать стандартам «зеленых». Проходя мимо одной из малых аудиторий, Джек услышал изнутри металлические звуки, словно кто-то возил по полу ножками стула. Он приостановился и заглянул в узкое окно. Там уборщик в синем комбинезоне сидел на полу и ковырялся отверткой в перевернутом вверх щетками электрополотере. Повинуясь неясному импульсу, Джек толкнул дверь и просунул голову в помещение. Уборщик поднял голову.

— Привет, — сказал Джек.

— Привет, — ответил уборщик с сильным испанским акцентом. — Вот, щетку меняю.

— Извините, что побеспокоил, — сказал Джек и прикрыл дверь. В коридоре он вынул из кармана сотовый телефон и набрал телефон Андреа. Та отозвалась на первом же гудке.

— Я шел в аудиторию, — сообщил Джек. — Тут уборщик…

— Зал номер два-б?

— Да.

— Мы его уже проверили, но будем смотреть и дальше. Мы ведь все равно идем с обходом.

— Хорошо. Я так, на всякий случай.

— Ищете дополнительную работу? — осведомилась Прайс-О’Дей.

Джек хохотнул.

— А как у вас платят?

— Гораздо меньше, чем вы зарабатываете. И времени свободного не остается. До встречи. — Андреа прервала связь.

Джек направился в аудиторию.

— Пора начинать, сэр, — сказала она бывшему президенту Райану. Тот поднялся и поправил манжеты. Это был чисто индивидуальный жест Джека Райана-старшего, но Прайс-О’Дей видела, что между отцом и сыном имелось немалое сходство, ну, а звонок «Шортстопа» насчет уборщика сказал ей кое-что еще: в умственном отношении сынок был тем самым яблоком, которое падает недалеко от яблони. «Интересно, может существовать особый ген шпионажа?» — мельком подумала она. Если да, то у Джека-младшего он определенно имеется. Как и его отец, он был очень любознателен и мало что принимал на веру. Естественно, они проверили здание, и Джек знал об этом. И все же он обратил внимание на уборщика и подумал: «Непорядок». Пусть тревога ложная, но подход абсолютно верный, задавать такие вопросы агентов Секретной службы учат и во время подготовки, и на практике.

Андреа взглянула на часы и мысленно прошла предстоящий маршрут, представляя себе план здания и сверяя по времени все повороты и отрезки пути. Решив, что все правильно, она дважды стукнула костяшками пальцев по двери, предупреждая агентов, что «Фехтовальщик» сейчас выйдет. Потом подождала пару секунд, чтобы они расположились, как нужно, и вышла, жестом пригласив Райана следовать за собой.

Сидя в аудитории, Джек-младший машинально просматривал программу вечера, глаза перебегали от слова к слову, но мозг совершенно не воспринимал текста. Что-то свербело у него в подсознании — невнятное ощущение чего-то незавершенного… Может быть, он забыл сделать что-то по работе перед тем, как покинул Кампус?..

На сцене появился президент университета, сопровождаемый вежливыми жидкими аплодисментами.

— Добрый вечер, леди и джентльмены, — произнес он, подойдя к трибуне. — Поскольку наша программа на этот вечер состоит только из одного пункта, я буду краток в своем вступительном слове. Бывший президент США Джон Патрик Райан имеет огромный опыт служения…

Уборщик. Слово самовольно всплыло в мозгу Джека. Андреа сказала, что его проверили. Но все же… Он потянулся к сотовому телефону, но остановился, не успев сунуть руку в карман. Что он скажет? Что у него возникло предчувствие? Со своего места он видел левую сторону сцены. Появились двое агентов Секретной службы, одетые в черные костюмы, потом шла Андреа, и за нею — его отец.

Не успев даже понять, что делает, Джек поднялся на ноги и поспешил к боковому выходу. Там он взбежал по ступенькам и быстро пошел по коридору, считая двери.

«Отвертка…» — думал он на ходу. Тут-то и прояснилось то, что он воспринимал как нечто недоделанное. Уборщик с отверткой, по его словам, менял щетку, но щетка-то держится на болте с гайкой!

Чувствуя тревожное сердцебиение, Джек остановился в нескольких футах от нужной двери. Сквозь то самое окошко проникал свет, но теперь уже в аудитории было совершенно тихо. Джек беззвучно подошел к двери и взялся за ручку. Заперто. Тогда он посмотрел в окошко. Полотер так и лежал щеткой кверху. Рядом валялась та самая отвертка с прямым наконечником. А уборщика не было.

Джек повернулся и рысцой помчался к большой аудитории. Около двери он остановился, перевел дух, осторожно вошел и бесшумно закрыл за собой дверь. На его появление почти никто не обратил внимания, разве что один из агентов Андреа взглянул, кивнул, сообщая, что узнал его, и вернулся к наблюдению за аудиторией.

Джек занялся тем же самым. Сначала он поискал взглядом синий комбинезон, но тут же сообразил, что уборщик вряд ли пойдет в аудиторию. В глубине сцены никого быть не могло — там все расчистили люди Андреа. Слушатели, агенты, охрана Кампуса…

Один из них — его лицо было частично скрыто тенью — стоял у восточной стены, сложив руки на животе. Как и агенты, он следил за собравшимися. Как агенты… Джек нашел взглядом прочих представителей наемной службы охраны Кампуса. Пять человек. И ни один из них не разглядывает толпу. Не обученные ремеслу телохранителей, они следили не за аудиторией, откуда с наибольшей вероятностью могла исходить опасность, а за происходившим на сцене. Кроме одного, который стоял у восточной стены. Тут он повернул голову, и его лицо на мгновение осветилось.

Джек выхватил из кармана сотовый телефон и быстро набрал сообщение для Андреа: «Охранник восточная стена = уборщик».

Андреа стояла в десяти футах слева от трибуны и чуть позади нее. Джек видел, как она вынула из кармана свой телефон, взглянула на экран и тут же убрала его. Дальше она действовала молниеносно. Поднесла браслет с микрофоном ко рту и тут же опустила руку. Агент, стоявший в центральном проходе, как бы между прочим, сделал несколько шагов вперед и, оказавшись на перекрестке с другим проходом, направился по ковровой дорожке к восточной стене. Андреа же, как хорошо видел Джек, вышла из-за спины его отца и переместилась так, чтобы перекрыть линию между Райаном и охранником.

Агент в зале тем временем добрался до прохода, тянувшегося вдоль восточной стены. Когда до лжеохранника оставалось футов тридцать, тот повернул голову, взглянул на приближавшегося к нему мужчину, затем вновь на сцену, где Андреа уже загородила своего подопечного. Отец Джека, несомненно, увидел ее маневр, глянул в ее сторону, но продолжал говорить как ни в чем не бывало. «Конечно, он понимает, что делает Андреа, — подумал Джек, — но вряд ли представляет, откуда может исходить данная угроза».

Лжеохранник у восточной стены тоже заметил маневр Андреа. С непринужденным видом он сделал пару шагов вперед по проходу, наклонился к сидевшей с краю слушательнице и что-то прошептал ей на ухо. Женщина подняла голову, удивленно взглянула на охранника и поднялась. Охранник расплылся в улыбке и, поддерживая ее под правый локоть, пошел вместе с нею по проходу к находившемуся рядом со сценой выходу. Когда они поравнялись с четвертым рядом, Андреа сделала еще один шаг вперед, продолжая блокировать прямую между охранником и Райаном.

И расстегнула свой пиджак.

Злоумышленник неожиданно выпустил локоть слушательницы и, перехватив ее левой рукой за воротник, шагнул в сторону и двинулся вдоль переднего ряда. Женщина завизжала. Все головы повернулись к ней. Лжеохранник запустил правую руку за пояс брюк, а левой развернул женщину, чтобы она закрывала его, как щит. Андреа вскинула пистолет.

— Стоять! Секретная служба!

За ее спиной остальные агенты уже окружили бывшего президента, заставили его пригнуться и, закрывая собой, оттеснили на противоположную сторону сцены.

Рука злоумышленника вновь оказалась на виду, но теперь в ней чернел 9-миллиметровый пистолет. Увидев, что намеченная жертва может вот-вот исчезнуть из пределов досягаемости, он заторопился и совершил-таки ту самую ошибку, которой дожидалась Андреа. Направив пистолет в сторону сцены, он шагнул вперед. И на полфута вышел из-под прикрытия, ради которого и тащил с собой женщину, как живой щит.

Андреа выстрелила только раз. С пятнадцати футов низкоскоростная разрывная пуля попала точно в цель, угодив в голову охранника между левым глазом и ухом. Пуля, созданная специально для стрельбы на короткие расстояния и в многолюдных помещениях, сработала именно так, как обещала реклама — развернулась грибом в мозгах лжеохранника, выплеснула всю свою энергию за тысячную долю секунды и остановилась, как выяснится во время вскрытия, не дойдя трех дюймов до противоположной стороны черепа.

У охранника подогнулись ноги, и он умер раньше, чем опустился на ковер.

— Андреа сказала мне, что сегодня всех нас спас ты, — сказал бывший президент Райан через двадцать минут в своем лимузине.

— Всего лишь подал сигнал, — ответил Джек.

Эта история, при всей ее сюрреалистичности, оказалась все же менее сюрреалистичной, чем последствия. Хотя все происходило очень быстро (с момента, когда человек в форме охранника поднял с места женщину, и до выстрела Андреа прошло всего лишь пять секунд), в голове Джека события переигрывались так, будто были сняты «рапидом». Слушатели были так потрясены выстрелом, что вскрикнули лишь несколько человек, да и то из тех, прямо перед которыми рухнул замертво несостоявшийся убийца.

Джек, со своей стороны, понимал, что при таких обстоятельствах лучше сохранять неподвижность, и стоял у западной стены, пока настоящие охранники и агенты из группы Андреа выпроваживали народ из аудитории. Его отца, под прикрытием агентов Секретной службы, убрали со сцены еще до того, как прогремел смертоносный выстрел Андреа.

— Все равно, — сказал Райан, — спасибо тебе.

Наступила затянувшая пауза, во время которой оба ощущали себя все более неловко. Ее прервал Джек-младший.

— Страшноватая фигня, да?

Бывший президент Райан кивнул.

— Скажи, а почему ты вернулся — в смысле: решил еще раз проверить уборщика?

— Когда я его увидел, он сказал, что меняет щетку, а у него не было ничего, кроме отвертки. А щетку нельзя снять без гаечного ключа.

— Очень толково, Джек.

— Дело в том, что отвертка…

— И это тоже. Но главное, что ты не впал в панику. И дал профессионалам возможность выполнить их работу. Восемь человек из десяти не обратили бы внимания на то, что этот тип пользуется не тем инструментом. Из тех, кто заметил бы, большинство запаниковало бы, не зная, что делать. Многие кинулись бы самостоятельно задерживать подозреваемого. А ты все сделал правильно, как говорится, от закуски до десерта.

— Спасибо.

Райан-старший улыбнулся.

— А теперь давай подумаем, как преподнести все это твоей матери…

Глава 15

Они так и не улетели. Самолет только-только покатил по рулежной дорожке, но вдруг развернулся и вновь подъехал к выходу, из которого производилась посадка. Никаких объяснений не последовало, лишь обращенная к нему и к Чавесу короткая фраза: «Будьте любезны пройти со мной», сопровождаемая заученной, но твердой улыбкой, присущей лишь профессиональным бортпроводникам, при виде которой сразу становится ясно, что любые возражения не дадут ровным счетом ничего.

— Динг, ты что, забыл заплатить за стоянку? — невинно осведомился Кларк, обращаясь к своему зятю.

— Нет, что ты. Я никогда не нарушаю правил.

Они быстро поцеловали жен, попросили их не волноваться и направились за бортпроводницей к уже открытой двери. В посадочном рукаве их ожидал представитель Лондонской столичной полиции. По черно-белому клетчатому околышу фуражки Кларк понял, что это не простой «бобби», а нашивка на кителе извещала, что он принадлежал к ДСР11, управлению разведки, входящему в состав Директората специальных расследований.

— Извините, что пришлось помешать вам вернуться домой, джентльмены, — сказал коп, — но ваше присутствие сочли необходимым. Попрошу за мной.

Британские манеры входили в число тех вещей, к которым Кларк так и не смог до конца привыкнуть. Наряду с обычаем ездить не по той стороне дороги и называть жареный картофель чипсами. Особенно это касалось высших армейских эшелонов. Вежливость всегда лучше, чем грубость, кто бы спорил, но как-то нервирует, когда ведешь такой… э-э… цивилизованный разговор с человеком, который убил больше плохих парней, чем рядовой обыватель видит за всю свою жизнь. Кое-кто из здешних знакомых Кларка мог в мельчайших подробностях объяснить, каким образом они намерены убить тебя столовой вилкой, выпить твою кровь и содрать, не попортив, кожу, причем все это звучало, как приглашение выпить пятичасового чаю.

Кларк и Чавес прошли за копом по посадочному коридору, миновали несколько постов охраны и, в конце концов, через дверь с электронным замком, где вместо ключа использовалась специальная карточка, попали в центр безопасности Хитроу. Там их проводили в небольшой зал заседаний, где их встретил, стоя за ромбовидным столом, в холодном свете люминесцентных ламп, Алистер Стэнли, все еще занимавший официально должность заместителя командира «Радуги-шесть». Стэнли был выходцем из САС, специальных авиадесантных сил, самого известного из британских воинских подразделений особого назначения.

Кларк вряд ли сознался бы в этом на людях, но по части эффективности, постоянной уже в течение многих лет, САС не знали себе равных. Конечно, существовали части не хуже, например, его alma mater, «морские котики» ВМФ. Но британцы давным-давно установили «золотой стандарт» для современных войск, занимающихся специальными операциями. Еще в 1941 году, когда офицер шотландской гвардии Стерлинг (позже эту фамилию прославит его однофамилец, организовавший выпуск автоматов «стерлинг») со своим подразделением «L» из шестидесяти пяти человек изводил части немецкого вермахта в Северной Африке. За время, прошедшее с первых диверсионных вылазок в Северной Африке до охоты на позиции ракет «скад» в иракских пустынях, САС успели много чего повидать, много чего сделать и заодно написать немало книг о том, как следует проводить специальные операции. Как и все его старшие собратья, Алистер Стэнли был великолепным воином. Кларк редко думал о Стэнли как о своем заместителе, а скорее считал его своим напарником по командованию — так он уважал этого человека.

Наряду с движением задом наперед и жареной картошкой, одной из вещей, к которым в Англии было необходимо привыкнуть, являлась для Кларка структура корпуса САС. Британцы, но своему обыкновению, сделали ее уникальной: три полка — 21-й, 22-й и 23-й, — и батальоны, обозначенные буквами от А до С. Причем буквы, ради каких-то целей, шли не по порядку, с несколькими пропусками. И все же Кларку предстояло лишний раз (словно в этом была какая-то необходимость) признать, что британцы все делают с великим своеобразием.

— Алистер, — сказал Кларк, приветствовав Стэнли официальным кивком. Выражение лица англичанина явственно говорило, что то ли произошло что-то серьезное, то ли ожидается в самое ближайшее время.

— Что, Стэн, уже соскучился? — спросил Динг, протягивая руку.

— Если бы, дружище. Чертовски неприятно, что пришлось прервать вашу поездку. Сдается мне, что вам, парни, придется, вроде как сгонять в одно место и только потом отправляться на все четыре стороны. Подвалила кое-какая интересная работенка.

— Откуда? — спросил Кларк.

— От шведов, но окольным путем. Похоже, что они вдруг потеряли свое консульство в Триполи. И это их очень беспокоит.

— Ты сказал: «Потеряли», — перебил его Чавес. — Надеюсь, это не значит, что они заблудились где-то в городе?

— Ты прав, извини. Типично британское преуменьшение. Красиво, но не всегда практично. Разведка пытается что-то сделать, но, учитывая место, где все случилось, даже если они и рискнут назвать преступника, это мало поможет делу.

Кларк и Чавес придвинули кресла и уселись около стола. Стэнли последовал их примеру. Потом он открыл кожаный портфель и вынул оттуда большой исписанный блокнот.

— Ну-ка, послушаем, — сказал Кларк, переводя мыслительный процесс на повышенную передачу.

Еще десять минут назад он пребывал в гражданском состоянии (по крайней мере, настолько гражданском, насколько мог себе позволить). Сидел рядом со своими родными и собирался отправиться домой, но это было тогда, а теперь он оказался здесь. Теперь он снова стал командиром «Радуги-шесть». И, если признаться честно, ему это нравилось.

— Там было восемь человек, вот и все, что мы пока знаем, — сказал Стэнли. — Местная полиция живенько окружила дом — без всяких происшествий. Со спутников видно, что на участке лежат четыре человека, вероятно, шведские fallskӓrmsjӓgares.

Fallskӓrmsjӓgares, десантники, представляли собой, по существу, шведский вариант спецназа. Туда отбирались лучшие из лучших военнослужащих шведской армии. Погибшие, по всей вероятности, входили в Sarskilda Skyddsgruppen, специальную охранную группу, и были прикомандированы к САПО, шведской службе охраны, для работы в посольстве.

— Там серьезные ребята, — промолвил Чавес. — Кто-то хорошо подготовил домашнее задание… И стрелять тоже подучился. Изнутри консульства хоть что-нибудь поступает?

Стэнли покачал головой.

— Радио молчит.

«Так и должно быть», — подумал Кларк. Любой, у кого хватило ума и сноровки, чтобы в мгновение ока проникнуть на хорошо огороженную и охраняемую территорию и разделаться с четырьмя fallskӓrmsjӓgares, должен был догадаться сразу же овладеть узлом связи.

— Кто-нибудь взял ответственность на себя? — задал следующий вопрос Чавес.

— Пока что нет, но, думаю, скоро объявятся. Ждать недолго. Ливия зажала прессе рот, но, боюсь, долго им так не продержаться.

При той мешанине из террористических организаций, которая сложилась на Ближнем Востоке, всегда находилась масса желающих приписать себе любой сколько-нибудь заметный акт насилия. И дело здесь было не столько в борьбе за престиж, сколько в намеренном стремлении замутить воду, в которой орудует разведка. Все это очень походило на те сложности, которые приходится преодолевать полицейским детективам, расследующим серьезные убийства. Быстрых признаний и доносов от всяких сумасшедших по дюжине на пенни, и все нужно расследовать со всей серьезностью, чтобы не прошляпить настоящие улики и настоящего преступника. С терроризмом дела обстояли точно так же.

— И, как я понимаю, не предъявлялось никаких требований, — утвердительно произнес Кларк.

— Верно.

Без всяких требований такие дела обходились довольно часто. На Ближнем Востоке зачастую похищали заложников лишь для того, чтобы привлечь внимание всего мира к той или иной группировке, которая затем убивала похищенных и лишь после этого объясняла, зачем и для чего это было сделано. Не то чтобы Кларк видел особую разницу между похитителями людей того или иного сорта, но до тех пор, пока какой-нибудь правительственный чиновник не скомандует: «Вперед!», «Радуга», как и любое другое подразделение специального назначения, пребывало в полной власти политиканов. И лишь после того, как они решат, что пора спускать с цепи боевых псов, «Радуга» получит возможность заняться тем, что она умеет лучше всех на свете.

— Вот только есть тут одна хитрость, — сказал Стэнли.

— Политика? — предположил Кларк.

— Снова угадал. Как ты наверняка понимаешь, наш друг Полковник хочет пустить на это дело своих Стражей джамахирии — вернее, они уже готовы приступить, — но шведского генерального консула эта идея не слишком вдохновляет, поскольку он имеет некоторое представление об их боевом уставе.

Корпус Стражей джамахирии являлся, по существу, личным спецназом полковника Муаммара Каддафи, в него входило около двух тысяч человек, которых набирали на его родине, в окрестностях Сирта. Кларк знал, что они отличные бойцы и хорошо обеспечены своими собственными разведкой и транспортными средствами. А вот осмотрительностью и стремлением избежать сопутствующего ущерба в отношении как неживых, так и живых объектов они не отличались. Если Стражи джамахирии пойдут на штурм, шведы, скорее всего, недосчитаются значительной части уцелевшего персонала.

«Все-таки интересный тип этот самый Каддафи», — подумал Кларк. Как и подавляющее большинство представителей разведывательных кругов США, Кларк сильно сомневался насчет того, что Каддафи действительно превратился из североафриканского плохого парня в олицетворение гуманности, отрицающее терроризм. Старинное библейское высказывание насчет того, что барс не может переменить пятна свои, можно считать штампом. Можно говорить, что оно фальшиво звучит, но Кларк был глубоко уверен, что полковник Муаммар бен Мухаммед Абу Меньяр аль-Каддафи, «братский лидер и руководитель первосентябрьской Великой революции Социалистической Народной Ливийской Арабской Джамахирии», был, есть и будет тем самым барсом вплоть до своей естественной или не слишком естественной кончины.

В 2003 году по указанию Каддафи ливийское правительство официально проинформировало ООН, что готово понести ответственность за случившийся пятнадцать лет назад над Локерби взрыв самолета компании «Пан-Американ», летевшего 103-м рейсом в Нью-Йорк, и согласно выплатить родственникам погибших компенсацию в размере почти 3 миллиардов долларов. Этот жест был немедленно вознагражден не только словами одобрения с Запада, но и снятием экономических санкций и дипломатично высказанными похвалами со стороны многих европейских стран. Но барс не остановился на этом. Сначала он открыл свои программы вооружения для инспекторов международного сообщества, а потом осудил теракт 11 сентября.

У Кларка были свои соображения насчет причин перемены взглядов Каддафи, и он считал, что причина ее — вовсе не старческое добродушие, а добрая старая экономика. Точнее говоря, цены на нефть, которые на протяжении 90-х годов быстро снижались, в результате чего Ливия сделалась беднее, чем была в те времена, когда в пустыне царили верблюды, а не черное золото, и лишилась возможности содержать ручных террористов Полковника. Конечно, напомнил себе Кларк, подтолкнуть Каддафи на перемену поведения вполне могло и вторжение США в Ирак, глядя на которое он наверняка понял, что может произойти в недалеком будущем с его маленькой вотчиной. Честно говоря, Кларк считал, что всегда лучше иметь дело с барсом, который только делает вид, будто меняет свои пятна до тех пор, пока у него не затупятся клыки. Теперь, когда нефть вновь поднялась в цене, вопрос заключался в том, вернется Полковник к своим прежним играм или нет. Воспользуется ли он этим инцидентом, чтобы поднять скандал?

— Конечно, верховное руководство в Стокгольме хотело бы прислать туда своих собственных вышибал, но Каддафи и слышать об этом не хочет, — продолжал Стэнли. — Я знаю только, что Розенбад ведет переговоры с Даунинг-стрит.[541] Так или иначе, нам объявили боевую готовность. Херефордшир уже собирает всех наших. Двое отсутствуют — один болен, один в отпуске, — но все остальные должны быть готовы не позднее чем через час и безотлагательно выехать к нам. — Стэнли посмотрел на часы. — Скажем, семьдесят минут, с учетом дороги.

— Ты сказал — боевая готовность, — вновь заговорил Чавес. — А где? — Вопрос был вполне резонным — даже с использованием самого быстроходного транспорта путь из Лондона в Триполи займет много времени. Возможно, больше, чем осталось жить заложникам из шведского консульства.

— В Таранто. Marina Militare любезно согласилась разместить нас на своей базе, пока политики будут договариваться. Если поступит приказ, нам останется только перепрыгнуть через море — и мы в Триполи.

Глава 16

Оперуполномоченный милиции лейтенант Павел Росихина отвернул простыню — вернее, скатерть, — которой какая-то добрая душа накрыла труп, и уставился в широко раскрытые глаза еще одной (в этом он был заранее уверен) жертвы мафиозных разборок. Хотя, может быть, и нет. Несмотря на бледность, было ясно, что убитый не чеченец, но и не этнический русский, что, учитывая место, где все произошло, было довольно странно. Русский с Кавказа… Интересно.

Единственная пуля вошла в череп мужчины на дюйм выше левого уха и чуть ближе к глазу, а вышла… Росихина наклонился над столом, стараясь не прикасаться ни к чему, кроме скатерти, и всмотрелся в правую сторону головы убитого, покоившейся на мягкой перегородке кабинки. Ага. Выходное отверстие размером с куриное яйцо находилось за правым ухом. Кровь и мозги, выплеснувшиеся на стенку за перегородкой, позволяли довольно точно определить траекторию пули. Убийца стоял… Вот тут. Прямо перед дверью в кухню. Точное расстояние пускай определяет эксперт, но Росихина, глядя на входное отверстие, и сам видел, что стреляли не в упор. Не было ни ожога вокруг раны, ни следов от впечатывающихся в кожу мельчайших крупинок пороха. Сама рана была идеально круглой, что тоже говорило о том, что стреляли не в упор — в таких случаях на коже обычно остается хорошо различимая «звездочка». Росихина зажал пальцами нос от резкого запаха кала. Как часто бывает в случаях внезапной смерти, у жертвы опорожнились прямая кишка и мочевой пузырь. Потом он аккуратно откинул полы спортивной куртки убитого сначала слева, затем справа, и осмотрел карманы в поисках бумажника. Но там не оказалось ничего, кроме серебристой шариковой ручки, белого носового платка и запасной пуговицы от пиджака.

— Какое, по-твоему, было расстояние? — услышал он голос сзади и обернулся.

В нескольких шагах стоял его сегодняшний напарник Геннадий Олексей, вместе с которым ему уже несколько раз доводилось работать. Из изогнутых в полуулыбке губ торчала сигарета, руки он держал в карманах кожаной куртки.

За спиной Олексея Росихина видел нескольких милиционеров в форме, которые выпроваживали посетителей ресторана за дверь, где им предстояло торчать в ожидании допроса. Служащие ресторана — четыре официанта, кассир и три повара — сидели за опустевшими столами, а еще один милиционер записывал их имена и адреса.

Олексей и Росихина служили в Главном управлении по борьбе с финансовой преступностью, входившем в санкт-петербургский уголовный розыск. В отличие от большинства полицейских организаций Запада, русские оперативники не имеют постоянных напарников. Причину такого положения Росихине никто и никогда не объяснял, сам же он считал, что это как-то связано с бюджетным финансированием. От финансирования зависело все: и то, что приходилось неделями разъезжать по служебным делам на своем собственном автомобиле, и то, будет у тебя напарник или нет.

— Ты разве дежуришь сегодня? — осведомился Росихина.

— Нет, позвонили домой. Так что там с расстоянием? — повторил Олексей.

— Метр. Чуть меньше, чуть больше. Промахнуться невозможно. — Тут он заметил что-то прямо под ягодицей убитого и наклонился, чтобы взглянуть поближе. — О, пистолет. Кажется, «Макаров». По крайней мере он пытался защищаться. Вытащил бы на секунду раньше, глядишь, и…

— Тогда вопрос к тебе, — сказал Олексей. — Ты сам что предпочел бы? Как этот наш приятель, знать, что сейчас произойдет, или просто… Бух — и все. Ничего нет.

— Гена, типун тебе на язык…

— Да ладно, говори уж.

Росихина вздохнул.

— По мне, лучше всего помереть во сне — столетним дедом, лежа рядом с Натальей.

— Павел, Павел… Нет у тебя чувства юмора.

— Извини. Давай к делу. Не нравится мне все это. Что-то не так. Вроде бы и похоже на обычное мафиозное убийство, но этот дядька — не из обычных персонажей таких разборок. Во-первых, место неподходящее для него.

— Или очень смелый, или очень глупый, — ответил Олексей.

— Или в отчаянном положении. — Русский, пусть даже с Кавказа, вряд ли пришел бы в такое место, чтобы поесть лепешек чепалгаш или послушать этот жуткий пондур, который, на вкус Геннадия, больше всего походил на вопли мартовских котов.

— Или сильно голодный, — добавил Олексей. — Может быть, какой-то новый босс? Лицо мне незнакомо, но если поискать в картотеке…

— Вряд ли. Они же никогда никуда не ходят без охраны. А охрана у них серьезная. Даже если кто-то и сумел бы заманить сюда такого и всадить пулю почти в упор, все равно телохранители устроили бы настоящую войну. Тут все было бы перебито, и трупы лежали бы штабелями. Нет, у нас всего лишь одна пуля и всего один мертвец. Очень продуманная работа. Хорошо подготовленная засада. Так что вопросов два: кто он такой и почему так нужно было его убить?

— Ну, от этой банды мы ответов не получим.

Росихина знал, что его напарник прав. Может, от страха перед Общиной, может из преданности ей, но все, кто был к ней хоть как-то причастен, хранили молчание даже в самых безобидных вещах. Допросы свидетелей всегда сводились к одному из трех вариантов — ничего не видел; кто-то в маске вбежал, застрелил и убежал, так быстро, знаешь; и третий, самый распространенный: «Я не говорить по-русску».

В этом случае больше всего ответов будет по второму варианту: так быстро, знаешь… Впрочем, он не был склонен обвинять этих людей в злонамеренности. Хоть Красная мафия, хоть Братва, хоть Община, кого ни возьми, были беспредельно жестоки. Свидетелей вместе с семьями порой обрекали на смерть только потому, что какому-нибудь главарю, сидящему в своем безопасном схроне, вдруг приходило в голову, что этот человек может владеть какой-то информацией, которая может представлять интерес для властей. И ведь не просто на смерть, напомнил себе Росихина. Мафия зачастую была очень изобретательна по части пыток, и перед смертью несчастному пришлось бы вытерпеть много страшных мучений. Как ты сам поступил бы в такой ситуации? — не раз спрашивал он себя. Хотя мафия редко трогала милиционеров — это могло повредить делам, — случалось, что и их убивали. Мы, менты, конечно, и при оружии, и владеть им умеем, так что, худо-бедно, можем постоять за себя, а как быть простому человеку — учителю или рабочему с завода, или бухгалтеру, — какие шансы у них? Откровенно говоря, никаких. У милиции нет ни денег, ни народа для того, чтобы взять под охрану каждого свидетеля, и население это прекрасно знает и потому молчит в тряпочку и не высовывается. Даже сейчас кое-кто из посетителей ресторана наверняка боится за свою жизнь лишь потому, что оказался в неподходящее время в неподходящем месте. Между прочим, странно, что это заведение вообще не прикрыли до сих пор.

«Именно этот страх, — думал Росихина, — и заставляет людей мечтать о добром старом времени, желать возвращения сталинского контроля за страной, что Путин, в значительной степени, делает в своей «программе реформ». А ведь середины нет и быть не может. Покуда в России существуют политические свободы, права личности и свободный рынок, будет существовать и преступность, крупная и мелкая. При Сталине они тоже существовали, но никакого сравнения с нынешним положением быть не могло. Но ведь этот аргумент довольно хлипкий, верно? Вроде тех, которые старые твердолобые коммунисты и ультранационалисты используют, чтобы бранить демократию и капитализм, забывая при этом, что железная рука дорого обошлась Советской России. Как это говорится? Плохое быстро забывается, так, что ли?» У отца Росихины, родившегося в семье рыбаков-якутов, было свое мнение на этот счет: «Когда выясняется, что женился на злобной ведьме, даже самая страховидная из былых подружек кажется очаровательной». И дело в том, что Советская Россия как раз и была такой вот страховидной подружкой. Конечно, были у нее и свои достоинства, но ничего такого, к чему хотелось бы вернуться, он не видел. К сожалению, многие из горожан — если верить последним опросам (не менее сорока процентов), разделяли это мнение. А возможно, он был безоглядным оптимистом, как назвал его однажды Олексей. Или безмозглым оптимистом?

А сейчас он сквозь витрину ресторана смотрел на мрачные лица сбившихся в кучки посетителей, на облачка пара, вылетавшие из их ртов и тут же развеиваемые холодным ветром, и думал, что его оптимизм, возможно, и впрямь не имеет никаких серьезных оснований. В этом ресторане на глазах тридцати с лишним человек двадцать минут назад вытряхнули посетителю мозги на стенку, и никто из них, по всей вероятности, не захочет и пальцем пошевелить, чтобы помочь найти убийцу.

— Похоже на то, но ведь все может быть, — ответил Росихина. — Попытка — не пытка, верно?

Олексей пожал плечами и улыбнулся типичной улыбкой русского фаталиста. А что я могу? Олексея мало что волновало, вернее, он всегда казался невозмутимым — точно так же, как всегда держал во рту сигарету.

Потом, опять же, бывает и так (правда, редко), что у кого-то из свидетелей чисто случайно проскочит какая-нибудь ценная информация, за которую сможет зацепиться следствие. Но чаще свидетели мямлят что-то совершенно бессмысленное или держатся враждебно, так что следствию приходится ограничиваться тем, что удалось выяснить при обследовании трупа или трупов.

— Кроме того, — продолжил Росихина, — если мы не соберем показания, пусть даже никчемные, не будет у нас ни четырех часов писанины, ни тошнотворного кофе.

— Четырех часов? Ну, это ты хватил…

— Черт возьми, где криминалист?

До тех пор, пока человека не признают официально умершим, трупу предстояло оставаться на месте и пялить остекленевшие глаза в потолок.

— В пути, — сказал Олексей. — Я сам звонил перед тем, как выехать. Похоже, вечер напряженный.

Росихина наклонился вперед, подцепил пистолет указательным пальцем за спусковую скобу и поднял с сиденья.

— Девять миллиметров. — Он вынул магазин и оттянул затвор. Патрон вылетел из патронника и, звонко щелкнув, упал на пол.

— Парень явно ожидал неприятностей. Патроны все на месте?

Росихина кивнул и понюхал ствол.

— Да, все, конечно. Все произошло слишком быстро. Ствол чистый. Слушай, чтоб меня… Гена, посмотри-ка сюда — номерок-то спилен.

— Неужто чудеса никак не кончатся?

Преступники часто уничтожают номера на оружии, которым пользуются в своих делах, обычно вытравливают их кислотой, но крайне редко выбивают другие, фальшивые. Так что, в принципе, есть шанс разобрать старый номер «Макарова», а это может куда-нибудь вывести. Безоглядный оптимизм. И, скорее всего, совершенно безосновательный, напомнил себе Росихина.

На самом же деле лейтенант Росихина и Олексей даже не надеялись что-то узнать ни от непосредственных свидетелей, ни от осмотра района и опроса его обитателей, как это часто бывало при расследовании убийств, хоть на Западе, хоть в Москве. В чеченской диаспоре все были накрепко связаны друг с другом, старались не иметь дела с милицией и до дрожи боялись Общины. И для этого были все основания. Жестокость этого преступного сообщества не имела границ. Словоохотливый свидетель мог не только погибнуть сам, но и увидеть перед собственной смертью, как будут мучительно убивать его родных. Понимание того, что из-за твоего неправильного поведения твоего ребенка могут на твоих глазах распилить на части обычной ножовкой, хорошо завязывает рты. Но, даже зная все это, Росихина был обязан выполнить все формальности, в частности, собрать показания, пусть даже они будут бессодержательными и даже откровенно лживыми, и предложить версию, пусть необоснованную, но хоть какую-нибудь.

Как бы усердно они ни занимались этим делом, в конце концов, все тонкие ниточки, которые(возможно) удастся зацепить, все равно оборвутся, и дело придется объявить «висяком». Поймав себя на этой мысли, Росихина грустно взглянул на труп и чуть слышно пробормотал сквозь зубы: «Прости, дружище».

Глава 17

Забавно, думал Джек Райан-младший, что на сообщение о рождении девочки никто не откликнулся поздравлениями. Вообще никто. Он проверил на перекрестные ссылки все файлы своего компьютера, просеял каждый терабайт памяти сверхмощного сервера Кампуса, просмотрел все новейшие документы и составил (от руки, на листочке) табличку отправителей и получателей. Но так и не получил ничего, кроме нескольких наборов букв и цифр, которые, конечно, могли иметь какое-то отношение к их настоящим именам, но вряд ли. Тогда Джек углубил поиск электронных писем еще на полгода и свел информацию в электронную таблицу. Определенно трафик был стабильным, его колебания от месяца к месяцу редко превышали плюс-минус пять процентов. А сейчас, через несколько дней от сообщения о рождении, поток заметно сократился. Вернее, полностью иссяк, если не считать нескольких обыденных сообщений, посланных еще до извещения и, по-видимому, попросту застрявших в киберпространстве, как это иногда бывает. Эмир и его РСО — Революционный совет Омейядов — перешли в режим радиомолчания. Джека от этого бросало в дрожь. Для объяснения нынешнего положения имелось три варианта: они либо изменили протокол связи в рамках общих мероприятий по обеспечению секретности, либо каким-то образом узнали, что их почту читают посторонние, либо перешли в оперативный режим повышенной секретности, так сказать, захлопнули свои электронные рты перед осуществлением какой-то крупномасштабной операции. Два первых варианта были возможны, но не очень вероятны. За последние девять месяцев РСО практически не менял своих процедур, ну, а Кампус предпринимал много усилий для того, чтобы не дать возможности заметить своего вмешательства в связь. Значит, третий вариант. Прецеденты, естественно, имелись. Как раз перед 11 сентября обычная электронная болтовня участников «Аль-Каеды» резко оборвалась. Точно так же вели себя японцы перед атакой на Перл-Харбор. В глубине души Джек надеялся, что его гипотеза подтвердится, но другая часть этой же души страстно хотела, чтобы он оказался неправ.

Но как в таком случае Эмир обменивается информацией со своими подчиненными? Самый безопасный, пусть и не самый быстрый способ — курьеры. Составить сообщения, записать их на компакт-диск и послать кого-нибудь, кто передаст диск из рук в руки при личной встрече. Современный авиатранспорт позволяет добраться из Чикаго до Калькутты менее чем за день (если, конечно, человек согласен мириться с той едой, которой пичкают пассажиров в самолетах). Черт возьми, да ведь международные авиаперевозки для этого и затевались, верно? Вполне вероятно, что и организовывались они с учетом интересов «теневого» сообщества, а не только для коммивояжеров «Фререрикс оф Голливуд» или «Доу чемикал».

Из Чикаго до Калькутты… Что, если Эмир обитает в Чикаго, или Нью-Йорке, или Майами? Что может помешать ему обосноваться там? Ровным счетом ничего. ЦРУ и все прочие уверены, что он прячется в одном из государств, название которых заканчивается на …стан. Но почему? Потому что именно там его видели в последний раз. А каких-либо сведений о том, что он может оказаться где-то в другом месте, нету. И сейчас добрая половина войск специального назначения Вооруженных сил США рыщет по Пакистану и Афганистану, обнюхивает каждую дыру, задает вопросы всем встречным и поперечным, разбрасывается деньгами направо и налево. Разыскивает хоть кого-нибудь, мужчину или женщину, кто может знать его в лицо и иметь представление о том, где он находится на самом деле. Пока что — без толку. «А каковы же шансы на успех?» — подумал Джек.

Такой человек, как Эмир, никогда не может считать себя в безопасности, тем более что его ищут все разведки мира. А ведь даже самые искренние патриоты и борцы за идею из числа разведчиков не могут не помнить о той награде, которую Америка назначила за голову этого человека, и не думать об уютном коттедже на Ривьере и безбедной жизни после отставки. И все это за один телефонный звонок и несколько слов…

Эмир не мог не понимать всего этого. И потому он должен был свести к минимуму число людей, знающих его местонахождение, ограничить этот круг теми, кому он мог безоговорочно доверять, и осыпать этих людей всевозможными милостями. Не скупясь. Деньги, удобства, вся роскошь, доступная в нынешних обстоятельствах. Он должен бороться за их преданность. Он должен укреплять их верность Аллаху и себе и демонстративно заботиться о них. Но при этом сохранять за собой все атрибуты сурового командира, потому что власть такого рода всегда держится на личных отношениях, как, в общем-то, бывает всегда, как только дело доходит до столь важных вещей, как духовные ценности.

Так что же мешает Эмиру перебраться куда-то подальше от Пакистана и Афганистана? Но каким образом человек, которого ловят по всему миру, может перемещаться по планете?

В досье Эмира, которое вело ЦРУ, имелись фотографии неважного качества. Часть из них использовалась в натуральном виде, часть — после тщательной компьютерной обработки, но все они имелись в распоряжении разведок и полицейских служб едва ли не всех стран. Публика так же хорошо знала его в лицо. Если уж Брэду Питту и Анджелине Джоли редко когда удается выбраться в ресторан без того, чтобы их не окружила многолюдная толпа, то Эмиру точно пришлось бы столкнуться с немалыми трудностями при переездах за пределами тех районов, где он обычно обитает.

Эмир не может скрыть своего роста — вернее, это теоретически возможно, но достигается лишь путем сложного хирургического вмешательства, после которого требуется длительная реабилитация, что означает несколько недель нетранспортабельности. Не самая удобная из особых примет для парня, который вынужден постоянно скрываться. Он может без особого труда изменить черты лица, цвет кожи, волосы. Он может надеть контактные линзы, которые, во-первых, изменят цвет его глаз и, во-вторых, улучшат зрение, которое, согласно этому же досье, у Эмира было далеко не идеальным. На ходу он держался прямо, не сутулился, а ходившие одно время разговоры насчет наличия у него синдрома Марфана[542] пресек один доктор из больницы Джона Хопкинса, оказавшийся крупным специалистом по этой болезни. Для Лэнгли его вердикт оказался неприятным сюрпризом, а для всего разведывательного сообщества — откровением. Это значило, что, вопреки старой легенде, Эмир не нуждался в постоянных процедурах гемодиализа и не был привязан к аппарату.

Постой, Джек, постой… У разведчиков имеется множество всяких гипотез относительно Эмира. Неужели с болезнью Марфана все решено раз и навсегда? И утверждения пусть даже одного специалиста достаточно, чтобы полностью похоронить версию? По имеющейся у Джека информации, пока еще никому не удавалось захватить хотя бы одного «языка», который был бы достаточно близок к Эмиру, чтобы подтвердить или опровергнуть какие-то из многочисленных догадок. Да, есть над чем поломать голову.

— Привет, Джек! — послышался знакомый голос. Обернувшись, он увидел в двери Доминика и Брайана.

— Здорово! Заходите. Как дела?

Близнецы уселись.

— С утра сижу за компьютером, аж голова разболелась, — сообщил Доминик, — вот и пришел доставать тебя. Что читаем? Переписку Министерства финансов?

Джек не сразу понял, что имел в виду кузен. Секретная служба формально входила в состав Министерства финансов. После покушения в Джорджтауне стало много шуток на эту тему. Инцидент наделал много шума в прессе, но его имя нигде ни разу не упомянули, что полностью его устраивало. Хендли, естественно, знал все в мельчайших подробностях, но это Джека нисколько не тревожило. Даже напротив — сгодилось бы как дополнительный аргумент в предстоящем разговоре с боссом.

— Умник! — огрызнулся в ответ Джек.

— Об ублюдке что-нибудь выяснили? — поинтересовался Брайан.

— Насколько я знаю, еще нет. В прессе даже нет ни звука насчет соучастников, но ведь в таких делах газетчики редко получают что-либо сверх того, чем их снабжает Секретная служба. — Секретная служба умела поддерживать дисциплину даже в том городке, где утечки информации являлись отнюдь не редкими случайностями, а скорее обычным явлением. Джек решил перевести разговор на то, что сейчас больше занимало его мысли.

— Вы ведь слышали о той теории насчет болезни Марфана? Что Эмир ею страдает?

— Да, вроде как, — ответил Доминик. — Она, кажется, не подтвердилась.

Джек пожал плечами.

— Пытаюсь посмотреть немного пошире. Взять хотя бы его местонахождение. Нутром чую, что нет его в Афганистане, ну, а мы никогда и не пытались заглянуть куда-либо, кроме как туда и в Пакистан. А если он оттуда выбрался? В выборе валюты он не ограничен, а ведь деньги обеспечивают мобильность.

Брайан пожал плечами.

— Что-то мне трудно представить, чтобы такого вот типа никто не заметил, если бы он вылез дальше чем на полсотни миль от своей норы.

— Догадки плохо уживаются с настоящей аналитикой, — заметил Джек.

— Верно. Но готов поклясться, что если этот сукин сын все же куда-то съехал, то сейчас он кипятком ссыт от смеха, глядя, как всяческие спецназы ползают по горам и пытаются его отыскать. С другой стороны, как он мог это сделать? Сомневаюсь, чтобы он поперся в исламабадский аэропорт за билетом.

— За деньги можно и знания купить, — сказал Доминик.

— О чем это ты? — поинтересовался Джек.

— Дружище, в любой области есть свои знатоки. Нужно лишь иметь представление, где их искать.

День пролетел незаметно. В пять часов Джек просунул голову в дверь кабинета Доминика. На стуле перед столом брата развалился Брайан.

— А вот и я! — сообщил Джек.

— О! — воскликнул Брайан. — Наш компьютерный виртуоз! Что новенького?

— Вышел из системы.

— Вычислил, где будешь обедать? — поинтересовался Доминик.

— Нет. Жду предложений.

— У него с личной жизнью, наверно, такая же ерунда, как и у меня, — пробормотал Брайан.

— Я раскопал новое местечко в Балтиморе. Не желаете опробовать?

— Конечно, желаю!

«Что за черт? — добавил Джек про себя. — Есть в одиночку — это же тоска».

Колонна из трех легковых машин направилась по федеральному шоссе 29 на север, а затем повернула на восток по шоссе 40, чтобы попасть в балтиморскую Маленькую Италию — такой район есть почти в каждом американском городе, — расположенную возле Истерн-авеню. Этот путь почти полностью совпадал с тем, по которому Джек ежедневно ездил на работу и с работы. Он жил в нескольких кварталах от бейсбольного стадиона в Кэмден-ярдс. Но этот сезон для команды уже закончился, поскольку ей снова не удалось выйти в финальный турнир.

Балтиморская Маленькая Италия представляла собой этакий кроличий садок из перепутанных узких улиц со всего несколькими автостоянками. Чтобы пристроить свой «Хаммер», Джеку пришлось затратить почти столько же усилий, сколько требуется от лоцмана, чтобы ввести океанский лайнер в захудалый рыбацкий порт. Но ему все же удалось, затратив не так уж много времени, отыскать место на одной из площадок в двух кварталах от расположенного на Хай-стрит ресторана, который специализировался на северо-итальянской кухне. Войдя внутрь, он сразу увидел своих двоюродных братьев. Они устроились в угловой кабинке, рядом с которой никого не было.

— И как здесь кормят? — спросил он, усевшись.

— Шеф-повар не уступит нашему дедушке. Это, Джек, как ты понимаешь, наивысший пилотаж. Телятина — несравненная. Клянутся, что он каждый день самолично покупает ее на Лексингтонском рынке.

— Да, похоже, коровой быть несладко, — заметил Джек, раскрывая меню.

— Не спрашивал, — отозвался Брайан. — Но и жалоб ни разу не слышал.

— Ну, так поговори с моей сестрой. Она заделалась вегетарианкой. Только туфли носит кожаные, а больше — ни-ни, — хохотнул Джек. — А какие вина у них приличные?

— Уже заказано, — отрапортовал морской пехотинец, — «Лакрима-кристи дель Везувио». Я обнаружил этот сорт в Неаполе, во время круиза по Средиземноморью. Побывал на экскурсии в Помпеях, и гид, среди всего прочего, рассказал, что тамошним виноградникам уже две тысячи лет. Я и решил, что за такое время должны были вывести самую лучшую лозу. Если тебе не понравится, я сам все выпью, — пообещал Брайан.

— Джек, не волнуйся, Брайан разбирается в винах, — сказал Доминик.

— Ты сказал это так, будто открытие сделал, — парировал Брайан. — А я, к твоему сведению, не самый типичный кувшиноголовый.

— Виноват. Исправлюсь.

Бутылка появилась чуть ли не через минуту. Официант, явно рисуясь, ловко выдернул пробку.

— А где в Неаполе можно питаться?

— Дорогой мой, чтобы найти в Италии плохой ресторан, нужно очень и очень постараться, — сказал Доминик. — Еды, которую там покупаешь в уличной забегаловке, не устыдился бы ни один хороший ресторан у нас. Но это заведение по-настоящему хорошее.

— В Неаполе, — вмешался Брайан, — на набережной, в миле от большой крепости, находится «Ла Берсальера». Готов дать кому-нибудь шанс попытаться надавать мне по шее — это самый лучший ресторан во всем мире.

— Ну, нет. Самый лучший ресторан находится в Риме, примерно в полумиле от Ватикана, и называется «Альфонсо Риччи», — возразил Доминик.

— Ну, тебе, пожалуй, можно и на слово поверить.

Тут подоспели блюда и еще бутылка вина, и разговор сам собой перешел на женщин. Все трое встречались с девушками, но серьезных отношений не сложилось ни у одного. Братья Карузо шутили, что им нужны идеальные итальянки, ну, а Джек говорил, что ищет такую девушку, «которую можно было бы познакомить с мамой».

— Что это ты такое говоришь? — удивился Брайан. — Тебя не устраивают твои цыпочки?

— В постели — вполне. Но показываться с ними на людях… Меня не слишком привлекают игривые топики и татуировки на задницах и прочих местах.

Доминик не выдержал и расхохотался.

— Брайан, как зовут… ну, ты помнишь… стриптизерша с татуировкой.

— Ну, вот еще…

Доминик продолжал покатываться со смеху. Немного отсмеявшись, он повернулся к Джеку и пояснил, демонстративно понизив голос и даже прикрыв рот ладонью:

— У нее прямо под пупком была татуировка: стрелка вниз и надпись: «Скользко, когда мокро». Правда, была пропущена запятая и «скользко» ей написали без мягкого знака.

Джек тоже расхохотался в голос.

— Так как ее зовут?

— Неважно! — сердито мотнул головой Брайан.

— Ну, скажи, чего уж там, — настаивал Доминик.

— Да что там, колись, — подхватил Джек.

— Кенди.

Новый взрыв хохота.

— Через «е» или «э»? — полюбопытствовал Джек.

— Через «е». Ладно, ладно, пусть она никогда не блистала умом. Так мы и не собирались жениться. Джек, у тебя-то как дела? Кто в твоем вкусе? Джессика Альба? Или Скарлетт Йоханссон?

— Шарлиз Терон.

— Отличный выбор, — похвалил Доминик.

— А я предпочла бы Холли Мэдисон, — сказал женский голос за соседним столиком. — Классные буфера.

Все трое обернулись и увидели улыбавшуюся женщину. Высокую, рыжеволосую, зеленоглазую, с широкой улыбкой.

— Захотелось подбросить пару центов, — добавила она.

— Дама здраво рассуждает, — заметил Доминик. — Так вот, если говорить об интеллекте…

— Интеллекте? — переспросила женщина. — А мне показалось, что вы говорили о сексе. Если же вы решили примешать в это дело еще и мозги, то лично я выбрала бы… Пэрис Хилтон.

Последовала довольно напряженная пауза, а потом на убийственно серьезном лице женщины появилась-таки улыбка. Джек, Доминик и Брайан снова расхохотались.

— Думаю, сейчас самое время спросить, не хотите ли вы присоединиться к нам.

— С удовольствием.

Забрав бокал, который ей только что вновь наполнил официант, она перешла к их столику и села рядом с Домиником.

— Меня зовут Венди, — представилась она. — Первая гласная — «е», а на хвосте — «и». Уж извините, — добавила она с деланым смущением, — не могла удержаться и не подслушать. — Она повернулась к Доминику. — Итак, мы знаем, что Джеку нравится Шарлиз, а Брайан предпочитает полуграмотных стриптизерш…

— Это ужасно! — вставил Брайан.

— А какой вкус у вас?

— Хотите, чтобы я ответил честно?

— Конечно.

— Это прозвучит очень просто.

— Попробуйте, не смущайтесь.

— Предпочитаю рыжих.

— И впрямь, проще некуда, — хохотнул Джек.

Венди на секунду всмотрелась в лицо Доминика.

— Похоже, он говорит правду.

— Чистую правду, — подтвердил Брайан. — У него в комнате до сих пор висит портрет Люсиль Болл.

Новый взрыва хохота.

— Брат, что за чушь ты несешь? — И, обращаясь к Венди: — Вы встречаетесь с кем-нибудь?

— Собиралась. С подружкой. Но она прислала эсэмэску, что не может прийти.

Они съели вчетвером прекрасный обед, выпили еще вина и проговорили почти до одиннадцати часов, и тут Джек объявил, что отправляется домой. Брайан, тоже понявший ситуацию, откланялся вместе с ним, и Доминик с Венди остались вдвоем. Они болтали еще несколько минут, пока Венди не сказала:

— Ну…

— Хочешь уйти отсюда? — подхватил Доминик. (Они давно уже оставили официальный тон.)

— Я живу буквально в двух шагах, — улыбнувшись, ответила Венди.

Они начали целоваться даже раньше, чем за ними закрылись двери лифта, оторвались друг от дружки на несколько секунд, когда кабина остановилась на этаже, потом в обнимку дошли до двери, вошли в квартиру и тут же начали раздеваться, разбрасывая одежду. Когда они добрались до спальни, на Венди оставались лишь черные кружевные трусики и такой же бюстгальтер. Из всего этого она мгновенно выскользнула и села на кровать, прежде чем Доминик успел расстегнуть брючный ремень.

— Дело только за тобой, — бросила она и раскинулась на кровати. Рыжий локон закрыл ей один глаз.

— О! — выдохнул Доминик, глядя на нее.

— Буду считать это комплиментом, — хихикнув, отозвалась она.

Доминик наконец-то справился с брюками, сбросил трусы и кинулся на кровать. Они целовались еще с полминуты, а потом Венди отстранилась. Подвинувшись к краю, она открыла тумбочку и вынула маленькое прямоугольное зеркальце и стеклянный пузырек с палец величиной.

— Что это такое? — спросил Доминик.

— Это, чтобы было веселее, — ответила Венди.

«Вот черт!» — подумал Доминик.

Она заметила, как изменилось выражение его лица.

— А что?

— Так не пойдет.

— Нет, а в чем дело-то? Всего капелька кокса…

Доминик поднялся, поднял трусы и брюки и быстро надел их.

— Ты что, уходишь? — удивленно спросила Венди, сев на кровати.

— Угу.

— Кончай прикалываться! Из-за такой ерунды…

— Угу.

— Боже! Да что же тут такого?

Доминик ничего не ответил. Он схватил с пола рубашку, натянул ее и направился к двери.

— Заср…ец, — бросила ему в спину Венди.

Доминик остановился, повернулся, выхватил из кармана брюк бумажник, резко распахнул его и продемонстрировал ей значок ФБР.

— Ничего себе… — прошептала Венди. — Я не… Ты меня?..

— Нет. Сегодня тебе повезло. — С этими словами он вышел.

Тарик Химси размышлял о могуществе денег. И капризах выбора. Подобрать Эмиру партнершу, пусть даже для короткой связи, было весьма непростым делом. Вкусы у него были специфическими, а меры предосторожности — беспрецедентными. К счастью, шлюх здесь хватало с избытком, их легко было отыскать на улицах, и, как выяснилось, они привыкли выполнять странные пожелания клиентов, например, ехать неизвестно куда в автомобиле с непрозрачными стеклами. В ходе предварительных наблюдений он установил, что, несмотря на свою испорченность, эти женщины далеко не глупы. Они ходили в поисках клиентов вдвоем или втроем, а когда одну из них увозили, кто-нибудь из оставшихся записывал номер автомобиля. Эту проблему удалось решить быстрым набегом на одну из автостоянок, расположенных возле аэропорта. Номерной знак быстро устанавливается и еще быстрее снимается. Замаскировать таким образом машину почти так же легко, как и изменить свою внешность при помощи бейсболки и больших черных очков.

Сначала Тарик решил было воспользоваться услугами эскорт-агентств, но в этом были свои сложности — не сказать, чтобы непреодолимые, но достаточно серьезные. Через свою местную сеть он узнал, какие агентства особенно тщательно блюдут конфиденциальность своих клиентов, настолько, что к ним обращаются различные знаменитости, политики и даже несколько американских сенаторов. Тарик не мог не признаться в этом самому себе — обратиться к такому агентству было бы отличной шуткой.

Ну, а сейчас ему предстояло удовольствоваться одной из уличных проституток, к которой он приглядывался на прошлой неделе. Она одевалась, в общем-то, так же, как и все прочие — вызывающе открыто, — но вкус у нее, похоже, был не столь отвратительный, и бесстыдства в ее поведении было чуть поменьше. Короче говоря, ее, пожалуй, можно было счесть за удовлетворительную кандидатуру.

Он приехал в нужный район после того, как зашло солнце, поставил машину за пару кварталов, дождался, пока немного утихнет уличное движение, и лишь после этого подъехал туда, где дежурила избранница и две ее компаньонки. Остановив машину у тротуара, он опустил стекло с пассажирской стороны. Одна из женщин, рыжеволосая с невероятно большой грудью, подошла к машине.

— Не вы, — сказал Тарик. — Другая. Вон та высокая блондинка.

— Как пожелаете, мистер. Эй, Трикси! Он тебя зовет.

Теперь к машине подошла Трикси.

— Привет. Нуждаетесь в обществе?

— Для моего друга.

— А где же ваш друг?

— Дома.

— Я на дому не работаю.

— Две тысячи долларов, — произнес Тарик, и выражение лица Трикси сразу изменилось. — Пусть твои подруги, если хотят, запишут мои номера. Мой друг… он известный человек. И ему просто хочется общения без лишних разговоров.

— Просто секс?

— Извините…

— Я не занимаюсь всякими хитрыми затеями. Играми в воде и тому подобным.

— Конечно!

— Идет. Подождите секундочку, ладно? — Трикси подошла к своим подругам, что-то сказала и вернулась к Тарику.

— Садитесь назад, — сказал он и, нажав на кнопку, разблокировал замки дверей.

— О, прекрасно, — пропела Трикси, открывая дверь.

— Садитесь, пожалуйста, — вежливо сказал Эмир через тридцать минут, когда Тарик провел женщину в гостиную и представил хозяину. — Хотите вина?

— Конечно, — тут же согласилась Трикси. — Мне нравится зинфандель. Это ведь так называется, да?

— Да. — Эмир подал знак Тарику, тот скрылся за дверью и через минуту вернулся с двумя полными бокалами. Трикси взяла один, потом озабоченно посмотрела по сторонам, открыла сумочку, извлекла салфетку, выплюнула туда резинку, которую все время жевала, и лишь после этого сделала глоток.

— Отличное пойло.

— Да, хорошее вино. Трикси — ваше настоящее имя?

— Настоящее, конечно. А вас как звать?

— Вы можете не поверить, но меня зовут Джон.

Трикси громко рассмеялась.

— Как скажете. Но вы ведь араб или вроде того?

Тарик, стоявший в двери за спиной Трикси, нахмурил брови. Эмир приподнял указательный палец руки, лежавшей на подлокотнике кресла. Тарик кивнул и отступил на несколько шагов.

— Я из Италии, — сказал Эмир. — Из Сицилии.

— Ого! Прям, крестный отец!

— Извините…

— Ну, это же кино. Корлеоне как раз приехал оттуда — из Сицилии.

— Да, пожалуй.

— Акцент у вас этакий… забавный. Вы тут живете или в отпуск приехали?

— В отпуск.

— И домик клевый. Вы небось не из бедняков, да?

— Это дом моего друга.

— Друга, говорите, — широко улыбнулась Трикси. — Может, вашему другу тоже компания нужна?

— Я обязательно спрошу его, — сухо ответил Эмир.

— Кстати, к вашему сведению: я даю только обычным способом. Никаких изобретений. Договорились?

— Не беспокойтесь, Трикси.

— И без поцелуев в губы. Ваш друг обещал две тысячи…

— Хотите сразу получить ваш гонорар?

— Мое что? — осведомилась Трикси, сделав глоток вина.

— Ваши деньги.

— Конечно. А потом можно будет и перейти к делу.

Эмир подал знак, и Тарик вручил женщине пачку стодолларовых купюр.

— Вы только не обижайтесь, — сказала Трикси и пересчитала деньги. — Здесь займемся или куда-нибудь пойдем?

Эмир вышел из спальни через час. Трикси задремала прямо на своем белье, разбросанном на постели, и тихо посапывала. Тарик сидел в столовой. Он поднялся навстречу своему господину.

— Слишком много вопросов, — сказал Эмир.

Через несколько минут, в гараже, Тарик обошел вокруг машины и открыл перед женщиной заднюю дверь.

— Было очень даже неплохо, — сказала она. — Если ваш друг захочет еще поразвлечься, вы знаете, где меня найти.

— Я скажу ему.

Как только Трикси наклонилась, чтобы сесть в машину, Тарик с силой пнул ее под колени, и она упала.

— Что за!.. — воскликнула она, но не успела договорить — Тарик набросил ей на шею двухфутовый кусок нейлонового шнура толщиной в полдюйма и перехлестнул удавкой гортань.

Как он и рассчитывал, пара узлов, завязанных посередине веревки на расстоянии пяти футов один от другого, сразу же передавили сонные артерии по обе стороны от трахеи. Трикси забилась, вцепилась в удавку пальцами, а потом начала выгибаться, и выгнулась так, что Тарик увидел ее глаза — сначала они были широко раскрыты и пылали ужасом и гневом. Но вскоре, но мере того как на мозге начало сказываться кислородное голодание, стали тускнеть, забегали из стороны в сторону и медленно закатились под верхние веки. Еще секунд через десять тело Трикси обмякло. Но Тарик еще добрых три минуты держал удавку туго затянутой и стоял совершенно неподвижно, пока жизнь медленно уходила из тела женщины. Удушение — дело неторопливое, пусть даже, глядя на голливудские фильмы, можно подумать обратное.

В конце концов, он отступил на пару шагов, волоча убитую за собой, и неторопливо уложил труп на бетонном полу гаража лицом вверх. После этого снял с шеи удавку и осмотрел кожу. Небольшие ссадины, но ни капли крови. Тем не менее веревку нужно будет потом сжечь в каком-нибудь ведре. Он поискал пульс на шее проститутки и не обнаружил его. Она была мертва, без всяких сомнений, но, учитывая положение, в котором они находились, следовало принять дополнительные меры предосторожности.

Подсунув одну руку под плечи, а другую — под ягодицы, Тарик перевернул Трикси на живот и встал над ее поясницей, широко расставив ноги. Правой рукой он взял убитую за подбородок и задрал голову, а левую положил на затылок и сделал резкое движение обеими руками. Шея с негромким хрустом сломалась. Затем он поменял руки и крутанул голову в противоположном направлении. Повинуясь последнему импульсу от разорванных нервов, тело в последний раз дрыгнуло ногами. Тарик осторожно опустил голову на бетон и выпрямился.

Теперь оставалось только решить, насколько далеко в пустыню вывезти шлюху.

Глава 18

Прием, который их встретил в аэропорту Триполи, с первого же момента дал Кларку и Чавесу полное представление и о настроении полковника Муаммара Каддафи и его генералов, и о том, на какой уровень поддержки они могут рассчитывать. Лейтенант народной милиции, встречавший их у трапа, держался вежливо, но был очень юным, настолько же зеленым, насколько жарким было солнце, светившее с неба Ливии. Ну, а подергивающееся веко левого глаза мальчишки говорило о том, что он хорошо понимает свою задачу и волнуется именно из-за этого. Бог с тобой, малыш. Было ясно, что Каддафи крайне раздосадован необходимостью впустить на свою территорию военных с Запада, причем не просто военных, а спецназовцев. О причинах такого отношения — то ли просто гордость, то ли какие-то более глубокие политические причины — Кларк не знал, да и не желал знать. Пусть Муаммар злится как хочет, лишь бы местные власти не путались под ногами у «Радуги» и не провоцировали засевших в консульстве террористов на убийство.

Лейтенант четко отсалютовал Кларку, произнес: «Масуди» — Кларк решил, что это его имя, — и, шагнув в сторону, указал на стоявший с включенным мотором футах в пятидесяти от самолета крытый брезентом армейский грузовик, выпущенный, по всей видимости, еще в 1950-х годах. Кларк кивнул Стэнли, и тот приказал группе разобрать снаряжение и садиться в машину.

Солнце пекло так, что у Кларка сразу же зазудела кожа, а раскаленный воздух при дыхании обжигал легкие. Легкий ветерок шевелил флаги на крыше ангара, но прохлады не давал нисколько.

— Что ж, все-таки хоть кого-то прислали, — негромко, сквозь зубы сказал на ходу Чавес.

— Динг, ты всегда и во всем видишь хорошие стороны.

— Хорошо, что ты это понимаешь.

За час после того, как Кларка и Чавеса сняли с самолета в Хитроу, они успели обсудить ситуацию с Алистером Стэнли, дождаться вызванных по тревоге членов «Р-6» и погрузиться на самолет «Бритиш эйрвейз», который доставил их в Италию.

Как это бывает во всех воинских подразделениях, в «Радуге» постоянно менялся состав — кто-то возвращался продолжать службу на родину (как правило, с заметным повышением в звании и должности). Из восьми участников, которых Стэнли привлек к этой операции, четверо были ветеранами: мастер-главстаршина «морских котиков» Мигель Чин, Хомер Джонстон, Луи Луазель и Дитер Вебер. Двое американцев, француз и немец. Джонстон и Луазель были снайперами, но и все остальные отлично стреляли. Их пули крайне редко ложились в мишень за пределами «десятки».

По правде говоря, все они были отличными стрелками. На этот счет можно было не волноваться. В «Радугу» просто нельзя было попасть, если у человека, во-первых, не имелось за плечами серьезного срока службы, и, во-вторых, если он за этот срок не показал себя лучшим из лучших. А удержаться в составе было возможно лишь в том случае, если тебя вдобавок сочтет годным Алистер Стэнли, который, несмотря на внешнюю мягкость в обращении, являлся крайне строгим и требовательным служакой. Ну, а Кларк постоянно напоминал, что лучше проливать пот во время учебы, чем кровь — на боевых операциях. Это изречение пошло от «морских котиков» и распространилось по всем подразделениям специальных сил, где его воспринимали как завет Бога.

В Риме они почти без задержки пересели в поджидавший их двухмоторный турбовинтовой самолет «Пьяджо-Р180-аванти», любезно предоставленный «туканами» — 28-й эскадрильей армейской авиации, для броска на базу в Таранто. Там им пришлось некоторое время сидеть, прохлаждаясь чинотто — итальянским эквивалентом американского спрайта, — и слушать пространную лекцию офицера по связям с общественностью, который рассказывал об истории города Таранто, Marina Militare, итальянской морской пехоты и ее предшественницы, Regia Marina. Так они провели четыре часа, и, наконец, зазвонил спутниковый телефон Стэнли. Политики все же договорились между собой. Каким образом им удалось удержать Каддафи от решения проблемы своими силами, Кларк не знал, да это было и неважно. Главное, что «Радуге» дали зеленый свет.

Через час они вновь погрузились на «Аванти» и совершили последний пятисотмильный перелет через Средиземное море в Триполи.

Кларк следом за Чавесом влез в машину. Там сидел на деревянной скамейке незнакомый мужчина в гражданской одежде.

— Тэд Ричардс, — представился он, пожав руку Кларка. — Из посольства США.

Спрашивать, какую должность он там занимал, Кларк не стал. В ответ он услышал бы какой-нибудь набор слов вроде «атташе», «культура», «младший», «государственный департамент», хотя на самом деле он, конечно же, работал в ливийской резидентуре ЦРУ, базировавшейся в отеле «Коринтиа баб Африка». Как и лейтенант народной милиции, встречавший прибывших, Ричардс выглядел весьма молодо. Вероятно, решил Кларк, это первое назначение у парня. Хотя какая разница. Главное, чтобы у него была необходимая информация.

Заскрежетав коробкой передач, грузовик сдвинулся с места и покатил, оставляя за собой густой шлейф дизельного дыма.

— Извините за задержку, — сказал Ричардс.

Кларк пожал плечами, отметив про себя, что парень не стал спрашивать их имен. Может быть, он толковее, чем показался на первый взгляд. Вслух же он сказал:

— Насколько я понимаю, полковник не в восторге от нашего прибытия?

— Вы совершенно правы. Не знаю точно причин, но телефоны за последние восемь часов совершенно взбесились. А вокруг отеля выставили армейское оцепление.

В этом можно было усмотреть определенный смысл. Не столь важно, существовала или нет реальная опасность для посольства США, но то, что ливийское правительство прибегло к «дополнительным мерам защиты», нужно было понимать как сигнал: народ Ливии настолько оскорблен присутствием солдат с Запада на своей земле, что может напасть на американцев. Это, конечно, была полнейшая чушь, но Муаммару приходилось балансировать на ниточке между положением нового союзника США в Северной Африке и главы народа, который в подавляющем большинстве симпатизирует палестинцам и, следовательно, враждебен их угнетателям — США и Израилю.

— Таковы прелести большой политики, — торжественно произнес Кларк.

— Аминь.

— Вы говорите по-арабски?

— Можно сказать, что да. Но хотелось бы лучше. Примерно на третьем уровне курсов «Розеттский камень».

— Отлично. В таком случае придется вам держаться рядом с нами и переводить.

— Договорились.

— Разведданные для нас есть?

Ричардс кивнул и вытер носовым платком пот со лба.

— Командный пункт устроили на верхнем этаже жилого дома в квартале от посольства. Я вам покажу, когда будем на месте.

— Разумно, — ответил Кларк. — Хоть какой-нибудь контакт был?

— Нет.

— Сколько заложников?

— Из шведского МИДа сообщили, что шестнадцать.

— Что они успели предпринять? Я имею в виду: местные.

— Насколько мне известно, пока ничего, если не считать того, что установили оцепление и гоняют жителей и репортеров.

— Информацию открыли? — спросил Чавес.

Ричардс кивнул.

— Часа два назад. Вы как раз были в воздухе. Простите, что сразу не сказал.

— Как там с жизнеобеспечением? — спросил Кларк.

— Вода и электричество подаются без перебоев.

Отключение водо-, электро- и газоснабжения коммунальных удобств относилось к числу первоочередных действий, обязательных в случаях захвата заложников. Это важно сделать по двум причинам: даже самым ожесточенным плохим парням со временем надоедает отсутствие удобств. К тому же этот фактор можно использовать для переговоров: «Выпустите пятерых заложников, и мы включим вам кондиционеры».

В данном случае ливийское правительство, согласившееся с выраженной вежливым политическим языком рекомендацией сидеть смирно и не мешать тем, кто знает, что делать, решило умыть руки. Впрочем, не исключено, что «Радуга» и это сможет обратить себе на пользу. Если плохие парни, засевшие в здании, не круглые дураки, то они должны были ознакомиться с состоянием систем жизнеобеспечения и вполне могли сделать определенные умозаключения о том, что происходит снаружи, особенно учитывая то, что служба безопасности то ли оказалась не готова, то ли промедлила с их отключением в предвидении штурма.

«Может быть… если…» — думал Кларк. Трудно влезть в чужую шкуру, особенно шкуру подонка, который считает, что захватить в заложники толпу гражданских, которые не сделали ему ничего плохого, это в порядке вещей. С тем же успехом могло оказаться, что плохие парни — никудышные стратеги и не придают никакого значения состоянию водо- и электроснабжения. Но если у них хватило сноровки разделаться с охраной из Sarskilda Skyddsgruppens, значит, «Радуге» придется иметь дело с неплохо обученным противником. Хотя на самом деле это ничего не значило. В чем-чем, а в том, что «Радуга» на голову выше всех, у Кларка не было ни малейшего сомнения. Каким бы ни было положение внутри, они найдут из него выход. Несомненно, очень неприятный для плохих парией.

Ехали всего двадцать минут. Большую часть этого времени Кларк прокручивал в голове возможные сценарии предстоящей операции и разглядывал через открытый проем в задней части закрытого брезентовым тентом кузова покрытые охряной пылью улицы Триполи. В конце концов грузовик дернулся и остановился в переулке, въезд и выезд которого укрывали финиковые пальмы. В проеме появилась голова лейтенанта Масуди, который собственноручно откинул задний борт. Ричардс выбрался первым, дождался Кларка и Стэнли и повел их куда-то по переулку. Чавес и остальные собрали снаряжение и поспешили за ними. Ричардс провел их по двум пролетам уходившей в стену каменной лестницы, и они оказались в ремонтируемой квартире. Около одной из стен громоздилась стопка листов гипсокартона, рядом стояло несколько пятигалонных ведер со шпатлевкой. В комнате были отделаны лишь две стены, выкрашенные в цвет морской пены, словно позаимствованный из какого-нибудь кадра сериала «Майами, полиция нравов». Пахло свежей краской. Большое окно смотрело между финиковыми пальмами с расстояния метров в двести на двухэтажную виллу, выстроенную в испанском стиле, которая, как решил Кларк, и была тем самым злосчастным шведским посольством. Здание окружала белая оштукатуренная стена восьми футов высотой, увенчанная выкрашенными в черный цвет коваными пиками. На первом этаже имелось множество окон, однако все они были забраны внушительными решетками и жалюзи.

«По меньшей мере шесть тысяч квадратных футов, — мрачно подумал Кларк. — Немало. И, вероятно, имеется еще и подвал».

Он был готов встретить на этом наблюдательном пункте какого-нибудь полковника народной милиции, а может быть, и генерала или сразу двух, но никаких высоких чинов не оказалось. Судя по всему, все контакты с ливийским правительством предстояло осуществлять через Масуди, что вполне устраивало Кларка, если, конечно, парнишка обладает, так сказать, потребной тягловой силой, чтобы обеспечить их всем необходимым.

При взгляде вниз казалось, будто там происходил какой-то военный парад. Отсюда были видны две примыкавших к посольству улицы, и на них Кларк насчитал не менее шести армейских машин — два джипа и четыре грузовика. Около каждой болтались солдаты. Они курили, болтали между собой. На плече у каждого болталась старомодная винтовка с ручным затвором. Даже если бы Кларк не знал, как обстоят дела, ему хватило бы одного взгляда на этих солдат и их оружие, чтобы понять отношение Каддафи к кризису. Полковник, после того как его вывели из игры, происходившей в его собственной стране, отозвал из оцепления свои элитные подразделения и заменил их всяким сбродом, который подвернулся под руку.

Словно капризный мальчишка, который, обидевшись, забирает свои игрушки и отправляется домой.

Чавес и остальные расположились в еще не залитом краской углу и принялись распаковывать снаряжение, а Кларк и Стэнли тем временем рассматривали посольство в бинокли. Ричардс и лейтенант Масуди стояли рядом.

— Серьезно… — пробормотал Стэнли через пару минут, не отрывая от глаз бинокля.

— Н-да, — согласился Кларк. — Какое-нибудь движение видишь?

— Нет. Отличные жалюзи. Ни черта не видно.

— Камеры наблюдения прямо под крышей на каждом углу и две на переднем фасаде.

— Предположим, что задний фасад оснащен так же, — ответил Стэнли. — Остается вопрос: успели охранники выломать кнопку или нет?

В большинстве посольств был предусмотрен список действий по тревоге, который охранники должны были знать, как собственное имя. В самом начале этого документа, озаглавленного «В случае вооруженного нападения и захвата посольства» или как-нибудь в этом роде, должна была находиться инструкция по быстрому выведению из строя системы внешнего наблюдения. Если ослепить плохих парней, то впоследствии с ними будет легче справиться. Беда лишь в том, что установить, сделали это шведы или нет, было невозможно, и потому «Радуге» нужно было исходить из худшего варианта — что камеры не только работают, но что за их мониторами постоянно смотрят. Единственный плюс состоял в том, что камеры были неподвижны, и, значит, было куда легче определить их мертвые зоны.

— Ричардс, когда сядет солнце?

— Часа через три. Плюс-минус минуты. Небо обещают безоблачное.

«Еще того не легче», — подумал Кларк. Проводить операцию в условиях пустынного климата — это полная ж…па. Конечно, воздух в Триполи не сказать чтобы кристально чистый, но не сравнить с западными столицами, так что света от Луны и звезд будет больше чем достаточно для того, чтобы выдать передвижение. Многое будет зависеть от того, сколько в доме плохих парней, и как они расположились. Если народу у них много, они, почти наверняка, выставили наблюдателей, но с этим легко справятся Джонстон и Луазель. Тем не менее все варианты подхода к зданию необходимо досконально продумать.

— Джонстон! — позвал Кларк.

— Слушаю, босс.

— Пойди, прогуляйся. Присмотри себе пару-тройку мест, а потом вернешься и набросаешь план зон обстрела, возможных укрытий и тому подобного. Ричардс, попросите нашего сопровождающего отдать приказ. Пусть пропустят наших людей заниматься делом и не болтаются у них под ногами.

— Будет сделано, — бодро откликнулся Ричардс, взял Масуди под локоть, отвел на несколько шагов в сторону и начал что-то говорить. Через полминуты Масуди кивнул и вышел.

— План здания у нас есть? — спросил Стэнли у Ричардса. Сотрудник посольства посмотрел на часы.

— Должны доставить через час.

— Из Стокгольма?

Ричардс серьезно покачал головой.

— Нет. Из местного МИДа.

— Христос!

Требовать, чтобы план срочно прислали в виде файлов JPEG, на каждом из которых будет его маленький кусочек, не было никакого смысла. Прежде всего, не было никаких гарантий того, что они получат нечто лучше того, чем располагали сейчас, разве что ливийцы вдруг проявят заботу и отпечатают все на профессиональном принтере да еще и склеют части между собой. Но на это, решил Кларк, не стоит тратить энергию.

— Эй, Динг!

— Слушаю, босс.

Кларк передал зятю бинокль. Чавесу и Дитеру Веберу предстояло возглавить штурмовые группы. Чавес шестьдесят секунд рассматривал здание, а потом опустил бинокль.

— Подвал?

— Пока не знаю.

— Плохие парни обычно стараются держаться поближе к земле, так что я думаю, что они собрались на первом этаже. Или даже в подвале, если онтам есть, хотя это маловероятно — разве что они совсем безмозглые.

«И если оттуда нет подземных ходов», — подумал Кларк.

— Если бы удалось как-то разузнать, где находятся заложники и как их держат — кучей или порознь… Но если бы заявлять масть досталось мне, я бы начал со второго этажа, зачистил бы весь уровень и пошел бы оттуда вниз. Между прочим, стандартная тактика малых групп. Занять высшую точку ландшафта, и автоматически получаешь преимущество над противником.

— Валяй дальше, — потребовал Кларк.

— Окна первого этажа исключаются сразу. С решетками, конечно, можно справиться, но это потребует немало времени, и шуму будет много. А вот что касается балконов… Перила кажутся достаточно крепкими. Забраться туда будет нетрудно. Многое зависит от самого помещения. Если там есть простор и не нужно много ломать, то я начал бы сверху. Если же нет, то закидаем клетушки светошумовыми гранатами, прошибем стены в нескольких местах и навалимся на них.

Кларк взглянул на Стэнли, тот одобрительно кивнул.

— Парнишка понемногу набирается ума.

— И тебя тем же концом по тому же месту, — с улыбкой ответил Чавес.

Кларк в очередной раз посмотрел на часы. Время идет…

Плохие парни не устанавливали контакт, и это его тревожило. Объяснить молчание можно было одной из двух причин: они дожидаются, пока весь мир обратит на них внимание, для того чтобы объявить свои требования, или же дожидаются того же, чтобы произвести максимальное впечатление зрелищем вылетающих из двери трупов.

Глава 19

Никто не удивился тому, что чертежей пришлось дожидаться не час, а почти два, и лишь менее чем за девяносто минут до заката Кларк, Стэнли и Чавес смогли, наконец, развернуть бумаги.

— Вот скоты! — буркнул Стэнли.

Им доставили не оригинальные синьки с архитектурных чертежей, а скорее склеенную фотокопию с фотокопии. Многие надписи невозможно было прочитать, настолько они оказались нерезкими.

— Ах, Иисус… — пробормотал Ричардс, посмотрев через чье-то плечо. — Прошу прощения, мне сказали…

— Вы тут ни при чем, — спокойно ответил Кларк. — Это дополнительные финты хозяев. У нас все это заработает.

У «Радуги» было еще одно замечательное свойство — она прекрасно умела приспосабливаться к обстоятельствам и импровизировать. Плохие чертежи следовало рассматривать как очередной случай неудовлетворительного разведывательного обеспечения, а таких случаев в биографии «Радуги» было больше чем достаточно. Хуже было то, что разведывательные службы доброго полковника отказались выдать чертежи этого несчастного здания и самим шведам, так что тем не повезло еще больше.

Хорошей новостью можно было считать то, что подвала в здании посольства не имелось, а этажи, если верить чертежу, были ровными и одноуровневыми. Никаких ломаных коридоров и пространств причудливой формы, из-за которых зачистка комнат превращается в утомительное и долгое занятие. С балкона второго этажа открывался вход в коридор, по сторонам которого располагались маленькие комнатушки, занимавшие западную часть этажа, а далее помещались просторный холл с ведущей вниз лестницей.

— Сорок на пятьдесят футов, — сказал Чавес. — Что думаете? Главное служебное помещение?

Кларк кивнул.

— А вдоль западной стены у них, видимо, личные кабинеты.

Планировка первого этажа была примерно такой же. Как только спустишься по лестнице, налево отходит коридор, но дверей в нем больше — помещение, которое, по-видимому, служило кухней и столовой для сотрудников, туалет и еще четыре комнаты, назначение которых на плане отмечено не было. «Судя по размеру, — решил Кларк, — это могут быть кладовые». Еще одна комната, вероятно, предназначалась для охранников. А напротив лестницы находилась наружная дверь.

— Не вижу тут ни электрики, ни водопровода, — заметил Чавес.

— Если вы рассчитываете попасть туда через канализацию, лучше сразу забудьте, — вмешался Ричардс. — Это один из самых старых районов Триполи. Канализация здесь годится только для дерьма.

— Ужасно смешно.

— Трубы диаметром с волейбольный мяч, и рассыпаются от одного только косого взгляда. Только на этой неделе мне дважды пришлось ехать на службу в объезд, потому что на дороге были провалы — как раз из-за канализации.

— Ладно… — протянул Кларк, возвращаясь мыслями к предстоящему штурму. — Ричардс, поговорите с Масуди и выясните, сможем ли мы отключить электричество, когда начнем работу. — Вообще-то, он решил ничего не выключать, чтобы не нервировать плохих парней перед тем моментом, когда Чавес и его группы войдут в здание.

— Будет сделано.

— Динг, оружие проверили?

— Проверили и перепроверили.

Как всегда, штурмовые группы были вооружены 9-миллиметровыми автоматами «хеклер-кох MP5SD3» со скорострельностью 700 выстрелов в минуту, снабженными глушителями.

Наряду со стандартным набором из осколочных и светошумовых гранат, каждый боец был вооружен пистолетами «хеклер-кох МК23» калибра 0,45 дюйма с модифицированными глушителями «КАК» и тритиевыми лазерными прицельными модулями — ЛПМ — работающими в четырех режимах: только видимый лазерный луч, видимый лазер/прожектор, только инфракрасный лазер и инфракрасный лазер/подсветка. «МК23», любимый военно-морским спецназом и британской Специальной лодочной службой, отличался изумительной живучестью, испытывался и «котиками», и «лодочниками» в самых экстремальных условиях: при высокой и низкой температурах, при погружении в морскую воду, при долгом отсутствии смазки, подвергался различным ударам и воздействию самого страшного врага огнестрельного оружия — грязи. Как и добрые старые часы «Таймекс», «МК23» тикали, вернее, стреляли при всех условиях.

Джонстон и Луазель обзавелись новенькими, с иголочки, игрушками — «Радуга» недавно отказалась от снайперских винтовок «М-24» и перешла на «Найтс армамент M110-снайпер-систем», оборудованные дневными оптическими прицелами «Льюпольд» и надежными ночными прицелами «АН/ПВС-14». В отличие от «М-24», у которых затвор нужно было передергивать вручную, «М-110» были полуавтоматическими. Для штурмовых групп это означало, что Джонстон и Луазель могут стрелять, прикрывая их огнем, гораздо чаще, чем прежде.

По приказу Кларка оба снайпера обошли район, осмотрели дома, прилегавшие к злосчастному посольству, выбрали подходящие позиции и начертили схемы ведения огня. После этого Чавес и Вебер выбрали пункты для прорыва внутрь таким образом, чтобы Джонстон и Луазель смогли обеспечивать абсолютное прикрытие — до тех пор, пока группы не попадут в здание. А после этого они окажутся предоставлены собственной участи.

Через пятьдесят минут после заката солнца группа все еще сидела в своем импровизированном командном пункте, выключив свет, и выжидала. Кларк видел в бинокль отсветы, пробивавшиеся сквозь жалюзи на окнах посольства. Внешнее освещение — натриевые лампы, укрепленные на четырех двадцатифутовых столбах по углам территории и направленные на здание, — тоже сияли.

Час назад над Триполи разнеслись голоса муэдзинов, которые призывали правоверных на молитву, но сейчас на улицах было тихо и пусто, лишь где-то в отдалении изредка брехали собаки, гудели автомобили да слышались негромкие голоса солдат народной милиции, продолжавших охранять периметр вокруг посольства. Температура немного понизилась, но все же держалась на уровне восьмидесяти с небольшим градусов. Учитывая безоблачное небо над пустыней, высасывающее тепло с земли, температура к утру должна была понизиться на добрых тридцать градусов, если не больше,[543] но Кларк был уверен, что к тому времени посольство будет освобождено и «Радуга» будет паковать свои вещи. Он рассчитывал, что никто из своих и заложников не погибнет и что нескольких плохих парней удастся захватить живьем и передать… кому-нибудь. Вероятнее всего, политики именно сейчас ожесточенно спорят о том, кому предстоит расследовать все происшедшее.

Где-то в темноте приглушенно запел сотовый телефон, и через мгновение рядом с Кларком появился Ричардс.

— Шведы приземлились в аэропорту, — прошептал он.

Шведская служба охраны, Sӓkerhetspolisen, занималась борьбой с террористами, а Rikskriminalpolisen, Национальный департамент уголовных расследований, являлся аналогом ФБР. Освободив посольство, «Радуга» должна будет передать здание им.

— Хорошо, спасибо. Полагаю, это и будет ответом на наш вопрос. Передайте им, пусть будут наготове. Мы их пустим туда, как только закончим. Но ни слова о нашем хронометраже. Боюсь, как бы сведения не попали, куда не надо.

— Вы думаете, шведы могут?..

— Нет, конечно, не намеренно, но кто знает, с кем они могут завести разговоры. — Кларк допускал (хотя считал это очень маловероятным), что даже сами ливийцы могут начать совать палки в колеса. Дескать, американцы прилетели, напортачили, в результате люди погибли. Зато полковнику — политический выигрыш.

С момента захвата посольства прошло почти двадцать четыре часа, а внутри так и не было замечено каких-либо признаков жизни. Кларк решил начать атаку в 2.15, решив, что террористы, скорее всего, будут ожидать штурма сразу после наступления темноты. Он надеялся, что такая задержка усыпит их бдительность, хотя бы самую малость. К тому же, согласно статистике, между двумя и тремя часами ночи человеческие реакции и мыслительная способность притупляются, особенно это касается людей, одержимых на протяжении предыдущих суток демонами стресса и неуверенности.

В 1.30 Кларк велел Джонстону и Луазелю приготовиться, а затем кивнул Ричардсу, который, в свою очередь, подал знак лейтенанту Масуди. После пятиминутных переговоров по рации ливиец доложил: оцепление оповещено. Кларку меньше всего хотелось, чтобы какой-нибудь нервный солдат выстрелил в его снайперов, когда те отправятся на позиции. Стэнли и Чавес наблюдали за обстановкой в бинокли. Существовала, пусть маловероятная, но все же вполне реальная опасность того, что кто-нибудь — может быть, тайный сторонник террористов или просто безмозглый солдат, ненавидящий американцев, — попытается известить засевших в посольстве о том, что игра началась. В таком случае у Кларка был только один выход — отозвать Джонстона и Луазеля и предпринять следующую попытку позднее.

Кларк выждал пять минут и обратился к Стэнли и Чавесу:

— Как обстановка?

— Без изменений, — доложил Динг. — Отдельные разговоры по рациям, но это, судя по всему, продолжают оповещать местных вояк.

В 1.40 Кларк повернулся в Джонстону и Луазелю и кивнул. Снайперы без слов выскользнули за дверь и растворились в темноте. Кларк надел на голову радиогарнитуру.

Прошло пять минут. Десять.

В наушниках прозвучал голос Луазеля:

— Омега-один, на позиции.

Через десять секунд заговорил Джонстон:

— Омега-два, на позиции.

— Понял, — ответил Кларк и взглянул на часы. — Будьте готовы. Группы пойдут через десять минут.

В ответ раздались два двойных щелчка — обычный сигнал подтверждения.

— Алистер? Динг?

— Никакого движения. Все спокойно.

— У меня то же самое, босс.

— Хорошо. Приготовиться.

При этих словах Чавес передал бинокль Кларку и присоединился к своей группе, уже стоявшей около двери. Группе Вебера, которой поручили ворваться в здание через пролом в западной стене первого этажа, ближе к переднему фасаду, предстоял более длинный путь, и поэтому она должна была выйти первой, а за нею, через четыре минуты, предстояло последовать группе Чавеса.

Кларк еще раз осмотрел в бинокль территорию посольства — нет ли там движения или каких-то изменений, чего угодно, что могло бы насторожить его КЧ — кинестетическое чутье. Он давным-давно уяснил для себя, что если достаточно долго занимаешься каким-нибудь делом, у тебя возникает нечто вроде шестого чувства. Все ли в порядке? Не звучит ли где-то в затылке недовольный ворчливый голосок, предупреждая о чем-то? Не осталась ли нераскрытой какая-нибудь коробочка, незамеченной — какая-нибудь подробность? Кларку довелось видеть много безупречных во всех иных отношениях оперативников, которые не прислушивались к своему КЧ. Как правило, такое пренебрежение кончалось для них плохо.

Кларк опустил бинокль и, повернувшись к своим товарищам-подчиненным, указал на дверь.

— Вперед! — Команду он отдал шепотом.

Глава 20

Чавес выждал положенные четыре минуты, а потом спустился во главе своей группы по лестнице и направился по переулку. В соответствии с планом Кларка, ливийцы выключили уличное освещение в районе, прилегавшем к посольству. Кларк надеялся, что плохие парни этого не заметят, поскольку лампы в самом посольстве и на столбах рядом с ним продолжали гореть. Также по его требованию на улице, отделявшей его командный пункт от восточной стены посольства, поставили цепочкой три армейских грузовика, чтобы загородить обзор.

Подавая сигналы жестами, Динг велел своим людям идти по тротуару, укрываясь за грузовиками и в тени домов, пока они не оказались в следующем переулке, где перед зданием (Масуди сказал, что это частная больница) тянулась живая изгородь. Всех обитателей удалили из этих домов как только стемнело.

Дождавшись, пока группа скроется за кустами, он без излишней спешки последовал за ней. Шел пригнувшись, держа «МР-5» на изготовку, внимательно осматривая пространство впереди, справа и верх стены, окружавшей посольство. Никакого движения. Отлично. Ничего такого не видно.

Чавес добрался до живой изгороди и остановился пригнувшись. В наушнике послышался голос Вебера:

— Первый, это Красный, прием!

— Слушаю, Красный!

— На месте. Устанавливаю «гостя».

Чавес на миг позавидовал Веберу. Мало того, что он изучал новейшую из полученных «Радугой» игрушек на учениях, так ему сейчас предстояло применить ее в действии.

Разработанное английской фирмой «Олфорд Текнолоджис» устройство под названием «Незваный гость» (Луазель дал ему второе название: «Волшебная дверца») ассоциировалась у Динга с одним из тех высоких прямоугольных со скругленными углами щитов, с которыми воевали герои фильма «300 спартанцев», хотя оно больше походило на модель спасательного плота в четверть настоящего размера. Вместо воздуха баллон наполнялся водой, а дно плота представляло собой гибкую пластину, куда был запрессован оформленный в виде шнура заряд взрывчатки ТЭН. Водяная подушка создавала то, что в горном деле называется забойкой, в результате шнур производил направленный взрыв и пробивал дыру в кирпичной стене толщиной до полутора футов.

«Незваный гость» позволял решить целый ряд проблем, издавна представлявших серьезные трудности для спецназовцев: с его помощью удавалось обходить, во-первых, обычные входы, куда террористы зачастую ставили мины, и, во-вторых, избегать «смертельных узлов». Террористы, зная, что хорошие парни могут войти лишь через дверь или окно, часто начиняют входные пути взрывчаткой или сосредотачивают внимание и огневые ресурсы на возможных точках входа.

Например, именно так они поступили во время обошедшегося очень большой кровью захвата школы в Беслане, на юге России.

Используя «Незваного гостя», Вебер и его люди смогут ворваться в здание сквозь западную стену через три секунды после взрыва.

— Понял, — ответил Кларк Веберу. — Синие, как у вас?

— До стены три минуты, — доложил Чавес.

Он еще раз всмотрелся через очки ночного видения в доступные зрению части ограды посольства, ничего не увидел и поспешил дальше.

Для того чтобы перелезть через стену, был избран способ, который с полным основанием можно было бы назвать примитивным. Четырехфутовая лестница и кевларовый бронежилет. Среди многочисленных аксиом, которыми руководствуются спецназовцы, к числу важнейших относится аббревиатура БПД — будь проще, дурак. Не следует загружать мозги простыми вещами или, как любил говорить Кларк, ходить с пулеметом на таракана. В данном случае лестница позволит им подняться. А кевлар, наброшенный на верх стены, спасет от ненужной кровопотери в том случае, если стена, как это часто бывает, утыкана не только железными пиками, но и крупными осколками стекла.

Чавес выскользнул из-под прикрытия кустов, метнулся к стене, снова скрючился и нажал кнопку рации.

— Первый, это Синий. Мы у стены.

— Понял, — прозвучал в наушнике голос Стэнли.

Через несколько секунд на стене в трех футах справа от Чавеса появилась красная точка. Алистер, детально проработавший зоны обзора камер наблюдения, указывал Дингу лазерным прицелом своей «МК-23» путь через мертвую зону.

Чавес отступал в сторону до тех пор, пока точка не остановилась на его груди, после чего исчезла. Тогда он быстро и бесшумно установил лестницу и знаком подозвал своих товарищей.

Первым пошел Шоволтер. Чавес протянул ему бронежилет, и он шагнул к лестнице. Через десять секунд он оказался наверху и скрылся из виду. Следом за ним по одному двинулись остальные члены штурмовой группы. Динг — замыкающим.

Оказавшись на другой стороне, он обнаружил, что стоит на плюшевом зеленом газоне, окаймленном кустиками гибискуса. «Похоже, шведы каждый месяц выкладывали за поливку целое состояние», — мелькнула в голове мысль. Справа от него находился угол фасада здания, а прямо впереди, в двадцати футах, его восточная стена. Шоволтер и Бианко взяли под наблюдение углы дома, а Ибарра уже сидел, пригнувшись, под балконом. Динг направился к нему.

— Стой! — скомандовал по радио Луазель. — Движение к югу от тебя.

Динг замер.

Прошло десять секунд.

— Отбой. Это кошка.

Чавес перебежал к Ибарре, надел на шею ремень «МР-5» и вскарабкался на спину могучего испанца. Оттуда он только-только доставал пальцами до нижнего края балконного ограждения. Чавес потянулся. Ибарра медленно разогнулся. Чавес ухватился за перила — сначала правой рукой, потом левой, а затем подтянулся. Еще через пять секунд он уже сидел на корточках на балконе. Первым делом он снял со своей «сбруи» веревку с завязанными на ней узлами, закрепил ее карабином на перилах и сбросил свободный конец вниз.

Закончив с этим, он повернулся к двери. Как и на окнах, на ней были закрытые жалюзи, а замок, естественно, был заперт. За спиной он услышал чуть слышное поскрипывание металла (это Ибарра преодолел подъем) и почувствовал прикосновение к плечу: я здесь.

Чавес нажал кнопку «передача».

— Первый, Синие у двери.

— Понял.

Динг вынул из правого заднего кармана для снаряжения маленькую эндоскопическую телекамеру, приладил ее к очкам ночного видения и повел объектив вдоль кромки двери. Медленно, осторожно, руководствуясь осязанием в той же мере, в какой и зрением. Каждый боец «Радуги» был обучен, натренирован и переподготовлен для использования любого оружия, снаряжения и оборудования, имевшегося в их арсенале, в том числе и с такой телекамерой. Если бы к двери оказались присоединены какие-нибудь провода, Чавес обязательно увидел бы это или почувствовал.

Сначала он осмотрел нижний край, потом, ничего не обнаружив, прошелся вдоль косяка по стороне крепления и закончил притвором, ручкой и замочной скважиной. Чисто. Ничего нет. Он отсоединил камеру. За его спиной через перила перевалились по очереди Шоволтер и Бианко. Динг указал пальцем на Бианко, потом на замок. Итальянец кивнул и достал отмычку. Через полминуты замок открылся.

Как и прежде, жестами, Динг дал своим товарищам последние указания: он сам на пару с Бианко пойдет первым и проверит комнаты справа, Шоволтер и Ибарра займутся левой стороной.

Динг осторожно повернул ручку и чуть-чуть приоткрыл дверь. Выждал десять ударов сердца, открыл дверь чуть пошире и просунул голову внутрь. В зале никого не было. Три двери, две справа, одна слева. Издали донеслись приглушенные голоса. Стихли. Кто-то чихнул. Он убрал голову и распахнул дверь. Шоволтер перехватил и придержал створку.

Держа «МР-5» на изготовку, Динг шагнул в зал. Бианко шел в двух шагах сзади и немного левее, почти по середине коридора. Шоволтер, шедший вдоль южной стены, добрался до находившейся слева от него двери и остановился. Дверь оказалась немного приоткрыта.

— Первая комната по южной стене, — прошептал Шоволтер в микрофон радиогарнитуры.

— Смотрю, — отозвался Луазель. — Движения нет.

Шоволтер прижался к стене, толкнул дверь и мгновенно оказался в комнате. Через двадцать секунд он вновь появился в коридоре и показал большой палец. Чавес крался вдоль северной стены.

— Стой! — услышал он голос Джонстона.

Динг вскинул сжатый кулак, и все трое замерли. Каждый припал на колено.

— Движение, — сообщил Джонстон. — Северная стена, второе окно от восточного угла.

«Следующая комната», — сказал себе Динг. Прошло двадцать секунд. Его так и подмывало спросить Джонстона, нет ли чего нового, но он сдержался. Снайпер сообщит сам, как только будет, что сказать.

— Окно наполовину закрыто занавесками, — словно в ответ его мыслям сообщил Джонстон. — Наполовину открыто. Вижу одного человека.

— Оружие?

— Не могу сказать. Готовность! Идет к двери. Три секунды.

Чавес опустил «МР-5», она повисла на ремне, вынул пистолет «МК-23» с глушителем, беззвучно двинулся вперед и вновь остановился на расстоянии вытянутой руки от двери.

— Подходит, — передал Джонстон.

Дверь распахнулась, и из комнаты вышел человек. Чавесу потребовалось полсекунды для того, чтобы увидеть висевший на его шее автомат «АК-47» и всадить пулю точно над правым ухом. Тут же Динг резко повернулся и левой рукой подхватил убитого, чтобы не дать ему упасть. В ту же секунду Бианко шагнул в комнату, чтобы проверить, нет ли там еще кого-нибудь. Чавес опустил труп на пол.

— Пусто, — сообщил Бианко по рации через пять секунд и, выйдя, помог Чавесу затащить убитого в ту комнату, откуда тот только что вышел. Затем они закрыли дверь, отодвинулись друг от друга и стали ждать. Очень скоро они узнают, услышал этот выстрел кто-нибудь еще или нет. Но никто не появился.

— Южная стена, вторая дверь, — сказал Чавес по рации.

— Не вижу никакого движения, — ответил Джонстон.

Динг и Бианко проверили комнату и вновь вышли в коридор.

— Первый, это Синий. Наверху чисто, — доложил Динг. — Спускаемся вниз.

— Понял, — коротко ответил Стэнли.

Еще через двадцать футов коридор заканчивался арочным проемом, за которым следовал резкий поворот направо, где, как было известно Чавесу, располагалась лестница, ведущая на первый этаж. Лестничный проем был открытым, двадцати футов в ширину. Справа его ограничивала стена, а слева было открытое пространство — по всей вероятности, основное служебное помещение посольства. Там наверняка террористы держали своих заложников.

Динг знал, что в этой ситуации есть свои плюсы и минусы. Если заложников согнали в кучу, то следует ожидать, что рядом с ними находится большинство плохих парней. С одной стороны, это облегчит работу «Радуге», поскольку цели, в большинстве своем, окажутся сосредоточенными в одном углу, но с другой стороны, сидящие бок о бок заложники подвергнутся большой опасности, если террористы успеют открыть огонь. Остается одно — не дать им такого шанса.

Он медленно крался вперед, наступая на всю ступню, и вскоре добрался до арки. Быстро выглянув из-за угла, увидел часть первого этажа. Справа внизу — стена парадного фасада, окна закрыты, как и прежде. Внизу лестницы должен быть короткий коридор и четыре комнаты, о которых ничего не известно.

Чавес взглянул в северо-западный угол зала и мысленно отложил по стене четыре фута. Допустим, полфута туда-сюда… В общем, Вебер войдет оттуда. Левее, так что он только-только мог разглядеть их поверх перил, виднелись две стоявшие бок о бок фигуры. У обоих мужчин имелось по небольшому автомату, но оружие у них было не на изготовку. У каждого автомат болтался на ремне дулом вниз вдоль туловища. «По мне, так лучше ничего и не надо», — подумал Динг. В нескольких футах от них находился стол, на котором светилась накрытая зеленым плафоном старомодная настольная лампа, отбрасывавшая на стену круг света.

Чавес отступил и вернулся к поджидавшим его товарищам. Вновь объяснялись жестами: диспозиция подтверждается, действуем, как запланировано. Как только группа Вебера проломит стену, Чавес и Бианко присоединятся к ним и займутся залом, где собран народ. Шоволтер и Ибарра пойдут направо от лестницы, по коридору. Все кивнули в ответ.

— Первый, докладывает Синий.

— Слушаю, Синий.

— На второй позиции.

— Понял.

— Говорит Красный, вас понял, — раздался голос Вебера.

— Начинаем через девяносто секунд, — сообщил Чавес.

— Готовы, — ответил Вебер.

— Начинаем отсчет, — сказал Динг по рации.

— Отсчет пять, — отозвался Вебер. Через пять секунд сработает «гость». Все четверо бойцов из группы Чавеса взяли в руки по светошумовой гранате, выдернули чеки… Четыре… три… два…

Динг и Бианко одновременно метнули гранаты через перила и устремились вниз по ступенькам, держа «МР-5» на изготовку и высматривая на бегу цели. Динг услышал, как внизу взорвалась первая граната и, буквально через четверть секунды, сработал «Незваный гость». Зал окутался дымом и пылью, в воздухе засвистели обломки кирпичей. Чавес и Бианко даже не замедлили шагов. Ибарра и Шоволтер, следовавшие за ними по пятам, опрометью бросились направо в коридор, который вел в восточную часть здания.

Взорвалась вторая граната, озарив ослепительной вспышкой потолок и стены. Динг не обратил на это внимания.

Цель!

Над перилами выросла фигура поворачивавшегося к ним человека. Динг навел мушку «МР-5» на его грудь и дважды нажал на спуск. Человек упал, а Динг побежал дальше. Слева он заметил еще одну фигуру, но не стал задерживаться, так как знал, что Бианко прикрывает его. И точно, тут же услышал «поп-поп». Справа от себя Чавес увидел, как сквозь дыру четырех футов высотой, проделанную «гостем», ввалился первый боец группы Вебера, за ним без промедления — второй, третий и четвертый.

Динг быстро двинулся боком налево, к середине зала. Послышались первые крики. Сидевшие на полу люди еще теснее прижались друг к другу. Цель! Он дважды выстрелил, замедлив шаг, и двинулся дальше.

— Цель слева! — крикнул у него за спиной Шоволтер, и тут же раздалась серия хлопков.

Вебер и его люди уже присоединились к Чавесу и Бианко и теперь рассыпались цепочкой, выбрав для себя по сектору обстрела.

— Лежать! Лежать! Всем лежать! — заорал Динг.

Справа: «Поп-поп-поп».

Чавес двигался дальше через середину зала, слева от него находился Бианко, оба зорко выслеживали любое движение…

— Чисто! — услышал он голос Вебера, ему, словно эхо, откликнулись еще двое.

— Чисто слева! — отозвался Бианко.

— В зале чисто! — доложил Шоволтер. — Проверяем комнаты.

— Работаю! — послышался возглас Ибарры.

Из коридора, куда направился Шоволтер, раздался женский вопль. Чавес резко обернулся. Ибарра, находившийся возле входа в коридор, шагнул вправо и прижался к стене.

— Цель!

Чавес молнией метнулся вперед и занял позицию напротив Ибарры. Из последней двери, выходившей в коридор, появился мужчина, тащивший за собой женщину и прижимавший к ее шее пистолет. Динг выглянул из-за угла. Террорист заметил его, дернул женщину, заслоняясь ею, как щитом, и что-то прокричал по-арабски с явно паническими интонациями. Динг подался назад.

— Шоволтер, твое место? — прошептал он в микрофон.

— Вторая комната.

— Цель около третьей двери. Десять-двенадцать футов. У него заложница.

— Я слышал ее. Открытое место есть?

— Полголовы.

— Понял. Скажешь, когда.

Чавес вновь высунулся из-за угла. Террорист немного повернулся, стараясь получше укрыться от него. В это мгновение Шоволтер вышел из двери с приложенной к плечу винтовкой и сразу выстрелил. Пуля вошла в правый глаз террориста. Он осел на пол, а женщина снова принялась вопить. Шоволтер направился к ней.

Чавес выдохнул, повесил «МР-5» на плечо и повернулся, чтобы осмотреть зал. Все сделано. От силы, двадцать секунд на все про все. Неплохо. Он включил рацию.

— Первый, это Синий. Работу кончил. Прием!

— Как у вас?

— Без потерь.

Осмотрев еще раз все здание и убедившись, что никого из террористов там не осталось, Чавес вновь связался с Кларком, Стэнли и подтвердил, что «работа кончена». После этого события развивались стремительно. Тэд Ричардс сообщил об этом офицеру связи народной милиции лейтенанту Масуди, затем доклад стремительно прошел вверх по инстанциям, и, наконец, кто-то наверху приказал, чтобы группа Чавеса вышла, сопровождая спасенных заложников, через парадную дверь и главные ворота территории посольства. На временном командном пункте «Радуги» Кларк и Стэнли долго возражали, но им пришлось сдаться после того, как Масуди на ломаном английском объяснил, что телекамер не будет. Просто ливийский народ хочет выразить свою благодарность. На это Кларку пришлось согласиться, пусть и против воли.

— Международные отношения… — прошептал он Алистеру Стэнли.

Через десять минут Чавес, вся его группа и заложники под сверкание блицев и аплодисменты появились в воротах посольства. Их встретили представители Шведской службы охраны (Sӓkerhetspolisen) и Департамента уголовных расследований (Rikskriminalpolisen), взявшие освобожденных под свою опеку. После рукопожатий и объятий, продолжавшихся две минуты, группа Чавеса вышла на улицу, где по обеим сторонам командиры народной милиции и армейских подразделений устроили им еще одну овацию.

Ричардс появился около Чавеса, когда «Радуга» протискивалась сквозь толпу к командному пункту.

— Что тут за чертовщина творится? — выкрикнул, перекрывая шум, Чавес.

— Трудно сразу слово подобрать, — сознался Ричардс. — В общем, они в восторге. Нет, лучше будет сказать: потрясены.

— А чего, скажи, ради Христа, они ожидали? — проорал сзади Шоволтер.

— Потерь! Множества убитых! Они вообще не рассчитывали, что удастся спасти хоть кого-то из заложников, не то что всех. Вот и восхищаются.

— Чего тут удивительного? — осведомился Бианко. — Что мы им, любители, что ли?

— У них самих далеко не лучшие показатели по спасению заложников, — отозвался через плечо Ричардс.

— Ну, да, — улыбнулся Чавес, — но мы-то «Радуга».

Глава 21

Будь Найджел Эмблинг в нормальном расположении духа, он распознал бы в своем настроении обычную попытку никчемного самооправдания. Но в этот момент он был полностью уверен в том, что весь мир быстро и неотвратимо катится ко всем чертям. Позднее ему, скорее всего, предстояло пересмотреть это мнение, но сейчас, когда он сидел у себя в кухне за чашкой чая и свежим номером «Дейли машрик», одной из полудюжины ежедневных газет, выходивших в пакистанском городе Пешаваре, его настроение не могло исправить, пожалуй, ничего.

— Проклятые идиоты! — проворчал он вслух.

В двери, словно по волшебству, появился его слуга Махмуд.

— Что-то нужно, мистер Найджел?

Одиннадцатилетний Махмуд был чересчур веселым и чересчур бойким — особенно в это время суток, — но Эмблинг знал, что без мальчишки его быт пойдет прахом.

— Нет-нет, Махмуд, я просто разговаривал сам с собой.

— О, сэр, это плохо, очень плохо. Знаете, что могут подумать люди? Кто-нибудь скажет: он тронутый. Пожалуйста, если захотите еще поговорить с собой, делайте это дома, ладно?

— Хорошо, хорошо. Иди, занимайся своими делами.

— Иду, мистер Найджел.

Махмуд был круглым сиротой, его мать, отец и две сестры погибли во время столкновений между суннитами и шиитами, охвативших Пакистан после убийства Беназир Бхутто. Эмблинг практически усыновил мальчика, предоставил ему кров, пищу, небольшое денежное содержание и, по секрету, учредил постоянно растущий трастовый фонд, который должен был перейти под управление Махмуда, когда тому исполнится восемнадцать.

Еще одну мечеть сожгли, еще одного лидера фракции нашли убитым, еще одно обвинение в фальсификации выборов, еще одного офицера Межведомственной разведывательной службы арестовали за продажу государственных тайн, еще один призыв к спокойствию из Пешавара. Все это ужасно, ужасно неприятно. Не то чтобы Пакистан когда-либо воплощал собой мир и покой, но в его истории бывали и гораздо более спокойные периоды, чем нынешний, хотя и тогда это спокойствие было притворным. Всего лишь тонкой пенкой в непрерывно кипящем котле раздора. Тем не менее Эмблинг нисколько не сомневался, что это единственное подходящее для него место на всей Земле, хотя так и не смог понять, в чем тут дело. Может быть, в перевоплощении, но как бы там ни было, Пакистан стал неотделим от его жизни, и теперь, в возрасте шестидесяти восьми лет от роду, он прочно пустил корни в почву своей второй родины.

Эмблинг знал, что едва ли не каждый, кто оказался бы на его месте, должен был испытывать страх и, вероятно, не без основания. Как-никак он англосакс, христианин, родом из Англии, откуда пришел «британский радж» — британское царствование, если перевести с хинди. Почти сто лет, начиная с середины 1850-х и до окончания Второй мировой войны, Великобритания владычествовала над регионом, который принято называть «Индостанским субконтинентом». Он в разные времена охватывал Индию, Пакистан, Бангладеш, Сомалилэнд, Сингапур, а также Верхнюю и Нижнюю Бирму, переименовавшую себя недавно в Мьянму. Но Эмблинг и ныне, и присно, и во веки веков называл и будет называть ее Бирмой, и черт с нею, со всякой политкорректностью. В Пакистане воспоминания о временах «британского раджа», конечно, потускнели, но так и не изгладились, и Эмблинг видел и ощущал это каждый день во взглядах стариков на рынке и в перешептываниях полицейских, слышавших рассказы своих родителей и дедов. Эмблинг не пытался скрывать свое происхождение, ну, а если бы захотел, то не смог бы этого сделать из-за акцента, с которым говорил на урду и пушту. Не говоря уже о белой коже и росте в шесть футов четыре дюйма, каким мог похвастаться очень мало кто из местных жителей.

И все же к нему, как правило, относились с уважением. Причиной этому было не сохраняющееся почтение к «британскому раджу» (что спорно), а скорее уважение к собственной истории. Как-никак он прожил в Пакистане дольше, чем большинство из тех, кого можно в любой день встретить на Хайберском базаре. «Сколько же лет, на самом деле?» — вдруг задумался он. Даже если выкинуть отпуска, командировки в соседние с Пакистаном страны… Получается лет сорок с лишком. Более чем достаточно для того, чтобы бывшие (и даже кое-кто из нынешних) соотечественников признали его «отуземившимся». Не сказать, чтобы это его беспокоило. Невзирая на все недостатки, промахи и нечистоплотные делишки этой страны, свидетелем которых он был, для него не существовало иного места, кроме Пакистана. И в тайных глубинах своей души он гордился тем, что местные считают его настолько хорошо ассимилировавшимся здесь, что он стал «больше пакистанцем, чем британцем».

В нежном и наивном двадцатидвухлетнем возрасте Эмблинг оказался в числе первых послевоенных новобранцев МИ-6,[544] завербованных в Оксфорде, чему был обязан отцу своего однокашника. Эмблинг поначалу считал его каким-то рядовым бюрократом из Министерства обороны, а на деле он был вербовщиком МИ-6. Между прочим, одним из тех немногих, кто предупреждал свое руководство о том, что ставший впоследствии знаменитым предатель Ким Филби — далеко не блестящее приобретение, что он рано или поздно либо напортачит так, что это будет стоить жизни многим и многим, либо попадется на удочку другой стороне. Так и случилось, Филби много лет был «кротом» советской разведки и сбежал на самой грани разоблачения.

Благополучно пережив тяготы обучения в подготовительном лагере МИ-6 Форт-Монктон на Гэмпширском побережье, Эмблинг получил назначение в Северо-западную пограничную провинцию Пакистана, или СЗПП (Пахтунхва, или Сархад — в зависимости от того, с кем ты говоришь), примыкавшую к Афганистану, где в то время усиленно работал русский КГБ. Почти шесть лет Эмблинг прожил в приграничных горах, участвуя в набегах, которые устраивали пуштунские вожди, правившие в фактически ничейной зоне между Пакистаном и Афганистаном. Когда Советы запускали своих агентов в Пакистан, у тех не было иного пути, кроме как через горы и земли пуштунов.

Почти все время, за исключением редких поездок в Соединенное королевство, Эмблинг проработал в государствах Центральной Азии, названия которых оканчиваются на «стан» — Туркестане, Казахстане, Туркменистане, Узбекистане, Киргизстане и Таджикистане, которые в разное время и в разной степени побывали под управлением или, по крайней мере, под влиянием Советского Союза.[545] В то время, как американское ЦРУ и соотечественники Эмблинга из МИ-6, носившей официальное название «Секретная разведывательная служба» (Эмблинг никогда не употреблял его), сражались на фронтах «холодной войны», на затянутых городским смогом улицах Берлина, Будапешта и Праги, Эмблинг бродил по горам в обществе пуштунов, питался пловом и пил терпкий черный чай. В 1977 году Эмблинг даже женился, не поставив в известность свое начальство, на младшей дочери мелкого вождя одного из пуштунских племен, но всего через два года она погибла во время бомбежки, устроенной советскими самолетами во время вторжения в Афганистан. Ее тело так и не нашли. Он часто думал, что это могло оказаться основной причиной того, что он остался в Пакистане после выхода в отставку. Что, если какая-то печальная потаенная часть его души все еще думает отыскать Фаришту, надеется, что она еще жива — неизвестно где? Как-никак ее имя, в переводе на английский, означало «ангел».

«Несбыточные мечты», — думал сейчас Эмблинг.

Несбыточные мечты, наподобие желания увидеть Пакистан мирным и процветающим.

За семь тысяч миль от него, неподалеку от мэрилендского городка Силвер-Спринг, Мэри Пэт Фоли предавалась сходным по настроению размышлениям, сидя за точно таким же напитком — чашкой очень горячей и подсоленной смеси из равных частей кофе с кофеином и без кофеина, которую она позволяла себе по вечерам. Но посвящены были эти размышления иному предмету. Она думала об Эмире и двух вопросах, которые занимали американскую разведку на протяжении чуть ли не всего последнего десятилетия: где он прячется и как поймать сукина сына. Все это время Белый дом публично называл его врагом общества № 1 (хотя иногда и на непродолжительный срок возникали другие претенденты на эту позицию). Мэри Пэт не была согласна с такой оценкой. Конечно, этого типа нужно поймать или, что было бы еще лучше, упокоить навсегда и развеять прах по ветру, но убийство Эмира не решило бы тех проблем, которые Америка испытывает из-за терроризма. Бывали даже споры о том, много ли оперативной разведке было известно об Эмире (и вообще, было ли известно хоть что-нибудь). Мэри Пэт и ее муж Эд, к настоящему времени вышедший в отставку, склонялись к варианту: «никто о нем ни черта не знает». Эмир отлично знал, что его усиленно разыскивают. Хотя он и был первостатейным мерзавцем, с головы до ног залитым кровью своих бесчисленных жертв, у него, конечно же, должно было хватить ума, чтобы не дать загнать себя, словно в клетку, в пресловутое «ознакомить в части касающейся». Особенно учитывая, сколько террористов за последние годы сломали шеи, споткнувшись о столь привлекательную внешне разобщенность. Будь Эмир признанным главой государства, он, сидя в каком-нибудь дворце, вероятно, устраивал бы регулярные брифинги, но он таковым не являлся — по крайней мере, никто не думал, что он может занимать такое положение. ЦРУ могло с уверенностью сказать лишь одно: что он зарылся (возможно, в буквальном смысле этого слова) в землю где-нибудь в малообитаемых пакистанских горах близ границы с Афганистаном. Но в таком случае его следовало считать той самой пресловутой иголкой, спрятанной в стогу сена. Разве не так? Хотя кто знает? Когда-нибудь кому-нибудь повезет, и его отыщут, в этом у нее не было никаких сомнений.

Вопрос состоял в другом: удастся взять его живым или нет? Вообще-то, ее устроил бы любой вариант. Однако в возможности постоять нос к носу с мерзавцем и посмотреть ему в глаза было что-то привлекательное.

— Эй, дорогая, я дома, — весело окликнул ее Эд Фоли, спускаясь по лестнице, и появился в кухне, одетый в футболку и тренировочные брюки.

После выхода в отставку передвижения Эда ограничивались по большей части переходами длиной в тридцать футов и полдюжины ступенек в его кабинет, где он работал над документальной историей разведки США, начиная с войны за независимость и заканчивая Афганистаном. В настоящее время он писал главу — отличную, как считала Мэри Пэт, — о Джоне Хонимане, ирландце по происхождению, ткаче и, пожалуй, одной из наиболее загадочных персон среди разведчиков своего времени. Получив от самого Джорджа Вашингтона задание проникнуть в ряды знаменитых гессенских наемников армии Уильяма Хоу, расположившихся близ Трентона, Хониман под видом торговца скотом проник в их лагерь, изучил позиции гессенцев и благополучно вернулся, в результате чего Вашингтон получил неоценимое преимущество и в итоге выиграл кампанию 1776 года. С точки зрения Эда, это была изумительная глава — кусочек практически неизвестной истории. Писать о Диком Билле Доноване, операции в заливе Свиней и «железном занавесе» было нужно и интересно, но эти сюжеты допускали только те повороты и домыслы, которые уже вошли в привычный круг толкований, принятых в документальной «шпионской» литературе.

Эд, безусловно, давным-давно заработал право выйти на пенсию, как и Мэри Пэт, но лишь считанное число работников ЦРУ — среди них был и Джек Райан-старший — имело реальное представление о том, насколько велики заслуги супругов Фоли перед своей страной и скольким они пожертвовали ради нее. Эд, ирландец по происхождению, закончил Фордэмский университет и некоторое время работал журналистом, занимая вполне солидную, пусть и не слишком заметную должность репортера «Нью-Йорк таймс», а потом каким-то образом перекочевал в мир, где обитают плохие парни и шпионы. Что же касается Мэри Пэт, то, если можно говорить о том, что женщина родилась для работы в разведке, в качестве примера нужно было бы выбрать именно ее. Она была внучкой учителя верховой езды царя Николая II и дочерью полковника Ивана Борисовича Каминского, который в 1917 году заблаговременно успелпонять начертанные на стене огненные буквы и вывез свою семью из России. Случилось это перед самой революцией, погубившей династию Романовых, оборвав жизнь Николая и его близких.

— Как дела за столом, дорогой? Туго приходится? — осведомилась Мэри Пэт.

— Чертовски, просто чертовски. Так много нужно сказать, а словарь, оказывается, настолько мал! — Он наклонился и поцеловал жену в щеку. — А как твои?

— Все отлично.

— Все думаешь, да? О чем-то своем?

Мэри Пэт кивнула.

— Признаюсь — пойду на вечернее дежурство. Похоже, где-то, как говорится, трубы перегрелись. Нужно самой посмотреть.

Эд нахмурился, и Мэри Пэт не могла понять, то ли он недоволен тем, что дело, какое бы оно ни было, пройдет без его участия, то ли он просто относился ко всему этому так же скептически, как и она. Террористические группы постепенно наращивали свое умение по части собственной разведки, особенно после одиннадцатого сентября.

Мэри Пэт и Эд Фоли — оба заслужили право на некоторый цинизм — если, конечно, это слово можно было употребить применительно к ним, — так как на протяжении почти тридцати лет наблюдали всю подноготную внутренней жизни ЦРУ и его запутанную историю. Они служили в московской резидентуре на первых ролях, выступая в своем действительном положении мужа и жены, еще в те времена, когда Россия входила в состав Советского Союза, и КГБ с его сателлитами являли собой единственного сто́ящего соперника ЦРУ.

Оба заметно выросли по сравнению со своим первоначальным положением рядовых сотрудников оперативного директората. Эд завершил свою карьеру на должности ДЦР, директора Центральной разведки, ну а Мэри Пэт, некоторое время работавшая заместителем директора по оперативной работе, была перемещена в НКТЦ — Национальный контртеррористический центр, на такую же должность — заместителя директора. Как и следовало ожидать, поначалу пошли слухи, что Мэри Пэт попросту убрали с прежней должности и что нынешняя ее позиция — это нечто вроде почетной ссылки перед отставкой. Это, естественно, не имело ничего общего с истиной. НКТЦ представлял собой острие копья, и Мэри Пэт хотела направлять это острие.

Конечно, на ее решение о переходе повлияло и то, что родной ОД стал совсем не тем, чем был прежде. Хотя его новое название — Национальная секретная служба — и раздражало их обоих (пусть даже они ни на миг не поддавались иллюзии, что, дескать, слова «оперативная работа» могут ввести кого-то в заблуждение). Название показалось им, во-первых, слишком вызывающим и, во-вторых, неотличимым от другой, широко известной Секретной службы, которая существовала почти полтора века и занималась исключительно внутренними делами. Они отлично знали, что это всего лишь очередной ярлык. К несчастью, реорганизация была проведена так грубо, что к тому времени, когда они покинули директорат, эта организация уже занималась не столько тайными операциями и сбором разведданных, сколько теневой политикой. Несмотря на то что и Мэри Пэт, и Эд имели свои собственные, подчас несовпадающие, политические воззрения, они оба сходились в том, что смешивать воедино разведку и политику — хуже некуда. Слишком уж много на самых верхних уровнях ЦРУ оказалось обычных гражданских, рассматривавших свое положение как должным образом прокомпостированный билет к более высокому и удобному положению. Такого отношения супруги Фоли никогда не могли постичь. По их глубокому убеждению, не могло быть призвания выше, чем защищать свою страну, хоть в военной форме на поле боя, хоть под завесой того, что один из руководителей разведки времен «холодной войны» Джеймс Джон Англтон назвал «пустыней зеркал». И неважно, что Англтон был, по всей вероятности, настоящим параноиком, и устроенная им охота за советскими «кротами» разложила ЦРУ изнутри, как раковая опухоль. Мэри Пэт была глубоко убеждена в том, что название, которое Англтон подобрал для мира шпионажа, оказалось исключительно точным.

Как ни любила она тот мир, в котором работала, «пустыня» все же нанесла свой удар. Несколько последних месяцев они с Эдом то и дело возвращались в разговорах к ее предстоящей отставке, и хотя ее муж вел себя довольно тактично (хотя и не всегда проявлял достаточную тонкость), было ясно, что он ждет, когда это, наконец, случится. Он даже устраивал мелкие провокации вроде лежащего на столе в кухне номера «Нейшенал Джиографик», раскрытого на большой фотографии Фудзи или исторической зарисовке о Новой Зеландии — одном из двух мест, которые стояли первыми пунктами среди тех достопримечательностей, которые они намеревались посетить «когда-нибудь потом».

В те редкие моменты, когда мысли Мэри Пэт не были полностью заняты работой, она подчас ловила себя на том, что ходит вокруг да около основного вопроса: почему она не уходит? — и никак не может дать на него прямой ответ. Денег для жизни на покое у них было более чем достаточно, да и найдется, чем заняться. Если дело не в деньгах, то в чем же? На самом деле все было просто: работа в разведке была ее призванием, и она это знала — знала с того самого дня, когда попала на работу в ЦРУ. В свое время ей удалось добиться кое-чего, что можно было бы смело назвать выдающимися достижениями, но, как ни верти, ЦРУ стало не таким, как прежде. Пришли другие люди, у которых мотивация размывалась личными амбициями. Пожалуй, уже никто не соглашался «не спрашивать, что страна может сделать для тебя». Что еще хуже, щупальца вашингтонской подковерной политики глубоко внедрились в сообщество разведчиков, и Мэри Пэт очень опасалась, что это состояние необратимо.

— Когда собираешься вернуться? — спросил Эд.

— Трудно сказать. Возможно, к полуночи. Если придется сильно задержаться, то позвоню. Не жди меня.

— Не слышала ничего нового о происшествии в Джорджтауне?

— Практически ничего, кроме того, что было в газетах. Один злоумышленник, получивший одну пулю в голову.

— Я слышал, что недавно кто-то звонил.

— Дважды. Эд-младший. Просто-напросто спрашивал, как дела, сказал, что позвонит тебе завтра. И еще Джек Райан. Хотел узнать, как продвигается твоя книга. Передал, чтобы ты позвонил ему, когда у тебя будет возможность. Возможно, у него найдутся для тебя какие-нибудь подробности.

— Что-то пока не горю большим желанием.

Оба занимались литературным трудом — Эд писал документальную книгу, а бывший президент Райан — мемуары. Они перезванивались, жаловались друг другу на судьбу и обменивались мнениями не реже раза в неделю.

Карьера Джека Райана, с тех пор, когда он был зеленым новичком в ЦРУ, и до трагедии, которая помогла ему занять пост президента, тесно переплеталась с жизнью Мэри Пэт и Эда. Были за это время и прекрасные моменты, и совершеннейшее дерьмо.

Она подозревала, что в еженедельных телефонных разговорах Джека и Эда девяносто процентов занимали вздохи о добром старом времени и лишь десять — обсуждение их книг. Ну, что из того? Они оба заслужили такое право — более чем заслужили. Карьеру Эда она знала досконально, что же до Джека Райана, то она была уверена, что у него в биографии было кое-что такое, о чем знал лишь он сам и еще пара-тройка людей на всем свете, она же не имела туда доступа. «Да ладно, — сказала она себе. — Что за жизнь, если в ней нет никаких тайн?»

Мэри Пэт посмотрела на часы, допила остатки кофе, поморщилась от горечи, встала из-за стола и поцеловала Эда в щеку.

Надо бежать.

— Не забудь покормить кошку, хорошо?

— Не волнуйся, детка. Счастливого пути.

Глава 22

Мэри Пэт выключила фары машины, подъехала к будке постового и опустила стекло дверцы. Из будки вышел угрюмый мужчина в синей ветровке. Она видела только его одного, но знала, что за нею сейчас следят не менее полудюжины пар глаз и, по меньшей мере, столько же камер наблюдения. Постовой у ворот, как и вся прочая охрана, принадлежал к подразделению службы собственной безопасности ЦРУ. И, конечно, ее не мог ввести в заблуждение 9-миллиметровый пистолет «глок» в кобуре, привешенной к поясу постового. Под ветровкой был скрыт специально сконструированный и расположенный так, чтобы натренированная рука могла дотянуться без задержки, пояс, в котором, не мозоля глаза посторонним, прятался чрезвычайно компактный автомат.

Национальный контртеррористический центр, называвшийся до 2004 г. Центром сбора информации о террористической угрозе, который его же сотрудники частенько называли Конторой «X», или просто «Крестом» (благодаря архитектурным особенностям комплекса), располагался в тихом пригороде городка Маклин на севере округа Фэрфакс в штате Виргиния. Его владения из стекла и серого бетона куда больше соответствовали стилю «а-ля Джеймс Бонд», чем унылое здание ЦРУ, и Мэри Пэт потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к этому. Стены здесь были взрывоустойчивыми, а пуленепробиваемые стекла должны были выдерживать длинную очередь пуль калибра 0,50 дюйма. Конечно, если дело дойдет до того, что плохие парни начнут обстреливать здание из такого оружия, скорее всего, нужно будет тревожиться из-за иных проблем. Тем не менее комплекс ей в целом нравился, невзирая даже на то, что она считала архитектуру слишком вычурной, и сюда было приятно ежедневно приезжать на работу. И ресторан здесь тоже был первоклассным, и потому Эд каждый четверг приезжал в Контору «X», чтобы встретиться с женой за ленчем в «стоячем» зале.

Она предъявила удостоверение, охранник тщательно проверил его, посмотрел на фотографию, на лицо Мэри Пэт и, плюс к тому, отыскал ее фамилию в списке доступа, который лежал в специальном планшете. Уже совсем стемнело, и в близлежащих кустах громко квакали лягушки.

По прошествии десяти долгих секунд постовой кивнул, выключил фонарь и жестом разрешил проехать. Она подождала, пока поднимется шлагбаум, а затем миновала контрольно-пропускной пункт и въехала на стоянку. Процедура проверки, которой она только что подверглась, была совершенно одинаковой для всех сотрудников НКТЦ от последнего аналитика до директора, в любое время суток, каждый день. И то, что она являлась вторым человеком в иерархии Конторы «X», не имело никакого значения для охранника, который, похоже, развил в себе способность забывать автомобили и лица тех, кто на них ездит, через две секунды после того, как они проходили проверку. Заводить дружбу с охранниками было неправильно само по себе. Им платят за подозрительность, и они серьезно относятся к своим обязанностям. Мало у кого из них можно было приметить чувство юмора. Все это казалось Мэри Пэт похожим на эпизод «Суп по-нацистски» из знаменитого телесериала «Сайнфелд»: шаг вперед, произнести заказ, шаг вправо, взять суп, отойти. В данном случае дело обстояло так: подъехать, показать удостоверение, говорить лишь в том случае, если к тебе обратятся, дождаться кивка, проехать дальше. Любое отклонение от процедуры — на твой собственный страх и риск.

Случалось, что это ее раздражало, особенно в те дни, когда она выбивалась из графика и не успевала «подзаправиться» в «Старбаксе», но Мэри Пэт и в голову не приходило жаловаться. Они делали важное дело, и лишь идиот мог бы усомниться в этом. Между прочим, за эти годы несколько кретинов попытались, что называется, поставить охрану на место. Обычно это выражалось в том, что человек даже не останавливал полностью машину перед шлагбаумом и небрежно взмахивал своим удостоверением. И тут же получали резкий приказ (подкрепленный мгновенно, в стиле полицейского боевика, извлеченным оружием) остановиться, после чего мог последовать и довольно грубый обыск. Кое-кто совершал после этого еще одну ошибку — жаловался начальству на неподобающее обращение, — но такой поступок был равнозначен собственноручно написанному заявлению об уходе из Конторы «X».

Она въехала на свое персональное место на стоянке, отличавшееся от всех прочих только яркой отметкой на тротуаре. Естественно, без всяких имен: имена являются чисто личными данными, а информация о них — это потенциальное орудие плохих парней. Для памяти: сценарий маловероятный, но здесь-то речь идет не о шансах, а скорее о принципиальной возможности. Держи под контролем все, что можешь, поскольку очень многое тебе, ну, совершенно неподвластно.

Она миновала вестибюль и направилась в самое сердце НКТЦ, туда, где располагалось ее, так сказать, «хозяйство» — оперативный центр. Если по всему НКТЦ радовали глаз стильная мягкая мебель и приятное на вид светло-коричневое ковровое покрытие, то оперативный центр больше всего походил на декорации к телесериалу «24» — по этому поводу здесь часто шутили.

В оперативном центре, занимавшем помещение площадью в почти тысячу квадратных метров, прежде всего бросалось в глаза множество компьютерных мониторов, от обычных настольных до огромных, в полстены, на которых отображались все действительные или вероятные происшествия, представляющие опасность для Америки, а также разрозненные эпизоды за последний час, а то и минуту. Учитывая отведенную НКТЦ роль приемника и распределителя разведывательной информации, больше данных относилось ко второму разряду — минутной давности.

В середине располагались несколько дюжин компьютеров, снабженных эргономичными клавиатурами и, как правило, двумя-тремя плоскими жидкокристаллическими дисплеями, за которыми сидели аналитики из ЦРУ, ФБР и АНБ, а в противоположных концах помещения, за стеклянными стенами, располагались оперативные дежурные. Один — из контртеррористического дивизиона ФБР, а другой — из контртеррористического центра ЦРУ. Каждые календарные сутки по НКТЦ, от низовых работников к начальству, курсировало не менее десятка тысяч депеш, а любая из них могла оказаться ключевым элементом головоломки, неудача в разгадке которой могла стоить жизни многим американцам. В подавляющем большинстве эти фрагменты имели самое тривиальное и безобидное содержание, но изучали их всегда с одинаковым старанием.

Часть проблемы составляли переводчики, вернее, их недостаток. Изрядную долю информации, с которой приходилось ежедневно иметь дело, составляли тексты на арабском, фарси, пушту и доброй полудюжине других языков, а также диалектов, зачастую настолько отличавшихся от языка, к которому они принадлежали, что для работы с ними требовались особые переводчики. Таких было непросто отыскать, тем более, что каждый, попадавший в стены НКТЦ, должен был пройти тщательную всестороннюю проверку. Если же учесть еще и сам объем входящего потока информации, обрабатываемой оперативным центром, получится типичная картина переизбытка данных. Местные программисты разработали специальные программы, которые предназначались для классификации поступающих перехваченных сообщений и выделении для первоочередной обработки самых важных депеш. Но, увы, такой отбор был скорее искусством, нежели строгой наукой. Часто случалось, что важные куски обнаруживались только после того, как их проносило через всю систему, и они теряли и актуальность, и необходимый контекст.

Однако Мэри Пэт была уверена, что проблема перевода — это лишь одна сторона монеты, у которой сторон, как известно, две. Будучи выходцем из той самой части ЦРУ, которая поставляла данные для изучения, она знала, что мир разведки вращают люди, которых во всех странах называют «источниками», а разработка источников в арабских государствах представляла собой чрезвычайно твердый орешек. Прискорбная истина состояла в том, что за десятилетие, предшествующее катастрофе 11 сентября, ЦРУ вывело формирование агентурных сетей из списка первоочередных задач. Сбор данных силами техники — спутников, подслушивающих устройств, компьютеров, выдергивающих информацию из потока, — дело простое, захватывающее и способное (при определенных обстоятельствах) давать хорошие результаты. Но ветераны, такие как Мэри Пэт, давным-давно усвоили, что если разведки сталкиваются между собой, то победу и поражение предрешает человеческий фактор — агенты, ведущие собственно разведку, и резиденты, которые организуют их работу.

На протяжении последних семи лет в Лэнгли взрастили невиданно большой урожай резидентов, но им еще предстояло не один год созревать до настоящей рабочей кондиции. Особенно если дело касалось таких стран, как Афганистан и Пакистан, где из-за особенностей религии, извечной вражды всех со всеми и совершенно беспощадной политики вербовка агентов превращалась в удручающе трудное занятие.

Оперативный центр выглядел очень внушительно — он производил впечатление даже на такого все повидавшего ветерана, как Мэри Пэт, — но при этом она знала, что посторонний, непосвященный наблюдатель, скорее всего, не заметит его истинное и главное достоинство: взаимодействие. На протяжении нескольких десятков лет разведслужбы США тащили ярмо в виде старательной и противоестественной самоизоляции друг от друга. Это в лучшем варианте, в худшем же их взаимоотношения выливались в междоусобную войну, особенно заметно проявлявшуюся, когда дело касалось двух агентств, главной обязанностью которых являлась защита страны от нападений террористов. Но, как с чрезмерной настойчивостью указывали телевизионные гуру и столичные политиканы, после 11 сентября изменилось все, в частности, разведка США занялась-таки своим делом — обеспечением безопасности Америки. Для Мэри Пэт и многих других разведчиков-профессионалов 11 сентября явилось не неожиданностью, а всего лишь подтверждением (правда, чрезмерно трагическим) того, что они давно подозревали: правительство США недостаточно серьезно относится к опасности терроризма. Более того, 11 сентября явилось результатом не последних нескольких лет, а целой эпохи, прошедшей с 1979 года. Когда Советский Союз вторгся в Афганистан, и когда талибы и моджахеды, объединившиеся по этому случаю (несмотря на все свои непримиримые идеологические разногласия), показали всему миру, на что способны воодушевленные воины. Даже если им противостоит превосходящая их численностью и вооружением армия одной из двух сверхдержав, существовавших тогда на планете. Многие (в том числе супруги Фоли и Джек Райан) воспринимали Афганскую войну как своего рода вводную часть фильма, в котором, опасались они, роль главного действующего лица, после того как моджахеды покончат с Советами, перейдет к Западу. Несмотря на то что альянс ЦРУ с моджахедами показал высокую эффективность, отношения в нем постоянно оставались напряженными, а то и хуже. Они то и дело осложнялись непреодолимой пропастью между западной культурой и законами шариата, между радикальным исламским фундаментализмом и христианством. А из старинной арабской пословицы «враг моего врага — мой друг» родился вопрос: «Когда же кончится эта дружба?» У Мэри Пэт ответ на этот вопрос имелся с самого начала: как только с афганской земли уйдет последний советский солдат. И она оказалась совершенно права или — в зависимости от того, кто трактовал этот период в истории — недалека от истины. Так или иначе, ближе к концу 80-х годов закаленные войной Талибан, моджахеды и, через некоторое время, РСО Эмира обратили свои презрительные взгляды на запад.

«Что сделано, того не вернуть», — думала Мэри Пэт, глядя через перила галереи на оперативный центр. Да, их собрала сюда беспримерная трагедия, но после нее разведывательные службы США взялись за дело с такой энергией, какой не проявляли даже в самые напряженные годы «холодной войны», и львиная доля заслуг в этом продвижении принадлежала НКТЦ. Он был укомплектован аналитиками из практически всех организаций и учреждений, занимающихся разведкой, которые сидели тут бок о бок семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки, так что взаимодействие из редкого исключения стало правилом.

Она спустилась по лестнице, прошла мимо рабочих мест, кивая на ходу коллегам, и вошла в помещение, отведенное контртеррористическому центру ЦРУ. За стеклом ее поджидали двое мужчин и женщина — ее начальник, директор НКТЦ Бен Марголин, глава управления операций Джанет Каммингс и Джон Тернбулл, командир «Базы акр», сводного подразделения, созданного для того, чтобы выследить и захватить или убить Эмира и верхушку РСО. По мрачному виду Тернбулла Мэри Пэт сразу поняла, что на «Базе акр» не все идеально.

— Я опоздала? — осведомилась Мэри Пэт, усаживаясь. За стеклянной стеной бесшумно текла жизнь дежурной смены оперативного центра. Как почти любое помещение для совещаний в Конторе «X», контртеррористический центр был оснащен электромагнитной оболочкой, защищавшей от любого электромагнитного излучения, хоть входящего, хоть исходящего, за исключением шифрованных потоков данных.

— Нет, это мы пришли раньше, — ответил Марголин. — Посылка еще в пути.

— И?

— Мы его упустили, — рявкнул Тернбулл. — А вообще, он хоть был там?

— Трудно сказать, — ответила возглавлявшую полевую оперативную работу Джанет Каммингс. — Из рейда доставили кое-какие продукты, но насколько они съедобны, мы пока не знаем. Кто-то там был — возможно, из самой верхушки, — но, кроме этого…

— Девять трупов, — сказал Тернбулл.

— Пленных взяли?

— Взять-то взяли, двоих, но во время отхода группа попала в засаду и потеряла одного. А второго — когда во время посадки в вертолет их обстреляли из гранатомета. Среди рейнджеров тоже есть убитые.

— Ах ты ж…

«Ну, что тут еще сказать?» — подумала Мэри Пэт. Рейнджеры, естественно, будут скорбеть о ком-то из своих, но ведь они лучшие из лучших, и потому воспринимают смертельную опасность как часть своей работы. Они — высококвалифицированные профессионалы, и если гражданские специалисты такого же уровня знают все о том, как прочистить трубу, или проложить электропроводку в доме, или построить небоскреб, то рейнджеры специализируются в совершенно другой области — убийстве плохих парней.

— Командир группы… — Каммингс на секунду умолкла и перевернула страницу в своей папке, — сержант Дрисколл был ранен, но остался жив. Согласно рапорту Дрисколла, пленный встал под пули во время перестрелки. Полностью сознавая, что делает.

— Христос… — пробормотала Мэри Пэт. Им уже приходилось видеть, как бойцы РСО предпочитают смерть плену. А причина этого — то ли гордость, то ли нежелание испытывать свою стойкость во время допроса и боязнь не выдержать и заговорить — была предметом неоднократных горячих споров в кругах разведчиков и военных.

— Второй попытался сбежать во время посадки в вертолет. Они застрелили его.

— В общем, и шурф не пустой, — подытожил Тернбулл, — но и результат совсем не тот, какого мы хотели.

Проблема заключалась вовсе не в радиопередаче, в чем-чем, а в этом Мэри Пэт была уверена. Она ознакомилась и с набором необработанных данных, и с анализом. Кто-то вел из этой пещеры передачи, используя хорошо знакомые и узнаваемые кодовые группы, которые давно применяло РСО. Одно из слов — лотос — уже встречалось прежде, как в сводках об агентурной работе, поступавших от резидентов, так и в «уловах» радиоперехватов АНБ, но его значение пока что установить не удалось.

Они давно подозревали, что в организации своей связи РСО руководствуется правилами классической серьезной школы. В частности, использует одноразовые шифровальные таблицы, фактически протокол передачи от точки к точке, при котором ключ к расшифровке текста имелся лишь у отправителя и получателя. Система была даже не старой, а древней, восходила аж к Римской империи, но до сих пор оставалась надежной, и, учитывая, что таблицы составляются по случайному алгоритму, ее почти невозможно взломать, разве что к тебе в руки попадется этот самый блокнот. Скажем, во вторник Плохой парень А посылает серию ключевых слов — пес, капуста, кресло — Плохому парню Б, который, руководствуясь своим собственным блокнотом, переводит буквы в цифры, так что «пес» превращается в 17, 7 и 19, которые, в свою очередь, переводятся в совсем другое слово. Спецназовцы во время рейдов по Афганистану сумели захватить несколько таких шифровальных блокнотов, но среди них не было ни одного действующего, так что ни ЦРУ, ни АНБ до сих пор не смогли разработать алгоритм, который позволил бы составить ключ к шифрам.

Однако у системы имелись и недостатки. Во-первых, она была громоздка. Для того чтобы она работала должным образом, у отправителя и получателя должны иметься в реальном виде эти самые блокноты, через определенные интервалы, чем чаще, тем лучше, следовало обеспечивать поставку новых, а это означает, что между Плохим парнем А и Плохим парнем Б должна быть еще и курьерская связь. Так вот, если поиск самого Эмира вела «База акр», то для перехвата курьеров РСО существовала особая группа со странным названием «Рыба-клоун».

Главным вопросом, по мнению Мэри Пэт, был следующий: как получилось, что обитатели пещеры покинули ее прямо перед тем, как группа добралась до нее? Было это результатом случайного совпадения или чем-то большим? Она сомневалась, что причиной тут человеческая небрежность — рейнджеры слишком хорошо знали свое дело для того, чтобы допустить такую ошибку. Если честно, она уже успела прочитать рапорт о ходе операции. Даже если не брать во внимание сломанную ногу офицера и ранение Дрисколла, обошлась она весьма недешево — двое убитых и еще двое раненых. И в результате — пустая скважина.

Если отбросить совпадение, то наиболее вероятной причиной провала был чей-то слишком длинный язык. Вертолетам, базирующимся в Афганистане или Пакистане, не часто удавалось вылететь куда-либо так, чтобы их не заметили участники РСО или сочувствующие им, после чего сразу следовал телефонный звонок. Специальные силы частично решали эту проблему, устраивая за несколько дней, а то и часов перед операцией непродолжительные вылазки в разные места не слишком далеко от базы и используя окольные пути от места высадки к пункту назначения, что помогало отвести глаза заинтересованным наблюдателям и просто любопытствующим. Однако в сильно пересеченной и, тем более, в горной местности обходных маршрутов подчас просто не находилось. Как пришлось испытать на себе и Александру Великому, и Советской армии, сама география Центральной Азии являлась врагом для пришельцев. «Причем врагом непобедимым, — думала Мэри Пэт. — Таким, с которым нужно либо сжиться, либо как-то обмануть его, в ином случае ты погиб. Черт возьми, подобный урок пришлось в свое время усвоить Наполеону и Гитлеру. Правда, для них он запоздал и не помог, когда и тот и другой, послушавшись неразумных советников, дерзко вторглись в Россию, где зимы немыслимо суровы. Несомненно, оба были уверены, что одержат победу очень быстро, задолго до начала снегопадов. А ведь, черт возьми, громадная Россия почти полностью расположена на равнинах. Добавить к суровому климату еще и горы… Вот и получится Центральная Азия».

За стеклянной дверью появился курьер, набрал цифры на кодовом замке и вошел в зал. Не говоря ни слова, он положил на стол четыре папки из коричневой бумаги с броской красной полосой, еще одну папку положил перед Марголином и удалился. По знаку Марголина каждый взял по папке, и следующие пятнадцать минут все молча читали.

— Песчаный макет? Будь я проклята… — нарушила тишину Мэри Пэт.

— Надо было им забрать его с собой, — сказал Тернбулл.

— Посмотрите, там ведь указаны размеры, — отозвалась Каммингс. — Они попросту не дотащили бы его на себе. А если бы попытались, то погубили бы всю группу. Я, думаю, они поступили совершенно правильно.

— Да, пожалуй, — буркнул командир «Базы акр», которого последняя реплика, похоже, не убедила. Тернбулл находился под постоянным и очень сильным давлением. Хотя официально утверждалось, что Эмир отнюдь не возглавляет список лиц, которых американская полиция и прочие службы разыскивают по всему миру, на деле он занимал именно такую позицию. Пусть наивно было бы надеяться, что с его арестом волна терроризма пойдет на спад, но его пребывание на свободе можно было рассматривать как оскорбление. Это по минимуму. А по максимуму — как серьезную опасность. Джон Тернбулл вел охоту на Эмира с 2003 года, сначала как заместитель командира «Базы акр», а потом как ее глава.

Тернбулл вполне соответствовал своей должности, но, как и многие кадровые офицеры ЦРУ, страдал тем, что Мэри Пэт и Эд называли «оперативной отстраненностью». Он попросту не имел представления о том, что представляет собой операция на деле, в полевых условиях, и эта отстраненность порождала множество проблем, которые, по большей части, можно было свести к одной категории — необоснованных надежд. В таких случаях при планировании операции ожидаешь от нее слишком уж многого, порой от участвующих в ней людей, порой от масштаба действия. Как правило, операции не заканчиваются нокаутом. Их скорее можно сравнить с поединком, в котором боксер понемногу набирает беспокоящими ударами очки, которые в итоге и приносят ему победу. Как сказал однажды литературный агент Эда: «Для того чтобы, уснув безвестным, проснуться знаменитым, нужно десять лет подготовки». Эта мудрость целиком и полностью годилась для тайных операций. Случалось, конечно, что хорошая работа разведки, подготовительные меры и удача сочетались воедино, причем в должном месте и в должное время, но куда чаще эти элементы оказывались рассогласованы — ровно настолько, чтобы отличная вроде бы подача ушла в аут. Но случается, напомнила она себе, и так, что о забитом голе узнают много позже того, как мяч влетит в ворота.

— Обратили внимание на эту историю с найденным Кораном? — спросила, обращаясь ко всем, Каммингс. — Принадлежать кому-нибудь из тех, кто был в пещере, он никак не мог.

Никто не ответил — в этом не было никакой нужды. Она, конечно же, была права, но даже наличие на старинной книге экслибриса владельца и штампа: «Вернуть по такому-то адресу», вряд ли принесло бы много пользы.

— Вижу, они очень много снимали, — сказала Мэри Пэт. Рейнджеры методично сфотографировали всех убитых ими в пещере боевиков. Если кто-нибудь из них уже попадал в плен или объявлялся в розыск, компьютер непременно сообщит все подробности об этом человеке. — И этот самый макет тоже. Этот Дрисколл толковый малый. Бен, а где образцы материала макета?

— Их каким-то образом умудрились забыть, когда отправляли вертушку в кабульское Центральное командование. Будут доставлены только утром.

Мэри Пэт не могла не подумать о том, много ли скажут им эти образцы и будет ли от них вообще хоть какой-нибудь толк. Химики, криминалисты и прочие волшебники из Лэнгли порой творили настоящие чудеса, не уступали им и мастера из ФБР, работавшие в Квантико, но ведь никто не знает, как долго эта штука пробыла в пещере, равно как и того, будут ли на пресловутом макете хоть какие-нибудь конкретные подробности. Поди угадай…

— Но фотографии у нас есть, — сказал Марголин.

Он взял со стола пульт дистанционного управления и навел его на висевший на стене экран с диагональю в сорок два дюйма. Через мгновение на экране появилась матрица из десяти маленьких фотографий по горизонтали и восьми — по вертикали. Каждая была снабжена надписью с датой и временем съемки. Нажав кнопку на пульте, Марголин увеличил первое фото, на котором был изображен песчаный макет, снятый с расстояния около четырех футов.

Мэри Пэт не удосужилась посмотреть в документах, кто вел фотосъемку, но поработал он на славу, запечатлев песчаный макет во всех ракурсах, используя макро- и микросъемку и положив для масштаба маленькую развернутую рулетку. Несмотря на то что дело происходило в пещере, позаботились и о свете, что, естественно, выгодно сказалось на качестве снимков. Из 215 снимков, сделанных группой Дрисколла во время рейда, 190 были посвящены этому самому макету — в общем-то, одно и то же, но с разного расстояния и в разных ракурсах, — и Мэри Пэт решила, что Лэнгли хватит этих изображений, чтобы воссоздать объект в трех измерениях. Конечно, заняться этим было необходимо. Она пока что даже не строила догадок по поводу того, выйдет ли из этой работы что-нибудь полезное, но лучше попытаться и не получить результата, чем потом кусать локти, понимая, что мог сделать, но не сделал. Кто-то в РСО приложил много усилий, чтобы сделать эту штуковину, и хорошо бы понять, зачем это понадобилось. Ясно только, что не для развлечения.

Согласно отчету, остальные двадцать пять снимков представляли собой дубли фотографий трех различных участков макета, двух спереди и одного сзади, на которых имелись какие-то обозначения. Мэри Пэт попросила показать их, и Марголин запустил режим «слайд-шоу». Когда снимки отмелькали, первой молчание нарушила Мэри Пэт.

— Две отметки на переднем краю похожи на марку производителя. Дрисколл сообщил, что макет был сделан на толстенной фанере. Может быть, по этим меткам удастся хоть что-то установить. А третья отметка, в задней части… Я, конечно, могу ошибаться, но мне, кажется, что она сделана от руки.

— Согласен, — кивнул Марголин. — Пусть переводчики разберутся.

— А как насчет вопроса на миллион долларов? — осведомилась Каммингс. — Зачем этот макет слепили и что он должен изображать?

— Надеюсь, летнее поместье Эмира, — сказал Тернбулл. Все рассмеялись.

— Если бы желания были лошадьми… — протянул Марголин. — Мэри Пэт, я вижу, что у вас в голове шестеренки включились. Есть какие-то мысли?

— Возможно. С вашего позволения, я выскажусь попозже.

— Как насчет документов из патронного ящика? — спросил Тернбулл.

— Переводчики обещают — завтра к вечеру, — ответил Марголин. Он открыл свою папку, вынул оттуда карту, захваченную в пещере, и развернул на столе. Все встали с мест и склонились над картой.

— Управление картографии Министерства обороны, — прочла Каммингс надпись в легенде. — 1982?

— Осталась от советников из ЦРУ, — объяснила Мэри. — Они хотели, чтобы у моджахедов были карты, но только не самые лучшие.

Марголин перевернул карту и показал схему Пешавара, вырванную из путеводителя «Бедекера».

— Пометки… — произнесла Мэри Пэт, ткнув пальцем в схему, и наклонилась ниже. — Точки. Шариковой ручкой. — Участники совещания уставились на схему и, при ближайшем рассмотрении, обнаружили на ней девять отметок, каждая из которых представляла собой группу из трех или четырех точек.

— У кого-нибудь есть нож? — спросила Мэри Пэт. Тернбулл протянул ей перочинный ножик, она аккуратно срезала клейкую ленту, державшую малую карту на обороте большой, и перевернула листок из «Бедекера». — Прошу вас…

В правом верхнем углу была проставлена маленькая, в четверть дюйма величиной, стрелка, указывающая вверх, и три точки, а рядом — такая же стрелка, только направленная вниз, и четыре точки.

— Легенда! — прошептал Марголин.

Глава 23

Каша заварилась в Министерстве юстиции. Пентагон переадресовал туда рукописный рапорт первого сержанта Дрисколла об операции по захвату пещеры в Гиндукуше. В кратком, всего на три страницы, рапорте все же достаточно подробно рассказывалось о том, что и как делали Дрисколл и его люди. Сотрудника, просматривавшего донесение, потрясло перечисление убитых. Дрисколл честно сообщил, что они убили не менее девяти афганцев, четверых из них — лично он выстрелами в упор из пистолетов с глушителем. «Выстрелами в голову» — прочитал юрист, и у него похолодела кровь в жилах. Из всего, с чем ему приходилось сталкиваться в жизни, этот документ лучше всего подходил под определение «признание хладнокровного убийцы». Ему доводилось читать признания убийц, но никогда еще ни один из них не сознавался столь откровенно. «Этот самый Дрисколл грубо нарушил законы, или правила, или что там еще может быть, — думал юрист. — Дело происходило не на поле битвы, это была даже не работа снайпера, который с расстояния в несколько сотен ярдов убивает людей, когда те высунутся из-под прикрытия, словно силуэты уток в стрелковом тире. Он «занимался плохими парнями» (так он назвал все это), когда те спали. Спали! Совершенно беззащитные, а он, не раздумывая, убил их всех и бесстыдно признался в этом, как будто докладывал всего лишь о том, что подстригал газон перед домом.

Это не лезло ни в какие ворота. Он свалился на них, словно снег на голову, как говорят герои вестернов. Они не могли даже оказать сопротивление. Даже не знали, что им угрожает смертельная опасность, но этот мерзавец Дрисколл вынул пистолет и расстрелял их всех, как мальчишка топчет муравьев. Но ведь это были не муравьи! Это были человеческие существа, находившиеся под защитой международного права, их следовало арестовать, после чего они получили бы статус военнопленных, находящихся под защитой Женевского протокола. Но Дрисколл убил их, не проявив ни капли милосердия. И, что еще хуже, этот злодей даже не подумал о том, что от этих людей можно получить ценную информацию. Он решил, что девять человек не стоят совсем ничего, ни как люди, ни как источник информации».

Юрист был молод, ему еще не исполнилось тридцати лет. Он закончил Йель одним из лучших в своем выпуске, после чего получил место в Вашингтоне. Он мог бы стать помощником судьи Верховного суда, но ему перебежал дорогу какой-то выскочка из Мичиганского университета. Впрочем, теперь он не сомневался, что это место не понравилось бы ему. Новый Верховный суд уже пять с лишним лет представлял собой оплот твердолобых консерваторов, поборников предельно узкого толкования конституции, поклонявшихся букве закона, словно она заменила для них Зевса — верховное божество древних греков. Как баптисты из южных штатов на своих молитвенных собраниях или телевизионных проповедях, которые показывали каждое воскресенье по утрам и которые он видел лишь мельком, переключая каналы в поисках утреннего ток-шоу.

Черт возьми!

Он вновь перечитал рапорт и был на сей раз оскорблен качеством изложения. Мало того, что солдат армии Соединенных Штатов убивал без жалости и без оглядки на международные законы, так он еще описал все это таким языком, который и суконным-то назвать было бы слишком мягко.

Рапорт попал к нему на стол от приятеля-однокурсника, работавшего в аппарате министра обороны, с запиской, что никто в Пентагоне не обратил никакого внимания на эту бумагу, но он, юрист, считает ее совершенно возмутительной. Нового министра обороны совершенно подмяли под себя гнусные бюрократы с противоположного берега реки. Хотя он и сам юрист, но ему приходится слишком много общаться с этим быдлом в погонах. Он никак не отреагировал на этот отвратительный документ, невзирая даже на то, что действующий президент запретил применение вооруженной силы где бы то ни было, кроме открытых войн.

«Ну уж нет!» — решил молодой юрист и принялся составлять свою собственную пояснительную записку по поводу этого дела. Этой гневной записке предстояло попасть к руководителю секции, выпускнику Гарварда, имевшему прямой доступ к президенту. Ну, во всяком случае, такой доступ у него должен был иметься, поскольку его отец был одним из главных политических сторонников президента.

«Этот первый сержант Дрисколл — просто убийца», — думал юрист. Конечно, когда дело дойдет до процесса, судья может пожалеть его, сослаться на то, что он вроде как солдат и вроде как воевал. Юрист твердо знал, что это чушь, что войны никакой нет, потому что Конгресс ее не объявлял. Но общественное мнение привыкло воспринимать происходящее там именно так, и адвокат Дрисколла будет упирать именно на это, и федеральный окружной суд — который защита выберет под предлогом беспристрастного отношения к солдату, — сжалится над убийцей именно по этой причине. Это стандартная тактика защиты, но при любых обстоятельствах убийце придется несладко. Даже если его оправдают (что вполне вероятно, особенно если учесть, что защитник поработает над составом жюри присяжных, что ему будет не так уж трудно сделать, особенно в Северной Каролине), он получит хороший урок, который пойдет на пользу и множеству других солдат, которые пока еще бегают по горам с ружьями, а не торчат на скамье подсудимых.

Чего тут рассуждать — этот случай окажется посланием, а это послание просто необходимо отправить. Среди множества вещей, которые отличают Соединенные Штаты от какой-нибудь банановой республики, на первом месте стоит беспрекословное подчинение военщины гражданскому руководству. Иначе Америка не отличалась бы от Кубы или какой-нибудь паршивой Уганды при Сиди Амине. Преступление Дрисколла, какой бы мелкой сошкой он ни был, выходило за грань допустимого. Этим типам необходимо постоянно напоминать о том, кто ими командует.

Юрист закончил подготовку сопроводительной записки и переслал документ своему руководителю секции, не забыв поставить запрос на сообщение о прочтении электронного письма. Этого Дрисколла необходимо как следует проучить, и сделает это именно он. В этом молодой юрист нисколько не сомневался. Да, они охотились за Эмиром, но ведь они его так и не поймали, значит, придется отвечать за неудачу, как полагается в реальном мире.

После пятичасовой поездки автомобилем он сел в Каракасе на самолет, чтобы лететь в Даллас и следующие намеченные места. В сумке, которую Шазиф Хади взял с собой в самолет, находился ноутбук, который на пункте контроля тщательно проверили, чтобы удостовериться, что это действительно компьютер, а не муляж. Проверили также и девять компакт-дисков с различными играми, предназначенными для того, чтобы коротать время перелета над океаном. Кроме одного. Но даже если бы проверили этот диск, то обнаружили бы только набор кодов, написанных на языке программирования C++ и не имеющих, на взгляд непосвященных, ровно никакого значения. Но, если только Управление транспортной безопасности не держит на своих пунктах досмотра программистов и хакеров, никто так и не сможет отличить его содержимое от обычных компьютерных игр. Ему ничего не говорили о том, что именно он везет, лишь указали место встречи в Лос-Анджелесе, где он должен будет передать этот диск некоему человеку. Его предстоит узнать по обмену условными фразами.

Совершив передачу, он для видимости проведет еще несколько дней в Калифорнии, потом вылетит в Торонто, а оттуда вернется на свою то ли постоянную, то ли временную базу, чтобы ждать нового задания. Он был прекрасным курьером — не знал ничего по-настоящему важного и потому не мог выдать ничего важного.

Между тем ему отчаянно хотелось послужить делу более серьезным образом, о чем он и сообщил человеку, с которым имел дело в Париже. Неужели он не доказал еще свою преданность, неужели могут быть сомнения, что он готов пожертвовать жизнью, если прикажут? Действительно, он был очень слабо подготовлен в военном отношении, но ведь всовременной войне не только стреляют из ружей, верно? Впрочем, наряду с этими мыслями, Хади ощущал и угрызения совести. Если Аллах в его мудрости потребует от него большего, он с радостью повинуется. Но если ему предначертано и дальше играть эту скромную роль, он и с этим смирится без ропота. Чего бы ни потребовал от него Аллах, он с готовностью выполнит все, что угодно.

Он прошел проверку, оказавшуюся для него более тщательной, нежели для всех остальных — в последние годы во всех аэропортах внимательно присматривались практически ко всем людям, сколько-нибудь похожим на арабов, и направился к выходу на посадку. Еще двадцать минут, и он уже сидел в кресле самолета с пристегнутым ремнем.

Чистое время его путешествия должно было составить лишь двенадцать часов, включая поездку на автомобиле в аэропорт вылета. И сейчас он сидел в задней части салона первого класса по правому борту авиалайнера, играл в одну из тех компьютерных игр-«стрелялок», которые помогают убить время, оставляя свободными мозги, и подумывал, не посмотреть ли кино на крохотном экране, которым можно было пользоваться бесплатно (вернее, пользование ими входило в стоимость билета). Но он был близок к личному рекорду в игре и решил отложить кино на потом. Потом он подумал, что бокал вина позволит улучшить счет в игре. Поможет расслабиться, и пальцы будут лучше двигаться по сенсорной площадке…

Глава 24

Начальник президентского штаба Уэсли Макмаллен почти бегом промчался по коридору, успев заметить кивок секретаря, толкнул дверь и оказался в Овальном кабинете. Он опаздывал, правда, не более чем на минуту, но президент был крайне пунктуальным человеком. Все остальные уже собрались — Килти сидел в большом кресле в торце кофейного столика, а Энн Рейнольдс и Скотт Килборн расположились на кушетках по обе стороны. Макмаллен опустился в кресло напротив президента.

— Что, Уэс, машина не заводилась? — шутливо осведомился Килти. Улыбка выглядела совершенно натуральной, но Макмаллен знал своего босса достаточно хорошо для того, чтобы сразу уловить предупреждение.

— Прошу прощения, мистер президент. — Как и каждый день, кроме воскресенья, Макмаллен прибыл на работу к пяти утра. По воскресеньям он работал полдня — с девяти утра до трех. Так шла жизнь в администрации Килти, и такой была утонченная атмосфера, в которой обитала исполнительная ветвь власти.

Сегодня был вторник, день регулярной — раз в две недели — встречи Килти с директором Центрального разведывательного управления Скоттом Килборном. В отличие от своего предшественника, Килти никогда не был связан с разведкой, и Килборн держал его в курсе событий.

Килборн, являвшийся активным сторонником Килти еще в бытность его сенатором, бросил свой пост декана факультета политических наук в Гарварде, чтобы стать советником Килти по иностранным делам, но вскоре был передвинут на первый пост в Лэнгли. Макмаллен знал, что Килборн достаточно компетентен, но директор ЦРУ слишком много сил отдавал исправлению политической платформы предыдущей администрации, которую вслед за Килти объявил ошибочной и непродуктивной. Макмаллен был согласен с такой оценкой, по крайней мере, частично, но Килборн слишком уж сильно качнул маятник в противоположную сторону, свернув, в частности, целый ряд оперативных инициатив ЦРУ по всему миру как раз в то время, когда они начали приносить плоды, вызвав тем самым — Макмаллену это было известно — нешуточную ярость в мире рыцарей плаща и кинжала. Резиденты, жившие по шесть-восемь месяцев в отрыве от своих семей в заморских странах, где само обладание белым цветом кожи было равносильно нарисованной на лбу мишени, в последнее время то и дело слышали: «Благодарим вас за все, что вы сделали, но мы теперь будем двигаться в другом направлении». Ходили слухи, что в ближайшие несколько месяцев Лэнгли ожидает массовый исход сотрудников пенсионного и предпенсионного возраста, решивших добровольно уйти в отставку. Если такое случится, вся разведка окажется отброшенной, самое меньшее, на десять лет назад.

Еще хуже было то, что Килборн, при негласном одобрении Килти, частенько вторгался во владения Государственного департамента и брался решать проблемы, лежащие на полосе, которая разделяет дипломатию и разведку — ее издавна было принято считать нейтральной.

Что касается Энн Рейнольдс, советника Килти по вопросам национальной безопасности, то она была, безусловно, умна, но просто пугающе неопытна. Килти взял ее из Палаты представителей, куда она была впервые избрана. Рейнольдс ничего не понимала в вопросах безопасности, если не считать ее кратковременного участия в работе Комитета по разведке Конгресса. Ее назначение, как сказал Килти Макмаллену, принимая решение, — это дань «демографической необходимости». Он тяжело переживал коллизии при выдвижении кандидата от демократической партии, когда его соперницей оказалась женщина — губернатор Вермонта Клер Рейнс. В результате он взял верх, но лишился поддержки значительной части женского населения страны. И, если он рассчитывал выдвинуться на второй срок, следовало возместить эту потерю.

Рейнольдс обладала хорошо подвешенным языком и вполне научным складом ума, в этом не могло быть никаких сомнений. Но и после года пребывания в должности она все еще находилась в нижней точке кривой обучаемости. И, как подозревал Макмаллен, нисколько не приблизилась к осознанию того, что реальный мир очень сильно отличается от своего описания, приведенного в учебниках.

«А ты-то сам что, старина?» — мысленно спросил он себя. Чернокожий мужчина около тридцати лет, юрист, выпускник Йельского университета, имеющий за плечами полдюжины лет работы в псевдоправительственном мозговом центре. Он нисколько не сомневался, что СМИ и сплетники говорят о нем то же самое: что его взяли на эту должность исключительно из политкорректности и что работа ему не по плечу. Это было относительно правильно, особенно, что касается второй части. Да, действительно, он не дорос до своего нынешнего положения, но быстро учился плавать. Беда была в том, что чем увереннее он держался на воде, тем грязнее она ему казалась. Да, Килти был вполне приличным человеком, но был слишком уж сосредоточен на больших делах — своем «видении» страны и ее места в мире — и мало интересовался тем, как именно достигаются его цели. И, что еще хуже, он настолько стремился уйти с курса, проложенного его предшественником, и двинуться по новому пути, что, как и Килборн, частенько заставлял маятник резко изменять движение, чересчур снисходительно относился к врагам и слишком много спускал союзникам, не выполнявшим свои обязательства. Впрочем, экономика постепенно «нагревалась», и, соответственно, рос уровень поддержки президента, а Килти воспринимал это как недвусмысленное подтверждение того, что на небе есть Бог, и в мире, по большому счету, все хорошо.

«Ну, а ты-то зачем торчишь здесь, — спросил он себя в невесть который раз, — когда уже отлично разобрался, что на самом деле представляет собой новое платье короля?» Ответа на этот вопрос у него не было, и это его сильно тревожило.

— Итак, Скотт, что же происходит в мире? — спросил Килти, открывая совещание.

— Ирак, — объявил Килборн. — Центральное командование предложило итоговый план сокращения наших сил. Тридцать процентов — за первые сто двадцать дней, а затем — по десять процентов каждые шестьдесят дней, пока мы не доведем контингент до нормального состояния.

Килти задумчиво кивнул.

— А как насчет Сил самообороны Ирака? — Обучением и оснащением новой иракской армии США ни шатко ни валко занимались уже восемь месяцев, так что даже Конгресс устроил дебаты о том, когда же ССИ смогут окончательно взять ситуацию в свои руки, и случится ли это вообще хоть когда-нибудь. Проблему составляла, собственно, не военная подготовка — подготовлены и офицеры, и солдаты ССИ были, по большей части, вполне прилично, — а в первую очередь совместимость личного состава. Как и большинство арабских стран, Ирак представлял собой конгломерат сект и родовых кланов, противоречия между которыми существовали и на бытовой, и на религиозной почве. Само понятие национализма полностью затмевалось такими вещами, как внутриплеменная верность или принадлежность к шиитскому или суннитскому толкованиям ислама. Некоторое время Центком носилось с идеей формирования соединений и частей по принципу племенной или религиозной принадлежности, но этот план, к счастью, вовремя отбросили, поскольку до аналитиков дошло, что таким образом США лишь создадут хорошо вооруженные банды из людей, которых и без того все время тянет к междоусобице. Вопрос состоял в одном: смогут ли представители враждебных кланов или религиозных течений объединиться в борьбе за счастье своей страны?

«Время покажет», — решил Макмаллен.

Из того, что новости о сокращении войск Килти получал от Килборна, а не от председателя Комитета начальников штабов адмирала Стивена Неттерса, Макмаллен сделал вывод, что президент принял решение на этот счет. На таком же регулярном совещании в четверг Неттерс решительно возражал против столь высоких темпов этого процесса, ссылаясь на крайне пессимистические отзывы командиров бригад о состоянии ССИ. В настоящее время ССИ нельзя было считать боеготовыми, и, определенно, они не смогут достигнуть этого состояния за те три месяца, через которые США должны начать выводить свои войска.

Килти же, как хорошо понимал Макмаллен, непременно должен был начать вывод, так как именно этот пункт был одним из основных в его предвыборной кампании. И для Килти неважно было, прав Неттерс или заблуждается — он дал приказ начальнику штаба, и этот приказ должен быть выполнен.

— Бригадные и дивизионные командиры спорят об уровне готовности, но данные в целом подтверждают нашу концепцию. Конечно, четыре месяца — небольшой срок, но первый этап вывода будет продолжаться еще три. Итого, прежде чем у ССИ начнутся ощутимые сложности, пройдет семь месяцев.

«Чушь», — подумал Макмаллен.

— Хорошо, хорошо, — сказал Килти. — Энн, возьмите у Скотта проект указа и проведите его через СНБ. Если не выявится никаких дополнительных проблем, приступим к выполнению. Продолжайте, Скотт.

— Бразилия. Есть признаки того, что их план развития нефтеперерабатывающей промышленности куда масштабнее, чем мы ожидали первоначально.

— И это означает?.. — осведомился Килти.

— Месторождения Тупи намного богаче, чем они ожидали или даже чем согласны были признать вслух, — ответил Рейнольдс.

Для властей Бразилии, по крайней мере, если верить их заявлениям, постоянно обновляющиеся в сторону увеличения сведения о запасах нефтеносного бассейна Сантос были ничуть не меньшим сюрпризом, чем для США. И никаких разговоров об открытии не было вплоть до того дня, когда «Петробраз» обнародовала пресс-релиз, а ведь такие новости редко удается долго держать в секрете.

— Сучьи дети! — рявкнул Килти. Вскоре после победы на выборах, даже до принятия присяги, Килти приказал своему предполагаемому государственному секретарю связаться с бразильским правительством. Вторым краеугольным камнем кампании Килти, наряду с отказом от участия в военных действиях в Ираке, было снижение цен на газ. Соглашение с Бразилией об импорте нефти должно было вступить в силу в конце месяца, но для того, чтобы добиться выполнения обещаний, нужно было еще трудиться и трудиться. Серьезная трудность состояла в том, что у бразильского правительства — пусть даже сейчас между странами были наилучшие отношения — имелся чрезвычайно мощный рычаг. И вопрос заключался в том, что никто сейчас не был в состоянии сказать, как поведет себя Бразилия дальше — останется искренним другом или выберет манеру поведения Саудовской Аравии, которая приветственно протягивает руку, а в другой сжимает кинжал?

— Мистер президент, мы же не знаем, с целью они так поступили или же вышло совпадение, — вмешался Макмаллен, пытаясь направить президента на другие рельсы. — А когда они будут пересматривать свои планы и насколько — это же все пока что под вопросом. — Макмаллен взглянул на Килборна, рассчитывая, что тот поддержит его, и не ошибся в своих ожиданиях.

— Мистер президент, это верно, — сказал директор ЦРУ.

— Уэс, я хочу поговорить с послом Дьюиттом, когда мы закончим.

— Хорошо, сэр.

— Что-нибудь еще?

— Иран. Мы все еще изучаем источники, но складывается впечатление, что Тегеран собирается возобновить свою ядерную программу.

«Вот черт!» — в который раз мысленно выругался Макмаллен. Среди множества предвыборных обещаний Килти было и твердое намерение восстановить прямые дипломатические отношения с Ираном. Килти провозгласил, что вовлечение Ирана в широкое содружество наций и поиск разнообразных взаимовыгодных решений будет наилучшим путем для того, чтобы убедить Тегеран обуздать свои ядерные амбиции. И до сих пор этот тезис производил впечатление действующего.

— Поясните, о чем шла речь.

— Центрифуги, обогатительные установки и многое другое, а также активизация отношений с Москвой.

— Сучьи дети! Помилуй бог, что они творят? — Этот вопрос Килти адресовал своему советнику по вопросам национальной безопасности.

— Трудно сказать так сразу, мистер президент, — ответила Рейнольдс.

«А я откуда знаю?» — перевел про себя Макмаллен.

— Ну, так выясните! — рявкнул Килти. — Садитесь на телефон и выжмите ответ из МИДа. — Килти поднялся, давая понять, что совещание окончено. — На сегодня все. Уэс, Скотт, задержитесь ненадолго. — Как только Рейнольдс вышла за дверь, Килти медленно подошел к своему столу и со вздохом опустился в кресло. — Что нового об этой истории с Райаном?

— Секретная служба все еще ведет расследование, — ответил директор ЦРУ Килборн. — Но больше всего похоже на то, что стрелок был один. Документов, естественно, не было, но, судя по стоматологии, он может быть иорданцем. Оружие из партии, похищенной в Египте, соответствует двум пистолетам, найденным в Марселе после теракта месяц назад.

— Напомните, пожалуйста.

— Нападение на автобус. Четырнадцать убитых, в том числе и нападавшие.

— Подозревается РСО?

— Да, сэр.

Макмаллен достаточно хорошо знал своего босса, чтобы сейчас понять выражение его лица. Выбрав в качестве объекта нападения Джека Райана, РСО вывело бывшего президента в фокус внимания СМИ. Половина кабельных сетей с тех пор передает большие и малые биографические фильмы о Райане. Он не стал придавать инциденту большого значения, выпустил краткое сообщение для прессы и отказался от интервью. Килти, со своей стороны, провел пресс-конференцию, где ему задавали заранее подготовленные вопросы: рад, что бывший президент Райан жив и невредим и так далее. Звучало все это довольно натурально, Макмаллен не мог не признать этого, но у него не было ни малейшего сомнения в том, что каждое слово проходило через глотку его босса чуть ли не с кровью.

— Уэс, теперь что касается Неттерса… — продолжал Килти.

«О-хо-хо», — мысленно вздохнул Макмаллен.

— Да, мистер президент.

— Я думаю, вскоре предстоят перемены.

— Понимаю.

— Вы не согласны?

Тут уж слова следовало подбирать как можно аккуратнее.

— Смею предположить, мистер президент, — начал Макмаллен, — что небольшие расхождения во взглядах могут даже послужить на пользу делу. Адмирал Неттерс прямолинеен, возможно, иной раз даже слишком, но пользуется большим уважением, причем не только в военной среде, но и в Конгрессе.

— Христос! Уэс, я не стану держать его на должности лишь потому, что он сумел заработать популярность.

— Я вовсе не это имел в виду.

— А что же?

— Его уважают, потому что он знает свое дело. Мой отец любил говорить: «Не спрашивай дороги у того, кто не был там, куда тебе надо». Адмирал Неттерс как раз из тех, кто побывал там, куда нам надо.

Килти скривил было рот, но тут же широко улыбнулся.

— Хорошо, отлично сказано! Вы позволите мне как-нибудь воспользоваться этим афоризмом? Ладно, посмотрим, как пойдут дела. Но я все равно это сделаю, Уэс. Мы уйдем из этой проклятой страны, так или иначе, но уйдем. Это вы понимаете?

— Да, сэр.

— Скотт, у вас такой вид, будто вы только что схоронили любимую собачку. Давайте, выкладывайте.

Килборн положил на стол Килти тонкую папку и лишь после этого заговорил:

— На прошлой неделе прошел рейд в пещеру в горах Гиндукуша — отряд рейнджеров искал Эмира.

— Ах, Иисус! Снова эти разговоры! — воскликнул Килти, раскрыв обложку. — Неужели мы все еще тратим силы на поиски этого типа?

— Да, мистер президент. В общем, офицер получил травму, и отряд возглавил первый сержант Дрисколл. Сэм Дрисколл. Они проникли в пещеру, сняв по пути двоих часовых, но внутри ничего не обнаружили.

— Ничего удивительного.

— Да, сэр, но если вы взглянете на четвертую страницу…

Килти стал читать, и глаза у него непроизвольно сузились.

— Насколько мы можем судить, ни один из них не был вооружен, все они определенно спали.

— Он стрелял спящим в головы! — проворчал Килти, брезгливо оттолкнув папку. — Омерзительно.

— Мистер президент, — вмешался Макмаллен, — я совершенно не в курсе того, о чем идет речь.

— Об убийстве, Уэс, жестоком, бесчеловечном убийстве. Этот сержант Дрисколл убил девятерых безоружных людей. Вот и все.

— Сэр, я не думаю…

— Послушайте, мой предшественник до крайности распустил военных. Сначала предоставил им широкое поле деятельности, а потом вовсе убрал вожжи. Сейчас самое время снова взнуздать их. Нельзя допускать, чтобы военнослужащие армии США стреляли в головы спящим людям. Скотт, мы сможем это сделать?

— Это будет прецедент в обоих смыслах, но думаю, мы сможем провести показательный процесс. Начнем с Пентагона, потом передадим в Министерство юстиции, а закончим военным трибуналом.

Килти кивнул.

— Займитесь. Пора показать им, кто в доме хозяин.

Отличный день для рыбалки, решил Арли Фрай, но, с другой стороны, для рыбалки был хорош почти любой день — во всяком случае, здесь. Не то что на Аляске, где снимали «Смертоносный улов». Там ловить рыбу — все равно что по своей воле спускаться в ад.

Туман был густым, но ведь дело происходило утром в Северной Калифорнии, так что этой пакости следовало ожидать. Арли знал, что через пару часов туман рассеется.

Его лодке — «Атлас-акадия 20Е» в двадцать один фут длиной, с подвесным мотором «Рэй электрик» — было всего три месяца; подарок от жены к выходу на пенсию. Юнис выбрала именно такую модель с расчетом на то, что муж не станет слишком уж сильно удаляться от берега. И, как всегда, виноват в этом проклятущий ящик с экраном, а особенно — тот фильм с Джорджем Клуни, «Идеальный шторм». В молодости он мечтал о плавании через Атлантический океан, но знал, что Юнис вполне может помереть от страха за него, и потому обходился прибрежными вылазками раз в две недели. Обычно он рыбачил в одиночку, но сегодня взял с собою сына. Чет, которому уже исполнилось пятнадцать лет, больше интересовался девушками, своим ай-подом и тем, когда ему выдадут наконец-то ученические водительские права, чем ловлей желтохвостов и терпугов. Впрочем, он несколько оживился, когда Арли вскользь упомянул, что во время предыдущей рыбалки видел акулу. Это была чистая правда, вот только в акуле было всего два фута длины. Сейчас Чет сидел на носу с наушниками в ушах и, перегнувшись через планшир, болтал рукой в воде.

Море было спокойным, лишь с легкой рябью. Вверху Арли видел солнце, бледный кружок, пока что безуспешно пытавшийся прожечь себе путь сквозь туманную завесу. «Через час оно станет ярким и жарким», — думал он. Юнис упаковала им изрядный запас питья, полдюжины сэндвичей с копченой колбасой и пакет с бисквитами «фиг ньютонс».

Неожиданно днище лодки стукнулось о что-то. Чет поспешно выдернул руку из воды и резко поднялся. Лодка покачнулась.

— Ого!

— В чем дело?

— Что-то стукнулось о борт… Вот, видишь?!

Арли посмотрел туда, куда указывал Чет, прямо под корму, и успел увидеть что-то оранжевое, прежде чем предмет скрылся в тумане.

— Ты успел рассмотреть? — спросил Арли.

— В общем, нет. Испугался до усра… сильно испугался. Похоже на спасательный жилет или спасательный круг.

Арли подумал было, не поплыть ли дальше, но предмет, как ему показалось, был не просто оранжевым, а так называемого международного оранжевого цвета, который обычно используется для всяких спасательных средств. И, действительно, спасательных жилетов.

— Садись на место. Сейчас повернем. — Арли повернул штурвал, и «Акадия» легла на обратный курс, быстро снижая скорость. — Смотри внимательно.

— Да, папа. Ща!

Через полминуты Чет снова воскликнул и указал налево. В тумане был отчетливо виден оранжевый шар величиной с футбольный мяч.

— Вижу, — ответил Арли и направил лодку так, чтобы подойти к предмету левым бортом. Чет перегнулся через борт и потрогал находку.

Это оказался не спасательный жилет, а ромбовидный плавучий буй. К нему двухфутовым линьком был прикреплен черный металлический ящик примерно четырех дюймов шириной, восьми — длиной и толщиной с хорошую книгу.

— Что это такое? — спросил Чет.

Арли сам точно не знал, что они нашли, но он видел достаточно кино- и телефильмов для того, чтобы догадаться.

— Черный ящик, — пробормотал он.

— Что?

— Бортовой самописец.

— Да ну?! С самолета, что ли?

— Да.

— Клево!

Кассиано знал, что предприятие охраняется достаточно серьезно, но в его пользу работали три фактора: во-первых, он работал в «Петробразе» уже одиннадцать лет и пришел туда задолго до открытия Тупи. Во-вторых, предприятие было уникальным, и наемные охранники имели возможность тщательно осматривать лишь часть его внутренних рабочих помещений. Остальная проверка оставалось на долю местных работников, которые знали, где смотреть и как тут все работает, так что, пока эта двойная работа хорошо оплачивалась и обеспечивала бесперебойную работу предприятия, Кассиано имел беспрепятственный доступ к его узловым точкам. А третьим фактором была, собственно, демографическая ситуация в Бразилии.

Из 170 миллионов человек, населявших Бразилию, мусульмане составляли лишь один процент, из которого, в свою очередь, один процент составляли принявшие ислам уроженцы Бразилии. И потому нарастающей волны исламского радикализма, так страшащей все Западное полушарие, в Бразилии попросту не замечали. Никого не интересовало, в какую церковь ты ходишь и как ты относишься к войне в Ираке. Эти вопросы редко затрагивали в разговорах, и они, определенно, никак не влияли на положение человека на работе, будь это ресторан или «Петробраз».

Кассиано держал свои взгляды при себе, молился так, чтобы посторонние не видели его, никогда не опаздывал на работу и очень редко болел. Мусульманин или нет, но он был идеальным работником как для «Петробраза», так и для своих новых хозяев, которые, следовало отметить, платили куда больше.

Подробности, которые от него требовали, выдавали их намерения с головой, и, хотя Кассиано не очень-то нравилась его роль промышленного шпиона, он успокаивал себя их заверениями в том, что его действия и информация принесут «Петробразу» лишь финансовый ущерб. «Кроме того, — говорил он себе, — но мере освоения бассейна Сантос добыча будет стремительно увеличиваться и правительство Бразилии — основной акционер «Петробраза», обязательно получит столько денег, что их можно будет прожигать не один десяток лет».

Так что почему бы ему тоже не позаботиться о будущем?

Глава 25

— Прибыл Карпентер, — прощебетала рация возле места Андреа.

— Мне встретить его, босс? — спросила она.

— Нет, я сам. — Райан поднялся из-за компьютера и направился ко входу. — Кстати, он останется к обеду.

— Хорошо, босс.

Арни ван Дамм никогда не соблюдал церемонии. Он попросту взял напрокат машину в аэропорту Балтимор-Вашингтон (естественно, без водителя) и приехал. Когда он вылезал из «Герц-шеви», Джек сразу заметил, что одет он, по своему обыкновению, в спортивную рубашку и брюки хаки из магазина «Л. Л. Бин».

— Привет, Джек, — первым поздоровался бывший руководитель администрации.

— Арни, давненько, давненько… Как долетел?

— Почти всю дорогу проспал. — Они направились в дом. — Как продвигается книга?

— Как-то трудновато — наверно, самолюбие мешает писать о себе, но я стараюсь говорить правду.

— Ну, дружище, такое смутило бы даже обозревателей из «Таймс».

— Ну, они-то меня всегда не слишком любили. С какой стати сейчас что-то должно измениться?

— Джек, черт возьми, ты ведь только что пережил покушение…

— Арни, зачем ворошить эту ерунду?

— Подумай о впечатлении, мой друг. Когда публика слышит такое, то до нее доходит лишь то, что кто-то попытался убить тебя и получил по заслугам.

— То есть получается всемогущество по доверенности?

— Ну вот, ты сразу все понял.

За этим коротким разговором они добрались до кухни, и Джек сразу стал наливать кофе. До возвращения Кэти оставался еще час, и у Джека было немного времени, чтобы позволить себе еще немного дневного кофеина (который ему не рекомендовался).

— Выкладывай сплетни. Я слышал, что Верховный суд сильно раздражает Килти.

— Ты о том, что там до сих пор не сделаны назначения? Да, он бесится самым натуральным образом. Ведь во время кампании он обещал пост судьи профессору Мейфлауэру из Гарвардской школы права.

— Ты что? Христос! Ведь этот тип хочет переписать Евангелие от Матфея.

— Во-первых, Господь не учился в Гарварде. Во-вторых, Господу следовало бы более тщательно работать с информацией, — важно заявил ван Дамм. Райан захихикал.

— Итак, зачем ты все-таки приехал?

— Джек, я думаю, ты знаешь. И уверен, что ты сам много думал по этому поводу. Разве я не прав?

— Ты не прав.

— Джек, мне многое в тебе нравится, например то, что ты совершенно не способен убедительно лгать.

Райан проворчал что-то невнятное.

— Быть никудышным лжецом не так уж плохо, — сказал Арни. — Килти уже сходит с рельс. Джек, это лишь мое мнение, но…

— Он прохиндей. Все это знают, только что в газетах не пишут.

— Он прохиндей, но — их прохиндей. Они считают, что могут им манипулировать. Они понимают его и ход его мыслей.

— А кто сказал, что у него вообще есть мысли? Он вовсе не думает. Он лишь имеет представление о том, каким он хотел бы видеть мир. И готов на что угодно, лишь бы подогнать мир под свои идеи — если это можно назвать идеями.

— А как насчет твоих идей, Джек?

— Они называются принципами, и это несколько иное. Принципы ты пропагандируешь со всем возможным усердием и надеешься, что публика тебя поймет. Но стоит перейти грань, и ты уподобишься торговцу подержанными автомобилями.

— Знаменитый политик как-то сказал, что политика — это искусство возможного.

— Но если ограничивать себя в понимании этого самого возможного — тем, что уже когда-то было сделано, — то откуда же возьмется прогресс? Килти хочет вернуться в тридцатые годы, в эпоху ФДР[546] и всему, что ей сопутствовало.

— А ведь ты, Джек, наверно, много думаешь об этом? — с полуулыбкой заметил Арни.

— Сам же знаешь, что да. Отцы-основатели в гробах переворачиваются, когда видят, что творит этот безмозглый дурак.

— Так замени его.

— Чтобы снова пройти через все это? И к какому же финалу?

— А помнишь, что сказал Эдмунд Берк? «Чтобы зло победило, достаточно, чтобы добрые люди ничего не делали».

— Я должен был это предвидеть, — ответил Джек. — Я отслужил, сколько требовалось. Воевал на двух войнах. Подготовил порядок преемственности. Я сделал все, что нужно было сделать.

— И хорошо сделал, — признал бывший глава администрации. — Джек, отсюда следует итог: ты нужен стране.

— Нет, Арни. Я стране вовсе не так уж нужен. У нас все еще имеется хороший Конгресс.

— Да, Конгресс хороший, но он так и не вырастил настоящего лидера. Оуэнс, из Оклахомы, имеет хорошие задатки, но ему еще расти и расти. Он еще не созрел, слишком провинциален, и в нем слишком много идеализма. Ему еще рано играть за высшую лигу.

— То же самое можно сказать и обо мне, — ответил Райан.

— Это так, но ты умеешь слушать и, как правило, отдаешь себе отчет, если чего-то не знаешь.

— Арни, мне нравится моя нынешняя жизнь. Я не сижу без дела, у меня есть чем заняться, но я не намерен ж…у рвать. Я не желаю обдумывать каждое слово, чтобы, не дай бог, не обидеть кого-нибудь из тех, кто меня и без того не любит. Я могу ходить по дому без галстука и в тапочках.

— Тебе скучно.

— Я заслужил право поскучать. — Райан помолчал, отпил кофе и попытался перевести разговор на другую тему: — Чем занимается Пэт Мартин?

— Он не захотел вновь стать генеральным прокурором, — сообщил ван Дамм. — Преподает право в Университете Нотр-Дам. И ведет семинары для новоиспеченных юристов.

— А почему не в Гарварде или Йеле? — удивился Райан.

— Они с Гарвардом друг друга не устраивают. Гарвард не прочь бы заполучить бывшего генерального прокурора, но не твоего. Ну, а Пэт и сам не поехал бы туда. Он ведь страстный футбольный болельщик. В Гарварде, конечно, играют в футбол, но совсем не так, как в Даме.

— Помню, — признался Джек. — Нам не удавалось даже играть с какой-нибудь мелочью вроде «Католиков» из Бостонского колледжа. — А «Орлам» из БК случалось иногда побеждать и Нотр-Дам, если судьба оказывалась особо благосклонна.

— Не хочешь подумать об этом? — спросил Арни.

— Арни, Соединенные Штаты Америки сами выбирают себе президента.

— Это верно, только выбор здесь такой же, как в маленьком ресторанчике. Можно выбрать лишь из того, что есть в меню, но если выбор не понравится, ты не сможешь пойти в «Уэндиз», чтобы купить гамбургеров.

— Кто тебя прислал?

— Я говорил с людьми. По большей части — с твоими политическими единомышленниками…

Джек остановил его, подняв руку.

— Ты, надеюсь, помнишь, что я не принадлежу ни к какой партии?

— Это, наверно, очень обрадует социалистическую рабочую партию. Начинай как независимый кандидат. Создай собственную партию. Тедди Рузвельт поступил именно так.

— И проиграл.

— Лучше попытаться и проиграть, чем…

— Ну да, ну да…

— Ты необходим стране. Килти уже обгадился, а что будет дальше? А в последнее время он заставил своих специалистов по оппозиции начать подкоп под тебя. Неужели ты не слышал об этом?

— Чушь какая!

— Они занимаются этим почти месяц. Джорджтаунская история сильно их взволновала. Говорю тебе, Джек, нужно браться за дело, пока есть возможность. — Райан замотал головой. — Послушай, я знаю, что ты этого не планировал. Народ взбудоражен, потому что ты все еще популярен.

— Черт возьми, идти на выборы, надеясь на симпатии…

— Поверь мне, этим дело не ограничится, зато, когда дело дойдет до парадных подъездов, симпатии будут на вес золота. Итак: много ли за тобой осталось грязного белья?

— Ничего такого, о чем ты не знал бы. — Эту ложь Джеку удалось произнести вполне убедительно. О том специфическом наследстве, которое он оставил, знал только Пэт Мартин. Даже Робби он ничего не сказал. — Я слишком скучен для того, чтобы быть политиком. Может быть, потому-то СМИ и не любят меня.

— Джек, эти исследователи грязного белья оппозиции получат доступ ко всему на свете, даже к документам ЦРУ. Не может быть, чтобы за тобой не было каких-нибудь неприятных историй, — не отступал ван Дамм. — У каждого что-то есть.

— Думаю, это зависит от того, как истолковать. Но тот, кто станет вытаскивать это на свет, совершит государственное преступление. Сам подумай, много ли из политических г…нюков решится на такое?

— Джек, ты все еще ведешь себя, как малыш, впервые попавший в лес. Ради президентства почти каждый политик пойдет на что угодно, исключая разве что видеосъемку изнасилования или секса с молоденьким мальчиком. Да и тут можно усомниться.

— В таком случае возникает еще один вопрос, о котором у меня пока что нет даже догадок: Килти нравится быть президентом?

— Судя по всему, он совершенно не отдает себе отчета в происходящем. Что он, хорошо справляется с делом? Вовсе нет. Но ведь он даже этого не понимает. Он думает, что поступает правильно, не хуже кого бы то ни было и лучше большинства. Ему нравится играть в эти игры. Нравится говорить по телефону. Нравится, что, если у людей возникают проблемы, они обращаются к нему. Нравится быть тем, кто отвечает на любые вопросы, даже если ни черта в них не смыслит. Помнишь, как сказал Мел Брукс в фильме: «Хорошо быть королем», даже если король — полное ничтожество. Он хочет сидеть на этом месте, и вовсе не ради чьего-нибудь блага. Он же политикан, и всю жизнь был политиканом. Это Эверест, и он забрался на него только потому, что он существует, причем о том, что он будет делать, когда окажется на вершине, он никогда не задумывался. Вершина существует, ты на нее забрался, а никто другой не смог. Способен ли он убить ради своей цели? Пожалуй, мог бы, будь у него достаточно смелости. Но чего нет, того нет. Такое дело он поручит кому-нибудь из своих подчиненных, причем этак двусмысленно и без всяких письменных приказов. На такие дела всегда нетрудно найти людей, от которых можно без зазрения совести отмахнуться, если они засыплются.

— Я никогда…

— А как же Джон Кларк? Он убил немало народу, и публичное следствие не всегда признало бы эти убийства оправданными. Когда ты управляешь целой страной, такое приходится делать. Ладно, пусть даже это законно в формальном отношении, но все равно на первых полосах газет сообщения о подобных вещах выглядели бы не слишком привлекательно. Если за тобой осталось что-то такое, Килти обязательно все обнародует — окольными путями и через тщательно организованные утечки.

— Когда дело дойдет до этого, тогда и буду разбираться, — холодно произнес Райан. Он никогда не умел равнодушно воспринимать угрозы, и сам очень редко угрожал, причем только в тех случаях, когда имел в кобуре полностью заряженный револьвер. Но Килти никогда не пойдет на такое. Как очень многие так называемые «великие» люди и большинство персон активной политики, он был трусом. Трусы больше всех на свете любят демонстрировать силу. Для немалого числа людей это сродни наркотику. Райан всегда побаивался таких поступков, но ведь он и никогда не доставал оружие из кобуры без очень веской причины. — Арни, я не боюсь ничего, что этот ублюдок мог бы выдвинуть против меня. Но почему ты считаешь, что до этого может дойти?

— Потому что ты необходим стране, Джек.

— Я пытался исправить ее. Потратил на это почти пять лет, но ничего не вышло.

— Система слишком коррумпирована, да?

— У меня был достойный Конгресс. Большинство в нем составляли порядочные люди, которые теперь разошлись по домам из-за предвыборных обещаний. Черт возьми, это же были честнейшие люди, скажешь, нет? Конгресс — высшего класса, но ведь тон в государстве задает президент, и я не смог изменить этого положения. Христос свидетель — я старался.

— Калли Уэстон написала тебе немало хороших речей. Из тебя мог бы выйти хороший священник. — Арни откинулся на спинку кресла и допил кофе. — Джек, ты старался изо всех сил. Но этого оказалось недостаточно.

— И ты хочешь, чтобы я попытался еще раз? Знаешь, когда долго бьешься головой о стену, звуки ударов со временем вгоняют в уныние.

— Скажи, пожалуйста: коллеги Кэти уже отыскали средство от рака?

— Нет.

— И прекратили работу?

— Нет, — вынужденно сознался Джек.

— Потому что эта цель стоит того, чтобы стремиться к ней, даже если она недостижима?

— Заигрывать с законами природы куда проще, чем исправлять человеческую натуру.

— Ладно, в конце концов, тебе ничего не мешает и дальше сидеть здесь, смотреть Си-эн-эн, читать газеты и прочую гадость.

«А я ведь, по большей части, этим и занимаюсь», — вынужден был признаться про себя Джек. У Арни было одно уникальное свойство — он умел манипулировать Райаном примерно так же, как четырехлетняя девочка манипулирует своим отцом. Невинно, зато очень эффективно. Невинность здесь была примерно такой же, какую можно было ожидать от Бонни и Клайда[547] во время налета на банк, но Арни знал, как добиться результата.

— Джек, повторю еще раз: твоя страна…

— А я еще раз спрашиваю: кто тебя послал?

— Почему ты решил, что меня прислали к тебе?

— Арни!..

— Никто, Джек. Уверяю тебя. Не забывай, что я тоже в отставке.

— Ты устал от безделья?

— Не знаю, но я тебе вот что скажу: я долго воспринимал политику как высшую форму человеческой деятельности, но ты излечил меня от этого заблуждения. Необходимо иметь какую-то высокую цель. У Килти ее нет. Он хочет быть президентом Соединенных Штатов лишь потому, что считает, будто находился в цепочке преемников, и подошла его очередь. По крайней мере такое у него представление.

— Значит, решил рискнуть на пару со мной? — спросил Райан.

— Я буду помогать тебе, давать советы, и, возможно, на этот раз ты станешь внимательнее прислушиваться к голосу разума.

— С терроризмом за четыре года не справишься.

— Согласен. Ты можешь запустить заново свою программу реорганизации ЦРУ. Форсировать набор, вернуть оперативников к их занятиям. Килти нарушил оперативную работу, но еще не успел полностью уничтожить ее.

— На это потребуется лет десять. Может быть, и больше.

— В таком случае, запусти процесс, а заканчивать будет кто-нибудь другой.

— Мало кто из моего кабинета захочет вернуться.

— Ну и что? Найдешь новых, — холодно отозвался Арни. — В стране полно талантов. Найди честных людей и пускай в ход свое фирменное колдовство. — Райан-старший громко фыркнул. — Потребуется продолжительная кампания.

— Из реальных кандидатов — ты первый. Четыре года ты шел, прямо, как принц на коронацию, и все получилось. Действительно, тогда достаточно было летать по стране и произносить речи перед доброжелательно настроенными толпами, которым, по большей части, просто хотелось посмотреть на кандидата, за которого они были намерены голосовать. С Килти этот номер не пройдет. Тебе придется пойти на дебаты с ним, и, конечно, его нельзя недооценивать. Он искушенный политический игрок и хорошо умеет бить ниже пояса, — предупредил Арни. — А ты к этому не привык.

Райан тяжело вздохнул.

— Знаешь, кто ты такой? Сукин сын. Если ты всерьез настроился втянуть меня в это дело, боюсь, тебе придется разочароваться. Мне нужно хорошо подумать. У меня ведь жена и четверо детей.

— Кэти согласится. Она куда умнее и решительнее, чем может казаться тем, кто ее не знает, — ответил ван Дамм. — Знаешь, что Килти сказал на той неделе?

— Что именно?

— О национальном здравоохранении. Какая-то балтиморская телекомпания брала у Кэти интервью. Она, по-видимому, немного расслабилась и сказала, что не считает государственное здравоохранение наилучшим вариантом. А Килти на это заявил: «Какого черта врач лезет судить о проблемах здравоохранения?»

— Но как же это не попало в газеты? — И впрямь, удивительно: такое смачное высказывание…

— У Эда администрацию возглавляет Энни Куинлан. Ей удалось отговорить «Таймс» от публикации этого высказывания. Энни — не неженка какая-нибудь. Тем более что зав нью-йоркской редакцией — ее старый друг.

— А что же они передо мною всегда захлопывали все двери? — осведомился Райан.

— Джек, ведь Эд из их компании. А ты — нет. Разве тебе никогда не доводилось устраивать друзьям какие-то поблажки? Вот и они ведут себя точно так же. Они же, в конце концов, тоже люди. — Было заметно, что Арни уже не так напряжен. Главную битву он выиграл. Теперь можно и проявить великодушие.

Мало было всего предыдущего, так еще, оказывается, репортеров тоже можно считать людьми… Для Райана было более чем достаточно.

Глава 26

«Почти четверть всех кранов большой грузоподъемности, произведенных в мире за год», — думал Бадр, глядя на порт Рашид. Из 125 тысяч кранов тридцать тысяч собраны здесь, в одном месте ради одной цели — превратить Дубай в жемчужину всей планеты и рай для богатейших из ее обитателей.

Оттуда, где он стоял, были хорошо видны Пальмовые острова и острова Мир (большие рукотворные архипелаги, один из которых сверху действительно походил на силуэты пальм, а второй своими очертаниями повторял карту мира), а также отель «Бурдж-аль-араб», здание высотой в тысячу с лишним футов в форме громадного паруса.

На суше раскинулся город, представлявший собой лес небоскребов и строительных подъемных кранов, тут и там рассеченный лентами шоссе. Через пять лет к местным достопримечательностям прибавятся: Дубайская набережная — насыпной полуостров в форме месяца, уходящий в Персидский залив на пятьдесят километров, подводный отель «Гидрополис», Спорт-сити, крытый горнолыжный комплекс и парк «Мир космических исследований». За неполных десять лет Дубай, который многие считали всего лишь одним из жалких пятнышек вдоль береговой линии, каких не счесть на карте мира, превратился в один из самых лучших курортов мира, место для развлечения сверхбогатых людей. «Уже скоро, — думал Бадр, — Дубай своими красотами и развлечениями затмит Лас-Вегас. А может быть, и нет», — одернул он себя. Мировой экономический кризис задел и ОАЭ. Многие из возвышающихся над городом башенных кранов стояли неподвижно, поскольку значительную часть строек заморозили. Бадр подозревал, что это свершилось по мановению Аллаха. Такое упадничество в арабской стране — это же немыслимо.

— Впечатляет, не правда ли? — произнес кто-то за спиной Бадра, и он обернулся.

— Прошу извинить за опоздание, — сказал агент по недвижимости. — Как вы, вероятно, заметили, строительство может подчас и раздражать. Вы ведь мистер Алмаси?

Бадр кивнул. Конечно, его звали вовсе не так, и агент мог это подозревать, но одним из замечательных свойств Дубая было всеобщее уважение местной армии банкиров, брокеров и агентов к желаниям клиента сохранять свою анонимность. Бизнес есть бизнес, деньги есть деньги, и потому каждый придерживался политики уважения к желаниям клиентов, а не деспотичного и всегда субъективного усредненного кодекса поведения.

— Да, — ответил Бадр. — Спасибо, что согласились встретить меня.

— Не стоит благодарности. Сюда, пожалуйста.

Агент подошел к стоявшему поблизости электрическому автомобильчику для гольфа. Бадр опустился на сиденье, и они покатили вдоль причала.

— Вы, возможно, обратили внимание, что порт построен не из бетона, — сказал агент.

— Да. — Действительно, все поверхности имели отнюдь не присущий бетону светло-терракотовый оттенок.

— Это композитный материал, что-то вроде синтетического полового покрытия, как мне объясняли, но намного прочнее и долговечнее, а цвет сохраняется вечно. Дизайнеры считают, что это гораздо привлекательнее, чем обычный серый бетон. — Они остановились перед складом, замыкавшим ряд подобных строений, и вышли из машины. — Вы говорили, что интересуетесь местом, которое было бы расположено не на самом виду, — продолжал агент. — Это вас устроит?

— Думаю, что да.

— Как вы видите, угловое помещение, доступ спереди и сбоку. Можно одновременно обслуживать два трехсотфутовых судна. Естественно, если понадобятся краны на гусеничном ходу, их всегда можно будет арендовать.

Честно говоря, Бадр из потребностей клиента знал только размер и расположение склада и срок, на который он потребуется. Главное, сказали ему, удобный доступ и укромное расположение.

— Можно заглянуть внутрь? — спросил он.

— Конечно.

Агент извлек магнитную карту-ключ и вставил его в считывающее устройство рядом с дверью. Раздался негромкий гудок. Агент приложил большой палец к пластинке рядом с устройством. Через две-три секунды замок щелкнул.

— Магнитные ключи и биометрический сканер программируются арендатором. Управлять доступом в здание не сможет никто, кроме вас.

— Как это делается?

— Через наш веб-сайт. После того как будет создан ваш аккаунт, вы просто войдете, запрограммируете карты и отсканируете отпечатки пальцев у кого нужно. Все данные кодируются так называемым протоколом транспортного уровня и цифровых сертификатов.

— Очень хорошо. А как насчет полиции?

— Мне, пожалуй, хватит пальцев одной руки, чтобы пересчитать все случаи, когда полиция запрашивала ордера для обыска наших помещений. Причем суд удовлетворил только один запрос, а все остальные отклонил. Мы гордимся тем, что можем обеспечить запросы клиентов, стремящихся к конфиденциальности и анонимности — естественно, не нарушая законы Эмиратов.

Они вошли внутрь. В помещении площадью в две тысячи квадратных футов было пусто. Пол и стены из того же материала, что и причал, но цвета слоновой кости. Ни одного окна, как хотел клиент. Не обязательное требование, но желательное. Воздух был прохладным, градусов двадцать с небольшим, решил он.

— Мне кажется, вполне комфортабельно, — произнес агент.

Бадр кивнул.

— А как с пожарной и охранной системами?

— Имеются обе. Наблюдение ведется с нашего контрольного центра, до которого отсюда менее мили. При возникновении пожара включается галоновая противопожарная система. А в случае несанкционированного проникновения мы связываемся с арендатором и просим инструкции.

— Не в полицию?

— Только с санкции арендатора.

— А как насчет вашей компании? У вас наверняка есть доступ…

— Нет. Если арендатор просрочит семь дней сверх договора, мы приложим все силы, чтобы связаться с ним. Если на четырнадцатый день контакт все еще не установлен, электронный замок и биометрический сканер снимаются и запирающая система демонтируется — это дорогостоящая и трудоемкая работа, которая, естественно, записывается на счет арендатора, равно как и восстановление системы. Как вы понимаете, в этом случае содержимое склада конфискуется.

— Уверяю вас, на этот счет вы можете не беспокоиться, — сказал Бадр.

— Нисколько не сомневаюсь в этом. Первичные договоры мы заключаем минимум на год с возможностью продления затем на полугодовые отрезки.

— Года должно хватить. — На самом деле, как ему сказали, месяца хватит с головой. А после того, как склад исполнит свое назначение — каким бы оно ни было, — он будет стоять пустым. Больше того, через несколько дней после отъезда клиента в досягаемости властей останутся лишь хвостики в виде финансовых документов, представленных для того, чтобы оформить аренду, ну, а они приведут лишь к закрытым счетам и подставным фирмам. «Денежные следы», по которым так ловко ходят американские разведчики, окажутся совсем холодными.

— Мы сможем также поспособствовать во взаимодействии с таможней, если у вас будет груз для вывоза, — продолжал агент. — Впрочем, экспортные лицензии — это уже ваше дело.

— Понимаю, — ответил Бадр, с трудом сдерживая улыбку. Что-то подсказывало ему, что экспортные лицензии заботят его клиентов меньше всего на свете. Он еще раз обвел взглядом просторное помещение и повернулся к агенту. — И когда же мы сможем оформить аренду?

Аднан, естественно, никак не мог узнать, что его коллеги-соратники не только продвинулись в выполнении своего задания дальше, чем он, но и путешествовали в относительном комфорте — на чартерном судне, пусть даже это судно представляло собой всего лишь переоборудованную русскую десантную баржу.

Уже несколько дней Аднан и его люди ехали по ухабистой дороге вдоль берега Карского моря. Они ехали через полуживые и заброшенные рыбацкие поселки, по уже покрывающимся снегом безлюдным местам, лишь изредка встречая на пути отдельные машины, ни одна из которых не двигалась в ту же сторону, что и они. Аднан изо всех сил старался не видеть в этом предзнаменования. Ему никак не удавалось представить себе, чтобы кто-нибудь добровольно согласился поселиться здесь. В пустыне, по крайней мере, можно наслаждаться солнечным светом. Здесь же густая серая низкая сплошная облачность являлась скорее правилом, нежели исключением.

Как он и ожидал, отыскивать укрытие для ночевок оказалось совсем не трудно. Беда лишь в том, что эти укрытия даже жалкими хижинами не всегда можно было назвать. На первую ночь им повезло — они наткнулись на пустующую палатку с действующей железной дровяной печкой. Материя выгорела и утратила водонепроницаемость, но врытые в землю столбы держались крепко, растяжки все еще были тугими, так что они переночевали в относительном комфорте, хотя снаружи бушевал чуть ли не штормовой ветер, непрерывно швырявший снег и лед, словно шрапнель, в парусиновые стены, а поблизости ревел, разбиваясь о скалы, морской прибой. Второй день оказался менее удачным — им пришлось забиться в спальные мешки и ночевать в кузове автомобиля, слушая, как трепещет на ветру продуваемый, словно сито, матерчатый тент машины. Проворочавшись несколько часов в безуспешных попытках уснуть, они сдались и провели остаток ночи за чаем, который кипятили на походной плитке в ожидании первых признаков рассвета.

И сейчас, после трехдневного путешествия, им оставался всего день или полтора пути до места назначения — по крайней мере, так следовало из карты, которую Аднан внимательно изучал, повторяя по два раза все измерения и сверяясь со своим наручным устройством GPS. Хотя, можно ли было говорить о месте назначения? Скорее, о ступеньке на пути к цели. Если капитан нанятого суденышка сдержит слово и захочет заработать все, что ему пообещали, они окажутся на шаг ближе к цели, и при мысли об этом Аднан чувствовал немалую тревогу. Из того немногого, что он читал об этих краях, он делал вывод, что местность, где они сейчас находились, несмотря на всю ее мрачность и неприветливость, скоро будет вспоминаться им чуть ли не как райская долина. К тому же, там, куда они направлялись, была какая-то болезнь. Чтобы предотвратить ее, им дали таблетки, но врач, назначавший дозировку, не был уверен в их эффективности. Они помогут, сказал он Аднану, но гарантии все же нет. Лучшим средством от болезни будут быстрота и осторожность. Чем дольше они там пробудут, тем выше опасность. Хуже всего было то, что они узнают, здоровы ли они, только через несколько лет, раньше болезнь, пожирающая людей изнутри, себя не проявит. А тогда уже будет поздно. «Неважно, — говорил он себе. — Смерть есть смерть, всего лишь мост, ведущий в рай, а его сподвижники знают это не хуже, чем он сам. Сомневаться в этом — значит оскорблять Аллаха».

Несмотря на жестокий холод и скудное питание, никто из них не проронил ни слова жалобы. Они были добрыми людьми, верными Аллаху и своему делу — что, безусловно, было одно и то же. И, хотя он имел все основания быть уверенным, что они не утратят твердости, он так же знал, что не имеет права сам подвести в чем-либо свою гвардию. Эмир лично выбрал его для этого задания, и оно слишком важно для того, чтобы позволить страху сбить их с пути.

«Ну, а как насчет самой задачи?» — спрашивал себя Аднан. Подробные и четкие инструкции лежали наготове у него в рюкзаке — несколько десятков заламинированных страниц, — но что, если они столкнутся со сложностями? Что, если их снаряжения недостаточно для того, чтобы выполнить приказ? Что, если они попадут не туда, или не смогут поднять груз? И что, если, спаси Аллах, за время, прошедшее с тех пор, как была получена информация, там изменили систему охраны?

«Стоп!» — приказал он себе. Сомнение, как и страх, это всего лишь игра ума, слабость, которую следует превозмочь верой в Аллаха и Эмира. Это мудрый человек, великий человек, и он заверил Аднана в том, что добыча будет ждать их там, где сказано. Они отыщут ее, сделают все необходимое, чтобы обезопасить ее, и вернутся.

Еще три дня, а потом пять дней на обратный путь.

Глава 27

Джек-младший выключил компьютер, покинул отсек, в котором работал, и направился к автостоянке и своему желтому «Хаммеру Н2», одной из нескольких грешных радостей своей жизни. Однако же при нынешних ценах на бензин и общем стремлении к экономии там, где все они находились, он всякий раз, когда поворачивал ключ в замке зажигания, испытывал укол совести. Он ведь вовсе не натуралист, мотающийся по девственным лесам, в этом не может быть никаких сомнений, и, возможно, настало время несколько снизить притязания. Проклятье, помешанная на экологии младшая сестра ему уже всю плешь проела об этом. Вроде бы «Кадиллак» выпускает очень приличный «Эскалейд гибрид». Может быть, стоит заглянуть в автосалон?

На сегодня у него был намечен обед с родителями. Такое случалось нечасто. Салли тоже придет, вероятно, переполненная идеями, связанными с обучением медицине. Ей уже пора думать о специализации, и она, конечно же, будет приставать с вопросами к маме. А Кэти будет как всегда очаровательна и как всегда будет придираться к старшему сыну (честно говоря, она уже замучила его своими придирками). Ну, а с младшей, «Песочница» — такой позывной присвоила ей Секретная служба, — обходится куда мягче. И все равно вечер в кругу семьи, стейк и салат из шпината, жареный картофель и кукуруза в початках — любимый отцовский ужин… Можно будет позволить себе и бокал вина, ведь он уже достаточно взрослый.

У жизни президентского сына есть свои недостатки, это Джек усвоил давным-давно. К счастью, хоть охрану от него открепили, хотя никогда нельзя быть уверенным в том, что за тобой не мотается тайный «хвост». Он спрашивал об этом Андреа, и та сказала, что у него больше нет прикрепленной охраны, но откуда он знает, была ли это правда?

Он остановил машину на улице, заскочил в дом, чтобы переодеться в свободные брюки и фланелевую рубашку, с чем управился очень быстро. Вскоре он уже ехал по 97-й автостраде, направляясь к Аннаполису, а оттуда в Перегрин-клифф.

Перед тем как поступить на государственную службу, его родители построили внушительный дом. Плохо было то, что все знали, где он находится. Автомобили то и дело ездили мимо по узкой дороге, часто останавливались, и их владельцы рассматривали дом, не догадываясь о том, что их в подробностях снимает множество скрытых телекамер, а Секретная служба проверяет всех и каждого по компьютерной базе данных. Вероятно, многие догадывались, что в неприметном домике, находящемся в семидесяти ярдах от главного здания, всегда находилось не менее шести вооруженных агентов — на тот случай, если кто-нибудь попытается проехать через ворота и двинуться по подъездной дорожке. Он знал, что его отца такое положение угнетает. Даже для того, чтобы отправиться в расположенный неподалеку магазин «Джайнт» за хлебом и квартой молока, нужно было организовывать целую экспедицию.

«Пленник в золотой тюрьме», — думал Джек.

— «Шортстоп» прибыл, — сообщил он тумбе со встроенным микрофоном, камера остановилась на его лице, и лишь после того, как его личность была подтверждена, ворота открылись. Секретная служба очень не одобряла выбранную им машину. Ярко-желтый «Хаммер» был очень заметным, усомниться в этом никак нельзя было. Он поставил машину, вышел и направился к двери, возле которой его встретила Андреа.

— У меня не было возможности поговорить с вами сразу после происшествия, — сказала она. — Джек, вы сделали великое дело. Если бы вы не заметили…

— То вам пришлось бы стрелять с большего расстояния, только и всего.

— Возможно. Все равно, большое спасибо вам.

— Чем могу… А об этом парне удалось что-нибудь узнать? Ходили слухи, что он мог иметь отношение к РСО.

Андреа на мгновение задумалась.

— Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эти слухи, — ответила она, улыбнувшись и сделав чуть заметное ударение на слове «подтвердить». «Значит, Эмир пытается расправиться с отцом», — подумал Джек. Офигенно похоже на правду. Он подавил первый порыв вернуться в Кампус и сесть за свой компьютер. Эмир где-то прячется и рано или поздно должен вылезти из своей теплицы. Жаль, если Джек окажется не на месте, когда это случится.

— Мотивы?

— Мы считаем — попытка вызвать смятение в обществе. Пусть ваш отец и «бывший», но, тем не менее, он чертовски популярен. Плюс к тому, технически более доступен — бывшего президента легче убить, чем действующего.

— Может быть, и легче, но, черт возьми, не слишком легко. Вы сами это доказали.

— Доказали, — вновь улыбнувшись, согласилась Андреа. — Хотите, чтобы я за вас походатайствовала?

Джек тоже улыбнулся.

— Я сообщу вам, как пойдут переговоры. Спасибо, Андреа. — Он открыл дверь. — Эй, а вот и я!

— Привет, Джек! — отозвалась мать Джека-младшего и, появившись из кухни, обняла и поцеловала его. — Ты прекрасно выглядишь.

— Как и вы, госпожа Профессор хирургии. А где папа?

— В библиотеке, — ответила мать, указывая направо от него. — У него там общество. Арни.

Джек поднялся по короткой лестнице, повернул налево и оказался в рабочем кабинете отца. Отец сидел в своем вращающемся кресле, а рядом развалился в большом глубоком клубном кресле Арни ван Дамм.

— Заговоры строим? — осведомился Джек, входя в комнату.

— Заговоры — это не работа, — устало ответил отец. Он вдоволь наслушался таких разговоров в свою бытность президентом, и они изрядно ему надоели, хотя он сам когда-то шутил по поводу того, что президентский вертолет выкрасили в черный цвет специально для того, чтобы вводить в соблазн идиотов, уверенных, что все происходящее на планете является результатами чернейших и сверхсекретнейших заговоров. И, конечно, то, что Джон Патрик Райан-ст. богат и долгое время работал в ЦРУ, не облегчало положения, а, напротив, создавало вокруг него атмосферу, в которой, по распространенному мнению, как раз и рождались такие заговоры.

— Папа, ну, нашел о чем жалеть! — воскликнул Джек и, подойдя, обнял отца. — А что Салли делает?

— Отправилась в магазин, купить чего-то для салата. Взяла мамину машину. Что новенького?

— Осваиваю валютный арбитраж. Ох, и темное дело!

— Что-нибудь уже предпринимал?

— Не сказать, чтобы что-то серьезное, но консультации даю.

— Серьезные?

— Пожалуй, что да. На прошлой неделе сделал виртуальный миллион.

— Джек, а ты умеешь тратить виртуальные доллары?

— Понимаю тебя, но ведь надо с чего-то начинать, верно? Что, Арни, уговариваете папу снова выйти на гонки?

— С чего ты взял? — удивился ван Дамм.

«Похоже на киносюжет», — подумал Джек. Его брови непроизвольно поползли вверх, но развивать тему он не стал. Получается, что каждый из присутствовавших в комнате знал что-то такое, о чем не знали остальные. Арни не знал о Кампусе, об «открытых листах», выданных его отцом, и о действиях, которые его отец санкционировал. Отец не знал, что его сын там работает. Ну, а Арни знал всяких политических тайн больше, чем кто-либо другой со времен президентства Кеннеди, но вряд ли он согласился бы поделиться чем-нибудь даже с действующим президентом.

— В округе Колумбия какой-то бардак творится, — закинул удочку Джек, надеясь, что старшие хоть ненадолго забудут о сдержанности.

Но обмануть ван Дамма, конечно, не удалось.

— Там всегда так.

— Поневоле начнешь гадать, что же люди думали в 1914 году, когда страна, словно искалеченная, сыпалась ко всем чертям — но ведь сейчас никто об этом не вспоминает. Интересно, почему — то ли кто-то фальсифицировал историю того времени, то ли просто все это никому не нужно?

— Первая администрация Вильсона, — ответил Арни. — В Европе началась война, но никто не понимал, насколько серьезно обернется дело. Чтобы понять, что к чему, потребовался год, а к тому времени все настолько осложнилось, что никто не понимал, каким образом выбираться из этого положения. Генри Форд попытался, но его подняли на смех.

— Так получилось из-за того, что проблема была слишком серьезной или люди оказались слишком мелкими и слишком тупыми? — задумчиво произнес Джек.

— Они не предвидели такого поворота событий, — сказал Райан-старший. — Они слишком глубоко закопались в повседневность и не сумели отступить на шаг и взглянуть на историческую перспективу в целом.

— Как все политики?

— Да, профессиональные политики предпочитают вникать в мелкие вопросы и забывают о крупных, — согласился Арни. — Они стараются поддерживать преемственность, потому что везти поезд по одним и тем же рельсам всегда легче. А проблема-то заключается в том, что делать, если вдруг окажется, что за поворотом путь разобран. Вот почему эта работа так трудна даже для умных людей.

— И опасности терроризма тоже никто не предвидел?

— Да, Джек, мы не предвидели, во всяком случае, в полной мере, — признался бывший президент. — А кое-кто и предвидел. Черт возьми, мы могли бы иметь лучшую разведку в мире, но тридцать лет назад ей нанесли такой удар, после которого она никак не может оправиться.

— Но существуют же какие-то действенные меры? — продолжал допытываться Джек. — Такие, которые изменили бы положение. — Вопрос был общего плана, так что можно было рассчитывать на искренний ответ.

— Радиотехническая разведка — в ней мы, по-видимому, все еще опережаем всех, — и все равно, человеческому фактору, настоящим полевым труженикам, которые общаются с живыми людьми и узнают, что те на самом деле думают, замены нет.

— И убивают кое-кого? — осведомился Джек лишь для того, чтобы посмотреть на результат.

— Такое редко практикуется, — ответил его отец. — По крайней мере за пределами Голливуда.

— А ведь в газетах пишут…

— В газетах пишут и о том, что на улицах до сих пор встречают Элвиса, — бросил Арни.

— Черт, может быть, Джеймс Бонд смог бы принести немало пользы, но его, увы, не существует, — заметил бывший президент. — Ведь что погубило администрацию Кеннеди? То, что он увлекся выдумками про героя-агента 007 и прошляпил сумасшедшего по фамилии Освальд. Неужели повороты истории совершают несчастные случаи, убийцы и невезение? Может быть, когда-то и можно было устроить приличный заговор, но не сейчас. Слишком уж очень много юристов, слишком много репортеров, слишком много блоггеров, бытовых видеокамер и цифровых фотоаппаратов.

— Так как же с ними справляются?

Джек-старший поднял голову. Сыну показалось, что его лицо погрустнело.

— Я ведь когда-то пробовал, помнишь?

— Поэтому и Арни приехал?

— С каких это пор ты стал таким любопытным?

— Работа у меня такая — выкапывать явления и добираться до их сути.

— Семейное проклятие, — вставил ван Дамм.

И тут появилась Салли.

— О, смотрите, кто пришел!

— Что, закончила на сегодня кромсать трупы? — спросил Младший.

— Труднее всего бывает снова сшивать их воедино и выпроваживать за дверь, — отозвалась Оливия Барбара Райан. — А вот я не могу понять, как можно возиться с деньгами — грязь ведь, полным-полно микробов.

— Только если пользоваться ими не через компьютер. В таком случае они совершенно стерильные.

— Как поживает лучшая на свете девочка? — спросил бывший президент.

— Я добыла салат. Натуральный. Без него — никак. Мама просила передать тебе, что пора жарить мясо.

Салли не одобряла употребления мяса в пищу, но что поделать, если ее отец умел готовить лишь два блюда — гамбургеры и мясо на гриле. Поскольку погода стояла не летняя, нужно было отправиться в кухню и воспользоваться газовым грилем, а не жаровней во дворе.

Услышав эти слова, Райан-старший поднялся и направился в кухню. Райан-младший и Арни остались вдвоем.

— Ну, так что, мистер ван Дамм, он возьмется за это дело?

— Думаю, возьмется, даже против собственного желания. Стране просто необходимо, чтобы он это сделал. Кстати, Джек, называй меня просто Арни.

Джек вздохнул.

— Единственная разновидность семейных занятий, к которой у меня нет никакого интереса. Зарплата явно не соответствует разочарованиям, обязательно связанным с этим занятием.

— Может быть, и так, но разве можно отказать своей стране?

— Меня никогда не просили, — ответил Джек, решившись на небольшую ложь.

— Вопрос всегда в тебе самом. И сейчас твой отец его слышит. Как он поступит? Черт возьми, ты же его сын! И знаешь его гораздо лучше, чем когда-нибудь удастся мне.

— Главное затруднение для папы — это мы, мама и дети. Я думаю, что его верность принадлежит в первую очередь нам.

— Так и должно быть, — ответил ванн Дамм. — Сознавайся, у тебя есть девушка?

— Пока нет.

Он снова отклонился от истины. С Брендой они встречались уже примерно месяц, она была классная, но Джек не был уверен, что достаточно классная. Настолько классная, чтобы ее можно было знакомить с родителями.

— Она где-то есть, ждет, пока ты ее отыщешь. И учти, что она тоже ищет тебя.

— Поверю вам на слово. Хотелось бы только узнать, случится ли это раньше, чем я стану седым и старым.

— А ты спешишь?

— Не очень.

В двери снова появилась Салли.

— Обед для тех, кто согласен поглощать плоть безобидного животного, не сделавшего никому ничего плохого, убитого, вероятно, в Омахе.

— Зато оно вело безбедную приятную жизнь, — возразил Джек.

— О, да, — подхватил Арни. — Ему подавали пищу, вокруг было полно друзей-ровесников, никаких дальних походов, никаких волков, отличное медицинское обслуживание, позволяющее справиться с любым недомоганием, если оно вдруг случалось…

— Я только одно напомню, — отозвалась Салли, первой спускаясь по ступенькам. — В конце концов его прогнали по пологому пандусу, завели в тесную одиночную клетку и вышибли мозги пневматическим молотком.

— А тебе, юная леди, никогда не приходило в голову, что головка салата тоже может кричать от боли, когда ее срезаешь со стебля?

— Их плохо слышно, — подколол Джек. — У них голосовые связки слабые. Салли, мы же хищники от природы. Потому-то у нас так мало эмали на зубах.

— В таком случае, мы не приспособлены для жизни. Холестерин убивает нас, как только мы выходим из репродуктивного возраста.

— Христос! Салли, неужели ты хочешь бегать нагишом по лесам и добывать себе пищу кремневым ножом? А как же твой «Форд эксплорер»? — перешел в наступление Джек. — И «баранка» на машине, в которой ты ездила за продуктами, сделана из натуральной кожи, и твои туфли — целиком и полностью. Не забудь, что эти экологические задвиги могут и вовсе крышу снести.

— Джек, ведь экология уже превращается в религию, — предупредил Арни, — а задевать чьи-то религиозные убеждения — это верх неприличия.

— Их сейчас полным-полно. И далеко не все можно выразить словами.

— Верно, — согласился Арни. — Но есть ли смысл нам присоединяться к какой-нибудь из них?

— Ладно, убедили. Салли, расскажи нам про озоновые дыры, — предложил Джек. Он знал, что это беспроигрышный ход. Салли слишком сильно увлекалась загаром.

Глава 28

Как Виталий предположил с самого начала, его клиенты не пили водку. У него был неплохой запас — в рундуке хранилось четыре литра, — но, несмотря на то что все они курили, никто из них не пил спиртного, что лишь подтвердило сразу возникшие у него подозрения. Впрочем, это было совершенно неважно. Деньги у них были точно такими же, как и у всех остальных.

Он причалил свое судно к покрытому крупной галькой покатому склону: таковы «пляжи» на Карском море. Разгрузочную рампу он оставил поднятой, чтобы на судно не забрел случайный медведь. Они ведь направлялись в самые что ни на есть охотничьи угодья, хотя охотничий сезон уже закрылся. И его пассажиры явно не были настроены на охоту за крупным зверем, хотя подходящее оружие у них было. А он, вообще-то, рассчитывал воспользоваться случаем и добыть медведя для себя. Шкура отлично смотрелась бы в рулевой рубке, и клиенты лучше запоминали бы его. Но так и не выбрал времени.

Пассажиры расположились в грузовом трюме. Виталий выделил им надувные матрасы и складные стулья, и они сидели там, курили, негромко разговаривали друг с другом и почти не беспокоили его. Даже еду они привезли с собой. Между прочим, верное решение. Поварское искусство кока Вани, конечно же, не могло удовлетворить ни одного гурмана, тем более что он и сам питался и кормил других, как правило, продуктами из армейских сухих пайков, которые покупал за наличные у знакомого старшины в Архангельске.

Здесь было до ужаса тихо. Самолеты летали настолько высоко, что их не было слышно, и даже увидеть их навигационные огни удавалось лишь изредка и случайно, так далеко от цивилизации находилась эта часть России. Тут бывали только случайные искатели приключений, натуралисты да местные рыбаки, пытавшиеся добыть в море скудный улов. Даже слова «экономические задворки» были бы слишком доброжелательными для этой части России. Здесь могло найтись дело лишь для тех, кто был как-то связан с умирающим российским флотом, но из этих людей доброй половины уже не было на свете, их выкосили болезни и бедствия, постоянно преследующие несчастных моряков.

Однако он хорошо помнил, что именно это привело его сюда, и ему почему-то здесь понравилось. Всегда свежий воздух и по-настоящему суровые зимы — все это в крови у настоящего русского и отличает его от представителей любых малых европейских народов.

Он посмотрел на часы. Скоро солнце взойдет. Своих пассажиров он растолкал в пять утра, поставил воду, и они уже позавтракали хлебом с маслом и чаем. Он поел сала, вот только яиц не было.

Утром он выходил в море, чтобы наблюдать за движением грузовых судов. Оно в последнее время активизировалось до чрезвычайности. С экономической точки зрения в этом было больше смысла, чем в доставке грузовиков или рельс на новые нефтяные месторождения или золотодобывающий комплекс в Ессее. Оживление на море было связано со строительством нефтепровода для доставки нефти в Европейскую часть России, и финансировалось это строительство, по большей части, американскими нефтяными компаниями. Местные жители называли все это «американским нашествием».

«На сегодня хватит», — подумал он и, выпив еще один стаканчик водки, устроился на матрасе, лежавшем на полу его рулевой рубки, рассчитывая поспать пять-шесть часов.

Если не считать дополнительной проверки — Шазифа предупредили, что такое более чем вероятно, особенно если учесть его имя и внешность, — пересадка в Далласе прошла спокойно. Как ему и было приказано, он купил билет на маршрут с несколькими пересадками, и багаж у него был как раз таким, какой нужен человеку, намеревающемуся провести неделю в США. В соответствии со своей ролью он взял напрокат автомобиль, поселился в гостинице и хорошо вооружился брошюрами-путеводителями по местным достопримечательностям, а в его ноутбуке имелись электронные письма от знакомых, проживающих в этих местах. Шазиф подозревал, что они вполне могут быть реально существующими людьми, но, с другой стороны, вряд ли власти станут их проверять.

Все мало-мальски опасное было спрятано так, что не подкопаешься. Все же проверки нервировали, но неизменно заканчивались ничем. Проверяющий кивал, и он направлялся к выходу на посадку.

В 10.45, через семь часов после вылета из Торонто, он приземлился в Международном аэропорту Лос-Анджелеса. Разница между местным временем и тем, что показывали его часы, составляла два часа. В ходе последнего перелета через страну он возвращался назад во времени.

Еще раз пройдя таможенный контроль, на сей раз под лишенными даже намека на дружелюбие взглядами агентов Управления транспортной безопасности лос-анджелесского аэропорта, Шазиф добрался до стойки компании «Аламо» и пятнадцать минут отстоял в очереди. Еще через десять минут он, сидя в «Додже интерпид», ехал на восток по Сенчури-бульвару. Автомобиль оказался снабжен навигационным компьютером, и Шазиф, остановившись на заправочной станции, набрал нужный адрес и поехал дальше, руководствуясь появлявшимися на экране стрелками.

До ведущего на север 405-го шоссе он добрался лишь к тому времени, когда начался ленч и машин на дороге резко прибавилось. К тому времени, когда он приблизился к перекрестку с 10-й автострадой, ведущей в Санта-Монику, машины уже ползли, только иногда набирая скорость до тридцати миль в час. Шазиф совершенно не мог понять, как люди живут в таких местах. Ничего не скажешь, здесь красиво, но такой шум, такая теснота… Разве можно рассчитывать услышать в таких условиях негромкий голос Бога? Так что ничего удивительного в том, что Америка пребывает в таком моральном падении.

Автострада Санта-Моника оказалась не столь загружена, и он смог доехать до поворота на Тихоокеанское прибрежное шоссе за десять минут. А потом еще семь миль, и он попал в место назначения — Топанга-бич, въехал на заполненную на три четверти автостоянку, отыскал место поближе к выходу на пляж и поставил там машину.

Он выбрался на асфальт. Ветер дул с океана, и даже здесь были хорошо слышны резкие крики морских птиц. Через гребень дюны он видел серферов, пять или шесть человек, скользящих по склону набегавшей на берег волны. Шазиф пересек стоянку, поднялся на невысокий пригорок, заросший каким-то колючим кустарником, и попал на служебную грунтовую дорожку. В пятидесяти метрах от того места, где он вышел в закоулок, стоял, глядя на океан, одинокий мужчина, определенно имевший среди своих предков арабов. Шазиф посмотрел на часы. Вовремя. Он направился к мужчине.

— Простите, пожалуйста, — начал Шазиф. — Я ищу «Рил инн». Похоже, что я вышел куда-то не туда.

Мужчина обернулся. Глаза у него были спрятаны за черными очками.

— Вы действительно вышли не туда, — ответил он. — Примерно на триста футов. Но если вы хотите поесть суп из моллюсков, я порекомендовал бы вам «Гладстон». Там, правда, дороже, но и готовят лучше.

— Большое спасибо.

Все в порядке. Шазиф не знал, что еще сказать. Просто вручить ему то, что нужно передать, и уйти? Незнакомец принял решение за него, протянув руку. Шазиф вынул из кармана куртки компакт-диск и протянул его незнакомцу, успев заметить, что рука того покрыта шрамами. «Ожоги», — подумал Шазиф.

— Ты задержишься здесь? — спросил незнакомец.

— Да. На три дня.

— В каком отеле?

— «Даблтри». В городе Коммерс.

— Оставайся на телефоне. У нас может появиться задание для тебя. Ты хорошо справляешься со своим делом. К твоему сведению, есть мнение, что тебе можно поручить и более серьезное дело.

— Я готов. Все, что в моих силах.

— Будем на связи.

С этими словами незнакомец повернулся и зашагал прочь.

Глава 29

Зазвонил особый телефон, номер которого был известен очень ограниченному кругу людей. Джек Райан-старший поднял трубку, надеясь, что появится повод отвлечься от писанины.

— Джек Райан.

— Мистер президент?

— Нет, но был когда-то, — ответил Райан, откидываясь на спинку кресла. — Кто это говорит?

— Сэр, это Мэрион Диггс. Сейчас я командую силами быстрого реагирования. Нахожусь в Форт-Макферсоне, Джорджия. Можно сказать, в Атланте.

— У вас ведь уже четыре звезды? — Райан сразу вспомнил, что Диггс заслужил известность несколько лет назад в Саудовской Аравии. Зарекомендовал себя отличным тактиком, вроде Бафорда-шестого.

— Да, сэр, совершенно верно.

— Как живется в Атланте?

— Не так уж плохо. У командной должности есть свои достоинства. Сэр… — в голосе прозвучала нотка неуверенности. — Сэр, мне нужно поговорить с вами.

— О чем же?

— Я предпочел бы разговор с глазу на глаз, а не по телефону.

— Хорошо. Вы сможете ко мне приехать?

— Да, сэр, в моем полном распоряжении имеется двухмоторный самолет. Я смогу быть в аэропорту Балтимор-Вашингтон через два с половиной часа. А оттуда подъеду к вам домой.

— Годится. Сообщите мне примерное время прибытия, и я попрошу Секретную службу встретить вас. Так вас устроит?

— Да, сэр, будет отлично. Я смогу вылететь через пятнадцать минут.

— Хорошо. Значит, в БВА вы будете в районе часа тридцати?

— Да, сэр.

— Договорились, генерал. В аэропорту вас встретят.

— Спасибо, сэр. До скорой встречи.

Райан положил трубку и вызвал по селектору Андреа Прайс-О’Дей.

— Слушаю, мистер президент.

— Готовьтесь встречать гостей. Генерал Мэрион Диггс. Командует спецназом в Атланте. Вы не могли бы устроить, чтобы его встретили и привезли сюда?

— Конечно, сэр. Когда он прибывает?

— Примерно в половине второго, в главный терминал.

— Будет исполнено.

Маленький двухмоторный турбовинтовой «U-21» пробежал по рулежной дорожке и остановился совсем рядом с выехавшим на летное поле «Фордом кроун виктория». Генерала нельзя было не узнать по зеленому кителю с четырьмя серебряными звездочками на петлицах. Андреа сама сидела за рулем. По дороге в Перегрин-Клифф они почти не разговаривали.

Райан, со своей стороны, лично занялся ленчем, в частности, достал полтора фунта маринованной солонины, купленной в магазине «Аттман» на Ломбард-стрит в Балтиморе. Андреа довезла генерала без происшествий. Не прошло и сорока минут после приземления, как генерал вышел из машины. Райан встретил его в дверях.

Прежде Райан встречался с Диггсом лишь один или два раза. Одного роста с Райаном, черный, как антрацит. При взгляде на него (даже будь он одет в гражданское) любой сразу понял бы, что это «солдат». Джек видел, что он волнуется.

— Добро пожаловать, генерал, — сказал Райан, протягивая руку. — Чем могу быть полезен?

— Сэр, я… видите ли, я не совсем уверен, но мне кажется, что вам стоит узнать о моей проблеме.

— Хорошо. Давайте для начала съедим по сэндвичу. Кока вас устроит?

— Да, вполне, благодарю вас, сэр. — Райан проводил гостя в кухню. Сделав сэндвичи, Райан сел на свое любимое место. Андреа скромно устроилась в уголке. Этот человек, пусть и генерал, не был здесь обычным гостем, а главной задачей Андреа было сделать так, чтобы Райан оставался жив при любых обстоятельствах.

— Итак, в чем же ваша проблема?

— Сэр, президент начинает расследование и собирается судить сержанта армии США за убийство в Афганистане.

— Убийство?

— Именно так это квалифицировало министерство юстиции. Вчера приезжал помощник генерального прокурора и допрашивал лично меня. Как командующий силами быстрого реагирования по закону я отвечаю за все оперативные действия сухопутных войск США. За действия других родов войск тоже, но сейчас дело связано исключительно с армией. Обвиняемый солдат — ротный первый сержант (Е-8) по имени Сэм Дрисколл. Он профессиональный спецназовец из 75-го рейнджерского полка, базирующегося в Форт-Беннинге. Я затребовал его личное дело. Очень толковый солдат, с прекрасным послужным и боевым списком, хоть снимай для плаката «Идеальный военнослужащий», и чрезвычайно хороший рейнджер.

— Понятно. — Райан вставил эту реплику, чтобы обдумать последние слова генерала. Ему приходилось бывать в Форт-Беннинге с обычной экскурсией для Очень Важных Персон. Рейнджеры — в этот день все они щеголяли в новенькой наглаженной форме — показались ему великолепно натренированными мальчишками, для которых убийство было основной служебной обязанностью. Американские коллеги знаменитых британских САС.

— Так в чем же проблема?

— Сэр, некоторое время назад мы получили от разведки указание, что Эмир может находиться в одной из пещер в горах, и разработали спецоперацию по его захвату. Его там не оказалось. Но проблема, сэр, в том, что Дрисколл убил девятерых плохих парней, и кое-кто очень сильно возмутился тем, как он это сделал.

Райан откусил кусок сэндвича, потом еще один.

— И?..

— Дело дошло до президента, и он приказал министерству юстиции разобраться с ним. То есть провести расследование происшедшего. Сержант Дрисколл подозревается в убийстве, поскольку его поступок можно трактовать как поведение в боевых условиях, а можно и по-другому. Дрисколл уложил девять человек. Причем часть из них — спящими.

— Убийство? Спали они или нет, они были действующими военнослужащими противника, верно?

— Так точно, сэр. Дрисколл оказался в очень сложной тактической ситуации, и, по его мнению, как старшего командира, этих людей необходимо было устранить, прежде чем продолжать выполнение задания. Так он и поступил. Но парни из министерства юстиции (кстати, все — политические назначенцы), похоже, уверены, что он должен был не убивать их, а арестовать.

— Каким образом Килти влез в это дело? — спросил Джек, отхлебнув кока-колы.

— Ему переслали рапорт, он прочел его, рассердился и дал поручение генеральному прокурору. Ну, а генеральный прокурор прислал ко мне своего человека, чтобы я начал расследование. — Диггс положил сэндвич на тарелку. — Сэр, я в очень трудном положении. Я поклялся соблюдать конституцию, президент — мой верховный главнокомандующий, но, черт возьми, ведь речь идет об одном из моих солдат, хорошем солдате, выполняющем опасную и тяжелую работу. Я должен быть лояльным к президенту, но…

— Но вы также должны быть лояльны и к своим сержантам, — закончил Райан.

— Так точно, сэр. Может быть, в большой картине мира Дрисколл и не заметен, но он очень хороший сержант.

Райан задумался. Для Килти Дрисколл был всего лишь солдатом, низшей формой жизни. Будь он членом профсоюза водителей автобусов, дело выглядело бы по-иному, но в армии США не было профсоюзов. Для Диггса это был вопрос справедливости и вопрос морального состояния во всех вооруженных силах, которое сильно пострадает, если этот солдат за случившееся попадет в тюрьму или даже окажется под судом военного трибунала.

— А что по этому поводу говорит закон? — спросил Джек.

— Не то и не это, сэр. Президент отдал приказы, но они были не такими уж четкими и однозначными, и к тому же такие приказы не применимы в полной мере к спецоперациям. Задание было отыскать и взять в плен этого самого Эмира или убить его, если к этому вынудят обстоятельства. Солдаты — это не полицейские. Их не учат арестовывать, а если им приходится браться за такие дела, то они выглядят не лучшим образом. С моей точки зрения, Дрисколл не допустил никаких ошибок. По законам войны ты вовсе не обязан предупреждать противника перед тем, как убьешь его. Он сам должен заботиться о своей безопасности, ну, а если не справился, что ж, значит, ему не повезло. Выстрелить человеку в спину — на войне это в порядке вещей. Солдат этому учат. В данном случае четверо плохих парней спали на нарах в убежище, и сержант Дрисколл позаботился о том, чтобы они не проснулись. Вот и все.

— И дело будет раскручиваться дальше?

— Помощник генерального прокурора, по-моему, крепко взялся за него. Я попытался объяснить ему, что и как бывает в жизни, но в результате уже он взялся разъяснять мне то же самое по-своему. Сэр, я солдат уже тридцать четыре года. И никогда не слышал ничего подобного. — Он немного помолчал. — Президент послал нас туда. Так же, как нас посылали в Ирак, но он действует там, как когда-то во Вьетнаме. Из-за стиля управления, когда они пытаются влезть во все мелочи, мы теряем множество людей, хороших людей. Но этот случай… Иисус! Сэр, я просто не знаю, что делать.

— Генерал, но ведь и я мало что могу сделать. Я ведь уже не президент.

— Да, сэр, но мне было необходимо с кем-нибудь поговорить. Обычно я обращаюсь прямо к министру обороны, но это, если честно, пустая трата времени.

— А с президентом Килти вы не говорили?

— Тоже пустая трата времени, сэр. Он не слишком любит общаться с людьми в военной форме.

— А я?

— С вами, сэр, другое дело. Вы всегда были готовы выслушать человека.

— И что же, по вашему мнению, я должен сделать?

— Сэр, сержант Дрисколл заслуживает справедливого обращения. Мы дали ему задание и отправили в горы. Задание он не выполнил, но его вины в этом нет. Мы уже провели там множество безрезультатных поисков. Этот оказался еще одним таким же из многих, но, черт возьми, сэр, если мы и дальше будем посылать солдат в эти проклятые горы, а потом наказывать их за то, что они выполняют там свою работу, мы не сможем пробурить ни одной результативной скважины.

— Хорошо, генерал, вы изложили свое мнение. Мы должны поддерживать своих людей. Но не могло быть такого, чтобы этот парень сделал что-то не так?

— Нет, сэр. Он из тех солдат, которые не отступают от устава. Он делал только то, что должен был делать, исходя из своей подготовки и личного опыта. Полк рейнджеров… Откровенно говоря, их, пожалуй, можно назвать наемными убийцами, но подчас очень полезно иметь в загашнике что-нибудь такого рода. Война — это убийство. Мы не отправляем противнику уведомлений о наших действиях. Мы не пытаемся перевоспитывать наших врагов. На поле боя мы выходим для того, чтобы убивать их. Кое-кто может думать иначе, но ведь нам именно за это платят.

— Ладно, я подумаю и, возможно, устрою небольшие Содом с Гоморрой. Вы обеспечите меня необходимой информацией?

— Я привез копию рапорта сержанта Дрисколла и, конечно, имя того помощника прокурора, который пытался запихнуть эти бумаги мне в задницу. Черт возьми, сэр, это же очень хороший солдат!

— Согласен, генерал. У вас есть еще какие-нибудь вопросы ко мне?

— Нет, сэр. Спасибо за ленч.

Райан заметил, что он откусил от сэндвича лишь один небольшой кусочек.

Диггс поднялся, чтобы выйти к машине.

Глава 30

Полет прошел без приключений. Самолет разбежался, оторвался от земли, и пассажиры провели в нем восемь с половиной часов до того момента, когда к левой передней двери «Боинга-777» присоединили переходный рукав. Кларк поднялся с места почти сразу после того, как самолет коснулся земли. Он уже насиделся так, что у него ноги окостенели. Еще труднее было выдержать перелет его внуку, который сейчас во все глаза смотрел на свою родину. Вообще-то, он родился в Великобритании, но у него уже были и бейсболка, и первая бейсбольная перчатка. Месяцев шести от роду он начал играть в ти-бол, он ел хот-доги, как это полагается любому настоящему американскому мальчику. В булочке, с горчицей и даже с луком и приправами.

— Рада, что вернулась домой, детка? — обратился Динг к Пэтси.

— Мне там нравилось, и я буду скучать по подругам и друзьям, но дом — это дом.

Кларк и Чавес уговаривали жен отправиться в США без них, но те решительно сошли с самолета в Хитроу, и никакие уговоры не могли поколебать их решительности.

— Мы вернемся домой только вместе, — заявила Сэнди, положив конец всяким спорам.

Операция в Триполи прошла без каких-либо существенных сбоев. Было убито восемь плохих парней, из заложников никто серьезно не пострадал. Через пять минут после того, как Кларк сказал Масуди: «Пошли», к посольству подъехали машины местной «Скорой помощи», чтобы заняться заложниками, которые, как выяснилось, страдали, в основном, лишь от жажды. Еще через несколько минут в посольство вошли представители шведских Sakerhetspolisen и Rikskriminalpolisen, а еще через два часа «Радуга» погрузилась на тот же «Пьяджо Р180 аванти», на котором прибыла сюда, и направилась в Таранто, а оттуда в Лондон.

Официальный отчет об операции при участии Стэнли, Вебера и других, вероятно, через веб-камеру по защищенной сети должен был состояться позже, после того, как Кларк и Чавес определятся со своей дальнейшей жизнью в Соединенных Штатах. Их участие в этом мероприятии было не необходимостью, а всего лишь любезностью. Они с Дингом формально уже не входили в состав «Радуги», Стэнли сам участвовал в операции, присутствовал в Триполи, так что, помимо «разбора полетов», который обязательно проводился по горячим следам каждой операции, Кларк мало что мог добавить к официальному рапорту.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Джон Кларк у жены.

— Проспала почти всю дорогу. — При полете на запад нарушение суточного ритма переносилось легче. А вот перелет с запада на восток мог и убить. Она потянулась. Даже в первом классе самолета «Бритиш эйрвейз» сиденья были далеко не идеальными. Воздушное путешествие, даже в хороших условиях, мало кому полезно для здоровья.

— Паспорта и все прочее готовы?

— Все здесь, дорогая, — успокоил жену Динг, похлопав себя по карману пиджака. Джон был, по всей видимости, одним из самых младших американцев, имевших черные дипломатические паспорта. Зато у Динга был при себе 0,45-дюймовый пистолет «беретта», золотой значок и удостоверение, в котором говорилось, что он является заместителем федерального маршала США,[548] что было очень полезно для человека с оружием, особенно в международных аэропортах. У него даже было при себе британское разрешение на ношение оружия повсюду — чрезвычайно редкий документ, подписанный королевой собственноручно. Все это позволяло ускорить их прохождение через таможенный и иммиграционный контроль.

Миновав таможню, они увидели в зале мужчину неброской внешности, державшего в руке картонку, на которой была крупными буквами напечатана фамилия «КЛАРК», и все впятером направились к нему.

— Как прошел полет? — обычный вопрос.

— Прекрасно. — Обычный ответ.

— Машина у выхода. Синий «Плимут вояджер» с виргинскими номерами. Для вас приготовлены два номера на верхнем этаже в «Ки-бридж мариотт». — Слов о том, что в помещениях не будет «жучков», не прозвучало. Сеть «Мариотт» очень часто обслуживала всякие правительственные заказы, а этот отель, возле моста Кибридж, с видом на Вашингтон, в особенности.

— Как насчет завтра? — спросил Джон.

— У вас встреча в восемь пятнадцать.

— С кем? — спросил Кларк.

Мужчина пожал плечами.

— На седьмом этаже.

Кларк и Чавес переглянулись с обреченным видом, хотя, в общем-то, ожидали чего-то подобного и были готовы к тому, что придется рано лечь спать, проснуться самое позднее в половине шестого и обойтись без утренней трехмильной пробежки и привычной утренней зарядки.

— Как дела в Англии? — осведомился встречающий, он же водитель, когда они шли к выходу.

— Цивилизованно. Кое-что даже очень мило, — ответил Чавес и лишь потом сообразил, что встречавший их официальный представитель был небольшим чиновником и не имел понятия о том, чем они занимались в доброй старой Англии. И, вероятно, это было к лучшему. Он не был похож на отставного военного, хотя их не всегда можно узнать.

— А в регби вы там играли? — неожиданно поинтересовался встречавший.

— Немного. По-моему, играть в эту игру без щитков — безумие, — ответил Кларк. — Хотя они там довольно эксцентричные парни.

— Может быть, они просто круче нас, а?

Поездка в округ Колумбия прошла спокойно, поскольку они прибыли до наступления вечернего часа пик и не должны были кататься по городу. Нарушение суточного ритма сказывалось даже на бывалых путешественниках, и, когда они добрались до отеля, то наличие сопровождающего уже казалось им более чем уместным. Через пять минут они уже поднялись на верхний этаж и оказались в двух смежных номерах, и Джон сразу начал посматривать на королевское ложе, предназначенное для него одного. Пэтси отправилась инспектировать ванну — она оказалась меньше, чем те чудовищные бассейны, которыми предпочитают пользоваться англичане, но там можно было удобно сесть и без всяких ограничений пользоваться горячей водой, всего лишь повернув для этого рукоять крана. Динг занял кресло и, взяв пульт, приступил к возобновлению знакомства с американским телевидением.

За соседней дверью Джон Кларк, предоставив Сэнди распаковывать вещи, сунулся в мини-бар и был вознагражден бутылочкой старого «Джек Дениэльс № 7». Британцы не понимают вкуса бурбона или его родственника из Теннесси, так что первый глоток крепкого, даже без льда, показался ему очень приятным.

— Что у тебя завтра? — спросила Сэнди.

— Какая-то встреча на седьмом этаже.

— С кем?

— Он не сказал. Вероятно, с каким-нибудь помощником заместителя начальника отдела оперативной работы. Я плохо помню расстановку сил в Лэнгли. В общем, кто-то будет рассказывать мне, какое роскошное приданое они приготовили мне к пенсии. Сэнди, я думаю, что и впрямь, наверно, пора завязывать.

Он не стал добавлять, что никогда, в общем-то, не верил, что доживет до таких лет. Получается, везение еще не полностью изменило ему. Замечательно! Нужно будет купить ноутбук и всерьез заняться мемуарами. А сейчас — встать, потянуться, снять пиджак и повесить в шкаф, пока Сэнди не принялась бранить его за неаккуратность. На лацкане красовалась небесно-голубая полоска с пятью белыми звездочками, орденская лента Медали почета. Медаль устроил ему Джек Райан, изучив его послужной список и пространный документ, подготовленный вице-адмиралом Датчем Максвеллом, упокой Господь его душу. Когда Максвелл снялся с довольствия в восемьдесят третьем году, его тут не было — он мотался по Ирану, пытаясь выяснить, уцелел ли кто-нибудь из его агентурной сети, за которую крепко взялась иранская госбезопасность. Контрразведка лютовала страшно, но ему все же удалось вывезти пять человек вместе с семьями через Объединенные Арабские Эмираты. Сонни Максвелл еще летает командиром экипажа в «Дельта эрлайнс», у него четверо детей. И поводом для награждения послужило то, что он вытащил Сонни из Северного Вьетнама. Теперь кажется, будто это случилось в предыдущий ледниковый период. Но за это он получил ленточку, которой может хвастаться. Это вам не мячи гонять по полю. Где-то у него лежат аккуратно свернутый парадный жакет с нашивками старшего боцмана и эмблемой «морских котиков», сверкающей, словно фольга с бутылки «будвайзера», и черные ботинки от парадной формы. В любом флотском старшинском клубе его будут поить пивом бесплатно, вот только — Иисус! — нынешние старпомы кажутся такими юными. А ведь когда-то он воспринимал их ровесниками Ноя.

Однако хорошо, что он все еще не помер. И имеет возможность думать о почетной отставке и даже о мемуарах, если, конечно, Лэнгли когда-нибудь разрешит их опубликовать. Что маловероятно. Ему известно много такого, о чем лучше бы не знать никому, и в свое время сам сделал пару вещей, которых, пожалуй, не следовало делать, но куда деться, если в то время жизнь закинула его именно на эту лошадь? Те, кто сидит за столами в кабинетах Старой штаб-квартиры, редко это понимают, но ведь у них основные проблемы сводятся к тому, что кто-то занял удобное место на стоянке да в кафетерии не оказалось торта с корицей на десерт.

Из окна он видел Вашингтон. Капитолий, мемориал Линкольна, мраморный обелиск в память самого Джорджа и плюс к тому немыслимо уродливые дома, в которых расположились правительственные учреждения.

Для Джона Терренса Кларка это был целый город, состоящий из штабных крыс, нет, даже не крыс, а крысиного г…на. Для них реальность существовала в виде картонных папок, где должно быть подшито в нужном порядке множество бумаг, а если кто-то проливал кровь за то, чтобы все было так, а не иначе, это их крайне мало волновало. Их тут сотни, тысячи. У большинства из них есть жены — или мужья — и дети, но, даже зная это, трудно испытывать к ним что-то, кроме презрения — или, при случае, открытой ненависти. Но они живут в своем мире, а он — в своем. Эти миры могут соприкасаться, но никогда по-настоящему не встречаются.

— Рад, что вернулся, Джон? — спросила Сэнди.

— Пожалуй, что да. — Перемены предстояли тяжелые, но неизбежные. А куда жизнь уведет его отсюда — время покажет.

На следующее утро Кларк свернул направо с аллеи Джорджа Вашингтона, проехал по широкой дуге и миновал ворота с проходной, где вооруженный охранник нашел номер его машины в списке посторонних, имеющих право на въезд. Джону было разрешено поставить машину на стоянке для посетителей, раскинувшейся справа и слева от большого свода главного входа.

— Так, сколько же нам придется ждать, прежде чем они предложат нам заняться поисками новой работы, а, Джон? — спросил Доминго.

— Думаю, минут сорок. Такова уж их вежливость.

После этого умозаключения они вылезли из арендованного «Шеви» и подошли к входной двери, где их встретил незнакомый ОСОБ, то есть офицер службы охраны и безопасности.

— Мистер Кларк, мистер Чавес. Я — Пит Симмонс. Добро пожаловать домой.

— Дом, милый дом… — протянул Джон. — Вы?..

— Безопасность и охрана, жду назначения. Два месяца как с Фермы.

— Кто у вас там был инструктором?

— Макс Дюпон.

— Макс еще не на пенсии? Отличный парень.

— Хороший учитель. Он кое-что рассказывал о вас обоих и показывал учебный фильм, который вы сделали во втором году.

— Помню, как же, — ответил Чавес. — Смешать, но не взбалтывать. — Он хохотнул.

— Доминго, помнишь: «Я не пью мартини»?

— Хотя и не такой красавчик, как Шон Коннери. Симмонс, а что лично вы вынесли из этого фильма?

— Не торопиться с решениями и не ходить посередине улицы. — Вообще-то, эти правила и впрямь можно было назвать основными заповедями полевого агента.

— Так с кем же мы встречаемся? — поинтересовался Кларк.

— С помощником заместителя директора Чарльзом Самнером Олденом. В народе — ПЗДО.

— Политический назначенец?

— Именно так. Гарвардская Школа Кеннеди. Держится, правда, вполне дружелюбно, но иногда мне кажется, что он вовсе не одобряет то, чем мы тут занимаемся.

— Интересно, чем занимаются Эд и Мэри Пэт?

— Эд в отставке, — ответил Симмонс. — Мэри Пэт перешла в НКТЦ. Ох и молоток тетка!

— Ни разу не встречал полевого агента с такими, как у нее, инстинктами, — сказал Кларк. — Все, что она говорит, можно смело закладывать в банк.

— Вот и думай теперь, почему президент Килти не захотел оставить ее и Эда на службе, — добавил Чавес.

«Нет, тут дело нечисто», — думал Кларк.

— Как тут настроение? — спросил он, когда они миновали турникет. Симмонс приложил к пульту карточку, а потом дал знак сидевшему поодаль вооруженному охраннику, который нажал кнопку, чтобы Кларк и Чавес смогли пройти.

— Не самое лучшее. Полно народу толчется в директорате стратегической разведки, ну а из наших — последнего выпуска Фермы — пока что никто не получил назначения.

— А откуда вы сюда попали?

— Был копом. Бостонская городская полиция. Завербовался по «синему набору». Окончил, конечно, не Гарвард, а Бостонский университет. Языкознание.

— И какие же языки?

— Сербский, немного арабский и пушту. Обещали отправить в Монтерей, довести их до уровня, но так и забыли.

— Два последних вам пригодятся, — заметил Джон. — И спортивная подготовка. В середине восьмидесятых я провел некоторое время в Афганистане, так тамошние горы вымотают и горного барана.

— Так серьезно?

— Тамошний народ воюет для развлечения, и приятных людей там просто не найти. Мне иногда бывало жаль русских. Афганцы — крепкие ребята. Полагаю, в той местности слабым просто не выжить, а у них к тому же ислам — это всего лишь тонкая пленочка на культуре племенного общества, практически не менявшегося за последние этак тысячи три лет.

— Спасибо за совет. Раз так, придется вычеркнуть Афганистан из списка пожеланий, — сказал Симмонс, нажимая в лифте кнопку седьмого этажа.

Он расстался с ними около секретарского стола. Толстый ковер на полу ясно давал понять, что они попали в важный кабинет — он и выглядел недавно отремонтированным. Кларк взял журнал и принялся неторопливо листать, а Доминго безмятежно уставился на стену. Многолетний солдатский опыт приучил его без труда переносить скуку.

Ровно через сорок минут в приемной появился Чарльз Олден, улыбавшийся точь-в-точь как торговец подержанными автомобилями. Высокий и тощий, как бегун на средние дистанции, достаточно немолодой для того, чтобы проникнуться сознанием собственной важности вне зависимости от того, что ему пришлось сделать для того, чтобы заслужить нынешний пост. Кларк был готов принять в отношении этого человека презумпцию невиновности, но все предпосылки к такому отношению моментально развеялись.

— Так вы и есть знаменитый мистер Кларк, — утвердительно произнес Олден вместо приветствия (и не подумав попросить прощения за то, что заставил их ждать, отметил про себя Кларк).

— Не такой уж и знаменитый, — ответил он.

— Ну, по крайней мере, в этих кругах. — С этими словами Олден провел его в свой кабинет, не пригласив туда Чавеса. — Я как раз прочел ваше личное дело.

«За пятнадцать минут? — подумал Кларк. — Не иначе, владеет искусством скорочтения».

— Надеюсь, вам было не очень скучно.

— Впечатляет. Вывезти семью Герасимова из России — та еще работа. И миссия в Токио с русским прикрытием… Весьма, весьма… В прошлом — флотский спецназ. Вижу, президент Райан наградил вас Медалью почета. Двадцать девять лет в управлении. Чуть ли не рекорд, — изрекал Олден, прежде чем указать Кларку на кресло. Оно было меньше того, в котором сидел хозяин кабинета, и определенно сконструировано так, чтобы сидевшему было неудобно. «Силовое давление», — подумал Кларк.

— Я просто старался хорошо выполнять задания, которые мне давали, и умудрился остаться в живых.

— В вашей работе частенько встречались элементы физического воздействия?

Кларк, сохраняя каменное выражение лица, пожал плечами.

— Теперь мы стараемся обходиться без таких методов, — сообщил Олден.

— Я давным-давно старался обходиться без них. Но судьба порой распоряжается по-своему.

— Знаете, Джим Грир оставил пространный документ, в котором рассказал о том, как вы попали в поле зрения Управления.

— Адмирал Грир был очень симпатичным и почтенным джентльменом, — заметил Джон, внутренне насторожившись, поскольку не имел никакого понятия о том, что могло говориться в этом документе. Джеймс Грир увлекался такого рода писаниной. Что поделаешь — даже у него были слабости. А у кого их нет? — Он ведь открыл и Джека Райана, верно?

— И многих других.

— Да, насколько мне известно.

— Простите, сэр, как я понимаю, мы обсуждаем теоретические вопросы?

— Не совсем так. Просто я предпочитаю понимать, с кем разговариваю. Вы ведь тоже занимались вербовкой. Отыскали, например, Чавеса.

— Отличный офицер. Даже если не брать во внимание то, чем мы занимались в Англии, Динг всегда оказывался там, где его присутствие требовалось стране. Между прочим, получил образование.

— Ах да, магистерскую степень в «Джордже Мейсоне», верно?

— Верно.

— Тоже немного склонен злоупотреблять физическим воздействием, как и вы. Не совсем классический полевой агент, в том смысле, в котором большинство народа понимает этот термин.

— Не могут все быть такими, как Эд Фоли или Мэри Пэт.

— У них тоже впечатляющие досье. Но мы, но мере того как меняется мир, стараемся уходить от прежних методов.

— Но так ли это?

— Да, таковы сегодняшние реалии. Мир меняется. То дело, которое вы с Чавесом провернули в Румынии — оно, вероятно, было страшно захватывающим.

— Его нельзя было выполнить никак иначе. Не так уж часто оказываешься в чужой стране в самый разгар революции, но мы все же сначала выполнили задание, а уж потом удрали из страны.

— Вы убили порученный объект, — сказал Олден явно недовольным тоном.

— Его нужно было убить, — ответил Кларк, не сводя глаз с лица Олдена.

— Это было противозаконно.

— Сэр, я не адвокат. — И приказ убить, пусть даже отданный президентом, тоже не сказать чтобы так уж точно соответствовал конституционному праву. «Этот парень — олицетворение кабинетного работника», — понял Джон. То, что не записано на бумаге, не существует, а если написанное не утверждено подписью начальника, значит, оно неверно. — Когда на тебя наводят заряженный пистолет, — сказал Кларк, — поздновато предлагать официальные переговоры.

— Вы стараетесь избегать таких ситуаций?

— Да. — «Гораздо лучше застрелить сукина сына в спину, предпочтительно, когда он будет безоружен, но такое, увы, не всегда получается», — добавил он про себя. Когда дело напрямую сводится к жизни и смерти, все правила честной игры летят к чертям. — Мне было приказано схватить этого человека и, если получится, передать его соответствующим властям. Не получилось.

— Ваши отношения с правоохранительными органами не всегда были самыми лучшими, — сказал Олден, листая страницы секретного досье.

— Еще раз извините меня, но что в этой папке? Отметки о нарушениях правил дорожного движения?

— Вашей карьере содействовала дружба со старшими.

— Полагаю, что да, но это справедливо для очень многих. Я, как правило, справлялся с порученными заданиями, и только поэтому так долго остаюсь в деле. Мистер Олден, какова все же цель этой беседы?

— Ну, как заместитель заместителя директора я должен хорошо знать людей, работающих в Национальной секретной службе, и, глядя на них, я вижу, что из всех у вас самая яркая карьера. Вам повезло продержаться на службе очень долго, и теперь о вашей карьере можно говорить как об уникальной.

— И каким будет следующее назначение?

— Следующего назначения не будет. О, конечно, вы можете пойти инструктором на Ферму, но послушайтесь искреннего совета: лучше всего для вас будет выйти в отставку. Вы ее вполне заслужили. Все необходимые документы готовы, осталось только подписать их. Вы заслужили это, Джон, — сказал он, растянув рот в ледяном подобии улыбки.

— Скажите, а нашлось бы у вас место для меня, будь я на двадцать лет моложе?

— Разве что место дипкурьера, — ответил Олден. — Но ни вы, ни я не моложе на двадцать лет, чем мы есть на самом деле. Управление изменилось, мистер Кларк. Мы отказываемся от военизированных акций, за исключением разве что тех, для которых используются люди, прикомандированные, например, из отряда «Дельта»,[549] но стараемся полностью исключить из нашей практики то, в чем специализировались вы с Чавесом. Мир гораздо добрее и мягче, чем представлялось многим прежде.

— Так, может быть, стоит сообщить об этом в «Нью-йоркере»? — невинным тоном осведомился Кларк.

— Такие вещи делаются по-другому. Хитрость заключается в том, чтобы опередить время и вдохновить людей, которые стремятся привлечь к себе наше внимание, на выбор иного пути.

— Но как именно это делается — хотя бы теоретически?

— Эту проблему мы и решаем здесь, на седьмом этаже, применительно к каждому конкретному случаю.

— Когда подобные проблемы сваливаются на человека в полевых условиях, у него не всегда оказывается возможность обратиться за советом к начальству. Нужно доверять своим людям, поощрять их на инициативу и поддерживать их, когда эта инициатива разумна. Я много бывал там. Там, как говорится, в поле, чувствуешь себя ужасно одиноко, особенно если не чувствуешь доверия в людях, стоящих за твоей спиной, особенно если до них пять тысяч миль.

— Инициатива хороша в кино, но не в реальном мире.

Кларку очень хотелось спросить: интересно, когда ты в последний раз был в поле, то есть в реальном мире? — но он решил этого не делать. Он пришел сюда не для споров и даже не для обсуждения чего бы то ни было. Он находился здесь лишь для того, чтобы выслушать глас божий, который транслировался через этого засранца-теоретика. В Управлении уже случалось такое, но тогда, в 1970-х, когда он с помощью Джеймса Грира в первый раз спасся от отставки, в которую его пытались отправить против воли, он сделал себе определенное имя, работая в СССР на «особых» заданиях. Хорошее было время, когда имелся враг, в существовании которого никто не мог позволить себе усомниться.

— То есть я уволен?

— Вы получите почетную отставку с благодарностью от нации, которой вы верно служили, не считаясь с опасностью для жизни. Знаете, читая эти материалы, я не раз задумывался, почему вы так и не получили звезду на стене вестибюля. — Он имел в виду стену из белого мрамора, на которой сверкали золотые звезды в память агентов ЦРУ, погибших при исполнении служебных обязанностей.

Книга, в которой перечислялись имена — она хранилась в ящике из стекла и бронзы, — зияла многими пробелами, в которых имелись только даты, поскольку многие имена оставались засекреченными и через пятьдесят лет после гибели их обладателей. По всей вероятности, Олден пользовался отдельным лифтом для начальства, вход в который находился прямо на охраняемой стоянке, так что ему крайне редко приходилось смотреть на эту стену, черт возьми, да не то что смотреть, а хотя бы проходить мимо нее.

— А как насчет Чавеса?

— Как я вам уже сказал, он имеет право выйти в отставку недель через десять — учитывая его службу в армии. Он получит пенсию, исходя из двенадцатого разряда по шкале ставок, естественно, со всеми привилегиями. Или, если он будет настаивать, ему может быть предложено место инструктора на Ферме на год или два, а потом мы отправим его за границу, возможно, в Африку.

— Почему в Африку?

— Там много чего происходит — вполне достаточно для того, чтобы нам нужно было пристально наблюдать за регионом.

Как же, понятно. Отправить его в Анголу — где испанский акцент примут за португальский, — чтобы его там прикончил какой-нибудь партизан, так ведь? Вряд ли тебя, Олден, это хоть сколько-нибудь расстроит. Эти аккуратные, осторожные и добросердечные типы никогда не переживают из-за отдельных людей. Их куда больше интересуют глобальные проблемы, они тратят все силы на запихивание квадратных штырей реальной жизни в круглые дыры, поставляемые теоретическими рассуждениями о том, как миру следует выглядеть и существовать. И эта дурь свойственна всем без исключения политиканам, которые мнят себя самыми хитрожопыми на свете.

Эти мысли он оставил при себе.

— Ладно, в конце концов, это, полагаю, его дело. Что касается меня, то, думаю, за двадцать девять лет службы я вполне заработал себе право на отставку, верно?

— Совершенно верно, — согласился Олден, изобразив улыбку, которая своей натуральностью могла бы поспорить с оскалом торговца, чувствующего, что ему вот-вот удастся впарить какому-то простофиле «Форд-пинто» 1971 года выпуска.

Кларк поднялся. Он не протянул руку Олдену, но тот протянул, и Кларку пришлось все же ее пожать — просто ради приличия, а приличное поведение всегда обезоруживает таких вот засранцев, в какой бы части мира ни происходило дело.

— Ах да, чуть не забыл! Кое-кто хотел с вами повидаться. Вам знаком такой Джеймс Хардести?

— Когда-то служили вместе, — ответил Кларк. — Он еще не в отставке?

— Пока еще нет. Он занимается архивами спецопераций, это входит в проект департамента оперативной работы, который мы ведем уже около четырнадцати месяцев — так сказать, засекреченная история. В общем, его кабинет на четвертом этаже, возле лифтов, рядом с киоском. — Олден протянул Югарку лист бумаги, на котором был записан номер помещения.

Кларк взял листок, сложил и убрал в карман. Значит, Джимми Хардести все еще здесь? Каким же чудом ему удалось укрыться от внимания всей этой дряни, того же м…ка Олдена?

— Что ж, спасибо. Загляну к нему на обратном пути.

— Ну что, я им нужен? — спросил Динг, когда Кларк закрыл за собой дверь.

— Нет, на этот раз им требовался только я. — Кларк поправил галстук, подав тем самым условный сигнал, но Чавес никак не дал понять, что понял его. Они сразу же спустились в лифте на четвертый этаж. Они миновали киоск, где слепые продавцы торговали всякой ерундой вроде шоколадных батончиков и коки — на посетителей это всегда производило жуткое и отталкивающее впечатление, но в ЦРУ это рассматривали как похвальное желание поддержать людей с ограниченной дееспособностью, предоставив нескольким из них работу. Если, конечно, они и в самом деле были слепыми. В этом здании никто и никогда не мог быть уверен в чем бы то ни было, но такое положение было всего лишь частью местной мистической атмосферы.

Отыскав кабинет Хардести, они постучали в дверь, снабженную кодовым замком. Через несколько секунд она открылась.

— Большой Джон! — воскликнул Хардести.

— Здорово, Джимми. Что ты делаешь в этой крысиной норе?

— Пишу историю оперативной работы, которую никто не будет читать. По крайней мере пока я жив. А ты — Чавес? — обратился он к Дингу.

— Да, сэр.

— Входите, входите. — Хардести обвел жестом свою каморку, в которой были два свободных стула, небольшой столик, за которым кое-как можно было писать, и ровно столько места, чтобы двое гостей могли бы не поджимать ноги.

— На каком ты сейчас периоде? — поинтересовался Джон.

— Ты не поверишь, но на 1953 годе. Всю прошлую неделю потратил на Ханса Тофта и дело с норвежскими поставками. Кровавое было дело, и далеко не все погибшие были такими уж плохими парнями. Полагаю, такова была цена вопроса, и морякам с судна нужно было сто раз подумать, прежде чем соглашаться на это дело.

— Это было еще до нас, Джимми. Ты не говорил с судьей Муром? Мне кажется, он имел отношение к этой операции.

Хардести кивнул.

— Он был здесь в минувшую пятницу. В молодости, до того как он пересел в судейское кресло, у него накопилось немало всякой всячины. И у него, и у Риттера.

— Кстати, что поделывает Боб Риттер?

— А ты не знаешь? Умер три месяца назад, в Техасе, от рака печени.

— Сколько ему было? — спросил Чавес.

— Семьдесят пять. Лежал в военном отделении Андерсоновского онкологического центра, так что лечение и уход были самыми лучшими, но ничего не помогло.

— Все так или иначе умирают, — заметил Кларк. — Рано или поздно. Никто не сообщил нам, в Англию, о Риттере. Догадываюсь почему.

— Нынешняя администрация относилась к нему без особой симпатии.

«Вполне понятно», — подумал Джон. Он был воином из самых суровых давних времен, работал в Красной зоне, боролся против главного врага, который существовал в ту эпоху, а рыцари «холодной войны» редко умирают легко.

— Нужно будет выпить, помянуть его. Мы иной раз крепко цапались, но он никогда не делал гадостей. Я все думаю насчет этого типа, Олдена.

— Джон, это не наш человек. От меня требуют полного отчета о тех людях, которых мы устранили в ходе работы, какие законы при этом были нарушены, ну и все такое.

— Так, чем я могу быть тебе полезен? — спросил Кларк хозяина кабинета.

— Олден заговаривал с тобой об отставке?

— Я прослужил двадцать девять лет. И все еще жив. Даже самому не верится, когда думаешь об этом, — произнес Кларк после небольшой паузы.

— Что ж, если захочешь чем-нибудь заняться, могу дать тебе несколько телефонов. Твои знания и опыт — это же капитал. Ты можешь обратить их в деньги. Например, купить Сэнди новую машину.

— Какого рода работа?

— Возможно, тебе будет интересно. Хотя не уверен, что это впрямь по твоей части, но, черт возьми, какая разница? Даже если не сойдетесь, все равно тебя угостят ленчем.

— Кто это?

Хардести молча протянул Кларку еще один листок бумаги с телефонным номером.

— Позвони туда, Джон. Если, конечно, ты не намерен писать мемуары и согласовывать каждую фразу с народом с седьмого этажа.

Кларк хохотнул.

— Ни в коем случае.

Хардести поднялся и протянул руку.

— Извини, что пообщались так наспех, но у меня еще куча работы. Позвони. Или не звони, если не хочется. Тебе решать. Откуда я знаю — может, тебе хочется тихо сидеть на пенсии?

Кларк тоже встал.

— Разумно. Спасибо тебе.

Потом еще несколько секунд в лифте, и они оказались в главном вестибюле. Там Джон и Динг остановились и посмотрели на стену. В ЦРУ еще оставались люди, для которых эти звезды означали геройскую смерть, и те, кто был отмечен звездами, заслуживали ничуть не меньшего почета, чем лежащие на Арлингтонском мемориальном кладбище. Правда, туда пускали туристов, а сюда — нет.

— Джон, что это за номер? — спросил Чавес.

— Судя по коду, где-то в Мэриленде. — Он посмотрел на часы и достал сотовый телефон. — А вот мы, не откладывая, это и выясним.

Девяностоминутный просмотр электронного трафика, с которого начинался каждый рабочий день Джека, не принес ничего существенного, и потому он взял третью чашку кофе, рогалик, вернулся в свой кабинет и взялся за то, что называл «утренней рыбалкой» в мириадах перехваченных сообщений, которые поступали в различные разведывательные учреждения США. Через сорок минут упражнений в борьбе с разочарованиями ему на глаза попался перехват сообщения Министерства национальной безопасности. «Ну-ка, вот это интересно», — подумал он и взялся за телефонную трубку.

Через пять минут он вошел в кабинет Джерри Раундса.

— Что нашел? — поинтересовался Раундс.

— Перехват переговоров нацбеза, ФБР и табачного контроля. Они ищут пропавший самолет.

Раундса случай тоже заинтересовал. У Министерства национальной безопасности имелось нечто вроде системы учета потенциально важных происшествий, что, как правило, приносило немалую пользу при проведении тривиальных расследований, не связанных с разведкой. И то, что подобное расследование дошло до столь высокого уровня «пищевой цепи», позволяло предположить, что другое учреждение уже проделало первичную рутинную работу и установило, что самолет, о котором шла речь, действительно исчез, а не просто временно пропал из поля зрения контролирующих органов из-за путаницы в бумагах какой-нибудь мелкой чартерной компании.

— Значит, табачный контроль… — пробормотал Раундс. Бюро по контролю за соблюдением законов об алкогольных напитках, табачных изделиях, огнестрельном оружии и взрывчатых веществах Министерства юстиции США занималось также расследованием происшествий, связанных со взрывами. «Так… и пропавший самолет…» — подумал Джек.

— Какой марки? — спросил Раундс.

— Не сообщается. Судя по всему, маленький, некоммерческий, иначе слухи так или иначе дошли бы до прессы. Если бы пропал «Боинг-757», поднялся бы о-го-го какой шум.

— Давно?

— Три дня.

— Об источниках мы что-нибудь знаем?

— Маршрут, похоже, внутренний, значит, Федеральное авиационное управление либо Совет по безопасности транспорта. Я проверял вчера и сегодня — ниоткуда ни звука. — А это значило, что кто-то прихлопнул крышку, чтобы не выпускать информацию. — Мне кажется, что к этому делу можно подобраться с другой стороны.

— Ну-ка, ну-ка…

— Через деньги, — сказал Джек.

— Страховку, — с улыбкой уточнил Раундс.

Глава 31

Телефонный звонок раздался в 10.47. Том Дейвис как раз заканчивал работу над крупной биржевой операцией, которая должна была принести Кампусу 1 350 000 долларов — совсем не плохо за трехдневную работу. Он поднял трубку на втором звонке.

— Том Дейвис.

— Мистер Дейвис, меня зовут Джон Кларк. Мне предложили позвонить вам. Можно было бы встретиться за ленчем.

— Кто предложил?

— Джимми Хардести, — ответил Кларк. — Со мной будет друг. Его зовут Доминго Чавес.

Дейвис на мгновение задумался — прежде всего, он насторожился, но это была лишь инстинктивная реакция, а вовсе не серьезное опасение. Хардести не станет давать его координаты кому ни попадя.

— Что ж, давайте встретимся, — сказал он. — Буду ждать вас после полудня, — сказал он, дав Кларку необходимые указания.

— Привет, Джерри, — сказал Дейвис, входя в просторный кабинет на верхнем этаже. — Мне только что позвонили.

— Кто-нибудь знакомый? — спросил глава Кампуса.

— Хардести из Лэнгли прислал двух парней познакомиться с нами. Обоих Управление отправляет на пенсию. Джон Кларк и Доминго Чавес.

Глаза Хендли округлились.

— Джон Кларк?

— Похоже на то. Он подъедет к полудню.

— Нужен ли он нам? — произнес бывший сенатор, уже наполовину зная ответ на этот вопрос.

— Босс, поговорить с ним наверняка стоит. Он может пригодиться, хотя бы как инструктор для подготовки полевых агентов. Я-то знаю его только по разговорам. Его любят Эд и Мэри Пэт Фоли, а их мнения не из тех, которыми можно пренебрегать. Он не боится выпачкать руки, но всегда действует с умом. Отличные инстинкты, толковая голова. И Чавес сделан из того же теста. Он служил в «Радуге» вместе с Кларком.

— Надежные?

— Нужно с ним поговорить, но мне кажется, что да.

— Что ж. Если решишь, что они годятся, приведи их ко мне.

— Не сомневайся, — ответил Дейвис, взявшись за ручку двери.

«Вот это да! — подумал Хендли. — Джон Кларк».

— Здесь налево, — сказал Доминго, когда они отъехали на сотню ярдов от светофора.

— Нужный дом должен быть справа. Видишь антенны?

— Угу, — хмыкнул Чавес, как только они повернули. — Целый сад из коротковолновых антенн.

— И никакой охраны на виду, — усмехнувшись, добавил Кларк. — Хороший признак. — Профессионалы знают, как прикинуться безопасными. Он припарковал арендованный автомобиль на площадке, походившей на автостоянку для посетителей; они вышли и направились к парадному входу.

— Доброе утро, сэр, — обратился к нему охранник в форме. Форма была стандартной, на груди висела табличка с именем — ЧАМБЕРС. — Чем могу быть полезен?

— Нам нужно видеть мистера Дейвиса. Джон Кларк и Доминго Чавес.

Чамберс поднял телефонную трубку и набрал короткий номер.

— Мистер Дейвис? Говорит Чамберс от главного входа. К вам приехали два джентльмена. Да, сэр, хорошо. — Он положил трубку. — Сейчас он спустится, джентльмены.

Дейвис появился через минуту. Он оказался чернокожим мужчиной среднего роста. Кларк решил, что ему лет пятьдесят. Хорошо одет, без пиджака, рукава сорочки засучены, узел галстука ослаблен. Похож на преуспевающего биржевого брокера.

— Спасибо, Эрни, — сказал он охраннику и повернулся к приезжим. — Вы, наверно, Джон Кларк.

— Виновен, — шутливо отозвался Кларк. — А это — Доминго Чавес.

Последовал обмен рукопожатиями.

— Прошу вас, — сказал Дейвис, направляясь к лифтам.

— Я уже видел вас прежде, — сообщил Чавес. — На другой стороне реки.

— Неужели? — сразу насторожился Дейвис.

— В оперативном отделе. Вы были оперативным дежурным, верно?

— Да, я когда-то работал в разведке. Ну, а сейчас я всего лишь скромный брокер. В основном занимаюсь корпоративными вопросами, ну и, по мелочи, случается работать на правительство.

Они поднялись на верхний этаж и направились в кабинет Дейвиса, вернее, туда, где он находился. А находился он совсем рядом с отделом Рика Белла, и туда шел кто-то еще.

— Эй! — услышал Кларк и, обернувшись, увидел, что по коридору шагает Джек Райан-младший. Кларк пожал протянутую руку, и на его лице впервые появилось удивленное выражение.

— Джек… Ты, что же, работаешь здесь, да?

— Ну, да.

— И чем занимаешься?

— В основном валютным арбитражем. Пересыпаю деньги из пустого в порожнее, и тому подобное.

— Я думал, что ваш фамильный бизнес это акции всякие, облигации, — спокойно заметил Кларк.

— Я в этом не участвую… пока, — ответил Джек. — Ладно, я тороплюсь. Может быть, увидимся попозже, а?

— Конечно, — кивнул Кларк. Голова у него еще не пошла кругом, однако ему казалось, что он уже перестает ориентироваться во множестве сегодняшних открытий.

— Заходите, — сказал Дейвис, приглашающе махнув из своей двери.

Кабинет оказался комфортабельным, и, в отличие от штаб-квартиры ЦРУ, мебель в нем явно не была сделана заключенными федеральной тюрьмы. Дейвис предложил посетителям усаживаться.

— Вы давно знаете Джимми Хардести?

— Лет десять, а то и все пятнадцать, — ответил Кларк. — Хороший парень.

— Это верно. Итак, вы собираетесь в отставку?

— Вообще-то, я никогда об этом не думал всерьез.

— А вы, мистер Чавес?

— Я совершенно не готов к тому, чтобы жить на социальное пособие, и полагаю, что умею делать кое-что полезное. К тому же, у меня жена и ребенок, и еще один на подходе. Только, знаете ли, я, конечно, еще ничего не знаю, но по первому впечатлению ваши дела здесь довольно далеки от того, что мы умеем делать.

— Тем не менее все, кто тут работает, обязаны владеть несколькими языками, — ответил Дейвис. — И, помимо этого… — Он пожал плечами. — Как у вас с допуском к секретности?

— «Совершенно секретно», «специальная разведка», полиграф — у обоих, — сказал Кларк, и добавил: — По крайней мере до тех пор, пока Лэнгли не закончит возиться с нашими бумагами. А что?

— Потому что то, чем мы здесь занимаемся, не подлежит широкой огласке. Вам придется подписать довольно строгие соглашения о неразглашении. Имеете что-нибудь против этого?

— Нет, — не задумываясь, ответил Джон. Его любопытство разыгралось всерьез, такого с ним не бывало уже несколько лет. Он отметил про себя, что его не просили принести какую-нибудь присягу. Впрочем, присяги уже отходили в прошлое, и даже в суде от них уже давно отказались — если верить газетам. Процедура подписания заняла менее двух минут. Бланки ничем не отличались от тех, которые им неоднократно приходилось подписывать в прошлом, а вот антураж был несколько иным.

Дейвис внимательно посмотрел на подписи и убрал бумаги в ящик стола.

— Хорошо, теперь вкратце о нас. Мы получаем по неофициальным каналам много инсайдерской информации. АНБ следит за международной торговлей из соображений безопасности. Помните, что устроила нам Япония? Они поставили вверх ногами Уолл-стрит, и федералы решили, что за такими вещами нужно как следует приглядывать. Экономические войны совершенно реальны, и страну можно ввергнуть в настоящий хаос, дезорганизовав ее финансовые институты. Это идет нам на пользу, особенно в игре на колебаниях курса валют. Именно таким образом мы делаем основные деньги.

— Почему это так важно? — спросил Чавес.

— Мы самофинансируемая организация, не имеющая никакого отношения к федеральному бюджету и, следовательно, к его «радарам». В наши двери не входит ни один цент, взятый из карманов налогоплательщиков. Все, что мы тратим, зарабатывается нашими собственными трудами, а что мы не расходуем, то откладываем.

«Все интереснее и интереснее», — подумал Кларк.

Вы держите что-то в секрете, не привлекая Конгресс к своей деятельности, и, следовательно, не нуждаясь в аудите Административно-бюджетного управления. Если правительство не финансирует что-то, значит, для Вашингтона оно существует лишь как налогоплательщик. А хорошая бухгалтерская фирма без труда сможет доказать, что «Хендли Ассошиэйтс» — официальное название Кампуса — не получает значительных доходов. Важно лишь платить все, что положено, и делать это вовремя. Вряд ли кто-нибудь умеет прятать деньги лучше, чем эти ребята. Несомненно, у Джерри Хендли хватает связей в Вашингтоне для того, чтобы держать свой бизнес в стороне от яркого света. Лучше всего это удается, когда ведешь себя честно. В Америке вполне достаточно богатеньких мастеров темных дел, крючкотворов, чтобы заинтересовать и ВНС, и КЦБ, а эти конторы, как и большинство правительственных учреждений, не ведут по собственной инициативе поисков новых хитрецов, если на то нет весомого указания. Пока ты не прослыл чересчур хорошим или не взял курс слишком уж близко к ветру, радары тебя не заметят.

— Скажите, много у вас настоящих клиентов? — поинтересовался Чавес.

— Пожалуй, что все частные счета, которыми мы управляем, принадлежат нашим сотрудникам, и работа с ними идет очень даже неплохо. За последние три года прибыль на капитал составляла в среднем двадцать три процента, и это вдобавок к зарплате, которая тоже весьма неплоха. У нас существуют и некоторые надбавки, например, образовательные пособия для сотрудников, имеющих детей.

— Впечатляет. Но чем же вы занимаетесь в действительности? — спросил Динг. — Людей убиваете, что ли? — Он-то думал, что просто плоско пошутил, чтобы разбавить серьезность разговора.

— Иногда, — просто ответил Дейвис. — Вроде как от ситуации зависит.

Наступила непродолжительная пауза.

— Вышутите? — сказал Кларк.

— Нет, — ответил Дейвис.

— Кто санкционирует такие действия?

— Мы сами. — Дейвис немного помолчал, давая им возможность усвоить сказанное. — На нас работает некоторое количество хорошо подготовленных людей — людей, которые хорошо обдумывают свои действия и тщательно их осуществляют. Да, мы действительно поступаем так, когда того требуют обстоятельства. За последние несколько месяцев мы уничтожили четверых — все находились в Европе, все были всерьез причастны к терроризму. Ни проколов, ни «отдачи» пока не последовало.

— Кто же это сделал?

Дейвис немного делано улыбнулся.

— Вы только что встретили одного из них.

— Не надо из меня дурака делать! — возмутился Чавес. — Джек-младший? «Шортстоп»?

— Да, именно он упокоил одного из них в Риме шесть недель назад. Небольшая накладка в ходе операции: он вроде как попал в активную часть, что называется, дуриком, но сработал как надо. А объект — некий Мохаммед Хасан аль-Дин, один из руководителей группы террористов, причинившей нам немало головной боли. Помните перестрелку в универмаге?

— Да.

— Его работа. Мы отыскали ниточку к нему и устранили его.

— В газетах об этом ничего не говорилось, — бросил Кларк.

— Согласно заключению судебно-медицинских экспертов римской полиции, он умер от сердечной недостаточности, — сказал Дейвис.

— И отец Джека об этом не знает?

— Ничего. Как я сказал, для него планировалась другая роль, но вышла накладка, и пришлось справляться самому. Знай мы, что так получится, попытались бы найти другой способ, но вышло так, как вышло.

— Каким образом Джек устроил этому типу сердечный приступ, я даже спрашивать не собираюсь, — сказал Кларк.

— Вот и хорошо. Потому что я не собираюсь вам это говорить — по крайней мере, пока.

— Как у нас с прикрытием? — поинтересовался Кларк.

— Пока находитесь в Штатах, вы прикрыты полностью, со всех сторон. За океаном — другая история. Конечно, мы гарантируем всестороннюю заботу о ваших семьях, но если вас схомутают где-нибудь за океаном… Что ж, мы наймем вам лучших адвокатов, каких только сможем найти. В остальном же вы окажетесь в положении сугубо частных лиц, пойманных на нехорошем деле.

— К такому положению мне не привыкать, — сказал Кларк. — И потому моя жена и дети в безопасности. Итак, за кордоном я становлюсь частным лицом?

— Совершенно верно, — подтвердил Дейвис.

— И чем заниматься?

— Убирать с дороги нехороших людей. Такое вам по силам?

— Я уже давно занимаюсь такими делами, и не всегда за те гроши, которые платит Дядя Сэм. Время от времени у меня из-за этого случались неприятности в Лэнгли, но ведь я никогда не шел на такие действия без тактической необходимости, так что я… мы всегда выходили сухими из воды. Ну, а если здесь случится что-нибудь этакое… Допустим, тайное убийство.

— На такой случай для вас готово президентское помилование.

— Повторите, пожалуйста, — попросил Джон.

— Организовать это заведение Джерри Хендли уговорил Джек Райан. Джерри поставил такое условие. И президент Райан подписал сто чистых бланков помилования.

— Разве это законно? — спросил Чавес.

— Пэг Мартин говорит, что да. Он один из тех немногих, кто знает о существовании этой организации. Еще Дэн Мюррей. И Гас Вернер. С Джимми Хардести вы знакомы. А Фоли не знают. Мы подумывали о том, чтобы привлечь их тоже, но Джек был против. Даже тем, кого я назвал, известно лишь столько, чтобы они могли рекомендовать людям, которые имеют определенную подготовку и достойны доверия, посетить некое место. О нашей оперативной работе они не знают ровным счетом ничего. То есть они знают о том, что существует некая особая организация, но не то, чем она занимается. Оперативная информация не поступала даже к президенту Райану. За стены этого дома не выходит ничего.

— Трудно ожидать встретить у выходца из политических кругов такое доверие к людям, — заметил Кларк.

— Да, необходимо очень тщательно подбирать людей, — согласился Дейвис. — Джимми считает, что вам обоим можно доверять. Я знаком с вашими биографиями, и считаю, что он прав.

— Мистер Дейвис, это грандиозная идея, — сказал Кларк, откидываясь в кресле.

Лет двадцать, если не больше, он мечтал о чем-нибудь подобном. Лэнгли направило его в Ливан следить за Абу Нидалем, чтобы выяснить, нет ли возможности устроить этому опасному террористу встречу с Богом. Задание было ничуть не менее опасным, чем, собственно, устранение. Тогда у него кровь кипела, — настолько он был оскорблен этим бессмысленным поручением, — но он выполнил его и вернулся домой с фотографиями, которые ясно показывали, что да, этого подонка вполне можно было ликвидировать. Но люди из Вашингтона, у которых то ли головы были более холодными, то ли очко непрерывно играло от страха перед любым серьезным поступком, отменили операцию. Так что оказалось, что он впустую рисковал жизнью, а много позже израильская армия уничтожила Абу ракетой «Хеллфайер», выпущенной с вертолета «Апач», и работа получилась куда более грязная, чем при использовании снайперской винтовки с расстояния 180 метров. Были значительные сопутствующие жертвы и разрушения, что, вообще-то, никогда не смущало израильтян.[550]

— Ладно, — сказал Чавес. — Значит, если нам дадут задание, нужно будет устранить кого-нибудь такого, кто этого по-настоящему заслуживает. Если нас поймают — значит, не повезло. Практически рассуждая, половина шансов за то, что нас пришлепнут на месте. Таковы, насколько я понимаю, правила игры. Но все же приятно было бы идти на такие дела под синим одеяльцем, то бишь национальным флагом.

— Служить своей стране можно по-разному.

— Пожалуй, что так, — согласился Динг.

— Один тип в Лэнгли копается в моем прошлом, — сказал Кларк. — Его зовут Олден, он из оперативного департамента. Похоже, что Джим Грир оставил досье на меня, в котором говорится о том, чем я занимался перед тем, как завербоваться. Я не имею представления о том, что там содержится, но, боюсь, что эти бумаги могут создать серьезные трудности.

— Каким образом?

— Я в свое время расправился с несколькими наркоторговцами. Причины не имеют значения, но я ликвидировал целую шайку. Следствие вел отец Джека Райана-старшего, он был полицейским детективом и хотел меня арестовать, но я отговорил его от этого и имитировал собственную смерть. Райан знает эту историю — по крайней мере, часть ее. Как бы там ни было, в Управлении могут иметься сведения и о тех событиях. И вы должны об этом знать.

— Что же, если из-за этого возникнут какие-то осложнения, мы прикроем вас одним из президентских бланков. Вы считаете, что этот Олден может использовать те сведения против вас?

— Он из самых грязных политических скотов.

— Понимаю. Вам нужно время на обдумывание?

— Конечно, — ответил Кларк за двоих.

— В таком случае, подумайте до утра, а завтра возвращайтесь. Если решите пойти дальше, то встретитесь с боссом. Но хочу напомнить: то, о чем мы говорили…

— Мистер Дейвис, я храню множество секретов на протяжении многих лет. И он тоже. Если вы считаете, что мы нуждаемся в напоминании, значит, у вас неверное представление о нас.

— Учту. — Дейвис поднялся, давая понять, что разговор окончен. — До завтра.

Они молчали до тех пор, пока не вышли из здания.

— Подумать только — Джек-младший кого-то замочил! — воскликнул Чавес, обращаясь к небу, когда они шли к машине.

— Получается, что так, — отозвался Кларк, подумав про себя, что, может быть, хватит уже относиться к нему как к «младшему». — Похоже, что он, в конце концов, тоже приобщился к фамильному бизнесу.

— Отец наверняка на г…но изойдет.

— Может быть, — кивнул Джон. Хотя то, что может сказать отец, ни в коей мере не сравнится с той реакцией, которую можно ожидать от матери.

— Джон, мне надо исповедаться, — сказал Чавес еще через несколько минут, в машине.

— Слушаю тебя, сын мой.

— Я лажанулся — о-очень крупно. — Чавес подался вперед на сиденье, вынул из заднего кармана какой-то небольшой плоский предмет и положил его на «торпеду» машины.

— Что это такое?

— Флэшка. Ну, знаешь — от компьютера…

— Динг, я знаю, что это такое. Но почему ты показываешь ее мне?

— Я забрал ее у одного из ублюдков в посольстве, в Триполи. Мы их наскоро обыскали, вывернули карманы. Это я нашел у их главного — того, которого я пристрелил, когда он сидел за ноутбуком.

Один из террористов, несмотря даже на то, что в боку у него сидела 9-миллиметровая пуля из чавесовской «МР-5», умудрился доковылять до ноутбука и нажать какую-то кнопку, уничтожившую данные на жестком диске и контроллере беспроводной связи. Все это теперь находилось в полном распоряжении шведов, а смогут ли они что-то выжать из добычи — было только их делом.

Тогда все сошлись на том, что плохие парни связывались по ноутбуку с кем-то, находившимся снаружи. Кларк знал, что такова реальность электронной эры. Технологии беспроводного Интернета позволяли не только обеспечить лучшую проходимость сигналов, но и гораздо эффективнее шифровать передачи. Даже если бы ливийцы согласились на широкое сотрудничество, шансов на то, что «Радуге» удалось бы запеленговать и/или подавить все «горячие точки» вокруг посольства, не было ровно никаких. Так что даже если шведы смогут восстановить диск или карту Wi-Fi, им все равно не удастся установить, с кем общались преступники, находясь в посольстве.

«А может, и удастся», — подумал Кларк.

— Христос! Динг, это же ужасная оплошность.

— Сунул в карман и вспомнил об этой штуке, лишь когда распаковывал вещи, приехав домой. Прости. Так что же делать? — спросил Динг с ядовитой улыбкой. — Отдать Олдену?

— Позволь, я немного подумаю.

То, что ему было нужно, Джек нашел почти под вечер. Пусть законы и требовали, чтобы деятельность страховых компаний, работающих в авиации, была публичной, но о легкости доступа к данным никто не позаботился. И потому страховщики, в большинстве, усложняли поиск, насколько это было в их силах.

— Страховая компания «XLIS — XL», Швейцария, — доложил Джек Раундсу. — Ведет большую работу с авиацией. Три недели назад заключили полис на «Дассо-фалкон 9000». Это маленький корпоративный реактивный самолет. Строит та же компания, что и истребители «Мираж». Страхователь — женщина по имени Маргарита Хласек, совладелица «Хласек эр» на пару со своим мужем, Ларсом, который к тому же еще и пилот. Базируется в Цюрихе. А зацепка вот в чем. Я по перекрестным ссылкам вышел на один из наших перехватов, где оказалась куча ключевых слов, и получил такой факт: два дня назад ФБР связалось со своими атташе в Стокгольме и Цюрихе. Кто-то ищет информацию по «Хласек эр».

— Почему в Стокгольме?

— Предполагаю, что они хотят добраться до основной базы Хласека и, возможно, что-то узнать в последнем аэропорте, где побывал «Фалкон».

— Что еще известно о «Хласеке»?

— За ними замечены не слишком хорошие фокусы. Я нарыл четыре не связанных между собой жалобы, направленные в Шведскую администрацию гражданской авиации и Шведское управление гражданской авиации…

— Какая между ними разница?

— Одни занимаются государственными аэропортами и управляют воздушным движением, а вторые имеют дело с коммерческой авиацией и занимаются вопросами безопасности. Четыре жалобы за последние два года — три о нарушениях в таможенной документации и одна о неразберихе с полетным планом.

— Летает в районах, где любят террористов… — пробормотал Раундс. — Возможно. Если так, то его услуги стоили недешево.

— Давайте поговорим с Джерри.

В кабинете у Хендли оказался Грейнджер. Босс жестом пригласил сотрудников войти.

— Похоже, что Джек кое-что нашел, — сообщил Раундс. Джек рассказал о своих последних изысканиях.

— Картина общим планом, — заметил Грейнджер.

— Пропавший самолет, участие БАТО, включение в работу шпиков ФБР в Швеции и чартерная компания с подмоченной репутацией, — возразил Раундс. — Мы ведь уже имели дело с такими вещами, верно? «Хласек эр» перевозит людей, которые не хотят или не могут летать регулярными рейсами. Возможно, это и не приведет нас к тем, кого мы ищем, но не исключено, что, потянув за эту ниточку, мы что-нибудь размотаем. Или отыщем какую-нибудь дрянь, на которую стоит потратить пулю.

Хендли ненадолго задумался, потом взглянул на Грейнджера. Тот пожал плечами и кивнул.

— Что скажешь, Джек? — осведомился Хендли.

— Думаю, босс, разумно было бы пойти в лес и потрясти дерево-другое.

— Согласен. Чем у нас сейчас заняты братья Карузо?

Глава 32

Иметь дело с посредниками, в общем-то, необычно, но не настолько, чтобы у Мелинды были основания беспокоиться. Как правило, это означало, что клиент женат или является известным человеком и не хочет подставляться под опасность огласки, так что и платили они больше, что, собственно, и решало дело. Посредник, дядька средиземноморской внешности по имени Паоло, дал ей вперед половину оговоренных заранее трех тысяч долларов и сказал, на каком углу она должна будет ждать, чтобы он ее отвез на место назначения. Такие дела тоже не были в ее обычаях, но деньги есть деньги, к тому же обычно она получала за работу куда меньше.

Наиболее вероятная опасность, которая могла ей угрожать, заключалась в том, что очередной «Джон» окажется извращенцем и потребует от нее чего-нибудь такого, чего ей делать не захочется. Тогда проблема будет состоять в том, чтобы убедить его вести себя по-человечески, но не лишиться заработка. Как правило, мужчины поддаются убеждениям, но порой случается и налететь на особого упрямца, зацикленного на дурацких фокусах. В этих случаях — такое с ней случалось дважды — лучше всего, как подтвердил опыт, было проявить решительность. Сказать: «Спасибо, нет», и уносить ноги как можно скорее.

Если верить статистике, серийных убийц сейчас немного, но ведь половина из них специализируется на таких, как она — это началось еще с Джека Потрошителя, зверствовавшего в лондонском Уайтчепеле. Ночные леди, как о них говорили в элегантной Англии девятнадцатого века, чтобы перепихнуться по-быстрому, вели своих «Джонов» в укромные уголки, где убить куда проще, чем на людной улице. Потому и она сама, и многие из ее коллег прибегали к простой системе взаимной подстраховки, рассказывая друг дружке о подробностях своих встреч.

На этот раз автомобиль оказался «Линкольном таункаром» с затененными стеклами. Он притормозил у тротуара, и Мелинда услышала, как щелкнул, отпираясь, замок задней двери. Окна остались поднятыми. Постояв секунду в нерешительности, она забралась в машину.

— Что это у вас стекла такие темные? — спросила она водителя, стараясь, чтобы ее слова прозвучали как можно непринужденнее.

— От солнца, — коротко бросил он.

«Что ж, резонно», — подумала Мелинда, положив ладонь на сумочку, где у нее лежал древний карманный «кольт» калибра 0,25 дюйма, заряженный семью патронами и поставленный на предохранитель. Конечно, не то что «магнум» 0,44, но, в любом случае, мало не покажется.

Она посмотрела на часы и сообразила, что они добрых полчаса как выехали из города. С одной стороны, хорошо, с другой, — плохо. По-настоящему уединенное жилище — удобное место для того, чтобы убить проститутку и выбросить труп. Но если беспокоиться обо всем на свете, то и жить нельзя, к тому же ее сумочка всего в дюйме от правой руки, а там лежит мистер «кольт»…

Машина резко свернула налево, прокатилась по узкому переулку и, сделав еще один левый поворот, въехала в гараж многоквартирного дома. Впрочем, не в общий гараж, а частный, а это означало и отдельный вход в здание. По крайней мере не стоянка трейлеров. Она боялась людей, живущих в таких местах. Они не принадлежали к ее обычной клиентуре. Мелинда брала тысячу, а то и две за раз, а за целую ночь — четыре с половиной. Было просто замечательно, что многие соглашались платить такие деньги, так что она имела заметную прибавку к зарплате, которую она получала как секретарь по приему посетителей в управлении муниципальных школ Лас-Вегаса. Водитель вышел из машины, открыл заднюю дверь, возле которой она сидела, и предложил руку, помогая выйти.

— Добро пожаловать! — произнес солидный голос. Она пошла на звук и обнаружила гостиную, где находился рослый видный мужчина с приятной улыбкой на лице. К такому она давно привыкла. — Как вас зовут? — Голос у него был приятный. Мелодичный.

— Мелинда, — ответила она и направилась к нему, виляя бедрами чуть сильнее, чем обычно.

— Не хотите выпить бокал вина, Мелинда?

— Благодарю вас, — ответила она, и почти в ту же секунду появился отличный хрустальный бокал. Паоло исчез — она не имела никакого представления, куда именно, — но атмосфера, которую она ощутила, позволила настороженности приослабнуть. Этот человек, кем бы он ни был, богат, она ощущала вполне явственный аромат богатства. Так что можно было немного расслабиться. Мелинда отлично умела понимать мужчин — собственно, именно это и было главным в ее профессии, — и этот парень не казался ей опасным ни в малейшей степени. Он всего лишь хотел освободить яйца от того, что их переполняло, а ее работа состояла в том, чтобы предоставить ему такую возможность. Она много просила с клиентов потому, что хорошо умела ее делать, а мужчины беспрекословно платили, потому что она стоила этих денег. Все это представляло собой в чистом виде принцип неограниченной свободы предпринимательства, весьма популярный в этой местности, однако Мелинде никогда не приходило в голову голосовать за республиканцев.

— Прекрасное вино, — похвалила она, сделав глоток.

— Благодарю. Стараюсь быть хорошим хозяином. — Он плавным жестом указал на кожаный диван. Мелинда села, положив сумочку слева от себя, но не застегивая молнию. — Вы, видимо, желаете получить оставшиеся деньги сразу?

— Да, если не возражаете.

— Ни в коем случае. — Он запустил руку в задний карман брюк, извлек конверт и протянул ей. Двадцать стодолларовых купюр, которые оправдают ее сегодняшнюю работу. А может оказаться и больше, если она сможет особенно понравиться ему.

— А можно мне узнать ваше имя? — спросила Мелинда.

— Можете смеяться, но меня действительно зовут Джон. Впрочем, знаете, это не имеет значения.

— Что ж, прекрасно, Джон, — ответила она с улыбкой, которая могла бы растопить даже хром на бампере «Шеви» 1957 года выпуска, и поставила на стол бокал с недопитым вином. — Итак… — Пора было переходить к делу.

Через три часа Мелинда потратила некоторое время на то, чтобы принять душ и причесаться. Эти процедуры, следующие за сексом, предназначались для того, чтобы продемонстрировать клиенту, что он затронул ее сердце. Впрочем, мужчины редко понимали этот намек. Вот и до Джона он тоже не дошел. К тому же ей хотелось смыть с себя его запах. Запах казался знакомым, но она никак не могла сообразить, где и когда ощущала его прежде. «Что-то медицинское», — подумала она, пытаясь выкинуть мысль из головы. Может быть, мазь, которой спортсмены смазывают ступни, или что-то еще в этом роде. Но, несмотря ни на что, он был совсем неплох на вид. Возможно, итальянец. Или из Средиземноморья или Ближнего Востока, что вероятнее. Народу оттуда полным-полно, что же касается этого парня, то, судя по его манерам, он никогда не испытывал нехватки в деньгах.

Она оделась и, кокетливо улыбаясь, вышла из ванной.

— Джон, — сказала она, вложив в голос всю искренность, на которую была способна, — это было изумительно. Надеюсь, мы с вами когда-нибудь еще встретимся.

— Вы очаровательны, Мелинда, — ответил Джон и поцеловал ее. По части поцелуев он был мастером. После этого он вручил ей второй конверт, в котором оказалось еще двадцать стольников. А потом обнял ее.

«Да, это что-то», — думала она. Возможно (всего лишь возможно), если она сделала все, как надо, ее пригласят сюда еще раз. Что может быть лучше богатых постоянных клиентов.

— Она оказалась адекватной? — почтительно спросил Тарик, вернувшись после того, как отвез Мелинду в город.

— Вполне, — ответил Эмир, который сидел, откинувшись на спинку дивана. «Даже более, чем адекватной, — добавил он про себя. — Ничего общего с той, первой».

— Я приношу покорнейшие извинения за ту ошибку.

— Никаких извинений не требуется, мой друг. Мы же в уникальном положении. Ты проявил осторожность, чего я и ожидал от тебя. — У другой женщины — ее звали Трикси, — оказались плохие манеры, чего, невзирая на то, что в постели она тоже была вполне хороша, Эмир не смог ей простить. Не задавай она столько вопросов, не проявляй такого любопытства, она самым лучшим образом вернулась бы на свой перекресток и продолжала бы свою жалкую жизнь, и единственным наказанием для нее стало бы отсутствие повторного приглашения. Жаль, конечно, но так было нужно. И, кстати, полезный урок. «То, что Тарик привез Трикси прямо в дом, было его серьезной ошибкой, для исправления которой пришлось снять эту квартиру», — думал Эмир. А эта квартира выполняла роль этакой буферной территории на тот случай, если потребуется вызвать еще какую-нибудь шлюху.

— Есть что-нибудь еще на сегодня? — спросил он. Им предстояло провести здесь ночь и лишь наутро вернуться домой. Многократные ночные поездки вполне могли привлечь внимание любопытных соседей.

— Да, четыре вопроса, — ответил Тарик и сел в кресло напротив своего господина. — Во-первых, Хади едет в Париж. Завтра он встретится с Ибрагимом.

— Ты изучил то, что он доставил?

— Да. Четыре предприятия кажутся мне многообещающими. Наш агент занимается ими уже почти два года, и, похоже, на одном из них меры безопасности значительно ослабели.

— Паулинья?

— Совершенно верно.

«Что ж, разумно», — думал Эмир. Новый нефтеперерабатывающий комплекс «Петробраза» предназначен для обслуживания не существовавшего прежде месторождения и строился по последнему слову современной техники, а тут-то, как он знал заранее, и находилась главная слабость всего предприятия. Такое происходило неподалеку от Эр-Рийяда в 70–80-х годах — нехватка квалифицированных, обученных охранников, способных не отставать от прогресса. Такова цена алчности.

— Чтобы поставить охрану как следует, нужно не меньше года.

— Наверно, ты прав, но мы не будем столько ждать, чтобы это проверить. Как с людьми?

— У Ибрагима практически все готово, — сообщил Тарик. — Он докладывает, что через две недели сможет приступить. Он предлагает отпустить Хади в его группу.

Эмир вскинул голову.

— А ты что скажешь?

— Насколько мне известно, Хади способный человек, в его верности не может быть сомнений. Он прошел определенную подготовку для полевых действий, но практики у него маловато. Хотя в Бразилии он поработал вполне прилично. Если Ибрагим считает, что он справится, я готов его поддержать.

— Что ж, хорошо. Передай Ибрагиму, что я благословляю его на это. Что еще?

— Поступил доклад от женщины. У них стабильные отношения, она укрепляет их, но считает, что для решительного нажима он еще не созрел.

— Какие у нее расчеты по времени?

— Три-четыре недели.

Эмир мысленно разложил этот срок по календарю. Информация от этой женщины была крайне важна. Без нее придется отложить операцию на будущий год. Предоставить американцам еще год для выслеживания наших сетей. Еще год будут трепать языки. А вдруг кому-то из врагов где-то повезет, и он наткнется на случайно выбившуюся ниточку, потянув за которую они размотают весь клубок?

«Нет, — решил он, — только в этом году».

— Передай, что мы ждем от нее ответа не позже чем через три недели. Дальше.

— Сообщение от Найоана из Сан-Франциско. Его люди на месте и ждут приказаний.

Из всех мириад частей и элементов «Лотоса» на долю Найоана пришлась самая простая, по крайней мере, на этапе внедрения и подготовки. Получить студенческие визы было несложно, а человеку, занимавшему такое положение, как Найоан, проще вдвойне. Потому что при том презрении, с которым американцы относятся ко всему миру, находящемуся за границами их страны, большинство из них воспринимают индонезийцев просто как азиатов, а не как людей, принадлежащих к крупнейшей из всех мусульманских общин, какие только существуют в мире. «Мракобесие и узость мышления неверных, — думал Эмир, — вот оружие, которое с успехом использует РСО».

— Хорошо, — сказал Эмир. — Завтра еще раз изучим список намеченных целей. Если понадобится внести в него какие-нибудь изменения, лучше будет сделать это раньше, а не позже. Дальше что?

— Последнее. Вы видели новости о событиях в Триполи? Шведское посольство.

Эмир кивнул.

— Дурацкая история. Впустую погубили людей.

— Захват планировал один из наших.

Эмир резко выпрямился, его глаза посуровели.

— Что-что?

Восемь месяцев назад он оповестил все связанные с РСО группы о том, что самостоятельные действия запрещены до особого распоряжения. То, чем они занимались сейчас, было чрезвычайно сложным и поэтому хрупким делом. Мелкие операции — в основном малорезультативные, а то и вовсе без жертв, устраивались специально для того, чтобы создать иллюзию обычного хода дел и даже некоторой дезорганизации, но такое…

— Как его зовут? — спросил Эмир.

— Дирар-аль-Карим.

— Не помню такого.

— Иорданец. Завербован три года назад в мечети Хуссейна, в Аммане. Боец, и ничего сверх того. Такую операцию предлагали год назад наши люди из Бенгази. Мы отказались от нее.

— Сколько погибших?

— Шесть или даже восемь наших. От них — никого.

— Хвала Аллаху, что хоть так. — Поскольку заложники не пострадали, западная пресса скоро забудет об этом случае, а когда гаснет внимание журналистов к событиям, ими частенько перестают заниматься и разведчики. Слишком уж тяжелым бременем лежит на них «повсеместная борьба с мировым терроризмом». Они похожи на того пресловутого голландского мальчика, который пальцем затыкал дыру в плотине. — Ты узнал, кого он подбил на это дело?

— Сейчас выясняем. Также неизвестно, уцелел ли кто-нибудь из участников этого рейда, кроме самого аль-Карима. Он, между прочим, не пошел в посольство, — добавил Тарик.

— Имбецил! Это что же получается? Устроил ненужную операцию без нашего согласия, провалил ее и даже не нашел в себе чести, чтобы погибнуть вместе с остальными! Нам известно, где он сейчас находится?

— Нет, но отыскать его будет нетрудно. Особенно если развести руки немного шире. Он наверняка в бегах, ищет надежное укрытие.

Эмир несколько раз задумчиво кивнул.

— Хорошо. Займись этим. Протяни ему, так сказать, оливковую ветвь, но только издали. Пусть этим займется Алмаси.

— А когда мы до него доберемся?..

— Пусть его судьба послужит уроком для всех остальных.

Глава 33

Шазиф Хади пил кофе в Париже, на Монпарнасе, и прилагал все силы, чтобы не показать, как он волнуется.

Как и было обещано, его связной в Топанга-бич вышел на связь через день после встречи и дал инструкции — где он сможет забрать груз, то есть где в окрестностях Лос-Анджелеса находятся арендованные почтовые ящики. То, что все присланное составляли компьютерные компакт-диски без подписей, его нисколько не удивило, зато удивил приклеенный к коробке одного из дисков стикер, на котором от руки было написано: «Кафе «Индиана», Монпарнас, 77 ав. Мен», а также дата и время. Главное, что Хади не знал, будет ли это очередное курьерское поручение для него или что-то иное.

Хади родился в Алжире и эмигрировал во Францию еще подростком, когда его отец нашел там хорошую работу. По-французски Хади говорил хорошо, но с характерным акцентом pied-noir, «черноногих». Это прозвище было присвоено жителям французской колонии на северном побережье Франции за двести лет до того, как в начале 60-х годов началась продолжительная и кровопролитная колониальная, она же гражданская, война, которую Франция не столько проиграла, сколько решила не продолжать. Однако Алжир так и не добился процветания, и арабы миллионами ехали в Европу, где их встречало весьма сдержанное гостеприимство. Этот процесс особенно усилился в последние десять лет двадцатого века, когда они начали осознавать свое единство в принадлежности к исламскому миру, пребывая в стране, которая до сих пор считала себя чем-то вроде плавильного тигля. Говорите на нашем языке (правильно произносите слова), уважайте традиции, и вы станете французами, а французам нет особого дела до цвета твоей кожи. Франция номинально считалась католической страной, но там никого не интересовало, в какую церковь ты ходишь, так что, если рассуждать серьезно, получалось, что эта нация вовсе не религиозная. Но с приходом туда ислама положение изменилось. Может быть, историческая память так хорошо сохранила победу, одержанную Карлом Мартеллом в битве при Туре в 732 году, что французы твердо знали, что всегда сражались с мусульманами. Но, вероятнее всего, причина заключалась в том, что иммигранты-мусульмане не принимали их культуру, отказывались перенимать моду в одежде и те традиции пьющих вино, как воду, бонвиванов, которые их не устраивали, то есть не желали переплавляться в этом тигле. Почему же кто-то может не хотеть превращаться во французов? — спрашивали себя местные. И мириады французских полицейских агентств внимательно следили за этими людьми. Хади знал об этом и прилагал все усилия, чтобы не выделяться из французского общества, уповая на то, что Аллах поймет его и в своем бесконечном милосердии простит ему это отступничество. Помимо всего прочего, вряд ли можно было считать его единственным мусульманином, употребляющим алкоголь. Французская полиция заметила это и стала уделять ему значительно меньше внимания. Он работал продавцом в магазине видеотоваров, хорошо ладил с сослуживцами, жил в скромной, но вполне удобной квартире на улице Доломье в 5-м аррондисмане (так в Париже называются районы), ездил на седане «Ситроен» и не причинял никому беспокойств. Власти не имели понятия, что жизнь, которую он ведет, находится в серьезном противоречии с его образом мыслей. Полицейские могут быть мастерами своего дела, но они не всеведущи.

Не обращали они внимания и на то, что время от времени он разъезжает по стране и даже за ее пределами, в основном по Европе, и время от времени встречается с какими-то людьми, обычно в небольших уютных бистро. Хади нравилось легкое красное вино из долины Луары. Он не знал, что винодел — еврей и ярый сторонник Израиля. Антисемитизм во Франции, к сожалению, сохранялся, что, в свою очередь, немало радовало пять миллионов поселившихся там мусульман.

— Не возражаете, если я присяду к вам? — послышался мужской голос за спиной Хади.

Он обернулся.

— Милости прошу.

Ибрагим опустился на стул.

— Как прошла поездка?

— Без приключений.

— Что ты мне привез? — спросил Ибрагим.

Хади сунул руку в карман, вытащил компакт-диск и открыто, не делая никаких попыток скрыть свои действия, передал его собеседнику. Попытки не вызывать подозрений часто оказываются подозрительными сами по себе. Кроме того, если какому-нибудь любопытному постороннему или даже бдительному таможеннику придет в голову ознакомиться с содержимым любого из имевшихся при нем дисков, там, при беглом просмотре, обнаружится всего лишь набор фотографий, повествующих о чьем-то недавнем летнем отпуске.

— Ты смотрел, что там? — осведомился Ибрагим.

— Конечно, нет.

— Были какие-нибудь сложности с таможней?

— Нет. Я даже удивился, — сказал Хади.

— Нас тут пять миллионов. У них нет возможности следить за каждым из нас, ну, а я стараюсь держаться незаметно. Они уверены, что мусульманин, пьющий вино, не опасен для них.

А держаться незаметно означало никогда не посещать мечеть и не бывать в местах, где бывают исламские intėgristes, как во Франции называли исламских фундаменталистов, чтобы отличать их от фундаменталистов христианских, которые слишком заняты пьянством для того, чтобы представлять какую-нибудь опасность для него, — думал Хади. Неверные, чего с них взять.

— Мне намекнули, что мои обязанности могут измениться, — сказал Хади.

Они сидели за столиком на тротуаре. Менее чем в трех метрах от них находились посторонние люди, но рядом гудела проезжая часть и стояла обычная для большого города суета. Оба хорошо знали, что за столом нужно переговариваться открыто, без всяких конспиративных ужимок. Все такие штуки ушли вместе с кинофильмами 1930-х годов. Гораздо лучше спокойно сидеть, пить вино понемногу, курить и оглядываться на проходящих мимо женщин в элегантных платьях с высоко открытыми ногами. Такое поведение истолкуют именно так, как им нужно.

— Если тебя это интересует, — ответил Ибрагим.

— Интересует.

— Заниматься придется не тем, чем прежде. Будет довольно опасно.

— На все воля Аллаха.

Ибрагим пристально разглядывал его секунд пять, потом кивнул.

— Бразилия… Сколько раз ты там бывал?

— Семь раз за последние четыре месяца.

— Тебе нравилось?

— По-моему, все было хорошо.

— Настолько хорошо, что ты согласился бы вернуться туда, если тебе предложат?

— Конечно.

— У нас есть там человек. Я хотел бы, чтоб ты встретился с ним и кое-что организовал.

Хади кивнул.

— Когда мне выезжать?

— Есть! — воскликнул Джек, протягивая несколько листков. Белл взял их и откинулся на спинку своего вращающегося кресла.

— Франция? Сообщение о рождении ребенка?

Проверяя свои соображения насчет внезапной смены протокола связи, которым пользовался РСО, Джек рыл вглубь, проверял различные перекрестные ссылки и в конце концов сумел вытащить один из буквенно-цифровых дескрипторов, совпадавших с именами в списке рассылки электронных сообщений.

— Именно. Имя — Шазиф Хади. Судя по всему, живет в Риме, где именно, неизвестно. Мусульманин, вероятно, алжирского происхождения, и, очень похоже, изо всех сил старается не высовываться. Много времени проводит в Париже.

Белл громко хохотнул.

— Думаю, итальянцы понятия не имеют о его существовании.

— А они вообще понимают дело? — поинтересовался Джек.

— Итальянцы? Разведка у них первоклассная, да и исторически так сложилось, что они не против серьезных дел. И полиция у них тоже на высоте. Им выставляют меньше ограничений, чем нашим парням. Они лучше умеют искать людей и раскапывать их прошлое — хотя бы потому, что нашим меньше позволено. И прослушкой они могут заниматься в административном порядке, без всей этой возни с судебными решениями, которая так мешает нашим. Чтобы привлечь их внимание, вовсе не нужно лезть из кожи, достаточно нарушить закон. Старый европейский обычай — они предпочитают знать о людях как можно больше и делают для этого все возможное. Если ты не замаран ни в чем, они оставят тебя в покое. Если же за тобой есть серьезные грехи, они могут здорово испортить тебе жизнь. Их законодательство не очень похоже на наше, но в целом оно достаточно справедливое.

За своими мусульманами они приглядывают потому, что те уже причиняли им определенные неприятности, но никаких иных причин нет. Впрочем, ты прав: если этот парень участвует в игре, то понимает, что ему следует вести себя тихо, пить вино, покупать хлеб и смотреть телевизор, как это делают все прочие. У них тоже были проблемы с террористами, но не слишком серьезные. Если, конечно, вспомнить 1960-е годы и ОАС,[551] то да, это была проблема так проблема, весьма неприятная, но им удалось найти для нее эффективное решение. И, кстати, очень жестокое. В общем, когда доходит до дела, итальянцы знают, как себя вести. Так, возвращаясь к этому Хади — он законсервирован?

— Нет, много путешествует, по крайней мере, за последние полгода. Вот — Западная Европа, Южная Америка…

— Где именно?

— Каракас, Париж, Дубай…

— Так… Что еще, кроме вот этого и электронных писем, позволяет считать, что он принадлежит к нашей клиентуре? — спросил Белл. — Знаешь, мне однажды позвонили из «Комкаста». Оказалось, что я случайно подключился к беспроводному Интернету соседей. А я об этом понятия не имел.

— Нет, здесь совсем не такой случай, — возразил Джек. — Я проверял и перепроверял — это аккаунт Хади. Он зарегистрирован у немецкого провайдера, базирующегося в Монте-Сакро, римском пригороде, но это ничего не значит. Выходить в сеть можно из любой точки Европы. Вопрос в другом — зачем посылать такое сообщение в зашифрованном виде по Интернету, когда можно позвонить по телефону или встретиться с кем надо в ресторане? Очевидно, отправитель считает, что дело серьезное. Может быть, он не знает Хади в лицо или не хочет пользоваться телефоном или тайником. А может быть, не знает, как это сделать. Они накрепко завязаны на Интернете. Это их операционная слабость, которую они пытаются выдать за достоинство. У них относительно малочисленная организация, состоящая в основном из неподготовленного народа. Имей мы дело с КГБ тех, давних времен, мы сидели бы сейчас по уши в г…не, ну, а эти типы пытаются современными технологиями прикрыть свои структурные слабости. Их мало, и потому им легко прятаться, но они вынуждены пользоваться западными технологиями для связи и координации деятельности, и все идет путем, но ведь, как нам известно, они имеются не только в Европе. Межконтинентальная техническая связь может быть рискованной. Тем больше оснований использовать для важной информации курьеров.

Будь они организацией какого-нибудь государства, у них были бы ресурсы богаче, но, с другой стороны, и нам было бы легче отыскать их и выследить их цепь передачи команд. Тут и хорошо, и плохо. Из дробовика можно пристрелить вампира, но не комара. Комар не может по-настоящему навредить, но может сделать жизнь очень неприятной. Наша слабость в том, что мы ценим человеческую жизнь гораздо выше, чем они. Если бы дело обстояло не так, они не могли бы вообще навредить нам, но все так, как есть, и измениться не может. Они пытаются использовать против нас наши слабости и наши основополагающие принципы, а нам пользоваться тем же оружием против них чрезвычайно трудно. Если мы не сможем опознать этих насекомых, они будут и дальше жалить нас, рассчитывая, что мы когда-нибудь свихнемся. Ну, а они пока что пытаются бороться против нас всем, что они умеют — плюс к тому наши технологии.

— Допустим. Что ты предлагаешь?

— Попробуем заняться этим аккаунтом отдельно. Если получится, надо отыскать его финансовые привязки. В идеале, нужно было бы передать дело немецкой BND,[552] но этого мы сделать не сможем. Черт возьми, неужели мы не можем перепоручить эти раскопки Управлению, а?

Задав этот вопрос, Джек затронул главную проблему Кампуса. Поскольку в своем основном качестве он как бы не существовал, у него не было возможности переадресовывать свои открытия официальным разведывательным организациям и, следовательно, проводить расследования по официальным каналам. Даже если бы Кампусу удалось, допустим, отыскать нефть в степях Канзаса и дать людям возможность разбогатеть, какой-нибудь бюрократ обязательно докопался бы до источника сведений. Таким образом он лишил бы Кампус необходимого для его существования прикрытия. Сверхсекретность может быть и преимуществом, и недостатком. А то и очень серьезной слабостью. У них имелась возможность переадресовать находки в Форт-Мид под видом вопросов, входящих в компетенцию Агентства национальной безопасности. Но даже такой путь таил в себе немалую опасность, и по каждому подобному случаю принимать решение должен был Джерри Хендли самолично. Что ж, роз без шипов пока что не существует. Весь мир знал, что, когда дело доходит до серьезных проблем, две головы всегда лучше одной. Кампусу приходилось все решать самому.

— Увы, нет, Джек, — ответил Белл. — Что ж, если речь и на самом деле не идет о рождении у кого-то обычного ребенка и если этот Хади не попал в чей-то список рассылки по чистой случайности, можно допустить, что мы наткнулись на курьера.

Связь через курьеров была не самой оперативной, зато самой надежной. Зашифрованные данные и сообщения, скрытые в тексте какого-нибудь документа или на безобидном компакт-диске, не входили в число тех вещей, которые могут обнаружить аэропортовские таможенники. Если службам безопасности не известна личность курьера — не исключено, что Кампусу удалось расшифровать одного из них, — плохие парни имеют все возможности готовить что угодно, хоть конец света, а хорошие узнают об этом, лишь когда он наступит.

— Согласен, — сказал Джек. — Правда, еще может оказаться, что он работает на «Нейшенал джиографик» или что-то в этом роде. А серьезно — он или оперативник, или деятель активного обеспечения.

«Парень умеет мыслить тактически, и это тоже ему в плюс», — подумал Рик Белл.

— Ладно, — сказал он вслух. — Поставь это дело первым в списке задач и держи меня в курсе.

— Обязательно, — кивнул Джек и встал, но, шагнув к двери, остановился.

— Что-то еще? — спросил Белл.

— Угу. Я хотел бы переговорить с боссом.

— О чем?

Джек сказал. Беллу пришлось постараться, чтобы скрыть удивление. Он сложил перед лицом растопыренные пальцы и посмотрел поверх них на Джека.

— И почему вдруг ты так решил? После истории с МоНа? Джек, ведь речь идет о реальности. Полевая работа — это…

— Знаю я, знаю. Просто хочется знать, что я что-то делаю.

— Ты и так делаешь важные вещи.

— Рик, вы же понимаете, о чем я говорю. Что-то делать. Я много думал. По крайней мере позвольте мне высказать все это Джерри.

Белл подумал немного и пожал плечами.

— Ладно. Что-что, а это я могу устроить.

«Еще девять долбаных тысяч миль, а пива все нет и нет», — подумал Сэм Дрисколл, но тут же выкинул эту мысль из головы и напомнил себе в очередной раз, что вполне мог вернуться домой в пластиковом мешке. Еще два дюйма в любую сторону, и чертов осколок проткнул бы ему либо плечевую, либо сонную артерию, либо большую вену на руке, после чего он истек бы кровью задолго до прибытия «Чинука». И все же двоих потеряли. Барнсу и Гомесу досталось прямое попадание из РПГ. Янгу и Петерсону нашпиговало ноги шрапнелью, но все же они сумели самостоятельно забраться в вертолет. Потом последовал короткий перелет на базу Калагуш, где он расстался со всей группой, не считая капитана Уилсона, валявшегося там со сломанной ногой. Их обоих сначала перевезли в Германию, на базу Рамштайн, а оттуда доставили в армейский медицинский центр Брука в Форт-Сэме,возле Хьюстона. Как выяснилось, оба нуждались в ортопедической хирургии, по которой как раз и специализировался центр. И еще им требовался демерол. Сестры здесь были мастерицами по части обезболивания, но все же прошло немало времени, чтобы он отрешился от того ощущения, которое испытал пять дней назад, когда сначала почувствовал, а потом увидел торчавший из его тела острый кусок гиндукушского гранита.

Операция, по большому счету, провалилась, а рейнджеры не привыкли к неудачам, и неважно, сами они были в них виноваты или кто-то другой. Данные разведки оказались верными, а нужная персона, судя по всему, была в этой пещере, но покинула ее, возможно, менее чем за сутки до их вылазки. «И все же, — сказал себе Дрисколл, вспоминая все то дерьмо, которое им пришлось разбросать по пути к точке вылета, — дело могло обернуться куда хуже». Он потерял двоих, но тринадцать человек вернулись. Барнс и Гомес, черт возьми…

Дверь открылась, и в палату въехал на инвалидном кресле капитан Уилсон.

— Гостей принимаете?

— Конечно. Как ваша нога?

— Пока не срослась.

Дрисколл усмехнулся.

— Придется вам, сэр, еще немного потерпеть.

— Впрочем, никаких спиц или штырей не вставляют, так что, думаю, все обойдется. А как у вас дела?

— Даже и не знаю. Доктора темнят. Операция прошла хорошо, сосуды не повреждены, а это было бы хуже всего. Думаю, кости и суставы лечить куда труднее. О ребятах что-нибудь слышали?

— С ними все в порядке. Сидят на месте, наедают животы.

— Как Янг и Петерсон?

— Оба — лучше некуда. На несколько недель освобождение от нарядов и тренировок, только и всего. Но, знаете, Сэм, происходит что-то неладное по другой части.

— Да, я сразу по вашему лицу догадался, что вы пришли не для того, чтобы сообщить о концерте Керри Андервуд.

— К сожалению, нет. В батальон нагрянули два агента из Отдела криминальных расследований.

— По наши души?

Уилсон кивнул.

— Роются в наших рапортах. Сэм, за вами нет чего-нибудь такого, что мне стоило бы знать?

— Нет, сэр. Месяц назад оштрафовали за неправильную парковку, когда я ездил в тренажерный зал, а в остальном я был примерным мальчиком.

— В пещере все было кошерно?

— Стандартная история, командир. Точно так, как я описал.

— Как бы там ни было, сегодня во второй половине дня они явятся сюда. Говорите с ними напрямик. Так будет лучше всего.

Дрисколлу потребовалось не больше двух минут, чтобы понять, что им нужно — они явились за его головой. Неизвестно, кто и зачем навел на него ОКР, но определенно кто-то ткнул кого следовало носом в то, что происходило в пещере.

— Сколько часовых вы встретили?

— Двоих.

— Оба убиты?

— Да.

— Хорошо. После этого вы вошли, собственно, в пещеру. Сколько человек из тех, кто там находился, были вооружены? — спросил один из дознавателей.

— Закончив, мы насчитали…

— Нет, нас интересует эпизод проникновения в пещеру. Сколько там было вооруженных?

— Объясните, что значит «вооруженные»?

— Хватит умничать, сержант. Сколько вооруженных людей вы встретили, когда вошли в пещеру.

— В моем рапорте все сказано.

— Троих, верно?

— Похоже на то, — ответил Дрисколл.

— Остальные спали.

— С «АК» под головами. По-моему, вы чего-то не понимаете. Вы ведь клоните к тому, что нужно было взять их в плен, верно? Так вот, в жизни — в настоящей жизни — такого не бывает. Ввязаться в пещере в перестрелку хотя бы с одним из плохих парней, значило положить своих.

— Вы даже не попытались обезвредить спавших?

— Я бы сказал, что обезвредил их вполне надежно, — ответил, ухмыльнувшись, Дрисколл.

— Вы застрелили их спящими.

Дрисколл тяжело вздохнул.

— Парни, вы так и не сказали, что вам нужно?

— Всему свое время. Сержант, в вашем рапорте об операции имеются неопровержимые доказательства того, что вы совершили массовое убийство безоружных солдат противника. Если распространить это обвинение на всю вашу группу…

— Чего вы пока что не сделали, верно?

— Всему свое время, — повторил один из агентов.

— Потому что вы знаете, что все это чушь собачья, и пытаетесь уговорить меня культурно, по-джентльменски, положить голову на плаху и не устраивать скандала. Зачем вам это? Я выполнял свой долг. А вы выполняйте свой. Мы сделали все так, как требуется по уставу в таких обстоятельствах. Нельзя давать этим мерзавцам шанса накинуться на нас.

— Но создается такое впечатление, что вы даже не предложили им сдаться. Это так?

— Боже всемогущий… Джентльмены, эти идиоты не сдаются в плен. По части фанатизма камикадзе рядом с ними покажутся бесхарактерными слабаками. То, о чем вы говорите, привело бы только к гибели моих людей, а на это я пойти не мог.

— Сержант, вы признаетесь в том, что преднамеренно казнили без суда и следствия людей, находившихся в пещере?

— А как вы посмотрите на то, чтобы дальнейший разговор провести в присутствии адвоката из СВА?[553]

Глава 34

— Пустая трата времени, — сказал сидевший на пассажирском месте Брайан Карузо, глядя в окно. — Хотя, наверно, бывают места и похуже. — Швеция оказалась очень красивой, ухоженной, очень зеленой страной, а на шоссе, по которому они ехали из Стокгольма, не было ни выбоинки. И нигде ни соринки. Они находились в девяноста милях севернее столицы Швеции, а еще в двенадцати милях на северо-восток сверкали под усыпанным пухлыми облаками голубым небом воды Ботнического залива. — Слушай, а где, интересно, они держат свою «команду бикини»? — добавил морской пехотинец.

Доминик расхохотался.

— Братец, все они нарисованы на компьютере. А живьем их никто и никогда не видел.

— Черт возьми, готов поспорить, что любую из них можно натурально взять за задницу. Сколько еще до этого… как его? Седерхамна?

— Да. Около ста пятидесяти миль.

Джек и Сэм Грейнджер ввели их в курс дела, и, хотя братья Карузо полностью согласились с идеей операции «широкого траления», им понравилась также и побочная задача — поворошить кусты и попытаться вспугнуть дичь. Кроме того, представлялся удобный случай освежить на практике свои профессиональные навыки. Так сложилось, что почти все операции, выпавшие на их долю за время работы в Кампусе, проходили в Европе, и дополнительная тренировка в реальных условиях могла пойти только на пользу. Без пистолетов они оба чувствовали себя довольно неуютно, словно голые, но такое положение тоже входило в число реалий оперативной работы. По другим континентам им, как правило, приходилось разъезжать безоружными.

Братья не знали, как именно Джеку удалось установить связь между «Хласек эр» и крошечным аэродромом в Седерхамне, но, где бы ни погиб пропавший «Дассо-фалкон», последняя из его зарегистрированных посадок состоялась здесь. Это, пояснил Доминик, очень походило на поиск пропавшего человека: кто его видел в последний раз и где это случилось? Как именно они будут добывать ответы на эти вопросы, когда попадут в Седерхамн, — другое дело. Предположению Джека, высказанному с кроткой улыбочкой, по-видимому, предстояло стать провидческим: импровизировать. На этот случай работавшие в Кампусе специалисты по документам, которые обитали где-то в нутре Кампуса, снабдили их фирменными бумагами, визитными карточками и удостоверениями отделения по расследованию страховых случаев «дочки» лондонского «Ллойда» — страховой компании «XL» из Швейцарии.

К середине дня они добрались до южной окраины Седерхамна (население — 12 000 человек), и Доминик свернул на восток по шоссе с обозначением Е4, следуя за дорожными знаками с изображением самолета. В конце концов, они оказались на практически пустой автостоянке перед аэродромом. Там стояло всего три машины. Через восьмифутовую ветрозащитную ограду они разглядели четыре стоявших в ряд ангара с белыми крышами. У края поля стояла на растрескавшемся асфальте одинокая машина-заправщик с большой цистерной.

— Похоже, мы правильно решили выбраться сюда в уик-энд, — заметил Брайан. По их прикидкам выходило, что в субботу, ближе к вечеру, на аэродроме (громкого названия «аэропорт» он явно не заслуживал) будет немного народу, и, следовательно, меньше опасности столкнуться с настоящими представителями официальных организаций. Если повезет, они застанут в офисе лишь какого-нибудь дежурного из самых низкооплачиваемых служащих, желающего досидеть свою смену без приключений. — Еще одно очко в пользу кузена.

Они вышли из машины, нашли дверь с надписью «Служебное помещение» и вошли. За столом сидел, закинув ноги на тумбочку, набитую канцелярскими папками, молодой — лет двадцати с небольшим — блондин. За спиной у него стояли колонки, из которых гремела последняя версия шведской техно-поп-музыки. Юноша встал и убавил звук.

— God middag,[554] — сказал он.

Доминик положил перед ним свои верительные грамоты.

— God middag.

Потратив пять минут на уговоры и завуалированные угрозы, они получили доступ к регистрационному журналу прилетов и вылетов и установили, что за последние восемь недель Седерхамн посещали всего лишь два самолета типа «Дассо-фалкон». Один прилетел из Москвы полтора месяца назад, а второй, принадлежавший находящейся в Цюрихе компании «Хласек эр», — три недели назад.

— Нам необходимо посмотреть декларацию, полетный план и документацию об обслуживании этого самолета, — сказал Доминик, ткнув пальцем в запись.

— У меня здесь их нет. Они должны храниться в главном ангаре.

— В таком случае, давайте пройдем туда.

Юноша поднял телефонную трубку.

Дежурный авиамеханик — его звали Харальд — выглядел ровесником дежурного по аэродрому, и еще больше, чем тот, всполошился из-за их визита. Страховое расследование, пропавший самолет и документация техобслуживания — три эти фразы страшат любого авиамеханика, особенно если их произносит представитель лондонского «Ллойда», с которым уже почти три столетия не могла сравниться влиятельностью никакая другая компания.

Харальд провел их в кабинет, и очень скоро перед Домиником и Брайаном оказалась стопка бумаг и две чашки кофе. Харальд топтался в дверях, пока Брайан не отпустил его прочь без единого слова или жеста, одним взглядом, каким мог владеть только офицер морской пехоты.

В полетном плане «Хласек эр» местом назначения был указан Мадрид, но полетные планы — это всего лишь планы. Покинув воздушную зону Седерхамна, «Фалкон» мог направиться куда угодно. Это, правда, должно было повлечь за собой некоторые сложности, но ничего сверхъестественного. Документация о техническом обслуживании тоже казалась самой обычной, но лишь до тех пор, пока они не перешли от перечня к деталировке работ. Дежурный авиамеханик не только заполнил топливные баки «Фалкона», но и провел диагностику приемоответчика самолета.

Доминик поднялся из-за стола, постучал в стекло окошечка кабинета, жестом позвал Харальда внутрь и показал ему запись.

— Мы хотели бы видеть этого механика, Антона Рольфа.

— А-а… э-э… его сегодня нет.

— Это мы знаем. Где его можно найти?

— Не знаю.

— То есть как — не знаете? — строго спросил Брайан.

— Антон неделю не выходит на работу. Никто его не видел, и вестей тоже никаких.

По словам Харальда, полиция Седерхамна побывала на аэродроме в среду — расследовала заявление о пропаже человека, которое подала тетя Рольфа. Антон жил вместе с нею. В прошлую пятницу ее племянник не вернулся с работы и больше не появлялся.

Решив, что полиция должна была уже провести всю полагающуюся в подобных случаях рутинную работу, Брайан и Доминик приехали в Седерхамн, сняли номер в гостинице «Линбломман», проспали до шести, потом отыскали поблизости ресторан, где поели, потратив на это целый час, чтобы убить время. В конце концов, они отшагали еще три квартала и оказались в пабе «Долиг радиса» — «Гнилая редиска», — там, если верить словам Харальда, любил проводить время Антон Рольф.

Обойдя квартал кругом, чтобы изучить обстановку, они ввалились в бар, встретивший их плававшим мутными слоями густым сигаретным дымом, музыкой хеви-метал, и влились море белокурых людей, часть которых топталась у стойки бара, а часть танцевала везде, где удавалось обнаружить клочок свободного пространства.

— Хотя бы не эта технодрянь, — рявкнул Брайан, перекрикивая какофонию.

Доминик перехватил пробегавшую мимо официантку и, воспользовавшись своим весьма скудным знанием шведского, заказал два пива. Девушка исчезла и вернулась через пять минут.

— Вы говорите по-английски? — спросил он.

— Да, говорите. Вы английский?

— Мы американцы.

— О, американцы! Это круто, да?

— Мы ищем Антона. Вы видели его?

— Какой Антон? Здесь много Антон.

— Антон Рольф, — пояснил Брайан. — Механик с аэродрома.

— А-а, понятно. Антон. Он не был здесь уже неделя, я думай.

— Вы знаете, где можно его найти?

Ослепительная доселе улыбка официантки слегка потускнела.

— Зачем вы искать его?

— Мы познакомились через «Фейсбук». Уже год назад. Пообещали ему, что, когда окажемся в этих краях, отыщем его.

— А-а, «Фейсбук»! Понятно. Это круто. Тут его друзья сидеть. Они могут знать. Вон там, в углу. — Она указала на столик, вокруг которого сгрудились с полдюжины молодых — лет двадцати с небольшим — людей в свитерах.

— Спасибо, — сказал Брайан, и официантка повернулась, чтобы отойти, но Доминик вновь остановил ее.

— Простите, мне просто любопытно… Почему вы спросили, зачем мы его ищем?

— Тут быть другие. Не такие приятный, как вы.

— Давно?

— В прошлую вторник. Нет, извиняюсь, понедельник.

— Может быть, полиция?

— Нет, не полиция. Полиция я знай. Четыре мужчина, не белый, не черный. Я думай: может быть, Ближний Восток?

Когда она отошла, Доминик прокричал Брайану в ухо:

— Понедельник. Через три дня после того, как тетя Рольфа заявила о том, что он исчез.

— А может, он не хочет, чтобы его нашли? — отозвался Брайан. — Черт возьми, братишка, они же, похоже, футболисты.

— Ну и что?

— Ты что, никогда не смотрел Кубок мира? Они обожают драки даже больше, чем пьянку.

— И ты боишься, что мы с тобой не сможем «Shouldn’t be too hard to get a reaction, then».

— Дом, речь-то пойдет не о благородном боксе. Будет самая что ни есть уличная драка, где отрывают уши, топчут ногами до полусмерти, а то и до смерти, и все такое. Учти еще, что они навалятся на нас все вместе — и поймешь, на что настраиваться.

— На что же?

— На то, что нам с тобой придется вставлять по тридцать два искусственных зуба, — со злой ухмылкой ответил Брайан.

— Эй, парни, мы ищем Антона, — сказал Доминик. — Официантка сказала, что вы его друзья.

— Не понимай английский, — отозвался один из них, лоб которого был исчерчен причудливой сетью из грубых шрамов.

— Ну и х… тебе в ж…у, е…ый Франкенштейн, — сказал Брайан.

Парень отшвырнул стул и вскочил. Остальные повторили его движение с опозданием разве что на полсекунды-секунду.

— Ну что, вспомнил английский?! — выкрикнул Брайан.

— Вы только скажите Антону, что мы его ищем, — сказал Доминик, вскинув ладони к плечам во всемирно известном примирительном жесте. — А то ведь придется побеспокоить его тетю.

Брайап и Доминик обошли группу и направились к выходу в переулок.

— Сколько у нас времени? — спросил Брайан.

— От силы тридцать секунд, — ответил Доминик.

Выйдя за дверь, Брайан сразу же схватил оказавшуюся поблизости металлическую мусорную урну, а Доминик высмотрел обломок арматурины длиной около полуметра. Едва они успели обернуться к двери, она распахнулась. Брайан, спрятавшийся за створкой, выпустил троих футболистов, которые яростно кинулись к Доминику, захлопнул дверь, ощутимо стукнув четвертого, и шагнул вперед, размахивая урной, как косой. Доминик свалил первого из нападавших пинком в колено, уклонился нырком от удара второго, а третьего хватил арматурой по локтю, по-видимому, серьезно повредив сустав. Брайан повернулся назад к широко и резко распахнувшейся двери и ударил краем круглой подставки урны в переносицу четвертого футболиста, подождал, пока он начнет оседать, и метнул урну под ноги двум последним участникам компании, переступавшим через порог. Передний свалился под ноги Брайану, начал было подниматься на четвереньки, но Брайан пнул его пяткой по голове, и он снова свалился. Последний, стиснув кулаки и размахивая руками, как мельница, атаковал Доминика, который некоторое время отступал, держась вне пределов досягаемости, но в конце концов шагнул в сторону и ударил нападавшего своей железкой по голове сбоку. Тот врезался в стену и сполз по ней наземь.

— Ты как, целый? — спросил Доминик брата.

— Абсолютно. А ты?

— Кто-нибудь очухался?

— Да, похоже, этот. — Брайан присел на корточки около того, кто первым выбежал из двери. Футболист негромко подвывал и катался на спине, держась за расшибленное колено. — Эй, Франкенштейн, так ты передашь Антону, что мы его ищем, а?

Бросив побитых футболистов в переулке, они перешли в сквер, находившийся напротив бара. Доминик сел там на скамейку, а Брайан бегом помчался в гостиницу, сел в арендованную машину, подогнал ее туда, где ждал брат, и припарковался за сквером.

— Полиции не было? — осведомился Брайан, подойдя между деревьев к Доминику.

— Не-а. Знаешь, я сомневаюсь, что эти ребята сильно уважают полицию.

— Я тоже. — Прошло не больше пяти минут, и парадная дверь паба отворилась. Двое футболистов, прихрамывая, заторопились туда, где стояла их машина.

— Хорошие друзья, — заметил Брайан. — Бестолковые, но верные.

Глава 35

Следуя за машиной футболистов, темно-синим «Ситроеном», они пересекли центр Седерхамна, оказались в его восточном предместье, а потом выехали из города. «Форсбакка», — прочитал Брайан на карте. «Ситроен» съехал с шоссе, немного попетлял и в конце концов подъехал к светло-зеленому коттеджу с полутораскатной крышей. Доминик решительно миновал дом, свернул на следующем перекрестке направо и встал под деревом около тротуара. В заднее окно им была хорошо видна парадная дверь коттеджа. Футболисты топтались на крыльце. Один из них постучал. Через тридцать секунд над входом вспыхнула лампа, и дверь отворилась.

— Как считаешь: пойдем сейчас или подождем? — спросил Доминик.

— Подождем. Если Рольф там, значит, у него хватило ума скрыться на неделю. Вряд ли он стал бы запираться от всего мира, не имея на то серьезных оснований.

Через двадцать минут парадная дверь отворилась, выпустив футболистов. Они погрузились в «Ситроен», выехали на улицу и покатили обратно в город. Брайан и Доминик дождались, пока стоп-сигналы машины скрылись за углом, вышли, пересекли улицу и направились к коттеджу. Разросшиеся кусты сирени отгораживали дом от соседей. Братья Карузо прошли вдоль изгороди, добрались до гаража, стоявшего чуть поодаль от дома, обогнули его и оказались в тылу здания. Им были видны задняя дверь и два окна по сторонам от нее. Одно из окон светилось. Братья увидели, как перед окном прошла мужская фигура, остановилась перед кухонным шкафом и открыла, а потом закрыла дверцы. Через десять секунд тот же мужчина вышел во двор, держа в руке чемодан. Брайан и Доминик пригнулись. Боковая дверь гаража открылась, потом раздался характерный звук открывшейся и закрывшейся двери автомобиля. Хлопнула дверь гаража и, почти сразу же, дверь черного выхода из дома.

— Собирается в дорогу. Остается надеяться, что этот самый Антон всего лишь футболист, такой же, как и его кореша.

— Я тоже об этом подумал. Вряд ли у него окажется пушка — шведские законы на этот счет страшно суровые, — но лучше перестраховаться, чем потом локти грызть. Давай-ка возьмем его потихонечку и уговорим помолчать некоторое время.

— Верно.

Они расположились по сторонам двери черного хода и принялись ждать. Прошло пять минут. Они слышали в доме движение. Брайан открыл створку, затянутую сеткой от комаров, и потрогал дверную ручку. Не заперто. Он посмотрел на Доминика, молча кивнул, повернул ручку, чуть заметно приоткрыл дверь и приостановился. Подождал. Все спокойно. Тогда он открыл дверь пошире, Брайан шагнул вперед и протиснулся в помещение. Доминик последовал за ним.

Они оказались в узкой кухне. Слева от двери возвышался холодильник, а дальше располагался проход в столовую. Справа короткий коридор вел в переднюю часть комнаты, где, судя по всему, находилась гостиная. Где-то работал телевизор. Брайан крадучись, боком продвинулся вперед и выглянул из-за угла. Потом отодвинулся и дал знак Доминику: следи за обстановкой, я пошел. Доминик кивнул.

Брайан шагнул вперед, вновь приостановился, сделал еще шаг и оказался посередине коридора.

И тут у него под ногой скрипнула половица.

Антон Рольф, стоявший в гостиной перед телевизором, вскинул голову, увидел Брайана и кинулся к парадному входу. Брайан бросился за ним, успев на бегу окинуть комнату взглядом, но приостановился, нагнулся, схватил обеими руками низенький кофейный столик и с силой толкнул его вперед, прижав Рольфа к уже приоткрывшейся двери. Рольф потерял равновесие и упал навзничь. Брайан уже подбежал к нему, перепрыгнув через столик, схватил Рольфа за волосы и дважды с силой стукнул его лбом о дверной косяк. Рольф лишился чувств, его тело обмякло.

В кухонном шкафу они отыскали толстую бельевую веревку и крепко связали Рольфа. Брайан остался присматривать за ним, а Доминик обыскал дом, но не нашел ничего заслуживающего внимания, не считая еще одного чемодана, который Рольф как раз укладывал.

— Торопился, — отметил Брайан, просматривая одежду и туалетные принадлежности, которые молодой человек успел покидать в чемодан. Можно было не сомневаться, что Рольф решил удрать лишь после визита друзей.

Перед домом скрипнули тормоза. Брайан подошел к окну, выглянул и покачал головой. Тогда Доминик поспешил в кухню. Он едва успел заметить в окне женщину, которая вышла из-за угла и быстрыми шагами прошла к черному ходу. Доминик прижался к стене возле дверных петель. Тут же дверь открылась, и в кухню вошла женщина. Доминик закрыл дверь спиной и, протянув руки, зажал женщине рот ладонью, и повернул ее голову так, что она оказалась намертво прижата к его плечу.

— Тише! — прошептал он по-шведски. — Вы говорите по-английски?

Она кивнула. Английским языком владело большинство жителей Швеции, да и вообще всех прочих европейских стран. Американцы, в отличие от них, в большинстве своем умели говорить только на английском языке, да и то многие делали это с грубыми ошибками.

— Я сейчас уберу руку. Мы не хотим причинять вам вреда, но если вы закричите, я буду вынужден заткнуть вам рот. Понятно?

Она кивнула.

Доминик убрал руку от ее лица и вежливо усадил ее в одно из кресел, стоявших в столовой. В комнату вошел Брайан.

— Как вас зовут? — спросил Доминик.

— Мария.

— Вы подруга Антона?

— Да.

— Вы знаете, что его разыскивают?

— Это вы его разыскиваете?

— Нет, другие люди, помимо нас, — ответил Брайан. — Официантка из «Редиски» сказала, что о нем спрашивали какие-то люди восточной наружности. — Мария ничего не сказала. — Он рассказал вам об этом или нет?

— Нет.

— Вероятно, не хотел вас волновать.

Мария закатила глаза, и Брайан усмехнулся.

— Мы, мужики, бываем иногда совсем тупыми.

— Вы правы, — ответила девушка, невольно улыбнувшись.

— Антон говорил вам, почему он прячется? — спросил Доминик.

— У него что-то вышло с полицией.

Брайан и Доминик переглянулись. Не мог ли Антон считать, что у полиции могли быть какие-то другие причины для того, чтобы искать его? Не только заявление тети о том, что он пропал из дому.

— Куда вы с ним направлялись? — продолжал расспрашивать Доминик.

— В Стокгольм. У него там есть друзья.

— Ладно. Теперь послушайте меня: если бы мы хотели сделать вам что-нибудь плохое, то уже сделали бы. Вы понимаете?

Она кивнула.

— Кто вы такие?

— Это неважно. Нам нужно, чтобы вы помогли нам убедить Антона. Если он ответит на наши вопросы, мы попытаемся как-то помочь ему. Договорились? А не договоримся — дело плохо.

— Я постараюсь.

Брайан принес из кухни кувшин и полил холодной воды Антону на голову. После этого они отступили в дальний угол гостиной, а Мария опустилась на колени возле кресла, в котором полулежал Антон, и принялась шепотом говорить ему в ухо. Через пять минут она повернулась и кивнула братьям.

— Моя тетка заявила в полицию, — рассказывал Антон через несколько минут.

Доминик кивнул.

— Она же ничего о тебе не знала. Так что имела полное право тревожиться. А ты, наверно, думал, что дело в чем-то другом? В чем-то связанном с самолетом?

— Откуда вы знаете?

— Это всего лишь догадки, — ответил Брайан. — До сих пор были догадки. Ты что-то сделал с приемоответчиком?

Антон кивнул.

— Что именно?

— Продублировал коды.

— Поставил коды другой машины, «Гольфстрима»?

— Совершенно верно.

— Кто тебя нанял?

— Этот парень… владелец.

— Владелец «Хласек эр». Ларс?

— Да.

— Ты уже не первый раз делал для него такие вещи, верно? — спросил Брайан.

— Да.

— Как он платил тебе?

— Деньгами… наличными.

— Ты был здесь, когда «Дассо» прилетал в последний раз?

— Да.

— Расскажи поподробнее обо всем, что происходило, — потребовал Доминик.

— Четверо пассажиров, все какие-то ближневосточные, приехали в лимузине. Поднялись в самолет, и он взлетел. Вот и все.

— Ты мог бы описать кого-нибудь из них?

Рольф покачал головой.

— Нет. Было слишком темно. Вы сейчас что-то сказали о «Редиске»… Что меня кто-то еще ищет?

— По словам официантки — да, — ответил Брайан. — Четверо мужчин ближневосточной наружности. А вы не знаете, почему, интересно, вы могли им понадобиться?

Рольф бросил на него не то гневный, не то испуганный взгляд.

— Шутите?

— К сожалению, нет.

Доминик и Брайан оставили Марию с Антоном, а сами вышли в коридор.

— Думаешь, он говорит правду? — спросил Брайан.

— Да. Он до смерти напуган и больше всего радуется тому, что к нему вломились белые, а не арабы.

— Но это ничего не меняет. Он не сказал ничего полезного. Ни имен, ни описаний, ни каких-то документов — ближневосточные арабы, которые путешествуют инкогнито, направляясь бог знает куда. Если бы МНБ или ФБР добрались до Хласека или его пилота, уж они-то не стали бы запрашивать Цюрих или Стокгольм только для того, чтобы попробовать вспугнуть дичь.

— Похоже, что ты прав, — ответил Доминик. — А как быть с этой парочкой?

— Лучше всего будет доставить их в Стокгольм. У Антона, думаю, хватит мозгов обратиться в Rikskriminalpolisen, а потом останется молиться, чтобы они заинтересовались этим делом.

Антон и Мария собирали вещи, а Доминик присматривал за ними. Брайан вышел через черный ход и отправился пригнать машину. Впрочем, он вернулся уже через три минуты, запыхавшись от быстрого бега.

— У нас проблема. Шины проколоты.

Доминик повернулся к Антону.

— Твои дружки?

— Нет. Я просил их больше не возвращаться.

На улице скрипнули тормоза. Доминик поспешно выключил настольную лампу. Брайан запер парадную дверь и приник к глазку.

— Четверо мужчин, — сообщил он шепотом. — Вооружены. Двое остались спереди, а двое заходят сзади.

— За вами следили, — сказал Доминик, повернувшись к Марии.

— Я никого не видела…

— В том-то все и дело.

— У тебя есть какая-нибудь пушка? — спросил Брайан у Антона.

— Нет.

Доминик и Брайан переглянулись. Каждый хорошо понимал, что думает второй: в полицию звонить без толку. Слишком поздно. Да и будь у них время, этого, возможно, не стоило бы делать, потому что их присутствие в этом доме могло бы создать больше проблем, чем решить.

— Идите в кухню, — приказал Доминик Антону и Марии. — Заприте дверь и ложитесь на пол. И чтобы ни звука! — Доминик и Брайан вошли в кухню следом за молодыми шведами.

— Ножи есть? — шепотом спросил Брайан. Антон указал на выдвижной ящик кухонного стола. Пригнувшись ниже подоконника, Брайан добрался туда, выдвинул ящик и обнаружил пару неплохих кухонных ножей с острыми концами. Один он вручил Доминику, а потом, ткнув себя пальцем в грудь, указал тем же пальцем в сторону гостиной и прокрался туда. Доминик последовал за ним. Вдвоем они быстро приставили к двери кофейный столик, диван и большое кресло с высокими подлокотниками. Конечно, тех, кто захочет ворваться в дом, такая баррикада не остановит, но все же можно рассчитывать, что она их немного задержит, а это, как надеялись братья, немного уравняет шансы. Попытаться что-то предпринять было необходимо, поскольку открыто выходить с ножами против пистолетов — дело безнадежное. Доминик махнул брату — дескать, успеха тебе, — и вернулся в кухню. Брайан занял позицию в коридоре и не сводил глаз с парадной двери.

— Что?.. — прошептала с полу Мария.

Доминик поднял ладонь, останавливая ее, и покачал головой.

Из-за окна кухни послышались два приглушенных голоса. Прошло десять секунд. Дверная ручка дернулась в одну сторону, в другую, потом на нее нажали с такой силой, что она скрипнула. Доминик на четвереньках прополз мимо Антона и Марии и прижался к стене рядом с дверью — с той стороны, где находилась ручка.

Тишина.

Затем вновь приглушенный разговор.

Из глубины дома донесся звук разбитого стекла. Что-то тяжело стукнуло об пол — вероятно, камень, которым стекло высадили. «Внимание отвлекают», — подумал он, зная, что Брайан придет к тому же мнению. Слабо скрипнули петли — открылась створка с сеткой.

А потом в дверь с силой ударило что-то тяжелое. И еще раз. Дверной косяк, рядом с которым прижимался к стене Доминик, пошел трещинами. С третьего удара дверное полотно влетело внутрь. Показалась рука с пистолетом, потом лоб и, еще через секунду, все лицо. Доминик стоял неподвижно, ожидая, когда в пределах досягаемости окажется нужное место — мягкое пятно прямо под мочкой уха, — когда же это случилось, точным ударом всадил нож, которым прежде лишь резали мясо за столом, в шею нападавшего, перерезав ему гортань, и, словно рычагом, протащил убитого дальше в комнату. Тот выронил пистолет. Доминик пинком отбросил его в коридор, а стоявший все на том же месте Брайан подобрал оружие. Доминик выдернул нож, протянув руку, схватился за край двери и захлопнул ее, выбросив убитого наружу.

В районе парадной двери прогремели два выстрела. Снова посыпались оконные стекла. Брайан пригнулся, вскинул пистолет и уставился в ту сторону. Доминик вновь обошел Марию и Рольфа, пригнулся и выглянул в окно. Снаружи двое мужчин склонились над третьим. Один из них поднял голову, увидел Доминика и дважды выстрелил в окно.

Доминик поспешно опустился на четвереньки.

— Подсолнечное масло есть? — спросил он у Марии. Та указала на второй кухонный шкафчик, тот, что поменьше. Доминик велел им перебираться в гостиную, а сам достал бутылку, вылил масло на линолеум футах в пяти от двери и тоже отступил в сторону гостиной. Едва он успел поравняться с Брайаном, как дверь снова распахнулась. В кухню влетел человек, за ним по пятам следовал второй. Первый поскользнулся в луже масла и грохнулся навзничь, сбив с ног и своего спутника. Брайан шагнул вперед, держа пистолет в вытянутой руке, прижимаясь плечом к стене, и начал стрелять. Две пули он всадил в того, который бежал первым, три — во второго, подобрал пистолеты и перебросил один Доминику, который уже шел к задней двери и тащил за собой Марию и Рольфа.

Внимательно глядя под ноги, чтобы не поскользнуться самому, Доминик переступил через трупы, осторожно выглянул в заднюю дверь и тут же повернулся.

— Все спокойно.

Из гостиной послышался могучий удар, и дверь приоткрылась. Сваленная около нее мебель, царапая ножками по паркету, поползла в сторону.

— Идите к машине, — сказал Доминик Брайану. — Включи мотор и устрой немного шума. Чтобы звучало естественно.

— Понял.

Брайан поволок Марию и Рольфа через черный ход наружу, а Доминик остался следить за коридором. Он увидел мужчину, перебиравшегося через трещавшую под его тяжестью импровизированную баррикаду, выскочил за дверь и перебежал через лужайку к дальнему углу гаража. Внутри Брайан завел машину Рольфа и, прогазовывая, прогревал двигатель. Доминик опустился на колено и выглянул из-за угла одним глазом. За спиной у него находился темный забор, возле которого росли густые кусты, так что разглядеть что-либо было практически невозможно.

В двери появился последний из нападавших. Увидев в кухне своих мертвых товарищей, он вспомнил об осторожности и, прежде чем выйти наружу, внимательно посмотрел по сторонам. Помедлив немного, он шагнул в сторону от двери, держась спиной к стене, задержался, чтобы окинуть взглядом подъездную дорожку, и лишь после этого перебежал к гаражу. Доминик дал ему возможность протянуть руку к двери, а потом негромко крикнул: «Эй!» Незнакомец непроизвольно повернулся — как раз настолько, чтобы подставить под выстрел грудь, — и Брайан выстрелил два раза подряд. Оба выстрела пришлись в середину груди. Человек попятился, опустился на колени, а потом упал на траву.

Глава 36

«Ну, пора осваивать новую работу», — сказал себе Кларк после завтрака. Он уже позвонил и договорился о встрече в 10.30, затем разбудил Чавеса, и они встретились в баре в полдесятого.

— Что ж, посмотрим, что они захотят платить, — сказал Динг. — Почему-то я настроен на удивление.

— Смотри, не раскатывай губы слишком уж сильно, — ответил Кларк, поворачивая ключ в замке зажигания. — Хотя, черт возьми, когда я оказался в Лэнгли, мне и в голову не могло прийти, что я когда-нибудь буду получать сто тысяч. Для начала мне положили тысячу девятьсот пять долларов. В год.

— Насколько я помню, тот парень хвастался своими инвестиционными планами — не знаю уж, что это значит на самом деле, — а на стоянке я не заметил ничего, дешевле «бумеров». Так что продолжай переговоры.

— Ладно. А ты будешь сидеть рядом и пугать всех своим видом, — хохотнув, отозвался Джон. — Ты считаешь, они на самом деле хотят нанять нас для «мокрых дел»?

— Я считаю, что это стоит выяснить до конца.

Через мост Американского легиона они проехали без задержек, благо час пик уже кончался, и вскоре оказались на ведущем к северу федеральном шоссе № 29.

— Решил, как поступить с моим проколом?

— Да, я подумал. Динг, мы с тобой ныряем в кроличью нору, причем куда глубже, чем случалось прежде. Ну, и пусть оно идет, как положено. Отдадим эту штуку им и посмотрим, что им удастся из нее выжать.

— Хорошо. Скажи-ка, что из себя представляет их главный, Хендли?

— Был сенатором от Южной Каролины, демократ, входил в комитет по разведке. В Лэнгли его любили: умный, откровенный человек. Райану он тоже нравился. Семья Хендли погибла в автомобильной катастрофе. Если мне память не изменяет, жена и двое сыновей. Он очень богат. Как и Райан, сделал кучу денег на биржевых операциях. У него дар — видеть то, чего не замечают другие.

Оба были хорошо одеты — в костюмах, купленных в Лондоне во время службы в «Радуге», при галстуках от «Тернбулла и Эссера» и в ярко начищенных ботинках. Привычка надраивать обувь сохранилась у Чавеса со времен службы в армии, и он никогда этого не забывал, а вот Кларк иной раз позволял себе пропустить эту процедуру.

Они остановились на той же гостевой стоянке и вошли в здание. На посту у входа дежурил все тот же Эрни Чамберс.

— Привет. Мы снова к мистеру Дейвису.

— Так точно, сэр. Присядьте пока, а я позвоню наверх.

Кларк и Чавес сели, Джон взял свежий номер журнала «Тайм» и поймал себя на том, что уже начал привыкать к чтению «новостей» четырехдневной давности. Но тут в вестибюль вышел Дейвис.

— Рад, что вернулись. Не хотите пройти со мной?

Через две минуты все трое оказались в кабинете Тома Дейвиса, откуда открывался пасторальный вид на просторы Мэриленда.

— Как я понимаю, вы заинтересовались, — предположил Дейвис.

— Да, — ответил за обоих Кларк.

— Что ж, хорошо. Теперь наши правила. Первое — все, что происходит в этом доме, не выходит за его пределы. Этого места не существует, и, следовательно, ни о каких действиях, которые могли бы или не могли бы предпринимать здесь, просто не может быть и речи.

— Мистер Дейвис, мы оба хорошо представляем себе, что такое секретность. Мы не болтуны и не приучены травить байки, как только нас отпустят с уроков.

— Вам придется подписать еще одно соглашение о неразглашении. Мы не можем предпринять против вас ничего такого, что предусматривали бы действующие законы, но разорить вас, а вернее, ободрать до нитки, нам вполне по силам.

— Принято ли у вас, чтобы кандидаты обсуждали такие документы со своими юристами?

— Если хотите — ваше право. В соглашении нет ничего такого, что могло бы показаться опасным. Но потом можете порвать его и распрощаться с нами. Мы не можем позволить юристам строить предположения о том, чем мы тут занимаемся. Откровенно говоря, не все наши действия полностью законны.

— Путешествовать много придется? — задал Джон следующий вопрос.

— Полагаю, меньше, чем вам приходилось раньше. Мы все еще решаем, куда, как и сколько. Но большую часть времени вам придется проводить здесь, изучая данные и планируя операции.

— Откуда поступают данные?

— По большей части из материалов Лэнгли и Форт-Мида, но кое-что мы берем у ФБР, иммиграционной и таможенной служб, МНБ… Ну, и всяких других подобных организаций. У нас отличная техническая группа. Вы, наверно, заметили голубятню у нас на крыше?

— Заметили.

— Кроме нашего здания, на прямой линии между ЦРУ и АНБ нет ни единой постройки. Они обмениваются сведениями в ультракоротком диапазоне, а мы перехватываем их передачи до последней запятой. Это обеспечивает нам успех в финансовых операциях. АНБ внимательно следит за деятельностью банков как наших, так и иностранных. У них есть даже возможность заглядывать в банковские компьютерные системы и внутренние сети.

— В прошлый раз вы упоминали о «мокрых делах»…

— На сегодня мы провели только одну подобную операцию — устранили четверых человек, о которых я уже говорил. Если уж говорить откровенно до конца, нам ужасно хотелось посмотреть, что случится после этого. Оказалось, что не случилось ничего. Может быть, мы слишком хорошо замаскировались. Все убийства выглядели как натуральные сердечные приступы, и судебно-медицинская экспертиза во всех случаях так и написала: смерть от естественных причин. От четвертого из них — в Интернете он носил логин «МоНа» — нам достался ноутбук с кодировочными ключами, так что мы читаем их переписку между собой. Вернее, читали до последнего времени. Похоже, что на минувшей неделе они сменили свои коммуникационные протоколы.

— Ни с того ни с сего? — уточнил Кларк.

— Вот именно. Мы перехватили сообщение о рождении ребенка. Между прочим, с огромным списком рассылки. И через несколько часов все стихло.

— Сменили каналы, — предположил Чавес.

— Сейчас мы разрабатываем меры, которые позволили бы нам вновь взять ситуацию под контроль.

— Кто еще участвует в таких же операциях, как те, что предполагаются для нас?

— Вы познакомитесь с ними в свое время, — пообещал Дейвис.

— А как у вас насчет оплаты? — осведомился Динг.

— Для начала можем предложить вам обоим по две с половиной в год. Естественно, сотен тысяч. Если захотите, сможете вложить любую часть своего жалованья — хоть доллар, хоть все — в корпоративный план инвестиций. О доходности по этому плану я вам уже говорил. Мы также оплачиваем расходы на образование детей — если, конечно, эти расходы должным образом обоснованы. Вплоть до получения ученой степени, а то и до доктора философии.[555] Но не дальше.

— Что, если моя жена захочет вернуться в медицинский институт и выполнить работу на соискание степени? Сейчас она врач общей практики, но давно хотела переквалифицироваться по акушерству и гинекологии.

— Такое мы оплачиваем.

— Что говорить ей, если она спросит, чем я тут занимаюсь?

— Консультации по вопросам безопасности для крупных финансовых компаний. Такое объяснение всегда проходит, — заверил его Дейвис. — Она ведь, наверно, знает, что вы работали в Управлении.

— Она его дочь, — Чавес указал на Кларка.

— В таком случае, она, уверен, все поймет правильно. А что скажете о вашей жене, мистер Кларк?

— Зовите меня просто — Джон. Сэнди отлично знает службу. Может даже и намекнуть иной раз, чем я занимаюсь на самом деле, — добавил он, слегка улыбнувшись.

— Как вы насчет того, чтобы познакомиться с нашим боссом?

— Думаю, самое время, — ответил Кларк за обоих.

— Помилования действительно существуют, — сказал Хендли через несколько минут. — Когда Райан подкинул мне мысль о создании этого заведения, он сам сказал, что нужно позаботиться о том, как защитить в случае чего тех оперативников, которых мы будем посылать на дела, и подписал сотню бланков. Пока что у нас не было нужды воспользоваться этим запасом, но они лежат, как страховой полис, на случай необходимости. Так нет ли у вас каких-нибудь еще вопросов, на которые вы не получили ответов от Тома?

— Как выбирают цели? — напрямую спросил Кларк.

— Вы сами, как правило, будете принимать участие в выборе. Нам, когда мы решаем, кто не достоин жить на свете, приходится быть очень осторожными.

— Методы работы тоже будем выбирать мы? — осведомился Кларк, постаравшись деликатнее сформулировать вопрос.

— Ты рассказывал им об авторучках? — обратился Хендли к Дейвису.

— Это один из видов оружия, которым мы располагаем. — Дейвис вынул из кармана золотистую авторучку. — При уколе она вводит около семи миллиграммов сукцинилхолина. Это средство для наркоза, используемое в хирургии, которое останавливает дыхание и произвольные мышечные движения. Но не сердечную мышцу. Человек не может двигаться, не может говорить, не может дышать. Сердце бьется еще минуту-другую, а потом начинается кислородное голодание и смерть. Ну, а при вскрытии обнаруживаются все признаки смерти от острой сердечной недостаточности. И внешне очень похоже.

— Действие обратимо? — спросил Кларк.

— Да, если немедленно начать искусственное дыхание. Препарат распадается в организме уже через пять минут. Он неоставляет никаких следов, разве что жертва попадет в очень хорошо оснащенную лабораторию судмедэкспертизы. К высококвалифицированному специалисту, который будет знать, что именно следует искать. Черт возьми, это почти идеальное средство.

— Странно, что русские им не пользовались.

— Думаю, они искали что-то подобное, — ответил Дейвис. — Но их медики, насколько я знаю, не пользуются сукцинилхолином. Нам рассказал о нем один наш друг — доктор из Колумбийского колледжа медицины и хирургии, у которого есть личные счеты с этими людьми. Одиннадцатого сентября погиб его брат, он был старшим брокером у «Кантора Фицджеральда».

— Впечатляет… — протянул Кларк, рассматривая авторучку. — Кстати, может пригодиться и для допросов. Быть полезным средством для допросов. Вряд ли кому-нибудь, кто познакомится с таким ощущением, захочется повторить опыт.

Дейвис протянул ему устройство.

— Сейчас не заряжено. Чтобы выпустить иглу, нужно повернуть наконечник. И пишет просто замечательно.

— Чудесно. В таком случае, еще один вопрос. Можно ли нам использовать более традиционные средства?

— Если того потребует обстановка — конечно, — ответил, кивнув, Дейвис. — Но, повторяю, нас как бы не существует в природе, так что это следует учитывать всегда и при всех обстоятельствах.

— Понятно.

— А вы что скажете, мистер Чавес? — спросил Хендли.

— Сэр, я просто слушаю и, как говорится, мотаю на ус, — ответил Динг.

— Джон, этот парень и в самом деле такой умный? — обратился к Кларку бывший сенатор.

— На самом деле он даже умнее, чем кажется. Мы не раз отлично работали вместе.

— Что ж, как раз это нам и нужно. Добро пожаловать на наш корабль, джентльмены.

— Еще минуточку, — сказал Кларк. Он вынул из кармана флэшку, которую забрал вчера у Динга, и положил его на стол. — Мы нашли это у плохих парней из Триполи.

— Понятно. И каким образом оно попало сюда?

— По чистой случайности, — ответил Кларк. — Назовем это преждевременным приступом старческого слабоумия. Я долго думал — то ли вернуть его шведам, то ли передать в Лэнгли, — но решил, что здесь от него будет больше пользы.

— Вы смотрели содержимое?

— Картинки JPEG, — ответил Чавес. — Десятка полтора. По-моему, больше всего похоже на чьи-то отпускные фотографии, но кто знает?..

Хендли задумался на пару секунд, потом кивнул.

— Ладно, мы тоже посмотрим. Том, у нас найдется для них свободный кабинет?

— По соседству с братьями Карузо.

— Хорошо. В таком случае пока что осматривайтесь, а завтра с утра снова встретимся.

Хендли поднялся, давая понять, что беседа окончена. Дейвис шагнул к двери, Чавес и Кларк направились за ним.

— А вас, Джон, я попрошу задержаться на минутку, — сказал Хендли.

— Конечно. Иди, Динг, я сейчас догоню.

— Джон, у вас большой опыт, — сказал Хендли, когда они остались наедине. — Я хотел бы обсудить с вами пару вопросов.

— Валяйте.

— Мы еще совсем молодые, вся концепция, которой руководствуемся, — это, по сути, путь проб и ошибок. Мне начинает казаться, что наша работа течет по чрезмерно сложному, даже путаному руслу.

— Не обижайтесь, Джерри, — усмехнулся Кларк, — но уже из того, что вы применяете слова «работа течет» применительно к такой организации, следует, что вы правы. Что из себя представляет ваша структура?

— Похоже на Лэнгли, — сказал Кларк, выслушав объяснение Хендли. — Послушайте, разведывательная деятельность, по большей части, проходит путем естественным. Согласны? Конечно, без анализа никак не обойтись, а вот пытаться вогнать процесс в какие-то искусственно сконструированные рамки, значит, сидеть и дожидаться, когда же наступит, извините за выражение, полный п…ец.

— Смотрю, вы не стесняетесь в оценках.

— А вы хотели бы, чтоб я разводил дипломатию?

— Нет.

— Структуры погубили много прекрасных идей — они просто не доходили доверху. Вы, как я понимаю, хотите получить совет? Пожалуйста: ежедневно собирайте здесь руководителей направлений и устраивайте мозговую атаку. Может быть, это покажется банальностью, но метод работает. Если окажется, что кто-то из ваших людей тревожится, что могут принять не его, а чье-то еще предложение, значит, вы зря тратите свои таланты.

Хендли чуть слышно присвистнул и улыбнулся.

— Вы тоже не обижайтесь, Джон, но вас вряд ли можно назвать рядовым громилой.

Кларк пожал плечами и промолчал.

— Что ж, — продолжил Хендли, чуть помолчав, — похоже, вы попали в самую точку. Я, признаться, думал так же. Но приятно получить подтверждение своим мыслям.

— У вас есть еще какие-нибудь вопросы?

— Есть. На днях ко мне приходил Джек Райан. Просил больше допускать его к полевой работе. — «Да, он уже перестал быть младшим», — напомнил себе Кларк. — Том рассказывал вам, как он работал по МоНа? — спросил Хендли.

— Да.

— Ну, а я узнал из вторых рук, что братья Карузо взяли Джека с собой в Хоганс-аллею. Так сказать, чтобы развеяться. И он там отработал чертовски хорошо, по крайней мере, так мне сказали. Конечно, допустил несколько типичных ошибок, где-то подставился, но в целом отработал более чем удовлетворительно.

«Значит, у него есть способности», — подумал Кларк. Может быть, передались генетически, если, конечно, такое бывает на самом деле. Он видел в деле отца Джека и мог поручиться, что тот настоящий боец. Умеет сохранять хладнокровие при достаточно тяжелых обстоятельствах. И тому, и другому можно научиться, но второе зависит в значительной степени от склада ума и темперамента. Похоже, Джек унаследовал от отца оба эти качества, да еще и твердую руку.

— И как, по-вашему, он серьезно ко всему этому подходит? — спросил Кларк.

— Думаю, что иллюзий не питает. И не производит впечатления охотника за славой.

— Нет, он не такой. Родители его хорошо воспитали.

— Он изумительный аналитик, у него к этому делу настоящий талант, но ему кажется, что он всего лишь мелкое колесико, вращающееся на одном и том же месте. Он хочет сам выйти на расчистку. Но беда в том, что я не уверен, что его отец…

— Если вы намерены принимать решения, исходя из того, что может сказать его отец, то…

— Продолжайте.

— То вам нужно беспокоиться не о его голове, а о своей. Джек взрослый и живет своей жизнью. И вы должны принять решение, исходя из того, годится ли он для такой работы и принесет ли пользу Кампусу. Вот и все.

— Логично. Что ж, мне все же нужно еще подумать об этом. Но, если я все же решу удовлетворить его просьбу, ему потребуется инструктор.

— Полагаю, такой у вас найдется.

— Я мог бы обратиться еще к кому-нибудь или использовать несколько человек. Пит Александер тоже мастер своего дела, но мне, действительно, хотелось бы, чтобы он посидел под вашим крылом.

Теперь настала очередь Кларка задуматься. Вот, Джон, ты и сам нарвался на то, к чему только что призывал босса.

— Я согласен.

— Спасибо. Кстати, на тот случай, если у вас возникли сомнения — мы постоянно ищем таких людей, как вы и Чавес. У нас, конечно, есть свои скауты, высматривающие способных людей, но некоторый переизбыток кандидатов никогда не помешает.

— Тут вы правы. Я, с вашего разрешения, тоже подумаю на этот счет. Вдруг да припомню одно-другое имя.

Хендли ухмыльнулся.

— Может быть, кого-то из недавно отправленных в отставку агентов?

— Может быть, — улыбнувшись в ответ, кивнул Кларк.

Глава 37

— Это тайники, — заявила Мэри Пэт Фоли, открыв стеклянную дверь конференц-зала НКТЦ. Она подошла к покрытой пробкой доске, на которую прикололи военную карту и вырванную из «Бедекера» схему Пешавара, и ткнула пальцем в одну из групп точек.

— Ну-ка, поподробнее, — попросил Джон Тернбулл.

— Легенда на обороте — стрелки вверх и вниз, сопровождаемые точками, — места расположения тайников. Стрелка вверх означает «забрать», стрелка вниз — местоположение закладки. Первые стрелки указывают, какие тайники проверять. Вот и получается, что группа из трех точек означает наличие закладки, а из четырех — место, где находится тайник.

— Вот, что значит опыт, полученный во время «холодной войны», — одобрительно сказала Джанет Каммингс.

— Это испытано и отработано гораздо раньше — еще в Древнем Риме.

То, что коллеги удивились этой догадке, сказало ей, что они — и, возможно, ЦРУ в целом — все еще пребывали в состоянии перцептивного дефицита по отношению к РСО и постановке там разведки. Связь с агентами через тайники была делом достаточно надежным и обеспечивала эффективную, хотя и не слишком быструю связь.

— Впрочем, узнать, продолжают ли их использовать, мы все равно не можем, — продолжала она. — Во всяком случае, без внедрения туда.

Под локтем Бена Марголина заверещал телефон. Он взял трубку, молча слушал тридцать секунд, положил ее и сказал:

— Пока что ничего нового, но компьютеры продолжают жевать снимки. Хорошо, по крайней мере, то, что можно смело исключить окрестности пещеры в радиусе шестидесяти миль.

— Слишком много параметров, — посетовал Джон Тернбулл, командир «Базы акр».

— Угу, — согласилась Джанет Каммингс, глава управления операций НКТЦ.

Выдвинутая Мэри Пэт Фоли идея привела в действие проект ЦРУ, получивший кодовое название «Коллаж». Он заключался в том, что гористая местность, изображенная на макете, который группа Дрисколла нашла в пещере Гиндукуша, реально существовала где-то в мире.

Проект «Коллаж» — плод напряженной мозговой деятельности нескольких математиков из научно-технического директората Лэнгли. Они не впали в отчаяние (как это случилось с «Базой акр»), когда Мэри Пэт задала свой вопрос: «Где же находятся эти горы?» Эмир и его помощники выложили в Интернет и прессу немало фотографий, где они были запечатлены во время походов по диким горам Пакистана и Афганистана, предоставляя американским разведчикам массу возможностей для оценки погоды и общего характера местности, в которой делались снимки. Это делалось с осторожностью. Они никогда не помещали на снимках тех подробностей, ориентируясь на которые можно было бы высадить группу спецназа или пустить беспилотники. Без более широкого пейзажа, заметных ориентиров и четкого масштаба камни так и оставались безымянными камнями, неотличимыми от всех прочих.

Предполагалось, что «Коллаж» сможет решить эту проблему, собирая и анализируя все доступные изображения, топографические данные и материалы радиолокационных съемок, если бы они были четко атрибутированы и имели масштабную привязку к какому-нибудь элементу ландшафта. Начиная с тех, что поставляли коммерческие и военные спутники «Ландсат», «Лакросс» и «Оникс», и кончая семейными фотоальбомами на «Фейсбуке» и любительскими фотоотчетами путешественников на «Фликре». «Коллаж» поглощал эти изображения, а потом выплевывал наружу в виде соответствующей частицы поверхности Земли. К изображению и карте добавлялась при этом масса других данных — геологические характеристики местности, погодные условия в прошлом и настоящем, планы лесоразработок, сейсмическая активность… Если какая-то информация имела отношение к земной поверхности, к ее облику сегодня или в прошлом, ее следовало запустить в «Коллаж».

Проект давал ответы на вопросы, которые вряд ли пришли бы в голову обычному человеку, вроде: «Как выглядит гранит в Гиндукуше во время дождя?» или «В каком направлении ляжет тень от такого-то предмета при тридцатипроцентной облачности и определенной точке конденсации?» Или: «Какой высоты достигнут песчаные барханы в Судане при непрерывном ветре скоростью двенадцать-четырнадцать миль в час на протяжении десяти дней?» Группы перестановок потрясали своими объемами, математические модели, упрятанные в управлявшие работой «Коллажа» программы по несколько миллионов операторов, не могли вызывать иного чувства, кроме благоговейного ужаса. Главная проблема состояла в том, что расчеты базировались не только на известных переменных, но и на мнимых. Не говоря уже о вероятностном подходе, поскольку программа должна была учитывать допущения, так как использовала не только формализованные данные, но и сделанные в разных ракурсах фотоизображения и фрагменты видеозаписей. Скажем, в тридцатисекундной видеозаписи с разрешением 640×480 «Коллаж» при первом «просмотре» должен был идентифицировать все реперные объекты величиной от 500 000 до 3 000 000 точек. Он группировал их по цвету — черно-белое изображение или оттенки серого (их использовалось шестнадцать тысяч), относительной величине и углу расположения, расстоянию от фона и окружающих объектов, яркости и направлению света или густоте и скорости движения облачного покрова и многим другим параметрам. Затем эти параметры вводились в матрицу сравнения, и начиналась работа по, собственно, отождествлению.

«Коллаж» провел уже несколько успешных анализов, однако ничего такого, что имело бы реальное тактическое значение, на нем еще не делали. Мэри Пэт начала подозревать, что на этой задаче система сломает себе зубы. Но если это случится, то не из-за программы, а, вероятнее, из-за тех данных, которыми ее снабдили. Они же не знали даже, являлся ли макет сколько-нибудь точным изображением действительно существующего ландшафта, а если да, то где он находился. Где-то в пределах тысячемильного Гиндукуша или в другой части света.

— Что мы имеем насчет «Лотоса»? — спросила Мэри Пэт. АНБ внимательно отслеживало все сообщения, где так или иначе встречалось слово «лотос», рассчитывая выявить закономерность, опираясь на которую НКТЦ мог бы приступить к восстановлению всей картины. А круг вопросов, на которые им было необходимо ответить для того, чтобы собрать мозаику, устрашал своими размерами. Когда слово впервые начало употребляться в качестве кодового обозначения, насколько часто оно встречается, из какой части света и каким образом распространяется — по электронной почте, по телефону, через веб-сайты или каким-то иным путем, который они пока что не принимают во внимание? Предшествует «Лотос» какой-нибудь крупной операции террористов или связан с ее последствиями? И так далее. Черт возьми, никто не мог даже с уверенностью сказать, что этот пресловутый «Лотос» вообще что-то означал. Из того немногого, что было известно, можно было сделать любой вывод, вплоть до того, что «Лотос» — это ласкательное прозвище какой-нибудь любовницы Эмира.

— Что ж, давайте проработаем наихудший сценарий, — сказал Марголин, решительно возвращая присутствующих к насущным задачам.

— Я бы сказала, что мы слишком уж много поставили на эту карту, — отозвалась Каммингс. — Нам известно, где находится пещера, а также то, что сигнал был довольно-таки слабым — на несколько десятков миль по обе стороны границы. Даже если допустить, что за словом «лотос» присутствует какое-то содержание, есть немало шансов за то, что им обозначено какое-то перемещение — людей, грузов, денег… Кто знает?..

«Проблема, — думала Мэри Пэт, — заключалась в том, что перемещения людей и грузов зачастую легче обнаруживались старомодными средствами, людьми, ведущими наблюдение, чем средствами радиоразведки, а на сегодня в тех краях у них нет практически никого».

— Вы, конечно, уже знаете, что я скажу обо всем этом, — обратилась Мэри Пэт к директору НКТЦ. — Мы все думаем об одном и том же, но ресурсов у нас нет, тем более самых полезных, глубоко внедренных.

«И благодарить за это следует Эда Килти и директора ЦРУ Скотта Килборна», — мрачно добавила она про себя. Почти десять лет потратили на восстановление штата резидентов — по большей части при помощи «синего набора». Тайным службам следовало вновь обеспечить надежное представление по всему миру, тем более с учетом интересов союзных разведок. И вдруг всех этих мужчин и женщин, которые, рискуя головой, создавали агентурные сети в ничейных районах Пакистана, Афганистана и Ирана, отозвали в посольства и ведомства, снисходительно похлопав по плечу вместо благодарности.

Упаси нас бог от узколобой политизации разведки.

— Если так, нужно думать шире, — продолжила она. — У нас имеются там кое-какие источники, правда, не наши. Давайте обратимся за помощью к доброй старой союзной разведке.

— К англичанам? — уточнил Тернбулл.

— Именно. По опыту работы в Центральной Азии у них нет равных, даже русским до них далеко. Попросить помощи нетрудно. Пусть кто-нибудь проверит тайники, посмотрит, годны ли они к использованию.

— А дальше?

— Доберемся до трубы и перекроем ее.

Марголин, сидевший во главе стола, запрокинул голову и уставился в потолок.

— Попросить помощи нетрудно, — повторил он. — Проблема в том, разрешат ли нам попросить.

— Вы шутите? — изумленно вскинулась Каммингс.

Мэри Пэт знала, что сказано это было совершенно серьезно. Хотя заместители Килборна по разведке и агентурной работе не были столь никчемно травоядными, как директор ЦРУ, но должны были хотя бы казаться такими. Президент Килти поставил Килборна на эту должность для того, чтобы высшее руководство ЦРУ гарантированно следовало по линии, избранной новой исполнительной властью, невзирая на последствия для Управления и всего разведывательного сообщества в целом.

— В таком случае, не будем спрашивать разрешения, — просто сказала она.

— Что? — теперь уже удивился Марголин.

— Не будем спрашивать — значит, не откажут. Мы же все еще толчем воду в ступе, верно? Не готовим никаких операций, не просим никаких средств. Просто пытаемся поймать рыбку в мутной воде. Занимаемся именно тем, за что нам платят жалованье. С каких это пор мы должны спрашивать разрешения на дружескую беседу с испытанным союзником?

Марголин пристально поглядел на нее, а потом пожал плечами. Это движение не говорило ничего, но в то же время им было сказано все. Она знала своего начальника достаточно хорошо для того, чтобы понять, что затронула чувствительную струну. Марголин, как и она, весьма трепетно относился к своей карьере, но не пошел бы ради нее на ущерб работе.

— Мы об этом не говорили, — предупредил Марголин. — Оставим этот вариант в резерве. Пустим его в ход, если не будет иного варианта.

«Вот она, настоящая Россия, — думал Виталий, — с ее прославленными на весь мир жестокими морозами, которые скоро сменят эти промозглые ветра. Белые медведи отъелись, обросли толстым слоем жира, который защищает их от холода и позволяет беззаботно проспать несколько месяцев в пещерах под ледяными торосами, откуда они, впрочем, изредка выбираются, чтобы поймать тюленя, расположившегося на отдых слишком близко к продуху».[556]

Виталий встал, встряхнулся, разгоняя сон, и, шаркая ногами, побрел на камбуз поставить чай. Температура держалась чуть выше нуля — можно сказать, теплый осенний день. Вода за ночь не замерзла, во всяком случае, такого льда, который не смогла бы легко преодолеть его баржа, не образовалось, но на палубе все-таки нарос дюймовый слой наледи, который им с Ваней предстояло сколоть, чтобы не нарушилась устойчивость судна. Перевернуться в этих водах — верная смерть, без гидрокостюма человек теряет сознание от холода за четыре минуты, а за пятнадцать — умирает. Гидрокостюмы на судне имелись, хватило бы и на команду, и на пассажиров, вот только пассажиры, когда он попытался объяснить, как ими пользоваться, не пожелали его слушать.

Пассажиры тоже проснулись и пытались греться, топая ногами и обхватывая себя руками. Поднявшись, они сразу же закурили и отправились на корму, справить нужду с борта. На завтрак все они довольствовались хлебом и замерзшим на холоде маслом.

Виталий выждал еще час, чтобы посветлело, потом запустил оба дизеля и задним ходом отполз от каменистого берега, на который вывел носом баржу для ночевки. Карта лежала в рубке. Судно двинулось на восток со скоростью десять узлов. Ваня стоял на руле. Старенький, но надежный радиоприемник играл классическую музыку, которую транслировала архангельская радиостанция. С музыкой время шло быстрее. До мест назначения предстояло идти еще десять часов. Около 160 километров. По крайней мере, так получалось по карте — десять часов на десяти узлах.

— Ох, не нравится мне это, — вдруг сказал Ваня, указывая вперед и направо.

На востоке горизонт закрывала стена густых темно-серых, почти черных облаков. Они висели так низко, что, казалось, соприкасались с поверхностью океана.

— Да, хорошего мало, — согласился Виталий. А скоро будет еще хуже. Чтобы добраться до места, им нужно либо пройти через шторм, либо уйти с его пути. Можно даже причалить к берегу и отстояться, пока погода не успокоится. — Спустись к Фреду, позови его сюда, — сказал он.

Ваня рысцой выбежал из рубки и через минуту вернулся с руководителем группы.

— Какие-нибудь проблемы, капитан?

Виталий указал в окно туда, где громоздились тучи.

— Вот.

— Это дождь?

— Нет, Фред, это не дождь. Это шторм. Неизвестно только, насколько сильный. Боюсь, нам придется там несладко. — Он не стал добавлять, что похожая на корыто, с осадкой всего метр, баржа Т-4 вовсе не предназначена для плавания в штормовом открытом море.

— Когда он начнется?

— Часа через три, может быть, чуть дольше.

— Мы его выдержим?

— Может быть, но точно сказать нельзя. В любом случае, потреплет здорово.

— Какие у вас варианты? — спросил Фред.

— Вернуться туда, где мы ночевали, или взять на юг и попытаться обойти шторм стороной. В том и другом случае потеряем сутки или двое.

— Это нас не устраивает, — отрезал Фред.

— Смотрите, даже если и уцелеем, достанется очень здорово. Особенно вам и вашим парням.

— Вытерпим. Да, может быть, если я предложу надбавку, будет легче перенести шторм?

Виталий пожал плечами.

— Раз вы не настроены отступать, я с вами.

— Хорошо. Идем дальше.

Через два часа он увидел на горизонте судно, направлявшееся на запад. По всей вероятности, грузовое судно, доставившее груз — оборудование для нефтедобычи — на новое месторождение, открытое на востоке, на реке Лене, южнее Тикси, и возвращавшееся обратно. Судя по хорошо видному буруну за кормой судно выжимало всю возможную скорость, несомненно пытаясь обогнать шторм, следовавший за ним по пятам.

В рубке вновь появился Ваня.

— Двигуны в порядке. Задраил все, что возможно.

Виталий поручил ему подготовить судно к встрече со штормом. Правда, ни избавить пассажиров от того, что их неминуемо ожидало, ни как-то убавить ярость, с которой море обрушится на их суденышко, они не могли. Мать-природа непостоянна и жестока.

Немного раньше Виталий попросил Фреда дать команду его людям принять участие в скалывании льда, и они старательно этим занимались — на подгибающихся ногах, бледные от морской болезни. Половина из них колотила кувалдами и обухами топоров, а вторая половина, во главе с Ваней, сгребала осколки лопатами и вываливала за борт.

— Слушай, может быть, когда вернемся, переедем в Сочи? Будем ходить по Черному морю… — обратился Ваня к капитану, когда пассажиры закончили работу и удалились отдыхать в кубрик.

— Слишком уж жарко. Нормальный человек там не выживет.

Его слова не были шуткой, а отражали обычный образ мыслей обитателя Арктики. Настоящие люди живут в холоде и хвастаются тяжелыми условиями своей жизни. К тому же водка должна быть холодной, а теплую — ее и пить нельзя.

От шторма их теперь отделяло всего десять миль. Опытный глаз Виталия хорошо видел, как серо-черная колышущаяся стена несется им навстречу.

— Ваня, спустись-ка вниз и еще разок объясни пассажирам, как пользоваться гидрокостюмами.

Ваня, громко стуча каблуками, сбежал по трапу.

— И постарайся, чтобы они на этот раз тебя слушали, — крикнул Виталий ему вслед.

Как капитан он чувствовал личную ответственность за безопасность своих пассажиров и (возможно, это было даже важнее) опасался, что тот или те, на кого они работали, вряд ли простит ему, если он угробит этих людей.

«Дурацкое занятие», — думал Муса Мерсадан, глядя, как маленький, похожий на гнома русский раскладывает на палубе оранжевый спасательный гидрокомбинезон. Во-первых, будут на них эти костюмы или не будут, все равно ни одно спасательное судно не успеет к ним вовремя, во-вторых, никто из его людей ни за что не наденет этот костюм ни при каких обстоятельствах. Если Аллаху будет угодно, они переправятся через море, а если нет, то примут любую судьбу. Больше того, Мерсадан вовсе не хотел, чтобы, если судно погибнет, кого-нибудь из них выловили из моря. Лучше было бы, в таком случае, остаться неопознанными трупами, и об этом даже молился в глубине души. Нужно было обдумать еще кое-что — позаботиться о том, чтобы, если катастрофа все же произойдет, не выжил ни капитан, ни его матрос. Пистолетом в воде не воспользуешься. Значит, остается нож, и лучше сделать все до того, как они покинут судно. И, пожалуй, распороть животы, чтобы они утонули наверняка.

— Сначала ложите костюм на палубу, расправляете его, а потом садитесь ж…ой к нижнему концу молнии, — говорил русский.

Мерсадан и его люди, конечно, делали вид, что внимательно слушают. Всем им было плохо, от морской качки их лица стали уже не просто бледными, а серо-зелеными. В кубрике воняло рвотой, потом и подгоревшими овощами.

— Сначала просунуть ноги в штанины, потом руки по одной, потом накинуть на голову капюшон. Когда влезли в костюм, встать на колени, застегнуть молнию доверху, закрыть воротником нижнюю часть лица и застегнуть липучки.

Русский переходил от одного к другому, проверяя, насколько точно они следуют его инструкциям. Убедившись, что все сделано правильно, он еще раз обвел всех взглядом и спросил:

— Вопросы есть?

Вопросов не было.

— Если окажетесь за бортом, ваш АРМ…

— Что-что? — вскинулся один из пассажиров.

— Аварийный радиомаяк, он встроен в воротник, включится автоматически, как только попадет в воду. Еще какие-нибудь вопросы?

Все промолчали.

— Ладно. Тогда сидите в кубрике и держитесь покрепче.

Виталий, естественно, понимал, чего следует ожидать, но все же ярость, с которой обрушился на них шторм, и сила ветра заставили его струхнуть. Небо сделалось темным, как ночью. На море, бывшем до сих пор довольно спокойным — ровная зыбь высотой в два, два с половиной метра, — заплясали шестиметровые валы, бившие в тупой нос-рампу баржи так, будто сам Господь стучал по днищу кулаком.

Ветер срывал с гребней волн брызги и пену, перебрасывал их через низкие борта, они хлестали по стеклам рулевой рубки, словно некий злой великан пригоршнями швырял навстречу кораблю песок и мелкие камешки. При каждом таком броске стекло перед Виталием делалось непрозрачным на десять секунд, потом «дворники» сбрасывали со стекла воду — лишь для того, чтобы он мог увидеть гребень следующей волны. Каждые несколько секунд на палубу обрушивались тонны воды, заливая ее по колено. Вода не успевала уходить через шпигаты. Виталий, крепко стискивавший руками штурвал, ощущал, как судно переваливается с боку на бок под тяжестью массы воды, перекатывавшейся между фальшбортами.

— Спускайся вниз и следи за машиной и помпами, — приказал Виталий, когда Ваня поднялся по невысокому трапу в рубку.

Работая обеими машинами по отдельности, Виталий с большим трудом, но все же умудрялся держать судно носом к волне. Повернуться бортом и оказаться на склоне волны значило накрениться и перевернуться. Допустимый бортовой крен плоскодонной Т-4 не превышал пятнадцати градусов. Дальше оно легло бы на борт и через минуту-две пошло бы ко дну.

Но Виталий отлично знал, что может выдержать носовая рампа, а чего не может. Поэтому они с Ваней перед штормом постарались укрепить рампу и сделать так, чтобы через ее стыки проникало как можно меньше воды. Полностью загерметизировать ее было невозможно, ведь она предназначалась для того, чтобы откидываться и выпускать на берег солдат и технику. Каждый удар волны сотрясал рампу, и даже сквозь рев шторма Виталий слышал, как стальные, дюймовой толщины, пальцы, запиравшие рампу в закрытом положении, бились о края гнезд.

Очередная волна перекатилась через борт и разбилась на палубе. Половина воды схлынула обратно в море, а оставшаяся половина прокатилась по всей длине суденышка и ударила в окно рулевой рубки. Баржа повалилась на борт. Виталий потерял равновесие, упал и ударился лбом о какой-то кронштейн. Впрочем, он тут же вскочил на ноги, несколько раз моргнул и лишь после этого осознал, что по его виску стекает что-то теплое. Оторвав одну руку от штурвала, он потрогал лоб — на пальцах была кровь. «Повезло, — подумал он. — В крайнем случае, пара стежков…»

Из динамика внутреннего сообщения донесся голос Вани:

— Помпа встала. Пытаюсь запустить.

Вот же черт! Без одной донной помпы можно бы и обойтись, но Виталий хорошо знал, что суда, как правило, тонут не из-за какого-то одного катастрофического несчастья, а вследствие эффекта домино — одна мелочь за другой, но, в конце концов, судно лишается мореходности. А если такое начнется сейчас… Лучше об этом не думать.

Через шестьдесят секунд вновь раздался Ванин голос:

— Помпа заработала!

— Понял! — отозвался Виталий.

Вдруг снизу донесся громкий крик:

— Нет! Стой! Вернись!

Виталий повернулся и прижался разбитым лбом к правому боковому окну рубки. На корме из двери кубрика на палубу пляшущего в волнах судна неуверенно держась на ногах выбрался человек. Один из людей Фреда.

— Что за черт?..

Человек споткнулся и упал на колени. Его вырвало. Теперь Виталий видел, что он ничего не соображает от страха. Такое случается — у человека, запертого под палубой на штормующем судне, отказывает разум и верх берет самый примитивный инстинкт самосохранения. И, повинуясь этому инстинкту, он стремится удрать из замкнутого пространства. Виталий нажал кнопку связи с машиной.

— Ваня, человек на юте…

Корму высоко подбросило в воздух. Когда же металлическое днище вновь ударилось о воду, по ней прокатился мощный вал. Человека, не успевшего ни за что ухватиться, швырнуло на фальшборт. Несколько секунд он висел на нем, словно тряпичная кукла — ноги на палубе, голова и туловище за бортом, — а потом его перевалило в море, и он исчез.

— Человек за бортом! Человек за бортом! — заорал Виталий по судовой связи. Быстро опустив боковое окно рубки, он высунулся наружу и принялся высматривать в волнах-горах просвет, в котором можно было бы развернуться на обратный курс.

— Не делайте этого! — вдруг услышал он из-за спины. Обернувшись, он увидел Фреда. Тот стоял на верхней ступени трапа, вцепившись обеими руками в поручни. Его рубашка была испачкана рвотой.

— Что? — не поверил своим ушам Виталий.

— Он погиб, забудьте о нем.

— Вы с ума сошли? Мы же не…

— Если вы повернете, мы ведь можем потонуть, верно?

— Да, но…

— Капитан, он должен был соображать, чем рискует. И я не позволю подвергать опасности всех из-за его глупости.

Виталий понимал, что, рассуждая логически, Фред прав, но бросить человека в штормовом море, даже не попытавшись его спасти… Это же ни в какие ворота… К тому же на лице руководителя этой непонятной экспедиции не отражалось даже тени какой-либо эмоции. А этот тип, называвшийся Фредом, словно прочел мысли Виталия.

— За моих людей отвечаю я, а вы отвечаете за судно и пассажиров, так?

— Так.

— Значит, идем дальше.

Глава 38

— Слушаю, — сказал бывший президент Джек Райан. Он все еще почти с наслаждением отвечал по телефону сам. Особенно если звонил этот аппарат.

— Мистер президент?

— Да. Кто это? — Он не узнал говорившего по голосу, но, как бы там ни было, этот человек знал номер личной телефонной линии Джека. А таких людей в мире насчитывалось очень мало.

— Джон Кларк. Два дня назад вернулся из Англии.

— Как поживаете, Джон? Значит, они все-таки пошли на это? Заставили янки собрать вещички?

— Боюсь, что так. Как бы там ни было, мы с Дингом уже дома. В общем, мы с Дингом хотели бы засвидетельствовать вам свое почтение. Вы не против?

— Черт возьми, конечно, нет. Приезжайте к ленчу. Когда вы сможете быть?

— Скажем, часа через полтора.

— Идет. Значит, увидимся около одиннадцати?

— Так точно, сэр.

— Меня, между прочим, зовут Джек. Вы не забыли?

Кларк хохотнул в трубку.

— Постараюсь запомнить.

В трубке послышались гудки. Райан переключил линии и вызвал Андреа.

— Слушаю, мистер президент.

— Около одиннадцати ко мне приедут двое приятелей. Джон Кларк и Доминго Чавес. Вы ведь помните их?

— Да, сэр. Хорошо, сейчас включу их в список, — ответила она нарочито бесстрастным тоном. Она помнила, что эти двое могли быть опасными, но никогда не давали повода усомниться в их лояльности. Будучи специальными агентами Секретной службы США, они не доверяли никому на свете. — Они приедут на ленч?

— Вероятно.

По федеральному шоссе № 50, которое вело на восток, а затем, не доезжая Аннаполиса, сворачивало к востоку, ехать было легко и приятно. Кларк поймал себя на том, что переход на езду по правой стороне дороги, после нескольких лет езды по левой, дался ему без всякого труда. Навык восстановился почти сразу. Судя по всему, отработанный за всю предшествующую жизнь автоматизм легко взял верх над теми привычками, которые появились у него за время пребывания в Великобритании. Впрочем, иногда все же приходилось задумываться. Облегчали жизнь светофоры. Дома разрешающий свет был зеленым, а в Англии и Уэльсе — синим, что служило напоминанием о том, что он находится в чужой стране, пусть даже пиво там заметно лучше.

— Итак, какой у нас план? — спросил Чавес.

— Расскажем ему, что мы завербовались в эту контору.

— А насчет Младшего?

— Динг, у тебя может быть и свое мнение, но лично я думаю так: что говорят друг другу отец с сыном, а чего не говорят — их дело. А не наше. Джек-младший — взрослый человек. Он имеет полное право сам решать, как ему распоряжаться своей жизнью, а также кого ему посвящать в ее подробности, кого нет.

— Да, конечно, понимаю я все это, но, сам подумай, если с ним что-нибудь случится… Христос всемогущий, ведь полетит столько дерьма, что… Не хотел бы я тогда оказаться где-нибудь поблизости.

«Я тоже», — подумал Кларк.

— Но если так, подумай еще разок, за что ты взялся, — продолжал Динг. — Тебя попросили заняться его подготовкой, а ты, как я понимаю, не мог отказать в такой просьбе?

— Ты все правильно понимаешь. — Дело заключалось в том, что Кларку было неловко скрывать это от Райана-старшего — их как-никак многое связывало, и бывший президент сделал ему много хорошего. Но важной особенностью его жизни являлось то, что он хранил множество секретов множества людей. Конечно, эта тайна являлась личной, но Джек был большим мальчиком с хорошей головой на плечах. Впрочем, это не значило, что он не попытается уговорить Джека посвятить отца в то, чем он занимается в Кампусе.

Через сорок минут они свернули направо, на Перегрин-клиффрод, хорошо зная, что с этого мгновения попали под прицел телекамер наблюдения, и агенты Секретной службы склонились к компьютерам, чтобы проверить номерные знаки. Они сразу поймут, что перед ними арендованная машина, а вот чтобы выйти на сеть «Герца» и узнать, кто взял ее напрокат, им понадобится некоторое время. Это заставит их немного поволноваться, но лишь в тех пределах, которые дозволяет устав, — этому Секретная служба хорошо обучена. В конце концов они остановились возле каменного столба, от которого начиналась подъездная дорога, заканчивающаяся через четверть мили у дома Райанов.

— Представьтесь, пожалуйста, — прозвучало из вмонтированного в столб динамика.

— «Радуга-шесть» по договоренности с «Фехтовальщиком».

— Проезжайте, — последовал ответ. Затем в динамике что-то пискнуло, негромко зашипел гидропривод, и ворота открылись.

— Обо мне ты не сказал, — заметил Чавес.

— Ты, главное, не суй руки в карманы, и все будет в порядке, — усмехнулся Кларк.

Андреа Прайс-О’Дей встретила их на крыльце. «Не кто-нибудь, а сама начальница», — отметил про себя Кларк. Неужели его тут считают важной персоной? Скорее просто старым приятелем босса.

— Привет, боцман, — сказала она.

«Неужели я ей симпатичен?» — удивился про себя Кларк. Боцманом его называло лишь несколько самых близких друзей.

— Доброе утро, мэм. Как поживает босс?

— Как обычно, работает над книгой, — ответила Андреа. — Попрошу в дом.

— Спасибо. — Он пожал протянутую руку. — С Доминго, я думаю, вы знакомы.

— О, конечно. Как семья?

— Все замечательно. Рады, что вернулись домой. И еще один малыш на подходе.

— Поздравляю!

— Как у него настроение? — осведомился Кларк. — Бегает по потолкам?

— А вы идите и посмотрите сами, — предложила Андреа, открывая дверь.

Им обоим уже доводилось бывать здесь, в этой просторной гостиной с потолком, зашитым красивой вагонкой фирмы «Потлач», с огромными окнами, из которых открывался вид на Чесапикский залив, с огромным роялем «Стейнвей», на котором Кэти, вероятно, до сих пор играет почти каждый день. Андреа проводила их по застеленной ковром лестнице в библиотеку, она же кабинет Райана, и удалилась.

Райан печатал на компьютере, колотя по клавиатуре с такой силой, что вряд ли она могла бы выдержать больше пары лет такого обращения, и поднял голову к вошедшим лишь после того, как за ними закрылась дверь.

— Тяжелые мысли одолевают, а, мистер президент? — спросил, улыбнувшись, Кларк.

— Привет, Джон! Как дела, Динг? Добро пожаловать. — Он поднялся им навстречу и пожал руки обоим. — Присаживайтесь, располагайтесь. — Это прозвучало как приказ, и они выполнили его. Пусть они были старыми друзьями, но хозяин дома был в прошлом президентом Соединенных Штатов, а гости совсем недавно носили мундиры Вооруженных сил.

— Рад видеть вас целым и невредимым, — сказал Кларк.

— Вы о Джорджтауне? — Райан встряхнул головой. — Он даже прицелиться не успел. Андреа уложила его, как на учениях в тире. Между прочим, с помощью Джека.

— Что-что?

— Он там был. И предупредил Андреа. Разглядел, что с тамошним уборщиком было что-то не так.

— А именно? — спросил Кларк.

— Он возился с отверткой там, где годится только гаечный ключ.

— Умный мальчик, — похвалил Чавес. — Папа может им гордиться.

— Это уж точно, — отозвался бывший президент Райан, даже не пытаясь сделать вид, что говорит не всерьез. — Хотите кофе?

— В кофе англичане ничего не понимают, сэр, — сказал Чавес. — Они пьют «Старбакс», но, по мне, он у них совершенно безвкусный.

— Ну, мой кофе вам должен понравиться. — Он вновь поднялся, оставил гостей в кабинете и принес из кухни поднос с кофейником, от которого исходил аромат гавайского кофе «Кона», и чашками. — Рассказывайте, как жизнь в Британии?

— Хороший народ. Наша база находилась возле границы с Уэльсом — хорошие люди, хорошие пабы и пища вкусная. Мне особенно понравился их хлеб, — начал рассказывать Кларк. — Вот только о солонине у них превратное мнение. Они считают, что она бывает только консервированная.

Райан рассмеялся.

— Да, собачьи консервы. Я проработал в Лондоне почти три года, и ни разу не попробовал хорошей, настоящей маринованной солонины. У них тоже есть что-то такое, что они называют солониной, но ведь она совсем не похожа на настоящую. Вы отслужили свой срок в «Радуге», да?

— Я бы сказал, что мы просто отплатили им за гостеприимство, — ответил Кларк.

— И кто там остался сейчас? — поинтересовался президент Райан.

— Две оперативные группы, хорошо подготовленные, примерно наполовину укомплектованные из британской САС. Действительно отличные ребята, — Кларк сопроводил свои слова энергичным кивком. — А вот другие европейские страны отзывают своих людей. Это никуда не годится. Среди них были отличные оперативники, настоящие асы. И разведывательное обеспечение тоже — лучше можно и не желать. «Радуга» может работать и дальше, если ей позволят. Но местные — я имею в виду в основном европейских, — бюрократы, похоже, мочат штаны от страха, когда моим ребятам приходится что-то делать.

— Что ж, у нас, похоже, та же картина, — ответил Райан. — Так что остается только гадать, куда же подевался Уайетт Эрп.[557]

Гости усмехнулись в ответ на последнюю реплику.

— Что поделывает «Шортстоп»? — поинтересовался Кларк. Вопрос был более чем естественным для разговора давно не видевшихся друзей, а вот если бы он его не задал, это могло бы показаться странным.

— Занимается биржевой торговлей, как и я когда-то. Я даже не спрашивал, где именно. Мне кажется, что человек, у которого отец — президент, может столкнуться с определенными трудностями. Особенно в таком нежном возрасте, согласны?

— Особенно когда сидишь в машине с девушкой, а вокруг ходит охрана, — кивнул, усмехнувшись, Чавес. — Мне такое вряд ли понравилось бы.

Еще минут десять они говорили обо всем на свете, в том числе о своих семьях, о спорте, об общем положении в мире. В конце концов Райан решил перевести беседу на более конкретную тему.

— И чем же вы собираетесь заниматься? Насколько я понимаю, ЦРУ отправило вас в отставку, верно? Если потребуются рекомендательные письма, дайте мне знать. Вы оба достойно служили своей стране.

— Как раз об этом мы и хотели с вами поговорить, — сказал Кларк. — В Лэнгли мы наткнулись на Джимми Хардести, и он направил нас к Тому Дейвису.

— Даже так? — Райан поставил чашку на стол.

Кларк кивнул.

— Они предложили нам работу.

Бывший президент Райан на секунду задумался над его словами.

— Что ж, не могу сказать, чтобы мне самому это никогда не приходило в голову. Уверен, что вы как нельзя лучше подходите для этой работы. И как вам показалось там?

— Понравилось. Конечно, имеются кое-какие детские болезни, но без них ничего не обходится.

— Джерри Хендли — прекрасный парень. Будь это не так, я ни за что не утвердил бы эту затею. О помилованиях вы знаете?

— Да, и заранее спасибо вам, — ответил Чавес. — Конечно, лучше будет, если они так и останутся там, где лежат, но все равно приятно знать, что они существуют.

Райан кивнул.

— Как насчет ленча?

Это означало окончание обсуждения темы, понял Кларк. Пусть Кампус был порождением самого Райана, но ему следовало держаться в отдалении от своего детища.

— Я уж испугался, что вы так и не предложите, — подхватил намек Кларк. — Скажите, могу ли я рассчитывать на кусокхорошей солонины?

— В Балтиморе есть такое заведение, называется «Аттманс». Знаете, какое главное достоинство Секретной службы? Они не позволяют мне ничего делать самому и поэтому бегают за покупками.

— Думаю, что в доброе старое время они могли бы слетать за ней в Нью-Йорк и там купить у «Карнеги», — заявил Чавес.

Теперь улыбнулся Райан.

— Не исключено. Только с такими вещами нужно быть поосторожнее. Можно испортиться и начать считать, что ты заслуживаешь такого обращения. Черт возьми, мне постоянно хочется пройтись самому по магазинам, но стоит мне заикнуться об этом, как Андреа и все ее воинство впадает в истерику. — Секретная служба обладала довольно широкими полномочиями, она, в частности, настояла на том, чтобы дом оборудовали системой пожаротушения. Райан покорился нажиму и лично подписал счет за работы, хотя имел полное право переложить расходы на Министерство финансов. Он не желал ощущать себя королем. И поэтому сейчас повел гостей в кухню, где их уже ждала нарезанная солонина, булки-розанчики и горчица.

— Хвала богу за то, что на свете существует американский ленч, — громко заявил Кларк. — Я люблю британцев и с удовольствием выпил бы пинту «Джона Смита», но дом — это дом.

— Теперь вы свободные люди, и я могу спросить вас напрямик, — сказал Райан немного позже: — Как вам новое Лэнгли?

— Джек, вы меня неплохо знаете, — ответил Кларк. — Давно ли я криком кричал о том, что нужно укреплять ОД? — Он имел в виду Оперативный директорат, Службу плаща и кинжала, шпионов в классическом понимании этого слова, полевых агентов разведки. — «Синий план» запущен давно, и этот м…ак, извините, Килти, не сможет вот так, запросто, покончить с ним.

— Вы ведь владеете арабским, да?

— Мы оба владеем, — подтвердил Чавес. — Джон получше, но и я смогу найти сортир, если очень приспичит. А вот пушту не знаю совсем.

— А я, вероятно, подзабыл, — сказал Кларк. — Не бывал в тех краях лет двадцать. Интересный народ эти афганцы. Смелые, стойкие ребята, но ужасно примитивные. А заняты они одним только опиумом.

— И насколько дело серьезно?

— У них есть несколько настоящих миллиардеров, сделавших на опиуме свои состояния. Они живут, как короли, увеличивают состояния всякими путями, прежде всего торговлей оружием и боеприпасами, но главное в том, что все тяжелые наркотики, которыми торгуют у нас на улицах, скажем, на юго-востоке Вашингтона, доставлены из Афганистана. Но никто, похоже, этого и знать не хочет. Делают вид, будто ничего этого нету. А ведь денег, которые делаются на героине, достаточно для того, чтобы погубить не только их, но и нашу культуру. Никакая помощь им не нужна. До того, как туда в 1979 году пришли русские, они убивали друг друга. Потом они временно объединились и дали Ивану прос…ться, ну, а уже недели через две после ухода Красной армии они снова принялись палить друг в друга. Они даже не представляют себе, что такое мир. Что такое экономическое развитие. Если строить школы для их детей, они будут их взрывать. Я провел там около года, бегал по горам, стрелял в Иванов и пытался научить их правильно воевать. В них много такого, что может вызвать симпатию, но все равно ни при каких обстоятельствах к ним нельзя поворачиваться спиной. А местность… Иной раз туда, где они живут, не доберешься и на вертолете, слишком высоко. В общем, нормальному человеку для отпуска не порекомендую. Но в их культуре есть один… стержень, что ли? Пещерные люди с современным оружием. Они, похоже, инстинктивно знают все о том, как лучше убивать. С такими мы дела прежде не имели. Не едят трупы убитых врагов, и на том спасибо. На это у них мусульманской веры хватает. Как бы там ни было, пока они получают деньги за ту дурь, которую выращивают, она будет оставаться единственной движущей силой в стране, и никакими силами этого не изменить.

— Мрачное предсказание, — задумчиво сказал Райан.

— Мрачное — не то слово. Черт возьми, русские из кожи вон лезли, строили им школы, больницы, дороги — пытались подкупить их, чтобы снизить напряженность кампании и постепенно перетянуть на свою сторону. Не вышло — тамошний народ воюет просто для развлечения. Можно купить их лояльность за еду и всякое такое, можно пытаться строить им школы, больницы и дороги. Это может сработать, но не стоит ставить последние штаны на то, что дело закончится успехом. Нужно еще как-то придумать, как избавить их от наследия трех тысячелетий межплеменных войн, кровавой вражды и районов, населенных отверженными. Этот орешек так просто не расколешь. Проклятье, я ведь служил еще во Вьетнаме, а Вьетнам это все равно, что какой-то ср…ый Диснейленд по сравнению с Афганистаном.

— И где-то в этом зачарованном королевстве ловко прячется от нас Эмир, — добавил Чавес.

— А может быть, и нет, — возразил Кларк. — Просто все давно уверены, что он где-то там.

— Вы знаете что-то такое, чего пока не знаем мы? — с улыбкой спросил Райан.

— Нет, просто пытаюсь думать так же, как он. У «морских котиков» есть одно золотое правило тактики выхода с вражеской территории: иди туда, где тебя не ждут плохие парни. Да, выбор у него невелик, зато у него разветвленная инфраструктура и неограниченные деньги.

— Он может находиться в Дубае, — предположил Динг, — жить в одной из этих роскошных вилл.

Бывший президент Райан рассмеялся.

— Мы его ищем, не жалея сил. Проблема в том, что, не имея Директората стратегической разведки, которому можно было бы поставить нужные вопросы, и Оперативного директората, который мог бы забраться в дело настолько глубоко, чтобы докопаться до сути, мы крутим колеса вхолостую. Все ребятишки, которых Килти усадил в большие кресла, способны лишь к глобальному мышлению, а так ведь дела не делаются.

Двумя часами позже Кларк и Чавес возвращались в Вашингтон. По пути они обменивались впечатлениями от ленча и обдумывали услышанное. В частности, Кларку было ясно (хотя Райан упомянул об этом лишь мимоходом), что перспектива сражения за Белый дом уже легла тяжким бременем на плечи бывшего верховного главнокомандующего.

— Он пойдет на это, — заметил Чавес.

— Ага, — кивнул Кларк. — Ему кажется, что иного выхода нет.

— Иного выхода действительно нет.

— Как и у нас, Доминго. Работа новая — дерьмо прежнее.

— Ну, не совсем прежнее. Уверен, что будет интереснее. Знать бы только, намного ли?

— Думаю, не так чтобы намного. Трупы всегда вредят бизнесу, к тому же от трупа редко удается узнать что-нибудь полезное. Теперь у нас с тобой новое ремесло — сбор информации.

— Но ведь любое стадо время от времени нуждается в выбраковке.

— Ты прав. В Лэнгли главная проблема всегда состояла в том, чтобы найти кого-нибудь, кто подпишет ордер. Ты ведь знаешь, что бумаги живут вечно? Во Вьетнаме шла настоящая война, и приказы можно было отдавать устно, но как только она кончилась, кабинетные вояки принялись подкладывать себе под задницы самые толстые подушки, а потом и юристы подняли свои змеиные головы, но это было еще не самое худшее. Нельзя, чтобы государственные служащие отдавали или не отдавали такие приказы в зависимости от настроения. Рано или поздно персона А освободит свой кабинет, а персону Б замучают угрызения совести, и она не только сдаст тебя с потрохами, но и перевалит на тебя всю вину, нисколько не думая о том, что плохой парень больше чем заслуживал скорейшего вызова на Божий суд. Просто удивительно, насколько опасной штукой является совесть — и ведь она всегда просыпается в самое неподходящее время. Динг, мы живем в далеко не идеальном мире, и пока что никто не издал закона о том, что этот мир должен руководствоваться здравым смыслом.

— А вот насчет пустых президентских помилований… — задумчиво сказал Чавес, меняя тему. — Разве это законно?

— По крайней мере, если помнишь, тот парень сказал, что да. Помню, когда вышел фильм «Доктор Ноу», я заканчивал школу. В рекламе говорилось: два нуля в обозначении агента 007 означают, что он имеет разрешение убивать, кого сочтет нужным и когда захочет. Для шестидесятых годов это казалось очень красиво. Администрации Кеннеди и прочим, вплоть до Уотергейта и других подобных штучек, идея тоже очень нравилась. Вот и начали операцию «Мангуст». Она, как известно, закончилась полным провалом, но ведь никто и никогда не говорил о том, насколько огромным оказался этот провал. Политика, так-то, — подытожил Кларк. — Думаю, тебе никто об этом не рассказывал, так ведь?

— На Ферме — ни звука.

— То-то и оно. Кому захочется работать на контору, способную вот так вываляться в дерьме? Прикончить главу иностранного государства — очень дурная шутка, сынок. Даже если одному из наших президентов нравилось корчить из себя социопата. Знаешь, это даже смешно — насколько люди не любят обдумывать последствия своих поступков.

— Вроде тех, которые совершаем мы?

— Нет, если только не замахиваться на людей, которые значат по-настоящему много.

— А что за чушь насчет рейнджера?

— Его зовут Сэм Дрисколл, — напомнил Кларк. Райан рассказал им о том, что Килти приказал военной прокуратуре расследовать события этого рейда. — Мне еще в девяностых довелось походить с Дрисколлом по горам. Хороший человек.

— Что-нибудь делается, чтобы закрыть эту историю?

— Не знаю, но вряд ли Джек рассказал нам о ней без какой-то задней мысли.

— Новый рекрут для Кампуса?

— Так Дрисколлу, в любом случае, будет мягче падать, согласен?

— Конечно. И все же видеть, как вся твоя карьера летит псу под хвост из-за того, что какой-то долбо…б решил погубить тебя для собственной карьеры — нет, дружище, это неправильно.

— С какой стороны ни посмотри, — согласился Кларк.

Несколько минут они ехали в молчании, которое первым нарушил Чавес.

— Он выглядит взволнованным. Усталым.

— Кто, Джек? Любой на его месте выглядел бы не лучше. Бедняга. Ему, на самом деле, хочется спокойно писать мемуары, упражняться на поле для гольфа, изображать доброго дедушку с внуками. Знаешь, он ведь на самом деле отличный парень.

— В том-то и дело, — кивнул Чавес.

— Угу. — Кларку было очень приятно ощущать, что его зять не впустую потратил время в Университете Джорджа Мейсона. — Чувство долга порой может завести в такие дебри… А потом приходится ломать голову над тем, как выбраться обратно.

Райан, остававшийся у себя дома, в Перегрин-клифф, снова сидел за компьютером. Мысли у него путались, пальцы не попадали по клавишам. Чертов Килти… Отдать под суд солдата за то, что он убивал врагов! Это, — с горечью думал он, — лучше всего характеризует мысли и характер нынешнего президента.

Он взглянул на телефонный аппарат, имевший выход на несколько линий. Потянулся к нему, отдернул руку, потом еще раз, по-видимому, руководствуясь не учением Блаженного Августина о воле и сопротивлении, а какими-то своими внутренними порывами. Но на третий раз все же поднял трубку и набрал номер.

— Слушаю, Джек, — послышался голос ван Дамма, увидевшего номер на определителе своего телефона.

— Ладно, Арни, спускай курок. — И добавил: — Да поможет мне Бог.

— Позволь мне сначала сделать несколько звонков. Поговорим завтра.

— Ладно. До встречи. — И Райан положил трубку.

«Черт возьми, что ты творишь?» — спрашивал он себя.

Но, увы, он очень хорошо знал ответ на этот вопрос.

Глава 39

Им пришлось привыкнуть не таиться, вести себя так же, как самые обычные люди, пришедшие в самое обычное парижское кафе, чтобы перекусить днем. День был пасмурный, моросил дождик, и это тоже работало им на руку. В ресторане, кроме них, было лишь двое посетителей — молодая пара, устроившаяся под зонтиком за соседним столом.

Ибрагим научил их правильно одеваться — так же, как французы, принадлежащие к среднему классу, — и ходить в таком виде постоянно. Они разговаривали по-французски и, хотя все исповедовали ислам, молились дома, очень редко посещали мечеть и, конечно, не бывали на службах, которые проводили самые радикальные и харизматичные имамы, находившиеся под постоянным наблюдением французских полицейских агентств.

Встречи на людях и обычная манера разговора позволяли им не устраивать тайных собраний в тесных помещениях, которые грамотные полицейские без особого труда могли обнаружить и снабдить подслушивающими устройствами. Легко заметить, как люди встречаются на открытом воздухе, но практически невозможно подслушать и записать их разговоры. Тем более что почти каждый житель Франции имеет постоянных сотрапезников, с которыми встречается во время обеденного перерыва. Насколько многочисленна ни была бы французская полиция, насколько хорошо ни финансировали бы ее, все равно она была не в состоянии непрерывно следить за каждым в своей нечестивой стране. Постоянно находясь на виду, делаешься незаметным. Тех, кто пытался вести себя по-другому, часто ловили и даже убивали. Особенно в Израиле, где полицейские агентства работали очень эффективно, поскольку имели возможность неограниченно швыряться деньгами. Желающих подзаработать на продаже информации о других можно найти везде и всегда, именно поэтому они всегда так тщательно подбирали людей.

Потому же собрания никогда не начинались с молитвы. Все они и без того хорошо знали друг друга. И говорили только по-французски, чтобы кто-нибудь из посторонних не обратил внимания на чужой язык. В Европе многие знали звучание арабского языка, и для них это звучание всегда ассоциировалось с опасностью. А им было поручено оставаться невидимыми. К счастью, в обычных условиях это удавалось без труда.

— Итак, в чем будет состоять задание? — спросил Шазиф Хади.

— Промышленное предприятие, — ответил Ибрагим. — Пока что тебе ничего другого знать не надо. Когда ты окажешься на месте, тебя полностью введут в курс дела.

— Сколько народу? — спросил Ахмед, самый младший в группе, гладко выбритый, с ухоженными усами.

— Потери — не главное. Во всяком случае, людские потери.

— Если так, то что? — Этот вопрос задал Фаад, высокий, представительный уроженец Кувейта.

— Повторяю, полную информацию вы получите, когда придет время. — Он вынул из кармана лист бумаги и развернул его на столе. Это была отпечатанная на принтере карта. Ее предварительно обработали на компьютере, удалив все наименования.

— Главная проблема — выбрать подходящее место для того, чтобы проникнуть туда, — продолжил Ибрагим. — Предприятие неплохо охраняется как внутри, так и снаружи периметра. Заряды потребуются обычные, хватит одного рюкзака. Охрана проверяет объект два раза в день, так что очень важно правильно выбрать время.

— Если мне скажут, какую взрывчатку нужно будет использовать, я смогу уже сейчас начать планирование операции, — сказал Фаад, очень довольный тем, что его образование наконец-то пригодится для святого дела Аллаха. Остальные же считали, что он чрезмерно гордится своим дипломом инженера, полученным в Каирском университете.

Ибрагим кивнул.

— Как там работают полиция и разведка? — поинтересовался Хади.

Ибрагим пренебрежительно махнул рукой.

— С этим трудностей не будет.

Впрочем, его небрежная интонация вовсе не соответствовала мыслям. На самом деле он не на шутку боялся полицейских сыщиков. Они, будто злые джинны, были способны откапывать мельчайшие улики и выжимать из них прямо-таки волшебную информацию. Никто не мог сказать, что именно они знают и каким образом сумеют собрать свои знания в единое целое. А ведь никто не должен был знать о том, какой работой он занимается. Никому не должно быть известно его имя, никто не должен был знать его в лицо. Он путешествовал безымянным, как ветер пустыни. РСО мог существовать, лишь оставаясь в глубоком подполье. Поэтому Ибрагим в своих путешествиях использовал многочисленные кредитные карты — наличность, к сожалению, давно уже перестала быть анонимной. Полицейские опасались тех, кто имел при себе много наличных денег, и особенно тщательно обыскивали и проверяли их. Хранившихся у него дома заграничных паспортов на разные имена хватило бы для министерства иностранных дел какой-нибудь небольшой страны. Каждый из них стоил немалых денег и использовался лишь несколько раз, после чего отправлялся в печку. А он все думал: достаточно ли этих мер предосторожности? Ведь стоило кому-то одному решить предать его — и все.

А предать его могли лишь те, кому он абсолютно доверял. Эти мысли вновь и вновь всплывали в его мозгу. Он отхлебнул кофе. Он боялся даже, что случайно заговорит во сне во время одного из продолжительных межконтинентальных перелетов. Все может случиться. Нет, он боялся не смерти — никого из них она не страшила, — а того, что провалится и нанесет ущерб делу.

Но разве те, кто занимается этими труднейшими и опаснейшими вещами, — не воины Аллаха? Разве не будет Его благословение соразмерно заслугам каждого? Остаться в памяти правоверных. Пользоваться уважением соратников. Нанести удар во имя дела — даже если он при этом останется неизвестным, все равно он уйдет к Аллаху с миром в душе.

— Подтверждение уже получено? — спросил Ахмед.

— Еще нет, но мы его скоро получим. После этого мы здесь расстанемся и встретимся только на месте.

— Как же мы узнаем то, что нужно?

— У меня в Эр-Рияде живет дядя. Он собирается купить новую машину. Если он сообщит мне по электронной почте, что машина красная, значит, мы должны ждать. Зеленая машина — переход к следующему этапу. В этом случае мы, через пять дней после прихода сообщения, встретимся в Каракасе, как намечено, а дальше поедем на машине.

Шазиф Хади широко улыбнулся и пожал плечами.

— Остается молиться за то, чтобы дядя купил зеленую машину.

Кларк сразу заметил, что на дверях кабинетов появились таблички с их именами. Им с Чавесом отвели два соседних кабинета, не больших, не маленьких, со столами, вращающимися креслами, двумя стульями для посетителей и персональными компьютерами, к каждому из которых прилагалось руководство по использованию и доступу к различным файлам.

Кларк быстро разобрался с компьютерной системой. Не прошло и пятнадцати минут, как он, к немалому своему удивлению, уже вышел на глубинный уровень сети штаб-квартиры ЦРУ.

Еще через десять минут он чуть слышно выдохнул сквозь зубы:

— Черт возьми…

— Ага, — отозвался Чавес, как раз в этот момент открывший дверь. — Ну, и как тебе это нравится?

— Да ведь я только что вышел на директорский уровень. Иисус! Тут я могу добраться до всего на свете!

— Вы быстро осваиваетесь, — одобрительно заметил вернувшийся к тому времени Дейвис. — Действительно, наша сеть дает вам доступ к очень широкому контенту. Конечно, не ко всему на свете, но к основным разделам. В общем, ко всему, что нам нужно. То же касается и Форт-Мида. Мы имеем доступ практически ко всей засекреченной информации, которую они перехватывают, так что вам будет, что почитать. Ключевое слово «эмир» выведет вас на двадцать три раздела — все, что мы знаем об этой птичке, в том числе там есть и очень хорошая — по крайней мере, так мы считаем, — обзорная справка о нем. Она идет под названием ЭЗОп.

— Как же, я уже видел ее, — ответил Кларк.

— Ее составил один тип по фамилии Пизняк, профессор психиатрии Йельской медицинской школы. Прочитайте ее и обдумайте как следует. Если вам понадобится что-то от меня — в моей лавке вы уже бывали. Не стесняйтесь спрашивать. Глупым вопросом может быть только тот, который вы не задали. Да, кстати… Личная секретарша Джерри — ее зовут Хелен Конноли, она очень давно работает с ним, — не допущена — повторяю, не допущена! — к информации о том, чем мы тут занимаемся. У Джерри есть свой порядок работы с докладами и прочими бумагами, но, как правило, о том, что он должен решать, мы докладываем ему устно. И еще одно. Джон, он рассказал мне о ваших предложениях по реорганизации. Рад, что вы заговорили об этом и избавили меня от такой необходимости.

— Мне всегда было приятно оказаться нехорошим мальчиком, — усмехнулся Кларк.

Дейвис вышел, Динг тоже вернулся к себе и, как и Кларк, вновь принялся за работу. Кларк прежде всего взялся за просмотр фотографий Эмира. Их было немного и все — плохого качества. Впрочем, ему удалось разглядеть холодные глаза. Почти безжизненные, как у акулы. Без всякого выражения. «А ведь это интересно», — подумал Кларк. Часто говорят, что у саудовцев нет чувства юмора — так же, как, например, у немцев, чье отсутствие чувства юмора давно вошло в поговорку, но Кларк сомневался в правильности этого мнения.

Ему никогда не доводилось встречаться с саудовцами, перешедшими на сторону плохих парней. С несколькими жителями этой страны он был неплохо знаком по своей работе в ЦРУ — они обучали его языку. Все они были глубоко религиозными людьми, некоторые были ваххабитами — последователями консервативной ветви суннитского ислама. Скрупулезностью в следовании канонам они немного походили на баптистов из южных штатов. С ними было хорошо иметь дело. Однажды он побывал в мечети и, держась незамеченным в самых задних рядах, наблюдал за проповедником и молящимися. Он пошел туда для того, чтобы лишний раз попрактиковаться в восприятии языка на слух, но не мог не заметить, что все присутствующие были глубоко искренни в своих религиозных убеждениях. Со своими друзьями из Саудовской Аравии он говорил и о религии и ни разу не испытал в этих беседах каких-нибудь серьезных трудностей из-за предрассудков. Саудовцы нелегко шли на дружбу, но уж если настоящий саудовец называл кого-нибудь другом, это значило, что он в опасной ситуации заслонит тебя от пули. А трактовка их религиозными законами таких вещей, как, например, гостеприимство, поистине заслуживала восхищения. К тому же ислам не допускал расизма, чего, к великому сожалению, нельзя было сказать о христианстве.

Кларк не мог сказать, в какой степени Эмира можно было считать истинным мусульманином, но дураком он определенно не был. Это явно следовало из содержания справки. Этот человек обладал большим терпением, но был способен к принятию быстрых решений. «Нечастое сочетание, — отметил про себя Кларк, — хотя и не особенно редкое». К примеру, он сам был таким. Терпение — это искусство, которым не так уж легко овладеть, особенно фанатичному борцу за какое-то дело, выбранное им в качестве своей цели жизни.

В руководстве по пользованию компьютером был указан путь доступа к закрытой компьютерной библиотеке Управления. Ссылки по ключевому слову «эмир» вели и туда. И Кларк углубился в поиск. Много ли известно Лэнгли об этом типе? Какие агенты разрабатывали его? Какие анекдоты о нем удалось им собрать? Найден ли хоть один ключик к характеру этого типа?

Еще немного поработав, Кларк посмотрел на часы. Еще час прошел.

— Ну и летит время, — пробормотал он и потянулся к телефону. — Джерри, это Джон, — представился он, услышав ответ. — У вас найдется минутка? И пригласите, пожалуйста, Тома, если он не занят.

Через две минуты он вошел в кабинет Хендли. Еще через минуту к ним присоединился Том Дейвис, главный вербовщик Кампуса.

— Что у вас нового?

— Возможно, у меня есть кандидат для вас, — сказал Кларк и добавил, прежде чем кто-то из его собеседников собрался перейти к естественным в такой ситуации вопросам: — С подачи Джека Райана. Я имею в виду старшего.

Хендли, явно заинтересовавшись, подался вперед в кресле и положил ладони на стол.

— Ну-ка, ну-ка…

— Не спрашивайте меня о подробностях, потому что я их не знаю, но имеется такой рейнджер, ветеран, по имени Дрисколл, которому вдруг пришлось окунуться в кипяток. Ходят слухи, что Килти намерен сурово наказать его — для примера.

— За что же?

— За рейд по Гиндукушу. Он попал в пещеру, полную плохих парней, и расстрелял их спящими. Килти и его генеральный прокурор намерены навесить на Дрисколла преднамеренное убийство.

— Христос всемогущий… — пробормотал Том Дейвис.

— Вы лично знаете что-нибудь об этом парне? — спросил Хендли.

Кларк кивнул.

— Лет десять назад, как раз перед тем, как сформировали «Радугу», у меня была небольшая работенка в Сомали. Мне дали группу рейнджеров. В нее входил и Дрисколл. После этого мы изредка общались — не по службе. Посидеть, поговорить, выпить пива… Надежный человек.

— Насколько сильно генеральный прокурор раскрутил это дело?

— Его передали военной прокуратуре. Пока что идет предварительное дознание.

Хендли вздохнул и почесал в затылке.

— Что именно рекомендовал Джек?

— Ничего. Но он не стал бы рассказывать мне об этом без задней мысли. Он знает, что я работаю у вас.

Хендли кивнул.

— Ну, прежде всего, если вся эта история затеяна в Белом доме, Дрисколлу вряд ли удастся вылезти из нее без потерь.

— Не сомневаюсь, что ему это известно.

— В лучшем случае, его отправят в отставку. Возможно, даже дадут пенсию.

— И об этом он наверняка знает.

— Где он сейчас?

— В Армейском медицинском центре в Сан-Антонио. При отступлении получил от местных небольшой сувенир в плечо.

— Тяжелое ранение?

— Не знаю.

— Ладно, отправляйтесь туда и побеседуйте с ним. Разузнайте получше, что он из себя представляет. — Босс повернулся к Дейвису. — Том, а ты тем временем заведи на Дрисколла досье. Полная биография и тому подобное.

— Конечно.

— Заходите, — сказал Бен Марголин Мэри Пэт. — И закройте дверь.

В НКТЦ шел очередной рабочий день. Новые перехваты из электронных систем связи, новые ниточки, которые могли вести прямо к цели, но с тем же успехом могли не вести никуда. Количество поступающей информации было огромным, но, хотя в ней не оказалось ничего нового, многие не на шутку тревожились, что упускают из виду нечто важное. Повысить эффективность работы могло бы усовершенствование технологии, но ведь никто не мог сказать заранее, сколько времени уйдет на создание, отладку и ввод в действие новых систем. После провала с «Первопроходцем» те, кто должен был обеспечивать технический прогресс, стали панически бояться возможности еще одного фиаско и потому вновь и вновь тестировали все разработанное. Тем временем, думала Мэри Пэт, она сама и все прочие сотрудники НКТЦ выбивались из сил, пытаясь сохранить в целости плотину, которую прорезали все новые и новые трещины.

Мэри Пэт послушно закрыла дверь и села на стул перед столом Марголина. Из-за двери доносился негромкий гул кипящей деятельности оперативного центра.

— Наша смелая идея накрылась, — сказал без предисловий Марголин. — Использовать британские источники в Пакистане мы не сможем.

— Помилуй бог, почему?

— Мэри Пэт, это вне моей компетенции. Я сунулся туда, насколько было возможно, но все же уперся в стенку. Думаю, что из-за Ирака.

Та же самая мысль пришла в голову Мэри Пэт еще до того, как ее начальник произнес это слово. Под нажимом общественного мнения своей страны власти Великобритании после Иракской войны неуклонно дистанцировались от США и в политике, и в ее военном обеспечении. Поговаривали, что президент Килти, несмотря на то что внешне одобрял действия британцев, бурлил от злости из-за того, что они, по его мнению, перевалили всю тяжесть проблемы на его администрацию. Без поддержки со стороны Великобритании, хотя бы номинальной, его план вывода из Ирака американских войск сильно тормозился, если не отменялся вообще. Еще хуже было то, что британская недальновидная позиция повлияла на правительство Ирака, которое перестало вежливо просить американцев вывести войска, а начало требовать и даже угрожать. Такого тона американские граждане никогда не принимали. Сначала измена ближайшего союзника, а потом — тех людей, ради спасения которых мы проливали кровь. Килти, начавший свою кампанию с обещания освободить Соединенные Штаты от груза в виде Ирака, начал терять поддержку в обществе. А кое-кто из телемудрецов уже дошел до того, что начал обвинять Килти в том, что он задерживает уход из Ирака, чтобы оказать давление на Конгресс, который без особого восторга встречает некоторые любимые проекты президента.

То, что британцы отвергли их просьбу проверить данные, обозначенные на карте Пешавар, не удивил Мэри Пэт, которая даже не могла бы упомнить все межправительственные политические свары, происходившие на ее глазах, а то и при ее участии, но дело было не в этом. Проклятая пещера оказалась на самом ближнем подступе к Эмиру из всех, какие им удалось достичь за многие годы. И видеть, как возникшая возможность ускользает сквозь пальцы из-за президентского раздражения, было невыносимо. А то, что доносчиком оказался не кто иной, как директор ЦРУ, Скотт Килборн, нисколько не смягчало ее настроения.

Мэри Пэт покачала головой.

— Жаль, что Дрисколл не сберег пленных.

— Да, немного воды в нос, и язык развяжется у кого угодно, — поддакнул Марголин.

«Распространенное мнение, — подумала Мэри Пэт, — но, увы, для реальной жизни практически бесполезное». Она не считала, что пытками можно добиться всего на свете, но и не брезговала ими. Как показывала практика, эти методы редко дают достоверную и полезную информацию. Гораздо чаще они оказываются пустой потерей времени. Во время Второй мировой войны и вскоре после нее МИ-6 и УСС за игрой в пинг-понг или шахматы узнавали от пленных немецких генералов гораздо больше, чем давало использование кусачек или электродов.

Сценарий «тикающей мины», который так любили мусолить, особенно в последнее время, был на самом деле едва ли не мифом. После 11 сентября подавляющее большинство заговоров против Соединенных Штатов давилось в самом зародыше, плохих парней ловили либо на вербовке соучастников, либо на пересылке денег, либо на перевозке оборудования для теракта. Образ террориста, который сидит в тайном убежище и держит палец на кнопке, пока хорошие парни лезут из кожи, чтобы раздобыть у его сотоварищей нужную информацию, существовал лишь в голливудских выдумках. Он имел к реальной жизни не больше отношения, чем образ Джеймса Бонда — к работе настоящих разведчиков. Говоря по правде, за всю свою продолжительную карьеру ей лишь однажды пришлось иметь дело с «тикающей миной», да и то Джон Кларк разрешил всю проблему за считанные минуты, сломав несколько пальцев и задав нужные вопросы.

«Для создания клише имеются свои причины, — сказал ей однажды Эд. — Дело в том, что они обычно настолько правдоподобны, что народ начинает злоупотреблять ими». Исходя из своего опыта, Мэри Пэт считала, что клише «на мед можно поймать куда больше мух, чем на уксус» применительно к разведке — чистая правда. Мораль не являлась одним из самых важных аргументов pro et contra. По-настоящему важна была лишь эффективность. Делать нужно то, что приносит лучшие результаты. Точка.

— Итак, — она взглянула на начальника, — начинаем все сначала?

— Ни за что. Вы упоминали старых друзей из-за лужи… Я позвонил им, неофициально потрепался.

Мэри Пэт улыбнулась, но покачала головой.

— Бен, знаете, как это называется? Крест на карьере.

Он пожал плечами.

— Живем лишь один раз.

То, что он появился вновь, приятно удивило Мелинду. Это он неделю назад отвез ее на встречу с «Джоном». Тот хорошо заплатил и не делал ничего противоестественного, так что все было прекрасно, особенно оплата работы.

Этот парень… Хорошо прикинут, по крайней мере, по здешним меркам. Для нее такие вот встречи на людях не были в обычае. Она была девушкой по вызову, а не уличной проституткой, но в этом отеле был хороший ресторан, а метрдотель хорошо ее знал и покровительствовал ей. Готовность вовремя дать кому-нибудь на халяву бывает очень полезна в ее ремесле, а метрдотель, если по правде, был неплохим мужиком, женатым, как очень многие ее клиенты, и поэтому вполне приятным в обращении. Ну, почти приятным. Ведь все предвидеть невозможно, но люди его положения, те, которые крутились здесь, обычно знали правила игры. А если кто-нибудь забудет… Что ж, в ее сумочке живет «мистер Кольт».

Установить контакт глазами. Улыбкой дать понять, что узнала его. А он милашка, этот сводник. Коротко подстриженная бородка, как у Эррола Флинна в каком-нибудь кино про пиратов. Но ведь она не Оливия де Хевиллэнд. Она красивее — без ложной скромности думала Мелинда. Она прилагала немало усилий для того, чтобы оставаться стройной. Мужчинам нравятся женщины, которых можно без усилия обхватить за талию. Особенно если над этой талией имеются приличные буфера.

— Привет, — сказала она. Ее улыбка выглядела чисто дружеской. Но тот, к кому она была обращена, должен был понять, что на самом деле за ней скрывается много больше.

— Добрый вечер, Мелинда. Сегодня тепло. Как поживаете?

— Спасибо, прекрасно. — Улыбнуться пошире, чуть-чуть показав зубы.

— Вы не заняты сегодня вечером?

— Нет, в данный момент я свободна. — Снова показать зубы. — Простите, я не знаю вашего имени.

— Эрнест, — ответил он с приятной улыбкой. «У этого мужчины имелся определенный шарм, но какого-то иностранного пошиба», — думала Мелинда. Не европейского. Из каких-то других мест. По-английски он говорил безукоризненно, с небольшим акцентом… Язык он выучил где-то не здесь. Это точно. Выучил хорошо и… что? «Что в нем особого?» — гадала она. Нужно разобрать его получше. Худощавый, выше ее ростом, красивые темные глаза, томный взгляд. Мягкие руки. Определенно, не рабочий со стройки. Скорее финансист какой-нибудь. И уж, конечно, Эрнест — не то имя, которое дали ему при рождении. Рассматривает ее оценивающе. Она к этому привыкла. Типичный взгляд: а какова она в постели? Что ж, он должен понимать, что она очень хороша. Его босс не только не жаловался ни на что, но и заплатил сверх договоренности. К этому она тоже привыкла. Да, она отлично разбирается в своем деле. У Мелинды много постоянных клиентов, некоторых из которых она называет настоящими именами — во всяком случае, они утверждают, что это настоящие имена. У нее тоже есть особые имена для этих постоянных клиентов, как правило, связанные с размером члена. «Или цветом, как в этом случае», — подумала она, сдержав смешок, но не сдерживая улыбку, которую этот самый Эрнест, вероятно, принял на свой счет. Кое-что она делала без всяких мыслей, чисто инстинктивно. Как бы там ни было, сейчас она уже подсчитывала предстоящий заработок.

— Вы не хотели бы отправиться со мной? — спросил он чуть ли не молящим тоном. У мужчин тоже есть инстинктивное знание — во всяком случае, у толковых, — и они понимают, что их застенчивость приятна женщинам.

— С удовольствием. — А притворная излишняя скромность производит как раз обратное впечатление. — К вашему другу?

— Возможно. — Его первая ошибка. Эрнест не должен смущаться из-за того, что ему хочется и самому попробовать то, что понравилось другу. Пусть она паршивая шлюха, но она владеет всей техникой любви, имеет большой профессиональный опыт, а движения, которые он будет совершать, ничем не отличаются от того, что делают другие мужчины. — Так вы согласитесь пойти со мной?

— Конечно.

К удивлению Мелинды, поездка на сей раз оказалась короткой. Место, куда они прибыли, находилось в городе, снова в дорогом жилом доме с подземным гаражом. «Эрнест» вышел из машины и галантно открыл дверь перед пассажиркой. Потом они прошли к лифтам, и Эрнест нажал кнопку. Ей не приходилось бывать в этом доме, но район она знала неплохо и помнила, как здание выглядит снаружи. «Получается, что у Джона есть квартира и в городе? Больше устраивающая ее и его?» — думала она. А может быть, у него возникло к ней теплое отношение? С ней случалось и такое.

«Джон» стоял возле двери в кухню и держал в руке бокал (сразу видно, что весьма недешевый) с белым вином.

— О, Джон, привет! Какой приятный сюрприз! — воскликнула она с наилучшей из своих улыбок. О, это была замечательная улыбка, проникающая в самую глубину мужского сердца и, кстати, в другие мужские глубины. Подойдя к нему, она нежно поцеловала его и лишь после этого взяла предложенный бокал. Пригубила — полглоточка. — Джон, вы изумительно разбираетесь в винах! Итальянское?

— «Пино гриджо», — подтвердил он.

— И еда у них лучшая в мире.

— Ваши предки были итальянцами? — осведомился Джон.

— Венграми, — ответила она. — У нас замечательное мучное, но никто не сравнится с итальянцами в приготовлении телятины. — Последовал еще один поцелуй. Джон целовался немного необычно, однако очень хорошо. — Как поживаете?

— Ах, ужасно устаю от путешествий, — вдруг заявил он, но она уловила фальшь в его тоне.

— Где же вам довелось побывать? — осведомилась Мелинда.

— В Париже.

— И как вам показалось вино?

— Итальянское лучше, — ответил он. Было ясно, что разговор ему уже надоел. Ее привезли сюда не для участия в беседе. Все женщины умеют поддерживать разговор, но главный талант Мелинды относился к другой области. — Вам идет ваша одежда, — заметил он.

Она не стала говорить, что она очень быстро снимается. А ведь это служило одним из основных критериев, которыми она руководствовалась, выбирая одежды для работы. Некоторым мужчинам нравится, когда женщина голая, но просто удивительно, сколько их предпочитает, чтобы на женщине оставалось что-то из одежды. Женщина пристраивается, согнувшись, на столе или у дивана на коленях, юбка задрана, бюстгальтер на месте, но груди наружу… Джону нравилось, когда она сосала, стоя на коленях, она не имела ничего против этого, если только мужчина не начинал чрезмерно увлекаться.

— Ничего особенного — надела, что попалось под руку. Какая милая квартира.

— Да, неплохо. Мне нравится вид из окна.

Мелинда, воспользовавшись возможностью, глянула в большое окно. Что ж, действительно, хороший вид. Теперь она точно знала, где находится. Улица кишела людьми. Хотя слово «улица» здесь, пожалуй, не совсем годилось, просто проход, соединяющий два неплохих отеля, слишком короткий для того, чтобы имело смысл брать такси. Джон стоял неподвижно и разглядывал ее.

— Мелинда, вы прелесть, — сказал он, улыбнувшись. Она привыкла к таким улыбкам, означающим, «так бы и засадил». С виду вежливо, а по сути — одна похоть. Бросив быстрый взгляд на брюки Джона, она убедилась, что поняла все правильно.

Пора подойти и еще раз поцеловаться с ним. Что ж, бывало куда хуже.

— М-м-м… — пропела она. Что ж, Джон, пора браться за дело. Он обнял ее. Сильные руки. Возможно, он хочет дать ей понять, что она теперь принадлежит ему. Мужчины, они такие. А потом он ласково, но твердо повел ее в спальню.

«Ого!» — подумала она. Конечно, она не могла знать, кто оформлял эту комнату, но оформитель понимал, для чего предназначена эта квартира. Вероятно, у него или у нее это был не первый такой заказ. Мелинда видела, что тут все продумано, вплоть до миленького маленького креслица возле окна, которое стояло там, несомненно, для того, чтобы было удобно раздеваться. А уж на закате здесь должна быть офигенная красота. Она села и первым делом скинула с ног туфли от «Маноло Браника». Красивые туфли, но снимать их куда приятнее, чем надевать. Они были сделаны не для ходьбы, а для того, чтобы подчеркивать красоту ног, а ноги у нее были прекрасные, девичьи. Они нравились всем мужчинам. Затем она избавилась от обтягивающего топа, положила его на столик и встала. На работе она никогда не носила бюстгальтеров. Ее грудь третьего размера, даже чуть больше, оставалась идеально упругой. Мужчинам она нравилась. Мгновением позже она уже была голая и повернулась к Джону.

— Можно я помогу вам? — спросила она. Мужчинам всегда нравилось, когда она раздевала их, особенно если она добавляла в процесс этакое «сейчас-сейчас»…

— Да, пожалуйста, — ответил Джон, мечтательно улыбаясь. Там, откуда он прибыл, где бы это ни находилось, такое обслуживание, судя по всему, не практиковалось. Что ж, он платит невиданные деньги и получит за них все то, что она знает и умеет. Через минуту она увидела то, благодаря чему так хорошо запомнила этого клиента. Красноголовый — вот какая кличка ему подойдет. Конечно, такая замечательная часть тела заслуживала поцелуя.

И, конечно, с благодарностью отозвалась на ласку. Она хотела сделать этого клиента постоянным — очень уж хорошо он платил. Она уже подумывала о новой машине. «BMW», а может быть, и «Мерседес». С ним вполне можно было бы на это рассчитывать. Она, учитывая особенности своего бизнеса, любила расплачиваться наличными. Но ради хорошего автомобиля можно и чеком обойтись. «Мерседес» класса «Е», — думала она. Немецкие машины нравились ей своей солидностью. В такой можно чувствовать себя в безопасности. Ей нравилось ощущение безопасности. Она выпрямилась.

— Джон, вы рассчитываете на всю ночь? Это будет дорого — две с половиной.

— Так много? — спросил он с улыбкой.

— Есть старая поговорка: за что платишь, то и получаешь.

— Нет, сегодня не выйдет. Мне нужно будет уйти.

«Так он здесь не ночует?» — подумала она. Неужели держит эту квартиру только как траходром? В таком случае, у него денег куры не клюют. Такая квартира должна была обойтись ему в миллион, а может быть, и в полтора. Если он на самом деле не может обходиться без секса, она должна приложить все силы, чтобы он стал ее и только ее клиентом. Мужики никогда не понимают, что женщинам нравятся те мужчины, которые их ценят, и насколько сильно нравятся. «Мужики — дураки, — думала Мелинда, — и даже самые богатые из них. Особенно богатые». Она увидела, как он протянул руку за конвертом. И вручил ей.

Как всегда Мелинда открыла конверт и пересчитала купюры. Было очень важно дать понять мужчине, что они совершают деловую сделку, даже если условием ее является самая тщательная имитация любви, какую только можно купить за деньги. Но довольно часто клиенты пытались завязать с нею отношения, которые выходили бы за пределы коммерции. В таком случае она ловко переводила разговор в ином направлении.

Конверт отправился в сумочку от «Гуччи», по соседству с маленьким «мистером Кольтом» с перламутровой рукояткой. Когда она выпрямилась, на ее лице играла очаровательная улыбка. Деловая часть закончилась. Пора было переходить к любви.

Глава 40

Не допустил ли он ошибки? — думал Эмир. На его уровне оперативной ответственности далеко не всегда удавалось разглядеть положение вещей во всех подробностях. В какой именно стране пройдет операция, было не так уж существенно, зато выбор цели имел огромное значение — или потенциальное значение. Эффекту теракта предстояло распространиться, как кругам на воде от упавшего в лужу камня, и вскоре они должны были захлестнуть берега его истинной цели.

Причин для тревоги относительно ближайшей операциибыло немало, но за командиров групп он не волновался. Ибрагим был амбициозен, но при этом умен и осторожен, его группа была малочисленна, он крепко держал ее в руках и контролировал все ее действия до мелочей. К тому же настоящая проверка должна была начаться лишь после того, как план будет приведен в действие, а это решение ему лишь предстояло принять. Здесь особое значение получало соблюдение расписания действий, но не менее важно было сосредоточиться на «общем плане», как выражались американцы. На игровой доске было множество кусочков, и каждый следовало переместить в нужном направлении и в строго определенное время, чтобы ни один из них не остался изолированным от остальных, без поддержки. Если такое случится с одним, посыплются все остальные, и «Лотос» потерпит крах. А ему самому, скорее всего, придется умереть, так и не увидев, как «Лотос» принесет вожделенные плоды. Если он излишне поспешит, может и не дожить до результатов, если промедлит — то же самое.

И потому он дал Ибрагиму разрешение продолжать, организовать и провести тщательную разведку на месте, но предупредил, что к решающему этапу можно будет приступить лишь после того, как он узнает состояние всех остальных элементов операции и даст команду.

Допустим, Ибрагим добьется успеха? — спрашивал он себя. Что тогда? Отреагирует ли на это Килти именно так, как они ожидают? Судя по собранному на него досье — его кодовое название «КАСКАД» — должно быть именно так, но Эмир давно усвоил, что человеческий разум способен на любые причуды.

«КАСКАД»… подходящее название. И название, и вложенный в него смысл очень нравились ему. У западных разведок, несомненно, имеются подобные психологическое портреты его самого (вообще-то, он даже читал один из них). Потому ему было особенно приятно, что одна из его самых многообещающих операций в значительной степени базируется на таком же анализе его главного противника.

Килти был хитрым политиканом, что американцы воспринимали как синоним слова «лидер». Как и когда у них началась эта глупость, он не знал. Да и знать не хотел. Американский народ выбрал себе в руководители политика, который довольно умело изображал из себя лидера, не задумываясь о том, насколько этот образ соответствует скрывающемуся за ним характеру. Согласно «КАСКАДУ», не соответствовал, и Эмир был с этим согласен. Что еще хуже — или, пожалуй, лучше, все зависит от точки зрения, — Килти окружил себя подхалимами и охотниками за личной выгодой, которые никак не помогали ему выполнять обещания, данные во время избирательной кампании.

Так, что еще произойдет, когда слабый, бесхарактерный человек столкнется с каскадом катастроф? Конечно же, он не удержится на ногах — а вместе с ним рухнет и его страна.

Как и было обещано, нанятое судно уже дожидалось их. Капитан, местный рыбак Петр Саличев, сидел на складном стуле, выставленном на дощатый пирс, и покуривал трубку. На черной холодной воде покачивался толстобокий двадцатиметровый рыболовный бот, построенный на английской верфи «Халматик». Саличев поднялся навстречу пришедшим. Вид у него был недовольный.

— Опаздываете, — сказал он, переступая с причала на корму.

— Плохая погода, — ответил Аднан. — Вы готовы?

— А сидел бы я здесь, если бы не был готов?

Во время первых переговоров Саличев задал несколько вопросов о том, кто они такие и зачем им понадобилось на остров, но Аднан, игравший роль фанатичного защитника окружающей среды, умело выкрутился. Что ж, сюда уже давно наезжают исследовательские группы, роющиеся во всяких развалинах, оставшихся от «холодной войны», ответил Саличев, пожав плечами. Если они заплатят и не станут подвергать излишней опасности его судно и его самого, он, Саличев, готов отвезти их в это забытое богом место.

— Дураков не сеют, не жнут, сами родятся, — проворчал он.

— Меньше, чем я ожидал, — бросил Аднан, кивнув в сторону судна.

— А ты чего ж ожидал? Крейсера, что ль? У меня надежный корабль. «Халматик», у англичан ничего лучше нет. Его на борт положит, так он встает как ни в чем не бывало. Ты лучше о себе позаботься. Залезай, через десять минут отходим.

Люди Аднана тем временем выгрузили снаряжение из грузовика, перетащили на причал и принялись таскать на палубу. Саличев командовал, куда что складывать. Наконец, решив, что все в порядке, он отдал швартовы и ногой оттолкнул «Халмагик» от причала. Через несколько секунд он уже стоял в рулевой рубке у штурвала. Плюнув черным дымком из выхлопной трубы, заработал дизель, и под носом зажурчала вода.

— Следующая остановка — ад! — крикнул Саличев через плечо.

Через два часа впереди, по правому борту, показались в тумане очертания земли. Аднан стоял на палубе и разглядывал берег в бинокль. Саличев заверил его, что пограничных патрулей можно не опасаться, и действительно, Аднан не видел ничего, похожего на них.

— Они там есть, — сказал капитан из рубки, — но не очень усердствуют. По ним можно часы проверять. Обходы в одно и то же время, по одним и тем же маршрутам.

— А радары?

— Какие?

— На острове. Я слышал, что там была авиабаза…

— А-а, ты про Рогачево? — усмехнулся Саличев. — Так ее больше нет. Там стоял истребительный полк, кажись 641-й, ну, а сейчас осталось лишь несколько грузовых самолетов да вертолетов.

Что до морских патрулей — у них сильно ограниченная зона плавания, и, я ведь говорил уже, все по расписанию. А как на берег попадем — нас вообще никто не достанет. Они стараются держаться подальше от берега. Сам небось понимаешь почему.

Аднан действительно понимал. Его спутники очень мало знали и об их задании, и о месте назначения, но самого Андана полностью ввели в курс дела.

Новая Земля на деле представляла собой настоящий земной ад. Согласно последней переписи, ее население составляли 2500 человек. В основном ненцы и аварцы, жившие по большей части в поселке Белушья губа.[558] Архипелаг Новая Земля состоял из двух больших островов — Южного и Северного, разделенных проливом Маточкин шар, и множества мелких островков.

«Какая жалость — думал Аднан, — что мир знает Новую Землю только в связи с «холодной войной». Русским и европейцам она была известна еще в одиннадцатом столетии. Сначала ее открыли новгородские купцы, а потом принялись изучать многочисленные путешественники — Уиллоуби, Баренц, Литке, Гудзон… Сотни лет наведывались они туда, пока в 1954 году Советы не аннексировали архипелаг, который был переименован в Новоземельский ядерный полигон и разделен на зоны[559] — Черная губа, Маточкин шар и Сухой нос, где в 1961 году была взорвана 58-мегатонная «Царь-бомба».

За время существования полигона там произошло около трехсот атомных взрывов, последний — в 1990 году. С тех пор это место стало для кого — предметом любопытства, для кого — олицетворением трагедии, для кого — жутковатым напоминанием… А для обнищавшего после распада СССР российского правительства острова стали брошенной землей, проникнутой мерзостью запустения.

«Как там в Америке говорят? — подумал Аднан. — Ах да… Что для одного мусор — для другого сокровище».

Кассиано видел, что они интересовались новой железнодорожной линией. Где она пересекается с дорогами, насколько высоко поднята над местностью, сколько опорных пилонов на милю… Интересные вопросы, и, конечно, он приложит все силы, чтобы добыть самую полную информацию.

Но их интересовали и поезда, что его не на шутку озадачило. Понятно, что поезда ежедневно приходят и уходят, а вот их въезд на предприятие строго ограничен и проходит под тщательным наблюдением. Если они думают, как проникнуть на территорию, можно найти способы попроще. Хотя, может быть, тут и спрятан ответ. Поезда их интересуют не как средство для проникновения на завод, а как средство измерения. Производительность завода до сих пор засекречена, но если точно учесть емкость цистерн и их количество, то можно с известной точностью вывести, что к чему.

«Умно, очень умно», — думал он. И к тому же соответствовало тому, что он знал о тех, на кого работал. Конкуренция, — говорили ему, — здоровое явление, и с открытием нового нефтяного бассейна ничего не поделать. Зато можно контролировать цены и объем продукции, что, как он подозревал, и собирались делать его тайные хозяева. Члены ОПЕК (исламские государства) являлись крупнейшими в мире поставщиками нефти на протяжении многих десятилетий, и Кассиано считал, что нужно обязательно помочь им сохранить свое ведущее положение.

Глава 41

Задним числом Дженкинс понимал, что должен был предвидеть случившееся, что так называемое «повышение» было для него не чем иным, как первостатейной, страшно болезненной занозой в заднице. Предприятие регулярно посещали представители разнообразных правительственных учреждений — и Агентства по охране окружающей среды, и Министерства национальной безопасности, и Службы геологии, геодезии и картографии, и Инженерных войск. Их всегда сопровождал какой-нибудь важный чин из Министерства энергетики. Однако, когда в Вашингтоне в последнее время разгорелись баталии о будущем предприятия, положение изменилось. Теперь едва ли не все политики и конгрессмены, которым хватало ума отыскать сюда дорогу, толклись тут, вооруженные вопросами, которые им заблаговременно подготовили низкооплачиваемые сотрудники аппарата, и всепоглощающим стремлением понять до последних мелочей все, что здесь происходит.

— Стив, на самом деле они хотят лишь одного, — говорил его босс, — хоть краешком глаза заглянуть за занавеску, а у вас как раз достаточно непарадный вид для того, чтобы они решили, будто им это удалось.

Невзирая на явную сомнительность этого комплимента, Стив не мог не признать, что знает все предприятие изнутри и снаружи вдоль и поперек. Он начал работать здесь через три года после окончания колледжа, что соответствовало, по хронологии самого объекта, девятнадцатому году с того момента, как место было признано подходящим (наряду с десятком других в шести штатах). Также это соответствовало двенадцатому году с тех пор, как было дано указание приступить к подробным геологическим и инженерным изысканиям, и десятому году с тех пор, как именно эта территория победила на общенациональном конкурсе красоты. Почти вся его самостоятельная, взрослая жизнь прошла на этом достаточно просторном участке пустыни, который, при стоимости на сегодня в 11 миллиардов долларов, подвергался столь активному изучению, как ни одна другая сопоставимая территория во всем мире. И от того, кто одержит победу в вашингтонских баталиях, зависело, будут ли эти одиннадцать миллиардов зачтены как достижение или списаны в убытки. «Да разве такое возможно? — думал он. — Интересно, из какой графы государственного бюджета вывалится эта гигантская сумма?»

Участники проекта — их было человек девятьсот — особенно гордились его завершенностью, и хотя расходились во мнениях насчет того, стоит ли жить поблизости от него или лучше держаться подальше, общий вклад коллектива в успех работы был громадным. Стиву было всего тридцать семь, но он считался здесь ветераном наряду с примерно сотней людей, находившихся здесь с тех пор, как проект, существовавший прежде лишь на бумаге, начал воплощаться в траншеи и котлованы. К сожалению, он не имел права рассказывать кому бы то ни было о том, чем занимается. Это нисколько не тревожило его до тех пор, пока он не встретил Эллисон. Она, в отличие от двух его прежних подружек, глубоко и искренне интересовалась его работой, тем, как он проводит дни. Господи, как же ему повезло! Встретить такую женщину, да еще и понравиться ей… А секс! Боже всемогущий! Его опыт по этой части был довольно ограниченным, но что она делала с ним — руками, ртом… При каждой встрече ему казалось, что он мог бы присоединиться к похваляющимся своими похождениями завсегдатаям секс-форума «Пентхауз леттерз».

Над холмом, расположенным напротив входа в главный туннель, показалось облако пыли, всегда сигнализирующее о приближении автомобилей. Через шестьдесят секунд два черных «Шевроле-сабурбан» показались на северной дороге и вскоре въехали на стоянку. Как всегда летом, работы на самое жаркое время дня были прекращены, и все грузовики и автопогрузчики замерли по краям стоянки. «Сабурбаны», не выключая моторы, остановились футах в пятидесяти от входа. Ни одна дверь не открылась, и Стив подумал, что визитеры боятся покинуть свои машины с прохладным кондиционированным воздухом. А ведь настоящей жары еще не было, по крайней мере, настоящей летней жары. Кстати, в июне — июле — августе подобных визитов становится заметно меньше.

В конце концов двери все же открылись, и из машин выбрались десять человек, направленных сюда уважаемыми губернаторами. По два человека от каждого из соседних штатов. Рукава уже были засучены, галстуки ослаблены. Люди застыли на несколько секунд, моргая от яркого солнца, и лишь потом разглядели Стива, призывно махавшего им рукой. Они подошли к нему всей группой и взяли его в полукруг.

— Добрый день, добро пожаловать, — сказал он. — Меня зовут Стив Дженкинс, я один из старших инженеров. Постараюсь за время осмотра запомнить ваши имена, но пока что хочу предложить вам гостевые бейджики.

Он взял с пола обувную коробку, и делегаты один за другим принялись искать картонки со своими именами.

— Два небольших напоминания, прежде чем мы вновь выйдем на солнце. Я могу дать вам информационные листки, в которых освещено все то, что мы будем обсуждать сегодня и что я имею право вам сказать.

Раздалось несколько смешков. Стив немного успокоился. Может быть, обойдется без особых осложнений.

— И вдобавок я попрошу вас не делать никаких записей ни на бумаге, ни на карманных компьютерах, а также не пользоваться диктофонами и фотоаппаратами.

— Почему? — удивилась одна делегатка, блондинка типично калифорнийского вида. — Ведь в Интернете множество фотографий.

— Да, но там лишь те фотографии, которые получили наше одобрение, — ответил Стив. — Уверяю вас, я отвечу на любой вопрос, если только он не будет касаться закрытой информации. Наша цель — дать вам максимум сведений. И последнее, перед тем как мы отправимся: вот эта штуковина рядом со мною, похожая на разгонный блок ракеты или на передвижной дом, или на кусок магистрального нефтепровода — наша проходческая машина, с помощью которой мы бурим туннели. В просторечии «блендер юкка». Специально для любителей интересных фактов сообщаю: длина «юкки» четыреста шестьдесят футов, диаметр — двадцать пять футов, вес — семьсот тонн и скорость проходки в скальном грунте — восемнадцать футов в час. Чтобы вы лучше представили себе все это, напомню, что примерно такова длина каждой из тех машин, на которых вы сюда приехали.

Делегаты зашушукались, кто-то одобрительно хмыкнул.

— Что ж, а сейчас прошу всех следовать за мной в туннель. Начнем осмотр.

— Мы с вами находимся в установке исследовательского изучения, — сказал Дженкинс. — Ее туннель имеет форму подковы длиной около пяти миль и диаметром двадцать пять футов. В нескольких местах к туннелю примыкают углубления — их восемь — величиной с гараж, в которых размещено экспериментальное оборудование. Шесть недель назад мы закончили первую загрузочную зону.

— Что это такое? — спросил один из делегатов.

— Это место, где, в основном, будут складываться запасы, когда — и если — установка заработает. Через несколько минут мы подойдем ко входу туда.

— А внутрь не будем заходить?

— К сожалению, нет. Мы все еще проверяем этот ход на прочность. — Он, конечно, изрядно приуменьшил серьезность проводимых наблюдений. Пробить штрек было не таким уж долгим делом. А вот на его проверку и испытание уйдут месяцев девять, если не год. — Теперь давайте немного поговорим о географии, — сказал Стив.

— Горный массив, под которым мы находимся, сформировался около тринадцати миллионов лет назад как дошедшая до нашего времени вулканическая кальдера и состоит из перемежающихся слоев спекшегося туфа, известного также под названием игнимбрит, неспекшегося туфа и полуспекшегося туфа.

Кто-то поднял руку.

— Вы, кажется, сказали «вулканическая»?

— Именно так. Но вулкан давно потух.

— И у вас тут были землетрясения?

— Да, дважды. Одно в пять баллов по шкале Рихтера, а второе в четыре и четыре десятых. От первого немного пострадало несколько наземных строений — кое-где появились мелкие трещинки. Я оба раза находился здесь — именно здесь. И практически ничего не почувствовал.

На самом деле землетрясений было тридцать девять, к тому же в пустыне неподалеку находилось семь микровулканов в различной степени активности. Об этом говорилось в информационных листках, но раз никто не пожелал уточнить вопрос с вулканами, ему точно незачем заводить о них разговор. Когда люди слышат слово «вулкан», их мозги сразу делаются примитивными, как у пещерного человека.

— Главное же, — продолжал Стив, — состоит в том, что геологию этого участка пристально изучали почти двадцать пять лет и получили массу подтверждений того, что, благодаря залеганию пород, он идеально годится для хранения радиоактивных отходов.

— Сколько именно отходов здесь будет?

— Вот это как раз один из тех вопросов, на которые я не имею права отвечать.

— По чьему приказу?

— Выбирайте, кто вам больше понравится. Национальная безопасность, ФБР, Министерство энергетики… Принципиально лишь то, что это предприятие будет крупнейшим в стране хранилищем отработанного ядерного топлива.

По самым смелым оценкам, максимальная емкость хранилища должна была составить около 135 000 тонн, или 300 миллионов фунтов ядерных отходов, часть которых должна была распасться до безопасного состояния через несколько десятков лет, а часть — представлять смертельную опасность и через миллионы лет. У типичного представителя этого класса веществ, того, о котором чаще всего заговаривали журналисты — плутония-239, — период полураспада составлял около двадцати пяти тысяч лет, а он, как хорошо знал Стивен, относился к числу не самых долгоживущих радиоактивных элементов. У урана-235, применяемого в реакторах и ядерном оружии, период полураспада составлял 704 000 000 лет.

— Каким образом будут перевозиться отходы? — спросил один из орегонских делегатов.

— По железной дороге и автомобилями, в вагонах и кузовах специальной конструкции.

— То есть, как я понимаю, их не будут перевозить в стандартных пятидесятипятигалонных цистернах?

— Нет, сэр. Подробную информацию вы найдете в информационном листке, ну, а я лично видел эти транспортные средства вблизи и участвовал в их испытаниях, в том числе и на ударную нагрузку. Могу заверить вас, что они практически неразрушимы.

— То же самое когда-то говорили и о «Титанике».

— Не сомневаюсь, что «Дженерал атомикс» учитывала и это в своей работе, которая продолжалась лет десять, если не двенадцать. — Эта реплика принесла желаемый эффект. Если один из подрядчиков разрабатывал десять с лишним лет транспортировку, являющуюся одним из частных направлений, то сколько же времени, сил и средств было затрачено на проект в целом?

— Мистер Дженкинс, что вы можете сказать о мерах безопасности?

— Если предприятие заработает, основное обеспечение его безопасности будут осуществлять Охранная служба Национальной администрации ядерной безопасности, сокращенно — ОСНАЯБ. Ну и, конечно, будут… вспомогательные силы быстрого реагирования на случай, скажем, сложной ситуации.

— Какого рода эти вспомогательные силы?

Стив улыбнулся.

— Из тех, что снятся плохим парням в ночных кошмарах.

Еще несколько смешков.

— Что ж, давайте займемся тем, ради чего вы, собственно, и приехали. Предлагаю погрузиться на тележки, которые, как вы видите, стоят на рельсах справа, и в путь.

Благодаря множеству вопросов, из-за которых приходилось то и дело задерживаться, поездка вместо обещанных пяти заняла пятнадцать минут. В конце концов, тележки остановились у проема в стене главного туннеля, делегаты слезли с них и сгрудились вокруг Стива.

— Шахта, которую вы видите, имеет длину в шестьсот футов. Она наклонно уходит вниз и соединяется с загрузочной зоной, которая представляет собой сеть из более мелких туннелей, ведущих к собственно хранилищу.

— Каким образом отходы будут попадать из грузовика или вагона в хранилище? — поинтересовался один из представителей Юты. — Или они остаются в транспортной таре?

— Простите, но вы снова вступили на запретную территорию. Но я могу рассказать вам о том, как отходы предполагается хранить на месте. Каждая порция будет помещена в две вложенных одна в другую емкости, или, можно сказать, двухслойную канистру. Первый слой дюймовой толщины — это чрезвычайно стойкий к коррозии металл под условным названием «сплав-22». Второй слой, двухдюймовый, из другого металла, марки 3161МС — по сути, это нержавеющая сталь ядерного сорта. Снаружи эти канистры будут дополнительно прикрыты титановым щитом, который будет защищать их от просачивающейся воды и падающих камней.

— Скажите, вы считаете это важным предметом для беспокойства?

Стив улыбнулся.

— Инженеры не беспокоятся. Мы занимаемся проектированием. Мы испытываем на моделях всевозможные варианты развития событий и, исходя из результатов испытаний, создаем проекты. Три компонента, которые я вам перечислил — две емкости и титановый щит, — образуют то, что мы называем глубоко эшелонированной обороной. Емкости будут укладываться горизонтально, рядом будут находиться разные, причем строго определенные виды отходов, так что температура в отсеках хранилища всегда будет постоянной.

— Какого размера эти емкости?

— Около шести футов в диаметре и от двенадцати до восемнадцати футов длиной.

— Что произойдет, если такая емкость… э-э… окажется не на своем месте? — спросил другой представитель Калифорнии.

— Такого не может быть. Процедура перемещения емкости строго детализирована, участвующие в ней люди обязаны отчитываться в каждом своем действии, так что ошибка практически исключена. Представьте себе для примера вот что: нам всем приходилось терять ключи от автомобилей, верно? Допустим, существует семья из восьми человек. У всех членов семьи имеются аналогичные комплекты ключей. Каждый обязан трижды в день расписываться в особой форме, подтверждая, что его ключи находятся у него или в специально условленном месте. Трижды в день каждый обязан проверять, правильно ли работает его комплект ключей, открываются ли ими двери, включается ли зажигание. И, наконец, каждый три раза в день обходит всех остальных членов семьи и проверяет, выполняют ли они все перечисленные выше процедуры. Представили?

Посетители закивали.

— Все это и еще многое сверх того ежедневно проделывает каждая дежурная смена. И все действия регистрируются компьютером. Уверяю вас, вероятность ошибки в этом процессе ничуть не выше, чем того, что утром солнце не встанет.

— Мистер Дженкинс, не расскажете ли поподробнее о коррозии?

— Вопросы коррозионной стойкости изучались в ЛЦДКИ — Ливерморском центре долговременных коррозионных испытаний.

— Это, кажется, при Национальной радиационной лаборатории Лоренса?

«Большое спасибо за своевременный пас», — подумал Дженкинс, но вслух этого, естественно, не сказал. О Ливерморской лаборатории знали все, и пусть мало кто мог бы сказать, чем она занимается, но никто не сомневался в том, что это чрезвычайно авторитетная организация. Так что если в проекте участвует Ливерморская лаборатория, то беспокоиться не о чем.

— Совершенно верно, — ответил он. — В ходе испытаний происходят, в частности, старение и силовая нагрузка образцов металла, так называемых контрольных пластин. Как раз сейчас восемнадцать тысяч образцов различных сплавов проходят испытания в тех веществах, для которых предназначено это хранилище. По имеющимся на сегодня данным, скорость коррозии составляет двадцать нанометров в год. Диаметр человеческого волоса в пять тысяч раз больше. При такой скорости коррозии емкость из «сплава-22» сохранит герметичность на протяжении ста тысяч лет.

— Впечатляет, — заметил мужчина в ковбойской шляпе, один из делегатов от Айдахо. — Но давайте обратимся к самому нежелательному сценарию развития событий. Что, если что-то все же протечет и станет впитываться в землю?

— Вероятность этого…

— Ну все же? В порядке шутки.

— Во-первых, необходимо вам сказать, что водоносный слой здесь проходит чрезвычайно глубоко, в среднем на глубине в полторы тысячи футов, следовательно, от хранилища его отделяют тысяча сто футов.

Стив знал (но не намеревался об этом говорить), что вокруг этой проблемы в свое время разгорелись ожесточенные споры. Он говорил делегатам чистую правду, но часть разработчиков проекта настаивала на том, чтобы зарыть хранилище глубже — на триста футов ниже нынешнего уровня. Беда состояла в том, что однозначного ответа на вопрос о просачивании не существовало. Никто не знал, насколько быстро различные жидкости могут просочиться сквозь породу под хранилищем, а также и того, какие изменения в геологическую структуру подстилающих слоев и, следовательно, в скорость просачивания способны внести землетрясения. И все же — напомнил он себе, — расчеты показали: вероятность того, что катастрофическое землетрясение повредит хранилища, не превышает одной семидесятимиллионной.

Если и могла отыскаться причина для вынесения смертного приговора достраиваемому сооружению, ею было бы изменение характеристики водоносных слоев. Еще десять лет назад все были безоговорочно уверены в том, что под этим участком поверхности находится изолированный гидрогеологический бассейн в форме перевернутой воронки, не имеющий выходов ни в реки, ни в океаны. Однако два широкомасштабных исследования, одно из которых провело Управление по охране окружающей среды, а второе — Геологическая служба США, серьезно поколебали эту уверенность. Согласно новым данным, водоносные горизонты могли тянуться на запад до побережья и на юг до Калифорнийского залива. Но вопрос пока что оставался спорным, а инструкции Стива, напротив, однозначными: ничего не может быть лучше изолированного гидрогеологического бассейна.

— Для того чтоб хотя бы началось просачивание отходов в подстилающие слои, должно одновременно отказать множество систем — и, так сказать, человеческих, и компьютерных. Повторяю, картину следует рассматривать шире: по сравнению с протоколами безопасности нашего предприятия любые шахты баллистических ракет и космические старты — просто детские песочницы.

— Будут ли среди отходов делящиеся материалы?

— Вы имеете в виду — может ли здесь произойти взрыв?

— Да.

— Что ж, для объяснения, почему этого не может случиться, потребовалась бы парочка докторов философии и физики. Краткий ответ — нет, не может.

— А если кто-нибудь сумеет миновать охрану и заложить в хранилище бомбу…

— Кто-нибудь, это, вероятно, Супермен или Невероятный Халк, да?

Слушатели снова рассмеялись.

— Пусть даже так. Но, допустим, им это удалось. Какой ущерб будет нанесен хранилищу?

Стив покачал головой.

— Жаль вас разочаровывать, но такое исключает сама схема транспортировки. Прежде всего, вы, вероятно, обратили внимание на то, что ширина наклонного туннеля всего десять футов. Такого количества взрывчатки, сколько нужно, чтобы серьезно повредить его, и грузовик не увезет.

— А как насчет ядерного заряда? — поинтересовался неугомонный представитель Айдахо.

«А в этом случае, — подумал Стив, — будут серьезные проблемы».

Глава 42

— Что ж, друзья, пора браться за новые игры, — объявил Джерри Хендли, войдя в зал заседания и устроившись на своем месте.

В Кампусе началось очередное утро, и на большом столе стояло несколько кофейников, от которых поднимался ароматный пар, и блюда с печеньем, пончиками и рогаликами. Джек налил себе кофе, взял рогалик из грубой муки — без сыра — и отыскал себе место за столом. На совещании присутствовали также руководитель аналитической службы Джерри Раундс, глава оперативного отдела Сэм Грейнджер, Кларк, Чавес и братья Карузо.

— Самое время применить целевой подход. С этой минуты никто из присутствующих в этом зале не занимается ничем, кроме Эмира и Революционного совета Омейядов — за исключением меня самого, Сэма и, конечно же, Джерри. Мы будем поддерживать огонь и подогревать пончики, а всем остальным предстоит резко увеличить объем работы. Будем есть Эмира, пить Эмира и дышать Эмиром двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, пока не доберемся до него — живого или мертвого.

— Хейя! — воскликнул Брайан Карузо, вызвав общий смех.

— По этому случаю присваиваем группе кодовое название — «Королевская рыбалка». Эмир считает себя чем-то вроде короля, верно? Ну, а мы устраиваем рыбалку, чтобы его поймать. Отныне и до завершения операции вы занимаетесь только ей, и для вас открыты все двери, а именно: моя, Сэма и Джерри.

«Что за чертовщина? — подумал Джек. — Интересно, откуда ветер дует?»

— Во-первых! Дом и Брайан побывали в Швеции, — сообщил Хендли, после чего быстренько рассказал об открытии, сделанном Джеком в перехваченных сообщениях МНБ и ФБР насчет «Хласек эр». — Мы продолжаем разрабатывать это направление, но пока результатов нет. Механик сообщил о случившемся Шведской национальной полиции, но сам не обладает никакой информацией. Небольшая работенка, за которую ему заплатили наличными, и чартерный рейс, пассажиры которого, возможно, были с Ближнего Востока.

— Теперь о «Королевской рыбалке», — продолжал Хендли. — Если у кого-нибудь из вас появятся какие-нибудь соображения, тут же поделитесь ими. Захотите попробовать что-то новое — спрашивайте. Захотите провести мозговую атаку или промоделировать ситуацию — собирайтесь и делайте. Глупым может быть лишь такой вопрос, который не задан, не годится лишь та идея, которая не обсуждалась. Друзья, мы переходим к систематической работе. Забудьте о том, как мы привыкли работать, и начните мыслить широко, а не только о своем огороде. Можете смело прозакладывать свои задницы — Эмир поступает именно так. Вопросы?

— У меня, — сказал Доминик Карузо. — Почему такое изменение?

— Получил недавно хороший совет.

Джек заметил, что взгляд Хендли лишнюю секунду задержался на Джоне Кларке, и ему стало понятно, от кого этот совет исходил.

— У нас слишком маленькая лавочка, и мы не можем позволить себе носиться повсюду, как ребятишки на госслужбе, — согласился Джерри Раундс. — Мы втроем будем дежурить здесь по очереди, чтобы постоянно держать руку на пульсе, но главная посылка такова: Эмир — неординарная личность, и мы должны, соответственно, изменить тактику.

— В чем это будет выражаться для оперативной стороны дела? — спросил Чавес.

— Надеюсь, она станет более деловой, — ответил Сэм Грейнджер. — Придется проверить множество новых идей. Это значит — метаться по лесу, пугать дичь и распутывать следы. Большая часть работы наверняка пойдет псу под хвост, но без этого не обойтись. Поймите меня правильно, все мы предпочитаем совершить один решительный, победный прорыв, но ведь, хромая на одной ноге, его не совершишь. Все требует подготовки.

— Когда начинать? — спросил Джек.

— Прямо сейчас, — ответил Хендли. — Первое правило таких дел — удостовериться, что у всех вас книга открыта не на разных страницах. Давайте поделимся тем, что знаем, что подозреваем, и разберемся, что нам еще предстоит выяснить. — Он посмотрел на часы. — Сейчас сделаем перерыв на ленч, а потом снова встретимся здесь же.

Джек приоткрыл дверь и просунул голову в кабинет Кларка.

— Джон, не знаю, что вы сделали, но Хендли сразу обратил на вас внимание.

Кларк покачал головой.

— Ничего такого я не делал. Всего лишь чуть-чуть подтолкнул его туда, куда он уже сам смотрел. Он толковый парень. И здесь — вполне на своем месте. Зайди-ка. Можешь задержаться на минутку?

— Конечно. — Джек сел на стул, стоявший перед столом.

— Я слышал, ты решил заняться грязной работой?

— Что? А-а… Да. Значит, он уже сказал вам?

— И попросил меня заняться твоей подготовкой.

— Что ж, это будет хорошо. Даже отлично!

— Джек, почему ты захотел взяться за эту работу?

— А разве Хендли не…

— Я хочу сам услышать это от тебя.

Джек поерзал на стуле.

— Джон, я сижу тут днями напролет, читаю множество сообщений, пытаюсь отыскать смысл в той информации, которую они, возможно, содержат, а возможно, и не содержат. Не сомневайтесь, я знаю, насколько это важно и что этим необходимо заниматься, но, знаете, мне хочется делать что-то более серьезное.

Кларк кивнул.

— Вроде истории с МоНа?

— Да, такого рода.

— Эти дела не всегда проходят так аккуратно.

— Я знаю.

— Думаешь? Джек, я много занимался этим — лицом к лицу с противником, глаза в глаза. Как правило, они бывают грязными и отвратительными и запоминаются навсегда. Лица стираются, окружающая обстановка забывается, но поступок — то, что ты делаешь — остается с тобой. Если человек не готов совладать с этими чувствами, они сожрут его.

Джек глубоко вздохнул и уставился в пол. Готов ли он к этому? Он чувствовал в словах Кларка правду, но в данном случае она представлялась ему абстрактной. Он знал, что все это не похоже на эпизоды кинофильмов или романов, но знание о несходстве бесполезно, это все равно, что для того, чтобы описать красный цвет, сказать, что он с виду не похож на синий. Нет точки отсчета; вернее сказать, слабенькая точка отсчета — напомнил он себе. Ведь МоНа все же был.

И, словно прочитав его мысли, Кларк нарушил молчание.

— Постарайся не сделать ошибки, Джек. МоНа был, можно сказать, наваждением. Ты попал в ситуацию, не имея даже возможности как следует обдумать ее заранее, и у тебя не было сомнений в том, что этот парень — плохой из плохих. А ведь это не всегда бывает столь прозрачно. По правде говоря, довольно редко. И тебе нужно научиться мириться с неуверенностью. На это ты способен?

— Джон, если честно, то не знаю. У меня нет ответа на ваш вопрос. Я знаю, что это плохой ответ, но…

— Напротив, это как раз верный ответ.

— Что?

— Когда я поступал в ШВВ — школу водолазов-взрывников — каждый кандидат обязательно беседовал с психологом. Я ждал в коридоре, и тут вышел мой приятель. Я спросил его, о чем там шла речь. Он ответил, что доктор спросил, способен ли он убить человека. Мой приятель, парень азартный, не задумываясь, ответил: «Конечно!» Подошла моя очередь, и доктор задал мне тот же самый вопрос. Я ответил, что, вероятно, смогу, но полной уверенности в этом у меня нет. Одного из нас приняли, а второго — нет.

«Будь я проклят! — воскликнул (про себя) Джек. — От одной только мысли о том, что Джон Кларк, богоравный оперативник, был когда-то зеленым новобранцем, голова шла кругом. Но ведь каждый с чего-то начинает».

— Покажи мне парня, который ответит на такой вопрос: «Черт возьми, конечно!» — продолжал Кларк, — и он стопроцентно окажется чокнутым или лжецом, или просто выяснится, что он всерьез об этом не думал.

Знаешь что? Поговори как-нибудь с Дингом. Когда ему впервые пришлось убить человека, все шло, в общем-то, гладко, до тех пор пока не нужно стало нажать на спуск. Он знал, что способен это сделать, но, прежде чем боек ударил по капсюлю, ему пришлось поспорить с негромким таким голосом в собственной голове.

— А вы?

— То же самое.

— Что-то не верится, — рискнул возразить Джек.

— Уверяю тебя: так оно и было.

— Так что вы посоветуете? Вернуться к монитору и клавиатуре?

— Это уж тебе решать. Я лишь хотел убедиться, что ты хорошо понимаешь, за что берешься. В противном случае ты будешь опасен для себя самого и тех, кто будет рядом с тобой.

— Понятно.

— И еще одно. Я хотел бы, чтоб ты подумал, как поставить в известность отца.

— Иисус! Вы шутите…

— Нисколько. Джек, я буду хранить твою тайну, потому что ты взрослый человек, но может случиться так, что тебе придется принимать самостоятельное решение, и ты не сможешь этого сделать, потому что будешь бояться посмотреть ему в глаза. Ты не станешь самостоятельным человеком, пока ты не пересилишь себя.

— Вижу, вы обходитесь без дипломатии.

Кларк улыбнулся.

— Мне уже не раз приходилось слышать об этом. — Он посмотрел на часы. — Ну, вот, скоро возвращаться на совещание. Подумай еще денек — и об одном, и о другом. Если желание не пропадет, я научу тебя всему, что знаю и могу.

Расположенная над Темзой, на Воксхолл-кросс, штаб-квартира британской Секретной разведывательной службы, известной также как МИ-6, была известна в узких кругах как Леголенд или Вавилон, причиной чему была причудливая, похожая на зиккурат форма здания. Человек из Леголенда, с которым общалась Мэри Пэт, в ответ на вопрос назвал ей только одно имя. Найджел Эмблинг, сказал ей собеседник, отставной ветеран разведки, всю жизнь проработавший в «…станах» и знающий о них столько, что то, что он забыл, вполне сопоставимо с тем, что средний человек когда-либо в жизни узнает о Центральной Азии. Мэри Пэт не сомневалась в том, что у англичан там имелись свои активные источники, но не могла понять, продолжает ли Эмблинг входить в их число или нет. Скорее всего, нет. Ее собеседник, несомненно, понял, хотя бы из того, что звонок был сделан не по официальным каналам, что она в своих действиях вышла за пределы отпущенных ей полномочий. А в этом случае большие бонзы из МИ-6 вряд ли будут довольны, если он укажет американке на кого-то из действующих агентов.

Конечно, получить от заокеанского коллеги нужную наводку — это еще полдела. Эмблинг уже старик и давно отошел от полевой работы, следовательно, нужно закинуть туда кого-то, кто поработал бы ногами под его руководством. Насчет кандидатуры Мэри Пэт не пришлось ломать голову. В памяти сразу всплыли два имени. Если дошедшие до нее слухи верны, эти двое, скорее всего, будут рады заказу на небольшую работенку. В НКТЦ имелся директорский фонд. Она и Бен Марголин решили, что данную операцию вполне можно профинансировать из него.

Ей оставалось только сделать два телефонных звонка, чтобы убедиться в достоверности слухов, и еще два, чтобы закрепить успех, которого она достигла в предыдущем разговоре.

Сотовый телефон Кларка, лежавший в верхнем ящике стола, испустил одну трель, потом вторую. На третьей Кларк поднес его к уху.

— Слушаю.

— Джон, это Мэри Пэт Фоли.

— О, Мэри Пэт, здравствуй. Звонок тебе был у меня в списке первоочередных дел.

— Так что же помешало?

— Мы с Дингом только что уволились из «Радуги». Хотели сначала, так сказать, прикоснуться к корням, а потом здороваться.

— А что ты думаешь насчет того, чтобы поздороваться лично? Мне хотелось бы поручить тебе одно дело.

Радар в голове у Кларка издал предупреждающий сигнал.

— С удовольствием. Когда и где?

— Как можно скорее.

Кларк посмотрел на часы.

— Я могу прямо сейчас уйти на ленч.

— Хорошо. Знаешь в Гейнсвилле ресторан «Хук»?

— Да, рядом с Линтон-холл-род.

— Точно. Там и встретимся.

Кларк выключил компьютер и направился в кабинет Сэма Грейнджера, чтобы поставить руководителя оперативной работы Кампуса в известность о состоявшемся разговоре.

— Судя по всему, это будет не просто дружеская встреча, — сказал Грейнджер.

— Маловероятно. Она говорила таким особым тоном. Я его хорошо знаю.

— Ей известно, что вас уволили из Управления?

— От Мэри Пэт мало что укрывается.

В этом Грейнджер был с ним полностью согласен.

— Что ж, загляните ко мне, когда вернетесь.

Кларк много раз бывал рядом с заведением Хука, но ни разу не заходил туда. Слышал, что там пекут лучшие во всей Виргинии пироги. «Но с улицы в этом не удостоверишься», — подумал он, заезжая на расчерченную диагональными линиями стоянку перед рестораном. Между двумя большими стеклянными витринами помещалась единственная дверь, прикрытая сверху небольшим красно-белым, в полоску, тентом. Неоновая вывеска в витрине извещала: «Ху». «Плохая примета?» — спросил себя Кларк. Может быть, и нет.

Откровенно говоря, все его воспоминания о Гейнсвилле содержали только хорошее. Он не один десяток часов отшагал по здешним тротуарам, обучая будущих резидентов ЦРУ технике слежки и противодействия слежке. В аудиториях Кемп-Перри всему не научишь. Добрые жители Гейнсвилла и доброго десятка других городов Мериленда и Виргинии даже не подозревали, что по улицам рядом с ними ходит множество шпионов, овладевающих искусством оставаться в живых на родной земле, прежде чем заняться этим на практике в других странах.

Протиснувшись в придерживаемую тугой пружиной дверь, он сразу увидел Мэри Пэт, сидевшую на высоком табурете возле стойки. Они обнялись, и Кларк устроился рядом. Почти сразу же к ним подошел дородный мужчина с руками в муке.

— Что я могу вам предложить?

— Яблочный пирог, — не задумавшись ни на секунду, сказала Мэри Пэт. — Для начала.

Кларк пожал плечами и заказал то же самое.

— Как поживает Эд?

— Отлично. Разве что скоро начнет кидаться на людей из-за того, что сидит взаперти. Он пишет книгу.

— Хорошее занятие.

— Не хочешь прогуляться? — спросила Мэри Пэт, когда им принесли пироги.

— С удовольствием.

Выйдя на улицу, они немного прошли по тротуару, болтая о всякой всячине, и вскоре оказались в раскинувшемся на акр сквере, с зеленой травой и подстриженными в виде невысоких стенок живыми изгородями. Там они сели на скамейку.

— Джон, у меня проблема, — сказала Мэри Пэт, когда они откусили от пирогов по паре кусков. — Я думаю, что вы с Дингом могли бы мне помочь.

— Если сможем. Ну, во-первых, нас…

— Да, я слышала. Очень жаль. Я знаю достопочтенного Чарльза Самнера Олдена. Он просто му…ак.

— Похоже, за последнее время в Лэнгли таких развелось больше чем достаточно.

— К сожалению, да. Такое впечатление, что начинаются Темные века. Скажи, пожалуйста, — что ты думаешь о Пакистане?

— Туда неплохо иногда съездить на экскурсию… — протянул, улыбнувшись, Кларк.

Мэри Пэт рассмеялась.

— Очень простое задание, вероятно, на пять-шесть дней. Нам нужно кое-что там проверить, а своих людей у нас нет — во всяком случае, таких, которых мы могли бы задействовать. Новая администрация разгоняет оперативный директораттакими темпами, будто намерена завершить распродажу за один день. Там есть один парень — англичанин, — который хорошо знает местность, но он уже немного пережил свои лучшие годы.

— Уточни, пожалуйста, что значит «кое-что проверить».

— Чисто низовая работа. Беготня.

— Насколько я понимаю, мы говорим о чем-то таком, что косвенным образом имеет отношение к большой рыбе? — Мэри Пэт кивнула. — И ты уже пробовала найти к ней подходы средствами Лэнгли? — Мэри Пэт снова кивнула. Кларк глубоко вздохнул, медленно выдохнул. — Ты, похоже, цепляешься за очень тонкую веточку.

— Что поделать? Яблоко-то как раз там.

— Насколько это срочно?

— Чрезвычайно.

— Потерпи до вечера.

Через час он вернулся в Кампус. Грейнджер находился в кабинете Хендли. Кларк постучал по косяку открытой двери, увидел приглашающий взмах руки Хендли, вошел и сел.

— Сэм рассказал о вашей встрече, — сказал Хендли. — Попробовали пирог?

— Яблочный. Может быть, где-то их пекут лучше, но такое место еще искать и искать. Она предложила мне заказ на выездную работу. В Пакистане. — Он кратко пересказал суть беседы.

— Вот чертовщина-то! — воскликнул Грейнджер. — Она из НКТЦ, так что можно и не гадать особо, что у них на радаре. И что вы ей сказали?

— Что вечером я позвоню и дам ей окончательный ответ. И вот еще что. Возможно, это может показаться глупостью, но есть еще такой пунктик: думаю, что, если мы возьмемся за это дело, мы не сможем держать ее в неведении.

— Насчет Кампуса! — вскинулся Грейнджер. — Я не…

— Простите, — сухо перебил его Кларк. — Мы с Мэри Пэт очень давно знакомы, через многое прошли, а на этом деле лично она рискует очень многим. Я не собираюсь дурачить ее. Послушайте, вам же известна ее репутация, известно, как относится к ней Джек Райан. Если подозревать в недобросовестности ее, то даже и не знаю, кому можно доверять.

Хендли с полминуты обдумывал его слова, а потом кивнул.

— Хорошо. Но будьте осторожны. Когда ей нужно провести эту операцию?

— Полагаю, что вчера, — ответил Кларк.

Глава 43

— О Эмире и РСО нам известно очень немного, — сказал Джерри Раундс, возобновляя начатое утром совещание. — Давайте поговорим о том, что мы знаем наверняка.

— Все время существования РСО основная часть его коммуникаций осуществляется через Интернет. Но мы до сих пор не добрались до его провайдера, потому что он постоянно их меняет. Так что мы целиком и полностью зависим от того, что перехватывает АНБ, пользуясь своими методами расшифровки. Нам известно лишь то, что они то и дело скачут из одной страны в другую.

Он умолк, и инициативу перехватил Доминик.

— Если только мимо нас не проходит значительная часть трафика — что всегда возможно, — то можно смело ставить годовой заработок на то, что они переправляют важную информацию в натуральном виде, то есть при помощи курьеров. Они могут возить с собой компакт-диски, или флэшки, или что-нибудь еще такого же рода, что можно было бы использовать с ноутбуком или передать кому-то из соучастников. У которого есть, допустим, настольный компьютер, работающий через телефонный модем. Или через точку доступа Wi-Fi.

— Точки доступа плохо защищены, — возразил Брайан.

— Это может не иметь для них значения, — вступил в разговор Чавес. — Вы же наверняка предполагали, что у них могут быть одноразовые шифровальные блокноты.

— Верно, — кивнул Раундс.

— Этот метод позволяет передавать все, что угодно. А для того, кто перехватит сообщение, оно будет представлять всего лишь бессмысленный набор букв, цифр или слов.

— А отсюда следует предположение, — сказал Джек, — что курьеры возят собственно сообщения или еще и одноразовые шифроблокноты, если террористы действительно ими пользуются.

— Джек, расскажи всем об этом парне, — прервал его Раундс.

— Его зовут Шазиф Хади, — сказал Джек. — Его имя присутствовало в списке рассылки, который попался нам на глаза. Его аккаунт не так тщательно скрыт, как у всех остальных. Сейчас мы стараемся пробить его финансовые операции. Приведет ли это куда-нибудь, кроме продовольственного магазина, сказать пока не могу.

— Кстати, насчет курьеров, — сказал Чавес. — Разве ФБР не ведет учета постоянных авиапассажиров? Вдруг имеется возможность выявить какую-то закономерность? Установить связь между электронными письмами РСО и появлением того или иного пассажира?

— А вы представляете, сколько таких постоянных пассажиров то и дело пересекают Атлантику? — ответил Доминик. — Их тысячи, и Бюро учитывает всех. Чтобы проверить хотя бы четверть из них, и то потребуется неизвестно сколько времени. Все равно, что читать телефонную книгу по восемь часов в день. А в конце концов окажется, что поганцы пересылают свои диски «ФедЭксом» или даже обычной почтой. Почтовый ящик — самое надежное место, чтобы что-то спрятать.

Ноутбук, стоявший перед Джерри Раундсом, негромко звякнул, и его хозяин взглянул на экран. Он читал сообщение около минуты, а потом поднял голову.

— Это еще больше усложняет дело.

— Что именно? — спросил Джек.

— Мы добыли кое-какую информацию из той штуки из посольства в Триполи. Динг в горячке сунул в карман флэшку одного из террористов. На ней оказалась куча файлов с изображениями JPEG.

— Фотографии Эмира, сделанные через замочную скважину? — осведомился Брайан.

— До такого везения не дошло. Плохие парни усложняют игру. Они используют стеганографию.

— Что-что?

— Стеганографию. Для простоты — стего. Это один из методов тайнописи: когда текст скрывается в изображении.

— Вроде невидимых чернил?

— Что-то общее есть, но метод куда старше. В Древней Греции вестнику, обычно рабу, выбривали часть головы, делали татуировку с текстом, выжидали, пока волосы отрастут, и посылали его через неприятельское войско. В нашем случае используются цифровые изображения, но принцип тот же самый. Вы же знаете, что цифровое изображение — это всего лишь множество цветных точек.

— Пикселов? — уточнил Чавес.

— Их самых. Каждый пиксел имеет номер — красной, синей или зеленой области — и обычно ранжируется от нуля до пятидесяти пяти в зависимости от интенсивности цвета. Любое такое обозначение кодируется восемью битами, начиная со ста двадцати восьми и до единицы. Идет дробление пополам: сто двадцать восемь — шестьдесят четыре — тридцать два и так далее. Разница в уровне КСВ на одну, две или даже четыре единицы недоступна человеческому зрению…

— Я уже совсем ничего не понимаю, — перебил Брайан. — Что из всего этого следует?

— Чтобы спрятать буквы в цифровой фотографии, нужно лишь незаметно изменить пикселы.

— И сколько же туда можно поместить таким образом?

— Допустим, если фотография форматом шестьсот сорок на четыреста восемьдесят… получается примерно миллион букв. Хороший толстый роман.

— Вот проклятье! — пробормотал Чавес.

— Да, их там до черта, — кивнул Джек. — Если они используют стего, то у них, наверно, хватает ума и для того, чтобы помещать короткие сообщения. Вот и получается, что речь идет об одном-двух десятках измененных пикселей среди нескольких миллионов. Это похлеще пресловутой иголки в стоге сена.

— Значит, расшифровка очень сложна? — задумчиво произнес Чавес. — И мы никак не можем туда докопаться?

— Боюсь, это крайне маловероятно. Существуют десятки, если не сотни, бесплатных и условно бесплатных программ, которыми можно делать такие вещи. Одни получше, другие похуже, но они не специализированные. Это просто не нужно, если ключ к расшифровке имеется только у отправителя и получателя, и больше ни у кого в мире.

— А как же все-таки эти сообщения извлекаются? Что для этого нужно?

— Обычно это делается путем разложения каждого изображения, — ответил Раундс. — Определяется, какие именно пикселы были изменены и на какой уровень, а потом из них считывают текст.

— Похоже, что эта работенка в самый раз для АНБ, — сказал Брайан. — А нельзя ли…

— Нет, — перебил его на полуслове Раундс. — Поверьте, мы бы и сами рады, но перехват их трафика — одно дело. А хакерское проникновение в их систему — совсем другое. Тем более что нам и не требуется столь сильнодействующих средств. Джек, у нас имеются коммерческие программы?

— Да, но я не уверен, что они потянут такую работенку. Но погляжу. Если толку не будет, попробуем склепать собственную программу. Мы с Гэвином разберемся.

— Вернемся к трофею из Триполи? — предложил Доминик. — Как я понимаю, мы считаем, что это была проделка РСО?

— Совершенно верно. Все ее участники принадлежали к ответвлениям РСО. Половина из бенгазийской ячейки, а вторая — собрана из разных мест.

— Получается, сборная команда… — протянул Джек. — Судя по тому, что я изучал, такой стиль совершенно нетипичен для РСО. Обычно они стараются обходиться силами определенных ячеек, не привлекая никого другого. За этим должно что-то стоять.

— Согласен, — ответил Раундс. — Давайте-ка потянем за эту ниточку и посмотрим, куда она приведет. Почему они отказались от своего обычая?

— И где остальные члены бенгазийской ячейки? — добавил Брайан.

— И это тоже. Ладно, вернемся к стего: если только это не случайное отклонение от обычного правила, а стандартный метод РСО, который они уже давно практикуют, значит, наша работа становится еще труднее. Каждый интернет-форум и каждый сайт, используемый РСО сейчас или в прошлом, оказывается потенциальным источником информации. Необходимо прошерстить их на предмет файлов изображений — JPEG, GIF, PNG, растровых. Любых.

— Видео? — поинтересовался Чавес.

— Да, это тоже возможно, но гораздо труднее. Некоторые методы сжатия вносят достаточно заметные изменения в расположение пикселов. Лучше использовать неподвижные изображения или стоп-кадры. Так что, хватаем все, что возможно, и начинаем потрошить на предмет вложенных текстов.

— Нужно подготовить надежную IP-базу на случай, если нам удастся что-нибудь отыскать, — сказал Джек.

— А не мог бы ты сказать это по-английски? — спросил Брайан. — Ты же знаешь, я простой необразованный морской пехотинец, для этих штук у меня мозгов не хватает.

— IP — это интернет-протокол — ты же видел дома на компьютере группы цифр, например, 67.165.216.132?

— Да.

— Если мы начнем тыкаться на эти сайты с одними и теми же IP, а кто-нибудь будет наблюдать за посещениями, они узнают, что в их ресурсах роются посторонние. Гэвин сделает так, чтобы наши IP менялись случайным образом, и мы производили впечатление обычных посетителей. Можно даже подсунуть адреса других исламских сайтов.

— Хорошо, — подытожил Раундс, — будем работать в этом направлении. Что еще? Выкладывайте все сразу.

— Есть какая-нибудь возможность установить, когда снимки были выложены на сайтах? — поинтересовался Доминик.

— Думаю, что да, — ответил Джек. — А в чем дело?

— Имеет смысл сравнить даты размещения с электронными письмами, датами известных нам терактов и тому подобным. Возможно, картинки предшествуют письмам, или наоборот. Не исключено, что в этом деле существует какая-то закономерность, от которой мы сможем оттолкнуться.

Джек сделал пометку в блокноте.

— Хорошая идея.

— Давайте поговорим о предположениях, — сказал Чавес. — Мы исходим из того, что Эмир все еще обретается где-то в Пакистане или Афганистане. Когда мы в последний раз получали точную информацию, что он там?

— Год назад, — ответил Джек. — Мы тогда это обсуждали, думали, что он мог куда-то переместиться или даже сменить внешность, но никаких подтверждений этому не было.

— Допустим, что они появились. Почему вдруг он мог захотеть сменить место жительства?

— Или по каким-то оперативным соображениям, или же потому, что мы топчемся слишком близко от его дверей, — ответил Раундс.

— И куда он мог бы перебраться?

— Я думаю, в Западную Европу, — предположил Доминик.

— Почему именно туда?

— Прежде всего потому, что там нет границ. Гораздо легче разъезжать.

«Спасибо Шенгенскому соглашению, — подумал Джек, — которое избавило большинство государств Евросоюза от пограничного контроля, так что теперь попасть из одной страны в другую ничуть не труднее, чем в Северной Америке — из штата в штат».

— И не забывайте о валюте, — добавил Брайан. — Евро там принимают почти везде. Поэтому и переводить деньги, и устроиться с жильем там ничего не стоит.

— В том случае, если он не менял внешность, ему было бы гораздо проще обосноваться где-то на юге, в Средиземноморье — Кипр, Греция, Италия, Испания, Португалия…

— В общем, места хватает, — заметил Брайан.

— В таком случае, как же мы его запеленгуем? — спросил Раундс.

— Отслеживая денежные потоки, — ответил Доминик.

— Мы этим занимаемся уже черт-те сколько времени и, кстати, Лэнгли тоже, — вновь вступил в разговор Джек. — Рядом с финансовой организацией РСО даже Кносский лабиринт[560] кажется игрушкой, вроде компьютерных бродилок для маленьких детей.

— Не слишком понятное сравнение, братец, — ухмыльнулся Брайан.

— Извини. Католическое образование. Короче говоря, если не знать, за какой именно угол следует заглянуть, брать финансы за стартовую точку не имеет смысла. По крайней мере, только финансы.

— Но кто-нибудь пытался все это смоделировать? — спросил Чавес. — Взять все, что нам известно об их денежном обращении, наложить на движение их электронных писем и обновления сайтов и связать все это с их акциями.

— Хороший вопрос, — сказал Раундс.

— Я бы очень удивился, если бы это не попытались уже сделать в НКТЦ и в Лэнгли. Если бы они добились успеха, этот тип уже сидел бы у них в мешке.

— Возможно, — ответил Раундс, — но мы этот путь еще не пробовали.

— Если Кампус с этим не справится, значит, это никому не под силу, — заявил Брайан.

— Вы уверены? Допустим, что они не пробовали этот метод. Или, лучше, допустим, что они пробовали, но немного ошиблись. Что нужно для того, чтобы сделать все правильно?

— Склепать специальный софт, — тут же отозвался Джек.

— Деньги у нас есть и люди — тоже. Давайте займемся.

— Гэвин нас скоро проклянет, — сказал, улыбнувшись, Доминик.

— Купи ему по упаковке сырных палочек и газировки. Лучше всего «маунтин дью», — посоветовал Брайан. — Он будет доволен до ушей.

— Как насчет того, чтобы прогуляться по Триполи? — спросил Доминик, меняя тему разговора. — Эта история с посольством не могла происходить в вакууме. Надо заглянуть туда и встряхнуть дерево. Может быть, и в Бенгази заглянуть.

— Я посоветуюсь с Сэмом и Джерри, — сказал, чуть подумав, Раундс.

Еще с час они перебрасывались различными соображениями, после чего Раундс прекратил совещание.

— Давайте закончим на сегодня и для разнообразия займемся текущей работой. Встретимся здесь же завтра утром.

Все направились к двери. Только Джек откинулся в своем вращающемся кресле, развернул его и уставился в окно.

— Прямо вижу, как там колесики крутятся, — сказал, остановившись в двери, Чавес.

— Извини… что?

— У твоего отца точно такой же вид, когда он включает мозги на самые высокие обороты.

— Да я все еще играю в «что если».

Динг вернулся в зал, пододвинул ближайшее кресло и сел рядом с Джеком.

— Сознавайся, что у тебя на уме.

— Мы не задали одного вопроса — зачем? Если Эмир покинул Пакистан или Афганистан — где он там прятался, — и отправился неизвестно куда — зачем он это сделал? Почему именно сейчас? По нашим сведениям, он не выбирался из этого района года четыре, если не больше. В том ли дело, что мы подобрались к нему слишком близко, или в чем-то другом?

— Например?

— Не знаю. Просто пытаюсь проникнуться его образом мыслей. Если бы я заваривал какую-нибудь кашу, что-то по-настоящему серьезное, то заблаговременно свернул бы, так сказать, шатры и зарылся бы в какую-нибудь другую нору, чтобы точно знать, что меня не поймают и не вытрясут из меня все подробности затеянной гадости.

— Рискованный шаг.

— Может быть, а может быть, и не настолько рискованный, как сидеть на одном месте и знать, что шансы на то, что меня найдут, все время возрастают. Если переехать куда-нибудь подальше и купить там лавчонку, не только останешься на свободе, но и получишь возможность лично помешивать варево.

Чавес несколько секунд молчал.

— У тебя хорошая голова, Джек.

— Спасибо, но только я надеюсь, что ошибся. А если угадал, то нужно ждать чего-то весьма внушительного.

Им удалось преодолеть шторм, но успокаиваться было рано — судно еле-еле выбралось из этой передряги. Лишь через четыре часа после того, как на них обрушился первый шквал, они достигли его западной границы и снова оказались под синим небом на спокойной воде. Причалив к берегу, Виталий и Ваня остаток дня и часть вечера осматривали баржу, искали повреждения, однако ничего такого, что потребовало бы немедленного возвращения в порт, не оказалось. «К тому же, — думал Виталий, — даже сломайся что-нибудь, Фред вряд ли разрешил бы вернуться». Виталия поразило то, как он бросил на верную смерть упавшего за борт — даже не само решение, а отсутствие каких-либо эмоций на лице Фреда. Да, серьезные, очень серьезные люди.

Они держали курс на маяк. Виталий никак не мог понять, по какой причине кто-то мог захотеть отправиться сюда. Маяк, расположенный на мысе Марре-Сале, выдававшемся в Байдарацкую губу, не имел сколько-нибудь серьезного значения для навигации, во всяком случае, давно уже не имел. Когда-то здесь было поселение, вероятно, научная станция, с которой вели наблюдения за ядерными испытаниями на Новой Земле, потом здесь попыталось обосноваться насколько предприимчивых рыбаков, но они продержались здесь лишь четыре сезона, а потом двинулись на запад в поисках лучшей доли. Судя по карте, глубины здесь были восемнадцать-двадцать метров, так что можно было не опасаться мелей, к тому же большинство проходивших здесь судов было оснащено западными устройствами GPS, позволявшими им уверенно следовать по благоприятным навигационным курсам.

Его пассажиры проверяли свой автомобиль, мотор и крановую лебедку. Он не мог не удивляться: что они собирались тут делать? Рыбачить? Но сам он никогда здесь не рыбачил, и никто из тех, кого он знал, тоже.

Он уже видел маяк, мигавший каждые восемь секунд, именно так, как было написано в лоции. Место, где они намеревались причалить, находилось всего в километре от маяка. Чтобы попасть туда, нужно было всего лишь подняться по дороге, которая, петляя серпантином, поднималась в гору с материковой стороны. Виталий знал, что это непростой путь. Ширина дороги не превышала трех метров, и «газик» еле-еле поместился бы на ней.

«Зачем они приперлись сюда?» — вновь и вновь думал он. И морской путь сюда был очень трудным, а уж путешествие на машине по суше и вовсе не для слабонервных неженок. Но, хотя Фреду и его людям, чтобы попасть на маяк, нужно не больше десяти минут, он сказал Виталию, что они будут отсутствовать весь день, а то и сутки. Что там делать столько времени? Виталий пожал плечами и выбросил вопрос из головы. Это его не касается. Его дело — крутить штурвал.

Море сделалось гладким, как зеркало, и прикасалось к стальным бортам баржи почти беззвучно. Пассажиры расположились на палубе и пили кофе, который варили на маленьком примусе, который был у них в багаже.

Дизель гортанно закашлял. Виталий перевел машины на задний ход и, прибавив оборотов, отвел судно от каменистого берега. Отойдя на сотню метров, он повернул штурвал, сверился с гирокомпасом, перевел машину на «средний вперед» и, сделав еще один поворот, взял курс тридцать пять.

Виталий взял бинокль и осмотрел горизонт. Ничего, кроме того, что когда-то поместил здесь сам господь, не считая пары буев. Зимой льды частенько отрывали их от дна или, напротив, сжимали так, что железные бочки трескались и погружались в донный ил. Ну, а военно-морские гидрографы не слишком заботились об их замене — слишком уж редко бывали здесь суда с большой осадкой. Это, между прочим, служило еще одним подтверждением того, насколько далеко они забрались в глушь.

Прошло четыре часа. Виталий опустил боковое окно рубки и крикнул:

— Внимание! Причаливаем через пять минут! — Потом посмотрел на часы и показал ладонь с растопыренными пальцами. Фред помахал в ответ. Двое пассажиров залезли в машину и завели мотор, а еще двое принялись закидывать в кузов свое снаряжение, упакованное в брезент.

Глядя в окно, Виталий выбрал место для подхода и сбавил скорость до пяти узлов — вполне достаточно для того, чтобы судно вылезло носом на берег, не слишком сильно ударившись при этом о камни.

За пятьдесят метров от берега он, не думая, отработанным за много лет движением, перевел машинный телеграф на «стоп» и напрягся в ожидании толчка. Впрочем, ничего неожиданного не случилось. Т-4 плавно наехала на пологий берег и, заскрежетав днищем по гальке, остановилась.

— Якорь отдавать? — спросил Ваня. На корме имелся довольно солидный якорь, предназначенный для того, чтобы стаскивать судно, если оно слишком крепко сядет носом на берег.

— Нет. Зачем? Разве ты забыл, что сейчас отлив? — ответил Виталий.

Оставив дизели тарахтеть на холостом ходу, капитан взялся за рукоять управления рампой и включил гидропривод. Массивная металлическая плита опустилась под собственной тяжестью, громко брякнув о камни. Береговой склон казался довольно пологим. Один из пассажиров забрался в кабину «газика», и машина медленно двинулась вперед по рампе и дальше по берегу. Несколько раз вспыхнули стоп-сигналы. Крюк на тросе крановой лебедки болтался, словно хобот циркового слона. Фред и еще двое направились по рампе следом за машиной. А один остался стоять на палубе.

Виталий вышел из рубки и прошел на нос.

— Об этом вы не говорили, — обратился он к Фреду.

— Он останется, чтобы помочь вам в случае чего.

— Незачем. Мы и сами справимся.

Фред поднял руку в общепринятом прощальном жесте.

— До встречи.

Глава 44

То, что воздушные путешествия вызывают у него все больше и больше неприятных ощущений, Кларк относил на счет своей надвигающейся старости. Тесные кресла, плохая еда, шум… В этот раз жизнь немного облегчали только шумоподавляющие наушники «бос», подушка под шею в форме подковы, подаренные ему на Рождество, и несколько таблеток «ативана», которые дала ему в дорогу Сэнди. Ну, а Чавес, сидевший возле иллюминатора, с закрытыми глазами слушал музыку по своему «айподу-нано». Хорошо хоть третье место в их ряду было свободно и не приходилось все время толкать друг друга локтями.

После разговора с Хендли и Грейнджером он отыскал Динга, ввел его в курс дела, а потом позвонил по сотовому Мэри Пэт и предложил ближе к вечеру встретиться у нее дома. По ее просьбе он приехал пораньше и, дожидаясь ее прибытия, примерно час болтал с Эдом. А потом Эд занялся приготовлением обеда, а Кларк и Мэри Пэт, взяв по стакану пива, остались в гостиной.

Не обращая никакого внимания на совет Хендли осторожно прощупать, что к чему, Кларк сразу выложил карты на стол. Слишком давно и хорошо они знали друг друга, чтобы он мог повести себя как-то по-другому. Мэри Пэт даже и глазом не моргнула.

— Что ж, Джек все же устроил эту штуку… Часто думала, удалась ему эта затея или нет. Молодец. Получается, что они не стали терять времени и сразу взяли вас в оборот. Кто направил вас туда?

— Джимми Хардести. Минут через десять после того, как Олден сообщил, что мы уволены. Мэри Пэт, дело в том, что, как мне кажется, мы с тобой разгадываем один и тот же ребус. Если ты не против, я бы хотел обменяться с тобой тем, что нам и вам удалось раскопать…

— А почему бы я могла быть против?

— Сразу предупреждаю, что мы с тобой нарушим, по меньшей мере, три федеральных закона и можем навлечь на себя нешуточную ярость Олдена и всего Лэнгли.

— Если это поможет добраться до нашего заср…ца или хотя бы подойти к нему поближе, я как-нибудь переживу все остальное. — Мэри Пэт отхлебнула пива и взглянула искоса на Кларка. — Значит, Хендли оплачивает счета?

Кларк усмехнулся.

— Назови это жестом доброй воли. Так на что же можно рассчитывать? На разовую сделку или на дружбу на всю жизнь?

— И на то, и на другое, — ответила Мэри Пэт. — И черт с ними, с бюрократами. Если ради того, чтобы поймать нашего поганца, нам придется вместе сложить головы — так тому и быть. Конечно, — добавила она, улыбнувшись, — придется поверить вам на слово: насчет того, как вы не существуете, и всего прочего.

Запив полтаблетки «ативана» стаканом пива, Кларк проспал оставшиеся пять часов крепким безмятежным сном. А когда самолет стукнулся колесами о бетон и покатился по полосе пешаварского аэропорта, он открыл глаза и посмотрел по сторонам. Чавес запихивал в сумку айпод и купленный в дорогу роман.

— Пора браться за работу, босс.

— Угу.

Как они и ожидали, таможенный и пограничный контроль они проходили довольно долго, но без всяких осложнений. И через час после того, как они перешли из самолета в терминал, они уже стояли у выхода на тротуаре, где останавливался городской транспорт. Кларк поднял было руку, чтобы подозвать такси, но тут сзади раздался незнакомый голос.

— Я не советовал бы вам, джентльмены, это делать. — Голос был мужским, в нем звучал ощутимый акцент.

Кларк и Чавес обернулись и увидели долговязого седовласого мужчину в светлом зеленовато-голубом летнем костюме и старомодной шляпе из тех, который принято называть «плантаторскими».

— Местные такси — это смертоносные ловушки.

— Вы, наверно, мистер Эмблинг, — сказал Кларк.

— Совершенно верно.

Кларк представился и представил Чавеса. Фамилий он называть не стал и обошелся только именами.

— Откуда вы?..

— Знакомый сообщил мне электронным письмом, каким рейсом вы прилетите. А потом осталось только высматривать двоих парней с определенной аурой. Уверяю вас, ничего такого, что бросалось бы людям в глаза. Просто у меня есть… можно сказать, нечто вроде радара. Прошу вас.

Следуя за Эмблингом, они подошли к стоявшему у тротуара зеленому «Рейнджроверу» с тонированными стеклами. Кларк сел на пассажирское сиденье, а Чавес устроился сзади. Вскоре они оказались на дороге с оживленным движением.

— Простите мое любопытство, — сказал Кларк, — но ваш акцент…

— Голландский. Напоминание о службе. В Голландии, знаете ли, живет много мусульман, и там к ним довольно-таки хорошо относятся. Поэтому гораздо легче обзавестись друзьями — и попросту выжить, — если тебя будут принимать за голландца. Мера для самосохранения, знаете ли. А в каком качестве приехали вы?

— Журналист и фотограф из Канады. Фрилансеры. Готовим материал для «Нейшенал джиографик».

— Ну, на короткое время, думаю, сойдет. Чтобы не бросаться тут в глаза, нужно исхитриться сделать так, чтобы все считали, что вы не только что явились сюда.

— А как вы сами здесь обходитесь? — поинтересовался Чавес.

— Прикидываюсь испуганным и растерянным, мой мальчик. В последнее время это стало национальной особенностью Пакистана.

— Не желаете совершить короткую экскурсию по злачным местам? — спросил Эмблинг через несколько минут. Они ехали по Джамруд-форт-род на запад, к центру города. — Немного узнать, кто есть кто в Пешаваре?

— Конечно, хотим, — ответил Кларк.

Через десять минут они проехали мост Бача-хан и свернули с Джамруд-форт-род на юг.

— Это Хаятабад, пешаварское подобие вашего Южного центра Лос-Анджелеса. Очень высокая плотность населения, нищета, почти полное отсутствие полиции, наркотики, уличная преступность…

— И не слишком почтительное отношение к правилам уличного движения, — добавил Чавес, кивнув на ветровое стекло, за которым катился хаотический поток легковых и грузовых автомобилей, тележек, которые катили за собой или толкали перед собой люди, и разнообразных мотоциклов и мопедов. Гудки сливались в непрерывную симфонию.

— Увы, ни о каких правилах здесь речи быть не может. Поддать кому-нибудь в бок или в зад и уехать — здесь просто развлечение. В прошлом городские власти периодически пытались что-то сделать, чтобы поднять в этом районе уровень жизни — можете мне поверить, это действительно было, — но никакого результата достичь не удалось.

— Когда полиция не появляется на улицах, это плохой признак, — заметил Кларк.

— О, она появляется. Дважды в день здесь проезжают группы по две-три полицейских машин, но они никогда не останавливаются. Разве что, если прямо на их глазах будет происходить убийство. Не далее как на прошлой неделе они потеряли патрульную машину с двумя полицейскими. И когда я говорю: «Потеряли», я имею в виду, что она бесследно исчезла.

— Боже всемогущий! — воскликнул Чавес.

— Только не здесь, — ответил сквозь зубы Эмблинг.

За следующие двадцать минут они как следует углубились в Хаятабад. Улицы делались все уже, а дома — все хуже, и в конце концов по сторонам автомобиля замелькали совсем уж жалкие хижины из ржавой жести и упаковочного картона. Бездельники, скрывавшиеся в темных дверных проемах, провожали взглядами «Рейнджровер» Эмблинга. На каждом углу курили собравшиеся кучками мужчины, и курили они, по мнению Кларка, отнюдь не табак. Тротуары были засыпаны мусором, «пыльные дьяволы» то и дело подхватывали его, волокли вдоль стен и выкидывали на проезжую часть.

— С оружием я чувствовал бы себя гораздо спокойнее, — пробормотал Чавес.

— Не бойтесь, мой мальчик. Так уж случайно получилось, что армейский спецназ использует точно такие же «Рейнджроверы» с тонированными стеклами. Между прочим, если вы оглянетесь, то увидите мужчину, который перебегает через улицу.

Чавес обернулся.

— Вижу.

— Когда мы выберемся на следующую улицу, двери будут закрыты.

Джон Кларк улыбнулся.

— Мистер Эмблинг, мне кажется, что мы обратились как раз к тому человеку, который нам нужен.

— Благодарю за комплимент. Кстати, меня зовут Найджел.

Они еще раз свернули и оказались на улице, по сторонам которой шлакоблочные дома перемежались с многоэтажными зданиями из необожженного кирпича и дерева. На многих фасадах были заметны следы огня или пробоины от пуль, или и то и другое вместе.

— Добро пожаловать в экстремистский рай, — объявил Эмблинг. Он указывал на здания, мимо которых они проезжали, и перечислял названия террористических групп: Лашкар-е-Омар, Техрек-е-Джафария Пакистан, Сипах-е-Мухаммад Пакистан, Надим-коммандо, Народный фронт вооруженного сопротивления, Харкат-уль-Моджахеддин Амалии и так далее. Потом они свернули, а перечисление продолжилось. — Конечно, это не официальные штаб-квартиры, а что-то вроде клубов. Время от времени полиция или армия набираются решимости и проводят рейды. Иногда группы, на которые шла охота, совсем уходят отсюда. А иногда возвращаются на следующий же день.

— Сколько их всего? — спросил Кларк.

— Официально… около сорока, и понемногу количество увеличивается. Беда в том, что их учетом занимается МРУ, — Эмблинг имел в виду Межведомственное разведывательное управление, выполнявшее в Пакистане те же функции, что ЦРУ — в США. — Военная разведка относительно неплоха. А здесь получается, как в известной пословице о лисе, которую поставили сторожить курятник. Большинство из них получает деньги, или ресурсы, или разведывательную информацию, или все это вместе, от этого самого МРУ. Все настолько переплелось, что я сомневаюсь, что МРУ в состоянии вспомнить все ходы, которые сделала в этой партии.

— А повреждения на домах, — полюбопытствовал Чавес. — Это во время полицейских рейдов?

— О, нет. Это работа Революционного совета Омейядов. Это, без сомнения, самый большой и злой пес во всем этом квартале. Стоит только какому-нибудь из этих карасиков заплыть в чужую лужу, РСО тут же замечает это и глотает нахала. И тут, в отличие от действий власти, группа исчезает навсегда.

— Говорит само за себя, — отозвался Кларк.

— Вот именно.

В ветровом стекле показался поднимавшийся высоко в небо за несколько миль от того места, где они находились, толстый столб черного дыма. Через несколько мгновений они ощутили сотрясение от дальнего взрыва.

— Автомобиль со взрывчаткой, — непринужденно объяснил Эмблинг. — Такое происходит здесь в среднем трижды в день, да еще, для ровного счета, пара террористов-смертников. Но по-настоящему интересно становится, когда стемнеет. Надеюсь, стрельба не мешает вам спать?

— Приходилось, — ответил Кларк. — Должен сказать, мистер Эмблинг, что вы нарисовали Пешавар в очень темных тонах.

— Раз вы так считаете, значит, я дал вам верное представление. Я провел в этих местах почти сорок лет, и уверен в том, что Пакистан достиг переломного пункта. Можно еще год-другой обманывать себя всякими выдумками, но страна так же близка к краху, как и лет двадцать тому назад.[561]

— Страна без власти и с ядерным оружием… — пробормотал Кларк.

— Именно так.

— А почему мы остановились? — спросил Чавес.

— Это мой дом.

— Насчет Хаятабада… — сказал Чавес несколько минут спустя. — Я все думаю — а кого же там нет?

— И это очень интересный вопрос, — сказал Эмблинг. — По моему субъективному мнению, три самых крупных игрока: РСО, Ласкар-е-Тайба и Сипах-е-Сахаба, бывший Анджуман, по большей части держатся в Старом городе, вокруг так называемого Кантонмента, и в районе Саддар. Это, можно сказать, район правительства и военных штабов. Чем ближе к Кантонменту, тем сильнее их влияние. На сегодня здесь доминирует РСО.

— Так уж сложилось, что нас интересуют, в основном, именно эти районы, — сказал Кларк.

— Я это предвидел, — улыбнулся Эмблинг. — Я ведь живу совсем рядом с этими местами, около форта Бала-Хисар. Сейчас предлагаю вам ленч, за которым мы и побеседуем.

Махмуд, слуга Эмблинга, — такое положение мальчика никак не желало укладываться в голове Кларка, хотя ему было прекрасно известно, что иметь слуг здесь в порядке вещей, — подал к ленчу райту (салат из овощей и йогурта), тушеную чечевицу и индийский рисовый пудинг кхир, который особенно пришелся по вкусу Чавесу.

— Как этот мальчик попал к вам? — поинтересовался Кларк.

— Всех его родных перебили во время междоусобицы после убийства Бхутто. На будущий год он поедет учиться в Харроу, это в Миддлсексе.

— Благое дело, Найджел, — сказал Чавес. — А у вас?..

— Нет. — Сказал, как отрезал.

— Простите. Я не хотел совать нос в ваши дела.

— Не нужно извиняться. Жену я потерял в семьдесят девятом, при советском вторжении. Оказалась не там, где следовало, когда не следовало. Кто хочет чаю? — Он не спеша разлил гостям и себе чай и после этого спросил: — Итак, джентльмены, чем вы намерены заняться? Какой-то персоной, местом или вещью? Я имею в виду: что вы ищете?

— Место. Вернее, места, — ответил Кларк. Он вынул из портфеля обработанную «Фотошопом» схему из «бедекера», сдвинул в сторону чашки и чайники и развернул ее на столе. — Если вы присмотритесь…

— Места, где устроены тайники, — прервал его Эмблинг и рассмеялся, увидев изумление на лицах Кларка и Чавеса. — Джентльмены, в древние времена тайники были хлебом и маслом для нас, шпионов. Три точки — закладка тайника, четыре — выемка, верно?

— Наоборот.

— Насколько свежая эта карта?

— Не имеем представления.

— Значит, мы не можем никак узнать, действуют ли эти тайники до сих пор. Где вы?..

— В горах, — ответил Чавес.

— Полагаю, в темном и сыром месте. А как насчет прежних владельцев? Они при этом присутствовали?

Кларк кивнул.

— И очень постарались уничтожить эту штуку.

— Что ж, очко в нашу пользу. И, если только я не совсем позабыл обозначения, три точки означают не столько местонахождение тайника, сколько указание о выемке.

— Наши тоже так думают, — сообщил Кларк.

— Вас интересует, что было заложено и вынуто или кто занимался тем и другим?

— Кто.

— А сигнал вам известен?

— Нет.

— Ну, по всей вероятности, это должно нас тревожить меньше всего.

— Почему же? — удивился Чавес.

— Нам ведь важно не проверить доподлинность сигнала, а опознать того, кто проявляет к нему интерес. В этом случае нужно очень тщательно выбрать место. — Эмблинг умолк и, вновь уставившись на карту, несколько раз прищелкнул языком. — Итак, мое предложение. Потратим вторую половину дня на небольшую рокировку.

— Простите… — Чавес вопросительно взглянул на него.

— Рекогносцировку. Это жаргон.

— Наверно, мимо меня это выражение как-то проскочило.

— Мы некоторое время провели в Херефорде, — объяснил Кларк.

— Там мрачный народ, — ответил Эмблинг. — Рад, что вы не разучились улыбаться. Что ж, теперь, джентльмены, займемся освоением территории и заготовкой приманок на завтра. В противном случае, боюсь, нам не успеть дотемна.

Поскольку большая часть обозначенных мест находилась вне пределов Кантонмента, они решили сосредоточиться на четырех, расположенных в Старом городе. Сначала они объехали его по периметру, стараясь держаться контура стен, существовавших до середины пятидесятых годов.

— В стене было шестнадцать ворот, защищенных башнями и галереями для лучников, — рассказывал Эмблинг, то и дело указывая рукой в сторону пассажирского окна. — Вообще-то, Пешавар по-персидски означает «Высокая крепость».

Эмблинг произвел на Кларка отличное впечатление. Одной причиной этого было то, что за время пребывания в «Радуге» Кларк стал куда лучше понимать образ мыслей британцев, а второй — то, что этот человек обладал цельным и своеобразным характером. Второе, пожалуй, было важнее. Кларк ощущал, насколько Эмблинг вжился в Пешавар, и ему не раз приходила в голову мысль, что этому человеку следовало бы родиться на сто лет раньше. В то время, когда Британской империи принадлежало полмира, Найджелу Эмблингу было бы тут самое место.

Эмблинг нашел место для стоянки возле больницы леди Ридинг, они вышли и направились на запад, в Старый город. Улицы здесь кишели народом, люди то и дело задевали других прохожих локтями, скрывались в переулках и вываливались из них, ныряли к накрытым тентами прилавкам. С нависающих над головами балконов, сквозь кованые железные решетки пялились на толпу ребятишки. В воздухе стоял густой запах жареного мяса и крепкого табака, голоса людей, громко переговаривавшихся на урду, пенджаби и пушту, сливались в нечленораздельный гул.

Через несколько минут они оказались на большой площади.

— Чоук-Ядгар, — объявил Эмблинг. — Все тайники находятся в полумиле от площади.

— Вероятно, это место как раз и выбрали из-за того, что тут многолюдно, — сказал Чавес. — Трудно обратить на себя внимание, но легко остаться незамеченным.

— Поздравляю с очередной толковой мыслью, молодой Доминго, — сказал Эмблинг.

— Я знавал и лучшие дни.

— Давайте разделимся и посмотрим, что к чему, — предложил Кларк. — Встретимся здесь же через час.

Решив, кто куда пойдет, они разошлись.

Встретившись вновь, они обменялись своими наблюдениями. Два места — одно в небольшом дворике между ювелирным рынком и мечетью Махббат-хан и второе в переулке возле ворот Кохати — были помечены слабыми меловыми черточками. Такая маркировка со времен начала «холодной войны» считалась наилучшей для обозначения тайников. Полустертые меловые отметки больше всего походили на следы детских шалостей. Кларк вынул карту, и Эмблинг проверил по ней местоположение находок.

— Ворота Кохати, — сказал он. — Очень удобно для наблюдения и к тому же совсем рядом с выходом из района.

— Заметано, — отозвался Кларк.

— Еще рано, — сказал Эмблинг. — Как вы, друзья, относитесь к крикету?

Глава 45

Желая избежать опасности оказаться замеченными во время нанесения отметки, Кларк и Чавес на следующее утро поднялись задолго до восхода и обнаружили, что Эмблинг давно уже на ногах. Хозяин приготовил кофе и сложил в сумку-холодильник продукты на день. Вооружившись таким образом, они отправились в Старый город. На сей раз они ехали в другой машине Эмблинга, видавшей виды «Хонде-сити» 2002 года выпуска. Через пятнадцать минут они приехали на Чоук-Ядгар и снова разошлись в разные стороны. Кларк и Чавес отправились в предрассветном мраке освежить в памяти то, что видели здесь вчера, и опробовать новые рации с наушником и микрофоном, которыми их снабдил перед объездом Гэвин Байери. Эмблинг пошел к воротам Кохати. Через сорок минут они встретились на Чоук-Ядгар.

— Учтите, — сказал Эмблинг, — что здесь в паре сотен ярдов находится полицейский участок. Если вас остановят… — он не договорил фразу и рассмеялся. — Подумать только, что я несу. Вам ведь, насколько я понимаю, уже приходилось заниматься подобными делами.

— Был разок-другой, — ответил Кларк. А вернее, сотня. Работа с тайниками не относилась к повседневной практике, но основные методы наблюдения и контрнаблюдения были применимы к ней в полной мере. Пока ждешь появления своей добычи, прежде чем сесть ей на хвост, главный враг — это скука. Заскучал — утратил сосредоточенность, что-то пропустил. В мозгу Кларка имелись и часы, отсчитывавшие время, проведенное в Пешаваре в ожидании того, что кто-нибудь подойдет к тайникам, прежде чем они решат, что сеть уже мертва.

— Вот и прекрасно, — сказал Найджел. — Я перегоню машину поближе к воротам Кохати. Связь по мобильнику.

Первую вахту, начавшуюся с появлением первых торговцев — они принялись натягивать тенты, разворачивать прилавки и устанавливать тележки с товаром, — взял на себя Чавес.

— Занял позицию, — доложил он по радио.

— Понял, — ответил Кларк через скрытый в воротнике микрофон. — Доложи, когда рядом с тобой появится Найджел.

Прошло десять минут.

— Вижу его. Проехал ворота Кохати. Паркует машину.

«Теперь остается только ждать», — подумал Кларк.

Старый город пробуждался. Туда, еще лениво, понемногу, потянулись местные жители и туристы, а Кларк, Чавес и Эмблинг слонялись неподалеку от ворот Кохати, не делая никаких резких движений, нигде не задерживаясь и лишь незаметно поглядывая в интересующее их место. После этого наблюдение продолжал следующий, который тоже делал все возможное, чтобы никто не понял, чем он на самом деле занят. Останавливался у прилавков, чтобы поторговаться за каменные бусы иливырезанного из дерева верблюда, фотографируя различные здания, переговариваясь иногда с кем-нибудь из местных жителей, пожелавшим узнать, откуда он и что привело его в Пешавар. Все это время поглядывал одним глазком на помеченный мелом кирпич в стене дома в переулке напротив ворот.

В 11.15 Кларка, который как раз вел наблюдение, кто-то похлопал по плечу. Он обернулся и увидел полицейского.

— Американ? — спросил тот на ломаном английском.

— Нет. Канадец, — ответил Кларк с самой доброжелательной улыбкой.

— Паспорт. — Кларк с готовностью протянул документ. Полицейский с полминуты изучал его, потом захлопнул и вернул владельцу.

— Что снимать? — спросил он, кивнув на фотокамеру.

— Простите…

— Вы снимать. Что?

Кларк обвел рукой ближайшие дома.

— Архитектуру. Я от «Нейшенал джиографик». Мы составляем книгу по истории Пешавара.

— Где ваш разрешений?

— Я не знал, что нужно разрешение.

— Разрешений!

Кларк с самого начала все отлично понял. Бакшиш. В мусульманском мире это могло обозначать и милостыню, поданную нищему, и чаевые, и откровенную взятку, которую сейчас у него вымогали.

— Сколько стоит разрешение?

Полицейский окинул Кларка оценивающим взглядом.

— Полторы тысячи рупий.

Это равнялось двадцати долларам. Кларк вынул из кармана пачку помятых купюр и протянул полицейскому три банкноты по пятьсот рупий.

— Один день быть здесь?

— Возможно, еще раз приду завтра, — ответил Кларк, продолжая дружелюбно улыбаться. — Нельзя ли, на всякий случай, уплатить за разрешение вперед?

Это предложение заставило полицейского, прежде стоявшего с совершенно каменным лицом, наконец-то улыбнуться.

— Конечно, можно.

— Но, наверно, на авансовый платеж делается скидка?

Любой пакистанец, занимающийся хотя бы и косвенно, как в этом случае, какой-либо коммерцией, счел бы себя оскорбленным, если бы с ним не поторговались хоть немного.

— Четырнадцать сотен рупий.

— Двенадцать.

На что последовал легко предсказуемый ответ:

— Тринадцать.

Кларк отсчитал купюры, полицейский кивнул и важно зашагал прочь.

— Что случилось, босс? — поинтересовался по радио невидимый отсюда Чавес.

— Меня немного потрясли. Все в порядке.

Тут в наушнике послышался голос Эмблинга:

— Джон, рыба клюнула.

Кларк поднес фотоаппарат к лицу и медленно повернулся, как это сделал бы любой турист, выбирающий хороший ракурс для съемки. В видоискателе показались переулок и ворота Кохати. Около отметки на кирпичной стене стоял мальчик лет семи-восьми, одетый в грязные, когда-то бывшие белыми шорты и синюю футболку с эмблемой пепси. Немного помявшись, он поплевал на ладонь и решительно стер меловую отметку.

— Точно, это он, — ответил Кларк. — Направляется к воротам. Белые шорты, синяя футболка со знаком пепси.

— Вижу его, — откликнулся Чавес.

— Иду к машине, — доложил Эмблинг. — Встречаемся снаружи.

Менее чем через минуту Чавес нагнал Кларка, который только-только вышел из ворот.

— Идет по улице, по нашей стороне, поравнялся с синим «Опелем».

— Вижу его.

Подъехала «Хонда» Эмблинга, и они быстро забрались в машину. Англичанин отвернул от тротуара, ловко разминулся с подъезжавшим к воротам грузовиком, за пять секунд рывком набрал скорость и сбросил ее до разрешенной, как раз в тот момент, когда машина поравнялась с мальчиком. На ближайшем перекрестке Эмблинг свернул направо, проехал метров тридцать, развернулся, вновь подъехал к перекрестку и остановился в десяти футах до него. Сквозь ветровое стекло было хорошо видно, как мальчик повернул налево, быстро перебежал улицу и нырнул в табачную лавку.

— Я пойду, — сказал с заднего сиденья Чавес и взялся за дверную ручку.

— Подождите, — пробормотал Эмблинг, не сводя глаз с лавки.

— Чего ждать-то?

— Тот, кто его послал, вероятно, имеет не так уж много подчиненных. Здесь принято давать маленьким посыльным всякие мелкие поручения.

Действительно, через шестьдесят секунд мальчик выскочил на тротуар. Он оглянулся по сторонам и что-то крикнул мужчине, сидевшему на скамейке через две двери от магазинчика. Тот ответил и ткнул пальцем прямо в сторону «Хонды».

— Неприятный поворот событий, — сказал Эмблинг.

— Если он пойдет в эту сторону, то все в порядке, — спокойно ответил Кларк. — А если мы засветились, он пойдет в другую сторону.

Они не засветились. Мальчик уже не трусцой, а бегом со всех ног, снова промчался через улицу, а потом мимо них.

— Пробежал квартал, — сказал с заднего сиденья Чавес. — Повернул на восток.

Найджел тронул машину с места, снова остановился, выжидая просвета в потоке автомобилей, и, улучив момент, свернул направо.

— Проедем параллельно.

На следующем перекрестке он сделал еще один правый поворот, затем левый и остановил машину перед школьной спортплощадкой.

— Вижу его, — сказал Кларк, глядя в зеркало заднего вида.

Мальчик заскочил в дверной проем, над которым нависал красный тент, и вышел на улицу через несколько секунд уже в сопровождении другого мальчика, вернее, подростка с курчавыми черными волосами, одетого в кожаную куртку. Мальчик поменьше что-то рассказывал, отчаянно жестикулируя, а старший тем временем отцеплял от фонарного столба лимонно-желтый мопед, прикрепленный к нему цепным замком.

— Хорошо сделано, Найджел, — сказал Кларк.

— Сейчас еще рано говорить. Мальчишки с мопедами здесь считают себя черт-те какими крутыми байкерами.

Этот подросток, как они очень скоро выяснили, не являлся исключением из правила. Хотя его средство передвижения было не в состоянии разогнаться быстрее двадцати пяти миль в час, подросток так искусно лавировал в потоке машин, что Кларку вспомнился ветреный день и эскадра воздушных змеев, одним из которых всегда управляет какой-нибудь особенный ловкач. Ну, а Найджел не пытался следовать за мопедом по его прихотливому пути, а спокойно ехал прямо, постоянно держа желтый мопед в поле зрения и лишь при необходимости перестраиваясь из ряда в ряд.

Подросток направлялся за пределы Кантонменга, сначала на юго-восток, по Бара-род, затем свернул на северо-запад по Окружной дороге. Дорожные указатели, где все надписи были на урду, ничего не говорили Кларку и Чавесу, но Эмблинг сопровождал поездку множеством колоритных замечаний.

— Пересекаем Кабульский канал, — сообщил он. — Это приток реки, его спрямили и назвали каналом.

— Мы ведь приближаемся к Хаятабаду, верно?

— Хорошо ориентируетесь. Еще две мили. Въезжаем на Гуль-Мохар.

Не успел он договорить, как мопед рванул сразу через два ряда направо и свернул с дороги. Эмблинг, державшийся в крайнем правом ряду, спокойно включил поворотник и последовал за ним.

Поведение подростка в следующие двадцать минут можно было объяснить лишь стремлением избавиться от «хвоста», причем, — отметил про себя Кларк, — парень действовал довольно грамотно. Они миновали Пешаварский университет, здание Министерства туризма, Британское кладбище, и в конце концов парнишка свернул на север по Паджжаджи-род, миновал Пешаварский гольф-клуб и вновь пересек Кабульский канал. Вскоре они оказались за пределами города. По сторонам раскинулись зеленые прямоугольники орошаемых полей. Эмблинг сбавил скорость и позволил мопеду оторваться, пока он не превратился в ярко-желтую точку.

Еще через шесть миль мопед повернул на запад и помчался по извилистой, обсаженной деревьями дороге, а затем свернул на узкий проезд к одному из домов. Эмблинг остановился в нескольких сотнях ярдов, развернулся и выключил мотор. Нужно было снова ждать. Они далеко отъехали от Пешавара, и здесь не было ни постоянной какофонии автомобильных гудков, ни рева неотрегулированных моторов. Бежали минуты. Прошло полчаса.

Издалека донесся кашель заводящегося двухтактного мотора. Эмблинг включил зажигание, быстро проехал четверть мили до следующего съезда с дороги, направился по идущему под небольшим уклоном узкому проселку и остановился так, что основная дорога виднелась лишь пятнышком в заднем стекле. Впереди находился старый сарай с наполовину провалившееся крышей. Чавес дернулся. Через несколько секунд на дороге промелькнула голова мальчика.

— Джон, дальше вам решать.

— Пусть едет. Думаю, мы нашли то, что нам было нужно. Если мальчишку послали проверить тайник, он, вероятно, скоро вернется.

Так и получилось. Через сорок минут желтый мопед промчался обратно, и почти сразу же звук его мотора стих.

— Похоже, вы действительно отыскали логово вашего зверя, — сказал Эмблинг.

Кларк кивнул.

— Давайте прокатимся по дороге. Вдруг увидим что-нибудь еще.

Через час они вернулись к Эмблингу домой. Кларк и Чавес пили чай, а хозяин взялся за телефон и сделал три звонка. Он говорил на урду, и американцы не могли понять ни слова.

— Это частная охранная фирма, — сказал Эмблинг, положив трубку.

— Интересно, кого они так боятся?

Проезжая по дороге, они успели увидеть стоявший на площадке для разворота белый микроавтобус с большими красно-белыми надписями на боках, а дальше — двухэтажный белый коттедж.

— Этого я не знаю. И имени клиента тоже не удалось выяснить. Охрану наняли совсем недавно — на минувшей неделе. Дежурство круглосуточное, по два человека в смену.

Кларк посмотрел на часы. До заката оставалось пять часов. Он посмотрел на Чавеса, который давно научился читать мысли своего старшего друга.

— Надо брать.

— Найджел, не думаю, что у вас есть какое-нибудь снаряжение…

— Есть-есть. Это, между прочим, довольно беспокойный район.

Глава 46

Через два часа после наступления темноты Кларк вел «Хонду» Эмблинга в проезд, который вел к заброшенному сараю. Там он перевел передачу на нейтраль, выключил мотор, и машина по инерции прокатилась под уклон и остановилась в темноте около стены здания. Когда машина замерла, он передвинул рукоять коробки передач в парковочное положение, Чавес выключил потолочный плафон, и они выбрались наружу.

Найджел нисколько не преувеличивал, сказав, что он хорошо вооружен. Его арсенал хранился в стоявшем в шкафу старом дорожном кофре. Американцы выбрали два 9-миллиметровых «Зиг-зауэра Р226» с глушителями. Штатное оружие британской САС. Им обоим пришлось немало потренироваться с этим оружием на стрельбище. По настоянию Эмблинга они взяли также пару кожаных дубинок, налитых свинцом.

— Никогда не знаешь заранее, что может пригодиться, — сказал он с улыбкой.

— Какой план? — прошептал Чавес.

— Скорее всего, один охранник снаружи — шляется или торчит на месте, — и один внутри. Снимаем первого, а со вторым разбираемся, когда понадобится. Динг, постарайся обойтись дубинкой. Чем меньше трупов, тем лучше.

— Согласен.

Они разделились. Кларк направился на запад через лесок, росший за сараем, а Чавес двинулся вдоль канавы, которая тянулась вдоль главной дороги.

— На месте, — вскоре услышал Кларк через наушник.

«Быстро управился, — подумал Кларк. — Эх, хорошо быть молодым».

— Будь наготове.

Ему потребовалось значительно больше времени — нужно было пробраться через подлесок, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступать на упавшие сучки и не пропустить какую-нибудь возможную ловушку, и уклоняться от невидимых в темноте нависающих ветвей. Через четверть мили лес поредел, и вскоре он оказался на северном краю площадки, находившейся в тридцати ярдах от съезда с главной дороги.

— На месте, — прошептал он. — Ты где?

— На краю кювета, около самого съезда.

— Вижу одного часового. Сидит в складном кресле около переднего бампера машины.

— Повтори.

— Сидит в складном кресле около переднего бампера машины, курит, смотрит в мою сторону. — Тот, кто нанимал этих людей, определенно не отработал деньги, которые ему заплатили. — Оружие — «тип-56», приставлено к бамперу под правой рукой. Так называлась копия «АК-47», изготавливавшаяся в Китае. Качеством, конечно, похуже оригинала, но все равно серьезное оружие.

— С моей стороны включен один габарит, снизу.

— У меня темно. Никто не движется. Начинай по готовности.

— Понял.

Кларк знал, что Динг вот-вот появится, но заметил его, лишь когда он оказался на расстоянии десяти футов от заднего бампера фургончика. В подразделении, где когда-то служил Чавес, был девиз: «Ночь принадлежит ниндзя». Кларк знал, что, в отношении Чавеса, это истинная правда. Чавес приблизился к бамперу, выглянул из-за машины, потом пригнулся и немного выждал.

— Никого, — прошептал через минуту Кларк и получил в ответ двойной щелчок в наушнике.

Чавес попятился, обошел машину с другой стороны и исчез из виду. Через десять секунд возле развалившегося в кресле часового появилась тень. Рука Чавеса взметнулась и упала вперед. Часовой согнулся, его повело боком, и он начал сползать вдоль решетки радиатора. Чавес вновь усадил бесчувственное тело в кресло и потушил ногой выпавшую сигарету.

— Готов.

— Понял. Идем.

Они встретились в густой темноте около южной стены. Крыльцо находилось слева. Туда они и направились. Кларк — первым. Дверь оказалась распахнута, а створка с москитной сеткой — заперта. Они поднялись на крыльцо и расположились по обе стороны от двери. Из дома доносились негромкие звуки работающего телевизора. Кларк, стоявший рядом с дверной ручкой, взялся за нее. Заперто. Он сунул руку в задний карман, достал нож, открыл лезвие, приставил его к сетке и осторожным движением сделал прорезь дюймов шесть длиной. Потом закрыл и убрал нож, сунул руку в прорезь, немного пошарил и наткнулся на то, что искал. Раздался чуть слышный щелчок. Он убрал руку и с минуту простоял неподвижно.

Кларк кивнул, Чавес кивнул в ответ и, низко пригнувшись, перебрался на другую сторону двери, и встал у него за спиной. Кларк же нажал на дверную ручку и приотворил створку на дюйм. Приостановился и открыл ее еще на пару дюймов. Створки с москитными сетками, неважно, новые или старые, имеют обыкновение скрипеть, когда их открывают. Вероятно, причиной этому является то, что они постоянно подвержены действию природных стихий.

Эта не оказалась исключением. Где-то на полпути петли скрипнули. Кларк застыл. Чавес подался вперед, заглянул внутрь через протянутую руку Кларка, отодвинулся и кивнул: все спокойно. Медленно, дюйм за дюймом, Кларк открыл створку так, чтобы можно было свободно пройти, и, выставив пистолет перед собой, беззвучно шагнул в дом. Чавес придержал дверь и последовал за своим напарником, закрыв ее за собой. При этом она лишь издала короткий и негромкий металлический писк.

Они попали в кухню. Слева находились длинный деревянный стол, шкафы и раковина, посередине стоял круглый обеденный стол. Справа оказался арочный проем, ведущий в соседнюю комнату. Чавес заглянул туда и поднял большой палец. Они оказались в гостиной. Справа помещалась лестница на второй этаж. Впереди — короткий коридор. Именно оттуда и доносились звуки телепередачи. Прижимаясь к стенам, они двинулись вперед — шаг, остановка, шаг, остановка, — пока не оказались в десяти футах от открытой двери. Внутри Кларк увидел игравшие на стене голубовато-серые отсветы от экрана.

Кларк сделал еще несколько шагов, остановился под прикрытием дверного косяка и кивнул Дингу. Тот приблизился вдоль правой стены и заглянул искоса в комнату. Потом отступил на два шага и показал жестами: два человека, один вооружен, тот, что ближе к двери. Беру его на себя, — жестами же ответил Кларк, — а ты займись вторым.

Чавес кивнул.

Кларк переложил пистолет в левую руку, а правой извлек из-за пояса дубинку. Коротко кивнув, он вывернулся из-за угла, нашел взглядом намеченную жертву и резким движением кисти ударил, словно хлестнул, мужчину дубинкой по виску. Тот лишь начал падать, как Чавес с пистолетом в руке ворвался в комнату. И остановился. Нахмурил брови. И поманил согнутым пальцем Кларка, который только-только успел переступить порог.

Второй из находившихся в комнате людей спал.

Чавес разбудил его, легонько ткнув дулом пистолета в переносицу и, едва у него открылись глаза, спросил:

— По-английски говоришь?

Ошалевший от столь неожиданного пробуждения человек попытался вжаться в кресло.

— По-английски говоришь? — повторил Чавес.

— Да, я говорю по-английски.

— Позаботься, чтобы этот тип и любитель свежего воздуха нам не помешали, — сказал Кларк. — А я побуду с этим.

Чавес спустил охранника, которого ударил Кларк, с кресла на пол, схватив за руку, выволок по полу в гостиную и направился на улицу.

— Как тебя зовут? — спросил Кларк пленника. Тот ничего не ответил.

— Если ты не пожелаешь хотя бы просто назвать мне твое имя, то ночь сильно затянется и будет очень, очень неприятной. Поэтому давай для начала вернемся к твоему имени. Хуже от этого никому не будет.

— Аббас.

Кларк пододвинул освободившееся кресло, в котором только что сидел охранник, развернул его и сел лицом к пленному, чуть ли не касаясь его коленями.

Дверь с сеткой открылась и резко закрылась. Появился Чавес, волочивший на плече бесчувственного часового, словно пожарный, спасающий пострадавшего. Впрочем, он бесцеремонно бросил свою ношу на пол рядом с уже лежавшим там человеком, как никогда не поступил бы пожарный.

— Нашел в машине рулон скотча, — сообщил он Кларку и принялся связывать лежавших. Быстро покончив с этим занятием, он присоединился к Кларку.

— Давай убедимся, что мы движемся в правильном направлении, — сказал он Аббасу. — Понимаешь, что это значит?

— Да.

— Что-то я сомневаюсь, что тебя и на самом деле зовут Аббас. Сейчас я попрошу моего друга поискать в доме что-нибудь, на чем будет указано имя. И если оно окажется не Аббас, тебе придется по-настоящему плохо.

— Меня зовут Обейд. Обейд Масуд.

— Хорошо. — Кларк кивнул Дингу. Тот вышел из комнаты и принялся за осмотр дома. — Ты не хочешь еще раз изменить свое имя, пока у тебя есть время?

— Меня зовут Обейд Масуд. Кто вы такие?

— Кто мы такие — будет зависеть от того, как ты будешь отвечать на мои вопросы. Поладим, значит, станем друзьями. Не поладим… Расскажи мне об этой охране. Почему ты решил, что они тебе нужны?

Масуд пожал плечами.

— Послушай, если бы ты боялся полиции или армии, они уже нагрянули бы сюда. А твое поведение, как мне кажется, говорит, что ты связался с нехорошей компанией. Может быть, это те, на кого ты работаешь?

В комнате появился Чавес и кивнул — дескать, правду сказал.

— Те, на кого ты работаешь? — повторил Кларк.

— Возможно.

— Революционный совет Омейядов?

— Нет.

— Ты смотришь бейсбол?

Масуд еще сильнее нахмурился.

— Смотрю, а что?

— Пожалуй, я буду считать твое «нет» вторым страйком,[562] — ответил Кларк. — Еще один страйк, и я прострелю тебе ногу. Тебе не хочется спросить, каким образом мы нашли тебя?

— Через тайники?

— Совершенно верно. И кого, по твоему мнению, мы оттуда вытащили?

— Я понимаю.

— Не уверен. Мы тебя отыскали. И они тоже могут.

— Вы американцы.

— Угадал. И тебе нужно решить: ты сильнее ненавидишь нас, чем боишься их, или наоборот. Потому что если ты не начнешь отвечать на наши вопросы, то мы отвезем тебя в Хаятабад и там выбросим из машины.

Эта угроза напугала Масуда.

— Не делайте этого!

— Постарайся уговорить меня.

— Я работал на МРУ… занимался транспортировкой людей. Передислокацией.

— Наподобие агента нелегального бюро путешествий? — уточнил Чавес.

— Да, можно так сказать. Восемь месяцев назад на меня вышли.

— Кто?

— Я его не знаю и никогда больше его не встречал.

— Но он был из РСО, верно?

— Я выяснил это позже. Он предложил мне большие деньги, чтобы я кое-кого вывез.

— Сколько денег?

— Двести тысяч американских долларов.

— Значит, с этим человеком ты больше не встречался?

— Нет.

— Что именно ты для них делал?

— Паспорта, документы, частные самолеты. Заботился о том, чтобы нужные люди из таможни и иммиграционного контроля вовремя получили деньги. На все это у меня ушло пять месяцев. Они были очень требовательны, заставляли меня проверять все по два и три раза.

— Когда ты все это закончил?

— Два месяца назад.

— Ты все им отдал? — спросил Чавес.

— Что вы имеете в виду?

— У тебя сохранились копии?

— Бумажные копии?

— Обейд, любые копии, — Кларк подпустил в голос побольше металла.

— У меня есть жесткий диск.

— Здесь?

Масуд кивнул.

— В кухне, в приклеенном снизу к раковине пластиковом пакете.

Чавес вышел из комнаты и вернулся через минуту с небольшим самозастегивающимся пакетом. В нем лежал плоский предмет величиной с колоду игральных карт.

— Восемь гигов, — сообщил Чавес.

— По-английски, пожалуйста, Динг.

— Сюда влезет черт-те сколько информации. — Он показал находку Масуду. — Здесь все, что ты для них сделал?

— Да. Сканы, электронные письма… Все. Вы можете вывезти меня отсюда? Из страны?

— На это может потребоваться немного времени, — ответил Кларк, — но мы это устроим. Ну, а до тех пор тебе нужно скрыться. Вставай.

Масуд послушно поднялся.

— Добро пожаловать к хорошим парням, — сказал Кларк, похлопав его по плечу, и подтолкнул к двери. Динг взял Кларка за локоть.

— Минутку.

— Иди вперед, Обейд. Подождешь нас там.

— Ты решил отвезти его к Найджелу?

— Да.

— Слишком велика опасность, что его кто-нибудь заметит и узнает. А в таком случае, что будет с Найджелом и его мальчиком?

— У тебя есть что-нибудь получше?

— Диск у нас, — сказал Чавес, чуть помолчав. — Может быть, спишем потери и… — Тут Чавес, вскинув голову, посмотрел через плечо Кларка. — Черт! — В соседней комнате загремели быстрые шаги. — Он меня слышал!

Чавес метнулся к двери, пересек гостиную и оказался в кухне, и тут створка с сеткой резко захлопнулась.

— Б…! — пробормотал он и вдруг услышал хорошо знакомый звук, заставивший его замереть на месте. Пригибаясь, он быстро вернулся в гостиную. Кларк уже смотрел там в окно, сидя на корточках и выглядывая над подоконником. Подъездную дорожку освещали фары автомобиля. В одном из лучей лежал Масуд. К нему подошел человек с пистолетом, силуэтом вырисовывавшийся в мощном свете фар, нагнулся, дважды выстрелил лежавшему в голову и, обернувшись, направился к машине. Хлопнула дверь, под колесами зашуршал гравий, и все стихло.

— Что за чертовщина? — прошептал Чавес.

— Это как раз тот самый визит, которого он боялся.

— А почему нас не тронули?

— Вероятно, решили, что он бежит от них. Давай-ка делать ноги, пока им не пришло в голову что-нибудь другое.

Глава 47

Компьютер Джека звякнул, извещая о поступлении очередного электронного письма. Он прочитал его раз, потом другой.

— Эй, это же…

Он взял телефонную трубку, набрал номер Рика Белла, а через несколько секунд перевел разговор в режим конференции и подключил к нему Сэма Грейнджера.

— Джек, расскажи ему все сначала, — сказал Белл.

— Помните, я говорил о парне, которого мы подозреваем, что он курьер РСО?

— Хади?

— Совершенно верно. Узнал по его финансовой линии (кредитной карте) кое-что новое. Он прямо сейчас в пути. Рейсом «Алитиалия» номер 747 из аэропорта «Да Винчи» в Пирсон, это Торонто.

— А оттуда?

— В Чикаго, а вот куда дальше, его карта не говорит.

— Это или место его назначения, или химчистка, — сказал Белл, воспользовавшись старым жаргонным выражением ЦРУ, обозначающим действия по уходу от слежки. — Чикаго — это перевалочный узел, оттуда можно отправиться хоть дальше по Штатам, хоть в любую другую страну.

— Сколько у нас времени? — спросил Грейнджер.

— Четыре часа, — ответил Джек.

— Рик, насколько веские улики против этого парня? — спросил Грейнджер.

— Семьдесят три процента. Он мелькает в известных нам списках рассылки РСО, много путешествует — Штаты, Европа, Южная Америка. Мое мнение, что он или постоянный курьер, или разведчик, отрабатывающий для них пути транспортировки. В любом случае, я думаю, что им следует заняться. Прицепимся к нему прямо с самолета, зная место назначения и время. Ничего лучшего и желать нельзя.

Грейнджер несколько секунд молчал.

— Ладно, сейчас время для «Королевской рыбалки». Я иду в зал заседаний.

— Что происходит? — спросил Доминик Карузо, входя в зал заседаний. Все остальные, за исключением Кларка и Чавеса, уже собрались — Брайан, Рик Белл и Джерри Раундс.

Джек коротко доложил обстановку.

— Черт возьми!

— Прямо мои слова.

— Когда прибывает самолет?

— По расписанию, в три двадцать, — ответил Джек.

Вошел Сэм Грейнджер и занял свое место во главе стола.

— Что ж, сейчас восемь сорок, от Торонто семьдесят-семьдесят пять минут лету. Времени у нас в обрез. Когда ожидаются Кларк и Чавес?

— Минут через сорок, — сообщил Рик Белл, посмотрев на часы.

— Попробуем припрячь их к этому делу. Джек, у вас готовы материалы по Хади?

— Да.

Он раздал распечатанные справки, и на шестьдесят секунд наступила тишина — все торопливо просматривали текст.

— А фотография этого парня у нас имеется? — спросил Брайан.

— Нет, — ответил Джек. — Ни фото, ни описания.

— Из Рима в Торонто, оттуда в Чикаго, а далее… Информации нет?

— Угадал, — подтвердил Джек.

— Будь это операция Бюро, — сказал Доминик, — мы позвонили бы в Конную полицию и попросили бы прислать в аэропорт людей в штатском, чтобы они опознали этого парня и сели бы ему на хвост. Но мы же не можем так поступить, верно?

— Срочно вылететь в Торонто, — предложил Джек, — взять новейший прибор для наблюдений и положиться на удачу. Допустим, нам удастся его идентифицировать. И что дальше?

— Взять его под скрытое наблюдение, — сказал Доминик. — Сидеть у него на хвосте до тех пор, пока он не попадет туда, куда собирается. Это будет нелегко. Даже если нам повезет, мы не сможем его арестовать, допросить и вообще ничего с ним сделать, если только кто-то не захочет дать нам зеленый свет.

— Исключено, — ответил Грейнджер. — Он для нас единственная ниточка, ведущая к РСО. Мы должны сами вести его, или повесить на него метку, или взять, но именно в таком порядке.

— Будем собирать информацию, — сказал Белл. — В любом случае, ее у нас заметно прибавится. Не забывайте, друзья, — к большому успеху ведут маленькие шаги.

— Давайте заглянем к боссу, — предложил Грейнджер.

— Мы обнаружили в воздухе птичку, — сообщил Джек, войдя через несколько минут в кабинет Хендли. — Некто по имени Хади держит путь в Торонто. Его самолет прибывает в три часа по восточному времени.

— Хочешь попытаться высмотреть его? — спросил Хендли.

— По идее, может получиться толковый бросок, — сказал Раундс. — Вот только нам слишком мало известно об этом типе.

— Что же именно мы имеем? — осведомился Хендли. Джек протянул ему распечатку, Хендли положил ее на стол и быстро прочел. — Хорошая работа, — сказал он, оторвав на мгновение глаза от текста. — Ладно, посылаем всех…

— Кларк и Чавес вот-вот приземлятся. Надо попробовать перехватить их.

— Отлично. Джек, Дом, Брайан — получите на втором этаже кредитные карточки и сотовые телефоны.

В аэропорт они отправились все вместе, набившись в машину Брайана — «Мерседес» класса «С». Раундс сообщил им по телефону, что «Боинг-737» должен был вылететь в Канаду через тридцать семь минут после их прибытия в аэропорт. Билеты для них уже были готовы. В терминале они нашли на электронном табло время прибытия рейса Кларка и Чавеса и отправились их встречать.

— Ты знаешь канадскую полицию? — спросил Брайан у Доминика. — Что она собой представляет?

— Сохраняет британские традиции, но много и собственных особенностей. Конная полиция существует очень давно, отличные розыскники, но иметь с ними дело мне никогда не приходилось.

— Ну да, ярко-красные кителя, — хмыкнул Брайан. — Представляю, как легко в них целиться, особенно когда они верхом.

— Не забывай, что они хорошие парни, — напомнил Доминик.

Брайан вновь усмехнулся.

— Я так, к слову.

Выйдя из посадочной галереи, Кларк и Чавес сразу увидели Джека и остальных и направились к ним.

— Как я понимаю, обслуживание вразнос? — улыбнувшись, поинтересовался Кларк.

— У нас тут кое-что заварилось. Не хотите поучаствовать?

— Только после того, как найду «Старбакс» с нормальным кофе, — ответил Чавес.

Прибывшие быстро прошли досмотр. Пока они шли за билетами для Кларка и Чавеса, Джек быстро изложил суть дела.

— Так как же это сделать? — спросил Джек у Кларка, когда они оказались у следующего посадочного пункта досмотра.

— Искать человека, которому немного не по себе. Он, по всей вероятности, тренированный шпион. И, по всей вероятности, умеет оставаться незамеченным. Такого и следует искать. Он не станет пялиться по сторонам, как ведут себя все обычные туристы, не станет делать ничего такого, что привлекало бы к нему внимание, но, скорее всего, он не так уж хорошо знаком с местом, куда прибыл. Так что нужно искать делового человека, попавшего в незнакомое место. Он опять будет очень осторожно смотреть по сторонам. И вообще будет насторожен — надо же высматривать слежку. Тебя этому учили. Так что ищи человека, который будет вести себя так же, как учили тебя. Это не столько наука, сколько искусство.

— Но нам-то что делать, черт возьми? — резко спросил Брайан.

— Ведите себя как американские туристы. Бесцеремонно лезьте всюду, вот и все дела. Никого это не удивит. Если, конечно, вы не в «красном поясе», скажем, в бывшем СССР. Там нельзя улыбаться. Русские почти никогда не улыбаются, в их культуре это, можно сказать, табу. Знаю, это нелегко. Но я провел там почти тридцать лет. Когда все время рискуешь своей задницей, такие вещи легко усваиваются, — закончил он, улыбнувшись.

— И сколько раз вы там были?

— В России? Не единожды. И каждый раз мне было чертовски страшно. Ходишь, словно голый, оружия нет, бежать некуда, и всей защиты — легенда, за которой можно спрятаться, если, конечно, повезет.

— Если повезет?

— Какие-то факты, позволяющие выдержать не слишком придирчивую проверку. Гостиница в другом городе, где ты недавно останавливался, номер телефона, по которому ты работаешь… И тому подобное.

— Давно хотел спросить вас, — сказал Доминик. — А что вы думаете об этих типах? Наших нынешних врагах. В целом.

Кларк задумался.

— Что-то во мне говорит, что они такие же, как были прежде — пусть с другой мотивацией, другим мировоззрением и всякими прочими штуками, но занимаются точно такой же дрянью. Эти, по крайней мере, верят в бога, но при этом постоянно нарушают правила своей собственной религии. Скопище человеконенавистников? Черт возьми, сомневаюсь. У них свое представление о мире, у нас другое, и одно с другим не сходится абсолютно ни в чем.

Объявили посадку, и они поднялись в самолет. Эконом-класс, пять мест в одном ряду. Низкорослого Чавеса это устраивало, а вот Кларка — не очень. Чем старше становишься, тем труднее гнуться. Прозвучали обычные предупреждения о подготовке к полету. Кларк застегнул ремень, который положил себе на колени, как только сел в кресло. За долгую жизнь он научился не нарушать (без необходимости) правила безопасности даже в мелочах. «737–400» вырулил на полосу и поднялся в воздух так буднично, словно пилот управлял автомобилем. Кларк взял лежавший в кармане впереди стоявшего кресла журнал, заготовленный авиакомпанией, принялся листать его и остановился, дойдя до рекламы набора инструментов.

— И все-таки: что мы будем делать? — снова спросил Джек у Кларка.

— Импровизировать, — ответил Кларк и снова взялся за журнал.

Посадка прошла так же гладко, как и взлет, пассажиры выгрузились из самолета и, как всегда, неспешно потянулись в терминал, который оказался таким же безликим, как все терминалы аэропортов в любом конце мира. Они повернули налево и двинулись дальше по просторному, никак не обозначенному вестибюлю. Ориентируясь по стрелкам, они вышли в зал прилета зарубежных рейсов. Прогулки как раз хватило для того, чтобы в отсиженных ногах возобновилось кровообращение. Информационное табло сообщило, что до прибытия рейса «Алитиалии» остается еще девяносто минут. Быстро осмотрев зал, они установили, что он хорошо просматривается со всех сторон. И, что совсем уж кстати, тут имелась закусочная с хорошим обзором и обычными пластиковыми стульями вокруг пластиковых столиков.

— Итак, парни, у нас почти два часа, включая прохождение таможни, — задумчиво произнес Кларк.

— И все? — удивился Джек.

— Может быть, тут имеется собака, чтобы обнюхивать багаж на предмет наркотиков, но вряд ли что-то сверх того. Канадцы в этом отношении довольно беспечны. Плохие парни часто ездят через Канаду. Но не устраивают здесь пакостей. Думаю, в этом канадцам везет. Они сильно экономят, потому что могут не тратиться на безопасность.

— Если здесь так часто бывают плохие парни, наверно, ничего не стоит отловить несколько штук и отправить пароходом в Буффало.

— И обзавестись множеством врагов, которые местным совершенно не нужны, — подхватил Доминик. — Бизнес есть бизнес.

— Точно подмечено, — сказал Чавес. — Бизнес есть бизнес, и не стоит тревожить спящую собаку, пока она не начнет кусаться. А я все думаю, когда же эти дела начнутся и у них.

— Зависит в первую очередь от плохих парней. Но обзаводиться врагами и не иметь с этого выгоды тоже вредно для бизнеса. Не забывайте — террорист — это бизнесмен, чей бизнес состоит в убийстве людей. За этим делом может стоять какая-то идеологическая подоплека, но бизнес все равно остается бизнесом.

— Сколько народу вы изловили? — обратился к Кларку Доминик.

— Было несколько человек, все в Европе. Они не так уж хорошо обучены. Осторожны, случается, бывают очень хитры, но все это не заменяет обучения. Поэтому нужно лишь вооружиться терпением, и ты получаешь возможность разделаться с таким человеком. Очень полезно стрелять в спину. В таком случае ему бывает трудно отстреливаться.

— Ха! — нахмурился Доминик.

— А ты что, хочешь предоставить ему равные шансы? Это не Олимпийские игры.

— Понимаю.

— Но это тебе не по нутру, верно?

Доминик задумался на секунду, а потом пожал плечами.

— Не знаю, как там насчет нутра, но это просто другой образ мыслей.

— Добро пожаловать в зазеркалье, — мрачно улыбнувшись, ответил Кларк и посмотрел на часы. Самолет должен был вот-вот начать снижаться.

Хади не раз удивлялся тому, что земля под самолетом всегда кажется похожей и в то же время разной. Она находилась очень далеко, но всегда начинала сильно манить по мере снижения. Как Америка, дороги и автомобили которой проступали сейчас в поле зрения. Он привык оценивать высоту как раз тем, видны из самолета отдельные машины или нет.

На маленьком телеэкране, развлекавшем пассажиров показом «Аэро-шоу», светилась надпись, которая извещала, что самолет находится на высоте 4910 футов и продолжает снижаться, скорость относительно земли 295 миль в час. Эти показатели были заметно ниже, чем крейсерская скорость и высота при полете над океаном. Скоро посадка. Если верить компьютеру, через десять минут. Пора просыпаться. Стюардесса забрала у него чашку из-под кофе. Итальянский кофе своей едкостью напоминал о том вкусе, который сохранился у него в памяти с юности, и, честно говоря, ему очень нравилась итальянская кухня. Одна беда — там слишком часто готовили свинину, а он, хотя и пил вино, все же прилагал все силы, чтобы как можно реже брать в рот мясо нечистого животного. Ему предстояло выйти, исполнить обычные таможенные и иммиграционные формальности, встретиться с человеком, который передаст ему билет до Чикаго и проводит до посадки на рейс «Юнайтед эрлайнс» 1108, выкурив при этом сигарету. Но все это почти без слов.

Нужно было оставаться начеку при прохождении таможни и иммиграционного контроля. У него при себе не было ничего такого, что требовалось бы декларировать, даже бутылки итальянского вина. Он изображал собой бизнесмена, которому приходится путешествовать, пожалуй, чаще, чем хотелось бы. По легенде он был торговцем драгоценностями и знал вполне достаточно, чтобы поддержать разговор на эту тему. Конечно, недостаточно для того, чтобы обвести вокруг пальца настоящего израильского торговца бриллиантами, но ведь он владел и умением увести разговор в сторону. Он ведь действительно был, в некотором роде, много путешествующим бизнесменом, и перелеты являлись для него самым обычным делом, хотя в Канаде ему прежде бывать не доводилось. Ну и что? Очередная страна неверных с простыми и весьма мягкими правилами для транзитных пассажиров. Там его радушно встретят и не обратят на него ни малейшего внимания, если только у него не будет при себе оружия и он не совершит никакого преступления.

При посадке самолет заметно встряхнуло. Вероятно, экипаж тоже устал. «Ужасная жизнь у этих людей», — подумал Хади. Весь день сидеть на одном месте, не имея даже возможности пройтись, чтобы размяться, да еще и постоянно переключать внутренние часы организма на разные временные пояса. Но у каждого человека в мире есть свое место, а этим неверным за их неприятную работу хорошо платят. Его же работа и его прикрытие состояли в том, чтобы быть довольным всем, что попадается на его пути. В том числе и неверными, у которых в обычае есть свинину. Это давалось ему нелегко, но такое поведение диктовалось тем местом, которое он занимал в жизни. Авиалайнер, наконец, остановился, и он, как и остальные 153 пассажира, поднялся с места, собрал то, что брал с собой в салон, и поплелся к выходу.

Представителей канадских властей с непроницаемыми лицами и пристальными взглядами из-под козырьков светло-синих кепок-бейсболок нельзя было не заметить. Почетный караул, которому совершенно безразлично, кого приветствовать в своей неверной стране. Наверняка где-то поблизости, в миле-двух, имеются мечети, но он даже близко не подойдет ни к одной из них. Пусть даже правительство разрешило мусульманам поклоняться Аллаху в предназначенных для этого местах, но можно не сомневаться, что за всеми мечетями ведется наблюдение, а входящих туда поголовно фотографируют. Ну, а его работа заключалась в том, чтобы оставаться невидимым.

— Приземлился, — сказал Кларк, глядя на информационный телемонитор, висевший в двадцати футах от них.

— Пока что нам известно только то, что этот тип мочится стоя, да и то не наверняка, — напомнил Доминик.

«С чего же начать?» — думал Кларк. Многие, сойдя с самолета, начинают звонить по телефону — после того как изнервничаются, несколько часов не имея возможности ни с кем связаться. Так что высматривать говорящих по сотовым телефонам будет ошибкой. Шпионы — не роботы. У каждого есть свои особенности, которые, стоит их заприметить, лишают человека неуязвимости. Тут он подумал, что никогда в жизни не занимался контрразведкой. И одной из главных задач всей его жизни было не дать возможности опознать шпиона в нем самом… но, может быть, здесь и нужно искать все то, что ему требуется для решения сегодняшней задачи? Поживем — увидим. Они ищут араба, мужчину, вероятно, лет сорока, плюс-минус сколько-нибудь. Рост, телосложение, цвет волос и глаз — все это оставалось неизвестным. Опытный оперативник. И, вероятно, будет вести себя как опытный оперативник.

Так его должны встретить. Это было известно. Кто-то должен передать ему билет, по которому он полетит дальше. Возможно, этот человек будет не так хорошо подготовлен. Возможно, наемник на разовую работу. Возможно, человек, рассчитывающий подняться выше в той организации, к которой принадлежит. Возможно, достаточно умный, но недостаточно опытный и обученный. Интересно, знает ли он того, к кому его послали, в лицо? Может быть. А может быть, и нет. Возможно, водитель. В таком случае он будет останавливать машину. Рассматривать лица, чтобы узнать того, кто нужен. Может быть, вооружится каким-нибудь опознавательным знаком? Например, табличкой «Я ПОСОЛ ЭМИРА». Кларк не удержался и фыркнул. Доводилось ему видать глупцов, но таких — нет, не случалось. Ему могут и пушку передать — уже после выхода из терминала, вне поля зрения телекамер. Да, эти ребята могут быть непрофессионалами в его понимании этого слова, но дураков среди них немного. Кто-то их тренировал или инструктировал их организацию по поводу того, как обучать ремеслу полевого агента. Это не так уж трудно. Тонкости познаются с опытом, а всю основу достаточно толковый человек способен постичь и своими силами. Их четверо, все стоят рядом. Это неправильно. Он шагнул к Доминику.

— Доминик, нужно разделиться. Вы с Брайаном перейдите на другую сторону. Джек останется со мною и Дингом.

Доминик и Брайан спустились по эскалатору и, сделав небольшой крюк, расположились напротив Кларка и Чавеса. Джон почесал пальцем нос, и близнецы повторили сигнал.

— Доминго, а ты о чем думаешь? — спросил Джон.

— О чем? О них? Хорошие инстинкты, иной раз неточности на виражах, но это естественно. Думаю, если возникнут трудности, они справятся.

— Имей в виду, что это говорит ниндзя, — добавил Кларк.

— Ночь принадлежит нам, детка. — Это вроде бы осталось в прошлом, но оставалось неотъемлемой частью души Доминго. Его было трудно выследить. Благодаря его небольшому росту, люди часто смотрели как бы поверх него. Его могли бы выдать глаза, но для этого нужно было присмотреться к его лицу, а это делали редко, так как он на первый взгляд совсем не походил на тех крутых парней, которых нужно опасаться. И человек пребывал в этом заблуждении, пока не оказывался на лопатках, и пытался угадать, что же такое с ним случилось. С тех пор, когда Кларк служил в морском спецназе, многое изменилось. В третьем наборе Специальной оперативной группы большинство составляли богатыри, вроде Джона Уэйна, а те парни, что служили сейчас, больше походили на бегунов-марафонцев — невысокие и поджарые. В них было труднее попасть, и потому они жили дольше. Но глаза у них были другими, и тут-то и крылась опасность. Если, конечно, тебе хватит ума заметить разницу.

— Что-то я волнуюсь, — заметил Джек.

— Так и должно быть, — ответил Кларк. — Не напрягайся слишком сильно. И никогда не смотри объекту прямо в глаза, разве что когда он сам поглядит в сторону, но только очень осторожно, и не задерживайвзгляд.

«Кто же ты такой, Хади? — думал Кларк. — Зачем ты сюда явился? Куда направляешься? С кем собираешься встретиться?» Вряд ли ему могла представиться возможность задать эти вопросы или получить на них ответы. Но сознание работает по своим законам, тем более просвещенное и активное сознание.

Глава 48

Хади мог оказаться в очереди первым, но избежал этого, использовав фальшивый предлог для заминки. Ему совершенно не требовалось изображать притворную усталость — он устал на самом деле. С учетом перелета местной линией из Марселя и задержки вылета в Милане он находился в воздухе уже пятнадцать часов, и продолжительная нехватка кислорода сказывалась на его состоянии. Вот и еще один повод вспомнить об экипаже самолета и его жалкой работенке.

— Здравствуйте, мистер Клейн, — сказал сотрудник у стойки иммиграционного контроля, изобразив на лице подобие улыбки.

— Добрый день, — ответил Хади, в очередной раз напомнив себе о своей нынешней подставной личности. К счастью, во время полета никто не пытался с ним разговаривать, если не считать стюардессы, которая внимательно следила, чтобы его бокал для вина не оставался пустым. И еда — приятный сюрприз — оказалась вполне приличной.

— Цель вашего приезда? — спросил контролер, изучая лицо Хади.

— Деловая. — Это была чистая правда.

— Сколько времени собираетесь здесь пробыть?

— Еще точно не знаю. Вероятно, четыре-пять дней. А это имеет значение?

— Только для вас, сэр. — Контролер пролистал паспорт, пропустил обложку через сканер штриховых кодов и скосил глаза — не загорится ли красная лампочка, — но такое случалось крайне редко, не случилось и сейчас.

— Будете что-нибудь декларировать?

— Ничего такого нет, — ответил Хади.

— Добро пожаловать в Канаду. Выход там, — сказал контролер и указал рукой направление.

— Спасибо. — Хади взял паспорт и направился к множеству дверей, которые вели наружу. Западные страны проявляют самоубийственное гостеприимство к своим врагам — в который раз отметил он. Вероятно, потому, что желают зарабатывать на туристах. Ведь не может быть, чтобы в их безбожных сердцах имелось столько добродушия, верно?

— Поднимаются, — сказал Джон.

Первыми из дверей показались две женщины, а Хади не мог быть женщиной… «Если только собранные данные не оказались напрочь ошибочными», — подумал Кларк. Такое с ним тоже случалось, причем не единожды.

Ладно, кого же мы ищем? Мужчину от тридцати пяти до сорока пяти лет, среднего роста, возможно, немного ниже среднего, если исходить из американских стандартов. Темные глаза, головой не крутит, с виду не напряжен, но все же смотрит по сторонам. Любопытство под контролем. Утомлен после продолжительного путешествия. Полеты обычно выматывают людей. И еще вино, которое он скорее всего пил… Но ведь он, вероятно, поспал во время полета.

Они увидели светло-коричневое верблюжье полупальто длиной до середины бедер. Судя по покрою, итальянское. «Хади, предположительно, базировался в Италии, в Риме, так? Примерно пять футов восемь дюймов, среднего телосложения, даже скорее худощав. Темные глаза. Чертовски темные, почти черные», — подумал Джон. Смотрит прямо перед собой, а не по сторонам, везет тележку, в которой большой и маленький чемоданы. Чемоданы не кажутся тяжелыми, к тому же у большого есть колесики… просто ленится или устал? Волосы такие же черные, как и глаза, неброская стрижка. Чисто выбрит. Без бороды, конечно, бреет специально. За ним вышли еще двое мужчин, по-видимому, канадцев — светлокожих и рыжеволосых. Один из них помахал кому-то, находившемуся справа от Кларка. Ответное приветствие. Вернемся к верблюжьему пальто. Голова неподвижна, но глаза бегают по сторонам. «Отличная подготовка», — одобрительно подумал Джон, как только заметил это. А потом эти глаза остановились. Кларк повернул голову и увидел человека в темном костюме, обычном среди шоферов, но без фуражки, держащего в руке перед грудью белую табличку с крупной надписью фломастером: «КЛЕЙН».

«Есть!» — воскликнул он про себя и повернулся к Чавесу.

— Присоединяйся к братьям, и контролируйте фланги. А я прогуляюсь. Джек, пойдешь со мной.

Они не спеша двинулись по вестибюлю.

— Заметили что-нибудь такое, что я пропустил? — спросил Джек.

— Его фамилия — не Клейн. Готов поставить что угодно.

Не прибавил шагу, отметил Кларк. Дополнительный материал для раздумий. Они шли в сорока ярдах за верблюжьим пальто. Преследуемый, отметили оба, не сказал ни слова встречающему. Или дисциплина, или они знакомы друг с другом?

— Фотоаппарат есть? — спросил Джон.

— Да, цифровой. Могу сфотографировать нашего друга. Правда, я его не проверял.

— Если он сядет в машину, постарайся…

— Да. Марка, модель, номер. Что делаем дальше?

— Не думаю, чтоб он видел нас, точнее, уверен, что он не смотрел в нашу сторону. В противном случае, он или профессионал высшего уровня, или чист, как первый снег. Вот и решай тут.

— Похож на еврея, — сказал Джек.

— В Израиле есть старая шутка. Если человек похож на еврея и торгует бубликами, значит, он араб. Не всегда верно, однако слишком близко к правде, чтобы оставаться только шуткой.

— Если бы не волосы, я легко мог бы представить его в ковбойской шляпе и длинном черном пальто на Сорок седьмой-стрит, в Нью-Йорке, среди торговцев алмазами. Недурственная маскировка. Но он, по всей вероятности, такой же еврей, как и я.

Мимо киосков с газетами и журналами, мимо пивного бара, мимо узкого прохода к металлодетектору — в главный вестибюль. Не вниз по эскалатору, туда, где выдают багаж, но это он, конечно, уже сделал. К главным дверям в стеклянной стене, в прохладную канадскую осень. Мимо стоянки такси для прибывающих, через улицу, на стоянку личных машин. Встречающий поставил свою машину на почасовую стоянку, а не на ту, где оставляют машины на несколько суток. Что ж, теперь окончательно стало ясно, что встреча запланирована. И, конечно же, никто не звонил с самолета по бортовому телефону. Вошли на стоянку — Кларку пришлось замедлить шаг — и повернули направо, к машине.

— Снимай, — коротко бросил Кларк, от души надеясь, что Джек умеет фотографировать незаметно.

Сделал он это безукоризненно, воспользовавшись объективом с переменным фокусным расстоянием, позволяющим трехкратное увеличение. Автомобиль оказался черным «Фордом кроун виктория» из тех, что можно нанять в недорогих прокатных фирмах. «Все, можно сказать, по учебнику», — подумал Кларк. Они с Джеком не спеша шли вперед, сокращая расстояние.

— Вот твой билет из Чикаго-западного, — сказал водитель и, обернувшись, передал конверт севшему на заднее сиденье Хади.

Хади открыл конверт и внимательно изучил билет. Место назначения его немало удивило. Он посмотрел на часы. Времени хватало. Хорошо было и то, что пассажиры первого класса быстрее проходят через иммиграционный контроль.

— Далеко до нужного терминала?

— За несколько минут успеем, — ответил водитель.

— Хорошо. — Он откинулся на спинку сиденья и закурил.

Автомобиль выехал со стоянки. Кларк сразу увидел это, но продолжал идти тем же размеренным шагом. Лишь когда «Форд» удалился ярдов на сто, он вернулся на стоянку такси и подозвал машину.

— Куда? — спросил водитель.

— Скажу через минуту. — Кларк повернулся к Джеку. — Сделал?

— Не сомневайтесь, — заверил его Джек. «Кроун виктория» занял место в очереди перед кассой, принимавшей деньги за парковку. Джек щелкнул еще два кадра, чтобы номер получился гарантированно, хотя он и так уже запомнил его. И, для еще большей верности, записал его в блокнот, который всегда носил в кармане.

— Отлично, — сказал Кларк водителю. — Видите черный «Форд» впереди?

— Да, сэр.

— Поедем за ним.

— Снимаете кино? — беззаботно поинтересовался водитель.

— Точно. И я в главной роли.

— Знаете, мне ведь уже приходилось сниматься. В настоящем кино. Они очень хорошо платят водителям.

Кларк понял намек, вынул бумажник и протянул водителю пару двадцатидолларовых бумажек.

— Этого хватит?

— Хватит, сэр. Могу поклясться, что они едут в третий терминал.

— Вот и посмотрим, — ответил Кларк. Он не сводил глаз с «Кроун виктории», выписывавшего странные петли по территории аэропорта, дороги которого, без сомнения, прокладывал тот же бездушный идиот, который построил терминалы. Кларку довелось повидать множество аэропортов в самых разных странах мира, и он был уверен, что проектировавшие их архитекторы учились в одной и той же школе.

Водитель такси оказался прав. «Кроун виктория» остановился возле тротуара под надписью «Юнайтед эрлайнс». Левая передняя дверь открылась, водитель вышел и распахнул дверь для пассажира.

— Отлично сделано — как вас зовут? — спросил Кларк.

— Тони.

— Спасибо вам, Тони. Отлично сработано.

Кларк и Джек выбрались из машины. Джек держал в руке фотоаппарат так, что он не бросался в глаза посторонним, но был готов к использованию в любой момент.

— Он курит, — заметил Кларк. — И, кстати, стоит так, словно позирует. Нам сейчас все на пользу. Ну-ка, щелкни меня, — сказал Кларк и выпрямился, выпятив грудь. Джек с унылым видом навел на него аппарат. Через три секунды Кларк подошел к нему с таким видом, будто намеревался пошутить, но вместо этого чуть слышно спросил: — Поймал?

— Лучше не бывает. А теперь что?

— А теперь я постараюсь купить билет в Чикаго. А ты иди за ним, сколько можно, и позвони мне, на каком рейсе он улетел.

— Думаете, удастся купить билет перед самым вылетом?

— Что ж, если не удастся, мы все равно ничего не потеряем.

— Это точно, — согласился Джек. — У меня есть ваш номер.

Кларк зашагал в терминал, а Джон остался снаружи, держась ярдах в пятидесяти от их нового друга Хади, который жадно заглатывал табачный дым, прежде чем направиться на посадку. «Между прочим, отлично получился», — решил Джек, просматривая снимок на экране аппарата.

Кларк медленно шел к стойке «Юнайтед», около которой, как он с удовольствием отметил, почти не было очереди.

Хади докурил, бросил окурок на тротуар, еще раз глубоко вдохнул уличный воздух и вошел в здание. Джек шел, держась поодаль и сжимая в руке свой защищенный от прослушивания сотовый телефон. Хади прямиком направился в нужный зал и уставился на информационное табло. Он вел себя точно так же, как любой пассажир, желающий узнать, когда отправляется его рейс. После этого он минут десять бродил по залу, а потом направился к выходу Д-28. Джек тут же набрал номер.

— Кларк, — услышал он в трубке.

— Это Джек. Выход Д-двадцать восемь, рейс один-один-ноль-восемь.

— Понял. Народу много?

— Нет, но к птичке уже подтащили рукав, и отправление по расписанию через двадцать пять минут. Лучше не слишком задерживать.

— Уже иду. — Джон подошел к билетной стойке, подождал, пока какой-то хмырь-бизнесмен возьмет билет и, улыбнувшись, обратился к девушке за стойкой.

— Рейс один-один-ноль-восемь до Чикаго. Если можно, первый класс, но, если нет, сойдет даже эконом, — он протянул девушке золотую «MasterCard».

— Хорошо, сэр, — вежливым нейтральным тоном сказала она. Оказалось, что она отлично знает свое дело, и уже через три минуты принтер выплюнул напечатанный на плотной бумаге билет.

— Спасибо, мэм.

— Направо. — Она указала направление рукой, словно опасалась, что пассажир не знает, где право. Джон не спеша пошел в указанном направлении. Двадцать минут до вылета. Никаких трудностей. Он подошел к металлодетектору, и аппарат, к великому удивлению Джона, запищал. Потом охранник в форме принялся водить «волшебной палочкой» вокруг Кларка и, в конце концов, указал на карман пиджака. Джон сунул туда руку и обнаружил свой значок федерального маршала, который и оказался причиной переполоха. А металлодетектор на самом деле работал.

— О, сэр, все в порядке.

— Я здесь не по работе, — сказал Кларк, скромно улыбнувшись. — Все выяснилось?

— Да, сэр. Благодарю вас.

— Не за что.

В следующий раз нужно будет бросить значок на конвейер — пусть весь мир знает, что он коп. Зато на авторучку в кармане аппараты не сработали. А отреагировали бы они, если бы у него в кармане лежала «волшебная ручка»? Но у него ее не было. К сожалению.

Рейс выполнял «Боинг-737». «В Сиэттле их наклепали невесть сколько, — подумал Кларк, окидывая взглядом неуютный салон. Одна архитектура, одинаковые тесные кресла. — Интересно, кресла делает та же компания, что и самолеты? Что, если здесь замешан какой-то конфликт интересов?»

Хади находился здесь же. Сидел в отделении для некурящих. Видимо, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Если так, то он действительно хорошо подготовлен. Сидит себе спокойно, листает журнал «Ньюсвик». Еще десять минут, и объявят начало полета. Кларку повезло, он летел первым классом в кресле 4С. Возле прохода, что было очень удобно. Он вспомнил о недавнем полете таким же коммерческим рейсом, но тогда у него был с собой пистолет, о чем не знал экипаж самолета «Бритиш эйрвейз», а знали бы — перепугались бы так же, как если бы он притащил с собой полный чемодан динамита. Ну, стюардессы, как правило, очаровательные девушки, и пугать их без крайней необходимости не следует. Они стараются изо всех сил за свою более чем скромную заплату. Хади поднялся на борт раньше Кларка — их разделяли три человека — и сидел в кресле 1А возле первого иллюминатора по левой стороне, футах в пятнадцати впереди и левее Кларка. Три шага, и он мог бы сломать шею этого парня, как сухую ветку. Вообще-то он не делал этого со времен Вьетнама, где шеи у мужчин, как правило, были тощими и хрупкими. Но это было очень давно и даже тогда получалось у него не слишком ловко. Дела давно минувших дней… Важно то, что до головы впереди — пятнадцать футов. Чем старше становишься, тем больше внимания нужно обращать на такие вот подробности.

Последовал обычный инструктаж по безопасности полета. Пристяжные ремни точно такие же, как в вашем автомобиле (балбесы), если вы не в состоянии застегнуть их сами, мамочка, так и быть, подойдет и защелкнет пряжку. Нет, выпивки не будет! Туалеты в носу и корме, двери отмечены картинками (специально для тех, у кого не хватает мозгов, чтобы прочесть надпись). Кампания по упрощению всего на свете началась и в Канаде. «Вот жалость-то», — подумал Джон. Вряд ли рейсами «Юнайтед» летают только граждане США.

Полет прошел нормально, без каких-либо событий. Всего через час самолет коснулся бетона в аэропорту О’Хара, названного в честь морского летчика, героя Второй мировой войны, награжденного Медалью за храбрость и вскоре после этого сбитого, как предполагали, своими же союзниками, чей огонь убивает так же верно, как и вражеский. Кларк задумался было, каким образом пилот находит нужный посадочный рукав, но тут же сообразил, что он, несомненно, летел по этому маршруту не впервые, а вероятнее, уже добрую сотню раз. А теперь начинается самое трудное — понял Джон. Куда Хади отправится дальше, и удастся ли ему найти место в самолете на тот же рейс? Какая жалость, что он не может напрямую спросить урода об этом. Ему придется пройти иммиграционный контроль, потому что Америка относится к тем, кто прилетает в страну, как нельзя более серьезно. Настолько серьезно, что плохим парням, по всей вероятности, нужно было подумать добрую минуту, прежде чем решиться все же полезть сюда. Возможно, это останавливало совсем уж глупцов. Но, с другой стороны, глупцы не представляли особой опасности.

Впрочем, все это совершенно не входило в его компетенцию, а те, кто принимает соответствующие решения, редко советуются с рабочими пчелами, обитающими там, где ставкой служит собственная задница. Кларк впервые осознал это во Вьетнаме. Тогда он еще носил фамилию Келли. Неужели эти порядки никогда не меняются? Мысль была страшненькой, но страшные вещи существовали как само собой разумеющееся, а он подрядился заниматься ими тридцать с лишним лет назад. Вся процедура оказалась более чем поверхностной. Удивительно — на его паспорт даже не поставили печати. Снова порядок изменился? Или контролер просто боится испачкать руки в штемпельных чернилах?

— Ну, что происходит? — спросил Грейнджер, позвонивший по защищенной связи.

— Кларк вылетел одним рейсом с нашим другом, — сообщил Джек. — Мы сделали пару его портретов. Если повезет, Джон проводит его до места назначения.

«Маловероятно», — подумал руководитель оперативного отдела, сидевший у себя в кабинете. Мало народу, мало ресурсов. Что ж, частная корпорация не в состоянии справиться со всем на свете, вот и приходится делать подачи чуть слабее, чем мы могли бы.

— Ладно, держите меня в курсе. Когда вы рассчитываете вернуться?

— Купили билеты на рейс до аэропорта Рейгана, вылет через тридцать минут. Будем на месте в полшестого-шесть.

«Что означает полностью потерянный день, если, конечно, не считать за успех несколько фотографий», — подумал Джек. Но, черт возьми, это же гораздо больше, чем у нас имелось еще вчера.

Глава 49

Кларк находился в подземном переходе, соединявшем между собой два терминала. Как правило, когда идешь по такому переходу, на память приходят конвейерные ленты. Этот определенно выглядел достаточно длинным. Он увидел, как Хади вышел на воздух, еще раз покурил, после чего вернулся в здание. Кларк прошел через металлодетектор — как ни странно, на сей раз маршальский значок не пробудил его к жизни, — спустился в этот длинный туннель, проследовал на изрядном расстоянии от Хади до ведущего вверх эскалатора и поднялся в терминал вылета, где предстояло снова всерьез взяться за работу. Хади сразу повернул налево. Номер ворот, из которых будет производиться посадка, он узнал по информационному табло — но не заглядывал в билет, чтобы проверить номер рейса. «Что это значит — что он тренированный профессионал или просто обладает хорошей памятью, или чересчур самонадеян?» — гадал Кларк. Что ж, за что заплатил, то и приходится выбирать. Хади свернул налево в зал «F». Походка его была решительной. «Неужели торопится? — думал Кларк. — Если так, то плохи мои дела. Ага, вот он повернулся, чтобы посмотреть на очередной информационный монитор, задержался на мгновение и направился дальше налево, к выходу «F-5», а там сел с видом человека, желающего передохнуть». Из «F-5» должна была состояться посадка на рейс в… Лас-Вегас. Международный аэропорт Маккаррен был громадным, оттуда можно было улететь, один Христос знает, куда. «Неужели для Хади это всего лишь очередная пересадка, — думал Кларк, — еще одна мера предосторожности? Хм-м-м… Кто же обучал эту птичку летать, если вообще у нее были учителя? Человек из КГБ или кто-то из своих?» Однако, каким бы ни был ответ, самолет вылетал через пятнадцать минут, а за это время Джон никак не успел бы вернуться в первый терминал и купить билет на этот рейс. Значит, упражнение в скрытой слежке предстояло закончить на этом. Проклятье! Он даже не мог позволить себе пристальнее разглядеть этого парня, даже лишний раз взглянуть на него. Хади вполне мог посматривать по сторонам и, следовательно, заметить его лицо. Вполне вероятно, что его обучали профессионалы, а это значило, что он владеет тем же умением, которое знал за собой Кларк — запоминать лица, которые время от времени попадаются ему на жизненном пути. Для полевого агента — жизненно важный навык. Кларк подошел к киоску, купил шоколадный батончик пейдей и баночки диет-коки и лишь после этого позволил себе вновь окинуть взглядом зал. Хади сидел, даже не глядя на курительную, где за стеклом желающие могли перед вылетом еще раз дать потачку своему пороку. «Похоже, способен контролировать свои желания», — думал Кларк. Такие люди бывают опасными. Но тут объявили посадку — сначала первый класс, — Хади поднялся, подошел к выходу и предъявил мужчине-контролеру билет. Он даже улыбнулся контролеру, который, взглянув на билет, махнул рукой в сторону видавшего виды «DC-9» с широкими кожаными креслами и бесплатной выпивкой по пути в Вегас, где каждый имеет возможность предаться любому пороку, до какого только сможет додуматься. Джон доел шоколадку и направился назад, к входу в туннель. Как и прежде, ему показалось, что эскалатор тянется, по меньшей мере, до середины пути в ад, и он благословил в душе того архитектора, который выдумал движущиеся дорожки. В своем немолодом возрасте Кларк вполне мог оценить их должным образом. Ему пришлось напомнить себе, что не следует хмуриться из-за проваленной операции. На самом деле, лишь частично проваленной. Теперь они знали об этом типе много того, что было прежде неизвестно и имели его фотографии. Ему нравится путешествовать под видом еврея, что вполне разумно, хотя и очевидно. Евреи и арабы как-никак генетически близкие родственники, да и религиозные различия между ними не столь уж непреодолимые, хотя и те, и другие придут в бешенство, стоит лишь заикнуться об этом. Христиане тоже Люди Писания, как некогда объясняли ему друзья из Саудовской Аравии. Но по-настоящему религиозные люди редко идут на убийства. Бог может этого не одобрить. В любом случае, его дело сейчас — как можно быстрее вернуться в Кампус. Он стоял и смотрел, как закрылась дверь посадочной галереи, как тягач подвинул самолет назад, а потом двухмоторный авиалайнер включил собственные двигатели и покатил по рулежной дорожке в сторону взлетно-посадочной полосы. До Вегаса три часа лету? Может быть, чуть меньше. Через Айову, Небраску и Вайоминг — в город торжествующего греха. «А дальше куда?» — думал Джон. Куда бы он ни направился, вряд ли он скоро вновь попадется на глаза. Ладно, вся эта операция проводилась вслепую, так что и провал ее не должен оказаться очень уж сильным разочарованием. И, черт возьми, у них все же есть фотографии этого типа. Он отыскал билетную стойку, где ему предложили рейс до аэропорта Балтимор-Вашингтон, отправляющийся через полтора часа. Кларк позвонил, чтобы кто-нибудь встретил его с машиной.

Хади сидел в кресле 1D, изучал меню и потягивал поданное ему белое вино — оно оказалось лучше итальянского, что, впрочем, было неудивительно, — и бранил себя за неуместную разборчивость в винах. Земля, раскинувшаяся внизу, казалась плоской, кое-где попадались неожиданно яркие зеленые пятна, которые, как ему было известно, представляли собой орошаемые сельскохозяйственные угодья. В прериях американские фермеры использовали системы орошения, в которых вода каким-то образом не пропадала, вновь пускалась в оборот. Первооткрыватели когда-то назвали эту местность Великой американской пустыней, а сегодня она стала всемирной житницей. Впрочем, настоящие пустыни лежали впереди, за горами. Какое же огромное и странное государство со странным народом, большинство в котором составляют неверные. Но этих людей следовало опасаться, и поэтому он вынужден непрерывно следить за собой, ежеминутно контролировать свое поведение еще тщательнее, чем в Италии. Трудно, когда не имеешь возможности хотя бы ненадолго расслабиться, отбросить настороженность. Если все сложится удачно, можно будет передохнуть, когда он встретится с другом, но это будет зависеть от дальнейшего маршрута. Просто удивительно, что он никогда не знал, где живет Эмир. Они дружили давно, очень давно. Даже вместе учились ездить на лошадях, когда были еще совсем мальчишками, ходили в одну школу, вместе бегали и играли…

Вино, выпитое за этот столь продолжительный и трудный день, наконец, взяло свое. Отяжелевшие веки сомкнулись, и он уснул в мчащемся навстречу ночи самолете.

Кларк сидел в кресле салона первого класса другого авиалайнера. Его глаза были закрыты, но он не спал, а мысленно перебирал события минувшего дня. Что он делал? Где ошибся? Что он сделал правильно, и почему все это не стоит и цента?

Людей очень мало. Братья Карузо вполне профессиональны, в чем нет ничего удивительного, да и Джек производит хорошее впечатление, чему тоже удивляться не следует. У парнишки хорошие инстинкты. Возможно, сказалась наследственность. В общем, операция прошла неплохо, особенно если учитывать, в какой спешке пришлось действовать. Им было известно, что он направился в Чикаго. Не лучше было бы разделиться на группы по двое и послать фотографию по электронной почте, чтобы легче было продолжать работу? А вообще, можно ли было это сделать? Технически — конечно, но возможность еще не означает успех. В таких делах хорошо организовывать многократное дублирование. Потому что, если положиться на удачу, очень мало шансов на успех, зато провалиться можно почти наверняка. Черт возьми, даже тщательно проработанные планы ничего не гарантируют, даже если народу хватает, даже если все — опытные профессионалы. А вот врагам даже не обязательно быть профессионалами, потому что какая-то случайность может пустить в кювет даже самый досконально продуманный план. «Пожалуй, — думал он, — было бы полезно поработать с близнецами в Европе, просто для того, чтобы посмотреть, действительно ли хороша их подготовка». Выглядят они хорошо, но хорошо выглядеть умеют и манекенщицы. Дело в обучении и опыте. Вернее — в опыте и обучении. Ты проходил обучение в условиях реальной полевой работы, а опыт… Опыт, не жалея сил, старался передать новым сотрудникам ЦРУ на Ферме, в прибрежном районе Виргинии. И не имел ни малейшего представления о том, насколько хорошо тебе это удавалось. Кое-кто возвращался, выпивал кружку-другую пива с ним и Чавесом. А как же те ребятишки, что не вернулись? Чему стоило бы поучиться у них? Их истории почти всегда остаются неизвестными, потому что не вернуться означает не вернуться совсем — золотая звезда на правой стене главного вестибюля ЦРУ и, как правило, пустое место в книге.

«Прежде всего, нужно усовершенствовать связь в группе», — думал он. Раз они не наловчились читать мысли, значит, совершенно необходимо обеспечить надежный протокол связи. Нанять людей было бы здорово, но ведь этого не будет. Кампусу изначально предназначено быть маленьким и ловким. Может быть, им удастся с этим справиться, но, черт побери, всем известно множество случаев, когда очень серьезные проблемы разрешались благодаря количеству задействованных людей. Но на это, увы, надежды нет.

Самолет, на котором летел Кларк, мягко приземлился в Международном аэропорту Балтимор-Вашингтон. Еще через пять минут он подъехал к выходу D-3, и Кларк поспешно вышел. Он еще из Чикаго позвонил в Кампус, и сейчас, шагая по залу, надеялся, что его кто-нибудь поджидает. Оказалось, что его встречал Джек, который усиленно махал рукой.

— Я знаю тебя в лицо, — сказал Кларк. — А остальным вовсе ни к чему знать, что мы знакомы.

— Эй, я же просто…

— Я знаю, о чем ты думал. Но, малыш, соблюдать правила следует до тех пор, пока ты не запрешь за собой дверь дома и не откроешь пиво. Никогда не забывай об этом.

— Понял. Что вам удалось узнать?

— Он улетел в Вегас, и, вероятно, сейчас уже там. Ну, а главное мое открытие — что в Кампусе слишком мало народу, чтобы сделать что-нибудь серьезное, — добавил он, не скрывая раздражения.

— Да, но ведь под наблюдением правительства мы не могли бы заниматься даже тем, что сейчас делаем, верно?

— Думаю, что верно, но, знаешь ли, в том, чтобы являться частью более крупной организации, есть свои преимущества.

— Точно. А мы, я думаю, вроде паразитов на теле политики.

— Вот это верно. Пытались отследить, куда наша птичка могла отправиться дальше?

Джек покачал головой. Они вышли из вестибюля.

— Никаких следов.

— Готов поклясться, что он не станет сидеть на месте. Может быть, еще два-три скачка, хотя трудно сказать.

— Почему?

— Очень уж сложно. Основной принцип этой жизни — устрой противнику как можно больше затруднений.

То же самое, почти слово в слово, Хади сказал Тарику возле Международного аэропорта Маккеннан.

— Мы уже давно это обсуждаем, — сказал Тарик. — Все опасности нам известны. Наши коммуникации защищены настолько, насколько это вообще можно сделать за деньги, к нам никого не внедрили, в противном случае мы сейчас не были бы здесь, верно?

— А как же Уда бен Сали и остальные? — спросил Хади.

— Но ведь он умер от сердечного приступа. Мы же видели официальное заключение о вскрытии.

— А остальные?

— От сердечных приступов люди умирают каждый день, если на то есть воля Аллаха, — напомнил Тарик.

— Возможно, его убили евреи, а римские врачи написали, что это был сердечный приступ. Или, может быть, есть какой-то способ — какой-то препарат — сделать так, чтобы причина смерти выглядела как сердечный приступ.

— Возможно. — Тарик повернул налево, в сторону города. — Но если так, то мы можем больше не бояться израильтян.

— Возможно, — согласился Хади. Он слишком устал после своего путешествия и не мог вести серьезного спора. Слишком много времени в воздухе, слишком много вина и слишком мало сна для того, чтобы спорить. Так что у него просто не хватало энергии для того, чтобы ясно мыслить. — Твой автомобиль «чистый»?

— Мы моем его каждые три дня. И одновременно проверяем, нет ли подслушивающих устройств.

— Как он?

— Ты сам увидишь через несколько минут. Жив и в полном порядке, что касается здоровья. А вот узнать его тебе будет нелегко. Швейцарские хирурги сотворили с его внешностью настоящее чудо. Он может, если захочет, пойти гулять по улице, и его никто не узнает.

Хади вдруг почувствовал настоятельную потребность выглянуть из машины.

— Но почему именно здесь? — устало спросил он.

— Никто никогда не признается, что живет здесь, за исключением разве что воров, владеющих гостиницами и казино. Город полностью коррумпирован, как в свое время Бейрут — во всяком случае, таким мне его описывал отец. Везде азарт, но его высочество не увлекается игрой на деньги.

— Я знаю, он играет только своей жизнью. Конечно, это гораздо опаснее, но ведь все мы смертны, не так ли?

— Местные неверные живут так, будто не знают страха смерти. Просто удивительно, сколько здесь христианских церквей. Им нравится приезжать в этот город, чтобы пожениться — не знаю, почему, но это так. Эмир выбрал этот город из-за того, что здесь живут анонимно. Я считаю, он принял мудрое решение. Сюда приезжает множество народа, чтобы предаваться азарту и грешить против Аллаха. Преступлений такого рода здесь столько, что местная полиция просто не способна заняться чем-нибудь еще.

Тарик свернул направо. Коттедж Эмира находился уже совсем рядом, и Тарик задумался об этом. Жизнь здесь была куда комфортабельнее, чем в пещерах Западного Пакистана, что лично ему, Тарику, очень нравилось, за что, конечно, следовало благодарить Аллаха. Он сбавил скорость, включил поворотник и завернул налево. Он сам и его соратники соблюдали все американские законы, о которых знали.

— Приехали?

— Да, — подтвердил Тарик.

«Хороший выбор», — подумал Хади, но не стал говорить этого вслух. Эмир вполне мог приобрести жилище, лучше приспособленное для обороны, но это заинтересовало бы соседей. К тому же в век вертолетов и бомбардировщиков наземная оборона утратила всякий смысл. На подлете к Лас-Вегасу пилот по трансляции предложил обратить внимание на огромную базу ВВС США, расположенную немного севернее города. Еще одна хорошая мысль друга — поселиться рядом с такой большой воинской частью врагов — нет, не просто хорошая, а замечательная, гениальная мысль. «Поселиться на безбожном Западе, причем в самой безбожной его части!» — восхищенно думал Хади. Интересно, сколько времени он все это готовил? Как организовал? Что ж, именно поэтому он и смог возглавить организацию — благодаря своему умению видеть то, что недоступно другим. То место в мире, которое он занимает, досталось ему по заслугам, и на этом месте он имеет возможность — имеет право! — выбирать свой собственный путь и вести по нему мужчин… и женщин, которые повинуются стоящему у руля. «У любого есть свои потребности и свои слабости», — напомнил себе Хади. Эта слабость совершенно ничему не мешает. Ведь и сам Хади не чурался в Риме кое-каких радостей. И довольно часто, но не чувствовал из-за этого угрызений совести. Вот и с его другом точно так же. И ничего удивительного тут нет.

Автомобиль въехал в гараж. Хади сразу заметил, что одно место там было свободно. Неужели он завел еще одного слугу? Он вышел из машины, достал вещи из багажника и направился к двери.

— Хади! — раздался громкий голос из двери, ведущей в дом. Ворота гаража уже закрывались.

— Эффенди! — почтительно произнес Хади. Они обнялись и поцеловались, как предписывала их культура.

— Как прошел полет?

— Четыре полета. Спокойно, только очень утомительно. — Хади, улучив момент, взглянул в лицо хозяина. По голосу его вполне можно было узнать. А по лицу — нет. Саиф Рахман Ясин полностью преобразился. Нос, волосы, даже глаза. «Может быть, они и были такими?» — спросил он себя. Но их выражение осталось прежним. Но в том, что он рад видеть друга детства, сомнений быть не могло, и улыбка на этом новом лице ничуть не походила на ту, которую иной раз можно было увидеть на экране телевизора или газетной странице.

— Ты прекрасно выглядишь, мой друг, — сказал Хади.

— Я здесь веду спокойную жизнь со всеми удобствами, — объяснил Эмир, сопроводив эти слова одной из своих редких улыбок. — Слава Аллаху, здесь не нужно лазить по горам. В том, чтобы жить прямо у них под носом, как сказали бы они, немало преимуществ.

— Когда я узнал об этом, то подумал, что ты сошел с ума. Но теперь я вижу твою мудрость.

— Спасибо. — Эмир обнял его за плечи и подтолкнул к входу в дом. — Ты предпочитаешь путешествовать под видом еврея, так ведь? Это правильно. Здесь их очень много.

— Правда, что этот город настолько развращен, как о нем говорят?

— Пожалуй, что да. Население здесь очень непостоянно. Никто никого не знает, за исключением разве что ближайших друзей, как в Ливане.

— Или в Бахрейне.

— Это слишком близко к дому. — Эти слова не нуждались в пояснении. Слишком много саудовцев разъезжало там в своих лимузинах с шоферами, наслаждаясь плотскими радостями. Очень многие из них могли бы узнать его по голосу, а то и в лицо, несмотря на то что оно сильно изменилось. Королевская семья желала его смерти ничуть не меньше, чем американцы. Родственники с радостью поставили бы на площади Чоп-Чоп в Эр-Рияде громадные экраны, чтобы неверные могли наблюдать за последними минутами его жизни и снимать их на видеокамеры и прочие подобные штуки. За его голову многие обещали награду… И та, которую сулили американцы, была отнюдь не самой большой. — Пойдем. Выспишься на хорошей кровати.

И Хади вслед за ним прошел через кухню в дом. Там они повернули налево и направились в крыло, где находились спальни.

— У тебя здесь безопасно? — спросил Хади.

— Да. Но в любом случае я могу выбраться отсюда за несколько минут. Не сказать чтобы идеально, но вряд ли можно устроить что-то лучше.

— Ты проверяешь маршрут отхода?

— Каждую неделю.

— Как и я в Италии.

— Отдыхай! — сказал Эмир, распахивая дверь спальни. — Может быть, хочешь чего-нибудь?

Хади покачал головой.

— Можно бы и поесть, но прежде всего выспаться. Утром побеседуем.

— Доброй ночи, мой друг. — Эмир потрепал гостя по плечу и закрыл дверь. Человек пролетел почти шесть тысяч миль. Немудрено, что он вымотался.

Глава 50

Джек и Кларк вошли в кабинет Хендли, где их уже ждали Белл и Грейнджер.

— Слетел с хвоста в Чикаго, — сообщил Кларк, рухнув во вращающееся кресло. — Он вылетел в Лас-Вегас. А уж куда дальше — кто знает? Из Маккаррена можно улететь куда угодно. В Лос-Анджелес, Сан-Франциско, да, черт возьми, хоть обратно на Восточное побережье.

— Под каким именем он путешествует? — спросил Белл.

— Джоэл Клейн. Представьте себе, еврей. Думаю, это, с его стороны, разумно. Мне кажется, нам стоило бы пошастать по компьютерным сетям и посмотреть, не купил ли он там еще какой-нибудь билет. Хотя, вдруг у него при себе есть еще паспорта…

— Уже проверили, — успокоил его Грейнджер. — Ничего нет. И идей у меня тоже больше нет.

— Предложи мне кто-нибудь пари, я поставил бы на то, что он сейчас где-то там засел и, по всей вероятности, готовится завтра продолжить странствие. Рик, народу мало! Для такой работы нужно больше глаз и ног.

— Имеем то, что имеем, — ответил Белл.

— Увы.

— Есть и другой вариант, — вмешался в разговор Джек. — Что, если Лас-Вегас и есть его место назначения? Что тогда?

— Страшненькая мысль, — ответил Грейнджер. — Это значит, что там находится действующая ячейка РСО.

— Расскажите о поездке в Пешавар, — сказал Хендли через несколько минут.

Кларк запустил руку в сумку, извлек оттуда диск Масуда и очень кратко, в стиле «Ридерз дайджест» рассказал о путешествии.

— Не могу даже представить, почему они не стали обыскивать дом, — сказал он. — Если Масуд не соврал, здесь записано все, что он делал для РСО. Судя по всему, именно он и организовал Эмиру переезд.

— Пока что мы можем только верить. — Хендли кивнул Беллу. — Рик, отправьте-ка это быстренько Гэвину. Пусть он как можно быстрее посмотрит содержание. — Он вновь повернулся к Кларку: — Не хотите позвонить Мэри Пэт?

— Уже позвонил. Она едет сюда.

Хендли взял телефон и позвонил в вестибюль.

— Эрни? Говорит Джерри. Мы ждем посетительницу. Мэри Пэт Фоли. Совершенно верно. Спасибо.

Мэри Пэт вошла в кабинет Хендли через сорок минут.

— Приятное местечко, — заметила она. — Похоже, я выбрала не ту работу. — Она прошла по ковру и пожала руку Хендли. — Рада видеть вас, Джерри.

— И я рад вас видеть, Мэри Пэт. Знакомьтесь — Рик Белл, Сэм Грейнджер. Джека Райана, думаю, вы знаете.

Рукопожатия, изумление на лице Мэри Пэт.

— Поддерживаешь семейную традицию? — спросила она Джека.

— Мэм, только начинаю.

— Мэри Пэт.

— Присаживайтесь, — предложил Хендли.

Гостья села рядом с Кларком.

— У тебя усталый вид, Джон.

— Я всегда так выгляжу. Это все освещение.

— Перейдем к следующему пункту, — сказал Хендли.

Кларк повторил специально для Мэри Пэт тот же отчет. Когда он закончил, она несколько секунд молчала, потом присвистнула.

— Как в кино! Это о чем-то говорит. Зачем тебе такой вот Масуд, если ты не намерен куда-нибудь переезжать?

— Скоро мы получим содержимое жесткого диска, — сказал Грейнджер.

— Но где он сейчас находится, мы не узнаем, — ответила Мэри Пэт. — Слишком уж Эмир увертлив. Скорее всего, он пользовался услугами нескольких таких перевозчиков. А они перебросили его куда-то, где он укрылся от радара. Можно надеяться лишь, что это даст нам направление.

— Что будет куда лучше того, что мы имеем сейчас, — вставил Рик Белл.

Байери со своей компанией работал с диском Масуда, Кларк и Чавес устроились на диванах в комнате отдыха, чтобы немного вздремнуть, а Джек решил заняться флэшкой, которую Динг привез из Триполи. Они с Байери, уверенные в том, что содержащиеся на ней изображения содержат стеганографически закодированные тексты, решили прибегнуть к «силовому» алгоритму расшифровки. Тот, кто первым добьется успеха, должен был получить обед из трех бифштексов. Соперник был сейчас по уши занят диском Масуда, и Джек не сомневался, что имеет солидный гандикап.

После двухчасовой возни один из алгоритмов сработал, и изображение на экране начало раскладываться на пикселы. Файл был большим, около шести мегабайт, так что на декодирование должно было уйти несколько минут. Он взял телефон и позвонил Грейнджеру. Через две минуты восемь человек стояли за спиной Джека и напряженно глядели на монитор, где постепенно проявлялась картинка.

— Что за чертовщина?! — воскликнул Брайан, подавшись вперед.

Фотография казалась выцветшей и низкоконтрастной. Джек ввел ее в «Фотошоп», обработал несколькими фильтрами, немного повозился с яркостью и контрастностью, и в конце концов изображение сделалось четким.

Секунд десять все молчали.

Фотография размером 8×10 была сделана в стиле открытки сороковых годов. Темноволосая женщина в белой юбке, на манер крестьянской, и обнаженная выше пояса, сидела на снопе соломы, с притворной скромностью скрестив ноги и наклонившись вперед. Ее неестественно большие груди касались бедер.

— Сиськи! — воскликнул Сэм Грейнджер. — Боже мой! Джек, ты докопался до сисек!

— Ничего себе… — пробормотал Джек. Все остальные расхохотались.

— Джек, ах ты, маленький извращенец! — сказал Доминик. — Я и не думал…

— Ага, вот, значит, какой дешифровкой ты занимаешься в свободное время, — подхватил Брайан.

Присутствующие снова засмеялись.

— Очень смешно… — обиженно протянул Джек.

— Ладно, давайте на этом закончим. Пусть мистер Хефнер продолжит работу, — сказал Хендли, когда смолк очередной взрыв хохота. — Прекрасная работа, Джек.

В четыре часа Джек разбудил Кларка и Чавеса.

— Продолжим наши игры. Через пять минут очередное заседание.

Они явились в зал через четыре минуты, успев вооружиться огромными кружками кофе. Все остальные уже сидели на месте: Хендли, Грейнджер, Белл, Раундс, Доминик и Мэри Пэт. Кларк и Чавес заняли свои места. Обязанности председателя взял на себя Раундс. Он несколько минут назад ознакомился с обзором содержания диска, который подготовил Байери.

— Здесь много всякой всячины, которая может пригодиться нам в дальнейшей работе. Принципиальных момента три. — Он взял пульт дистанционного управления и навел на сорокадвухдюймовый телеэкран. На экране появился разворот паспорта. — Вот так наш друг выглядел где-то в промежутке от шести до девяти месяцев тому назад.

Секунд десять все молчали.

— Заметно сходство с теми фотографиями, которыми мы располагаем, — сказал Белл.

— Французский заграничный паспорт, — сказал Раундс. — Работа высшего качества. Печати и все такое прочее — наивысшего качества. По данным с диска Масуда, Эмир пользовался им три месяца назад. Из Пешавара в Душанбе — это Таджикистан, — оттуда в Ашхабад, Волгоград и Санкт-Петербург. И все.

— Последний пункт, куда его доставил Масуд, — уточнил Доминик.

— Но остаться там он наверняка не мог, — добавил Джек. — Видимо, был еще какой-то этап или этапы.

— Если прикинуть общее направление движения, — сказал Кларк, — окажется, что он держал курс на северо-восток. Продлите стрелку и попадете в Финляндию или Швецию.

— Швеция… — вмешалась Мэри Пэт. — Возможно, пластическая хирургия?

— Возможно, — кивнулГрейнджер.

— Не забудьте про «Хласек эр», — напомнил Чавес.

— Возможно и это. Если Масуд доставил его в Санкт-Петербург, значит, там он, скорее всего, выбросил французский паспорт и обзавелся новым. Но если по новому паспорту он отправился в Швецию или Финляндию, значит, потом не мог перебраться больше никуда. По крайней мере законным образом.

— Объясните, пожалуйста, — потребовал Хендли.

— Со старым лицом он не мог пользоваться новым паспортом, с перебинтованной головой не мог получить нового, значит, ему пришлось сидеть где-то, пока не сошли все синяки и отеки, и лишь после этого фотографироваться.

— Давайте-ка вернемся немного назад, — сказал Джек. — Кто переправлял его из Санкт-Петербурга дальше? Это чрезвычайно важный вопрос.

— Иголка в стоге сена, — сказал Белл.

— Может быть, и нет, — возразила Мэри Пэт. — Масуд в прошлом работал в разведке. РСО обратился именно к нему, потому что он был хорошим профессионалом. В России им требовался кто-то подобный. Отставной сотрудник СВР или КГБ.

— Или ГРУ, — добавил Раундс. — Военная разведка.

— Верно.

— Мэри Пэт, а нельзя ли как-то сократить список? — спросил Кларк.

— Может быть, и получится. Ведь это очень узкая специальность. Вероятно, следует поискать тех, кто работал с нелегалами. Между прочим, таких еще много.

— Между прочим, — собезьянничал Джек, — многие ли из них погибли? В Санкт-Петербурге. Причем за последние четыре месяца. Они наверняка убили бы Масуда раньше, но ему удалось залечь на дно. Он был нитью, по которой можно было добраться до них. Наверняка с русским обошлись точно так же.

— Хорошая мысль, Джек, — сказал Хендли. — Как вы думаете, можно будет это выяснить? — обратился он к Мэри Пэт.

— Дайте мне несколько часов.

Она вернулась из НКТЦ всего через два часа.

— Все оказалось не так уж и сложно. Джек, ты попал в самую точку. Месяц назад в Санкт-Петербурге погиб Юрий Бекетов, в прошлом офицер КГБ из Управления С — нелегалы — Первого Главного управления. Застрелен в чеченском ресторане. Санкт-петербургская полиция обратилась в Интерпол. Два человека сейчас прорабатывают еще кое-какие детали, но Бекетов подходит лучше всего.

— Что же, пока нет других версий, давайте отталкиваться отсюда, — сказал Хендли. — Допустим, что он отправился в Швейцарию, или в Швецию, или в Финляндию, чтобы сделать пластическую операцию.

— Я тоже за Швецию, — сказал Раундс. — Ему потребовалось бы что-то высококлассное, сугубо конфиденциальное, с избранной клиентурой. В Швеции таких заведений больше, чем в Финляндии. С этого предлагаю начать.

— Лезем в Гугл, — предложил Джек.

То, что их интересовало, отыскалось около девяти вечера. Джек отодвинулся с креслом от стола, на котором стоял его ноутбук, и провел рукой по волосам.

— Н-да, надо отдать им должное, они очень последовательны. Безжалостны и последовательны.

— Подробнее, пожалуйста, — попросил Кларк.

— Три недели назад, клиника «Оррхоген» в Сундсвалле. Сгорела дотла вместе с исполнительным директором. Вдобавок: Сундсвалль находится примерно в семидесяти пяти милях от Седерхамна. Если бы Брайан и Доминик не разобрались, что к чему, механик Рольф тоже, без всякого сомнения, был бы мертв.

— Хорошо. Значит, Эмир перенес операцию, провел после нее несколько дней в клинике и отбыл, — сказал Грейнджер. — Пятьдесят на пятьдесят, что у него не было паспорта. Значит, ему нужен был частный чартер, аэродром в глуши и пилот, не боящийся слегка замараться в грязи.

— Но как именно это было сделано? — спросил Хендли.

— Рольф просветил нас, — ответил Доминик. — Продублировал позывные приемоответчика.

— Точно, — поддержал его Джек. — Хласек выключил свой собственный код, ушел из поля зрения радара, включил второй код и вернулся в поле обзора, как совсем другой самолет.

— Но ведь весь этот радиообмен наверняка должен где-то записываться, — заметил Раундс. — У нас есть связь с ФАА или канадским министерством транспорта?

— Нет, — ответил Грейнджер, — но не сомневаюсь, что это можно устроить.

Он взялся за телефон, и через две минуты в зале заседаний появился Гэвин. Джек объяснил, что нужно найти.

— Это возможно?

— Конечно. Брандмауэры ФАА — это же смех один. И у канадских транспортников ничуть не лучше. Потерпите полчасика?

Ровно через тридцать минут Байери позвонил в зал заседаний. Хендли переключил разговор на громкую связь.

— За тот период, который вы мне задали, в воздушном пространстве Штатов и Канады радары теряли восемнадцать самолетов. Шестнадцать — пустой номер, ошибки операторов. Один — «Сессна» — разбился около Олбани, а последний — «Дассо-фалкон 9000» — пропал совсем. Около Мус-джо пилот сообщил, что у него неполадки с шасси, а через несколько минут после этого исчез с радара.

— Мус-джо? Где это? — спросил Доминик.

— В Канаде, недалеко от границы, почти точно на север от границы между Монтаной и Северной Дакотой, — объяснил Джек.

— Но это еще не все, — сказал Байери. — Я провел небольшой поиск по ключевым словам в системах канадских транспортников, ФАА и нашей транспортной безопасности. Через три дня после того, как Мус-джо потерял «Фалкон», рыбак выловил в океане, неподалеку от калифорнийского побережья, «черный ящик» — бортовой самописец. По данным НСБТ, он принадлежал «Гольфстриму», который, судя по всему, преспокойно стоит себе в ангаре около Седерхамна. Но проблема в том, что «Дассо» оборудуются «черными ящиками» нового образца. Они сконструированы так, чтобы выпадать из корпуса самолета при определенной кинетической нагрузке. И оборудованы поплавком и радиомаяком — а у гольфстримовских самописцев только маяки. В общем, найденный самописец принадлежал «Фалкону» Хласека.

Хендли, слушавший все это затаив дыхание, шумно выдохнул и обвел взглядом сидевших за столом.

— Он здесь. Этот сукин сын прячется у нас под самым носом.

Кларк кивнул.

— Вопрос — зачем? Вряд ли он забрался бы так далеко, если бы не затевал какой-то по-настоящему крупной пакости.

Глава 51

— Благополучно ли добрался наш друг? — спросил Ибрагим. Его почтительный голос то и дело перебивали щелчки цифровой связи.

— Да, — ответил Эмир. — И вчера отправился дальше. Я ознакомился со всеми подробностями вашего плана. Расскажи, как обстоят дела.

— Мы готовы. Ваш приказ — и мы будем в стране через семьдесят два часа.

Разговор с командиром одной из оперативных групп был импровизацией Эмира и сопровождался определенным риском, особенно учитывая то положение, в котором он сам сейчас находился, но риск был оправдан. По уровню защиты их система связи — разработанный своими силами протокол кодированной передачи голоса, совмещенный со Скайпом, — имела мало равных.

Решив осуществить операцию, за которую отвечал Ибрагим, Эмир счел нужным напоследок переговорить с ним напрямик, что должно было придать уверенности, во-первых, ему самому, а во-вторых, Ибрагиму. Если ему предстояло во время операции расстаться с жизнью, то истинная награда должна была ждать его в раю, ну, а здесь, на земле, он был всего лишь солдатом, идущим в бой, а солдаты часто нуждаются в том, чтобы их похвалили и приободрили.

— Сколько раз ты бывал там? — спросил Эмир.

— Четыре раза. Дважды, чтобы завербовать людей, и дважды — для разведки.

— Расскажи подробнее о своем человеке там.

— Его зовут Кассиано Сильва. Родился в Бразилии, вырос в католической вере. Шесть лет назад принял ислам. Он тверд в вере, у меня нет в этом сомнений, и ни разу не подвел меня с выполнением заданий.

— Тарик говорил мне, что ты очень ловко завербовал его.

— Западные разведчики называют это операцией под фальшивым флагом. Он считает, что я из кувейтской разведки и связан с Управлением анализа рынка ОПЕК. Мне показалось, что идея промышленного шпионажа будет для него более… привлекательной.

— Ибрагим, я восхищен, — сказал Эмир, причем это была почти чистая правда. — Ты обладаешь великолепным чутьем.

— Благодарю вас, господин.

— Что касается твоего плана… ты уверен, что он выполним?

— Уверен, хотя до тех пор, пока не окажусь на месте, какие-то неясности останутся. А там уже все кусочки сложатся воедино.

Итак, он пускает в бой Ибрагима с его планом, зная, что эта операция послужит первой костяшкой домино из тех многих, что выставлены на столе, а в конце свершится событие, которое, воистину, изменит мир. Но этому лишь предстояло случиться в будущем — не столь уж далеком, но все же отдаленном настолько, что сосредоточиться на нем и исключить из поля зрения составляющие меньшего масштаба означало почти наверняка испортить целое.

— Сколько, по твоим расчетам, будет жертв? — спросил Эмир.

— Сейчас невозможно сказать. Вероятно, несколько сот. Но ведь вы же говорили, что количество не имеет особого значения.

— Верно, однако трупы, показанные телевидением, производят устрашающий эффект, который сработает на нас позднее. Сколько времени потребуется на окончательную разведку?

— Пять-шесть дней.

— А потом?

— От сорока восьми до семидесяти двух часов, чтобы организовать саму акцию.

Эмир сосредоточился и представил себе календарь. Поскольку эта операция не была единственной, ему, возможно, стоило отложить ее исполнение до тех пор, пока не поступят донесения хотя бы от групп, действующих в России. Остальные составляющие — в Дубае и Дакаре — уже находились на своих местах и в полной готовности. Но главное было в том, что прекрасную татарку нельзя было слишком сильно подгонять. Тарик не сомневался, что она делает все, что в ее силах, но ему, Эмиру, следовало иметь в запасе и иной вариант, на случай, если она все же потерпит неудачу. В любом случае следовало быть наготове к следующему шагу. Он разыгрывал острый гамбит. Они могли замаскировать свои действия или прибегнуть к тактике оттяжек, но насилие — особенно то насилие, к которому им, вероятно, придется прибегнуть, — власти обязательно заметят.

Если это понадобится… смогут ли они сохранить достаточный отрыв от властей, чтобы осуществить «Лотос» с начала до конца?

— Я даю вам полное одобрение, — произнес Эмир.

За предположением о том, что Эмир, по всей вероятности, находится в Соединенных Штатах и скрывается где-то между Дакотой и Калифорнией, вскоре последовала здравая мысль — проверить эту гипотезу почти невозможно. Да, они знали, что Шазиф Хади, путешествовавший под видом Джоэла Клейна, прилетел в Лас-Вегас, где его след потерялся, но это ничего не значило. С тех пор паспорт Клейна больше не появлялся в системе, что могло предполагать два варианта развития событий. Или он так и остался в Лас-Вегасе, или, следуя одному из основных правил своей профессии, стал из Клейна кем-нибудь другим. Джек порылся в прошлом Хади и нашел много путешествий в страны Персидского залива, Западную Европу и Южную Америку. Последнее предполагало посещение различных точек в США. Они не имели возможности отправить имеющиеся фотографии в полицию Лас-Вегаса и поручить ей отыскать этого человека, так что оставалось лишь ждать и решать проблемы по мере их возникновения.

— Ого! — воскликнул Джек Райан-младший, сидевший в своем кабинете.

— Что случилось? — отозвался Доминик из зала заседаний, где только что началась ежедневная мозговая атака.

— Подожди, сейчас приду. — Пробежавшись пальцами по клавишам, он переслал файл на компьютер зала заседаний и, быстро направившись туда, взял со стола пульт дистанционного управления.

— У тебя вид, будто у школьника, перед которым одноклассница подняла юбку, — сказал Брайан. — Так в чем дело?

— Я рылся на одном из сайтов РСО и наткнулся на это. — Он направил пульт на сорокадвухдюймовый монитор. Через несколько секунд на экране появились три фотографии. На одной был изображен мужчина, повешенный на веревке посередине какой-то совершенно безликой комнаты, на второй он уже лежал на полу, а на его груди стояла отрубленная голова, на третьей отрубленная голова была зажата между отрубленных ног.

— Иисус Христос! Серьезные ребята, — пробормотал Брайан.

— Джек, на каком сайте ты это нашел? — спросил Раундс.

Джек назвал интернет-адрес и добавил:

— Он из системы РСО, но до сих пор здесь была одна только пропаганда: смерть неверным, обратим их в бегство и все такое.

— Ну, не могу сказать, чтобы это походило на агитацию, — заметил Динг Чавес.

— Это показательная казнь, — сказал Кларк, глядя на экран.

— Почему вы так решили?

— Повешение для них стандартный способ казни, а обезглавливание — дополнительный позор. Это, насколько я помню, как-то связано с Кораном. Ну, а ноги… ноги и есть главное сообщение.

— Что, он сбежал откуда-нибудь? — спросил Доминик. — Пытался покинуть РСО?

— Нет, он сделал что-то такое, чем его руководство осталось крайне недовольно. Я видел такое в Ливане, в восемьдесят втором году. Какая-то группа, ответвление «Хамаса», не помню, как она называлась, взорвала автобус в Хайфе. Через неделю ее руководителей нашли именно в таком виде — их сначала повесили, потом обезглавили, а потом отрубили ноги.

— Все-таки никак не пойму, куда ты клонишь, — сказал Чавес.

— Джек, вы не узнали, где именно находится этот сайт? — спросил Раундс.

— В том-то все и дело. В Бенгази.

— Один к одному! — воскликнул Доминик. — Совсем недавно случилась история со шведским посольством в Триполи… Это наказание за несанкционированную акцию. Кто-нибудь хочет поспорить? — Желающих не нашлось.

— А я думаю, это больше чем наказание, — сказал Джек.

— Объясните, — потребовал Раундс.

— Это предупреждение, — ответил вместо Джека Кларк. — Опять же, возвращаясь к Ливану… Через две недели «Хамас» попытался загнать в британское посольство, расположенное в квартале от того места, где взорвали автобус, машину со взрывчаткой. Из этого ничего не вышло, потому что разведка и охрана все еще стояли на ушах после первого взрыва.

— И здесь может быть то же самое, — поддержал его Джек. — Руководство напоминает своей сети, что нужно следить за своим поведением.

— Да, пожалуй, но ради чего? — спросил Чавес.

Глава 52

Уходящая от берега засыпанная морской галькой дорога казалась совершенно новой, вероятно, потому, что по ней ездило очень мало машин, если они вообще были здесь. Животных, которые могли бы топтаться по просеке, в этих местах почти не водилось, а все растения, пытающиеся прорасти сквозь камни, неумолимо убивал ледяной ветер с моря.

Муса помахал на прощание капитану, Виталию, и сдержанно кивнул Идрису, которому приказал остаться на судне. Если, паче ожидания, капитану придет в голову отчалить, не дождавшись их возвращения, Идрис должен будет убить обоих русских. Вести баржу без них будет нелегко, но Аллах, несомненно, укажет путь своим верным воинам.

Муса вскарабкался на пассажирское сиденье. Фавваз, как всегда, сел за руль и включил мотор, а Нумайр и Табит забрались назад.

— Поехали, — приказал Муса. — Чем скорее сделаем то, зачем приехали, тем скорее покинем эти проклятые места.

Фавваз переключил рычаг коробки передач, и машина двинулась вверх по береговому склону.

Маяк находился в каком-нибудь километре от того места, где причалила баржа, да метров на пятьсот выше. Виталий и Ваня сидели в рулевой рубке на привинченных к полу вращающихся креслах, смотрели в бинокли на машину, в которой ехали их пассажиры. Они курили, пили чай и сетовали, что еды маловато и музыка по радио стала хуже. Охранник, оставленный Фредом, стоял возле фальшборта и, почти не отрываясь, смотрел на них. На востоке раскинулась ярко-зеленая тундра. Взгляду не за что было зацепиться на ней, вероятно, то же самое видела бы мышь, которую посадили бы на середину огромного зеленого ковра.

Виталий увидел, что двое из его пассажиров вылезли из машины и стали жестами направлять водителя, подававшего машину задом к железному домику.

Виталию никогда не приходилось видеть генераторы, которые снабжают энергией маяки. Он слышал, что там используются радиоактивные материалы, но не имел ни малейшего представления о том, как вся это хреновина работает. Он слышал также, что эти генераторы иногда исчезают, но если такое и случалось, то не с каким-либо из действительно нужных маяков. И в той части побережья Северного Ледовитого океана, которую он знал. Лично он считал, что там вполне можно было бы обойтись маленьким дизель-генератором. Лампы на маяках были слабенькими, вряд ли мощнее ста ватт, что немало удивило бы — вернее, ошеломило бы — любого, кто не знает, в чем тут дело. А дело в том, что линзы Френеля собирают свет в тоненький, с карандаш толщиной, направленный лучик, очень ярко сверкающий в темноте. Ну, а эффективность маяка определяется его высотой над уровнем моря. Маяки, напомнил он себе, сейчас, в век электронных помощников, это же пережитки старины. Так что никакого серьезного вреда от этого не будет, верно? За деньги, полученные от этих пассажиров, он сможет купить новейшую систему GPS, пожалуй, новую, японскую, за пятьсот или шестьсот евро. Во много раз дешевле, чем новая машина, которую он давно мечтал приобрести. Так что не о чем тут тревожиться.

Ему и в голову не приходило, что из-за того, что делают его пассажиры, могут погибнуть тысячи людей.

На все про все ушло четыре часа, куда меньше, чем рассчитывал Фред. Если бы они просто взорвали этот ржавый сарай, то управились бы еще быстрее, но, видимо, решили этого не делать. Днем маяк будет казаться совершенно целым — при свете солнца никто и не заметит, горит в нем лампочка или нет, — и вряд ли кто-нибудь в ближайшее время окажется ночью в этом заливе на краю света. Но даже если и обнаружат случившееся, то в России сейчас творится столько всяких безобразий, что это мелкое событие наверняка не попадет на первые полосы газет. Две кружки чая, пять сигарет, после того как они взялись за дело, и вот грузовик завелся и медленно пополз по крутой дороге к берегу, к барже. Лишь после того, как машина развернулась, чтобы задом въехать на баржу, Виталий увидел, что на стреле лебедки что-то висит — куб метрового размера, но с закругленными краями, словно внутри находился цилиндр величиной примерно с бочку из-под горючки. Это и есть, что ли, маячная батарея? Он не раз пытался отгадать, как она может выглядеть и как она работает. Она казалась слишком большой для того, чтобы питать жалкую стоваттную лампочку. Типично советская штука — громоздкая, неуклюжая, но, как правило, работает, как надо.

Один из пассажиров пятился, жестами указывая водителю, как завести машину на рампу. Когда погрузка закончилась, пришлось еще три часа ждать прилива, чтобы закрыть рампу и отчалить. Водитель, сидя в кабине, управляя краном, осторожно опустил груз на палубу. Товарищи не стали ему помогать и крепить кубик. Не были они моряками, что поделать, зато у них было много евро.

Виталий запустил двигатели, отвел баржу задним ходом на глубину и, повернув штурвал, направил судно на северо-запад, в Карский пролив. Значит, две тысячи евро он заработал… За время плавания он сжег солярки на тысячу, — вообще-то, меньше, но пассажирам об этом знать не обязательно, — а остальное спишется на работу судна и его собственное достаточно дорогое время. Итак, полработы выполнено. В порту он высадит их, и пусть себе валят куда хотят. Он даже думать не будет, куда они могут податься. Ему до этого нет ровно никакого дела. Он посмотрел на хронометр. Ровно четырнадцать часов. До вечера он никуда приставать не будет. Еще один оплачиваемый день, а ему от этого только лучше, верно?

Андан и его люди, не имеющие понятия о том, что вторая группа находится в трехстах милях от них, готовились расстаться с относительным комфортом своего судна. Капитан Саличев, маневрируя, вводил «Халматик» в бухту на западном побережье острова. Аднан стоял на корме и рассматривал покрытые снегом берега залива, сходившиеся все ближе и ближе, пока проход не сузился до километра. Над водой сгущался туман, и вскоре Аднан не мог разглядеть ничего, кроме изредка мелькавших в просветах изъеденных эрозией скал, бурых бастионов, подножье которых было густо усыпано галькой и крупными валунами.

Дизель «Халматика» мягко пофыркивал, Саличев у руля свистел себе под нос. Аднан шагнул вперед и вошел в рубку.

— Далеко мы от поселка?..

— Белушьей губы, — закончил за него фразу Саличев. — Недалеко. Если по берегу — километров сто-сто пятьдесят. И ничего не бойтесь. Патрули в лахты не заходят, бродят вдоль берега. Если ветер нужный падет, можно их и услышать, ну, а радары ихние под берегом ничего не ловят. Не увидят нас, если только случайно не наткнутся.

— В этом районе были взрывы?

— Бывали, но очень давно, в шестидесятом, шестьдесят первом. Но несерьезные, не больше пятнадцати килотонн. Можно сказать, малыши, так что тут тревожиться тоже не о чем. Ну, а дальше, километрах в трехстах за Белушьей, есть Митушиха, вот там повзрывали так повзрывали. Не один десяток, и все по несколько сотен килотонн, да и несколько мегатонных было. Если интересуетесь, как чего на Луне, так загляните туда. То самое и увидите.

— А вы там были?

— На берегу — бывал. А чтобы меня в саму лахту заманить — это в мире еще столько денег не напечатано. Нет, сравнить с Митушихой, так это место, куда мы направляемся, чистый рай.

— Удивляюсь, как тут вообще что-то живет.

— Все относительно. Ты вот слыхал про мозговитого краба, а?

— Нет.

— Это уродец такой, полметра ростом, раковина открыта снизу, и в прорехе этой вся его, как говорится, нервная система болтается.

— Шутите!

Саличев пожал плечами.

— Нет. Сам не видел, врать не буду, но один мой дружок клянется, что видел.

Аднан решительно махнул рукой.

— Быть того не может. Долго еще до верфи?

— Часа два, может, чуть больше. Только мы туда доберемся в аккурат к темноте, так что придется вам ждать до утра. Ты ж не хочешь ноги ломать в темноте, верно?

— Не хочу.

— Ты, кстати, так и не сказал, чего вы тут ищете. Образцы небось?

— Простите?

— Образцы почвы и камней. Ваш брат вечно собирает что-нибудь подобное. Говорят: грязь ищут. В смысле, радиоактивные загрязнения.

— Совершенно верно, — кивнул Аднан. — Грязь.

Глава 53

Единственным недостатком могло оказаться то, что автомобили сновали туда-сюда на виду у всех. Первым прибыл Арни. Бывший президент Райан встретил его в дверях и проводил в гостиную.

— Готов? — спросил бывший руководитель администрации.

— Еще точно не знаю, — ответил Джек.

— Что ж, Джек, если у тебя есть какие-то сомнения, лучше всего будет, если ты сегодня от них отрешишься. Неужели ты хочешь, чтобы Эд Килти просидел в Белом доме еще четыре года?

— Черт возьми, конечно, нет, — ответил Джек. Эти слова вырвались у него почти автоматически. И тут же он снова задумался. Не слишком ли он самонадеян, не воспринимает ли он сам себя как предполагаемого спасителя Соединенных Штатов Америки? На него частенько накатывали подобные приступы рефлексии. Не один он оценивал свое «я» по шкале Рихтера или, скажем, как «десять в какой-то степени». Предстоящая кампания будет вовсе не прогулкой — во всех отношениях.

— В том-то и проблема. Моя сильная сторона — вопросы национальной безопасности. А по внутренним делам я вовсе не большой специалист.

— А Килти — специалист. Во всяком случае, изображает из себя такого. Но, Джек, в его броне есть трещины, и мы их отыщем. А тебе остаются совсем мелочи — убедить двести миллионов американских избирателей в том, что ты лучше, чем он.

— Немного же ты хочешь, — хмыкнул Райан. «А ведь еще черт-те сколько нужно решить», — добавил он про себя. — Ладно, с кого начнем?

— Джордж Уинстон и несколько его друзей с Уолл-стрит. Джордж будет у тебя распорядителем финансов.

— И во что это выльется?

— Чуть больше сотни миллионов долларов. Больше, чем ты можешь себе позволить, Джек.

— Эти ребята хоть знают, что намерены купить? — спросил Райан.

— Не сомневаюсь, что Джордж им все объяснил. Конечно, тебе придется все это вернуть. Знаешь что, посмотри на это дело с другой, светлой стороны. Твоя администрация оказалась практически не замазанной в коррупции. Репортеры все перевернули, заглянули во все щели, но так и не нашли ничего, достойного внимания.

— Джек, этот парень просто неудачник, — заявил Джордж Уинстон. Все сидевшие за большим столом в столовой одобрительно закивали. — Стране нужен кто-то другой. Например, вы.

— А я хочу знать: вернетесь ли вы сами на прежнее место? — спросил Райан.

— Я отслужил свое, — ответил бывший министр финансов.

— Я тоже так считаю, но Арни со мной не согласен.

— Черт возьми, только-только мы добились сбалансированности налоговой системы, как явился этот х… с бугра, и не только снова все обос…л, но и зарезал при этом все доходные статьи! — На последних словах Уинстон сделал особое ударение. Повышение налоговых ставок неизбежно ведет к снижению поступлений, поскольку бухгалтеры быстро открывают для себя новые возможности. Новый и «справедливый» налоговый кодекс был словно ниспослан богом для бесчисленных желающих сократить посильнее свои налоговые платежи.

— А как насчет Ирака? — спросил Тони Бретано, меняя направление разговора. Он являлся одним из руководителей крупнейшей компании оборонной промышленности, пока Райан не пригласил его на пост министра обороны.

— Хотим мы того или нет, но в Ираке мы увязли очень крепко, — ответил Райан. — И вопрос в том, сумеем ли мы найти путь, чтобы выбраться оттуда без потерь. По крайней мере с меньшими потерями, чем это делает Килти.

— Когда Диггс два года назад произнес свою речь, его чуть не уволили.

Генерал Мэрион Диггс, бывший тогда начальником штаба Сухопутных сил, во время своей поездки в Объединенную исламскую республику крайне резко отозвался о ее вооруженных силах, но, увы, новая администрация полностью проигнорировала все его мнения насчет недавних конфликтов. Преемник Диггса в Пентагоне раболепно внимал указаниям из Белого дома и делал все, что ему приказывали. Этот порок, достаточно широко распространенный среди высшего офицерства, был отнюдь не новым. Четвертые звезды, в основном, добывались ценой отказа от любых проявлений мужественности. Большинство четырехзвездных генералов были слишком молоды для того, чтобы побывать во Вьетнаме. Им не приходилось видеть, как их друзья и одноклассники погибают из-за ошибок политиков, а уроки, усвоенные офицерами предыдущего поколения, оказались безвозвратно потерянными в ходе непонятного процесса, носившего название «прогресс». Средства массовой информации каким-то образом ухитрились (или почему-то не захотели) заметить, что Эд Килти расформировал две полнокомплектные дивизии легкой пехоты, а потом ввязался в конфликт, в котором эта самая легкая пехота была более чем настоятельно необходима. Вероятно, потому, что танки гораздо лучше получаются на фотографиях.

— Что касается вас, Тони, вы всегда прислушивались к советам, — заметил Райан.

— Так легче узнать, чего ты не знаешь. Я хороший инженер, но знаю далеко не все на свете. Парень, устроившийся в моем кресле, часто ошибается, зато не знает сомнений. — Этими словами бывший министр Бретано охарактеризовал самого опасного человека на всей планете. — Джек, я должен вам сказать, что не вернусь вместе с вами. Моя жена тяжело болеет. Рак груди. Мы надеемся, что болезнь обнаружили не слишком поздно, но уверенности в этом нет.

— Кто ее наблюдает? — спросил Райан.

— Чарли Дин из медцентра Калифорнийского университета. Говорят, хороший специалист, — ответил Бретано.

— Надеюсь, дружище, что все обойдется. Если потребуется помощь Кэти, не стесняйтесь, сразу дайте знать. Договорились? — Райан привык обращаться к жене за медицинскими консультациями и, в отличие от многих других политиков, не считал, будто все, у кого следом за фамилией добавлено несколько букв — «д-р мед», — ничуть не уступают ей, по крайней мере, в том, что касается лечения больных.

— Спасибо, непременно. — Новость больно задела всех собравшихся. Валерия Бретано, жизнелюбивая мать троих детей, пользовалась всеобщей любовью.

— Как насчет заявления? — спросил ван Дамм.

— Ну да, действительно, я ведь должен сделать заявление…

— Если, конечно, не захочешь вести кампанию тайно. Вот только победить таким образом будет невозможно, — заметил Арни. — Если хочешь, я попрошу Калли Уэстон набросать для тебя речь.

— Она умеет обращаться со словами, — кивнул Райан. — И когда я должен это сделать?

— Чем скорее, тем лучше. И начать с обозначения проблем.

— Согласен, — сказал Уинстон. — Вот только вы не умеете бить ниже пояса. Джек, как у вас насчет скелетов в шкафу?

— Не знаю ничего такого — и это не значит: «не припомню». Если даже мне и доводилось нарушать закон, им придется доказывать это мне самому и суду присяжных.

— Очень рад это слышать, — отозвался Уинстон. — Я верю вам, Джек, но не забывайте об адвокатах дьявола. Их в Вашингтоне до черта. — Он усмехнулся.

— А как насчет Килти? Удалось откопать какое-нибудь грязное белье?

— И много, — ответил Арни. — Но этим оружием следует пользоваться очень аккуратно. Не забывайте, у него в руках пресса. Если у вас не будет видеозаписи, подкрепляющей ваши слова, они все сворой набросятся на вас, требуя доказательств, и постараются сделать так, чтобы вас самого пришибло рикошетом. Я смогу немного помочь. Джек, предоставьте мне организацию утечек, а сами не лезьте в подробности. Чем меньше вы будете знать, тем лучше.

Далеко не в первый раз Райан поймал себя на мысли, что удивляется тому, что ван Дамм сделался его преданным вассалом. Он существовал в таких глубинах политической системы, что Джек редко когда полностью понимал, почему и зачем он что-то делает или говорит. Если он был ребенком в лесу, то Арни ван Дамм был его няней. Полезное это дело — иметь няню.

Глава 54

Ровно стуча дизелями, баржа неторопливо двигалась обратно, на запад. Виталий стоял у штурвала, поглядывая время от времени то на гирокомпас, то на воду, бурлящую под плоским носом и вдоль бортов. Ни одного судна — ни грузового, ни рыбацкого. День клонился к вечеру. Автомобиль стоял на своем месте. Выкрашенный белой краской предмет, который они забрали — украли? — поправил он себя, — да, пожалуй, что так — стоял на покрытой пятнами ржавчины стальной палубе. Нужно будет по возвращении как следует прошкрябать ее и покрасить, пока еще не слишком холодно. Красить на морозе — пустая трата времени. Даже если краска и высохнет, потом все равно отшелушится. Значит, красить безотлагательно. Ваня озвереет, когда узнает. Как бывший советский военный моряк он считает эту работу оскорблением своего мужского достоинства. Но хозяин баржи не Ваня, а он, так что говорить не о чем. Пассажиры отдыхали, курили и пили чай. Странно, что они водки не пьют. Он не без труда доставал хорошую водку, а не ту гадость из технического спирта, которой, по большей части, торговали в этих местах. Виталий любил выпить. Но только хорошую водку, из чистого зернового спирта. Иногда он позволял себе выпить «Старки», желто-коричневой водки, которую в прежние времена пили только члены Политбюро да местные партийные начальники. Но это время ушло — ушло навсегда? Ну, это только время покажет, а пока что ему незачем жечь внутренности всяким дрянным самопалом. Водка оставалось, пожалуй, единственной вещью, которую у него в стране делали лучше, чем во всем остальном мире. «Наше — лучшее», — сказал он себе. Еще одно старинное русское заблуждение, хотя по этой части оно было чистой правдой. Ну, а то, что не выпили эти варвары, он скоро употребит сам.

Позиция судна была отмечена на карте. Нет, правда, нужно купить навигационную систему GPS. Хотя бы потому, что лучше знать свое точное положение, чем не знать — ведь даже сквозь спокойную сегодня черную воду все равно не разглядишь, что делается на метровой глубине… «Хватит, размечтался!» — одернул он себя. Моряк всегда должен быть начеку. Даже если море спокойно и до самого горизонта не видно ни одного парохода.

В рубку вошел Ваня.

— Как машины? — спросил хозяин своего матроса.

— Мурлыкают, как котята. — Конечно, для котят слишком громко, но так же ровно и спокойно. — Немецкая работа, что ты хочешь?

— Да и следишь ты за ними хорошо, — снисходительно похвалил помощника Виталий.

— Не хотелось бы сейчас ход потерять. Я ведь, между прочим, товарищ капитан, тоже здесь, — добавил он. (О том, что за эту работу он получал приличные деньги, он говорить не стал.) — Подменить на руле?

— Не откажусь, — ответил Виталий и отошел от штурвала.

— Интересно, зачем им эта штука?

— Может, им фонарик яркий понадобился? — предположил Виталий.

— Надорвутся таскать, — ответил Ваня, и оба расхохотались.

— Может быть, хотят у себя дома сделать собственный маяк, а на батарею денег не хватает.

— А сколько, по-вашему, она может стоить?

— Ничего, если у тебя есть грузовик и лебедка, — резонно заметил Ваня. — На ней ведь даже наклеек насчет опасности нет. Но лично я не хотел бы с ней слишком долго таскаться.

— Да и я под подушку не положил бы. Это же атомный генератор.

— Ты что, серьезно? — Виталия никогда и никто не просвещал по поводу того, как работает маячный генератор.

— Совершенно серьезно. У него трилистник на правой стенке. Так что стоять рядом с этой дрянью не советую.

— Н-да… — протянул Виталий, усевшись за штурманский столик. Пассажиры наверняка знали, что это за штука, но все же немало покрутились рядом с нею. Может, она и не так опасна? Впрочем, про себя он решил, что близко к ней подходить не станет. Радиация. Ее не увидишь, не почувствуешь. Потому-то ее так боятся. Он вспомнил старую шутку, еще советских времен. Как узнать моряка Северного флота? Очень просто — он в темноте светится. Он слышал немало всяких историй о людях, служивших на атомных подводных лодках. Тяжелая служба и, как показала катастрофа «Курска», еще и очень опасная. Все-таки, чтобы выходить в море на судах, специально устроенных так, чтобы они тонули, нужно быть сумасшедшим. Да еще и силовые установки, от которых исходит невидимая отрава. Он мало чего боялся, но от этих мыслей его бросило в дрожь. Дизеля, конечно, послабее, но зато они не норовят убить тебя, когда ты проходишь мимо. Ну, до этой батареи метров пятнадцать. Наверно, безопасно. Пассажиры сидят в пяти метрах и в ус не дуют.

— Что скажешь, Ваня? — спросил он.

— Об этой батарее? Думаю, можно не беспокоиться. Во всяком случае, не слишком беспокоиться. — Его каютка располагалась под рулевой рубкой и чуть ближе к корме. Ваня не был шибко образован, зато отлично разбирался во всяких машинах и их причудах.

Виталий посмотрел на переборку перед штурвалом. Это же все-таки сталь. Семь или восемь миллиметров толщиной. Пулей не прошибешь. Неужели радиацию не остановит? Ладно, что там, всего бояться, так лучше и не жить.

В порт они вошли к самому закату солнца. Жизнь там уже затихала. Возле главного причала стоял ролкер, наполовину загруженный контейнерами с грузом для нефтяного месторождения на востоке. Грузчики закончили смену и расходились по домам, предвкушая, как завтра, наконец, завершат погрузку, а в прибрежных питейных заведениях готовились к ежедневному вечернему наплыву посетителей. В общем, обычный тихий вечер в родном, обычно очень тихом порту. Виталий завел баржу в ковш, оборудованный пологим скатом для погрузки автомобилей и тому подобного, для таких, как у него, судов. Здесь, похоже, совсем никого не было. Диспетчер, несомненно, уже шагал в ближайший бар, чтобы выпить перед ужином.

— Дни все короче, капитан, — сказал Ваня, стоявший в рубке слева от штурвала. Через несколько недель солнце вообще почти перестанет появляться, а зимой, естественно, никто его баржу не зафрахтует. Значит, ремонт. В самые сильные морозы даже белые медведи предпочитают забраться куда-нибудь и поспать несколько дней, ну, а люди поступают почти так же — коротают дни при помощи водки. И от того, что один маяк всю зиму не будет работать, ни с кем ничего не случится.

— Значит, можно будет отоспаться как следует, точно, Ваня?

«Самый лучший способ провести время», — подумал матрос.

Пассажиры стояли на палубе возле своего грузовика. Виталий заметил, что они не выражали особой радости по поводу благополучного возвращения в порт. Ну что ж, они, судя по всему, деловые люди, а это его вполне устраивало. Половина денег уже лежала у него в кармане, а остальные он должен был получить, вероятно, прямо сейчас, а потом он, конечно же, сможет купить систему GPS. В магазинчике Юрия Иванова должен быть хороший выбор таких штук, и, может быть, при помощи бутылки «Старки», играющей большую роль в местной, преимущественно, бартерной экономике, удастся совершить сделку на самых выгодных условиях.

— Ваня, иди в машину.

— Как скажешь, товарищ капитан, — ответил матрос и быстро сбежал по невысокому трапу на корму.

«Подойду носом», — решил Виталий. Бетонная причальная рампа покрыта толстым слоем всякой грязи, а судно ведь рассчитано как раз на такую швартовку. Он сбавил скорость до трех с небольшим узлов и тщательно выдерживал курс. Уже темнело, правда, не так уж быстро.

— Машина, товсь! — скомандовал он по переговорному устройству.

— Есть товсь! — четко ответил Ваня.

Левая рука Виталия лежала на рукояти машинного телеграфа, но пока что не двигала ее с места. «Тридцать метров, — отмечал он про себя, — двадцать…» Боковым зрением он видел лишь пустой рыбацкий бот, но ни одного человека. Еще немного… вот оно.

Когда днище всползло на берег, раздался громкий скрежет, от которого у непривычных людей обычно сводит челюсти, но мерзкий звук почти сразу же стих, и Виталий перевел машинный телеграф на «стоп». Плавание и вместе с ним период фрахта закончились.

— Ваня, стоп машина!

— Есть, товарищ капитан! Выключаю. — И двигатели смолкли.

Виталий повернул рукоять управления рампой, и тяжелая стальная плита медленно опустилась. Можно было спуститься на палубу.

Пассажиры подошли к нему.

— Спасибо, капитан, — сказал, улыбнувшись, главный. Он говорил по-английски с каким-то неизвестным Виталию акцентом.

— Вас все устроило?

— Да, — ответил иностранец и обратился к одному из своих товарищей на незнакомом Виталию языке. Не английском, это точно. Трудно определить язык, которым не владеешь, как в старом анекдоте, где капитан считал, что все говорят по-гречески. Один из бывших пассажиров забрался в кабину грузовика, завел мотор и подал машину на берег. Груз так и болтался под стрелой крана. В угасающем свете трилистник значка радиационной опасности казался неестественно ярким. Вероятно, таким его задумали специально. Почти сразу же на причале появился еще один грузовик, подъехал задом к первому, и еще один пассажир, взявшись за рычаги лебедки, перенес батарею в кузов новой машины. Эти люди, кем бы они ни были, умели действовать весьма эффективно. «Наверно, кто-то позвонил по сотовому телефону и предупредил берег», — решил Виталий.

— Вот ваши деньги, — сказал главный, протягивая конверт.

Виталий взял его, открыл и не торопясь пересчитал деньги. Две тысячи евро, неплохая сумма за довольно простую работу. Хватит и GPS купить, и пополнить запас «Старки», и Ване сотню, конечно.

— Спасибо, — вежливо сказал Виталий, пожимая протянутую руку. — Если я вам еще понадоблюсь, вы знаете, как со мной связаться.

— Я еще загляну к вам завтра, часов в десять.

— Мы будем на судне, — пообещал Виталий. Нужно было начинать красить надстройку, и завтра подходило для этого ничуть не хуже, чем любой другой день.

— Значит, до завтра, — сказал главный. Они еще раз пожали друг другу руки, и он сошел на берег.

Там он, уже на родном языке, обратился к одному из своих спутников — самому доверенному из них.

— Завтра в десять.

— А если в порту будет народ?

— Мы сделаем все внутри, — ответил главный.

— А когда будет самолет?

— Завтра в полдень.

— Отлично.

Виталий увидел их за несколько минут до десяти. Вероятно, с остатком денег. На этот раз они приехали на другом автомобиле. Японском. В последнее время они прямо-таки хлынули в Россию. Очень многие его соотечественники до сих пор недолюбливали все немецкое. Это отношение рождалось, скорее всего, не из истории, а из военных фильмов, которые киноиндустрия штамповала, как сигаретные пачки.

Фред оделся в просторную куртку на меху, из-под которой выглядывал воротник свитера. На баржу он вошел улыбаясь. Может быть, действительно решил что-то добавить к условленной сумме? Люди часто улыбаются, расплачиваясь.

— Доброе утро, капитан, — сказал он, входя в рубку. И посмотрел по сторонам. Все было тихо, лишь на большом пирсе, почти в километре отсюда, громоздились контейнеры, вокруг которых суетились люди. — А где ваш матрос?

— Внизу, копается в машине.

— И больше никого? — спросил он с неожиданным удивлением.

— Нет. Мы обычно без помощников обходимся, — сказал Виталий и протянул руку, чтобы взять кружку с недопитым, еще горячим чаем. Сделать это он не успел. Девятимиллиметровая пуля, пущенная ему в спину, пробила сердце и вышла из груди, оставив большую дыру в куртке. Виталий повалился на палубу, так и не успев понять, что случилось.

После этого руководитель группы, которую Виталий только вчера доставил с востока, спустился в машинное отделение, где Ваня, как и сказал капитан, возился с коллектором правого дизеля. Механик даже не успел поднять голову и сообразить, что происходит. На сей раз выстрелов было два, оба в грудь, с трех метров. Убедившись, что жертва мертва, Муса сунул пистолет в карман и вернулся в рубку. Труп Виталия лежал на палубе лицом вниз. Муса нащупал у него сонную артерию, удостоверился, что пульса нет, а это значило, что дело закончено. Муса спустился по трапу, повернулся и помахал, как будто прощался с тем, кто мог находиться в рубке — на тот случай, если его кто-нибудь все-таки видел — и вышел по опущенной рампе на берег, где стоял взятый напрокат автомобиль. На имевшейся у него карте была обозначена кратчайшая дорога в местный аэропорт, и очень скоро ему предстояло распрощаться с этой нечестивой страной.

Глава 55

Они проснулись в шесть утра с минутами и разложили на палубеснаряжение. Седой капитан Саличев прихлебывал кофе и смотрел по сторонам. Ветер, который дул вчера весь день, стих, и вода в бухте лежала гладкая, как зеркало, и чуть слышно билась о скалы в километре от судна. Однако небо не изменилось и оставалось таким же свинцово-серым, каким было все время, пока они находились в России.

Когда снаряжение было готово, Аднан еще раз все проверил по вызубренному списку и приказал уложить груз в четыре больших станковых рюкзака. После этого они стали надувать резиновые лодки. Черные лодки выглядели старыми, но на них не было ни дыр, ни даже заплаток, в чем Аднан убедился при покупке, и подвесные моторы пребывали в полной исправности. Когда резиновые баллоны туго надулись, пассажиры принялись укладывать настил.

— Погоди, погоди! — вдруг прикрикнул Саличев. — Не так. — Он подошел к лодке, взял решетку, перевернул ее и подсунул край под малозаметный выступ на транцевой доске. — Понятно?

— Спасибо, — поблагодарил Аднан. — А что, есть разница?

— Ежели хочешь потопнуть, то может, и нет, — ответил капитан. — Вот так, как ты ее положил, она сложится, как ракушка. Ты и понять ничего не успеешь, как окажешься в воде.

— О!

Через пять минут лодки были собраны. Пассажиры перевалили их через борт и привязали носовые фалини к уткам на корме «Халматика». Потом поставили моторы, подали рюкзаки со снаряжением, после чего в лодки спустились все остальные. Аднан последним перебрался через фальшборт.

— Мы вернемся до темноты, — сказал он Саличеву.

— А если не успеете?

— Успеем.

Саличев пожал плечами.

— Никому не пожелал бы заночевать там. Разве что у вас мешки набиты арктическим снаряжением.

— Мы вернемся, — повторил Аднан. — Вы уж будьте на месте.

— Так вы же мне за это и платите.

До берега можно было бы добраться за десять минут, но из-за плавучих льдин и тонкой ледяной корки, которой уже стала подергиваться спокойная вода, плыть пришлось очень осторожно, и лишь через сорок минут под носом передней лодки зашуршала береговая галька. Лодки вытащили повыше на берег и вынули груз. Аднан помог каждому взвалить рюкзак на плечи, а потом взял свой.

— Негостеприимные места, — пробормотал кто-то из его спутников, оглядываясь по сторонам.

На восток от гряды обветренных бурых скал километра на четыре раскинулась равнина, усыпанная камнями, между которыми пробивались пучки пожухлой травы. Тут и там белел хрустевший под ногами снег.

— Что с лодками делать? — спросил кто-то.

— Потащим, — ответил Аднан. — Камни не острые.

— Далеко?

— Шесть километров, — ответил Аднан. — Пошли.

Они двинулись на северо-восток вдоль берега. Залив, остававшийся слева, постепенно сужался и в конце концов превратился в протоку шириной метров сто, которая у высокого мыса повернула на юг и теперь тянулась параллельно скалам, которые они заметили с места высадки. Теперь Аднан видел, что скалы, которые много тысяч лет полировали снег и ветра, похожи, скорее, на крутые холмы.

Через два километра протока вдруг расширилась, образовав овальное озеро площадью около двух квадратных километров.

Суда были пришвартованы как попало: одни соприкасались бортами, другие стояли, уткнувшись в соседей то носом, то кормой, несколько оттащили буксирами на мелководье, чтобы освободить место для новых обитателей бухты. Суда (все гражданского назначения) были самыми разными — от тридцати до двухсот метров длиной. Некоторые были так стары, что кое-где проржавели насквозь.

— Сколько их тут? — раздался чей-то голос.

— Вроде бы восемнадцать, — ответил, не оглядываясь, Аднан.

Эта оценка была приблизительной и основывалась на собственной разведывательной информации, но, по всей вероятности, более точных данных не имело и русское правительство. Залив сделался неофициальным кладбищем кораблей в середине 1980-х годов, когда финансовая система СССР начала рушиться под тяжестью гонки вооружений с Западом. Оказалось, что отслужившие свое суда гораздо легче и дешевле бросить, сняв лишь самое доступное, чем должным образом утилизировать. Это было лишь одним из множества морских кладбищ, разбросанных по берегам Баренцева и Карского морей, где, в большинстве своем, находились суда, учтенные в регистрах с пометкой: «находится в порту на демонтаже». Аднану никто не сообщил, почему эти свалки привлекли внимание его командиров, не знал он также и подробностей того, что вскоре назовут самой грубой управленческой ошибкой всей новейшей истории.

Нужное судно, вероятно, имело название и порт приписки, но в инструкции, полученной Аднаном, эти подробности не упоминались. Зато у него была карта с обозначением места его якорной стоянки и довольно грубая схема помещения судна и грузового трюма. Было ясно, что эта схема пришла не из «Атомфлота» и не с верфи, где строилось судно, а от какого-то осведомленного источника, возможно, какого-то члена команды. Аднан также знал историю судна и то, каким образом оно оказалось здесь на последней стоянке.

Это судно — технический транспортировщик радиоактивных отходов — ввели в строй в 1970 году. Оно должно было забирать с атомоходов отработанные топливные элементы и охлаждающую воду и доставлять все это на берег для переработки. В июле 1986 года судно, перегруженное топливными сборками с поврежденного атомного ледокола, во время шторма потеряло управление и получило пробоину. Вода хлынула в трюм, произошла утечка содержимого. Заражение произошло так быстро и оказалось настолько сильным, что вся команда судна, сорок два человека, погибла до прихода спасателей. Чтобы избежать второй атомной катастрофы, сопоставимой с аварией на Чернобыльской АЭС, которая случилась всего тремя месяцами раньше, Москва приказала отвести судно в закрытый залив на восточном побережье Новой Земли и оставить там.

Ошибка, состоявшая в том, что со страшной силой излучавший транспорт поместили среди других судов, была поистине грандиозной. Но такова уж природа бюрократии, ответил своим мыслям Аднан. Конечно, через некоторое время правительство осознало свою ошибку, но исправить ее уже было невозможно. Залив и подступы к нему были объявлены запретной зоной, что позволило некоторое время хранить тайну. Несомненно, время от времени в залив посылали специальные группы, которые должны были исследовать состояние корпуса и уровень радиации, а также проверять, не побывал ли кто-нибудь в «горячих» трюмах. Но со временем приоритетам предстояло смениться, и судно с его смертоносным грузом должно было остаться лишь на засекреченных страницах истории советской «холодной войны».

С глаз долой — из сердца вон, вспомнил Аднан русскую поговорку.

Судно стояло на якоре в северной части залива, в пятидесяти метрах от берега. Его трудно было сразу заметить за корпусами двух больших сухогрузов. Чтобы обогнуть залив, потребовалось еще сорок минут.

Они принялись распаковывать снаряжение. Прежде всего достали прорезиненный костюм химической защиты, резиновые сапоги и перчатки. Как и большая часть того, что у них было с собой, костюмы были армейского образца — жесткие, коричневато-зеленые и резко пахнущие. Убедившись, что костюмы надежно застегнуты, все надели противогазы ГП-6, сохранившиеся с советских времен.

— Думаешь, это поможет? — раздался приглушенный голос из-под противогаза.

— На короткий срок — помогут, — ответил Аднан. В глубине души он сожалел, что ему приходится врать, но поступить по-другому он не мог. Этим костюмам было лет двадцать пять, но они, даже новые, могли защитить только от химических да биологических веществ.

Если сказать людям, насколько велика опасность на самом деле, они, скорее всего, сделают все, что нужно, однако кто-то мог и испугаться, а такого риска Аднан не мог себе позволить.

— Если мы управимся за час, ничего плохого не случится. — Это тоже была ложь.

Они снова спустили лодки на воду и, преодолев узкую полоску воды, подплыли к середине судна, где был спущен пассажирский трап, площадка которого находилась футах в полутора над водой. Почему трап спущен, Аднан не знал. Команды на судне не было. По-видимому, недавно судно посетила очередная правительственная комиссия.

Они причалили лодки к площадке трапа и полезли наверх. Трап шатался и скрипел под ногами. Наверху они обнаружили, что порт фальшборта закрыт, но Аднан несколькими ударами кулака скинул защелку и открыл проход.

— Держитесь вместе и внимательно смотрите под ноги, чтобы не провалиться в какую-нибудь дыру, — предупредил Аднан. Он посмотрел на схему и повернулся лицом к корме, чтобы лучше ориентироваться. Вторая дверь, вниз по лестнице, повернуть направо…

Они двинулись по палубе, движения их были тяжелыми и не слишком уверенными. Жесткие защитные костюмы терли в шагу и под мышками. Аднан все время крутил головой, глядя под ноги, на потолок и на стены. Он старался не думать о невидимых частицах, пронизывающих резину и вонзающихся в тело. Как и защелка входа на палубу, запорный рычаг металлической двери заржавел и не поддался с первого раза. Один из спутников подошел и тоже навалился на рычаг, который, немного посопротивлявшись, сдвинулся с места.

Все включили фонари, по очереди переступили высокий порог и направились вниз по трапу. На следующей палубе повернули налево по коридору и пересекли по пути три поперечных коридора, в которых располагались двери в каюты и какие-то другие помещения. По стенам в разных направлениях, словно кровеносные сосуды, тянулись бесчисленные кабели и трубопроводы. На четвертом перекрестке Аднан повернул налево и остановился около одной из дверей. В ней было прорезано застекленное окошко. Он заглянул туда, но ничего не увидел.

Он обернулся.

— Там, наверно, будет вода на полу. Это главная опасность. Не слишком доверяйте поручням и мосткам. Если что-нибудь начнет ломаться — не паникуйте и не шевелитесь. Понятно?

Все закивали.

— Как выглядит емкость?

— Как бочка для бензина, только вдвое ниже. Она должна, если будет на то воля Аллаха, стоять возле стены контейнера. — «А еще лучше будет, если Аллах соизволит, чтобы дверь нужного контейнера оказалась закрыта на запоры и его содержимое не тронуто», — добавил про себя Аднан. В противном случае радиация убьет их, прежде чем они сумеют отыскать то, за чем пришли. — Еще вопросы есть? — спросил он.

Вопросов не оказалось.

Аднан вновь повернулся к двери и подергал ручку. Здесь, в глубине судна, она была защищена от едкого соленого воздуха и легко повернулась. Он медленно открыл дверь так, чтобы можно было без труда пройти, и поставил ручку на стопор — так она не захлопнется, когда они войдут в трюм. После этого он осторожно шагнул вперед, поставил одну ногу на мостик и медленно перенес на нее вес тела. Выдерживает. Сделал шаг, потом еще один, повернул налево, сделал еще два шага. Повернулся и кивнул. Следующий двинулся за ним.

Для судового трюма помещение было необычно маленьким — примерно десять квадратных метров площадью и метров шесть глубиной. Мостик, на котором он стоял, тянулся вдоль переборки и заканчивался лестницей. Аднан подождал, пока все его люди войдут в помещение, и направился дальше по мостику. На полпути он остановился, подошел к перилам и, не опираясь на них, посветил фонарем вверх. Над головой он увидел погрузочный люк площадью полтора на полтора метра, по краям которого тянулись чуть заметные серые линии пробивавшегося в щели света. «Вот откуда попадает морская вода», — понял он. Крышка люка имела небольшой наклон к правому борту и, видимо, чуть-чуть сдвинулась с места. Он направил луч фонаря вниз. Так и есть: как он и боялся, на палубе стояла черная, насыщенная радиоактивной пылью морская вода, сквозь которую виднелись раскатившиеся топливные стержни. Где-то там находился защищенный свинцом контейнер-саркофаг. «Интересно, сильно ли свинцовая оболочка пострадала при крушении? — думал он. — И сколько еще топливных элементов лежат в своих ящиках?»

Они двинулись к трапу.

— Не это? — спросил один из спутников Аднана, посветив фонарем.

Внизу, в шести футах от трапа, находилась дверь, наводящая на мысль о банковском хранилище, с восемью запорными рычагами — по три справа и слева и два сверху и снизу. Слева от двери на уровне пояса располагался фиксатор, запертый на висячий замок.

— Слава Аллаху! — пробормотал Аднан.

Глава 56

Международный аэропорт близ Архангельска обслуживал в основном внутренние рейсы, которых даже летом было немного (а зимой — и того меньше). Местные жители предпочитали ездить на юг поездом, что оказывалось гораздо дешевле. Дело было еще и в том, что «Аэрофлоту» так и не удалось избавиться от заработанной за много лет репутации авиакомпании, крайне мало заботящейся о безопасности пассажиров. Но имелся здесь и второй терминал, где шла куда более активная жизнь. В основном оттуда возили рыбу, которую нужно было переправить, пока она свежая, в самые разные рестораны своей и чужих стран.

Там их добычу погрузили в сорокалетний «DC-8» компании «Асин эр фрейт». Он должен был лететь в Стокгольм, а там, сменив экипаж, на юг в Афины и далее в Объединенные Арабские Эмираты — в международный аэропорт Дубай.

— Что это такое? — спросил таможенник, взглянув на свежевыкрашенную «батарею».

— Научное оборудование. Какая-то рентгеновская аппаратура, — ответил его коллега.

Контролеры видели, что бумаги заполнены правильно, а больше их, на самом деле, ничего не волновало. Что не бомба — это точно. Форма совсем другая. Так что он расписался на длинной зеленой черте и тиснул полагающийся штамп. Никакой взятки он не получал. Что-нибудь военное он так просто не пропустил бы, но это было определенно не оружие. А так: он не спрашивал, они не предлагали. И им лучше, и ему спокойнее. Пневматический погрузчик подхватил аппарат — он весил около семисот килограммов — и перевез на платформу, стоявшую под грузовым люком. Оттуда ее вручную перетащили в самолет и надежно закрепили на алюминиевом полу.

Пилоты проводили предполетный осмотр — ходили вокруг самолета, глядели, нет ли утечки горючего, присматривались ко всяким деталям. Известно, что на ремонте грузовых самолетов все и всегда экономят, и летчики, чья жизнь, в общем-то, проходит в кабине, делали все возможное, чтобы свести влияние этой небрежности к минимуму. Шину левого шасси нужно было заменить не позже чем через десять взлетов-посадок. Помимо этого машина должна была выдержать предстоящие восемь часов полета. Убедившись в этом, они вернулись в служебную половину здания, где выпили местного кофе (никудышного) с местным же хлебом (изумительным). Бортпаек уже находился в самолете, его погрузил бортинженер, который продолжал возиться с двигателями.

Через полчаса они вернулись, забрались по старомодному приставному трапу в самолет и принялись готовиться к вылету. Подготовка заняла еще пятнадцать минут, после чего самолет вырулил в конец взлетно-посадочной полосы 18, чтобы начать разбег. Старая машина за свою жизнь провела в воздухе тридцать семь тысяч часов. Начинала как пассажирский лайнер «Юнайтед эрлайнс» и летала в основном внутри страны, между восточным и западным побережьями. Совершила несколько полетов в Сайгон как «птица свободы»,[563] о чем самолет, будь у него память, должен был бы вспоминать с улыбкой. Оторвавшись от земли, он неторопливо вскарабкался на свою крейсерскую высоту в девять тысяч шестьсот метров, направился на запад, потом над Финляндией повернул на юг, неторопливо пересек Ботнический залив и начал снижаться, чтобы приземлиться в Стокгольме. Все происходило обычно — самолет опустился на полосу 26 и, закончив пробежку, свернул налево к грузовому терминалу. Тут же подъехала машина-заправщик, минутой позже появилась бригада техобслуживания и принялась задавать дежурные вопросы о том, как проходил полет и какие у экипажа имелись проблемы. Все оказалось в норме, и экипаж покинул самолет, сел в машину и отправился в местный отель для экипажей самолетов. Там имелся хорошо известный авиаторам и любимый ими паб с холодным разливным пивом. Они еще не успели выпить по первой пинте, когда сменный экипаж вновь поднял «DC-8» в воздух.

Между тем Муса находился в России, в главном терминале московского аэропорта Домодедово, похожем на внеземную космическую станцию. Новое здание аэропорта примыкало к старому, выстроенному в знаменитом сталинском стиле — в виде торта с множеством кремовых украшений. Муса звонил сейчас по международному телефону в Берлин. Когда соединение произошло, он сказал собеседнику, что автомобиль благополучно продан, а деньги он получит при следующей встрече. Друг с этим согласился, и разговор закончился. До вылета рейса «KLM» в Нидерланды оставалось еще два часа, и Муса со своими людьми направился в один из баров аэропорта, где они за немыслимую цену выпили русской водки (по крайней мере, одного из лучших сортов). В качестве закуски им подали нарезанный огурец и хлеб. Они расплатились евро, оставив бармену крайне скудные чаевые, и погрузились в салон первого класса «Боинга-747», где бесплатно подавали спиртное, которому они тоже отдали должное. Муса нисколько не переживал по поводу совершенных им двух убийств. Они были необходимы. Он знал это еще до того, как отправился в Россию и погрузился на нанятое судно неверных. Вспоминая события последних дней, он немного удивлялся тому, что они с товарищами не выпили ни капли водки во время плавания, хотя ничего странного тут на самом деле не было. Старинная мудрость говорила, что дело само по себе, а развлечения сами по себе, тем более что дело было очень серьезным, а в таких делах о выпивке следует забыть. Интересно, говорил ли Виталий об этом плавании кому-нибудь из своих местных друзей? Выяснить это не было никакой возможности. Но если и говорил — что из того? Ни их настоящих имен, ни адресов он не знал, никто их не фотографировал, так что улик просто не могло остаться. Север России напоминал ему то, что он видел в старых кинофильмах об американском Диком Западе, и вряд ли убийство двух моряков окажется по зубам местной полиции. Пистолет он выбросил, так что, решил он, беспокоиться не о чем. С этой мыслью он откинул спинку кресла и позволил выпитому увлечь себя в сон.

«Боинг-747» приземлился в берлинском аэропорту Темпельхоф в час по местному времени. Муса и его спутники вышли из самолета порознь, так же порознь прошли иммиграционный контроль, предъявив свои нидерландские паспорта, получили багаж и направились на стоянку такси, откуда немцы на «Мерседесах» развозили пассажиров, называвших адреса преимущественно на английском. Мусе нужен был район, который именовался Городом тарелок, поскольку спутниковых телевизионных антенн — «тарелок» — там было во много раз больше, чем в любой другой части города. Здесь обитало очень много арабов, которые таким образом смотрели телевидение на своем родном языке.

Хозяин уже ждал — его предупредили из Амстердама, — так что Мусе пришлось лишь раз стукнуть в дверь. После положенных рукопожатий, объятий и поцелуев Муса оказался в маленькой гостиной тесной квартиры. Мустафа — так звали хозяина — приложил палец к губам и к левому уху. Это значило, что он считал, что в квартире могут быть установлены «жучки». Что ж, если живешь в стране неверных, предосторожности не помешают. Мустафа включил телевизор, где шел повтор сегодняшнего игрового шоу.

— Работа прошла успешно? — спросил Мустафа.

— Идеально.

— Хорошо. Не желаешь чего-нибудь?

— Вина, — ответил Муса.

Мустафа отправился в кухню и вернулся со стаканом, почти до краев полным белым рейнским вином. Муса сделал большой глоток и закурил. День у него выдался очень продолжительным, а тут еще эти два убийства, о которых он, непонятно почему, все же вспоминал с беспокойством. В общем, заснул он сразу же после того, как допил вино и улегся на раздвинутый для него Мустафой диван-кровать. Завтра ему предстояло вылететь в Париж, дождаться там извещения о благополучном прибытии груза и отправиться вслед за ним. В Дубае он сможет несколько дней отдохнуть — инженер, который будет работать с грузом, человек знающий и надежный, и особого присмотра за ним не потребуется. Тем более что Муса и не сможет толком присмотреть за ним. Он ведь не имел ни малейшего представления о том, что и как нужно делать с добытой ими штукой.

Странное имя у этого города, думал Керсен Касеке. Так называется то место, где Наполеон потерпел свое последнее поражение — от войск Веллингтона. Может быть, правильнее будет сказать: где божественным соизволением удача отвернулась от тирана, взявшего было под свою руку чуть не полмира. И все же встреча с таким названием в самом сердце Кукурузного пояса оказалась для него неожиданностью. Как, впрочем, очень многое другое в Америке. Люди здесь казались вполне приличными и относились к нему хорошо, невзирая на его диковинное для них имя и резкий акцент. Он был уверен, что ему помогало и то, что он выдавал себя за христианина, приемного сына лютеранского миссионера, погибшего вместе со всей семьей два года назад при взрыве, устроенном террористом-смертником возле Кучинга.[564] Как выяснилось, эта история, рисующая в самом черном свете веру в Истинного пророка и весь ислам, смягчала сердца даже самых подозрительных из обитателей городка, населенного в основном «синими воротничками» и фермерами. Нет, он не питал к этим людям никакой ненависти — он ненавидел их правительство. К великому сожалению, простым гражданам предстояло расплатиться за наглую и жестокую политику, которую их власти проводили на переломе тысячелетий. Что касается живущих здесь людей — просто судьба у них такая. Судьба и воля Аллаха. Кроме того, напомнил он себе, то, что случится с этими людьми, все равно будет во много-много раз меньше того, что пришлось вытерпеть его стране. Пусть трагическое повествование о погибших миссионерах было формально ложью, но по духу своему история все же была правдивой. Улицы Загреба, Риеки, Осиека и множества других городов десятилетиями умывались в мусульманской крови, а Запад пальцем не пошевелил, чтобы им помочь. «Что произошло бы, — думал Касеке, — если бы светловолосых, голубоглазых детей христиан стали бы убивать на улицах Лондона или Лос-Анджелеса? Что тогда?»

Согласно инструкции, полученной по электронной почте, Касеке доехал на своем «Форде рейнджер» 1995 года выпуска до автобусной станции компании «Трейлвейз» на Сикамор, между 3-й стрит и Парк-авеню. Там он завел «Рейнджер» на стоянку «Паба Дойла», прошел квартал обратно и вошел в здание автобусной станции. Ключом, полученным неделей раньше по почте, он открыл 104-й ящик камеры хранения. Там находилась коробка из толстого картона, завернутая в коричневую оберточную бумагу. Коробка оказалась тяжелой, фунтов тридцать весом, и была перевязана крепкой веревкой. На бумаге не было никаких надписей. Он вынул коробку, поставил ее на пол между ногами, быстро посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает, и поспешно протер ключ рукавом свитера. Не прикоснулся ли он к чему-нибудь еще? Не оставил ли отпечатки пальцев где-то рядом? Нет, он трогал только ключ.

Касеке взял коробку, вышел на улицу и вернулся к машине. Свою ношу он положил на пассажирское сиденье в кабине. Потом обошел машину, сел на свое место, включил зажигание и вдруг подумал, не стоит ли переставить ее на пол. Если он попадет в аварию… Нет, решил он. Никакой необходимости в этом нет. Он знал, что находилось в коробке, по крайней мере, имел об этом вполне основательное представление — в подготовительном лагере ему хорошо все объяснили. Он был хорошо обучен для того, чтобы выполнить одно, только одно дело.

Этот груз был совершенно безопасен. До поры, до времени.

Глава 57

У них имелось три ниточки, предлагавшие какой-то путь к тому, что затевал Эмир, если, конечно, он вообще что-то затевал. Давно уже перехваченные электронные письма, сообщавшие очень мало — только сообщения о рождении очередного ребенка, — которые, похоже, на самом деле означали приказ ячейкам РСО на некоторое время свернуть обмен информацией и, возможно, осуществить какие-то перемещения по миру. Хади, только что выявленный курьер. Флэшка, случайно прихваченная Чавесом в ходе операции по освобождению посольства в Триполи. Догадка об использовании стеганографической кодировки, даже будучи верной, предоставляла не так уж много шансов. На связанных с РСО сайтах за последние восемь лет набралось бы множество изображений общим объемом в сотни гигабайт. Поиск пятидесятикилобайтного сообщения, встроенного в JPEG-файл, в двести раз превышающий его величиной, было не просто сложной задачей, требующей массы времени, а поистине чудовищной работой.

Еще одна, пожалуй, самая многообещающая ниточка обнаружилась случайно, благодаря тому, что палец фотографа нажал на спусковую кнопку аппарата на пару секунд позже, чем фотограф намеревался это сделать.

Из двух с половиной десятков снимков, сделанных Джеком в Чикаго, три оказались просто идеальными, на них лицо курьера вышло в профиль и полуфас при самом удачном освещении. И тут выяснилось, что наибольший интерес для Кампуса представляло не лицо Хади, а его руки. Джек уже знал, что в разведке важно замечать не только то, на что ты смотришь, но и все, что оказывается в этот момент в поле твоего зрения.

— Вот, — сказал Джек, нажимая кнопку перемотки пульта дистанционного управления. На экране зала заседаний появилась следующая фотография. На ней был запечатлен Хади в тот момент, когда он только вышел из машины на тротуар и разминулся с каким-то прохожим, направляясь к двери. Возле нижнего края снимка в тенях можно было различить, как их руки соприкоснулись и из одной в другую перешел неопознаваемый предмет.

— Передача при касании, — заметил Кларк, подавшись к экрану. — Чисто сработано.

— Отличная работа, — повторил следом за ним Хендли, имея в виду Джека и его снимок.

— Спасибо, босс, но это чисто случайная удача.

— Нет, дружище, так не бывает, — воскликнул Чавес. — Удача приходит к тому, кто ее ищет.

— Итак, у нас имеется еще одно лицо, — сказал Сэм Грейнджер. — Что нам это даст?

— Ничего. По крайней мере само по себе, — ответил Джек. — А вот косвенным образом может что-то дать. — Он снова нажал на кнопку. — Вот чемодан этого парня, увеличенный и с добавленной резкостью изображения. Я попросил Гэвина немного поработать с ним «Фотошопом». Посмотрите на верхний правый угол — там белый квадрат со скругленными углами. — Джек вызвал следующий кадр. Белый квадратик занял почти весь экран. — Это багажная бирка.

— Будь я проклят! — пробормотал Брайан Карузо. — В этих компьютерных извращениях все-таки что-то есть.

Хендли повернулся к Доминику.

— Специальный агент Карузо, это, пожалуй, прямо по вашей части.

— Так точно, босс.

Доминик, вооруженный номером багажной бирки, примерными ориентирами по времени и своим жетоном ФБР, узнал все, что нужно, менее чем за час. Агонг Найоан, вице-консул по экономическим вопросам Республики Индонезия в Сан-Франциско.

— Ничего примечательного, — доложил Доминик. — Летел из Ванкувера в Сан-Франциско через Чикаго в то же утро, что и Хади. Министерство иностранных дел проверило его несколько лет назад. Ноль. Никаких связей с экстремистскими группами. В политическом отношении умерен, преступное прошлое не выявлено…

— Выявить можно лишь то, что позволит Джакарта, — сказал Грейнджер. — К тому же он мог хорошо замести следы и от своих. Мы поймали его на тайном контакте с выявленным курьером РСО. Вероятно, когда проверяли его благонадежность, кто-то что-то упустил из виду.

Индонезия, в которой проживало около двухсот миллионов мусульман, быстро становилась, по данным различных разведок (не только западных), главным центром вербовки новобранцев в экстремистские и террористические организации. Самые могущественные из которых — «Исламский джамаат» — «Исламский фронт обороны», «Дар-аль-ислам» и «Ласкар джихад», не только имели тесные финансовые и оперативные связи с РСО Эмира, но и пользовались немалой симпатией на всех уровнях индонезийского правительства. В том, что Агонг Найоан, один из руководителей крупного индонезийского консульства, придерживался подобных взглядов, не было ровно ничего удивительного, а вот тот факт, что Найоан выполнял обязанности связного для курьера РСО, означал, что Кампус натолкнулся на что-то иное, посерьезнее.

— Сдается мне, что Найоан не полез бы в игру, если бы дело касалось каких-нибудь мелочей, — сказал Джек. — С нашей стороны ему бояться нечего. Если он и попадется, то худшее, что ему может грозить, это высылка и объявление его персоной нон грата. А дома, в Джакарте, не исключено, им будут недовольны и припомнят прежние грехи.

Индонезийское Агентство по координации содействия укреплению национальной безопасности, или, как его обычно называли по аббревиатуре на индонезийском языке, БАКОРСАНАС, обладало широкими и ужасающе неопределенными полномочиями по выявлению и устранению разнообразных опасностей, угрожающих республике, которые подкреплялись практически полным отсутствием законодательных ограничений деятельности Агентства и какого-либо надзора. Если Найоана вышлют из США за пособничество РСО, лучшее, на что он сможет надеяться, это многолетнее заключение в темной камере тюрьмы Сипинанг. Правительство Джакарты в последние годы предпринимало серьезные усилия для того, чтобы выйти из тени китайской экономики и сблизиться с Западом. А с репутацией чашки Петри, где вместо бактерий выводят террористов, на это вряд ли можно будет надеяться.

— Что предлагаете? — спросил Хендли, взглянув на Кларка.

— Проследить за этой киской, — ответил Кларк. — Мы знаем, что Хади направлялся в Лас-Вегас и, возможно, куда-нибудь еще. Мы знаем также, где находится Найоан и откуда он прибыл. Так что не будем спускать с него глаз. Возможно, он куда-нибудь нас приведет.

Хендли задумался, потом взглянул на Грейнджера. Тот кивнул.

— Этим займетесь вы с Чавесом, — сказал Грейнджер. — Начните с Сан-Франциско, поработайте в Ванкувере. Выверните его наизнанку.

— А что, если в этом деле примет участие Джек? — предложил Кларк. — Как раз подходящая операция для того, чтобы попробовать свои силы.

Хендли и Грейнджер снова переглянулись. Босс посмотрел на Чавеса и братьев Карузо.

— Джентльмены, вы не могли бы выйти на несколько минут?

Когда те выполнили его просьбу, Хендли повернулся к Джеку.

— Ты уверен, что действительно хочешь этим заняться?

— Уверен, босс.

— Объясните почему, — потребовал Грейнджер.

— Я уже…

— А вы еще раз.

— Я полагаю, что смогу сделать что-нибудь полезное…

— Вы уже делаете много полезного, — твердо сказал Грейнджер. — На своем нынешнем месте. К тому же мы не можем позволить себе засветить вас. Или тем более допустить гибели сына бывшего президента. Джек, к тому же вас знают в лицо.

— Не такое уж приметное у меня лицо. Я могу по пальцам одной руки пересчитать все случаи за последние два года, когда меня кто-то узнавал. С глаз долой — из сердца вон. Мы с Джоном недавно говорили на эту тему. И у меня нет никаких иллюзий насчет полевой работы.

Хендли посмотрел на Кларка, тот развел руками.

— Думаю, это правда. Или он исключительно талантливый актер.

Джек улыбнулся.

— Послушайте, как бы дело ни обернулось, я хотя бы посмотрю, что за жизнь на той стороне, и мне это в любом случае пригодится как аналитику, верно? Так что здесь беспроигрышный вариант.

— Ладно, так и быть, включаю тебя в команду. Но следи за своим поведением. На этот раз никого колоть иглами не понадобится, понял?

— Понял, — кивнул Джек.

— Джон, как дела у Дрисколла?

— Я говорил с ним сегодня утром, прозондировал почву. Похоже, до него дошло, что военная прокуратура охотится за его головой. Он схватывает все на лету, пожалуй, лучше многих. Работа ему по вкусу. Я думаю, если нам удастся вывести его из-под удара, но не выводить из игры, он заинтересуется. А какие новости с вашей стороны?

— Думаю, мы сумеем убедить генерального прокурора спустить дело на тормозах, но в армии Дрисколл не останется. Когда вернетесь из Чикаго, побеседуйте с ним еще.

Кларк кивнул.

— Сэм, зови их обратно.

— Послушайте, раз уж мы собрались снова лезть в это дерьмо… — сказал Брайан, войдя вместе с братом и Чавесом в зал. — Без серьезных оснований РСО этого самого Дирара не замочил бы. Неужели у вас еще есть сомнения, что нам следует отправиться в Триполи и потрясти дерево?

— И что, по вашему мнению, должно с него свалиться? — спросил Грейнджер.

— С Дираром расправился или сам РСО, или какая-то из связанных с ним групп. В любом случае, мы узнаем, кто это сделал, и получим еще один кусочек мозаики — может быть, элемент коммуникационного протокола, один из путей финансирования… Заранее разве скажешь…

Хендли кивнул.

— Готовьте документы, и пусть наши спецы разработают вам маршрут. Попытаемся устроить вам контакт в Триполи — кого-нибудь из дипломатов, способных не только требовать, чтобы перед ним стояли навытяжку. И заодно нужно подробнее ввести Брайана и Доминика в курс последних новостей — хотя бы того, Джек, над чем работаете вы с Гэвином.

— Сделаем, босс.

Хендли поднялся и посмотрел на присутствующих.

— Хорошо, джентльмены, в таком случае за дело. Нам нужно найти уголок, который мы смогли бы как следует отогнуть и использовать как рычаг.

Хади знал, что они должны разместиться отдельно друг от друга. У каждого должна быть своя комната в каком-нибудь мотеле, расположенном на расстоянии не больше часа езды от предприятия. А мотели должны быть такими, чтобы там можно было прожить дней десять или две недели за очень скромную плату. Нельзя привлекать к себе внимания. Иностранцы, приезжающие сюда в поисках работы, как правило, слишком бедны для того, чтобы останавливаться в высокосортных гостиницах. Конечно, удобнее было бы поселиться всем вместе, но четверо арабов, остановившихся в одной гостинице, обязательно вызвали бы ненужное любопытство местных властей.

В Сан-Пауло имелось множество двухзвездочных мотелей, и Хади не сомневался, что без труда сможет найти то, что им нужно. Но сейчас он проводил первую в жизни полевую операцию и не желал ничего оставлять на волю случая — точно так же, как они не оставляли ни малейших пробелов в своих оперативных легендах.

Каждому из них вдолбили немало сведений о той отрасли промышленности, к которой принадлежало интересующее их предприятие, и они вряд ли чем-то сильно выделились бы среди множества желающих получить здесь работу, по крайней мере, за то непродолжительное время, которое они намеревались провести в этой стране. Благодаря новым порядкам, введенным в Бразилии, сюда нахлынуло много желающих работать, среди которых было много уроженцев Ближнего Востока, которым надоело получать гроши за утомительный и опасный труд. «Нет, — решил Хади, — никто не заметит еще четырех арабов, желающих устроиться на работу, пока они ничем не выделяются из общей массы».

Самую большую трудность представляла разведка. Нужно было осмотреть много миль дорог и сотни проезжающих по ним автомобилей, дважды и трижды проверить маршруты и графики, изучить реальную топографию и инфраструктуру. Само предприятие, хотя и не было неприступным, имело собственную охрану, и, как следовало из того, что сообщал Ибрихам, здесь часто проводились учения, в которых принимали участие и собственная охрана, и полиция — ее группа быстрого реагирования. Конечно, все это было полезно, но лишь до определенной степени. Если он сам и его люди хорошо все подготовят и будут решительны в своих действиях, направляемых всемогущей рукой Аллаха, их ничего не остановит.

Глава 58

Эллисон решила, что последнее испытание Стив прошел с развевающимися знаменами. Она в последний момент отменила запланированное свидание в Рено, сказав, что хозяин неожиданно поручил ей съездить вместо него на фармацевтическую конференцию в Сакраменто. Конференция там действительно проходила, к этому не подкопаешься, равно как и к ее визитным карточкам, образцам продукции и литературе, которые лежали в ее портфеле всякий раз, когда они встречались, чтобы заняться сексом, но эти атрибуты пока что не требовались. Стив был ей симпатичен, но в ее профессии это было всего лишь одним из параметров сложной шкалы. Стив не вызывал у нее отвращения и никогда не позволял себе грубить или оскорблять ее, что ставило его довольно высоко по этой шкале. Не то чтобы это могло как-то сказаться на ее действиях, но, по крайней мере, благодаря этому она, отправляясь на свидания, не должна была бороться с отвращением.

Как она и предполагала, столь резкое изменение ее планов разочаровало и обидело Стива. И опять же, в полном соответствии с ее расчетами, он тут же предложил решение: он возьмет на работе выходные и полетит на уикенд в Сакраменто, где они смогут вместе провести время. Днем она будет на конференции, а ночи достанутся им. Эллисон изобразила должное удивление и восторг по поводу столь удачного выхода из положения и пообещала, что их первая совместная поездка окажется для него незабываемой. Она намеревалась во время этого уикенда покрепче насадить его на крючок — намекнуть, что она хотела бы, чтобы он представил ее родителям. Возможно, имеет смысл сделать так, чтобы он как бы случайно застал ее плачущей, и тогда она признается ему, что глубоко поражена тем, насколько сильна неведомая ей прежде «особая привязанность», которую она испытывает к нему.

Ей с самого начала было известно, что труднее всего сделать первый шаг. Ее куратор — мужчина с обожженными руками — предложил вариант, который, как она считала, стоило попробовать, но тут появлялся риск, что она раскроет себя, так как будет вынуждена рассказать ничем не подкрепленную историю, которую Стив сможет, при желании, проверить. С другой стороны, если к тому времени, когда нужно будет сделать этот шаг, Стив не окажется полностью под ее каблуком, можно будет отступить и попробовать иной путь. Стив отнюдь не был дураком, но в сердечных делах мужчины проявляют ничуть не больше разумности, чем женщины, а то и меньше. Секс, при всей силе своего воздействия, всего лишь одна из ступенек, и, если она верно рассчитала, до цели ей оставалось лишь несколько ступеней.

Между прочим, Эллисон занимал и тот самый вопрос, ответ на который требовался заказчику. «Зачем, — думала она, — кому-то могут понадобиться данные о залегании водоносных пластов в глубине пустыни?»

Контейнеровоз «Лозан», как и любое судно стандарта Панамакс,[565] был сравнительно небольшим, длиной 162 метра, рассчитанным на двенадцать двадцатифутовых контейнеров в ряд, и заметно уступал более современным судам. Но компания «Таркуэй индастриз» из расположенного на виргинском побережье города Смитфилда была заинтересована не столько в модернизации, сколько в сокращении своих убытков.

Из 120 пятисотгалонных газовых цистерн, которые она продала правительству Сенегала, сорок шесть оказались бракованными. Контроль качества не заметил, что транспортировочные петли на них приварены не там, где надо. Сам по себе дефект вовсе не казался неустранимым, его вполне можно было бы устранить на месте, причем бесплатно. Вот только две комиссии, в одну из которых входили сенегальские специалисты, а в другую — ведущий представитель фирмы «Таркуэй» в Дакаре, установили, что сварка нарушит структуру материала, и после нее емкости не смогут выдержать требуемое давление в 250 фунтов на квадратный дюйм.

Поскольку для «Таркуэй» это был первый контракт с Сенегалом (и вообще первый контракт со страной из другого полушария), фирма тут же уплатила неустойку, принесла извинения от лица совета директоров и отправила новые емкости взамен бракованных. В Дакаре бракованные емкости внесли в таможенную декларацию с кодом R3001c — «реэкспорт некачественной нефтяной продукции с передачей на ответственное хранение» — и отправили на государственный таможенный склад в Южном порту, где выгрузили на свободное место, густо поросшее сорной травой и окруженное оградой из стальной сетки в полтора метра высотой.

Через восемь месяцев было принято решение вернуть бракованные емкости в Смитфилд. На «Лозане», для которого Дакар был последним портом захода перед возвращением в США, нашлось свободное место.

За два дня до выхода цистерны погрузили вилочным подъемником на железнодорожные платформы, закрепили, отвезли за две мили, туда, где был пришвартован «Лозан», перегрузили подъемным краном в открытые контейнеры — по четыре цистерны в контейнер, а потом контейнеры подняли на палубу и установили там бок о бок один к другому, по двенадцать.

Поскольку цистерны все время находились под охраной местной таможни, их перед погрузкой на «Лозан» не стали ни взвешивать, ни осматривать.

На протяжении последних десяти часов Аднана одолевал насморк и все сильнее болела голова. Это его удивило — он не ожидал, что симптомы проявятся так скоро. Руки у него дрожали, кожа казалась липкой. Определенно, рассказы о том, насколько ядовито все на этом судне, не были преувеличением. «Неважно», — думал он. Уже скоро. Если верить карте Саличева, они находились всего в двадцати километрах от места встречи.

Благодаря милости Аллаха, бак находился именно там, где и должен был — на стеллаже, приделанном к переборке трюма, — и оказался легче, чем ожидал Аднан, что, с одной стороны, было хорошо, а с другой — очень плохо. Аднан знал, сколько примерно должно было весить содержимое, так что нетрудно было прикинуть и вес оболочки. Она была, судя по всему, выложена свинцом, но не таким толстым слоем, какой обещали исходя из предварительных данных. Это означало, что противорадиационным экраном служили сами стены помещения, но от этого не становилось легче. Как бы там ни было, бак был плотно закрыт и, похоже, не получил никаких повреждений при крушении, случившемся много лет назад.

Они открыли стеллаж, подняли бак за четыре приклепанных к нему ручки, вышли из хранилища и направились по залитой палубе к трапу. Там они очень осторожно, по одной ступеньке, поднялись на мостик и вышли по нему в коридор. Два последних этапа — внутренний трап, ведущий на наружную палубу, и наружный, висевший за бортом, — тожеудалось миновать без всяких осложнений. Вскоре они вновь оказались на берегу. Там они с радостью скинули защитные костюмы, уложили их в один из рюкзаков, сунули туда несколько камней и бросили в воду.

Обратный переход занял около часа. Немного не доходя до берега, Аднан приказал своим людям положить груз и отдохнуть, а сам подошел к краю воды и всмотрелся в висевший над бухтой туман. Ему удалось разглядеть контур судна Саличева. Тогда он вынул из рюкзака фальшфейер, дернул запал и помахал трубкой, из которой извергалось искрящееся пламя, над головой. Через полминуты с судна ему ответила двойная вспышка фонаря. Аднан повернулся к своим спутникам и жестом сообщил, что можно продолжать путь.

Через тридцать минут они были на борту, и судно двинулось в обратный путь. Они сразу же поместили свою ношу в другой контейнер, который был у них с собой. Саличев из своей рубки с подозрением посмотрел на контейнер, но ничего не сказал.

Аднан тоже поднялся в рубку и стоял там рядом с капитаном. Время близилось к полуночи, и за стеклами была непроглядная темень.

— Вы определенно заработали те деньги, о каких мы договаривались, капитан, — сказал Аднан. — Мы вам очень признательны.

Саличев промолчал, лишь пожал плечами.

Аднан почувствовал бедром угол рации, установленной на деревянной полочке. Он незаметно сунул руку в карман, нащупал перочинный ножик, открыл лезвие, нащупал шнур электропитания и молниеносным движением почти беззвучно перерезал его.

— Посмотрю, как там мои люди, — сказал он. — Может быть, принести вам кофе? Или чего-нибудь покрепче?

— Кофе.

Аднан спустился по трапу в салон, а оттуда, по еще одной короткой лесенке, в кубрик. Там было темно, лишь из салона пробивался слабый свет. Его люди спали, растянувшись на койках. Все лежали на спинах. Некоторое время назад он дал каждому по дозе лекарства, но вместо йодистого калия они получили по три грамма лоразепама в капсулах. Эта доза успокоительного, в три раза, если не больше, превышавшая лечебную дозу, погрузила всех в глубокий крепкий сон. «И это было счастьем для всех», — подумал Аднан.

На протяжении последних четырех часов он боролся сам с собой, готовясь к тому, что должен был сейчас сделать. В необходимости поступка у него сомнений не было, его душа никак не могла смириться с тем, как именно его следует совершить. Эти люди уже умирали, и с этим ничего нельзя было поделать. Во время войны правоверным не следует задумываться о той цене, которую нужно заплатить ради победы. Его немного успокаивала мысль о том, что они не проснутся и не почувствуют боли. Что касается Саличева, то он хоть и стар, но крепок и закален суровой морской жизнью. Лучше будет расправиться с ним исподтишка.

Аднан подошел к небольшому письменному столу, прикрепленному к кормовой переборке, и выдвинул верхний ящик. Внутри лежал нож, который он обнаружил раньше, когда осматривал помещение — длинный кривой нож с игольно тонким острием и острым как бритва лезвием, предназначенный, вероятно, для разделки рыбы.

Крепко стиснув деревянную рукоять, держа нож лезвием вверх, он шагнул к ближней койке. Потом набрал полную грудь воздуха, взял лежавшего там человека левой рукой за подбородок, повернул его голову набок, всадил острие в ямку ниже уха и резко дернул лезвие вверх, параллельно нижней челюсти. Кровь, хлынувшая из перерезанной сонной артерии, в темноте казалась черной. Человек чуть слышно застонал — ладонь Аднана заглушила звук, дернулся раз, потом другой и обмяк. Аднан перешел к другому спящему, потом к третьему. Чтобы покончить со всеми, ему потребовалось лишь девяносто секунд. Он бросил нож на пол, поднялся в салон и смыл с рук кровь. Потом присел на корточки возле раковины, открыл шкафчик и извлек 9-миллиметровый пистолет Ярыгина, который спрятал там. Оттянув затвор, он дослал патрон в патронник, снял пистолет с предохранителя и сунул его в боковой карман куртки. После этого он взял из посудного шкафчика небольшую пластмассовую чашку, поднялся по трапу и вошел в рубку.

— Вот вам кофе, — сказал он, подавая чашку левой рукой. Саличев повернулся, чтобы взять ее, и в это мгновение Аднан вынул из кармана пистолет и выстрелил ему в лоб. Кровь и мозги забрызгали стекло вокруг дыры, пробитой в боковом окне прошедшей навылет пулей. Капитана швырнуло назад, труп медленно сполз по переборке. Аднан нашел на пульте рычажок включения авторулевого, щелкнул им, а потом взял труп Саличева за ноги и сволок его вниз по трапу в салон.

Потом Аднан вернулся в рубку, потратил несколько минут на то, чтобы установить местоположение судна при помощи старомодной навигационной системы «Чайка», и, отключив авторулевого, взял новый курс.

Через час на горизонте появилась темная масса острова, а еще через час Аднан сбавил ход судна и направил его на восток вдоль берега, ориентируясь по показаниям «Чайки».

На карте было указано, что остров Колгуев, входящий в состав Ненецкого автономного округа, представляет собой почти идеальный круг восьмидесяти километров в диаметре, покрытый болотами, озерами и невысокими холмами. А также что на его юго-восточном берегу имеется единственный достойный упоминания населенный пункт под названием Бугрино, где проживает несколько сот ненцев, которые занимаются рыболовным промыслом, охотой и разводят северных оленей.

Аднан перевел машину на «стоп» и выключил зажигание. Посмотрел на часы — опоздал на десять минут. Тогда он вынул из стойки сигнальный фонарь и вышел на палубу. На условный сигнал немедленно последовал правильный ответ с берега.

Через пять минут он услышал негромкое ворчание подвесного мотора. Из темноты по правому борту показалась моторная лодка. В ней находились четыре человека. Каждый держал в руках «АК-47». Никого из них Аднан не знал в лицо. Но это было неважно — отзыв на сигнал-пароль был верным, ну, а если это все же ловушка, он бессилен что-либо сделать.

— Ты Абдул-Баки, слуга Создателя? — спросил один из четверки, главный, как решил Аднан.

— Нет. Я слуга Предвечного, — ответил Аднан. — Рад видеть тебя здесь.

— И я рад тебя видеть, брат.

— Брось мне канат и поднимайтесь на палубу. Эту штуку в одиночку не поднимешь.

Аднан закрепил конец вокруг швартовой утки. Два человека вскарабкались на палубу, освободили крепления, державшие контейнер на палубе, с усилием подтащили к борту, подали своим товарищам, остававшимся в лодке, и, когда они поставили контейнер на настил, спустились туда же.

— Были какие-нибудь трудности? — спросил главный.

— Нет. Все прошло точно по плану.

— Тебе не требуется какая-нибудь помощь?

Аднан покачал головой.

— Благодарю, но не требуется. Все практически закончено. Здесь глубоко, почти триста метров. Все остальное доделает море.

Глава 59

Адмирал Стивен Неттерс был готов к тому, что это совещание окажется очень напряженным и неприятным, и не ошибся в своем предвидении, но кто на нем будет и кого не будет — не угадал. По всем законам бытия, напротив него за столом должен был сидеть Робби Джексон, но откуда-то взялся этот никчемный безумец, тупая деревенщина, ненавидящий все и вся. На этом месте оказался Эдвард Килти. Никогда и ни к чему не пригодный человек. Неттерс и Джексон были знакомы давным-давно, вместе учились в Военно-морской академии, то и дело встречались по мере карьерного роста, пока, наконец, в оставшуюся в прошлом эпоху администрации Райана Неттерс не был назначен председателем Объединенного комитета начальников штабов. На эту должность он согласился по ряду причин, из которых личные амбиции занимали едва ли не последнее место, но в немалой степени и из уважения к личности Райана.

Потом ему стоило немалого труда не подать в отставку, особенно после того, как стало ясно, что Килти завладеет Овальным кабинетом не по заслугам, а исключительно вследствие чужого несчастья, вылившегося для него в невиданную удачу. Но уже в те дни, когда комиссии подсчитывали бюллетени и значки на карте выборов перемещались, предвещая победу Килти, Неттерс понял, что должен остаться на посту, ибо в противном случае новый президент поставит на это место какого-нибудь из паркетных генералов Пентагона. Достаточно было разок заглянуть в глубины (вернее, в то, что служило их заменой) кабинета Килти, чтобы понять, что этот человек ожидает от своей команды. И вот тут-то и лежал камень преткновения. Если слишком часто или слишком упорно спорить с королем, он найдет на твое место другого принца, такого, который будет больше устраивать его. Откажись от споров с королем — и королевство быстро скатится к варварству.

— Объясните мне, адмирал, что я здесь вижу? — Президент Килти недовольно ухмыльнулся и чуть ли не бросил Неттерсу через стол отпечаток спутниковой фотографии.

— Мистер президент, на снимке мы видим крупномасштабное перемещение танков и мотопехоты на запад, к границе.

— Это, адмирал, я и сам понимаю. Вы лучше скажите, сколько их тут, хотя бы примерно, и какого черта они затевают?

— Что касается первого вопроса, то нами установлено, что это танковая дивизия, укомплектованная устаревшими советскими танками «Т-54», «Т-62» и основными танками «Зульфикар», четыре артиллерийских дивизиона и две дивизии моторизованной пехоты. А насчет того, что они затевают… Мистер президент, мы пока что не можем позволить себе мыслить такими категориями. Необходимо установить, на что они способны, и определять желания и намерения, исходя из этого.

— Объясните подробнее, — потребовала советник по национальной безопасности Энн Рейнольдс.

Это следовало понимать так: я не поняла ни слова из того, что вы там несете. Как и Скотт Килборн, эта женщина, представлявшая в Конгрессе штат Мичиган, была совершенно неграмотной, но, благодаря ее половой принадлежности и тому, что она числилась в комитете Палаты представителей по разведке, ей было гарантировано место в кабинете Килти. Рейнольдс входила в руководство крупной детройтской интернет-компании, поддерживающей социальные сети, неплохо разбиралась в этой работе и была достаточно сообразительна. Эти качества, по ее мнению, позволяли ей обоснованно претендовать на роль политика и законодателя. Неттерс подозревал, что она еще не сообразила, что выбрала себе груз не по силам, и это внушало ему нешуточный страх. Советник по национальной безопасности действительно старалась заставить нервничать всех, с кем имела дело, надеясь, видимо, своими костюмами в сугубо деловом, почти мужском стиле от Донны Каран, строгими очками и быстрой речью, в которую невозможно вклиниться, решить все возникающие вопросы.

— Допустим, я хочу поставить мировой рекорд в марафонском беге. Таково мое желание. Но проблема в том, что у меня сломаны обе ноги и порок сердца. Таковы мои возможности. Первое определяется вторым, — язвительно пояснил Рейнольдс.

— Мистер президент, — заговорил директор ЦРУ Скотт Килборн, — Тегеран, несомненно, скажет, что проводит учения, но мы не имеем права игнорировать очевидное. Прежде всего то, что войска идут прямиком в Иламский выступ — оттуда до Багдада ближе, чем из любого другого города Ирана. Миль восемьдесят, вряд ли больше. В лучшем случае это намек суннитам, что им следует следить за своим поведением. В худшем случае — угроза реальна и они готовят вторжение.

— Но зачем?

«На сей раз Килти задал толковый вопрос, — подумал Неттерс, — но задал он его не из простого любопытства». Когда дело касалось Ирака, президент буквально до глупости упорно следовал своей цели. Он в первый же день объявил, что намерен как можно скорее вывести войска из Ирака, и ради этого пренебрегал чуть ли не всеми мерами тактической безопасности. Для того, чтобы быть хорошим руководителем, Килти не хватало двух важнейших качеств — гибкости и любознательности. На политической арене эти свойства у него проявлялись даже с избытком, но лишь там, где речь шла о борьбе за власть, а не о настоящем руководстве.

— Щупают воду, хотят увидеть нашу реакцию, — ответил Килборн. — Чем дольше мы оттягиваем вывод, тем больше у Тегерана возможности работать за сценой с шиитскими вооруженными формированиями. Если даже вторжение не помешает нам выводить войска сейчас, все равно это следует рассматривать как репетицию.

— Не согласен с вами, — сказал адмирал Неттерс. — Если они пересекут границу, то не выиграют ровным счетом ничего, а потерять могут очень много. Тем более что на высшую лигу они пока что не тянут.

— Объясните.

— Средства ПВО они размещают там лишь для демонстрации. И это не ошибка. Они знают, что если мы возьмемся за них, то будем работать прежде всего с авианосцев, находящихся в Заливе.

— Намек? — предположила советник по национальной безопасности президента Килти Энн Рейнольдс.

— Повторяю, миссис Рейнольдс, это относится к категории «желания». Я, со своей стороны, могу сказать вот что: при всех своих недостатках иранцы не слепцы и не дураки. Кроме того, они следуют советской военной доктрине, в которой очень большое значение придавалось мобильным средствам противовоздушной обороны. Они видели, как мы поступали во время первой и второй войн в Персидском заливе, и не забыли этого. Они не станут разорять свою систему ПВО ради каких-то эфемерных целей.

— А как насчет воздушного прикрытия? — опять встряла Рейнольдс. — Истребителей?

— Никаких изменений, — ответил Неттерс. — Ничего, кроме регулярных патрульных полетов.

Президент Килти все сильнее хмурился. «В его суп попала здоровенная муха», — подумал Неттерс. Он пообещал стране, что Соединенные Штаты уйдут из Ирака, а часы тикают. Вот только обещание он дал не ради сохранения жизней солдат и не ради благополучия Америки в целом, а всего лишь для того, чтобы переизбраться на второй срок. Конечно, у Неттерса с самого начала были свои сомнения насчет иракской войны и до сих пор имеются, но их следовало считать мелочами по сравнению с серьезным риском испортить там дело по-крупному. Нравится не нравится, но Соединенным Штатам сейчас приходилось уделять Ближнему Востоку больше внимания, чем за всю свою предшествующую историю. Безболезненный уход оттуда был воздушным замком, который Килти удалось, как говорится, впарить уставшей от войны нации. Хотя нынешний план вывода войск был заранее обречен на неудачу, зато было ясно, что Ирак, если не обрушится в хаос сразу, то будет скатываться к хаосу постепенно, но неуклонно. И Неттерс очень надеялся, что у Килти все же хватит здравого, черт возьми, смысла, чтобы слегка поумерить свою прыть и все же прислушаться к мнениям командиров, непосредственно участвующих в войне.

В одном Скотт Килборн все же был прав: эта приграничная история вполне могла быть рассчитана на эндшпиль в иракской игре Килти «Ирак без американских войск», хотя рассуждать, пойдет ли Иран на решительные действия после ухода американцев, можно было лишь предположительно. Но если они все же решатся, то используют для оправдания неугасимую кровавую вражду между шиитами и суннитами.

Иран вел хитрую и трудную для понимания игру. Задержка с выводом американских войск, казалось, противоречила интересам Тегерана — по крайней мере, если смотреть из Вашингтона.

Килти навалился грудью на стол и стиснул пальцы перед грудью.

— Раз вы, адмирал, не намерены говорить о «желаниях», мне придется сделать это за вас, — сказал он. — Иран бряцает оружием. Проверяют твердость наших намерений. Мы будем и дальше игнорировать их, осуществлять наш план вывода войск и, со своей стороны, сами дадим им намек.

— Какой же? — спросил адмирал Неттерс.

— Еще одну авианосную группу.

Намек. Еще одна бесцельная операция. Хотя авианосные группы, по большому счету, предназначались прежде всего для демонстрации силы, принцип их использования ничуть не отличался от основного правила пользования, скажем, пистолетом: никогда не вытаскивай оружия, если не собираешься им воспользоваться. В данном случае Килти намеревался помахать пистолетом.

— Какими силами мы располагаем в данный момент? — спросил Килти.

— «Стеннис», — выпалил Килборн, прежде чем Неттерс успел открыть рот.

— Сэр, не стоит перегибать палку, — перебил его Неттерс. — Группа «Стенниса» лишь десять дней тому назад вернулась из длительного похода. Ей давно следует…

— Черт возьми, адмирал, а я уже давно устал выслушивать от вас, что нам следует и чего не следует делать! Вам понятно?

— Да, мистер президент, но вы же должны понять, что…

— Нет, не должен. Адмирал, делайте то, за что получаете деньги. Выполняйте приказание, представьте мне план, или я найду другого человека, который сумеет это сделать.

Тарик вошел в гостиную, когда Эмир читал, и взял пульт дистанционного управления.

— Вам стоит это посмотреть. — Он включил телевизор и нашел кабельный канал новостей.

— …Представитель Пентагона, — говорила красивая голубоглазая блондинка-диктор, — подтвердил информацию Би-би-си о том, что иранская армия проводит учения в непосредственной близости от границы с Ираком. Хотя Пентагон допускает, что Тегеран всего лишь допустил техническую ошибку, не объявив о проведении учений, он все же продолжает утверждать, что такие действия нельзя назвать обычными, особенно если вспомнить подобные перемещения войск и снаряжения в начале две тысячи восьмого…

Тарик выключил звук.

— Странная любовь, — пробормотал Эмир.

— Простите?

Тегеран хотя и не оказывал сколько-нибудь явной поддержки РСО, но не чинил ему препятствий, так как хорошо понимал, что неизвестно, где и когда их интересы могут совпасть. Министерство разведки и безопасности Ирака — ВЕВАК — в последние годы уделяло пристальное внимание перспективам развития Ирака после окончания американской оккупации. Иракские шииты, довольно широко представленные в вооруженных формированиях и пользующиеся поддержкой со стороны Хезболлы и Парсадана — Корпуса стражей исламской революции, — все же находились в Ираке в заметном меньшинстве и потому подвергались преследованиям со стороны суннитского большинства. Тегеран не считал нужным тревожиться из-за такого соотношения сил, а РСО с удовольствием и успехом использовал это неравенство. Когда Соединенные Штаты начали в 2002 году бить в барабан войны, Эмир провел собственный, дорогостоящий, но вполне оправдавший расходы анализ ситуации и выработал дальнейшую стратегию действий РСО. Вашингтону просто не могло прийти в голову, что эта стратегия косвенным путем базировалась на американской экономической модели.

Соединенным Штатам предстояло, в конечном счете, уйти из Ирака или, по крайней мере, сократить свое присутствие там до некоего номинального уровня, и тогда Иран должен был начать собственную игру за подчинение Ирака своему влиянию, а для того, чтобы достичь этой цели, следовало добиться перевеса над суннитским большинством. Это было настоятельной потребностью Ирана. И он сейчас являлся «созревающим» клиентом для РСО.

РСО включился в происходящие в Ираке события с августа 2003 г., начав с направления в суннитские экстремистские группы людей, поставки оружия, снаряжения и обучения. Поставляемые ресурсы распределялись между группами, постепенно проникавшимися целями РСО. Чему, естественно, способствовала всеобщая ненависть к американским оккупантам, и к 2006 г. под влиянием РСО оказалась значительная часть Багдада и почти весь Суннитский треугольник.[566] Это было на пользу Тегерану и вполне укладывалось в тот круг услуг, за которые он в скором времени будет готов хорошо заплатить.

Как уже давно знали и Мэри Пэт Фоли, и весь НКТЦ, а Джек Райан-младший только-только осознавал, что доступность информации может быть и большим подспорьем для разведки, и помехой для нее. Компьютеры могут обработать, сопоставить и разложить на элементы огромное количество информации, но человеческий ум способен усвоить и использовать лишь ее незначительную часть. Применение информации зависит от того, какое принято решение — хорошее, плохое или нейтральное, — это давным-давно усвоили инженеры, егеря, работники казино и представители сотен не связанных между собою на первый взгляд профессий. Кто что должен сделать, когда именно и где? Список перекрестков, на которых часто возникают пробки, окажется практически бесполезен градостроителю, зато динамическое отображение на карте «узких мест», да еще и с учетом тенденций развития, будет бесценным. Как ни печально, правительственные учреждения США частенько отставали в вопросах визуализации данных и информационного проектирования. Они должны были передавать связанные с ними задачи частным фирмам, а федеральная бюрократия швыряла на ветер миллионы долларов и безвозвратно теряла драгоценное время.

Для Джека и Гэвина Байери проект, которому они дали название «Плуг», поначалу представлял прежде всего спортивный интерес. Как направить поток открытой информации из Интернета в нужное русло и выжать из него что-то полезное, сделать меч, которым можно будет разрубить на доступные части неподъемную тяжесть (пусть даже эта метафора могла показаться слишком вычурной). На первых шагах им удалось добиться заметных успехов: они начали с программы, собирающей некрологи, опубликованные на восточном побережье, и осуществляющей разнообразные группировки — по возрасту, месту, причине смерти, роду занятий покойного и т. д. Часть результатов можно было предсказать заранее, например, повышенную, по сравнению со средним уровнем, смертность от старости в домах престарелых. Но некоторые были далеко не очевидными, в частности то, что повышение возраста начала потребления спиртных напитков в одном штате коррелировало с увеличением смертности среди молодежи в ДТП на дорогах, ведущих в соседний штат, где спиртное продавали более молодым людям. В общем-то, такое тоже можно было предвидеть — решили они, — но когда точки на графике собираются в компактные кучки, это как нельзя лучше соответствует старинной пословице о том, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Другой неожиданностью оказалась глубина и разброс открытой информации. Действительно полезные данные были, в общем-то, доступны, но оказывались глубоко зарыты на сайтах местных органов управления, администраций штатов и федеральных правительственных учреждений. Сайты эти считаются общедоступными, но, чтобы разыскать там что-нибудь, требуется определенная техническая подготовка и вдобавок недюжинное терпение. Страны второго и третьего миров, в которых преимущественно и орудовали террористы, служили самой легкой добычей, поскольку там часто забывали о разнице между выведением информации в открытый интернет-доступ и защитой от постороннего доступа базы данных, откуда поступала эта информация. Зачастую конфиденциальная информация, такая как протоколы задержания и следственные материалы, хранилась на незащищенных серверах, не отделенных даже брандмауэром или хотя бы паролем от общедоступных интернет-порталов.

Именно так обстояло дело с материалами по нападению на шведское посольство в Ливии. Через четыре часа после того, как Хендли дал им «добро», Джек и Гэвин уже скормили программе «Плуг» не один гигабайт данных из открытых источников и правительственных баз данных. Еще через два часа «Плуг» отрыгнул результаты в пиратскую копию «Google Earth Pro», которой пользовался Гэвин. Джек тут же пригласил Хендли, Грейнджера, Раундса и братьев Карузо в полутемный зал заседаний. На экране красовалась спутниковая фотография Триполи, на которую «Плуг» наложил абстрактный узор из переплетающихся разноцветных линий, прямоугольников и бесформенных пятен. Джек стоял перед экраном с ПДУ в руке, а Байери с раскрытым ноутбуком на коленях устроился поодаль, возле стены.

— Похоже на картину Джексона Поллока, — заявил Брайан. — Джек, ты что, задумал довести нас до инфаркта?

— Потерпи немного, — ответил Джек и нажал кнопку на пульте. «Схема данных», как назвали результат своей работы они с Гэвином, исчезла. Джек за пять минут рассказал собравшимся о том, что представлял собой «Плуг», и вернулся к изображению. На экране крупным планом вырисовался аэропорт Триполи, а на него наложилось нечто похожее на чашечку цветка — в центре головка пестика, разделенная на цветные ломтики, а вокруг раскинулись угловатые лепестки разной длины.

— Посередине — усредненные ежедневные показатели прилетов. Утро самое загруженное, вторая половина дня — намного меньше. Лепестки показывают среднее количество персональных досмотров на пунктах контроля в аэропорту. Как вы видите, пик приходится на утро, с семи до десяти часов, а потом, ближе к полудню, заметен спад. Расшифровка: если вы хотите что-то протащить мимо контролеров, лучше всего попытаться это сделать в четверг, между половиной одиннадцатого и двенадцатью.

— Почему? — спросил Грейнджер.

— По утрам на контрольных пунктах полный комплект сотрудников, но когда поток спадает, кто-то из них может отлучиться, например, перекусить. Меньше пассажиров — ниже бдительность. Кроме того, почти две трети контролеров и охранников работают с воскресенья до субботы.

— Получается, что для них четверг все равно, что для нас пятница, — хмыкнул Доминик. — Уже все мысли вертятся вокруг выходных.

Джек кивнул.

— Именно так мы и решили. Кроме того, мы подготовили для вас такой же график вылетов. Может быть, он вам тоже пригодится.

Дальше Джек продемонстрировал серию цветных графиков компьютерного трафика, насильственных действий, похищений, рейдов, проводившихся полицией и армией по отдельности и совместно, демонстраций против Запада. Все это было сгруппировано по датам и времени, демографическим параметрам, районам, этническим характеристикам, степени иностранного участия, религиозным и политическим связям. Закончил он рекомендациями для Брайана и Доминика: от посещения каких районов в какое время суток следует воздержаться, в каких местах они с наибольшей вероятностью могут найти сильную поддержку РСО, на каких улицах чаще находятся армейские контрольно-пропускные пункты и где чаще всего проводятся полицейские рейды.

— Джек, это же грандиозно! — заявил Брайан. — Вроде путеводителя Фроммера, только сильно дополненного.

— Насколько сильно варьируют эти данные? — спросил Доминик.

— Не сильно. Наблюдаются определенные флуктуации, связанные с крупными событиями исламского календаря, но, если вы пробудете там не более десяти дней, это вас не должно затронуть.

— А смогут они пользоваться всем этим во время командировки? — спросил Грейнджер.

— Гэвин малость хакнул парочку «Сони вайо VGN» — восемь дюймов, «Убунта», один и три…

— Джек, по-английски, пожалуйста, — перебил его Раундс.

— Маленький нетбук. Все данные на нем будут храниться в формате Flash-видео. К вашему отъезду мы разработаем подробную инструкцию.

— Отличная работа, Джек… и Гэвин, — похвалил Хендли. — Есть у кого-нибудь вопросы? — Брайан и Доминик покачали головами. — Что ж, в таком случае, счастливого пути.

Глава 60

Джек Райан-старший завязал галстук и посмотрел в зеркало. Он решил, что выглядит вполне прилично. Костюм, который всегда приносил ему удачу, ослепительно белая сорочка, красный галстук. Накануне он подстригся, и в волосах у него хватало седины для того, чтобы было ясно, что он уже не мальчик. Но для человека пятидесяти с небольшим лет он выглядел достаточно молодо. Улыбнувшись своему отражению, он убедился, что зубы вычищены безупречно. Пора начинать игру.

Она должна была начаться через час перед двумя десятками телевизионных камер и несколькими сотнями репортеров и комментаторов рядом с ними. Мало кто из этих людей питал к нему сколько-нибудь искреннюю привязанность. Но этого от них и не требовалось. Их работа заключалась в том, чтобы честно и прямо описывать факты, о которых у каждого из них имелось собственное представление. Большая или, по крайней мере, некоторая часть так и поступит, если на то будет божья воля. Но Райан должен будет тщательно провести свою линию, не допустить, чтобы она неожиданно повисла в воздухе или упала наземь перед камерами, дав возможность вечерним развлекательным шоу позубоскалить на его счет.

В дверь постучали. Райан открыл. Сегодня ему не требовалось проявлять особой осторожности. Группа его Секретной службы не хуже, чем, скажем, хранилище ядерных боеголовок ВВС.

— Арни, Калли! Привет!

Арни ван Дамм окинул его взглядом.

— Что ж, мистер президент, рад, что вы еще не забыли, как полагается одеваться.

— У вас найдется другой галстук? — спросила Калли Уэстон.

— А что не так с красным? — поинтересовался, в свою очередь, Райан.

— Слишком вызывающе.

— Что же, по вашему мнению, будет лучше?

— Небесно-голубой.

— Калли, я восхищался и восхищаюсь вашей работой, но, умоляю, позвольте мне одеваться самостоятельно, ладно?

Калли Уэстон фыркнула, но промолчала.

— Все готово? — спросил Арни.

— Уже слишком поздно, чтобы давать задний ход, — ответил Райан. И это была чистая правда. Он уже сделался уверенным в своей победе кандидатом. С горящими глазами и стальным хребтом.

— Похоже, я так и не смогу уговорить тебя… — начал было ван Дамм.

— Нет. — Ему пришлось вынести продолжительное сражение против Арни и Калли — упоминать или не упоминать в сегодняшней речи попытку покушения в Джорджтауне. Они, естественно, ратовали за то, чтобы он затронул этот случай, но Райан отказался наотрез. Во время кампании о покушении вспомнят еще не раз и не два, от этого никуда не деться, но он сам говорить о нем не будет.

— Как аудитория? — спросил Райан, давая понять, что обсуждение этой темы закончено.

— Все оповещены, — ответил Арни. — День выдался небогатым на события, и потому они будут особенно рады встрече с тобой. Джек, ты поможешь им заполнить почти пять минут и продать чертову прорву зубной пасты. Знаешь, кое-кто из них тебе действительно симпатизирует.

— Неужели? С каких же пор? — полюбопытствовал Райан.

— Они тебе не враги. Они пресса. Нейтральные наблюдатели. Ты обязан наладить с ними отношения, время от времени вести разговоры, что называется, не для печати. Пить с ними пиво. Сделать так, чтобы они прониклись к тебе симпатией. Ты же обаятельный парень. Вот пусть твое обаяние и поработает на тебя.

— Я подумаю об этом. Кофе?

— А его здесь хорошо готовят?

— Я пока что не жаловался, — ответил Джек. Он подошел к столику на колесах, опустился на стул и налил себе еще чашку кофе. Третью. На этом следовало остановиться, иначе его могло начать трясти от переизбытка кофеина. В Белом доме президенту подавали только ямайский кофе «Блю маунтин», считающийся лучшим в мире. Вот это кофе! «Может быть, там вместо кофейных зерен боксит в стручках», — думал Джек.

В который раз мысли Райана вернулись к центральному вопросу: как удержать страну на нужном курсе, если он одержит победу? Управлять столь сложно устроенной страной, как Соединенные Штаты Америки, практически невозможно. Слишком много интересов, причем каждый раз для кого-то это вопрос жизни и смерти, и то, что кто-то выступает по телевидению или в газетах, означает, что взгляды этого человека получают огласку, причем весьма широкую. Президент может обратить на это внимание, а может и не обратить. У президента имеется аппарат, заботящийся о том, чтобы на главный стол попадало только самое важное. Но это делает президента заложником своего аппарата. Даже хороший человек может быть неверно ориентирован теми людьми, которых он сам выбрал для этой работы, а ведь в действительности задача подбора людей в аппарат передоверяется руководителям этого самого аппарата, каждый из которых по горло заполнен самоуверенностью. Как будто стол в Западном крыле Белого дома или Старом здании Исполнительного управления он лично получил в подарок от самого бога. Такие люди имели возможность формировать идеологию президента, на которого работали, простым выбором того, что ему предстояло видеть или не видеть — и делали это. «И ты собираешься бороться за то, чтобы еще четыре года вести такую жизнь? — спросил себя Райан. — Дурак ты набитый, вот ты кто!»

— Мне знакомо это выражение лица, — сказал Арни. — Я знаю, что ты сейчас думаешь. Знаешь, Джек, дело не только в том, что ты лучше всех годишься на этот пост, но и в том, что это необходимо. Я уверен в этом всей душой. А ты?

— Я выиграю, — ответил Райан.

— Ты представляешь себе проблему Ирана? — спросил Арни.

— Которую ее часть? Их ядерную программу или суету около границы?

— Обе.

— Один и тот же сарай, только покрашен разной краской с двух сторон, — сказал Джек. — Тегеран знает, что ему достаточно немного побряцать оружием, и Килти тут же отреагирует, причем, скорее всего, неадекватно. Неужели он действительно приказал Неттерсу отправить туда целую боевую группу?

— Да. «Стеннис». В нарушение графика боевых дежурств — они же только-только вернулись.

— Идиот. Они все же заставили президента Соединенных Штатов плясать на канате. — Он посмотрел на часы. — Сколько у меня еще времени?

— Десять минут, — ответила Калли. — Может быть, все же согласитесь подгримироваться для телевидения?

— Ко всем чертям! — рявкнул Райан. — Я не десятидолларовая шлюха на Шестнадцатой стрит.

— Джек, они здорово подорожали. Не забывай об инфляции.

Райан встал и направился в уборную. Утрата контроля над мочевым пузырем было одной из тех вещей, которых необходимо было избегать, а уж перед телекамерами — тем более. По мере того как Райан становился старше, ему все труднее давалось ожидание в очереди для того, чтобы отлить. Очередной признак надвигающейся старости. Что ж… Он справил нужду, застегнул молнию на брюках, вернулся в комнату и взял пиджак.

— Ну, что, друзья, идем?

— В логово льва, мистер президент. — Арни называл его по имени только в отсутствии посторонних. Калли Уэстон он просил обращаться к нему так же, но она стеснялась. За дверью стояла Андреа Прайс-О’Дей и еще несколько охранников. Каждый с пистолетом в кобуре.

— «Фехтовальщик» вышел, — сказала Андреа в микрофон на воротнике, поставив охрану в известность. Джек направился к дожидавшемуся его лифту, в кабине которого стоял еще один вооруженный охранник.

— Все в порядке, Эдди, — сказала Андреа. Эдди отпустил кнопку, которую держал все это время, и лифт спустился на второй этаж, где находился конференц-зал, предоставленный Райану для сегодняшнего сообщения.

Через сорок секунд двери раздвинулись, и процессия, возглавляемая и замыкаемая агентами Секретной службы, двинулась к месту назначения. Вокруг толпились зрители, в том числе и простые граждане, что было замечательно, однако большинство составляли всевозможные журналисты с телекамерами и без. Джек улыбался им — кандидат в президенты должен улыбаться, — махал рукой некоторым, кого запомнил по имени четырьмя годами раньше. «От этой улыбки у меня щеки треснут», — думал Джек.

— Мистер президент, позвольте проводить вас, — предложил управляющий гостиницы, направляя весь эскорт в глубину зала. Там находилась кафедра. Райан сразу поднялся на нее. Стиснул руками деревянную панель с такой силой, что ладоням стало больно. Он часто использовал этот прием в подобных случаях для того, чтобы сосредоточиться на том, что надлежало сделать.

— Леди и джентльмены, — заговорил Джек. — Благодарю вас за то, что пришли сюда. Я намерен объявить о том, что выдвигаю свою кандидатуру в качестве кандидата на пост президента Соединенных Штатов в наступающем году.

Все три года, прошедшие с тех пор, как закончился мой президентский срок, я с все увеличивающимся разочарованием наблюдаю за действиями администрации президента страны. Президент Килти не сумел должным образом отреагировать на трудности, возникшие на пути нашей страны. В Афганистане и Ираке из-за непродуманной и неуправляемой политики вывода войск бессмысленно гибнут наши солдаты. Даже в том случае, когда война ошибочна, она все же остается войной, вы ведете ее, и ее необходимо закончить. Бегство от конфликта — не политика. Президент Килти, будучи сенатором Соединенных Штатов, не оказывал поддержки нашим военным, а сейчас усугубил свои прежние ошибки и крайне неэффективно использует вооруженные силы. Вместо того чтобы прислушиваться к советам командиров действующей армии, он пытается из Овального кабинета осуществлять мелочное вмешательство во все их действия. Это приводит к постоянной гибели людей. Кроме того, президент Килти дезорганизовал и нашу национальную экономику. Когда я передал ему этот пост, экономика Америки росла и процветала. Два первых года непродуманной налоговой политики президента Килти полностью остановили рост. За последний год экономика достигла дна пропасти и вновь начала движение вперед, но это происходит не благодаря политике правительства, а вопреки ей. При моей администрации налоговая политика была упрощена. А последующие изменения разорили многих юристов и бухгалтеров. Между прочим, хочу напомнить, что я — дипломированный финансист, но новые налоговые кодексы таковы, что я не способен их понять. Возможно, президент Килти радуется тому, что, по его словам, налоги для каждого рассчитываются по справедливости, но доходы федерального бюджета не повышаются, а понижаются, и возникший из-за этого дефицит наносит Америке непрерывный ущерб.

Я могу оценить три года, проведенные Килти в Белом доме, как ошибку, допущенную нашей страной, и поэтому я должен приложить все силы для того, чтобы вернуться на пост президента и исправить ошибки.

Перейдем к национальной безопасности. Нашей стране необходимо новое и адекватное представление о нашем месте в мире. Кто наши враги, и как нам следует обходиться с ними. Во-первых, нам нужно усовершенствовать разведывательные службы. На это потребуется немало лет, но взяться за дело следует безотлагательно. Нельзя одолеть врагов, если не знаешь, кто они такие и где находятся. Для борьбы с врагами следует поддерживать свои вооруженные силы в должном состоянии и при необходимости эффективно использовать их. Президент Килти явно не справляется с этими задачами. Национальная безопасность — первая задача федерального правительства. Жизнь, как сказал когда-то Томас Джефферсон, важнее свободы и погони за счастьем. Защита жизни наших сограждан — обязанность армии, военно-морского флота, военно-воздушных сил и морской пехоты. Для этого они должны получать соответствующее содержание, оснащение, обучаться и совершенствоваться, а когда доходит до дела, нужно позволять им беспрепятственно выполнять свою работу в соответствии с опытом и предложениями профессиональных военнослужащих под стратегическим руководством действующего президента. Президент Килти, кажется, не замечает этого очевидного факта.

Леди и джентльмены, я стою сейчас перед вами, потому что кто-то должен заменить президента, и того, кто это сделает, как я считаю, зовут Джон Патрик Райан. Я прошу вашей поддержки и поддержки всех наших сограждан. Америка заслуживает лучшего, чем имеет сейчас, и я предлагаю свою кандидатуру и мое мировоззрение для решения задач, которые были поставлены перед нами за последние три года. Мою миссию я вижу в том, чтобы вернуть Америку к старым истинам, которые верой и правдой служили нам вот уже двести лет. Наш народ заслуживает лучшего. Я намерен дать своим соотечественникам то, что им необходимо. И что же это? — он посмотрел в зал так, будто ждал ответа на свой риторический вопрос.

— Свобода от страха. Люди должны чувствовать себя в безопасности в своих домах и на работе. Они должны знать, что их правительство начеку и ищет тех, кто хотел бы сделать нашей стране что-нибудь плохое, и готово предать суду любого, кто нападет на американцев, будь то в Америке или в какой-либо другой части мира.

Свобода жить своей жизнью без вмешательства людей, которые живут в Вашингтоне и стремятся навязать свою волю всем остальным, хоть в Ричмонде, Вирджиния, или в Коди, Вайоминг. Свобода — общее неотъемлемое право каждого американца, и я приложу все свои знания и силы для защиты этого неотъемлемого права.

Леди и джентльмены, задача правительства не в том, чтобы быть общенациональной нянькой. Рядовой гражданин вполне способен позаботиться о том, чтобы обеспечить свои нужды без помощи со стороны кого-нибудь из тех, кто работает в Вашингтоне. Америка была основана потому, что наши граждане двести с лишним лет назад не пожелали жить под властью обитающих на краю света людей, которые не знали их и слишком заботились об их благосостоянии. Америка — это воплощение свободы. Свободы самостоятельно принимать решения, свободы жить в мире с соседями. Свободы свозить детей в «Дисней уорл» во Флориде или к форелевым рекам Колорадо. Свобода означает, что вы сами решаете, как прожить свою жизнь. Свобода — естественное состояние природы. То состояние, жить в котором нам предписано богом. Задача президента Соединенных Штатов состоит в сохранении и защите нашей страны. Когда президент справляется со своей работой, граждане могут жить так, как считают нужным. И цель президента в том, чтобы обеспечить безопасность людей и затем предоставить им возможность жить по своему разумению.

Именно это я предполагаю сделать. Я восстановлю вооруженные силы, дам им возможность с гордостью носить форму и обучать личный состав, окажу им всю необходимую поддержку и предоставлю им свободу действий, если понадобится выступить против врагов. Я восстановлю наши разведывательные организации, чтобы мы имели возможность выявлять и обезвреживать тех, кто хочет причинить вред нашей стране и нашим гражданам, прежде чем они успеют предпринять какие-либо деструктивные действия против нас. Я восстановлю рациональную систему налогообложения, которая должна брать у людей лишь те деньги, которые нужны стране для выполнения своих необходимых функций, а не высасывать жизнь из своих граждан, одновременно указывая им, как они должны жить.

Недавно я узнал о вопиющем случае. Президент Килти обрушил все силы Министерства юстиции Соединенных Штатов на заслуженного солдата армии Соединенных Штатов. Этот солдат в Афганистане участвовал в операции по поиску известного террориста Эмира — Саифа Рахмана Ясина. Захватить его не удалось, вероятно, из-за недоработок предварительной разведки, но при выполнении задания этот солдат уничтожил несколько вражеских боевиков. И сейчас Министерство юстиции выдвинуло против негообвинение в убийстве. Я ознакомился с этим делом. Солдат делал именно то, что солдаты делают с незапамятных времен — уничтожал врагов нашей страны. Совершенно очевидно, что у президента Килти и у меня совершенно разные представления о том, для чего предназначены вооруженные силы нашей страны. Это судебное преследование — грубая несправедливость. Предполагается, что правительство служит гражданам, а солдат армии Соединенных Штатов — это полноправный гражданин, одетый в форму. Я призываю президента Килти немедленно положить конец этому произволу.

Благодарю вас за то, что вы пришли сюда. Здесь и сейчас началась моя избирательная кампания. Она будет продолжительной и, вероятно, трудной, наверняка труднее, чем моя первая кампания. Но я вступил в борьбу, и в ноябре мы увидим, какое решение примет американский народ. Еще раз благодарю всех, кто здесь присутствовал.

Райан отступил от кафедры и глубоко вздохнул. Ему было необходимо сделать глоток воды. К счастью, она была приготовлена — на кафедре стоял стакан. Потом он посмотрел на Арни и Калли — оба подняли большие пальцы. Что ж, это сделано. Гонка началась. Да поможет мне Бог.

— Поганая скотина! — заорал Эдвард Килти в экран телевизора. — Этот чертов Дадли Справедливый[567] объявляет себя спасителем погибающей нации. И, что хуже всего, бараны купятся на этот бред! Миллионы баранов!

Макмаллен и его сотрудники знали, что Райан намерен сделать это заявление и попытались подготовить Килти. Теперь было видно, что если им это и удалось, то лишь отчасти. Макмаллен знал, что помимо гнева Килти испытывает и нешуточную тревогу. Множество американцев до сих пор недоверчиво относились к Килти. Причиной этого было прежде всего то, каким образом ему удалось победить на выборах. В первые месяцы после того, как Килти был избран, фраза «победа по причине устранения соперника» чуть ли не ежедневно звучала на всяких политических шоу. Результаты опросов давали достаточно пищи для размышления. Макмаллен подозревал, что в большинстве люди считали себя обделенными отсутствием важнейшей составляющей предвыборной кампании — отсутствием продолжительного и ожесточенного соревнования между кандидатами, в ходе которого те раскрывают души перед избирателями. То есть Килти это делал, вернее, изображал нечто подобное, а вот его соперник такой возможности не получил.

— Как он, черт его дери, пронюхал об этой истории с рейнджером?! — выкрикнул Килти. — Я хочу это знать!

— Боюсь, что это невозможно, сэр.

— Не кормите меня дерьмом, Вес! Разберитесь!

— Будет сделано, сэр. Но, похоже, нам придется прекратить следствие.

— Этого вояки? Да это я и сам знаю, черт возьми. Сбросьте это в новости пятницы. Забудьте об этой мелочи. Что удалось накопать по главному делу?

— Продолжаем работать. Но пока ничего такого, что можно было бы пустить в дело. Главная проблема — Лэнгли. Многое из того, чем Райан там занимался, все еще засекречено.

— Пусть Килборн…

— Обязательно будут утечки. Если пресса узнает, что мы копаемся в том, чем Райан занимался в ЦРУ, это может нам нехорошо откликнуться. Нужно найти другой путь.

— Делайте все, что можете. Этот х… хочет вернуться? Ладно, хотеть не вредно. Но я сделаю все возможное, чтобы не допустить этого.

— Черт возьми! — воскликнул лежавший на больничной кровати Сэм Дрисколл. — Человек из прошлого. Как это вас занесло сюда?

Джон Кларк улыбнулся.

— Прошел слушок, что ты попортил себе руку, играя в бадминтон.

— Если бы так! Садитесь, дружище.

— Я принес подарок, — сказал Кларк. Он поставил свой портфель на кровать, открыл и извлек две бутылки пива «Сэм Адамс». Одну он протянул Дрисколлу, вторую открыл сам. Дрисколл сделал большой глоток и тяжело вздохнул.

— Вы-то откуда знаете? Я имею в виду, о сорте пива?

— Вспомнил, что ты как-то раз говорил об этом. После Сомали.

— Да, оттуда кое-что запомнилось. А вы, я смотрю, поседели.

— Кому бы говорить!

Дрисколл еще раз отхлебнул из горлышка.

— Так что же на самом деле вас ко мне привело?

— Во-первых, хотел посмотреть, как у тебя дела. Ну еще слышал об этой истории с расследованием. До чего оно дошло?

— Понятия не имею. Меня три раза допрашивали. Мой адвокат считает: все дело в том, что какой-то кабинетный му…к пытается понять, в чем именно меня можно обвинить. Джон, это же полный п…дец.

— Ты все понимаешь совершенно правильно. Выполняешь свою работу — ты виноват, провалил ее — все равно виноват. Что доктора говорят о твоем плече?

— Нужна еще одна операция. Крупные сосуды камень не задел, но сухожилия и связки повреждены. Говорят, что три месяца все будет только заживать, а потом еще три месяца на реабилитацию. Они, в общем-то, уверены, что все кончится благополучно, но сомневаюсь, что я смогу после этого заниматься на перекладине.

— А таскать рюкзаки сможешь?

— И с этим, вероятно, тоже покончено. Хирург, который резал меня, сказал, что вряд ли я теперь смогу задрать локоть выше уха.

— Сочувствую, Сэм.

— Я и сам себе сочувствую. Мне будет не хватать всего этого. И без парней будет скучно.

— Ты ведь отслужил свою двадцатку?

— И даже с избытком. Но вся эта чушь со следствием… Кто знает, чем дело кончится?

Кларк задумчиво кивнул.

— Ладно… Вы прорывались с боем. Добыли в этой пещере кое-какие полезные разведданные. Черт возьми, вы же могли попытаться сесть на этот макет и скатиться на нем с горы.

Дрисколл рассмеялся было, но осекся.

— Секундочку… Откуда вы об этом знаете? О, что я чушь-то несу? Вы же все еще в деле, верно?

— Зависит от того, что ты подразумеваешь под «делом».

В палату вошла медсестра с планшетом в руке. Дрисколл быстро спрятал недопитую бутылку под одеяло, Кларк поставил свою на пол.

— Добрый день, сержант Дрисколл. Меня зовут Вероника. Я дежурю до полуночи. Как мы себя чувствуем?

— Спасибо, мэм, прекрасно. А вы?

Вероника посмотрела на таблицу, приколотую к планшетке, что-то отметила.

— Вам ничего не нужно? Какой у вас уровень болевых ощущений по шкале от одного до…

— Где-то на шесть часов и не меняется, — улыбнувшись, ответил Дрисколл. — А нельзя ли в обед получить мороженого?

— Я постараюсь выяснить.

Вероника улыбнулась и направилась к двери. Взявшись за ручку, она остановилась и сказала, обернувшись через плечо:

— Позаботьтесь, джентльмены, чтобы в палате не осталось пустых бутылок.

— Я имею в виду правительственную службу, — сказал Дрисколл после того, как они с Кларком перестали смеяться.

— Если так, то нет. Сэм, я пришел, чтобы предложить тебе работу. — Говоря это, Кларк знал, что заступает за границы своих полномочий, но был уверен, что продать своим работодателям Дрисколла с его квалификацией ему удастся без всяких осложнений.

— Что нужно делать?

— Примерно то же самое, чем ты занимался раньше, но без рюкзака. И платить будут лучше.

— Джон, вы хотите предложить мне что-то незаконное?

— Ничего такого, из-за чего стоило бы беспокоиться. И ничего такого, чего тебе не приходилось делать прежде. Вдобавок ко всему, у тебя будет нечто вроде карточки «Бесплатно освободись из тюрьмы» — как в «Монополии». Но тебе придется переехать. Зимы там посуровее, чем в Джорджии.

— В Вашингтон?

— Поблизости.

Дрисколл медленно кивнул, обдумывая предложение Кларка. И вдруг вскинулся:

— Что за черт?

Он схватил с тумбочки пульт дистанционного управления и включил звук висевшего на стене телевизора, который до сих пор работал молча.

«…Килти обрушил все силы Министерства юстиции Соединенных Штатов на заслуженного солдата армии Соединенных Штатов. Этот солдат в Афганистане участвовал в операции по поиску известного террориста Эмира, Саифа Рахмана Ясина. Захватить его не удалось, вероятно, из-за недоработок предварительной разведки, но при выполнении задания этот солдат уничтожил несколько вражеских боевиков. И сейчас Министерство юстиции выдвинуло против него обвинение в убийстве. Я ознакомился с этим делом. Солдат делал именно то, что солдаты делают с незапамятных времен — уничтожал врагов нашей страны…»

Дрисколл снова выключил звук.

— Что за?.. Черт возьми?

Кларк молча улыбался.

— Что за?.. — ошалело повторил Дрисколл. — Это вы устроили?

— Нет же, черт возьми. Генерал Мэрион Диггс и Джек Райан.

— Но вам, Джон, удалось чертовски точно подгадать со временем.

— Чистое совпадение. Я предчувствовал, что он собирается сделать что-то насчет тебя, но что и как… — Кларк пожал плечами. — Я бы сказал, что это решает твои проблемы с военной прокуратурой, верно?

— И что, по-вашему, будет дальше?

— Сэм, Райан решил баллотироваться на пост президента и только что, на твоих глазах, отвесил Килти здоровенную оплеуху по национальному телевидению. Килти остается либо потратить на это никчемное следствие еще несколько недель, либо сделать вид, будто ничего не было, и понадеяться, что народ обо всем забудет. Но сейчас к заботам Килти прибавилась еще такая куча дерьма, что ты на этом фоне просто не заслуживаешь внимания.

— Будь я проклят… Спасибо, Джон.

— Я здесь ни при чем.

— Вряд ли у меня будет возможность позвонить Джеку Райану или генералу Диггсу и поблагодарить их, так что придется вам сделать это за меня.

— Постараюсь. А ты подумай о моем предложении. Мы подождем, пока ты встанешь на ноги, а потом пригласим тебя на беседу. Что скажешь?

— Звучит многообещающе.

Второй предмет поступил на склад в Дубае через сорок три часа после того, как Аднан открыл кингстоны на «Халматике» Саличева и ушел вместе с тремя своими товарищами на 700 футов в глубину Баренцева моря.

После того как Муса прибыл на место, инженер трудился изо всех сил. Он установил на полу склада освинцованную палатку, которая должна была препятствовать излучению, и сейчас проверял по списку все комплектующие. Палатку сделали в Малайзии по технологическим описаниям, позаимствованным из онлайнового учебного курса для учебного центра инженерных войск в Форт-Леонарде. А комплектующие прошли соответствующую обработку по украинским чертежам на лазерных станках в Марокко.

«Изящество простоты», — думал Муса.

Каждый из элементов устройства первоначально имел какое-то вполне безобидное предназначение, однако по своей природе мог быть использован и для других целей. Либо входил с состав неких устройств, от которых давно отказались, признав их несоответствующими современным стандартам.

Та часть, которую добыла его группа, существовала лишь благодаря недопустимо пренебрежительному (по мнению большинства организаций защитников окружающей среды) отношению России к вопросам ядерной безопасности. Но Муса знал, что это лишь часть уравнения, а вторая часть — это пристрастие, прямо-таки любовь русского правительства ко всяким новациям в области ядерной энергии и крайней сдержанностью, когда дело доходило до информирования мира о своих программах.

Вдоль северных морских путей России было разбросано около 380 маяков, оснащенных РТГ — радиоизотопными термоэлектрическими генераторами. Топливом для большинства из них служил стронций-90, экзотермический изотоп с умеренной радиоактивностью, периодом полураспада в двадцать девять лет. Эти генераторы могли обеспечивать нагрузку до восьмидесяти ватт. Но среди этих генераторов имелись четыре модели — «Бета-М», «Эфир-МА», «Горн» и «Гонг» — где использовалось иное топливо — плутоний-238. Этот делящийся изотоп можно было, при желании и умении, использовать для создания «грязной» атомной бомбы. Однако того количества плутония, которое содержалось в маячном генераторе, для этой цели не хватало. Раздобыть недостающее должен был Аднан. Что он и сделал — ценой собственной жизни и жизней своих спутников. В баке, который они добыли на судне обеспечения атомного флота, брошенном на отдаленном острове, находилось 150 килограммов воды из реактора ОК-900А, содержащей значительное количество обогащенного урана-235.

«Бери, что хочешь, — думал Муса. — Охрана, существующая только на словах, и никакого учета. Интересно, обнаружат ли эти дураки свои потери, а если да, то скоро ли? Да хоть когда — все равно будет поздно».

Однако, по словам инженера, как ни сложна была бы теория создания этого устройства, сделать его не сложнее, чем собрать из готовых деталей автомобильный четырехцилиндровый двигатель. Конечно, не обойтись без оборудования, необходимо соблюдать все размеры при микронных допусках, что делает процесс сборки крайне кропотливым занятием. Но выбранный Мусой склад в порту Дубая практически полностью гарантировал невмешательство извне и анонимность. А в графике, который составил Эмир, для сборки отводилось вполне достаточно времени.

Инженер расстегнул изнутри молнию палатки, вылез, снял защитный костюм и отошел в сторону.

— Оба блока упаковали очень грамотно, — сообщил он и взял у Мусы бутылку с водой. — Никаких утечек радиации, кроме остаточных следов на наружных поверхностях. Поем, а потом извлеку содержимое. Правда, второй ящик меня сильно беспокоит.

— Почему?

— Могут быть проблемы с гнездами для приводных механизмов регулирующих стержней. Вероятно, во время спасательной операции их заделали, но каким образом и насколько хорошо, сказать сейчас нельзя. Так что сказать, насколько там все цело, смогу лишь после того, как посмотрю.

Муса ненадолго задумался, потом кивнул.

— А мощность?

— Опять же после того, как я все разберу.

— Ты ведь представляешь себе тот минимум, который нам нужен?

— Представляю и надеюсь, что его мы достигнем без труда, но сегодня еще не могу ничего обещать. А теперь скажи: ты уверен, что все это не из военных, а из гражданских источников?

— Это имеет какое-нибудь значение?

— Огромное. Можно сказать, мой друг, что от этого зависит все. То, чем мы занимаемся, можно назвать обратным конструированием. И, что еще больше усложняет дело, работать приходится с разными источниками, предназначенными для совсем других целей. Так что демонтаж почти так же важен, как и сборка. Ты меня понимаешь?

— Понимаю. Все это было получено именно так, как мы тебе рассказали. И чертежи относятся именно к этим устройствам.

— Хорошо… Да, это хорошо. Если так, то вряд ли можно ожидать непреодолимых трудностей.

— Сколько времени тебе потребуется?

— На демонтаж уйдет еще один день. Сборка… два-три дня. В общем, думаю, что через четыре дня можно будет отправлять.

Глава 61

Генеральное консульство Республики Индонезия находилось на Колумбус-авеню, в нескольких кварталах к югу от Эмбаркадеро, между Телеграф-хилл и Ломбард-стрит и в пределах прямой видимости с островом Алькатрас. Кларк сумел приткнуть арендованный «Форд таурус» на Джонс-стрит, за квартал к югу от консульства.

— Джек, ты когда-нибудь бывал во Фриско? — спросил сидевший сзади Чавес.

— Совсем маленьким. Помню только Рыбачью пристань, музей на подводной лодке…

— «Пампанито», — сказал Кларк.

— Точно. И Трежер-айленд. Папа рассказывал, что когда он сказал, что это не тот Остров сокровищ, о котором книга, я расплакался.

— Интересно, это случилось раньше, чем ты узнал правду о Пасхальном кролике и Санта-Клаусе? — смеясь, спросил Кларк.

Джек тоже рассмеялся.

— Мне кажется, это случилось в один и тот же день.

Кларк вынул сотовый телефон — в аэропорту они купили три штуки, каждый с предоплаченным временем разговоров, — набрал номер и через минуту начал говорить:

— Да, доброе утро. Мистер Найоан сегодня у себя? Да, спасибо, — и дал отбой. — На месте. Давайте пройдемся, посмотрим, что к чему.

— Что мы ищем? — спросил Джек.

— Ничего конкретного и все сразу, — ответил Кларк. — Джек, карта — это не территория. Нужно акклиматизироваться. Узнать, где находятся всякие забегаловки. Торговые автоматы, переулки, проезды, газетные киоски, телефоны-автоматы. Где лучше поймать такси, а где лучше ехать на фуникулере. Научиться чувствовать себя так же, как и местные жители.

— И это все?

— Нет. — Это сказал уже Чавес. — Как ведут себя люди, как ходят, как общаются между собой. На переходе ждут зеленый свет или перебегают, воспользовавшись удобным случаем. На тротуаре смотрят в глаза встречным или улыбаются друг другу. Сколько полицейских машин попадается на пути. Стоянки со счетчиками или бесплатные? Где находятся входы в станции БАРТ.

— Местное метро, — добавил Кларк, прежде чем Джек успел открыть рот.

— Это ж сколько всякого дерьма нужно заглотать…

— Работа такая, — ответил Кларк. — Может быть, домой хочешь?

— Не дождетесь!

— Джек, это настрой образа мышления. Нужно изменить свой взгляд на местность. Солдаты высматривают укрытия и места для засады, шпионы вроде нас ищут тайники и точки обзора. Ты всегда должен задавать себе два вопроса: как я буду здесь следить за кем-то и как я буду здесь от кого-то отрываться?

— Врубился.

Кларк посмотрел на часы.

— Час на осмотр. Потом встретимся у машины и посмотрим, не захочет ли Найоан отправиться куда-нибудь на ленч. Джек, ты идешь на юг, мы с Дингом займемся северо-востоком и северо-западом.

— Почему именно эта зона? — спросил Джек.

— Юг более жилой. Днем у Найоана должны быть какие-то запланированные встречи, ленч и все такое. Пока что погуляй, чтобы акклиматизироваться.

Повинуясь указанию Кларка, Джек пошел на юг по Джонс-стрит, повернул на запад по Ломбард-стрит, чья извилистая мостовая уходила круто вверх, добрался до теннисных кортов на вершине Телеграф-хилл и снова повернул на юг. Здесь теснились друг к другу ярко выкрашенные дома, многие с балконами и верандами, соперничавшими между собой цветочным великолепием. Джек видел много фотографий, запечатлевших последствия землетрясения 1906 года, и сейчас поймал себя на том, что мысленно сопоставляет их с тем, что видит вокруг. Два смыкавшихся здесь куска земной коры сдвинулись на несколько футов или даже дюймов относительно друг друга, и город оказался полностью разрушен. Право, не стоит пренебрегать матерью-природой. В последний раз Америке напомнил об этом ураган Катрина, хотя в этом случае природа сыграла лишь вторую роль. Главной причиной несчастья оказались вопиющие недостатки в материально-техническом обеспечении и снабжении. После этого поневоле задумаешься, как обернется дело, если со страной случится что-нибудь похуже, хоть по естественным, хоть по рукотворным причинам. «Готовы ли мы к чему-нибудь такому?» — думал Джек. А вот вопрос еще хлеще: можно ли вообще подготовиться к чему-нибудь такому? В Китае, и Индии, и Индонезии цунами и землетрясения случаются с незапамятных времен, но результатом недавних катастроф оказался хаос и еле-еле управляемая страна. Возможно, главная задача состоит в том, чтобы дать определение. У любой системы — хоть правительства, хоть пожарного депо, хоть полицейского управления — имеются некие критические уровни, на которых обстоятельства опережают человеческие возможности и ресурсную базу. Если подумать, то ведь все люди разные, и если так, то концепция готовности становится вопросом жизни и смерти, выживания или вымирания. Если после катастрофы ты останешься в живых, будет ли это значить, что ты был к ней готов? «Стоп, не отвлекайся!» — одернул себя Джек.

На сороковой минуте прогулки он свернул на север возле Восьмиугольного дома Фезера и через некоторое время вернулся к автомобилю. Кларка и Чавеса еще не было. Он нашел скамейку под деревом на противоположной стороне улицы и стал читать газету, которую прихватил по дороге.

— Правильно сделал, что не сел в машину, — услышал Джек голос за спиной. Обернувшись, он увидел Кларка и Чавеса. — Почему правильно?

— В такую хорошую погоду? Кто же согласится сидеть в машине, кроме копов, детективов и шпиков?

— Молодец. А теперь вставай, и пошли отсюда. Следующее правило — трое мужиков ни за что не будут сидеть рядком на скамейке, разве что если ждут кого-то или если это какие-нибудь бездельники, отребье.

Джек шагнул следом за старшими коллегами под кроны деревьев. Они встали полукругом.

— Представим себе, что мы представители офисной пены и сейчас обсуждаем либо вчерашний матч, либо нашего засранца-босса, — сказал Кларк. — Рассказывайте, кто что видел.

— Здесь заметно тише, чем в Нью-Йорке или Балтиморе, — ответил Джек. — И люди, кажется, не так суетятся. Больше смотрят в лица, больше улыбаются.

— Хорошо. Что еще?

— Хорошо организован общественный транспорт, много остановок. Видел пять полицейских автомобилей, но без мигалок и сирен. Чуть ли не все ходят в пиджаках или свитерах или носят с собой. Мало автомобильных гудков. Много малолитражных автомобилей, гибридов и велосипедов. Много мелких магазинчиков и кафе, оснащенных черными ходами.

— Неплохо, Джек, — сказал Чавес. — Джон, не исключено, что мальчику все же перепал от отца маленький кусочек ДНК. Что скажешь?

— Вполне возможно.

Так они десять минут изображали из себя встретившихся на улице бизнесменов, но вскоре Кларк сказал:

— Ладно, скоро ленч. Динг, езжай на машине, а мы с Джеком еще немного погуляем. Главный вход в консульство находится на углу Колумбус и Джонс, но есть еще и боковые ворота немного южнее по Джонс-стрит.

— Я видел, как в эти ворота заезжал продуктовый фургон, — сказал Чавес. — И двух человек из обслуги, которые курили там, снаружи, за забором.

— Отлично. Двинулись.

Через двадцать пять минут в кармане Джека завибрировал телефон.

— Вижу его. Вышел через главную дверь. Идет пешком на юг по Колумбус.

— Динг, оставайся на месте. Джек, иди за ним, но не ближе двадцати ярдов. Я буду в квартале восточнее, пойду по Тейлор-стрит.

— Понял. — Через минуту последовало следующее сообщение: — Проходит мимо «Мотор-коуч-инн». До угла Тейлор еще секунд тридцать.

— Готов, иду к югу, — ответил Кларк. — Не обращай внимания на то, куда он направится на углу, пересекай улицу и иди дальше по Честнат. Я его приму.

— Есть. Он на углу. Повернул по Тейлор на север.

— Вижу его. Отрывайся, иди в прежнем направлении.

Джек перешел по «зебре» к Честнат-стрит и, как и было приказано, направился дальше. Еще некоторое время он видел Найоана краем глаза, а потом тот исчез из поля зрения.

— Я его потерял, — сообщил Джек по телефону.

Кларк:

— Он идет прямо ко мне. Будь наготове. — Прошло несколько секунд, и Кларк заговорил другим голосом: — Нет, ты это послушай! У них все подающие — не в ж…у. Скамейки, можно сказать, вовсе нет. Нет, дружище, тут ты сильно ошибаешься. Ставлю десятку, что первую игру они сольют. — Еще несколько секунд. — Только что прошел мимо меня. Вошел в ресторан «Кафе Пат», на восточной стороне улицы. Джек, как ты насчет ленча? Я займу столик.

В разговор впервые вмешался Динг:

— Захвати мне пастрами с зерновым хлебом.

На углу Честнат и Мейсон-стрит Джек повернул к северу, потом еще раз к северу по Тейлор. Кларк сидел за столом около входа, лицом к окну. Время ленча только-только наступило, и народ в заведении лишь начал собираться. Джек сел за столик.

— У стойки, — сказал Кларк. — Третий с краю.

— Ага, вижу.

— Кто сидит по сторонам от него?

— Что?

— Джек, следить за своим подопечным — только часть дела. Он говорил с кем-нибудь, пока ты висел у него на хвосте, останавливался?

— Нет. И ни с кем не соприкасался.

Кларк пожал плечами.

— Даже шавка не может обойтись без пищи.

Джек заказал тунца с ржаным хлебом, Кларк — сэндвич с беконом и всякой всячиной и вдобавок то, что заказал Динг (в пакете, на вынос).

— Доедает, — сказал Кларк. — Принимаю вахту. Сейчас у двери пожмем друг другу руки, скажем, что до следующего месяца вряд ли удастся увидеться, и ты пойдешь к машине. А я провожу мальчика домой. Встречаемся в «Старбаксе» на набережной.

Через тридцать минут они, сидя у окна, прихлебывали горячий кофе «Голд коаст». За стеклом в ярком солнечном свете тянулись пешеходы и проносились автомобили. На экране подвешенного в углу телевизора что-то говорил стоявший за трибуной Джек Райан-старший. Звук был приглушен, но все трое знали, что происходит. Равно как и баристы, и большинство посетителей. То и дело кто-нибудь вскидывал голову, ненадолго задерживал взгляд на экране и возвращался к своим делам.

— Слушайте, он все-таки решился на это! — сказал Чавес. — Джек, ведь твой папаша уже заслужил как-то медные трубы.

Джек кивнул.

— Как я понимаю, он говорил с тобой об этом, — полуутвердительно произнес Кларк.

Джек снова кивнул.

— Сомневаюсь, что он в восторге от того, что ему предстоит, но это, знаете ли, служебный долг… Кому много дано, с того много и спросится.

— Что ж, дано ему действительно много. Ладно, к делу. Что удалось выяснить?

Джек отхлебнул кофе.

— Найоан любит гороховый суп и не любит давать чаевые.

Чавес хмыкнул, прищурившись.

— Он заказал гороховый суп и сэндвич. Примерно двенадцать долларов. Сверх того добавил несколько монеток-четвертаков. Ну, а что удалось узнать сверх того, даже и не знаю.

— Не так уж и много, — согласился Кларк. — Но я не рассчитывал на многое. Если он работает на РСО, то, вполне возможно, используется редко и нерегулярно. И шансов за то, что мы за один день поймаем его на горяченьком, практически нет.

— В таком случае, что же делать?

— На сайте консульства сообщается, что сегодня вечером оно проводит прием в «Холидей-инн экспресс». Какое-то мероприятие совместно с польским консульством.

— А я смокинг дома забыл, — вздохнул Чавес.

— Он не понадобится. Суть в том, что мы знаем, где Найоан будет сегодня вечером, и будет он не дома.

На расстоянии в восемь тысяч миль оттуда из тамбура палатки вылез инженер, на ходу вытиравший лоб и шею клоком ветоши. Его шатало. Он подошел к стоявшей неподалеку табуретке и сел.

— Ну, и?.. — осведомился Муса.

— Готово.

— А мощность?

— Семь-восемь килотонн. Немного по сегодняшним меркам — в Хиросиме взорвали бомбу в пятнадцать килотонн, — но для ваших целей более чем достаточно. Это создаст ударную волну мощностью примерно пятнадцать фунтов на квадратный дюйм на расстоянии пятьсот метров.

— Что-то маловато, кажется.

Инженер устало улыбнулся.

— Пятнадцать фунтов хватит, чтобы проломить железобетон. А ведь ты говорил, что полы там, в основном, глиняные?

— Совершенно верно. Кое-где дополнительный крепеж.

— В таком случае, мой друг, волноваться не о чем. Замкнутое пространство, о котором идет речь… Ты уверен, что объем именно такой?

— Да.

— А нависающие породы? Из чего они состоят?

— Мне сказали, что там какой-то игнимбрит…

— Да, я знаком с этим. Его еще называют вулканическим пирокластическим или спекшимся туфом — по существу, это уплотненная изверженная порода. Это хорошо. Шапка сверху достаточно толстая, так что ударная волна должна пойти вниз практически без ослабляющего рассеивания. Тем техническим условиям, которые вы дали мне, изделие удовлетворяет.

— Поверю вам на слово. Оно готово к перевозке?

— Полностью. У него довольно низкая выходная сигнатура, так что пассивных средств обнаружения можно не опасаться. Активные — другое дело. Я полагаю, вы приняли…

— Да, конечно.

— Тогда я передаю изделие в твои надежные руки, — сказал инженер, а потом с усилием встал и побрел к комнатушке, находившейся в глубине складского помещения. — Надо поспать. Надеюсь, к утру остаток гонорара будет на моем счете?

Глава 62

«Контакт» встретил их около Аль-Курниш-род, на восточной стороне Синбад-парка. Оттуда можно было добросить камнем до австралийского консульства. Хендли ничего не сказал Брайану и Доминику о том, как и почему он связан с этим австралийцем, не счел нужным назвать его имя, однако братья решили, что фальшивые австралийские паспорта и визы с австралийскими печатями им выдали отнюдь не случайно.

— Добрый день, джентльмены. Насколько я понимаю, вы — мальчики Джерри, верно?

— Насколько мы понимаем, да, — ответил Доминик.

— Арчи. — Они обменялись рукопожатиями. — Как вы насчет погулять? — Они дождались просвета в потоке автомобилей, перебежали через Аль-Курниш к неасфальтированной автостоянке возле похожего на корабль здания «Фатх» и спустились к воде. — Насколько я понимаю, вы приехали поохотиться на мелкую дичь? — Голос Арчи еле различался на фоне шума прибоя.

— Пожалуй, можно и так сказать, — ответил Брайан. — Здесь на прошлой неделе убили одного парня. Сначала повесили, а потом отрубили голову и ноги.

Арчи кивнул.

— Я слышал об этом. Нехорошее дело. Такие вещи тут называют «злонравным непослушанием». Думаете, этот тип нарушил какой-то приказ и пошалил по собственной инициативе? — Доминик кивнул. — Шведское посольство, да? — Еще один кивок.

— И вы, значит, решили посмотреть, кто и почему?

— Что выясним, все будет полезно, — сказал Брайан.

— Что ж, первое, что вам нужно понять о Триполи, — это совершенно безопасный город. Уличной преступности здесь почти нет, соседи присматривают друг за другом. Если какая-то группа приканчивает кого-нибудь из своих людей, полиция не слишком энергично копается в подобных делах, если внутренние разборки не выплескиваются на улицы или каким-то образом не привлекают к себе внимания. Курчавому полковнику меньше всего на свете нужна плохая международная пресса, тем более после всей его пропаганды. РСО практически не давал о себе знать месяцев восемь или девять. Больше того, в городе поговаривают, что к истории со шведским посольствам РСО не имеет отношения.

— По крайней мере РСО это нападение не санкционировал, — сказал Доминик.

— A-а, вот оно что… Отрезанные голова и ноги могут послужить хорошим предостережением всем другим, согласны? Однако могло быть еще хуже. Обычно в таких делах используются и семейные драгоценности. В общем, квартира, где резали вашего парнишку, находится в районе Аль-Хумс-род. Место подобрали не без смысла. Как я понимаю, эта квартира в нужное время оказалась свободной.

— Как вы это узнали?

— Я знаком с несколькими французскими эмигрантами, которые водят дружбу с местными копами.

— Вы считаете, что они воспользовались квартирой для того, чтобы было удобнее организовать все так, как им нужно? — спросил Доминик. — Как киностудией.

— Да. Прикончили этого глупца, вероятно, где-то в другом месте. На чьем сайте вы это видели? РСО или ЛИБГ? — Арчи имел в виду Ливийскую исламскую боевую группу.

— РСО, — ответил Брайан. — А что, РСО мог нанять кого-нибудь?

— Сколько угодно. И даже группа не нужна. В Медине — Старом городе — нетрудно найти убийц, готовых кому угодно перерезать горло за двадцать ваших долларов. Обращаю внимание, что это будет не ограбление, а убийство по найму. Но это видео… Слишком уж мудро для рядовой мартышки.

— Но почему они не сделали это где-нибудь в Медине? — спросил Брайан. — Что проще — убить парня, заснять все это и бросить труп на улице?

— Понимаете ли, в таком случае копам пришлось бы заняться Мединой. А так все успешно делают вид, что это случилось где-то еще. Сохраняется естественное равновесие. На скольких сайтах была выставлена видеозапись?

— Мы нашли шесть, — ответил Доминик.

— Знаете, всяких причиндалов для Интернета вокруг хоть завались, но группы, которым принадлежат эти сайты, обычно пользуются своим собственным хостингом на выделенных серверах и, следовательно, могут перемещаться как в плане электронной связи, так и в самом прямом, физическом смысле. Если РСО нанял исполнителей для этой казни, то вам, скорее всего, нечего ловить, а если работал сам, то, значит, приказ поступил с самого верха организации. Значит, работа из тех, в которых не следует полагаться на случай. И тогда работали с подстраховкой — какой-нибудь командир местного отделения РСО и один из таких подвижных сайтов.

— Вполне допустимо. Но такую информацию вряд ли можно отыскать в «Желтых страницах», — сказал Брайан.

— Вы все правильно понимаете. Не исключено, что я знаю нужных людей. Дайте-ка, я сделаю несколько звонков. Где вы остановились?

— В «Аль-Мехари».

Арчи посмотрел на часы.

— Я загляну к вам в пять. Выпьем немножко.

Он появился часом раньше. Приехал на собственном автомобиле — травянисто-зеленом «Опеле», выпущенном в середине 80-х годов. Как и почти все остальное в Триполи. Автомобиль был покрыт тонким слоем красно-коричневой пыли.

— У вас есть прокатный автомобиль? — спросил Арчи, когда они покатили на запад по улице Аль-Фатх. Вокруг непрерывно выли на разные голоса автомобильные гудки и взвизгивали тормоза.

— Ого! — воскликнул сидевший позади Брайан.

— О существовании правил движения здесь никто и не помнит. Дарвинизм, естественный отбор водителей в чистом виде. Итак — прокатный автомобиль?

— Нет, мы не арендовали машину.

— В таком случае завезите меня в посольство и отправляйтесь дальше на этой. Только следите за второй скоростью — ее иногда вышибает.

— Последим. А вы всерьез рассчитываете, что мы доедем невредимыми?

— Час пик. Пройдет еще пара часов, и станет гораздо спокойнее.

Медина — обнесенный стеной древнейший район Триполи, с узкими, извилистыми, запутанными, как лабиринт, улочками, — возникла в то время, когда территория нынешней Ливии принадлежала Османской империи. На протяжении нескольких веков являлась средоточием отпора всяческим захватчикам и крупнейшим центром торговли. Медина, расположенная около гавани и ограниченная с четырех сторон улицами Аль-Курниш, Аль-Фатх, Сиди-Омран и Аль-Маари, представляет собой лабиринт узких улочек, извилистых переулков, тупиков, крытых галерей и небольших двориков.

Арчи нашел место для стоянки около ворот Баб-Хавара, под юго-восточной стеной, все трое вылезли и, миновав два квартала на юг, подошли к уличному кафе. Увидев Арчи, из-за стола поднялся мужчина в черных брюках и светло-коричневой рубашке с короткими рукавами. Они пожали друг другу руки и обнялись. Арчи представил Брайана и Доминика как своих «старых друзей».

— Это Гази, — сказал им Арчи. — Ему вы можете полностью доверять.

— Присаживайтесь, — предложил Гази, и они уселись вокруг стоявшего под большим зонтом столика. Появился официант, Гази сказал ему что-то по-арабски. Тот ушел и вскоре вернулся с чайником, четырьмя небольшими чашками и блюдцем с листьями мяты. Как только разлили чай, Гази сразу приступил к делу:

— Арчи сказал, что вас интересуют веб-сайты.

— И сайты тоже, — ответил Доминик.

— Услуги, наподобие той, о которой говорил Арчи, оказывают многие, но я думаю, что вам, чтобы не терять время, стоит сосредоточиться на одном человеке. Его зовут Рафик Бари. Через день после того, как в Интернете появилось то видео, и за день до обнаружения тела, он переехал на новое место — совершенно неожиданно и очень поспешно, за одну ночь.

— И все? — спросил Брайан.

— Нет. Ходят слухи, что он получает заказы от определенных людей. Сайты-однодневки, которые появляются и вскоре исчезают, прокси-серверы, переадресация, смена доменных имен и тому подобное. Бари специализируется именно на этом.

— А как у него насчет провайдерских услуг? — поинтересовался Доминик. — Существует ли возможность того, что эти парни создают свои собственные системы, чтобы не иметь дела с коммерческими компаниями?

— Думаю, это слишком хлопотно, — ответил Арчи. — Здесь нет строгого надзора за теми, кто пользуется Интернетом. Достаточно имени и номера кредитной карточки. Можно купить множество доменных имен и преспокойно менять их по мере надобности. Нет, в этой стране методы Бари вполне годятся.

— С кем он живет? — спросил Доминик. — Семья у него есть?

— Не здесь. У него есть жена и дочь, они живут в Бенгази.

— Он может быть вооружен?

— Бари? Очень сомневаюсь. Но ходит и ездит он обычно с охраной.

— Из РСО?

— Нет, вряд ли. Может быть, конечно, что РСО нанимает для него охранников, но это люди из Медины. Местные головорезы.

— Много их? — Этот вопрос задал Брайан.

— Не видел, чтобы его сопровождало больше двух-трех человек.

— Где его можно найти? — спросил Брайан.

Когда они высадили Арчи возле консульства, солнце уже прикоснулось нижним краем к западному морскому горизонту. По всему городу зажигались уличные фонари, автомобильные фары и неоновые вывески. Они решили, что за рулем будет сидеть Доминик, прошедший в ФБР курс безаварийного вождения. В полном соответствии с прогнозом Арчи, интенсивность движения несколько снизилась, но дороги все еще больше походили на трассы гонок на выживание, чем на обычные городские улицы.

Арчи вылез с заднего сиденья и оперся рукой о крышу машины.

— Карта Медины, которой вы запаслись, не так уж плоха, но не точна, так что не забывайте об этом. Вы уверены, что дело не может подождать до утра?

— Боюсь, что нет, — ответил Брайан.

— Что ж, если так… Расслабьтесь, улыбнитесь. Ведите себя как туристы. Рассматривайте витрины, приценитесь к тому, к другому, поторгуйтесь немного, купите какую-нибудь мелочь. Не ломитесь прямо к месту назначения, как вомбаты…

— Вомбаты?

— Звери такие, они норы роют. Машину можете оставить в каком-нибудь переулке возле «Коринфии» — это уродливая гостиница, мимо которой мы проехали на обратном пути.

— Понятно.

— Ее видно чуть ли не из любого места в Медине. Если заблудитесь, ориентируйтесь по ней.

— Черт возьми, дружище, — сказал Брайан, — вы говорите так, что можно подумать, будто мы направляемся в клетку льва.

— Неплохая аналогия. В общем-то, в Медине ночью особых опасностей нет, но если вы привлечете к себе внимание, тут же пойдет шумок. И еще две вещи: если понадобится, смело бросайте машину. Я скажу, что ее угнали. Во-вторых, в багажнике, под запаской, лежит мешок из крафт-бумаги, и в нем — всякие мелочи, которые могут вам пригодиться.

— Сомневаюсь, чтобы вы там хранили сэндвичи, — сказал Доминик.

— Правильно сомневаетесь, дружище.

Глава 63

В пять пополудни Найоан вышел из посольства и доехал на автобусе до перехватывающей стоянки неподалеку от башни Колумбус, где сел в синюю «Тойоту-камри». В сопровождении неотступно следовавшего за ним Кларка он доехал до юго-западной оконечности знаменитого района Тендерлойн — мясная вырезка — между зданием Городского совета и Маркет-стрит и вошел там в квартиру на втором этаже одного из домов. Это был, пожалуй, худший район во всем городе, с очень большой долей бедноты, с высокой преступностью, множеством бездомных — и с национальными ресторанами, отелями для курортников, богемными фриндж-клубами и картинными галереями. «Найоан мог выбрать для жилья эту часть города лишь по одной причине, — решил Кларк. — Среди местных обитателей было много азиато-американцев, среди которых он никак не выделялся».

Пробыв дома около двух часов, Найоан вышел на улицу в строгом черном костюме и снова сел в свою машину. На сей раз за рулем сидел Джек. Они проследовали за дипломатом в центр, до «Холидей-инн», там посмотрели, как он входил в вестибюль, подождали десять минут и вернулись в Тендерлойн.

— А почему он так называется? — спросил Чавес, когда Кларк свернул с Хейес-стрит и начал искать место для стоянки. В свете фар мелькали переполненные мусорные баки и какие-то невразумительные фигуры, сидевшие на затененных ступеньках подъездов домов.

— Никто точно не знает, — ответил Джек. — Одни говорят, что это городские легенды. Версии самые разные, начиная от того, что это вроде как мягкая брюшина города, и до того, что в этих местах когда-то был обычай продавать полицейским самые лучшие куски мяса — в качестве компенсации за их повышенный служебный риск.

— Фроммера читал, Джек?

— Фроммера. И еще немного — Сунь Цзы.[568] Врага надо знать, верно?

— В чем сомнений быть не может, так это в том, что у этого района есть собственный характер.

Кларк нашел-таки свободное место под деревом между двумя уличными фонарями, приткнул туда машину и выключил огни и мотор. Дом, где жил Найоан, находился на другой стороне улицы, через квартал.

Кларк посмотрел на часы.

— Восемь. Найоан должен быть на приеме. Переодеваемся.

Они сменили свою дневную одежду — брюки цвета хаки, свитера, ветровки на другую, в более типичном для Тендерлойна стиле, заранее купленную в магазине «секонд-хенд»: фланелевые рубашки, фуфайки с капюшонами и бейсболки. Вдобавок они запаслись еще и вязаными шапочками.

— Двадцать минут на осмотр и возвращаемся сюда, Кларк. Радиус — три квартала. Район поганый, так что держаться соответственно.

— То есть? — спросил Джек.

— Ты не залу…ешься на меня, я не залу…юсь на тебя, — пояснил Чавес.

В положенное время они встретились около машины. Первым докладывал Чавес:

— Видел только одну полицейскую машину. Похоже, простой регулярный патрульный объезд. Непохоже, чтобы внимательно смотрели по сторонам.

— Джек?

— Света в квартире не видел. Позади дома узкий переулок, трухлявое деревянное крыльцо и незапертые ворота, за которыми находится бетонированный дворик. С обеих сторон, в паре ярдов, по собаке. Они принялись брехать на меня, но в окна никто не выглядывал.

— Освещение там есть? — спросил Кларк.

Джек кивнул.

— Лампочка без абажура. Дверцы с москитной сеткой нет.

— А это важно?

Джек пожал плечами.

— Эти двери всегда скрипят. А проволочная сетка гремит.

— И человек получает золотую звезду.

Разделившись — каждый шел с интервалом в тридцать секунд за предыдущим, — они обошли квартал и встретились в переулке. Чавес первым прошел через ворота, поднялся на крыльцо и вывинтил лампочку. Затем появились Кларк и Джек. Кларк взошел на крыльцо вслед за другом, присел на корточки и минуты полторы возился с дверной ручкой и засовом. Потом он знаком приказал своим спутникам подождать, скользнул за дверь, вернулся через шестьдесят секунд и махнул рукой: заходите.

Интерьерное решение квартиры внутри вполне соответствовало наружному убожеству дома, в котором она находилась: длинная, узкая, с тесными коридорами, дощатыми полами из узких половиц, прикрытых сверху истоптанными ковровыми дорожками, темными плинтусами и столь же темными от пыли карнизами. Джек понял, что Найоан не уделял особого внимания убранствусвоего жилища: скромная, с минимумом оснащения кухня, ванная, отделанная кафельной плиткой двух цветов, выложенной в шахматном порядке, гостиная с секционным диваном, журнальным столиком и крошечным телевизором с тринадцатидюймовым экраном. «Вероятно, не рассчитывал на продолжительное пребывание здесь», — думал Джек. Зачем беспокоиться о чем-то, кроме самого насущного? Могло ли за этим что-то скрываться? Не стоило ли проверить, на сколько времени Найоан аккредитован при посольстве?

— Ладно, давайте посмотрим, — сказал Кларк. — Все точно возвращать на места.

Они включили карманные фонарики и принялись за обыск.

Чавес почти сразу же обнаружил на карточном столике в спальне Найоана ноутбук «Делл». Джек включил его и углубился в просмотр папок, файлов, истории Web-поиска и электронной почты. Кларк и Чавес между тем потратили полчаса на осмотр квартиры, комната за комнатой, в первую очередь заглядывая во все предполагаемые тайники.

— Что ж, — сказал Джек, — ни паролей, ни программ регистрации обращения к клавиатуре… Стандартный антивирус с брандмауэром, а в остальном — никакой защиты. Полно всякой всячины, но ничего такого, что казалось бы интересным. В основном различная информация, связанная с его дипломатической работой, и электронные письма, в том числе личные. Переписка с родственниками и друзьями дома.

— А что в адресной книге? — спросил Кларк.

— То же самое. Ничего такого, что попадалось нам в списках рассылки РСО. Историю поиска он чистит почти ежедневно и удаляет временные файлы и куки.

— Куки? — недоуменно повторил Чавес.

— Маленькие файлы со ссылками, остающиеся в компьютере каждый раз, когда ты посещаешь те или иные сайты. Это стандартная процедура.

— Насколько глубоко ты можешь туда залезть? — спросил Кларк.

— Здесь и сейчас? Не особенно. Я могу скопировать все его файлы и почтовые ящики, а на то, чтобы продублировать весь жесткий диск, уйдет слишком много времени.

— Ладно, хватай все, что удастся.

Джек подключил жесткий диск «Вестерн дайджитал паспорт» к порту FireWire ноутбука и запустил копирование, а Кларк и Чавес продолжили поиски.

— Есть! — прошептал из кухни Чавес через сорок минут.

Он вошел в спальню, держа в руке самозастегивающийся пластиковый пакет для сэндвичей.

— Двойное дно в шкафчике для посуды.

Джек взял пакет и посмотрел на его содержимое.

— Перезаписываемый DVD. — Он выдвинул привод компакт-дисков, положил на него DVD и запустил «проводник». На экране появился список файлов. — Джон, здесь до черта всякого. Около шестидесяти гигабайт. В основном — файлы изображений.

— Посмотри на какие-нибудь.

Джек дважды щелкнул курсором по изображению папки, и на экране отобразились крошечные картинки, повторяющие в уменьшенном масштабе содержание файлов изображений.

— Ничего не кажется знакомым?

— Кажется, — подтвердил Кларк.

Джек провел пальцем по значкам трех изображений.

— Это с сайтов РСО. Точно.

— Нет дыма без… — пробормотал Чавес.

Кларк посмотрел на часы.

— Скопируй все это. Динг, давай наведем порядок. Пора уматывать.

Часом позже они вернулись в отель «Ла Кента-инн», находящийся около аэропорта. Воспользовавшись защищенным FTP-протоколом, Джек переслал часть изображений на сервер Кампуса, позвонил Гэвину Байери, штатному гению информационных технологий, и переключил телефон на громкую связь.

— Похоже, мы это уже видели, — сказал Байери. — На той флэшке из Триполи, да?

— Да, — подтвердил Джек. — Нужно выяснить, не залиты ли туда стеганографические коды.

— Я как раз навожу блеск на алгоритм декодирования. Немалая проблема в том, что мы не знаем, какую программу они использовали для шифрования — коммерческую или самопальную. Если верить Центру анализа и исследований в области стеганографии…

— Даже такой есть? — удивился Чавес.

— …на сегодня известно семьсот двадцать пять приложений, работающих со стегокодированием, а ведь это лишь коммерческий софт. Ну, а любой, кто владеет программированием хотя бы на уровне чуть выше среднего, может сам слепить такую же игрушку и, допустим, носить ее с собой на флэшке. Пришел, куда надо, воткнул в компьютер, и ты уже начал стегокодирование.

— И как же вы будете это раскалывать? — поинтересовался Кларк.

— Я слепил двухэтапный процесс. Сначала идет проверка на несоответствия в видеофайле, или изображении, или звуковом файле. Если обнаруживается аномалия, то вторая часть моей программы начинает прогонять находку через самые распространенные методы декодирования. Это лобовая атака, но можно допустить, что у РСО есть свои излюбленные методы шифрования. Стоит найти их, и мы докопаемся до содержания.

— Сколько на это уйдет? — спросил Джек.

— Понятия не имею. Сейчас скормлю зверю твой подарок и свяжусь с вами.

Телефон зазвонил в три часа ночи. Все трое немедленно проснулись.

Джек протер глаза и посмотрел на экран, где высветилось имя абонента.

— Байери, — сказал он и сразу вновь переключил телефон на громкую связь.

— Может быть, я рановато открываю шампанское, — сказал Байери, — но похоже, что мы нащупали жилу. Это хорошая новость. А плохая новость — они, кажется, используют три различных метода шифрования, так что время все же придется потратить.

— Мы вас внимательно слушаем, — отозвался Кларк.

— Первое, это баннер, который мы видели на сайте РСО, где была выложена видеозапись убийства Дирара. Я думаю, что это оцифрованный одноразовый шифровальный блокнот. Таблица расшифровки сообщений, вложенных в обычные тексты. А вот действует он или устарел, я пока не знаю.

Джек нисколько не удивился тому, что услышал. Он хорошо знал, что новое очень часто — это лишь забытое старое. Система одноразовых шифров была древней — ученые-криптологи постоянно спорили, насколько древней, — но возродилась она в 1917 году, благодаря Гильберту Вернаму, инженеру Американской телефонно-телеграфной компании. Количество различных одноразовых шифров невозможно сосчитать, но суть у них одна — все они подстановочные, и простейший способ работы с ними состоит в том, чтобы разбросать случайным образом буквы и цифры по специальной таблице. Знак, находящийся на пересечении определенных строки и столбца, и являлся тем единственным, которым нужно было заменить знак в присланном тексте. Шифрование и расшифровка занимали много времени, но, поскольку одноразовые блокноты имелись только у того, кто передавал сообщение, и того, кто его принимал, посторонний практически не имел возможности проникнуть в тайну. РСО построил систему так, что тот или иной его член просматривал в назначенные дни назначенные сайты и скачивал оттуда определенные изображения, которые после стеганографической расшифровки превращались в одноразовые шифровальные таблицы, при помощи которых в безобидный телефонный разговор, простое или электронное письмо и тому подобное вкладывалось недоступное для посторонних тайное содержание.

«Вопрос, — думал Джек, — состоит в том, насколько часто РСО меняет свои онлайновые шифровальные таблицы. А узнать это можно лишь одним способом: сопоставить имеющиеся у нас сообщения РСО с этими самыми таблицами, взятыми из того же периода».

— Этим, кстати, можно объяснить, почему они перестали оповещать своих о рождении детей, — сказал он. — Сменили таблицу, и мы снова отстали на шаг.

Кларк кивнул и сказал:

— Продолжайте, Гэвин.

— Второе. Один из больших файлов изображения с компакт-диска Найоана имеет соответствия с каждым из тех, которые мы скачивали с сайтов РСО. Алгоритм пока еще трудится, но из того, что я уже вижу, ясно, что мы получили целую кучу кредитных карт и банковских маршрутных номеров.

— Найоан — казначей РСО, — сказал Чавес. — Никаких сомнений.

— Номера проверяете? — спросил Кларк Гэвина.

— Еще нет. С чего, по-вашему, лучше начать?

— С кредитных карт. Их легче и получить, и сбросить, чем счет в банке. Начните с тех, которые привязаны к Сан-Франциско и Западному побережью. Может пригодиться, тем более что мы и сами здесь.

Глава 64

Если их появление в Медине и вызвало у кого-то любопытство, оно было хорошо замаскировано, решили братья Карузо. Еще не стемнело, и вокруг было полно белых, в основном туристов, разглядывавших товары на прилавках торговцев и слонявшихся по извилистым переулкам, так что два новых лица, присоединившихся к этим толпам, имели все шансы остаться незамеченными. Солнце уже частично скрылось за горизонтом, и с наступлением сумерек должен был начаться исход посторонних из Медины. По ночам здесь оставались только местные жители и те немногочисленные туристы, которые либо хорошо знают Триполи, либо пренебрегают грозящими опасностями. Арчи заверил братьев в том, что в Медине редко убивают туристов, зато ночные вооруженные грабежи и наскоки с вырыванием сумок считаются здесь распространенным спортом. Неосторожных и слабых местные воры замечали безошибочно. Брайан и Дом, по словам Арчи, к этим категориям не относились, так что им нечего было опасаться. В бумажном пакете австралийца оказались два 9-миллиметровых пистолета «браунинг хай-пауэр марк III» со спиленными номерами и четыре обоймы, снаряженных низкоскоростными патронами с разрывными пулями, что не могло не подкреплять уверенность. У братьев имелись при себе самодельные (вернее, сделанные искусниками Кампуса) глушители из полиэтиленовых трубок длиной в пару банок газировки, поставленных одна на другую, выкрашенные в черный цвет. Такой глушитель был рассчитан не более чем на сто выстрелов, но, поскольку у братьев было лишь сорок патронов, из-за этого можно было не беспокоиться.

Двадцать минут они бродили по переулкам между оштукатуренными и кирпичными домами, останавливались у прилавков торговцев, заглядывали в лавочки, смотрели товары, но все это время двигались по маршруту, который наметили по карте, которую им дал Арчи. Брайан держал ее в руке. Арчи указал им несколько путей к тому месту, где жил Рафик Бари, и несколько маршрутов отхода, в том числе и экстренного. Обдумав его советы, они полностью уверились в том, что их контакт в прошлом имел самое прямое отношение к войскам специального назначения, вероятнее всего, к австралийской Специальной авиадесантной службе. Это тоже было хорошим знаком — в таком случае образ мыслей австралийца был недалек от их собственного.

— Приятно пахнет, — отметил Дом, принюхиваясь.

Воздух был насыщен разнообразными запахами: горящих древесных угольев, жареного мяса, специй, а также зловонием множества потных тел, втиснутых в замкнутые пространства. Да и шум стоял такой, что у неподготовленного человека могла на первых порах закружиться голова — какофоническая смесь неблагозвучия из арабского, французского, различных языков Магриба и исковерканного, по большей части, английского. Толпа, словно под управлением каких-то невидимых регулировщиков, растекалась по переулкам и вытекала из них, люди расходились друг с другом, лишь изредка, случайно, встречаясь взглядами.

— Может быть, собачатина?

— Брат, собак едят в Азии, и не сказать чтобы повсеместно. Готов поспорить, что здесь, по большей части, едят баранину и конину иногда.

— Снова читал путеводители?

— Еще когда был в Риме.

— Что-то мне подсказывает, что гигиена здесь не в особом почете, — сказал Брайан, кивнув в сторону продавца в заляпанном кровью фартуке, разделывавшего на доске курицу.

Доминик рассмеялся.

— Ты говоришь так, будто тебе не приходилось питаться всякими букашками в школе выживания.

Как любой морской пехотинец, Брайан новобранцем прошел курс выживания в экстремальных условиях, причем все три его ступени. Вторая и третья предназначались для бойцов отдельных оперативных подразделений и экипажей самолетов.

— Да, в Бриджпорте — букашками, а в Уорнере — змеями.

Полигоны высших ступеней курсов выживания ВМФ и морской пехоты размещались в разных местах, в том числе в Горном учебном центре в Бриджпорте, Калифорния, и на военно-морской авиабазе в Уорнер-спрингс, Калифорния.

— Ну, как насчет конины?

— Может быть, на обратном пути, а? Мы ведь, кажется, уже рядом.

— Да, но ведь нужно же как-то убить время. В логово Бари нужно пробираться затемно. Так что будем ждать темноты.

— Разумно. Но когда…

Он не договорил. Невидимый громкоговоритель где-то поблизости захрипел, а потом из него раздался громогласный призыв муэдзина. Тут же умолкли все разговоры, местные жители бросили все свои дела, принялись разворачивать молитвенные коврики и опустились на колени. Брайан и Доминик, как и другие немусульмане, отступили в сторону и стояли молча, пока молитва не закончилась. Когда жизнь возобновилась, братья двинулись дальше. Сумерки постепенно сгущались, и в окнах и уличных кафе зажегся свет.

— Не могу сказать, что сильно симпатизирую исламу, — сказал Доминик, — но нельзя не признать, что они искренни в своей вере.

— В том-то и проблема, когда дело доходит до экстремизма. Такая фанатичная вера — первый шаг к террористам-смертникам и самолетам, врезающимся в здания.

— Да, но я никак не могу отказаться от мысли, что мы все же говорим о теории гнилого яблока.

— То есть?

— Одно гнилое яблоко портит всю бочку. В данном случае, гнилых яблок действительно немало, но все же гораздо меньше, чем хороших.

— Может, так, а может, и нет. Но нам-то платят не за это.

— Но думать-то нам никто не запрещает.

— Сколько мусульман в мире?

— Миллиарда полтора, наверно. Может быть, два.

— И сколько из них готовы обвешаться взрывчаткой и отправиться взрывать других? Нет, погоди. По-другому: сколько насчитывается радикальных террористов?

— Наверно, двадцать-тридцать тысяч. Брат, я понимаю, что ты имеешь в виду, но хорошие яблоки меня не волнуют. Кто, кому и как молится — личное дело каждого до тех пор, пока он не начинает получать божественные указания убивать ни в чем не повинных людей.

— Послушай, это не аргумент.

Они не в первый раз спорили на эту тему: можно ли считать огульную оценку целого народа или религии просто ошибкой в моральном подходе или же это еще и тактическая ошибка? Не мешает ли негативное представление об огромном демографическом пласте не только видеть действительно плохих парней, но и опознавать союзников? Как и в каждой стране на земле, друзья Америки порой становились врагами, а враги, наоборот, — друзьями. Доминик часто приводил в пример афганских моджахедов. Те самые повстанцы, которым ЦРУ помогло изгнать Советы из Афганистана, превратились в Талибан. Историкам предстояло еще долго спорить о том, почему так получилось, но сам факт был неоспорим. Впрочем, братья Карузо соглашались в том, что основные подходы у солдата и полицейского едины: как можно лучше изучи своего врага и будь разносторонним в тактике. К тому же за время службы они навидались всякого дерьма и усвоили, что в реальном мире таких понятий, как черное и белое, не существует. Это относилось, в частности, к тем ролям, которые были отведены для них в Кампусе, где нормой был серый цвет. И этим объяснялось и то, почему шпионов и оперативников спецслужб называют «воинами из тени».

— Пойми меня правильно, — добавил Доминик. — Я с превеликим удовольствием всажу пулю в любого болвана, который угрожает моей стране. Я всего лишь говорю, что побеждает, как правило, тот, кто воюет по-умному.

— Аминь. Но есть еще и несколько миллионов советских солдат, которые, вероятно, рассуждали так же. Сталин швырял их в мясорубку на Восточном фронте, как скотину.

— У любого правила всегда бывают исключения.

Брайан остановился, чтобы свериться с картой.

— Мы почти пришли. Следующий поворот налево, а там по переулку направо. Дом Бари — третья дверь слева. По словам Гази, выкрашена в красный цвет.

— Будем надеяться, что это не дурное предзнаменование.

Через десять минут они обнаружили тот самый переулок, идущий направо, и нырнули под арку. Брайан, со своим опытом военного, видел в темноте лучше, чем брат, и потому раньше понял, что человек, идущий навстречу, — не кто иной, как Бари Рафик. Он был не один. По сторонам от него шли двое мужчин, одетых в темные мешковатые брюки и белые рубашки с длинными рукавами и расстегнутыми воротниками, пузырящиеся на талиях.

— Местные тяжеловесы, — пробормотал Доминик.

— Ага. Пусть пройдут.

Бари и его телохранители шли быстро, но язык тел всех троих сказал братьям Карузо, что Бари не находится под конвоем. Эта троица была связана отношениями хозяина и его наемной обслуги.

Брайан и Дом первыми поравнялись с красной дверью и направились дальше, разминувшись по пути с Бари и его охраной. Брайан на ходу быстро оглянулся, увидел, как Бари вставил ключ в дверной замок, и тут же снова уставился вперед. Дверь открылась и почти сразу же захлопнулась. На ближайшем перекрестке братья Карузо повернули налево и остановились.

— Никто на нас и не взглянул, — сообщил Доминик. Телохранители Бари, по всей вероятности, были простыми уличными громилами, считавшими, что для этой работы хватает умения бить и пугать обычных людей. Вероятно, в большинстве случаев они оказались бы правы.

— Что ж, их невезение нам на руку, — ответил Брайан. — Обрати внимание, что он торопился. Хочет или ухватиться за колесо фортуны, или смыться куда-нибудь.

— Лучше исходить из второй версии. Пора импровизировать.

— Стратегия морской пехоты.

Пройдя еще двадцать футов по переулку, они обнаружили слева открытый проход под очередной аркой и оказались в небольшом дворике с сухим фонтаном посередине. К тому времени почти стемнело, и в углах сделалось совсем непроглядно. Пришлось подождать несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте. У дальней стены дворика возвышалась решетка, оплетенная высохшей виноградной лозой. Братья потрогали ее — деревяшки оказались ломкими.

— Пошли, — сказал Брайан. Он подошел к стене и сложил руки стременем. Доминик встал на эту ступеньку, дотянулся до верха стены, забрался наверх, посмотрел на брата, подал рукой знак «подожди» и скрылся из вида. Вернулся он через три минуты, кивнул, дескать, все в порядке, наклонился и помог брату влезть.

— Дверь, в которую входил Бари, выходит в такой же двор. В восточной стене открытая дверь. Один телохранитель там, а Бари с другим телохранителем — внутри. Я слышал, как они там чем-то громыхали. Похоже, что действительно спешат.

— За дело.

Они зарядили «браунинги», привинтили глушители и полезли по крыше. Слева в переулке загавкала было собака, но тут же послышался глухой удар. Пес взвизгнул и умолк. Брайан поднял сжатый кулак: замри. Оба пригнулись. Брайан прополз по крыше, посмотрел через край и вернулся.

— По переулку идут четыре мужика, — сообщил он шепотом. — Двигаются, как оперативники или полицейские.

— Может быть, Бари поэтому и спешит? — предположил Доминик. — Ну, что? Пусть идет, как идет?

— Если это полиция, ничего другого не останется. Если нет…

Доминик пожал плечами и кивнул. Они долго добирались до Бари и не собирались отказываться от своих намерений. Разве что, если положение окажется безвыходным. Вопрос состоял лишь в том, где намеревались новые игроки расправиться с Бари — если, конечно, у них была такая цель, — прямо у него дома или где-то в другом месте?

Брайан и Доминик придвинулись к краю крыши, нависавшему над двором Бари, легли на животы и проползли еще немного вперед, чтобы видеть. Одинокий телохранитель — неясный силуэт в темноте — все так же стоял около двери, лишь плавал в воздухе вишневый огонек сигареты. Он то светился ярче, то снова пригасал.

Слева все отчетливее звучали шаги по сухой глине переулка. В конце концов они стихли возле самой двери. Братья Карузо понимали, что в следующие несколько секунд узнают о конкурентах все, что нужно. Полиция начнет колотить в двери, преступники откроют пальбу.

Не произошло ни того, ни другого.

В дверь негромко постучали. Телохранитель Бари отшвырнул сигарету, наклонился к открытой двери в дом, что-то сказал и не спеша зашагал к наружной двери. Его тело не выказывало никаких признаков напряжения, он даже не потянулся к оружию, которое, как решили Брайан и Доминик, держал в висевшей на поясе кобуре. Братья переглянулись: неужели Бари ожидает еще какую-то компанию?

Телохранитель отодвинул засов и распахнул дверь.

Хлоп! Хлоп!

Выстрелы прозвучали негромко, как шлепки ладонью по деревянному столу. Телохранитель качнулся и упал навзничь. Три силуэта проплыли мимо него к двери дома. Четвертый приостановился около тела, выпустил в лоб упавшему еще одну, контрольную, пулю и последовал за остальными.

Из дома донеслось еще два приглушенных шлепка, потом крик, и наступила тишина. Через десять секунд из дома вышел Бари. Его руки были сложены на затылке, сзади его толкали трое пришельцев. Его швырнули на колени перед четвертым — очевидно, предводителем, — тот немного наклонился и что-то сказал Бари. Бари покачал головой. Предводитель отвесил ему пощечину.

— Что-то ищут, — прошептал Доминик.

— Ага. Ты думаешь, РСО?

— А кто же еще? Если только он не подрабатывает на кого-нибудь другого.

Допрос продолжался всего две-три минуты. Затем командир подал знак своим спутникам, и те повалили пленника на землю. Его руки связали скотчем, засунули в рот тряпку и поволокли в дом.

— Похоже, мистер Бари сейчас потеряет несколько ногтей, — сказал Брайан. — Если ему повезет, он отделается только этим. Лучше бы нам отбить его, пока за него не взялись всерьез.

— Дай им несколько минут. Тем счастливее он будет, когда прискачет конница, — сказал Брайан с усмешкой, которая показалась Доминику довольно жестокой.

— Послушай, Альдо, это бессердечно.

— Ничего, подействует как рычаг — разожмет рот.

Почти сразу же из дома понеслись приглушенные крики. Ровно через пять минут Доминик отвел взгляд от циферблата часов и кивнул. Брайан перевалился через край крыши, повис на руках и беззвучно опустился на согнутые ноги. Потом пригнулся и, держа дверь под прицелом «браунинга», отступил к дальней стене, припал на колено и кивнул брату. Доминик повторил его движения и занял позицию около ближней стены.

Двигаясь практически синхронно, они двинулись вперед, оставаясь почти невидимыми в тенях у стен, потом Доминик знаком приказал брату остановиться, а сам прокрался еще дальше и нашел место, откуда ему удалось заглянуть во все еще раскрытую дверь. Оттуда он знаками показал Брайану: вижу троих в комнате за дверью слева. Прямо от двери идет короткий коридор. Где еще двое — неизвестно.

Брайан кивнул, потом так же, жестами, нарисовал план вторжения и получил от брата ответный кивок-подтверждение. Доминик преодолел последние десять футов до стены, в которой была проделана дверь, и двинулся вдоль нее, пока не добрался до дверного косяка. Прикрывавший его все это время Брайан занял позицию с другой стороны двери. Доминик на мгновение высунулся из-за края, взглянул внутрь и кивнул.

Брайан кивнул раз… другой… третий… затем выпрямился, шагнул к двери и за нее, вдоль левой стены, держа «браунинг» перед собой на изготовку. Доминик двигался на шаг позади.

Двое прижимали Бари лицом к изящному деревянному столу. Его поверхность была измазана кровью, которая отливала черным блеском в свете стоявшего в углу торшера. Предводитель сидел напротив Бари и поигрывал большим кривым ножом. Лезвие ножа и его рука были мокрыми.

Один из тех, кто держал Бари, поднял голову и увидел вошедшего в комнату Брайана. Первая пуля Брайана попала ему в горло, вторая — в середину груди. В следующую секунду Брайан уложил и второго. Предводитель, успевший бросить нож и выхватить пистолет, обернулся, но рядом с ним уже был Доминик. Он ударил противника рукоятью пистолета в висок, и тот боком осел на пол.

— Готово.

— Готово, — прошептал в ответ Брайан. — А что с ним?

— Пусть отдохнет.

Брайан стукнул Бари рукоятью пистолета за ухом, пощупал пульс.

— Все в порядке.

Оба повернулись, вышли в коридор, выглянули в открытую дверь — во дворе все так же ничего не было — и повернули налево, по коридору. В конце, в дверном проеме, появился силуэт. Доминик дважды выстрелил. Человек упал. Из комнаты донесся скрип дерева по дереву.

— Окно! — сказал Доминик.

— Понял.

В три шага Брайан оказался в конце коридора. Выглянув из-за притолоки, он увидел на противоположной стороне комнаты человека, пытающегося вылезти в окно, и выстрелил. 9-миллиметровая разрывная пуля угодила беглецу в бедро, нога подогнулась, и он спиной вперед упал в комнату. В левой руке он держал пистолет. Доминик сделал еще шаг и дважды выстрелил в грудь лежащему.

— Чисто.

— У меня тоже.

В квартире имелась также ванная и вторая спальня, двери в которые открывались из того же коридора. Обе комнаты были пусты, как и имевшиеся в квартире шкафы. Второго телохранителя Бари они нашли в ванне, полностью одетым и с аккуратной дыркой в затылке. Закончив быстрый осмотр, они вернулись в гостиную, которая, судя по всему, служила и гостиной, и кухней. Бари лежал так же, как они его оставили — уткнувшись лицом в стол, раскинув руки.

— Христос! — негромко воскликнул Брайан. — Что за?..

За те пять минут, которые оказались в распоряжении посетителей Бари, те успели отрезать у него два пальца на левой руке.

— Кто-то всерьез решил наказать парня, — сказал Доминик. — Это ясно. Вопрос — за что?

Глава 65

Ни Кларк, ни Джек, ни Чавес не взялись бы судить, насколько квалифицированным бюрократом был Агонг Найоан, но для них быстро стало очевидным другое — как полевой агент он был либо плохо подготовлен, либо грубо игнорировал правила безопасности. Особенно ясно это проявилось в том, как он подбирал онлайн-пароли, которые Гэвин Байери расколол за несколько часов после того, как Кларк и компания покинули дом Найоана. Браузер, стоявший на ноутбуке Найоана, имел немало закладок — от сайтов онлайновых магазинов до справочных сайтов и всего прочего. Но у Найоана имелось и еще несколько почтовых ящиков, по одному в «Google», «Yahoo!», «Hotmail». В каждом из этих ящиков содержалось множество сообщений, главным образом от друзей и родных (по крайней мере, такими они казались), а также «макулатурная почта» и спам, насыщенные баннерными изображениями, которые Байери предстояло прошерстить на наличие признаков стеганографической шифровки.

Кроме того, Найоан активно пользовался Google-картами. На многих из которых, как выяснил Джек, имелись указатели — цифровые значки. По большей части ими были обозначены рестораны, кафе и тому подобные заведения, находившиеся в Сан-Франциско на расстоянии пешей прогулки от посольства или его дома. Но на один флажок Джек все же обратил особое внимание — частный дом в Сан-Рафаэле, примерно в пятнадцати милях к северу от города, через мост Золотые Ворота.

— Что обозначено этим флажком? — спросил Кларк.

— Синага, — ответил Джек.

— Похоже на фамилию.

— Сейчас проверим, — сказал Джек, прежде чем Кларк успел что-нибудь добавить. Через минуту он уже соединился с Байери. — Нужно проверить аккаунты Найоана по имени Синага.

Байери перезвонил уже через десять минут.

— Керсан Синага. За последние два года Найоан выписал на его имя семь чеков от пятисот до двух тысяч долларов. Я раскопал эти чеки на сайте банка. На одном из них стоит пометка «компьютерная консультация». И что еще любопытно. Я пропустил его имя через Службу иммиграции — он там есть. Должен был пройти собеседование восемь месяцев назад, но так и не явился. Он также отмечен в надзорном списке.

— Ну, тут дело не так просто, — сказал Чавес. — То, что человек не является на собеседование, еще не повод записать его в подозрительные.

— Точно, — согласился Кларк. — Что за ним еще?

— Индонезийская полиция объявила его в розыск, — ответил Байери. — Похоже на то, что ваш Керсан Синага — большой мастер по подделке документов. Они охотятся за ним уже четыре года.

Поездка на север заняла всего тридцать минут. Согласно Google-карте Джека, Синага жил в восточном пригороде Сан-Рафаэля, на малонаселенной стоянке трейлеров. Они проехали мимо, развернулись и припарковали машину в ста ярдах к северу от трейлера Синаги, окруженного в два ряда оградой из ржавой железной сетки по пояс высотой и забором.

— Динг, у меня в портфеле, на заднем сиденье, лежит блокнот, — сказал Кларк, обернувшись через плечо. — Достань его.

Чавес передал ему большой блокнот.

— Что ты затеял?

— Маленькую разведку. Вернусь через десять минут.

Кларк выбрался из машины. Джек и Чавес смотрели, как он направился к ближайшему трейлеру, поднялся по лесенке и постучал в дверь. Через несколько секунд на пороге появилась женщина. Кларк полминуты говорил с нею, потом перешел к следующему дому, где все повторилось снова, после чего он перешел к трейлеру Синаги. Затем он постучал еще в три трейлера и вернулся в машину. Там он протянул блокнот Джеку. Страницы оказались исписаны — имена, адреса и подписи.

— Не откроете тайну: что это такое? — спросил Джек.

— Я сказал, что хочу открыть ресторан неподалеку, и для получения лицензии на торговлю спиртным мне требуется согласие соседей. Синаги нет дома. Сосед сказал, что он работает по полдня в магазине «Бест бай» на подхвате и заканчивает в два часа.

— Еще час. Маловато.

— Подождем до темноты, — сказал Кларк.

— А тогда что? — спросил Джек.

— А тогда мы выкрадем этого ублюдка.

Кларк рассуждал вполне логично. Найоан редко связывался с Синагой, вероятно, в основном по электронной почте, так что исчезновение человека не должно было сразу же встревожить его. Кроме того, если удастся все сделать правильно, то есть шансы найти какие-то дополнительные электронные связи в той свалке информации, которую они раздобыли у Найоана. В худшем случае у них был бы «язык», который, по всей вероятности, готовил для РСО фальшивые документы. Правда, никто из них не знал, обрадуется ли Джерри Хендли тому, что на территории Кампуса придется держать пленного сообщника РСО.

— Легче просить прощения, чем разрешения, — сказал на это Кларк.

Они подъехали к магазину «Бест бай», дождались в сторонке появления Синаги, ненавязчиво проводили его до ближайшего продовольственного магазина, а оттуда — до дома. Подождав полчаса, Кларк повторно разыграл свою роль будущего владельца забегаловки. На сей раз он сначала прошел домики на противоположной стороне стоянки и лишь потом повернул к трейлеру Синаги. Все это заняло чуть больше пяти минут.

— Один. Играет в Xbox и пьет пиво. Никаких следов женского присутствия не заметно, так что, скорее всего, он живет там один, по-холостяцки, — сообщил Кларк. — Но у него есть собака — старый кокер-спаниель. Залаял только после того, как я постучал.

Кое-как убив время до сумерек, они вернулись к стоянке трейлеров и объехали ее вокруг. Автомобиль Синаги, пятилетняя «Хонда-сайвик», стоял под навесом, в окнах трейлера горел свет. Лампочка без абажура заливала ступеньки белым светом. Кларк выключил огни «Тауруса», выключил мотор и раскрыл блокнот.

— Его соседа — того, который рассказал, где он работает, — зовут Гектор. Динг, он немного похож на тебя.

— Дай-ка угадаю, что ты затеял… Я стучу и прошу немного сахара.

— Верно. Москитной сетки нет, так что ему придется открыть дверь. Как только он откроет, ты впихиваешь его внутрь, а я хватаю собаку и закрываю в уборной. Джек, ты обходишь вокруг и контролируешь задние окна. Маловероятно, что ему удастся добраться до них, но лучше перестараться, чем потом кусать локти.

— Хорошо.

— Не прячься. Иди так, будто ты здесь по делу. Соседи довольно приветливые, так что, если кто-то встретится, помаши рукой, скажи: «Привет», словно ты здесь не посторонний. Ну, за дело.

Они вышли из машины и направились по городку автоприцепов, негромко переговариваясь и посмеиваясь время от времени — трое местных жителей, возвращающихся после какой-то совместной поездки или прогулки. Когда они поравнялись с нужным трейлером, Кларк и Чавес повернули к нему. Джек, отступив в тень около ворот, видел, как Кларк прижался к стене около двери, а Чавес поднялся на лестницу. Потом Кларк повернулся и кивнул Джеку, тот осторожно приоткрыл ворота и пробрался во двор. Травы там почти не было, зато торчали кустики каких-то сорняков и темнели кучки собачьего дерьма. Джек обошел трейлер. Из трех окон два были слишком маленькими для взрослого человека, так что единственным возможным аварийным выходом следовало считать третье, ближайшее к нему окно.

Джек услышал, как на противоположной стороне домика Чавес негромко постучал в дверь. Через несколько секунд раздался голос:

— Кто там?

— Гектор, сосед. Дружище, у меня телефон разрядился. Позвольте воспользоваться вашим. Всего два слова.

В трейлере послышались шаги. Скрипнули петли.

— Эй!..

Дверь захлопнулась, послышался топот бегущих ног. Джек насторожился. Что за?..

— Бежит к тебе! — прогремел голос Кларка. — Заднее окно!

Одновременно с этими словами окно распахнулось, и из окна, головой вперед, вывалилась человеческая фигура. Беглец упал, негромко вскрикнул, но тут же перекатился и вскочил.

Джек на мгновение застыл, но тут же приказал:

— Стой на месте!

Синага резко повернулся к нему, взглянул направо, потом налево и кинулся на Джека. В свете, падавшем из окна, Джек заметил слабый отблеск стали в руке Синаги. Нож, — подсказала ему какая-то часть сознания. И тут Синага атаковал его, резко взмахнув ножом. Джек отступил. Синага метнулся за ним. Джек почувствовал спиной ограду, и тут же Синага круговым движением выбросил вперед руку с ножом. Джек отдернул голову и ощутил удар в плечо. Но и Синага потерял равновесие от резкого движения и качнулся в сторону. Джек левой рукой поймал его вооруженную руку за запястье, резко дернул и обхватил шею Синаги правой рукой, зажав гортань в локтевом сгибе. Синага нагнулся, насколько было возможно, и резко ударил головой назад. Джек предвидел этот удар, но успел лишь немного повернуть голову. Синага ударил его затылком в скулу. От боли у Джека потемнело в глазах. Синага бился у него в руках, пытаясь освободиться, еще раз толкнул Джека на ограду, но и сам оступился. Его ноги подогнулись, Синага осел на землю. Джек продолжал держать его изо всех сил, чувствуя, что сам сгибается вперед. Не отпускать, не отпускать… Джека повело в сторону, и он споткнулся, все так же стискивая рукой шею Синаги. Ему послышался негромкий хруст. Он шлепнулся на землю и перекатился, ожидая, что Синага снова налетит на него.

— Джек! — раздался голос Чавеса. Из ворот выскочил Динг и на бегу выбил ногой нож, сжатый в руке Синаги. Тот не двигался. Его голова была странно повернута в сторону. Его глаза несколько раз мигнули, но глазные яблоки оставались неподвижными, зрачки были направлены в одну точку. Правая рука подергивалась, беззвучно стуча по земле.

— Христос… — прошептал Джек. — Христос всемогущий…

В крошечный дворик вбежал Кларк, резко остановился и присел на корточки около Синаги.

— Шея сломана. Готов. Джек, ты цел?

Джек не мог отвести взгляд от Синаги. Он заметил, что рука перестала дергаться.

— Джек, очнись, — сказал Кларк. — Ты в порядке?

Джек кивнул.

— Динг, веди его внутрь. Быстро.

В трейлере Динг усадил Джека на диван, затем прошел в спальню и принял труп Синаги, который Кларк просунул снаружи в окно. Потом все собрались в гостиной. Из-за двери ванной гавкал спаниель.

— Снаружи все тихо, — сообщил Кларк, закрывая входную дверь. — Динг, посмотри в холодильнике. Может быть, Фидо успокоится, если дать ему поесть.

— Минуту.

Кларк подошел к Джеку.

— У тебя кровь.

— Да ну?

Кларк указал на правое плечо Джека. Рубашка потемнела от крови.

— Снимай рубашку.

Джек разделся. Оказалось, что у него между ключицей и горлом глубокий двухдюймовый порез, из которого на грудь стекала струйка крови.

— Ха… — пробормотал Джек. — А я и не заметил. Почувствовал, как что-то ударило в плечо, но ничего не понял.

— Дюймом-двумя выше, и с тобой было бы покончено. Джек, прижми вот тут пальцем. Динг, посмотри, нет ли у Синаги суперклея.

Чавес загремел в кухне ящиками, потом вышел и кинул Кларку маленький тюбик. Тот сунул его Джеку.

— Выдави в порез.

— Шутите?

— Нет. Лучше, чем швы накладывать. Делай, не бойся.

Джек попытался закапать клей в рану, но руки у него тряслись.

— Извините, не получается.

— Ничего, парень, это всего лишь адреналин, — сказал Чавес, забирая у него тюбик. — Не бери в голову.

— Он и правда мертв? — спросил Джек.

Кларк кивнул.

— Вот черт! Он же был нужен нам живым.

— Джек, в этом виноват он сам, а не ты. Если хочешь, можешь переживать по этому поводу. Это вполне естественно. Только не забывай — он пытался перерезать тебе глотку.

— Да, наверно… Не знаю…

— Постарайся не сосредотачиваться на этом. Ты жив — он мертв. Или ты хотел бы, чтоб получилось наоборот?

— Черт возьми, конечно, нет.

— Тогда запиши на свой счет победу и иди дальше. — Чавес закрыл тюбик и выпрямился.

— Что, просто так идти дальше?

— Может быть, ты опомнишься не сразу, — ответил Кларк. — Но если не сможешь, значит, лучше будет тебе вернуться в кабинет.

— Иисус! Джон, что вы такое говорите?

— Если это дерьмо засядет у тебя в голове, ты или сам погибнешь, или погубишь кого-то еще. Можешь мне поверить. Джек, для этой работы годится далеко не каждый. И если она кому-то не по силам, это вовсе не позор. Но лучше понять это раньше, чем позже.

Джек тяжело вздохнул, потер ладонью лоб.

— Хорошо.

— Что — хорошо?

— Хорошо, я об этом подумаю.

Кларк улыбнулся.

— В чем дело? — спросил Джек.

— Ты правильно ответил. Ты только что убил человека. И если бы тебя не потянуло покопаться в своих ощущениях, я бы не на шутку заволновался.

— Джон, я кое-что нашел, — сказал из кухни Динг.

Устройство отправили чартерным рейсом из Дубая, и через три дня оно прибыло в Международный аэропорт Ванкувер, в Британской Колумбии. Встречал его Муса, прилетевший накануне. Он предъявил письмо и визитную карточку, и его пропустили в таможенный склад, где его встретил инспектор.

— Сильвио Манфреди, — представился Муса, предъявляя документы.

— Спасибо, — кивнул чиновник. — Фил Нолан. Ваш груз здесь.

Они пошли к соседнему грузовому поддону, на котором стояла большая пластиковая коробка.

С «Фотошопом» и хорошей компьютерной издательской системой можно было без малейших затруднений изготовить и карточку, и фирменный бланк для переписки. Естественно, бумага, подписанная заведующим кафедрой ветеринарии университета Калгари, не служила для инспектора основательным документом, но ведь нужно было учитывать и психологический эффект. По мнению инспектора, он имел дело с таким же гражданином, как и он сам, и известным канадским университетом.

Курс обучения, который прошел Муса, продолжался четырнадцать месяцев, и за это время он, помимо всего прочего, усвоил, что таможенные инспекторы во всем мире перегружены работой, мало получают и донельзя обременены всяческой документацией. Для данного вида грузов — радиоактивные материалы — инспектору требовались три стандартные формы — товарная накладная, транспортная накладная, сертификат о происхождении перевозимого предмета с печатью и подписью дубайского агента из Ассоциации воздушного транспорта. А также множество бумаг, которые требовались для канадских: Комиссии по радиационной безопасности, Министерства транспорта, лицензирования по законам о радиоактивных веществах и приборах на их основе, и о перевозке опасных грузов. Все эти документы было очень легко подделать, но, чтобы удостовериться в этом, Мусе и его людям пришлось потратить на разведку целых восемь месяцев.

— Так что это такое? — спросил таможенный инспектор.

— Это PXP-40HF, мобильный иппорентгеноскоп.

— Простите, не понял.

Муса усмехнулся.

— Конечно, слово редкое. Это мобильный рентгеновский аппарат для лошадей. В Дубае живет друг ректора нашего университета. У него есть призовая кобыла, которая стоит гораздо больше того, что нам с вами удастся заработать за всю жизнь. Лошадь заболела, друг пожаловался президенту, и университет послал аппарат, чтобы ее обследовать.

Инспектор покачал головой.

— A-а, вот оно что… Ну, и как, лошадь поправилась?

— Да. И, самое смешное, что это была обычная колика. Просидел там неделю с этим аппаратом только из-за того, что ветеринар не смог распознать простое несварение желудка.

— Что ж, по крайней мере, вы погрелись на солнце. Ладно… — сказал инспектор, возвращаясь к просмотру документов. — Мне нужно знать радиоизотопный код, уровень активности, мощность дозы, величину загрязнения…

— На четвертой странице. И на девятой. Сквозь кожух излучение практически не проникает.

— Ага, вижу. И насколько эта штука опасна?

— Совершенно безопасна, если только кому-нибудь не придет в голову несколько часов посидеть на коробке. В таком случае действительно яйцам не поздоровится.

Инспектор рассмеялся.

— Значит, не оружие массового поражения, да?

Муса пожал плечами.

— Правила есть правила. Думаю, лучше перестраховаться, чем проявить халатность.

— Вы правы. Но почему вы не полетели прямо в Калгари?

— Не было мест аж до среды. Вот и решил прилететь сюда и арендовать автомобиль. Если все пойдет нормально, я еще засветло буду дома.

Инспектор поставил галочки в тех местах, где следовало расписаться, и приляпал на коробку наклейки. Потом сам расписался, где положено, еще раз просмотрел документы и вручил их Мусе.

— Счастливого пути.

— Мой автомобиль находится на стоянке…

— Подгоните его к воротам. Я скажу, чтобы вас пропустили.

Муса пожал ему руку.

— Спасибо.

— Не за что. Всего хорошего.

Глава 66

Они остановили кровь, хлеставшую из обрубков пальцев Бари, и усадили его в кресло в гостиной, примотав скотчем ноги к ножкам кресла. Командира нападавших тем же скотчем привязали к столу. Оба все еще пребывали без сознания. Напоследок они обыскали убитых и свалили их в ванну, где уже лежал труп второго телохранителя Бари.

— Прогуляюсь вокруг квартала, — сказал Доминик. — Посмотрю, не встревожились ли аборигены. Не думаю, чтобы нас кто-нибудьзаметил, но…

— Разумная мысль.

— Вернусь через пять минут.

Брайан сидел в гостиной, рассматривал пленников и анализировал только что закончившуюся операцию по их захвату. «Между прочим, отлично сработано», — решил он. Доминик ловко владел оружием, прекрасно проходил всю Хогганс-аллею, но по-настоящему окунуться вместе в такое вот дерьмо им еще не доводилось. Да, была та перестрелка в магазине, но ведь это не одно и то же, верно? Сейчас они взяли настоящих плохих парней из РСО, причем взяли у них дома. Однако по части взятия «языков» дело обстоит не идеально. Нужно кое-что здесь пересмотреть. Ему удалось уложить обоих рукоятью «браунинга», и все же это не самый эффективный способ. Может быть, лучше подошла бы кожаная дубинка со свинцом… Нужно подумать.

Дверь с улицы во двор негромко скрипнула. Он встал, подошел к двери, выглянул.

— Альдо, это всего лишь я, — сказал Доминик.

— Как впечатление?

— Все тихо. Здесь действительно с наступлением темноты жизнь затихает. Еще пара часов, и, вероятно, можно будет думать, что город вымер.

— Что ж, нам только на руку.

— Ты об этой парочке? — спросил Доминик, кивнув на Бари и его мучителя.

— Да. Если у них есть информация, мы можем попытаться либо расколоть на месте, либо уволочь туда, где будет удобнее работать.

— Ты прав, вот только вытащить их из Ливии мы самостоятельно не сможем. Может быть, стоит рвануть в Тунис?

— А это далеко?

— Примерно сотню миль на запад. Впрочем, не будем забегать вперед. Давай потолкуем с Бари, а потом и оценим обстановку.

Пара стаканов холодной воды на голову и несколько легких шлепков по щекам привели Бари в чувство. Он несколько раз моргнул, обвел взглядом комнату, уставился на Брайана и Доминика, пролаял несколько слов по-арабски, увидел, что его не понимают, и перешел на английский. Говорил он с сильным акцентом.

— Кто вы?

— Кавалерия, — ответил Брайан.

Бари зажмурился и застонал.

— Моя рука.

— Всего лишь два пальца, — успокоил его Доминик. — Кровь мы остановили. Ну-ка, выпей. — Он протянул Бари несколько таблеток аспирина из пузырька, который обнаружил в ванной. Бари здоровой рукой сунул таблетки в рот, взял у Брайана стакан с водой, проглотил таблетки.

— Спасибо. Кто вы?

— Судя по всему, мы сейчас твои единственные друзья на всю Медину, — сказал Доминик. — Кто были эти ребята?

— Они все мертвы?

— За исключением твоего приятеля с ножом, — ответил Брайан. — Так кто они такие?

— Я не могу…

— Мы предполагаем, что это РСО. Мистер Бари, кто-то нажал на кнопку.

— Что это значит?

— Кто-то приказал тебя убить. О чем они спрашивали?

Бари промолчал.

— Послушай, если тебе никто не поможет, они до тебя обязательно доберутся. Возможно, тебе и удастся на некоторое время спрятаться, но они все равно тебя отыщут. И, наверно, твоих родных в Бенгази.

Бари резко вскинул голову.

— Вам известно о них?

Доминик кивнул.

— И если известно нам…

— Вы ведь американцы, да?

— А это имеет значение?

— Нет, думаю, что не имеет.

— Помоги нам, и мы поможем тебе выбраться за границу, — сказал Брайан.

— Каким образом?

— Это уже наше дело. Так кто они?

— РСО.

— Те же самые, кто уделал Дирар-аль-Карима?

— Кого?

— Видео на сайте. Парень без головы и ног…

— О! Да. Это они.

— Как зовут того, который тебя резал? — спросил Доминик.

— Я знаю его как Факури.

— Чем он занимается?

— Тем, что вы здесь видели. Убивает. Пытает. Страшный, жуткий тип. Он хвастался тем, что сделал с аль-Каримом. Говорил об этом.

— Почему он пришел к тебе?

— Не знаю.

— Не пори ерунды, — сказал Брайан. — Ты и твои телохранители спешили. Ты уже знал, что Факури собирался навестить тебя. Почему ты так решил?

— Пошли слухи, что я связан с полицией. Это неправда. Я не знаю, кто пустил этот слух, но для этих людей… для них безопасность — это все. Наверно, они решили убить меня просто на всякий случай.

— Что они у тебя выпытывали? Ведь ты же обеспечивал им Web-сервис, так?

— Да. Факури хотел узнать, храню ли у себя какие-нибудь данные.

— Например?

— Доменные имена. Пароли. Графика…

— Файлы баннеров?

— Да. Да, он спрашивал о них.

Доминик покосился на Брайана и пробормотал:

— Стего.

— Угу.

— О чем вы? — спросил Бари.

— Ну, и что ты на это ответишь? — спросил Доминик. — Хранил что-нибудь? Скажем, для страховки.

Бари открыл было рот, но Брайан перебил его:

— Если соврешь, мы отвяжем Факури и уйдем.

— Да хранил. На флэш-карточке SD, как для фотоаппарата. Она спрятана под плиткой, за унитазом.

Брайан шагнул к двери.

— Сейчас проверим.

Он вернулся через две минуты, держа в руке карточку размером чуть больше ногтя.

— От кого Факури получает приказы? — обратился Доминик к Бари.

— До меня только слухи доходили.

— Отлично.

— От некоего Алмаси.

— Местный?

— Нет, у него дом в окрестностях Зуары.

Доминик посмотрел на Брайана.

— Это милях в шестидесяти к западу отсюда.

— Интересно, насколько высокий пост у этого парня? Мог он дать распоряжение о казни аль-Карима?

— Возможно.

Братья вышли во двор, оставив Бари привязанным к креслу.

— Что скажешь? — спросил Брайан.

— Бари, конечно, и сам по себе неплохой улов, но было бы хорошо поймать рыбку покрупнее. Если этот Алмаси имеет право разбираться со своими, пожалуй, стоит попытаться взять его.

Брайан посмотрел на часы.

— Около десяти. Полчаса на то, чтобы добраться до машины, два часа ехать до Зуары. К двум часам закончим дела с Алмаси, и в путь.

— Значит, берем с собой Бари и захватываем Алмаси, если получится.

— Остается Факури.

— Это балласт.

Доминик немного подумал и вздохнул.

— Дом, это бессердечный убийца, — сказал Брайан.

— Да понимаю я. Но, знаешь, трудно в башке стрелки перевести.

— Ты ведь уже делал это. С тем гадом, который изнасиловал девочку.

— Там все было немного не так.

— Нет, считай, что разницы нет. Плохой парень, который сам по себе не остановится. И здесь совершенно то же самое.

Доминик ненадолго задумался.

— Я это сделаю.

— Нет, братишка, этот тип — мой. Ты займись Бари, подготовь его к перевозке. А я здесь приберу.

Через пять минут Доминик и Бари стояли во внутреннем дворе. Брайан вынес парусиновую хозяйственную сумку, поставил Доминику под ноги.

— Полдюжины пистолетов и десять магазинов. Сейчас вернусь.

Брайан вновь скрылся в доме.

— Что он делает? — спросил Бари.

Изнутри донесся негромкий хлопок, потом другой.

— Факури… — пробормотал Бари. — Вы его убили.

— А что, было бы лучше, если бы он остался жив и снова принялся охотиться за тобой?

— Нет, но кто может поручиться, что вы не поступите так же и со мной, когда закончите свои дела?

— Я. В худшем случае, отпустим тебя на все четыре стороны.

— А в лучшем случае?

— Будет зависеть от того, как ты будешь нам помогать.

Брайан вышел через десять минут. Они с Домиником подошли к дальней стене, и Брайан подсадил Доминика на крышу. Через десять секунд Доминик подал оттуда рюкзаки и спрыгнул сам. Все трое направились к двери, ведущей на улицу.

Брайан повернулся к Бари.

— Объясняю, чтобы все было понятно: если ты побежишь или попытаешься поднять шум, сразу получишь пулю в голову.

— Зачем мне это делать?

— Не знаю и гадать не хочу. Захочешь подставить нас — умрешь первым.

— Понимаю.

Через сорок минут они вышли из Медины на Сиди-Омран и прошли два квартала на восток к отелю «Коринтия», около которого оставили «Опель». Еще через пять минут они выехали на Умар-аль-Мухтар и покатили на запад, к выезду из города. В ясном небе сиял узкий полумесяц, окруженный алмазной россыпью звезд.

Они ехали молча — Бари лежал на заднем сиденье, — пока не миновали Сабрату, город на побережье, расположенный в сорока милях от Триполи.

— Можешь сесть, — сказал пленнику Доминик, сидевший впереди на пассажирском сиденье. — Как рука?

— Очень болит. Что вы сделали с моими пальцами?

— Спустил в унитаз, — ответил Брайан.

Это было самым легким из того, что ему пришлось сделать в доме Бари. Кроме того, он раздел Факури и его людей, посмотрел, нет ли татуировок, и обшарил их карманы. Татуировок не оказалось, а документы были. Он собрал их в сумку. Потом он выпустил по три пули в затылок каждому из убитых, отчего их лица превратились в подобие растоптанных гамбургеров. Полиции, вероятно, удастся рано или поздно опознать трупы, но к тому времени, когда РСО узнает, что потерял своих людей, и он сам, и Доминик, и Бари будут за границей.

— Спустили в унитаз? — повторил Бари. — Зачем?

— Чтобы не оставлять лишних следов, выводящих на тебя, — ответил Доминик. — Чем меньше они будут знать, тем лучше. Где дом Алмаси?

— На востоке от города. Я знаю поворот. Он напротив старого нефтеперерабатывающего завода.

— Тормозите, — сказал Бари через двадцать минут. — Следующий поворот налево.

Брайан сбавил скорость, и машина свернула на грунтовую дорогу, которая почти сразу пошла в гору. Впереди путь извивался среди невысоких, поросших кустами холмов. Через пять минут дорога резко взяла вправо. Бари, смотревший в окно со стороны водителя, постучал в стекло.

— Вот он. Там, где горит свет. Это дом Алмаси.

В четверти мили от того места, где они находились, под изъеденным эрозией склоном, Брайан и Доминик видели двухэтажный саманный дом, окруженный кирпичной стеной высотой по плечо среднему человеку. На расстоянии в пятьдесят ярдов к западу от дома стояли, почти прижимаясь друг к другу, четыре глинобитные хибарки. Прямо за домом находился большой сарай.

— Бывшая ферма? — спросил Доминик.

— Да. Коз держали. Алмаси купил ее под дачу три года назад.

— Альдо, видишь антенны на крыше? — спросил Доминик.

— Да. Парень нешуточно прикинулся для связи.

Они проехали еще полмили, пока усадьба не скрылась за холмом, и притормозили на перекрестке. Брайан интуитивно повернул налево. Грунтовая дорога продолжалась всего ярдов пятьдесят, потом резко сузилась и вывела в котлован, похожий на карьер по добыче гравия.

— Пожалуй, подойдет, — сказал Доминик.

Брайан выключил огни, повернул рычаг ручного тормоза и выключил мотор. Братья повернулись на переднем сиденье и посмотрели на Бари.

— Что еще ты знаешь об этом месте? — спросил Брайан.

— Только где оно расположено, и все.

— Был здесь когда-нибудь?

— Один раз. Просто проехал мимо.

— И с чего тебя сюда понесло? Просто из любопытства?

Бари немного помялся, потом все же ответил:

— В моем бизнесе всегда полезно знать, с кем имеешь дело. Я знал, что Факури подчиняется Алмаси. И подумал, что стоит попробовать завязать с ним дела напрямую. И стал наводить справки.

— Предусмотрительный, — проворчал Доминик. — Значит, в доме ты не бывал?

— Нет.

Брайан:

— А как там насчет телохранителей?

— Уверен, что у него есть охрана, но не знаю сколько. — Брайан и Доминик молча смотрели на него. — Это правда, я клянусь своими детьми.

— Собаки?

— Не знаю.

— Дай-ка руки, — приказал Брайан. — Положи их на подголовники.

Бари напрягся было, но подчинился. Брайан и Доминик быстро примотали его руки скотчем к подголовникам.

— Думаете, это необходимо?

— Мы еще не совсем доверяем тебе, — объяснил Доминик. — Не думай, что мы имеем что-нибудь против лично тебя. Мы вернемся.

— А если не вернетесь?

— В таком случае, считай, что тебе чертовски не повезло, — ответил Брайан.

Они вышли из машины, достали из багажника хозяйственную сумку и, усевшись на землю, принялись сортировать свой арсенал. Теперь у них имелись, кроме «браунингов», четыре французских 9-миллиметровых пистолета «МАВ Р15» и два кургузых револьвера калибра 0,32.

— Шестьдесят патронов от «Р15», — сказал Брайан. — Девятимиллиметровые, «парабеллум». Прекрасно подходят для «браунингов». Ну, а если потребуется больше шестидесяти патронов, значит, дело завалено.

Они перезарядили обоймы «браунингов», потом поделили оставшиеся патроны от «Р15» и сложили в карманы широких летних брюк. Потом проверили рюкзаки, что-то вынули, что-то добавили. Доминик подошел к задней двери «Опеля».

— Дайте мне еще аспирина, — попросил Бари.

Брайан отыскал в рюкзаке флакон и кинул его Доминику. Тот вытряхнул на ладонь полдюжины таблеток, вложил их в рот Бари и дал запить из своей фляги.

— Никуда не уходи и не поднимай шума, — сказал Доминик и повернулся к Брайану. — Готов?

— Вполне. А теперь попробуем поймать большую рыбу.

Глава 67

— Ну, и как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Джерри Хендли, когда Джек сел за стол напротив него. Сэм Грейнджер стоял чуть в стороне, прислонившись к стене около окна и сложив руки на груди.

— Вполне нормально, если не считать того, что меня уже замучили вопросами о самочувствии, — ответил Джек. — Джерри, это всего лишь порез. На который вполне хватило суперклея.

— Я говорю не об этом.

— Я знаю, о чем вы говорите.

— Джек, ты убил человека. С тех пор не прошло и двенадцати часов. Если ты скажешь, что тебя это не тревожит, я полностью переведу тебя на кабинетную работу.

— Босс…

— Он говорит совершенно серьезно, — вмешался Грейнджер. — Нравится это вам или нет, но вы сын президента Джека Райана. Если вы считаете, что для нас это безразлично, подумайте хорошенько. И если нам хотя бы на секунду покажется, что вы не хотите напрягать мозги, вы тут же окажетесь на скамейке запасных.

— Но чего вы от меня хотите? Если честно — руки у меня до сих пор трясутся, и в желудке погано. Я всадил шприц с ядом в МоНа, потому что он этого заслуживал. А этот Синага… Не знаю. Может быть, заслуживал, а может быть, и нет. Он кинулся на меня и пытался меня убить… — Джек немного помолчал, откашлялся. — Хотел ли я его убивать? Нет. Рад ли я, что остался жив, а он погиб? Можете сами догадаться.

Джерри тоже немного помолчал, потом кивнул.

— В общем, подумай об этом, а завтра скажешь мне, что решил. Место для тебя найдется здесь в любом случае.

— Спасибо.

— Сэм, будь любезен, попроси их зайти.

— Подождите секунду, — сказал Джек. — Я уже обсуждал это с Джоном и Дингом… Помните электронное письмо о рождении ребенка, которое мы перехватили? — Хендли кивнул. — Оно не вызвало никакой реакции. Ни ответов, ни пояснений. Мертвый штиль, в том числе и за границей. Я думаю, что это письмо было указанием об изменении порядка связи.

— Объясните, — потребовал Грейнджер.

— Мы знаем, что РСО использует для связи стеганографию. Вероятно, в баннерах на своих сайтах, и так продолжалось довольно долго. Что, если то письмо было сигналом, приказом группам перейти на связь с использованием только стеганографических протоколов? Нечто вроде их варианта радиомолчания.

— С какой целью?

— Спецвойска обычно переходят в режим радиомолчания, когда готовятся к десантированию. Возможно, Эмир дал приказ о проведении операции.

— Мы наблюдали снижение активности связи и перед одиннадцатым сентября, — сказал Грейнджер. — И перед событиями на Бали и в Мадриде.

Хендли кивнул.

— Джек, мне хотелось бы, чтобы ты присоединился к Байери. Поройтесь как следует в том, что вы добыли у Найоана.

— Хорошо.

— А теперь, Сэм, зовите их.

Грейнджер открыл дверь, Кларк и Чавес вошли в кабинет и сели рядом с Джеком.

— Вы уже знаете новость? — спросил Хендли у Кларка.

— Какую?

— Обвинение против Дрисколла отозвано.

— Подумать только! — ухмыльнулся Кларк.

— Пресс-секретарь Килти объявил об этом вчера, под самый конец рабочего дня, когда все были заняты мыслями об уикенде. Сэм говорил со своим старым другом из Беннинга. Дрисколл ни в чем не виноват. Почетная отставка, полная пенсия плюс инвалидность. Интересно, плечо будет сильно мешать ему жить?

— Разве что, если вы решите поручить ему оштукатурить ваш кабинет.

— Хорошо. А теперь докладывайте.

— В трейлере Синаги не оказалось ничего, кроме цифрового зеркального фотоаппарата, — сказал Кларк. — «Никон», не дорогой, не дешевый. На карточке — несколько сот снимков. По большей части пейзажи, но нашлось и с дюжину портретов.

— Типично паспортные портреты, — добавил Чавес. — Все — мужчины, ближневосточного типа или индонезийцы. Причем одного из них мы уже видели. Помните курьера, которого вы выследили, — Шазифа Хади?

— Что вы говорите? — воскликнул Грейнджер.

— Да, именно он, — ответил Джек. — Только на снимке Синаги Хади чисто выбрит. А мы видели его с бородой и усами. Побриться, взять новый паспорт — отправляйся, куда хочешь.

— А отсюда можно вывести ответ на вопрос, куда он отправился после Лас-Вегаса, — сказал Кларк. — По крайней мере частично. Он покинул страну.

Хендли кивнул.

— Но куда и зачем? Сэм, что еще мы знаем о Синаге?

— В Джакарте его отлично знают. Я говорил с одним моим другом, который дружит с шефом полиции из Сурабаи. Он был настоящим мастером. Делал паспорта наивысшего качества.

— Как с опознанием по лицам?

— Байери начал бета-тестирование своей системы, — сказал Джек, — но мы мало знакомы с тем, что используют ИТП и МНБ.[569] Их параметры могут сильно отличаться от наших.

— ФБР? — предложил Грейнджер.

— Вероятно, та же самая система. В противном случае они, как пчелы, опыляли бы все цветы подряд.

— Когда вернется Дом, предложим ему запустить пробный шар. Поскольку мы знаем только одного Хади, на нем и сосредоточим внимание. Нужно узнать, куда он отправился из Лас-Вегаса. Мистер Кларк, в каком состоянии вы оставили Сан-Франциско?

— В случае с Найоаном — все стерильно. Оставили все, как было, только скачали данные. Сейчас с ними возится Гэвин. Впрочем, одно мы можем сказать наверняка уже сейчас. Найоан — важное звено в системе материально-транспортного обеспечения РСО. Деньги, документы… Кто знает, что еще? Что касается Синаги, то мы имитировали взлом. Он схватился с грабителем и погиб. Для подкрепления версии взяли из трейлера DVD-плеер, немного денег.

— Проследим за новостями оттуда, узнаем, сработала ли наша инсценировка. Должна сработать. Мы все сделали аккуратно.

— Ладно. Теперь остается ждать, когда наш обер-мудрец до чего-нибудь докопается. Спасибо, господа. Мистер Кларк, не уделите мне еще минуточку? — Хендли помолчал, Джек и Чавес вышли, закрыв за собой дверь, и тогда Хендли коротко спросил: — Ну?

Кларк пожал плечами.

— С ним все в порядке. Есть ли у него настоящий вкус к полевой работе, покажет только время, но она ему по силам. Умный мальчик.

— Вы же не думаете, что ум здесь — самое главное, — сказал Грейнджер.

— Что ж, у него определенно крепкие нервы. Как у его отца.

— Вы взяли бы его с собой еще раз?

— Не задумываясь. У него хорошие инстинкты, он очень наблюдателен и очень быстро учится. Кроме того, в нем есть задатки серого, что тоже ему только в плюс.

— Серого? — повторил Хендли.

— «Серые люди», — ответил Кларк. — Лучшие тайные агенты знают, как слиться с фоном — как ходить, как одеваться, как разговаривать. Вы проходите мимо них на улице и не замечаете их. У Джека такое качество имеется, причем оно естественное.

— Очередное генетическое свойство Райанов?

— Возможно. Не забывайте, он рос как под микроскопом. И много воспринял от своего окружения, даже не сознавая этого. Дети очень смышлены. Джек рано понял, почему вокруг них все время ошиваются люди в темных костюмах и с оружием. И антенны у него заработали.

— Вы думаете, он расскажет отцу?

— О Кампусе? Думаю, что да. Конечно, вины Джека в этом нет, но ведь он все время живет в тени отца. Между прочим, чертовски большой и густой тени. Но когда он поймет, чем намерен здесь заниматься, он найдет способ это преподнести.

С помощью грузчика таможенного склада Муса погрузил свой ящик в багажный отсек арендованного «Субару аутбек», помахал инспектору и выехал за ворота. Естественно, Муса не собирался ехать в Калгари, как сказал таможенному инспектору, а проехал пятнадцать миль на восток до пригорода Суррея и въехал на стоянку гостиницы «Холидей-инн экспресс». Там он нашел место для машины прямо под окном своего номера, расположенного на первом этаже, потом поднялся в гостиницу и весь остаток дня дремал или щелкал пультом дистанционного управления, перескакивая с одного глупейшего телешоу на другое такое же, пока не остановился в конце концов на Си-эн-эн. В гостинице имелся беспроводной доступ в Интернет, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не достать ноутбук и не проверить обновления. У него была при себе флэшка с новейшими шифровальными таблицами и программой расшифровки стеганографических посланий — он мало разбирался и в том, и в другом, — но входить на какой-нибудь из вспомогательных сайтов, когда осуществлялся последний этап подготовки к операции, было бы неблагоразумно. На завтрашний полдень запланирована очередная перекличка, но и она должна оказаться очень короткой. Просто нужно считать, что все идет по графику, если только кто-нибудь не доложит о сбое.

Бормотание телевизора слилось в невнятный фоновый шум, а Муса глядел в потолок и пролистывал в уме свой собственный график. Каждый отрезок предстоящего пути и весь маршрут в целом он знал назубок, а его документы могли выдержать любую проверку, за исключением разве что сверхтщательной. Правда, если таможенного инспектора в аэропорту удалось обмануть без всякого труда, то в Соединенных Штатах меры безопасности были не в пример серьезнее. Полицейские там весьма придирчивы, любопытны и бдительны до чрезвычайности. С другой стороны, напомнил себе Муса, через несколько дней службам безопасности, как федеральным, так и в отдельных штатах, станет не до того, а он тем временем благополучно доберется до места назначения.

Звонок будильника поднял его в семь вечера. Он сел и протер глаза. Сквозь опущенные шторы он видел, как постепенно мерк свет за окном. Он включил лампу, висевшую на стене над кроватью. На телеэкране один из дикторов терзал вопросами о состоянии американской экономики какого-то типа с Уолл-стрит. «Снижение уже достигло низшей точки? — спрашивал диктор. — Вернулась ли страна к режиму роста?» Идиоты. Америке лишь предстояло рухнуть на дно. Очень скоро.

Муса вошел в ванную, сполоснул лицо водой, а потом надел куртку. Остановившись посреди комнаты, он немного подумал, потом вернулся в ванную и взял с вешалки полотенце. Пятясь задом, он протер все, к чему прикасался. Двигаясь назад, он вытер каждую поверхность, которую он коснулся: маховики крана, сиденье унитаза, рычаг унитаза, выключатель… Закончил он ночным столиком, пультом дистанционного управления и лампой. Комнату он оплатил заранее, так что можно было не останавливаться у стойки администратора. Портье сказал ему, что карту-ключ можно оставить в комнате, и он положил ее на телевизор, не забыв перед этим тщательно протереть. Полотенце он сложил и сунул в карман брюк. Что еще? Не забыл ли он чего-нибудь? Нет. Он вышел из гостиницы и подошел к «Субару». Ящик был на месте. Он открыл дверь ключом, сел в машину и завел мотор.

Покинув стоянку, он выехал на шоссе № 1, по которому проехал двадцать две мили на юго-восток до поворота на автостраду Фрейзер, идущую с запада на восток, и преодолел по ней еще семь миль до 264-й стрит. Тут он сделал еще один поворот, на юг, и через четыре минуты увидел впереди мачты со множеством мощных фонарей. Это был перекресток 13/539, находившийся совсем рядом с канадско-американской границей, почти сразу за ним возвышалось внушительное бетонированное сооружение. Муса почувствовал, что его сердце забилось чаще, но продолжил путь.

Не доходя нескольких сот ярдов до границы, дорога разветвлялась: левая полоса шла прямо и выводила к контрольно-пропускному пункту, а правая изгибалась и вливалась в шоссе, обозначенное на его карте как Авеню № 0, уходившее строго на запад. Он нажал кнопку сброса одометра и посмотрел в зеркало заднего вида. Никого. Он прибавил скорость до разрешенного предела, потом немного сбавил и включил круиз-контроль.

«Странно, — думал он, — что эта ничем не примечательная двухполосная дорога, зажатая между перелесками и полями фермеров, является границей между двумя огромными странами». Из всего, что видел Муса, единственным признаком наличия границы могло служить высокое заграждение из металлической сетки, тянувшееся вдоль южного края дороги. Да, американцы любят заборы.

Так он ехал восемь миль, глядя, как заходит солнце и на небе загораются звезды. Свет фар скользил по серому асфальту, убегали под машину желтые линии дорожной разметки, и когда, как ему казалось, прошло уже несколько часов, он увидел приближающийся перекресток. Подъехав поближе, он прочитал на щите: «216-я стрит». Отлично. Теперь уже недалеко. Потом последовала 212-я стрит, 210-я. Он отключил круиз-контроль и пустил машину накатом. Впереди справа он увидел сквозь деревья светящиеся окна и принялся всматриваться туда, предоставив машине возможность замедлять ход на пустой дороге. Вот оно!

Несколько сосен, а рядом с ними проем в заборе. Возле проема табличка: «ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. НЕ ЗАЕЗЖАТЬ». Муса посмотрел вперед — не увидел никаких огней на дороге, — потом в зеркало заднего вида. Все чисто. Он выключил свет своей машины, нажал на тормоз, повернул налево через встречную полосу и въехал под табличку, которая запрещала это делать.

Он был в Америке.

Дорога почти сразу пошла под уклон. Вернее, это была уже не дорога, а разбитая тряская колея в лесу. Справа темнела сосновая роща площадью примерно в акр. Какая-то лесозаготовительная компания купила этот лесок и решила свести его под корень.

Извивавшаяся, как змея, дорога была на редкость плохой, но полноприводной «Субару» справлялся с ней вполне прилично. Проехав по ней еще полмили, Муса добрался до перекрестка, где сходились еще три дороги, и повернул налево. Дорога стала немного ровнее. Через пару минут машина оказалась на следующем перекрестке. Здесь Муса повернул налево, проехал еще несколько сот ярдов на восток и снова повернул на юг. Через пять минут он вновь оказался на асфальтированной дороге. Это могла быть только Эйс-стрит-род. Он перевел дыхание. Если бы его поймали при пересечении границы, это уже случилось бы. Но с ним все было в порядке. Пока.

Он включил фары и повернул направо. Еще пять миль, и он окажется на автостраде № 5, немного севернее Блейна, Вашингтон. А оттуда направится прямо на юг. Три дня спокойной езды по прекрасным шоссе.

Глава 68

Дом Алмаси располагался перед невысоким холмом, поросшим корявыми южными соснами. Противоположный склон холма спускался прямиком к гравийному карьеру. Чтобы добраться до вершины по каменистым промоинам, Доминику и Брайану потребовалось полчаса. Оттуда они поползли по-пластунски.

Прямо впереди, ярдах в двадцати ниже по склону, находилась задняя стена сарая, а справа от нее — глинобитные домики. Окна были темными. Слева, немного подальше, находилась задняя дверь дома. Там светилось одно-единственное окно — на втором этаже.

— Скоро три, — прошептал Брайан. — Посидим еще немного. Если Алмаси пустил дозоры, мы рано или поздно их увидим.

Прошло десять минут, двадцать. Никакого движения не наблюдалось.

— Ну что, потрясем дерево? — предложил Доминик. — Начнем с хлева?

— Почему бы и нет?

Брайан отступил на несколько шагов назад, подобрал горсть камешков и вернулся. Первый камень он бросил по высокой дуге. Камень ударился в крышу хлева, громыхая, скатился вниз и глухо упал на землю. Никаких новых звуков не последовало.

Брайан бросил второй камень, на сей раз прямо в стену. Прошло пять минут.

— Уже полчаса ждем….

— Сначала хлев, потом халупы? — спросил Доминик.

— Да. Если тут есть какой-то караул, он должен находиться там.

Они поползли вниз и направо, пока не оказались прямо позади хлева, потом вернулись немного назад и подкрались к его задней стене. Она была зашита темными от старости досками, между которыми зияли широкие щели. Брайан и Доминик посмотрели внутрь и не увидели никакого движения.

«К домикам», — показал жестами Брайан.

Низко пригнувшись, они выбрались из-за хлева и поползли вдоль подножья холма, не поднимая голов над низкими кустами. Пятьдесят футов, и они оказались на узкой тропинке. Прямо за ней располагались глинобитные хибарки. Двадцать ярдов пришлось ползти по открытому месту. В ста ярдах слева возвышался главный дом. Окно над задним крыльцом все еще светилось.

Брайан сделал знак: иди вперед, я прикрою.

Доминик кивнул, оглянулся по сторонам и бесшумно перебежал к стене крайнего с запада домика. Заглянув за оба угла, он махнул Брайану: можно идти. Через десять секунд брат присоединился к нему. Доминик прикоснулся к уху, потом указал на стену. В нескольких футах над их головами чернело горизонтально прорезанное окно. Оттуда доносился храп.

«Осмотрю два северных дома», — жестами предложил Доминик.

Они вновь встретились через две минуты.

Доминик кивнул, поднял два пальца, потом еще два. Итого четыре. Потом провел большим пальцем по горлу и пожал плечами: убираем всех?

Брайан покачал головой и указал на главный дом. Доминик кивнул. Гуськом, Брайан впереди, они обогнули крайнюю хижину, расположенную ближе всего к крыльцу. Снова никакого прикрытия, но здесь расстояние всего двадцать футов.

Подняв «браунинг» и глядя по сторонам, Брайан пересек просвет и присел около крыльца. Подождав две минуты, он подал знак Доминику — присоединяйся, — а потом указал на ступеньки и чиркнул себя пальцем по горлу: очень старые и наверняка скрипучие. Доминик кивнул, подкрался к крыльцу, потрогал перила, повернулся и показал Брайану большой палец. Через три минуты они оказались на крыльце, придвинулись к двери и замерли, прижавшись к косякам. Брайан взялся за ручку. Дверь оказалась не заперта. Он приоткрыл ее на два дюйма, застыл… Подождал. Открыл пошире, заглянул внутрь и кивнул.

Они перешагнули через порог, держа пистолеты на изготовку и ловя взглядами любое возможное шевеление. Они оказались в вестибюле. Пол здесь был выложен плиткой. Впереди справа находилась лестница, ведущая на балкон, куда выходило несколько дверей. Слева и справа располагались гостиные. Стены были покрыты белой штукатуркой, которая, казалось, светилась в темноте. Доминик ткнул себя пальцем в грудь: я иду первым. Брайан кивнул и сделал шаг назад. Они вместе вошли в гостиную, а потом в расположенную за ней столовую, откуда попали в кухню. Через вторую дверь кухни они попали во вторую гостиную, ту, что слева от вестибюля.

Брайан указал на лестницу, брат кивнул в ответ. Доминик отступил в угол вестибюля и приготовился прикрывать брата, пока тот поднимается вверх. Оказавшись наверху, Брайан прижался к стене, и Доминик присоединился к нему.

По одной стороне дверей было четыре, и еще одна в дальней стене. Они начали с первой двери. Спальня. Пустая, кровать заправлена. Воздух затхлый, как будто комнату давно не открывали. Заглянув во вторую и третью двери, они обнаружили еще две пустые комнаты. За четвертой дверью оказалось нечто вроде домашнего офиса: большой дубовый стол, многоканальный телефонный аппарат, многофункциональный принтер и плоский компьютерный монитор. Брайан шагнул в комнату и огляделся по сторонам. Прямо напротив двери находился вмонтированный в стену сейф.

Они подошли к последней двери. Доминик приложил к ней ухо, прислушался, выпрямился и сказал одними губами:

— Храпит. — Потом добавил жестами: — Я займусь Алмаси, а ты осмотри комнату.

Брайан кивнул.

Доминик повернул ручку, приоткрыл дверь на дюйм и одним глазом заглянул в щелку. Повернулся, кивнул Брайану, распахнул дверь и в три шага оказался рядом с роскошной кроватью под балдахином, на которой, раскинувшись на спине, спал Алмаси. Брайан прошелся по комнате, заглянул в углы и кивнул Доминику. Тот схватил Алмаси за руку, резким рывком перевернул его на живот и ткнул лицом в подушку. Тот сразу проснулся и замолотил руками, пытаясь вырваться. Доминик приставил ему к затылку глушитель «браунинга».

— Один звук, и ты покойник. Кивни, если понимаешь.

Алмаси кивнул.

— Мы сейчас уйдем, и ты уйдешь с нами. Если попытаешься помешать — твоя смерть будет ужасной. У тебя в кабинете компьютер и сейф. Ты ведь хочешь дать нам пароль и комбинацию, верно?

Алмаси снова кивнул.

Брайан дал Доминику рулон скотча, тот связал руки Алмаси и бросил клейкую ленту брату. Потом отступил от кровати и жестом приказал Алмаси подняться. Тот повиновался. Потом они втроем — Брайан впереди — вышли в коридор, а оттуда в кабинет.

Доминик включил компьютер Алмаси — роскошный офисный «Делл». На экране появилась эмблема Windows Vista, потом выскочило окно запроса пароля. Он выдвинул ящик стола, нашел там авторучку и блокнот и подвинул Алмаси.

— Имя пользователя и пароль.

Алмаси не пошевелился.

Брайан придвинул стоявшее поблизости кресло, толкнул на него Алмаси и приставил «браунинг» к его правому колену.

— Начну отсюда. Сначала колени, потом лодыжки, а потом локти. — Он взял со стола блокнот и ручку и кинул их на колени Алмаси.

— Имя пользователя и пароль.

На сей раз Алмаси не стал упрямиться. Когда он закончил писать, Брайан передал блокнот Доминику, тот запустил компьютер и принялся разворачивать директории.

— Пусть займется сейфом, — сказал Доминик. — Я сейчас запущу копирование, а потом обшарю его спальню. — Он вставил флэшку в порт USB.

Брайан вздернул Алмаси на ноги и толкнул к сейфу.

— Открывай.

— Мои руки…

— Справишься.

Алмаси неловко опустился на колени и принялся крутить диск связанными руками.

— Сейчас приду, — сказал Доминик и вышел из комнаты.

Алмаси поднял голову и посмотрел на Брайана.

— Готово.

— Открой и отойди в сторону.

Алмаси послушно отполз на коленях. Брайан присел около сейфа. Внутри оказался лишь один компакт-диск в бумажном конверте. Брайан протянул руку за ним. Краем глаза он заметил, что Алмаси потянулся связанными руками к полке, рядом с которой стоял, повернулся, увидел в руках пленника пистолет и шагнул в сторону, вскидывая «браунинг». Громыхнул выстрел, комнату озарила оранжевая вспышка. Брайан выстрелил от бедра и всадил пулю в середину груди Алмаси. Тот повалился набок.

— Брайан! — Доминик влетел в дверь, подскочил к лежавшему Алмаси, пинком выбил пистолет из его руки, присел на корточки и пощупал пульс. — Готов.

— Он добрался до оружия, — выдохнул Брайан. — Я лишь на секунду отвел взгляд. Проклятье.

— Успокойся, Брайан. Сядь.

— Что?

— У тебя кровь.

— Ха!

Доминик усадил его на стул, взял за руку и прижал ладонь брата к верхней части его живота. Брайан почувствовал под пальцами влажное, убрал руку и посмотрел на пальцы.

— Вот дерьмо!

— Прижимай.

— У нас, наверно, скоро появится компания. Проверь.

Доминик подошел к окну и раздвинул шторы. Около глинобитных хибарок мелькал свет.

— Уже идут. — Он вернулся к Брайану, который успел расстегнуть рубашку. Дюйма на четыре ниже правого соска краснела дырка диаметром с мизинец. Он надавил концами пальцев около раны и вздрогнул. Из раны брызнула кровь.

— Ребро сломано? — спросил вернувшийся к окну Доминик.

— Да, наверно. Задержало пулю. Ах, Иисус, как же больно! Черт, черт, черт! Возьми диск, я его выронил. Он лежал в сейфе. — Доминик взял с пола рюкзак, запустил руку внутрь, вынул несколько женских прокладок, вручил их Брайану и вернулся к окну.

— Нужно было взять что-нибудь посущественнее.

— Ничего лучше не придумаешь. Они отлично впитывают кровь. — Он разорвал упаковку и приложил прокладку к ране. — Что-нибудь видишь?

— Идут с фонарями. Сейчас будут здесь. Двигаться можешь?

— Да.

— Попробую их задержать.

Доминик поднял с пола пистолет Алмаси «беретта-томкэт» калибра 0,32.

— Какие патроны? — спросил Брайан.

Доминик выдернул обойму, взглянул:

— Разрывные.

— Что ж, хорошо. Вперед.

Доминик сбежал вниз по лестнице и выскочил наружу, присел около крыльца, прицелился в окно хижины, находившейся с запада, и выстрелил три раза. Оттуда раздались крики. Свет погас. Доминик вновь вбежал в дом, запер дверь и кинулся к правому угловому окну. Открыв его, он выпустил четыре пули в восточную хижину, а потом еще пять — через парадную дверь. Затвор пистолета щелкнул и открылся — патроны кончились. Доминик бросил его и вновь метнулся наверх. Брайан стоял, опираясь о стол.

— Мне лучше. Кровотечение уменьшилось. У тебя есть план?

— Да. — Доминик поднял с пола компакт-диск, сунул его в рюкзак, потом перегнулся через стол и выдернул из компьютера флэшку. — Крыльцо прямо под нами. Как только они зашумят, выбирайся из окна. Ложись на крышу и не двигайся, пока не услышишь здесь шума. Тогда спускайся на землю и иди к хлеву. Если хватит сил, доберись до автомобиля. Я тебя догоню. Дай мне твою пушку.

— Дом…

— Запрись здесь и дай мне твой пистолет. С перевязкой управишься? — Брайан кивнул. — Братишка, ты совсем зеленый. Ты уверен, что можешь двигаться?

— А разве у нас есть выбор?

— Нет. Следи за окном и рассказывай мне о том, что там происходит.

— Не беспокойся.

Доминик положил оба «браунинга» на стол, обвел взглядом комнату, схватил кресло, стоявшее перед столом, толкнул к двери, и присоединил к нему приставной столик. Потом он пропихнул все это через дверь и спустил вниз по лестнице. Мебель застряла кучей около нижних ступенек.

— Как дела? — крикнул он.

— Пока ничего… Зашевелились. Один вышел, идет на запад. У него «АК».

Доминик заскочил в первую спальню, выволок оттуда тумбочку, торшер и кресло и тоже спустил все это по лестнице.

— Дом, что ты делаешь?

— Баррикаду строю.

То же самое он сделал в следующей спальне и вернулся в кабинет. Там он надел рюкзак, взял «браунинги», отвинтил глушители и заткнул пистолеты за пояс.

— Пора, ковбой, — сказал стоявший около окна Брайан. — Остальные трое тоже выбрались. Два идут к крыльцу, один в обход дома. Первый сейчас обходит восточную стену. Эй, смотри, что я нашел! — Он указал в угол, где стоял прислоненный к стене дробовик. — «Моссберг-835» двенадцатого калибра. Заряжен шестью патронами.

Доминик подошел к Брайану, осторожно открыл окно, помог Брайану вылезти и подождал, пока брат не улегся плашмя на дранковой крыше.

— Я дождусь, пока они все не соберутся в доме. Потом буду кричать, что мне нужны патроны. Как только услышишь, слезай. Сколько времени тебе потребуется?

— Две минуты.

— Я пойду сразу за тобой. Нельзя допустить, чтобы они сели нам на хвост.

Доминик закрыл окно, взял дробовик и вернулся в коридор. В гостиной, расположенной к западу от двери, разлетелось стекло. В вестибюле сильно стукнули в дверь. Еще раз, еще. Косяк треснул и вдавился внутрь. Доминик передернул цевье дробовика, лег на пол и просунул ствол ружья между балясинами. В гостиной кто-то толкнул стул, ножки проехали по деревянному полу. Из-за угла высунулась голова и тут же исчезла. Доминик застыл на месте, затаил дыхание. Ничего тут нет, ясно тебе, засранец? В дверь колотили все сильнее. Человек, забравшийся в гостиную, еще раз выглянул из-за угла, потом вышел боком. Ствол его автомата был направлен на балкон. Он обогнул одну из брошенных тумбочек, шагнул к двери, снял с автомата левую руку и потянулся к ручке.

Доминик навел ружье на грудь своего противника и нажал на спуск. Человека швырнуло назад, он врезался спиной в дверь и сполз на пол. На крыльце затопали бегущие ноги. Через несколько секунд внизу разбилось еще одно стекло. «Один готов, остались трое», — думал Доминик. И тут же ему в голову пришла еще одна мысль. Он встал, добежал до кабинета, открыл окно и вручил Брайану один из пистолетов.

— Вдруг они захотят залезть здесь.

Он закрыл окно и вернулся на балкон.

Внизу никто не шевелился. Лишь через минуту Доминик услышал где-то справа еле уловимый шепот. Слева, из-за угла, появилась рука и бросила что-то вверх по лестнице. Граната — понял Доминик, как только предмет вылетел на балкон. По форме он понял, что это не осколочная, а светошумовая граната. Не хотят подвергать опасности жизнь Алмаси. «Опоздали, ребятишки», — подумал Доминик, перекатываясь через порог кабинета. Еще в движении он зажал уши ладонями и зажмурился. Оглушительно громыхнуло. Даже сквозь закрытые веки по глазам резанула белая вспышка. Задрожал пол. Он снова перекатился на живот и высунулся за дверь. Слева от него вверх по лестнице двигалась, стреляя на ходу, темная фигура. Пули врезались в стену. Человек достиг верха лестницы, остановился и припал на колено за угловой балясиной. Доминик выхватил из-за пояса «браунинг», прицелился и выстрелил. Пуля попала в согнутое колено. Террорист закричал и покатился вниз по ступенькам. Доминик снова схватил дробовик, встал, выскочил из кабинета, посмотрел вниз и выстрелил в голову, высунувшуюся из двери гостиной. Мимо. Он передернул цевье, повернулся направо и выстрелил от бедра во все еще катившегося по лестнице человека. Тот рухнул на пол вестибюля и больше не шевелился. Доминик метнулся влево, заскочил в первую из гостевых спален и вытянулся на полу.

— Патроны кончаются! — заорал он во весь голос. — Давай патроны!

Доминик посмотрел на часы. Две минуты. Он прикинул свои запасы. Почти две полных обоймы для «браунинга» и шесть патронов в дробовике. Он перекатился налево, поднялся на ноги и выглянул из-за угла. Внизу никто не шевелился. Он шагнул вперед, прикрываясь массивной угловой балясиной, еще раз посмотрел вниз, затем повернулся и побежал по балкону. За его спиной в стену ударила очередь. Он пригнулся, преодолел последние восемь футов и нырнул в спальню Алмаси.

— Брат, где эти чертовы патроны?! — крикнул Доминик.

Потом досчитал до десяти, выскочил из комнаты, дважды выстрелил в вестибюль, закрыл дверь кабинета и вернулся в спальню. Он нарочно хлопнул дверью со всей силы, чтобы враги услышали этот звук. Когда они поднимутся по лестнице, им придется проверить гостевые спальни, потом кабинет и в последнюю очередь они попадут в спальню Алмаси. Вопрос в том, сколько времени на это потребуется. Сколько времени пройдет, прежде чем один из них выйдет наружу, чтобы перекрыть выход через окно?

Он закрыл дверь и прижался к ней ухом. Прошла минута,другая. Из вестибюля донесся характерный звук деревянной мебели, которую тащат по кафельному полу. Потом заскрипели ступени лестницы. Брайан подполз к окну, открыл его и выбрался на крышу. Окно он оставил открытым. Посмотрел по сторонам, никого не увидел и подошел к краю. До земли оставалось десять футов. Он засунул дробовик на спину под рюкзак, перевернулся на живот и стал ногами вперед сползать с крыши. Почувствовав край крыши под животом, он разогнул корпус, упал вертикально, но в полете подогнул ноги, мягко перекатился набок. Тут же вскочил, подбежал к восточной стене дома, поднялся на крыльцо и нашел разбитое окно. Бесшумно проскользнув в дом, он прокрался через гостиную в вестибюль и посмотрел за угол. На балконе виднелась только одна фигура. Человек стоял на пороге второй гостевой спальни спиной к Доминику. Доминик прокрался через обломки мебели на середину вестибюля, вынул «браунинг», прицелился стоявшему в затылок и выстрелил. Пока тот падал, Доминик отступил в сторону, спрятался под лестницей, убрал «браунинг» и достал дробовик.

Сверху, с балкона, донеслись негромкие шаги — и остановились. Потом возобновились, но теперь уже очень осторожно. Раздался удар, хрустнуло дерево, и дверь распахнулась. «Кабинет», — подумал Доминик. Прошло полминуты. Человек вышел из кабинета, приостановился. Громыхнула, распахиваясь, дверь хозяйской спальни.

Посмотри на окно, урод!..

Прошло еще тридцать секунд.

— Yebnen kelp! — громко рявкнул мужской голос.

Доминик почти не понимал по-арабски, но, судя по тону, эти слова были ругательством, чем-то вроде дерьма или сукина сына.

Шаги простучали по балкону, потом по лестнице, и, наконец, их звук изменился, когда человек сошел на кафельный пол. Доминик услышал, как со скрипом отодвинулся язычок замка перекошенной двери. Тогда он боком вышел из своего укрытия, поднял дробовик и выстрелил по ногам человека, стоявшего спиной к нему около двери. Тот выронил загремевший по кафелю автомат и боком повалился на пол. Доминик выпрямился и отбросил дробовик. Он достал «браунинг» и шагнул к извивавшемуся и стонавшему на полу человеку. Тот увидел Доминика и поднял руки.

— Умоляю…

— Поздно умолять.

Доминик выстрелил ему в лоб.

Брайан сидел на земле за хлевом, прислонившись спиной к бугру. Увидев Доминика, он поднял руку в приветственном жесте.

— Справился с ними?

— Со всеми. У тебя-то как дела?

Брайан слабо помотал головой. Его лицо было пепельно-серым и блестело от пота.

— Хочу исповедаться.

— Что-что?

— Пуля не задела ребра, прошла точно под ними. Дом, она сидит у меня в печени.

— Иисус! Ты уверен?

Он потянулся распахнуть рубашку Брайана, но брат остановил его руку.

— Кровь очень темная, почти черная. Вероятно, разрывная пуля раскурочила печень. Я почти не ощущаю ног.

— Я отвезу тебя в больницу.

— Нет. Будет слишком много вопросов.

— X… с ними. До Зуары всего десять миль.

Доминик опустился на колени, взял Брайана за руку и взвалил его себе на спину. Потом напрягся и встал.

— Ты в порядке?

— В полном, — проворчал Брайан.

Подъем на холм занял десять минут, потом еще десять минут Доминик спускался с противоположного склона. Оказавшись на дне карьера, он рысцой побежал к «Опелю».

— Ты меня слышишь? — спросил он брата.

— Угу.

Добравшись до машины, он опустился на колени и положил Брайана на землю.

— Что случилось? — спросил привязанный на заднем сиденье Бари.

— Он ранен. В Зауре есть больница?

— Да.

Доминик открыл заднюю дверь, перочинным ножом разрезал скотч и освободил Бари. Вдвоем они положили Брайана на заднее сиденье.

— Знаешь, где она находится? — спросил Доминик. Бари кивнул. — Тогда садись за руль. Но запомни — один неверный поворот, и я тебя пристрелю. Понял?

— Да.

Бари сел на водительское место и включил зажигание. Доминик обежал вокруг автомобиля и устроился сзади рядом с Брайаном.

— Поехали, поехали!

Глава 69

Объект, с которым они должны были разделаться, находился не в самом Сан-Паулу, а в восьмидесяти милях к северу от города. Это был центр стремительно развивавшейся нефтяной промышленности Бразилии. Через находившийся в Паулинье «РЕПЛАН», крупнейший во всей Бразилии нефтеперерабатывающий завод, за сутки проходило около 400 000 баррелей нефти — почти 65 миллионов литров. Хватило бы, прочел где-то Шазиф Хади, чтобы заполнить тридцать с лишним олимпийских плавательных бассейнов. Конечно, как сказал ему Ибрагим во время первого же обсуждения, вывести из строя такое гигантское предприятие очень нелегко. Нужно было учесть мириады дублирующих друг друга — как раз на случай аварии — технологических элементов, не говоря уже об обычных мерах безопасности. Даже проникнуть на территорию завода будет непросто (ограждения периметра местами превышали десять футов), но, даже оказавшись внутри, можно сделать не так уж много. Можно взорвать резервуары с продукцией, но они установлены на слишком большом расстоянии друг от друга, чтобы получилась цепная реакция. Точно так же обстояло дело с сотнями распределительных клапанов (официально называвшимися УАО — устройствами аварийной остановки), которые управляли потоками химических веществ, идущих к лабиринту дистилляционных и ректификационных колонн, крекинг-установок, смесительных резервуаров и хранилищ продукции. Они были практически неуязвимы благодаря недавно установленной системе «Нелес валвгард», которая, в свою очередь, пребывала под контролем центрального поста управления нефтеперерабатывающего завода, находившегося, как показала ранее проведенная тщательная разведка, в чрезвычайно хорошо защищенном подземном бункере. Шазиф совершенно не понимал всех этих подробностей, но суть того, что говорил Ибрагим была ясна: вероятность того, что на территории завода «Паулинья-РЕПЛАН» произойдет катастрофическая авария, была ничтожно мала. «Но в этом утверждении, — напомнил себе Шазиф, — ключевым пунктом было «на территории», верно?» Существовали и другие способы организовать «эффект домино».

Как и было запланировано, все жили в разных гостиницах, и у каждого имелся взятый напрокат автомобиль. Выехав в разное время, все покинули Сан-Паулу по шоссе SP-348 и направились на север, в Кампинас, находящийся в двадцати милях южнее Паулиньи. В полдень они встретились в ресторане «Фазендан грил». Шазиф приехал последним. Он увидел сидевших в угловой кабинке Ибрагима, Фаада и Ахмеда и направился к ним.

— Как прошла поездка? — спросил Ибрагим.

— Без приключений. А у тебя?

— То же самое.

— Рад видеть вас всех, — сказал Шазиф. Он обвел взглядом сидевших за столом. Каждый почтительно кивнул ему.

Они находились в стране уже пять дней. Каждый должен был решить в Сан-Паулу собственную важную задачу. Взрывчатка — семтекс-Н, изготавливаемый в Чехии, — доставлялась в страну на грузовых судах крохотными порциями, по две унции за один раз, чтобы уменьшить опасность возможного перехвата. Семтекс был очень доступен, но у него имелся серьезный недостаток: при производстве к нему подмешивали специальный химический маркер, предназначенный для того, чтобы вещество можно было обнаружить при помощи газоанализаторов. Маркеры начали использовать лишь после 1991 года, но у той непахнущей взрывчатки предельный срок хранения составлял десять лет. Так что 2000 год был не только верстовым столбом истории человечества, но и являлся своеобразным водоразделом для террористов, которым нужно было разрабатывать или собственные труднообнаружимые взрывчатые вещества, или методы транспортировки для более современных взрывчаток, в которых использовались, скажем, гликольдинитрат или 2,3-диметил-2,3-динитробутан (DMDNB). Это медленно испаряющиеся маркеры, которые газоанализаторы воспринимали даже лучше, чем дорогие духи.

К счастью для Шазифа и его товарищей, им требовалось всего лишь шестнадцать унций взрывчатки, так что доставку удалось осуществить за считанные недели. Из фунта семтекса они изготовили шесть кумулятивных зарядов — пять по две унции и один в шесть унций.

— Заключительный анализ я провел вчера. Как мы и надеялись, берма[570] безопасности и канал еще не завершены. Если мы все сделаем правильно, они не смогут ничего предпринять.

— Сколько галлонов, как ты думаешь? — спросил Ахмед.

— Трудно сказать. Линия работает почти на полную мощность, полностью функциональна, и емкость составляет три с лишним миллиарда галлонов в год — почти девять миллионов галлонов в день. Так что точно подсчитать трудно. Во всяком случае, для наших целей, без сомнения, хватит.

— План отхода остается прежним? — спросил Фаад.

Ибрагим сурово посмотрел на него и ответил, понизив голос:

— Никаких изменений. Но не забывайте главного: живые или мертвые, мы должны добиться успеха. Аллах взирает на нас. Если будет на то Его воля, кто-то из нас выживет, а может быть, и все уцелеем. Но может быть, и нет. Эти мысли совершенно излишни, вам понятно?

Остальные, один за другим, кивнули.

Ибрагим посмотрел на часы.

— Семь часов. Увидимся на месте.

Когда возбуждение от их первого совместного выезда в другой город и горячих любовных ласк в незнакомой гостинице немного улеглось, она отодвинулась и словно отгородилась от него: уставилась в окно и лишь обиженно надувала губки в ответ на его предложения выйти погулять.

— Что случилось? — спросил, не выдержав, Стив через полчаса.

— Ничего, — ответила Эллисон.

— Нет, что-то случилось. У тебя на лице написано. Почему ты надулась? — Он присел на кровать рядом с нею. — Признайся.

— Пустяки. Глупость.

— Эллисон, прошу тебя. Я сделал что-то не так?

Именно этого вопроса она и ждала. Слабохарактерный Стив. Глупышка Стив, он так боится потерять ее.

— Пообещай, что не будешь смеяться.

— Обещаю.

— Вчера я говорила со своей сестрой Джэн. Она сказала, что видела документальный фильм то ли на канале «Дискавери», то на «Нейшенал джиографик». Там рассказывали о геологии…

— Того места, где я работаю? Эллисон, ведь говорил тебе…

— Ты обещал, что не будешь смеяться.

— Я не смеюсь. Ладно, давай дальше.

— Она сказала, что против этого проекта выступают многие ученые. Все время новые и новые протесты. Юристы из кожи лезут, пытаясь добиться закрытия. Утверждают, что в этом районе все время происходят землетрясения. И что, в случае утечки, вся дрянь попадет в грунтовые воды.

— Не может там быть никаких утечек.

— А если? — развивала наступление Эллисон.

— Малейшая утечка будет сразу же обнаружена. Там везде стоят датчики. Кроме того, водоносный слой находится на тысячу футов ниже.

— Но грунт там, наверно, мягкий? Или нет? Он пропускает воду?

— Да, но там система многократного дублирования — один уровень, другой уровень, третий уровень… А содержимое будет храниться в специальных емкостях. Видела бы ты — они похожи на…

— Я ведь за тебя боюсь. Вдруг что-то случится…

— Ничего не может случиться.

— А ты не мог бы найти другую работу? Если мы с тобой… ну, если мы будем и дальше встречаться, мне все время будет страшно.

— Послушай, пока что хранилище даже не работает. Черт возьми, мы же только ведем пробную загрузку.

— А что это значит?

— Репетиция. Испытание. Заезжает грузовик, мы выгружаем бочку. Ну, как положено — проверяем все процедуры, чтобы убедиться, что нет никаких сбоев.

Эллисон вздохнула и скрестила руки на груди.

— Послушай, я же не вру! — воскликнул Стив. — Конечно, мне очень приятно, что ты обо мне беспокоишься, но уверяю тебя, волноваться совершенно не о чем.

— Правда? А посмотри вот на это! — Эллисон подошла к столу, взяла свою сумочку и вернулась к кровати. Порывшись в сумочке, она извлекла оттуда измятый лист бумаги. — Джэн прислала мне по электронной почте. — Она протянула ему листок.

Это была всего лишь схема, нарисованная художником, но деталировка оказалась довольно подробной. На схеме были изображены и основной уровень хранилища, и два подуровня, и далеко внизу, под широкими коричневыми и серыми полосами, изображавшими осадочные и скальные породы, проходила синяя лента, на которой красовалась надпись «водоносный слой».

— Где она это взяла? — вскинулся Стив.

— В Google.

— Элли, там гораздо больше всякой всячины, чем на этом… на этой картинке.

— Я знаю. Я ведь не дурочка. — Она встала, подошла к балконной двери и посмотрела наружу.

— Я вовсе не то хотел сказать, — принялся оправдываться Стив. — Я вовсе не считаю тебя дурочкой.

— Значит, Джэн не права? И у вас никто не волнуется по поводу того, что там будет лежать?

— Конечно, волнуемся. Это серьезное дело. МЭ много…

— Кто?

— Министерство энергетики. Оно много лет исследовало этот район. Потратило десятки миллионов на одни только технико-экономические обоснования.

— Но этот фильм… Там же много говорили о разломах, о слабых местах…

Стив помолчал. Было видно, что его раздирают противоположные чувства.

— Элли, я, правда, не имею права об этом говорить.

— Ну, и ладно. Проехали. Постараюсь не волноваться. Тебя это устроит?

Эллисон чувствовала, что он стоит у нее за спиной, засунув руки в карманы джинсов. Не видя, представляла на его лице выражение, как у наказанного щенка. Она позволила молчанию заполнить комнату.

Он продержался тридцать секунд.

— Ладно, раз уж это так важно для тебя…

— Для меня важно не это. Для меня важен ты.

Все так же, со скрещенными на груди руками, она повернулась к нему, выжав перед этим слезы из глаз. Он протянул руку.

— Иди ко мне.

— Зачем?

— Просто подойди ко мне.

Она шагнула к нему, к его протянутой руке.

— Только не говори никому, что я рассказывал тебе об этом, ладно? А то я попаду в тюрьму.

Она улыбнулась и вытерла слезы со щек.

— Обещаю.

«Лозану», контейнеровозу класса Панамакс, оставалось еще три дня хода до места назначения. Почти весь переход через Атлантику проходил в штиль, при ясном небе. Капитан «Лозана», сорокасемилетний немец Ганс Гродер, командовал судном уже восемь лет, находясь в море по десять месяцев в году. В этом отношении здесь, конечно, было тяжелее, чем на предыдущем месте, когда он служил в экипаже, а потом командовал «Берлином» — танкером класса 702, входившем в службу обеспечения ВМФ Германии. Но платили здесь гораздо лучше, и работа была спокойнее. А самое главное преимущество состояло в том, что, «Лозан» ходил в открытом море, что доставляло истинное удовольствие Гродеру, двадцать два года проболтавшемуся по Балтике между военно-морскими базами Экендорф и Киль. Какое наслаждение нацелить нос судна в Атлантику и идти вперед, зная, что под килем сотни и тысячи футов воды, а на радаре не видно даже признаков земли. Конечно, случалось, что на Гродера находило настроение покопаться в душе, и тогда он предавался той меланхолии, что знакома многим военным, как морским, так и сухопутным, оставившим службу. Но в целом ему нравилась его нынешняя жизнь и сопряженная с нею свобода. Он подчинялся только одному человеку, владельцу судна, а не куче адмиралов в накрахмаленных рубашках, путающих полуклюз и утку.

Гродер прохаживался по мостику и поглядывал на радар. В радиусе двадцати миль не было ни единого судна. Их радар был не особенно мощным, но исправно выполнял свое предназначение. Внимательному капитану и команде вполне хватит двадцати миль, чтобы изменить курс и спокойно разойтись с любым судном. Гродер подошел к окну и посмотрел на палубу, инстинктивно проверяя высоко уложенные контейнеры. Они немного сместились, прежде всего из-за этих дурацких газовых цистерн. Они были упакованы по четыре в полуконтейнер и опасности не представляли, но все же из-за формы были не столь устойчивы, как нормальные прямоугольные ящики и грузовые поддоны. Впрочем, Гродер хорошо понимал, что могло быть и хуже. По крайней мере проклятые бочки пусты.

Глава 70

Позже Джерри Хендли придет к выводу, что самая трудная часть этой проклятой затеи — не считая того, что послужило ее причиной, — было найти укромное место. В конце концов, в дело вмешался бывший президент Райан. Он сделал один телефонный звонок начальнику штаба ВВС, который, в свою очередь, позвонил командиру 316-го крыла, расквартированного на военно-воздушной базе Эндрюс.

Они прибыли на двух черных «Шеви тахо». В одной — Хендли, Джерри Раундс, Том Дейвис, Рик Белл, Пит Александер и Сэм Грейнджер, а во второй — Кларк, Чавес и Джек Райан-младший. Обе машины повернули налево по проезду Си и остановились около ангара на краю бетонного поля. Бывший президент Райан приехал пятью минутами позже в «Таункаре», за которым следовали два «Сабурбана» с агентами Секретной службы.

Еще через одиннадцать минут, с опозданием на три минуты, приземлился «Гольфстрим V». Самолет проехал по полю и остановился в пятидесяти ярдах от машин. Двигатели смолкли, к главной двери самолета подвезли трап.

Джек Райан-младший вышел из «Тахо», остальные следовали в нескольких шагах за ним.

Дверь «Голфстрима» открылась, и через тридцать секунд в ней появился Доминик Карузо. Он остановился, щурясь от яркого солнца, а потом спустился по трапу. Усталое лицо заросло пятидневной щетиной. Джек вышел вперед и встретил его на полпути. Они обнялись.

— Сочувствую тебе, дружище, — прошептал Джек.

Доминик лишь разжал объятия и кивнул.

— Да.

— Где он?

— В грузовом отсеке. Мне не разрешили взять его в салон.

Бари вывел машину из карьера и погнал на самой большой скорости, какую только можно было себе позволить, когда едешь без фар. До шоссе они добрались менее чем за десять минут. Брайан то терял сознание, то вновь приходил в чувство. Они мчались на запад вдоль берега моря. Голова брата лежала на коленях Доминика. Одной рукой он держал брата за руку, а второй зажимал рану, откуда безостановочно сочилась темная кровь, стекавшая по предплечью Доминика и впитывавшаяся в сиденье. Когда до Зуары оставалось семь миль, Брайан начал кашлять — сначала легко, потом спазматически, взахлеб. Его тело поползло с сиденья. Доминик наклонился к его лицу и шепотом уговаривал держаться. Через несколько минут Брайану, казалось, стало полегче, кашель стих, дыхание выровнялось. А потом остановилось. Доминику предстояло понять это много позже, но он ощутил этот миг, этот неощутимо короткий промежуток времени, отделивший живого Брайана от мертвого Брайана. Доминик выпрямился. Голова Брайана медленно повернулась набок, и невидящие глаза уставились на высокую спинку сиденья.

Он велел Бари остановиться и, когда тот съехал на обочину, взял ключи из замка зажигания, вылез из машины, отошел на десять ярдов и сел. На востоке из-за горизонта показались первые еще слабые розовые солнечные лучи. Доминик сидел молча, глядя на рассвет, и совершенно не хотел поворачиваться к машине, где лежал на заднем сиденье Брайан, где-то в самой глубине души надеясь на то, что, вернувшись к машине, обнаружит там своего брата снова дышащим и глядящим на него с виноватой, растерянной глуповатой улыбкой. Конечно, этого не случилось. Через десять минут он вернулся в машину и приказал ливийцу съехать с дороги и найти место, где можно будет укрыться. После получаса езды Бари заметил в стороне полутемную пальмовую рощицу и свернул туда.

Доминик позвонил по сотовому телефону Арчи. Запрашивать помощь из Кампуса не имело смысла — слишком долго ее пришлось бы ждать. Двумя короткими фразами он сообщил австралийцу, что случилось, а затем передал телефон Бари, который объяснил Арчи, где они находятся. Ждать пришлось два часа. Арчи приехал на «Рейнджровере», без лишних слов выгнал Доминика из «Опеля», усадил его на заднее сиденье «Ровера», а потом достал из «бардачка» похоронный пластиковый мешок. Вдвоем с Бари они осторожно достали с заднего сиденья тело Брайана и надели на него мешок. Погрузив мешок с трупом в грузовой отсек «Ровера», он вернулся к «Опелю», осмотрел его и переложил все оружие и снаряжение братьев к себе в багажник. Удостоверившись, что в машине ничего не осталось, он вылил в салон содержимое пятилитровой бензиновой канистры и поджег.

Они вернулись в Триполи к полудню. Арчи проехал мимо консульства и направился, как решил Доминик, на конспиративную квартиру, которая располагалась на улице Бассель-эль-Ассад, неподалеку от стадиона. Бари связали по рукам и ногам и заперли в ванной, после чего Арчи проверил, работает ли скремблер, и вышел, предоставив Доминику возможность позвонить домой.

— Кто еще знает? — спросил Доминик у своего кузена.

— Никто, — ответил Джек. — Только те, кто здесь. Я подумал, что ты захочешь, чтобы было именно так. Если хочешь, я могу…

— Нет.

— Поедешь домой? — спросил Джек.

— Нет. Мы кое-что раздобыли. И вас, ребята, это должно заинтересовать. Так что вернемся на службу. Хендли или кто-нибудь еще должен связаться с Арчи в Триполи. Если мы решим, что Бари пригодится нам здесь…

— Дом, не волнуйся об этом. Мы во всем разберемся.

Бывший президент Райан подошел и обнял Доминика.

— Словами горю не поможешь, но я глубоко сочувствую тебе, сынок.

Доминик кивнул и снова повернулся к Джеку.

— Думаю, лучше будет поехать и взяться за дело.

— Конечно.

Джек повернулся и подал знак Кларку и Чавесу. Те подошли поближе и проводили Доминика ко второму «Тахо».

— Можно мне поехать с тобой? — спросил Джек у отца.

— Конечно.

Джек кивнул Хендли и вслед за отцом направился к «Таункару».

Они ехали молча, пока автомобили не миновали ворота базы.

— Черт возьми, — сказал Райан-старший, — мы, наверно, никогда не узнаем, что случилось. Джерри я спрашивать не буду, как бы мне ни хотелось.

— Ну, так спроси меня, — сказал Джек.

— Что?

— Папа, они были в Триполи и пытались что-нибудь найти.

— Что ты такое говоришь? Откуда ты знаешь?

— А ты как думаешь?

Райан-старший не сразу нашелся, что сказать, а лишь уставился на сына.

— Ты серьезно?

— Да.

— Иисус! Джек…

— Ты всегда говорил, что я должен идти в жизни собственным путем. Так я и поступаю.

— И давно?

— Полтора года. Я сложил два и два и вычислил, что в хозяйстве Джерри имеется не только то, что видно на первый взгляд. Пришел туда и поговорил с ним. Можно сказать, обговорил перспективы работы.

— И чем ты там занимаешься?

— В основном аналитикой.

— В основном… И как это понимать? — Голос Райана-старшего вновь окреп.

— Немного участвовал в полевых операциях. Так, только, что называется, воду попробовал.

— Джек, так не пойдет. Я не желаю, чтобы…

— Это уже не тебе решать.

— Черта с два, не мне! Это же я придумал Кампус. Я пошел к Джерри…

— Но теперь это его шоу, верно? Папа, я более или менее навострился. И мне совершенно не требуется твой надзор. Нам удалось сделать там кое-что полезное. Если эта работа годилась для тебя, почему она не подходит мне?

— Потому что ты — мой сын, черт возьми!

— В таком случае, может быть, это у меня в крови? — с полуулыбкой ответил Джек.

— Чушь!

— Послушай, я ведь поварился в финансовом мире, у меня все получалось, но я довольно скоро понял, что вовсе не желаю заниматься этим всю оставшуюся жизнь. Я хочу делать что-то реальное. Что-то менять, служить моей стране.

— Ну, так иди преподавать в воскресной школе.

— Это я приберегу на будущее.

Райан-старший тяжело вздохнул.

— Похоже, ты уже не ребенок.

— Нет.

— Ладно. Не скажу, чтобы мне это нравилось, и, вероятно, никогда не понравится, но это мои трудности. А вот объясняться с мамой тебе, вероятно, будет труднее.

— Я поговорю с нею.

— Нет, я поговорю сам, когда будет подходящее время.

— Я не хочу обманывать ее. — Райан-старший открыл было рот, но Джек продолжил, прежде чем он успел что-то сказать: — Мне ужасно не нравится обманывать ни ее, ни тебя. Черт возьми, если бы не Джон, я, наверно, вообще ничего не сказал бы вам.

— Джон Кларк?

Джек кивнул.

— Он вроде как мой инструктор. Он и Динг.

— Ну, лучше, чем они, по этим делам вряд ли можно кого-то найти.

— Значит, мы договорились?

— Пожалуй, что да. Джек, я открою тебе секрет. Чем старше становишься, тем меньше нравятся перемены. На прошлой неделе «Старбакс» перестал продавать мой любимый сорт кофе. И напрочь испортил мне несколько дней.

Джек рассмеялся.

— Я люблю «Данкин донатс».

— Это тоже неплохо. Ты ведешь себя осторожно?

— Когда выбираю кофе? Да.

— Не умничай чересчур.

— Да, я осторожен.

— Так какую же работу он тебе поручил?

Джек снова улыбнулся.

— Прости, папа, но твой допуск давно истек. Вот когда победишь на выборах, тогда и поговорим.

— Ср…ные шпионы! — покачал головой Райан-старший.

Франк Вивер четыре года прослужил в армии и потому хорошо знал, какими фантастическими способами правительство подчас проворачивает свои дела, но, когда получил почетную отставку и пошел учиться на водителя грузовика, решил, что со всем этим покончено. Десять лет он гонял большегрузные трейлеры от побережья к побережью, иногда брал с собой жену, но по большей части ездил один, глотая мили под классический рок. «Бог покровительствует спутниковому «Радио ХМ», — думал он, и, слава богу, правительство не собиралось лишать его этих программ и на новой работе. Он не очень радовался перспективе снова работать на правительство, но слишком уж хорошие получались деньги, вместе с премиями за опасность и тому подобным, чтобы отказываться. Собственно, доплаты так не назывались, что да, то да. Но являлись именно таковыми. Он прошел специальную программу обучения, ФБР проверило его прошлое. Ничего такого, что нужно было бы скрывать, у него не имелось, а водителем он был очень хорошим. Если честно, ничего необычного в его работе не было, если не считать груза, но к нему он и не должен был прикасаться. Его работа заключалась в том, чтобы подать машину под погрузку и доставить груз в место назначения. Учили его на случай чрезвычайных ситуаций: что делать, если кто-то попытается захватить его машину вместе с грузом, если попадет в аварию, если инопланетяне на ходу вытащат его в свою летающую тарелку… Инструкторы из Министерства энергетики и Комиссии ядерного надзора готовили его к любым ситуациям, какие только можно придумать, и к множеству таких, которые даже не придут в голову нормальному человеку. Кроме того, он никогда не должен был совершать поездок в одиночку. Ему, правда, пока не сказали, будет ли его сопровождение в маркированных или немаркированных автомобилях, но можно было не сомневаться, что охрана его вооружена до зубов.

Однако на этот раз охраны не было, что немного удивило Вивера. Конечно, это всего лишь пробная поездка, и в кузове у него будет лежать пустой ящик, но, учитывая то, насколько серьезно МЭ до сих пор подходило ко всем играм, он думал, что сопровождение у него будет. С другой стороны, не исключено, что ему вешали лапшу на уши: что сопровождение имелось, но он не должен был его видеть. Он пока еще не совсем приноровился к новой работе.

Вивер переключил передачу на первую, притормозил и свернул на дорогу, ведущую к воротам атомной электростанции Колэвей. В ста ярдах впереди располагался контрольно-пропускной пункт. Он остановил машину и протянул охраннику пропуск. Въезд был перегорожен пятью железобетонными столбами.

— Двигатель заглушите, пожалуйста.

Вивер повернул ключ зажигания. Мотор смолк.

Охранник изучил пропуск, сунул его в нагрудный карман рубашки и протянул Виверу закрепленный на планшете разграфленный лист. Вивер расписался в нужной графе. В кузове его машины ничего не было, но охранник провел полную процедуру по всем правилам — сначала обошел машину кругом, потом осмотрел ее снизу при помощи зеркала на колесиках. Закончив, он вновь подошел к окну водителя.

— Пожалуйста, выйдите из машины.

Вивер вылез и остановился рядом с подножкой. Охранник снова достал пропуск и добрых десять секунд разглядывал карточку и лицо водителя, чтобы удостовериться, что на фотографии в документе изображен этот самый человек.

— Отойдите, пожалуйста, к проходной.

Вивер послушно отошел в сторону, а охранник забрался в кабину, еще две минуты осматривал ее, а потом вылез и вернул Виверу пропуск.

— Перрон номер пять. Вам покажут, где остановиться. Ограничение скорости — десять миль в час.

— Понятно.

Вивер забрался в кабину управления и запустил мотор. Охранник поднес ко рту рацию и что-то сказал. Через мгновение барьер из бетонных столбов ушел под асфальт. Охранник махнул Виверу: проезжай.

Пятый погрузочный перрон находился в сотне ярдов от въезда, у заднего фасада здания. Посередине стоял человек в комбинезоне и защитном шлеме и махал рукой. Вивер развернул машину, задом подал ее к перрону и выключил двигатель.

Бригадир подошел к двери кабины водителя.

— У нас тут есть комната отдыха. Можете подождать там, если хотите. Погрузка займет примерно час.

На самом деле она продолжалась полтора часа. Во время обучения Виверу показывали плакаты, на которых был изображен весь ход погрузки, но в реальности он никогда ее не видел. Он и другие водители называли свой будущий груз «гантелями Кинг-Конга», но представители МЭ зачем-то старательно вбивали в их головы все подробности процесса. Груз, носящий официальное название «контейнер ГА-4 для перевозки отработанного топлива при помощи стандартного тягача», представлял собой впечатляющее детище инженерной мысли. Зачем ему придали форму гантели, Вивер, естественно, не знал, но думал, что это как-то связано с долговечностью. По словам инструкторов, проектировщики, создававшие ГА-4, подвергали его всевозможным испытаниям, в том числе роняли с машины, клали в огонь, испытывали на пробой и погружали глубоко в воду. На тонну ядерных отходов — элементов тепловыделяющих сборок реакторов, с водой под давлением или кипящих водяных реакторов — приходилось четыре тонны изолирующей оболочки ГА-4.

«Черт возьми, — думал Вивер, — наверняка проклятущую штуковину придумали именно такой, чтобы ее нельзя было уволочь, не имея большого автомобиля и подъемного крана или, пожалуй, большегрузного вертолета. И все равно, даже если кто-нибудь и сопрет ее, то окажется в положении тех кретинов, которых иногда показывают по телевидению — цепляют банкомат тросом, куда-нибудь вывозят и, в конце концов, бросают там, потому что не могут открыть».

— Никогда еще не видел эту фиговину вблизи, — сказал Вивер бригадиру грузчиков.

— Словно съемки научно-фантастического фильма, правда?

— Пожалуй, что да.

В полном соответствии с правилами, они залезли в кузов — провели проверку перед выездом. Все крепежные цепи были новыми и прошли заводские испытания на прочность, равно как и натяжные лебедки, каждая из которых имела двойную блокировку. Убедившись, что контейнер никуда не денется, пока не окажется на месте, Вивер и бригадир расписались на форменных бланках. Каждый взял себе по экземпляру.

Вивер помахал на прощание грузчикам и забрался в кабину. Как только заработал мотор, он включил приемник GPS, прикрепленный к «торпеде», вызвал на сенсорном экране меню и увидел маршрут своей поездки, заложенный в аппарат спецами из МЭ. Различных вариантов было довольно много, и ни один водитель не должен был заранее знать, какой именно вариант ему предписан на этот раз. Это служило, как ему объяснили, еще одной мерой предосторожности.

Маршрут был изображен на экране фиолетовой линией, прочерченной по карте Соединенных Штатов. «Неплохо», — подумал Вивер. 1632 мили, почти все время по главным магистралям. Четыре дня.

Глава 71

— Текстовое сообщение от нашей русской девочки, — сказал Тарик, входя в гостиную. Эмир стоял у окна и смотрел на пустыню.

— Надеюсь, хорошие новости? — спросил он, обернувшись.

— Узнаем через шестьдесят секунд.

Тарик включил ноутбук, открыл браузер и вошел на сайт storespot.com — одно из множества существующих в Интернете мест для бесплатного хранения сайтов. Для того чтобы открыть аккаунт, достаточно было указать имя пользователя, пароль и адрес электронной почты. Последние можно было позаимствовать в любом количестве на сайтах, предлагавших всем желающим неиспользуемые IP-адреса.

Тарик вошел в аккаунт, перешел по одной, второй, третьей ссылке и оказался в окне загрузки/выгрузки файлов. Там имелся всего один текстовой файл. Комментарий гласил, что его загрузили двенадцать минут назад. Тарик открыл файл, скопировал его содержимое в буфер памяти и стер файл из аккаунта. Затем открыл встроенный текстовый процессор ноутбука и скопировал в него содержимое буфера. Через две минуты после входа в онлайн-хранилище он уже читал содержание сообщения.

— Здесь все, что нам нужно.

— Какой въезд?

— Южный.

Эмир улыбнулся. Определенно, с ними была милость Аллаха. В хранилище вело два въезда, и южный использовался значительно менее активно, чем северный, главный. Это означало, что там будет меньше охраны.

— Где именно?

— Третий загрузочный уровень, пятьсот метров от въезда на глубине в триста метров. По словам Дженкинса, проектировщиков этот участок беспокоит сильнее всего. На следующей неделе у них запланирована встреча с Министерством энергетики и Комиссией ядерного надзора — будут решать, не стоит ли засыпать весь этот уровень, прежде чем приступать к загрузке.

Однако Эмир знал, что и южный вход не идеально подходил для его намерений. Через считанные минуты после того, как грузовик свернет с 95-го шоссе на подъездную дорогу, сенсоры и телекамеры, несомненно, заметят его, и центр контроля, находящийся у главного въезда, придет в готовность. Как отреагирует охрана, когда поймет, что грузовик направляется к южному въезду? Маловероятно, что сразу же поднимется тревога. В конце концов, ведь происходит только пробный рейс, причем первый из многих запланированных. Вероятнее, охрана решит, что водитель просто ошибся и свернул не туда. Начнут звонить по телефону, возможно, пошлют машину, чтобы проводить сбившийся с дороги грузовик, куда следует. Ну, тут разберется Муса и его люди.

После всей предварительной подготовки, которую скрупулезно проводил РСО на ранних стадиях разработки операции «Лотос», самой серьезной и малоизученной проблемой оставалась организация системы безопасности хранилища. Ни МЭ, ни КЯН не делали никаких публичных заявлений на эту тему — то ли из соображений секретности, то ли просто от неуверенности. По мере развития «Лотоса» Эмиру становилось все яснее, что исходить следует из самого трудного варианта, согласно которому на объекте, как и на разных других ядерных объектах, должен находиться хорошо подготовленный и оснащенный спецназ НАУЯБ, подчиненный МЭ.

События 11 сентября привели к серьезным переменам в самых различных сферах организации американского общества и управления им. В том числе возникла необходимость создания серьезных систем контроля, и МЭ, к его чести, не посчиталось с расходами на эти цели. Спецназ НАУЯБ проходил подготовку по программе малых контртеррористических подразделений, имел в своем распоряжении бронемашины и крупнокалиберное оружие, в том числе гранатометы, бронебойные патроны, а также, в особо важных местах, стационарные и мобильные многоствольные пулеметы «Диллон М134д».

Никто в разведке РСО не считал, что НАУЯБ обеспечит хранилище полностью укомплектованной охраной задолго до пуска его в действие, но Эмир говорил с Мусой предельно откровенно: исходи из того, что вы встретитесь с упорным сопротивлением. И что у вас — считанные минуты на то, чтобы выполнить задание.

— Как обстоят дела с остальными деталями операции? — спросил он Тарика. — С грузовиком?

— Сегодня во второй половине дня выехал с электростанции. Время в пути — четыре дня. Ибрагим и его люди наготове. Если мы не скомандуем отменить действия, они выедут… — Тарик посмотрел на часы, — через три часа. Корабль ожидается через два дня. Наши люди в Норфолке готовы. Вероятно, по прибытии его ночь продержат на якоре и лишь потом переведут к причалу.

— Хорошо. Как дела у людей мистера Найоана?

— На месте и готовы. Будут действовать лишь по вашему приказу. Их нужно уведомить за двадцать четыре часа.

Эмир кивнул, и теперь уже Тарик задал вопрос:

— Как прикажете поступить с девушкой?

— Не будем ее трогать. Она ничего о нас не знает. Бекетов мертв, так что единственная связь между нами и ее людьми разорвана. Даже если ее возьмут, сведения, которыми она располагает, уведут или в никуда, или туда, куда захотим мы. Она заработала свои деньги.

— Она знает о хранилище.

— Ну и что из того? Ее наняла какая-то группа защитников окружающей среды для поисков дискредитирующей информации. Вот и все. Тарик, она наемница. Она возьмет деньги и исчезнет.

Тарик на мгновение задумался, потом кивнул:

— Хорошо.

— И последнее. Я пойду на операцию вместе с Мусой.

— Прошу прощения…

— Перед тем как отправиться туда, я запишу заявление. А ты позаботишься о том, чтобы оно попало в нужные руки после того, как мы добьемся успеха. — Тарик открыл было рот, но Эмир знаком остановил его. — Старый друг, ты ведь знаешь, что это необходимо. Моя смерть, и то, что мы здесь делаем, вовлекут в нашу войну еще несколько будущих поколений.

— Когда вы это решили?

— Я намеревался поступить так с самого начала. Зачем еще нам нужно было бы приезжать в это забытое Аллахом место?

— Разрешите мне пойти вместе с вами.

Эмир покачал головой.

— Твое время еще не пришло. Ты должен мне поверить. Обещай, что ты сделаешь то, о чем я тебя прошу.

Тарик кивнул.

Глава 72

Въезжая в город Паулинья сразу после захода солнца, Шазиф Хади сначала увидел отсвет от нефтеперерабатывающего завода, до которого оставалось около четырех миль, и лишь потом — сам комплекс. Тысяча семьсот акров дистилляционных и ректификационных колонн и высоковольтных линий электропередач. Все украшены мигающими красными лампочками, предназначенными для того, чтобы предупреждать об опасности низколетящие самолеты, и совершенно ненужные, по мнению Хади. Если уж пилот умудрится не заметить множество прожекторов, установленных на высоких мачтах и заливающих землю под собой чуть ли не дневным светом, значит, ему самой судьбой предписано разбиться.

Автострада SP-332, ведущая из Кампинаса, огибала северные предместья Паулинии, сворачивала на запад, потом на север, и лишь после этого справа показался громадный нефтеперерабатывающий комплекс. Хади миновал его и, проехав еще милю на север, достиг нужного поворота — двухрядной асфальтированной дороги, уходившей точно на восток. По ней он проехал еще полторы мили. Дорога вновь изогнулась, асфальтовое покрытие кончилось, и под колесами затрещал гравий. Еще сто ярдов, и в свете фар появилось что-то, похожее на перекинутый через дорогу мост. Хади почувствовал, что его сердце забилось чаще. Он знал, что это не мост, а трубопровод, по которому идет этиловый спирт. Проехав под трубой, он посмотрел направо, в пассажирское окно, и увидел широкие и низкие, как на скотоводческой ферме, ворота, за которыми раскинулась поросшая травой лужайка. Перед воротами стоял носом к дороге белый автомобиль-пикап. Хади проехал мимо, сделал еще один поворот, теперь на юг, и оказался на грунтовой дороге. Отъехав от поворота пятьдесят ярдов, он сбавил скорость и принялся всматриваться в тянувшуюся слева полосу деревьев. Высмотрев просвет между деревьями, он свернул туда, выключил фары и заглушил мотор. Потом посмотрел на часы — в график он укладывался.

Он вылез из машины, запер за собой дверь и вернулся из-под деревьев на дорогу. Посмотрев направо, он увидел в полумиле от себя показавшиеся из-за поворота фары. Вскоре перед ним, негромко скрипнув тормозами, остановился синий «Фольксваген фокс» Ибрагима.

— Были какие-нибудь трудности? — спросил Ибрагим.

— Никаких.

Хади сел сзади, рядом с Фаадом. Впереди на пассажирском месте сидел Ахмед. В соответствии со своим планом отхода, Фаад и Ахмед оставили свои автомобили на проселочных дорогах с юго-востока и северо-востока от нефтеперерабатывающего завода, а Ибрагим подобрал их. Если им предстоит почему-либо разделиться, они встретятся около одной из машин и будут пробираться обратно к побережью.

Ахмед вручил Хади 9-миллиметровый пистолет «глок-17» с глушителем.

— Там стоит машина, — сказал Хади. — Я плохо видел, но мне показалось, что в ней сидели двое.

— Хорошо. Ахмед, ты займешься ею.

Ибрагим выключил фары, переключил скорость, и автомобиль поехал по той же дороге, откуда только что приехал Хади, только в обратном направлении. Не доезжая пятидесяти ярдов до трубопровода, он остановился. Ахмед вылез, обошел машину сзади и скрылся под деревьями. Они сидели молча. Ибрагим смотрел на часы. Ровно через две минуты он включил фары и тронулся с места.

— Сзади, пригнитесь, — бросил он, не оборачиваясь. Хади и Фаад пригнулись, чтобы их не было видно в окна. Когда автомобиль поравнялся с пикапом, Ибрагим вновь остановился и вышел. В правой руке он держал карту.

— Извините, — сказал он по-португальски, направляясь к автомобилю, — я заблудился. Не подскажете, как проехать к Паулинии?

Ответа не последовало.

— Извините, — повторил он, — помогите, пожалуйста. Мне нужно…

В окошке водителя показалась рука и махнула вперед. Ибрагим подошел поближе к машине. На двери красовалась надпись «ПЕТРОБРАЗ» — ОХРАНА».

— Мне кажется, что я где-то проскочил мимо поворота. Далеко отсюда до Паулинии?

— Недалеко, — сказал охранник. — Поезжайте по этой дороге на запад, пока не упретесь в автостраду, а там повернете налево.

Сквозь открытое пассажирское окно пикапа Ибрагим увидел, как из-за деревьев появился и начал приближаться к машине Ахмед.

— Но сколько ехать-то? — спросил Ибрагим.

И, прежде чем водитель успел ответить, Ибрагим отступил назад. Раздался приглушенный выстрел, и первая пуля попала в висок охраннику, сидевшему на пассажирском сиденье. Вторая поразила в шею водителя, и тот повалился набок. Глушитель, сделанный из обычных консервных банок и минеральной ваты, работал безупречно. Выстрелы прозвучали не громче, чем приглушенные хлопки в ладоши.

— Контрольные, — скомандовал Ибрагим.

Ахмед всадил еще одну пулю в голову первому охраннику, затем просунул руку черезоткрытое окно в кабину, прицелился и выстрелил в ухо водителю. Ибрагим повернулся и махнул в сторону «Фольксвагена». Хади пересел на место водителя и завел автомобиль на лужайку. Ибрагим и Ахмед уже вытаскивали трупы из пикапа.

— Ключи, — сказал Ахмед и бросил связку Ибрагиму.

Они потащили трупы к деревьям. Хади вынул пару белых полотенец, которые прихватил в своей гостинице, дал одно Фааду, и они вместе принялись вытирать салон. Разрывные пули «глока» не проходили навылет, так что выходных пулевых отверстий не было, и в машине не было разбрызганных мозгов, как это обычно бывает после выстрелов в голову, а только кровь. Закончив, Хади бросил свое полотенце Фааду, а тот отбежал к деревьям и бросил их в какой-то куст.

Ибрагим вернулся на лужайку, отпер висевший на воротах замок и бросил ключи Хади. Тот сел в машину, к нему присоединился Фаад. Пикап задом въехал в ворота, за ним последовал «Фольксваген» с Ибрагимом и Ахмедом. Хади закрыл и снова запер ворота, а Ибрагим завел «Фольксваген» под деревья, где его было трудно разглядеть.

Изрытая глубокими колеями и выбоинами служебная дорога тянулась параллельно трубопроводу, лежавшему на пятифутовых подпорках, расстояние между которыми составляло примерно пятьдесят футов. По обеим ее сторонам росли деревья. Когда-то ее проложили для того, чтобы подвозить строительную технику, а теперь она использовалась службой безопасности и техниками.

Когда они проехали на машине охранников первую милю, трубопровод ушел влево, а дорога свернула направо, огибая небольшую рощицу, за которой уже был ясно виден свет нефтеперерабатывающего завода. Ибрагим остановил машину, все вышли.

— Переодеваемся.

Темно-синие комбинезоны они выбрали не столько для того, чтобы оставаться невидимыми в темноте, сколько для того, чтобы не выделяться. В таких комбинезонах ходило большинство рабочих завода. Ибрагим рассчитывал, что если их увидят, то издалека примут за обслуживающий персонал. Сейчас они находились менее чем в полумиле от объездной дороги, идущей по периметру завода, вдоль его ограды.

Сменив одежду, они пошли прямо через рощу на свет. Здесь трубопровод делал еще один зигзаг, а потом снова шел по прямой, пересекая дорогу. Еще через пятьсот ярдов он проходил через ограду завода на его территорию.

Тянувшемуся над их головами трубопроводу было меньше года. Он шел из Гояса, расположенного на пятьсот миль севернее, в Паулинии поворачивал на северо-восток и заканчивался через двести миль у терминала Джапери в Рио-де-Жанейро. За время существования трубы по ней прошло через четверть ширины Бразилии более двенадцати миллионов кубометров этилового спирта.

РСО так и не удалось определить точную скорость потока в трубопроводе, но и расчетных показателей хватило для того, чтобы убедить Эмира в реальности плана. Было известно, что трубопровод работает на перекачку восемьдесят пять процентов времени, значит, эти 12 миллионов кубометров прокачиваются за 310 дней, а из этого следует, что за каждый эксплуатационный день из Гояса в Рио поступает почти сорок тысяч кубометров спирта. Спирта, который в любой час любого дня находился в любом десятимильном отрезке трубопровода, хватило бы, чтобы заполнить двадцать большегрузных цистерн.

— Отсюда до периметра — четыре клапана УАО, — шепотом сказал Ибрагим. — По одному заряду на каждый из них, один ставится в середину между последними опорами и еще один — как детонатор. Последние два поставлю я сам. Ахмед, за тобой первый клапан, Фаад — второй, Шазиф — третий и четвертый. Когда я поставлю свои заряды, то почешу голову. Начинайте отсчет. Ровно четыре минуты. Помните: к машине идти шагом! Не бежать! Того, кто не успеет вернуться к первому взрыву, бросаем здесь. У кого-нибудь есть вопросы? — Вопросов не оказалось. — Да пребудет с нами Аллах, — сказал Ибрагим.

Они шли вместе, спокойно и разговаривали между собой, как вели бы себя любые ремонтники ночной смены. Первый аварийный клапан находился в двухстах ярдах от рощи. Ахмед отделился от группы и присел около большого, в бочку величиной, устройства, затем то же самое сделал Фаад и, наконец, Шазиф.

— Встретимся в машине, — сказал Ибрагим и пошел дальше.

До объездной дороги оставалось пятьдесят ярдов. Неожиданно справа показался белый пикап. Он ехал медленно, из пассажирского окна в ограду бил луч прожектора. Ибрагим посмотрел на часы. Рано. На пятнадцать минут раньше времени! Кассиано, их агент, уверял, что маршруты движения охранников и график объездов точны. Или он ошибался, или изменился график. Если так, то почему? Обычное изменение или что-то еще? Ибрагим знал, что машина объедет периметр, затем покинет территорию через западные ворота, повернет на север, после чего вернется через те самые ворота, в которые только что проехали они. Как поступят охранники, когда увидят, что поста на обычном месте нет? Ибрагим решил, что будет лучше, если они этого не узнают.

В их распоряжении было двенадцать минут. Скажем, еще четыре минуты, чтобы установить заряды, и еще восемь, чтобы вернуться к воротам. Расстояние — миля. Можно уложиться, но только в упор. «Впрочем, — подумал он, — есть и другой вариант».

Ощущая, как колотится в груди сердце, он помедлил. Машина тоже еще больше сбавила ход, чуть ли не остановилась. Ибрагим приветственно махнул рукой и крикнул по-португальски:

— Boa tarde! Добрый вечер! — При этом он незаметно выгнул спину, чтобы убедиться, что «глок» на своем месте, под ремнем за спиной.

Выждав пять секунд, показавшихся Ибрагиму очень долгими, водитель махнул в ответ и спросил:

— Как дела?

Ибрагим пожал плечами.

— Bem, — дескать, хорошо, и как бы между делом шагнул к машине. «Насколько близко можно подойти?» — думал он. Чтобы наверняка уложить обоих и не дать им возможности дотянуться до раций, нужно находиться не дальше десяти-двенадцати метров. Не увидят ли они к тому времени чего-нибудь подозрительного в его лице или одежде? Рвануться к ним и на бегу открыть огонь? Нет — решил он. Машина сразу оторвется от него. Он остановился.

— Чем занимаешься? — спросил водитель.

— Сварку проверяю, — ответил Ибрагим. — Главный решил, что нас нужно хоть чем-нибудь занять.

Водитель усмехнулся.

— Представляю, что ты чувствуешь. Ну, до скорого.

Послышался звук переключаемой передачи, и машина вновь прибавила скорость. Но, отъехав на несколько метров, остановилась. Вспыхнули огни заднего хода, машина подалась назад и почти поравнялась с Ибрагимом.

— Вы входили через те ворота? — спросил водитель. Чувствуя, что сердце подскочило чуть не к самому горлу, Ибрагим кивнул.

— Машину там видел?

— Не, не видел. А что случилось?

— Да, Павиа и Кабрал не отвечают на вызовы.

Ибрагим ткнул большим пальцем за спину, в сторону своих товарищей, возившихся около трубопровода.

— Наши рации тоже весь вечер капризничают.

— Наверно, пятна на солнце или еще какая-то такая пакость, — предположил водитель. — Акцент у тебя интересный.

— Так я же всего год, как приехал из Анголы.

Водитель пожал плечами.

— Ладно. Не бери в голову.

Машина дернулась вперед и почти сразу же исчезла из вида. Ибрагим выждал, пока затихнет шум мотора, и лишь после этого перевел дыхание. Осталось совсем немного. «Благословение Аллаха со мной». Он пересек дорогу, спустился в кювет и перелез на другую сторону. До ограды оставалось всего сто ярдов. Он миновал опору и начал считать шаги. Дойдя до нужного места, остановился и присел на корточки. Труба была прямо у него над головой. Он отчетливо слышал, как в ней булькала жидкость.

Первый из двух имевшихся у него зарядов, самый больший, весил восемь унций, но легко помещался в заднем кармане комбинезона. Второй заряд — две унции — он держал в ладони. Ибрагим поставил цифровой таймер главного заряда на четыре минуты десять секунд, второго — на пять минут. Потом закрыл глаза, произнес про себя короткую молитву, выпрямился, прикрепил заряд к трубе снизу и включил таймер. Он выслушал два щелчка — две секунды, — потом вышел на открытое место, повернулся спиной к ограде и выразительным жестом почесал голову. Потом подождал еще немного, чтобы удостовериться, что все трое видели его сигнал, включил таймер последнего заряда, сунул приборчик и взрывчатку в пакет из пузырчатого пластика и заклеил его скотчем.

После этого он перебросил пакетик через ограду, повернулся и пошел к воротам.

Глава 73

Хендли, Грейнджер и Рик Белл полдня и часть вечера расспрашивали Доминика в зале заседаний. Джек-младший и Джон Кларк сидели около стены и слушали. Джек был родственником и близким другом Доминика, и, хотя тот, кажется, хорошо держался, Хендли решил, что присутствие Джека может пригодиться. Кларк же был нужен Хендли как профессионал.

Доминик рассказывал Хендли и прочим о том, как проходила операция в Триполи, а Джек слушал, не сводя глаз с двоюродного брата. Первая встреча с Арчи, рейд в Медину для захвата Бари, налет на дом Алмаси и, в завершение всего, смерть Брайана. Доминик отвечал на вопросы по каждому этапу кратко, но полностью, ни разу не выказав признаков нетерпения и не колеблясь. И не выказывая ни намека на эмоции, понял Джек. Настроение его кузена не проявлялось ни в выражении лица, ни в языке тела. Он был глубоко угнетен.

— Расскажите еще раз о Факури, — сказал Сэм Грейнджер.

— По словам Бари, он принадлежал к низовому звену, простой громила. Мы решили, что Алмаси будет гораздо полезнее. Оставлять свидетелей исчезновения Бари мы не хотели и поспорили насчет того, как поступить с ним.

— Кто принял решение убить его?

— Мы оба. Я сомневался, но Брайан… Его аргументы были очень убедительны.

— Это сделали вы вдвоем?

Доминик покачал головой.

— Брайан.

— Сколько убитых, считая Факури? — Этот вопрос задал Белл.

— Шесть. Четверых убрали мы.

— Давайте перейдем к событиям в доме Алмаси, — сказал Хендли.

Доминик повторил рассказ: остановка в карьере… проникновение в дом Алмаси… компьютер и сейф… ранение Брайана… перестрелка и уход. Потом Доминик умолк, добавив лишь:

— Остальное вы знаете.

— Количество жертв? — спросил Грейнджер.

— Пять.

— Раненых не осталось?

Доминик пожал плечами.

— Когда я уходил из дома, их уже не было.

— Что это значит? — спросил Рик Белл.

— Это значит, что я удостоверился, что свидетелей не осталось. И РСО не может узнать, что случилось и кто там побывал. Ведь смысл того, что мы делаем, именно в этом, верно?

Хендли кивнул.

— Верно, — и посмотрел на Белла и Грейнджера. — Еще вопросы?

Оба покачали головами.

— Хорошо. Дом, спасибо.

Доминик поднялся и шагнул к двери.

— Дом, мы сожалеем о Брайане, — сказал Хендли.

Доминик лишь кивнул.

— Я вызову машину, чтобы доставить вас домой.

— Нет, я как раз собирался найти диван и вырубиться.

— Если хотите, мы займемся… — начал было Грейнджер.

— Я сам все сделаю.

Доминик вышел, закрыв за собой дверь.

— Джек? — вопросительно произнес Хендли.

— Трудно сказать. Я никогда не видел его в таком состоянии, но, с другой стороны, ситуация ведь не обычная. Для любого. Мне кажется, он попросту сильно ошарашен. Нервное истощение — брат-близнец умер у него на коленях, и он, справедливо или несправедливо, считает, что виноват в этом. Когда случившееся уложится в его сознании, он сначала развалится на части, но потом соберется.

— Джон, вы согласны с ним?

Кларк помолчал минуту, прежде чем ответить.

— В основном — да, но у меня нет сомнений в том, что он изменился. Какой-то выключатель в нем щелкнул.

— Объясните, — потребовал Белл.

— Он был против того, чтобы убивать Факури. Брайану пришлось уговаривать его, и, вероятно, он сделал это сам, так как знал, что Дом к этому не готов. Через три часа они оказываются в доме Алмаси. Брайан получает пулю, и Доминик, прежде чем уйти из дома, добивает раненых. Это день и ночь, причем перемена произошла очень быстро.

— Предположим, что ваша метафора насчет выключателя отражает положение вещей, — сказал Хендли. — Это хорошо или плохо?

— Сам не знаю. Зависит от того, каким он будет, когда придет в себя, и случится ли это вообще. Сейчас он глядит куда-то в пространство. Так обычно бывает, когда оперативники выбирают один из двух путей: либо примириться с действительностью и допустить возможность повторения таких ситуаций, либо позволяют воспоминаниям сожрать себя заживо.

— Он годится для полевой работы?

— Джерри, это не точная наука. У всех все по-разному.

— Но, как вы думаете? Он годен для полевой работы?

Кларк вновь задумался.

— Только не в одиночку.

— Что нам уже известно о том, что привез Доминик? — спросил Хендли у Рика Белла.

— Флэшка с файлами с компьютера Алмаси и компакт-диск. Файлы придется долго изучать, а вот диск — золотое дно: триста шестьдесят пять JPEG-изображений одноразовых таблиц девять на девять с алфавитно-цифровыми цифрами подстановки. Не знаю, что по этому поводу скажут математики, но, по моим прикидкам, там миллионы комбинаций.

— На год… — протянул Хендли. — По одной таблице на каждый, черт его дери, день. Сделайте милость, скажите — они датированы?

Белл улыбнулся.

— А вы как думаете? Даты идут почти на десять месяцев назад, а это значит, что переписка РСО у нас в руках еще на два месяца, если, конечно, они не сообразят вскоре, что случилось.

— Вот, значит, как они работают… — пробормотал Джек.

— Вы о чем? — спросил Кларк.

— Они пользуются двухступенчатым шифрованием. При помощи стеганографии закладывают шифровальные таблицы в изображения на сайтах. Получатели скачивают изображение и при помощи программы извлекают оттуда таблицу на текущий день. А потом — оцифровка. Войди на форум сайта РСО, найди строку с парой сотен буквенно-цифровых комбинаций, прогони ее через шифровальную таблицу и получи приказ.

— Я почти согласен с вами, — сказал Грейнджер, — но только не по части форума. Сомневаюсь, что РСО будет оглашать свои распоряжения на весь мир. Им важно знать, что сообщения поступают лишь к нужным людям. На сегодня мы знаем, что это не электронная почта, верно?

— Я бы не поручился. Трафик РСО почти замер.

— А как насчет онлайновой электронной почты? — сказал Белл. — «Google», «Yahoo!»… Джон, у Агонга Найоана был аккаунт в «Google», верно?

— Да, но айтишники перерыли все это вдоль и поперек. И ничего не нашли. Я предполагаю, что если РСО застопорил свою регулярную переписку по «мылу», то и онлайновая связь тоже запрещена.

— Получается, что им необходим какой-то накопитель, — сказал Хендли. — Место, куда каждый мог бы заглянуть в любое время и получить сообщения, предназначенные только для него.

— Черт возьми! — воскликнул Джек. — Вот именно. — Он повернулся к ноутбуку и принялся печатать. — Онлайновые хранилища файлов.

— О чем это ты? — спросил Кларк.

— Существуют специальные сайты для резервного хранения файлов. Допустим, у вас есть куча песен в MP3, и вы боитесь, что они пропадут, если что-то случится с вашим компьютером. Вы регистрируетесь на одном из этих сайтов, загружаете туда файлы, и они преспокойно лежат себе на серверах.

— И сколько всего таких сайтов?

— Сотни. Есть и такие, где за хранение нужно платить, но большинство бесплатны, особенно если речь идет о небольших файлах, скажем, до гигабайта.

— И сколько это — гигабайт?

Джек на мгновение задумался.

— Если взять стандартный вордовский формат… Гигабайта хватит примерно на полмиллиона страниц.

— Проклятье.

— Но в этом есть своя прелесть. Какой-нибудь балбес из РСО, находящийся, скажем, в Танжере, регистрируется на одном из этих сайтов, загружает текстовый документ со строкой из пары сотен знаков. Другой балбес, где-нибудь в Японии, скачивает этот файл, удаляет его с сайта, подставляет знаки в таблицу, полученную из стеганографически обработанного изображения на сайте РСО, и узнает все, что ему требовалось.

— И что нужно, чтобы зарегистрироваться на одном из этих сайтов? — поинтересовался Хендли.

— На бесплатных — адрес электронной почты, а их можно купить десяток на цент. Да что там, в Интернете есть места, где любого снабдят адресом, который самоликвидируется через пятнадцать минут после использования.

— Значит, полная анонимность, — сказал Рик Белл. — Послушайте, все это вполне правдоподобно. Не вижу только, какую пользу мы можем из этого извлечь.

Дверь зала заседаний распахнулась, и в комнату вошел Чавес.

— Это вам стоит посмотреть. — Он взял лежавший на столе пульт дистанционного управления и включил на огромном плоском экране программу Си-эн-эн. «…мая трансляция из вертолета «Рикорд Ньюс» из Бразилии. Пожар начался в восемь вечера по местному времени…»

Джек всем телом подался вперед в своем кресле.

— Христос всемогущий!..

Судя по изображению, вертолет находился милях в пяти, если не больше, от пожара, но все равно пламя и густой черный дым закрывали две трети. В дыму время от времени мелькали какие-то высокие и узкие сооружения, переплетения труб и громадные круглые баки-хранилища.

— Это нефтеперерабатывающий завод, — сказал Джон Кларк.

«По сведениям, имеющимся у «Рикорд ньюс», — снова заговорил диктор, — пожар происходит на нефтеперерабатывающем заводе «Паулиния РЕПЛАН», принадлежащем компании «Петробраз». В городе Паулинии, расположенном в восьмидесяти милях к северу от Сан-Паулу, проживают около шестидесяти тысяч человек».

Хендли, повернулся к Джеку.

— Нельзя ли…

Джек уже склонился над ноутбуком.

— Я уже этим занимаюсь.

«Паулиния РЕПЛАН» — крупнейший нефтеперерабатывающий завод в Бразилии. Он занимает территорию в почти тысячу восемьсот акров и производит четыреста тысяч баррелей продукции в день…»

— Случайность? — предположил Рик Белл.

— Сомневаюсь, — ответил Кларк. — Тысяча восемьсот акров — это почти три с половиной квадратных мили. А горит, похоже, почти весь завод. Знаете, в свое время мы частенько обдумывали подобные ситуации. Нефтеперерабатывающие заводы — привлекательные цели, но для того, чтобы поджечь целый комплекс, требуется не меньше полудюжины мощных управляемых авиабомб или чего-нибудь еще в этом роде. Черт возьми, у нас нет ни одного нефтеперерабатывающего завода, моложе тридцати пяти лет, а все аварии на них можно пересчитать по пальцам одной руки. Очень уж много резервных аварийных систем.

Джек поднял голову от ноутбука.

— «Паулинии» меньше десяти лет.

— Сколько народу там работает?

— Где-то с тысячу. А то и тысяча двести. В ночную смену народу, вероятно, меньше, но, все равно, думаю, человек четыреста там было.

— Так… — сказал Кларк. — Так-так… — Он подошел к телевизору и ткнул пальцем в какое-то место на экране. — Смотрите: пламя движется. Это горит жидкость, и ее чертовски много.

Пока он говорил, вертолет приблизился к пламени, и в кадре появилась северная сторона завода.

— Ну, вот, выяснил, — сказал Джек. — Через Паулинию также проходит трубопровод, по которому перекачивают этанол. Входит на территорию с севера.

— Да, вижу, — отозвался Рик Белл. Он тоже подошел к телевизору и указал на участок северного периметра комплекса. Совсем рядом с оградой трубопровод был вскрыт, и оттуда хлестало синеватое спиртовое пламя.

— Да, — сказал Кларк. — Они, вероятно, выбили несколько задвижек… — Он провел пальцем на север вдоль трубопровода и добрался до неподвижного факела. — Вот один.

— И еще три — дальше от стены, — добавил Грейнджер. — Какой длины получается участок?

— Примерно полмили, — ответил Кларк.

— Тысяч десять галлонов, — сказал Джек, оторвавшись от ноутбука.

— Что? — спросил Чавес.

— По трубопроводу проходит более трех миллиардов галлонов в год. Умножаем-делим… Получается, что в этом отрезке содержалось порядка десяти тысяч галлонов. Хорошая цистерна. Пусть какая-то часть впиталась в землю, но все равно на территорию комплекса вытекло не меньше семи, а то и восемь тысяч галлонов.

— С минуты на минуту рванет, — сказал Кларк. — Смесительные резервуары, хранилища… колонны… Сейчас начнется ад.

Едва успел Кларк произнести эти слова, как в объектив установленной на вертолете камеры почти одновременно попало три мощных вспышки, после каждой в небо на несколько миль вздымался атомный гриб пламени и черного дыма.

— Весь этот злосчастный регион придется эвакуировать, — сказал Сэм Грейнджер. — Значит, мы пришли к единому мнению: это не случайная авария.

— Исключено, — ответил Кларк. — Была проведена тщательная подготовка. С массированной аналитической работой и агентурной разведкой.

— РСО… — подумал вслух Чавес.

— Но почему в Бразилии? — спросил Хендли.

— Не думаю, что диверсия направлена именно против Бразилии, — сказал Джек. — Она направлена против нас. Килти только что подписал договор с «Петробразом». Нефть из Бразилии по ценам ниже ОПЕК. Она ведь у Бразилии только-только из ушей не течет — одни только месторождения Лара и Тупи оцениваются не менее чем в двадцать пять миллиардов баррелей. Это одна часть уравнения. Вторая часть — в каком состоянии находится нефтеперерабатывающий комплекс «Петробраза». Паулиниа была их рабочей лошадью. Новый завод в Мараньяу будет давать шестьсот тысяч баррелей, но вступит в строй лишь через год.

— Получается, что у Бразилии есть нефть, но нет возможности ее перерабатывать, — сказал Хендли. — А это означает, что наш договор летит к чертям.

— По меньшей мере на год. А то и на два.

Ноутбук Джека звякнул: пришло электронное письмо. Он раскрыл сообщение.

— Байери нашел в системе опознавания совпадения с несколькими паспортными фотографиями Синаги. Два индонезийца, прибывшие в Норфолк две недели назад, — Ситра и Пурнома Салим.

— Ситра — женское имя, — сказал Рик Белл. — Муж и жена?

— Брат и сестра. Девятнадцать и двадцать лет. В иммиграционной анкете написали, что приехали на каникулы. А третий — не кто иной, как наш тайный курьер Шазиф Хади. Путешествует под именем Ясина Кудуса. Через два дня после того, как мы потеряли его на пути в Лас-Вегас, Хади сел на рейс «Юнайтед» из Сан-Франциско в Сан-Паулу.

— Любопытное совпадение, — сказал Сэм Грейнджер.

— Я не верю в совпадения, — ответил Хендли. — Мистер Чавес, как вы насчет того, чтобы сгонять в те края?

— С удовольствием.

— А что вы скажете, если я предложу вам взять с собою Доминика?

Чавес задумался. Ему много раз приходилось видеть людей в таком же состоянии: глубоко растерянных, терзаемых муками совести, занятых извечно игрой «а если бы я поступил не так?»… Чувствующих себя виноватыми и в чьей-то смерти, и в том, что рады, что сами остались живы… Это было препаршивое состояние, Чавес успел заглянуть в глаза бывшему агенту ФБР: Доминик перенес тяжелое потрясение и думал о том, как искупить свою вину, но не утратил власти над собой.

— Согласен, — сказал Чавес. — Если он готов туда ехать, я возьму его напарником. Но сразу один вопрос: что мы будем делать, когда туда попадем? Страна большая, а Хади и его сообщники наверняка залегли на дно.

— Или покинули страну, — добавил Кларк.

— Будем исходить из того, что они еще там, — ответил Хендли. — Джек, давай вернемся к вопросу Рика. Допустим, мы наткнулись на что-то в онлайновых хранилищах файлов. Что нам это даст?

— Даст возможность прорваться по краю, — ответил Джек. — На сегодня Хади самый заметный игрок РСО из тех, на кого нам удалось поставить метку, верно?

— Верно, — кивнул Чавес.

— И мы знаем, что перед тем, как вылететь в Сан-Паулу, он из Лас-Вегаса отправился в Сан-Франциско. Вероятно, чтобы получить у Агонга Найоана паспорт на имя Кудуса. А это значит, что они вступали в прямой контакт. По крайней мере таким образом Найоан мог сообщить ему, где и как забрать паспорт.

— Продолжай, — сказал Хендли.

— Найоан оказался лентяем. Когда мы обыскивали его квартиру, то обнаружили, что он не чистит историю браузера. — Джек повернул ноутбук, чтобы все видели экран. На нем был открыт текстовый файл с сотнями адресов сайтов. — Пока мы говорили, я просмотрел их все. С тех пор, как РСО перешел на режим «радиомолчания», Найоан ежедневно посещал один сайт-хранилище, а еще один — через день.

— Будь я проклят! — воскликнул Сэм Грейнджер. — Отличная работа, Джек.

— Спасибо. Пока что мы обнаружили тринадцать сайтов-хранилищ, которые регулярно посещал Найоан. Ставлю десять против одного, что все их мы нашли бы и на компьютере Хади.

— Но это всего лишь полпути, — сказал Белл. — Нам необходимо узнать его логин и пароль.

— А тут уж сработает статистика, — ответил Джек. — Восемьдесят пять процентов пользователей ставят логином или свой адрес электронной почты, или какую-то комбинацию, куда входит его префикс — часть адреса, стоящая перед «собакой». Нужно попросить Байери написать скрипт, с помощью которого мы проверим все сайты и попробуем различные варианты постановок адреса Хади. А когда отыщем правильный вариант, то взломать пароль будет уже делом техники. После этого мы сможем воспользоваться шифровальными таблицами, захваченными у Алмаси, и начнем дергать за ниточки, которые тянутся к Хади.

— Но возникает проблема, — сказал Хендли. — Вся тактика основана на том, что Хади будет проверять свой сайт-хранилище. А если нет?

— В таком случае придется подсунуть ему повод сделать это, — сказал Джон Кларк.

— Вы что-то придумали?

— Нужно его напугать. Подсунем в «Рикорд ньюс» анонимную информацию. Неопределенное описание Хади и несколько не очень важных, но эффектных деталей. Он заметит это, запаникует и кинется искать новые приказы. А мы позаботимся, чтобы приказы были.

— Но тут есть и препятствие, — сказал Рик Белл. — Если бразильские копы возьмут его раньше, чем мы все это провернем, мы останемся с носом.

— Без риска на бирже не выигрывают, — улыбнулся Кларк.

Хендли надолго задумался.

— Мне кажется, что это слишком глобальный план, но попробовать стоит. Джек, поставь задачу Байери.

Джек кивнул.

— А как быть с норфолкскими индонезийцами?

— Ими займетесь вы с Джоном.

— Ужасно хотелось бы ошибиться, — сказал Чавес, — но у меня паршивое предчувствие.

— По поводу? — осведомился Грейнджер.

— По поводу того, что нефтеперерабатывающий завод — это всего лишь начало.

Глава 74

Незадолго до девяти часов Муса миновал Якиму в штате Вашингтон и, проехав еще несколько миль, добрался до Топпениша. Там он свернул с автострады, въехал в город, отыскал ресторанчик под названием «Кухня пионеров» и въехал на стоянку, которая была заполнена едва ли на четверть. Муса давно усвоил, что американцы предпочитают делать все быстро и просто. В особенности это касается еды. Он предполагал, что в Топпенише имеются заведения и «Макдональдса», и «Бургер кинга», «Арбиса». Американцы постоянно торопятся, непрерывно думают о своих наиважнейших делах, и потому не могут позволить себе сесть и спокойно поесть, разве что на собственном диване перед телевизором. У них по особой таблетке для каждой болезни, а болезни — на все буквы алфавита.

Он поставил машину около двери и вошел в ресторан. Табличка у стойки извещала, что места здесь посетители выбирают сами. Он нашел кабинку у окна, откуда мог наблюдать за своим «Субару», и сел. Подошла официантка в желтом, как горчица, фартуке и белой блузке.

— Доброе утро. Не желаете кофе?

— Да, будьте любезны.

— Подать вам меню?

— Нет. Тост без масла и какой-нибудь фруктовый салат.

— Конечно. Минуточку. — Она вернулась действительно через минуту с кофейником и чашкой и тут же снова ушла.

— Эй, это ваш автомобиль? — вдруг раздался мужской голос за спиной Мусы.

Муса обернулся. У входа стоял полицейский в форме. Ему было хорошо за пятьдесят. Стрижка ежиком, внушительный живот. Но взгляд острый. Полицейский взгляд. Муса перевел дыхание, чтобы успокоиться, и лишь после этого заговорил.

— Что?

— Автомобиль там стоит. Ваш?

— Который?

— Хэтчбэк.

— «Субару»? Да, мой.

— У вас в кабине лампочка горит. Я шел мимо и заметил.

— О, спасибо, я не обратил внимания. Но я тут долго не задержусь. С аккумулятором ничего не случится.

— Пожалуй, что нет. Скажите, просто любопытства ради: что у вас за штуковина в машине? Похожа на громадную коробку для наживки.

— Я, конечно, могу сказать, но вы не поверите.

— Я попробую.

— Переносной рентгеновский аппарат для лошадей.

— Даже и не знал, что такие бывают. А куда путь держите?

— В Лас-Вегас, в Школу ветеринарии Университета Невады.

— Ничего себе прогулка.

— Где-то напутали с бумагами, и авиакомпания отказалась принять аппарат к перевозке как груз. А я решил, что, если немного прокачусь, мне это пойдет только на пользу. К тому же мне платят пятьдесят центов за милю.

— Что ж, счастливого пути.

— Спасибо.

Полицейский направился к стойке и уселся на высокий табурет. Через несколько минут к Мусе подошла официантка с тостом и фруктовым салатом.

— Вилли лезет в ваши дела? — спросила она.

— Извините?..

Она ткнула большим пальцем через плечо в сторону сидевшего у стойки полицейского.

— Вилли у нас шеф полиции. Отлично работает, но чертовски любопытен. В прошлом году я разошлась со своим парнем, так Вилли узнал об этом раньше, чем моя мать.

«Уйди, женщина», — подумал Муса, а вслух сказал, пожав плечами:

— Маленький городок…

— Да, наверно, дело в этом. Завтракайте. Я рассчитаю вас, когда вы закончите. — С этими словами она ушла.

«Аллах, дай мне терпения», — взмолился про себя Муса. По правде говоря, он всегда считал американцев в большинстве своем вполне терпимыми людьми, имеющими, однако, такой недостаток, как болтливость. Вероятно, от ненужного общения он был бы избавлен, если бы имел кожу более темного цвета или говорил бы с акцентом. Странная штука — судьба. Приличные, в общем-то, люди беспечно идут по жизни, поклоняясь ложному богу и пытаясь придать своему существованию смысл, который может быть лишь на стезе ислама. Американцы любят свои «зоны комфорта». Мало кто из них когда-либо бывал за пределами Соединенных Штатов и не собирался туда, так как они были уверены в том, что в остальном мире не было ровным счетом ничего хорошего. Разве что в некоторых местах можно было приятно провести отпуск. Даже события одиннадцатого сентября не помогли американцам открыть глаза на реальный мир, существующий вне пузыря, в котором они сидят. Совсем наоборот. Поощряемые собственным правительством, они еще глубже забились в свою скорлупу и довольствуются ярлыками и банальностями: постоянно говорят об исламо-фашистах, экстремистах, злодеях, которые ненавидят их свободу, мечтают погубить Америку.

Муса был убежден, что Америку нельзя разрушить извне. Эмир тоже видел это, только еще четче и полнее. Все существовавшие в прошлом империи рухнули потому, что прогнили изнутри, и Америка не будет исключением из этого правила. Сейчас она ведет две войны, развивающиеся совсем не так, как она хотела бы. В ее экономике хаос, ее банки и промышленные гиганты разоряются. Со временем эти обстоятельства могут измениться, может быть, ее положение даже улучшится, но будущим историкам предстоит расценивать все эти явления как первые симптомы угасания. Печальная истина состоит в том, что Америку невозможно разрушить ни извне, ни изнутри, и, конечно, даже самым благородным самопожертвованием. Если она погибнет, то лишь от руки самого Аллаха, и в день и час, который Он сам для этого предназначит. Эмир, в отличие от всех предшествовавших ему лидеров, понимал эту истину и соответственно строил свою стратегию.

«Еще четыре дня, — думал Муса, — и Америка, которая наводит ужас на весь мир, пытаясь подчинить его своей воле, содрогнется до основания».

Кларк и Джек заказали билеты на вылетающий в шесть утра рейс «ЮЭс эрвейз» из Далласа в Норфолк. Чавес и Доминик — на ночной рейс «Нортвест» до Рио-де-Жанейро. Оба самолета должны были приземлиться примерно в одно и то же время.

Через девяносто минут после того, как в Паулинии начался пожар и небо над побережьем начало затягивать дымом, Сан-Паулу закрыл свое воздушное пространство для любого движения самолетов. Хендли и Грейнджер сочли это хорошим предзнаменованием: маловероятно, что диверсантам удалось попасть в аэропорт до того, как его закрыли. Можно не сомневаться, что у них имелся резервный план отъезда с места преступления, но насколько быстро они могли покинуть страну — никто не знал.

Все остальные продолжали смотреть в зале заседаний репортаж из Паулинии, а Джек отправился искать Доминика. Тот сидел в комнате отдыха, положив руки на стол, и глядел в пространство. Лишь когда Джек остановился рядом с ним, Доминик поднял взгляд.

— Эй, Джек.

— Динг уже сказал тебе? В Сан-Паулу?

— Да.

— Если ты не в форме, я…

— А почему я могу быть не в форме?

Этот вопрос удивил Джека.

— Думаю, что я, оказавшись на твоем месте, точно был бы не в форме. Дом, он был моим кузеном, я любил его, но ведь он был твоим братом.

— К чему ты это говоришь?

— К тому, что не прошло и полусуток с тех пор, как умер Брайан, а ты снова отправляешься на операцию и, когда я спрашиваю тебя об этом, отвечаешь, не задумавшись ни на секунду. Мне это кажется немного странным, только и всего.

— Извини, если так.

— Не нужны мне извинения. Я хочу, чтобы ты поговорил со мной.

— Джек, Брайан мертв. Я это точно знаю, согласен? Я видел, как он угас. — Доминик щелкнул пальцами. — Вот так. Знаешь, о чем я прежде всего подумал?

— О чем?

— О том, что если бы не эта скотина Бари, Брайан, вероятно, был бы жив и здоров.

— Ты уверен в этом?

— Не сказать, чтобы был уверен, но мне понадобилось напрячь всю волю, чтобы не вылезти из машины и не всадить ему пулю в голову. Я ведь уже взялся за ручку двери. Я хотел пришить его, а потом вернуться в дом Алмаси, проверить, не осталось ли кого-нибудь из этих подонков в живых, и если да, то прикончить их тоже.

— Ты был глубоко потрясен. Ты и сейчас чувствуешь то же самое?

— Джек, почти ничего не чувствую. Это меня не на шутку пугает.

— Это и есть самый натуральный шок. Такое состояние может у тебя продержаться еще некоторое время. Ведь все люди разные. Как ты с этим справишься, так и будет.

— Слушай, а с чего это ты стал так хорошо разбираться во всем этом дерьме?

— Вы слышали о Синаге?

— Который делал фальшивые документы? А при чем здесь он?

— Когда Джон и Динг вломились к нему, я смотрел за трейлером сзади. Он выскочил из окна и совершенно неожиданно кинулся на меня с ножом. Мы сцепились, я ухватил его за шею и то ли споткнулся, то ли еще что… Когда я обернулся, он лежал и подергивался. И смотрел, не отрываясь, на меня. Сам не знаю как, но я сломал ему шею.

Доминик выслушал его с совершенно бесстрастным лицом.

— Видимо, теперь моя очередь спросить, как ты это перенес?

— Ну, пожалуй, что так. Сомневаюсь, что его лицо когда-нибудь сотрется из моей памяти, но ведь там было: или он, или я. Мне до сих пор страшно об этом вспоминать, но, черт возьми, будь я проклят, если не рад тому, что остался жив.

— Значит, у тебя передо мной большее преимущество. Я с превеликой радостью поменялся бы местами с Брайаном.

— Ты хочешь меня о чем-то предупредить?

— Например?

— Например, о том, чтобы я спрятал все кухонные ножи, когда ты соберешься ко мне смотреть футбол.

— Нет, Джек. Но я тебе все же кое-что скажу: пока вся это х…ня не закончилась, я успею хотя бы частично отомстить за Брайана. Сейчас я начну собираться в Сан-Паулу. — Джек открыл было рот, но Доминик перебил его движением руки. — Джек, обязанности — прежде всего. Я только хочу сказать, что если кто-нибудь из этих ублюдков окажется у меня на мушке, я его уложу и посвящу его смерть Альдо.

В первый день поездки Франк Вивер не столкнулся ни с чем необычным, если не считать любопытных взглядов, которые бросали на его груз водители и пассажиры других машин. Поскольку поездка была пробной, в контейнере не было вкладок для экранирования нейтронов и гамма-излучения, которыми будет сопровождаться перевозка настоящего груза, а не одна только «бочка». А на ней не имелось никаких предупредительных надписей и наклеек. Ничего такого, что могло бы выдать назначение его машины. Всего лишь гигантская гантель из нержавеющей стали, надежно закрепленная на платформе мощного грузовика. Особенно смешно было смотреть на маленьких детей, неизменно прижимавших носы к стеклам попутных и встречных машин.

Преодолев за семь часов четыреста восемнадцать миль, Вивер на перекрестке 159 свернул с 70-го шоссе и поехал по Вайн-стрит на юг. Мотель «Супер 8» растянулся вдоль дороги на четверть мили. Увидев надпись: «Въезд для грузовиков», он завернул на стоянку и остановил машину между желтыми линиями, обозначающими стояночные места. По соседству стояли еще три грузовика.

Вивер выбрался из высокой кабины и с наслаждением потянулся.

«Ну вот, один день долой, — подумал он. — Осталось три».

Он запер кабину, затем обошел грузовик, проверил цепи и натяжные лебедки. Все было в порядке. Он направился через стоянку к вестибюлю.

В пятидесяти ярдах на другую стоянку заехал темно-синий «Крайслер 300». Сидевший на переднем пассажирском сиденье человек внимательно рассматривал Вивера в бинокль.

Уже две недели Керсен Касеке четыре раза в день включал ноутбук, открывал браузер и входил на сайт онлайнового хранения файлов. И все же, увидев, что там появился файл, он удивился. Это было JPEG-изображение какой-то птицы, может быть, сойки. Он загрузил файл в папку «Мои документы», затем удалил исходник из онлайнового хранилища и закрыл браузер.

Потом нашел файл в «Проводнике», щелкнул по нему правой кнопкой и выбрал «Открыть… Усилитель изображения». Через пять секунд на экране открылось окно с фотографией сойки. Изображение вдруг сделалось из цветного черно-белым, а затем на нем стало проявляться зерно. Сначала медленно, а потом все быстрее пиксели начали менять яркость. Через тридцать секунд в окне остались только две строки, состоявшие из пар букв и цифр — 168 пар. И наконец, Касеке дважды щелкнул по сегодняшней одноразовой шифровальной таблице. На расшифровку ушло почти десять минут, а когда он закончил работу, у него оказались две строки с осмысленным и предельно ясным текстом:

«Воскресенье. 8.50 утра.

Конгрегационалистская церковь «Открытое сердце».

«Христианская церковь, — думал Касеке. — Это гораздо лучше, чем библиотека или даже школа». Он знал, где расположена эта церковь, и подозревал что там, как и почти в каждой церкви в Ватерлоо, за утро проводилось несколько служб. В восемь пятьдесят люди уходили с первой службы и приходили на вторую. Несколько минут на то, чтобы собрать вещи и направиться к двери. В ходе первичной разведки он пронаблюдал и за тем, как ведут себя прихожане. Они любили собраться снаружи в перерыве между службами, поздороваться друг с другом, посмеяться, поговорить о чем-то своем. Полное бесстыдство! Они превратили веру в сплошное кощунство.

8.50. Да, прекрасно выбранное время. На ступенях и тротуаре будут толпиться человек сто, а то и больше. Там, вероятно, будут и дети, что не особенно нравилось Касеке, но Аллах простит его. Ради великого дела стоит пожертвовать малым.

Вечер пятницы. В субботу днем он еще раз изучит обстановку, вечером удостоверится, что устройство в порядке. Он знал, что с этим управится быстро. А потом все будет совсем просто: сунуть в подходящее место устройство, установить таймер, уйти оттуда и с удобного наблюдательного пункта посмотреть результат.

Глава 75

«Огонь был великолепен, — думал Шазиф Хади. — Даже с расстояния в три мили небо над верхушками деревьев почти не уступало яркостью солнцу. А потом начались взрывы — большие грибовидные облака пламени и клубящийся черный дым беззвучно поднимались в темное небо. Через несколько секунд раздался грохот такой силы, что Хади ощущал, как сотрясается грунт под колесами машины и его подбрасывает на мягком сиденье. Мы четверо были избраны Аллахом в качестве карающей руки, которой Он уничтожил этот завод».

Установив заряды, они поступили именно так, как наставлял их Ибрагим — пошли порознь вдоль трубопровода к роще, в которой быстро скинули комбинезоны. Потом Ибрагим, ничего не объясняя, скомандовал: «Быстрее!», кинулся в машину и включил мотор. Когда громыхнул первый взрыв, они уже подъезжали к воротам.

В заднее окно машины Хади видел, как взорвались четыре первых заряда, затем сильнее громыхнул пятый взрыв, после чего еще минуту и пятьдесят секунд ничего не случилось, если не считать того, что на заводе взвыла сирена, предупреждая об опасности. Команды аварийного реагирования, вероятно, уже успели добраться до разрушенного участка трубопровода, когда последний заряд поджег спирт, разливавшийся по территории, словно морской прилив. Эти люди, скорее всего, умерли почти сразу. Хади надеялся, что они не успели спастись. Бразилию в основном населяли христиане, враги ислама, и это означало, что они не заслуживают милосердия. Если они страдали, значит, такова была воля Аллаха, если они погибли быстро, значит, Аллах решил так. Как бы там ни было, ему и его соратникам удалось выполнить задание.

Добравшись до ворот, они завели маркированный пикап охраны под деревья, выгнали оттуда «Фольксваген» и поехали прочь, не забыв запереть за собой ворота. Через девяносто секунд они вернулись к машине Хади. Тот пересел и поехал вслед за Ибрагимом и остальными туда, где в нескольких милях стояла машина Фаада. Когда они свернули на обочину, Ибрагим высунулся из окна и жестом подозвал к себе Хади.

— Мы упустили из виду существенную деталь, — сказал Ибрагим. — Погоду.

— Не понимаю, при чем тут погода, — сказал Ахмед.

Ибрагим указал на запад, где находился нефтеперерабатывающий завод. Пламя уже вздымалось на несколько сотен футов, над ним клубился густой черный дым. Было отчетливо видно, что дым плывет на юго-запад.

— Ветер дует к Сан-Паулу. Там скоро закроют аэропорт, если уже не закрыли.

— Он прав, — добавил Хади. — Впрочем, из всех ошибок, которые мы, возможно, допустили, эта — самая незначительная. Если мы выберемся — хорошо. Если нет — умрем, зная, что выполнили свое дело.

— Ты, конечно, прав, — усмехнулся Фаад, — но я предпочел бывыжить и увидеть плоды, которые принесет наш подвиг. Да простит Аллах мое тщеславие, — добавил он после едва уловимой паузы.

— Что будет, то и будет, — ответил Ибрагим. — У нас остается неплохой шанс. Вы все знаете запасные маршруты. — Он посмотрел на часы. — Мы встретимся завтра в полдень в Рио, в Ботаническом саду. Если кто-то по каким-то причинам опоздает, следующая встреча во втором месте через четыре часа. Желаю удачи.

Перед выездом в аэропорт им удалось урвать лишь пару часов сна — вылет рейса приходился на предутреннее время, — что можно было лишь крайне условно назвать отдыхом. Однако в этой ситуации был и плюс: в эконом-классе не оказалось свободных мест, и им пришлось купить билеты первого класса. Естественно, за счет Кампуса. И кофе оказался приличным.

— Знаете, Джон, я все-таки не понимаю… — сказал Джек.

— Что именно? — спросил Кларк.

— Да, вот эта парочка, которую мы ищем… брат и сестра. Они же чуть ли не подростки. Что заставило их отправиться в чужую страну, чтобы убивать людей, которых они никогда прежде не видали?

— Прежде всего мы ничего о них не знаем, кроме того, что они въехали по фальшивым паспортам.

— Может быть и так, но вряд ли они приехали сюда играть в пляжный волейбол.

— Согласен. Лично я считаю, что в нашей работе лучше воспринимать вещи с худшей стороны. Догадки могут показаться очень привлекательными, но из-за них можно и свернуть себе шею.

— Я понимаю.

— Что касается твоего вопроса, сомневаюсь, чтобы на него нашелся ответ. По крайней мере простой ответ. По сути, ты спрашиваешь: откуда берутся террористы? Бедность, бесперспективность жизни, чрезмерный до ненормальности религиозный пыл, стремление почувствовать себя чем-то большим, чем ты являешься на самом деле. Выбирай на свой вкус.

— Проклятье! Джон, вы говорите так, что можно подумать, будто вы им симпатизируете.

— Я им действительно симпатизирую. Но лишь до той черты, за которой кто-то берется за автомат или обматывается поясом с взрывчаткой. После этого — никаких больше послаблений.

— И что же, вы так вот, разом, отключаете симпатию?

— Тут, Джек, каждый решает по-своему. Но важнейшей частью нашей работы является готовность от многого отрешиться. У каждого террориста есть мать и отец. Возможно, дети. Возможно, его кто-то любит. Черт возьми, шесть дней из семи он может быть примерным гражданином, но в тот день, когда он вдруг решает взять ружье или заложить бомбу, он превращается в угрозу для человечества. И если ты — тот самый парень, который стоит между ним и ни в чем не повинными людьми, тебя должна тревожить только та угроза, которую он собой представляет. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Джек кивнул.

— Да, пожалуй, что понимаю. — Реальный мир был окрашен, главным образом, в различные оттенки серого, но когда наступал момент истины, оставались лишь черное и белое. Джек улыбнулся и поднял пластмассовую кружку с кофе, словно провозглашал тост в честь Кларка. — Джон, а вы ведь мудрец.

— Спасибо. С возрастом человек обычно набирается ума. По крайней мере так принято считать, хотя бывают и исключения. Твой отец — одно из них. Он мудр не по годам. Я это понял еще при первой нашей встрече.

— А когда это случилось?

— Довольно ловкая попытка, Джек, но все же недостаточно ловкая. Ты уже говорил с ним?

— О Кампусе? Да, когда ехал вместе с ним из Эндрюса. Он сначала разозлился, но кончилось все даже лучше, чем я рассчитывал.

— Дай-ка попробую угадать. Он вызвался сам поговорить с твоей матерью, да?

Джек кивнул.

— И, между нами, я этому очень рад. Папа — тот еще тип, но мама… Она может так поглядеть… Так умеют одни только матери… Ну, вы понимаете…

— Угу.

Некоторое время они сидели молча, потягивая кофе.

— Я все думаю о Доме, — сказал Джек.

— Он выдержит. Не забывай, что из всех, кроме разве что тебя, для него перемена образа жизни оказалась самой резкой. Он ведь пришел из ФБР. Из конторы, действующей строго в рамках закона. Он попал в заведение, которое, под видом брокерской фирмы, выслеживает плохих парней, переступая чуть ли не через любые законы. А теперь еще история с Брайаном… — Кларк пожал плечами. — Как ни посмотри, паршивая история.

— Мне просто кажется, что ему еще рано снова браться за работу.

— Динг так не считает, а его мнению я доверяю полностью. И Джерри тоже. К тому же нас теперь осталось только четверо, а баз, которые нужно обежать, довольно много. — Кларк улыбнулся. — И не забывай, черт возьми, с каким напарником он бежит. Джек, я доверил этому парню свою дочь и ни разу не получил повода пожалеть об этом. Он позаботится о том, чтобы у Доминика все было в порядке.

Рахарджо Праната и Керсена Касеке разделяло четыреста с лишним миль, но они уже несколько недель жили в совершенно одинаковом режиме: ходили в школу, не привлекая к себе никакого внимания, и ждали приказов. К Пранате приказ пришел всего через несколько часов после того, как Касеке получил свой, при последней за день проверке онлайнового тайника. Он настолько удивился, увидев, что там лежит текстовый файл, что не смог расшифровать сообщение с первого раза.

Объект, выбранный для него, находился менее чем в миле от его квартиры. Он почти каждый день проходил мимо. Как цель, оно не оставляло желать ничего лучшего — там могли поместиться несколько сотен человек, а со всех сторон стояли дома. И выбор времени тоже имел большое значение. Праната видел развешанные по всему городу плакаты, рекламирующие предстоящее событие, хотя и не вникал в его подробности. Какое-то городское украшение. Статуя или фонтан. Совершенно никакой разницы.

У него имелись три различных варианта. Самое большое количество жертв обещал этот. Какая у американцев есть поговорка? Стрельба по домашним курам?

Карты, требовавшиеся ему для приготовлений, оказалось очень легко раздобыть. Кое-что он даже прихватил в информационном центре для приезжих. А подробную топографическую карту загрузил с популярного сайта для пеших туристов. Его совершенно не интересовали маршруты для прогулок, зато расстояния и высоты над уровнем моря там были отмечены очень точно. В этом он убедился, обойдя город с карманным приемником GPS.

Убедившись, что располагает всеми необходимыми данными, он, не откладывая, подставил их в соответствующие уравнения и получил решения.

А теперь оставалось самое трудное — ожидание. Он убивал время, отрабатывая установку и демонтаж своего снаряжения.

На второй день Муса ехал не так уж долго. Из Топпениша, Вашингтон, он доехал до Нампы, Айдахо. Этот город был славен лишь тем, что, согласно плакату на въезде, в округе Каньон это был самый крупный и самый быстрорастущий населенный пункт, — там обитало 79 249 жителей. Еще один плакат, стоявший менее чем через сто ярдов после первого, извещал, что «жить в Нампе прекрасно!».

Планируя маршрут из Блейна, Муса решил ночевать в городах средней величины — не слишком больших, где полиция могла быть агрессивной или хорошо обученной, но и не слишком маленьких, чтобы появление незнакомого темнокожего человека не вызвало чрезмерного любопытства. Топпениш с населением восемь тысяч человек, пожалуй, можно было бы отнести к последней категории, если бы не его непосредственная близость к Якиме. Конечно, встреча с Вилли, любопытным шефом полиции Топпениша, посеяло в уме Мусы семя сомнения. Правда, ситуация была совершенно безобидной, и даже если бы копу пришло в голову расспрашивать его дальше, ничего плохого случиться не могло бы. В дополнение к совершенно правдоподобным фальшивым документам, которые Муса предъявил таможенному инспектору в Ванкувере, теперь он был вооружен визитными карточками, печатным фирменным бланком и сопроводительными документами с печатями Университета Невады, Лас-Вегас. Легенда у него оставалась та же самая: он обслуживал богатого и эксцентричного владельца лошади из Беллингема, не доверяющего рентгеновскому оборудованию, которое имелось у местного ветеринара.

Чуть позже пятнадцати часов он свернул с шоссе 84/30 на стоянку «Фейрфилд инн энд сьютс». Выключив зажигание, он открыл атлас автодорог, лежавший на пассажирском сиденье. Он ничего не записывал, да и не сверялся с атласом. Это ему не требовалось: весь маршрут и каждый его отрезок он выучил наизусть.

«Остается шестьсот сорок миль», — думал Муса. При желании можно было бы выехать завтра рано утром и постараться доехать до города Битти в Неваде за один день. Мысль казалась ему привлекательной, но он отбросил ее. Эмир требовал, чтобы его приказы исполнялись в точности. Так что лучше будет ехать по назначенному графику.

Глава 76

Во время снижения с высоты двадцать тысяч футов к Рио-де-Жанейро Чавес и Доминик видели над Сан-Паулу, лежащим в двухстах милях от Рио, облако густого маслянистого с виду дыма. А в Паулинии, на севере от Сан-Паулу, все еще полыхал огонь. По дороге в аэропорт минувшей ночью они услышали по радио, что пожарные и спасатели изменили стратегию и теперь боролись не с огненным адом, в который превратился нефтеперерабатывающий завод, а с причиной его возникновения. Перекачку спирта по трубопроводу прекратили через час после возгорания, но за это время на территорию завода вылилось порядка десяти тысяч галлонов топлива. Оно еще догорало, но теперь пылали десятки, если не сотни различных хранилищ и установок завода. Пожар, естественно, должен был рано или поздно прекратиться, правда, эксперты в Бразилии и Соединенных Штатах не могли договориться о том, сколько времени на это потребуется. Одни оптимистически утверждали, что хватит четырех дней, другие предсказывали две недели, а то и больше. Но все соглашались с тем, что происходит экологическая катастрофа. Нефтяная сажа уже покрыла поля и дома до лежащего далеко на юге Коломбу. Приемные отделения больниц были переполнены пациентами, жалующимися на проблемы с дыханием.

— Если это не ад на земле, то я и не знаю, что еще можно так назвать, — сказал Доминик, глядя в окно.

— Да кто ж с тобой спорит? Как самочувствие? — Динг преспокойно проспал большую часть полета, а Доминик еще час назад, казалось, не воспринимал окружающий мир.

— Пожалуй, что лучше. Меня здорово шарахнуло.

— Причем, дружище, не один раз. Я уже это говорил, но можно и повторить: очень жаль Брайана. Он был отличным солдатом.

— Спасибо. Что будем делать, когда приземлимся? У тебя есть план?

— Позвоним домой, а потом посмотрим новости, чтобы узнать, успела ли попасть в эфир информация о Хади. Если да, то отправимся на охоту. Если нет, придется тихонько сидеть и ждать.

Миновав таможенный контроль, они сразу же направились к стойке прокатной фирмы «Авис» и заполнили там нужные бумаги. Через десять минут они уже стояли на тротуаре у входа и ждали, когда подгонят арендованный ими «Хёндэ соната».

— Ты не забыл о кондиционере? — спросил Доминик.

— Кондиционер обещали, но коробка передач будет механическая. Не бывает так, чтобы все хорошо.

Из-за угла выехал темно-зеленый «Хёндэ». Водитель вылез, протянул Чавесу бланк, подождал, пока тот распишется, после чего кивнул и удалился. Они сели в машину, и Чавес тронул с места. Доминик вынул из сумки спутниковый телефон и набрал номер Кампуса.

— Мы прилетели, — сказал он Хендли и переключил аппарат на громкую связь.

— Хорошо. У меня Сэм и Рик, Байери сейчас подойдет. Включаю громкую связь. — Доминик отчетливо услышал, как открылась и закрылась дверь, потом скрипнуло кресло.

— Дом, это ты? — раздался голос Байери.

— Да, мы оба.

— Дела идут. Мы стали копать сайты-файлохранилища, и уже на десятом попали в цель. На сайт filecuda.com. Джек точно угадал: Хади взял себе логином адрес электронной почты, лишь немного изменив его. Пароль мы раскололи за десять минут. Сейчас в ящике ничего нет.

— Мы составляем сообщение, которое, как мы думаем, заставит Хади двинуться навстречу охотникам. Подробности вам расскажет Сэм, — сказал Рик Белл.

Раздался голос Грейнджера.

— Мы немного опасаемся, что намеки в новостях по-настоящему напугают Хади, так что постараемся двигаться ма-аленькими шажочками и подталкивать его со ступеньки на ступеньку. Он будет настороже, но мы решили, что если в первом месте с ним ничего не случится, он понемногу свыкнется с идеей. Как только мы решим, что он заглотил крючок, то передадим ему приказ встретиться с контактом в Росинье…

— Где?

— Это по-португальски, — пояснил Динг. — Переводится: маленькая ферма. В Бразилии трущобы называют фавелами. Росинья — крупнейшая фавела в Рио.

— По нашим прикидкам, мы сможем вынудить его сделать два, а может быть, и три шага, прежде чем направим его в Росинью. Посмотрим на его реакцию. Все детали я скину вам на «мыло».

— Почему именно там?

— Полиция Рио не бывает там без крайней необходимости. Вам будет легче работать.

— Когда вы дадите ориентировку на Хади? — спросил Доминик.

— Минут через сорок. Отправим факс в «Рикорд ньюс» — рисованный портрет и описание. Сходство будет достаточным для того, чтобы Хади узнал себя, но в то же время в меру расплывчатым, чтобы не опасаться, что его сразу же схватят.

— А вы уверены, что они используют материал? — спросил Чавес.

— Естественный отбор, — сказал Хендли. — Ведь это канал новостей, и они ведут отчаянную борьбу за свою долю рынка во время крупнейшей в истории Бразилии катастрофы. Они схватятся за эту подачку, как за божий дар.

— Как не любить беспощадную журналистику, — ответил Динг.

— Мы следим за всеми каналами. Как только наша информация выйдет в эфир, мы сообщим вам.

Разговор закончился. Доминик нажал, кнопку разъединения и повернулся к Чавесу.

— Начинаем охоту?

— Черта с два. Нужно сначала кое-куда заехать. Я знаю одного парня, который знаком с еще одним парнем…

— Который знает, где можно раздобыть оружие?

— Ты понимаешь меня с полуслова.

Фрэнк Вивер проснулся в пять утра, выпил две чашки кофе — в номере имелась кофеварка, — минут двадцать читал газету, а потом принял душ и направился в вестибюль, где постояльцам предлагали «континентальный завтрак», включенный в стоимость проживания. К семи пятнадцати он был готов и отправился на стоянку.

Автомобиль стоял там, где он его оставил, и груз был на месте, в чем он нисколько не сомневался. МЭ оборудовала его грузовик иммобилайзером. Если кто-нибудь запустит двигатель без ключа, топливная система отключится. Симпатичная «фишка». Что касается груза, то никто не смог бы спереть его и удрать. Разве что Кинг-Конг, если бы потерял одну гантель, но кроме него — точно никто.

Он, как обычно, обошел свое хозяйство, проверил цепи, натяжные механизмы, висящие на них замки и, не обнаружив никаких неисправностей, забрался в кабину. Достал ключ зажигания и остановился.

Что-то было не так…

Сначала он не мог сообразить, что его насторожило, но постепенно до него дошло: кто-то побывал в машине. Это не могло произойти, но все же случилось. Вся его машина была усовершенствована. В том числе и дверной замок. Обычный воришка просто не смог бы его открыть. Вивер посмотрел по сторонам. Все, казалось, было на месте. Он заглянул в «бардачок», осмотрел «торпеду» — ничего не пропало. И в спальном отсеке то же самое. Вроде бы все было так же, как он оставил накануне.

Пушка?

Он запустил руку под свое сиденье. Револьвер 0,38 калибра лежал в кожаной кобуре, прицепленной к металлической раме.

Вивер с полминуты сидел молча, пытаясь избавиться от жуткого ощущения. «Может быть, кофе оказался слишком крепким», — подумал он. И подействовал на нервы. Он включил приемник GPS, подождал, пока прибор «загрузится», и вывел на экран свой маршрут. Третий день из четырех. Легкая поездка — 310 миль до Сент-Джорджа, Юта.

Тарик обнаружил Эмира в его спальне, где тот складывал в коробку свои немногочисленные вещи.

— Сожги все это после того, как я напишу завещание и уеду, чтобы встретиться с Мусой.

— Будет исполнено. У меня два сообщения. Все четверо людей Найоана подтвердили получение приказов и свою готовность. Первая акция произойдет в Ватерлоо в воскресенье утром.

— Хорошо.

— Второе. Наш человек без каких-либо осложнений перехватил грузовик. Мы знаем маршрут и график поездки, включая остановки для отдыха и питания. Он должен прибыть к месту назначения послезавтра между двумя тридцатью и тремя.

Эмир кивнул и, закрыв глаза, представил себе график действий.

— Это замечательно, мой друг. Муса будет на месте, по крайней мере, за четыре часа до этого. Отправляйся настраивать камеру. Пора.

Глава 77

Кларк и Джек выгрузились из самолета и оформили автомобиль напрокат лишь к семи утра. Пора было завтракать и звонить домой. Поскольку они знали только имена этой парочки родственников — Ситра и Пурнома Салим — и дату их прибытия в Норфолк, оставалось лишь полагаться на Кампус и советы оттуда.

Примерно в миле к югу от аэропорта, на Милитари-хайвей, они нашли блинную, заняли кабинку и заказали кофе, яйца и блины. Пока они ожидали заказа, Кларк набрал номер Рика Белла.

— Пока что нам известно только название отеля, где Салимы зарегистрировались, — сказал Белл. — Если они там не живут, нужно будет поработать творчески. В индонезийском посольстве в Вашингтоне ведется учет их граждан, приезжающих в США на каникулы или в отпуска, но поскольку они приехали по фальшивым паспортам, то, может быть, и в посольской системе не регистрировались.

— Начнем с гостиницы, — сказал Кларк. — Должны же они где-нибудь спать.

Белл сообщил ему название гостиницы, и на этом разговор закончился.

— «Эконо-лодж» в Литтл-Крике, — сказал Кларк Джеку. — Набивай брюхо. Вероятно, сегодня нам придется здорово побегать.

Гостиница «Эконо-лодж» располагалась в паре миль от десантной базы ВМФ «Литтл-крик» и в четверти мили от бухты Литтл-крик-ченнел.

— На этой базе тренируются «морские котики»? — спросил Джек.

— Угу. Вторая спецгруппа. Второй, четвертый и восьмой отряды и необходимый транспорт.

— Вы скучаете по тем временам?

— Иногда, хотя и довольно редко. Скучаю порой по людям и по работе тоже, но и всякого дерьма там тоже хватало.

— А нельзя ли подробнее?

Кларк искоса взглянул на него и улыбнулся.

— Нет. Джек, такова суть работы «котиков». Они идут в такие места, куда никто, кроме них, не желает попасть, и делают то, что не под силу никому другому. Сейчас такие места называют запретными районами. А мы в свое время называли их индейской территорией. О «котиках» сейчас говорят куда больше, чем в мое время, и мне это очень не нравится. Чем меньше вокруг тебя шума, тем лучше работается.

— Но что же изменилось?

— Честно говоря, не знаю. Кое-кто из тех, с кем поддерживаю контакт, еще служат, но и они не могут сообразить, что именно там происходит. К ним приходят пацаны, которые считают, что служба заключается в том, чтобы побегать по пляжу, накачать мускулатуру отжиманиями и уволиться, получив право на бесплатный «будвайзер», — Кларк имел в виду значок с трезубцем, которым награждают отличившихся в боях солдат этого подразделения. — Но это заблуждение редко сохраняется дольше чем на неделю.

— Плевелы от пшеницы, — ответил Джек цитатой из Евангелия.

— Отсеивается около семидесяти пяти процентов. Вот мы и приехали… — Кларк свернул с Шор-драйв и припарковался около входа. — Не исключено, что ради нужной информации нам придется немного побегать. Иди первым, а я за тобой.

Они вошли внутрь и направились к стойке регистрации постояльцев.

— Доброе утро, — обратилась к ним дежурная, блондинка лет двадцати с небольшим, с кожей, окрашенной искусственным загаром.

— Доброе утро. — Кларк вынул из кармана свой значок маршальской службы и махнул перед носом девушки. — Маршал США. Ищу пару молодых людей, которые зарегистрировались у вас недели две назад.

— Ниче себе! А что они учудили?

— А это будет зависеть от того, насколько быстро мы сможем их найти. После полуночи они окажутся в розыске как важные свидетели. Мы всего лишь выясняем некоторые подробности одного старого дела, — добавил он. — А зовут их Салим Ситра и Пурнома Салим.

— Похоже на арабские имена. — Девушка надула губки.

— Так что вы на это скажете? — осведомился Кларк, добавив металла в голос.

Девушка, похоже, хотела бы отказаться от помощи властям, но не знала, как это сделать.

— Ничего. К сожалению… Мм… а вы что, хотите только узнать, были они здесь или нет?

— Для начала.

Девушка присела к своему компьютеру и принялась неторопливо тюкать пальцами по клавиатуре.

— Дату вы знаете?

Кларк назвал дату.

— Плюс-минус день или два.

— Ага… Да, вот они! Переночевали и выехали.

— Расплачивались по карте или наличными? — спросил Джек.

— Расплачивались наличными, но сдавали кредитную карту в залог.

— В вашей базе данных есть ее реквизиты?

— Не знаю, имею ли я право дать их вам. У меня ведь могут быть неприятности, да?

Кларк пожал плечами.

— Ничего, я все понимаю. — Он повернулся к Джеку. — Позвоните в ГП.

Джек сразу понял игру напарника. Он вынул сотовый телефон, нажал кнопку «быстрый набор» и отошел в угол.

— Кому он звонит? — неуверенно спросила девушка.

— Помощнику генерального прокурора. Назовите, пожалуйста, ваше имя. Оно понадобится для ордера.

— Чего?

— Мы пользуемся персональными ордерами. Порядок есть порядок. Кстати, нам понадобится и имя вашего босса. Итак, как вас зовут?

— Лайза.

— Лайза… — повторил Кларк, повернувшись к Джеку. Тот кивнул и произнес имя в телефон. — А теперь попрошу вашу фамилию и номер социального страхования.

— Э-э… подождите… секундочку… Вам что, нужны только данные по кредитной карте?

— Да. Но вы не беспокойтесь. Минут через двадцать подъедет группа. Во сколько вы обычно сменяетесь?

— В девять.

— К сожалению, сегодня вам придется задержаться, — сказал Кларк, выразительно усмехнувшись.

Лайза снова забарабанила по клавиатуре. Теперь заметно быстрее.

— Они использовали «Визу». Номер карты…

— Тонко сработано, — сказал Джек, когда они сели в машину.

— Никто не хочет осложнений. Я называю это теорией «больше-меньше». Нужно сделать так, чтобы услуга, о которой ты просишь, казалась мелочью, а последствия отказа — весьма серьезными. А ты что думаешь? Девочка по твоему вкусу?

— Эта? Ничего, симпатичная, но что-то мне подсказывает, что она не большая любительница решать кроссворды.

Кларк рассмеялся.

— Значит, одной красоты тебе мало, подавай еще и мозги?

— А что в этом плохого?

— Ровным счетом ничего. Давай звони Беллу, пускай займется картой.

Беллу потребовалось двадцать минут.

— В мотели они больше не совались, но в тот самый день, когда они выписались, карта засветилась в полудюжине сувенирных магазинов, «Макдоналдсе», «Старбаксе»… Чисто эпизодически, и лишь по одному разу. Я пошлю вам по электронной почте все подробности и карту Google.

— А карта зачем? — спросил Джек.

— Все это происходило на площади в одну квадратную милю.

Джек прервал связь и пересказал разговор Кларку.

— Они сменили кредитные карты и имена, — заметил тот. — Хороший признак.

— Что же тут хорошего?

— Добропорядочные граждане, Джек, так себя не ведут.

Телефон Джека сыграл короткую мелодию, сообщая о приходе электронной почты. Джек проверил сообщение.

— И куда мы теперь? — спросил Кларк.

— В Вирджиния-Бич.

— Ладно, парни, пора принимать решение, — сказал Сэм Грейнджер. — Открытый текст или шифровка?

Грейнджер, Хендли и Белл спорили уже целый час: после уничтожения Паулинии Хади и его группа «залегли на дно». РСО ежедневно меняет свои шифровальные таблицы. Имеется ли у Хади возможность расшифровать сообщение? И, может быть, даже более важный вопрос: сумеют ли они «дестеганографировать» изображения, в которые залиты эти самые таблицы? Грейнджер и Белл так не считали, но Хендли тревожился.

В прошлом РСО, организовывая свои крупные акции, руководствовался правилом аварийной блокировки — после того как приказ отдан, никаких отмен быть не может. Это изменение ввели после неудавшейся попытки РСО взорвать берлинский железнодорожный вокзал, когда, вскоре после поступления приказа, BfV[571] захватило руководителя мюнхенской ячейки РСО и заставило его приказать своим людям отменить операцию. Конечно, по большому счету, наличие или отсутствие этой «блокировки» никакого значения не имело. Хади или получит сообщение, или нет. Если у него имеется возможность расшифровать его, то послание открытым текстом напугает его и сведет на нет шанс завязать с ним игру.

— Знаете, нам все же следует рискнуть, — сказал Белл. — Мы воспользуемся нашим сообщением, чтобы напугать его, но так, чтобы это пошло нам на пользу. Он разволнуется и, возможно, даже не обратит внимания на то, что оно не зашифровано.

Хендли ненадолго задумался, затем посмотрел на Грейнджера.

— Сэм, что скажешь?

— Что ж, попробуем. Обратимся к Хади только один раз, скажем ему, что это проверка, заманим его в Росинью, а там Чавес и Доминик захватят его.

Белл поднялся и направился к двери.

— Сейчас отправлю. — Он вышел.

Через минуту зазвонил телефон Хендли. Его вызывал Гэвин Байери.

— Вы уже отправили сообщение?

— Рик только что пошел отправлять.

— Вот черт! Остановите его немедленно. Я уже бегу.

Глава 78

Байери вошел в кабинет Хендли через две минуты.

— Я разобрался в системе, — объявил он. — Если послать эту х…ню открытым текстом, Хади сразу поймет, что это фальшивка.

Ему все же удалось в самую последнюю секунду перехватить Рика Белла, и случилось это благодаря тому, что он целую ночь внимательно следил за работой свежесочиненного алгоритма, копавшегося в шифровальных таблицах РСО. Хотя шифровальные таблицы, по самой своей природе, являлись случайным набором чисел и знаков, и потому их не мог расшифровать никто, не имеющий дубликата используемой ШТ, Байери все же искал закономерности там, где, казалось бы, никаких закономерностей быть не могло, так уж он был устроен. Когда-то он объяснил Джеку, что это нечто вроде того принципа, которым руководствуется программа SETI (Поиск внеземных цивилизаций) — «скорее всего, там ничего нету, но как же клево было бы, если бы там все же что-то оказалось!». В данном случае Байери удалось отыскать закономерность в системе шифрования, которой пользовался РСО.

— Шифровальные таблицы — великая штука! Вероятно, это самая простая форма нераскалываемого шифрования из всех, какие только существуют в мире, хотя, на самом деле, ничего нераскалываемого не бывает, — говорил он, когда в кабинет вернулся Рик Белл. — Это все — вероятности и ничего больше…

— О вероятностях поговорим в другой раз, ладно, Гэвин? — перебил его Грейнджер.

— Верно.

— Что ж. Вряд ли кто-нибудь сомневается в том, что Эмир или кто-нибудь другой, в общем, организатор этой диверсии, должен беспокоиться насчет того, как обстоят дела у его людей, действовавших в тех местах. Таскать с собой на такую работу таблицы или держать их на своем ноутбуке — глупо. Вот они и придумали систему для обновления таблиц в таких вот экстремальных ситуациях. Это требует немало времени, но вполне выполнимо.

— Ну-ка, послушаем, — сказал Белл.

— Они используют математический аппарат, так называемый метод средних квадратов. Его еще в 1946 году изобрел некий венгр, математик по имени фон Нейман. По существу, нужно всего лишь взять исходное число — количество знаков совершенно неважно, лишь бы не один — возвести его в квадрат, взять из полученного числа несколько средних знаков — опять же, сколько хотите — и повторить процедуру уже с этими числами. Поскольку нашим ребятишкам, скорее всего, приходится считать такие вещи вручную, на бумажке, они, наверное, будут использовать небольшие числа. Смотрите…

Байери схватил блокнот, лежавший на столе Хендли, и принялся быстро писать:

49×49 = 2-4-0-1. Новое исходное число = 40.

— Поскольку нуль использовать нельзя, он заменяется следующим числом. Следовательно, новое исходное число — 41. Потом вы возводите его в квадрат, и так далее, пока таблица не будет заполнена.

— И числа случайные? — поинтересовался Грейнджер.

— Псевдослучайные, но этого нельзя установить, не имея в своем распоряжении цельного комплекта шифровальных таблиц, чтобы проследить, что происходит с числами. Чем сложнее алгоритм, тем ближе к случайности используемые числа, но при определенном уровне сложности провести вычисления на бумаге будет невозможно.

— Так какую же зависимость они используют?

— Месяц, день и год — сумма чисел. Возьмите, например, сегодняшнее число — 21 мая 2010…

Он вновь стал писать:

5+21+2010 = 2036.

— Итак, используются две средних цифры. Нуль мы заменяем.

— И новое исходное число — тринадцать, — сказал Хендли.

— Совершенно верно.

— И они используют этот метод для всех своих ШТ?

— Тех, которые хранились в сейфе Алмаси.

— Черт возьми, Гэвин, отличная работа.

— Спасибо. — И Байери ушел.

— Этот мальчишка только что спас наши задницы, — сказал Грейнджер.

Зная, что Аллах расценивает веру человека в приметы как слабость в вере, Хади всегда старался отвергать подобный соблазн, но близость ботанического сада к О Cristo Redentor — статуе Христа Спасителя — не могла не удручать. С другой стороны, напомнил он себе, в Рио все казалось расположенным близко к О Cristo Redentor. Глядящая с вершины 2300-футовой горы Корвокадо на сотни квадратных миль джунглей и городских кварталов, громада из мыльного камня и железобетона высотой в 120 футов и весом в 600 тонн являлась самой знаменитой достопримечательностью города — и постоянно напоминала Хади о том, что он находится в языческой преимущественно стране.

После расставания с Ибрагимом и остальными товарищами у Хади все шло вполне нормально, не считая того, что первые два часа он стискивал баранку руля так, что пальцы белели, и каждые двадцать секунд глядел в зеркало заднего обзора.

Через час после рассвета он добрался до муниципалитета Серопэдика — дальнего восточного предместья Рио. В тридцати милях восточнее был виден и сам Рио-де-Жанейро. Город площадью в пятьсот квадратных миль и населением около двенадцати миллионов душ — почти половина всей Саудовской Аравии в одном городе. Сан-Паулу был еще больше, но самолет, на котором он летел, приземлился там ночью, а потом Хади объехал город с севера, направляясь в Кайериаш, в свою гостиницу.

У входа в ботанический сад он купил у кассира билет и брошюру с картой. В брошюре рассказывалось о том, что представляет собой сад — 350 акров, 7000 разновидностей тропических растений, научно-исследовательские лаборатории… Он пролистал страницы и быстро нашел указатель. Птичий вольер находился в самом начале. Он сориентировался по карте и направился туда. Стоял ясный солнечный день, и влажность была уже невыносимой. Далеко на юге виднелось облачко черного дыма над Сан-Паулу, настолько плотное, что можно было подумать, будто ночь споткнулась там обо что-то и осталась лежать на побережье.

На полпути к месту назначения он прошел мимо магазина, торговавшего мороженым, глянул на ходу в витрину и приостановился. Маленький телевизор, стоявший в углу, показывал передачу «Рикорд ньюс». На экране мелькали кадры пожара нефтеперерабатывающего завода — съемки велись то с земли, то с вертолета, — то и дело сменявшиеся лицом ведущей. Вот она повернулась к другой камере, и на экране внезапно появился рисунок карандашом. Сходство было далеко не идеальным, но у Хади сердце замерло в груди.

«Этого не может быть, — думал он. — Кто мог меня увидеть?» Свидетелей они не оставили, в этом он был уверен. Патруль безопасности проехал мимо, когда они устанавливали заряды. Оттуда никак не могли разглядеть его — было слишком далеко. Может быть, съемка камеры наблюдения? Нет, тоже не годится. Будь у них живое изображение, они показали бы именно его, а не рисованный портрет.

Он стоял и смотрел новости, ожидая, что следом за его портретом появится изображение Ибрагима, затем Фаада, затем Ахмеда, но ничего этого не случилось. Думай, думай…

На площадке, где размещалось несколько закусочных, он заметил сувенирный магазинчик. Зайдя туда, он осмотрелся вокруг. Ни телевизора, ни радио там не оказалось, и он принялся рассматривать прилавки, чтобы не показалось, будто он спешит. В конце концов, он выбрал бейсболку с эмблемой ботанического сада. Заплатив наличными, он вынул ее из пакета, вышел и надел на голову, надвинув на самые брови. Потом посмотрел на часы. Он пришел слишком рано — до назначенного времени оставалось еще семьдесят минут. Увидев бетонную скамью, окруженную пышными папоротниками, он сел.

Интересно, Ибрагим и остальные уже знают об этом рисунке? Если да, то они, возможно, не появятся. Они обсуждали всякие возможности — преследование, захват или гибель кого-нибудь из членов группы во время задания, но не такой вариант.

Минут пять он сидел, глядя в пространство и размышляя, а потом принял решение. Вновь пролистав брошюру-путеводитель, он нашел то, что было нужно.

Интернет-кафе находилось на восточной стороне сада. Он заплатил за полчаса, и девушка указала ему на один из терминалов. Он устроился в отгороженном с трех сторон отсеке и открыл браузер. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить URL сайта. Сегодня пятое, значит… Значит нужно смотреть на… bitroup.com.

Когда заставка сайта появилась на экране, Хади залогинился и перешел в зону сообщений. И не без удивления увидел, что в секции «загружено» лежит текстовый файл. Он дважды щелкнул мышкой. Файл состоял из двух строчек алфавитно-цифровых пар. Он быстро переписал их на последней странице путеводителя. Пар оказалось 344. После этого Хади вышел с сайта и покинул интернет-кафе.

Тридцать минут потребовались ему, чтобы создать таблицу, и еще двадцать — чтобы расшифровать, проверить и перепроверить сообщение:

Видел рисунок по ТВ. Подозреваю утечку из вашей группы. Контакты прервать. Инструкции получите в «Ta Ligado Cyber Cafe» на Руа Браульо Кордейро. 14.00 часов. Подтвердите это сообщение кодом: 9M, 6V, 4U, 4D, 7Z.

Хади дважды перечитал сообщение. Утечка из группы? Ему стало не по себе. Это было просто невозможно. Неужели Ибрагим или кто-то из тех двоих предали его? Почему? Во всем этом не было никакого смысла, но сообщение было подлинным. Прервать контакты. Он посмотрел на часы: 11.45. Еще поспешнее он закодировал подтверждение, вернулся в кафе, напечатал набор символов в текстовом файле и загрузил его на сайт.

Въезжая на стоянку, Ибрагим миновал автомобили Фаада и Ахмеда. Нашел место, выключил мотор. Фаад и Ахмед припарковались через ряд от него, оставив между своими машинами полдюжины чужих. Сквозь пассажирское окно Ибрагим увидел, как из главных ворот сада вышел Хади. Он шел торопливо и держался напряженно. «Полиция?» — подумал Ибрагим, продолжая наблюдать, наполовину готовый увидеть бегущих за Хади людей, но ничего подобного не случилось. В чем дело?

Хади подошел к своему автомобилю и сел в него.

Ибрагим сразу принял решение. Выждав, пока автомобиль Хади не выедет на дорогу, ведущую от ботанического сада, он сдал назад и поехал следом. Около машины Ахмеда он притормозил и знаком приказал следовать за ним. Куда это ты собрался, мой друг?

Глава 79

— Он на крючке! — сказал Чавес, закончив разговор по спутниковому телефону. — Два часа дня, интернет-кафе на Руа Браульо Кордейро.

— Отлично! Только, черт возьми, где это? — ответил Доминик, бросая автомобиль в сторону, чтобы избежать столкновения с подрезавшим их такси, водитель которого отчаянно сигналил и что-то кричал. — Хотя это неважно. Все равно целыми нам туда не добраться.

Чавес провел пальцем по карте города.

— Езжай дальше на восток. Я буду за штурмана.

— Как я понимаю, брать его там мы не будем?

— Нет. Сначала мы должны удостовериться, что он будет один. Мы велели ему прервать контакты, но кто его знает? К тому же, чтобы сделать то, что нужно, нам потребуется интимная обстановка.

— В смысле?

— В том смысле, в котором потребуется.

Доминик мрачно улыбнулся.

Они отыскали кафе, дважды объехали квартал, чтобы разобраться в обстановке, а потом нашли место для машины в пятидесяти ярдах к северу, на противоположной стороне улицы. Там они вышли и направились на юг. Между аптекой и шиноремонтной мастерской они отыскали короткий проезд, который привел их на стихийную свалку металлолома — небольшой пустырь, забитый ржавыми поливальными машинами, вагонными осями, штабелями старых канализационных труб. Они пересекли свалку, обошли кучу мусора и сквозь щелястый забор увидели на противоположной стороне улицы интернет-кафе.

— Вот дерьмо! — выругался Чавес.

— В чем дело?

— Только что заметил переулок справа от кафе.

— Вероятно, там второй выход, — сказал Доминик. Он посмотрел на часы. До назначенного времени оставалось двадцать минут. — Пройдусь, вдруг увижу что-нибудь еще.

Через десять минут телефон Чавеса негромко зазвенел. Чавес нажал на кнопку соединения.

— Слушаю.

— Черный ход есть, но возле него стоит мусорный контейнер, — сообщил Дом. — Пожарные разозлились бы, а для нас — то, что нужно. Ладно, иду назад.

Чавес едва успел отпустить кнопку, как перед интернет-кафе затормозил зеленый «Шевроле-марахо». Даже под острым углом Чавес разглядел, что в нем лишь один человек — водитель. «Марахо» проехал немного вперед, потом остановился и начал сдавать назад.

— Дом, где ты?

— Подхожу к перекрестку.

— Не торопись. Похоже, наш клиент прибыл.

— Понял.

Водитель «Марахо» вылез из машины и направился в кафе.

Чавес нажал кнопку.

— Это он. — Он сообщил Доминику, на какой машине приехал Хади, и добавил: — Возвращайся к «Хёндэ». Он будет недолго возиться.

Услышав двойной щелчок: «принял приказ», Чавес связался с Кампусом. Ему ответил Сэм Грейнджер.

— Клиент вошел, — сказал Чавес.

— Сообщение загружено. Мы отправляем его в бильярдную на углу Травесаш-рома и Алегрия в южной части Росиньи.

— Когда?

— В семь.

Чавес дал отбой. Через десять минут Хади вышел из кафе. Он окинул взглядом улицу, подошел к своей машине и сел.

— Работаем, — сказал Чавес. Он бегом пересек двор, пробежал по проезду, вышел на улицу и увидел, как слева от него «Шевроле» Хади приостановился у перекрестка.

— Я его вижу, — сообщил Доминик.

Хади свернул налево.

— Подъезжаю к вам, — сообщил по радио Доминик.

— Отставить. Стой на месте. — Чавес перебежал улицу и через тридцать секунд оказался около «Хёндэ».

— Теперь поехали. На перекрестке свернешь налево, потом еще раз налево, притормози перед знаком «стоп».

Доминик все исполнил в точности. Когда они остановились на перекрестке, Хади проехал перед ними, направляясь к северу. Доминик пропустил две машины и поехал следом.

Прошло пятнадцать минут.

— Кто-то нас пасет, — сказал Доминик. — Или Хади.

Чавес посмотрел в боковое зеркало.

— Синяя «Ланчия»?

— И еще две машины позади нее. Зеленый «Фиат-компакт» и красный «Форд-корсел».

— Что за х…ня? Ты уверен?

— Я видел, как «Фиат» и «Форд» дважды прокатились вокруг квартала, пока я бродил около кафе. Но это не копы.

— Почему?

— Копы действовали бы аккуратнее. Это сопровождение, чтоб ему…

Чавес взглянул на карту.

— Давай-ка посмотрим на их личики.

Доминик притормозил около стоянки и включил аварийную сигнализацию. Ехавшая следом «Ланчия» рявкнула гудком. Чавес высунул руку в окно и махнул: проезжайте. Пока машина проезжала мимо и набирала скорость, Чавес успел рассмотреть водителя.

— Сдается мне, что этнический тип у него такой же, как у Хади. Как ты считаешь, это его подельники?

— Возможно. Похоже, Хади не смог чисто оторваться.

Доминик пропустил третий автомобиль, «Корсел», выждал секунды три и поехал следом.

Третий день путешествия Мусы прошел так же гладко, как и первые два. Под вечер он достиг места последней ночевки — городка под названием Виннемукка в штате Невада населением 7030 человек, лежащего в 350 милях к северо-западу от Лас-Вегаса.

Глава 80

К чести Хади, он приложил все усилия, чтобы на пути в Росинью оторваться от «хвоста». Он два часа колесил по трущобному району, ездил кругами, петлял и возвращался назад, высматривая признаки слежки, которую вроде бы должен был заметить давным-давно. Но «Ланчия», «Фиат» и «Корсел» так и мотались за ним, сохраняя неизменный строй и оставаясь не более чем в ста ярдах от заднего бампера машины Хади.

— Нужно принимать решение, — сказал Доминик. — Лучше сделать все самим, не дожидаясь, пока кто-нибудь нас опередит. — Нужно ли было им с Чавесом пытаться захватить и Хади, и троих следивших за ним его сообщников, или партнеров, или следовало сосредоточиться на одном Хади?

— Чем больше, тем веселее, — ответил Чавес. — Но следует помнить, что нас только двое. К тому же, если дела пойдут наперекосяк, местные копы вряд ли заметят разницу между нами и группой Хади.

В 6.15 они прервали слежку и направились к южному въезду в Росинью. Конечно, оставлять Хади без присмотра было рискованно, но ведь они ничего не знали о месте, где должна была состояться встреча. Оставалось надеяться на то, что за ближайшие сорок пять минут преследователи Хади не решатся самостоятельно перехватить его. Солнце, уже касавшееся возвышавшихся на западе гор, заливало трущобы золотистым светом.

Хотя название Росинья в переводе с португальского означает «маленькая ферма», Доминик и Чавес не стали бы называть этот район маленьким. Трущобы, протянувшиеся примерно на три четверти мили с севера на юг и на четверть мили с востока на запад, располагались в неглубокой ложбине, окаймленной с обеих сторон лесистыми и скалистыми холмами. По склонам, где теснились невзрачные домишки с давно облупившейся краской, подчас соприкасавшиеся балконами и краями крыш, взбегали, извиваясь, как змеи, узенькие извилистые улицы, через которые почти сплошь были перекинуты бельевые веревки и самодельные навесы из разнообразного тряпья. Увитые виноградом бетонные и кирпичные лестницы с разбитыми ступенями начинались прямо с улиц и уходили куда-то за дома. Оттелефонных и фонарных столбов во все стороны расходились громадные фестоны толстых и тонких проводов. А почти впритык к проезжей части каждой улицы тянулись многие десятки хибарок из разнокалиберных досок и ржавой жести. В заваленных мусором канавах журчала вонючая вода.

— Глазам своим не верю, — пробормотал Доминик.

— Интересно, сколько тут народу живет?

— Тысяч сто, по меньшей мере. А то и сто пятьдесят.

Место, чтобы поставить машину, нашлось в квартале от бильярдной.

— Ты прикрываешь, а я займусь им. Дай мне пятнадцать минут и подтягивайся.

— Понял.

Доминик прошелся по улице и свернул за угол. Чавес пересек проезжую часть, купил у уличного торговца баночку кока-колы и прислонился к стене под парусиновым навесом. В конце квартала зажегся одинокий уличный фонарь. Прошло десять минут. Ни Хади, ни «Ланчии», ни «Фиата», ни «Корсела». Он допил кока-колу, вернул продавцу банку, вновь перешел через улицу и вошел в бильярдную.

Помещение никак не потянуло бы на громкое слово «зал». Оно было размером с два гаража, посередине стояли два бильярдных стола, над которыми висели лампы с пластмассовыми абажурами, справа находился бар, а вдоль противоположной стены выстроились стулья с высокими спинками. В глубине бара стояли четыре круглых столика со стульями. В углу находилась дверь с надписью «выход» по-португальски, к ней вели три ступеньки. Вокруг столов сгрудились люди. Воздух в помещении был сизым от табачного дыма.

Динг сел в баре и заказал пиво. Через пять минут открылась дверь черного хода, и в бильярдную вошел Доминик. Он подошел к бару, тоже взял пиво, выбрал столик и сел.

В пять минут восьмого парадная дверь открылась, и в бильярдную вошел Хади. Нервно озираясь, он остановился около двери. Доминик поднял бутылку с пивом над головой и кивнул Хади. Тот замялся немного, но потом направился к Доминику.

Парадная дверь снова открылась. Появился водитель «Ланчии». Как и Хади, он на полминуты застыл около двери, разглядывая помещение. Его рубашка была расстегнута, и на правом бедре у него Чавес заметил хорошо узнаваемую рукоять. Впрочем, он перестал вертеть головой, как только увидел Хади, подходившего к столику Доминика, и быстро шагнул следом за ним. Чавес пропустил его мимо себя и быстро поднялся из-за стола.

— Где мои деньги, г…нюк? — громко сказал Чавес по-португальски.

Незнакомец обернулся и стиснул кулаки.

Чавес, приговаривая: «Полегче, полегче…», поднял руки к плечам и от души врезал противнику по носу. Тот качнулся назад, но Чавес мгновенно всадил ему большой палец в ямку под горлом, между ключицами. Незнакомец упал. Прочие посетители с любопытством наблюдали за происходившим, но не вмешивались. Долги есть долги. В глубине помещения Доминик тоже был на ногах и шел вместе с Хади к черному ходу. Чавес шагнул к лежавшему на полу человеку из «Ланчии», наступил на его правую руку и выдернул оружие из-за пояса.

— Говоришь по-английски?

Тот что-то пробормотал.

— Кивни, если говоришь по-английски.

Лежавший кивнул.

— Поднимайся, или я пристрелю тебя прямо здесь.

Доминик ждал в переулке. Уже совсем стемнело. Слева проход упирался в стену, в которой посередине чернел вход на уходившую в темноту лестницу, справа, ярдах в двадцати, проходила улица.

Хади стоял, прислонившись к кирпичной стене возле череды мусорных баков. Доминик уже успел вынуть оружие и приставил его к бедру пленника. Чавес выволок за шиворот водителя «Ланчии» и ткнул в стену рядом с Хади.

— Кто вы такие? — спросил Хади.

— Заткнись! — рявкнул Доминик.

Чавес краем глаза разглядел, что пальцы Доминика прямо-таки пляшут на рукояти пистолета.

— Спокойно, Дом. — Он поднял с мостовой обрывок газеты и сунул водителю «Ланчии». — Нос утри.

— X… тебе!

Дверь, из которой они только что вышли, распахнулась. В тусклом свете обрисовался силуэт в нескольких футах от порога. Человек указывал на них рукой. Чавес дважды выстрелил ему в грудь, и человек опрокинулся на спину. Чавес с силой захлопнул дверь.

— Пошли, Дом. — Он повернул дуло пистолета в сторону Хади и «Ланчии». — Вперед!

В горловине переулка, на фоне улицы, появилась еще одна фигура. Человек бежал к ним и на ходу стрелял из пистолета. В темноте сверкнули две оранжевых вспышки, потом еще две. Чавес отступил за баки и дважды выстрелил в ответ. Нападавший метнулся под стену, в тень.

— На лестницу! — приказал Чавес.

Толкая «Ланчию» и Хади перед собой, Доминик направился к лестнице. Чавес пятился за ними, пока не уперся спиной в стену. Тогда он повернулся и побежал по ступенькам.

Чавес следом за Домиником поднялся по лестнице и огляделся по сторонам. Переулок тянулся перпендикулярно лестнице, над ним нависали балконы. Чуть правее, в другой кирпичной стене, чернел еще один прямоугольник. Еще одна лестница. Чавес указал на нее. Доминик кивнул и толкнул «Ланчию» и Хади на ступеньки. Чавес услышал позади себя приглушенные шаги и, посмотрев вниз на ту лестницу, по которой они только что поднялись, успел увидеть преследователя, быстро спрятавшегося за углом. Чавес отступил и замер. Прошло десять секунд, и шаги вновь зазвучали по лестнице. В тишине было отчетливо слышно их эхо.

Чавес сунул пистолет за пояс, сделал два шага направо, вскинул руки и ухватился за нижний край балкона. Подтянулся, отжался на руках, перехватился за перила балкона, перевалился через них и растянулся на полу.

Шаги послышались вновь. Шаг… остановка. Шаг… остановка. Где-то вдали завыли сирены. «Неужели полиция из-за нескольких выстрелов решит вломиться в Росинью?» — подумал он. А потом закрыл глаза и прислушался, ожидая, когда изменится эхо.

Шаг… остановка. И снова несколько шагов подряд. Но уже без эха. Преследователь прошел под балконом, на котором притаился Чавес, и теперь, очевидно, пытался решить, куда направиться: дальше по переулку или на лестницу? Он выбрал лестницу. Чавес бесшумно поднялся на колени, положил оружие на перила и выстрелил один раз — точно в затылок.

Он спрыгнул, подбежал к телу, поспешно обшарил его и припустил вверх по лестнице. Доминик ждал наверху, укрывшись вместе с «Ланчией» и Хади за мусорным баком. В ста ярдах отсюда переулок выходил на автостоянку, слабо освещенную уличными фонарями. Где-то неподалеку раздавался характерный стук баскетбольного мяча об асфальт и непрерывный детский крик.

— Теперь займемся этой парочкой, — сказал Чавес.

— С ними мы разберемся.

Чавес бросил на асфальт то, что обнаружил у убитого. Паспорт, пачку денег и несколько ключей от машины. Ключи он поднял и помахал ими перед «Ланчией» и Хади.

— От какой машины? «Фиата» или «Корсела»? — Оба не издали ни звука.

Доминик схватил Хади за волосы, запрокинул ему голову и врезал рукоятью пистолета по губам. Хади снова промолчал, лишь крепко стиснул зубы. Тогда Доминик ребром левой рукой стукнул его по шее сбоку, так, чтобы задеть трахею. Тот задохнулся и раскрыл рот. Доминик тут же всунул ему в рот дуло пистолета.

— Еще пять секунд, и твои мозги разлетятся по переулку. — Хади не отреагировал. Тогда Доминик сунул оружие глубже. У Хади задергался кадык.

— Четыре секунды. Три секунды.

Чавес следил за своим напарником, за его глазами. Выражение лица, при желании, можно и подделать, а вот по глазам понять человека проще. И Динг понял по глазам Доминика, что тот говорит вполне серьезно.

— Дом…

— Две секунды…

— Дом! — повысил голос Чавес.

Хади кивнул и умоляюще поднял руки. Доминик вынул пистолет из его рта, и Хади пробормотал:

— «Форд-корсел».

— Предатель! — рявкнул «Ланчия».

Доминик тут же навел оружие на левый глаз «Ланчии».

— Теперь твоя очередь. Где стоит машина? — «Ланчия» стиснул зубы.

— Тебе даю три секунды, — сказал Доминик и направил пистолет на колено пленника. — А потом — всю жизнь на костылях.

— Следующий квартал к востоку от бильярдной, на южной стороне, посреди квартала, — ответил за упрямого пленника Чавес. — Пригони ее сюда. А я позабочусь о наших друзьях.

Через пятнадцать минут Чавес услышал гудок, увидел в переулке «Корсел» с открытой пассажирской дверью и, взяв Хади и «Ланчию», направился к машине. Откинув спинку переднего сиденья, он велел пленникам залезать на заднее.

— Вот, нашел в багажнике, — сказал Доминик, протягивая моток ржавой тонкой стальной проволоки.

Чавес перегнулся через спинку.

— Дайте-ка сюда руки.

Доминик завел мотор.

— Нам потребуется укромное место, — сказал Чавес. Он сидел боком на пассажирском сиденье, положив пистолет на спинку.

— Сдается мне, что оно у нас есть. Я видел кое-что подходящее, когда ехал сюда.

Здание мало чем отличалось от прочих четырехэтажных домов — одно парадное, балконы по фасаду, — если не считать того, что окна и дверь были забиты. Сбоку уходила неизменная лестница, полускрытая разросшимися, одичавшими кустами роз. На парадной двери красовалась наклейка официального вида с надписью по-португальски: «Нежилое».

— Вот оно, — сказал Доминик. — Сейчас вернусь.

Он вышел, скрылся на почти невидимой за кустами лестнице, вернулся через две минуты и кивнул Чавесу. Тот вышел, выпустил «Ланчию» и Хади. Они пошли следом за Домиником, а Чавес замыкал шествие. Футов через тридцать кусты закончились, и лестница повернула к другому подъезду. На нем висела такая же надпись, как и на главном входе, но дверь здесь висела только на одной петле. Доминик снял ее и прислонил к стене. Чавес жестом велел Хади и «Ланчии» войти внутрь.

При свете светодиодного фонарика Доминика стало ясно, почему дом выселен. Стены, пол и потолок были покрыты сажей и кое-где прогорели насквозь. Пол являл собой подобие шахматной доски из расплавившихся плиток линолеума, обугленной фанеры и открытых дыр, сквозь которые можно было видеть нижние этажи.

— Сядьте! — приказал Чавес.

— Куда? — огрызнулся «Ланчия».

— Куда угодно, лишь бы не в дыру.

Они повиновались.

— Пойду, осмотрюсь, — сказал Доминик.

Чавес тоже сел на пол напротив пленников. Было слышно, как Доминик ходит по комнатам. Он возвратился с закопченной керосиновой лампой. Когда он встряхнул ее, внутри забулькало. Доминик поставил ее в угол и зажег. Лампа чуть слышно шипела, комнату залил желтый тусклый свет. Чавес посмотрел на Доминика и пожал плечами.

— Вы босс, — ответил тот на невысказанный вопрос, — вы и ведите игру.

Чавес встал, подошел поближе к пленникам и присел перед ними на корточки.

— Я не буду много разговаривать. И хочу, чтобы вы меня слушали. Внимательно. Я не собираюсь пудрить вам мозги и не желаю, чтобы вы пудрили мозги мне. Если договоримся, ваши шансы увидеть рассвет заметно повысятся. Как вас зовут? — Оба промолчали. — Ну, не стесняйтесь. Только имена, чтобы удобнее было разговаривать.

— Хади.

Второй заколебался, сжал губы, но, немного погодя, все же сказал:

— Ибрагим.

— Вот и отлично. Благодарю вас. Нам известно, что вы и два ваших покойных друга взорвали нефтеперерабатывающий завод в Паулинии. Мы точно это знаем, так что не будем возвращаться к этой теме. Мы не полицейские и взяли вас вовсе не за эту диверсию.

— В таком случае, кто вы? — спросил Хади.

— Кое-кто еще.

— Почему вы решили, что мы имеем к этому какое-то отношение? — заговорил Ибрагим.

— А вы сами как думаете? — ответил с полуулыбкой Чавес и бросил быстрый взгляд на Хади.

— Почему вы смотрите на меня?

— Почему вы преследовали Хади? — спросил Чавес у Ибрагима. Тот не ответил, и Чавес продолжил сам: — Вы взорвали нефтеперерабатывающий завод, но не учли того, что из-за дыма могут закрыть аэропорт Сан-Паулу. Поэтому вам пришлось действовать по запасному плану — отправиться в Рио. Вы добрались сюда, но тут началась неразбериха. Хади кинулся в бега, Ибрагим погнался за ним. Почему?

— Почему вы не спрашиваете о заводе? — резко сказал Ибрагим.

— Это не наша страна и не наша проблема. Почему вы погнались за ним?

— Он предатель.

— Лжешь! — вскинулся Хади. — Ты сам предатель. Или ты, или Ахмед, или Фаад. Это вы устроили этот портрет.

— Какой портрет?

— Тот, который показывают по телевидению. Я видел его, он был очень похож на меня. Кто еще, кроме вас, мог так подробно описать меня?

— Кто тебе сказал такую чушь?

— Эм… Когда я увидел свой портрет, то проверил почту. Там было сообщение для меня: вы меня предали, и я должен бежать.

— Тебя обманули.

— Я проверял. Сообщение было подлинным.

Ибрагим помотал головой.

— Нет, ты ошибся. Мы не предавали тебя.

— Значит, вы и ваши друзья всего лишь хотели догнать его и выяснить, что происходит? — сказал Чавес.

— Да.

Чавес наклонился к Хади.

— Это полная чушь, и вы сами отлично это знаете. Каким бы ни было это сообщение, настоящим или фальшивым, эти, — он кивнул в сторону Ибрагима, — знали только одно: вы почему-то бежите от них. Возможно, в полицию. Рисковать им было ни к чему. Вы же понимаете, что я говорю правду.

Хади снова промолчал.

— Ладно. Теперь о том, что я предлагаю, — продолжил Чавес после короткой паузы. — Насколько мы понимаем…

— Мы пока что даже не знаем, кто вы такие.

— Неужели вы еще не догадались по акценту?

— Американцы.

— Точно. Насколько я понимаю, нефтеперерабатывающего завода уже не существует. Ну, а нас больше интересует, кто действует в США. Сколько там ячеек, где они находятся… Ну, и все прочее.

— X… тебе, — сказал Ибрагим.

Чавес услышал, как Доминик у него за спиной зашевелился, повернул голову, увидел, что его напарник направился в кухню, и вновь повернулся к Хади.

— Ну, а как насчет вас? Нам нужно всего лишь…

Сзади опять послышались шаги Доминика, теперь более быстрые и целеустремленные. Чавес снова повернулся. Доминик, держа в руке пистолет, завернутый в черное от плесени полотенце, подошел к Ибрагиму, наклонился, приставил дуло пистолета к его левому колену и выстрелил. Полотенце успешно заглушило звук, и выстрел прозвучал как хлопок в ладоши. Ибрагим кричал. Доминик воткнул второе полотенце ему в рот.

— Дом… Иисус… — оторопело пробормотал Чавес.

Доминик между тем выстрелил в правое колено Ибрагима. Тот выпучил глаза в беззвучном крике и несколько раз дернулся, ударившись головой о стену, к которой прислонялся спиной. Доминик вновь нагнулся и с силой ударил его по лицу — раз, другой, третий. Ибрагим умолк. По его лицу струями текли слезы. Хади попытался отодвинуться от своего товарища и не то сползал по стене, не то пытался вжаться в нее.

— Не двигаться! — рявкнул на него Чавес и, схватив Доминика за руку, попытался заставить его выпрямиться. Доминик не повиновался, напротив, он присел на корточки и уставился Ибрагиму в лицо.

— Дом! Встань.

Доминик отвел глаза от Ибрагима и выпрямился. Чавес поволок его в кухню.

— Что, б…, это значит?

— Динг, он не поддается на уговоры.

— Не тебе об этом судить! Христос! Неужели ты не способен держать себя в руках? Теперь нам нет от него никакого толку. По пуле в каждом колене. Считай, что нам повезет, если он сумеет произнести хоть два членораздельных слова.

Доминик пожал плечами.

— Все равно нам нужен только Хади. Он был курьером. Ибрагим — командир ячейки. Он знает Паулинию, и ничего больше.

— Нам это не известно. Так что давай будем работать так, как я сочту нужным.

— Ладно, договорились.

— Ты меня хорошо понял?

— Да, черт возьми, я же сказал.

Чавес вернулся в комнату и сел на том же месте.

— Сейчас я выну полотенце, — сказал он Ибрагиму. — Будешь кричать — воткну его на место.

Ибрагим кивнул. Его лицо было обильно покрыто потом. Под обоими коленями натекло по луже крови размером с хорошую тарелку. Доминик вынул полотенце. Ибрагим глотнул воздуха, но тут же закрыл рот. Его нижняя губа заметно дрожала.

— Мой друг сегодня слишком раздражительный. Я сожалею. Так давайте поговорим о США. Вы сообщите то, что нам нужно, а мы отвезем вас в больницу.

Ибрагим покачал головой.

Чавес вновь повернулся к Хади:

— А вы? Расскажите нам то, зачем мы прилетели, и мы не возьмем вас с собой.

— Не слушай его, Шазиф… — прохрипел Ибрагим.

Доминик присел на корточки около Чавеса, жестом дав понять, что с ним все в порядке.

— Хади, — сказал он, — давай-ка разберемся в одной мелочи: тебя кто-нибудь видел, когда вы взрывали завод?

— Нет, вряд ли.

— Так кто же мог знать, как ты выглядишь? Кто мог так тебя описать художнику? Или Ибрагим, или кто-то выше. Больше никто.

— Но зачем?

— Для зачистки концов. Возможно, кто-то решил, что ты ненадежен. Подумай своей головой. Ибрагим получает от больших шишек приказ убрать тебя. На телевидении появляется твой портрет, и ты получаешь приказ уйти в бега. Как иначе Ибрагим убедил бы оставшуюся парочку погнаться за тобой? Без этого Ибрагиму пришлось бы попросту приказать им убить своего товарища без какой-то видимой причины. Ну, какие можно сделать выводы?

Хади действительно задумался на несколько секунд, а потом искоса взглянул на Ибрагима. Тот покачал головой. Из уголков его рта сбегали на подбородок две струйки слюны.

— Неправда.

— Хади, он предал тебя, а теперь сидит рядом с тобой и нагло лжет в глаза, — сказал Доминик. — Неужели ты согласен это выносить?

Хади кивнул.

— Это действительно невозможно вынести.

Доминик вскинул оружие, резко повернул руку и выстрелил Ибрагиму в глаз. Кровь и мозги разбрызгались по стене. Ибрагим сполз набок и застыл, только левая рука еще секунд десять дергалась и лишь потом замерла. Чавес ударил Доминика по руке.

— Христос всемогущий! Ты ох…л?!

Доминик снова выпрямился и отступил на пару шагов. Хади скорчился и громко захныкал. Доминик подошел к нему и приставил дуло пистолета к его виску.

— Не смей! — крикнул Чавес. — Дом, нет!

Доминик быстро взглянул на него. Чавес держал в руке пистолет, направленный в сторону Доминика, но еще не прицелился. Доминик качнул головой и опять повернулся к Хади.

— Дом, не делай этого…

Доминик наклонился и сказал Хади:

— Если окажется, что тебе нечего сказать, я и с тобой разделаюсь. Всажу пулю в ухо. Или сделаешь то, что я прикажу, или погибнешь.

Глава 81

За двадцать минут Джек и Кларк добрались до Вирджинии-бич и нашли общественную стоянку в квартале от берега. Все покупки, которые совершили брат и сестра Салимы, были сделаны в пределах трех кварталов.

— Так, какой у вас план? — спросил Джек, когда они вышли из машины.

— Они зарегистрировались в одном из отелей где-то здесь по новой карте, но ходили по магазинам со старой. Снова изобразим маршала с помощником и будем показывать их фотографии.

На протяжении следующего часа они ходили из гостиницы в гостиницу, вычеркивая их по одной из списка, который был у Джека. Когда же они вошли на стоянку «Холидей-инн» между Атлантик-стрит и 28-й стрит, Джек вдруг сказал:

— Они здесь.

— Где?

— В плавательном бассейне. Парочка, отдыхающая около трамплина.

— Вижу. Идем дальше.

Они вошли в вестибюль. Там Кларк остановился и выразительно пожевал губами.

— Помнишь, мы проходили мимо цветочного магазина на Двадцать седьмой? Вернись туда, купи букет маргариток, что ли… И конверт для открыток.

— Что это вы?

— Я потом объясню. Не возвращайся той же дорогой. Встретимся на стоянке с задней стороны.

Джек вернулся через пятнадцать минут и нашел Кларка на стоянке, он стоял в нескольких шагах от мусорного бака.

— Они зарегистрировались под теми же именами, но фамилия — Пасарибу. Их комната на северной стороне, той, что не выходит на бассейн.

— Значит, открываем дверь отмычкой и входим?

— Могут попасться горничные. С цветами получится надежнее.

Джек поднялся на этаж первым, держа в руке букет маргариток. Кларк воспользовался противоположной лестничной клеткой и теперь стоял за углом, ожидая начала представления. Подойдя к двери номера Салимов, Джек остановился, постучал, подождал десять секунд и постучал снова. Из номера за четыре двери от той, которая была нужна ему, вышла горничная и взяла с тележки, стоявшей около стены, несколько полотенец.

— Извините, мисс, — обратился к ней Джек.

— Да, сэр?

— Я принес цветы моей девушке. Мне нужно бежать на базу, но хотелось бы их оставить. Беда в том, что свой ключ я уже сдал. Вы не могли бы открыть мне дверь? Я положу цветы на кровать и через пять секунд выйду.

— Знаете, так не пола…

— Да я только войду и выйду.

Пауза.

— Ну, ладно. — Она открыла дверь ключом-картой и отступила в сторону.

— Спасибо, — сказал Джек.

Настал момент вступить в игру Кларку. Он вышел из-за угла.

— Мисс, эй, мисс…

— Да, сэр?

— Мне нужны полотенца! — С этими словами Кларк подошел к тележке и принялся рыться в ее содержимом, да так, что флаконы с жидким мылом и шампунем посыпались на пол.

— Сэр, подождите, я сама! — встревожилась горничная.

Джек оказавшись в номере брата и сестры Салим, бросил цветы на кровать и осмотрелся по сторонам. Ключ-карта, ключ-карта… Она оказалась на виду — лежала в пепельнице. Джек взял ее, вышел за дверь, громко сказал «Спасибо» и направился к лестнице. Кларк взял полотенца, двинулся в противоположном направлении и вернулся на лестницу Джека. Там они подождали, пока горничная не ушла в тот номер, который убирала, подошли к двери Салимов, вставили в гнездо карту и бесшумно проскользнули внутрь.

— Как вы узнали о карте? — спросил Джек.

— Парам всегда выдают по две карты, и обычно постояльцы берут с собой обе, но не в бассейн же.

— Что мы ищем?

— Кредитные карты и документы. Ну, и все, что попадется на глаза.

Они вышли из номера через три минуты. Кларк набрал номер Кампуса уже по пути к автомобилю.

— У них еще четыре кредитных карты и по три паспорта у каждого, — сказал он Рику Беллу. — Сейчас пришлю все подробности по «мылу».

Салимы использовали только одну из своих карточек. Они отметили ее при регистрации в «Холидей-инн», расплачивались в «Макдональдсе», «Фрапуччино» и «Старбаксе», а также арендовали машину в фирме «Баджет». Джек и Кларк вернулись к «Холидей-инн» и обнаружили платиновый «Интрепид» на стоянке.

— Теперь будем ждать, — сказал Кларк.

Около двух часов дня Ситра и Пурнома спустились по запасной лестнице и сели в «Интрепид».

Они выехали из Вирджинии-бич по 264-му шоссе на восток, миновали Норфолк, затем по 460-му шоссе доехали до Портсмута, откуда повернули на север, в туннель Хэмптон-родс. Вновь оказавшись на поверхности, они поехали по Термина-авеню, затем по Джефферсон до парка Кинг-Линкольн на южной оконечности Ньюпорт-Ньюс. Кларк въехал следом за ними на стоянку и выждал, пока Салимы не вылезли из машины и не направились в парк. Дав им отойти на сто ярдов, они тоже покинули машину, разделились и пошли следом.

Парк протянулся всего на четверть мили. Кларк и Джек снова встретились около баскетбольных площадок, посередине парка, где неумело, но азартно сражались раздетые по пояс или до трусов любители.

— Куда, черт возьми, они идут? — спросил Джек. Парк находился на мысу, зажатом между морем и маленькой бухтой. — С чего это им пришло в голову обменять на это солнце и роскошные пляжи Виргинии?

— Что-то здесь не так, — согласился Кларк.

Салимы дошли до дальнего угла парка между Джефферсон-авеню и берегом. Девушка вынула фотоаппарат и принялась снимать — не океан, а то, что лежало за шоссе.

— Грузовой порт, — пробормотал Кларк.

— Они ведут разведку, — сказал Кларк, разговаривая часом позже по телефону с Хендли и остальным начальством по телефону. Они только что проводили «Интрепид» Салимов до отеля и теперь расположились на Атлантик-авеню, в квартале от «Холидей-инн», и хорошо видели все приезжающие и отъезжающие машины. — Морской порт в Ньюпорт-Ньюс. Чем точно они интересуются, мы не знаем, но они сделали множество снимков.

— Там стоят какие-нибудь военные корабли? Танкеры, суда с химическими веществами?

— Ничего такого, — ответил Кларк. — Уже проверили. В порту по большей части контейнеровозы и сухогрузы. Мы пасем их с утра. Они были только в бассейне и около порта, и никто к ним не приходил.

— Если они выбирают цели для терактов, — сказал Грейнджер, — то на это может уйти не одна неделя. У нас нет возможности вести тщательное наблюдение. Мне кажется, что стоит сообщить о них ФБР, и пусть оно разбирается с ними.

— Дайте нам еще день, — ответил Кларк. — Если ничего не прояснится, мы перекроем им кислород и отправимся домой.

В Сент-Джордже, штат Юта, Фрэнк Вивер, остановившийся в «Кларидж-инн», под душем смыл с себя накопившуюся за день усталость и уже собрался смотреть по телевизору очередную серию «Закона и порядка», когда в дверь его номера постучали. Он завернулся в полотенце и пересек комнату.

— Кто там?

— Администрация, мистер Вивер. У нас проблема с вашей кредитной картой.

Вивер отпер дверь и чуть-чуть приоткрыл ее. Но дверь тут же распахнулась от сильного удара и громко стукнула о стену. В номер ворвались двое мужчин, один закрыл дверь, а второй быстро шагнул к Виверу, который начал пятиться, но, увы, слишком медленно. Он почувствовал, как что-то твердое уперлось ему в солнечное сплетение, а затем последовал сокрушительный удар в грудь и сразу же второй. Он упал навзничь, почувствовал под плечами край кровати, а потом сполз на пол и, подняв голову, посмотрел на свою голую грудь. Из двух дырок под грудиной, диаметром с карандаш, струями лилась кровь. Человек, стрелявший в него, сделал еще шаг и остановился над ним, расставив ноги по сторонам его груди. Франк Вивер увидел направленное ему в лицо дуло пистолета и закрыл глаза.

Глава 82

Брат и сестра Салим покинули гостиницу в девять вечера. Джек и Кларк почти сразу поняли, что они направились по своему дневному маршруту — в район морского порта Ньюпорт-Ньюс. В Портсмуте они свернули с автострады на Батлер-стрит и заехали на стоянку «Ю-хоул-ит». Кларк проехал мимо, повернул на Корад-стрит, выключил фары, развернулся и остановил машину в десяти футах от перекрестка.

Оттуда было хорошо видно, как «Интрепид» проехал по стоянке и затормозил около ячеек хранения. Ситра Салим выскочила из машины, подбежала к ним и открыла одну из них своим ключом.

— Не нравится мне это, — сказал Джек. — Зачем парочке молодых студентов, приехавших на каникулы, может понадобиться автоматическая камера хранения?

— Ясно, что не для хороших дел, — ответил Кларк.

Ситра вновь заперла ячейку и вернулась в машину. С собой у нее были два небольших парусиновых рюкзачка.

Через несколько минут они вернулись на автостраду и направились в туннель. На противоположной стороне Чесапикского залива «Интрепид» поехал точно по прежнему маршруту — до парка Кинг-Линкольн, — но там не стал заезжать на стоянку, а повернул направо, на Джефферсон-авеню, и поехал обратно.

— Вам не кажется, что они засекли нас? — спросил Джек.

— Нет. Простая мера предосторожности. С нами все в порядке.

Они находились в промышленной зоне: грузовые автопарки, горы гравия, склады металлолома и судоремонтные мастерские. «Интрепид» снова повернул направо.

— Двенадцатая стрит, — сказал Джек. — Снова забирают к востоку.

Кларк отпустил преследуемых немного подальше вперед, выключил фары, свернул и приткнул машину к тротуару. «Интрепид» проехал еще триста ярдов и свернул налево, в жилой квартал.

— Решили навестить новых друзей? — вслух подумал Джек.

— Давай попробуем выяснить.

Кларк включил фары и тронул машину с места. Когда они поравнялись с жилыми домами, два человека вышли со стоянки и направились по тротуару. Салимы. С рюкзаками. Кларк проехал мимо и посмотрел в зеркало заднего обзора. Они возвращались на Джефферсон-авеню. На ближайшем перекрестке Кларк выключил фары, развернулся и снова остановил машину.

— Видишь их? — спросил он.

— Да, вот они.

Тем временем Салимы пересекли Джефферсон-авеню и направились по узкому газону, который отделял грузовой автопарк от соседнего участка.

— Пора в путь, — сказал Кларк.

Так и не включая фар, он развернулся и проехал по Двенадцатой до Джефферсон-авеню. Подъехав к перекрестку, они увидели, как Салимы повернули налево и исчезли за забором автопарка.

— Этак они уйдут! — воскликнул Джек. Автопарк упирался другой стороной в шоссе 664 — четырехполосную автостраду.

— Ну, а мы их догоним, — ответил Кларк.

Машина остановилась, они вышли и перебежали через улицу к тому же заросшему травой проходу. За грузовым автопарком они увидели широкую протоку с болотистыми берегами, заросшими густым кустарником. Вдоль его берега тянулась узкая дорожка. Они преодолели полпути к воде, когда Кларка осенило:

— Это же шестьсот шестьдесят четвертый канал. Помнишь, тот, что справа от выезда из туннеля?

К причалам вдоль берегов канала было пришвартовано множество моторных яхт, катеров.

Невдалеке зафыркал мотор. Кларк и Джек поспешили на звук. В пятидесяти ярдах от конца причала стоял катер, в котором они увидели Салимов. Юноша сидел за рулем. Вот он прибавил газу, суденышко отошло от причала и направилось в канал.

Через минуту Джек и Кларк снова сидели в машине. Выехав на Джефферсон-авеню, они поехали на юг и, миновав несколько кварталов, увидели в пассажирском окне канал. Катер Салимов двигался к выходу из канала.

— Они идут в порт, — сказал Кларк.

— А как же портовый патруль?

— Джек, стоит им обогнуть мол, и они окажутся в четверти мили от первого пирса. У нас не более пяти минут.

Кларк развернул машину и помчался в обратном направлении.

Они проехали под автострадой и свернули на юг, к порту. Сразу за насыпью дорога раздваивалась, узкая асфальтированная полоса уходила налево, к нефтехранилищу. Кларк поехал направо по извилистой грунтовой дороге. Доехав до середины забора нефтехранилища, Кларк остановил машину. В ста ярдах впереди находились высокие ворота, преграждавшие дорогу, а рядом с ним — освещенный караульный домик.

— Вот черт!

— А ваш маршальский значок тут не сработает? — спросил Джек.

— Внутри — сколько угодно. Беда в том, что главные ворота еще в январе подключили к централизованной системе опознавания. Если тебя нет в этой системе, тебя не пропустят.

— Откуда вы знаете?

— «Радуга» уделяла огромное внимание состоянию всяких пропускных систем и допусков, — ответил Кларк. — Плохие парни все время пытаются пролезть туда, где им не следует быть. Догадаться, что именно они пытаются подделать, значит наполовину понять, куда они нацелились.

Обернувшись, положив руку на спинку пассажирского сиденья и глядя в заднее окно, Кларк подавал машину задом, пока не вернулся на развилку. На этот раз он поехал оттуда налево и остановился на засыпанной гравием площадке около забора нефтехранилища.

— Дальше идем пешком, — сказал он.

Слева от них, по другую сторону нефтехранилища, шумели машины на 664-й автостраде. Справа, за грунтовой дорогой, протянулась земляная насыпь, густо заросшая кустами. Они преодолели бегом это препятствие и, спустившись по противоположному склону, снова оказались в кустарнике, раскинувшемся на территорию не меньше футбольного поля. Вдали можно было разглядеть пост охраны, к которому они только что чуть не подъехали. Они перебежали через поле, поднялись на другую насыпь, снова продрались через густые кусты и оказались на грунтовой дороге. Слева раскинулась огромная неасфальтированная площадь, где аккуратными рядами стояли штабеля контейнеров, величиной с грузовой вагон, а вдали прижались к земле два длинных ангара, похожих на разрезанные вдоль металлические бочки. Через полминуты Кларк и Джек оказались в городе, выстроенном из контейнеров, приостановились, чтобы перевести дух, и побежали дальше.

Вскоре они оказались на противоположной стороне площади, в двухстах футах от причалов. Их было три, они тянулись перпендикулярно берегу. По обе стороны каждого пирса было пришвартовано по судну. Итого шесть судов.

— Очень уж много открытого места. И света, будь он неладен. Мы словно на стадионе. Который пароход?

— Можно только догадываться, но я думаю — тот, который еще не разгружен. — Кларк указал на крайний справа контейнеровоз, на палубе которого высился ровный штабель контейнеров. — Название можешь разобрать?

Джек прищурился.

— «Лозан».

В трехстах ярдах от них Ситра и Пурнома Салим осторожно причалили катер к пирсу под кормой «Лозана».

— А это точно он? — шепотом спросила Ситра.

— Точно. Пошли.

Девушка взяла рюкзак и надела на плечи.

Пурнома взял металлическую лесенку с крючьями наверху и прицепил ее к швартову судна. Его сестра выждала, чтобы катер остановился неподвижно, и полезла по лестнице. Добравшись доверху, она подняла руки, ухватилась за швартов, а потом подтянулась и обхватила толстый канат ногами. Когда она преодолела половину расстояния до судна, следом за нею полез Пурнома. Через минуту они оказались на палубе.

— Тут не должно быть больше двух членов команды. Займись ими, а я пойду к цистернам. Когда закончишь, сообщи мне, и я займусь делом.

— Помни: веди себя так, будто ты здесь на своем месте, — сказал Кларк и, выпрямившись, направился на стоянку. Джек шел следом. Трое мужчин, куривших возле одного из ржавых ангаров, уставились на них. Кларк приветственно поднял руку.

— Здорово, парни! Как дела?

— Все путем. А у вас?

Кларк демонстративно пожал плечами.

— День прошел, полторы штуки привалило.

Мужчины рассмеялись.

Кларк и Джек пошли дальше, свернули в проход между двумя рядами тракторных прицепов и, оказавшись на причале, повернули направо, миновали пришвартованные суда и, наконец, добрались до пирса, у которого стоял «Лозан».

— Не может быть, чтобы все обошлось так легко, — пробормотал Джек.

— Не сглазь, малыш.

Они повернули налево, на пирс. В пятидесяти ярдах от его начала с борта судна свисал, не доставая пары футов до бетона, пассажирский трап «Лозана».

— Интересно, часовой тут есть? — спросил Джек.

— Вахтенный, Джек. У нас, моряков, у трапа дежурит вахтенный матрос. Сейчас мы это узнаем.

Они стали быстро подниматься, бесшумно ступая по стальным рифленым ступеням. Наверху выяснилось, что ворота в фальшборте открыты и проход перегорожен лишь цепочкой. Кларк отцепил ее с одной стороны, и они оказались на корабле. Справа, за проходом в надстройке, раскинулась грузовая палуба с контейнерами, а слева — кормовая шлюпочная палуба. Из переборки выдавались крышки двух дверей-люков. Кларк вынул пистолет, Джек сделал то же самое. Они направились к первому люку, тихо отдраили его и распахнули дверь. Тут же снизу донесся звук, будто кто-то хлопнул двумя ракетками для пинг-понга одной по другой. Кларк поднял руку с оружием. Джек кивнул.

Раздался второй такой же негромкий выстрел.

И почти сразу на грузовой палубе прозвучал другой звук — сигнал рации или сотового телефона с режимом односторонней связи.

Кларк ткнул себя в грудь и указал на трап, ведущий внутрь судна, а потом махнул рукой в сторону грузовой палубы. Джек кивнул, и Кларк исчез внизу.

Джек сделал два шага и остановился. Его сердце лихорадочно стучало в груди. Он пару раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Взял пистолет в левую руку и вытер правую ладонь о брюки. Спокойно, Джек. Дыши. Веди себя так, будто ты находишься в Хоганс-аллее. Конечно, он находится совсем не там и отлично понимает это, но это понимание он мысленным усилием задвинул куда-то на задворки сознания. У Джона все будет в полном порядке, нечего волноваться о Джоне. Сосредоточься на том, что перед тобой… Он пошел дальше — шаг, остановка, еще шаг, еще остановка, — держа пистолет обеими руками, контролируя палубу и старательно наблюдая за пространством над головой. Вот он добрался до выхода из прохода на носовую палубу. Вновь остановился. Углы особенно опасны, учили его Доминик и Брайан. Все копы остерегаются углов. «Никогда не выскакивай из-за угла, — напомнил себе Джек. — Выгляни, срисуй картинку и снова скройся».

Он так и сделал: выглянул и убрал голову. Слева от него возвышалась стальная стена высотой в сорок или пятьдесят футов. Полуконтейнеры, понял Джек. Четыре ряда, в каждом ряду по двенадцать. Их передние края почти доставали до пасти носового трюма. Джек еще раз выглянул. На сей раз, чтобы осмотреть носовую часть палубы перед трюмом. Он собрался было вновь спрятаться, как вдруг заметил, как из-за штабеля контейнеров выскочила миниатюрная фигурка. Выскочила, присела на корточки возле крышки люка, но тут же выпрямилась и потянула запорный рычаг. Повернув один рычаг, она тут же схватилась за второй, после чего приоткрыла люк на пару футов и вновь скрылась из виду.

С правого борта донесся скрип еще одной открывающейся крышки люка, а потом, видимо, люк закрыли. По металлической палубе простучали быстрые шаги. Потом послышались негромкие голоса. Джек вышел из своего укрытия и прокрался вдоль переборки к штабелю, обогнул его, посмотрел за угол… Никого.

Потом послышался негромкий удар по металлу, еще один. Джек почти сразу понял, что это может быть за звук — ноги на стальных перекладинах скоб-трапа. Джек посмотрел вверх. Именно такая лесенка проходила в нескольких футах над его головой. Куда ты собрался, приятель? Узнать это позволял только один способ. Он убрал пистолет в кобуру, подпрыгнув, ухватился за нижнюю ступеньку, подтянулся и полез вверх. Лесенка на следующем контейнере находилась не над первой, а на полтора фута в сторону, так что Джеку пришлось потянуться, ухватиться за перекладину на другой лестнице и повиснуть в воздухе.

В этот момент он услышал какое-то шевеление внизу и посмотрел туда. В темноте нельзя было рассмотреть лицо, но по длинным темным волосам Джек узнал Ситру Салим. Она направила на него пистолет. Джек отпустил правую руку и, повиснув на одной левой, потянулся за оружием. От резкого движения его качнуло в сторону. Дуло пистолета в руках Ситры полыхнуло оранжевым. Джек почувствовал, как что-то обожгло ему нижнюю челюсть, и услышал, как пуля звякнула о металл совсем рядом с его головой.

— Ситра? — послышался негромкий голос с другой стороны штабеля контейнеров.

Джек снова потянулся за оружием и, хотя и знал заранее, что опоздал, все же взялся за рукоять. «До чего же глупая смерть», — подумал он.

За спиной Ситры из того же прохода показалась еще одна фигура. Джон Кларк сделал быстрый широкий шаг вперед, вскинул оружие и выстрелил Ситре в затылок. Она упала ничком на палубу.

— Ситра! Где ты?

Джек указал в сторону левого борта. Кларк кивнул и поспешил туда. Джек приложил руку к щеке и увидел на пальцах кровь. «Впрочем, — подумал он, — не течет струей, и то хорошо». Он снова ухватился правой рукой за ступеньку и полез вверх, со второго ряда контейнеров на третий.

Добравшись до середины верхнего контейнера, он остановился, вынул оружие и полез дальше с пистолетом в руке. Наверху он приостановился. Слева от него, в трех футах над головой, находился выдававшийся вперед ходовой мостик, и чернели окна рулевой рубки. Он заглянул через край в открытый полуконтейнер.

Там помещались четыре цилиндрических газовых резервуара, казавшиеся в темноте чисто белыми. Еще два контейнера с таким же грузом располагались по сторонам от того, на который он забрался. А в отдалении — из-за пятого по счету контейнера — взлетел в воздух какой-то серебристый предмет. Взлетел и с грохотом упал в тот самый контейнер, на краю которого сейчас стоял Джек. Джек вытянул шею, пытаясь разглядеть, что это было, и тут же увидел искрящееся желтое свечение под передним краем одного из резервуаров.

— Джон!

— Я здесь!

— Он что-то бросил. Бомбу, гранату… Что-то в этом роде.

В воздух взлетел еще один предмет. На сей раз Джек успел разглядеть его. Самодельная бомба. Джек влез на край контейнера, добрался до передней стенки и, осторожно ступая, пошел поперек штабеля. По правому борту над краем штабеля показалась голова Кларка.

Балансируя на узкой стенке, Джек осматривал каждый контейнер. Он был готов в любую секунду открыть огонь. Еще одна такая же бомба взлетела в воздух и грохнулась на дно контейнера. И еще одна.

Он прыгнул на ближайший резервуар, покачнулся, устоял и прыгнул дальше. На этот раз его нога сорвалась, и он сильно ударился грудью о край четвертой емкости. Кларк тоже взобрался на штабель справа и спешил к нему навстречу.

— Джон, запалы горят! — крикнул Джек.

Опираясь на руки, он закинул ногу на край резервуара и встал на колени.

— Видишь его? — спросил Кларк, шагнув вперед.

Из одного из полуконтейнеров высунулся по пояс человек, выстрелил в Кларка и снова скрылся.

— Чтоб ты сдох… — пробормотал Джек и побежал вперед, растопырив руки, как канатоходец. Когда он находился на середине шестого контейнера, Пурнома Салим выскочил из восьмого и перепрыгнул в следующий. Там он выпрямился и повернулся к Кларку, который как раз прыгал с края одного контейнера на другой. Пурнома поднял руку с оружием. Джек, замедлив бег, тоже вскинул пистолет, отставил в сторону левую руку, чтобы удержать равновесие, и первым открыл огонь, стараясь целиться в корпус. Пурнома не то упал, не то спрятался. Джек прекратил стрелять. Сзади него, вероятно, за два контейнера, раздался… даже не взрыв, а громкий треск. Весь штабель содрогнулся. И снова затрещало.

— Джон, надо уматывать! — заорал Джек и пустился наутек.

Снова треск.

На узком бортике под ногами Джона оказалась вмятина, и он боком рухнул в контейнер, успев увидеть, как ему навстречу летит изогнутый бок пропанового резервуара. На лету он извернулся, чтобы принять удар на руку и плечо, скатился по крутому скату и оказался зажат между боком цистерны и стенкой контейнера. Где-то в порту взревела аварийная сирена.

— Джек?! — послышался крик Кларка.

— Я в порядке!

Он слышал шипение. Посмотрел по сторонам и увидел прямо под собой выбивающиеся из-под нижнего края резервуара желтые искры. Вот дерьмо-то!

— Джон, быстрее отсюда!

Невдалеке, по-видимому, через контейнер, снова зловеще захрустело.

Джек перекатился на спину, сел, перекатился еще раз и таким образом добрался до вершины резервуара. Там он встал и осмотрелся. Некуда деваться. По обе стороны пятидесятифутовые пропасти, до ближайшей лестницы — двадцать футов. Рулевая рубка! Джек пробежал по резервуаруи прыгнул. Ему удалось ухватиться за край, потом он вскинул ногу, зацепился лодыжкой, подтянулся и оказался на крыше рулевой рубки.

Снова этот треск.

Джек перекатился по крыше и посмотрел вниз. В резервуаре что-то булькало. В нос ударил резкий запах, глаза сразу заслезились.

— Джон! — заорал он.

— Я на левом борту!

— Чуете?

— Да. Шевели копытами!

Джек вскочил, перебежал через крышу, нашел трап и ссыпался вниз. Там его ждал Кларк.

— Черт возьми, что это такое? — спросил Джек.

— Хлор. Газ.

Через сорок минут, потные и измученные, они добрались до своего автомобиля и тронулись обратно по Терминал-авеню. В зеркале заднего обзора были хорошо видны красные и синие сполохи, метавшиеся по всей территории порта. Хорошо понимая, что их присутствие создаст больше проблем, чем сможет разрешить, они пробежались под бортом «Лозана», выбрались на территорию терминала. Сошли на берег на несколько сотен ярдов в стороне от судна, а затем долго шли через порт, кишевший пожарными и полицейскими автомобилями, так что до нефтехранилища добрались не скоро.

Кларк выехал на 664-е шоссе и направился на северо-восток, в Ньюпорт-Ньюс, где они нашли ночную столовую. Джек позвонил в Кампус. Ему ответил Хендли.

— Скажите, это дерьмо в Ньюпорт-Ньюс… Вы о нем знаете?

— Что, уже попало в новости?

— По всем каналам. Что там случилось?

Джек кратко рассказал о событиях и сам спросил:

— Очень серьезно?

— Могло быть и хуже. Пока что известно только, что человек тридцать портовых рабочих попали в больницу. Никто не погиб. Что это были за резервуары?

— Для пропана. Я думаю, около пятидесяти. Они успели бросить только полдюжины бомб, но мы оба уверены, что в рюкзаках у них было намного больше.

— Они погибли?

— Да.

— Срочно отправляйтесь в аэропорт. Мы заказали вам билеты на три тридцать.

— Что случилось?

— Мы получили информацию от Чавеса и Карузо — они взяли Хади, и он говорит.

Глава 83

Они приземлились в аэропорту имени Даллеса. Хендли и Грейнджер ждали их в «Сабурбане».

— Куда теперь поедем? — спросил Кларк.

— На базу Эндрюс. «Гольфстрим» уже ждет, — ответил Хендли. — Одежда и снаряжение уже на борту. Но лучше по порядку. О «Лозане». Вы были правы, Джек. Салимы принесли с собой две дюжины самодельных бомб. В коносаменте указано сорок шесть резервуаров для пропана — все дефектные и пустые — отправленные из Сенегала обратно изготовителю, компании «Таркуэй индастриз» из Смитфилда.

— Что ж, теперь мы знаем, что они не были пустыми, — сказал Кларк.

— Совершенно верно. Ребята из агентства по токсичным материалам еще не готовы сказать точно, но убеждены уже сейчас, что в каждом баке было по паре сотен галлонов аммиака или хлорноватистокислого натрия.

— Отбеливатель, — протянул Джек.

— Во-во, похоже на то. Обычный отбеливатель для стирки. А смешать все это, и получится газообразный хлор. Даже если прикинуть на пальцах, речь идет о самое меньшее тридцати пяти тоннах реагентов для получения хлора. Но благодаря вашим действиям, они смогли запустить в реакцию только пару сотен галлонов. С таким количеством спасателям удалось справиться.

— Святое дерьмо! — воскликнул Джек. — Тридцать пять тонн. И какой же ущерб они рассчитывали причинить?

На этот вопрос ответил Грейнджер:

— Тут многое зависит от ветра, влажности и температуры, но, пожалуй, можно говорить о тысячах погибших. Много тысяч с ожогами кожи, слизистых, отеками легких. Слепота. Кошмар.

— Переходим к следующему пункту, — сказал Хендли. — Чавес и Карузо захватили Хади.

— А остальные члены группы? — спросил Кларк.

— Они расправились со всеми. В Росинье. Может быть, это в какой-то степени повлияло на Хади. Во всяком случае, когда он начал говорить, то долго не мог остановиться.

— Мы будем с ним работать дальше?

— Нет. Они связали его, как индейку в День благодарения, и подбросили в полицейский участок с сопроводительным письмом. Остаток жизни он проведет в бразильской тюрьме.

— Насчет Хади мы почти все угадали правильно. Он уже давно курьер РСО и присоединился к диверсии в Паулинии буквально в последнюю минуту. А во время последней курьерской поездки — из Чикаго в Лас-Вегас и Сан-Франциско — он задержался, чтобы навестить старого друга.

По выражению лица Хендли слушатели угадали, что последует дальше, прежде чем Хендли успел завершить выразительную паузу.

— Шутите?

— Нет. Эмир прилетел из Швеции на «Дассо-фалкон» около месяца тому назад. И с тех пор живет в окрестностях Лас-Вегаса.

— И Хади знал, где…

— Да.

— Чушь это все, — возразил Джек. — Он приехал сюда, конечно, не за тем, чтобы отдохнуть. Паулиния, «Лозан»… Динг прав. Того и гляди, еще какая-нибудь дрянь приключится.

— Согласен с вами, — сухо сказал Грейнджер. — Потому-то вы направляетесь, чтобы задержать его. Чавес и Карузо уже в воздухе. Они приземлятся примерно через час после вас.

— Значит, мы берем его и сдаем ФБР? — спросил Кларк.

— Не сразу, только после того, как выжмем из него все, что сможем.

— На это может потребоваться немало времени.

— Посмотрим.

Последнее слово Хендли произнес с улыбкой, в которой Джек углядел лишь едва заметный намек на злость.

На базе Эндрюса уже ждал готовый к полету «Гольфстрим» с выпущенным трапом. Джек и Кларк взяли лежавшее в багажнике автомобиля снаряжение, пожали руки Хендли и Грейнджеру и направились к самолету. На пороге их встретил второй пилот.

— Располагайтесь, где понравится. — Он убрал трап, закрыл дверь и повернул стопоры. — Взлет в пять, приземление в десять. Холодильник и бар — к вашим услугам.

Джек и Кларк пробрались в хвост салона и неожиданно увидели знакомое лицо — в последнем ряду сидел доктор Рич Пастернак.

— Джерри ничего мне не объяснил, — сказал Пастернак. — Может быть, вы мне скажете — за каким чертом меня среди ночи выдернули из постели и посадили в самолет?

Кларк улыбнулся.

— Конечно, доктор, поручиться нельзя, но, надеюсь, вам не придется жалеть, что вас разбудили.

Аэродромы разделяли между собой четыре часовых пояса, полет продолжался четыре часа двадцать минут, так что при приземлении часы показывали, что самолет покинул базу Эндрюс лишь двадцать минут назад. Джек, конечно, понимал суть этого феномена, но никогда не пытался подробно осмыслить его — от слишком глубокого погружения в проблемы ирреальной гибкости временной структуры мира голова разболелась бы не на шутку.

Они с Кларком немного поспали, но больше обсуждали недавние события на «Лозане», положение в бейсбольном чемпионате да рылись в холодильнике и баре. Ну, а Пастернак сидел в своем кресле, погружаясь время от времени в дремоту, но больше глядя в пространство. Джек знал, что доктору было о чем подумать. Тем страшным сентябрьским утром он потерял брата и теперь, восемь лет спустя, летел через всю страну ради шанса встретиться с человеком, который устроил эту катастрофу. Впрочем, годилось ли здесь слово «встретиться»? Джек не сомневался, что Пастернак приготовил для Эмира что-то такое, чего он не пожелал бы никому. Ну, почти никому.

Самолет остановился после пробежки, двигатели смолкли. Джек, Кларк и Пастернак собрали вещи и направились к выходу. Второй пилот вышел из кабины, открыл дверь и опустил трап.

— Доктор, вы возьмете ваши вещи с собой?

— Нет, пусть подождут.

— Что за вещи такие? — спросил Кларк у Пастернака, когда они спустились на асфальт аэродрома.

— Это для работы, мистер Кларк, — ответил Пастернак без тени улыбки.

Автобус аэропорта доставил их в терминал, и уже через десять минут они выехали в микроавтобусе «Форд» на Ранчо-драйв и нашли место на стоянке аэропорта Маккарэн. Джек набрал номер Доминика. Тот ответил на втором гудке.

— Вы уже прилетели? — спросил Джек.

— Пять минут назад. Где вы?

— Сейчас подъедем к залу прилета.

Чавес и Доминик поставили сумки в багажный отсек машины и забрались в салон. Последовали обычные приветствия.

— Черт возьми, Джек, — сказал Чавес, — никогда не думал, что увижу тебя за рулем семейной автомашины.

— Умничаешь… — буркнул Кларк, выводя машину на проезд к автостраде.

Через пятнадцать минут они оказались в фешенебельном квартале. Следуя указаниям Чавеса, Кларк, не останавливаясь, проехал мимо дома, повернул за угол и вернулся к въезду в квартал. Там он остановил машину и выключил огни.

— До рассвета два часа, и никакой возможности провести разведку… Динг, хоть известно, что там внутри?

— Хади видел гараж, кухню и гостиную. Вот и все.

— Сигнализация?

— Он вроде бы не видел никаких пультов. Сообщил, что у Эмира один телохранитель, некий Тарик. Среднего роста, каштановые волосы, неброская внешность, единственная примета — руки обожженные. О причине Хади не знает.

— Значит, внутри не менее двух человек, — сказал Кларк. — Судя по всему, с тех пор, как Эмиру приходилось воевать самому, прошло немало времени, но мне думается, что они оба — боевые парни. Вопросы?

Вопросов не оказалось.

— Тихонько заберемся в гараж через боковую дверь, а оттуда в кухню. Двумя группами. Кто-нибудь хочет предложить другой вариант?

— Нет, — сказал Чавес.

Джек заметил, что Доминик склонил голову и уставился в боковое окно.

— Дом? — окликнул его Кларк.

— Мы нормально сработались. Я, правда, слегка навалял не того, но потом мы обо всем договорились, верно?

Динг кивнул.

— Мы готовы.

— Отлично, — сказал Кларк. — Значит, двумя группами, стандартная обработка дома. Чем больше возьмем живьем, тем лучше, но главная цель — Эмир. Хорошо бы обойтись без стрельбы. В такой район копы примчатся через пять минут. Доктор, вас я попрошу остаться здесь, так сказать, заменить гарнизон. Мы позовем вас, когда управимся. Если в гараже окажется место, заедете туда. Если нет — на дорожку.

Они поставили машину в конце квартала и оставшееся расстояние прошли пешком. В ясном небе светила полная луна, а воздух был холодным, каким он бывает лишь ночью в пустыне.

Кларк первым прошел по подъездной дорожке к двери гаража. Замок оказался обычным, чтобы открыть его, хватило сорока секунд. Все четверо оказались в гараже. Доминик вошел последним и закрыл за собой дверь. Гараж был пуст. Ни одного автомобиля. С минуту они постояли там, прислушиваясь и ожидая, пока глаза привыкнут к относительной темноте.

Кларк подошел к двери, ведущей в кухню, взялся за ручку, оглянулся на остальных и кивнул. Все достали оружие. Кларк повернул ручку, прислушался, потом осторожно открыл дверь. Постоял на пороге секунд двадцать, осматривая дверной косяк и прислушиваясь, не запищит ли где-нибудь панель управления охранной сигнализацией. Никаких звуков не последовало. Кухня и кладовая находились справа, а слева, за арочным проходом без двери, гостиная.

Кларк свернул направо, за ним двинулся Джек, а Доминик и Чавес направились к арке. Кларк кивнул, и они прошли в гостиную. По другую сторону кухни находился еще один открытый дверной проем, за которым тянулся широкий коридор. Кларк выглянул из-за угла. В десяти футах слева от него, из-за другого угла, высунулась голова Динга. В коридор, находившийся справа от того места, где стоял Кларк, выходили три двери — по одной с каждой стороны и одна в торце. Кларк жестом указал Дингу и Доминику на левую дверь, сам же, когда они подошли, в сопровождении Джека приблизился к правой. Обе группы вошли в комнаты одновременно и вышли через десять секунд. Это оказались гостевые спальни, и обе были пусты.

Все вместе они подошли к двери, находившейся в торце — Кларк, Джек, Чавес и Карузо. Кларк указал жестами: по двое, справа и слева. Все кивнули. Кларк взялся за дверную ручку, повернул ее, кивнул, и все четверо, по одному, бесшумно вошли в комнату, держа оружие наготове. Кларк поднял кулак — не торопитесь — указал сначала на горб, видневшийся под одеялом, потом на Чавеса и на шкаф. Динг заглянул туда и отрицательно покачал головой.

Кларк подкрался к кровати. Джек и Доминик встали в ногах, а Динг — с противоположной стороны. Все четверо направили оружие на фигуру, очертания которой вырисовывались сквозь одеяло. Кларк убрал пистолет в кобуру, включил фонарик и сдернул одеяло.

— Вот дерьмо! — сказал он.

Глава 84

Керсен Касеке вышел из дому в четыре утра, прошел два квартала до круглосуточно работавшей заправочной станции и купил большую чашку кофе. Касеке, естественно, знал, что для мусульман кофе — запретный напиток, но решил, что в этих условиях, до поры до времени, может позволить себе небольшое отступление от канонов. В конце концов, это было его единственным прегрешением. Он не пил спиртного, не курил и даже не позволял своим глазам слишком долго задерживаться на полуобнаженных прелестях здешних женщин.

Выпив кофе, он вернулся в автомобиль и поехал к конгрегационалистской церкви Открытого сердца. Улицы города, где и без того нечасто случались пробки, были особенно тихими. Вчера со второй половины дня и всю ночь шел дождь, и сейчас по городу ездили и ходили только те, кому это было необходимо — рабочие, направляющиеся на утреннюю смену, служащие доставки, полицейские. Кстати, последние ему не попадались, из чего он сделал вывод, что Аллах благоволит ему.

Он объехал вокруг церкви и припарковал машину в нескольких кварталах от нее к северу, на стоянке видеомагазина, затем набросил рюкзак на плечо и вышел из машины. Изменяя своим привычкам, он направился не прямо к церкви, а пошел кружным путем. Убедившись, что за ним никто не следит, Касеке прошел по газону, расположенному перед церковью, и присел на корточки возле живой изгороди, примыкавшей к крыльцу здания.

Там он извлек из рюкзака первую мину. Она официально называлась М18А1, но была больше известна как «мина Клеймора» и предназначалась для уничтожения пехоты и поражения всего, что находилось в зоне ее действия. Устроена она была очень просто: корпус в форме изогнутого параллелепипеда содержал внутри брусок пластиковой взрывчатки C4, поверх которого было уложено семьсот стальных шариков размером с охотничью картечь, залитых слоем смолы. При взрыве эти шарики разлетаются со скоростью четыре тысячи футов в секунду. Ночью Касеке открыл кожух мины и, как его научили в лагере подготовки, засыпал шарики шестью унциями толченых таблеток крысиного яда. Активный ингредиент яда, дифетиалон, сильно снижал свертываемость крови, так что при удачном попадании обеспечил бы кровотечение даже из мелких ранок. Такую тактику его палестинские братья успешно применяли и в секторе Газа, и на Западном берегу. Израильтяне довольно быстро поняли, что нужно делать, но и за отпущенное им небольшое время много жертв погибло от потери крови, от совсем незначительных повреждений. Местные медики, никогда не имевшие дела с подобными случаями, должны были оказаться совершенно беспомощными.

Равномерно распределив яд, Касеке залил его тонким слоем расплавленного свечного парафина, дал ему застыть и закрыл кожух мины. Справочник рекомендовал использовать для такой цели папиросную бумагу, покрытую толстым слоем аэрозольного клея, но ему было известно, что парафин сойдет ничуть не хуже. Потом он проверил по очереди все винтики и прилегание крышки. В справочнике на это указывалось особо: если кожух стянут неравномерно, направление взрыва может заметно отклониться в сторону. Этой инструкции он следовал с точностью буквы.

И сейчас Касеке устанавливал похожие на циркули ножки мины. Убедившись в том, что передняя сторона — та, на которой написано «повернуть к врагу», — смотрит на вход в церковь, — где через несколько часов будет толпиться народ, — он воткнул тонкие ножки в мягкую землю под кустами. Затем лег на живот, пробрался через изгородь, повернулся и посмотрел в прицел, установленный на верхней стороне мины.

Отлично! Место выбрано идеально. Взрыв накроет не только вход и лестницу, но еще и часть тротуара.

Он проверил таймер мины по собственным часам. Секунда в секунду. После этого нажал кнопку, несколько секунд смотрел, как мелькают цифры, и, наконец, выпрямился и пошел прочь.

Как обычно по выходным, воскресным утром Хэнк Альви проснулся рано, тихонько поднял из постелей троих детей, накормил их завтраком — овсянкой и черничными вафлями — и усадил перед телевизором смотреть мультфильмы, почти до предела убавил звук. Тучи, из которых всю ночь хлестал дождь, ушли, оставив ярко-голубое умытое небо. Солнечный свет вливался в окна гостиной и ложился на деревянные полы, на которых сидели зачарованные телевидением малыши.

Около семи сделал для Кейти тосты из кислого хлеба, приготовил кофе и, разбудив ее, подал завтрак в постель. Шиномонтажная мастерская, которой он управлял, по воскресеньям не работала, и в этот день он мог немного разгрузить жену от ее ежедневной и почти круглосуточной работы. Проще говоря, некоторое время взять заботу о детях на себя, чтобы она могла поспать лишний час. Это было, как она частенько заверяла его, чрезвычайно романтичным и сексуальным поступком, и как правило, воскресными ночами, после того как дети засыпали, она с удовольствием доказывала ему делом, насколько ценит такое отношение.

Но это будет много позже, напомнил себе Хэнк, наливая кофе в чашку, стоявшую на подносе рядом с намазанным маслом подогретым хлебом. Как правило, ему удавалось подойти к кровати почти вплотную, и лишь тогда Кейти поворачивалась на бок и одаривала его сонной улыбкой. Так получилось и на этот раз.

— Что на завтрак? — улыбаясь, спросила она.

— Угадай.

— О, как раз то, что я люблю! — Она села и подложила подушки под спину. — А что ты сделал с детьми? Запер в шкафу?

— Они смотрят «Йо габба габба!». Похоже, Джереми без ума от Фуфы.

Кейти откусила кусочек тоста.

— Это которое из них?

— Розовый пузырь с цветком вместо бантика.

— A-а, конечно. Мы идем в церковь?

— Хорошо бы. Мы ведь уже два воскресенья пропустили. Можно пойти на девятичасовую службу, а потом отвести детей в парк.

— Договорились. Я пока что наведу красоту.

— Конечно, — ответил Хэнк и добавил, направляясь к двери: — Пора выпускать детей из шкафа.

Кейти спустилась по лестнице — одетая, причесанная и накрашенная — даже раньше, чем Хэнк управился с обувью. Джош, старший, уже умел сам завязывать шнурки, но Аманде и Джереми было далеко до таких успехов. Так что Хэнк занялся одним ребенком, Кейти — другим, после чего им еще пришлось надевать плащи, искать ключи от машины и проверять, заперт ли черный ход.

— Мы, наверно, опаздываем, — воскликнула Кейти.

Хэнк посмотрел на часы.

— Пока нет. Еще четверть часа. Мы доедем за пять минут. Хорошо, дети, пошли. — И все семейство вышло за дверь.

Касеке сидел на автобусной остановке за полквартала к северо-западу от церкви и пил третью с утра чашку кофе. Отсюда он прекрасно видел вход в церковь. Ага! Парадные двери открылись, и оттуда повалили люди. Касеке посмотрел на часы: 8.48. С дорожки, которая вела к церкви, от расположенной позади нее автостоянки показались прихожане, явившиеся на девятичасовую службу. Среди них он заметил молодую пару с тремя детьми: двумя мальчиками и девочкой. Все трое, держась за руки, важно шли перед родителями. Касеке зажмурился и взмолился к Аллаху, чтобы Он укрепил его душу. Это было необходимо. А эти маленькие дети погибнут сразу, так быстро, что боль даже не успеет отложиться в их умах.

Приехавшие вышли с дорожки на площадку перед крыльцом.

Касеке посмотрел на часы. Меньше минуты.

С расстояния в сто ярдов от того места, где он установил мину, он не мог увидеть, что подготовленная им диверсия развивается не так, как задумано. Он узнает об этом лишь после того, как увидит идущих за ним полицейских.

За минувшие пять часов, пока клейморовская мина находилась под дождем, а потом под лучами раннего утреннего солнца, свечной парафин, которым Касеке приклеил порошок крысиного яда к шрапнели, начал трескаться. Само по себе это не должно было оказать никакого влияния на боеспособность мины. Вот только Касеке не знал, что именно эта клейморовская мина и восемь остальных были изготовлены более двадцати лет назад, и последние восемь лет хранились совершенно неправильно — то ли в деревянной коробке в глубине сырой пещеры, то ли, наоборот, зарытыми в прокаленную солнцем землю афганской провинции Нангахар.

Когда парафин растрескался, смола, которой была залита картечь — все ее гарантийные сроки давно миновали, и она сделалась хрупкой, как песочное печенье, — тоже начала крошиться. Пусть разрушился слой всего в несколько миллиметров, но этого хватило для того, чтобы четырнадцать металлических шариков выпали и посыпались на дно корпуса. Никто из находившихся на церковном крыльце и возле него не услышал этого звука за разговорами. Если бы не дождь, шедший десять часов без перерыва, это тоже не повлияло бы ни на что, но промокшая земля сделалась настолько мягкой, что даже этого незначительного перемещения центра тяжести мины оказалось достаточно, чтобы ее ножки подогнулись. В 8.49.36, за двадцать четыре секунды до взрыва, тщательно установленная клейморовская мина упала вперед, так что ее лицевая часть оказалась наполовину направленной в землю, а наполовину — на бетон.

Когда Кейти Альви позже очнется в больнице, первой ее мыслью будет: «Мой муж погиб, а дети, наверно, живы», а за этим придет осознание того, что и один, и другой исход являются, по-видимому, следствием слепой случайности.

Когда мина Касеке начала наклоняться, семейство Алви как раз начало подниматься по лестнице на крыльцо, среди прочих запоздавших прихожан. Хэнк шел почти вплотную к перилам, Джош и Аманда слева от него, затем Кейти и Джереми, державшийся за мамину руку.

Свидетели позже описали бы взрыв как глухой грохот, сопровождаемый адской бурей. Кейти не увидела и не услышала всего этого, но по той же случайности повернула голову, чтобы взглянуть на Хэнка именно в мгновение взрыва. Из семисот шариков, находившихся в мине, около четырехсот ударили в землю, выбив в ней воронку и вырвав из бетона кусок шириной в ярд. Остальные пролетели низко над площадкой, поражая ноги тех, кто находился на ней, ломая кости и вырывая клочья из живой плоти. Часть шрапнели отрикошетила от бетона и под разными углами, по разным траекториям ударила по лестнице. Из тех несчастных, кто находился там в этот миг, часть погибла на месте, а часть получила ужасные раны. Хэнку Альви, который случайно загородил своим телом старшего сына и дочь, шарик попал в левую скулу, буквально расколов его голову на три части. Кейти увидела это, но не успела никак отреагировать — ни схватить кого-нибудь из детей, ни закрыть Джереми собой. Как выяснилось позже, в этом не было необходимости.

Кейти застыла, не в силах пошевельнуться, в ушах у нее стоял оглушительный звон, а мозг был не в состоянии осознать, что рядом с нею гибло множество людей. Точно так же замерли по бокам от нее Джош, Джереми и Аманда, но их оцепенение быстро прошло, сменившись безудержными рыданиями. Лестница была залита кровью и усыпана руками, ногами и какими-то неузнаваемыми частями… чьими? Она не могла никого узнать. Несколько десятков человек лежали на бетонированной площадке. Некоторые из них не двигались, а другие корчились от боли или пытались отползти прочь, или подползти к своим любимым, рты раскрывались, но не издавали ни звука.

А потом к Кейти вернулся слух, и она услышала крики. И сирены.

Глава 85

Убедившись, что все шторы закрыты, они включили в доме свет, а потом Джек позвонил Пастернаку и велел завести машину в гараж. Войдя оттуда в кухню, доктор так и замер на месте.

— Это он?

— Нет, — ответил Джек, — это Тарик, телохранитель Эмира.

Вообще-то, чтобы заставить Тарика просто назвать свое имя, пришлось потратить десять минут. Больше он ничего не сказал. Чавес и Доминго осматривали остальные помещения дома, но пока что не обнаружили ничего такого, что отличало бы его от аналогичных стандартных построек. В нем не присутствовало даже намека на индивидуальность.

— Похоже, что главного мерзавца мы упустили, — сказал Джек. — Присядьте пока в гостиной, док. Мы вас позовем, если что. — Он вернулся к Кларку, сидевшему за столом напротив Тарика. Пленнику связали руки и лодыжки лентой-скотчем, а потом той же лентой приклеили ноги к ножке кухонного стола.

— Что случилось с твоими руками? — спросил Кларк.

Тарик убрал связанные руки со стола и положил на колени.

— Ожог.

— Это я и сам вижу. Что именно?

— Вы ворвались в мой дом, вырвали меня из постели, связали… Вы не полицейские. Кто вы и что вам нужно?

— Что нам нужно, вы отлично знаете, — вмешался Джек. — Когда он уехал?

— Кто? Я живу здесь один.

— Шазиф Хади говорил нам совсем другое, — сказал Кларк.

При упоминании имени Хади Тарик на мгновение прищурился, но тут же вновь вернул лицу прежнее выражение.

— Неужели вам не интересно, как мы нашли Хади? — спросил Джек. — Мы взяли его в Рио-де-Жанейро. После диверсии на нефтеперерабатывающем заводе в Паулинии. Эмир приказал ему прервать контакты с Ибрагимом, Фаадом и Ахмедом. Эмир сообщил, что они предали его.

— Этого не… — начал было Тарик и осекся.

— Не может быть? — подхватил Кларк. — Ты прав. На самом деле, мы раскололи ваш шифр. Все одноразовые таблицы, которые были вложены в баннеры сайтов. Мы разобрались в них, а потом загрузили на сайт-хранилище, используемое в этот день, сообщение для Хади и заставили его кинуться в бега — прямо к нам в руки. — Кларк посмотрел на Джека. — Неужели придется тратить еще десять минут, чтобы его расколоть?

— Не обязательно. Тарик, вот вам другая новость: насчет контейнеровоза «Лозан». Диверсию на нем мы предотвратили. Юные Салимы мертвы, а газовые резервуары прямо сейчас выгружают и обезвреживают ньюпортские пожарные.

На сей раз Тарик не сдержался.

— Вы лжете!

— Насчет чего? — спросил Кларк. — Насчет Хади или «Лозана»?

— И того и другого.

— Значит, ты сознаешься, что знаешь Эмира и занимаешься здесь диверсиями?

Тарик вновь положил на стол связанные руки и уставился в стену.

— Джон, тебе стоит на это посмотреть, — крикнул из прихожей Динг.

Кларк и Джек обнаружили Динга и Доминика в хозяйской спальне. На комоде стоял раскрытый ноутбук.

— Мы нашли его в тумбочке, — сказал Динг и нажал на клавишу «ENTER».

Через несколько секунд на экране появилось лицо Эмира. Фоном служили стена и диван гостиной.

«Я Саиф Рахман Ясин. Меня знают также как Эмира. Я возглавляю Революционный совет Омейядов. Сегодня я обращаюсь к вам как правоверный мусульманин и скромный слуга и солдат Аллаха. К настоящему времени мир уже знает о каре, ниспосланной Аллахом на неверную нацию Америки…»

Кларк вновь нажал на клавишу, прекращая воспроизведение.

— Это же сукин сын завещание оставил.

— Когда? — спросил Джек.

— Вчера, — ответил Доминик.

— Христос!

Следом за Кларком они быстро вышли в коридор и проследовали в кухню. Кларк снова сел за стол, а остальные встали у него за спиной.

— Тарик.

— Что?

— Я хочу, чтобы ты сказал мне, где сейчас находится Саиф и что он делает. Но прежде, чем отвечать, пойми одну важную вещь: у тебя будет лишь один шанс ответить, а потом…

Тарик все так же смотрел в стену.

— Хотите убить меня? Пожалуйста. Я не боюсь смерти. Я попаду в рай как…

— Нет, Тарик, мы не хотим убивать тебя. Но не пройдет и часа, как ты об этом сильно пожалеешь.

Тарик повернул голову и посмотрел Кларку в лицо.

— Я вас не боюсь.

Кларк мрачно разглядывал его две-три секунды, а потом, не оборачиваясь, бросил через плечо:

— Динг, наполни ванну.

Кларк никогда не мог понять, как можно спорить, является утопление в воде пыткой или не является. У любого, к кому эта мера применялась или кто применял ее сам, не могло быть никаких сомнений — это пытка. Она давала достоверные результаты, которых можно было добиться лишь двумя путями — или умелым проведением допроса, или продолжительным, при участии многих людей, сбором разведывательных данных. Проводить допросы Кларк умел, ну, а на второй вариант у него совершенно не было времени и людских ресурсов.

На все про все потребовалось восемь минут, мокрое полотенце и не более чем тридцать две унции воды. Удовлетворенный результатом Кларк разогнулся над отплевывающимся, почти теряющим сознание Тариком и повернулся к Дингу, который стоял, прислонившись к стене ванной и скрестив руки на груди.

— Вот и все, — сказал Кларк. — Вытри его как следует и свяжи.

— Ты покупаешь его рассказ, Джон?

— Да. — Кларк посмотрел на часы. — Как бы там ни было, времени у нас в обрез.

Глава 86

Кларк быстро вышел в кухню.

— Джек, отыщи телефонную книгу. Нам нужен ближайший аэродром. Лучше всего — коммерческие вертолетные перевозки.

— Сейчас.

— Дом, сядешь за руль. Док, вы не против остаться здесь с этим типом? — В коридор вышел Динг, тащивший за собой Тарика. — Мы вернемся за вами.

— Конечно.

— «Парагон эйр хеликоптер тур», — крикнул Джек. — На шоссе два-пятнадцать. Это в трех милях отсюда.

Через полминуты они сидели в машине и еще через две минуты выехали на шоссе. Кларк набрал по спутниковому телефону номер Кампуса. Ответил Рик Белл.

— Рик, мне срочно нужно поговорить с вами, Джерри и Сэмом, — сказал Кларк. — Подключите их в режиме конференции.

— Подождите, не отключайтесь.

Через тридцать секунд из трубки послышался голос Хендли:

— Ну, Джон, как дела?

— Я подключил к разговору Джека. Наш парень сбежал. Вчера. Но в доме оказался телохранитель. Джерри, они устроили бомбу. Вероятно, не мощнее десяти килотонн, но для их планов этого достаточно.

— Погодите. Это серьезно? Вы этому верите?

— Да, верю. Мы обязаны исходить из того, что это возможно.

— Где они ее взяли?

— Понятия не имею. И наш «язык» — тоже.

— Ладно, что еще?

— Эмир встречается с шестью своими людьми в сотне миль к северу отсюда. Телохранитель не знал подробностей, но их цель — Юкка-маунтин.

— То место, где построили хранилище для радиоактивных отходов?

— Угу.

— Но ведь его еще не начали использовать. Там ничего нет.

— Там есть грунтовые воды, — ответил Джек.

— Что-что?

— Представьте себе подземное ядерное испытание. Если взорвать атомную бомбу под скальным массивом высотой в пять тысяч футов, ударная волна пойдет прямо вниз. Там уже прорыли туннели еще на тысячу футов вглубь. И до водоносного слоя остается всего пятьсот футов. Своего рода геологическое решето, — объяснил Джек. — Все излучение от атомной бомбы пойдет прямо вниз, в водоносные пласты, а оттуда на весь юго-запад. Возможно, до самого Западного побережья. В общем, будет отравлено около тысячи квадратных миль, и заражение сохранится на десять тысяч лет.

Собеседники в Кампусе надолго умолкли. В конце концов молчание нарушил Грейнджер:

— Черт возьми, где они это раздобыли?

— Слепили сами, — ответил Кларк. — Вероятно, по простой «пушечной» схеме — кусок урана, так называемая «пуля», взрывом вгоняется в полость «мишени» — второго, большего по размеру куска, — и готово, вы получаете критическую массу.

— А материалы? Откуда они их взяли?

— Точно не знаю. Телохранитель сказал, что один из подручных Эмира долго был в России и вернулся оттуда две-три недели назад.

— Джон, вы находитесь на месте, — вмешался в разговор Хендли. — Что, по-вашему, нужно предпринять?

— Джерри, мы отстаем, причем здорово. И никакая конница нам на выручку не примчится. Прежде чем кто-то решится пошевелить хотя бы пальцем, нас замучают вопросами: кто мы такие, откуда информация, а какие у нас доказательства и все такое… Вы сами знаете.

— Да.

— Минуты через две мы доедем до аэродрома, а там попытаемся нанять вертолет. Если повезет, мы попадем в Юкку через тридцать минут. Если успеем вовремя, то займем оборону до тех пор, пока вы не найдете кого-нибудь, кто вас выслушает.

— А если не успеете?

— Об этом я даже думать не намерен. Когда мы будем в воздухе, я вам сообщу.

В девяноста милях к северу от Лас-Вегаса, на 95-м шоссе Долины смерти, Эмир сбавил скорость автомобиля и через разделительную линию съехал на обочину встречной полосы. Сквозь строй кактусов, словно забором ограждавших шоссе, грунтовая дорога была едва заметна, но Эмиру удалось найти просвет, и вскоре он неторопливо двигался по колее. В ветровом стекле он видел в полумиле гряду Скелетон-хиллс, возвышавшуюся над безжизненной землей, словно лунные горы.

Шедшая под уклон дорога повернула на север и теперь тянулась параллельно неглубокому оврагу. В четверти мили Эмир разглядел стоявший автомобиль. Подъехав поближе, он увидел, что это «Субару», а возле водительской двери стоит Муса. Эмир остановил машину около него, вышел, и они обнялись.

— Рад видеть тебя, брат, — сказал Муса.

— А я — тебя, старый друг. Они здесь?

— Да, проехали немного вперед.

— А устройство?

— Уже погружено.

Муса сел в машину и поехал вперед, Эмир следовал за ним. Еще через полмили, там, где дорога огибала невысокий холм, стоял носом к дороге тягач, которым еще вчера управлял Фрэнк Вивер. На солнце сверкал контейнер «GA-4». Перед водительской дверью стояли трое мужчин. Эмир и Муса вышли из своих машин и подошли к ним.

— Верные друзья, с которыми я был в России, — сказал Муса. — Нимайр, Фавваз и Идрис.

Эмир кивнул каждому по отдельности.

— Вы отлично справились со своим делом. Аллах не оставит вас своими милостями. — Он посмотрел на часы. — Выезжаем через пятнадцать минут.

Было тесно, однако все поместились в кабину. За руль сел Фавваз — он был немного похож на Франка Вивера. Через пять минут они выехали на шоссе и направились на север. Стоявший на обочине знак извещал: «ШОССЕ 373 — 6 МИЛЬ».

Чавес вел машину на стоянку «Парагон эйр». Через забор было видно, что на летном поле стоят два вертолета модели «Еврокоптер ЕС-130». Чавес подъехал к офису. Кларк и Джек вылезли из машины.

— Динг, подъезжай к служебному входу. Сейчас мы тебя впустим.

Кларк и Джек направились в офис. За стойкой сидела женщина лет шестидесяти, если не больше, с пышным пучком рыжих волос на голове. Справа, за застекленной дверью, находились служебные помещения.

— Доброе утро, — приветствовал ее Кларк.

— И вам того же. Чем могу вам помочь?

— Я вот думаю, нет ли поблизости кого-нибудь из пилотов, с кем я мог бы поговорить.

— Может быть, сначала лучше будет поговорить со мной? Вас интересует экскурсия?

— Представьте себе, нет. У меня чисто технический вопрос насчет того, как коллектор несущего винта используется для подачи топлива. Видите ли, мой сын изучает авиаэлектронику, и ему было бы очень полезно взглянуть в натуре на это устройство.

— Подождите секунду, я сейчас спрошу, не найдется ли у Марти для вас немного времени.

Она подняла трубку телефона, немного поговорила и подняла голову.

— Он сейчас подойдет.

Кларк и Джек, как бы невзначай, подошли к двери. Из нее почти сразу же вышел человек в сером комбинезоне. Кларк протянул руку.

— Марти? Я Стив Барнс. Это мой сын, Джимми… — Говоря это, Кларк шагнул за дверь, толкнув Марти обратно. — У меня есть несколько вопросов насчет «ЕС 130». — В ангаре были еще два человека, но они находились в дальнем конце, около стоявшей там «Сессны».

— Ради бога, — ответил Марти. — Но, наверно, лучше будет вернуться… — Кларк отвернул полу рубашки и показал Марти кобуру с торчавшей из нее рукоятью «глока».

— Эй, что за че…

— Успокойтесь, — перебил его Кларк. — Нам всего лишь нужно позаимствовать вертолет.

— Чего?

— И чтобы вы его повели.

— Шутите?

— Ни в коей мере. Или вы поможете нам, или я прострелю вам ногу, и мы все равно возьмем ваш вертолет. Так что лучше отвезите нас, куда нам нужно, и через час вернетесь сюда. Соглашайтесь.

— Согласен.

— Которая из птичек готова к вылету?

— Вообще-то, ни одна…

— Марти, не пытайтесь меня обмануть. Уикенд — самое горячее время для экскурсий и учебных полетов.

— Ладно, — вздохнул Марти. — Этот.

— Скажите администратору, что совершите короткий кружок. Если попытаетесь намекнуть ей на что-то неладное, получите пулю в задницу.

Марти открыл дверь, просунул голову и слово в слово повторил то, что сказал ему Кларк.

— Что такое коллектор несущего винта? — шепотом спросил Джек у Кларка.

— Понятия не имею.

Марти вернулся, закрыв за собой дверь.

— Где пульт управления служебными воротами? — спросил у него Джек.

— На наружной стене противоположного конца ангара.

Джек быстро зашагал туда.

— Пойдем и мы, — улыбнувшись, сказал Кларк Марти.

— Что все это значит? — спросил Марти, когда они направились к «ЕС 130». — Что вы творите?

— Вам предстоит спасти положение, Марти.

Когда они подходили к вертолету, из-за угла ангара вышли Джек, Чавес и Доминик. Они расположились на задних сиденьях, а Кларк занял переднее пассажирское сиденье. Марти сел на пилотское место и начал предполетную проверку.

— Куда направляемся? — спросил он.

— На северо-запад, — ответил Джек. — Когда доберетесь до перекрестка девяносто пятого и триста семьдесят третьего шоссе, поверните на северо-восток. — Он назвал Марти широту и долготу.

— Парни, это же закрытое воздушное пространство! — воскликнул Марти. — Хребет Неллис и Невадский полигон. Нам нельзя…

— Еще как можно.

Через восемь минут они поднялись в воздух. Кларк сразу же позвонил Хендли.

— Летим.

— Рик Белл тоже на линии. Происходят новые диверсии. Си-эн-эн, Эм-эс-эн-би-си, «Фокс» передают сообщения. Какой-то взрыв около церкви в Ватерлоо, Айова. Сообщают о пятидесяти или шестидесяти погибших и большом количестве раненых. Что-то подобное случилось в Спрингфилде, Миссури. Там находились репортеры местной службы новостей — то ли памятник какой-то открывали, то ли еще что-то в этом роде. В общем, напоминает гнусную пародию на операцию «Омаха».[572] Еще какой-то город в Небраске… Брейди… Кто-то забрался в школьный бассейн и кинул гранаты под трибуны со зрителями. Христос всемогущий…

— Они осуществляют большой план, — ответил Кларк. — Террор. «Лозан», уничтожение Паулинии, эти диверсии… РСО заявляет всем: никто и нигде не может считать себя в безопасности.

— Да, после этого у них должно прибавиться сторонников.

— Дело еще хуже, — сказал Белл. — Помните, как упала экономика после одиннадцатого сентября? Умножьте те величины на тысячу — результат будет примерно таким. Эмир и РСО пытаются закончить дело: сделать так, чтобы наша экономика сожрала страну изнутри. Они лишили нас нового источника импортной нефти, они попытались уничтожить крупный порт, они убили бог знает сколько людей в самом сердце страны, а теперь пытаются взорвать атомную бомбу. Народ — это экономика. Парализуй одно, и сразу же парализуется другое. Добавьте сюда Килти, который уже загнал нас по уши в дерьмо, и станет ясно, что перед нами чертовски серьезные проблемы.

— Все это очень похоже на правду, — ответил Кларк. — Этот парень бьет сразу во все стороны.

— Когда вы будете на месте? — спросил Хендли.

— Долго еще? — обратился Кларк к Марти.

— Двадцать две минуты.

Глава 87

Почти сразу после того, как вертолет отлетел от перекрестка 373-го и 95-го шоссе, внизу показалась прямая серая полоса, резавшая надвое коричневую пустыню.

— Далеко до хребта Неллис? — спросил Кларк у Марти.

— Высуньте руку из своего окна, и, может быть, дотянетесь до него. Только я вам вот что скажу: стоит нам взять на северо-запад, как мы окажемся на радарных экранах. А ребята, которые сидят за ними, не любят шутить.

— Нам нужно добраться до Юкки.

— Еще того не легче! Вы все-таки поклянитесь, что вы не террористы.

— Мы хорошие парни.

— Какого сорта, если не секрет?

— Это трудно так с ходу объяснить. Вы сможете выкинуть нас там, прежде чем поднимется тревога?

— Какой вход — северный или южный?

— Южный.

— Если дать газу до отказу, можно выжать сто девяносто миль в час, а если еще… Пожалуй, четыре минуты после того, как долетим до пересечения шоссе. Сделайте мене одно одолжение, ладно?

— Какое?

— Пригрозите мне чем-нибудь еще. Я хочу, чтобы, когда на меня наденут манжеты, у меня было хоть какое-то подобие оправдания.

Через пять минут они увидели через лобовое стекло еще одну серую линию, подходившую к 95-му шоссе с юга и пересекавшую ее.

— Три семьдесят три, — объявил Марти. Как только они миновали перекресток, он свернул на северо-запад и начал снижаться, пока машина не оказалась на высоте в тридцать футов над землей.

Гряда холмов теперь была прямо перед ними.

— Бастед Батт, — сообщил Марти, бросив вертолет вверх и снова снизившись сразу за гребнем. — Три мили. Шестьдесят секунд. — Он провел вертолет по дуге влево, потом направо и устремился в узкую долину.

Впереди раскинулось двухакровое поле, засыпанное гравием. А вдали, на его левой стороне, в склоне горы зияла пещера в форме замочной скважины — вход в огромный туннель.

— У нас появилась компания, — крикнул Джек.

К северной стороне площадки из пустыни подходила дорога. И по этой дороге на нее въезжал грузовик с кузовом-платформой, на которой лежал странный предмет, похожий на громадную гантель из нержавеющей стали.

— Что это за фигня? — крикнул Доминик.

— Емкость «GA-4», — ответил Джек. — Для перевозки отработанных топливных стержней.

— Наверно, это место не очень афишируется.

— Точно. — Джек поднес к глазам бинокль и уставился на север, туда, где белел крошечный домик для часовых, размером чуть больше телефонной будки. Он разглядел на асфальте две лежащие фигуры.

— На КПП охрану положили! — громко сообщил он.

— Вы можете сесть… — обратился Кларк к Марти. Тот понял его с полуслова:

— Только не рядом с грузовиком. Лопасти поломаю. А ярдах в пятидесяти — запросто.

— Так и поступайте.

— Разворачиваюсь.

Марти резко развернул вертолет и, немного пролетев в обратном направлении, завис низко над дорогой. Только что въехавший на площадку грузовик остановился. Из кабины посыпались люди.

— Я насчитал пятерых, — крикнул Доминик.

Между тем, двоеиз высадившихся из машины побежали к вертолету, стреляя на бегу из автоматов Калашникова.

— Б…ди! — крикнул Марти. — Что они творят?!

— А вот это и есть плохие парни, — сообщил ему Кларк.

Марти боком увел вертолет с дороги направо, за ближний холм.

— Достаточно! — сказал Кларк.

Марти резко приземлил «ЕС 130». Кларк и остальные принялись поспешно выпрыгивать из кабины. Кларк задержался.

— Найдите укрытие и сядьте. Не включайте радио и будьте на месте, когда мы вернемся! — прокричал он в открытую дверь.

— Только вы…

Кларк вынул пистолет и ткнул дулом куда-то в направлении Марти.

— Сойдет?

— Да!

Кларк захлопнул сдвижную дверь и побежал к остальным, ожидавшим его в тридцати шагах от вертолета. Марти оторвал машину от земли, обдав своих пассажиров тучей песка, полетел низко над дорогой и скрылся из виду, завернув за холм. Прошло не более двадцати секунд, и шум огромного винта стих.

— Слышите? — спросил Джек.

По другую сторону холма двигался большой грузовик.

Они кинулись вверх по склону холма. Чавес — первым. И, когда им оставалось до вершины десять шагов, услышали треск автоматов. Три короткие, экономные очереди. И голоса, громкие крики, отдававшиеся эхом в узкой лощине. Чавес рухнул плашмя, пополз вперед и через несколько секунд дал остальным знак — можно двигаться. Внизу грузовик медленно подъезжал к отверстию, зиявшему в склоне горы. Они увидели, как мужчина в желтой каске опрометью помчался через пустую стоянку в сторону дороги. Раздались три слившиеся воедино хлопка. Беглец рухнул ничком и остался лежать неподвижно.

— Я насчитал еще четырех, — сказал Доминик. — Ни один не шевелится. А у вас что?

Ему никто не ответил.

Они перебежали вниз, к бетонному парапету, окаймлявшему стоянку, и дальше вдоль него к противоположному склону. Парапет доходил почти до въезда в пещеру. Подобравшись к краю, они осторожно выглянули и тут же услышали скрежет стали. Кабина грузовика скрылась в горловине туннеля, а находившийся в кузове контейнер, по-видимому, зацепился за верх. Грузовик остановился, прополз еще несколько футов и снова замер. Двигатель затих.

Из-за кузова появился человек, вскинул «АК» к плечу и открыл огонь. Пули глухо врезались в землю под ногами преследователей. Те поспешно отступили и попадали наземь. Чавес подался вперед, выглянул, поднялся на колено, трижды выстрелил и снова упал ничком.

— Один готов, — сказал он.

— Мы хоть знаем, какой величины эта штука? — спросил Джек.

— Я думаю, с большой чемодан, — ответил Кларк. — Мы с тобой вполне сможем ее унести. Ладно, хватит болтать, пора за дело. — Они немного отступили, скрываясь за бетонным барьером, и, выбрав место, перевалились через него, и оказались на земле. Впереди возле бетонной стены громоздились кучи каких-то корзин, мотков проволоки, стояли и валялись тележки, ящики для инструментов, баллоны для газовой сварки и электросварочные трансформаторы. А в нескольких шагах стена поворачивала и уходила прямо к туннелю.

Туда они и направились, разбившись на пары и прикрывая друг друга. Кларк осторожно выглянул из-за угла, убрал голову и, ткнув пальцем в Джека, указал: «вперед». За ним пошли Доминик и Чавес. У входа не было заметно никакого движения. Грузовик стоял, накренившись, сооружение, покоившееся у него в кузове, одной стороной уперлось в стену, а верхом — в потолок.

Из туннеля донеслось негромкое гудение мотора. Звук быстро стихал, удаляясь.

— Похоже на тележку для гольфа, — сказал Доминик.

— Грузовой транспортер «кашмен». Примерно то же самое, но быстроходнее.

— Кто-нибудь знает, как устроено это подземелье? — спросил Кларк.

— Видел несколько схем в Интернете, но ведь строительство еще не закончено, так что я даже не знаю…

— А предположительно?

— Главный туннель, вероятно, идет к северному входу. А из него через равные промежутки отходят боковые туннели вниз.

— Боковые туннели прямые или изогнутые?

— Прямые.

— Глубоко они уходят?

— Почти на тысячу футов. Внизу они выходят на горизонтальную площадку. Ее размера я не знаю. А от площадки снова отходят туннели, где и должны храниться контейнеры. На руку нам только то, что они постараются утащить эту штуку как можно глубже. Вряд ли они доберутся от главного туннеля до площадки быстрее, чем за десять минут.

По команде Кларка Джек и Чавес перебежали к задней части грузовика, вскочили в кузов и двинулись вперед по сторонам «гантели». Когда они подобрались почти вплотную к кабине, Кларк и Доминик выскочили из-за угла, разделившись, обошли грузовик и метнулись под стены туннеля. Кларк нагнулся, заглянул под машину и, выпрямившись, дал знак Джеку: двое — внутрь. Джек, кивнув, продублировал команду Дингу, а тот — Доминику, находившемуся с другой стороны.

Медленно, осторожно Джек открыл заднее окно кабины. Чавес подсадил его, и он, извернувшись, пролез в спальный отсек, соскользнул с койки на пол и перебрался вперед. Сквозь боковые окна он видел в футе от машины стены туннеля.

Так же осторожно он приподнял голову и выглянул сквозь ветровое стекло. Туннель оказался куда внушительнее, чем он представлял его себе раньше. Стены и потолок были, словно каркас подводной лодки, стянуты массивными тюбингами. Вдаль убегала лента галогеновых ламп, прикрепленных к потолку.

Поверх громоздкого капота Джек разглядел верх головы человека, мелькнувшего справа налево и исчезнувшего из вида. А в двадцати футах дальше он разглядел еще одного человека, присевшего около желтого «кашмена». Пригибаясь, чтобы его не было видно снаружи, Джек пробрался к водительскому месту. Сзади, в спальном отсеке, раздался негромкий стук. Еще раз…

На третий стук Джек с силой нажал ладонью на массивную кнопку сигнала.

На этот звук тут же отозвались автоматные очереди. Человек, возившийся около «кашмена», выпрямился и открыл огонь. Ему ответил негромкий щелчок, затем другой. Террорист попятился, безуспешно попытался опереться о машину и сполз на пол.

— Джек, пошли! — крикнул Кларк.

Снова разделившись на пары, они протиснулись мимо грузовика в туннель. Первый человек, которого увидел Джек, лежал неподвижно в нескольких футах от машины. Доминик подбежал к «кашмену», склонился над вторым лежащим и, выпрямившись, удовлетворенно провел большим пальцем по горлу.

Взяв два «АК», они забрались в машину — Доминик сел за руль — и покатили по туннелю.

— Эта штука может взорваться случайно? — спросил Джек у Кларка.

— Пожалуй, что нет. «Пулю» нужно всадить в «мишень» с очень большим усилием. Для этого требуется довольно сильный заряд взрывчатки, а вся бомба должна находиться в покое. А что?

— Идея наклевывается.

Впереди, в пятидесяти футах, лента светильников расширялась, образуя небольшой круг.

— Первый боковой ход, — сказал Джек.

— Дом, тормози, — сказал Кларк.

Они остановились в двадцати футах от дыры в стене, вышли и подошли к туннелю. Он был освещен такими же галогеновыми лампами, только висевшими через заметные промежутки, и уходил вниз под углом в двадцать пять градусов.

— Их машину должно быть слышно, — прошептал Джек. Все стихли и внимательно прислушались. Ничего.

Они вновь запрыгнули в «кашмен» и поехали дальше. Туннель плавно изгибался вправо. Динг затормозил, Джек выскочил и заглянул за поворот.

— Чисто.

Они поехали дальше, останавливаясь у второго, третьего и четвертого туннелей. Там явно никого не было. А вот приближаясь к пятому туннелю, услышали оттуда эхо голосов, остановились, подошли и заглянули в дыру.

Вдали они увидели желтый кузов «кашмена». Он скрылся в тени и снова появился под следующим светильником.

— Три четверти пути, — сказал Джек.

— Если твоя идея созрела, самое время ее применить, — сказал Кларк.

— А это зависит от того, насколько вы уверены в стабильности этой штуки.

— На девяносто процентов.

Джек кивнул.

— Динг, мне нужна твоя помощь.

Они залезли в «кашмен», развернули машину, подали ее задом к входу в туннель и вытащили из кузова по большому ацетиленовому баллону.

— Торпеды, — сказал Джек.

— Полные?

— Почти пустые.

— Время поджимает.

— Вы босс, вы и решайте.

— Действуйте.

Джек и Чавес поднесли баллоны к горловине туннеля, положили их на пол и толкнули. Красные цилиндры покатились вниз, подпрыгивая и ударяясь о стены. Джек и Чавес вскочили в машину. Доминик снова развернул «кашмен» и остановился у въезда в туннель. Кларк досчитал до десяти и скомандовал:

— Поехали!

Почти сразу стало ясно, что у «кашмена» неисправны тормоза. Уже через пятьдесят ярдов стрелка спидометра подошла к тридцати милям в час. Над головами мелькали светильники. Доминик давил на педаль тормоза, ему удалось чуть-чуть сбавить скорость, но из тормозных дисков повалил дым. В двухстах ярдах перед машиной, весело грохоча, подпрыгивали баллоны. Машина Эмира уже приближалась к окончанию спуска.

— Уже недалеко, — сказал Чавес.

— Дом, затормози хоть как-нибудь, — потребовал Кларк.

Доминик нажал на педаль. Никакого эффекта. Вдавил до отказа. Снова ничего не произошло.

— Руки не высовывайте! — крикнул он и кинул машину вправо. Крыло «кашмена» заскрежетало по стене, выбив сноп искр. Машина немного сбавила ход. Доминик отвел машину чуть влево и повторил маневр.

В сотне ярдов впереди и ниже баллоны наконец-то догнали «кашмен» Эмира. Один баллон некстати подпрыгнул и прокатился мимо, обогнав машину, зато второй врезался в задний бампер. «Кашмен» подскочил, его развернуло боком, он поднялся на два колеса и перевернулся.

— Останови! — рявкнул Кларк.

Доминик вывернул баранку и притер машину к стене всем левым боком. «Кашмен» медленно снизил скорость и встал. Его пассажиры выскочили и кинулись вниз. «Кашмен» Эмира лежал вверх колесами. В нескольких футах от него валялся человек, вытянувшись на бетоне во весь рост. Они приостановились возле входа на подземную площадку. Слева туннель тянулся на пятьдесят футов и резко поворачивал налево. В туннеле никого не было. Чавес склонился над телом.

— Не он.

Они бежали по туннелю и за поворотом оказались в проходе шириной в тридцать футов. Над головами нависали мощные сводчатые балки. Отсюда были хорошо видны круглые входы в хранилища.

— Вроде по двенадцать с каждой стороны, — сказал Доминик.

— Разделимся, — ответил Кларк. — Мы с Джеком берем правую сторону, а вы двое — левую.

Кларк и Джек перебежали к противоположной стене. «Я — дальние шесть», — одними губами произнес Джек. Кларк кивнул. Джек прибавил ходу, заглядывая по пути в каждый тупик. По другую сторону туннеля Доминик почти зеркально повторял его движения.

Джек пронесся мимо пятого туннеля, ничего не увидел и переместился к седьмому и восьмому. Там он резко остановился, попятился, снова заглянул в широкую дыру и увидел в двухстах ярдах от входа слабый свет. Ему даже удалось разглядеть две фигуры, склонившиеся над предметом, который, как показалось ему издали, походил на рыбацкий ящик для снаряжения. Джек посмотрел по сторонам. Кларк двигался в его сторону, но находился слишком далеко. Как и Доминик с Чавесом.

Ну и черт с ним!

Он кинулся в проход.

Он успел преодолеть половину расстояния, когда один из людей поднял голову. В полутьме полыхнула оранжевая вспышка. Джек, не замедляя бега, поднял оружие и выстрелил дважды. За спиной он услышал крик Кларка:

— Сюда!

Противник стоял теперь во весь рост и стрелял из автомата от бедра. Джек прижался к стене, присел как можно ниже, прицелился в середину силуэта и дважды выстрелил. Человек дернулся и упал. Второй словно не заметил, что случилось с его товарищем, остался сидеть, запустив руки в коробку. Впрочем, он поднял голову, посмотрел на Джека и продолжил свое занятие. Тридцать футов. Джек вскинул руку с пистолетом и продолжал стрелять, пока не услышал щелчок затвора — патроны кончились. Двадцать футов. Голова еще раз поднялась над коробкой и снова исчезла. Преодолев десять футов двумя шагами, Джек рыбкой кинулся вперед и врезался в ящик. Он услышал, как в его плече что-то хрустнуло, почувствовал, как шею пронзила резкая боль. Ящик отлетел и свалился набок. Джек ударился лицом о бетонный пол. Из носа хлынула кровь, перед глазами заплясали искры. Не без труда поднявшись на колени, он осмотрелся по сторонам. Тело человека, с которым он вел перестрелку, лежало возле полукруглой стены, автомат отлетел на пару шагов от трупа. Джек подполз к нему, ухватился правой рукой за ремень и подтянул оружие к себе. Потом встал на ноги и шагнул к ящику.

Эмир успел подняться первым и первым двинулся к ящику. Впрочем, увидев Джека, он приостановился. Быстро взглянул на ящик и снова на лицо Джека.

— Нет! — рявкнул Джек. — Стой! Все кончено.

По туннелю позади Джека гремели бегущие шаги.

— Нет, не кончено, — Эмир сказал и опустился на колени перед ящиком.

Джек выстрелил.

Глава 88

Позже, отвечая на вопросы Хендли и Грейнджера, Джек Райан-младший так и не дал точного ответа, действительно ли он пытался лишь ранить Эмира или в горячке боя не сумел попасть ему в грудь или живот. Дело в том, что Джек сам этого не знал. В критический момент адреналин так бурлил в крови и сердце колотилось так отчаянно, что время в его мозгу замедлилось и растянулось. И в то мгновение за управление его виртуозным умением стрелять без промаха боролись две противоречивые мысли: одна — стрелять насмерть, остановить Эмира любой ценой, и вторая — захватить этот бесценный источник данных для борьбы с терроризмом живьем, рискуя при этом даже тем, что у него останется шанс все же нажать на кнопку.

Увидев Джека, стоявшего перед ним в полутемном туннеле, Эмир заколебался лишь на считанные секунды, и тут же его внимание вновь сосредоточилось на бомбе. Широко раскрытые глаза пылают лихорадочным огнем, пальцы проворно копаются на открытой панели взрывного устройства. Джеку понадобилась лишь еще одна доля секунды, чтобы понять, что находящегося перед ним человека не пугает смерть — хоть от пули, хоть от ядерного взрыва. Эмир явился сюда, чтобы завершить свое святое дело.

Оружие запрыгало в руке Джека, туннель озарился оранжевым светом, а когда звук стих и снова воцарился полумрак, он увидел, что Эмир лежит на спине, раскинув руки, и фонарь светит ему в лицо. Джек увидел также, что 7,62-миллиметровая пуля автомата косо вошла в правое бедро Эмира и, видимо, отразившись от кости, пробила ему ягодицу. Джек сделал два быстрых шага вперед, держа оружие наготове, чтобы иметь возможность еще раз выстрелить в любой момент, но тут шаги поравнялись с ним, а затем Кларк и Чавес выскочили из-за его спины, оттеснили его…

Когда Кларк и вся компания с их крепко связанной добычей выбралась из туннеля, их встретил не грохот вертолетных роторов и вой сирен, а мертвая тишина. Причину этого они узнали только на следующий день из перехвата сообщений МНБ. Как и подозревал Кларк, радиолокационная сеть, обслуживающая бомбардировочный полигон Неллис и Невадский ядерный полигон, заметила полет их вертолета на север вдоль шоссе 95 и вторжение в воздушное пространство над горой Юкка. Однако тревога, по которой в обычных условиях с базы ВВС Крич должны были бы немедленно подняться в воздух вертолеты третьей эскадрильи специального назначения, не была объявлена как раз из-за того, что Министерство энергетики известило о пробном рейсе тягача с имитацией груза ядерных отходов с атомной электростанции Колэвей. Но где-то в процессе неизбежного и часто непостижимого бюрократического согласования МЭ забыло сообщить авиаторам о том, что на этот раз рейс пройдет без вертолетного эскорта. И на базе Крич решили, что угнанный Кларком и его товарищами «ЕС 130» как раз и осуществляет сопровождение наземного груза.

Может быть, от страха, а может быть, действительно поверив, что его пассажиры все же хорошие парни, Марти в точности выполнил приказ Кларка, и сидел в вертолете с работавшим на холостых оборотах двигателем до тех пор, пока не явился Кларк с товарищами. Через двадцать пять минут они вернулись на аэродром «Парагон эйр», где выяснилось, что Марти также выполнил приказ не пользоваться радио.

— Надеюсь, мне не придется об этом сильно пожалеть, — сказал он, когда пассажиры со связанным человеком выбрались из вертолета.

— Вряд ли вы когда-нибудь узнаете о том, что именно сделали сегодня, но поверьте — это было очень хорошее и очень важное дело, мой друг, — сказал Кларк. Потом он тщательно вытер свой «глок» и положил на пол под пассажирское сиденье. — Подождите еще час и вызывайте полицию. Покажите это оружие и дайте мое описание.

— Что-что?

— Просто сделайте то, что я говорю. Это спасет вас от тюрьмы.

«Кроме того, я не из тех, кого легко будет найти», — мысленно добавил он.

Еще через двадцать минут они вернулись в дом Эмира, загнали машину в гараж и закрыли дверь. Чавес и Джек пошли внутрь, чтобы забрать Тарика, а Пастернак и Доминик вытащили Эмира из багажного отсека машины и положили на полу гаража. Пастернак опустился на колени и наскоро осмотрел пленника.

— Выживет? — спросил Кларк.

Пастернак размотал повязку, которую они поспешно наложили раненому пленнику перед тем, как покинуть Юкку, пощупал вокруг раны и под ягодицей.

— Не волнуйтесь. Ни артерии, ни кости, похоже, не задеты. Кровь свертывается нормально. Какая пуля?

— Семь шестьдесят два, оболочечная.

— Замечательно. Значит, и осколков в ране не будет. Так что, если не случится заражения, все будет в порядке.

Кларк кивнул.

— Дом, пошли со мной.

Необходимо было привести дом в порядок. Хотя все они, пока находились там, были в перчатках, необходимо было считаться с тем, что ФБР рано или поздно выйдет на этот дом, а ФБР чертовски хорошо умеет находить всякие улики там, где их никак не должно быть.

Решив, что все в порядке, Кларк велел Доминику вернуться к машине, а сам набрал номер Кампуса и через несколько секунд беседовал с Хендли, Раундсом и Грейнджером. Кларк ввел их в курс дела и сказал:

— У нас два варианта: либо мы анонимно подкидываем их на крыльцо Гувер-билдинга, либо работаем с ними сами. Во всяком случае, чем меньше мы здесь проторчим, тем лучше.

В трубке на некоторое время замолчали.

— Подождите, — сказал директор Кампуса. Пауза длилась минуты две. Потом Кларк услышал: — Возвращайтесь в аэропорт. Пилот «Гольфстрима» знает, куда вас доставить.

Через сорок минут они добрались до Северного аэропорта Лас-Вегаса и въехали на летное поле. Второй пилот встретил их у самолета и проводил на борт. После взлета Кларк снова позвонил Хендли, который уже приступил к сложному и деликатному процессу информирования американского правительства о том, что в хранилище ядерных отходов Юкка-маунтин проникли террористы РСО. Что, хотя они уже мертвы, там осталась их атомная бомба, и было бы в высшей степени разумно как можно скорее извлечь ее оттуда.

— А нет опасности, что это все не срикошетит на нас? — спросил Кларк.

— Гарантии нет, но ведь и выбора у нас тоже нет.

— Это верно.

— Как наш пациент?

— Доктор прочистил дырки, наложил швы и ввел антибиотики. Состояние опасений не внушает, хотя боль должна быть страшная. Думаю, после знакомства с Джеком он на всю жизнь останется хромым.

— А я думаю, что сейчас это должно волновать его меньше всего на свете, — заметил Хендли. — Он говорит?

— Ни слова. Куда мы направляемся?

— В аэропорт Шарлоттсвил-Альбемарль. Вас там встретят.

— А куда потом? — решительно спросил Кларк. В их руках находился самый опасный из существующих в мире террористов. Лучше было бы поскорее отыскать укромное местечко, где они смогли бы перегруппировать свои силы и разработать план дальнейших действий.

— В какое-нибудь тихое местечко. Где доктору Пастернаку будет удобно работать.

Кларк улыбнулся.

Через четыре часа после вылета из Лас-Вегаса самолет приземлился на единственную ВПП аэропорта Шарлоттсвиль и подкатил к VIP-терминалу. Как и обещал Хендли, их поджидали два «Шеви-сабурбана». Как только «Гольфстрим» откинул трап, машины сразу подкатили, синхронно развернулись и встали почти вплотную к нижней ступеньке. В пассажирское окно первой машины высунулся Хендли и поманил Кларка и Джека. Они устроились на заднем сиденье, а Карузо, Чавес и вышедший следом за ними Пастернак направились ко второй машине. Через несколько минут они покинули территорию аэропорта и направились по автостраде 29 на север.

Хендли обрисовал обстановку. Из того немногого, что малышу Гэвину Байери удалось выхватить из потока шифрованных электронных сообщений, следовало, что 3-я эскадрилья спецназначения с базы Крич оказалась у горы Юкка через сорок минут после того, как Хендли передал свою информацию. Еще через два часа под землю кинулась толпа сотрудников министерств энергетики и национальной безопасности и агентов ФБР, а поток сообщений почти иссяк.

— Дом Эмира уже нашли? — спросил Джек.

— Еще нет.

— Ну, на то, чтобы выйти на «Парагон-эйр», им потребуется немного времени, — заметил Кларк. — Джерри, колитесь: куда вы нас везете?

— У меня неподалеку от Миддлбурга есть небольшое хозяйство. Лошади, домик и все прочее.

— Небольшое — это сколько?

— Тридцать акров. Всем нам не помешает подышать свежим воздухом. — Хендли посмотрел на часы. — Туда уже должны были привести оборудование доктора Пастернака.

Глава 89

После непрерывной адреналиновой бури, которую Кларк и его спутники испытывали почти непрерывно на протяжении суток с того момента, как самолет приземлился в Лас-Вегасе, то, что они узнали, оказавшись в «небольшом хозяйстве» Хендли, их разочаровало. Пастернак с видимым недовольством сообщил, что пациент будет в состоянии перенести допрос через день-два, не раньше. Так что у всех оказалось прорва свободного времени. Оставалось лишь играть в карты и смотреть новости по кабельному телевидению. Естественно, о событиях в недрах горы Юкка не было ни слова, зато непрерывно обсуждалось то, что журналисты окрестили «Атакой на сердце страны». Взрыв клейморовской мины около церкви в Ватерлоо, штат Айова, унес жизни тридцати двух человек, пятьдесят получили ранения. Террорист-смертник, взорвавший себя во время открытия статуи в Спрингфилде, Миссури, убил двадцать два человека и ранил четырнадцать. При нападении с гранатами на зрителей соревнований по плаванию в Брэди, Небраска, жертв было меньше — шесть убитых и четверо раненых. Там положение спасла быстрая реакция внештатного полицейского, который застрелил преступника, когда тот успел бросить лишь три гранаты. Террористы, устроившие преступления в Ватерлоо и Брэди — полиция установила их личности через считанные часы после терактов, — покончили с собой. В общей сложности количество жертв исчислялось трехзначными числами.

Руководствуясь информацией от ФБР и Министерства безопасности, неудавшаяся диверсия с хлором на борту «Лозана» в Ньюпорт-Ньюсе была приписана пожару на камбузе.

В четыре часа первого дня их пребывания в поместье Хендли объявили, что в восемь вечера по восточному времени президент Эдвард Килти выступит с обращением к американскому народу. Кларк встал и побрел искать Пастернака. Он нашел доктора в столярной мастерской, которую Хендли устроил в переделанном амбаре позади дома. Это помещение с большим кленовым верстаком превратилось теперь в подобие больничной палаты с галогеновым хирургическим светильником, драгеровским аппаратом искусственного дыхания, телеметрическим кардиомонитором «Маркетт», совмещенным с дефибриллятором, что позволяло сразу же ударом тока вернуть останавливающемуся сердцу нормальный синусовый ритм. Все аппараты были совершенно новыми, их только что извлекли из фабричных картонных упаковок, которые лежали аккуратным штабелем в углу. Все необходимое было готово для приема почетного гостя, который сейчас лежал в одной из спален под непрерывным круглосуточным надзором Чавеса, Джека и Доминика.

— Все в порядке? — спросил Кларк.

Пастернак нажал несколько кнопок на кардиомониторе, вслушался в попискивание аппарата и, по-видимому, удовлетворенный, выключил его, и посмотрел на Кларка.

— Да.

— Сомнения не грызут?

— Почему вы так решили?

— Док, с вашим лицом не следует играть в покер.

Пастернак улыбнулся.

— А я никогда и не играл. Но подумайте сами — ведь клятва Гиппократа это не такая вещь, через которую можно так запросто переступить. Впрочем, у меня было больше десяти лет на раздумья. После одиннадцатого сентября я так и не смог решить, что это будет — простая месть или что-то сверх того. Скажем, деяние на пользу общества и тому подобное.

— И как вы считаете?

— И то и другое, но второе — в большей степени. Если нам удастся получить от этого типа что-нибудь такое, что поможет спасти чьи-то жизни, я смогу смириться с тем, что сделал… что собираюсь сделать. Или, с божьей помощью, смирюсь со временем.

Кларк немного постоял в задумчивости, а потом кивнул.

— Доктор, все мы, в большей или меньшей степени, сидим в одной лодке. Так что у вас один выход: решить, что вы думаете правильно, и руководствоваться этим, а дальше пусть будет, что будет.

На следующее утро все уже томились в предвкушении. Доминик, лучший повар группы, сварил овсянку. Ее вместе с тостами предложили гостю, который уже пребывал в полном сознании и страдал от боли. Но он упрямо отказался от еды.

В семь утра его осмотрел доктор Пастернак. Потратив лишь несколько минут, он повернулся к стоявшему в дверях Хендли. Все остальные собрались за его спиной.

— Ни воспаления, ни каких-либо признаков инфекции. С ним можно работать.

Хендли кивнул.

— Что же, доставим его на место.

Когда Чавес и Доминик потащили Эмира через черный ход в амбар, он не пытался идти сам, но и не сопротивлялся. Правда, увидев ярко освещенный стол и прикрученные к его поверхности ремни, он изменился в лице. Джек заметил выражение его лица, но не смог понять, что оно означало: страх или, напротив, облегчение? Страх перед тем, что его ожидало, или облегчение от предвкушения близкой мученической смерти?

Чавес и Доминик, отрепетировавшие свои действия накануне, положили Эмира на верстак. Его правую руку сразу притянули ремнем к столешнице, с левой поступили так же, но положили под нее свернутое полотенце. И затем зафиксировали обе ноги. Чавес и Доминик отошли от стола.

Пастернак начал включать приборы — сначала аппарат искусственного дыхания, затем кардиомонитор, а потом повернулся к столику на колесах, на котором лежали разнообразные шприцы, ампулы и пузырьки. Дефибриллятор тут же громко щелкнул в режиме самопроверки. Эмир, не отрываясь, следил за его действиями.

«Ему, наверно, любопытно, — думал Джек, — и, конечно же, страшно». Никто не мог остаться безразличным к такому действу, происходящему рядом с ним. И менее всего человек, всегда целиком и полностью контролировавший все происходящее и привыкший к безоговорочному выполнению любого своего приказа. Окружающий мир больше не повиновался его воле. Это ни в коей мере не могло ему нравиться, однако он все же сохранял достоинство и производил, в определенной степени, внушительное впечатление. Что ж, он был храбр, но храбрость не бесконечна. У нее есть пределы, и те, кто находился сейчас рядом с Эмиром, эти пределы отыщут.

Доктор Пастернак закатал рукав рубашки Эмира, расстегнул пуговицы на его груди, отступил к столику и взял одноразовый шприц и стеклянный пузырек. Потом посмотрел на часы и кивнул.

— Сейчас я введу ему семь миллиграммов сукцинилхолина, — сказал Пастернак, неторопливо вытягивая поршень шприца. — Кто-нибудь, запишите, пожалуйста. — Динг, державший наготове планшетку с несколькими прикрепленными к ней листками, записал: «7 мг 8.58». — Так… — протянул врач. Он нашел на перетянутой руке, чуть выше локтевой ямки, плечевую вену, ввел в нее иглу и надавил на поршень шприца.

Саиф Рахман Ясин не почувствовал боли, только короткий укол, проткнувший кожу на его руке. Почти сразу же иглу вынули. Они ввели ему яд? — подумал он. Вроде бы с ним ничего не происходило. Он глядел в лицо человека, который только что сделал ему инъекцию, и видел, что тот чего-то ждал. Он испытывал безотчетный страх, но пугаться было слишком поздно. Он говорил себе, что должен быть стоек, предан Аллаху, тверд в вере, потому что Аллах превыше всего, что способны сделать люди, а он, Эмир, непоколебим в своей вере. Он повторил про себя символ веры, который еще маленьким мальчиком, сорок с лишним лет тому назад, в родовом доме в Эр-Рияде заучил на всю жизнь от отца: «Нет Бога кроме Аллаха и Мухаммед пророк его». Бог всемогущ, говорил он себе, стараясь, чтобы в его мыслях символ веры звучал так, будто он произносит его в полный голос.

Пастернак смотрел и ждал. Его мысли путались. Правильно ли он поступил? — думал он. Сейчас было уже поздно переживать на этот счет, но он все равно не мог не задавать себе этого вопроса. Глаза лежавшего на столе человека смотрели ему в лицо, и доктор приказал себе сохранять спокойствие. Теперь все зависело от него. От него полностью зависела дальнейшая судьба человека, который убил его самого близкого родственника, его любимого брата Майка. Человек, который приказал другому человеку захватить самолет и направить его на Всемирный торговый центр, устроить взрыв и пожар, расплавивший стальные конструкции и сбросивший офис Кантора Фицджеральда на улицу Нижнего Манхэттена. Тогда погибло свыше трех тысяч человек, больше чем при бомбардировке Перл-Харбора. Он смотрел в лицо гнусного убийцы. Нет, если он и проявит слабость, то не сейчас, не перед этим варваром.

«Этот человек чего-то ждет, — думал Эмир, — но чего?» Он не чувствовал никакой боли, вообще никакого дискомфорта. Он только что впрыснул что-то ему в кровь. Что? Если это был яд… Что ж, значит, Эмиру предстоит вскоре увидеть лицо Аллаха, и он сможет сообщить Ему, что исполнил Его волю, как и все остальные люди, потому что, знают они это или нет, все, что случается в мире, происходит по воле Аллаха. Потому что все, когда-либо случающееся на небесах или на земле, изначально записано рукой Бога. Но он выполнял волю Аллаха, сознательно решив посвятить этому жизнь.

Но ничего не происходило. Он не знал, не мог бы сказать, что его мысли лихорадочно несутся куда-то, опережая все, даже бег крови в его артериях, по которым распространялась некая субстанция, которую вколол ему доктор. Было только жаль, что это не яд, ибо в этом случае он очень скоро узрел бы лицо Аллаха и смог бы дать Ему отчет о своей жизни, о том, что он наилучшим образом выполнял волю Аллаха, как он ее понимал… А понимал ли он ее? — вдруг спросил себя Эмир, почувствовав неведомые прежде сомнения. Сейчас следовало быть полностью честным перед собой. Он ведь выполнял все, что повелевал ему Бог, верно? Разве он не учил всю жизнь Святой Коран? Разве не знал он Священную Книгу практически наизусть? Разве не обсуждал он ее глубинное значение с наилучшими знатоками учения ислама, какие только были в Королевстве Саудовской Аравии? Да, он не был согласен с некоторыми из них, но природа его несогласия была благородной и честной. Она основывалась на его собственном понимании священного писания, на его собственном истолковании слов Бога, записанных и дарованных людям пророком Мохаммедом, да пребудет с ним мир и благословение. Пророк был великим славным человеком, а иным он и не мог быть, поскольку сам Бог избрал его, чтобы он стал Его святым посланником, провозвестником Божьей воли для народов земли.

Пастернак перевел взгляд на секундную стрелку своих часов. Минута… еще тридцать секунд или чуть больше. Семь миллиграммов должны уже начать действовать, да еще введенные прямо в кровоток. К этому времени они должны уже разойтись по тканям и усвоиться… и начнется все…

…с двигательных нервов. Да, их затронет первыми. Повсеместно разветвленные нервы, управляющие периферическими системами, например, веками. Вот-вот… есть! Пастернак поднес руку к лицу лежавшего на столе человека, прикоснулся к векам, и они не мигнули. Началось.

Эмир видел, как к его лицу приблизилась ладонь, словно его хотели ударить, как она вдруг остановилась. Он инстинктивно мигнул… веки не шелохнулись. Что? Он попытался поднять голову, и она оторвалась от стола примерно на сантиметр, но тут же упала обратно. Он решил стиснуть правый кулак и попытаться разорвать ремень и начал движение, но тут же перестал, поняв, что рука так и осталась лежать на деревянной поверхности стола, а пальцы не пожелали согнуться…

Его тело больше ему не подчинялось… Что случилось? Что это значит? Он дернул ногами, и они, по команде, полученной из мозга, пошевелились едва ощутимо, хотя все же подчинились, как всегда подчинялись. Как это всегда было с тех пор, как он помнил себя. Прикажешь руке своей, как писал какой-то философ из неверных, и она подчинится, прикажешь разуму, и разум воспротивится. Но сейчас дело обстояло как раз наоборот: разум работал, а тело не повиновалось. В чем же дело? Он повернул голову, чтобы оглядеть комнату. Голова не сдвинулась с места, несмотря на строгую команду, и даже глаза не пошевелились. Он видел белые панели подвесного потолка. Он попытался сосредоточить зрение на них, но и сейчас его глаза не сделали того, что он от них требовал. Было похоже, что его тело принадлежало кому-то другому — он ощущал его, но не мог им управлять. Он велел ногам пошевелиться, но они чуть заметно вздрогнули и остались лежать, как лежали. Мягкие, как у трупа.

Что все это значит? Я умираю? Это смерть? Но это была не смерть. Откуда-то это было ему известно, и…

Эмир впервые почувствовал возникновение страха. Он не понимал, что с ним происходило. Он лишь знал, что впереди его ждет что-то очень плохое.

Для Кларка все это выглядело так, будто лежавший перед ним человек засыпал. Его тело перестало шевелиться. Несколько раз дернулось довольно сильно, еще несколько раз — совсем слабо, как у человека, устраивающегося в кровати, но все движения прекратились на удивление быстро. Лицо расслабилось, утратив прежнее отработанное выражение силы, властности и бесстрашия. Оно превратилось в лицо манекена. Лицо трупа. За свою жизнь Кларк более чем вдоволь насмотрелся на такие лица. Ему никогда не приходилось задумываться над тем, как пребывание в теле с таким лицом воспринимается изнутри. Когда приходит смерть, все проблемы с этим телом заканчиваются навсегда, а он получает возможность перейти к следующей проблеме, оставив предыдущую в прошлом. Кларк никогда не сталкивался с необходимостью уничтожить труп. С наступлением смерти с телом покончено, так? В глубине души Кларку хотелось подойти к доктору и спросить его, что происходит, но он не стал делать этого, не желая отвлекать человека, который всецело отвечает за это шоу.

Он чувствовал свое тело целиком. В этом у Саифа не было никаких сомнений. Он не мог заставить его сделать хотя бы малейшее движение, чувствовал все. Он чувствовал, как кровь, пульсируя, течет по артериям. Но не мог пошевелить даже пальцем. Что с ним творилось? У него украли тело. Оно больше ему не принадлежало. Он мог чувствовать его, но не мог им управлять. Он был пленником в клетке, и клетка была… неужели им самим?.. Что все-таки это значило? Его отравили? Не было ли это началом смерти? Если так, то разве не должен он радостно приветствовать ее? Не увидит ли он через несколько мгновений Божий лик? Если так, значит, ему надлежит улыбаться, пусть даже мысленно. Пусть его тело не способно двигаться, но душа-то сможет, и Аллах узрит его душу, как могучую скалу посреди моря. Если это смерть, то он приветствует ее как вершину всей его жизни, как дар, который он преподнес очень и очень многим мужчинам и женщинам, дав им возможность увидеть лицо Аллаха. Скоро Его увидит он сам… да… Он чувствовал, как воздух втекал ему в легкие, даруя ему еще несколько последних секунд жизни, тогда как эти неверные крали ее у него. Но Аллах всемогущий заставит их поплатиться за это. В чем-чем, а в этом он был уверен. Полностью уверен.

Пастернак снова посмотрел на часы. Прошло почти две минуты, близился завершающий этап. Он повернулся и посмотрел на кардиомонитор. На нем горел зеленый индикатор. Как и на аппарате искусственного дыхания. Он воспользуется ими, когда возникнет необходимость — и если она возникнет. Он сможет вернуть жизнь этому подонку. Он мельком подумал о том, что сказал бы по этому поводу Майк, но эта мысль была слишком абстрактной для того, чтобы сейчас занимать ею голову. Живым не дано узнать о том, что происходит после смерти. Рано или поздно это узнает каждый, но еще никто не вернулся оттуда, чтобы сообщить об этом оставшимся. Великая тайна жизни, предмет философии и религии, то, во что можно верить, но чего нельзя познать. Может быть, эта сволочь, Эмир, сможет туда заглянуть. Что он там увидит? Что узнает?

— Осталось чуть-чуть, — сказал Пастернак окружающим.

Эмир услышал эти слова и понял их. Еще несколько мгновений, и он увидит лицо Бога. Несколько мгновений, и он попадет в рай. Да, он прошел не весь путь, который наметил для себя. Он не стал предводителем правоверных всего мира. Он пытался им стать. Он приложил для этого все свои силы и делал много, очень много. Вот только недостаточно. Жаль, очень жаль. Сколько еще он мог сделать!.. Кто-то другой должен будет сделать это вместо него. Кто? Может быть, Ахмед? Хороший человек Ахмед, преданный и прекрасно обученный, чистосердечный и твердый в вере. Может быть, ему это будет по силам… Эмир чувствовал, как воздух входит в его легкие и выходит из них. Как ясно это ощущается… До чего красивое ощущение, ощущение самой жизни. Как же получилось, что он никогда не ценил его, эту красоту, это чудо? А потом случилось что-то еще…

Его легкие остановились. Его диафрагма перестала… перестала двигаться. Воздух больше не входил в легкие. Он дышал с момента рождения. Это первый признак жизни — крик, которым новорожденный оповещает мир о своем приходе, — но его легкие больше не заполнялись воздухом. В его легких больше не было воздуха… Это приближалась смерть. Что ж, он находился на волосок от смерти все последние тридцать лет. Ему грозили смертью русские, американцы, те афганцы, что не приняли его восприятие ислама и мира. Он глядел в лицо смерти много, много раз — вполне достаточно для того, чтобы она не могла нагнать на него страху. Его ожидает рай. Он попытался закрыть глаза, чтобы принять свою судьбу, но его глаза не пожелали закрыться. Он, как и прежде, видел над собой панели подвесного потолка, почти чисто белые прямоугольники, безглазо смотревшие на него. Неужели это смерть? Неужели это именно то, чего так боятся люди? «Как странно, — отметил по собственной воле его разум, — ожидать не терпеливо, а растерянно, когда же его накроет последняя тьма». Его сердце продолжало биться. Он чувствовал, как оно сжимается и разжимается, прогоняя кровь по его телу и таким образом продолжая жизнь, поддерживая его сознание. Это скоро закончится, но пока еще продолжается. «Когда же к нему снизойдет рай? — думал Эмир. — Когда он увидит лицо Аллаха?»

— Дыхание прекратилось через три минуты шестнадцать секунд, — сообщил Пастернак. Чавес записал и это. Доктор взял маску аппарата искусственного дыхания, не забыв еще раз проверить, что он включен, и нажал кнопку на маске. Раздалось механическое сопение воздуха. Отложив ее, он приложил к обнаженной груди лежащего человека датчики кардиомонитора и, скосив глаза, взглянул на небольшой экран, где побежала пляшущая линия кардиограммы. Нормальный синусовый ритм.

Но таким он останется недолго.

Эмир слышал раздававшиеся вокруг него странные звуки, чувствовал странные вещи, но не был способен даже заставить себя глазами отыскать источник этих звуков, поскольку они неотрывно смотрели на белые панели потолка. Его сердце забилось сильнее. «Так вот, — торопливо подумал он, — как, значит, выглядит смерть». Так ли чувствовал происходившее Тарик, получив пулю в грудь? Он подвел своего господина, но, вероятно, не из-за собственной небрежности, а лишь потому, что враги на сей раз оказались слишком умны и квалифицированны. Такое могло случиться с любым, и, несомненно, Тарик умер, страдая из-за того, что не справился с делом своей жизни. Но Тарик сейчас в раю — у Эмира не было в этом никаких сомнений, — и, возможно, наслаждается в объятиях девственниц, если там действительно так, как это принято считать. Эмир знал, что это могло быть и не так. На самом деле в Коране о таком не говорится. Милость Аллаха — вот наслаждение. Этого будет достаточно, и в этом он, Эмир, должен был вскоре убедиться. Более чем достаточно.

Он почувствовал первую боль — точно в середине груди. Он не знал, что, когда дыхание прекратилось, прекратилось и поступление кислорода в его организм. Его сердцу, могучей мышце, для работы требовался кислород, и когда кислорода не стало, тканям сердца стало плохо… Они вот-вот должны были начать умирать. Сердце сплошь напичкано нервами, и они сообщали его все еще функционирующему мозгу о нехватке кислорода, посылая свой сигнал в виде боли. Сильной боли, страшной боли, самой жестокой боли, какую только может испытывать человек.

Еще не так, но близко к тому…

Его лицо, конечно, не выражало ровно ничего. Пастернак знал, что периферические двигательные нервы были мертвы, вернее, все равно что мертвы. Но ощущения оставались. Возможно, их можно было бы зафиксировать при помощи электроэнцефалографа, но прибор показал бы лишь тонкие чернильные линии на широкой ленте белой фальцованной бумаги, а не те нестерпимые мучения, которые скрываются за этими зигзагами.

— Хорошо — спокойно сказал он. — Вот теперь начинается по-настоящему. Дадим ему минуту, может быть, чуть больше.

Саиф, запертый в своем неповинующемся теле, чувствовал, как боль нарастала. В момент возникновения она ощущалась приглушенной, но непрерывно нарастала… и это происходило очень быстро. Его сердце словно выкручивалось из груди, словно это человек запустил руку ему под ребра и вытаскивал сердце наружу, разрывая кровеносные сосуды, выдирал, будто мокрые страницы из предназначенной к уничтожению книги. Но это была не бумага. Это было его сердце, самое средоточие его тела, орган, благодаря которому жили все остальные его части. Теперь оно, казалось, пылало огнем, горело, как хворост на клочке земли среди скал, горело,горело, горело… В его груди все горело. Его сердце горело заживо, и он чувствовал, как оно горит. Оно не билось, не накачивало кровь в его тело, а горело, как сухие щепки, как бензин, как бумага, горело, горело, горело… горело, а он все жил. «Если это смерть, — думал он, — то смерть ужасна… ужаснее всего на свете». Он причинял ее другим. Он убивал русских солдат — пусть все они были неверными, но он обрывал их жизни, провел их через это. И считал, что это прекрасно? Забавлялся этим. Такова воля Аллаха? Неужели Аллаха это тоже забавляло? Боль все усиливалась, делалась невыносимой. Но он должен был это вынести. Он не мог ничего сделать с нею. И вообще ничего сделать. Он не мог убежать от нее, не мог в голос молить Аллаха, чтобы он прекратил то, что с ним творится, не мог отрешиться от этого. Это просто было. Это заменило собой весь мир. Это сокрушило его сознание. Это стало всем сущим. В глубине его тела пылал огонь, сжигавший его изнутри, и это было куда ужаснее, чем он когда-либо мог предполагать. Разве смерть не приходит быстро? Разве Аллах не милосерден во всем? Но ведь разве не Аллах попустил, чтобы это случилось с ним? От боли ему хотелось стиснуть зубы так, чтобы они раскрошились вдребезги, он хотел… Ему было просто необходимо орать во все горло, чтобы хоть так защитить себя от страдания, заполнявшего его тело.

Но он не мог заставить свое тело сделать хоть что-нибудь. Вся действительность превратилась в боль. Все, что он мог видеть, и слышать, и чувствовать, было болью. Даже Аллах был болью.

Это делал с ним Аллах. Если все в мире происходило по воле Бога, то зачем Бог пожелал ему такое? Как это было возможно? Разве Бог не был Богом неисчерпаемого милосердия? Куда же, черт возьми, делось все его милосердие? Аллах покинул его? Почему?

Почему?

ПОЧЕМУ?

И тут его ум начал погружаться в бессознание, и последним, что он успел воспринять, было усиление и без того нетерпимой боли.

На экране кардиомонитора появились первые отклонения от нормы. Пастернак сразу обратил на это внимание. Следить за показателями жизненно важных функций пациента было его обычной работой — он ведь был анестезиологом и к тому же достаточно квалифицированным врачом-кардиологом. И теперь все зависело от его знаний и умения. Они не хотели убивать этого ничтожного ублюдка. Очень жаль. Он мог бы, как кару за бесчисленные преступления, обеспечить ему самую, пожалуй, мучительную смерть, какую только доводилось испытывать людям, но ведь он врач, а не палач, сказал себе Пастернак, отступая от манящего края смертоносной пропасти. Нет, его придется вернуть обратно. И он потянулся к маске аппарата искусственного дыхания. К тому времени «пациент», как он для нейтральности назвал его про себя, потерял сознание. Пастернак приложил маску к его лицу, нажал кнопку, и машина погнала воздух в спавшиеся легкие. Пастернак поднял голову.

— Так, отметьте время. Приступили к искусственному дыханию. Пациент, несомненно, в бессознательном состоянии, и мы подаем воздух ему в легкие. Это должно занять три-четыре минуты, я думаю. Кто-нибудь может подойти сюда?

Чавес, стоявший ближе всех, тут же шагнул вперед.

— Приложите электроды к его груди и держите.

Динг повиновался, глядя искоса на экран кардиомонитора. Нарисованные электронным лучом зигзаги казались довольно упорядоченными, но ритм уже не был классическим синусовым. Жена, конечно, поняла бы, что показывает пляшущая линия на маленьком экране, но для него все это было не более содержательно, чем помехи в телевизоре. Слева от него доктор Пастернак равномерно, через восемь-девять секунд, нажимал и отпускал кнопку маски дыхательного аппарата.

— Какой счет, док? — спросил Чавес.

— Снабжение кислородом восстановилось, и его сердце возвращается к нормальной работе. Сукцинилхолин окончательно распадется через несколько минут. Когда увидите, что начались движения тела, это будет значить, что действие практически закончилось. Я подержу его на аппарате еще минуты четыре или пять, — ответил доктор.

— Что он испытал?

— Я не советовал бы вам узнать это на своей шкуре. Мы устроили ему подобие обширного инфаркта. Боль должна была оказаться сильной, вернее сказать, ужасающей. Вероятно, он воспринял это, как нечто кошмарное, впрочем, я думаю, что у него для этого были все основания. Через несколько минут увидим, как он воспринял происшедшее, но, полагаю, никто не захотел бы испытать это вновь. Скорее всего, он думает, что только что окунулся в ад до самого дна. А как это на него повлияет… повлияло, увидим через несколько минут.

Ноги зашевелились через четыре минуты тридцать секунд. Доктор Пастернак посмотрел на экран кардиомонитора и окончательно успокоился. Действие сукцинилхолина на организм Эмира закончилось, и его мышцы вновь пребывали под контролем нервной системы, как и всю предыдущую жизнь.

— Он останется без сознания еще несколько минут, пока его мозг не заполнится вновь обогащенной кислородом кровью, — объяснил анестезиолог. — Пусть очнется нормально, а потом мы с ним поговорим.

— Каким будет его психическое состояние? — этот вопрос задал Кларк. Ему никогда прежде не доводилось видеть ничего хотя бы сходного с тем, что сейчас произошло.

— Это может зависеть от многих обстоятельств. Я допускаю, что он может сохранить стойкость и волю к сопротивлению, но такое маловероятно. Он получил единственный в своем роде и крайне отрицательный опыт и не пожелает повторить это впечатление. Он вытерпел боль, по сравнению с которой страдания роженицы — все равно что пикник в Центральном парке. Я могу лишь догадываться о том, насколько ужасными оказались для него последние минуты. Я не знаю никого, кто перенес бы что-то подобное… ну, возможно, пожалуй, некоторые, страдавшие особенно тяжелыми инфарктами, но они, как правило, не запоминают, насколько сильной была боль. У них мозг работает по-другому. При обычных условиях воспоминания о слишком сильной боли стираются из памяти. Это своего рода защитный механизм. Но с ним все не так. Он запомнит если не саму боль, то весь комплекс ощущений. Если он не перепугается намного сильнее, чем когда-либо в жизни, то… то значит, перед нами не кто иной, как Джон Уэйн, да еще накачавшийся наркотиками. Таких людей в реальном мире не существует. Также могут быть трудности с его религиозными убеждениями. Они могут оказаться весьма твердыми. Впрочем, их твердость мы еще сможем оценить. Хотя если он и теперь станет упираться, я буду сильно удивлен.

— А если все же будет, мы сможем повторить эту процедуру? — спросил Кларк.

Пастернак отвел глаза.

— Да, это возможно. Пожалуй, даже неограниченно. Я слышал в округе Колумбия разговоры, что восточногерманская «Штази»[573] широко практиковала этот метод при допросах политзаключенных и арестованных шпионов — всегда с успехом. Потом они отказались от него — не знаю почему. Возможно, даже им он показался слишком жестоким. Я, кажется, вчера уже говорил, что рецептура взята из записей Йозефа Менгеле. Начальник «Штази» — если не ошибаюсь, его звали Маркус Вольф — был евреем, и, возможно, именно это его и остановило.

— Как вы себя чувствуете, Рич? — спросил Хендли.

— Со мной все в порядке. А с ним — нет. — Доктор немного помолчал. — Этого парня все же казнят?

— Это будет зависеть от того, кому он достанется, — ответил Хендли. — Если ФБР, то ему предстоит пройти все этапы федерального суда, а потом, если все пройдет нормально, он отправится в Терре-Хот, Индиана, и после положенной юридической процедуры уснет вечным сном. Впрочем, это уже не наше дело.

«То, что лежащий на столе человек только что вытерпел, было гораздо хуже смерти», — подумал Пастернак, но говорить этого вслух не стал. Его совесть вроде бы не возмущалась, но все же на душе было неспокойно. Сделанное им только что действительно родилось в лаборатории Йозефа Менгеле, и нью-йоркский еврей не мог чувствовать себя счастливым, используя разработки этого кровавого садиста. Но ведь тело его брата так и не смогли найти, оно распалось буквально на атомы при разрушении башен торгового центра. У Майка не было даже могилы, куда могли бы прийти его дети. И устроил все это именно негодяй, который лежал привязанным на столе, так что Рич Пастернак велел совести помолчать. Он занимался сейчас если не божьим, то, по крайней мере, семейным делом, и имел для этого все основания. И совести отнюдь не следовало укорять его.

— Как его настоящее имя? — спросил Пастернак.

— Саиф Рахман Ясин, — без малейшей паузы ответил Кларк. — Пятьдесят какой-то там ребенок у отца — на зависть энергичный был человек. И близко связан с саудовской королевской семьей.

— О? Я не знал.

— Саудовских королей и принцев он ненавидит даже сильнее, чем Израиль, — объяснил Кларк. — Они попытались разделаться с ним лет шесть назад, но у них ничего не вышло. Он ненавидит их потому, что они коррумпированы — во всяком случае, так он говорит. Я полагаю, что они не без греха — несомненно, когда кучка людей контролирует громадные деньги, к рукам что-то прилипает, но по сравнению с Вашингтоном дела там обстоят не так уж плохо. Я там бывал. Я там изучал язык еще в восьмидесятых годах. Жители Саудовской Аравии, с которыми я встречался, вполне нормальные люди. Их религия отличается от нашей, но, черт возьми, баптистская — тоже. Хотите верьте, хотите нет, но саудовцы хотят замочить этого подонка даже сильнее, чем мы. Они с радостью доставили бы его на площадь Чоп-чоп в Эр-Рияде и отрубили бы ему голову мечом. Они считают, что он оскорбляет их страну, их короля и их религию. Три попытки, и все результативные, а там этого не любят. Доктор, жители Саудовской Аравии не такие, как мы, но ведь и мы не такие, как, скажем, британцы, верно? Среди них я тоже жил.

— Как, по вашему мнению, мы должны с ним поступить?

— Сэр, это уже не мне решать. Мы, конечно, можем прикончить его в любой момент, но лучше будет, если это произойдет публично, черт возьми, чтобы репортаж шел в перерыве хорошего матча, с повторами, с хлесткими комментариями телерепортеров. Меня бы это вполне устроило. Но ведь вопрос куда шире. Он политическая фигура, и его устранение будет еще и политической акцией. Такие события всегда дают сильную отдачу, — подытожил Кларк. Он не обладал инстинктивным пониманием политических течений, да и не стремился к этому. Его мир был куда проще: если ты убивал, значит, и сам должен погибнуть. Такая позиция была неизящной и не слишком удовлетворила бы «чувствительных» людей, но ведь прежде она давала результаты. И правовая система прежде, до того, как его страну заполонили адвокаты, работала намного лучше. Но те времена прошли безвозвратно, и он не мог тут ничего изменить. Кларк не питал никаких иллюзий по поводу управления миром. Его мысли не уходили столь далеко. — Доктор, скажите, то, через что вы только что провели его, на самом деле настолько страшно?

— Намного страшнее, чем все, что мне когда-либо доводилось испытывать самому и даже видеть со стороны за двадцать шесть лет медицинской практики. Страшнее всего, что можно сделать с человеком, не убивая его окончательно. Да, я знаю все это лишь теоретически, но ни в коем случае не желал бы испытать этого на себе.

Кларк вспомнил парня по имени Билли, как он оказался в его, Кларка, декомпрессионной камере. Он хорошо помнил и то, как хладнокровно пытал этого мелкого гнусного насильника, и то, что совесть нисколько не возражала против того, что он делал. Это было личное дело, не служебное, и совесть не тревожила его ни тогда, ни потом. Он оставил его живым, бросил на виргинской ферме, откуда его доставили в больницу и безуспешно лечили, пока, где-то через неделю, баротравма не оборвала все же его никчемную жизнь. Кларк иногда спрашивал себя: нравится ли Билли в аду? Но это случалось не часто.

Получается, то, что они сделали сейчас, еще хуже? Проклятье.

Пастернак посмотрел на пленника и увидел, что он моргает. Что ж, значит, он полностью восстановился. Вроде как восстановился.

Кларк подошел к Хендли.

— Кто им займется?

— Пусть начинает Джерри Раундс.

— Может быть, мне стоит ему помочь?

— Наверно, будет полезно, если мы все ему поможем. Конечно, было бы лучше, если бы в нашем распоряжении имелся психиатр, а еще лучше — теолог-исламист, но у нас их нет. Так что придется нам, как всегда, обходиться своими силами.

— Не унывайте. У Лэнгли никогда не хватило бы смелости сделать то, что устроили мы. И у них толпился бы полк адвокатов с непрошеными советами, и репортер из «Пост» — чтобы поддержать дух арестованного. А что мне здесь нравится больше всего — никакой опасности утечки.

— Хотелось бы мне посоветоваться с Джеком Райаном. Он, конечно, не психиатр, но у него несравненная интуиция. Но, увы, это невозможно. Сами понимаете почему.

Кларк кивнул — он понимал. Совесть Джека Райана, как доподлинно знали некоторые, обладала особой чувствительностью. Что ж, никто в этом мире не идеален.

Хендли подошел к внутреннему телефону и набрал несколько цифр. Ровно через две минуты в амбар вошел Джерри Раундс.

— Ну? — вопросительно произнес он.

— У нашего гостя не задалось утро, — объяснил Хендли. — А теперь с ним нужно побеседовать. Вот и займитесь этим, Джерри.

— Он, похоже, без сознания, — заметил Раундс.

— Он останется еще несколько минут, — сказал Пастернак. — Но очень скоро придет в норму.

— Иисус! Сколько тут народу собралось! — воскликнул Раундс. — Больше, чем на еженедельных совещаниях.

Потом появился Доминик с большой видеокамерой на массивной треноге, а вокруг верстака повесили занавески, которые минувшей ночью сделали из кусков брезента, склеивая их скотчем. Хендли кивнул, Доминик нажал кнопку записи на камере, и Хендли, стоя сбоку от объектива, объявил дату и время. Позднее Гэвин Байери подвергнет его голос цифровой обработке и изменит до неузнаваемости. Доминик прокрутил запись назад и объявил, что звук получился прекрасно.

— Может, нае…ть его? — задумчиво пробормотал Раундс. Он сказал это почти беззвучно, себе под нос, но Кларк стоял совсем рядом с ним.

— Почему бы и не нет? — отозвался Кларк. — На этот счет, Джерри, нет никаких правил.

— Верно.

Глава разведки Кампуса давно подметил, что Кларк обладал особым умением сразу вникать в самую суть проблемы.

А Кларк подумал, что для того, чтобы задурить голову Саифу, им всем, пожалуй, придется переодеться в ковбоев — джинсы, кожаные куртки, ремни, большие кобуры и десятигаллонные шляпы, — так, что их никто не смог бы узнать. Но, вероятно, лучше не слишком усложнять ситуацию. Если слишком много думать о чем-нибудь, обязательно запутаешься и попадешь не туда, куда надо. А то и вовсе никуда. Простой путь обычно лучше. Почти всегда.

Кларк вернулся к столу и увидел, что Саиф зашевелился и задергался всем телом, как человек, готовый проснуться. «Интересно, очнувшись, он удивится, что еще жив? — подумал Кларк. — Или решит, что он в аду? Но уж точно не в раю». Он пристально наблюдал за этим лицом. Вот задергались мелкие мышцы. Лежавший на столе человек был готов вернуться к миру. Кларк решил стоять, где стоял.

— Джон! — Это был Чавес.

— Да, Динг?

— Что, это и впрямь так плохо, а?

— Док говорит, что да. А он специалист.

— Иисус…

— Ты назвал не того бога, дружище, — заметил Кларк. — Он, вероятно, рассчитывает увидеть Аллаха — или дьявола.

«А я, пожалуй, в его глазах сойду за него», — мысленно усмехнулся он этой мысли и посмотрел по сторонам. Джерри Раундс казался взволнованным. Еще бы — Хендли выдернул его со скамейки запасных и сразу отправил подавать в решающей партии. «Да, не поддержать его было бы негуманно», — подумал Джон.

Он-то ощущал себя полностью причастным к этому делу. И вдруг понял, что его развитие идет так, как хотелось бы ему.

«Ох, черт!» — подумал Кларк. Что же говорить этому ублюдку? С ним должен работать психиатр. Или толковый исламский церковник или богослов — как они там называются? Муфтий? Да, что-то в этом роде. Кто-нибудь, разбирающийся в исламе намного лучше, чем он.

Но был ли этот парень настоящим мусульманином? А может быть, несостоявшимся политиком? И знает ли он сам, кем являлся на самом деле? В какой момент своей жизни человек превращается в то, чем называет себя? Для Кларка это были очень глубокие вопросы. Слишком глубокие. Но тут веки лежащего затрепетали. Потом раскрылись, и Кларк посмотрел ему в глаза.

— Что, приятно снова дышать? — спросил Кларк. Ответа не последовало, но лицо человека сделалось растерянным. — Привет, Саиф. С возвращением.

— Кто вы? — спросил человек немного невнятным, как у пьяного, голосом.

— Я работаю на правительство Соединенных Штатов.

— Что вы со мной сделали? Что случилось?

— Мы устроили тебе сердечный приступ, а потом оживили. Мне рассказывали, что это довольно мучительная процедура. — Эта фраза Кларка тоже осталась без ответа, но он заметил страх в глазах Эмира.

— Постарайся понять для начала одну вещь: то, что ты перенес, можно повторять снова и снова, без серьезного ущерба для твоего здоровья. Будешь упираться, значит, придется тебе раз за разом, почти без перерывов, терпеть один инфаркт за другим.

— Вы не можете так поступить. Ваши…

— Законы? Здесь мы обходимся без них. Здесь только ты да я, да сколько угодно шприцев. Если не веришь — я могу снова позвать доктора. Он вернется через две минуты. Так что решай.

Чтобы принять решение, Эмиру потребовалось менее трех секунд.

— Спрашивайте.

Кларк и Раундс почти сразу поняли, что работа с человеком, который столько лет был известен под кличкой «Эмир», будет не допросом, а скорее исповедью. Ясин очень серьезно отнесся к предупреждению Кларка.

Первый допрос продолжался два часа и затронул широчайший круг вопросов. От глобальных — до самых частных. От таких, на которые у них уже были ответы, — до тех, что еще нуждались в объяснении: сколько времени он находился в Америке? Где и когда ему сделали пластическую операцию? Где проходил его путь после отъезда из Пакистана? Каким образом он купил дом в Лас-Вегасе? Каков был оперативный бюджет РСО? Местонахождение банковских счетов, организационная структура РСО, низовые ячейки, законсервированные агенты, стратегические цели…

Так и шла работа до тех пор, пока, уже ближе к вечеру, ее не прервал Хендли. На следующее утро группа собралась в кухне главного дома, чтобы проанализировать вчерашние результаты и составить план на сегодня. Времени у них очень мало, объяснил Хендли. Независимо от их желаний, Эмир не был собственностью Кампуса, и они не вправе были вершить над ним суд. Этот человек принадлежал американскому народу и подлежал правосудию по его законам. Кроме того, как только Ясин окажется в руках ФБР, оно получит возможность многие месяцы, а то и годы, выжимать из него информацию до последней капли. А Кампус тем временем будет разбираться с тем, что уже получил от Эмира. А получено было немало, и теперь предстояло проследить каждую из попавших им в руки ниточек. Этой работы им хватит месяцев на восемь, если не на год.

— Мне кажется, что нам необходимо получить ответ всего лишь на один вопрос, — сказал Джек Райан-младший.

— Какой же? — спросил Раундс.

— Зачем все это было нужно? Слишком уж навороченная была его затея. Весь этот «Лотос» — Юкка-маунтин, «Лозан», взрывы на Среднем Западе… Он планировал дискретные террористические акты или нечто большее? Точечный террор или кое-что более масштабное? Ведь складывается впечатление, что все это должно было многократно превзойти по масштабу Одиннадцатое сентября. Согласны?

Кларк вскинул голову, задумчиво посмотрел в стену и перевел взгляд на Хендли. Тот немного помолчал и, наконец, сказал:

— Чертовски хороший вопрос.

Ответ на свой вопрос они получили задолго до полудня, и теперь перед ними встала проблема иного рода: как передать Ясина ФБР. Напрашивавшийся вариант — связать Эмира как рождественского гуся и выбросить из движущегося автомобиля перед входом в Гувер-билдинг — отпал сразу. Кампус и без того уже не первую неделю находился в опасной близости от серой линии, отделявшей его режим теневого существования от пристального внимания американского правительства.

В общем, встал вопрос о том, как передать властям самого опасного в мире террориста и самим не засветиться при этом. В конце концов, Доминик Карузо, вспомнив урок, полученный от Брайана, придумал решение.

— БПД! — воскликнул он. — Будь проще, дурак.

— Объясните, — потребовал Хендли.

— Мы чрезмерно все усложняем. У нас же есть идеальное прикрытие — Гас Вернер. Он лично направил меня в Кампус, и у него прекрасные отношения с Дэном Мюрреем, директором ФБР.

— Дом, дареному коню, конечно, в зубы не смотрят, но слишком уж здорова лошадка, — сказал Чавес. — Думаешь, он пойдет на это? Или второй вопрос, еще хлеще: сможет ли он это провернуть?

— Как ты себе это представляешь? — спросил Джек.

— Его сразу арестуют и поместят под строжайшую охрану. Сами знаете: зачитают ему его права, предложат адвоката, попытаются немного разговорить его. В дело включается прокуратура. Ставят в известность генерального прокурора, тот, в свою очередь, президента. И покатился снежный ком. Своим порядком подключается пресса, ну, а мы отдыхаем и смотрим шоу. Послушайте, Гас знает, как работаем мы, и знает, как работает Бюро. Если кто-то в состоянии продать эту историю, то только он.

Хендли на некоторое время задумался, потом кивнул.

— Звоните ему.

На столе Гаса Вернера в Гувер-билдинге зазвонил телефон. Это была закрытая линия, номер которой был мало кому известен.

— Вернер.

— Мистер Вернер, это Доминик Карузо. У вас сегодня не найдется немного времени? Хотя бы минут двадцать?

— М-м… Найдется. Когда?

— Сейчас…

— Ладно, заходите.

Доминик поставил машину за квартал от Гувер-билдинга, вошел в главный вестибюль и показал охранникам свой значок агента ФБР. Им разрешалось обходить металлодетекторы. Как известно, агенты ФБР обычно ходили с оружием. Вообще-то, у Доминика не было с собой пистолета. Он, к собственному удивлению, забыл его в столе.

Кабинет Огастуса Вернера находился на верхнем этаже. Как положено такой фигуре, как заместитель директора ФБР, у него имелась приемная, где сидела секретарь. Через несколько дверей находился еще более внушительный кабинет Дэна Мюррея. Доминик представился секретарю, и та открыла перед ним дверь. Он сел в кресло перед столом заместителя директора. Его часы показывали ровно половину четвертого.

— Итак, Доминик, с чем пожаловали? — спросил Вернер.

— У меня есть к вам предложение.

— Какое же?

— Вам нужен Эмир? — спросил Доминик Карузо.

— Что?

Доминик повторил вопрос.

— Еще бы! Конечно, нужен! — По выражению лица Вернера было ясно, что он ожидает какого-то подвоха.

— Сегодня вечером, в Тайсонс-корнере. Верхняя автостоянка, допустим… в девять пятнадцать. Приезжайте один. Я знаю, что вас будут сопровождать, но пусть они держатся в сторонке, чтобы не видеть самого момента передачи. Я передам его вам из рук в руки.

— Вы серьезно? Он у вас?

— Угу.

— Черт возьми, как это случилось?

— Не спрашивайте, все равно не скажу. Он у нас и может оказаться у вас. Только сделайте так, чтобы мы были ни при чем.

— Трудновато.

— Но ведь возможно, — улыбнулся Доминик.

— Возможно.

— Под любым предлогом — анонимный звонок, неожиданная встреча…

— Да, да… Я должен обсудить это с директором.

— Как же без этого.

— Оставайтесь на связи. Я вам позвоню.

Никто не сомневался в том, что вопрос будет решен быстро и правильно. Так и получилось — Вернер позвонил ровно через девяносто минут и подтвердил место и время встречи. Решили отправляться в восемь тридцать. Доминик и Кларк отправились в амбар-мастерскую. Там Пастернак под бдительным взглядом и «глоком» со взведенным затвором Доминго Чавеса осматривал напоследок Эмира.

— Ну, что, док, он может ехать? — спросил Доминик Карузо.

— Да. Но все же аккуратнее с ногой.

— Как скажете.

Кларк и Доминик подняли Ясина со стула. Доминик извлек из заднего кармана гибкие наручники, стянул запястья Эмира. Потом он взял эластичный бинт и тщательно, в полдюжины витков, замотал ему голову. У пленника не было ни малейшей возможности хоть что-нибудь увидеть. Когда все было сделано, Кларк взял Эмира за руку, повел к двери, потом через двор и через черный ход в гараж. Хендли, Раундс, Грейнджер и Джек стояли около «Сабурбана» и молча следили, как Доминик открыл заднюю пассажирскую дверь машины и почти деликатно подсадил туда Ясина. Кларк обошел машину и расположился рядом с ним сзади. Доминик сел за руль. Им предстояло ехать по 29-й федеральной автостраде до Кольцевой дороги и дальше по ней на запад, в Северную Виргинию. Доминик строго соблюдал разрешенную скорость, что было для него совсем не характерно. Значок агента ФБР в его бумажнике обычно освобождал его от необходимости соблюдать установленные в Америке скоростные ограничения, но этим вечером он решил соблюдать все правила. По мосту Американского легиона они въехали в Виргинию и повернули налево по идущей в гору дороге. Еще двадцать минут, и Доминик подъехал к правому въезду в Тайсонс-корнер. Машин было много, но ехали они по большей части навстречу. На часах было 9.25. Он въехал по пандусу на верхний уровень стоянки, расположенной у южной стороны торгового центра.

«Вот он», — подумал Доминик. Типичный автомобиль Бюро. Новенький «Форд кроун виктория» с дополнительной антенной на крыше. Он остановился в тридцати футах от этой машины и остался сидеть в машине. Водительская дверь «Форда» открылась. Оттуда выбрался Гас Вернер, одетый в тот же костюм, в каком ходил на работу. Доминик вышел ему навстречу.

— Привезли? — спросил Вернер.

— Да, сэр, — ответил Доминик. — Только теперь он выглядит слегка по-другому. В частности, отбелил кожу. Вот этим. — Доминик протянул заместителю директора ФБР тюбик «беноквина», который они обнаружили в доме в Лас-Вегасе, — и ему перекроили лицо. Как он сказал, в Швеции. Сейчас я его достану.

Доминик вернулся к «Сабурбану», открыл заднюю дверь, помог Ясину выбраться, закрыл дверь и повел террориста к Вернеру.

— Ему потребуется медицинское наблюдение. Пулевое ранение в бедро. Его смотрели, рану обработали, но дополнительное внимание не повредит. В остальном он полностью здоров. Правда, ел маловато, так что мог проголодаться. Вы доставите его в отдел округа Колумбия?

— Да.

— Что ж, сэр, теперь он ваш.

— Доминик, я рассчитываю когда-нибудь услышать всю эту историю.

— Когда-нибудь, возможно, и услышите, сэр, но не сегодня.

— Понимаю.

— И еще одно: прежде всего спросите его о терактах в сердце страны. И о законсервированных агентах.

— Почему?

— Он пытается провернуть небольшой фокус. Будет хорошо, если никто из фокусников не удерет.

— Хорошо. — И уже строгим и резким «служебным» голосом Вернер обратился к человеку с замотанной головой: — Саиф Ясин, вы арестованы. Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, будет занесено в протокол и может быть использовано против вас в суде. Вы имеете право потребовать присутствия адвоката. Вы поняли, что я вам сказал? — спросил Вернер, взяв Эмира за руку.

Тот ничего не ответил.

Вернер вновь повернулся к Доминику.

— Он понимает по-английски?

Доминик ухмыльнулся.

— О, да. Поверьте, он отлично сознает, что с ним происходит.

ЭПИЛОГ Арлингтонское Национальное Кладбище

Хотя присутствие подразделения Секретной службы почти гарантировало, что можно не опасаться нескромности фотографов, представители Кампуса — Джерри Хендли, Том Дейвис, Джерри Раундс, Рик Белл, Пит Александр, Сэм Грейнджер и Гэвин Байери — прибыли на несколько минут раньше назначенного времени в трех разных автомобилях. Чавес и Кларк приехали на четвертом автомобиле в обществе недавно вышедшего в отставку из армии, принятого на работу в Кампус Сэма Дрисколла. Он половину времени проводил в Кампусе, знакомясь со своей новой работой, а вторую половину тратил на осмотр таунхаусов и реабилитационное лечение в больнице Джонса Хопкинса. Хотя Дрисколл никогда не встречался с погибшим братом Карузо, он был и оставался солдатом, и неважно, были они родственниками по крови или нет, были знакомы или нет, товарищи по оружию были братьями друг другу.

— Вот они, — негромко сказал Чавес, кивнув на окаймленную деревьями узкую дорогу.

По уставу морской пехоты, ближайшие родственники Брайана, и среди них Доминик, прибыли на первом лимузине, который остановился сразу за катафалком, вокруг которого застыло в почетном карауле отделение морских пехотинцев. Восемь человек, поддерживающих знамя, которым был покрыт гроб. Они стояли по стойке «смирно», с каменными лицами, глядя прямо перед собой. Несколько минут спустя появился и остановился рядом второй лимузин, в котором приехала семья Райанов. По сигналу специального агента Андреа Прайс-О’Дей открылись задние двери обоих лимузинов, и оттуда вышли приехавшие.

Джерри Хендли и Джон Кларк стояли рядом около могилы и смотрели, как солдаты взвода почетного караула плавно сняли покрытый флагом гроб с катафалка и встали с ним позади капеллана, чтобы промаршировать через газон.

— Только сейчас начинаю понимать, — пробормотал руководитель Кампуса.

— Да, — согласился Кларк. Шесть дней прошло после событий в недрах горы Юкка, четыре с тех пор, как тело Брайана доставили домой из Триполи. Лишь теперь у них появилось время осознать все случившееся. Кампус одержал великую победу ради своей страны, но досталась она дорогой ценой.

Дождь, шедший все утро, прекратился час назад. Под лучами полуденного солнца ряды светло-серых надгробных камней казались почти белыми. Маршировавший параллельно похоронной процессии оркестр морской пехоты выбивал мрачную барабанную дробь.

Гроб остановился в изножье могильной ямы, родственники расположились вокруг.

— Эс-корт!.. К но-ге!.. — негромко рявкнул командир. — Эскорт!.. Воль-но!..

Доминик попросил капеллана провести церемонию кратко.

— Эс-корт!.. На кра-ул!

Затем прозвучал гимн морской пехоты и ружейный салют. Салютная команда демонстрировала четкие, почти механические движения, и вскоре над кладбищем разнесся треск последнего залпа. Он еще не успел замереть, как вступил с сигналами одинокий горнист, солдаты почетного караула отточенными движениями свернули флаг и вручили семье Карузо. Оркестр заиграл гимн морской пехоты «Отец предвечный».

И на этом все закончилось.

На следующее утро, в понедельник, Кампус вернулся к своей работе, но настроение у всех было, по очевидной причине, подавленным. Конечно же, в дни, предшествующие похоронам Брайана, каждый написал и представил собственный отчет о прошедших событиях, но сегодня участникам полностью выполненной операции «Королевская рыбалка» предстояло впервые встретиться в полном составе для обсуждения ее результатов. Лица у собравшихся в зале заседаний были мрачными. Один стул — для Брайана — оставили свободным. Так получилось как-то само собой. Никто специально этого не предлагал.

Ответ на вопрос, который Джек счел главным: «Зачем?», оказался для всех совершенно неожиданным. Эмир действительно возлагал на «Лотос» большие надежды. Террористические акты в глубине страны и неосуществленная диверсия на «Лозане» должны были сыграть роль отвлекающих ударов, а ядерный взрыв в горе Юкка — решающего апперкота, которому предстояло разбудить спящего гиганта. При том, что во главе страны стоял недалекий реакционер Эдвард Килти, ФБР и ЦРУ должны были через некоторое время отыскать виновников трагедий. А от них тщательно спряденная ниточка, подкрепленная безупречными легендами, привела бы, в конечном счете, прямо на порог Межведомственного разведывательного управления Пакистана и к радикальным представителям Генерального штаба пакистанской армии, которых давно уже подозревали в недостаточно пылком участии в войне с террором.

Предполагалось, что реакция Соединенных Штатов на это будет стремительной и явной, точно так же, как и после Одиннадцатого сентября, когда США с полным правом вторглись в Афганистан. На сей раз они должны были развернуть свои военные операции на восток, за горы Сафед-кох и Гиндукуш. Это, по расчетам Эмира, неизбежно привело бы к крушению власти в Пакистане, и без того давно уже находящейся в крайне неустойчивом состоянии. Революционный совет Омейядов заполнил бы создавшийся вакуум и прибрал к рукам ядерный арсенал Пакистана.

— Вполне вероятный ход развития событий, — сказал Джерри Раундс. — Худший вариант. Даже в лучшем случае нам пришлось бы расширить свое присутствие в регионе, возможно, учетверить наличные силы.

— И застрять там еще на пару десятков лет, — добавил Кларк.

— Если прежде мы считали, что террористы набирают рекрутов под знаменем Ирака… — задумчиво произнес Чавес.

— Беспроигрышная стратегия для Эмира и РСО, — добавил Джек.

— Я посоветовал Вернеру сначала покопаться в легендах. Он разберется, что к чему, — сказал Доминик Карузо. — Но вопрос лишь в том, не припас ли он в рукаве еще какой-нибудь пакости.

Как будто в ответ на его слова негромко прогудел телефон, стоявший под локтем Хендли. Он поднял трубку, немного послушал и сказал:

— Попросите ее подняться ко мне. — Он повесил трубку и сказал присутствовавшим: — Возможно, сейчас безответных вопросов убавится.

Мэри Пэт Фоли появилась в дверях ровно через шестьдесят секунд. Поздоровавшись со всеми, она положила на стол перед Хендли папку из светло-коричневого картона. Он открыл ее и начал просматривать содержимое.

— «Коллаж» наконец-то выдал ответ по поводу вашего песчаного макета, — сказала Мэри Пэт Сэму Дрисколлу.

— Серьезно?

— Дайте-ка я угадаю, — сказал Чавес. — Ничего нового. Гора Юкка.

— Нет, — возразил Хендли. Он толкнул папку через стол к Кларку и Джеку. Джек открыл ее и почти сразу же уставился на Мэри Пэт.

— Вы уверены, что тут все правильно?

— Проверяли и перепроверяли полтора десятка раз. Мы нашли восемьдесят две идеально совпадающих географических привязки.

— Так что там? — не выдержал Доминик.

— Кыргызстан, — ответил Кларк, не отрывая глаз от документов.

— Черт возьми, что могло понадобиться Эмиру в Кыргызстане? — спросил Чавес.

— А вот это вопрос на миллион долларов, — сказал Джерри Хендли. — Придется поискать ответ на него.

Совещание продолжалось еще час с лишним. Джек отправился на ленч пораньше. В одиннадцать он сел в машину и отправился в Перегрин-клифф. Как только он вошел на крыльцо, Андреа Прайс-О’Дей открыла перед ним дверь.

— Вот это сервис! — воскликнул Джек. — Как поживаете?

— Как обычно. Жаль вашего кузена.

Джек кивнул.

— Спасибо. Что папа?

— В кабинете. Пишет, — добавила она со значением.

— Я постучу осторожненько.

Так он и сделал, и, к своему удивлению, услышал бодрый голос отца:

— Заходи.

Джек сел в кресло. Ему пришлось подождать несколько секунд, пока отец стучал по клавишам, завершая фразу. После этого Райан-старший повернулся на своем кресле и улыбнулся сыну.

— Как дела?

— В полном порядке. Много осталось? — спросил, в свою очередь, Джек, кивнув на монитор, где чернели строчки автобиографии.

— Уже вижу свет в конце туннеля. Потом дам вылежаться немного и начну переписывать набело. Ты сегодня уже был на работе?

— Да. Подводили итоги последних недель.

— И какая же самая свежая новость?

— Он находится в ФБР. Вот и все, что мы знаем. И, возможно, не узнаем больше ничего.

— Он сломается, — уверенно предсказал Райан-старший. — Может быть, продержится неделю-другую, но сломается обязательно.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что, сынок, в душе он трус. В большинстве своем они трусы. Он может принять гордую позу, но долго не продержится. Нам с тобой нужно кое-что обсудить. Килти уже снял перчатки.

— Полез искать грязь?

Бывший президент кивнул.

— Арни еще наводит справки, но похоже, что люди Килти ведут речь о незаконной внешней разведке. Возможно, на той неделе в «Пост» появится разоблачительный материал.

— Незаконная разведка… — повторил Джек. — Смахивает на то, что где-то всплыла информация о Кампусе. Не могли они…

— Пока еще рано говорить. Возможны разные варианты. Если так, они постараются использовать это как предлог, чтобы дисквалифицировать нас еще до начала гонки.

— Что мы можем сделать?

— Сынок, никаких «мы», — негромко сказал Райан и добавил, улыбнувшись: — С этим я справлюсь.

— Ты, похоже, совсем не волнуешься. И это волнует меня.

— Это политика. И ничего больше. Она может принять еще более гнусный вид, но дни Килти сочтены. Вопрос лишь в том, сколько времени ему потребуется, чтобы это понять. Черт возьми, я могу тебе признаться, что меня волнует по-настоящему.

— Что?

— Как сказать твоей маме, что ты решил присоединиться к нашему семейному бизнесу.

— Да уж…

— Если история о Кампусе таки выплывет, и она прочтет об этом в газете, или к ней пристанет какой-нибудь наглый репортер, нам с тобой придется плохо.

— В таком случае как же быть?

— Разобьем всю историю на части. Я займусь тем, что связано с Кампусом. А ты расскажешь ей, чем ты там занимаешься.

— Но ведь не все? Не о полевой работе?

— Конечно.

— Наверно, тебе тоже лучше этого не знать, правда?

Райан кивнул.

— А если она спросит? — осведомился Джек.

— Не спросит. Она слишком умна для этого.

— Должен признаться, папа, что меня не слишком вдохновляет предстоящий разговор. Чувствую, что она не обрадуется.

— Это еще слишком мягко сказано. Но, поверь, лучше сделать сразу, чем откладывать.

Джек Райан-младший немного подумал и пожал плечами.

— Что ж…

Райан поднялся и хлопнул сына по плечу.

— Пошли, встретим бурю вместе.

Другие произведения Тома Клэнси

Беллетристика:

Охота за «Красным октябрем»

Красный шторм поднимается

Игры патриотов

Кремлевский кардинал

Прямая и явная угроза

Все страхи мира

Без жалости

Долг чести

Слово президента

Радуга шесть

Медведь и дракон

Красный кролик

Зубы тигра

Документальная проза:

Submarine: A Guided Tour Inside a Nuclear Warship (Подводная лодка: Путеводитель по атомному боевому кораблю).

Armored Cav: A Guided Tour of an Armored Cavalry Regiment (Тяжелая кавалерия: Путеводитель по разведывательному полку).

Fighter Wing: A Guided Tour of an Air Force Combat Wing (Боевое крыло: Путеводитель по боевому крылу военной авиации).

Marine: A Guided Tour of a Marine Expeditionary (Морская пехота: Путеводитель по экспедиционному корпусу морской пехоты).

Unit Airborne: A Guided Tour of an Airborne Task Force (Воздушно-десантное подразделение: Путеводитель по воздушно-десантным войскам).

Carrier: A Guided Tour of an Aircraft Carrier (Авианосец: Путеводитель по авианесущему кораблю).

Into the Storm: A Study in Command with General Fred Franks, Jr. (Ret.) and Tony Koltz (Навстречу шторму: Опыт командования. В соавторстве с генералом в отставке Фредом Фрэнксом-мл. и Тони Колтцем).

Every Man a Tiger: The Gulf War Air Campaign with General Chuck Horner (Ret.) and Tony Koltz (Каждый человек — тигр: Воздушная кампания «Войны в заливе». В соавторстве с генералом в отставке Чаком Хорнером и Тони Колтцем).

Shadow Warriors: Inside the Special Forces with General Carl Stiner (Ret.) and Tony Koltz (Воины из тени: Взгляд изнутри на специальные силы. В соавторстве с генералом в отставке Карлом Стайнером и Тони Колтцем).

Том Клэнси Зубы тигра

Люди мирно спят по ночам в своих кроватях лишь потому, что грубые и жестокие мужчины готовы от их имени творить насилие.

Джордж Оруэлл

Это война безвестных воинов; но давайте все будем бороться, не слабея верой или чувством долга...

Уинстон Черчиль

Может ли Власть ввысь воспарить

И вровень с Богом судить?

Человека лучше в утробе сгубить —

Или в тюрьме сгноить?

Вот такие проблемы должны решить

Мудрецы, коих кормит казна.

Ведь Державе Святой — показала нам

жизнь —

Нужна Святая Война.

Пусть Бог за Собою Народ ведёт

Или наглый горлан зовёт...

Должны решить мы раз навсегда:

Побыстрее, ударом меча, убивать

Иль дешевле толпу на смерть посылать

(Нет, из могил уже никогда никому никого

не вернуть),

Потому что Святой Народ всегда

В рабство стремит свой путь.

Не зная — как, где — наплевать.

Люди пытаются путь искать,

Силы набрать или силу избыть,

Чтоб выше иль ниже Закона прослыть.

Страдать — не значит жить!

Святая Держава, Король Святой,

Электорат Святой —

Никто не допустит мысли пустой.

В ружьё! Заряжай! Огонь!

Все — повторяйте — за мной:

Был когда-то Народ — его Ужас родил;

Был когда-то Народ — Ад Земной сотворил.

Восстала Земля и подмяла его. Убитые —

колокол вам звонит!

Был когда-то Народ — ему больше не быть!

Редьярд Киплинг, Песня Макдоны

Крису и Чарли. Добро пожаловать на борт ...и, конечно, леди Алекс, свет которой сияет, не угасая.

АВТОР БЛАГОДАРЕН

Марко из Италии — за указания по части навигации,

Рику и Морту — за медицинские советы,

Мэри и Эдду — за карты,

Мадам Жак — за записи,

Виргинскому университету — за места, связанные с Т.Дж.,

Снова, Роланду — за Колорадо,

Майку — за воодушевление

И множеству прочих — за небольшие, но важные порции информации.

Пролог На другом берегу реки

Дэвид Гринголд родился в самом американском из всех районов страны — в Бруклине, но в день бар-мицвы^[574] в его жизни произошла труднообъяснимая, но очень важная перемена. Провозгласив: «Сегодня я стал мужчиной!», он отправился на посвящённый этому событию семейный праздник, который почтили своим присутствием некоторые близкие родственники, специально прибывшие из Израиля. Его дядя Моисей был там весьма преуспевающим торговцем алмазами. Родной отец Дэвида имел семь розничных ювелирных магазинов; флагман этой эскадры располагался на Сороковой улице в Манхэттене.

Пока его отец и его дядя обсуждали свой бизнес, потягивая калифорнийское вино, Дэвид пристроился к своему двоюродному братуДэниелу. Тот был старше Дэвида на десять лет, только что был принят в Моссад, главную службу внешней разведки Израиля, и, как положено новичку, рассказал своему младшему кузену множество историй. Обязательную воинскую повинность Дэниел отбывал в парашютно-десантном подразделении, имел на счёту одиннадцать прыжков и видел своими глазами кое-какие эпизоды Шестидневной войны 1967 года. Для него эта война прошла вполне счастливо: его рота не понесла серьёзных потерь, да и убивать пришлось не слишком много — как раз достаточно, чтобы счесть войну спортивным приключением, чем-то вроде охоты на довольно крупную, но не чересчур опасную дичь, да и завершилось все в полном соответствии с довоенными юношескими восторженными надеждами и предчувствиями.

Услышанное составляло резкий контраст с мрачными телевизионными репортажами из Вьетнама, являвшимися в то время неотъемлемой частью каждой вечерней программы новостей, и с энтузиазмом, многократно усиленным процедурой вновь обретённой причастности к вере предков, Дэвид вдруг решил сразу же по окончании школы эмигрировать на историческую родину еврейского народа. Его отец, который провёл Вторую мировую войну в составе Второй бронетанковой дивизии армии США и остался очень недоволен пережитым, чрезвычайно тревожился из-за того, что его сын может попасть во Вьетнам — на войну, к которой все родственники и знакомые относились крайне скептически. Поэтому, получив все документы, свидетельствующие о завершении среднего образования, молодой Дэвид улетел на самолёте «Эл-Ал» в Израиль и ни разу не пожалел о своём поступке. Он выучил иврит, отслужил положенное время в армии, а потом, как и его кузен, был принят на службу в Моссад.

Он хорошо справлялся со своей работой — настолько хорошо, что к настоящему времени возглавил разведывательную станцию в Риме. Это была довольно серьёзная должность. Его кузен Дэниел к тому времени вышел в отставку и примкнул к семейному бизнесу, который оплачивался намного лучше, чем государственная служба. Работа в Риме была очень напряжённой. Под началом Дэвида состояло трое штатных офицеров разведки; все вместе они добывали много информации. Часть этой информации поступала от агента, известного под псевдонимом Хассан. Он был палестинцем по происхождению, имел хорошие связи в НФОП — Народном фронте освобождения Палестины — и делился тем, что узнавал там, с врагами этой организации. За деньги. Большие деньги, которых хватало на то, чтобы снимать прекрасную удобную квартиру, расположенную всего в километре от здания итальянского парламента. Сегодня Дэвиду предстояло забрать пакет из тайника.

Он уже пользовался этим местом: мужской уборной в «Ристоранте Джованни», находившемся около основания Испанской лестницы. Для начала он не спеша и с удовольствием позавтракал телятиной по-французски — её готовили здесь просто-таки великолепно, — допил белое вино и лишь после этого поднялся, чтобы забрать материал. Тайник располагался с нижней стороны крайнего слева писсуара; конечно, выбор наводил на мысль о театральщине, но место обладало тем преимуществом, что его никогда не то что не убирали, но даже не заглядывали туда. Снизу к писсуару была приклеена стальная пластинка, которая, даже будучи замеченной, не должна была вызвать никаких подозрений, поскольку на ней было рельефно отштамповано название фирмы-изготовителя и не означавшее ровным счётом ничего число, вполне сходившее за серийный номер. Войдя в помещение, он решил заодно использовать писсуар по его прямому назначению. Занимаясь своим делом, Дэвид услышал скрип открывающейся двери. Вошедший не проявил к Дэвиду ни малейшего интереса, но тот, чтобы закончить дело и убраться, очень натурально уронил пачку с сигаретами и, наклонившись, чтобы поднять её правой рукой, левой выхватил снабжённый магнитным держателем пакетик из тайника. Всё было проделано в наилучшем стиле опытного полевого агента — точно так профессиональный фокусник, привлекая внимание к одной своей руке, другой рукой выполняет трюк.

Вот только в данном случае уловка не сработала. Едва он успел забрать в руку крошечный пакетик, как кто-то врезался в него сзади.

— Извините меня, старина, — то есть, синьор, — поправился говоривший, а говорил он на английском языке, казавшемся истинно оксфордским. Так должен был бы вести себя цивилизованный человек, случайно попавший в не самую удобную ситуацию, но способный без затруднений выбраться из неё.

Гринголд даже не ответил. Он просто шагнул направо, чтобы вымыть руки и уйти. Лишь подойдя к умывальнику и пустив воду, он посмотрел в зеркало.

Как правило, мозги работают быстрее, чем руки. На сей раз он разглядел голубые глаза толкнувшего его мужчины. По виду они были вполне обычными, но их выражение таковым не было. К тому моменту, когда разум Гринголда приказал телу отреагировать, левая рука незнакомца поднялась и легла ему на лоб. Одновременно что-то холодное и острое вонзилось сзади в его шею под самое основание черепа. Его голову резко дёрнули назад, помогая лезвию ножа добраться до спинного мозга и перерезать его.

Смерть наступила не мгновенно. Тело Гринголда осело на пол, поскольку от мозга к мускулам перестали поступать электрохимические команды. Сразу же прекратили работу органы чувств. Осталось лишь ощущение жжения ниже затылка, которому шок пока что не позволял превратиться в острую боль. Он пытался вдохнуть, ещё не осознав, что это ему больше никогда не удастся. Незнакомец перевернул его, словно манекен в универмаге, и поволок в туалетную кабинку. Дэвид был в состоянии лишь смотреть и думать. Он видел перед собой лицо, которое действительно было ему совершенно незнакомо. А убийца, в свою очередь, смотрел на него как на вещь, как на некий объект — бесстрастно, даже без того достоинства, какое подчас придаёт ненависть. Полностью беспомощный, Дэвид, двигая лишь одними глазными яблоками, смотрел, как его сажали на унитаз. Потом мужчина вроде бы запустил руку ему в пиджак, чтобы извлечь бумажник. Неужели это было всего лишь ограбление? Случайное ограбление старшего офицера Моссада? Исключено. В следующее мгновение незнакомец схватил Дэвида за волосы и приподнял его упавшую на грудь голову.

— Салям аллейкум, — вполголоса сказал убийца: да пребудет с тобой мир. Значит, он араб? Но ведь нисколько не похож. Вероятно, на лице Дэвида каким-то образом отразилась испытываемая им глубокая растерянность.

— Ты на самом деле доверял Хассану, еврей? — спросил убийца. Но в его голосе не слышалось ни малейшего удовлетворения. Полностью лишённая эмоциональной окраски речь свидетельствовала только о презрении. В те немногие секунды, что ещё оставались у него, прежде чем мозг умер от нехватки кислорода, Дэвид Гринголд понял, что он попался в одну из самых старых ловушек, какие только знал шпионаж: клюнул на фальшивую приманку. Хассан давал ему ровно столько информации, сколько было нужно, чтобы заинтересовать его, показать кому надо, и выманить туда, где его и убили. До чего же глупая смерть! А потом осталась одна только мысль: Adonai echad^[575].

Убийца удостоверился в том, что его руки остались чистыми, и проверил одежду. Но такие удары ножом никогда не вызывают сильного кровотечения. Он положил в карман бумажник убитого и пакет, взятый из тайника, оправил костюм и покинул помещение туалета. Приостановившись у своего стола, он положил двадцать три евро за свой заказ, оставив на чай лишь несколько центов. Но он был уверен, что, если и придёт сюда ещё раз, это случится очень не скоро. После этого он вышел из «Джованни» и пересёк площадь. Заметив по пути магазин «Бриони», он решил, что ему нужно купить новый костюм.

* * *

Штаб-квартира морской пехоты Соединённых Штатов помещается не в Пентагоне. В крупнейшем административном здании мира нашлось место для армии, военно-морского флота и военно-воздушных сил, а вот морская пехота почему-то не поместилась. Она была вынуждена размещаться в собственном комплексе зданий, расположенном уже за пределами округа Колумбия, в Арлингтоне, Виргиния, на расстоянии четверти мили от Пентагона по Ли-хайвей, и получившем название «Военно-морское приложение». Но никто не считал это большой бедой. К морским пехотинцам всегда относились как к каким-то пасынкам американских вооружённых сил. Формально они являлись подразделением ВМФ, поскольку их первоначальным предназначением было выполнение обязанностей собственных сухопутных сил при флоте. Наличие таких сил избавляло от необходимости перевозить армейских солдат на военных кораблях, что было немаловажно, ибо между армией и флотом никогда не было по-настоящему хороших отношений.

По прошествии определённого времени морская пехота получила собственный внушительный статус — ведь на протяжении столетия с лишком она представляла собой единственную составляющую наземных вооружённых сил США, с которой доводилось встречаться обитателям других частей света. Каждый морской пехотинец, избавленный от всяких забот об организации переездов по миру и даже о медицинском обеспечении — это входило в обязанности всяких тыловых придурков, — являлся человеком с ружьём, которого следовало всерьёз опасаться любому, кто не питал в своём сердце тёплых чувств к Соединённым Штатам Америки. Поэтому представители других родов войск уважают, но не слишком любят морских пехотинцев. Слишком много показухи, слишком много чванливости и слишком твёрдое осознание публичности своего существования — все это, естественно, вызывает немалое раздражение у представителей более скромных родов войск.

В общем и целом, морская пехота ведёт существование пусть небольших, но вполне полноценных вооружённых сил — у неё имеется даже собственная авиация, не особенно многочисленная, но вполне зубастая. Теперь же у неё появился и начальник разведки, хотя кое-кто из обладателей больших звёзд на погонах расценил это как логическую несообразность. Недавнее создание разведслужбы морской пехоты воспринималось как ещё одно усилие «зелёной машины», как ещё называли морскую пехоту, в её гонке за остальными родами войск. Шефом разведки, получившим кодовое обозначение М-2 — двойка служила идентификатором лица, связанного с информационным обслуживанием, — являлся генерал-майор Терри Бротон, не слишком рослый, коренастый профессиональный морпех, солдат, которого посадили на эту работу, чтобы он придал службе невидимой войны реальный облик.

Корпус старался хотя бы время от времени вспоминать, что на дальнем конце бумажного конвейера находится человек с винтовкой, которому, чтобы выжить, кровно необходима достоверная и своевременная информация. Правда, для всего Корпуса глубокой тайной оставался тот факт, что его родная доморощенная разведка по своему качеству представляет собой едва ли не абсолютный нуль, проигрывая даже компьютерным волшебникам из ВВС, отношение которых к прочему миру определялось постулатом, согласно коему любой человек, способный пилотировать самолёт, обязательно будет умнее всех, кто этому не обучен. Через одиннадцать месяцев Бротону предстояло вступить в командование 2-й дивизией морской пехоты, базирующейся в Кемп-Лежёне, Северная Каролина. Эту долгожданную новость он узнал всего неделю назад и благодаря этому до сих пор пребывал в самом наилучшем настроении.

Эта новость, конечно же, была благоприятной и для капитана Брайана Карузо. Аудиенция у генерала хотя и не страшила его, но всё же являлась событием, требующим определённой осмотрительности. Он был одет в парадную форму защитного цвета при ремне с портупеей, его грудь украшали ленточки всех медалей, которые он успел заслужить (их было не сказать чтобы слишком много, но среди них попадались довольно уважаемые), а также золотые «крылышки» парашютиста и целая коллекция наградных значков за меткую стрельбу, которая должна была произвести впечатление даже на такого заслуженного ветерана, как генерал Бротон.

М-2 имел при себе мальчика на побегушках в чине подполковника и чернокожую женщину ганнери-сержанта^[576], на военном жаргоне — «ганни», исполнявшую обязанности личного секретаря. Все это показалось молодому капитану странным, но Карузо вовремя напомнил себе, что никто и никогда не смел обвинять Корпус в чрезмерной логичности действий. Здесь любили говорить о себе: двести тридцать лет традиции безостановочного прогресса.

— Генерал сейчас примет вас, капитан, — сказала секретарь, взглянув на табло стоявшего перед нею телефона.

— Спасибо, ганни, — ответил Карузо, вскочив на ноги и шагнув к двери, которую сержант предупредительно распахнула перед ним.

Бротон выглядел точно так, как и ожидал Карузо. Немногим менее шести футов росту и с такой грудной клеткой, от которой пули не слишком большого калибра должны были бы просто-напросто отскакивать. Волосы на голове вернее было бы назвать просто щетиной. Большинство морских пехотинцев считает, что пришла пора посетить парикмахера, как только волосы отрастут больше чем на полдюйма. Генерал оторвался от лежавших на столе бумаг и окинул своего посетителя сверху донизу взглядом холодных карих глаз.

Войдя, Карузо не стал отдавать честь. Как и моряки, морские пехотинцы не салютуют, находясь при оружии или «с пустой головой», то есть без форменного головного убора. Начальство уделило визуальному осмотру около трех секунд, которые для капитана тянулись если не с неделю, то все равно очень долго.

— Доброе утро, сэр.

— Присаживайтесь, капитан. — Генерал указал на кожаное кресло.

Карузо послушно сел, умудрившись при этом сохранить положение «смирно» — ноги вместе, ну, и так далее.

— Знаете, зачем я вас вызвал? — спросил Бротон.

— Нет, сэр, мне об этом не сообщили.

— Как вам нравится в разведке?

— Очень нравится, сэр, — не задумываясь, ответил Карузо. — Я думаю, что у меня лучшие НКО^[577] во всём корпусе, и работа очень интересная.

— Здесь написано, что вы хорошо проявили себя в Афганистане. — Бротон помахал папкой, оклеенной по краям красно-белой полосатой лентой — так обозначались сверхсекретные материалы. Впрочем, специальные операции часто попадали в эту категорию, и Карузо был больше чем уверен, что его действия в афганских горах не предназначались для демонстрации в ночном выпуске новостей Эн-би-си.

— Там я здорово поволновался, сэр.

— Но, судя по документам, вы вполне справились с волнением и вывели всех своих людей живыми.

— Генерал, это главным образом заслуга того парня из бригады «морских котиков»^[578], который был с нами. Капрал Вард был тяжело ранен, и жизнь ему спас петти-офицер^[579] Рэндалл. Я написал на него представление к награде. Надеюсь, что он её получит.

— Получит, — заверил его Бротон. — И вы тоже.

— Сэр, я только выполнял свои обязанности, — запротестовал Карузо. — Все сделали мои...

— Это как раз и является признаком хорошего молодого офицера, — перебил его М-2. — Я ознакомился с вашим донесением об операции, а также с отчётом ганни Салливэна. Он пишет, что для офицера, впервые оказавшегося в бою, вы действовали просто прекрасно. — Ганнери-сержант Джо Салливэн успел понюхать пороху в Ливане и Кувейте, а также ещё в нескольких местах, о которых в телевизионных новостях никогда не упоминалось. — Салливэн когда-то работал на меня, — сообщил Бротон своему посетителю. — Он вполне созрел для продвижения по службе.

Карузо слегка наклонил голову.

— Да, сэр. Если кто для этого и годится, так это он.

— Я видел его характеристику, которую вы написали. — М-2 ткнул пальцем в другую папку, уже без маркировки, свидетельствующей о секретности. — Вы не скупитесь на похвалы для своих людей, капитан. Почему?

Карузо даже заморгал, услышав этот вопрос.

— Сэр, они вели себя очень храбро и действовали хорошо. Я не мог бы ожидать большего ни при каких обстоятельствах. Я готов пойти с этим отрядом морских пехотинцев против кого угодно. Даже новички наверняка станут когда-нибудь сержантами, а у двоих словно написано на лбу: «ганни». Они не жалеют сил на тренировках, и у них вполне достаточно ума для того, чтобы начать делать то, что нужно, прежде чем я успею отдать приказ. По крайней мере, один из них, несомненно, станет офицером. Сэр, это мои люди, и мне чертовски повезло, что они попали именно ко мне.

— И вы очень неплохо обучили их, — добавил Бротон.

— Это моя работа, сэр.

— Уже нет, капитан.

— Прошу прощения, сэр? Мне ещё четырнадцать месяцев служить в батальоне, и насчёт следующего назначения даже разговора не было. — Хотя Карузо был бы счастлив навсегда остаться в разведке Второй дивизии, он полагал, что скоро его повысят в майоры, а там, глядишь, удастся стать батальонным S-3 — оперативным офицером разведывательного батальона дивизии.

— Тот парень из Управления, который отправился с вами в горы? Как вам понравилось с ним работать?

— Джеймс Хардести говорил, что когда-то служил в армейских специальных силах. Ему не меньше сорока лет, но для такого пожилого возраста он в прекрасной форме. Плюс к тому, говорит на двух местных языках. И, уж конечно, не наделает в штаны, если случится какая-нибудь неприятность. Он... если честно, он мне здорово помогал.

М-2 снова приподнял за уголок совершенно секретную папку.

— Он говорит, что вы спасли его шкуру, когда вляпались в засаду.

— Сэр, прежде всего, позвольте заметить следующее: когда выясняется, что попал в засаду, никто не кажется себе слишком уж смышлёным. Мистер Хардести шёл с капралом Вардом впереди — как передовое охранение, — а я в это время получил вызов по спутниковому радио. Плохие парни очень толково выбрали место, но у них, судя по всему, дрожали руки от волнения. Они слишком рано открыли огонь по мистеру Хардести, промахнулись первым залпом, и мы смогли обойти их по склону холма. Ганни Салливэн повёл своё отделение направо, и, когда он занял позицию, я со своей группой начал атаку по фронту. На всё про всё ушло десять, от силы пятнадцать минут, а потом ганни вышел прямо к цели и всадил противнику пулю в голову с десяти метров. Мы хотели взять его живьём, но так уж сложились обстоятельства, что у нас ничего не вышло. — Карузо пожал плечами. Командование может повышать и понижать в звании, но оно не в состоянии повернуть реальные обстоятельства тем или иным боком. Этот парень совершенно не хотел провести остаток жизни или даже какую-то его часть в американском плену, а такого непросто сунуть в мешок. В итоге получилось: один тяжелораненый морской пехотинец и шестнадцать мёртвых арабов, плюс двое живых пленников, вполне пригодных для того, чтобы поболтать с разведчиками. Афганцам вполне хватало храбрости, но сумасшедшими они не были — или, что точнее, они были согласны выбрать мученическую судьбу только на своих собственных условиях.

— И как вы, усвоили урок? — спросил Бротон.

— Нельзя перестараться с обучением и физподготовкой. Настоящая война всегда намного сумбурнее, чем учебная. Я же говорю: афганцам не занимать храбрости, но они не обучены. И поэтому никогда не знаешь, то ли они нападут, то ли зароются в пещеру. В Квантико нам говорили, что нужно доверять своим инстинктам, но инстинкты такая вещь, что трудно понять наверняка, верно говорит твой внутренний голос или ошибается. — Карузо снова пожал плечами, но решил, что, раз уж начал высказывать своё мнение, нужно договорить до конца. — Мне кажется, что в отношении меня и моего подразделения все сработало как надо, но не смогу поклясться, что знаю, почему так вышло.

— Не ломайте над этим голову, капитан. Когда начинается драка, все равно думать некогда. Так что приходится думать заранее. А показателем вашего умения думать служит качество подготовки ваших людей и распределение обязанностей между ними. Вы мысленно готовитесь к бою, но упаси вас бог решить, будто вы знаете, каким образом он будет разворачиваться. Как бы там ни было, вы справились с работой более чем прилично. Вам удалось произвести впечатление на этого парня — Хардести, а он весьма серьёзный клиент. Вот так все и произошло, — непонятно закончил Бротон.

— Прошу прощения, сэр?

— С вами хочет поговорить Управление, — объяснил М-2. — Они объявили охоту на таланты и назвали ваше имя.

— И что нужно будет делать, сэр?

— Этого мне не говорили. Знаю только, что они ищут людей, пригодных к полевой работе. Не думаю, что речь идёт о шпионаже. Вероятно, о каких-нибудь военизированных штучках. Я склонен предполагать, что это какая-то новая контртеррористическая организация. Не могу сказать, что меня радует перспектива потерять многообещающего молодого офицера. Однако в данном вопросе у меня нет права голоса. Вы, конечно, имеете право отказаться от предложения, но сначала вам следует встретиться и поговорить с ними.

— Понятно... — На самом деле Карузо мало что понимал.

— Возможно, кто-то напомнил им об одном отставном морпехе, который неплохо показал себя там, — с деланной задумчивостью произнёс Бротон.

— Вы имеете в виду дядю Джека? Господи... Прошу прощения, сэр, но я старался не упоминать о нём с тех пор, как закончил начальную школу. Я всего-навсего О-3^[580] морской пехоты, сэр. Больше не задаю никаких вопросов.

— Хорошо. — Бротон не счёл нужным добавить что-либо ещё. Он видел перед собой действительно весьма многообещающего молодого офицера, от корки до корки изучившего «Руководство офицера морской пехоты» и не забывшего ни одной важной детали оттуда. Пожалуй, он слишком серьёзно воспринимал все это, но ведь и сам Бротон когда-то был таким же. — Хорошо. Вы должны быть там через два часа. Встретитесь с неким Питом Александером, ещё одним отставником из специальных сил. Он помогал Управлению организовывать операции в Афганистане ещё в 1980-х годах. Насколько я слышал, неплохой парень, но не хочет растить собственные таланты. Так что присматривайте за своим бумажником, капитан. — С этими словами генерал кивнул, давая понять, что аудиенция закончена.

— Да, сэр, — пообещал Карузо. Он выпрямился, сохраняя положение «смирно».

М-2 улыбнулся.

— Семпер фи, сынок^[581]

— Так точно, сэр. — Карузо, вышел из кабинета, кивнул ганни, молча прошёл мимо подполковника, который не потрудился даже взглянуть на него, и сбежал вниз по лестнице, думая над одним лишь вопросом: куда, чёрт возьми, его хотят засунуть?

* * *

В нескольких сотнях миль от Вашингтона другой человек, носивший ту же фамилию Карузо, ломал голову над точно таким же вопросом. ФБР заслужило свою репутацию одного из ведущих правоохранительных учреждений Америки, благодаря удачным расследованиям похищений детей и взрослых, когда преступники бежали, увозя с собой жертвы, в соседние штаты. Особенно активно Бюро развернулось после принятия закона Линдберга^[582] в 1930-х годах. Неизменно успешные расследования таких преступлений практически положили конец похищениям ради выкупа — по крайней мере, умные преступники решили такими вещами не заниматься. Бюро доводило до конца расследование каждого похищения, и до профессиональных преступников наконец дошло, что эти игры лучше оставить любителям и безмозглым сосункам. Такое положение вещей оставалось неизменным на протяжении многих лет, пока не появились похитители, имеющие иные цели, помимо денег.

Ловить этих людей было намного труднее.

Пенелопа Дэвидсон исчезла сегодня утром по дороге на детскую площадку. Её родители позвонили в полицию не более чем через час после её исчезновения, а управление местного шерифа довольно скоро поставило в известность ФБР. Процедура предусматривала безотлагательное подключение ФБР к расследованию, поскольку было необходимо учитывать возможность того, что жертву перевезут в соседний штат. Джорджтаун, что в штате Алабама, располагался всего в получасе езды от границы с Миссисипи, и поэтому Бирмингемское отделение ФБР среагировало на сигнал быстрее, чем кошка бросается на мышь. В спецификации ФБР для похищений предусмотрено кодовое обозначение "7", и, узнав о «семёрке», чуть ли не все агенты уселись в свои автомобили и направились на юго-запад, туда, где располагался маленький городишко, существовавший за счёт торговли сельскохозяйственной продукцией окрестных фермеров. Однако почти все агенты в глубине души считали поиски обречёнными на неудачу. С момента похищения прошло уже несколько часов. Согласно статистике, большую часть жертв подвергали сексуальному насилию, а затем убивали в течение четырех-шести часов. Только чудо могло помочь вернуть ребёнка живым в такой короткий срок, а чудеса, увы, случались нечасто.

Но большинство агентов были семейными людьми, имели жён и детей, и потому делали все, что нужно, не за страх, а за совесть, работая так, будто у них были шансы на успех. Оперативный дежурный отдела первым связался с местным шерифом, которого звали Пол Тернер. Бюро считало его любителем в розыскном деле, и сам Тернер тоже не был о себе чрезмерно высокого мнения на этот счёт. От мыслей о маленькой девочке, изнасилованной и убитой на территории, за которую он отвечает, у него начинались спазмы в желудке, и он совершенно искренне приветствовал помощь федеральной службы. Каждый человек со значком и оружием получил фотографии. Были изучены карты. Местные полицейские и специальные агенты ФБР прежде всего обследовали участок в пять кварталов между домом Дэвидсонов и школой, в которую девочка ходила каждое утро на протяжении двух месяцев. Были опрошены все обитатели этого района. Тем временем в Бирмингеме по компьютерной базе данных провели поиск всех, кто был так или иначе причастен к сексуальным преступлениям и обитал в радиусе ста миль от Джорджтауна, и направили к ним для допроса агентов ФБР и полицейских. Все близлежащие дома обыскали, как правило, с разрешения хозяина, но в некоторых случаях обошлись и без разрешения: местные судьи относились к похищениям весьма неодобрительно и с готовностью давали санкции на обыск.

У специального агента Доминика Карузо это было не первое серьёзное дело, но «семёрок» при нём пока не случалось. Он ещё не был женат, не имел детей, и от мысли о пропавшем ребёнке его кровь сначала похолодела, а потом вскипела. «Официальная» фотография, сделанная в детском саду, запечатлела голубые глаза, только-только начавшие темнеть белокурые волосы и робкую милую улыбку. Целью этой «семёрки» было не вымогательство. Семья девочки была рабочей и самой обычной. Отец служил линейным монтёром местной кооперативной электросети, а мать работала неполный рабочий день помощницей медсёстры в окружной больнице. Родители регулярно посещали методистскую церковь и на первый взгляд не производили впечатления людей, способных на жестокость по отношению к детям, хотя такую возможность тоже предстояло изучить. Старший агент Бирмингемского отделения был опытным человеком, и его первое впечатление о деле было очень пессимистическим: неизвестный мог оказаться серийным похитителем и убийцей, питавшим сексуальное влечение к малолетним детям и знавшим, что самым верным способом сокрытия преступления являлось убийство жертвы. Маньяк находился где-то поблизости, Карузо был в этом глубоко уверен. Доминик Карузо был молодым агентом, всего год тому назад закончившим Академию в Квантико, но нынешнее место службы было у него уже вторым: неженатый агент ФБР имел не больше возможности выбирать себе назначение, чем воробей — лететь против урагана. После обучения он семь месяцев прослужил в Ньюарке, что в Нью-Джерси, но Алабама пришлась ему больше по душе. Правда, погода здесь частенько бывала малоприятной, но эти места не так сильно походили на взбудораженный улей, как тот грязный город, из которого его перевели сюда. Сейчас ему было поручено патрулировать район к западу от Джорджтауна, смотреть в оба и ждать, не подвернётся ли что-нибудь такое, что можно будет расценить как более или менее важную информацию. Он обладал слишком малым опытом для того, чтобы толково вести допросы. Для развития этого навыка требовались годы; впрочем, Карузо считал, что у него должно хватить ума для этой работы. Кроме того, он как-никак закончил колледж с учёной степенью по психологии.

«Искать автомобиль с маленькой девочкой, — рассуждал он. — Причём, вероятно, её не будет в салоне. Оттуда она могла бы выглянуть и попытаться помахать рукой, как-то ещё позвать на помощь... Нет, мерзавец, скорее всего, должен связать её, надеть наручники или, что вероятнее, замотать руки скотчем и, конечно, заткнуть рот». Маленькая девочка, беспомощная и перепуганная... Его пальцы судорожно стиснули баранку. Зашуршала и включилась автомобильная рация.

— Бирмингемская база — всем, кто работает по «семёрке». Мы получили информацию, что подозреваемый может передвигаться в небольшом белом грузовом фургоне. Вероятно, «Форд», белый, немного испачканный. С алабамскими номерами. Если увидите похожую машину, немедленно сообщайте, и мы пришлём местных полицейских проверить её.

Это означало, что включать свои спецсигналы не следовало, а нужно было просто сопровождать подозрительный автомобиль до тех пор, пока это возможно, добавил про себя Карузо. Пришло время поработать головой.

"Если бы я был такой вот тварью... Куда бы я постарался спрятаться? — Карузо сбавил скорость, продолжая думать. — В таком месте, куда достаточно легко добраться. Но при этом не на главной дороге... приличная небольшая дорога с поворотом на какой-нибудь неприметный просёлок. Легко въезжать, легко выезжать. В таком месте, где соседи не могли бы видеть или слышать, что происходит..."

Он поднял лежавший рядом с ним на сиденье микрофон.

— Карузо вызывает бирмингемскую базу.

— Слушаю тебя, Доминик, — ответил агент, сидевший на связи. Радиоаппаратура ФБР была снабжена шифраторами, и их не мог прослушать никто посторонний, если только он не располагал дешифратором, настроенным соответствующим образом.

— Я насчёт белого фургона. Насколько это точно?

— Пожилая женщина рассказала, что, когда выходила за газетой, видела маленькую девочку, подходящую под описание, разговаривавшую с каким-то парнем возле белого фургона. Подозреваемый — мужчина кавказской внешности, неопределённого возраста, никаких других примет нету. Не очень-то очень, Дом, но это все, чем мы располагаем, — сообщил специальный агент Сэнди Эллис.

— Сколько народу проходило по сексуальным преступлениям против детей? — спросил Карузо.

— Компьютер выдал в общей сложности девятнадцать. С каждым из них уже пообщались. Ни малейшего просвета. Больше ничего у нас нет, дружище.

— Понял вас, Сэнди. Отключаюсь.

Ехать дальше, внимательно смотреть по сторонам... Он задал себе вопрос: было ли в его нынешнем занятии хоть что-то общее с тем, что его брат Брайан испытал в Афганистане — одиночество, поиски врага... Его глаза шарили по обочинам в поисках отходящих от шоссе грунтовых дорог: вдруг на одной из них обнаружатся свежие следы шин.

Он снова взглянул на небольшую — в размер бумажника — фотографию. Хорошенькая маленькая девочка, только-только начавшая учиться читать. Ребёнок, для которого мир всегда был добрым и безопасным местом, где правили всемогущие мама и папа, ребёнок, который ходил в воскресную школу и делал гусениц из картонных коробок из-под яиц и ёршиков для трубки и учился петь «Я знаю, Иисус меня любит, ведь так нас Библия учит...». Его голова безостановочно поворачивалась направо и налево. И вот на расстоянии около ста ярдов он заметил грунтовую дорогу, уходившую в лес. Снизив скорость ещё немного, он увидел, что дорога описывает плавный зигзаг и скрывается за деревьями, но они росли редко, и он смог разглядеть...

...дешёвый каркасный дом... а рядом с ним... угол фургона?.. Но он был скорее бежевым, чем белым...

Ладно, та старушка, которая видела маленькую девочку и машину... Насколько далеко она находилась, была ли машина освещена или располагалась в тени?.. Столько всяких факторов, все переменчиво, ничего постоянного... Какой бы хорошей ни была Академия ФБР, она не могла подготовить тебя ко всему — чёрт возьми, какое может быть «все»! Кстати, там тебе говорили — говорили! — что ты должен доверять своему инстинкту и опыту... Но опыт Карузо измерялся каким-то жалким годом...

И всё же...

Он остановил автомобиль.

— Карузо вызывает бирмингемскую базу.

— Слушаю, Доминик, — ответил Сэнди Эллис.

Карузо доложил о своём местоположении.

— Я на 10-7, собираюсь выйти и взглянуть на кое-что.

— Понял тебя, Дом. Нуждаешься в подкреплении?

— Ответ отрицательный, Сэнди. Скорее всего, пустой номер. Просто постучусь в дверь и поговорю с теми, кто там живёт.

— Ладно, я буду наготове.

У Карузо не было карманной рации — этим благом цивилизации пользовались местные полицейские, но не Бюро, — и потому, выйдя из машины, он оказался без связи, если не считать его сотового телефона. На правом бедре у него висел в кобуре «смит-вессон 1076». Он выбрался из автомобиля и прикрыл дверь, не захлопывая её, чтобы не наделать шума. Люди всегда оборачиваются на щелчок замка автомобильной двери.

«Удачно получилось, что я надел тёмный костюм», — думал Карузо, забирая вправо. Перво-наперво нужно было осмотреть фургон. Он шёл нормально, не пытаясь скрываться, но не отрывал взгляда от окон обшарпанного домишки. Ему, с одной стороны, хотелось увидеть там чьё-нибудь лицо, но, с другой стороны, он радовался, что никто оттуда не высовывался.

Фордовскому фургону было на вид лет шесть. На стенках заметны небольшие царапины и вмятины. Водитель подъехал к дому задним ходом и поставил машину так, чтобы сдвижная дверь оказалась возле стены. Так обычно ставят свои машины рабочие: скажем, плотники или водопроводчики. Хотя так мог поступить и человек, несущий маленькое, но сопротивляющееся тело. Карузо не вынимал пистолет, но его пиджак был расстёгнут. Умение быстро доставать оружие относилось к тем вещам, которыми обязан владеть любой коп мира, причём частенько это движение отрабатывается перед зеркалом, естественно, без выстрела, завершающего движение, хотя, честно говоря, застрелить кого-нибудь таким образом можно разве что случайно.

Карузо не торопился. Стекло двери с водительской стороны было опущено. В машине было пусто. Ободранный, давно не крашенный металлический пол, запасное колесо, домкрат... и большой рулон скотча...

Скотча в фургоне оказалось много. Свободный конец рулона был подвернут, словно хозяин желал быть уверенным в том, что при необходимости сможет быстро размотать ленту и её не придётся, ругаясь, поддевать ногтями. Очень многие так поступают. И ещё там имелся коврик, брошенный — нет, приклеенный скотчем к полу, сразу за пассажирским сиденьем... и разве это не ещё один кусок скотча свисает с металлической рамы сиденья? Что все это могло бы означать?

И что же дальше? — задумался было Карузо, но вдруг почувствовал, что по коже на его предплечьях пробежали мурашки. Он изрядно волновался. Ему никогда ещё не доводилось самому производить арест, он даже не участвовал в расследовании дел, предусматривающих значительные сроки заключения. В Ньюарке он немного погонялся за разыскиваемыми преступниками, изловил троих, но он всегда занимался этим в компании с каким-нибудь более опытным агентом, который брал на себя инициативу. Теперь он стал немного опытнее... «Но лишь немного», — напомнил он себе.

Карузо повернул голову к дому. Его мозг теперь работал очень быстро. Что у него, по большому счёту, имелось? Довольно мало. Он заглянул в самый обычный лёгкий грузовичок и не увидел ни одной прямой улики, которая указывала бы на то, что тот как-то связан с преступлением — обычный пустой грузовик с мотком скотча и маленьким ковриком на обшарпанном полу.

И всё же...

Молодой агент вынул из кармана сотовый телефон и, нажав запрограммированную кнопку, включил набор номера отдела.

— ФБР. Чем я могу вам помочь? — спросил женский голос.

— Карузо вызывает Эллиса. — Вызов был мгновенно переключён.

— Что у тебя новенького, Дом?

— Белый фургон «Форд Эконолайн», алабамский номер европа-ромео шесть-пять-ноль-один, припаркованный около дома. Сэнди...

— Да, Доминик?

— Я намерен постучаться в дверь этого парня.

— Тебе нужно подкрепление?

Карузо на секунду задумался.

— Вас понял. Ответ утвердительный.

— Примерно в десяти минутах от тебя находится патруль окружной полиции. Дождись их, — посоветовал Эллис.

— Вас понял, дожидаться их.

Но ведь речь шла о жизни маленькой девочки...

И он направился к дому, стараясь двигаться так, чтобы оставаться вне поля зрения ближайших окон. Ему показалось, что время остановилось.

Он едва не выскочил из собственной кожи, услышав крик. Это был ужасный, пронзительный вопль, какой мог бы издать кто-нибудь, взглянув в лицо самой смерти. Мозг агента воспринял информацию, но в то же время Доминик не без удивления обнаружил, что пистолет оказался в его руках, прямо перед грудью. Пусть ствол оружия смотрел в небо, но пистолет из кобуры словно сам собой перепрыгнул в руки. К этому моменту Карузо осознал, что услышал крик женщины, а затем его мысли начали обретать чёткость, как будто соединились какие-то контакты.

Быстро, но бесшумно двигаясь, он пересёк подъездную дорожку и оказался у двери, защищённой сверху покосившимся, кое-как сделанным навесом. Дверь представляла собой раму с натянутой сеткой — для защиты от насекомых. Вход остро нуждался в покраске, как, впрочем, и весь дом. Вероятно, жильё сдавалось в аренду, причём, очень дёшево. Сквозь сетку Карузо увидел коридор, слева от которого располагалась кухня, а справа ванная. Оттуда, где он находился, был виден белый фаянсовый унитаз и угол раковины умывальника.

Задумавшись на мгновение, есть ли у него достаточно веские основания для того, чтобы войти в дом, он решил, что да, есть. Он осторожно открыл дверь и проскользнул внутрь. Пол коридора был застелен дешёвой затоптанной ковровой дорожкой. Агент на цыпочках пошёл по этой дорожке с оружием в руке, все чувства обострились до предела, он был готов мгновенно отреагировать на любое изменение обстановки. По мере продвижения вперёд угол зрения менялся, он уже не видел кухню, зато перед ним открылась ванная...

Пенни Дэвидсон, раздетая догола, полулежала в ванне. Ярко-голубые глаза были широко открыты, а горло перерезано от уха до уха. Кровь густо покрывала плоскую детскую грудь и стенки ванны. Рана была так глубока, что могло показаться, будто на шее девочки открылся второй рот.

Как ни странно, организм Карузо никак не отреагировал на столь ужасное зрелище. Его глаза зафиксировали увиденное чуть ли не с беспристрастностью фотоаппарата, но в настоящий момент он думал лишь о том, что человек, который сделал это, жив и находится всего в нескольких шагах.

Было ясно, что шум, который он слышал, доносился из помещения, располагавшегося слева и спереди. По-видимому, из гостиной. Звучал телевизор. Преступник мог находиться там. Был ли здесь ещё кто-нибудь? У Карузо не было времени выяснять это, да, честно говоря, это его сейчас не слишком сильно заботило.

Ощущая, что его сердце колотится, как отбойный молоток, но медленно и осторожно, агент продвинулся ещё немного вперёд и выглянул за угол. Он сидел там — белый мужчина под сорок лет, с редеющими волосами, — и смотрел телевизор. Полностью поглощённый фильмом ужасов — крик, который Карузо услышал снаружи, донёсся из динамиков телевизора, — он потягивал пиво из алюминиевой банки с надписью «Миллер, светлое». На лице застыло довольное и нисколько не встревоженное выражение. «Не исключено, что он уже забыл о том, что сделал», — подумал Доминик. И прямо перед сидящим — господи! — на журнальном столике лежал огромный мясницкий нож, покрытый кровью. И на футболке его была кровь — брызги крови. Из горла маленькой девочки.

"Главная беда с этими подонками состоит в том, что они никогда не сопротивляются, — как-то раз сказал один из преподавателей Академии ФБР. — О да, каждый из них считает себя Джоном Уэйном^[583], когда измывается над беззащитными детишками, но никто из них не станет сопротивляться вооружённым полицейским. И, знаете, это ужасный позор", — закончил преподаватель.

Ты не поедешь сегодня в тюрьму! Эта мысль возникла в голове Карузо как будто сама собой. Большой палец правой руки отжал курок пистолета, приведя оружие в готовность к стрельбе. Как бы со стороны он отметил, что его руки сделались холодными, как лёд.

В самом углу коридора, как раз там, где нужно было поворачивать налево, стоял старый обшарпанный, как и все здесь, восьмиугольный приставной столик. На нём красовалась прозрачная ваза из синего стекла, явно дешёвая, возможно, купленная в местном магазине «Кей-март». Она предназначалась для цветов, но сегодня их в вазе не оказалось. Медленным, рассчитанным движением Карузо поднял ногу и, резко толкнув, перевернул стол. Стеклянная ваза с грохотом разбилась на деревянном полу.

Преступник резко дёрнулся и повернулся, чтобы взглянуть на неожиданного гостя, появившегося в его доме. Его оборонительные действия были чисто инстинктивными, а не продуманными — он схватил с журнального столика окровавленный нож. Карузо даже не успел улыбнуться, хотя ему хватило времени сообразить, что мерзавец сделал самую последнюю ошибку в своей жизни. Все сотрудники американских полицейских агентств знают лучше, чем текст Святого Евангелия, что человек с ножом в руке, находящийся на расстоянии менее двадцати одного фута, представляет собой прямую и непосредственную угрозу для жизни. А этот уже начал подниматься на ноги.

Но ему так и не удалось сделать это.

Палец Карузо надавил на спусковой крючок «смита», отправив первую пулю прямо в сердце преступника. В ту же секунду за ней последовали ещё две. На белой футболке появилось большое красное пятно. Мужчина посмотрел вниз, на свою грудь, затем на Карузо — с выражением крайнего изумления, а потом осел в кресло, не произнеся ни слова и даже не закричав от боли.

Следующими действиями Карузо была проверка оставшейся части дома. Единственная спальня. Пусто. В доме ещё имелась кухня со второй дверью наружу, оказавшейся запертой изнутри. После этого он испытал нечто, похожее на облегчение. В доме больше никого не было. Он вернулся к похитителю. Тот сидел в кресле с открытыми глазами. Но Доминик попалточно туда, куда хотел. Прежде всего он вынул нож из руки трупа и надел на убитого наручники — потому что его так учили. Затем пощупал пульс на сонной артерии, но это была чистейшая проформа. Парень не мог уже увидеть ничего, кроме адских врат. Карузо извлёк сотовый телефон и снова вызвал Бюро.

— Дом? — вопросительно произнёс Эллис, как только звонок переключили на него.

— Да, Сэнди, это я. Я только что уложил его.

— Что-что? — встревожился Сэнди Эллис.

— Пропавшая девочка здесь. Она мертва — перерезано горло. Я вошёл, и парень кинулся на меня с ножом. Пришлось его уложить. Он здесь и тоже мёртв, как долбаный адский дух.

— Иисус! Доминик! Окружной шериф уже подъезжает к тебе. Приготовься встречать гостей.

— Вас понял, Сэнди, жду шерифа.

Звуки сирен раздались через две, от силы три минуты. Карузо вышел из двери. Он заранее снял со взвода и убрал в кобуру свой пистолет, а удостоверение агента ФБР, напротив, вынул из кармана и поднял над головой в левой руке. Шериф подошёл к нему, держа пистолет на изготовку.

— Все под контролем, — заявил Карузо самым спокойным тоном, на какой был способен. Впрочем, он успел взять себя в руки. Жестом он предложил шерифу Тернеру войти в дом, но сам остался снаружи. Через минуту-другую полицейский вернулся. Его «смит-вессон» уже был убран в кобуру.

Тернер вполне походил на классический голливудский образ южного шерифа: высокий, крупный, с толстенными ручищами и глубоко врезавшимся в тело поясом, там, где, как принято считать, находится талия. Правда, он был чернокожим. Такого в кино не бывает.

— Что здесь случилось? — спросил он.

— Вы не могли бы чуточку подождать? — Карузо глубоко вздохнул. Ему нужно было немного времени, чтобы точно сообразить, как лучше изложить историю. Оценка Тернера была очень важна, потому что убийства расследовались местными властями, следовательно, происшедшее подпадало под юрисдикцию шерифа.

— Угу. — Тернер достал из кармана рубашки пачку «Кулз» и предложил сигарету Карузо, но тот мотнул головой.

Молодой агент сел на некрашеную деревянную ступеньку и попытался сосредоточиться, чтобы сложить все воедино. Итак, что же именно произошло? Что именно он только что сделал? И как именно ему следует все это объяснить? Голосок из глубины сознания шёпотом подсказывал ему, что он не испытывает ни малейшего сожаления. В смысле — по поводу преступника. Он попал сюда слишком, слишком поздно и не успел помочь Пенелопе Дэвидсон. На сколько он опоздал? На час? Может быть, даже на полчаса? Эта девочка не придёт домой сегодня вечером, никогда больше мать не уложит её в постель, и отец не поцелует её перед сном. И поэтому специальный агент Доминик Карузо не испытывал ровным счётом никакого раскаяния. Только сожаление из-за того, что слишком промедлил.

— Ну, что, теперь можете говорить? — осведомился немного погодя шериф Тернер.

— Я решил поискать место наподобие этого и, когда проезжал мимо, увидел припаркованный фургон... — начал Карузо. Он поднялся и повёл шерифа в дом, чтобы объяснить подробности на месте. — Каким-то образом я умудрился споткнуться о стол. Он увидел меня, схватил нож, повернулся ко мне... Ну, а я вынул пистолет и застрелил подонка. Если не ошибаюсь, три пули.

— Угу, — промычал Тернер, склонившись над трупом. Кровь из раны уже не текла. Все три пули угодили прямо в сердце, и оно почти сразу же прекратило свою работу.

Пол Тернер вовсе не был таким тупицей, каким его привыкли считать (или делали вид, что считали) правительственные агенты, прошедшие специальное обучение. Он посмотрел на тело, обернулся к дверному проёму, откуда Карузо вёл стрельбу, и прикинул на глаз расстояние и угол.

— Так, — сказал шериф, — вы споткнулись о тот столик. Подозреваемый видит вас, хватает нож, и вы, опасаясь за свою жизнь, вынимаете пистолет и делаете три выстрела подряд. Правильно?

— Да, именно так все и было.

— Угу, — подытожил полицейский, который каждый охотничий сезон добывал по оленю.

Шериф Тернер запустил руку в правый карман брюк и достал ключи на цепочке — подарок отца, который был носильщиком пульмановских вагонов на старом Центральном Иллинойском вокзале. Вместо брелока к цепочке был припаян серебряный доллар 1948 года. Шериф приложил полуторадюймовую в диаметре монетку к груди похитителя, и оказалось, что она полностью закрыла все три раны. В его глазах мелькнуло скептическое выражение. Впрочем, он тут же перевёл взгляд на дверь ванной, и ещё до того, как он вынес свой вердикт по поводу случившегося, его лицо вновь обрело спокойно-сосредоточенное выражение.

— Что ж, так мы все это и опишем. Хорошо стреляешь, сынок.

* * *

Ещё через несколько минут возле жалкого домишки скопилась добрая дюжина автомобилей, принадлежавших полиции и ФБР. Затем прибыла передвижная лаборатория Алабамского департамента общественной безопасности — для обследования места преступления. Судебный фотограф израсходовал двадцать три кассеты высокоскоростной цветной плёнки. Эксперты упаковали нож, чтобы снять с него отпечатки пальцев и проверить кровь на предмет совпадения с кровью жертвы — все это, несомненно, было пустой формальностью, но криминологическая экспертиза имеет свои правила, которые в случаях, связанных с убийствами, исполняются особенно рьяно.

* * *

Одним из последних приехал Бен Хардинг, руководитель бирмингемского отделения Федерального бюро расследований. Обо всех перестрелках с участием агентов следовало докладывать директору ФБР Дэну Мюррею, с которым Хардинг давно находился в приятельских отношениях. Прежде всего он подошёл к Карузо и удостоверился, что тот пребывает в нормальном моральном и физическом состоянии. После этого он направился к Полу Тернеру, чтобы засвидетельствовать своё почтение и узнать мнение шерифа по поводу случившегося. Карузо поглядывал на начальников издали и видел, как Тернер говорил, сопровождая речь выразительными жестами, а Хардинг кивал в ответ. Было, впрочем, ясно, что шериф Тернер изложил свою официальную точку зрения, и это было хорошо. Капитан патрульной службы штата стоял рядом и тоже кивал.

Однако истинная правда заключалась в том, что Доминику Карузо было на всё это наплевать. Он твёрдо знал, что сделал все совершенно правильно — только, увы, на час позже, чем это следовало сделать. В конце концов Хардинг подошёл к самому младшему из своих подчинённых.

— Как вы себя чувствуете, Доминик?

— Заторможенным, — ответил Карузо. — Чертовски заторможенным. Ну, да, я знаю, что ничего другого ожидать и не стоило...

Хардинг положил ему руку на плечо и легонько встряхнул.

— Ты проявил себя как нельзя лучше, — сказал он, перейдя на отеческий тон, и добавил, после небольшой паузы: — И как же всё это происходило?

Карузо слово в слово повторил то, что говорил шерифу. Даже в его собственном сознании эта версия уже оформилась как истинная. Доминик знал, что мог бы рассказать и чистую правду, и ему не сделали бы за это ничего плохого, но зачем искушать судьбу? С официальной точки зрения, его стрельба была полностью обоснована, и это будет записано в его личном деле.

Хардинг выслушал Карузо молча, лишь время от времени задумчиво кивая. Ему предстояло ещё написать подробный рапорт и отправить его через «Федерал-экспресс» в округ Колумбия. Но у него не было никаких сомнений, что в газетах появятся восторженные сообщения о том, что агент ФБР выследил и застрелил похитителя и убийцу ребёнка в тот самый день, когда было совершено преступление.

Тем временем прибывшие тщательно обыскали дом и нашли цифровую камеру. Никого особо не удивило, когда выяснилось, что мерзавец снимал свои предыдущие преступления и хранил все эти записи в своём компьютере «Делл». Получилось, что Карузо закрыл не одно, а сразу несколько дел. А раз так, то ФБР влепит в его личное дело большую золотую звезду.

Хотя, насколько большой окажется эта звезда, не мог сказать ни сам Карузо, ни даже Хардинг. Охотники за талантами уже шли по горячему следу Доминика Карузо.

И ещё кое-кого.

Глава 1 Кампус

Город Вест-Одентон, штат Мэриленд, если рассуждать по большому счёту, был и не городом вовсе, а лишь местом, где расположено почтовое отделение, обслуживающее жителей окружающей местности, несколько бензоколонок, магазин под вывеской «7-одиннадцать» да неизбежные заведения быстрого питания для тех, кто нуждается в избыточно жирном завтраке для того, чтобы продолжить поездку из Колумбии, штат Мэриленд, к себе на работу в Вашингтон, округ Колумбия. А в полумиле от скромного почтового отделения располагалось не слишком большое и не слишком маленькое — в девять этажей — здание, выстроенное в непритязательном казённо-архитектурном стиле. Посреди просторного газона громоздился невысокий декоративный монолит из серого кирпича с серебристой надписью, извещавшей о том, что здание принадлежит «Хенли Ассошиэйтс», не поясняя ни словом, что это за «Хенли Ассошиэйтс» и чем эта компания занимается. Оставалось довольствоваться догадками. На плоской, залитой битумом поверх железобетонных плит крыше здания возвышалась небольшая надстройка, очевидно, для лифтовых механизмов, и ещё одно белое прямоугольное сооружение, о назначении которого было непросто догадаться. На самом деле оно было сделано из стекловолокна и обладало полнейшей радиопрозрачностью. Но в общем и в целом здание обладало только одним необычным качеством: оно было единственным строением выше двух этажей, если не считать нескольких старых табачных складов, которые возвышались над землёй от силы на двадцать пять с небольшим футов, располагавшимся на той прямой линии, которая соединяла Управление национальной безопасности, находящееся в Форт-Миде, штат Мэриленд, и штаб-квартиру Центрального разведывательного управления США в Лэнгли, Виргиния. Время от времени кто-то из предпринимателей заявлял о желании построить что-нибудь в этой зоне, но все и всегда получали отказы, обоснованные множеством причин, из которых ни одна не соответствовала действительности.

Позади здания имелась небольшая площадка с антеннами, мало чем отличавшаяся от той, что раскинулась рядом с местной телевизионной станцией — окружённые двенадцатифутовым забором из колючей проволоки, по верху которого шла спираль из той же проволоки, полдюжины шестиметровых параболических тарелок были, как и на всех подобных площадках, ориентированы на различные коммерческие спутники связи. Весь комплекс в целом, ничем не примечательный, занимал пятнадцать с третью акров^[584] в мэрилендском округе Говард. Люди, работавшие там, в разговорах называли его Кампус^[585]. Поблизости от него располагалась Лаборатория прикладной физики Университета Джонса Хопкинса, на протяжении длительного периода консультирующая правительство по различным деликатным вопросам.

Согласно доступной для публики информации, «Хенли Ассошиэйтс» занималась торговлей ценными бумагами и валютой, но, как ни странно, проявляла крайне малую активность в этом бизнесе. Никто никогда не слышал ни об одном клиенте этой организации и, хотя ходили упорные слухи о том, что она втихомолку, но широко участвует в благотворительности на местном уровне (в частности, поговаривали, что главным адресатом щедрых даяний ассоциации является медицинский факультет Университета Джонса Хопкинса), никаких конкретных сведений в местные средства массовой информации не попадало. Больше того, корпорация даже не имела отдела по связям с общественностью.

При всём этом, как утверждали те же слухи, она не совершала ничего неблаговидного, хотя было известно, что у генерального директора имелись в прошлом кое-какие серьёзные проступки, и именно из-за них он избегал публичного внимания, от которого, за крайне редкими исключениями, весьма ловко и внешне дружелюбно уклонялся, пока местные СМИ наконец не прекратили свои домогательства. Служащие Хенли обитали неподалёку от места работы, по большей части, в Колумбии, имели достаток, немного превышавший средний, и были ничуть не более интересны, чем Вард Кливер, отец Бивера^[586].

Джеральд Пол Хенли-младший сделал блестящую карьеру в бизнесе по производству товаров широкого потребления, накопил значительное личное состояние, а затем свернул на стезю служения обществу в качестве народного избранника и незадолго до сорокалетия стал сенатором Соединённых Штатов от Южной Каролины. Очень быстро он заслужил репутацию индивидуалиста, уклоняющегося от предложений заняться лоббированием чьих-то интересов в обмен на поддержку избирательной кампании, и следовал собственным довольно жёстким политическим курсом, склоняясь к либерализму в вопросе гражданских прав, но действуя как истинный консерватор, когда дело касалось вопросов обороны и международных отношений. Он никогда не уклонялся от обсуждения своего мнения, что сделало его интересной и любимой журналистами фигурой. Что уж там, шли даже разговоры о том, что он может претендовать и на президентский пост.

Однако к концу второго шестилетнего срока он пережил тяжёлую личную трагедию. Его жена и трое детей погибли в автокатастрофе на 185-й автомагистрали чуть ли не в пригороде Колумбии (Южная Каролина). Их автомобиль-универсал угодил под колеса тягача «Кенворт». Этот удар, как и ожидалось, оказался сокрушительным для сенатора, а за ним посыпались новые и новые беды. Вскоре после начала третьей избирательной кампании «Нью-Йорк таймс» опубликовала статью, в которой утверждалось, что в его личном инвестиционном капитале — он никогда не обнародовал своего состояния, утверждая, что поскольку не берет ни у кого денег на свою кампанию, то нет и необходимости раскрывать подробности о своём капитале, — заметны явные признаки использования инсайдерской информации. Это подозрение подтвердилось в результате более глубоких раскопок, устроенных газетами и телевидением, и, несмотря на протесты Хенли, который ссылался на то, что Комиссия по ценным бумагам и биржам никогда не публиковала никаких официальных разъяснений по поводу применения этого закона, немало народу решило, что он использовал закрытые сведения о запланированных правительственных расходах для осуществления капиталовложений в недвижимость, что принесло ему и его соинвесторам более пятидесяти миллионов долларов прибыли. Ещё хуже было то, что во время публичных дебатов с кандидатом от республиканской партии, присвоившим себе прозвище «мистер Чистота», он допустил две ошибки. Во-первых, сначала он позволил себе не на шутку разволноваться перед работающими телекамерами. А затем он сказал жителям Южной Каролины, что если они сомневаются в его честности, то могут голосовать за того дурака, который стоит рядом с ним на сцене. Невероятный промах для человека, который за всю свою политическую карьеру не сделал ни одного неверного шага — он стоил ему самое меньшее пяти процентов голосов избирателей. Завершающая часть его вялой кампании усугубила неудачи, и, несмотря на определённую поддержку тех избирателей, которые продолжали сочувствовать ему, помня о гибели его семьи, он лишился места в Сенате — серьёзная потеря для демократов, — после чего последовало официальное заключение о нарушении им парламентской этики. После этого Хенли навсегда отказался от общественной жизни. Он даже не вернулся на фамильную плантацию, основанную его предками ещё до Гражданской войны северо-западнее Чарльстона, а переехал в Мэриленд, распрощавшись со всей своей прошлой жизнью. К тому же, во время проводимого Конгрессом расследования им было сделано чрезвычайно резкое заявление, которое сожгло последние мосты, остававшиеся ещё доступными ему.

Его нынешний дом представлял собой ферму, основанную ещё в восемнадцатом веке, где он выращивал верховых лошадей апалузской породы и вёл тихую жизнь фермера-джентльмена. Единственными хобби у него были верховая езда и любительская — без всякой попытки достичь блестящих результатов — игра в гольф. Помимо этого, он каждый день по семь-восемь часов работал в Кампусе, куда ездил на длинном «Кадиллаке» с шофёром.

Сейчас этому высокому, стройному седому человеку было пятьдесят два года. Все хорошо знали его, хотя, по сути, о нём не было известно ничего, кроме малоприятного эпизода из его политического прошлого.

* * *

— Вы хорошо проявили себя в горах, — сказал Джим Хардести, жестом указав молодому морскому пехотинцу на стул.

— Спасибо, сэр. Вы тоже отлично развернулись.

— Капитан, такое можно говорить о себе каждый раз, когда, вернувшись, открываешь дверь своего дома: отлично развернулся. Это я узнал ещё от своего инструктора. Лет шестнадцать тому назад, — добавил Хардести.

Капитан Карузо быстро произвёл подсчёты в уме и решил, что Хардести немного старше, чем кажется с виду. Капитан Специальных сил армии США, потом ЦРУ, да ещё шестнадцать лет... значит, ему должно быть ближе к пятидесяти, чем к сорока. Наверно, трудится до седьмого пота, чтобы держать себя в форме.

— Итак, — произнёс он вслух, — чем я могу быть вам полезен?

— А что вам сказал Терри? — спросил в свою очередь разведчик.

— Он сказал, что я должен буду встретиться с неким Питом Александером.

— Пита неожиданно вызвали из города, — объяснил Хардести.

Офицер принял это объяснение как должное.

— Ну, и ещё генерал сказал, что вы, парни из Управления, ведёте нечто вроде поиска талантов, но не хотите выращивать свои собственные, — честно ответил Карузо.

— Терри хороший человек и замечательный морской пехотинец, но всё же иногда проявляет некоторую узколобость.

— Возможно и так, мистер Хардести, но он скоро примет Вторую дивизию и станет моим боссом, так что я постараюсь оставаться максимально лояльным по отношению к нему. К тому же вы ещё не сказали мне, зачем я сюда приехал.

— Вам нравится в Корпусе?

Морской пехотинец кивнул:

— Да, сэр. Конечно, жалование не ахти, но мне хватает, зато работаю с лучшими из лучших людей.

— Да, те, с которыми мы лазили по горам, и впрямь были довольно неплохи. Вы много с ними работали?

— В общей сложности? Около четырнадцати месяцев, сэр.

— Вы вполне прилично обучили их. И сами в той мелкой заварушке показали себя вполне прилично, — заметил Хардести. Он внимательно следил за всем комплексом реакций, сопровождавших ответ на каждый задаваемый им вопрос.

Капитан Карузо не был настолько скромен, чтобы рассматривать то, что случилось с ним в Афганистане, как «мелкую заварушку». Пули, свистевшие вокруг него, были самыми реальными, их было много, и он воспринимал это событие как настоящий серьёзный бой. Но его труды по обучению подчинённых не пропали даром и привели к тем самым результатам, какие предсказывали начальники. Это оказалось важным и, несомненно, приятным открытием. От морской пехоты действительно мог быть толк. Да ещё какой!

Однако ответил он очень кратко:

— Да, сэр, — и добавил, чуть помолчав: — Я очень признателен вам за помощь, сэр.

— Я уже немного староват для таких игр, но всё же приятно было убедиться, что кое-что ещё помню. — Хардести не стал заканчивать фразу и слова: «мне этого дерьма больше чем достаточно», произнёс лишь про себя. Драки были детским развлечением, а он давно уже вышел из детского возраста. — У вас есть какие-нибудь соображения по поводу тех событий, капитан? — спросил он.

— В общем-то, нет, сэр. Я все написал в своём рапорте.

С этим рапортом Хардести заблаговременно ознакомился.

— Может быть, снятся кошмары или что-нибудь в этом роде?

Вопрос удивил Карузо.

— Кошмары? С чего бы это вдруг? Нет, сэр, — с видимой растерянностью ответил он.

— А совесть не мучает? — продолжал допытываться Хардести.

— Сэр, эти люди начали войну против моей страны. Мы только дали сдачи. Если не знаешь, как пойдёт игра, нечего и ввязываться в неё. Если у них были жены и дети... я сожалею об этом, но, когда делаешь людям гадости, нужно соображать, что за них придётся расплачиваться.

— Вы хотите сказать, что мы живём в суровом мире?

— Сэр, просто-напросто, прежде чем пнуть тигра по заднице, нужно подумать, как не попасться ему в зубы.

Ни кошмаров, ни угрызений совести, — подумал Хардести. Именно так и нужно реагировать на подобные вещи, но чрезмерно добрые и мягкие Соединённые Штаты Америки далеко не всегда воспитывают своих граждан должным образом. Карузо был воином. Хардести откинулся на спинку своего кресла, окинул посетителя пристальным взглядом и лишь после этого продолжил разговор.

— Кэп, что касается причины, по которой вас сюда пригласили... Вы, конечно же, читали в газетах обо всех этих проблемах, с которыми мы сталкиваемся в связи с всплеском международного терроризма. Между Управлением и Бюро постоянно идут тайные войны. На оперативном уровне обычно никаких проблем не возникает, и на верхнем уровне тоже все в порядке. Директор ФБР Мюррей вполне приличный человек и, когда он работал юридическим атташе в Лондоне, хорошо взаимодействовал с нашими людьми.

— Но на среднем уровне дела идут хуже, да, сэр? — спросил Карузо.

Ему уже приходилось сталкиваться с этим в Корпусе. Штабные офицеры в основном проводили время в перепалках со своими коллегами, причём, всё происходило на уровне детского сада: мой папа побьёт твоего папу. Нет, мой — твоего. Это явление, вероятно, существовало и в Древнем Риме, и в Древней Греции. На него можно было бы не обращать внимания, не будь все это не просто глупо, но и очень вредно для дела.

— Совершенно верно, — кивнул Хардести. — Знаете, наверно, справиться со всем этим под силу одному богу, но и он должен будет вздохнуть с облегчением, когда покончит с делом. Бюрократия слишком сильно укрепилась. В вооружённых силах положение ещё не самое худшее. Там людей то и дело перетряхивают, почти у всех есть осознание «миссии», и по большей части они работают для её выполнения, особенно если это помогает взбираться по карьерной лестнице. Это общеизвестно: чем дальше ты находишься от острия штыка, тем глубже погрязаешь в мелочах. Ну, так вот, мы ищем людей, которые знают, что находится на острие.

— А задачи?..

— Угадывать, находить и пресекать террористическую опасность, — ответил разведчик.

— Пресекать?.. — повторил Карузо.

— То есть нейтрализовать... Чёрт возьми, ладно — при необходимости и возможности убивать этих сучьих детей. Собирать информацию о характере и серьёзности угрозы и предпринимать любые действия, какие представляются необходимыми, в зависимости от степени угрозы. По большей части это разведывательная деятельность. Управление слишком ограничено в своих действиях. У специальной подгруппы таких рамок нет.

— В самом деле? — Это было настоящим сюрпризом.

Хардести спокойно кивнул.

— В самом деле. Вы будете работать не на ЦРУ. У вас будет возможность использовать источники Управления, но этим контакты и ограничатся.

— В таком случае на кого же я работаю?

— Нам нужно будет кое-что обсудить, прежде чем мы перейдём к этому вопросу. — Хардести положил ладонь на папку с личным делом офицера морской пехоты. — Вы попали в число трех процентов морских пехотинцев, которые представляются нам лучшими с точки зрения пригодности к разведывательной работе. Твёрдая «четвёрка» почти по всем пунктам. Особенно впечатляет ваше знание иностранных языков.

— Мой папа — американский гражданин, я имею в виду, что он родился здесь, — но его отец сошёл с корабля, прибывшего из Италии. Он открыл ресторан в Сиэтле и до сих пор его содержит. Так что папа в детстве говорил главным образом по-итальянски, и мы с братом тоже хорошо усвоили этот язык. В средней школе и колледже я изучал испанский. Конечно, я не смогу сойти за местного жителя, но владею языком достаточно свободно.

— А как насчёт технической подготовки?

— Это тоже папино. Он ведь инженер. Работает на «Боинг» — аэродинамика, проектирование крыльев и поворотных рулей. Насчёт моей мамы вы тоже знаете — там все есть. Мама, она и есть мама. Теперь, когда мы с Домиником выросли, она помогает местным католическим школам.

— А ваш брат служит в ФБР?

Брайан кивнул:

— Да. Закончил юридический колледж и решил пойти на федеральную службу.

— И уже успел попасть в прессу, — сказал Хардести, протягивая собеседнику полученные по факсу копии заметок из бирмингемских газет. Брайан бегло просмотрел их.

— Ну и молодец же ты, Дом, — прошептал капитан Карузо, дойдя до четвёртого абзаца, что тоже понравилось хозяину кабинета.

* * *

Полет из Бирмингема до Вашингтонского Национального аэропорта Рейгана занял от силы два часа. Доминик Карузо прошёл на станцию метро и сел в поезд, который доставил его к Гуверовскому центру, расположенному на углу Десятой улицы и Пенсильвания-авеню. Благодаря значку ему не нужно было проходить через металлодетектор. Агентам ФБР полагалось носить с собой оружие, а на рукояти его пистолета как-никак уже имелась почётная зарубка — конечно, не в буквальном смысле, но коллеги по службе успели немало пошутить на этот счёт.

Кабинет помощника директора Огастуса Эрнста Вернера находился на верхнем этаже с окнами на Пенсильвания-авеню. Секретарь, не говоря ни слова, указал посетителю на дверь кабинета.

Карузо никогда прежде не встречался с Гасом Вернером. Помощник директора, высокий, стройный и походивший на монаха как по внешности, так и по образу жизни, был очень опытным агентом. В прошлом он служил в морской пехоте, затем возглавлял группу по спасению заложников и уже совсем было собрался в отставку, когда директор ЦРУ и его близкий друг Дэниел Мюррей предложил ему новую работу. Отделение по борьбе с терроризмом было чем-то вроде пасынка более крупных отделов — криминального и иностранной контрразведки, но ему удавалось практически ежедневно подтверждать свою полезность.

— Плюхайся куда-нибудь, — бросил Вернер, не прерывая телефонного разговора. Впрочем, уже через минуту он положил трубку и нажал на кнопку, включившую над дверью световую табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ».

— Это мне прислал по факсу Бен Хардинг, — сказал Вернер, помахав копией донесения о вчерашнем происшествии со стрельбой — Как было дело?

— Там всё написано, сэр. — Доминику пришлось три часа напрягать мозги, чтобы изложить все на бумаге в точном соответствии с бюрократическим жаргоном ФБР. Было даже странно, что для описания события, занявшего менее шестидесяти секунд, потребовалось столько времени.

— А о чём ты умолчал, Доминик? — Столь проницательного взгляда, как тот, который сопровождал этот вопрос, молодой агент ещё не встречал.

— Ни о чём, сэр, — ответил Карузо.

— Доминик, у нас в Бюро есть несколько очень хороших стрелков из пистолета. Я один из них, — сказал Гас Вернер. — Три пули прямо в сердце с расстояния в пятнадцать футов — это очень даже неплохо. А уж для человека, который еле сохранил равновесие, споткнувшись о ножку стола, это просто поразительно. Бен Хардинг не заметил в этом ничего удивительного, а я заметил. И, кстати, директор Мюррей тоже обратил на это внимание. Дэн тоже довольно приличный стрелок. Он прочитал этот факс вчера вечером и попросил меня высказать своё мнение. Дэну никогда не приходилось убивать людей. Мне приходилось. Три раза. Два раза, когда я работал в группе по освобождению заложников, и один — в Де-Мойне, том, что в Айове. Там тоже расследовали похищение. Я увидел, что он сделал с двумя из жертв — маленькими мальчиками, — и могу честно сказать, что мне совершенно не хотелось, чтобы какой-нибудь красноречивый психиатр убедил жюри в том, что этот человек, дескать, сам является жертвой своего тяжёлого детства и что его вины во всём случившемся нет, ну, и сам знаешь, какую чушь можно услышать в опрятном чистом зале суда, где жюри не видит ничего, кроме фотографий с места преступления, и то лишь в том случае, если защита не сможет убедить судью, что эти снимки слишком сильно работают на обвинение. Так вот, знаешь, что тогда случилось? Я решил сам выступить в качестве закона. Не помогать исполнять закон, или писать закон, или разъяснять закон. Однажды, двадцать два года назад, я решил сам стать законом. Карающим божьим мечом. И, знаешь, чувствовал себя прекрасно.

— Откуда вы узнали?..

— Почему я был уверен в том, что это и есть тот человек, которого мы ищем? Он хранил сувениры. Головы. В трейлере, где он жил, их было восемь. Нет, у меня не оставалось ни малейшего сомнения. Я увидел рядом нож и велел ему взять его, он взял, а я всадил ему четыре пули в грудь с десяти футов и ни разу в жизни не пожалел о том случае. — Вернер сделал паузу. — Мало кто знает об этой истории. Даже моя жена не знает. Так что не рассказывай мне сказки о том, как ты споткнулся о стол, вытащил свой «смит» и, балансируя на одной ноге, уложил три пули точно в сердечный желудочек преступника, договорились?

— Да, сэр, — неопределённо ответил Карузо. — Мистер Вернер...

— Называй меня Гас, — разрешил помощник директора.

— Сэр, — упорно повторил Карузо. Начальники, поощрявшие фамильярность в обращении, изрядно раздражали его. — Сэр, если бы я сказал что-нибудь в этом роде, то мне сразу же пришлось бы расписаться на официальном правительственном документе в том, что я совершил убийство. Он действительно взял нож, он начал вставать, чтобы обернуться ко мне, он находился на расстоянии десяти или двенадцати футов от меня, а в Квантико нас учили, что такое стечение обстоятельств следует расценивать как прямую и непосредственную опасность для жизни. И поэтому — да, я начал стрелять, так что я действовал в полном соответствии с политикой ФБР по использованию летальных средств.

Вернер кивнул.

— Ты ведь имеешь юридическое образование, да?

— Да, сэр. Я получил право выступать в суде в Виргинии и округе Колумбия, а в Алабаме ещё не сдавал экзамены.

— Ну, так забудь на минуту о том, что ты юрист, — мягко произнёс Вернер. — Это было вполне обоснованное применение оружия. У меня до сих пор сохранился револьвер, из которого я пришил того ублюдка. «Смит» 66-й модели с четырехдюймовым стволом. Я даже иногда беру его на работу. Доминик, ты совершил то, о чём каждый агент мечтает хотя бы раз за свою карьеру. Собственной рукой исполнил правосудие. Не страдай из-за этого.

— Я не страдаю, сэр, — горячо возразил Карузо. — Эта девочка, Пенелопа... Я не смог спасти её, но, по крайней мере, ублюдок никогда больше не сделает ничего подобного. — Он смотрел Вернеру прямо в глаза. — Вы знаете это чувство.

— Да. — Старый агент снова пристально взглянул на Карузо. — И ты уверен, что ни о чём не жалеешь?

— Я смог часок подремать в самолёте, — младший из собеседников произнёс эту фразу без видимой улыбки.

Зато в ответ улыбнулся и кивнул Вернер.

— Хорошо, ты получишь официальное поощрение прямо из офиса директора. Не будем связываться с ОПСС.

ОПСС представлял собой нечто вроде собственного министерства внутренних дел ФБР, и хотя пользовался определённым уважением среди рядовых сотрудников, но все относились к нему, самое меньшее, без горячей любви. По Бюро ходил афоризм: если ребёнок мучает зверюшек и мочится в кровать, то он либо станет серийным убийцей, либо пойдёт работать в Отдел проверки служебного соответствия.

Вернер приподнял за угол папку с личным делом Карузо.

— Здесь написано, что ты неглуп, знаешь языки... Хочешь переехать в Вашингтон? Я ищу для своей лавочки людей, которые способны думать самостоятельно.

Очередной перевод, — так истолковал эти слова специальный агент Доминик Карузо.

* * *

Джерри Хенли не был особым почитателем условностей. Он приезжал на работу в костюме и при галстуке, но уже через пятнадцать секунд после того, как входил в свой кабинет, пиджак оказывался на стоявшей в углу вешалке. Просмотрев вместе с секретаршей — как и он сам, уроженкой Южной Каролины по имени Элен Конноли — график предстоящего рабочего дня, он взял свежий номер «Уолл-стрит джорнел» и пробежал глазами первую полосу. Он уже успел пролистать «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост», чтобы получить представление о сегодняшней политической обстановке, привычно ворча, что они всегда все понимают не так, как надо. Электронные часы на столе сообщили, что у него остаётся двадцать минут до первой встречи, и он включил компьютер, чтобы узнать, о чём говорят пресс-службы высших правительственных чиновников.

Это требовалось ему, чтобы удостовериться, что он не пропустил при чтении газет ничего важного. Оказалось, что в общем-то ничего, если не считать интересной информации в «Виргиния пайлот» о ежегодной Флечеровской конференции — круглом столе, который командования ВМФ и морской пехоты регулярно устраивали на Норфолкской военно-морской базе. Там обсуждались проблемы терроризма, причём довольно толково, отметил Хенли. Людям в форме часто удавалось рассуждать здраво. В отличие от народных избранников и гражданских чиновников.

«Мы прикончили Советский Союз, — рассуждал про себя Хенли, — и рассчитывали, что после этого в мире наступит спокойствие. Но мы совершенно не предвидели появления всех этих ненормальных с припрятанными где-то „АК-47“ и обученных кухонной химии или просто готовых жертвовать собственными жизнями, чтобы уничтожать тех, кого они считают врагами».

И ещё одной важной вещи они не сделали — не сумели подготовить разведывательное сообщество к борьбе против этой напасти. Даже президент, имеющий огромный опыт работы с «черным миром», и лучший директор ЦРУ из всех, кого знала американская история, не сумели добиться сколько-нибудь заметных успехов. Они увеличили штаты — пятьсот человек, влившиеся в Агентство, насчитывавшее двадцать тысяч сотрудников, вроде бы не могли сделать погоды, но это позволило удвоить оперативный состав. В результате ЦРУ наполовину преодолело свою прежнюю ужасающую неадекватность, но все равно, половина — это всего лишь половина. К тому же в ответ на это Конгресс ещё больше усилил надзор и ужесточил ограничения, перекрыв тем самым кислород всем новым людям, которых завербовали, чтобы вдохнуть жизнь в костяк правительственной команды. Они никогда ничему не учатся. Он лично много раз пытался что-то объяснить своим коллегам по Всемирному клубу самых выдающихся людей, но его слушали лишь немногие, часть не желала слушать вовсе, а остальные так и не выработали твёрдого мнения. Они обращали слишком много внимания на редакционные полосы газет, часто даже тех, которые издавались не в их родных штатах, потому что там, как считали они в своей тупости, отражалось мнение американского народа. Возможно, все объяснялось очень просто: любой вновь избранный политик терял разум, покорённый очарованием новой игры, и с ним происходило то же самое, что и с Гаем Юлием Цезарем, лишившимся разума под влиянием чар Клеопатры. Он отлично знал, что все решает штат, «профессиональные» помощники политиков, которые «направляют» своих боссов по верной дороге к следующему переизбранию, и именно переизбрание стало Священным Граалем общественной жизни. Америка не имела наследственного правящего класса, но в ней имелся чрезвычайно многочисленный отряд людей, находивших своё счастье в возможности вести тех, кто их нанимал, по верной дороге правительственного пустословия.

Так что работа изнутри системы себя не оправдывала.

Следовательно, чтобы достичь чего-нибудь, следовало находиться за пределами системы.

Причём, чертовски далеко от этих пределов.

И если кто-нибудь все же разберётся в том, что происходит... он всё равно запачкан так, что дальше некуда, верно?

Первый час Хенли потратил на обсуждение финансовых вопросов с некоторыми из своих сотрудников, потому что именно так «Хенли Ассошиэйтс» добывала деньги. И, будучи торговцем ширпотребом и перейдя к валютному арбитражу, он чуть ли не с самого начала шёл на полтора корпуса впереди всех остальных, ощущая мгновенные колебания ситуации, порождавшиеся психологическими факторами — он называл их «дельтами», — чуть ли не исключительно благодаря своему интуитивному восприятию, которое могло оказаться, но могло и не оказаться верным.

Все свои деловые операции он вёл анонимно через иностранные банки, которым, всем до одного, нравилось иметь крупные счета. Притом ни один из этих банков не проявлял чрезмерного любопытства по поводу происхождения денег, если только они не были чрезмерно и откровенно грязными, чего за ним не водилось. Это был всего лишь ещё один способ держаться вне системы.

Не то чтобы все его сделки строго соответствовали букве закона — возможность подслушивать переговоры Форт-Мида делала для него игру намного легче. Откровенно говоря, это было предельно незаконно и ничуть не более этично. Но, по большому счёту, «Хенли Ассошиэйтс» оказывала очень мало влияния на события, вершащиеся на мировой арене. Возможно, это было не совсем так, но «Хенли Ассошиэйтс» руководствовалась принципом: чтобы и волки были сыты, и овцы целы, и потому отхлёбывала из международного корыта лишь самую капельку. При этом учитывалось, что за преступления такого типа и такой малой значимости правительство не предусматривало никакой реальной ответственности. И к тому же в сейфе, находившемся в глубоком подвале здания, хранилась официальная хартия, подписанная прежним президентом Соединённых Штатов.

В кабинет вошёл Том Дэвис. Прошлое этого человека, формально занимавшего пост главы отдела операций с долговыми обязательствами, имело немало сходства с биографией Хенли. Большую часть времени он проводил перед компьютерным монитором. По поводу возможной утечки информации он не тревожился. В этом здании все стены были проложены металлической сеткой, полностью исключавшей проникновение электромагнитных импульсов, и все компьютеры имели несокрушимую защиту от любых хакерских атак.

— Что новенького? — спросил Хенли.

— Похоже, что у нас появилось несколько потенциальных новичков, — ответил Дэвис.

— И кто же они такие?

Дэвис подвинул через стол две папки, которые принёс с собой. Глава компании открыл сразу обе.

— Братья?

— Близнецы. Двуяйцевые. У их матушки в том месяце появились две яйцеклетки, а не одна. И в обеих были зачаты вполне приличные люди. Есть мозги, которыми они умеют пользоваться, неплохая физическая подготовка, да вдобавок к этому полезные таланты и способности к языкам. Особенно к итальянскому.

— А этот говорит на пушту? — Хенли удивлённо вскинул голову.

— Лишь настолько, чтобы спросить, где отыскать ванную. Он провёл в стране около восьми недель, но смог найти время, чтобы немного ознакомиться с местным наречием. В документах говорится, что он неплохо справлялся там со своими обязанностями.

— Думаешь, эти парни из той породы, которая нам нужна? — спросил Хенли. Подходящие люди не гуляли толпами по улицам, и поэтому Хенли содержал вербовщиков — их было очень немного, и они действовали с крайней осторожностью, — разбросанных по всем главным правительственным учреждениям.

— Конечно, необходимо их дополнительно проверить, — согласился Дэвис, — но они и на самом деле обладают теми талантами, которые нам нужны. На первый взгляд оба кажутся серьёзными, уравновешенными и достаточно умными, чтобы понять, чем мы тут занимаемся. Поэтому я думаю, что они заслуживают серьёзного внимания.

— Что у них предстоит в ближайшем будущем?

— Доминика переведут в Вашингтон. Гас Вернер хочет, чтобы он поработал в контртеррористическом отделе. Вероятно, начнёт с кабинетной работы. Для группы освобождения заложников он ещё слишком молод и не имел возможности продемонстрировать свои аналитические способности. Я полагаю, что Вернер намерен прежде всего посмотреть, насколько он сообразителен. Брайан отправится обратно в Кемп-Лежён и продолжит работу со своей ротой. Я очень удивлён тем, что Корпус не переводит его в аппарат разведки. Он очевидный кандидат туда, но они отдают предпочтение своим стрелкам, а он очень хорошо проявил себя в этом качестве в верблюжьих пустынях. Если мои источники верны, он очень скоро станет майором. Для начала, я думаю, нужно будет полететь туда и побеседовать с ним, скажем, за ленчем, а оттуда вернуться в округ Колумбия. И сделать то же самое с Домиником. Вернеру он понравился.

— Гас хорошо разбирается в людях, — заметил бывший сенатор.

— Ты прав, Джерри, — согласился Дэвис. — А у тебя тоже есть что-нибудь потрясающее?

— Форт-Мид, как обычно, захлёбывается от собственного изобилия. — Самая большая проблема Агентства национальной безопасности состояла в том, что оно добывало так много сырого материала, что для обработки требовалась целая армия. Конечно, немало пользы приносили компьютерные программы, способные проводить поиск по ключевым словам, и прочие современные штучки, но почти все полученное оказывалось невинной болтовнёй. Программисты из кожи вон лезли, пытаясь улучшить аналитические программы, но, как выяснилось, наделить компьютеры человеческими инстинктами было, пожалуй, невозможно (хотя попытки продолжались непрерывно). К сожалению, по-настоящему талантливые программисты работали на компании, производившие компьютерные игры. Серьёзные деньги крутятся именно там, а таланты обычно идут туда, откуда пахнет деньгами. Хенли не считал возможным сетовать на это. В конце концов, от двадцати до тридцати пяти лет он сам занимался именно добычей денег. Поэтому время от времени начинал поиски богатых и очень успешных программистов, для которых погоня за деньгами стала уже скучным и не слишком актуальным занятием. Обычно это оборачивалось пустой тратой времени. Слишком уж часто они оказывались жадными ублюдками. Почти такими же, как адвокаты, разве что не настолько циничными. — Хотя я заметил сегодня с полдюжины интересных пунктов...

— Например? — поинтересовался Дэвис. Главный вербовщик был также и высококлассным аналитиком.

— Вот. — Теперь уже Хенли в свою очередь протянул своему другу и подчинённому папку. Дэвис открыл её и мгновенно пробежал глазами листок с распечаткой.

— Хм-м-м... — Вот и все, что он сказал.

— Если этим дело не закончится, могут получиться большие неприятности, — задумчиво произнёс Хенли.

— Верно. Но этого нам мало. С тем, что есть, землетрясения не устроишь. Им всегда нужно больше.

— Кто у нас там сейчас? — Хенли положено было самому это знать, но, увы, он страдал от обычной для бюрократов болезни: ему было трудно удерживать в голове весьинформационный поток.

— Сейчас? Эд Кастильяно в Боготе, присматривает за картелем, но он находится под глубоким прикрытием. По-настоящему глубоким, — напомнил Дэвис своему боссу.

— Знаешь, Том, от всего этого шпионского бизнеса мне иногда блевать хочется.

— Выше голову, Джерри. Зарплата здесь чертовски хорошая, по крайней мере для нас, мелкой сошки, — добавил он, чуть заметно улыбнувшись. На фоне темно-бронзовой кожи его зубы цвета слоновой кости казались ещё белее.

— Да, быть крестьянином, наверно, просто ужасно.

— Мой добрый масса разрешить мне много учить себя, выучить буквы и все такое. Не быть бы так хорошо, быть бы совсем плохо. Мой больше не ходить полоть хлопок, спасибо, масса Джерри. — Хенли в притворном удивлении закатил глаза. Дэвис имел учёную степень Дартмута, где ему приходилось терпеть насмешки не столько по поводу цвета кожи, сколько насчёт его родного штата. Его отец выращивал зерно в Небраске и голосовал за республиканцев.

— Сколько теперь стоит комбайн? — полюбопытствовал босс.

— Ты шутишь? Как же можно такого не знать? Без малого двести тысяч. Папаша купил новый в прошлом году и до сих пор страдает по этому поводу. Дескать, пока эта телега будет окупаться, его внуки успеют не только разбогатеть, но и умереть. Говорит, комбайн топчет поля, как батальон рейнджеров, разыскивающих какого-то очень плохого парня. — Дэвис сделал прекрасную карьеру в ЦРУ в качестве полевого агента. Он специализировался по выслеживанию незаконного перевода денег из страны в страну. Когда он пришёл в «Хенли Ассошиэйтс», оказалось, что его таланты очень полезны для успешного ведения бизнеса и что своего оперативного чутья он нисколько не утратил. — Знаешь, этот парень из ФБР, Доминик, уже успел на своём первом месте службы, в Ньюарке, сделать кое-что интересное по части расследования финансовых преступлений. Одно из его дел переросло в серьёзное расследование поведения международного банкирского дома. Для новичка он обладает вполне приличным нюхом.

— И, кроме того, он способен на собственный страх и риск убить человека, — добавил Хенли.

— Именно поэтому, Джерри, он мне и приглянулся. Он способен принимать решения на ходу, не хуже любого парня с десятилетним опытом.

— Два брата ведут операцию... Любопытно... — Хенли снова, прищурившись, посмотрел на папки.

— Возможно, тут ещё и голос крови. Их дед как-никак был полицейским и расследовал убийства.

— А перед этим служил в 101-м авиаполку. Я понимаю, куда ты ведёшь, Том. Ладно. Прощупай их поскорее. По-видимому, у нас скоро появятся дела.

— Ты так думаешь?

— Там лучше не становится. — Хенли ткнул пальцем в сторону окна.

* * *

Они сидели в одном из венских уличных кафе. Вечера стали немного теплее, и завсегдатаи заведений решили, что ради удовольствия поесть и выпить кофе на свежем воздухе можно и помёрзнуть.

— Итак, чем же мы вас интересуем? — спросил Пабло.

— У нас с вами кое в чём совпадают интересы, — ответил Мохаммед и тут же пояснил: — Мы боремся против одних и тех же врагов.

Он, как бы в задумчивости, посмотрел по сторонам. Проходившие мимо женщины были одеты строго, почти мрачно. Шум от транспорта, особенно трамваев, не позволял никому подслушать их беседу. Для случайного или даже профессионального наблюдателя они были просто двумя иностранцами — а таких вокруг было много, — негромко и спокойно обсуждавшими между собой деловые вопросы.

Они говорили по-английски, что тоже было самым обычным делом.

— Да, это верно, — вынужден был согласиться Пабло. — По крайней мере отчасти. А в чём же общность интересов?

— У вас есть возможности, которые могли бы пригодиться нам, — терпеливо пояснил мусульманин. — А у нас есть возможности, полезные для вас.

— Понимаю... — Пабло подлил сливки в кофе и размешал. К его удивлению, кофе здесь был ничуть не хуже, чем в его родной стране.

Мохаммед был готов к тому, что соглашения не удастся достичь с первого раза. Его собеседник занимал вовсе не столь высокое положение, как хотелось бы. Но их общий враг больше преуспел в борьбе против организации Пабло, чем против его собственной. И это постоянно удивляло его. У предполагаемых партнёров имелись более чем достаточные причины прибегать к самым эффективным мерам безопасности, но, как это всегда бывает с людьми, стремящимися к исключительно материальной выгоде, им мешало отсутствие чистоты помыслов, свойственное его сподвижникам. И это делало их намного уязвимее. Но Мохаммед не был настолько глуп, чтобы предположить, будто эта причина позволит ему подчинить их себе. В конце концов, убийство одного израильского шпиона не превратило его в сверхчеловека. Конечно, они обладали более чем весомым опытом. Просто у них были пределы. Как и у его собственных людей. Все, кроме Аллаха всемогущего, имели пределы. Понимание этого, переводило упования в более реалистическую плоскость и позволяло не чувствовать слишком уж горького разочарования, когда дела шли не так, как надо. Нельзя позволять эмоциям препятствовать «бизнесу», как его собеседник в своём заблуждении называет его святое дело. Но, раз уж необходимо сотрудничать с неверными, следует делать на это скидки.

— Что вы можете предложить нам? — спросил Пабло, выказывая своё нетерпение, в полном соответствии с ожиданиями Мохаммеда.

— Если я не ошибаюсь, вы работаете над созданием надёжной сети в Европе.

— Да, вы правы. В последнее время у нас возникли некоторые, довольно ощутимые, осложнения. Европейские полицейские агентства не столь ограничены в своих действиях, как их американские коллеги.

— У нас такая сеть существует. — И распространённое мнение, будто мусульмане не принимают активного участия в наркотрафике — в Саудовской Аравии, например, торговец наркотиками вполне мог лишиться головы, — очень помогало работе.

— И что взамен?

— Вы имеете очень хорошо работающую сеть в Америке, и у вас есть множество причин не любить Америку, верно?

— Так оно и есть, — согласился Пабло. Колумбийскому картелю наркоторговцев удалось достичь заметных успехов в налаживании отношений со своими неспокойными идеологическими союзниками, действовавшими в горах родной страны Пабло. Рано или поздно Революционные Вооружённые Силы Колумбии должны были уступить давлению, после чего, вне всякого сомнения, им предстояло бы превратиться в «друзей» — «партнёры» слишком уж неопределённое слово, — а за это им в качестве входной платы пообещали бы допуск к демократическому процессу. Но тогда безопасность картеля могла бы оказаться под серьёзной угрозой. Лучшим другом наркобаронов была политическая нестабильность в Южной Америке, но такое положение не могло длиться вечно. Точно в таком же положении, как понимал Пабло, находится его собеседник, и это действительно делало их временными союзниками. — Какую именно помощь вы хотите от нас получить?

Мохаммед достаточно откровенно ответил. Он не стал добавлять, что за свою помощь картель не получит никакой оплаты деньгами. Куда должна пойти первая партия, которую возьмутся переправлять люди Мохаммеда? В Грецию? Да, это, вероятно, будет самым простым вариантом — и этого должно хватить, чтобы закрепить договорённость, не так ли?

— Это все?

— Мой друг, мы по большей части работаем с идеями, а не реальными предметами. Те немногочисленные материальные ценности, в которых мы нуждаемся, чрезвычайно компактны и в случае необходимости могут быть получены едва ли не в любой точке мира. И я не сомневаюсь, что вы сможете помочь нам с паспортами и прочими необходимыми документами.

Пабло чуть не поперхнулся кофе.

— Да, это очень просто.

— В таком случае есть ли ещё какие-нибудь причины, которые могли бы препятствовать нашему союзу?

— Я должен обсудить это с моими боссами, — признался Пабло, — но пока что не вижу никаких оснований для конфликта интересов.

— Превосходно. Как мы сможем общаться дальше?

— Мой босс предпочитает лично встречаться с теми, с кем ведёт дела.

Мохаммед ненадолго задумался. Путешествия изрядно раздражали и его самого, и его партнёров, но избежать их было решительно невозможно. К тому же у него имелось столько паспортов, что он мог воспользоваться любым аэропортом мира. А вдобавок к документам имелись и необходимые языковые навыки. Он не впустую проводил время в Кембридже. И мог поблагодарить за это своих родителей. Он благословлял свою мать-англичанку, от которой унаследовал тип и цвет лица и голубые глаза. Благодаря своей внешности он мог сойти за уроженца любой страны, за исключением разве что Китая и Африки. И сохранившийся кембриджский акцент тоже отнюдь не портил дела.

— Вам будет достаточно сообщить мне время и место, — ответил Мохаммед, протягивая собеседнику визитную карточку. На ней был приведён только адрес электронной почты — самого полезного инструмента для тайных коммуникаций из всех, какие когда-либо изобретало человечество. И при помощи такого чуда, как современная авиация, он мог за сорок восемь часов добраться до любой точки земного шара.

Глава 2 Поступление на службу

Он вошёл в кабинет без четверти пять. Ни один встречный на улице не обратил бы на него особого внимания, за исключением, разве что, той или иной одинокой женщины. Рост шесть футов один дюйм и вес приблизительно сто восемьдесят фунтов, тёмные, почти чёрные волосы и голубые глаза — вряд ли он попадал под стандарт внешности, который требуется для кинозвёзд, но всё же был, конечно же, не тем мужчиной, какого хорошенькая молодая профессионалка постарается поскорее выкинуть из своей кровати.

И одет он был хорошо, Джерри Хенли сразу заметил это. Синий костюм с красной полоской — похоже, что английского покроя, — жилет, красно-жёлтый полосатый галстук с явно недешёвой золотой булавкой. Дорогая сорочка. Приличная стрижка. Уверенный взгляд, обретённый благодаря наличию денег, хорошего образования и твёрдого сознания того, что юность не будет растрачена впустую. Свой автомобиль он оставил на гостевой стоянке перед зданием. Жёлтый внедорожник «Хаммер-2» из тех, какие предпочитают люди, успешно разводящие скот в Вайоминге или загребающие большой лопатой деньги в Нью-Йорке. И, вероятно, именно потому...

— Так что же привело тебя сюда? — спросил Джерри, указав гостю на удобное кресло по другую сторону стола.

— Я пока что не решил, чем хочу заниматься, и смотрю все подряд в поисках подходящей ниши.

Хенли улыбнулся.

— Да, я ещё не настолько стар, чтобы не помнить, насколько запутанным все кажется после того, как закончишь школу. А где ты учился?

— В Джорджтауне. Семейная традиция. — Юноша безмятежно улыбнулся. Ещё одним достоинством, которое заметил и оценил Хенли, было то, что он не пытался произвести на собеседника впечатление своей фамилией и происхождением. Он, похоже, даже немного стеснялся этого и стремился пойти собственным путём и заслужить своё собственное имя, как это бывает у многих молодых людей. Естественно, умных. Настоящая жалость, что в Кампусе для него не было места.

— Твой отец питает глубокое почтение к иезуитским школам.

— Даже маму убедил. А Салли не стала учиться в Беннингтоне и прошла подготовительные курсы в Фордхэмской школе, в Нью-Йорке. А теперь, конечно, пойдёт на медицинский в университет Хопкинса. Хочет стать доктором, как мама. А что, чёрт возьми, это очень благородная профессия.

— В отличие от юриспруденции? — подковырнул Джерри.

— Вы же знаете, как папа к этому относится, — с усмешкой отозвался молодой человек. — А какая была у вас преддипломная специализация? — в свою очередь спросил он Хенли, конечно, заранее зная ответ.

— Экономика и математика. Я взял сразу две специализации. — Это и впрямь оказалось очень полезным для моделирования политики торговли на рынках предметов потребления. — Так как же поживают твои родители?

— О, прекрасно. Папа снова занялся писательством — составляет мемуары. Хотя всё время ворчит, что он ещё недостаточно стар для этого занятия, но старается делать все так, как положено. Он не слишком доволен новым президентом.

— Да, Килти обладает потрясающей жизнестойкостью. Когда этого парня в конце концов похоронят, придётся поставить грузовик поверх надгробного камня, чтобы он не вылез. — Эту шутку сочинила и опубликовала «Вашингтон пост».

— Я тоже слышал подобные разговоры. Папа говорит, что одного идиота хватит с лихвой, чтобы загубить работу десяти гениев. — Эта пословица не публиковалась в «Вашингтон пост». Но именно по этой причине отец юноши основал Кампус, хотя сам молодой человек не мог знать об этом.

— Ну, это преувеличение. Он новичок и допускает случайные промахи.

— Может быть, и так. Но, скажите, вы готовы держать пари, что, когда придёт время казнить того сумасшедшего куклуксклановца из Миссисипи, он не отменит приговор?

— Борьба против смертной казни для него принципиальный вопрос, — заметил Хенли. — Во всяком случае, он так говорит. Немало народу с ним согласно, и это мнение пользуется известным уважением.

— Принципиальный вопрос? Такой подход годится разве что для какой-нибудь старушки, преподающей в средних классах.

— Если хочешь поспорить насчёт политики, то советую посетить гриль-бар — всего миля отсюда по 29-му шоссе, — предложил Джерри.

— Нет-нет, я просто немного увлёкся. Прошу прощения, сэр.

«Малыш держит карты вплотную к жилетке», — отметил про себя Хенли.

— Ладно, тема действительно увлекательная. Так чем я могу быть тебе полезен?

— Мне любопытно.

— Что же? — спросил бывший сенатор.

— Что вы здесь делаете, — сказал посетитель.

— Главным образом продаём и покупаем валюту. — Хенли потянулся, всем своим видом демонстрируя усталость в конце рабочего дня.

— Ага, — не без ехидства кивнул щенок.

— Таким образом можно сделать неплохие деньги, если, конечно, располагаешь приличной информацией и имеешь достаточно крепкие нервы.

— Вы знаете, папа вас очень любит. Он говорит, это совершенно нелепо, что вы так давно не встречались.

Хенли кивнул:

— Да, и в этом виноват только я.

— Он также сказал мне, что вы слишком умны и не могли случайно провалиться с таким треском.

Вероятно, эти слова нужно было расценить как прямо-таки сейсмическую бестактность, но что-то в глазах мальчишки говорило, что он совершенно не намеревался оскорбить хозяина кабинета. Скорее это был вопрос... или все же оскорбление? — внезапно спросил себя Хенли.

— Это время было очень тяжёлым для меня, — напомнил гостю Джерри. — Да и никто не застрахован от ошибок. Даже твой папа и тот, случалось, ошибался.

— Это правда. Но папе повезло, что у него был Арни, всегда готовый прикрыть его задницу.

Это замечание предоставило хозяину брешь, в которую он и устремился.

— А как поживает Арни? — спросил Хенли, желая прежде всего выиграть время. Он продолжал гадать, зачем к нему пожаловал этот мальчишка, и вынужден был признаться себе, что этот визит начинает его немного тревожить, хотя и не мог сообразить, в чём же тут причина.

— Лучше некуда. Он скоро станет новым канцлером Университета штата Огайо. Папа считает, что у него всё должно получиться, тем более что ему давно нужно было найти себе какую-нибудь спокойную работу. Я думаю, что папа прав. Для нас с мамой настоящая загадка, как он умудрился сохранить здоровое сердце. Вероятно, некоторые люди действительно созданы специально для бурной деятельности. — За всё время разговора глаза мальчишки ни разу не оторвались от лица Хенли. — Беседы с Арни многому меня научили.

— А с твоим отцом?

— О, конечно, было кое-что. Но вообще-то почти все интересное я узнавал от других.

— От кого же именно?

— Прежде всего от Майка Бреннана. Он был, можно сказать, моим главным агентом, — пояснил Джек-младший. — Диплом колледжа Святого Креста, а потом карьера в Секретной службе. Чертовски здорово стреляет из пистолета. Он и меня научил стрелять.

— Неужели?

— У Службы есть тир в здании старого почтамта, в нескольких кварталах от Белого дома. Я до сих пор иногда захаживаю туда. Майк теперь перебрался в Белтсвилл, преподаёт в Академии Секретной службы. Отличный парень — умный и очень спокойный. Знаете, он был для меня самой настоящей нянькой, и я расспрашивал его обо всём на свете: что делают сотрудники Секретной службы, как их учат, как эти ребята думают, на что они обращают внимание, когда охраняют маму и папу. Я очень много узнал от него. И от всех остальных.

— Что же это за остальные?

— Парни из ФБР. Дэн Мюррей и Пат О'Дей — инспектор по особо важным делам у Мюррея. Он уже совсем собрался в отставку. Вы не поверите: собирается поселиться в Мэне и разводить скот на мясо. Самое лучшее место для скотоводства. Он тоже стрелок каких поискать, вроде «Дикого Билла» Хикока^[587], и держится так, что никому в голову не придёт, что он выпускник Принстона. Тоже довольно умный парень, этот Пат. Он много рассказывал мне о том, как Бюро ведёт расследования. И его жена Андреа. Она телепатка. Судя по всему, черт знает сколько времени разрабатывала всякие мелочи для папы. Имеет степень магистра психологии Университета Виргинии. От неё я узнал пропасть всякой всячины. И ещё люди из ЦРУ, конечно, Эд и Мэри Пат Фоли — боже всемогущий, какая потрясающая пара! Но знаете, кто был самым интересным из всех?

Он знал.

— Джон Кларк?

— О, да. Сложнее всего было заставить его говорить. Клянусь, по сравнению с ним Фоли — все равно что Дейзи и Люси^[588]. Но если уж он кому доверяет, то может порассказать много интересного. Я загнал его в угол, когда он получил Почётную медаль — об этом мельком сообщали по телевидению: отставной флотский чиф-петти-офицер получает свою награду за Вьетнам. Шестидесятисекундный сюжет в обзоре новостей за день. И, знаете, ни один репортёр не спросил его, что же он делал после того, как покинул флот. Ни один. Господи, как же они тупы! Думаю, кое-что было известно Бобу Холцману. Он там был, стоял в противоположном от меня углу. Кстати, довольно умён для журналиста. Папе он нравится, только он не доверяет ему — слишком уж сильно парень старается держать нос по ветру. В общем, Большой Джон — я имею в виду Кларка — очень серьёзный парень. Всюду побывал, много чего сделал и с полным правом носит форменную майку. Как же получилось, что его здесь нет?

— Джек, мой мальчик, когда ты доходишь до сути, это видно сразу, — сказал Хенли, придав голосу слегка восхищённый тон.

— Когда вы назвали его имя, я понял, что поймал вас, сэр. — Глаза молодого человека на мгновение торжествующе вспыхнули. — Я ведь несколько недель выяснял о вас все, что возможно.

— О? — Хенли почувствовал, что у него внезапно похолодело в животе.

— Это было совсем нетрудно — все на виду, нужно только верно сложить кусочки. Вроде тех картинок, которые продают для маленьких детей. Знаете, меня давно удивляло, что об этом месте никогда не сообщалось в СМИ...

— Молодой человек, если это угроза...

— Что? — Джек-младший был немало удивлён тем, что его перебили. — Вы думаете, что я хочу вас шантажировать? Нет, сенатор, я хотел всего лишь сказать, что под ногами лежит так много сырой информации, что невольно задаёшься вопросом: как репортёры умудрились не заметить все это? Помните, есть такая поговорка: даже слепая белка может случайно найти жёлудь? — Он секунду помолчал, и его глаза снова загорелись. — О, до меня дошло. Вы показали им то, что они рассчитывали увидеть, и они этим удовольствовались.

— Это не так уж трудно, но всё же их опасно недооценивать, — предупредил Хенли.

— Нужно всего лишь не разговаривать с ними. Папа давно уже сказал мне: держи язык за зубами, и не придётся сбивать ноги. Он всегда поручал Арни устраивать утечки. Без указания Арни никто и слова не сказал прессе. Могу поклясться, что СМИ его здорово боялись. Это ведь он отобрал у того парня из «Таймс» пропуск в Белый дом и поставил газету на место.

— Я хорошо помню этот случай, — ответил Хенли. Тогда в СМИ поднялась страшная вонь, зато довольно скоро даже «Нью-Йорк таймс» поняла, что отсутствие репортёра в пресс-центре Белого дома влечёт за собой появление болей в самых деликатных местах. Это был наглядный урок хороших манер, длившийся без малого шесть месяцев. Арни ван Дамм обладал более долгой и въедливой памятью, нежели СМИ. Нужно было хорошо подумать, прежде чем садиться играть в покер с прикупом против Арнольда ван Дамма.

— Все же к чему ты ведёшь, Джек? Зачем ты сюда приехал?

— Сенатор, я хочу играть в большую игру. А здесь, я думаю, именно такую и ведут.

— Объясни подробнее, — потребовал Хенли. Необходимо было понять, насколько большую часть картины удалось сложить мальчишке.

Джон Патрик Райан-младший открыл кейс.

— Прежде всего, это единственное здание, выше частного дома на прямой линии между Агентством национальной безопасности в Форт-Миде и Лэнгли, где находится ЦРУ. Из Интернета можно получить спутниковые фотографии. Я напечатал их все. Вот. — Он подал Хенли небольшой альбом. — Я навёл справки в муниципальных конторах и узнал, что в этом районе планировали построить ещё три офисных здания, но никому не дали разрешения. Причины отказов в документах не указывались, но шума не поднимал никто. Медицинский центр, находящийся поблизости, получил от «Ситибанка» кредиты на очень хороших условиях на строительство по пересмотренным планам. Большинство ваших сотрудников в прошлом работали в разведках. Служба безопасности — отставные военные полицейские от Е-7 и выше. Электронная система безопасности у вас лучше, чем в Форт-Миде. Между прочим, чёрт возьми, как вам вообще это удалось?

— У частных лиц намного больше возможностей договориться с подрядчиками. Впрочем, продолжай, — отозвался бывший сенатор.

— Вы никогда в жизни не совершили ни одного незаконного поступка. То обвинение в злоупотреблении служебным положением, которое погубило вашу сенатскую карьеру, было полнейшим дерьмом. Любой приличный адвокат, по всей вероятности, добился бы полного его судебного опровержения, но вы не стали защищаться и напрочь вышли из игры. Я помню, что папа всегда ценил ваш ум, и ещё он часто отмечал, что вы очень прямодушный человек. Таких вещей он не говорил, пожалуй, ни о каком другом обитателе Холма. С вами любили работать руководители ЦРУ, вы помогали им добиваться финансирования проектов, когда кое-кто из ваших коллег-сенаторов устраивал истерики. Я не знаю причин, но почему-то многие тамошние обитатели ненавидят разведывательные службы. Папу просто с ума сводила необходимость постоянно заседать с сенаторами и конгрессменами на обсуждениях всякой чуши, при помощи которой удавалось их усмирять. Его бесило множество их любимых никчёмных затей для избирательных округов. Папа просто ненавидел эти посиделки. Всякий раз, когда ему приходилось туда идти, он начинал ворчать за неделю, а потом ещё неделю злился. Но вы много помогали ему, проводя подготовительную работу в самом Капитолии. Однако, когда начались ваши политические проблемы, вы сразу сдались. Лично мне всегда было трудно поверить во всю эту историю. И ещё, я с трудом сносил то, что папа никогда не говорил об этом. Ни единого слова. Когда я задавал вопросы, он переходил на другую тему. Даже Арни молчал об этом, а ведь Арни отвечал на все вопросы, какие только могли прийти мне в голову. Так что, понимаете ли, все заткнулись в тряпочку. — Джек откинулся на спинку кресла, все так же не отрывая взгляда от лица хозяина кабинета. — Ну, и я тоже никому ничего не говорил, но весь выпускной год в Джорджтауне очень старательно вынюхивал, что где происходит. И общался с людьми, которые научили меня, как можно втихаря узнать то, что тебе нужно. Повторяю, это вовсе не трудно.

— И к какому же выводу ты пришёл?

— Вы стали бы хорошим президентом, сенатор, но гибель жены и детей оказалась для вас невыносимым ударом. Мы все глубоко скорбели по этому поводу. Мама искренне любила вашу жену. Прошу извинить меня сэр за то, что заговорил об этом. Ведь именно поэтому вы оставили политику, но я полагаю, что вы слишком преданный патриот своей страны и не можете не думать о ней, и ещё я полагаю, что «Хенли Ассошиэйтс» — это ваш способ служения стране, но, так сказать, негласного служения. Я помню, как папа и мистер Кларк однажды вечером сидели наверху за коктейлями и что-то обсуждали. Это было в тот год, когда я заканчивал школу. Я не слишком много понял из их разговора. Они не хотели, чтобы я их слушал, и пришлось отправиться смотреть «Исторический канал». Любопытное совпадение, но именно в тот вечер там показывали фильм о британской Службе специальных операций во время Второй мировой войны. В её руководство входили по большей части банкиры. Когда «Дикий Билл» Донован организовывал Бюро стратегических служб, он набирал туда юристов, а британцы решили, что для этих целей больше подходят банкиры. Я, конечно, спросил, почему так, и папа ответил, что банкиры умнее. Они знают, как делать деньги в реальном мире, тогда как адвокатам особый ум вовсе не требуется. Во всяком случае, именно так папа мне сказал. Я думаю, что он не ляпнул наобум, а сказал именно то, что думает. Я имею в виду — с его-то опытом торговли. Но вы, сенатор, пират другого сорта. Я думаю, что вы шпион, а «Хенли Ассошиэйтс» — тайно финансируемая шпионская организация, не имеющая никакого отношения к федеральному бюджету. При таком положении вещей вам не приходится тревожиться из-за сенаторов и всякой сволочи из Конгресса, которые всюду суют свои носы и сознательно и бессознательно допускают утечку информации, потому что, видите ли, считают, будто вы делаете что-то дурное. Чёрт возьми, я долго копался в «Google» и нашёл всего шесть упоминаний о вашей компании в Интернете. Знаете, о причёске моей мамы там говорится гораздо больше. «Женская одежда» постоянно шпыняет её по всем поводам. Папу это просто бесит.

— Я помню эту историю. — Джек Райан-старший как-то раз не на шутку накричал на репортёров из-за этого, сделавшись на некоторое время объектом насмешек всех сплетников страны. — Он тогда сказал мне, что Генрих VIII придумал для репортёров своего времени специальные причёски, которыми тех награждали за особые подвиги.

— Да, при помощи топора в лондонском Тауэре. Салли много смеялась на этот счёт. Она, кстати, тоже всё время подшучивала над мамиными волосами. Я думаю, что это ещё одно доказательство того, что мужчиной быть лучше, правда?

— И ещё обувь. Моя жена не любила «Маноло Бланикс». Ей нравилась удобная обувь, от которой не болели ноги, — сказал Хенли. Как всегда, когда он вспоминал погибших, у него возникало ощущение, будто он с разбегу ткнулся лбом в бетонную стену. Ему до сих пор было больно говорить о жене. Это ощущение, вероятно, должно было остаться с ним до конца дней, но боль по крайней мере подтверждала его любовь к ней, и это кое-что значило. Но, как ни дороги были ему воспоминания о ней, он не мог заставить себя улыбаться им на людях. Если бы он оставался в политике, то был бы вынужден делать это, притворяться, что смог перебороть потерю, что его любовь бессмертна, но притом безболезненна. Да, смог бы, несомненно. За участие в политической жизни приходилось платить большую цену, в частности, отказываться от человечности и мужественности. Эта цена была чрезмерной. На неё нельзя было согласиться даже ради того, чтобы стать президентом Соединённых Штатов. И с Джеком Райаном-старшим они всегда хорошо ладили, не в последнюю очередь благодаря тому, что были во многом схожи друг с другом.

— Ты действительно думаешь, что это разведывательное агентство? — спросил Хенли своего гостя самым непринуждённым тоном, какой позволяла ситуация.

— Да, сэр. Если Агентство национальной безопасности, скажем, интересуется деятельностью больших центральных банков, то вы находитесь в идеальном положении для того, чтобы использовать в своих интересах те сведения, которые они собирают и передают в Лэнгли. Таким образом ваша армия торговцев валютой получает наилучшую инсайдерскую информацию, и если вы будете разыгрывать свои карты осторожно — попросту говоря, не жадничать, — то сможете сделать большие долгосрочные деньги, так и оставаясь незамеченными. Вы работаете, не привлекая инвесторов. Они слишком склонны к болтовне. Эта финансовая активность служит для обеспечения вашей истинной деятельности.

— Ты считаешь, что это факт?

— Да, сэр, это факт.

— Ты не говорил об этом с отцом?

— Нет, сэр. — Джек-младший тряхнул головой. — Он просто отмахнулся бы. Папа много чего рассказывает мне, но о таких вещах не говорит.

— И о чём же он тебе говорил?

— Все больше о людях. Ну, знаете, о том, как разговаривать с политиками, о том, кто из иностранных президентов любит маленьких девочек, а кто — мальчиков. Ва-аще! Сколько же такого творится, особенно за океаном! О том, что они за люди, как думают, какие у них личные привычки и пристрастия. Какие страны уважают своих военных и заботятся о них. В каких странах хорошо работают шпионские ведомства, а в каких никуда не годятся. Очень много говорил о людях с Холма. Все вроде того, что можно прочитать чуть ли не в любой газете или книжке, с той только разницей, что папа рассказывал мне чистую правду. Я отлично понимаю, что все это нельзя пересказывать ни при каких обстоятельствах, — поспешно заверил хозяина кабинета молодой Райан.

— Даже в школе?

— Ничего такого, что я не видел напечатанным в «Пост». Газетчики хорошо умеют отыскивать факты, но они обожают пересказывать совершенно убийственные вещи о тех, кого не любят, и, наоборот, часто не торопятся публиковать то, что пошло бы на пользу даже их любимчикам. По-моему, все, кто занят в бизнесе по распространению новостей, ведут себя точно так же, как женщины, пересказывающие друг дружке сплетни по телефону или за карточным столом, — мало заботятся о достоверности, а стремятся как можно сильнее навредить тем, кто им не нравится или даже просто совершенно безразличен.

— Они люди в такой же степени, что и все остальные.

— Да, сэр, вы правы. Но когда моя мама оперирует чей-то глаз, ей совершенно безразлично, нравится ей пациент или нет. Она принесла присягу участвовать в игре по существующим правилам. Папа ведёт себя точно так же. И меня они так воспитывали, — заключил Джон Патрик Райан-младший. — Наверно, все отцы говорят своим детям одно и то же: или делай своё дело хорошо, или не делай его вовсе.

— Сейчас уже далеко не все так считают, — заметил Хенли. Впрочем, лично он учил своих сыновей, Джорджа и Фостера, именно этому.

— Может быть, и так, сенатор, но я в этом не виноват.

— Что ты знаешь о торговом бизнесе? — спросил Хенли.

— Разве что самые основы. Я могу немало наговорить на эту тему, но слишком мало тёрся в делах, чтобы работать самому.

— А по какой специальности ты получил степень в Джорджтауне?

— По истории. И ещё мало-мальски нахватался по экономике. Вроде папы. Я иногда спрашиваю его, какое у него хобби — ему до сих пор нравится поиграть на фондовом рынке, и у него есть друзья среди бизнесменов, как, например, Джордж Уинстон, его министр финансов. Они часто общаются. Джордж уже много раз пытался уговорить папу присоединиться к его компании, но он предпочитает ограничиваться возможностью приезжать, когда вздумается, и трепаться о чём угодно. Но все равно, они остаются друзьями. Даже вместе забавляются гольфом. Хотя папа играет очень паршиво.

Хенли улыбнулся.

— Я знаю. А ты сам когда-нибудь пробовал это занятие?

Маленький Джек, как его называли с пелёнок, помотал головой.

— Хотя ругаться я умею неплохо, а ведь игры без этого нет. А вот дядя Робби был мастером. Ва-аще, папе его сильно недостаёт. А тётя Сисси часто бывает у нас. Они с мамой вместе играют на фортепьяно.

— Это им никогда не удавалось. Во всяком случае, я старался не слушать.

— Та с..ная расистская паскуда! — воскликнул молодой человек. — Прошу прощения. Робби был первым из всех моих знакомых, кого убили. Удивительно то, что убийца до сих пор жив. Люди из Секретной службы добрались до него на полсекунды позже полицейских штата Миссисипи, но кто-то из гражданских успел скрутить его, прежде чем убийцу изрешетили пулями, и в результате он уцелел и отправился в тюрьму. Хотя такой ход событий напрочь исключил все домыслы насчёт возможного заговора. Убийца оказался членом ку-клукс-клана, шестидесяти семи лет от роду, который никак не мог смириться с мыслью о том, что в результате отставки Райана власть перешла к чернокожему вице-президенту Соединённых Штатов. Расследование, суд и вынесение приговора прошли с потрясающей скоростью — убийство до мельчайших деталей было запечатлено в видеозаписи, не говоря уже о том, что в радиусе двух ярдов от убийцы имелось сразу шесть свидетелей. В знак траура по Робби Джексону на муниципальном здании в Джексоне приспустили звёздно-полосатый флаг, что немало встревожило одних и привело в ярость других (пусть даже и тех и других было не слишком много). Sic volvere parcoe!^[589] — добавил Джек.

— Что это значит?

— Парки — это властительницы судьбы, сенатор. Одна прядёт нить жизни человека. Вторая её отмеряет. А третья отрезает. Древние римляне то и дело повторяли: «Так прядётся судьба». Я никогда, ни до, ни после, не видел папу таким потрясённым. Мама перенесла эту трагедию значительно легче. Возможно, дело в том, что врачи привычнее к смерти, чем все остальные. Папа... ему больше всего хотелось своими собственными руками прикончить этого парня. Это было очень тяжело. — Тележурналисты показали всему миру президента, плакавшего на панихиде в часовне Военно-морской академии. Sic volvere parcoe. — Итак, сенатор, как же прядётся здесь моя судьба?

Конечно же, этот вопрос не застал Хенли врасплох. Он разглядел его аж за четверть мили, тем не менее ответить на него оказалось нелегко.

— А как насчёт твоего отца?

— Ну, а зачем ему об этом знать? У вас же есть шесть дочерних корпораций, которые вы, по-видимому, используете, чтобы скрывать свои торговые операции. — Узнать об этом было очень нелегко, и Джек, уже не в первый раз, показал, что умеет рыть и знает, где это нужно делать.

— Не «скрывать», — поправил молодого человека Хенли. — Возможно, маскировать, но не скрывать.

— Прошу прощения. Я же сказал вам, что очень много общался со шпионами.

— Ты многому научился.

— Больно уж хорошими были учителя.

Эд и Мэри Пат Фоли, Джон Кларк, Дэн Мюррей и его родной отец. У этого чёртова сопляка и впрямь учителя были просто замечательные, — подумал Хенли.

— Что именно ты думаешь о том, чем мы здесь занимаемся?

— Сэр, я знаю, что неглуп, но всё же не настолько умён. Мне ещё нужно учиться и учиться. Мне это совершенно ясно. И вам тоже. Что я хочу делать? Служить моей стране, — спокойным тоном произнёс Джек. — Я хочу помочь делать то, что необходимо. В деньгах я не нуждаюсь. В моём распоряжении имеется доверительная собственность от папы и дедушки — от Джо Мюллера, маминого папы. Чёрт возьми, да если бы я только хотел, то мог бы стать юристом и пойти тем же путём, что и Эд Килти — сам пробиваться в Белый дом. Но мой папа не король, а я не принц. Я хочу идти своим собственным путём и посмотреть, как сложатся дела.

— Твоему папе нельзя будет знать об этом, по крайней мере в первое время.

— Ну и что! У него самого от меня было множество тайн. — Джек решил, что все получается довольно забавно. — Как аукнется, так и откликнется, верно?

— Я подумаю. У тебя есть адрес электронной почты?

— Да, сэр. — Джек вручил хозяину кабинета визитную карточку.

— Дай мне несколько дней.

— Хорошо, сэр. Спасибо, что согласились встретиться со мной. — Джек Райан поднялся, пожал протянутую хозяином руку и вышел.

"Как же быстро мальчишка вырос, — подумал Хенли. — Вероятно, возможность постоянно общаться с сотрудниками Секретной службы идёт на пользу — или во вред; всё зависит от человека. Но у этого мальчика очень хорошие корни и от матери, и от отца. И, бесспорно, он очень умён. Любопытство, которым он наделён с избытком, обычно свидетельствует о хорошем умственном развитии.

А умственное развитие — это единственная в мире вещь, которой никогда не бывает много".

* * *

— Итак? — спросил Эрнесто.

— Это было интересно, — ответил Пабло, закуривая доминиканскую сигару.

— Что они от нас хотят? — нейтральным тоном поинтересовался его босс.

— Мохаммед начал с разговоров о наших общих интересах и наших общих врагах.

— Если бы мы попытались вести там свой бизнес, то живо остались бы без голов, — заметил Эрнесто. О чём бы ни шёл разговор, он всегда переводил его на бизнес.

— Я указал на это. А он ответил, что их рынок совсем маленький и вряд ли заслуживает того, чтобы мы тратили на него время и силы. Они лишь экспортируют сырьё. И это верно. Но он сказал, что может помочь нам с организацией нового европейского рынка. Мохаммед сказал, что у его организации есть хорошие завязки в Греции и что сейчас, после практической ликвидации государственных границ в Европе, эта страна логически должна стать самым удобным местом для приёма наших грузов. Они не станут брать с нас деньги за техническую помощь. Говорят, что для них главное наладить взаимоотношения.

— Им, наверно, просто чертовски нужна наша помощь, — задумчиво проговорил Эрнесто.

— Они обладают собственными ресурсами, причём весьма значительными, что не раз демонстрировали, jefe^[590]. Но им, похоже, не хватает опыта, чтобы заняться контрабандой оружия для тех людей, которых они перевозят вполне успешно. Как бы там ни было, они просят немного, а предлагают куда больше.

— И то, что они предлагают, поможет развитию нашего бизнеса? — произнёс Эрнесто, как бы размышляя вслух.

— Это определённо заставит янки распылять ресурсы на несколько различных задач.

— Это может вызвать хаос в их стране, но и политический эффект может оказаться серьёзным...

— Jefe, янки и без того нажимают на нас с такой силой, что прибавить не смогут ни при каком случае, верно?

— Новый norteamericano президент — дурак, но все равно очень опасен.

— А при новых обстоятельствах, jefe, мы сможем заставить наших новых друзей отвлечь его внимание, — заметил Пабло. — Нам не придётся даже использовать для этого какие-то свои резервы. Риск не слишком велик, зато выигрыш может оказаться очень значительным. Вы согласны со мной?

— В общем, согласен, Пабло, но если янки выяснят, что след ведёт к нам, последствия могут оказаться серьёзными.

— Это верно, но каким образом они смогут усилить на нас давление? — спросил Пабло. — Они непрерывно атакуют наших политических союзников через правительство Боготы, и если им удастся достичь своей цели, то да, они нанесут нам очень серьёзный удар. Вы и другие члены Совета можете в таком случае оказаться изгоями на своей собственной земле, — предупредил руководитель разведки картеля. Ему не нужно было добавлять, что при таком повороте дела огромное богатство, которым распоряжается Совет, потеряет значительную часть своей привлекательности. От денег не так уж много пользы, когда нет возможности тратить их со всеми удобствами. — В той части света есть пословица: враг моего врага — мой друг. Jefe, честно признаюсь, может быть, в этом предложении и имеется какой-нибудь подвох, но я его не вижу.

— Значит, ты считаешь, что я должен встретиться с этим человеком?

— Si^[591], Эрнесто. Вреда от этого не будет. У него ещё больше оснований опасаться gringos^[592], чем у нас. Если мы боимся предательства, то он должен бояться куда сильнее, не так ли? А мы в любом случае примем надлежащие меры.

— Ладно, Пабло. Мы обсудим это на Совете, и я порекомендую устроить встречу с ним, — согласился Эрнесто. — Надеюсь, её будет не слишком трудно организовать?

— Я думаю, что он полетит через Буэнос-Айрес. Уверен, что он знает, как благополучно добраться. У него, вероятно, фальшивых паспортов ещё больше, чем у нас, к тому же он нисколько не похож на араба.

— А как у него с языками?

— Вполне адекватно, — ответил Пабло. — Говорит по-английски как англичанин, а это само по себе заменяет паспорт.

— Значит, через Грецию, да? Наш товар?

— Его организация много лет пользовалась Грецией как коридором. Jefe, наш товар провезти куда легче, чем группу людей. Так что на первый взгляд их методы и возможности вполне можно использовать в наших целях. Ну и, конечно, наши люди должны будут сами освоить их пути.

— Есть у вас какие-нибудь мысли насчёт его планов относительно Северной Америки?

— Jefe, я не спрашивал его. Это нас, в общем-то, не касается.

— Не считая того, что это может привести к усилению охраны границ. Это может причинить неудобства. — Эрнесто поднял руку, предваряя возражение. — Знаю, знаю, Пабло, что в этом нет ничего серьёзного.

— Они предлагают нам помощь. А что они хотят сделать с Америкой — какая нам разница? По крайней мере, до тех пор, пока у них не пропадёт желание работать с нами.

Глава 3 Серые папки

Одно из преимуществ Хенли перед всеми коллегами и конкурентами состояло в том, что большинство его агентов и источников информации работали в каких-то других местах. Им не нужно было платить зарплату, размещать или кормить. Все накладные расходы оплачивали налогоплательщики, но об этом, естественно, не знал никто из тех, кто вроде бы обязан был знать. Резко повысившаяся в последние годы активность международного терроризма заставила две основные спецслужбы Америки — ЦРУ и Агентство национальной безопасности — взаимодействовать ещё теснее, чем они делали это в прошлом, и поскольку их штаб-квартиры находились в часе езды одна от другой — если брать час пик; в это время поездка по северной части окружной дороги больше всего походила на попытку проскочить насквозь через стоянку перед крупным супермаркетом накануне Рождества, — связь между ними в основном осуществлялась посредством микроволновых радиоустройств, направленные антенны которых располагались на крышах обоих агентств. Тот факт, что на пути радиоволн располагалась ещё и крыша «Хенли Ассошиэйтс», почему-то остался незамеченным. Впрочем, этот факт все равно не мог иметь никакого значения, так как все сообщения были надёжно зашифрованы. Без этого никак нельзя было обойтись, ведь даже при узконаправленной передаче на чрезвычайно коротких волнахутечка происходит все равно — по тем или иным техническим причинам. Законы физики можно использовать, но, увы, нельзя их переделать в угоду сиюминутным потребностям даже самого важного правительственного учреждения.

Пропускная способность микроволнового канала была огромной благодаря алгоритмам сжатия, которые немного отличались от тех, что используются в компьютерных сетях. Скажем, полный текст Библии короля Якова I можно было бы переслать за считанные секунды. Связь между агентствами поддерживалась непрерывно, хотя по большей части линия была загружена случайными сигналами и какой-нибудь бессодержательной ерундой, чтобы ввести в заблуждение того, кто все же сможет взломать код. Хотя с тех пор, как для шифрования стала использоваться система «Чечётка», связь стала абсолютно недоступной для посторонних. По крайней мере, так уверяли волшебники из Агентства национальной безопасности.

Система управлялась CD-ROM-диском, на который была записана выбранная случайным образом последовательность, и если у человека, осуществлявшего приём, не было точного ключа для расшифровки высокочастотного шума, то никакой информации он извлечь из него не мог. Однако каждую неделю один из сотрудников службы охраны Хенли в сопровождении двух своих коллег — никакого графика для этой работы не существовало, кандидатуры выбирались столь же случайно, как и очередной код, — являлись в Форт-Мид и получали там диск с записью кода на наступившую неделю. Диск помещался в дисковод, подключённый к шифровальному устройству, а после извлечения немедленно вкладывался в микроволновую печь, где и уничтожался под неусыпным наблюдением троих охранников, научившихся за многолетнюю службу не задавать вопросов. Эта процедура, осуществляющаяся с неукоснительной регулярностью, несмотря на определённую сложность, открывала Хенли доступ ко всей, до мельчайших подробностей, деятельности двух агентств, ибо они, как правительственные учреждения, учитывали абсолютно все, начиная от сведений, полученных от агента, находящегося под глубоким прикрытием, и кончая стоимостью рубленого бифштекса в кафетерии. Значительная часть перехваченных сведений не представляла ни малейшего интереса для команды Хенли, но почти все они снабжались множеством перекрёстных ссылок и сохранялись на сверхплотных носителях СМИ компьютера «Сан микросистем», который обладал вычислительными ресурсами, дающими возможность при необходимости даже взять на себя управление всей страной. Это позволяло людям Хенли не только знакомиться со всеми материалами, которые готовили разведывательные службы, но и пользоваться результатами анализа, проводимого экспертами во множестве различных областей, а затем использовать всю эту массу сведений для дальнейшей деятельности. АНБ опережало ЦРУ по части аналитической работы, по крайней мере, так считал главный аналитик Хенли, но не следовало забывать и о народной мудрости: одна голова хорошо, а две лучше. Три ещё лучше, и так далее — до тех пор, пока анализ не станет настолько скрупулёзным, что полностью парализует всякие реальные действия. Такая проблема была неплохо знакома разведывательному сообществу. Вместе со вновь созданным Министерством безопасности отечества^[593] — против которого, думал Хенли, он упорно боролся бы и голосованием, и выступлениями, — ЦРУ и АНБ постоянно получали аналитические материалы из ФБР. Это частенько придавало делам дополнительную бюрократическую усложнённость, но суть состояла в том, что агенты ФБР подходили к разведывательным данным с несколько иной точки зрения, нежели их коллеги из учреждений внешней разведки. В своих рассуждениях они использовали термины и формулировки уголовного права, которое следовало неукоснительно соблюдать, так как их дела выносились на рассмотрение жюри присяжных, и это было совсем неплохо.

Каждое агентство характеризовалось своим собственным образом мышления. Штат Федерального бюро расследований состоял из полицейских, обладавших своей спецификой. Специфика Центрального разведывательного управления США была совсем иной, и это агентство обладало правом — очень ограниченным и крайне редко осуществляемым, — предпринимать некоторые действия. Агентство национальной безопасности, в свою очередь, лишь получало информацию, анализировало её и передавало другим, а использовали получатели эту информацию, или нет, Агентства уже не касалось.

Аналитическую группу у Хенли возглавлял Джером Раундс, которого друзья называли просто Джерри; он имел диплом доктора психологии Университета штата Пенсильвания. Он работал в информационно-исследовательском отделе (в разговорах — просто ИИО) Государственного департамента, а оттуда перешёл в инвестиционную компанию «Киддер, Пибоди», чтобы заниматься анализом другого рода, оплачивавшимся, мягко говоря, несколько лучше. Бывший сенатор Хенли лично познакомился с ним во время ленча в Нью-Йорке. В компании Раундс заслужил репутацию телепата, но, хотя он сумел заработать много денег, ему в один прекрасный день стало ясно, что после того, как ты оплатишь образование детей и полностью рассчитаешься за яхту, деньги начинают манить намного слабее, чем прежде. Он устал от Уолл-стрит и созрел для предложения, которое Хенли сделал ему четырьмя годами раньше. Его основной обязанностью было предугадывание действий других международных торговцев на фондовом и валютном рынках, а этому он очень хорошо научился в Нью-Йорке. Раундс работал в тесном взаимодействии с Сэмом Грейнджером, совмещавшим должности руководителей валютного и оперативного отделов Кампуса.

Рабочий день уже подходил к концу, когда Джерри Раундс вошёл в кабинет Сэма. Именно в обязанности Джерри и его тридцати подчинённых входило первичное ознакомление со всей информацией, поступавшей из АНБ и ЦРУ. Работник этого отдела был обязан в совершенстве владеть искусством скорочтения, а также обладать тонкой интуицией, позволяющей видеть за не бросающимися в глаза деталями что-то важное. Сам же Раундс заменял в «Хенли Ассошиэйтед» вожака своры бладхаундов.

— Посмотри-ка вот это, — сказал он, бросив на стол Грейнджера листок бумаги и без приглашения опустившись на стул.

— Моссад лишился руководителя станции? Нда-а... Как же это случилось?

— Местные полицейские предполагают ограбление. Убит ножом, пропал бумажник, никаких признаков борьбы. Очевидно, у него в этот момент не было при себе оружия.

— Зачем обременять себя лишней тяжестью в таком цивилизованном месте, как Рим? — отозвался Грейнджер. Хотя теперь, по крайней мере, в ближайшие месяцы, такой вольности позволять себе уже не будут. — Как это стало известно?

— В местных газетах сказано, что какого-то чиновника израильского посольства зарезали, когда он пошёл отлить. Руководитель станции ЦРУ знает его как разведчика. Множество народу в Лэнгли сейчас нарезает круги, пытаясь разнюхать, как и что на самом деле там произошло, но они, скорее всего, послушаются совета Оккама^[594] и купят то, что стараются продать местные полицейские. Мертвец. Без бумажника. Значит, ограбление, при котором преступник маленько зарвался.

— И ты думаешь, что израильтяне тоже купятся на это? — серьёзно спросил Грейнджер.

— Только после того, как в посольстве у них начнут подавать на обед жареную свинину. Ему воткнули нож между первым и вторым позвонком. Уличный грабитель в девяноста девяти случаях из ста просто полоснёт по горлу, а вот профессионал знает, что от такого приёма бывает слишком много грязи и сохраняется опасность шума. Карабинеры вроде бы работают по этому делу, но мне кажется, что у них нет ни хрена, с чем они могли бы работать, разве что у кого-нибудь из того ресторана окажется чертовски хорошая память. Хотя лично я не стал бы держать пари, что так получится.

— В таком случае что же все это значит?

Раундс откинулся на спинку стула.

— Припомни, когда в последний раз убили главу станции какой-нибудь из служб?

— Действительно, такое случается не часто. Управление потеряло одного в Греции — с ним расправилась местная террористическая группа. Шефа выдал один подонок из наших, невозвращенец. Смылся за «железный занавес», а теперь, я думаю, заливает тоску водкой. У бриттов несколько лет назад хлопнули в Йемене... — Он несколько секунд молчал. — Ты прав. Убийство руководителя станции не может принести большой пользы. Если его удаётся вычислить, нужно следить за ним, выяснять его источники, его подчинённых. А убив его, ты сразу теряешь массу возможностей, ничего не приобретая взамен. Ты, наверно, считаешь, что террорист таким образом вроде как передал Израилю сообщение?

— Не исключено, что таким образом была устранена какая-то реальная и серьёзная угроза. Чёрт возьми, бедняга был израильтянином, верно? Официальным работником посольства. Возможно, это вполне достаточная причина для убийства, но когда мочат в сортире профессионального разведчика, особенно в высоком чине... Ты же не поверишь, что это был несчастный случай, а?

— Есть вероятность, что Моссад обратится к нам за помощью? — Впрочем, Грейнджер уже сам знал ответ. Моссад походил на ребёнка в песочнице, который никогда и ни за что не позволит другим взять в руки свою игрушку. Они могут попросить о помощи, только если а) впадут в отчаяние и б) будут уверены, что смогут получить со стороны нечто такое, чего им самостоятельно не добиться. В таком случае они будут держать себя скромно и заглядывать в глаза, как блудный сын, вернувшийся домой.

— Они не станут подтверждать, что этот парень, кстати, его звали Гринголд, работал на Моссад. Это могло бы принести некоторую пользу итальянским полицейским, могло даже заставить подключиться местную контрразведку, но если даже это и было сказано, все равно, ни о каких уликах Лэнгли не знает.

Но Грейнджер понимал, что Лэнгли будет рассуждать совсем не так. И Джерри это тоже было известно. Эта мысль прямо-таки читалась в его глазах. ЦРУ не станет так рассуждать, потому что разведывательный бизнес стал очень цивилизованным. Агент не станет убивать источник другого агента, потому что это повредило бы бизнесу. Тот мог бы в ответ предпринять что-то против твоих людей, и все это вылилось бы в партизанскую войну на улицах какого-нибудь иностранного города. Только на работу времени уже не осталось бы. Работа заключалась в добывании информации для твоего правительства, а не вырезании насечек на рукояти пистолета. Вот и карабинеры подходили к случившемуся как к уличному преступлению, потому что человек, обладающий любым дипломатическим рангом, был неприкосновенным для правительственных служащих любой другой страны, поскольку он защищён международными соглашениями и традициями, восходящими к тем временам, когда Ксеркс правил Персидской империей.

— Ладно, Джерри, всем известно, что у тебя такой нюх, какому нам всем остаётся только завидовать, — без малейшего намёка на лесть сказал Сэм. — Что ты об этом думаешь?

— Я думаю, что дело там не так просто, как кажется карабинерам. Парень из Моссада отправился в довольно дорогой ресторан, съел ленч и выпил бокал хорошего вина. Возможно, он закладывал или забирал тайник. Я посмотрел по карте — ресторан находится на изрядном расстоянии от здания посольства; далековато для того, чтобы регулярно ходить туда питаться, если, конечно, этот Гринголд не был любителем бега трусцой... но для этого время было совершенно неподходящим. Так что, если он не питал особого пристрастия к искусству поваров Джованни, могу держать пари, что там была закладка или какая-нибудь встреча. Если это так, то его засветили. Причём не для того, чтобы взять под наблюдение конкурентами или противниками, не знаю уж, кем они могут быть, а именно для убийства. Местные полицейские могут считать это ограблением. Ну, а я не сомневаюсь, что это преднамеренное убийство, совершенное мастером. Жертва была мгновенно обездвижена. Ни малейшего шанса оказать сопротивление. Именно так следует расправляться с разведчиками: ты же не можешь знать, насколько он силён во всяких боевых искусствах. Во всяком случае, если бы я был арабом, то заранее воспринимал бы парней из Моссада как страшных чудовищ. Я не стал бы рисковать. Пистолет не использовался, так что он не оставил никаких материальных улик — пули, скажем, или гильзы. Он берет бумажник, чтобы придать убийству видимость ограбления. Но он как-никак убил резидента Моссада, и допускаю, что убийство нужно рассматривать, как послание. Не о том, что он не любит Моссад, а о том, что убивать их людей для него так же легко, как расстёгивать и застёгивать «молнию» на ширинке.

— Хочешь написать об этом книгу, а, Джерри? — шутливо спросил Сэм. Главный аналитик время от времени позволял себе сотворить целую «мыльную оперу» на основе единственного, отдельно взятого, даже не факта, а фактика.

Раундс потёр пальцем нос и улыбнулся.

— С каких это пор ты начал верить в совпадения? От этого дела сильно и дурно пахнет.

— А что думают в Лэнгли?

— Пока что ничего. Они поручили отделу Южной Европы провести анализ. Думаю, он появится через неделю и не будет содержать ровным счётом ничего. Я знаю парня, который заправляет этой лавочкой.

— Дурак?

Раундс покачал головой:

— Я бы так не сказал. Он достаточно умён, но ни за что не станет высовываться. И не обладает творческим подходом. Держу пари, что дело не дойдёт даже до седьмого этажа.

Новый директор ЦРУ сменил Эда Фоли, который вышел в отставку и по слухам, теперь при содействии жены, Мэри Пат, писал мемуары. В своё время чета Фоли проявила себя очень хорошо, но новый директор был юристом, отлично зарекомендовавшим себя на политическом поприще, и пользовался большой симпатией президента Килти. Он не совершал ни единого шага без президентского одобрения, что означало обязательное прохождение всей информации через бюрократический аппарат Совета по национальной безопасности в Белом доме, способный хранить секреты ничуть не лучше, чем судно его величества «Титаник» — удержаться на плаву после столкновения с айсбергом. За это СНБ и директор ЦРУ пользовались горячей любовью большинства журналистов.

Оперативное управление продолжало разрастаться, на «Ферме» в Дипуотере, Виргиния, продолжали готовить для полевой работы новых офицеров, и новый начальник ОУ был неплохим человеком — Конгрессу удалось настоять, чтобы на этот пост назначили человека, имеющего практический опыт. Это вызвало некоторое недовольство Килти, но президент знал, как вести игры с Конгрессом. Оперативное управление может снова обрести прежнюю форму, но при нынешней администрации оно не станет совершать никаких дурных поступков. Ничего такого, что может вызвать недовольство Конгресса. Ничего такого, что позволило бы всякого рода «вольным стрелкам», специализирующимся на борьбе против разведывательного сообщества, заговорить о чём-либо, кроме их обычных жалоб по поводу высказываний жён исторических личностей, смакования теории заговоров и обсасывания домыслов, что якобы, ЦРУ спровоцировало нападение японцев на Перл-Харбор и все великие Сан-францисские землетрясения^[595].

— Значит, ты считаешь, что все это кончится ничем? — спросил Грейнджер, уже зная ответ.

— Моссад будет рыть землю, приведёт свои явные и тайные войска в боевую готовность, такая обстановка сохранится на протяжении одного-двух месяцев, а потом все вернётся на круги своя. Точно так же поведут себя и остальные службы. Израильтяне главным образом будут пытаться выяснить, как же их парень умудрился засветиться. Это трудно выяснить, даже когда располагаешь информацией. Вероятно, все вышло достаточно просто. Обычно бывает именно так. Возможно, он завербовал не того, кого следовало, и нарвался; возможно, кто-то взломал их шифры или, скажем, шифровальщик в посольстве оказался подкупленным, или же кто-то поговорил не с тем, с кем следовало. Возможностей довольно много, Сэм. Чтобы погибнуть, может хватить даже небольшой оплошности, а ведь непогрешимых нет и ошибаться могут даже лучшие из нас.

— Конечно, руководства на тему, что делать и чего не делать на улицах, всегда будут существовать и переписываться заново. — Сэму, конечно же, пришлось поработать и на улицах, но главным образом он проводил время в библиотеках и банках, копаясь в настолько застарелой информации, что рядом с нею даже бумажная пыль казалась плотной, как сырой чернозём, и время от времени отыскивал в этих залежах замечательные огранённые бриллианты. Он всегда пребывал под прикрытием и свято хранил его, пока легенда не стала для него столь же реальной, как настоящий день рождения.

— Только вот проясниться что-то сможет лишь после того, как ещё кого-нибудь из разведчиков «случайно» убьют и ограбят, — добавил Раундс. — Тогда мы будем точно знать, что дело действительно нечисто.

* * *

Рейс «Авианцы» из Мексики приземлился в Картахене на пять минут раньше, чем должен был по расписанию. Самолётом «Австриан Эр» он прилетел в лондонский аэропорт Хитроу, оттуда «Бритиш эрвейз» доставили его в Мехико, где он пересел на самолёт, летевший под колумбийским флагом, и направился в Южную Америку. Это был старый американский «Боинг», но он не был склонен переживать из-за опасностей воздушного путешествия. В мире существовали куда более серьёзные опасности. Оказавшись в гостинице, он открыл чемодан, ознакомился с записями в электронной записной книжке, вышел на улицу, остановился возле телефона-автомата.

— Передайте, пожалуйста, Пабло, что Мигель приехал. Gracias^[596]. — После этого он повесил трубку и направился к уличному кафе, торговавшему спиртным. Местное пиво показалось Мохаммеду очень приличным. Хотя это противоречило его религиозным верованиям, он должен был вести себя так же, как и окружающие, а здесь все и всё время употребляли алкоголь. Посидев за столиком пятнадцать минут, он направился обратно в гостиницу, дважды по дороге проверившись на предмет «хвоста», которого не заметил. Так что если он и находился под наблюдением, то его вели профессионалы, против которых он, пожалуй, ничего не мог предпринять — ведь он находился в совершенно чужом городе, где все говорили по-испански, и никто не знал, в какой стороне лежит Мекка. Он путешествовал по британскому паспорту, который был выдан на имя Найджела Хокинса, жителя Лондона. В адресе был даже указан номер квартиры. Это могло бы выручить его при обычной проверке документов, но серьёзной проверки легенда не выдержала бы, и если бы до этого дошло... что ж, чему быть, того не миновать. Нельзя же провести всю жизнь в страхе перед неизвестным. Человек должен составить планы, принять необходимые меры, а затем вступить в игру.

Это было интересно. Испанцы с глубокой древности являлись врагами ислама, а эта страна была населена главным образом потомками испанцев. Но и в этой стране имелись люди, которые ненавидели Америку почти так же сильно, как он, — только почти, потому что Америка была для них источником огромного дохода от продажи кокаина... как и для него самого она являлась источником огромных доходов от продажи нефти, добываемой из недр его родины. Его личный капитал составлял несколько сотен миллионов американских долларов, которые хранились в различных банках, разбросанных по миру: в Швейцарии, Лихтенштейне и в последнее время также на Багамах. Он мог, не задумываясь о цене, приобрести личный самолёт, который, увы, было бы слишком легко выследить и — в этом Мохаммед нисколько не сомневался — сбить во время перелётов над морем. Он глубоко презирал Америку, но отнюдь не заблуждался насчёт её могущества. Слишком много хороших людей неожиданно отправились в рай лишь потому, что позволили себе забыть об этом. Такую судьбу нельзя было назвать плохой, но он должен вести работу с живыми, а не мёртвыми.

* * *

— Эй, капитан!

Обернувшись, Брайан Карузо увидел Джеймса Хардести. Ещё не было семи часов утра. Он только что закончил со своей сокращённой ротой морских пехотинцев ежедневную утреннюю зарядку и трехмильную пробежку, во время которой все изрядно вспотели. Едва он успел отправить подчинённых в душ и сам собрался домой, чтобы тоже вымыться, как его окликнул Хардести. Но не успел он что-то сказать в ответ, как услышал другой, куда более знакомый голос:

— Шкипер?

Капитан увидел ганнери-сержанта Салливэна, своего старшего НКО.

— Слушаю вас, ганни. Сегодня утром народ показал себя вполне прилично.

— Да, сэр. Вы не слишком сильно гоняли нас. Очень мило с вашей стороны, сэр, — ответил Е-7.

— Как себя чувствует капрал Вард? — именно из-за Варда Брайан щадил сегодня своих людей. Капрал сказал, что готов вернуться в строй, но не все его раны успели зажить до конца.

— Слегка запыхался, но в общем нормально. Рэндалл, наш санитар, с него глаз не сводит. Знаете, для придурка он вполне приличный парень, — констатировал ганни. Морские пехотинцы довольно строго относятся к медикам, которых придаёт им флот, но те из них, у кого хватает силы, ума и смелости, чтобы принимать участие в играх разведки, пользуются искренним уважением.

— Рано или поздно «котики» заберут его в Коронадо.

— Вы правы, шкипер, а нам придётся воспитывать нового санитара.

— Так что же вам всё-таки нужно, ганни? — спросил Карузо.

— Сэр... а он как раз тут. Привет, мистер Хардести. Случайно услышал, что вы искали нашего босса. Прошу прощения, капитан.

— Все в порядке, ганни. Встретимся через час.

— Да, сэр, хорошо. — Салливэн чётко отсалютовал и быстрым шагом направился к казармам.

— Неплохой сержант, — произнёс Хардести.

— Прекрасный, — согласился Карузо. — На самом деле Корпусом управляют такие парни. А таких, как я, они только терпят.

— Как вы насчёт того, чтобы позавтракать вместе, кэп?

— Сначала приму душ, а потом — с удовольствием.

— Что у вас в планах на сегодня?

— Теоретические занятия по связи — чтобы удостовериться, что мы все способны запросить поддержку артиллерии и авиации.

— Неужели они этого не умеют? — удивился Хардести.

— Вы же знаете, что бейсбольная команда перед каждой игрой подолгу занимается отбиванием мячей со специальным тренером. А ведь они все умеют размахивать битой, верно?

— Верно. — Причины, которые принято называть фундаментальными, являются таковыми именно благодаря своей подлинной фундаментальности. И эти прекрасно подготовленные морские пехотинцы, как и профессиональные игроки в бейсбол, даже не подумают увильнуть от очередных занятий. Чтобы понять, насколько важны фундаментальные знания, хватает даже одной вылазки в джунгли.

Дом, в котором Карузо занимал квартиру, находился неподалёку. Пока молодой офицер мылся, Хардести сварил себе кофе и взял газету. Кофе оказался удивительно хорошего сорта для хозяйства холостяка. В газете, как обычно, не было почти ничего такого, чего он ещё не знал бы, не считая результатов последних спортивных соревнований, зато комикс тоже, как обычно, оказался смешным.

— Готовы отправиться на завтрак? — спросил появившийся с мокрыми волосами молодой офицер.

— Как здесь кормят? — поинтересовался Хардести, поднявшись со стула.

— По-моему, завтрак не так-то просто испортить. Согласны со мной?

— Пожалуй, что да. Ведите, капитан.

Усевшись в принадлежавший Карузо «Мерседес» класса "С", они доехали до находившейся примерно в миле объединённой столовой. Хардести обратил внимание, что в автомобиле не было видно никаких следов присутствия женщины.

— Я не рассчитывал увидеть вас так скоро, — сказал сидевший за рулём Карузо.

— Так скоро или вообще? — беззаботным тоном поинтересовался отставной офицер Специальных сил.

— И это тоже — да, сэр.

— Вы выдержали экзамен.

Услышав эти слова, Карузо повернул голову к своему спутнику.

— Что же это был за экзамен, сэр?

— Я так и думал, что вы его не заметите, — ответил Хардести, негромко хохотнув.

— Знаете, сэр, сегодня утром вы то и дело ставите меня в тупик. — Впрочем, Карузо был уверен, что его гость поступает так совершенно осознанно.

— Есть такой старый афоризм: «Если вы не растерянны, значит, вы дезинформированы».

— Звучит довольно зловеще, — отозвался капитан Карузо, сворачивая направо, на большую автомобильную стоянку.

— Может быть, и так. — Хардести вылез из машины и направился вслед за офицером к столовой.

В огромном одноэтажном здании было полно голодных морских пехотинцев. На длинном прилавке уже расставили подносы с обычным американским завтраком: «флейкс» и яичница с беконом. И ещё кое-что...

— Можете попробовать рогалики, но они здесь не всегда хороши, сэр, — предупредил Карузо, положив на поднос две булочки — английские маффины — и внушительную порцию сливочного масла. Он был ещё слишком молод для того, чтобы тревожиться из-за холестерина и тому подобных неприятностей, число которых с возрастом постоянно увеличивалось. Хардести взял себе коробку сухого завтрака «чириоуз», поскольку он-то вполне достиг того возраста, когда, невзирая на раздражение, следует питаться обезжиренным молоком и подсластителями, не содержащими сахара. Кофейные кружки были большими, а расположение столиков позволяло достичь даже некоторого подобия приватности, хотя в помещении находилось никак не менее четырехсот человек самых различных званий, начиная от капралов до заслуженного полковника. Карузо подвёл своего гостя к столу в той части, которую облюбовала целая толпа молодых сержантов.

— Итак, мистер Хардести, чем я могу быть вам полезен?

— Во-первых, я знаю, что вы имеете допуск к материалам до уровня «совершенно секретно». Правильно?

— Да, сэр. Хотя, полагаю, вас это совершенно не касается.

— Возможно... — протянул Хардести. — Тем не менее то, что мы с вами сейчас будем обсуждать, относится к более серьёзному уровню. Вы не имеете права сообщать об этом разговоре никому вообще. Как, договорились?

— Да, сэр. Информация на уровне позывных и кодов. Понимаю. — На самом деле, сказал себе Хардести, парень не понимал ровным счётом ничего. Да и сведения были ещё секретнее, чем он подумал, но с объяснением этого придётся подождать до встречи в другом, более подходящем месте. — Продолжайте, пожалуйста, сэр.

— Кое-кто из довольно важных людей отметил вас как перспективного кандидата для работы в... в довольно специфической организации, которая даже не существует. Вы, конечно же, видели нечто подобное в кино или читали в книгах. Но мы говорим о самых реальных вещах. Я приехал сюда, чтобы предложить вам место в этой организации.

— Сэр, я офицер морской пехоты, и мне нравится моё положение.

— Это никак не повредит вашей карьере в морской пехоте. Больше того, вы уже утверждены для продвижения по службе. На следующей неделе вы получите письмо с приказом о присвоении вам звания майора. И вам, так или иначе, придётся сменить место службы. Если вы останетесь в Корпусе, вас в течение месяца переведут в главный штаб для службы в Управлении разведки и специальных операций. Вам также будет вручена Серебряная звезда за действия в Афганистане.

— А как же мои люди? Я ведь представил их всех к наградам!

«Просто отлично, что этот мальчик так беспокоится о своих подчинённых», — подумал Хардести.

— Все представления были одобрены. Далее. Вы сможете вернуться в Корпус, как только пожелаете. Ваш послужной список и дальнейший служебный рост от этого нисколько не пострадают.

— Как вам это удаётся?

— У нас есть друзья на высоких постах, — объяснил его гость. — И, кстати, у вас тоже. Вы будете продолжать получать жалованье через Корпус. Вам, вероятно, придётся сменить свои банковские реквизиты, но это обычное дело.

— Что будет означать моё новое положение? — спросил Карузо.

— Служение вашей стране. Осуществление того, что необходимо для нашей национальной безопасности — но в несколько нестандартном стиле.

— Что же именно мне придётся делать?

— Не здесь и не сейчас.

— По-моему, мистер Хардести, большей таинственности, чем напустили тут вы, просто не бывает. Неужели вы опасаетесь, что я смогу что-то угадать и испорчу вам сюрприз?

— Не я устанавливаю правила, — был ответ.

— Управление, а?

— Не совсем так, хотя в своё время вы все узнаете. Теперь же мне нужно услышать от вас: да или нет. Вы сможете покинуть эту организацию в любое время, если решите, что она вам не по вкусу, — заверил он молодого офицера. — Но для более подробных объяснений это место решительно не годится.

— Когда я должен дать ответ?

— Прежде чем закончите завтрак.

Капитан Карузо даже положил на стол булочку.

— Если я вас верно понимаю, это вовсе не шутка. Да?

— Нет, капитан, это не шутка.

Ловушка была сконструирована очень тщательно, и отсутствие намёка на возможную опасность являлось важным пунктом. Даже такие храбрые люди, как Карузо, частенько относились к неизвестному — вернее, непонятному неизвестному — с некоторым трепетом. Его профессия и без того была достаточно опасна, а ведь людям, считающим себя разумными, несвойственно предаваться мятежным поискам бури. Они, как правило, подходят к опасности чрезвычайно взвешенно, сначала убедившись в том, что их опыт и подготовка позволяют справиться с задачей. И поэтому Хардести постарался как можно убедительнее заверить Карузо, что утроба морской пехоты Соединённых Штатов всегда будет наготове, чтобы принять его назад и, так сказать, родить обратно. Это была почти правда, и к тому же достаточно соответствовало его целям, которые, по всей видимости, не были так уж близки к тем целям, которые до сих пор видел перед собой молодой офицер.

— Какова ваша интимная жизнь, капитан?

Этот вопрос тоже удивил Карузо, но он не стал ломаться и ответил прямо:

— Никаких обязательств. Есть несколько девочек, с которыми я время от времени встречаюсь, но ничего серьёзного пока что нет. А это важно? — «Насколько же опасной должна быть та работа, на которую меня вербуют?» — подумал он.

— Только с точки зрения секретности. Мужчинам редко удаётся скрывать тайны от своих жён. — Хотя отношения с подружками, как правило, совсем иные.

— Ладно. Насколько все же эта работа будет опасной?

— Не слишком, — солгал Хардести, хотя сделал это не настолько тонко, чтобы ложь осталась незамеченной.

— Знаете, я намеревался остаться в Корпусе, по крайней мере до тех пор, пока не стану подполковником.

— Один толковый человек из штаба морской пехоты уверен, что вы сможете дослужиться и до полного полковника, если только не наступите по дороге на какие-нибудь грабли. Никто не думает о такой возможности, но подобное случалось со многими хорошими людьми. — Хардести закончил жевать безвкусные хлопья и перешёл к кофе.

— Приятно знать, что у меня где-то есть ангел-хранитель, — сухо заметил Карузо.

— Я ведь вам уже сказал, что на вас обратили внимание. Морская пехота не так уж плохо умеет распознавать таланты и способствовать их развитию.

— Значит, там есть и другие люди... Я хочу сказать, те, кто высмотрел меня.

— Так оно и есть, капитан. Но я всего лишь предлагаю вам шанс. Вам нужно будет доказывать и доказывать свою пригодность. — Вызов был сформулирован очень хорошо и брошен в должный момент. Очень мало кто из молодых талантов смог бы от него уклониться. Хардести знал, что эта рыбка крепко села на крючок.

* * *

Путь от Бирмингема до Вашингтона был неблизким. Но Доминик Карузо преодолел его за один почти непрерывный переезд, потому что не слишком-то любил дешёвые мотели. Впрочем, даже выехав в пять утра, он не смог уложиться за день. У него был белый «Мерседес», четырехдверный седан класса "С", почти такой же, как у брата. Заднее сиденье было завалено багажом. Его дважды останавливали, но оба раза полицейские из патрульных машин, увидев удостоверение ФБР — «кредитку», как в Бюро назвали свои документы, — тут же отпускали, приветливо помахав вслед рукой. Офицеры правоохранительных органов составляли нечто вроде братства, послабления внутри которого доходили, по крайней мере, до того, чтобы закрывать глаза на превышение скорости, не повлекшее за собой никаких происшествий. В Арлингтон он приехал лишь в десять вечера. Там он предоставил служителю разгрузить автомобиль, а сам поднялся в лифте на третий этаж. В баре обнаружилась маленькая бутылочка вполне приличного белого вина, которое он и выпил после душа. Вино и скучная телепрограмма «Хоум бокс офис» быстро усыпили его. Оставив распоряжение разбудить его в семь часов, он незаметно погрузился в сон.

* * *

— Доброе утро, — сказал Джерри Хенли в 8:45. — Кофе?

— Спасибо, сэр. — Джек взял чашку и опустился в кресло. — Спасибо за то, что вы меня снова пригласили.

— Мы ознакомились с документами о твоей учёбе в Джорджтауне. Ты был очень даже приличным студентом.

— Учитывая, сколько стоило моё образование, было бы просто неприлично не уделять ему внимания, — ответил Джон Патрик Райан-младший, отхлебнув кофе. — Кроме того, это было совсем не трудно, — добавил он, пытаясь угадать, что же последует дальше.

— Мы готовы обсудить, чем ты сможешь заняться на первых порах, — сказал бывший сенатор. Он никогда не любил ходить вокруг да около, что также явилось одной из многочисленных причин, позволивших установиться полному взаимопониманию между ним и Райаном-старшим.

— И чем же?! — возбуждённо вскинулся Джек, его глаза сразу засверкали.

— Что ты знаешь о «Хенли Ассошиэйтс»?

— Только то, что уже сказал вам.

— Ладно. Ничего из того, что я сейчас тебе скажу, нельзя пересказывать никому и никогда. Ни единого слова. Это тебе понятно?

— Да, сэр. — И в этот самый момент всё стало ему совершенно ясно. Я угадал, сказал себе Джек. Проклятье.

— Твой отец был одним из моих самых близких друзей. Я говорю «был», потому что теперь мы с ним не можем видеться и крайне редко общаемся между собой. В этих случаях, как правило, он звонит сюда. Такие люди, как твой отец, не выходят в отставку — никогда и ни при каких обстоятельствах. Он был одним из лучших разведчиков, каких только знало человечество. И делал такие вещи, которые никогда не описывались — по крайней мере, в правительственных документах — и, вероятно, не будут описаны ещё лет пятьдесят. Твой отец работает над мемуарами. Но готовит две версии — одну для публикации через несколько лет, и вторую, которая увидит свет лишь через несколько поколений. При его жизни её не издадут. Это его категорический приказ.

Слова о том, что отец отдаёт распоряжения по поводу того, что должно произойти после его смерти, почему-то потрясли Джека до глубины души. Его папа — и вдруг умрёт? Чтобы постичь такое, требовалось нечто большее, чем холодное рациональное осмысление.

— Понятно, — почти промямлил он. — А мама знает, о чём он пишет?

— Думаю, что нет, и почти уверен в этом. Многое из этого неизвестно даже в Лэнгли. Правительство иногда делает такие вещи, которые не попадают на бумагу. Твой отец имел особый дар оказываться в самом средоточии подобных случаев.

— А как насчёт вас? — спросил молодой человек.

Хенли откинулся на спинку кресла.

— Проблема состоит в том, что, что бы ты ни делал, всегда найдётся кто-то, кому твои поступки очень не понравятся, — произнёс он таким тоном, будто вёл философскую беседу. — Так обычно бывает с шутками. Какой бы тонкой и остроумной шутка ни оказалась, всегда найдётся человек, который сочтёт себя обиженным. Правда, на уровне высоких общественных кругов обиженный не станет высказываться тебе прямо в лицо. Он отправится рыдать перед журналистами, и реальная или выдуманная обида становится известна всему миру, как правило, в наиболее выгодном для обиженного свете. Чаще всего, это оказывается проявлениями такого уродливого явления, как карьеризм — попытками подставить ножку тому, кто занимает более высокое положение. Но случается и по-другому, поскольку люди, занимающие высокие посты, предпочитают проводить политику в соответствии со своими собственными трактовками верного и неверного, добра и зла. Это принято называть «эго». Главная беда в том, что толкование этих понятий у всех бывает разным. И порой попадаются совершенно безумные версии.

Возьмём нашего нынешнего президента. Как-то раз в кулуарах Сената Эд сказал мне, что настроен против высшей меры наказания до такой степени, что, возможно, не допустил бы казни даже такого преступника, как Адольф Гитлер. Перед этим он выпил лишнего — он любит поразглагольствовать, когда выпьет, и, к великому сожалению, выпивает чаще, чем это было бы разумно делать. В ответ на эти слова я отшутился. Я посоветовал ему не повторять этого в своих речах — еврейское представительство у нас очень крупное и влиятельное; сенаторы и конгрессмены могут усмотреть в такой позиции не глубокое личное убеждение, а грубое оскорбление. На словах против высшей меры наказания выступает довольно много людей. Ладно, я могу уважать эту позицию, даже будучи не согласен с нею. Но принципиальный недостаток этой позиции состоит в том, что вы не можете иметь серьёзных дел с людьми, которые прибегают к насилию над другими — подчас, весьма серьёзному насилию, — не противореча своим принципам. И найдётся немало людей, которым то ли совесть, то ли ощущение политической конъюнктуры не позволят вести себя, как того требует текущий момент. Учитывая даже тот прискорбный факт, что должным образом выполняемые законы далеко не всегда бывают эффективны за пределами наших границ, и, что греха таить, случается, что так бывает и у нас.

Ты, конечно, хочешь спросить, каким образом это затрагивает Америку? ЦРУ не убивает людей — никогда. По крайней мере, с 1950-х годов. Эйзенхауэр умел чрезвычайно тонко использовать эту контору. Нужно сказать, что он вообще был несравненным мастером использования силы. Таким мастером, что большинство народа даже не замечало, что где-то что-то происходило и считало его робким тупицей, потому что он не имел привычки исполнять старинные военные танцы перед объективами кинокамер. Что же касается нашей темы... Мир тогда был совсем другим. Вторая мировая война ещё не успела отойти в историю, и массовые убийства — даже ни в чём не повинных гражданских жителей — были привычным явлением, главным образом, по бомбардировочным кампаниям, — пояснил Хенли. — Это была всего лишь цена, которую приходилось платить за возможность вести дело.

— А Кастро?

— Это была проблема президента Джона Кеннеди и его брата Роберта. Они были готовы едва ли ни на все, чтобы разделаться с Кастро. Принято считать, что это было прежде всего стремление отомстить за фиаско в заливе Свиней^[597]. Лично мне кажется, что такое поведение могло быть порождено слишком сильным пристрастием к романам о Джеймсе Бонде. В то время в убийствах находили определённую — и немалую! — привлекательность. Сегодня мы называем это социопатией, — не без ехидства добавил Хенли. — И трудность оказалась прежде всего в том, что читать о таких вещах куда приятнее, чем делать их по-настоящему, а во-вторых, в том, что их практически невозможно успешно осуществлять, не имея хорошо подготовленного и высоко мотивированного персонала. Ладно, допускаю, что в конце концов это до них дошло. Ну, а когда вся эта затея стала известна широкой общественности, причастность к ней семьи Кеннеди постарались замять, и ЦРУ пришлось отвечать за выполнение — очень плохое выполнение — приказа действовавшего в то время президента. Распоряжение президента Форда положило конец таким действиям. Так что ЦРУ теперь не совершает преднамеренных убийств.

— А как же Джон Кларк? — спросил Джек, хорошо помнивший выражение глаз своего старого знакомого.

— Он представляет собой своеобразное отклонение от правил. Да, ему приходилось убивать, и не раз, но он всегда действовал достаточно осторожно и шёл на это лишь в тех случаях, когда этого требовала тактическая необходимость. Лэнгли разрешает своим людям, ведущим полевую работу, защищать жизнь, а он имел талант и способности, позволявшие осуществлять такую защиту в действительно необходимых случаях. Я пару раз встречался с Кларком. Хотя знаю его, главным образом, по репутации. Впрочем, повторяю, он исключение. Теперь, уйдя на покой, он, возможно, напишет книгу. Но даже если он это сделает, то ни за что не обнародует все известные ему факты. Кларк играет по правилам, точно так же, как и твой отец. Ему случалось доходить до грани фола, но, насколько мне известно, он никогда не позволял себе грубо нарушать правила. По крайней мере, в качестве федерального служащего, — добавил Хенли. Когда-то у него был продолжительный разговор с Джеком Райаном-старшим о Джоне Кларке. Кроме самого героя, лишь они вдвоём из всего мира знали его историю полностью.

— Когда-то я сказал папе, что не хотел бы находиться на той стороне, против которой будет выступать Кларк.

Хенли улыбнулся.

— Полностью с тобой согласен. Только ты, даже в этом случае, мог бы смело доверить Джону Кларку жизни своих детей. Во время нашей прошлой встречи ты задал мне вопрос о Кларке. Теперь я могу на него ответить: если бы он был помоложе, то был бы здесь.

— Вы только что говорили ещё кое о чём, — быстро отозвался Джек.

— Я помню. Ты смог бы жить с этим?

— С убийствами на совести?

— Я ведь не произнёс именно этих слов, не так ли?

Джек-младший поставил кофейную чашку на стол.

— Теперь я знаю, почему папа всегда восхищается вашим умом.

— Ты способен жить, зная о том, что твой родной отец в своё время лишил жизни нескольких человек?

— Об этом я знаю. Это произошло в ту самую ночь, когда я родился. Это у нас самая настоящая семейная легенда. Журналюги то и дело вытаскивали её на свет, когда папа был президентом. Они смаковали её, будто речь шла о проказе или ещё какой-то такой мерзкой заразе. Разница только в том, что даже для проказы есть какие-то средства лечения.

— Я знаю. В кино это показывают как нечто ужасно крутое, но обычных живых людей это сильно тревожит и пугает. Проблема реального мира состоит в том, что иногда — не часто, но всё же, — бывает необходимо сделать что-то такое, как это выяснил твой отец... не в одном, а в большем количестве случаев, Джек. Он никогда не колебался. Я допускаю, что ему случалось видеть эти события в кошмарах. Но когда оказывалось, что это необходимо, он делал это. Именно поэтому ты сейчас жив. Поэтому живы много других людей.

— Об истории с подводной лодкой я тоже знаю. Еёпрактически не скрывали, но...

— И это далеко не все. Твой отец никогда не пускался специально на поиски неприятностей, но когда встречался с ними... Что ж, я уже сказал: он делал то, что было необходимо.

— Я вроде бы помню, что те парни, которые напали на маму и папу... ну, в ту ночь, когда я родился, были казнены. Я спрашивал маму об этом. Она не большая сторонница смертной казни, вы сами, наверно, знаете. Но тогда она вовсе не возражала. Ей это было не особенно приятно, но, думаю, можно было бы смело сказать, что она хорошо понимала логику ситуации. Папа... Вы знаете, он тоже не сторонник казней, но никаких слез по этому поводу он не проливал.

— Твой отец уже приставил пистолет к голове того парня — предводителя всей банды, — но так и не нажал на курок. В этом не было необходимости, и потому он заставил себя сдержаться. Честно говорю — не знаю, как я сам повёл бы себя на его месте. Наверняка его так и подмывало разнести негодяю башку, но твой отец смог осознать, что у него есть серьёзные основания не делать этого, и он принял верное решение.

— И мистер Кларк говорил то же самое. Я его тоже спрашивал об этом. Он сказал: ведь полицейские уже подоспели, так о чём беспокоиться? Но я никогда не верил ему полностью. С ним ведь никогда не угадаешь, что он думает на самом деле. И Майка Бреннана я тоже спрашивал. Он сказал, что для гражданского удержаться и не выстрелить было самым настоящим подвигом. И что он сам тоже не стал бы убивать этого парня. Наверно, тренировка не позволила бы.

— Не уверен, что стоит сомневаться в искренности Кларка. Он ведь действительно не убийца. Он не убивает людей для развлечения или за деньги. Возможно, он тоже сохранил бы жизнь нападавшему. Хотя, пожалуй, нет: хорошо подготовленный коп не должен проявлять такой мягкости. А ты сам как думаешь — что сделал бы ты?

— Ничего нельзя сказать, пока сам не попадёшь в передрягу, — ответил Джек. — Я много раз думал об этом. И решил, что папа всё сделал, как надо.

Хенли кивнул:

— Ты прав. И всё остальное он сделал наилучшим образом. Ему пришлось прострелить голову тому парню, который остался в лодке, просто чтобы выжить, а когда перед тобой стоит такой выбор, приходится действовать соответственно.

— Так чем же именно занимается «Хенли Ассошиэйтс»?

— Мы собираем разведывательную информацию и действуем на её основе.

— Но вы не входите в правительственную систему, — возразил Джек.

— Формально да, не входим. Мы совершаем некоторые необходимые действия, когда правительственные агентства уже не могут контролировать ситуацию.

— И насколько часто это случается?

— Не слишком, — бросил Хенли. — Но это положение может измениться — или не измениться. Сейчас трудно сказать что-то определённое.

— А конкретно...

— Тебе этого знать не надо, — бесцеремонно перебил его Хенли, вскинув для большей убедительности брови.

— Ладно. А папа знает об этом месте?

— Именно он и уговорил меня создать его.

— О... — И тут же всё стало на свои места. Хенли загубил свою политическую карьеру, чтобы служить стране таким образом, о котором никогда не сможет рассказать и тем более добиться общественного признания. Проклятье. Неужели его родной отец решился подтолкнуть этого человека на такой поступок? — А если у вас все же случатся серьёзные неприятности?..

— В депозитном сейфе, принадлежащем моему личному поверенному, хранится куча президентских отпущений грехов, покрывающих любое и каждое противоправное действие, которое можно было совершить между теми датами, которые проставит мой секретарь, когда будет печатать бланки, подписанные твоим отцом за неделю до того, как он покинул свой пост.

— Неужели это законно?

— Это достаточно законно, — ответил Хенли. — Пат Мартин, генеральный прокурор в администрации твоего отца, сказал, что такая бумага выдержит любое расследование, хотя её обнародование все равно вызовет взрыв не хуже вагона с динамитом.

— Что там динамит. Чёрт возьми, это было бы все равно что взорвать ядерную бомбу на Капитолийском холме, — задумчиво проговорил Джек. Впрочем, и это являлось преуменьшением.

— Вот поэтому-то мы ведём себя так осторожно. Я не могу подталкивать своих людей к таким действиям, за которые они могут попасть в тюрьму.

— Такое навсегда испортило бы им кредитную историю^[598].

— Я вижу, что твой юмор имеет много общего с юмором твоего отца.

— Но, сэр, видите ли, он же на самом деле мой отец. И сходство не обязано ограничиваться синими глазами и тёмными волосами.

Судя по ведомостям об успеваемости, у парня, несомненно, имеются мозги. А сейчас Хенли отчётливо видел в нём отцовскую любознательную натуру и способность отделить плевелы от пшеницы. Но обладает ли он отцовской отвагой?.. Было бы лучше не получать повода для того, чтобы выяснить это. Но даже наиболее талантливые сотрудники Хенли не могли предсказать будущее, кроме как в колебаниях курсов валют, да и тут им случалось ошибаться. Это было едва ли не единственной незаконной вещью, за которую его могли бы привлечь к суду, но ведь этого никогда не случится, не так ли?

— Что ж, тебе пора познакомиться с Риком Беллом. Они с Джерри Раундсом ведут здесь аналитическую работу.

— Я когда-нибудь встречался с ними?

— Нет. И твой отец тоже. Это проявление одной из проблем, развивающихся в разведывательном сообществе. Оно сделалось чрезмерно большим. Когда народу слишком много, работа организации обязательно начнёт пробуксовывать. Попробуй собрать в футбольную команду сотню самых лучших игроков, и команда тут же развалится от внутренних разногласий. Каждый человек имеет от рождения своё эго, и, оказавшись в многочисленной команде, каждый способный человек становится больше всего похож на ту несчастную длиннохвостую кошку из пословицы — которую запустили в комнату, битком набитую креслами-качалками. Но никто не решается слишком сильно возражать против такого положения, потому что правительство должно функционировать не слишком эффективно. В противном случае избиратели начнут пугаться. Вот потому-то мы и сидим здесь. А теперь пойдём. Кабинет Джерри находится в другом конце коридора.

* * *

— Шарлотсвилл? — переспросил Доминик. — А я думал...

— Ещё во время директора Гувера Бюро держало там конспиративный дом. Хотя формально это место не принадлежит ФБР. Мы храним там «серые папки».

— О! — Доминик Карузо слышат этот термин от одного из старших преподавателей Академии. «Серые папки» — посторонним не полагалось даже знать о существовании такого термина — были вроде бы накопленным Гувером собранием компрометирующих материалов о политических деятелях, в первую очередь об их недостатках и пороках. Гувер коллекционировал эти сведения, как простые смертные собирали марки и монеты. После смерти Гувера в 1972 году руководство ФБР распустило слух об уничтожении этой уникальной коллекции, однако на самом деле её разместили в большом доме, используемом ФБР. Он располагался на краю неглубокой долины, как раз напротив Монтичелло — поместья Томаса Джефферсона^[599], — и неподалёку от Университета Виргинии. В старинном плантаторском доме имелся огромный винный погреб, который на протяжении последних пятидесяти с лишним лет был заполнен куда более драгоценным содержимым, чем поначалу. Это была самая страшная из тайн Бюро, известная лишь немногим старейшим, опытнейшим и наиболее проверенным работникам, причём в эту горстку людей не всегда входил даже действующий директор. Папки никогда не раскрывались, по крайней мере связанные с политикой. Публике совершенно не следовало знать, что один не самый заметный сенатор времён Трумэна питал склонность к несовершеннолетним девочкам. Он давно уже упокоился в могиле, как и акушер, делавший тайные аборты его пассиям. Но страх перед этими досье, которые продолжали с неизменной аккуратностью пополняться — во всяком случае, так считали те, у кого были основания опасаться подобной практики, — служил вполне правдоподобным объяснением того, почему Конгресс так редко придирался к ФБР, получая запросы на ассигнования. Какой-нибудь очень умный архивариус, обладающий уникальной, не уступающей самому современному компьютеру памятью, пожалуй, мог бы догадаться о существовании этих материалов по тщательно замаскированным пробелам в пространных отчётах Бюро, но это было бы задачей, достойной Геркулеса. Кроме того, в «серых папках», хранящихся в выработанной угольной шахте на западе Виргинии, можно было разыскать куда более пикантные секреты. По крайней мере, так мог бы считать историк.

— Мы собираемся откомандировать тебя из Бюро, — сказал Вернер после небольшой паузы.

— Что?! — удивился Доминик Карузо. — Почему? — Слова большого начальника настолько потрясли его, что он чуть не свалился со стула.

— Доминик, существует одно особое подразделение, которое хотело бы поговорить с тобой. Дальше ты будешь работать там. Они введут тебя в курс дела. Причём запомни, что я сказал: «откомандировать», а не «отчислить». Ты будешь продолжать получать жалованье. По документам ты будешь числиться как специальный агент, выполняющий особое задание в составе контртеррористического отдела, который возглавляю непосредственно я. Ты будешь нормально продвигаться по службе и получать все положенные повышения жалованья. Но эта информация является строго секретной, агент Карузо, — добавил Вернер. — Вы не имеете права обсуждать её ни с кем, кроме меня. Вам ясно?

— Ясно-то ясно, сэр, но не могу сказать, что понятно.

— Когда будет нужно, ты все узнаешь. Ты будешь продолжать расследовать деятельность преступников и, вероятно, бороться против них. Если новое назначение придётся тебе не по нраву, достаточно будет доложить мне об этом, и мы направим тебя в другой полевой отдел, где ты сможешь вернуться к более обычным обязанностям. Но, повторяю, ты не должен обсуждать назначение ни с кем, кроме меня. Если кто-нибудь тебя спросит — ты специальный агент ФБР, но ведёшь секретную работу и дал подписку о неразглашении. Пока ты будешь должным образом делать своё дело, тебе можно будет не опасаться какого-либо неблагоприятного внимания. Более того, ты довольно скоро поймёшь, что контроль за тобой будет не настолько строгим, как тот, к которому ты привык. Но тебе все равно придётся постоянно оставаться подотчётным кому-то.

— Сэр, понятнее мне от этого не стало, — честно заявил специальный агент Карузо.

— Ты будешь заниматься делом наивысшего значения для нации. Главным образом борьбой против терроризма. Твоя работа будет сопряжена с немалой опасностью. Террористы не считаются с обычными рамками цивилизации.

— Получается, что я должен буду работать под прикрытием?

Вернер кивнул:

— Правильно.

— И моей работой будут управлять из вашего офиса?

— Более или менее, — уклончиво ответил Вернер.

— И я смогу свалить, как только захочу?

— И это правильно.

— Ладно, сэр, я посмотрю, что к чему. Что я должен делать?

Вернер написал несколько слов на квадратике бумаги и передал его своему молодому собеседнику.

— Поезжай по этому адресу. Скажешь там, что хочешь видеть Джерри.

— Прямо сейчас, сэр?

— Если у тебя нет каких-то более срочных и более важных дел.

— Еду, сэр. — Карузо поднялся, пожал протянутую руку и вышел. Во всяком случае, ему предстояло проехаться по живописной сельской местности Виргинии.

Глава 4 Учебный лагерь

Переехав через реку, Доминик вернулся в «Мариотт-отель», забрал из номера свои вещи, вручил дежурному портье двадцатидолларовую купюру, сел в «Мерседес» и покатил по направлению, указанному в навигационном компьютере его машины. Очень скоро он оказался на идущей к югу федеральной автомагистрали № 95, оставив Вашингтон за спиной. В зеркале заднего вида отчётливо виднелся силуэт столицы государства. Автомобиль ехал быстро и ровно, хотя чего ещё можно ждать от «Мерседеса»; местная информационная радиопрограмма производила впечатление привлекательно консервативной — примерно в таком тоне разговаривают хорошие полицейские, — да и движение было не слишком оживлённым, хотя он всё равно пожалел тех бедняг, которым приходилось каждый день ездить в округ Колумбия, чтобы перекладывать бумаги в Гуверовском центре и всех прочих других зданиях гротескно-казённого стиля, окружающих Холм. По крайней мере, штаб ФБР располагал собственным пистолетным тиром, где можно было снять напряжение. «Вероятно, там не приходится жаловаться на отсутствие посетителей», — подумал Доминик.

Перед самым въездом в Ричмонд компьютер женским голосом посоветовал ему свернуть вправо на ричмондскую окружную дорогу, которая должна была вывести его на 64-ю автомагистраль. Карузо ехал по красивой местности, среди зелёных лугов и невысоких холмов, поросших густыми лесами. В таких местах должно быть много полей для гольфа и коневодческих ферм. Он слышал, что ЦРУ имело здесь несколько секретных баз, устроенных на бывших фермах — раньше тут проводилась работа с советскими невозвращенцами. Интересно, кого они сейчас туда привозят? Может быть, китайцев. А то и вовсе французов. Но наверняка не продали. Правительство не любит выпускать свои владения из рук, разве что закрывать военные базы. Клоуны с северо-востока и Дальнего Запада очень любят такие глупости. Зато они не очень-то любят Бюро, хотя, вероятно, боятся его. Он не знал, как обстояли дела с копами и военными, которые тоже беспокоили кое-кого из политиканов, и это не слишком его волновало. У него была своя миска с похлёбкой, а у них — свои.

Проехав ещё около часа с четвертью, Доминик начал посматривать на обочину, чтобы не пропустить поворот, но компьютер справился сам.

— Приготовьтесь свернуть направо по следующему съезду, — предупредил его голос минуты за две до нужного момента.

— С удовольствием, лапочка, — пробормотал специальный агент Карузо, естественно, не получив ответа. Через минуту он сделал нужный поворот, услышав от компьютера одобрительное: «Очень хорошо», проехал по довольно тихим улицам симпатичного городка, поднялся по пологому холму к северному краю долины и в конце концов услышал:

— Сверните по ближайшей дороге налево. Вы достигли места назначения.

— Вот и славненько, лапочка, спасибо, — ответил Карузо.

Конечный пункт представлял собой тупик самой ординарной местной дороги, скорее даже подъездной, поскольку на узкой асфальтовой ленте не имелось никакой разметки. В нескольких сотнях ярдов от поворота Доминик увидел два массивных пилона из красного кирпича, на которых держались приветливо распахнутые металлические ворота, выкрашенные белой краской. А в трехстах ярдах за воротами находился дом с нависающей крышей, поддерживаемой шестью белыми столбами. Крыша была покрыта шифером — довольно старым, — а кирпичные стены утратили свой первоначальный красный цвет лет сто тому назад. Дому было полтораста, а то и все двести лет. Дорога за воротами была засыпана крупным гравием. Трава — здесь было много травы — казалась сочной и зелёной, как на хорошо ухоженном поле для гольфа. Кто-то вышел из боковой двери и, махнув рукой, указал налево. Доминик послушно вывернул руль, объехал дом и немало удивился. Особняк — а как ещё называть такое огромное здание? — оказался ещё больше, чем был на первый взгляд. На заднем дворе располагалась просторная автостоянка, где в данный момент стояли два внедорожника — «Шеви-Сабурбан» и «Бьюик» — и точно такой же, как у него, «Мерседес» с номерами Северной Каролины. Такое совпадение было настолько невероятным, что ему даже не пришло в голову...

— Энцо!

Доминик резко повернулся:

— Альдо!

Люди часто изумлялись их сходству, хотя когда братья стояли рядом, можно было заметить, что они все же отличаются друг от друга. Оба были бледнокожими и темноволосыми. Брайан был выше на двадцать четыре миллиметра, зато Доминик тяжелее на добрых десять фунтов. Все различия между ними и во внешности, и в поведении, имевшиеся с младенчества, братья сохранили, став взрослыми, несмотря на то что росли вместе. Поскольку в обоих текла значительная часть итальянской крови, они обнялись, но целоваться не стали. Они были не настолько итальянцами.

— Какого черта ты здесь делаешь? — первым спросил Доминик.

— Я? А ты? — парировал Брайан. — Я читал о твоих подвигах в Алабаме. Что там всё-таки была за история?

— Педофил, — ответил Доминик, вытаскивая чемодан. — Изнасиловал и убил одну милую маленькую девочку. Я опоздал примерно на полчаса.

— Брось, Энцо, никто не идеален. Газеты писали, что ты положил конец его «карьере».

Доминик посмотрел прямо в глаза Брайану.

— Да, мне удалось это сделать.

— Как же именно?

— Три пули в грудь.

— Как правило, этого хватает, — заметил капитан Брайан Карузо. — Надеюсь, законники не устроили оплакивания его трупа.

— В этот раз нет. — Эти слова были произнесены очень спокойным ровным тоном, но брат все же услышал в них холодное удовлетворение.

— Из этой штуки, да? — Морской пехотинец вынул из кобуры пистолет брата. — Выглядит неплохо.

— И стреляет тоже прилично. Осторожно, братишка, он заряжён.

Брайан вынул магазин и извлёк патрон из патронника.

— Десятимиллиметровый?

— Да. Спецмодель ФБР. Делает премиленькие дырки. Бюро снова взяло их на вооружение после перестрелки инспектора О'Дэя с плохими парнями — помнишь ту историю с дочкой дяди Джека?

Брайан отлично помнил эту историю: вскоре после того, как отец Кэти Райан стал президентом, на детский сад, в который она ходила, напали, была стрельба, погибло много народу...

— Да уж, у того пижона очко не заиграет, — сказал он. — И, знаешь, он ведь даже не из морской пехоты. Прежде чем стать копом, он был обычным флотским дерьмом. Во всяком случае, так мне говорили в Квантико.

— Они тренируются как черти. Мне однажды довелось с ним встретиться. Просто вместе с ещё двадцатью парнями пожал ему руку. Этот сукин сын умеет стрелять. Он тогда говорил, что нужно всего лишь не пропустить свой шанс и сразу стрелять без промаха. Тем сволочам он проделал по паре дырок в головах.

— До сих пор не могу понять, как ему удалось сохранить столько хладнокровия. — Страшное происшествие с Кэти Райан потрясло обоих мальчиков Карузо. Ведь она как-никак, приходилась им двоюродной сестрой и была славной девочкой — копией своей матери.

— Эй, тебе же пришлось понюхать пороху. Сам-то как справлялся?

— Подготовка. К тому же, братишка, у меня были подчинённые, за которыми нужно было как-то приглядывать.

Вдвоём они внесли вещи Доминика в дом. Брайан показал дорогу наверх. Для них были приготовлены отдельные спальни по соседству. Положив багаж в комнату, они направились в кухню, налили себе по чашке кофе и уселись за кухонный стол.

— Ну и как жизнь в морской пехоте, Альдо?

— Скоро стану майором, Энцо. За тамошние дела получил Серебряную звезду — не то чтобы я совершал там какие-то подвиги, просто делал то, чему меня учили. Одного из моих людей подстрелили, но он уже в почти полном порядке. Того парня, за которым нас посылали, взять живьём не удалось: он почему-то был не настроен сдаваться, так что ганни Салливэн отправил его на встречу с Аллахом. Но двоих всё-таки захватили, и они, как мне потом говорили парни из разведки, рассказали немало полезного.

— За что же всё-таки тебе дали эту ленточку? — Доминик, прищурившись, взглянул на брата.

— Главным образом, за то, что я сам уцелел. Троих плохих парней застрелил своими руками. Никакой особой хитрости для этого не потребовалось. Я просто снял их, как на стрельбище. Меня потом спрашивали, не снятся ли они мне в кошмарах. В морской пехоте развелось слишком много докторов, и все они натуральные придурки.

— В Бюро все точно так же, только я плюнул на всё это. Вот ещё: видеть этого ублюдка в кошмарах! А вот девочку жалко до слёз. Надо было мне отстрелить ему сам понимаешь что.

— Так почему же ты этого не сделал?

— Только потому, Альдо, что от этого он не подох бы. А три пули в сердце — это наверняка.

— Значит, ты застрелил его не в порыве бешенства, а сознательно?

— Не то чтобы совсем так, но...

— Именно поэтому вы и попали сюда, специальный агент Карузо, — сказал, входя в комнату, незнакомый мужчина шести с лишним футов росту; оба брата решили, что ему хорошо под пятьдесят лет.

— Кто вы такой, сэр? — спросил Брайан.

— Меня зовут Пит Александер, — ответил вошедший.

— Я должен был встретиться с вами...

— Вообще-то нет, но генералу мы сказали именно так. — Александер тоже налил себе кофе и присел к столу.

— И всё-таки — кто вы? — теперь уже спросил Доминик.

— Я ваш инструктор.

— Только вы? — поинтересовался Брайан.

— Инструктор чего? — одновременно с братом спросил Доминик.

— Нет, будут и другие, но я буду находиться рядом с вами всё время. А по характеру обучения вы сможете догадаться, для чего вас готовят, — ответил Александер. — Так, вы, конечно, хотите что-то узнать обо мне. Я тридцать лет назад закончил Йельский университет с дипломом по политическим наукам. Даже состоял в «Черепе и костях». Вы должны знать — такой вроде бы тайный студенческий клуб, о котором постоянно болтают поклонники теории заговоров. Иисус, да какие могут быть у мальчишек, почти подростков, мысли? Разве что о том, до чего будет круто трахнуться с какой-нибудь бабёнкой именно в ночь на Великую пятницу. — Впрочем, выражение карих глаз не позволяло угадать в их обладателе выпускника колледжа Лиги Плюща^[600]. — В те времена Управлению нравилось набирать на службу из Йеля, Гарварда и Дартмута. По большей части молодёжь приходила как раз оттуда. А теперь все хотят быть банкирами и делать деньги. Двадцать пять лет прослужил в отделе тайных операций, а потом меня пригласили в Кампус. С тех пор я здесь.

— Кампус? Что это ещё такое? — спросил морской пехотинец. Александер заметил, что Доминик Карузо на этот раз промолчал. Зато он очень внимательно слушал и смотрел на него. Брайан никогда не перестанет быть морским пехотинцем, а Доминик — агентом ФБР. Никогда. Это было и хорошо, и плохо.

— Это конфиденциально финансируемая разведывательная служба.

— Конфиденциально финансируемая... — повторил Брайан. — Каким образом, чёрт возьми?..

— С техникой этого дела вы ознакомитесь позже и будете удивлены тем, насколько она проста. В настоящее время для вас важнее узнать, что здесь делают.

— Убивают людей, — мгновенно отозвался Доминик. Слова вырвались у него, очевидно, даже против собственной воли.

— Почему вы так думаете? — с невинным видом спросил Александер.

— А этот вывод напрашивается сам собой. Судя по автостоянке, здесь из посторонних нет никого, кроме нас с братом. Меня никак нельзя считать опытным агентом. Единственным заметным поступком за всю жизнь было то, что я застрелил типа, который этого заслуживал, и уже на следующий день я оказываюсь в штабе, разговариваю с помощником директора, а ещё через несколько дней меня переводят в округ Колумбия и присылают сюда. Это место очень, очень необычное, очень, очень уединённое и действует с одобрения каких-то чрезвычайно высокопоставленных лиц. Вы ведь занимаетесь не розничной продажей сберегательных облигаций США, правда?

— В вашей характеристике отмечено, что вы обладаете хорошими аналитическим способностями, — сказал вместо ответа Александер. — А как насчёт умения держать рот на замке?

— Что-то мне подсказывает, что здесь и сейчас в этом нет необходимости. Но, конечно, я способен понять, когда ситуация требует молчания, — серьёзно ответил Доминик.

— Ладно, в таком случае слушайте мою первую речь. Вы, парни, думаю, знаете, какое значение имеет слово «чёрный». Ведь знаете? Это означает программу, или проект, или учреждение, существование которого не признается правительством. Люди делают вид, что их не существует. Кампус зашёл на один шаг дальше: мы действительно не существуем. Ни у одного правительственного служащего нет ни одного письменного документа, в котором мы упоминались бы хоть одним словом. С этого мгновения вы оба, молодые джентльмены, тоже не существуете. О, конечно, вам, капитан — или, может быть, уже майор? — Карузо выписывается зарплата, которая будет депонироваться в любом банке, на счёт, открытый вами для себя на этой неделе, но вы больше не морской пехотинец. Вы находитесь в командировке, суть которой никому не известна. А вы, специальный агент Доминик Карузо...

— Я знаю. Гас Вернер мне кое-что рассказал. Они вырыли нору, влезли внутрь и засыпали её за собой.

Александер кивнул.

— Прежде чем покинуть это место, вы лишитесь своих официальных документов, солдатских жетонов и всего прочего. Вам можно будет сохранить свои имена, но ведь имя это всего лишь несколько слов, тем более что в нашем бизнесе именам никто не верит. У меня был забавный случай, когда я работал в Управлении. Однажды я во время работы сменил имя, даже не подумав об этом. Было чертовски неприятно осознать это. Представьте себе актёра, который выходит в костюме Макбета, когда он должен быть Гамлетом. Правда, никакой беды из этого не получилось, и я не пустил петуха в конце арии.

— Но что именно мы будем делать? — Это спросил Брайан.

— Главным образом — вести расследования. Выявлять пути перевода капиталов. В этом Кампус особенно силён. Как и почему, вы узнаете позже. Вероятно, вам придётся действовать вместе. Вы, Доминик, возьмёте на себя большую часть собственно расследования. А вам, Брайан, придётся осуществлять силовую поддержку и попутно учиться тому, чем будет заниматься... как вы его называли перед моим приходом?

— А, вы насчёт Энцо? Я называю его так, потому что он, когда получил водительские права, решил, что ногу с газа убирать совсем не обязательно. Ну, знаете, как Энцо Феррари.

Доминик рассмеялся и показал на брата пальцем.

— А он Альдо, потому что любит выпендриваться в одежде. Как говорит Альдо Челла в той рекламе вина: «Он вовсе не раб моды!» Это наша семейная шутка.

— Ладно, в таком случае отправляйтесь к «Братьям Брукс» и оденьтесь получше, — сказал Брайану Пит Александер. — Вы будете действовать в основном под видом бизнесменов или туристов. Так что вам нужно одеваться аккуратно, но не стараться перещеголять принца Уэльского. Необходимо отрастить волосы, особенно вам, Альдо.

Брайан потёр ладонью щетину на голове. С такой причёской его в любой точке мира опознали бы как морского пехотинца Соединённых Штатов Америки. Хотя могло быть и хуже. Армейские рейнджеры обходились со своими волосами ещё радикальнее. Зато Брайан будет похож на почти нормального человека через месяц, если не раньше.

— Чёрт возьми, неужели придётся покупать расчёску?!

— Какое у нас будет расписание?

— Сегодня располагайтесь и отдыхайте. Завтра встанем пораньше и проверим вашу физическую форму. Затем работа с оружием и классные занятия. Полагаю, вы оба умеете пользоваться компьютером.

— А в чём дело? — Это был Брайан.

— Кампус по большей части существует как виртуальная организация. Вас снабдят компьютерами со встроенными модемами, и с их помощью вы будете общаться с центральным офисом.

— А как же безопасность? — удивился Доминик.

— В наши машины встроена неплохая защитная система. Наверно, её можно взломать, но никто ещё не придумал, как это сделать.

— Приятно слышать, — с сомнением в голосе протянул Энцо. — А что, Альдо, в Корпусе пользуются компьютерами?

— Да, нам показывали все достижения современной цивилизации, даже туалетную бумагу.

* * *

— А ваше имя Мохаммед? — спросил Эрнесто.

— Совершенно верно, но лучше называйте меня Мигелем. — Это имя он сможет запомнить, не то что Найджел. В начале встречи он не стал просить у Аллаха благословения. Неверные просто не поняли бы его.

— Ваш английский язык... вы говорите совсем как англичанин.

— Я там учился, — объяснил Мохаммед. — Моя мать была англичанкой. А отец был из Саудовской Аравии.

— Был?

— Они оба мертвы.

— Глубоко сочувствую вам, — с неискренней торжественностью произнёс Эрнесто. — Так чем же мы можем быть полезны друг другу?

— Я изложил Пабло, — он кивнул своему второму собеседнику, — свою идею. Он ввёл вас в курс дела?

— Si, конечно, но хотелось бы услышать все лично от вас. Понимаете ли, я представляю ещё шестерых моих компаньонов.

— Понимаю. Но вы обладаете полномочиями для ведения переговоров от имени их всех?

— Не совсем, но я представлю им то, что вы скажете мне. Вам нет необходимости встречаться со всеми, а они никогда ещё не отклоняли мои предложения. Если мы с вами сегодня придём к соглашению, наши договорённости могут быть полностью ратифицированы к концу недели.

— Очень хорошо. Вам известно, чьи интересы представляю я. Меня наделили правом заключить соглашение с вами. Как и у вас, у нас есть враждебная нация, она расположена на севере. Они очень серьёзно и активно преследуют моих друзей. Мы желаем принять ответные меры и перераспределить их давление по другим направлениям.

— В почти таком же положении находимся и мы, — признался Эрнесто.

— Следовательно, в наших с вами обоюдных интересах вызвать волнение и хаос внутри Америки. Новый американский президент — слабый человек. Но именно поэтому он может оказаться опасным. Слабые легче поддаются искушению применить силу, чем сильные. Даже если применение силы окажется неэффективным, все равно оно может причинить большие неудобства.

— Нас беспокоит также активность их разведки. А вас?

— Мы научились осторожности, — ответил Мохаммед. — Но у нас нет надёжной инфраструктуры в Америке. Для её создания нам требуется помощь.

— Неужели? Просто удивительно. Их средства массовой информации непрерывно сообщают о том, что ФБР и другие агентства непрестанно выслеживают ваших людей в пределах их страны.

— В настоящее время они гоняются за тенями и тем самым увеличивают там сумятицу. Но это затрудняет задачу построения такой сети, которая могла бы позволить нам перейти к наступательным действиям.

— Характер этих действий нас не касается, — утвердительно произнёс Пабло.

— Совершенно верно. Впрочем, ничего такого, что вам не приходилось бы делать самим. — Он не стал добавлять вслух: только не в Америке. Здесь, в Колумбии, его контрагенты не затрудняли себя действиями в перчатках, зато в США, стране-"клиенте", они соблюдали крайнюю деликатность. Тем лучше. А совпадали или не совпадали их методы использования оружия... Секретность являлась одним из краеугольных камней стратегии и тактики, и обе стороны это прекрасно понимали.

— Понимаю... — бросил глава картеля. Он ни в коей мере не был дураком. Мохаммед видел это по его глазам. Араб не собирался недооценивать этих людей и их возможности...

И, конечно, он не собирался считать их своими друзьями. Он прекрасно знал, что они могут быть столь же безжалостны, как и его люди. Отрицающие бога могут оказаться нисколько не менее опасными, чем те, кто воюет во имя его.

— Так что именно вы можете предложить нам?

— На протяжении долгого времени мы проводили операции в Европе, — ответил Мохаммед. — Вы заинтересованы в расширении вашей маркетинговой активности в том направлении. У нас уже более двадцати лет существует там глубоко законспирированная сеть. Перемены в европейской торговле — увеличение прозрачности границ и тому подобное — окажутся вам только на пользу, как оказались они на пользу нам. У нас имеется ячейка в таком важном порту, как Пирей, и она без труда сможет взяться за обеспечение ваших потребностей и помочь своими контактами в межнациональных транспортных компаниях. Раз уж они могут транспортировать для нас оружие и людей, то, без всякого сомнения, переправлять ваши товары им удастся без особого труда.

— Нам понадобится список людей, с которыми мы сможем обсудить технические аспекты этого бизнеса, — сказал Эрнесто своему гостю.

— Он у меня с собой. — Мохаммед положил на стол свой ноутбук. — Они привыкли вести дела на денежной основе. — От его внимания, естественно, не укрылось, что его собеседники одновременно кивнули, даже не спросив, какой может быть оплата. Вообще-то, при таком роде деятельности на накладные расходы не скупятся.

Эрнесто и Пабло рассуждали так: в Европе живёт более трехсот миллионов человек, многие из которых, несомненно, обрадуются возможности получить колумбийский кокаин. Тем более что в некоторых европейских странах использование наркотиков уже разрешено — осторожное, контролируемое и облагаемое налогами. Вложенных в эти перемены денег было недостаточно для того, чтобы получить приличную прибыль, но они все же принесли отличные плоды в виде перемены общей обстановки и создания благоприятной атмосферы. И ничто, даже героин отличного медицинского качества, не могло сравниться с выросшей в Андах кокой. За это они будут охотно платить свои евро, и теперь-то их окажется достаточно для того, чтобы предприятие получилось выгодным. Конечно, опасность оставалась наибольшей на стадии распространения. Недостаточно осторожных уличных дилеров будут то и дело арестовывать, и кое-кто из них начнёт говорить. Значит, оптовые поставки и розницу нужно максимально развести между собой, но как раз это они хорошо умели делать. Европейские полицейские могут быть сколь угодно хорошими профессионалами, но они вряд ли так уж сильно отличаются от своих коллег из США. Среди них найдутся и такие, кто с удовольствием возьмёт у представителей картеля некоторую сумму в тех же евро и будет «крышевать» работу. Бизнес есть бизнес. И если этот араб мог помочь его вести — бесплатно, что было, поистине, невообразимо! — что ж, тем лучше. Сидя за столом, Эрнесто и Пабло никак внешне не проявляли свою реакцию на деловое предложение собеседника. Посторонний, скорее всего, увидел бы в их поведении одну лишь скуку. Хотя, естественно, их ощущения нисколько не походили на неё. Это предложение посылали небеса! Перед ними должен был открыться колоссальный новый рынок, обещавший такой доход, который позволил бы им при желании купить собственную страну и не слишком при этом обеднеть. Им придётся научиться новым методам коммерции, но у них будут деньги, чтобы экспериментировать. Что-что, а приспосабливаться они умели как нельзя лучше, и в мире, населённом крестьянами и капиталистами, чувствовали себя вольготно, как крупные и сильные хищные рыбы среди жирной мелочи, населяющей коралловые рифы.

— Как мы установим контакт с этими людьми? — спросил Пабло.

— Мои люди проделают всю необходимую подготовительную работу.

Все лучше и лучше, — подумал Эрнесто.

— И каких же услуг вы потребуете взамен от нас? — наконец спросил он.

— Нам потребуется ваша помощь для транспортировки людей в Америку. Как, сумеем мы договориться об этом?

— Если вы хотите по-настоящему переправлять людей из вашей части света в Америку, то лучше всего направлять их самолётами в Колумбию — прямо сюда, в Картахену. Здесь мы пересадим их на самолёты, направляющиеся в другие испаноговорящие страны, расположенные на севере. Скажем, в Коста-Рику. Оттуда те, у кого есть надёжные документы, смогут полететь прямо в США на их авиалинии или же в Мексику. Людей с латинской внешностью и хорошо владеющих испанским языком можно проводить через границу между Мексикой и США — это трудно, главным образом физически. Конечно, некоторых могут задержать, но даже в этом случае их просто вернут в Мексику, и они смогут предпринять следующую попытку. Или, опять же при наличии хороших документов, они могут самым легальным образом пересечь границу в Сан-Диего — это Калифорния. А когда они попадут в Америку, встанет вопрос о создании и поддержании для них приличной «крыши». Если деньги не представляют для вас большой проблемы...

— Не представляют, — твёрдо заверил его Мохаммед.

— То вы можете нанять какого-нибудь местного поверенного — очень немногие из них хоть сколько-нибудь озабочены государственными интересами, — чтобы он приобрёл для вас подходящий дом, где вы могли бы устроить перевалочную базу. Прошу простить меня — конечно, мы договорились, что ваши планы нас не касаются, — но если бы вы дали мне хотя бы самое общее представление о том, что вы намереваетесь делать, я мог бы дать вам более конкретные советы.

Мохаммед на секунду-другую задумался, а потом объяснил.

— Понятно. Чтобы делать такие вещи, ваши люди должны иметь очень высокий уровень мотивации, — заметил Эрнесто.

— Они его имеют. — «Неужели у этого человека могли быть какие-то сомнения на этот счёт?» — спросил себя Мохаммед.

— А при хорошем планировании и должном хладнокровии они могут даже уцелеть. Но вам ни в коем случае не следует недооценивать американские полицейские агентства. Мы со своим бизнесом можем предпринять некоторые финансовые шаги и достигнуть кое с кем определённого понимания, но в вашем случае это, пожалуй, исключено.

— Мы это понимаем. Конечно, нам хотелось бы, чтобы наши люди оставались живы, но, к нашему прискорбию, приходится мириться с тем, что кто-то из них погибнет. Они тоже сознают, что риск достаточно велик.

Насчёт рая он ничего не стал говорить. Эти люди не поняли бы его. Бог, которому они поклоняются, хранится у них в бумажниках.

Каким же фанатиком нужно быть, чтобы так легко разбрасываться своими людьми? — спросил себя Пабло. Его люди тоже шли на риск, и немалый, исходя из оценки денежных потерь, которые повлечёт за собой неудача, и принимали решения по собственной свободной воле. У этих все не так. Что ж, деловых партнёров не всегда удаётся выбирать, исходя из собственных симпатий.

— Очень хорошо. Мы располагаем большим количеством чистых американских паспортов. Ваше дело — убедиться в том, что люди, которых вы будете нам посылать, в достаточной мере владеют английским или испанским языком и имеют соответствующую внешность. Я думаю, никто из них не собирается брать уроки в авиашколе? — Последнюю фразу Эрнесто произнёс в качестве шутки.

Но Мохаммед ответил на неё совершенно серьёзно:

— Теперь уже не время этим заниматься. В моей сфере деятельности редко удаётся дважды достичь успеха одним и тем же путём.

— К счастью, наша сфера иная, — с усмешкой ответил Эрнесто. И это было верно. Он мог отправлять свой товар в коробках, загруженных в контейнеры, которые развозились торговыми судами и большегрузными трейлерами по всей Америке. Если какая-то партия груза обнаруживалась и властям удавалось выяснить её адресата... что ж, в Америке имелось множество путей для юридической защиты его работников нижнего звена. В тюрьму попадали только круглые дураки. За много лет они научились обманывать и натасканных на наркотики собак, и все другие средства, которыми пользовались полицейские. Самым важным было то, что они использовали людей, готовых рисковать. В большинстве своём эти люди выживали, уходили на покой, возвращались в Колумбию и вливались в верхний слой среднего класса. Никто и никогда не интересовался, в чём же основа их благополучия, результатом каких дел, совершенных в далёком прошлом да там и оставшихся, оно является.

— Итак, — сказал Мохаммед, — когда мы сможем начать работу?

Парень сильно нервничает, — отметил про себя Эрнесто. Но он поможет этому арабу. Неважно, удастся или не удастся ему то, что он задумал, но он оттянет на себя значительную часть сил, ведущих охоту за товаром картеля, и это хорошо. Те не слишком большие потери на международных границах, с которыми Эрнесто уже смирился как с неизбежным злом, станут ещё меньше.

Уличная цена кокаина понизится, но и спрос намного возрастёт, а следовательно, никаких чистых потерь в коммерческом доходе не будет. Зато будет достигнут тактический успех. А именно: Америка ослабит своё внимание к Колумбии и переместит центр разведывательной активности в другое место. Это и будет стратегическим выигрышем от новой деятельности...

...и ещё, у него всегда останется возможность передать информацию в ЦРУ. Он может сказать, что террористы неожиданно возникли на контролируемых им участках и что их планы показались чудовищными даже картелю. Конечно, это не обеспечит ему симпатий американских властей, но всё же принесёт некоторую пользу. А с теми из его собственных людей, которые будут обеспечивать конкретную помощь террористам, можно будет разобраться втихаря и своими силами, как это было всегда. Такое американцы не смогут не оценить.

Так что план давал реальные выгоды, а с его недостатками вполне можно было управиться. В целом, решил он, соглашение производило впечатление ценной и выгодной операции.

— Сеньор Мигель, я изложу ваши предложения моим коллегам, сопроводив их рекомендацией заключить с вами союз. Вы смело можете рассчитывать получить окончательное решение к концу этой недели. Вы останетесь в Картахене или продолжите путешествие?

— Я предпочитаю не оставаться в одном месте слишком долго. Вылетаю завтра. Пабло может сообщить мне о вашем решении через Интернет. А сейчас позвольте от души поблагодарить вас за сердечную и в то же время глубоко деловую встречу.

Эрнесто поднялся и пожал протянутую руку своего гостя. Он решил, что в данный момент Мигеля следует рассматривать как бизнесмена, занятого в близкой, но не представляющей конкурентной опасности сфере. Конечно, не друг, но союзник — пока союз с ним выгоден.

* * *

— Чёрт возьми, как вам все это удаётся? — спросил Джек.

— Когда-нибудь слышали о компании под названием «Инфосек»? — вопросом на вопрос ответил Рик Белл.

— Кодирование и все такое, да?

— Совершенно верно. Сокращение слов «информация и секретность». Сама компания расположена неподалёку от Сиэтла. Она разработала лучшую в мире программу информационной безопасности. А возглавляет компанию бывший начальник отделения "Z" в Форт-Миде. Он основал её вместе с тремя своими коллегами лет девять назад. Я не уверен, что их систему в состоянии расколоть даже АНБ, разве что с помощью грубой силы — то есть запустив все свои новые рабочие станции «Сан» для перебора вариантов. Эту систему использует большинство банков, особенно в Лихтенштейне и других местах Европы. Но в программе есть дыра.

— И никто её до сих пор не нашёл? — Покупатели компьютерных программ за многие годы сумели усвоить, что следует нанимать независимых экспертов и просматривать программный код такихпродуктов строчка за строчкой, чтобы обезопасить себя от шуток программистов (безобидных или же, напротив, опасных), которых оказывается умопомрачительно много.

— Парни из АНБ делают по-настоящему хорошие коды, — ответил Белл. — Я не имею никакого представления, что у них там и где, зато хорошо знаю, что в их гардеробах до сих пор висят старые корпоративные галстуки Управления.

— Значит, Форт-Мид работает, а мы перехватываем то, что они раскапывают, во время пересылки в Лэнгли, — подхватил Джек. — А в ЦРУ есть хорошие специалисты по контролю за движением денег?

— Не такие хорошие, как наши.

— Получается, что мы поручаем вору ловить воров?

— Знать образ мыслей противника — чрезвычайно полезно, — ответил Белл. — Нам приходится иметь дело с не слишком-то обширным сообществом. Да что там, большинство из них нам хорошо знакомо: ведь мы же заняты в одном и том же бизнесе, верно?

— И это превращает меня в дополнительный ресурс? — спросил Джек. Согласно американским законам, он не являлся принцем, но очень многие европейцы воспринимали его именно в таком качестве. При встречах они непременно начали бы кланяться издалека, отталкивать друг друга, чтобы первыми пожать ему руку, говорить о том, что он очень многообещающий молодой человек, даже если бы он был всемирно известным тупицей, и искать его расположения, в первую очередь надеясь на то, что он когда-нибудь шепнёт о том или другом подхалиме доброе слово в ухо родителя. Вообще-то, это именовалось коррупцией или, по крайней мере, почвой для неё.

— Чему вы научились в Белом доме? — спросил Белл.

— Думаю, кое-чему научился, — без ложной скромности ответил Джек. Больше всего он узнавал от Майка Бреннана, который всей душой ненавидел всякие дипломатические хитросплетения, не говоря уже о политической паутине, которая плелась там непрерывно. Бреннан частенько обсуждал эти дела со своими иностранными коллегами, видевшими то же самое в столицах своих государств и думавших примерно так же, как он, стоя с непроницаемыми лицами на страже за спинами своих патронов. «Вероятно, это был гораздо лучший способ изучать атмосферу и деятельность власти, нежели тот, каким довелось воспользоваться отцу», — думал Джек. Ему ведь не пришлось учиться плавать на глубине, где неудача означала бы гибель. Эта тема входила в число тех, какие отец никогда не затрагивал, разве что вскользь, когда окружающая бестолочь приводила его в форменное бешенство.

— Будьте осторожны, когда придётся говорить на эту тему с Джерри, — предупредил Белл. — Он любит распространяться о том, насколько торговый бизнес чист и откровенен по сравнению с политикой.

— Папа по-настоящему любит этого парня. Мне кажется, дело в том, что они немного похожи.

— Нет, — поправил Белл, — они очень похожи.

— Хенли оставил политику после автокатастрофы, да?

Белл кивнул:

— Именно так. Подождите осуждать его, пока сами не заимеете жену и детей. Это был едва ли не самый страшный удар, какой только может постичь человека. Гораздо страшнее, чем можно подумать. Ему пришлось опознавать тела в морге. Это было чрезвычайно неприятно — мягко выражаясь. Кое-кто после этого засунул бы в рот дуло пистолета и прострелил бы себе мозги. Он этого не сделал. Он действительно подумывал о том, чтобы побороться за Белый дом, вероятно, думал и о том, что из Венди получится хорошая Первая леди. Наверно, так оно все и было бы, но стремление к дальнейшему продвижению умерло вместе с его женой и детьми. — Белл не стал продолжать. Ведущие сотрудники Кампуса защищали своего босса, по крайней мере в части репутации. Они считали его человеком, заслуживающим лояльности. В Кампусе не существовало никакой продуманной линии преемственности руководства. Никто не загадывал настолько далеко вперёд; этот вопрос никогда не поднимался на собраниях правления. Руководство было в основном, озабочено проблемами, далёкими от бизнеса. И сейчас Белл спросил себя: обратит ли Джон Патрик Райан-младший внимание на этот пробел в маскировке Кампуса? — Ну, — продолжил Белл после небольшой паузы, — каковы ваши первые впечатления?

— Я читал расшифровки стенограмм разговоров начальства Центрального банка друг с другом. Просто удивительно, насколько корыстный народ! — Джек немного помолчал. — Хотя мне, наверно, не следует удивляться, да?

— Когда даёшь кому-то возможность контролировать большие деньги или же большую власть, коррупция возникнет обязательно. Лично меня больше всего удивляет, каким образом их дружба распространяется за границы государств. Многие из этих парней выигрывают — я имею в виду: лично, даже когда валюта их стран переживает серьёзные трудности, приводящие к заметным неприятностям для рядовых граждан. В старину аристократы часто предпочитали иметь дело со знатью других стран, они чувствовали себя ближе к благородным иностранцам, чем к народу в своих собственных владениях, присягавшему тому же королю, что и они сами. Это явление живо до сих пор — во всяком случае, среди тех, кого часто называют финансовой или промышленной аристократией. У нас они могут образовывать временные союзы, чтобы лоббировать какие-то свои интересы в Конгрессе, но они не слишком часто подкупают политиков халявой и не торгуют секретами. Нельзя сказать, чтобы на таком уровне невозможно составить заговор, но скрывать его существование на протяжении долгого времени было бы довольно трудно. Слишком много людей, и у каждого имеется рот. В Европе все происходит точно так же. Нет ничего, что СМИ любили бы больше, чем скандалы, где бы они ни происходили, но, если у них есть выбор, они постараются ударить сначала по кому-нибудь из богатых парней и лишь потом по члену кабинета министров. Помимо всего прочего, последний часто бывает хорошим источником информации. А первый — только денежный мешок.

— И как же вам удаётся добиться того, чтобы ваши сотрудники оставались честными?

«Отличный вопрос», — подумал Белл. На самом деле они постоянно тревожились по этому поводу, хотя старались не говорить о своих тревогах во всеуслышание.

— Мы платим нашим людям вполне прилично. Все до одного предусмотрены в нашем инвестиционном плане, что не может не прибавлять уверенности в себе. Последние несколько лет начисления составляли около девятнадцати процентов годовых.

— Совсем неплохо. — Молодой человек постарался произнести это небрежно, чтобы не выдать своего восхищения. — Все в рамках закона?

— Это зависит от того, с каким юристом обсуждать вопрос, но вообще-то ни один американский прокурор не станет раздувать из этой деятельности грандиозного процесса, а сами мы ведём работы крайне осторожно. Мы здесь не любим жадности. Мы могли превратить это место в самое доходное заведение со времён незабвенного Понци^[601], но тогда на нас обратили бы внимание. И потому мы сидим тише воды ниже травы. Наших доходов вполне хватает для обеспечения и маскировки операций и содержания армии в полной боевой готовности. — Белл не стал специально пояснять, что они также держали под контролем состояние финансовых средств своих работников и сделки, которые те совершали, если такое случалось. Большинство этим не занималось, но некоторые вкладывали свои деньги в те или иные предприятия и получали доход помимо Кампуса. Впрочем, и эти старались соблюдать скромность. — Вам придётся сообщить нам номера счётов и коды — все, что относится к вашим личным финансам, и компьютеры будут держать их под наблюдением.

— Папа открыл мне трастовый счёт, но им управляет бухгалтерская фирма в Нью-Йорке. Того, что я получаю, вполне хватает на мороженое, но доступа к основному капиталу у меня нет. С тем, что я зарабатываю сам, я могу поступать по своему усмотрению. Могу, например, отправить бухгалтерам. Они вложат эти деньги, куда следует, и будут ежеквартально посылать мне извещения о положении дел. А когда мне стукнет тридцать, можно будет играть с деньгами без присмотра. — Эта граница оставалась ещё настолько далеко, что Джек-младший мог интересоваться тем, что лежит за нею, из одного лишь бескорыстного любопытства.

— Нам все это известно, — заверил его Белл. — И дело здесь вовсе не в отсутствии доверия. Мы всего лишь хотим удостовериться, что наши сотрудники не обладают привычками к азартным играм.

«Вероятно, правила азартных игр создавали наилучшие математики всех времён и народов», — подумал он. Благодаря их усилиям у рядового обывателя возникало иллюзорное ощущение наличия у него шанса обмануть фортуну. В человеческом разуме всегда пребывал самый опасный из всех наркотиков. Его ещё назвали «эго».

— Значит, мне придётся начать с «белой» стороны дома? Отслеживать колебания валютных курсов и все такое? — спросил Джек.

Белл кивнул.

— Совершенно верно. Сначала вам необходимо овладеть языком.

— Что ж, справедливо. — Его отец начинал куда скромнее — младшим клерком в «Меррилл Линч»^[602], занимавшимся «холодным прозваниванием» клиентов. Такая работа, вероятно, не слишком благотворно сказывалась на состоянии эго, зато была хороша для души. Отец частенько читал ему самые настоящие лекции о добродетели терпения. Он говорил: обрести её стоит изрядной боли в заднице, даже после того, как ты вроде бы научился всему, что нужно. Но игра имела свои правила — даже в этом месте. Особенно в этом месте, поправил себя Джек. И спросил себя, что могло случиться с теми людьми из Кампуса, которые заходили за грань. Вероятно, ничего хорошего.

* * *

— Отличное вино, — заметил Доминик. — Для правительственного учреждения винный погреб здесь очень даже неплох. — На этикетке было напечатано «1962» — задолго до их с братом рождения... Да что там, в тот год их мама даже и не думала о том, что будет в старших классах ходить в школу Господа Милосердного, расположенную через несколько кварталов от дедушкиного дома на бульваре Лох-Рейвен в Балтиморе... это было так же давно, как ледниковый период. Но Балтимор находится чертовски далеко от Сиэтла, где они выросли. — Сколько лет этому поместью? — спросил он у Александера.

— Поместью? Оно появилось задолго до Гражданской войны. Дом построили аж в семнадцатом веке. В 1882 году он сгорел дотла и был отстроен заново. А правительство приобрело его перед самым избранием Никсона. Хозяин, Дж. Дональд Гамильтон, был ветераном БСС^[603], работал вместе с Донованом и его бандой. Ему заплатили хорошую цену, он переехал в Нью-Мексико и умер там в 1986 году, если не ошибаюсь, девяноста четырех лет от роду. Говорят, что в своё время он был на первых ролях, много чего сделал во время Первой мировой войны, а потом здорово помогал Дикому Биллу бороться против нацистов. В общем, он из тех парней, которым лучше не переходить дорогу без крайней необходимости. В его библиотеке немало хороших картин. И он действительно знал толк в винах. Это, например, из Тосканы.

— Отлично идёт с телятиной, — заметил Брайан. Еду готовил он.

— С такой телятиной пойдёт все, что угодно, — ответил Александер. — Неужели этому тоже учат в морской пехоте?

— Нет, мы научились у папы. Он готовит гораздо лучше мамы, — объяснил Доминик. — Знаете, старинные сельские блюда. А дедуля — вот, старый сукин сын! — он до сих пор ого-го как может. Сколько ему, Альдо, восемьдесят два?

— Исполнилось в прошлом месяце, — подтвердил Брайан. — Действительно, смешной старикан: объездил весь мир, прежде чем добрался до Сиэтла, а потом шестьдесят лет носу не высовывал из города.

— Из них последние сорок прожил в одном и том же доме, — добавил Доминик, — за квартал от ресторана.

— Вы готовили телятину по его рецепту?

— Готовы пари держать на что угодно, да? Не советую, проиграете. Наша семья происходит из Флоренции. Я побывал там пару лет назад, на плавучем госпитале, который заходил в Неаполь с визитом доброй воли. Двоюродный брат деда держит ресторан на берегу реки, неподалёку от Понте-Веккио. Когда они узнали, кто я такой, они прямо озверели и принялись меня закармливать. Знаете, как любят итальянцы морских пехотинцев?!

— Носил бы полевую форму, Альдо, тебя любили бы ещё больше, — сказал Доминик.

— А может быть, Энцо, все дело как раз было в том, что парадка подчёркивала красоту моей мужественной фигуры? Об этом ты не подумал? — отозвался капитан Карузо.

— О, уж это точно, — согласился специальный агент Карузо и положил в рот очередной кусочек телятины по-французски. — С нами за столом сидит очередной Рокки.

— Вы, парни, всегда так общаетесь между собой? — спросил Александер.

— Только когда бываем пьяными, — улыбнулся Доминик. Его брат весело рассмеялся.

— Энцо вообще-то не находит в спиртном никакого вкуса. Зато мы, морские пехотинцы, отлично разбираемся в винах.

— И я должен терпеть подобные оскорбления от человека, считающего «Миллер лайт» настоящим пивом! — возмущённо заявил Карузо из ФБР, оглянувшись вокруг с таким видом, будто обращался к многолюдной аудитории.

— Знаете, — сказал Александер, — принято считать, что близнецы должны быть неотличимы один от другого.

— Только однояйцевые. А мама в тот месяц завела себе две яйцеклетки. Хотя до года мама с папой нас действительно путали. Но на самом деле, Пит, мы нисколько не похожи. — Доминик сопроводил свои слова широкой улыбкой, которая, как в зеркале, отразилась на лице его брата.

Но Александер лучше знал, что к чему. Они лишь были одеты по-разному — но это должно было вскоре измениться.

Глава 5 Союзы

Сначала Мохаммед прилетел рейсом «Авианцы» в Мехико. Там ему пришлось некоторое время ждать отправления 242-го рейса «Бритиш эруэйз» до Лондона. В аэропортах с их старательно культивируемой анонимностью он ощущал себя в безопасности. Ему приходилось соблюдать осторожность в еде, поскольку Мексика была страной неверных, но стены зала первого класса ограждали его от любых проявлений их варварства, а присутствие множества вооружённых полицейских гарантировало, что такие люди, как он сам (вернее, почти такие же), не нарушат покой отлетающих. Поэтому он выбрал для себя место в углу, подальше от окон, читал книгу, купленную в одном из попавшихся магазинчиков, и старался не поддаться смертельной скуке. Он никогда не читал Коран в многолюдных местах — нельзя было позволить себе ничего такого, что могло бы навести на мысль о Ближнем Востоке и вызвать вопросы. Нет, ему следовало придерживаться разработанной легенды со скрупулёзностью профессионального разведчика, чтобы не прийти к тому финалу, какой постиг еврея Грингольда в Риме. Посещая уборную, Мохаммед ни на долю секунды не позволял себе утратить бдительность, чтобы кто-нибудь не сыграл с ним такую же шутку.

Он даже не пользовался своим ноутбуком, хотя для этого были все возможности. Лучше, решил он, сидеть спокойно и не дёргаться. Через двадцать четыре часа ему предстояло вернуться на европейский континент. Иногда он сам изумлялся тому, что проводит в воздухе больше времени, чем на твёрдой земле. У него не было своего дома, лишь какое-то количество конспиративных точек, убежищ, в которых он мог до некоторой степени расслабиться. Саудовская Аравия была для него закрыта на протяжении почти пяти лет. В Афганистане ему тоже нельзя было показываться. Как ни странно, он мог считать себя в относительной безопасности лишь в тех самых христианских странах Европы, с которыми мусульмане непрерывно сражались, но смогли одержать лишь одну победу. Эти нации с самоубийственной готовностью раскрывались перед чужаками, и на их территориях можно было без труда скрыться, имея хоть маломальские навыки конспирации. Впрочем, те, у кого водились деньги, вполне могли обойтись и без навыков. Эти люди напрочь забывали о том, что нужно опасаться за свои жизни, и притом до крайности боялись оскорбить тех, для кого величайшей радостью было бы увидеть разрушенными все их культуры, а их самих и их детей — мёртвыми. «До чего же приятное было бы зрелище», — подумал Мохаммед. Впрочем, он жил в реальном мире, а не в мечтах. Зато он работал ради того, чтобы они могли сбыться. Борьба должна продлиться гораздо дольше, чем он проживёт на свете. Может быть, это и печально, но тут ничего нельзя поделать. Все равно, лучше служить идее и делу, чем собственным корыстным интересам. Борцов за свою корысть в мире хватало и без него.

Он то и дело возвращался в раздумьях к словам и мыслям своих предполагаемых союзников, с которыми встречался вчера. Конечно, они вовсе не были истинными союзниками. О да, у них общие враги, но это положение не могло послужить основой союза. Речь шла всего лишь о возможном — если не помешают обстоятельства! — содействии. А уж в реальных делах его людям никак нельзя рассчитывать на помощь с той стороны. Никогда за всю историю человечества наёмники не были по-настоящему хорошими солдатами. Для того чтобы хорошо воевать, необходимо верить. Только правоверный может рисковать своей жизнью, потому что только правоверному нечего бояться. А чего бояться, когда на твоей стороне Аллах? Только одного, — поправил он себя. Неудачи. Неудача недопустима. Препятствия, преграждавшие путь к успеху, подлежали уничтожению любым имеющимся в его распоряжении способом. Ведь речь шла именно о препятствиях, а не о людях. Не о душах. Мохаммед, не вынимая пачки, вытащил из кармана сигарету и закурил. По крайней мере, в этом отношении Мексика была цивилизованной страной, хотя он не рискнул бы думать над тем, что пророк мог бы сказать по поводу табака.

* * *

— Ну что, в машине полегче будет, а, Энцо? — Брайан не упустил случая поддеть брата, когда они приблизились к финишной черте. Трехмильный пробег был совершенным пустяком для морского пехотинца, но для Доминика, которому не приходилось регулярно тренироваться после сдачи норматива по физической подготовке, пробег оказался серьёзным испытанием.

— Слушай, ты, чувак, — огрызнулся в ответ Доминик, — от меня требуется только одно: бегать чуть-чуть быстрее, чем мои преступники.

— В Афганистане тебе пришлось бы порастрясти свою жирную задницу. Хотя бы только для того, чтобы выжить. — Брайан лёгкой трусцой бежал задом наперёд, чтобы не выпускать из виду запыхавшегося брата.

— Возможно, но афганцы не грабят банки в Алабаме и Нью-Джерси. — Доминик никогда не думал о том, чтобы мериться с братом, кто из них круче, и точно знал, что морским пехотинцам приходится уделять куда большее внимание физподготовке, чем сотрудникам ФБР. А вот так ли он хорош с пистолетом? В конце концов дистанция закончилась, и он не спеша направился к особняку.

— Ну что, мы уложились в ваш норматив? — спросил Брайан у Александера.

— Конечно. Это же не Школа рейнджеров, парни. Мы не рассчитываем, что вы пробьётесь в олимпийскую сборную, но при полевой работе умение бегать может пригодиться.

— Ганни Хони в Квантико любил повторять эти слова, — заметил Брайан.

— Кто? — поинтересовался Доминик.

— Николас Хони, мастер-ганнери-сержант морской пехоты Соединённых Штатов. Ему, вероятно, пришлось услышать немало насмешек над своей фамилией, вот только вряд ли кто-нибудь осмеливался пошутить на эту тему второй раз. Он был одним из наших инструкторов в учебке. Его ещё называли Ник-прик^[604], — сказал Брайан, взяв полотенца и бросив одно брату. — Он из тех морпехов, которых хлебом не корми, а дай подраться — хоть с врагами, хоть с кем. Но все равно, он то и дело повторял, что для пехотинца главное — вовремя смыться.

— Ну, и как ты, следуешь этому правилу? — спросил Доминик.

— Не успел. Мне ведь довелось побывать на войне только один раз. Всего несколько месяцев, да и то приходилось по большей части смотреть сверху вниз на горных баранов. Там такие горы, что у всех тамошних козлов, наверно, тоже бывают сердечные приступы от беготни.

— Неужели настолько тяжело?

— Ещё хуже, — присоединился к разговору Александер. — Но сражаться на войне — это развлечение для детей, а не для разумных взрослых людей. Представьте себе, агент Карузо, что вы лезете сквозь непроходимую чащу, а на спине у вас груз в шестьдесят пять фунтов.

— Наверно, это здорово забавно, — не без уважения сказал Доминик брату.

— Веселее некуда. Ладно, Пит, какие вы ещё предусмотрели для нас развлечения на сегодня?

— Прежде всего вымойтесь, — посоветовал Александер. Теперь, когда он удостоверился в том, что оба находятся в приличной физической форме — хотя он с самого начала нисколько в этом не сомневался, — можно было допустить их до изучения серьёзных вещей. Важных вещей.

* * *

— Готовится удар по доллару, — сказал Джек своему новому боссу.

— Насколько сильный?

— Пустяки. Немцы хотят притормозить доллар относительно евро и кидают на это около пятисот миллионов.

— И всё же, насколько это серьёзно? — спросил Сэм Грейнджер.

— Вы меня спрашиваете? — удивился Джек.

— Конечно. Вы должны иметь собственное мнение. Оно может быть ошибочным, но должно опираться на какое-то обоснование.

Джек Райан-младший подал текст распечатки.

— Это разговор Дитера с его французским коллегой. Вроде бы похоже на обычную деловую беседу, но переводчик говорит, что голос немца звучал необычно раздражённо. Я немного говорю по-немецки, но недостаточно хорошо, чтобы уловить такие тонкости, — сознался молодой Райан. — И не могу сказать, чтобы мне было понятно, с какой стати немцы и французы решили бы затевать какие-то заговоры против нас.

— Это в духе их нынешней политики заискивания перед французами. Во всяком случае, я не вижу здесь перспектив для долгосрочного двустороннего союза с какими бы то ни было целями. Что важно, французы боятся немцев, а немцы смотрят на французов свысока. Но французы питают имперские амбиции — впрочем, они всегда у них были. Посмотрите хотя бы на их отношения с Америкой. Примерно словно у брата с сестрой, когда обоим лет по двенадцать, не больше. Они любят друг друга, но не могут общаться без ссор, а то и драк. Между Германией и Францией отношения похожие, но гораздо более сложные. Французы много раз пинали немцев по заднице, пока немцы не организовались и не напинали их сами. У обеих стран очень длинный список взаимных претензий. Это проклятие Европы. Там чрезвычайно запутанная и противоречивая история, и как только они забывают об этом, случаются очередные неприятности.

— А какое отношение история имеет к денежной атаке? — спросил молодой Райан.

— Впрямую — никакого, но можно в качестве варианта рассмотреть возможность того, что немецкий банкир решил сойтись поближе с этим парнем в расчёте на будущую игру. Возможно, француз специально создаёт иллюзию сближения чтобы помочь французскому центральному банку заработать очки в глазах Берлина. Это довольно интересная и весёлая игра. Нельзя ударить соперника слишком сильно, потому что после этого он не захочет больше играть с вами, и вообще, здесь никто не заинтересован в том, чтобы обзаводиться новыми врагами. Все равно что играть в покер с соседями. Если постоянно выигрывать, к вам начнут относиться враждебно, а жить в таком окружении вовсе не весело, потому что никто больше не станет ходить к вам в гости и играть. А если вы окажетесь самым тупым за столом, партнёры навалятся и облапошат вас — не настолько, чтобы вы от этого обеднели, но вполне достаточно, чтобы они смогли увериться в собственном непревзойдённом уме и запрезирали вас. Вот и получается, что лучше всего, если каждый играет немного слабее своих возможностей. В таком случае все остаются друзьями. Любому из них, чтобы погрузиться в крупномасштабный кризис ликвидности, хватит одного хорошего толчка, а при таких обстоятельств без помощи друзей не обойтись. Я забыл сказать, что ведущие банкиры относятся ко всем остальным обитателям континента как к крестьянам из своего поместья. И это отношение вполне может распространяться и на глав различных правительств.

— И на нас тоже?

— На американцев? О, да. Мы для них тоже крестьяне — низкого происхождения, плохо образованные, но чрезвычайно удачливые.

— И с большими ружьями, да, — добавил Маленький Джек.

— Да, крестьяне с оружием всегда раздражали аристократию, — согласился Грейнджер, довольно успешно сдержав смех. — Европейцы все ещё носятся со своими дурацкими классовыми предрассудками. Никак не могут сообразить, насколько сильно это дерьмо вредит их рынку — ведь важные шишки редко бывают способны родить по-настоящему ценные идеи. Но это, к счастью, не наша проблема.

«Oderint dum metuant», — сказал про себя Джек. Одна из немногих фраз на латыни, которые он до сих пор помнил. Кажется, этот афоризм принадлежал императору Гаю Калигуле: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись». Неужели за два истёкших тысячелетия цивилизация ни на шаг не продвинулась дальше этой точки?

— А в чём же наша проблема? — спросил он.

Грейнджер покачал головой.

— Я имел в виду совсем не это. Они очень не любят нас — и никогда не любили, — но без нас они просто не в состоянии жить. Кое-кто из них начинает подумывать, что после гибели Советского Союза сможет жить самостоятельно, но пусть только попробуют — действительность вцепится им в задницы с такой яростью, что будет хорошо, если они не до смерти изойдут кровью. Не путайте мнение аристократии с мыслями народа. В этом-то и состоит их главная проблема. Они на самом деле думают, что народ следует за ними по выбранному ими пути, но в действительности все совсем не так. Народ идёт туда, куда указывают его бумажники, и любой парень с улицы сможет понять все до мельчайших тонкостей, если только дать ему время подумать.

— Получается, что Кампус зарабатывает свои деньги на иллюзиях, за которыми гоняется их мир?

— Вот теперь вы уловили суть. Знаете, я ненавижу «мыльные оперы». И как вы думаете почему? — Ответом ему был удивлённый взгляд. — Джек, по той причине, что они чрезвычайно точно отражают действительность. Даже на этом уровне реальная жизнь состоит в основном из всяких ничтожных мелочей и проявлений эго по самым жалким поводам. Так что мир заставляет вращаться вовсе не любовь. И даже не деньги. А просто чушь собачья.

— Эй, мне приходилось разговаривать с циниками, но...

Грейнджер остановил его взмахом руки:

— Это не цинизм. Всего лишь человеческая природа. Единственная вещь, которая нисколько не изменилась за десять тысяч лет документированной истории. Интересно, изменится ли она хоть когда-нибудь? О, несомненно, в человеческой природе наличествуют и хорошие качества: благородство, милосердие, самопожертвование, иногда даже смелость. И ещё любовь. Любовь на особом счёту. Она очень много значит. Но наряду со всем этим имеются зависть, алчность, жадность — и так далее, все семь смертных грехов. Может быть, Иисус все же знал, о чём говорил, а?

— Это философия или богословие? — «Я-то думал, что здесь занимаются разведкой», — добавил про себя молодой Райан.

— Мне на следующей неделе стукнет пятьдесят. Когда старость на носу, умнеть уже поздно. Это сказал один ковбой лет этак сто тому назад. — Грейнджер улыбнулся. — Беда в том, что когда понимаешь, что и как нужно делать, ты уже настолько стар, что просто не в силах что-то предпринять.

— А что вы сделали бы? Основали новую религию?

Грейнджер от души расхохотался и повернулся, чтобы в очередной раз наполнить чашку из своей личной кофеварки «гевалиа».

— Нет, перед моим домом почему-то не растёт неопалимая купина. У глубоких размышлений есть один серьёзный недостаток: как бы глубоко ты ни погружался в философские недра, все равно нужно не забывать подстригать газон и добывать еду для семьи. Или же, как в нашем с вами случае, защищать свою страну.

— Но всё-таки, будем мы что-нибудь предпринимать по поводу этих немецких штучек?

Грейнджер вновь остановил взгляд на распечатке и на секунду задумался.

— В данный момент — ничего, но не будем забывать, что у Дитера с Клодом есть парочка зацепок, которые могут принести плоды где-то через полгодика. Евро пока ещё слишком молодая валюта, чтобы можно было точно предсказать, как поведёт она себя. Французы рассчитывают, что финансовое лидерство в Европе достанется Парижу. Немцы уверены, что оно переместится в Берлин. В любом случае несомненно, что оно достанется стране с самой сильной экономикой и самой эффективной рабочей силой. И Франция не будет этой страной. Там есть неплохие инженеры, но население организовано совсем не так хорошо, как в Германии. Если бы мне предложили пари, я поставил бы на Берлин.

— Французам это не понравится.

— Это точно, Джек. Это точно, — повторил Грейнджер. — Смотрите, какая получается чертовщина. Ведь у французов есть ядерное оружие, а у немцев нет — во всяком случае, пока нет.

— Вы это серьёзно? — вскинулся Райан-младший.

Широкая улыбка.

— Нет.

* * *

— Нас этому немного учили в Квантико, — сказал Доминик. Они находились в не слишком крупном торговом центре, который благодаря своей близости к городку Университета Виргинии всегда был заполнен молодёжью.

— И чему же именно? — заинтересовался Брайан.

— Не оставаться подолгу в одной и той же позиции по отношению к объекту наблюдения. Стараться менять внешность — тёмные очки и все такое. Если есть возможность, пользоваться париками. Одежда, которую можно выворачивать наизнанку. Не пялить на него глаза, но если он посмотрит на тебя, то не отворачиваться. Хорошо, если слежку ведут несколько агентов. В одиночку трудно долго следить за объектом и остаться незамеченным. За хорошо подготовленным объектом следить будет трудно при любых, даже самых благоприятных обстоятельствах. Потому-то крупные агентства держат многочисленные СГН — спецгруппы наблюдения. Они числятся в ФБР, но не приносят присяги и ходят без оружия. В нашей конторе их часто называют иррегулярной гвардией с Бейкер-стрит — помнишь, как это было у Шерлока Холмса. Вообще, их можно принять за кого угодно, но только не за полицейских — хоть за бродяг, хоть за рабочих, которые прямо в комбинезонах куда-то отправились. Они могут быть грязными. Могут просить подаяние.

Мне как-то пришлось встретиться с несколькими в штабе нью-йоркского отделения — они работали на отдел по борьбе с оргпреступностью и на контрразведку. Все профи, но будь я проклят, если человек может быть меньше похож на профи, чем те парни.

— Но всё-таки, это очень трудное занятие или нет? — спросил Брайан брата. — Я имею в виду слежку.

— Мне самому никогда не приходилось ею заниматься, но насколько мне известно, чтобы вести дело серьёзно, требуется прорва народу. На один объект — человек пятнадцать-двадцать, плюс автомобили, плюс самолёты... И все равно, какой-нибудь по-настоящему плохой парень способен натянуть нам нос. Особенно русские. Этих мерзавцев готовят действительно хорошо.

— В таком случае что мы, чёрт возьми, должны делать? — спросил капитан Карузо.

— Овладевать азами, только и всего, — ответил Александер. — Видите вон там женщину в красном свитере?

— С длинными тёмными волосами? — уточнил Брайан.

— Она самая, — подтвердил Пит. — Выясните, что она покупает, на каком автомобиле ездит и где живёт.

— И это все вдвоём?! — возмутился Доминик. — Вам не кажется, что вы хотите от нас слишком многого, а?

— А разве я обещал вам, что работа будет лёгкой? — с невинным видом осведомился Александер. Он протянул братьям два комплекта карманных раций. — Наушники вставьте в уши, а микрофоны прицепите к воротникам. Радиус действия около трех километров. Ключи от машин у вас обоих при себе. — С этими словами он решительно направился к магазину «Эдди Бауэр» и принялся рыться в разложенных на прилавке шортах.

— Добро пожаловать в дерьмо, Энцо, — сказал Брайан.

— По крайней мере, он хоть задачу поставил.

— Но чересчур кратко.

Их объект тем временем направился в магазин под вывеской «Энн Тэйлор». Братья пошли следом, но остановились в «Старбакс» и, чтобы хоть как-то замаскироваться, взяли по большому стакану кофе.

— Чашку потом не выбрасывай, — наставительно сказал Доминик брату.

— Почему это? — удивился Брайан.

— На тот случай, если тебе захочется пописать. По закону подлости, такие вот мелочи могут сорвать любой, даже очень тщательно составленный план. Это один из уроков, которые нас заставляли учить в Академии.

Брайан промолчал, но, похоже, совет брата показался ему вполне разумным. Загораживая друг друга, они по очереди надели радиогарнитуры и удостоверились, что рации работают.

— Альдо вызывает Энцо, — сказал Брайан, включив шестой канал.

— Энцо тебя слышит, брат. Давай разделимся для наблюдения, но будем держать друг друга в поле зрения, ладно?

— Вполне разумно. Тогда я пошёл в магазин.

— Понял, братишка, подтверждаю. — Повернувшись, Доминик увидел удаляющуюся спину своего брата, после чего принялся спокойно прихлёбывать кофе, не забывая внимательно следить за объектом. Правда, он ни разу не взглянул на женщину прямо, а всё время смотрел градусов на двадцать в сторону от неё.

— Что она делает? — спросил Альдо.

— Мне кажется, что покупает блузку. — Женщине — объекту слежки — было лет тридцать; довольно привлекательная, с каштановыми волосами до плеч, с обручальным кольцом без алмаза на пальце и дешёвым на вид колье из тех, о которых в полицейских протоколах пишут: «из жёлтого металла», купленным, вероятно, в «Вал-Марте» на другой стороне дороги. Блуза или рубашка персикового цвета. Не в юбке, а в чёрных брюках, обута в чёрные же туфли без каблуков (такие, за неимением прочих достоинств, называют «практичными»). Внушительная сумка в руке, не очень подходящая к её облику. Судя по всему, в магазин она пришла одна. Не спеша изучив ассортимент, женщина выбрала наконец-то белую шёлковую блузку, расплатилась кредитной карточкой и вышла из «Энн Тэйлор».

— Альдо, объект перемещается.

Брайан, находившийся на расстоянии в семьдесят ярдов, вскинул голову и повернулся к брату.

— Рассказывай подробнее, Энцо.

Доминик поднял стакан с кофе, как будто делая глоток.

— Повернула налево, идёт в твою сторону. Поравняется с тобой примерно через минуту.

— Понял тебя, Энцо.

Свои автомобили они оставили у противоположных сторон торгового центра. Выяснилось, что поступили они очень благоразумно, поскольку объект направился к правому выходу из здания.

— Альдо, держись поближе, чтобы можно было к ней прицепиться, — посоветовал Доминик.

— Что?

— Прочти номерной знак и опиши мне автомобиль. Я иду к своей машине.

— Ладно, брат, понял тебя.

Доминик, конечно же, не побежал к машине, но шёл самым быстрым шагом, какой допускали обстоятельства. Открыв дверь, он первым делом включил двигатель и опустил все стекла.

— Энцо слушает Альдо.

— Значит, у неё темно-зелёный автомобиль «Вольво»-универсал с виргинским номером виски-кило-ромео-шесть-один-девятка. Едет одна, направляется на север. Я иду к своей тачке.

— Понял тебя. — Энцо начал преследование. С максимальной скоростью, какую позволяло движение, он обогнул универмаг «Сирз» и, выехав на прямую, сразу полез в карман за сотовым телефоном. Нажав кнопку срочного вызова, он набрал номер шарлотсвиллского отделения ФБР, и телефонная компания с готовностью соединила его (за дополнительные пятьдесят центов). — Говорит специальный агент Доминик Карузо. Номер моей кредитки один-шесть-пять-восемь-два-один. Мне нужны сведения об автомобиле, за которым я сейчас еду: виски-кило-ромео-шесть-один-девятка.

Было слышно, как абонент быстро простучал по клавишам компьютера, вводя названные цифры, чтобы убедиться, что Доминик действительно тот, за кого себя выдаёт.

— Что вы делаете так далеко от Бирмингема, мистер Карузо?

— Нет времени объяснять. Пожалуйста, пробейте по базе этот номер для меня.

— Ладно, ладно. Зелёный «Вольво», изготовлен год назад, зарегистрирован на Эдварда и Мичелл Петерс, дом шесть по Райдинг-Худ-корт, Шарлотсвилл. Это на самой границе города с западной стороны. Что-нибудь ещё? Может быть, вам нужно подкрепление?

— Спасибо, ответ отрицательный. Я справлюсь сам. Карузо связь закончил. — Он отключил сотовый телефон и по рации передал адрес брату. В следующий момент они совершенно синхронно ввели этот адрес в свои навигационные компьютеры.

— Это нечестно, — с улыбкой заметил Брайан.

— Хорошие парни не могут сделать ничего нечестного, Альдо. Они делают своё дело, только и всего. Так, объект у меня перед глазами. Едет на запад по Шеди-Бранч-род. Ты где?

— В полутысяче ярдов позади тебя. Дерьмо! У меня красный свет.

— Ничего, сиди спокойно. Похоже, что она отправляется домой, а её адрес нам известен. — Доминик следовал за объектом в сотне ярдов, держа между собой и преследуемой машиной массивный пикап. Ему почти не приходилось заниматься такими делами, и сейчас он не переставал удивляться тому, насколько это трудно.

— Приготовьтесь повернуть направо через пятьсот футов, — подсказал компьютер.

— Спасибо, милашка, — проворчал Доминик.

В следующую секунду «Вольво» свернул как раз в тот поворот, на который указал компьютер. Получается, что пока что он действовал не слишком плохо, так, что ли? Доминик вздохнул и позволил себе немного расслабиться.

— Хорошо, Брайан, похоже, что она едет прямо домой. Теперь можешь просто следовать за мной, — сказал он в микрофон.

— Понял, следую за тобой. Есть хоть какое-то представление, что это за телка?

— Мичелл Петерс, так мне сообщили из дорожной полиции. — «Вольво» повернул налево, а затем направо, в тупик, упиравшийся в ворота гаража, рассчитанного на два автомобиля, пристроенного к двухэтажному дому среднего размера, отделанному белым алюминиевым сайдингом. Доминик остановил машину на улице, не доезжая сотни ярдов, взял стакан с кофе, крышка которого оказалась вполне надёжной, и отпил глоток. Через тридцать секунд появился Брайан, остановивший машину неподалёку.

— Видишь автомобиль? — спросил Доминик.

— Ответ утвердительный, Энцо. — Морской пехотинец сделал паузу. — А что мы будем делать дальше?

— Вы зайдёте в дом выпить по чашечке моего кофе, — неожиданно прозвучал у них в наушниках женский голос. — Я телка из «Вольво».

— Ни ... себе! — прошептал Доминик в сторону от микрофона. Выйдя из «Мерседеса», он жестом предложил брату сделать то же самое.

Плечом к плечу братья Карузо направились к дому № 6 по Райдинг-Худ-корт. Как только они подошли к крыльцу, дверь открылась.

— Всё было подстроено, — полушёпотом бросил брату Доминик. — Мне следовало сообразить это с самого начала.

— Ага, — подхватил Брайан. — Выставили нас дураками.

— Не совсем так, — сказала, появившись в двери, миссис Петерс. — Но выяснять мой адрес через дорожную полицию, это, знаете ли, действительно нечестно.

— Никто не предупреждал нас о каких-то правилах, мэм, — откликнулся Доминик.

— А их в этом бизнесе просто нет. Вернее, почти нет.

— Значит, вы всё время слушали наши радиопереговоры? — спросил Брайан.

Женщина кивнула и пригласила гостей в кухню.

— Совершенно верно. Но наша аппаратура защищена. Никто из посторонних вас понять не мог. Как вам, мальчики, понравился кофе?

— Получается, что вы сами следили за нами с самого начала? — Этот вопрос задал Доминик.

— Вообще-то, нет. И не использовала радио, чтобы обмануть вас. Ладно, почти не использовала. — У неё была очень приятная улыбка, помогавшая смягчить терзания уязвлённого самолюбия братьев. — Вы Энцо, я не ошибаюсь?

— Да, мэм.

— Вы держались слишком близко ко мне, хотя только по-настоящему квалифицированный объект мог бы заметить это за столь ограниченный промежуток времени. Конечно, помогла и марка автомобиля. В этих местах очень много таких маленьких «Бенцев». Но лучше всего было бы использовать пикап, и притом грязный. Очень много народу никогда их не моет, и многие академики из школы Бюро переняли у них эту привычку — чтобы не выделяться. На 64-й автомагистрали, конечно, лучше иметь самолёт и вместительный ночной горшок. Тайное наблюдение — едва ли не самая трудная часть в нашем деле. Но теперь вы, мальчики, это сами понимаете.

Дверь открылась, и вошёл Пит Александер.

— Ну, и как показали себя мальчики? — спросил он Мичелл.

— Я поставила бы им «хорошо».

Доминик вдруг подумал, что экзаменаторша излишне щедра.

— И забудьте то, что я вам сказала, — звонок в ФБР, чтобы получить сведения обо мне у дорожной полиции, это действительно отличная мысль.

— А не нечестный приём? — прищурившись, спросил Брайан.

Александер поднял руку.

— Единственное правило заключается в том, что нужно выполнить задачу и не провалиться при этом самим. Мы в Кампусе не стараемся придерживаться какого-то одного требования моды.

— Считаются только головы, — добавила миссис Петерс, к явному неудовольствию Александера.

После этих слов Брайан почувствовал комок в желудке.

— Э-э-э, знаю, что я уже спрашивал об этом, но для чего именно мы обучаемся?

Доминик тоже подался вперёд, рассчитывая услышать какой-то ответ.

— Терпение, парни, — веско произнёс Пит.

— Ладно, — кивнул Доминик. — Придётся потерпеть. — Он не стал добавлять, что не намерен терпеть слишком долго.

* * *

— Значит, вы не собираетесь использовать эти данные? — спросил Джек, когда рабочий день подошёл к концу.

— Могли бы, но дело не стоит труда. В лучшем случае можно было бы подцепить несколько сотен тысяч, но вероятнее, и того меньше. Но вы хорошо уловили имеющиеся возможности, — одобрительно добавил Грейнджер.

— Много ли таких сообщений попадает сюда, скажем, за неделю?

— Одно или два, хотя в иную неделю — и до четырех.

— И сколько из них вы используете? — продолжал допытываться молодой человек.

— Каждое пятое. Мы проделываем все крайне осторожно, и всё-таки приходится постоянно считаться с риском, что нас заметят. Если европейцы обратят внимание на то, что мы слишком часто переигрываем их, то кинутся выяснять, каким образом нам это удаётся. Тогда они, скорее всего, перетрясут сверху донизу все свои штаты в поисках утечки. Именно так они рассуждают. Это — то, как думают они там. Из-за своих собственных методов, они прежде всего склоняются к рассуждениям с позиции теории заговора. Но игра, которую они ведут, все же не позволяет ограничиваться этой точкой зрения.

— Что ещё вы изучаете?

— Начиная со следующей недели вы получите доступ кзасекреченным счетам — их нередко называют номерными, потому что к ним часто осуществляют доступ по цифровым кодам. Но сейчас, благодаря компьютерной технологии, чаще используются кодовые слова. Банкиры, наверно, позаимствовали этот стиль у разведчиков. Они нанимают шпионов для обеспечения безопасности, но хорошие им почти не достаются. Хорошие держатся в стороне от индустрии перекачки денег — главным образом, из снобизма. Для умелого, опытного и высокопоставленного шпиона это недостаточно важное занятие, — пояснил Грейнджер.

— Можно ли по этим «засекреченным» счетам определить владельцев? — спросил Джек.

— Не всегда. Иногда все ограничивается кодовым словом, хотя случается, что банки хранят для внутреннего пользования специальные инструкции, до которых мы можем так или иначе докопаться. Но такое удаётся достаточно редко, да и банкиры никогда не обсуждают между собой своих клиентов — по крайней мере, не делают этого в письменном виде. Вернее, я нисколько не сомневаюсь, что они могут крайне подробно перемывать кости своим клиентам, сидя за ленчем, но вы, конечно, знаете: многим из них совершенно все равно, откуда поступают деньги. Пусть они принадлежали евреям, убитым в Аушвице, или бруклинскому мафиози — главное, что они сошли с печатного станка.

— Но если передать эту информацию ФБР...

— Этого ни в коем случае нельзя делать, во-первых, потому, что мы добываем информацию незаконно, а также потому, что так мы потеряем следы и самих ублюдков, и их денег. Опять же, с юридической стороны вопрос связан не с одной и даже не с двумя, а с множеством юрисдикции. Для некоторых европейских государств банки служат едва ли не основным орудием притягивания денег в страну, а ведь никакое правительство никогда не откажется от крупного источника налоговых поступлений. И вообще, умная собака на своём дворе не кусается. А что она делает на другом конце улицы, хозяева могут и не знать.

— Интересно, что папа думает на этот счёт?

— Готов поспорить, что эта тема его мало интересует, — отозвался Грейнджер.

— Да, наверно, не очень, — согласился Джек. — Значит, вы отслеживаете засекреченные счета, а с их помощью — и самих плохих парней, и их деньги?

— Основной смысл именно в этом. Правда, дело намного труднее, чем вы пока что можете себе представить, но уж если выигрываешь, то выигрываешь по-крупному.

— Значит, мне предстоит стать легавым псом?

— Совершенно верно. Если только у вас хватит умения и талантов, — добавил Грейнджер.

* * *

В это время Мохаммед находился чуть ли не прямо над головами беседовавших. Маршрут по дуге большого круга из Мехико в Лондон проходил настолько близко к Вашингтону, что Мохаммед с высоты в тридцать семь тысяч футов видел перед собой столицу США отчётливо, как на крупномасштабной карте. Если бы он входил в состав Отдела мученичества, то мог бы подняться по винтовой лестнице на верхнюю палубу самолёта, в пилотскую кабину, расстрелять экипаж и швырнуть самолёт вниз... но такое уже однажды сделали, и теперь двери кабины были крепко заперты, а в салоне бизнес-класса вполне мог лететь вооружённый полицейский — специально для того, чтобы испортить шоу. И даже хуже того: там вполне мог находиться и вооружённый военный в гражданской одежде. Мохаммед крайне мало уважал полицейских, зато жизнь заставила его накрепко усвоить, что солдат западных стран недооценивать не стоит. Впрочем, он не входил в Отдел мученичества, хотя и глубоко восхищался этими святыми воинами. Способность к поиску информации сделала его слишком ценным для того, чтобы им можно было пожертвовать даже ради такого благородного жеста. Это было и хорошо, и плохо, но хорошо ли, плохо ли, это был факт, а он жил в мире фактов. Он встретится с Аллахом и попадёт в рай не раньше и не позже того часа, который записан Собственной Рукой Бога в Его Собственной Книге. А пока что ему предстояло выдержать ещё шесть с половиной часов заточения в брюхе авиалайнера.

— Не желаете ещё вина, сэр? — спросила стюардесса с чистым розовым хорошеньким личиком. Она вполне заслуживала того, чтобы оказаться среди наград, которые праведникам предстоит получить в раю.

— Ах да, спасибо, — ответил он на лучшем кембриджском английском языке. Такой поступок грубо противоречил исламу, но отказ выпить будет выглядеть слишком подозрительным, в который раз сказал он себе, а его миссия слишком важна, чтобы можно было позволить себе излишний риск. По крайней мере, именно так он всегда говорит, сознался сам себе Мохаммед, ощутив лёгкий укол совести. Он в два-три глотка выпил вино и, нажав на ручку, откинул спинку кресла. Вино, конечно, никак не укладывалось в законы ислама, но зато оно хорошо помогало заснуть.

* * *

— Мичелл считает, что близнецы достаточно компетентны для новичков, — сказал Рик Белл своему боссу.

— Провели занятия по слежке? — спросил Хенли.

— Да. — Ему не нужно было пояснять, что для настоящей тренировки требовалось хотя бы восемь-десять автомобилей, пара самолётов и человек двадцать агентов, но Кампус не располагал даже частью этих ресурсов. Зато он обладал возможностью куда свободнее обходиться с объектами наблюдения, в чём были и свои преимущества, и свои недостатки. — Александеру они, кажется, тоже приглянулись. Он говорит, что у них есть мозги, и они знают, как ими пользоваться.

— Приятно слышать. Есть что-нибудь ещё?

— Рик Пастернак говорит, что у него что-то новенькое.

— И что бы это могло быть? — ленивым тоном поинтересовался Джерри.

— Соединение на основе сукцинилхолина — синтетическая версия кураре, почти мгновенно парализующая скелетные мускулы. Сразу лишает способности дышать. Он говорит, что от него человек умрёт ещё вернее, чем от штыка, всаженного в грудь.

— Прослеживается? — коротко спросил Хенли.

— А тут, наверно, самая лучшая новость. Эстераза организма быстро разлагает препарат, превращая его в ацетилхолин. Так что обнаружить его будет крайне трудно, разве что объект грохнется у дверей центра судебно-медицинской экспертизы, где к тому же найдётся очень умный патологоанатом, который станет искать что-то необычное. Вы не поверите — русские наткнулись на этот препарат ещё в семидесятых годах. Они подумали о его боевом применении, но как оружие массового поражения он оказался непрактичным. И, как ни странно, КГБ тоже не стал им пользоваться. А через час даже на мраморном столе не найдут ничего, кроме типичнейшего инфаркта миокарда.

— Как он до этого дошёл?

— У него в Колумбии гостил коллега из России. Он оказался евреем, и Рик сумел его разговорить и узнал столько, что смог тут же, в своей лаборатории, собрать оборудование. Сейчас он окончательно доводит процесс до ума.

— Знаете, просто удивительно, что до этого ещё не додумалась мафия. Если хочешь, чтобы кто-то умер, — найми доктора.

— Для большинства учёных такое оказалось бы грубейшим нарушением старых школьных традиций. — Он не стал добавлять, что мало у кого из учёных был брат, служивший в офисе фирмы «Кантор Фицджеральд», который однажды, утром вторника, рухнул вместе со своим рабочим столом и всем офисом с девяносто седьмого этажа одной из башен Всемирного торгового центра.

— И что, это соединение действительно лучше того, что у нас сейчас есть?

— Лучше всего, что существует, Джерри. Он говорит, что надёжность почти стопроцентная, если, конечно, правильно использовать.

— Дорого?

Белл помотал головой:

— Не особенно.

— Он провёл проверку? Средство действительно работает?

— Рик сообщил, что препарат убил шесть собак — все крупные; делалось как раз так, как вы говорите.

— Хорошо, одобряю.

— Понял вас, босс. Через две недели будет готов нормальный рабочий запас.

— А что случится через две недели?

— Мы не знаем, — сознался Белл, потупив взор. — Один парень из Лэнгли написал в донесении, что нам, возможно, удалось стукнуть террористов достаточно сильно, чтобы у них поубавилось прыти, но когда мне попадают в руки подобные рассуждения, я начинаю не на шутку волноваться. Это то же самое, что заверения в том, что этот рынок, мол, не знает предела насыщения, которые вы получаете перед самым обвалом. Hubris ante nemesis^[605]. Форт-Мид не может отследить террористов в Сети, но не исключено, что это означает только то, что они немного поумнели. На рынке огромное количество хороших программ шифрования, и две из них Агентство национальной безопасности все ещё не раскололо. По крайней мере, как следует. И даже им, с их суперкомпьютерами, приходится каждый день тратить по нескольку часов на расшифровку. Вы ведь сами, Джерри, всегда говорите, что самые толковые программисты больше не работают на Дядю Сэма...

— ...А разрабатывают видеоигры, — закончил Хенли. Правительство всегда жадничало, предлагаемое им жалованье не могло привлечь лучших специалистов, и надеяться на то, что положение изменится, было бы глупо. — Так что же, действительно дурно пахнет или просто щекочет в носу?

Рик кивнул.

— Пока они все не будут лежать мёртвыми в земле и у каждого не будет вбит в сердце осиновый кол, я не перестану тревожиться.

— Закопать их всех будет ох как непросто, Рик.

— Чертовски точно заметили, босс. — Даже их личный доктор Смерть из округа Колумбия не мог оказать здесь сколько-нибудь серьёзной помощи.

Глава 6 Противники

«Боинг 747-400» мягко приземлился на взлётную полосу аэропорта Хитроу на пять минут раньше расписания — в 2.55. Как и большинство пассажиров, Мохаммед поспешил выбраться из объёмистого чрева авиалайнера. Вежливо улыбаясь, он миновал паспортный контроль, воспользовался туалетом и, снова почувствовав себя почти человеком, перешёл в зал вылета «Эр-Франс», откуда ему предстояло вылететь в Ниццу. Через девяносто минут он ступил на французскую землю, ещё столько же времени потребовалось, чтобы добраться до места назначения. В такси он разговаривал на том французском языке, который обычно усваивают выпускники британских университетов; шофёру такси пришлось лишь дважды поправить своего пассажира. Во время регистрации Мохаммед неохотно протянул портье свой британский паспорт, хотя документ был очень надёжным, что подтверждалось многократным использованием. Его тревожил штриховой код, который стали наносить на внутреннюю сторону обложки паспортов нового образца. Его паспорт не имел этого нововведения, но им можно было пользоваться ещё два года. А когда этот срок истечёт — но не раньше, — он и будет беспокоиться из-за компьютеров, которые станут отслеживать его перемещения. В конце концов, у него имелись три отличные, крепко сработанные английские биографии, и требовалось всего-навсего раздобыть паспорта для каждой из них, а потом вести себя тихо, чтобы ни у одного английского констебля не возникло желания проверить его документы. Никакая легенда не сможет выдержать мало-мальски серьёзную проверку, тем более тщательную, ну а введение штриховых кодов означает, что в один прекрасный день рядом с офицером иммиграционной службы появится лампа тревожного сигнала, на вспышку которой сразу прибежит пара полисменов. Неверные очень стараются помешать правоверным. Впрочем, неверные поступают так всегда.

Номера в гостинице не были оснащены кондиционерами, зато здесь открывались окна. Бриз, веявший с близкого моря, оказался очень приятным. Мохаммед подключил было свой ноутбук к телефонной розетке, но вдруг почувствовал властный призыв постели и решил поддаться ему. Хотя путешествовать ему приходилось очень много, он так и не смог найти средства для борьбы с расстройством суточного ритма организма, вызываемого сменой часовых поясов. Теперь ему придётся несколько дней подхлёстывать себя кофе и сигаретами, пока организм не поверит, что снова улавливает смену дня и ночи. Он посмотрел на часы. Человек, с которым ему предстояло встретиться, приедет не раньше, чем через четыре часа. Очень милосердно с его стороны, решил Мохаммед. Да, придётся обедать в тот час, когда организм настроится на завтрак. Кофе и сигареты. Сигареты и кофе.

* * *

В Колумбии наступило время обеда. Пабло и Эрнесто предпочитали англо-американское меню с беконом или ветчиной, яйцами и изумительным местным кофе.

— Так что же, соглашаться нам на сотрудничество с этим парнем в чалме или нет? — спросил Эрнесто.

— Не вижу, чем это могло бы нам повредить, — отозвался Пабло, подливая сливки в чашку. — Мы получим возможность сделать хорошие деньги, ну а хаос в доме norteamericanos сыграет нам только на руку. Их пограничная охрана будет охотиться на людей, а не высматривать тайники в грузовых контейнерах. От этого нам не может быть ни прямого, ни косвенного вреда.

— А если кого-нибудь из этих мусульман захватят живьём и заставят говорить?

— О чём? Они ведь не будут ни с кем встречаться, кроме нескольких мексиканских «койотов», — не задумываясь ответил Пабло.

— Si, ты прав, — согласился Эрнесто. — Ты, наверно, считаешь меня пугливой старой бабой.

— Jefe, никого из тех, кто мог подумать о вас такое, давно уже нет на свете. — Пабло сопроводил эту фразу смешком и кривой улыбкой.

— Да, и в этом ты тоже прав, но только дурак не станет заботиться о предосторожностях, зная, что за ним охотится полиция двух государств.

— Jefe, мы предоставим ей возможность гоняться за совершенно посторонними людьми. Вы согласны со мной?

Вообще-то, игра, в которую вступил Эрнесто, имела немало скрытых опасностей. Да, он твёрдо решил пойти на сделку с этими неожиданно объявившимися союзниками, но он намеревался не сотрудничать с ними, а использовать их в своих интересах именно так: подсунуть американцам ненужных людей, чтобы те гонялись за ними и убивали их. Но ведь эти фанатики вовсе не против того, чтобы быть убитыми, верно? Они же мечтают о том свете! Следовательно, подставив их в качестве мишеней пограничникам и полицейским, он окажет им немалую услугу. Он сможет — правда, очень осторожно — выдавать их norteamericanos, но так, чтобы не навлечь на себя подозрения. Хотя, если уж рассуждать серьёзно, чем эти люди смогут ему навредить? В его собственных владениях! Здесь, в Колумбии! Очень, очень маловероятно. Нет, он не собирался предавать их, но если он всё же так поступит, как смогут они об этом узнать? Прежде всего, если бы их разведывательная служба была очень уж хорошей, им не пришлось бы обращаться к нему за помощью. Если уж и янки, и его собственное правительство не в силах ровно ничего сделать с ним в Колумбии, то этим и подавно не удастся.

— Пабло, как именно вы с ним договорились поддерживать связь?

— При помощи компьютера. У него несколько адресов e-mail. Все приписаны к европейским провайдерам.

— Вот и прекрасно. Передай ему: да, Совет одобрил его предложение. — О том, что Эрнесто единолично являл собой совет, знало считанное количество людей.

— Muy bien, jefe^[606]. — Пабло сразу поднялся и подошёл к стоявшему в стороне ноутбуку. Сообщение ушло менее чем через минуту. Пабло отлично владел компьютером. Как большинство крупных преступников и террористов.

* * *

Содержание послания, пришедшего по электронной почте, скрывалось в третьей строке. «И ещё, Хуан, сообщаем тебе, что Мария беременна. Она ожидает двойню». И Мохаммед, и Пабло имели в своём распоряжении наилучшие кодирующие программы, какие только можно приобрести на рынке — программы, которые, по словам продавцов, никто не сможет расколоть. Но Мохаммед верил этим заверениям не больше, чем в существование Санта-Клауса. Все эти компании существовали на Западе и хранили лояльность только своей собственной родине и никому другому. Кроме того, использование таких программ только выделило бы его электронные письма из общего потока и привлекло бы к ним внимание Агентства национальной безопасности, британской Штаб-квартиры правительственной связи (ШКПС) и французского Direction generate de securite exterieure (DGSE)^[607] с их программами дешифровки. Не говоря уже о других, неизвестных даже ему агентствах, которые могли законно или незаконно контролировать международные коммуникации, не питая при этом ни капельки любви к нему и его коллегам. А уж израильский Моссад не пожалел бы никаких денег за возможность насадить его голову на копьё, хотя там не знали — не могли знать! — о его роли в устранении их резидента Дэвида Гринголда.

Поэтому они с Пабло договорились о коде — наборе невинных фраз, каждая из которых имела строго определённое значение, но могла быть без малейшего риска передана по сетям связи через весь мир. Счета за электронную связь, открытые у самых солидных и уважаемых европейских провайдеров, пополнялись при помощи анонимных кредитных карточек. По части анонимности Интернет предоставлял почти такие же гарантии, как и швейцарские банки, защищаемые законодательством страны. Проводные сети и эфир наводняло такое невообразимое множество электронных посланий, что их все нельзя было контролировать даже при помощи мощных компьютеров. Мохаммед был уверен, что останется неуязвимым, пока не будет использовать такие выражения, на отслеживание которых неверные настроили свою технику.

Мария беременна — значит, колумбийцы согласились сотрудничать. И она ждёт близнецов, то есть операцию можно начинать немедленно. Он скажет это сегодня вечером за обедом своему гостю, и работа тут же начнётся. Такие новости стоили стакана вина, даже двух. «Да простит меня милосердный Аллах».

* * *

Проблема с утренней пробежкой состояла лишь в том, что это занятие было даже скучнее, чем местная полоса арканзасской газеты. Но увильнуть от пробежки невозможно, и каждый из братьев использовал это время для раздумий... главным образом, о том, насколько скучное это занятие. На него уходило полчаса. Доминик обдумывал покупку маленького плеера с радиоприёмником, но понимал, что никогда не сделает этого. Оказываясь в магазинах, он почему-то напрочь забывал о таких вещах. А его брат, похоже, искренне наслаждался этим дерьмовым занятием. Служба в морской пехоте не лучшим образом сказывается на мозгах.

А потом наступило время завтрака.

— Ну что, мальчики, проснулись? — весело осведомился Пит Александер.

— Как вам удаётся не вспотеть на пробежке? — спросил в свою очередь Брайан. Среди морских пехотинцев ходило много баек о Специальных силах. Из них очень немногие соответствовали действительности, и ни одна не содержала и намёка на симпатию к их солдатам.

— У старости имеются кое-какие преимущества, — ответил инструктор. — Одно из них в том, что нам нельзя слишком сильно сгибать колени.

— Замечательно! А какие учебные планы на сегодня? — Капитан не стал добавлять просившиеся на язык слова: ленивый ублюдок. — Когда мы получим эти пресловутые компьютеры?

— Уже скоро.

— Вы сказали, что они довольно хорошо защищены, — присоединился к разговору Доминик. — Что значит это «довольно»?

— Агентство национальной безопасности сможет взломать защиту, если подключит машину к одному из своих суперкомпьютеров и примерно с неделю будет перебирать варианты. При наличии времени они смогут взломать, пожалуй, что угодно. С большинством коммерческих систем они уже разобрались. У них есть договорённости с большинством программистов, — пояснил он. — И те время от времени подбрасывают им мячик... в обмен на кое-какие алгоритмы, разработанные в АНБ. Способны на это и некоторые другие страны, но такое дело требует больших предварительных наработок в области криптологии. Из частных лиц и неправительственных организаций такими ресурсами и временем располагают очень немногие. Коммерческая программа может затруднить расшифровку не так уж сильно, особенно если у вас имеется её исходный код. Именно поэтому наши противники стараются обмениваться информацией при личных встречах или используют кодовые слова и выражения, а не шифры. Но поскольку это очень затягивает во времени передачу сведений, они то и дело отказываются от этого правила. Так что, когда они передают что-то срочное, нам частенько удаётся расшифровать их послания.

— А сколько вообще сообщений циркулирует по Сети? — спросил Доминик.

Александер тяжело вздохнул.

— В этом и заключается главная проблема. Их многие миллиарды, и программы, позволяющие просеивать эту массу, все же недостаточно хороши. И, вероятно, такими останутся навсегда. Труднее всего идентифицировать сетевой адрес назначения и подключиться к нему. Для этого нужно время, но плохие парни в большинстве своём достаточно ленивы и не соблюдают всех правил конспирации при входе в систему. К тому же они не всегда помнят обо всех требованиях конспирации — ведь у каждого из них по нескольку легенд, нисколько не схожих между собой. Эти парни, к счастью, не супермены, и у них в головах нет имплантированных микрочипов. Так что, когда нам удаётся влезть в компьютер, принадлежащий кому-то из плохих парней, мы первым делом скачиваем его почтовую адресную книгу. Это занятие больше всего похоже на промывку золота. Они ведь могут передавать такую тарабарщину, что Форт-Мид, потратив несколько часов, а то и дней, обнаруживает нечто, не имеющее никакого видимого смысла. Например, кто-то из профи использовал имена из рижской телефонной книги. При таком шифровании мы получаем тарабарщину на любом языке, но на латышском... Нет, самая большая проблема — это нехватка лингвистов. У нас слишком мало переводчиков с арабского. Большинство из них работает в Монтерее и других университетах. Хотя немало арабов — студентов колледжей сейчас взято на полноценную работу. Но не в Кампус. Нам повезло в том, что мы получаем готовые переводы из Агентства национальной безопасности. Поэтому нам не требуется слишком много лингвистов.

— Выходит, мы здесь не для того, чтобы собирать разведывательные данные, так, что ли? — спросил Брайан. Доминику это было ясно уже давно.

— Нет. Если вам удастся что-то выведать... Прекрасно, мы сможем найти применение любым данным, но наша работа — контрразведка, а не разведка.

— Что ж, вот мы и вернулись к изначальному вопросу, — заметил Доминик. — В чём, чёрт возьми, будет заключаться наша миссия?

— А что вы сами думаете? — ответил вопросом на вопрос Александер.

— Я думаю, это нечто такое, что сильно расстроило бы мистера Гувера.

— Вы правы. Он был гнусный сукин сын, но очень строго относился к видимости соблюдения гражданских прав. Мы в Кампусе не полностью согласны с ним в этом вопросе.

— Валяйте дальше, — потребовал Брайан.

— Наша работа заключается в том, чтобы действовать на основе разведывательной информации. Осуществлять силовые акции.

— Разве это не то же самое, что «акт исполнительной власти?»

— Только в кино, — ответил Александер.

— Почему выбрали именно нас? — спросил Доминик.

— Видите ли, суть дела в том, что ЦРУ — это правительственная организация. Там полным-полно вождей и слишком мало рядовых индейцев. Как по-вашему, много ли правительственных агентств решатся предлагать своим людям добровольно совать головы в петлю? Даже если дело пройдёт успешно, адвокаты и бухгалтеры все равно защиплют вас до смерти, словно стадо гусей. Поэтому, если требуется освободить кого-то от земной юдоли, разрешение приходится получать с самого верха через огромное количество инстанций. Постепенно — ладно, не так уж постепенно — получилось так, что принимать такие решения стал Большой босс из Западного крыла. А ведь далеко не каждый президент согласится оставить в своём личном архиве листок бумаги, который может быть обнаружен каким-нибудь прытким историком и выставлен на всеобщее обозрение. Вот нам и пришлось организовать дело так, чтобы избежать лишних неприятностей.

— На свете не так уж много проблем, которые нельзя было бы разрешить при помощи одной-единственной пули сорок пятого калибра, выпущенной в нужное время в нужную мишень, — заметил Брайан, как и подобает хорошему морскому пехотинцу.

Пит снова кивнул:

— Правильно.

— Значит, речь идёт о политических убийствах? Это может оказаться опасным занятием, — произнёс Доминик.

— Нет, они вызывают слишком уж сильный политический резонанс. Такие вещи случаются крайне редко — не каждое столетие. Однако на свете и кроме политиков существуют такие люди, которым было бы полезно поскорее встретиться с богом. И иногда оказывается так, что с нашей стороны было бы очень практично устроить, не откладывая, это свидание.

— Проклятье! — Это сказал Доминик.

— Подожди минуточку. Кто санкционирует такие вещи? — спросил майор Карузо.

— Мы.

— Не президент?

Инструктор покачал головой:

— Нет. Я ведь уже сказал, что президентов, у которых хватит духу подписать такой приказ, найдётся очень немного. Они слишком уж тревожатся по поводу того, что скажут газетчики.

— А как же быть с законом? — Специальный агент Карузо не мог не задать такого вопроса.

— Закон — между прочим, это незабываемое определение я услышал от одного из вас, — состоит в том, что, прежде чем пнуть тигра по заднице, следует подумать о его зубах. Вы, парни, и будете тигриными зубами.

— Только мы? — задумчиво спросил Брайан.

— Нет, не только вы, но о том, кто ещё будет этим заниматься и сколько их, вам лучше не знать.

— Дерьмо... — Брайан откинулся на спинку стула.

— Кто организовал это место? Я имею в виду Кампус?

— Кто-то важный. У Кампуса не слишком твёрдая почва для существования. И Кампус не имеет никакого отношения к правительству. Абсолютно никакого, — подчеркнул Александер.

— Получается, что мы будем стрелять в людей чуть ли не по собственной инициативе?

— Стрельбы будет не так уж много. У нас есть другие методы. По всей видимости, вам почти не придётся пользоваться огнестрельным оружием. С ним слишком уж трудно путешествовать: аэропорты и все такое.

— Работать в поле голышом? — спросил Доминик. — Без всякого прикрытия?

— У вас будет надёжная легенда, но никакой дипломатической защиты. Придётся жить, руководствуясь собственным разумом. Ни одна иностранная разведывательная служба не будет иметь шанса обнаружить вас. Кампус не существует. Он никак не соприкасается с федеральным бюджетом, даже с его чёрной частью. Следовательно, никто не может проследить какое-либо движение денег оттуда к нам. А ведь именно это и является одним из основных способов выслеживания людей. Согласно легенде, вы будете международными бизнесменами, банкирами и инвесторами. Вас поднатаскают в этой области, чтобы вы могли поддержать беседу, например, в самолёте. Но вообще-то, такие люди мало говорят о своих делах и планах, стараясь не афишировать подробности собственного бизнеса. Так что, если вы окажетесь не слишком разговорчивыми, в этом не усмотрят ничего необычного.

— Человек — тайный агент^[608]... — пробормотал сквозь зубы Брайан.

— Мы подбираем таких людей, которые способны быстро соображать, могут проявлять инициативу и не падают в обморок при виде крови. Вам обоим приходилось убивать людей в реальной жизни. В обоих случаях всё происходило неожиданно для вас, и вы оба хорошо справились с ситуацией. Ни один из вас не испытывал сожалений о содеянном. Вы вполне годитесь для такой работы.

— Но как же всё-таки будет с нашей защитой? — снова спросил агент ФБР.

— У нас есть для вас обоих полное отпущение грехов на любой случай.

— Клянусь задницей! — удивился Доминик. — Да ведь такого не бывает.

— Помилование, подписанное президентом, — пояснил Александер.

«Ни ... себе!» — подумал Брайан.

— Это дядя Джек, да?

— Не могу ответить на этот вопрос, но если вы пожелаете, то сможете увидеть ваши индульгенции перед отправкой в поле. — Александер поставил на стол пустую кофейную чашку. — Хорошо, джентльмены, у вас будет несколько дней, чтобы обдумать все это, но вам обязательно придётся принять решение. Я предлагаю вам не какую-то ерунду. Это будет вовсе не весёлая работа, не лёгкая и не приятная, но она будет всецело служить интересам вашей страны, Мир, находящийся за стенами, очень опасен. И в нём есть такие люди, с которыми нужно разбираться решительно и окончательно.

— А если мы пришьём не того парня?

— Доминик, такая возможность, конечно, существует, но могу сразу пообещать, что вам не прикажут убить маленького послушника из братства Матери Терезы^[609]. Мы чертовски осторожны при выборе объектов. В каждом случае вы ещё до начала операции будете знать, что это за человек, а также почему нам приходится поступать с ним или с нею именно так, а не иначе.

— Убивать женщин? — изумился Брайан. Такие поступки никак не вписывались в этическую систему Корпуса морской пехоты.

— Насколько я знаю, такого никогда ещё не случалось, но теоретически это вполне возможно. Ну, что парни, если вам хватит того, что вы получили на завтрак, предлагаю вам подумать.

— Господи, — проронил Брайан, когда Александер вышел из комнаты. — Если такой у него завтрак, то каким же будет ленч?

— Удивился?

— Знаешь, Энцо, не очень, но то, как он только что сказал о...

— Послушай, братишка, интересно, сколько раз тебе приходилось жалеть о том, что мы не имеем права сами озаботиться принятием решения по тому или иному делу?

— Энцо, но ведь ты коп. Ты и есть тот самый парень, который должен сказать: «О, дерьмо!» Помнишь?

— Да, но та моя стрельба в Алабаме... Ну, я типа, малёк заступил за черту. И всю дорогу, пока ехал в округ Колумбия, я думал, как буду объясняться с Гасом Вернером. Но он даже ухом не повёл.

— Ну и что же ты обо всём этом думаешь?

— Альдо, я хочу ещё немного послушать. В Техасе есть пословица: людей, которых нужно убить, гораздо больше, чем лошадей, которых стоит красть.

Смена ролей изрядно удивила Брайана. Ведь он всегда считал себя простым и недалёким морским пехотинцем. А Энцо был парнем, которого учили, что людям следует сначала разъяснить их конституционные права и лишь потом надевать наручники.

То, что они оба способны лишить человека жизни и не видеть после этого дурных снов, было для братьев совершенно очевидным, но дело заходило куда дальше. Речь шла о предумышленном убийстве. Выходя на полевые операции, Брайан обычно имел под своей командой, в числе прочих, хорошо обученного снайпера и знал, что работа возглавляемых им людей не слишком далека от убийства. Но поскольку они были одеты в военную форму, всё выглядело по-другому. Форма в некотором роде благословляла их действия. Целью был враг, а ведь на поле боя каждый обязан заботиться о собственной жизни, если же врагу не удавалось жизнь сохранить... что ж, в этом был виновен только он сам, а не тот человек, который его убил. Но теперь речь шла о совсем ином. Им предлагалось выслеживать неких отдельных людей с заранее обдуманным планом убийства, а это было вовсе не тем, чему его обучали и для чего готовили. Он будет в гражданской одежде — и убийство при таких обстоятельствах превратит его из офицера морской пехоты Соединённых Штатов в шпиона. Первая роль была почётной, а вторая, пожалуй что, презренной; по крайней мере, так его научили думать. Он знал, что в мире давно уже не было Поля чести и действительность не была дуэлью, во время которой мужчины на открытом месте, стоя лицом к лицу, пытались убить друг друга при помощи одинакового оружия. Нет, его учили планировать операции таким образом, чтобы у врага не оставалось вообще никаких шансов, потому что под его командованием находились люди, жизни которых он поклялся хранить. Бой имел свои правила. Жестокие правила, что и говорить, но они все же существовали. Теперь же ему предлагали отказаться от этих правил и стать — кем? Наёмным убийцей? Клыком какого-то символического чудовища? Мститель в маске из мультика с канала «Ник эт найт»? Все это никак не вписывалось в его стройное видение реального мира.

Когда его послали в Афганистан, он не... не — что? Он не крался по городским улицам, переодевшись в бедного торговца рыбой. В тех чёртовых горах не было ни городов, ни улиц. Это больше походило на охоту на крупную дичь, имевшую собственное оружие. В такой охоте была честь, а он за свои старания получил поощрение от родной страны: боевую награду за храбрость, которую он проявил, но мог и не проявить.

В общем, ему было над чем подумать за второй чашкой утреннего кофе.

— Иисус, Энцо... — чуть слышно выдохнул он.

— Брайан, знаешь, о чём мечтает каждый коп? — отозвался Доминик.

— Нарушить закон и не нажить себе неприятностей, да?

Доминик покачал головой.

— Я говорил об этом с Гасом Вернером. Нет, не нарушить закон, а самому стать законом. Превратиться в карающий меч Господа — так он это назвал: расправиться с преступником без адвокатов и прочей ерунды, которая всегда мешает осуществлению правосудия. Такое случается нечасто, но, знаешь, именно это произошло со мной в Алабаме, и после этого я чувствовал себя очень даже хорошо. Необходимо только трижды удостовериться в том, что ты завалил именно того мерзавца, какого нужно.

— А как можно быть в этом уверенным? — спросил Альдо.

— Если не уверен, просто-напросто прекращаешь миссию. Нельзя повесить человека за то, что он не совершил убийства, братец.

— Значит, это всё-таки убийство?

— Если поганец заслужил смерть — то нет. — Это был чисто эстетический подход, но человеку, который уже совершил убийство под прикрытием закона и не видел после этого ночных кошмаров, важно было напомнить себе о такой точке зрения.

* * *

— Немедленно?

— Да. Сколько народу у нас уже готово? — спросил Мохаммед.

— Шестнадцать человек.

— А-а. — Мохаммед отпил глоток прекрасного французского белого вина из долины Луары. Его гость пил минеральную воду «Перрье» с лимоном. — Как эти парни владеют языком?

— Мы считаем, что прилично.

— Замечательно. Передайте им, чтобы готовились в дорогу. Мы отправим их самолётом в Мехико. Там они встретятся с нашими новыми друзьями и проберутся в Америку. И, попав туда, будут искать возможность сделать своё дело.

— Иншалла, — благочестиво произнёс гость. — Если будет на то воля Аллаха.

— Да, если бог даст, — отозвался Мохаммед по-английски, напоминая тем самым гостю, какой язык он должен использовать.

Они сидели в уличном ресторанчике с видом на реку, заняв угловой столик. Соседние столики были свободны. Разговор шёл совершенно нормальный, какой обычно бывает за обедом хороших знакомых, в поведении обоих не было ни следа волнения или скрытности. Такая манера поведения требовала от них некоторого напряжения, поскольку то, чем они занимались, заставляло придерживаться самой серьёзной конспирации. Но для обоих такие встречи давно стали привычным делом.

— Так что же вы чувствовали, когда убили того еврея в Риме?

— Я испытал немалое удовлетворение, Ибрагим, ощутив, что его тело начало оседать на пол, как только я перерезал ему позвоночник. И лишь потом на его лице появилось удивление.

Ибрагим улыбнулся во весь рот. Им далеко не каждый день удавалось убивать офицеров Моссада, тем более занимающих такое высокое положение. Израильтяне всегда были и будут их самыми ненавистными врагами и, возможно, самыми опасными.

— Бог был благосклонен к нам в тот день.

Операция по устранению Гринголда обернулась для Мохаммеда скорее развлечением. В этом убийстве, в общем-то, не было никакой необходимости. Организовывать встречи и сочинять для израильтян правдоподобную и соблазнительную информацию оказалось даже забавным делом. И не слишком трудным. Хотя повторить такую шутку удастся очень не скоро. Нет, Моссад довольно долго не позволит никому из своих офицеров предпринимать какие бы то ни было действия без прикрытия. Евреи не были дураками и умели учиться на своих ошибках. Но сам факт убийства тигра приносит немалое удовлетворение. Жаль только, что он не смог снять с него шкуру. Хотя где он повесил бы её? У него давно уже не было постоянного дома, лишь множество конспиративных жилищ, каждое из которых могло быть, но могло и не быть достаточно безопасным. Но нельзя же тревожиться обо всём на свете. В таком случае не удастся ничего сделать. Мохаммед и его соратники боялись не смерти, а только лишь неудач. И совершенно не намеревались их допускать.

— Мне нужно договориться об организации встреч и всем прочем. Путешествием займусь я сам. Оружие предоставят наши новые друзья?

Короткий кивок.

— Правильно.

— А как наши воины попадут в Америку?

— Это уже забота наших друзей. Но вы сначала пошлёте группу из трех человек: нужно удостовериться, что все меры безопасности соблюдаются.

— Конечно.

О том, что такое меры безопасности и как их соблюдать, они знали все. Пришлось пройти много уроков, из которых ни один не проводился в доброжелательной атмосфере. Члены его организации томились в очень многих тюрьмах, рассеянных по всему миру, — те, кому не повезло умереть. Это была одна из тех проблем, с которыми его организация пока что не могла справиться. Погибнуть во время акции было благородно. Попасться в руки полицейским, будто уголовный преступник, было позорно и оскорбительно, но почему-то при невыполнении миссии многие из его людей находили этот вариант более предпочтительным, чем смерть. И западные тюрьмы их очень мало пугали. Да, жизнь в тюрьме накладывала определённые ограничения, но по крайней мере там регулярно кормили и не заставляли мусульман есть запретное.

О, как же эти нации были слабы и глупы в отношении к своим врагам! Они проявляли милосердие к тем, кто никогда не ответит им тем же. Но в этом не было вины Мохаммеда.

* * *

— Проклятье! — воскликнул Джек. Это был первый день его работы на «чёрной» стороне дома. Освоение высших тонкостей обращения финансов шло очень быстро благодаря полученному им воспитанию. Его дедушка Мюллер во время своих не слишком частых визитов все же сумел немало рассказать ему. Отец и дед Джека относились друг к другу вполне уважительно, несмотря даже на убеждённость дедушки Джо в том, что настоящие мужчины имеются только среди торговцев, но уж никак не в грязном мире политики. Впрочем, он был вынужден признать, что его зять очень даже неплохо справлялся с делами в Вашингтоне. Но деньги, которые он мог бы сделать на Уолл-стрит... ну, с какой стати кому-то отказываться от них? Конечно, Мюллер никогда не говорил этих слов маленькому Джеку, но его мнение было нетрудно угадать. Как бы там ни было, Джек был вполне готов к тому, чтобы занять подобающее новичку место в любом из крупных торговых домов и, вероятно, мог бы довольно быстро сделать карьеру. Но сейчас для него было важно то, что он успешно миновал финансовую сторону Кампуса и оказался в оперативном отделе — вывески с таким названием здесь, конечно, не было, но сотрудники называли своё подразделение именно так.

— Неужели они настолько хороши?

— Что случилось, Джек?

— Перехват из Агентства национальной безопасности. — Он протянул Тони Виллсу лист бумаги. Тот быстро пробежал текст глазами.

В перехвате сообщалось об опознании давно замеченного партнёра террористов. Пока ещё не было точно известно, какие функции он выполняет, но его совершенно определённо идентифицировали по спектральному анализу голоса.

— Это благодаря цифровым телефонам. Они выдают очень чистый сигнал, позволяющий компьютеру легко выявить все мельчайшие подробности звука и идентифицировать голос. Но второго парня они не распознали. — Виллс вернул распечатку.

Содержание разговора было совершенно безобидным, так что вполне можно было задаться вопросом, почему разведка обратила внимание именно на него. Ведь немало людей просто любили потрепаться по телефону. Нельзя было исключить вероятность того, что эти двое говорили кодовыми фразами, обсуждая планы биологической войны или кампании по закладке бомб в Иерусалиме. Это было возможно. Но гораздо вероятнее, что им просто нечем было занять время. Таких бездельников в Саудовской Аравии хватало. Джека впечатлило, в первую очередь, то, что разговор был записан и проанализирован в режиме реального времени.

— Вы же знаете, как работают цифровые телефоны? Они обязательно передают в местную сеть сигнал «Это я», и каждый телефон имеет уникальный адресный код. Достаточно один раз определить этот код, а потом аппаратура будет включаться автоматически, как только телефон заработает во входящем или исходящем режиме. Точно так же мы можем идентифицировать номер и телефон звонящего абонента. Труднее всего соотнести адресный код с нужным человеком. А потом уже все делает компьютер.

— И много телефонов они держат под контролем? — спросил Джек.

— Больше ста тысяч, и это только в Юго-Западной Азии. Почти все, что называется, пустые номера, результат даёт примерно один из десяти тысяч, но иногда эти результаты бывают вполне реальными, — ответил Виллс.

— Значит, чтобы выбрать нужный звонок, компьютер слушает все и выбирает ключевые слова?

— Ключевые слова и ключевые имена. К сожалению, очень много людей там носят имя Мохаммед — это самое популярное имя в мире. Многие из них пользуются фамилиями или прозвищами. Ещё одна проблема состоит в огромном развитии рынка «клонированных телефонов» — этим занимаются в Европе, главным образом в Лондоне, где большинство телефонов оснащено интернациональным софтом. Или же парень может завести шесть или семь телефонов и использовать каждый из них по разу. Позвонил и выбросил. Они вовсе не дураки. Но могут иногда проявлять самонадеянность. Некоторые из них в итоге сообщают нам много всякой всячины, в которой попадаются и полезные вещи. Все это заносится в большую книгу АНБ/ЦРУ, к которой мы имеем доступ с наших терминалов.

— Ладно, кто же этот парень?

— Его зовут Уда бен-Сали. Богатая семья, близкие друзья короля. Папаша — очень видный саудовский банкир. Имеет одиннадцать сыновей и девять дочерей. Четыре жены. На зависть энергичный мужчина. Возможно, сам по себе неплохой парень, но излишне щедр по отношению к своим детям. Засыпает их деньгами, вместо того чтобы уделить внимание, как наши важные шишки из Голливуда. Уда пришёл к Аллаху уже давно, ещё подростком, и сейчас примыкает к крайне правой ваххабитской ветви суннитов. Очень сильно не любит нас. Мы стараемся не спускать глаз с этого мальчика. Он мог бы открыть нам ворота в их банковскую систему. В досье ЦРУ имеется его портрет. Ему около двадцати семи лет, пять футов восемь дюймов, худощавого сложения, носит короткую бородку. Очень часто летает вЛондон. Любит ночных леди, которых можно покупать на час. Ещё не женат. Это довольно необычно для Саудовской Аравии, но если он голубой, то хорошо скрывает это. Бритты подкладывали в его постель своих девочек. Они сообщали, что он активен по своему возрасту и довольно изобретателен.

— Чертовски странная работа для подготовленного офицера разведки, — заметил Джек.

— Почти все агентства много работают с проститутками, — пояснил Виллс. — Они не против того, чтобы поболтать о клиентах, а за более-менее толстую пачку наличных сделают все, что угодно. По их информации, Уда всем прочим положениям предпочитает «цыплёнка в корзине». Никогда не пробовал. Это чисто азиатские штучки. Знаете, как вызвать его досье?

— Мне никто не объяснил, — ответил Джек.

— Ладно. — Виллс, отталкиваясь ногами от пола, подъехал к Джеку на своём стуле и ткнул пальцем в экран монитора. — Это главная страница. Ваш пароль доступа — «ЮГО-ЗАПАД 91».

Молодой человек набрал пароль. Открылся графический файл в «акробат»-формате.

Первая фотография была, вероятно, скопирована с паспорта, а дальше следовало ещё шесть — значительно менее официальных. Джек-младший заставил себя не покраснеть. Как-никак, даже учась в католической школе, он не однажды листал «Плейбой» и другие подобные журналы. А Виллс продолжал урок.

— По тому, как парень ведёт себя с женщинами, можно очень много узнать о нём. В Лэнгли есть один тип, который анализирует такую информацию в мельчайших подробностях. Его отчёт, вероятно, должен составлять одно из приложений к этому материалу. В Лэнгли эти документы называют обзорами «психи-шлюхи». Доктора зовут Стефан Пизняк. Профессор гарвардской медицинской школы. Насколько я помню, он считает, что этот парень ведёт себя совершенно нормально, учитывая его возраст, платёжеспособность и социальный фон. Как вы узнаете из документов, он много общается с руководителями лондонских торговых банков — словно новичок, намеревающийся вступить в бизнес. Умён, приветлив и хорош собою. Осторожен и консервативен в денежных делах. Не пьёт. Следовательно, в определённой степени религиозен. Не выставляет этого напоказ и не лезет к другим с проповедями, но в жизни соблюдает основные правила своей религии.

— И всё-таки почему мы считаем его плохим парнем? — спросил Джек.

— Он много разговаривает с теми людьми, о которых мы это точно знаем. Речь идёт вовсе не о тех, с кем он якшается у себя в Саудовской Аравии. Мы никогда не подсматривали за ним в его собственном садике. Этого не делают даже бритты, хотя у них гораздо больше ресурсов в тех краях. У ЦРУ там возможности небольшие, к тому же они считают его слишком мелкой сошкой, не заслуживающей внимательного изучения. А вообще-то, вся история — просто позор. Его папа, судя по всему, хороший парень. Если он узнает, что сынок даже у себя дома якшается невесть с кем, его сердце будет разбито. — Изрекши с торжественным видом эту мудрость, Виллс отъехал обратно к своему столу.

Джек-младший пристально вглядывался в лицо на экране компьютера. Его мать обладала даром понимать людей до глубины души с первого взгляда, но сын не унаследовал этой способности. В частности, Джек часто ошибался, имея дело с женщинами, — как и большинство мужчин мира, успокаивал он себя. Он продолжал рассматривать лицо, пытаясь проникнуть в мозг незнакомца, живущего за шесть тысяч миль от него, говорящего на чужом языке и исповедующего совсем другую религию. Какие мысли скрывает этот взгляд? Отец этого человека, как ему было известно, любил Саудитов. Он был особенно близок к Али бен-Султану, принцу и руководителю правительства страны. Джеку-младшему довелось как-то встретиться с ним. Борода и чувство юмора — вот главное, что он запомнил об этой встрече. Одним из основных убеждений Джека-старшего было то, что все люди, в сущности, одинаковы. Это убеждение он передал своему сыну. Но из этого, в частности, следовало, что, поскольку плохие люди имелись в Америке, они обязательно должны были найтись и в других частях мира, и его стране в последнее время пришлось получить несколько неопровержимых доказательств этого печального факта. К сожалению, нынешний президент ещё не успел решить, что нужно делать в такой обстановке.

Джек начал читать досье. Значит, вот с чего начинается работа здесь, в Кампусе. Он ведёт дело... вернее, как бы ведёт дело, поправил он себя. Уда бен-Сали — международный банкир. Почти наверняка он перегоняет деньги. Отцовские деньги? — задумался Джек. Если да, то его папаша — чрезвычайно богатый сукин сын. Ведь он ведёт игры со всеми крупными лондонскими банками, а Лондон до сих пор остаётся всемирной банковской столицей. Джек никогда не предполагал, что Агентство национальной безопасности умеет докапываться до таких вещей.

Сотня миллионов туда, сотня миллионов сюда, и довольно скоро речь пойдёт о настоящих деньгах. Сали занят в бизнесе сохранения капиталов, суть которого состоит не в быстром наращивании порученных сумм, а в обеспечении надёжности замка, висящего на сундуке с сокровищами. В досье перечислялся семьдесят один вспомогательный счёт; доступ к шестидесяти трём из них вроде бы осуществлялся по банковской идентификационной записи, номеру и паролю. Девочки? Политика? Спорт? Денежные вложения? Автомобили? Нефтяной бизнес? О чём могли разговаривать богатые саудовские аристократы? В досье об этом не было ни слова. Почему бритты не прослушивали его? Из бесед с проститутками тоже нельзя было извлечь почти ничего, если не считать того, что он щедро платил тем девочкам, которым удавалось особенно хорошо развлечь его в его доме на Беркли-сквер. Между прочим, весьма фешенебельная часть города, — отметил Джек. Ездит, главным образом, на такси. Имеет автомобиль — чёрный «Астон-Мартин» с откидным верхом, но, как сообщали британцы, мало им пользуется. Не имеет личного шофёра. Часто бывает в посольстве. В общем и целом, информации имелось много, но извлечь из неё было почти что нечего. Своё мнение Джек высказал Тони Виллсу.

— Да, я знаю об этом, зато можете не сомневаться: если он в чем-нибудь сваляет дурака, вы сразу вспомните пару-тройку моментов из этого материала, которые, как выяснится потом, должны были бы помочь предвидеть поступок. Это одна из серьёзных проблем нашего проклятого бизнеса. И не забывайте, что мы имеем дело с обработанным урожаем. Какому-то бедняге давали исходные сырые данные, и он выжимал из них содержимое. Мы видим результат его труда. Так какие же существенные факты были утеряны по пути? Этого мы никак не можем узнать, мой мальчик. Никоим образом.

Именно этим мой папа всегда и занимался, — напомнил себе Джек-младший. — Пытался искать алмазы в ведре, полном дерьма. И все равно, он рассчитывал, что это будет легче. Ладно, он понимает, что должен делать: отыскивать трансакции, не имеющие внятного объяснения. Это была наихудшая работа из всех, какие только могли предложить новичку, а он не мог даже пойти к отцу за советом.

Папа, скорее всего, вышел бы из себя, узнав, что он работает здесь. И мама тоже не слишком обрадовалась бы.

Но что все это значит? Разве он не стал уже взрослым мужчиной, имеющим право делать со своей жизнью все, что хочет? Не совсем. Власть, которую имели над ним родители, была вечной. Он всегда будет стараться понравиться им, показывать им, что они правильно воспитали его и что он живёт правильно. Или что-нибудь ещё в этом роде. Его отцу повезло. Мир никогда не узнает обо всём том, что ему приходилось делать. А если бы узнал, понравилось бы это миру?

Нет. Мир был бы глубоко шокирован — даже больше, разъярён! — доведись ему узнать, чем и как папе пришлось рисковать. А ведь сейчас Джек-младший думал только о том, что он, его сын, знал. В его памяти сохранилось много периодов, когда отец не бывал дома, а мама не объясняла почему... ну, а теперь он сам если не делал то же самое, то, ясно, как ад, двигался в том же самом направлении... Что ж, его отец всегда говорил, что мир — это безумное место, вот он и явился сюда, чтобы выяснить, насколько именно мир безумен.

Глава 7 Транзит

Они вылетели из Ливана на Кипр. Оттуда рейсом «КЛМ» перелетели в нидерландский аэропорт Шифол, а оттуда — в Париж. Во Франции шестнадцать мужчин поселились в восьми разных гостиницах и сразу же отправились на улицы, чтобы потолкаться среди местной публики и попрактиковаться в английском языке — французского никто из них не знал, поскольку он совершенно не был им нужен. К их немалому удовольствию, некоторые французские гражданки охотно согласились поговорить с ними на вполне приличном английском и оказать ещё кое-какие услуги. За наличные.

Все шестнадцать выглядели совершенно непримечательно: двадцать пять — тридцать лет, чисто выбриты, среднего роста, без особых примет. Пожалуй, только одеты они были несколько лучше среднего пассажира. Они очень хорошо скрывали беспокойство, но всё же не могли удержаться от отдельных взглядов искоса на полицейских, попадавших в поле зрения, — им меньше всего было нужно внимание любого полицейского в форме. Французская полиция известна своей дотошностью, которая нисколько не требовалась визитёрам. Сейчас они путешествовали по катарским паспортам, которые были довольно безопасны, хотя целенаправленного изучения не выдержал бы даже паспорт, выданный французским Министерством иностранных дел. Поэтому они держались очень тихо. Им всем объяснили, что не следует слишком много смотреть по сторонам, нужно быть вежливыми и стараться улыбаться всякому, кто к ним обратится. К счастью для них, во Франции был разгар туристского сезона, и Париж был переполнен такими же приезжими, многие из которых тоже почти не владели французским языком, чем вызывали демонстративное презрение парижан, тем не менее с готовностью принимавших деньги у этих людей.

* * *

На следующий день ни завтрак, ни ленч не принесли с собой никаких потрясающих открытий. Братья Карузо слушали непрерывную лекцию Пита Александера, изо всех сил стараясь не заснуть — то, что рассказывал инструктор, казалось обоим чересчур подробным и примитивным.

— Вам, наверно, скучно? — спросил Пит во время ленча.

— Ну, пока что не было ничего сверхъестественного, — дипломатично ответил Брайан после секундного раздумья.

— Когда вы окажетесь в незнакомом иностранном городе, на улице или на рынке, где вам нужно будет отыскать свой объект в многотысячной толпе, то будете думать по-другому. Чрезвычайно важно при этом сделаться невидимыми. Мы займёмся этим во второй половине дня. У вас есть какой-нибудь опыт по этой части, Доминик?

— Пожалуй, что нет. Только основные правила. Не смотреть пристально на объект. Стараться менять одежду, скажем, носить двусторонние куртки. И галстуки, если оказываешься в такой обстановке, где без них не обойтись. Не забывать, что ты зависишь от тех, кто тебя прикрывает. Но ведь у нас не будет такой поддержки, которой обеспечиваются наблюдатели в Бюро, верно?

— Совершенно ничего похожего. Поэтому вы должны будете сохранять максимальную дистанцию, пока не придёт время войти в контакт. На этом этапе вы приближаетесь со всей возможной скоростью, какую позволяют обстоятельства...

— И мочим парня? — вопросительным тоном вставил Брайан.

— Все ещё переживаете из-за этого?

— Я пока ещё не все обмозговал, Пит. Положим, у меня имеются сомнения, и оставим все, как есть, покуда они не разрешатся в ту или иную сторону.

Александер кивнул.

— Что ж, справедливо. Мы предпочитаем людей, которые знают, для чего даны мозги, и понимаем, что размышление влечёт за собой определённые неудобства.

— Наверно, вы так и должны рассуждать. Ну, а если окажется, что парень, с которым нам поручили расправиться, вполне нормальный? — продолжил расспросы морской пехотинец.

— В таком случае вы удаляетесь и докладываете об этом. Теоретически, задание может оказаться ошибочным, но, насколько я знаю, такого никогда не случалось.

— Никогда?

— Никогда. Ни разу, — твёрдо заверил Александер.

— Когда я вижу слишком хорошие отчёты, то всегда начинаю нервничать.

— Мы стараемся соблюдать осторожность.

— И каковы же правила? Ладно, допустим, что мне не полагается знать — пока что не полагается! — кто посылает нас убить кого-то, но было бы неплохо узнать, какими критериями руководствуются при подписании смертного приговора тому или иному раздолбаю.

— Это будет некто, прямо или косвенно виновный в гибели американских граждан или непосредственно причастный к планам таких действий. Мы не выступаем против людей, которые слишком громко распевают в церкви или не сдают вовремя библиотечные книги.

— Вы говорите о террористах, я вас правильно понял?

— Угу, — буркнул в ответ Пит.

— Но почему нельзя просто арестовывать их? — спросил Брайан.

— А как вы поступали в Афганистане?

— Там всё было по-другому, — возразил морской пехотинец.

— Чем же? — осведомился Пит.

— Ну, с одной стороны, мы были солдатами регулярной армии, носили форму и вели полевые операции, подчиняясь приказам, полученным от легитимных властных структур.

— Но ведь вы же брали на себя какую-то инициативу, верно?

— Офицеры должны пользоваться мозгами. Но, в общем и целом, приказы на проведение миссии были спущены по цепочке инстанций.

— И вы не анализируете приказы?

— Нет. Военному не полагается делать этого, если только приказы не являются безумными.

— А что вы скажете о такой ситуации, когда не делать что-то как раз и будет безумием? — спросил Пит. — Когда у вас есть возможность остановить людей, намеревающихся совершить нечто ужасное?

— Именно для этого существуют ЦРУ и ФБР.

— Но как быть, если они по той или иной причине не в состоянии выполнить то, что нужно? Неужели позволить плохим парням осуществить то, что они задумали, в надежде, что удастся с ними разобраться когда-нибудь потом? Это может дорого обойтись, — ответил Александер. — Наша работа заключается в том, чтобы делать то, что необходимо, когда добиться результата обычными методами невозможно.

— И как часто? — вмешался Доминик, пытаясь вывести брата из-под удара.

— Это закрытые сведения.

— Сколько таких акций провели вы? — гнул своё Брайан.

— Вам не нужно этого знать.

— О, вот эти слова мне нравятся больше всего, — с улыбкой отозвался Доминик.

— Терпение, мальчики. Вы всё же не в клубе, — сказал Пит, очень надеясь на то, что у братьев хватит соображения, чтобы не настаивать на своём.

— Ладно, Пит, — проронил Брайан, немного помолчав. — Мы дали слово, что все, что мы узнаем, не выйдет за эти стены. Прекрасно. Только вот хладнокровно убивать людей — это, знаете ли, не совсем то, чему я учился.

— Никто и не ожидает, что вы будете делать это с удовольствием. Скажите, в Афганистане вам приходилось стрелять противнику в спину?

— Два раза, — признался Брайан. — Эй, но ведь это поле боя, а не Олимпийские игры, — неуверенно возразил он.

— И весь остальной мир тоже нисколько не похож на Олимпийские игры, Альдо. — Выражение лица морского пехотинца говорило только одно: «Ну, ты меня уел!» — Наш мир очень несовершенен, парни. Если хотите попытаться улучшить его, что ж, валяйте, только не забудьте, что это уже делали до вас. Что до меня, то я согласился бы на что-нибудь менее опасное и более предсказуемое. Представьте себе: если бы кто-нибудь позаботился о Гитлере в году, этак, тридцать четвёртом, или о Ленине — в пятнадцатом, в Швейцарии. Мир был бы лучше, правильно? А может быть, остался бы таким же плохим, но по-другому. Впрочем, это не наше дело. Мы не собираемся заниматься политическими убийствами. Мы охотимся за мелкими акулами, которые убивают невинных людей таким образом, что через обычные законные процедуры до них нельзя добраться. Это не самый лучший выход. Я это знаю. Мы все это знаем. Но это лучше, чем ничего, и мы намерены серьёзно проверить, будет ли от этого толк. Все равно намного хуже, чем есть сейчас, уже не может быть, согласны?

На всём протяжении разговора Доминик не отводил взгляда от лица Пита. Инструктор только что сказал им нечто такое, что, возможно, намеревался утаить. В Кампусе пока что не имелось своих убийц. Их выбрали первыми. Вероятно, на них возлагались большие надежды. И большая ответственность. Но вся эта затея, бесспорно, имела смысл. Теперь ему стало ясно: то, чему Александер учил их, не основывалось на его собственном опыте. Как правило, инструктор берётся из тех людей, которым на самом деле приходилось заниматься тем-то и тем-то в реальном мире. Именно поэтому большинство преподавателей Академии ФБР являлись опытными полевыми агентами. Они могли дать тебе явственное представление о том предмете, о котором шла речь. Пит мог лишь рассказать им, что нужно сделать.

Но если всё обстоит именно так, почему они выбрали его и Альдо?

— Я понимаю, что вы имеете в виду, Пит, — сказал Доминик. — Я останусь здесь ещё на некоторое время.

— Я тоже, — поддержал брата Брайан. — Мне только хотелось бы знать, какими будут правила.

Пит не стал объяснять им, что правила они будут сочинять сами после того, как возьмутся за дело. Они сами должны были очень скоро понять это.

* * *

Аэропорты во всём мире совершенно одинаковы. Согласно полученным инструкциям, все они покорно предъявляли сумки для проверки, сидели в указанных залах, курили свои сигареты в специально отведённых для курения местах и читали книги, купленные в киосках аэропортов. Или делали вид, что читали. Не все они знали английский так хорошо, как хотелось бы. Во время полётов они ели закуски, которые предлагали стюардессы, а в остальное время по большей части дремали в креслах. Почти всем достались места в хвостовом салоне, и, просыпаясь, они думали о том, с кем из своих соседей они смогут снова увидеться через несколько дней или недель — сколько уж там времени потребуется, чтобы сделать все, что нужно. Каждый из них надеялся, что скоро предстанет перед Аллахом и получит все воздаяния, которые причитаются за участие в Священной борьбе. Тем из них, кто в наибольшей мере обладал склонностью к размышлениям, даже приходило в головы кощунственное соображение, что, возможно, даже сам пророк Мохаммед, да будет он благословен, был ограничен в своей возможности сообщить людям о том, что представляет собой рай. Ведь ему приходилось объяснять людям, не знавшим, что такое авиалайнеры, автомобили и компьютеры. Что же в таком случае рай должен являть собою? Наверно, он настолько прекрасен, что описать его совершенно невозможно, но и в таком случае тайна рано или поздно должна раскрыться. И раскроется она перед ними. В этой мысли присутствовал высокий накал, ожидание, слишком возвышенное для того, чтобы можно было обсуждать его с соратниками. Тайна, но бесконечно притягательная. И если другим также суждена, в конце концов, встреча с Аллахом... что ж, значит, так было написано в Великой Книге Судеб. В настоящий момент все они погрузились в дремоту и спали сном праведников, сном Святых Мучеников, которыми всем им вскоре предстояло стать. И видели в снах молоко, мёд и девственниц.

* * *

Джек обнаружил, что Сали окутан атмосферой таинственности. В разделе «Психи и шлюхи» досье, которое вело ЦРУ на этого парня, сообщалось даже, какой длины у него член. Вернее, приводились слова британских шлюх, что, мол, орудие у этого парня достаточно средненькое по размеру, но использует он его необыкновенно энергично и искусно. И ещё, что он очень щедр на чаевые — это особенно импонировало их коммерческим натурам. Но, в отличие от большинства мужчин, он очень мало говорил о себе. Разговаривал, главным образом, о дождях и холоде да рассыпал своим партнёршам комплименты, сладко щекотавшие их тщеславие. Подарки, которые он время от времени делал, — как правило, это были очень дорогие дамские сумочки от «Луи Вуиттона», — приходились очень по вкусу его «постоянным гостьям», две из которых прямо от него отправлялись с докладами в Темза-хаус — новую обитель британской Секретной службы и Службы безопасности. Джек вдруг подумал о том, что эти женщины получают оплату и от Сали, и от правительства её величества. Несомненно, для девочек работа была очень выгодной, невзирая даже на то, что Темза-хаус, конечно же, никогда не станет тратиться на туфельки и сумочки.

— Тони?

— Да, Джек? — Виллс отвернулся от экрана.

— Откуда мы знаем, что этот Сали плохой парень?

— Мы не знаем этого наверняка. И не узнаем, пока он не сделает чего-то или же мы не перехватим его разговор с кем-то, кто нам очень не нравится.

— Значит, я просто проверяю эту птицу.

— Правильно. Вам придётся много заниматься этим делом. Удалось что-нибудь нащупать у него?

— Он здорово сексуально озабочен.

— Богатому трудно вести одинокую жизнь. Учтите, юноша, на тот случай, если вы этого ещё не заметили.

Джек оторопело заморгал. Возможно, ему ещё предстоит дойти до такого состояния.

— Пусть даже так, но будь я проклят, если стану за это платить. А ведь он платит, и немалые деньги.

— Что ещё? — спросил Виллс.

— Много молчит.

— И что вы по этому поводу думаете?

Райан откинулся на спинку вращающегося кресла и задумался. Он и сам не слишком откровенничал со своими подружками. Уж конечно, не о своей новой работе. К тому же, стоит только произнести слова «управление финансами», как большинство женщин начинает зевать — по-видимому, это естественная защитная реакция организма. Означает ли это что-нибудь? Возможно, Сали просто не слишком разговорчив. Возможно, он настолько уверен в себе, что не считает нужным производить на своих подруг впечатление чем-нибудь, помимо наличности, имевшейся в его карманах — он всегда использовал наличные, а не кредитные карточки. Почему он так поступал? Чтобы в его семье не знали, где и как он тратит деньги? Что ж, Джек и сам не рассказывал маме и папе о своей интимной жизни. Больше того, он крайне редко приводил подружек к себе домой. Девочки почему-то боялись его мамы. Как ни странно, именно мамы, а не папы.

Доктор медицины Райан превосходила всех остальных женщин своей внутренней энергией и силой духа. Многие молодые женщины восхищались ею, но немалая их часть пугалась мамы, словно адского огня. Отец, уйдя со своего поста, как будто оставил в Белом доме все своё могущество и являлся перед гостями дома, как изрядно похудевший и поседевший симпатичный плюшевый мишка. Больше всего на свете его отец любил играть с младшим сыном в мяч на лужайке, откуда открывался вид на Чесапикский залив, возможно, возвращаясь мыслями к более простым временам. Кайл напоминал ему о них. Младший из Райанов учился в начальной школе и все ещё задавал очень каверзные, как ему казалось, вопросы, пытаясь выяснить, существует ли Санта-Клаус — но только когда рядом не было мамы и папы. По всей видимости, у него в классе был ребёнок, желавший поделиться со всеми и каждым своими знаниями об устройстве мира — такие всегда находятся. Кэти твёрдо знала, что к чему. Она всё ещё любила играть в куклы и нисколько не сомневалась, что те подарки, которые она, сестра и братья получают на Рождество, мама и папа покупают в магазине игрушек в Глен-Берни и тайно упаковывают в рождественский сочельник. Папа очень любил это занятие, хотя вслух частенько ворчал по этому поводу. Когда человек перестаёт верить в Санта-Клауса, весь этот окаянный мир начинает понемножку сползать по склону к краю пропасти...

— Это свидетельствует только о том, что он не болтун. И ровно ни о чём больше, — сказал Джек, вернувшись мыслями к действительности. — Мы ведь не должны пытаться выдавать свои домыслы за факты, верно?

— Совершенно верно. Очень много народу думает иначе, но здесь таких нет. Предположение — мать всех провалов. Психиатр из Лэнгли специализируется как раз на сочинении всяких россказней. Дело своё он действительно знает, но вам необходимо учиться различать предположения и факты. Итак, расскажите мне, что представляет собой мистер Сали, — приказал Виллс.

— Он очень любит трахаться и не очень любит говорить. Очень консервативно обращается с семейными деньгами.

— Вы видите что-нибудь такое, что делало бы его похожим на плохого парня?

— Нет, но за ним следует наблюдать из-за его религиозного... пожалуй, экстремизм будет здесь неподходящим словом. В материалах кое-чего не хватает. Он не устраивает шума, не пытается выпендриваться, а ведь большинство богатых людей его возраста стараются как угодно продемонстрировать свою исключительность. Кто завёл на него дело?

— Бритты. Что-то в этом парне привлекло внимание одного из их старших аналитиков. Затем на него положил глаз кто-то из Лэнгли, и они завели своё собственное дело. Потом он был замечен за разговором с парнем, на которого в Лэнгли тоже заведена папочка. В беседе не было ничего важного, но она состоялась, — пояснил Виллс. — И, знаете, намного легче завести дело, чем потом закрыть его. Его сотовый телефон находится под наблюдением компьютеров Агентства национальной безопасности, и там составляют очередное донесение всякий раз, когда он его включает. Я тоже просмотрел его досье. Мне кажется, что за ним стоит следить, хотя я не знаю точно почему. Раз взялись за наш бизнес, Джек, учитесь доверять своим инстинктам. Так что я назначаю вас нашим внутренним экспертом по этому парню.

— И мне нужно будет следить, как он обращается со своими деньгами?..

— Правильно. Видите ли, для финансирования группы террористов требуется не так уж много денег. По крайней мере, по его мерке. Миллиона долларов в год им хватит выше головы. Они живут скромно, и накладные расходы у них тоже незначительные. Поэтому вам нужно обращать внимание на все пометки на полях. Есть немалая вероятность того, что он попытается скрыть свои дела, что бы они из себя ни представляли, в тени крупных сделок.

— Я ведь не бухгалтер, — напомнил Джек. Его отец давным-давно получил степень дипломированного бухгалтера, но никогда не использовал свои знания даже для того, чтобы прикинуть величину собственных налоговых платежей. Для этого он имел юридическую фирму.

— Но складывать и вычитать вы умеете?

— Думаю, что да.

— Вот и попрактикуйтесь.

«Всю жизнь мечтал!» — подумал Джон Патрик Райан-младший. Впрочем, он тут же напомнил себе, что настоящая разведывательная работа не имеет ничего общего с историями о том, как хороший парень расправляется с плохим парнем, трахает красотку Урсулу, которая ждёт его в неглиже, обретает заслуженную славу и круглый счёт в банке. Такое бывает только в кино. А он жил в реальном мире.

* * *

— Значит, наш друг сильно торопится? — спросил немало удивлённый Эрнесто.

— Так мне кажется. Norteamericanos в последнее время плохо обращались с ними. Мне думается, они хотят напомнить своим врагам, что у них ещё сохранились клыки. Возможно, это для них вопрос чести, — рассуждал вслух Пабло. Собеседник сразу понял, что он имел в виду.

— Итак, что мы будем делать?

— Когда они попадут в Мехико, мы организуем дальнейшую транспортировку в Америку, и я полагаю, снабдим их оружием.

— Имеются какие-нибудь трудности?

— Если norteamericanos смогли внедрить агентов в нашу организацию, те сумеют их предупредить, даже если не будут знать, в чём дело. Кроме того, могут пойти разговоры и о том, что мы к этому причастны. Впрочем, это мы уже обсуждали.

Да, мы говорили об этом, добавил про себя Эрнесто, но как бы между делом, и случилось это, когда гости ещё находились на изрядном расстоянии от дома. Теперь дверной молоток громко стучал, а это значило, что следовало подумать, как поступать дальше. Как бы там ни было, сейчас он не мог изменить своему слову. Это было вопросом не только чести, но и бизнеса. Они готовили первую партию кокаина к отправке в Европу. Открывающийся там рынок представлялся чрезвычайно ёмким.

— Сколько народу приезжает?

— Он говорил о четырнадцати. Они все совершенно безоружные.

— Что, по твоему мнению, может им понадобиться?

— Думаю, подойдут лёгкие автоматы и, конечно, пистолеты, — не задумываясь, ответил Пабло. — У нас в Мехико есть дилер, который поставит все, что нужно, за десять тысяч долларов, а то и меньше. А за дополнительные десять тысяч мы могли бы доставить оружие в пункт назначения в Америке, чтобы избежать осложнений при пересечении границы.

— Bueno, так и сделай. Ты сам полетишь в Мехико?

Пабло кивнул.

— Нужно будет на первый раз помочь им скоординировать действия с «койотами».

— Только будь осторожен, — напомнил Эрнесто. Пренебрегать его советами было так же опасно, как ходить по минному полю. Пабло часто приходилось рисковать, но его работа была крайне важна для картеля. Его было бы очень трудно заменить.

— Конечно, jefe. Раз нам предстоит иметь дело с этими людьми в Европе, я обязан проверить, насколько они надёжны.

— Да-да, это верно... — неуверенным тоном проговорил Эрнесто. Всегда, когда доходило до дела, он долго думал, прежде чем принять решение. Но он не был старой мнительной бабой. Приняв решение, он никогда не боялся ему следовать.

* * *

Аэробус докатился до места своей стоянки. Первыми разрешили сойти на землю пассажирам первого класса. Они проследовали вдоль цветных стрелок, нарисованных на полу, к стойкам иммиграционной службы и таможни, где заверили одетых в форму бюрократов, что не имеют ничего такого, что нужно было бы предъявить для досмотра, им проставили в паспорта все нужные штампы, и они отправились получать багаж.

Лидера группы звали Мустафа. Родом он был из Саудовской Аравии. К этой поездке он тщательно выбрился, что ему очень не нравилось, хотя он знал, что женщины Запада предпочитают мужчин с гладкой кожей. Он и один из его спутников по имени Абдулла вместе отправились за своим багажом, а потом вышли туда, где их должны были ждать провожатые. Это должно было послужить первой проверкой их новых друзей из Нового Света. Как и предполагалось, в условленном месте стоял человек, державший в руке картонку с напечатанным на ней именем Мигель. Это имя для выполнения миссии присвоили Мустафе, и он подошёл, чтобы пожать руку встречавшему. Тот ничего не сказал и лишь жестом пригласил следовать за собой. Снаружи поджидал коричневый микроавтобус «Плимут». Багаж сложили сзади, пассажиры сели в салон. В Мехико было тепло, а такого грязного воздуха, как здесь, никто из приезжих не видел никогда в жизни. «Солнечный свет здесь вязнет в сером одеяле смога», — подумал Мустафа.

Так же молча водитель довёз их до гостиницы, и это произвело на них впечатление. Если говорить ничего не нужно, лучше всего молчать.

Гостиница, как и ожидалось, оказалась хорошей. Мустафа зарегистрировался, воспользовавшись выписанной на фальшивое имя кредитной карточкой «Visa», копия которой была заранее отправлена сюда по факсу, и уже через пять минут он и его друг очутились в просторном номере на пятом этаже. Прежде чем начать разговор, они быстро осмотрели комнату — нет ли там наскоро поставленных и бросающихся в глаза «жучков».

— Я уж не надеялся, что этот проклятый полет когда-нибудь закончится, — проворчал Абдулла, заглядывая в мини-бар в поисках воды в бутылках. Их особо предупредили, чтобы они воздерживались от напитков в незапечатанных сосудах.

— Полностью согласен с тобой. Но ты хоть выспался?

— Не особенно. Мне кажется, что у алкоголя все же есть одно достоинство: он отключает сознание.

— У некоторых. Но не у всех, — ответил другу Мустафа. — Разные люди употребляют разные наркотики.

— Они все ненавистны богу, — заметил Абдулла. — Если только их не выписывает врач.

— Теперь у нас появились друзья, которые так не думают.

— Неверные. — Абдулла с трудом удержался от плевка на пол.

— Враг твоего врага — твой друг.

Абдулла открутил крышку бутылки минеральной воды «Эвиан».

— Нет. Истинному другу всегда можно доверять. А можем ли мы доверять этим людям?

— Лишь настолько, насколько это необходимо, — вынужден был согласиться Мустафа. Давая инструкции отъезжающим, Мохаммед был весьма сдержан в выражениях. Сотрудничество с новыми союзниками могло быть только временным и основывалось на том, что они тоже стремились навредить Большому сатане. На сегодня этого было достаточно. Когда-нибудь эти союзники станут врагами, и с ними нужно будет разделаться. Но этот день ещё не наступил. Он сдержал зевок. Следовало лечь и выспаться. Завтра предстоял утомительный день.

* * *

Джек жил в кондоминиуме в Балтиморе. Дом находился в нескольких кварталах от бейсбольного стадиона «Ориольз-парк», что на Кэмден-ярд. Джек имел туда сезонный абонемент, но сегодня на стадионе было темно, поскольку «Ориольз» отбыли на игру в Торонто. Будучи очень неважным поваром, он отправился в ресторан. На сей раз он ужинал в одиночку, потому что у него не было назначено никаких свиданий. Такое случалось несколько чаще, чем ему хотелось бы. Вернувшись домой, он сел было перед телевизором, но тут же передумал, включил компьютер и вошёл в систему, чтобы проверить электронную почту и побегать по Сети. Именно в это время он и отметил про себя один факт. Сали, как и он сам, жил один. У араба довольно часто бывали проститутки, с которыми он проводил некоторое время, но такое случалось не каждую ночь. Что же он делал в те ночи, когда оставался в одиночестве? Сидел за компьютером? Так поступают очень многие. Бритты прослушивали его городской телефон? Наверняка. Но в досье Сали не имелось ни одного адреса электронной почты... Почему? Было бы неплохо это выяснить.

* * *

— Так что же ты думаешь об этом, Альдо? — спросил Доминик брата. По каналу И-эс-пи-эн передавали бейсбольный матч: «Маринерз» играли против «Янки» и, похоже, могли взять над ними верх. — Я вовсе не уверен, братишка, что мне понравится застрелить на улице какого-нибудь беднягу.

— А если будет известно, что он плохой парень?

— А если я пришью не того парня только потому, что он будет сидеть в автомобиле той же марки и носить такие же усы? Что, если у него останутся жена и дети? В таком случае я окажусь гребаным убийцей — наёмным киллером. Знаешь ли, ни в детском саду, ни в школе меня такому не учили.

— Но если ты будешь точно знать, что он плохой парень? Что тогда? — спросил агент ФБР.

— Эй, Энцо, тебя ведь тоже этому не учили.

— Конечно, нет. Но ведь речь идёт совсем о другом. Если я знаю, что вон та падла — террорист, знаю, что у нас нет никакого предлога для того, чтобы арестовать его, и я знаю, что он вынашивает планы дальнейших убийств, то, думаю, смогу совладать со своими нервами.

— Не стану скрывать, в горах Афганистана наши разведчики не всегда получали желаемое на золочёной тарелочке. Так вот, я научился там подставлять под пули свою собственную задницу, но не каких-то других чудаков.

— Те люди, за которыми вы гонялись... Кого они убивали?

— Они входили в организацию, объявившую войну Соединённым Штатам Америки. И, по всей видимости, не были бойскаутами, отправившимися на рыбалку. Но прямых улик против них я никогда не видел.

— А если бы они у тебя были? — спросил Доминик.

— Но их не было.

— Тебе повезло, — заявил Энцо, в который раз вспомнив маленькую девочку с перерезанным от уха до уха горлом. У юристов существовала пословица, что для трудных дел нужны плохие законы, но ведь в книгах невозможно предусмотреть все людские поступки. Слова, напечатанные чёрной краской на белой бумаге, частенько оказывались излишне сухими для реального мира. Но он всегда был более порывистым из двух братьев. У Брайана было больше хладнокровия, как у Фонци из «Счастливых дней». Да, они были близнецами, но всё же двуяйцевыми. Доминик больше походил на отца, в полной мере наделённого итальянской страстностью. Брайан оказался ближе по характеру к маме, которая производила впечатление более холодной натуры, так как её род происходил из суровых мест. Для постороннего разница, возможно, показалась бы не заслуживающей даже обсуждения, но для близнецов различия между ними служили неиссякаемым источником шуток и розыгрышей. — Когда ты видишь такие улики, Брайан, видишь их прямо перед собой, это здорово выводит из себя. Такое впечатление, будто прямо в брюхе вспыхивает огонь.

— Что ты мне рассказываешь? Я был там, делал то, что нужно, и доказал, что не зря ношу форму. И собственноручно застрелил пятерых. Но в этом не было ничего личного. Они пытались устроить нам засаду, вот только повели себя неграмотно, и я с помощью манёвра и огня обдурил их и свернул им шеи. Все так, как меня учили. И нисколько я не виноват, что они оказались безмозглыми. Они, кстати, могли сдаться, но предпочли отстреливаться до последнего. Наверно, это было ошибкой с их стороны, но мужчина должен сделать то, что ему представляется верным. — Его самым любимым кинофильмом был «Хондо» Джона Уэйна.

— Эй, Альдо, я ведь не хочу сказать, что ты слабак.

— Я знаю, что ты говоришь, но, видишь ли, мне совершенно не хочется превратиться в кого-то такого, ясно?

— Послушай, брат, мы же пока что не на задании. У меня тоже есть немало сомнений, но я намерен остаться здесь и прояснить все до конца. Мы ведь можем сделать им ручкой в любой момент, когда захотим.

— Думаю, что да.

В эту самую секунду Дерек Джетер пробил две базы в середине. Наверно, питчеры сейчас считали его самым страшным из всех террористов мира.

* * *

В другом крыле здания Пит Александер вёл разговор по безопасному телефону с Колумбией, штат Мэриленд.

— Ну, и как же у них дела? — услышал он голос Сэма Грейнджера.

Пит отпил хереса из высокого стакана и лишь после этого ответил:

— Прекрасные ребятишки. У обоих множество сомнений. Морпех говорит обо всём открыто, парень из ФБР держит рот на замке, но колёсики понемногу проворачиваются.

— Насколько все это серьёзно?

— Трудно сказать. Послушай, Сэм, мы всегда знали, что обучение будет непростым. Мало кто из американцев хочет сделаться профессиональным убийцей. По крайней мере, из тех, которые годятся для нас.

— В агентстве был парень, который просто идеально подошёл бы...

— Но ведь он совсем старик, и ты это прекрасно знаешь, — парировал Александер. — Кроме того, он выбрал для своих прощальных гастролей восточный берег Атлантического прудика, Уэльс, и ему, похоже, там очень нравится.

— Если бы...

— Если бы у твоей тёти болтались яйца, она была бы не тётей, а дядей, — перебил его Пит. — Твоё дело — отбор кандидатов. Их подготовка — моё. У этой парочки есть мозги и необходимый минимум навыков. Весь вопрос в характере. Я работаю с ними. Наберись терпения.

— В кинофильмах все проходит намного легче.

— В кинофильмах все герои либо психопаты, либо находятся на грани. Разве нам в штат нужны такие?

— Полагаю, что нет. — Набрать психопатов можно без всяких затруднений, причём в любом количестве. В каждом крупном полицейском отделе стоит на учёте по нескольку человек. И они с готовностью убивали бы людей за очень скромное денежное вознаграждение или несколько доз наркотиков. Проблема с такими людьми состояла в том, что они плохо исполняли приказы и, в подавляющем большинстве, были очень неумны. В кинофильмах, конечно, всё было по-другому. Но когда для работы требовалась крошка Никита, оказывалось, что такой нигде нет.

— Поэтому нам и приходится иметь дело с хорошими, надёжными людьми, у которых есть мозги. Таким людям свойственно думать, и ход их мыслей не всегда предсказуем, согласен? Хорошо, когда на тебя работает парень, наделённый совестью, но он обязательно рано или поздно задастся вопросом, правильно ли он поступает. Почему тебе понадобилось прислать мне двух католиков? Для нас вполне сгодились бы и евреи. Они ведь рождаются с чувством вины, а католикам его вдалбливают в школе.

— Спасибо, ваше святейшество, — невозмутимо отозвался Грейнджер.

— Сэм, мы с самого начала знали, что это будет нелегко. Иисус! Ты же сам прислал мне морского пехотинца и агента ФБР. А почему не парочку скаутов-орлов^[610]?

— Ладно, Пит. Это твоя работа. Но у тебя есть хотя бы представление о том, сколько времени уйдёт на их подготовку? Похоже, скоро может появиться кое-какая работа. — Последнюю фразу Грейнджер произнёс нарочито небрежным тоном.

— Вероятно, через месяц я буду знать, включатся они в игру или нет. Они наверняка захотят выяснить не только кого, но и, прежде всего, почему, и я, между прочим, тебя всегда об этом предупреждал, — напомнил Александер своему боссу.

— Ты был прав, — признался Грейнджер. В кино действительно всё происходило намного легче. Герой фильма мог бы, к примеру, взять «Жёлтые страницы» и пролистать раздел «Убийцы». Поначалу они подумывали о том, чтобы нанять перебежчиков из КГБ. Эти люди прекрасно подготовлены и остро нуждались в деньгах. Им достаточно было бы платить по двадцать пять тысяч долларов, а то и меньше, за убийство — сущие гроши, — но существовала реальная опасность того, что они станут информировать о своей работе московский центр, надеясь заработать прощение, и тогда всемирное «чёрное» сообщество узнает о существовании Кампуса. Этого нельзя допустить ни в коем случае.

— Как насчёт новых игрушек? — спросил Пит. Раньше или позже, но ему предстояло ознакомить близнецов с новыми инструментами будущего ремесла.

— Мне сказали: через две недели.

— Так долго? Чёрт возьми, Сэм, я ведь говорил об этом девять месяцев назад!

— Ты же понимаешь, что такого не купишь в местном «Вестерн авто». Все приходится начинать с нуля. Ведь нужно искать высококвалифицированных мастеров, которые не задают вопросы, причём необходимо, чтобы эти мастера жили как можно дальше отсюда.

— Я ведь предлагал тебе: обратись к парням, которые делают такие штуки для ВВС. Они мастера по маленьким хитрым приборчикам.

— Вроде магнитофонов в зажигалках. Ну, уж это, несомненно, позаимствовали из кинофильмов. А вот для действительно стоящих вещей правительство почти никогда не имело подходящих людей, и поэтому приходилось нанимать гражданских подрядчиков, которые брали деньги, выполняли работу и держали язык за зубами, потому что дорожили такими заказами и хотели получать их ещё и ещё.

— Пит, работа идёт. Две недели, — с нажимом повторил Грейнджер.

— Понял тебя. До тех пор обойдёмся пистолетами с глушителями. Парни неплохо проявляют себя на тренировках по выслеживанию и сопровождению. Очень хорошо, что оба выглядят настолько обычно.

— Итак, подводя черту: все идёт нормально? — спросил Грейнджер.

— Если не считать такой ерунды, как совесть, то да.

— Ладно, держи меняв курсе.

— Непременно.

— До связи.

Александер аккуратно положил трубку. «Проклятая совесть, — подумал он. — Как было бы хорошо пустить на эти дела роботов, но кто-нибудь обязательно заметил бы Робби, топающего вдоль по улице. А этого нельзя допускать. Или, скажем, нанять Человека-невидимку. Но в романе Г. Дж. Уэльса лекарство, при помощи которого герой становился невидимым, одновременно превращало его в неврастеника, а потом и вовсе свело с ума. Так не годится, ведь наша затея сама по себе совершенно безумна, верно?» Он торопливо допил остатки вина из стакана, а потом, немного подумав, налил себе ещё.

Глава 8 Убеждение

Мустафа и Абдулла поднялись на рассвете, сотворили утренний намаз, поели, после чего включили компьютеры и проверили свою электронную почту. Естественно, Мустафа получил послание от Мохаммеда. Тот предупреждал о том, что на этот адрес e-mail поступит сообщение от некоего Диего с инструкцией по проведению встречи... когда же? В 10.30 по местному времени. Он просмотрел всю остальную электронную почту. По большей части она состояла из того, что американцы называют «спамом». Он уже знал, что это слово означает свиные консервы^[611]; название как нельзя лучше подходило для той пакости, которая на него посыпалась. Они оба вышли из гостиницы — порознь! — сразу после 9.00, чтобы успеть немного размять ноги и оглядеть окрестности. При этом они тщательно, хотя и очень скрытно, проверялись, но никакого «хвоста» так и не обнаружили. До назначенного места встречи они добрались в 10.25.

Диего уже прибыл. Он сидел, читая газету. На нём была белая рубашка в светло-синюю полоску.

— Диего? — любезно спросил Мустафа.

— А вы, должно быть, Мигель, — ответил тот. Широко улыбнувшись, он поднялся и протянул руку. — Прошу вас, присаживайтесь. — При этом Пабло успел внимательно взглянуть вокруг. Да, Мигель пришёл с прикрытием. Парень, только что севший поодаль и заказавший кофе, очень профессионально наблюдал за ними. — Как вам понравился Мехико?

— Я не ожидал, что он окажется таким большим и суматошным. — Мустафа ткнул рукой перед собой. Тротуары были полны куда-то спешащими людьми. — И воздух здесь чрезвычайно тяжёлый.

— Да, это одна из главных здешних проблем. Горы окружают город сплошным кольцом, и воздух застаивается. Чтобы очистить эту чашу требуется сильный ветер. Ну что, кофе?

Мустафа кивнул. Пабло знаком подозвал официанта и сделал заказ. Народу в похожем на европейские уличном кафе было не слишком много. Занято не больше половины столиков; все посетители сидели группами, ведя между собой деловые или дружеские беседы. Появился кофейник с горячим кофе. Мустафа налил себе и ждал, пока испанец начнёт разговор.

— Итак, чем я могу быть вам полезен?

— Вся группа здесь, как мы и договаривались. Как скоро мы сможем отправиться?

— А когда вам хотелось бы? — спросил Пабло.

— Сегодня к вечеру — было бы просто замечательно, но, возможно, вам будет трудно за это время принять все необходимые меры.

— Да. Что вы скажете насчёт завтра. Допустим, в 13.00?

— Это было бы превосходно, — ответил Мустафа, не скрывая удовлетворения и даже некоторого удивления. — Как мы будем пересекать границу?

— Вы, наверно, понимаете, что я сам не буду принимать в этом участия. Но вас привезут к границе и передадут неким людям, специализирующимся на доставке людей и определённых товаров в Америку. Вам придётся пройти пешком около шести километров. Будет тепло, но не жарко. Когда вы попадёте в Америку, вас отвезут на одну конспиративную базу поблизости от Санта-Фе. Это штат Нью-Мексико. Оттуда вы сможете отправиться к вашему месту назначения самолётом или арендовать автомобили.

— Оружие?

— Что именно вам потребуется?

— Лучше всего были бы «АК-47».

Пабло резко мотнул головой.

— Этого у нас нет. Но мы можем предоставить вам автоматы «ингрэм» и «узи». Девятимиллиметровые парабеллумовские патроны. Скажем, по шесть тридцатизарядных магазинов для каждого. Естественно, полностью снаряжённые.

— Боеприпасов нужно больше, — не задумываясь, ответил Мустафа. — По двенадцать магазинов и по три коробки патронов на каждое оружие.

Пабло кивнул.

— Никаких проблем. — Это увеличило бы расходы на какие-нибудь две-три тысячи долларов. Оружие и боеприпасы покупались на неофициальном рынке. Теоретически, их происхождение можно было бы выяснить и дальше размотать цепочку, ведущую к покупателю, но проблема была действительно чисто теоретической, а не практической. Автоматы, по большей части, будут «ингрэмы», а не более надёжные и точные израильские «узи», но вряд ли эти люди станут возражать. Кто знает, может, у них есть какие-нибудь религиозные или моральные запреты на прикосновение к еврейскому оружию. — Скажите, насколько вы обеспечены деньгами?

— По пять тысяч американских долларов на каждого. Наличными.

— Вы можете использовать их для мелких расходов, например, покупку пищи и бензина, но для всего более серьёзного вам потребуются кредитные карточки. Американцы не принимают наличные при аренде автомобилей и никогда не продают за них билеты на самолёт.

— У нас они есть, — ответил Мустафа. Его и всех членов группы обеспечили в Бахрейне кредитными карточками «Visa». Даже номера карточек шли подряд. Все они были приписаны к счёту в швейцарском банке, на котором лежало чуть более пятисот тысяч долларов. Для их целей — больше чем достаточно.

Пабло прочёл имя на карте: Джон Питер Смит. Хорошо. Неважно, кто их готовил, но этот человек не допустил ошибки: не стал использовать явно ближневосточные имена. Всё будет нормально, пока карта не окажется в руках полицейского, который мог бы поинтересоваться у мистера Смита, откуда именно тот приехал. Впрочем, Пабло надеялся, что «гостей» проинструктировали о привычках и методах американской полиции.

— А как с прочими документами? — продолжал расспрашивать Пабло.

— Паспорта катарские. Международные водительские права. Мы все прилично говорим на английском языке и умеем читать карту. Знаем американские законы. Будем соблюдать скорость и ездить осторожно. Если гвоздь торчит, его забивают. Так что мы не будем высовываться.

— Прекрасно, — похвалил Пабло. Значит, их действительно проинструктировали. Кто-то, может быть, даже помнит инструкции. — Не забывайте, что одна ошибка может погубить вашу миссию и всех вас. Ошибиться очень легко. В Америке нетрудно жить и передвигаться, но их полицейские действуют очень эффективно. Пока на вас не обратили внимания, вы в безопасности. Поэтому вам нужно держаться как можно незаметнее. Малейший промах, и вы можете потерпеть неудачу.

— Диего, неудачи не будет, — заверил его Мустафа.

«Неудачи — в чём? — подумал Пабло, но не стал задавать этот вопрос вслух. — Сколько женщин и детей вы убьёте?» Но, по большому счёту, это не имело для него значения.

Они поступали, как трусы, но правила чести в культуре его «друга» очень отличались от его собственных. И, главное, все их отношения ограничивались бизнесом, и это было все, что ему нужно было знать.

* * *

Трехмильная пробежка, отжимания, чашка кофе... Такой была жизнь в южной Виргинии.

— Брайан, вы привыкли носить с собой огнестрельное оружие?

— Обычно у меня была винтовка «M16» и пять-шесть запасных магазинов. В основной комплект входят ещё несколько осколочных гранат.

— Вообще-то, я говорил о личном оружии.

— Как правило, я пользуюсь пистолетом «беретта М9».

— И насколько хорошо вы им владеете?

— Пистолет лежит в моём чемодане, Пит. В Квантико я сдал на стрелка первого класса, но мало кто из моего выпуска этого не сделал. В этом нет ничего трудного.

— Но вы часто носите его с собой?

— Вы имеете в виду, когда я в гражданском? Нет.

— Что ж, придётся привыкать.

— Это законно? — спросил Брайан.

— В штате Виргиния практикуется разрешительное право. Если за вами нет грехов, власти обязательно выдадут вам разрешение на скрытое ношение. А как вы, Доминик?

— Ну, я как-никак остаюсь агентом ФБР, Пит. Я почувствовал бы себя голым, если бы оказался на улице без «дружка» под мышкой.

— Чем вы пользуетесь?

— "Смит-вессоном 1076". Двойного действия, стреляет десятимиллиметровыми патронами. Бюро недавно начало переходить на «глоки», но «смит» мне нравится больше. — Если вы об этом, то нет, я не делаю зарубок на рукоятке, — подумал он, но не стал говорить это вслух.

— Ладно, как бы там ни было, я хочу, чтобы вы оба выходили за пределы Кампуса только с оружием. Просто чтобы хорошенько привыкнуть к этому, Брайан.

Тот пожал плечами.

— Может быть, это и разумно. — Пистолет не шёл ни в какое сравнение с шестидесятипятифунтовым рюкзаком.

* * *

Дело, конечно же, не ограничивалось одним Сали. В общей сложности Джек разрабатывал одиннадцать человек. Все, кроме одного, были уроженцами Ближнего Востока, все занимались финансовым бизнесом. Единственный европеец жил в Эр-Рияде. Он был немцем по происхождению, но перешёл в ислам. Этот поступок показался кому-то достаточно странным, и немца взяли под наблюдение. Джек в университете овладел немецким языком достаточно хорошо, чтобы читать электронные письма парня, но не видел в них ничего подозрительного. Немец, судя по всему, совсем сблизился с аборигенами в своём поведении и даже не пил пива. И, очевидно, нравился своим друзьям в Саудовской Аравии. Одним из достоинств ислама было то, что, если ты соблюдаешь законы и правильно молишься, окружающие обращают не слишком много внимания на твой внешний облик. Это было бы просто замечательно, если забыть о том факте, что большинство террористов молились, обернувшись к Мекке. Но в этом, напомнил себе Джек, не было никакой вины ислама. Его самого, пока он ещё находился в утробе матери, в ту самую ночь, когда он родился, пытались убить — а ведь эти люди считали себя католиками. Фанатики во всём мире оставались фанатиками. При мысли о том, что какие-то люди пытались убить его мать, ему хотелось схватиться за «беретту» калибра 0.40 дюйма. Его отец... Что ж, старик был в состоянии позаботиться о себе, а вот тот, кто применил оружие против женщин, сделал большой шаг за черту. Эту черту можно пересечь лишь однажды и только в одном направлении. Обратного пути не существовало.

Джек, конечно же, не помнил ничего из того, что произошло в ту ночь. Террористы из УЛА отправились на встречу с богом — благодаря усилиям суда штата Мэриленд — ещё до того, как он пошёл в первый класс, а его родители никогда не говорили об этом. Правда, сестра Салли время от времени говорила. События той ночи все ещё, случалось, повторялись в её ночных кошмарах. Он не раз пытался сообразить, видят ли такие же сны его мама и папа. Или воспоминания о подобных событиях, в конечном счёте, все же стираются. В передаче по каналу истории рассказывали, что многие ветераны Второй мировой войны все ещё переживают по ночам боевые эпизоды, случившиеся шестьдесят с лишним лет тому назад. Такие воспоминания, вероятно, следует воспринимать, как вечное проклятие.

— Тони?

— Да, юноша?

— Этот парень, Отто Вебер... Что в нём такого исключительного? С какой стороны ни глянь, он чист, как ванильное мороженое.

— А если бы вы сами были плохим парнем? Приделали бы себе на спину светящуюся неоновую надпись об этом или, может, постарались бы зарыться поглубже в траву, а?

— Вместе со змеями, — добавил Джек. — Я знаю, мы должны высматривать мелочи.

— Как я вам уже говорил. Вы ведь владеете арифметикой на уровне четвёртого класса. Принюхайтесь как следует, чем оттуда пахнет. И, напомню, вы ищете вещи, которые, по определению, должны быть почти невидимыми, согласны? Именно поэтому наша работа такая разнообразная и увлекательная. А невинные мелочи — это, главным образом, действительно невинные мелочи. Если парень скачивает из Сети детское порно, он делает это не потому, что он террорист. А потому, что извращенец. В большинстве стран это не считается серьёзным правонарушением.

— Готов поспорить, что в Саудовской Аравии считается.

— Вероятно, но, тоже могу поспорить, они смотрят на такие шалости сквозь пальцы.

— Я всегда считал, что они там все ярые пуритане.

— Они вполне снисходительны, пока мужчина держит своё либидо в узде. Но если вы сделаете что-нибудь с настоящим, живым ребёнком, вас ждут большие неприятности. Саудовская Аравия — прекрасное место для тех, кто привык соблюдать закон. Можете оставить там свой «Мерседес» с открытыми дверями, даже с ключами в зажигании, и вернувшись, найдёте машину на том же месте. А ведь такого не бывает даже в Солт-Лейк-Сити.

— А вам приходилось там бывать? — полюбопытствовал Джек.

— Четыре раза. Люди относятся к тебе по-дружески, пока ты ведёшь себя с ними как следует, а если ты завёл там настоящего друга, он останется другом на всю жизнь. Но их правила сильно отличаются от наших, и цена за их нарушение может оказаться достаточно внушительной.

— Значит, Отто Вебер играет по правилам?

Виллс кивнул:

— Совершенно верно. Он полностью включился в систему: религия и всё прочее. За это они его и любят. Религия — это средоточие их культуры. Если человек переходит в их веру и начинает жить по исламским правилам, они воспринимают это как дополнительное подкрепление своего мира и ценят такие поступки, как их ценили бы в любом другом обществе. И всё же я не думаю, что Отто участвует в этой игре. Люди, которых мы ищем, — социопаты. Такие встречаются где угодно. В некоторых культурах их отлавливают на ранней стадии и пытаются перевоспитать или убивают. В других культурах ничего такого не делают. Мы ведём эту работу не столь успешно, как должны бы и, полагаю, как это делают в Саудовской Аравии. Но хитрецы встречаются в любом обществе, и кое-кто из них успешно использует религию для маскировки. Ислам как система веры вовсе не предназначен для психопатов, но какие-то положения этого учения можно извратить и подогнать к потребностям таких людей — точно так же, как и христианство. Вы изучали психологию?

— К сожалению, нет, — сознался Райан.

— Значит, купите какие-нибудь книжки. Прочитайте их. Найдите людей, разбирающихся в этом деле, и засыпьте их вопросами. Внимательно слушайте ответы. — С этими словам Виллс снова повернулся к своему компьютеру.

«Вот дерьмо, — подумал Джек. Дела оборачивались все хуже и хуже. — Сколько времени должно пройти, — спросил он себя, — прежде чем они решат, что он способен на что-то полезное? Месяц? Год? Чёрт возьми, интересно, какой у них в Кампусе проходной балл?..»

...И что именно произойдёт, если он на самом деле докопается до чего-нибудь полезного?

Займёмся Отто Вебером...

* * *

Они не могли весь день торчать в номере, не вызывая вопросов у окружающих. Поэтому Мустафа и Абдулла перекусили в буфете и отправились на прогулку. В трех кварталах от гостиницы находился художественный музей. Вход туда был свободный, но причину этого они узнали лишь внутри. Это был музей современного искусства, и все имевшиеся там картины и скульптуры оказались совершенно недоступны пониманию посетителей с Ближнего Востока. Пару часов они бродили по музею, и оба пришли к выводу, что, наверно, краска в Мексике должна быть очень дешёвой. Однако такое времяпрепровождение позволило им лишний раз примерить на себя свои обличия — им, кажется, успешно удалось сделать вид, что хлам, висевший на стенах и громоздящийся на полу, им интересен.

После этого они неспешно вернулись в гостиницу. Единственной хорошей вещью здесь была погода. Европейцу было бы тут жарко и душно, но для арабов температура подходила в самый раз. Даже плотно окутывавший город серый туман не портил восприятия. Завтра им предстояло снова увидеть пустыню. Возможно, последний раз в жизни.

* * *

Даже хорошо финансируемое и прекрасно оснащённое правительственное агентство не в состоянии просматривать все сообщения, которые циркулировали в киберпространстве, и потому Агентство национальной безопасности использовало компьютерные программы, вылавливающие из потока ключевые слова и фразы. Работа по выявлению электронных адресов некоторых известных или подозреваемых террористов или лиц, подозреваемых в содействии терроризму, велась всё время, и за найденными непрерывно наблюдали, как и за серверами Интернет-провайдеров. Для работы требовались неимоверные ресурсы памяти, так что автофургоны постоянно доставляли в Форт-Мид новые дисковые запоминающие устройства огромной ёмкости. Там их присоединяли к мощным универсальным компьютерам, чтобы при опознании кого-то из нужных персон можно было бы сразу же сформировать подборку его электронных писем за несколько месяцев или даже лет. Если где-нибудь в мире существовала игра в ястреба, выслеживающего мышь, то она должна была вестись примерно так. Плохие парни, несомненно, знали, что разведки при помощи программ искали определённые слова или фразы, и потому старались использовать свои собственные кодовые слова, чем, в некотором роде, сами себя заводили в ловушку, поскольку такая практика внушала им ложное ощущение безопасности, а этим прекрасно пользовались в Агентстве, имевшем за плечами семьдесят лет опыта чтения мыслей врагов Америки.

Эта работа имела строгие ограничения. Слишком активное использование разведывательной информации выдало бы систему, скомпрометировало бы источник и заставило бы противников изменить методы шифрования. С другой стороны, использовать информацию слишком осторожно — то же самое, что не использовать вовсе. К сожалению, разведывательные службы склонялись больше к последнему варианту, чем к первому. Вновь созданное Министерство безопасности Отечества теоретически должно было выполнять роль диспетчерского пункта для всей информации, связанной с угрозой для государства, но колоссальный масштаб нового суперагентства с первых же дней его существования свёл на нет все возможные преимущества. Да, оно аккумулировало всю информацию, но её оказалось слишком много, и для её обработки требовались немыслимые рабочие мощности, так что надежды на своевременное получение ценных данных было немного.

Но старые привычки не желали легко умирать. Невзирая на появление новой бюрократической надстройки, разведывательное сообщество осталось в почти неизменном состоянии, и контакты между его элементами продолжались. Как всегда, эти люди смаковали то, что могли знать только посвящённые и не могли знать все остальные... и желали сохранить такое состояние и впредь.

По большей части, отношения между Агентством национальной безопасности и Центральным разведывательным управлением складывались по схеме: «Мне кажется, что это интересно. А вы как думаете?» Причиной этого служило глубокое различие в методах, подходах и корпоративной этике. Они разговорили по-разному. Они думали по-разному. И если им приходилось действовать, они действовали тоже по-разному.

Но, по крайней мере, они думали параллельно, а не в расходящихся направлениях. Было известно, что в ЦРУ работают лучшие аналитики, а АНБ сильнее в сборе информации. Из общих для обоих правил существовали исключения, и в любом случае по-настоящему талантливые люди были хорошо знакомы друг с другом и разговаривали между собой, главным образом, на одном языке.

* * *

Это стало известно на следующее утро из сообщения, переданного по кабельной связи. Старший аналитик из Форт-Мида отправил его своему коллеге в Лэнгли с пометкой «срочно», и, естественно, его не могли не заметить в Кампусе. Джерри Раундс увидел его в списке утренних поступлений по электронной почте и принёс распечатку на ежедневное совещание.

— Парень говорит: «На этот раз мы ужалим их так, что мало не покажется». Что это могло бы означать? — рассуждал вслух Джерри Раундс. Том Дэвис заночевал в Нью-Йорке. Ему предстояло встретиться за завтраком со специалистами по ценным бумагам из «Моргана Стэнли». То, что бизнес время от времени становился на пути настоящего дела, ужасно раздражало.

— Качество перевода хорошее? — спросил Джерри Хенли.

— В сноске сказано, что проблемы с текстом нет. Перехваченный разговор совершенно ясен. Не было даже статических помех. Простое повествовательное предложение на правильном арабском языке, никаких специфических нюансов, из-за которых можно было бы волноваться, — ответил Раундс.

— Кто абоненты? — продолжал расспрашивать Хенли.

— Исходящий звонок — от парня по имени Фа'ад, фамилия неизвестна. — Это рассказывал уже Белл. — Мы его знаем. Вероятнее всего, что он один из их планировщиков среднего уровня, а не полевой вояка. Базируется где-нибудь в Бахрейне. Он разговаривает по сотовому, только когда едет в автомобиле или же находится в общественном месте — на рынке или где-нибудь ещё. Ничего больше о нём пока что разузнать не удалось. Абонент, предположительно, какой-то новый для нас парень, хотя вероятнее, кто-то из старых знакомых, но с только что купленным «клонированным» телефоном. К сожалению, у него старый аналоговый аппарат, и поэтому им не удалось провести анализ голоса.

— А из этого, пожалуй, следует, что они могли начать какую-то операцию... — задумчиво произнёс Хенли.

— Очень похоже, — согласился Раундс. — Неизвестно какую и неизвестно где.

— Получается, что мы не знаем ни хрена. — Хенли потянулся к своей кофейной чашке. Его лицо приняло хмурое выражение, свидетельствующее о том, что бешенство шефа сейчас можно было бы измерить разве что по шкале Рихтера^[612]. — Что же они собираются делать?

Теперь слово взял Грейнджер.

— Ничего умного, Джерри. Они угодили в логический капкан. Если они сделают хоть что-нибудь — скажем, поднимут на мачте сигнальный флаг, это будет выглядеть как объявление всеобщей тревоги, а они делали это уже столько раз, что больше никто не принимает их всерьёз. Если они не раскроют текст и источник, их тем более не примут всерьёз. Если же они всё-таки хоть что-то раскроют, то источник наверняка будет провален.

— А если они не поднимут тревогу, то Конгресс возьмёт их за задницы, что бы ни случилось. — Выборные чиновники всегда чувствовали себя намного лучше, когда создавали проблемы, а не решали их. Неважно, имело ли смысл поднимать шум, главное, что если он был достаточно громким, то приносил политические дивиденды. И потому ЦРУ и другие службы будут продолжать заниматься поисками людей, имеющих сотовые телефоны с номерами, зарегистрированными в других частях света. Это крайне непривлекательная, медленная полицейская работа, сроки проведения которой никак не зависят от нетерпеливых политиканов и которую не ускорить даже массивным вливанием денег. Последний фактор, несомненно, должен был приводить в крайнее расстройство людей, не умеющих делать ровно ничего другого.

— Значит, они пытаются решить проблему выбора между занятием, которое, как точно им известно, не даст никакого толку...

— ...И надеждой на чудо, — закончил Грейнджер мысль своего босса.

Конечно же, полицейские отделы по всей Америке будут приведены в состояние повышенной готовности — вот только никто не будет знать, какова цель этого режима и против какой угрозы он направлен. А ведь копы и без того постоянно высматривают людей с арабским типом лица, чтобы допросить, и это занятие страшно надоело полиции, поскольку не давало ровно никаких результатов, зато сплошь и рядом вызывало нападки активистов Американского союза защиты гражданских свобод. В различных федеральных окружных судах в настоящее время находилось шесть дел, которые можно было бы объединить под условным названием «А потому, что араб!», в четырех из которых фигурировали врачи, а в оставшихся двух — явно ни в чём не повинные студенты: всех их местная полиция задерживала излишне рьяно. Какими бы ни оказались решения по каждому из этих дел, в качестве прецедента они принесут несравненно больше вреда, чем пользы. Это и было то самое положение, которое Сэм Грейнджер назвал логическим капканом.

Хенли нахмурился ещё сильнее. О телефонном разговоре двух арабов, он нисколько не сомневался, знали уже в полудюжине правительственных агентств, которые, при всём их колоссальном финансировании и обширных штатах, могли принести пользы ровно столько же, сколько бык — молока.

— Мы можем что-нибудь сделать? — спросил он.

— Сохранять бдительность и немедленно сообщить в полицию, если мы увидим что-нибудь необычное, — ответил Грейнджер. — Если только у вас не окажется оружия под рукой.

— Чтобы застрелить какого-нибудь ни в чём не повинного шута, который, по всей вероятности, будет в это время идти на занятия по подготовке к получению гражданства, — добавил Белл. — Не стоит хлопот.

«Надо было мне остаться в Сенате», — подумал Хенли. По крайней мере, знание того, что ты являешься частью проблемы, приносило удовлетворение. Кроме того, приятно было время от времени давать волю своему раздражению. Здесь же крик был абсолютно неприемлем, поскольку плохо влиял на моральное состояние его людей.

— Ладно, в таком случае нам только и остаётся, что прикинуться обычными гражданами, — сказал босс после долгой паузы. Руководители подразделений кивнули и перешли к обсуждению обычной повседневной рутины. В самом конце совещания Хенли спросил у Раундса, как ведёт себя новый мальчик.

— У него хватает ума всё время задавать вопросы. Я посадил его за отслеживание движения денег известных или подозреваемых пособников.

— Если он сможет это выдержать, можно будет сказать, что бог благословил его, — заметил Белл. — От этого занятия любой может спятить.

— Терпение — это большое достоинство, — наставительно заметил Джерри. — Его чертовски трудно приобрести.

— Так что? Предупреждаем всех наших людей по поводу этого перехвата?

— Думаю, будет невредно, — ответил Белл.

— Договорились, — провозгласил Грейнджер.

* * *

— Дерьмо! — воскликнул Джек через пятнадцать минут. — Что это значит?

— Мы можем узнать это завтра или на следующей неделе, а то и никогда, — ответил Виллс.

— Фа'ад... Это имя мне знакомо... — Джек снова повернулся к своему компьютеру и вызвал один за другим сразу несколько файлов. — Да! Это парень из Бахрейна. Не пойму, почему местные полицейские до сих пор не прижали его, хотя бы слегка.

— Они ещё не знают о нём. Пока что за ним между делом присматривает Агентство национальной безопасности, но не исключено, что и в Лэнгли проверят, не найдётся ли у них что-нибудь на него.

— Что, они так же хорошо, как и ФБР, умеют вести полицейскую работу?

— Если честно, то нет. Разная подготовка, хотя с этим, в общем-то, сможет справиться любой нормальный человек...

Райан-младший перебил своего наставника:

— Чушь собачья. Копы очень даже неплохо умеют разбираться в людях. Это приобретённый навык. И ещё необходимо научиться задавать вопросы.

— Кто это говорит? — резко спросил Виллс.

— Майк Бреннан. Он был моим телохранителем. И многому меня научил.

— Что ж, хороший шпион тоже обязан разбираться в людях. От этого напрямую зависит сохранность его задницы.

— Может быть, но если хотите, чтобы во время разговора нельзя было отвести взгляд в сторону, то поговорите с моей мамой. А если нужно повесить лапшу на уши, то обращайтесь к кому-нибудь другому.

— Ладно, может быть, и так. А пока что покопайте ещё немного: не найдётся ли чего-нибудь старенького на нашего друга Фа'ада.

Джек повернулся к монитору. Сначала он перешёл к первой заинтересовавшей его беседе из перехватов. Немного подумал и возвратился к самому началу массива.

— Почему он не меняет телефоны?

— Возможно, из-за лени. Эти парни достаточно умны, но и у них бывают промахи. Появляются привычки. Они толковые, но не получают систематической подготовки, какую давали в КГБ и тому подобных конторах.

АНБ имело большой, но засекреченный пост радиоперехвата в Бахрейне. Он располагался в американском посольстве и подкреплялся американскими военными кораблями, которые постоянно бывали в том порту, но не воспринимались в тех местах как электронная опасность. Специалисты из АНБ, которые постоянно находились на них, перехватывали разговоры людей, улавливали даже наличие сотовых телефонов у людей, прогуливавшихся по набережной.

— Этот парень по уши в грязи, — заявил Джек буквально через минуту. — Это плохой парень, даю голову на отсечение.

— Помимо всего прочего, он всегда был хорошим барометром. Он говорит много такого, что мы находим весьма интересным.

— В таком случае кто-нибудь должен был заняться им всерьёз.

— В Лэнгли подумывают об этом.

— Насколько велика станция в Бахрейне?

— Шесть человек. Шеф, два полевых агента и трое служащих: связист и прочие.

— Это все? В том районе? Всего лишь горстка?

— Именно, — подтвердил Виллс.

— Проклятье. Я несколько раз спрашивал папу об этом. Но он только пожимал плечами и ворчал.

— Он приложил много сил для того, чтобы добыть для ЦРУ дополнительные фонды и штаты. Но Конгресс не всегда соглашался пойти ему навстречу.

— Скажите, а мы когда-нибудь контактировали с этим парнем? Говорили с ним, если можно так выразиться?

— В последнее время — нет.

— Почему же?

— Проблема кадров, — коротко ответил Виллс и тут же добавил: — Забавная штука — люди соглашаются работать, только если рассчитывают получить деньги. Ну, а мы не настолько важные типы, чтобы позволить себе такое.

— В таком случае почему ЦРУ не попросит местных полицейских заняться им? Бахрейн ведь дружественная страна.

— Дружественная, но они нам не вассалы. У них имеются свои представления о гражданских правах, не во всём совпадающие с нашими. Кроме того, нельзя же арестовать парня только за то, что он о чём-то знает и что-то думает. Вот если бы он действительно что-то сделал... Ну, вы сами видите, что мы не знаем, сделал он что-нибудь или нет.

— Но ведь можно же прицепить «хвост» к его заднице.

— И как ЦРУ сможет это сделать, имея только двух полевых агентов? — без тени язвительности спросил Виллс.

— Господи!

— Добро пожаловать в реальный мир, юноша. — Для выполнения такой задачи Управлению следовало завербовать несколько агентов, возможно, бахрейнских полицейских, но этого сделано не было. Возможно, командир станции тоже просил добавить ему людей, но полевых работников, говорящих по-арабски и имеющих соответствующий облик, в Лэнгли было не так уж много, а имеющиеся были заняты более важными вопросами.

* * *

Встреча состоялась точно по плану. Их ждали три машины, в каждой сидел шофёр, крайне редко что-то говоривший, да и то по-испански. Поездка прошла приятно; виды отдалённо напоминали родные места. Водитель вёл себя осторожно: не гнал машину и вообще не делал ничего такого, что могло бы привлечь к ним внимание. Они спокойно ехали вперёд. Почти все арабы курили сигареты, причём исключительно американских марок вроде «Мальборо». Мустафа тоже курил и, как и Мохаммед несколько дней назад, задавался вопросом: что сказал бы пророк по поводу сигарет. Вероятно, ничего хорошего, но ведь и плохого он о них тоже не говорил. И вообще ничего не говорил, верно? Значит, Мустафа мог курить, сколько захочется. В конце концов, проблема вреда для здоровья теперь волновала его не слишком сильно. Он рассчитывал прожить ещё четыре или пять дней, возможно, немного больше, если все пойдёт точно по плану.

Он ожидал, что его люди будут взволнованно болтать, но ничего подобного не происходило. Все ехали молча, лишь изредка роняя слова, и безучастно смотрели на мелькавшие за окнами машин сельские пейзажи. Мимо проносилась культура, о которой они почти ничего не знали и никогда не узнают.

* * *

— Что ж, Брайан, вот ваше разрешение на ношение оружия. — Пит Александер протянул ему карточку.

Она выглядела точь-в-точь как водительские права и должна была лежать вместе с ними в бумажнике.

— Значит, теперь я могу ходить с пистолетом по улицам на законных основаниях?

— Рассуждая практически, ни один коп не потащит офицера морской пехоты в участок за то, что тот носит при себе пистолет, скрыто или на виду. Но лучше расставить точки над i. Вы собираетесь носить с собой «беретту»?

— Я к ней привык, да и пятнадцати патронов вполне достаточно для обеспечения безопасности. Как именно я должен буду её носить?

— Рекомендую вот это, Альдо, — сказал Доминик, подняв на вытянутой руке свой широкий пояс. Его на первый взгляд трудно было отличить от поясной сумочки, которыми чаще пользуются женщины, чем мужчины. Потянув за ремешок, Доминик открыл сумочку и продемонстрировал пистолет и два запасных магазина. — Ими пользуются многие агенты. Куда удобнее, чем классическая кобура. Она при долгой поездке на автомобиле запросто может выдавить почки.

Брайан без лишних слов надел такой же пояс на себя и уложил в сумочку пистолет.

— Куда мы пойдём сегодня, Пит?

— Снова в торговый центр. Нужно ещё потренироваться в преследовании.

— Чудесно! — заявил Брайан. — Только почему вы не пользуетесь пилюлями невидимости?

— Потому что Г. Дж. Уэллс унёс их рецепт с собой в могилу.

Глава 9 С богом, вперёд!

Поездка в Кампус занимала у Джека около тридцати пяти минут. Все это время он слушал новости на канале Эн-пи-ар, потому что, как и его отец, не любил современную музыку. Сходство с отцом на всём протяжении жизни то раздражало, то восхищало Джона Патрика Райана-младшего. Будучи подростком, он отчаянно боролся, стараясь сформировать свой собственный образ, отстоящий как можно дальше от всегда сдержанного, словно застёгнутого на все пуговицы, отца, но, оказавшись в колледже, быстро сдал все отвоёванные ранее позиции, даже не заметив, как это произошло. Он считал, что просто-напросто поступает разумно, когда, например, встречался с девушками, которые казались ему хорошими кандидатками в жёны, хотя ему так и не удалось найти идеальную невесту. А дело было в том, что он подсознательно сравнивал их с мамой. Он всерьёз злился на преподавателей в Джорджтауне, которые любили говорить, что он весь в отца, и на первых порах даже воспринимал такие слова как оскорбление, пока не напомнил себе, что его отец был вовсе не плохим парнем. Во всяком случае, мог бы быть куда хуже. Ему довелось увидеть немало бунтарей, даже в столь консервативном университете, как Дж-таун, с его иезуитскими традициями и суровой учёностью. Кое-кто из его однокашников даже устраивал настоящие шоу, демонстративно отрекаясь от своих родителей, но каким подонком надо быть, чтобы пойти на такое? Несмотря на всю упертость и старомодность, его отец был хорошим отцом, особенно в сравнении с другими. Он никогда не проявлял властность и позволял сыну поступать по-своему и идти собственным путём... может быть, рассчитывая на то, что сумеет подтолкнуть его на верную дорогу? — спросил себя Джек. Но нет. Если бы отец лелеял такие тайные замыслы, Джек наверняка заметил бы их.

Он переключился на тайные умыслы и заговоры. О них очень много шумели в газетах, им была посвящена чуть ли не половина издававшегося книжного чтива. Его отец не единожды смеялся по поводу того, что в один прекрасный день морская пехота выкрасит его «личный» вертолёт чёрной краской. Вот была бы умора, думал Джек. Он постоянно забрасывал Майка Бреннана, своего — как частенько шутили — заместителя отца, вопросами, из которых добрая половина была о заговорах. И с величайшим разочарованием узнал, что Секретная служба Соединённых Штатов уверена на сто процентов, что Джона Кеннеди убил Ли Харви Освальд и сделал это совершенно один. В академии Секретной службы в Белтсвилле, неподалёку от Вашингтона, Джек держал в руках винтовку «манлихер-каркано» калибра 6,5 мм — точно такую же, как та, что оборвала жизнь бывшего президента, — и даже стрелял из неё. Там же он получил о том трагическом событии полную информацию, которая полностью удовлетворила его, но никак не могла бы понравиться деятелям промышленного воспроизведения заговоров, чрезвычайно пылко и коммерчески успешно веривших в совсем иные варианты. Последние даже высказывали предположения о том, что его отец, как бывший сотрудник ЦРУ, являлся чуть ли не главным заинтересованным лицом развивавшегося на протяжении по крайней мере пятидесяти лет заговора, целью которого было поставить правительство под контроль ЦРУ. Да-да, именно так! Как и Трехсторонняя комиссия^[613], и Мировой порядок франкмасонов, и все, что были в состоянии сочинить беллетристы. И от своего отца, и от Майка Бреннана он слышал немало историй о ЦРУ, из которых лишь немногие могли бы послужить подтверждением компетентности этого федерального агентства. В общем, всё выглядело достаточно прилично, но никогда и близко не приближалось к тому совершенству, каким представало ЦРУ в его голливудских версиях. Впрочем, в Голливуде, вероятно, считали и кролика Роджера реальной личностью — ведь фильмы о нём приносили деньги, и немалые, верно? Нет, ЦРУ имело несколько чрезвычайно серьёзных недостатков...

...И не был ли Кампус создан как средство для их исправления?.. Вот как следовало сформулировать вопрос. «Проклятье, — подумал Джек-младший, поворачивая на 29-е шоссе, — а не получится ли так, что теоретики заговора окажутся в итоге правы?..» Задав себе этот вопрос, он скривился и громко фыркнул в знак презрения.

Нет, Кампус нисколько не походил на такое учреждение. Ни на СПЕКТР из старых фильмов про Джеймса Бонда, ни на ТРАШ из «Человека из U.N.C.L.E.». Вся теория заговора базировалась на способности большого количества людей подолгу молчать, а ведь Майк много раз говорил ему, что плохие парни не умеют держать язык за зубами. Вряд ли в федеральных тюрьмах удалось бы найти глухонемого, не раз говорил Майк, а вот преступники никогда не понимали этого, идиоты.

И люди, которых он пытался теперь выслеживать, имели ту же проблему, а ведь они, предположительно, были умны и руководствовались высокими идейными соображениями. По крайней мере, так они сами думали. Но нет, даже они не были Плохими Парнями (с большой буквы) из кинофильмов. Им нужно было с кем-то общаться, и разговоры вели их к краху. Он задумался о том, что это могло означать: то ли злодеям необходимо похвастаться, то ли они испытывали потребность говорить другим, что они, дескать, творят добро, только несколько извращённым способом, и убеждаться в том, что все с ними согласны? Парни, жизнь которых он анализировал, были мусульманами, но ведь существовали и другие мусульмане. И его отец, и он сам были знакомы с принцем Али из Саудовской Аравии, а он, определённо, был хорошим парнем; он подарил папе меч, благодаря чему получил кодовое имя в Секретной службе, и до сих пор бывал у них дома самое меньшее раз в год, поскольку люди из Саудовской Аравии после того, как подружишься с ними, становились самыми обаятельными людьми в мире. Конечно, для них немаловажным фактором было и то, что американский друг является бывшим президентом. Или, если говорить о нём самом, сыном бывшего президента, который теперь прокладывал свой собственный путь в «чёрном» мире...

«Чёрт возьми, как всё-таки папа отреагирует на это? — в который раз спросил себя Джек. — Скорее всего, мне здорово влетит. А мама? Тоже разозлится. — Готовый рассмеяться, он повернул руль влево. — Хотя мама не должна об этом узнать. Её, наверно, удастся обмануть заготовленной легендой. И дедушку тоже, но только не папу. Папа самолично помогал создавать это место. Возможно, ему в конце концов понадобится один из тех чёрных вертолётов, над которыми он в своё время смеялся».

Джек заехал на выделенное ему место на стоянке под номером 127. Разве мог Кампус быть сколько-нибудь влиятельной и сильной организацией? При том, что его штат насчитывал менее ста пятидесяти сотрудников. Он запер автомобиль и направился к зданию, отметив про себя, что его уже начало тошнить от необходимости каждое утро отправляться на работу. Но ведь надо с чего-то начать.

Как и большинство других, он вошёл через боковую дверь. Там находилась проходная. В ней дежурил Эрни Чамберс, в прошлом сержант первого класса 1-й пехотной дивизии. На его голубой форменной куртке красовалась уменьшенная копия значка боевого пехотинца — на тот случай, если кто-нибудь не заметит мощные плечи и суровый взгляд чёрных глаз. После первой войны в Персидском заливе он перешёл из пехоты в военную полицию. «Судя по всему, он должен был очень хорошо надзирать за соблюдением законов и дорожным движением», — подумал Джек, приветствуя охранника бодрым взмахом руки.

— Привет, мистер Райан.

— Доброе утро, Эрни.

— Отлично выглядите, сэр. — Отставной солдат всех величал сэрами.

* * *

Двумя часами ранее неподалёку от Сьюдад-Хуарес микроавтобус повернул на площадку возле приземистого здания и остановился рядом с четырьмя автомобилями. Следом прибыли и другие микроавтобусы, ехавшие за ним до самой границы с США. Пассажиры выбрались из машин и теперь зевали и потягивались, вдыхая холодный утренний воздух.

— Здесь я оставлю вас, secor, — сказал водитель Мустафе. — Вам нужно подойти к человеку, который стоит рядом с коричневым «Фордом Эксплорер». Vaya con Dios, amigos. — Это было самое благожелательное испанское прощание: идите с богом, друзья.

Мустафа отправился в указанном направлении и обнаружил довольно рослого мужчину в широкополой ковбойской шляпе. Выглядел он не очень опрятно, и его усы уже давно следовало подстричь.

— Buenos dias. Я Педро, — представился он. — Я отвезу вас до места. В моём автомобиле поедут четверо, да?

Мустафа кивнул:

— Верно.

— В машине есть вода в бутылках. Если хотите поесть, можете купить что-нибудь в магазине. — Он указал на здание. Мустафа решил зайти, его спутники тоже, но уже через десять минут все расселись по машинам и отправились дальше.

Они двинулись на запад. Почти вся дорога проходила по шоссе № 2. Хотя машины выехали одновременно, они сразу же разделились и больше не двигались колонной, как на первом этапе поездки. Автомобилей было четыре — все большие американские внедорожники, покрытые толстым слоем пыли и грязи, чтобы не казались новыми. За ними всходило солнце, на землю цвета хаки ложились длинные тени.

Педро, казалось, истратил весь свой словарный запас на площади. За рулём он сидел молча и лишь изредка громко рыгал. Курил он непрерывно. Старомодный амплитудно-модуляционный приёмник негромко транслировал испанскую музыку. Арабы тоже сидели молча.

class="book">* * * — Привет, Тони, — сказал Джек своему наставнику и соседу по комнате. Тот уже сидел за компьютером.

— Привет, — буркнул в ответ Виллс.

— Было этим утром что-нибудь горяченькое?

— Со вчерашнего дня — ничего, хотя Лэнгли говорит о том, что нужно повнимательнее присмотреться к нашему другу Фа'аду.

— И что, они этим займутся?

— Я могу только предполагать. Руководитель станции в Бахрейне говорит, что ему для этого нужны дополнительные сотрудники, и, вероятно, кадровики в Лэнгли как раз сейчас мусолят эту проблему.

— Папа любил говорить, что правительством на самом деле управляют бухгалтеры и адвокаты.

— Он не так уж далёк от истины, приятель. Одному богу известно, удастся ли Эдду Килти приспособиться к такому положению. Кстати, что твой старик думает о нём?

— Терпеть не может этого сукина сына. Он не станет ничего говорить публично о новой администрации, так как считает, что такое делать нельзя, но если вы заговорите об этом парне за обедом, то рискуете уйти голодным — придётся всё время говорить, не успеете ни кусочка съесть. Просто смешно. Папа ненавидит политику и, действительно, изо всех сил старается сохранять спокойствие, но этот парень точно не входит в тот список, по которому папа рассылает рождественские открытки. Но отец держит свои чувства при себе и ни за что не станет обсуждать их с репортёрами. Майк Бреннан признался мне, что Служба тоже не любит своего нового босса. А ведь они обязаны любить его.

— Да, у профессионалов есть свои беды, — согласился Виллс.

Затем Джек-младший включил свой компьютер и начал просматривать сообщения, которыми по ночам обменивались Лэнгли и Форт-Мид. По объёму перехват казался куда внушительнее, чем по содержанию. Похоже, что его новый друг Уда...

— Наш приятель Сали вчера с кем-то обедал, — объявил Джек.

— С кем? — вскинул голову Виллс.

— Бритты не знают. По облику — уроженец Ближнего Востока, возраст порядка двадцати восьми лет, тонкая бородка, усики. Опознать его не удалось. Разговаривали по-арабски, но никто не смог подойти достаточно близко, чтобы понять, о чём речь.

— Где была встреча?

— В пабе на Тауэр-хилл с типично лондонским названием «Повешенный, утопленный и четвертованный». На границе финансового района. Уда пил «Перрье». Его приятель — пиво. Взяли британский «завтрак пахаря». А сидели в угловой кабинке, поэтому подобраться так, чтобы можно было прослушать разговор, не удалось.

— Вероятно, они хотели поговорить конфиденциально. Но это ещё необязательно делает их плохими парнями. Бритты привесили ему «хвост»?

— Нет. Это, по всей вероятности, означает, что за Удой ходит лишь один человек, верно?

— Вполне возможно, — согласился Виллс.

— Но тут сказано, что нового парня они все же сфотографировали. Хотя к донесению портрет не приложили.

— Вероятно, наблюдение вёл кто-то из Службы безопасности — МИ-5. К тому же мелкий агент. Уду воспринимают как второстепенную персону, недостойную тщательного наблюдения. К тому же у всех правительственных агентств сильнейший кадровый голод. Что-нибудь ещё?

— Накануне вечером прошло несколько денежных операций. С виду довольно обычные, — сказал Джек, продолжая просмотр. «Я ищу что-нибудь маленькое и безопасное», — напомнил он себе. Но маленькие и безопасные вещи были, в основном тем, чем казались, — маленькими безопасными вещами. Уда переводил деньги ежедневно, в больших и малых количествах. Занимаясь управлением состояниями, он редко встревал в спекуляции и главным образом участвовал в сделках с недвижимостью. Лондон и Великобритания в целом являлись хорошим местом для ведения бизнеса по сохранению капиталов. Цены на недвижимое имущество были довольно высокими, но очень устойчивыми. Если ты что-нибудь покупал, то мог быть уверенным в том, что цена твоего приобретения хотя и не взлетит до небес, но также и не рухнет. Значит, папаша Уды позволил ребёнку играть одному в садике, но не разрешил ему выходить на улицу с оживлённым движением... Сколько личных денег Уда имеет в своём распоряжении? Поскольку он платил шлюхам наличными и одаривал их дорогими сумочками, у него должна иметься собственная подпитка наличностью. Пусть даже и скромная по меркам Саудовской Аравии, но жителям других стран она, пожалуй, показалась бы весьма внушительной. Как-никак мальчишка действительно разъезжал на «Астон-Мартине», да и жил вовсе не в старом трейлере. Значит...

— Как мне разделить операции Сали с семейными деньгами и его собственными?

— Этого делать как раз не нужно. Мы считаем, что он пользуется сразу двумя счетами именно для того, чтобы создать впечатление путаницы и замаскировать свои делишки. Вам будет лучше всего посмотреть, что он сообщает в своих ежеквартальных отчётах папаше.

Джек застонал.

— О небо, мне ведь потребуется несколько дней, чтобы собрать сведения обо всех сделках, а потом ещё и проанализировать их.

— Теперь вы, наверно, понимаете, Джек, что бухгалтера из вас не выйдет, — громко хихикнул Виллс.

Джек чуть не зарычал. Но, увы, выполнить задание можно только таким способом, а ведь это его работа, не так ли? Прежде всего он посмотрел, нельзя ли с помощью какой-нибудь программы ускорить процесс. Нет. Оставалось припомнить арифметику на уровне четвёртого класса — и непрерывно принюхиваться. Смех, да и только! По крайней мере, когда эта работа закончится, он здорово наловчится вводить числа с правой, вспомогательной клавиатуры. Там было что вводить! Интересно, почему Кампус не нанимает специалистов по судебно-бухгалтерской экспертизе?

* * *

С шоссе № 2 они свернули на грунтовую дорогу, уходившую прямо на север. Судя по следам, дорога активно использовалась, и последний раз по ней ездили совсем недавно. Пустынная равнина сменилась холмами предгорья. Хребет Скалистых гор находился далеко на западе, настолько далеко, что его пики нельзя было разглядеть. Воздух здесь был заметно разреженнее по сравнению с тем, к какому он привык. Из-за жары прогулка обещала быть нелёгкой. Он думал над тем, насколько продолжительным окажется пеший переход и как близко они подобрались к американской границе. Ему не раз доводилось слышать, что американо-мексиканская граница охранялась, но не слишком тщательно. Американцы могли проявлять прямо-таки убийственную компетентность в одних делах и оставаться сущими детьми в других. Мустафа и его люди надеялись, что им удастся избежать встречи с их первой ипостасью и использовать в своих интересах вторую. Около одиннадцати утра он издали увидел впереди большой грузовик с крытым кузовом. Их внедорожник направился прямо к нему. Подъехав поближе, он разглядел, что грузовик пуст, и его большие красные двери открыты настежь. «Форд Эксплорер» остановился в сотне метров от грузовика. Педро выключил мотор и вышел.

— Мы на месте, друзья, — объявил он. — Надеюсь, вы не против того, чтобы прогуляться?

Все четверо пассажиров тоже вышли и, как на первой остановке, принялись потягиваться и осматриваться по сторонам. Один за другим подъехали три оставшихся джипа. К приехавшим подошёл очередной незнакомый мексиканец.

— Привет, Педро, — тоном старого приятеля приветствовал незнакомец их водителя.

— Buenos dias, Рикардо. Вот эти люди хотят перейти в Америку.

— Привет. — Он пожал руки первой четвёрке. — Меня зовут Рикардо, я ваш «койот».

— Что? — не понял Мустафа.

— Это просто так называется. Я вожу людей через границу. За плату. За вас мне, конечно, уже заплатили.

— Далеко идти?

— Десять километров. Несложная прогулка, — тоном гида, уговаривающего туристов, сказал Рикардо. — Местность будет по большей части примерно такой же, как здесь. Если увидите змею, просто отойдите в сторону. Она за вами не погонится. Но если вы подойдёте к ней ближе чем на метр, она может укусить, а это смертельно. Кроме змей, тут больше нечего бояться. Если увидите вертолёт, падайте на землю и не шевелитесь. Американцы не слишком старательно охраняют границу, причём, как ни странно, и днём, и ночью. Мы тоже приняли кое-какие меры.

— Какие именно?

— В этом фургоне прибыло тридцать человек, — сказал «койот», указывая на большой грузовик. — Они пойдут впереди и западнее нас. Если кого и поймают, то их.

— Сколько времени мы будем идти?

— Три часа. Если вы сможете идти быстро, то меньше. У вас есть вода?

— Мы знаем пустыню, — заверил проводника Мустафа.

— Как скажете. В таком случае, пойдёмте. Следуйте за мной, amigo. — С этими словами Рикардо повернулся и зашагал на север. Он был одет в хаки, его талию охватывал сетчатый пояс военного образца, на котором висели три фляги, на груди болтался бинокль, опять-таки военного образца, а голову прикрывала армейская шляпа с полями. Обут он был в заметно поношенные ботинки. Двигался он широкими лёгкими шагами, достаточно, хотя и не чрезмерно быстро. Прибывшие направились следом за ним, растянувшись в цепочку, чтобы не выдать своей численности в том случае, если кому-нибудь понадобится изучать их следы. Первым, метрах в пяти позади «койота», шёл Мустафа.

* * *

Примерно в трестах ярдах от дома, на открытом воздухе, находилось стрельбище. Оно было снабжено металлическими мишенями, похожими на те, что использовались в тирах Академии ФБР — примерно в человеческий рост, с плоскими дисками на месте головы. При попадании они издавали благозвучный лязг и через секунду-другую падали, как это делает человек, когда в него попадает пуля. Энцо оказался лучшим стрелком. Альдо объяснял это тем, что в морской пехоте стрельбе из пистолетов уделяют не слишком много внимания, тогда как агенты ФБР практикуются достаточно часто — ведь требуется, чтобы каждый из них в совершенстве владел своим личным оружием. Агент ФБР пользовался двуручным, так называемым уиверовским хватом, а морской пехотинец во время стрельбы стоял прямо и держал пистолет в одной руке, как это принято в Корпусе.

— Эй, Альдо, так ты сам превращаешься в замечательную мишень, — предупредил Доминик брата.

— Ты думаешь? — Брайан выпустил три пули подряд и услышал три ласкающих ухо звонка. — Не так-то просто, братишка, стрелять, скажем, вдогонку машине между габаритных огней.

— И ещё, что это за бред насчёт «один выстрел — один убитый»? Если подвернётся что-нибудь, стоящее стрельбы, следует выпустить, самое меньшее, две пули.

— А сколько ты всадил в того козла в Алабаме? — спросил Брайан.

— Три. Мне что-то не хотелось рисковать, — пояснил Доминик.

— Тебе виднее, брат. Знаешь что, дай-ка мне попробовать твой «смит».

Перед тем как протянуть оружие брату, Доминик разрядил его. Вынул магазин и извлёк патрон из камеры. Брайан сначала направил в сторону мишени незаряжённый пистолет и несколько раз щёлкнул спусковым механизмом, чтобы привыкнуть к ощущению спуска, затем вставил магазин и сделал то же самое по-настоящему. Первая пуля звонко ударила в «голову». Вторая тоже. Третья прошла мимо, но четвёртая, выпущенная через треть секунды, снова нашла цель. Брайан вернул оружие.

— Лежит в руке совсем по-другому, — сообщил он.

— Ты привыкнешь, — пообещал Доминик.

— Спасибо, конечно, но мне нравится, когда в магазине на шесть патронов больше.

— Что же, если так...

— Всё-таки почему мы стреляем именно по головам? — вдруг спросил Брайан. — Ладно, если у тебя снайперская винтовка, то, конечно, пуля в голову наверняка остановит кого угодно. Но ведь с пистолетом такой уверенности быть не может.

— Если ты способен продырявить парню голову с пятнадцати ярдов, — ответил Пит Александер, — значит, у тебя самый настоящий талант. А это самый лучший способ закончить спор из всех, какие я знаю.

— Не пойму, куда же вы всё-таки клоните, — сознался Доминик.

— Вы не осмотрелись по сторонам, агент Карузо. Но не забывайте, что друзья были даже у Адольфа Гитлера. Разве в Квантико этому не учат?

— В общем... да, — с видимой неохотой отозвался Доминик.

— Когда ваш первый противник падает, необходимо сразу же осмотреться: нет ли поблизости каких-нибудь друзей, которых он мог привести с собой. Или же поскорее смыться. А лучше всего сделать и то, и другое.

— Вы имеете в виду — убежать? — спросил Брайан.

— Нет, если только вы не заняты слежкой. Нужно куда-нибудь уйти, но сделать это таким образом, чтобы на вас не обращали внимания. Скажем, зайти в книжный магазин и что-нибудь купить. Или выпить чашку кофе. Всё равно. Вы должны принять решение, исходя из сложившихся обстоятельств, но при этом не забывать о своей цели. Ваша цель состоит в том, чтобы обязательно удалиться с непосредственного места происшествия со всей возможной быстротой, какую позволяет обстановка. Если будете двигаться слишком быстро, вас заметят. Промедлите, и вас могут увидеть слишком близко к вашему объекту. А о человеке, которого не заметили, никто не станет сообщать. Так что вам нужно научиться превращаться в невидимок. Как вы одеваетесь на работе, как держитесь, как ходите, как думаете — всё это должно быть продумано и сделано так, чтобы для всех вы были невидимыми, — с нажимом проговорил Александер.

— Другими словами, Пит, вы говорите, что хотите, чтобы мы, когда будем убивать людей, для охоты на которых обучаемся, — спокойно произнёс Брайан, — были в состоянии сделать это и уйти таким образом, чтобы избежать неприятностей после этого.

— А вы предпочли бы оказаться пойманными? — спросил Александер.

— Нет, конечно, но наилучший способ убить кого-нибудь — это вышибить ему мозги из хорошей винтовки с расстояния в несколько сотен метров. Совершенно безотказный метод.

— Но ведь может понадобится такая смерть, чтобы никто не заподозрил убийства, — ответил инструктор.

— Чёрт возьми, но как вы собираетесь устроить подобное? — Этот вопрос задал Доминик.

— Терпение, парни. Не все сразу.

* * *

Впереди протянулись остатки какой-то изгороди. Рикардо преодолел её, воспользовавшись дырой, которая выглядела сделанной достаточно давно. Столбы забора были выкрашены в густой зелёный цвет, но сквозь краску просматривалась ржавчина. Пролёты были в ещё худшем состоянии. Так что проникнуть сквозь этот, сделавшийся иллюзорным, барьер было совсем нетрудно. «Койот» прошёл ещё метров пятьдесят, выбрал плоский камень, уселся на него, закурил и сделал несколько глотков из фляги.

Это был его первый привал. Переход не представлял ровно никакого труда, и он проделывал его уже много раз. Мустафа и его друзья не могли знать, что их проводник провёл через границу по этому самому маршруту уже несколько сотен групп и был арестован лишь однажды, что не привело ни к каким неприятностям, если не считать уязвлённой гордости. В тот раз он также лишился своего гонорара, поскольку был благородным «койотом». Мустафа подошёл к нему.

— Как ваши друзья — в порядке? — спросил Рикардо.

— Пока что всё было несложно, — ответил Мустафа. — Я не видел ни одной змеи.

— Их здесь не так уж много. В них стреляют все кому ни лень или убивают камнями. Честно говоря, их никто не боится.

— Они опасны? Я имею в виду — на самом деле.

— Только для дураков, но даже если змея и укусит, человек не умрёт. Поболеет несколько дней, только и всего. Разве что ходить будет больно. Придётся несколько минут подождать. Мы пришли раньше срока. О, кстати, добро пожаловать в Америку, amigo.

— Этот забор... Неужели, кроме него, здесь ничего нет? — недоверчиво спросил Мустафа.

— Да, norteamericanos богаты и умны, но они ещё и лентяи. Мои люди не стали бы ходить сюда, не будь гринго слишком ленивыми для того, чтобы делать эту работу самостоятельно.

— Сколько же людей вы переправили в Америку?

— Вы имеете в виду меня лично? Тысячи. Много тысяч. За это мне хорошо платят. У меня прекрасный дом, на меня работают ещё шесть «койотов». Гринго больше волнуют те, кто переправляет через границу наркотики, а я избегаю этого занятия. Оно не стоит тех неприятностей, на которые можно нарваться. Но двоим из своих я позволяю это делать. Видите ли, очень уж хорошо платят.

— А какие именно наркотики? — полюбопытствовал Мустафа.

— Те, за которые мне платят. — Мексиканец ухмыльнулся и сделал ещё один большой глоток из фляги.

Мустафа повернулся к подошедшему Абдулле.

— Я думал, что это будет трудный поход, — заметил его помощник.

— Только для горожан, — отозвался Рикардо. — Это моя страна. Я родился в пустыне.

— Я тоже, — ответил Абдулла. — Какой приятный день. — «Куда лучше, чем трястись в кузове грузовика», — добавил он про себя.

Рикардо снова закурил свой «Ньюпорт». Он любил ментоловые сигареты: их дым был приятнее для горла.

— Жары не будет ещё месяц, а то и два. Но уж тогда наступит настоящая жара, и мудрый человек не выйдет в путь без хорошего запаса воды. Случалось, что во время августовской жары люди умирали здесь без воды. Но ни один из тех, кто шёл со мной. Я слежу за тем, чтобы у всех была вода. Мать-природа не знает любви и не имеет жалости, — философски заметил «койот». В конце пешего маршрута у него имелось любимое место, где можно бы выпить немного cervezas^[614] перед тем, как ехать на восток, в Эль-Пасо. Оттуда он вернётся в свой удобный дом в Асенсьоне, достаточно далеко от границы, чтобы можно было не тревожиться из-за потенциальных эмигрантов, имевших дурную привычку воровать вещи, которые, по их мнению, могли бы понадобиться им для перехода через границу. Потом он подумал, сколько краж они могли совершать, когда попадали на другую сторону границы, на территорию гринго, но ведь это уже не его проблема, верно? Он докурил сигарету и встал.

— Осталось всего три километра, друзья мои.

Мустафа и его люди снова построились в цепочку и побрели на север. Каких-то три километра? Дома им приходилось куда больше проходить до автобусной остановки.

* * *

Набирать числа при помощи вспомогательной клавиатуры оказалось занятием не более приятным, чем пробежки голышом в саду, заросшем кактусами. Джек был из тех людей, которым требуется постоянное подхлестывание интеллекта, и найти удовольствие в такой сфере деятельности, как судебно-бухгалтерская экспертиза, он никак не мог.

— Скучно, да? — осведомился Тони Виллс.

— Ужасно, — подтвердил Джек.

— Что ж, именно так в действительности и происходит сбор и обработка разведывательной информации. Даже когда, по большому счёту, происходит что-то захватывающее, все равно работа весьма унылая. Ну, разве что если ты идёшь по горячему следу какой-то особенно неуловимой лисы. Тогда даже в этом занятии можно найти своего рода интерес, хотя оно нисколько не похоже на напряжённое выслеживание объекта при полевой работе. Мне никогда не приходилось им заниматься.

— И папе тоже, — заметил Джек.

— Всё зависит от того, какие книжки вы читаете. Ваш папаша, случалось, находил очень оригинальные пути к решению. Правда, я не думаю, что это доставляло ему большое удовольствие. Он когда-нибудь говорил об этом?

— Никогда. Ни разу в жизни. Я думаю, что даже мама знает об этом очень немного. Что касается меня... Все, кроме той подводной истории, я узнал из книг и тому подобного. Однажды я спросил папу, а он мне сказал: «Ты что, веришь всему, что печатают в газетах?» И больше ничего. Даже когда по телевидению выступал тот русский парень, Герасимов, папа только ворчал, но ничего не говорил.

— В Лэнгли о вашем отце говорят как о короле шпионов. Хранит все секреты при себе, как полагается. Но он по большей части работал на седьмом этаже. Я никогда не забирался так высоко.

— Не могли бы вы сказать мне ещё одну вещь?

— Какую же?

— Герасимов. Николай Борисович Герасимов. Он на самом деле был начальником КГБ? И мой папа действительно заставил его уволочь задницу из Москвы?

Виллс на мгновение заколебался, но уклониться от ответа на столь прямой вопрос было невозможно.

— Да. Он был председателем КГБ, и твой старик действительно заставил его перебежать к нам.

— Без балды? Но, чёрт возьми, как папе удалось договориться с ним?

— Это очень длинная история, и у вас нет к ней допуска.

— Почему же он в таком случае сделал папе такие гадости?

— Потому что он бежал не по своей воле. Ваш отец вынудил его к предательству. Он мечтал вырваться даже после того, как ваш старик стал президентом. Но, знаете ли, Николай Борисович хорошо «спел» — возможно, не как канарейка, но всё же красиво. Сейчас он включён в программу защиты свидетелей. И его то и дело дёргают, чтобы заставить «спеть» что-нибудь ещё. Люди, которых вы склоняете к предательству, ни за что не станут выкладывать все, что знают, за один приём, так что к ним приходится обращаться вновь и вновь. Благодаря этому у них возникает ощущение собственной значимости, и, чтобы закрепить его, они соглашаются пропеть ещё одну песенку. А потом ещё одну. Он так и не стал счастливым туристом. Он не может вернуться домой. Там он сразу лишится задницы. Русские никогда не прощали государственных измен, что бы они ни говорили. Да ладно, и мы тоже. Вот он и живёт здесь под федеральной защитой. Последнее, что я о нём слышал: он пристрастился к гольфу. Его дочь вышла замуж за какого-то засранца из аристократов, старых денежных мешков в Виргинии. Теперь она настоящая американка, но её отец умрёт несчастным. Он мечтал возглавить Советский Союз — я имею в виду, что он действительно к этому стремился, но ваш отец раз и навсегда свернул ему шею, и Ник, естественно, люто ненавидит его.

— Будь я проклят!..

— Есть что-нибудь новое о Сали? — спросил Виллс, решительно возвращаясь к сегодняшним делам.

— Всякие мелочи. Знаете, пятьдесят тысяч сюда, восемьдесят тысяч туда. Фунтов, не долларов. На счета, о которых я мало что знаю. Он просаживает от двух до восьми тысяч фунтов в неделю и, вероятно, считает эти деньги мелочью.

— Откуда возникает эта наличность? — спросил Виллс.

— Не совсем ясно, Тони. Мне кажется, что он тянет понемногу с семейного счета, возможно, два процента, которые он может списать на текущие расходы. Не так много, чтобы отец встревожился по поводу того, что сыночек обкрадывает папу с мамой. Интересно, как бы они на это отреагировали? — подумал вслух Джек.

— Руку они ему, определённо, не отрубили бы, но могли бы сделать кое-что похуже: перекрыть денежный ручеёк. Вам удалось найти, чем этот парень зарабатывает себе на жизнь?

— Вы подразумеваете реальную работу? — Джек громко хохотнул. — Как ни глянь, я не вижу ничего подобного. Он давно сидит на родительских деньгах, и вряд ли ему захочется пойти укладывать рельсы. Я много раз бывал в Лондоне. Каким образом там удаётся жить рабочим — просто невозможно понять.

— А вы думаете, что они радостно побегут к себе на ферму, после того, как посмотрели Париж? — нараспев, с нескрываемой издёвкой проговорил Виллс.

Джек покраснел.

— Послушайте, Тони, да, я из богатой семьи, но папа всегда следил за тем, чтобы на лето я устраивался на временную работу. Я даже два месяца проработал на стройке. Чем ужасно осложнил жизнь Майку Бреннану и его ребятам. Но папа хотел, чтобы я знал, что собой представляет настоящая работа. Сначала я ненавидел эту «настоящую работу», но, оглядываясь назад, понимаю, что это была нужная и полезная вещь. А наш мистер Сали никогда ничем подобным не утруждал себя. Я имею в виду, что, если бы пришлось, я мог бы выжить, занимаясь каким-нибудь физическим трудом. Хотя бы на уровне ученика — для начала. А вот для Сали приспособиться к подобной ситуации было бы куда труднее.

— Ладно, но сколько же всего вы нашли необъяснённых денег? В целом?

— Пожалуй, двести тысяч фунтов. Это триста тысяч долларов. Но я ещё не ухватил все концы, и таких денег будет намного больше.

— Сколько времени вам нужно?

— Если так пойдёт и дальше, то, чёрт возьми, не меньше недели. Если не возникнет осложнений. Знаете, это все равно что искать один-единственный автомобиль в Нью-Йорке в час пик.

— Продолжайте. Это нелёгкая и неинтересная работа.

— Есть, сэр. — Это выражение он подхватил у морских пехотинцев в Белом доме. Они иногда употребляли его даже в разговоре с ним, пока отец не заметил и не запретил это строго-настрого. Джек снова склонился к компьютеру. По ходу работы он делал заметки на разлинованном листке блокнота — только потому, что так было легче. К концу дня он перенесёт свои записи в отдельный файл. Делая очередную запись, он краем глаза заметил, что Тони поднялся и вышел из комнатушки. Видимо, наверху предстояло совещание.

* * *

— У мальчишки неплохой глаз, — сказал Виллс, поднявшись в кабинет Рика Белла.

— О? — «Вообще-то судить о том, что представляет собой новичок, наверно, рановато, — подумал Белл. — Даже если у него такой отец».

— Я поручил ему покопаться в делах молодого парня из Саудовской Аравии, живущего в Лондоне. Некий Уда бен-Сали, занимается не то зарабатыванием денег, не то проматыванием семейных капиталов. Бритты между делом приглядывают за ним, потому что он несколько раз звонил довольно интересным людям.

— И?..

— И наш юноша нашёл несколько сотен тысяч фунтов, происхождение которых нельзя с ходу объяснить.

— Насколько это серьёзно? — спросил Белл.

— Необходимо будет посадить на эту работу постоянного человека. И знаешь, нос у мальчишки пришит тем концом, каким надо.

— Может быть, поручим Дейву Каннингхэму? — В прошлом судебный бухгалтер, он пришёл в Кампус из Отдела организованной преступности Министерства юстиции. Дейву было уже под шестьдесят. Он прославился своим необъяснимым чутьём на то, что скрывают за собой цифры. Торговый отдел Кампуса по большей части использовал его для «обычных» дел. Он мог бы сделать замечательную карьеру на Уолл-стрит, но ему гораздо больше нравилось ловить плохих парней и обеспечивать им пожизненное заключение. Как сотрудник Кампуса он мог следовать своему призванию и через много лет после того, как правительство с почётом проводило его в отставку.

— Да, я тоже выбрал бы Дейва, — согласился Тони.

— Если так, то давай подгрузим Дейву файлы из компьютера Джека и посмотрим, что он откопает.

— Теперь насчёт моей работы. Рик, ты видел вчерашний перехват из АНБ?

— Да. И обратил внимание, — ответил Белл, взглянув в упор на собеседника. За три дня до этого связь между источниками, которые правительственные разведывательные службы считали «интересными», уменьшилась на семнадцать процентов, а два особенно интересных источника почти полностью умолкли. Подобные изменения режима радиообмена у военных обычно сигнализировали о том, что намечается серьёзная операция. Такие события всегда вызывали особую нервозность у работников радиоразведки. В большинстве случаев они не означали ровным счётом ничего, всего лишь чисто случайное затишье в работе, однако не так уж редко за такими паузами следовали заслуживающие внимания события. Поэтому радиоразведчики в подобных ситуациях просто места себе не находили.

— Есть какие-нибудь соображения? — спросил Виллс.

Белл мотнул головой.

— Я покончил с догадками лет этак десять назад.

Тони Виллс не дошёл до таких крайностей.

— Рик, мы должны держать ушки на макушке. И придётся так просидеть довольно долго.

— Я понимаю, о чём ты говоришь, но ведь мы не можем организовывать свою работу, руководствуясь такими зыбкими домыслами.

— Рик, это все равно что сидеть на скамейке запасных — пусть ты и заявлен на игру, но все равно не можешь выйти на поле, когда взбредёт в голову.

— Так что же теперь делать? Убить судью? — без язвительности спросил Белл.

— Нет, только парня, собирающегося вбросить мяч.

— Терпение, Тони, терпение.

— Его чертовски трудно приобрести, ты это хочешь сказать? — Несмотря на огромный опыт, Виллс так и не смог обзавестись этим качеством.

— Думаешь, что ты накопал что-то стоящее? Как насчёт того, чтобы поговорить с Джерри?

— Да, Рик, я знаю порядок. — Он поднялся. — Немного позже, дружище.

* * *

Они не увидели ни вертолёта, ни автомобиля, ни одного человека. Конечно, ведь здесь не было ничего ценного. Ни нефти, ни золота, ни даже меди. Ничего такого, что стоило бы охранять или защищать. Тропа была даже не слишком сильно утоптана. Кое-где росли приземистые кусты, несколько чахлых деревьев. Время от времени попадались следы автомобильных шин, но все старые. Эта часть Америки мало чем отличалась от Большой песчаной пустыни Саудовской Аравии, Руб-эль-Хали, где трудно было странствовать даже выносливым пустынным верблюдам.

Теперь уже было ясно, что прогулка заканчивается. Преодолев невысокий пригорок, они увидели в отдалении пять автомобилей, возле которых стояли, разговаривая, пятеро мужчин.

— Ага, — сказал Рикардо, — они тоже приехали немного раньше. Замечательно. — Сейчас он избавится от этих угрюмых иностранцев и сможет заняться своими делами. Он остановился и подождал, пока к нему подтянутся клиенты.

— Это наше место назначения? — спросил Мустафа с надеждой в голосе. Пока что дорога складывалась легко, намного легче, чем он ожидал.

— Вон те мои друзья отвезут вас в Лас-Крусес. Там вы сможете уточнить свои планы на будущее.

— А вы? — спросил Мустафа.

— Я поеду домой, к семье, — ответил Рикардо. Неужели это не было и так ясно? У парня нет семьи, что ли?

Оставшийся путь занял всего десять минут. Рикардо пожал несколько рук и уселся в первую машину. Его подопечные держались вполне дружественно, хотя и не без насторожённости. Принимать нарушителей границы здесь было сложнее, но в Аризоне и Калифорнии поток незаконных иммигрантов был куда гуще, и потому Пограничная служба США держала большую часть своего персонала именно там. Вероятно, гринго, как и все в мире, старались время от времени смазывать скрипящие колеса, и все равно такое поведение было с их стороны очень недальновидным. Рано или поздно, они должны будут сообразить, что здесь тоже проходит тропа незаконных переселенцев. Просто не слишком крупная. Тогда ему, возможно, придётся придумать новый способ зарабатывать на жизнь. Впрочем, за последние семь лет он неплохо преуспел: вполне достаточно для того, чтобы завести какой-нибудь небольшой бизнес и воспитать детей так, чтобы они могли заняться не столь незаконным делом.

Он проследил за тем, как приведённые им люди расселись по машинам, и колонна тронулась в путь. Некоторое время он ехал в том же направлении, но затем свернул на юг, на автомагистраль № 10, ведущую в Эль-Пасо. Он давно перестал задумываться над тем, что его клиенты собираются делать в Америке. «Эти вряд ли будут ухаживать за садами или работать на стройках», — подумал он, но ему заплатили десять тысяч американских долларов наличными. Так что, если даже они могли представлять для кого-то проблему... то не для него.

Глава 10 Место назначения

Для Мустафы и его друзей поездка в Лас-Крусес оказалась долгожданным переломным пунктом. Они испытывали сильнейшее волнение, хотя и старались его не показывать. Они находились в Америке. Здесь обитали люди, которых им надлежало убить. Они приблизились к цели своей миссии, преодолев уже не десятки, сотни или тысячи километров, а магическую невидимую черту. Они попали в дом Великого сатаны. Тут находились те люди, которые насылали смерть на их дома и на правоверных во всём мусульманском мире, люди, которые угодливо поддерживали Израиль.

В Деминге они свернули на восток, в Лас-Крусес. Шестьдесят две мили — сотня километров — до следующей промежуточной остановки они проехали по автостраде № 10. Вдоль дороги торчали щиты с рекламами мотелей и всяких ресторанчиков, различных туристских достопримечательностей, а дальше тянулись холмистые просторы, ограниченные горизонтом, который не становился ближе от того, что автомобили пожирали пространство со скоростью семьдесят миль в час.

Их водитель, как и все прежние, был, судя по внешности, мексиканцем, и также молчал всю дорогу. Вероятно, тоже простой наёмник. Все в машине молчали — водитель потому, что ему не было дела до тех, кого он вёз, а пассажиры — потому, что говорили по-английски с заметным акцентом и водитель мог обратить на это внимание. А так он мог запомнить лишь то, что посадил несколько человек на грунтовой дороге в южной части Нью-Мексико и отвёз их в другое место.

А ведь его спутникам, пожалуй, ещё труднее, чем ему, думал Мустафа. Они верят, что он знает, что нужно делать. Он руководитель всей миссии, командир отряда воинов, который должен разделиться на четыре группы, чтобы никогда больше не встретиться. Миссия очень тщательно подготовлена. В будущем они станут связываться друг с другом крайне редко и только при помощи компьютеров. Им предстояло действовать независимо, руководствуясь несложным расписанием, но у них была одна стратегическая цель. «Их подвиг встряхнёт Америку, как никто и никогда не делал», — сказал себе Мустафа, рассматривая обгонявший их автомобиль-универсал. Двое родителей и их щенки — мальчик лет четырех и ещё один ребёнок, совсем маленький, лет полутора. Все они — неверные. Мишени.

План операции был, естественно, записан. Четырнадцать пунктов. На простой белой бумаге. Четыре копии. По одной для руководителя каждой группы. Прочие данные сохранялись в файлах персональных компьютеров, которые имелись у каждого и лежали в небольших дорожных сумках вместе с чистыми рубашками, нижним бельём и ещё кое-какими дорожными мелочами. Им требовалось очень немного, да и план предусматривал, чтобы они не оставили почти ничего и тем самым ещё больше заморочили головы американцам.

От этой мысли его глаза, безучастно смотревшие на тянувшиеся за окнами пейзажи, насмешливо прищурились. Мустафа закурил — у него осталось только три сигареты, — и поток холодного воздуха, лившийся из кондиционера, сразу же усилился. Позади солнце спускалось к горизонту. Следующая и последняя их остановка должна произойти уже в темноте; он считал это отличным тактическим ходом. Естественно, он понимал, что это всего лишь совпадение, но если и так, было ясно, что сам Аллах с одобрительной улыбкой взирает на их план. А ничего другого и нельзя ожидать. Ведь все они занимались Его делом.

* * *

«Ну вот, закончился ещё один тоскливый день», — сказал себе Джек, направляясь к автомобилю. Едва ли не самым серьёзным недостатком Кампуса было то, что он не мог обсуждать все, что в нём происходило, и даже само его существование ни с кем. К этим сведениям никто не имел допуска, и Джек до сих пор не мог понять причину подобного. Он мог, конечно, поговорить с папой — президент, по определению, имел доступ ко всем секретам своей страны, и бывшие президенты сохраняли за собой ту же привилегию — если не по закону, то по самой обыденной практичности. Но, увы, этого он сделать не мог. Папа не порадовался бы его выбору работы. Больше того, папа даже мог бы снять трубку телефона, набрать номер, и все прекратилось бы в ту же минуту, а Джек был настолько сыт родительской заботой, что охотно обошёлся бы без неё хотя бы несколько месяцев. Но даже в таком положении возможность переброситься несколькими словами с кем-то, знающим положение дел, стала бы настоящим божьим благословением. Было бы достаточно, если бы кто-нибудь сказал: да, это по-настоящему важно, да, ты действительно вносишь свой вклад в дело борьбы за Правду, Правосудие и движение по Американскому пути.

Но мог ли он внести сюда сколько-нибудь весомый вклад? Мир жил по своим законам, и он не мог сколько-нибудь заметно изменить такое положение. Даже его отец, обладавший всем могуществом, доставшимся ему вместе с должностью, оказался не в состоянии это сделать. Насколько же меньше мог сделать он, являвший собой всего лишь нечто вроде принца? Но если имелся хоть мельчайший шанс на то, чтобы собрать воедино рассыпавшиеся части мира, все же возможно, этой работой должен был заняться человек, мало тревожившийся по поводу того, реально это или нет. Может быть, даже кто-то слишком молодой и глупый для того, чтобы отдавать себе отчёт в невозможности невозможного. Но ни его мать, ни его отец не признавали этого слова и так же воспитали и его. Салли должна была вскоре закончить медицинский факультет, она собиралась заниматься онкологией — их мать всю жизнь сожалела, что сама не выбрала эту специальность, — и говорила всем и каждому, кто спрашивал её, что намерена быть среди тех, кто раз и навсегда прикончит этого дракона, эту ужасную болезнь. Так что смирение перед невозможностью не являлось частью кредо Райанов. Джек был уверен, что мир состоит из множества вещей, которые необходимо узнать. Что, разве не так? А он умён, хорошо образован и к тому же имеет в своём распоряжении солидный доверительный фонд; это означало, что, если он в своей работе наступит на ногу кому-нибудь влиятельному, голод ему все равно не грозит. Эта свобода была самой важной, учил отец, ну, а Джон Патрик Райан-младший был достаточно умён для того, чтобы не только понимать её важность, но и ту ответственность, которую такая свобода несёт с собой.

* * *

Этим вечером Доминик и Брайан решили не готовить обед, а пойти в местный стейк-хаус. Там оказалось полно молодёжи из колледжей Университета Виргинии. Можно было сказать: блестящие ребята, но они вели себя излишне шумно и производили впечатление чересчур самоуверенных. Это одно из преимуществ детства, хотя все эти парни смертельно оскорбились бы, если бы их назвали детьми. Но они действительно были детьми, о которых все ещё заботились любящие родители, находившиеся при этом на расстоянии, вполне удовлетворявшем чад. Для двух мальчиков по фамилии Карузо это было чем-то наподобие юмористической иллюстрации того, что они сами представляли собой всего лишь несколько коротких лет тому назад, перед тем как суровые тренировки и опыт жизни в реальном мире превратили их в нечто другое.

Точно: что виделось со школьной скамьи очень простым, оказалось, когда они покинули уютную университетскую утробу, бесконечно сложным. Как-никак мир был не цифровым — действительность являла собой аналоговую картинку, всегда неаккуратную, всегда с болтающимися лохмотьями, которые невозможно завязать красивыми бантиками, как шнурки на ботинках, и поэтому каждый неосторожный шаг грозил падением. А осторожность появлялась только с опытом — после того, как несколько раз споткнёшься и упадёшь, набьёшь много синяков и шишек, лишь самые болезненные из которых запомнятся, как урок. Братья усвоили свои уроки достаточно рано. Не настолько рано, насколько это приходилось делать предыдущим поколениям, но всё же достаточно, чтобы понять, каковы последствия ошибок в этом мире, который совершенно не умел их прощать.

— Неплохая забегаловка, — заметил Брайан, наполовину расправившись со своим бифштексом из вырезки.

— Хорошую говядину трудно испортить даже самому плохому повару. — «В ресторанчике, — подумал Доминик, — очевидно, имелся как раз повар, а не шеф-повар: жаркое было прожарено как раз в меру, брокколи свежеразмороженная, но гарнир оказался полусырым».

— Вообще-то, мне хотелось бы поесть получше, — отозвался майор морской пехоты.

— Радуйся этому, пока можно. Нам ведь ещё не тридцать, верно?

Эта фраза ужасно рассмешила их обоих.

— Послушай, ведь это чертовски много!

— Интересно, с какого возраста начинается старость? О, да! Ведь ты же очень молод для майора, точно?

Альдо пожал плечами:

— Пожалуй, что так. Мой босс хорошо ко мне относился, и у меня в подчинении были отличные люди. И всё-таки я никогда не любил сухой паёк. Он позволяет сохранить силы, но больше ничего хорошего о нём сказать нельзя. А моему ганни СП очень даже нравился; по его словам, сейчас паек гораздо вкуснее, чем в то время, когда он пришёл в Корпус.

— Зато в Бюро приходится привыкать питаться в «Данкин доунатс», ну и... хотя это, наверно, самая лучшая сеть забегаловок во всей Америке. Как на такой диете не растолстеть?

— Ты находишься в очень даже приличной форме для кабинетного воина, Энцо, — великодушно заметил Брайан. Под конец утренней пробежки у его брата каждый раз был такой вид, будто он вот-вот грохнется от изнеможения. Зато для морского пехотинца трехмильная пробежка была чем-то вроде утренней чашки кофе: как раз достаточно для того, чтобы наконец-то раскрылись глаза. — И всё-таки мне очень хотелось бы точно узнать, для чего нас готовят, — сказал он, прожевав очередной кусочек мяса.

— Братишка, нас готовят убивать людей. Вот и все, что мы должны знать. Подкрадываться незамеченными, а потом сматываться незамеченными.

— Это с пистолетами-то? — усомнился Брайан. — Они, по правде говоря, очень уж шумные, да и по точности боя не сравнятся с винтовкой. В Афганистане у меня в команде был снайпер. Уложил нескольких плохих парней чуть ли не с мили. Пользовался винтовкой «барретт» калибра 0.50 дюйма — этакая большая мама, вроде старой «БАР», напичканной стероидами. Стреляет патронами от пулемёта «мадеус», кладёт их точнёхонько в яблочко и, знаешь, убивает наверняка. Когда в тебе полудюймовое отверстие, довольно трудно уползти. Тем более что его снайпер, капрал Алан Робертс, чёрный парень из Детройта, предпочитал стрелять в голову. После попадания полудюймовой пули от головы мало что оставалось.

— Ну, вероятнее всего, что нам предложат пользоваться глушителями. С такой штукой пистолетный выстрел становится совсем беззвучным.

— Эту винтовку я знаю. Мы учились стрелять из них в разведшколе, но слишком уж эта штука велика для того, чтобы прятать её под пиджаком. А ведь её ещё нужно вынуть, остановиться и прицелиться в голову объекту. Энцо, если нас не пошлют в школу Джеймса Бонда, чтобы немного подучиться волшебству, мы не сможем уложить много народу из пистолетиков.

— Откуда ты знаешь, может быть, мы будем пользоваться чем-то другим?

— Но ведь ты тоже не знаешь, да?

— Послушай, дружище, мои чеки на зарплату все ещё приходят из Бюро. Я знаю только, что сюда меня прислал Гас Вернер, и значит, нас будут кормить только кошерной пищей. Я так думаю, — добавил Доминик, немного помолчав.

— Ты уже называл это имя. Кто он такой?

— Помощник директора, начальник нового контртеррористического отдела. С Гасом не забалуешь. Он командовал группой по спасению заложников и имеет кучу всяких нашивок. Толковый парень и жёсткий как черт. Думаю, что он не падает в обморок при виде крови. Но у него неплохая голова на плечах. Терроризм — это новая вещь для Бюро, и Дэн Мюррей поставил Гаса на это место не только потому, что тот знает, с какого конца стреляет ружьё. Они с Мюрреем корешатся уже двадцать слишним лет. Ну, и Мюррей тоже не кукла. Так что, если он послал меня сюда, значит, с кем надо это согласовано. Поэтому я намерен играть в эту игру, пока меня не попытаются заставить нарушить закон.

— Я тоже, только я всё ещё слегка волнуюсь.

* * *

В Лас-Крусесе был небольшой аэропорт, принимавший местные рейсы. Здесь также содержалось немало частных самолётов. И ещё в аэропорте имелся прокат автомобилей. Туда-то они и направлялись. Мустафа впервые по-настоящему заволновался. Ему и одному из его спутников предстояло нанять автомобили здесь. Ещё двое должны сделать то же самое в городе.

— Для вас все подготовлено, — сказал ему водитель, протягивая два листка бумаги. — Вот номера зарезервированных для вас машин. Это четырехдверные седаны «Форд Кроун Виктория». Вы заказывали универсалы, но мы не смогли их обеспечить: пришлось бы ехать в Эль-Пасо, а это нежелательно. Для расчёта пользуйтесь вашей кредитной картой. Ваше имя — Томас Саласар. Вашего друга — Эктор Сантос. Покажите в офисе листки с зарезервированными номерами, а потом делайте то, что вам скажут. Все очень просто. — Никто из прибывшей группы, по мнению водителя, не походил на латиноамериканца, но в бюро проката работали никчёмные пэдди, для которых за испанца мог сойти любой, кто знал хотя бы пару слов помимо «taco» и «cerveza»^[615].

Мустафа вышел из автомобиля и направился к офису, взмахом руки пригласив напарника за собой.

Войдя в офис, он сразу понял, что всё будет очень просто. Хозяин этого бизнеса, кем бы он ни был, не желал утруждаться подбором для фирмы людей с мозгами. Дежурный клерк — совсем ещё мальчишка, — согнулся над столом, полностью поглощённый книжкой комиксов.

— Привет, — с фальшивой бодростью произнёс Мустафа. — Для меня забронировано... — Он записал номер на листке из блокнота и протянул любителю комиксов.

— Хорошо. — Дежурный, стараясь не выказывать раздражения тем, что его отвлекли от новейших приключений Бэтмена, умело пробежал пальцами по клавиатуре компьютера, и из принтера выполз частично заполненный бланк.

Мустафа вручил служащему международные водительские права, тот сделал ксерокопию и подколол её к своему экземпляру бланка. А вот готовность мистера Саласара оплатить все страховые взносы привела его в восторг — за каждого такого клиента он получал премию.

— Так, сэр, ваш автомобиль — белый «Форд» в четвёртом отсеке. Выйдете отсюда и сразу направо. Ключи в зажигании.

— Спасибо, — сказал Мустафа на английском языке с заметным акцентом. Неужели все настолько просто?

Похоже, что да. Он только-только успел устроиться на сиденье своего «Форда», когда появился Саид, направившийся к точно такой же, только светло-зелёной машине, стоявшей в пятом отсеке. У обоих арабов были карты штата Нью-Мексико, но пока что можно было обойтись без них. Они завели автомобили и выехали из гаража на улицу, где ждали внедорожники. Ехать следом за ними оказалось очень просто. В Лас-Крусесе, конечно, имелся автотранспорт, но в этот вечерний час движение почти замерло.

Второе агентство проката автомобилей располагалось севернее, нужно было проехать всего восемь кварталов по, вероятно, главной улице Лас-Крусеса. Его название — «Герц» показалось Мустафе как-то связанным с евреями. Двое его товарищей вошли в помещение, через десять минут вышли и сели в автомобили. Это были «Форды» точно такой же модели, как у него с Саидом. Теперь едва ли не самую опасную часть миссии можно было считать законченной. Оставалось ехать следом за джипом и через небольшое расстояние — километров двадцать — свернуть с автострады на грунтовую дорогу. Похоже, что таких дорог здесь много... почти как дома. Потом ещё километр с небольшим по просёлку, и они оказались перед обособленно стоявшим домом; лишь припаркованный рядом грузовик свидетельствовал о том, что дом обитаем. Все автомобили остановились перед домом, пассажиры вышли. Мустафа понял, что это последняя из их запланированных встреч с организаторами поездки.

— Здесь ваше оружие, — сказал им Хуан и кивнул Мустафе: — Пойдёмте со мной, пожалуйста.

Снаружи это был самый обыкновенный, ничем не примечательный каркасный дом, внутри же оказался самый настоящий арсенал. На полу стояли шестнадцать картонных коробок, в которых находились шестнадцать автоматов «М-10» — далёких от элегантности штампованных изделий из не слишком хорошо отшлифованного и покрытого неровным воронением металла. Рядом с каждым автоматом лежало по двенадцать магазинов, соединённых попарно чёрной изоляционной лентой. Похоже, что все были заряжены.

— Оружие абсолютно девственное. Из него ещё не стреляли, — сообщил Хуан. — У нас есть также полный комплект глушителей. Звук они подавляют не идеально, зато улучшают баланс и точность. Это оружие так же хорошо, как «узи», но те слишком уж трудно раздобыть в наших местах. Эффективный диапазон стрельбы порядка десяти метров. Легко заряжается и разряжается. Стреляет, естественно, при открытом затворе. Скорострельность достаточно высока. — Вообще-то, тридцатизарядный магазин «М-10» опустошался менее чем за три секунды, что было чересчур быстро для толковой работы, но эти люди не казались Хуану слишком уж дотошными.

Они и не оказались слишком дотошными. Каждый из шестнадцати арабов взял оружие и поднял перед собой, как будто здоровался с новым другом. Затем каждый поднял по паре магазинов...

— Стоп! Halto! — рявкнул Хуан. — Нельзя заряжать оружие в доме. Если вы хотите испытать его, то для этого у нас есть мишени снаружи.

— А это не будет слишком шумно? — спросил Мустафа.

— До ближайшего дома отсюда четыре километра, — беззаботно ответил Хуан. Пули на такое расстояние не улетят, да и звук — он был уверен, — тоже. В последнем он ошибался.

Но его гости не сомневались, что хозяину известно все об этой местности, и им не терпелось опробовать своё оружие. В двадцати метрах от дома тянулся песчаный уступ, под которым валялось несколько корзин и картонных коробок. Один за другим арабы вставили магазины и оттянули затворы оружия. Никто не подавал формальной команды стрелять. Все просто последовали примеру своего лидера, Мустафы, который подхватил конец ремня, приделанный к дулу, прижал его ладонью к рукояти и нажал на спуск.

Непосредственный результат оказался более чем приемлемым. «М-10» издал подобающий грохот, его ствол пополз вверх и вправо, как это всегда бывает при стрельбе длинными очередями, но, поскольку из оружия стреляли впервые, да и расстояние было очень незначительным, пули угодили в картонную коробку, лежавшую метрах в шести. В мгновение ока магазин, в котором только что находилось тридцать 9-миллиметровых пистолетных патронов «ремингтон», опустел, и затвор со смачным звуком прикрыл опустевший патронник. Мустафа подумал, как хорошо было бы вставить второй магазин, чтобы подарить себе ещё две-три секунды ослепительного счастья, но сумел совладать с собой. Для этого ещё будет время — в не слишком отдалённом будущем.

— Глушители? — обратился он к Хуану.

— Лежат внутри. Они навинчиваются на ствол. Лучше прикручивать их без большого усилия, чтобы можно было контролировать рассеивание пуль. Вы же меня понимаете? — Хуан говорил достаточно уверенно. Ему не раз приходилось пользоваться «М-10» для устранения деловых конкурентов и других неприятных людей в Далласе и Санта-Фе. И всё же он смотрел на своих гостей не без тревоги. Слишком уж часто они ухмылялись. «Они вовсе не те, кем хотели бы казаться, — сказал себе Хуан Сандоваль, — и чем скорее они уедут отсюда, тем лучше». Тех, кто жил в месте назначения этих путешественников, ничего хорошего не ожидало, но это уже не его проблема. Полученный им приказ пришёл сверху. С самого верха, подчеркнул его командир в разговоре, состоявшемся неделю назад. И деньги были соответствующими. Хуан не имел никаких конкретных оснований жаловаться, но у него, отличного знатока людей, в мозгу вспыхнул яркий красный сигнал.

Мустафа последовал за ним и взял из коробки глушитель. Он имел сантиметров десять в диаметре и длину около полуметра. Как и сказал Хуан, цилиндр легко навинтился на ствол и действительно ощутимо улучшил баланс. Мустафа вскинул автомат и решил, что будет использовать его именно так. Глушитель уменьшит отбрасывание дула и тем самым повысит меткость. Громкость стрельбы не имела ровно никакого значения для его миссии, зато меткость имела, и очень большое. Правда, с глушителем небольшой автомат сразу резко увеличивался в размерах. Поэтому он отвинтил глушитель и убрал его в сумку. После этого предводитель отряда вышел из дома и подозвал своих людей. Хуан последовал за ним.

— Вам следует помнить о некоторых вещах, — сказал Хуан руководителям групп. Он немного помолчал и продолжил медленно и веско: — Американские полицейские знают своё дело, но они не всемогущи. Если во время поездки вас остановит кто-то из них, вам нужно всего лишь разговаривать с ним вежливо. Если он попросит, чтобы вы вышли из автомобиля, делайте, что он говорит. Американские законы разрешают ему обыскать вас на предмет оружия — обыскать вас своими руками, — но если он потребует разрешения обыскать ваш автомобиль, просто скажите: нет, я не желаю, чтобы вы это делали. Согласно их законам, он не имеет права обыскивать ваш автомобиль. Повторяю: если американский полицейский попросит разрешения обыскать ваш автомобиль, вам достаточно просто сказать «нет», и он не сможет сделать это. Потом уезжайте. Во время езды не превышайте ту скорость, какую разрешают дорожные знаки. Если вы будете соблюдать скоростной режим, вас, скорее всего, никто не потревожит. Если вы поедете быстрее разрешённой скорости, это будет самым верным способом привлечь к себе внимание полиции. Поэтому не делайте этого. Терпение, терпение и ещё раз терпение. Может быть, у вас есть какие-нибудь вопросы?

— Если полицейский будет вести себя слишком агрессивно, можем ли мы...

Хуан знал, какой последует вопрос.

— Убить его? Да, это вполне возможно, но сразу после этого за вами погонится множество полицейских. Если полицейский остановит вас, то первое, что он сделает, это сообщит в штаб по радио своё местоположение, номерной знак вашего автомобиля и его описание. Так что, даже если вы убьёте его, уже через несколько минут его товарищи кинутся вас искать, причём огромной толпой. Удовлетворение от убийства полицейского не стоит того, что за ним последует. Вы только наживёте несравненно большие неприятности. У американской полиции много автомобилей и даже самолётов. Стоит им начать искать, и они вас найдут. Поэтому единственная ваша защита от них состоит в том, чтобы не привлекать их внимания. Не превышайте скорость. Не нарушайте правила движения. Ведите себя как положено, и вы будете в безопасности. Если будете нарушать правила, вас поймают, несмотря на все ваше вооружение. Вы меня понимаете?

— Мы вас понимаем, — заверил его Мустафа. — Спасибо за помощь.

— Мы приготовили карты для всех вас. Хорошие карты, выпущенные Американской автомобильной ассоциацией. У вас имеются легенды, да? — спросил Хуан, рассчитывая поскорее расстаться с этими людьми.

Мустафа посмотрел на своих друзей — не будет ли у них каких-то вопросов, — но они слишком стремились взяться за дело и не желали отвлекаться на всякие мелочи. Удовлетворённый, предводитель повернулся к Хуану:

— Спасибо вам за помощь, мой друг.

«Черт тебе друг», — подумал Хуан, но пожал протянутую руку и направился перед группой приезжих в обход здания. Сумки быстро перегрузили из джипов в седаны, внедорожники сразу тронулись и выехали на местное шоссе № 185. По нему оставалось проехать несколько миль до Радиум-Спрингс, а там свернуть на идущую к северу федеральную автостраду № 25. Иностранцы собрались в кучку и пожали друг другу руки; некоторые, к удивлению Хуана, даже поцеловались. Затем они разделились на группы по четыре человека и расселись по арендованным автомобилям.

Мустафа сел на водительское место. Первым делом он положил рядом несколько сигаретных пачек, проверил, по глазам ли установлено зеркало, и пристегнулся ремнём — его предупреждали о том, что ездить без этого ремня не менее опасно, чем превышать скорость. А он меньше всего на свете хотел бы привлечь к себе внимание полицейских. Несмотря на инструкции, полученные от Хуана, он вовсе не желал идти на этот риск. Стоящий на обочине или проезжающий мимо коп не мог бы распознать, кем они на самом деле являлись, а вот при разговоре лицом к лицу... Мустафа не питал ни малейших иллюзий по поводу отношения американцев к арабам. По той же причине все книги Святого Корана были убраны в багажник.

Дорога предстояла долгая. Позднее Абдулла подменит его за рулём, но первая смена — его. На север по 25-й автостраде до Альбукерке, затем на восток по 40-й, которая доведёт их почти до цели. Более трех тысяч километров. Пора переключаться на мили, напомнил себе Мустафа. Один и шесть десятых километра — это миля. Ему теперь предстояло каждый раз умножать числа на дорожных знаках на этот множитель или же вообще постараться забыть о метрической шкале, которой, кстати, в его автомобиле не имелось. Так или иначе, он ехал на север по 185-му шоссе, пока не увидел светло-зелёный указатель со стрелкой и надписью: «I-25. Север». Он поудобнее устроился на сиденье, подождал просвета в потоке автомобилей, выехал на шоссе и прибавил скорость до шестидесяти пяти миль в час, установив систему автоматического регулирования скорости «Форда» точно на эту величину. Теперь оставалось только крутить баранку и следить за огнями машин всех этих анонимных автомобилистов, которые, как он сам и его друзья, двигались на север, в направлении Альбукерке...

* * *

Джек не знал, почему ему так трудно заснуть. Уже шёл двенадцатый час ночи, он просмотрел изрядную часть вечерней программы телевидения и выпил свои две-три — сегодня оказалось три! — порции спиртного. Его должно было клонить ко сну. И его действительно клонило ко сну, но сон так и не приходил.

Он не мог понять причину бессонницы. «Просто закрой глаза и думай о чем-нибудь очень хорошем», — говорила ему мама, когда он был маленьким мальчиком. Но теперь, когда он стал взрослым, думать о хорошем стало не так просто, как в детстве. Он вступил в новый мир, где оснований для хороших мыслей, увы, очень немного. Его работа состояла в изучении известных и предполагаемых фактов, связанных с людьми — которых он, по всей вероятности, никогда в жизни не увидит, — чтобы понять, затевают ли они убийство других людей, с которыми он тоже никогда не встретится, а затем передать информацию ещё одним людям, которые могут попытаться или не попытаться что-нибудь предпринять. Что именно они могут попытаться сделать, он не знал, хотя имел определённые соображения, и эти соображения были весьма неприятными. Перевернись на другой бок, взбей подушку, постарайся отыскать на ней прохладное место, опусти на него голову, усни...

...Сон все равно не приходил. Рано или поздно он, конечно, придёт. Джеку всегда удавалось заснуть — как казалось, за полсекунды до того, как таймер включал радиоприёмник.

«Будь оно все проклято!» — выругался он, глядя в потолок.

Он участвовал в охоте на террористов. Большинство из них шло на преступления, считая себя хорошими... нет, считая себя героями. С их точки зрения, эти действия вовсе не были преступлениями. Мусульманские террористы питали иллюзию, что их поступки угодны богу. Хотя в Святом Коране ни о чём подобном не говорилось. Больше того, там высказывалось явное неодобрение убийств невинных, невооружённых людей. Ну, и как же на самом деле? Действительно ли Аллах приветствовал террористов-смертников приветливой улыбкой, или же встречал совсем по-другому? В католицизме все определяла индивидуальная совесть каждого. Если ты на самом деле верил, что поступаешь правильно, то бог не мог покарать за твои деяния. Мог ли ислам руководствоваться теми же самыми правилами? Ведь и там, и здесь существовал только один бог, и, возможно, правила тоже были одинаковыми. Проблема состояла в том, какой набор религиозных правил подходил ближе всего к истинным божьим установлениям. И как, чёрт возьми, определить, что есть что? Крестоносцы творили множество, давайте говорить прямо, страшных мерзостей. Но крестовые походы были классическим примером того, как кто-то сообразил придать религиозную окраску войне, служившей чисто экономическим целям и даже, что ещё хуже, удовлетворению личных амбиций. Просто дворянам не хотелось, чтобы другие считали, будто они сражаются ради денег — а когда на твоей стороне бог, можно творить что угодно. Знай себе, размахивай мечом; руби всех, кто попадётся, — господь отделит правых от виноватых. Так напутствовал воинов какой-то древний епископ.

Верно. На самом деле суть вопроса заключалась в том, что религия и политические структуры образовали один очень дерьмовый сплав, который, однако, с невероятной силой притягивал молодых энтузиастов, испытывавших прирождённую страсть к приключениям. Его отец не раз говорил об этом за обедом на жилом этаже Белого дома, когда объяснял: одна из важнейших вещей, которые должны усвоить молодые солдаты любого рода войск, — что даже война имеет правила, нарушение которых должно влечь за собой суровое наказание. Американские солдаты усваивают это без особого труда, сказал Джек-старший своему сыну, поскольку они воспитываются в обществе, в котором несанкционированное насилие строго наказывается, что гораздо лучше, чем попытки усвоения абстрактных принципов, что хорошо, а что плохо. Получив одну-две оплеухи, ты вроде как должен сообразить, что к чему.

Он вздохнул и в очередной раз перевернулся с боку на бок. Он был, наверно, ещё слишком молод, чтобы думать о Великих Жизненных Проблемах, несмотря даже на то, что диплом, полученный в Джорджтауне, утверждал иное. В колледжах старались не говорить, что девяносто процентов знаний человек получает уже после того, как повесит на стенку красивую грамоту. А как же — ведь студенты могли потребовать скидку.

* * *

Официальный рабочий день в Кампусе уже закончился. Джерри Хенли находился в своём кабинете на верхнем этаже и изучал всякую всячину, на которую не хватило времени ранее. Том Дэвис, принявший очередной доклад от Пита Александера, явился к боссу сообщить о разговоре.

— Неприятности? — спросил Хенли.

— Близнецы все ещё продолжают ворочать мозгами. Может показаться, что это слишком долго. Но, Джерри, мы должны были этого ожидать. Они оба — очень головастые парни и привыкли играть по правилам, так что, когда они видят, что их готовят к нарушению правил, это их тревожит. Кстати, забавно: Пит говорит, что морской пехотинец волнуется гораздо сильнее. Агент ФБР воспринимает эту перспективу намного легче.

— Я предполагал совсем обратное.

— Я тоже. И Пит. — Дэвис потянулся за стаканом воды со льдом. В такой поздний час он никогда не позволял себе пить кофе.

— Как бы там ни было, Пит говорит, что не уверен в конечном исходе, но ему не остаётся ничего, кроме как продолжать их обучение. Джерри, я должен был предупредить вас посерьёзнее. Я предвидел, что мы столкнёмся с этой проблемой. Чёрт возьми, ведь это же наш первый опыт. Те люди, которых мы... которые нам подходят — они ведь ни в коем случае не психопаты. Они должны задавать вопросы. Они обязательно захотят знать: почему? Они обязательно будут долго размышлять. Но ведь мы не можем набирать на работу роботов, не так ли?

— Как в тот раз, когда они попытались замочить Кастро, — заметил Хенли. Ему довелось внимательно ознакомиться с глубоко засекреченной документацией о той безумной, с треском провалившейся авантюре. Операцию «Мангуст» зафигачил Бобби Кеннеди. Братцы, вероятно, решили провернуть её, то ли сидя за выпивкой, то ли после особенно азартного футбольного матча. В конце концов, ведь Эйзенхауэр использовал ЦРУ для подобных целей, когда был президентом, так почему же им нельзя было этого сделать? Беда была только в том, что бывший лейтенант ВМФ, загубивший во время одной из немногочисленных операций почти всех своих подчинённых, и адвокат, ни разу в жизни не выступавший в суде, просто по определению не могли знать очень много важных вещей, которые вошли в плоть и кровь кадрового офицера, дослужившегося до пятизвездного генерала. Зато у них имелась почти неограниченная власть. Согласно Конституции, Джон Кеннеди сделался главнокомандующим. Когда получаешь в руки такую силу, обязательно появляется сильнейшее искушение воспользоваться ею и с её помощью изменить мир, подогнав его облик под ту картинку, которая складывается в твоей голове. В результате ЦРУ получило приказ устранить Кастро. Но, увы, в ЦРУ никогда не существовало отдела, занимающегося убийствами, и даже не было людей, подготовленных для выполнения подобных миссий. Поэтому Управление обратилось к мафии, главари которой не имели ровно никаких причин восхищаться Фиделем Кастро — ведь он уничтожил самое выгодное из их предприятий, не выплатив ни цента возмещения. Вероятно, всему миру было известно, что немало самых крупных шишек организованной преступности вкладывали свои собственные, личные деньги в бесчисленные казино Гаваны, закрытые коммунистическим диктатором.

И кому-кому, как не мафии уметь убивать людей?

Хотя, если говорить по большому счёту, мафия никогда не справлялась с этим действительно хорошо, особенно если речь шла о людях, способных оказать сопротивление и хорошенько врезать в ответ. Жизнь — это не голливудские кинофильмы. И все равно, даже зная это, правительство Соединённых Штатов Америки решилось подрядить преступников для убийства руководителя иностранного государства — потому что ЦРУ не знало, как провернуть такую вещь. При ретроспективном взгляде это кажется несколько смешным. Несколько? — переспросил себя Джерри Хенли. Информация чуть не вышла на свет, и в таком случае она произвела бы ничуть не меньший эффект, чем, скажем, известие о подготовке правительством диверсии на железной дороге против пассажирского поезда. Этого хватило для того, чтобы президент Джерри Форд издал распоряжение, в котором объявлял любые подобные акции незаконными. Это распоряжение выполнялось неукоснительно до тех пор, пока президент Райан не решил расковырять убежище религиозного диктатора Ирана при помощи парочки «умных» бомб. К счастью, время и стечение обстоятельств удержали средства массовой информации от бури возмущения по поводу убийства. В конце концов операцию осуществил самолёт ВВС Соединённых Штатов, раскрашенный всеми полагающимися по уставу опознавательными знаками (правда, «Стеллс», и, следовательно, невидимый, но это мелочи), в ходе необъявленной, но совершенно реальной войны, в которой против американских граждан использовалось оружие массового поражения. Благодаря удачному стечению всех этих обстоятельств, операция не только воспринималась как вполне законная, но и восторженно одобрялась американским народом, что подтвердили следующие выборы. За всю историю США большее число голосов избирателей получил один только Джордж Вашингтон, и от этого сопоставления Джек Райан-старший все ещё ощущал серьёзную неловкость. Но Джек прекрасно знал, к какому эффекту привело убийство Махмуда Хаджи Дарьяи, и поэтому перед тем, как покинуть Белый дом, попросил Джерри создать Кампус.

Но Джек не сказал мне, насколько это будет трудно, — напомнил себе Хенли. Именно так Джек Райан всегда и действовал. Он руководствовался правилом: подбери хороших людей, укажи им цель и дай средства для её достижения, и пусть они занимаются делом без всяких дополнительных указаний сверху. «Этот принцип и сделал его хорошим боссом и довольно хорошим президентом», — подумал Джерри. Но жизнь его подчинённых не стала от этого ни на йоту легче. Какого черта я взялся за это дело? — в который раз спросил себя Хенли. Но тут же улыбнулся. Интересно, как отреагирует Джек, когда узнает, что его родной сын сделался служащим Кампуса? Увидит ли он в этом юмор или же только рассердится?

Вероятно, первое.

— Значит, Пит предлагает продолжать игру?

— А что ещё он может предложить? — вопросом на вопрос ответил Дэвис.

— Том, тебе никогда не хочется вернуться на отцовское ранчо в Небраске?

— Это чертовски тяжёлая работа, да и жить там скучновато. — Вряд ли кому-нибудь удалось бы загнать Дэвиса, опытнейшего сотрудника ЦРУ, на ферму и надолго удержать там. Сейчас, при взгляде с «белой» стороны его нынешней жизни, он казался неплохим торговцем ценными бумагами, но в своём истинном призвании Дэвис был не белее собственной кожи. Слишком уж сильно он любил жить и работать в «чёрном» мире.

— Что ты думаешь о материалах из Форт-Мида?

— Нутром чую, что нужно настраиваться на какие-то события. Мы сильно укусили их. И они постараются укусить нас в отместку.

— Думаешь, они смогут оправиться? Ведь наши войска в Афганистане очень здорово намяли им бока, разве нет?

— Джерри, попадаются люди настолько тупые или настолько преданные своему делу, что даже не замечают боли. Религия — это мощный мотивирующий фактор. И даже если их стрелки слишком глупы для того, чтобы понимать отдалённое значение своих поступков...

— ...Для того, чтобы выполнить задание, ума у них хватит, — согласился Хенли.

— Разве не поэтому мы здесь сидим? — отозвался Дэвис.

Глава 11 Переправа через реку

Утром солнце ошеломляюще быстро выкатилось из-за горизонта. Мустафа проснулся от ударившего в лицо яркого света. К тому же как раз в этот момент автомобиль довольно сильно встряхнуло на ухабе. Он помотал головой, чтобы окончательно проснуться, повернулся и увидел, что сидевший за рулём Абдулла улыбается.

— Где мы? — спросил руководитель группы своего главного помощника.

— В получасе езды к востоку от Амарилло. Последние триста пятьдесят миль ехать было просто замечательно, но скоро мне понадобится бензин.

— Почему ты не разбудил меня пару часов назад?

— А зачем? Ты крепко спал, а дорога всю ночь была почти пуста, если не считать этих проклятых огромных фур. Наверно, все американцы по ночам спят. Не думаю, что за последние несколько часов я видел больше тридцати нормальных автомобилей.

Мустафа посмотрел на спидометр. Автомобиль делал всего шестьдесят пять миль. Что ж, Абдулла не превышал скорость. Полицейские их не останавливали. И причин для беспокойства не было — если не считать того, что Абдулла не исполнял приказы так, как того хотелось бы Мустафе.

— Вот. — Водитель указал на большой синий щит с надписью. — Зальём бензин и купим что-нибудь поесть. Я все равно собирался разбудить тебя здесь, Мустафа. Не тревожься, мой друг.

Мустафа обратил внимание, что стрелка указателя уровня бензина дошла до буквы "Е". Empty — пусто. Со стороны Абдуллы было глупо доходить до такой крайности, но и ругать его за это не имело ровно никакого смысла.

Они свернули на просторную площадку. Колонки, помеченные шевроном, оказались автоматизированными. Мустафа вынул бумажник, вставил кредитную карточку «Visa» в щель и залил в бак «Форда» двадцать с лишним галлонов бензина наивысшего качества.

Тем временем трое его спутников посетили уборную, а потом магазин, где изучили выбор продуктов. Снова те же пончики. На заправочной станции они пробыли всего десять минут, а потом снова уселись в машину и направились дальше на восток, в сторону Оклахомы. Через двадцать минут им предстояло въехать в пределы следующего штата.

Рафи и Зухайр на заднем сиденье не пытались снова заснуть. Теперь они разговаривали друг с другом. Мустафа, снова занявший водительское место, слушал краем уха их беседу, но сам в неё не вступал.

Земля была плоской, почти как дома, но намного зеленее. Горизонт находился удивительно далеко, настолько далеко, что невозможно было с первого раза оценить расстояние. Солнце, висевшее над самым горизонтом, светило прямо в глаза. Мустафа щурился, пока не вспомнил о тёмных очках, лежавших в кармане рубашки. Сразу стало немного легче.

Мустафа между делом проанализировал своё настроение и мысли. Ехать было приятно, окружавший ландшафт радовал глаз, и вся миссия складывалась как нельзя лучше. Примерно раз в девяносто минут попадался полицейский автомобиль; обычно он обгонял его «Форд» на хорошей скорости, не позволявшей полицейскому пристально рассмотреть пассажиров остававшейся сзади машины. Мексиканец дал очень важный совет насчёт соблюдения скорости. Они спокойно ехали вперёд, и их то и дело обгоняли — даже большие грузовики. Соблюдение всех правил сделало их невидимыми для полиции, главным занятием которой было вылавливать и наказывать тех, кто слишком уж торопился. Мустафа был полностью уверен, что для мира их миссия остаётся такой же тайной. Будь по-иному, за ними уже следили бы, или же, что ещё вероятнее, где-нибудь на пустынном участке дороги была бы подготовлена западня, окружённая множеством врагов с ружьями. Но ничего подобного не было и в помине. Ещё одним преимуществом езды без превышения разрешённой скорости являлось то, что любой «хвост», прицепившийся к ним, не мог остаться незамеченным. Нужно было только почаще поглядывать в зеркальце. Никто не задерживался там больше чем на несколько минут. В любой машине, принадлежавшей полиции, должен был ехать мужчина лет двадцати-тридцати. Или двое — один за рулём, второй ведёт наблюдение. Здоровенные, коротко стриженные. Проехав некоторое расстояние, они должны были бы уступить своё место кому-нибудь другому. Конечно, они не дураки, но характер работы позволял достаточно точно предсказать их действия. Одни и те же автомобили должны были исчезать, чтобы вновь появиться через некоторое время. Но Мустафа следил очень внимательно и готов был поклясться, что ни один автомобиль не появлялся рядом с ними дважды. Конечно, их могли «пасти» с воздуха, но не заметить вертолёт было бы просто невозможно. Единственную реальную опасность мог представлять легкомоторный самолёт, но не следует же волноваться из-за всех существующих опасностей. Если что-то было записано в Книгу, то с этим ничего нельзя поделать. А в данную минуту дорога была довольно свободной, и кофе был превосходным. Предстоял прекрасный день. Надпись на зелёном щите придорожного указателя гласила: «Оклахома-Сити — 36 миль».

* * *

Диктор канала Эн-пи-ар объявил, что сегодня день рождения Барбары Стрейзанд. «Жизненно важная информация, без которой вряд ли удастся нормально прожить день», — сказал себе Джон Патрик Райан-младший, скатившись с кровати и направляясь в ванную. Через несколько минут он увидел, что его кофеварка, пущенная в ход запрограммированным таймером, заработала и в белую пластмассовую кастрюльку уже капает кофе — на две чашки. Этим утром он решил по дороге на работу посетить «Макдоналдс» и взять на завтрак яичницу-макмаффин и картофельные оладьи. Это вовсе не соответствовало представлению о здоровом завтраке, зато было сытно, ну, а он в двадцать три года мог не слишком волноваться из-за холестерина и жиров, как это делал его отец, благодаря неусыпным заботам матери. Мама к тому времени должна была полностью собраться и уже садиться в машину, чтобы Хопкинс (агент Секретной службы, обычно сопровождавший её) мог отвезти её на работу. Если сегодня предстояла операция, значит, она не пила за завтраком кофе, поскольку всегда опасалась, что из-за кофеина у неё могут начать дрожать руки — пусть чуть заметно, но и этого могло хватить для того, чтобы её крохотный скальпель проткнул глазное яблоко какого-нибудь бедняги, как соломинка протыкает оливку в коктейле, и вонзился в мозг (это была дежурная шуточка отца, за которой обычно следовала игривая оплеуха от мамы).

Папа, скорее всего, уже отправился трудиться над мемуарами при содействии прикомандированного «писателя» (папа яростно возражал против любой помощи, но издатель настоял на своём). Салли должна играть в доктора в своей медицинской школе, но что именно она делала в этот момент, он не знал. Кэти и Кайл наверняка одевались, чтобы идти в школу. А вот Маленький Джек вынужден ехать на службу. До него недавно дошло, что годы, проведённые в колледже, следовало рассматривать как последние настоящие каникулы. О, несомненно, каждый маленький мальчик и девочка больше всего на свете хотят вырасти и обрести возможность получать наслаждение от своей жизни... но, когда вырастаешь, начинаешь думать о том, как хорошо было бы вернуть все обратно, а это, увы, невозможно. Ежедневная работа оказалась чертовски нудной штукой. Ладно, даже прекрасно — за неё платили! — но ведь он был уже богат. Отпрыск знаменитой семьи. В его случае деньги уже сделаны, ну, и он был не из тех раздолбаев, которые стремятся поскорее изничтожить фамильное состояние и превратиться в человека, уделавшего самого себя, верно? Джек засунул пустую кофейную чашку в посудомоечную машину и направился в ванную, чтобы побриться.

Ещё одна нудятина. Проклятье! До чего же подростки радуются тому, что нежный, похожий на персиковый, пушок на их щеках становится темнее и жёстче, а потом вдруг оказывается, что тебе нужно бриться несколько раз в неделю — обычно перед свиданием. Но бриться каждое проклятое утро — это хуже, чем заноза в заднице! Он отлично помнил, что любил смотреть, как это делал его отец — этот процесс чрезвычайно интересен всем мальчикам, — и думал, насколько же здорово быть взрослым мужчиной. Да-да, так оно и было! Вот только оказалось, что взросление не принесло с собой ничего хорошего. Куда лучше было жить рядом с мамой и папой, которые заботились обо всём на свете. И всё же...

И всё же теперь он занимался важными делами, и это приносило определённое удовлетворение. Но только после того, как покончишь со всякими хозяйственными глупостями, которые сопровождают важные дела. Что поделать... Чистая рубашка. Выбрать галстук и завязать узел. Надеть пиджак. Выйти за дверь. По крайней мере, у него был клёвый автомобиль, чтобы ездить на работу. Он мог бы завести и другой. Допустим, с откидным верхом. Лето прибывало, и было бы самое то кататься, чтобы ветер развевал волосы. До тех пор, пока какому-нибудь пидору не придёт в башку срезать ножом матерчатый верх. После этого придётся звонить в страховую компанию, и автомобиль на три дня исчезнет в мастерской. Когда доходит до таких вот дел, взросление кажется точно тем же самым, что поход в торговый центр за нижним бельём. Никто без него не обходится, хотя единственное, на что оно пригодно, — чтобы его снять.

Поездки на работу скоро станут столь же обычными, как дорога в школу, кроме того, больше не приходится переживать по поводу экзаменов. Минус только один: если он провалит порученное дело, то лишится работы, и эта чёрная метка будет преследовать его гораздо дольше, чем "F" по социологии^[616]. Поэтому он совершенно не хотел провалить задание. Проблема его нынешней работы состояла в том, что каждый день здесь тратился на обучение, а не на приложение уже имеющихся знаний. Самая большая ложь о колледже заключалась в том, что там якобы учили тому, что ты должен усвоить, чтобы нормально жить дальше. Может быть, здесь и крылась доля истины. Только, пожалуй, она не относилась к его папе... и к маме тоже — чёрт возьми, она постоянно читает свои медицинские журналы, чтобы знать все новости. И не только американские журналы, но и английские, и французские, так как очень неплохо владела французским языком и утверждала, что во Франции очень хорошие доктора. Лучше, чем их политики, хотя, с другой стороны, любой, кто стал бы судить об Америке по её политическим лидерам, скорее всего, должен был бы подумать, что США — это страна придурков. По крайней мере, после того, как его папа покинул Белый дом.

Он снова включил Эн-пи-ар. Это была его любимая станция новостей, избегавшая непрерывной передачи современной популярной музыки. Он рос, слушая игру мамы на фортепьяно — главным образом, Баха и его современников, — хотя она могла, отдавая необходимую дань современности, сыграть и что-нибудь из произведений малыша Джона Вильямса, невзирая даже на то, что он писал в основном для духовых, а не для клавишных инструментов.

Очередной террорист-смертник в Израиле. Проклятье, какие усилия приложил его папа, пытаясь утихомирить их, но несмотря на все меры, поддержанные даже израильтянами, все осталось на прежних местах. Евреи и мусульмане просто не могли жить бок о бок. Его папа и принц Али бен-Султан говорили на эту тему при каждой встрече. Больно было даже видеть, до какой степени она расстраивала их обоих. Принц не стоял в череде претендентов на престол своей страны — что, возможно, следовало считать удачей, думал Джек, поскольку быть королём, наверно, ещё хуже, чем быть президентом, — но неизменно оставался важной персоной, к его словам внимательно прислушивались короли... как правило... а из этого следовало...

Уда бен-Сали. Сегодня утром он должен получить о нём ещё какие-нибудь новости. Вчерашний перехват информации британской СИС; спасибо говнюкам из ЦРУ. Говнюки из ЦРУ? — переспросил сам себя Джек. Его родной отец много лет проработал там, безупречно и достойно выполнял свои обязанности вплоть до того момента, когда его карьера резко пошла вверх. И он много раз говорил своим детям, что нельзя верить кинофильмам о разведчиках. Джек-младший задавал ему множество вопросов, на которые получал главным образом неудовлетворительные ответы, зато теперь сам познавал на деле, что представляет собой это занятие. В первую очередь, оно оказалось скучным. Больше всего оно походило на работу бухгалтера. Ещё можно было сравнить себя с кошкой, пытающейся ловить мышей в парке юрского периода, хотя перед кошкой у него было по крайней мере одно преимущество: он не мог попасться на глаза крупным хищникам. О существовании Кампуса никто не знал, и пока это положение сохранялось, все здешние работники оставались в безопасности. Это, с одной стороны, успокаивало, но, с другой стороны, ещё больше усиливало ощущение скуки. Джек был ещё достаточно молод, чтобы с удовольствием воспринимать волнение.

Сейчас свернуть налево с 29-й автострады, а там до Кампуса рукой подать. Заехать на обычное место на стоянке. Улыбнуться и помахать рукой охраннику и подняться в свой кабинет. Только тут Джек понял, что благополучно проехал мимо всех «Макдоналдсов». Пришлось заглянуть в местный буфет, взять с прилавка пару датских пирожных и выпить чашку кофе. Наскоро проглотив завтрак, он добрался наконец до своего закутка. Можно было включить компьютер и приступить к работе.

— Доброе утро, Уда, — вслух произнёс Джек-младший, глядя на экран компьютера. — Что ты ещё успел натворить? — Часы в нижнем правом углу экрана показывали 8.25. Это значило, что в финансовом районе Лондона уже хорошо перевалило за полдень. Офис бен-Сали находился в здании страховой компании «Ллойд», которое Джек хорошо помнил по предыдущим посещениям того берега Атлантического пруда. Оно походило на застеклённый нефтеперерабатывающий завод. Чрезвычайно фешенебельное место и достойные, столь же богатые соседи. В досье не упоминалось, на каком этаже располагался офис, к тому же Джеку никогда не приходилось бывать в этом здании. Страхование. По-видимому, самая скучная работа из всех, какие только существуют в мире: сидеть и ждать, пока не сгорит какой-нибудь дом. Так, вчера Уда сделал несколько телефонных звонков, один из них... Ага! «Это имя мне откуда-то знакомо, — сообщил монитору Райан-младший. — Оно принадлежало одному столь же богатому парню с Ближнего Востока, который тоже, как было хорошо известно, не упускал случая залезть на детской площадке не в ту песочницу и поиграть с плохими мальчиками, почему и состоял под наблюдением британской Службы безопасности. Ну, и о чём же они говорили?»

Имелась даже расшифровка записи разговора. Он вёлся по-арабски, и перевод... судя по переводу, разговор был столь же безобиден, как если бы чья-то жена позвонила добродетельному мужу, чтобы попросить его купить по дороге со службы молока. И в репликах не имелось ни малейшего следа возбуждения, которое могло бы что-то выдать. Подозрение мог вызвать разве что вопрос Уды: «Вы уверены?» Такие слова не говорят жене в ответ на просьбу зайти в магазин по пути домой.

«Интонация указывает на существование скрытого подтекста», — скромно подчеркнул в сноске британский аналитик.

В тот же день ближе к вечеру Уда покинул свой офис, не дожидаясь конца рабочего времени, оправился в ещё один паб и встретился там с тем самым парнем, с которым говорил по телефону. Значит ли это, что беседа была не столь невинна, какой показалась на первый взгляд? Но, увы, бриттам не удалось подслушать разговор в кабинке паба, не удалось понять, присутствовало ли в телефонном разговоре указание на место и время встречи... сам же Уда провёл в этом пабе не так уж много времени.

— Добрутр, Джек, — несколько невнятно приветствовал его Виллс, который, как только вошёл в кабинет, сразу же принялся снимать пиджак. — Как делишки?

— Наш друг Уда скачет, словно свежепойманная рыбина на берегу. — Джек навёл указатель мыши на кнопку «Печать» и, прежде чем его сосед успел опуститься на свой стул, протянул ему распечатку.

— Возникает впечатление, что мы можем предположить, будто где-то что-то происходит, верно?

— Тони, этот парень ведёт игру, — довольно уверенным тоном ответил Джек.

— Что он делал после телефонного разговора? Были какие-нибудь необычные трансакции?

— Я ещё не проверил, но если что-то будет, значит, дружок приказал ему это сделать, а потом они встретились в пабе, чтобы тот смог лично подтвердить этот приказ за пинтой «Джон Смит горькое».

— Вы даёте волю воображению. Мы здесь стараемся этого избегать, — предостерёг Виллс своего молодого коллегу.

— Я знаю! — рявкнул Джек. Действительно, пришло время проверить вчерашние денежные операции араба.

— Кстати, сегодня вам предстоит познакомиться с ещё одним человеком.

— С кем ещё?

— С Дейвом Каннингхэмом. Специалист по судебно-бухгалтерской экспертизе. Всю жизнь занимался делами организованной преступности. Очень даже неплохо умеет отыскивать всякие аберрации в финансовой сфере.

— Ему показалось, что я нашёл что-то интересное? — спросил Джек с надеждой в голосе.

— Поживём — увидим. Он приедет сюда после ленча. А сейчас он, по всей вероятности, работает с вашими материалами.

— Ладно, — с деланой небрежностью отозвался Джек. Возможно, ему действительно удалось что-то унюхать. Возможно, в этой работе и впрямь имелось что-то волнующее.Возможно, его наградят медалью, и он прикрепит пурпурную ленточку на свой калькулятор. Не «возможно», а так и будет!

* * *

Время шло своим чередом. Дни сделались почти невыносимо однообразными. Сплошная рутина. Утренняя пробежка, физические упражнения, завтрак и разговоры. В общем и целом, все это очень мало отличалось от тех занятий, которые были у Доминика в Академии ФБР или Брайана — в высшем училище Корпуса. Именно это сходство и вызывало у морского пехотинца не до конца осознаваемую тревогу. Подготовка в морской пехоте была направлена на убийство людей и разрушение изделий их рук. Здесь они изучали то же самое.

Доминик легче осваивал технику и тактику слежки, поскольку в Академии ФБР этот предмет преподавали по книге, которой у морских пехотинцев не имелось. Энцо был также довольно хорош в обращении с пистолетом, но Альдо все равно предпочитал свою «беретту» «смит-вессону» брата. Да, его брат уложил плохого парня из «смита», ну, а Брайан делал своё дело при помощи винтовки «М16А2», со вполне приличного расстояния в пятьдесят метров — достаточно близко, чтобы можно было разглядеть, как меняется лицо врага после попадания пули, но притом достаточно далеко, чтобы не видеть ответного взгляда и не испытывать потом угрызений. Его многоопытный ганни не раз упрекал его за то, что он не спешит упасть носом в грязь, увидев обращённые в свою сторону стволы «Калашниковых», зато Брайан усвоил ряд важных уроков и обрёл свой собственный стиль поведения в бою. Он обнаружил, что в этот момент его сознание и инстинкты переходят в сверхскоростной режим, окружающий мир, казалось, замедляется, а его мысли обретают необычайную чёткость. Задним числом он всерьёз удивлялся тому, что не видел пуль в полёте — настолько молниеносно работало его сознание. Вообще-то, в магазинах «АК-47» пять последних патронов обычно были трассирующими, и он видел, как летели эти вестники смерти — всегда куда угодно, но только не прямо в него. Он часто возвращался мыслями к пяти-шести минутам, на которые приходился разгар каждого боя, и укорял себя за то, что сделал то или другое не лучшим образом, обещая себе, что никогда больше не повторит этих ошибок, невзирая даже на то, что ганнери-сержант Салливэн во время разбора операции на базе держал себя с капитаном Карузо с ненаигранной почтительностью.

— Ну, что, друзья, как прошла пробежка? — спросил Пит Александер.

— Изумительно! — фыркнул Доминик. — Может быть, нам уже пора бегать с пятидесятифунтовыми рюкзаками?

— Если хотите, могу устроить, — серьёзно ответил Александер.

— Эй, Пит, мы это уже проходили в войсковой разведке. Это нисколько не смешно, — поспешно возразил Брайан. — Поверь, братишка, чувство юмора исчезнет уже через сто метров, — добавил он, повернувшись к Доминику.

— Зато сразу станет ясно, в какой вы находитесь форме, — заметил Пит. В конце концов, ему-то было вовсе необязательно участвовать в пробежках. — Так как же наши дела?

— Пит, мне по-прежнему хочется узнать хоть немного побольше о цели нашего пребывания здесь, — сказал Брайан, взглянув на инструктора поверх чашки с кофе.

— Получается, что вы не самый терпеливый парень в мире, так, что ли? — спокойно отозвался тот.

— Послушайте, в морской пехоте мы тренируемся каждый день, но даже когда цель занятия не ясна до конца, мы все равно отчётливо понимаем, что мы морские пехотинцы, и нас не пошлют торговать герлскаутским печеньем у входа в «Вал-Март».

— А что вы думаете сами?

— Вы хотите, чтобы мы уничтожали людей без предупреждения, без соблюдения военных правил — во всяком случае, таких, какие мне знакомы. Это больше всего похоже на убийство. — «Вот и прекрасно, — добавил про себя Брайан, — наконец-то я это высказал. Что будет дальше? Скорее всего, отправят обратно в Кемп-Лежён, и можно будет снова работать в „Зелёной машине“. Могло бы быть и хуже».

— Ладно. Пожалуй... В общем, я думаю, что уже можно и поговорить, — ответил Александер. — Что, если вы получите приказ лишить кого-нибудь жизни?

— Если приказ полностью законный, я выполню его, но ведь у меня есть официальное право выяснять законность распоряжений.

— Так, перейдём к гипотетическим случаям. Допустим, вам приказали уничтожить человека, который, как сообщают неопровержимые данные, является террористом. Как вы отреагируете? — спросил Пит.

— Ну, здесь всё ясно. Прихлопнуть, и все тут, — без раздумий ответил Брайан.

— Почему?

— Террористы — это преступники, но их не всегда можно арестовать. Эти люди развязали войну против моей страны, и если мне приказывают ответить ударом на удар — что ж, прекрасно. Пит, ведь именно в этом и заключаются мои основные служебные обязанности.

— Система не всегда позволяет так поступать, — вставил Доминик.

— Но система позволяет нам уничтожать преступников на месте, in flagrante delicto^[617]. Братец, ты ведь сам так поступил, и я что-то не припомню, чтобы ты хоть сколько-нибудь сожалел об этом.

— И не дождёшься. К тебе это относится в точно такой же степени. Если президент приказывает тебе замочить кого-нибудь, а ты носишь форму, то... Он ведь твой главнокомандующий, Альдо. У тебя есть законное право... чёрт возьми, ты просто обязан убить любого, на кого он тебе укажет.

— Разве не то же самое говорил кое-кто из немцев в 1946 году в Нюрнберге? — спросил Брайан.

— Это меня сейчас тревожит меньше всего. Для того чтобы мне пришлось оправдываться таким образом, мы должны, самое меньшее, проиграть войну. По-моему, в обозримом будущем такого не предвидится.

— Энцо, неужели ты говоришь серьёзно? Получается, что если бы немцы выиграли Вторую мировую, то можно было бы наплевать на шесть миллионов убитых евреев. Ты это хочешь сказать?

— Люди, люди! — поспешил вмешаться Александер. — Здесь не семинар по теоретической юриспруденции.

— Юрист у нас Энцо, — напомнил Брайан.

Доминик с ходу заглотнул наживку.

— Если президент нарушает закон, то Палата представителей проводит процедуру импичмента, Сенат выдвигает против него обвинение, его выкидывают на улицу, и после этого ему выносят приговор и определяют наказание.

— Пусть так. Но как же насчёт тех парней, которые выполняют его распоряжения? — настаивал Брайан.

— В этом всё дело, — сказал Пит, посмотрев на обоих. — Если покинувший свой пост президент дал им официальные президентские помилования, то ни о какой их ответственности не может быть и речи. Или вы не согласны?

Доминик резко вскинул голову.

— Конечно, согласен. Президент, по Конституции, обладает властью давать прощение — точно так же, как в старину — короли. Теоретически, президент мог бы объявить помилование и самому себе, но это повлечёт за собой целую кучу юридических проблем. Конституция — это высший закон страны. Можно даже сказать, что конституция — это бог, и в этом не будет большого преувеличения. Знаете, если не считать того случая, когда Форд объявил помилование Никсону, в этот раздел никто никогда не заглядывал. Но конституция предназначена для разумного использования разумными людьми. И в этом может заключаться её единственный недостаток. Юристы занимаются прежде всего защитой, а это означает, что они не всегда действуют разумно.

— Итак, продолжая теоретические рассуждения, если президент даёт вам помилование за то, что вы кого-то убьёте, вы не можете быть названы преступниками и подвергнуты наказанию, верно?

— Верно... — Лицо Доминика стало задумчивым. — Значит, вы говорите...

— Чисто гипотетически, — перебил его Александер, заканчивая разговор. Как бы там ни было, теоретический семинар по юриспруденции успешно завершился, и Александер поздравил себя с тем, что ему удалось сообщить им чертовски много, не сказав ровным счётом ничего.

* * *

Мустафа отметил про себя, что названия городов ни о чём не говорят ему. Шоуни. Окема. Уилитка. Фарао. Последнее показалось ему самым странным. Как-никак они находились вовсе не в Египте. Там обитала мусульманская нация, правда, сбившаяся с истинного пути, возглавляемая политиками, которые не признавали превосходства веры над всем остальным. Но такое положение не могло сохраняться вечно. Рано или поздно оно там исправится. Мустафа потянулся всем телом, не выпуская баранки, и достал сигареты. Бак был ещё наполовину полон. Да уж, нечего сказать, у этого «Форда» здоровенный бак, в котором плескалось, постепенно сгорая, мусульманское горючее. Какие же неблагодарные ублюдки эти американцы! Исламские страны продавали им нефть, и что же Америка давала взамен? Оружие, которым израильтяне убивали арабов, и кое-что ещё вдобавок. Грязные журналы, алкоголь и другие орудия разврата, способные сокрушить даже истинно верующего. Но что хуже: быть развратителем или развращаемым, оказаться жертвой неверных? Когда-нибудь все встанет на свои места — когда Установления Аллаха подчинят себе весь мир. Это когда-нибудь обязательно произойдёт, и он и его соратники-воины уже сейчас находятся на гребне вздымающейся волны божьего гнева. Им предстоит мученическая смерть, а это великая честь. Если не случится чего-нибудь совсем уж маловероятного, семьи узнают об их судьбах — это будет зависеть прежде всего от поведения американцев — и смогут оплакать их гибель и одновременно отпраздновать их подвиг. Американские полицейские агентства любили хвастаться своей замечательной работой, но что толку размахивать мечом после проигранного сражения. Мустафа широко улыбнулся своим мыслям.

* * *

Дейв Каннингхэм выглядел как раз на свой возраст, а было ему шестьдесят с хорошим лишком, решил Джек. Изрядно поредевшие седые волосы. Плохая кожа. Ему, несомненно, следовало бы бросить курить, но вряд ли можно ожидать, что он сделает это в ближайшее время. Зато его серые глаза искрились любопытством, словно у голодной дакотской ласки, рыскающей в поисках луговых собачек.

— Это ты Маленький Джек? — спросил он, отворив дверь комнаты.

— Виновен, — смиренно отозвался Джек. — Что вы обнаружили в моих цифрах?

— Неплохо для любителя, — снисходительно заметил старик. — Ваш объект, похоже, собирает и отмывает деньги — как для себя, так и для кого-то ещё.

— И кто же этот «ещё»? — спросил Виллс.

— Не могу сказать наверняка, но скорее всего, это человек с Ближнего Востока, богатый и крепко держащийся за свою «зелень». Даже смешно. Принято считать, что ближневосточные богачи швыряются деньгами, как пьяные матросы. Такие и впрямь попадаются, — признал бухгалтер. — Но среди них есть и форменные скупердяи. Если такой выпустит из рук хотя бы никель^[618], то, наверно, даже бизон взвоет. — Эта фраза тоже указывала на его возраст. Никели с изображением бизона вышли из обращения настолько давно, что Джек даже не понял шутки. Затем Каннингхэм положил на стол перед Райаном и Виллсом лист с распечаткой. Три пункта были обведены красным.

— Он малость неосторожен. Все его сомнительные трансферы осуществляются порциями по десять тысяч фунтов, так что их проще простого заметить. Он пытается замаскировать их, относя к личным расходам — вероятно, чтобы запудрить мозги родителям. Саудовские бухгалтеры не обращают внимания на такие мелочи. Я думаю, чтобы они забеспокоились, нужно спереть по меньшей мере миллион. Они, вероятно, думают, что мальчик может просадить десять тысяч фунтов за одну особенно удачную ночь с дамочкой или же в казино. Тамошняя богатая малышня любит азартные игры, но не очень сильна в этом. Живи они поближе к Лас-Вегасу или Атлантик-Сити, то могли бы здорово поправить наш активный баланс.

— Может быть, европейские телки нравятся им больше, чем наши? — неожиданно громко спросил Джек.

— Сынок, в Лас-Вегасе ты можешь заказать, например, белого, голубоглазого камбоджийского осла, и он окажется возле твоей двери самое большее через полчаса после того, как ты положишь трубку. — Каннингхэм за многолетнюю практику узнал, что у предводителей мафии тоже были излюбленные сферы приложения сил. То, что ему приходилось делать, на первых порах никак не вязалось с религиозными принципами, усвоенными от дедушки-методиста, но поскольку это был лишь один из эффективных путей выявления преступников, он научился не только прощать, но даже приветствовать необходимые для этого расходы. Испорченные люди творили самые чудовищные поступки. Каннингхэму довелось участвовать в операции «Элегантные змеи», по результатам которой благодаря использованию как раз таких методов шесть конгрессменов оказались в федеральной тюрьме с удобствами и обслуживанием по высшему разряду, расположенной на базе ВВС Эглин, во Флориде. Он считал, что тюрьму устроили именно там, чтобы молодые лётчики-истребители базы могли заработать на первоклассные «кэдди», а бывшие представители народа получили более или менее сносную военную подготовку.

— Дейв, как вы думаете, наш друг Уда — игрок? — спросил Джек.

Каннингхэм оторвал взгляд от бумаг.

— Если судить по тому, как он дёргается, то да, сынок.

Джек откинулся на спинку кресла. Он ощущал прилив удовлетворения. Ему действительно удалось до чего-то докопаться... Возможно, до чего-то важного, а?

* * *

Машина пересекла границу штата Арканзас, и местность вокруг сделалась холмистой. К тому времени Мустафа ощутил, что после того, как он преодолел без остановки четыреста миль, его реакция несколько замедлилась, и потому завернул на первую попавшуюся бензоколонку, где заправил бак и поменялся местами с Абдуллой. Каким же блаженством оказалось откинуться на сиденье и всласть потянуться. Машина вновь выехала на шоссе. Абдулла вёл автомобиль крайне консервативно. Они обгоняли лишь те машины, которыми управляли старики, и почти всё время держались в правом ряду, чтобы случайно не столкнуться с одним из бесчисленных тягачей с огромными прицепами. Дело заключалось не только в том, что следовало избегать опасного внимания дорожной полиции. У них не было никакой реальной причины для спешки. В их распоряжении имелось ещё два дня, чтобы отследить свою цель и прибыть на место, где им предстояло совершить свою миссию. Два дня — это много. Он подумал о том, что могли сейчас делать три другие группы. Им всем были предписаны более короткие маршруты. Одна из групп, вероятно, уже добралась до места назначения. Согласно предварительному плану, они должны выбрать приличные, но не роскошные гостиницы не более чем в часе езды от цели, провести тщательную разведку, подтвердить свою готовность при помощи электронной почты и сидеть тихо, пока Мустафа не отдаст приказ приступить к выполнению задания. Чем проще планы, тем лучше: естественно, остаётся меньше возможности для путаницы и ошибок. Они были хорошими людьми и обладали полной информацией о миссии. Он отлично знал их всех. Саид и Мехди, как и он сам, происходили из богатых саудовских семей и, как и он сам, презирали своих отцов за их готовность лизать сапоги американцам и им подобным. Сабави был родом из Ирака. Не наделённый от рождения богатством, он зато был истинно правоверным. Суннит, как и его спутники, он стремился к тому, чтобы даже шииты, составлявшие большинство жителей его страны, запомнили его как преданного последователя пророка. Шииты в Ираке, так недавно освобождённом — неверными! — от власти суннитского правителя, вели себя так, будто они одни придерживались истинной веры. Сабави стремился указать заблуждающимся на их ошибки и направить по верному пути. Мустафа, в общем-то, не задумывался о таких пустяках. С его точки зрения, ислам представлял собой огромный шатёр, где хватало места почти для всех...

— У меня задница одеревенела, — сказал Рафи с заднего сиденья.

— Ничем не могу помочь, брат, — отозвался сидевший за рулём Абдулла. В качестве водителя он считал себя временным командиром.

— Да знаю я, но задница все равно болит, — отозвался Рафи.

— Мы могли нанять лошадей, но на них пришлось бы ехать слишком долго. Кроме того, мой друг, на лошади тоже можно намять себе задницу, — заметил Мустафа. Его слова всех рассмешили, и Рафи вернулся к изучению журнала «Плейбой».

Карта обещала спокойную поездку вплоть до города Смолл-Стоун. А уж там нужно внимательно смотреть по сторонам. Но пока что дорога тянулась через живописные холмы, поросшие зелёными деревьями. Окружающий пейзаж не имел ни малейшего сходства с северной Мексикой, которая так походила на песчаные холмы родины... куда они уже никогда не возвратятся...

Абдулла испытывал истинное наслаждение от поездки. Автомобиль, правда, был не так хорош, как отцовский «Мерседес», но сейчас и он вполне годился, и ощущение баранки в руках было сладостно-приятным. Откинувшись на спинку сиденья, он курил «Винстон» и улыбался. В Америке были люди, носившиеся на таких вот автомобилях по большим гоночным кругам. Какое неслыханное удовольствие они должны испытывать! Двигаться со всей скоростью, какую только можно выжать из автомобиля, соревноваться с другими гонщиками — и побеждать их! Это, наверно, даже лучше, чем брать женщину... ладно, почти так же хорошо... нет, так же, только по-другому, поправил он себя. Зато взять женщину после победы в гонке — вот это было бы невероятным наслаждением. Интересно, есть ли автомобили в раю? — задумался он. Хорошие, скоростные, вроде машин «Формулы-1», которые так любят в Европе, впритирку проходящие повороты, чтобы вырваться на прямую, где можно дать такую скорость, какую позволяют автомобиль и дорога. Он мог бы попробовать это здесь. Автомобиль, вероятно, без труда выжал бы двести километров в час, а то и больше... но, нет, их миссия гораздо важнее.

Он щелчком выбросил окурок из окна. В это самое мгновение их на огромной скорости обогнал белый полицейский автомобиль с синими полосами по бокам. Полиция штата Арканзас. Вот эта машина выглядела на самом деле скоростной, а у сидевшего в ней мужчины на голове была нахлобучена роскошная ковбойская шляпа. Как любой житель планеты, Абдулла видел немало американских кинофильмов, в том числе и ковбойских, где мужчины в таких шляпах гоняли стада или же просто стреляли друг в друга из пистолетов прямо там же, в салунах, где пили, решая таким образом вопросы чести. Большинство героев казались ему очень привлекательными, но ведь так и должно быть, напомнил он себе. Очередная попытка неверных совратить с пути истинно верующих. Чтобы сохранить справедливость, он всё же напомнил себе, что американские кинофильмы делались главным образом для американских зрителей. А сколько он видел арабских кинофильмов, где показывалось, как войска Салах ад-Дина — курда, между прочим, — сокрушали вторгшиеся в Аравию силы христиан-крестоносцев? Эти фильмы снимали для того, чтобы учить людей истории и воспитывать в арабских мужчинах мужество, без которого нельзя сокрушить израильтян, и чего, увы, пока ещё не случилось. То же самое, по всей видимости, относилось и к американским вестернам. Их концепция мужественности не так уж сильно отличалась от арабской, за исключением того, что они пользовались револьверами вместо настоящего мужского оружия — меча. Револьвер и впрямь убивал на значительно большем расстоянии, и потому американцев следовало считать практичными и очень хитрыми бойцами. Конечно, не более храбрыми, чем арабы, а всего лишь более хитрыми.

«Нужно очень осторожно относиться к американцам и их пистолетам, — сказал себе Абдулла. — Если кто-нибудь из них умеет стрелять так же хорошо, как ковбои в кино, то наша миссия может закончиться раньше времени, а этого нельзя допустить».

Ещё он подумал о том, какое оружие мог носить на поясе полицейский, который ехал в обогнавшем их белом автомобиле, и был ли он хорошим стрелком. Конечно, это можно было бы выяснить, но для этого существовал только один способ, который поставил бы под удар всю миссию. И потому Абдулла лишь проводил глазами полицейский автомобиль, пока он не скрылся из виду, после чего вновь сосредоточился на тягачах, неторопливо обгонявших его седан, который равномерно двигался вперёд со скоростью шестьдесят пять миль или три сигареты в час, сопровождаемые периодическим урчанием в животах. «СМОЛЛ-СТОУН — 30 МИЛЬ».

* * *

— В Лэнгли снова переполох, даю голову на отсечение, — сообщил Дэвис, войдя к Хенли.

— Что ещё ты узнал? — спросил Джерри.

— Полевой агент получил неожиданную информацию от своего источника в Саудовской Аравии. Вроде бы несколько предполагаемых игроков, если можно так выразиться, вышли из дома. Точное местонахождение неизвестно, но он считает, что примерно десяток из них находится в Западном полушарии.

— Насколько это достоверно?

— Если пользоваться шкалой надёжности, то «тройка», хотя источник считается заслуживающим внимания. Какой-то штабной балбес по неизвестной причине решил не придавать информации первостепенного значения.

В данный момент они столкнулись с одной из основных проблем Кампуса. При проведении анализа информации они слишком сильно зависели от других. Хотя в их собственном хозяйстве имелись по-настоящему прекрасные аналитики, реальная работа проводилась на другом берегу Потомака; на протяжении последних лет ЦРУ регулярно вносило свою весомую долю в анализ, точно так же, как и на протяжении половины столетия, напомнил себе Джерри. Никому из игроков этой лиги не приходилось стрелять у знакомых тысчонку долларов по случаю финансовых затруднений; многие бюрократы из числа служащих ЦРУ оплачивались весьма высоко, даже притом что финансировались из прижимистого правительственного бюджета. Но пока они добросовестно выполняли свои обязанности, никому до этого не было ровно никакого дела. Зато существенным являлось то обстоятельство, что власти Саудовской Аравии имели обыкновение высылать из страны своих собственных потенциальных нарушителей спокойствия, чтобы они могли совершать преступления в других местах. Если же от действий изгнанников кто-нибудь пострадал, то саудовское правительство с величайшей готовностью шло на сотрудничество, одним махом покрывая все свои предшествующие грехи.

— И что ты об этом думаешь? — спросил он Тома Дэвиса.

— Чёрт возьми, Джерри, я ведь не цыган. У меня нет ни хрустального шара, ни доступа к Дельфийскому оракулу. — Дэвис тяжело вздохнул. — Они уведомили Министерство безопасности, и к делу подключились ФБР и все прочие аналитические команды, но ведь это, знаешь ли, «мягкая» разведка. Они не отыскали даже гвоздя, на который можно было бы повесить шляпу. Три имени, но ни единой фотографии. А ведь сейчас любой болван сумеет раздобыть документы на чужое имя. — Узнать о том, как это сделать, можно даже из бульварных романов. Для этого не требовалось особого терпения, потому что в государстве до сих пор не существовало сводной базы данных о рождениях и смертях, случившихся в разных штатах. А ведь при нынешнем развитии техники с такой задачей без труда справились бы даже правительственные бюрократы.

— И всё-таки что делается?

Дэвис пожал плечами:

— Все как обычно. Службы безопасности аэропортов получат очередной призыв усилить бдительность и начнут мордовать ни в чём не повинных людей, чтобы удостовериться, что никто из них не попытается угнать авиалайнер. Копы всей страны примутся искать подозрительные автомобили, но это сведётся по большей части к задержанию множества невнимательных водителей. Слишком уж часто разведка кричала: «Волки, волки!» Даже полицейские уже не хотят воспринимать такие предупреждения всерьёз. И, Джерри, у кого поднимется рука бросить в них камень?

— Получается, что вся наша оборона нейтрализована, причём нами же самими?

— Со всех практических точек зрения — да. Пока ЦРУ не сформирует обширный полевой штат, у которого была бы возможность идентифицировать террористов прежде, чем они заберутся к нам, мы будем держать пассивную оборону, не имея никакой возможности нанести контрудар. Ну и черт бы с ним, — он скорчил выразительную гримасу, — последние две недели моя торговля ценными бумагами шла просто замечательно. — Занявшись операциями на финансовом рынке, Том Дэвис обнаружил, что это занятие ему нравится или же, по крайней мере, даётся ему без больших умственных усилий. И потому он время от времени чуть ли не всерьёз задавал себе вопрос: а не было ли ошибкой поступление на службу в ЦРУ прямо после окончания университета штата Небраска?

— А донесение в ЦРУ получило какое-нибудь развитие?

— Кто-то предложил ещё разок пообщаться с источником, но сам документ пока что не вышел с седьмого этажа.

— Господи! — воскликнул Хенли.

— Джерри, а чему ты, собственно, удивляешься? Конечно, тебе, в отличие от меня, никогда не приходилось работать в Лэнгли, но ведь таких вещей ты мог насмотреться и на Холме.

— Почему этот мудак Килти не поставил директором ЦРУ Фоли?

— У него есть друг-адвокат, который показался более пригодным на эту роль. И не забудь, что Фоли был профессиональным разведчиком, и потому президент побоялся его. И всё же давай попробуем называть вещи своими именами: Эд Фоли смог немного поправить дела, но для того, чтобы все встало на место, потребовался бы десяток лет. Ведь это и есть одна из главных причин, по которым мы сейчас сидим здесь, верно? — Дэвис широко улыбнулся, как будто сказал что-то очень забавное. — А как поживают двое кандидатов в убийцы из Шарлотсвилла?

— Морского пехотинца все ещё терзают муки совести.

— Чести Паллер^[619] сейчас, наверно, ворочается в гробу, — предположил Дэвис. — Но ведь мы не можем брать на службу бешеных псов. Пусть лучше задают вопросы сейчас, чем во время выполнения задания.

— Да, тут ты, конечно, прав. Как насчёт оснащения?

— Будет готово на следующей неделе.

— Времени угрохали немало. Как идут испытания?

— В Айове. На свиньях. Наш друг говорит, что у них сердечно-сосудистая система очень мало отличается от человеческой.

«Надо же, как здорово!» — добавил про себя Дэвис.

* * *

Найти поворот на Смолл-Стоун оказалось совсем нетрудно. После продолжительной поездки на юго-запад по автостраде № 40 теперь они ехали на северо-восток. Мустафа снова сел за руль. Двое пассажиров дремали на заднем сиденье, наевшись сэндвичей с ростбифом и напившись кола-колы.

Теперь все откровенно скучали. Мало что может сохранить свежесть привлекательности на протяжении двадцати с лишним часов, и даже мечты о том, как через полтора дня они осуществят свою миссию, не могли заставить парней держать глаза открытыми. Поэтому Рафи и Зухайр крепко спали, как дети, набегавшиеся за день. Мустафа вёл машину на северо-восток, солнце висело у него за левым плечом. Теперь на дорожных указателях было написано расстояние до Мемфиса, что в штате Теннесси. Он ненадолго задумался — было трудно сохранить ясность мысли, так долго просидев за рулём, и понял, что им осталось пересечь всего лишь два штата. Они уверенно, пусть даже и не очень быстро, продвигались вперёд. «Лучше бы лететь самолётом, но пронести через аэропорт автоматы было бы трудновато», — подумал Мустафа и улыбнулся. К тому же, ему, как главному руководителю всей операции, приходилось тревожиться не только о своей команде. Именно поэтому он выбрал самую трудную и отдалённую цель из всех четырех — чтобы таким образом подать пример другим. «Но иногда положение командира не даёт ровным счётом ничего, кроме боли в заднице», — сказал он себе, поудобнее устраиваясь на сиденье.

Следующее полчаса пролетели очень быстро. К исходу этого времени появился весьма внушительный мост, перед въездом на который бросались в глаза две большие надписи: «р. МИССИСИПИ» и «ТЕННЕССИ. ШТАТ ДОБРОВОЛЬЦЕВ»^[620]. От чрезмерно долгого сидения за рулём мысли Мустафы начали путаться. Он спросил было себя, что могло означать это странное название, но забыл о вопросе чуть ли не быстрее, чем тот успел родиться. Что бы это ни означало, по пути в Виргинию нужно будет пересечь Теннесси. По-настоящему отдохнуть не удастся ещё самое меньшее пятнадцать часов. Ему предстояло вести машину, пока они не окажутся в сотне километров восточнее Мемфиса, а потом он снова поменяется с Абдуллой.

Он только что пересёк огромную реку. В его стране не существовало ни одной постоянной реки, одни только вади — сухие долины, в которых вода появляется лишь ненадолго, после редких ливней, после чего русла вновь пересыхают. Америка была невероятно богатой страной. Вероятно, именно это богатство и являлось источником их высокомерия, но он сам и его друзья совершат нечто такое, что заставит это высокомерие изрядно поубавиться. И сделано это будет — инш'алла — менее чем через два дня.

«Через два дня я попаду в рай», — эта мысль, в отличие от большинства других, задержалась в его сознании.

Глава 12 Прибытие

Теннесси проскочили очень быстро, не в последнюю очередь потому, что Мустафа и Абдулла решили разделить пополам последние триста пятьдесят километров. Рафи и Зухайр благополучно проспали чуть ли не весь этот отрезок пути. Один и три четверти километра в минуту, прикинул Мустафа. Из этого следует... что из этого следует? Ещё двадцать часов. Чуть больше или чуть меньше. Он подумал о том, чтобы прибавить скорость и тем самым сократить время поездки, но, нет, это глупо. Рисковать всегда глупо. Разве они не научились этому, имея дело с израильтянами? Враг всегда ждал их промаха, как спящий тигр. А будить тигра лишний раз очень глупо. Это следовало сделать лишь после того, как возьмёшь его на прицел, и сделать так, чтобы тигр смог понять, что его перехитрили, и не имел возможности сопротивляться. Нужно дать ему прожить ровно столько, чтобы он успел уразуметь собственную глупость и испытать страх. Америке предстояло узнать страх. Все эти гордецы будут трястись от страха, невзирая на все своё оружие и весь свой ум.

Он заметил, что улыбается, глядя в расстилавшуюся вокруг темноту. Солнце скрылось за горизонтом, и фары его автомобиля пробивали два белых конуса во мраке, освещая белые линии на шоссе, которые тянулись далеко вперёд и исчезали под его машиной, мчавшейся на восток с неизменной скоростью в шестьдесят пять миль в час.

* * *

Близнецы теперь поднимались в 6.00 и выходили заниматься утренней зарядкой без наблюдения Пита Александера, которое, по их мнению, им вовсе не требовалось. Пробежки давались обоим без всякого труда, и остальные упражнения тоже превратились в чистой воды рутину. К 7.15 они заканчивали тренировку, шли завтракать, а потом занимались с инструктором.

— Похоже, братишка, что твоим корочкам требуется сапожник, — заметил Доминик.

— Ага, — согласился Брайан, окинув грустным взглядом свои старые кроссовки «Найк». — Они хорошо послужили мне — несколько лет, — но теперь им настала пора отправиться в обувной рай.

— А нам — на Молл, в «Фут локер». — Он имел в виду магазин одежды и обуви, находившийся, в числе многих других, на Торговой площади под холмом в Шарлотсвилле.

— Хм, а может быть, сходим завтра к «Филли»? Заодно и позавтракаем — там клёвые чизстики.

— По мне — это не дело, — возразил Доминик. — Разве можно есть столько жирного на завтрак? Да ещё и с поджаренным сыром. Да и твои кроссовки вряд ли продержатся ещё сутки.

— Эй, Энцо, я обожаю этот запах. Я на нём одном смогу хоть десять раз пробежать вокруг квартала. В старых кроссовках.

— И в старой грязной футболке. Черт побери, Альдо, неужели ты не можешь нормально одеваться?

— Ты только не мешай мне носить мои любимые шмотки. Мне нравится быть морским пехотинцем. По крайней мере, всегда знаешь, где твоё место.

— Ага, посреди кучи дерьма, — фыркнул Доминик.

— Может быть, и так, но при этом ты работаешь с самыми лучшими парнями, какие только есть на свете. — Он не стал добавлять, что все они при этом находятся на твоей стороне и держат в руках наилучшее автоматическое оружие. Это порождало в нём чувство, какое мало кто способен даже представить себе в гражданской жизни.

— Что, собрались позавтракать в городе? — спросил Александер.

— Может быть, завтра, — ответил Доминик. — И ещё нужно будет устроить почётные похороны для кроссовок Альдо. Пит, здесь где-нибудь найдётся банка лизола?

Александер добродушно рассмеялся.

— Я думал, вы никогда ничего не просите.

— Знаешь, Доминик, — сказал Брайан, оторвав взгляд от яичницы, — не будь ты моим братом, черта с два я стал бы терпеть такую дурацкую болтовню.

— Да неужели? — Карузо, служивший в ФБР, перебросил другому Карузо английский маффин. — Вы, морские пехотинцы, только и способны, что трепать языком. И никто меня не убедит в обратном. Когда мы были маленькими, я дубасил его, сколько хотел и когда хотел, — добавил он, в очередной раз насмешив Пита.

Брайан возмущённо выпучил глаза.

— Клянусь задницей!..

Начался очередной учебный день.

* * *

Джек прибыл на рабочее место часом позже. Уда бен-Сали снова провёл весёлую ночку с Розали Паркер. Наверно, она ему очень нравилась. Райан попытался представить, как повёл бы себя молодой богатый араб, если бы узнал, что каждый раз она отправляется из его постели с отчётом в британскую Службу безопасности. Хотя с её стороны это был всего лишь бизнес, одной из составляющих которого являлось использование мужского самомнения множества обитателей британской столицы. Ну, а уж самомнения у Сали наверняка с избытком, решил Джек. Без четверти девять появился Виллс, державший в руке большой пакет с эмблемой «Данкин донатс».

— Эй, Энтони. Что ещё случилось потрясающего?

— Это лучше вы мне расскажите, — парировал Виллс. — Хотите пончик?

— Спасибо, приятель. Ну, так вот, этой ночью Уда неплохо поупражнялся.

— Ах, молодость — это замечательная вещь. Жаль только, что она всегда достаётся молодёжи, которая совершенно неспособна ею правильно воспользоваться.

— Джордж Бернард Шоу, не так ли?

— Я знаю, что вам довелось прочесть пару-тройку книжек. Сали несколько лет назад нашёл для себя новую игрушку и, предполагаю, собирается играть в неё, пока это не сломается — или не перестанет подниматься. Очень паршиво, наверно, должны чувствовать себя его топтуны, когда им приходится торчать под холодным дождём, зная, что объект слежки сейчас загоняет своего хорька в норку. — Это была цитата из сериала «Клан Сопрано», к которому Виллс испытывал нежную привязанность.

— Вы думаете, что они потом допрашивают её?

— Нет, этим занимаются парни, сидящие в «Темза-хаус». Молодым такое важное дело не доверят. Жалко, что они не посылают нам все стенограммы её отчётов, — добавил он и громко захихикал. — Очень здорово помогло бы утречком разогнать кровь, чтобы не застаивалась.

— Спасибо, если я вдруг с утра почувствую себя особенно занюханным, то всегда смогу купить журнал «Хастлер».

— Джек, дело, которым мы занимаемся, — это вовсе не чистый бизнес. И людей, которые нас интересуют, крайне редко хочется пригласить к себе на обед.

— Ну, да, конечно, как в Белом доме. Я помню. Наверно, половине всех тех, кто бывал на государственных приёмах, папа мог подать руку только после величайшего усилия. Но секретарь Адлер настаивал на том, что это бизнес, и, следовательно, папа должен очень мило обходиться со всеми этими сучьими детьми. В политике тоже можно найти немало очень поганого дерьма.

— Аминь. Итак, что у нас ещё новенького о Сали?

— Я пока не закончил возню со вчерашними трансакциями. Да, а если Каннингхэм наткнётся на что-нибудь существенное — что тогда?

— Тогда материал пойдёт к Джерри и старшим сотрудникам. — «Ты ещё слишком молод для того, чтобы тебе позволили пачкать штанишки в такой грязи», — подумал Виллс, но, естественно, не стал говорить это вслух. Но молодой Райан все же уловил тень этой мысли.

* * *

— Слушаю вас, Дейв, — сказал Джерри Хенли.

— Он отмывает деньги и переводит часть неизвестным людям. Через Лихтенштейнский банк. Если бы я позволил себе строить предположения, то сказал бы, что к этим счетам, несомненно, открыт доступ с кредитных карточек. Вам достаточно получить «Visa» или «Мастеркард» определённого банка, и любой неизвестный сможет прекрасным образом распоряжаться счётом. Это может быть любовница, или близкий друг, или кто-нибудь ещё, кому вы доверяете или в ком особо заинтересованы.

— Можно как-нибудь узнать подробности? — спросил Том Дэвис.

— Они используют ту же самую программу бухгалтерского учёта, что и большинство других банков, — ответил Каннингхэм. Он имел в виду, что, затратив некоторое время, при минимуме терпения, Кампус мог бы войти в базы данных банка и узнать все, что нужно, и даже сверх того. Конечно, система защищалась программой-брандмауэром. Поэтому лучше было бы предоставить эту работу Агентству национальной безопасности, и, следовательно, задача состояла в том, чтобы заставить АНБ поручить кому-нибудь из своих компьютерных умельцев взломать определённую систему. Для этого следовало инициировать запрос из ЦРУ на эту работу, что, как прекрасно понимал бухгалтер, несколько труднее, чем просто набрать текст на компьютере. Он также подозревал, что у Кампуса в обеих спецслужбах имелись люди, способные сделать фальшивый запрос таким образом, чтобы он прошёл, не оставив за собой отчётливого бумажного следа.

— Вы считаете, что это действительно необходимо?

— Возможно, где-нибудь через недельку я смогу набрать побольше данных. Этот парень, Сали, может, конечно, оказаться всего лишь богатым мальчишкой, ребёнком, играющим в мячик на проезжей части, но... но мой нос говорит, что он ведёт непростую игру, — признался Каннингхэм. За годы работы он очень хорошо развил свои инстинкты, благодаря чему две, в прошлом ключевые, фигуры мафии поселились до конца жизни в отдельных помещениях без особых удобств в городе Мэрион, штат Иллинойс. Но он верил собственным инстинктам значительно меньше, чем его бывшие и нынешние начальники. Будучи опытнейшим бухгалтером, обладающим носом намного чувствительнее, чем у бладхаунда, он был крайне консервативен в разговорах на этот счёт.

— Вы говорите — неделя?

Дейв кивнул.

— Примерно.

— А как вам показался мальчишка Райана?

— Хорошие инстинкты. Большинство не обратило бы внимания на то, что он заметил. Возможно, ему помогает юность. Молодая цель, молодая ищейка. Как правило, такие вещи не срабатывают. А вот на сей раз... похоже, что как раз это дало толк. Знаете, когда его папаша назначил Пата Мартина Генеральным прокурором, мне пришлось услышать кое-что о Большом Джеке. Пат по-настоящему любил его, а я проработал с мистером Мартином вполне достаточно, чтобы научиться уважать его самого и его мнение. Этот малыш способен далеко пойти. Конечно, чтобы удостовериться в этом, потребуется лет десять...

— Нам здесь не положено верить в голос крови, Дейв, — заметил Том Дэвис.

— Статистика есть статистика, мистер Дэвис. Одни люди наделены чутьём, а другие нет. Про мальчишку пока нельзя сказать ничего определённого, но он, я уверен, движется в нужном направлении. — Каннингхэм входил в число основателей Отдела специальной бухгалтерии Министерства юстиции — подразделения, специализировавшегося на выслеживании денег террористов. Работать без денег не может никто, а деньги всегда оставляют за собой след. Другое дело, что после события обнаружить его бывает гораздо легче, чем до. Это помогает ходу расследования, но совершенно бесполезно для организации активной обороны.

— Спасибо вам, Дейв, — сказал Хенли. Из его тона сразу стало ясно, что беседа окончена. — Если что, держите нас в курсе.

— Да, сэр. — Каннингхэм собрал свои бумаги и вышел.

— Знаете, если бы он обладал индивидуальностью, то мог бы действовать малость поэффективнее, — сказал Дэвис через пятнадцать секунд после того, как бухгалтер закрыл за собой дверь.

— Никто не идеален, Том. В министерстве нет никого, кто лучше, чем он, разбирался бы в этих делах. Готов держать пари, что после того, как он свернёт удочки и уедет, в озеро соваться бессмысленно.

— На этот счёт, Джерри, я спорить с тобой не рискну.

— Итак, этот джентльмен Сали может быть банкиром плохих парней? — Хенли немного помолчал и добавил: — Что представляется вполне возможным. Лэнгли и Форт-Мид все ещё ломают головы, как же им реагировать на текущую ситуацию.

— Я ознакомился с документами. Там много такого, что прекрасно подошло бы для газеты, а вот доказательных фактов нет почти совсем. — В разведывательном бизнесе аналитикам зачастую приходится слишком быстро переходить на стадию умственных спекуляций — этап, когда опытные аналитики начинают испытывать самый настоящий страх перед имеющимися данными и заходят в своих рассуждениях бог знает куда, пытаясь прочитать мысли людей, крайне мало говорящих даже между собой. Что, если кто-то там носит с собой культуры сибирской язвы или оспы, налитые во флакончики из-под лосьона для бритья? Чёрт возьми, каким образом можно сказать что-нибудь за или против? Такая вещь однажды случилась в Америке, но, если уж рассуждать, в Америке все когда-нибудь случалось, и, хотя это придавало стране уверенность в том, что её народ может выдержать едва ли не все на свете, одновременно оно же напоминало о том, что здесь могли произойти всякие плохие вещи, виновников которых вовсе не обязательно удастся установить. Новый президент не давал ровно никакой гарантии в том, что нам удастся остановить или хотя бы покарать злодеев. Именно в этом и заключается главная проблема.

— Знаешь, мы с тобой жертвы наших собственных успехов, — негромко произнёс бывший сенатор. — Мы сумели свернуть шеи всем народам и государствам, которые когда-либо решались преграждать нам путь, но этих невидимых подонков, служащих своему представлению о боге, куда труднее распознать и выследить. Бог, как известно, вездесущ. Как и его агенты-извращенцы.

— Джерри, мой мальчик, если бы это было легко, мы с тобой не сидели бы здесь.

— Том, слава богу, что я всегда могу рассчитывать на твою моральную поддержку.

— Мы живём в несовершенном мире, и ты сам это отлично знаешь. Иногда случается засуха, из-за которой погибают посевы, а порой бывают наводнения. Ещё отец объяснял мне это.

— Я всегда хотел спросить тебя — как, чёрт возьми, твою семью занесло в богом позабытую Небраску?

— Мой прадед был солдатом-кавалеристом — Девятая конная, чёрный полк. А когда его служба закончилась, он понял, что не испытывает ни малейшего желания возвращаться в Джорджию. Некоторое время провёл в Форт-Круке, это возле Омахи, ивыяснил, что зимы его нисколько не пугают. Тогда он купил кусок земли неподалёку от Сенеки и начал выращивать зерно. Вот так и началась история Дэвисов.

— Разве в Небраске не было ку-клукс-клана?

— Нет, они селились в Индиане. А здесь фермы поменьше, и все такое... Мой прадед, когда там поселился, охотился на бизонов. Дома над камином висит огромная башка. И до сих пор пованивает. Отец с братом время от времени охотятся на длиннорогих антилоп — у нас дома их называют ещё быстроногими козлами. А мне их мясо никогда не нравилось.

— А что твой нос говорит насчёт нашего нового умника, Том? — спросил Хенли.

— Я не собираюсь в ближайшее время перебираться в Нью-Йорк, приятель.

* * *

Восточнее Ноксвилла дорога разделилась. 40-я автострада уходила на восток, 81-я — на север. Арендованный «Форд» устремился по второй из них через горы, которые Дэниел Бун исследовал в те давние времена, когда с западной границы Америки во многих местах ещё можно было разглядеть Атлантический океан. Дорожный знак указывал направление к дому некоего Дэйви Крокетта^[621]. «Интересно, кто он такой?» — без всякого любопытства подумал Абдулла, съезжая по шоссе с очень симпатичного горного перевала. В конце концов они въехали в город Бристоль и оказались в Виргинии, где и располагалась их цель. «Ещё около шести часов», — прикинул он. Освещённая ярким солнцем земля здесь была покрыта густой зеленью, а по обеим сторонам дороги то и дело попадались лошадиные и молочные фермы. И ещё здесь было много церквей — по большей части белых деревянных зданий с крестами на высоких шпилях. Христиане. Конечно, они же заправляют в этой стране.

Неверные.

Враги.

Мишени.

Для того чтобы разобраться с ними, он и его спутники везли в багажнике оружие. Сначала по 81-й автостраде на север до 64-й. Они отлично усвоили маршрут. Остальные три группы наверняка уже прибыли на места. Де-Мойн, Колорадо-Спрингс и Сакраменто. Все города достаточно крупные; в каждом есть хотя бы один большой торговый центр. Два из них — столицы штатов. Но притом ни один не был по-настоящему крупным городом. Неверные называют это «Средней Америкой»: там живут «порядочные» люди, там «обычные», «трудящиеся» американцы обзаводились домами, где чувствовали себя в безопасности вдали от больших центров власти — и разврата. Если в таких городах и удастся отыскать евреев, то лишь единицы. Да, считанные единицы. Евреи любят торговать в ювелирных магазинах. Возможно, даже возглавлять торговые центры. Убийство евреев послужило бы особой наградой, но заниматься ими следовало лишь в том случае, если они сами подвернутся. Истинная цель состояла в том, чтобы убивать простых американцев, наивно веривших, что они находятся в безопасности, укрывшись в утробе обычной Америки. Скоро им предстоит узнать, что безопасность в этом мире — иллюзия. Они поймут, что от молний Аллаха нет укрытия нигде.

* * *

— Значит, это оно и есть? — спросил Том Дэвис.

— Да, — ответил доктор Пастернак. — Осторожнее. Заправлено доверху. Видите красную метку? А синяя означает — не заряжено.

— Что туда входит?

— Сукцинилхолин, он выключает мускулы. По сути — синтетическая и более мощная форма кураре. Парализует всю мускулатуру, включая диафрагму. Вы не можете ни дышать, ни говорить, ни двигаться. Но при этом находитесь в полном сознании. Это будет крайне неприятная смерть, — с чрезвычайной холодностью добавил врач.

— Почему же? — спросил Хенли.

— Вы не сможете дышать. Сердце быстро ощутит кислородное голодание — по существу, это искусственно вызванный массивный сердечный приступ. Будет весьма неприятно.

— И что дальше?

— Ну, нарастание симптомов будет продолжаться около шестидесяти секунд. Ещё через тридцать секунд наступит полный эффект препарата. Жертва лишится возможности держаться на ногах ориентировочно через девяносто секунд после инъекции. Примерно тогда же полностью остановится дыхание. Сердце начнёт испытывать недостаток кислорода. Оно попытается биться, но не сможет снабдить кислородом ни организм, ни даже себя. Сердечная ткань умрёт приблизительно через две или три минуты, и это будет чрезвычайно болезненный процесс. Бессознательное состояние наступит приблизительно после трех минут, если только жертва не имеет специальной подготовки или же не занималась непосредственно перед событием физическими упражнениями — в этом случае мозг может оказаться сильно насыщен кислородом. Как правило, запас кислорода в мозгу позволяет ему функционировать без дополнительной поставки кислорода примерно три минуты, но после возникновения симптомов этот срок будет крайним: спустя четыре с половиной минуты после инъекции жертва потеряет сознание. Полное прекращение деятельности коры головного мозга наступит ещё примерно через три минуты. А затем сукцинилхолин будет распадаться в организме — даже после смерти. Не полностью, но вполне достаточно, чтобы лишь очень внимательный патологоанатом догадался провести токсикологический анализ, при котором удастся найти препарат лишь в том случае, если врач сможет определить, что именно нужно искать. Единственная хитрость состоит в том, чтобы воткнуть иглу в ягодицу вашему объекту.

— Почему именно туда? — спросил Дэвис.

— Препарат лучше всего действует при внутримышечном введении. При вскрытии труп всегда лежит лицом вверх, чтобы легко можно было вскрыть полости и извлечь органы. Переворачивают трупы крайне редко. Ну, а такая инъекция действительно оставляет след, но его достаточно сложно заметить даже при наилучших обстоятельствах, да и тогда для этого необходимо посмотреть именно в нужную точку. Даже больные наркоманией — а трупы обязательно проверяют на этот счёт — не делают себе инъекции в ягодицы. По всем признакам смерть будет казаться результатом сердечного приступа, случившегося без видимой причины. Такое происходит каждый день. Нечасто, но не настолько уж редко. Причиной может оказаться, например, тахикардия. Для введения будет использоваться прибор, похожий на несколько видоизменённый инсулиновый шприц — какими пользуются диабетики. Ваши механики хорошо постарались, чтобы замаскировать этот аппарат. Вы можете даже написать письмо при его помощи, но если повернёте рычажок, то вместо пишущего стержня появится шприц. Газовый баллончик в верхней части создаёт давление, при помощи которого препарат вводится в ткани. Жертва, вероятно, ощутит укол, наподобие ужаления пчелы, хотя и не столь болезненный, но уже через полторы минуты «пациент» лишится возможности пожаловаться на ощущение. Из реакций наиболее вероятной представляется, что уколотый воскликнет: «Ой!», а потом потрёт больное место ладонью. Вряд ли можно ожидать большего. Если вас, скажем, укусит в шею комар, то вы постараетесь прихлопнуть его, но не станете звать полицию.

Дэвис поднял безопасную «синюю» ручку. Она была довольно громоздкой — такой мог бы пользоваться третьеклассник после того, как учитель официально разрешит писать шариковой авторучкой после нескольких лет упражнений с толстыми карандашами и мелками. Итак, нужно приблизиться к объекту, вынуть «авторучку» из кармана, сделать короткое резкое движение рукой ниже пояса и спокойно идти дальше. Напарнику предстояло пронаблюдать, как объект падает на тротуар, возможно, он даже подскочит к нему, чтобы оказать помощь — а вернее, проследить, как этот ублюдок умрёт, — после чего выпрямится и пойдёт дальше, хотя он может вызвать «Скорую помощь», чтобы труп увезли в больницу и должным образом препарировали.

— Том?

— Мне это нравится, Джерри, — сказал Дэвис, не дожидаясь, пока его босс задаст вопрос. — Доктор, а насколько вы уверены в том, что это вещество станет разлагаться после смерти клиента?

— Полностью, — сухо бросил доктор Пастернак, и оба посетителя сразу же вспомнили, что он профессор анестезиологии Медицинского и хирургического колледжа Университета Колумбии. Вероятнее всего, он должен хорошо знать своё дело. Кроме того, ему доверяли настолько, что даже посвятили его в тайну Кампуса. И сейчас отказывать этому человеку в доверии было бы несколько поздновато. — Сукцинилхолин состоит из двух молекул ацетилхолина. Естественная эстераза разложит препарат на молекулы настолько быстро, что исходное вещество, скорее всего, не смогли бы обнаружить даже в Колумбийском пресвитерианском центре. Так что единственная по-настоящему трудная вещь — незаметно сделать инъекцию. Если бы вы могли доставить объект в кабинет врача, то можно было бы обойтись уколом хлористого калия, который вызвал бы фибрилляцию сердечных клапанов. В процессе умирания клетки все равно выделяют калий, так что относительное увеличение его количества осталось бы незамеченным. Трудно было бы только скрыть след от внутривенного вливания. Умертвить человека можно множеством различных способов. Мне нужно было всего лишь выбрать такой, с которым справился бы человек относительно невысокой квалификации. Возвращаясь к практическим вопросам, даже по-настоящему хороший патолог не сумеет наверняка определить точную причину смерти. Он будет понимать, что не знает её, и это его обеспокоит, — но лишь в том случае, если труп попадёт на исследование к действительно талантливому человеку. А таких не слишком много. Скажем, лучший специалист у нас в Колумбии — Рич Ричардс. Он терпеть не может чего-то не знать. Он настоящий интеллектуал, специалист по решению проблем, гениальный биохимик, а вдобавок ещё и превосходный врач. Я беседовал с ним об этом, и он сказал, что это вещество было бы чрезвычайно трудно обнаружить, даже если бы он имел представление о том, что следует искать. Обычно в игру включается множество дополнительных факторов: персональный химизм тела жертвы, то, что он ел или пил. Очень важным фактором всегда является температура окружающей среды. В холодный зимний день, вне помещения, эстераза не сможет в достаточной степени разложить сукцинилхолин, поскольку активность химических процессов резко понизится.

— Это значит, что ваш препарат не следует применять в Москве в январе месяце? — спросил Хенли. Серьёзные научные рассуждения он всегда выслушивал без малейшего удовольствия, но Пастернак знал своё дело.

Профессор улыбнулся. Жёстко.

— Совершенно верно. А также в Миннеаполисе.

— Вы говорите, мучительная смерть? — сказал Дэвис.

Пастернак кивнул.

— Решительно — весьма неприятная.

— Обратимая?

Пастернак резко мотнул головой.

— Как только сукцинилхолин попадёт в кровь, ни один реаниматолог не сможет сделать ровным счётом ничего. Вернее, теоретически можно подключить парня к аппаратуре искусственного сердца и искусственного дыхания до тех пор, пока препарат не разложится естественным путём — я видел, как такое делали при отравлении павулоном, — но это было бы предельно трудно. Итак, теоретически выживание возможно, но оно крайне, крайне маловероятно. Ведь случается, джентльмены, что люди выживают даже после того, как им всадят пулю между глаз, но такое нельзя отнести к распространённым явлениям.

— С какой силой нужно ткнуть объект вашим шприцем? — спросил Дэвис.

— Не такой уж большой. Именно ткнуть, и все. Достаточно, чтобы игла проникла через одежду. Толстое пальто может помешать, но только из-за длины иглы. Зато если он будет в обычном деловом костюме, то никакой проблемы не возникнет.

— Может произойти так, что у человека окажется иммунитет к этому препарату? — спросил Хенли.

— К этому — нет. Самое большее, у одного из миллиарда.

— И опасности, что он поднимет шум, нет?

— Как я уже говорил, объект будет чувствовать себя так, будто его ужалила пчела — больнее укуса москита, но недостаточно больно для того, чтобы он начал орать. Самое большее, чего следует ожидать от жертвы, что он растеряется, возможно, повернётся посмотреть, что же его укололо. Но ваш агент будет идти себе спокойно, не бегом, даже не ускоряя шага. При таких обстоятельствах, когда нет виноватого, на которого можно было бы заорать, и при затухании первичного болевого ощущения, наиболее вероятная реакция будет заключаться в том, что объект потрёт ужаленное, как он подумает, место и пойдёт дальше... ещё шагов на десять.

— Итак, быстродействующий, смертельный и необнаруживаемый препарат, правильно?

— До последней запятой, — подтвердил доктор Пастернак.

— Как вы перезаряжаете шприц? — продолжал расспросы Дэвис. «Проклятье, — добавил он про себя, — как же получилось, что ЦРУ прошло мимо такой замечательной вещи? Или КГБ».

— Нужно развинтить корпус — вот так, — доктор продемонстрировал, — и извлечь активную часть. При помощи обычного шприца вы вводите туда новую дозу препарата и заменяете газовый баллончик. Трудность представляет только изготовление крохотных газовых микробаллончиков. Использованный баллончик можете выбросить в мусорное ведро или мусоропровод — он имеет всего четыре миллиметра в длину и два в толщину — и вставьте новый. Когда начнёте собирать корпус, крохотный шип проколет баллончик и система окажется заряженной воздухом. Газовые капсулы покрыты дополнительной оболочкой, чтобы они стали тяжелее и их было бы легче выбрасывать. — Как только он свинтил корпус, синий цвет в окошечке сменился красным, хотя сукцинилхолина, конечно, в аппарате не было. — Разумеется, при обращении со шприцем следует сохранять известную осторожность, но вообще-то, чтобы уколоться самому, нужно быть изрядным дураком. Если вы добудете своему человеку удостоверение диабетика, то он сможет спокойно носить шприц с собой. Вы же знаете, что существуют особые документы, по которым чуть ли не во всём мире можно купить инсулин, а ведь у диабета не существует никаких внешних проявлений.

— Доктор, будь я проклят... — проворчал Том Дэвис. — А нет ли у вас ещё чего-нибудь в этом роде?

— Токсин ботулизма точно так же смертелен. Это нейротоксин, он блокирует нервные связи и тоже достаточно быстро приводит к смерти от асфиксии, но его практически безошибочно обнаруживают при вскрытии. Присутствие такого токсина в крови не бывает случайным, и его достаточно трудно объяснить. Зато он доступен везде, поскольку его в микродозах используют при косметической хирургии.

— Доктора вводят его женщинам в кожу лица, да?

— Только самые никчёмные, — ответил Пастернак. — Таким образом действительно можно успешно устранить морщины, но при этом убиваются лицевые нервы, после чего вы лишаетесь способности улыбаться. Хотя это не моя область. Существует много других высокотоксичных и смертельных химических веществ. И главная проблема с ними состоит в том, чтобы препарат был достаточно быстродействующим и притом труднообнаруживаемым. Второй быстрый способ убить кого-то — это воткнуть маленький нож в основание черепа, туда, где спинной мозг соединяется с головным. Здесь сложность в том, чтобы оказаться за спиной у жертвы, нанести точный удар в достаточно компактную область и сделать так, чтобы лезвие не застряло между позвонками. Можно спросить, почему бы не применить другое оружие, скажем, пистолет 0.22 калибра с глушителем? Это вполне реально, но пуля оставляет безошибочно узнаваемый след. А при использовании ножа невнимательный патологоанатом вполне может принять за причину смерти острый сердечный приступ. Так что метод близок к идеальному, — закончил врач. Все это он говорил настолько холодным голосом, что казалось, от него на ковре мог выпасть снег.

— Ричард, — сказал Хенли, — вы заработали очень серьёзный гонорар.

Профессор анестезиологии поднялся и посмотрел на часы.

— О деньгах не может быть и речи, сенатор. Это пойдёт в расчёт за моего младшего брата. Сообщите мне, если вам потребуется что-нибудь ещё. А сейчас мне хотелось бы успеть на поезд в Нью-Йорк.

— Господи, — проронил Том Дэвис, после того, как Пастернак вышел. — Я всегда был уверен, что врачи готовы совершать злодейства.

Хенли передвинул пакет, лежавший на его столе. Там находилось десять «ручек» с отпечатанными на принтере инструкциями по использованию, пластиковая коробочка с газовыми капсулами, двадцать довольно объёмистых пузырьков сукцинилхолина и аптечная упаковка одноразовых шприцев.

— Наверно, они с братом были очень близки.

— Ты его знал? — спросил Дэвис.

— Да. Хороший парень. Жена, трое детей. Звали его Бернард. Закончил Гарвардскую школу бизнеса, умница, необыкновенно проницательный торговец. Работал на девяносто седьмом этаже первой башни. Оставил после себя немало денег, так что его семье по крайней мере не приходится беспокоиться о хлебе насущном. А это уже кое-что.

— Да, Рик из тех людей, которых лучше иметь на своей стороне, — подумал вслух Дэвис. Ему пришлось слегка напрячься, чтобы подавить озноб, которым сопровождалась эта мысль.

— Что да, то да, — согласился Джерри.

* * *

Поездку, несомненно, следовало считать приятной. Нежаркая и ясная погода, дорога, уходившая почти прямо на северо-восток, не перегруженная транспортом. На самом деле ничего приятного не было. Мустафа уже начал беситься от вопросов: «Долго ещё?» и «Мы ещё не приехали?», которые то и дело задавали с заднего сиденья выспавшиеся Рафи и Зухайр. Они довели его до того, что ему уже не раз приходила в голову мысль: может быть, стоит остановить машину и задушить их обоих? Он готов допустить, что так долго находиться на заднем сиденье непросто, но ведь ему-то пришлось почти всё время вести этот проклятый автомобиль! Напряжение. Он очень сильно ощущал его, и они, наверно, тоже, поэтому он всего лишь глубоко вздохнул и приказал себе успокоиться. До конца поездки оставалось каких-нибудь четыре часа, а что такая мелочь могла значить по сравнению с их трансконтинентальным автопробегом? Он был, конечно, во много раз длиннее того расстояния, которое святой пророк когда-то прошёл или проехал от Мекки до Медины и обратно... Мустафа поспешно прервал свою мысль. Да кто он такой, чтобы осмеливаться сравнивать себя с Мохаммедом? Да никто! Зато он был твёрдо уверен в одном: когда они доберутся до места назначения, он примет ванну, а потом завалится спать, и проспит столько, сколько получится. Зато всю дорогу он повторял себе: четыре часа отдыха. В это время Абдулла спал справа от него.

* * *

Кампус располагал своим собственным кафетерием. Еду туда доставляли из самых разных мест. Нынешняя поставка была из балтиморского гастронома «Атман». Грудинка оказалась довольно приличной, правда, не того качества, какой торговали в Нью-Йорке, — хотя, скажи он это вслух, не исключено, могло бы дойти и до драки, — подумал Джек, вкладывая кусок мяса в кайзер-ролл. А что пить? Если бы это был нью-йоркский ленч, он взял бы крем-соду, но сегодня, конечно же, нужно взять местные чипсы «Утц», пусть только потому, что их закупали даже для Белого дома — по настоятельной просьбе его отца, — впрочем, и к ним крем-сода тоже сойдёт. Теперь туда, наверно, возят еду из Бостона, который не славился своими ресторанами, но ведь в каждом городе имеется по меньшей мере одно место с хорошей кухней. Даже в Вашингтоне, округ Колумбия.

Тони Виллса, его обычного компаньона по посещению столовой, нигде не было видно. Осмотревшись, Джек заметил сидевшего в одиночестве (в чём не было ничего странного!) Дейва Каннингхэма и направился к нему.

— Привет, Дейв. Не возражаете, если я пристроюсь к вам?

— Располагайся, — вполне сердечным тоном отозвался старый бухгалтер.

— Как дела с нашими цифрами?

— Восхитительно. — Увидев, что его молодой собеседник не может поверить своим ушам, Каннингхэм уточнил: — Понимаешь ли, просто удивительно, насколько у нас хороший доступ в европейские банки. Если бы такой был у Министерства юстиции, оно смогло бы развернуться от души. Беда только в том, что добытые подобным образом доказательства не примут ни в одном суде.

— Да, Дейв, конституция действительно может здорово мешать. И все эти проклятые законы о гражданских правах.

Каннингхэм — он ел яичный салат с белым хлебом, — чуть не подавился.

— Хотя бы ты не заводи этих разговоров. ФБР проводит множество операций, которые приходится в значительной части держать в тени — потому что тот ли иной осведомитель снабжает нас фактами, порой по чьей-нибудь просьбе, порой по собственной инициативе, — но все это втискивается в рамки уголовно-процессуальной процедуры. Обычно это включается в сделку о признании вины. Несмотря ни на что, продажных юристов, которые могли бы покрыть их потребности, все равно не хватает. Я имею в виду парней из мафии.

— Я знаком с Патом Мартином. Папа о нём очень высокого мнения.

— Он честен и очень, очень умён. И по-настоящему ему надо было бы стать судьёй. Именно там место для честных юристов.

— Но платят им не слишком хорошо. — Официальная зарплата Джека в Кампусе была много больше, чем мог бы получать любой федеральный служащий. Неплохо для начинающего.

— Это и впрямь проблема, но...

— Но в бедности нет ровно ничего хорошего. Так говорит мой папа. Он долго носился с идеей насчёт уменьшения окладов выборным чиновникам, чтобы они поняли, наконец, что такое настоящая работа, но в конечном счёте решил, что в таком случае они станут брать ещё больше взяток.

Бухгалтер кивнул в ответ.

— Ты даже представить себе не можешь, Джек, как удивительно мало нужно, чтобы подкупить члена Конгресса. Потому-то взятки так трудно идентифицировать, — ворчливо добавил он. — Все равно что посадить самолёт среди кустарников.

— А как насчёт наших друзей-террористов?

— Некоторым из них нравится жить с комфортом. Тем более что многие происходят из весьма денежных семей и привыкли к роскоши.

— Как Сали?

Дейв кивнул.

— У него дорогие вкусы. Его автомобиль стоит больших денег. Очень непрактичный. Расстояния, которые он накручивает, должны быть ужасными, особенно в таком городе, как Лондон. И цены на бензин там довольно крутые.

— Но ведь он по большей части ездит на такси.

— Он может себе это позволить. И, вероятно, в этом есть смысл. Припарковать автомобиль в финансовом районе должно быть тоже очень дорого, а такси в Лондоне отличные. — Он поднял голову. — Но ведь ты и сам это знаешь. Ведь ты не раз там бывал.

— Бывал, — согласился Джек. — Хороший город, хорошие люди. — Ему не нужно было добавлять, что присутствие агентов Секретной службы и действия местной полиции значительно облегчали ему жизнь. — И что же ещё вы думаете о нашем друге Сали?

— Мне нужно повнимательнее изучить информацию, но я ведь уже сказал, что уверен: судя по его поведению, он игрок. Если бы он состоял в нью-йоркской мафии, я решил бы, что он ученик consiglieri^[622].

Теперь уже Джек чуть не поперхнулся крем-содой.

— Это высокое положение?

— Золотое правило, Джек. Тот, у кого есть золото, и устанавливает правила. Сали имеет доступ к огромным деньгам. Его семья куда богаче, чем ты решил попервоначалу. Мы оцениваем их в четыре или пять миллиардов долларов.

— Так много? — Райан удивился по-настоящему.

— Достаточно ещё раз взглянуть на те денежные счета, на которых он учится управлять деньгами. Он играет, самое большее, с пятнадцатью процентами от общей суммы. Отец, по всей вероятности, ограничивает его действия. Не забывай, что он занят в бизнесе сохранения капиталов. И настоящий владелец денег, то есть его отец, не захочет выдать ему всю кучу, чтобы он играл с нею, повышая своё образование. В денежном бизнесе по-настоящему имеет значение то, чему ты научишься уже после того, как повесишь на стену университетский диплом. У мальчика, похоже, есть некоторые способности, но он до сих пор думает не мозгами, а тем, что у него упрятано в ширинке. В этом нет ничего удивительного, среди богатой молодёжи это распространено, но если ты хранишь в бумажнике несколько гигадолларов, то, скорее всего, захочешь держать своего мальчика на поводке. Следует также учесть, что предприятия, которые он, по-видимому, финансирует — ладно, пусть будет: мы подозреваем, что он финансирует, — не являются по-настоящему капиталоёмкими. Ты особо пометил кое-какие сделки. И поступил весьма умно. А ты обратил внимание, что когда он летел домой, в свою Саудовскую Аравию, то зафрахтовал для себя «Гольфстрим G-V»?

— Э-э-э... нет, — сознался, чуть помявшись, Джек. — Я на это не смотрел. Только мне казалось, что он всегда летает первым классом.

— Да, точно так же, как и твой отец, и ты сам. Настоящим первым классом. Джек, в таких делах нет мелочей, которые можно было бы оставить без внимания.

— А что вы думаете о том, как он пользуется кредитной карточкой?

— Самая обычная картина, хотя все равно довольно примечательная. Он мог бы позволить себе все, что угодно, если бы только захотел, но он, похоже, предпочитает оплачивать большую часть своих расходов наличными, и при этом тратит меньше, чем получает на эти расходы. Типичная ситуация для игроков. Саудовским властям до этого нет дела, вот он и живёт на наличные, потому что он так хочет, а не потому, что ему приходится. По каким-то причинам, не кажущимся очевидными с первого взгляда, он старается держать часть своей жизни в тайне. Возможно, из чисто практических соображений. Я нисколько не удивлюсь, если узнаю, что у него есть не только те кредитные карточки, о которых нам известно, но и другие — на временно неиспользуемые счета. Сегодня к вечеру я повнимательнее разберусь в его счетах. Он пока что не знает, как держать свои действия в секрете. Слишком молодой, слишком неопытный, никакого специального образования. Но я всё же думаю, что он игрок и надеется в недалёком будущем выйти в лидеры высшей лиги. Молодёжь и богачи никогда не славились терпением, — закончил Каннингхэм.

Я должен был сам додуматься до этого, — сказал себе Джек. — Я должен был продумать все более тщательно. Ещё один важный урок. Нет мелочей, которые не заслуживали бы проверки. Что представляет собой тот парень, которым мы занимаемся? Как он видит мир? Как он хочет изменить мир? Отец много раз говорил ему, насколько важно уметь смотреть на мир глазами своего противника: проникнуть в его мысли, и потом посмотреть на мир.

Сали производит впечатление парня, вся жизнь которого подчинена страсти к женщинам, — но не скрывается ли за этим что-нибудь ещё? Зачем он то и дело «снимает» девок — потому, что у него от них едет крыша, или же он хочет таким образом задурить головы своим врагам? Исламский мир воспринимает и Америку, и Великобританию, по существу, как одинаковых врагов. У них один язык, они одинаково высокомерно относятся ко всем остальным, у них чуть ли не общие вооружённые силы — с тех пор как британцы и американцы начали вместе выступать по очень многим мировым вопросам. Это стоило хорошенько обдумать. Не делай никаких предположений, пока не посмотрел на мир его глазами. Неплохой урок для одного ленча.

* * *

Шоссе плавно забирало направо. По обеим сторонам федеральной автострады № 81 лежали невысокие зелёные холмы, на которых располагались фермы, главным образом молочные, если судить по пасущимся коровам. Судя по надписям на зелёных щитах, ответвлявшиеся от автострады дороги вели в никуда — в том смысле, что эти направления не имели ровно никакого отношения к его цели. То и дело попадались выкрашенные в белый цвет коробки церквей. На дороге встречались школьные автобусы, но совсем не было полицейских автомобилей. Он слышал о том, что в некоторых американских штатах дорожная полиция разъезжает не на раскрашенных, заметных издали автомобилях, а в самых обычных с виду машинах, таких же, как та, в которой ехал он. Только, вероятно, на них должны быть дополнительные радиоантенны. Он праздно подумал: ездят ли здешние водители в ковбойских шляпах? Скорее всего, они были бы здесь неуместны, хотя коров тут очень много. Корова. Его мысли переключились на вторую суру Корана. Если Аллах говорит, чтобы ты зарезал корову, ты должен зарезать её, не задавая лишних вопросов. Старая ли корова, молодая ли корова — просто корова, угодная богу. Разве не все жертвы были угодны Аллаху, если их приносили не ради тщеславия и жалких надежд? Конечно, все, пока правоверные приносили их в смирении духа, ибо Аллах радовался приношениям истинно правоверных.

Да.

Он и его друзья принесут достойную жертву, истребляя неверных.

Да.

Затем он увидел надпись: «ФЕДЕРАЛЬНАЯ АВТОМАГИСТРАЛЬ 64», но стрелка указывала на запад, а это было неправильно. Они должны были ехать на восток, пересечь восточные горы. Мустафа закрыл глаза и представил себе карту, на которую смотрел много-много раз. Сначала около часа на север, и потом повернуть на восток. Да.

* * *

— Брайан, эта обувка развалится, если не завтра, то послезавтра уж точно.

— Послушай, Дом, в них я впервые пробежал милю за четыре с половиной минуты, — огрызнулся морской пехотинец. — Такие вещи надо помнить и дорожить ими.

— Может, ты и прав, но уже на следующей пробежке они развалятся, и ты, как пить дать, вывихнешь щиколотку.

— Да что ты говоришь? Ставлю доллар — ничего подобного не случится.

— Принято! — поспешно отозвался Доминик. Они крепко пожали друг другу руки, скрепляя пари.

— Мне они тоже кажутся довольно потрёпанными, — заметил Александер.

— Может быть, мамочка, вы прикажете купить ещё и новые футболки?

— Все равно они расползутся уже в этом месяце, — задумчиво произнёс Доминик, глядя в сторону.

— Ах, так! Ладно, тогда этим утром я со своей «береттой» докажу, что тебе не по мишени стрелять, а только в задницу.

— Конечно, может, тебе и повезёт, — фыркнул Энцо. — А вот два раза подряд — сумеешь?

— Ставлю пять долларов.

— Идёт. — Братья снова пожали друг другу руки. — Если так пойдёт дальше, я точно разбогатею, — сказал Доминик. Пришло время подумать об обеде. Сегодня вечером он приготовит телячьи отбивные. Он разбирался в мясе, а в местных магазинах имелось как раз то, что его устраивало. Жаль, конечно, телёнка, но ведь забивал его не он, а кто-то другой.

* * *

Вот оно: «АВТОСТРАДА 64», следующий выезд. Мустафа уже изрядно устал и имел полное право передать руль Абдулле, но он хотел сам завершить путь и полагал, что вполне продержится ещё час. Им предстояло преодолеть очередной горный хребет. Машин на дороге было много, но движение в основном было встречным. Они въехали наверх к... да, это действительно оказалось нечто вроде невысокого перевала, с южной стороны которого стоял отель, а дальше открывался изумительный вид на лежащую южнее долину. На щите было написано её название, но слово оказалось слишком трудным для него, и он не смог в уме сложить буквы воедино. Он невольно взглянул направо. Это место не уступало по красоте самому раю, а может быть, даже и превосходило его. Там имелась даже площадка, на которой можно было бы остановиться, выйти и полюбоваться пейзажем. Но у них, естественно, не было времени на такие глупости. Очень кстати дорога плавно пошла под уклон, и настроение водителя сразу изменилось. Осталось меньше часа езды. Ещё одну сигарету, чтобы соблюсти график. На заднем сиденье Рафи и Зухайр опять проснулись и рассматривали пейзаж. Это была для них последняя такая возможность.

День для отдыха и разведки. Скоординировать по электронной почте свои действия с тремя другими командами — и они смогут приступить к выполнению своей миссии. После которой они попадут прямиком в объятия Аллаха. До чего счастливая судьба!

Глава 13 Место встречи

После безостановочной поездки протяжённостью в две тысячи миль пункт назначения нисколько не разочаровал их. Менее чем в километре от 64-й автомагистрали находился отель «Холидей инн экспресс», производивший вполне удовлетворительное впечатление, тем более что совсем рядом располагался ресторан «Рой Роджерс», а пройдя сто метров в гору, можно было попасть в «Данкин Донатс». Мустафа направился в гостиницу и снял два смежных номера, расплатившись по кредитной карточке «Visa» лихтенштейнского банка. Завтра они внимательно исследуют все, что нужно, но сейчас нужнее всего выспаться. Даже еда была сейчас не так важна. Он подогнал автомобиль к дверям комнат первого этажа, где им предстояло поселиться, и выключил мотор. Рафи и Зухайр отперли номера, а затем вернулись и открыли багажник. Оттуда они достали свои сумки, под которыми лежали четыре автомата, все ещё завёрнутые в толстые дешёвые одеяла.

— Вот мы и на месте, — объявил Мустафа, входя в комнату. Это был самый обычный мотель, а не те почти роскошные гостиницы, к которым они привыкли. В каждом номере имелась ванная и маленький телевизор. Дверь между номерами была открыта. Мустафа позволил себе расслабленно рухнуть навзничь на его кровать, двуспальную, но предназначенную только для него. Однако предстояло сделать ещё кое-какие необходимые дела.

— Друзья, оружие должно быть спрятано всегда, и занавески никогда не должны открываться. В окно может заглянуть кто угодно, а мы проделали слишком дальний путь не для того, чтобы позволить себе дурацкий риск, — предупредил он своих спутников. — В этом городе есть полиция, и не следует думать, что она вся состоит из дураков. Мы отправимся в рай, когда сами сочтём момент подходящим, но не в результате глупой ошибки. Не забывайте об этом. — После этого он сел и снял ботинки. Ещё он подумал о душе, но слишком устал для того, чтобы идти мыться, а завтра наступит уже скоро.

— В какой стороне здесь Мекка? — спросил Рафи.

Мустафе пришлось задуматься на секунду, в течение которой он сумел мысленно представить себе прямую линию, ведущую к Мекке и к центру города, священному камню Каабе, средоточию исламской вселенной, куда они обращали намаз, пятикратную молитву, во время которой, стоя на коленях, читали стихи из святого Корана.

— Вон в той, — сказал он, указывая на юго-восток, туда, где лежала Северная Африка, за которой располагалось самое святое из всех святых мест.

Рафи развернул молитвенный коврик и опустился на колени. Он запоздал с началом молитвы, но всё же не забывал о своих обязанностях правоверного.

Сам же Мустафа бесшумно прошептал: «Да останется это забытым» — в надежде, что Аллах увидит, насколько он вымотался и простит ему этот грех. Но разве Аллах не обладал бесконечным милосердием? И, кроме того, вряд ли пропущенную из-за непреодолимой усталости молитву следовало считать таким уж непростительным грехом. Мустафа снял носки, снова повалился на кровать и менее чем через минуту крепко уснул.

В соседней комнате Абдулла тоже сотворил намаз, включил проводок компьютера в гнездо телефонного аппарата, набрал 800 и услышал негромкий визг, сообщавший о том, что ноутбук подключается к сети. Через несколько секунд он узнал, что на его адрес поступила почта. Три письма, плюс к ним куча обычного хлама. Электронные письма он сохранил на жёстком диске и сразу же вышел из сети, пробыв в Интернете от силы пятнадцать секунд — это была ещё одна мера предосторожности, необходимость которой им старательно внушали перед отъездом.

* * *

Абдулла, конечно же, не мог знать, что один из аккаунтов^[623] уже перехвачен и частично расшифрован Агентством национальной безопасности. Когда его аккаунт — идентифицированный лишь по части слова и нескольким цифрам — вступил в контакт с адресом Саида, второй адрес тоже оказался учтён, но лишь как получатель, а не отправитель.

* * *

Группа Саида первой достигла места своего назначения — Колорадо-Спрингс (города в их планах упоминались исключительно под кодовыми обозначениями) — и удобно расположилась в мотеле, находящемся в десяти километрах от цели. Сабави, уроженец Ирака, добрался до Де-Мойна, штат Айова, а Мехди — до Прово, что в Юте. Все были готовы приступить к действию. До начала операции оставалось менее тридцати шести часов.

Дать ответы Абдулла решил предоставить Мустафе как командиру. Хотя ответ, заранее запрограммированный, уже находился в компьютере: «190, 2», что означало 190-й стих второй суры. Это был не то чтобы боевой клич, а скорее подтверждение признания веры, которая привела их сюда. Эти четыре цифры означали: продолжайте выполнение задания.

* * *

Брайан и Доминик смотрели по кабельному каналу «История» какую-то передачу о Гитлере и холокосте. Все, связанное со Второй мировой войной, было изучено вдоль и поперёк, так что надеяться на обнаружение каких-то новых фактов вроде бы казалось бессмысленным. И всё же историкам то и дело удавалось откопать что-то новенькое. Частично это, по-видимому, происходило благодаря педантичности немцев, оставивших в пещерах Гарцких гор необъятные архивы, которым предстояло быть объектом академических исследований на протяжении ещё нескольких столетий, ибо людей неизменно интересовало строение мозгов и образ мыслей чудовищ в человеческом облике, способных хладнокровно запланировать, подготовить и совершить такие преступления.

— Ну, Брайан, — спросил Доминик, ткнув пальцем в сторону экрана, — что ты думаешь обо всём этом?

— Полагаю, что все эти несчастья мог бы предотвратить один-единственный выстрел из пистолета. Беда только в том, что никто не способен провидеть будущее более-менее далеко. Даже цыганские гадалки. Чёрт возьми, Адольф их тоже неплохо перетряхнул. Им-то почему не пришло в голову вовремя смыться куда подальше?

— А ты знаешь, что большую часть жизни Гитлер провёл, имея всего лишь одного телохранителя? В Берлине у него была квартира на втором этаже с отдельным выходом на улицу. Возле двери стоял этот самый охранник из СС, вероятно даже не сержант. Хлопнуть парня по башке, открыть дверь, подняться наверх и прикончить негодяя. Это спасло бы множество жизней, братец. — Доминик для большей убедительности кивнул собственным словам и потянулся за стаканом с белым вином.

— Проклятье! Ты серьёзно? Неужели действительно все так и было?

— Это информация от Секретной службы. Они обязательно направляют кого-нибудь из своих инструкторов в Квантико, чтобы он читал там для всех классов лекции по методике охраны. Нас это тоже здорово удивило. Возникла прорва вопросов. Парень сказал, что можно было без всякого труда подойти к этому охраннику или даже оказаться у него за спиной, сделав вид, будто идёшь в винный магазин. Чертовски легко! А суть дела состоит в том, что Адольф считал себя бессмертным, что он был уверен, будто пуля с его именем ещё не отлита. Чёрт возьми, у нас самих одного президента пришибли на железнодорожной платформе, когда он ждал своего поезда. Кто же это был? Если не ошибаюсь, Честер Артур. А потом Мак-Кинли застрелил парень, шедший ему навстречу с поднятой забинтованной рукой. У меня такое впечатление, что в те годы люди вели себя довольно небрежно.

— Да уж, работать в таких условиях было бы намного легче, но я все равно буду настаивать, что лучше всего воспользоваться винтовкой, да чтобы расстояние было не меньше полутысячи метров.

— Послушай, Альдо, но ведь тут пропадёт все чувство приключения!

— Знаешь, Энцо, никто не сможет заплатить мне столько, чтобы я согласился изображать из себя камикадзе. Понимаешь ли, у них обычно не бывает будущего.

— А как же насчёт террористов-смертников на Ближнем Востоке?

— Иная культура, дружище. Иной менталитет. Неужели ты не усвоил это ещё во втором классе? Ты не можешь совершить самоубийство, потому что это смертный грех, после которого ты никогда не войдёшь в Царствие Небесное. Мне-то казалось, что в школе сестра францисканка Мэри объясняла это очень убедительно.

Доминик громко рассмеялся.

— Ну, ты вспомнил! Я уже черт-те сколько не вспоминал о ней. Зато тебя она всегда считала примерненьким, золотюсенким мальчоночкой.

— Только потому, что я не бузил в классе, как ты.

— Ладно — в классе, а как в морской пехоте?

— Бузить? Сержанты наводили порядок, прежде чем я успевал хоть бы что-нибудь заметить. Никто не смел прекословить ганни Салливэну, даже полковник Уинстон. — Он ещё с минуту смотрел на экран телевизора. — Знаешь, Энцо, пожалуй, действительно бывают времена, когда одна пуля может предотвратить много горя. Взять того же Гитлера — как же был нужен кондуктор, который прокомпостировал бы ему билет в одну сторону. Но почему-то этого не смогли сделать даже прекрасно подготовленные, опытные, боевые офицеры.

— Парень, подложивший ему бомбу, был настолько уверен, что погибнут все, кто находился в зале, что даже не вернулся, чтобы проверить результат. В Академии ФБР нам каждый день повторяли, что предположения и излишняя самоуверенность — мать и отец всех провалов.

— Хочешь сказать, что нужно всегда проверять, как ты справился с делом? В смысле — все, что стоит выстрела, заслуживает как минимум двух пуль, да?

— Аминь, — торжественно подтвердил Доминик.

* * *

Дело дошло до того, что, проснувшись утром от голоса диктора радиостанции Эн-пи-ар, Джек Райан-младший бессознательно изготовился услышать что-то ужасное. Он предположил, что такое предчувствие возникло у него от наличия огромного количества сырой информации, в которой он пока что не смог разобраться, и потому не знал, что горячо, а что — не очень.

Но хотя он знал не все, даже того, что было известно, хватало, чтобы заставить его неотступно тревожиться. Его мысли сосредоточились на Уде бен-Сали; несомненно, потому, что Сали был единственным «игроком», о существовании которого ему было хорошо известно. И ещё, наверно, потому, что Сали был объектом его личного социопсихологического исследования. Он должен был понять эту «птицу», потому что если бы ему это не удалось, то... то, вероятно, ему пришлось бы искать другую работу. Пока что он не думал о такой возможности для себя, потому что это, между прочим, само по себе ставило под сомнение его будущее в разведывательном бизнесе. Конечно, его отцу потребовалось много времени, чтобы определить, для какого же занятия он лучше всего годится; он находился в поиске девять лет после окончания Бостонского колледжа — а ведь Джек получил диплом в Джорджтауне менее года тому назад. Итак, удастся ли ему заслужить учёную степень в Кампусе? Он здесь едва ли не самый молодой. Даже секретарши — по крайней мере, те, которых он успел увидеть, казались постарше, чем он. Проклятье, с этой точки зрения ему ещё не приходилось смотреть на жизнь!

Сали оказался для него чем-то вроде экзамена, и экзамена крайне важного.

Значило ли это, что Тони Виллс уже узнал и проанализировал все подробности, касающиеся этого человека? Или, напротив, он должен был расследовать всес начала до конца и передать начальству результаты, после того как сам сделает все выводы? Это была очень серьёзная мысль, несмотря на то, что она пришла ему в голову, когда он стоял в ванной перед зеркалом, держа в руке электробритву «Норелко». Он больше не учился в школе. «Неуд» здесь означал провал. Всей жизни? Нет, не настолько ужасно, но ничего хорошего это бы не сулило. Ему было о чём подумать, сидя в кухне за кофе с программой новостей Си-эн-эн в качестве шумового фона.

* * *

За завтраком Зухайр отправился вверх по холму, где купил две дюжины пончиков и четыре больших стакана кофе. Америка была воистину безумной страной. Очень много естественных богатств — деревья, реки, великолепные дороги, невероятно высокое благосостояние — и все это досталось идолопоклонникам. И он тоже находился здесь, пил их кофе и ел их пончики. Действительно, мир сошёл с ума, и его существование происходило по какому-то плану, впрочем, это был собственный план Аллаха, и правоверный не должен дерзать постичь его. Следовало лишь беспрекословно следовать по пути, начертанному рукой бога. По возвращении в мотель он нашёл оба телевизора включёнными на канал Си-эн-эн — глобальную сеть новостей с чётко выраженной симпатией к евреям. Какая жалость, что никто из американцев не смотрит «Аль-Джазиру» — там, по крайней мере, пытались обращаться к арабам, хотя, по его мнению, тоже успели подцепить американскую болезнь.

— Вот еда, — объявил Зухайр. — И питьё. — Одна коробка пончиков осталась в его комнате, а вторая была предназначена для другой, где Мустафа, продрыхнувший без просыпу одиннадцать часов, все ещё тёр кулаками глаза.

— Хорошо ли ты спал, брат? — обратился Абдулла к руководителю группы.

— Замечательно, но ноги все ещё плохо разгибаются. — Протянув руку, Мустафа взял большой картонный стакан с кофе, а затем извлёк из коробки пропитанный кленовым сиропом пончик и жадно откусил сразу половину. Потом он ещё раз потёр глаза тыльной стороной ладони и снова уставился в телевизор. Необходимо знать, что случилось в мире за последнее время. Израильская полиция открыла огонь и убила ещё одного святого мученика, прежде чем он успел взорвать закреплённый на теле заряд «семтекса».

* * *

— Что за херня? — выругался Брайан. — Какие могут быть трудности, когда всего-то нужно — потянуть за верёвку?

— А мне гораздо интереснее, как израильтянам удалось выйти на него. Надо полагать, что они смогли завести себе осведомителя в этой группе «Хамас». Судя по всему, была развёрнута большая операция, как водится, с кодовым названием, при участии полиции, с внушительным бюджетом, да ещё и с серьёзной помощью со стороны их лавки призраков.

— Если я не ошибаюсь, в их разведке широко используются пытки, верно?

Доминик с секунду подумал, а потом кивнул:

— Да. Считается, что это проходит под контролем суда и всего такого, но допрашивают они и впрямь малость посерьёзнее, чем мы, никуда тут не денешься.

— А помогает?

— Мы обсуждали это в Академии. Если ты проведёшь острой финкой поперёк члена какого-нибудь парня и дашь ему понять, что в следующий раз нажмёшь посильнее, у него, вероятнее всего, проснётся желание спеть то, чего ты ждёшь, но вряд ли это то занятие, о котором хочется распространяться. Я имею в виду, что, если обсуждать пытки абстрактно, кое-что может показаться даже забавным, но делать такие вещи самому... Другой вопрос: сколько полезной информации таким образом добывается? Если тебе грозят отрезать самое дорогое, ты, пожалуй, будешь говорить о том, что знаешь и чего не знаешь, лишь бы спасти своего маленького друга и избавиться от боли. Если следователь не знает больше, чем преступник, тот запросто может наговорить такого, что ты вместо Калифорнии отправишься в Гренландию. Как бы там ни было, мы себе такого позволить не можем. Ну, ты же понимаешь: Конституция и прочая бредятина. Можно пугать их тем, что своим упрямством они наматывают себе дополнительные сроки, можно кричать на них, но даже и тут есть границы, которые нельзя переходить.

— Ну, и как там они? Поют?

— Как правило. Допрос — это искусство. Бывают парни, обладающие настоящим талантом. Мне самому как-то не выпала возможность напрактиковаться в этом деле, зато приходилось видеть, как ловко кое-кто разыгрывает партии. Главная хитрость заключается в том, чтобы установить взаимосвязь с этой сволочью, вовремя вставлять всякие фразочки вроде: и что, эта маленькая паскуда действительно сама тебя попросила, да? Потом тебя, возможно, потянет блевать, но цель игры — заставить подонка проколоться и выдать себя. А уж когда он вернётся в камеру или тем более выйдет на свободу и сунется на свою «малину», там с ним разберутся по высшему классу, так что и не представишь сразу. Только вот педофилам, тем более педофилам-убийцам, в тюрьму лучше не попадать.

— Охотно верю этому, Энцо. Возможно, что ты даже оказал добрую услугу тому хмырю из Алабамы.

— Это зависит от того, веришь ты в ад или нет, — ответил Доминик. У него были на этот счёт свои собственные соображения.

* * *

Этим утром Виллс прибыл на работу необычно рано. Войдя в комнату, Джек увидел, что он уже сидит за столом.

— На этот раз вы меня обогнали.

— Вернули из ремонта автомобиль жены. Теперь, для разнообразия, возить детей в школу может она, — объяснил тот. — Посмотрите-ка, что нам прислал Мид.

Джек включил компьютер, дождался завершения загрузки и набрал свой персональный пароль, обеспечивавший доступ к информационному потоку, соединяющему два правительственных разведывательных агентства.

Возглавляло список электронных документов проходившее под грифом «СРОЧНО! ВАЖНО!» послание из Форт-Мида в ЦРУ, ФБР и Министерство безопасности. Одна из этих организаций непременно должна была в ближайшие часы доложить о полученной информации президенту. Как ни странно, в документе не имелось никакого текста — лишь какие-то цифры.

— Ну, и?.. — насторожённо спросил Джек.

— Итак, это может быть указание на определённое место из Корана. Коран состоит из ста четырнадцати частей — сур. В каждой из них разное количество стихов. Если так оно и есть, то отсылка приведёт к стиху, не содержащему ничего драматического. Посмотрите сами и удостоверьтесь.

Джек послушно защёлкал мышью.

— И все?

Виллс кивнул.

— Все. Но в Форт-Миде думают, что за столь неброским сообщением должно скрываться что-то важное. Для важных сообщений агенты частенько используют тексты с противоположным значением.

— Так... Так! Вы говорите мне об этом, потому что на первый взгляд послание ерундовое, но может оказаться важным, да? Но, послушайте, Тони, ведь это можно сказать о чём угодно! Что ещё вам известно? Что-то о сети, в которой работает этот парень, да?

— Это европейская сеть, принадлежащая частному владельцу и имеющая порядка восьмисот номеров по всему миру. Нам известно, что её использует кое-кто из плохих парней. Но определить, где находятся люди, когда входят в систему, мы не можем.

— Пусть так. Но, во-первых, мы не знаем, имеет ли сообщение вообще хоть какое-то значение. Во-вторых, мы не знаем, откуда сообщение было передано. В-третьих, мы никак не можем узнать, получил ли его кто-нибудь вообще, а если получил, то где, гори он в аду, его искать. Самая логичная версия — мы не знаем ни черта, и поэтому все ударились в панику. Чем мы располагаем ещё? Отправитель. Что о нём известно?

— Он или она, поскольку мы не знаем даже этого, вполне возможно, активно участвует в игре.

— За какую команду?

— Все, опять же, предположительно. В АНБ говорят, что, судя по синтаксису, первым языком у этого парня является арабский. Специалисты из ЦРУ с этим согласны. Им уже доводилось ловить песенки этой птички. Он время от времени передаёт всякие гадости кое-каким неприятным людям, и случается, что эти передачи совпадают по времени с некоторыми неприятными вещами.

— Есть ли вероятность того, что он передал сигнал, так или иначе связанный с тем смертником, которого израильской полиции удалось прикончить сегодня утром?

— Возможно, но вероятность не слишком велика. Насколько мы знаем, отправитель не связан с «Хамас».

— Но точно мы этого не знаем, верно?

— С этими парнями никогда нельзя быть ни в чём уверенными.

— Получается, что мы вернулись туда же, откуда вышли. Целая толпа народу побежала, не зная куда и зачем.

— Это большая проблема. В нашей бюрократии лучше поднять ложную тревогу и быть поднятым на смех, чем смолчать, а потом смотреть, как большой серый зверь уносит овцу.

Райан откинулся на спинку стула.

— Тони, сколько лет вы проработали в Лэнгли?

— Несколько, — ответил Виллс.

— Как же, чёрт возьми, вам удалось все это выдержать?

Старший аналитик пожал плечами:

— Иногда я и сам этому удивляюсь.

Джек снова уткнулся в экран. Нужно было просмотреть все остальные перехваченные сообщения. Лишь для того, чтобы обезопасить собственную задницу, он решил выяснить, не сделал ли Сали за последние несколько дней чего-нибудь необычного. Приняв такое решение, Джон Патрик Райан-младший начал думать и поступать, как бюрократ, даже не отдавая себе отчёта в этом.

* * *

— Завтра поработаем немного иначе, — сказал Пит близнецам. — Объектом будет Мичелл, но на сей раз она замаскируется. Ваша задача — установить её личность и проследить до места назначения. Кстати, должен вам сказать, что она неплохо умеет маскироваться.

— Она примет пилюлю невидимости, да? — спросил Брайан.

— Это её дело, — ответил Александер.

— Вы дадите нам хотя бы волшебные очки, позволяющие видеть сквозь косметику?

— Даже если бы у нас такие были — не дал бы все равно.

— Ну, дружище, вы и тип! — холодно бросил Доминик.

* * *

К одиннадцати утра пришло время заняться осмотром цели.

Удобно расположенный — всего в четверти мили к северу от автострады № 29, шарлотсвиллский «Фэшн-Сквер-Молл» представлял собой не очень большой, но и не очень маленький торговый центр, обслуживавший как достаточно высокие запросы местной аристократии, так и многочисленных студентов расположенного поблизости Университета Виргинии. С одной стороны площадь замыкал «ДжиСиПенни», с другой — «Сирс», а посредине — магазины мужской и женской одежды «Белкс». Как ни странно, продовольственных магазинов там не оказалось вообще — тот, кто проводил первичную разведку, кто бы он ни был, здорово прошляпил. Хотя ничего катастрофического в этом не было. И неожиданного — тоже. Первичную разведку проводила команда обычных добровольцев-помощников, вероятно, относившихся к своему заданию как к увеселительной поездке. Но оказавшись на месте, Мустафа понял, что беды халатность разведчиков не принесёт.

С центральной площадки имелись входы во все четыре главных коридора торгового комплекса. Там же помещался большой информационный стенд с планом расположения всех магазинов. Мустафа уставился на схему. Прежде всего ему бросилась в глаза шестиконечная звезда Давида. Неужели здесь есть синагога? Разве такое возможно?! Он отправился в указанную сторону, в глубине души надеясь, что так и окажется на самом деле.

Увы, его затаённая надежда не сбылась. Вместо синагоги он увидел перед собой офис местной службы безопасности аллеи, где сидел служащий в форме: светло-голубой рубашке и темно-синих брюках. А вот кобуры у него Мустафа не разглядел, хотя и всматривался очень внимательно. И это было хорошо. Что у него имелось, так это телефон, несомненно, соединённый с местной полицией. И потому этот чёрный мужчина должен оказаться первым. Приняв это решение, Мустафа развернулся, прошёл мимо уборных, мимо автомата по продаже кока-колы и повернул направо, в сторону от магазина мужской одежды.

И понял, что оказался в идеальном месте. Всего три главных входа, и совершенно открытое поле обстрела с центральной площадки. Отдельные магазины представляли собой по большей части прямоугольные ячейки с открытым доступом из коридоров. Завтра, примерно в это же время, здесь будет ещё больше народу. Он оценил количество покупателей и продавцов в двести человек, и хотя всю дорогу в этот город питал надежду, что им удастся убить тысячу, но сейчас счёл, что смерть и двухсот неверных должна стать достаточно внушительной победой. Здесь имелись самые разнообразные магазины, и, в отличие от торговых центров Саудовской Аравии, мужчины и женщины делали покупки на одних и тех же этажах. И ещё здесь оказалось много детей. Вывески четырех магазинов сообщали, что здесь торгуют детскими товарами. Он увидел даже магазин под названием «Дисней»! Этого он никак не ожидал и решил, что ударить по одному из самых почитаемых в Америке идолов будет очень славно.

Сбоку подошёл Рафи.

— Ну, как?

— Могло бы быть и побольше целей, но расположение просто идеальное для нас, — вполголоса ответил Мустафа. — Все на одном уровне.

— Аллах, как всегда, благоволит нам, мой друг, — сказал Рафи, неспособный скрыть свой энтузиазм.

Кругом мельтешили люди. Много молодых женщин везли детей в колясках — Мустафа видел, что их можно будет накрыть огнём из специальной ниши совсем рядом с парикмахерской.

Ему было необходимо совершить одну покупку. То, что требовалось, он обнаружил в радиомагазине рядом с «Драгоценностями Залеса». Четыре портативных рации и батарейки. Он расплатился наличными, а потом ему ещё пришлось прослушать лекцию о том, как пользоваться этой ерундой.

Теоретически, могло быть и лучше, но их миссия планировалась не для бойкой городской улицы. Помимо всего прочего, там слишком высока вероятность столкнуться с вооружёнными полицейскими, которые постараются им помешать. Поэтому, как бывает в жизни, нужно взвешивать горькое и сладкое, а здесь сладкого было, на их вкус, даже слишком много. Все четверо купили у «Тётушки Энн» по крендельку и направились обратно, мимо «ДжиСиПенни», к своему автомобилю. Детальный план предстояло разработать в своём мотеле, за пончиками и кофе.

* * *

Официально Джерри Раундс считался начальником группы стратегического планирования «белой» стороны Кампуса. С этой работой он справлялся, по самым придирчивым оценкам, весьма неплохо — он без труда смог бы войти в число самых зубастых волков Уолл-стрит, если бы не предпочёл после окончания Пенсильванского университета стать офицером разведки военно-воздушных сил. До того, как получить полковничьи погоны, он за счёт ВВС прошёл курс и получил степень магистра в Уортоновской школе бизнеса. Благодаря этому, он смог повесить на стенку кабинета магистерский диплом, а также обрёл изумительное основание для занятий финансовым бизнесом. Пожалуй, это оказалось даже забавным — с точки зрения непосвящённого — поворотом судьбы бывшего главного аналитика ВВС США, случившимся после того, как он покинул штаб-квартиру военной разведки, находившуюся на территории авиабазы Боллинг в Вашингтоне. Впрочем, за время службы он точно выяснил, что пребывание в качестве «почётного офицера» — он ни разу в жизни не надевал серебряные «крылышки» военнослужащего ВВС — не давало ни малейшей компенсации за положение второразрядного сотрудника в организации, которой с начала до конца управляют те, кто пробивает дырки в небе, и где не имеет ни малейшего значения то, что ты умнее двадцати своих соседей по комнате, вместе взятых. Переход на работу в Кампус серьёзно расширил его кругозор во многих отношениях.

— Что это значит, Джерри? — спросил Хенли.

— Народ в Форт-Миде и на противоположной стороне реки почему-то очень здорово разволновался, — ответил Раундс, передавая боссу небольшую стопку бумаг.

Бывший сенатор пробежал все листки глазами — ему потребовалось на это не более минуты — и вернул их своему сотруднику. Ему не нужно было напрягать память, чтобы вспомнить, что почти все это он уже читал.

— И?..

— И на сей раз они могут быть правы, босс. Я следил за фоновыми событиями. Получается, что у нас сложилась комбинация из, бесспорно, сокращённой переписки известных игроков, которая вдруг завершается бессмысленным абзацем. Всю свою жизнь в разведуправлении я присматривался к совпадениям. Так вот, это не совпадение.

— Допустим. Но что же они будут делать со всем этим?

— Начиная с сегодня немного усилят меры безопасности в аэропортах. ФБР собирается поставить своих людей в некоторых коридорах прилёта.

— По телевидению об этом что-нибудь было?

— По-моему, мальчики и девочки из Министерства безопасности немного поумнели и теперь не так активно рекламируют себя. Ведь это совершенно непродуктивно. Если вы будете громко орать на крысу, то никогда её не поймаете. Наоборот, нужно отвлечь её внимание приманкой и сломать её проклятущую шею.

Или, может быть, лучше незаметно подпустить с другой стороны кошку, чтобы та прыгнула на неё, — подумал Хенли, но не стал говорить это вслух. Да и это было бы очень непростой задачей. Вместо этого он спросил:

— Есть какие-нибудь соображения о нашей роли во всём этом?

— На данный момент — нет. Это похоже на приближение атмосферного фронта. Он может нести с собой проливной ливень и град, но самое большее, что мы способны ему противопоставить, это взять зонтик и закрыть окно в гостиной.

— Джерри, насколько надёжны наши сведения о парнях, занимающихся планированием, — тех, кто отдаёт приказы?

— Среди них есть очень толковые ребята.

— И если они излишне всполошатся...

Раундс сразу же согласно кивнул.

— Попали в самую точку, босс. Тогда большие шишки забьют их в норы по самые ноздри. Особенно если им неизвестно о приближающейся буре.

— Какая на сегодня самая большая опасность?

— ФБР думает о заминированных автомобилях или же диверсантах-смертниках, упакованных в пластит, — как бывает в Израиле. Это возможно, но, с оперативной точки зрения, представляется мне не слишком вероятным. — Раундс наконец-то опустился на стул, предложенный ему ещё до начала разговора. — Одно дело — надеть на парня пояс смертника и посадить его в городской автобус, чтобы он доехал до нужного места и там соединил провода, но если говорить о нас, то все куда сложнее. Доставить террориста сюда и снарядить его — это означает, что взрывчатка уже запасена здесь, а подобное не так-то просто, — затем предоставить ему возможность ознакомиться с обстановкой, после чего доставить его на место. Затем остаётся надеяться, что смертник не откажется от своего намерения, оказавшись вдали от своих товарищей и всей организации. Очень много всякой всячины может пойти наперекосяк, и именно поэтому «чёрные» операции всегда стараются планировать как можно проще. Зачем отказываться от своих привычек, чтобы наживать лишние неприятности?

— Джерри, сколько у нас имеется настоящих целей? — спросил Хенли.

— Всего? Шесть — примерно. Из них четыре действительно реальные, без дураков.

— Вы можете предоставить мне их сводки и данные о местонахождении?

— По первому вашему слову.

— В понедельник. — Нет никакого смысла забивать себе голову этими проблемами до конца недели. Он запланировал два дня кататься верхом. В конце концов, имел же он право время от времени позволить себе немного отдохнуть.

— Понял вас, босс. — Раундс поднялся, направился к двери, но, уже взявшись за ручку, остановился. — Кстати, в отделе ценных бумаг «Моргана и Стила» есть один парень. Тот ещё жулик. Очень быстро и вольно играет с клиентскими деньгами — примерно, один и пять. — Это означало, что финансист пустил в оборот около ста пятидесяти миллионов долларов чужих денег.

— Он как-то связан с нашими делами?

— Нет, я стал присматриваться к нему по собственной инициативе. Познакомился с ним два месяца назад в Нью-Йорке, и он мне что-то здорово не глянулся. Вот я и решил посмотреть, что у него делается в компьютере. Хотите видеть его записи?

— Это не наша работа, Джерри.

— Знаю. Я занялся им, прежде всего, чтобы убедиться, что он не развлекается с нашими фондами. Впрочем, мне кажется, он уже сообразил, что пора делать ноги, например, купить билет в Европу — в одну сторону. Все же нужно, чтобы кто-нибудь им занялся. Может быть, шепнуть Гасу Вернеру?

— Я должен подумать об этом. Спасибо за предупреждение.

— У меня все. — С этими словами Раундс исчез за дверью.

* * *

— Значит, нам нужно просто подкрасться к ней так, чтобы она нас не заметила? — спросил Брайан.

— Такое у вас задание, — подтвердил Пит.

— Насколько близко?

— Насколько сможете.

— Настолько, чтобы можно было трахнуть её? По темечку? — невинным тоном осведомился морской пехотинец.

— Настолько, чтобы можно было разглядеть её серьги, — вежливо, но твёрдо указывая голосом на то, что он уловил двусмысленность, но не намерен шутить, ответил Александер. Его уточнение было немаловажным, поскольку волосы миссис Петерс почти доставали до плеч.

— То есть не стрелять ей в затылок, а перерезать горло? — не унимался Брайан.

— Послушайте, Брайан, вы можете изощряться в остроумии сколько угодно. Вас устроит, если я скажу: подойти к ней настолько близко, чтобы можно было дотронуться рукой?

— Ладно, ладно, понимаю, — сказал Брайан. — А сумочки с оружием нужно брать с собой?

— Да, — ответил Александер, хотя на самом деле никакой нужды в этом не было. Брайан с самого начала был для него здоровенной занозой в заднице. Вообще, слыханное ли дело: морской пехотинец, терзаемый угрызениями совести? Причём когда ещё ничего не сделано.

— С ними сразу станем заметными, — возразил Доминик.

— Так замаскируйте их как-нибудь, — уже с некоторым раздражением предложил инструктор.

— Когда мы полностью узнаем, зачем все это нужно? — спросил Брайан.

— Скоро.

— Вы повторяете это уже который день.

— Послушайте, вы можете вернуться к себе в Северную Каролину, как только захотите.

— Я подумываю об этом, — вызывающе отозвался Брайан.

— Завтра пятница. Обдумайте это во время уик-энда, ладно?

— Разумно, — пошёл на попятную Брайан. Тон перепалки стал несколько более резким, чем ему хотелось. Значит, пришло время отступить. Вообще-то, он вовсе не испытывал к Питу неприязни. Дело было в незнании и его личном нежелании согласиться с тем, как это выглядело. Особенно учитывая слова о том, что объектом может оказаться и женщина. Причинить вред женщине — это никоим образом не укладывалась в его жизненное кредо. Тем более ребёнку. Брайан целиком и полностью разделял отношение брата к тому случаю, из-за которого тот оказался здесь. Он между делом задал себе вопрос, поступил бы он так же в схожей ситуации, и решил: конечно, наверняка (хотя полной уверенности на самом деле не испытывал). Когда обед закончился, близнецы быстро убрали и вымыли посуду, после чего отправились на первый этаж и уселись перед телевизором, чтобы посмотреть ещё какую-нибудь передачу по каналу «История» и выпить стаканчик-другой.

* * *

Почти точно так же проводил время и Джек Райан-младший, державший в левой руке стакан, куда была налита кока-кола с капелькой рома, а в правой — пульт дистанционного управления, которым он время от времени переключал свой телевизор с «Истории» на «Историю-интернешнл», неизменно задерживаясь на минуту-другую на биографическом канале, где как раз показывали двухчасовой фильм об Иосифе Сталине. «Второго такого негодяя, — думал Джек, — пожалуй, и не найдёшь. Это ж надо: заставить своего ближайшего помощника подписать приговор собственной жене! Проклятье. Но каким же образом этот столь непривлекательный на вид человек смог безоговорочно подчинить себе всех, кто его окружал? Какова была природа его власти над всеми остальными? Откуда она взялась? Как он её поддерживал?» Родной отец Джека был достаточно властным человеком, но он никогда не возвышался над людьми таким или подобным образом. Вероятно, он даже не думал об этом, а уж тем более о том, чтобы посылать людей на смерть для собственного развлечения. Откуда брались такие люди? Сохранился ли кто-нибудь из этой породы в настоящее время?

Пожалуй, что да. В мире одна-единственная вещь оставалась неизменной — человеческая природа. Жестокое, звериное начало в человеке не могло никуда деться. Можно допустить, что общество больше не поощряет это качество в той степени, в какой это было, скажем, в Римской империи. Там воспитывали и тренировали людей специально для профессионального участия в гладиаторских играх, в ходе которых каждого из них, рано или поздно, настигала насильственная смерть. Неприятная сторона этих размышлений заключалась в том, что если бы он получил доступ к машине времени, то мог бы отправиться — нет, сделал бы это наверняка! — в амфитеатр Флавиев, чтобы посмотреть это варварское развлечение. Хотя бы раз — но посмотрел бы. Исключительно из чисто человеческого любопытства, а не из кровожадности. Это было бы дополнительной возможностью получше узнать историю, почувствовать культуру, связанную с твоей, но при этом настолько отличающуюся от неё. Его, наверно, вырвало бы от этого зрелища... а может быть, и нет. Не исключено, что любопытство оказалось бы сильнее отвращения. Зато он был полностью уверен в том, что если бы ему довелось отправиться в прошлое, он взял бы с собой друга. Например, «беретту» 45 калибра — из такого пистолета его учил стрелять Майк Бреннан. Он задумался над тем, много ли народу захотело бы предпринять такое путешествие. Вероятно, довольно много. Мужчин. Но не женщин. Женщины потребовали бы, чтобы их обеспечили множеством всяких удобств, в том числе и социального плана, и лишь потом отправились бы в поездку. Но мужчины? Мужчины воспитывались на таких кинофильмах, как «Сильверадо» и «Спасти рядового Райана». Мужчине всегда в глубине души хочется узнать, как он справится с подобной ситуацией. Так что, как ни крути, человеческая природа действительно не изменилась. Общество решило, что жестоким не следует давать воли, и поскольку человек является разумным существом, большинство людей воздерживается от такого поведения, которое может привести их в тюрьму или даже в помещение для казни. Из этого следует, что человек способен обучаться по ходу дела, но его основные побудительные мотивы, вероятно, не меняются, и, следовательно, маленькое мерзкое животное, сидящее в каждом из нас, приходится подкармливать фантазиями, книгами, кинофильмами, сновидениями и мыслями, которые возникают в мозгу в ожидании прихода сна. Возможно, полицейские находятся в лучшем положении. Они могут время от времени выпускать эту тварюшку на волю, когда им приходится иметь дело с переступившими через черту. Вероятно, в этом можно найти немалое удовлетворение, потому что в своём положении они одновременно и кормят своего зверя, и защищают общество.

Но если животное все ещё живёт в человеческих сердцах, значит, где-то есть люди, которые направляют все свои таланты на то, чтобы не сдерживать зверя, а подчинить его своей воле и использовать в своих целях, приспособить для помощи в достижении силы и власти. Таких людей принято объединять под названием «плохие парни». Неудачников называют социопатами. А тех, кто добивается успеха... президентами.

Когда же наконец он от этого избавится, — вдруг спросил себя Джек-младший. Получается, что он всё ещё остаётся ребёнком, хотя и по собственному убеждению, и по закону уже стал взрослым человеком. А что, взрослый человек перестаёт расти? Перестаёт мечтать и задавать вопросы? Перестаёт гоняться за информацией или — как он сам назвал это — искать правду?

Но, чёрт возьми, что делать с правдой, когда она станет тебе известна? Этого он тоже пока не знал. Возможно, это относилось к одной из тех вещей, которые ему ещё предстояло узнать. Несомненно, им двигало то же самое стремление к знаниям, какое имелось и у отца — иначе он смотрел бы сейчас какую-нибудь бессмысленную комедию, а не эту программу. Может быть, купить книгу о Сталине и Гитлере? Историки всегда роются в старинных документах. Беда лишь в том, что они подгоняют найденные факты под свои собственные представления. Возможно, для того, чтобы анализировать эти вещи, на самом деле нужен не столько историк, сколько психиатр. У психиатров тоже имелись свои идеологические предубеждения, но, по крайней мере, профессионализм накладывал некий отпечаток на их мыслительные процессы. Джека изрядно раздражало то, что каждый вечер ему приходилось засыпать с головой, полной недодуманных мыслей и ненайденных истин. Но это, старался он успокоить себя, было важной составляющей той штуки, которая называется жизнью.

* * *

Все четверо молились. Почти беззвучно. Абдулла чуть слышно бормотал себе под нос слова Корана. Мустафа благоговейно повторял священную книгу в мыслях — не всю, конечно, а лишь те части, которые помогут ему завтра выполнить его миссию. Быть храбрым, помнить об их святом деле и выполнить его без милосердия. Милосердие было делом Аллаха.

«Что, если мы выживем?» — спросил он себя, и сам удивился этой мысли.

Конечно же, у них имелся план и на такой случай. Тогда им предстояло бы уехать на запад, попытаться вернуться через границу в Мексику и оттуда прилететь обратно домой, где их с великой радостью встретили бы оставшиеся там товарищи. По правде говоря, он не ожидал такого поворота событий, но надежда никогда не подчиняется полностью приказам мыслей, и хотя рай настойчиво манил к себе, но ведь, кроме земной жизни, он, Мустафа, ничего не знал.

И эта мысль тоже изумила его. Неужели у него появились сомнения в вере? Нет, только не это! Просто случайные соображения. «Нет бога, кроме Аллаха, и Мохаммед пророк его», — мысленно пропел он шахаду — символ веры, являющийся основой основ ислама. Нет, он не отринет теперь свою веру. Вера провела его вокруг света вплоть до того места, где ему предстоит принять мученическую кончину. Вера укрепляла и лелеяла его на всём протяжении жизни, начиная с детства, она помогла выдержать и злобу отца, и пребывание в доме неверных, которые плевали на ислам и лобызались с израильтянами, так что ему оставалось лишь подтвердить веру своей жизнью. И, вероятно, смертью. Почти наверняка так случится, если только сам Аллах не желает иного. Поскольку все, что происходит в жизни, записано собственной рукой Аллаха...

* * *

Будильник просигналил за несколько минут до шести. Брайан постучал в дверь брата.

— Просыпайся, джи-мэн^[624]. Мы впустую тратим солнечный свет.

— Ты серьёзно? — осведомился Доминик с дальнего конца коридора. — Ну что, Альдо, наколол тебя? — За всё время их совместного обучения такое случилось впервые.

— Тогда вперёд, Энцо, — бодро откликнулся Брайан, и они бок о бок устремились во двор. Вернулись они через час с четвертью и вскоре сидели за завтраком.

— В такой день особенно приятно, что ты живой, — заметил Брайан после первого глотка кофе.

— В морской пехоте твоей заднице, наверно, здорово промыли мозги, — отозвался Доминик, тоже отхлебнув кофе.

— Нет, просто эндорфины играют. Вот так человеческое тело и обманывает само себя и мозги хозяина.

— Вы скоро перерастёте это, — вмешался в шутливую перепалку Александер. — Подготовились к полевым учениям?

— Так точно, главный сержант, — улыбнулся Брайан. — Сейчас пойдём и добудем Мичелл к ленчу.

— Только если сможете выследить её, оставшись незамеченными.

— Знаете, было бы куда легче сделать это в лесу. Меня учили действовать как раз там.

— Брайан, а как по-вашему, чем мы здесь занимаемся? — мягко спросил Пит.

— Ах, вот оно что!

— Сначала купи новые ботинки, — посоветовал Доминик.

— Да знаю я... Им и впрямь пришёл конец. — Матерчатый верх уже кое-где оторвался от резинового низа, а подошвы протёрлись почти до дыр. Но ему очень не хотелось расставаться с этими кроссовками. Он пробежал в них бог знает сколько миль, а мужчина может в таких вещах проявлять сентиментальность, которая непонятна его супруге (если она у него есть) и здорово раздражает её.

— Поедем туда пораньше. Обувной магазин совсем рядом с тем местом, где берут тележки, — напомнил брату Дом.

— Да знаю я... Ладно, Пит, дадите нам какой-нибудь совет по поводу Мичелл? — спросил Брайан. — Вы знаете, что мы привыкли получать инструктаж перед тем, как отправиться на задание.

— Вполне нормальный вопрос, капитан. Я думаю, что её стоит искать в районе между «Викториаз сикрет» и «Гэп». Если вы подойдёте к ней вплотную и останетесь незамеченными, значит, вы выиграли. Если же она назовёт имя одного из вас, когда вы будете дальше чем в десяти футах от неё, — вы проиграли.

— Это не очень-то справедливо, — указал Доминик. — Она знает, как мы выглядим, знает и рост, вес. Настоящий плохой парень такой информации иметь не может. Можно, конечно, сделаться немного подлиннее, а вот покороче — никак.

— Высокие каблуки будут на мне плохо смотреться, — поддержал брата Брайан.

— Верно, дамские туфельки не для ваших ножек, тут вы правы, Альдо, — согласился Александер. — Но кто вам когда-нибудь говорил, что эта работа будет лёгкой?

Самое главное, что мы понятия не имеем, какой будет эта гребаная работа, — подумал Брайан, но промолчал.

— Значит, мы импровизируем, изворачиваемся и побеждаем любой ценой?

— Кем ты будешь сегодня — Грязным Гарри? — спросил Доминик, доедая макмаффин.

— В Корпусе он считается самым толковым из гражданских. Из него, наверно, вышел бы хороший ганни.

— Ну да, со «смит-вессоном» почти полудюймового калибра.

— Слегка шумновато для личного оружия. И тяжёлое — долго не поделишься. Одно достоинство — автомат. Тебе приходилось из него стрелять?

— Стрелять — нет, но довелось подержать в руках в Квантико. Действительно, настоящая пушка — не возьмёшь с собой без тягача. Зато дырки делает — одно загляденье.

— Да, но носить его с собой сможет разве что Халк Хоган.

— Я уже слышал это, Альдо. — Честно говоря, пояса-сумки не столько прятали пистолеты, сколько обеспечивали их удобное ношение. Любой коп должен распознать содержимое с первого взгляда, хотя большинство гражданских действительно можно обмануть. Оба брата, когда надевали пояса, клали туда заряженные пистолеты и по одному запасному магазину. Приказав сегодня взять с собой оружие. Пит хотел затруднить им слежку за Мичелл Петерс. Но ведь от инструкторов в первую голову и ожидают таких вот подвохов, верно?

* * *

В то же самое время день начался и в пяти милях от братьев, в «Холидей инн экспресс». В отличие от нескольких предыдущих дней, все четверо обитателей сдвоенного номера мотеля развернули молитвенные коврики и, как один, сотворили утренний намаз, уверенные, что делают это в последний раз. На это ушло всего несколько минут, после чего все вымылись, чтобы очистить себя для предстоящей миссии.

Зухайр даже не пожалел времени, чтобы подровнять свою вновь отпущенную бороду, без которой он не был согласен отправляться в вечность, и лишь после этого стал одеваться.

И лишь полностью собравшись, они сообразили, что лучшее для них время дня ещё не наступило. Абдулла отправился наверх в «Данкин донатс» за завтраком и кофе и на обратном пути прихватил даже газету. Все четверо внимательно просмотрели её, пока завтракали и курили.

Какими бы фанатиками ни считали их враги, они оставались такими же людьми, как и все остальные. Им было очень тяжело переносить напряжение ожидания, и с каждой минутой становилось все хуже и хуже. Кофе лишь взбудоражил их; от кофеина руки начали дрожать, а прищуренные глаза все пристальней впивались в телевизионные экраны, откуда сообщали новости. Каждые несколько секунд они смотрели на часы, тщетно желая, чтобы стрелки ускорили своё движение по циферблатам, и пили, пили кофе...

* * *

— Ну что, мы тоже начинаем волноваться? — обратился Джек к Тони, когда они вновь встретились в Кампусе. Он указал на монитор: — Скажите-ка, дружище: что здесь есть такое, чего я не вижу?

Виллс немного отъехал на стуле от своего стола.

— Складывается комбинация фактов. Возможно, за ней стоит что-то реальное. Возможно, это только совпадение... Возможно также, что это лишь конструкция, сложившаяся в умах профессиональных аналитиков. Что, по-вашему, нужно сделать, чтобы понять, какой вариант верен?

— Подождать недельку, а потом посмотреть, произошло что-нибудь или нет.

Тони Виллс от души расхохотался.

— Теперь, юноша, я вижу, что вы действительно осваиваете ремесло разведчика. Господи, я видел своими глазами, что в нашем деле проваливается куда больше предсказаний, чем в Пимлико во время скачек «Прикнесс». Понимаете ли, если вы чего-то не знаете, значит, вы именно не знаете, но люди, занятые в нашем бизнесе, очень не любят думать таким образом.

— Помню, когда я был ещё маленьким, папа время от времени впадал в совершенно кошмарное настроение...

— Он ведь служил в ЦРУ ещё во времена «холодной войны». Важные шишки всегда требовали предсказаний, которых никто им не мог дать — по крайней мере, осмысленных. Ваш отец относился к числу тех парней, которые говорили: «Немного подождите и увидите сами». Тех, кто сидел наверху, такие предложения обычно приводили в бешенство, но, должен заметить, обычно он оказывался прав, и во время его вахты никогда не происходило никаких несчастий.

— Удастся ли мне когда-нибудь достичь такого же уровня?..

— На это вполне можно надеяться, мой мальчик, но ведь никогда ничего нельзя сказать наверняка. Вам повезло, что вы попали сюда. Сенатор хотя бы понимает, что значит «не знаю». Это значит, что его люди честны перед ним и собой и знают, что никто из нас не бог.

— Да, я помню это по Белому дому. Меня всегда изумляло, сколько же народу в округе Колумбия воспринимает себя богами и даже выше.

* * *

За рулём сидел Доминик. Поездка в город — три-четыре мили вниз по склону холма — всегда доставляла ему большое удовольствие.

— "Викториаз сикрет"? Представляешь: мы застукаем её, когда она будет примерять ночнушку? — задумчиво произнёс Брайан.

— Об этом можно только мечтать, — ответил Доминик, сворачивая налево, на Рио-роуд. — Мы приехали немножко рановато. Что, пойдём сначала купим тебе ботинки?

— Разумно. Остановись перед «Белкс» для мужчин.

— Есть, шкипер.

* * *

— Ну что, пора? — спросил Рафи. Уже в третий раз за последние тридцать минут.

Мустафа посмотрел на часы: 11.48. Пожалуй, нормально. Он кивнул.

— Друзья, складывайте вещи.

Оружие, уложенное в хозяйственные сумки, не было полностью снаряжено. В полном сборе оно делалось слишком громоздким. Каждый имел при себе двенадцать заряженных магазинов на тридцать патронов, скреплённых попарно изолентой. К каждому автомату прилагался здоровенный глушитель, который нужно было накрутить на ствол. Эти приспособления требовались не столько для того, чтобы глушить выстрелы, сколько для улучшения прицельности. Мустафа помнил, что сказал ему Хуан в Нью-Мексико. Это оружие имело свойство сбиваться с точки прицела, уходя вверх и вправо. Но и он, и его друзья не в первый раз держали в руках автоматы и прекрасно умели стрелять, тем более что это оружие они уже опробовали при получении и знали, на что рассчитывать. Кроме того, они шли в место, которое американские солдаты назвали бы «средой, насыщенной целями».

Зухайр и Абдулла вынесли дорожное имущество и вновь уложили его в багажник арендованного «Форда». Немного подумав, Мустафа решил положить туда же и оружие, так что все вынесли свои сумки с автоматами и поставили их на дно багажника. Когда всё было сделано, Мустафа сел в машину и привычным движением вставил ключ в замок зажигания. Поездка предстояла очень короткая. Место назначения было видно уже от мотеля.

Стоянки для автомобилей располагались рядом с главными входами в торговый комплекс. Он выбрал северо-западный вход, рядом с магазином «Белкс» для мужчин — там имелось место, достаточно близкое ко входу. Выключив мотор, он, сидя за рулём, произнёс последнюю утреннюю молитву. Остальные последовали его примеру, после чего вышли и все подошли к багажнику. Мустафа поднял крышку. Они находились менее чем в пятидесяти метрах от двери. Строго говоря, в скрытности уже не было особого толку, но Мустафа помнил о правилах обеспечения безопасности операции. Чтобы как можно дольше оттянуть реакцию полиции, следовало действовать именно так, как он наметил вчера. Поэтому он приказал своим спутникам пока что не вынимать оружие. С сумками, одинаково висевшими у каждого на левой руке, они направились к двери.

Дело происходило в пятницу; народу в торговом центре оказалось не так много, как, скажем, в субботу, но для их целей хватало и этого. Они миновали «ЛензКрафтер», где толпилось немало покупателей — большинство из них, вероятно, убегут целыми и невредимыми, что было прискорбно, но самые посещаемые места находились дальше.

* * *

Брайан и Доминик побывали в магазине «Фут локерс», но ничего из имевшегося там Брайану не понравилось. По соседству располагался «Страйд Райт», но там имелся только детский ассортимент, и поэтому близнецы отправились дальше и повернули направо. В «Америкен игл аутфиттер», скорее всего, удалось бы найти что-нибудь с кожаным верхом и достаточно высокое, поддерживающее лодыжку.

* * *

Свернув налево, в сторону центральной площадки, Мустафа миновал магазин игрушек и несколько различных фирм, торгующих одеждой. Его взгляд быстро обегал все вокруг. На виду было не менее сотни человек, и, если судить по «К&Б тойз», в других розничных магазинах могло оказаться ничуть не меньше покупателей. Он прошёл мимо большого прилавка с солнцезащитными очками и повернул направо, в направлении помещения службы безопасности. Оно располагалось очень удобно — в десятке шагов от уборных. Все четверо вместе вошли в мужскую уборную.

Они не остались незамеченными — несколько человек обратили внимание на четвёрку мужчин сходного, достаточно экзотического обличия, но американский торговый центр — это почти то же самое, что зоопарк, только для людей, и, чтобы люди действительно заметили что-нибудь, нужно, чтобы оно было очень уж необычным, а ещё желательнее — опасным.

В мужской уборной они достали оружие из своих сумок, собрали его. Взвели затворы. Вставили магазины в гнезда. Рассовали по пять спаренных магазинов в карманы штанов. Двое привернули на стволы длинные глушители. Мустафа и Рафи не стали этого делать, решив после недолгого размышления, что их больше устроят звуки стрельбы.

— Готовы? — спросил предводитель. В ответ все дружно кивнули.

— В такомслучае, скоро будем все вместе есть баранину в раю. По местам. Начинайте стрельбу следом за мной.

* * *

Брайан примерял высокие кожаные ботинки. Не совсем такие, к каким он привык в морской пехоте, но они казались очень удобными и сидели так, будто были сшиты по ноге на заказ.

— Неплохо.

— Положить в коробку? — спросила продавщица.

Альдо на мгновение задумался и решил:

— Нет, лучше я их сразу обновлю. — Он протянул девушке свои многострадальные «Найкс», она ловко подсунула под них коробку из-под новых ботинок и направилась к кассовому аппарату.

* * *

Мустафа посмотрел на часы. Он решил дать своим друзьям две минуты на то, чтобы они заняли места.

Рафи, Зухайр и Абдулла теперь направлялись к центральной площадке торгового комплекса, держа свои автоматы под мышками стволами вниз. Как ни странно, покупатели не обращали на них ни малейшего внимания — настолько все были поглощены собственными делами. Когда секундная стрелка миновала двенадцать, Мустафа глубоко вздохнул, вышел из мужской уборной и сделал несколько шагов налево.

Охранник сидел за своим высоким столом и читал журнал, когда заметил, как на столешницу упала тень. Подняв голову, он увидел мужчину с кожей оливкового цвета.

— Я могу чем-нибудь помочь вам, сэр? — вежливо осведомился он. На какую-либо дальнейшую реакцию у него совершенно не оставалось времени.

— Аллах акбар! — громко прокричал в ответ Мустафа и вскинул «ингрэм».

Мустафа нажимал на спусковой крючок не более секунды, но за это время в грудь большого чернокожего мужчины успело войти девять пуль. Охранника отбросило на полшага назад, и, уже мёртвый, он упал на кафельный пол.

* * *

— Что это было, чёрт возьми? — в ту же секунду спросил Брайан у брата — единственного человека, оставшегося рядом с ним, когда все остальные покупатели, как по команде, повернули головы налево.

* * *

Рафи находился совсем рядом с братьями — всего лишь в двадцати пяти футах и немного правее, — когда услышал очередь. Этот звук был для него сигналом о том, что надо начинать. Он присел, сильно согнув ноги, вскинул «ингрэм» и повернулся в сторону «Викториаз сикрет». Там собралось много женщин, вернее, бабья без всяких понятий о приличиях и морали — иначе они не стали бы рассматривать это тряпьё, которое могут носить одни только шлюхи. «Возможно, — успел подумать он, — кое-кто из них будет прислуживать мне в раю». Направив дуло в сторону толпы покупательниц, он нажал на спуск.

Раздался оглушительный грохот. Пули попали в трех женщин, которые сразу же рухнули на пол. Все остальные застыли на месте с широко раскрытыми от изумления глазами. Они были настолько потрясены, что не могли ни пошевелиться, ни закричать.

Со своей стороны, Рафи был неприятно удивлён тем, что более половины выпущенных им пуль попало совершенно не туда, куда он хотел. Плохо сбалансированное оружие не повиновалось его руке, и большая часть очереди угодила в потолок. Резко лязгнул затвор, сообщая о том, что патроны кончились. Террорист изумлённо взглянул на автомат, затем вынул опустевший магазин, перевернул «спарку», вставив в гнездо полный рожок и вскинул оружие, намереваясь теперь стрелять более прицельно. Женщины к этому мгновению успели опомниться и кинулись к выходу из магазина, поэтому Рафи поднёс «ингрэм» к плечу.

* * *

— ...! — воскликнул Брайан. Что, чёрт возьми, происходит?! — возопил внутренний голос в его мозгу.

— Ты ох..нно прав, Альдо. — Доминик молниеносным движением передвинул свой пояс-сумку вперёд и дёрнул за «липучку», откинув клапан, прикрывавший две застёжки-"молнии". Ещё через секунду «смит-вессон» оказался у него в руках.

— Прикрой мою задницу! — вполголоса сказал он брату. Стрелок с небольшим пистолетом-пулемётом в руках стоял совершенно открыто за киоском драгоценностей и смотрел в другую сторону. Но ведь они находились не в Додж-Сити^[625].

Доминик упал на одно колено, отработанным до автоматизма движением вскинул пистолет в обеих руках и всадил две пули в середину спины мерзавца, а затем добавил ещё одну — в затылок. Человек с автоматом упал ничком. Судя по алому фонтанчику, который взметнула третья пуля, никаких дальнейших действий с его стороны можно было не опасаться.

Агент ФБР подскочил к безжизненному телу и отшвырнул оружие ногой. Он сразу же определил его марку и отметил, что карманы убитого набиты запасными магазинами. Первая мысль, пришедшая ему в голову, была самой обычной: «Вот дерьмо!» Буквально в следующую секунду он услышал хриплый треск автоматной стрельбы откуда-то слева.

— Энцо, там ещё кто-то есть! — крикнул Брайан, стоявший совсем рядом, справа от брата, с «береттой» в правой руке. — Этот готов. Есть идеи?

— Следуй за мной, прикрывай мою задницу!

Мустафа оказался в магазинчике дешёвых ювелирных изделий. Там, перед прилавком и за ним, находилось шесть женщин. Он дал от бедра очередь по ним, опустошив первый магазин, и испытал мгновенный прилив удовлетворения, глядя, как женщины падали. Когда стрельба прекратилась, он отсоединил пустой магазин, перевернул «спарку», хлопнул по торцу ладонью, чтобы присоединить магазин, и взвёл затвор.

* * *

Тем временем оба близнеца двигались в западном направлении. Без чрезмерной спешки, но и не тратя времени попусту. Доминик шёл впереди, а Брайан держался на два шага дальше. Оба смотрели главным образом туда, откуда доносился какой-нибудь шум. Все, чему Брайана учили несколько лет, сейчас всплыло в его памяти. Используй все имеющиеся укрытия и возможности замаскировать себя. Определи местонахождение противника и первым войди с ним в огневой контакт.

И, едва ему в голову пришла эта фраза, слева, из «Кэй джевелерз», появилась фигура человека, державшего у бедра автомат и поливавшего свинцом соседний ювелирный магазинчик. Повсюду голосили люди, не видя ничего вокруг, они бежали туда, где, по их расчётам, должен находиться выход, не давая себе труда даже посмотреть, откуда угрожает опасность. Многие падали, по большей части женщины. И несколько детей.

Впрочем, всего этого братья почти не видели. И даже упавших если и замечали, то не обращали на них внимания. Сейчас было не до этого. Требовалось полностью пустить в дело то, чему их учили. Враг, которого необходимо убить, стоял неподалёку и расстреливал ювелирный магазин.

— Направо, — бросил Брайан и устремился туда, низко пригнувшись, но не сводя глаз с преступника.

* * *

Стремление поскорее разделаться с убийцей чуть не погубило самого Брайана. Зухайр, находившийся в «Клер бутик», только что расстрелял полный магазин и теперь пребывал в нерешительности насчёт того, куда направиться дальше. Так и не решив этого вопроса, он повернул налево и сразу же увидел мужчину с пистолетом в руке. Он аккуратно приложил автомат к плечу, нажал на спуск...

...две вылетевшие пули не причинили никому ни малейшего вреда, а потом затвор звонко щёлкнул. Первый магазин опустел; ему потребовалось две-три секунды, чтобы сообразить это. Он поспешно перезарядил оружие, прихлопнул торец магазина ладонью, оглянулся...

...и вооружённый человек исчез. Куда? Лишившись выбранной было цели, террорист резко повернулся и размеренным шагом направился в магазин «Белке» для женщин.

* * *

Брайан присел на корточки возле киоска с солнцезащитными очками и посмотрел направо.

Вон он, идёт налево. Он поднял «беретту», выстрелил один раз...

...но пуля пролетела мимо, потому что именно в эту долю секунды человек пригнулся.

— ...! — Брайан выпрямился, перехватил пистолет в обе руки, повёл оружием, сопровождая цель, и выпустил четыре пули. Все они попали в торс ниже плеч.

* * *

Мустафа услышал звук, но не почувствовал ударов. Его организм был под завязку насыщен адреналином, а при таких обстоятельствах тело просто не чувствует боли. Лишь секунду спустя он отхаркнул сгусток крови, совершенно опешив от неожиданности. Больше того, когда он попробовал повернуться налево, тело не пожелало сразу выполнить приказ сознания. Замешательство продлилось лишь секунду или две, а потом...

* * *

... Доминик оказался лицом к лицу со вторым террористом и навёл на него оружие. И снова он выстрелил, как его учили, — в центр массы. «Смит», пистолет одинарного действия, пролаял дважды.

Прицел оказался настолько хорош, что первая пуля угодила в автомат...

* * *

..."Ингрэм" подскочил в руках Мустафы. Он с трудом удержал его. Впрочем, ему удалось увидеть, кто в него стрелял; он тщательно прицелился, нажал на спуск — и ничего не произошло. Скосив глаза на своё оружие, он увидел, что пуля пробила дыру в стальном боку «ингрэма», как раз там, где ходил затвор. Ещё секунда-другая потребовалась ему, чтобы осознать, что он обезоружен. Но враг все ещё находился перед ним, и он кинулся ему навстречу, рассчитывая воспользоваться своим оружием, как дубиной, раз уж не осталось никакой другой возможности.

* * *

Доминик тоже растерялся. Он ясно видел, что по меньшей мере одна его пуля пробила ублюдку грудь, а вторая обезвредила оружие. Почему-то он решил, что стрелять не стоит. Поэтому он сильно ударил мерзавца в лицо рукоятью «смит-вессона» и бросился дальше, в том направлении, откуда снова донеслись звуки стрельбы.

* * *

Мустафа почувствовал, что его ноги начали подгибаться. Удар в лицо оказался куда болезненнее, чем пять попавших в него пуль. Он снова попытался повернуться, но левая нога не выдержала тяжести тела, и он упал, перевернулся на спину, и вдруг ощутил, что ему чрезвычайно трудно дышать. Он попробовал сесть или хотя бы просто повернуться на бок, но как секундой раньше его подвели ноги, так сейчас отказалась повиноваться вся левая сторона тела.

* * *

— Двое готовы, — сказал Брайан. — Что дальше?

Криков стало вроде бы поменьше, но не так чтобы очень заметно. А вот стрельба все ещё продолжалась, только её звуки изменились...

* * *

Абдулла благословлял судьбу за то, что решил воспользоваться глушителем. Благодаря этому приспособлению, он стрелял гораздо точнее, чем мог надеяться.

Он находился возле музыкального магазина «Сэм Гуди», где было полно студентов. У этого отсека имелось ещё одно преимущество — там не было второй двери, поскольку он располагался совсем рядом с западным входом. Абдулла с расплывшимся в широкой ухмылке лицом вошёл в магазин, открыв огонь на ходу.

Прежде всего он увидел по лицам расстреливаемых, что они не верят в происходящее, и тут же сказал себе, что именно за неверие он их и убивает. Он в мгновение ока расстрелял первый магазин, причём оказалось, что глушитель позволил ему положить в цель не менее половины пуль. Мужчины и женщины — мальчики и девочки — подняли крик; первое время они остолбенело стояли на месте, глядя на своего убийцу, дав ему и отобрав у себя несколько драгоценных, смертельных секунд, а потом бросились бежать. Но с расстояния менее десяти метров ему ничего не стоило попадать им в спины, да и бежать им на самом деле было некуда. Поэтому он стоял на месте и поливал помещение свинцом, предоставляя своим жертвам самим соваться под пули. Кое-кто пытался проскочить к главному входу, укрываясь за стойками с компакт-дисками. Этих он расстреливал наверняка, благо расстояние не превышало двух метров. В считанные секунды он расстрелял первую спарку магазинов, бросил опустевшие рожки на пол и полез в карман, извлёк вторую пару, вставил магазин на место, пришлёпнул его ладонью и передёрнул затвор. На задней стенке магазина, за прилавком, висело большое зеркало, в которое почему-то ещё не попала ни одна пуля, и в этом зеркале он увидел...

* * *

— Господи! Ещё один! — громко выдохнул Доминик.

— Ладно. — Брайан метнулся к другой стороне, занял позицию у самой стены и поднял «беретту». Он очутился в том самом проходе, где находился террорист, но, увы, не получил от этого никаких преимуществ — человеку, стрелявшему с правой руки, здесь было неудобно. Он оказался перед выбором: либо стрелять с левой, слабой, руки, в чём он, к великому сожалению, очень мало практиковался, либо выбраться из-за укрытия (которое, правда, было довольно ненадёжным) и подставиться под ответный огонь подонка. Но какая-то составляющая его существа, воспитанная в Корпусе морской пехоты, сказала: «Хрен с ним!», и он шагнул налево, вскинув пистолет обеими руками.

Абдулла заметил его, снова ухмыльнулся и поднёс оружие к плечу — вернее, вознамерился это сделать.

Альдо дважды прицельно выстрелил ему в грудь, но не увидел никакого результата, и тогда принялся стрелять без остановки, пока не опустел магазин пистолета. Более двенадцати пуль вошли в тело мужчины...

* * *

...Абдулла чувствовал каждое попадание, чувствовал, как каждая пуля сотрясала его тело. Он попытался открыть ответный огонь, но все его пули прошли мимо неверного, а потом тело перестало его слушаться. Он упал ничком, все ещё стараясь придумать, как же оказать сопротивление.

* * *

Брайан поспешно выбросил пустой магазин, достал из сумки запасной, хлопком ладони загнал его в рукоятку и защёлкнул рычажок замка. Теперь он действовал, словно подчиняясь автопилоту. Ублюдок все ещё шевелился! Пора его успокоить. Он шагнул к вытянувшемуся на полу телу, пинком отбросил оружие в сторону и всадил ещё одну пулю в затылок лежавшему. Череп словно взорвался; кровь и мозги разбрызгались по полу.

* * *

— Господи, Альдо! — воскликнул Доминик, подбегая к брату.

— ... с ним! Там остался самое меньшее ещё один. А у меня всего одна обойма, Энцо.

— У меня тоже, братишка.

Как ни удивительно, большинство лежавших на полу людей, включая тех, в кого угодили пули террористов, были все ещё живы. Зато кровь лилась рекой. Впрочем, братья были слишком сильно напряжены, чтобы это зрелище могло оказать на них какое-то воздействие. Они вышли обратно в большой проход и направились к востоку.

Здесь зрелище было ещё страшнее. На полу повсюду текли реки крови, как на скотобойне, которую братья никогда не видели. Со всех сторон раздавались крики и стоны. Брайан прошёл совсем рядом с маленькой — не больше трех лет — девочкой, стоявшей над телом матери и растерянно размахивавшей руками, как птенец крыльями. Нет времени, будь оно все проклято, совершенно нет времени — ни секунды. Как бы ему хотелось, чтобы здесь оказался Пит Рэндалл. Пит отличный медик. Но даже петти-офицера Рэндалла зрелище этой ужасной бойни должно было вывести из равновесия.

Вновь послышались приглушённые автоматные очереди. Стрельба шла в магазине «Белке» для женщин, слева от них. Судя по звуку, не слишком далеко. Стрельбу из боевого оружия не спутаешь ни с чем. Братья разделились. Каждый направился по своей стороне коридора, ведущего мимо кофейного буфета и обувного магазина «Бостониан шуз», к месту следующей схватки.

На первом этаже «Белке» торговали косметикой и парфюмерией. Братья, как и перед этим, спешили на звук стрельбы. Здесь оказалось шесть женщин — по три в каждой половине. Некоторые из них на первый взгляд казались мёртвыми. Часть, совершенно очевидно, была жива. Кто-то молил о помощи, но на это совершенно не было времени. Близнецы снова разделились. Стрельба вдруг прекратилась. Она раздавалась спереди слева, но сейчас стихла. Может быть, террорист сбежал? Или же у него просто кончились патроны?

Весь пол был усыпан стреляными девятимиллиметровыми медными гильзами. Доминик понял, что мерзавца здесь довольно долго никто не беспокоил. Почти все зеркала, прикреплённые к толстым квадратным колоннам, были разбиты пулями. Благодаря профессиональной подготовке, он видел, что террорист, судя по всему, шёл вперёд, расстреливая всех, кто попадался ему на пути, — здесь были одни только женщины, — а затем повернул налево и назад, вероятно, решив отправиться туда, где потенциальных целей будет больше.

«Похоже, этот сукин сын один», — подумал Брайан.

* * *

Так с кем и с чем мы столкнулись? — думал на ходу Доминик. — Как он поведёт себя дальше? Как работают его мозги?

Брайан смотрел на происходящее проще: где ты, подонок?! Для морского пехотинца террорист был всего лишь вооружённым врагом, и ничем иным. Не личностью, не человеком, не даже разумным существом, а только вооружённой целью.

* * *

Зухайр неожиданно почувствовал, что его возбуждение спадает. Хотя волновался он, как никогда в жизни. Она вообще-то была не слишком богата событиями. Он за свою короткую жизнь успел вступить в связь со всего лишь несколькими женщинами и сегодня здесь убил их гораздо больше, чем оттрахал... но ему, здесь и сейчас, это казалось примерно одним и тем же.

И все это казалось ему в высшей степени удовлетворительным. Он совершенно не слышал стрельбы, раздававшейся в других местах торгового центра. Он и собственной-то стрельбы почти не слышал, настолько был сосредоточен на убийстве. До чего же хорошее это занятие! Выражение, появлявшееся на их лицах, когда они видели его и его автомат... и то, которое появлялось, когда в тело врезались пули... как же приятно на это смотреть. Но сейчас у него осталось всего две пары магазинов. Одна в автомате, а вторая в кармане.

Странно, подумалось ему, что он может что-то слышать в наступившей относительной тишине. В непосредственной близости от него не было ни одной живой женщины. Ну, вернее... ни одной невредимой женщины. Некоторые из тех, в кого он стрелял, издавали звуки. Кое-кто даже пытался отползти...

Зухайр точно знал, что этого нельзя допустить. Он шагнул к одной из них, темноволосой, одетой в отвратительные красные штаны, бесстыдно обтягивающие ляжки.

* * *

Брайан негромко свистнул и махнул рукой, указывая брату на очередного террориста. Ростом примерно пять футов восемь дюймов, одетый в штаны цвета хаки и примерно такую же, только другого оттенка, туристскую куртку. До него было около пятидесяти ярдов. С винтовкой такой выстрел не составил бы для него никакого труда, да что там для него — для любого салаги с Пэррис-Айленд^[626], а вот из «беретты» точно выстрелить с такого расстояния совсем непросто, даже для хорошего стрелка, которым он себя по праву считал.

Доминик кивнул и двинулся туда, не забывая, впрочем, вертеть головой во все стороны.

* * *

— Очень плохо, женщина, — сказал Зухайр по-английски. — Но не бойся, я сейчас отправлю тебя для встречи с Аллахом. Ты будешь служить мне в раю. — Он хотел прикончить её одним выстрелом в спину, но с «ингрэмом» было не так-то просто справиться. И поэтому он всадил в женщину три пули с расстояния не больше метра.

* * *

Брайан видел все это с начала до конца, и в нём что-то оборвалось. Морской пехотинец встал во весь рост и прицелился, держа пистолет обеими руками.

— Ты, грязная скотина! — проорал он и открыл огонь со всей скоростью, при которой мог не «мазать». Ведь его все ещё отделяло от гнусного убийцы не менее сотни футов. Он сделал четырнадцать выстрелов, израсходовав почти все патроны. И часть из них попала в цель.

Три пули. Одна в брюхо и ещё две в середину груди.

* * *

Первое попадание оказалось очень болезненным. Зухайр почувствовал удар, с которым можно было сравнить разве что пинок ноги точно по яйцам. От боли его руки сами собой опустились, как если бы он пытался защититься от следующего удара. Оружие все ещё оставалось у него в руках, и он старался превозмочь боль, чтобы поднять его и выстрелить в приближавшегося к нему человека.

* * *

Брайан не совсем потерял голову. Вернее, после короткой вспышки все, чему его учили и что он познал на собственном опыте, вновь вернулось на своё место. Ему необходимо было помнить уроки Квантико и Афганистана — если, конечно, он хотел проспать следующую ночь в своей кровати. И потому он стал подходить к раненому террористу в обход, укрываясь за прямоугольными витринами с товаром, не сводя глаз с цели и веря в то, что Энцо позаботится о том, чтобы никто не застал его врасплох. Впрочем, он тоже не терял бдительности. Ублюдок все ещё держал в руках оружие, но не мог справиться с ним. Он неотрывно смотрел в лицо морскому пехотинцу, было видно, что он очень боится... и всё же он улыбался! Что за чертовщина?

Последние шаги к ублюдку он сделал, не скрываясь.

* * *

Зухайр же прекратил попытки совладать с оружием, сделавшимся вдруг совершенно неподъёмным, выпрямился, насколько хватило у него сил, посмотрел прямо в глаза своему убийце и произнёс:

— Аллах акбар.

* * *

— Вот и прекрасно! — рявкнул в ответ Брайан и всадил пулю террористу прямо в середину лба. Потом он наклонился, поднял с пола «ингрэм» и закинул его на ремне себе за спину. — Надеюсь, в аду тебе понравится.

— Альдо, разряди его и оставь, — приказал Доминик. Брайан повиновался.

— Господи! Надеюсь, кто-нибудь позвонил по 911, — устало произнёс он.

— Ну, а теперь пошли наверх. Держись за мной. — Доминик взял командование на себя.

— Что?.. Зачем?

— А если их не четверо, а больше? — Эта реплика подействовала на Брайана, словно удар в подбородок.

— Ладно, братишка, постараемся обойтись твоими шестью.

Обоих до глубины души поразило, что эскалатор все так же работал. Они поехали на нём вверх, низко пригибаясь и внимательно глядя по сторонам поверх балюстрады. Наверху оказались одни женщины, множество женщин, забившихся в углы, старавшихся оказаться как можно дальше от эскалатора...

— ФБР! — громко крикнул Доминик. — Здесь все в порядке?

— Да, — нестройно и неуверенно отозвалось несколько испуганных голосов из разных углов.

Энцо сумел полностью вернуть самообладание и теперь вёл себя в точном соответствии с профессиональными инструкциями.

— Уверяю вас: все под контролем! С минуты на минуту прибудет полиция. Но до её появления оставайтесь здесь и никуда не выходите.

Близнецы быстрыми шагами перешли к эскалатору, идущему вниз. Было совершенно ясно, что убийцы сюда не добрались.

Возвращение вниз оказалось немыслимо ужасным. Снова они оказались посреди луж крови, смешанной с разлитыми духами, и в этих лужах валялись сумочки, и снова те счастливицы, которые не были убиты наповал, взывали о помощи. И снова близнецы были вынуждены заняться более важными делами. Доминик в сопровождении брата вышел в главный зал. Там он повернул налево, взглянуть на первого из террористов, в которых он стрелял. Хватило одного взгляда, чтобы убедиться в его смерти. Десятимиллиметровая пуля вошла ему точно в правый глаз.

Значит, в живых мог оставаться только один.

Да, несмотря на все свои раны, Мустафа ещё не умер. Он даже пробовал ползти, но обескровленные, оставшиеся без кислорода мускулы не слушались приказов, которые им отдавала центральная нервная система. Он понял, что смотрит вверх, и его охватила какая-то странная отрешённость.

— У тебя есть имя? — резко спросил один из американцев.

Впрочем, Доминик не очень-то надеялся на ответ. Парень, несомненно, умирал, и это могло случиться с минуты на минуту. Он повернулся к брату, но его рядом не оказалось.

— Эй, Альдо! — позвал он, но не получил ответа.

* * *

Брайан вбежал в спортивный магазин «Легенды» и окинул полки взглядом. Его инициатива оказалась вознаграждена. Он забрал находку и выбежал в коридор.

Доминик стоял на том же месте и занимался тем, что следовало бы назвать «допросом подозреваемого», но почти не получал ответов.

— Эй ты, безмозглый, — сказал вернувшийся Брайан и присел на корточки, наступив прямо в лужу крови умирающего террориста. — Я тебе кое-что принёс.

Мустафа перевёл на него взгляд, испытав некоторое замешательство. Он знал, что его смерть близка, и хотя он не так уж стремился к ней, но всё же был рад тому, что исполнил долг перед своей верой и законом Аллаха.

Брайан взял руки террориста и сложил их на залитой кровью груди.

— Я хочу, чтобы ты взял это с собой и передал черту, когда попадёшь в ад. Это свиная кожа — ты понимаешь, засранец? — футбольный мяч, сделанный из кожи самой настоящей свиньи, выращенной в Айове. — И Брайан подсунул под руки негодяя футбольный мяч, продолжая пристально смотреть ему в глаза.

Глаза широко раскрылись, в них мелькнуло осознание — и ужас от этого осознания. Террорист попытался убрать руки, но предательские конечности опять не пожелали исполнить его волю.

— Да, ты совершенно прав. Перед тобой не кто иной, как Иблис^[627], и ты сейчас отправишься в мои владения. — Брайан с улыбкой смотрел в глаза лежавшего, пока из них не исчезла жизнь.

— Что это значит?

— Проехали, — ответил Брайан. — Пошли дальше.

Они поспешили туда, откуда все началось. На полу лежало много женщин, большая часть из них пыталась шевелиться. У всех кровоточили раны, и у некоторых по-настоящему сильно.

— Разыщи аптеку. Нужно побольше бинтов. И ещё хорошо бы убедиться, что кто-нибудь вызвал полицию.

— Сейчас. — Доминик убежал, продолжая оглядываться по сторонам, а Брайан опустился на колени рядом с женщиной лет тридцати, раненной в грудь. Как и большинство морских пехотинцев (и все офицеры морской пехоты), он хорошо умел оказывать первую помощь. Прежде всего он проверил дыхательные пути. Так, она дышала. Прекрасно. Кровь шла из двух пулевых отверстий в левой верхней части груди. На её губах было немного розовой пены. Лёгкое прострелено, но не самым ужасным образом.

— Вы меня слышите?

Чуть заметный кивок, затем хриплое, тихое:

— Да.

— Не беспокойтесь, всё будет хорошо. Я знаю, что вам больно, но вы выздоровеете.

— Кто вы?

— Брайан Карузо, мэм, морская пехота Соединённых Штатов. У вас всё будет прекрасно. А теперь я должен попытаться помочь другим.

— Нет, нет... — Она схватила его за руку.

— Мэм, здесь есть люди, которых ранило серьёзнее, чем вас. С вами всё будет прекрасно. — Он мягко высвободил руку и отошёл.

Следующий оказался довольно плох. Ребёнок лет пяти, с тремя дырами в спине, из которых хлестало, словно из опрокинутого ведра. Брайан осторожно перевернул его. Глаза открыты.

— Как тебя зовут, малыш?

— Дэвид, — последовал на удивление внятный ответ. — Дэвид Прентисс.

— Ладно, Дэвид, мы тебя починим. Где твоя мама?

— Я не знаю. — Он очень тревожился о своей матери, гораздо больше боялся за неё, чем за себя, как и любой ребёнок, потерявший родителей.

— Хорошо, я поищу её, но сначала позволь мне полечить тебя. — Он вскинул голову и увидел подбегающего Доминика.

— Нет тут никакой аптеки! — Доминик почти в голос прокричал эти слова.

— Найди хоть что-нибудь — футболки... Сам разберёшься.

Доминик опрометью помчался в тот магазин, где Брайан покупал ботинки, и через несколько секунд выскочил оттуда с большой стопкой трикотажных маек, украшенных различными эмблемами.

Как раз в этот момент прибыл первый полицейский. В руках он держал свой табельный пистолет.

— Полиция! — крикнул коп.

— Скорее сюда! — взревел в ответ Брайан. Полицейскому потребовалось секунд десять, чтобы добежать до места. — Можете убрать свой пистолет, офицер^[628]. С плохими парнями покончено, — заявил Брайан уже почти спокойным голосом. — Нам нужны все машины «Скорой помощи», какие только имеются в этом чёртовом городишке. И предупредите больницы, что сейчас на них обрушится целая рота пострадавших. У вас в машине есть аптечка первой помощи?

— Кто вы такой?! — рявкнул полицейский, все так же держа пистолет в руке.

— ФБР, — ответил у него из-за спины Доминик, предъявляя левой рукой своё удостоверение. — Стрельбы больше не будет, но здесь, как вы видите, много пострадавших. Звоните всем. В местное отделение ФБР и во все остальные места. Так что, офицер, беритесь за свою рацию, да поживее, чёрт возьми!

Как и большинство американских полицейских, офицер Стив Барлоу имел при себе портативную рацию «Моторола» с микрофоном, прикреплённым к воротнику форменной рубашки. Он принялся поспешно вызывать подкрепление и медицинскую помощь.

А внимание Брайана вновь вернулось к маленькому мальчику, которого он держал на руках. В данный момент для капитана Брайана Карузо весь мир сосредоточился на Дэвиде Прентиссе. Но, увы, все его повреждения были внутренними. Ребёнок получил несколько ран в грудь, все они продолжали кровоточить, и это было очень плохо.

— Так, Дэвид, давай не будем сильно волноваться. Тебе очень больно?

— Больно, — ответил мальчик, сделав предварительно неглубокий вдох. Его лицо сделалось совсем бледным.

Брайан положил его на прилавок пирсингового салона «Пирсинг пагода» и лишь после этого понял, что здесь должно найтись хоть что-нибудь, что могло бы пригодиться, — но не нашёл ничего, кроме ватных шариков. Он приложил по паре к каждому из трех пулевых отверстий в спине ребёнка, после чего аккуратно перевернул его на спину. Но основное кровотечение происходило у малыша внутри. Оно было настолько сильным, что его лёгкие могли вот-вот опасть, после чего он погрузится в сон и за считанные минуты умрёт от удушья, если кто-нибудь не откачает кровь у него из груди, и с этим Брайан не мог поделать ровным счётом ничего.

— Христос! — Помилуй бог, изо всех на свете первой к ним подошла Мичелл Петерс, державшая за руку десятилетнюю девочку, на лице которой застыли ужас и изумление, какие только в состоянии был испытать ребёнок.

— Мичелл, если вы имеете какое-то представление о первой помощи, то давайте, пошевелите задницей — подойдите к кому-нибудь и помогите, — приказал Брайан.

Но женщина была не в состоянии что-то сделать. Она лишь взяла горстку ватных тампонов и потерянно побрела куда-то в сторону.

— Эй, Дэвид, а ты знаешь, кто я такой? — спросил Брайан.

— Нет, — ответил ребёнок. Детское любопытство могло превозмочь все, даже боль в израненной груди.

— Я морской пехотинец. Ты знаешь, что это значит?

— Это как солдат?

Брайан понял, что мальчик умирает прямо у него на руках. Прошу тебя, Господи, только не он, только не этот малыш!

— Нет, мы намного лучше, чем солдаты. Морской пехотинец — это самое лучшее, чем только может стать мужчина. Когда ты вырастешь, то, может быть, захочешь стать морским пехотинцем, таким же, как я. Как ты думаешь?

— Буду стрелять плохих парней? — спросил Дэвид Прентисс.

— Будешь, держу пари, Дейв, — заверил его Брайан.

— Ух, ты! — восхищённо прошептал Дэвид, и тут его глаза закрылись.

— Дэвид? Оставайся со мной, Дэвид. Открой глаза. Дейви, ты меня слышишь? Нам нужно ещё поговорить. — Он осторожно опустил тело на прилавок и приложил пальцы к шейке, нащупывая пульс.

Пульса не было.

— О, дерьмо. О, какое же дерьмо! — чуть слышным шёпотом проговорил Брайан. Очевидно, в этот самый момент его кровь очистилась от хлынувшего в неё адреналина. Тело сразу словно опустело, мускулы сделались ватными.

Поспешно вбежали прибывшие первыми пожарные в своём боевом обмундировании, с чемоданами, в которых, по всей вероятности, должно было находиться медицинское оборудование. Один из них сразу принялся командовать, направляя людей в разные места. Двое подошли к Брайану. Первый взял мальчика из его рук, пристально посмотрел, опустил детское тельце на пол и, не говоря ни слова, перешёл к другому раненому, оставив Брайана в перемазанной детской кровью рубашке стоять возле окровавленного прилавка.

Энцо находился неподалёку, но теперь, когда за дело взялись профессионалы — вообще-то, добровольцы, оказывающие помощь пожарным, но всё же имеющие необходимые знания и опыт, — он просто стоял и смотрел. Потом братья вместе вышли через ближайшие ворота на свежий воздух, под ясное полуденное небо. Вся трагедия длилась менее десяти минут.

Точно так же, как настоящий бой, понял Брайан. Целая жизнь — нет, множество жизней успевают дойти до безвременного конца за мимолётный отрезок времени. Его пистолет вернулся на место в сумку-пояс. Пустой магазин, скорее всего, валялся у прилавка в «Сэм Гуди». К его теперешнему состоянию были бы, вероятно, ближе всего те чувства, которые испытывала Дороти, когда торнадо уносил её вместе с домиком с родительской фермы в Канзасе. Но ему не светило попасть в страну Оз^[629]. Они все так же оставались в сердце Виргинии, и совсем рядом с ними валялось на полу магазина множество убитых и жестоко израненных людей.

— Кто вы такие, парни? — К ним подошёл полицейский капитан.

Доминик предъявил своё удостоверение ФБР. На данный момент этого было вполне достаточно.

— Что случилось?

— Похоже на то, что террористы вчетвером вошли в магазин и принялись расстреливать людей. Они все мертвы. Мы разделались с ними, всеми четырьмя, — сказал Доминик.

— Вы ранены? — спросил капитан Брайана, указывая на окровавленную рубашку.

Альдо покачал головой.

— Ни царапины. Кэп, там чёртова прорва пострадавших гражданских.

— А вы-то, парни, что здесь делали? — спросил наконец капитан.

— Покупали ботинки, — с горькой усмешкой в голосе ответил Брайан.

— Ни ... себе!.. — Полицейский капитан взглянул на вход в торговый комплекс, дёрнулся было туда, но остался на месте. Судя по всему, он боялся входить туда — боялся того кошмарного зрелища, которое ему предстояло увидеть. — Есть какие-нибудь мысли?

— Поставьте оцепление, — сказал Доминик. — Проверьте все номерные знаки. Посмотрите удостоверения личности у мёртвых ублюдков. Вы ведь знаете порядок, верно? Кто местный начальник отделения?

— У нас только резидент. Ближайшее полноценное отделение ФБР в Ричмонде. Туда уже позвонили. Там за главного парень по имени Миллс.

— Джимми Миллс? Я его знаю. Ладно, Бюро, так или иначе, должно прислать сюда много народу. А с вашей стороны будет лучше всего, если вы займётесь оказанием помощи раненым и позаботитесь о том, чтобы место преступления осталось в максимально нетронутом виде. Там чертовский беспорядок, кэп.

— Охотно верю. Ладно, я ещё вернусь.

Доминик дождался, пока капитан не скрылся внутри, затем ткнул брата локтем, и они не спеша направились к своему «Мерседесу». На стоянке, естественно, успел появиться полицейский автомобиль, в котором сидели двое офицеров — один из них с большим дробовиком в руках. Увидев удостоверение ФБР, копы без слов пропустили братьев.

Через десять минут они вернулись в старинный особняк.

— Что происходит? — спросил встретивший их в кухне Александер. — По радио передали...

— Пит, знаете, насчёт моих бесконечных размышлений и сомнений?.. — полувопросительно произнёс Брайан.

— Да, но какое...

— Можете забыть о них, Пит. Раз и навсегда, — твёрдо заявил Брайан.

Глава 14 Рай

Группы репортёров из различных агентств новостей слетелись в Шарлотсвилл, как стервятники на свежий труп, — вернее, слетались, пока события не усложнились многократно.

Следующий экстренный выпуск последних известий сообщил о событиях в торговом центре «Цитадель» в Колорадо-Спрингс, затем поступили трагические новости из города Прово, что в Юте, и наконец из Де-Мойна, Айова. Так что масштаб происшедшего увеличился до немыслимого размаха. В Колорадо погибли шестеро кадетов Академии ВВС США (ещё нескольких их товарищи сумели вытащить в безопасное место) и двадцать шесть гражданских лиц.

Но информация о трагедии в Колорадо-Спрингс очень быстро дошла до Прово, где местный начальник полиции продемонстрировал прекрасные профессиональные качества, успев направить радиофицированные патрульные автомобили к каждому торговому центру. События развернулись возле «Таун-центра». В каждой машине имелся дробовик, и перед торговым центром разразилось поистине эпическое сражение между четырьмя вооружёнными террористами и шестью полицейскими, каждый из которых отлично умел стрелять. В результате двое копов получили тяжёлые ранения, погибли трое гражданских лиц — к битве присоединились одиннадцать местных жителей, — и четверо террористов убиты. ФБР позднее скажет, что нападение было проведено неграмотно. В Де-Мойне все могло закончиться примерно так же, но там местные полицейские отреагировали с запозданием, и потому четверо погибших террористов унесли с собой жизни тридцати одного местного жителя.

В Колорадо двое уцелевших террористов укрылись в магазине, блокированные отрядом полицейского спецназа, расположившимся в пятидесяти ярдах. На подмогу к спецназовцам мчалась пехотная рота Национальной гвардии, срочно направленная приказом губернатора штата, сгоравшая от нетерпения и стремления поскорее претворить в жизнь все солдатские фантазии: манёвром и огнём уничтожить наглых захватчиков и останки их кинуть в ловушки для кугуаров вместо приманки. На то, чтобы добраться и расположиться, потребовался час, но «воины выходного дня» обладали высокой огневой мощью, да ещё и умело использовали дымовые гранаты, так что им удалось без особого труда уничтожить армию вторжения, то есть двоих преступников — оказавшихся арабами, чему никто не удивился, — причём сделано это было весьма эффектно.

К тому времени уже вся Америка сидела перед телевизорами, в которых репортёры из Нью-Йорка и Атланты пытались сообщить согражданам о том, что было им известно (весьма немного), и дать объяснение событиям дня, что они делали на уровне учеников начальных классов. Они бесконечно пересказывали те достоверные факты, которые сумели собрать, и расспрашивали «экспертов», которые сами знали очень мало, зато были чрезвычайно многословны. Все это очень хорошо годилось если не для информирования публики, то, по крайней мере, для заполнения эфирного времени.

* * *

Естественно, телевизоры имелись и в Кампусе, и большинство сотрудников бросили работу и тоже прильнули к экранам.

— Святой Иисус, — пробормотал Джек-младший. Остальные испытывали точно такие же чувства, но им было труднее, поскольку они формально входили в разведывательное сообщество, которое не только не смогло предотвратить нападение на собственный округ, но даже предупредить о нём.

— Все очень просто, — уверенно пояснил Тони Виллс. — Раз у нас нет полевых сотрудников, значит, нам крайне трудно что-то узнать заранее, если только плохие парни не окажутся совсем уж беспечными при использовании своих сотовых телефонов. Но средства массовой информации любят рассказывать народу о том, как мы выслеживаем плохих парней, и плохие парни получают из репортажей очень много полезных сведений. Аппаратчики Белого дома ничуть не лучше — они очень любят разглагольствовать перед репортёрами о том, какие они умные и блестящие парни, и при этом допускают разнообразные утечки. Иной раз всерьёз задумываешься, не являются ли они пособниками террористов — настолько часто они выпускают в свет жизненно важные сведения. — В действительности многочисленные сотрудники администрации, конечно же, просто хвастались перед репортёрами, потому что, кроме этого, они почти ничего не умели.

— Значит, оставшуюся часть дня все СМИ будут кричать об «очередном провале разведки», верно?

— Можете ставить на это любые деньги, — согласился Виллс. — Те же самые люди, которые всё время громят и топчут разведку, будут теперь жаловаться, что она не выполняет своих обязанностей, не признавая, естественно, того, что сами вставляют ей палки в колеса при любой возможности. И в Конгрессе все повторится в точности. Как бы там ни было, давайте вернёмся к работе. Агентство национальной безопасности попытается загладить свою вину и заслужить хоть какое-то одобрение со стороны своих противников — они ведь тоже люди, верно? Им нравится бить себя в грудь и громко возвещать о малейшем успехе. Так давайте посмотрим, не причастен ли наш друг Сали ко всей этой истории.

— Но кто же тот большой кахуна^[630], который заказал все это безобразие? — спросил Джек.

— Вот и попытаемся это выяснить. — Виллс не стал добавлять, что ещё важнее выяснить, где ублюдок находился в это время. Установленная личность с определённым местонахождением могла принести куда больше пользы, чем личность без оного.

* * *

Наверху Хенли сидел перед телевизором в обществе своих ведущих помощников.

— Ваши соображения?

— Звонил Пит из Шарлотсвилла. Хотите угадать, где в это время находились наши стажёры? — спросил Джерри Раундс.

— Вы шутите, — ответил Том Дэвис.

— Нисколько. Они разделались со всеми плохими парнями, причём без всякой помощи, и благополучно вернулись домой. Есть и премия: Брайан — морской пехотинец, — который долго сомневался насчёт этичности предлагаемой работы, отбросил все сомнения. Они, как сообщает Пит, навсегда остались в прошлом. Теперь он ждёт не дождётся, когда же его отправят на настоящее задание. И Пит, кстати, считает, что братья практически готовы.

— В таком случае получается, что нам нужна лишь несомненная цель? — спросил Хенли.

— Мои люди будут изучать поступления из Агентства национальной безопасности. Следует предположить, что плохие парни теперь будут говорить только об этом. Их период телефонного молчания неминуемо должен закончиться, — размышлял вслух Рик Белл. — Поскольку мы готовы к активным действиям, значит, к ним надо приступать, причём чем скорее, тем лучше.

Это уже относилось к департаменту Сэма Грейнджера. Он пока что сидел молча, но теперь пришло время и ему вступить в разговор.

— Что ж, парни, у нас есть двое мальчишек, готовых отправиться куда угодно и послужить определённым целям, — сказал он, используя оборот, изобретённый армией много лет тому назад. — Пит сказал мне, что они хорошие мальчики, и, судя по случившемуся сегодня, думаю, что у них будет вполне должная мотивация.

— Кто хочет возразить? — спросил Хенли. Возможные возражения нетрудно было угадать заранее, но ему хотелось услышать что-нибудь ещё.

— Террористы хотели ужалить нас хитрым образом. Цель здесь, несомненно, состояла в том, чтобы нанести удар именно в центральных районах Штатов, — заговорил Раундс. — Ублюдки считают, что им удастся запугать нас, показав, что они могут атаковать нас где угодно, а не только в таких очевидных целях, как Нью-Йорк. Вот что составляло особенность этой операции. Вероятно, пятнадцать-двадцать террористов и, возможно, немногочисленная группа поддержки. Это не так уж мало, но и не слишком много — таким образом они вполне могутобеспечить секретность подготовки акции. Их люди были хорошо мотивированы. Не сказал бы, что они очень уж хорошо подготовлены, поскольку сутью операции, отвлекаясь от её отдалённой цели, было просто закинуть во двор бешеную собаку, чтобы она покусала кого-нибудь из ребятишек. Они продемонстрировали свою политическую готовность пойти на самые низкие поступки, но в этом тоже нет ничего неожиданного, а также то, что они не станут считаться с людскими потерями, но и этому не стоит удивляться. Нападение было, по методу осуществления, крайне низкотехнологичным — несколько плохих парни с лёгким автоматическим оружием. Они продемонстрировали безудержную злобу, но не настоящий профессионализм. Менее чем через два дня ФБР выяснит, откуда они взялись и, возможно, каким образом попали в страну. Они не учились в авиашколах или каких-нибудь подобных заведениях, и можно предположить, что они пробыли в стране не так уж долго. Я полюбопытствовал бы, кто разведывал для них цели. Расчёт времени указывает на наличие некоторого предварительного планирования, хотя, предполагаю, не слишком серьёзного — не так уж трудно прикинуть по наручным часам время посещения народом магазинов. И ещё, они не рассчитывали уйти живыми после нападения. А явились, присмотрев себе цели. Подумав, я готов поставить доллар, а то и пять, что они находились на нашей территории самое большее недели две, хотя, вероятно, и меньше — это зависело от того, каким образом они к нам пролезли. Впрочем, это Бюро выяснит очень скоро.

— Пит сообщил, что вооружены они были автоматами «ингрэм». Эти железки привлекательны с виду, и поэтому их чаще всего показывают в кино и по телевизору, — добавил Грейнджер. — Но как боевое оружие они не слишком эффективны.

— Как эти мерзавцы их раздобыли? — спросил Том Дэвис.

— Хороший вопрос. Полагаю, что ФБР уже получило те автоматы, из которых стреляли в Виргинии, и сейчас прослеживает их путь по регистрационным номерам. Они хорошо умеют делать такие вещи. Сегодня вечером, думаю, информация уже будет у нас. Это даст им представление о том, как оружие попало в руки террористов, а затем расследование пойдёт своим чередом.

* * *

— Что теперь будет делать Бюро, а, Энцо? — спросил Брайан.

— Это дело особой важности. Ему присвоят кодовое название и дадут право подключать к его расследованию любого агента. Сейчас фэбээровцы, конечно же, прежде всего ищут автомобиль, который использовали плохие парни. Возможно, он был угнан. Но вероятнее, что арендован. При оформлении аренды нужно расписаться, оставить копию водительских прав, кредитной карточки — словом, обычный набор, без которого ты не сможешь арендовать в Штатах автомобиль. Все это можно проследить. А любой след куда-нибудь да ведёт, братишка. Именно поэтому всех так часто заставляют предъявлять документы.

— Как дела, парни? — спросил Пит, входя в комнату.

— Выпивка помогает, — ответил Брайан. Он всё ещё чистил свою «беретту», хотя Доминик уже закончил возиться со «смит-вессоном». — Это было нисколько не забавно, Пит.

— Никто и не мог ожидать ничего иного. Значит, я только что говорил с Министерством внутренних дел. Они хотят познакомиться с вами, парни, где-нибудь послезавтра. Брайан, у вас прежде были серьёзные сомнения, но сегодня вы сказали мне, что теперь всё обстоит иначе. Вы с тех пор не переменили своё мнение?

— Пит, вы обучали нас узнавать людей, подбираться к ним и убивать их. Я знаю, что смогу жить со всем этим в себе — до тех пор, пока от нас не потребуют чего-то полностью незаконного.

Доминик лишь кивнул, соглашаясь с братом, но его взгляд не отрывался от лица Александера.

— Ну, вот и хорошо. В Техасе есть старая шутка насчёт того, почему там такие хорошие адвокаты: потому что людей, которых нужно убить, гораздо больше, чем лошадей, которых стоит красть. И, раз уж речь зашла о тех, кого нужно убить, возможно, вы вдвоём сможете немного помочь в этом деле.

— Вы, может быть, все же скажете нам, на кого именно мы работаем? — спросил Брайан.

— Вы узнаете это должным порядком, через день-другой.

— Ладно, столько я смогу подождать. — Он наскоро прикидывал в уме. Генерал Терри Бротон мог кое-что знать. Парень из ФБР, Вернер, знал наверняка. Бывшая табачная плантация, на которой они обучались, не принадлежала ни одной известной ему правительственной организации. ЦРУ имело в Виргинии «Ферму» рядом с Йорктауном, но до неё было около ста пятидесяти миль. Это место вряд ли могло принадлежать и АНБ, по крайней мере, так ему казалось, хотя он вполне мог ошибаться. И вообще, оно было совершенно лишено «правительственного» запаха — по крайней мере, на его нюх. Но, как бы там ни было, через несколько дней он наконец-то узнает нечто существенное, а столько он вполне мог вытерпеть.

— Что-нибудь нам известно о тех парнях, которых мы нынче замочили?

— Почти ничего. Придётся некоторое время подождать. Доминик, сколько времени должно пройти до тех пор, пока у них появятся сколько-нибудь значимые сведения?

— Завтра к полудню у них будет много информации, но у нас нет связи с Бюро. Если только вы не хотите, чтобы я...

— Нет, не хочу. Нам, возможно, придётся дать им понять, что вы с Брайаном не какая-то новая версия Одинокого ковбоя^[631], но об этом должно узнать как можно меньше народу.

— Вы хотите сказать, что мне нужно будет поговорить с Гасом Вернером?

— Вероятно. Он обладает достаточным весом в Бюро, чтобы сказать, что вы выполняете спецзадание, и заставить прекратить лишние разговоры. Мне кажется, что он должен быть очень доволен, что нашёл для нас такой талант. Между прочим, вы очень неплохо проявили себя.

— Мы сделали только то, — ответил морской пехотинец, — чему нас учили. У нас всего лишь оказалось достаточно времени, чтобы собрать своё дерьмо в кучку, а после этого всё шло автоматически. В военном училище меня заставили усвоить, что различие между «сделал» и «не сделал» часто укладывается в несколько секунд размышлений. Если бы мы, когда все это началось, находились в «Сэм Гуди» и пришли на несколько минут раньше, то, не исключено, что всё закончилось бы по-другому. И ещё одно: два человека действуют примерно в четыре раза эффективнее, чем один человек. Об этом даже есть серьёзное научное исследование. «Нелинейные тактические факторы в действиях малых подразделений». Если я, конечно, правильно запомнил название. Мы его изучали в Школе разведки.

— Ты что, серьёзно хочешь сказать, что морские пехотинцы умеют читать? — спросил Доминик, потянувшись к бутылке бурбона. Он налил две хороших порции, разбавил — чисто символически, — протянул один стакан брату, а из второго сразу же отпил.

— Тот парень, который был в «Сэм Гуди», — он улыбался мне, — сказал Брайан, который, по-видимому, никак не мог отойти от изумления, вызванного таким поведением террориста. — Я тогда не обратил на это внимания, а теперь мне кажется, что он не боялся смерти.

— Это у них называется мученичеством, и есть люди, которые действительно верят, что за такую смерть им на том свете уготована хорошая участь, — объяснил Пит. — Ну, и что вы сделали?

— Я выстрелил в него с близкого расстояния, наверно, шесть или семь раз...

— Более десяти, братишка, — поправил его Доминик. — И ещё одну, последнюю, пулю в затылок.

— Он всё ещё двигался, — объяснил Брайан. — А у меня не было наручников, чтобы надеть на него. И, знаете, на самом деле я нисколько не раскаиваюсь, что сделал это. — Кроме того, он всё равно в считанные минуты истёк бы кровью. Из-за того, что все получилось именно так, а не иначе, его путь в мир иной лишь стал немного короче.

* * *

— В-3 и бинго! Точно — бинго! — воскликнул Джек из-за своего стола. — Сали участвует в игре! — добавил он, ткнув пальцем в экран.

Виллс принялся елозить мышкой, вызывая перехват из Агентства национальной безопасности. Да, там обнаружилось все, что требовалось.

— Знаешь, Джек, — накануне он, почти незаметно для самого себя, перешёл на более фамильярно-покровительственный тон в общении с этим действительно хорошим мальчиком, — курице полагается кудахтать лишь после того, как яйцо отложено: только для того, чтобы сообщить миру, какая она умница. К работе с нашими птичками это тоже относится. Ладно, Джек, теперь говорю официально: да, Уда бен-Сали — игрок. Кому это адресовано?

— Парню, с которым он часто болтает в Сети. Главным образом они говорят о пересылке денег.

— Наконец-то! — Виллс внимательно просмотрел документ на своём мониторе. — АНБ запросило фотографии парня, всю имеющуюся информацию о нём. Может быть, в Лэнгли наконец сообразят взять его под плотное наблюдение? Слава тебе, господи! — Он сделал паузу и спросил: — У тебя есть список людей, с которыми он общался по электронной почте?

— Угу. Хотите посмотреть? — Джек нажал кнопку и уже через пятнадцать секунд передал лист распечатки своему соседу по комнате. — Даты и все параметры электронных писем. Если хотите, я могу распечатать все интересные и объяснить, почему они меня заинтересовали.

— Пока что пускай лежат на своём месте. А я покажу это Рику Беллу.

— Ладно, а я останусь оборонять форт.

«Видел новости по ТВ? — писал Сали своему чуть ли не постоянному корреспонденту. — От этого у американцев должны сильно разболеться животы!»

— Что верно, то верно, — сказал Джек, обращаясь к экрану. — Но ты сам, Уда, напечатал эти слова. Своей собственной рукой. Угу!

«Ещё шестнадцать мучеников», — думал Мохаммед, смотревший телевизор в номере венской гостиницы «Бристоль». Это казалось болезненной потерей только на первый взгляд. Такие люди на самом деле представляли собой всего лишь расходный материал. По своей ценности они не могли идти ни в какое сравнение с ним, и это было чистой правдой, из-за той роли, которую он исполнял в организации. Его внешность и отличное владение языками позволяли ему отправиться в любой район земного шара, а благодаря блестящему уму он мог отлично планировать свои миссии.

«Бристоль» был воистину прекрасной гостиницей. Он располагался на противоположной стороне улицы от ещё более привлекательного «Империала». В мини-баре здесь имелся даже хороший коньяк, а Мохаммед любил хороший коньяк. Миссия прошла не так чтобы совсем хорошо... он надеялся, что мёртвых американцев будут сотни, а не несколько дюжин, но, учитывая множество вооружённых полицейских и даже вооружённых граждан, следует признать, что его ожидания были чрезмерно оптимистичными. Но стратегическая цель достигнута. Все американцы теперь знали, что они не находятся в безопасности. Где бы они ни жили, до них всюду могут добраться его святые воины, готовые отдать свои жизни за то, чтобы лишить американцев их самоуверенного чувства защищённости. Мустафа, Саид, Сабави и Мехди сейчас находились в раю — если такое место действительно существовало. Он иногда думал, что это всего лишь сказка, предназначенная для доверчивых детей или простаков, которые верят всему, что проповедуют имамы. Нужно тщательно выбирать проповедников, поскольку далеко не все имамы понимают ислам так же, как он, Мохаммед. Но погибшие не желали власти над всем. А он желает... хотя, возможно, не над всем, а над частью — той, в которую входят Святые места.

Он не мог открыто говорить о подобном. Кое-кто из старших руководителей Организации действительно верил в существование рая, они придерживались даже более консервативного — реакционного! — подхода к вере, нежели ваххабиты Саудовской Аравии. Он считал последних всего лишь развращёнными порождениями своей испорченной огромными деньгами страны, людьми, которые, прикрываясь высокими словами, предавались порокам дома и за границей, проматывая свои богатства. Деньги нетрудно потратить. В конце концов, нельзя же их взять с собой в загробную жизнь. Если рай действительно существует, то там деньги не нужны. А если не существует — то тем более не нужны. Чего он хотел, на что он надеялся — нет, чего он достигнет при жизни, — это Власть, возможность указывать людям, подчинять их своей воле. Для него религия являлась матрицей, определявшей форму того мира, которым он будет управлять. Он даже молился при случае, чтобы ему дано было не забыть эту форму — прежде всего, при встречах с «вышестоящими». Но, будучи руководителем операций, именно он, а не они, определял путь, по которому шла их организация, преодолевая препятствия, расставленные перед нею идолопоклонниками с Запада. И, выбирая путь, он одновременно определял суть стратегии, основанной на религиозных верованиях, легко корректировавшихся политическим миром, в котором они действовали. В конце концов, не кто иной, как враг, формировал твою стратегию, поскольку именно с его стратегией необходимо было совладать.

Итак, теперь американцы познают страх, какого не знали никогда прежде. Теперь риску подвергалась не их политическая столица и не их финансовая столица, а их жизни — всех и каждого. Миссия изначально была направлена главным образом на убийство женщин и детей, самых драгоценных и самых уязвимых членов любого общества.

Ещё раз отметив про себя, что цель достигнута, он со щелчком открутил крышечку на очередной маленькой бутылочке коньяка.

Попозже он включит ноутбук и получит донесения от своих подчинённых в поле. Нужно будет сказать одному из банкиров, чтобы тот положил ещё валюты на его лихтенштейнский счёт. Нельзя допустить, чтобы он иссяк. После этого счета «Visa» будут аннулированы и навсегда канут в миры эфира. В противном случае полиция может узнать его имя и, возможно, даже раздобыть фотографию и пойти по его следу. Это никуда не годилось. Ему предстояло пробыть в Вене ещё несколько дней, затем вернуться домой на неделю, чтобы встретиться с верховным руководством и спланировать будущие действия. Теперь, когда у него такой роскошный трофей за поясом, они будут слушать его повнимательнее. Его союз с колумбийцами окупился, несмотря на все их дурные предчувствия, и он теперь вознёсся на самый гребень волны. Ещё несколько ночей на празднование успеха, и он будет готов вернуться домой, где ночная жизнь куда менее привлекательна — кофе и чай, чай и кофе... И ещё разговоры. Бесконечные разговоры. Никакого действия. Только действие могло обеспечить достижение целей, поставленных перед ним... его руководством... и им самим.

* * *

— Мой бог, Пабло, — пробормотал Эрнесто, выключив свой телевизор.

— Не могу сказать, чтобы это сильно удивило меня, — ответил Пабло. — Вы ведь не ожидали, что они расставят там киоски и начнут продавать герлскаутское печенье?

— Конечно, но это?..

— Именно поэтому их и называют террористами, Эрнесто. Они убивают без предупреждения и нападают на людей, неспособных защищаться. — По телевидению то и дело повторяли репортажи из Колорадо-Спрингс, где, благодаря присутствию грузовиков Национальной гвардии, телевизионная картинка имела особый драматизм. Там гражданские жители, одетые в форму, даже уложили перед камерами два трупа террористов, якобы для того, чтобы очистить место, где от дымовых гранат что-то загорелось, но на самом деле, конечно же, чтобы продемонстрировать результаты своей военной операции. Колумбийские военные тоже любили такие штуки. Солдатское бахвальство. Что греха таить, точно так же частенько поступали и собственные sicarios^[632] картеля. И вовсе не это волновало Эрнесто во всей истории. Для него было важно, чтобы его воспринимали как «бизнесмена», а не как торговца наркотиками или террориста. Глядя в зеркало, он видел там человека, производящего ценный продукт, служащего тем самым обществу, получающего от него деньги и вынужденного иной раз защищать свой бизнес от недобросовестных конкурентов.

— Но как будут реагировать norteamericanos? — спросил Эрнесто, обращаясь к воздуху.

— Они будут махать кулаками, расследуют это происшествие, как любое уличное убийство, и кое-что узнают, но до большинства фактов так и не докопаются. Зато у нас есть новая сеть распространения в Европе, что, — напомнил он своему боссу, — является нашей целью.

— Но, Пабло, столь масштабного преступления я не ожидал.

— Но мы же все это обсуждали, — с величайшим спокойствием ответил Пабло. — Их намерение как раз и состояло в том, чтобы провести какую-нибудь впечатляющую демонстрацию, — он, конечно же, не стал употреблять слово «преступление», — которая вселит страх в сердца их врагов. Вся эта чушь важна для них, и мы знали об этом заранее. Для нас же важно то, что в результате ненужное внимание отвлечётся от нас и наших интересов.

Время от времени ему приходилось проявлять особое терпение, объясняя что-то своему боссу. Самым главным были деньги. Имея деньги, можно купить власть. Имея деньги, можно купить людей и защиту и не только обеспечить безопасность собственной жизни и жизни своих близких, но и взять под контроль свою страну. Рано или поздно они устроят так, что в голосовании победит человек, который станет говорить те самые слова, какие хотят услышать norteamericanos, но не будет делать ровным счётом ничего, разве что расправится с группой Кали, которая слишком уж часто путалась у них под ногами. Единственная реальная опасность состояла в том, что можно нарваться на предателя, который возьмёт их деньги, а потом сам же на них и набросится, как никчёмный пёс. В конце концов, все политики сделаны из одного теста. Но он внедрит к этим людям информаторов, которые будут обеспечивать его собственную безопасность. Они должны будут «отомстить» за убийство фальшивого друга, которого при подобных обстоятельствах придётся лишить жизни. Это сложная игра, но в неё вполне можно будет сыграть. И он прекрасно знал, как обвести вокруг пальца хоть отдельных людей, хоть правительство — даже североамериканское, если уж дойдёт до этого. У него были длинные руки, он запускал их в умы и души даже тех, кто понятия не имел, чья рука дёргает их за ниточки, заставляя плясать. В особенности это относилось к тем, кто выступал против легализации его продукта. Если бы это произошло, его прибыли рухнули бы ко всем чертям, а вместе с ними и его власть. Он не мог допустить этого. Ни за что! Для него самого и его организации сохранение существующего положения являлось наилучшим modus vivendi^[633] для всего мира. Наилучшим, но не идеальным, хотя идеальное было чем-то таким, чего он никак не рассчитывал достичь в реальном мире.

* * *

ФБР работало быстро. Найти «Форд» с номерным знаком Нью-Мексико оказалось очень несложно, но, несмотря на это, проверили все находившиеся на прилегающих к торговому центру стоянках автомобили. И разыскали их владельцев, причём многим из них пришлось давать официальные показания вооружённым агентам. В Нью-Мексико выяснилось, что прокатное агентство «Нэшионал» было оборудовано телекамерами наблюдения, что видеозаписи за последние недели две сохранялись в полном порядке, и, что ещё замечательнее, на одной из них нашлась не только нужная сделка, но и другая, представлявшая прямой интерес для отделения ФБР из Де-Мойна. Менее чем через час ФБР направило тех же агентов в прокатное агентство «Герц», находившееся на расстоянии в полмили и тоже оснащённое видеокамерами. Помимо различных заполненных рукой клерка бланков и телевизионного изображения, у ФБР теперь имелись фальшивые имена (Томас Саласар, Гектор Сантос, Антонио Кинонес и Карлос Олив) и копии столь же фальшивых водительских прав. Вся документация была очень важна. Международные водительские права были выданы в Мехико, поэтому в Управление мексиканской федеральной полиции немедленно отправили телексы, ответом на которые явилось оперативное и профессиональное содействие.

В Ричмонде, Де-Мойне, Солт-Лейк-Сити и Денвере, помимо всего прочего, изучали кредитные карточки «Visa». Руководитель службы безопасности «Visa» оказался отставным сотрудником ФБР. Под его руководством удалось по компьютерам не только установить, какой банк выдал карточки, но и выяснить, что по четырём из этих карт расплачивались, в обшей сложности, на шестнадцати бензоколонках. Это позволило установить маршруты и скорость передвижения всех четырех террористических групп. Регистрационные номера автоматов «ингрэм» проанализировало родственное ФБР Бюро по контролю за соблюдением законов об алкогольных напитках, табачных изделиях, огнестрельном оружии и взрывчатых веществах Министерства финансов. Там установили, что все шестнадцать единиц оружия принадлежали к партии, похищенной одиннадцатью годами ранее в Техасе. Кое-что из похищенного уже всплывало в связи с перестрелками при участии наркоторговцев, происходившими по всей стране, и эта информация раскрыла перед Бюро ещё одну магистральную линию расследования.

У убитых террористов были сняты отпечатки пальцев и взята кровь для генетического анализа.

Автомобили, естественно, доставили в управления ФБР и тщательнейшим образом исследовали на предмет отпечатков пальцев и других признаков, позволявших установить, не было ли в них ещё каких-нибудь людей. Руководство и обслуживающий персонал каждой гостиницы были допрошены, равно как и работники предприятий быстрого питания, местных баров и других заведений, торгующих едой. Были также изъяты все телефонные счета мотелей, чтобы проверить, не делалось ли каких-нибудь телефонных звонков, и если делалось, то куда. После этого пришлось подключать к делу Интернет-провайдеров. Ноутбуки террористов изъяли, сняли с них отпечатки пальцев и передали кудесникам электроники и программирования Бюро. В общей сложности делом, получившим достаточно прозрачное кодовое название «Исламтерр», занимались семь сотен агентов, не считая тех, кто оказывал им содействие, участвуя в расследовании других преступлений.

Пострадавшие находились, по большей части, в местных больницах, и у тех, кто был в состоянии говорить, в тот же вечер взяли показания, чтобы выяснить, что они знали или могли вспомнить. Пули, извлечённые из тел, приобщили к делу в качестве вещественных доказательств; все они, вместе с оружием, были переданы в недавно организованную лабораторию ФБР, находившуюся на севере Виргинии, для экспертизы. Вся полученная информация поступала в Министерство безопасности Отечества, которое, естественно, переправляло её в ЦРУ, АНБ и прочие части американской разведывательной машины, резиденты которых, в свою очередь, жестоко теребили своих агентов, требуя полезных данных. Разведчики также получили возможность проверить дружественность своих иностранных коллег, обратившись к ним за сведениями, которые могли быть связаны с террористической атакой. Естественно, выяснилось, что в большинстве случаев все их предшествующие заверения в вечной и неизменной дружбе оказались несколько преувеличенными. Вся имеющаяся информация по линии связи ЦРУ/АНБ попадала в Кампус, поступая в огромный центр компьютерной обработки, расположенный в подвале, где разносилась по базам данных и готовилась для передачи аналитикам, которые придут на работу утром.

* * *

С верхних этажей все разошлись на ночь по домам, за исключением охраны и уборщиков. Рабочие места аналитиков были оборудованы несколькими различными способами защиты, не позволяющими включить ни один компьютер без соответствующего индивидуального допуска. Охранников было немало, но они не расхаживали по коридорам, обеспеченным непрерывным наблюдением камер, связанных кабельной сетью и выводивших все, что оказывалось перед их объективами, на мониторы, которые находились под параллельным контролем людей и электронных систем.

* * *

Вернувшись домой, Джек подумал было, не позвонить ли домой, но решил не делать этого. Отца, вероятно, осаждают репортёры газет и телевидения, невзирая даже на его широко известную привычку не говорить ничего определённого, чтобы дать полную свободу действий нынешнему президенту Эдварду Килти. Существовала безопасная и совершенно частная линия, о которой знали только дети, но Джек решил оставить её в распоряжении Салли, которая всегда была намного возбудимее, чем он. Джек вышел из положения, отправив отцу e-mail-послание, содержание которого можно было бы передать двумя фразами: «Что за чертовщина?» и «Уверен, что ты хотел бы сейчас вновь оказаться в Белом доме». Хотя в глубине души он хорошо понимал, что Джек-старший сейчас, скорее всего, благодарит бога за то, что пост президента занимает не он, а кто-то другой и, возможно, даже всерьёз надеется, что Килти, вопреки всем своим привычкам, выслушает своих советников — а среди них имелось немало толковых людей — и подумает, прежде чем действовать. Отец, по всей вероятности, уже связался с кем-нибудь из своих зарубежных друзей, чтобы узнать, что им известно и что они думают, и получил мнения нескольких высокопоставленных деятелей — ведь иностранные правительства, как правило, прислушивались к тому, что он говорил, пусть даже в частном порядке. Большой Джек все ещё пребывал где-то внутри этой системы. И потому мог позвонить друзьям, которые остались ему верны и после того, как он освободил президентское кресло, и спросить, что же на самом деле творится в мире. Но Джек-младший не стал додумывать все это до логического завершения.

* * *

У Хенли и в служебном кабинете, и дома были установлены безопасные телефонные аппараты — изделие «AT&T» совершенно новой модели, имевшее пока что только производственное обозначение СТУ-5. Они попали к нему по совершенно неофициальным каналам.

Сейчас он говорил по такому телефону.

— Да, правильно. Завтра утром мы получим все, что нужно. Не вижу большого смысла сидеть ночью в кабинете и пялиться на пустой экран, — не торопясь проговорил бывший сенатор и, отхлебнув бурбона с содовой, стал слушать своего собеседника.

— Вероятно, — ответил он на вполне очевидный вопрос. — Но ничего «трудного»... что касается того, что можно было бы ожидать в данном случае, то да.

Ещё один длинный вопрос.

— Сейчас — да, именно сейчас у нас есть двое парней. Они практически готовы... Да, мы работаем — около четырех. Мы очень тщательно изучим всё это совершенно безотлагательно — в смысле завтра. Над этим вопросом работают Джерри Раундс и Том Дэвис... да, совершенно верно, вы его не знаете. Чёрный парень с той стороны реки, поработал в обеих частях здания. Довольно толковый, имеет великолепное чутьё как на финансовые дела, так и тонкости оперативной работы. Удивительно, что вы с ним никогда не пересекались. Сэм? Ему бы только найти, кому задать, а уж он-то задаст, можете не сомневаться. Проблема в том, чтобы выбрать верные цели... Я знаю, вы не можете в этом участвовать. Прошу простить меня за неаккуратное выражение: слово «цели», конечно же, не самое верное.

Длинный монолог, закончившийся вопросом.

— Скоро... Спасибо, дружище. Вам того же. Как-нибудь увидимся.

Он повесил трубку, точно зная, что на самом деле в обозримом будущем не увидит своего друга... возможно, они никогда больше не увидятся лично. И это было ужасно, чертовски жалко. Очень уж мало людей, которые понимали такие вещи, и это являлось ещё одной причиной для сожалений. Оставалось сделать ещё один звонок — теперь уже по обычному телефону.

* * *

Грейнджер сначала взглянул на определитель номера и лишь потом снял трубку.

— Слушаю тебя, Джерри?

— Сэм, я насчёт наших новичков. Ты уверен, что они готовы сыграть по-крупному?

— Готовы, насколько это возможно, — заверил своего босса глава оперативного отдела.

— Притащи их сюда завтра к ленчу. Ты, я, они и Джерри Раундс.

— Утром первым делом позвоню Питу. — Не было никакого смысла делать это сейчас. В конце концов, им предстоит всего-навсего двухчасовая поездка.

— Ладно. У тебя, возможно, есть какие-нибудь дурные предчувствия?

— Джерри, ты не можешь не знать единственного способа проверки качества пудинга. Рано или поздно мы все определим.

— Да, конечно, ты прав. Увидимся завтра.

— Спокойной ночи, Джерри. — Грейнджер положил трубку и вновь взялся за книгу.

* * *

Утренние новости во всей Америке были переполнены сенсационными материалами. В остальных странах, впрочем, тоже. Спутники связи, получавшие сигналы от Си-эн-эн, Фокс, Эм-эс-эн-би-си и прочих агентств, имеющих телепередатчики и каналы космической связи, сообщили миру историю, которую по силе общественного интереса мог бы перекрыть разве что ядерный взрыв. Европейские газеты выражали Америке ритуальное сочувствие по поводу перенесённых ею страданий, о которых, конечно же, скоро почти все позабудут — не только о подробностях, но и о событии в целом. Американские средства массовой информации говорили о том, как сильно перепугались американские граждане. Сообщалось (естественно, без каких-то количественных данных), что по всей стране граждане стали лихорадочно покупать огнестрельное оружие для самообороны, от которого если и мог бы быть какой-нибудь толк, то самый незначительный. Полиция, даже без особых указаний, знала, что следует крайне внимательно присматриваться к любому, кто мог приехать из стран, находящихся восточнее Израиля, и если какие-нибудь безмозглые адвокаты начнут кричать об этнической дискриминации, то и чёрт с ними. Вчерашние преступления, между прочим, совершили отнюдь не туристы из Норвегии.

Посещаемость церквей возросла, но ненамного.

По всей Америке люди отправились на работу и занимались своими делами, время от времени обращаясь к кому-нибудь из коллег с сакраментальным вопросом: «Ну, и что ты обо всём этом думаешь?», в ответ на который спрошенный решительно кивал головой и возвращался к своему труду, будь это варка стали, сборка автомобилей или доставка почты. На самом деле они были напуганы вовсе не так сильно, потому что, несмотря даже на то, что несчастий было четыре, большинство американцев проживало далеко или очень далеко от тех мест, где они произошли, тем более, что такие события происходили крайне редко и мало кем воспринимались как серьёзная угроза собственной жизни. Но все в глубине души понимали, что где-то есть кто-то, кого очень нужно, просто необходимо напинать по заднице.

Джерри Хенли просматривал газеты. «Нью-Йорк таймс» ему доставлялась со специальным посыльным, а «Вашингтон пост» — с обычной почтовой доставкой. В обеих газетах передовые статьи казались написанными по одному шаблону: в них призывали к спокойствию и осмотрительности, напоминали о том, что в стране имеется президент, которому не без хладнокровной наглости советовали сначала подумать и только потом действовать. На противоположной стороне полосы помещались более интересные материалы. Некоторые комментаторы прямо утверждали, что реакцией «средних американцев» будет общенациональное требование мести. Хенли видел в этих текстах хорошую сторону, заключавшуюся в том, что он, возможно, окажется в состоянии ответить делом на это требование. Плохой же стороной всего этого являлось то, что даже если ему это удастся, все равно о его действиях никто никогда не узнает.

Как бы там ни было, эта суббота не должна оказаться обычным выходным днём, бедным на новости.

И автомобильная стоянка Кампуса будет полна, что не смогут не отметить проезжающие мимо. На тот случай, если кому-то взбредёт в голову полюбопытствовать, почему это служащие проводят уик-энд на работе, была заранее приготовлена легенда: что, дескать, четыре вчерашних массовых убийства повлекли за собой некоторую нестабильность на финансовом рынке (немного позже выяснится, что это чистая правда).

Джек-младший справедливо предположил, что сегодня можно будет одеться попроще, чем обычно, и уселся в свой «Хаммер-2», чтобы ехать на работу, одетым в джинсы, спортивную рубашку и кроссовки. Охранники, как всегда, стояли на посту в полной форме и с каменными лицами.

Когда Джек в 8.14 вошёл в комнату, Тони Виллс только-только успел включить свой компьютер.

— Привет, Тони, — поздоровался молодой Райан. — Как идут дела?

— Посмотри сам. Они не спят, — сказал Виллс своему стажёру.

— Вас понял. — Он поставил стакан с кофе на стол, опустился в своё удобное вращающееся кресло, включил питание компьютера и прошёл одну за другой все системы безопасности, предохраняющие от несанкционированного доступа. Утренний перехват из Агентства национальной безопасности — оборудование никогда не спало. И ему сразу стало ясно, что те люди, которых он выслеживал, тоже смотрели новости.

Конечно, следовало ожидать, что парни, вызывающие настолько большой интерес у АНБ, вряд ли будут питать дружеские чувства к Соединённым Штатам Америки, но Джек-младший хотя и не забывал об этом, все же был удивлён — нет, потрясён! — содержанием некоторых электронных писем. Он помнил свои собственные чувства, которые испытывал в то время, когда армия Соединённых Штатов ворвалась в Саудовскую Аравию, преследуя войска несуществующей в настоящее время Объединённой исламской республики, тот всплеск удовлетворения, испытанный при виде вражеского танка, взорвавшегося от прямого попадания. В тот момент он совершенно не думал о троих парнях, заживо сгоревших в стальном гробу, а если бы и подумал, то сказал бы, что так им и надо, раз они подняли руку против Америки. За это надо было платить, они, в некотором роде, пошли на пари, и если монета упала не орлом, а решкой, что ж, потому игра и называется азартной. Частично это объяснялось его юностью, поскольку ребёнку все кажется направленным к нему как центру известной ему вселенной, и требуется некоторое время, чтобы избавиться от этой иллюзии. Но люди, убитые накануне, являлись ни в чём не повинными гражданскими жителями, не принимавшими никакого участия в войне, по большей части это были женщины и дети, и те, кто мог испытывать удовольствие от их смертей, были варварами, и никем больше. Но что произошло, то произошло. Дважды американцы проливали кровь, чтобы спасти родину ислама, и всё же некоторые из жителей Саудовской Аравии рассуждали именно так.

— Проклятье! — прошептал он. Принц Али был совсем другим. Они с отцом Джека были друзьями. Они бывали в гостях друг у друга. Джек сам разговаривал с этим парнем, знакомился с его мыслями, внимательно слушал то, что тот говорил. Даже если сделать скидку на то, что тогда он ещё был почти ребёнком, Али все равно не из таких. Зато у его отца не было ровным счётом ничего общего с Тэдом Банди^[634], а ведь Банди был американским гражданином и, вероятно, даже ходил на выборы. Так что принадлежность к числу граждан той или иной страны ещё не делала из тебя посла по особым поручениям.

— Не все нас любят, малыш, — сказал Виллс, взглянув на его лицо.

— Но разве мы когда-нибудь делали им что-нибудь плохое? — спросил Джек.

— Мы — самый большой и самый богатый ребёнок в квартале. То, что мы говорим, происходит, даже если мы не требуем исполнения впрямую. Наша культура заполняет весь мир, причём во всех своих проявлениях, будь это журнал «Плейбой» или кока-кола. Такое положение вполне способно оскорбить религиозные чувства людей, а в некоторых частях света религиозные чувства определяют образ мыслей. Они не признают наш принцип свободы вероисповедания, и если мы позволяем себе нечто такое, что задевает их веру или вступает с нею в противоречие, они ставят нам это в вину.

— Вы защищаете этих мерзавцев? — вскинулся Джек-младший.

— Нет, я всего лишь объясняю, как эти типы думают. Понимать — вовсе не значит одобрять. — Эти слова принадлежали коммандеру Споку, но Джек, по всей видимости, пропустил эту серию «Звёздного пути». — Не забывай, что твоя работа как раз и заключается в том, чтобы понимать ход их мысли.

— Вот и прекрасно. Я понимаю, что у них мозги в заднице. А теперь мне нужно посмотреть чёртову кучу всякой всячины, — с этими словами Джек убрал с монитора тексты электронной почты и принялся за анализ движения денег. — Эй, а ведь Уда сегодня тоже работает. Оказывается, кое-что он делает, сидя у себя дома.

— Именно так. Хорошая вещь — компьютеры, — отозвался Виллс. — Хотя зачем ему заниматься дома тем, что удобнее было бы сделать в офисе? Есть что-нибудь интересное?

— Всего две трансакции, обе в лихтенштейнский банк. Дайте-ка я разберусь со счетами... — Райан повозил по экрану стрелкой мыши, и перед ним возникли реквизиты и все данные о счёте. Он оказался не таким уж большим. Вернее, по мерке Сали, он был просто крошечным. Всего лишь полмиллиона евро, расходовавшиеся главным образом через его собственную кредитную карточку... и ещё несколько...

— Эй, да ведь на этом счёте висит целая куча карточек «Visa», — сообщил он Виллсу.

— Неужели?

— Да, целая дюжина. Нет... их шестнадцать, причём, помимо тех, которыми он пользуется...

— Пожалуйста, поподробнее об этом счёте! — резко бросил Виллс. Число шестнадцать вдруг показалось ему очень важным.

— Номерной счёт. АНБ докопалось до него благодаря уязвимости в программе бухгалтерского учёта банка. Недостаточно большой, чтобы к нему стали присматриваться, но учтён как секретный.

— Вы можете выяснить номера кредитных карт?

— Привязанных к этому счёту? Конечно. — Джек отметил нужное, скопировал, вставил в новый документ, распечатал его и протянул своему начальнику.

— Нет, ты прежде всего посмотри на вот это! — воскликнул Виллс, вручая ему другую распечатку.

Джек взял листок. Напечатанные на нём номера счётов показались ему знакомыми.

— Что это такое?

— Все вчерашние плохие парни имели при себе кредитные карточки «Visa». Они расплачивались ими за бензин, когда ехали через всю страну, отправившись, между прочим, из Нью-Мексико. Джек, ты связал Уду бен-Сали со вчерашними событиями. Судя по всему, он как раз и является тем парнем, кто оплачивал расходы террористов.

Джек снова уставился на два листа, сравнивая между собой напечатанные на них многозначные числа. Потом вскинул голову.

— ...! — чуть слышно выругался он.

А Виллс думал о том чуде, которое представляли собой компьютеры и вообще современная система коммуникаций. Шарлотсвиллские убийцы использовали кредитные карточки «Visa» для покупки бензина и еды, а их друг, маленький Сали, переводил скромные суммы на банковский счёт, с которого оплачивались эти расходы. Несомненно, в понедельник он даст распоряжение закрыть счета, и они исчезнут. Но это случится слишком поздно.

— Джек, а кто же приказал Сали положить деньги на этот счёт? — Мы отыскали нашу цель, — добавил про себя Виллс. — Возможно, даже не одну.

Глава 15 Красные пиджаки и чёрные шляпы

Джеку предоставили возиться с компьютером, просеивать электронную почту Уды бен-Сали и искать связи с другими почтовыми аккаунтами. Работа была ужасно муторная, тем более что Джек имел способности, но не душу бухгалтера. Но ему довольно скоро удалось выяснить, что распоряжение о пополнении счета пришло от некоего абонента, имеющего электронный адрес 56MoHa@eurocom.net, связавшегося с Удой по 800-й линии из Австрии.

Ближе к нему подобраться не удалось, но теперь стало известно новое имя в Интернете, за которым нужно было внимательнейшим образом следить. Появилась кибер-ипостась персоны, дававшей распоряжения известному банкиру, подозреваемому — нет, пойманному с поличным! — в пособничестве террористам, что сделало электронный адрес 56MoHa@eurocom.net чрезвычайно интересным. Теперь Виллсу предстояло попытаться заставить АНБ взяться за этот след, если, конечно, там сами не заметили интересные факты, делавшие этот адрес «объектом внимания». В компьютерном сообществе широко бытовало мнение, что объекты были в подавляющем большинстве анонимными, но как только они попадали в поле зрения надлежащих учреждений, те начинали действия, направленные против этих объектов. Как правило, действия были незаконными, но если понятие границы между законным и незаконным принято толковать в пользу несовершеннолетних шутников и мелких хулиганов, то ещё в большей степени это относилось к разведчикам, чьи компьютеры крайне трудно запеленговать, ещё труднее определить их местонахождение и почти невозможно вывести из игры. Главная проблема состояла в том, что Eurocom.net не осуществляла долгосрочного хранения передаваемых сообщений, и как только они уходили из запоминающего устройства сервера после прочтения указанным абонентом, то, по сути, исчезали навсегда. Возможно, АНБ и обратит внимание на распоряжение, адресованное этим мерзавцем Уде бен-Сали, но ему писало множество самых разных людей, и даже АНБ не обладало ресурсами, позволяющими прочитывать и анализировать каждое отдельно взятое электронное сообщение, проходящее через его зону компьютерного внимания.

* * *

Близнецы прибыли в одиннадцать без нескольких минут. Навигационные компьютеры со встроенной системой GPS безошибочно вывели их к нужному месту. Их одинаковые седаны «Мерседес» направили на гостевую автостоянку, расположенную позади здания. Сэм Грейнджер встретил братьев, пожал им руки и проводил внутрь. Прибывших немедленно снабдили пропусками-бейджами, с которыми они прошли мимо охранника. Брайан с первого взгляда опознал в нём отставного военного НКО.

— Хорошее место, — отметил Брайан, когда они подошли к лифтам.

— Да, как частная фирма, мы можем нанимать лучших дизайнеров, — улыбнулся присоединившийся к ним Белл. — Бывает ещё замечательнее, если у дизайнера оказывается художественный вкус, как, к счастью, случилось с нашим.

— Вы сказали: «частная фирма»? — тут же откликнулся Доминик. Сейчас, решил он, не время для излишней тактичности. Он впервые попал в агентство, на которое работая, и здесь важным было все.

— Через несколько минут вы получите полную информацию, — сказал Белл, задумавшись мимоходом над тем, много ли правды в том, что он только что пообещал гостям.

Во время подъёма в лифте играла обычная, довольно спокойная музыка, и холл на верхнем этаже, где во всех учреждениях всегда помещается начальство, был выкрашен в цвет ванильного мороженого.

* * *

— Значит, сегодня тебе удалось наткнуться на это? — задал Хенли риторический вопрос. «Этому мальчишке, — подумал он, — действительно передалось отцовское чутьё».

— Оно просто вывалилось на меня из экрана, — ответил Джек. Вообще-то, так мог бы сказать кто угодно, только вот почему-то вывалились необходимые данные именно на Джека, а не на кого-то другого.

Босс перевёл взгляд на Виллса, аналитические способности которого знал очень хорошо.

— Джек несколько недель присматривался к этому Сали. Мы считали, что он мог быть игроком где-то на уровнелюбительской лиги, но сегодня выяснилось, что его надо переводить в статус «тройное А», если не выше, — задумчиво произнёс Тони. — Он хоть и косвенно, но прочно связан со вчерашними событиями.

— АНБ уже зацепилось за него? — спросил Хенли.

Виллс покачал головой.

— Нет, и не думаю, что зацепятся. Связь действительно слишком косвенная. И они, и Лэнгли присматривают за этим парнем, но как за биржевым барометром, а не игроком. — Если только кого-нибудь, где-нибудь не посетит озарение, — добавил он про себя. Такое тоже случалось, но не очень часто. И в той, и в другой бюрократических организациях результаты незапланированных озарений слишком часто погибали втуне: или попросту теряясь во время прохождения через систему, или забывались, не будучи своевременно переданы кому следует. Каждому месту в мире присуща своя собственная ортодоксальность (чтобы не сказать — косность), и отступников неминуемо ждёт кара.

Глаза Хенли пробежали двухстраничный документ.

— Наверно, дёргается, как рыба на сковородке, точно? — Негромко замурлыкал телефон, и он снял трубку. — Да, Элен, впустите их. Рик Белл привёл тех парней, о которых мы говорили, — пояснил он Виллсу.

Дверь открылась, и глаза Джека-младшего чуть не выскочили из орбит.

Как и у Брайана.

— Джек? Что ты здесь делаешь?

Точно так же мгновением позже изменилось лицо и у Доминика.

— Эй, Джек! Какими судьбами?! — воскликнул он.

Лицо Хенли тоже перекосилось, но от недовольства самим собой. Такой вариант он не предусмотрел — редкая для него ошибка. Но в кабинете была только одна дверь, если не считать той, за которой находился его личный туалет.

Трое кузенов принялись пожимать друг другу руки, на мгновение позабыв про босса, но Рик Белл поспешил вернуть ситуацию под контроль.

— Брайан, Доминик, это наш большой босс Джерри Хенли. — За представлением последовали официальные рукопожатия.

— Рик, спасибо, что встретили их. Вы отлично поработали, — обратился Хенли к аналитикам.

— Полагаю, это означает, что нам нужно вернуться в свою конуру. Ещё увидимся, парни, — бросил Джек своим родственникам.

Те ещё не успели полностью оправиться от удивления, но хладнокровно уселись в предложенные кресла и, совершенно явно, выкинули случайную встречу из мыслей.

— Итак, добро пожаловать, — сказал Хенли, откинувшись на спинку кресла. Рано или поздно они все равно узнали бы о присутствии здесь Джека, не так ли? — Пит Александер доложил мне, что в поместье у вас всё было хорошо.

— Если не считать скуки, — ответил Брайан.

— Обучение никогда не бывает весёлым, — строго заметил Белл.

— А что вы скажете о вчерашних событиях? — спросил Хенли.

— Там не было ничего весёлого, — первым ответил Брайан. — Это здорово походило на ту засаду, в которую я угодил в Афганистане. Бах-бабах, а потом надо переламывать ситуацию в свою пользу. Нам повезло, что плохие парни оказались не слишком умными. Они действовали поодиночке, а не командой. Будь они нормально подготовлены — то есть действовали бы вместе и заботились о прикрытии, — всё пошло бы совсем по-другому. А так, нам нужно было просто устранять их по одному. Что-нибудь известно о том, кто они такие?

— На данный момент ФБР удалось установить, что в страну они проникли, по всей вероятности, через Мексику. Ваш кузен сумел отыскать источник их финансирования. Экспатриант из Саудовской Аравии, живущий в Лондоне. Возможно, его участие не ограничивается одними деньгами. Все они по происхождению арабы. Пятерых удалось однозначно идентифицировать как жителей Саудовской Аравии. Оружие было украдено около десяти лет назад. Приехали на автомобилях — все четыре группы, — которые арендовали в Лас-Крусесе, Нью-Мексико. Похоже, что до мест назначения добирались порознь. Их маршруты проследили по тому, как эти убийцы приобретали бензин на колонках.

— Мотивы чисто идеологические? — спросил Доминик.

Хенли кивнул:

— Религиозные. По крайней мере, так кажется или должно казаться.

— Бюро уже разыскивает меня? — задал Доминик следующий вопрос.

— Сегодня, попозже, вам нужно будет позвонить Гасу Вернеру, чтобы он написал все нужные бумаги, но никаких допросов не будет. Мы уже заготовили легенду, которая все объяснит.

— Отлично.

В разговор вступил Брайан:

— Я думаю, что правильно понял, чему нас учили. Выслеживать людей такого сорта прежде, чем они успеют наделать новые большие гадости, да?

— В основном, верно, — согласился Хенли.

— Что ж, — сказал Брайан, — такое я смогу пережить.

— Вы отправитесь на миссию вместе, под видом специалистов по банковскому делу и обороту ценных бумаг. Мы проинструктируем вас во всём, что вам нужно будет знать, чтобы поддерживать свою легенду. Работать придётся главным образом из виртуального офиса через ноутбук.

— А как насчёт безопасности? — усомнился Доминик.

— Здесь не будет никаких проблем, — заверил его Белл. — Компьютеры защищены самым наилучшим образом. Кроме того, их можно использовать в качестве интернет-телефонов, если потребуется разговор. Система шифрования предельно надёжна, — подчеркнул он.

— Ладно... — с сомнением в голосе протянул Доминик. Пит говорил им то же самое и почти теми же словами, но сам он никогда не доверял полностью никаким системам шифрования. Уж на что хорошо защищёнными считались системы радиосвязи ФБР, но и их пару раз взламывали не то умники из числа плохих парней, не то компьютерные хулиганы из тех, кому нравится названивать по закрытой связи в местное отделение ФБР, чтобы показать фэбээровцам, всему миру, а главное, самим себе, насколько они «крутые». — А как насчёт нашей юридической «крыши»?

— Полагаю, что она наилучшая из возможных, — ответил Хенли, подвигая своим собеседникам закрытую папку. Доминик взял её, открыл, и у него сразу же выпучились глаза.

— Проклятье! Чёрт возьми, как вам удалось это раздобыть? — спросил он. Единственное президентское помилование, которое он когда-либо видел, было напечатано в учебнике по юриспруденции. А сейчас перед ним лежал незаполненный, но подписанный бланк. Помилование на предъявителя! Проклятье.

— Лучше вы сами мне скажите, — предложил Хенли. При взгляде на подпись ответ сразу стал ему ясен, а всё остальное довершило юридическое образование. Это помилование было совершенно пуленепробиваемым. Даже Верховный Суд не мог бы его отменить, поскольку президентское верховное право помилования было столь же безоговорочным, как свобода слова. Но, несмотря на всю его несокрушимость, от этого документа было бы мало толку за пределами США.

— Значит, нам придётся разбираться с этими людьми здесь, в Америке?

— Возможно, — кивнул Хенли.

— Мы первые стрелки в группе? — спросил Брайан.

— Тоже верно, — ответил бывший сенатор.

— Как мы будем это делать?

— Это будет зависеть от конкретной миссии, — ответил Белл. — Для большинства вариантов у нас есть новое оружие — стопроцентно эффективное и совершенно секретное. Вероятно, вы узнаете о нём завтра.

— Что, нужно спешить? — задал Брайан следующий вопрос.

— Пришло время снять перчатки, — сказал обоим Белл. — Вашими целями будут люди, которые совершили, планируют совершить или помогают совершению действий, направленных на причинение серьёзного вреда нашей стране и её гражданам. Мы не говорим о политических убийствах. Мы будем заниматься только и исключительно людьми, непосредственно причастными к преступным деяниям.

— Тогда у меня ещё вопрос. Мы ведь не станем кем-то вроде официальных палачей штата Техас или какого-нибудь другого, верно? — Это спросил Доминик.

— Нет, ни в коей мере. Все это будет делаться вне рамок закона. Мы намерены попытаться нейтрализовать вражеские силы путём устранения их ключевых фигур. Это должно, по меньшей мере, подорвать их реальные возможности, и мы надеемся, вынудит их руководителей как-то проявить себя и таким образом дать нам возможность выйти на них.

— Выходит, — Доминик закрыл папку и пододвинул её хозяину, — что мы получили охотничью лицензию без норм отстрела и границ сезона?

— В целом верно, но кое-какие ограничения все же есть.

— Меня это устраивает, — заявил Брайан. «Каких-то двадцать четыре часа назад, — напомнил он себе, — у меня на руках истёк кровью маленький мальчик». — Когда нужно приступать?

— Скоро, — без раздумий ответил Хенли.

* * *

— Э-э, Тони, что они здесь делают?

— Джек, я понятия не имел, что они сегодня окажутся здесь.

— Неудовлетворительный ответ. — Голубые глаза Джека смотрели непривычно твёрдо.

— Вы ведь смогли вычислить, чем занимаются в этом месте, верно?

Вот это был вполне определённый ответ. Проклятье! Его близкие родственники! Ладно, один был офицером морской пехоты, а сотрудник ФБР — законник, как часто называл его Джек, — недавно в Алабаме замочил какого-то извращенца. Этот случай попал в газеты, и он даже мельком обсудил его с отцом. Было трудно отнестись к этому происшествию неодобрительно, тем более учитывая, что всё было сделано по закону, но ведь Доминик всегда был из тех, кто играет строго по правилам, — это было чуть ли не фамильным девизом семейства Райан. И, кстати, Брайан, вероятно, тоже успел что-нибудь совершить за время службы. Брайан в школе больше увлекался футболом, а его брат считался в семье спорщиком. Но Доминик вовсе не был таким уж белым и пушистым. По крайней мере одному плохому парню пришлось выяснить это и заплатить достаточно дорогую цену. Может быть, кое-кому и впрямь нужно показать, что не стоит задевать большую страну, на службе у которой отыщутся настоящие мужчины. У каждого тигра есть зубы и когти...

...А в Америке имелись чертовски большие тигры.

Разобравшись со своими мыслями, он решил вернуться к поискам 56MoHa@eurocom.net. Вдруг ему удастся отыскать дополнительную дичь для тигров. Таким образом, он оказывался в разряде охотничьих псов. Легавых. Но это хорошо. Существуют такие птицы, которых нужно лишить права полёта. Используя перехваты из АНБ, он проследит путь этого типа в раскинувшихся по всему миру джунглях киберкоммуникаций. Любое животное оставляет за собой хоть какой-нибудь след, и он его разнюхает. «Чёрт возьми, — подумал Джек, — оказывается, и эта работа становится привлекательной — да что там, захватывающей! — когда видишь перед собой реальную цель».

* * *

Мохаммед сидел за своим компьютером. За его спиной телевидение продолжало рассказывать о «провале разведывательных служб»; слушая эти разговоры, он то и дело улыбался. Результатом могло явиться только дальнейшее сокращение возможностей американской разведки, особенно в связи с оргвыводами, которые неизбежно последуют после обязательного расследования Конгресса. Было просто замечательно, что у него во вражеской стране имеются такие союзники. Они не очень отличаются от верховного руководства его собственной организации, пытавшегося подогнать мир под свои представления, а не свои представления к реальным фактам. Разница была в том, что руководители по крайней мере прислушивались к его мнению, потому что его действия приводили к впечатляющим результатам, к счастью, совпадавшим с их призрачными видениями смерти и страха во вражеских империях. Также, к счастью, имелись люди, даже в ещё большей степени готовые и, более того, желающие расстаться со своей жизнью, чтобы претворить эти видения в действительность. Они были глупцами, но это не имело никакого значения для Мохаммеда. Каждый пользуется теми инструментами, которые у него есть, ну а у него имелись увесистые молотки, которыми он вбивал гвозди в самых разных концах мира.

Он проверил свою электронную почту, чтобы удостовериться, что Уда выполнил его инструкции по поводу банковского счета. Строго говоря, он мог просто-напросто позволить счетам «Visa» иссякнуть, но в этом случае какой-нибудь въедливый банковский служащий мог заметить, что последние счета не оплачены, и начать совать нос куда не следует. Лучше, решил он, пусть на счёту будет небольшой остаток, пусть счёт останется, но просто не будет использоваться — ни один банк не станет возражать против прироста активного сальдо в своём электронном хранилище, и если такой счёт останется в «спящем» состоянии, то никто из служащих не станет предпринимать никаких расследований. Такое случается постоянно. Заодно он убедился, что номер счета и пароль доступа спрятаны в его компьютере — в документе; в каком именно, знал только он один.

Он подумал было о том, чтобы послать письмо с благодарностью своим колумбийским контрагентам, но сообразил, что бессодержательные сообщения являлись только пустой тратой времени и, хуже того, повышали его уязвимость. Ни в коем случае нельзя посылать сообщения ради развлечения или из вежливости. Только в случае настоящей необходимости, и как можно короче. Он был достаточно образован, чтобы всерьёз опасаться умения американцев собирать разведданные, передающиеся через электронные средства связи. В западных СМИ часто говорили о «перехватах», и поэтому его организация полностью отказалась от спутниковых телефонов, несмотря на все их удобства. Вместо этого они чаще всего использовали посыльных, которые на словах передавали заученную наизусть информацию. Это было неудобно, это было медленно, но эти недостатки с лихвой искупались безопасностью... если только гонец не продавался врагам. Совершенно безопасным не могло быть ничего. У каждой системы имелись свои слабости. Но Интернет был лучше всего. Индивидуальные аккаунты анонимны, их способен открыть кто угодно, а пользоваться могут совсем иные люди, электронная идентификация не имела ровным счётом никакого отношения к реальным конечным пользователям, которые существовали только в виде электронов или фотонов — словно песчинки в Руб-эль-Хали, Большой песчаной пустыне, — анонимные и сохранные, насколько это вообще возможно. И ещё: каждый день отправлялись миллиарды интернет-сообщений. Возможно, Аллах и мог проследить за каждым из них, но лишь потому, что Аллах знал, что происходит в уме и сердце каждого человека, но этой способностью он не наделил даже самых преданных из правоверных. И потому Мохаммед, редко остававшийся в одном месте более трех дней, мог спокойно пользоваться своим компьютером.

* * *

Британская Секретная служба (её штаб-квартира находится в Темза-хаусе, расположенном неподалёку от Вестминстерского дворца, чуть выше по течению) перехватывала сотни тысяч электронных отправлений — законы, охраняющие частную жизнь в Великобритании намного либеральнее, чем в Штатах — для правительственных агентств! — и из этого колоссального множества четыре были адресованы Уде бен-Сали. Одно из них было направлено на его сотовый телефон; в таких посланиях никогда не бывало ничего стоящего. Куда большую ценность представляли его учётные записи на компьютерах, стоявших дома и в офисе, поскольку, не доверяя телефону, он избегал деловых разговоров и почти все деловое общение осуществлял с помощью электронной почты. Значительную её часть составляли письма из дома и домой. В последних он главным образом уверял отца, что семейные деньги находятся в безопасности. Как ни странно, он даже не утруждал себя использованием программы шифрования, а может быть, предполагал, что открытый файл, идущий по сети, не привлечёт внимания официальной цензуры. Кроме того, в лондонском бизнесе сохранения капиталов было занято очень много народу, немалая часть ценной недвижимости в столице Британской империи принадлежала иностранцам, и потому поток информации, связанный с этим видом банковской деятельности, был чрезвычайно объёмным, а ведь даже многим специалистам этого дела оно кажется немыслимо скучным. В денежном алфавите было очень мало букв, и поэзия денежного обращения вряд ли могла затронуть сердца представителей широкой публики.

Но ещё ни разу не было так, чтобы эта электронная почта проявилась в сети, не вызывая эха в Темза-хаусе, откуда сигналы поступали в Челтнем — городок, расположенный северо-западнее Лондона, где находилась штаб-квартира правительственной связи, далее следовали через спутник в Форт-Белвор, Виргиния, и оттуда в Форт-Мид, Мэриленд, по оптоволоконному кабелю, чтобы подвергнуться анализу на одном из суперкомпьютеров, помещавшихся в огромном подвале, поразительно похожем на застенок средневекового донжона^[635]. Оттуда материал, который сочли ценным, направлялся в штаб-квартиру ЦРУ (Лэнгли, Виргиния), минуя по дороге плоскую крышу некоего здания и попадая вследствие этого в ещё один, сверхплановый компьютерный пул. — А-а, вот и кое-что новое от вас, мистер Пятьдесят шесть, — пробормотал себе под нос Джек, имея в виду 56MoHa@eurocom.net. Над содержанием очередного перехваченного сообщения ему пришлось задуматься всего лишь на несколько секунд. В нём были главным образом числа. Но одно из чисел являлось электронным адресом европейского коммерческого банка. Мистер 56 хотел, чтобы туда положили немного денег — во всяком случае, именно такое истолкование приходило в голову при взгляде на его послание. Теперь, когда они знали, что мистер 56 — «игрок», это значило также, что с данным счётом следует ознакомиться повнимательнее. Это надо сделать сегодня же. Возможно, из данных о счёте удастся даже извлечь имя клиента и его почтовый адрес — это уже зависело от правил, действующих в том или ином банке. Хотя всерьёз рассчитывать на подобное не стоило. Все международные банки стремились идентифицировать процедуры, чтобы нейтрализовать преимущества своих конкурентов, пока в конце концов игровая площадка не стала плоской, как футбольное поле. Причём каждый вводил у себя процедуры, которые должны были казаться вкладчикам наиболее привлекательными. Каждый человек имел собственное представление о действительности, а вот деньги у всех были одинаково зелёными, или оранжевыми, как в случае с евро, с изображением зданий, не существующих ни в одной стране, и мостов, которые никогда не перекидывались через реки. Джек сделал необходимые записи и выключил машину. Сегодня вечером у него был запланирован обед с Брайаном и Домиником — просто для подкрепления родственных отношений. На 29-й федеральной автостраде появился новый ресторан, где подавали рыбу и всякие прочие морские деликатесы; с ним следовало познакомиться. К тому же его рабочий день закончился. Джек сделал себе несколько пометок по поводу того, чем нужно будет заняться в понедельник с самого утра — он не собирался появляться на работе в воскресенье, случись хоть общенациональная катастрофа. Уда бен-Сали заслуживал самого пристального изучения. Джек ещё не знал точно, насколько пристального, но начал подозревать, что Сали может быть знаком с одним-двумя людьми, которых он сам хорошо знал.

* * *

— Как скоро? — Если бы это произнёс Брайан Карузо, то вопрос следовало бы рассматривать как крайне неудачный, но, прозвучав из уст Хенли, он, напротив, приобрёл большую весомость.

— Чтобы ответить на этот вопрос, нужно предварительно объединить ряд фактов в один план, — откликнулся молчавший все это время Сэм Грейнджер. Все остальные отлично это понимали. То, что представлялось сущей ерундой, пока рассматриваешь проблему абстрактно, становится намного сложнее, когда доходит до дела. — Прежде всего, нам необходимо выбрать ряд достаточно значимых целей, а затем решить, как с ними управиться таким образом, чтобы сам факт этого тоже имел смысл и принёс бы пользу.

— Замысел операции? — громко бросил Том Дэвис.

— Замысел заключается в том, чтобы в логической последовательности — с нашей точки зрения, хотя постороннему всё должно казаться случайным, — перемещаться от цели к цели, заставляя противников высовываться из нор, как это делают при охоте на луговых собачек, чтобы мы могли устранять их по одному. Это достаточно просто на словах, но в реальном мире оказывается куда труднее. — Действительно, передвигать шахматные фигурки по доске несравнимо легче, чем заставлять людей перемешаться по команде в нужные места, — факт, часто ускользающий от внимания кинорежиссёров. Что-нибудь совершенно банальное — один автобус опоздал, другой ушёл вовремя, и пересадки не получилось, или дорожное происшествие, или приспичило пойти пописать, — такая вот проза жизни может загнать псу под хвост любые, даже самые элегантные и тщательно разработанные планы. Реальный мир, и об этом обязан помнить любой оперативный работник, составляющий планы, действовал словно аналоговое, а не двоичное устройство. А «аналоговый» на самом деле следовало понимать как «ненадёжный».

— Вы хотите сказать, что нам нужен психиатр?

Сэм помотал головой.

— В Лэнгли есть несколько. Что-то от них пока что не было толку.

— Не то чтобы совсем так, — со смехом бросил Дэвис. Но нынешний разговор и вся ситуация совсем не располагали к юмору. — Быстрота, — заметил он, сразу посерьёзнев.

— Да, чем быстрее, тем лучше, — согласился Грейнджер. — Не дать им времени подумать и отреагировать.

— Кроме того, было бы хорошо лишить их возможности понять, что вообще что-то происходит, — сказал Хенли.

— Делать так, чтобы люди исчезали?

— Если сразу у многих людей начнут происходить похожие сердечные приступы, кто-нибудь обязательно что-нибудь заподозрит.

— Вы предполагаете, что они могли внедриться в какое-то из наших агентств? — громко спросил бывший сенатор. Двое его собеседников даже вздрогнули от такой мысли.

— Зависит от того, что конкретно вы имеете в виду, — отозвался Дэвис. — Постоянный агент из числа штатных сотрудников? Это чрезвычайно трудно организовать, если только взятка не окажется поистине огромной. Но даже и тогда трудно будет найти подходящего человека, разве что наткнутся на такого парня, который пошёл бы в разведку, рассчитывая любым способом добыть большие деньги. Хотя, — добавил он после секундной паузы, — такую возможность исключить нельзя. Русские всегда жадничали: у них просто было слишком мало валюты, чтобы разбрасываться ею. А у этих типов... чёрт возьми, денег куда больше, чем нужно. Значит... возможно...

— Но ведь это может сработать на нас, — рассуждал вслух Хенли. — Не так уж много народу знает о нашем существовании. В таком случае, если террористы начнут подозревать ЦРУ в устранении людей, там всегда смогут сообщить через «кротов», если они вообще есть, что, мол, ничего подобного, мы ничем таким не занимаемся.

— И получится, что добытая информация станет работать против них, — подхватил Грейнджер.

— Они будут думать, что это Моссад, верно?

— А кто же ещё? — откликнулся Дэвис. — Тут против них будет работать не только информация, но их собственная идеология. — Подобные приёмы иногда, хотя и крайне редко, но, как правило, успешно использовали против КГБ. А всего-то — сделать так, чтобы парень с той стороны почувствовал себя великим умником. И если в результате возникнет очередной приступ ненависти к израильтянам, то никого из американского разведывательного сообщества не постигнет бессонница, порождённая муками совести. Израильтяне, будь они союзниками или нет, никогда не пользовались пылкой любовью своих американских коллег. Они вели игры даже с саудовскими шпионами, потому что национальные интересы могут проявляться самым неожиданным образом. Учитывая бесчисленное множество игр, ведущихся на невидимых шпионских спортплощадках, американцам следовало исходить только и исключительно из интересов своей страны и потому многое приходилось делать втайне даже от своих соратников и начальства.

— Определённые нами цели — где они находятся? — спросил Хенли.

— Все в Европе. По большей части, банкиры или... я назвал бы их послами. Они добывают и перемещают деньги, передают сообщения и инструкции. Один, по всей видимости, собирает информацию. Он много путешествует. Возможно, это именно он подбирал объекты для вчерашнего происшествия, но мы следим за ним слишком мало, чтобы утверждать это наверняка. Кое-кто из наших объектов обеспечивает связь, но лучше их пока что не трогать. Они слишком ценны. Также крайне важно не соблазняться такими целями, исчезновение которых может навести противника на мысль о том, каким образом мы к ним подбираемся. Всё должно выглядеть случайным. Я думаю, что с некоторыми мы попытаемся разобраться, чтобы противник думал, будто они сбежали «за бугор». Взяли деньги и свалили — вышли из игры и решили попробовать хорошей жизни. Можно даже отправить от имени такого персонажа e-mail с подходящим содержанием.

— А если у них есть коды, показывающие, что сообщение посылает кто-то из своих, а не самозванец, получивший доступ к его компьютеру? — спросил Дэвис.

— Это работает на нас ровно в такой же степени, как и против. Исчезнуть таким образом, чтобы соратники подумали, что ты пал жертвой происков врага — что может быть естественнее. Никто не станет разыскивать мертвеца, верно? Именно так они и должны будут думать. Они ненавидят нас за то, что мы развращаем их общество, следовательно, должны предполагать, что их активистов тоже могут развратить. В любой боевой организации есть и храбрецы, и трусы. Люди не могут стать одинаковыми. Они же не роботы. Среди них есть действительно преданные идее, но многие присоединяются к ним ради развлечения, ради того удовольствия, которое они получают от насилия, но когда дело дойдёт до выбора между жизнью и смертью, жизнь покажется таким куда привлекательнее. — Грейнджер знал людей, знал, какие мотивы и силы движут их поступками. Да, люди — это не роботы. И чем они умнее, тем меньше вероятность, что они будут руководствоваться простыми или однозначными мотивами. Что интересно, большинство мусульманских экстремистов или родились и выросли в Европе, или получили там образование. В комфортабельной европейской утробе они были изолированы от широкого общества благодаря своему происхождению, но при этом оставались свободными от жестоко регламентированного бытия тех стран, которые покинули. Революции всегда являлись порождением усиления ожиданий лучшего — результатом не угнетения, а надежды на освобождение. Для современников они оказывались периодом личной растерянности, поиска самоидентификации и психологической незащищённости, когда было необходимо обрести какой-нибудь якорь и держаться за него, чем бы этот якорь ни был. Печально, что приходилось убивать людей, которые погрязли в заблуждениях сильнее всех остальных, но ведь они выбрали свой путь свободно, даже если и неосознанно, и если этот путь вёл в совершенно недопустимую сторону, их жертвы в этом нисколько не виноваты, верно?

* * *

Рыба оказалась неплохой. Джек решил полакомиться полосатым окунем из Чесапикского залива, Брайан предпочёл лосося, а Доминик — запечённого каменного окуня. Вино выбрал Брайан — французское белое из долины Луары.

— Так всё-таки, чёрт возьми, как ты туда попал? — спросил Доминик своего кузена.

— Я просто смотрел по сторонам, и это место меня заинтересовало. Тогда я начал выяснять, что же это такое, но чем больше узнавал, тем больше было непонятного. В конце концов я приехал туда, поговорил с Джерри и уговорил его взять меня на работу.

— И чем же ты занимаешься?

— Они называют это анализом. Хотя больше похоже на отгадывание мыслей. Занимаюсь в основном одним парнем. Аравиец по происхождению, живёт в Лондоне и возится там с деньгами. Главным образом семейными. Его работа — сбережение отцовских капиталов, а капиталы весьма внушительные, — заверил Джек своих сотрапезников. — Торгует недвижимостью. Прекрасный способ сохранения капитала. В сколько-нибудь обозримое время крах лондонскому рынку недвижимости не грозит. Герцог Вестминстерский — один из главных богачей в мире. Он владеет большей частью лондонского центра. А наш маленький друг пытается подражать его сиятельству.

— Что ещё?

— Ещё то, что он подкладывал деньги на определённый банковский счёт, с которого оплачивались расходы по целой куче карточек «Visa», с четырьмя из владельцев которых вам вчера выпал случай познакомиться. — Этот факт ещё не получил официального подтверждения, но ФБР потребуется немного времени, чтобы прийти к тому же результату. — И ещё он в своих электронных письмах говорил о том, какие замечательные события произошли вчера.

— Как ты добрался до его электронных писем? — спросил Доминик.

— Не могу вам сказать. Спросите у кого-нибудь другого.

— Думаю, ответ находится милях в десяти отсюда, — сказал Доминик, указав на северо-восток. Разведчики обычно связывались между собой на частотах, которые Федеральному бюро расследований настоятельно не рекомендовалось занимать. Но кузен Джек лишь кинул на своего собеседника довольно тупой взгляд, который наверняка не помог бы ему выиграть, если бы они сейчас играли в покер по-крупному.

— Значит, он снабжает деньгами плохих парней? — спросил Брайан.

— Правильно.

— Это не делает его хорошим парнем, — Брайан решил немного развить свою мысль.

— Пожалуй, что нет, — согласился Джек.

— Возможно, нам доведётся с ним познакомиться. Что ещё ты можешь о нём сказать? — продолжал наступление Брайан.

— Дорогой район, свой дом на Беркли-сквер — премиленькая часть Лондона, в нескольких кварталах от американского посольства. Чтобы сексуально оттянуться, любит снимать шлюх. Особенно ему нравится девочка по имени Розали Паркер. Британская Служба безопасности следит за ним и регулярно снимает показания с этой самой Паркер. Он платит ей очень хорошие деньги. Всегда наличными. Мисс Паркер, вероятно, должна нравиться богатым людям. Наверно, мастерица своего дела, — с отвращением добавил Джек. — В компьютерном файле есть его недавняя фотография. Примерно нашего возраста, смуглый, с бородой — таких парней, случается, телки и впрямь находят сексуальными. Тачка крутая — «Астон-Мартин». Но по большей части ездит в такси. Своего загородного дома нет, но на уик-энды частенько выезжает куда-нибудь в обществе мисс Паркер или ещё какой-нибудь наёмной жены и останавливается в гостиницах. Рабочее место — в центре, в финансовом районе. Имеет офис в лондонском здании «Ллойда», если я не ошибаюсь, на третьем этаже. Совершает три-четыре сделки в неделю. Главным образом, я думаю, просто сидит в своём офисе, смотрит телевизор, биржевую информацию, читает газеты, ну и тому подобное.

— Значит, это избалованный богатый ребёнок, которому захотелось добавить в свою жизни немного перчика? — подытожил Доминик.

— Совершенно верно. И ещё, возможно, он любит развлекаться, выбегая на мостовую перед идущими машинами.

— А ведь это опасно, Джек, — заметил Брайан. — При таком поведении можно заработать головную боль, которую придётся лечить повышенными дозами экседрина. — Брайан тоже попытался принять непроницаемое выражение, чтобы не выдать чувств, которые он испытывал в предвкушении встречи с парнем, оплатившим смерть Дэвида Прентисса.

И внезапно Джеку пришло в голову, что мисс Розали Паркер из Лондона вряд ли придётся получить много новых вуттоновских сумочек. Что же, если она действительно так умна, какой её считали Служба безопасности и Специальная служба, у неё, вероятно, имелся план и на такой случай.

— Чем занимается твой старик? — спросил Доминик.

— Пишет мемуары, — ответил Джек. — Мне очень любопытно, много ли из реальных событий он сможет туда вставить? Знаете, даже маме неизвестно многое из того, что он делал в ЦРУ, ну, а я знаю совсем мало... В общем, у него было немало такого, о чём писать ни в коем случае нельзя. Кое-что из того, о чём публика догадывается или даже знает, — он всё равно не может подтвердить, что это действительно случилось.

— Например, вынудить шефа КГБ сбежать из страны. Это, наверно, была та ещё история. Я видел этого парня по телевидению. Пожалуй, он до сих пор писает кипятком, когда вспоминает о твоём отце и о том, что тот не позволил ему захватить власть в Советском Союзе. Вероятно думает, что он мог спасти Союз.

— Может, и так. Да, конечно, у папы очень много тайн. Как и у его корешей из Управления. Например, там есть один парень по имени Кларк. Страшноватый дядька, но у них с папой были хорошие отношения. Я думаю, что он сейчас в Англии, командует той новой секретной контртеррористической службой, о которой пресса всё время строит догадки. Их ещё называют «чёрными людьми».

— Они действительно существуют, — отозвался Брайан. — У них база неподалёку от Херефорда, это в Уэльсе. И особой тайны уже нет. Начальство войсковой разведки время от времени занимается там вместе с ними. Сам я там не был, но знаю двух парней, которые побывали. Они и британские САС^[636]. Серьёзные войска.

— Вообще, тебе удалось далеко сунуть туда нос, а, Альдо? — спросил его брат.

— Послушай, спецподразделений не так уж и много, и между ними существуют достаточно устойчивые связи. Мы и тренируемся вместе, случается, что пользуемся одним и тем же новым оборудованием и материалами. А самое главное — частенько сидим за пивком и травим военные байки. У всех свои взгляды на проблемы, и, знаете, иной раз оказывается, что парень из другого рода войск соображает в чём-то даже лучше, чем ты сам. Команда «Радуга» — те самые «чёрные люди», о которых болтают газетчики, — умны и круты, но и они кое-чему учатся у нас. Просто у них хватает мозгов, чтобы не проходить мимо новых мыслей. А их босс, этот самый Кларк, должен быть очень башковитым.

— Так оно и есть. Я знаю его. Папа считает его очень клёвым парнем. — Джек сделал паузу, а потом все же продолжил: — Хенли тоже знает его. Не могу понять, почему его здесь нет. Я спросил об этом в первом же разговоре. Вероятно, он уже слишком стар?

— Он может быть стрелком?

— Я однажды спросил папу. Папа сказал, что это не тема для разговора. А это значит — да. Я думаю, что поймал его врасплох. Кстати, забавно: папа совершенно не умеет лгать. Во всяком случае, без подготовки.

— Возможно, именно поэтому ему так не нравилось быть президентом?

— Ага, мне кажется, что он ушёл, чуть ли не в первую очередь из-за этого. Он решил, что дядя Робби справится лучше, чем он.

— Так бы и было, если бы тот психованный ублюдок не прихлопнул его задницу, — заметил Доминик. Убийца, некий Дюэйн Фармер, в настоящее время пребывал в камере смертников штата Миссисипи. Одному из последышей Клана — так его называли в газетах, и таким он и являлся, — исполнилось шестьдесят восемь лет, и он был всего-навсего презренным фанатиком, который не смог вынести мысли о чернокожем президенте и убил его, воспользовавшись револьвером, привезённым его дедом с Первой мировой войны.

— Хуже некуда, — согласился Джон Патрик Райан-младший. — А знаете, если бы не он, меня, наверно, и на свете не было. Это важная фамильная история. Мне очень нравилась версия дяди Робби. Он любил рассказывать всякие истории. Они с папой были очень близки между собой. После того, как Робби прихлопнули, вся эта политическая сволочь снова набежала к папе, многие требовали, чтобы он снова поднял флаг и кинулся в бой, но он отказался. И, думаю, во многом именно поэтому и избрали этого типа, Килти. Папа его терпеть не может. Вот ещё одна вещь, которой он так и не смог научиться: как хорошо обращаться с теми людьми, которых он ненавидит. И ему страшно не нравилось жить в Белом доме.

— А он отлично там смотрелся, пока был президентом, — задумчиво произнёс Доминик.

— Ты бы ему это сказал. И мама тоже была рада, что уезжает оттуда. Вся эта муть с обязанностями первой леди не позволяла ей заниматься своей медициной, а уж после того, что случилось с Кайлом и Кэти, она просто возненавидела эту жизнь. Знаете эту старую пословицу, что самое опасное место в мире — расстояние, которое отделяет мать от её детей? А ведь это чистая правда, парни. Я только один раз видел, что она вышла из себя — с папой это случалось гораздо чаще, — это когда кто-то сказал ей, что из-за официальных обязанностей ей придётся пропустить спектакль в детском саду — а ведь в нём участвовал Кайл. Да она была в самом настоящем бешенстве. В общем, няньки помогли, а журналюги буквально измордовали её за это: мол, не американское поведение, где же дух нации и все такое прочее! Я точно скажу: если бы кто-нибудь из них заснял папу, стоящим у писсуара, то в газетах завопили бы, что он мочится неправильно.

— Так ведь у всех критиков есть только одна задача: показать всему миру, насколько они умнее того, кого критикуют.

— У нас в Бюро таких называют законниками или Отделом проверки служебного соответствия, — сообщил Доминик своим соседям по столу. — Перед тем, как принять на работу, им хирургически удаляют чувство юмора.

— В морской пехоте тоже есть свои репортёры, и я готов держать пари, что ни один из них никогда не бывал в учебном лагере. — По крайней мере, те парни, которые служат в Генеральной инспекции, вряд ли заканчивали что-нибудь, кроме базовой школы^[637].

— Я думаю, что нам не стоит слишком сильно переживать, — сказал Доминик, поднимая свой бокал. — Нас-то никто критиковать не будет.

— За жизнь! — хихикнув, добавил Джек. «Проклятье, — подумал он, — интересно, чёрт возьми, что скажет папа, когда узнает обо мне?»

Глава 16 И топот догоняющих коней

Для подавляющего большинства людей воскресенье является днём отдыха. Кампус в этом отношении не служил исключением — там оставались только сотрудники службы безопасности. Джерри Хенли полагал, что, возможно, бог неслучайно «почил в день седьмый от всех дел» и что добавление ещё одного дня к рабочей неделе даёт куда меньше, нежели необходимость повысить ежедневную производительность труда на 16,67 процента. Отсутствие выходных также утомляет мозг, не позволяя ему переключаться на размышления на вольную тему, а то и вовсе прибегнуть к такой роскоши, как ничегонеделание.

Но сегодня, конечно, всё шло не так, как обычно. Сегодня им предстояло впервые заняться планированием реальных «чёрных» операций. Кампус действовал всего лишь девятнадцать с небольшим месяцев, и это время было главным образом потрачено на создание «крыши» в виде финансового и арбитражного бизнеса. Начальники отделов мотались в Нью-Йорк и обратно на поездах «Акела-экспресс», для общения со своими коллегами с «белой» стороны мира, и, хотя в то время казалось, что все происходит невероятно медленно, при ретроспективном взгляде становилось ясно, что на самом деле создать репутацию в сообществе распорядителей финансов им удалось невероятно быстро. Естественно, они почти никогда не показывали миру реальные результаты своей деятельности, к которой относились и спекуляция валютой, и несколько операций с акциями очень тщательно выбранных компаний, и даже иной раз внутренняя торговля акциями в компаниях, которые даже и не подозревали о том, что у них такое может случиться. Сохранение строжайшей тайны было едва ли не основной целью, но, поскольку Кампусу предстояло существовать в полной независимости от государства, его деятельность должна была приносить реальный и ощутимый доход. Во время Второй мировой войны американцы заполнили свои учреждения, образовавшие систему проведения «чёрных» операций, юристами, тогда как британцы предпочли использовать для этих дел банкиров. И те, и другие, как показала практика, очень даже неплохо умели обманывать людей... и убивать их. «Это, вероятно, зависело от их взглядов на мир», — думал Хенли, попивая кофе.

Он посмотрел на присутствовавших. Среди них были начальник отдела стратегического планирования Джерри Раундс и Сэм Грейнджер, возглавлявший оперативный отдел. Задолго до окончания строительства этого здания он и эти двое думали о несовершенстве мира и о том, как получше скруглить некоторые из его самых острых углов. Был здесь и Рик Белл, его главный аналитик, проводивший время за сортировкой информации, полученной от АНБ и ЦРУ, и старающийся найти осмысленные сочетания в потоке бессвязных сведений, порождаемом тридцатью пятью тысячами аналитиков из Лэнгли, Форт-Мида и других таких мест. Как и большинство своих коллег — верховных аналитиков, — он любил иногда позабавиться и в полевых условиях, что здесь было вполне возможно, так как Кампус был слишком малочисленным для того, чтобы тут мог сложиться непререкаемый порядок, ограничивающий свою собственную бюрократию. И он, и сам Хенли изрядно тревожились, что такое положение может рано или поздно измениться, и пользовались любым случаем, чтобы удостовериться в том, что империя в их государстве ещё не начала складываться.

Насколько им было известно — а знали они немало, — их учреждение было единственным в своём роде во всём мире. И оно было создано таким образом, что все следы его существования можно было устранить в течение двух или трех месяцев. Поскольку «Хенли Ассошиэйтс» не обращалась к внешним инвесторам, компания практически сливалась с пейзажем, на фоне которого проходила общественная жизнь, и ни один радар не дал пока что указаний на то, что засёк их махинации. Во всяком случае, сообщество, к которому они принадлежали, ни словом, ни делом не намекнуло на это. В поле, где все занимались одним и тем же, было легко не привлекать к себе внимания, и никто там ни к кому не придирался — разве что, если кто-то кого-то особенно сильно ужалит. А Кампус не жалил. По крайней мере, в денежных делах.

— Итак, — начал Хенли, — можно ли сказать, что мы действительно готовы?

— Да, — первым ответил Раундс, хотя босс глядел на Грейнджера. Сэм коротко кивнул, улыбнулся и лишь после этого официально провозгласил:

— Мы готовы. Два наших мальчика заслужили рыцарские шпоры таким образом, какой нам и во сне не представлялся.

— Да, они их действительно заслужили, — согласился Белл. — А третий мальчик, Райан, прекрасно вычислил первую цель — этого милягу Сали. Пятничные события вызвали изрядный шум в сети, что помогло выявить немалую «группу поддержки». В неё входит много любителей, но даже если мы по ошибке прихлопнем кого-нибудь из них, особой беды не случится. У меня есть четыре первых кандидатуры — в порядке разработки. А у вас, Сэм, уже готов план того, как вы будете с ними разбираться?

Вместо Грейнджера ответил Дэвис:

— Мы намерены провести разведку боем. После того, как устраним одного или двоих, сможем увидеть реакцию, если таковая вообще последует, оценим результаты и скорректируем наши предварительные разработки. Я согласен, что мистер Сали с виду годится, чтобы оказаться первой целью. Но есть один вопрос: его устранениедолжно быть тайным или явным?

— Поясни! — потребовал Хенли.

— Если его найдут мёртвым на улице — это одно дело. Если он сбежит с папиными деньгами и оставит записку, что, мол, решил завязать со своими делами и пожить спокойно — совсем другое, — взял инициативу в свои руки Сэм.

— Похищение? Это опасно. — Лондонская полиция славилась своими успехами в расследовании похищений — ни одно из таких преступлений не оставалось нераскрытым. Ввязываться в такую игру было очень опасно, тем более в первой же реальной операции.

— Что ж, мы можем нанять актёра, одеть его соответствующим образом, доставить из Лондона в нью-йоркский аэропорт Кеннеди, после чего он, естественно, исчезнет. Получится, что мы избавимся от тела и сохраним себе деньги. Какие суммы находятся в его распоряжении, а, Рик?

— Непосредственно? Чёрт возьми, больше трехсот миллионов долларов.

— Получилась бы очень неплохая прибавка в корпоративную казну, — протянул Сэм. — И его папа от этого не слишком пострадал бы, верно?

— Да, у его отца без малого три миллиарда, — ответил Белл. — Он, конечно, заметит потерю, но она его не разорит. А учитывая его отношение к сыну, из этой затеи могло бы даже получиться неплохое прикрытие для нашей операции, — добавил он.

— Я не рекомендовал бы это как основной вариант, но в качестве альтернативы следует запомнить, — подытожил Грейнджер.

Разговоры на эту тему, естественно, уже велись. Слишком уж очевидной была возможность для того, чтобы избежать обсуждения. И триста миллионов долларов оказались бы совсем не лишними на счёте Кампуса где-нибудь, скажем, на Багамах или в Лихтенштейне. Деньги можно спрятать всюду, лишь бы туда доходили телефонные провода. Конечно, только электронные деньги, а не золотые слитки.

Хенли удивился только тому, что Сэм так рано затронул эту тему. Скорее всего, он хотел узнать, что думают на этот счёт его коллеги. Они же не испытывали никаких угрызений совести из-за того, что нужно будет оборвать жизнь Сали, а вот мысль о том, чтобы не только убить, но и ограбить его, требовала свернуть на совсем иные, незнакомые рельсы. «Человеческая совесть может иногда выкидывать презабавные штуки», — подытожил про себя Джерри.

— Давайте не будем сейчас останавливаться на втором варианте, — сказал он. — Насколько трудно будет нанести сам удар?

— Имея то, чем нас снабдил Рик Пастернак? Детская игра, если только наши люди не умудрятся все перепутать. Но даже тогда, если все же допустить наихудший вариант, все можно будет представить как попытку ограбления, во время которой грабитель перестарался, — сказал Грейнджер.

— А если наш парень уронит ручку? — встревоженно спросил Раундс.

— Ручка, она и есть ручка. Ею спокойно можно писать. Она выдержит осмотр любого полицейского, в любой стране, — так же уверенно ответил Грейнджер. Сунув руку в карман, он вытащил образец оружия и положил на стол. — Не заряжено, — успокоил он своих коллег.

Все по очереди осмотрели предмет, о котором уже были наслышаны. По виду это была дорогая шариковая ручка, позолоченная, с обсидиановой вставкой в прищепке. Сдвинув прищепку вниз и повернув корпус, её можно было превратить из безобидной авторучки в шприц со смертельным ядом, который через пятнадцать-двадцать секунд должен был парализовать жертву и через три минуты — убить. От этого яда не существовало противоядия, а на теле не оставалось никаких заметных следов от его применения. Во время осмотра все участники совещания, как один, тыкали ею вперёд, словно намеревались воткнуть; один лишь Раундс взмахнул ею, как миниатюрным мечом.

— Было бы неплохо опробовать на сухую, — спокойно предложил он.

— Есть желающие выступить в качестве жертвы? — спросил Грейнджер. Никто не кивнул в ответ, и это нисколько не удивило его. Наступило время для той тяжёлой паузы, которая обычно предшествует подписанию договора страхования жизни — бумажки, которая вступит в законную силу лишь в том случае, если тебя уже не будет на свете. А мысль об этом, как правило, лишает человека чувства юмора.

— Отправим в Лондон обоих? — спросил Хенли.

— Именно так. — Грейнджер кивнул и деловито продолжил: — Мы поставим им задачу отследить цель, выбрать подходящий момент и провести акцию.

— И дождаться результатов? — Раундс произнёс фразу вопросительным тоном, хотя на самом деле это было утверждение.

— Совершенно верно. Затем они смогут совершить перелёт к месту пребывания следующей цели. Вся операция должна занять не больше недели. Затем они возвращаются домой, а мы ждём развития событий. Если кто-нибудь протянет лапу к его денежкам после смерти любителя клубнички, мы об этом, скорее всего, узнаем, верно?

— Должны узнать, — подтвердил Белл. — А если кто-нибудь присвоит их, мы будем знать, куда они пошли.

— Замечательно, — бросил Грейнджер. В конце концов, именно это и подразумевалось под термином «разведка боем».

* * *

Они здесь долго не задержатся, думали, не сговариваясь, близнецы. Их поселили в соседних номерах местного отеля «Холидей инн», и нынешним воскресным днём братья смотрели телевизор в компании своего гостя.

— Как поживает мама? — спросил Джек.

— Прекрасно. Всё время возится с местными школами — в смысле, приходскими. Нечто вроде помощника учителя, но сама не преподаёт. Папа разрабатывает какой-то новый проект. Похоже, что «Боинг» вернулся к мысли о создании сверхзвукового авиалайнера. Папа говорит, что они ни за что его не построят, если Вашингтон не отвалит хорошенькие деньги, но пенсионеры из «Конкорда» хотят снова вернуться к своей игрушке, а «Боингу» нравится, когда у его инженеров работы выше головы. Ещё они немного тревожатся по поводу амбиций «Аэробуса» и не хотят, чтобы их застали в гальюне со спущенными штанами, если французы вдруг совершат рывок.

— А что Корпус? — обратился Джек к Брайану.

— Ну, Корпус — это Корпус, кузен. Шагает себе вперёд и в поте лица готовится к будущей войне.

— Папа здорово волновался, когда ты отправился в Афганистан.

— Там и впрямь было из-за чего поволноваться. Народ там крепкий и вовсе не тупой, но, при всём при этом, очень плохо обученный. Так что, когда пришлось всерьёз бодаться с ними, мы одолели. Если мы видели что-нибудь несимпатичное, то обычно вызывали «птичек», и они разбирались, что там есть, а чего нет.

— И много?

— Много мы положили? Ну, скажем, было. Не столько, сколько надо, но было. Сначала туда отправились «зелёные береты»^[638], и афганцы быстро поняли, что регулярная война совсем не в их интересах. А мы по большей части гонялись за мелкими группками, вели разведку и наводили на дичь больших псов. С нами был парень из ЦРУ и пеленгационная группа. Плохие парни слишком любили пользоваться радио. Когда мы засекали передачу, то подходили примерно на милю, проверяли все своими глазами, и если видели что-то достаточно интересное, то докладывали летунам, а сами мчались прочь, словно за нами черти гонятся. На их удар смотреть и то было страшно, не то что попадать под него, — закончил Брайан.

— Я думаю. — Джек дёрнул за кольцо и с громким щелчком вскрыл банку пива.

— Я про этого парня, Сали, у которого девку зовут Розали Паркер, — сказал Доминик. Как и большинство полицейских, он имел хорошую память на имена. — Ты сказал, что он писал кипятком, узнав о стрельбе?

— Ага, — кивнул Джек. — Можно было подумать, что речь идёт о победе его любимой команды.

— А кто дирижировал группой поддержки?

— Его кореша, с которыми он переписывается по электронной почте. Британцы записывают все его телефонные разговоры и e-mail... Но больше я вам ничего сказать об этом не могу. Европейские телефонные системы не настолько безопасны, как принято думать, — все знают о прослушивании разговоров по сотовым телефонам и тому подобном, но полицейские там устраивают такие вещи, каких мы себе не позволяем. Особенно британцы — они наловчились, выслеживая парней из ИРА^[639]. Я слышал, что в других европейских странах в этом отношении ещё свободнее.

— Совершенно верно, — поддержал его Доминик. — В Академии была особая программа — что-то вроде курса подготовки к получению докторской степени для полицейских. Они любили похвастаться такими вещами, особенно если поставить им стаканчик-другой. Значит, Сали был в восторге от того, что учинили эти подонки, да?

— Как будто его команда выиграла суперкубок, — не задумываясь, ответил Джек.

— А он, значит, обеспечивает их деньгами? — спросил Брайан.

— Правильно.

— Интересно... — Это было все, что Брайан счёл нужным сказать, получив ответ на свой вопрос.

* * *

Он мог провести здесь ещё одну ночь, но завтра утром ему предстояло кое-что сделать, и поэтому он возвращался в Лондон на своём «Астон-Мартин ванкиш боулэнд блэк». Внутри машина была оформлена в благородном серовато-чёрном цвете, и сейчас «Астон-Мартин», не слишком затрудняя 460 лошадей, скрывающихся под длинным капотом в двенадцатицилиндровом моторе ручной сборки, мчался на восток по М4 со скоростью сто миль в час. С определённых точек зрения, автомобиль был даже лучше, чем секс. Просто жалость, что с ним не поехала Розали, хотя — он взглянул на свою спутницу — Мэнди тоже была недурной грелкой, хотя чересчур тощей, на его вкус. Да, если бы она нарастила на свои кости немного мяса, ей это только пошло бы на пользу, но европейская мода такого не поощряла. Эту моду, наверно, выдумывали педерасты, желавшие, чтобы женщины не были женщинами, а походили на молодых мальчиков. «Безумие, — думал Сали. — Полнейшее безумие».

Зато Мэнди, гораздо больше, нежели Розали, нравилось ездить в этой машине. Розали, к сожалению, боялась быстрой езды и не настолько доверяла его водительскому мастерству, как должна бы. Сали рассчитывал перевезти этот автомобиль домой — он, естественно, отправится туда самолётом и возьмёт машину с собой. У его брата имелся достаточно скоростной автомобиль, но дилер сказал ему, что эта четырехколесная ракета может разгоняться до трехсот с лишним километров в час — это 196 миль, — а в Саудовском королевстве имеются прекрасные ровные прямые дороги.

Ладно, пусть двоюродный брат летает на истребителе «Торнадо» в Саудовских королевских военно-воздушных силах, но этот автомобиль принадлежит ему, и в этом немалая разница. К сожалению, здесь, в Англии, полиция не позволяет ему ездить на машине так, как эта умница того заслуживает; ещё одно нарушение, и он может лишиться своих водительских прав — сами не умеют развлекаться и другим не дают! — но дома таких проблем не будет. И, испробовав, на что она действительно способна, он прилетит обратно в Гатуик и будет возить в ней восхищённых женщин, что почти так же хорошо, как гонять на машине. А вот Мэнди должным образом ценила эти поездки. Нужно будет завтра купить хорошенькую сумочку от «Вуиттон» и отправить ей домой с посыльным. Щедрость в отношениях с женщинами никогда не повредит, а Розали будет полезно узнать, что у неё есть конкурентка.

Ворвавшись в город на максимальной скорости, какую допускали полиция и условия движения, он пронёсся мимо «Харродс», проскочил по туннелю, оставил в стороне дворец герцога Веллингтонского, повернул направо на Керзон-стрит и налево на Беркли-сквер. Сигнал фар дал понять человеку, который за приличные деньги охранял его парковочное место, что нужно убрать автомобиль и дать хозяину возможность заехать на место перед трехэтажным особняком, сложенным из бурого песчаника. Следуя наилучшим континентальным манерам, он вышел из автомобиля, обежал его, чтобы открыть дверь Мэнди, галантно проводил её ко входу и, широко улыбаясь, распахнул перед нею огромную дубовую дверь. Как-никак, через несколько минут она откроет перед ним другую, куда более приятную дверцу.

* * *

— Наш маленький проказник вернулся домой, — сказал Эрнест, отмечая время на своём планшетном компьютере. Двое офицеров Службы безопасности сидели в фургоне с надписью «Бритиш телеком», припаркованном в полусотне ярдов от того места, где остановился «Астон-Мартин». Они находились там около двух часов. Молодой сумасшедший саудовец примчался немыслимо быстро; очевидно, он считал, что в нём воплотился дух Джимми Кларка^[640], и ездил соответственно.

— Думаю, что он провёл уик-энд лучше, чем мы, — проворчал Питер и лишь после этого повернулся и, нажав на кнопку, привёл в действие систему наблюдения, установленную в георгианском^[641] особняке. В неё, в частности, входили три видеокамеры, плёнки которых каждые три дня меняла специальная команда. — До чего же неуёмный е..рь!

— Наверно, жрёт «виагру», — не без зависти в голосе предположил Эрнест.

— Просто нужно быть хорошим парнем, Эрни, мой мальчик. Эта поездочка обойдётся ему в наше с тобой двухнедельное жалованье. А ещё она получит от него какой-нибудь по-настоящему славный сувенирчик.

— Ублюдок, — с чрезмерным неудовольствием бросил Эрнест.

— Она, конечно, тощая, но не настолько, сынок, — заявил, громко хохотнув, Питер. Они имели представление, в какие суммы Мэнди Дэвис оценивала свои услуги и как мужчины всего мира, презирая её, все же любопытствовали, что же такого выдающегося она могла делать, чтобы ей платили такие бешеные деньги. Как офицеры контрразведки, они не ощущали даже той снисходительной благосклонности, какую опытный полицейский констебль мог испытывать к необразованным и не умеющим делать ничего полезного женщинам, пытающимся зарабатывать на жизнь подобным образом. Семьсот пятьдесят фунтов за один вечерний визит и две тысячи фунтов за целую ночь. О том, в каких суммах мог выражаться её заработок за уик-энд, ни один из них даже не заговаривал.

Оба надели наушники, чтобы удостовериться, что микрофоны работают, и принялись переключать каналы, проверяя аппаратуру, установленную в разных местах по всему дому.

— Он ведь чертовски любит это дело, — заметил Эрнест. — Что, если она останется на ночь?

— Готов держать пари, Эрни, что этого не случится. Куда вероятнее, что ублюдок сядет на свой долбаный телефон, и мы услышим что-нибудь полезное.

— Проклятый чурка, — пробормотал себе под нос Эрнест. Напарник был с ним полностью согласен. Они считали Мэнди куда симпатичнее, чем Розали. Сошла бы и для государственного министра.

* * *

Они оказались правы в своих предположениях. Мэнди Дэвис вышла из дома в 10.23, остановилась в дверях для прощального поцелуя и улыбки, способной разбить сердце любого мужчины, а затем отправилась по Беркли-стрит под горку в направлении Пиккадилли, где не свернула направо возле аптеки «Бутс», чтобы попасть на станцию подземки, расположенную на углу Пиккадилли и Страттон, а подозвала взмахом руки такси и приказала вести себя в центр города, а именно — к Новому Скотленд-Ярду.

Там ей предстояло дать очередные показания вполне дружески расположенному к ней молодому детективу, который, кстати, был ей очень симпатичен как мужчина, хотя она обладала слишком высокой квалификацией в своей профессии, чтобы смешивать работу и развлечение. Уда был весьма любвеобильным и щедрым малым, но если кто-то и питал иллюзии относительно их отношений, то он, а не она.

* * *

Цифры, появившиеся на светодиодных табло, сразу же запечатлелись в памяти ноутбуков наблюдателей и, самое меньшее, в ещё одном компьютере, находившемся в Темза-хаусе. В каждый из телефонных аппаратов Сали были вмонтированы микроскопические устройства, отмечавшие, куда он сделал звонок. Второй комплект подобных устройств выявлял номера телефонов, с которых делались входящие звонки. Три магнитофона фиксировали каждое слово разговора. Этот звонок Сали был заграничным и адресовался на мобильный телефон.

— Он называет своего друга «Мохаммед», — констатировал Питер. — Интересно, о чём они будут говорить.

— Минут десять, если не больше, он будет описывать свои приключения в этот уик-энд, могу держать пари.

— Да, что-что, а поболтать он действительно любит, — согласился Питер.

* * *

— Пусть она чересчур тоща, но зато по-настоящему опытная проститутка, мой друг. Это самое лучшее, что можно сказать о женщинах у неверных, — заверил Сали своего собеседника. И ей, и Розали он действительно очень нравился. В этом он нисколько не сомневался.

— Очень приятно слышать это, Уда, — терпеливо проговорил Мохаммед, находившийся в Париже. — А теперь давай перейдём к делу.

— Как тебе будет угодно, мой друг.

— Американская операция прошла успешно.

— Да, я видел. Сколько всего?

— Восемьдесят три убитых и сто сорок три раненых. Могло быть и больше, но одна из команд допустила ошибку. Что гораздо важнее, случившееся широко осветили в новостях. На всех телевизионных каналах только и говорят, что о наших святых мучениках и их подвиге.

— Да, это действительно замечательно. Великое дело во славу Аллаха.

— О, да. Ну, а теперь тебе нужно положить немного денег на мой счёт.

— Сколько же?

— На первое время хватит сотни тысяч британских фунтов.

— Я смогу сделать это в десять утра. — Вообще-то, он мог сделать это на час, а то и на два раньше, но завтра утром он намеревался отоспаться. Мэнди изрядно утомила его. Сейчас он лежал в кровати, пил французское вино, курил сигарету и без особого интереса смотрел телевизор. Ему хотелось посмотреть программу «Скай ньюс», которая должна была начаться около одиннадцати. — Это все?

— Пока что — да.

— Всё будет сделано, — пообещал он Мохаммеду.

— Вот и превосходно. Доброй ночи, Уда.

— Подожди, у меня вопрос...

— Не теперь. Нужно соблюдать осторожность, — перебил его Мохаммед. Пользуясь мобильным телефоном, нужно помнить об опасности. Уда вздохнул.

— Как ты пожелаешь. Доброй ночи. — И оба прервали связь.

* * *

— Паб в Сомерсете — «Синий боров» — оказался очень неплохим, — рассказывала Мэнди. — Еда была вполне сносной. Вечером в пятницу Уда заказал индейку и две пинты. Вчера вечером мы обедали в ресторане «Орчард», прямо напротив отеля. Он заказал говядину шатобриан, а я камбалу по-дуврски. В субботу днём ненадолго вышли за покупками. Он вообще-то был против, ему хотелось оставаться в постели. — Симпатичный детектив записывал все это на магнитофон и попутно делал пометки в своём блокноте. Второй полицейский тоже усердно писал. Они оба относились к предмету сообщения с таким же клиническим бесстрастием, как и женщина.

— Он о чем-нибудь говорил? О новостях, которые передавали по телевидению или печатали в газетах?

— Он смотрел новости по телевидению. Но не произнёс ни слова. Я сказала, что это ужасно, все эти убийства, но он лишь проворчал что-то невнятное. Возможно, он действительно бессердечный тип, хотя ко мне он всегда относится хорошо. Мы с ним ни разу не поругались. Вообще не ссорились, — сообщила она, обведя обоих детективов медленным, невыразимо нежным взглядом синих глаз.

Даже полицейским было нелегко сохранять к ней исключительно профессиональное отношение. Она обладала внешностью модели, разве что немного не вышла ростом — всего пять футов один дюйм. И ещё она казалась очень мягкой и ласковой, что, несомненно, очень помогало ей в трудах. Однако за всей этой видимостью скрывалось сердце из самого твёрдого льда. Возможно, это было печально, но детективов вообще-то не касалось.

— Он делал какие-нибудь телефонные звонки?

Женщина покачала головой:

— Ни единого. Он даже в этот уик-энд не взял с собой мобильный телефон. Он сказал, что хочет в эти дни принадлежать только мне и что мне не придётся ни с кем его делить. Такое случилось впервые. А во всём остальном всё было как обычно. — Она ненадолго задумалась. — Впрочем, он мылся больше, чем обычно. Я два дня подряд гоняла его под душ, и он даже не жаловался. Ладно, пусть я ему помогала. Я ходила в душ вместе с ним. — Она одарила полицейских кокетливой улыбкой. На этом, в общем, рапорт можно было считать завершившимся.

— Спасибо, мисс Дэвис. Вы, как всегда, сообщили нам очень много полезного.

— Просто помогаю по мере сил. Вы думаете, что он террорист или что-то в этом роде? — не удержалась она от вопроса.

— Нет. Если бы вам угрожала хоть какая-то опасность, мы бы обязательно предупредили вас.

Мэнди молча раскрыла свою сумочку от «Луи Вуиттона» и вынула нож с пятидюймовым лезвием. Для того, чтобы носить такое оружие, требовалось разрешение, как и для пистолета, но, учитывая профессию этой женщины, было ясно, что ей совершенно необходим надёжный друг, который сопровождал бы её везде и всюду, и детективы это понимали. И не сомневались, что она сумеет правильно воспользоваться им при необходимости.

— Я могу постоять за себя, — заверила она обоих. — Но Уда не из таких. Он не просто джентльмен, но и самый настоящий неженка. Что-что, а уж разгадывание мужчин в нашем бизнесе — первейшее дело. И он нисколько не опасен, если только он не актёр, лучше любого голливудского. Он играет с деньгами, а не с оружием.

Оба полицейских отнеслись к этому заявлению со всей серьёзностью. Она была права — самым главным умением проституток было разгадывание партнёров (и прочих людей) до самых потаённых уголков души. Те, кому не удавалось быстро и хорошо овладеть таким умением, редко доживали до двадцати.

После того, как Мэнди на такси отбыла домой, двое детективов из Специальной службы кратко обобщили услышанное и отправили донесение по e-mail в Темза-хаус, где эти сведения присоединились к большому электронному досье на молодого араба, которое давно уже собирала Служба безопасности.

* * *

Брайан и Доминик прибыли в Кампус ровно в 8.00. Предъявив полученные в субботу пропуска, они поднялись в лифте на верхний этаж, где им пришлось ещё полчаса сидеть и пить кофе, пока не явился Джерри Хенли. Оба близнеца вскочили с кресел и вытянулись по стойке «смирно», особенно Брайан.

— Доброе утро, — приветствовал их на ходу бывший сенатор, но всё же остановился. — Думаю, что сначала вам будет лучше поговорить с Сэмом Грейнджером. Рик Пастернак обещал подъехать к девяти пятнадцати. Сэм подойдёт с минуты на минуту. Ну, а мне придётся для начала разгрести залежи, образовавшиеся на столе.

— Так точно, сэр, — ответил Брайан. Чёрт возьми, кофе здесь был совсем неплох.

Грейнджер вышел из лифта всего через две минуты.

— Привет, парни. Следуйте за мной.

Они с готовностью повиновались. Кабинет Грейнджера оказался поменьше, чем у Хенли, но это не был и закуток стажёра. Он указал своим посетителям на стулья и повесил пиджак на крючок.

— Как скоро вы будете готовы к выполнению задания?

— А когда вам надо? — вопросом на вопрос ответил Доминик.

Грейнджер улыбнулся, хотя чересчур нетерпеливые люди, как правило, вызывали у него насторожённость. С другой стороны, то, что случилось три дня тому назад... Возможно, их рвение вовсе не являлось плохим признаком.

— У вас уже есть план? — спросил Брайан.

— Да. Мы дорабатывали его в выходные. — Грейнджер и в этом разговоре использовал военный термин: разведка боем.

— Имеет смысл, — заметил Брайан. — И где же нужно будет это сделать?

— Вероятно, на улице. Я не стану указывать вам, как именно следует выполнить миссию, а лишь объясню, что именно нам нужно. Как вы это сделаете — решать вам самим. Что же касается вашего первого объекта, то у нас имеется достаточно подробное описание его местопребывания и привычек. Так что вопрос лишь в том, чтобы правильно идентифицировать объект и понять, как выполнить работу.

Выполнить работу, — повторил про себя Доминик. — Похоже на цитату из «Крёстного отца».

— Кто он такой и почему выбран?

— Его зовут Уда бен-Сали, ему двадцать шесть лет, живёт в Лондоне.

Близнецы не без удивления переглянулись.

— Я должен был догадаться, — сказал Доминик. — Джек говорил нам о нём. Это денежный мешок, который кормит всю эту сволочь, верно?

Грейнджер открыл простую картонную папку, которую взял где-то по пути снизу, и передал её близнецам.

— Вот фотографии Сали и двух его подруг. Местоположение и фотографии его дома в Лондоне. Вот он в своём автомобиле.

— "Астон-Мартин", — заметил Доминик. — Крутая тачка.

— Он работает в районе, где размешаются крупнейшие финансовые организации, имеет офис в здании страховой компании «Ллойд». — Здание тоже было сфотографировано с разных точек. — Но есть одно серьёзное осложнение. Он обычно ходит с «хвостом». За ним приглядывает Служба безопасности — МИ-5, — но вроде бы это делает только один сотрудник, да к тому же и новичок. Так что, когда дойдёт до дела, постарайтесь не забыть об этом.

— Если я правильно понимаю, это нужно сделать без стрельбы, да? — спросил Брайан.

— Да. Но у нас есть кое-что получше. Никакого шума, надёжно и скрытно. Вы узнаете все подробности от Рика Пастернака. Огнестрельное оружие для этой миссии не годится. Европейские страны очень не любят стрельбы, а действовать голыми руками слишком опасно. Суть в том, чтобы все решили, будто с ним случился сердечный приступ.

— Химия? — спросил Доминик.

— Об этом спрашивайте Рика. Он назовёт и главу, и строчку.

— Каким образом мы повезём эту химию?

— Вот таким. — Грейнджер выдвинул ящик стола и вынул «безопасную» синюю ручку. Передав её близнецам, он объяснил, как ручка работает.

— Просто конфетка! — восхитился Брайан. — Ткнуть ему в ж..у, и всех делов, да?

— Совершенно верно. При уколе будет мгновенно введено семь миллиграммов препарата — он, кстати, называется сукцинилхолин, — и больше ничего делать не нужно. Объект тут же падает, мозговые клетки начинают погибать через несколько минут, и полная смерть наступает менее чем через десять минут.

— А как насчёт медицины? Что, если на той стороне улицы окажется машина «Скорой помощи»?

— Рик говорит, что не поможет ничего, если только дело будет происходить не в реанимационном отделении со стоящими наготове докторами. И то они смогут помочь, только если будут точно знать, что нужно делать.

— Что ж, по-моему, справедливо. — Брайан взял из папки фотографию их первого «клиента», но, глядя на неё, видел умирающего Дэвида Прентисса. — Считай, что тебе не повезло, приятель.

* * *

— Я вижу, наш друг хорошо провёл уик-энд, — сообщил Джек своему компьютеру. Перед ним на экране поочерёдно появились фотография мисс Мэнди Дэвис и текст интервью, данного ею Специальной службе лондонской полиции. — Хорошенькая штучка.

— И очень недешёвая, — добавил Виллс со своего места.

— И долго ещё Сали будет развлекаться? — Этот вопрос Джек адресовал уже своему напарнику.

— Джек, на эту тему лучше не размышлять, — предупредил его Виллс.

— Потому что наши охотники... Тони, чёрт возьми, они же мои двоюродные братья.

— Я об этом почти ничего не знаю и не желаю знать. Чем меньше знаешь, тем меньше у тебя проблем. И точка, — добавил он, повысив голос.

— Наверно, вы правы, — упрямо отозвался Джек. — Но даже если я раньше мог испытывать какое-то подобие симпатии к этому х.., то она гавкнулась в тот самый момент, когда я узнал, что он даёт бабки мерзавцам с оружием. Есть границы, которые просто нельзя переступать.

— Да, Джек, действительно есть. Так что будь осторожен и сам не зайди слишком далеко.

Джек Райан-младший с секунду обдумывал эти слова. Хотел бы он сам стать убийцей? Пожалуй, что нет, но люди, которых нужно было убить, действительно существовали, и Уда бен-Сали относился как раз к этой категории. Если его родственникам удастся это сделать, они совершат поступок, угодный богу — или хотя бы полезный своей стране. А ведь он сам в значительной степени занимался тем же самым, чем и они.

* * *

— Настолько быстро, доктор? — спросил Доминик.

Пастернак кивнул:

— Да, именно настолько.

— И по-настоящему надёжно? — усомнился Брайан.

— Пяти миллиграммов вполне достаточно. Эта ручка-шприц вводит семь. Если кому-то удастся выжить, это стало бы самым настоящим чудом. К сожалению, смерть будет крайне неприятной, но с этим ничего нельзя поделать. Мы могли бы использовать токсин ботулизма — это очень быстродействующий нейротоксин, — но он остаётся в крови и обязательно обнаружится при посмертном токсикологическом анализе. Сукцинилхолин разлагается просто замечательно. Обнаружение его оказалось бы ещё одним чудом, но и оно могло бы случиться лишь в том случае, если бы патологоанатом точно знал, что искать, а это весьма маловероятно.

— Итак, ещё раз — насколько быстро он действует?

— Двадцать-тридцать секунд — в зависимости от того, далеко или близко окажется крупный кровеносный сосуд. После этого наступит полный паралич. Человек будет не в состоянии даже моргнуть. У него не сможет двигаться диафрагма, а это значит — потеря дыхания, кислород не поступает в лёгкие. Сердце ещё некоторое время может биться, но поскольку потребность этого органа в кислороде очень велика, ишемические изменения начнутся через считанные секунды — это означает, что сердечная ткань начнёт умирать от недостатка кислорода. Боль будет крайне сильной. Как правило, тело обладает некоторым запасом кислорода. Каким именно — зависит от физического состояния: у тучных он меньше, чем у худощавых. Как бы там ни было, сердце умрёт первым. Оно будет пытаться сокращаться, но от этого боль только усилится. Прекращение деятельности коры головного мозга произойдёт через три-шесть минут. До этого времени он будет ещё слышать, что происходит, но не видеть...

— Почему? — спросил Брайан.

— Веки, по всей вероятности, закроются. То есть наступит полный паралич. Он будет лежать, испытывая страшную боль, неспособный совершить малейшее движение, с сердцем, пытающимся перекачивать лишённую кислорода кровь, до тех пор, пока мозговые клетки не умрут от кислородного голодания. После этого теоретически возможно поддержать в теле физиологическую жизнь — клетки мускулатуры способны существовать без кислорода несколько дольше, чем мозговые, но разум, все условные и безусловные рефлексы будут утрачены навсегда. Возможно, это чуть менее верная смерть, чем после пули в лоб, но зато препарат убивает без шума и не оставляет практически никаких следов применения. Во время умирания сердечные клетки производят ферменты, которые служат одним из признаков для установления смерти от сердечного приступа. Поэтому при патоанатомической экспертизе будет поставлен диагноз «сердечная недостаточность» или «неврологический пароксизм» — его может спровоцировать мозговое новообразование, и потому не исключено, что они станут изучать ещё и мозг. Но гематологическая проба даст ответ: «сердечная недостаточность», и на этом анализы прекратятся. Эта проба не покажет присутствия сукцинилхолина, поскольку его метаболизм продолжается даже после смерти организма. И морг останется с очередным случаем острой сердечной недостаточности, какие встречаются каждый день. Возможно, кровь проверят также на наличие холестерина и ещё какие-то факторы риска, но ничего не изменит того факта, что человек умер по причине, которую никогда не удастся установить наверняка.

— Господи! — пробормотал Доминик. — Доктор, чёрт возьми, вы-то как влезли в этот бизнес?

— Мой младший брат был вице-президентом «Кантор Фицджеральд», — коротко ответил профессор.

— Значит, нам стоит обращаться с этими ручками поосторожнее? — спросил Брайан. Объяснение доктора его полностью удовлетворило.

— Лично я поступил бы именно так, — сказал Пастернак.

Глава 17 И маленький рыжий лисёнок, и первый забор

Они вылетели из международного аэропорта Даллеса рейсом «Бритиш Эруэйз» на «Боинге-747», систему управления которого спроектировал их родной отец двадцать семь лет тому назад. Доминик философски подумал о том, что тогда он ещё ползал в подгузниках, а мир с тех пор успел сделать много оборотов вокруг своей оси.

Оба путешествовали по совершенно новым паспортам, выписанным на их настоящие имена. Все остальные необходимые документы хранились в памяти их портативных компьютеров, глубоко зашифрованные, точно так же, как модемное и другое коммуникационное программное обеспечение. Они были дорого, но достаточно небрежно одеты, как и большинство пассажиров салона первого класса. Вдоль рядов кресел порхали стюардессы. Братья взяли какие-то закуски и по стаканчику белого вина. Когда самолёт набрал высоту, подали более плотную трапезу; еда оказалась приличной — это, пожалуй, наивысшая оценка для того, что подаётся в самолётах. Неплохим оказался и выбор фильмов по видео. Брайан включил «День независимости», а Доминик — «Матрицу», — оба с детства питали пристрастие к научной фантастике. В кармане пиджака у каждого лежало по красивой сувенирной ручке с золочёным корпусом. Запасные заряды находились в бритвенных приборах, путешествовавших вместе с остальным багажом на нижней палубе. До Хитроу предстояло лететь около шести часов, и оба рассчитывали, что смогут немного поспать в пути.

— Есть какие-нибудь сомнения, Энцо? — шёпотом спросил Брайан.

— Нет, — ответил Доминик. — Только бы все получилось. — Он решил не добавлять, что в камерах английских тюрем довольно плохая сантехника, и если для офицера морской пехоты пребывание в таких условиях, несомненно, окажется неприятным, то для штатного специального агента ФБР оно будет форменным оскорблением.

— Согласен с тобой. А теперь, братишка, давай поспим.

— Понял тебя, кувшиноголовый^[642], связь кончаю. — Братья, нажав на рукоятки в подлокотниках, низко откинули кресла. В трех тысячах миль под ними раскинулись бескрайние просторы Атлантики.

* * *

В свою квартиру Джек-младший вернулся, уже точно зная, что его кузены отправились за границу, и хотя ему не сообщили о конкретной цели путешествия, чтобы догадаться о ней, не требовалось сверхъестественного взлёта воображения. По всей вероятности, Уде бен-Сали осталось жить не больше недели. Он узнает, когда это случится, из утреннего перехвата сообщения из Темза-хаус. Сейчас он пытался догадаться, что же именно скажут британцы, насколько сильно они встревожатся и/или расстроятся из-за этого. Несомненно, из сообщений он сможет кое-что угадать о том, как именно это будет сделано. Но любопытство у него разгорелось невероятно. Он провёл в Лондоне достаточно времени, чтобы точно знать, что применение оружия там не допускается, если только речь не идёт о лишении жизни, санкционированном правительством. В таком случае — если, скажем, САС разберётся с кем-то, кого очень не любят на Даунинг-стрит, 10^[643], — полиция будет знать, что не нужно слишком усердствовать в расследовании этого дела. Ну там, несколько формально необходимых допросов и опросов, чтобы папка с делом не оказалась чересчур тощей, перед тем, как её засунут в шкаф с табличкой «НЕРАСКРЫТЫЕ», где она, всеми забытая, будет собирать пыль до скончания времён. Необязательно быть конструктором космических ракет, чтобы понимать такие вещи.

Но сейчас речь шла о том, что подобную акцию на британской территории совершат американцы, а это, вне всяких сомнений, не понравится правительству её королевского величества. Это был вопрос юрисдикции и даже национального достоинства. И, помимо всего прочего, это не было акцией американского правительства. С точки зрения закона, это было предумышленное убийство, а к таким вещам все правительства относятся крайне неодобрительно. Поэтому, что бы они там ни делали, он надеялся, что братья будут соблюдать осторожность. Ведь в случае неудачи даже его отец вряд ли сможет их вытащить.

* * *

— О, Уда, ты просто чудовище! — воскликнула Розали Паркер, когда он в конце концов скатился с её тела. Она украдкой взглянула на часы. Времени было уже много, а у неё сразу после ленча было назначено свидание с нефтяным магнатом из Дубайи. Он был довольно миленьким старичком, а также усердным трахальщиком, хотя и сказал однажды — вот ведь, мерзкий старый пидор! — что она очень похожа на одну из его любимых дочерей.

— Останься на ночь, — уговаривал её Уда.

— Не могу, мой любимый. Я должна повести маму на ленч, а потом отправиться с нею за покупками в «Харродс». О, господи, мне уже пора бежать! — воскликнула она с умело разыгранным волнением и села на кровати.

— Нет! — Уда схватил её за плечо и потянул обратно.

— О, ты дьявол! — Негромкий смех и тёплая улыбка.

— Его зовут шайтан, — поправил Уда. — И он не принадлежит к нашей семье.

— Все равно, Уда, ты способен довести несчастную девочку до полного изнеможения. — Не то чтобы она имела что-то против продолжительных занятий этим делом, но у неё были и другие дела. Поэтому она поднялась и начала собирать детали своей одежды, валявшиеся там, куда он их побросал.

— Розали, любовь моя, у меня нет никого, кроме тебя! — простонал он. Но она-то знала, что он врёт. Как-никак, она сама познакомила его с Мэнди.

— Это правда? — ревниво спросила она.

— Ах, ты об этой? Она слишком тощая. Она ничего не ест. Она ничего не стоит против тебя, моя принцесса.

— Ты такой милый. — Она наклонилась, быстро поцеловала его, а потом надела бюстгальтер. — Уда, ты замечательный, ты самый лучший. — Всегда полезно приласкать мужское самомнение. У мужчин есть части, которым очень идёт на пользу, когда их ласкаешь, и самомнение является одной из них. Ну, а у него оно было просто огромным. Не то что одна часть тела.

— Ты говоришь это только для того, чтобы доставить мне удовольствие, — обвиняюще проговорил Уда.

— Неужели ты принимаешь меня за актрису? Уда, когда ты меня берёшь, у меня прямо глаза лезут на лоб. Но, как ни жаль, любовь моя, мне действительно нужно бежать.

— Ну, раз так... — Он зевнул. Завтра надо будет купить ей туфли. Неподалёку от его офиса открылся новый магазин «Джимми Чу», в который стоило заглянуть. Ноги у неё точно 6-го размера. Уде очень нравились её ноги.

Розали заскочила в ванную, чтобы посмотреться в зеркало. Её волосы оказались жутко взлохмачены — Уда постарался. Как будто это была какая-то его вещь, с которой он мог делать что угодно. Но несколько взмахов щётки вернули им почти приличный вид.

— Я должна идти, милый, — она наклонилась, чтобы поцеловать его ещё раз. — Не надо, не вставай. Я знаю, где выход. — И ещё один поцелуй, чуть более продолжительный и зазывный... для следующего раза. Уда был настолько постоянен, насколько это возможно для клиента. Она ещё не раз вернётся сюда. Мэнди была хорошей девчонкой и настоящей подругой, но она, Розали, гораздо лучше умела ублажать всех этих чурок, и, самое главное, ей не приходилось морить себя голодом, чтобы походить на этих дурацких плоских, как взлётная полоса, моделей. У Мэнди было слишком уж много постоянных обожателей из Америки и Европы, чтобы она могла позволить себе поесть нормально.

Выйдя на улицу, Розали подозвала такси.

— Куда вас отвезти, дорогуша? — с лёгкой фамильярностью осведомился таксист.

— В Новый Скотленд-Ярд, пожалуйста.

* * *

Когда просыпаешься в самолёте, всегда испытываешь растерянность, независимо от того, насколько хорошее место тебе досталось. Шторки на круглых окошках подняты, зажёгся свет в салоне, в наушниках звучат новости, которые могут быть свежими, а могут и не быть — поскольку самолёт британский, то сказать трудно. Стюардессы начали разносить завтрак — какие-то очень жирные блюда и натуральный кофе «Старбак», заслуживающий по десятибалльной шкале шести баллов. А может быть, и семи. В окно справа от себя Брайан видел зелёные поля Англии, сменившие серовато-чёрные воды бурного океана, которые тянулись внизу всё время, пока он спал, к счастью, без сновидений. Сейчас оба близнеца боялись видеть сны — из-за своего прошлого и, в равной степени, будущего, которое их страшило, невзирая на то, что они твёрдо решили вступить на предложенный путь. Прошло ещё двадцать минут, и «Боинг-747» мягко коснулся земли в Хитроу. Иммиграционный контроль оказался крайне необременительной формальностью. «Британцы справляются с этим делом куда лучше, чем американцы», — подумал Брайан. Очень скоро на ленте транспортёра появился их багаж, и они направились к такси.

— Куда везти, джентльмены?

— Отель «Мэйфейр» на Страттон-стрит.

Водитель кивнул, и машина устремилась на восток, в сторону города. Поездка, совпавшая с началом утреннего часа пик, заняла около получаса. Для Брайана, в отличие от Доминика, это оказалось первым посещением Англии, и потому морской пехотинец смотрел по сторонам с жадным любопытством, а агент ФБР — с удовольствием узнавания. «Почти как дома, — думал Брайан, — вот только пешеходы идут не с той стороны от машин». На первый взгляд, водители также казались более вежливыми, хотя сказать что-то определённое о различиях в ситуации на дорогах двух стран было непросто. По дороге попалось по крайней мере одно поле для гольфа, покрытое изумрудно-зелёной травой, но, в общем и целом, час пик здесь мало отличался от аналогичного времени в Сиэтле.

После получаса езды перед ними открылся Грин-парк, действительно покрытый красивой зеленью^[644], затем такси повернуло налево, проехало два квартала, снова повернуло налево и остановилось перед гостиницей. Прямо напротив был салон «Астон-Мартин»; автомобили за стеклом сияли, словно алмазы в витрине «Тиффани» в Нью-Йорке. Не оставалось никаких сомнений, что это в высшей степени фешенебельный район. Хотя Доминик уже бывал в Лондоне, здесь он не останавливался. Европейские гостиницы могли дать неплохой урок любому американскому отелю по части гостеприимства и качества обслуживания. Через шесть минут после того, как братья переступили порог гостиницы, они оказались в своих смежных номерах. Ванны здесь были настолько вместительными, что в них можно было бы поселить крупную акулу, полотенца висели на никелированной трубе полотенцесушителя. Выбор в мини-баре оказался богатейшим, хотя и цены заслуживали уважения. Оба близнеца не торопились бросаться в душ. Часы показывали без четверти девять, Беркли-сквер находилась всего в сотне метров от гостиницы, и поэтому они решили воспользоваться случаем, выйти из отеля и прогуляться в ту сторону, откуда доносилось пение соловьёв.

Доминик толкнул брата локтем и указал налево:

— Если я не ошибаюсь, МИ-5 располагается там, на Керзон-стрит. Чтобы добраться до нашего посольства, нужно подняться в горку,свернуть налево, пройти два квартала, повернуть направо, потом опять налево и выйти на Гросвенор-сквер. На редкость уродливый дом, но такой уж выбрало правительство. А наш друг живёт совсем рядом — по другую сторону от парка, в половине квартала от «Вестминстер-банка». Того, у которого лошадь в эмблеме.

— Похоже, что места здесь совсем недешёвые, — заметил Брайан.

— Не сомневайся, — ответил Доминик. — Эти здания уходят за целые кучи денег. В большинстве своём они разделены на три квартиры, но наш друг Уда занял целый дом для себя одного. Прямо Диснейленд для секса и прочего разврата. Хм, — наморщил он лоб, увидев ярдах в двадцати перед собой микроавтобус с надписью «Бритиш телеком». — Могу держать пари, что это группа наблюдения... тут и опоссуму будет ясно. — В салоне машины никого не было видно, но не потому, что там нет людей, а потому, что окна затянуты плёнкой, непрозрачной снаружи. Это был единственный недорогой автомобиль на улице — в этом районе вдоль тротуаров красовались, самое меньшее, «Ягуары». Но королём являлся чёрный «Ванкиш», стоявший по другую сторону парка.

— Чёрт возьми, а ведь клёвая машинка, — восхитился Брайан. И действительно, «Астон-Мартин», даже стоя перед домом, выглядел так, будто нёсся со скоростью сотня миль в час.

— Настоящий чемпион — это «Макларен F1». Тянет на миллион баксов, водительское место посередине и куча всяких прибамбасов. Носится, как истребитель. То, что ты видишь, не стоит четверти цены «Макларена», братишка.

— Ни ... себе! — всерьёз изумился Брайан. — Так много?

— Альдо, ведь их же делают вручную те самые парни, которые в свободное время восстанавливают Сикстинскую капеллу. Да, что и говорить, достойная тачка. Хотел бы я позволить себе такую. Знаешь, наверно, её мотор можно было бы смело поставить на «Спитфайр» и лететь сбивать немцев.

— Наверно, бензин жрёт со страшной силой, — предположил Брайан.

— Ну, знаешь... Все имеет свои недостатки. А вот и наш мальчик.

Действительно, дверь особняка открылась, и из неё вышел молодой человек, одетый в серый (того оттенка, который иногда называют «Джонни Реб») костюм-тройку. Он остановился, не дойдя до низа каменной лестницы из четырех ступенек, и посмотрел на наручные часы. Как будто в ответ, на улице показалось съезжающее с холма чёрное лондонское такси, Уда бен-Сали сошёл на тротуар, остановил машину, сел и уехал.

Пять футов десять дюймов, 155 — 160 фунтов, — вспоминал Доминик. — Чёрная борода вдоль края нижней челюсти, словно у киношных пиратов. Сосунку, наверно, хотелось бы носить меч... но он его не носит.

— Помоложе нас, — отметил Брайан, все так же неторопливо следуя рядом с братом.

Далее они по предложению Доминика пересекли парк и вернулись другой дорогой, замедлив шаг, чтобы ещё раз окинуть жадными взглядами «Астон-Мартин». В гостинице имелся буфет, где они взяли кофе и лёгкий завтрак — круассаны с мармеладом.

— Не нравится мне эта история с приставленным к нему «хвостом», — сказал Брайан.

— Ничего нельзя поделать. Бритты, наверно, тоже думают, что с ним не все в порядке. Но не забывай, что у него всего-навсего случится сердечный приступ. Нам не придётся стрелять в него, даже с глушителем. Никаких следов, никакого шума.

— Ладно, пусть так. Мы отыщем его в центре города, но если обстоятельства покажутся не очень благоприятными, сразу сворачиваемся, отступаем и придумываем новый вариант, ладно?

— Согласен, — кивнул Доминик. Им следовало вести себя крайне осмотрительно. Ему, вероятно, придётся взять инициативу на себя, потому что вычислить полицейский «хвост» этого парня под силу только ему, а никак не брату. Но выжидать слишком долго тоже не было никакого смысла. Они осмотрели площадь Беркли-сквер лишь для того, чтобы получить о ней реальное представление, даже без особой надежды с первого раза увидеть свою цель. Здесь было совершенно неподходящее место для того, чтобы нанести удар, особенно учитывая, что в каких-нибудь трех десятках ярдов от входа расположилась лагерем группа наблюдения. — Хорошо хотя бы то, что слежку вроде бы ведёт неопытный кадр. Если я смогу придумать, как подобраться к парню, тебе, наверно, придётся столкнуться с ним, что ли, а я отвлеку «хвост» — спрошу, как пройти или ещё что-нибудь. Тебе потребуется секунда, чтобы ткнуть его иголкой, и все. А потом пойдёшь дальше, как ни в чём не бывало. Даже если народ начнёт кричать и звать врачей, то оглянись, как бы между делом, и спокойно иди дальше.

Брайан не спеша обдумал слова брата.

— Согласен.

Завтрак они заканчивали молча.

* * *

Сэм Грейнджер уже находился в своём кабинете. Он открыл дверь в 3.15 и сразу же включил компьютер. Близнецы должны были прибыть в Лондон около часа по вашингтонскому времени, и что-то подсказывало старому разведчику, что они не станут даром терять время. Первая миссия должна была подтвердить — или не подтвердить — представления Кампуса о возможности действий в режиме виртуального офиса. Если все пойдёт по плану, он узнает об успехе операции даже быстрее, чем новости по сети разведывательных агентств дойдут до Рика Белла. Наступил тот этап, который он всегда прямо-таки ужасно ненавидел: ожидание, пока другие воплотят в реальность ту миссию, которую он мысленно спроектировал, сидя за своим письменным столом. Кофе взбадривал. Сигара взбодрила бы ещё лучше, но сигары у него не было. И тут дверь открылась.

На пороге стоял Джерри Хенли.

— И ты тоже здесь? — спросил Сэм, не скрывая удивления и удовольствия.

Хенли улыбнулся.

— Ну, как же? Ведь первый раз. Я не мог дома найти себе места, не то что заснуть.

— Отлично понимаю тебя. Может быть, ты догадался захватить с собой колоду карт?

— К сожалению, нет. — В карты Хенли играл очень даже неплохо. — Есть какие-нибудь новости от близнецов?

— Ни звука. Вероятно, они прибыли вовремя и сейчас уже должны быть в отеле. Я представляю все это так: они получили номера, освежились и вышли осмотреться. Отель находится всего лишь в квартале от дома Уды. Черт знает, не исключено, что они уже впрыснули отраву ему в задницу. Время вполне подходящее. Он как раз сейчас должен был отправиться на работу, если, конечно, аборигены правильно установили его привычки. Но мне кажется, что мы можем на них положиться.

— Да, только ему кто-нибудь мог неожиданно позвонить, или же он увидел что-нибудь интересное в утренней газете, или его любимая рубашка оказалась плохо отглаженной. Реальность аналоговая, Сэм, а не двоичная, надеюсь, ты об этом помнишь?

— Ещё бы, — отозвался Грейнджер.

* * *

Финансовый район выглядел именно так, как полагалось финансовому району, хотя и несколько домашнее, что ли, чем его аналог в Нью-Йорке, застроенный башнями-мишенями из стекла и стали.

Конечно, и здесь имелись подобные здания, но они не настолько подавляли все окружающее. В половине квартала от того места, где они вышли из такси, находилась часть стариннейшей, построенной ещё древними римлянами стены, окружавшей когда-то лагерь легионеров Лондиниум (так первоначально называлась нынешняя британская столица). Место было выбрано потому, что здесь имелись колодцы с чистой водой и большая река. Братья сразу обратили внимание на то, что люди здесь в основном прекрасно одеты, и магазины производят впечатление первоклассных, даже притом, что в этом городе вообще не так-то просто найти низкосортные вещи. Район, естественно, оказался очень суматошным, всюду кишели толпы, образованные людьми, быстро и целеустремлённо шагавшими в самых разных направлениях. Здесь имелось также множество пабов; у дверей большинства из них висели чёрные доски с написанным мелом меню. Близнецы выбрали один, из которого открывался ясный вид на вход в здание «Ллойда»; к их немалому удовольствию, здесь имелось даже несколько столиков на тротуаре, совсем как в Риме, возле Испанской лестницы. Небо, в полном несоответствии с привычной репутацией Лондона как города, где всегда пасмурно, радовало синевой. Близнецы приоделись достаточно хорошо, чтобы в них нельзя было с первого взгляда определить американских туристов. Брайан высмотрел банкомат и взял немного наличных денег, которые поделил с братом, а потом они заказали кофе — они все же были американцами и не привыкли к чаю — и стали ждать.

* * *

Сали, сидя у себя в офисе, работал за компьютером. У него появилась возможность купить особняк в Белгравии — ещё более престижном районе, чем тот, в котором он жил, — за восемь с половиной миллионов фунтов. Это нельзя было считать очень удачной сделкой, но и особой переплаты здесь тоже не было. Конечно, он мог сдать здание в аренду за приличную сумму, и это обозначило бы безусловное право собственности, поскольку в таком случае он приобрёл бы вместе со зданием и землю, на которой оно располагалось, вместо того чтобы платить герцогу Вестминстерскому за аренду земли. Да, цена не была чрезмерной, но выплачивать её сгоряча не следовало. Он внёс в свой рабочий график: на этой неделе пойти осмотреть дом. В целом же всё было достаточно стабильно. Он несколько месяцев вёл арбитражные игры на повышение и понижение курсов валют, но был уверен, что пока ещё недостаточно искушён, чтобы влезать в это занятие по-настоящему глубоко. По крайней мере, пока. Возможно, следует поговорить с несколькими настоящими мастерами этой игры. Всему, что можно сделать, можно и научиться, а он, имея в своём распоряжении двести с лишним фунтов, мог играть, не причиняя сколько-нибудь заметного ущерба отцовским капиталам. Фактически, он в этом году прибавил к своему счёту девять миллионов фунтов, что было совсем неплохо. Ещё час он копался в данных, определяя тренды (тренды — это твои лучшие друзья), — и стараясь точно понять, что они означают. Главная хитрость в этом деле состояла в том, чтобы уловить тенденцию достаточно рано и суметь дёшево купить, прежде чем курс поднимется на сколько-нибудь заметную высоту, но, хотя он уже начал понемногу разбираться в деле, пока ещё не приобрёл настоящего понимания. Если бы он им владел, то его счёт прирос бы на тридцать один миллион фунтов, а не на жалкие девять. «Как же трудно, — думал он, — научиться терпению. Насколько лучше быть молодым и блестящим».

У него в кабинете, естественно, имелся и телевизор; Уда переключил его на американский финансовый канал, который извещал о нарастающем ослаблении фунта по отношению к доллару. Однако основания для прогноза показались ему недостаточно убедительными, и он отказался от имевшегося у него намерения купить тридцать миллионов долларов для спекуляции. Отец не раз предупреждал его об опасности спекуляции, и, поскольку деньги были отцовскими, он внимательно слушал и безропотно выполнял требования старого ублюдка. А ведь он за минувшие девятнадцать месяцев провалился всего на три миллиона фунтов, и большая часть ошибок, из-за которых произошли неудачи, была совершена ещё за год до того, как он подключился к делам. Зато портфель реальных инвестиций выглядел просто замечательно. Он, главным образом, покупал недвижимость у престарелых англичан и через несколько месяцев продавал своим соотечественникам, которые обычно платили наличными или электронными деньгами. В общем же он считал себя чрезвычайно талантливым спекулянтом недвижимостью. И, конечно, поразительным любовником. Дело шло к полудню, а у него уже ныла поясница от предчувствия соития с Розали. Интересно, сегодня вечером она сможет оказаться в его распоряжении? За тысячу фунтов наверняка сможет, сказал себе Уда. И потому, перед самым наступлением полудня, он снял трубку и нажал девятку — запрограммированный для быстрого набора номер.

— Розали, возлюбленная моя, это Уда. Если ты сможешь приехать сегодня вечером, примерно в полвосьмого, тебя будет ждать один приятный сюрприз. Ты знаешь мой телефон, любимая. — И он положил трубку. Он подождёт часов до четырех, и если она не позвонит до того времени, то вызовет Мэнди. Действительно, ему трудно было припомнить день, когда они обе оказались недоступны. Он предпочитал считать, будто верит, что они действительно заняты и ходят по магазинам или обедают с подругами. В конце концов, кто платит им лучше, чем он? И ещё, ему хотелось видеть лицо Розали, когда она возьмёт в руки новые туфли. Английские женщины почему-то были без ума от этого парня, Джимми Чу. Лично ему эта обувь казалась неудобной и излишне вычурной, даже гротескной, но женщины — это женщины, и нельзя требовать от них мужского здравомыслия. Он в погоне за своими фантазиями раскатывал на «Астон-Мартине». Женщины предпочитали набивать мозоли на ногах. Но разве можно их понять?

* * *

Брайану очень скоро надоело сидеть без дела и пялить глаза на здание «Ллойда». Помимо всего прочего, этот вид до крайности раздражал его. Здание было более чем непривлекательным, оно было положительно гротескным; такой облик куда лучше подошёл бы, скажем, заводу Дюпона, на котором делают нервно-паралитический газ или ещё какую-нибудь столь же вредную химическую гадость. Ну и, наверно, подолгу смотреть на один и то же предмет совершенно противопоказано с позиций профессионализма. Впрочем, на улице было несколько магазинов — все весьма недешёвые. Магазин мужской верхней одежды, несколько витрин, буквально притягивавших к себе женщин, а также обувной магазин — по-видимому, тоже очень дорогой. Хотя оснований беспокоиться по поводу обуви у него не имелось. У него были хорошие чёрные кожаные выходные туфли — как раз сейчас он ходил в них, — пара отличных кроссовок, купленных в тот день, о котором лучше всего было бы забыть, и четыре пары форменных ботинок — две пары чёрных и две пары жёлто-коричневых, цвета буйволовой кожи, в каких морские пехотинцы ходят всегда и всюду, кроме парадов и других торжественных мероприятий, которыми матёрых морпехов из войсковой разведки (их в войсках частенько называли змееедами) загружали крайне редко. От морских пехотинцев требовали исключительного внешнего вида, но змеееды относились к той части семьи, о которой не принято много говорить. А ведь он ещё не пришёл в себя после стрельбы, произошедшей на минувшей неделе. Даже те люди, против которых он воевал в Афганистане, не предпринимали столь откровенно жестоких действий — не убивали женщин и детей; по крайней мере, он не знал о таких случаях. Они были варварами, это несомненно, но даже варвары придерживались каких-то границ в своём поведении. Кроме той кучки, с которой играл этот парень. Он нисколько не был мужественным, даже борода у него не казалась мужественной. Афганцы были мужчинами, а вот этот парень больше всего походил на какого-то сутенёра. Короче говоря, он не был достоин штыка или пули морского пехотинца, и речь шла не о том, чтобы убить человека, а о том, чтобы раздавить таракана. Даже если он и впрямь гоняет на тачке, за которую уплачено больше, чем капитан морской пехоты сможет заработать за десять лет, без учёта выплаты налогов. Офицер морской пехоты смог бы накопить лишь на «Шеви Корвет», тогда как этот кусок дерьма на тачке, которая сошла бы за внучку супермашины Джеймса Бонда, возил шлюх, снятых на время и за деньги. К нему подошло бы много самых разных определений, но слово «мужчина» в этот перечень определённо не входило. Так размышлял морской пехотинец, подсознательно настраивая себя на выполнение миссии.

— Вперёд, Альдо! — сказал Доминик и положил на стол деньги, которых с лихвой должно было хватить, чтобы оплатить заказ. Оба поднялись и направились прочь от своего объекта. На углу они остановились и обернулись, как будто что-то искали. Вот он, Сали...

...А вот и его «хвост». Одет, как хорошо оплачиваемый служащий. Тоже вышел из паба. Доминику сразу стало ясно, что это действительно новичок. Слишком уж откровенно он не сводил глаз с объекта слежки, хотя держался в полусотне ярдов от Сали, явно не тревожась, что тот сможет его заметить. Сали, совершенно очевидно, в свою очередь, не тревожился по поводу возможной слежки, скорее даже не думал о ней, а уж контрнаблюдению точно не обучался. Он, напротив, считал себя в полной безопасности. И, вероятно, был уверен, что он умнее всех. У каждого свои иллюзии. У этого парня они, пожалуй, выходили за рамки нормальности.

Братья оценили ситуацию на улице. Здесь были сотни людей, множество автомобилей. Место хорошо просматривалось — даже чересчур хорошо, — но Сали куда-то шёл с целеустремлённым видом, и все складывалось так, что откладывать на потом было бы глупо...

— Энцо, план "А"? — поспешно спросил Брайан. У них имелись три подробно разработанных плана и сигнализация как будто случайными жестами.

— Согласен, Альдо. Приступаем. — Они разошлись в противоположных направлениях, рассчитывая на то, что Сали повернёт к тому самому пабу, где они хлебали плохой кофе. Оба носили тёмные очки, чтобы не было видно, куда именно они глядят. Относительно Альдо это касалось агента, следившего за Сали. Тому, вероятно, очень надоело дело, которым он занимался уже несколько недель подряд, а в такой ситуации невозможно избежать превращения своего занятия в рутинное: ты заранее знаешь все, что сможет сделать твой объект, и не анализируешь происходящее вокруг, как это следовало бы делать. Но парень работал в Лондоне, возможно, это был его родной город, который, как считал агент, он знал досконально и где ему совершенно нечего опасаться. Чрезвычайно опасная иллюзия. Его единственной работой было наблюдение за не особенно интересным объектом, к которому Темза-хаус проявлял какой-то необъяснимый интерес. Привычки объекта были установлены в мельчайших подробностях, и он не представлял никакой опасности ни для кого, по крайней мере здесь. Испорченный богатый мальчишка, только и всего. Вот он перешёл через улицу и повернул налево. Похоже, отправился за покупками. Наверно, туфли для одной из своих дам, предположил офицер Службы безопасности. Подарки, которые делает этот тип, намного дороже того, что он может позволить себе купить своей подружке, а ведь он по-настоящему влюблён... Агент на мгновение отвлёкся, погрузившись в собственные мысли.

* * *

Сали издалека увидел в витрине премиленькую пару туфель — из чёрной кожи с кричащей золотой отделкой. Он по-мальчишески вскочил на бордюр тротуара и повернул налево, ко входу в магазин, улыбаясь в предчувствии того выражения, которое появится в глазах Розали, когда она откроет коробку.

Проходя мимо своего объекта — полицейского наблюдателя, — Доминик вынул из кармана и раскрыл чичестерский путеводитель по центральной части Лондона, маленькую красную книжку. На полицейского он не смотрел, руководствуясь исключительно боковым зрением. Агент казался намного моложе, чем он с братом; это, возможно, его самое первое задание после окончания какой-нибудь академии Службы безопасности, и по этой самой причине ему и поручили такой несложный объект слежки. Судя по неотрывно устремлённому на молодого араба взгляду и стиснутым кулакам, он испытывал изрядное возбуждение. Где-то год с небольшим тому назад, в Ньюарке, Доминик был точно таким же — молодым и серьёзным. Доминик остановился и торопливо обернулся, взглянув на Брайана и Сали. Брайан поступил точно так же, и сейчас Доминику предстояло точно синхронизировать свои действия с движениями брата, который взял на себя главную часть операции. Ладно. Все так же руководствуясь боковым зрением, он сделал ещё несколько шагов.

Затем он уставился прямо на наблюдателя. Британец заметил это и вскинул на Доминика вопросительный взгляд. После этого он, чисто автоматически, остановился и прислушался к встревоженному голосу туриста-янки: «Прошу прощения, не могли бы вы сказать, где...» Чтобы подчеркнуть, насколько безнадёжно он заблудился, Доминик ткнул прямо в нос молодому англичанину раскрытую карту.

* * *

Брайан запустил руку в карман пиджака и извлёк позолоченную авторучку. После того, как он нажал отделанную обсидианом прищепку и повернул корпус, вместо стержня с шариком появилась тонкая полая иридиевая трубка. Теперь он, не отрываясь, смотрел на свою жертву. Когда до араба осталось три фута, он сделал полшага вправо, как будто пытался уклониться от кого-то, хотя прямо перед ним не было ни души, и толкнул Сали.

* * *

— Тауэр? Да ведь вы идёте как раз туда, — сказал агент МИ-5 и, повернувшись, махнул рукой в нужном направлении.

Все прошло просто великолепно.

* * *

— Прошу прощения, — произнёс Брайан. Он позволил молодому человеку отстраниться на полшага, после чего его рука с зажатой в кулаке авторучкой совершила самый естественный взмах, сопровождающий движения каждого нормального пешехода, и авторучка ткнулась остриём в наружную часть правой ягодицы жертвы. Игла на какие-нибудь три миллиметра вонзилась в самый большой мускул Сали и ввела в ткани семь миллиграммов сукцинилхолина. А Брайан Карузо, не задержавшись даже на долю секунды, двинулся дальше.

* * *

— Большое спасибо, дружище, — сказал Доминик, убирая «Чичестер» в карман, и развернулся в нужном направлении. Удалившись на несколько шагов от «хвоста», он остановился, оглянулся, — зная, что совершает чрезвычайно непрофессиональный поступок, — и увидел, что Брайан убирает авторучку в карман пиджака. Затем его брат потёр нос; согласно обговорённой ими системе кодов, это означало, что миссия выполнена.

Сали вздрогнул, поскольку что-то не то ударило его по заду, не то укололо; впрочем, совершенный пустяк. Правая рука опустилась было, чтобы потереть задетое место, но ощущение сразу же исчезло, он моментально забыл о случившемся и пошёл дальше ко входу в обувной магазин. Ему удалось сделать ещё с десяток шагов, а потом он почувствовал... ...что его правая рука начала дрожать. Он остановился, опустил удивлённый взгляд, попытался взять правую руку в левую...

...которая тоже дрожала. Что за...

...его ноги подогнулись, и он рухнул на бетонный тротуар. Коленные чашечки буквально врезались в бетон, и это оказалось больно, непередаваемо больно. Он попытался глубоко вдохнуть, чтобы преодолеть боль и растерянность... ...но не смог этого сделать. Сукцинилхолин успел полностью распространиться по его телу и прервал всю связь между головным и спинным мозгом и мускулами, осуществлявшуюся по нервным путям. Последним движением его тела оказалось закрытие век, и Сали, видевший, как его лицо с пугающей быстротой приближается к щербатому асфальтобетону, уже не увидел момента удара. Перед глазами у него оказалась темнота, вернее, розовый полумрак, потому что свет все же проникал сквозь тонкую кожу век. Его разумом очень быстро овладела растерянность, которая тут же начала сменяться паникой.

Что это такое? — спрашивало его сознание, даже помимо его воли. Он чувствовал происходящее. Его лоб прижимался к шершавой поверхности нешлифованного бетона. Он слышал шаги людей слева и справа от себя. Он попытался повернуть голову... нет, сначала нужно было открыть глаза...

...но они не открывались. Что это такое?!

...он не дышал...

...и приказал себе вдохнуть. Как будто он нырял в плавательном бассейне и поднялся на поверхность после столь продолжительного пребывания под водой, что оно перестало доставлять удовольствие: вот он приказал рту открыться, диафрагме расправиться...

...но ничего не произошло!

Что это такое? — уже благим матом вопило его сознание.

А тело действовало по своей собственной программе. По мере нарастания концентрации двуокиси углерода в лёгких оттуда, минуя сознание, пошли команды к диафрагме: сдвинуться, растянуть лёгкие и набрать туда свежего воздуха взамен накопившегося яда. Но никакой реакции не последовало, и, получив эту информацию, тело самостоятельно ударилось в панику. Надпочечники резким выбросом насытили кровеносную систему — сердце все ещё работало — адреналином, и под влиянием этого естественного стимулятора его мозг перешёл в усиленный режим работы, разум прояснился...

Что это такое? — снова и снова спрашивал себя Сали, а паника тем временем овладевала всем его существом. Тело предало его, причём то, как это было сделано, не укладывалось в самые ужасные выходки воображения. Он лежал, задыхаясь, ничего не видя, на тротуаре в самом сердце центральной части Лондона, средь бела дня. Переизбыток СО2 в его лёгких на самом деле не причинял никакой боли, но тело сообщало мозгу о непорядке именно через болевое ощущение. Всё шло совершенно не так, как надо, и не имело ровно никакого смысла, словно он попал под грузовик на улице — нет, как будто он попал под грузовик в своей собственной гостиной. Это случилось слишком быстро для того, чтобы он смог осознать происходящее. Но никакого смысла в этом не было, и потому случившееся было удивительным, поразительным, в буквальном и переносном смысле сногсшибательным.

Но признать его нереальным было невозможно.

Он продолжал приказывать себе начать дышать. Дыхание должно возобновиться. Он никогда не лишался способности дышать, значит, и сейчас она вернётся. Тут он почувствовал, что его мочевой пузырь освободился от содержимого, но возникшее было ощущение стыда немедленно смыла нарастающая волна паники. Он мог все чувствовать. Он мог все слышать. Но сделать он не мог ровно ничего, ничего вообще. Наверно, так мог бы чувствовать себя человек, застигнутый в личных покоях короля в Эр-Рияде голышом и со свиньёй в руках...

...а затем началась боль. Его сердце отчаянно билось, уже чаще 160 ударов в минуту, но оно могло лишь посылать в его сердечно-сосудистую систему неоксигенированную кровь, и в этих безнадёжных попытках сердце, единственный по-настоящему активный орган в его теле, израсходовало весь свободный и весь резервный кислород, имевшийся в организме...

...и лишённые кислорода старательные клетки сердца, неподвластные парализующему токсину, который сами же разослали по всему организму вплоть до мельчайших капилляров, начали умирать.

Это была самая ужасная боль, какую только может испытывать тело — когда клетки начали умирать, начиная с сердца; сообщение об опасности немедленно распространилось по всему телу, и теперь клетки умирали тысячами, а ведь каждая из них была связана с нервом, и нервы кричали мозгу, что происходит смерть, что смерть ширится...

Он не мог даже скорчить гримасу. Испытываемое им ощущение, вероятно, походило на то, как если бы ему вонзили в грудь и проворачивали в ране пламенный кинжал, одновременно всаживая его все глубже и глубже. Это было ощущение Смерти, причиняемой собственноручно Иблисом, жестоким Люцифером...

И в этот момент Сали увидел, что Смерть приближается, что она идёт к нему через огненное поле, чтобы забрать его душу на вечные муки. И очень торопливо, оставаясь все в том же состоянии паники, охватившей все его существо, Уда бен-Сали начал думать как можно громче, повторяя мысленно слова шахады, своего символа веры: "Нет бога, кроме Аллаха, и Мохаммед пророк его... Нет бога, кроме Аллаха, и Мохаммед пророк его... Нет бога, кроме Аллаха, и Мохаммед пророк его...

...нетбогакромеаллахаимохаммедпророкего... Клетки мозга тоже остались без кислорода и, как весь его организм, тоже начали умирать, количество мыслей, помещающихся в мозгу, стало стремительно уменьшаться. Он увидел своего отца, свою любимую лошадь, свою мать перед столом, заставленным едой, — и Розали, Розали, подскакивающую, сидя на нём, лежащем навзничь, с лицом, полным восхищения, но вот оно стало удаляться... удаляться... меркнуть... меркнуть... меркнуть...

...и наступила чернота.

Вокруг него уже собрались люди. Один наклонился и спросил: «Эй, вы в порядке?» — дурацкий вопрос, но именно его люди задают в таких обстоятельствах.

Потом тот же человек — продавец из магазина компьютерного оборудования, направлявшийся в ближайший паб, чтобы взять там классический британский «завтрак пахаря» и запить его пинтой пива, — встряхнул упавшего за плечо. И не почувствовал ровно никакого сопротивления, словно он потрогал кусок туши, лежащей на прилавке у мясника... И от этого он испугался сильнее, чем при виде направленного на него пистолета. Пустив в ход обе руки, он перевернул тело и нащупал пульс. Пульс был. Сердце колотилось со страшной силой, но упавший не дышал. Распроклятый ад!..

Застывший на месте в десяти метрах от лежавшего на тротуаре Сали его «хвост» лихорадочно набирал на сотовом телефоне 999, вызывая помощь. Пожарное депо находилось всего лишь через квартал, а больница Гая — за Тауэрским мостом. Как это часто бывает с работниками тайной полиции, он начал ощущать некоторое сродство с объектом, возникающее даже в том случае, если объект глубоко несимпатичен агенту, и поэтому зрелище беспомощно распростёртого на тротуаре тела глубоко потрясло его. Что случилось? Сердечный приступ? Но он ведь совсем ещё молод...

* * *

Брайан и Доминик встретились в пабе неподалёку от Тауэра. Едва они успели расположиться в кабинке, как к ним подошла официантка и спросила, что подать.

— Две пинты, — сказал Энцо.

— У нас есть «Тетлиз смус» и «Джон Смитс», красавчики.

— А что пьёте вы сами? — серьёзно спросил Брайан.

— Конечно, «Джон Смитс».

— Принесите нам пару, — заказал Доминик и взял у девушки меню ленча.

— Не уверен, что мне хочется есть, но пиво придётся очень кстати, — сказал Брайан. Когда он взял меню, было заметно, что его руки слегка трясутся.

— А может, ещё и сигарету? — хихикнув, предложил Доминик. Как большинство детей, они пробовали курить, когда учились в школе, но успели бросить раньше, чем втянулись. Кроме того, деревянный, старинный с виду сигаретный автомат, стоящий в углу, был, вероятно, чересчур сложен в обращении для иностранца.

— Ну, ты скажешь, — отказался Брайан.

В тот самый момент, когда на столе перед ними появилось пиво, они услышали отдалённые завывания машины «Скорой помощи», проезжавшей в трех кварталах от них.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Энцо у брата.

— Немного трясёт.

— Вспомни прошлую пятницу, — посоветовал агент ФБР морскому пехотинцу.

— М...к, я же не говорю, что сожалею о сделанном, — огрызнулся Брайан. — А ты волнуешься совсем не по делу. Тебе удалось отвлечь «хвост»?

— Да, когда ты уколол урода, этот малый смотрел мне прямо в глаза. Прежде чем упасть, твой объект сделал ещё около двадцати шагов. Я не заметил никакой его реакции после укола. А ты?

Брайан помотал головой.

— Даже не ойкнул. — Он отхлебнул из кружки. — А что, неплохое пиво.

— Да, вроде не сильно разбавлено.

Несмотря на тяжёлое душевное состояние, Брайан громко рассмеялся.

— Ну, ты и зас..нец! — воскликнул он.

— Что ж, мы ведь подписались на этот бизнес, верно?

Глава 18 И гончие пустились в погоню

Первым узнал Джек-младший. Он только-только принялся за кофе и пончики, одновременно включив компьютер, и сразу же обратился к перехваченным сообщениям между ЦРУ и АНБ. Во главе списка стоял документ с грифом «Молния», в котором АНБ предлагалось обратить особое внимание на «известные контакты» Уды бен-Сали, с которым, как сообщало ЦРУ со ссылкой на британцев, случился сердечный приступ со смертельным исходом на улице в центре Лондона. Сообщение, поступившее с тем же грифом от Службы безопасности и включённое в послание ЦРУ, рассказывало сухим английским прозаическим языком, что он упал на улице, прямо на глазах их сотрудника, осуществлявшего наблюдение, и был почти сразу же отправлен машиной «Скорой помощи» в больницу Гая, где его «реанимировать не удалось». Сейчас проводится судебно-медицинская экспертиза, сообщали из МИ-5.

* * *

В Лондоне Берт Виллоу, детектив из Специальной службы, позвонил на квартиру Розали Паркер.

— Привет. — У неё был очаровательный, музыкальный голос.

— Розали, это детектив Виллоу. Нам нужно как можно скорее встретиться здесь, в Ярде.

— Берт, к величайшему сожалению, я занята. Ко мне с минуты на минуту приедет клиент. Встреча займёт часа два. Я смогу приехать сразу же, по окончании. Это вас устроит?

Детектив глубоко вздохнул. Впрочем, ничего особенно срочного действительно не было. Если Сали умер от наркотиков — наиболее вероятная причина смерти для таких, как он, — то получить их он мог где угодно, но только не от Розали, которая не являлась ни потребителем, ни распространителем наркотиков. Для девочки, получившей образование в бесплатной школе, она далеко не глупа. Её работа была слишком прибыльной для того, чтобы ей потребовалось пойти ещё и на такой риск. В досье отмечалось, что девочка даже иногда ходила в церковь.

— Ладно уж, — сказал Берт. Ему было интересно, как именно она воспримет известие, но он был заранее уверен, что ничего полезного отсюда извлечь не удастся.

— Договорились. Пока-а, — нежным голоском пропела она и повесила трубку.

* * *

Тело уже находилось в секционном зале морга больницы Гая. К тому времени, когда туда вошёл старший дежурный патологоанатом сэр Персиваль Наттер, его успели раздеть и уложить вверх лицом на стол из нержавеющей стали. Сэру Персивалю было шестьдесят лет, он заведовал патологоанатомическим отделением больницы и пользовался славой замечательного специалиста. Его лаборанты уже взяли для анализов сто кубиков крови. Это было довольно много, но сэр Персиваль решил провести все анализы, известные его науке.

— Хорошо, прекрасно... Итак, труп мужского пола, приблизительно двадцати пяти лет... Мария, установите по документам точный возраст, — сказал он в свисавший перед ним с потолка микрофон, присоединённый к магнитофону, фиксировавшему все его комментарии во время вскрытия. — Вес? — Этот вопрос был адресован младшему из присутствовавших.

— Семьдесят три и шесть кило. Сто восемьдесят один сантиметр роста, — ответил свежеиспечённый доктор.

— На теле при визуальном осмотре не обнаружено никаких особых примет, что позволяет предположить сердечно-сосудистую или неврологическую недостаточность. Ричард, а почему такая спешка? Тело ещё тёплое. — На трупе не было никаких татуировок, никаких шрамов и тому подобных индивидуальных примет. Губы слегка синеватые. При расшифровке стенограммы обследования все его неофициальные комментарии устранят, конечно, но проводить вскрытие неостывшего тела было и впрямь довольно необычно.

— Полиция попросила, сэр. Вроде бы он упал на улице в тот самый момент, когда его остановил констебль. — Это не было чистой правдой, но не так уж сильно отличалось от неё.

— Вы видели какие-нибудь следы от инъекций? — спросил сэр Перси.

— Нет, сэр, ничего похожего.

— Ну, малыш, что же вы думаете?

Ричард Грегори, совсем недавно получивший диплом доктора медицины и начавший курс специализации с патологической анатомии, пожал плечами, облачёнными в хирургический светло-зелёный костюм.

— Судя по словам полицейских, то, как он упал, говорит либо об обширной сердечной недостаточности, либо о каком-то припадке, если, конечно, не связано с наркотиками. А для наркомана он выглядит слишком здоровым, да и следов от уколов нет.

— Слишком молод для инфаркта со смертельным исходом, — заметил старший медик. Он воспринимал лежавший перед ним труп точно так же, как кусок мяса на рынке или оленя, убитого на охоте в Шотландии, но вовсе не как телесную оболочку человека, который был жив — что? — каких-нибудь два-три часа назад. Чертовски не повезло бедняге. По внешности похож на уроженца Ближнего Востока. Гладкая, без каких-то механических повреждений кожа на руках говорила о том, что физической работой он не занимался, хотя физическое развитие это позволяло. Патолог по очереди приподнял веки. Глаза темно-карие, могут, при соответствующих условиях, казаться чёрными. Зубы хорошие, почти без следов посещений дантиста. В общем, молодой человек, который имел возможность следить за собой и пользовался ею. Всё это было странно. Возможно, врождённый порок сердца? Чтобы установить это, нужно вскрыть грудную клетку. Наттер не имел ничего против: это обычная составляющая его работы, а он давно научился абстрагироваться от печали, поначалу сопровождавшей подобные вскрытия. Но при такой молодости покойного тщательное обследование казалось ему пустой тратой времени, хотя причина смерти казалась довольно таинственной и вполне могла представлять интеллектуальный интерес; не исключено, что об этом парне можно будет написать статью в «Ланцет» — вдобавок к тому множеству, которым он снабдил журнал за тридцать шесть лет своей практической и научной работы. Между прочим, его труды по изучению мёртвых помогли в дальнейшем спасти сотни, даже тысячи живых, и именно эта взаимосвязь явилась главной из тех причин, по которым он выбрал патологическую анатомию. К тому же здесь не требовалось разговаривать с пациентами.

А пока что нужно дождаться результатов токсикологического анализа крови, проводимого в серологической лаборатории. Они могут подсказать, в каком направлении вести подробное исследование.

* * *

Брайан и Доминик вернулись в отель на такси. Войдя в номер, Брайан включил ноутбук и вошёл в систему. Краткое сообщение электронной почты, которое он послал, было автоматически зашифровано и отправлено в течение четырех минут. Он прикинул, что Кампусу на реакцию потребуется около часа, при том условии, что никто там не наделает в штаны со страха, а это было маловероятно. Грейнджер походил на парня, который и сам был в состоянии выполнить эту работу — более чем крутой, для старикашки-то! За время пребывания в Корпусе, Брайан научился узнавать действительно крутых парней по глазам. Джон Вэйн играл в футбол за Университет Северной Каролины. Оди Мэрфи^[645], которого отказались взять в морскую пехоту, что явилось вечным позором для Корпуса, походил на уличного бродягу, но убил в одиночку триста с лишним врагов. Когда доходило до дела, его взгляд тоже становился холодным.

Оба брата Карузо внезапно почувствовали себя поразительно одинокими.

Они только что убили человека, которого совершенно не знали, с которым не обменялись даже парой слов. Все это казалось логичным и вполне разумным в Кампусе, но Кампус сейчас был на немыслимом расстоянии от них, как в буквальном, географическом, так и в духовном смысле. Но ведь человек, которого они убили, финансировал тех чудовищ, которые устроили стрельбу в Шарлотсвилле, безжалостно убивая женщин и детей, и, посодействовав этому акту варварства, он сделал себя виновным, грубо нарушил законы и этические установки. Поэтому они могли быть уверены в том, что убили вовсе не маленького послушника из братства Матери Терезы, шедшего к мессе.

Как и на протяжении подготовительного периода, Брайану снова было тяжелее, чем брату. Доминик подошёл к мини-бару, вынул банку пива и кинул ему.

— Я понимаю, — ответил Брайан на его невысказанные слова. — Он сам напрашивался на это. Только, знаешь, это совсем не похоже на то, что я делал в Афганистане.

— Да, на сей раз мы сделали с ним именно то, что он затевал против нас. Мы не виноваты в том, что он плохой парень. Мы не виноваты в том, что для него узнать об убийстве множества покупателей в магазине было почти так же приятно, как пялить своих мочалок. Он действительно всеми силами напрашивался на это. Возможно, сам он никого не убивал, но ведь он же купил то оружие, из которого убивали, верно? — спросил Доминик самым спокойным тоном, каким мог говорить при нынешних обстоятельствах.

— Я вовсе не собираюсь ставить ему поминальную свечку. Только, черт побери, такими делами в нашем цивилизованном мире заниматься не следует.

— О каком ещё цивилизованном мире ты говоришь, братишка? Мы удалили с лица земли парня, которому было позарез нужно встретиться с богом. Если бог решит простить его — что ж, его дело. Знаешь, есть люди, которые на полном серьёзе считают всех, одетых в военную форму, наёмными убийцами. Убийцами детей, не больше, не меньше.

— Ну, у этих убийц просто мозги набекрень! — рявкнул в ответ Брайан. — Я боюсь только одного: что, если мы станем такими же?

— Сам знаешь, что мы в любой момент можем уйти с этой работы. И они же обещали, что мы всегда будем знать, почему выбран именно этот человек. Мы не превратимся в них, Альдо. Я этого не допущу. И ты тоже. Получается, что у нас есть чем заняться, верно?

— Наверно, ты прав. — Брайан сделал могучий глоток из банки с пивом и вынул из кармана золотую ручку. Нужно было перезарядить её. Это заняло менее трех минут. Закончив, Брайан снова превратил её в инструмент для письма и убрал в карман пиджака. — Я буду в полном порядке, Энцо. Просто трудно чувствовать себя хорошо сразу после того, как прикончил парня на улице. И, понимаешь ли, я всё ещё продолжаю думать: не лучше ли было бы просто арестовать его и тщательно допросить?

— У британцев действуют законы о гражданских правах, и они нисколько не отличаются от наших. Если он потребует адвоката — а ты ведь понимаешь, что на этот счёт его обязаны были проинструктировать, — полицейские не смогут даже спросить у него, который час. Точно так же, как это происходит у нас дома. От него потребовалось бы только одно: улыбаться и при этом держать пасть закрытой. Это один из серьёзных недостатков цивилизации. Вероятно, соблюдение подобных законов имеет смысл, когда речь идёт о задержании преступников — в смысле, значительной части преступников, — но ведь эти парни относятся к совсем другой сфере. То, чем они занимаются, — одна из форм войны, а не уличное насилие. И ещё одна сторона проблемы состоит в том, что вряд ли можно всерьёз напугать парня, который стремится умереть, выполняя своё дело. Единственное, что ты можешь сделать, — это остановить его, а остановить такого человека значит сделать так, чтобы его сердце больше не билось.

Ещё один глоток пива.

— Да, Энцо. Я в порядке. Интересно, кто окажется нашим следующим объектом?

— Дай им часок, чтобы разжевать то, что сделано. Как ты насчёт прогулки?

— Хорошая мысль. — Брайан поднялся, и уже через минуту они оказались на улице.

Всё было понятно с первого взгляда. Микроавтобус «Бритиш телеком» как раз отъезжал от тротуара, но «Астон-Мартин» все ещё стоял на месте. Доминик подумал, что англичане, вероятно, запустят в дом похоронную команду разведслужбы, чтобы поискать там всякие интересные вещи, а вот чёрный спортивный автомобиль стоял перед домом, и вид у него бы поистине сексуальный.

— Может быть, подъедешь на распродажу и купишь его? — спросил Брайан.

— Но ведь дома на нём не поездишь. Руль не с той стороны, — отозвался Доминик. Но брат был прав. Преступно позволить такому автомобилю пропасть впустую. Площадь Беркли-сквервыглядела очень симпатично, но была слишком мала для любых действий. Пожалуй, только младенцы могли здесь спокойно и бесстрашно ползать по газонам, наслаждаясь солнцем и относительно свежим воздухом. Дом, по всей вероятности, продадут, причём за большие деньги. Адвокаты — здесь их называют солиситорами — приложат много усилий, чтобы, оттяпав для себя жирный кусок, вернуть оставшуюся собственность родственникам убитого гада, что бы они собой ни представляли. — Ещё не проголодался?

— Можно было бы и поесть, — признался Брайан. Они прошли ещё немного в сторону Пиккадилли, где нашли заведение с французским названием «Pret a Manger», в котором подавали бутерброды и холодные напитки. После сорокаминутной прогулки они вернулись в отель, и Брайан снова включил компьютер.

«Выполнение миссии подтверждается местными источниками. Все чисто»

— сообщалось в послании из Кампуса. А далее следовало:

«Забронированы билеты на рейс ВА0943, вылетающий из Хитроу завтра в 07.55 и прибывающий в Мюнхен в 10.45. Билеты получите в аэропорту».

Далее следовала целая страница с подробной информацией, завершавшаяся словом «КОНЕЦ».

— Вот и прекрасно, — заметил Брайан. — У нас есть другая работа.

— Уже? — Доминик был не на шутку удивлён эффективностью деятельности Кампуса.

Зато Брайан — нисколько.

— Я думаю, они платят нам не за туристические поездки, а, братишка?

* * *

— Вы все прекрасно понимаете, что мы должны как можно скорее удалить близнецов оттуда, — сказал Том Дэвис.

— Раз они не засветились, в этом нет никакой необходимости, — возразил Хенли.

— Кто-нибудь мог заметить их рядом с местом происшествия, и поэтому лучше им не торчать в тех местах. В конце концов, невозможно допросить привидение, — настаивал Дэвис. — Чем меньше у полицейских следов, тем меньше версий они будут разрабатывать. Они могут изучить списки пассажиров, прибывших в страну, но если люди, которых они станут искать, — допустим, что у них есть какие-то конкретные подозрения, — не будут ничем выделяться среди остальных, то они окажутся перед глухой стеной без каких-либо улик. Но ещё лучше, если человек, замечен он или не замечен, попросту испарится. Они очутятся в луже и, скорее всего, спишут его отсутствие на неточность свидетельских показаний. — Ни для кого не являлось откровением, что полицейские агентства из всех улик, используемых в расследованиях, меньше всего доверяют свидетельским показаниям. Они слишком переменчивы и слишком ненадёжны для того, чтобы на них можно было положиться во время судебного процесса.

* * *

— И? — спросил сэр Персиваль.

— Лаборатория сообщает, что уровень СРК-МВ и тропонина чрезвычайно высок, а холестерин — двести тринадцать, — сказал доктор Грегори. — Для его возраста — очень высокие показатели. Никаких признаков наличия наркотиков и вообще каких-либо медицинских препаратов, даже аспирина. Одним словом, ферменты указывают на коронарную недостаточность, и на данный момент больше у нас нет ровно ничего.

— Что ж, придётся вскрывать грудную клетку, — ответил доктор Наттер, — хотя этот диагноз все равно напрашивался. Но даже при повышенном холестерине, он всё равно слишком молод для столь обширного инфаркта миокарда, вам не кажется?

— Сэр, если бы вы предложили мне пари, то я поставил бы на аритмию. — И в том, и в другом вариантах оставалось крайне мало посмертных медицинских признаков случившегося, но, увы, оба варианта приводили к одинаково фатальным последствиям.

— Что ж, и это тоже возможно. — Профессор считал Грегори весьма способным выпускником. К тому же он, как большинство сверстников, подходил к своему делу чрезвычайно серьёзно. — Начнём, — сказал Наттер, взяв большой кожный скальпель. Затем им придётся воспользоваться рёберными пилами. Но он нисколько не сомневался в том, что они найдут. Бедняга умер от остановки сердца, вызванной, по всей вероятности, внезапным — и необъяснимым — приступом сердечной аритмии. Но, что бы ни послужило причиной приступа, он оказался причиной смерти, столь же верной, как пуля, всаженная прямо в лоб. — Что ещё есть в токсикологическом анализе?

— Сэр, вообще ничего. — Грегори поднял компьютерную распечатку с пустой заготовкой таблицы. И это практически исчерпывало всю проблему.

* * *

Это походило на прослушивание репортажей об играх Мировой серии^[646], только без делано азартного голоса комментатора. Кто-то в Службе безопасности очень старался сообщить ЦРУ все о том предмете, к которому в Лэнгли определённо имели некоторый интерес, и потому любые обрывки информации немедленно посылались в ЦРУ, а оттуда в Форт-Мид, а там непрерывно сканировали эфир в поисках любых признаков возникновения интереса к случившемуся в расползшемся по всему миру террористическом сообществе. Но вроде бы информационная служба последних была не столь эффективна, как им того хотелось бы.

* * *

— Привет, детектив Виллоу, — произнесла Розали Паркер с профессиональной улыбкой, откровенно вопрошающей: «А не пойти ли нам перепихнуться, милый?» Она занималась любовью, чтобы заработать на жизнь, но это не значило, что её работа ей не нравилась. Она вошла, слегка запыхавшись, с карточкой посетителя, приколотой к кофточке, и села напротив детектива. — Так что я могу сделать для вас в такой прекрасный день?

— Плохие новости, мисс Паркер. — Берт Виллоу соблюдал строгую корректность, даже в разговорах со шлюхами. — Ваш друг Уда бен-Сали умер.

— Что? — Её глаза широко раскрылись от удивления, граничащего с шоком. — Что случилось?

— Мы точно не знаем. Просто упал на улице, прямо напротив своего офиса. Похоже, что у него был сердечный приступ.

— Неужели? — Розали удивилась ещё сильнее. — Но он казался совершенно здоровым. Я ни разу не видела даже каких-то намёков, что с ним что-то может быть не так. Только вчера вечером...

— Да, я видел это в деле, — перебил её Виллоу. — Вы не знаете, употреблял ли он когда-нибудь какие-то наркотики?

— Нет, никогда. Иногда пил спиртное, но и это очень понемногу.

Виллоу решил, что она действительно потрясена, что случившееся для неё совершенно неожиданно, но в её глазах не было и намёка на слезы. Конечно, ведь для неё Уда был клиентом, источником дохода и если чем-то ещё сверх того, то лишь самую малость. Бедняга, наверно, думал совершенно иначе. В таком случае ему вдвойне не повезло. Но уж это-то его, Виллоу, не касалось ни в малейшей степени, верно?

— Вы не заметили чего-нибудь необычного во время последней встречи? — спросил полицейский.

— Пожалуй, что нет. Он был очень озабочен — я имею в виду в сексуальном плане, но, знаете, несколько лет назад один тип умер прямо на мне. Как говорится, вошёл и отошёл. Это было просто кошмарно! Такие вещи не забываются, и с тех пор я внимательно слежу за состоянием клиентов. Я хочу сказать, что никогда не допустила бы чьей-нибудь смерти. Знаете, я ведь не из варваров. У меня есть сердце, — заверила она полицейского.

Ну, а у твоего друга Сали сердца больше нет, — подумал Виллоу, но, конечно, не стал произносить это вслух.

— Понятно... Значит, вчера вечером он был в полностью нормальном состоянии?

— Полностью. Никаких признаков того, что с ним что-то не в порядке. — Она немного помолчала, чтобы привести свои чувства в нужное русло. Лучше выглядеть расстроенной и опечаленной, чтобы коп не думал, что имеет дело с бесчувственным роботом. — Ужасное известие. Он всегда был таким щедрым и очень вежливым. Очень, очень жаль его.

— И вас, — сочувственным тоном добавил Виллоу. В конце концов, она ведь только что лишилась своего главного источника дохода.

— О, да, для меня это тоже ужасная потеря, мой милый, — ответила она, наконец-то уяснив полный смысл случившегося. Впрочем, она даже не стала пытаться одурачить детектива, выжимая из себя слезы. Пустая трата времени. Он видел её насквозь. Конечно, Сали жалко. Ей будет не хватать его подарков. Что ж, она найдёт что-то другое. Ведь не стало только его. Она-то продолжала жить. А что касается его фатального невезения... она из-за этого тоже кое-что потеряла, но лично для неё ничего непоправимого не произошло.

— Мисс Паркер, он когда-нибудь рассказывал вам что-нибудь о своём бизнесе?

— Если и говорил, то главным образом о недвижимости. Знаете, о покупке и продаже этих шикарных домов. Однажды он взял меня в Ист-Энд, сказал, что хочет узнать моё мнение по поводу покраски дома, который он там покупал, но мне показалось, что он просто хотел дать мне понять, какая он важная птица.

— Приходилось вам встречаться с кем-нибудь из его друзей?

— Не часто, три или, может быть, четыре раза, если я не ошибаюсь. Все они были арабами, примерно одного с ним возраста, самое большее лет на пять постарше. Они все не сводили с меня глаз, но никакого делового развития не последовало. Это меня удивило. Арабы могут оказаться какими угодно мерзавцами, но всё же они хорошо платят девочкам. Вы считаете, что он мог быть причастен к противозаконной деятельности? — деликатно поинтересовалась она.

— Мы не исключаем такой возможности, — расплывчато ответил Виллоу.

— Никогда не замечала за ним ничего подобного, мой милый. Если он играл с плохими мальчиками, это осталось вне моего поля зрения. Была бы рада помочь вам, но мне, к великому сожалению, совершенно нечего сказать.

Детективу казалось, что она говорит искренне, и он поспешил напомнить себе, что когда дело доходит до притворства, проститутка такого класса без труда заткнёт за пояс кого угодно, будь это хоть Дэйм Джудит Андерсон^[647].

— Что ж, спасибо, что пришли. Если вспомните что-нибудь — что угодно, — не сочтите за труд позвонить мне.

— Обязательно позвоню, мой милый. — Она встала, подошла к двери и улыбнулась ему на прощание. Детектив Виллоу был действительно хорошим парнем. Какая жалость, что он не мог позволить себе купить её.

А Берт Виллоу уже повернулся к своему компьютеру и печатал рапорт о контакте. Мисс Паркер производила впечатление хорошей девочки, довольно образованной и поистине очаровательной. В известной степени все это являлось составляющими её профессионального облика, но кое-что, и немало, было, пожалуй, подлинным. "Если так, то, — подумал он, — было бы хорошо, чтобы она нашла себе какое-нибудь другое занятие, прежде чем полностью загубит своё "я". Он был романтиком, и когда-нибудь это могло бы стать причиной его краха. И он сам понимал это, но не имел никакого желания переламывать себя ради работы, как, скорее всего, поступила с собой эта молодая женщина. Через пятнадцать минут он отправил по электронной почте сообщение в Темза-хаус, а затем распечатал копию, чтобы подшить её в досье Сали, которое должным образом отправится в раздел закрытых дел Центрального архива, после чего о нём никто и никогда больше не услышит.

* * *

— Я же говорил вам, — заявил Джек своему соседу по служебной комнате.

— Что ж, можешь погладить себя по головке и взять конфетку, — ответил Виллс. — Так что же всё-таки произошло? Или мне запросить документы?

— Уда бен-Сали упал замертво. С ним, по-видимому, случился сердечный приступ. Его «хвост» из Службы безопасности не заметил ничего необычного — парень просто шёл по улице и упал. Так что Уды больше нет, и он не сможет снабжать деньгами плохих парней.

— Ну, и что ты чувствуешь? — поинтересовался Виллс.

— Мне кажется, Тони, что все прекрасно. Он играл с нехорошими мальчиками на неподходящей детской площадке. Вот и конец всей истории, — холодно произнёс Райан-младший. «Мне интереснее, как братья это устроили», — добавил он про себя. — Как вы думаете, это наши парни ему помогли?

— Вопрос не по нашему департаменту. Мы обеспечиваем других информацией. А как её используют, нас не касается. И гадать об этом тоже не следует.

— Да, сэр, конечно. — Остаток дня, судя по всему, должен был пройти очень уныло, особенно после такого бурного начала.

* * *

Мохаммед узнал новость по своему компьютеру. Вернее, по компьютеру он получил кодированное сообщение, в котором ему предлагалось связаться с независимым агентом по имени Айман Гайлани. Нужный номер Мохаммед помнил наизусть. Для этого разговора он вышел на улицу. Разумная осторожность не рекомендует без крайней необходимости пользоваться телефонами в номерах. Выйдя из гостиницы, он дошёл до парка и сел на скамейку. В одной руке он держал телефон, а в другой блокнот и авторучку.

— Айман, это Мохаммед. Что нового?

— Уда мёртв, — сообщил агент, задыхаясь от волнения.

— Что случилось? — спросил Мохаммед.

— Мы точно не знаем. Он упал, выйдя из своего офиса, был доставлен в ближайшую больницу и там умер.

— Его не арестовали? Не убили евреи?

— Нет, о таком ничего не сообщалось.

— Получается, что это была естественная смерть?

— Выходит, что так.

«Интересно, перевёл ли он деньги на счёт, прежде чем ушёл из жизни?» — подумал Мохаммед.

— Понятно... — На самом деле он ничего ещё не понимал, но считал необходимым хоть как-то заполнить паузу. — Значит, нет причин подозревать какую-то нечистую игру?

— На данный момент — нет. Но когда умирает кто-то из наших людей, это всегда...

— Да, я знаю, Айман. Это всегда подозрительно. Его отец знает?

— От него я и узнал.

«Его отец, вероятно, рад, что избавился от сына, которого считал никчёмным транжирой», — рассуждал про себя Мохаммед.

— У нас есть люди, которые могли бы уточнить причины смерти?

— В Лондоне живёт Ахмед Мохаммед Хамед Али. Возможно, через поверенного?..

— Хорошая мысль. Позаботься, чтобы это было сделано. — Пауза. — Эмиру уже сообщили?

— Нет, не думаю.

— Позаботься об этом тоже. — Это был мелкий вопрос, однако он должен знать все.

— Обязательно, — пообещал Айман.

— Очень хорошо. В таком случае у меня все. — И Мохаммед нажал кнопку сотового телефона, прерывая связь.

Он снова находился в Вене. Ему нравился этот город. С одной стороны, здесь когда-то сумели хорошенько поставить евреев на место, и многие местные жители до сих пор не проявляли сожалений по этому поводу. С другой — это было отличное место для человека с деньгами. Прекрасные рестораны, в которых работали люди, знающие, как и зачем нужно хорошее обслуживание. Город, являвшийся в прошлом столицей великой империи, имел богатую культурную историю, с которой Мохаммед мог знакомиться и которую мог оценить, когда оказывался на положении туриста, что случалось чаще, чем мог бы кто-нибудь вообразить. Мохаммед считал, что ему часто доводилось размышлять с наивысшей продуктивностью, когда он смотрел на что-нибудь, не имевшее никакого отношения к его работе. Сегодня, возможно, он пойдёт в художественный музей. Айман же пускай занимается чёрной работой. Лондонский поверенный докопается до подробностей информации о смерти Уды и, как добросовестный наёмный служащий, сообщит, если узнает о чём-то подозрительном. Но ведь люди, случается, просто умирают. Это воля Аллаха, мановение его руки, которое порой бывает трудно понять и никогда не удаётся предсказать.

* * *

А может, и не так уж уныло. После ленча из АНБ поступило ещё несколько документов. Джек прикинул в уме и решил, что на той стороне Атлантического прудика сейчас вечер. Мастера электронных дел из корпуса карабинеров — федеральной полиции Италии, главным достоинством которой была роскошная, даже несколько театральная униформа, перехватили несколько переговоров, которые сразу же передали в посольство США в Риме, откуда они через спутник поступили в Форт-Белвор — главную станцию спутниковой связи на Восточном побережье. Некто по имени Мохаммед звонил кому-то по имени Айман — это стало известно из записи беседы, во время которой обсуждался факт смерти Уды бен-Сали. Это имя заставило насторожиться сразу все вовлечённые в процесс компьютеры, от них пошли сигналы к посольским аналитикам, а те немедленно передачи информацию дальше.

— "Эмиру уже сообщили?" Чёрт возьми, кто такой эмир? — спросил Джек.

— Это дворянский титул — как герцог или что-то в этом роде, — ответил Виллс. — А в каком контексте он упоминается?

— Вот, смотрите. — Джек протянул распечатку.

— Выглядит любопытно... — Виллс повернулся и принялся копаться в файлах своего компьютера в поисках слова «эмир». Оно встретилось лишь единожды. — Если верить этим данным, оно было упомянуто около года назад в записанном разговоре в неопределённом контексте, и с тех пор не повторялось. В Управлении считают, что это кодовое обозначение какого-то руководителя среднего звена в их организации.

— Согласно этому контексту, пожалуй, что намного выше среднего, — подумал вслух Джек.

— Возможно, — согласился Тони. — Мы ещё очень многого не знаем об этих парнях. Лэнгли, вероятно, передаст этот текст кому-то из своих «эмиров». Во всяком случае, я поступил бы именно так, — закончил он, однако уверенности в его голосе не было слышно.

— У нас в штате хоть кто-нибудь знает арабский язык?

— Два парня, учившиеся в Монтёре, могут говорить, но специалистов по культуре — ни одного.

— Мне кажется, что это заслуживает внимания.

— Ну, так напиши, что ты думаешь, а мы посмотрим, что думают они. В Лэнгли имеется целая толпа телепатов, и кое-кто из них действительно что-то может.

— Из всех, о ком мы знаем, Мохаммед занимает самое высокое положение. А тут он говорит о ком-то, определённо занимающем руководящее положение по отношению к нему. Именно это мы и должны проверить, — заявил Райан-младший со всей твёрдостью, на какую был способен.

Виллс, со своей стороны, знал, что его напарник прав. Он лишь не совсем верно идентифицировал самую большую проблему разведывательного дела. Слишком много данных и слишком мало времени на их анализ. Лучше всего было бы направить из ЦРУ в АНБ и из АНБ в ЦРУ поддельные запросы: что, дескать, они там думают по этому поводу. Но прежде чем так поступить, следовало десять раз подумать. Запросы на передачу данных поступали в оба адреса, наверно, миллион раз в день, и из-за огромности этого потока они никогда не проверялись — в конце концов, направленная связь была совершенно безопасной, разве не так? Но за обращением к аналитикам мог последовать ответ в виде телефонного звонка тому самому человеку, от чьего имени будет отправлен запрос. Это могло привести к утечке, а утечка была, пожалуй, единственной роскошью, которую Кампус не мог себе позволить. И потому запросы такого рода шли на верхний этаж. Такое случалось, пожалуй, раза два в год. Кампус был паразитом на теле разведывательного сообщества. Такие существа могут пользоваться ртом лишь для того, чтобы пить кровь, но никак не для разговоров.

— Изложи свои соображения в донесении на имя Рика Белла, а он обсудит их с сенатором, — посоветовал Виллс.

— Просто замечательно... — проворчал Джек. Он ещё не успел научиться терпению. Больше того, оказалось, что он не так уж много знает о бюрократии. Она существовала даже в Кампусе. Смешно было ещё и то, что будь он самым рядовым аналитиком в Лэнгли, то мог бы поднять телефонную трубку, набрать номер и поговорить с нужным человеком — узнать его мнение и получить предложение или что-нибудь в этом роде. Но он работал не в Лэнгли. ЦРУ действительно очень хорошо умело добывать и обрабатывать информацию.

Вся загвоздка состояла в том, чтобы предпринять на её основе какие-то эффективные действия, а перед этим правительственное агентство, как правило, пасовало. Джек изложил свою просьбу, кратко, но убедительно обосновал её и стал гадать, что же произойдёт дальше.

* * *

Эмир воспринял известие спокойно. Уда был небесполезным мелким звеном в его организации, но не представлял особой важности. У Эмира имелось много источников денег для проведения операций. Для своей этнической принадлежности он был довольно высок ростом и не особенно красив, с семитским носом и оливковой кожей. Его семья была уважаемой и богатой, хотя большая часть фамильных денег находилась в распоряжении его девяти братьев. Дом в Эр-Рияде был большим и удобным, хотя и не являлся дворцом. Возможность жить во дворцах оставили королевской семье, многочисленным принцам, которые пыжились и рисовались, как будто каждый из них являлся королём этой земли и защитником Святых мест. Королевская семья, всех членов которой он знал очень хорошо, служила для него объектом тихого презрения, но эмоции, захороненные в глубинах его души, никогда не прорывались наружу.

В молодости он вёл себя куда более открыто и даже демонстративно. К исламу он пришёл ещё совсем юным подростком, под влиянием проповедей одного очень консервативного имама, который в конце концов нажил себе очень серьёзные неприятности, но до того сумел создать довольно-таки обширный круг последователей и духовных детей. Эмир просто оказался самым умным из всех. Он, как и другие, во всеуслышание высказывал своё мнение, в результате чего был отправлен в Англию для получения образования — в действительности же его просто хотели удалить из страны, — но в Англии, помимо законов мироустройства, он познакомился кое с чем, совершенно иностранным. Свободой слова и выражения. В Лондоне она, главным образом, осуществлялась в знаменитом Углу Гайд-парка и являлась прежде всего выражением многовековой традиции, согласно которой любой и каждый имел право выплеснуть здесь своё раздражение, вызванное чем угодно. Это был просто-напросто предохранительный клапан для британского населения и, как и полагается предохранительному клапану, позволял безвредно выпустить давление — в данном случае опасные мысли — в воздух, не давая им создать избыточное напряжение внутри котла. Если бы он попал в Америку, то столкнулся бы с радикальной прессой, выполнявшей там точно такую же роль. Но здесь его неслыханно поразило — наверно, даже прибытие космического корабля с Марса вызвало бы у него меньшее изумление — то, что люди имели возможность ругать правительство любыми словами, какие находили нужными. Он вырос в одной из последних существующих абсолютных монархий, где даже земля под ногами жителей принадлежала королю, и законом являлось слово правящего монарха — согласно если не духу, то букве Корана и шариата, свода традиционных исламских законоположений, восходящих ко временам пророка. Эти законы были справедливыми — или, по крайней мере, последовательными — но притом и очень суровыми. Проблема заключалась в том, что не все были согласны со Словом Корана и, соответственно, с тем, как именно законы шариата должны прикладываться к физическому миру. Ислам не имел ни верховного священнослужителя, наподобие римского папы, ни реальной философской иерархической структуры, какие существовали в других религиях, и потому был лишён конкретных, стандартизованных понятий о применении своих положений к жизни. Шииты и сунниты, как правило, готовы были перерезать друг другу глотки из-за расхождения в толкованиях, и даже внутри суннитского ислама существовало ваххабитское течение, являвшееся основной религией в королевстве и предъявлявшее к правоверным и к окружающему миру особенно строгие требования. Но для Эмира эта совершенно очевидная слабость ислама являлась, напротив, его главным достоинством. Ему нужно было лишь добиваться перехода ограниченного количества мусульман в свою, специфическую систему веры, что совершалось чрезвычайно легко, поскольку таких людей не приходилось даже искать. Их истолкование своей сущности находилось фактически на грани саморекламы. Большинство из них получили образование в Европе и Америке, где иностранное происхождение заставляло их держаться вместе, хотя бы только для того, чтобы сохранять комфортабельную среду интеллектуальной самоидентификации. Таким образом, у них складывалось и укреплялось чувство отчуждённости от общества, которое повело многих из них к революционному идеалу. Это было особенно полезно, так как попутно они достаточно глубоко знакомились с культурой врага, что было жизненно важно при выборе его слабых мест. У большинства этих людей уже имелись те или иные предпосылки для перехода к иной системе религиозных верований. А дальше оставалось лишь указать им объекты для проявления ненависти — конкретных людей, которых они при своём юношеском максимализме могли обвинить в тех или иных грехах и бедах, — а потом решать, как расправляться с их выдуманными врагами — то ли поодиночке, то ли толпой. Последнее могло подкрепляться если не их убогим пониманием действительности, то хотя бы иллюзией драматизма.

И по прошествии определённого времени он, Эмир, как его называли помощники по борьбе, сделается новым мессией, верховным арбитром всего мирового исламского движения. Внутрирелигиозные разногласия (например, между суннитами и шиитами) он намеревался прекратить, объявив объединительную фетву^[648] или провозгласить веротерпимость верховной добродетелью мусульманина, что должно будет восхитить даже его врагов. В конце концов, разве у христиан не существовали сотни, а то и несколько сотен сект, которые по большей части прекратили многолетнюю борьбу между собой? Он мог даже добиться терпимого отношения к себе евреев, хотя это нужно оставить на более поздний этап, уже после того, как он воссядет на престол верховной власти, который, вероятно, будет помещаться во дворце, соответствующем мощи его обитателя, где-нибудь поблизости от Мекки. Смирение является полезным качеством для лидера религиозного движения, ведь, как утверждал язычник Фукидид задолго до пришествия пророка, из всех проявлений силы на людей наибольшее впечатление производит сдержанность.

Он намеревался достичь наивысшего из возможных положений. Для этого потребуются время и терпение, да и его успех вряд ли можно гарантировать. К большому несчастью, ему приходилось зависеть от фанатиков, каждый из которых обладал мозгом и, следовательно, способностью мыслить. Такие люди могли, несомненно, повернуть против него и попытаться сместить его, руководствуясь своими собственными взглядами на религию. Они могут даже создать новое верование — ведь они настоящие фанатики, каким был пророк Мохаммед, но Мохаммед, да пребудут с ним мир и благословение, был самым благородным из людей и вёл достойную и благородную борьбу против языческих идолопоклонников, тогда как ему приходится прикладывать усилия для достижения своей цели внутри мира правоверных. В таком случае является ли он благородным человеком? Трудный вопрос. Но разве не является его обязанностью перенесение ислама на почву современного мира, освобождение его из той ловушки, в которой он пребывает с глубокой старины?

Разве может Аллах желать, чтобы его правоверные оставались в путах представлений седьмого столетия? Конечно, нет. Ислам был когда-то центром человеческой учёности, религией развития и познания, но позднее сбился с пути, оказавшись в руках великого хана, а затем подвергнувшись тяжелейшим ударам неверных с Запада. Эмир действительно верил в Святой Коран и в то, чему учили имамы, но притом он хорошо видел окружающий его мир и фактическую сторону человеческого бытия. Власть имущие ревниво охраняли свою власть, и религия имела к этому мало касательства, потому что власть сама по себе является сильнейшим наркотиком. А людям нужно что-то — лучше кто-то, за кем можно будет следовать, если у них появится шанс двинуться вперёд. Свобода, как концепция в трактовке европейцев и американцев, была слишком хаотическим явлением — он хорошо понял это, слушая ораторов в Углу Гайд-парка. Необходим порядок. И он как раз тот человек, который его обеспечит.

«Значит, Уда бен-Сали мёртв, — подумал он, отпив глоток сока. — Большая неудача для Уды, но для Организации ущерба, можно сказать, нет. У Организации имелся доступ если не к морю денег, то ко множеству вполне внушительных озёр. Одно из самых маленьких наполнял Уда». Стакан с остатками апельсинового сока упал со стола, но, к счастью, ковёр не испачкал. Предпринимать ничего не требовалось ни ему самому, ни каким-то мелким подчинённым.

— Ахмед, это печальная новость, но ничего важного не произошло. Делать по этому поводу ничего не нужно.

— Всё будет, как вы скажете, — почтительно ответил Ахмед Муза Матвалли и отключил телефон.

Это был клонированный телефон, купленный у уличного воришки ради одного этого разговора. Через несколько минут он полетит в реку Тевере — Тибр — с моста Святого Ангела. Стандартная мера безопасности, которую предпринимали всякий раз, когда требовалось поговорить с верховным главой Организации, истинная личность которого была известна лишь нескольким избранным из правоверных. На высших уровнях Организации безопасностью занимались всерьёз. Все руководители изучали различные пособия для подготовки офицеров разведки. Лучшее было куплено у бывшего офицера КГБ, который умер после совершения сделки, поскольку именно так было написано в предоставленной им книге. Правила были простыми и ясными, и они ни на волосок не отклонялись от них. Другим случалось вести себя небрежно, и все они поплатились за свою глупость. Не существующий более СССР был ненавистным врагом, но его ставленники не были дураками. А всего лишь неверными. Америка, Великий Сатана, оказала благодеяние всему миру, уничтожив этого урода среди наций. Естественно, при этом они руководствовались только своими собственными интересами, но случившееся тоже было записано рукой бога, поскольку пошло во благо истинной вере, ибо ни одному человеку не под силу то, на что способен Аллах.

Глава 19 Пиво и убийство

Полет до Мюнхена прошёл исключительно спокойно. Немецкие таможенники держались официально, но времени попусту не тратили, и вскоре такси «Мерседес-Бенц» уже везло братьев Карузо в гостиницу «Байеришер».

Следующим объектом был некто по имени Анас Али Атеф, согласно имеющимся сведениям, египтянин по национальности и инженер-строитель по образованию, если не по профессии. Рост примерно пять футов девять дюймов, 145 фунтов веса, чисто выбрит. Тёмные волосы и темно-коричневые глаза. По непроверенным данным, мастер рукопашного боя и хорошо владеет оружием — когда оно при нём. Его считали курьером противника, а также вербовщиком. Один из втянутых им в террористическую организацию совершенно определённо был застрелен несколько дней назад в Де-Мойне (Айова). В лэптопах братьев имелись адрес и фотография объекта. Ездил на спортивном автомобиле «Ауди ТТ» серо-стального цвета. Был известен даже номер машины. Имелась проблема: он жил с немкой по имени Трудл Хайнц и, возможно, любил её. Её фотография тоже прилагалась. Не сказать чтобы модель из «Викториаз сикрет», но и не страшилище — каштановые волосы, синие глаза, пять футов три дюйма, 120 фунтов. Приятная улыбка. «Очень плохо, — подумал Доминик, — что ей нравятся не те мужчины, но это уже не наша, а её проблема».

Анас регулярно посещал для молитвы одну из немногочисленных мюнхенских мечетей, очень кстати находившуюся всего в квартале от его дома. Поселившись в гостинице и переодевшись, Доминик и Брайан взяли такси, приехали в нужный район и нашли очень хороший Gasthaus — гриль-бар — со столиками на тротуаре, откуда было весьма удобно наблюдать за окрестностями.

— Неужели все европейцы любят есть, сидя на тротуаре? — подумал вслух Брайан.

— Вероятно, это легче, чем пойти в зоопарк, — ответил Доминик.

Дом оказался четырехэтажным. Выкрашен в белый цвет. Пропорциями походил на цементный блок, а общим видом, несмотря на плоскую крышу, — на сарай. И ещё он был поразительно чистым, как будто для Германии являлось нормой, чтобы всё было стерильно, словно операционная в клинике Мейо. Но вряд ли это можно было счесть достаточной причиной для критики. Даже автомобили здесь были не такими грязными, как в Америке.

— Was darf es sein? — спросил официант, возникнув около столика.

— Zwei Dunkelbieren, bitte, — ответил Доминик, использовав примерно треть словарного немецкого запаса, оставшегося у него со школы. Из остального значительную часть составляла фраза о том, как найти Herrenzimmer^[649] — такой вопрос полезно уметь задавать на любом языке.

— Американец, да? — поинтересовался официант.

— А что, у меня такой ужасный акцент? — дружелюбно улыбнулся Доминик.

— Ваш выговор нисколько не похож на баварский, и видно, что одежда американская, — ответил официант с такой непринуждённостью, будто сообщал, что небо голубое.

— Что ж, в таком случае, сэр, принесите нам, пожалуйста, два бокала тёмного пива.

— Два Kulmbachers, sofort^[650], — ответил мужчина и заторопился внутрь.

— Мне кажется, Энцо, что мы только что получили небольшой урок, — вполголоса произнёс Брайан.

— При первом же удобном случае надо купить какую-нибудь местную одежду. У всех людей есть глаза, — согласился Доминик. — Проголодался?

— Могу что-нибудь съесть.

— Посмотрим, есть ли у них меню на английском.

— Это, вероятно, мечеть, куда ходит наш друг — там, дальше по дороге, — осторожно, одними глазами указал Брайан.

— Значит, он может пройти мимо...

— По мне, так это очень даже вероятно, братишка.

— И нам не отвели никакого определённого времени, если я не ошибаюсь, верно?

— Но ведь тот парень сказал, что они не станут указывать нам, как сделать дело, а только объяснят, кто наш объект и почему, — напомнил брату Брайан.

— Прекрасно, — заметил Энцо, увидев стремительно приближавшегося официанта с пивом. Обслуживание здесь оказалось настолько быстрым, насколько мог хотеть посетитель. — Danke sehr^[651]. У вас есть меню на английском языке?

— Конечно, сэр. — Он, словно по волшебству, извлёк из кармана передника картонную папочку.

— Очень хорошо. Благодарю вас, сэр.

— Он, наверно, закончил официантский университет, — сказал Брайан, когда официант снова удалился. — Но подожди, ты ещё не видел Италии. Вот там — настоящие художники. В тот раз, когда я был во Флоренции, мне показалось, что сукин сын просто читает мои мысли. У него, наверно, была докторантура за плечами.

— В этом здании нет никакого крытого гаража, — сказал Доминик, решительно возвращаясь к делу. — Вероятно, стоянка за домом.

— А что, Энцо, «Ауди ТТ» — это достойная тачка?

— Машина немецкая. Они здесь делают вполне приличные автомобили. «Ауди», конечно, не «Мерседес», но и не какое-нибудь югославское барахло. Точно не помню; возможно, о нём даже ничего не печатали в «Мотор тренд». Но я знаю, как он выглядит: этакий гладкий... На нём, пожалуй, можно быстро гонять. Здесь у них очень хорошие автобаны — так они называют свои шоссе. Ехать по Германии все равно, что гоняться на «Инди-500»^[652], во всяком случае, так утверждают немцы. Лично я ещё не видел немца, который ездил бы на медленной тачке.

— Имеет смысл, — отозвался Брайан, просматривая меню. Названия блюд были, естественно, на немецком языке, но под каждой строчкой шёл перевод на английский. Впечатление было такое, словно меню предназначалось не для американцев, а для англичан. Ведь в Германии все ещё сохранились базы НАТО. «Наверно, для обороны уже не от русских, а от французов», — подумал Доминик, усмехнувшись собственной мысли. Хотя, если вспомнить историю, немцам не особенно требовалась помощь для защиты от угроз с того направления.

— Что желаете заказать, mein Herren? — спросил официант, вновь появившись с такой быстротой, будто его перенесла магическая сила.

— Прежде всего, скажите, как вас зовут, — потребовал Доминик.

— Эмиль. Ich heisse Эмиль.

— Спасибо, Эмиль. Я закажу sauerbraten^[653] и картофельный салат.

Подошла очередь Брайана.

— А я — bratwurst. Вы позволите заодно задать вам вопрос?

— Конечно, — ответил Эмиль.

— Это ведь мечеть, там дальше по улице? — Брайан указал пальцем в ту сторону.

— Да, мечеть.

— Но разве это обычно для вас?

— В Германии живёт много приезжих рабочих из Турции, а они все мусульмане. Они не станут есть sauerbraten или пить пиво. И отношения у них с нами, немцами, не слишком хорошие, но что мы можем с этим поделать? — официант пожал плечами, почти не выдавая своего неудовольствия сложившимся положением.

— Благодарю вас, Эмиль, — сказал Брайан, и Эмиль заторопился внутрь выполнять заказ.

— Что это ты затеял? — удивлённо спросил Доминик.

— Они их очень не любят, но понятия не имеют, что можно предпринять. Кроме того, здесь демократия, точно так же, как и у нас, и поэтому они должны быть вежливыми с нами. Спроси на улице лютого фрица, и он скажет тебе, что, мягко выражаясь, не испытывает большой любви к этим «приезжим рабочим», но больших неприятностей из-за этого не случается: так, драки время от времени. Как я слышал, чаще всего — стычки в барах. Так что, думаю, турки все же научились пить пиво.

— Откуда ты все это знаешь? — ещё больше изумился Доминик.

— В Афганистане немцы держат свой контингент. Мы жили по соседству — в смысле наши лагеря находились рядом, — встречались просто так, и я разговаривал кое с кем из офицеров.

— А нам-то что?

— Они немцы, братишка, а эта компания состояла только из профессионалов, ни одного любителя, — заверил брата Альдо. — Разведчики. По физической подготовке нисколько не уступают нам, отлично знают горы и прекрасно натасканы по части основной подготовки. Их солдаты пробирались куда угодно, незаметно, словно воры, и менялись шапками, значками и всем таким. И ещё они чуть не ящиками таскали с собой пиво, причём разных сортов, так что мои парни их вроде как полюбили. Как друзей. И, знаешь, пиво у них совсем недурное.

— Как и в Англии. Пиво в Европе это своего рода религия, и все считают нужным ходить в церковь.

Тут появился Эмиль с ленчем — Mittagessen по-немецки, — и братья сразу убедились, что пища здесь тоже вкусная. Но за едой оба не забывали поглядывать на дом.

— Альдо, это не картофельный салат, а самый настоящий динамит, — сообщил Доминик. — Никогда не ел ничего подобного. Много уксуса и сахара — приятно пощипывает небо.

— Не все хорошие блюда итальянские.

— Знаешь, когда вернёмся домой, нужно будет попытаться найти немецкий ресторан.

— Полностью согласен. О, смотри, Энцо, смотри!

Это был не их объект, а лишь его сожительница, Труди Хайнц. Она вышла из дома и оказалась точно такой, какой её представляли фотографии, хранящиеся в их компьютерах. Достаточно хорошенькая, чтобы мужчины оборачивались ей вслед, но не кинозвезда. Похоже, что в детстве она была белобрысенькой, но в подростковом возрасте волосы изменили свой цвет. Красивые ноги — лучше, чем у многих. Какая жалость, что такая милая девушка связалась с террористом. Возможно, он использовал её в качестве элемента своей «крыши», но и в этом случае он имел весьма ощутимый дополнительный выигрыш. Если только они не жили как брат с сестрой, во что, глядя на женщину, было трудно поверить. Оба американца задумались о том, какие именно могли быть между ними отношения. Впрочем, ничего определённого сказать было нельзя. Она перешла на противоположную сторону улицы, но не остановилась около мечети. Стало быть, сейчас она направлялась в какое-то другое место.

— Я думаю... если он ходит в мечеть, мы сможем приколоть его на выходе. Вокруг много народу, так что... — рассуждал полушёпотом Брайан. — А что, мысль неплоха. Только нужно будет сегодня же посмотреть, насколько этот парень соблюдает обряды, и большая ли будет толпа.

— Назовём это первым вариантом, — ответил Доминик. — Но сначала давай покончим с едой и раздобудем одежду, которая была бы нам больше к лицу.

— Согласен, — сказал Брайан. Он посмотрел на часы: 14.00. Дома восемь утра. Разница во времени с Лондоном только один час — можно не обращать внимания.

* * *

Джек пришёл раньше, чем обычно. Его снедало жгучее любопытство по поводу того, как могла складываться продолжающаяся в Европе операция, и он пытался предугадать, что же именно покажут сегодняшние сообщения.

Впрочем, все они оказались довольно обычными, если не считать серии посланий, касающихся смерти Сали. МИ-5 с полной уверенностью сообщило в Лэнгли о том, что его смерть произошла в результате сердечного приступа, вызванного, по всей вероятности, аритмией, начавшейся без видимых причин. Именно это говорилось в официальном заключении патологоанатома, производившего вскрытие, после которого к трупу допустили поверенных семьи. Сейчас шли необходимые приготовления для того, чтобы доставить его домой, в Саудовскую Аравию. Его квартиру негласно посетила команда лондонской Специальной службы, которая тщательно обыскала её, но так и не нашла ничего интересного. В офисе скопировали все данные с жёсткого диска компьютера. Теперь их изучением должны были заняться полицейские хакеры. Джек понимал, что на это могло уйти много времени. Зашифрованные сведения технически поддавались обнаружению и расшифровке, но ведь, теоретически рассуждая, можно и пирамиды Гизы разобрать по камешку, чтобы найти сухую травинку, залетевшую в щель кладки одной из них. Если у Сали хватило ума распихать фрагменты секретных данных по разным местам, о которых не знал никто, кроме него, или использовать код, ключ к которому он хранил в собственной памяти... что ж, в таком случае задача становилась чертовски сложной. Но был ли он достаточно умён? «Вероятно, нет, — подумал Джек, — но с определённостью можно будет это сказать, только хорошо присмотревшись к человеку; потому-то люди всегда присматриваются друг к другу». На это потребуется, самое меньшее, неделя. А если этот маленький бабник действительно разбирался в шифрах, кодах и ключах, то месяц или больше. Но лишь после обнаружения скрытой информации можно будет с уверенностью сказать, что он был участником игры, а не просто любителем или вовсе случайно подвернувшимся посторонним человеком. Этим будут заниматься квалифицированные люди из Штаба правительственной связи. Но даже самому умному из них окажется не под силу раскрыть сведения, хранившиеся в его голове и унесённые смертью.

— Привет, Джек, — сказал, входя, Виллс.

— Доброе утро, Тони.

— Прилежность очень похвальна. Что они ещё выяснили о нашем покойном друге?

— Очень немного. Вероятно, сегодня к вечеру его отправят домой — в виде посылочки авиапочтой. Патолог записал сердечный приступ. Так что наши парни чисты.

— Ислампредпочитает, чтобы от тела избавились быстро и погребли его в неподписанной могиле. Так что если тело уйдёт под землю, то уже с концами. И не будет никакой эксгумации, чтобы провести повторное исследование на яды и все такое.

— Значит, это действительно наших рук дело? Чем же мы пользовались? — возбуждённо спросил Райан.

— Джек, я не знаю и не хочу знать, что мы могли быть как-то причастны к его безвременной смерти. И, больше того, не имею ни малейшего желания что-то выяснять. И тебе следует вести себя точно так же.

— Тони, чёрт возьми, как вы можете участвовать во всех этих делах и не проявлять любопытства? — удивился Джек-младший.

— Необходимо понять, что именно знать совершенно бесполезно, и научиться не рассуждать и не гадать об этих вещах, — ответил Виллс.

— Угу, — с сомнением в голосе отозвался Джек. Точно, я слишком молод для этого дерьма, мысленно добавил он. Тони был мастером своего дела, но жил в яшике. Точно так же, как Сали в данный момент, подумал Джек, а ведь ящик не самое лучшее место для жизни. И кроме того, мы действительно пришлёпнули его задницу. Как именно, он не знал. Наверно, можно спросить маму о том, какой препарат или другая химия приводит к такому эффекту, но, нет, этого он сделать не мог. Она, ясно, как ад, сообщит отцу, и Большой Джек, ясно, как ад, захочет узнать, почему его сын задал такой вопрос — и может даже заранее отгадать ответ. Так что, нет, об этом не могло быть и речи. Совершенно.

Постепенно расширяя круг обзора, Джек принялся изучать перехваты документов, так или иначе связанных со смертью Сали.

В сегодняшних документах Эмир не упоминался. Они сменяли друг друга на экране, но отсылки к предшествовавшим документам лимитировались ранее установленным Тони уровнем. Предложение об организации более масштабного анализа перехватов в Форт-Миде и Лэнгли не получило одобрения наверху; неутешительно, но нисколько не удивительно. Даже возможности Кампуса имели пределы. Джек понимал нежелание начальства рисковать тем, что кто-то удивится поступившему запросу и, не найдя того, кто его сделал, предпримет более глубокое расследование. Но ведь такие запросы тысячами ежедневно сыпались туда и сюда, и один лишний не мог вызвать большого шума, не так ли? Однако он решил не спрашивать об этом. Не было никакого смысла в самом начале новой карьеры приниматься раскачивать лодку или хотя бы совершать действия, которые могут быть истолкованы именно так. Но он всё же ввёл в свой компьютер инструкцию просматривать все вновь поступающие документы в поисках слова «эмир». Если оно попадётся, он сможет отметить документ и получить достаточно твёрдую базу для будущего исследования — если попадётся. Однако такой позывной, по его мнению, должен был принадлежать определённой и весьма примечательной персоне, даже если допустить, что единственное упоминание о ней в файлах ЦРУ можно истолковать как «семейную шутку». Эти слова принадлежали старшему аналитику Лэнгли, обладавшему весомым авторитетом в своей организации и, следовательно, в этой тоже. Кампус представлял собой учреждение, предназначенное для исправления ошибок ЦРУ и/или дополнения его возможностей, но, поскольку штатная численность Кампуса значительно меньше, здесь должны были принимать на вооружение многие идеи, рождавшиеся в предположительно неспособном к реальным действиям Управлении. Джек не видел в этом большого смысла, но, увы, Хенли не консультировался с ним, когда организовывал своё агентство, и, по-видимому, он должен поверить в то, что руководство Кампуса знает своё дело. Но, как говорил Майк Бреннан о полицейской работе, предположение является матерью всех неудач. Эта пословица была очень популярна в ФБР. Ошибки допускают все, и значение любой ошибки прямо пропорционально высоте положения, которое занимает ошибающийся. Но люди, сидящие наверху, не любят, когда им напоминают об этом универсальном законе. Поэтому никто и не напоминает.

* * *

Они купили одежду в магазине готового платья. Она не так уж сильно отличалась от того, что можно было бы купить в США, но из-за мелких деталей нисколько не походила на неё. Пришлось к ней купить и обувь. Переодевшись в гостинице, они снова вышли на улицу.

Перевоплощение почти сразу же получило высокую оценку: какая-то немка обратилась к Брайану с просьбой объяснить, где находится Hauptbahnhoff. Ему пришлось ответить по-английски, что он здесь впервые. Немка принуждённо улыбнулась в ответ и кинулась со своим вопросом к другим прохожим.

— Она искала главный вокзал, — объяснил Доминик.

— В таком случае почему она не может взять такси? — удивился Брайан.

— Мы живём в несовершенном мире, Альдо. Зато ты теперь должен стараться как можно больше походить на настоящего краута^[654]. Если кто-нибудь снова обратится к тебе, просто скажи: Ich bin ein Auslander. Это означает: я иностранец, и на этом, скорее всего, разговор окончится. Если же от тебя не отстанут, то, скорее всего, повторят свой вопрос на таком хорошем английском языке, какой ты вряд ли сможешь услышать в Нью-Йорке.

— Эй, гляди! — Брайан указал на золотые арки «Макдоналдса» которые показались ему более родными и дорогими, чем даже звёздно-полосатый флаг над американским консульством. Впрочем, ни один из братьев не пожелал отправиться туда, чтобы поесть. Слишком уж хороша была местная пища. В гостиницу «Байеришер» они вернулись, когда сумерки уже совсем сгустились.

* * *

— Что ж, они приехали в Мюнхен, нашли нужный дом и мечеть, но с ним пока ещё не познакомились, — сообщил Грейнджер Хенли. — Хотя успели рассмотреть его подружку.

— Значит, все идёт нормально? — спросил сенатор.

— Жаловаться пока что не на что. Немецкая полиция нашим другом не интересуется. Контрразведка знает, кто он такой, но дело на него там пока что не завели. Там имеются определённые проблемы со своими собственными мусульманами, за некоторыми из них установлено наблюдение, но этот парень ещё не засветился. И Лэнгли на них не нажимает. У них сегодня не такие уж хорошие отношения с Германией.

— Что же для нас хорошо и что плохо?

— Есть и то, и другое, — кивнул Грейнджер. — Они не могут предоставить нам обширную информацию, зато нам не нужно тревожиться насчёт того, как оторвать «хвост». Немцы забавный народ. Если ты не забываешь вовремя вытирать нос и вообще все in Ordnung^[655], можешь считать себя в практически полной безопасности. Если же ты заступишь за черту, они смогут здорово попортить тебе жизнь. Как показывает история, полицейские у них всегда были отличными, чего не скажешь о шпионах. Советы и Штази^[656] наводнили их разведку своими агентами, и немалое количество сидит там до сих пор.

— Они проводят «чёрные» операции?

— Можно считать, что нет. Слишком уж сильно в их культуре развито уважение к закону. Они воспитывают честных людей, которые играют по правилам, а это страшно вредит успеху специальных операций — если они иной раз что-то пытаются устроить, то, как правило, проваливаются самым страшным образом. Знаешь, я готов держать пари, что средний немецкий гражданин даже платит налоги вовремя и полностью.

— Но ведь их банкиры отлично умеют играть в игры мирового масштаба, — возразил Хенли.

— Это верно. Возможно, как раз поэтому международные банкиры не знают такого понятия, как лояльность к своей стране, — не скрывая сарказма, ответил Грейнджер.

— Ленин когда-то сказал, что для капиталиста родина — это место, в котором он находится, когда совершает очередную сделку. И, вероятно, был не так уж далёк от истины, — без особой охоты согласился Хенли. — Кстати, ты видел вот это? — Он передал Грейнджеру листок с запросом на проведение глубокого поиска, связанного с человеком, скрывающимся за псевдонимом «Эмир».

Начальник оперативного отдела просмотрел записку и вернул боссу.

— Он не объясняет, почему это должно быть таким уж необыкновенно важным.

Хенли кивнул.

— Именно поэтому я и отказал. Но... ты же понимаешь, что инстинкт заставил его насторожиться, а мозгов хватило, чтобы задать вопрос.

— Да, мальчишка очень неглуп.

— Именно. Потому-то я попросил Рика поместить его в одной комнате с Виллсом, чтобы тот выполнял обязанности инструктора. Тони весьма толков, но предпочитает не высовываться. Джек в его обществе сможет изучать профессию и попутно узнавать о присущих ей ограничениях. А мы узнаем, насколько сильно эти ограничения будут его раздражать. Если малыш останется с нами, его может ожидать большое будущее.

— Ты думаешь, что он обладает отцовским потенциалом? — спросил Грейнджер. Перед тем, как подняться на предельную высоту, Большой Джек занимал весьма почётную, хотя и несуществующую должность короля разведчиков.

— Я думаю, что он способен достичь его уровня. Но в любом случае эта история с «Эмиром» представляется мне весьма показательной. И открытие может иметь большое значение. Мы мало знаем о том, как противники строят свою деятельность. Но в общем, Сэм, все проходит по учению Дарвина. Плохие парни учатся на ошибках своих предшественников и набираются ума — на наши с тобой никели. Они уже больше не высовываются и не напрашиваются на «умную бомбу», которую мы теперь способны загнать любому из них точно в задницу. Они не лезут в телезвезды. Наверняка появление на экранах может потешить самолюбие, но с очень большой вероятностью ведёт к гибели. Стадо газелей никогда не побежит туда, где расположился прайд львов — разве что случайно.

— Ты прав, — согласился Грейнджер, припомнив рассказы о том, как один из его предков, служивший в Девятом кавалерийском полку, разбирался с непокорными индейцами. Некоторые вещи очень мало изменялись с течением времени. — Джерри, проблема заключается в том, что мы можем лишь строить предположения насчёт того, как построена их организация. А предположение — это не знание.

— В таком случае расскажи мне, что предполагаешь ты, — потребовал Хенли.

— Помимо верхушки, о которой мы ничего не знаем, даже один это человек или какой-то комитет, в ней имеется ещё, как минимум, два уровня. Выяснить точнее мы пока не в состоянии. И ещё, собственно убийцы. Мы можем устранить всех, о ком знаем, но это будет всё равно что подстригать траву на лужайке. Ты её стрижёшь, она растёт, ты стрижёшь, она растёт, и так до бесконечности. Если хочешь убить змею, самое надёжное отрубить ей голову. Да, конечно, мы все это прекрасно понимаем. Вся штука в том, чтобы отыскать голову, потому что это виртуальная голова. Один там человек или несколько, но эта верхушка, Джерри, действует в том же ключе, что и мы сами. Именно поэтому мы сейчас производим нашу разведку боем — чтобы посмотреть, не вывалятся ли какие-нибудь дополнительные сведения. На это работают все наши аналитические войска — и здесь, и в Лэнгли, и в Форт-Миде.

Хенли тяжело вздохнул.

— Да, Сэм, я всё это знаю. И, возможно, что-то и впрямь вывалится. Но ведь терпение — это мать жизненного успеха. Враги сейчас, вероятно, загорают себе на солнышке и радуются тому, что жестоко оскорбили нас, что убили наших женщин и детей...

— Джерри, это никому не может нравиться, но, вспомни, даже богу потребовалось семь дней, чтобы создать мир.

— Ты что, решил проповедовать мне Писание? — спросил Хенли и, прищурившись, взглянув на своего собеседника.

— Видишь ли, дружище, принцип «око за око» меня в общем-то устраивает, но сначала это самое око необходимо найти. Мы должны быть терпеливыми.

— Знаешь, когда мы обсуждали с Большим Джеком создание этого самого заведения, я был настолько глуп, что не сомневался: мы сумеем очень быстро решить все эти проблемы, если у нас будут необходимые возможности.

— Мы можем действовать намного быстрее, чем это когда-нибудь удастся правительству, но мы не герои «Человека от ДЯДИ»^[657]. Посуди сам, операция только началась. Мы нанесли только один удар. Чтобы дождаться какого угодно реального ответа с той стороны, нужно ещё как минимум три. Терпение, Джерри.

— Да, конечно. — Он не стал добавлять, что разница между часовыми поясами нисколько не облегчает ожидания.

* * *

— Знаете, есть ещё кое-что.

— Ты о чём, Джек? — спросил Виллс.

— Было бы лучше, если бы мы знали, как идёт операция. Это позволило бы нам немного эффективнее организовать нашу собственную охоту за информацией.

— Такое положение называется разделением функций.

— Нет, это называется дерьмом собачьим, — огрызнулся Джек. — Если мы играем одной командой, то можем оказать помощь. Вещи, которые на первый взгляд воспринимаются как не связанные между собой, в контексте выглядят совсем по-иному. Тони, весь этот дом, в котором мы сидим, разбит на такие, как у нас с вами, клетушки, верно? А ведь отгораживание друг от друга, как это делают в Лэнгли, не помогает успеху работы. Может быть, я что-то недопонимаю, а?

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, но система работает не так.

— Да я же заранее знал, что вы скажете именно эти слова, но, черт меня побери, как мы сможем узнать, на чём прокололось ЦРУ, если сами шаг в шаг повторяем их операцию? — не отступал Джек.

«А ведь готового ответа, который удовлетворил бы этого любопытного парня, просто нет. Или есть? — спросил себя Виллс. — Пожалуй, что нет. А малыш чертовски быстро уловил суть дела. Чему же ещё он мог научиться в Белом доме? Можно дать голову на отсечение, что он задавал там множество вопросов. И выслушивал все ответы. И даже обдумывал их».

— Мне очень не хочется это говорить, Джек, но я всего лишь твой инструктор, а не Большой Босс всего этого заведения.

— Да, я понимаю. Извините, что пристал к вам. Наверно, я привык к тому, что мой папа обладал способностью заставлять события происходить... во всяком случае, так мне казалось. Не всегда по своей воле и не каждый раз... Может быть, нетерпение это наша семейная черта. — Это было верно вдвойне, потому что мама была хирургом, и, когда записывала планы в ежедневнике, большая часть намеченного сопровождалась пометкой: «Немедленно!!!» Трудно заставить себя сидеть целыми днями за рабочим столом — урок, который его отцу, вероятно, пришлось усвоить в те времена, когда Америка жила под прицелом действительно опасного врага. Террористы могли жалить, но были не в состоянии причинить серьёзный вред, хотя однажды, в Денвере, и попытались. Эти парни походили не на летучих мышей-кровососов, а на роящихся насекомых...

Но ведь москиты являются переносчиками жёлтой лихорадки, не так ли?

* * *

Далеко к югу от Мюнхена, в греческом порту Пирей, портальный кран снял контейнер с палубы судна и опустил на платформу ожидавшего тягача. После того, как груз закрепили, могучий «Вольво» вывез контейнер из порта и потащил в обход Афин на север, в горы Греции. В декларации было записано, что груз адресован в Вену. Так что большой партии колумбийского кофе предстоял довольно долгий безостановочный переезд по хорошим шоссе. Портовой охране не пришло в голову осмотреть содержимое контейнера, поскольку все накладные были в полном порядке и имели все требуемые штрих-коды. Но совсем другие люди уже приготовились обработать должным образом ту часть содержимого контейнера, которая вовсе не предназначалась для заваривания в кипятке и разбавления сливками. Для того, чтобы разделить целую тонну кокаина на разовые дозы и разложить по пакетикам, требуется немало народу, но в распоряжении наркоторговцев имелся одноэтажный склад, недавно приобретённый именно для этой задачи, а потом они разъедутся по всей Европе, благословляя Европейский Союз, устранивший границы между государствами. Прибытие этого груза послужило подтверждением верности партнёра своему слову, и моральный выигрыш получил наконец-то подкрепление в виде живых денег. Работа продолжалась всю ночь, в течение которой европейцы спали сном праведников, даже те, которым предстояло совсем скоро встретиться с уличными распространителями и приобрести у них пакетик порошка.

* * *

Объект они увидели в половине десятого следующего утра. Братья завтракали в ресторанчике Gasthaus'a^[658] на расстоянии в полквартала от того кафе, где работал их знакомец Эмиль, а Анас Али Атеф целеустремлённой походкой прошёл в двадцати футах от близнецов, которые ели штрудель и пили кофе в окружении двух десятков граждан Германии. Атеф не заметил, что за ним наблюдают; он смотрел вперёд и не принимал никаких мер, которые позволили бы обнаружить «хвост», как это делал бы обученный агент. Очевидно, он чувствовал себя здесь в безопасности. И это было хорошо.

— А вот и наш мальчик, — сказал Брайан, заметивший его первым. Как и в случае с Сали, голову араба не окружал никакой ореол, облегчавший опознание, но он в точности походил на свои фотографии и вышел из того самого дома. Усы полностью исключали ошибку в идентификации. Одет вполне нормально, хотя и не слишком роскошно. Если бы не усы и цвет кожи, он вполне мог бы сойти за немца. В конце квартала он сел в трамвай, шедший куда-то в восточном направлении.

— Что ты думаешь? — спросил Доминик брата.

— Может быть, отправился позавтракать с приятелем, или обсудить действия по уничтожению неверного Запада — откуда мы знаем, а?

— Да, было бы хорошо проследить за ним, но ведь в наши обязанности не входит проведение расследований, верно? Этот подонок завербовал, самое меньшее, одного из убийц. И потому, Альдо, заслужил занесение в наш дерьмовый список.

— Согласен с тобой, братишка, — ответил Брайан. За время, прошедшее с тех пор, как братья покинули Америку, он совершенно изменился. Атеф был для него лишь лицом, которое следовало опознать, и задницей, куда следовало ткнуть волшебной ручкой. Кроме того, араб представлял какое-то значение ещё и для бога, который должен был поговорить с ним по-своему, но это относилось к юрисдикции, в настоящее время никоим образом не касающейся братьев.

— Если бы операцию проводило Бюро, то уже сейчас в его квартире торчала бы команда. По крайней мере, скопировали бы содержимое его компьютера.

Брайан кивнул.

— А что теперь?

— Посмотрим, пойдёт ли он в мечеть, и если да, то решим, как будет удобнее подколоть его — на входе или на выходе.

— А тебя не тревожит, что все идёт слишком быстро? — довольно громко спросил Брайан.

— Конечно, можно было бы сидеть в гостиничном номере и дрочить потихоньку, но, знаешь ли, говорят, от этого бывают мозоли.

— Да, я тоже слышал.

Закончив завтрак, они оставили деньги на столе, но без больших чаевых. Слишком широкими жестами они обязательно выдали бы себя как американцев.

* * *

Ездить трамваем, конечно, совсем не так удобно, как на своём автомобиле, зато здесь имелось большое преимущество — не приходилось искать место для стоянки. Европейские города строились без учёта массового использования автомобилей. Как, впрочем, и Каир, и пробки там бывали совершенно ужасающие, даже хуже, чем здесь, но, по крайней мере, в Германии существовал надёжный общественный транспорт. Поезда были великолепны. Качество путей не могло не восхищать человека, который немного учился на инженера — неужели действительно немного? — спросил он себя, — тогда ему казалось, что прошла целая жизнь. Немцы были любопытным народом. Сдержанные, любители формальностей и с таким чувством превосходства по отношению ко всем другим расам! На арабов они смотрели свысока — и, вообще-то, на большинство европейцев тоже, — и открыли двери для иностранцев только потому, что в их собственных законах — принятых по приказу американцев шестьдесят лет назад, после Второй мировой войны, — было сказано, что они обязаны это сделать. Но раз их вынудили, они так и поступили, почти без жалоб, потому что эти безумцы так повиновались закону, словно он был собственноручно записан богом. Они были самыми послушными людьми из всех, с кем ему когда-либо приходилось сталкиваться, но за готовностью к повиновению у них скрывалась способность к насилию — организованному насилию, — какого мир до тех пор не знал. Ещё живы многие люди, помнящие, как немцы истребляли евреев. Они даже преобразовали свои концлагеря в музеи, но в этих музеях все строения и механизмы были полностью пригодны для использования, как будто все это сохранялось про запас. Как жаль, что они не могли проявить политическую волю снова заняться этим полезным делом.

Евреи четыре раза унизили его страну и при этом убили самого старшего из его братьев, Ибрагима, — на Синае, где он управлял советским танком «Т-62». Анас не помнил Ибрагима. Он был тогда ещё слишком мал и лишь по фотографиям знал, как тот выглядел, хотя мать до сих пор оплакивала его. Брат погиб, пытаясь завершить дело, начатое немцами, но потерпел неудачу и был убит снарядом, выпущенным из пушки американского основного танка «М60А1» во время сражения за Китайскую ферму — так называлось укрепление, построенное японцами в районе Суэцкого канала по заказу англичан, когда те ещё управляли и Египтом, и Аравией. Это американцы всё время защищали евреев. Американские евреи управляли страной. Потому-то они снабжали его врагов оружием, добывали для них разведывательную информацию и так любили убивать арабов.

Однако даже жестоко проигранная война не избавила немцев от высокомерия. Только переадресовала его. Он хорошо видел это в трамвае по коротким косым взглядам пассажиров, по тому, как старухи поспешили отойти от него на несколько шагов.

— Когда я выйду, кто-нибудь, вероятно, протрёт поручень, за который я держался, дезинфицирующей салфеткой, — проворчал себе под нос Анас. — Клянусь пророком, до чего же неприятные люди.

Поездка заняла ровно семь минут, а потом он вышел на Домштрассе. Оттуда ему нужно было пройти ещё квартал пешком. По пути он видел множество враждебных глаз, или же, что было ещё хуже, взгляды просто скользили по нему и перебегали куда-то дальше, как будто перед ними был не человек, а бездомный пёс. Как хорошо было бы провести акцию здесь, в Германии — прямо в Мюнхене! — но полученные им приказы были совершенно определёнными.

Он направлялся в кофейню. Фа'ад Рахман Ясин уже находился там. Одет он был небрежно, как рабочий. В этом кафе было много таких.

— Салам алейкум, — приветствовал его Атеф.

— Алейкум салам, — отозвался Фа'ад. — Выпечка здесь превосходная.

— Да, — согласился Атеф. Он негромко говорил по-арабски. — Так что нового, мой друг?

— Нашим людям понравились события прошлой недели. Мы замечательно встряхнули американцев, — сказал Фа'ад.

— Для того чтобы они отреклись от израильтян — недостаточно. Они любят евреев сильнее, чем родных детей. Помяни моё слово. И теперь они набросятся на нас.

— Каким же образом? — удивился Фа'ад. — Набросятся, конечно, но лишь на тех, о ком пронюхали их разведывательные агентства. Но ведь это только ещё больше воспламенит правоверных и продвинет наше дело вперёд. А о нашей организации они не знают ничего. Они даже не знают нашего названия. — Причина этого была проста: организация просто не имела названия. Слово «организация» служило лишь обозначением для объединения правоверных.

— Надеюсь, что ты прав. Так какие же будут для меня новые поручения?

— Пока что у тебя все идёт хорошо: трое из тех людей, которых ты отыскал, приняли мученическую смерть в Америке.

— Трое? — Атеф был приятно удивлён. — Я не ошибусь, если предположу, что они умерли достойно?

— Они умерли со святым именем Аллаха. Этого вполне достаточно. У тебя есть ещё новобранцы для нас?

Атеф отхлебнул кофе.

— Прямо сейчас — нет, но два человека определённо склоняются в нужную сторону. Ты же понимаешь, это не так легко. Даже истинно правоверные питают излишнее пристрастие к плодам земной жизни. — Сказанное, безусловно, в полной мере относилось и к нему самому.

— Ты хорошо поработал для нашего дела, Анас. Лучше действовать наверняка, чем обмануться в своих ожиданиях. Не торопись. Мы можем позволить себе быть терпеливыми.

— Насколько же? — поинтересовался Атеф.

— У нас есть новые планы относительно Америки. Нужно ужалить их посильнее. В прошлый раз мы убили сотни. На следующий убьём тысячи, — пообещал Фа'ад; его глаза сверкнули.

— Как же именно? — быстро спросил Атеф. Он вполне может — он обязательно должен! — войти в мозговой центр и разрабатывать планы. Имея техническое образование, он же идеально подходит для таких вещей. Неужели они этого не знают? Наверно, в организации было много таких, кто умел думать только яйцами, но не мозгами.

— Я не вправе сказать тебе это, мой друг. — Фа'ад Рахман Ясин, конечно же, не сказал, что сам этого не знает. Высшие руководители организации недостаточно доверяли ему; знай он об этом, то, конечно же, почувствовал бы себя оскорблённым.

Сын шлюхи, скорее всего, сам ничего не знает, — подумал Атеф.

— Приближается час молитвы, мой друг, — сказал Анас Али Атеф, взглянув на часы. — Не хочешь пойти со мной? До моей мечети отсюда всего десять минут. — Действительно, приближалось время намаза. Предложение же служило ещё и испытанием для коллеги, проверкой его преданности истинной вере.

— Как скажешь. — Оба поднялись, дошли до остановки трамвая и через пятнадцать минут вышли из него на расстоянии квартала от мечети.

* * *

— Альдо, на старт, — сказал Доминик. Они осматривали район — исключительно для того, чтобы как следует прочувствовать место действия. Тут-то и появился их клиент, шедший по улице в сопровождении, по-видимому, своего друга.

— Ну, а это что за вторая чурка? — осведомился Брайан.

— Кто бы он ни был — мы его не знаем, а действовать по собственной инициативе нельзя ни в коем случае. Ты меня прикроешь? — спросил Доминик.

— Можешь смело держать пари на свою ж...у. Сам-то готов?

— Не сомневайся, — ответил Доминик. Их объект находился уже ярдах в тридцати и шёл прямо к ним, вероятно, направляясь в мечеть, расположенную у братьев за спиной на расстоянии в полквартала. — Что ты думаешь?

— Пусть идёт. Лучше будет прищучить его на выходе.

— Ладно. — Оба повернулись направо и уставились в витрину магазина головных уборов. Они услышали — нет, они почувствовали! — как он прошёл мимо. — И сколько времени, по-твоему, нам придётся ждать?

— Будь я проклят, если знаю. Слушай, парень, я сам-то не был в церкви уже несколько месяцев.

— Вот это супер! — рявкнул Брайан. — Мой родной брат стал безбожником. — Доминик сдержал нервный смех. — Ты же всегда считался у нас в семье первым богомольцем!

* * *

Как братья и ожидали, Атеф и его спутник вошли в мечеть. Наступило время дневной молитвы, намаза, второго из Пяти Столпов ислама. Там они должны были опуститься на колени лицом к Мекке и шептать избранные фразы из Святого Корана, что служило подтверждением преданности истинной вере. Так они и поступили. У входа в здание они сняли ботинки, и тут Ясин, к своему великому удивлению, обнаружил, что эта мечеть испытала на себе развращающее немецкое влияние: у стены внутреннего дворика возвышался шкаф с пронумерованными запирающимися ячейками для обуви, чтобы избежать путаницы... и предотвратить воровство. В любой мусульманской стране увидеть такое сооружение было бы невозможно, потому что ислам предусматривал очень суровые наказания за воровство, а уж украсть из дома Аллаха было бы прямым вызовом самому богу. Разувшись, они вошли в молитвенный зал и вознесли свои молитвы Аллаху.

Это заняло не так уж много времени, но по окончании молитвы на душу Атефа, вновь подтвердившего свою твёрдость в вере, снизошло кратковременное успокоение. Затем он и его спутник покинули молитвенный зал, взяли из ячеек свою обувь и вышли на улицу.

Они появились из высоких дверей не первыми, и двое американцев успели приготовиться. Это был действительно вопрос, какой путь они выберут. Доминик разглядывал улицу в поисках людей, которые могли бы оказаться агентами полиции или контрразведки, но никого не заметил. Он был готов поручиться, что их объект из мечети направится к своему дому. Брайан взял под контроль противоположное направление. По прикидкам братьев, в мечеть вошло примерно сорок человек. Выходя, они разбредались во все стороны, поодиночке или маленькими группами. Двое подошли к стоявшему прямо перед входом такси — по-видимому, их собственному, и отправились ловить пассажиров. Их единоверцы в большинстве своём относились к рабочему классу и потому ходили пешком либо пользовались общественным транспортом. Но это никак не могло показаться чем-то преступным братьям Карузо, которые сошлись немного поближе, но не слишком, чтобы не оказаться очень заметными. Вскоре вышел их объект со своим приятелем.

Они повернули налево, как раз туда, где на расстоянии в тридцать ярдов стоял Доминик.

Со своего места Брайану было все хорошо видно. Доминик вынул золотую ручку из внутреннего кармана своего не то пиджака, не то куртки, незаметно для непосвящённых повернул наконечник, чтобы превратить её в оружие, и стиснул в кулаке правой руки, как ручку молотка. Затем он направился навстречу объекту...

То, что произошло потом, обладало даже какой-то красотой, правда, с несколько извращённой точки зрения. Оказавшись футах в шести, Доминик как будто споткнулся обо что-то и упал прямо на Атефа. Самого момента укола Брайан даже не заметил. Доминик и Атеф вместе повалились на асфальт, и, несомненно, падение полностью замаскировало ощущение дискомфорта от укола. Приятель Атефа помог обоим подняться. Доминик пробормотал извинения и зашагал в прежнем направлении, а Брайан последовал за объектом, держась в отдалении. Он не видел, как подействовал укол на Сали, и теперь испытывал некий мрачный интерес к происходящему. Объект прошёл ещё около пятидесяти футов, а потом остановился. Он, должно быть, что-то произнёс, потому что его спутник взглянул на него, словно хотел задать вопрос, и как раз в это мгновение Атеф упал. Одна рука двинулась было вперёд, чтобы прикрыть лицо от удара о землю, но тут же все тело лишилось способности двигаться.

Второго араба — это было ясно видно — случившееся просто ошеломило. Он наклонился, чтобы посмотреть, что произошло с его другом, сначала растерянно, затем испуганно, а потом уже в самой настоящей панике перевернул тело, громко окликая своего друга. Брайан прошёл мимо. Лицо Атефа было неподвижным и ничего не выражающим, будто у куклы. Мозг парня все ещё работал, но он не был в состоянии даже открыть глаза. Брайан постоял там около минуты и пошёл прочь. Хотя он и не стал оглядываться, но всё же указал жестом на упавшего шедшему навстречу немцу, который понял его совершенно правильно: сунул руку в карман, вынул сотовый телефон и стал звонить. По всей вероятности, он вызывал «Скорую помощь». Брайан дошёл до перекрёстка и снова обернулся, взглянув заодно на часы. «Скорая» приехала через шесть с половиной минут. Немцы действительно были организованными людьми. Медик в форменной одежде и каске, которые делали его похожим не столько на доктора, сколько на пожарного или солдата, пощупал у лежавшего пульс и вскинул голову. На лице его были написаны удивление и тревога. Его напарник вытащил из машины чемодан. Брайан видел, как быстро они ввели Атефу в горло интубационную трубку и положили его на носилки. Эти двое «пожарных», несомненно, не только прошли хорошую выучку, но и неоднократно совершали подобную процедуру на практике. Несмотря на экстренность случая, они не стали переносить Атефа в машину, а попытались оказать ему всю возможную помощь на месте.

Брайан ещё раз взглянул на часы. С момента падения прошло десять минут. Мозг Атефа уже умер, и этим всё было сказано. Офицер морской пехоты США повернул налево, дошёл до следующего перекрёстка и взял там такси. Лишь с большим трудом ему удалось выговорить название гостиницы, но водитель его понял. Когда он вошёл в вестибюль, Доминик уже был там. Вместе они направились в бар.

В том, что они убили этого парня почти на пороге мечети, все же был один утешительный момент: они могли предположить, что он не отправился прямиком к чёрту. По крайней мере, такое рассуждение могло немного успокоить совесть. И пиво тоже помогало.

Глава 20 Звук погони за спиной

14.26 мюнхенского времени соответствовало 8.26 утра по восточному стандартному, по которому жили в Кампусе. Сэм Грейнджер явился на работу рано, гадая по пути, поступила ли к нему новая электронная почта. Близнецы работали быстро, но без опрометчивости, используя предоставленное им достижение технологии, и явно не собирались тратить попусту время и деньги Кампуса. Естественно, он уже подготовил всю информацию по объекту № 3, зашифровал её и был готов выйти в Сеть. В отличие от случая с Уда бен-Сали в Лондоне, сейчас он не мог ожидать никакой «официальной» информации о смерти араба от немецкой разведывательной службы, Bundesnachrichtendienst, которая знала о существовании Анаса Али Атефа, но не более того. Событие скорее должно было остаться в компетенции городской полиции Мюнхена, или, что даже более вероятно, перейти в управление местного коронёра^[659], или как там они назывались, как очередной сердечный приступ с летальным исходом, которых в стране, где слишком много жителей курили и ели очень жирную пищу, случалось немало.

Электронная почта поступила в 8.43 с компьютера Доминика. Он докладывал об успешном выполнении задания, сообщал ряд подробностей, как сделал бы это в официальном рапорте с отчётом о какой-нибудь операции ФБР. Тот факт, что совсем рядом с Атефом находился его приятель, вероятно, нужно было считать положительным фактором. То, что враг являлся свидетелем убийства, скорее всего, должно было означать, что кончина объекта не вызовет никаких подозрений. Кампус, со своей стороны, приложит все усилия, чтобы раздобыть официальное заключение о паталогоанатомическом освидетельствовании трупа Атефа — хотя бы лишь для того, чтобы удостовериться, что никто ничего не заподозрил. Правда, не исключено, что добыть эти документы будет трудновато.

* * *

Райан и Виллс, находившиеся в своей комнате на двоих внизу, естественно, ничего об этом не знали. Джек занимался рутинной работой. Сначала он около часа просматривал тексты сообщений, которыми обменивались американские разведывательные службы, а потом перешёл к изучению интернет-обмена между электронными адресами известных или подозреваемых террористов. В подавляющем большинстве тексты были настолько обычными, что могли бы сойти за переписку между мужем и женой насчёт того, что нужно купить в «Сэйфвее» по пути домой с работы. Конечно, такие тексты вполне могли представлять собой закодированные сообщения с очень важной информацией, но понять, так ли это, без соответствующей программы или шифровального блокнота было невозможно. Правда, один из террористов использовал слова «жаркая погода», чтобы сообщить об усиленных мерах безопасности в районе, представлявшем интерес для его коллег, но сообщение было послано в июле, когда погода и впрямь была жарче, чем хотелось бы обычному человеку. Это сообщение поступило из ФБР, причём Бюро сначала не обратило на него никакого внимания. А вот одно из новых сообщений прямо-таки приковало его взгляд к экрану.

— Эй, Тони, дружище, не хотите взглянуть на вот это?

Адресатом был их старый друг 56MoHa@eurocom.net, а содержание полностью подтверждало, что этот человек занимал важное положение в системе циркулирования информации, которой обменивались плохие парни:

«Атеф мёртв. Он умер прямо на моих глазах здесь, в Мюнхене. Вызвали санитарную машину, помощь начали оказывать уже на тротуаре, но он умер в больнице от сердечного приступа. Требуются инструкции. Фа'ад».

Адреса — Honeybear@ostercom.net — в сводном индексе, хранившемся в компьютере Джека, не оказалось.

— Honeybear?^[660] — повторил, хихикнув, Виллс. — Этот парень, наверно, специализируется по общению с женщинами через Сеть.

— Может быть, он и занимается киберсексом, так флаг ему в руки. Тони, если мы только что расправились в Германии с парнем по имени Атеф, то вот вам подтверждение этого, плюс новая цель, которую нам необходимо взять на прицел. — Райан вернулся к своему компьютеру и защёлкал мышкой, выявляя источники. — Вот, АНБ тоже обратило на это внимание. Похоже, считают его вероятным кандидатом в игроки.

— Да, вам действительно нравится давать волю воображению, — буркнул Виллс.

— Чушь собачья! — На этот раз Джек по-настоящему рассердился. До него начало доходить, почему его отец так часто приходил в ярость, знакомясь со сводкой разведывательной информации, регулярно поступавшей в Овальный кабинет. — Черт побери, Тони, какой же степени определённости вы хотите?

Виллс глубоко вздохнул, но заговорил со своим обычным спокойствием:

— Джек, успокойся, пожалуйста. Ведь это единственный источник, единственное сообщение о чём-то, что могло иметь место, но могло и не иметь. Никто не станет в восторге подбрасывать шляпу, пока новость не получит подтверждения из проверенных источников. Этот самый Медовый Медведь может оказаться чем угодно, а данных, опираясь на которые мы могли бы причислить его к хорошим или плохим парням, пока что крайне мало.

Джек-младший, со своей стороны, задумался: не устроил ли ему инструктор — в очередной раз! — какую-то проверку.

— Ладно, Тони, раз так, то проехали. Но этот МоНа-пятьдесят шесть участвует в игре, и в этом не может быть никаких сомнений. Нечто вроде штабного офицера у плохих парней. Ведь мы, по крайней мере с тех пор, как я здесь появился, постоянно прочёсываем Сеть в поисках всего, что с ним связано, так ведь? Итак, мы шерстим эфир, и это письмо обнаруживается в его почтовом ящике как раз в то время, когда, по нашим предположениям, в поле работает наша карательная команда. Разве что вы сможете убедить меня в том, что Уду бен-Сали действительно хватил инфаркт, когда он в центре Лондона чересчур размечтался о свидании со своей любимой шлюхой. И что британская Служба безопасности сочла случай очень интересным только потому, что не каждый день банкир, подозреваемый в финансировании террористической деятельности, падает замертво на улице. Я ничего не упустил?

Виллс улыбнулся.

— Неплохое обоснование. Пожалуй, маловато конкретных доказательств, но логика выдержана безукоризненно. Значит, ты считаешь, что я должен прогуляться с этим наверх?

— Нет, Тони, я считаю, что вы должны мчаться туда бегом, — ответил Райан, подавляя накативший на него приступ гнева. Сделать глубокий вдох и досчитать до десяти.

— В таком случае, пожалуй, я так и поступлю.

* * *

Через пять минут Виллс вошёл в кабинет Рика Белла и положил на стол его хозяина два листа бумаги.

— Рик, мы отправляли команду для работы в Германии? — спросил Виллс.

Если бы при разговоре присутствовал посторонний человек, он подумал бы, что его начальник нисколько не удивился этим словам.

— Почему вы об этом спрашиваете? — Лицо Белла сделалось настолько непроницаемым, что ему мог позавидовать профессиональный игрок в покер или мраморная статуя.

— Прочтите, — предложил Виллс.

— Проклятье! — рявкнул главный аналитик. — Кто же вытащил эту рыбу из электронного океана?

— Попробуйте догадаться, — предложил Тони.

— Неплохо для малыша, — Рик пристально посмотрел на своего подчинённого. — И много он подозревает?

— Уверен, что, будь это в Лэнгли, он уже заставил бы очень многих понервничать.

— Так же, как вас?

— Можно сказать и так, — согласился Виллс. — Знаете, Рик, у него богатое воображение.

На сей раз Рик позволил себе скорчить гримасу.

— Пусть так, но ведь у нас же не олимпийские соревнования по прыжкам в длину, верно?

— Рик, послушайте, Джек складывает два и два с такой же скоростью, с какой компьютер различает ноль и единицу. Он угадал, не так ли?

Рик молчал пару секунд, а потом ответил вопросом на вопрос:

— А как вы считаете?

— Я думаю, что они, вне всякого сомнения, прибрали Сали, а это, по всей вероятности, миссия номер два. Как наши ребята это делают?

— Вам действительно лучше об этом не знать, — ответил Белл. — Дело не настолько чистое, как может показаться. Но этот парень, Атеф, был у них вербовщиком. Он послал самое меньшее одного из убийц, стрелявших в Де-Мойне.

— Это вполне достаточная причина, — кивнул Виллс.

— Сэм думает так же. Я передам это ему. Но продолжайте.

— Необходимо получше присмотреться к этому МоНа. Возможно, нам удастся разыскать его, — сказал Виллс.

— Есть представление о том, где он может находиться?

— Похоже, что в Италии, но на сапоге живёт прорва народу. Там много больших городов с бесчисленным количеством крысиных нор. Италия — вполне подходящее место для него. Удобное расположение. Воздушное сообщение со всем миром. К тому же террористы в последнее время оставили Италию в покое, так что никто не станет гоняться за собакой, которая не лает и не кусает.

— Но ведь такое же положение в Германии, Франции и прочей части Центральной Европы?

Виллс кивнул:

— Похоже на то. Их очередь вот-вот подойдёт, но, думаю, они плохо это понимают. Страусиная политика, Рик: зарыть голову в песок.

— Верно, — согласился Белл. — Так что же делать с вашим студентом?

— Райаном? Хороший вопрос. Совершенно уверен, что он быстро учится. Особенно хорош в обнаружении связей между событиями, — рассуждал вслух Виллс. — Его воображение способно совершать большие прыжки, иногда слишком большие, тем не менее это вовсе не плохое качество для аналитика.

— Ваша оценка?

— В с плюсом, а может быть, даже А с минусом — и то лишь потому, что он новичок. Меня он пока что не обогнал, но ведь я ввязался в этот бизнес, когда его ещё на свете не было. Рик, я уверен, что он далеко пойдёт.

— Неужели настолько хорош? — спросил Белл. Тони Виллс был известен как осторожный консервативный аналитик, и притом один из лучших специалистов своего дела, какие когда-либо служили в Лэнгли, несмотря даже на зелёные очки и подвязки на рукавах.

Виллс кивнул.

— Да, настолько. — Вдобавок он отличался исключительной честностью. Таков был его врождённый характер, который он позволил себе сохранить. Кампус платил намного лучше, чем любое правительственное агентство. Его дети уже стали взрослыми — последний должен был вот-вот закончить Мэрилендский университет по физике, после чего они с Бетти могли бы подумать о следующем большом шаге вжизни, хотя Виллсу здесь нравилось, и он пока что не собирался уходить. — Только не передавайте ему мои слова.

— Высокомерен?

— Нет, я бы так не сказал. Но я не хочу, чтобы он начал думать, будто уже всё знает.

— Никто, имеющий хотя бы половину мозга, не станет так думать, — ответил Белл.

— Да. — Виллс поднялся. — Но зачем рисковать?

Виллс вышел за дверь, а Белл все не мог решить, как же быть с малышом Райаном. Что ж, будет что обсудить с сенатором.

* * *

— Следующая остановка Вена, — сообщил брату Доминик. — Мы получили очередной заказ.

— Ты что, тревожишься о том, постоянная ли у нас работа? — отозвался Брайан.

Его брат рассмеялся.

— Дружище, в Америке столько безмозглых болванов, что мы будем обеспечены работой до конца своих дней.

— Ну да — позволим уволить всех судей, разогнать присяжных и тем самым сэкономить кучу денег.

— Эй, кувшиноголовый, моё имя вовсе не Грязный Гарри Кэллахэн!^[661]

— И я, между прочим, тоже не Чести Паллер. Но как мы туда будем добираться? Самолётом, а может быть, поездом?

— Хорошо было бы для разнообразия прокатиться на машинке, — сказал Доминик. — Интересно, удастся ли нам арендовать «Порше»?..

— Ну, у тебя и запросы! — фыркнул Брайан. — Ладно, выходи из сети и дай мне загрузить файл, ладно?

— Лады. А я пока что узнаю, чем нам смогут помочь служащие отеля. — И он быстро вышел из комнаты.

* * *

— Это единственное подтверждение, которым мы располагаем? — спросил Хенли.

— Совершенно верно, — кивнул Грейнджер. — Но это полностью соответствует тому, что сообщили наши полевые труженики.

— Они чересчур торопятся. Что, если другая сторона решит: «Два одинаковых сердечных приступа на протяжении одной неполной недели?..» Что тогда?

— Джерри, суть этой миссии — разведка боем, ты не забыл? Мы действительно хотим, чтобы на той стороне начали нервничать, но если дать им передышку, они опять начнут зазнаваться и спишут все на случайность. Если бы дело происходило в телесериале или кинофильме, то террористы решили бы, что ЦРУ перешло на грубую игру, но поскольку мы живём реальной жизнью, они знают не хуже нас, что ЦРУ такими вещами не забавляется. Они могут решить, что это дело рук Моссада, но израильтян они и без того боятся. Эй, — в мозгу Грейнджера словно вспыхнула лампочка, — что, если это те самые парни, которые устранили офицера Моссада в Риме?

— Сэм, я плачу тебе вовсе не за догадки.

— Но это реальная возможность, — не отступал Грейнджер.

— Не менее возможно, что беднягу пришила мафия, потому что его перепутали с каким-нибудь мафиози, пытавшимся скрыться с общаковыми деньгами. Но я не стал бы закладывать своё ранчо под такую вероятность.

— Да, сэр. — Грейнджер поднялся и направился к себе.

* * *

В это время Мохаммед Хассан аль-Дин находился в Риме, в номере гостиницы «Эксельсиор». Он работал на компьютере и попивал кофе. Случай с Атефом всерьёз раздосадовал его. Атеф был — увы, был! — хорошим вербовщиком, обладавшим сочетанием интеллекта, убедительности и настойчивости, что позволяло убеждать людей присоединяться к их делу. Он стремился сам отправиться на задание, пожертвовать жизнью и стать святым мучеником, но хотя он, вероятно, был способен на это, все же человек, который мог завербовать новых бойцов, представлял значительно большую ценность для Организации, нежели любой из тех, кто не дорожит своей жизнью. Простая арифметика, которую дипломированный инженер наподобие Атефа не мог не понимать. Что там было — у него за спиной? Если не ошибаюсь, брат, убитый израильтянами аж в 1973 году, верно? Достаточно долгий срок, чтобы взлелеять обиду, даже для его Организации, но такое случалось уже не единожды. Как бы там ни было, Атеф сейчас встретился в раю со своим братом. Для него это, наверно, хорошо, а вот для Организации, безусловно, плохо. Но так записано в Книге судеб, успокоил себя Мохаммед, и, значит, так тому и быть. Борьба будет продолжаться и без него до тех пор, пока не погибнет последний из врагов.

Прямо на его кровати лежала пара клонированных мобильных телефонов, которыми он мог пользоваться, не опасаясь перехвата разговора. Нужно ли поставить Эмира в известность о случившемся? Об этом следовало подумать. Анас Али Атеф оказался уже второй жертвой сердечного приступа менее чем за неделю, причём в обоих случаях умершие были молодыми людьми, что было странно с точки зрения статистики. Однако во втором случае Фа'ад находился совсем рядом с Анасом Али, а это значит, что умерший не был застрелен или отравлен израильским разведчиком. «Еврей, несомненно, убил бы обоих, — сказал себе Мохаммед, — а такой поступок на глазах множества свидетелей оказался бы крайне рискованным». Опять же, Уда больше всего на свете любил валяться со шлюхами, а эта плотская слабость загнала в могилу множество мужчин. Получается, что случившееся вполне может быть достаточно маловероятным совпадением и, значит, недостойно личного внимания Эмира. Он всё же сделал в компьютерном файле пометку об этом парном инциденте, зашифровал файл и выключил компьютер. Теперь, решил он, стоило бы прогуляться. В Риме был очень приятный день. Большинство европейцев сочли бы его слишком жарким, но ему такая погода напоминала о доме. Невдалеке находился симпатичный уличный ресторан с достаточно средней, по итальянским меркам, кухней, но то, что считалось здесь средним, было лучше, чем во многих прекрасных ресторанах других стран. Принято считать, что женщины в Италии полные, но нет, они и здесь страдают от охватившей Запад болезни женской худобы, и многие из них похожи на голодающих детей из западноафриканских стран. Вместо зрелых искушённых красавиц — какие-то мальчики-подростки. Очень печально. Однако он не сел за столик ресторана, а пересёк Виа Венето, чтобы получить тысячу евро из банкомата. Благодаря евро путешествовать по Европе стало гораздо удобнее, слава Аллаху. Эта валюта ещё не сравнялась по стабильности с американским долларом, но, если все пойдёт хорошо, такое может случиться достаточно скоро, его путешествия станут ещё приятнее.

Трудно было не любить Рим. Удобно расположенный, интернациональный по своей природе, полный иностранцев и приветливых людей, готовых кланяться и как угодно раболепствовать при виде наличных денег, как крестьяне, которыми все они и являлись. Хороший город для женщин — таких магазинов, как здесь, в Эр-Рияде не найти. Его мать-англичанка любила Рим, и причины этого вполне очевидны. Хорошая пища, и вино, и прекрасная историческая атмосфера, сложившаяся задолго до рождения пророка, да благословит его Аллах и приветствует. Множество людей погибло здесь во времена цезарей и по их приказам, одних для развлечения публики резали на арене амфитеатра Флавиев, а других убивали из-за того, что они так или иначе вызвали неудовольствие императора. Во времена империи здесь на улицах, по-видимому, было очень спокойно. Что может успешнее гарантировать общественное спокойствие, чем безжалостное проведение в жизнь законов? Кара за плохое поведение могла грозить даже самому слабому. Именно так было на его родине, и так, он надеялся, и останется после того, как королевская семья будет свергнута — перебита или изгнана за границу, возможно, под защиту Англии или Швейцарии, где люди благородного происхождения, да притом располагающие деньгами, могли надеяться на благосклонный приём и доживать свои дни в лени и комфорте. Мохаммеда и его соратников удовлетворил бы любой вариант. Лишь бы они больше не управляли его страной, поощряя коррупцию, раболепствуя перед неверными, продавая им нефть за деньги и властвуя над людьми так, будто они являлись сыновьями самого пророка Мохаммеда. Этому необходимо положить конец. Его ненависть к Америке меркла рядом с той ненавистью, которую он питал к правителям своей собственной страны. Но Америка была первой в ряду его целей из-за своей мощи, которую использовала в своих непосредственных интересах, а также щедро делилась ею с другими, что делалось тоже для достижения её имперских целей. Америка угрожала всему, что было ему дорого. Америка была страной неверных, покровительницей и защитницей евреев. Америка вторглась в его страну и разместила там войска и оружие, несомненно, рассчитывая в дальнейшем подчинить себе весь исламский мир и управлять миллиардом правоверных в своих корыстных интересах. Как можно сильнее уязвить Америку — такова его навязчивая идея. Даже израильтяне, несмотря на всю свою порочность, не представляли для него столь вожделенной цели. Евреи были просто орудиями в руках Америки, её вассалами, которые выполняли волю Америки, получая взамен деньги и оружие и даже не зная, насколько цинично их используют. Иранские шииты совершенно правы. Америка и есть Великий сатана, олицетворение Иблиса. Она обладает неизмеримой мощью, которую крайне трудно поколебать, но всё же, несмотря на свою закоренелость во зле, остаётся уязвимой перед борющимися за правое дело силами Аллаха и его правоверных.

* * *

«Портье гостиницы „Байеришер“ превзошёл себя», — думал Доминик, осматривая «Порше 911». Сумки братьев поместились в расположенный спереди багажник машины с трудом, пришлось слегка поднажать. Но больше им ничего не требовалось грузить, а эта машина была куда лучше, чем какой-нибудь малолитражный «Мерседес». 911-я была настоящей машиной! Брайан искал карты, руководствуясь которыми они смогут преодолеть Альпы и добраться до лежащей на юго-востоке Вены. И сейчас их не тревожило то, что они ехали туда, чтобы убить ещё какого-то совершенно незнакомого им человека. Они служили своей стране, поскольку их преданность ей требовала от них именно этого.

— Может быть, купить заодно мотоциклетный шлем? — спросил Брайан, усевшись на переднее сиденье, находившееся практически на одном уровне с тротуаром.

— Раз я за рулём, Альдо, он не потребуется. Ну, а теперь — вперёд, братишка! Настало время танцевать рок-н-ролл.

Единственным недостатком автомобиля был его ужасный серо-синий цвет, зато бак оказался полон, и шестицилиндровый двигатель прекрасно отрегулирован. Немцы действительно любили Ordnung. Ориентируясь по карте, Брайан указывал дорогу, выводившую из Мюнхена на юго-восток, туда, где начиналась автострада, соединяющая этот город с Веной. На ней Энцо решил попробовать, действительно ли «Порше» настолько быстрая машина, как пишут в газетах.

* * *

— Ты не думаешь, что им может потребоваться поддержка? — спросил Хенли у Грейнджера, которого вызвал к себе в кабинет.

— Что ты имеешь в виду? — Сэм попытался прикинуться непонимающим. Хотя босс, вне всяких сомнений, говорил о братьях Карузо.

— Я имею в виду, что они работают без всякого разведывательного обеспечения, — ответил бывший сенатор.

— Но ведь мы никогда даже не думали об этом, не так ли?

— Так. — Хенли откинулся на спинку кресла. — Можно сказать, что они работают голышом. Ни один, ни другой не имеют никакого опыта разведывательной работы. Что, если они выйдут не на того парня? Ладно, пусть даже их не схватят, но моральный дух у них определённо не станет выше. Я помню, в атлантской федеральной тюрьме сидел один парень из мафии. Он убил какого-то беднягу, думая, что тот намеревается сам убить его, но оказалось, что убил не того. В результате убийца совершенно расклеился. Пел, как канарейка. Именно тогда мы и добились первого большого успеха в борьбе с мафией и получили чёткое представление о её устройстве. Ты же должен это помнить.

— О да, это был боец мафии по имени Джо Валачи. Но не забывай, что он был настоящим преступником.

— Зато Брайан и Доминик — хорошие парни. И поэтому чувство вины может совсем сломать их. Мне представляется, что подкрепление по части разведки было бы полезным делом.

Теперь уже Грейнджер удивился не на шутку.

— Я понимаю, что нужно приложить все силы, чтобы улучшить снабжение их разведданными, и признаю, что «виртуальный офис» имеет значительные ограничения. Они не могут задавать вопросы, но ведь, если вопросы возникнут, они всегда могут запросить у нас совета по электронной почте...

— Чего они пока что не сделали ни разу, — перебил его Хенли.

— Джерри, пока что пройдено только два этапа миссии. Паниковать ещё рано, знаешь ли. Работают двое очень способных и сообразительных молодых офицеров. Именно за эти качества мы и выбрали их. Они умеют думать самостоятельно, а ведь именно этого мы и хотим от наших оперативников.

— Мы не только строим предположения, но и пытаемся, опираясь на них, построить картину развития событий в будущем. Или тебе кажется, что это хорошо? — В свою бытность на Капитолийском холме Хенли не просто научился доводить мысли до логического завершения, но и достиг в этом подлинной виртуозности.

— Предположения — всегда плохая вещь, Джерри, я это знаю. Но усложнение вряд ли лучше. Откуда мы сможем узнать, что посылаем подходящего парня? Что, если это только усилит неуверенность? Нам это нужно? — «Хенли, — подумал Грейнджер, — страдает от самой губительной болезни, присущей всем, кто связан с Конгрессом. Слишком уж легко дотошным контролем загубить любое дело».

— Я хочу сказать, что было бы полезно иметь рядом с ними кого-нибудь, у кого мозги работали бы немного иначе, чем у них, кто имел бы иную точку зрения на ту информацию, которая к ним поступает. Мальчики Карузо на самом деле весьма способны. Я это знаю. Но им не хватает опыта. Поэтому важно, чтобы рядом с ними был ещё один мозговитый парень, способный взглянуть на факты и ситуацию по-иному.

Грейнджер почувствовал, что его загнали в угол.

— Ладно, допустим, я вижу в этом достаточно прочную логику, но это создаёт дополнительные осложнения, в которых мы не нуждаемся.

— В таком случае посмотри вот с какой стороны: что, если они увидят нечто такое, к чему окажутся не готовы? Тогда им потребуется дополнительно изучить те данные, которыми они располагают. Это значительно уменьшит вероятность ошибки в работе. Больше всего меня беспокоит именно это: что они допустят ошибку. Мало того, что она окажется фатальной для какого-нибудь придурка, но, хуже того, она сможет полностью перечеркнуть все наши планы на их дальнейшее участие в этой миссии. Чувство вины, раскаяние... Не исключено, что под влиянием всего этого они пустятся в разговоры... Что тогда? Разве мы можем полностью отрицать такую вероятность?

— Нет, пожалуй, не можем, но это также означает, что мы просто добавляем в уравнение дополнительный элемент, который может сказать «нет», когда верным ответом будет «да». «Нет» — такое слово, которое решится произнести любой. Но далеко не всегда это будет правильно. В предосторожностях очень легко зайти не туда.

— Я так не думаю.

— Прекрасно. В таком случае кого ты хочешь послать? — спросил Грейнджер.

— Об этом надо подумать. Нужен такой человек... должен быть кто-то, кого они знают, кому доверяют... — Он не закончил фразу.

Разговор с Хенли заставил его руководителя оперативного отдела изрядно занервничать. Сенатор накрепко вбил идею себе в голову, отлично зная, что он полновластный глава Кампуса, что в этом здании его слово — закон и что обжаловать его приказ не может никто. Поэтому Грейнджеру надлежало выбрать для этого надуманного задания кого-то такого, кто не испортил бы все на свете.

* * *

Автобан был отличным — нет, великолепным, потрясающим! Доминик задумался о том, кто мог его выстроить. Потом ему пришло в голову, что все выглядит так, будто дороге уже очень и очень много лет. Она связывала Германию с Австрией... возможно, её выстроили по личному приказу Гитлера? Вот ведь хохма! Как бы там ни было, ограничения скорости на автостраде не существовало, и шестицилиндровый двигатель «Порше» мурлыкал, как тигр, уловивший восхитительный аромат парного мяса. И немецкие водители вели себя удивительно вежливо. Требовалось всего лишь помигать фарами, и они уходили с пути, как будто получили приказ от самого бога. Ни малейшего сходства с Америкой, где какая-нибудь пожилая леди в своём дряхлом «Пинто» может тащиться в левом ряду лишь потому, что ей нравится заставлять всех этих наглецов на «Корветах» плестись следом за собой. А здесь... Вряд ли такое удовольствие можно было бы получить даже на Бонневильском автотреке, расположенном в пустыне Великого Солёного озера.

Брайану, сидевшему рядом с братом, приходилось прилагать немало усилий, чтобы не выказывать страха. Время от времени он закрывал глаза, вспоминая учения в горах Сьерра-Невада, полёты на предельно малой высоте по ущельям и через перевалы в огромных вертолётах «СН-46», которые были заметно старше, чем он сам. Он не может погибнуть! Этого просто не может случиться. А он сам, офицер морской пехоты, не имеет права выказывать страх или слабость! К тому же такое не могло не захватывать. Как поездка на русских горках без страховочного ремня. Но он видел, что Энцо испытывает истинное наслаждение, и утешался тем фактом, что его ремень безопасности застегнут и что этот маленький немецкий автомобильчик, вероятно, проектировали те же самые конструкторы, которые во время Второй мировой войны сделали танк «Тигр». Страшнее всего оказался переезд через горы, когда же они снова очутились в низине, местность стала намного ровнее, а дорога, слава богу, не такой извилистой.

— От звуков пе-е-есни горы оживаают, — ужасно фальшивя, пел Доминик.

— Если ты так же поешь в церкви, бог когда-нибудь надаёт тебе по заднице, — предупредил Брайан, вытаскивая карты Вены и её пригородов.

Городские улицы можно было сравнить разве что с крысиными норами. Столица Австрии — Osterreich — была основана как лагерь римских легионов, и прямые участки были ровно такими, чтобы легион мог пройти перед tribunus militaris — своим командиром — парадным маршем в честь дня рождения императора. На карте бросались в глаза внутренние и внешние кольцевые дороги, проложенные, вероятно, на месте средневековых стен. Сюда много раз приходили турки, рассчитывавшие присоединить Австрию к своей империи, но эта мелкая деталь военной истории не входила в программу чтения будущего офицера морской пехоты. Население по большей части придерживалось католической веры, потому что это была религия королей и императоров из правившего дома Габсбургов, но религиозность отнюдь не помешала австрийцам истребить достаточно заметное и преуспевающее еврейское меньшинство после того, как Гитлер включил Osterreich в Великий германский рейх.

Это произошло после референдума об аншлюсе в 1938 году. Гитлер родился именно здесь, а вовсе не в Германии, как принято считать, и австрийцы воздали ему за это высшей лояльностью, сделавшись, в известной степени, едва ли не большими нацистами, чем сам Гитлер. По крайней мере, так утверждала объективная история, не сообщая, впрочем, о современных умонастроениях австрийцев. Австрия оказалась единственной страной в мире, где фильм «Звуки музыки» не имел кассового успеха; возможно, из-за неблагоприятных отзывов о нацистской партии.

При всём этом Вена выглядела все тем же имперским городом — с широкими зелёными бульварами, классической архитектурой и весьма респектабельными гражданами.

Брайан без особого труда нашёл путь к гостинице «Империал Картнер-ринг». При взгляде на это здание поневоле закрадывалась мысль, что оно намеревалось составить конкуренцию всемирно известному дворцу Шенбрунн.

— Альдо, ты должен признать, что они выбирают для нас довольно приличные места, — заметил Доминик.

А внутри отель выглядел ещё роскошнее — позолоченная лепнина, лакированное резное дерево, и все как будто сделано руками мастеров, специально привезённых из Флоренции эпохи Возрождения. Вестибюль не производил впечатления просторного, но стол портье притягивал к себе взор, так как вокруг него стояли, словно в карауле, люди в униформе, говорившей об их принадлежности к штату гостиницы так же однозначно, как синяя парадная форма говорила о том, что её хозяин служит в морской пехоте.

— Добрый день, — приветствовал вошедших портье. — Вас зовут Карузо?

— Совершенно верно, — сказал Доминик, удивлённый экстрасенсорными способностями австрийца. — У вас должны были забронировать номера для нас с братом.

— Да, сэр, — с почтительным энтузиазмом ответил портье. Его английский был изумительно правилен, достоин выпускника Гарварда. — Два смежных номера с окнами на улицу.

— Замечательно. — Доминик вынул чёрную карту «American Express» и протянул её служащему.

— Благодарю вас.

— Для нас не было каких-нибудь сообщений? — спросил Доминик.

— Нет, сэр, — заверил его портье.

— Не могли бы вы сделать так, чтобы кто-нибудь из служащих занялся нашим автомобилем? Мы взяли его в аренду, но не знаем точно, будем ли и дальше пользоваться им или нет.

— Конечно, сэр.

— Спасибо. Можно ли нам взглянуть на наши комнаты?

— Да. Они на первом — прошу прощения, на втором этаже, как принято считать у вас в Америке. Франц, — не повышая голоса, позвал он.

Английский язык посыльного оказался ничуть не хуже, чем у портье.

— Сюда, пожалуйста, джентльмены.

Подниматься пришлось не на лифте, а по покрытой алым ковром лестнице, на площадке которой красовался портрет в полный рост какого-то очень важного мужчины в белой военной униформе и с красивыми большими бакенбардами, окаймляющими лицо.

— Кто это такой? — спросил Доминик у провожатого.

— Император Франц-Иосиф, сэр. Он посетил гостиницу после её открытия в девятнадцатом столетии.

— А-а... — Это объясняло местную атмосферу и порядки. А критиковать их, конечно же, не стоило. Ни в коем случае.

Через пять минут их вещи были размещены в комнатах. Брайан сразу же пришёл в номер брата.

— Будь они прокляты, да ведь здесь роскошнее, чем на жилом этаже Белого дома.

— Ты так думаешь? — осведомился Доминик.

— Дурень, я это знаю. Потому что был там. Дядя Джек пригласил меня туда после того, как я стал офицером... нет, раньше — когда я закончил Базовую школу. Чёрт возьми, — это место кое-чего стоит. Хотел бы я знать — чего?

— Во всяком случае, оно есть на моей карте, а наш друг живёт по соседству, в «Бристоле». В охоте на богатых ублюдков есть что-то интересное, скажешь, нет? — Решительно вернув разговор в деловое русло, Доминик вытащил из сумки ноутбук. «Империал» давно уже посещали постояльцы, привыкшие пользоваться компьютерами, и потому здесь всё было подготовлено для пользователей Интернета. В считанные секунды Доминик загрузил новый файл. В Мюнхене он только бегло просмотрел его. Теперь же изучил, не торопясь, вчитываясь в каждое слово.

* * *

Грейнджер тщательно всё обдумал. Джерри хотел приставить к близнецам няньку и, похоже, не собирался отказываться от этой мысли. В разведывательном отделе, возглавляемом Риком Беллом, было много хороших людей, работавших когда-то в ЦРУ и в других местах, но все они были слишком старыми для того, чтобы сойти за подходящих компаньонов для таких молодых парней, как близнецы Карузо. Если молодые люди двадцати пяти с небольшим лет будут мотаться по Европе в обществе старика под шестьдесят, это покажется странным и привлечёт внимание к этой группе. Так что лучше взять кого-то помоложе. Таких здесь немного, но всё же... Он поднял телефонную трубку.

* * *

Фа'ад находился всего в трех кварталах от братьев Карузо, на третьем этаже гостиницы «Бристоль», весьма фешенебельной и прославленной изумительным помещением ресторана, соответствующей кухней и близостью к Оперному театру, расположенному напротив и знаменитому, в свою очередь, тем, что с ним была связана жизнь Вольфганга Амадея Моцарта, который до своей безвременной смерти, случившейся здесь же, в Вене, был придворным музыкантом Габсбургов. Но история меньше всего на свете интересовала Фа'ада. Зато текущие события он переживал очень глубоко. Смерть Анаса Али Атефа, происшедшая у него прямо на глазах, буквально потрясла его. Это было совсем не то же самое, что смерть неверных, на которую можно было смотреть по телевизору и посмеиваться про себя (а иногда, если обстановка позволяла, и вслух). А ведь ему пришлось стоять там и смотреть, как жизнь незримо утекает из тела его друга, наблюдать, как немцы — медики «Скорой помощи» — безуспешно борются за его жизнь, несомненно, делая все, что было в их силах, даже для человека, которого они, вероятнее всего, должны были презирать. Это оказалось крайне неожиданным для него. Да, они были немцами и всего лишь выполняли свои служебные обязанности, но выполняли их с величайшей добросовестностью, если не самозабвенно, а потом они поспешно доставили его товарища в ближайшую больницу, где немецкие доктора, вероятно, столь же старательно продолжали бороться за его жизнь, но всё же потерпели неудачу. Он ожидал в холле, куда к нему вышел доктор и печальным голосом сообщил ему новость, сказав без особой необходимости, что они сделали всё возможное, что, похоже, у его друга произошла острая сердечная недостаточность и что будет проведено лабораторное исследование, чтобы удостовериться, что действительно смерть наступила именно по этой причине, а потом спросил, как связаться с семьёй умершего, если таковая вообще имеется, и кто заберёт тело после того, как будет сделано вскрытие. Самая поразительная черта немцев — это величайшая дотошность во всём. Фа'ад сделал все необходимые звонки, после чего поспешил на поезд до Вены, где, сидя на месте первого класса — очень удачно: без соседей, — пытался прийти в себя после ужасного события.

Естественно, он доложил о нём в Организацию, а именно, Мохаммеду Хассану аль-Дину. Тот, по всей вероятности, сейчас находился в Риме, но Фа'ад Рахман Ясин был не совсем уверен в этом. Впрочем, знать наверняка, где тот находится, ему вовсе не требовалось. Интернет был достаточно хорошим адресом, особенно учитывая полнейшую неопределённость указанного местоположения. Только вот жалко было, что такой молодой, энергичный и полезный товарищ упал мёртвым на улице. Если это служило какой бы то ни было цели, то один лишь Аллах мог знать об этом, но Аллах знал все обо всём и далеко не всегда посвящал смертных в свои планы. Фа'ад достал из мини-бара крошечную бутылочку коньяка и выпил её прямо из горлышка, не затрудняясь переливанием в один из бокалов, стоявших в буфете. Грех или нет, но спиртное помогало успокоить нервы. К тому же он никогда не употреблял его на людях. Будь оно проклято, такое невезение! Он снова взглянул на мини-бар. Там оставались ещё две бутылочки с коньяком, а также несколько бутылочек шотландского виски, любимого напитка жителей Саудовской Аравии. А что там говорит шариат...

* * *

— Паспорт у тебя с собой? — спросил Грейнджер, едва он успел опуститься на стул.

— Да, конечно. А в чём дело? — спросил Райан.

— Ты отправляешься в Австрию. Самолёт вылетает сегодня вечером из аэропорта «Даллес». Вот твой билет, — начальник оперативного отдела шлёпнул о стол увесистым пакетом.

— Зачем?

— Для тебя заказан номер в отеле «Империал». Там ты встретишься с Домиником и Брайаном Карузо и в дальнейшем будешь обеспечивать их разведывательной информацией. Ты можешь использовать свой обычный аккаунт электронной почты, твой ноутбук оснащён всеми программами, необходимыми для поддержания строгой секретности.

«Что за чертовщина?!» — воскликнул Джек (про себя).

— Прошу прощения, мистер Грейнджер. Нельзя ли вернуться на несколько шагов назад? Не скажете ли вы, что именно происходит?

— Могу держать пари, что твоему отцу тоже довелось раз-другой задавать этот вопрос, — ответил Грейнджер с улыбкой, от которой хайбол в бокале наверняка подёрнулся бы корочкой льда. — Джерри считает, что близнецам нужна поддержка по части разведки. Так вот, ты назначаешься для выполнения этой работы, будешь кем-то вроде консультанта на время выполнения ими своей миссии. Это означает, что тебе самому ничего не придётся делать, и ты будешь только следить за событиями и потоком сообщений в режиме виртуального офиса. У тебя это получается достаточно прилично. У тебя есть чутьё, и ты сможешь понять, что происходит в Сети, намного лучше, чем Дом и Брайан. И самому тебе будет полезно взглянуть, что такое полевая работа. Вот тебе и все причины. Ты можешь отказаться от этой командировки, но лично я на твоём месте поехал бы. Ну, как?

— Когда вылет?

— Всё написано на твоём билете.

Джек открыл конверт.

— Проклятье, мне нужно поторопиться.

— Так торопись. Тебя доставят на машине в аэропорт Даллеса. Вперёд.

— Да, сэр, — ответил Джек, вскакивая на ноги. Очень хорошо, что его отвезут на служебном автомобиле. Ему ужасно не хотелось оставлять свой «Хаммер» на стоянке в аэропорту. Воры обожают такие машины. — Да, кстати: кому можно сообщать о моём задании?

— Рик Белл сообщит Виллсу. А кроме него, никто не должен ничего знать. Я повторяю, никто. Ясно?

— Ясно, сэр. Ладно, я побежал. — Он ещё раз заглянул в конверт и обнаружил там чёрную карту «American Express». По крайней мере, оплачивать путешествие будет компания. «Интересно, сколько ещё таких штук хранится в столах и шкафах руководителей Кампуса?» — подумал он. Но ему сегодня вполне хватит и одной.

* * *

— Что за чудеса?! — спросил Доминик, уставившись на экран компьютера. — Альдо, к нам завтра утром прибывает пополнение.

— Кто? — спросил Брайан.

— Не говорят. Сказано только, что мы не должны предпринимать никаких действий, пока он к нам не присоединится.

— Господи, они что, считают, что мы — это не мы, а Луи-рыба^[662]? — Мы же не виноваты, что этот, второй, парень сам кинулся нам в объятья. Какого ... мы должны м...хаться.

— Они все выросли в правительственных учреждениях. Если ты начинаешь проявлять слишком высокую эффективность, они пугаются, — задумчиво произнёс Доминик. — Послушай, братишка, а как насчёт обеда?

— Целиком и полностью за. Проверим, как тут готовят телятину по-милански. Как ты думаешь, у них найдётся к ней какое-нибудь приличное вино?

— Альдо, мы сможем выяснить это только одним способом. — Доминик извлёк из дорожной сумки галстук. Ресторан в гостинице был не менее взыскателен по части этикета, чем столовая дяди Джека в Белом доме.

Глава 21 Трамвай «Желание»

Приключение оказалось для Джека вдвойне интересным. Во-первых, он никогда прежде не бывал в Австрии. И никак не мог даже и подумать, что ему доведётся отправиться «в поле» и примкнуть к ликвидационной команде, и хотя мысль о том, что нужно устранять из жизни тех людей, которым нравилось убивать американцев, казалась очень правильной, пока он сидел за столом в Вест-Одентоне, штат Мэриленд, то с места ЗА авиалайнера «Эрбас-330», летевшего на высоте тридцать четыре тысячи футов над Атлантическим океаном, та же самая перспектива стала представляться весьма рискованной. Слава богу, Грейнджер сказал, что ему не придётся делать ничего серьёзного. Джека это вполне устраивало. Он пока ещё не разучился стрелять из пистолета — регулярно посещал тир Секретной службы, расположенный в самом сердце округа Колумбия, или, если поблизости оказывался Майк Бреннан, стрелял в тире их академии, что в Белтсвиле, штат Мэриленд. Но ведь Брайан и Дом не стреляли в людей, правильно? Во всяком случае, если верить сообщению МИ-5, поступившему в его компьютер. Сердечный приступ — каким образом, чёрт возьми, можно фальсифицировать сердечный приступ настолько хорошо, чтобы на обман попался даже высококвалифицированный патолог? Нужно было расспросить их об этом. Судя по всему, теперь он обладал допуском к такой информации.

Но всё это было впереди, а здесь еда оказалась лучше обычных самолётных помоев, ну, а выпивку, пока она ещё в бутылке, не способна испортить ни одна авиакомпания. Сон, подкреплённый некоторым количеством алкоголя, пришёл быстро и легко, к тому же и кресло в салоне первого класса оказалось старомодным и удобным, а не кукольной кроваткой из сотни подвижных частей, ни одну из которых нельзя расположить так, чтобы телу было удобно. Как обычно, чуть не половина пассажиров всю ночь смотрела кино. У каждого имелся свой способ борьбы с авиационным шоком, как любил называть это явление отец. Джек предпочитал перебороть его во сне.

* * *

Венский шницель оказался превосходным, как и местные вина.

— Не знаю, кто здесь готовит, но ему надо бы повстречаться с дедулей, — сказал Доминик, проглотив последний кусочек. — Похоже, что он может знать что-то такое, чему и деду будет полезно научиться.

— Он, скорее всего, итальянец, или, по крайней мере, итальянцы были у него в роду, не сомневайся, братишка. — Брайан не спеша допил прекрасное белое вино, которое порекомендовал официант. Официанту потребовалось не более пятнадцати секунд, чтобы заметить это, снова наполнить бокал и опять исчезнуть. — Чёрт возьми, старина, ведь и к такой кухне можно привыкнуть. Потом и смотреть не захочется на армейский сухой паёк.

— Если повезёт, то нам, может быть, никогда больше не придётся жевать это дерьмо.

— Наверняка, если, конечно, мы закрепим за собой эту работу, — с сомнением в голосе ответил Альдо. Они сидели одни в угловой кабинке. — Так что нам известно о новом объекте?

— Вероятнее всего, он курьер. Доставляет сообщения в собственной башке — те, которые они не рискуют посылать через Сеть. Было бы полезнее посмотреть, что хранится у него в мозгах, но это выходит за рамки миссии. У нас есть его описание, но на сей раз фотографии не дали. Это меня немного тревожит. И ещё он не представляется мне сколько-нибудь важной фигурой. Это меня беспокоит тоже.

— Эй, я тебя прекрасно понимаю. Не иначе, он здорово наступил на мозоль не тому, кому надо. Что поделать — не повезло. — Его муки совести остались в прошлом, но ему все же хотелось заполучить в качестве трофея кого-нибудь, кто находился бы поближе к вершине пищевой цепи этой неприглядной экологической ниши. Да и отсутствие фотографии, по которой можно было бы опознать курьера террористов, его тоже тревожило. Им следовало проявить предельную осторожность. Не хватало ещё пришить не того, кого надо.

— Как бы там ни было, нас послали за ним не из-за того, что он слишком громко пел в церковном хоре, верно?

— И он, конечно, не побочный сын римского папы, — столь же уныло сострил Брайан. — Понимаю я тебя, понимаю. — Он посмотрел на часы. — А теперь, братишка, не пора ли придавить подушку? Посмотрим, кто приедет завтра и что скажет. Интересно, как и где мы должны будем с ним встретиться?

— В сообщении сказано, что он приедет к нам. Чёрт возьми, неужели он тоже остановится здесь?

— У Кампуса оригинальные представления о безопасности, тебе не кажется?

— Да, это совсем не похоже на кино. — Доминик негромко засмеялся и жестом подозвал официанта, чтобы расплатиться. От десерта они отказались. В месте с такой великолепной кухней отсутствие сдержанности в еде могло бы привести к тяжёлым последствиям. Через пять минут они уже лежали в кроватях.

* * *

— Считаешь себя самым умным, да? — спросил Хенли, позвонив из своего домашнего кабинета Грейнджеру домой по безопасному телефону.

— Джерри, ты приказал мне послать им аналитика, так? Кого ещё, по-твоему, мы могли подобрать в хозяйстве Рика? Все наперебой объясняют мне, насколько мальчишка умён и талантлив. Что ж, давай позволим ему доказать это на деле.

— Но он же ещё новичок, — возразил Хенли.

— А близнецы не новички? — осведомился Грейнджер. «Хорош! С этого дня ты позволишь мне командовать в моей лавке так, как я сочту нужным!» — подумал он, вложив в мысль столько силы, что, казалось, собеседник на том конце трубки вполне мог его услышать. — Джерри, он не собирается лезть в мокрые дела, зато как аналитику это ему, несомненно, пойдёт на пользу. Они ведь родственники. Они знают его. Он знает их. Они будут слушать то, что он станет говорить, и будут верить ему, а ведь Тони Виллс утверждает, что Джек самый способный молодой аналитик из всех, кого он встречал после того, как покинул Лэнгли. Так что, куда ни кинь, он идеально подходит для этого задания, верно?

— Он слишком молод. — Но Хенли уже знал, что проиграл в этом споре.

— А кто не был молодым, а, Джерри? Если бы у нас под рукой имелись опытные парни помоложе меня, мы, конечно же, не оставили бы их без работы.

— Если случится прокол...

— Если наша игрушка рванёт, то меня первого развеет взрывом. Я это отлично понимаю. Ну, а теперь ты, может быть, позволишь мне немного посмотреть телевизор?

— До завтра, — сказал Хенли.

— Спокойной ночи, дружище.

* * *

Пользователь, имеющий ник Honeybear, любил заниматься интернет-сёрфингом и сейчас болтал с некоей ElsaК69, которой, по её словам, было двадцать три года, рост 160 сантиметров, вес 54 килограмма, неплохие, хотя и не выдающиеся, формы, каштановые волосы, голубые глаза и ехидный характер. Она также отлично умела печатать на компьютере и даже на пишущей машинке. На самом деле, хотя Фа'ад никак не мог узнать об этом, его собеседником был пятидесятилетний мужчина, практически одинокий, а сейчас ещё и полупьяный. Они общались на английском языке. «Девушка» сообщила, что «она» работает секретаршей в Лондоне. Обладатель австрийского аккаунта неплохо знал этот город.

«Собеседница» казалась Фа'аду вполне реальной, и он вскоре глубоко погрузился в извращённые сексуальные фантазии. Это, конечно, было далеко не так хорошо, как иметь дело с живой женщиной, но Фа'ад старался не потворствовать своим страстям, когда находился в Европе. Никогда нельзя точно знать, не является ли женщина, которую ты «снял», штатным работником Моссада — вдруг она лишит тебя самой дорогой части с гораздо большим удовольствием, нежели впустит эту часть в своё тело. Нельзя сказать, чтобы он очень боялся смерти, зато, как и все мужчины, испытывал панический ужас перед болью. Во всяком случае, сеанс фантазий растянулся почти на полчаса, и в итоге он оказался вполне достаточно удовлетворён и решил отметить свою «виртуальную партнёршу» в списке контактов на тот случай, если она снова выйдет в Сеть одновременно с ним. Откуда же ему было знать, что «лондонская секретарша» на самом деле имел тирольский аккаунт и тоже пометил его ник перед тем, как улечься в свою одинокую холодную постель.

* * *

Когда Джек проснулся, шторки на иллюминаторах уже были подняты, и за стёклами виднелись фиолетово-серые горы, проплывавшие в двадцати тысячах футов под самолётом. Взглянув на часы, он выяснил, что провёл в самолёте около восьми часов, из которых проспал почти шесть. Не так уж плохо. Голова слегка побаливала от выпитого вина, но поданный стюардессой кофе оказался достаточно приличным, как и печенье, и потому, когда самолёт рейса 94 совершил посадку, он чувствовал себя почти проснувшимся.

Аэропорт никак нельзя было назвать огромным, особенно с учётом того, что это были главные воздушные ворота суверенной страны, но ведь во всей Австрии проживало примерно столько же народу, сколько в Нью-Йорке, где аэропортов было три. Самолёт закончил пробежку и остановился, капитан по трансляции поздравил пассажиров с прибытием на его родину и сообщил, что местное время — 9.05. Значит, ему предстоит из-за пересечения огромного количества часовых поясов перестрадать этот день, но завтра, если все пойдёт нормально, он уже будет чувствовать себя вполне прилично.

Иммиграционный контроль он прошёл легко — самолёт был заполнен едва ли наполовину, — получил свой багаж и направился к выходу из аэровокзала, к стоянкам такси.

— Отель «Империал», пожалуйста.

— Куда? — переспросил водитель.

— Отель «Империал», — повторил Райан.

Водитель на мгновение задумался.

— Ach so, отель «Империал»?

— Das ist richtig^[663], — уверил его Джек и опустился на заднее сиденье, чтобы спокойно насладиться поездкой. В кармане у него лежали сто евро, и он предполагал, что этого должно хватить, если, конечно, этот парень не прошёл стажировку у нью-йоркских таксистов. В любом случае на улицах есть банкоматы.

Так как он попал в самый час пик, поездка заняла полчаса. Не доезжая квартала или двух до гостиницы, он увидел представительство «Феррари». Это было для него в новинку — прежде он видел машины этой марки только по телевизору, и сейчас, как поступил бы на его месте любой молодой человек, задумался о том, какие чувства можно испытывать, управляя таким автомобилем.

Почётный караул, выстроенный около стола портье, приветствовал его, как странствующего принца; его немедленно препроводили на четвёртый этаж, в номер с чрезвычайно привлекательной кроватью. Первым делом Джек заказал завтрак и распаковал чемодан. Затем он вспомнил о цели своего приезда, снял трубку телефона и попросил соединить его с номером, в котором остановился Доминик Карузо.

* * *

— Слушаю! — К телефону подошёл Брайан. Доминик принимал душ в сверкающей золотом ванной комнате.

— Эй, кузен, это Джек, — услышал он.

— Джек... минуточку-минуточку... Джек?!

— Я здесь, наверху, морпех. Прилетел час назад. Валяйте ко мне, поболтаем.

— Ладно. Ты только подожди десять минут, — ответил Брайан и распахнул дверь ванной. — Энцо, если я скажу тебе, кто ждёт нас наверху, ты не поверишь.

— И кто же? — осведомился Доминик, растираясь полотенцем.

— Пусть это будет для тебя сюрпризом, малый. — С этими словами Брайан возвратился в гостиную. Ему было не совсем ясно, как же себя вести: то ли смеяться, то ли блевать из-за того, что он читал в «Интернешнл геральд трибьюн».

* * *

— Вы что, разыграть меня решили?! — вполголоса воскликнул Доминик, как только дверь распахнулась.

— А ты попробуй взглянуть с моей точки зрения, Энцо, — отозвался Джек. — Валяйте, входите.

— "Вы не умрёте с голоду в мотеле № 6", — Брайан пропел из-за спины брата строчку с рекламного щита.

— Если честно, я предпочитаю «Холидей инн». Мне все же нужно получить степень доктора философии, хотя бы для того, чтобы биография выглядела внушительнее. — Джек рассмеялся и жестом указал на стулья. — Я заказал побольше кофе.

— Они отлично его варят. Вижу, что ты и круассаны успел заметить. — Доминик налил себе кофе и взял булочку. — Какого черта они прислали тебя сюда?

— Думаю, прежде всего потому, что вы оба меня знаете. — Джек не спеша намазал маслом круассан. — Лучше всего будет, если вы сейчас позволите мне закончить завтрак, потом мы прогуляемся к представительству «Феррари» и поболтаем о том о сём. Как вам понравилась Вена?

— Видишь ли, Джек, мы попали сюда только вчера к вечеру, — признался Доминик.

— Я не знал. У меня такое впечатление, что в Лондоне вы зря времени не теряли.

— Пожалуй, что да, — ответил Брайан. — Но об этом мы расскажем тебе попозже.

— Лады. — Джек снова взялся за еду, а Брайан развернул «Интернешнл геральд». — Дома продолжают переживать из-за недавней стрельбы. В аэропорту меня заставили разуться. Хорошо, что на мне были чистые носки. Такое впечатление, что они решили выяснить, не попытается ли кто-нибудь слишком уж быстро удрать за кордон.

— Да уж, история получилась — хуже некуда, — протянул Доминик. — У тебя никто из знакомых не пострадал?

— Слава богу, нет. Даже папа и вся толпа инвесторов, ошивающаяся вокруг него, остались совершенно невредимыми — во всех отношениях. А как у вас, парни?

Брайан посмотрел на него как-то странно.

— Нет, никого. — Он надеялся, что душа маленького Дэвида Прентисса не обидится на него за эти слова.

Джек положил в рот последний кусочек круассана.

— Теперь позвольте мне сполоснуться, а потом вы, парни, покажете мне город.

Брайан закончил просматривать газету и включил телевизор на канал Си-эн-эн — единственной американской программы, которую принимали антенны «Империала», — чтобы посмотреть пятичасовые новости из Нью-Йорка. Накануне были похоронены последние погибшие, и репортёры лезли к убитым горем родственникам с расспросами о том, как чувствуют себя они, пережив такую потерю. «Что за идиотизм! — возмущался про себя морской пехотинец. — Зачем ещё раз ковыряться грязными лапами в свежих ранах? Это вполне можно было оставить плохим парням». А политиканы разглагольствовали на тему: Какие Меры Надлежит Предпринять Америке.

«Ладно, — думал Брайан, — мы предпримем их за вас. Но если бы они узнали, что мы делаем, то небось наложили бы в свои шёлковые подштанники». В любой уважающей себя команде есть специалист по грубой игре, и сейчас эта обязанность досталась ему.

* * *

Фа'ад только-только проснулся у себя в «Бристоле». Он тоже заказал в номер кофе и печенье. Назавтра у него была намечена встреча с таким же, как он, курьером. Он должен был получить сообщение и передать его дальше. Ключевые коммуникации Организация поддерживала чрезвычайно осмотрительно. Все серьёзные сообщения передавали исключительно устно. Курьеры знали только тех своих коллег, у кого принимали и кому передавали информацию — создать такие практически независимые одна от другой ячейки по три человека тоже посоветовал тот самый убитый офицер КГБ. Курьера, которого он поджидал, звали Махмуд Мохаммед Фадхи; ехал Махмуд из Пакистана. Такую систему можно было размотать, но лишь путём долгого и кропотливого полицейского расследования, которое так легко сорвать: всего лишь устранить из цепочки одного человека. Недостатком являлось то, что такое удаление могло воспрепятствовать прохождению конкретного сообщения по цепочке, но подобных случаев пока не было и не предвиделось. Что касается Фа'ада, его такая жизнь вполне устраивала. Он много путешествовал, всегда первым классом, жил только в лучших гостиницах — в общем, на недостаток комфорта пожаловаться нельзя. Иногда он испытывал что-то вроде стыда за это. Другие совершали опасные и славные дела, но когда он присоединился к Организации, ему объяснили, что Организация не может функционировать без него и его одиннадцати товарищей, и это знание служило ему моральной поддержкой. И ещё он знал, что его работа, несмотря на всю её важность, практически безопасна. Он получал сообщения и передавал их дальше, часто тем самым людям, которые вершили славные дела, и все они относились к нему с большим уважением, как будто он сам составлял инструкции для них — в чём он их, естественно, не разуверял. Назавтра он должен был получить очередной приказ, который следовало передать то ли ближайшему (в географическом плане) из своих соратников, Ибрагиму Салиху ал-Аделю, живущему в Париже, то ли ещё кому-то из оперативных работников, с кем он пока что не был знаком. Сегодня ему предстояло узнать это, принять необходимые подготовительные меры, а дальше действовать по обстановке. Работа могла быть и скучной, и захватывающей одновременно. Располагая временем для приятного времяпрепровождения и без всякого риска для себя лично, легко быть героем движения, каковым он иногда позволял себе считать свою персону.

* * *

Они направились на восток по Картнер-ринг, которая почти сразу же сворачивала на северо-восток. После поворота улица называлась уже Шуберт-ринг. На северной стороне этой улицы и находилось представительство «Феррари».

— Ну, парни, так все же как ваши дела? — спросил Джек. Народу на тротуаре было немного, а уличный шум совершенно исключал возможность подслушать их разговор с помощью техники.

— Двое готовы. Ещё с одним надо разобраться прямо здесь, в Вене, а потом придётся ехать куда-нибудь ещё, туда, где окажется следующий. Только я как-то думал, что ты должен это знать, — сказал Доминик.

Джек покачал головой:

— Нет. На этот счёт меня не просвещали.

— Зачем они прислали тебя сюда? — напрямик спросил Брайан.

— Как я понимаю, для того, чтобы представить ещё одну точку зрения. Помочь вам в анализе разведывательной информации и быть чем-то вроде консультанта. Во всяком случае, так мне сказал Грейнджер. Я знаю, что и как произошло в Лондоне. Мы получили много служебной информации от британцев — естественно, косвенным путём. Случай списали на сердечный приступ. Насчёт Мюнхена мне мало что известно. А что можете сказать вы?

— Я подкараулил его около выхода из мечети, — ответил Доминик. — Он упал на тротуар. Приехала «Скорая помощь». Медики повозились с ним, а потом увезли. Вот и все.

— Он умер. Мы узнали это из перехвата, — сообщил Райан. — Вместе с ним шёл парень, работающий в Интернете под ником Honeybear. Он доложил о смерти своего приятеля типу, проходящему в Сети как 56МоНа. Этот, как мы считаем, должен находиться где-то в Италии. Мюнхенский парень — его звали Атеф — был вербовщиком и курьером. Мы точно знаем, что он завербовал одного из тех негодяев, которые устроили стрельбу на прошлой неделе. Так что можете не сомневаться, что его по праву включили в список.

— Мы знаем. Нам об этом сообщили, — сказал Брайан.

— Как именно вы это делаете?

— При помощи этой штуки. — Доминик вынул из кармана пиджака золотую авторучку. — Нужно покрутить её особым способом, чтобы сменить наконечники, а потом ткнуть кого надо, предпочтительно в задницу. Человек получит укол яда под названием сукцинилхолин, и это здорово испортит ему день. Препарат продолжает разлагаться в крови даже после смерти, и его практически невозможно обнаружить — разве что попадётся гениальный патолог, да и ему должно ещё повезти.

— Человека парализует?

— Угу. У него отключаются мышцы, и он лишается возможности дышать. Яд начинает действовать секунд через тридцать, потом человек падает, а дальше все проходит, как по нотам. Смахивает на сердечный приступ, и по большинству анализов тоже сходится. Просто идеально для того, чем мы занимаемся.

— Чёрт возьми! — вполголоса воскликнул Джек. — Так, значит, вы побывали ещё и в Шарлотсвилле, да?

— Да. — Это был Брайан. — Не так уж весело. На моих руках, Джек, умер маленький мальчик. Это было тяжело.

— Но вы стреляли просто отлично.

— Они были не слишком толковыми, — объяснил Доминик. — Не лучше банды уличных хулиганов, раздобывших оружие. Совершенно необученные. Они даже не прикрывали свой тыл. Думаю, считали, что, раз у них автоматы, можно обойтись и без этого. Но им пришлось запомнить на всю жизнь, что они ошибались. Правда, жизнь оказалась короткой. Ну, и ещё нам просто повезло... Ни ... себе! — воскликнул он, увидев перед собой витрину с выставленным в ней автомобилем «Феррари».

— Чёрт возьми! И впрямь хорош, — не раздумывая, согласился Джек. Даже на Брайана автомобиль произвёл впечатление.

— Вообще-то, старьё, — объяснил Доминик. — 575М, двенадцатицилиндровый V-образный двигатель, шестиступенчатая коробка передач. Да, тут Энцо Феррари себя показал, что и говорить! Не машина, а гребаная бомба, парни. Шестьсот шестьдесят лошадей. И даже назвали её в мою честь. Вот смотрите, в дальнем углу.

— И на сколько она тянет? — полюбопытствовал Джек.

— Без малого шестьсот тысяч долларов. Если тебе нужно что-нибудь ещё круче, обращайся сразу в «Локхид Бербанк». — Для довершения эффекта наверху капота двигателя и почти по бокам, немного выше бампера, красовались отверстия, больше всего походившие на воздухозаборники реактивных двигателей. В целом же машина весьма смахивала на чудо техники, которым пользовался в «Звёздных войнах» богатый дядюшка Люка Скайуокера.

— Так же продолжаешь изучать все об автомобилях, да? — полюбопытствовал Джек. Частный реактивный самолёт, несомненно, имел преимущества и по скорости, и по дальности, но автомобиль выглядел просто изумительно.

— Он охотней ляжет в кровать с «Феррари», чем с Грейс Келли! — фыркнул Брайан. У него самого пристрастия были куда менее экзотичными.

— На автомобиле можно ездить куда дольше, чем на девчонке. — С какой-то точки зрения такая оценка тоже имела право на существование. — Проклятье, с кем на пари, что эта цыпочка бегает довольно быстро?

— Ты мог бы получить лицензию частного пилота, — предложил Джек.

Доминик мотнул головой:

— Не. Слишком опасно.

— Вот сукин сын. — Джек с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться. — По сравнению с тем, чем ты занимаешься, что ли?

— Малыш, к этому я, знаешь ли, привык.

— Ну, как скажешь, дружище. — Джек невольно покачал головой. Чёрт возьми, эти автомобили и впрямь были хороши. Но он любил свой оставшийся дома «Хаммер». На нём он мог проехать куда угодно по любому снегу, выбраться без потерь из любой дорожной ситуации, а если кому-нибудь это покажется неспортивным, пусть валит в ад! Но сохранившийся в нём мальчишка вполне мог понять вожделение кузена. Если бы Морин О'Хара^[664] родилась не человеком, а автомобилем, она вполне могла бы стоять на этом месте. Ярко-красный корпус прекрасно подошёл бы к её волосам. Поглазев десять минут, Доминик решил, что хватит пускать слюни, и компания пошла дальше.

— Итак, мы знаем о нашем объекте все, кроме его точной внешности, — сказал Брайан, когда они удалились от «Феррари» на полквартала.

— Верно, — подтвердил Джек. — Но неужели ты думаешь, что в «Бристоле» будет жить очень много арабов?

— В Лондоне их было полным-полно. Вся трудность в том, чтобы точно определить нужного человека. А задеть его рукой на тротуаре вряд ли будет очень сложно. — Судя по обстановке, он был прав. Пешеходов и машин здесь, конечно, не так много, как в Нью-Йорке или Лондоне, но и не так мало, как в Канзас-Сити после наступления темноты, а в том, чтобы провести работу средь бела дня, имелась определённая привлекательность. — Я думаю, что нам нужно взять под контроль главный вход гостиницы и второй, если он есть. Джек, не мог бы ты посмотреть, не появились ли у Кампуса дополнительные данные?

Джек посмотрел на часы и произвёл в уме подсчёт.

— Они выйдут на работу часа через два.

— Вот ты и проверь электронную почту, — сказал Доминик. — А мы тем временем погуляем и постараемся найти наш объект.

— Идёт. — Они перешли через улицу и направились назад, к «Империалу». Оказавшись в номере, Джек шлёпнулся на кровать и сразу задремал.

* * *

Делать сейчас все равно нечего, сказал себе Фа'ад, так почему бы не подышать воздухом. В Вене имелось множество вещей, достойных того, чтобы на них взглянуть, а он ещё не видел очень многие из них. Поэтому он оделся, как подобает солидному бизнесмену, и вышел на улицу.

* * *

— Альдо, мы сорвали банк. — Доминик обладал тренированной памятью полицейского на лица, а этот человек шёл прямо им навстречу.

— Неужели...

— Ага. Мюнхенский приятель Атефа. Будешь держать пари, что это и есть наш мальчик?

— Нашёл дурака, да, братишка?

Доминик мысленно повторял описание объекта. Типично ближневосточная внешность, среднего роста — примерно пять футов десять дюймов, худощавого телосложения, вес порядка ста пятидесяти фунтов, чёрные с чуть заметным каштановым отливом волосы, форма носа семитского типа, хотя и не резко выраженного, одевается хорошо и дорого, как бизнесмен, ходит целеустремлённо и решительно. Они прошли в десяти футах от него, старательно отводя взгляды, несмотря на то, что их глаза были прикрыты тёмными очками. Ну что, влип, сосунок? Кем бы ни были эти люди, они ровным счётом ничего не знали ни о маскировке, ни об осторожности. Братья зашли за угол.

— Вот ведь чертовщина. Сейчас его кольнуть было бы проще, чем два пальца обос..ть, — заметил. — И что мы будем делать?

— Пусть Джек проверит по своим каналам, а мы пока что не будем трепыхаться, верно, Альдо?

— Понял тебя, братец. — Брайан автоматическим движением потрогал пиджак, чтобы удостовериться, что золотая авторучка на месте. Точно так же он проверял «беретту» в кобуре, когда сам был одет в военную форму и выходил на боевое задание. Он ощущал себя невидимым для окружающих львом в кенийской саванне, полной зверья. Вряд ли что-нибудь могло быть лучше. Он мог выбрать любого, кто понравится, чтобы убить и съесть, и бедняга даже не узнает, что за ним охотятся. Точно так же действуют они. Он мельком задумался, поймут ли приятели этого парня всю иронию того, что против них используется их же тактика. Считалось, что такие действия совершенно не в американском стиле, но сами американцы прекрасно понимали, что всю туфту с перестрелками на главной улице под яркими лучами солнца выдумали в Голливуде. Лев, добывая себе пропитание, крайне редко рискует своей жизнью, а ведь его учили в Базовой школе, что если ты попал в сложное положение, значит, ты плохо спланировал свои действия. Честный бой по правилам годился для Олимпийских игр, но не для их нынешнего занятия. Ни один охотник на крупную дичь не станет приближаться ко льву, громко вызывая его на бой и размахивая мечом. Нет, он поступит гораздо разумнее: спрячется за бревном и застрелит зверя из винтовки с двухсот ярдов, а то и больше. Даже масаи, коренные жители Кении, для которых убийство льва служило доказательством достижения возраста мужества, имели достаточно здравого смысла, чтобы выходить против зверя толпой в десять человек, причём не все охотники были подростками, — только так можно было не сомневаться, что шкуру льва удастся без потерь доставить в крааль. Дело заключалось не в храбрости, а в том, чтобы наверняка достичь цели. Их занятие было достаточно опасным. Требовалось приложить максимум усилий, чтобы исключить из уравнения все элементы ненужного риска. Это бизнес, а не спорт. — Будем ловить его на улице?

— Срабатывало прежде, сработает и сейчас, верно, Альдо? Лично я не думаю, что нам удастся успешно провернуть это дело в салоне гостиницы.

— Согласен, Энцо. А что будем делать теперь?

— Вероятно, изображать из себя туристов. Оперный театр выглядит очень впечатляюще. Давай-ка посмотрим поближе. О, смотри, написано, что сегодня у них «Валькирия» Вагнера. Никогда не видел.

— А я вообще никогда не видел оперы. Наверно, стоит когда-нибудь начать — ублажить итальянскую часть моей души, скажешь, нет?

— Конечно, да. У меня этой самой части столько, что я не могу с ней справиться, так что я неравнодушен к Верди.

— Ну, вообще! И когда же ты бывал в опере?

— У меня есть несколько записей на CD, — ответил, улыбнувшись, Доминик. Как выяснилось, театр — он именовался Государственной оперой — являл собой великолепный образец имперской архитектуры, спроектированный и построенный так, будто предназначался для бога собственной персоной, если судить по роскоши отделки и алой с золотом окраски. Какие бы ошибки ни совершали Габсбурги за многовековую историю своей династии, вкус у них, бесспорно, был. Доминик подумал было об экскурсии по соборам города, но решил, что это будет не слишком хорошо, особенно если учитывать ту цель, ради которой они сюда приехали. Погуляв по городу около двух часов, они вернулись в гостиницу и сразу поднялись в номер Джека.

* * *

— Из дома не сообщают ничего хорошего, — сказал Джек.

— Не беда. Мы уже видели этого парня. Он наш старый друг из Мюнхена, — бодро отрапортовал Брайан. Они перешли в ванную и открыли краны — льющаяся вода создавала белый шум^[665] достаточной силы, чтобы сделать безопасными любые микрофоны, если они имелись в номере. — Это приятель мистера Атефа, и когда мы в Мюнхене уложили его, именно он находился рядом.

— Вы в этом уверены?

— Ста процентов мы дать не можем, но посуди сам: велики ли шансы на то, что он чисто случайно оказался в Мюнхене, а потом в Вене, да ещё и в той самой гостинице? А? То-то! — заявил Брайан.

— Сто процентов было бы лучше, — возразил Джек.

— Согласен с тобой, но когда ты оказываешься на нужной стороне соотношения тысяча к одному, то, не задумываясь, делаешь ставку и выкидываешь кости, — ответил Доминик. — По правилам Бюро он, самое меньшее, имеет точно установленную связь с преступником, а значит, заслуживает того, чтобы его отвели в сторонку и допросили. И, исходя из того, что нам известно, вряд ли целью его путешествий является сбор пожертвований на Красный Крест, верно? — Агент немного помолчал. — Согласен, все это не идеально, но лучшее, чем мы располагаем, и думаю, что с этим можно идти на дело.

Для Джека наступил критический в какой-то степени момент. Обладал ли он полномочиями разрешить или запретить акцию? Грейнджер ничего ему об этом не сказал. Его обязанностью было обеспечение разведывательной поддержки действий близнецов. Но что именно означала эта фраза? Помилуй бог! Ему поручили вести работу, не определив цели и обязанности и никак не обозначив полномочия. В этом было очень мало смысла. Он запомнил, как отец однажды сказал, что штабные не должны отменять решения боевых командиров, потому что у тех имеются глаза, чтобы видеть, и умение думать самостоятельно. Что касается данного случая, его подготовка должна быть, по меньшей мере, не хуже, чем у них. Но он не видел лицо предполагаемого объекта, а они видели. Если он скажет «нет», то они могут с достаточным основанием сказать ему, куда ему следует засунуть своё мнение, а поскольку он не имел права отдавать приказы, то проиграет в возможном столкновении, и ему только и останется, что чесать яйца и гадать, кто же из них прав. Жизнь тайных агентов разведки внезапно показалась ему совершенно непредсказуемой. Он чувствовал себя так, будто застрял посреди топкого болота без всякой надежды на появление вертолёта, который мог бы вытащить его задницу на твёрдую землю.

— Что ж, парни, это ваша игра. — Джеку показалось, что он самым трусливым образом уходит в сторону, и это ощущение усилилось ещё больше после того, как он добавил: — Все же я чувствовал бы себя лучше, если бы мы были уверены на все сто процентов.

— Я тоже. Но я ведь уже сказал, дружище, что при шансах тысяча к одному можно смело делать ставку. А ты как считаешь, Альдо?

Брайан немного подумал и кивнул:

— Я согласен. В Мюнхене он казался очень озабоченным тем, что случилось с его приятелем. Если даже он хороший парень, то выбирает совершенно неподходящих друзей. Так что давайте займёмся им.

— Ладно, — со вздохом произнёс Джек, склоняя голову перед неизбежным. — Когда?

— Как только представится удобный случай, — ответил Брайан. Тактику они с братом обсудят позднее. Джеку совершенно ни к чему знать подробности.

* * *

«Мне везёт», — подумал Фа'ад в 10.14 вечера, получив по Messenger'y сообщение от ElsaК69, которой, вероятно, понравился их вчерашний «разговор».

Чем мы займёмся сегодня?

— спросил он у «неё».

Я кое-что придумала. Представь себе, что мы находимся в концлагере. Я еврейка, а ты комендант... Я не хочу умирать вместе с остальными и предлагаю тебе удовольствия в обмен на жизнь...

— предложила «она».

Вряд ли какая-нибудь фантазия могла бы оказаться для него более приятной.

Отлично, начинаем,

— напечатал он.

Некоторое время они посылали друг другу реплики, пока «она» не решила кое-что уточнить:

Нет-нет, я не австриячка. я американская студентка, музыкантка, застигнутая войной...

Все лучше и лучше.

О, да? Я много слышал об американских еврейках и о том, что они мастерицы давать по-всякому...

Так продолжалось почти час. В конце концов он всё же отправил «её» в газовую камеру. Действительно: на что ещё они, евреи, могут сгодиться?

* * *

Как и следовало ожидать, Райану не спалось. Его организм не смог так быстро приспособиться к пересечению шести часовых поясов, несмотря даже на то, что он довольно прилично вздремнул в самолёте. Как умудрялись лётчики справляться с этой бедой, для него оставалось полнейшей тайной, хотя он подозревал, что они просто следовали своему изначальному ритму жизни, не обращая внимания на стрелки часов в тех местах, где им приходится оказываться. Но такой метод требовал постоянных перелётов, а этой возможности он был лишён. Поэтому он включил компьютер, вошёл в Google и решил ознакомиться с основами ислама. Он лично знал одного-единственного мусульманина, принца Али из Саудовской Аравии, и уж тот-то не был маньяком. Он без труда находил общий язык даже с Кэти, застенчивой маленькой сестрой Джека, считавшей его аккуратно подстриженную бороду очаровательной. Загрузив из Сети текст Корана. Джек начал читать. Святая книга состояла из сорока двух сур, разделённых на стихи, как и Библия, постоянно находившаяся в его спальне.

Конечно, он редко раскрывал её и ещё реже читал, поскольку, как и большинство католиков, рассчитывал, что священники сообщат ему все важное, избавив его от тяжёлого труда — читать бесконечные перечни того, кто кого родил; чёрт возьми, возможно, это было интересно и даже в чём-то забавно, но не в наши дни, если только ты не был специалистом по генеалогии, которая никогда не оказывалась предметом застольной беседы в семействе Райан. Кроме того, все на свете знали, что все ирландцы происходили от конокрада, сбежавшего в незнакомую страну, спасаясь от повешения, которое ждало бы его, попади он в руки неумолимых английских захватчиков. Следствием этого явилась целая череда войн, одна из которых послужила изначальной причиной того, что, в конце концов, в американском городе Аннаполисе появился на свет он сам, Джек Райан-младший.

Ему потребовалось чуть больше десяти минут, чтобы понять, что Коран является почти дословным изложением того, что ранее записали многочисленные еврейские пророки, конечно же, повинуясь божественному вдохновению — ведь они сами так утверждали. И точно так же поступил и этот парень, Мохаммед. Было принято считать, что с ним говорил бог, а он сам выступал в роли секретаря и записал все его слова. Какая жалость, что тогда не было видеокамеры и магнитофона, чтобы запечатлеть эту сцену, но чего не было, того не было, и к тому же священник в Джорджтауне объяснил ему, что вера — это вера, и ты или веришь, или не веришь.

Джек, конечно же, верил в бога. Родители привили ему основы веры, а потом отправили учиться в католическую школу, он выучил молитвы и правила, которыми христианину следует руководствоваться в жизни; будучи ребёнком, он получил первое причастие, исповедовался и прошёл конфирмацию. Но в последние годы он почти не заходил в церковь. Это вовсе не означало, что он имел что-то против церкви, а лишь то, что он вырос, и, возможно, являлось чем-то, вроде попытки дать понять родителям (без объяснений), что он уже в состоянии принимать собственные решения о том, как надо жить, и что они больше не могут указывать ему.

Бегло просмотрев пятьдесят страниц, он отметил, что не увидел там ни единого слова, которое можно было бы истолковать как призыв расстреливать ни в чём не повинных людей, и тем более указывающего на то, что совершивший такой поступок окажется на небесах, где его встретят бесчисленные женщины, которых он будет в своё удовольствие трахать. И за самоубийство кара здесь полагалась примерно такая же, как и та, о которой говорила сестра-францисканка Мэри, когда он учился во втором классе. Самоубийство было смертным грехом, непростительным, так как ты не мог впоследствии исповедаться, чтобы очистить от него свою душу. Ислам утверждал, что вера — это благо, но верить только на словах было мало. Нужно было ещё и жить согласно требованиям веры. Точно то же самое говорили и его учителя — католики.

Через полтора часа он пришёл к выводу — сразу же показавшемуся ему совершенно очевидным, — что терроризм оказывал на исламскую религию точно такое же влияние, как и на ирландцев, и католиков, и протестантов. Адольф Гитлер, по словам биографов, считал себя убеждённым католиком до того самого момента, когда он засунул себе в рот дуло пистолета и выстрелил — вероятно, ему никогда не доводилось встречаться с Мэри, сестрой францисканского ордена, а может быть, он думал, что ему виднее. Но этот тип, по всей вероятности, был сумасшедшим. Так что, если он правильно понял все, что прочитал, пророк Мохаммед должен был бы прийти в негодование от злодеяний террористов. Он был достойным, благородным человеком. Однако такими оказались не все его последователи, и с теми, кто сбился с пути и сбивал с него других, должны разбираться он и близнецы Карузо.

Безумцы способны извратить любую религию, сказал он себе, широко зевнув, и ислам — это лишь один пункт в списке.

— Нужно будет почитать ещё, — произнёс он вслух, направляясь к кровати. — Обязательно.

* * *

Фа'ад проснулся в восемь тридцать. Ему предстояло встретиться с Махмудом в аптеке, расположенной невдалеке от гостиницы. Оттуда они отправятся на такси куда-нибудь ещё, пожалуй, в музей, где гонец передаст ему сообщение и объяснит, что и как нужно сделать, чтобы передать его адресату. Какая жалость, что у него не было своего собственного жилья. В гостиницах было удобно, особенно по части стирки, но он уже начал всерьёз тяготиться таким образом жизни.

Принесли завтрак. Он поблагодарил официанта, дал ему два евро на чай и развернул газету, лежавшую на столике на колёсах. Вроде бы ничего заслуживающего внимания не случилось.

В Австрии приближались выборы, и каждая сторона с энтузиазмом ругала другую — именно так велись в Европе политические игры. Дома всё было гораздо предсказуемее и понятнее. В девять утра он включил телевизор, а потом все чаще и чаще поглядывал на часы. Перед такими встречами он всегда изрядно нервничал. Что, если его опознает какой-нибудь агент Моссада? Ответ был совершенно ясным. Его убьют — прихлопнут не задумываясь, как муху.

* * *

Доминик и Брайан бесцельно шлялись снаружи — во всяком случае, так могло бы показаться случайному наблюдателю. Проблема заключалась лишь в том, что таких потенциальных свидетелей имелось несколько. Около их гостиницы стоял газетный киоск, а в «Бристоле» дежурили швейцары. Доминик подумал было о том, чтобы прислониться к фонарному столбу и раскрыть газету, но тут же сообразил, что такой поступок относился бы к числу тех, которые, как учили в Академии ФБР, нельзя совершать никогда, потому что даже шпионам доводилось смотреть кинофильмы, где актёры всегда поступали именно так. И потому, профессионал ли так поступал или случайный прохожий, натурально он вёл себя или нет — все при виде человека, читающего газету, прислонившись к фонарному столбу, воспринимали его совершенно однозначно. Следить за кем-нибудь, оставаясь незамеченным, было детской игрой по сравнению с ожиданием около дома появления человека. Он вздохнул и поплёлся дальше.

Брайана одолевали примерно те же мысли. Он думал, что курящему в такой ситуации было бы легче. Была бы какая-то имитация дела, как в кинофильмах у Богарта^[666] с его легендарными «гвоздями для гроба» — сигаретами без фильтра, в конце концов убившими его. Не повезло тебе, Боги, думал Брайан. Рак, наверно, омерзительная болезнь. Конечно, и он подходил к своим объектам не с цветочным дыханием весны, но, по крайней мере, их мучения не растягивались на месяцы. Всего несколько минут, и мозг отключался. Кроме того, они, так или иначе, сами напрашивались на это. Возможно, они не согласились бы с ним, но, когда заводишь врагов, следует думать и об осторожности. Не все они окажутся бессловесными и беззащитными овцами. И неожиданность тоже чертовски много значила. Из всех преимуществ, на какие только можно надеяться в бою, неожиданность лучше всего. Если застигнешь врасплох того парня, у него не будет шанса нанести ответный удар, и это прекрасно, поскольку ведь, как говорится, только бизнес, ничего личного. Как бык на бойне идёт-идёт по коридору, попадает в небольшое помещение, и даже если поднимет голову, то успеет лишь увидеть какого-то типа с пневматическим молотом, а потом сразу же оказывается в коровьем раю, где трава всегда зелёная, и вода сладкая, и никаких волков ни вблизи, ни вдали...

Ты очень уж отвлекаешься, Альдо, — одёрнул себя Брайан. Противоположная сторона улицы подходила для его цели ничуть не хуже, чем эта. Он пересёк проезжую часть, подошёл к банкомату, стоявшему прямо напротив «Бристоля», вынул карточку, набрал код, и машина выдала ему пятьсот евро. Посмотрел на часы — 10.53. Что, если птичка все же упорхнула? Не могли ли они каким-то образом пропустить этого типа?

Движение стало стихать после часа пик. Грохоча, разъезжали взад-вперёд красные трамваи. Люди здесь занимались своими собственными делами. Они шли, не глядя по сторонам, если только не интересовались чем-нибудь определённым. Все избегали встречи взглядом с незнакомыми, ни у кого не проявлялось и тени поползновения сделать какой-то приветливый жест. По-видимому, незнакомец должен был оставаться незнакомцем. Здесь эта атмосфера казалась даже более устойчивой, чем в Мюнхене, — люди и Ordnung. Пожалуй, тут можно было бы пообедать, сидя на полу в любом из местных домов, и на тебя обратят внимание лишь в том случае, если ты плохо уберёшь за собой.

Позиция Доминика находилась по другую сторону гостиницы, со стороны Оперного театра. Объект мог двигаться только в одном из двух направлений. Налево или направо. Он мог при этом либо пересечь улицу, либо нет. Других вариантов не существовало, если не считать того, что за ним мог бы приехать автомобиль прямо к дверям. В этом случае миссия оказалась бы невыполненной. Но ведь у каждого дня всегда имелось завтра. Часы показывали 10.56. Следовало соблюдать осторожность, не смотреть на вход гостиницы слишком уж часто. От того, что приходилось сдерживать естественные порывы, он чувствовал себя уязвимым...

О, вот он! Объект, одетый в синий костюм в тончайшую полоску, при темно-бордовом галстуке, выглядит, как деловой человек, идущий на важную встречу. Доминик тоже увидел его и повернулся, чтобы быть готовым встретить его на северо-западном направлении. Брайан стоял на месте, выжидая дальнейших действий объекта.

* * *

Фа'ад решил разыграть своего друга. Он подойдёт к нему не с той стороны, откуда тот будет ожидать его появления — просто так, шутки ради. Поэтому он перешёл улицу посередине квартала, лавируя между машинами. В детстве он любил забираться в загон к отцовским лошадям и бегать среди них. Лошадям хватало ума, чтобы не натыкаться на нечто постороннее, чего ни в коем случае нельзя было бы сказать о большей части водителей автомашин, катившихся по Картнер-ринг, но всё же он проскочил благополучно.

* * *

Улица была очень своеобразная: сначала однополосный проезд, как на частной дороге, тонкая полоска травы, далее собственно проезжая часть, по которой двигались автомобили и трамваи, ещё один травяной газончик и перед противоположным тротуаром такой же узкий проезд для машин. Объект перебежал через улицу и не спеша пошёл на запад, в направлении их гостиницы. Брайан пристроился ему в хвост, держась в десяти футах, вынул авторучку, повернул корпус и взглянул на цвет маркера, чтобы удостовериться, что оружие готово.

* * *

Макс Вебер проработал вагоновожатым в городском транспортном управлении уже двадцать три года, проезжая по маршруту восемнадцать раз в день, за что ему платили очень даже приличную для рабочего зарплату. Сейчас он ехал на север: со Шварценбергплац поворот налево на том перекрёстке, где Реннвег переходит в Шварценбергштрассе, а затем опять налево, на Картнерринг. Свет падал сзади и сбоку и очень удачно освещал великолепное здание гостиницы «Империал», где любили останавливаться богатые иностранцы и дипломаты. Впрочем, его взгляд тут же вернулся на дорогу. Трамвай не может лавировать, и потому обязанность уступать дорогу лежала на водителях автомобилей. Нельзя сказать, чтобы он ехал так уж быстро — не более сорока километров в час, а под конец маршрута даже медленнее. Нельзя сказать, чтобы его работа требовала больших умственных усилий, но он делал её тщательно, в полном соответствии с правилами. Прозвонил звонок. Кто-то хотел выйти на углу Картнер и Вейднергауптштрассе.

* * *

Ага! Вот и Махмуд. Глядит в другую сторону. Отлично, подумал Фа'ад, наверно, ему все же удастся удивить приятеля, и потом будет над чем посмеяться. Он остановился на тротуаре, окинул взглядом первый узкий проезд и приготовился перебежать через улицу.

* * *

«Отлично, безмозглая скотина!» — подумал Брайан, быстро приближаясь к стоящему, и...

* * *

Ой! — чуть не вскрикнул Фа'ад, почувствовав короткое болезненное ощущение, вроде укола в ягодицу. Решив не обращать внимания на всякие пустяки, он шагнул вперёд и устремился в просвет между идущими автомобилями. Сбоку приближался трамвай, но из-за него беспокоиться не следовало: он находился ещё слишком далеко. Справа машин не было, так что...

Брайан спокойным шагом шёл дальше. Он решил остановиться около газетного киоска. Там у него появится хорошая возможность повернуться и посмотреть на происходящее, пока он будет покупать журнал.

* * *

Вебер издалека увидел идиота, решившего перебежать через улицу. Неужели у дурака не хватает мозгов, чтобы сделать это возле Ecke, где ему придётся остановиться на красный свет, как и всем остальным? Ведь этому учат в Kindergarten^[667]. Некоторые глупцы считают, что их время дороже золота, как если бы каждый из них был самим его императорским величеством Францем-Иосифом, восставшим из мёртвых. Снижать скорость он не стал. Идиот или нет, но он успеет проскочить достаточно далеко от...

* * *

Фа'ад почувствовал, что его правая нога вдруг подогнулась. Что это могло означать? Затем отказала левая нога, и он начал падать — без всякой на то причины... а потом, быстрее, чем он успевал их осознать, стали происходить всякие другие события, он как будто видел со стороны своё собственное падение... а затем в его поле зрения появился трамвай... стремительно надвигавшийся на него!..

* * *

Макс отреагировал с небольшим опозданием. Он просто не сразу поверил своим глазам. Но отрицать это было невозможно. Он изо всей силы нажал на педаль тормоза, но идиот находился менее чем в двух метрах от трамвая и... lieber Gott!

Впереди у трамвая имелся буфер из двух расположенных горизонтально металлических полос, назначением которых было предотвращать именно то, что случилось, но их не проверяли уже несколько недель, а Фа'ад был худощав, так что его ноги проскользнули под защитной решёткой, затем она проехала по телу, которое тут же скрылось из виду...

...и Макс услышал ужасный хруст колёс, рассекающих тело. Кто-нибудь догадается вызвать «Скорую помощь», но правильнее будет сразу пригласить священника. Этот бедолага никогда уже не попадёт туда, куда так спешил, пытаясь выгадать секунды за счёт собственной жизни. Дурак!

* * *

На противоположной стороне улицы Махмуд обернулся как раз вовремя для того, чтобы увидеть смерть своего друга. В его памяти отпечаталось больше, чем представилось глазам: он, словно наяву, видел, как трамвай подскочил, будто пытался перепрыгнуть через упавшего Фа'ада и не убивать его, но в следующее мгновение всё изменилось, а мир Фа'ада навсегда закончил своё существование.

* * *

«Господи!» — подумал Брайан, стоявший с журналом в руке в двадцати ярдах от места происшествия. Поганец прожил настолько мало, что даже не успел умереть от яда. Он увидел Энцо, остановившегося напротив, на той стороне улицы и, возможно, намеревавшегося подстраховать брата и уколоть объект ещё раз, если тому удастся перейти через улицу, но сукцинилхолин опять сработал точно так, как и предполагалось. Парень просто выбрал слишком уж неудачное место для падения. Или, наоборот, удачное — это зависит от точки зрения. Он взял журнал и перешёл через улицу. На краю тротуара стоял похожий на араба молодой человек, лицо которого выражало гораздо большее потрясение, чем у остальных прохожих, остановившихся поглядеть на случившееся. Раздавались крики, многие прижимали ладони к губам, ругались. Зрелище было крайне неприятное, даже при том, что корпус трамвая закрывал почти все тело.

— Кому-то придётся хорошенько промыть асфальт, — спокойно произнёс Доминик. — Хорошая работа, Альдо.

— Думаю, что восточногерманский судья поставил бы за такое фигурное катание пять и шесть. Пошли отсюда.

— Пошли, братишка.

И они зашагали направо, мимо табачного магазина в сторону Шварценбергплац.

Позади них продолжали раздаваться взвизгивания женщин, тогда как мужчины проявляли большее хладнокровие, хотя многие все же старательно отворачивались. Никто не мог ничего поделать. Швейцар «Империала» поспешил внутрь, чтобы позвонить в «Скорую помощь» и Feuerwehr^[668]. Чрезвычайные службы приехали минут через десять. Первыми ужасное зрелище в деталях разглядели пожарные. Крови вылилось столько, что сразу стало ясно: никакие врачи тут уже не помогут. Следом появилась полиция, полицейский капитан, примчавшийся из участка, расположенного на соседней Фридрихштрассе, приказал Максу Веберу подать трамвай назад, чтобы можно было вытащить тело. Тогда стало видно, что оно почти полностью разорвано на четыре неодинаковых части, словно человека растерзал какой-то гигантский доисторический хищник. Прибывшая машина «Скорой помощи» остановилась почти посреди улицы — регулировщики жестами подгоняли проезжавшие машины, но водители и пассажиры не торопились, стараясь рассмотреть кошмарное зрелище; одни пялились на изуродованный труп с мрачным восхищением, а другие отворачивались в ужасе и отвращении. Появилось даже несколько репортёров с фотокамерами, блокнотами и «миникамами» для снабжения пищей телевизионных стервятников. Чтобы унести тело погибшего, потребовалось три мешка для перевозки трупов. Из транспортного управления приехал инспектор, чтобы расспросить вагоновожатого, с которого полиция, конечно, уже сняла показания. На то, чтобы убрать тело, осмотреть трамвай и вычистить дорогу, потребовалось около часа. Всё было проделано весьма эффективно, и уже в 12.30 вновь установился Ordnung.

Лишь Махмуду Мохаммеду Фадхи пришлось нарушить свои планы. Он вернулся в гостиницу и включил компьютер, чтобы отправить Мохаммеду Хасану аль-Дину, находившемуся сейчас в Риме, e-mail с просьбой прислать инструкции.

К тому времени Доминик тоже сидел за компьютером и составлял сообщение электронной почты в Кампус. В послании содержался рапорт о проделанной работе и запрос об инструкциях для следующего задания.

Глава 22 Испанская лестница

— Шутите! — воскликнул Джек, как только ему рассказали о случившемся.

— Боже, ниспошли мне глупого противника, — ответил Брайан. — Это единственная молитва, которой учат в Базовой школе. Плохо только то, что рано или поздно враги, как правило, умнеют.

— Точно так же обстоит дело с бандитами и прочей дрянью, — добавил Доминик. — Чуть ли не главная проблема в работе всех наших агентств заключается в том, что мы ловим только тупиц. А об умных, как правило, даже и не слышим. Именно поэтому до сих пор не удаётся покончить с мафией, а ведь они там не настолько умны. Впрочем, всё это происходит точно по Дарвину, и мы так или иначе вынуждены помогать бандитам развивать мозги.

— Есть новости из дома? — спросил Брайан.

— Посмотри на часы. Они получат твоё сообщение не раньше чем через час, — попытался умерить его пыл Джек. — Значит, парня действительно переехали?

Брайан кивнул. Парень, о котором шла речь, шлёпнулся на дороге, и с ним произошло то же самое, что бывает с официальным символом штата Миссисипи — собакой, — выбегающей на дорогу: его раздавили.

— Разрезало на части трамваем. Приятно то, что теперь не возникнет никаких вопросов о причине смерти.

— Да, не повезло тебе, мистер Пустоголовый.

* * *

Krankenhaus^[669] Святой Елизаветы, куда медики из бригады «Скорой помощи» принесли в трех прорезиненных мешках части тела погибшего под трамваем, находился всего лишь в миле от гостиницы. Медики предупредили о том, что везут, и потому их прибытие не вызвало никакого особого удивления. Доставленные части тела, как полагается, разложили на секционном столе в морге. Отправлять их в судебно-медицинскую лабораторию не было никакого смысла, поскольку причина смерти была совершенно ясной — чересчур ясной, если говорить на уровне чёрного юмора. Единственное, что оставалось сделать, это взять немного крови для токсикологического анализа. Тело было настолько изуродовано, что крови в нём осталось крайне мало, однако во внутренних органах, главным образом в селезёнке и в мозге, её оказалось достаточно, чтобы можно было набрать полный шприц. Взятую пробу отослали в лабораторию, где должны были провести пробы на наркотики и/или алкоголь.

Оставалось лишь обследовать тело на предмет выяснения причины падения — не мог ли стать его причиной, скажем, перелом ноги, — но после пребывания тела под колёсами трамвая (в бумажнике погибшего нашлось удостоверение личности, так что его имя властям было известно, и они уже начали опрос персонала близлежащих гостиниц, чтобы выяснить, не оставил ли он в номере паспорт: тогда можно будет поставить в известность соответствующее посольство) было совершенноясно, что, даже если свежий перелом и обнаружится, установить, когда он случился — до попадания под колеса или позже, — не удастся. Колесо перерезало обе ноги менее чем за три секунды. Вызывало удивление лишь то, что лицо погибшего было спокойным. Вероятнее было бы ожидать увидеть широко раскрытые глаза и предсмертную гримасу боли... однако патологоанатомы хорошо знали, что смерть, даже мгновенная смерть от тяжёлых травм, крайне неохотно подчинялась каким-либо правилам. В проведении тщательного исследования со вскрытием смысла, пожалуй, не было. Если его застрелили, то, наверно, удалось бы найти пулевое ранение и, пожалуй, саму пулю, но подозревать подобное не было никаких оснований. Полиция уже опросила семнадцать свидетелей, находившихся на расстоянии не более тридцати метров от места трагедии. В итоге патоанатомическому заключению предстояло обрести однозначность, присущую любому официальному документу.

* * *

— Господи! — воскликнул Грейнджер. — Как, чёрт возьми, им удалось это устроить? — Он поднял трубку телефона: — Джерри? Спустись-ка ко мне. Номер три уже упакован. Ты должен увидеть донесение своими глазами. — Положив трубку, он произнёс вслух, обращаясь сам к себе: — Ну, и куда же мы теперь их пошлём?

Ответ на этот вопрос следовало искать на другом этаже.

Тони Виллс скопировал в свой компьютер все, что было скачано по требованию Райана, и файл, возглавлявший список загрузки, изумил его своей лаконичной выразительностью. Он поднял телефонную трубку и набрал номер Рика Белла.

* * *

Тяжелее всех пришлось Максу Веберу. Чтобы лишь мало-мальски прийти в себя после первого шока, ему потребовалось полчаса. Его вырвало, а потом ещё долго подташнивало, перед глазами стояла фигура, опускающаяся под нижний край его поля зрения, а затем этот ужасный хруст под его трамваем... Это не его вина, говорил он себе. Этот дурак, das Idiot, упал прямо перед трамваем, словно какой-нибудь отвратительный пьяница, вот только время ещё было слишком раннее для того, чтобы так насосаться пивом. За долгие годы его работы случалось немало аварий, по большей части его трамвай ударялся в автомобили, которые слишком резко и близко выворачивали перед ним. Но он никогда не видел и, пожалуй, не слышал о несчастном случае со смертельным исходом при участии трамвая. Он убил человека. Он, Макс Вебер, лишил человека жизни. В том, что произошло, нет его вины, повторял он себе ежеминутно на протяжении следующих двух часов. Начальник транспортного отдела отпустил его с работы на сегодня, так что он сделал отметку в контрольном листе, сел в свою «Ауди» и отправился домой, остановившись около Gasthaus за квартал от дома, потому что не хотел в этот день пить в одиночку.

* * *

Джек просматривал обширную почту, пришедшую из Кампуса. Дом и Брайан сидели рядом за поздним ленчем, обильно запивая еду пивом. Всё было обычно: переписка между людьми, подозреваемыми в участии в игре, большинство из которых на деле являлось добропорядочными гражданами различных стран, чисто случайно написавшими те волшебные слова, которые отслеживала программа, руководившая действиями системы «Эшелон» в Форт-Миде, осуществлявшей перехват. Да, всё было как обычно, если не считать того, что адресатом одного из рутинных посланий был 56MoHa@eurocom.net.

— Эй, парни, похоже, что наш приятель, неосторожно переходивший через улицу, намеревался встретиться с другим курьером. Он пишет ещё одному нашему старому другу, пятьдесят шесть МоНа, и просит дать инструкции.

— Да ну? — Доминик поднялся и посмотрел через плечо двоюродного брата на экран. — И о чём это нам говорит?

— У меня есть только адрес выходного аккаунта — он приписан к AOL: Gadfly097@aol.com. Если он получит ответ от МоНа, то мы, возможно, узнаем что-нибудь ещё. Мы считаем, что он командует оперативной деятельностью плохих парней. Агентство национальной безопасности засекло его около шести месяцев тому назад. Он шифрует свои письма, но они знают, как их взламывать, так что мы можем прочитать большую часть его электронных посланий.

— И насколько быстро ты рассчитываешь получить ответ? — спросил Доминик.

— Зависит от мистера МоНа, — ответил Джек. — Мы сейчас можем лишь сидеть тихонько и ждать.

— Понял тебя, — сказал Брайан, сидевший у окна.

* * *

— Я вижу, маленький Джек не помешал их работе, — заметил Хенли.

— А ты этого действительно ожидал? Господи, Джерри, я же тебе все объяснил, — сказал Грейнджер, молча вознося богу благодарение за его милости. — Как бы там ни было, теперь они хотят получить инструкции.

— Ты планировал устранить четыре цели. Итак, кто же номер четыре? — спросил сенатор.

Теперь настала очередь Грейнджера запнуться.

— Пока что я точно не определился. Честно говоря, я не ожидал, что они будут работать настолько эффективно. Я скорее надеялся, что их удары заставят следующую жертву высунуться из норы, но пока ничего подобного не происходит. Однако несколько кандидатов у меня есть. Если позволишь, я представлю тебе список сегодня, только попозже. — Телефон, стоявший на столе, зазвонил. — Да, Рик, конечно. — Рик Белл говорит, что у него есть кое-что интересное.

Дверь открылась менее чем через две минуты.

— О, Джерри, и ты здесь. Привет. Вот, Сэм, смотри. Это мы получили только что. — Он положил на стол распечатку перехваченного e-mail послания.

Грейнджер пробежал текст глазами.

— Мы ведь знаем этого парня...

— Не может быть никаких сомнений — он полевой координатор действий наших друзей. Мы предполагали, что он базируется в Риме. Что ж, мы не ошиблись. — Как все бюрократы, особенно высокопоставленные, Белл любил, когда его гладили по головке, и не упускал случая сделать это сам.

Грейнджер передал листок Хенли.

— Ну, Джерри, вот тебе и номер четыре.

— Я не люблю интуитивных озарений.

— А я не люблю ещё и совпадений, но, Джерри, если ты выигрываешь в лотерею, то ведь не отдаёшь деньги обратно, — сказал Грейнджер, подумав, что знаменитый тренер Даррел Роял был прав: удача никогда не приходит к неумелым. — Рик, твоё мнение: этот парень действительно заслуживает того, чтобы его убрать?

— Да, несомненно, — согласился Белл, подкрепив свои слова энергичным кивком. — Мы знаем о нём не очень много, но то, что знаем, выглядит крайне негативно. Он штабной оперативник, и в этом, Джерри, мы уверены на сто процентов. Причём все сходится прямо-таки идеально. Один из его людей видит, как погибает другой, докладывает и получает ответ. Знаешь, если мне когда-нибудь доведётся встретиться с тем парнем, который придумал программу «Эшелон», пожалуй, надо будет угостить его пивом.

— Разведка боем... — протянул Грейнджер, также ощутивший острую необходимость в поощрительном поглаживании. — Чёрт возьми, я ведь знал, что она принесёт пользу. Встряхни как следует гнездо шершней, и несколько тварей обязательно вылетят наружу.

— Только нужно постараться, чтобы они не изжалили твою задницу, — предупредил Хенли. — Ладно, что ты предлагаешь?

— Спустить собак с цепи, прежде чем лиса успеет нырнуть в нору, — не задумываясь, ответил Грейнджер. — Если мы сможем устранить этого парня, то не исключено, что с дерева свалится что-нибудь по-настоящему ценное.

Хенли повернул голову.

— Рик?

— Я согласен. Нужно продолжать, — сказал он.

— Что ж, продолжать так продолжать, — согласился Хенли. — Отправляйте инструкции.

* * *

Одним из важнейших достоинств электронной связи являлось то, что ответ поступал достаточно быстро. Собственно, Джек уже располагал основной частью нужной информации.

— Так, парни, настоящее имя 56МоНа — Мохаммед. Ничего удивительного в этом нет, это чуть ли не самое распространённое имя в мире. Он сообщает, что находится в Риме, в отеле «Эксельсиор» на Виа Витторио Венето, номер сто двадцать пять.

— Я слышал об этом месте, — сказал Брайан. — Дорогое и весьма неплохое заведение. Похоже, что наши друзья любят комфорт.

— Он зарегистрировался под именем Найджел Хоукинс. Зуб даю, оно английское. Как, по-твоему, он может быть британским гражданином?

— По имени Мохаммед? — с сомнением в голосе отозвался Доминик.

— Энцо, это может быть и конспиративной кличкой, — ответил Джек, не думая о том, что его слова могут задеть самолюбие Доминика. — Без фотографии мы можем только гадать о его прошлом. Дальше. Мы знаем, что у него есть сотовый телефон, и Махмуд — тот парень, который видел сегодняшний несчастный случай, — судя по всему, должен его знать. — Джек ненадолго умолк. — Интересно, почему же он в таком случае не позвонил? Хм... Так, итальянские полицейские пересылали нам записи перехваченных телефонных разговоров. Значит, они прослушивают эфир, а наш парнишка соблюдает осторожность?..

— Возможно, но почему... почему он в таком случае гоняет свои письма по Сети?

— Считает, что это безопасно. АНБ раскололо множество коммерческих систем шифрования. Продавцы об этом не знают, но ребята из Форт-Мида чертовски сильны в этих делах. Стоит один раз расколоть шифр, и он останется расколотым навсегда, а тот парень, который им пользуется, никогда об этом не пронюхает. — Честно говоря, он не знал, как именно это делается. Программисты могли (и часто делали это) оставлять в своих разработках лазейки — кто из патриотизма, кто ради денег, а кто и по обеим этим причинам. 56МоНа использовал самую дорогую из существующих программ, в описании которой было совершенно однозначно сказано, что взломать её не может никто по причине уникальности использованного алгоритма, составляющего собственность компании. Там, естественно, не объяснялось, что программа использовала 256-битовый процесс шифрования, что должно было производить впечатление на людей одной только цифрой. Там не сообщалось также, что разработчик программы, прежде работавший в Форт-Миде, что и явилось чуть ли не основной причиной (помимо высочайшей профессиональной квалификации), по которой его наняла фирма, не был освобождён от данной когда-то присяги и что, в дополнение ко всему прочему, миллион долларов, свободный от налогообложения, хорошо помогал разрешению моральных конфликтов. На эти деньги он купил премиленький домик в холмах округа Мартин. Из чего следовало сделать вывод, что даже в наши дни калифорнийский рынок недвижимости продолжает служить интересам безопасности Соединённых Штатов Америки.

— Получается, что мы можем читать их почту? — спросил Доминик.

— Частично, — кивнул Джек. — Кампус получает большую часть того, что перехватывает станция АНБ в Форт-Миде, и то, что они направляют в ЦРУ для анализа, поступает к нам. Это ещё проще, чем кажется на слух.

После этого Доминик довольно долго молчал.

— Ни ... себе!.. — выдохнул он после паузы, глядя в высокий потолок номера Джека. — Ничего удивительного... — Очередная пауза. — Хватит наливаться пивом, Альдо. Мы летим в Рим. — Брайан кивнул.

— Места для третьего у вас не найдётся, я правильно понимаю? — спросил Джек.

— Увы, малыш, нет. 911-я рассчитана только на двоих.

— Ладно, в таком случае отправлюсь в Рим самолётом. — Джек протянул руку к телефону и позвонил в бюро обслуживания. Через десять минут ему сообщили, что для него забронирован билет на «Боинг-737» компании «Алиталиа» до римского аэропорта Леонардо да Винчи, вылетающий через полтора часа. Он подумал, не сменить ли ему ещё раз носки. Если он и испытывал в жизни настоящую ненависть к чему-то, так это к необходимости снимать обувь в аэропорту. Через несколько минут он был полностью готов и покинул гостиницу, задержавшись лишь для того, чтобы поблагодарить портье. Такси «Мерседес» унесло его из города.

У Доминика и Брайана большая часть вещей вообще оставалась нераспакованной, так что на сборы им потребовалось от силы десять минут. Дом вызвал рассыльного, а Брайан тем временем отправился к уличному газетному киоску и приобрёл несколько ламинированных пластиком карт южной и западной части их маршрута. Тех евро, которые он получил в банкомате утром, должно было хватить на поездку, решил он, если, конечно, Энцо не слетит вместе с ним в пропасть во время переезда через Альпы. Перед входом в гостиницу появился «Порше», выкрашенный в омерзительный серо-синий цвет, и он направился к машине. Швейцар с усилием запихнул их вещи в тесный багажник. Ещё через две минуты Брайан уже смотрел в карту, отыскивая кратчайший путь, выводящий на Suudautobahn^[670].

* * *

Джек попал на борт «Боинга» лишь после той оскорбительной процедуры, которая сейчас во всём мире являлась обязательной частью коммерческого авиаперелета. Всякий раз, подвергнувшись обыску, он с ностальгической грустью вспоминал путешествия на авиалайнере ВВС США с номером 1 на борту, но не упускал из виду, что он успел очень быстро привыкнуть к исключительному комфорту и лишь с возрастом узнал, через что вынуждены проходить обычные люди и что для него это очень походило на столкновение с кирпичной стеной. Но в данный момент ему следовало позаботиться о номере в римской гостинице. Как заказать номер, находясь в самолёте? Его место в первом классе было снабжено, в частности, телефоном-автоматом, и он, вставив в прорезь чёрную карту, сделал первую в своей жизни попытку справиться с европейским телефоном. В какой гостинице? Почему бы не в «Эксельсиоре»? Со второй попытки он пробился в бюро обслуживания, узнал, что, да, у них есть несколько свободных номеров. Договорившись, что за ним оставят маленькую комнатку на одного и почувствовав себя после этого очень хорошо, он взял у излучавшей доброжелательность стюардессы стакан белого тосканского вина. Даже бурная жизнь, решил он, могла быть очень даже хорошей, если только ты знал, куда ведёт тебя очередной шаг, а в настоящий момент завершение его шага находилось далеко за горизонтом.

* * *

Похоже, что немецкие дорожные строители обучили австрийцев всему, что знали сами, думал Доминик. Или же они читали одни и те же умные книги. Как бы там ни было, автострада мало чем отличалась от бетонных лент, опоясывающих Америку, если не считать того, что разметка была настолько другой, что это сбивало с толку, не в последнюю очередь потому, что здесь не встречалось никаких надписей, за исключением названий населённых пунктов, да и те были на чужом языке. Он скоро понял, что чёрное число на белом фоне в красном круге означает ограничение скорости, но скорость указывалась в километрах. Три километра свободно укладывались в две мили и ещё оставалось место, чтобы устроить просторную автостоянку. И австрийские ограничения скорости были далеко не столь мягкими, как немецкие.

Возможно, дело в том, что в этой стране меньше врачей, но даже среди холмов, становившихся все выше и выше, изогнутые участки были должным образом обнесены защитными валами, а ширина обочин позволяла безопасно свернуть с проезжей части, если кто-нибудь из встречных перепутает право и лево. «Порше» был снабжён системой автоматического регулирования скорости, и Доминик установил его на пять кликов^[671] выше ограничения — исключительно для того, чтобы испытывать моральное удовлетворение из-за того, что едет слишком быстро. Здесь не приходилось надеяться, что его удостоверение сотрудника ФБР спасёт от штрафов, как это было бы в любой точке США.

— Сколько нам ехать, Альдо? — спросил он своего штурмана, находившегося на «смертельном сиденье».

— Наверно, километров с тысячу от этого места, где мы сейчас. Пожалуй, часов десять.

— Чёрт возьми, ведь придётся ехать по самой жаре. Наверно, через пару часов нужно будет заправиться. Как там у тебя с наличными?

— Семьсот европейских конфетных бумажек. Можно будет потратить все в Италии. Поблагодари бога, что не придётся возиться со старыми лирами — ты свихнулся бы, пересчитывая каждый раз в уме все эти числа со множеством нулей. А дорога не слишком перегружена, — заметил Брайан.

— Нет, и они себя ведут вполне прилично, — согласился Доминик. — Карты хорошие?

— Да. На этой дороге до самого Рима. А в Италии нужно будет купить другую, чтобы ездить по Риму.

— Ну, это, думаю, можно будет сделать без труда. — И Доминик возблагодарил милосердного бога за то, что он послал ему брата, способного читать карты. — Когда остановимся на заправке, купим что-нибудь поесть.

— Полностью согласен, братишка. — Брайан посмотрел вперёд, туда, где вдали возвышались горы. Трудно было сказать, насколько далеко ещё до них, но в давние времена, когда люди путешествовали в каретах или стирали до крови ягодицы, трясясь на лошадиных спинах, горы, наверное, казались им непреодолимой преградой. У них, вероятно, было намного больше терпения, чем у современного человека, а может быть, меньше разума. Ну, а он в настоящий момент сидел на удобном кресле, и его брат ехал по шоссе, совсем не как по трассе ралли.

* * *

Оказалось, что в Италии хороши не только автогонщики, но и лётчики. Пилот буквально поцеловал взлётно-посадочную полосу, и торможение с пробежкой были прямо-таки нежными. Джек имел слишком большой опыт воздушных путешествий для того, чтобы хоть сколько-нибудь беспокоиться на этот счёт (точно так же безмятежно относился к полётам и его отец), и всё же, как и большинство людей, он ощущал более безопасной пешую ходьбу или поездку на чем-нибудь не по воздуху, а по чему-то более ощутимому — земле или воде. В аэропорту он, как и в Австрии, нашёл такси «Мерседес», водитель которого сносно объяснялся по-английски и знал, как доехать до гостиницы.

Шоссе во всём мире выглядят практически одинаково, и на мгновение Джек даже задумался: где, чёрт возьми, он сейчас находится? Территория вокруг аэропорта, совершенно явно была занята сельскохозяйственными угодьями, крыши домов здесь имели совсем иные очертания, нежели в Америке. Судя по тому, что они были почти плоскими, снегопады здесь являлись большой редкостью. Стояла поздняя весна, и было так тепло, что он мог бы смело переодеться в рубашку с короткими рукавами, но ни жары, ни духоты не чувствовалось.

Однажды он уже побывал в Италии — вместе с отцом во время какого-то официального визита — кажется, какое-то экономическое совещание, — но тогда он повсюду разъезжал на посольской машине. Он не без удовольствия строил из себя принца, отпрыска правящей династии, но лишь в шутку, поскольку никто не учил его такому поведению и отношению к себе, и с тех пор в его памяти сохранились лишь места, которые удалось повидать. Он не имел ни малейшего представления о том, как попасть в любое из этих мест. Это был город Цезаря и множества других имён, принадлежавших людям, оставившим неизгладимый след в истории, поскольку они совершали поступки — хорошие или дурные. Главным образом дурные, потому что память о них сохранялась в истории крепче. И он сам приехал в этот город ради именно такого поступка. «Очень кстати, — сказал он себе, — я об этом вспомнил». Он вовсе не намеревался провозгласить себя арбитром, измерявшим соотношение хорошего и дурного в мире, а всего лишь парнем, выполнявшим работу достаточно двусмысленного сорта для своей страны, и не обладал правом принятия окончательных решений. Быть президентом, как его отец, вовсе не легко и не приятно, несмотря даже на неизмеримую важность этого поста, власть и могущество, сопряжённые с ним. Величина ответственности находится в прямо пропорциональном отношении с уровнем власти, и если у человека есть совесть, пребывание на таком высоком посту должно очень тяжело сказываться на нём. В том, чтобы осуществлять действия, которые другие люди считали необходимыми, присутствовал определённый комфорт. И, напомнил себе Джек, он мог в любой момент сказать «нет», и тогда, какими бы ни оказались последствия, они будут не такими серьёзными. В любом случае — не столь серьёзными, как те вещи, которые делал он и его двоюродные братья.

Улица Виа Витторио Венето производила впечатление делового района, а не места паломничества туристов. Деревья по сторонам выглядели кривобокими. Гостиница оказалась на удивление невысокой. И к тому же не имела роскошного подъезда. Джек расплатился с таксистом и направился внутрь в сопровождении швейцара, взявшего его багаж. Зато внутри вестибюль поражал великолепной резьбой по дереву и чрезвычайной приветливостью обслуживающего персонала. Можно было подумать, что гостеприимство было чем-то вроде олимпийского вида спорта, в котором европейцы соревновались между собой; во всяком случае, кто-то сразу же опять подхватил его вещи и проводил в номер. Там работал кондиционер, и в комнате ощущалась приятная прохлада.

— Прошу прощения, как вас зовут? — спросил Джек у рассыльного.

— Стефано, — ответил тот.

— Вы не знаете, живёт ли в отеле человек по имени Хоукинс. Найджел Хоукинс?

— Англичанин? Да, на вашем этаже, через три двери далеко направо. Это ваш друг?

— Друг моего брата. Пожалуйста, не говорите ему ничего. Может быть, мне удастся его разыграть, — беззаботным тоном попросил Джек, вручая Стефано бумажку в двадцать евро.

— Конечно, синьор.

— Вот и прекрасно. Благодарю вас.

— Prego^[672], — ответил тот и поспешил обратно в вестибюль.

Возможно, это нарушение правил проведения разведывательных операций, сказал себе Джек, но раз у них не было фотографии этой птички, значит, нужно получить хоть какое-то представление о том, как он может выглядеть. Сделав это умозаключение, он снял трубку стоявшего на столе телефона и набрал номер.

* * *

— НА ВАШ НОМЕР ПРИШЁЛ ВЫЗОВ, — внушительным баритоном проговорил телефон. После третьего повторения фразы, Брайан вынул аппарат из кармана.

— Да.

Кто, черт побери, может ему звонить? — удивлённо подумал он.

— Альдо, это Джек. Я уже нахожусь в гостинице «Эксельсиор». Если хотите, я могу попытаться забронировать номера и для вас. Тут неплохо. Я думаю, вам, парни, здесь должно понравиться.

— Подожди. — Он положил телефон на колени. — Ты ни за что не поверишь, где поселился наш малыш. — Уточнять ничего не потребовалось.

— Ты шутишь! — ответил Доминик.

— Нисколько. Он хочет знать, нужно ли бронировать для нас номера там же. Что ему сказать?

— Проклятье... — Доминик быстро соображал. — Он ведь у нас что-то вроде стратегической разведки, не так ли?

— По мне, это немного банально, но раз ты так думаешь... — Он снова взял телефон. — Джек, ответ утвердительный, дружище.

— Вот и отлично. Ладно, пойду займусь этим. Если я не перезвоню и не скажу, что ничего не вышло, то приезжайте прямо сюда.

— Понятно, Джек. До встречи.

— Пока, — услышал Брайан и нажал кнопку отключения. — Знаешь, Энцо, мне это кажется не слишком разумным.

— Он уже там. Он находится на месте, и у него есть глаза. Мы всегда сможем дать задний ход, если найдём нужным.

— Да, пожалуй, ты прав. Если верить карте, до туннеля около пяти миль. — Часы на торпеде показывали 4.05. Они шли с хорошим временем, но сейчас, сразу же за городом или деревней под названием Бадгастайн, прямо по курсу возвышалась внушительная гора. Через неё должен проходить туннель. В противном случае пришлось бы сгонять большое стадо коз, чтобы они очистили гору от густо покрывавшей её растительности.

* * *

Джек включил компьютер. Ему потребовалось десять минут, чтобы выяснить, как войти в Интернет через телефонную сеть, но после этого он быстро нашёл почтовый ящик, наполненный предназначенными для него битами и байтами. Там присутствовала и похвала от Грейнджера за успешно проведённую миссию в Вене, хотя он не принимал в ней никакого участия. Но далее шла информация от Белла и Виллса по поводу 56МоНа. Она производила неутешительное впечатление. Пятьдесят шестой был представителем главного штаба плохих парней. Он и сам участвовал в их акциях, и планировал их. В результате одного из проведённых или спланированных им (по всей вероятности) действий совсем недавно в его, Джека, родной стране, в четырех торговых центрах разных городов было убито множество людей, и потому следовало обеспечить этому ублюдку встречу с богом. Никаких более подробных сведений о том, что он собой представляет, хорошо ли подготовлен, насколько умён и опасен, имеет при себе оружие или нет, — информации такого рода, которая была крайне желательна, не имелось, но, закончив чтение расшифрованных программой посланий, он снова зашифровал их и сохранил в папке «АКЦИЯ», чтобы ещё раз изучить в обществе Брайана и Доминика.

* * *

Туннель выглядел так, словно попал сюда из видеоигры. Он уходил все дальше и дальше в бесконечность, но, по крайней мере, в нём не случилось аварии, в результате которой множество машин превратилось в огромную груду охваченного пламенем металлолома, как произошло несколько лет назад в туннеле Монблан между Францией и Швейцарией. После показавшегося почти бесконечным промежутка времени, машина с братьями Карузо выскочила на свет с другой стороны горы. Отсюда открывался вид далеко вперёд и вниз.

— Впереди бензоколонка, — сообщил Брайан. Действительно, через полмили они увидели большой шит с изображением эльфа, а бензобак «Порше» не мешало бы заполнить.

— Отлично. Мне совсем не помешает пописать и потянуться как следует.

Площадка рядом с заправочной станцией оказалась довольно чистой по американским стандартам, и еда здесь была совсем другая — никаких бургеркингов или рой-роджерсов, к которым они привыкли в Виргинии, — и в уборной был полный Ordnung, и бензин продавали литрами, что вводило братьев в заблуждение, пока Доминик не произвёл в уме пересчёт.

— Господи, да они здесь просто грабители!

— Платит компания, не забывай, — успокаивающе заметил Брайан и протянул брату пакетик с печеньем. — Давай-ка двигать, Энцо. Италия ждёт.

— Давай. — Двигатель замурлыкал всеми шестью цилиндрами, и машина вновь выкатилась на автостраду.

— Хорошо было размять ноги, — сказал Доминик, переходя на прямую передачу.

— Да, это бывает полезно, — согласился Брайан. — Если я не ошибаюсь, осталось всего четыреста пятьдесят миль.

— Детская прогулка. Часов шесть, если будет не слишком много заторов. — Доминик поправил тёмные очки и пошевелил плечами. — Остановиться в одной гостинице с объектом... Чёрт возьми...

— Я тоже об этом подумал. Он о нас не знает ни ..., возможно, даже не предполагает, что за ним охотятся. Посуди сам: два сердечных приступа, один в присутствии своего же свидетеля, и несчастный случай на дороге, тоже со свидетелем, которого он знает лично. Да, несчастье, но нет никаких оснований предполагать враждебные действия.

— На его месте я бы начал немного нервничать, — задумчиво произнёс Доминик.

— На его месте... Наверно, он уже нервничает. Если он увидит нас в гостинице, мы окажемся для него какими-то двумя неверными, только и всего. Ну, а мы постараемся залечь и не попадаться лишний раз ему на глаза. Вспомни, Энцо, ни в одной инструкции не говорилось, что наша работа должна быть трудной.

— Надеюсь, что ты прав, Альдо. В торговом центре было достаточно страшно, чтобы тот день отложился у меня в памяти.

— Верно, брат.

В этой части Альпы, возвышавшиеся на севере и западе, были невысоки, но всё же тяжким испытанием было бы преодолевать их пешком, как это делали римские легионеры, считавшие величайшим благом на свете свои знаменитые мощёные дороги. Вероятно, идти по ним было лучше, чем шлёпать по грязи, но всё же не так уж приятно, особенно сгорбившись под тяжестью заплечного мешка, весившего примерно столько же, сколько те рюкзаки, которые его морские пехотинцы таскали в Афганистане, но далеко не такого удобного. Легионеры были крутыми для своего времени ребятами и, вероятно, не так уж сильно отличались от парней, которые сегодня, облачившись в камуфляжные костюмы, занимались воинским трудом. Но пару тысяч лет назад легионеры расправлялись с плохими парнями более решительно. Они убивали их родных, их друзей, их соседей и даже их собак, и, между прочим, именно этому они обязаны немалой частью своей славы. Вряд ли такой подход можно считать практичным в эпоху Си-эн-эн, и, если говорить по правде, мало кто из морских пехотинцев согласился бы принять участие в массовой резне. Но устранять их по одному — очень даже хорошее дело, особенно если ты точно знаешь, что не убиваешь невинных мирных жителей. С другой стороны, оставалась ещё такая мелочь, как само выполнение этой дерьмовой работы. Поистине, было немыслимо жаль, что эти мерзавцы не могли выйти всей толпой на поле боя и помериться силами с достойными противниками, как подобает мужчинам, но ведь террористы, помимо своей извращённой порочности, обладали ещё и твёрдым прагматизмом. Какой смысл мог для них быть в том, чтобы выходить на битву, в ходе которой они окажутся не просто побеждены, а поголовно истреблены, словно овцы на бойне. Но настоящие мужчины собрались бы в войско, обучились и снарядились бы, а затем вышли бы на бой за свои убеждения, вместо того чтобы, как крысы, красться окольными путями с целью загрызть младенца, спящего в колыбели. Даже война имеет общепринятые правила, потому что существуют вещи хуже, чем война, вещи, категорически неприемлемые для людей, носящих военную форму. Солдат не причиняет преднамеренно вреда мирному населению и прилагает все силы, чтобы не сделать этого случайно. Корпус морской пехоты в последнее время тратит много времени, прилагает много сил и вкладывает много денег для подготовки к ведению уличных боев, и едва ли не труднее всего научиться вовремя замечать гражданских жителей, женщин с детскими колясками и не стрелять по ним, даже хорошо зная, что у некоторых из этих женщин рядом с младенцем может лежать автомат и что им больше всего на свете хочется всадить очередь в спину морского пехотинца Соединённых Штатов метров с двух или трех — хотя бы для того, чтобы убедиться, что пули легли куда нужно. Игра по правилам имела свои ограничения. Но для Брайана эти ограничения остались в прошлом. Нет, они с братом участвовали в игре, где правила установил враг, и пока он об этом не узнает, преимущество будет на их стороне.

Сколько жизней они уже спасли, устранив банкира, вербовщика и курьера? Проблема состояла в том, что узнать это было невозможно. Невозможно в принципе. Точно так же они никогда не узнают, что хорошего сделали и много ли жизней спасли, после того, как уберут этого ублюдка 56МоНа. Но невозможность количественно определить эффект вовсе не означает, что этот эффект менее реален, нежели те пули, которыми его брат прикончил детоубийцу в Алабаме. Они делали божеское дело, пусть даже бог не дал им знамения, показывающего своё одобрение.

Трудиться в полях господних, как призывал Фома Аквинский, сказал себе Брайан. Как прекрасны и зелены эти альпийские долины, думал он, пытаясь отыскать взглядом одинокого пастуха. Одалайвее-одалай...

* * *

— Где — там? — спросил Хенли.

— В «Эксельсиоре», — пояснил Рик Белл. — Говорит, что в нескольких шагах от нашего друга.

— По-моему, нашему мальчику нужна небольшая консультация по поводу проведения тайных операций, — мрачно заметил Грейнджер.

— Попробуй взглянуть вот с какой точки зрения, — предложил Белл. — Противной стороне ничего не известно. Парень, моющий полы в коридоре, должен вызывать ничуть не меньше подозрений, чем Джек или близнецы. Они не знают ни имён, ни фактов, ни того, какая организация противостоит им, — чёрт возьми, они даже не знают наверняка, что кто-то выступил против них.

— Все равно, это непрофессионально, — упорствовал Грейнджер. — Если Джек засветится...

— То что? — перебил его Белл. — Да, конечно, я знаю, что я не полевой агент, а всего лишь аналитик, но логически мыслить пока что не разучился. Они не знают и не могут знать ничего о Кампусе. Даже если пятьдесят шесть МоНа начнёт по-настоящему дёргаться, это будет безадресное беспокойство, и, чёрт возьми, ему при его работе так или иначе приходится дёргаться почти всё время. Но ведь нельзя быть тайным агентом и бояться собственной тени, верно? Пока наши люди остаются в тени, им тревожиться не о чём, если только они не совершат какой-нибудь вопиющей глупости, а эти ребятишки далеко не дураки, если, конечно, я не ошибся в их оценке.

На всём протяжении диалога Хенли молча сидел в кресле, переводя взгляд с одного своего помощника на другого. Да, такова участь человека, исполняющего в действительности роль "М" из кинофильмов про Джеймса Бонда. Босс обладает немалыми преимуществами, но занимающему это положение приходилось испытывать и немалые стрессы. Конечно, в депозитном боксе лежал незаполненный, но подписанный бланк президентского помилования, но это вовсе не означало, что ему хоть сколько-нибудь хотелось дать этой бумаге законный ход. После этого он стал бы настолько отверженным, что его нынешнее положение показалось бы совершенно безоблачным, а уж газетчики не оставляли бы его в покое до смертного дня. Вряд ли можно было бы хоть кому-нибудь пожелать такой жизни.

— Так что они не станут переодеваться в гостиничных официантов, чтобы расправиться с ним прямо в номере, — рассуждал вслух Джерри.

— Знаешь, если бы они были настолько безмозглыми, то уже сидели бы в какой-нибудь немецкой тюрьме, — отозвался Грейнджер.

* * *

Пересечение границы Италии оказалось не большей формальностью, чем переезд из Теннесси в Виргинию, что являлось одной из выгод, появившихся после образования Европейского союза. Первым итальянским городом на их пути был Вилльяко, где жители больше походили на немцев, чем сицилийцы на остальных итальянцев. Оттуда им предстояло ехать на юго-запад по шоссе А23. «Нужно быть повнимательнее на перекрёстках, — подумал Доминик, — но в любом случае эти дороги куда лучше, чем те, по которым пришлось ехать участникам Mille Miglia, тысячемильного ралли, проводившегося в 1950-х годах и отменённого из-за слишком большого числа погибших среди зрителей, наблюдавших за гонками с обочин просёлочных дорог». Пейзажи здесь почти не отличались от австрийских, и дома крестьян выглядели почти точно так же. В целом же вся эта местность очень походила на восточную часть Теннесси или западную — Виргинии, с холмами и пасущимися на них коровами, которых, вероятно, доили дважды в день, чтобы кормить детей, живущих по обе стороны границы. Вскоре они доехали до Удине, около Местре свернули на шоссе А4 в направлении Падуи, затем на А13 и ещё через час добрались до Болоньи. Слева возвышались Апеннины, и военная составляющая Брайана содрогалась, глядя на горы, при мысли о многовековых побоищах, происходивших в их ущельях и на плато. Но вскоре урчание в животе отвлекло его от этих мыслей.

— Знаешь, Энцо, в каждом городе, через который мы проезжаем, есть по меньшей мере один хороший ресторан — паста, домашний сыр, телятина по-французски, винные погреба, набитые...

— Я тоже проголодался, Брайан. И меня тоже манит итальянская кухня. Но, к сожалению, у нас есть задание.

— Я только надеюсь, что этот сукин сын стоит того, чтобы ехать целый день впроголодь.

— Рассуждать о причинах — не наше дело, братишка, — заявил Доминик.

— Да, но все равно вторую половину этой фразы можешь засунуть себе в задницу.

Доминик расхохотался. Ему на самом деле тоже очень хотелось есть. И в Мюнхене, и в Вене кормили превосходно, но сейчас они находились в тех местах, где зародилось искусство вкусно готовить. Сам Наполеон возил с собой во всех кампаниях повара-итальянца, и едва ли не вся современная французская кухня создана одним человеком, как порода скаковых лошадей представляет собой прямое потомство арабского жеребца по кличке Эклипс. А он ведь даже не знал имени этого человека. Какая жалость, сказал себе Доминик, обгоняя трейлер, водитель которого, вероятно, знал все лучшие местные забегаловки. Дерьмо.

Они ехали с включёнными фарами — это было непреложным правилом, установленным итальянской Polizia Stradale^[673], известной своей суровостью к нарушителям, — на скорости 150 километров в час (это чуть более девяноста миль в час); такая скорость, кажется, нравилась «Порше». Индикатор бензобака показывал двадцать пять с лишним — во всяком случае, так предполагал Доминик. Впрочем, переводить в уме километры и литры в мили и галлоны показалось ему слишком сложным делом, и он опять сосредоточился на дороге. В Болонье они выехали на А1 и покатили на юг, в направлении Флоренции, откуда происходила семья Карузо. Дорога, уходящая на юго-запад, прорезала горы и была не только хорошо построена, но и позволяла любоваться видами.

Объехать Флоренцию оказалось очень непросто. Брайан знал прекрасный ресторан неподалёку от Понте-Веккио — он принадлежал их дальним родственникам, и вина там были bellissima, и еда достойна короля, но до Рима оставалось всего лишь два часа езды. Он не забыл, как поехал туда поездом в своей повседневной зелёной форме, при поясе с портупеей, чтобы показаться родственникам в своём профессиональном обличье, и убедился в том, что итальянцы симпатизируют морским пехотинцам Соединённых Штатов, как и все цивилизованные люди. Ему очень не хотелось потом вновь садиться на поезд и возвращаться в Рим, а оттуда в Неаполь, на свой корабль, но, увы, он был не вправе распоряжаться своим временем.

Точно так же, как и сейчас. По сторонам ведущей на юг дороги то справа, то слева, а то и одновременно по обеим сторонам вновь возникали горы, но на некоторых из дорожных указателей начала попадаться надпись «ROMA», и это было прекрасно.

* * *

Джек обедал в ресторане «Эксельсиора». Пища здесь превосходила все возможные ожидания, и обслуживающий персонал отнёсся к нему, как к давно не появлявшемуся любимому родственнику. Единственный недостаток заключался в том, что почти все курили. Что ж, возможно, Италия ещё не узнала, что курение опасно не только для самих курильщиков, но и для тех, кто вынужден вдыхать их дым. Он вырос, очень часто слыша об этом от матери — она постоянно напоминала об этом отцу, который так же постоянно предпринимал попытки раз и навсегда отказаться от этой вредной привычки, но так и не преуспел в этом.

Ел он не спеша. Только салат здесь был обычным. Даже итальянцы не смогли изменить латук, хотя добавили к нему какие-то немыслимые чудеса. Он занял столик в углу, чтобы хорошо видеть зал. Остальные обедавшие выглядели так же обычно, как и он сам. Все были хорошо одеты. В проспекте отеля, лежавшем на столе в его номере, ничего не говорилось о том, что в ресторан полагается приходить при галстуке, но Джек все же решил повязать его — как-никак Италия являлась всемирным центром моды. Он рассчитывал, если время позволит, купить себе здесь костюм. Одновременно с ним обедало человек тридцать-сорок. Джек сразу отмёл тех, кто сидел с жёнами. Ему был нужен человек лет тридцати, обедающий в одиночестве и зарегистрированный под именем Найджела Хоукинса. Этим вся информация исчерпывалась.

Этот человек, решил он, не должен походить на араба. И такой нашёлся. Итак, что же делать теперь? И нужно ли ему делать что-нибудь вообще? Чем он может навредить делу, если, конечно, не выдаст своей принадлежности к разведке?

Но... зачем рисковать без необходимости? — спросил он себя. — Почему бы мне не вести себя спокойно?

И с этой мыслью, он отступил, по крайней мере мысленно. Лучше будет установить личность этого парня как-нибудь иначе.

* * *

Рим и в самом деле замечательный город, сказал себе Мохаммед Хассан аль-Дин. Он частенько подумывал о том, чтобы снять здесь квартиру или даже дом. Скажем, в еврейском квартале; в той части города имелись прекрасные кошерные рестораны, где можно было без всякого сомнения заказывать любой пункт меню. Однажды он даже ходил смотреть квартиру на Пиацца Кампо ди Фиори, но, хотя цена — даже завышенная, поскольку клиентом был турист, — оказалась вполне умеренной, мысль о том, что он будет привязан к одному месту, тогда отпугнула его. При его роде занятий лучше сохранять мобильность. Враги не нападут на того, кого не могут найти. Он и так уже пошёл на непростительный риск, когда убил того еврея, Гринголда. Эмир самолично жестоко выбранил его за это развлечение и приказал никогда впредь не повторять ничего подобного. «Что, если Моссаду удастся заполучить твой портрет? О какой ценности для Организации можно будет в таком случае говорить?» — сердито выговаривал ему Эмир. А ведь этот человек славился своим необузданным нравом. Потому хватит. Он даже не носил с собой нож, но всегда держал его на почётном месте в бритвенном приборе, откуда всегда мог вынуть его и посмотреть на следы еврейской крови, засохшие на складном лезвии.

Поэтому, находясь в этот раз в Риме, он жил здесь. На следующий раз — после поездки домой — он поселится в другой гостинице, возможно, в той, что рядом с фонтаном Треви, думал он, хотя нынешнее местоположение больше устраивало его. И пища. Что можно сказать: итальянская пища просто превосходна и, на его вкус, несравненно лучше того, что готовят в том соседнем с Лондоном графстве, где он родился. Баранина изумительная, если есть её не слишком часто. К тому же, здесь люди не смотрели на тебя, как на изменника вере, если ты позволял себе выпить маленький глоток вина. Ему вдруг пришёл в голову вопрос: позволял ли его тёзка Мохаммед верующим сознательно употреблять спиртные напитки, сделанные из мёда, или же просто не знал о существовании такой вещи, как мёд. Он пробовал такой напиток, когда учился в Кембриджском университете, и решил, что употреблять его может лишь человек, отчаянно желающий поскорее напиться допьяна, а уж о том, чтобы пить такую гадость ночь напролёт, страшно и подумать. Получается, что Мохаммед вовсе не был безупречен.

А уж он сам — тем более, напомнил себе террорист. Ему удалось сделать несколько важных вещей во имя истинной веры, и потому он имел право на мелкие отклонения от истинного пути. В конце концов, давно известно: с волками жить — по-волчьи выть. Подошёл официант, чтобы убрать тарелки, и Мохаммед решил отказаться от десерта. Раз уж он продолжал выдавать себя за английского бизнесмена, значит, нужно следить за фигурой, чтобы костюмы от «Бриони» были впору. Поэтому он поднялся из-за стола и направился в вестибюль, к лифтам.

* * *

Райан подумал, не выпить ли рюмочку на ночь, но решил воздержаться и вышел из ресторана. Возле лифтов уже кто-то был, и в лифт незнакомец вошёл первым. Они случайно встретились взглядами, впрочем, Райан тут же протянул руку, чтобы нажать кнопку третьего этажа, но увидел, что она уже светится. Значит, этот хорошо одетый британец —он выглядел типичным англичанином, — живёт с ним на одном этаже...

...Ну, разве не интересно?

Через несколько секунд кабина остановилась, и двери раздвинулись.

«Эксельсиор» размещался в не очень высоком, но вытянутом здании, коридоры здесь были длинные, и мужчина из лифта направился туда же, куда нужно было и Джеку. Райан замедлил шаг, чтобы не наступать ему на пятки. Англичанин миновал номер Джека и пошёл дальше... одна... две... возле третьей двери он остановился и оглянулся. Потом взглянул на Райана, возможно, заподозрив, что тот следит за ним. Но Джек тоже остановился, вынул из кармана свой собственный ключ и, снова взглянув на англичанина, небрежно, как незнакомец незнакомцу, бросил:

— Доброй ночи.

— И вам, сэр, — последовал ответ на очень правильном английском языке.

Джек вошёл в комнату, думая, что ему уже доводилось слышать этот акцент прежде... у британских дипломатов, которых он встречал в Белом доме или во время поездок в Лондон с папой. Это была речь обладателя наследственного поместья, или же человека, собирающегося купить поместье, когда наступит подходящее время, или человека, имеющего в банке более чем солидный вклад, словом, всего того, что позволяло претендовать на титул пэра королевства. Человек с бело-розовой, лишь слегка тронутой загаром кожей типичного англичанина, акцентом, выдающим принадлежность к высшему обществу...

...И он зарегистрировался под именем Найджела Хоукинса.

— А ведь одно из твоих электронных писем, приятель, пришло ко мне, — прошептал Джек, глядя на лежавший на полу ковёр. — Сукин ты сын.

* * *

Отцы города Рима, скорее всего, не были женаты на его матерях и потому не знали ни черта о том, как организовывать жизнь и, в частности, движение в городе, думал Брайан, отыскивая при помощи карты путь к улице Виа Витторио Венето. Поездка по городу отняла у них почти час. Когда машина въехала в проем, бывший некогда воротами в городских стенах, выстроенных для защиты города от приближавшихся войск Ганнибала Барки, он решил было, что они уже на месте, но после нескольких поворотов налево и направо братья поняли: в Риме улицы с одним и тем же названием далеко не всегда идут прямо. В результате они, описав круг у Палаццо Маргерита, все же сумели выбраться к «Эксельсиору», после чего Доминик заявил, что не желает в ближайшие несколько дней даже и слышать о том, чтобы сесть за руль. Через три минуты после приезда их вещи покинули багажник, а они сами оказались возле стола портье.

— Синьор Райан оставил для вас просьбу позвонить ему, как только вы приедете. Ваши комнаты — по соседству с ним, — сообщил портье и тут же подозвал посыльного, который проводил их к лифту.

— Да, ты долго просидел за рулём, что и говорить, — сказал Брайан, прислонившись к облицованной панелями стенке.

— Конечно, а то я сам не заметил! — шутливо огрызнулся Доминик.

— Я хочу сказать, что ты любишь быстрые автомобили и решительных женщин, но как насчёт того, чтобы в следующий раз отправиться в путешествие на чёртовом авиалайнере? Вдруг тебе удастся сговориться со стюардессой, а?

— Ну, ты скажешь, кувшиноголовый! — Эта реплика сопровождалась широким зевком.

— Сюда, синьоры, — указал широким взмахом руки посыльный.

— Господин, который для нас оставил сообщение... где он?

— Синьор Райан? Здесь, в этом номере, — кивнул головой на дверь посыльный.

— Очень удачно, — сказал Доминик и вдруг вспомнил что-то еше. Он позволил ввести себя в комнату, затем раскрылась дверь, соединявшая его номер с номером Брайана, он дал посыльному щедрые чаевые, и тот ушёл. После этого он вынул из кармана записку и набрал номер.

* * *

— Привет!

— Мы через стенку от тебя, дурень. Что новенького? — спросил Брайан.

— Две комнаты?

— А как же.

— Угадай, кто живёт через стенку от вас?

— Лучше ты сам расскажи.

— Один англичанин, мистер Найджел Хоукинс, — сообщил Джек своему кузену и сделал паузу, ожидая реакции. — Ну, что, поговорим?

— Топай сюда, малыш.

Джек появился через несколько секунд.

— Как поездка? Прошла приятно? — спросил он.

Доминик налил себе почти полный стакан вина из бутылочки, стоявшей в мини-баре.

— Очень уж долго.

— И ты всё время сидел за рулём?

— Конечно, я же хотел попасть в Рим живым, дружище.

— Кончай выпендриваться, индюк! — рявкнул Брайан. — Он думал, что водить «Порше» то же самое, что заниматься сексом, а может, и лучше.

— Конечно, если ты мастер своего дела. Но ведь даже от секса можно здорово устать. Ладно, — Доминик поставил стакан на стол. — Ты говорил...

— Да, здесь. — Джек указал на стену. И поднёс палец к глазу, дескать, я видел поганца. Братья в ответ кивнули. — Что ж, парни, сейчас вам будет полезно поспать. Я позвоню вам завтра утром, тогда и обсудим наши планы. Лады?

— Лады, — согласился Брайан. — Позвони часов в девять, хорошо?

— Можешь не сомневаться. Пока. — И Джек вышел за дверь. Через несколько минут он уже сидел за своим компьютером. И тут его осенило. Ведь среди постояльцев гостиницы не только он пользовался ноутбуком, верно? Нельзя ли извлечь из этого пользу?..

* * *

Восемь часов наступили раньше, чем ему хотелось бы. Впрочем, Мохаммед уже успел подняться и с ясными глазами и, фигурально выражаясь, хвостом трубой сел за компьютер проверить электронную почту. Махмуд прибыл в Рим этой ночью, и в почтовом ящике 56МоНа имелось письмо от Gadfly097, в котором тот просил указать место встречи.

Мохаммед немного подумал и решил дать выход своему чувству юмора.

«Ресторан „Джованни“, Пьяцца Ди Спанья,

— написал он, —

13.30. Соблюдай все меры предосторожности».

Этими словами он напоминал, что нужно не забывать о контрнаблюдении. Подозревать, что за смертями трех агентов стоят какие-то злонамеренные действия, у него не было никаких оснований, но он, при его роде занятий, не дожил бы до тридцати одного года, если бы был глупцом. По его мнению, он умел отличать безопасное от опасного. Ему удалось убрать Дэвида Гринголда шесть недель назад, потому что еврей не распознал двойной игры, даже когда его укусили в задницу — ну, пусть не в задницу, а в шею сзади, уточнил Мохаммед с жестокой улыбкой, вспомнив тот момент во всех подробностях. Может быть, ему стоит снова начать носить с собой нож — просто на счастье? Многие его коллеги по работе верят в удачу, как, например, спортсмены. Возможно, Эмир был прав. Убийство офицера Моссада оказалось совершенно ненужным риском, поскольку после него враги активизировались. А врагов у Организации много, даже среди тех, кто не знал, что она из себя представляет и что она вообще существует. Лучше всего было бы оставаться для неверных простой тенью... тенью в тёмной комнате, невидимой и никому не известной. Моссад ненавидели даже его партнёры, но эта ненависть проистекала из страха. Евреи были чудовищами. Они были злокозненными и бесконечно умными. А кто мог сказать, сколько им известно от предателей-арабов, купленных за американские деньги? В Организации не было даже и намёка на предательство, но он помнил слова Юрия, русского офицера из КГБ: «Предать могут только те, кому веришь». Убив русского так быстро, они, пожалуй, допустили ошибку. Он был опытным старшим офицером, большая часть карьеры которого прошла в Европе и Америке, и, вероятно, у него был почти бесконечный запас историй, каждая из которых могла послужить уроком на будущее. Мохаммед не забыл разговоров с ним, не забыл, какое сильное впечатление произвели на него его опыт и широта суждений. Инстинкт — полезная вещь, но инстинкт так часто попадает под влияние необузданной паранойи, что становится сродни душевной болезни. Юрий чрезвычайно подробно объяснял, как разбираться в людях, как суметь отличить профессионала от безопасного гражданского. Он мог бы рассказать ещё много полезного, если бы не 9-миллиметровая пуля, которую всадили ему в затылок. Это, кстати, явилось грубым нарушением замечательных и очень строгих правил гостеприимства, установленных пророком. Если человек ест твою соль, то будь он даже из неверных, он будет в безопасности в твоём доме. Что ж, Эмир нарушил это установление, совершенно неубедительно объяснив, что он, дескать, атеист и потому не обязан подчиняться закону.

Но всё же несколько уроков русского Мохаммед усвоил. Все его электронные письма были зашифрованы лучшей из существующих программ, индивидуально настроенной на его компьютер; поэтому его корреспонденцию не мог прочитать никто посторонний. Поэтому его связь была безопасной. Он совершенно не походил на араба. У него не было ни тени арабского акцента. И одевался он совершенно не по-арабски. Во всех гостиницах, где он останавливался, отлично знали, что он пьёт спиртное, тогда как мусульмане не пьют ни капли. Значит, ему ничто не угрожало. Ладно, пусть даже Моссад догадывается, что эту свинью Гринголда убил кто-то, с обликом, нетипичным для их врагов, но он был уверен в том, его фотографии у них нет, и, если только его не предаст тот человек, которого он нанял, чтобы морочить голову дураку-еврею, они не будут иметь ни малейшего представления о том, кто он и что собой представляет. Юрий предупреждал его, что хотя все знать невозможно, но и чрезмерная готовность поддаться паранойе может вызвать подозрения у случайного или неслучайного «хвоста», поскольку профессиональные разведчики знают такие уловки, какие обычному человеку не придут в голову, и противник при более или менее внимательном наблюдении должен обратить внимание на того, кто ими пользуется.

Все равно что точка на ободе огромного непрерывно катяшегося колеса — всегда возвращается в то же самое место и движется по одному и тому же кругу, ни на мгновение не останавливаясь, но и не сходя с раз и навсегда заданного пути. Великое колесо... а он был всего лишь винтиком, и в чём заключалась его функция — помогать колесу катиться или заставить его затормозить, — он на самом деле не знал.

— А-а!.. — Он встряхнул головой, отгоняя ненужную мысль. Он вовсе не был просто винтиком. Он был одним из двигателей. Возможно, не самым большим, но всё же важным, потому что, хотя великое колесо могло бы катиться и без него, оно не сможет делать это так быстро и уверенно, как сейчас. И, если богу будет угодно, он продолжит поддерживать его движение, пока оно не сокрушит его врагов, врагов Эмира и врагов самого Аллаха.

После этого он отправил сообщение Gadfly097 и позвонил, чтобы ему принесли кофе.

* * *

Рик Белл распорядился, чтобы его команда находилась у компьютеров круглосуточно. Странно, что Кампус не сделал этого с самого начала, но лучше поздно, чем никогда. Кампус учился по ходу дела, как и все остальные, располагавшиеся по обеим сторонам линии фронта. В настоящее время дежурил Тони Виллс, выбравший себе смену с учётом шестичасовой разницы во времени между Центральной Европой и Восточным берегом Америки. Виртуозно владея всеми тонкостями работы с компьютером, он получил сообщение от 56 к 097 через пять минут после его отправки и немедленно переправил его Джеку.

На осмысление полученного сообщения Райану-младшему потребовалось не больше секунд, чем Виллсу на отправку. Они знали свой объект, а теперь знали, куда он намеревается пойти, и все складывалось наилучшим образом. Джек поднял трубку телефона.

— Вы уже проснулись? — услышал Брайан.

— Лично я теперь проснулся! — рявкнул он в ответ. — В чём дело?

— Приходи ко мне пить кофе. И захвати Дома с собой.

— Слушаюсь, сэр! Будет исполнено, сэр. — И трубка легла на рычаг.

* * *

— Утро не может быть добрым, — проворчал Доминик в ответ на приветствие. Его глаза можно было сравнить разве что с жёлтыми пятнами, оставленными струйкой мочи в осевшем и покрытом пылью снегу.

— Если хочешь утром взлететь с орлами, приятель, то не валяйся ночью со свиньями. Возьми себя в руки. Я заказал кофе.

— Спасибо. Итак, что у нас происходит?

Вместо ответа Джек указал на экран своего компьютера. Братья подошли и, склонившись, прочли короткий текст.

— Что это за парень? — спросил Доминик, думая про себя: «Gadfty097 — что это может значить?»

— Он тоже приехал вчера из Вены.

«Не мог ли он находиться где-нибудь на той стороне улицы? — задумался Брайан. А следующей мыслью было: — Не разглядел ли он моё лицо?»

— Что ж, полагаю, что нужно браться за дела, — сказал он, взглянув на Дома, который вместо ответа поднял вверх оба больших пальца.

Через несколько минут принесли кофе. Джек разлил его по чашкам. Кофе оказался с гущей, приготовленным, что называется, по-турецки, но при этом хуже даже того, какой варят в Турции. Однако лучше, чем ничего. О своей акции они не говорили. Их подготовки, какой бы сокращённой она ни была, хватало на то, чтобы не обсуждать дела в помещении, не проверенном на предмет «жучков» — для этого у них не было соответствующего оборудования, да они и не знали, как это делается.

Джек залпом выпил свой кофе и направился в душ. Там с потолка свисала красная цепочка, за которую, по всей вероятности, следовало потянуть в случае сердечного приступа, но он чувствовал себя вполне прилично и не стал проверять, действует эта сигнализация или нет. Он, правда, не был уверен в Доминике, не успевшем отойти после вчерашнего автопробега и казавшемся размазанным, словно лужица кошачьей блевотины на ковре, на которую к тому же наступили башмаком. С ним самим душ сотворил чудо, и он вернулся в гостиную чисто выбритым, розовым, благоухающим лосьонами и готовым к любым подвигам.

— Еда в здешнем ресторане вполне приличная, а вот насчёт кофе я не уверен, — объявил он.

— Не уверен — это ещё мягко сказано. Господи, я готов держать пари, что на Кубе кофе и то лучше, — откликнулся Брайан. — Что там Куба, даже кофе из сухого пайка, и то лучше.

— Никто не идеален, Альдо, — заметил Доминик. Но ему поданный кофе тоже не понравился.

— Так что, через полчаса внизу? — спросил Джек. Ему для полной готовности хватило бы трех минут.

— Если меня там не будет, вызывай «Скорую», — простонал Энцо, направляясь к двери. Он очень надеялся, что боги душа окажутся милосердными к нему сегодня утром. «Где же справедливость? — рассуждал он про себя. — Понимаю, что похмелье может быть с перепоя, но чтобы от вождения машины?!»

Но тридцать минут спустя все трое встретились в вестибюле, аккуратно одетые и в тёмных очках, предназначенных для защиты глаз от яркого итальянского солнца, сиявшего снаружи. Доминик спросил у швейцара, куда им идти, а тот указал на улицу Виа Систина, проходящую мимо церкви Троицы — Тринита деи Монти. Лестница, высотой футов в восемьдесят, начиналась на противоположной стороне улицы. Рядом находился эскалатор, обслуживающий станцию метро, но никто из троих молодых людей не видел никаких затруднений в том, чтобы спуститься пешком. Зато всех троих изумляло, что в Риме церкви попадались чуть ли не чаще, чем в Нью-Йорке — кондитерские. Прогулка по лестнице оказалась приятной. Она могла бы показаться поистине романтической, если бы молодые люди вели под ручку подходящих девушек. Лестница была спроектирована архитектором Франческо Де Санктисом таким образом, чтобы следовать рельефу склона холма, и служила местом ежегодной феерии моды Донна соте ле Стелле. Внизу красовался фонтан с лежавшей в бассейне мраморной лодкой, символизирующей Всемирный потоп, во время которого от такого тяжёлого судна было бы мало толку. Piazza^[674], образованная пересечением всего лишь двух улиц, получила своё название от находившегося здесь посольства Испании при папском дворе. Собственно площадь оказалась очень небольшой — меньше, чем даже лондонская Таймс-сквер, — но на ней кипела бурная жизнь, ехало множество автомашин, спешило множество пешеходов, благодаря чему переход через эту площадь превращался в достаточно рискованное мероприятие.

Ресторан «Джованни» располагался на западной стороне площади, в непримечательном кирпичном здании, выкрашенном кремово-жёлтой краской. На тротуаре стояли столики, окружённые стульями и удобными с виду диванчиками. В здании находился бар; все его посетители курили, в том числе и полицейский, склонившийся над чашкой кофе. Доминик и Брайан вошли, осмотрелись внутри и снаружи и вернулись к уличным столикам.

— У нас в запасе три часа, парни, — заметил Брайан. — Что будем делать?

— Хорошо бы нам вернуться сюда... Когда? — спросил Джек.

Доминик посмотрел на часы.

— Наш друг должен прийти сюда примерно к половине второго. Полагаю, что нам стоит сесть за столик, скажем, без четверти час и посмотреть, как будут развиваться события. Джек, ты сможешь узнать его?

— Вне всяких сомнений, — заверил Джек.

— В таком случае, думаю, нам стоило бы пару часов погулять. Я был здесь почти два года назад. Тут хорошие магазины.

— Если не ошибаюсь, это магазин «Бриони», — сказал Джек, указывая в сторону.

— Похоже на то, — ответил Брайан. — Прогулка по магазинам нисколько не повредит нашей работе.

— В таком случае пошли. — У него никогда ещё не было итальянского костюма. Было несколько английских, купленных в Лондоне, на Севил-род, 10. Почему бы не попробовать купить костюм? Жизнь тайного агента — это сплошное безумие, думал он. Они пришли сюда, чтобы убить террориста, но перед этим пройдутся по магазинам верхней одежды. Даже женщины не повели бы себя так... пожалуй, только ради обуви...

Как выяснилось, совсем рядом, на Виа дель Бабуино — улице Бабуинов, — были представлены магазины всевозможных товаров, и у Джека хватило времени, чтобы зайти в большинство из них. Италия действительно являлась всемирной столицей моды, так что он примерил лёгкий серый шёлковый пиджак спортивного типа, который сидел на нём так, будто был сшит портным на заказ, и тут же купил его за восемьсот евро. После этого ему пришлось ходить уже с полиэтиленовым пакетом — какое замечательное прикрытие! Разве хоть один тайный агент станет связывать себе руки ненужным барахлом?

* * *

Мохаммед Хассан вышел из гостиницы в 12.15 и отправился тем же маршрутом, которым близнецы прошли двумя часами ранее. Он хорошо знал эту дорогу. Именно по ней он шёл, чтобы убить Гринголда; эта мысль подействовала на него умиротворяюще. Стоял прекрасный, солнечный день, тёплый — около 30 градусов Цельсия, но не жаркий.

Такие дни любят американские туристы. Христиане. Американские евреи едут в Израиль, чтобы там плевать на арабов. Так что здесь из неверных были одни только христиане, глазеющие по сторонам, щёлкающие фотоаппаратами и покупающие шмотки. Что ж, он тоже покупал костюмы здесь. Совсем рядом с Пьяцца ди Спанья имелся магазин «Бриони». Один из продавцов, Антонио, всегда старался угодить ему и зарабатывал хорошие чаевые. Но Мохаммед тоже принадлежал к торговой культуре и знал, что усердие в торговле не может служить причиной презрения к человеку.

Наступило время для полуденной трапезы, и ресторан «Джованни» был не хуже любого римского ресторана, и даже лучше большинства. Его обычный официант узнал постоянного посетителя и указал на любимый столик справа под навесом.

* * *

— Вот и наш мальчик, — сказал Джек, взмахнув рукой со стаканом, как будто что-то объяснял. Три американца наблюдали, как официант принёс новому посетителю воды «Пеллегрино» и стакан со льдом. Не так уж часто можно увидеть лёд в Европе, где люди привыкли думать, что он годится только для того, чтобы ходить на лыжах или кататься на коньках, но, по-видимому, 56МоНа любил холодную воду. Джеку с его места было удобнее всего посматривать на террориста. — Интересно, что он любит на ленч?

— Осуждённому полагается хороший последний обед, — заметил Доминик. Если, конечно, речь идёт не о том извращенце из Алабамы. У него наверняка оказался бы никудышный вкус. Потом он подумал, что интересно бы узнать, что подают к ленчу в аду. — Его гость должен появиться в час тридцать, верно?

— Верно. Пятьдесят шестой велел ему соблюдать осторожность. Это, скорее всего, должно означать: проверяйся, нет ли «хвоста».

— Что, если он нервничает из-за нас? — невинно произнёс Брайан.

— Что ж, — отозвался Джек, — у них в последнее время случилось несколько неудач.

— Тебе нужно было бы попытаться отгадать, что он думает, — сказал Доминик. Он откинулся на спинку стула и потянулся, кинув как будто случайный взгляд на свой объект. В пиджаке и при галстуке было жарковато, но они должны были походить на бизнесменов, а не на туристов. Теперь он задумался, достаточно ли хорошим прикрытием служила выбранная ими роль. Всё-таки следовало принять в расчёт и температуру воздуха.

Интересно, он потеет из-за жары или же из-за того, что ему предстоит сделать через несколько минут? Ни в Лондоне, ни в Мюнхене, ни в Вене он не испытывал такого сильного напряжения. Или испытывал? Нет, всё-таки нет. Но здесь больше народу... нет, в Лондоне народу было больше. Или же меньше?

Прогнозы бывают удачными и неудачными. На сей раз оказалось, что его прогноз относился ко второй категории. Официант с подносом, уставленным бокалами с кьянти, споткнулся об огромную ножищу женщины из Чикаго, приехавшую в Рим, чтобы посмотреть, как и где жили её предки. Поднос пролетел мимо стола, а бокалы оказались на коленях у обоих близнецов. А они, по случаю жары, надели светлые костюмы...

— Вот, дерьмо! — выругался Доминик. Его брюки от «Брукс бразерз» цвета бисквита сразу стали выглядеть так, будто ему всадили прямо в пах заряд крупной дроби. А у Брайана вид был ещё хуже.

Официант был безутешен.

— Scusi, scusi, signori!^[675] — испуганно повторял он. Но поделать уже ничего было нельзя. Он забормотал, что сейчас отправит их одежду в химчистку. А Дом и Брайан молча смотрели друг на друга. В этот миг нетрудно было поверить, что на них легло клеймо Каина.

— Ладно, все нормально, — сказал Доминик по-английски. Шок выбил из его памяти все итальянские ругательства. — Никто не умер. — От салфеток не могло быть никакого толку. Возможно, помогла бы хорошая химчистка; она наверняка имелась в «Эксельсиоре» или хотя бы по соседству. Несколько человек рассматривали его — кто сочувственно, кто с трудом сдерживая смех. Значит, его лицо и его одежду запомнили. Когда же убитый горем официант с позором отступил, агент ФБР повернулся к брату:

— Ну, и что мы будем делать?

— Я выведен из строя к чертям собачьим, — ответил Брайан. — Случайность обернулась не в нашу пользу, капитан Кирк.

— Огромное спасибо, что сказал, Спок^[676], — вполголоса прорычал Дом.

— Эй, но я-то здесь, вы не забыли? — сказал Джек, обращаясь к обоим.

— Малыш, ты не можешь...

Но Джек перебил Брайана.

— Какого черта, почему нет? — негромко спросил он. — Разве это так уж трудно?

— Ты не готовился, — возразил Доминик.

— Но это же не игра в гольф на турнире мастеров, не так ли?

— Ну... — подал голос Брайан и умолк, так ничего и не сказав.

— Так что? — с напором спросил Джек.

Доминик вытащил авторучку из кармана пиджака и вручил двоюродному брату.

— Поверни наконечник и ткни ему в задницу. Понял?

— Всё пройдёт нормально, — проговорил Энцо. — Только, ради Христа, будь осторожен.

* * *

Часы показывали 1.21. Мохаммед Хассан допил стакан воды и налил второй. Скоро появится Махмуд. Пожалуй, будет неправильно прерывать довольно важный разговор. Он пожал плечами, отвечая собственным мыслям, поднялся и направился в мужскую уборную, вызывавшую у него такие приятные воспоминания.

* * *

— Ты уверен, что хочешь это сделать? — спросил Брайан.

— Он плохой парень, не так ли? Через сколько времени эта пакость подействует?

— Секунд через тридцать. Джек, думай головой. Если увидишь, что что-то не так, разворачивайся, и пускай себе идёт, — сказал Доминик. — Это тебе не гребаные игрушки, дружище.

— Я думаю... — Чёрт возьми, папа ведь делал это и, возможно, не один раз, — сказал он себе. Только для того, чтобы удостовериться, что идёт правильно, он перехватил официанта, спросил, где мужская уборная, и отправился в том направлении, куда тот указал.

Он оказался перед обычной деревянной дверью с табличкой-символом, а не надписью, что свидетельствовало о том, что клиентуру «Джованни» составляют посетители со всего мира. Что, если он там будет не один? — спросил он себя. — Тогда ты поступишь, балда, как сказал Доминик: уйдёшь и отпустишь его. Ладно...

Он открыл дверь и вошёл, и там действительно оказался посторонний человек. Он стоял и сушил руки под тепловентилятором. Но он почти сразу же вышел, и Райан остался наедине с 56МоНа, который только что застегнул «молнию» и начал отворачиваться от писсуара. Джек вынул из внутреннего кармана пиджака авторучку и повернул наконечник. Появилось иридиевое жало шприца. Подавив, как не самое уместное, инстинктивное желание проверить острие пальцем, он шагнул вперёд, поравнялся с хорошо одетым мужчиной немного старше, чем он сам, и затем, как ему было сказано, опустил руку и ткнул террориста в левую ягодицу. Он ожидал услышать шипение газа, но не услышал ничего.

Мохаммед Хассан аль-Дин чуть не подпрыгнул, почувствовав не то укол, не то укус в зад, и, обернувшись, увидел рядом с собой самого обычного молодого человека. Постой-постой, он же видел это лицо в гостинице...

— О, извините, дружище, я толкнул вас.

Произнесённые им слова зажгли в сознании Мохаммеда сигнал тревоги. Этот человек был американцем, он толкнул его, и он почувствовал укол в ягодицу, и...

И здесь, именно здесь, он сам убил еврея...

— Кто вы такой?

Джек отсчитал секунд пятнадцать. Он чувствовал, что должен открыть этому мерзавцу правду.

— Я тот, кто только что убил вас, пятьдесят шесть МоНа, — ответил он вполголоса.

Лицо мужчины сразу же переменилось, сделавшись диким и опасным. Его правая рука метнулась в карман, выхватила нож, и внезапно все приключение утратило свою привлекательность.

Джек инстинктивно отпрыгнул назад. Лицо террориста теперь представляло собой маску смерти. Он открыл складной нож и поднял его, целясь в горло Джека. Потом он сделал полшага вперёд и...

Нож выпал из его руки. Он изумлённо, не веря своим глазам, посмотрел на руку, затем оглянулся назад...

...Вернее, попытался это сделать. Поскольку не смог повернуть голову. Его ноги вдруг ослабли. Он резко осел на пол, больно ударившись коленями о кафельный пол. А потом упал вперёд, но его, помимо воли, развернуло через левый бок, и теперь он лежал навзничь, глядя на ту самую металлическую пластину, приклеенную к основанию писсуара, откуда Гринголд хотел взять пакет с магнитом, перед тем как, и...

— Привет из Америки, пятьдесят шесть МоНа. Ты связался с офигенно нехорошими людьми. Я надеюсь, что тебе понравится в аду, приятель.

Боковым зрением Мохаммед видел, как высокий силуэт передвинулся к выходу, затем, судя по появлению и исчезновению пятна света, дверь открылась и закрылась.

В коридоре Райан остановился и решил вернуться. Рядом с рукой парня лежал нож. Он вынул из кармана носовой платок, взял нож и подсунул его под тело. «Лучше с ним не светиться», — подумал он. Он поспешно запустил руку в карман брюк террориста и сразу нащупал то, что искал. А потом торопливо вышел. Ужаснее всего было то, что он почувствовал почти непреодолимое желание помочиться, и пошёл очень быстрым шагом, чтобы подавить внезапный позыв. Через несколько секунд он уже сидел на своём месте за столом.

— Все прошло хорошо, — сказал он близнецам. — Я думаю, что вас, парни, стоит поскорее доставить в гостиницу. Вы со мной согласны? Мне нужно будет сделать ещё кое-что. Поднимайтесь! — скомандовал он.

У Доминика осталось вполне достаточно евро, чтобы расплатиться за то, что они съели, и ещё оставить на чай. Неуклюжий официант побежал было за ними, предлагая заплатить за чистку одежды, но Брайан, широко улыбаясь, уговорил его вернуться, и все трое перешли Пьяцца ди Спанья. Здесь они поднялись ко входу в церковь и, пройдя по улице, вернулись в гостиницу. Вся дорога заняла около восьми минут, но и этот короткий промежуток времени близнецам, чувствовавшим себя ужасно глупо с красными винными пятнами на брюках, показался томительно долгим.

Портье сразу же заметил непорядок и спросил, нужна ли уважаемым гостям помощь.

— Да, было бы хорошо, если бы вы прислали кого-нибудь к нам в номера, — ответил Брайан.

— Конечно, синьоры. Через пять минут.

Лифт, по их мнению, не должен был прослушиваться.

— Ну, что? — спросил Доминик.

— Не только он, но ещё и это, — ответил Джек, показывая ключ от номера — точно такой же, как те, что были у них троих.

— Это ещё зачем?

— У него же есть компьютер, ты не забыл?

— О, да.

Войдя в номер МоНа, они увидели, что там уже убрали. Джек бросился к себе в номер и принёс свой ноутбук и внешний дисковод FireWire, которым пользовался. На нём было десять гигабайт пустого места, которых, по его мнению, должно было хватить. Вернувшись в комнату своей жертвы, он присоединил кабель к порту и включил компьютер «Делл», которым пользовался Мохаммед Хассан. Для поисков у него не было времени. Воспользовавшись тем, что на обоих компьютерах стояли одинаковые операционные системы, он полностью перекачал все данные на свой дисковод. На это потребовалось шесть минут, а затем он тщательно вытер все носовым платком и вышел из комнаты, не забыв вытереть и дверную ручку. Выйдя в коридор, он увидел спину служащего гостиницы, удалявшегося с залитым вином костюмом Доминика.

— Ну? — спросил Доминик.

— Готово. Парни, оставшиеся дома, будут очень рады, когда получат это. — Он поднял в руке FireWire-дисковод.

— Отличная мысль, дружище. И что теперь?

— Теперь я должен лететь домой, братцы. Отправьте туда письмишко от моего имени, ладно?

— Хорошо, малыш, будет сделано.

Джек сложил вещи и позвонил в бюро обслуживания, где ему сообщили, что есть довольно удобный рейс из аэропорта Да Винчи в Лондон, где он сможет пересесть на самолёт в вашингтонский аэропорт Даллеса, но ему нужно поспешить. Так он и сделал, и через девяносто минут авиалайнер, в котором он сидел на месте 2А, оторвался от взлётной полосы.

* * *

К приезду полиции Махмуд уже находился в ресторане. Когда каталку с трупом вывезли из мужской уборной, он узнал лицо своего соратника и был ошеломлён. Ему, правда, не было известно, что полиция нашла на полу нож, на котором виднелись следы крови. Ножу предстояло поступить в криминалистический центр, где имелась лаборатория генетического анализа, персонал которой прошёл подготовку в соответствующем подразделении лондонской столичной полиции, у всемирных лидеров в этой области. Оставшись без связи, не зная, кому доложить, Махмуд вернулся в гостиницу и заказал на завтра билет в Дубай на самолёт компании «Эмират Эруэйз». Он должен был сообщить кому-нибудь о сегодняшнем несчастье, возможно, самому Эмиру, с которым он никогда не встречался и только слышал о его грозной репутации. Он присутствовал при гибели одного из своих товарищей и видел мёртвое тело второго. Что могла означать эта ужасная беда? Нужно обдумать это за стаканом вина. Аллах милосердный, конечно же, простит ему этот грех. Ему пришлось увидеть слишком много за слишком короткий промежуток времени.

* * *

За время полёта из Рима в Хитроу Джек-младший выпил несколько коктейлей. Ему было крайне необходимо с кем-нибудь поговорить, но прежде чем представится такая возможность, пройдёт много времени, поэтому он перед приземлением в Англии опрокинул в себя две маленькие бутылочки скотча. Ещё две он выпил, сидя в переднем салоне «Боинга-777», летящего в Вашингтон, но сон так и не пришёл. Он не просто убил человека, но ещё и издевался над ним перед тем, как тот умер. Это нехорошо, но ведь это не такой грех, за который следовало бы просить у бога прощения, верно? На дисководе FireWire хранилось три гигабайта информации с ноутбука 56МоНа. А что именно? Пока что он не мог узнать этого. У него, правда, имелась возможность просмотреть сведения на своём собственном ноутбуке и попытаться разобраться в них, но лучше этого не делать, пусть этим займётся настоящий специалист. Они убили четырех человек, которые нападали на Америку, и теперь Америка нанесла врагам ответный удар на их территории и по их правилам. Было очень хорошо, что враги вряд ли могли узнать, что за кот прятался в джунглях. Они лишь мельком ощутили на себе его зубы.

А потом им придётся испытать на себе то, что придумают его мозги.

1

Очень хорошо, хозяин (исп.).

(обратно)

2

Добрый день (исп.).

(обратно)

3

Здесь, способ сосуществования (лат.).

(обратно)

4

Баррио — квартал (исп.).

(обратно)

5

В книге автор применительно к военным кораблям и летательным аппаратам употребляет классификацию НАТО.

(обратно)

6

Прочный корпус — внутренний герметичный корпус подводной лодки из толстых листов металла. Между наружным и прочным корпусами находятся балластные цистерны.

(обратно)

7

Движитель — устройство для преобразования энергии двигателя в работу, расходуемую на преодоление сопротивления при движении. У кораблей движителем является гребной винт.

(обратно)

8

Уильям Ф. Хэлси (1882–1959) — американский адмирал, командовал тихоокеанскими флотами США, принимал участие в морских сражениях с японским флотом во время второй мировой войны.

(обратно)

9

Шноркель — устройство с выхлопной и всасывающей трубами, позволяющие дизельной подводной лодке идти в погруженном состоянии при работающем дизеле.

(обратно)

10

Адмирал X. Риковер — создатель американского атомного флота.

(обратно)

11

В американском ВМФ у контр-адмирала две звезды на погонах, у вице-адмирала — три.

(обратно)

12

Одно вместо другого (лат.).

(обратно)

13

Этот тип самолёта носит название «Carrier onboard delivery», сокращённо COD, что в переводе с английского означает «треска»

(обратно)

14

Бикон-Хилл (Beacon Hill) — фешенебельный район Бостона.

(обратно)

15

«Харриер» — английский истребитель с вертикальным взлётом и посадкой.

(обратно)

16

Островом на авианосцах называют палубную надстройку.

(обратно)

17

«Лефтенант» — английское произношение воинского звания лейтенант.

(обратно)

18

По классификации НАТО «янки» — советский подводный ракетоносец, имеющий на вооружении 20 баллистических ракет.

(обратно)

19

Гарри Гудини (1874–1926) — американский иллюзионист, показывал трюки с высвобождением из оков. Обычно его именем называют человека редких физических способностей, граничащих с мастерством фокусника.

(обратно)

20

Боеголовка кумулятивного типа несёт заряд с выемкой на конце, создающей узконаправленную струю, прожигающую металл.

(обратно)

21

БЧ-5 — механический отсек на советских боевых кораблях (боевая часть-5).

(обратно)

22

«Авалон», «Мистик» — подводные устройства для спасения экипажей потонувших подлодок.

(обратно)

23

«Нью-Джерси» — самый крупный в мире линейный корабль, был построен в 1944 году. Он вооружён орудиями калибра 406 мм (16 дюймов).

(обратно)

24

«Тарава» — американский универсальный десантный корабль. Несёт 1900 солдат морской пехоты, вертолёты и самолёты вертикального взлёта и посадки. Водоизмещение 24 тысячи тонн.

(обратно)

25

«Гарпун» — американская противокорабельная ракета, дальность полёта до 120 км, боеголовка — 225 кг.

(обратно)

26

«Томагавк» — американская морская крылатая ракета с высокой точностью наведения.

(обратно)

27

«Триест» — один из самых глубоководных в мире батискафов.

(обратно)

28

Ту-22М, или по принятой НАТО номенклатуре «бэкфайер», — советский сверхзвуковой бомбардировщик с изменяемой геометрией крыла.

(обратно)

29

ЕС-135 — американский самолёт электронной разведки.

(обратно)

30

F-14 «томкэт» — американский тяжёлый авианосный истребитель-перехватчик, способный нести тяжёлые ракеты «феникс» типа «воздух-воздух».

(обратно)

31

«Хаммер» — морской вариант самолёта раннего радиолокационного наблюдения.

(обратно)

32

Мацерация — процесс разъединения животных клеток, первоначально плотно соединённых в ткани.

(обратно)

33

На американских ракетоносцах «золотая» и «синяя» команды — это сменные экипажи, они сменяют один другой, чередуя продолжительное пребывание в море.

(обратно)

34

Для борьбы с танками используют снаряды из обеднённого урана, практически утратившего радиоактивность, которые обладают большим удельным весом — 19,05 г/см³

(обратно)

35

Истребители-бомбардировщики F-105G «тандерчиф».

(обратно)

36

«Весёлый Роджер» — чёрный пиратский флаг.

(обратно)

37

Выражение «китайский синдром» вошло в обиход после появления книги (а позже и снятого по ней фильма) «Гибель „Прометея“» американских писателей Т. Скортиа и Ф. Робинсона, где речь идёт об аварии на атомной станции, при которой начинается неуправляемая ядерная реакция, в результате чего расплавляется реактор и раскалённые продукты прожигают его основание и все, что находится под ним. Один из героев в шутку говорит, что такой дыре не будет конца, она протянется сквозь весь земной шар и появится на противоположной стороне, в Китае.

(обратно)

38

Томас Бекет (1118–1170) — архиепископ Кентерберийский, который ограничил королевскую юрисдикцию в пользу церкви, и был убит по приказу короля Генриха II в Кентерберийском соборе.

(обратно)

39

«Энигма» — немецкое шифровальное устройство. Раскрытие его секрета позволило союзникам длительное время читать тайные донесения германских агентов.

(обратно)

40

Искусственный горизонт — прибор на самолётах и вертолётах, демонстрирующий плоскую горизонтальную поверхность при отсутствии видимого естественного горизонта.

(обратно)

41

Mayday (мейдей) — международный сигнал бедствия, «помогите».

(обратно)

42

Игра слов: дредноутами называют крупные броненосцы с дальнобойной артиллерией, а буквально «дредноут» (dreadnought) — бесстрашный (англ.).

(обратно)

43

Сизигийские приливы получили своё название от сизигий — общего названия двух фаз Луны — новолуния и полнолуния. Вблизи сизигий наблюдаются особенно большие (сизигийские) приливы.

(обратно)

44

Бинокль ночного видения — прибор с электронным усилением собираемого им света, его не следует путать с ночным биноклем — всего лишь обычным оптическим прибором с повышенной светосилой.

(обратно)

45

Трос, закреплённый за носовой или кормовой рым шлюпки, которым её привязывают к пристани или к кораблю.

(обратно)

46

В Вудс-Холе находится американский океанографический институт.

(обратно)

47

Лексан — особо прочный прозрачный пластик.

(обратно)

48

Поворот «все вдруг» — морской манёвр, при котором группа кораблей одновременно совершает поворот.

(обратно)

49

Калтех — Калифорнийский технологический институт.

(обратно)

50

Изотермические воды — воды с постоянной температурой.

(обратно)

51

Эффект Доплера — изменение длины волны, или частоты, наблюдаемое при движении источника волн относительно их приёмника. В данном случае при приближении торпеды к подлодке частота уменьшается, а при удалении возрастает.

(обратно)

52

Траверз — положение объекта, при котором пеленг на него перпендикуляренкурсу корабля.

(обратно)

53

Комингс — окаймление отверстия в палубе корабля, например грузового или сходного люка.

(обратно)

54

«Общество Иисуса» («Societas Jezu» — лат.) — католический монашеский орден иезуитов, основанный в 1534 г.

(обратно)

55

Cannon — пушка, орудие, револьвер (англ.).

(обратно)

56

Невозможно, нереально (нем.).

(обратно)

57

Что за чепуха? (нем.).

(обратно)

58

Сокровище мое (нем.).

(обратно)

59

товарищества, не так ли? (нем.).

(обратно)

60

Разве (нем.).

(обратно)

61

Народ (нем.).

(обратно)

62

В порядке (нем.).

(обратно)

63

Мамочка, мамочка! (нем.).

(обратно)

64

Разве это не удивительно? (нем.).

(обратно)

65

Федеральная полиция (нем.).

(обратно)

66

He так ли? (нем).

(обратно)

67

Без чего нет, совершенно непременное условие (лат.).

(обратно)

68

Пока что, временно (лат.).

(обратно)

69

Что здесь такое? (нем.).

(обратно)

70

Пожалуйста, следуйте за мной (нем.).

(обратно)

71

Боже небесный! (нем.).

(обратно)

72

Возможно ли это? (нем.).

(обратно)

73

Гостиница (нем.).

(обратно)

74

Мой дорогой Гюнтер (нем.).

(обратно)

75

Жизненное пространство (нем.).

(обратно)

76

Добрый вечер, фрау Фромм (нем.).

(обратно)

77

Но (нем.).

(обратно)

78

В порядке (нем.).

(обратно)

79

Что вам надо? (нем.).

(обратно)

80

Вам понятно (нем.).

(обратно)

81

Небесный купол (англ.).

(обратно)

82

Одно вместо другого, услуга за услугу (лат.).

(обратно)

83

Буквально «ложный шаг», оплошность (фр.).

(обратно)

84

Значит (нем.).

(обратно)

85

Гостиница (нем.).

(обратно)

86

Слушаюсь, господин полковник (нем.).

(обратно)

87

«Хаммер» от англ. HUMMER — High utility maximum mobility easy rider — высокоподвижный многоцелевой колесный автомобиль; огромный джип, применяемый с 1985 г, в американской армии.

(обратно)

88

«Треской» в американской армии называют двухмоторный транспортный самолет авианосного базирования — COD, а по-английски cod — треска.

(обратно)

89

Асасины — тайная организация мусульманской (шиитской) секты исмаилитов. Ее членами были фанатичные послушники — фидаи, в буквальном переводе «жертвующие собой», выполняющие любые поручения главы секты вплоть до убийства. Во главе организации асасинов стоял шейх, резиденцией которого была крепость Аламут на вершине одноименной горы, расположенной на севере Ирана.

(обратно)

90

Имеется в виду повесть американского писателя Лимэна Ф. Баума «Волшебник из страны Оз» («Wizard of Oz»), в которой торнадо уносит девочку-героиню из Канзаса в волшебную страну Оз. Вольный русский перевод этой повести сделан О. Волковым и носит название «Волшебник Изумрудного города».

(обратно)

91

«Сенчури хаус» — название штаб-квартиры британской секретной службы Интелледженс сервис.

(обратно)

92

Спасибо (япон.).

(обратно)

93

Джой (Joy) — радость (англ.).

(обратно)

94

Капитан Ахав — герой романа американского писателя Г. Мелвилла «Моби Дик» (1851), который погибает после трехдневного преследования белого кита, вызывающего у моряков суеверный страх.

(обратно)

95

Барбекю (barbecue) — жаркое на вертеле (типа шашлыка), целиком зажаренная туша (англ.).

(обратно)

96

Форт-Детрик — военный научно-исследовательский центр США по разработке химического и биологического оружия.

(обратно)

97

В американских вооруженных силах одну звезду на погонах носит бригадный генерал, две — генерал-майор, три — генерал-лейтенант, четыре — генерал-полковник.

(обратно)

98

Неподалеку от Омахи (шт. Небраска), в глубине горного массива Шайенн, находится штаб Объединенной противовоздушной обороны Севере-Американского континента НОРАД.

(обратно)

99

Имеется в виду взрыв ядерной бомбы, произведенный арабскими террористами в Денвере, вокруг которого разворачивается действие в романе Т. Клэнси «Все страхи мира» (М.: Мир, 1993).

(обратно)

100

Имеется в виду война, описанная в романе Т. Клэнси «Красный шторм поднимается» (М.: Мир, 1995).

(обратно)

101

Келли — наиболее распространенное ирландское имя, намек на ирландское происхождение Джона Патрика Райана, а «девица» в данном случае говорит о его невинности и неискушенности.

(обратно)

102

«Айви лиг» (Ivy League) — университетская лига, включающая старейшие университеты на востоке США (амер.), от англ. Ivy — плющ, имеется в виду их почтенный возраст, о котором свидетельствуют увитые плющом старинные здания университетов.

(обратно)

103

Файл № 13 — положить в долгий ящик.

(обратно)

104

«Следуй за мной» (англ.).

(обратно)

105

Туманная долина (Foggy Bottom) — шутливое название Государственного департамента.

(обратно)

106

Уайтхолл — улица в Лондоне, где находятся правительственные учреждения; в переносном смысле так называют английское правительство.

(обратно)

107

Горцы — в США одна из многочисленных сект крайне правого толка, стремящихся к низвержению правительства, которое, по их мнению, не придерживается первоначального текста Конституции.

(обратно)

108

Великий Пу-Ба — один из героев комической оперы У. Гилберта и А. Саливана «Микадо» (1885), чиновник, занимающий множество постов одновременно, бюрократ.

(обратно)

109

Дэйви Крокетт — знаменитый американский первопроходец, меткий стрелок, погиб во время войны за независимость Техаса.

(обратно)

110

Генри Клей (1777-1852) — конгрессмен от шт. Кентукки. Стремился предотвратить раскол страны из-за рабовладения на Юге с помощью ряда компромиссных законов, за что получил прозвище Великий умиротворитель. Дэниел Уэбстер (1782-1852) — американский политический деятель и дипломат. Сторонник национального единства. Трижды безуспешно добивался выдвижения своей кандидатуры на президентский пост от партии вигов. Дважды баллотировался в президенты.

(обратно)

111

Петехия (от ит. petecchie — пятно, сыпь) — точечные кровоизлияния в коже и слизистых оболочках.

(обратно)

112

HMMWV (High mobility multi-purpose wheeled vehicle) — высокоподвижный многоцелевой колесной автомобиль — один из видов мощного армейского джипа. Вмещает 12 солдат, или крупнокалиберный пулемет на турели, или ракетную противотанковую установку TOW.

(обратно)

113

«Привет вождю» — (Hail to the Chief) — музыкальная фраза, исполняемая при появлении американского президента. Текст ее приписывается Вальтеру Скотту.

(обратно)

114

Джон Адамс — 2-й президент США (1797-1801).

(обратно)

115

Суннизм — одно из двух основных направлений ислама, его приверженцы, сунниты, наряду с Кораном признают священное предание сунну (конец VII-IX вв.). При решении вопроса о высшей мусульманской власти (имаме-халифе) сунниты опираются на «согласие всей общины» (фактически ее религиозно-политической верхушки) в отличие от второго основного направления в Исламе шиизма, приверженцы которого, шииты, признают имамами-халифами лишь Алидов, считая их законными преемниками Мухаммеда и толкователей ислама. Это потомки четвертого халифа Али и его жены Фатимы, дочери Мухаммеда. Шииты веруют во вторичное пришествие имама, подвергают иносказательному толкованию Коран, ища в нем скрытый смысл. Их священное предание — акбар.

(обратно)

116

Аншлюсе (Anschluss — нем) — присоединение родственных стран, обычно силой или под угрозой силы.

(обратно)

117

Спичрайтер — лицо, пишущее тексты (особенно публичных речей) для другого лица, выступающего как предполагаемый автор.

(обратно)

118

Аниматизм (от лат. animatus — одушевленный) — совокупность представлений о безличной одушевленности всех предметов и явлений окружающей человека действительности; является характерной чертой всех первообъектных религий.

(обратно)

119

Хорошо, господин (исп.).

(обратно)

120

См, книгу Т. Клэнси «Без жалости» (М.: Мир, 1995).

(обратно)

121

Ральф У. Эмерсон (1803-1882) — эссеист и поэт. Создатель теории трансцендентализма, американский философ американского литературно-философского движения, основные идеи которого — социальное равенство «равных перед Богом людей», духовное самоусовершенствование, близость к природе, очищающая человека от «вульгарно-материальных» интересов.

(обратно)

122

Эндрю Джонсон (1808-1875) занимал должность вице-президента США при президенте А. Линкольне, а после его смерти стал 17-м президентом. Он единственный президент США, который подвергся процессу импичмента, однако для его осуждения не хватило одного голоса.

(обратно)

123

Речь идет о членах ку-клукс-клана, которые носят длинные белые балахоны, американцы в насмешку называют их «простынями»

(обратно)

124

Анк — священный крест, символизировавший в Древнем Египте жизнь.

(обратно)

125

Мэйдэй (mayday) — «помогите», международный сигнал бедствия в авиации.

(обратно)

126

Додж-Сити — город, фигурирующий в американских фильмах о Среднем Западе, где собирались ковбои и бандиты, решавшие свои проблемы драками и перестрелками. Это название стало нарицательным.

(обратно)

127

На фарси говорят жители Ирана. Иногда этот язык называют персидским.

(обратно)

128

Кааба — мечеть в Мекке, имеющая форму куба, в стену которой вделан «черный камень», якобы упавший с неба; считается святилищем и служит местом паломничества мусульман.

(обратно)

129

Джордж Паттон — командующий 3-й американской армией, 26 декабря 1944 г, захватил французский город Бастонь, выбив оттуда немцев.

(обратно)

130

Эйтаназия — сокращение врачом мук и страданий пациента при затянувшейся агонии с помощью смертельной дозы средства, снимающего боль; эйтаназия уголовно наказуема, как противоречащая закону о врачебной этике.

(обратно)

131

Эррол Флинн (1909 — 1959) — американский киноактер, который прославился стремительными схватками на шпагах.

(обратно)

132

Буш — невозделанная заросшая кустарником степь в Южной Африке.

(обратно)

133

Имеется в виду случай, описанный Т. Клэнси в книге «Игры патриотов».

(обратно)

134

В США существуют только банкноты в один, пять, десять, двадцать, пятьдесят и сто долларов.

(обратно)

135

Луций Квинкций Цинциннат — римский диктатор (458 и 439 гг. до н.э.). Добровольно сложив с себя после победы над врагом полномочия диктатора, он вошел в историю как образец доблести и скромности.

(обратно)

136

Генерал Роберт Эдуард Ли — командующий армией южан во время Гражданской войны 1861 — 1865 гг.

(обратно)

137

Эмилиано Сапата (1879-1919) — руководитель крестьянского движения в Мексиканской революции 1910 — 1917 гг.

(обратно)

138

«Кроткие не унаследуют землю» — в противоположность библейскому «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю» (Евангелие от Матфея 5:5).

(обратно)

139

Анна Франк (1929 — 1945) — еврейская девочка, родившаяся в Германии и погибшая в концентрационном лагере, она стала всемирно известна после опубликования в 1947 г, ее записок «Дневник Анны Франк», обличающих фашизм.

(обратно)

140

Батаан — полуостров на острове Лусон, крупнейшем из Филиппинских островов. В 1942 г войска союзников после длительной обороны, исчерпав все припасы, сдались там японским войскам.

(обратно)

141

Митоз (кариокинез) — один из способов размножения животной и растительной клетки.

(обратно)

142

Сломайте ногу (go break a leg) — в английском языке пожелание удачи.

(обратно)

143

«Штат неуклюжих» (Hoosier state) — так американцы называют штат Индиана.

(обратно)

144

Джеймс Медисон (1751-1835) — 4-й президент США (1809-1817). Один из авторов проекта Конституции США.

(обратно)

145

Арийцы, арии, название народов, принадлежащих к индоевропейской (прежде всего индоиранской) языковой общности, которое происходит от древнеиндийского слова «арья», что значит «благородный».

(обратно)

146

Газан-хан (1247-1304) — монгольский правитель Ирана (с 1295), в целях сближения с иранскими феодалами принял ислам. Вместе с Рашидаддином (1271-Г318) проводил административные и экономические реформы.

(обратно)

147

На американском подводном флоте существует традиция после успешной операции к парусу (рубке) подлодки прикреплять метлу в знак того, что они очистили море от кораблей противника.

(обратно)

148

Адмирал Чарльз Локвуд, командующий подводными лодками ВМФ США в Тихом океане во время Второй мировой войны, автор книги «Топи их всех» (М. Воениздат, 1960).

(обратно)

149

См. книгу Т. Клэнси «Охота за „Красным Октябрем“» (М.: Мир, 1997).

(обратно)

150

Аль Капоне — американский гангстер и убийца 20 — 30-х годов, в период сухого закона руководил торговлей спиртным. В День святого Валентина 14 февраля 1929 г, его банда расстреляла из автоматов гангстеров соперничающей банды в гараже в центре Чикаго.

(обратно)

151

Pечь идет о Генри Киссинджере, который был в то время государственным секретарем США.

(обратно)

152

Гровер Кливленд (1837-1908) — 22-й и 24-й президент США (1885-1889, 1893-1897) от демократической партии.

(обратно)

153

Джек Никлаус — один из лучших в мире игроков в гольф, стал владельцем сети магазинов, продающих снаряжение для этой игры.

(обратно)

154

См. книгу Т. Клэнси «Кремлевский „Кардинал“» (М.: Мир, 1994).

(обратно)

155

Аллен У. Даллес — директор ЦРУ с 1953 по 1961 г., один из организаторов разведывательной и шпионско-диверсионной деятельности против СССР и стран социалистического лагеря.

(обратно)

156

Уилльям Донован, «Бык», — основатель и руководитель Организации Стратегических Служб (ОСС) во время Второй мировой войны, на базе которой в 1947 г, было создано ЦРУ.

(обратно)

157

Имеется в виду до Войны за независимость, носившей характер буржуазной революции (1776).

(обратно)

158

См. книгу Т. Клэнси «Игры патриотов» (М.: Новости, 1991).

(обратно)

159

См. книгу Т. Клэнси «Реальная угроза» (М.: Мир, 1994).

(обратно)

160

Джеймс Медисон (1751-1836) — 4-й президент США (1809-1817). Один из авторов проекта Конституции США (1787).

(обратно)

161

Бенджамин Джонсон (1573? — 1637) — английский драматург и сатирик, современник Шекспира.

(обратно)

162

Шерли Темпл — американская киноактриса, которая снималась в кино в 30-е годы еще в детском возрасте. Ее имя стало синонимом благовоспитанной маленькой девочки из состоятельной семьи.

(обратно)

163

В метрической системе это составляет соответственно 14 мм и 33 г.

(обратно)

164

Софтбол — игра, напоминающая бейсбол, но на площадке меньшего размера и с мягким мячом.

(обратно)

165

См. книгу Т. Клэнси «Охота за „Красным Октябрем“» (М.: Мир, 1997).

(обратно)

166

Честный Эйб — прозвище президента США Авраама Линкольна (1861-1865).

(обратно)

167

Перечисленные в жизни Райана события легли в основу книг Т. Клэнси «Реальная угроза» (М.: Мир, 1994), «Кремлевский „Кардинал“» (М. Мир, 1994), «Охота за „Красным Октябрем“» (М.: Мир, 1997).

(обратно)

168

Цирк (лат.).

(обратно)

169

Сук — базар на Ближнем Востоке (араб.).

(обратно)

170

Кэ д'Орсе — так по названию набережной в центре Парижа часто именуют находящееся там Министерство иностранных дел Франции.

(обратно)

171

Хорошо (исп.).

(обратно)

172

В сражении при Пуатье (732 г.) между арабами, пришедшими из Испании, и франками тяжелая кавалерия последних, введенная Карлом Мартеллом, одержала верх и положила предел дальнейшему продвижению арабов в Европу.

(обратно)

173

Спасибо, мой командир (фр.).

(обратно)

174

Согласен (фр.).

(обратно)

175

Мой друг (фр.).

(обратно)

176

Барбара Стрейзанд — американская певица и киноактриса. Лауреат премии «Оскар» (1968,1976).

(обратно)

177

Господин (исп.).

(обратно)

178

В связи с делом Миранды (1957) Верховный суд США постановил, что полицейский, арестовавший преступника, обязан объяснить ему его права, в том числе право хранить молчание до прибытия адвоката, предупреждение о том, что, если он добровольно захочет давать показания, они могут быть использованы против него в суде и т, д.

(обратно)

179

Концерн «Дюпон» занимается производством пластмасс и химикалиев, а также напалма и взрывчатых веществ.

(обратно)

180

В отличие от «умных бомб», как называют высокотехнологичные самонаводящиеся снаряды.

(обратно)

181

Эрвин Роммель (1891-1944) — немецко-фашистский генерал-фельдмаршал, который во Вторую мировую войну командовал войсками в Северной Африке и в 1942 г, потерпел поражение от Б. Л. Монтгомери при Эль-Аламайне.

(обратно)

182

Генерал Роберт Э. Ли (1807-1870) — командующий армией южан в Гражданской войне в США (1861-1865).

(обратно)

183

Нейтан Бедфорд Форрест (1821 — 1877) — американский генерал, который в Гражданской войне 1861 — 1865 гг. воевал на стороне Конфедерации южных штатов.

(обратно)

184

Битва при Геттисберге 1 — 3 июля 1865 года между армиями северян и южных рабовладельческих штатов закончилась поражением южан, что привело к окончанию Гражданской войны в США.

(обратно)

185

Джеймс Юэлл Браун Стюарт (1833 — 1864) — американский генерал, командующий кавалерией Конфедерации южных штатов в Гражданской войне 1861 — 1865 гг.

(обратно)

186

Здесь обыграны слова популярной американской песни «Перестрелка в загоне ОК» из ковбойского боевика «Завоевание Запада».

(обратно)

187

Первая поправка к Конституции, или Статья I «Билля о правах» гласит: «Конгресс не должен издавать законов,.., ограничивающих свободу слова или печати ., о прекращении злоупотреблений».

(обратно)

188

«Ложный шаг», опрометчивый поступок, оплошность (франц.).

(обратно)

189

Эдуард Роско Марроу (1908 — 1965) — популярнейший американский радио— и тележурналист и комментатор.

(обратно)

190

Нейтан Бедфорд Форрест (1821-1877) — американский генерал, воевавший на стороне Конфедерации южных штатов в Гражданской войне 1861-1865 гг.

(обратно)

191

Джеймс Юэлл Браун Стюарт (1833-1864) — американский генерал, командующий кавалерией Конфедерации южных штатов в Гражданской войне 1861-1865 гг.

(обратно)

192

При игре в гольф классный игрок после прохождения 18 лунок набирает 72 очка. Это является стандартом. Число очков, превышающее 72, называется гандикапом.

(обратно)

193

Реплика из популярного американского кинофильма «Бутч Кэссиди и Сандэнс Кид» (1967).

(обратно)

194

Сэмюэл Джонсон (1709 — 1784) — английский писатель и лексикограф, автор первого «Словаря английского языка». Благодаря биографии, написанной Дж. Босуэллом, прослыл автором множества афоризмов и изречений.

(обратно)

195

Корабли типа «ролл он — ролл офф» (заезжай и съезжай) — суда, конструкция которых позволяет автомашинам разного типа своим ходом подниматься на них.

(обратно)

196

Долина Бекаа — область в Ливане, считается, что там находятся базы по подготовке террористов.

(обратно)

197

Речь идет о Томасе Джефферсоне (1743-1826), президенте США в 1800-1808 гг.

(обратно)

198

Роберт Рурк — английский писатель, автор нашумевшей книги «Нечто ценное» (1955) о восстании в Кении племени мау-мау.

(обратно)

199

Клаккерами в США называют членов ку-клукс-клана.

(обратно)

200

Имеется в виду американское изречение ours not to reason why — but to do or die, суть которого нам не дано рассуждать — мы обязаны сделать это или умереть.

(обратно)

201

Чарлз Дж Гордон (1833-1885), получивший прозвище «Китаец» — английский генерал, который руководил подавлением восстания в Китае и Судане и был убит восставшими в г Хартуме Широко известен благодаря американскому фильму «Хартум».

(обратно)

202

Старший Брат — диктатор тоталитарной страны Океании в романе английского писателя Дж. Оруэлла «1984» (1949). Подпись под его многочисленными портретами «Старший Брат следит за тобой!» стала синонимом вмешательства властей в личную жизнь людей.

(обратно)

203

Суммарное решение — юридический термин, означающий упрощенное рассмотрение дела, характеризующееся отсутствием предварительного следствия и проводящееся без участия присяжных заседателей.

(обратно)

204

Боб Хоуп — популярный американский комик, который снимался в серий фильмов (1940-1953) с однотипными названиями, начинавшимися словами «Дорога в...»

(обратно)

205

«Дегтярники» — шутливое прозвище жителей штата Северная Каролина. Считается, что у них слишком неторопливые движения и мысли, словно они увязли в смоле.

(обратно)

206

В ВВС США вражеские ракеты принято называть «вампирами», а вражеские самолеты «бандитами».

(обратно)

207

Навигационные сумерки — оптическое явление перед восходом и заходом солнца, когда погружение солнечного диска ниже горизонта меньше 12°, при этом можно различать предметы и ориентироваться по береговой черте.

(обратно)

208

Пушки Гатлинга представляют собой шестиствольные вращающиеся автоматические пушки, ведущие огонь болванками из обедненного урана.

(обратно)

209

Скремблер — устройство, зашифровывающее сообщение путем внесения в него кодированных искажений.

(обратно)

210

Роберт Э. Ли (1807 — 1870) — американский генерал, командир армии южан в Гражданской войне 1861 — 1865 гг., потерпевший поражение под Геттисбергом (1863).

(обратно)

211

В американских ВВС принято считать, что нос самолета направлен на двенадцать часов, а хвост — на шесть, на «шестерку».

(обратно)

212

Положительная допплеровская частота является признаком приближения ракеты к цели.

(обратно)

213

«Шилка» — четырехствольная зенитная автоматическая установка российского производства.

(обратно)

214

F-117 — бомбардировщик, изготовленный из композитных материалов и почти невидимый на экране радиолокатора.

(обратно)

215

Лобо — волк (исп. ).

(обратно)

216

Тепловизионный прицел — танковый прицел, улавливающий инфракрасное излучение, которое исходит от целей, что позволяет вести стрельбу в ночное время и в условиях плохой видимости.

(обратно)

217

БРМД-2 — боевая машина десанта второго поколения, выпускаемая серийно Волгоградским тракторным заводом.

(обратно)

218

«Бурдум» — прозвище БРДМ.

(обратно)

219

Уоррент-офицер — военнослужащий младшего командного состава в американской армии, занимающий промежуточное положение между сержантом и офицером.

(обратно)

220

Нейган Бедфорд Форрест — генерал армии южан во время Гражданской войны в США (1861-1865).

(обратно)

221

При городе Манассас 21 июля 1861 г произошло первое крупное сражение между войсками северян и южан, в котором северяне понесли большие потери и отступили.

(обратно)

222

Магазины «Сиерс» — дешевые магазины, торгующие повседневными товарами по почте.

(обратно)

223

Энчилада (исп.) — блинчик с мясной начинкой, политый острым соусом ЧИЛИ.

(обратно)

224

HARM (High-speed AntiRadiation Missile) — ракеты, предназначенные для борьбы с радиолокационными установками противника.

(обратно)

225

Артур Уэсли Веллингтон (1769 — 1852), английский полководец, одержал победу при Ватерлоо над Наполеоном.

(обратно)

226

Во время Гражданской войны в Америке в битве при Чанселлорвилле (1863) войска южан под командованием генерала Роберта Ли нанесли поражение войскам северян.

(обратно)

227

Смоуки сокращение от Smoky Bear — дымчатый медведь (англ.), в США прозвище полицейских из дорожного патруля.

(обратно)

228

"Потерянное дитя" (франц.). - Здесь и далее примечания редактора

(обратно)

229

Долли Медисон — жена 4-го президента США (1809 — 1817). Во время англо-американской войны 1812 — 1815 гг., спасла государственные документы и портрет Дж. Вашингтона из сожженного англичанами Белого дома.

(обратно)

230

Firebee — огненная пчела (англ.).

(обратно)

231

Buffalo hunter — охотник за буйволами (англ.).

(обратно)

232

Spirit of St. Louis — дух Сан-Луи (англ.).

(обратно)

233

Святой Грааль — в западноевропейских средневековых легендах таинственный сосуд, ради приближения к которому и приобщения его благим действиям рыцари совершают свои подвиги. Обычно считалось, что это чаша с кровью Иисуса Христа.

(обратно)

234

Имеется в виду латинское выражение deus ex machina — «бог из машины», что означает развязку вследствие вмешательства непредвиденного обстоятельства (в античных трагедиях мифического бога, появляющегося на сцене при помощи механического приспособления).

(обратно)

235

Иди с Богом. Здесь: с Богом (исп.).

(обратно)

236

Благодарю (исп.).

(обратно)

237

Способ действий, методы кого-либо (лат).

(обратно)

238

Механизм действия (лат.).

(обратно)

239

Александер Грейам Белл (1847 — 1922) — американский инженер, шотландец по происхождению, один из изобретателей телефона В 1876 г получил патент на первый практически пригодный телефон.

(обратно)

240

Туманная долина — принятое в Вашингтоне название государственного департамента (министерства иностранных дел). (Здесь и далее прим. пер.)

(обратно)

241

Пожалуйста (исп.).

(обратно)

242

Спасибо, друг (исп.).

(обратно)

243

Спокойной ночи (исп.).

(обратно)

244

Сенчури Хаус — здание в Лондоне, где размещается Интелледженс Сервис.

(обратно)

245

Дэви Крокетт — американский полковник, прославившийся меткой стрельбой и защитой форта Аламо во время осады форта в 1836 г. мексиканскими войсками.

(обратно)

246

Цинциннат Луций Квинкций — римский политический деятель и полководец. У древних римлян считался образцом доблести и скромности.

(обратно)

247

Special weapons and tactics —специальное оружие и тактика. Полицейский спецназ.

(обратно)

248

Execution (англ.) означает одновременно исполнение и смертную казнь.

(обратно)

249

Благородство обязывает (фр.).

(обратно)

250

Нью-Йорка. — Прим. ред.

(обратно)

251

Джон Сикспэкс — аллегорическое название среднего американца, покупающего пиво в коробках, где вмещается шесть (сикс) банок пива.

(обратно)

252

Джон Уилкес Бутс — агент рабовладельцев, застреливший президента Авраама Линкольна в театре Форда 9 апреля 1865 г.

(обратно)

253

PSI — давление в один фунт на квадратный дюйм (453,6 г на 6,45 Кв. см).

(обратно)

254

HVAC — система отопления, вентиляции и кондиционирования воздуха (англ.)

(обратно)

255

Луддиты — участники рабочего движения в Англии конца XVII — нач. XIX в., выступающие против введения машин на фабриках.

(обратно)

256

«Хорст Вессель» — гимн нацистской партии. (Прим. ред.).

(обратно)

257

Знаменосец.

(обратно)

258

Знаменосец штандарта с легионным орлом.

(обратно)

259

Шестой победоносный.

(обратно)

260

Дорога Испании.

(обратно)

261

Мамочка. (исп.).

(обратно)

262

Вы позволите? (исп.)

(обратно)

263

Прим. пер.)

(обратно)

264

«Джейн Доу» — американский полицейский термин, означающий убитую неопознанную женщину.

(обратно)

265

Паренек (исп.).

(обратно)

266

Вымышленное событие, намекающее на попытки террористических актов со стороны исламистов, активизировавшихся после свержения шаха и прихода к власти в Иране аятоллы Хомейни в 1979 г.

(обратно)

267

Док Холлидей — легендарный стрелок Среднего Запада США.

(обратно)

268

Не следует забывать, что антибританские настроения ирландцев и их многовековая ненависть к англичанам имеют глубокие корни и взращены самими же англичанами, которые несколько столетий жестоко угнетали Ирландию и пытались долго, но безуспешно искоренить там католицизм. Массовая эмиграция в США ирландцев в XIX в., о которой не говорит автор, испытывающий чрезмерные симпатии к англичанам и их оправдывающий во всех случаях, была результатом гонении на ирландцев, которых сгоняли с их земель и просто-напросто пытались заставить забыть о своей национальной принадлежности, сделав англичанами. Но ничего не вышло, и Ирландская Республиканская Армия (ИРА) и ее террористическое крыло продолжает пользоваться большой поддержкой населения. — Прим. ред.

(обратно)

269

Ирландской республике.

(обратно)

270

Washington redskins — команда НФЛ по американскому футболу. — Прим. ред.

(обратно)

271

Намек на английскую поговорку «Нет смысла запирать конюшню, когда из нее убежала лошадь». — Прим. ред.

(обратно)

272

Buttermilk — пахта, англ.

(обратно)

273

Финальная игра чемпионата по американскому футболу.

(обратно)

274

Об опасности всевластия корпораций предупреждал еще президент Эйзенхауер в телеобращении в 1959 г.

(обратно)

275

Служба внешней разведки размешается теперь не на площади Дзержинского, а на юге Москвы, в Ясеневе. Руководители СВР на приёмы не ездят (здесь и далее примечания переводчика).

(обратно)

276

Лихорадка Эбола — см. Т. Клэнси «Слово президента».

(обратно)

277

Государственный секретарь США — министр иностранных дел.

(обратно)

278

Монгольский правительКитая, предпринявший в XIII в. неудачную попытку завоевать Японию. — Прим. пер.

(обратно)

279

Американский авианосец. — Прим. пер.

(обратно)

280

Спейд — шутливое, но грубоватое прозвище чернокожего в Америке.

(обратно)

281

Напротив здания Министерства финансов в Вашингтоне находится здание ФБР.

(обратно)

282

На другом берегу реки Потомак находится Лэнгли, то есть ЦРУ.

(обратно)

283

Степень доктора философии в США отнюдь не означает, что её обладатель занимается философией. Он может специализироваться в любой отрасли человеческих знаний.

(обратно)

284

Айви Лиг (Ivy League) — люди, принадлежащие к интеллектуальной элите в Америке, закончившие один из престижных университетов, входящих в «Лигу Плюща» (Ivy League).

(обратно)

285

Джо Ситизен — средний, рядовой американец.

(обратно)

286

Капитолий — Капитолийский холм, на котором находится здание конгресса.

(обратно)

287

Клингоны — воображаемые инопланетяне из американского сериала «Звёздные пути».

(обратно)

288

Сражение при Шайло в 1862 г. вошло в историю как «самый кровавый день американской истории». — (Прим. пер.)

(обратно)

289

SWAT (special weapons and tacticts) — специальное оружие и тактика.

(обратно)

290

Полковник Филлитов — герой романа Клэнси «Кремлёвский кардинал».

(обратно)

291

Анни Оукли — знаменитая американская женщина-снайпер, выступала в цирке Бафалло Билла в конце XIX в.

(обратно)

292

В США одну звезду на погонах носит бригадный генерал, две — генерал-майор.

(обратно)

293

Уэст-Пойнт — военная академия штата Нью-Йорк, готовит офицеров высшего звена армии. В неё принимают хорошо зарекомендовавших себя офицеров. В России аналогичной является Академия Генерального штаба.

(обратно)

294

Дело Пенсильвании — сложный судебный процесс о праве женщин на аборт, который дошёл до Верховного суда и был принят с определёнными изменениями.

(обратно)

295

Джон Уэйн — знаменитый американский киноактёр, олицетворял сильную личность, пользовался успехом у женщин.

(обратно)

296

Винс Ломбарди — американский футбольный тренер, ставший национальным символом, который принял команду, до этого тащившуюся в конце дивизиона, и сделал её победителем Суперкубка Америки.

(обратно)

297

Джон Паттон — американский генерал, блестяще проявивший себя во время Второй мировой войны.

(обратно)

298

Штат Землезахватчиков (Sooner state) — Оклахома — получил такое название из-за банд поселенцев (Sooners), пытающихся захватить земли до официального разрешения в 1889 году.

(обратно)

299

Джерри Фалвелл — баптистский пастор из Виргинии, возглавил крестовый поход против права женщин на аборты, гомосексуализма, равных прав женщин и был ярым противником коммунизма.

(обратно)

300

кому выгодно? — (лат.)

(обратно)

301

В оригинале указано звание Бондаренко — генерал-лейтенант, но тут же говорится о трех золотых звёздах на погонах. Переводчик решил исходить из русского генеральского звания — три звезды — генерал-полковник, четыре — генерал армии.

(обратно)

302

ФДР — Франклин Делано Рузвельт (президент США в 1932 — 1944 годах).

(обратно)

303

Туманное Болото — район в Вашингтоне, где находится Государственный департамент США (Министерство иностранных дел).

(обратно)

304

Smokey Bear — симпатичный медведь, плакаты с его изображением выставляются как предостережение об опасности лесных пожаров.

(обратно)

305

Джек Никлаус — знаменитый американский игрок в гольф, культовая фигура для американцев.

(обратно)

306

Кардинал — певчая птичка ярко-красной или (у самки) коричневой расцветки. МП имеет также в виду своего агента в Кремле (см. «Кремлёвский кардинал» Т. Клэнси).

(обратно)

307

Томас Гоббс (1558 — 1679) — английский философ, основатель физиологического гедонизма.

(обратно)

308

Добрые Новости — буквальный перевод слова «gospel», русское «Евангелие».

(обратно)

309

Речь идёт о перехвате радиопереговоров и дезинформации, организованных шефом секретной службы ВМФ на Тихом океане Рошфором, в результате чего американцы заранее узнали, что японцы планируют нанести удар по атоллу Мидуэй. В конечном счёте японцы потерпели сокрушительное поражение и инициатива в войне на Тихом океане окончательно перешла на сторону США. — (Прим. пер.)

(обратно)

310

Автор путает Чингисхана, захватившего Китай, с Батыем. — (Прим. пер.)

(обратно)

311

Джим Бриджер — знаменитый американский первопроходец, в его честь в Америке названы горы и перевалы в штатах Монтана и Вайоминг, а также национальный парк.

(обратно)

312

Джордж Лукас — американский кинорежиссёр, создатель саги «Звёздные войны».

(обратно)

313

Намёк на известное высказывание Мао: «Винтовка рождает власть». — (Прим. пер.)

(обратно)

314

Джей Гоулд — американский финансист XIX столетия. Прославился хитроумными финансовыми комбинациями.

(обратно)

315

«Xаммер» (Hummer) — high unility maximum mobility easy rider — высокоподвижный многоцелевой колёсный автомобиль, огромный джип.

(обратно)

316

Эрдель (Airedale) — лётчик морской авиации, из-за схожести по написанию.

(обратно)

317

7 декабря 1941 года японская авиация нанесла неожиданный мощный удар по стоянке американского Тихоокеанского флота в Перл-Харборе. Командующий флотом адмирал Киммель, не подозревавший о нападении, был смешен указом президента Рузвельта.

(обратно)

318

Иосиф Флавий (34 — 100) — иудейский историк и учёный, автор знаменитой книги «Иудейская война».

(обратно)

319

Ренатус Вегеций Флавий — римский военный историк и специалист.

(обратно)

320

Уайт Эрп — легендарный американский рейнджер, отличный стрелок из револьвера.

(обратно)

321

Тайгер (Тигр) Вудс — лучший американский игрок в гольф, первый чернокожий гольфист, сумевший занять первое место в рейтинге игроков в гольф.

(обратно)

322

Правило Миранды — принятое Верховным судом США постановление, гласящее, что полицейский при аресте должен зачитать подозреваемому его конституционные права.

(обратно)

323

Gold-plated and copper-bottomed (англ.) — в современном русском языке эквивалент этому — словечко «железно», что означает полную уверенность.

(обратно)

324

Самуэль Джонсон (1709 — 1784) — британский философ, поэт и критик. Оказал огромное влияние на культуру восемнадцатого века.

(обратно)

325

Боги — американский актёр Хамфри Богарт, известный у нас по фильму «Судьба солдата в Америке». На родине фильм называется «Ревущие двадцатые».

(обратно)

326

Святой Роберт Беллармине, — итальянский кардинал и теолог, член общества Иисуса, противник протестантизма. Сыграл важную роль в защите учения Коперника, доказав, что оно является всего лишь «гипотезой».

(обратно)

327

Was gibl's hier? (нем.) — Что здесь происходит?

(обратно)

328

Buon giorno (итал.) — добрый день.

(обратно)

329

Яху (yahoo, англ.) — глупый, тупой человек.

(обратно)

330

Маккаби — семья, возглавившая восстание евреев и восстановившая осквернённый храм в Иерусалиме.

(обратно)

331

ТРВ — крупнейшая американская компания, занимается проблемами авионики, космическими и оборонными разработками. Компания названа в 1965 году по имени её основателей Томпсона и Рамо Вудбриджа.

(обратно)

332

СОИ — стратегическая оборонная инициатива.

(обратно)

333

О.J. Simpson — чернокожий американский футболист и киноактёр, в 1996 году убил жену и её любовника, но был оправдан судом присяжных, состоящим из чернокожих.

(обратно)

334

Wrong — произносится как «Ронг» — неправильный, ошибочный.

(обратно)

335

Намёк на популярного во всем мире персонажа мультсериала «Симпсоны» Гомера Симпсона. — (Прим. пер.)

(обратно)

336

СНРО — Специальная национальная разведывательная оценка ситуации.

(обратно)

337

В США имена Джон и Джек взаимозаменяемы.

(обратно)

338

Роберт Эдвард Ли (1807 — 1870) — генерал, командующий армиями южных (рабовладельческих) штатов, восставших против Севера в Гражданской войне. Талантливый полководец, он потерпел неудачу из-за огромного превосходства армий Севера.

(обратно)

339

Амниогентесис — операция, при которой полая игла вводится в живот беременной женщины для взятия пробы жидкости из матки.

(обратно)

340

Джон Уэйн — знаменитый американский актёр, воплощение мужественности и бесстрашия.

(обратно)

341

«Кто подставил кролика Роджера?» (1988) — американская комедия.

(обратно)

342

Эмиллиано Сапата — мексиканский революционер, вёл партизанские действия против правительства в 1911 — 1917 годах.

(обратно)

343

Аламо — францисканская миссия, которую в 1836 году обороняла от мексиканской армии горстка американцев, борющихся за независимость Техаса.

(обратно)

344

См. «Все страхи мира» Т. Клэнси.

(обратно)

345

MIRV (англ.) — пучок самонаводящихся боеголовок, которые несёт межконтинентальная баллистическая ракета.

(обратно)

346

Amour propre (фр.) — чувство собственного достоинства.

(обратно)

347

KCVO — рыцарь командор ордена Виктории.

(обратно)

348

RCA (Radio Corporation of America) — корпорация, которая занимается разработкой электронного и спутникового оборудования.

(обратно)

349

IBM (International Business Machines) — корпорация, разрабатывающая и производящая компьютеры.

(обратно)

350

JPL (Jet Propulsion Laboratory) — лаборатория реактивного движения.

(обратно)

351

Взрыв в Денвере, произведённый террористами, — см.: Т. Клэнси «Все страхи мира».

(обратно)

352

Антиетам (1862) — одна из кровопролитных битв во время Гражданской войны в США.

(обратно)

353

АВАКС (AWACS) — воздушная система предупреждения и кон-

(обратно)

354

Джо Чинк — насмешливое прозвище китайцев (у американцев).

(обратно)

355

Эти утверждения целиком и полностью остаются на совести автора. В реальности все не так. (Прим. ред.)

(обратно)

356

ADCAP — торпеда с боеголовкой кумулятивного типа, несёт заряд с выемкой на конце, создающий узконаправленную струю огня, прожигающую металл.

(обратно)

357

Стеклянный подбородок (бокс, термин) — боксёр с особенно чувствительным подбородком, точный удар по которому приводит к нокауту.

(обратно)

358

«Реальная угроза», Т. Клэнси.

(обратно)

359

Хеллфайр (англ.) — адский огонь.

(обратно)

360

Передача Хантли — Бринкли — популярная телевизионная передача, которую вели два знаменитых американских репортёра — Давид Бринкли и Чёт Хантли.

(обратно)

361

Додж-Сити — город на Среднем Западе Америки, известное пристанище преступников и место сбора полицейских, борющихся с ними.

(обратно)

362

SEAL (sea, earth, air) — группа специального назначения, действующая на море, на земле и в воздухе.

(обратно)

363

Кочайс (Cochise, англ.) — последний вождь племени апачей.

(обратно)

364

Имеется в виду песня Ноэла Коварда, популярная в тридцатые годы, где были такие слова:

Сумасшедшие собаки и англичане

Выходят на полуденное солнце.

Японца не пугает то,

На что никогда не решится китаец.

Индусы и аргентинцы крепко спят

С двенадцати до часа.

И лишь англичане ненавидят сиесту.

(Здесь и далее прим. переводчика)

(обратно)

365

Серия популярных комиксов художника Г. Ларсона, в которых созданы забавные и сатирические образы людей и животных. Издается отдельными книгами, а также публикуется во многих ежедневных газетах.

(обратно)

366

Комиссия Конгресса под председательством Черча в 1975 году занималась расследованием незаконной деятельности ЦРУ, после чего деятельность разведывательного ведомства стала гораздо более открытой.

(обратно)

367

свинство (нем.)

(обратно)

368

Проект, разработанный в 60-е годы отделом исследования специальных операций Американского университета по заданию Пентагона с целью выявления возможных внутренних конфликтных ситуаций в 23 странах мира.

(обратно)

369

Популярный мультипликационный персонаж, назойливый дятел, отличающийся невероятной суетливостью, любопытством и безумным истерическим смехом. Каждая серия заканчивается тем, что Вуди доводит до полного изнеможения и отчаяния своего неизменного партнера моржа Уолли.

(обратно)

370

Название телевизионного комедийного сериала, главными действующими лицами которого были растяпы-полицейские.

(обратно)

371

Филби, Гарольд Адриан Рассел (Ким) — советский разведчик. В 1934 году завербован советской разведкой, по ее заданию в 1940 году стал сотрудником английской разведки МИ-6. Занимал в ней высокие должности, в частности, отвечал за взаимодействие с американскими спецслужбами. В 1963 году, опасаясь неминуемого разоблачения, бежал в СССР.

(обратно)

372

Гувер, Джон Эдгар — американский государственный деятель, на протяжении 48 лет директор Федерального бюро расследований. Под его руководством ФБР превратилось в одну из наиболее влиятельных государственных служб США.

(обратно)

373

«Меррил Линч и компания» — крупная финансовая и брокерская компания, правление в г. Нью-Йорке.

(обратно)

374

Полуофициальное прозвище государственного департамента США.

(обратно)

375

4 ноября 1979 года религиозные студенты, поддержанные правительством Ирана, захватили комплекс американского посольства, нарушив его дипломатическую неприкосновенность, и удерживали 53 человек в качестве заложников в течение 444 дней, до 20 января 1981 года.

(обратно)

376

Временное соглашение, урегулирующее отношения между спорящими сторонами (лат.)

(обратно)

377

Ли, Роберт Эдуард — генерал, участник Гражданской войны на стороне южан, командующий Вирджинской армией и военный советник президента Конфедерации. Благодаря его стратегическому и тактическому мастерству южанами был одержан ряд побед, в том числе над Потомакской армией северян в сражениях при Антиетаме, Фредериксберге и Геттисберге.

(обратно)

378

Сенчури (Century) — столетие (англ.)

(обратно)

379

Знаменитая лондонская улица, на которой находятся ателье самых известных портных.

(обратно)

380

Армиия освобождения Ольстера — террористическая организация маоистского толка.

(обратно)

381

Телевизионный сериал о работе нью-йоркской полиции, в семидесятые годы занимал в США лидирующие места в рейтинге популярности.

(обратно)

382

Загородная резиденция британских премьер-министров, расположенная в графстве Бекингемшир неподалеку от местечка Принс-Ризборо.

(обратно)

383

Джорджтаунский университет — частный католический университет в пригороде Вашингтона Джорджтаун, один из лучших университетов США, содержится на средства Общества Иисуса.

(обратно)

384

Киссинджер, Генри Альфред — американский государственный деятель, политолог. В 1969 — 75 годах — помощник по вопросам национальной безопасности президента Р. Никсона. С 1977 года преподает в Джорджтаунском университете.

(обратно)

385

Знаменитый американский боксер Мухаммед Али, перейдя в профессиональный бокс, выпустил в саморекламных целях пластинку с заявлением «Я величайший!», в котором обещал победить тогдашнего чемпиона мира С. Листона в восьмом раунде. Али называл своего противника «большим и страшным медведем». В 1964 году Али победил Листона, однако результат матча был отменен. 25 мая 1965 года Али вторично победил Листона нокаутом на первой минуте первого раунда.

(обратно)

386

Агентство национальной безопасности — ведомство в составе Министерства обороны США, занимается защитой правительственной и военной связи и компьютерных систем, а также электронным наблюдением.

(обратно)

387

Телевизионный сериал, главная героиня которой в поисках популярности становится стриптизершей, а затем на пару со своей беспринципной мамашей прокладывает себе дорогу к сомнительному успеху.

(обратно)

388

Форт-Джордж-Мид — город в 18 милях к юго-востоку от Балтимора, крупная военная база, место дислокации штаба Первой армии Сухопутных сил США и центрального управления Агентства национальной безопасности.

(обратно)

389

Самый большой в мире алмаз весом 3106 карат.

(обратно)

390

Тодзио, Хидэки — во время Второй мировой войны премьер-министр Японии.

(обратно)

391

Кинг, Мартин Лютер младший — баптистский священник, один из лидеров движения за гражданские права негров. В 1968 году убит сторонником террористической расистской организации Ку-клукс-клан.

(обратно)

392

Рональд Рейган в 1947-52 и 1959 годах был президентом гильдии (профсоюза) киноактеров.

(обратно)

393

Этап президентских выборов, позволяющий определить ведущих претендентов на президентский пост от основных политических партий.

(обратно)

394

я? (фр.)

(обратно)

395

Политический роман американского писателя Аллена Друри, за который он удостоился Пулитцеровской премии. В названии романа использована формулировка раздела 2 статьи II американской конституции, согласно которой Сенату дано право контролировать и утверждать действия президента при заключении международных договоров и при назначении должностных лиц.

(обратно)

396

без чего нет (необходимое условие) (лат.)

(обратно)

397

Центральное плато — плоскогорье в Южном Вьетнаме, место ожесточенных боев во время так называемого «Новогоднего наступления», в ходе которого в феврале 1968 года в канун нового года по лунному календарю армия освобождения Южного Вьетнама одновременным ударом захватила тридцать шесть районных центров.

(обратно)

398

prince — «принц» (англ.)

(обратно)

399

Неперводимая игра слов: английское слово execution помимо значения «выполнение» имеет и другое — «казнь».

(обратно)

400

Сомма — река на севере Франции, где состоялось одно из самых кровопролитных сражений Первой мировой войны. С начала июля по середину ноября 1916 года англо-французские войска безуспешно пытались прорвать позиционную оборону 2-й германской армии; потери обеих сторон составили свыше 1,3 млн. человек.

(обратно)

401

Стайн, Гертруда — американская писательница, поэтесса, драматург, виднейший теоретик модернизма.

(обратно)

402

Холси (Хэлси), Уильям Фредерик младший по прозвищу «Бык» — американский адмирал. В годы Второй мировой войны — командующий эскадрой авианосцев Тихого океана, командующий флотом в южной части Тихого океана, командующий Третьим флотом.

(обратно)

403

тайная, без огласки (лат.)

(обратно)

404

23 — 26 октября 1944 года в районе Филиппин состоялось крупнейшее морское сражение Второй мировой войны. Решающий бой произошел 25 октября в заливе Лейте.

(обратно)

405

Речь идет об одном из героев необычайно популярного в конце семидесятых годов в США фантастического телесериала «Звездный путь» мистере Споке, невозмутимо спокойном ученом.

(обратно)

406

«Эрли берд» — первый спутник связи, запущенный в 1965 году смешанной государственно-частной корпорацией КОМСАТ.

(обратно)

407

Служба внешней разведки и контрразведки — главное разведывательное ведомство Франции.

(обратно)

408

В доме 10 по Даунинг-стрит в Лондоне находится резиденция премьер-министра Великобритании.

(обратно)

409

Главный герой ряда произведений американского писателя Дональда Гамильтона, тайный сотрудник неназванного правительственного ведомства Соединенных Штатов, имеющий право в своей работе прибегать к любым методам.

(обратно)

410

Пеньковский, Олег Владимирович — полковник ГРУ Министерства обороны, зам. начальника отдела Государственного комитета по научно-исследовательской работе СССР. В октябре 1961 года по собственной инициативе начал сотрудничать сначала с английской, а затем и с американской разведками. Выдал информацию, имеющую отношение к советским стратегическим ракетам. В 1962 году разоблачен, в 1963 году приговорен к высшей мере наказания и расстрелян. На Западе урон, нанесенный деятельностью Пеньковского, значительно преувеличивается. Кроме того, за рубежом упорно муссируются слухи о том, что Пеньковский был заживо сожжен в печи крематория.

(обратно)

411

Пеньковскому в обмен на чистосердечное раскаяние и помощь следствию было обещано, что ему сохранят жизнь. Однако Хрущев лично потребовал от тогдашнего председателя КГБ Семичастного вынесения смертного приговора.

(обратно)

412

На седьмом, последнем этаже штаб-квартиры в Лэнгли размещается руководство ЦРУ. В Западном крыле Белого дома расположены рабочие помещения: Овальный кабинет и комнаты Исполнительного управления президента.

(обратно)

413

да здравствуют отличия (фр.)

(обратно)

414

Пеньковский, работавший в первую очередь на английскую разведку, действительно добивался приема у английской королевы, и ему в качестве утешения была устроена встреча с одним из лордов.

(обратно)

415

Декейтур, Стивен — офицер американского военно-морского флота, отличившийся во время англо-американской войны 1812 года. После возвращения из Европы, где он командовал американской эскадрой в Средиземном море, на торжественном приеме в свою честь произнес тост, ставший знаменитым, в котором были приведенные ниже слова.

(обратно)

416

Прозвище города Нью-Йорк.

(обратно)

417

Непереводимая игра слов: английское слово «rum» помимо основного значения «ром» имеет также значение «странный».

(обратно)

418

Нейшн, Кэрри Амелия Мур — деятельница Американского христианского общества трезвенников, прославилась своим нетерпимым отношением к пьянству.

(обратно)

419

для того, чтобы подбодрить остальных (фр.)

(обратно)

420

Йегер, Чарльз Элвуд — американский пилот, 14 октября 1947 года на самолете «Белл ХS-1» впервые в мире превысил скорость звука.

(обратно)

421

Конрад, Чарльз Питер — американский астронавт, совершил четыре полета в космос. В ноябре 1969 года командовал кораблем «Аполлон-12», совершившим экспедицию к Луне.

(обратно)

422

Покупка акций компании лицом, обладающим конфиденциальной информацией о делах компаний. Подобная деятельность является федеральным преступлением.

(обратно)

423

Командир звездолета XXIII века «Энтерпрайз», один из главных героев телесериала «Звездный путь».

(обратно)

424

Паттон, Джордж Смит младший — видный американский военный деятель, занимал командные посты в бронетанковых войсках, командовал 7-й армией вторжения в Италию и 3-й бронетанковой армией, наступавшей в Германии.

(обратно)

425

В бейсболе подающий вбрасывает мяч в зону, где его должен отбить отбивающий; их дуэль является стержнем игры. Если отбивающий пропустил мяч, его ловит специальной перчаткой принимающий.

(обратно)

426

штрудель — блюдо немецкой и австрийской кухни, слоеный пирог с яблоками или с мясом.

(обратно)

427

Миндьсентеи, Йозеф — венгерский католический священник, кардинал. В 1948 году осужден за антиправительственную деятельность, на процессе признал все предъявленные ему обвинения. Приговорен к пожизненному заключению, но в 1955 году в связи с ухудшением здоровья переведен под домашний арест. Освобожден повстанцами во время событий 1956 года; после подавления восстания укрылся в американском посольстве, отказываясь покинуть его до тех пор, пока венгерское правительство не снимет с него все обвинения. Прожил в посольстве до 1971 года, когда в соответствии с договоренностью между Венгрией и Ватиканом переехал в Ватикан.

(обратно)

428

Цикл популярных фильмов от жизни обитателей трущоб нью-йоркского Ист-энда.

(обратно)

429

Аппалачия (Аппалачский регион) — глухие горные районы на южных склонах Аппалачей, в течение долгого времени находившиеся в тяжелом экономическом положении из-за сильной зависимости от добычи здесь угля. В 1965 году была создана специальная комиссия с целью перестройки экономики и улучшение условий жизни жителей региона.

(обратно)

430

Крей, Сеймур — американский инженер, в 1958 году создал первый в мире суперкомпьютер на транзисторах, в 1972 году основал фирму «Крей Рисерч», которая выпустила суперкомпьюторы «Крей-1» и «Крей-2».

(обратно)

431

амфетамин — сильный стимулянт.

(обратно)

432

Цикл детских сказок английской писательницы Беатрикс Хелен Поттер, героями которой являются кролики Шалун, Кривляка и Пушистый хвостик.

(обратно)

433

В данном случае имеется в виду популярная в начале восьмидесятых годов чернокожая исполнительница музыки в стиле диско.

(обратно)

434

Шевченко, Аркадий Николаевич — заместитель генерального секретаря ООН по политическим вопросам и делам Совета безопасности, чрезвычайный и полномочный посол СССР, с 1975 года начал сотрудничать с ЦРУ, в апреле 1978 года исчез из своей квартиры в Нью-Йорке, после чего объявил о своем невозвращении на родину.

(обратно)

435

Весной 1943 года английская разведка осуществила блестящую операцию по дезинформации германского руководства. Тело умершего от воспаления легких человека было переодето в военную форму, снабжено документами на вымышленное имя и, для большей правдоподобности, фотографией «невесты», неоплаченными квитанциями, письмами «отца» и тому подобным, а также подложным письмом одного высокопоставленного английского военачальника другому, в котором как бы мимоходом упоминалось о готовящейся высадке союзников на Сардинию и Корсику. Это тело было брошено в море у берегов Испании как якобы труп жертвы кораблекрушения. Испанские рыбаки выловили труп «утонувшего майора Уильяма Мартина», и письмо попало в руки вождей Третьего рейха. На Сардинию и Корсику были переброшены дополнительные силы с Сицилии и с Восточного фронта. В июле союзные войска высадились на Сицилии и, не встретив серьезного сопротивления, вскоре заняли остров.

(обратно)

436

Река, протекающая по восточной части штата Нью-Мексико и западной части штата Техас. Гористые районы северо-западнее реки в период освоения Дикого Запада были известны как дикое и опасное место.

(обратно)

437

Тофт, Ганс — известный американский разведчик, отличился во время войны в Корее. В 1961 году с позором уволен из ЦРУ по обвинению в финансовых махинациях.

(обратно)

438

В годы Второй мировой войны Йан Флемминг, автор книг про Джеймса Бонда, работал в британской разведке.

(обратно)

439

9 апреля 1865 года главнокомандующий армией Северян генерал У. Грант принял капитуляцию от главнокомандующего армией Южан генерала Роберта Э. Ли, что фактически явилось окончанием Гражданской войны в США.

(обратно)

440

Музей полиции в Лондоне, основан в 1875 году. В коллекции собраны орудия преступления, личные вещи знаменитых преступников. Музей закрыт для частных лиц.

(обратно)

441

Термин из бейсбола: если игрок после особенно удачной подачи успевает обежать все базы и вернуться в «дом», его команда получает много очков.

(обратно)

442

Непереводимая игра слов: английское слово spook помимо основного значения «привидение» в американском варианте языка имеет также значение «шпион».

(обратно)

443

Баварское национальное летнее платье с узким лифом, короткими рукавами, низкой горловиной и широкой юбкой.

(обратно)

444

Президент А. Линкольн был убит 14 апреля 1865 года в театре Форда актером труппы Джоном Бутом.

(обратно)

445

Вторая часть латинской пословицы «De gustubus non est disputandum» — «О вкусах не спорят».

(обратно)

446

сокращение от «Semper fideliti» — «всегда верен» (девиз морской пехоты США).

(обратно)

447

Итальянский крепкий алкогольный напиток, приготовляется из жмыха и косточек винограда, оставшихся в чанах после сбраживания вина.

(обратно)

448

Бергесс, Гай Френсис де Монси, советский разведчик. Работал в британской Службе внешней разведки, в посольстве Великобритании в Вашингтоне, передал много ценной информации. В 1951 году под угрозой неминуемого разоблачения при содействии Кима Филби бежал в СССР. Умер в Москве в 1963 году.

(обратно)

449

Консервативная католическая общественная организация.

(обратно)

450

25 июня 1876 года в битве на реке Литл-Бигхорн отряд индейцев племен тетонов и шайенов заманил в засаду и наголову разгромил 7-й кавалерийский полк, потерявший убитыми 265 человек, в том числе командира полка генерала Дж. Кастера.

(обратно)

451

Анастасия, Альберт — американский мафиози итальянского происхождения, профессиональный убийца, прославившися своей жестокостью.

(обратно)

452

Мерфи, Оди Леон — самый прославленный американский солдат времен Второй мировой войны, удостоенный всех правительственных наград, в том числе некоторых — по несколько раз. Всегда предпочитал действовать в одиночку. Свой самый известный подвиг совершил 26 января 1945 года, когда, приказав своей сильно поредевшей роте отойти, один отразил атаку шести «Тигров» под прикрытием двух рот пехоты, лично уничтожив больше пятидесяти гитлеровцев.

(обратно)

453

В своем творчестве знаменитый английский поэт Альфред Теннисон, в частности, прославлял английских солдат, беспрекословно выполнявших приказы своих командиров.

(обратно)

454

стоун — английская мера веса, приблизительно равная 6,35 кг

(обратно)

455

злорадство (нем.)

(обратно)

456

Игра слов: это прозвище может быть как сокращением от «Андре», так и кодовым словом «задержка вылета по вине экипажа».

(обратно)

457

«Краеугольный камень», основание.

(обратно)

458

Единица измерения плотности светового потока. 200 люмен примерно соответствует 35-ваттной лампочке.

(обратно)

459

Реднек («красношеий») — стереотипный сельский житель американского юга. Выражение примерно соответствует русскому «колхозник». В оригинале фраза построена с соответствующим «реднекским» выговором

(обратно)

460

Осколочный фугасный снаряд.

(обратно)

461

«Катрин» — французский тепловизор высокой четкости, на матрице которого построен тепловизор «Эсса», входящий в состав СУО танка Т-90А.

(обратно)

462

Дальность комплекса «Рефлекс» составляет 5000 метров (ракетой «Инвар-М» — 5500). 4000 метров — дальность комплекса 9К120 «Свирь», устанавливаемого на танки Т-72Б или 9К112 «Кобра», устанавливаемого на Т-64Б и Т-80Б. Кроме того, зависший среди зданий легкий вертолет уязвим и для осколочно-фугасных снарядов, несмотря на потерю точности на такой дальности.

(обратно)

463

Так в оригинале, squadron, что может означать «эскадра», «эскадрилья» или «эскадрон», в некоторых армиях синонимичный батальону. Эскадроны в шесть машин в российской армии остаются на совести авторов

(обратно)

464

Танк Т-90А оснащен комплексом защиты от лазерного облучения «Штора». В отличие от «Арены» он является штатным элементом оборудования танка.

(обратно)

465

Пятьдесят метров составляют дальность обнаружения цели «Ареной». Поражение цели происходит на дистанции два метра.

(обратно)

466

Немецкий крепкий ликёр на травах.

(обратно)

467

Жаргонное название лондонского метро за характерную цилиндрическую форму туннелей.

(обратно)

468

Служба безопасности президента США.

(обратно)

469

Намек на эпизод из раннего романа Клэнси «Кремлевский кардинал».

(обратно)

470

Согласно Клэнси, русским вообще и Головко в частности свойственно переиначивать имена иностранцев на русский манер. Райан — Джек (Джонатан) — Иван, сын Эммета.

(обратно)

471

Medical doctor — врач, окончивший мединститут, интернатуру и ординатуру, и получивший право работать врачом или открывать частную практику. Не следует путать с ученой степенью «доктор медицинских наук» или «доктор медицины».

«Доктор истории», более правильно «доктор философии в истории» — звание, соответствующее российскому «кандидат исторических наук»

(обратно)

472

Университетская больница имени Джорджа Вашингтона.

(обратно)

473

В американских государственных учреждения кабинеты начальников обычно располагаются на последних этажах. Здание ЦРУ в Лэнгли — семиэтажное

(обратно)

474

DEFCON (англ. DEFense readiness CONdition — готовность обороны) — шкала готовности вооружённых сил Соединённых Штатов Америки от 1 до 5, где 1 соответствует ожиданию немедленной полномасштабной атаки, и никогда не объявлялся. // DEFCON 2 — этот уровень предшествует максимальной боевой готовности. Достоверно известен всего один случай объявления этого уровня — во время Карибского кризиса.

(обратно)

475

Лекарственное средство от изжоги, применяемое при язве желудка.

(обратно)

476

Po-210 в виде компонентов некоторых промышленных устройств (например, антистатических щёток, работающих на принципе ионизации воздуха α-частицами от Po-210) свободно продаётся на мировом рынке. Типичная антистатическая щётка содержит полоний активностью в 500 мкКюри, в то время как смертельная доза оценивается в 1000–3000 мкКюри. Антистатический пистолет производства NRD (Grand Island, N.Y.) содержит полоний активностью 31000 мкКюри и продаётся всего за 225$. Согласно законодательству США, для покупки нейтрализаторов статики и генераторов ионов с активностью до 500 мкКи полония-210 в каждом приборе покупатель не обязан получать специальное разрешение и регистрироваться в компетентных органах

(обратно)

477

Так в тексте, хотя в главе 2 говориться о том, что вторжение в Эстонию состоялось «в первую безлунную ночь весны».

(обратно)

478

Термин ГУЛАГ на Западе зачастую используется применительно даже к современной российской пенитенциарной системе, причем в значении «исправительно-трудовая колония», то есть не вся система, а конкретная «зона».

(обратно)

479

Намек на «Остина Пауэрса, человека-загадку международного масштаба» — пародию на Джеймса Бонда

(обратно)

480

Во вселенной Джека Райана Россия вступила в НАТО в 2001 году ввиду военной угрозы со стороны Китая («Медведь и дракон»).

(обратно)

481

Во избежание обвинений в кремлевской пропаганде не будем напоминать о том, что основанием для ввода войск послужило то, что в зоне ответственности российского миротворческого контингента начались активные военные действия, прекратить которые было не правом, а обязанностью.

(обратно)

482

«Руфи» (официальное название — «Рогипнол») — снотворное без цвета, запаха и вкуса. Снискало себе славу «наркотика изнасилования»: после воздействия препарата, жертвы изнасилования не могли вспомнить происшедшего.

(обратно)

483

Интересные у автора(-ов) познания в глобусе Украины…

(обратно)

484

Хорошо, до третьей степени устрашения не дошли, дрожжей не подкинули…

(обратно)

485

Разведывательное управление министерства обороны (РУМО) (англ. Defense Intelligence Agency — DIA).

(обратно)

486

Межконтинентальная баллистическая ракета

(обратно)

487

Государство или территория, предоставляющее льготный налоговый режим и или не предусматривающее раскрытие и предоставление информации при проведении финансовых операций.

(обратно)

488

Возможно, данное утверждение основано на отчёте Global Wealth Report от Credit Suisse (2012), оценивающий состояние 100 богатейших людей России в 390 млрд. долларов США при совокупном богатстве всего населения 1.2 трлн. долларов США — цифре меньшей, чем стоимость только жилья в одной Москве. Коэффициент Джини, показатель неравенства доходов, в России составляет 0,42, в США — 0,45. Да, автор этого примечания тупой ватник, поцреот и путиноид.

(обратно)

489

Картофельная запеканка с мясом и луком.

(обратно)

490

«Я не говорю по-немецки» (нем.).

(обратно)

491

Неясно о чем идет речь, так как Украина никогда не была федерацией.

(обратно)

492

Турция была «разгромлена войсками Екатерины Великой» в русско-турецких войнах 1768-74 и 1787-91 годов. Крым вошел в состав России в 1783, Крымская война велась в 1853-56 годах.

(обратно)

493

1,39 литра.

(обратно)

494

В вооруженных силах США только два лейтенантских звания — второй (младший) и первый (старший).

(обратно)

495

Существовавший до 2008 года крупный американский инвестиционный банк.

(обратно)

496

Дизель-электрические лодки проекта 636.

(обратно)

497

Ситуацию усугубляет то, что в английском фольклоре «Джек» — простоватый деревенский парень, вроде Ивана-дурака

(обратно)

498

Спецподразделение полиции, аналог ОМОН.

(обратно)

499

Бортовой люк у Ми-8 расположен только справа, так что от резкого крена вправо стрелок бы вылетел наружу. Конечно, если бы не догадался пристегнуться.

(обратно)

500

Bell V-22 Osprey — американский конвертоплан, сочетающий отдельные возможности самолёта и вертолёта. Находится на вооружении Корпуса морской пехоты США и ВМС США.

(обратно)

501

Корпус морской пехоты.

(обратно)

502

Строй «четыре пальца» — четыре самолета парами, державшиеся одна выше, а другая ниже, при этом каждая сражалась отдельно, но при взаимной поддержке. Также одна пара держится немного впереди уступом влево, а вторая позади уступом вправо, что напоминает положение кончиков четырех вытянутых пальцев.

(обратно)

503

Странное утверждение. «Вулкан» имеет темп стрельбы от 4000 до 6000 выстрелов в минуту.

(обратно)

504

Сокращения от killed in action и wounded in action — убит в бою и ранен в бою соответственно.

(обратно)

505

Скорость звука.

(обратно)

506

«Ангел» — высота полета в тысячах футов, то есть 5000 футов, то есть 1500 метров.

(обратно)

507

Так в оригинале. «Леди» как обращение к жене дворянина употребляется только с фамилией — то есть правильно «леди Райан».

(обратно)

508

Извините. Вы говорите по-английски? (нем.).

(обратно)

509

JSOC — Joint Special Operations Command — Объединенное командование специальных операций.

(обратно)

510

Официальная служба телевизионного вещания вооруженных сил США.

(обратно)

511

Национальное прозвище новозеландцев.

(обратно)

512

Во вселенной Джека Райана, Россия вступила в НАТО в 2001 году в связи с военной угрозой со стороны Китая.

(обратно)

513

Морская пехота Черноморского флота России — 810-я бригада морской пехоты — дислоцируется в Севастополе, поэтому высадка морского десанта в Крыму лишена всякого смысла.

(обратно)

514

«Семь сильных людей» (Маньпупунёр, или Столбы́ выве́тривания (мансийские болваны)) — геологический памятник в Троицко-Печорском районе Республики Коми России.

(обратно)

515

«Эполеты» — знаки доблести, колют их при прохождении всяческих лишений (тюремное содержание, ПКТ, ШИЗО, участие в бунтах).

Богородица с младенцем — «Перед друзьями чист, на предательство не способен».

Железный крест — символ панков.

Кинжал на шее — совершил убийство и намерен продолжать.

(обратно)

516

Звёзды — вор в законе, отрицала, пахан.

Ножи — месть, угроза, жестокость.

Череп (в данном контексте, со слезой) — татуировка философского содержания, означающая «все в жизни преходяще».

Дракон — расхититель государственной собственности (ходит шутка, что дракон — тот же петух, только с гребнем во всю спину).

(обратно)

517

Бутлег (англ. Bootleg) — аудио- или видеозапись, сделанная без разрешения правообладателей («экранка»). Следует отличать от пиратства — нелегального копирования легально выпущенной продукции.

(обратно)

518

Пистолет-пулемет Walther MPL

(обратно)

519

0,9 литра.

(обратно)

520

Бегству на Запад шифровальщику КГБ Зайцева («Красный кролик») и связанному с этим обстоятельствам посвящен роман Клэнси «Красный кролик».

(обратно)

521

Так в оригинале, очевидно, имеется в виду Пенрайта.

(обратно)

522

Так в оригинале.

(обратно)

523

Ми-24 используют ракеты 9К114 «Штурм» и 9К120 «Атака» с радиолокационным наведением, для которого лазерная подсветка цели не только не нужна, но и бессмысленна.

(обратно)

524

E.T. — от англ. ExtraTerrestrial — инопланетянин.

(обратно)

525

Многофункциональный дисплей (англ. multi-functional display — MFD).

(обратно)

526

«Красным» в американском военном жаргоне и картографии обозначается противник.

(обратно)

527

Я не знаю, что это (нем.).

(обратно)

528

Презрительное название для безоружного охранника, нанятого, чтобы следить за воришками в супермаркете или охранять порядок в школах, местах проведения концертов и т. п.

(обратно)

529

Добиться чего-либо нечестным путём или принуждением (амер. сленг). Изначально означало «напоить и забрать на судно матросом».

(обратно)

530

В данном случае, «ликвидировать» — не «уничтожать», а обеспечивать ликвидность — переводить средства, не имеющие реальной платежной ценности, такие как золото или алмазы, в деньги.

(обратно)

531

Осси (восточные немцы) — прозвище бывших жителей Восточной Германии

(обратно)

532

Условное обозначение вражеского летательного аппарата в американских ВВС.

(обратно)

533

К-2 (Чогори) — вторая по высоте, после Эвереста (8848 м), горная вершина. Ее высота составляет 8611 м над уровнем моря. (Здесь и далее — прим. переводчика.)

(обратно)

534

КАНПАСС (CANPASS) — система упрощенного таможенного и пограничного контроля для иностранцев, которые часто посещают страну.

(обратно)

535

Цит. по сайту http://www.muslima.ru/.

(обратно)

536

«Морские котики» — SEALs — подразделения сил специальных операций ВМС США, предназначенные для ведения разведки и диверсионных операций на морском и речном побережье и в портах. SEAL — аббревиатура слов «Sea — Air — Land (море — воздух — суша).

(обратно)

537

«Док» Холлидей — известный в 80-е гг. XIX в. американский бандит.

(обратно)

538

См. роман «Слово президента».

(обратно)

539

Кряшены — этноконфессиональная группа в составе татар волжского и уральского регионов. На протяжении многих веков исповедуют православное христианство и считают себя народом, отдельным от татарского. Имена у кряшен, как правило, русские.

(обратно)

540

Патио — внутренний дворик в домах, выстроенных в испанском и латиноамериканском стилях.

(обратно)

541

Розенбад — комплекс зданий в Стокгольме, где расположены основные правительственные учреждения Швеции. В доме № 10 по Даунинг-стрит (Лондон) находится официальная резиденция премьер-министра Великобритании.

(обратно)

542

Синдром Марфана — наследственное заболевание соединительной ткани, приводящее к удлинению костей, слабости суставов и нарушениям в сердечно-сосудистой системе и органах зрения.

(обратно)

543

80° по шкале Фаренгейта соответствует 27° Цельсия, 50° F — 10 °C.

(обратно)

544

МИ-6 (Military Intelligence section 6 — MI6), бывшее название Службы внешней разведки Великобритании (современное название — Secret Intelligence Service).

(обратно)

545

Так у автора. На самом деле, все эти страны с XIX века входили в состав Российской империи и до 1991 г. — в состав СССР, являясь его республиками.

(обратно)

546

ФДР — Франклин Делано Рузвельт (1882–1945), единственный президент США, четырежды избиравшийся на этот пост — в 1932, 1936, 1940 и 1944 г.

(обратно)

547

Бонни Паркер и Клайд Бэрроу — знаменитые грабители, действовавшие в США в 30-х гг. XX в. Полицейские устроили им засаду и расстреляли любовников-преступников, когда они ехали в автомобиле.

(обратно)

548

Федеральный маршал — в США так называется чиновник федеральных судов — по одному на каждый судебный округ — в чьих функциях совмещаются обязанности судебного пристава и судебного исполнителя. Назначается президентом.

(обратно)

549

1-й оперативный отряд Специального Назначения «Дельта» — подразделение специального назначения вооруженных сил США, предназначенное для борьбы с терроризмом, народными восстаниями, а также исполнения разнообразных секретных заданий.

(обратно)

550

Авторская неточность. Террорист Абу Нидаль был застрелен в 2002 г., причем так и осталось неизвестно, был ли он убит или покончил с собой.

(обратно)

551

Имеется в виду ОАС (OAS; Organisation amee secrete — секретная вооруженная организация), военная праворадикальная нелегальная организация, существовавшая в Алжире и во Франции в 60-х гг. XX в.

(обратно)

552

BND (Bundesnachrichtendienst) — Федеральная разведывательная служба.

(обратно)

553

СВА — служба военных адвокатов (TDS).

(обратно)

554

God middag — добрый день (швед.).

(обратно)

555

Доктор философии — (в разных специальностях) — высшая ученая степень, существующая в США и ряде других стран. Присуждается, как правило, после прохождения трехгодичного обучения в аспирантуре и публичной защиты диссертации. Соответствует нашей ученой степени «кандидат наук». Некоторые университеты присваивают степень «доктор» по отдельным специальностям. Ученой степени, соответствующей «доктору наук» в нашем понятии, в США не существует.

(обратно)

556

В зимнюю спячку, продолжительностью 50–80 дней, залегают, в основном, беременные самки белых медведей. Самцы и холостые самки ложатся в спячку на короткий срок и не ежегодно.

(обратно)

557

Уайетт Эрп (1848–1929) — игрок, преступник, шериф и делец, считающийся одним из олицетворений неукротимого духа «Дикого Запада» в истории США.

(обратно)

558

Автор не удосужился ознакомиться с историей и современным состоянием Новой Земли. Коренное население — ненцы было полностью выселено с островов в 1950-х годах, когда был создан военный полигон для ядерных испытаний. Население поселков, главным образом, составляют военные и строители. Аварцы — кавказская народность; возможно, отдельные ее представители и попадали на Новую Землю, но о массовом проживании их там ничего не известно.

(обратно)

559

Уиллоби, Хью (?–1554) — английский полярный мореплаватель, достигший в 1553 г. Новой Земли. Баренц, Виллем (ок. 1550–1597) — голландский мореплаватель; умер и похоронен на Новой Земле. Литке, Федор Петрович (1797–1882) — русский мореплаватель и географ; совершил ряд экспедиций в Северном Ледовитом океане. Гудзон (Хадсон), Генри (ок. 1550–1611) — английский мореплаватель, совершивший ряд плаваний в Северном Ледовитом океане; пропал без вести близ Канады. Первым русским исследователем Новой Земли считается штурман Федор Розмыслов (?–1771). Вплоть до XIX века Новая Земля была необитаема, возле нее ловили рыбу и охотились русские поморы, часто остававшиеся на зимовку, и норвежцы. В 1652 г., указом царя Алексея Михайловича, включена в состав Российского государства. В 1872 г. первыми постоянными обитателями Новой Земли стали несколько русских подданных — ненцев.

(обратно)

560

Кносский лабиринт — упоминавшееся в древнегреческих мифах подземное сооружение на Крите, где обитало чудовище Минотавр. Герой Тесей убил Минотавра и вышел из лабиринта, следуя по нитке, которую тянул за собой от входа.

(обратно)

561

В 1977 г. в Пакистане произошел военный переворот.

(обратно)

562

Страйк — ошибка бьющего игрока в бейсболе. После трех страйков спортсмен выбывает из игры.

(обратно)

563

«Птицы свободы» — самолеты частных авиакомпаний, зафрахтованные для выполнения заданий правительства.

(обратно)

564

Кучинг — город на острове Борнео, Малайзия.

(обратно)

565

Панамакс — суда грузоподъемностью 60–80 тыс. т, шириной не более 32,2 м. С технической точки зрения это максимальный размер для судна, проходящего через Панамский канал.

(обратно)

566

«Суннитский треугольник» — условный район на территории Ирака к северу и западу от Багдада, где преобладает арабское суннитское население. Приблизительными вершинами «суннитского треугольника» являются города Багдад, Тикрит и Ар-Рамади.

(обратно)

567

Дадли Справедливый — герой американских художественного и нескольких мультипликационных фильмов, неподкупный и непобедимый сотрудник Королевской канадской конной полиции.

(обратно)

568

Сунь Цзы — китайский стратег и мыслитель, предположительно живший в VI или, но другим источникам, в IV веке до н. э. Автор знаменитого трактата о военной стратегии «Искусство войны».

(обратно)

569

Иммиграционная и таможенная полиция США; Министерство национальной безопасности США.

(обратно)

570

Берма — горизонтальная площадка (уступ) на откосах земляных и каменных плотин, каналов, укрепленных берегов, карьеров и т. п. для придания устойчивости вышележащей части сооружений, а также улучшения условий их эксплуатации.

(обратно)

571

BfV (Bundesamt fiir Verfassungsschutz) — Федеральное ведомство по охране конституции, основной орган контрразведки и политического сыска Федеративной Республики Германии.

(обратно)

572

«Омаха» — кодовое название пяти секторов вторжения союзников на побережье оккупированной нацистами территории Франции 6 июня 1944 года в ходе высадки в Нормандии во время Второй мировой войны.

(обратно)

573

«Штази» — служба государственной безопасности ГДР (Stasi, от Staatssicherheit).

(обратно)

574

Бар-мицва — иудейский религиозно-общественный обряд, торжественная церемония, проводимая в синагоге, обычно в субботу утром, на которой происходит приём в число взрослых членов еврейского сообщества мальчиков, достигших 13 лет, успешно закончивших предписанный курс изучения религиозных основ иудаизма.

(обратно)

575

Adonai echad (ивр.) — Господь един есть — фраза-элемент символа веры в иудаизме.

(обратно)

576

Ганнери-сержант — одно из высших сержантских званий в вооружённых силах США.

(обратно)

577

НКО — NCO (сокр. от Non-Commissioned Officer) — военнослужащий сержантского состава в вооружённых силах США.

(обратно)

578

«Морские котики» — SEALs — подразделения сил специальных операций ВМС США, предназначенные для ведения разведки и диверсионных операций на морском и речном побережье и в портах. SEAL — аббревиатура слов «Sea — Air — Land» (море — воздух — суша).

(обратно)

579

Петти-офицер — ряд старшинских званий в ВМС и унтер-офицерских — в сухопутных войсках США.

(обратно)

580

О-З — обозначение звания капитана. В вооружённых силах США приняты сокращённые обозначения для каждого офицерского звания, от О-1 — первый лейтенант, до О-11 — главнокомандующий родом войск в военное время («пятизвездочный» генерал). Для сержантского состава используется буква Е с аналогичными цифровыми обозначениями.

(обратно)

581

«Семпер фи» — всегда верен (semper fidelis — лат.) — девиз морских пехотинцев США.

(обратно)

582

Закон Линдберга. Принят в 1934 г. Запрещал под угрозой смертной казни или длительного тюремного заключения перевоз через границы штатов США похищенных лиц и требование выкупа за их возвращение. Получил название по имени кумира нации лётчика Ч. Линдберга, сын которого был похищен и убит в 1932 г.

(обратно)

583

Джон Уэйн (1907-1979) — знаменитый американский киноактёр, прославившийся ролями «настоящих американцев, суровых мстителей и бесстрашных защитников», первопроходцев Дикого Запада и непобедимых шерифов. Считается символом американского индивидуализма и хранителем патриотических традиций.

(обратно)

584

Акр — мера площади, равная 0,405 га.

(обратно)

585

Кампус (campus) — территория университета, колледжа и т. п. (включая парк).

(обратно)

586

Бивер него отец Вард Кливер — герои телесериала и кинокомедии «Предоставьте это Биверу» (Leave it to Beaver) — заурядные американцы, принадлежащие к среднему классу.

(обратно)

587

«Дикий Билл» Хикок (1837 — 1876) — преступник, тем не менее неоднократно занимавший должности в тогдашней системе охраны правопорядка. Убил несколько десятков человек. Заслужил своё прозвище за то, что при самых разных обстоятельствах, не задумываясь, пускал в ход оружие.

(обратно)

588

Дейзи и Люси — герои комедийного телесериала «Я люблю Люси». Демонстрировался в 1951 — 1961 гг. и был одной из самых популярных телепередач в США.

(обратно)

589

Так распорядились парки! (лат.)

(обратно)

590

Jefe — шеф (исп.).

(обратно)

591

Si — да (исп.)

(обратно)

592

Gringo — гринго — пренебрежительное наименование жителей США в Латинской Америке; можно перевести как «паршивый североамериканец» (исп.).

(обратно)

593

Министерство безопасности отечества (Department of Homeland Security) создано в ноябре 2002 г. и начало функционировать в январе 2003 г. Задача МБО состоит в предотвращении террористических актов на территории США, сокращении угрозы терроризма и помощи жертвам терактов. Одной из задач министерства является координация работы разведывательных агентств США.

(обратно)

594

Оккам, Вильям (ок. 1285-1349) — английский философ и богослов. Сформулировал имевший важное значение для всей последующей науки принцип, получивший название «Бритвы Оккама», согласно которому понятия, не сводимые к интуитивному опыту и не поддающиеся проверке опытным путём, должны быть удалены из науки: «Сущности не следует умножать без необходимости».

(обратно)

595

Центральное разведывательное управление было создано в 1947 г. Японская авиация уничтожила значительную часть Тихоокеанского флота США в гавани Перл-Харбора — военно-морской базы США на Гавайских островах близ Гонолулу 7 декабря 1941 г. Самое разрушительное из землетрясений, случившихся в Сан-Франциско, произошло 18 апреля 1906 г. Ещё одно катастрофическое землетрясение произошло 17 октября 1989 г.

(обратно)

596

Gracias — спасибо (исп.).

(обратно)

597

16-19 апреля 1961 г. США предприняли в заливе Свиней (бухта Кочинос) попытку вторжения на революционную Кубу. Высадка отрядов, состоявших из специально подготовленных кубинских контрреволюционеров, поддержанных авиацией и ВМФ США, закончилась полным разгромом десанта.

(обратно)

598

Кредитная история — внутренний документ банка, характеризующий финансовое состояние клиента, аккуратность возврата кредитов и пр.

(обратно)

599

Джефферсон, Томас (1743-1826). третий президент США (1801-1809).

(обратно)

600

«Череп и кости» — привилегированный клуб йельских студентов (организован в 1832 г.). Многие из его членов получили в дальнейшем широкую известность и заняли очень видное положение. Среди них, в частности, по нескольку представителей разных поколений семейств Рокфеллеров, Вандербильтов, Адамсов, оба президента Буша (отец и сын) и т.д. Лига Плюша — общее название для нескольких старейших и самых престижных университетов США.

(обратно)

601

Понци, Карло (1882 — 1949) — американский аферист, создавший финансовую систему, напоминавшую известные в России в 90-е гг. «пирамиды». От деятельности Понци пострадало около 40 млн. вкладчиков.

(обратно)

602

«Меррилл Линч энд К°» — финансовая и брокерская компания, одна из крупнейших в мире.

(обратно)

603

БСС — Бюро стратегических служб, орган внешней разведки правительства США во время Второй мировой войны. В последний период существования БСС возглавлял У. Донован, носивший прозвище Дикий Билл — в память об авантюристе XIX века. В 1947-м на базе БСС было создано ЦРУ.

(обратно)

604

Фамилия сержанта Хони (Honey), происходящая от слова «мёд», совпадает по написанию и звучанию с женским именем Хони и чрезвычайно распространённым ласкательным обращением: дорогой, голубчик, милая и т.п.

Прик (prik) — здесь: грубое слово, обозначающее мужской половой член.

(обратно)

605

Hubris ante nemesis (лат.) — гордыню постигает возмездие.

(обратно)

606

Muy bieno, jefe (исп.) — очень хорошо, шеф.

(обратно)

607

Direction generate de securite exterieure (DGSE) — Генеральное управление внешней безопасности (ГУВБ).

(обратно)

608

«Человек — тайный агент» (Secret Agent Man) — в США в настоящее время известно несколько песен под таким названием, а также компьютерная игра.

(обратно)

609

Мать Тереза (Агнесса Гонджа Бояджиу) — католическая монахиня, религиозная и общественная деятельница (1910 — 1997). В 1948 г. основала в Калькутте Орден милосердия, деятельность которого направлена на создание школ, приютов, больниц для бедных и тяжелобольных людей, независимо от их национальности и вероисповедания. В настоящее время деятельность Ордена распространилась по всему миру. В 1979 г. Терезе Калькуттской была присуждена Нобелевская премия «За деятельность в помощь страждущему человеку». В настоящее время рассматривается вопрос о её канонизации.

(обратно)

610

Скаут-орёл — бойскаут первой ступени, набравший по всем видам зачётов не менее 21 очка и получивший по результатам высшую степень отличия — значок «Скаут-орёл».

(обратно)

611

Спам (Spam) — товарный знак мясной гастрономии производства компании «Хормел фудс». Мясные консервы с этим товарным знаком появились в 1937-м и во время Второй мировой войны стали одним из основных продуктов питания солдат американской армии. До сих пор служит предметом шуток гурманов, не признающих стандартов в питании. Название является комбинацией слов SPices (специи) + hАМ (ветчина).

Второе, современное, значение этого слова — практически бесполезная информация (обычно — реклама), принудительно рассылаемая большому числу абонентов электронной почты.

(обратно)

612

Шкала Рихтера — 12-балльная шкала для измерения энергии землетрясений.

(обратно)

613

Трехсторонняя комиссия — международная общественно-политическая комиссия, созданная в 1973 г. по инициативе промышленника и финансиста Д. Рокфеллера с целью разработки скоординированных подходов США (и Канады), стран Западной Европы и Японии к экономическим и политическим вопросам. Американцы составляли треть её состава. На разных этапах деятельности Комиссии в её работе принимали активное участие многие будущие видные политические и государственные деятели США и других стран-участниц, в том числе будущие президенты и вице-президенты США, государственные секретари, министры обороны и т.д. (например, 3. Бжезинский и Дж. Картер). Пик деятельности и политического влияния Комиссии пришёлся на 1960 — 70-е гг. Комиссия фактически предварила ставшие регулярными встречи руководителей западного мира («большой семёрки», а теперь — «большой восьмёрки»).

(обратно)

614

Cerveza (исп.) — пиво.

(обратно)

615

Пэдди — шутливое прозвище ирландца. Тако — блюдо мексиканской кухни, зажаренная тортилья (плоская маисовая лепёшка, заменяющая в Мексике хлеб) с начинкой из жареного мелко нарезанного мяса, салата, помидоров и сыра..

(обратно)

616

В большинстве учебных заведений США и Канады принята пяти— или шестибалльная система А — F. Оценка F — «совершенно неудовлетворительно», соответствует нашей «единице».

(обратно)

617

In flagrante delicto (лат.) — на месте преступления.

(обратно)

618

Никель — монета в пять центов (амер.).

(обратно)

619

Льюис Барвелл «Chesty (широкогрудый)» Паллер (1898 — 1971) — прославленный американский морской пехотинец, генерал-лейтенант. Служил в различных странах (Никарагуа, Китай и др.) в качестве военного советника, осуществляя на деле командование элитными правительственными войсками. Участвовал во Второй мировой войне и военных авантюрах США в Юго-Восточной Азии.

(обратно)

620

Штат добровольцев — официальное прозвище штата Теннесси, связанное с большим числом добровольцев из этого штата, участвовавших в Американо-мексиканской войне 1846 — 1848 гг.

(обратно)

621

Бун, Дэниел (1734-?) — участник борьбы за освоение «Дикого Запада», охотник, строитель дорог, шериф округа. Был одним из самых деятельных первопроходцев начального периода продвижения колонистов на Запад. Позднее его имя обросло множеством легенд и в 1925 г. занесено в национальную «Галерею славы».

Крокетт, Дэвид (1786-1836) — видная фигура в захватнической пограничной войне, которую Соединённые Штаты Америки в начале XIX века вели против Мексики, политический деятель, ставший фольклорным героем.

(обратно)

622

Consiglieri (ит.) — советник.

(обратно)

623

Аккаунт — идентификационный номер пользователя Интернета.

(обратно)

624

Джи-мэн (G-man) — агент Федерального бюро расследований (разговорное, от Government man — человек правительства).

(обратно)

625

Додж-Сити — город в южной части штата Канзас. Поселение основано в начале XIX в. Город стал символом необузданных нравов первопоселенцев — освоителей глубинной части материка. Он подвергался многочисленным налётам бандитов, и всех погибших хоронили, не разувая, в сапогах, так возникло название местного кладбища — «Сапожный Холм». Для защиты граждане города наняли стрелков — их реальные и вымышленные похождения послужили основой многих вестернов, и здесь не действовали правила, не позволявшие стрелять преступнику в спину.

(обратно)

626

Центр приёма новобранцев морской пехоты Пэррис-Айленд (штат Южная Каролина) — основной учебный пункт подготовки морских пехотинцев из штатов, расположенных к востоку от р. Миссисипи.

(обратно)

627

Иблис — в мусульманской мифологии дьявол; в Коране и других текстах употребляется наряду с другим обозначением дьявола — аш-шайтан.

(обратно)

628

Офицер — в США это самое распространённое обращение к любому полицейскому, независимо от чина.

(обратно)

629

Отечественному читателю сказка про Дороти и волшебника страны Оз знакома в переложении А. Волкова под названием «Волшебник Изумрудного города».

(обратно)

630

Кахуна — шаман или жрец у жителей Гавайских островов.

(обратно)

631

Одинокий ковбой — персонаж популярного сериала в жанре вестерна, сначала на радио (с 1933-го), а позже на телевидении (1949 — 1961); благородный, неустрашимый и находчивый герой в маске, борец за справедливость в Техасе. Во всех приключениях ему помогают друг — индеец Тонто и верный конь Сильвер. Клич Одинокого ковбоя «Эге-гей, Сильвер!» знает вся Америка.

(обратно)

632

Sicario (исп.) — наёмный убийца.

(обратно)

633

Modus vivendi (лат.) — образ жизни.

(обратно)

634

Тэд Банди — маньяк-убийца, казнённый в 1989 г.

(обратно)

635

Донжон — главная башня феодального замка, четырехугольная или круглая в плане, поставленная в самом недоступном месте и служившая убежищем при нападении неприятеля.

(обратно)

636

САС — Специальные воздушные силы — воздушно-десантные войска Великобритании.

(обратно)

637

Базовая школа — училище по подготовке вторых лейтенантов (низшее офицерское звание в вооружённых силах США).

(обратно)

638

Зелёные береты — часть войск специального назначения США, десантно-диверсионные подразделения сухопутных войск. Основные функции: проведение противопартизанских операций и обучение военнослужащих армий дружественных США стран приёмам проведения специальных операций.

(обратно)

639

ИРА — Ирландская республиканская армия (террористическая организация).

(обратно)

640

Кларк, Джеймс (1936 — 1968) — чемпион мира по автогонкам «Формулы-1».

(обратно)

641

Георгианский — обобщающее название для стилей архитектуры и мебели, сложившихся к середине XVIII в. и существовавших до 30-х гг. XIX в. — период правления королей Георга III и Георга IV.

(обратно)

642

Кувшиноголовые (jarheads) — оскорбительное прозвище американских морских пехотинцев.

(href=#r80>обратно)

643

В доме № 10 по Даунинг-стрит (Лондон) находится официальная резиденция премьер-министра Великобритании.

(обратно)

644

Грин-парк — от green (англ.) — зелёный.

(обратно)

645

Мэрфи, Оди (1924 — 1971) — герой Второй мировой войны, удостоенный самого большого числа военных наград из военнослужащих США — около 30, в том числе Почётной медали Конгресса. В кинофильме «В ад и обратно» — экранизации его военной автобиографии — сыграл самого себя, позже снялся в нескольких вестернах.

(обратно)

646

Мировая серия — ежегодный чемпионат США по бейсболу.

(обратно)

647

Андерсон, Дэйм Джудит (1898 — 1992) — американская актриса.

(обратно)

648

Фетва (ар.) — решение (заключение) муфтия о допустимости определённого мероприятия или действия с точки зрения шариата: фетва даётся в форме вопроса и ответа на него.

(обратно)

649

Was darf es sein? (нем.) — Чего желаете?

Zwei Dunkelbieren, bitte (нем.) — два тёмных пива, пожалуйста.

Herrenzimmer (нем.) — мужская комната.

(обратно)

650

Sofort (нем.) — сию минуту.

(обратно)

651

Danke sehr (нем.) — большое спасибо.

(обратно)

652

«Инди-500» — «Индианаполис-500» — автогонки класса «Формула-1», проводимые в мае на гоночном треке «Индианаполис мотор спидуэй» в пригороде Индианаполиса (штат Индиана).

(обратно)

653

Sauerbraten (нем.) — жаркое из говядины (предварительно вымоченной в уксусе). Bratwurst (нем.) — жареная колбаса.

(обратно)

654

Краут — презрительное прозвище немца у американцев. Происходит от kraut (нем.) — кислая капуста.

(обратно)

655

In Ordnung (нем.) — в порядке.

(обратно)

656

Штази — разговорное название службы государственной безопасности ГДР (сокр. от Staatssicherheit — государственная безопасность).

(обратно)

657

Название триллера «Человек от ДЯДИ» («The Man from U.N.C.L.E.») построено на непереводимой на русский язык игре слов: аббревиатура U.N.C.L.E., сокр. от Unix Net for Computer Security in Law Enforcement — базирующаяся на Unix'e сеть обеспечения компьютерной безопасности в правоохранительных организациях, полностью совпадает с написанием слова, обозначающего дядю, как родственника — «uncle».

(обратно)

658

Gasthaus (нем.) — гостиница.

(обратно)

659

Коронёр — особый судебный следователь в Англии, США и ряде других стран, в обязанности которого входит расследование случаев насильственной или внезапной смерти.

(обратно)

660

Неологизм Honeybear можно дословно перевести как «медовый медведь». Также это название недавно выведенной в США породы кошек.

(обратно)

661

Грязный Гарри Кэллахэн — герой полицейских боевиков в исполнении Клинта Иствуда.

(обратно)

662

Луи-рыба — герой детской книги «Louis the Fish» (авторы A. Yorinks, R.Arthur).

(обратно)

663

Ach so (нем.) — здесь: ах, значит...

Das ist richtig (нем.) — совершенно верно.

(обратно)

664

Морин О'Хара (р. 1920) — кинозвезда Голливуда 1940 — 1960-х гт.

(обратно)

665

Белый шум — не содержащий форматированной информации шум, в котором интенсивность звуковых волн разных частот примерно одинакова. Обычно воспринимается на слух как шипение.

(обратно)

666

Богарт, Хамфри (1899 — 1957) — выдающийся американский театральный и киноактёр.

(обратно)

667

Ecke (нем.) — угол (улицы).

Kindergarten (нем.) — детский сад.

(обратно)

668

Feuerwehr (нем.) — пожарная команда.

(обратно)

669

Krankenhaus (нем.) — больница.

(обратно)

670

Suudautobahn (нем.) — южная автострада.

(обратно)

671

Клик — километр (амер. и англ. жаргон).

(обратно)

672

Prego (ит.) — пожалуйста.

(обратно)

673

Polizia Stradale (ит.) — дорожная полиция.

(обратно)

674

Piazza (ит.) — площадь.

(обратно)

675

Scusi, signori (ит.) — простите, синьоры.

(обратно)

676

Капитан Кирк и Спок — герои фильмов «Звёздный путь».

(обратно)

Оглавление

Том Клэнси Игры патриотов

  Глава 1 СОЛНЕЧНЫМ ДНЁМ В ЛОНДОНЕ

  Глава 2 ПОЛИЦЕЙСКИЕ И КОРОЛИ

  Глава 3 ЦВЕТЫ И СЕМЬИ

  Глава 4 ИГРОКИ

  Глава 5 ПРИВИЛЕГИИ И ПЛАНЫ

  Глава 6 СУДЫ И ТРЕВОГИ

  Глава 7 ДОМОЙ — НА БЫСТРОКРЫЛОЙ ПТИЦЕ

  Глава 8 ИНФОРМАЦИЯ

  Глава 9 ПРАЗДНИК

  Глава 10 ПЛАНЫ И УГРОЗЫ

  Глава 11 ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ

  Глава 12 ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

  Глава 13 ПОСЕТИТЕЛИ

  Глава 14 ВТОРОЙ ШАНС

  Глава 15 ШОК И ТРАВМА

  Глава 16 ПАТРИОТЫ И ИХ ЦЕЛИ

  Глава 17 ВЗАИМНЫЕ УПРЁКИ И РЕШЕНИЯ

  Глава 18 ОГНИ

  Глава 19 ИСПЫТАНИЯ И ОЦЕНКИ

  Глава 20 ДАННЫЕ

  Глава 21 ПЛАНЫ

  Глава 22 ПРОЦЕДУРЫ

  Глава 23 ДВИЖЕНИЕ

  Глава 24 СВЯЗИ

  Глава 25 ПРИЁМ

  Глава 26 ГОЛОС СВОБОДЫ

Том Клэнси Реальная угроза

  Пролог Ситуация

  Глава 1 Король СИПО

  Глава 2 Ночные хищники

  Глава 3 «Панаш». Процедура

  Глава 4 Предварительные манёвры

  Глава 5 Первые шаги

  Глава 6 Устрашение

  Глава 7 Известное и неизвестное

  Глава 8 Развёртывание

  Глава 9 Первые контакты

  Глава 10 Сухие ноги

  Глава 11 Внутри страны

  Глава 12 Операция «Речной пароход» начинается

  Глава 13 Кровавый уик-энд

  Глава 14 Подхватить и вывезти

  Глава 15 Специалисты по доставке

  Глава 16 Список целей

  Глава 17 Исполнение

  Глава 18 Непредвиденные обстоятельства

  Глава 19 Последствия

  Глава 20 Развитие событий

  Глава 21 Объяснения

  Глава 22 Разоблачения

  Глава 23 Игры начинаются

  Глава 24 Основные правила

  Глава 25 Досье «Одиссей»

  Глава 26 Инструменты государственной политики

  Глава 27 Битва за холм

  Глава 28 Окончательные расчёты

  Глава 29 Развитие событий

  Глава 30 Честь офицера

Том Клэнси Кремлевский кардинал

  Пролог. Опасности: старые, новые и непреходящие

  1. Прием делегации

  2. «Чайный клипер»

  3. Усталая рыжая лиса

  4. Яркие звезды и быстрые корабли

  5. Глаз змеи – лицо дракона

  6. Один – если по земле

  7. Катализаторы

  8. Передача документа

  9. Возможности

  10. Оценка ущерба

  11. Процедуры

  12. Успех и неудача

  13. Совещания

  14. Перемены

  15. Кульминация

  16. Оценка ущерба

  17. Заговор

  18. Преимущества

  19. Путешественники

  20. Ключ судьбы

  21. Ход валетом

  22. Активные меры

  23. Самые лучшие планы

  24. Правила игры

  25. Сближение

  26. Черные операции

  27. В полной тайне

  Эпилог. Точка соприкосновения

Том Клэнси Охота за «Красным Октябрём»

  День первый Пятница, 3 декабря

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

  День второй Суббота, 4 декабря

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Бремертон»

    Североморск, СССР

    Морроу, Англия

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

  День третий Воскресенье, 5 декабря

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

  День четвёртый Понедельник, 6 декабря

    Штаб-квартира ЦРУ

    Военно-морская академия США

    Штаб-квартира ЦРУ

    Центр управления СГАН

  День пятый Вторник, 7 декабря

    Москва

    Ударная подлодка «Даллас»

    Штаб-квартира ЦРУ

  День шестой Среда, 8 декабря

    Штаб-квартира ЦРУ

    Хребет Рейкьянес

    Белый дом

    Штаб-квартира ЦРУ

  День седьмой Четверг, 9 декабря

    Северная Атлантика

    Ударная подлодка «Даллас»

    Центр связи Атлантического флота

    Оперативный центр Командования подводными силами Атлантики

    Ударная подлодка «Даллас»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Северная Атлантика

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Пентагон

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

  День восьмой Пятница, 10 декабря

    Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

    Белый дом

    Штаб-квартира ЦРУ

    Военно-морская академия США

    Белый дом

    Пентагон

    Штаб-квартира ЦРУ

    Ударная подлодка «Поги»

    Ударная подлодка «Е. С. Политовский»

    Ударная подлодка «Поги»

    Ударная подлодка «Е. С. Политовский»

    Ударная подлодка «Поги»

    Ударная подлодка «Е. С. Политовский»

  День девятый Суббота, 11 декабря

    Пентагон

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Линейный корабль «Нью-Джерси»

    Авиабаза ВМС США, Норт-Айленд, Калифорния

    Северная Атлантика

    Кремль

    Белый дом

  День десятый Воскресенье, 12 декабря

    Центр управления СГАН

    Бомбардировщик Б-52

    Крейсер «Николаев»

    Бомбардировщик Б-52

    Крейсер «Николаев»

    Звено «томкэтов»

    Звено «Зимородков»

    Звено «томкэтов»

    Звено «Зимородков»

    Звено «томкэтов»

    «Хаммер-1»

    Звено «томкэтов»

    Медицинский центр ВМС в Норфолке

    Верфи ВМФ в Норфолке

  День одиннадцатый Понедельник, 13 декабря

    Истребитель-штурмовик А-10 «тандерболт»

    Крейсер «Киров»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

    Медицинский центр ВМС в Норфолке

    Верфи ВМФ в Норфолке

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

  День двенадцатый Вторник, 14 декабря

    Ударная подлодка «Даллас»

    Министерство обороны, Москва

    Ударная подлодка «Даллас»

    Оперативный центр Командования подводными силами Атлантики

    Пентагон

    Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

  День тринадцатый Среда, 15 декабря

    Ударная подлодка «Даллас»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

    Белый дом

    Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

    Глубоководное спасательное устройство «Авалон»

    Штаб-квартира ЦРУ

    Вашингтон, округ Колумбия

    Пентагон

    Северная Атлантика, 33° с.ш. и 75° в.д

    Линейный корабль «Нью-Джерси»

    Жилой комплекс Уотергейт

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

  День четырнадцатый Четверг, 16 декабря

    Вертолёт «суперстэллион»

    «Харриер 2–0»

    «Суперстэллион»

    «Харриер 2–0»

    Авианосец Королевского флота «Инвинсибл»

    Северная Атлантика, 33° с.ш. и 75° в.д

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Штаб-квартира ЦРУ

    Спасательное судно «Пиджен»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Спасательное судно «Пиджен»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Медицинский центр ВМС в Норфолке

    Штаб-квартира ЦРУ

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Спасательное судно «Пиджен»

    Глубоководное спасательное устройство «Мистик»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Скэмп»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Спасательное судно «Пиджен»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Глубоководное спасательное устройство «Авалон»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Итан Аллен»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Белый дом

  День пятнадцатый Пятница, 17 декабря

    Бухта Окракок

    Ударная подлодка «Даллас»

    Черри-Пойнт, Северная Каролина

    Залив Памлико

    Белый дом

    Пентагон

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Исследовательская подлодка «Си-клифф»

    Корабль ВМФ США «Остин»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Москва

  День шестнадцатый Суббота, 18 декабря

    Восточное побережье США

    Вашингтон, округ Колумбия

    Тюратам, Казахстан

    Главный штаб ВМФ СССР, Москва

    Линкор «Нью-Джерси»

    Международный аэропорт Даллеса

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

  День семнадцатый Воскресенье, 19 декабря

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Пентагон

    Линейный корабль «Нью-Джерси»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Центр управления СГАН

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударные подлодки «Даллас» и «Поги»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Поги»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Ударная подлодка «Поги»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Поги»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Поги»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Ударная подлодка «Поги»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Ударная подлодка «Поги»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Поги»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Ударная подлодка «Поги»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Поги»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Поги»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Поги»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Ударная подлодка Даллас

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Ударная подлодка «Поги»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Ударная подлодка «Поги»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «В. К. Коновалов»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Ударная подлодка «Даллас»

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

  День восемнадцатый Понедельник, 20 декабря

    Подводный ракетоносец «Красный Октябрь»

    Норфолк, Виргиния

    Штаб-квартира ЦРУ

    Верфи ВМС в Норфолке

    Международный аэропорт Даллеса

Том Клэнси Все страхи мира

  Пролог Сломанная стрела

  1. Самое длинное путешествие…

  2. Лабиринты

  3. Единственная работа

  4. Земля обетованная

  5. Перемены и охранники

  6. Маневры

  7. Город Бога

  8. Открывается ящик Пандоры

  9. Решимость

  10. Последнее сопротивление

  11. Робосолдаты

  12. Жестянщики

  13. Процесс

  14. Откровение

  15. События развиваются

  16. Раздуваем пламя

  17. Подготовка

  18. Успехи

  19. Дальнейшие события

  20. Соперничество

  21. Соединяемость

  22. Последствия

  23. Точки зрения

  24. Откровение

  25. Решение

  26. Сборка

  27. Слияние данных

  28. Договорные обязательства

  29. Перекрестки

  30. Восточный кабинет

  31. Опасности

  32. Завершение

  33. Коридоры

  34. Размещение

  35. Три наносекунды

  36. Воздействие взрыва

  37. Воздействие на людей

  38. Первые контакты

  39. Отзвуки

  40. Столкновения

  41. Поле Камлана

  42. Змея и меч

  43. Месть Моедреда

  44. Вечерний ветерок

  Послесловие

Том Клэнси Долг чести

  ТОМ 1

    Пролог. За закатом – восход

    1. Старые знакомые

    2. Братство

    3. Коллегия

    4. Деятельность

    5. Комплексная теория

    6. Взглянув внутрь, видишь снаружи

    7. Катализатор

    8. Стремительное движение

    9. Игра при численном преимуществе

    10. Обольщение

    11. Перемены в море

    12. Формальности

    13. Ветры и приливы

    14. Раздумья

    15. Гнусный, глупый поступок

    16. Полезная нагрузка

    17. Первый удар

    18. Пасхальное яйцо

    19. Второй удар. Атака на доллар по телефону 1-800

    20. Третий удар

    21. Гриф – синий

    22. Глобальное измерение

    23. Вдогонку

    24. Первые шаги

  ТОМ 2

    25. Вся королевская рать…

    26. Наравне

    27. Нарастание

    28. Передачи

    29. Письменные документы

    30. Почему бы и нет?

    31. Как и что

    32. Специальный доклад

    33. Поворотные точки

    34. Все на борт

    35. Последствия

    36. Обдумывание

    37. Погружение

    38. Рубикон

    39. Ход конем

    40. Лисы и гончие

    41. БАГ-77

    42. Молниеносные удары

    43. Поворот событий

    44. Точечный удар

    45. Ход битвы

    46. Разделение

    47. Метлы

Том Клэнси Слово президента

  Пролог Все началось здесь

  Глава 1 Первые шаги

  Глава 2 Ранний рассвет

  Глава 3 Изучение

  Глава 4 Первые решения

  Глава 5 Подготовка

  Глава 6 Оценка

  Глава 7 Имидж президента

  Глава 8 Смена командования

  Глава 9 Далекий вой

  Глава 10 Политические маневры

  Глава 11 Обезьяны

  Глава 12 Презентация

  Глава 13 Привыкший с пеленок

  Глава 14 Кровь на воде

  Глава 15 Доставка

  Глава 16 Перевозка из Ирака

  Глава 17 Возрождение

  Глава 18 Последний самолет

  Глава 19 Средства

  Глава 20 Новая администрация

  Глава 21 Взаимоотношения

  Глава 22 Часовые пояса

  Глава 23 Эксперименты

  Глава 24 В полете

  Глава 25 Ореолы

  Глава 26 Сорняки

  Глава 27 Результаты

  Глава 28 ...а с рыданием

  Глава 29 Заключительный суд

  Глава 30 Пресса

  Глава 31 Волны и круги на воде

  Глава 32 Повторения

  Глава 33 Реакция

  Глава 34 WWW.TERROR.ORG

  Глава 35 Замысел

  Глава 36 Посыльные

  Глава 37 Разряды

  Глава 38 Период отсрочки

  Глава 39 Лицом к лицу

  Глава 40 Первые шаги

  Глава 41 Гиены

  Глава 42 Хищник и добыча

  Глава 43 Убежище

  Глава 44 Инкубационный период

  Глава 45 Подтверждение

  Глава 46 Вспышка эпидемии

  Глава 47 Пациент «Зеро»

  Глава 48 Кровотечение

  Глава 49 Развитие событий

  Глава 50 Специальный доклад

  Глава 51 Расследование

  Глава 52 Нечто ценное

  Глава 53 Отчет о национальной безопасности

  Глава 54 Друзья и соседи

  Глава 55 Начало

  Глава 56 Развертывание

  Глава 57 Ночной переход

  Глава 58 Свет дня

  Глава 59 Правила боевых действий

  Глава 60 Операция «Бафорд»

  Глава 61 Гонка Гриерсона

  Глава 62 Приготовиться, и вперед!

  Глава 63 Доктрина Райана

  Эпилог Пресс-центр Белого дома

Том Клэнси Без жалости

  Пролог. Точки пересечения

  1. Enfan perdu[228]

  2. Встречи

  3. Неволя

  4. Первый свет

  5. Обязательства

  6. Засада

  7. Выздоровление

  8. Сокрытие

  9. Работа

  10. Патология

  11. Изготовление

  12. Подготовительные шаги

  13. Повестка дня

  14. Полученные уроки

  15. Примененные уроки

  16. Упражнения

  17. Осложнения

  18. Вмешательство

  19. Мера милосердия

  20. Декомпрессия

  21. Возможности

  22. Названия

  23. Альтруизм

  24. Встречи

  25. Отъезды

  26. Перелет

  27. Высадка

  28. Первый у лагеря

  29. И покинет последним

  30. Бюро путешествий

  31. Возвращение охотника

  32. Возвращение добычи

  33. Отравленная приманка

  34. Выслеживание

  35. Процедура посвящения

  36. Опасные наркотики

  37. Испытание судом Божьим

Том Клэнси Радуга Шесть

  Пролог Предварительная подготовка

  Глава 1 Меморандум

  Глава 2 Седлаем коней

  Глава 3 Гномы и оружие

  Глава 4 Послеоперационный разбор

  Глава 5 Последствия

  Глава 6 Верящие в идеалы

  Глава 7 Финансы

  Глава 8 Репортаж

  Глава 9 Сталкеры

  Глава 10 Диггеры

  Глава 11 Инфраструктура

  Глава 12 Дикие карты

  Глава 13 Развлечения

  Глава 14 Меч легиона

  Глава 15 Белые шляпы

  Глава 16 Открытие

  Глава 17 Кусты

  Глава 18 Внешность

  Глава 19 Поиски

  Глава 20 Контакты

  Глава 21 Этапы

  Глава 22 Контрмеры

  Глава 23 Наблюдение

  Глава 24 Привычки

  Глава 25 Восход Солнца

  Глава 26 Выводы

  Глава 27 Агенты по трансферту

  Глава 28 Яркий свет дня

  Глава 29 Восстановление

  Глава 30 Перспективы

  Глава 31 Движение

  Глава 32 Кровавая работа

  Глава 33 Игры начинаются

  Глава 34 Игры продолжаются

  Глава 35 Марафон

  Глава 36 Полеты необходимости

  Глава 37 Гаснущее пламя

  Глава 38 Природный курорт

  Глава 39 Гармония

  Эпилог Новости

Том Клэнси Медведь и Дракон

  Пролог Белый «Мерседес»

  Глава 1 Эхо взрыва

  Глава 2 Мёртвая богиня

  Глава 3 Проблемы богатства

  Глава 4 Грохот дверной ручки

  Глава 5 Заголовки

  Глава 6 Экспансия

  Глава 7 Расследование продолжается

  Глава 8 Нижнее бельё и младшие служащие

  Глава 9 Первоначальные результаты

  Глава 10 Уроки торговли

  Глава 11 Вера отцов

  Глава 12 Конфликты кармана

  Глава 13 Агент глубокого проникновения

  Глава 14 (Dot) com

  Глава 15 Использование

  Глава 16 Плавка золота

  Глава 17 Чеканка золота

  Глава 18 Процессы эволюции

  Глава 19 Охота за человеком

  Глава 20 Дипломатия

  Глава 21 Медленное кипение

  Глава 22 Стол и рецепт

  Глава 23 Ближе к делу

  Глава 24 Детоубийство

  Глава 25 Разрушение оград

  Глава 26 Стеклянные дома и камни

  Глава 27 Транспортировка

  Глава 28 На встречных курсах

  Глава 29 Билли Бадд

  Глава 30 И права человека

  Глава 31 Защита прав

  Глава 32 Столкновение коалиций

  Глава 33 Исходная позиция

  Глава 34 Удары

  Глава 35 Приходят новости

  Глава 36 Донесения «Зорге»

  Глава 37 Осадки

  Глава 38 Развитие событий

  Глава 39 Другой вопрос

  Глава 40 Заявления домов мод

  Глава 41 Заговоры государства

  Глава 42 Берёзки

  Глава 43 Решения

  Глава 44 Очертания Нового Мирового Порядка

  Глава 45 Призраки прошлого

  Глава 46 Возвращение домой

  Глава 47 Перспективы и не спящие ночью

  Глава 48 Огонь артиллерийских орудий

  Глава 49 Умиротворение

  Глава 50 Гром и молния

  Глава 51 Отступление

  Глава 52 Глубокая битва

  Глава 53 Гнетущие заботы

  Глава 54 Прощупывания и толчки

  Глава 55 Взгляды и удары

  Глава 56 Марш к опасности

  Глава 57 Гипервойна

  Глава 58 Политические последствия

  Глава 59 Потеря контроля

  Глава 60 Небесные ракеты в полёте

  Глава 61 Революция

Том Клэнси Красный кролик

  Пролог Задний дворик

  Глава первая Рассуждения и мечты

  Глава вторая Видения и горизонты

  Глава третья Исследования

  Глава четвертая Знакомства

  Глава пятая Сближение

  Глава шестая Но не слишком близко

  Глава седьмая Медленное кипение

  Глава восьмая Кушанье

  Глава девятая Призраки

  Глава десятая Гром среди ясного неба

  Глава одиннадцатая Ловкость рук

  Глава двенадцатая Передача

  Глава тринадцатая Коллегиальность

  Глава четырнадцатая Сигнал опасности

  Глава пятнадцатая Место встречи

  Глава шестнадцатая Меховая шапка на зиму

  Глава семнадцатая Срочное сообщение

  Глава восемнадцатая Классическая музыка

  Глава девятнадцатая Сигнал подтверждения

  Глава двадцатая Режиссура

  Глава двадцать первая Отпуск

  Глава двадцать вторая Приобретения и приготовления

  Глава двадцать третья Всем занять своиместа

  Глава двадцать четвертая Бескрайние холмы

  Глава двадцать пятая Замена тел

  Глава двадцать шестая Туристы

  Глава двадцать седьмая Кроличьи бега

  Глава двадцать восьмая Авиакомпания «Бритиш мидлендс»

  Глава двадцать девятая Откровения

  Глава тридцатая Амфитеатр Флавиев

  Глава тридцать первая Строитель мостов

  Глава тридцать вторая Бал-маскарад

Том Клэнси, Марк Грени Последняя инстанция

  Основные персонажи

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

  Глава 45

  Глава 46

  Глава 47

  Глава 48

  Глава 49

  Глава 50

  Глава 51

  Глава 52

  Глава 53

  Глава 54

  Глава 55

  Глава 56

  Глава 57

  Глава 58

  Глава 59

  Глава 60

  Глава 61

  Глава 62

  Глава 63

  Глава 64

  Глава 65

  Глава 66

  Глава 67

  Глава 68

  Глава 69

  Глава 70

  Глава 71

  Глава 72

  Глава 73

  Глава 74

  Глава 75

  Глава 76

  Глава 77

  Глава 78

  Глава 79

  Глава 80

  Глава 81

  Глава 82

  Глава 83

  Глава 84

  Глава 85

  Глава 86

  Глава 87

  Глава 88

  Эпилог

Том Клэнси, Грант Блэквуд «Живым или мёртвым»

  Глава 01

  Глава 02

  Глава 03

  Глава 04

  Глава 05

  Глава 06

  Глава 07

  Глава 08

  Глава 09

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

  Глава 45

  Глава 46

  Глава 47

  Глава 48

  Глава 49

  Глава 50

  Глава 51

  Глава 52

  Глава 53

  Глава 54

  Глава 55

  Глава 56

  Глава 57

  Глава 58

  Глава 59

  Глава 60

  Глава 61

  Глава 62

  Глава 63

  Глава 64

  Глава 65

  Глава 66

  Глава 67

  Глава 68

  Глава 69

  Глава 70

  Глава 71

  Глава 72

  Глава 73

  Глава 74

  Глава 75

  Глава 76

  Глава 77

  Глава 78

  Глава 79

  Глава 80

  Глава 81

  Глава 82

  Глава 83

  Глава 84

  Глава 85

  Глава 86

  Глава 87

  Глава 88

  Глава 89

  ЭПИЛОГ Арлингтонское Национальное Кладбище

  Другие произведения Тома Клэнси

Том Клэнси Зубы тигра

  Пролог На другом берегу реки

  Глава 1 Кампус

  Глава 2 Поступление на службу

  Глава 3 Серые папки

  Глава 4 Учебный лагерь

  Глава 5 Союзы

  Глава 6 Противники

  Глава 7 Транзит

  Глава 8 Убеждение

  Глава 9 С богом, вперёд!

  Глава 10 Место назначения

  Глава 11 Переправа через реку

  Глава 12 Прибытие

  Глава 13 Место встречи

  Глава 14 Рай

  Глава 15 Красные пиджаки и чёрные шляпы

  Глава 16 И топот догоняющих коней

  Глава 17 И маленький рыжий лисёнок, и первый забор

  Глава 18 И гончие пустились в погоню

  Глава 19 Пиво и убийство

  Глава 20 Звук погони за спиной

  Глава 21 Трамвай «Желание»

  Глава 22 Испанская лестница

*** Примечания ***